Николай Александрович Кудрявцев

Государево око

Тайная дипломатия и разведка на службе России

Предисловие

С древнейших времен тайная дипломатия и разведка играли важную роль в обеспечении безопасности и внешнеполитических интересов Русского государства. Начиная с Киевской Руси, разведка являлась по своей сути военной и военно-политической, так как занималась вопросами, относящимися к войне и миру. От умения тайно, не раскрывая своих планов, выведать намерения и возможности потенциального противника, упредить готовящееся нападение, заключить выгодный политический союз во многом зависело выживание России среди других государств. Первые шаги древнерусского государства определенно указывают на традицию политической и военной разведки. Восточнославянское общество, поддерживая тесные связи с Византийской империей, неизбежно должно было знакомиться с политическими традициями внешнего мира, перенимать военный опыт других стран. В Киевской Руси все военные и политические решения принимались лично князем в совете с ближними людьми. Он же руководил тайной дипломатией и военной разведкой. Князь заключал политические союзы, организовывал сбор рати и добывание сведений о противнике. Общих правил по ведению разведки не было, поэтому ее результативность во многом зависела от личных качеств князя.

Формирование разведки как профессиональной государственной службы произошло не сразу. Этот процесс шел постепенно, по мере развития русской государственности. Важным этапом на этом пути стало образование Московского царства. В 1549 г. в царствование Ивана IV учреждается Посольский приказ, который стал первой в России самостоятельной государственной структурой, ведавшей всеми вопросами международных отношений. В этот период не делается еще различия между дипломатической и разведывательной службой. В России еще не было профессиональных дипломатов и разведчиков. В то же время можно назвать целую плеяду видных государственных деятелей России XVI в., проявивших себя именно на дипломатическом поприще. Среди них И. М. Висковатый, A. Л. Ордин-Нащокин, А. С. Матвеев и др.

Заметным событием в формировании разведки как профессиональной государственной службы стало учреждение в 1654 г. Тайного приказа при царе Алексее Михайловиче. С учреждением этого приказа происходит некоторое перераспределение функций в государственном аппарате. Посольский приказ продолжает существовать, но разведывательная деятельность все больше переходит в ведение Приказа тайных дел. Таким образом, впервые предпринимается структурное разделение дипломатии и разведки, хотя и руководители Посольского приказа, и сотрудники дипломатической службы по повелению царя по-прежнему продолжают выполнять отдельные ответственные задания разведывательного характера.

Для сбора разведывательных сведений и выполнения дипломатических поручений активно привлекаются русские послы, гонцы, купцы, представители духовенства, жители пограничных областей, иностранцы, как прибывающие на территории русского государства, так и находящиеся за его пределами. Постоянные угрозы со стороны степи приводят к необходимости создания специальной станичной и сторожевой службы. Охрану несут казачьи станицы, которым поручалась полевая разведка в южных степях. На западных рубежах наместники пограничных городов время от времени посылали в литовские владения лазутчиков, среди которых были и опытные профессионалы.

Период Московского царства стал временем установления дипломатических отношений со многими другими государствами. При дворе московского царя появляются посольства иностранных государств. В свою очередь московские цари посылают посольства за границу. В продолжительном процессе строительства своего государства русские полагались не только на вооруженную силу, но и на выгодный политический союз с тем или иным государством. С помощью тайной дипломатии и дипломатической разведки правительство пыталось привлечь на свою сторону татар, другие восточные народы и племена, заполучить их правителей в качестве вассалов или же пригласить на царскую службу. Однако посольства в XVI–XVII вв. носили временный характер и посылались по мере надобности с особыми поручениями.

Только с начала XVIII в. в царствование Петра I устанавливаются постоянные дипломатические отношения с европейскими государствами и дипломатия превращается в «регулярную» государственную службу. Вместе с тем при Петре делаются первые попытки использовать в роли дипломатов опытных офицеров для ведения военной разведки за рубежом. Дело в том, что по мере развития военного дела добываемые дипломатами военные сведения все меньше устраивали командование. В 1701 г. Петр создает генерал-квартирмейстерскую службу, которая в Воинском уставе 1716 г. закрепляет свое правовое положение в качестве разведывательной службы. Продолжательницей дела Петра стала Екатерина II, которая придавала разведке большое значение, как в решении политических вопросов, так и военных.

Переломным в истории русской разведки стал XIX в. Нависшая над страной угроза вторжения армий Наполеона привела к необходимости создания специального института «военных агентов». Они направляются в российские посольства ряда европейских государств для ведения агентурной, разведывательной работы. Впервые добыча секретной военно-политической информации за рубежом становится на регулярную, профессиональную основу. Внешняя разведка структурно все более четко оформляется в военном ведомстве. В месте с тем, разведкой продолжают заниматься Министерство иностранных дел, Министерство внутренних дел и другие государственные органы напрямую не связанные с военным ведомством.

Стремительное развитие во второй половине XIX в. промышленности, вооружения, транспорта, связи, а также использование в войнах колоссальных по численности армий, которые перемещались на значительные пространства, привели к необходимости формирования специальных разведывательных органов. В 1856 г. Александр II утверждает первую в истории российской разведки инструкцию о работе военных агентов, а в 1867 г. создается центральный орган российской военной разведки. Происходит окончательное отделение официальной дипломатической службы от специфической по своему характеру и формам разведывательной деятельности, которая характеризуется особыми методами добывания информации. Поражение России в Русско-японской войне заставило правительство вернуться к военным реформам и реорганизации органов разведки. Однако этот процесс так и не был завершен. Октябрьская революция 1917 г. поставила перед русской разведкой новые задачи, решение которых потребовало и принципиально новых подходов. Однако с изменением общественного строя не изменились функции разведки как важного государственного инструмента в проведении активной внешней политики России и повышении ее оборонного потенциала.

Часть 1

Русь выходит в мир

Глава 1

В обучении у Византии

Дипломатия и разведка как средства обеспечения безопасности использовались ранними государственными образованиями еще в античную эпоху. От умения тайно, не раскрывая своих планов, выведать намерения и возможности потенциального противника, упредить готовящееся нападение, заключить выгодный политический союз во многом зависела судьба того или иного государства. За долгие столетия мировая практика выработала определенные формы, приемы, средства ведения тайной дипломатии и военной разведки. Восточнославянское общество, сталкиваясь с внешним миром, должно было неизбежно учитывать политические традиции и военный опыт других стран, заимствуя и приспособляя его к своим нуждам. Скупые и даже единичные свидетельства иностранных источников позволяют говорить о том, что восточные славяне еще на раннем этапе развития государственности хорошо понимали значение тайной дипломатии и разведки.

Зарождение древнерусской дипломатии и разведки можно отнести к VI–VII вв., когда некогда единый славянский мир разделился на три группы: южную, западную и восточную. В ряде источников (Иордан, Прокопий Кесарийский, Менандр и др.) восточные славяне выступают под названием антов. Анты — это не все восточные славяне, а только их юго-западная ветвь. Иордан помещал антов на юго-западе Восточной Европы. Первые упоминания об антах связаны с их борьбой с готами, дружины которых в начале нашей эры пробивались через Полесье и Волынь в Причерноморье. Готы прошли через территорию нынешней Белоруссии в степные районы современной Украины, где провели более двух столетий. Отсюда вместе с другими мигрирующими народами готы наносили удары по римским владениям на Балканах, в Малой Азии, на островах Эгейского моря.

В IV в. анты столкнулись с волной нашествия гуннов, которое началось еще в I–II вв. на огромных пространствах от Монголии до Волги. Гунны разгромили Аланский племенной союз, перешли Волгу, затем Дон, обрушились на земли восточных славян и, сметая все на своем пути, устремились на запад. Гунны оказались не последними степняками, которые шли на покорение Запада через земли восточных славян. Каждое такое вторжение приносило неисчислимые беды восточным славянам, но всякий раз восточные славяне не только поднимали из руин свои земли, но и сами постепенно становились активным субъектом истории.

В VI–VIII вв. появляются первые достаточно стабильные славянские племенные союзы. Помимо союза племен восточным славянам была известна и такая разновидность союзной организации, как союз союзов. Такие суперсоюзы образовывали племена, которые уже входили в какой-либо племенной союз. Главной причиной образования союза союзов являлась внешняя опасность. Восточнославянские племенные суперсоюзы вели не только оборонительные, но и наступательные войны. О вождях восточных славян, которые возглавляли сильные союзы племен, упоминают такие писатели и авторы исторических хроник, как Иордан, Масуди, Менандр, Феофилат Симокатта. Так, Иордан сообщает о «короле» антов Боже, Масуди — о царе Маджаке, Менандр — о неком Мезамире, Феофилат Симокатта упоминает славянского предводителя Ардагаста[1].

Все эти и другие источники свидетельствуют о неоднородности состава вождей (князей) у восточных славян. Вожди племен, вожди союзов родственных племен, вожди союзов союзов имели разные ранги и исполняли разные функции. Вождь племени избирался только на время войны, и власть его была не велика. Он должен был вести в бой своих соплеменников, воодушевляя их собственным примером. Статус вождя племенного союза был постоянным. Он должен был заботиться о том, чтобы союз не распался. В случае войны вождь собирал, организовывал и возглавлял войско. Прежде чем выступить в поход, князь собирал всю необходимую информацию о численности и возможностях вооруженных сил противника. Он ведал также внешней политикой, или, во всяком случае, принимал активное участие в любых внешнеполитических акциях союза племен. По мере консолидации союза племен и связанного с этим укрепления княжеской власти вопросы внешней политики постепенно переходили из ведения старейшин племени к князю. Союз союзов возникал, как правило, лишь на время войны. Во главе суперсоюза стоял князь, главная обязанность которого заключалась в отражении внешней опасности. Как только эта опасность исчезала, узкоплеменные интересы начинали брать верх, и союз часто расстраивался.

Военная организация восточных славян VI–IX вв. по своей природе была народной. Каждый взрослый мужчина племени имел оружие. В войске сохранялась древняя «тысячная» система. Подразделения, делившиеся на тысячи, сотни и десятки, формировались по признаку кровного родства, что придавало войску большую стойкость[2]. Иностранцы удивлялись храбрости славян и старались привлечь их в свои войска. Военные операции велись как всем боеспособным населением племени, так и отрядами. Решение о том, как выступить — племенем или отрядом, — принималось, очевидно, на совете старейшин и на вече — сходе племен с учетом конкретной обстановки. С помощью отрядов осуществлялись чаще всего молниеносные набеги на соседей. Отряд состоял, как правило, из молодых людей, собиравшихся на время похода вокруг князя, и именовался «дружиной». Слово «дружина» обозначало первоначально друзей, товарищей, спутников. Эти временные дружинные сообщества отличались от народного войска лишь в количественном и возрастном отношениях. Постепенно дружина приобретала устойчивость и к IX в. стала постоянным институтом княжеской власти[3].

Славяне предпочитали сражаться в пешем строю на труднопроходимой местности. При этом они не пренебрегали засадами и различного рода военными хитростями. Византийские источники особенно отмечают искусство славян прятаться в реках. Из наступательного оружия славяне имели луки со стрелами и метательные копья, по два у каждого воина. Главным оружием служил обоюдоострый меч, который пользовался большим почетом. Широко использовались также бердыши, кинжалы, ножи и рогатины. Предохранительного оружия, кроме щитов, у славян первоначально не было. Прокопий Кесарийский сообщает, что славяне «панциря» не носят, а некоторые выходят сражаться даже без «…нижней и верхней одежды в одних коротеньких штанах». О тактике ведения боевых действий славян в этот период судить трудно. Можно предположить, что боевой порядок образовывался из отдельных подразделений по признаку кровного родства. Каждое такое подразделение составляло треугольник или фалангу. Сражение начинали воины, вооруженные луками. Затем весь боевой порядок, прикрывшись щитами, продвигался навстречу неприятелю. Сблизившись с противником, «вои» метали копья и дротики, а потом бросались в рукопашную, действуя мечами и топорами[4].

В V–VI вв. славянские племенные союзы начали активно отстаивать свои жизненные интересы в борьбе с такими сильными государствами, как Византийская империя и Хазарский каганат. Византийские авторы сообщают о постоянных набегах на земли империи одного из таких политических объединений восточных славян — Антского союза племен. Во время славянско-византийской войны 550–551 гг. славяне подступили к столице империи Константинополю. В конце VI в. они предприняли еще несколько походов с целью овладеть столицей. К этому же времени относятся первые попытки Византии ослабить давление славян и поставить их военную мощь себе на службу. Получил распространение порядок приема славянских отрядов в императорскую армию. В конце VII в. византийское правительство развернуло целую систему пограничных опорных пунктов, куда расселяло славян-колонистов.

К VI–VII вв. относятся и первые сведения о дипломатических контактах славянских племенных союзов между собой и другими народами. Византийский историк Менандр Протиктор рассказывает о попытке антов в период войны с аварами (племенным союзом, главным образом тюркоязычных племен) в VI в. на время приостановить военные действия при помощи посольских переговоров об обмене пленными. Переговоры, которые вел с аварами в 560 г. ант Мезамир, закончились неудачей, а Мезамир был предательски убит[5]. В VII в. южные восточнославянские земли подверглись нападению хазар, которые утвердились на Нижней Волге и в Приазовье. Столица Хазарии город Итиль, расположенный в дельте Волги, стал одним из центров мировой торговли. В период расцвета могущества Хазарского каганата в VIII — начале IX вв. юго-восточные русские племена платили хазарам дань и служили в их войсках. Так, известно, что в 30-е гг. VIII в. славянские отряды сражались на стороне хазар против Арабского халифата.

На рубеже VIII и IX вв. южнорусские политические объединения освободились от хазарской зависимости и стали проводить самостоятельную внешнюю политику. В сфере внешнеполитических интересов южнорусских вождей были: Северное Причерноморье, Крым, малоазиатское побережье Черного моря, Северный Кавказ и Закавказье. Южнорусские князья стремились установить также равноправные отношения с Византией и завязать дружественные отношения с Германской империей.

В «Житие св. Стефана Сурожского» византийский автор повествует о том, как на Крымское побережье обрушилась новгородская рать, которую привел славянский князь Бравлин. Однако, судя по последующим военным и дипломатическим акциям Южной Руси, поход был совершен выходцами из Поднепровья[6]. Руссы «повоевали» византийские владения от Херсонеса до Керчи и «с многою силою» подступили к Сурожу (Судак. — Н. К.). Осада продолжалась десять дней, после чего руссы вошли в город и начали его грабить. Бравлин попытался завладеть ценностями храма Святой Софии, в котором находились мощи святого Стефана Сурожского с царским одеялом, жемчугом, золотом и дорогими камнями. Но его постигла неудача. У мощей святого он был внезапно поражен страшным недугом: «обратися лице его назад». Испугавшись, Бравлин отдал распоряжение прекратить разграбление города, вернуть сурожанам все отнятое у них добро и отпустить пленных. После этого лицо князя приняло нормальное положение. Затем, согласно житию, преемник Стефана Сурожского архиепископ Филарет совершил над ним таинство крещения[7].

Другим свидетельством усиления дипломатической и военной активности славян стало нападение русской рати в первой четверти IX в. на город Амастриду. В «Житие св. Георгия Амастридского» описывается, как руссы, не осмелившись напасть на Константинополь, нанесли удар по Малоазиатскому побережью Черного моря. Здесь лежала богатая провинция Пафлагония с главным городом Амастридой, который был одним из центров торговли тогдашнего мира. Сам выбор пути и цели похода говорят о хорошем знании руссами обстановки в крае и тщательной подготовке нападения. Более того, историки считают, что нападение на Амастриду было своего рода «рекогносцировкой перед большим общерусским походом на Константинополь»[8].

Заметным событием в истории древнерусской дипломатии и разведки стало русское посольство 838–839 гг. в Константинополь к византийскому императору Феофилу II (829–842) и в Ингельгейм, столицу Франкского государства, к Людовику Благочестивому (814–841). Сведения об этом содержатся в Вертинской летописи, принадлежавшей перу епископа Прудония. Это первые достоверные хронологические сведения о руссах. Послы от «народа Рос», которых «царь их, по имени Хакан, отправил ради дружбы», прибыли к императору Феофилу в 838 г. В 839 г. 18 мая они вместе с посольством Византийского императора были торжественно приняты в Ингельгельме Людовиком. В письме Людовику Благочестивому Феофил просил о том, «чтобы император милостиво дал им возможность воротиться в свою страну и охрану по всей империи, так как пути, которыми они прибыли к нему в Константинополь, шли среди варваров, весьма бесчеловечных и диких племен, и он не желал бы, чтобы они, возвращаясь по ним, подвергались опасности»[9]. Согласно сообщению Прудония, Людовик расспросил послов о причинах их появления в земле франков и узнал, что они являются «свеонами», т. е. шведами, с которыми франкский император вел войну. Послов заподозрили в шпионаже и задержали до выяснения истинных целей их прибытия в Ингельгельм[10]. Дальнейшая судьба послов неизвестна.

Можно предположить, что «свеоны» в составе русского посольства выполняли служебную функцию. Русь только выходила на международную арену и не располагала еще людьми, подготовленными для ведения дипломатических переговоров. Вероятно, правитель Руси включил в состав посольства тех служивших при нем варягов, которые были хорошо знакомы с международной дипломатической практикой. Целью посольства, скорее всего, было желание Руси войти в дружественные, мирные отношения с Византией. В то же время, нельзя исключить, что такое посольство могло выполнять и разведывательные функции. Практика военной и дипломатической разведки была известна с древнейших времен[11]. Прибегали к ней и северные соседи Византии. Византийский историк Приск Панийский (V в.) в своем труде «Византийская история и деяния Атиллы в восьми книгах» сообщает о том, как Византийская империя и держава Атиллы с успехом использовали друг против друга. приемы политического шпионажа и дипломатической разведки. В частности, для добывания нужных сведений широко применялся подкуп должностных лиц в соответствующих столицах[12].

Появление первого русского посольства в Византии, а затем в землях франков означало новый этап в становлении древнерусского государства. О Руси узнали не только в Византии, но и на Западе, и на Востоке. О «витязях из Руси», «витязях из Киевской земли» упоминается в раннесредневековом западноевропейском эпосе. Укрепляя свою государственность, Южная Русь стремилась расширить сферу своего внешнеполитического влияния. С этой целью в июне 860 г. русские дружины предприняли масштабный поход на Константинополь. Митрополит Фотий писал: «Те, для которых некогда одна молва о ромеях казалась грозою, подняли оружие против самой державы их и восплескали руками, неистовствуя в надежде взять царственный град, как птичье гнездо»[13].

Время для нападения было выбрано очень удачно. Весной 860 г. император Византии Михаил III увел из Константинополя в Малую Азию 40-тысячное войско навстречу наступающим арабам. В это же время греческий флот ушел к острову Крит на борьбу с пиратами. Город оказался фактически беззащитным. Столь удобный выбор момента для нанесения удара по столице свидетельствует о хорошей организации разведки. Источниками информации, надо полагать, были свои и иностранные посольские миссии, купцы, которые шли с караванами в Киев и из Киева по всей Европе, служилые варяги, кочевавшие по восточноевропейским столицам. Не исключено, что сведения в Киев могли доставлять арабские лазутчики, заинтересованные в ослаблении Константинополя.

Руссы собрали все необходимые сведения о положении дел в византийской столице и узнали все подходы к Константинополю. Поход был подготовлен в тайне, вероятно в районе Азовского моря, где проводилась оснастка кораблей. Византийские пограничные посты узнали о приближении руссов только тогда, когда они уже были у Мавропотама, близ Константинополя. Флот руссов в составе 200 судов, не замеченный морской стражей, вошел на рейд вечером 18 июня 860 г. Воины тотчас вышли на берег и, проходя мимо укрепленных стен, грозили в сторону города обнаженными мечами. Осада города продолжалась целую неделю и была снята в результате переговоров с руссами императора Михаила III, спешно вернувшегося из Малой Азии. Русь получила большую контрибуцию и выгодные для своих купцов условия торговли с Византией[14]. Нападение Руси на Константинополь вызвало большой резонанс в мире. Об этом говорили и писали многие видные государственные деятели, включая византийского императора Михаила III и Римского папу Николая I. Заключение мирного договора между Русью и Византийской империей означало практическое признание Константинополем Руси и усиление роли русских в вопросах международных отношений.

Длительный процесс формирования Древнерусского государства завершился объединением в конце IX в. наиболее крупных восточнославянских союзов с центрами в Киеве и Новгороде. Это событие летопись связывает с походом князя Олега в 882 г. из Новгорода в Киев. К исходу X в. вокруг Киева объединились племенные союзы древлян, северян, радимичей, вятичей, уличей и некоторых других. В результате сложилось раннеклассовое государство Киевская Русь во главе с киевским князем[15].

В IX–XII вв. едва ли не самой главной функцией князей оставалась военная деятельность. На князей возлагалось руководство как оборонительными военными операциями, так и наступательными. Князь должен был определять цели и направления завоевательных походов, снабжать дружину и народное ополчение оружием и конями, управлять войском, непосредственно участвуя в сражениях в качестве передового воина, охранять границу и торговые пути[16]. В поучении своим детям Владимир Мономах писал: «На войну вышед, не ленитеся, не зрите на воеводы; ни питью, ни еденью не лагодите, ни спанью; и стороже сами наряживайте, и ночь, отвсюду нарядивше, около вои тоже лязите, а рано встанете; а оружья не снимайте с себе вборзе, не разглядавше ленощами, внезапу бо человек погыбаеть»[17].

Князь же, по всей видимости, занимался и организацией разведки. Главными ее функциями были предупреждение об агрессии со стороны соседей и обеспечение подготовки собственного нападения на противника. Для ведения разведки князь назначал специальных людей из числа дружины. Они занимались добыванием сведений о противнике, сбором рати, изысканием мест для стоянки войска, разведыванием дорог. В их обязанность входило также и наблюдение за противником во время боевых действий. В древнерусском языке понятия, относящиеся к разведке обозначались такими словами, как «прелагатаи», «соглядатаи» (разведчики, засылавшиеся князем в стан противника, как в мирное, так и в военное время) и «просоки» (отдельные воины или воинские отряды, следившие в период боевых действий за передвижением и расположением вражеского войска). Передвижение своих войск русы прикрывали с помощью специальных частей, которые назывались «сторожами». Они выполняли функции авангардов, разъездов и аванпостов. Слово «сторожа» встречалось и в значениях несение сторожевой службы, охрана, застава, наблюдательный пункт[18].

Ядром древнерусского войска в IX в. стала княжеская дружина, которая являлась своеобразным штабом. Она состояла из ближайших соратников и сотрудников князя, которые постоянно окружали его и в мирное, и в военное время. Среди дружинников князь был не столько господином, сколько первым среди равных. На протяжении еще XI–XII вв. сохраняются такие дружинные обычаи как совещания («думы») князя с дружиной. Вместе с тем, в этот период происходит постепенное разрушение старых дружинных отношений. Раскол дружины на старшую, состоявшую из бояр, и младшую, составленную из слуг князя, приводит к окончательному ее исчезновению в XIII–XIV вв.

Во время больших походов или для отражения набегов кочевников помимо дружины собиралось народное ополчение — «вои». Ополчение подразделялось на конные и пешие полки, состоявшие из горожан и сельских жителей. Вооруженный народ был организован по древней десятичной системе (тысячи, сотни, десятки). Отличительной особенностью этой организации в Киевской Руси было то, что сотни и тысячи основывались не на родственных связях, как прежде, а на территориальных. Древнерусские «вои» по вооружению почти не уступали дружине, а по боевой структуре, благодаря «пешцам», превосходили ее. Народным ополчением, несмотря на все значение князя в Киевской Руси, распоряжалось вече. Решение вече о выступлении в поход было обязательным для всех. Независимость народного войска подтверждается и наличием у «воев» собственных командиров — воевод, не принадлежащих непосредственно к княжеской среде. Кроме земских воевод в источниках упоминаются княжеские воеводы, которым князья поручали командование ополчением. Наряду с воеводами народное ополчение возглавляли тысяцкие. Тысяцкие, как и воеводы, могли быть людьми земскими и княжескими[19]. Князю, как военному специалисту высокого класса, поручалось главным образом командование войском, а также строительство и организация вооруженных сил. Нередки были случаи, когда народное ополчение собиралось в поход не по повелению князя, а по собственному усмотрению.

Войска выступали пешими и конными. Русы и в X в. были еще плохими кавалеристами. Но постепенно они совершенствовались в кавалерийском деле и к XI в. обладали превосходной конницей. Конница увеличивалась в численности и приобретала все большее и большее значение. При этом пехота оставалась равноправным участником боя. Она служила не только для прикрытия обоза, добивания раненых и т. п., как на Западе, а принимала самое активное участие в сражении. Вообще отношение к пехотинцам на Руси было другим, чем в Западной Европе. Там пехота нередко служила только «живым забором» для утомленных боем рыцарей и беспомощно гибла под ударами вражеских копий и мечей. Совершенно иначе было на Руси. Так летописец, рассказывая о походе князя Игоря Святославича на половцев в 1185 г. замечает, что во время отступления было принято решение всем конным спешиться, чтобы защитить свою пехоту — «черных людей». Игорь и его конная дружина опасались, что могут поддаться искушению бежать с поля боя. Таким образом, спасая себя, они оставили бы на произвол судьбы пехотинцев, за что «от Бога будет грех».

Вооружение русских войск IX — ХII вв. отличается большим разнообразием и зависит от средств каждого воина, запасов князя и т. п. Русы имели на вооружении: обоюдоострые мечи, копья, рогатины, дротики, луки со стрелами, секиры, засапожные ножи, сабли и др. Для защиты от вражеских стрел, мечей, копий использовались кольчуги, которые доходили до колен, остроконечные шлемы или шеломы с забралом или личиною. В бою пехотинцы прикрывались крепкими длинными, почти во весь рост, щитами. Двигаясь против неприятеля, русские закрывались щитами и выставляли копья вперед, образуя неприступную стену, а при отступлении щиты закидывались за спину. В поход войско выходило с боевыми знаменами (стягами), а управлялось с помощью свитков и труб. Для дальних походов строился ладейный флот, который, если верить источникам, иногда насчитывал до 2 тыс. ладей. Каждая из ладей вмещала до 40 человек.

В боевой порядок войска разворачивались по полкам, которые строились в форме клина или фаланги на некотором расстоянии друг от друга. Полки располагались в одну-две линии, каждая из которых делилась на центр и крылья. В центре располагались отборные войска: княжеская дружина, варяги и пр. После того, как разведка доносила о приближении противника, войска «исполчались», т. е. строились князем или воеводой в боевой порядок. Сначала в бой вступали лучники, которые располагались впереди боевого порядка. Затем полки обеих сторон, прикрывшись щитами, двигались друг против друга и вступали в рукопашный бой. После одержанной победы русы преследовали противника до его полного уничтожения. Но иногда они отказывались от преследования и праздновали победу прямо на поле боя, «на костях», как тогда говорили. Пример мужества в бою подавал князь, который во главе своей дружины бросался в гущу сражения. Иногда перед началом боя происходило единоборство храбрейших и сильнейших воинов, которое или решало дело, или воодушевляло сторону победившего.

На поле боя русские войска умели маневрировать, выискивать слабые места в расположении противника, часто прибегали к обходным маневрам и военным хитростям. Тактика ведения боевых действий русскими ратями предполагала нанесение противнику комбинированных ударов пешими и конными соединениями. Вероятнее всего, всадники находились в составе своего полка, но это не мешало в случае необходимости объединять и использовать всю конницу. Всадники умели сражаться как в конном, так и в пешем строю, поэтому иногда они спешивались. В обороне войска часто ставились «меж: валами», за тыном, изгородями из кольев, рвами, повозками обоза и пр. Зимой насыпались укрытия даже из снега.

Осадное искусство, видимо, было развито еще слабо. При взятии укрепленных городов русские обычно обкладывали его со всех сторон, после чего следовали приступы или блокада. Во время блокады войска размещались в окопах. Для штурма крепостных укреплений предварительно засыпался ров, а к стенам присыпалась земля или делался подкоп. В дальнейшем при осаде стали использоваться специальные осадные орудия, такие как тараны, подвижные башни, тюфяки и пр. Оборона укрепленных городов на Руси, напротив, была доведена до совершенства. Примечательно, что русские с древнейших времен не ограничивались пассивной обороной, а часто прибегали к вылазкам. При таком способе обороны одна часть защитников города выделялась для обороны стен, а другая для вылазок. Во время вылазок разрушались осадные орудия противника, отгонялись неприятельские отряды и т. п. В целом, искусство ведения боевых действий, оборона и осада крепостей были у русских в X–XII вв. на уровне других стран Западной Европы.

Образование и укрепление Древнерусского государства привело к сосредоточению всех внешнеполитических функций в руках великого князя. На смену прежним соглашениям отдельных племенных союзов приходит относительно единая, скрепленная договорами дипломатия. Помимо договоров с Византией и Хазарией на юге и с викингами на севере, русская дипломатия охватывает широкий круг стран средневекового мира, в которых Древняя Русь занимает важное место. Не последнюю роль в русской дипломатии стала играть практика заключения тайных соглашений и союзов, которая широко применялась всеми государствами. Развивается посольская служба и связанное с ней делопроизводство, в котором активно участвует церковь.

Главной целью древнерусской дипломатии оставалось установление равноправных отношений с Византией. Для достижения этой цели Русь сумела заручиться поддержкой таких сильных восточноевропейских государств, как Венгрия и Болгария. Наиболее успешно развивались отношения Руси с Болгарией. Оба государства имели общие славянские этнические корни и поддерживали тесные культурные связи. Болгария, где в X в. правил талантливый полководец и государственный деятель Симеон Великий, находилась в зените своего могущества. Симеон вел с Византией многолетние войны, подчиняя себе владения империи на Балканах и угрожая самому Константинополю. Таким образом, политические интересы Руси и Болгарии в отношении к Византийской империи совпадали и делали их естественными союзниками.

В 907 г. киевский князь Олег, собрав многочисленное войско из дружин всех подвластных ему народов, пошел на Константинополь. В «Повести временных лет» летописец Нестор сообщает, что Олег совершил свой поход на Царьград «на конях и на кораблях». Конница шла берегом, а пехота в числе 80 тыс. человек поплыла на 2000 судах по Днепру и беспрепятственно достигла Босфора. Высадившись на берег, дружины Олега рассеялись по окрестностям Византии и начали опустошать их огнем и мечом. Вход в Константинопольскую гавань был загражден цепью, но это не остановило князя Олега. Он велел вытащить суда на берег, поставил их на колеса, поднял паруса и пошел в обход цепи прямо к стенам Царьграда[20]. Византийский император Лев VI Мудрый заперся со своим войском в городе, не смея выступить навстречу врагам. Устрашенные греки предложили Олегу заключить мир. Византия обязалась выплачивать Руси ежегодную дань, отдала большую военную контрибуцию, приняла на свое содержание русских послов и предоставила русским купцам ряд льгот и привилегий в Константинополе[21].

Как и в 860 г., поход был тщательно подготовлен. Олег располагал всей информацией о положении дел в столице и удачно выбрал время для нападения. Он подошел к стенам Константинополя, когда византийский флот адмирала Имерия ушел воевать с арабами. Воспользовавшись этим, поднял мятеж против центральной власти греческий полководец Андроник Дука, который был лидером провинциальной знати. Тайно поддерживал мятежников и константинопольский патриарх. Русские дружины прошли по территории Болгарии прямо к незащищенному, раздираемому смутой Константинополю. Можно также предположить, что между Русью и Болгарией существовало какое-то тайное соглашение, поэтому болгары не сообщили в Византию о приближении русских войск. Практика таких соглашений была тогда хорошо известна[22]. Не исключено, что болгары не только пропустили русов к стенам Византийской столицы, но и дали им всю имевшуюся у них информацию о противнике.

Выгодный для Руси договор 907 г. был юридически закреплен в 911 г. в мирных и добрососедских условиях. Русь стала союзницей Византии и оказывала ей помощь в борьбе против критских арабов, а в 909–910 и в 912–913 гг. русы нанесли удары по противникам Византии в Закавказье. В то же время, в течение всего X в., укрепляя свою экономическую, политическую и военную мощь, Древняя Русь вырабатывает собственные стратегические внешнеполитические приоритеты, которые на века станут главными направлениями внешней политики и для русских княжеств периода раздробленности, и единой Московской Руси, и будущей Российской империи.

В X в. Русь заявляет свои претензии на обладание Северным Причерноморьем, Крымом, стремится прочно удержаться на восточных торговых путях, и в первую очередь, в Приазовье, Поволжье, Закавказье. Однако успешно продвигаться по всем направлениям у Руси еще не хватало сил. В середине X в. киевские князья сосредоточили свои усилия на юго-западном направлении, стараясь проникнуть в Подунавье и Балканы. Здесь интересы Руси столкнулись с интересами Византийской империи. Летом 941 г. князь Игорь предпринял поход на Византию, хотя Русь находилась с ней в союзе. Кроме русских войск, Игорь вел на Балканы своих союзников варягов и печенегов. Как и в случае с нападением Олега на Византию, Русь выбрала для начала войны удобный момент. Игорь располагал достаточной информацией о положении дел в империи. Лучшая 40-тысячная армия греков и основные морские силы Византии были отвлечены для борьбы с арабами. Но на этот раз внезапного нападения не получилось.

Союзница Византии Болгария дала весть в Константинополь о появлении русского флота, состоявшего из тысячи кораблей[23]. Все же Игорь успел высадить десант в окрестностях Царьграда прежде, чем греки приняли какие-либо оборонительные меры. Русы грабили и разоряли окрестности, жгли монастыри и церкви, истребляли пленных. Тем временем командующий византийским флотом Феофан, возглавивший оборону столицы, отремонтировал несколько старых торговых судов и снабдил их «греческим огнем». 8 июля 941 г. у входа в Босфорскую гавань он напал на русский флот, стоявший в готовности к бою, и уничтожил большую его часть греческим огнем. Остатки флота Игорь увел к Малой Азии. Здесь он высадил десант и начал опустошать Вифинию, но вскоре был разбит подошедшими греческими войсками.

В 944 г. Игорь собрал новые войска и повторил свой поход. Но, как и три года назад, византийская разведка успела предупредить о движении русских войск. Жители Херсонеса дали знать в Константинополь, что «русские корабли без числа покрыли собою море»[24]. Византийский император Роман решил на этот раз не подвергать свои владения разорению. Он поспешил предложить Игорю мир. Послы императора встретили русского князя на подходе к Дунаю с дарами и обещанием заплатить дань, равную дани, полученной Олегом. Мирные переговоры закончились новым русско-византийским договором 944 г. Специальные статьи договора были посвящены статусу спорных земель в устье Днепра. Греки потребовали, чтобы русские войска не препятствовали появлению здесь херсонесских рыбаков и не оставались на зиму в устье Днепра. Летом, однако, и та, и другая сторона имела право держать здесь сбои передовые посты. Русские купцы лишались привилегии беспошлинно торговать в Константинополе, но за ними сохранялось право непосредственно торговать с Византией. В целом можно признать, что договор был взаимовыгодным, равноправным военно-союзным соглашением. Устье Днепра, значительные области Северного Причерноморья, подступы к Крыму, Керченский пролив попадали в сферу влияния Руси.

В 944 г. Игорь, «побуждаемый дружиной», пошел походом в землю древлян, чтобы собрать себе дань, которая причиталась дружине воеводы Свенельда. Свенельд и его дружина восприняли это как оскорбление. У Искоростеня дружина Свенельда при поддержке древлян напала на дружину Игоря. В этом столкновении Игорь был убит сыном Свенельда Мстиславом Лютым[25].

После смерти Игоря его жена великая княгиня Ольга в 957 г. во главе большого посольства совершила поездку в Константинополь. Одной из главных целей поездки, вероятно, было желание великой княгини ввести христианство на Руси. Но добиться этого не удалось. Византийское правительство опасалось поднимать международный престиж русского государства. По существу, во время ее посольства был подтвержден и детализирован русско-византийский договор от 944 г., который закреплял позиции Руси в Северном Причерноморье. Во время пребывания в Константинополе Ольга 9 сентября 957 г. приняла крещение, что означало заключение тесного союза с Византией. Дружба с Византией обеспечила Руси союз с печенегами, который был так необходим для борьбы с Хазарией, границы которой были уже со всех сторон обложены русскими аванпостами.

Однако отказ Константинополя крестить Русь вызвал у княгини недовольство. Из немецких хроник известно, что в 961 г. Ольга направила ко двору германского короля, а с 962 г. — императора, Оттона I посольство. Великая княгиня просила, «как потом выяснилось, притворно, прислать епископа и священников их народу». Оттон обрадовался и послал в Киев монаха трирского монастыря Адальберта. Но его миссия потерпела неудачу. В 962 г. он вернулся, не добившись успеха. Можно предположить, что посольство Ольги ко двору Оттона I было дипломатическим приемом с целью оказать давление на Византию и добиться от нее крещения Руси[26].

В 964 г. великим князем стал сын Ольги Святослав. В летописях он запечатлен прирожденным воином. В походах Святослав «не возил за собой возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав конину, или зверину, или говядину и, зажарив на углях, так ел. Не имел он и шатра, но спал, подостлав потник с седлом в головах. Такими же были и все прочие его воины. И посылая в иные земли со словами: „Хочу на вы идти“»[27]. В княжение Святослава Игоревича (964–972) Русь воевала на огромном пространстве от Северного Кавказа до Фракии и от Окско-Волжского междуречья до Северного Крыма.

В 965 г. Святослав совершил поход против хазар. Поход был продуман и осуществлен безукоризненно. Удар был нанесен в удобный для Руси момент. В это время Византия и Хазария вели ожесточенную борьбу в Северном Причерноморье и на Северном Кавказе. В самой Хазарии на рубеже VIII–IX вв. произошли важные государственные изменения. Каган Обадия, стремясь укрепить и объединить разноплеменное хазарское государство, пошел на принятие новой религии — иудаизма. Однако новая религия не объединила, а наоборот, разъединила Хазарию. Принятие каганом и всей столичной знатью иудаизма оторвало их от остальной хазарской аристократии, жившей в дальних провинциях в своих кочевьях и аилах, где она играла роль родовых старейшин. Между столичной и провинциальной аристократией началась борьба за власть и влияние в каганате. Междоусобица сильно ослабила государство, а принятие иудаизма, как государственной религии, испортило отношения Хазарии с христианскими и мусульманскими странами. К середине X в. Хазарский каганат, раздираемый внутренними противоречиями, не имея надежных союзников, не представлял уже какой-то заметной политической силы[28]. Достаточно было лишь сильного толчка, чтобы Хазария исчезла с лица земли. Этот последний удар по каганату нанесла Русь.

Собираясь в поход против хазар, Святослав заключил союз с печенегами и Византией, в то время как Хазария могла рассчитывать только на призрачную помощь среднеазиатских мусульман. Весной 965 г. Святослав, без лишних столкновений с противником, срубил ладьи, спустился по Оке и Волге и совершенно неожиданно нанес удар по столице Хазарии Итилю, в тыл хазарским войскам, которые ждали нападения русов между Доном и Днепром.

О том, как дальше развивались события, можно только догадываться… При впадении реки Сарысу Волга образует два протока: западный — собственно Волга и восточный — Ахтуба. Между ними лежит остров, на котором стояла столица Хазарии город Итиль. Правый берег Волги — суглинистая равнина; возможно, туда подошли печенеги. Левый берег Ахтубы — песчаные барханы, где хозяевами были враги Хазарии — гузы. Если предположить, что часть русских ладей спустилась по Волге и Ахтубе ниже Итиля, то столица Хазарии превратилась в ловушку для оборонявшихся там войск без надежды на спасение. Сопротивление русам возглавил не царь Иосиф, а неизвестный каган. В летописи ничего не говорится о самом сражении. Святослав взял город, а что стало с иудейским царем и его приближенными — неизвестно[29]. Эта победа решила судьбу войны и судьбу Хазарии.

После завоевания Хазарии Святослав ушел в Киев, оставив, вопреки договору с Византией, в Северном Причерноморье, Приазовье и Крыму сильные гарнизоны. В Константинополе увидели в этом серьезную угрозу захвата Святославом Херсонеса, форпоста империи в Крыму. Византия, стремясь отвлечь Русь от давления на Крым, прибегла к тайной дипломатии. Император Никифор Фока вызвал из Херсонеса способного дипломата со знанием русского языка по имени Калокир. Император присвоил ему высокое звание патрикия, выдал 15 кентинариев золота (приблизительно 455 кг) в качестве подарка Святославу и отправил с посольской миссией в Киев. Калокир должен был восстановить мирные отношения с Русью, убедить Святослава отказаться от завоеванных территорий в Северном Причерноморье и Крыму, а также вовлечь Русь в войну с Болгарией.

В такой войне империя была очень заинтересована. В 966 г. император Никифор Фока перестал платить дань болгарам, которую Византия обязалась выплачивать по договору 927 г. Одновременно он потребовал от болгарского царя Петра, чтобы тот не пропускал венгров через Дунай грабить провинции империи. Петр отказался выполнить это условие, сославшись на мирный договор с венграми. Тогда в Константинополе решили заставить Болгарию пойти на уступки с помощью союзной Руси. Направить против неприятеля дружественную соседнюю страну было обычным приемом византийской дипломатии. Со своей стороны Византия готова была взять обязательства соблюдать нейтралитет в случае войны Руси с Болгарией[30].

В 967 г. Калокир прибыл в Киев. Дружественные на тот момент отношения между Византией и Русью благоприятствовали миссии посла. В ходе переговоров Святослав принял предложения Константинополя, так как военная помощь входила в условия ранее достигнутых соглашений. Но если Никифор Фока рассчитывал только на поддержку Руси в борьбе с Болгарией, то овладение Подунавьем и закрепление его за Русью входило во внешнеполитические планы Святослава. Мир с Византией и ее нейтралитет были выгодны Руси.

В августе 968 г. русские ладьи неожиданно для болгар появились в устье Дуная. Болгарский царь Петр сумел собрать к выставить против русов 30-тысячное войско[31]. Святослав привел с собой всего около 8–10 тыс. воинов[32], к которым потом присоединилась печенежская конница. В сражении у Доростола (ныне — Силистра. — Н. К.) болгарские войска были разбиты. Русы заняли всю Восточную Болгарию. Святослав поселился в Переяславце, или Малой Преславе на берегу реки Враны[33]. Все это время рядом с князем находился Калокир. Возможно, что именно в Преславе, зимой 968–969 гг. он вступил в личные, тайные переговоры со Святославом. Калокир просил князя помочь ему занять Византийский престол, обещая отдать Болгарию и сделать русов «на всю жизнь своими союзниками и друзьями»[34]. Святослав, как трезвый и дальновидный политик, понимал экономическое и геополитическое значение выходившей к Черному морю Восточной Болгарии. Он также понимал, что Византия никогда не смирится с захватом русами Болгарии, поэтому согласился помочь Калокиру занять византийский престол. Провозглашение Калокира императором давало возможность Руси закрепить за собой Болгарию без кровопролитной войны.

Никифор Фока, тем временем, получил информацию о том, что против него готовится заговор. Осенью 968 г. он приказал установить на стенах Константинополя машины для метания стрел, а вход в гавань перегородить тяжелой железной цепью. Серьезные опасения у Никифора вызывали действия Святослава. Он надеялся, что после разгрома Болгарии Святослав с богатой добычей вернется в Киев. Но вместо этого Святослав стал прочно укрепляться на захваченных территориях, поэтому Никифор попытался заставить своего опасного союзника покинуть Болгарию. По наущению агентов императора, левобережные печенеги (правобережные находились в составе войска Святослава) «в силе велице» неожиданно осадили практически беззащитный Киев, где жила княгиня Ольга с внуком.

Окруженные со всех сторон жители стали испытывать голод и жажду. В это время на той стороне Днепра напротив Киева собрались русские люди в ладьях, но напасть на многочисленных врагов не решались. Тогда, как сообщает летопись, «киевляне стали говорить: „Нет ли кого, кто бы смог перебраться на ту сторону и сказать им: если не подступите утром к городу, мы сдадимся печенегам“. Тогда вызвался один отрок: „Я проберусь“, и ответили ему: „Иди“». Он вышел из города с уздечкой в руках, прошел через вражеский стан, спрашивая по-печенежски: не видел ли кто коня? Лишь когда юноша бросился в Днепр и поплыл, печенеги поняли, что это лазутчик, но уже ни догнать его, ни попасть в него стрелой не могли. На том берегу заметили это, подъехали к нему в ладье, подобрали его и привезли к дружине. Юноша передал слова киевлян воеводе Претичу. Не имея достаточно сил для борьбы с печенегами, Претич прибегнул к хитрости.

Наутро с той стороны Днепра громко затрубили трубы, а люди в городе закричали. Печенеги подумали, что вернулся Святослав и отошли от города, а тем временем княжеская семья успела перебраться на другой берег. «Печенежский князь, увидев это, возвратился один и обратился к воеводе Претичу: „Кто это пришел?“ А тот ответил ему: „Люди той стороны (Днепра)“. Печенежский князь снова спросил: „A ты не князь ли уж?“ Претич же ответил: „Я муж его, пришел с передовым отрядом, а за мною идет войско с самим князем: бесчисленное их множество“. Так сказал он, чтобы их припугнуть»[35].

Печенежский князь поверил Претичу и в знак примирения обменялся с ним оружием. Затем печенеги отошли от Киева и встали невдалеке. Таким образом, удалось выиграть время и послать гонца к Святославу с горькими словами: «Ты, князь, чужой земли ищешь и о ней заботишься, а свою покинул, и нас чуть было не взяли печенеги, и мать твою и детей твоих»[36]. Услышав это, Святослав оставил часть своего войска в Болгарии, а с остальной дружиной вернулся в Киев, «и прогнал печенегов в степь».

После ухода Святослава из Переяславца греки вступили в тайные переговоры с болгарами. Послы Никифора Фоки предложили болгарским царевнам в знак примирения и дружбы вступить в брачный союз с Василием и Константином, сыновьями покойного императора Романа, а также обещали помочь изгнать русов. Болгары, рассчитывая на поддержку Константинополя, решили для начала вернуть себе Переяславец. Болгарские войска обступили город со всех сторон и начали осаду. В Переяславце оборону держал воевода Волк и «крепко во граде оборонялся». Однако из-за нехватки продовольствия, а, главным образом, из-за полученного известия, что «некоторые граждане имеют согласие с болгары», он решил тайно вывести войско из города. Разведав расположение болгарских войск, Волк сумел обмануть осаждавших, вывел войско и ушел с ним вниз по Дунаю[37]. В устье Днестра осенью 969 либо весной 970 г. войско воеводы Вояка соединилось с войсками Святослава, возвращавшегося из Киева. С немалым трудом русы вновь вернули себе Переяславец. При этом они захватили в плен Бориса и Романа, двух сыновей болгарского царя Петра.

В 970 с Святослав разорвал договор, заключенный с императором Никифором. Русско-византийская война стала неизбежной. Незадолго до этого в Константинополе в ночь с 10 на 11 декабря 969 г. был совершен дворцовый переворот. Заговорщики с помощью слуг императрицы Феофано проникли во дворец и убили Никифора Фоку. Новым императором был провозглашен один из главных участников заговора, фаворит красавицы Феофано, Иоанн Цимисхий. Цимисхий направил к Святославу послов с предложением покинуть Болгарию, обещая выплатить русам богатую денежную дань. В противном случае император угрожал изгнать русов силой. В ответ Святослав дерзко заявил, что русы «сами разобьют вскоре свои шатры у ворот Византии»[38]. Угроза Святослава вызвала в Константинополе настоящую панику. Цимисхий приказал своим полководцам Варде Склиру и Петру собрать войско и отправляться в пограничную Болгарии Фракию. Здесь войска должны были укрепиться и готовиться к отражению нападения русов. Особое внимание уделялось ведению разведки. Цимисхий предписал Варде Склиру и Петру посылать «по бивуакам и занятым врагами (т. е. русами. — Н. К.) областям переодетых в скифское платье, владеющих обоими языками людей, чтобы они узнавали о намерениях неприятеля и сообщали о них затем императору»[39].

Получив известие о походе греков, Святослав перебросил во Фракию отряд из союзных болгар и венгров. Узнав об этом, магистр Варда вызвал к себе одного из лучших своих воинов Иоанна Алакаса, печенежца по происхождению. Варда поручил ему «осмотреть войско скифов (ромеями византийцы называли себя, а скифами, т. е. варварами — русов. — Н. К.), разузнать их численность, место, на котором они расположились, а также чем они заняты»[40]. Все эти сведения нужны были Варде Склиру для того, чтобы подготовить и выстроить воинов для сражения. Кроме того, отряд Алакаса должен был при встрече с противником спровоцировать его и, изобразив притворное отступление, завлечь в засаду.

Решающее сражение произошло весной 970 г. у города Аркадиополь (ныне — Люле-Бургаз), где расположились войска русов и союзных им болгар, венгров и печенегов. Войско Святослава было разделено на три части. Русы и болгары выступили вместе, а венгры и печенеги по отдельности[41]. Варда двинул вперед отряд Иоанна Алакаса, который случайно натолкнулся на печенегов. Выполняя распоряжение Варды, Алакас изобразил медленное отступление и заманил печенегов в заранее подготовленную засаду. В ходе сражения почти все печенеги были перебиты. Варда, дознавшись от пленных о расположении оставшейся части войск русов, без промедления бросил свои войска против них. Однако русы сами перешли в наступление, «имея впереди всадников, а позади пеших воинов». Греки отразили атаку конницы, которая отступила и укрылась за пехотой.

Сражение шло с переменным успехом до тех пор, пока один из русов неожиданно не вырвался вперед из строя, смело бросился на самого магистра Варду и ударил его мечом. К счастью для магистра, лезвие меча, ударившись о шлем, согнулось и соскользнуло в сторону. Подоспевший на помощь брат Варды Константин набросился с мечом на храброго «скифа». Тот сумел отклониться от удара меча, который пришелся по шее коня. Вместе с конем «скиф» рухнул на землю и был заколот Константином. Ободренные этим подвигом Константина ромеи перешли в решительное наступление. Войско русов было разбито. После этого поражения ветры разорвали союз с Русью и ушли домой.

Одержав победу при Аркадиополе, Цимисхий направил войска Варды Склира в Азию на подавление мятежа Варды Фоки, племянника убитого императора Никифора. Святослав узнал об этом и направил зимой 970–971 гг свой отряд в Македонию, видимо для того, чтобы подготовить плацдарм для сторонников Калокира. Командующий греческими войсками магистр Иоанн, застигнутый врасплох, не оказал никакого сопротивления. Русы беспощадно разоряли и опустошали Македонию, причиняя тем самым ромеям огромный вред. Одновременно Святослав направил в лагерь Цимисхия двух послов, которые под видом посольства должны были разведать военные силы греков. Послы прибыли к Редесту, где находился император, и «стали упрекать ромеев, утверждая, что терпят несправедливость». Но Цимисхий разгадал действительную причину прибытия посольства. Он повелел послам обойти весь лагерь, осмотреть ряды воинов, чтобы они, вернувшись к Святославу, донесли ему об образцовом порядке, в котором идет на него византийское войско[42].

Чтобы выиграть время, Цимисхий, как опытный дипломат и один из лучших полководцев своего времени, постарался усыпить бдительность Святослава. Он вступил с ним в мирные переговоры, отправил русскому князю подарки и часть дани, обещая остальную заплатить весной. Пока велись переговоры, Цимисхий приказал флоту, численностью в 200 судов, запасаться продовольствием, вооружиться огнеметными машинами и идти в Дунай. Таким искусным маневром он надеялся блокировать Святослава, который находился в Доростоле. Сам Цимисхий с сухопутными войсками двинулся к Адрианополю. Здесь от лазутчиков он узнал, что ведущие к Преславе балканские клисуры (проходы) не охраняются русами. Видимо, Святослав, доверившись мирному договору, не обратил внимания на занятие этих важных стратегических пунктов. С 9 по 12 апреля 971 г. Цимисхий с войсками беспрепятственно перешел через теснины в Балканах и осадил Преславу. Нарушение Византией перемирия оказалось для русов полной неожиданностью. Войска Святослава были раздроблены, причем главные силы находились в Македонии, отряд воеводы Сфенкела в Преславе, а сам князь в Доростоле (город Силистра). Штурм Преславы продолжался три дня. Греки не имели успеха до тех пор, пока болгары не открыли ворота. Тогда Сфенкел с оставшимися русами заперся в царском доме, продолжая мужественно защищаться. Греческая армия долго не могла ничего поделать с храбрецами. Наконец Цимисхий приказал поджечь дом. Спасаясь от огня, русы вышли из своего убежища и, окруженные со всех сторон, продолжали еще долго сопротивляться. Большая часть из них погибла, но Сфенкел с небольшим отрядом сумел пробиться и уйти к Доростолу. Вместе с ним или, возможно, чуть раньше, из осажденной Преславы ушел Калокир.

После падения Преславы болгары отказались от союза с Русью и стали переходить на сторону императора. Святослав, оставшись без союзников, собрал все свое войско — около 60-ти тыс[43], у стен Доростола. Цимисхий медленно шел на встречу Святославу, захватывая по пути многие города, которые без сопротивления переходили под власть императора. Впереди войска шел передовой отряд Феодора из Мисфии. Он должен был вести разведку, сообщая о приближении вражеских войск, их численности, а «если же будет возможно, то попытать их силу перестрелкой»[44]. Однако недалеко от Доростола передовой отряд попал в засаду, которую устроил сторожевой авангард русов, и был разбит.

23 апреля 971 г. в окрестностях Доростола произошло решающее сражение. Войска Святослава, не имея сильной конницы, стояли стеной, сомкнув щиты и копья. Цимисхий выстроил против них фалангу, расположив одетых в панцири всадников по бокам, а лучников и пращников позади фаланги. Войска сошлись в рукопашную, завязался жестокий бой, который продолжался с переменным успехом до самого вечера. Исход сражения был решен атакой латной конницы греков. Русы не выдержали ее натиска, обратились в бегство и укрылись за стенами Доростола. Одержав победу, Цимисхий не торопился с осадой города. Он ждал прихода греческого флота, чтобы блокировать Дунай и не дать русам уйти из города в ладьях. Армия Цимисхия окопалась на высоте против города. Греки вырыли глубокий ров, насыпали вал и на нем воткнули копья с подвешенными щитами. Святослав же, готовясь выдержать длительную осаду, предусмотрительно приказал заковать всех болгар в городе в колодки и цепи.

С приходом флота ромеи начали осаду Доростола. Оборонявшиеся русы метали в греков стрелы, камни и все, что можно было выпустить из метательных орудий. Греки, защищаясь от «скифов», стреляли снизу из луков и пращей. В один из дней русы решили дать бой за стенами крепости. Когда наступил вечер, все ворота города открылись и русы «в кольчугах и с доходившими до самых ног щитами» напали на греков. Это нападение оказалось для них неожиданным из-за приближения ночи. Обе стороны храбро сражались, попеременно тесня друг друга так, что было неясно кто победит. Но когда был убит доблестный Сфенкел, считавшийся у русов третьим после Святослава воином, их натиск ослаб. Тем не менее, в течение всей ночи и на следующий день до самого полудня они продолжали сопротивляться. Когда же греческая конница попыталась отсечь русов от города и окружить, те вынуждены были отступить. С наступлением ночи Святослав окружил стену города глубоким рвом, чтобы затруднить грекам приближение к городской стене и ослабить, таким образом, действие метательных машин.

Укрепив город, Святослав стал готовиться к дальнейшей осаде. В первую очередь, необходимо было пополнить запасы продовольствия. Подступы к городу были блокированы греками со всех сторон армией и флотом. Тогда, дождавшись глубокой и безлунной ночи, когда лил дождь, а «молнии и гром повергали всех в ужас», Святослав с двумя тысячами воинов сел в ладьи и отправился на поиски продовольствия. Незаметно пройдя через греческие посты, русские ладьи пошли вдоль берега, собирая, где только можно продовольствие. На обратном пути русы заметили на берегу реки ромеев, которые поили и пасли лошадей. Недолго думая, они бесшумно пристали к берегу, вышли из ладей, напали на греков, многих из них перебили, а «прочих принудили рассеяться по соседним зарослям». Усевшись обратно в ладьи, русы «с попутным ветром понеслись к Доростолу». Когда императору доложили об этой вылазке Святослава, его охватил «великий гнев». Он обвинил начальника флота в том, что тот плохо охраняет реку, и пригрозил ему смертью, в случае если нечто подобное повторится еще раз. После этого оба берега реки тщательно охранялись, а все дороги были перекопаны рвами и взяты под охрану.

Осада Доростола продолжалась еще целых 65 дней. Русы страдали от голода и несли большой урон от камнеметных машин, которые установили греки. Тогда они решили предпринять смелую вылазку с целью уничтожения машин. Эти машины охранял родственник императора Иоанн Куркуас, который заметил русов и со своими воинами бросился на защиту орудий. В завязавшейся схватке Куркуас «упал вместе с конем, который был ранен копьем, и погиб, изрубленный на части». Но подоспевшие ромеи оттеснили русов в город и отстояли камнеметные орудия.

20 июля 971 г. Святослав предпринял еще одну попытку прорвать блокаду. Русы «в большом числе» неожиданно вышли из города и напали на греков. Особенно среди русов выделялся Икмор, «храбрый муж гигантского роста», который по достоинству был первым после Святослава. Окруженный отрядом верных ему воинов, он яростно поражал ромеев одного за другим, воодушевляя своим мужеством остальных. В самый разгар боя сын и соправитель эмира острова Крит Анемас на коне пробился к Икмару и убил его ударом меча в шею. Гибель Икмара привела русов в отчаяние. Воодушевленные же подвигом Анемаса греки перешли в решительное наступление. Русы не выдержали натиска, «закинули щиты за спину и начали отступать к городу».

На следующий день Святослав стал держать совет с дружиной, как быть дальше. Одни советовали тайно уйти ночью на ладьях, другие — заключить мир с греками. Но все сходились на том, что следует закончить войну. Выслушав всех, Святослав обратился к дружине со словами: «Нам некуда уже деваться, хотим мы или не хотим — должны сражаться. Так не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвым не ведом позор. Если же побежим — позор нам будет. Так не побежим же, но станем крепко, а я пойду впереди вас: если моя голова ляжет, то о себе сами позаботьтесь». Слова Святослава пришлись по душе дружине. В ответ на призыв князя воины ответили: «Где твоя голова ляжет, там и свои головы сложим»[45].

На рассвете 21 июля Святослав вывел все войско, приказав запереть за собой ворота, чтобы никто даже не подумал о возвращении в город. Русы бились с таким ожесточением, что стали теснить греков. Тогда Цимисхий приказал своим войскам медленно отходить на равнину, подальше от города, а Варде Склиру с его войсками зайти в тыл русам. Желая выиграть время, Цимисхий прибегнул к хитрости. Он вызвал Святослава на поединок, предлагая решить дело смертью одного из них. Но Святослав вызова не принял, заявив, что «лучше врага понимает свою пользу, а если император не желает более жить, то есть десятки тысяч других путей к смерти; пусть он и изберет, какой захочет»[46].

Отказавшись от вызова, Святослав с неистовой яростью бросился на греков, воодушевляя свои войска. В этот момент Анемас, который накануне прославился убийством Икмара, вырвался на коне вперед, устремился на Святослава и «ударив его мечом по ключице, поверг вниз головою наземь, но не убил». Святослава спасла кольчуга и щит. Сам же Анемас был окружен и убит. Гибель Анемаса воодушевила русов. Они разбили противостоящих им греков и погнали их перед собой. В этот критический момент греки, по словам Льва Диакона, получили «божественное воспоможение». С юга поднялась сильная буря и ударила русам в лицо. Порядки русских войск расстроились, Цимисхий бросил вперед конницу, а Варда «со множеством воинов» нанес Святославу неожиданный удар в тыл. Русы не выдержали натиска ромеев и отступили за городскую стену. Сам Святослав, израненный стрелами, потеряв много крови, едва не попал в плен.

Убедившись в невозможности вырваться из осажденного города, Святослав стал просить мира. Цимисхий с радостью согласился. По договору русы обязывались не воевать ни против Византии, ни против Болгарии. Русским войскам разрешалось вернуться в Киев на судах. Договор подкреплял прежнюю дружбу двух стран, а русских купцов, которые будут приезжать в Константинополь для торговли, император согласился считать своими друзьями. В августе 971 г. войска Святослава, получив на обратную дорогу от греков съестные припасы, покинули Болгарию[47].

Перед отъездом Святослав предложил императору встретиться для беседы. Цимисхий согласился. Лев Диакон так описывает эту встречу: «Святослав, приплыл по реке на скифской ладье; он сидел на веслах и греб вместе с его приближенными, ничем не отличаясь от них. Вот какова была его наружность: умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос — признак знатности рода; крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные, но выглядел он угрюмым и диким. В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом, обрамленным двумя жемчужинами. Одеяние его было белым и отличалось от одежды его приближенных только чистотой. Сидя в ладье на скамье для гребцов, он поговорил немного с государем об условиях мира и уехал»[48].

Святослав возвращался домой на судах по Днепру. По словам летописца, когда корабли приблизились к днепровским порогам, воевода Свенельд посоветовал князю обойти пороги на конях, «ибо стоят у порогов печенеги». Тем не менее, Святослав «пошел в ладьях», но пройти пороги не удалось. Русы перезимовали в Белобережье, а в 972 г. с наступлением весны вновь отправились к порогам. Между тем переяславцы предупредили печенегов, что мимо них пройдет Святослав с небольшой дружиной и большими богатствами. «И напал Куря, князь печенежский, и убил Святослава, и взяли голову его и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него»[49]. Смерть Святослава не изменила расстановки сил в Северном Причерноморье. Устье Днепра, земли между Днепром и Днестром, Керченский пролив остались под контролем Руси.

После смерти Святослава между его совсем юными сыновьями началась усобица, которая была быстро подавлена великим киевским князем Ярополком. При Ярополке Русь предприняла очередную попытку завязать отношения с Центральной Европой. В 973 г. русские послы присутствовали на имперском съезде в Кведлинбурге, а через шесть лет в Киеве принимали послов от Бенедикта VII. Стремление Ярополка повернуться лицом к папскому Риму и Германской империи, в конечном счете, стоило великому князю жизни. Против Киева выступил языческий Новгород во главе с братом Ярополка князем Владимиром. В короткой междоусобной борьбе Владимир одержал победу и в 980 г. овладел Киевом.

Главной внешнеполитической целью Владимира, как и его отца Святослава, стал выход на Балканы. В 985 г. летопись отмечает поход Владимира против болгарского царя Самуила, противника Византии[50]. «Иде Владимир на Болгары с Добрынею, с уем (дядей. — Н. К.) своим, в лодьях, а торки берегом приведе на конех. И тако победи болгары»[51]. В сферу интересов Владимира попали Подунавье и Крым. В 986 г. началась русско-византийская война, которая совпала для Византии с антиправительственным мятежом полководца Варды Фоки в 987 году. Власть императора Василия II оказалась под угрозой, что и заставило его направить послов к Владимиру с просьбой о мире и помощи. Владимир поставил условием оказания помощи свой брак с сестрой императора Анной. Династический брак с византийской принцессой поднимал государственный престиж Руси, к чему так стремились русские князья. Византия дала согласие на брак, но при условии обращения в христианство Владимира и всей Руси. Оговаривая условия брака крещением Руси, Византийская империя рассчитывала держать Киев в русле своей политики. Владимир же, соглашаясь принять христианство от Константинополя, преследовал свои далеко идущие цели по укреплению суверенитета и престижа Руси.

Владимир послал в Константинополь 6-тысячный русский отряд, который помог Василию II покончить с мятежом. Однако, получив русскую военную помощь, византийский император медлил с отправкой в Киев Анны. Тогда, чтобы заставить императора выполнить условия договора, киевский князь в 988 г. на судах предпринял поход в Крым на Херсонес (Корсунь). Высадив на берег свое войско, Владимир обложил город с моря и суши и начал осаду. Жители Херсонеса мужественно оборонялись до тех пор, пока русы ��перекопали подземный водопровод, по которому поступала в город питьевая вода. Местонахождение водопровода, как можно предположить, было указано попом Анастасом в результате тайного соглашения между ним и Владимиром[52]. Захватив Херсонес, Владимир пригрозил двинуть свое войско на Константинополь. Василий II немедленно отправил принцессу в Крым к киевскому князю. В стенах Херсонеса, в церкви Св. Василия Владимир принял таинство крещения и женился на Анне[53].

Крещение Владимира, женитьба его на византийской принцессе, принятие христианства всей Русью подняли престиж древнерусского государства. Опасаясь роста авторитета и могущества Киевской Руси, Византия решила использовать в борьбе с русами своего давнего союзника — печенегов. Русско-печенежская война началась сразу после принятия Владимиром христианства в 988 г. и продолжалась до 997 г. Русь потеряла причерноморские степи, а печенеги завладели огромной территорией от Волги до Прута. Дополнительным фактором в борьбе степняков с Русью стала исламизация печенегов к концу X в. Изнурительное противостояние Руси и печенегов продолжалось почти 100 лет и стоило тысяч жизней как той, так и другой стороне. Для охраны южных границ Владимир предпринял беспрецедентные меры. На границе лесостепи были созданы мощные оборонительные системы, состоявшие из сети городов-крепостей по рекам Десне, Остеру, Стугне, Ирпени, Трубежу, Суле. Под военный контроль были взяты все броды, разработана система сигнализации, оповещения о приближении степняков. В крепости были направлены «мужи лутши» из разных мест. Победы русских дружин над печенегами под Переяславлем, Василивом, Белгородом не ликвидировали угрозу. Только в княжение Ярослава Мудрого в 1036 г. русское войско у самых стен Киева наголову разбило печенегов. «Русь одолела печенегов с помощью дипломатии, войн и продуманной системы обороны»[54].

После разгрома печенегов во внешней политике Руси произошли существенные изменения. Традиционная ориентация на Византию сменилась поиском друзей в католической Европе. Отчасти это объяснялось процессами, которые происходили внутри самой Византии, а также выступлениями русских западников[55]. При Ярославе происходит обмен посольствами со странами Северной, Центральной и Западной Европы. Брачная дипломатия Ярослава Мудрого приводит к установлению династических связей с Францией, Норвегией, Венгрией, Польшей, Англией, Германской империей. Однако в конце XI — начале XII в. Русь столкнулась с новой опасностью. В 1061 г. «придоша половцы первое на Русьскую землю». Войско Всеволода Ярославича, княжившего в Переяслаале, было разбито половецким князем Искалом. К концу XI в. отражение половецкой опасности стало главной целью внешней политики Руси. Перелом в борьбе наметился в начале XII в., когда возобладала военная стратегия переяславского князя Владимира Мономаха (с 1113 г. — великого киевского князя).

В 1103 г. на княжеском съезде Мономах противопоставил оборонительной военной стратегии киевского князя Святополка решительное наступление в глубь половецких кочевий. Получив поддержку съезда, Мономах напал на зимовья половцев ранней весной, что оказалось для половецкого хана Бельдюза полной неожиданностью. Лишившись возможности маневра, половцы приняли сражение, но во встречном бою были разбиты. Хана Бельдюза, попавшего в плен, Мономах казнил. Однако война на этом не закончилась. Сопротивление русскому наступлению возглавил хан Боняк. На поход Владимира он ответил набегами на Переяславль в 1105 и 1107 гг. В ответ русы предприняли знаменитый поход 1111 г., в подготовке и проведении которого активное участие приняла Русская Православная церковь. «И князь Володимер пристави попы своя, едучи пред полком, пети тропари коньдакы хреста честного и канун Святой Богородицы»[56] — сообщает летописец. 27 марта в битве на реке Сальнице русские войска одержали полную победу над половецким ханом Шаруканом. В 1116 г. был совершен последний поход на Дон против половцев, в котором русы захватили у них три крепости. После таких ударов половцы долго не могли оправиться.

Победа над половцами укрепила позиции Руси и в Европе, и на Востоке. В правление Владимира Мономаха (1113–1125) и его сына Мстислава Великого (1125–1132) Русь поддерживала широкие международные связи как с католическими, так и мусульманскими странами. Продолжали действовать союзные договоры с Венгрией и Польшей, были заключены династические браки с владетельными домами Швеции, Византии, Польши, Венгрии, Германии и других стран. В этот период удалось покончить с местным сепаратизмом Новгорода, сломить сопротивление черниговских князей, замирить Волынь и Тмутаракань, подчинить Киеву Полоцк. Первая треть XII в. стала для Руси периодом наивысшего расцвета культуры, пиком экономической, политической и военной силы. В «Слове о погибели Русской земли» неизвестный автор XIII в. так пишет о Руси того времени: «О, светло светлая и прекрасно украшенная земля Русская!..»[57].

Глава 2

«И пошел брат на брата»

В конце XI — начале XII вв. Киевская Русь вступила в крайне противоречивый период, называемый феодальной раздробленностью, который продолжался до середины XV в. Власть киевских великих князей слабела и приходила в упадок. Действительная государственная власть все больше сосредоточивалась в руках удельных князей. Начиная со второй половины XII — первой трети XIII в. каждое из крупных русских княжеств (Киевское, Галицко-Волынское, Черниговское, Новгородское, Смоленское, Владимиро-Суздальское, Полоцкое и некоторые другие) самостоятельно определяло цели своей внешней политики. Образование независимых «полугосударств» привело к ужесточению междоусобных войн и вовлечению княжеств в европейскую политику. Так, например, в середине XII в. в борьбе за первенство на Руси враждующие русские князья вступили в союзные отношения с государствами, входившими во взаимно враждебные коалиции, которые сложились в Европе после Второго крестового похода 1147–1149 гг. Владимиро-Суздальские и Галицкие князья поддерживали отношения с Византией и германскими императорами из династии Гогенштафенов, противников усиления папской власти в Западной Европе. Волынские князья, напротив, выступали на стороне Венгрии и сторонников политического господства папы в Европе. Феодальная раздробленность XI–XII вв. не сопровождалась упадком Руси. Наоборот, в этот период отмечается бурное развитие производительных сил и рост военного могущества русских княжеств. Поэтому вмешательство Запада в русские дела до начала XIII в. ограничивалось установлением военных союзов. Большого вреда Руси от этих союзов не было. Так папа Александр III направил в 1169 г. во Владимиро-Суздальское княжество посольство, стараясь втянуть русских князей в конфликт с германскими императорами[58]. Однако папской курии не удалось осуществить свои замыслы. Владимирский князь Всеволод Большое Гнездо (1154–1212) предпочитал поддерживать дипломатические отношения с немецким императором Фридрихом Барбароссой. Попытка папы Александра III вовлечь Русь в орбиту своей политики провалилась.

С распадом Древнерусского государства изменилось положение великокняжеской власти в отдельных землях. Сложились как бы три разновидности политического строя на Руси. В Новгородской земле образовалась боярская республика, где верховная власть принадлежала вече. Князь приглашался в Новгород, главным образом, для руководства вооруженными силами. Во Владимиро-Суздальской Руси, напротив, шея процесс укрепления княжеской власти. В Галицко-Волынской земле велась жестокая борьба между сильным боярством и княжеской властью. В остальных княжествах политический строй был близок к одному из трех указанных вариантов. В каждом княжестве был свой государственный аппарат, соответствовавший политическому строю. Он включал многочисленных администраторов (дворский, печатник, стольники, тиуны, мечники и т. д.), ведавших княжеским двором, хозяйством, судом, финансами, войском и т. п. Дальнейшее развитие получает внешнеполитический аппарат, который занимался сношениями княжеств с иностранными государствами и другими княжествами. При князе постоянно находится целый штат переводчиков и опытных дипломатов, которые, используя устойчивые посольские обычаи, отстаивали интересы своих земель.

Переход к феодальной раздробленности отразился и на организации вооруженных сил. Возросла роль княжеской дружины, которая делилась на старшую и младшую. Старшую часть дружины составляли бояре, знатные и богатые люди, принадлежавшие к социальным верхам общества. Многие бояре имели собственные дружины. Бояре входили в дружинный союз, который в летописях часто именуется «лучшей», «старейшей», «передней», «большей» дружиной. Бояре, поступавшие на службу к князю, постоянно сопровождали его и находились рядом с ним при всех жизненных ситуациях. Старая традиция совещания (думы) князя с дружиной осталась неизменной только в отношениях князя с боярством. Причем позиция бояр часто предопределяла решения князя. В целом же интересы князя и боярства были настолько переплетены, что их трудно расчленить. Боярская служба оставалась вольной, поэтому иногда бояре переходили от одного князя к другому.

Более прочные отношения связывали князя с младшей дружиной, в которую входили «отроки», «детские», «милостники» и др. «Отроки» неотступно находились при князе и, по сути, были его домашними и военными слугами. «Детские» по своему положению тоже были младшими дружинниками, но по положению выше отроков. Они не несли службу по дому. О «милостниках» известно мало. Они также являлись младшими дружинниками, несли военную службу и занимались вопросами дворцового хозяйства князя. Постепенно младшая дружина к XIII в. поглощается княжеским двором и в источниках появляется термин «дворяне»[59].

В среднем княжеская дружина насчитывала 300–400 человек. В военное время основную часть войска по-прежнему составляло народное ополчение, которое подразделялось на конные и пешие полки. Численность ополчения в отдельных княжествах доходила до 50–60 тыс. человек. Развивались способы ведения военных действий. Войска использовали в боевом построении «полчный» ряд, который включал в себя «чело» (центр) и два крыла в одну линию. Затем к этим трем составным частям боевого построения войска добавился сторожевой полк. Тактика русских войск заключалась в стремлении уничтожить противника с помощью охвата его флангов в виде клещей. Основным оружием оставались меч, копье и боевой топор. Более широкое распространение получили осадные и метательные орудия (пороки, пращи, тараны, самострелы). Совершенствовались оборонительные сооружения, возводились мощные городские укрепления, каменные башни и т. п.

В начале XIII в. все отчетливее стал ощущаться общий упадок Руси. В военно-политической сфере он проявился в активном военном вмешательстве в русские дела иностранных государств и в неспособности Руси защитить свои границы. Хотя при этом военный потенциал Древнерусского государства к XIII в. увеличился более чем в 10 раз. Если в XI в. Новгородская Русь выставляла войско в 4 тыс. человек, то владимиро-суздальский князь в середине XII в. собирал 50-тысячное войско, а галицко-волынский князь в середине XIII в. не боялся противника, способного выставить от 30 до 60 тыс. войск[60]. Однако боеспособность русских войск снизилась. В сражении на реке Калке войска русских князей более чем в три раза превосходили войска монголов, но потерпели сокрушительное поражение. Причиной тому были не рядовые воины, а полководцы, которые разучились правильно оценивать обстановку, организовывать и вести разведку, командовать войсками на поле боя. Полководческие таланты Александра Невского и Данила Романовича Галицкого лишь исключение из общего правила. Другой причиной снижения обороноспособности русских земель следует считать отсутствие единства между восемью «полу государствами», которые все более обособлялись друг от друга и дробились сами в себе. Эгоизм и разобщенность русских князей сделали их неспособными к объединению даже перед лицом общего врага.

С распадом Древнерусского государства перестала существовать единая внешняя политика Руси. Вместе с тем основные ее приоритеты сохранились и в период феодальной раздробленности. Выразителями политических интересов прежней единой Руси стали самостоятельные княжества. Наиболее активно интересы Руси отстаивал Новгород.

Обособление Новгорода от Киевской Руси произошло еще в 1136 г. В результате восстания новгородцев князь Всеволод Мстиславич был изгнан из города, а власть в Новгороде перешла к вече. Таким образом, в Новгородской земле образовалась боярская феодальная республика. Верховная власть здесь формально принадлежала вече, в котором могли участвовать все свободные жители города. Вече решало вопросы войны и мира, избирало высших должностных лиц — посадника, тысяцкого и архиепископа. Первым должностным лицом считался архиепископ. Он хранил казну Новгорода, ведал государственными землями, участвовал в руководстве внешней политикой, наблюдал за соблюдением правил торговли, возглавлял церковный суд. В его подчинении были служилые феодалы и свой полк. Епископ стоял во главе «совета господ», в который входили высшие должностные лица. Посадник возглавлял суд Новгорода, назначал и смещал разных должностных лиц, сносился с другими государствами. Помощником посадника был тысяцкий. Он командовал народным ополчением, ведал торговым судом.

Республиканский строй не избавил Новгород от необходимости приглашать к себе князя. Князь, как профессиональный, высококвалифицированный воин, был необходим для руководства вооруженными силами республики. Новгород был богат, проводил активную внешнюю политику, поэтому нуждался в князе, способном привести с собой опытное и сильное войско. Кроме того, в лице князя осуществлялась связь Новгорода с другой частью Руси — «отчиной» приглашенного князя. При вступлении в город князь заключал с Новгородом договор. Договор ограничивал право князя на суд и управление; он, его бояре и дружина не могли иметь владений в Новгородской земле, не могли участвовать в торговле и т. д. В походе за деятельностью князя наблюдал посадник, который выступал с ним во главе войска. Князь селился за городом на Городище и получал жалование. Если князь нарушал договор, новгородцы обычно «показывали ему путь», прогоняли его.

Несмотря на все эти ограничения, князья соседних русских княжеств охотно шли княжить в богатый Новгород. За новгородский стол вели борьбу с переменным успехом смоленские, черниговские, владимиро-суздальские и даже далекие волынские князья. В Новгороде каждый из них старался обзавестись сторонниками из числа бояр и купцов. В свою очередь, среди новгородской знати возникали группировки, партии, связанные с тем или иным княжеством. Вся эта борьба приводила к тому, что ни один князь не мог прочно утвердиться в Новгороде. В результате долгой изнурительной борьбы за влияние наибольших успехов добились владимиро-суздальские князья. Новгород, несмотря на свои богатства и политическую самостоятельность, зависел от Северо-Восточной Руси, откуда привозилась значительная часть хлеба. Владимиро-суздальские князья могли в любое время закрыть волжский торговый путь и прекратить подвоз продовольствия в город. Экономическая блокада Владимира вынуждала Новгород уступать и приглашать в князья ставленников владимирских князей из владимиро-суздальской ветви Мономаховичей. Другим аргументом в пользу Владимирского княжества было наличие там крупных вооруженных сил, способных быстро прийти на помощь или создать угрозу Новгороду.

Боярство и купечество Новгородской республики настороженно относилось к усилению влияния владимиро-суздальских князей, которые проводили политику укрепления княжеской власти и активного участия в общерусских делах. Новгород, напротив, настойчиво пытался отгородиться от русских дел, связывая свои экономические и политические интересы с Западной Европой. Поэтому новгородское боярство охотно использовало вооруженные силы владимирского князя в своей колониальной политике, но, в то же время, всячески препятствовало его попыткам занять прочные позиции в экономической и политической жизни республики.

В XII в. владения Новгорода включали Водскую, Ижорскую и Карельскую земли. Восточная Эстония и центральная часть южной Финляндии платили дань Новгороду и находились под его политическим влиянием. Колониальная политика Новгорода имела свою особенность. Власть Руси на подвластных территориях носила поверхностный характер. Новгород не строил на захваченных землях крепостей, не оставлял военных гарнизонов, сохранял весь прежний местный уклад жизни, и лишь дань символизировала подчиненность того или иного племени.

Особый характер новгородской колониальной политики облегчал широкое распространение новгородского господства по всему северу Восточной Европы. Однако новгородская политика XI–XIII вв. имела и свою слабую сторону. Отсутствие русских опорных пунктов значительно облегчало завоевание зависимых от Новгорода территорий войсками западноевропейских государств и рыцарских орденов. В середине XII — начале XIV вв. Новгороду пришлось активно отстаивать интересы Руси на восточных берегах Балтики в борьбе со Швецией, Данией, немецкими рыцарями и Литвой.

Начало шведской экспансии на Восток относится к 40-м гг. XII в., ко времени правления короля Сверкера Старшего[61]. Шведы стремились подчинить себе земли суми (суоми), юго-западной Финляндии, овладеть побережьем Эстонии, берегами Невы и Волхова, поставить под контроль торговые пути, которые вели из русских земель по Балтике в Северную и Центральную Европу. В ответ новгородские войска в союзе с карелами и вожанами наносили ответные удары. В 1164 г. шведская флотилия из 55 шнек прошла из Финского залива в устье Волхова с целью захвата Ладоги. Высадив десант, шведы начали осаду Ладожской крепости. Ладожане не только отбили штурм, но в результате смелой вылазки нанесли шведам значительный урон, заставив отойти к реке Вороньей. Шведы оставили флот в устье реки Вороньей с небольшой охраной, а сами вышли на берег и расположились на отдых. В этот момент они были неожиданно атакованы новгородскими дружинами князя Святослава Ростиславича и посадника Захарии. Битва завершилась полным разгромом шведов. По словам летописца, 43 шнеки из 55 были захвачены, часть шведов была перебита, часть взята в плен и только немногим из них на 12 шнеках удалось бежать обратно на запад[62]. Большую роль в успехе новгородцев сыграл фактор внезапности. Шведские воины были застигнуты врасплох и в большинстве своем не успели добраться до шнек.

В 1187 г. новгородцы совместно с карелами совершили ответный морской поход на крупнейший шведский город Сигтуну, который был тогда политическим и торговым центром Швеции. Город был весьма выгодно расположен на берегу озера Меларен, связанного проливом с Балтийским морем. Сигтуна являлась основным центром торговли материковой Швеции со странами восточного побережья Балтийского моря, Финляндией, Эстонией и странами, лежащими к югу от Балтики. Значительное место в торговой жизни города занимал Новгород и Новгородская Русь. В Сигтуне находился русский торговый двор, а также значительное число постоянно проживавших там русских людей.

12 августа 1187 г. Сигтуна была взята штурмом силами карел и новгородцев. Город был полностью разрушен, а упсальский архиепископ Ионн убит. Нападавшей стороне пришлось преодолеть немалые трудности, чтобы захватить и разрушить Сигтуну. Город располагался далеко в глубине озера Меларен, в 60 км от Балтийского моря. Само озеро было покрыто множеством островов типа финляндских шхер, с неширокими извилистыми проливами. Через эти озерные шхеры пройти незамеченным значительному флоту было крайне трудно. К тому же на пути к Сигтуне вражеский флот можно было легко задержать. Следовательно, чтобы добраться до города, нужно было хорошо знать путь по шхерам с их мелководьем и извилистым фарватером.

Сама Сигтуна была надежно защищена не только инженерными укреплениями, но и природой. С севера к городу примыкало непроходимое болото, с востока сухопутные подступы к Сигтуне прикрывали два укрепленных замка, к югу лежала гавань, запиравшаяся большой цепью, прикрепленной к двум утесам. Со стороны суши город был окружен стеной. В 20 км к югу, на берегу озера Меларен, на пути от Сигтуны к выходу в море, стоял мощный каменный замок Альмарстек, принадлежавший главе шведской церкви архиепископу Упсальскому. Таким образом, нападение на Сигтуну в военно-морском отношении было весьма сложным делом. Взять хорошо укрепленный город, лежащий в глубине внутренних шведских вод, можно было лишь в результате быстрого, неожиданного и мощного удара. Прорваться сквозь шхеры озера Меларен к городу, захватить и разрушить его можно было только с помощью сильного флота и значительного войска. Кроме того, чтобы быстро и неожиданно пройти по извилистым шхерам, нужно было иметь на своих судах людей, хорошо знавших фарватер и неоднократно совершавших этот путь. Такими людьми вполне могли быть карелы. В шведских хрониках упоминается, что карелы часто совершали плавания в шведских шхерах и нападали на берега озера Меларен, умея скрытно пробираться внутрь шхер как в штиль, так и в непогоду. Возможно, проводниками были и новгородцы, которые регулярно совершали торговые поездки в Сигтуну, хорошо знали проходы через шведские шхеры. Обращает на себя внимание удачно выбранный момент для захвата Сигтуны. В конце 1180-х гг. в Швеции развернулась острая междоусобная борьба, в которой участвовали король Кнут Эриксон и два его противника — Коль и Бурислав. Ослабленная междоусобицей Швеция не могла противостоять внешним нападениям[63]. Все это указывает на то, что быстрая и решительная победа была одержана в результате тщательной военной подготовки и хорошо организованной разведки.

Начиная с XIII в., Новгород сталкивается с еще одной военно-политической силой — немцами. Немецкое наступление на страны Восточной Прибалтики началось в конце XII в. Немецкие правители ставили себе целью захватить прибалтийские земли эстов, ливов и коренные русские земли к востоку от реки Наровы. Главным организатором завоевательных походов выступала католическая церковь. Территориальные захваты немецких рыцарей в Прибалтике папская курия оправдывала необходимостью крещения «язычников» в католическую веру.

Предварительная разведка с целью выяснить возможность обращения ливов в католическую веру была предпринята папой с помощью монахов-миссионеров. Гартвик II, архиепископ города Бремена, направил к ливам монаха Мейнарда. Он прибыл в устье Западной Двины около 1184 г. вместе с немецкими купцами и обосновался в селении ливов Икшкиле. Вскоре Гартвик учредил здесь новое ливонское епископство во главе с Мейнардом. Однако христианизация шла медленно. Ливы едва не принесли в жертву своим богам помощника Мейнарда — Теодориха. Самого Мейнарда они не отпускали на родину из опасения, что он приведет на их земли войска христиан. Мейнард все же сумел послать папе известие и папа Целестин III (1191–1198) провозгласил Крестовый поход для насильственного обращения ливов в христианство.

Крестовый поход состоялся при преемнике Мейнарда — Бертольде. Зимой 1198 г. он с немецким войском высадился на Западной Двине в районе селений Икшкиле и Гольме. Ливы оказали сопротивление захватчикам, убили Бертольда, но вынуждены были уступить силе. Они согласились креститься и оставить у себя католических монахов. Однако после ухода немецких войск ливы изгнали монахов. Новый ливонский епископ Альберт Буксгевден решил силой закрепить земли ливов. В 1200 г. Альберт, заручившись поддержкой папы Иннокентия III (1198–1216), германского и датского королей, с немецкими рыцарями и купцами высадился в устье Западной Двины. В 1201 г. на месте торгового селения ливов крестоносцы построили крепость Ригу. Чтобы привлечь на свою сторону часть местной знати, епископ Альберт заключил с ней соглашение, а чтобы иметь постоянную военную силу, учредил в 1202 г. Орден рыцарей-меченосцев. Орден первоначально подчинялся епископу. Члены ордена носили белые плащи с изображением красного меча и креста. Они делились на три разряда: «братья-рыцари», главным занятием которых была война, «братья-священники», составлявшие духовенство ордена, и «служащие братья», выполнявшие обязанности оруженосцев, ремесленников и т. п. Во главе ордена стоял магистр, избираемый из числа рыцарей. При магистре состоял совет из знатнейших рыцарей. На совете решались наиболее важные вопросы жизни ордена. В замках, которые строились на захваченных землях и подвластных рыцарям ордена территориях, суд и управление сосредоточивались в руках командоров или фогтов. Завоеванные земли орден и епископ раздавали вассалам и духовенству, подчиняя их власти местное население.

Натиск немецких, датских и шведских рыцарей на Восток усилился после захвата и разорения католическими крестоносцами в 1204 г. Константинополя. Новгородский дипломат боярин Добрыня Ядрейкович был очевидцем этих событий[64]. Он вернулся на Русь из разоренного Царырада, захватив с собой фрагмент гроба Господня. В Новгороде Добрыня Ядрейкович составил подробный отчет о захвате и разорении столицы Византийской империи[65]. Отчет свидетельствует о хорошем знании новгородским дипломатом международной и внутриполитической обстановки в Византии. Захват Константинополя стал возможен, по его мнению, из-за внутренних противоречий и династической борьбы в Византии. Весной 1202 к в Италию бежал сын свергнутого византийского императора Исаака Ангела царевич Алексей. Он попросил крестоносцев помочь ему и его отцу вернуть престол. Объединенное войско римской курии, Венеции, Германии во главе с герцогом Бонифацием Монферратским вместо поход а на Палестину и Сирию двинулось весной 1203 с на Константинополь. Летом этого года началась осада Константинополя с суши и с моря. Император Алексей III, брат свергнутого им Исаака Ангела, захватив государственную казну и драгоценности, бежал с семьей из осажденного города. Галицко-Волынский князь Роман Мстиславич предоставил ему убежище в своей земле, выступив тем самым против политики Германской империи и папства. После бегства Алексея III жители столицы выполнили условия крестоносцев и провозгласили императором Исаака. Однако крестоносцы не сняли осады. Исаак «съжаливьси о граде», «разболевься, и бысть мнихь, и отъиде света сего». Новым императором стал его сын Алексей. Но горожане восстали против него и провозгласили императором знатного вельможу Алексея Дуку по прозвищу Мурчуфл (Хмурый).

Добрыня обращает внимание на то, что крестоносцы действовали вопреки христианской морали и принятым международным нормам. «Не тако бо бе казаль имъ цесарь немечьскыи и папа римьсккыи, якоже си зло учиниша Цесарюграду». Решение крестоносцев завоевать Константинополь и разделить территорию Византии свидетельствовало о скрытой поддержке завоевателей папой. 12–13 апреля 1204 г. начался штурм города. Рассказ Добрыни Ядрейковича о взятии Константинополя говорит о хорошем знании им техники военного и морского дела. Можно предположить, что подробности взятия Царьграда новгородский дипломат узнал из непосредственного общения с немецкими и фландрскими крестоносцами[66]. Решающий удар был нанесен со стороны бухты Золотой Рог. Придвинув вплотную к стенам корабли и перебросив с них мостки, по которым перешли воины, крестоносцы захватили укрепления и ворвались в город. «Тъгда же цесарь избеже изъ града, и патриархъ и все бояре». Разгром Константинополя продолжался три дня. Масштабы разграбления не поддаются описанию. Гордость Византии Св. София была осквернена, опустошена и разграблена. «Вънидоша въ святую Софию и одьраша двъри и расекоша; и тряпезу чюдьную одьраша драгыи камень и велии жъньчюгъ, а саму неведома камо ю деша; и 40 кубъковъ великыхъ, иже бяху предъ олтаремъ, и понекадела и светилна сребрьная, яко не можем числа поведати, съ праздьничьными съсуды бесценьными поимаша…», а «святую Богородицю, иже въ Влахерне, идеже святыи духъ съхожаше на вся пятнице, и ту одраша». То, что Добрыня на стороне Византии, — не вызывает сомнения. Описывая в подробностях бесчинства крестоносцев, новгородский дипломат добавляет: «Дигитрию же чюдьную, иже по граду хожаше, святую Вогородицю, съблюде ю Богъ добрыми людьми, и ныне есть, на нюже надеемся»[67].

Падение и разорение «Цесаряграда» были восприняты на Руси как тяжелейшая утрата. Византия являлась естественным и верным союзником русских княжеств в международных отношениях. Теперь же Константинополь стал центром провозглашенной папой Иннокентием III Латинской империи (1204–1261). Византийское правительство и патриарх вынуждены были перебраться в Малую Азию, в город Никею, где возникла Никейская империя. Причастность папской курии к разорению Константинополя не вызывает сомнения. В октябре 1207 г. Иннокентий III, получив лишний повод для пропаганды Крестового похода, обратился с посланием ко всем русским епископам, клиру и всему русскому народу с предложением подчиниться папскому Престолу, угрожая в противном случае Крестовым походом. В послании говорилось, что, так как «страна греков и их церковь почти полностью вернулись к признанию апостольского Престола и подчиняются распоряжениям его, представляется заблуждением, что часть не соглашается с целым и что частное откололось от общего»[68]. Одновременно папа потребовал от правителей католических стран: Польши, Швеции, Норвегии, Ордена рыцарей-меченосцев и др., установления торговой блокады Руси и связанных с нею земель.

Однако русские князья и Русская Православная церковь отказались подчиниться Латинской империи и продолжали поддерживать традиционные русско-византийские связи с правительством Никеи. Между русскими княжествами и правительством Никеи шел постоянный обмен грамотами, посольствами, не прекращались поездки русских наблюдателей-поломников на Афон. Экономические и политические интересы Руси и Никейской империи объективно совпадали и были направлены против притязаний Латинской империи. Не удивительно поэтому, что никейские митрополиты часто брали на себя обязанности дипломатов, выступая посредниками при разрешении споров между русскими князьями. Но это посредничество не прекратило княжеских усобиц, которые объективно были только на руку папской курии.

В конце XII в. галицкие и волынски земли соединились под властью волынского князя Романа Мстиславича (1199–1205). Карательными мерами ему удалось ослабить влияние галицких бояр. В 1203 году Роман Мстиславич занял Киев и провозгласил себя великим князем. Римская курия искала союза с Романом, но он отверг предложения папы и восстановил дружественные отношения с Византией. В 1205 г. Роман Мстиславич открыто выступил против усиления власти папы на стороне германских императоров из династии Гогенштауфенов. В том же году князь Роман погиб в бою. После гибели князя началась долгая, разорительная феодальная война (1205–1245). В результате в 1214 г. Венгрия и Польша с благословления папской курии поделили между собой Галицко-Волынскую Русь. Лишь в 1238 г. земли Галичины, а затем и Киева объединились под властью волынского князя.

В начале XIII в. внутренние феодальные распри настолько ослабили Полоцкое княжество, что оно утратило свое былое значение в Восточной Прибалтике. Управлявший землей ливов полоцкий князь Владимир Всеславич (1186–1216) не имел сил, чтобы изгнать крестоносцев и удержать главные опорные пункты в латвийской земле — Кокнесе и Ерсику. Предоставленный самому себе Владимир Всеславич оставил эти земли без помощи. В 1207 г., не получив подмоги из Полоцка, населявшие эти земли латгалы (предки современных латышей) сожгли замок Кокнесе и ушли на Русь. На месте старой крепости немцы построили замок. В 1208 г. ливонские рыцари неожиданным ударом овладели городом Ерсике, буквально опустошив его. Таким образом, немцы закрепились на латвийских землях ливов, селов и южных латгалов. Князья владимирский, черниговский, смоленский вели себя так, будто вторжение крестоносцев в Прибалтику их не касается. Разобщенность русских князей Ливонский орден умело использовал в своих интересах. Немецкие рыцари отправили посольство в Полоцк, к князю Владимиру. Пообещав выплачивать Полоцку ливскую дань, они склонили князя подписать «вечный мир». Подписывая мир, Владимир совершенно не интересовался тем, какие последствия он будет иметь для Новгорода и Северо-Восточной Руси.

Между тем, получив передышку на Западной Двине, крестоносцы предприняли попытку укрепиться в земле эстов. Для начала они расширили захваченную территорию, покорив земли северных латгалов. Здесь был основан рыцарский замок Венден. Замок стал главным центром ливонских крестоносцев. Походы крестоносцев в Прибалтику стали регулярными. У разобщенных русских князей не было единой военно-политической программы ответных действий против немецкой агрессии, поэтому отдельные разрозненные выступления дружин Полоцка и Новгорода не приносили успеха. Новгородская республика до 1216 г. больше внимания уделяла борьбе с владимиро-суздальскими князьями, чем с немецкими рыцарями. В 1209 г новгородцы все же предприняли поход в эстонскую область Торма на западном берегу Чудского озера. В 1210 г. они осадили город Отепяа (Медвежья Голова). Свои права на эстонские земли Новгород решил закрепить чрезвычайными мерами. Новгородцы осуществили массовое крещение эстов, чтобы политически затруднить продвижение немецких рыцарей. Но остановить крестоносцев не удалось. В 1211 г. они заняли крепость Феллин. В 1212 г. епископ Альберт заключил союз с полоцким князем. По условию нового соглашения немецкие рыцари прекращали выплату дани и брали под свой контроль Нижнее Подвинье. Союз с Полоцком Альберт закрепил женитьбой своего брата на дочери псковского князя, после чего в 1228 г. в Пскове появилась пронемецкая боярская группировка. Такая недальновидная политика русских князей обеспечила успех католическому проникновению.

В 1215 г. рыцари из Вендена предприняли поход на эстонские земли Уганди и Вайгу. Затем из Риги состоялся первый поход на остров Сааремаа в Рижском заливе. Эсты «послали к королю полоцкому Владимиру просить, чтобы он с многочисленным войском пришел осаждать Ригу»[69]. Эсты обещали свою поддержку, а также запереть гавань Даугавгриве. Князь Владимир решил поддержать эстов. Он направил послов на Русь и в Литву с просьбой о помощи. Но в ходе подготовки похода Владимир неожиданно умер. Поход расстроился. В 1216 г. немцы захватили часть Южной Эстонии и построили в Отепяа замок, в котором поставили гарнизон. Вторжение немцев в Южную Эстонию стало прямым следствием кровопролитной междоусобной войны между Новгородом и Владимиро-Суздальским княжеством. В 1216 г. на реке Липице новгородские войска князя Мстислава Удалого нанесли поражение владимиро-суздальцам. В сражении погибли 9233 русских воина. Это способствовало укреплению обособленности Новгорода, усилению раздробленности и феодальной распри в самом Владимирском княжестве. В 1217 г. новгородско-эстонские войска все же отбили Отепяа, где было заключено перемирие. Однако Отепяа получал постоянное пополнение из католической Европы. Вскоре эсты были разбиты близ Вильянди, не дождавшись обещанной помощи от Новгорода. Предпринятый же русскими поход на Венден в 1218 г. ничего не изменил. Южная Эстония осталась под властью немецких рыцарей.

В 1219 г. по призыву епископа Альберта в Северную Эстонию вторглись войска датского короля Вальдемара. Они захватили часть территории эстов и построили на месте древней эстонской крепости Линданисе крепость Ревель. В1220 г. датчане захватили северную часть Эстонии и в 1221 г. соединились с немецкими рыцарями, наступавшими с юга. Эсты оказали упорное сопротивление иноземным захватчикам. В конце 1222 г. на острове Сааремаа вспыхнуло восстание, которое вскоре охватило всю страну. Эсты направили послов «в Руссию с деньгами и многими дарами попытаться, не удастся ли призвать королей русских на помощь против тевтонов и всех латинян»[70]. Наиболее значительными силами в то время располагал владимиро-суздальский князь Юрий Всеволодович, чей малолетний сын Всеволод Юрьевич сидел в Новгороде. Защита новгородских политических и торговых интересов в Прибалтике входила в круг его внешнеполитических задач. Учитывая малолетство сына, Юрий вызвал в 1223 г. в Новгород своего брата Ярослава, который княжил в Переяславле-Залесском.

Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского, по праву считается одним из выдающихся военных и политических деятелей Руси. Он родился 1191 г. и был вторым сыном Всеволода Большое Гнездо. Осенью 1223 г. Ярослав с 20-тысячным войском двинулся из Новгорода через Эстонию на Ригу. Вначале русские войска заняли город Юрьев, где жители поднесли Ярославу Всеволодовичу «большие дары» и передали «братьев рыцарей и тевтонов», которых держали в плену. Ярослав оставил в городе гарнизон, изменил маршрут и повел войска на Ревель. Но взять крепость не удалось. Русскому войску пришлось вернуться на родину. В том же году по инициативе Ярослава Всеволодовича в Юрьев был послан князь Вячеслав с деньгами и отрядом лучников из 200 человек[71]. Князь Вячеслав, опираясь на военный гарнизон Юрьева, поставил под контроль Новгорода большую часть земли эстов. Однако запоздалая попытка Ярослава Всеволодовича применить в борьбе с немцами методы вооруженного закрепления территорий успеха не имела. В 1224 г. Альберт прибыл из Германии с новым пополнением. Немецкое войско, подкрепленное отрядами ливов, осадило Юрьев. Осада продолжалась «много дней». Русские воины во главе с князем Вячко (Вячеславом) мужественно оборонялись, но, не поддержанные новгородскими войсками, были все перебиты немцами. Падение Юрьева завершило немецкое завоевание Прибалтики и стало крупным поражением Новгорода. В том же 1224 г. Новгород и Псков заключили мир с Ригой. Новая граница устанавливалась по Чудскому озеру и реке Нарове в непосредственной близости от исконных новгородских земель.

В 1228 г. Ярослав предпринял попытку организовать поход на Ригу, чтобы вернуть Новгороду утраченные владения в Прибалтике. Но правящая верхушка Новгорода и Пскова выступили против князя, не желая нарушать уже налаживающиеся торговые связи с рижскими немцами. В конце лета 1228 г. князь выехал из Новгорода в Переяславль. Вместо себя он оставил в городе 8-летнего сына Федора и 7-летнего Александра[72] с боярином Федором Даниловичем и тиуном (управляющим) Якимом. Правление малолетних братьев в Новгороде продолжалось недолго. В феврале 1229 г. Ярославичи бежали в Переяславль, опасаясь начавшегося в Новгороде волнения[73].

В 1232 г. Ярослав Всеволодович вернулся в Новгород. В 1234 г. он предпринял успешный поход на Юрьев. В сражении с рыцарями русские опрокинули немецкое войско, убили «лучших немецъ неколико» и загнали остальных на лед реки Эмайыги. В этот момент лед «обломишася, истопе их многие, а ини язвьни вобегоша» в Юрьев, а другие — в Отепяа[74]. В результате похода крестоносцы «поклонишася» Ярославу Всеволодовичу, и он «взя с ними мир на всей правде своей»[75]. Поход русских 1234 г. упрочил русско-немецкую границу, но не смог изменить ее в пользу Новгорода.

Используя феодальную раздробленность русских княжеств и постоянное отвлечение Новгорода на борьбу с орденом, папская курия приложила все силы, чтобы активизировать шведскую агрессию в Финляндии. В 1209 г. папа Иннокентий III писал о жалком положении христианства в Финляндии[76]. Папа Гонорий III (1216–1227) направил сюда английского доминиканца Томаса в качестве нового епископа финнов. Томас сразу развернул кипучую деятельность, проявив себя как талантливый организатор и крупный политический деятель. С появлением Томаса шведам удалось значительно усилить свою власть на всей территории племени сумь в юго-западной Финляндии, что позволило шведам начать новое наступление в глубь финляндских земель[77]. В январе 1221 г. папа Гонорий III направил Томасу буллу, в которой призывал епископа запретить христианам вести торговлю с язычниками и усилить католическую пропаганду в Финляндии. Под руководством Томаса шведские миссионеры сумели склонить большую часть племени емь к принятию католической веры.

Одновременно с религиозной пропагандой шведские миссионеры вели, по сути, подрывную работу против Новгорода. Уговорами и подарками они сумели подчинить своему политическому влиянию и настроить против русских правящую верхушку племени емь. В результате в середине 20-х гг. XIII в. происходит временное отпадение значительной части земли племени емь от Новгорода. Новгородский князь Ярослав Всеволодович был одним из немногих, кто понял, какую опасность для Новгорода представляет отпадение и экспансия шведов. Он убедил новгородских бояр в необходимости вернуть емь под власть Новгорода. Было принято решение об организации большого похода в землю еми. Во главе похода встал Ярослав. Зимой 1226–1227 гг. Ярослав Всеволодович со своею дружиной перешел по льду Финский залив, прошел через всю землю еми и силой подчинил непокорные области. Судя по летописи, в походе было захвачено много пленных[78]. Но закрепить эту военную победу политически не удалось. Как только новгородские войска ушли из Финляндии, большая часть областей снова отпала от Новгорода и возвратилась под власть шведов. Чтобы воспрепятствовать продвижению шведов на русские земли, Ярослав пошел на очередные чрезвычайные меры. В западных областях Карелии, прилегавших к земле племени емь, было проведено массовое крещение населения. В результате крещения Ярослав добился на долгие годы (до последней трети XIII в.) закрепления западно-карельской территории в составе Новгородского государства[79]. Поход Ярослава Всеволодовича в 1227 г вызвал жалобу Томаса папе. В 1229 г. Григорий IX призвал основные торговые центры Прибалтики Линчепинг (Швеция), Висби, Ригу, Дюнамюнде и Любек под угрозой отлучения не продавать язычникам и союзным им русским, как это делается и относительно арабов, оружия, лошадей, судов, продуктов.

В 1232 г. папа обратился к Ливонскому ордену с призывом защитить Томаса от нападения Руси. В том же году папа Григорий IX поручил своему легату в Прибалтийских странах Балдуину Альнскому в пределах вверенной ему области запретить всем католикам без его разрешения вести переговоры и заключать мир или перемирие с русскими или с языческими народами[80]. В 1234 г. папа включил в пределы легатской области Балдуина Финляндию. Тем самым легату вменялось в обязанность поддерживать финляндскую церковь и шведскую колониальную политику в Финляндии. Все эти мероприятия стали реакцией на изменение ситуации в Финляндии. Емь из противника Новгорода стала его союзником. Дружественные отношения еми со шведами продолжались до тех пор, пока шведы ограничивались распространением католичества. Когда же они перешли от религиозной пропаганды к установлению политического господства, емь восстала и перешла на сторону Новгорода. В 1237 г. папа получил известие от архиепископа Упсальского Ярлера о восстании тавастов (еми) против шведов и католической церкви, которое было поддержано русскими. В ответ Григорий IX направил в Швецию буллу с призывом к организации «крестового похода» против тавастов[81].

Еще одним объектом крестоносной агрессии стала Литва. В начале XIII в. мощь этого языческого государства значительно возросла. Участились набеги литовских князей, а также союзных с ними пруссов, на соседние польские земли — Хельминскую область, Мазовию и Куявию. Особенно страдали от литовских набегов земли мазовецкого князя Конрада. В 30-х гг. XIII в., пользуясь тем, что волынские князья были заняты борьбой за галицкие и киевские земли, Конрад попытался выйти из-под их политического влияния. В борьбе против Литвы и Руси он решил опереться на немецких рыцарей Тевтонского ордена.

Орден был основан немецкими крестоносцами в 1198 г. в Палестине. После неудачного Третьего крестового похода 1189–1192 гг. рыцари вместе с магистром ордена Германом фон Зальцем перенесли свою деятельность на европейский континент. Вначале тевтоны обзавелись землями в Германии и Шленской области (на территории современной Польши). Затем в 1221 г. по приглашению венгерского короля Андрея I и при содействии папы Гонория III, они обосновались в Семиградье (область в Венгрии). Андрей I надеялся, что рыцари будут охранять границы его государства от кочевников, и способствовать расширению границ королевства. Однако вскоре выяснилось, что тевтоны, как писал король, были подобны «мыши в торбе, змее за пазухой» и грозили не расширить, а сократить пределы королевства[82]. Разуверившись в наемниках, Андрей I в 1225 г. изгнал их из страны.

Вскоре после этого Конрад мазовецкий предложил ордену поселиться на Висле и воевать против пруссов и Литвы на условиях, что захваченные земли отойдут рыцарям. Магистр Герман Зальц воспользовался удобным случаем. Он добился утверждения папой и императором «пожалования» князя Конрада и стал вести себя в польских и прусских землях самостоятельно на правах имперского князя. В 1230 г. Зальц послал в Хельминскую область отряд рыцарей во главе с ландмейстером Германом Бальке. Началось кровавое завоевание немцами земли пруссов, длившееся более полувека.

В 1231–1232 гг. на Висле были сооружены опорные пункты крестоносцев — замки Торн (Торунь) и Кульм (Хельмно). В 1233 г. был построен замок Мариенвердер (Квизынь) на земле пруссов, расположенной ниже по Висле. В том же году папа Григорий IX объявил крестовый поход в помощь тевтонам. Папская курия, пользуясь своей властью, сумела привлечь к нему польских и поморских князей. Стараясь расчистить путь крестоносной агрессии, папа попытался склонить на свою сторону и русских князей. В 1231 г. Григорий IX обратился с посланием к «преславному королю Руси» великому князю Владимирскому Юрию Всеволодовичу с предложением принять католичество[83]. Но Юрий не только отверг это предложение, но и изгнал из княжества папских агентов доминиканцев, которые вели католическую пропаганду среди населения Поволжья. Около 1233 г. союзник Юрия киевский князь Владимир Рюрикович изгнал папских агентов из Киева, где они сосредоточивались в монастыре Марии на Копыревском конце[84].

В конце 30-х гг. Конрад мазовецкий попытался использовать тевтонских рыцарей для борьбы с галицко-волынскими князьями. Он «пожаловал» предводителю отряда рыцарей Бруно русский город Дорогичин, которым сам не владел. Однако волынский князь Даниил Романович разгромил в марте 1237 г. тевтонов и захватил в плен самого Бруно. За год до этого немецкие рыцари предприняли поход на Литву. В 1236 г. в битве под городом Шауляй они были разбиты наголову. В этой битве были убиты магистр Волквин, предводитель крестоносцев из Северной Германии Газельдорф и много других знатных рыцарей.

Поражения немецких рыцарей в 1234 г. на Эмайыги, в 1236 г. при Шауляе, в 1237 г в Дорогичине, неудачи шведов с колонизацией еми заставили рыцарей объединить свои силы для дальнейшей агрессии. В роли такого объединителя выступил Вильгельм Сабинский, который в 1234 с стал папским легатом в Прибалтийских странах. Он поставил себе целью примирить католические государства, борющиеся в Прибалтике, чтобы объединенными усилиями завоевать и подчинить русские земли католической церкви. В результате длительных дипломатических переговоров при участии папской курии в 1237 г. удалось достичь соглашения об объединении Ордена меченосцев (Ливонского ордена) с Тевтонским орденом. Магистр меченосцев стал ландмейстером Тевтонского ордена. В результате рыцарский орден в Ливонии стал частью более мощного объединения немецкого рыцарства и обрел возможность получать постоянную поддержку из Пруссии. В 1238 г. под давлением Вильгельма была прекращена война между датскими и немецкими рыцарями из-за Северной Эстонии. По Стенбийскому договору немецкие рыцари возвращали Северную Эстонию Дании.

Принимая активное участие в подписании Стенбийского договора, папская курия рассчитывала организовать объединенный поход немцев и датчан на Северную Русь. Это видно из того, что по условиям договора датскому королю Вальдемару было предоставлено право на новые завоевательные походы в «языческие» страны и на передачу Дании двух третей всех земель, которые будут завоеваны на востоке[85]. Из Северной Эстонии, принадлежавшей Дании, такие походы можно было совершать только в одну сторону — в сторону русских владений, так как на юге шли владения немцев. Таким образом, Стенбийским договором прямо предусматривался в ближайшем будущем совместный поход немецких и датских рыцарей против русских земель.

Чрезвычайно выгодную обстановку для нападения на Русь создало монгольское нашествие 1237–1239 гг.

Глава 3

«И пришли иноплеменники на Русскую землю»

Монгольское государство образовалось из различных кочевых племен в 1206 г. Оно занимало обширную территорию, которая простиралась от озера Далай-Нор до западных отрогов Алтайских гор. Северной границей государства было озеро Байкал и верховья Енисея и Иртыша. Столицей монгольского государства стал город Каракорум на реке Орхон, притоке Селенги. По своему политическому устройству это было военно-демократическое государство. Высшим органом власти в государстве являлось собрание — курултай. Только курултай имел право доверить функции управления определенному лицу, которое носило титул «хан»[86]. В 1206 г. курултай на реке Онон избрал всемонгольским ханом Тэмуджина (1206–1227), присвоив ему титул «Чингис»[87]. Одновременно для всех монгольских племен Ченгисова улуса вводилось новое законодательство — Яса. Законы Чингисхана карали за убийство, блуд мужчины и неверность жены, кражу, грабеж, скупку краденого, сокрытие беглого раба, невозвращение долга и др. Так же наказывался тот, кто отказывал путнику в воде или пище. Неоказание помощи боевому товарищу приравнивалось к самым тяжелым преступлениям. Яса запрещала кому бы то ни было есть в присутствии другого, не разделяя с ним пищу. В общей трапезе ни один не должен был есть больше другого.

Наказанием за тяжелые преступления была смертная казнь; за малые преступления полагались телесные наказания или ссылка в отдаленные места (Сибирь). Иногда за конокрадство и убийство на монгола накладывалась пеня: за мусульманина больше, чем за китайца. Особенно суровому наказанию подвергались те, кто нарушал клятву или обычай гостеприимства. Предателей и гостеубийц уничтожали беспощадно вместе с родственниками, считая, что склонность к предательству наследственный признак. Причем это правило монголы распространяли и на своих противников. Города, в которых убивали парламентеров, они называли «злыми» и громили их беспощадно[88].

Военная организация монголов строилась по десятичной системе. Все мужское население несло военную службу с четырнадцати до семидесяти лет. Воины были разверстаны по десяткам, сотням и тысячам. Для наблюдения за порядком кроме 100-тысячной армии была создана 10-тысячная гвардия, которая несла службу по охране царской юрты. Оружие монголов состояло из лука, стрел, секир, пик с крючьями и кривых сабель. Голову воинов защищали кожаные шлемы с металлическими полосками, а у некоторых были даже железные шлемы.

Конница подразделялась на тяжелую и легкую кавалерию. Легкая кавалерия использовалась для военной разведки, сторожевой службы и для преследования противника, она вступала в сражение первой, чтобы обстрелом из луков расстроить ряды неприятеля и облегчить действия тяжелой кавалерии. Монгольские воины были прирожденными наездниками и отличными стрелками из лука. Этому занятию они приучались с детства, причем с возрастом изменялась и величина лука. Деньги на ведение войны и частичное содержание войска хан получал с пошлин на купеческие караваны, которые шли через территорию монгольского государства.

Перед началом военных действий монгольских хан обычно предлагал тому или иному государю покориться добровольно. Государь, который признавал себя данником, обязан был выдать заложников, разрешить произвести перепись населения, принять монгольских чиновников. Он также должен был платить десятину с доходов, дать каждого десятого человека из сотни жителей и по одной скотине из ста голов.

Годных для войны поселян монголы вооружали, а остальных оставляли для обработки земли. Собственно монгольская армия была невелика. Во время войн она пополнялась из всех покоренных народов. По свидетельству Юлиана, монголы ставились начальниками войсковых частей, начиная с десятка, чтобы предупредить измену в армии, набранной из различных порабощенных народов[89]. Из покоренных народов монголы формировали ударные части, которые обрекались на гибель в авангардных боях или штурмах крепостей. Чтобы придать им стойкость, позади этих частей ставились заградительные отряды из верных воинов.

Началу военного похода предшествовало общее собрание на курултае, где определялась численность набора войска, место сбора и т. д. Войска выступали в следующем порядке. Впереди главных сил, на расстоянии до двух переходов, двигался авангард. По бокам и с тылу армию прикрывали особые отряды. Каждый воин кроме ездовой лошади, на которой он передвигался во время похода, имел вьючную лошадь и боевого коня. Распространенными тактическими приемами монголов были устройство засад, скрытность и внезапность нападения. Встретив превосходящего в силах противника, они отступали, стараясь заставить его разделить свои силы и измотать их в преследовании. После этого, монголы быстро сосредоточивались, пересаживались на свежих лошадей, окружали противника с флангов и тыла, засыпали тучами стрел, а затем бросались в рукопашную. Во время атаки монголы использовали различные сигналы и искусно маневрировали. Командующий монгольскими войсками находился в это время позади и наблюдал с удобного пункта за ходом сражения, отдавая соответствующие приказы.

При осаде городов и укрепленных пунктов монголы, прежде всего, старались опустошить близлежащую местность. Часто они прибегали к различным уловкам и хитростям, чтобы выманить гарнизон в открытое поле и там его истребить. Если это не удавалось, монголы окружали крепость изгородями и валами, бросали вперед ударные части, а сами шли позади, предавая смерти всякого беглеца из передних рядов. Беспрерывные атаки продолжались днем и ночью, преследуя цель утомить гарнизон и ускорить его капитуляцию. В ходе осады монголы использовали китайских и персидских инженеров для устройства и использования осадных машин. При осаде города Нишабура в Средней Азии, например, монголы использовали 3000 баллист, 300 катапульт, 700 машин для метания горшков с нефтью, 400 лестниц, 2500 возов камней[90].

Одной из сильных сторон военного искусства монголов была тщательная разведка будущего театра военных действий. Прежде чем начать войну, монголы проводили глубокую стратегическую разведку, выясняли внутреннее положение и военные силы страны, устанавливали тайные связи, старались привлечь на свою сторону недовольных из числа местных жителей и разъединить силы противника. В составе монгольского войска имелись специальные должностные лица, «юртджи», которые занимались военной разведкой и изучением театра военных действий. В их обязанности входило: располагать зимние и летние кочевья, в походах назначать места стоянок, знать пути движения войска, состояние дорог, обеспечивать запасы продовольствия и воды.

Разведка будущего театра военных действий велась самыми различными способами и часто задолго до начала войны. Одним из действенных методов были рекогносцировочные походы, которые давали ценные сведения о местности и населении страны. Весьма важным источником информации о соседних странах были посольства. Об одном из таких посольств сообщает доминиканский миссионер брат Юлиан. В качестве агента венгерского короля он зимой 1237–1238 гг. совершил путешествие через всю Русь в Восточную Венгрию (современная Башкирия). Юлиан пишет, что татарские послы пытались пройти через Русь к венгерскому королю Беле IV, но были задержаны великим князем Юрием Всеволодовичем в Суздале. Юрий отобрал у послов письмо Батыя к венгерскому королю и передал его Юлиану. Из послания следует, что это было далеко не первое посольство татар на Запад. В письме Батый спрашивает короля Белу IV «хотя я в тридцатый раз отправил к тебе послов, почему ты ни одного из них не отсылаешь ко мне обратно, да и своих ни послов, ни писем мне не шлешь»[91]. От Юлиана же известно и то, что среди монгольских послов были такие, которые хорошо владели многими языками. Во время своей первой поездки в Восточную Венгрию в 1236 г. он встретил посла татарского вождя, который «знал венгерский, русский, куманский, тевтонский, сарацинский и татарский языки»[92]. Монголы широко использовали в качестве разведчиков иноплеменников из числа захваченных в плен. Так в 1241 г. в сражении при Ольмюце чехи взяли в плен татарского предводителя, который оказался английским тамплиером по имени Питер[93].

Еще одним источником военной информации были купцы, посещавшие интересующие монголов страны с торговыми караванами. Известно, что в Средней Азии и странах Закавказья монголы стремились привлечь на свою сторону купечество, связанное с транзитной торговлей. Караваны из Средней Азии постоянно ходили в Волжскую Булгарию и далее, в русские княжества, доставляя монголам ценные сведения[94].

Накануне своего вторжения в Северо-Восточную Русь в 1238 г. Батый, внук Чингисхана, видимо, хорошо знал положение в русских княжествах и особенности театра военных действий. Именно этим можно объяснить выбор зимы как наиболее подходящего времени для нападения на Северо-Восточную Русь. Все тот же миссионер Юлиан приводит интересные сведения о монгольских войсках. Он пишет, что ему достоверно известно, что все монгольское войско, идущее в страны Запада, разделено на четыре части. Одна часть у реки Этиль на границах Руси с восточного края подступила к Суздалю. Другая же часть в южном направлении уже нападала на границы Рязани. Третья часть остановилась против реки Дон, близ «замка Воронеж». «Они, — пишет Юлиан, — как передавали нам словесно сами русские, венгры и булгары, бежавшие перед ними, ждут того, чтобы земля, реки и болота с наступлением ближайшей зимы замерзли, после чего всему множеству татар легко будет разграбить всю Русь, всю страну русских»[95]. Направление ударов монгольских войск по удобным путям сообщения, хорошо спланированные обходы и фланговые удары, грандиозные «облавы», захватывающие тысячекилометровые пространства и сходящиеся в одной точке, — все это также свидетельствует о хорошем знании монголами русского театра военных действий.

Монгольские завоевания начались сразу после объединения монгольских племен под властью Чингисхана. За короткий срок была завоевана Сибирь до впадения Тобола в Иртыш, а также земли киргизов и уйгуров, которые добровольно вошли в состав Чингисова улуса[96]. В 1211 г. Чингисхан приступил к завоеванию Северного Китая, которое было завершено только в 1234 г. В 1216 г. монголы разбили на реке Иргиз своих врагов меркитов, но сами подверглись нападению хорезмийцев. Мир был восстановлен только в 1218 г. Однако в 1219 г. он был нарушен. Чингисхан вторгся в пределы государства хорезмшаха Мухаммеда, которое было завоевано в 1221 г. Продолжая свое наступление, монгольские войска вторглись в Афганистан и Северный Иран. В конце 1220 г. монголы вошли в Азербайджан.

В 1222 г. три монгольских тумэна[97] под командованием ханов Джэбе, Субэдея и Тугачара, перейдя Кавказский хребет, напали в предгорьях Северного Кавказа на половцев. Вражда монголов и половцев началась еще в 1216 г., когда половцы приняли к себе кровных врагов Чингисхана меркитов. Половцы крайне враждебно относились к монголам, постоянно поддерживая враждебные им финно-угорские племена. Видя бесперспективность открытых кавалерийских столкновений с половцами, монголы предприняли обходной маневр с целью выйти им в тыл. Половцы в союзе с аланами (осетинами) мужественно сопротивлялись. Тогда хан Джэбе прибегнул к тайной дипломатии. Он уговорил половцев разорвать союз с аланами. После чего Джэбе разбил алан, а потом половцев. Преследуя отступавших половцев, монголы вторглись в Крым, где захватили город Судак, Половецкая орда, кочевавшая между Волгой и Днепром, во главе с сыном Кончака Юрием потерпела поражение и бежала за Днепр. Половецкий хан Котян обратился за помощью к своему зятю Мстиславу Удалому, который княжил тогда в Галицкой земле. Мстислав разослал всем русским князьям предложение съехаться в Киев для обсуждения сложившегося положения[98]. На совет в Киев приехали Мстислав Романович киевский, Мстислав Мстиславич галицкий (Удалой), Мстислав Святославич черниговский и козельский, а также другие князья. Владимиро-суздальские князья приехать отказались. Посоветовавшись, князья решили выступить на стороне половцев.

Местом сбора русской объединенной рати был назначен Днепр, близ острова Хортица. В походе, кроме половцев, приняли участие киевские, галицкие, черниговские, смоленские, волынские и другие русские полки. Общая численность союзного войска, собравшегося к концу апреля 1223 г., доходила до 100 000 человек[99]. Узнав о выступлении русских князей, татары прислали к острову Хортица послов со словами: «…Мы вашей земли не занимали, ни городов ваших, ни сел ваших, и пришли не на вас. Но пришли мы, посланные богом, на конюхов и холопов своих, на поганых половцев, а вы заключите с нами мир»[100]. Князья не вняли уговорам послов и перебили их[101].

Русские князья решили встретить противника не на своей территории, а в степи, не дожидаясь его вторжения на Русь. В начале мая 1223 г. объеденное войско спустилось по Днепру до Олешья. Здесь Мстислав Мстиславич Галицкий с тысячью воинов перешел вброд Днепр, неожиданно ударил по сторожевым полкам монголов и разбил их. Остатки монгольского отряда во главе с Гемябеком «убежали на курган Половецкий». Желая уберечь своего воеводу, монголы попытались его спрятать. Они зарыли Гемябека «живым в землю». Но половцы нашли его и, с разрешения Мстислава, убили. Окрыленные успехом, русские войска «на множестве ладей» переправились через Днепр и двинулись на юго-восток.

Навстречу русскому войску Джэбе выслал дозорный отряд, который должен был произвести разведку боем, определить силу русского войска и постараться завлечь его в глубь степи. Дружины Мстислава Удалого, войско Даниила Романовича и половецкая конница, которые находились в авангарде русских войск, столкнулись с монгольским отрядом и «рубя их, погнали далеко в поле». Преследование продолжалось 8 дней. На 9-й день 31 мая 1223 г. русские полки подошли к реке Калке, правому притоку реки Кальмиус, впадающей в Таганрогский залив Азовского моря вблизи Мариуполя. «Послаша в сторожех» отряд Яруна с половцами для разведывания основных сил монголов, русские стали лагерем на берегу реки. Но охрана лагеря была организована настолько плохо, что дозорный отряд монголов беспрепятственно напал на русский лагерь и, «убиша» князя Ивана Дмитриевича и с ним еще двоих, невредимым ушел в степь.

Тогда на восточный берег реки Калки переправились войска Мстислава Удалого, Даниила Романовича и хана Котяна. Мстислав сам «поиха на сторожи», обнаружил главные силы монгольского войска. Вернувшись в лагерь, Мстислав не стал извещать об этом Мстислава киевского и Мстислава черниговского, «ибо между ними была великая распря». Мстислав Удалой, Даниил Романович и хан Котян решили сами «расправиться» с монголами, чтобы вся слава победы досталась им. 31 мая 1223 г. произошла знаменитая битва на реке Калке. В разгар сражения половецкая конница не выдержала натиска монголов, обратилась в бегство и «потоптала станы русских князей». Ряды русских полков расстроились, «и были побеждены русские князья, и не бывало такого от начала Русской земли», — заключает летописец[102].

Во все время битвы основные силы русских во главе с номинальным воеводой Мстиславом киевским пассивно наблюдали на противоположном берегу Калки за ходом сражения. Разгромив авангард русских войск, монголы перешли в наступление на основные силы русских. Князья, не оказав серьезного сопротивления, побежали. «А татары наступали на русских князей и преследовали их, избивая, до Днепра». Мстислав Удалой «раньше всех переправился через Днепр, велел сжечь ладьи, а другие оттолкнуть от берега, боясь погони; а сам он едва убежал в Галич»[103].

Только киевский князь Мстислав Романович, его зять князь Андрей и князь Александр Дубровский, расположив свои войска за оградой из кольев, три дня сражались с ордынцами. Тогда те пошли на хитрость. В союзе с монголами воевали бродники, потомки православных хазар и предки низовых казаков, проживавшие в низовьях Дона[104]. Воеводой у них был Плоскиня. Он «целовал крест великому князю Мстиславу и двум другим князьям, и всем, кто был с ними, что татары не убьют их, а возьмут за них выкуп». Князья поверили Пласкине, но тот вероломно нарушил клятву, «передал их, связав, татарам». После этого татары взяли укрепление и всех людей перебили. «А князей издавиша, подкаадше подъ дощки, а сами на верху седоша обедати, и тако издохошася и животъ свой скончаша»[105]. В битве при Калке погибли шесть князей, а из воинов только десятый вернулся домой[106].

Одержав победу, монголы пошли на восток, но на обратном пути потерпели серьезное поражение от волжских булгар. Жители Булгара, узнав о приближении монголов, в нескольких местах устроили им засады и почти всех перебили во время переправы. Те, кто успел переправиться через Волгу, ушли степями на восток и соединились с главными силами Чингисхана. Этот первый поход монголов на Кавказ и в Восточную Европу имел скорее разведывательные, чем завоевательные цели. Подготовка «Великого западного похода» началась только в 1235 г. Ей предшествовала широкая военно-дипломатическая разведка, проводившаяся в восточноевропейских странах. О подготовке монгольского вторжения было хорошо известно и русским князьям. Во всяком случае, об этом знали владимирский и рязанский князья.

Сведения о первом после Калки появлении татаро-монгольских войск на границах Восточной Европы дошли до Руси через Булгарию. В 1229 г. разведывательные монгольские отряды, продвинувшись на Яик, разбили здесь половцев, саксинов и булгарские дозоры. Булгары, понимая опасность монгольского наступления, заключили мир с Владимиро-Суэдальским княжеством. Знали на Руси и о военных действиях в Булгарии в 1232 г., когда монголы «зимоваша, не дошедше Великого града Болгарьского». Под 1236 г. русские летописи сообщают о разгроме Волжской Булгарии. «Того же лета пришедше безбожный Татарове плениша всю землю Болгарскую, и градъ ихъ Великий взяша, (и) иссекоша вся, и жены и деты»[107]. Лучше других русских князей о подготовке монгольского вторжения знал владимирский князь Юрий Всеволодович. Через его владения шел основной поток беженцев из разгромленного монголами Поволжья, о чем сообщает Юлиан. О намерениях татар Юрию Всеволодовичу было известно и от татарских послов, неоднократно проезжавших через его земли на запад.

На Руси знали не только о подготовке монгольского похода на Запад, но и о его целях. Тот же агент венгерского короля Юлиан сообщает, что «князь суздальский передал словесно через меня королю венгерскому, что татары днем и ночью совещаются, как бы прийти и захватить королевство венгров-христиан. Ибо у них, говорят, есть намерение идти на завоевание Рима и дальнейшего»[108]. Сведения, полученные от беженцев, позволяли русским князьям знать даже детали готовящегося монгольского нападения. Юлиан, со слов русских, венгерских и булгарских беженцев, называет места сосредоточения монгольских войск на русских рубежах. Ожидая скорого нападения монголов, «многие советовали» великому князю Юрию Всеволодовичу, «чтобы городы крепить и со всеми князи согласиться к сопротивлению, ежели оные нечестивые татара придут на землю его, но он, надеяся на силу свою, яко и прежде, оное презирил»[109].

В 1235 г. в Каракоруме, в районе современного Нерчинска, собрался курултай, на котором было принято решение о начале «западного похода». В поход были направлены войска от всех четырех улусов монгольской империи. Во главе армии встал внук Чингисхана Бату (Батый), на которого возлагалось общее командование. Для фактического руководства операцией ему в помощь был назначен лучший полководец монгольской армии Субэдэй. Численность монгольских войск, стянутых для западного похода, составляла приблизительно 30–40 тыс. человек[110]. В 1236 г. монгольские войска переправились через Волгу и взяли город Великий Булгар (около Казани). Затем отряд полководца Мункэ напал на половцев в низовьях Волги и разбил их вождя Бачмана, прятавшегося от монголов в Волго-Ахтубинской пойме. Вслед за тем, Мункэ победил аланов на Кубани и вышел на Дон.

Одновременно Батый с главными силами, 15–20 тыс. воинов, «приидоша безвестно на Рязанскую землю лесом». Встав станом «на Онузе», Батый направил «послом жену чародеицу, а съ нею два Татарина» к рязанскому князю, прося у него десятину со всего, что есть в Рязанской земле. Рязанский князь Юрий Игоревич и его племянники Олег и Михаил гордо ответили послам: «Коли нас не будет всехъ, то все то ваше будеть»[111]. Юрий Игоревич послал за помощью к Юрию Всеволодовичу во Владимир и к Михаилу Всеволодовичу в Чернигов. Но ни тот, ни другой на помощь не пришли. «Юрьи же самъ не поиде, ни послуша князии рязаньскыхъ молбы, но самъ хоте особь брань створити»[112]. Отказ Юрия прийти на помощь и «биться особо» можно объяснить давней враждой, которая существовала между Рязанью и Владимиром. «Отъя Господь у нас силу, а недоумение, и грозу, и страхъ и трепеть вложи в нас за грехы наша»[113], — замечает летописец. Не получив помощи от соседей, рязанские князья в открытом сражении были разбиты. С оставшимися войсками Юрий Игоревич заперся в Рязани и пять дней выдерживал осаду монгольских войск. Но город, после его разрушения в 1208 г. суздальским князем Всеволодом Большое Гнездо, был плохо подготовлен к осаде. Рязань была взята 21 декабря 1237 г. Князь Юрий Игоревич с княгиней были убиты. Та же участь постигла и всех жителей Рязани. Татары же «изсекше люди, а иныхь пленивше, зажгоша градъ». О разорении Рязани летописец с горечью писал: «И кто, братие, отъ насъ не поплачется о семъ, кто насъ осталъ живыхъ, како они горкую и нужную смерть подьяша? Да и мы, то видевши, устрашилися быхомъ и плакалися греховъ своихь, день и нощь, съ въздыханием; мы же творимъ съпротивное, пекущеся о имении и о ненависти брани»[114].

Тем временем, Владимирский князь Юрий Всеволодович, получив известие о нападении монгольских войск на Рязань, стал собирать войска для отпора татарам. Батый после разгрома Рязани направил во Владимир посольство с предложением заключить мир. Однако Юрий отклонил мирные предложения и стал собирать войска, чтобы встретить Батыя у города Коломна. Кроме владимирской рати к Коломне подошли остатки рязанских полков во главе с князем Романом Игоревичем, а также ополчения отдельных городов. В частности, пронские и московские полки. Численность русских войск установить трудно. Известно лишь, что под Коломной произошел бой и «бишася крепко». Русские полки стояли станом у стен Коломны, за «надолбами». Вперед был выслан сторожевой отряд воеводы Еремея Глебовича. Монгольская конница подошла с юга, со стороны Оки и «оступиша» русские войска у Коломны. После ожесточенного боя монголы смяли русские дружины и «пригониша ихъ къ надолобамъ, и ту убиша князя Романа Ингваревича и Еремеа Глебовича, воеводу Всеволожа, и ту паде много людей, Всеволодъ Юрьевичь беже вмале въ Володимеръ»[115]. Под Коломной погиб и любимый сын Чингисхана Кулькан.

От Коломны в начале 1238 г. монгольские войска подступили к Москве, где в это время находился сын Владимирского князя Владимир Юрьевич. Москвичи стойко оборонялись под руководством воеводы Филиппа Нянки, но были побеждены и перебиты. «Взяша Москву Татарове и воеводу убиша Филипа Нянка, а князя Володимира яша руками…, а люди избиша от старьца и до сущего младенца, а град и церкови святыя огневи предаша, и монастыри ecu и села пожгоша, и много имения вьземше, отъидоша»[116]. После разгрома Москвы монгольские войска пошли на Владимир.

Столица Северо-Восточной Руси — город Владимир представлял собой сильно укрепленную крепость с мощными стенами и надвратными каменными башнями. С юга его прикрывала река Клязьма, с востока и севера — река Лыбедь с обрывистыми берегами и оврагами. Чтобы прорваться к центру города, врагу нужно было преодолеть три оборонительных полосы. Вначале валы и стены «Нового города», затем валы и стены «Печерного города», и, наконец, каменные стены детинца. Как только Юрий Всеволодович узнал о поражении под Коломной, он собрал совет, на котором «разсуждали, что делать». «Многие разумные, — по словам В. Н. Татищева, — советовали княгинь и все имение и утвари церковные вывести в лесные места, а в городе оставить только одних военных для обороны». Другие возражали, что в этом случае защитники «оборонять город прилежно не будут». Они предлагали «оставить в городе с княгинею и молодыми князи войска довольно, а князю со всеми полками, собравшись, стать недалеко от города в крепком месте, дабы татары, ведая войско вблизи, не смели города добывать»[117].

Юрий Всеволодович вместо того, чтобы принять решительные меры к обороне Владимира, отправился на север собирать новые войска. Князь оставил в городе семью и часть войска во главе с воеводой Петром Ослядяковичем. Население из окрестных сел и городков, напуганное слухами о татарах, стало стекаться в столицу. Из этих людей вполне можно было бы набрать дополнительные силы и пополнить немногочисленную дружину. Но ничего для организации ополчения и подготовки города к осаде сделано не было. 3 февраля монгольские войска подошли к Владимиру. Батый потребовал добровольно сдать город. Услышав отказ, татары убили на глазах братьев захваченного в Москве Владимира Юрьевича. Началась подготовка к штурму. «Татарове начата пороки рядите до вечера, а на ночь огородиша тыном около всего города Володимира». В решительный момент, накануне общего штурма, руководившие обороной сыновья князя Юрия Всеволодовича Всеволод и Мстислав бежали из города. По сообщению южнорусского летописца, князь Всеволод Юрьевич «оубояся» и «самъ из град изииде смаломъ дроужины и несы со собою дары многии, надеяще, боялся от него живот прияти»[118]. Но Батый не принял дары и убил братьев. 7 февраля начался общий штурм города. Стенобитные машины пробили городскую стену «у Золотых Ворот, у святого Спаса». Одновременно укрепления «Нового города» были прорваны еще в нескольких места. К середине дня 7 февраля «Новый город» был захвачен. Защитники «Нового города», охваченные паникой, бросились бежать в «Печерний город», куда вслед за ними ворвались преследовавшие их монголы. Оборонять «Средний город» было уже некому, «многих тут побили и пленили»[119].

Великий князь Юрий Всеволодович в это время стоял станом на реке Сити, вблизи реки Мологи. Вместе с ним были его брат Святослав и племянники Василька, Всеволод и Владимир Константиновичи. Кроме того, сюда в великокняжеский стан бежали князья из мелких городов и княжеств, подвергнувшихся татарскому погрому. Юрий ждал и «брата своего Ярослава с полкы»[120], с которым у него была договоренность. Но ни брат Ярослав Всеволодович, княживший в Киеве, ни племянник Александр Невский, княживший в Новгороде, на помощь не пришли.

Монголы начали поход против Юрия Всеволодовича немедленно после взятия Владимира. Вначале они «по великомъ князи погнаша на Ярославль». Однако от Ростова основные силы во главе с Бурундаем повернули прямо на север, на Углич. Видимо, от пленных монголы получили более точные сведения о местоположении великокняжеского стана. Утром 4 марта татарские авангарды подошли к реке Сити. Юрий «повеле своему Жирославу Михайловичу совокупляти воинство и окрепляти люди, иготовятися на брань». Затем послал трехтысячный отряд Дорожа «пытати Татар»[121]. Но было уже поздно. Татары опередили. Их появление оказалось полной неожиданностью для князя. Сказалась беспечность Юрия, который стоял станом на Сити «не имеющоу сторожии»[122]. Отряд воеводы Дорофея Федоровича (Дорожа), выдвинутый для ведения разведки, не смог предупредить неожиданного нападения татар с тыла. «Князь же Юрьи посла Дорожа в просаки в трех тысячах мужъ и прибежа Дорож, и реч: а оуже, княже, обошли суть нас около Татары». Русские полки не успели даже «ополчиться». «Нача князь полки ставити около себя, и се внезапу татарове приспеша, князь же не успев ничто же, побеже»[123]. Сражение, несмотря на внезапность нападения татар, было упорным. Русские полки «поидоше противу поганым и сступишася обои, и бысть сеча зла». В конечном счете, войско Юрия Всеволодовича не выдержало удара монгольской конницы и «побегоша пред иноплеменники». Во время преследования многие русские воины были убиты, погиб и сам князь Юрий Всеволодович. Князя же Василька Константиновича Ростовского татары «руками яша, и того ведоша съ собою до Шеренского леса, нудяще его въ своей воле жити и воевати съ ними; онъ же не повинуся имъ и ни вкуси ничтоже, яже суть въ рукахъ ихъ, но и много хулна изрекъ на царя ихъ и на всехъ ихъ. Они же много мучивше его, предаша смерти, марта въ 4, въ средохрестие, повергоша тело его на лесе. Тоже виде некая жена, повела мужа богобоязниву; вземше тело его, обвиша плащеницею и положиша въ скровение месте»[124]. Остальные русские князья спаслись бегством.

После разгрома русских ратей на реке Сити татары в середине марта взяли город Торжок. «Тогда же ганяшася оканьии безбожници от Торжку Серегерьскымъ путемъ оли и до Игнача креста, а все люди секуще акы траву, за 100 верстъ до Новгорода. Новгородъ же заступи богъ…»[125]. Татары не пошли на Новгород, а повернули на юго-восток в Нижнее Поволжье. В исторической литературе этот неожиданный поворот в Наступлении монгольских войск, как правило, объясняется начавшейся весенней распутицей, усталостью и большими потерями войск Батыя[126]. Однако более вероятной кажется версия о тайном соглашении, достигнутом между Батыем, Ярославом Всеволодовичем и Александром Невским[127]. На факт такого соглашения косвенно указывают отсутствие Ярослава Всеволодовича и Александра Невского на реке Сити. Вокняжение Ярослава на владимирском престоле после смерти Юрия, особые отношения, которые сложились между Ярославом Всеволодовичем, а затем Александром Невским, с Батыем. Так или иначе, но Северо-Западная и Западная Русь с княжествами Новгородским, Псковским, Полоцким, частично Смоленским, избежали разорения от монголо-татарских войск.

В начале 1239 г. монгольские войска вновь двинулись на Русь. Нападению подверглись Южные и Юго-Западные земли. Лишь часть войск была послана в конце 1239 г на север, где монголы подчинили себе мордовскую землю. В марте монголы заняли Переяславль Южный, затем Глухов, а в октябре пал Чернигов. В декабре татары заняли Крым. Завоеванию подверглась союзная Руси часть Половецкой земли. Хан Котян едва успел уйти со своей ордой в Венгрию. Незадолго до этого Котян обратился с письмом к венгерскому королю Беле IV. Хан просил предоставить ему убежище, выражая взамен готовность принять католичество. Король приветствовал это предложение, одарил половецких послов и направил с ними в обратный путь монахов-доминиканцев. Осенью 1239 г. король лично торжественно встретил Котяна и его 40-тысячную орду на границе. Половцев расселили внутри Венгрии, а с Котяном при крещении было заключено соглашение. Однако миссионерские интересы вскоре пришли в противоречие с политическими. Венгерские магнаты, встревоженные усилением власти короля, составили заговор. В результате заговора хан Котян и другие, обратившиеся в католичество половцы, были предательски перебиты в Пеште. Взбунтовавшееся половецкое войско устремилось к реке Саве и, сокрушая все на своем пути, ушло на Балканы. Позднее немало половцев оказалось на службе у православной Никеи[128].

После небольшого перерыва монголы возобновили военные действия. Зимой 1240 г. они обрушились на Киевское княжество и в конце ноября — начале декабря 1240 г. осадили Киев. 6 декабря (по другим данным 19 ноября 1240 г.) Киев пал. Затем монгольские войска заняли Галич и Владимир-Волынский. Весной 1241 г. часть монгольских войск перешла Карпаты и вторглась в Южную Польшу. После взятия Кракова монгольский отряд во главе с ханом Пета, пошел на Бреславль, а главные силы Батыя вошли в Венгрию и Трансильванию. Отряд Петы был встречен около города Лигницы польско-немецким войском под командованием великого герцога Генриха II Короткого. Сражение произошло при деревне Вальштадт 9 апреля 1241 г. В ходе сражения войска герцога были разбиты, а сам он убит. В это время Батый 12 апреля 1241 г. нанес поражение венгерским войскам у реки Сайо. Монгольские войска захватили и разгромили города Пешт, Барад и др. Венгерский король отчаянно просил помощи у западноевропейских государств и папской курии, но все было напрасно. В Европе вовсю шла борьба между сторонниками папы — гвельфами и его противниками — гибеллинами. Бела IV выступал на стороне папы, но Иннокентий IV ограничился лишь призывами о помощи. Папские вооруженные силы ввиду их незначительности вообще не могли идти в расчет. Ближайшие же соседи Венгрии на помощь не пришли. Более того, венецианский хронист Андрей Дандоло писал: «Лишь принимая во внимание христианскую веру, венецианцы не причинили тогда королю вреда, хотя очень многое могли против него предпринять»[129]. Другого соседа герцога Фридриха II Бабенберга не смутили и соображения веры. В разгар монгольского нашествия в апреле 1241 с он захватил венгерские комитаты (области) Шопрон, Мошон и Лочманд, но был изгнан местными жителями[130].

Зимой 1241–1242 г. Батый двинулся к Адриатическому побережью. Опустошению подверглись Хорватия и Далмация. В связи с нашествием Батыя в странах Западной Европы началась настоящая паника, которая нарушила хозяйственную жизнь многих европейских городов. Однако летом 1242 г. Батый прервал поход, повернул обратно на восток и, не задерживаясь на Руси, ушел на Нижнюю Волгу. Здесь в междуречье Яика (Урала) и Днепра Батый основал государство Золотая Орда, столицей которого стал город на Нижней Волге Сарай-Бату (Старый Сарай).

С этого времени Северо-восточная Русь оказалась в вассальной зависимости от Золотой Орды. Это означало, во-первых, политическую зависимость с ее системой ярлыков, а во-вторых, устанавливало даннические отношения, своего рода союзные обязательства Руси по отношению к Орде. Общее ослабление Руси привело к активизации ее противников — Венгрии, Польши, Тевтонского ордена, Швеции, Дании, Литвы. Более сильные и независимые от Орды соседние государства постепенно захватили Галицко-Волынские земли, Киевское, Черниговское, Смоленское и ряд других русских княжеств. Особое положение заняла Полоцкая земля, которая в течение полутора веков была ядром независимой литовско-русской православной государственности.

В то же время русские княжества сохранили свою религию, внутреннее социально-политическое и экономическое устройство. Владимиро-Суздальское княжество и Новгород, помимо этого, сохранили свои вооруженные силы, которые они с успехом использовали против иностранных захватчиков. Кроме того, для Северо-Западной Руси признание власти Орды давало возможность в течение долгого времени рассчитывать на военную помощь монгольского государства в борьбе против внешних врагов. В войне с Литвой и крестоносной агрессией Владимиро-Суздальское княжество, Новгородская республика, а затем и Московская Русь в полной мере опирались на поддержку Орды.

За ходом монголо-татарского нашествия на Русь очень внимательно следили на Западе. Та информация, которую получала папская курия от своих агентов-миссионеров, указывала на то, что русские княжества полностью обескровлены. Исключение составляли Новгород и Псков, куда татары не дошли. Но как полагали на Западе, жесточайший удар, который был нанесен по Центральной Руси, не мог не сказаться на обороноспособности этих государств. В борьбе с врагами Новгородская республика опиралась не только на собственные силы. За спиной Новгорода стояла вся Русь. Теперь же она была истощена четырехлетней кровопролитной войной с монголами и, казалось, не сможет оказать помощь Новгороду в его противостоянии католическому миру. Неслучайно поэтому для нанесения решающего удара объединенных крестоносных сил по Северо-Западной Руси был выбран 1240 г.

В источниках нет прямых указаний на шведско-немецкие переговоры и соглашение о совместном нападении на Русь. В «Житии Александра Невского» есть рассказ о том, как к Александру в Новгород приехал «один из именитых мужей Западной страны, из тех, что называют себя слугами божьими». «Слугами божьими» называли себя немецкие рыцари-меченосцы в Ливонии. Этот «именитый муж» по имени Андриаш, «повидав князя Александра, вернулся к своим и сказал: „Прошел я страны, народы и не видел такого ни царя среди царей, ни князя среди князей“. Услышав это, король страны Римской из северной земли подумал про себя: „Пойду и завоюю землю Александрову“»[131]. Другими словами, автор «Жития», не имея точных сведений, мог только представить себе, что шведский предводитель решил совершить нападение после каких-то сношений с немцами[132].

Подготовка крестового похода проводилась в тайне. Тем не менее, о ее ходе известно достаточно много. Можно с уверенностью утверждать, что роль координатора и организатора совместного выступления немецких, датских и шведских рыцарей сыграл папский легат Вильгельм. В его легатскую область входили Швеция, Дания и немецкая Ливония. Известно, что Вильгельм во время своего пребывания в Ливонии и в Северной Эстонии в 1225–1226 и в 1237–1238 гг. встречался со всеми правящими деятелями немецких и датских владений в Прибалтике[133]. Значительна и роль в подготовке похода других представителей католической церкви. Так, летописи упоминают епископов, которые находились в составе шведского войска. В качестве организатора немецкого похода 1240 г. называется дерптский епископ Герман[134]. Шведским и немецким католическим епископам, подчиненным папе и его легату в Прибалтийских странах, было легче договориться между собой, чем светским властям. Весьма вероятно поэтому, что именно папский легат Вильгельм, используя свои светские и духовные связи, выступил в роли посредника в достижении договоренности об одновременном нападении шведов, немцев и датчан в 1240 г. на русские земли.

На наличие определенного сговора указывает и факт немецкого выступления летом. Походы немецких рыцарей в Ливонии всегда совершались зимой, когда замерзали болота и реки. Поход же 1240 г. немцы начали летом. Следовательно, для этого была какая-то веская причина, которой вполне могла быть необходимость согласовать время похода с морской экспедицией шведов. Еще одним фактом, свидетельствующим о договоренности между шведами и немцами, является одновременность нападения. Шведский флот вошел в Неву в середине июля 1240 г., а немецкие войска вместе с отрядом датчан напали на русские земли в конце августа. Такое совпадение по времени начала двух завоевательных походов против Новгорода не могло быть случайностью. Незначительная разница во времени может быть объяснима отсутствием постоянной связи между шведами и немцами. Сроки выступления войска зависели от целого ряда причин, поэтому трудно было согласовать день выступления. Шведские и немецкие власти могли договориться заранее лишь о выступлении в одно и то же лето, с точностью до одного месяца.

Первой против Новгородской Руси выступила Швеция. Решение начать поход раньше немецких крестоносцев, можно объяснить стремлением шведов успеть до начала немецкого вторжения захватить в свои руки наиболее важные в стратегическом отношении берега Невы[135]. Целью похода был захват берегов Невы и Ладожской крепости. В этом случае Новгород терял выход в Балтийское море, а финские земли отрезались от Руси. Затем, опираясь на Ладожскую крепость, шведы предполагали нанести удар по Новгороду. Высказывается также предположение, что, направляя шведскую агрессию на овладение берегами Невы, папская курия преследовала цель принудить Новгород перейти в католическую веру[136]. Для похода на Новгород правительство короля Эриха Картавого выделило значительное войско под командованием ярла Ульфа Фаси[137].

Князь Александр Ярославич еще в 1239 г. позаботился об укреплении границ Новгородской республики. После того как Литва в 1239 г. захватила Смоленск, Александр укрепил границу с Литвой оборонительными городками вдоль реки Шелони. «Того же лета князь Александръ с новгородцы сруби городци по Шелоне»[138], — сообщает летописец. Видимо, тогда же князь принял меры к укреплению и северных границ, установив тщательную охрану залива и Невы.

В первой половине июля 1240 г. шведское войско на кораблях вошло в устье Невы. Здесь, у устья Невы, приближающийся вражеский флот увидел «старейшина в земли Ижерстей, именем Пелгусий (в других источниках Пелугий. — К. Н.)». Под руководством старейшины находился один из постоянных морских дозоров («стража нощная морская»), которые были расставлены Александром по всему побережью. Дозор Пелгусия был поставлен в очень важном пункте, где главный морской путь с Запада на Русь подходил к русской территории и входил в устье Невы, в пределы русских владений. Морской дозор был здесь особенно необходим на случай приближения вражеских кораблей, собирающихся напасть на русские земли, — тогда он должен был немедленно извещать новгородские власти о возникшей опасности (которая с моря могла прийти совершенно неожиданно). По сведениям Повести о «Жития Александра Невского», Пелгусий и его дозор охраняли «обою пути», т. е. оба фарватера, соединявшие Неву с морем — по Большой Неве и по Малой Неве[139].

Пелгусий проследил за движением вражеских кораблей вдоль Невы и за высадкой шведов на берег. Затем он выяснил место расположения шведского лагеря, определил численность вражеского войска и сообщил об этом князю Александру. «Уведав силу ратных, иде против князя Александра, да скажеть ему станы», — говорится в Житии. Шведский флот выбрал местом для стоянки устье реки Ижоры. Поход от берегов Швеции до устья Невы занял приблизительно 3–4 недели, поэтому войска очень устали. Перебросив с судов мостки, шведское войско сошло на правый берег Ижоры в том месте, где она впадает в Неву, и расположилось лагерем на отдых.

Получив известие о приходе шведов в устье Невы, Александр принял решение немедленно выступить против врага. Продвижение шведов необходимо было остановить как можно раньше, пока шведское войско не дошло до Ладоги и не захватило город. Александр не стал собирать ополчение и отправлять гонцов за помощью к отцу Ярославу Всеволодовичу. Он немедленно выступил к Ладоге в «моле дружине». Александр двинулся на встречу врагу не прямо по суше, а по Волхову через Ладогу, чтобы включить в свое войско ладожское ополчение. По всей видимости, «пешцы» во главе с новгородцем Мишей передвигались на судах, а конница шла параллельно движению судов. Известно, что шведские силы значительно превосходили по своей численности русские, поэтому очень важен был фактор внезапности, который мог обеспечить успех. В связи с этим, высказывается предположение, что русские войска непосредственно к месту сражения подошли не по Неве, а по Тосне. Движение по Неве не могло обеспечить внезапности нападения, так как русские суда можно было легко заметить уже на дальнем расстоянии. Скорее всего, русские суда вошли в реку Тосну, прошли вверх 6 км до места наибольшего сближения с притоком реки Ижоры, речки Большой Ижорки. Оттуда уже по суше русские отряды дошли до Большой Ижорки и вдоль ее правого извилистого и лесистого берега спустились к ее устью, находившемуся у места впадения реки Ижоры в Неву[140].

Стратегический замысел Александра заключался в стремлении нанести удар одновременно конницей и пехотой. Предположительно конница нанесла удар со стороны суши по направлению к берегу Ижоры, а пешие дружины атаковали вдоль Ижоры, с юга на север. Русским войскам помогло и то обстоятельство, что ввиду временного характера стоянки шведское войско оказалось разъединенным. Одна часть войска оставалась на шнеках, а другая, наиболее боеспособная, рыцарская часть находилась в лагере на берегу. Русские дружины напали на шведов в воскресенье 15 июля 1240 г. и застали их врасплох, что предрешило исход боя. «…И была сеча великая с римлянами, и перебил их князь бесчисленное множество, а на лице самого короля оставил след острого копья своего», — сообщает автор «Жития». Проявили себя в сражении и шесть «храбрых мужей». «Первый — по имени Гаврило Олексич. Он напал на шнек и, увидев королевича, влекомого под руки, въехал до самого корабля по сходням, по которым бежали с королевичем; преследуемые им схватили Гаврилу Олексича и сбросили его со сходен вместе с конем. Но, по божьей милости, он вышел из воды невредим и снова напал на них, и бился с самим воеводою посреди их войска.

Второй — по имени Сбыслав Якунович, новгородец. Этот много раз нападал на войско их и бился одним топором, не имея страха в душе своей; и пали многие от руки его, и дивились силе и храбрости его.

Третий — Яков, родом полочанин, был ловчим у князя. Этот напал на полк с мечом, и похвалил его князь.

Четвертый — новгородец по имени Миша. Этот пеший с дружиною своею напал на корабли и потопил три корабля.

Пятый — из младшей дружины по имени Сава. Этот ворвался в большой королевский златоверхий шатер и подсек столб шатерный. Полки Александровы, видевши падение шатра, возрадовались.

Шестой — из слуг Александра по имени Ратмир. Этот бился пешим, и обступили его враги многие. Он же от многих ран пал и так скончался»[141].

Сражение закончилось с наступлением темноты. Русские дружины отошли на отдых, а шведы, собрав на поле боя погибших знатных воинов, погрузили их на корабли и пустили эти суда вниз по течению Невы. Для погребения погибших простых воинов была выкопана большая братская могила, куда было положено трупов «бещисла». Русские в этом сражении потеряли всего 20 человек[142]. Разгром шведских войск на Неве стал первым ударом по крестоносной коалиции шведских, немецких и датских рыцарей, наступавших на Северную Русь. После поражения на Неве шведы отказались от дальнейших завоевательных походов на Русь. Ливонские немецкие рыцари вынуждены были теперь одни осуществлять завоевательные планы католической Европы.

Через полтора месяца после Невской битвы объединенные силы Тевтонского ордена, датского короля, дерптского епископа и служившего немцам русского князя Ярослава Владимировича неожиданным ударом захватили пограничную псковскую крепость Изборск. Псковское войско, выступившее на защиту Изборска, было разбито. В неравном бою пал и княжеский воевода Гаврила Гориславич. Крестоносцы приступили к осаде Пскова. Немецкое войско «стояща подъ городомъ неделю, но города не взяша». Псков капитулировал в результате раздоров, которые начались среди защитников. В Пскове с 1228 г. существовала достаточно сильная боярская группировка, выступавшая за союз с немцами. Во главе ее стоял посадник Твердила Иванович. В начале эта группировка добилась выдачи крестоносцам в залог детей местной знати, «добрых муж». Затем некоторое время «быша безъ мира: бяху бо переветъ держаче съ Немцы польсковичи». Наконец боярин Твердило и другие «подвели» рыцарей во Псков. Изменник Твердило, «самъ поча владети Пльсковомъ с Немцы, воюя села новгородьская»[143]. Власть Твердилы Ивановича была только видимостью. Все государственное управление сосредоточилось в руках двух фогтов, посаженных в Пскове немцами. Но среди псковичей было много недовольных немецким господством. Вместе с детьми и женами они бежали в Новгород.

В Новгороде тем временем сложилась достаточно сложная обстановка. Александр Невский зимой 1240 г. с семьей и двором уехал к отцу в Переяславль «роспревъся с новгородци»[144]. Причины ссоры неизвестны. Конфликт мог произойти из-за недовольства новгородцев тем, что Александр никак не воспрепятствовал захвату немцами Пскова[145]. Возможно, напротив, новгородское боярство из корыстных интересов отказалось оказать князю поддержку и финансовую помощь в организации похода против крестоносцев[146]. Отъездом Александра Невского сразу же воспользовались немцы. Зимой 1240–1241 гс они захватили чудские и водские владения Новгорода. В Копорском погосте немцы построили крепость. Мало того, «но и Тесовъ взяша, и за 30 верстъ до Новгорода ганяшася, гость (купцов) биюче». Рыцари доходили также до Сабильского погоста, который лежал в 40 верстах от Новгорода. Возникла реальная угроза захвата немцами Новгорода. Своих сил противостоять крестоносцам у новгородцев не было. Пришлось на новгородский стол звать нового князя.

Новгородское вече отправило послов к Ярославу Всеволодовичу. Он отпустил княжить в Новгород своего сына Андрея. Но Андрей Ярославич не отличался полководческими способностями. Нападения немцев на новгородские земли продолжались. Мало того, к ним прибавились нападения эстов и литовцев. Тогда новгородцы, собравшись на вече и «сдумавше», послали к Ярославу Всеволодовичу епископа «с мужи» просить к себе Александра Ярославича. Послы жаловались, что «на волость Новгородьскую наидоша Литва, Немцы, Чудь и поимаща по Луге вcu кони и скотъ, и нелзе бяше орати по селомь и нечимъ, олна вда Ярославъ сына своего Александра опять»[147]. Ярослав удовлетворил просьбу послов. Александр приехал в Новгород в марте 1241 г. Он собрал войско из новгородцев, ладожан, карел, ижорян и неожиданным ударом выбил крестоносцев из Копорья. Захваченных в плен изменников из числа води и эстов князь приказал казнить.

В начале 1242 г. Александр Невский получил военную помощь от отца. Ярослав Всеволодович прислал сыну владимиро-суздальские, или как их тогда называли «низовые», полки под командованием князя Андрея. Объединив силы, князья вторглись в Чудскую землю. Перекрыв все пути, по которым на помощь Пскову могли прийти немцы из Прибалтики, Александр неожиданным ударом с запада захватил Псков. После освобождения Пскова Александр Ярославич повел свое войско в землю эстов.

Немцы стали собирать силы. В районе селения Моосте, близ реки Лутсу, дозорный отряд во главе с Домашем Твердиславичем и воеводой Кербетом разведал расположение основных сил немцев. Домаш завязал с ними бой, но был разбит. Немцы «убиша ту Домаша, брата посаднича, мужа частно, и инехъ с ним избиша, а нинехъ руками имъимша». Оставшиесся в живых русичи «къ князю прибегоша в полкъ»[148]. Правильно оценив ситуацию, Александр отступил на лед Чудского озера, «въспятися на озеро». Этому были свои причины. Немецкие рыцари во время сражения применяли особый строй войска в виде клина, который летописи называют «свиньею». Пешими в бой шли слуги рыцарей. Главной задачей пехоты была помощь рыцарям. У тевтонов пехота состояла из горожан-колонистов, отрядов, набранных из числа покоренных народов, и т. п. Первыми в бой вступали рыцари, а пехота стояла под отдельным знаменем. Если в бой вводилась пехота, то для того, чтобы придать ей устойчивость в бою, ее строй замыкался рядом рыцарей. Задача клина заключалась в раздроблении центральной, наиболее сильной части войска противника. Обычный боевой строй русских войск как раз и состоял из сильного центра — «чела», и двух менее сильных флангов — «крыльев». Такое построение не было наилучшим в борьбе со «свиньей» крестоносцев. Александр Невский изменил сложившуюся тактику русских войск. Он решил сосредоточить основные силы на флангах, а впереди войска поставить лучников, которые на расстоянии расстреливали крестоносную конницу. Новая тактика и вызвала необходимость отступления на лед озера.

Как и следовало ожидать, «немцы и чудь» стали преследовать русские полки по льду озера. Александр расположил свои войска у крутого восточного берега Чудского озера «на Узмени, у Воронен камени», против устья реки Желча[149]. Избранная позиция была выгодна тем, что крестоносцы, двигавшиеся по открытому льду, не могли точно определить расположение, численность и состав русских войск. 5 апреля 1242 г. тяжеловооруженная рыцарская конница «наехаша» на русский полк и «прошибошася свиньею сквозь полкъ». Битва приняла упорный характер, «и бысть сеча ту велика Немцемъ и Чюди». Внезапно немцы были атакованы основными силами русских, сосредоточенными на флангах. Русские лучники внесли полное расстройство в ряды окруженных рыцарей. Первой не выдержала натиска и побежала пехота. За ней побежали и немецкие рыцари. Победа была полной. Русские «биша ихъ на 7-ми верстъ по льду до Суболичьскаго берега; и паде Чюди бещисла, а Немецъ 400, а 50 руками яша и приведоша в Новгород»[150]. В том же году немцы прислали в Новгород посольство, которое заключило мир с новгородским правительством. Орден отказывался от всех своих завоеваний 1240–1242 гг. в Новгородской земле, отпустил псковских заложников и разменялся пленными[151]. Условия этого договора были действительны даже в XV в.

Мирный договор был подписан без князя Александра Невского. Он, видимо, находился во Владимиро-Суздальской Руси, замещая отца, которого Батый вызвал в Сарай[152]. Отношения Руси с монгольским государством стало, к этому времени, делом первостепенной важности.

Для Руси «Батыев погром», как называли в летописях это нашествие, закончился весной 1241 г. Однако не все русские города и княжества подверглись разорению со стороны монгольских войск. Северо-западные и юго-западные области сохранили свои силы и политическую самостоятельность. Порабощение монголами Северо-Восточной Руси свелось, главным образом, к обязанности русских князей дважды в год весной и осенью уплачивать ханам дань. Размер дани не был фиксированным и менялся в зависимости от численности населения Руси, а также зависел от стабильности русско-ордынских отношений. Князья должны были регулярно ездить в Орду, в ставку ханов, по любому поводу и по первому вызову ханов. За ханом оставалось право утверждать великого князя и вручать ему ярлык (знак-разрешение) на великое княжение на Руси[153]. Отличительной особенностью русско-ордынских отношений являлось то, что все договоры русских князей с Ордой были устными[154]. Оказавшись в вассальной зависимости от Золотой Орды, Русь, тем не менее, не стала «ордынским улусом», сохранила собственное управление, культуру, религию. На территории русских княжеств не было ордынской администрации. В исторической перспективе все это создавало условия для самостоятельного развития страны и формирования единого централизованного государства. В процессе формирования такого государства важную роль сыграли владимиро-суздальские князья.

После монгольского завоевания и разгрома Северо-Восточной Руси внешняя политика Владимиро-Суздальского княжества не могла не учитывать внешнеполитических интересов Золотой Орды. Внешнеполитические задачи Орды в XIII в. на северо-западе, западе и юго-западе русских земель заключались в противостоянии сильному Литовскому государству, Тевтонскому ордену и политической активности папской курии. Таким образом, внешнеполитические интересы Владимиро-Суэдальской земли и Орды во многом совпадали. Особенно на северо-западном и западном направлениях, где владимирским князьям противостояли Литва, Ливонский орден и Швеция. Что касается южной границы Владимиро-Суздальской Руси, то здесь на огромных пространствах Поднепровья, верхнего Дона и среднего течения Оки существовала нейтральная буферная зона. Эти земли находились под контролем ордынской администрации, но не входили в состав Орды. Они управлялись местными жителями из числа прежнего (русского, мордовского) населения. Эта нейтральная зона доходила порой до Коломны[155], поэтому внешнеполитическая задача владимирских, а позднее московских князей на этом направлении заключалась в том, чтобы, используя дружественные отношения с ордынскими ханами, как можно дальше отодвинуть эту зону на юг. Такая политика постепенно привела к расширению границ русских княжеств и изменению баланса сил в пользу Руси.

Великие князья владимирские, а позднее московские, прекрасно понимали и учитывали историческую реальность второй половины XIII в., которая заключалась в том, что у Руси не было сил противостоять военной мощи ордынских завоевателей. Поэтому они решительно проводили линию на достижение стабильных отношений с Ордой и ее ханами. Такая политика позволила Владимиро-Суздальскому, а позднее Московскому, княжеству упрочить свое положение среди других княжеств и успешно отстаивать внешнеполитические интересы Руси на западном и северо-западном направлениях. Основы таких взаимоотношений с Ордой были заложены великим князем Ярославом Всеволодовичем. В 1243 г. он первый из русских князей по вызову хана Батыя приехал в улус Джучи[156].

Золотая Орда, или улус Джучи, как государственное образование возникло в самом конце 1242 г.[157] Во главе государства стоял внук Чингисхана Батый. Ядром улуса был Дешт-и-Кыпчак. Так у восточных авторов называлась область половцев в причерноморских и прикаспийских степях. В состав улуса Джучи входили земли от Днестра до Западной Сибири и низовьев Сырдарьи с Северным Хорезмом и городом Ургенчем. На юге ему принадлежали Крым и Кавказ до города Дербента. Русь не входила в состав Золотой орды, поскольку она сохраняла свою власть в лице русских князей и, уплачивая дань, была только зависимой страной. Столицей улуса был город Сарай, построенный Батыем в 1254 г. (на этом месте сейчас находится село Селитренное Харабалинского района Астраханской области). Позже столица была перенесена в город Сарай-Берке, построенный ханом Берке в 1262 г. (село Царев Ленинского района Волгоградской области)[158].

Земли Средней Азии составили улус сына Чингисхана Чагатая. С конца 50-х гг. XIII в. земли к югу от Амударьи, Закавказье, Иран и области до реки Евфрат составили улус внука Чингисхана Хулагу. В улус самого великого хана вошли Китай, Центральная Азия, Юго-Восточная Сибирь и Дальний Восток. Столицей империи первое время был город Каракорум на реке Орхон. После смерти Чингисхана в 1227 г. в 1229 г. ханом был избран его сын Угедей: 11 декабря 1241 г. он умер. До выборов нового хана власть оказалась в руках вдовы Угедея Туракины. Главными претендентами на власть были враждовавшие между собой сын Угедея Гуюк и внук Чингисхана Батый[159]. Каждый из соперников рассчитывал на поддержку русских княжеств, обладавших большими людскими и денежными ресурсами.

Сразу после возвращения из европейского похода хан Батый приступил к оформлению отношений с русскими князьями. В 1243 г. он принял у себя в ставке владимирского князя Ярослава Всеволодовича. Из рук хана князь принял «ярлык» на великое княжение. По словам летописи, Батый «почти Ярослава великою честью, и мужи его, и отпусти его, рек ему: Ярославе, буди ты старей всем князем в Русском языце. Ярослав же възвратися в свою землю с великою честью»[160]. Таким образом, можно считать, что первые дипломатические контакты Ярослава Всеволодовича с монгольской империей были успешными, с обнадеживающей перспективой.

В 1245 г. «с честью»[161] возвратился из ставки великого монгольского хана Константин Ярославич, сын Ярослава. Вероятно, он привез формальное признание Ярослава Всеволодовича великим князем[162]. Однако, возможно, в столице империи посчитали, что приезд Константина Ярославича не соответствует уровню столь ответственной миссии, и отправили с Константином требование к Ярославу Всеволодовичу лично прибыть в Каракорум[163]. Лаврентьевская летопись сообщает, что «княз Константинъ Ярославичъ приеха ис Татаръ от кановичъ къ отцю своему с честью. Того ж лет великый княз Ярославъ и с своею братею и с сыновци поехал в Татары к Батыеви»[164]. Из Орды великий князь Ярослав Всеволодович отправился в Каракорум[165].

В августе 1246 г. великим ханом был избран Гуюк. Ярослав Всеволодович принял участия в торжествах по случаю избрания великого хана. По одним свидетельствам, он был принят с почетом. Гуюк считался другом православия и врагом папы. С Ярославом «заигрывали», и на пиру «он занимал первое место»[166]. По свидетельству же агента папы Иоанна Плано Карпини, Ярослав не получил «никакого должного почета». Здесь было уже решено убить князя, «чтобы свободнее и окончательнее завладеть его землей»[167]. Ярослав Всеволодович некоторое время жил у хана Гуюка, пока однажды его не пригласила к себе мать Гуюка Туракина. Она дала ему есть из собственных рук, но после этого приема Ярослав 30 сентября 1246 г. скончался «ида от Кановичъ»[168]. Свидетелем кончины владимирского князя был Плано Карпини, который приводит подробности смерти. Он сообщает, что князь умер, не «идя на канович», а в отведенной ему юрте через семь дней после пира, причем тело его «удивительным образом посинело»[169]. По всей видимости, Ярослава Всеволодовича отравили. О причинах гибели Ярослава летописи сообщают только, что он был «обаженъ же (т. е. оболган — Н. К.) бысть Федором Яруновичемъ царю и многы дни претерпевъ…, представился въ Орде нужною смертию»[170]. Кто такой Федор Ярунович неизвестно. Вскоре после этого сыновья Ярослава Александр и Андрей убили доносчика. О сути доноса можно только догадываться. По всей видимости, боярин Федор Ярунович донес Туракине-хатун о тайных переговорах Ярослава с папой Иннокентием IV и Лионским собором.

Глава 4

Между Востоком и Западом

Татаро-монгольское нашествие открывало перед папской курией новые возможности для усиления своего влияния в Европе. Во-первых, можно было попытаться склонить монгольских ханов к принятию католичества. Затем договориться с ними, как с сюзеренами русских князей, о признании за папством прав верховного управления русской церковью. Во-вторых, соглашение с монгольскими правителями могло обезопасить те страны Восточной Европы, где признавалась верховная власть папы (Венгрия, Польша, Чехия, часть Прибалтики). В-третьих, курия своим соглашением с монголами устраняла возможность их сближения с православной Никейской империей. Наконец, папская курия могла использовать монгольские войска как возможного союзника в борьбе с турками-сельджуками, которые вели успешную борьбу против крестоносцев на Ближнем Востоке.

Определенные надежды папство связывало с разногласиями среди русских князей относительно дальнейшего внешнеполитического курса. Черниговский князь Михаил Всеволодович, галицко-волынский князь Даниил Романович, брат Александра Невского Андрей Ярославич считали, что необходимо готовиться к освобождению от власти монгольских ханов в тесном союзе с Западом. Сторонников такого союза было много среди жителей Новгорода, Пскова, Твери и других русских городов. Одним из первых русских князей, кто попытался противопоставить монгольской орде русско-венгерский или русско-польский союз, был Михаил Всеволодович. После разорения монголами в 1239 г. Черниговского княжества он уехал в Венгрию и предложил Беле IV заключить союз и скрепить его браком своего сына Ростислава с дочерью короля. Однако король отказал в помощи. Аналогичную попытку предпринял князь Даниил Романович накануне монгольского вторжения в Галицкую землю. Он посетил короля вместе со своим сыном Львом и с боярами в надежде заключить союз, но «не бы любови межи има»[171].

Безрезультатно закончилась для Михаила Всеволодовича и поездка ко двору мазовецкого князя Конрада. Тот не поддержал идею создания польско-русского союза. Тогда Михаил Всеволодович поселился у князя Даниила Романовича, который обещал ему в будущем Киев, а пока дал его сыну Луцк, а самому Михаилу выделил на содержание часть своего полюдья. Получив известие о захвате монголами в ноябре 1240 г. Киева, черниговский и волынский князья укрылись в Польше. Болеслав, сын Конрада мазовецкого, дал им в держание город Вышеград. После того, как монголы ушли на запад, князья вернулись в свои земли, где между ними сразу началась кровопролитная междоусобная война, которая продолжалась до 1249 г. Черниговского князя Михаила Всеволодовича и его сына Ростислава поддержало боярство Болоховской земли (находилась на границе Киевского и Галицко-Волынского княжеств), которое выступало против усиления княжеской власти Даниила Романовича. На короткое время Михаил Всеволодович захватил Киев и поставил митрополитом своего человека — игумена Петра Акеровича. Однако Даниил нанес Михаилу Всеволодовичу ряд поражений. Даниил Романович занял Киев, сверг митрополита Петра Акеровича и разогнал его епископов. Михаил Всеволодович с сыном и Петром Акеровичем укрылись в Венгрии. Ростислав Михайлович в союзе с Венгрией и князем Болиславом Стыдливым, правителем Малой Польши, стали готовить решительное наступление на Юго-Западную Русь.

Тем временем Михаил Всеволодович, вероятно вместе с поставленным им киевским митрополитом Петром Акеровичем, предпринял еще одну попытку обрести союзников в Европе против татар. Он пошел во Вроцлаве кую землю, но по дороге, в Силезии, в городе Шьрода, на пути от Вроцлава к Легнице, он был ограблен местными немецкими бюргерами, которые перебили его людей[172]. Михаил Всеволодович вернулся в Венгрию, но, видимо, обиженный пренебрежительным к нему отношением, вскоре возвратился княжить в Чернигов. Петр Акерович поехал далее на запад и в 1245 г. оказался в Лионе, где папа Иннокентий IV собрал собор. Главное внимание на соборе было уделено установлению связей с монгольской империей. Здесь с сообщением о монголах выступил Петр Акерович. От имени черниговского князя он просил у папской курии помощи против монгольского государства. Католические священники с интересом выслушали сообщение Петра Акеровича и настойчиво расспрашивали его о военных силах и дипломатических приемах монгольских ханов[173].

Для решения «татарского вопроса» в 1245 г. папа отправил на Восток специальное посольство во главе с монахом-францисканцем Иоанном де Плано Карпини. Целью посольства была военно-политическая разведка в Сарае, Каракоруме и на Руси. В русских землях папа рассчитывал установить союзные отношения с галицко-волынским князем Даниилом Романовичем и владимиро-суздальским князем Ярославом Всеволодовичем. Суть предложений папской курии заключалась в том, чтобы в обмен на помощь Запада в борьбе против монгольской империи русские князья подчинились папе. В 1247 г. Иннокентий IV направил второе посольство во главе с доминиканцем Асцелином с целью произвести военно-политическую разведку в подвластной монголам Передней Азии. В результате деятельности этих посольств завязались предварительные дипломатические переговоры папской курии с монгольскими ханами, которые в ответ прислали свои посольства. Однако союз папства с монголами не состоялся. Монгольские ханы рассматривали католическую Европу как своего главного противника на Западе. Они были хорошо информированы о междоусобной войне, которую вел Фридрих II против папы Иннокентия IV и умело использовали эту вражду в своих целях. Чтобы обезопасить свой тыл со стороны Запада, Батый и Гуюк решили поддержать германского императора в его борьбе против папы. Косвенным тому подтверждением служит переписка Фридриха II с монгольскими ханами. Так, в одном из писем, в ответ на требование Батыя к покорности, Фридрих II не без иронии писал, что, будучи знатоком пернатых, мог бы стать ханским сокольничим[174]. В том, что между императором и великим ханом существует тайное соглашение, был уверен сам папа Результатом такого соглашения вполне могли быть изоляция и разгром Венгрии во время монгольского вторжения 1241 г., а также победы Фридриха II в Ломбардии. Следствием этой победы стало бегство папы Иннокентия IV в 1243 г. в Лион, где он предал анафеме татар, православных… и Фридриха II[175].

Не дало ощутимых результатов и широкое дипломатическое наступление папской курии на Русь. В 1245 г. папа начал вести активные переговоры с Даниилом Романовичем о союзе против монголов и заключении церковной унии. Эти переговоры привели к взаимному обмену посольствами и номинальному признанию суверенитета Галицко-Волынской Руси в ее отношениях с Венгрией, Тевтонским орденом и другими государствами. Но вскоре выяснилось, что папская курия больше заинтересована в проведении в Юго-Западной Руси унии, чем в организации общей борьбы против татар. Переговоры тянулись три года, пока не были прерваны в 1248 г. Галицко-волынский князь, понимая бесполезность переговоров, использовал их для стабилизации западных границ своего княжества[176]. Подобные переговоры папская курия, видимо, вела и с великим князем Ярославом Всеволодовичем[177]. Скорее всего, эти слухи о переговорах Ярослава с Западом и послужили причиной его гибели в ставке монгольского хана.

В Орде прекрасно знали о тайной дипломатии папы и предприняли ответные меры. В 1245 г. Батый вызвал к себе в ставку черниговского князя Михаила Всеволодовича. Он имея достаточную информацию об изменнической деятельности князя, однако дал ему возможность выказать покорность. Для этого у ордынцев был своеобразный способ. Русские князья проходили между двумя большими кострами, а монгольские «волхвы» наблюдали за огнем и, тем самым, устанавливали, насколько они искренны в преданности хану Через своего стольника Елдеге, Батый предложил пройти эту процедуру Михаилу. Но Михаил гордо ответил ханскому стольнику: «Иди и рцы хану Батыю сице, яко глаголет Михаил: „Богом твоим не поклоняюся, ни послужу, ни повеления твоего беззаконного не послушаю“». Так или иначе, но «по многих муках приступи некий, иже прежде быв христианин, потом отвержеся веры христианския, и отреза ножем честную главу святого великого мученика Михаила, и отверже ю далече от тела»[178]. После смерти Михаила Всеволодовича в скором времени прекратило свое самостоятельное существование и Черниговское княжество.

Другой активный сторонник союза с Западом галицко-волынский князь Даниил Романович только что одержал блестящую победу под Ярославом над объединенными венгерско-польскими войсками. Летом 1245 г. венгерские и польские войска вторглись в Галицкую землю. Венгерскими рыцарями командовал зять короля Ростислав черниговский и венгерский полководец (бан) Филя. Польскую дружину возглавил Флориан Войцехович Авданц. Войска с боем заняли Перемышль и направились к Ярославу. Жители города оказали активное сопротивление. Бан Филя, не ожидавший такого сопротивления, отправил отряд в Перемышль, поручив доставить «сосуды ратные и градные и порокы»[179]. Началась неспешная осада города. Филя, Ростислав и Флориан были уверены в победе и спокойно устраивали под стенами города рыцарские турниры.

Получив известие о «ратном пришествии», Даниил начал собирать дружину и ополчение. На помощь князю пришли половцы с Понизовья, были отправлены послы к союзному Волыни мазовецкому князю Конраду и литовскому князю Миндовгу. Собрав войска, Даниил выслал вперед дозорный отряд дворского Андрея с заданием разведать силы врага, а также известить ярославцев о близкой помощи. Сам князь повел войско из Холма вслед за отрядом дворского[180] Андрея к реке Сан. Не доходя до реки, русские полки остановились, ожидая результатов разведки Андрея. Отряд дворского Андрея разведал силы противника, его расположение и доложил князю. Даниил наметил место переправы войск через реку. Первым переправился отряд половцев, который подтвердил результаты разведки Андрея: «не бе бо страж их у рекы». Следом за половцами двинулось и все русское войско. На другом берегу реки князь «исполчивша оке коньники с пешьци» повел войска «с тихостью» на встречу противнику. Филя, Ростислав и Флориан, узнав о приближении русских войск, оставили пешее войско у «врат» Ярослава, чтобы горожане не ударили в тыл, а с рыцарскими дружинами выступили навстречу Даниилу.

Сражение произошло 17 августа 1245 г. под Ярославом. Даниил Романович расположил свой главный полк на левом фланге, центр приказал держать «малой дружине» дворского Андрея, а на правом фланге поставил полк князя Василька Романовича. Тыл русской армии прикрывала река. Князь Ростислав с главными силами атаковал дружину дворского Андрея. Польские войска Флориана атаковали полк Василька. Филя со своими рыцарями стоял позади наступавших войск, прикрывая тыл. Он должен был вступить в бой на завершающем этапе битвы. Даниил, тем временем, с основными силами через «дебрь глубокую» вышел в тыл Фили. Развернув свои силы, Даниил выехал вперед «ис полку» и стремительно обрушился на врага. Русские полки смяли венгерских рыцарей, опрокинули их и обратили в бегство. Вслед за рыцарями Фили дрогнули дружины Ростислава и Флориана, «наворотишася на бег». Отряды дворского Андрея и Василька Романовича бросились преследовать отступавшие войска. Польский воевода Флориан попал в плен, бан Филя пытался скрыться, но был захвачен дворским Андреем, только Ростислав успел бежать в Краков[181]. Однако закрепить победу не удалось. В том же году к галицко-волынскому князю Даниилу Романовичу в Холм прибыл посол с коротким письмом от Батыя: «Дай Галич»[182].

Война с ордынцами была для Даниила крайне невыгодна, так как только что закончилась тяжелейшая война с венграми и поляками. В этой ситуации Даниилу Романовичу ничего не оставалось, как ехать на поклон к хану. Правда, предварительно он заручился охранной грамотой, видимо, из опасения, что Батый, зная о переговорах с папой, расправится с ним. Но хан принял Даниила ласково, разрешил ему пить на пиру вместо кумыса вино, что было высшей любезностью, выдал ему ярлык на власть в его княжестве и сделал Даниила своим «мирником»[183]. Это соглашение было и для князя Даниила, и для хана Батыя большим политическим успехом. Батый защитил свою западную границу от внезапного нападения крестоносцев, а Даниил, после поездки в Сарай, заявил свои права на преемство киевских князей. Он также сумел использовать внешнеполитические выгоды соглашения с татаро-монголами в урегулировании отношений с Венгрией. Король Бела IV сам начал переговоры о мире, «бояше бо ся его, яко был бе в Татарех и победою победи Ростислава и угры его»[184]. Мирный договор был скреплен браком сына Даниила Льва с дочерью венгерского короля. Тогда же Даниил назначил своего хранителя печати Кирилла митрополитом. В 1246 г. князь отправил его на утверждение к патриарху в Никею. Однако Даниил Романович не отказался от своего внешнеполитического курса на выделение Галицко-Волынского княжества вместе с Киевом в самостоятельное государство, ориентированное на Запал. Такая политика в дальнейшем привела к фактическому краху Галицко-Волынской Руси.

В самом конце 1246 г. грозный приказ от великого хана Гуюка прибыть в Каракорум получил Александр Невский. Не исключено, что там его ждала бы та же учесть, что и отца. Но Александр Ярославич, почувствовав опасность, не поехал к Гуюку. Плано Карпини прямо указывает на то, что князь выказал открытое неповиновение[185]. Александр остался в Новгороде, дожидаясь прибытия тела отца. Похороны Ярослава Всеволодовича состоялись во Владимире весной 1247 г. Здесь же на съезде русских князей великим владимирским князем стал брат Ярослава Святослав. Александр Невский получил от великого князя Новгород и граничившее с Новгородом Тверское княжество. Святослав пробыл великим князем около года. В 1248 г. он был смещен своим братом Михаилом Хоробритом, который вскоре был убит в столкновении с литовцами на реке Протве. Право на владимирский стол теперь могли оспаривать Александр Ярославич и Андрей Ярославич. Однако последнее слово оставалось за великим ханом. В 1247 г искать поддержки у Батыя поехал князь Андрей. Вслед за ним отправился к хану Александр.

По всей видимости, первая встреча Александра Невского и Батыя состоялась в июле-августе 1247 г. где-то на Нижней Волге[186]. В «Житии Александра Невского» эта встреча описана следующими словами: «И увидел его царь Батый, и поразился, и сказал вельможам своим: „Истину мне сказали, что — нет князя, подобного ему“»[187]. Какой в действительности был оказан прием князю Александру, учитывая, что он отказался выполнить приказ прибыть в Каракорум, сказать трудно. Александр Невский пробыл в ставке Батыя до осени 1248 г. Возможно, что уже тогда между двумя знаменитыми полководцами и правителями сложились дружественные, доверительные отношения.

Между тем, противостояние Гуюка и Батыя достигло своего предела. Гуюк, собрав внушительную армию, повел войска против незначительных сил Батыя. Но до поля боя Гуюк не дошел. Великий хан неожиданно скончался, или был убит, при невыясненных обстоятельствах летом 1248 г. в окрестностях Самарканда. В управление страной вступила вдова хана Огуль-Гаймыш (1248–1251)[188]. После получения известия о смерти Гуюка Батый отправил князей в Каракорум. В столице Александр как старший брат получил великое княжение и разрушенный Киев с поселением в 200 дворов, а Андрей богатое Владимирское княжество. Такой своеобразный раздел отцовского наследства вполне укладывался в нормы монгольского права. С точки зрения монгольского династического наследственного права, владельцем отцовского улуса считался младший сын. Хотя он должен был в политических делах подчиняться старшему-брату. Предполагалось, что старший брат успеет обрести имущество, а младшего следует обеспечить[189].

В конце 1249 г. князья возвратились на Русь. Александр Невский несколько месяцев пробыл во Владимире, стольном городе своего брата Андрея, а затем вернулся княжить в Новгород. Никаких ссор из-за наследства между братьями не было. Разногласия начались из-за отношения к Орде. В начале 50-х гг. Андрей Ярославич владимиро-суздальский, Даниил Романович галицко-волынский и Ярослав Ярославич тверской и переяславский пришли к мысли создать оборонительный союз и выступить против Батыя. Косвенным тому подтверждением может служить поездка в 1250 г. по северо-восточным русским княжествам митрополита Кирилла. Кирилл долгое время был печатником (хранителем княжеской печати) у Даниила и стал митрополитом при его поддержке. Никоновская летопись сообщает, что митрополит «иде изъ Киева въ Чернигова, такоже прииде въ Рязань, такоже прииде въ Суздальскую землю, и сретоша его князи и бояре съ великою честию»[190]. Таким образом, митрополит Кирилл объехал столицы наиболее сильных северо-восточных княжеств[191]. Внешним проявлением складывающегося союза между двумя сильнейшими русскими княжествами может служить женитьба в 1251 г. Андрея Ярославича на дочери Даниила Романовича.

Свою деятельность активизировала папская курия. В 1250 г. глава гибеллинов император Фридрих II скончался, а его империя распалась. Папа Иннокентий IV с полным основанием мог считать себя «главой христианского мира». Казалось бы, победой закончилась борьба ливонских рыцарей в Прибалтике. В 1251 г. литовский князь Миндовг согласился заключить мир с Ливонским орденом и принял крещение по латинскому обряду, что делало его формально союзником папы. В 1252 г. по инициативе курии и при посредничестве короля Белы IV возобновились переговоры между папой и Даниилом Романовичем. В том же году, получив известие, что новым великим ханом стал Мункэ, курия предприняла очередной дипломатический маневр. Иннокентий IV и его союзник французский король Людовик IX отправили в Сарай и в Каракорум новое посольство во главе с Вильгельмом де Рубруквистом. Король предлагал Батыю и Мункэ военный союз против турок-сельджуков и Никейской империи. Людовик IX предлагал также ордынцам принять католичество и оставить Рубруквиста в качестве постоянного дипломатического представителя курии в Сарае. Но здесь папу ожидало глубокое разочарование. Предложения французского короля и курии не встретили сочувствия ни у Батыя, ни у его ставленника Мункэ. В провале миссии Рубруквиста немалую роль, видимо, сыграли и русские дипломаты, которые находились в Сарае[192].

Безрезультатно окончилась попытка папских послов привлечь к совместному выступлению против монголо-татар Александра Невского. В 1251 г. послы посетили князя в Новгороде в надежде склонить его к унии. В «Житии Александра Невского» летописец пишет, что послы обратились к князю со словами папы: «Слышали мы, что ты князь достойный и славный и земля твоя велика. Потому и прислали к тебе из двенадцати кардиналов двух умнейших — Агалдада и Гемонта, чтобы послушал ты речи их о законе Божьем». Александр «съ мудрици своими» не стали вступать в дискуссию с кардиналами, а ответили в письме папе, что о законе божьем сами все хорошо знают, «а от вас учения не приемлем». После такого ответа послы «вьзвратишася вьсвояси»[193].

Таким образом, политические устремления Андрея Ярославича — в союзе с Даниилом Романовичем, Ярославом Ярославичем и при поддержке Запада выступить против монголо-татар — столкнулись с политической линией Александра Невского, выступавшего за мирные отношения с монгольскими ханами. К этим разногласиям добавились и куда более существенные взаимные претензии братьев. Как старший брат Александр претендовал на верховную власть во всех русских землях, в том числе и в Северо-Восточной Руси. С этими притязаниями никак не мог согласиться Андрей, чьи права на великое Владимирское княжение были санкционированы в Каракоруме. В этом противостоянии с братом Александр решил опереться на силу монгольского оружия. Благоприятная возможность представилась в 1251 г., когда на курултае новым великим монгольским ханом был выбран ставленник Батыя Мункэ. Фактически эти два хана разделили империю: Батый правил на западе, а Мункэ — на востоке. Получив известие о восхождении нового великого хана, Александр поехал в Орду к Батыю с целью получить Владимирское великое княжение.

Зимой или ранней весной 1252 г. Александр Ярославич приехал в Орду с жалобой на брата[194]. Александр обвинял Андрея в том, что он несправедливо получил великое княжение, взял себе отцовские города, которые по праву должны принадлежать ему и, наконец, в том, что Андрей «и выходы и тамги платит не сполна»[195]. Последнее обвинение оказалось решающим. Батый немедленно направил в Северо-Восточную Русь против Андрея карательное войско во главе с «солтаном» Неврюем. Сам Александр Ярославич, видимо, не принимал участие в походе Неврюя на Русь, а оставался в Орде.

После отъезд а Александра в Орду Андрей и Ярослав Ярославич подняли восстание против монголов. Князья надеялись, что смена ханов в Каракоруме позволит им при поддержке других княжеств избавиться от вмешательства Орды в русские дела. Но расчет оказался неверным. Великий князь Андрей оказался почти в одиночестве. Собранное Андреем «воинство» состояло из его собственных полков и дружины тверского воеводы Жидислава, посланного на помощь тверским князем Ярославом Ярославичем[196].

«Неврюевская рать» перешла реку Клязьму у Владимира и «поидоша к граду Переяславлю таящеся». Здесь «срете их великий князь Андрей с своими полкы». Силы были явно не равными. Татары наголову разбили русские войска. Князь Андрей бежал в Швецию, а воевода Жидислав был убит. Пришлось бежать из своего княжества и Ярославу Ярославичу. Он оставил свою «отчину» и «иде во Псков», где псковичи приняли его на княжение[197]. Подвергнув разорению всю Владимирскую землю, ордынцы с десятками тысяч пленных и сотнями тысяч голов скота вернулись в Орду. После ухода ратей Неврюя Александр в 1252 г. возвратился на Русь «со многою честию» и с ярлыком на великое Владимирское княжение.

В 1252 г. хан направил 60-тысячное войско воеводы Куримсы и против союзника князя Андрея, галицко-волынского князя Даниила Романовича. Но войска князя отбили наступление монгольских войск. Даниил решил не подчиняться Орде и возобновил переговоры с папской курией. Он рассчитывал использовать союз с папой для укрепления западных границ и позиций Юго-Западной Руси в Восточной Европе. Заручившись поддержкой папы, венгерского короля Белы IV и правителя Малой Польши Болислава Стыдливого, Даниил стал добиваться признания за своим сыном Романом герцогских прав на Австрию. В 1252 г. в замке Гимберг, южнее Вены, состоялась свадьба Романа Даниловича с наследницей австрийского престола Гертрудой Бабенберг. Но вскоре союзники пришли в столкновение с чешским королем Пржемыслом II, который также претендовал на Австрию и получил поддержку у папы. Предательское поведение венгерского короля привело к тому, что Роман Данилович вынужден был с небольшим гарнизоном выдерживать длительную осаду войск Пржемысла II. Даниил Романович попытался в помощь сыну организовать польско-русское вторжение через Силезию в Моравию в 1253 г. Однако малопольские князья опасались усиления русского князя, поэтому вели себя в походе пассивно. В итоге русско-польские войска оставили Моравию. Вслед за ними Австрию покинул Роман Данилович. Даниил Романович не стал держать обиду m своих союзников и папу. Около 1254 г. он принял из рук Иннокентия IV корону и скипетр, став из князя королем Малой Руси. Папа надеялся этим превратить Даниила Романовича в своего вассала, заставить его воевать с татаро-монголами и подготавливать унию с католической церковью.

В 1254 г. войска Даниила отразили еще одно наступление ордынского полководца Куремсы. После того, как Куремса овладел Понизовьем, галицко-волынские войска князя Даниила перешли в наступление. Они заняли и разорили район Болоховских земель, где население и бояре поддерживали татар. Захватив Возвягль, волынский князь даже подумывал продвинуться «оттуда и к Кыеву». В течение нескольких лет Даниилу Романовичу удавалось отбиваться от ратей Куремсы[198]. Однако в отношениях с курией Даниил отказался допустить какое бы то ни было вмешательство папства в русские церковные дела. Папа поначалу пытался угрожать князю вооруженным вторжением крестоносцев. Он даже предложил своим агентам в Чехии, Моравии, Польше и Австрии проповедовать крестовый поход против Руси. Но, в конце концов, папа вынужден был освободить своего епископа от посещения русской «епархии» по причине «обширного протяжения земли, вероломства ее владетелей и злобы обитателей»[199].

В 1258 г. Орда предприняла решительные действия для ликвидации независимости Галицко-Волынской Руси. Вместо Куримсы командующим монгольскими войсками был назначен опытный полководец Бурундай. С большим войском он вышел в поход против Литвы и потребовал у галицко-волынских князей как вассалов монгольских ханов участия в походе. Князья не имели сил, чтобы противостоять войскам Бурундая. Даниил Романович подчинился этому требованию. Монгольские войска опустошили литовские земли, а Даниил вторгся в Черную Русь[200]. В следующем, 1259 г. Бурудай направил свои войска через территорию Галицко-Волынской земли в Польшу и вновь потребовал от южнорусских князей участия в походе. Тогда же по приказу Бурундая в самой Юго-Западной Руси были уничтожены оборонительные сооружения важнейших городов — Данилова, Стожеска, Львова, Кременца, Луцка, Владимира. Это были только что отстроенные и укрепленные экономические и оборонительные пункты. Таким образом, вся Юго-Западная Русь попала в вассальную зависимость от Золотой Орды. В 1264 г. князь Даниил Романович скончался. После его смерти Галицко-Волынская Русь постепенно стала приходить в упадок, пока в середине XIV в. «без единого выстрела» не была захвачена Польшей и Литвой.

Князь Даниил Романович был одним из выдающихся государственных деятелей и полководцев своего времени. С годами его правления связано объединение Юго-Западной Руси и ее крупные хозяйственные, политические и культурные успехи. Однако политический курс Даниила Романовича на обособление от остальной Руси и стремление к союзу с Западом, в конечном счете, оказался ошибочным. Особенно отчетливо это видно при сравнении внешнеполитических устремлений Даниила Галицкого и Александра Невского.

Политика Александра, направленная на сближение с Ордой, была необходимым компромиссом, который позволил на время забыть о грозном соседе и заняться исключительно русскими делами. Кроме Владимирского великого княжества под властью Александра Ярославича оставался Новгород, где княжил его сын Василий. Охрана северо-западных рубежей Руси по-прежнему оставалась одной из важнейших задач великого князя. После разгрома на Неве шведское правительство и папа не отказались от дальнейшего продвижения на восток. В конце 1249 г., воспользовавшись отсутствием в Новгороде Александра, папская курия организовала новую крестоносную агрессию против подвластной Руси земли племени емь. Крестовый поход на этот раз возглавил правитель Швеции Биргер. Осенью 1249 г. крестоносные войска высадились на побережье Финляндии и в течение нескольких месяцев вели борьбу с емью. Зимой 1250 г. центральная Финляндия была покорена. Окрыленные успехом, шведы решили организовать наступление непосредственно на русские земли[201]. В роли главного организатора похода вновь выступила папская курия.

Идею организации крестоносной агрессии против Руси первыми выдвинули два немецких феодала из датской Эстонии: Дитрих фон Кивель и Отто фон Люнебург[202]. В конце 1254 г. они направили письмо папе с известием, что «язычники», живущие вблизи их земель, будто бы изъявили желание принять католичество. Из последовавшей затем переписки следует, что под «язычниками» подразумевались жители Водской, Ижорской и Карельской земель. Мнимое желание жителей этих территорий принять католичество было необходимо для того, чтобы иметь формальное основание для захвата и покорения земель. Так как своими силами осуществить захват русских земель оба феодала не могли, они обратились за содействием к папской курии. Выбор территорий для агрессии был не случайным. Водская, Ижорская и Карельская земли имели важное экономическое и стратегическое значение. Папская курия сразу решила поддержать эту инициативу и принялась за подготовку крестового похода[203].

Вскоре папа Александр IV (1254–1261 гг.) в булле от 11 марта 1256 г. призвал начать проповедь с призывом к крестовому походу против Восточной Европы во всей Северной и Средней Европе. Но замысел папы не увенчался успехом. На призыв к участию в походе отозвалась только одна Швеция. Победы Александра Невского в 1240 и 1242 гг. были свежи еще в памяти у рыцарства Северной и Восточной Европы. Опыт, полученный во время Невской битвы, учли и шведы. Они не стали в 1256 г. наносить удар на главном стратегическом направлении — невском, а выбрали второстепенное направление — устье реки Наровы. Не отваживаясь сразу приступить к захвату Водской, Ижорской и Карельской земель, шведы решили вначале создать прочный опорный пункт на реке Нарове, а лишь затем, опираясь на крепость, приступить к постепенному покорению води, ижоры и карел.

В 1256 г. объединенные силы в составе шведского войска под командованием ярла Биргера, отряда правителя Северо-Восточной Эстонии Дитриха фон Кивеля, или «Дидмона», как его называют русские летописи, при поддержке финских вспомогательных отрядов высадились в устье реки Наровы. «Придоша Свии, и Емь, и Сумь, и Дидман съ своею волостью и множество и начата чинити город на Нарове»[204]. Идея похода в 1256 г. принадлежала Биргеру. Момент для нападения им был выбран весьма удачно, что говорит о хорошо налаженной шведами разведке.

В 1255 г. между новгородцами и Александром Невским произошел острый конфликт. Новгородское боярство, недовольное политическим курсом Александра Ярославича, «указало путь», сыну великого князя Василию. В качестве нового князя новгородцы пригласили из Пскова Ярослава Ярославича. Александр немедленно собрал войска и выступил против Новгорода. Новгородцы поначалу решили биться, но потом согласились уладить дело миром. Князь Ярослав вынужден был покинуть город. Однако, видимо, примирение произошло не сразу. В конце 1255 г. и в течение большей части 1256 г. сын Александра Василий еще не вернулся в Новгород. Город на это время оказался фактически без военного руководителя и не мог сразу организовать оборону своих владений. «Тогда же не бяше князя в Новгороде, и послаша новгородцы в Низъ къ князю по полкы, а сами по своей волости рослаша»[205], — сообщает летопись.

Новгородцы быстро поняли, чем грозит республике постройка крепости на восточном берегу Наровы. Они послали к Александру Невскому «в низ», в Суздальскую землю гонцов с просьбой прийти на помощь, а сами стали собирать ополчение. Когда шведы узнали, какой масштаб приняли в Новгороде военные приготовления, они решили не доводить дело до военного столкновения. Шведское войско и «Дидмон» бросили постройку крепости, погрузились на корабли и, не дожидаясь подхода русских войск, «побегоша за море»[206]. Таким образом, широко задуманная крестоносная агрессия закончилась полным провалом. Александр привел зимой свои «низовые» полки в Новгород, когда противника уже не было. Князь решил все же не распускать полки, а использовать их для борьбы против шведов. С «низовыми» полками и новгородцами князь двинулся к Копорью. Цель похода он хранил в тайне, «новгородци не ведяху, где князь идеть; друзи творяху, яко на Чудь идеть». Только в Копорье Александр объявил, что хочет идти в землю еми, чтобы восстановить позиции Новгорода в центральной Финляндии.

Но неожиданно для князя, митрополит, а с ним «инии мнози новгородци въспятишася от Копорья» и «поиде в Новгородъ»[207]. Причиной отказа значительной части новгородского ополчения от участия в походе была, видимо, старая вражда между боярством и Александром Невским. Ориентированное на торговлю с европейскими странами, новгородское боярство не разделяло внешнеполитического курса князя на отстаивание общерусских интересов. Оно смирилось с потерей центральной Финляндии и не желало осложнять отношения с Западом. Тем не менее, Александр решил продолжить поход. Русские войска в тяжелейших условиях, «бысть золъ путь, акыже не идали ни дни, ни ночи; и многымъ шестникомъ бысть пагуба», прошли по льду Финского залива, вошли в землю еми и опустошили шведские владения. Значительную помощь русским войскам оказало финское племя емь, которое надеялось вернуть свои старые порядки и языческую религию. Новгородская колониальная политика тем и отличалась от западной, что заботилась больше не об обращении местного населения в христианскую веру, а о сборе с него дани и денег. Александр Невский открыто поддержал стремление еми вернуться к язычеству и помог изгнать католических священников из центральной Финляндии. Но, несмотря на поддержку еми, Александр Ярославич не смог в 1256 г. возвратить эту область под власть Новгорода. Для этого у него было слишком мало сил. В конце зимы в 1257 г. князь со своим войском вернулся в Новгород. После похода Александра Ярославича на емь Швеция более четверти века опасалась нападать на русские владения[208].

В 1257 г. Александр вместе со своим братом Андреем, который вернулся на Русь из Швеции, отправился в Орду чтить нового хана. В Золотой Орде к этому времени произошли серьезные перемены. В 1255 г. умер хан Батый. Не прошло и нескольких недель, как своим дядей Берке был отравлен сын Батыя Сартак. Новый хан, малолетний Улагчи[209], процарствовал на троне всего несколько дней. В 1256 г. новым ханом Золотой Орды стал брат Батыя Берке (1256–1266). Берке был первым монгольским ханом, который принял ислам. Это обстоятельство могло серьезно повлиять на политику Орды в отношении Руси. Александр Ярославич надеялся наладить отношения с новым ханом, а также упросить его простить своего брата. Берке, несмотря на свои религиозные убеждения, не рискнул поссориться с Александром Невским. Он простил Андрея и с почетом отправил князей на Русь. В практике русско-ордынских отношений это был уникальный случай, когда вина князя осталась без наказания.

Чрезвычайно серьезным испытанием в русско-ордынских отношениях стала перепись русского населения в 1257 г. с целью упорядочения сбора дани. В Северо-Восточной Руси перепись прошла спокойно, но когда численники добрались зимой 1258 г. до Новгорода, там произошел бунт. Во главе бунтовщиков стоял княживший в Новгороде сын Александра Ярославича Василий. Под влиянием «злых советов новгородцев» он не разрешил численникам проводить перепись[210]. Неповиновение ханской власти грозило городу карательной экспедицией монголо-татарских войск. Александру пришлось прийти на помощь ханским численникам. Зимой 1257–1258 гг. он приехал вместе с монгольскими чиновниками в Новгород. Но новгородцы отказались подчиниться князю и разрешить численникам произвести перепись. Они только «даша дары» хану и «отпустиша» монгольских чиновников «с миром». Однако Александр Ярославич хорошо понимал, что это не мир, а лишь перемирие. После отъезда послов князь энергично начал подготовку Новгородской республики к подчинению ханской власти. Александр выгнал Василия из Новгорода, а тех, кто его «на зло повеле», жестоко наказал: «овому носа урезаша, а иному очи выимаша»[211]. Но полностью усмирить новгородцев не удалось. Когда зимой 1259 г. в Новгород вновь приехали численники, там началось сильное волнение, которое чуть не переросло в вооруженную борьбу. Александр, верный своему принципу не вступать в конфликт с Ордой, дал численникам охрану и заставил новгородцев подчиниться переписи. Приняв требование Орды, Новгородская республика, тем самым, избежала опустошительного разорения своих земель татаро-монгольскими войсками.

В 1261 г. Александр Невский, расположив к себе хана Берке, получил разрешение учредить в Сарае православную епархию. Добиться этого было не легко. Берке в это время пытался ввести в Золотой Орде ислам. Первым епископом Сарайской епархии стал Митрофан[212]. Пределы епархии простирались от Волги до Днепра и от Кавказа до верховьев Дона. Епископ «Сарский и Задонский» Митрофан представлял интересы Руси и всех русских при дворе великого хана, и его деятельность далеко выходила за церковные рамки. Епископство стало своеобразным центром по сбору информации о положении дел в Орде.

Урегулировав отношения с Золотой Ордой, Александр Ярославич решил нанести окончательный удар по Ливонскому ордену. В 1260 г. литовский князь Миндовг отказался от католической веры и нанес рыцарям сокрушительное поражение недалеко от озера Дурбе. Тогда же Миндовг отправил послов на Русь к Александру с предложение заключить союз против ордена. На Руси были «рады перемене чувств» Миндовга и в 1262 г. отправили ответное посольство в Литву, обещая литовскому князю «большую помощь»[213]. В том же году Александр Ярославич и Миндовг заключили союзный договор против Ливонского ордена. Князья договорились о совместном походе на Ригу, а жемайтскому князю Тройнату поручалось поднять восстание среди ливов и латгалов. Ливонским рыцарям грозило полное уничтожение, но совместный поход против них не состоялся. В разгар его подготовки Александру Невскому вновь пришлось ехать в Орду.

В 1262 г. между Золотой Ордой и Хулагуидским Ираном началась война. Хан Берке начал обширную мобилизацию, потребовав от великого князя прислать в действующую армию русские полки. Чтобы «отмолить люди от бед», Александр отправился в Орду. Одновременно он послал своего брата Ярослава с сыном Дмитрием во главе большого войска на осаду города Юрьева. Формально это позволяло князю оправдаться перед ханом занятостью войск на западной границе и сохранить опытных воинов[214]. Александр привез Берке щедрые подарки и сумел «отмолити людии от беды тоя»[215]. Эта поездка князя Александра Невского была последней. На обратном пути на Русь он заболел и умер в Городце на Волге 14 ноября 1263 г.

Среди князей средневековой Руси Александр Ярославич заслуженно снискал себе славу не только как талантливый полководец, но и как выдающийся политик. На его плечи легла ответственнейшая задача найти выход из тяжелейшей внешнеполитической ситуации, которая сложилась вокруг Русского государства в 40-60-х гг. XIII в. Выбирая между территориальными и религиозными притязаниями Запада и не обременительной в целом для вассально зависимой от Орды Руси, Александр Невский решительно проводил линию на мирные отношения с ордынскими ханами. Такая вынужденная политика примирения с Золотой Ордой базировалась на трезвом учете реально сложившейся ситуации. В условиях феодальной раздробленности у Руси не. было сил в ближайшей исторической перспективе противостоять одновременно и экспансии с Запада, и агрессии с Востока. Заслуга Александра Невского заключается в том, что он это понял и пошел на унизительные даннические отношения с Ордой ради сохранения основ будущей государственности: православной веры и территориальной целостности русских земель.

После смерти Александра Невского столь всеобъемлющие внешнеполитические задачи смог поставить и во многом решить только Дмитрий Донской. Объединяя Русь вокруг Москвы, он также действовал на два фронта — против Литвы и против Золотой Орды.

Глава 5

Рождение России

В конце XIII — начале XIV вв. Русь во многом утратила свой прежний международный престиж и значение. Она потеряла свои позиции в Причерноморье, Поволжье, Прибалтике. Юго-Западная Русь в середине XIV в. вошла в состав Польши и Литвы. Литовское княжество захватило также земли Полоцко-Минской Руси и Смоленск. К Швеции отошла часть Западной Карелии.

После смерти Александра Невского закончился период единой внешней политики Северо-Восточной Руси. Здесь набирали силу ранее небольшие уделы владимирских князей — княжества Тверское и Московское. На западных границах русских земель при литовских князьях Гедимине и его сыне Ольгерде к середине XIV в. возникло могучее Великое княжество Литовское. В 1315 г. Гедимин выдвинул программу объединения под своей властью всей Западной и Центральной Руси. Таким образом, в русских землях образовались три центра объединения — Литва, Тверь и Москва, которые повели между собой борьбу за лидерство. Особую позицию в этой борьбе занимал Новгород, который стремился проводить независимую политику.

Значительные перемены в XIV в. произошли в Золотой Орде. После взлета политического, военного и экономического могущества при ханах Узбеке (1312–1342) и Джанибеке (1342–1357), Орда вступила в полосу феодальной раздробленности и ожесточенной борьбы за власть. В 1362 г. она раскололась на две враждующие части, границей между которыми стала Волга. Районы между Волгой, Доном и Днепром, Северный Кавказ и Крым оказались под властью темника Мамая. Талантливый полководец и политик, он не принадлежал к роду чингизидов, поэтому не мог быть ханом. Свою власть Мамай осуществлял через подвластных ему монгольских правителей[216]. Но левобережье Волги со столицей Сарай-Берке и прилегающими к нему районами не были подвластны Мамаю[217]. Здесь правили часто сменявшиеся на престоле потомки хана Синей Орды Хызры[218]. Мамаю несколько раз удавалось захватить Сарай-Берке, но примерно в 1374 г. он был изгнан оттуда правителем Хаджитархана Черкесом. Затем столицу Золотой Орды в течение двух лет удерживал хан Тохтамыш. В 1377 г. столица перешла в руки Арапшаха, а Тохтамышу пришлось бежать в Среднюю Азию.

Московские князья умело использовали ослабление Орды для подавления своих ближайших соперников — тверских, нижегородских и суздальских князей — и установления своего контроля над Новгородом. В то же время, военная слабость Орды поставила поднимавшуюся Москву один на один с сильным и опасным соперником — Литвой. В 50 — начале 60-х гг. XIV в. литовский князь Ольгерд усилил свой натиск на Брянское и Смоленское княжества, захватил Ржев и Торопец. В результате Литовское государство вплотную приблизилось к границам Московского княжества. В 1368 г. Ольгерд совершил первый крупный поход против Москвы в поддержку Твери. Этот поход был критическим для московского князя Дмитрия Ивановича (1350–1389), который к этому времени уверенно проводил линию на объединение русских земель вокруг Москвы. Однако Москва смогла не только выстоять, но и заставить Тверь разорвать союз с Литвой. В 1370 г. Ольгерд предпринял новый поход на Русь, «собрав вои многы в силе тяжце». В походе его сопровождали смоленский князь Святослав и тверской князь Михаил. Союзники осаждали Москву 8 дней, но и на этот раз Москва устояла.

Война с Литвой обнаружила военную слабость Москвы, чем решил воспользоваться тверской князь Михаил. В конце 1370 г. он отправился в Орду и в апреле 1371 г. вернулся на Русь с ярлыком на великое княжение. Михаила сопровождал ханский посол Сарыхожа с отрядом. Посол потребовал от Дмитрия Ивановича, чтобы он явился во Владимир «к ярлыку». Но московский князь не подчинился приказу Мамая передать великое княжение Твери. Он преградил тверским войскам путь на Владимир и дерзко ответил послам: «К ярлыку не еду, а в землю на княжение не пущу». Это было открытое неповиновение Мамаю и отступление от общей политики Руси на подчинение Орде. Разрыв с Ордой грозил войной на два фронта — против литовского князя Ольгерда и против Мамая. 15 июня 1371 г. Дмитрий Иванович отправился на поклон в Орду. Деньги и щедрые подарки князя сделали свое дело. Мамай отказал в поддержке тверскому князю Михаилу и вернул ярлык на великое княжение Дмитрию. В том же году удалось заключить мир с Литвой. Все же положение оставалось неустойчивым. Некоторые русские княжества, в частности, Новгород, Псков, Смоленск, колебались, на чью сторону встать — Литвы или Москвы. Потенциальным союзником Литвы оставалась Тверь, которая все еще претендовала на лидерство. В 1372 г. Дмитрий Иванович отправил в Орду посланцев «со многым сребром». В это время в Орде находился наследник тверского престола княжич Иван. Послы имели задание сделать все возможное, чтобы заполучить его в свои руки, и успешно выполнили поручение великого князя. Ивашку привезли пленником в Москву и «нача его держати в ыстоме»[219].

В июне 1372 г. тверской князь Михаил, соединившись с Ольгердом, вновь перешел московский рубеж. На этот раз Дмитрий Иванович успел подготовиться к нападению и выступил навстречу противнику с многочисленной армией. Но до сражения дело не дошло. Обе армии простояли друг против друга под Лубутском и разошлись в разные стороны. В 1373 г. Орда во второй раз передала ярлык на великое Владимирское княжение тверскому князю Михаилу. Дмитрий Иванович вновь не подчинился этому решению и фактически прекратил платить дань Орде. В январе 1374 г. Дмитрий Иванович заключил мир с князем Михаилом и «с любовью» отпустил к нему пленника княжича Ивана. Соглашение о мире было обусловлено отказом Михаила от титула великого князя Владимирского. Таким образом, Дмитрий Иванович стал великим князем без согласия Орды. Такие действия московского князя должны были неизбежно привести к военному столкновению с Ордой.

Между тем, в Москве было еще очень много сторонников прежней политики поддержания мира с ордынскими правителями. Противники войны с Ордой считали, что Москва неизбежно потерпит поражение, и тогда первенство среди русских князей вновь перейдет к Твери. Раскол среди московского боярства привел к тому, что двое из наиболее влиятельных политиков Москвы — Иван Вельяминов и Некомат — перебежали к тверскому князю Михаилу. Иван Вельяминов обиделся на Дмитрия Ивановича за то, что не получил должности тысяцкого, а купец-сурожанин[220] Некомат держался за «старину», опасаясь понести убытки из-за войны с Ордой. По утверждению летописей, двое перебежчиков пробрались в Тверь и поссорили между собой русских князей. К войне с Москвой подталкивали Тверь также Литва и Орда. Таким образом, вместо широкого совместного выступления русских князей против Орды началась очередная междоусобная война Твери с Москвой.

В 1374 г. Михаил вступил в борьбу за великое княжение. Он надеялся, что Орда свяжет руки Дмитрию Ивановичу и его союзникам, а Литва придет на помощь Твери. Но Михаил ошибся. В 1375 г. Дмитрий выступил против Твери «со всеми князьями русскими». Междоусобица в Орде не позволила ей поддержать Михаила. Ордынцы только перешли границу и «заставу Нижнего Новгорода побили», после чего отступили. Литовский же князь Ольгерд не решился идти на помощь Твери. Обманутый союзниками Михаил вынужден был заключить мир и признать московского князя «старейшим», а также отказаться от союза с Литвой и сношений с Ордой.

Весной 1377 г. объединенные московско-нижегородские войска предприняли поход на Булгар. Город был взят, а на булгарского князя и татарского наместника наложена дань в 3000 рублей. Это было первое за 130 лет русско-ордынских отношений нападение русских на зависимую от Орды территорию. Открытый вызов, брошенный Дмитрием Ивановичем Орде, был принят. Летом 1377 г. Мамай направил против Нижнего Новгорода войска под командованием царевича Арапшаха. Нижегородский князь Дмитрий Константинович, получив известие о походе Арапшаха, послал за помощью в Москву. Московский князь Дмитрий Иванович, «събравъ воя многы», пришел к Нижнему Новгороду на выручку. Великий князь простоял с войсками две недели в ожидании противника, но новых сведений от разведки о движении Арапшаха к русской границе не поступило. Тогда Дмитрий Иванович вернулся в Москву, «а воеводы своя остави тамо стояти с володимерцы, переславцы, юрьевцы, муромцы и с ярославцы». Видимо, вскоре после отъезда великого князя пришло известие: «яко есть татарове в поле и салтан Арапша крыется в неких местех»[221]. Не имея точных сведений о местонахождении царевича, князь Дмитрий Константинович, тем не менее, послал своего сына князя Ивана с князем Семеном Михайловичем «в воинстве мнозе» за пограничную реку Пьну. Здесь за рекой «пришла к ним весть, что царевич Арапша на Волчьей Воде». Князья этой вести обрадовались, стали готовить набег на лежащие за рекой мордовские земли, зависимые от Орды. Они настолько были уверены в своих силах, что перестали считаться с предупреждениями об опасности, «глаголюще: „Никто же может стати противу нас“»[222]. Воины совершенно забыли о соблюдении «ратного обычая» и стали «небрижением хожаху, доспехи своя на телеги своя въскладаху, а инии — в сумы, а у иных сулици еще не насажены бяху, а щиты и копья не приготовлены. А ездят, порты своя с плечь спущаху, а петли розстегавъ, аки распрели, бяше бо им варно, бе бо в то время знойно. А где наехаху в зажитьи мед или пиво, и испиваху до пьяна без меры и ездят пьяни. Поистине — за Пьяною пьяни! А старейшины их или князи их, или бояре старейшиа, вельможи, или воеводы, те все поехаша ловы деюще, утеху си творяще, мнящеся, аки дома»[223].

Мордовские князья, «видевше нестроение воинства русского», сообщили о состоянии и расположении русских войск Арапшаху, а затем скрытно «подведоша» его войска в тыл русскому войску. Русские князья, ведя наблюдение за передвижением татар в Заволжье, не удосужились даже выслать заставы в сторону Орды. Воспользовавшись этой оплошностью, Арапшах разделил свои войска на 5 полков и «внезапу из невести удариша на нашу рать в тыл». Удар был настолько неожиданным, что «рустии смятошася вскоре и побегоша». Разгром был полным. Погиб князь Семен Михайлович, а с ним множество других князей, бояр, вельмож и воевод «паде острием меча». «Князь же Иван Дмитреевич прибегоша в оторопе к реце ко Пьяне и вержеся на коне в реку и ту утопе»[224]. Вслед за тем ордынцы пошли к Нижнему Новгороду. Князь Дмитрий Константинович, оставшись без войск, «побеже в Суздаль», а горожане «разбегошася в судех по Волзе к Городцу». Арапшах взял фактически беззащитный город, сжег его и «со множеством безчисленным полоном отъидоша восвояси».

Как видно из летописей, причиной поражения русских отрядов на реке Пьяне стала беспечность русских воинов и неумение воевод организовать охранение и разведку вражеских войск. Многолетние усилия московского князя по созданию на Руси широкой антиордынской коалиции оказались напрасными. В 1378 г. русские земли подверглись новым вражеским вторжениям. Ордынцы снова подошли к Нижнему Новгороду, взяли его, подожгли и «повоевали» весь уезд. Тем временем, Арапшах во всей Волге «избил гостей русских много», а затем совершил набег на Рязань.

В том же году Мамай направил большое войско под командованием Бегича на «князя великого Дмитрия Ивановича и на всю землю Русскую». Московский князь Дмитрий Иванович учел опыт позорного поражения на реке Пьяне. Имея точные сведения о передвижении войск Бегича, он вышел ему навстречу. Переправившись через Оку, русские войска раньше, чем ордынцы, успели подойти к реке Воже и изготовиться к бою. Бегич не решился переходить реку на виду русского войска и, по словам летописи, стоял много дней. Тогда Дмитрий Иванович сам решил отойти от реки, «отдать берег» ордынцам, чтобы вынудить их к «прямому бою». Бегич попался на эту военную хитрость князя. 11 августа его конница начала переправляться через Вожу и скапливаться на ее левом, русском берегу. В этот момент русские «и удари на них: съ едину стороны Тимофей околничий, а съ другую сторону князь Данилей Пронский, а князь великий удари в лице»[225]. Войска Бегича были разбиты по всем правилам военного искусства. Бегич погиб в бою, а остатки его войска «побежали в Орду». Победа на реке Воже имела для Руси огромное моральное и военное значение как генеральная репетиция перед Куликовской битвой. Битва на Воже ослабила силы Мамая и на время избавила Русь от татарских набегов. В 1379 г. Дмитрий Иванович послал в Орду посла Кочевина, который заключил перемирие с Мамаем.

Мир с Ордой нужен был Дмитрию Ивановичу для войны с Литвой. В мае 1377 г. в разгар войны с Ливонским орденом умер литовский князь Ольгерд, вследствие чего начались внутренние междоусобицы. Ольгерд разделил землю между 12 сыновьями. Старшие сыновья, рожденные от первого брака, получили уделы в русских землях и приняли православие. Сыновья, рожденные от второго брака, получили уделы на литовской земле и остались язычниками. Младший сын, Ягайло, пользовался поддержкой языческой литовской знати и унаследовал великокняжескую корону. Во время междоусобной войны старший сын Ольгерда Андрей, который 30 лет управлял Полоцком, бежал на Русь. На его место Ягайло посадил своего брата Скиргайла. Воспользовавшись усобицей, Ливонский орден усилил натиск на литовские земли. Литва оказалась перед выбором, либо в союзе с Русью выступить против ордена, либо заключить с ним мир. В 1378 г. Ягайло отправил в Мазовию князя Скиргайло, который должен был вести переговоры с представителями католических стран и объявить о намерении литовских князей принять католическую веру и начать войну против Руси[226].

Получив известие о попытке Литвы наладить отношения с «латинянами», Дмитрий Иванович решил вместе с православными литовскими князьями начать борьбу против «князей-огнепоклонников». В конце 1379 г. князь Андрей Ольгердович с московскими и удельными полками выступил в поход против Ягайло. Начало литовской войны, незадолго до Куликовской битвы, говорит о том, насколько сильны были в Москве позиции тех, кто не желал воевать с Ордой. Нападение на Литву лишь осложнило положение Москвы. Как раз в это время Мамай приступил к подготовке решающего наступления на Русь. Для похода он привлек крупные силы с Кавказа и Поволжья, нанял отряды генуэзцев, заключил союз с литовским князем Ягайло. В мае 1380 г. Ягайло заключил мирный договор с орденом, чтобы освободить все свои войска для похода на Дон. На сторону Мамая встал и рязанский князь Олег. В общей сложности численность войск коалиции Мамая составила от 200 до 300 тыс. человек[227].

Со своей стороны, готовился к решительной схватке и князь Дмитрий Иванович. Еще в начале 70-х гг. XIV в. им была разработана целая система прикрытия границы со стороны Орды. Эта система включала «сторожи крепкие», «заставы», посыльную службу и быстрое выдвижение к оборонительному рубежу, который проходил тогда по реке Оке. «Сторожи» выходили далеко в степи на пути возможного движения ордынского войска. В летописных рассказах о Куликовской битве, например, упоминается некий «муж именем Фома Кацибей», который был «поставлен стражем от великого князя на реке на Чире». Много внимания московский князь уделял укреплению оборонительного рубежа на реке Оке. Кроме крепости в Коломне была построена сильная крепость в Серпухове, возведен каменный Кремль в Москве[228]. Значительно улучшилась организация сбора войска. Дмитрий Иванович впервые вводит в практику разрядные книги, подробные росписи полков и воевод, благодаря которым были точно известны районы мобилизации, а также состав и численность участников похода[229].

Мамай выступил в поход в начале июня или июля 1380 г. Ордынцы перешли Волгу и вышли к устью реки Воронеж. Здесь Мамай «стал со всеми силами, кочуя». Он ждал подхода войск литовского князя Ягайло с тем, чтобы объединить силы «на берегу Оки». 23 июля 1380 г. в Москву от разведки пришла первая «весть» о походе Мамая. «Сторож крепкий» Андрей Попов, сын Семенов, прискакал в Москву и сообщил: «Идет на тебя государь, царь Мамай со всеми силами ордынскими, а ныне он на реке на Воронеже»[230]. Дмитрий Иванович объявил общерусскую мобилизацию. Немедленно во все столицы русских княжеств, в города и земли были разосланы грамоты, в которых содержался призыв прислать войска для общерусского похода против ордынцев. Местом сосредоточения войск была назначена Коломна.

Разведка, тем временем, приносила все новые и новые вести «из поля» о передвижениях войск Мамая. «Сторожи» подтверждали, что «Мамай стоит на Воронеже, кочуя с многой силе». Тогда, чтобы выведать намерения Мамая, Дмитрий Иванович послал к нему «юношу, доволна суща разумом и смыслом, имянем Захарию Тютьшова». Князь дал своему послу много «злата», а также «два толмача, умеюща языкь половетцискый»[231]. Захарий же, дойдя до земли Рязанской, узнал об измене рязанского князя Олега и о союзе Мамая с литовским князем Ягайло. С этим известием Захарий Тютчев «пославь скоро вестника тайно к великому князю»[232]. Вслед за этим сообщением князь Дмитрий Иванович получил и «прямые вести» от двух сторожевых отрядов, которые он один за другим послал с наказом «на Быстрой или на Тихой Сосне стеречи со всяким опасеньем, и под Орду ехати языка добывати». «Сторжи крепкие» захватили «языка нарочитого царева двора», который подтвердил намерение Мамая идти на Москву. Сопоставив все полученные сведения, Дмитрий Иванович разгадал стратегический замысел Мамая. Мамай медлил, поджидая литовского князя, который должен был соединиться с ним для совместного удара на Русь. Для отражения нападения у московского князя было две возможности: оборонять всеми силами рубеж на реке Оке или выступить «в поле» навстречу ордынцам. Выбор оборонительной тактики означал потерю стратегической инициативы и столкновение с объединенными ордынско-литовскими силами. Переход в наступление позволял разбить врагов поодиночке, но была опасность, что во время похода на Мамая русские войска могут подвергнуться фланговым ударам со стороны Литвы и Рязани. Все же Дмитрий Иванович принял решение наступать.

В середине августа 1380 г. в Коломне состоялся смотр русских войск. На призыв князя Дмитрия выступить против Орды, в общей сложности, откликнулись 23 князя и 30 русских городов. В том числе, со своими войсками пришли с Волыни воевода Дмитрий Боброк, а из Литвы князья Андрей Ольгердович Полоцкий и Дмитрий Ольгердович. Не прислали свои полки Тверь и Великий Новгород. Численность русской рати составила приблизительно 100–150 тыс. человек[233]. Утром 20 августа русское войско по трем дорогам выступило из Москвы. Для обороны столицы Дмитрий Иванович оставил отряд воеводы Ф. А. Кошки. Войска вначале следовали вдоль Оки по направлению к Серпухову, до устья реки Лопасни. Затем они повернули на юг к верховьям Дона. Цель этого маневра заключалась в том, чтобы не дать соединиться литовским и ордынским войскам. В это время литовская рать подход ила к городу Одоеву, откуда до Куликова поля было немногим более 100 км. Но литовский князь Ягайло так и не успел прийти на выручку Мамаю[234]. До Куликова поля он не дошел всего 40 км. Не пришел на помощь и рязанский князь Олег, который, по словам летописи, решил: «Ныне я так думаю, кому из них Господь поможет, к тому и присоединюсь!».

По ходу продвижения русских войск постоянно велась разведка. Еще с Оки Дмитрий Иванович «отпустил третью стражу избранных удальцов, чтобы встретились с татарскими сторожевыми в степи: Семена Мелика да Игнатия Кренева, да Фому Тынину, да Петра Горского, да Карпа Олексина, Петрушу Чуракова и иных бывалых людей 90 человек». Семену Мелику князь лично приказал «своими очами увидеться» с ордынскими полками. 4–5 сентября русские полки пришли «на место, называемое Березуй, за тридцать три версты от Дона»[235], и соединились с полками Андрея Полоцкого. Здесь Дмитрий Иванович получил точные сведения от «сторожей» о стане Мамая: «царь на Кузьмине гати стоит, но не спешит, ожидает Ягайло литовского и Олега рязанского», и «будет он на Дону» через три дня. Необходимо было двигаться дальше, чтобы раньше Мамая подойти к Дону, занять выгодную позицию и приготовиться к бою. Осторожно, непрерывно «висти переимая» от сторожевых отрядов, русские полки пошли к Дону. 6 сентября русские войска остановились у устья реки Непрядвы[236]. Весь поход от Коломны до Дона протяженностью 200 верст, с учетом стоянок, занял 11 дней. На берегу Дона Дмитрий Иванович получил «прямые вести» о передвижении войск Мамая. К князю «прибежали семь сторожей в шесть часов дня, Семен Мелик с дружиною своею». За ним гналось много ордынцев, «мало его не догнали, столкнулись с полками нашими и возвратились вспять». Войско Мамая находилось в это время в 8–9 км от устья реки Непрядвы, у Гусницкого брода. В придонской деревне Черново собрался военный совет с участием Дмитрия Ивановича и «князей и воевод великих». На совете было принято решение не стоять пассивно на берегу, а перейти реку и дать бой Мамаю впереди за Доном на Куликовом поле.

Русские воеводы хорошо были знакомы с особенностями военной тактики ордынцев. Обычно те начинали бой атаками конных лучников, которые связывали боем строй противника, а тем временем главные силы наносили удары с флангов и в тыл. Это и предопределило выбор Куликова поля для места сражения. Поле было с трех сторон ограждено реками: с севера рекой Дон, с запада и северо-запада рекой Непрядвой, а с востока и северо-востока речками Рыхоткой, Смолкой и Нижний Дубяк. Таким образом, Мамай имел возможность наступать только с юга, со стороны Красного холма, отлогой возвышенности посередине Куликова поля. Само поле имело ширину 8 км, но низинная часть была более узкая, около 6,5 км. Русские войска начали переправляться через Дон с вечера 6 сентября или 7 сентября утром, а также переправлялись в ночь с 7 на 8 сентября. Они совсем немного опередили Мамая, который к вечеру 7 сентября был в 6 км от устья Непряовы. После переправы Дмитрий Иванович приказал разрушить мосты, чтобы отрезать себе путь к отступлению. Тем самым великий князь дал понять войскам, что готов сражаться до конца. Возможно, такое решение князя преследовало и другую цель: защитить полноводной рекой свой тыл[237]. Войско Мамая подошло к Красному холму, когда русские полки закончили переправу и успели занять боевые порядки.

«Расставлял» полки Дмитрий Боброк-Волынский, которого летописцы называли «нарочитым воеводой и полководцем и изрядным во всем». Полки были поставлены в пять линий. В первой линии стоял сторожевой полк. Он выполнял не только функции боевого охранения, но и должен был на почтительном расстоянии держать конных ордынских лучников. Командовали полком князь Семен Мелик и князь Иван Оболенский Тарусский. Во второй линии стоял передовой полк князей Дмитрия и Владимира Всеволожских. Он должен был принять на себя первый удар ордынской конницы, задержать и ослабить ее. Только после этого в бой вступали главные силы. Плотно прикрывая все пространство между устьями речек Нижний Дубяк и Смолки, стоял большой полк под командованием тысяцкого Тимофея Васильевича Вельяминова. Четвертую линию составляли полки левой и правой руки под командованием князей Белозерских и князя Андрея Ольгердовича. В пятую линию входили резервы. Позади главных сил был поставлен сильный отряд князя Дмитрия Ольгердовича, который выполнял задачу частного резерва. Наконец, за левым флангом русского войска в Зеленой Дубраве прятался общий резерв — отборный засадный полк под командованием Андрея Владимировича Серпуховского-Боровского и воеводы Дмитрия Боброка-Волынца. Основная тактическая идея построения русских полков заключалась в том, чтобы вынудить Мамая к невыгодной для него фронтальной атаке, сдержать натиск ордынской конницы, а затем неожиданным ударом засадного полка решить исход сражения.

Битва началась на рассвете 8 сентября 1380 г. Ордынский авангард из конных лучников атаковал сторожевой полк, в рядах которого сражался князь Дмитрий Иванович. Бой был кровопролитным, но русские устояли. Противнику ничего не оставалось, как атаковать в лоб. Примерно в 11 часов утра началось сближение главных сил. Ордынцы наступали в обычном для них боевом порядке. Основные силы, состоявшие из пехоты и конницы, находились в центре. По бокам располагались «крылья» отборной конницы, которые должны были нанести решающие удары. Общий резерв до времени был спрятан позади Красного холма. Сам Мамай «с тремя князьями своими» наблюдал за сражением с Красного холма. Первым принял удар главных сил ордынцев передовой полк, который почти весь погиб. Затем в дело вступил большой полк. Жестокий бой продолжался четыре часа. Большой полк выстоял, несмотря на большие потери. Тогда Мамай перенес главный удар на левый фланг русских войск с тем, чтобы обойти большой полк, прижать его к Непрядве и уничтожить. С этой целью он ввел в сражение свой последний резерв — тяжеловооруженную конницу. Частично этот маневр Мамая удался, фронт полка левой руки был прорван ордынцами. Но в этот момент в атаку перешел засадный полк Боброка, спрятанный в Зеленой Дубраве. Почти одновременно с ударом засадного полка перешли в наступление полк правой руки и большой полк. Не выдержав общего натиска русских войск, ордынцы обратились в бегство. Бегство самого Мамая еще больше усилило панику. Русская конница гнала и избивала бегущих ордынцев почти 50 км. В общей сложности их потери составили около 150 тыс. человек. Однако победа русским досталась тяжелой ценой. В сражении погибло от 75 до 100 тыс. человек[238], в том числе было убито 12 князей и 483 боярина. После этой битвы, как отмечают летописи, «оскуде бо земля Руская воеводами»[239]. Но на этом трагедия русского войска не закончилась.

Ордынцы бежали с поля боя, побросав имущество, кибитки и скот. В руки уцелевших русских ратников попала богатая добыча, что привело к трагическим последствиям. Отряды из разных княжеств, обремененные обозами с ранеными и захваченным имуществом, возвращались домой разными дорогами. Московские владения были отделены от Орды рязанскими землями. Проходя через них, московские полки подверглись грабежу со стороны рязанцев. Другие отряды шли через черниговские земли, где неожиданно подверглись нападению литовских войск. В результате многие из уцелевших в битве воинов были убиты, взяты в плен или проданы в рабство.

Русское войско вернулось в Коломну 21 сентября, а 1 октября великий князь Дмитрий Иванович торжественно въехал в Москву. Победа на Куликовом поле сразу изменила стратегическую обстановку. Великий литовский князь Ягайло поспешно отступил. Ря��ский князь Олег «отъехал» к литовской границе, опасаясь гнева Дмитрия Ивановича, который после этой победы получил прозвище Донской. Мамай после поражения вернулся в Орду, где собрал новое войско. В начале 1381 г. он двинул его навстречу своему сопернику хану Синей Орды Тохтамышу. Войска встретились на берегу реки Калки, но до сражения дело не дошло. Неожиданно для Мамая, его «князи, сшедше с коней своих, биша челом Тохтамышу… а Мамая оставиша в мале дружине посрамлена и поругана». Мамаю ничего не оставалось, как бежать в Крым к своим союзникам итальянцам в город Кафу. Здесь в 1381 г. «кафимцы, видяще многое его имение и совещавшись, сотвориша над ним лесть, убиша его»[240].

Бегство Мамая позволило Тохтамышу объединить Орду под своей властью. Из Сарая-Берке хан направил послов к Дмитрию Донскому и ко всем русским князьям с известием о том, что он стал ханом Золотой Орды. Послы были приняты с почетом и отпущены в Орду «ко хану Тахтатышу с честию и дары многими». На следующий год великий князь Дмитрий Иванович «со многими дары» послал в Орду своих послов Толбугу и Мошкия. С ними же пошел ростовский посол Василий Татисч. В середине августа 1382 г. все послы с честью вернулись на Русь. Казалось, что конфликт с Ордой улажен. «И бысть радость велиа на Руси»[241].

Однако, несмотря на победу на Куликовом поле, Русь не смогла сразу освободиться от ордынской зависимости. Среди русских князей по-прежнему не было единства. Противники московского князя искали случай поссорить Дмитрия с ханом Тохтамышем, чтобы с его помощью выйти из подчинения ненавистной Москве. Сделать это было нетрудно.

В Орде царили реваншистские настроения, так как у многих монгольских мурз в Куликовской битве погибли родственники. Причиной нашествия Тохтамыша на Русь, видимо, послужил донос рязанского князя Олега, который, опасаясь мести за свою поддержку Мамая со стороны Дмитрия Донского и Тохтамыша, «нача, упреждая, клеветати на великого князя»[242]. Тохтамыш поверил доносу и в августе 1382 г. совершил молниеносный поход на Москву. Перед этим он приказал конфисковать купеческие корабли и задержать всех купцов, чтобы они не могли подать вести на Русь. Затем, «со многую силою» хан переправился через Волгу и «изгоном», т. е. на рысях и без обоза, обогнул с юга Рязанскую землю и вышел к Оке. Войска Тохтамыша шли не через Рязанское княжество, а по ордынской территории, вдоль границ русского княжества, чтобы «доброхоты» в Рязанской земле не могли сообщить о его походе Дмитрию. «Ведяще же рать внезапу из невести умениемъ тацемъ злохитриемъ — не дающи вести преди себе, да не услышано будет на Руси устремление его»[243]. Уже в пути к Тохтамышу присоединились сыновья суздальского князя Дмитрия Константиновича Василий и Семен, которые доводились братьями жене Дмитрия Донского Евдокии. Князья нагнали хана через несколько дней «на месте, называемом Сернач». Рязанский князь Олег встретил Тохтамыша, когда он еще не вступил на Рязанскую землю. Спасая свою землю от разорения, князь показал хану «пути и броды чрез Оку», а «великому князю ни вести даде».

Дмитрий Донской не готовил после победы на Куликовом поле отложения Руси от Орды. Целью его политики было поддержание мира с Золотой Ордой, поэтому к внезапному нападению Тохтамыша великий князь не был готов. В Москве находился лишь небольшой гарнизон, а активная разведка в сторону Орды не велась. Предупредить об опасности должен был рязанский князь Олег, но тот вести не дал. Все же Дмитрий Донской получил известие о «татарской рати», несмотря на все меры предосторожности, принятые Тохтамышем. В летописи упоминаются некие «доброхоты», «для того и находящиеся в пределах ордынских, чтобы помогать земле Русской»[244]. Сообщение о набеге было для князя полной неожиданностью и пришло слишком поздно, чтобы принять серьезные оборонительные меры. Дмитрий Иванович «нача сбирати воя и съвокупляти плъки», чтобы сразиться с татарами, но сил оказалось недостаточно. Великий князь поехал в Переяславль, а оттуда в Кострому «собирать войска». Воевода Владимир Андреевич Серпуховской с той же целью отправился в Волоколамск. В Москве вместо себя Дмитрий оставил митрополита Киприана, которому поручил город и всю свою семью. Князь, по всей видимости, был уверен в том, что каменные стены Кремля, обороняемые всеми новинками военной техники, окажутся непреступными для легкой конницы Тохтамыша. На вооружении Москвы находились тогда дальнобойные самострелы, пороки и тюфяки[245], огнестрельное оружие, которое применялось для отражения противника, штурмующего крепостную стену.

Сообщения о приближении татар и отъезде князя вызвали среди торгово-ремесленного люда Москвы панику. «Бяху люди смущени, яко овцы, не имуще пастуха, гражанстии народи възмятошася и въсколибашася яко и пьани. Овии седети хотяху, затпорившеся въ граде, а друзии бежати помышляша». Митрополит Киприан вместо того, чтобы успокоить людей и организовать оборону крепостных стен, бежал вместе с семьей Дмитрия из города. Это вызвало еще большее волнение в народе. Москвичи «створиша вече, позвониша въ вся колоколы. И всташа вечемъ народи мятежници, недобрый человецы, люди крамолници: хотящих изити из града не токмо не пущаху вонъ из града, но и грабяху». Многие из них «стаете на всех вратех градскихъ, сверху камениемъ шибаху, а доле на земли с рогатинами, и с сулицами, и съ обнаженымъ оружием стояху, и не дадуще вылести из града, и едва умолени быша позде некогда выпустиша их из града, и то ограбивше». Жители отпустили из города и владыку Киприана с великой княжной, правда только после того, как разграбили их багаж. Мятеж подавил литовский князь Остей, внук Ольгерда, который случайно оказался в городе. Он объявил город на осадном положении и запретил покидать его боярам. Затем приказал сжечь посад, чтобы лишить противника материала для осады Кремля. На стены Кремля были подняты катапульты для метания камней и тюфяки. Жители стали готовить кипяток, кипящую смолу и камни…

Передовые татарские отряды подошли к Кремлю в понедельник 23 августа 1382 г. Не доезжая до стен расстояния полета стрелы, ордынцы спросили: «Есть ли зде князь Дмитрий?» Со стен им ответили: «Нет». Татарский разъезд несколько раз объехал Кремль и, не обнаружив никаких возможностей открытого приступа, отступил от города. За кремлевской стеной многие расценили это как победу. А «неции же недобрии человеци начата обходити по дворомъ, износяще ис погребов меды господьскиа и съсуды сребреныа, и стъкляници драгыа, и упывахуся даже и до пиана, и к шатанию дерзость прилагаху». Они «возлезше на град, ругахусь татарам, плююще и укоряюще их, и срамные своя уды обнажающе, показываху им на обе страны, и царя их лающе и укоряюще»[246]. Массовые попойки продолжались всю ночь. Утром 24 августа к городу подошли главные силы ордынской армии во главе с Тохтамышем. «Гражане же з града узревше силу велику и убояшася зело».

Началась перестрелка, которая принесла большой урон москвичам. Татары были искусными стрелками из лука. «Одни из них стоя стреляли, а другие были обучены стрелять на бегу, иные с коня на полном скаку, и в право, и в лево, а также вперед и назад быстро и без промаха стреляли». Затем начался штурм. Ордынцы приставляли к стенам лестницы и влезали на стены. Горожане сверху лили кипяток, горячую смолу, стреляли стрелами, метали камни, а «иные же били по ним из тюфяков». Особенно отличился суконник по имени Адам. Он «облюбовал» с Фроловских ворот (ныне Спасские) знатного татарина, выждал момент, «напрягъ стрелу самострелную, юже испусти напрасно, ею же и унзе и в сердце гневливое, въскоре и смерть ему нанесе». Гибель знатного вельможи огорчила самого Тохтамыша.

Штурм города продолжался три дня, но результатов не принес. Тогда на помощь хану пришли суздальские князья. 26 августа к воротам Кремля подъехала делегация ордынских мурз в сопровождении русских князей Василия и Семена суздальских. Князья заверили москвичей, что Тохтамыш, ввиду отсутствия в городе Дмитрия Ивановича, решил снять осаду. Они передали также просьбу хана открыть ворота, чтобы он мог осмотреть город. Потеряв всякую осторожность, князь Остей и горожане поверили заведомым предателям. Они открыли крепостные ворота, не обеспечив их защиты, и «выйдошя съ своимъ княземъ и с дары многими к царю». Ордынцы тотчас же напали на них, ворвались в город и начали его грабить, «а гражане сами градъ зажгоша, и бысть ветер силенъ, и бе огнь на градъ и меч»[247]. Люди метались по улицам толпами, «вопия и креча», но нигде не могли обрести спасения. «Одни, от огня спасаясь, под мечами умерли, а другие, меча избежав, в огне сгорели»[248].

Тохтамыш захватил в Москве княжескую казну и разграбил все церковные ценности. Разграблению подверглись товары иностранных и русских купцов, особенно ткани, меха и ювелирные изделия. Все книги, свезенные перед осадой в Кремль со всей Москвы, а также архивы княжеской администрации были либо сожжены, либо разграблены и увезены в Орду. Во время грабежа и разорения было убито 24 тыс. москвичей, в том числе князь Остей и многие бояре. Разорив Москву, отряды Тохтамыша, разделившись на группы, пошли к Звенигороду, Юрьеву, Волоку, Можайску, Дмитрову, Переяславлю и к другим городам. Многие из них были взяты и сожжены, а жители городов и сел убиты или взяты в плен. Сопротивление татарам оказал князь Владимир Андреевич, который стоял с полками близ Волока. Ордынцы, «не ведая о нем и не зная, наехали на него». Князь напал на них и «овых уби, а иных живых поима»[249]. Уцелевшие в бою татары прибежали к Тохтамышу и «поведали ему о случившемся». Хан «испугался и после этого стал медленно отходить от города». На обратном пути ордынцы приступом взяли Коломну, затем переправились через Оку и жестоко разграбили Рязанское княжество. После этого монгольская рать вернулась в Орду.

Дмитрий Иванович вернулся в Москву в начале сентября 1382 г. и начал восстанавливать город. Той же осенью к нему приехал посол от хана Тохтамыша «именем Карач» с предложением о мире. По условиям договора, в полном объеме восстанавливалась выплата дани. Увеличивалась вассальная зависимость Дмитрия Донского от Орды. В 1384 г. Дмитрий Донской по требованию Тохтамыша вынужден был впервые послать в Орду заложником своего 12-летнего сына Василия. После нашествия ордынцев обострились отношения Московского княжества с соседями — Тверским, Суздальским, Рязанским княжествами. В военно-политическом и экономическом отношениях Московское княжество было отброшено почти на 100 лет назад. Таким образом, практические достижения Куликовской битвы оказались полностью перечеркнуты.

Вместе с тем, и Орда не в силах была уже восстановить свою прежнюю власть над Русью. В 1383 г. Тохтамыш был втянут в Средней Азии в тяжелую войну с Тимуром (Тамерланом) (1336–1405), которая продолжалась 15 лет. В 1391 г. в Орде началась очередная смута, которая закончилась только в 1396 г. Все это привело к беспримерному ослаблению Орды. Ордынские ханы вынуждены были на рубеже XIV–XV вв. сосредоточиться исключительно на внутренних проблемах. Новая ситуация позволила московскому княжеству получить значительную передышку и восстановить свои силы для завершения процесса превращения Руси в Россию.

Часть 2

Эра Московского царства

Глава 1

«Государь всея Руси»

Ослабление Орды позволило Дмитрию Донскому достаточно быстро преодолеть внутриполитические трудности, наступившие после нашествия Тохтамыша на Русь. После победы на Куликовском поле зависимость от ордынских ханов рассматривалась русскими людьми уже как временная. В своей духовной грамоте великий князь Дмитрий Донской писал: «А переменит Бог Орду, дети мои не будут давать выхода в Орду, и который сын мой возьмет дань на своем уделе, то тому и есть»[250]. Многозначительным свидетельством слабости Орды стала передача Дмитрием Донским по духовной грамоте права на занятие московского стола своему сыну Василию I (1389–1424) без согласия Орды. Достойный преемник своего отца, Василий Дмитриевич продолжил политику объединения русских земель вокруг Московского княжества. В 1392 г. была ликвидирована политическая самостоятельность Нижегородского княжества. В 1397 г. под власть Москвы временно попала обширная Двинская земля, принадлежавшая Великому Новгороду, а в самом Новгороде усилилось влияние московского князя. Василий I проводил решительный курс на подчинение центральной власти и удельных князей.

Политическое объединение Руси было замедлено междоусобной войной, которая вспыхнула при сыне Василия Дмитриевича Василии II (1425–1462). Война продолжалась почти 30 лет и закончилась победой тех сил, которые поддерживали создание централизованного государства на Руси. Плодами победы центральной власти в полной мере воспользовался Иван III Васильевич (1462–1505), при котором формирование Российского государства пошло ускоренными темпами. В 1463 г. в состав владений Ивана III вошло Ярославское княжество. В 1474 с ростовский князь продал свое княжество московскому князю, а сам перешел к нему на службу. В 1478 г. был упразднен вечевой строй в Новгороде, а вечевой колокол — символ былой независимости республики — увезен в Москву. Все новгородские владения перешли под власть великого князя. Огромное значение для Москвы имело подчинение Псковской республики, хотя формально Псков сохранял свою независимость до 1510 г. В результате объединительных усилий Ивана III большая часть русских земель оказалась под властью великого князя. Одним из проявлений формирования единого централизованного государства стало утверждение в народном сознании и в письменных источниках понятия «Россия», которое заменило прежнее название «Русь».

Совершенно противоположные процессы происходили в Золотой Орде. Во второй половине XV в. Золотая Орда окончательно распалась на отдельные самостоятельные улусы, между которыми шла постоянная междоусобная война. Самым большим и сильным улусом была Большая Орда, которая образовалась в 30-е гг. XV в. в степях между Волгой и Днепром. В 1443 г. получило самостоятельность Крымское ханство. Кроме этих крупнейших улусов, на обломках Золотой Орды образовалось еще несколько самостоятельных государственных объединений. В начале 20-х гг. в бассейне Иртыша и Тобола возникло так называемое Сибирское царство, а в степях Прикаспия — Ногайская орда. На территории бывшей Волжско-Камской Булгарии, на Средней Волге, в непосредственной близости от русских рубежей, во второй половине 30-х гг. XV в. образовалось Казанское ханство во главе с Улу-Мухаммедом. Несмотря на распад Золотой Орды, ордынцы продолжали оставаться могущественным и опасным противником. Военные силы Большой орды, которая претендовала на власть над Россией, составляли от 100 до 300 тыс. человек[251]. Немногим уступало Большой Орде и войско Крымского хана.

Грозным соседом России на западе оставалась Литва. Еще при литовском князе Гедимине (1316–1341) в состав Литвы перешли обширные русские, белорусские и украинские земли. К XV в. уже подавляющее большинство территории Великого княжества Литовского составляли бывшие русские земли, образовавшиеся после распада Киевской Руси. В отличие от исконных литовских земель, они были заселены русскими православными людьми. Сближение Литвы и Польши во второй половине XIV в. привело в 1385 г. к заключению между этими государствами Кревской унии[252], которая была скреплена браком литовского князя Ягайло и польской королевы Ядвиги. В 1413 г на польско-литовском сейме в городе Городле была подписана новая уния[253]. На основании Городельского акта подданные великого князя литовского, принимая католичество, получали те права и привилегии, какие имели в Польше лица соответствующего сословия. Княжеский двор и администрация в Литве устраивались по польскому образцу, причем должности в них предоставлялись только католикам. Усиление католического влияния послужило началом окончательного разделения и вражды Литвы и Руси.

Объединение русских земель вокруг Москвы вывело московское княжество во второй половине XV в. к границам Великого княжества Литовского, Крымского ханства, Большой Орды и Казанского ханства. Отношения с этими государствами стали главными во внешней политике Москвы. Политические задачи, которые стояли перед великим князем Иваном III, можно условно разделить на первоочередные и перспективные. Первоочередной задачей на западной границе была стабилизация отношений с Литвой и Ливонским орденом. На южной границе в первую очередь требовалось организовать надежную оборону, которая была бы способна сдерживать военное наступление Большой Орды. На восточной границе необходимо было ликвидировать тяжелые и унизительные условия мирного договора, который был заключен с Казанским ханством после разгрома русских войск 7 июня 1445 г. на берегу реки Нерли.

Русские войска были разгромлены наголову казанскими войсками под командованием сына хана Улу-Мухаммеда Махмуда. Причем в плен попали сам великий князь Василий II и его двоюродный брат князь Михаил Верейский. В ставке казанского хана Улу-Мухаммеда великий князь согласился на унизительные условия мирного договора, по которым должен был выплатить огромную контрибуцию в размере 200 000 руб. серебром. Для ее сбора в русские города назначались казанские чиновники. Кроме того, одним из условий мирного договора было выделение русским великим князем в заокской Мещерской земле особого удела. Он должен был служить как бы буферным государством между Казанским ханством и Московским великим княжеством. Удел получил во владение сын Улу-Мухаммеда Касим, который формально стал «русским удельным князем». Наиболее унизительным пунктом договора было разрешение казанским татарам строить мечети в русских городах. В результате степень подчинения Москвы Казанскому ханству оказалась больше, чем прежнее подчинение Владимиро-Суздальской Руси Золотой Орде[254].

В долгосрочной перспективе внешняя политика Ивана III была направлена на то, чтобы окончательно освободиться от татарской зависимости, а затем добиваться возвращения западнорусских земель, попавших под власть Литовского государства. В отношении Казанского ханства ставилась цель установления над ним протектората Москвы. Особое место во внешней политике Ивана III занимало Крымское ханство. О том, какое серьезное значение придавалось отношениям с Крымом, говорит тот факт, что крымские дела с 1474 г. стали записываться отдельно в специальные посольские книги[255]. Политика Ивана III в Крыму была направлена на достижение союза с крымским ханом, что позволяло вести успешную борьбу против Литвы, Большой Орды и Казанского ханства.

Последовательность решения этих внешнеполитических задач была очевидна. Прежде всего, необходимо было освободиться от зависимости Большой Орды. Во второй половине XV в. к власти там пришел Ахмат-хан, которому удалось прекратить внутренние распри и объединить всю Большую Орду. В политические планы Ахмат-хана входило объединение большей части Золотой Орды и подчинение ей Руси. Безопасность южных границ обеспечивалась Москвой в основном военными средствами. Укрепление оборонительных рубежей на реке Оке позволило Ивану III успешно отбиваться от татарских набегов и пресекать попытки ордынцев прорваться в глубь русских земель. С начала 60-х гг. XV в. все сильнее стал проявляться военный перевес Московского княжества над татарами. Нагляднее всего он обозначился в ходе войны великого княжества Московского с Казанским ханством.

Война началась по инициативе Москвы в конце августа 1467 г. Русские войска впервые после поражения на реке Нерли вышли в поход с наступательными целями против Казанского ханства, но так и не решились переправиться через Волгу. При первой же встрече с головным казанским войском они повернули назад. В ответ на эти действия казанский хан Ибрагим зимой 1468 г. совершил карательную вылазку на город Галич Мерский, который находился недалеко от границ ханства. Иван III оказался на этот раз лучше подготовлен к ведению военных действий. Он немедленно послал сильные гарнизоны во все пограничные города: Нижний Новгород, Муром, Кострому, Галич с приказом совершить ответные карательные нападения. Действия русских войск вынудили казанского хана отправить ответное войско на Галич и Муром. Русские полки остановили продвижение казанского войска под Муромом, а затем перешли в наступление. Под Нижним Новгородом они разбили войско мурзы Ходжи-Берды, а самого мурзу взяли в плен. После этого русский отряд совершил диверсионный рейд в тыл Казанского ханства. Отряд спустился по реке Вятке на Каму и начал совершать дерзкий грабеж купеческих судов, разорять местные села и городки.

Весной 1469 г. Иван III разработал и попытался осуществить план захвата Казани. План предполагал взять столицу ханства «в клещи» путем наступления на нее двух отрядов с севера и с юга, т. е. с тыла. Причем оба отряда должны были прибыть водным путем по Волге. Формирование первого отряда шло на виду казанского хана в Нижнем Новгороде. Нижегородское войско должно было спуститься вниз по Волге до Казани. Формирование второго отряда шло скрытно за тысячи километров от театра военных действий в Великом Устюге. Устюжский отряд должен был пройти кружным путем по рекам 2 тыс. км. В начале он должен был по рекам Сухоне, Вычегде, Северной и Южной Кельтьме выйти в верховья Камы. Затем спуститься вниз по течению Камы в глубокий тыл татар. После чего на веслах подняться вверх по Волге до Казани с юга как раз в тот момент, когда северное нижегородское войско должно прибыть к Казани с севера. Неожиданное нападение с двух сторон, по мысли Ивана III, должно было привести к быстрому падению ханской столицы. Разработка такого плана свидетельствует о хорошем знании местности и подходов к Казани. Однако технически этот план оказался неосуществим. Точно рассчитать время одновременного подхода двух отрядов к столице при отсутствии возможности постоянно обмениваться информацией о своем местонахождении не удалось. План явно опережал свое время. Русские отряды прибыли к Казани в разное время и были разбиты по отдельности. Ивана III эта неудача не обескуражила. Он настойчиво продолжал войну с Казанским ханством, пока не вынудил хана Ибрагима заключить 2 сентября 1469 г. выгодный для Москвы мир. Война с Казанским ханством закончилась в целом успешно. Московское великое княжество почувствовало силу и готово было сразиться с Большой Ордой.

Усиление Москвы вызывало беспокойство как у Литвы, так и у Орды. В 1471 г. представился удобный момент для совместного нападения короля Казимира IV и Ахмат-хана на Россию. В Новгороде правящая группа бояр во главе с Марфой Борецкой признала польского короля и литовского князя Казимира IV своим «господином» и заключила с ним соглашение. В Москве действия Новгорода были расценены как измена. Русское войско под командованием Ивана III двинулось к Новгороду. Казимир IV не решился выступить против Москвы, опасаясь, что русское, белорусское и украинское население Литвы не поддержит его. За помощью король решил обратиться к хану Большой Орды. Он прислал к Ахмат-хану посла «татарина Кирея Кривого» с богатыми подарками. Королевский посол убеждал Ахмат-хана, «чтобы вольной хан пожаловал, на великого князя руского пошел со всею Ордою своею понеже много истома земли моей от него». По сути, Казимир IV предлагал хану заключить военный союз против Ивана III. Не исключено, что помимо военного союза против Москвы, король добивался от Ахмата признания своего права на Новгород. Ахмат год продержал Кирея у себя, не давая ответа, «не бе бо ему с чем отпустить к королю его иных ради зацепок своих»[256]. Вероятно, хан в тот момент опасался нападения со стороны Крыма. В 1472 г. Ахмат все же решил пойти навстречу Казимиру и выступить в поход против русских земель. Но политическая ситуация к тому времени изменилась. Иван III нанес поражение войскам Новгородской республики и заключил мир на своих условиях, а «король в то время заратился с королем угорским»[257].

Первые известия о походе Ахмат-хана были получены в Москве летом 1472 г. «Того же лета злочестивый царь ордынский Ахмат подвижеся на Рускую землю со многими силами, подговорен королем Казимиром литовским»[258]. Ахмат-хан отпустил из Орды Кирея Косого, а вместе с ним отправил своего посла, чтобы сообщить королю о начале похода на Москву. Войска хана шли «изгоном», скрытно, через литовские владения к городу Алексину. В войске Ахмат-хана находились местные проводники, которые «приведше его под Олексин городок с Литовского рубежа»[259]. В Москве точно не знали о направлении удара Ахмат-хана. Как только пришла весть о походе, были приняты обычные в таких случаях меры предосторожности. Великокняжеские полки заняли место на оборонительном рубеже реки Оки. В начале июля 1472 г. Иван III «прежде всех Федора Давыдовича отпусти с коломничи; а князь Данило да князь Иван Стрига со многими людьми к берегу посланы; потом же князь великий братию свою отпустил со многими людьми ко брегу»[260]. Масштабы оборонительных мероприятий были весьма значительными. Полки прикрыли практически все протяжение оборонительных укреплений на Оке от Коломны до Калуги. По сообщению Псковской I летописи, тогда было «на полуторастах верстах 100 и 80 тысящь князя великого силы русския»[261]. Главные силы, как и в прошлые ордынские походы, были сосредоточены от Коломны до Серпухова на прямом направлении к Москве. В районе Калуги русских войск почти не было. Здесь находились «безлюдные места», куда и подвели ордынцев «проводники». Видимо, обходной маневр Ахмад-хана со стороны «литовского рубежа» оказался, в какой-то мере, неожиданностью для русских воевод.

В четверг 30 июля «прииде весть к великому князю», что хан «со всею Ордою» идет к Алексину. Этот небольшой город находился на высоком правом берегу Оки. Неприкрытый рекой от ордынского нападения город не мог оказать Ахмату серьезного сопротивления. По словам летописца, «в нем людей бяша мало, ниже пристрою городового, ни пушек, ни писчалей, ни самострелов». Однако первый приступ горожане Алексина отбили. На другой день штурм города возобновился. Ордынцы «приступили ко граду со многими силами, и тако огнем запалиша его, и что людей в нем было, все згореша; а котории выбежали от огня, тех изымаша»[262]. Осада Алексина задержала ордынцев. Пока они штурмовали городские стены, русские войска под командованием воевод Петра Федоровича и Семена Беклеймешева с «малыми зело людьми» скрытно успели подойти к Алексину с противоположной стороны и перекрыли броды через реку. Не подозревая об опасности, войска Ахмат-хана «вринувшись вcu в реку, хоясче преити на нушу сторону, понеже в том месте рати не было», но неожиданно встретили отпор, да «только стоял тут Петр Федорович да Семен Бейклеймешев». Завязался ожесточенный бой. Силы были неравными, «много бишася с ними, уже и стрел бяша у них мало, и бежати помышляху». В самый последний момент на помощь к воеводам со своими полками успели подойти князь Василий Михайлович Верейский и брат великого князя Юрий, а за ними пришли и главные силы великокняжеского войска. Своевременное сосредоточение русских полков против Алексина решило исход войны. Быстрый маневр полками оказался полной неожиданностью для Ахмат-хана. «И се сам царь прииде на брег и видев многие полки великого князя, аки море колеблюсчееся… и начат от брега отступати помалу»[263]. Русские войска не преследовали ордынцев, «ни един человек не бывал к ним за реку». Осторожность в конфликтах с Ордой была характерной чертой политики Ивана III. Не желая рисковать, он отпустил своих братьев и воевод, «а сам поиде к Москве и прииде в град в неделю месяца августа в 23 день»[264].

Итоги войны 1472 г., несмотря на отсутствие генерального сражения, можно расценить как военное поражение Ахмат-хана. Власть Большой Орды была окончательно ослаблена. Это позволило Москве прекратить выплату дани или «выхода», что формально означало отказ от верховной власти хана[265]. В то же время Иван III не желал обострять отношения с ханом и пытался компенсировать выплату дани «богатыми подарками». В 1473 г. великий князь послал к хану своего посла Никифора Басенкова. Он был первым русским послом, который посетил Орду после неудачной попытки Ахмата совершить поход на Москву. Целью посольства было задобрить хана богатыми подарками. Басенкову это удалось, и 7 июля 1474 г. вместе с послом Ахмата он вернулся в Москву. В августе 1474 г. Иван III отправил новое посольство во главе с Дмитрием Лазоревым. Но повторить успех Басенкова ему не удалось. В октябре 1475 г. он «прибежал из Орды». Ахмат ждал от великого князя не подарков, а выплаты дани. В июле 1476 г. от хана прибыл посол Бочюка и стал звать Ивана III в Орду для объяснения причин невыплаты выхода. Великий князь в Орду не поехал, а посла Бочюку отпустил обратно со своим послом Матвеем Бестужевым. Судьба этого посольства неизвестна.

Разрыв традиционных русско-ордынских отношений неизбежно означал начало большой войны, к которой обе стороны и начали готовиться. Планируя новое нашествие, Ахмат учитывал опыт, полученный им на «перелазах» через Оку возле Алексина. Русская оборона «берега» показала свою надежность. Шансов прорваться через широкую и полноводную реку, защищенную главными силами русского войска у Ахмат-хана не было. Решительные действия Москвы вообще ставили под сомнение возможность победить Россию силами одной Большой Орды. Все эти обстоятельства заставили Ахмата искать новое направление для похода, а также помощь сильных союзников.

Для Ивана III необходимо было, прежде всего, предотвратить возможность военного союза между Большой Ордой и Польско-Литовским государством. Не менее важно было также воспрепятствовать образованию единого фронта ордынских улусов. Ключ к решению и той, и другой внешнеполитической задачи находился в Крыму. Начало «дипломатической игры» с Крымским ханом можно датировать 1472–1473 гг.[266] Первые шаги были сделаны с помощью некоего Хози Кокоса, связанного с крымским ханом Менгли-Гиреем. Хан сразу же откликнулся на дипломатическую инициативу Москвы. Он направил к Ивану III своего посла Ази-Бабу. Между великим князем и крымским ханом было заключено предварительное соглашение «в братской дружбе и любви против недругов стоять за одно»[267]. В марте 1474 г. в Крым отправился посол Никита Беклимишев с поручением заключить договор, который содержал бы пункт о военном союзе: «а другу другомъ быти, а недругу недругмъ быти». Не исключалась возможность, что хан Менгли-Гирей захочет вписать в этот пункт обязательство помощи ему в случае нападения Ахмата. В этом случае в наказе послу поручалось согласиться на это, но только при соблюдении двух условий.

Во-первых, если одновременно будут вписаны обязательства об аналогичной помощи Менгли-Гирея Ивану III против Ахмата и, во-вторых, если хан поддержит великого князя в случае нападения на него короля Казимира IV. В случае же, — если хан потребует полного разрыва Москвой дипломатических отношений с его врагом Ахмат-ханом как необходимого условия заключения союза, послу предлагалось говорить следующее: «Осподарю моему пославъ своихъ въ Ахмату царю какъ не посылати? Или его послала къ моему государю как не ходити? Осподаря моего отчина съ нимъ на одномъ поле, а кочюете подле отчину осподаря моего ежелете; ино тому не мщно быть, чтобы межи ихъ посломъ не ходити»[268]. В ноябре 1474 г. Никита Беклимишев возвратился в Москву с крымским послом Довлетек-Мурзой. В марте 1475 г. в Крым отправилось посольство Алексея Старкова, которое получило аналогичный наказ, что и посольство Беклимишева. Но заключению военного союза препятствовало нежелание крымского хана порвать сложившиеся у него дружественные отношения с Казимиром.

Поход Ахмат-хана на Крым в 1476 г. и временное свержение с ханского престола Менгли-Гирея прервали так удачно начавшиеся переговоры. Со ставленником Ахмата ханом Джанибеком вести переговоры было бесполезно. В конце 1478 г. Менгли-Гирей с помощью турецкого султана Мухамета II вернул себе власть, и переговоры между Москвой и Крымом возобновились. В 1479 г. они шли в Москве, в 1480 г. продолжились в столице крымского ханства Бахчисарае. Многолетние и терпеливые дипломатические усилия Ивана III увенчались успехом. В 1480 г. московский посол князь Иван Иванович Звенец подписал в Крыму союзный договор с ханом Менгли-Гиреем, в котором были названы оба «вопчих недруга» — Ахмат-хан и Казимир. Сущность договора формулировалась следующим образом: «А на Ахмата царя быть с нами за один: коли пойдет на меня царь Ахмат, и тобе моему брату, великому князю Ивану, царевичев твоих отпустить на Орду с уланами и с князми. А пойдет на тебя Ахмат царь, и мне Менгли-Гирею царю на Ахмата царя пойти или брата своего отпустити с своими людми. Также и на короля, на вопчего своего недруга, быти нам с тобою заодин: коли ты на короля пойдешь или пошлешь, и мне на него пойти и на его землю; или король пойдет на тобя, на моего брата, на великого князя, или пошлет, и мне также на короля и на его землю пойти»[269]. При этом Иван III сохранил за собой право посылать к Ахмату послов. Необходимость обмениваться посольствами с Ахматом объяснялась не зависимым положением Москвы от Большой Орды, а «близким соседством и традицией»[270].

Заключение военного союза с Крымским ханством на условиях Москвы было крупным дипломатическим успехом великого князя Ивана III. Тем самым исключалась возможность совместного выступления против России двух самых сильных ордынских улусов — Большой орды и Крыма. Угроза возможного нападения Крыма заставила быть осторожнее короля Казимира и препятствовала заключению военного союза Литвы с Ахмет-ханом. Московско-крымский союз сохранялся вплоть до ликвидации Большой Орды в 1502 г.

Между тем, пока велись переговоры с Крымом, обострилось положение на северо-западной границе. Осенью 1479 г. Ливонский орден начал подготовку к нападению на русские земли. Как явствует из переписки между магистром Ливонского ордена и немецкими прибалтийскими городами, готовилось вторжение в псковско-новгородскую землю с участием Ганзы и отрядов немецких наемников. Магистр ордена Бернгард фон дер Борх «собрал такую силу народа против русского, какой никогда не собирал ни до него, ни после»[271]. Весной и летом 1480 г. ливонские рыцари неоднократно нападали на псковские городки и волости. В войсках магистра насчитывалось до 100 000 человек войска из заграничных наемников и местных крестьян. Явно враждебной по отношению к Москве была позиция польского короля Казимира IV. Он активно вел подготовку к нападению на Новгород и установил связи с боярской оппозицией. Кроме того, Казимир послал своих послов к хану Большой Орды, «звати на великого князя», и к папе, «просить денег на подмогу». Папа «повеле» Казимиру взять деньги у церквей в Польше и Литве, «дабы ему теми деньгами, победя великого князя, привести Русь в их поганую латинскую веру». В 1479 г. Казимир обращался за помощью и к «немцам», но те тогда «отрекошася, зане не смеяху пскович; а псковичи о том и не ведали»[272].

В январе 1480 г. великий князь Иван III получил известие, что в Новгороде «мнозе начата тайне колебатися и королем ляцким и князем литовским ссылаться, зовуще его с воинствоы в землю Новгородскую». Великий князь собрал войско и двинул его к Новгороду. Новгородцы не оказали сопротивления и открыли городские ворота. Иван III приказал арестовать, а затем пытать 50 человек «пусчих крамольников». Под пытками те признались, что «и архиепископ с ними бысть заедин, но долго тое таиша». Архиепископ Феофил, который ведал внешними делами, казной и судом, был пойман и привезен в Москву. Здесь его посадили под арест «в монастыре святаго Чуда архангела». Свыше 100 человек были казнены, «инных же с 1000 семей детей боярских и купцов» великий князь «разосла» по различным городам. 7000 семей Иван III «по городам на посады и в тюрьмы разосла и в Новгороде казни. И тако конечне укроти Великий Новгород»[273]. Угроза захвата Новгорода Литвой была устранена. Можно было переключить внимание на южные рубежи, где Большая Орда готовила поход на Москву.

Непосредственную подготовку к нашествию на Россию Ахмат-хан начал зимой 1480 г. До этого хан был занят на восточных границах своего улуса, где он нанес поражение узбекскому хану и поставил под свой контроль Астраханское ханство. В 1479 г. Ахмат договорился с Казимиром IV о совместных действиях против Москвы. О военных приготовлениях в Большой Орде вскоре стало известно Ивану III. Весной 1480 г. великий князь отправил к берегу Оки «противо Татаром» своих воевод. Предосторожность оказалась не лишней. На правом берегу Оки, в районе реки Беспуты, появился ордынский разведывательный отряд. Убедившись, что весь оборонительный рубеж Оки уже прикрыт русскими войсками, ордынцы «поплениша Беспуту и отъидоша». В Москве, видимо, этот разведывательный отряд приняли за авангард ордынских войск, так как к Оке были немедленно посланы значительные силы. Быстрое выдвижение к берегу русского войска свидетельствует о том, что Ахмата ждали, и войска находились в мобилизационной готовности. Между тем, разведывательный ордынский отряд отошел от Оки. Новых нападений не последовало, и войска были возвращены в столицу.

Стратегический план Ахмат-хана заключался в том, чтобы соединить свои силы с войсками Казимира IV, выбрать удобный момент и нанести решающий удар по Москве. Следуя этому плану, хан с войсками стал медленно продвигаться к русской границе, «иде тихо, ожидая от короля вести». Удобный момент для нападения вскоре представился. У Ивана III произошла размолвка с братьями. Князья Борис Васильевич и Андрей Васильевич подняли мятеж против политики Ивана III, направленной на ограничение прав удельных князей. Собрав многочисленную дружину, оба брата с женами и детьми выехали из своих уделов и направились к литовской границе. В Великих Луках братья потребовали от Казимира, чтобы он за них заступился. Король очень обрадовался этому обстоятельству и дал на содержание братьям и их семьям город Витебск[274]. Вслед за этим, король послал к Ахмату князя Кирея Амуратовича с сообщением, что «князь великий немирен с братьею, что брат его князь Ондреи и з братом со князем з Борисом из земли вышли со всеми силами, ино земля ныне Московская пуста», поэтому «ты б на него пошел, время твое, а яз нынче за свою обиду иду на него!»[275] Союзники, видимо, договорились встретиться «на осень наусть Угры»[276].

Низовья реки Угры были очень удобным местом встречи. Из Литвы сюда вела прямая дорога, прикрытая со стороны московских владений Угрой. Ахмет-хан имел возможность подойти сюда, минуя Рязанское княжество, по окраинам литовских владений. Для ордынцев это был безопасный и удобный путь, который позволял достигнуть русских рубежей без потерь. Возможно, что Ахмат принял решение повернуть к Угре после того, как на правый фланг оборонительных укреплений на Оке, в Тарусу и Серпухов, пришли главные силы русского войска. «Слыша же царь Ахмат, что на тех местех на всех, куда прити ему, стоят противу ему с великими князи многыя люди, и царь поиде в Литовъскую, хоте обойти чрес Угру»[277].

Внутриполитическая ситуация диктовала Ивану III выжидательную тактику. Требовалось время, чтобы примириться с братьями и привлечь их полки к военным действиям против Ахмат-хана. План войны обсуждался на большом совете в Москве. В нем приняли участие сам Иван III, его дядя князь Михаил Андреевич Верейский, мать великого князя «инокиня Марфа», митрополит Геронтий и все бояре. На совете «положиша тако: на Оку к берегу послати сына своего великого князя Ивана Ивановича до брата Андрея Ивановича меншаго и с ними князей и воевод с воинством, колико вскоре собрати мосчно; а низовые воинства с ханом Урдовлетем до со князем Василием Звенигородским послати наспех плавною на град Болгары, зане тамо людей мало; и тако учиниша. А князь великий Иван Васильевич остася в Москве ожидати верховых воинств»[278].

Как только были получены сведения о приближении ордынцев к Дону, Иван III во главе войска вышел к Коломне. Союзник России крымский хан Менгли-Гирей напал на Литовскую Подолию, чтобы отвлечь Казимира от совместных действий с Ахматом. Другой отвлекающий удар был нанесен в тыл Большой Орде. Зная, что Ахмат оставил тыл незащищенным, Иван III приказал крымскому царевичу Нордоулату, воеводе Звенигородскому и князю Василию Ноздреватому, «со многою силою» сесть на суда и плыть вниз по Волге, чтобы разгромить беззащитную Орду. Тактика отвлекающих ударов была обычной для военного искусства Ивана III. Она соответствовала новым представлениям о ведении войны, которые произошли в конце XIV в.

Выдвижение русских войск к берегу Оки заставило Ахмата повернуть от верховьев Дона к Угре. Получив об этом известие, Иван III начал перегруппировку русских войск. Из Серпухова и Тарусы полки переводились еще западнее, к Калуге, и непосредственно на берег реки Угры. Необходимо было опередить ордынцев и успеть раньше их выйти к Угре, чтобы занять и укрепить все удобные для переправы места, броды и «перелазы». Фланговый маневр Ахмат-хана представлял серьезную опасность, но позволил Ивану Васильевичу выиграть время. Передышку великий князь использовал для того, чтобы уладить отношения с братьями. Он приехал в Москву «на совет и думу, к отцу своему митрополиту Геронтию и к матери своей великой княгине инокине Марфе, и к дяде своему князю Михаилу Андреевичу Верейскому, и к всем своим бояром, все бо тогда быша во осаде на Москве»[279]. На совете было принято решение стоять «крепко за православное христианство противу бесерменства». Тогда же в Москву к Ивану Васильевичу прибыли послы от князей Андрея и Бориса с просьбой «о мире». В столице великий князь пробыл недолго. 3 октября он пришел «с малыми людьми» в город Кременец, который располагался примерно в 50 км позади русских полков, стоявших вдоль берега Угры. Отсюда было удобно руководить всей обороной берега и направлять подкрепления, подходившие из разных городов страны. Именно военной целесообразностью, а не трусостью, как считали многие, объяснялся выбор Иваном III позиции позади Угры, в Кременце. Здесь же находился стратегический резерв из войск, которые привели братья великого князя Андрей Васильевич Большой и Борис Васильевич.

Чтобы выйти к Угре, Ахмат-хан форсировал Оку в пределах литовского княжества, где не было русских полков, а река не представляла серьезной преграды. Ордынская конница появилась на берегах Угры в начале октября 1480 г. Ахмат «приступиша к берегу к Угре, хотеша перевоз взяти»[280], чтобы дальше двигаться на Москву. Перевоз находился близ устья Угры, в районе Калуги. Здесь заблаговременно были сосредоточены значительные силы русского войска под командованием сына великого князя, Ивана Ивановича Меньшого. На них-то и обрушился со своими главными силами Ахмат, пытаясь прорваться через русскую оборонительную линию. Сражение на переправе через Уфу началось 8 октября и продолжалось 4 дня. Ордынцам так и не удалось переправиться через реку. Оборона Уфы показала преимущество русских войск в организации и вооружении в сравнении с ордынцами.

Во второй половине XV в. в вооружении русской армии произошли важные перемены. В связи с развитием дворянской поместной конницы основным наступательным оружием становятся сабля и лук, хотя копья еще остаются на вооружении многих пехотинцев. Наибольшее распространение получают единообразные копья с узколистными наконечниками, с пером удлиненно-треугольной формы, с массивной граненой втулкой. Широкое применение как универсальное оружие получили и дротики-«сулицы», которые называют «копье пешее, малое». Массовым оружием «пеших воев» по-прежнему оставались рогатины и топоры. Новым видом холодного оружия становятся длиннолезвийные топоры-бердыши, которые использовались «огненными стрельцами» как подставки для «ручниц». Улучшилось и защитное вооружение русских воинов. Кольчуги были заменены панцирями, «дощаными бронями», в которых кольчужная сетка комбинировалась с железными пластинками. Панцирь, или «наборная броня», лучше защищал от ударов сабель и стрел. Щиты стали преимущественно небольшими, круглыми и легкими. «Наборная броня» позволила отказаться от тяжелых длинных щитов[281]. Но главную роль в удержании позиции на Угре сыграли «пищальники», воины, вооруженные ручным огнестрельным оружием. Пищали представляли собой длинноствольные орудия, которые обладали прицельным и достаточно эффективным настильным огнем. Активно при обороне применялись и тюфяки. Заблаговременно выставленные на бродах и «перелазах» через Угру, они представляли грозное по тем временам оружие.

После неудачной попытки форсировать Угру Ахмат «отступи от реки от Угры за две версты, и ста в Лузе, и распусти вой по всей земли Литовской». Татары разорили район верховья Оки на протяжении 100 км, захватив 12 городов, населенных русскими. Этими действиями ордынцы хотели обезопасить свой ближайший тыл. Еще одна попытка «перелести Угру» была предпринята Ахматом «под Опаковым городищем», на крайнем западном фланге «противостояния». Расчет строился на внезапности нападения из глубины литовских владений. Для нападения был выделен сильный отряд ордынского войска, но сам хан оставался в своем стане неподалеку от устья Угры. Этот маневр не ускользнул от русской разведки, которая внимательно следила за действиями ордынцев. По мере передвижения ордынских войск за Угрой на запад, русские воеводы передвигали вдоль русского берега реки свои войска. В результате «под Опаковым городищем» ордынцев встретила не малочисленная застава, а сильные великокняжеские полки, готовые к бою. В итоге «послании князи» возвратились к Ахмату ни с чем, и он вынужден был предложить Ивану III начать переговоры. Иван Васильевич охотно принял это предложение, поскольку это соответствовало его общей стратегической линии на отсрочку вторжения ордынского войска в пределы России и на выигрыш времени. Иван III отправил посольство во главе с боярским сыном Иваном Федоровичем Товарковым «с челобитьем и с дары» к Ахмату и ордынскому князю Темиру. Но Ахмат подарков не принял, а боярскому сыну сказал: «я пришел сюда наказать Ивана за его неправду, за то, что он не едет ко мне, не бьет челом и уже девять лет не платил дани. Пусть сам явится предо мною: тогда князья наши будут за него ходатайствовать, и я могу оказать ему милость»[282]. Темир также не взял даров, заявив Товаркову, что Иван должен у «царского стремени вымолить себе прощение». Иван III не мог унизиться до такой степени и ответил отказом. Тогда Ахмат стал просить великого князя прислать для ведения переговоров своего сына или брата, или «хотя вельможу, Никифора Басенкова». Предложение отправить посла-боярина было совсем уже мягким и не оскорбительным. Тем не менее, великий князь не пошел и на это. Переговоры были прерваны.

Положение ордынцев становилось критическим. Ожидаемая помощь от короля Казимира IV так и не пришла. В Литве в это время развернулось широкое движение русско-литовских князей за воссоединение с Москвой, получившее в исторической литературе название «заговора князей». Эти князья намеревались со своими владениями «отсести» от великого князя литовского и перейти «под руку» московского князя[283]. Крымский хан Менгли-Шрей угрожающе навис с тыла, со стороны Дикого Поля. Из собственных улусов на Волге к Ахмату приходили вести о страшном разгроме, учиненном русской «судовой ратью». «Царь же того не ведающи, они же Вольгою в лодиях пришедши на Орду, и обретоша ю пусту без людей, токмо в ней женеск пол, стар и млад, и тако ея поплениша, жен и детей варварских и скот весь: овех в полон взяша, овех же огню и воде и меню предаша, и конечное хотеша юрты Батыевы разорити. И прибегоша вестницы ко царю Ахмату, яко Русь Орду его расплениша, и скоро, в том же часе, царь от реки Угры назад обретися бежати»[284].

26 октября 1480 г. «стала зима, и реки все стали, и мразы велкыи, яко же немощи зрети»[285]. Угра замерзла, и охрана бродов потеряла смысл. Иван III отвел войска сначала к Кременцу, а затем еще дальше к Боровску. Оттянув полки, великий князь приготовился дать сражение в выгодных условиях. Но Ахмат не принял вызова. Отсутствие помощи от Казимира, разорение русскими войсками ханской столицы, наконец, рано начавшиеся морозы, заставили хана принять решение об отступлении. В конце октября — начале ноября Ахмат «побеже чрез Литовские земли к улусам своим и землю королевскую, разгневався, повоева»[286]. Таким образом, русская и ордынская армии по разным причинам решили не вступать в сражение и отступили. Для России это отступление было равносильно победе. В сложной международной и внутриполитической обстановке Иван III принял «самый надежный», оборонительный план войны, который вполне соответствовал уровню развития военного искусства в XV в. Военные представления XII–XIII вв. о решающей роли генерального сражения, для которого, не думая о тылах, собирались все наличные силы, к исходу XV в. давно отошли в прошлое. Важными профессиональными качествами полководца стали осторожность, хитрость, расчетливость, сдержанность накануне решающего сражения. Иван III в полной мере обладал этими качествами, которые воспринимались многими его современниками как трусость.

28 декабря 1480 г. великий князь прибыл в Москву, где ему была оказана торжественная встреча. Война за освобождение России от ордынского ига была закончена. Ахмат отступил с оставшимися войсками назад в Орду, где против него немедленно выступили его соперники. «Егда оке прибеже в Орду, тогда прииде на него царь Ивак Нагайский и Орду взя, а самого безбожного царя Ахмата убил шурин его Нагайский мурза Янгурчей»[287]. Со смертью Ахмата власть в Большой Орде перешла к его сыновьям, что привело к окончательной потере единства.

Победа на реке Угре, тем не менее, не решила для России Восточный вопрос. Отношения с Казанским ханством, Большой Ордой, Ногайской Ордой, Астраханским ханством и Крымом оставались главными во внешней политике Москвы. При этом решающая роль отводилась Крымскому ханству. С конца 70-х гг. XV в. за спиной Крыма стояла сильная Турция, что делало крымских ханов наиболее влиятельными политиками на юго-восточных рубежах России. Союз с Крымом был необходим для окончательного ослабления Большой Орды и подчинения Казанского ханства Москве. В союзе с Москвой был заинтересован и Крымский хан Менгли-Гирей, который ждал от Ивана III военной помощи в борьбе с наследниками Ахмат-хана — «Ахматовыми детьми».

В 1485 г. «царь Ордынский Муртоза, Ахматов сын», вторгся со своей ордой в Крым, но потерпел поражение и попал в плен. Однако в том же году «ордынский царь Махмут, Ахматов сын», пришел с войсками в Крым, разгромил войска Менгли-Гирея и «брата своего отнем у него». Свою власть Менгли-Гирей сумел восстановить только с помощью турецкого султана. «Ахматовы дети» вынуждены были покинуть Крым, но они продолжали господствовать в степях, угрожая новыми нападениями. Иван III, проводя курс на союз с Крымом и, одновременно, на ослабление Большой Орды, активно поддерживал крымского хана. В 1485 г. великий князь писал хану, что «посылал под Орду уланов и князей, и казаков всех, колко их ни есть в моей земле. И они под Ордою были все лето и делали сколько могли». В 1487 г. «наши люди» снова ходили «под Орду» и «там под Ордою улусы имали и головы поимали»[288].

Война между Большой Ордой и Крымом создала благоприятную обстановку для подчинения Казанского ханства. 18 мая 1487 г. русское войско подошло к Казани и приступило к осаде города. В городе находилось много сторонников русских, которые свергли, в конце концов, хана Али и открыли 9 июля 1487 г. ворота Казани. Хан Али с женами был отправлен в ссылку в Вологду. Новым ханом стал ставленник Москвы Мухаммед-Эмин. В том же году Москва прекратила платить дань Казанскому ханству, а в переписке Иван III и Мухаммед-Эмин стали именовать себя и друг друга братьями. Фактически в 1487 г. был установлен протекторат России над Казанским ханством. Казань брала на себя обязательство не воевать против России, не выбирать ханов без ее согласия и защищать интересы русских подданных, проживавших в ханстве. Действия Москвы вызвали протест со стороны Ногайской Орды и Сибирского ханства, но остались без ответа со стороны Крыма. В этом была немалая заслуга российской дипломатии, которая активно работала в Крыму.

Начиная с 1482 г. посольства в Крым направлялись регулярно каждый год, а иногда и несколько посольств в год. С 90-х гг. в Крыму образовалось подобие постоянного русского представительства при дворе крымского хана. Русский посол находился в Крыму полтора-два года, а затем его сменял другой. Задачи послам ставились лично Иваном III в подробных наказах или грамотах. Так, например, в июне 1487 г. из Москвы с посольством к хану Менгли-Гирею был направлен Грибец Иванов сын Климентьев. Один из пунктов данного ему наказа гласил: «… да отписати к великому князю о тамошних вестех о всех: о ординском деле, и о турском (турецком), и о волошском (молдавском), и о Литве, и о послех о Королевых (т. е. послах польского короля и литовского великого князя Казимира), и о всем о тамошнем деле»[289]. Для отправки в Москву донесений, «отписок», к каждому послу прикомандировывался небольшой конный отряд, который сопровождал посольство в Крым. В состав отряда входили татары, состоявшие на русской службе, а с начала XVI в. рязанские казаки. Прибыв на место, посол по мере надобности отправлял гонцов группами по 3–4 человека с грамотами в Москву. Весь путь от Крыма до Москвы занимал у гонцов в среднем чуть больше месяца.

Из Москвы послам, находившимся в Крыму, регулярно приходили грамоты с требованием присылки новых вестей. Весной 1490 г. Иван III писал Г. И. Клементьеву, который вновь был послан в Крым осенью 1489 г.: «ты бы… ко мне отписал о всем о тамошнем деле, да и о вестех о тамошних о всех; каковы после того иные вести поновятся, и ты бы… ко мне с вестми послал…». Аналогичный наказ с требованием регулярно сообщать все новости, которые удалось получить, был дан в 1501 г. послам Ивану Мамонову и Федору Киселеву: «… о всем о тамошнем деле к великому князю отписати… а великого князя… о всем без вести не держати»[290]. Однако, чтобы получить нужную информацию, послу приходилось приложить немало усилий. Все, что касалось личности хана, его семейных отношений, ссор различных политических группировок, внешней политики и т. д., не подлежало разглашению.

Добыть необходимые сведения можно было только с помощью дипломатической разведки. Послу приходилось завязывать полезные знакомства при ханском дворе, подкупать крымских мурз, прибегать к шпионажу. Результат деятельности посла напрямую зависел от его умения и способностей. Так, в октябре 1492 г., посол в Крыму И. А. Лобан-Колычев доносил в Москву со ссылкой на ханского посла, вернувшегося из Литвы, о смерти польского короля и великого князя литовского Казимира, которому наследовали его сыновья. Польская корона досталась Альбрехту, а литовская корона — Александру. В том же донесении Лобан-Колычев пишет о приезде в Крым литовского посла Ивана Глинского и приводит содержание его «речей» хану. Затем в донесении подробно излагается цель приезда к Менгли-Гирею посла от молдавского воеводы Стефана[291]. Понятно, что получить такую информацию можно было только с помощью методов дипломатической разведки, самым распространенным из которых был подкуп.

Немалые средства из московской казны тратились послами на создание в Крыму «русской партии». Каждое приезжавшее в Крым посольство обязательно привозило подарки не только самому хану, но и его многочисленным сыновьям, женам, а также князьям и мурзам. При этом русским дипломатам нужно было хорошо разбираться в тонкостях взаимоотношений среди крымской знати и следить за ходом борьбы политических группировок вокруг отдельных представителей семьи Гиреев, чтобы «правильно» распределить привезенные дары. Сторонники России в Крыму сыграли важную роль в укреплении союза между Москвой и Крымом в конце XV — начале XVI вв.

Усилия русской дипломатии в Крыму Иван III успешно подкреплял военными действиями против Большой Орды. Особенно показательна наступательная операция русских войск во время похода в Дикое Поле весной 1491 г. Ордынские ханы Сеид-Ахмед и Шиг-Ахмед в мае 1491 г. осадили Крым, подойдя к самому Перекопу. Для помощи своему союзнику Иван III отрядил внушительную армию в 60 тыс. человек под командованием князя Петра Никитича Оболенского, князя Ивана Михайловича Репнина-Оболенского и касимовского царевича Сатилгана Мерджулатовича. Эти отряды направились в Крым по трем сходящимся направлениям. Они должны были войти в тыл ордынских войск, и зажать их в клещи, в то время как с фронта их атаковали войска Менгли-Гирея. Кроме того, 3 и 8 июня 1491 г. выступили со своими силами союзник Москвы Казанский хан Мухаммед-Эмин и братья Ивана III — удельные князья Андрей Васильевич Большой и Борис Васильевич. Эти отряды должны были ударить по ордынцам с флангов. Но до сражения дело не дошло. Кампания была выиграна стратегически, без военного столкновения. «И слышавше ханы ордынские силу многу великого князя в Поле, убоявшеся, возвратишася от Перекопа; сила же великого князя возвратися всвояси без брани»[292].

Другой новый тактический прием Иван III использовал для отражения неожиданных набегов отдельных мурз из Большой Орды на русские пограничные земли. Суть его заключалась в организации «погонь» за вторгшимися в пределы России татарскими отрядами, чего прежде никогда не делалось. Общегосударственная система обороны границы со стороны «поля» с многочисленными полками, «сторожами» и «станицами», позволяла пресекать безнаказанный грабеж русской «украины». Так, в 1492 г. «лета месяца июня в 10 день приходили татарове ординские казаки, в головах приходил Темешем зовут, а с ним 220 казаков, во Алексин на волость на Вошан, и пограбив, поидоша назад; и приидоша погоня великого князя за ними, Федора Калтовской, да Горянин Сидоров, а всех их 64 человека, и учинился им бой в Поле промеж Трудов и Быстрый Сосны. И убиша погани великого князя 40 человек, а татар на том бою убили 60 человек, а инных идучи татарове во Орду ранены на пути изомроша»[293]. В сентябре 1499 г. «придоша татарове, ординские казаки и азовские под Козельск и взяша сельцо козельское Олешню». Но и на этот раз грабителям не удалось уйти от погони. «Князь Иван Перемышльской, да Одоевские князи, да Петровы дети Плесчеева Василий да Иван, догнив их, побиша и полон свой отняша, а иных татар, изимав, приведоша на Москву к великому князю»[294].

В начале XVI в. опасность со стороны Большой Орды для России значительно усилилась. В 1500 г. началась война в западных приграничных районах между Польско-Литовским государством и Россией. В это время фактически оформляется военный союз между Литвой и Ордой, направленный против Москвы и Крыма. На южной границе России назревала большая война. Летом 1500 г. ордынские войска численностью в 20 тыс. человек подошли к Дону и остановились близ устья Тихой Сосны, угрожая одновременно России и Крыму. Идти в сторону русской границы ордынцы не решились, а направились в сторону Крыма. Иван III послал на помощь Менгли-Гирею великокняжеские войска, к которым присоединились рязанские полки. Однако после пятидневного боя возле Дона Менгли-Гирей неожиданно отступил, не предупредив великого князя. Начинать сражение в «поле», без поддержки крымцев было рискованно, поэтому русские войска возвратились к своим рубежам.

Между тем, ордынские войска стали предпринимать попытки нападения на русские приграничные земли. В августе 1500 г. русский посол в Крыму Иван Кубенский предупреждал Ивана III: «сказывают, государь, Азовских казаков и Ордынских человек с восмь сот пошли на Русь, а того, государь, неведомо, под твои земли пошли или под литовского». В сентябре великий князь получил «весть изо Мченска от князя Ивана от Белевского». Князь сообщал, «что на поле многие люди Татарове, а их вотчину, на Белевские места, на украины приходили немногие люди»[295].

Осенью 1500 г. от мелкий нападений Большая Орда перешла к решительным действиям. Шиг-Ахмед с войском в 60 тыс. человек двинулся против Крымского ханства, чтобы вернуть себе приморские пастбища. Менгли-Гирей укрылся за Перекопом. Прорваться на Крымский полуостров Шиг-Ахмеду не удалось. В 1501 г. он предпринял еще одну неудачную попытку прорваться в Крым. Осенью 1501 г. Шиг-Ахмед отвел войска для зимовки в район Белгорода, где теперь угрожал не Крыму, а русским границам. Войска Большой Орды опустошили Курскую землю, подошли к Рыльску, а в ноябре 1501 г. дошли до Брянских и Новгород-Северских земель. Новгород-Северский и еще «несколько других городов» были взяты и разрушены ордынцами, после чего хан Шиг-Ахмед отошел «в поле» и «стал между Черниговым и Киевом по Днепру и по Десне». Хан ожидал «литовскую помощь», чтобы возобновить войну «против царя перекопского Менгли-Гирея и великого князя московского»[296].

В 1502 г. войско Большой Орды осталось зимовать в устье реки Сейм и около Белгорода. Иван III договорился с Менгли-Гиреем, что тот пошлет свои войска, чтобы прогнать войска Шиг-Ахмеда с этой территории. В январе 1502 г. крымский хан писал великому князю, что уже начал против Орды военные действия, «велел пожары пускать, чтобы им негде зимовати, ино рать моя готова вся»[297]. В феврале Менгли-Гирей нанес Орде крупное поражение «и цариц и детей, и всю орду его взял»[298]. В мае 1502 г. крымское войско выступило за Перекоп в последний поход против Большой Орды. В начале июня посол Алексей Заболотский доносил из Крыма: «Орду, государь, кажут на усть реки Сулы», и «царь Менгли-Гиреи на Орду идет спешно, и пушки, государь, и пещали с ним идут же». О положении дел в Орде посол сообщал: «Орда, кажет, охудала добре, а кочюющ порознь». Решающее сражение произошло где-то около устья Сулы. Из донесения русского посла в Крыму известно лишь, что «царь Менгли-Гиреи Шиг-Ахметя царя прогонил и Орду его и улусы взял». 3 июля о победе над Большой Ордой написал в Москву сам Менгли-Гирей: «Ших-Ахметя, недруга нашего, разогонив, Орду его и все его улусы Бог в наши руки дал»[299]. Таким образом, в начале XVI в. последние остатки Золотой Орды исчезли с исторической арены.

Русско-крымский союз, заключенный Иваном III и Менгли-Гиреем, просуществовал почти четверть века. Но в начале XVI столетия в отношениях двух государств наметилось охлаждение. С исчезновением общего врага — Большой Орды, этот союз терял для хана свою привлекательность. Ухудшились в начале XVI в. и отношения России с Казанью. Русское влияние осуществлялось здесь через «русскую партию», куда входили знатные татарские мурзы и князья. Этой партии противостояла «восточная партия», которая ориентировалась на Сибирское и Крымское ханство. Постоянное вмешательство России во внутренние дела Казанского ханства тяготило татарских мурз. В 1502 г. хан Мухаммед-Эмин начал тайно готовиться к войне с Москвой, чтобы освободиться от русского протектората. В сентябре 1505 г. совершенно неожиданно для Ивана III 60-тысячное татарское войско предприняло попытку осадить Нижний Новгород. Воеводе Ивану Васильевичу Хабарь-Симскому удалось отстоять город. В ответ русское правительство мобилизовало 100-тысячное войско, но дальше границы Казанского ханства оно не пошло. В 1505 г. Иван III умер.

Весной 1506 г. великий князь Василий III (1505–1533) сформировал новую армию для похода на Казань. Формально ее возглавлял брат великого князя Дмитрий Иванович, но фактически ею руководили князья Федор Иванович Вельский и Александр Владимирович Ростовский. 22 мая 1506 г. русская пехота высадилась с ладей под Казанью и без всякой разведки, «с небрежением», направилась к городу. Тем временем, татары «из града поидоша противу их, а иные татарове потаенные от судов на конех заехоша». Атакованные с двух сторон, с фронта и с тыла, русские войска были разбиты и начали беспорядочно отступать за Волгу, при этом «мнози изтопоша»[300]. Получив известие о поражении, Василий III приказал остаткам разбитого войска не возобновлять боевых действий, а ждать подкрепления. Он начал спешно формировать еще одну армию, намереваясь организовать наступление на Казань силами двух армий. Но 22 июня 1506 г. к Казани подошла конница князя Александра Владимировича Ростовского, которая не принимала участия в сражении. Вопреки запрету из Москвы, не дожидаясь подкрепления, 25 июня князь Дмитрий Иванович «с воеводами великого князя… начата ко граду приступати небрежением».

Однако и это, не подготовленное как следует наступление, закончилось полным разгромом. Татарская конница преследовала разбитое русское войско «до Суры за 40 верст». Из 100 тыс. человек в живых осталось всего 7 тыс. Когда уцелевшие русские воеводы добрались до Москвы, «князь великий начат пытати, како случися у Казани и коим побитом толико много вои изгубили, хотя на воеводы опалу возложити». Но воеводы во всем обвинили князя Дмитрия Ивановича, «яко той не сяуша, и воевод излаял и, сделав худо, к Москве не иде, а иде прямо на Углич». Василий III «посла и перея его в Переяславле, веля стресчи креце»[301]. Татары не стали использовать своего военного преимущества. В 1507 г. между Россией и Казанским ханством был заключен «мир по старине и дружбе, как было с великим князем Иваном Васильевич». Протекторат Москвы над Казанью был восстановлен.

В 1518 г. в Казани, не оставив наследника, умер хан Мухаммед-Эмин. В Казанском ханстве возникла проблема престолонаследия. Родственники казанской династии имелись только в Крыму. Ими были сыновья хана Менгли-Гирея. Кандидатом на Казанское ханство был намечен Сагиб-Гирей. Но Москва решительно отвергла эту кандидатуру из опасения, что объединение Казанского ханства и Крыма под властью Гиреев усилит общую татарскую угрозу для России. В соответствии с договором от 1487 г. Казань должна была согласовывать кандидатуру нового хана с Москвой. Поэтому Россия настояла на своем кандидате — касимовском[302] царевиче Шах-Али, которому было всего 13 лет. Кроме того, он был физически и умственно неполноценным человеком, что полностью гарантировало русский контроль над его деятельностью. Под давлением Москвы в 1519 г. Шах-Али был провозглашен ханом. Такое вмешательство России во внутренние дела Казанского ханства вызвало недовольство русским засилием у «восточной партии», которая начала подготовку к смене власти.

Политика Василия III вызывала растущее недовольство и в Крыму. Там в 1515 г. умер хан Менгли-Гирей, с которым у Москвы сложились более или менее стабильные отношения. Новый хан Мухаммед-Гирей стал проводить явно враждебную политику по отношению к России. Это очень осложняло деятельность русских послов в Крыму, которые добивались заключения союза с новым ханом. Переговоры шли очень медленно. Мухаммед-Гирей требовал от Василия III отдать Крыму южные города, а Смоленск, занятый русскими в 1514 г., вернуть Литве. Между великим литовским князем Сигизмундом и Мухаммед-Гиреем установились дружественные отношения, что очень беспокоило Москву. Однако хан обещал разорвать союз с Литвой только в том случае, если Василий III будет помогать войсками в походе против ногайцев, с которыми у Москвы были дружественные отношения. Но, несмотря на разногласия, переговоры продолжались. «Русская партия» при дворе хана занимала еще достаточно прочные позиции, поэтому Мухаммед-Гирей не прерывал переговоров с Василием III.

Кроме «русской партии» среди татарской знати пользовалась поддержкой «литовская партия». Между этими «партиями» шла постоянная борьба за влияние на хана. Каждая из этих «партий» регулярно получала щедрые подарки (мехами, шубами, сукном и т. д.) из Москвы или Литвы[303]. Во главе «русской партии» в те годы стоял крымский князь Аппак. Свои грамоты, адрессованные Василию III, он начинал так: «брату Магмед-Киреа царя, великому князю Василью Ивановичу слуга твой Аппак челом бьет…». Аппак был ценным информатором московского правительства. Он регулярно сообщал о внутренней обстановке в Крыму, об отношениях хана Мухаммед-Гирея с польским королем и литовским великим князем Сигизмундом, о готовящемся походе хана на Астрахань и т. д. Русские послы в Крыму использовали Аппака в качестве посредника в их переговорах с ханом и мурзами. Активно занимался Аппак и вербовкой новых союзников Москвы среди крымских мурз. Желающие послужить русскому государю обращались прямо к нему. Затем уже Аппак рекомендовал их великому князю: «…ныне Ебелей князь говорит: „Аппак князь, мое холопство к великому князю прикажи“, — ино он твоему холопству (т. е. к службе) пригожей человек; как его своим жалованьем понайдешь — ты ведаешь»[304].

Услуги Аппака дорого обходились российской казне. Аппетиты князя постоянно росли. В письме к Василию III Аппак ставил в пример щедрость польского короля к своим «доброхотам»: «А с королем в друзех как не быти? И лете, и зиме казна от него, как река, безпрестани течет, и малому и великому — всем уноровил». В другом письме он жаловался, что «…от короля черленое золото, белое серебро льется — и то что молвить? А он всех тех обычаи тешит, а нам чего сухим языком домазати? И ныне доброго своего боярина пошлешь и добрые поминки с прибавкою пришлешь, и мы которым людем пригоже поминки дати, и мы тем дадим, а им уноровим, ино бы дело твое вперед шло»[305]. При этом Аппак не скрывал, что служит одновременно и литовскому великому князю Сигизмунду. «Двух государей вопчей холоп Аппак», — писал он о себе. Такая практика на Востоке была обычной. Аппак, как и многие другие крымские князья, не видел в этом ничего зазорного. Российская дипломатия была хорошо знакома с нравами восточных политиков. Им не очень доверяли и часто использовали их продажность, чтобы перекупить на свою сторону. Так, в 1521 г. глава «русской партии» Аппак «неожиданно» перешел на сторону Литвы. Зато князь Абды-Рахман, в течение ряда лет возглавлявший «литовскую партию», после смерти хана Мухаммед-Гирея (1523) оказался в числе сторонников Москвы. Практика привлечения на государеву «службу» доброхотов из числа татарских князей и мурз оставалась и впредь одним из характерных приемов московской дипломатии. В 30–50-х гг. XVI в., например, видную роль в «русской партии» в Крыму играли сын Аппака, Тагалды-мурза, и его же племянники — Салимша и Сулеш[306].

Русская дипломатическая разведка активно работала не только при дворе крымского хана, но и среди чиновников турецкого султана. С 1475 г. Крымское ханство находилось фактически в вассальной зависимости от Османской империи. В крепости Каффа (Феодосия) находился турецкий гарнизон и пребывал правитель области — санджак-бей. Другим форпостом турок в Причерноморье была крепость Азов в устье Дона. С пашами Каффы и Азова и вступила в контакт московская дипломатия. Первые дипломатические контакты с Турцией были установлены во время посольства Михаила Плещеева к турецкому султану в 1496–1497 гг. В наказе послу говорилось, что он должен добиваться признания Турцией титула Ивана III «Государь всея Руси». Кроме того, ему запрещалось на приемах преклонять колени и общаться с пашами, а не с самим султаном. Цель посольства заключалась в том, чтобы узнать обстановку и попытаться наладить торговые отношения[307]. В 1514 г. в Москву приехало турецкое посольство. Эти и другие посольства были скорее знакомством и взаимным выяснением возможностей дипломатических связей и торговли.

Российская дипломатия использовала посольские отношения с турецким султаном также для сбора сведений военно-политического характера. Русские послы собирали и отправляли полученную информацию еще по дороге к турецкой столице, проезжая через города Каффу и Азов. Так, в марте 1515 г. к турецкому султану Селиму I было направлено посольство во главе с Василием Андреевичем Коробовым. В наказе («памяти») послу ставилась задача: «Как ож даст Бог, приедет в Азов… Да пытати Василью в Азове, кого будет пригож, про турецкого салтана, где ныне, и что его дело с Кизыл-башем[308], и досуг ли ему ныне в своей земле или недосуг, и в котором ныне в своем городе. Да и про крымского (хана) и про его дети… И про литовского[309], как ныне литовской с Менли-Гиреем, и как Менли-Гирей с литовским, и где ныне Менли-Гирей и его дети, и что их ныне дело… Да и о нагаях ему пытати, на сей ли стороне Волги; и будут на сей стороне, и они в котором месте, и что их ныне дело, и бережет ли ся их Менли-Гирей или не бережет. Да каковы вести в Азове будут, и Василью о том о всем написати грамота к великому князю, да с тою грамотою послати ему из Азова казака резанского, кого будет пригож»[310]. Вскоре из Азова и Каффы от Василия Коробова пришло подробное донесение о передвижении татарских отрядов в донских степях, о войне турецкого султана с персидским шахом и т. д.

Свои услуги Москве через русских послов предлагали и высокопоставленные турецкие чиновники. От азовского начальника («диздеря») Бургана-аги к Василию III пришла грамота, которая заканчивалась словами: «рад есми тебе, своему государю, служити…, а слово бы от нас чисто, как золото, да и правда б промеж нас была. А яз тобе, своему государю, низко челом бью». Другое свое послание Бурган-ага подписал так: «Убогий холоп Бурган, азовской диздерь»[311]. В Москве к желанию Бургуна служить «государю» отнеслись благосклонно. В ответной грамоте Василий III писал: «Ино то делаешь гораздо, что нам служишь да и вперед нам хочешь служити; и ты бы нам ныне да и вперед служил, а мы тебя ныне жалуем, да и вперед к тебе жалованье свое хотим держати»[312]. Таким образом, отношения с Бурганом были сразу поставлены российской дипломатией на материальную основу. Бурган-ага стал исправно доносить в Москву о текущих политических событиях: прибытии русского посла Б. Голохвастова к султану, походе крымцев против Литвы, войне астраханского хана с ногайскими мурзами и т. п.

Важные сведения были получены от Бургана в мае 1521 г., где он предупреждает Василия III о приготовлениях крымского хана к набегу на Русь: «Наяснейшему и навышшему великому государю Московскому и всеа Руси Бурган ага, дездярь азовской, холоп твой, челом бьет… И которые вести похочешь ведати, спроси Мануила[313] и товарища его, обои ведают. А вспросишь, ино великий государь[314] в Ядрине граде со всеми своими ратми… А ныне пришли в Крым два гонца, а приказал с ними великий государь ко царю Магмед-Гирею: „слышали есмя, что хочешь пойти на Московского землю, и ты ся береги на свой живот и не ходи на Московского, занже (потому что) ми есть друг велик, а пойдешь на Московского, и яз пойду на твою землю“. И царь[315] осердился, а рать его собрана, а злобен добре, и государьствие бы твое берёг, свою землю…» Заканчивалась же грамота обычной просьбой: «Молю, государствие твое, о единой шубе черных лисиц на поминок, а мы государства ради твоего хотим и наипаче тружатися… токмо да многолетствует благоденствие твое»[316].

Кроме Бургана, активно сотрудничал с Москвой азовский судья Юсуф. В грамоте, отправленной в октябре 1519 г. Василию III, он обещал, что «как, государь, холоп есми своему государю (т. е. султану), так холоп есми к тебе, государю своему, правдою служить рад; какова ли, государь, весть перепадет от нашего государя или от иных земель, и яз тобя, государя своего, без вести не иму держати». Среди информаторов великого князя Московского был и наместник султана, каффинский санджак-бей Мухаммед-паша. Всех своих осведомителей Василий III в ответных грамотах благодарил за «службу» и просил регулярно сообщать обо всех тамошних вестях, обещая и впредь им свое жалование[317].

Усилий российской дипломатии оказалось все же недостаточно, чтобы склонить крымского хана к союзу с Москвой. Мухаммед-Гирей пошел на заключение союзного договора с литовским великим князем Сигизмундом, одним из пунктов которого была совместная деятельность против московского великого князя. В 1521 г. обстановка на юго-восточной границе еще больше накалилась. Казанские мурзы во главе с огланом (командующим) Сиди договорились с Мухаммед-Гиреем посадить на казанский трон сына Менгли-Гирея Сагиб-Гирея. С этой целью весной 1521 г. в Казань был направлен отряд гвардии Сагиб-Гирея, который вошел в Казань и учинил погром среди русских и касимовских войск и подданных. Погибло 5000 гвардейцев Шаха-Али и 1000 рурских солдат. Шах-Али с остатками личной охраны в 300 Человек бежал в Москву[318]. Василий III принял шаха «яко сына своего и друга и похвали вельми верность его, хотя же и сам итти на Казань, но не можаше войны ради литовския»[319]. Воцарение представителя крымской династии на Казанском троне означало смену политического курса Казанского ханства. От союза с Москвой Казань переориентировалась на союз с Крымом и Турцией. Для России это было начало новой войны.

Весной 1521 г. союзные татарские войска вторглись в Россию с двух сторон. Казанское войско наступало с востока на Нижний Новгород, а крымское войско «прииде без вести» к реке Оке. О подготовке похода на Русь в правительстве Василия III было известно от «дизеря» Бургуна-аги и от других осведомленных лиц. Тем не менее, для русских он оказался неожиданностью. Никаких дополнительных оборонительных мер на южных и восточных рубежах принято не было, а сведения от разведки о приближении противника пришли слишком поздно. Крымцы «перевезеся через Оку со всею Ордою», «побив» русские заставы направились к Коломне. Казанское войско, взяв Нижний Новгород, также направилось к Коломне. У Коломны оба войска соединились и пошли на Москву. Василий III, «не имый воинства вблизи, зане вcu быша на рубежах Литовских», бежал в Волоколамск. Оборона Москвы была им возложена на «русского татарина» Петра Ибрагимовича. Татарские войска подошли к городу 30 июля 1521 г. и стали жечь посады. Через сутки московские власти предложили татарам мир, который через неделю был подписан. Василий III признавал свою зависимость от Крымского хана и обязался платить ему дань. Протекторат России над Казанью прекращался.

Причинами поражения России в войне стали отсутствие согласованности, решительности в действиях воевод, всеобщая растерянность и несовершенство сторожевой службы. До самого последнего момента русское командование не знало, где именно крымцы намеревались переправляться через Оку[320]. После поражения от татар в 1521 г., «с целью разведки и обороны от татарских набегов», сторожевая служба была усилена. Пограничную службу на степных окраинах Российского государства несли местные жители — рязанцы, путивльцы, рыляне. Из «украинных людей», которых уже в начале XVI в. называли «казаками», формировались легкие подвижные конные отряды — «станицы». Станицы находились в ведении пограничных воевод и наместников и использовались для быстрой передачи вестей, а также для связи Москвы с русскими послами и агентами в Крыму. Но главной, повседневной их службой был пограничный дозор и охрана южных рубежей от татарских набегов. Кроме того, русское правительство решило укрепить границу с Казанским ханством и создать на ней наблюдательный пункт, выдвинутый как можно ближе к Казани. С этой целью был захвачен участок татарской территории на правом берегу реки Суры. При ее устье была заложена крепость Васильгород.

После набега на Москву 1521 с крымский хан Мухаммед-Гирей направил свои силы на борьбу с Астраханским ханством. Однако в 1523 г., после успешного похода на Астрахань, он был убит ногайскими мурзами. Новым ханом был провозглашен его сын Гази-Гирей. Но Турция не признала его ханом. Весной 1524 г с помощью османских войск ханом стал Саадет-Гирей (1524–1532), сын Менгли-Гирея. В годы его правления военно-политическая активность Крыма снижается. Саадет-Гирей отказался от подчинения Астраханского ханства и усиления крымского влияния в Казани. В самом Крыму усиливается борьба между различными группировками, во главе одной из которых стоял претендент на престол Ислам-Гирей. Раскол в семье Гиреев позволил России укрепить свои позиции в Казани и вернуться к переговорам о союзе с Крымом. Примерно до 1533 г. в русско-крымских отношениях установилось относительное спокойствие.

На Западе основные интересы Русского государства были направлены на соседнюю Литву. В 80-е гг. XV в. Россия начинает вести активную борьбу за порубежные земли Литвы, которые прежде входили в состав Киевской Руси. Первые регулярные дипломатические контакты устанавливаются между государствами в 80-90-х гг С 1487 г. в Москве появляются специальные «посольские книги», где фиксируются только документы, относящиеся к переписке с Литвой. До конца XVI в., когда шел интенсивный процесс объединения Литвы и Польши в одно государство, отношения с Москвой велись от имени великого литовского князя. В соответствии с подписанной унией, Литва соблюдала интересы Польши в своих отношениях с восточными странами, а Польша — интересы Литвы в своих контактах с западными государствами.

С конца XV в. литовские православные князья начинают более активно переходить на службу к великому московскому князю. Причиной тому было усиление роли католической церкви в Литве. Высокооплачиваемые государственные должности в великокняжеском совете были доступны лишь католическим князьям и магнатам. Это ущемляло интересы православных князей и шляхты, которые вместе со своими вотчинами стали уходить в московское подданство. Так, в конце 80-х гг. князья Воротынские, Мезецкие, Одоевские, Бельские и другие перешли в русское подданство со всеми своими владениями в верховьях Оки. Потеря Литвой обширных территорий приводила к постоянным военным действиям на границе государств. Великий литовский князь Казимир IV требовал от Ивана III вернуть «отъехавших» князей обратно или возместить понесенные убытки. Однако вести открытую войну с Россией у Литвы не было сил.

Отношения между двумя государствами стали налаживаться после смерти в 1492 г. короля польского и великого князя литовского Казимира IV. Литва избрала себе великого князя особо от Польши. В то время, как королем Польши был провозглашен сын Казимира Ян Альбрехт, в Литве вокняжился его брат Александр Казимирович. Сложившейся ситуацией сразу воспользовалась российская дипломатия. Летом 1492 г. начинаются активные подготовительные переговоры о заключении мира и женитьбе Александра на дочери Ивана III и Софьи Палеолог Елене Ивановне[321]. Эти переговоры интересны тем, что впервые в дипломатической переписке с Литвой Иван III в 1493 г. стал употреблять титул «государь всея Руси»[322]. В январе 1494 г. переговоры завершились обручением Елены с великим князем Александром. Одним из условий брачного договора было обязательство Александра не принуждать к католичеству свою православную супругу. Летом того же года был подписан мирный договор, по которому Литва признавала права Москвы на Новгород, Тверь, Псков. В свою очередь, Москва признала права Вильнюса на Смоленск и Брянск. В январе 1495 г. Елена уехала в Вильнюс.

С приездом Елены Ивановны в Литву у Москвы появился надежный источник информации о ситуации, как в самой Литве, так и других европейских государствах. Между Иваном III, Софьей и их дочерью шла интенсивная переписка. Елена стала для Ивана III консультантом по многим вопросам европейской политики. Благодаря дочери, он был посвящен во все государственные и семейные дела князя Александра. Вскоре литовские власти спохватились, и многие лица, прибывшие с Еленой из Москвы и входившие в ее ближайшее окружение, были высланы из страны. Контакты Елены Ивановны с ее родителями надолго прекратились. Тем не менее, великой княгине удалось в мае 1499 г. передать через подьячего Федора Шестакова в Москву грамоту с тревожным известием, что Александр принуждает ее к католической вере.

30 мая 1499 г. Иван III получил грамоту, но не от Шестакова, а от вяземского наместника князя Бориса Михайловича Туреней-Оболенского. К грамоте Борис Михайлович приложил пояснительное письмо, в котором объяснял, как она попала в его руки. «Принес, государь, ко мне грамоту поп Феодор Ильинской, а сказывает, государь, привез к нему ту грамоту можаетин[323] Василь Игнатов сын Демидова из Смоленска; а тому, государь, можаитину Василю, сказывает, дал ту грамоту в Смоленску можаетин Харя Василев, и тот, государь, Харя ещо остался в Смоленску, и поп Феодор Ильинской сказывает, что та грамота прислана от Федки от Шестакова. И яз, государь, ту грамоту Федкову послал к тобе ко государю за своею печатью. А яз тобе государю холоп твой челом бью». Таким образом, выявляется целая цепочка, по которой шла передача информации: Ф. Шестаков отдал грамоту можайским купцам, торговавшим в литовском Смоленске; один из купцов (В. Демидов) пересек границу и вручил секретный документ знакомому попу в пограничном русском городе Вязьме, а тот передал его местным властям.

В грамоте, адресованной «князю Борису Михайловичу», Федор Шестаков писал: «Зде, господине, у нас ся стала замятня[324] велика межи Латыны и межи нашего христьянства[325]: в нашего владыку смоленского[326] диавол ся вселил с Сопегою, со отметником[327] их, на православную веру; князь велики[328] неволил государыню нашу, великую княгиню Олену[329], в латинскую проклятую веру. И государыню нашу Бог научил, да попомнила науку государя отца своего. И государыня великая княгини отказала так: „памятуешь, государь, со государем с отцом с моим как ecu рек; и яз, государь, без воли осподаря отца своего, не могу то учинить, а обошлю государя отца своего, как мя научит“. Да и все наше православное христианьство хотят отсхитити[330]. Ино наша Русь велми ся с Литвою не любят. И тот бы списочек послал до государя; а осподарь сам того поразумеет. А болшего не смею писать, коли б было с кем отказать»[331].

Обращают на себя внимание меры предосторожности принятые Ф. Шестаковым при передаче своего тайного послания. Во-первых, он не указал в грамоте своего имени. Во-вторых, адресовал ее вяземскому наместнику, которого Шестаков называет просто «князем Борисом Михайловичем». Из содержания документа также видно, что Федор Шестаков прекрасно понимал политическую важность передаваемой им информации. Сообщение о том, что Елену вынуждают принять католичество, давало прекрасный повод Ивану III начать военные действия против Литвы. Война началась в конце 1499 г. и продолжалась до марта 1503 г. На стороне Литвы выступил Ливонский орден, а Москву поддержал Крым. Решающее сражение произошло 14 июля 1501 г. на реке Ведроше, в 5 верстах к западу от Дорогобужа. Литовские войска были разбиты наголову. Только убитыми они потеряли 8 тыс. человек, а оставшиеся в живых были взяты в плен вместе с командующим князем Константином Острожским[332]. По условиям мирного договора Литва передала Москве 20 городов, 70 волостей, 22 городища и 13 крупных сел. Литовский князь Александр признал титул Ивана III «государь всея Руси», что косвенно подрывало претензии великих князей Литовских именовать себя «королями русскими». Кроме военного успеха, Москва одержала важную дипломатическую победу. Посредником в конфликте между Иваном III и Александром выступил чешский король Владислав, который прибыл в Москву с предложением от папы Александра VI помириться и вступить в общий союз против Турции[333].

Посредническое участие в переговорах папы было не случайным. Отстаивая интересы России на Западе, Иван III постоянно искал дружбы и союзов в Европе. Раньше, чем с другими европейскими странами, Москва начала обмен посольствами с Римом. С 1469 г. по инициативе папского двора начались переговоры о браке великого князя Ивана III и воспитанницы «святейшего престола», племянницы последнего константинопольского императора Зоей-Софией Палеолог. Папский двор находился тогда в центре международной жизни. Двухлетние переговоры о заключении брака сразу ввели великого князя Московского в курс основных политических событий Европы. Параллельно с Римом Россия начинает устанавливать отношения с другими государствами.

Победа на реке Угре в 1480 г. заставила и европейские государства иначе смотреть на Россию[334]. Русское государство становится объектом пристального внимания и интереса со стороны многих государств. Турецкая опасность толкала Рим и Венецию к дружбе с Россией. Священная Римская империя германской нации, Венгрия и Молдавия, расходясь по ряду вопросов с Польско-Литовским государством, искали поддержки у Москвы. Дания добивалась помощи против Швеции. Однако расширение международных контактов с Западной Европой не являлось самоцелью московской дипломатии. Россия была заинтересована, в первую очередь, в союзниках против Литвы и в расширении экономических связей. Поэтому, например, поддерживая идею папы Александра VI о создании коалиции европейских стран против Турции, Москва не шла на заключение каких-либо конкретных договоров. Все переговоры с папской курией сводились, как правило, к вопросам русско-литовских отношений.

Кроме поиска дружбы и союзов в Европе в наказах русским послам обычно ставилась задача выяснить внешнеполитическое положение соответствующего государства (внутренней обстановке уделялось меньше внимания). Так, например, посольство Ивана III, отправленное ко двору императора Максимилиана, должно было собрать сведения о борьбе императора с чешским королем Владиславом Ягеллоном за обладание Венгрией, а также об отношениях империи с Францией[335]. В 1520 г. посол Некрас Харламов, отправленный к гроссмейстеру Ливонского ордена Альберту, прислал подробнейший отчет Василию III о ходе войны ордена с Польшей, настроениях жителей Кенигсберга, осажденного поляками, и т. п.[336]

Однако главным объектом интересов российской дипломатии и разведки оставалась Литва. Московское правительство стремилось использовать любую возможность для сбора информации о соседнем государстве, проявляя при том невероятную изобретательность. В этом отношении показательны два эпизода. Весной 1493 г. литовский сановник, каштелян трокский и наместник полоцкий Ян Заберезинский прислал своего человека в Великий Новгород к московскому наместнику Якову Захарьичу с просьбой позволить приобрести кречетов. Московский наместник уведомил об этом великого князя. Иван III тотчас распорядился послать кречетов в Полоцк, да заодно грамоту «о деле»; и выбрать для этой миссии «человека доброго». «А послал бы ecu человека такова, — пояснял Иван Васильевич, — который бы умел тамошнее дело видети, а здесе, приехав, сказати».

В другой раз, отпуская обратно в Литву в 1503 г. королевского гонца Петраша Епимахова, великий князь приказал дорогобужскому наместнику дать ему подводы, чтобы посланец мог доехать до Смоленска, и провожатого человека, «кого будет пригоже», который эти подводы вернул бы из Смоленска в Дорогобуж. По пути в Смоленск провожатый должен был «пытати вестей», а как вернется назад, «да что тебе скажет там тамошних вестей, и ты о том ко мне отпиши»[337], — наказывал Иван III наместнику. Таким образом, не довольствуясь сведениями, которые поступали в Москву от послов и купцов, возвращавшихся из Литвы, русское правительство под благовидными предлогами засылало в Литву своих лазутчиков. Специальной подготовки они не проходили, ими вполне могли быть просто сообразительные люди из числа местных жителей (новгородцев, дорогобужцев), которым можно было поручить «пытати вестей» за границей.

Мирные отношения России с Литвой были прерваны после смерти Ивана III (1505) и литовского князя Александра (1506). Вступление на литовский престол брата Александра Сигизмунда I, ставшего с 24 января 1507 г. также королем Польши, привело к возобновлению весной 1507 г. войны между Литвой и Москвой. Некоторое время активные военные действия Литвы сдерживал мятеж, поднятый князем Михаилом Львовичем Глинским. Михаил Львович получил широкую известность в Литве после блестящей победы, одержанной им над крымскими татарами незадолго до смерти великого литовского князя Александра. При великом князе M. Л. Глинский имел фактически неограниченную власть, но после смерти Александра его положение при дворе пошатнулось. Сигизмунд I под влиянием обвинений, выдвинутых против Глинского его противниками, лишил князя Михаила Львовича и его братьев занимаемых ими государственных постов. Чтобы восстановить справедливость, М. Л. Глинский стал требовать королевского суда, но безрезультатно. Тогда зимой 1508 г., воспользовавшись отсутствием короля в Литве, он решился на открытое выступление.

Мятеж начался 2 февраля 1508 г. с нападения на двор недруга М. Л. Глинского Я. Заберезенского, который был убит по приказу князя Михаила[338]. Незаурядная личность Михаила Львовича Глинского, его личные связи со многими представителями русской и литовской знати, позволили предать выступлению широкий размах под лозунгом защиты православия от «лядской веры»[339]. За событиями в Литве внимательно наблюдали в Москве. Весной 1508 г. Василий III тайно прислал в Туров к Михаилу Глинскому дьяка Митю Губу Моклокова с приглашением Глинских к себе на службу. Михаил Глинский, который с начала мятежа вел переговоры с Сигизмундом, ханом Менгли-Гиреем, ногайцами и даже молдавским воеводой, решил остановить свой выбор на Москве. Он отправил к Василию III, вместе с Губой Моклоковым, своего посла Ивана Приезжего с грамотой, в которой извещал великого князя о желании Глинских перейти на московскую службу. Вскоре после этого, отряд Михаила Глинского, насчитывавший около 2 тыс. человек, занял город Мозырь. Здесь Глинских уже ждал Моклоков с ответом от Василия III. Великий князь писал, что принимает князей Глинских на службу и посылает им на помощь своих воевод. Василий III обещал передать им все города, которые будут взяты в Литве. Дьяк Губа Моклоков на всем этом «правду дал», а князья целовали перед ним крест московскому великому князю[340].

Переход на русскую службу Глинских был крупным успехом московской дипломатии, несмотря на достаточно скромные успехи восставших. Своими силами, до прихода в июне московских войск, Глинские сумели овладеть лишь Мозырем. Глинские, даже вместе с присланными на помощь русскими войсками, не смогли взять ни Минска, ни Слуцка, ни Орши. Действия отряда Михаила Глинского больше напоминали татарские набеги. Сам князь Михаил о своих «успехах» писал Василию III так: «Везде… огонь пускали, и шкоды чинили, и полону на колкос (несколько) десять тысяч взяли…»[341] Наличие в тылу литовских войск группировки Глинского сдерживало активные действия Сигизмунда I против Московского государства. Однако дополнительно усилить ее московскими полками не удалось. Решительными действиями Сигизмуд разгромил повстанческий отряд Глинского. Сам Михаил Львович Глинский, вместе с братьями Иваном и Василием, а также другими православными князьями бежали в Москву.

Оставшись без поддержки местных вооруженных сил из числа княжеских отрядов, русские войска отошли за Березину. Затяжные осенние дожди, распутица и недостаток денежных средств вынудили литовское правительство в 1508 г. пойти на заключение мира с Москвой. В октябре 1508 г. Россия и Литва подписали «вечный мир». Литва признала все завоевания Ивана III, сделанные у Литвы с 1494 по 1503 гг., а Москва возвращала 6 волостей, занятых в период войны 1507–1508 гг.

В 1512 г. военные действия за обладание землями, населенными русским православным населением, возобновились. Союзником Литвы выступил крымский хан, который произвел набег на города Одоев, Белев и Рязань. В ответ в декабре 1512 г. русские начали осаду Смоленска. В состав московских полков впервые, наряду с тяжелой крепостной артиллерией, был включен новый род войск — «пищальники»[342]. Осадой города руководил Михаил Львович Глинский, который и взял Смоленск 1 августа 1513 г. После взятия Смоленска, Василий III заключил в 1514 г. союз с императором Максимилианом против Польско-Литовского государства. Чтобы ослабить натиск союзных войск на Литву, Сигизмунд предпринял активные шаги, направленные на подкуп наиболее влиятельных литовско-русских князей в русском войске. Лазутчикам короля удалось подкупить одного из командующих русскими войсками — Михаила Глинского.

Недовольный тем, что Василий III не отдал ему в вотчину Смоленское княжество, М. Л. Глинский во время решительного сражения 8 сентября 1514 г. под Оршей оставил находившиеся под его командованием войска и попытался перебежать на сторону противника. Измена Михаила Глинского привела к разгрому русских войск. Сам князь по дороге в расположение литовских войск был схвачен. Михаила Глинского ожидала смертная казнь. Однако, по просьбе императора Максимилиана и многих знатных московских бояр, она была заменена заключением под стражу. В 1524 г. Михаил Глинский вышел из заключения, получив вместе со свободой и боярство[343].

Используя дипломатическое давление на Литву со стороны своих западных союзников, Василий III добился в 1522 г. от Сигизмунда I подписания перемирия на шесть лет, которое, позднее, неоднократно подтверждалось. Условия перемирия были выгодными для России. Литва согласилась признать Смоленск, имевший важное военное значение, за Московским великим княжеством до подписания «вечного мира» или «докончания». Однако для достижения этого «докончания» с Литвой, России потребовалось более чем сто лет.

Военные и дипломатические победы, одержанные Василием III, не были такими внушительными как у его отца Ивана III. Потеря влияния Москвы в Казани, прекращение дружбы с Крымом, неурегулированные отношения с Литвой, наконец, прекращение многих налаженных отношений с европейскими государствами — вот краткий итог внешнеполитической деятельности великого московского князя.

Новый всплеск военной и дипломатической активности России начался в царствование сына Василия III Ивана IV Грозного.

Глава 2

«Хочу aз на царство»

Последние годы жизни Василия III были омрачены отсутствием наследника. Василий Иванович был женат на Соломонии из боярского рода Сабуровых и не имел детей. Оставлять великое московское княжение своим братьям Юрию и Андрею Василий III не хотел. С разрешения митрополита Даниила Василий Иванович заставил свою жену постричься в монахини и отправил ее в Суздальский монастырь. Сам же великий князь в начале 1526 г. женился на Елене Васильевне Глинской, выбранной им «лепоты ради лица». Ее отец Василий Львович Глинский вместе с братьями Михаилом и Иваном перешли на русскую службу из Литвы в 1508 г. Василию Ивановичу минул 51 год, когда 25 августа 1530 г родился долгожданный наследник, который был наречен Иваном. В 1533 с Василий III заболел «случайным нарывом» и умер, не дожив до 55 лет. Ивану IV было тогда 3 года. Регентшей при малолетнем великом князе стала его мать. Во время регентства Елены Глинской внешнеполитическое положение России резко ухудшилось. В Казани в результате дворцового переворота 25 сентября 1534 г. был убит хан Джан-Али, лояльно относившийся к Москве. К власти пришел хан Сафа-Гирей, выходец из Крыма и злейший враг России. Зимой 1536 г. Сафа-Гирей объявил Москве войну.

Своей новой тактикой татары избрали не осаду укрепленных городов, а постоянные налеты небольшими мобильными отрядами на прилегавшие к Казанскому ханству русские территории. Целью набегов было опустошить всю эту зону и тем самым экономически ослабить Московское государство. Разорительные набеги предпринимались в трех направлениях: Нижний Новгород, Кострома и Муром. Русское войско фактически не приняло участие в этой войне. Лишь в конце лета 1536 г., после разорения татарами окрестностей Нижнего Новгорода и Балахны, русские войска вышли навстречу Казанской армии. Русское войско встретило Казанскую армию близ села Ивады при впадении реки Сундавика в Волгу, но не решилось на сражение и стало отступать на виду у противника. Татары бросились преследовать отступавшие русские полки. Не оказав никакого организованного сопротивления, часть русской армии попала в плен.

Причинами низкой боеспособности русской армии были падение авторитета правительства Елены Глинской и ожесточенная борьба боярских группировок за власть. Постоянные придворные интриги совершенно расстроили управление государством и армией. В 1538 г. княгиня Елена неожиданно скончалась. Возможно, что ее отравили. Власть перешла к Боярской думе, в которой между собой боролись две группировки: одна во главе с князем И. Ф. Бельским, а вторая во главе с князем И. В. Шуйским. В ходе сложной политической борьбы победу одержали Шуйские, выступавшие против сильной великокняжеской власти. Но в конце 1540 г. к власти пришли Бельские, которые были сторонниками сильной центральной власти. Боярское правительство возглавил князь И. Ф. Бельский. В 1541 г. на берегах Оки ему удалось отразить нападение крымского хана Сагиб-Гирея, поддержанное османскими войсками. В том же году князь в тайне стал готовить поход русских войск на Казань, но 1542 г. правительство Бельских пало. Шуйские сравнительно легко совершили государственный переворот и вновь пришли к власти.

В 1543 г. на смену Шуйским пришла группировка старомосковского боярства во главе с И. И. Кубенским, Ф. С. Воронцовым, А. Б. Горбатым, M. М. Курбским. В 1546 г. у власти их сменили родственники Ивана IV — бабка княгиня Анна Глинская и дядья Михаил Васильевич и Юрий Васильевич Глинские. Боярское правление окончательно ослабило централизованную систему управления государством. Бояре грабили казну, присваивали себе земли и города, захватывали руководящие должности, притесняли население, вызывая восстания и мятежи. Развал государственности привел к ослаблению обороноспособности страны. Турция через крымского хана усилила свое влияние в Казанском ханстве. Возобновились опустошительные набеги казанского хана на русские земли.

В 1545 г. в Москву пришло секретное известие, что «русская партия» в Казани готова совершить дворцовый переворот и свергнуть Сафа-Гирея, если на помощь подойдут русские войска[344]. Боярское правительство решило поддержать заговорщиков, чтобы с их помощью ликвидировать крымское и турецкое влияние на Казанское ханство. Русским командованием был разработан план похода на Казань. В основу плана была положена старая идея сплава пехоты на судах по рекам из трех разных пунктов. Первый отряд должен был спуститься из Нижнего Новгорода вниз по Волге до Казани выше города. Второй отряд — из Хлынова вниз по реке Вятке и Каме до Казани ниже расположения города на Волге. Третий отряд сплавлялся из Чердыни вниз по реке Вишере и по реке Каме до Казани ниже ее положения на Волге. По существу этот план повторял поход на Казань 1469 г. Но никаких уроков из того неудачного похода извлечено не было. Расчеты расстояния, времени в пути, скорости течения рек, потребностей продовольственного снабжения отрядов не производились. Постоянной связи с заговорщиками в Казани установлено не было. Все было пущено на самотек. В итоге, широко задуманная операция закончилась провалом.

Первый отряд подошел к Казани, когда заговорщики еще не успели подготовить переворот. Отряд без особого труда был обнаружен татарами и уничтожен. Третий отряд был обнаружен и уничтожен еще при его движении по Каме. Второй отряд из Вятки, узнав об участи третьего отряда, сам приостановил движение. Пехота высадилась на берег, бросила суда и вынуждена была спасаться бегством в лесах. Появление русских отрядов сразу выявило связь с предстоящим заговором. В Казани начались репрессии среди сторонников «русской партии». Многие из заговорщиков были казнены. В отчаянии в июне 1545 г. они направили тайное послание Ивану IV с требованием немедленно оказать военную помощь. Боясь очередного провала похода, московское правительство отказало им в помощи, посоветовав осуществить переворот собственными силами. В январе 1546 г., не надеясь на поддержку Москвы, заговорщики в Казани свергли хана Сафа-Гирей. В марте 1546 г. русское правительство послало В Казань своего кандидата на ханский трон Шах-Али. Однако хан продержался на троне всего один месяц. В середине июля 1546 г. Сафа-Гирей со значительными ногайскими войсками без боя взял Казань и заставил Шах-Али бежать в Касимов. Никаких решительных действий со стороны Москвы в ответ на восстановление крымского влияния в Казани не последовало.

Конец боярскому произволу в Московском государстве был положен в 1547 г. В декабре 1546 г. Иван IV, опираясь на служивых дворян, горожан и церковь, заявил о своем желании жениться и принять царский венец. «Хочу аз поискати прежних своих прородителей чинов — и на царство на великое княжение хочу сести»[345].16 января 1547 г. в Успенском соборе Кремля Иван IV венчался на царство по особому церковному обряду. Во время торжественной службы митрополит Макарий возложил на Ивана Васильевича крест, венец и «бармы византийского царя Константина Мономаха». После завершения чина венчания великий князь стал «боговенчанным царем». Добавление к титулу великого князя слова «царь» делало Ивана IV равным по чину императору Священной Римской империи и ставило выше европейских королей. Тогда же состоялась свадьба Ивана Васильевича с дочерью Романа Юрьевича Захарьина Анастасией.

Вступив на царство, Иван IV начал энергично проводить реформы, направленные на укрепление государственности и обороноспособности страны. Высшая власть в государстве сосредоточилась в руках великого князя и Боярской думы. Ивану IV принадлежало право назначать на основные государственные должности, в том числе, в Боярскую думу. Великий князь возглавлял вооруженные силы государства и ведал внешней политикой. От его имени издавались законы, а великокняжеский суд являлся высшей судебной инстанцией. Власть великого князя частично ограничивалась Боярской думой, роль которой была особенно велика во внешнеполитических делах. Бояре назначались главами посольских миссий и вели переписку с другими государствами. Внешнеполитические вопросы рассматривались царем совместно с боярами. Присутствовали они и на приемах послов.

Упрочив свою власть в стране, Иван IV приступил к проведению реформ центральных органов государственного управления. Постепенно оформляется система центрального приказного управления с постоянным штатом и строго очерченными функциями ведомств. Такие центральные учреждения стали создаваться в России еще с конца XV в. и получили название «приказов»[346]. При учреждении приказов пытались следовать принципу разделения их по виду деятельности, по составу контролируемого населения и по подведомственным территориям, когда в ведение отдельного приказа передавались отдельные территории. Однако на практике нередко один и тот же вид деятельности осуществлялся целым рядом приказов. Более того, продолжительность деятельности приказов была различна и могла зависеть от сроков царствования русских государей. Присоединение новых территорий приводило к появлению новых приказов. Отдельные приказы могли временно вводиться в состав других. Общее количество приказов в разное время и по разным оценкам колебалось от 39 до 62. Все приказы состояли в ведении царя и Боярской думы.

Приказы, которым в той или иной степени приходилось вступать в контакты с зарубежьем, помимо своих прямых обязанностей занимались сбором секретных сведений о соседних государствах. Такими приказами были: Иноземный, Казанского дворца, Литовский, Лифляндский, Малороссийский, Новгородской чети, Панский, Полонянничий, Посольский, Разрядный, Сибирский, Смоленский, Стрелецкий, Тайных дел[347]. Ведущее место в деле сбора разведывательной информации занимал Посольский приказ. Датой учреждения приказа принято считать 1549 г. В посольских делах есть выписка, в которой упоминается, что в 1549 г. «приказано посольское дело Ивану Висковатому»[348]. Ведению Посольского приказа кроме дипломатических сношений подлежали: проживавшие в России иноземные купцы и ремесленники; поселившиеся в России татары; московские слободы, заселенные иностранцами; дворы для приема послов; выкуп пленных, а также отдельные поручения. Во главе Посольского приказа стоял думный дьяк. Среди лиц, возглавлявших в разное время Посольский приказ, выделяются такие известные деятели, как И. М. Висковатый, братья Андрей Яковлевич и Василий Яковлевич Щелкаловы, Алмаз Иванов, А. Л. Ордин-Нащокин, А. С. Матвеев, В. В. Голицын, Е. И. Украинцев.

Широкий круг обязанностей приказа привел к расширению его штата. Со второй половины XVI в. у думного дьяка появляется заместитель (товарищ) или второй дьяк. Помощниками думных дьяков и их товарищей были подьячие, которые, по существу, составляли основной штат Посольского приказа. Они разделялись на категории: «старые», «средние» и «молодые». В XVII в. аппарат Посольского приказа значительно вырос, и в нем появились отдельные структурные части — «повытья», которые возглавляли «старшие» подьячие. Три повытья ведали сношениями с Западной Европой, два — с азиатскими государствами и владетелями. «Средние» и «молодые» подьячие вели делопроизводство и переписку приказа, а также занимались изготовлением карт.

Кроме подьячих, которые вели переписку на русском языке, в Посольском приказе были служащие, знавшие иностранные языки. С начала XVI в. в приказе и в составе посольств устными переводами занимались толмачи, а письменное делопроизводство на иностранных языках поручалось переводчикам. Во второй половице XVII в. среди постоянных служащих насчитывалось около 15 переводчиков и от 40 до 50 толмачей. Все они владели иностранными языками, среди которых были: латинский, польский, татарский, немецкий, шведский, голландский, греческий, персидский (фарси), арабский, турецкий, волошский (румынский), английский и грузинский. В переводчики часто поступали находящиеся на русской службе иностранцы и побывавшие в плену русские.

Особое место в деятельности Посольского приказа занимала организация посольств за рубеж. До начала XVII столетия Россия не имела за границей постоянных дипломатических представительств, хотя отдельные попытки по их учреждению предпринимались. Посольства посылались по мере надобности (заключение мира, избрание на престол, торговые связи и т. д.). Послами избирались люди, пользовавшиеся доверием царя и Боярской думы. Послы назначались, как правило, из бояр. Они имели право вести переговоры, подписывать соглашения, вырабатывать проект договора, окончательное утверждение которого зависело от верховной власти. Посланники назначались из числа дворян, дьяков, реже — подьячих и посылались по менее важным делам. Гонцы обязаны были доставить отданную им грамоту или передать поручение устно, не вступая в дипломатические переговоры. Все дипломатические представители должны были добиваться приема у монарха или главы правительства и категорически отказываться вступать в переговоры с советниками.

В интересах сбора разведывательной информации за рубежом в качестве «соглядатаев» часто использовались послы и члены временных русских посольств, направлявшихся для переговоров за границу. Для выполнения тайных поручений Посольский приказ привлекал также гонцов, купцов, представителей духовенства и иностранцев. В числе последних были купцы, церковнослужители, члены зарубежных посольств в Москве, перебежчики и др.

В зависимости от страны назначения и важности посольства формировался его состав. Оно могло состоять из двух, трех, четырех человек, а иногда это число возрастало и до нескольких сотен. Среди ближайших помощников послов и посланников могли быть также приказные дьяки и подьячие различных государственных учреждений. Будучи «товарищами» послов или посланников, приказные дьяки являлись главами посольских походных канцелярий («шатров»). На них в основном ложилась подготовительная работа при составлении текстов международных договоров во время посольских съездов. Непосредственными исполнителями были подьячие, которые вели все посольское делопроизводство, переписку, оформление статейных списков и т. д.

Во время подготовки посольства к отправлению и по мере его продвижения в страну назначения Посольский приказ вел служебную переписку с различными административными учреждениями и должностными лицами. Переписка велась посредством так называемых «памятей», в которых содержались различные распоряжения. В конце XV — начале XVI вв. «памяти» послам исполняли функции наказов, тех или иных поручений за рубежом. В наказах членам посольских миссий подробно перечислялись цели и задачи посольства: поручения, возложенные на главу миссии, его обязанности и нормы поведения в чужой стране, а также излагались речи и ответы на возможные вопросы. Среди главнейших вопросов, на которые Посольский приказ заранее готовил ответы, в XVI в. были: определение границ с Польским королевством и Великим княжеством Литовским; военная помощь России со стороны Крымского ханства; взаимоотношения с Казанью, Астраханью и Османской империей. Наказы включали в себя также предписания о сборе разведывательных сведений, отражающих различные стороны жизни государства, в которое направлялось посольство.

О результатах выполнения наказов местные воеводы и дипломаты сообщали в Посольский приказ в так называемых «отписках». В конце XV — начале XVI вв. «отписки» стали своеобразным отчетным документом дипломатов. Со второй половины XVI в. эту функцию исполняют «статейные списки», а «отписки» становятся сводками краткой, оперативной информации. Содержание статейного списка излагалось по статьям и пунктам наказа. Статейные списки составлялись дьяками или подьячими, а затем корректировались главой дипломатической миссии. В XVI в. статейные списки являлись главным источником информации о событиях за рубежом. Русские послы получали различного рода сведения от придворных, дипломатов, служилых людей, купцов, путешественников и др. Статейные списки, а также привозившиеся послами из-за рубежа различные документы имели решающее значение для выработки внешнеполитического курса Российского государства.

Отличительной чертой донесений русских послов, как правило, являлась их фактографичность: они были лишь перечнем фактов (событий), без анализа. Такой характер «вестей» определялся их исключительно информативным назначением, отсутствием у русской дипломатии традиций отношений с иностранными государствами и профессиональных навыков у послов. Статейные списки как форма дипломатических отчетов просуществовали до первой четверти XVII в., когда в России была введена система постоянных дипломатических представительств за рубежом. Регулярно поступавшие оттуда сведения сделали ненужными статейные списки, и составление их постепенно прекратилось.

Во второй половине XVI в. основное внимание Посольского приказа сконцентрировалось на отношениях с Польско-Литовским государством, Крымским ханством, на Валахии и Турции. Другие европейские страны почти не привлекали внимания Приказа[349].

Существенные изменения в ходе реформ претерпела военная организация русского государства. Для руководства военно-служилыми делами было образовано два приказа — Поместный приказ и Разрядный приказ. Поместный приказ ведал делами земельного обеспечения дворянства за службу, а Разрядный занимался организацией военной службы дворянства. Именно Разрядный приказ планировал проведение военных операций, распределял («разряжал» — отсюда и название) воевод по полкам, готовил для них подробные инструкции. Все полковые назначения заносились в специальные разрядные книги, сохранившиеся до нашего времени. Во главе приказов были поставлены лица, которые показали себя как опытные руководители. Так, во главе Разрядного приказа некоторое время стоял И. Г. Выродков. Под его руководством приказ превратился в постоянно действующее учреждение, являвшееся как бы генеральным штабом войска[350]. Вскоре появились и другие приказы: Стрелецкий, Пушкарский, Оружейный, Бронный и т. д. Всего во второй половине XVI в. известно до 10 приказов, которые в той или иной мере занимались военными вопросами.

Перемены произошли в вооруженных силах Московского государства. Как и прежде, они включали в себя поместное дворянское ополчение, которое составляло конницу, вооруженную холодным оружием, и «посошную» рать, набираемую из крестьян. Но вместо пищальщиков, представлявших собой ополчение горожан, вооруженных ручным огнестрельным оружием, была создана постоянная пехота — стрельцы, которые содержались государством на жаловании. Набирались они на службу из «вольных охочих людей». Стрельцы вооружались пищалями, бердышами и саблями. В XVI в. они уже имели единую форму одежды и проходили специальную подготовку. Постоянная пехота дополнялась пешим ополчением из крестьян и горожан, вооруженным холодным оружием. В состав армии входили также городовые казаки, которые несли службу в гарнизонах пограничных городов. Кроме того, в русской армии складывается третий род войск — «наряд», включавший в себя полевую, крепостную и осадную артиллерию.

Во время похода войско делилось на полки: «ертоул» (разведывательный), сторожевой, передовой, большой, засадный, полки правой и левой руки и царский, составлявший гвардию. Стрельцы подразделялись на приказы — по 500 человек в каждом. Полки и приказы состояли из сотен, а сотни из десятков[351]. Во главе каждого полка ставился воевода. Всей ратью командовал «большой воевода» или сам царь. Воеводы назначались из «больших бояр». Помощниками их были «меньшие бояре» или, как их называли, «бояре путные» («путники»), которые с течением времени сменились «окольничими». Путники и окольничие ведали расположением войск на месте, в походе и в бою. На них возлагалась задача сбора сведений о противнике и о местности предстоявших походов и боевых действий[352].

Большое внимание в военной реформе отводилось инженерно-фортификационному делу. С помощью европейских специалистов русские войска обучались ведению подрывных пиротехнических работ при осаде крепостей. Впервые в русской армии особое внимание стало уделяться разработке предварительного плана военных кампаний, обоснованию движения войск, оценке пунктов их сосредоточения и ведению боевых действий согласно разработанной диспозиции.

Укрепление центральной государственной власти и проведенные реформы в армии позволили Ивану IV приступить к решению двух неотложных внешнеполитических задач: обеспечения безопасности на юго-восточных рубежах страны и решение территориальных проблем с Польско-Литовским государством. В первую очередь необходимо было покончить с опустошительными набегами казанских татар, которые с 1534 г. совершались постоянно.

В свой первый «Казанский поход» Иван IV отправился в 1548 г. 20 ноября во Владимир вышли из Мещеры князья Д. Ф. Бельский, В. И. Воротынский и другие воеводы. В декабре во Владимир вышел и сам царь Иван Васильевич, «а наряд, пушки и писчали проводиша во Влодимер после Кресчения с великою нуждою, понеже дожди многие, а снега не беша ничего». Из Владимира войска двинулись к Нижнему Новгороду, но из-за распутицы прибыли туда только в начале февраля 1549 г. Неожиданно наступившая оттепель сделала дальнейшее продвижение войск к Казани невозможным. «И…прииде теплота великая и мокрота многая, и везде покры вода на Волзе, и пушки и писчали многие провалишася в воду, многая бо вода на лед наступи речная… и многие люди в продушинах потонуша, зане же под водою продушин не знати». Три дня ожидал царь «путнаго шествия», но «никако же путь не обретеся». «Со многими слезами, что не сподобил Бог его к путному шествию», 7 марта Иван Васильевич вернулся в Москву[353]. В ноябре 1549 г. Иван IV совершил свой второй поход на Казань, который также из-за ранней весны завершился неудачей.

Весной 1550 г. в Казани умер хан Сафа-Гирей, передав престол своему двухлетнему сыну Утямиш-Гирею. Иван Васильевич решил воспользоваться очередной сменой власти в Казани для организации нового похода. Но история повторилась. Русские войска подступили к Казани 12 февраля 1551 г. Город был обложен войсками со всех сторон. Царь сам «воевод разставил, и туры велел поделать, и ко граду приступати». Однако и на этот раз пришли «ветры сильные, и дожди великие, и мокрота немерная; и ис пушек и из писчалей стреляти было неможно, и к городу приступати невозможно, за мокротою»[354]. Через две недели Иван Васильевич снял осаду и вернулся в Москву.

После этого похода Иван IV собрал совещание и «нача государь со своими бояры мыслити, как с Казанию промышляти»[355]. После всестороннего анализа причин неудач русской армии, совет принял решения: во-первых, отказаться от практики зимних походов и начинать их впредь только весной; во-вторых, заранее разработать план завоевания Казани. В разработке этого плана приняли участие боярин Иван Васильевич Шереметев, который представлял военное руководство, и Алексей Федорович Адашев, возглавлявший «Избранную раду» — правительство, образованное Иваном Васильевичем из небольшого круга лиц Боярской думы. От Посольского приказа в разработке плана принимал участие опытный дипломат — дьяк Иван Михайлов.

Предложенный комиссией план условно можно разделить на две части: военную и политическую. Главным пунктом военной части плана была организация экономической блокады Казани путем установления контроля над всеми речными путями ханства. Кроме того, предлагалось построить в устье реки Свияги в 20 верстах от Казани крепость Свияжск. Опыт предыдущих походов показал, что нельзя добиться завоевания Казани, если пользоваться лишь такими отдаленными базами, как Нижний Новгород и Арзамас. Поход на Казанское ханство предполагалось осуществить весной 1551 г. Функции главнокомандующего было предложено возложить на Ивана IV. Фактическим же командующим русской армией назначался князь Михаил Иванович Воротынский.

В политической части плана предлагалось поэтапное присоединение Казанского ханства к России. В начале следовало добиться смещения с казанского престола ханов Крымской династии и освобождения из рабства всех русских «полонянников». Затем заставить Казань отдать Московскому государству правый берег Волги и только потом заменить хана русским наместником в Казани[356].

Осуществление плана покорения Казанского ханства началось в апреле 1551 г. сплавом сотен деревянных готовых срубов по Волге до устья реки Свияги для строительства крепости. Постройкой крепости руководил дьяк Иван Григорьевич Выродков. В апреле из Москвы вышли отряды для организации блокады речных путей Казанского ханства. Они получили приказ стать по всем перевозам на Волге, Каме, Вятке, Свияге, «чтобы воинские люди ис Казани и в Казань не ездили»[357]. Кроме того, контроль над перевозами позволял блокировать все движение транспорта и торговлю ханства.

24 мая 1551 г. на территории, принадлежавшей Казанскому ханству, была заложена крепость Свияжск. Одновременно был организован массовый подкуп чувашей и марийцев, населявших эту территорию Казанского ханства, чтобы они приняли русское подданство. Чувашским послам Мехмед Бозубову и Ахкубек Тогаеву царь обещал свободу от податей на три года. Все лето к Ивану IV ездили чувашские, марийские и мордовские мурзы и «сотные головы» по 500 и 600 человек, которых он принимал с невиданными почестями. Иван Васильевич поил и кормил их за своим столом и жаловал подарками — доспехами, конями, оружием, шубами «з бархоты золотом» и деньгами. Так мирно и добровольно чувашский народ вошел в состав Российского государства[358].

Блокада Казанского ханства полностью парализовала экономическую жизнь страны. В июне 1551 г. внутри голодавшей Казани начались волнения. Арские люди (башкиры) потребовали от правящей крымской династии сложить оружие и сдаться. Крымский гарнизон в Казани из 300 человек решил бежать из города к Каме. Но тут стояли «великого князя дети боярские и стрельцы». Тогда татары побежали вверх по Каме к Вятке в надежде, что там нет русских войск. Однако здесь их поджидали, «утаяся по сторожам», Бахтеяр Зюзин «с вятчаны да казаки государевы Федька Павлов да Северга». Не подозревая о засаде, татары стали готовиться к переправе, но неожиданно были атакованы русскими казаками и разбиты наголову. В плен попали 46 главных крымских начальников, которых отвезли в Москву и казнили[359].

В июле 1551 г. Казань была взята русскими войсками без боя. Младенец Утямыш и его мать Сююн-Бике были свергнуты. Новым ханом стал русский ставленник Шах-Али. В августе 1551 г. был подписан мирный договор, по которому Казанское ханство разделялось на луговую сторону (левобережье Волги) и горную (правобережье Волги). Горная сторона вместе с городом Свияжском отходила к Московскому государству[360]. Все русские пленные освобождались. Содержать христиан в рабстве в Казанском ханстве отныне запрещалось. Хан Утямыш вместе с матерью выдавались русской стороне.

Однако казанцы, в том числе и новый хан Шах-Али, были недовольны разделом страны. Они надеялись уговорить русского царя вернуть горную сторону Казани. С этой целью хан отправил в октябре 1551 г. посольство в Москву. Но в Москве посольству было заявлено, что никаких уступок в отношении горной стороны не будет. Более того, посольство задерживалось в столице в качестве заложников до полного освобождения русских пленных. «Как освободят царь и казанцы весь полон руской, и государь тогда правду учинит, и вы в то время зде побудете»[361]. В ответ на действия Москвы Шах-Али перестал отбирать у казанцев русских пленных под предлогом возможных волнений.

В октябре 1551 г. в Москву из Казани вернулись боярин Иван Иванович Хабаров и дьяк Иван Григорьевич Выродков, которые находились там «по государеву наказу для полону и инных для управных дел». Они доложили Ивану IV, что Шах-Али не выполняет условий договора по возвращению русских из рабства. Кроме того, они сообщили царю, что казанские князья тайно вступили в переговоры с Ногайской ордой и готовят заговор против Шах-Али. Иван Васильевич сообщил о готовящемся заговоре хану, который жестоко расправился с заговорщиками.

Поддержка Россией Шах-Али не привела к улучшению отношений между Москвой и Казанью. Шах не хотел быть послушным орудием в руках царя и смотрел на русских «советников» не как на политических союзников, а как на своих кровных врагов. В этой ситуации Иван IV принял решение заменить Шаха-Али русским наместником и завершить юридически присоединение Казанского ханства к Московскому государству. Сложность заключалась в том, каким образом осуществить этот план, не вызвав восстания татар. Российская дипломатия приступила к разработке плана, по которому инициатива замены шаха на русского наместника в Казани исходила бы от самой казанской знати. За помощью русские дипломаты обратились к казанским послам, которые были задержаны в Москве. В январе 1552 г. московское правительство прямо поставило перед ним вопрос: «Как государю царя свести, и наместнику у них коим обычаем быти?»[362]

Казанские послы, «Муралей князь, да Костров князь, да Алемердиназий», пошли на сотрудничество с Москвой в надежде сохранить целостность ханства, государственную автономию и избежать военного вторжения русских войск.

Они посоветовали русским дипломатам отозвать из Казани русский гарнизон, чтобы Шах-Али, лишившись русской защиты, сам покинул столицу ханства, и его низложение выглядело бы «естественно». «Или царь не похощет ехати из Казани, и государь у него стрельцов возьмет, и он сам сбежит». Кроме того, послы рекомендовали отправить из Москвы в Казань представителей казанской аристократии, задержанных в заложниках. Казанские князья должны были разъяснить жителям ханства ситуацию и склонить их к присяге русскому наместнику. «Единого из нас пошли своим послом к земле Казанской… и казанцы все государю дадут правду, и наместников его в город пустят, и град весь государю здадут»[363]. Московскому правительству было рекомендовано также оставить в ханстве татарскую администрацию и сохранить автономию Казанского ханства в финансовом и экономическом отношении, оставить без изменения внутреннее устройство и религиозную мусульманскую организацию. Уничтожению подлежало лишь рабство христиан-пленников. После этого между Москвой и Казанью устанавливался «вечный мир», а обе части ханства вновь воссоединялись.

Это проект присоединения Казанского ханства к России был одобрен комиссией в составе И. В. Шереметева, личного представителя царя А. Ф. Адашева и думного дьяка И. Михайлова. В феврале 1552 г. Иван IV послал Алексея Адашева в Казань, чтобы «мирно» «свести с Казани» хана Шах-Али. Государь «велел Алексею накрепко говорити» хану, чтобы он «без убытков великих пустил великого князя людей в город; а чего у государя похощет, тем его государь пожалует». «Да и то велел ему сказати, что и казанские князи того хотят, чтобы великого князя наместик был на Казани»[364]. 6 марта 1552 г. Шах-Али уехал из Казани в Свияжск вместе с 84 князьями и мурзами, которых он передал Москве в качестве заложников. В тот же день в Казани боярин и воевода Семен Иванович Микулинский объявил царскую грамоту о ликвидации ханства и о своем назначении наместником. 7 марта 1552 г. жители Казани были приведены к присяге наместнику и царю казанскими князьями Чапкуном, Бурнашом и стрелецким головою Иваном Черемисиновым. На следующий день временное казанское правительство во главе с огланом Худай-Кулом прибыло в Свияжск, где наместник С. И. Микулинский под присягой обещал распространение льгот и привилегий русского дворянства на казанское дворянство. Так же было условлено, что наместник въезжает в Казань с русско-татарской свитой и русским гарнизоном только после выезда из Казани Сююн-Бике с младенцем.

Утром 9 марта 1552 г. наместник со свитой и русским военным гарнизоном выехал из Свияжска в Казань. Одновременно Сююн-Бике с сыном выехала из Казани в ссылку в Москву. На Волге «царицу встретили бояре и послали ее в Свияский город». Там же на Волге, у Крохова острова, наместника встретили представители казанской знати — князья Шамса и Хан-Кильды (Ханкидей), и «били челом боярам, чтобы ехали в город». У деревни Бежболды от свиты отделились три казанских аристократа — князья Кебек, Ислам и мурза Алик Нарыков. Они попросили разрешение поехать вперед, чтобы приготовить встречу для торжественного въезда наместника в ворота Казани. Но, приехав в Казань, князья заперли ворота и призвали жителей к вооруженной борьбе против русских. Князь Микулинский попытался вести переговоры с восставшими, «и много было ссылок и речей с ними», но, видя, что «доброва дела нет», приказал арестовать всю татарскую свиту. На военные действия русские еще не решались, надеясь уладить дело миром. Однако казанцы были полны решимости защищать свою независимость. Простояв у стен города два дня, князь С. И. Микулинский вынужден был вернуться в Свияжск. 10 марта 1552 г. в Казани было образовано новое правительство во главе с князем Чапкун Отучевым, которое решило воевать с Москвой. Остававшиеся в городе 180 русских стрельцов были разоружены и убиты. На ханский престол казанцы пригласили астраханского царевича Ядигир-Мухаммеда. Изменили Москве и «горнии люди» — чуваши и марийцы, которые перешли на сторону Казани. Таким образом, все результаты годичной дипломатической подготовки мирного присоединения Казанского ханства к России были ликвидированы. Ивану IV пришлось начать подготовку к новой войне.

План очередного похода на Казань разрабатывался с учетом возможной войны на два фронта — против Казанского ханства и против Крымского. В 1551 г. с помощью турецкого султана к власти в Крыму пришел хан Девлет-Гирей I, внук хана Менгли-Гирея. Девлет-Гирей дал обещание турецкому султану Сулейману II спасти Казанское ханство и создать единое Крымско-Казанское государство, способное противостоять России. В начале 1552 г. крымскому хану удалось привлечь к союзу против Москвы астраханского хана Ямгурчая. Co стороны турецкой дипломатии предпринимались попытки привлечь к союзу и князя Ногайской орды Исмаила. Однако русская дипломатия сумела, сыграв на противоречиях между Исмаилом и его братом и соперником в борьбе за власть над Ордой князем Юсуфом, предотвратить присоединение Исмаила к татарской коалиции против Москвы.

Учитывая участие в войне не только казанских, но и крымских войск, на военном совете в Москве было принято решение изменить привычное сосредоточение русских войск в Нижнем Новгороде и Муроме — двух пунктах, откуда открывался прямой путь на Казань. Главные силы сосредоточивались в Коломне, а вспомогательные — в Муроме[365]. Расстояние между Коломной и Муромом 150–175 км, поэтому соединение обеих ратей в зависимости от места появления противника можно было провести быстро и безопасно под прикрытием русла Оки. Общая численность русских войск составляла 150 тыс. человек. Казанцы могли противопоставить этим силам только 63 тыс. человек и отряд ногайцев в 3000 человек[366], который прислал на помощь князь Юсуф. Кроме двойного численного перевеса, русские обладали очень сильной артиллерией, поэтому татары не решились на битву в открытом поле, а заперлись за стенами Казани.

Иван IV выступил в поход 16 июня 1552 г. из Москвы по направлению на Свияжск. В этом же направление вышли войска из Мурома. Успех похода во многом зависел от действия разведки, которая следила за всеми передвижениями крымских войск. Не успел государь пройти Коломенское и Остров, как «станичник Ивашко Стрельник» принес весть от Адары Волжина, что «идут многие люди крымские к украине государеве, а того неведомо, царь ли или царевич[367] а уже Донец Северской перелезли»[368]. Главные силы русской армии немедленно начали сосредоточиваться на участке Кашира — Коломна и приостановили движение в ожидании новых вестей от разведки.

19 июня Иван Васильевич прибыл в Коломну и получил новое известие от Адара Волжена, «что идут многие люди крымские, а чают их на Рязань и к Коломне». Точные сведения о местонахождении крымских войск были получены 21 июня. Гонец из Тулы сообщил, что «пришли крымские люди на тульские места к городу… а чают, царевич не со многими людьми». Иван IV немедленно направил к Туле часть сил.

22 июня «пригонил из Тулы городчик» с сообщением, что к городу подошли лишь «немногие люди, 7000, воевав» и «поворотилися из земли». 23 июня были получены сведения о том, что к Туле подошли главные крымские силы во главе с ханом. Из Тулы «пригонил» гонец от князя Григория Темкина «Гриша Сухотин» с сообщением, что «царь пришел и приступает к Туле» с большим войском, артиллерией и янычарами. Иван Васильевич приказал главным силам русской армии под командованием Ивана Федоровича Мстиславского перейти Оку и идти к Кашире, «той бо имяше прямой к Туле путь».

Под Тулой уже шли бои русского войска с крымским ханом. Девлет-Гирей начал штурм города 22 июня. В течение всего дня он и «из пушек бил по городу, и огненными ядры и стрелами стрелял на город», но Тула не сдавалась. На следующий день к городу подошли русские войска. Крымский хан никак не ожидал, что русские будут атаковать его по фронту. Он считал, что с 16 по 23 июня русские полки уже достаточно далеко продвинулись к Казани. Застигнутый врасплох, Девлет-Гирей снял осаду с города и начал быстро отступать. В это время отряды князя M. Н. Воротынского, вышедшие к Туле ранее, нанесли неожиданный удар по отступающему противнику на реке Шивороне. «Царь побежал, телеги пометал и верблюды многие порезал, и иные живые пометал».

По возвращении войск в Коломну состоялось совещание с воеводами и боярами. На Казань решено было идти двумя отрядами — на Муром и на Рязань и Мещеру. Войска должны были соединиться за Алатырем на противоположном берегу реки Суры. Для синхронного соединения войск, учитывая прошлый неудачный опыт, была разработана схема движения отрядов. Южный отряд делал переходы по 25–30 км в сутки, а северный — по 20–25 км. Еще севернее, по рекам Оке и Волге, шел обозно-артиллерийский отряд, сообщавший о темпе своего движения. Впереди обоих сухопутных отрядов за двое-трое суток или более высылались вперед «посошные люди» для наводки мостов, гати, прорубания просек и расширения дорог. В авангарде войск шел разведывательный полк — «ертаул». «И отпустил государь наперед себя в ертаулех июля 15 князя Юрья Ивановича Шемякина да князя Феодора Ивановича Троекурова, а с ними детей боярских; и посошных людей за ними послал, а велел на речках и на ржавцех мосты мостить»[369]. Таким образом, поход был тщательно спланирован, четко организован и проходил «по графику». В результате впервые русские войска подошли к непосредственному театру военных действий не изнуренные переходом и без потерь.

Соединившись за Сурой, 13 августа все русское войско подошло к Свияжску. После трехдневного отдыха русская армия начала переправу через Волгу. 20 августа все 150 тыс. русских войск сосредоточились у устья реки Казанки. На военном совете 21 августа 1552 г. было решено, что русская армия обложит Казань и подвергнет город блокаде. Наступление на саму крепость предполагалось вести с юга и востока, где она была менее защищена. Командовать главными силами русской армии, большим полком царь номинально назначил Шаха-Али. Фактически большим полком командовали князья Иван Федорович Мстиславский и Михаил Иванович Воротынский. 23 августа началась регулярная осада Казани. Против всех городских ворот — Арских, Царевых, Аталыковых, Тюменских — были возведены башни, «туры». В ответ казанцы предприняли вылазку с целью помешать обложению города. В вылазке участвовало 10 тыс. человек пехоты и 5 тыс. человек конницы. Татарам удалось отрезать «ертоул» от остальных русских войск, но передовой полк Дмитрия Ивановича Хилкова пришел на помощь и «потопташа казанцов по самой город, иных от них убиша, а многи уязвиша»[370]. Особенно помогли русским войскам отогнать казанцев за стены города стрельцы. Своим «огневым боем» они наводили страх на татар, вооруженных лишь пиками и саблями.

Однако 24 августа неожиданно поднялась сильная буря, «яко шатром царским по многим полкам пасти, а на Волзе в острозе многие суды поразбило, царские запасы и всего воинства»[371]. Многие запасы продовольствия, боеприпасов, обмундирования были уничтожены. Военный совет предложил царю пополнить запасы и остаться зимовать, чтобы блокадой и холодом вынудить казанцев сдаться. Но Иван IV, опасаясь, что на помощь Казани могут прийти крымские татары и нанести удар в тыл русских войск, приказал форсировать осаду крепости, опираясь на оставшиеся средства. Базой снабжения войск стал Свияжск, куда было послано распоряжение о мобилизации и оказании срочной помощи. 26 августа казанцы совершили еще одну неудачную вылазку. У стен города завязался жестокий бой. «И бысть сеча великая и преужастная, от бою пушечного, и от пищального грому, и от гласов и вопу и кричания от обоих людей, и от трескоты оружия и не бысть слышати друг друга глаголанного, бысть яко гром велий и блистание от множества огня пушечного, и пищального стреляния, и дымного курения». Сражение продолжалось всю ночь «безпрестани» пока татары, не выдержав натиска русских войск, не стали отступать в город. После отступления казанцев, Иван Васильевич приказал боярину Михаилу Яковлевичу Морозову укрепить туры более мощными стенобитными пушками. Руководил установкой пушек окольничий Петр Васильевич Морозов. Пока шло укрепление «туров», стрельцы устроили перед ними окопы и стали вести оттуда огонь, «не дающе на стенах людям быти» и «из ворот вылазити».

Другого своего окольничего Ивана Михайловича Воронцова царь послал к Крымским воротам «мест смотрети, где стояти большему полку». В это время из Крымских ворот татары во главе с огланом Карамышем попытались осуществить вылазку, «хотяще добыты языка», чтобы узнать расположение русских войск. Но командующий большим полком князь И. Ф. Мстиславский «побиши их», а «Карамыша улана жива изымаете». Пленного послали к царю, который приказал Карамыша «крепко пытати». На допросе Карамыш сказал, что в сражении 26 августа убито много казанцев, но хан Ядигер-Мухаммед «затворился» в городе «на смерть» и «бить челом» царю не будет.

28 августа со стороны Арского поля на помощь к Казани подошел конный отряд астраханского князя Япанчи, «и нападоша внезапу на передовой полк и поставленного голову на сторожех от лесу Третьяка Лашакова убиша». Воеводы князья Д. И. Хилков, И. И. Пронский и И. Ф. Мстиславский отбили атаку астраханского князя и рассеяли по лесам его конницу. Во время боя русские взяли много пленных, которые рассказали, что «приходили Япанча князь да Евуш князь ис острогу от Арска, и мысль их во все места приходити к полком царским, да где пакость сотворят». Действия в тылу русских войск отрядов Япанчи могли сильно помешать осаде Казани. Поэтому было принято решение вначале полностью уничтожить конницу Япанчи, а уже потом приступать к осаде.

30 августа на подавление отряда Япанчи Иван IV послал своих воевод князей Александра Борисовича Горбатого, Петра Семеновича Серебряного и Юрия Ивановича Шемякина. Чтобы выманить Япанчу из леса в открытое поле, князь Александр со своим полком двинулся на него прямо со стороны Арского поля (Удмуртия). Князь Юрий Иванович Шемякин со своим полком встал в стороне на реке Казанке и должен был перейти в наступление, «как князь Александр Борисович по времени весть подаст». Александр Борисович Горбатый вышел на Арское поле с кавалерией, отправив всех пеших ратников в обход татарам «от Кабана озера лесом». Увидев, что князь Горбатый идет с небольшими силами, татары вышли из леса и «все устремишася на бой». В это время со стороны леса и со стороны реки Казанки русские войска двойным охватом вначале окружили, а затем стали уничтожать конницу Япанчи.

Все же часть войска Япанчи вырвалась из окружения и ушла в острог к Арску. Князь Александр Борисович Горбатый принял решение не оставлять в тылу никаких татарских сил. Он предпринял поход к Арску и 6 сентября 1552 г. взял острог, полностью уничтожив войско Япанчи. Затем отряд Александра Борисовича буквально прочесал весь тыл русских войск до самого впадения Камы в Волгу, очистив эту территорию от всех вооруженных отрядов татар. После этого князь расставил везде сторожевые заставы, а главное — собрал у местного населения огромные запасы продовольствия, так необходимого для русской армии. В операции по «зачистке тыла» было задействовано 45 тыс. русских ратников и стрельцов. При этом, Иван Васильевич выделил для этих целей самые боеспособные силы, оставив для наблюдения за стенами Казани менее подготовленные войска. Этот риск полностью оправдал себя. Тыл был полностью обезврежен, а казанцы не сумели воспользоваться благоприятной возможностью совершить вылазку.

Осада Казани продолжалась. Город со всех сторон был окружен фортификационными осадными сооружениями и постоянно подвергался артиллерийским бомбардировкам. Одновременно из ранее сооруженных траншей под руководством «немчина именуема Розмысл» велись работы по подкопу к стенам города и закладке в эти подкопы пороховых зарядов. В первых числах сентября Иван Васильевич приказав «порушить путь к воде», которая поступала в город по тайному источнику у Муралеевых ворот. Место источника указал казанский мурза Камай. 4 сентября русские произвели сильный взрыв из подкопа, который скрытно велся десять дней. С помощью этой диверсии Иван Васильевич «отнял» у казанцев воду, что сильно подорвало моральный дух осажденных. Тогда же, в ночь с 3 на 4 сентября, перед Арскими воротами была собрана деревянная башня высотой 12,5 м с тремя ярусами. На ярусах были расположены 10 пушек для прицельной стрельбы за стены. Казани и 50 ручных пиищалей для отражения конницы и пехоты противника в случае вылазок из крепости.

Однако изнемогавший от осады город, при почти полном отсутствии артиллерии, не сдавался. Казанцы быстро исправляли разрушенные стены, вдвигая в бреши деревянные срубы, наполненные землей. Они опускали перед воротами металлические заслоны, предохранявшие их от артиллерийского огня, не прекращали частые вылазки, мешая русским войскам приближаться к стенам. Лишь к 30 сентября удалось продвинуть туры ко всем воротом и расставить их по всему рву вдоль стен. Между стенами и турами оставался только один ров шириной в 6 и глубиной 14 метров. 30 сентября был произведен второй сильный подрыв порохового заряда, заложенного в яме непосредственно у Арских ворот. Он должен был отвлечь внимание защитников города и позволить приблизиться русским войскам непосредственно к воротам. Взрыв был такой силы, что, когда казанцы опомнились, стрельцы успели занять башню и часть стены у Арских ворот. Татары предприняли попытку выбить русских, но были отбиты.

1 октября русская осадная артиллерия в упор сбила весь участок стены у Арских ворот, а саперы засыпали в нескольких местах рвы землей и лесом. Под стенами были прорыты два новых подкопа, куда заложили 240-пудовые пороховые заряды. Рано утром 2 октября начался общий штурм города. Сигналом послужили два страшных взрыва с интервалом в 1 минуту. В стенах образовались большие проломы, куда бросились десятки тысяч русских ратников. Казанцы оказали мужественное сопротивление превосходящим силам русских войск и были даже моменты, когда они переходили в контратаки. Овладев стенами, русские встретили не менее ожесточенное сопротивление на улицах и в домах города. К концу дня русские войска взяли второй пояс обороны Казани — внутреннюю ограду, где заперся хан с гвардией. Хан Ядигер-Мухаммед был взят в плен, а «ратных людей за их измены» Иван Васильевич приказал «избити всех». «А побито их во граде толико множество лежаша, яко по всему граду не бе где ступати не на мертвых; за царевым же двором, где на бегство предалися ис стен градских, и по улицам костры мертвых лежаша, и по Казань реку, и в реке, и за рекою по всему лугу мертви погани лежаша»[372]. Оставшиеся в живых женщины и дети были розданы русским воинам так, что «у всякого человека русского полон татарский бысть». Назначив наместником ханства князя Александра Горбатого, Иван Васильевич 12 октября 1552 г. приказал войску двигаться в обратный путь. Война была закончена.

С падением Казани вооруженная борьба Московского государства в Среднем Поволжье не завершилась. В начале 1553 г. в Казанской земле началось массовое восстание населения за восстановление государственности и ханской власти. Во главе восстания стоял бывший сотский голова Мамыш-Берды. Восставшие предприняли попытку пригласить на ханский престол мурзу Мухаммеда, сына ногайского правителя Исмаила. Восстание представляло для Москвы серьезную угрозу, так как Турция и Крым не отказались от своих планов создания широкой коалиции против Московского государства. Российской дипломатии в этих условиях важно было не допустить объединения своих противников, используя существующие между ними противоречия.

Получив известие о приглашении восставшими на казанский престол Мухаммеда, Иван Грозный направил посольство к ногайскому князю Исмаилу с предложением возвести на астраханский престол его ближайшего родственника Дервиша. Рассчитывая на поддержку Москвы, Исмаил категорически запретил своему сыну принимать предложение казанских людей стать новым ханом. Однако отказ Исмаила от участия в коалиции против Московского государства не отражал намерений всех ногайских мурз. Летом 1553 г. Исмаил не смог помешать избранию сына своего брата Юсуфа мурзы Али-Акрама на казанский престол. Вскоре новый казанский хан со значительным ногайским войском прибыл в свою новую столицу город Чалым в 160 км от Казани вверх по течению Волги.

В 1553–1554 гг. Москва предприняла карательные экспедиции против восставших. На какое-то время восстание было локализовано, но летом 1554 г. оно вспыхнуло с новой силой. Помощь казанскому хану оказывали астраханский хан Ямгурчей, крымский хан Девлет-Гирей, Турция и некоторые ногайские мурзы. В сложившейся ситуации Иван IV решил не медлить с подчинением Астраханского ханства. Весной 1554 г. русские войска спустились на судах по Волге к Астрахани, изгнали хана Ямгурчея и посадили своего ставленника хана Дервиш-Алея. Однако действия Москвы привели лишь к обострению ситуации в Ногайской Орде и консолидации всех антимосковских сил. Девлет-Гирей осенью 1554 г. стал готовить объединенный поход на Астрахань. Москва, тем временем, в результате успешного посольства Андрея Щепотьева в 1553–1555 гг., заручилась поддержкой против Крыма черкесских князей. В результате, вместо похода на Астрахань, Девлет-Гирей вынужден был в 1554 г. идти «на черкас». Дальновидная политика поддержки сил, враждебных Крыму была серьезной удачей русской дипломатии.

В 1555 г. Девлет-Гирей предпринял все же давно ожидаемый поход на Русское государство, который закончился поражением русских войск под командованием Ивана Васильевича Шереметева. В июне 1555 г. Иван Грозный направил 13-тысячное русское войско к границам Крымского ханства, чтобы угнать у крымчан лошадей, которые паслись на «Мамаевых лугах». Большим полком командовал И. В. Шереметев, передовым, окольничий Алексей Данилович Басманов, а сторожевым — Дмитрий Михайлович Плещеев. Нападения крымского хана в этом году в Москве не ждали, полагая, что хан занят войной с черкесскими князьями.

Войска прошли город Белев на Оке, когда 28 июня к воеводам прискакали от станичного головы Лаврентия Колотовского гонцы Богдан Микифоров и Шемятка с известием, что 19 июня «царь крымский Донец перелез со многими людьми тысяч з двенатцать, а идет к Резанским или Тульским украинам»[373]. В Москву было немедленно отправлено сообщение о приближение крымского хана. Иван IV собрал войска и двинулся к Коломне. Здесь 30 июня царь получил новое известие уже от самого Лаврентия Колотовского, который «сказывал, что ехал до Шабалина перевоза и переехал сакмы[374] многие, тысяч з двадцать на одном перевозе, а шли с телегами; а по иным перевозом людей не сметил потому: спешил с вестью ко царю и великому князю»[375]. В тот же день в Тулу доставили «из Воротынских вотчин языка крымского», который показал, что хан «идучи к Туле, поймал сторожей, и сказали ему, что царь и великий князь идет на Тулу, и крымский царь воротился со всеми своими людьми…»[376]. Иван Васильевич, чтобы «доведаться подленных вестей», послал на встречу хану многочисленные конные разъезды, «подъещиков», а сам «не мешкая» со всеми войсками пошел к Туле.

Тем временем, князь Иван Шереметев со своими войсками зашел в тыл Девлет-Гирею и, «идучи за царем», стал посылать «детей боярских многих» на табуны лошадей, аргамаков и верблюдов, которые следовали за войском хана. В общей сложности на «царев кош» Шереметев отрядил 6000 человек. В результате этих вылазок удалось захватить 60 000 лошадей, 200 аргамаков и 80 верблюдов. Захватив богатую добычу, русские погнали табуны к ближайшим своим «украинам». Остальная часть войска продолжала следовать за Девлет-Гиреем, пока неожиданно не столкнулась с ханом «на Судбищах» в 150 верстах от Тулы. Видимо, занимаясь грабежом крымского обоза, Шереметев полагал, что хан с войсками уже у Тулы. Девлет-Гирей же, получив известие от пленных, что Иван Грозный ждет его у Тулы с большим войском, решил повернуть назад. Русская армия стояла в Туле в четырех днях пути от места сражения и не успевала прийти на выручку Шереметеву. Шереметев послал за помощью к «боярским детям», которые занимались угоном скота, но «поспело токмо с 500 человек». Сражение продолжалось «жестоким крепким боем» полтора дня. Оставшись без поддержки, русская армия была разбита, многие взяты в плен, а остальные «с бою съехали, разбежався и розметав с себя оружие». От пленных Девлет-Гирей получил подтверждение, что Иван Васильевич ждет его с войсками в Туле. Хан повернул и «наспех, по 70 верст на день», пошел назад. Иван Васильевич, получив известие от «подъещиков», что хан уходит, не стал его преследовать и вернулся с войсками в Москву.

Одержанная Девлет-Гиреем победа крайне неблагоприятно отразилась на борьбе Русского государства за овладение Поволжьем. Астраханский хан Дервиш-Али в конце 1555 г. изменил Москве. Вновь возникла проблема Астраханского ханства. Крым и Турция предприняли очередную попытку создать коалицию из всех татарских государств и выступить единым фронтом против Москвы. Однако из-за внутренних противоречий они так и не смогли организовать совместного военного похода на Москву. Напротив, используя разногласия между Турцией, Крымом, Ногайской Ордой и Астраханью, московскому правительству удалось продолжить политику завоевания Поволжья. В марте 1556 г русские войска под командованием Ивана Черемисова предприняли поход на Астрахань и окончательно присоединили ханство к Русскому государству. Весной и летом 1556 г. восстание в Казанской земле было подавлено отрядом П. В. Морозова. В 1557 г. край окончательно был присоединен к Русскому государству. В том же году, в результате успешного посольства П. Совина, ногайский князь Исмаил присягнул на верность московскому царю. Единственными противниками России на южных рубежах оставались Крым и стоявшая за его спиной Турция. Постоянная угроза неожиданного нападения со стороны степи заставила Ивана IV усилить разведывательную и сторожевую службу на южных границах России.

Московское правительство поставило задачу заново укрепить южную границу государства, которая носила название «берега», потому что долгое время совпадала с берегом средней Оки. Со второй половины XVI в. в течение сорока лет проводится укрепление границы по верховьям Оки и Дона, по линии реки Быстрой Сосны, верхнего Сейма и, наконец, по течению реки Оскол и верховьям Северного Донца. Порядок обороны южной границы Московского государства был следующим: для отражения нападения противника строились крепости и устраивалась укрепленная пограничная черта из валов и засек, а за укреплениями ставились войска: для наблюдения за врагом и для предупреждения его неожиданных набегов выдвигались в «поле» за линию укреплений наблюдательные посты — «сторожи» и разъезды — «станицы». Такая служба в XVI в. получила название станичной и сторожевой службы. «Сторожи» представляли собой наблюдательный пост, состоявший из нескольких всадников, которые обычно должны были постоянно объезжать небольшой, заранее намеченный участок пограничной территории.

Вся эта сеть укреплений и наблюдательных постов постепенно продвигалась с севера на юг, следуя по тем полевым дорогам, по которым обычно совершались набеги татар. Дороги эти преграждались засеками и валами, что затрудняло проезд к бродам через реки и ручьи. Кроме того, та или иная дорога замыкалась крепостью, место для которой выбиралось с большой осмотрительностью, иногда даже в стороне от татарской дороги, но так, чтобы крепость контролировала любые передвижения по ней. В результате проведенных оборонительных мероприятий весь юг Московского государства представлял собой один хорошо организованный военный округ.

Организация сторожевой и станичной службы была оформлена в 1571 г. на «общем совете» в Москве, который проходил под руководством князей М. И. Воротынского и Н. Р. Юрьева. В Москву были вызваны основные участники охраны границы — «дети боярские с станичными головами и с станичники». В результате 16 февраля 1571 г. был принят устав сторожевой службы — «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе». Устав определял четкий порядок несения дозора, «чтоб воинские люди на государевы украины войною безвестно не приходили». «Приговор» требовал от станичников и сторожей, чтобы они «были усторожливы от крымские и от нагайские стороны» В случае, если обнаруживалось, что они стоят «неусторожливо», то тогда «тех станичников и сторожей за то» полагалось «бити кнутом»[377]. «Сторожи» обязаны были выезжать в поле «одвуконь». Им запрещалось разводить огонь дважды на одном и том же месте. В случае обнаружения движения противника один из сторожей обязан был немедленно поспешить с донесением в ближайший «украиный» город к городовому воеводе. Остальные же должны были постараться зайти в тыл к противнику, чтобы по конским следам («сакме») определить его численность.

Тогда же было установлено и четыре общерусских сторожевых поста — у станицы Вешенской, на реке Старый Оскол (у впадения речки Убли), на реке Сейме (в устье реки Хона) и при впадении речки Балыклеи в Волгу. Помимо этих сторожевых постов были «сторожи», которые выезжали на охрану южной границы из отдельных городов — Путивля и Рыльска. Важным было и то, что сторожевая служба, осуществлявшаяся ранее по найму «севрюками» (жителями Северской земли), стала отныне профессиональной. На нее призывались только «поверстанные» государевым жалованьем дети боярские и казаки[378].

Таким образом, организация станичной и сторожевой службы позволяла русскому правительству получать надежные сведения о своем главном противнике на юге — крымском хане — из двух источников. По дипломатическому каналу поступала информация от послов, а также от агентов Москвы среди татарских мурз и турецких чиновников. Эти сведения давали возможность правительству ориентироваться во внутриполитической обстановке в Турции и в Крыму, что позволяло судить о вероятности нападения в тот или иной момент. Когда же нападение становилось реальностью, в дело вступала полевая разведка — станичная служба, вооружавшая командование необходимыми оперативными данными для организации отпора врагу. Однако, несмотря на все принятые меры безопасности, набеги крымских татар на русские земли продолжались вплоть до XVIII века.

С середины XVI в. внимание Ивана IV все больше переключается с южных рубежей на западные границы. Присоединение прибалтийских земель и приобретение удобного выхода к Балтийскому морю стало для России просто необходимым для того, чтобы развивать свои отношения с передовыми странами Западной Европы. Между тем, Ливония при поддержке, в первую очередь, Польско-Литовского государства и Швеции всячески затрудняла связи России с Европой. Ливонские города, входившие в состав так называемой Ганзы (торгового объединения северо-немецких городов) и считавшие своим верховным владельцем германского императора, сдерживали русскую торговлю. Ганзейские купцы готовы были идти на установление торговой блокады России ради сохранения своей монополии на торговлю по Балтийскому морю. Только на Нарву, не входившую в Ганзейский союз, не распространялись запреты на торговлю с Россией.

Другим каналом русско-европейской торговли были города на Финском заливе. Главным торговым центром среди них был Выборг. Торговля через Выборг достигала внушительных размеров, но ее дальнейшему росту препятствовали противоречия между Россией и Швецией в пограничных вопросах. В сентябре 1555 г. шведы перешли границу и начали наступление по суше и по морю к устью Невы, в район Орешка. Однако русские войска отбили этот приступ. В декабре 1555 г. русские войска перешли в наступление в Финляндии и в январе 1556 г. разбили шведов у города Кивинебба. Война завершилась миром, заключенным в июне 1556 г. в Москве, но взаимные противоречия остались.

Установление мирных отношений России со Швецией способствовало временному урегулированию и русско-ливонских отношений. В 1556 г. Ливония сняла ограничения на вывоз русских товаров, а также взяла обязательство не вступать в союз со Швецией и Польско-Литовским государством. На этих условиях было подписано перемирие сроком на 15 лет. Но Ливония не собиралась выполнять своих обязательств. В сентябре 1557 г. был заключен союз между магистром Ливонского ордена Фюрстенбергом и Сигизмундом II Августом, королем польским и великим князем литовским В ответ Иван IV направил войска к ливонской границе. В январе 1558 г. 40-тысячное русское войско под командованием касимовского царя Шаха-Али вторглось в Ливонию. Началась Ливонская война, которая продолжалась 25 лет.

В течение полугода Нарва, Дерпт и области на востоке Эстонии были заняты русскими войсками. В январе 1559 г., вновь сформированная русская армия под командованием князя С.И. Микулинского, подошла к Риге. Затем русские войска проникли в Курляндию и дошли до границ Литвы. Ливония была на краю гибели. Но неожиданно А. Адашев, поддерживаемый боярами, в 1559 г. заключил перемирие с Ливонией. Воспользовавшись этим, Ливонский орден и рижский архиепископ в 1559 г. признали протекторат польского короля. Одновременно епископ острова Эзеля (Сааремаа) обратился за защитой к Дании. Секретным соглашением с королем Фридрихом II епископ уступил Эзель брату короля герцогу Магнусу за 30 000 таллеров[379]. В 1560 г. русские войска возобновили наступление в Ливонии. Войско ордена было разгромлено, в плен попал и его магистр Фюрстенберг. После этого была взята сильнейшая крепость Ливонии — Феллин. Однако военные победы России ускорили вмешательство в ливонские дела Литвы и Швеции. Польско-Литовское государство открыто угрожало войной и требовало от Москвы возвращения Смоленска и отказа от русских завоеваний в Прибалтике. Возникла реальная угроза объединения Литвы, Швеции и Крыма в борьбе против России.

В сложившейся ситуации для Москвы было важно не оказаться в политической изоляции в окружении враждебных государств. 7 августа 1562 г. в Можайске был заключен договор с датским посольством о разграничении сфер интересов двух государств в Ливонии. Дания обязывалась также не оказывать помощь Польше и Швеции в войне против Русского государства. В том же году был ратифицирован договор с королем Швеции Эриком XIV, предусматривавший 20-летнее перемирие. В 1562 г. Москва берет курс на «замирение» с Крымом. Серьезные противоречия у России оставались с Польско-Литовским государством, которые московское правительство предполагало решить как военными, так и политическими средствами. Не последняя роль в достижении выгодного для Москвы компромисса с Литвой отводилась созданию «русской партии» среди польско-литовской шляхты. С этой целью московское правительство в 60–70-х гг. XVI в. приступило к активной вербовке агентов в Великом княжестве Литовском.

В феврале 1563 г войска Ивана Грозного овладели сильной литовской крепостью Полоцком. Среди знатных лиц, попавших в плен к русским, был и виленский «воеводич» (сын виленского воеводы) Ян Янович Глебович. На то, что в Москве он вступил в соглашение с царем, указывает несколько обстоятельств. Во-первых, воеводич получил свободу раньше всех остальных пленников. В 1565 или начале 1566 г. он был обменен на двух русских воевод, сидевших в литовском плену. Во-вторых, сразу после возвращения на родину Я. Глебович отправил в Москву своего доверенного человека — Розмысла Шилинга, причем отдельно от ехавшего следом официального литовского посольства к царю. В-третьих, русское правительство проявляло к особе Яна Яновича и к его положению при дворе Сигизмунда II Августа особый интерес. В феврале 1567 г. Иван IV направил в Литву посольство во главе с опричным боярином Ф. И. Умным-Колочевым, Г. И. Нагим и дьяком посольского приказа В. Щелкаловым. Посольство имело наказ добиваться перемирия на 7 лет, присоединения к Москве Полоцка и Правобережной Ливонии. Вместе с тем, Ф. И. Колычеву было поручено «про Яна… проведывати, король его чем пожаловал ли… и чем пожаловал, и в чин его в какой ввел ли? И будет его король не пожаловал, и чего для его не пожаловал? И в какове ныне мере держит его король… и люди его любят ли, и что про него говорят?..»[380].

Контакты Глебовича с русскими представителями не остались незамеченными в Литве. Вскоре был арестован, а затем подвергнут пытке слуга Яна Глебовича Шилинг, но он умер, не оговорив своего хозяина. Между тем, шли упорные слухи о том, что Глебович сотрудничает с Москвой и намеревается «отъехать» к русскому царю. Почувствовав, что тучи сгущаются, Ян Глебович поспешил к королю, которому попытался представить дело в выгодном для себя свете. Он, в частности, заявил, что действительно подумывал о переходе на службу к Ивану IV в том случае, если бы король не дал за него выкупа или не обменял на пленных «московитов».

В 1569 г. на сейме в Люблине была подписана уния о полном объединении Литвы и Польши в одно государство — Речь Посполитую. Здесь же на сейме в присутствии короля Сигизмунда II Августа жмудский[381] староста Ян Ходкевич бросил обвинение Глебовичу в измене. В подтверждение своих слов он зачитал раздобытый им каким-то образом текст присяги, которую принес Ян Янович на верность Ивану Грозному. В соответствии с этим документом, Глебович обязался склонить на сторону царя первых сановников Литвы для того, чтобы они добились от короля заключения мира с Иваном IV на выгодных для Москвы условиях. Кроме того, после смерти Сигизмунда, который был бездетным, «русская партия» должна была добиваться избрания на польско-литовский престол сына русского царя.

В ходе судебного разбирательства Глебович категорически отверг тяжелое обвинение в предательстве, хотя и не отрицал самого факта соглашения с царем. В свое оправдание Ян Янович заявил, что заключил его, находясь в неволе с единственной целью вырваться на свободу, он не собирался выполнять взятые обязательства, а после возвращения на родину во всем открылся королю. В ответ Ходкевич сказал, что всякий честный человек на месте Глебовича предпочел бы смерть соглашению с врагом. В защиту Глебовича выступили весьма влиятельные лица. В их числе был и Миколай Радзивилл «Рыжий» — виленский воевода и канцлер Великого княжества Литовского, боровшийся с Я. Ходкевичем за власть в государстве. В итоге, Ян Глебович был оправдан и признан «верным подданным» короля, а данная им в плену присяга считалась как вынужденная[382]. По всей видимости, Я. Я. Глебович действительно не оказал Москве никаких реальных услуг, поэтому и был оправдан королем[383]. Но «дело Глебовича» интересно тем, что показывает приемы тайной московской дипломатии. Иван Грозный стремился создать в Польско-Литовском государстве «русскую партию» и «вербовал» для этих целей знатных литовских пленных, используя их тяжелое положение.

Однако самым распространенным способом привлечения к сотрудничеству оставался подкуп. В этой связи показателен пример «вербовки» знатного, но обедневшего литовского дворянина Григория Остика. В июле 1572 г. умер король Речи Посполитой Сигизмунд II Август. В 1573 г. королем был избран французский принц Генрих Валуа, но в 1574 г. в Париже скончался его брат король Карл IX. Как только Генрих получил эту новость, он оставил Польшу и уехал в Париж, где был коронован королем Франции. В Речи Посполитой наступил период междуцарствования. Влиятельная группа польской и литовской шляхты, в которую входил, в частности, архиепископ города Гнезно Якуб Учарский, выразила желание видеть на польском престоле царя Ивана IV или его сына Федора. Григорий Остик сразу же примкнул к «русской партии». В феврале 1576 г. он направил письмо московскому государю, обещая ему от своего имени и от имени литовской шляхты помощь в получении королевской короны. Взамен Остик надеялся получить от Ивана Грозного, в случае его избрания королем, города Ковель и Бельск, а также должность гетмана. Но этим планам не суждено было сбыться. В 1576 г. польским королем стал известный полководец, князь Трансильвании Стефан Баторий. Григорий Остик, рассчитывавший на щедрость царской казны, оказался без средств к существованию. Чтобы поправить свое имущественное положение, он занялся даже…фальшивомонетничеством.

Между тем, в Москве о нем не забыли. В июне 1580 г. в Вильно к королю Речи Посполитой Стефану Баторию прибыл посол Ивана Грозного Иван Нащокин, у которого для Остика была грамота от царя. Остик «под предлогом покупки мехов и других московских товаров, испросив доступ к Нащокину, получил ее, а затем под тем же предлогом часто приходил к нему, иногда и тайком». Частые встречи русского посла и Остика, а также то, что Григорий Остик получил в подарок от Нащокина дорогого коня, вызвали подозрение. Слуга Остика донес на своего господина королю. Григорий Остик был арестован. При обыске в доме у него нашли поддельные печати многих сенаторов Речи Посполитой, а в его имении, находившемся в двух милях от Вильно, — инструменты для изготовления фальшивых монет. В ходе следствия был схвачен преданный слуга Остика, некий Бартоломей. Под пытками он сознался, что «Остик имел сношения с Москвой, получал оттуда письма и еще раньше бескоролевья два раза пересылался с нею».

На суде Остик в начале пытался отрицать свою измену. Он говорил, что поддельные печати были нужны ему для ведения «к своей выгоде» процессов по имущественным делам, а с Нащокиным его связывали лишь торговые интересы. Однако, в конце концов, Остик во всем признался. В покаянной записке он сознался, что «сносился с неприятелем и подавал ему надежду убить при удобном случаи короля». В свое оправдание Григорий Остик писал, что «был вынужден к тому бедностью и большими долгами и имел в виду только выманить таким способом сколько-нибудь денег от неприятеля», и на коленях просил о помиловании. Но его мольбы не были услышаны королем. 18 июня 1580 г. по приговору королевского суда Остик был казнен[384].

О масштабах привлечения Москвой тайных агентов для сбора информации в Литве и в других странах Западной Европы можно судить по некоторым высказываниям современников. В 1550 г. Михалон Литвин[385] опубликовал в Великом княжестве Литовском трактат «О нравах татар, литовцев и москвитян». В своем трактате автор пишет, что «имеется уже великое множество московских перебежчиков, нередко появляющихся среди нас, которые, разведав дела и разузнав о деньгах, состояниях и обычаях наших, беспрепятственно возвращаются восвояси; пребывая у нас, они тайно передают своим наши планы». «Среди перебежчиков москвитян», — уверяет Михалон, — был даже «один священник, который, тайно проникнув в королевскую канцелярию, доставлял своему князю копии договоров, постановлений, указов»[386].

О вездесущих московских шпионах писал и другой иностранец — Генрих Штаден, служивший несколько лет опричником у Ивана Грозного. В конце 1570 г. Штаден, представляя императору Рудольфу II проект завоевания Московии, предупреждал императора, чтобы это сочинение «не переписывалось и не стало общеизвестным. Причина: великий князь (Иван IV) не жалеет денег, чтобы узнавать, что творится в иных королевствах и землях. И все это делается в глубокой тайне: наверное, у него есть связи при императорском, королевских и княжеских дворах через купцов, которые туда приезжают; он хорошо снабжает их деньгами для подкупа, чтобы предвидеть все обстоятельства и предотвратить опасность»[387].

Каковы были в действительности масштабы и результаты деятельности тайных агентов Москвы в европейских государствах, сказать трудно. Царь Иван Васильевич понимал значение разведки и денег на нее не жалел. Секретная информация поступала в Москву со всех сторон: от послов, купцов, лазутчиков, перебежчиков, тайных и явных агентов в разных странах и т. д. Все донесения писались на имя царя Ивана Грозного. Но вряд ли Иван Васильевич лично разбирал почту, составлял секретные наказы послам или вел переписку с зарубежными агентами. Всей этой работой занимались Посольский и Разрядный приказы. Царю докладывалась лишь суть дела, и он уже принимал окончательное решение. При этом Посольский приказ, направлял деятельность политической разведки Московского государства, а Разрядный приказ, в ведении которого находилась станичная служба, — военную.

Однако одних усилий тайной дипломатии было недостаточно, что победить в борьбе за Ливонию. В правительстве Ивана IV не было единства относительно войны в Прибалтике. Руководители русской дипломатии А. Ф. Адашев и И. М. Висковатый выступали против войны за обладание всей Ливонией. Они настаивали на заключении мира с Речью Посполитой и на перенесении военных действий в Крым. Иван IV, напротив, поддерживал сторонников войны за полное подчинение Ливонии России.

В возобновившейся в 1562 г. войне русской дипломатии так и не удалось приобрести долговременных союзников. В октябре 1576 г. умер император Максимилиан II, с которым велись переговоры о совместном захвате и разделе Польши. В том же году королем Речи Посполитой стал один из лучших полководцев своего времени Стефан Баторий, активный сторонник союза со Швецией против России. Датский король Фредрик II в 1570 г. фактически изменил союзу с Россией, заключив Штеттинский мир со Швецией. В том же году, российской дипломатии удалось убедить датского герцога Магнуса стать вассалом («голдовником») Ивана Грозного. По прибытии в Москву он был провозглашен «королем Ливонским». Новое государство обосновалось на острове Эзель. Русское правительство обязалось предоставить Магнусу военную помощь и материальные средства, чтобы он мог расширить свои владения за счет шведских и польско-литовских владений в Ливонии. Провозглашение Ливонского королевства должно было, по расчету Ивана Грозного, обеспечить поддержку ливонских феодалов. С помощью такой политической комбинации Москва намеревалась с двух фронтов взять в тиски Речь Посполитую. Однако в 1578–1579 гг. Стефан Баторий сумел склонить герцога Магнуса к измене царю. В 1579 г. войска Батория захватили Полоцк, а в 1581 г. осадили Псков. В конце 1581 г. шведы, нарушив договоренность о перемирии, перешли по льду Финский залив и захватили все побережье Северной Эстонии, Нарву, Феллин (Вильянди), Дерпт (Тарту). На южной границе Московского царства крымский хан Мухаммед-Гирей II (1577–1584) возобновил набеги на русские «украины».

Экономические и военные ресурсы России к концу 70-х гг. XVI в. были совершенно истощены. Огромный ущерб экономике страны и ее вооруженным силам наносил опричный террор, начавшийся в 1564 г. Оставшись без союзников, не имея сил вести войну на два фронта, Иван Грозный пошел на мирные переговоры с Речью Посполитой и Швецией. В начале 1582 г. в Запольском Яме (под Псковом) было заключено перемирие на 10 лет с Польшей. По условиям договора Россия в основном сохраняла свои границы, но отказывалась от Ливонии. В августе 1583 г. в Плюсе был заключен договор о перемирии со Швецией. За Россией оставалось устье Невы, а города Ям, Копорье и Ивангород переходили к Швеции. Таким образом, борьба России за выход к Балтийскому морю завершилась неудачей. Однако поражение в Ливонской войне не может заслонить другой итог внешней политики Ивана Грозного. В тяжелейших условиях одновременной войны на южных и западных рубежах страны Русскому государству удалось отстоять присоединенные земли Нижнего и Среднего Поволжья.

18 марта 1584 г. во время игры в шахматы с одним из приближенных Иван IV почувствовал себя плохо и, не приходя в сознание, скончался.

Для истории разведки личность Ивана Грозного интересна тем, что в его царствование были заложены основы формирования самостоятельных государственных структур, ведавших вопросами политической и военной разведки. Такими структурами стали Посольский и Разрядный приказы. В XVII в. происходит формирование еще одной государственной структуры по борьбе с иностранным шпионажем.

Глава 3

«Бунташный век»

После смерти Ивана IV на престол взошел его сын Федор Иванович (1584–1598), который самостоятельно управлять не мог и нуждался в руководстве. Из описания иностранных послов Флетчера и Сапеги следует, что царь Федор ростом был низок, с опухлым лицом, нетвердой походкой, постоянно улыбался и производил впечатление полного слабоумия[388]. Вся государственная власть практически сосредоточилась в руках ближайших бояр царя. Среди них особенно выделялись по своему значению Борис Годунов и Никита Романович Захарьин-Юрьев. В 1585 г. Никита Романович неожиданно был поражен параличом и умер. Вся власть перешла в руки Годунова, которому пришлось вести борьбу со своими политическими противниками князьями Мстиславскими и Шуйскими. В годы правления царя Федора Россия, продолжая политику Ивана Грозного, пыталась решить проблему выхода в Балтийское море. В результате похода к Нарве в 1590 г. Ям, Копорье и Ивангород были возвращены России. В 1592 г. русские войска были посланы к Выборгу, но взять хорошо укрепленный город им не удалось. В 1595 г. Россия заключила со Швецией Тявзинский мирный договор. К Московскому государству отходили города, занятые Швецией в 1580 г. Швеция брала на себя обязательства сохранять нейтралитет в случае русско-польской войны. Однако иност��ные суд а могли вести торговлю только в Ревеле и Выборге. Тем самым, русские купцы были лишены возможности напрямую вести торговлю с западноевропейскими купцами.

В 1598 г. царь Федор Иванович в возрасте 40 лет умер, не оставив наследника. Еще раньше, 15 мая 1591 г в Угличе с перерезанным горлом был найден 9-летний сын Ивана Грозного и Марии Нагой Дмитрий. Прекращение царской династии послужило причиной начала упадка и распада русской государственности. Современники, пережившие это трагическое время, называли его «Смутным». На Земском соборе 1598 г. новым царем был избран Борис Годунов, потомок татарского мурзы Чета, выходца из Орды, который в XIV в. приехал на службу к московскому князю. Кандидатуру Годунова поддержал и патриарх Иов. Другой претендент на престол, сын Никиты Романовича Юрьева — Федор Никитич Романов, был заточен в монастырь под именем монаха Филарета[389].

В начале XVII в. в стране резко ухудшилась экономическая и политическая обстановка. В 1601 и 1602 гг. Россию постигли сильные неурожаи. Голод принял невиданные размеры. Начались народные волнения. Весной 1601 г. и весной 1602 г. власти Москвы дважды назначали дворян с отрядами для охраны улиц и «бережения» столицы от огня. В 1601 г. в Москве впервые появились слухи о том, что царевич Дмитрий жив[390]. В 1602 г. при дворе польского магната Адама Вишневецкого объявился беглый монах Чудова монастыря Григорий Отрепьев, который стал выдавать себя за сына Ивана Грозного царевича Дмитрия. Вскоре слухи о появлении «Дмитрия» дошли до сандомирского воеводы и старосты Львова Юрия Мнишека, который пригласил самозванца к себе. Видимо, ему первому пришла в голову мысль использовать самозванца в политических целях.

В королевском замке в Самборе, управляющим которого был Юрий Мнишек, «Дмитрий» влюбился в младшую дочь воеводы Марину и принял католичество. Польский король официально не поддержал самозванца, но пожаловал ему содержание в 4000 флоринов в год и разрешил польским магнатам, желающим помочь ему, использовать для этого свои собственные войска и добровольцев. Самозванца поддержала и папская курия, которая надеялась с его помощью усилить католическую пропаганду в России. Заручившись поддержкой папы и части польских магнатов, Лжедмитрий стал готовиться к походу на Москву. Организацией похода руководил Мнишек, который начал собирать добровольцев. «Царевич», тем временем, отправил гонцов в Запорожье и к донским казакам с просьбой помочь ему вернуть «отцовский трон».

В 1604 г. правительство Бориса Годунова послало в Польшу родного дядю «Ростриги» Смирного Отрепьева с тем, чтобы он обличил самозванца и убедил польское правительство выдать его Москве. Однако «утесненные от Годунова» бояре тайно направили к польскому королю посланника, «племянника» московского дворянина Прокопия Липунова, с просьбой помочь самозванцу. В Польше Смирного Отрепьева приняли, выслушали, но «того Ростригу не показав, назад отправили»[391].

В конце октября 1604 т. Лжедмитрий примерно с двумя тысячами поляков и украинцев вторгся в Чернигово-Северскую землю. Войска самозванца легко взяли город Кромы и ряд других населенных пунктов по дороге на Москву. В 1604 г. Разрядный приказ сформировал и направил против самозванца войско, насчитывавшее 25 336 ратников[392]. В январе 1605 г. в бою под Добрыничами русские войска под командованием П. Ф. Басманова нанесли поражение войскам Лжедмитрия. Самозванец бежал в город Путивль, откуда рассылал к народу свои воззвания со всякого рода обещаниями. В 1605 г. в Москве неожиданно скончался Борис Годунов. Царем стал его сын Федор, который не смог справиться с возникшей в стране ситуацией. Царские воеводы П. Ф. Басманов, князья В. В. Галицын, И. В. Галицын и другие перешли на сторону самозванца. В Москве началось восстание, в ходе которого молодой царь с матерью были убиты. 20 июня 1605 г. при всеобщем ликовании народа Лжедмитрий I въехал в Москву. Через три дня Лжедмитрия торжественно венчали на царство. Новый царь старался привлечь на свою сторону служилых людей и врагов Годунова. Он щедро раздавал им должности, земли и жалованье. Монах Филарет Романов стал митрополитом, а князей Богдана Бельского и Петра Басманова Лжедмитрий назначил своими главными русскими советниками.

Однако в народе постепенно нарастало недовольство расположением царя к полякам и его пренебрежительным отношением к православной церкви. Особенное раздражение у жителей Москвы вызвала свадьба Лжедмитрия с дочерью польского магната Мариной Мнишек, которая устроила во дворце «папежинскую» церковь, якобы для своих слуг. Против царя было настроено и духовенство, опасавшееся связей Лжедмитрия с католиками. Московское боярство, которому после свержения Годуновых Лжедмитрий стал не нужен, разделяло эти настроения. Летом 1606 г. бояре во главе с Василием Ивановичем Шуйским тайно вступили в переговоры с польским королем Сигизмундом III. Для ведения переговоров был использован Иван Безобразов. Он был одним из курьеров, с чьей помощью Лжедмитрий поддерживал связь с польским правительством. В конце июня 1606 г. Безобразов отправился в Польшу с официальной миссией, которая заключалась в том, чтобы потребовать от поляков признания притязаний Лжедмитрия I на титул императора. Но в тайных переговорах с представителем польского правительства литовским канцлером Львом Сапегой, Безобразов сообщил, что Шуйские, Голицыны и другие бояре не могут больше терпеть самозванца и намерены его свергнуть. В качестве нового царя бояре просили короля дать на Московское царство своего сына Владислава. Сигизмунд через Сапегу ответил, что не будет возражать против свержения самозванца. Относительно же возведения на русский престол своего сына король не дал никаких определенных обещаний[393].

17 мая 1606 г. бояре во главе с Василием Шуйским подняли в Москве восстание. В 4 часа утра в церкви на Новгородском дворе ударили в набат. Простой люд бросился в дома, где стояли поляки, и стал их убивать. В это время вооруженные бояре беспрепятственно проникли во дворец. «Босманов же, видя боляр, с ружьем идущих», хотел защитить Лжедмитрия, «но Татищев его ножом заколол». Лжедмитрий в отчаянии кинулся искать помощи у стрельцов. Он выпрыгнул из окна «на Набережный двор», однако, «отшиб» ноги и лежал без движения, пока стрельцы не подобрали его еще «жива». «Но, несучи вверх, не знамо кто его убил, и отсекши ему голову, вынесли на Красную площадь, где лежал три дни, а потом сожгли на Котлах»[394].

Тем временем, Шуйский поспешил остановить нападение жителей Москвы на поляков, послав для этого отряды стрельцов. В тот же день бояре сформировали новое правительство. 19 мая 1606 г. на Красной площади собрание из знатных бояр и посадских людей объявило Василия Ивановича Шуйского царем России. 1 июля 1606 г. 54-летний потомок старшей ветви суздальских Рюриковичей князь В. И. Шуйский венчался на царство. «Сей государь… был ростом высок, сух, лицо долгое и бледное, волосы прямые, очи черные, глубокие»[395].

При своем воцарении Шуйский дал ограничительную «крестоцеловальную запись», в которой обязывался править вместе с боярами. Возведенный на престол боярской аристократией, Василий Иванович Шуйский не смог найти поддержки в стране. Царь «любил паче деньги, нежели щедроты». Прирожденный интриган, Шуйский оттолкнул от себя даже многих своих сторонников. Уже летом 1606 г. в юго-западных уездах страны вспыхнуло восстание под руководством Ивана Исаевича Болотникова, бывшего холопа князя А. А. Телятевского. В октябре 1606 г. восставшие осадили Москву. Болтникова поддержали и враги Василия Шуйского князья Телятевский, Шаховской и др. Но вскоре в лагере восставших произошел раскол. Поддерживавшие Болотникова дворяне перешли на сторону Шуйского. В октябре 1606 г. восстание Ивана Болотникова было подавлено, а сам он сослан в Каргополь и утоплен.

Летом 1607 г. в борьбу внутри России вмешалась Польша, которая выдвинула нового самозванца — Лжедмитрия II[396]. Кто он был — неизвестно. К этому времени на территории Польши и России появились десятки разных царевичей: Савелий, Еремка, Мартынка и т. д. Осенью 1607 г. самозванец с несколькими тысячами шляхтичей вторгся в Россию, где нашел широкую поддержку среди казачества. Разбив под городом Болховым царское войско, Лжедмитрий II в июне 1608 г. подошел к Москве. Однако с ходу взять столицу он не смог и расположился лагерем в Тушино под Москвой. Сюда из Польши к самозванцу стало подходить подкрепление. В сложившейся ситуации Василий Шуйский решил пойти на сближение со Швецией. В конце февраля 1609 г. в Выборге был подписан договор о помощи России. Швеция предоставляла правительству Шуйского вспомогательные войска из 5 тыс. наемников, а Москва соглашалась уступить Швеции город Карелу с уездами. Причем этот пункт договора держался в тайне, чтобы не вызвать возмущения в русском народе[397].

В сентябре 1609 г. польский король Сигизмунд III начал открытую интервенцию против России. В декабре 1609 г. польские войска подошли к Тушино. В июле 1610 г. дворяне во главе с Захарием Ляпуновым свергли Василия Шуйского, и «взяв его… выветчи в поле к Серпуховским воротам, тамо с превеликим шумом его царства отрекли и объявили вольной выбор государя»[398]. 26 июля 1610 г. Василия Шуйского постригли в монахи в Чудовом монастыре. Власть перешла к Боярской думе, а фактически к группе бояр, в которую входили князья Федор Мстиславский, Иван Воротынский, Иван Романов и др. 17 августа 1610 г. они заключили с командующим польской армией гетманом Жолкевским договор, по которому признавали сына Сигизмунда Владислава русским царем, и объединяли свои силы в борьбе против Лжедмитрия II. В сентябре 1610 г. польские войска заняли Москву. Лжедмитрий II бежал с казаками в Калугу, где 10 декабря 1610 г. был убит.

В декабре 1610 г. польский король Сигизмунд III неожиданно для московского правительства объявил о своем желании стать русским царем. Признание Сигизмунда царем означало принятие царя католика, что для русских людей было не приемлемо. В 1610 г. «смутой на Руси» решила воспользоваться Швеция. В качестве своего кандидата на русский престол она выдвинула принца Карла Филиппа. В июле 1610 г. шведы захватили Новгород, а в начале 1612 г. города Орешек и Тихвин. Таким образом, Московское государство превратилось в арену борьбы Речи Посполитой и Швеции. В конце 1610 г. против захватчиков началось народное движение. В начале 1611 г. в Рязани было сформировано ополчение во главе с думным дворянином Прокопием Петровичем Ляпуновым. В конце марта началась осада Москвы, но, после убийства в июле 1611 г. казаками Ляпунова, ополчение распалось. В начале 1612 г. было сформировано новое народное ополчение во главе с нижегородским посадским старостой Кузьмой Мининым и князем Дмитрием Пожарским. В конце августа 1612 г. русское войско начало осаду Москвы. 26 октября 1612 г. Москва полностью была освобождена от захватчиков.

В январе 1613 г. в Москве собрался Земский собор для выборов царя. В ходе обсуждения различных кандидатур новым царем в феврале 1613 г. был избран 16-летний сын митрополита Филарета Михаил Федорович Романов (1613–1645). Михаил Романов вступил на престол в трудный для России период. Страна была разорена, власть царя была настолько слаба, что некоторые воеводы не сразу признали Михаила Романова своим государем. Шайки казаков продолжали бродить и грабить даже под Москвой. У правительства в это время не было ни денег, ни служилых людей для защиты государства. Между тем, война с Польшей и Швецией продолжалась. Польские и шведские отряды грабили и разоряли русские области. В этих условиях московское правительство первым делом стало изыскивать средства на содержание ратных людей и защиту государства от врагов.

В сентябре 1613 г. князь Д. Д. Трубецкой во главе казаков попытался выбить шведов из Новгорода, но в июле 1614 г. был разбит шведским генералом Делагарди. Летом 1615 г. шведский король Густав II Адольф осадил Псков, но не смог взять город штурмом. 15 октября 1615 г. между Москвой и Швецией начались мирные переговоры, однако мир не был подписан. Только 23 февраля 1617 г. Швеция все же пошла на заключение мира, который был подписан 27 февраля в Новгородской земле в селе Столбово на реке Сясь. Посредниками на переговорах по просьбе русской дипломатии выступили английский посол Джон Уильям Меррик[399], посланник Голландии барон Рейнхольд ван Бредероде и бургомистр Амстердама Дирк Баас. Это был первый в истории Российского государства мирный договор, который был заключен при участии иностранных посредников. Приглашение на переговоры посредников объяснялось слабостью государственной власти после «смуты» и отсутствием опытных дипломатов. По условиям Столбовского мирного договора Иван-город, Ям, Копорье, устье Невы с Орешком переходили к Швеции. Шведско-русская граница проходила у Ладоги. Всем желающим выехать из этих районов в Россию давался срок две недели. Таким образом, Россия лишилась единственного выхода к Балтийскому морю.

В 1618 г. в селе Деулино, близ Троице-Сергиева монастыря, было заключено на 14,5 лет перемирие между Россией и Речью Посполитой. За Польшей оставались Смоленская и Чернигово-Северская земля. При этом, королевич Владислав не отказался от претензий на русский престол, а король Сигизмунд не признал Михаила Федоровича Романова царем. Польско-шведская интервенция закончилась. Сохранив независимость, Россия смогла приступить к решению первоочередных задач по преодолению последствий «смуты». В первую очередь, необходимо было восстановить боеспособность армии, обезопасить страну от вмешательства во внутренние дела со стороны других государств, найти союзников в борьбе за пересмотр унизительных договоров с Польшей и Швецией. Предполагалось, что главная военная угроза будет исходить от Польши, которая отказалась признать царский титул Михаила Федоровича и удерживала Смоленск и Северскую землю. Срок Деулинского перемирия истекал 1 июля 1633 г., поэтому необходимо было спешить с реорганизацией армии.

В начале XVII в. ядром вооруженных сил Русского государства по-прежнему еще оставалось дворянское ополчение, которое не было регулярным войском. Несмотря на то, что численность населения страны в целом увеличивалась, полевые армии оставались на уровне конца Ливонской войны. Согласно именным спискам личного состава 1630-х гг., вооруженные силы Московского государства состояли из 27 433 дворян и боярских детей; 28 130 стрельцов; 11 192 служилых казаков; 4316 артиллеристов и технического персонала; 10 208 татар; 2783 иностранных наемников. Кроме того, существовали вспомогательные силы из 8493 чувашей и черемисов. Общая численность ратников превышала 90 000 человек[400]. Разложение поместного войска в период «смуты» вызвало необходимость создания новой военной организации. Массовое применение огнестрельного оружия требовало формирования постоянной армии для систематического обучения ратников стрельбе.

В 1630 г. в период подготовки к войне с Польшей московское правительство приступило к формированию полков нового или, как их тогда называли, иноземного строя. Полки нового строя находились на содержании государства. Способы их комплектования в течение 1630–1670 гг. несколько раз изменялись. Вначале они комплектовались из ополченцев: тяжелая конница — из представителей господствующего класса, пехота и легкая конница — из вольных людей всех сословий. Службу в полках иноземного строя несли за денежное и хлебное жалованье. В 40-х гг. комплектование армии проводилось по методу поселенного войска, когда крестьяне пограничных сел превращались в солдат. В дальнейшем, для увеличения численности армии, начинает вводиться новая система комплектования: крестьяне и посадское население набирались на пожизненную службу по раскладке — один солдат с 25 дворов. Такие наборы впоследствии получили название рекрутских.

Полки нового строя формировались по родам войск. Вначале они появились в пехоте. Первые два таких полка были созданы в 1620 г. На вооружении пехоты находились мушкеты, отличавшиеся от пищалей только большим калибром и весом. С 1632 г. полки нового строя стали создаваться в коннице. В начале 80-х гг. XVII в. русская конница состояла из рейтар, гусар и конных копейщиков. Во второй половине XVII в. в русских войсках значительно повысился удельный вес артиллерии. К 70-м гг. XVII в. стрелецкое войско постепенно утрачивает свое значение. Основой боевой силой русских войск становятся полки нового строя, которые составляли три четверти всей армии.

В модернизации армии существенную помощь оказали иностранные специалисты, которые активно привлекались на русскую службу московским правительством. Одним из самых выдающихся среди них был шотландец полковник Александр Лесли. В 1630 г. московское правительство направило его в Швецию, Данию, Гамбург и Любек для того, чтобы пригласить на русскую службу опытных офицеров и нанять пять тысяч солдат. На службу принимались офицеры любого вероисповедания, за исключением католического. Неприязнь к католикам после «смуты» еще оставалась очень сильной. Лесли должен был также купить за границей пушки, пушечные ядра, мушкеты и сабли.

Со второй половины XVII в. в Московском государстве начинает вводиться местная система военного управления. К началу 80-х гг. в пограничных областях создается 10 разрядов во главе с воеводами. На территории разряда воевода имел военную и гражданскую власть, организовывал ведение разведки в приграничной местности. Все войска разряда составляли разрядный полк, в который входило несколько полков пехоты и конницы. В 80-х гг. XVII в. разрядная систем местного военного управления была распространена на всю территорию Русского государства. Это позволило улучшить систему учета и набора ратных людей.

Для объединения управления полками нового строя к 70-м гг. XVII в. были введены три генеральских чина. Большое значение в управлении войсками наряду с командиром полка стали иметь такие чины, как полковой «сторожеставец» и полковой «станоставец». Первый являлся старшим офицером полка и ведал походным движением, расположением войск на отдых, организацией походного охранения и охранением войск на отдыхе. Помимо этого полковой сторожевец занимался развертыванием войск для ведения боевых действий и организацией разведки. Полковой станоставец являлся младшим офицером полкового штаба и помощником полкового сторожеставца. В функции станоставца входило определение мест расположения войск на отдых. К середине XVII в. они стали называться полковыми квартирмейстерами и занимались главным образом оперативными вопросами. Об обязанностях полковых станоставцев впервые упомянуто в русском воинском уставе 1647 г. «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей»[401].

В ходе реорганизации армии большое внимание уделялось разведке. Значение, которое придавалось ей во время военных действий, нашло отражение в первой военной печатной книге на русском языке — «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до военной науки», написанной Анисимом Михайловым в 1621 г. В «Уставе» был обобщен богатый опыт организации и ведения военной разведки, накопленный в Московском государстве в предыдущие годы. В разделе «Указ о вестовщиках и лазутчиках» говорилось, что «государю или Великому Воеводе» (главнокомандующему), прежде всего, подобает «великое прилежание имати, чтобы ему всякие прямые вести от мужеска полу и женска известны были». Здесь же указывалось, что для сбора разведывательных сведений должны использоваться не только «лазутчики», но и «подъезды», небольшие разведывательные группы войсковой разведки. Кроме наблюдения за противником на них лежала обязанность добывать «языков». Для этого им предписывалось «имети в великих и малых полках добрых и прилежных, смелых людей, смотря по делу, для посылки в подъезд… чтобы добытися языки»[402].

XVII в. стал временем, когда более четкие формы приобрела борьба против иностранного шпионажа в России. От случайных, единичных мероприятий она становится более осмысленной и целенаправленной. Необходимость усиления борьбы со шпионажем была вызвана необычайной активностью иностранных шпионов после окончания «смуты». Эта активность объяснялась, во-первых, сложной внутриполитической обстановкой в стране после окончания гражданской войны, а во-вторых, массовым притоком на службу в Россию иностранцев, среди которых было много откровенных авантюристов.

Недостаток в специалистах московское правительство пополняло, в основном, за счет приглашения на русскую службу выходцев из Европы. Посетивший Москву в середине XVII в. немец Адам Эльшлегер насчитал до 1000 человек, служивших и торговавших в Москве лютеран и кальвинистов[403]. Особенно увеличилось количество иностранцев в Москве после того, как правительство в ходе военной реформы решилось на вербовку за границей целых полков из иностранцев. Одновременно с «немцами»[404], «на царское имя» в Россию охотно шли служить выходцы из западнорусских областей Речи Посполитой, из областей, занятых шведами по Столбовскому мирному договору, а также выходцы из православных государств: Греции, Сербии, Болгарии.

Иностранный шпионаж осуществлялся, прежде всего, через официальных дипломатических представителей, которые перед отправлением в Москву получали соответствующие инструкции. О содержании этих инструкций можно судить по одной из них, составленной осенью 1634 г. для шведского представителя в Москве Петра Крузебьерна. Помимо своих прямых обязанностей, он должен был сообщать об устройстве, вооружении и состоянии русской армии. Докладывать о всех посольствах, прибывающих в Москву. Подробно узнавать о содержании дипломатической переписки и внешних договорах, торговых сношениях с другими странами и т. д. Для обеспечения успеха своей шпионской деятельности Крузебьерну предписывалось создать сеть информаторов из числа местных жителей[405].

Особое внимание иностранные «резиденты» обращали на служилых иноземцев. В этом отношении представляет интерес отчет Эрика Пальмквиста, одного из участников шведского посольства, направленного в 1673 г. в Москву. В своем отчете он приводит список всех иностранцев, состоявших на русской службе с указанием страны их происхождения и русского города, в котором каждый из них находился на военной службе. Пальмквист не без основания полагал, что в случае войны с Россией, шведское правительство сумеет найти среди них союзников. В отчете шведского посла много внимания уделялось также состоянию русских крепостей, стратегически важных дорог, укрепленных районов и т. д.[406] Активно работала в Москве и польская разведка. Особый размах она приобретала во время военных действий. Так, например, в начале русско-польской войны 1632–1634 гг. воевода пограничного города Севска Михаил Еропкин прислал в Москву на имя царя важное сообщение. В донесении говорилось, что из Новгород-Северска прибыл шляхтич Ян Заболоцкий, который сообщил о предстоящей засылке из Польши в Москву лазутчиков под видом послов нейтральной Австрии с целью осмотра «порубежных городов и крепостей»[407].

О значении, которое придавалось в России ведению контрразведки, говорит тот факт, что накануне очередной русско-польской войны 1653–1655 гг. делами по борьбе с иностранным шпионажем занимался лично глава правительства боярин Борис Иванович Морозов. К этому времени была уже разработана целая система контрразведывательных мероприятий по борьбе со шпионажем, которая постоянно совершенствовалась. В России, как и в других странах, в XVII в. еще не существовало органов, специально занимавшихся контрразведкой. Эти функции выполняли Посольский и Разрядный приказы. Причем между приказами существовало определенное разграничение в обязанностях. Если Посольский приказ занимался борьбой с дипломатическим шпионажем, то Разрядный ведал противодействием шпионам и лазутчикам в приграничных районах.

Воеводам приграничных городов предписывалось всеми возможными способами постоянно собирать «вести» о ситуации на границе и сообщать их в Посольский или Разрядный приказы. В их обязанности входил обязательный допрос всех выходцев из соседних государств, а также русских «полоненников», возвращавшихся на родину. Уже в начале XVII в. при воеводах состояли «вестовщики» или лазутчики, которые засылались в приграничную зону соседних государств. Они набирались из служилых, посадских и торговых людей, а также из крестьян. Во время своих поездок за рубеж «вестовщики» заводили «знакомцев», через которых получали секретные сведения о замыслах противника. Важную помощь в добывании вестей оказывали русские купцы, торговавшие за границей. Ценная информация поступала от православного духовенства из Греции, Болгарии, Сербии и др. Велика была роль в получении нужных сведений иностранцев, бывших на русской службе или живших в России, а затем вернувшихся в Западную Европу.

На территории Русского государства за подозрительными людьми устанавливалось негласное наблюдение. Так, в одном из наказов говориться, что «около того Исайкова двора тихо ходя надзирать, не объявятся ли у него также притылые рубежные люди, и чтоб тайным обычаем поймать не разсловя во многие люди»[408]. Наряду с активными методами борьбы со шпионажем использовались и превентивные. В частности, иностранцам было запрещено посещать Сибирь и юго-восточные районы страны (Астрахань и Поволжье), где проходили торговые пути в Персию, Бухару, Индию и на Кавказ. Их не допускали в расположение русских крепостей, особенно в приграничных районах. Непосредственное наблюдение за иностранными дипломатами, как уже отмечалось, осуществлял Посольский приказ. Для этой цели приказ использовал посольских приставов, набиравшихся из числа наиболее опытных служилых людей. Они не только заботились о повседневных нуждах иностранных послов, но и внимательно следили за ними. В инструкциях приставам указывалось, например, «чтобы к послам и к из посольским людем подозрительные иноземцы и русские люди никто не приходили, и ни о чем с ними не розговаривали, и вестей никаких им не рассказывали и письма никакого к ним не подносили».

В случае появления у дипломатов подозрительных лиц, их предписывалось задерживать и препровождать в Посольский приказ. Причем задержание подозреваемых в шпионаже необходимо было производить «поотпустив от посольского двора» и ни в коем случае не «на дворе у послов и у ворот, чтобы то послом было не знатно и не сумнительно»[409]. Чтобы затруднить иностранцам сбор разведывательных сведений, на протяжении почти всего XVII в. им запрещалось носить русское платье и нанимать русских слуг. Кроме того, в городах, где было много «немцев», предусматривалось выделение специальных мест и районов для их проживания. Еще в середине XVI в. специально для иностранцев на Яузе была основана Немецкая слобода, предназначавшаяся, прежде всего, для проживания пленных, захваченных в Ливонской войне. В начале XVII в. слобода сгорела, и иностранцы жили непосредственно в Москве. В 1652 г., незадолго до начала войны с Польшей, московское правительство окончательно приняло решение выселить всех чужеземцев из столицы, и на месте прежней слободы была устроена новая иноземная слобода. Москвичи называли ее «Кукуй» по названию протекавшего здесь ручья.

К превентивным мерам против иностранных разведок можно отнести и ужесточение наказаний за шпионаж. В Соборном уложении 1649 г. в одной из статей говорилось: «Кто захочет московским государством завладеть, или какое дурно учинить, и про то на него кто известит, и по тому извету сыщется про тое его измену допряма, и такова изменника по тому же казнить смертию»[410].

Контрразведывательная деятельность Посольского и Разрядного приказов по обеспечению внутренней и внешней безопасности страны способствовала укреплению государственной власти в России. Однако службу контрразведки оставалась еще очень слабой, была рассредоточена по различным приказам и нуждалась в координации.

Среди мер оборонительного характера, предпринятых московским правительством после окончания «смуты», было восстановление прежних посольских связей России. Сразу после вступления на престол Михаила Федоровича Романова правительство направило одновременно восемь посольств в различные страны с просьбой вступить в союз с Московским государством и оказать финансовую помощь[411]. Послы были направлены в Турцию, к ногайским татарам, в Австрию[412], к константинопольскому патриарху, в Данию, Крым, Персию, в Англию и Голландию. Недостаток опытных дипломатов привел к тому, что в этой роли часто выступали малосведущие люди. Отсутствие у них знаний и опыта в международных делах, препятствовало благоприятному исходу ряда переговоров.

Так, например, безрезультатно закончилась весной 1613 г. миссия послов С. Ушакова и С. Заборовского к императору Матвею. Почувствовав неопытность русских дипломатов, австрийцы унижали их, как только могли. Три дня они учили Ушакова и Заборовского, как должно кланяться императору. В итоге, послы привезли от императора в Москву грамоту, в которой имя царя даже не упоминалось, а выражалось лишь сочувствие положению, в котором оказалась Россия[413]. Более удачной оказалась в том же 1613 г. миссия А. Зюзина в Лондон, где он получил согласие Джона Меррика быть посредником на переговорах России со Швецией. Не просто складывались отношения с Турцией и Крымом. Попытки склонить эти государства к союзу с Россией не принесли результатов. Турция предпочитала иметь свободу рук в борьбе против Московского государства, не связывая себя с Москвой союзными обязательствами.

В 1618 г. в Европе началась Тридцатилетняя война (1618–1648), причиной которой стала борьба между католиками и протестантами в Чехии. Чехи отказались признать католика Фердинанда II императором и выбрали себе королем одного из протестантских князей Германии, Фридриха Пфальцкого, зятя английского короля Якова I. С подавления императором чешского восстания и началась Тридцатилетняя война. Ни у императора Фердинанда II, ни у его протестантских противников не было постоянного войска, поэтому они вынуждены были обратиться за помощью к другим странам. Так, постепенно, в войну втянулись все европейские государства. Не осталась в стороне и Россия. В 1621 г. Посольский приказ направил посольство Ю. Родионова и И. Фомина в Германию, Францию и Англию, с целью получить подробную информацию о ходе войны. Привезенный Фоминым статейный список позволил московскому правительству достаточно четко представить расстановку сил в войне. На стороне Фердинанда II выступали Лига католических князей Европы, Речь Посполитая и Испания. В противоположную коалицию входили Англия, Дания, Франция и Швеция. Российская дипломатия решила воспользоваться сложившейся ситуацией в Европе и обрести союзников. в борьбе против Польши за пересмотр позорного Деулинского перемирия. Однако попытки заключить союз с Англией и Данией не принесли результата[414]. Также безрезультатно закончились переговоры о союзе с Турцией и Швецией.

Тем временем, в конце апреля 1632 г. в Польше умер король Сигизмунд III. На престол должен был вступить его сын Владислав IV. Поскольку короли в Польше избирались, а кроме Владислава были другие кандидатуры, для московского правительства было важно знать настроения и планы польского сейма. Не имея постоянных дипломатических представительств за рубежом, Посольский приказ вынужден был довольствоваться информацией, которая поступала от воевод порубежных городов. В основном воеводы получали ее от выходцев из литовских земель. Еще в марте от воевод поступили сведения о намерении Польши начать войну с Россией. «И король де и гетман Конецпольский приговорили, что нынешней де весною по траве идти им на твои государевы городы войною, не дожидаясь твоих государевых людей в Литовскую землю»[415]. В то же время после смерти Сигизмунда III стали приходить вести о том, что на сейме обсуждался вопрос о заключении мира с Россией и о возвращении ей занятых городов[416]. Эти противоречивые известия отражали реальное положение дел в Польше, где были и сторонники войны с Россией и противники. Однако у московского правительства на основе этих противоречивых сведений сложилось неверное представление о слабости Польши. В Москве посчитали, что будет достаточно одной демонстрации силы, чтобы склонить Речь Посполитую к пересмотру Деулинского перемирия.

В августе 1632 г., так и не заручившись поддержкой Швеции и Турции, Россия начала войну с Польшей за Смоленск. В сентябре под Смоленск из Москвы выступило 32-тысячное войско под командованием боярина Михаила Борисовича Шеина. Польша не была готова к войне и не имела войск на границе. В октябре без особого сопротивления противника русская армия подошла к Смоленску, но с ходу взять хорошо укрепленный город воеводе Шеину не удалось. Началась длительная осада. К июню 1633 г. в войсках под Смоленском в общей сложности находилось свыше 100 тыс. человек. В это время российская дипломатия настойчиво добивалась союза против Польши с Турцией и Швецией. В обмен на союз московское правительство обещало шведскому королю содействие в получении польской короны. Однако смерть короля Густава II Адольфа положила конец надеждам России на союз со Швецией. Не дали ощутимых результатов и переговоры с Турцией. Таким образом, Россия оказалась в войне с Польшей без союзников.

В августе 1633 г. на помощь польской армии с юга подошли войска крымских татар и казаков общей численностью до 80 тыс. человек. Московское правительство послало об этом известие воеводе Шеину, которое было перехвачено польской разведкой. Поляки сразу опубликовали эту новость в «подметных листах», которые распространили среди русских войск, состоявших почти на треть из иностранных наемников. В полках, сформированных из наемников, началась паника, дезертирство и отказ сражаться в обстановке численного превосходства противника. Между тем, в октябре 1633 г. польским полевым войскам удалось зайти в тыл русской группировки, осаждавшей Смоленск. Поляки полностью отрезали войска Шеина от продовольственного снабжения со стороны Можайска и Москвы, а также разорили резервные запасы в городе Дорогобуже.

Русские войска, оставшись без подвоза продовольствия и боеприпасов, продолжали осаду города. Смоленск вот-вот должен был пасть, но неожиданно Шеин в декабре 1633 г. принял польское предложение сдаться. Полевое перемирие было подписано 29 января 1634 г. Несмотря на это, часть русских войск предприняла 21 февраля попытку вырваться из окружения, которая закончилась неудачей. По условиям договора о капитуляции русская армия сдавала всю артиллерию — 300 орудий, а вся армия сдавалась в плен. Шеину разрешалось вывести из окружения только 8 тыс. человек и 12 «именных» артиллерийских орудия[417].

Расследование, проведенное позднее, показало, что капитуляция была результатом предательства части иноземных войск, в частности, англо-шотландского полка. Английский генерал Томас Сандерсон в решительный момент бросил свои позиции и укрепления, выдав, таким образом, полякам 500 русских солдат. Полковник Александр Юлиан Лесли Младший застрелил изменника прямо на поле боя в присутствии Шеина. Но царь Михаил Федорович счел предателями и командующего армией боярина Шеина, а также его заместителя окольничего Измайлова. По прибытии в Москву они были арестованы, преданы суду и 28 апреля 1634 г. казнены на Лобном месте в Москве. Им обоим отрубили головы, которые в течение двух недель были выставлены на пиках на Красной площади[418].

После капитуляции русской армии польский король Владислав IV не смог взять Вязьму и приостановил наступление на Москву. Начавшиеся в тылу польской армии крестьянские выступления окончательно преградили путь Владиславу на столицу. В феврале 1634 г. крестьянское ополчение нанесло поражение полякам под городом Белым, где король потерял 4 тыс. человек. Партизанские действия русских повстанческих отрядов, ропот в польских войсках, уставших от войны, заставили Владислава в мае 1634 г. начать переговоры о мире. В июне 1634 г. в селе Поляново под Вязьмой был подписан мирный договор. По условиям договора Польша оставляла за собой все земли, захваченные по Деулинскому перемирию, но Владислав IV отказывался от притязаний на русский престол. В секретном протоколе к Поляновскому мирному договору указывалось, что Владислав отказывается от употребления титула «Царь Московский» или «Царь Русский», в обмен за уплату ему русской казной 20 тыс. золотых руб. в «иностранной валюте» — «дукатами веницейскими или голландскими гульденами»[419].

Следствием поражения в Смоленской войне стал отход России от активной внешней политики на Западе. Значительно сократился обмен посольствами со странами Западной Европы. Неудачей закончилась и попытка руководителя Посольского приказа Ивана Тарасьевича Грамотина учредить в 1634 г. первое русское постоянное дипломатическое представительство за границей. В декабре 1634 г. он отправил в Стокгольм в качестве постоянного, «пребывательного», посла — Дмитрия Францбекова вместе с подьячим для письма. Однако первый русский резидент прожил в Швеции чуть более полугода[420].

Российская внешняя политика конца первой половины ХУЛ в. отличалась осторожностью и желанием сохранять мирные отношения со своими соседями. Именно слабостью Русского государства можно объяснить сдачу в 1642 г. Турции Азова.

В 1637 г. донские казаки совместно с отрядами запорожцев после длительной осады овладели сильно укрепленной турецкой крепостью Азовом, закрывавшей выход в Азовское море. Несмотря на неоднократные попытки Турции вернуть крепость, казаки удерживали ее В течение пяти лет. Казаки считались подданными московского царя, поэтому Турция неоднократно заявляла России протесты на их действия. По отношению к Константинополю Москва вела себя очень осторожно и готова была помочь Турции вернуть Азов. В 1641 г. в Константинополь было направлено посольство Б. Лыкова и А. Буколова. Посольство должно было объяснить султану, что Азов взят без ведома государя и царь постарается склонить казаков сдать город[421].

В мае 1641 г. турецкий султан Ибрагим I осадил Азов, но казакам удалось отбить 24 приступа турок. Во время осады две трети казаков (8 тыс. чел.) погибли. Турки, потеряв 20 тыс. человек, 26 сентября сняли осаду. Понимая, что собственными силами город не удержать, казаки обратились в Москву с просьбой о поддержке. 3 января 1642 г. собрался Земский собор, чтобы решить судьбу Азова. Многие участники собора высказывали мнение в пользу удержания Азова. Однако Россия, при отсутствии союзников, не была готова к войне с Оттоманской империей. В 1642 г. казаки вынуждены были оставить Азов. Возникла реальная угроза объединенного выступления Речи Посполитой и Турции против Московского государства. С целью выяснить действительные намерения своих противников московское правительство направило к молдавскому господарю Василию Лупу в город Яссы Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина. Находившаяся под гнетом Турции, Молдавия доброжелательно относилась к России. По тайному договору между русским царем и молдавским господарем было условлено, что Нащокин поступит на службу к Василию Лупу и будет выполнять его личные указания и распоряжения. Таким образом, служба у молдавского господаря обеспечивала московскому посланнику надежное прикрытие.

Направление Нащокина в Яссы не было случайным. Этот город находился на пересечении путей, ведущих из Турции на Украину, в Польшу и далее — в Западную Европу. Русское правительство ставило перед Ординым-Нащокиным задачу выяснить планы Польши и Турции относительно военных приготовлений к войне против России. Вскоре Афанасий Лаврентьевич устанавливает связи с греческими монахами, молдавскими купцами, с одним из приближенных Лупу Исайей Остафьевым и другими людьми, располагавшими нужной информацией. С целью соблюдения мер безопасности Ордин-Нащокин вводит для написания донесений тайнопись, требует, чтобы его сообщения доставлялись прямо к руководителю Посольского приказа. В письме к казначею Богдану Дубровскому от 11 апреля 1643 г. он жалуется на подьячего Посольского приказа Мину Леонтьева за несоблюдение им элементарных требований конспирации. Леонтьев, вручая проезжую грамоту купцу Артемию Яковлеву, направлявшему в Яссы, неосторожно сказал купцу, чтобы тот нашел в Яссах «русского человека», который «послан от нас… для дела». В письме Афанасий Лаврентьевич просит узнать Дубровского, «ведомо ли про то Григорью Львову», и просил, чтобы тот «ево, собаку, от таких росказов унел»[422]. Миссия Нащокина в Молдавию, закончилась успехом. Она имела своим следствием урегулирование отношений России с Турцией и Польшей, а также укрепила связи Москвы с Молдавией.

В полной мере талант Нащокина как дипломата и политика раскрылся в 1667–1671 гг., когда он находился во главе Посольского приказа. За короткое время Ордин-Нащокин реорганизовал и значительно усилил роль этого учреждения в выработке и проведении внешней политики России. Особое внимание Афанасий Лаврентьевич уделял сбору и обработке информации о событиях за пределами государства. В наказах русским послам он постоянно ставит задачу собирать и регулярно присылать в приказ сведения о положении дел в той или иной стране. С той же целью по инициативе руководителя Посольского приказа была установлена почтовая связь с Вильно и Ригой. Он же активно развивал практику перевода иностранных газет и вестовых писем, из которых составлялись сводные выписки — «Куранты», помогавшие московскому правительству ориентироваться в международных отношениях. Благодаря стараниям Нащокина, а также его преемника на должности руководителя Посольского приказа Артамона Сергеевича Матвеева, русская дипломатия и дипломатическая разведка постепенно выходят из кризиса и начинают работать на равных с другими европейскими странами.

В 1645 г. умер царь Михаил Федорович. Новым царем стал его 16-летний сын Алексей Михайлович (1645–1676). Начало царствования царя Алексея было омрачено появлением очередного самозванца, который стал предъявлять претензии на московский трон. В 1645 г. русские послы, приехавшие в Польшу, узнали, что там находится человек, выдающий себя за сына Василия Шуйского. Над Россией нависла реальная угроза повторения событий «смутного» времени. Московскому правительству достаточно быстро удалось установить настоящее имя самозванца. Им оказался подьячий Тимофей Анкудинов (1617–1653) Он был сыном вологодского купца Дементия Анкудинова, торговавшего холстиной. Анкудинов получил по своему положению достаточно хорошее воспитание и женился на внучке вологодского архиепископа Нектария. Ведя беспорядочную и разгульную жизнь, Тимофей Анкудинов быстро растратил приданое жены и остался без средств. В поисках заработка он перебрался в Москву, где получил место подьячего приказа Новой Чети, ведавшего питейными доходами. Здесь Тимофей подружился с одним из своих сослуживцев, тоже подьячим Константином Конюховым.

Продолжая прежний образ жизни, Анкудинов совершил растрату в 100 рублей, сумму достаточно внушительную по тому времени. Чтобы избежать наказания, Анкудинов и Конюхов решили бежать из страны, предварительно ограбив на 200 рублей царскую казну. В ночь перед побегом Тимофей Анкудинов поджег свой собственный дом, из которого предварительно отвез на двор к своему другу из Разбойного приказа Ивану Пескову малолетних детей, сына и дочь. В пожаре погибла жена Анкудинова. Долгое время думали, что он тоже сгорел. Тем временем, Анкудинов вместе с Константином Конюховым бежал за литовский рубеж. Достигнув проселочными дорогами Новгород-Северска, беглецы пробрались отсюда в Краков, где Анкундинов был представлен польскому королю Владиславу под именем Ивана Каразейского, воеводы вологодского и наместника Перьми Великой. Конюхов назвался его слугой под фамилией Конюховский.

Из Литвы самозванец со своим слугой отправился через Галицию и Молдавию в Константинополь, где Анкундинов стал выдавать себя за «государскаго сына Шуйского». В Турции Анкудинов нашел поддержку у великого визиря и стал через него просить султана дать ему людей, чтобы идти «на московские украины». Самозванец уверял, что «русские люди против него стоять не будут»[423]. За оказанную помощь Анкудинов обещал султану Астрахань с пригородами. Однако в Константинополе вскоре потеряли к самозванцу всякий интерес. Этому способствовала деятельность русских послов стольника Телепнева и дьяка Кузовлева, которые представили великому визирю неопровержимые улики самозванства Анкудинова. После этого он вместе с Конюховым появляется в Риме, где принимает католичество. В конце 1649 г. Анкудинов пришел на Украину к гетману Богдану Хмельницкому.

Здесь уже второй год шла война украинского народа против Польши. Еще 8 июня 1648 г. Хмельницкий написал письмо Алексею Михайловичу о желании всей запорожской армии признать царя своим защитником[424]. Однако просьба Хмельницкого осталась без ответа, поскольку пришла в самый разгар народного восстания в Москве: 1 июня 1648 г. «простой народ» хотел подать челобитную «на неправды и насилия», чинимые боярами, царю Алексею Михайловичу. Но стрельцы стали разгонять челобитчиков плетьми. В ответ в стрельцов полетели камни. На следующий день во время крестного хода толпа народа окружила царя и вручила ему челобитную. Народ требовал немедленно выдать особенно ненавистных ему притеснителей: бояр Плещеева, Траханиотова, Морозова.

Попытки бояр успокоить восставших ни к чему не привели. На сторону народа перешли стрельцы, были разгромлены дома окольничего Траханиотова, возглавлявшего Пушкарский приказ, купца Василия Шорина и др. Восстание разрасталось с каждым днем, и вскоре Москва оказалась фактически в руках восставших. Слухи о восстании в Москве быстро распространились по всей России. Народные выступления начались в Козлове, в Сольвычегодске, Курске. Осенью 1648 г. произошли волнения в Чугуеве, Томске, Нарыме и других городах. Волнения из городов перебросились в деревню. В январе 1649 г Земский собор принял «Соборное Уложение», которое оформило в России крепостное право. Началась новая волна выступлений. Крестьяне бежали от своих помещиков к казакам на Дон и на Украину. В 1650 г. вспыхнули восстания в Пскове и в Новгороде. Народные выступления не затухали вплоть до начала 60-х гг. XVII в.

Появление самозванца в такой сложной внутриполитической обстановке в России представляло прямую угрозу Русскому государству. К известию о том, что Богдан Хмельницкий предоставил убежище претенденту на московский трон, в Москве отнеслись весьма настороженно. Теплый прием, оказанный Хмельницким Анкудинову, можно объяснить желанием гетмана оказать давление на Москву и добиться от нее помощи в борьбе с Польшей. Не исключено, что Хмельницкий, ища поддержки у Москвы, одновременно готовился к действиям против нее в том случае, если никакой поддержки не будет оказано[425]. Московское правительство, получив от русских купцов известие о местонахождении самозванца, обратилось к польскому правительству с просьбой выдать Анкудинова.

Польский король, заинтересованный на тот момент в дружбе с Россией, потребовал от Хмельницкого выдать его московским послам. Хмельницкий вначале ответил королю, что Анкудинова на Украине нет, распорядившись, тем временем, перевести его из Лубен в Киев, а потом в Черкассы. Затем гетман стал говорить, что «у нас здесь то же, что на Дону: кто откуда ни придет — выдачи нет». Наконец Хмельницкий пообещал прислать «вора Тимошку» к русскому государю со своими посланцами. Московское правительство направило к Богдану Хмельницкому посла Петра Протасьева, чтобы он арестовал и привез самозванца в Россию. Однако в Чигирине Протасьев получил от гетмана только «поимочный лист». Сам самозванец уже покинул Украину. От московских купцов в Стокгольме стало известно, что Хмельницкий снабдил Анкудинова особым рекомендательным письмом к князю Ракоци и направил его в Трансильванию. Хмельницкий просил Ракоци использовать Анкудинова как посредника в переговорах со Швецией об оказании помощи в войне против Польши.

В 1650 г. с рекомендательным письмом от Ракоци Анкудинов появился в Стокгольме. В Швеции самозванцу был оказан радушный прием. Анкудинов нашел покровителей среди государственного канцлера Оксенстиерна и секретаря иностранных дел Розенлиндта, которые добились для самозванца аудиенции у королевы Христины. Русские купцы в Стокгольме сообщили в Москву о прибытии «Тимошки» в Швецию. Московское правительство направило в Стокгольм подьячего Якова Козлова, но Анкудинова там уже не было. Он с разрешения властей обосновался в шведской Лифляндии, откуда иногда выезжал в немецкие вольные города и княжества. Самозванец стал особенно опасен в 1650 г., когда, узнав о восстании в Пскове и Новгороде, попытался установить связь с восставшими из Риги. Москва слала в Швецию одного гонца за другим, настойчиво требуя выдать самозванца, но Оксенстиерн и Розенлиндт усердно защищали Анкудинова.

В 1652 г. русские купцы без помощи шведского правительства попытались задержать «вора Тимошку». Несколько новгородских купцов во главе с Иваном Тетериным и Максимом Воскобойниковым захватили самозванца в Ревеле[426]. Купцы передали Анкудинова в руки шведского губернатора Эрика Оксенстиерна, но шведы дали самозванцу уйти. Русскому посланнику дворянину Челищеву в Ревеле выдали только Конюхова, который был отправлен в Москву. После этого к поиску и поимке Анкудинова московское правительство подключило находившегося на русской службе дипломатического агента англичанина Джона Гебдона, который был послан в Голландию. Проезжая через Ригу, Гебдон узнал, что «Тимошка» скрывается в Данциге. Он сообщил об этом в Москву, откуда пришел приказ схватить Анкудинова.

Однако покровители Анкудинова — лютеранские священники — перевезли его в Любек, а оттуда в Гамбург. Джон Гебдон преследовал его по пятам. Анкудинов попытался скрыться сначала в Амстердаме, а затем во Фландрии, но Гебдон выследил его и там. Из Амстердама самозванец направился в Лейпциг, а затем в Виттенберг. Отсюда Анкудинов приехал в город Нейштадт, находившийся во владениях герцога Голштинии Фридриха. Здесь его и подкараулили двое граждан города Любека — Гуго Шокман и Ян фон Горн. Они схватили самозванца и выдали его Фридриху, который заключил Анкудинова под стражу. Заинтересованные в торговых льготах в Новгороде и Пскове, купцы дали знать об этом новгородскому купцу Петру Микляеву, уполномоченному московским правительством добиваться от европейских монархов и князей выдачи самозванца. Не возражал против выдачи Анкудинова русским властям и Фридрих. В 1634 г. его послы Крузиус и Брюгеман самовольно заключили в Москве чрезвычайно выгодный для русской стороны торговый договор, который Голштиния отказалась ратифицировать. Россия была заинтересована в договоре, все подлинные акты о котором остались в Москве. Фридрих согласился выдать самозванца в обмен на все подлинные документы, касавшиеся договора.

Посольский приказ направил к Фридриху своего представителя Василия Шпильку, который хорошо знал самозванца. На очной ставке Анкудинов попытался уйти от ответа, утверждая, что не знаком с Василием Шпилькой и что царские грамоты о его выдаче поддельные. Однако под давлением неопровержимых улик самозванцу пришлось во всем сознаться. Голштинское правительство, заинтересованное в льготной торговле с Россией, не стало его защищать и выдало Москве. По дороге в Травемюнде, где он должен был быть посажен на корабль, Анкудинов попытался покончить с собой. Он «нарочно выбросился из повозки, упал на голову и подвалился под колесо, надеясь так покончить с собою». Но эта попытка не удалась, и Анкудинов в целости и сохранности был доставлен в Россию. «В общем, он был все время довольно весел, вплоть до приезда в Новгород, здесь он начал печалиться и уже от Новгорода до Москвы не желал ни есть, ни пить».

В Москве после очной ставки с матерью, которая постриглась к тому времени в монахини, Тимофей Анкудинов был подвергнут пыткам и четвертован. В день казни Анкудинова 28 декабря 1653 г. приехавшего в Москву польского посла специально провезли мимо места казни, чтобы показать, что самозванца больше нет.

Особенностью операции по поимке Анкудинова было то, что в ней самую активную роль сыграли «торговые люди». В отсутствии постоянных дипломатических представительств за рубежом московское правительство удачно использовало купцов, возложив на их плечи самую ответственную задачу: сбор сведений о самозванце и подготовку его выдачи российским властям. Вместе с тем, в деле Анкудинова, который почти 10 лет безнаказанно выдавал себя за русского царя, отчетливо проявилась слабость русской разведки. Видимо этим обстоятельством было вызвано учреждение царем Алексеем Михайловичем в 1654 г. особой канцелярии — Приказа тайных дел.

Приказ тайных дел находился при государе и служил своеобразным органом контроля над государственными учреждениями и лицами, находившимися на государственной службе[427]. Он располагался во дворце, и царь сам часто принимал участие в расследовании многих дел и составлении бумаг. Штат Приказа тайных дел был не велик. Он состоял из дьяка и человек десяти подьячих. Если другие приказы возглавлялись боярами и думными людьми, то в состав этого приказа они не входили. Подьячие Приказа тайных дел посылались вместе с послами за границу, направлялись на посольские «съезды», где собирались представители воюющих сторон для заключения мирных договоров, а также находились при воеводах во время военных действий. Подьячие должны были следить за действиями послов и воевод и обо всем доносить государю.

В ведении приказа, кроме того, находились наблюдение за подозрительными лицами и иностранцами, рассмотрение писем и доносов на имя царя. Однако этими разведывательными и контрразведывательными функциями деятельность Приказа тайных дел не ограничивалась. С 1663 г. к нему перешла часть функций Приказа Большого дворца по управлению царским хозяйством, охране и обслуживанию царской семьи. В ведомстве приказа числились даже два стекольных завода. За все время существования Приказа тайных дел должность дьяка, то есть руководителя, в нем занимали четыре человека: Томила Перфильев, Дементий Башмаков, Федор Михайлов и Иван (он же Данило) Полянский. Все они были незнатного происхождения, но по чину приглашались за царский стол наравне с самыми родовитыми боярами. Дьяк приказа должен был всегда находиться поблизости от царя на случай, если понадобится для какого-либо спешного, секретного поручения. В его обязанности входило организовывать тайную охрану, сопровождать царя во время походов и выездов на охоту и богомолье. Дьяк одним из первых встречал иностранных послов при посещении ими Кремлевского дворца и одним из последних провожал их.

Для работы в Приказе тайных дел отбирались наиболее проверенные и способные, хорошо знающие грамоту, сообразительные подьячие из других приказов. Они проходили специальную школу обучения, созданную при Спасском монастыре. Служба в Приказе тайных дел и усердие при выполнении личных поручений царя способствовали успешному продвижению по служебной лестнице. Подьячие Приказа тайных дел назначались дьяками в другие приказы, а дьяки становились думными дьяками (т. е. низшими чинами членов Боярской думы). Но и тогда они продолжали оставаться особо доверенными царскими чиновниками и привлекались к выполнению все тех же секретных заданий.

Когда нужно было доставить особо важное, секретное письмо иностранному правителю, собственному послу или воеводе, царь посылал запечатанный пакет не с обычным гонцом, а с одним из подьячих Приказа тайных дел. При этом подьячему давались дополнительные задания разведывательного характера: разузнать стороной то, что лично интересовало царя, собрать сведения о настроении населения, провести наедине с некоторыми лицами доверительные беседы по вопросам, перечисленным в тайном наказе царя. Нередко подьячим предписывалось скрывать свое истинное место службы и выдавать себя за служащего другого приказа, т. е. действовать «под прикрытием».

Подьячие Приказа тайных дел и посольские дьяки, ведавшие поддержанием связи с царскими представителями в зарубежных странах, нередко прибегали к зашифрованной переписке. Ключ к расшифровке этих посланий не записывался, а заучивался наизусть. Существовали различные варианты тайнописи. Как правило, она составлялась по одному из наиболее примитивных способов зашифровки, получившему название «тарабарской грамоты». Писцы, например, прибегали к написанию фраз в обратном порядке, составляя своеобразные криптограммы, иногда не дописывали буквы — такой шрифт назывался «полусловицей»[428].

Учреждение Приказа тайных дел стало одним из этапов на пути формирования разведки как профессиональной государственной службы. С его появлением происходит некоторое перераспределение функций в государственном аппарате. Внешняя разведка и контрразведка все больше переходят из ведения Посольского и Разрядного приказов в ведение Приказа тайных дел. Хотя по-прежнему эти и другие приказы продолжают выполнять разного рода ответственные задания разведывательного характера.

Таким образом, за все время существования Московского государства разведки как единой государственной службы создано не было. Не было и единого ведомства, которое бы ею руководило. Но, хотя разведка организационно не выделилась в особую структуру, она стала важной постоянной функцией государства, приобрела систематический и целенаправленный характер.

После кончины Алексея Михайловича в 1676 г. его сын Федор Алексеевич (1676–1682) поспешил упразднить Приказ тайных дел. Но пройдет совсем немного времени, и другой сын Алексея Михайловича — Петр вспомнит об отцовском приказе.

Приложение

Деяния и судьбы слуг государевых

И. М. Висковатый

Иван Михайлович Висковатый происходил из небогатой, не родовитой семьи. Точная дата его рождения не установлена. По отдельным сведениям можно лишь в общих чертах восстановить начало жизненного пути человека, которому суждено было сыграть важную роль в государственных делах в царствование Ивана Грозного. Поначалу худородный Иван Михайлович не входил в число любимцев царя, но впоследствии оказывал на него большое влияние и, благодаря своим природным дарованиям, поднялся на самые высокие ступени служебной лестницы.

Иван Михайлович Висковатый начал службу в качестве подьячего между 1538 и 1542 г. Уже тогда уму и искусству «московита ничему не учившемуся» очень удивлялись иностранные послы. Впервые имя Висковатова встречается в дипломатических делах в 1542 г. Накануне учреждения Посольского приказа 1549 г. было несколько возможных претендентов на пост главы внешнеполитического ведомства. Однако с января 1549 г. привезенные послами грамоты царь все чаще приказывал принимать именно И. М. Висковатому, который выполнял и другие дипломатические поручения.

Важным событием в жизни Висковатого стало включение его 22 января 1549 г. в состав посольства вместе с боярами В. М. Юрьевым, П. В. Морозовым, дьяками И. Е. Циплятевым и Б. М. Карачаровым. Посольство направлялось с ответным визитом в Литву, причем царь приказал в присутствии иностранных послов называть подьячего Висковатого дьяком. С этого времени началась активная деятельность Висковатого в качестве главы Посольского приказа. Сохранилась подлинная выписка из посольских дел середины XVI в., в которой упоминается, что в 1549 г. «приказано посольское дело Ивану Висковатому». С 1549 по 1559 г. Москву посетили 32 посольства из разных стран. Во всех переговорах обязательно участвовал Висковатый.

Круг интересов и обязанностей Ивана Михайловича как первого руководителя Посольского приказа был весьма разнообразен. Он ведал перепиской царя и Боярской думы с иностранными послами, решал вопросы, связанные с представлением Ивану IV вновь прибывавших в Москву дипломатов, занимался подбором кандидатов на дипломатическую службу и формированием российских посольств для отправки за границу.

Можно предположить, что Иван Михайлович Висковатый успешно продвигался по службе не только благодаря своему усердию. Кто-то его опекал и поддерживал в трудные минуты жизни. Вероятнее всего, это были родственники первой жены царя Анастасии — Захарьины, которые с давних пор благоволили к Висковатому. Особенно сблизились они после болезни царя, случившейся в 1553 г. Болезнь царя была тяжелой, со дня на день ждали его кончины. В этот критический момент Иван Михайлович напомнил государю о духовном завещании, которое и было составлено с его помощью в пользу полугодовалого наследника царевича Дмитрия (сына царя Ивана IV и царицы Анастасии).

В это время царская родня — Старицкие, — опасаясь возвышения Захарьиных, втайне готовилась захватить престол. Двоюродный брат царя Владимир Андреевич Старицкий и его мать Ефросинья, поддерживаемые знатными боярами, не желали присягать младенцу — «пеленочнику» Дмитрию. В конце концов, большинство бояр поцеловали крест царевичу Дмитрию. По воле Захарьиных честь держать тот крест выпала Висковатому. Царь вскоре оправился от болезни и приблизил к себе верных слуг, в числе которых был и Висковатый.

Заметную роль Висковатый как глава Посольского приказа сыграл в развитии отношений России с Западной Европой. В 1553 г. общество лондонских купцов снарядило три корабля под командованием капитанов Виллоби, Ченслера и Дурфорта для поиска ближайшего пути в Китай и Восточную Индию через Северный Ледовитый океан. В пути корабли Виллоби и Дурфорта погибли от сильного штормового ветра, и лишь корабль Ричарда Ченслера «Эдуард Благое Предприятие» 24 августа бросил якорь в устье Северной Двины близ монастыря Св. Николая. Ченслер позднее говорил, что только после того, как он и его люди спустились на берег и вступили в контакт с немногочисленными местными жителями, они узнали, что страна эта называется Россией, или Московией, и что правит здесь Иван Васильевич. Ко времени экспедиции англичане имели лишь туманное представление о самом существовании России.

По просьбе Ченслера он был допущен ко двору Ивана IV и предъявил царю одну из грамот своего короля Эдуарда VI. В грамоте все северные и восточные государи приглашались к дружбе и взаимной торговле с Англией. Иван Грозный милостиво принял англичанина и выразил желание к сотрудничеству. Ченслер возвратился в Англию в 1554 г. Король Эдуард к этому времени уже умер, и капитан представил свой отчет новой королеве Марии Тюдор. Для торговли с Россией королева в 1555 г выдала грамоту на организацию Московской компании. В этом же году Ченслер вновь был отправлен в Москву с двумя специальными агентами компании, Ричардом Греем и Георгом Киллингвортом. После официального приема переговоры с ними вел И. М. Висковатый совместно с «лучшими» московскими купцами. На переговорах обсуждались условия первого русско-английского торгового соглашения. В результате царь издал грамоту для английско-московской компании, которая содержала важные привилегии для англичан: беспошлинные торговые сделки, специальную юрисдикцию для англичан, живущих в России, и т. д.

Для развития торговых отношений с Англией было принято решение послать в Лондон русского посла. На этот важнейший пост, в нарушение местнических обычаев, Иван IV назначил незнатного дворянина Осипа Григорьевича Непею. Он занимался торговлей и представлял интересы купечества северных районов страны. Предполагалось, что Вологда станет центром англо-русской торговли.

В 1556 г. Ченслер отправился в обратный путь в Англию с богатым грузом, но это плавание оказалось для него последним. Ричард Ченслер погиб с тремя из своих кораблей, а четвертый, с русским посланником, был прибит бурей к берегам Шотландии. Осипа Непею доставили в Эдинбург, а затем в Лондон. В марте 1557 г. русского посла приняли королева Мария и находящийся тогда в Англии ее муж — испанский король Филипп II. Результаты проходивших переговоров были зафиксированы в ответной королевской грамоте Ивану IV. В грамоте отмечалось, что Непея вел себя «в своем посольстве умно и рассудительно». Русским купцам разрешалось беспошлинно торговать с Англией, иметь свои дома, склады, конторы, а также нанимать на царскую службу технических специалистов и ремесленников. Королева выражала надежду на укрепление дружбы и расширение торговли между обоими государствами, в этой связи она предлагала установить постоянный обмен посольствами и заключить торговый договор.

В мае 1557 г. О. Г. Непея покинул Лондон. Он, воспользовавшись разрешением нанимать специалистов, взял с собой доктора, аптекаря и многих мастеров и ремесленников. В их числе были английские бочары, которые ехали в Россию изучать бочарное дело, так как оказалось, что привезенные Непеем в Англию русские бочки гораздо крепче английских.

О. Г. Непея возвратился в Россию с новым представителем Московской компании — известным купцом, дипломатом и путешественником Энтони Дженкинсоном. 12 июля 1557 г. флотилия из четырех кораблей бросила якорь у монастыря Св. Николая. Непея и нанятые им англичане 20 июля отправились в Москву и прибыли туда 12 сентября. Дженкинсон находился в Холмогорах, затем более месяца провел в Вологде, где собирал информацию для компании. Он прибыл в Москву 6 декабря и представил свои полномочия «секретарю» (предположительно Ивану Висковатому).

Посольство О. Г. Непея положило начало регулярным дипломатическим сношениям между Англией и Россией и содействовало развитию англо-русской торговли. Дружественные дипломатические связи России с Англией, выгодная торговля, военная и экономическая помощь продолжались вплоть до второй половины XVII в. Современники даже называли Ивана Грозного «английским царем». Основа столь прочного союза была заложена при участии И. М. Висковатого.

Однако суровые природные условия на Белом море мало способствовали развитию российской морской торговли. Балтийское море гораздо больше подходило для установления политических и торговых связей со странами Западной Европы. Но Польша, Литва и Ливонский орден, контролировавшие Восточную Прибалтику, мешали России реализовать ее экономические и политические интересы. Господства на Балтийском море добивались также Швеция и Дания.

Главным противником России выступала Ливония. Ливонские купцы стремились держать в своих руках все движение товаров и не слишком охотно пускали русских людей к морю, а иностранцев в Россию. Ливонцы старались не пропускать в Москву ни мастеров, ни серебро, ни оружие, ни другие «заповедные товары». Так, еще в начале своего царствования Иван IV просил императора Священной Римской империи германской нации Карла V прислать к нему толковых людей практически во всех областях знания. В 1547 г. более трехсот ремесленников, оружейников, литейщиков, каменщиков, рудокопов, скульпторов, зодчих, живописцев и даже богословов и правоведов съехались в славный ганзейский город Любек. Они готовы были уже сесть на корабль и отправиться в Россию, но по «тайным проискам» ливонских рыцарей и любекского купечества были задержаны и вынуждены возвратиться в Вену. Неудивительно, что московское правительство желало освободиться от ливонского посредничества, завладеть морскими гаванями на Балтике и вступить в прямые торговые отношения с Европой. Кризис, назревший в русско-ливонских отношениях, разрешился войной, которая началась в 1558 г. и продолжалась целых 25 лет.

С первых же дней войны в правительстве образовались две партии. Окольничий А. Ф. Адашев, руководитель русской дипломатии, и его окружение считали необходимым продолжение военных действий в Крыму за выход к Черному морю. Начальник Посольского приказа И. М. Висковатый, воспользовавшийся поддержкой многих московских дворян, выступил решительным сторонником Ливонской войны. Под ударами русских войск весной и летом 1558 г. Ливонский орден распался. Победное завершение войны в Ливонии было почти совсем близко.

Но в ходе подготовки к новой военной кампании 1559 г. Алексей Адашев, возглавлявший правительство, заключил с Ливонией перемирие с марта по ноябрь 1559 г., чтобы высвободить силы для задуманного им похода на Крым. Это намного осложнило положение России в Ливонии и вызвало недовольство Ивана IV Адашевым и его сторонниками. В начале 1560 г. А. Ф. Адашев был отослан в Ливонию, где вместе с И. Ф. Мстиславским возглавил летний поход русской армии. В результате похода русские войска взяли сильно укрепленную крепость Феллин.

4 июня 1561 г. Ревель признал власть шведского короля, осенью 1561 г. Литве подчинилась Рига, а 28 ноября 1561 г. был подписан акт о присоединении Ливонии к Польско-Литовскому государству. Россия прочно удерживала за собой Восточную Эстонию с Нарвой и Дерптом. Любая попытка русских завоевать Латвию означала бы войну с Литвой, а, значит, и с Польшей.

Противостояние между противниками войны и сторонниками ее продолжения вспыхнуло с новой силой. В этой борьбе Иван Михайлович Висковатый встал на сторону царя, стремившегося завоевать всю Ливонию. Он принял самое активное участие в подготовке к военным действиям. Изучив с помощью специально посланных людей военно-политическую обстановку в Прибалтике, Висковатый попытался ослабить союз противостоящих России государств. В 1562 г он лично отправился на переговоры с датским королем. Но король и слышать не хотел о договоре с Москвой. Вместо обычных дипломатических средств потребовались деньги и недюжинная сила убеждения Ивана Михайловича, чтобы тайно привлечь на свою сторону датских вельмож, близких к королю. Они и оказали в нужный момент выгодное для И. М. Висковатова влияние на монарха.

Благодаря успешным переговорам в августе 1562 г. были заключены союзный договор с Данией о разграничении интересов двух государств в Ливонии и 20-летнее перемирие со Швецией. Договор обеспечил относительную устойчивость русского тыла на прибалтийском театре военных действий и укрепил Ивана IV в его стремлении продолжить Ливонскую войну. В 1563 г. русские войска взяли Полоцк. Но военные неудачи 1564 г. на реке Улла, под Оршей, набеги татар, побег командующего русскими войсками в Ливонии князя А. М. Курбского в Литву сильно пошатнули позиции России.

В 1566 г. в Москву из Польши прибыло Великое посольство для ведения переговоров о выходе из Ливонской войны и заключении мира. Польские послы не желали уступать России морской порт Ригу, и переговоры зашли в тупик. Опытный дипломат Висковатый на специально созванном Земском соборе настоятельно рекомендовал заключить перемирие, не требуя от Польши уступки спорных ливонских городов, но с условием вывода оттуда польских войск и ее нейтралитета в Ливонской войне. Однако участники Земского собора высказались против уступки ливонских земель и заверили правительство в том, что ради полного завоевания Ливонии они готовы на любые жертвы.

В дальнейшем правота И. М. Висковатого полностью подтвердилась. Неудачные переговоры 1566 г. способствовали объединению Польши и Литвы в сильное государство. В 1569 г. в городе Люблине Сейм провозгласил единое государство — Речь Посполитую.

В конце 1560-х гг. все более высокое положение при дворе стали занимать братья А. Я. и В. Я. Щелкаловы. Интриги Щелкаловых сыграли не последнюю роль в опале Ивана Михайловича Висковатого, которому царь готовил замену в лице Андрея Яковлевича Щелкалова. Вначале Висковатый был отстранен от руководства внешней политикой. После этого участь его фактически была решена, необходим был лишь предлог. В 1570 г., сразу по возвращении опричного войска из Новгорода, Иван IV затеял так называемое «московское дело» против высших приказных чинов. По этому делу среди прочих арестовали и казнили родного брата Ивана Михайловича Третьяка. Висковатый резко объяснился с царем, призывая его прекратить кровопролитие в стране. Иван Михайлович значился у Ивана IV в числе заговорщиков, но опытный дипломат Висковатый был еще нужен царю для решения текущих проблем.

Казни возобновились после отъезда из Москвы шведских и польских послов, с которыми встречался Висковатый в мае и июне 1570 г. Кульминацией событий по «московскому делу» стала массовая казнь почти 300 человек, обвиненных в измене. И. М. Висковатого обвинили в заговоре с целью сдать Новгород и Псков польскому королю и посадить на трон В. А. Старицкого. Ему ставили в вину также тайные сношения с турецким султаном и крымским ханом, которым он будто бы предлагал Казань и Астрахань. 25 июля 1570 г. осужденных вывели на рыночную площадь, именовавшуюся в народе «Поганой лужей». Здесь были приготовлены орудия пыток, горел высокий костер, над которым висел чан с водой; стояли виселицы. Иван Грозный пришел на казнь в окружении полутора тысяч стрельцов. Более чем половину из осужденных на казнь царь публично помиловал. Остальные были казнены. Висковатого распяли на кресте из бревен и после его гордого отказа повиниться и просить о помиловании расчленили живого на глазах царя и толпы. Вместе с Иваном Михайловичем Висковатым казнили более ста человек, в том числе бывшего его помощника, главу Посольского приказа А. Васильева.

Раскаявшись в своих злодеяниях, Иван Грозный в 1583 г. учредил во всех монастырях поминовение опальных. На помин души И. М. Висковатого в Троице-Сергиев монастырь царь прислал большой вклад в 223 руб. и на 23 руб. свечей. Для сравнения: на поминовение придворного священника Сильвестра в Кирилло-Белозерский монастырь было выделено 25 руб. и 25 алтын.

А. Л. Ордин-Нащокин

Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин родился около 1607 г. в дворянской семье в провинциальном городке Опочка, пригороде Пскова. Когда Афанасию исполнилось 15 лет, отец отвез его в Псков и записал в полк на государеву службу. В начале 30-х гг. Афанасий Лаврентьевич женился и окончательно перебрался из Опочки в Псков. Благодаря своим недюжинным природным дарованиям он быстро осваивал иностранные языки, математику и механику, отличался большой начитанностью не только среди провинциального служивого люда, но и среди столичной вельможной знати. С поляками он легко разговаривал по-польски, с литовцами — на их родном языке. Мог изъясняться и по-немецки, научившись этому языку у заезжего иностранца в Опочке.

В начале 1640-х гг. семья Нащокиных переехала в Москву. Энергичный провинциальный молодой дворянин был принят в доме боярина Ф. И. Шереметева и вскоре представлен ведущим деятелям московской приказной администрации. В 1642 г. Нащокин принял участие в переговорах со шведскими уполномоченными по пограничным спорам. Результаты были столь успешны, что в том же году ему поручают более важную миссию — посольство в Молдавию.

24 октября 1642 г. Афанасий Лаврентьевич отправился в свое первое заграничное путешествие в молдавский город Яссы. Этот город был выбран не случайно. Здесь пересекались торговые пути, ведущие с Востока на Запад, в частности, из Оттоманской империи на Украину и Польшу. По тайному договору между русским царем и молдавским господарем было условлено, что Нащокин поступает на службу к Василию Лупу и будет выполнять его личные указания и распоряжения. Служба у молдавского господаря обеспечивала московскому посланнику надежное прикрытие.

Ордин-Нащокин начал с изучения обстановки. Прежде всего, Михаилу Федоровичу, государю московскому требовалась информация о планах польского и турецкого правительств и их военных приготовлениях против России. В то время такой разведывательной информацией до некоторой степени располагали греческие монахи и странствующие русские и молдавские купцы. Ордин-Нащокин нашел к ним нужный подход, и в Москву стали уходить частые доклады и наблюдения об обстановке на российской границе. В одном из них, например, подробно излагалось содержание антирусских выступлений в сейме Польши в 1642 г. В другом речь шла о намерении крымских ханов совершить поход на Москву, в третьем — о коварстве литовских князей и их сговоре против московского царя.

После успешного завершения миссии в Молдавии Афанасию Лаврентьевичу поручается новое ответственное задание. Требуется срочно узнать о намерениях польско-датских отрядов, сгруппировавшихся для атаки в западных приграничных районах России. Ордину-Нащокину удалось установить контакты с архимандритом Духова монастыря в Вильно, используя свой прежний опыт «работы» с церковными иерархами. Через архимандрита А. Л. Ордин-Нащокин узнал, что Дания не намерена ссориться с Россией, а Польша в одиночку на Россию не нападет. На этот раз деятельность Ордина-Нащокина получила одобрение самого царя Михаила Федоровича.

В 1645 г. московский престол занял сын умершего царя — Алексей. Начались перестановки в правительстве. К власти пришел Б. И. Морозов, царский свояк, сменивший покровительствовавшего Ордину Ф. И. Шереметева. Оказавшись не у дел, Афанасий Лаврентьевич уезжает в свое псковское имение. Там его застал мятеж 1650 г., причиной которого была спекуляция хлебом. План подавления бунта, предложенный правительству Нащокиным послужил тем трамплином, с которого он продолжил свою карьеру.

В 1652 и 1654 гг. А. Л. Ордина-Нащокина снова включают в состав пограничных межевых комиссий, где он действует весьма успешно. В конце 1654 г. Ордин-Нащокин стал воеводой Друи, небольшого городка Полоцкого воеводства, непосредственно примыкавшего к шведским владениям в Прибалтике. Важным этапом в биографии Афанасия Лаврентьевича стало участие в войнах против Речи Посполитой и Швеции. Особенно Ордин-Нащокин отличился как дипломат во время русско-шведской войны 1656–1658 гг. После взятия русскими войсками городка Кокнесе (в Литве) он был назначен туда воеводой. В ведение Афанасия Лаврентьевича перешли все занятые русскими войсками города в Ливонии. Проводимая Ордином-Нащокиным политика в Прибалтике имела глубокий экономический смысл и тонкий политический расчет. Он стремился утвердить среди местного населения хорошее отношение к России. Талантливый администратор, Ордин-Нащокин возвращал жителям несправедливо изъятое имущество, сохранял городское самоуправление, права и свободы горожан в виде магдебургского права, поддерживал ремесленников и торговцев.

Вместе с тем, Афанасий Лаврентьевич постоянно заботился о стратегическом укреплении подведомственного района и повышении боеспособности войск. Он тщательно изучал театр возможных военных действий в Прибалтике и регулярно докладывал о своих наблюдениях царю. В секретных посланиях в Москву Афанасий Лаврентьевич указывал численность шведских вооруженных сил, давал подробное описание состояния дорог и военных фортификаций, рекомендовал наиболее удобные пути передвижения российских войск. Как разумный политик и прозорливый дипломат, Нащокин советовал царю шире применять практику найма на платную военную службу в российскую армию солдат из числа латышей. По его мнению, это способствовало бы росту русофильских настроений среди прибалтийского населения.

Но все-таки большую часть своего времени Афанасий Лаврентьевич отдавал разработке собственной внешнеполитической программы. Он справедливо полагал, что невозможно вести одновременно войну с Речью Посполитой за Украину и Швецией за Ливонию. Ордин-Нащокин высказывался за мирные отношения с Польшей и готов был даже пожертвовать Украиной ради союза с Речью Посполитой против Швеции. Горячий сторонник укрепления России на Балтике, Нащокин добился официального перехода Курляндии под патронат России. В целях противодействия шведскому флоту он принял меры к началу строительства русского флота на Западной Двине. Однако планы Афанасия Лаврентьевича не получили поддержки в Москве. Во внешней политике Российского государства победили сторонники возобновления войны с Польшей.

Война 1658–1667 гг. была фактически продолжением предыдущей войны за Украину, начавшейся в 1654 г. После смерти 27 июля 1657 г. от кровоизлияния в мозг Богдана (Зиновия) Михайловича Хмельницкого в Москве решили, что Украина уже окончательно слилась с Россией. Эта уверенность в решении украинского вопроса привела к желанию ограничить права Украины. В Москве попытались поставить под свой контроль внешнюю политику Украины, взять в свои руки сбор налогов, разместить русских воевод и гарнизоны не только в Киеве, но и в других городах. Такая политика России способствовала тому, что новый гетман Украины И. Е. Выговский принял решение о возвращении Украины в состав Речи Посполитой.

В отличие от Богдана Хмельницкого, который видел возможность сохранения украинской государственности в конфедерации с Россией, Иван Выговский намеревался сохранить эту государственность в составе более слабой и децентрализованной Речи Посполитой. В 1657 г. Выговский заключил союзный договор с Крымским ханом, а 6 сентября 1658 г. в городе Гадячи гетман подписал договор о возвращении Украины в состав Речи Посполитой. Польский сейм этот договор не ратифицировал и, не считаясь с реальностью, требовал возвращения на Украине тех порядков, которые существовали до 1648 г. На Украине против Выговского восстали казаки Полтавского и Миргородского полков, а также атаман Запорожской Сечи Я. Ф. Барабаш, которые обвинили гетмана в измене.

В январе 1658 г. возобновилась русско-польская война. Гадячский договор Выговский старался держать в секрете от Москвы. Открытое вооруженное выступление гетмана против России началось в августе 1658 г. Переход И. Е. Выговского на сторону Речи Посполитой означал для России возобновление войны с Польшей и Крымом, в условиях продолжавшейся войны со Швецией.

В апреле 1658 г. царь жалует Ордина-Нащокина в думные дьяки и поручает срочно начать секретные переговоры о мире со Швецией. В результате переговоров в декабре 1658 г. в деревне Валиесари (Валлисаари) было подписано перемирие. Срок перемирия для России определялся в 3 года, для Швеции — 20 лет. Практически это означало, что Швеция могла нарушить договор о перемирии через 3 года на вполне законном основании. Россия же не имела права в течение 20 лет начинать войну со Швецией. Неравноправие сторон отражало реальное соотношение сил в Прибалтике. Но согласно договору Россия сохраняла свои завоевания в Ливонии до окончания установленных лет перемирия, что рассматривалось русской дипломатией как крупный успех.

В 1661 г. на мызе Кардис (Кярди) был подписан «вечный мир» между Россией и Швецией. Первую русскую делегацию на переговорах возглавил Ордин-Нащокин. Афанасий Лаврентьевич отличался не только искусством мягкого и хитрого маневра, но и «бульдожьей» хваткой. С самого начала переговоров он занял жесткую позицию по отношению к территориальным требованиям шведских дипломатов. Тогда шведы пожаловались царю, что причиной затягивания переговоров о мире является исключительно неуступчивая позиция Ордина-Нащокина. 10 января 1661 г. царь Алексей Михайлович приказал Нащокину сдать все дела новому составу делегации во главе с князем И. С. Прозоровским, который полностью проиграл дипломатическую дуэль со шведами. Договор был подписан 21 июня 1661 г. Прозоровский уступил все те территории в Ливонии, которые в гораздо худших обстоятельствах отстоял в Валиесари Ордин-Нащокин. Таким образом, дипломатические планы Нащокина оказались разрушены. Но, несмотря на это, он и в дальнейшем упорно пытался убедить царя в необходимости заключить мир с Польшей, доказывая, что обладание Ливонией выгоднее для России, чем присоединение Украины.

В ходе военных действий 1658–1660 гг. русские войска были выбиты из Украины. В 1660 г. сын Богдана Хмельницкого, гетман Юрий Хмельницкий, который сменил в 1659 г. свергнутого Ивана Выговского, изменил России и подписал Гадячский договор на польских условиях. Но на Левобережье отказались признать этот договор и выступили за союз с Москвой.

В течение 1661–1663 гг. на Украине происходили отдельные стычки в районе границы русских и украинских земель. Объяснялось это тем, что с русской стороны без участия украинских гетманов вести войну на Украине против Польши считали невозможным. Присоединение Украины решалось политическим, а не военным путем.

В 1662 г. Ордин-Нащокин был направлен царем в составе русского посольства в Польшу для ведения мирных переговоров, но они не состоялись, так как стороны никак не могли согласовать взаимоприемлемые условия их проведения. В 1664 г. Ордин вновь был назначен одним из уполномоченных на русско-польские посольские съезды под Смоленском. Перед отъездом он представил царю докладную записку, в которой настаивал на союзе с Польшей в целях совместных действий против Швеции. Но политический курс Ордина-Нащокина на сближение с Польшей опять не получил поддержки, и переговоры закончились безрезультатно. К этому времени произошло реальное разделение Украины на Правобережную и Левобережную. На Правобережье избрали гетманом сторонника Речи Посполитой Павла Тетерю, а на Левобережье — сторонника России Ивана Мартыновича Брюховецкого.

К 1666 г. Речь Посполитая и Россия были настолько истощены десятилетней войной, что начали более интенсивно искать возможности заключить если не мир, то перемирие. В 1666 г. Ордин-Нащокин в качестве «великого и полномочного посла» опять был отправлен под Смоленск для участия в новых съездах с польскими уполномоченными. Съезды начались в мае 1666 г. в деревне Андрусово, пограничном пункте на русско-польской границе (ныне деревня Андрусово — пограничный пункт между Российской Федерацией и Республикой Беларусь.). Переговоры проходили в чрезвычайно сложной и напряженной обстановке. Польская делегация на каждом заседании выдвигала новые требования, неприемлемые для русской стороны. Всего было проведено 39 заседаний посольских делегаций, в ходе которых обе пришли к выводу, что подписать мирный договор невозможно.

В результате в конце января 1667 г. был подписан Андрусовский договор о перемирии сроком на 13 лет и 6 месяцев.

По договору к России вернулись ее исконные территории — Смоленское и Черниговское воеводства, Северская земля. Киев с Печерским монастырем в течение 2 лет передавался в распоряжение России для устройства там дел православной общины, а затем переходил в распоряжение Польши, как и вся Правобережная Украина. Все Запорожье объявлялось совместным владением России и Речи Посполитой «на общую их службу от наступающих басурманских сил». Нелестное определение «басурмане» относилось к османам и было, как бы случайно, вставлено в текст Андрусовского договора по предложению Афанасия Лаврентьевича. Этим Ордин-Нащокин пытался закрепить союз с Речью Посполитой против Османской империи, которая издавна претендовала на украинские земли.

В тексте договора интересы Турции совершенно не учитывались, поэтому Андрусовское перемирие могло привести к обострению отношений с Портой. Договаривающиеся стороны вынуждены были определить принципы отношений с османами. Предполагалось, прежде всего, урегулировать возможные конфликты мирным путем. Речь Посполитая и Россия должны были направить послов в Стамбул и Бахчисарай с уведомлением о договоре и предложением султану и хану подписать Андрусовский договор и, тем самым, отказаться от претензий на Украину. Вместе с тем, действуя по принципу «хочешь мира — готовься к войне», в Андрусово удалось заложить основы оборонительного союза между Речью Посполитой и Россией на случай войны с Османской империей.

Андрусовский договор о перемирии стал значительным дипломатическим успехом A. Л. Ордина-Нащокина. После доклада царю о результатах переговоров, Афанасий Лаврентьевич был пожалован в бояре и получил в награду 500 крестьянских дворов в Костромском уезде, вотчину в Порецкой волости под Смоленском, 500-рублевый боярский оклад и атласную шубу на соболях. В благодарность за службу по специальному указу царя Алексея Михайловича, Ордин-Нащокин в 1667 г. становится главой Посольского приказа с титулом «царственные большие печати и государственных великих посольских дел оберегатель».

Ордин-Нащокин отдавал отчет в том, что возможная война или мир с Османской империей будут иметь общеевропейское значение, поэтому необходимо было заручиться поддержкой ведущих европейских государств. Сразу же после назначения главой Посольского приказа, он энергично берется за подготовку целой серии посольств, отправленных в мае-июне 1667 г. Русские посольства были направлены в Испанию, Францию, Голландию, Англию, Данию, Швецию, Бранденбург, Венецию, Австрию, Турцию, Персию, Крым. По пути следования дипломаты проезжали мелкие прибалтийские и немецкие государства, вольные города, власти и жители которых тоже узнавали о заключенном между Россией и Польшей перемирии. Официальной целью посольств являлось уведомление о состоявшемся перемирии, но в действительности Россия стремилась восстановить дипломатические связи с Западной Европой, нарушенные войной с Польшей и Швецией, и обрести союзников. Размах дипломатической деятельности Посольского приказа в 1667 с свидетельствовал о способности Ордина-Нащокина решать задачи европейского масштаба.

Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин очень высоко оценивал значение Посольского приказа, считая его «оком всей великой России». По мысли Ордина, Посольский приказ должен был иметь «промысел» и «неотступное попечение» о государственном благе. За четыре года руководства приказом он упорядочил работу и значительно возвысил роль этого учреждения. Ордин-Нащокин прилагал все усилия к тому, чтобы повысить качество личного дипломатического состава. Он подчеркивал, что Посольский приказ должен «хранить яко зеницу ока… беспорочные люди». Они должны обладать опытом, инициативой, самостоятельностью и стремиться к тому, чтобы с честью служить на дипломатическом поприще. Качество дипломатической службы, с точки зрения Нащокина, определялось не количеством посольских работников, а их талантами и чувством ответственности за свое дело. Будучи противником безоговорочного заимствования иностранного опыта, Ордин-Нащокин в то же время придерживался правила, что «доброму не стыдно навыкать и со стороны, у чужих, даже у своих врагов». Нащокин развил практику перевода иностранных газет и вестовых писем, из которых составлялись сводные выписки — «Куранты». Эти рукописные листки стали предшественниками печатных газет. Посольский приказ, таким образом, был осведомлен о том, что делалось в западноевропейских странах. Ордину-Нащокину принадлежит инициатива создания дипломатической почты между Россией и Польшей.

В качестве главы Посольского приказа и руководителя внешней политики Российского государства Нащокин принимал меры к обеспечению торговых интересов России в других странах. В 1667 г. по инициативе A. Л. Ордина-Нащокина был составлен Новоторговый устав — протекционистский закон о внутренней и внешней торговле России. Покровительствуя отечественному купечеству устав строго регламентировал правила торговли для иностранцев, особенно из Западной Европы. Купцы из Европы должны были торговать только в приграничных городах и в дни ярмарок. Для них устанавливался перечень товаров, которыми они могли торговать. Иностранным купцам запрещалось заниматься розничной торговлей, а иностранные товары облагались высокими таможенными пошлинами.

Главной проблемой внешней политики Российского государства в бытность Ордина главой Посольского приказа оставался украинский вопрос. Ордин-Нащокин был сторонником соблюдения Андрусовских соглашений и лично принимал участие в 1669–1670 гг. в съездах с польскими уполномоченными. В это же время наметились первые расхождения между Ординым и царем. Противники Нащокина выступали против его политической линии на союз с Польшей. Они стремились не только к удержанию за Россией Киева после истечения оговоренного перемирием двухгодичного срока, но и к присоединению Правобережной Украины. Это направление во внешней политике поддерживал и царь. Ордин-Нащокин же последовательно выступал за мир с Речью Посполитой для решения более важной проблемы, присоединения побережья Балтийского моря к России. Недовольство в правительственных кругах действиями Ордина-Нащокина скоро привело к его устранению сначала с поста руководителя Малороссийского приказа, а затем и Посольского приказа.

В начале 1671 г. обсуждался вопрос об отправке в Польшу посольства для заключения мира. Полномочным послом был назначен Нащокин, но вместе с тем, его отстранили от управления Посольским приказом и лишили титула «оберегателя». Место Ордина занял его политический противник А. С. Матвеев, которому было поручено составление посольского наказа для Ордина-Нащокина. Наказ лишал посла свободы «промысла», т. е. инициативы, и предлагал ему действовать в строго ограниченных рамках, в роли простого исполнителя полученных указаний. Нащокин заявил, что ему на таких условиях «в той посольской службе быть невозможно», и под предлогом болезни отказался от участия в посольстве.

В декабре царь формально принял отставку своего первого дипломата. В начале 1672 г. A. Л. Ордин-Нащокин уехал из Москвы. В Крыпецком монастыре Иоанна Богослова, в 60 км от Пскова, 21 февраля 1672 г. местный игумен Тарасий постриг его в монахи под именем инока Антония. После смерти царя Алексея Михайловича инок Антоний направил новому царю Федору Алексеевичу две автобиографические записки и челобитную с изложением своих внешнеполитических взглядов. Антонию разрешили вернуться в Москву, но его идеи оказались невостребованными. Оторвавшись от дипломатической жизни, инок не учитывал реальной обстановки, оставаясь на прежних позициях. В 1679 г. он вернулся в Псков, а в 1680 г. умер в Крыпецком монастыре.

А. С. Матвеев

Артамон Сергеевич Матвеев был одним из наиболее видных государственных деятелей России второй половины XVII в. Он бы выдающимся дипломатом, военачальником, разведчиком, писателем, историком, основателем русского придворного театра — вот далеко не полный перечень его талантов.

А. С. Матвеев родился в 1625 г. Его отец, дьяк Сергей Матвеев, был известен как весьма способный человек, выдвинувшийся на дипломатической службе при царе Михаиле Федоровиче Романове. В 13 лет молодой Артамонов был взят во дворец. Будучи старше царевича Алексея всего на четыре года, он рос и воспитывался вместе с ним. Позднее они даже состояли в некотором родстве. Артамон Матвеев был женат на Евдокии Григорьевне Гамильтон. Она происходила из знатного шотландского рода, осевшего в России еще при Иване Грозном. Родной дядя царицы Наталии Кирилловны Нарышкиной, второй жены Алексея Михайловича, был женат на племяннице Евдокии Григорьевны, тоже из семьи Гамильтонов.

В 16 лет Артамон Матвеев получил свою первую дворцовую должность — чин стряпчего. В 1642 г. в возрасте 17 лет он был назначен стрелецким головою (начальником) в Московский гарнизон, который предназначался, в основном, для внутренней охраны царского двора, а также охраны дипломатического корпуса. Образованность и личная преданность Матвеева сделали его вскоре любимцем и другом царя. Сохранилось немало свидетельств о верной службе Артамона Сергеевича царской власти и его немаловажной роли во внутриполитической жизни государства. В частности, он доказал свою преданность царю в «деле» патриарха Никона, пытавшегося поставить себя выше царя. В конфликте Алексея Михайловича и патриарха Никона Матвеев продемонстрировал понимание сути дела и гибкость ума.

Аналитические способности А. С. Матвеева, его умение правильно оценивать ситуацию и прогнозировать ее дальнейшее развитие ярко проявились во время восстания Степана Разина. В челобитной на имя царя в 1669 г. он предупреждал, чтобы разинцев не выпускали из Астрахани, иначе к ним присоединятся посадские люди, крестьяне и народы Поволжья, и появится тыл, который будет поставлять оружие, продовольствие и людей для войск бунтовщика.

После ареста в 1671 г. самого Разина и его брата Артамон Сергеевич внимательно следил и за отголосками разинского восстания в Запорожье. В 1673 г. здесь действовали некий «вор и самозванец», выдававший себя за сына царя Алексея Михайловича, — «царевич» Семеон Алексеевич и его пособник атаман И. Миюска. Матвееву удалось подкупить казацкую верхушку, которая сама выдала самозванца. В конце 1673 г. и в 1674 г. А. С. Матвеев участвовал в допросах руководителей восстания. Все полученные в результате этого материалы он лично передавал царю.

Способности и дарования А. С. Матвеева наиболее полно проявились на дипломатическом поприще. Его дипломатическая деятельность совпала по времени с продолжительной и упорной борьбой России за Малороссию. Артамон Сергеевич был в гуще всех событий, непосредственно участвуя в переговорах с руководителями казачества.

Украина середины XVII в. представляла собой сложнейшее переплетение самых противоречивых общественных сил. Представители разных национальностей, разных социальных слоев находились в постоянном движении, противоборстве. На украинские богатства и земли с известной долей вожделения поглядывали из Крыма, Турции, Польши и Швеции. Наибольшие притязания на украинские земли предъявляла польская шляхта.

В это время в казацкой среде появляется новая яркая фигура — Богдан Хмельницкий. Богдан (Зиновий) Хмельницкий родился около 1595 г. Его отец Михаил Хмельницкий был подстаростой Чигорина, и ему, в знак признания ого заслуг на королевской службе, был дарован удел — Субботово. Богдан получил хорошее образование в иезуитской школе, где изучил латынь и польский язык. В апреле 1648 г. запорожские казаки выбрали Хмельницкого гетманом своего войска. Хмельницкий встал во главе восстания казаков, которые выступали за увеличение казачьей армии и требовали для себя больших прав в составе польского государства. Вступив в вооруженную борьбу с Речью Посполитой, Богдан Хмельницкий обратился к московскому царю с просьбой принять его со всем казацким войском в российское подданство.

Для решения этого вопроса в 1651 г. был созван специальный Земский собор, который постановил принять Украину в состав России. Но осторожный царь Алексей Михайлович решил не рисковать. С одним из посольств на Украину царь направляет преданного ему Артамона Сергеевича Матвеева.

Не доверяя полностью Хмельницкому, царский посланник попытался понять мотивы, движущие им. Особенно Матвеев интересовался связями Богдана Хмельницкого с Речью Посполитой. Известно, в частности, что А. С. Матвеев имел тайную встречу с неким монахом Феофилом, который был послан гетманом Степаном Потоцким с письмом к Хмельницкому. От Феофила Матвеев узнал, что польские магнаты сильно обеспокоены военными приготовлениями России. В близком окружении Хмельницкого Матвеев установил доверительные отношения с его личным секретарем Иваном Евстафьевичем Выговским, через которого стало известно о попытках Турции присоединить к себе Украину.

Посольство Матвеева подтвердило желание украинского народа воссоединиться с русским. Люди Матвеева собрали важный стратегический материал: «сколько ныне у гетмана полков ратных людей учинено и кто у них полковников имена». Большое значение имела добытая информация о приготовлениях Речи Посполитой, Турции, Крыма к военным действиям против России.

Обстановка не позволяла медлить. Независимое Украинское государство сражалось из последних сил. В июне 1653 г. гетман Хмельницкий прислал тревожные письма в Москву с просьбой ускорить решение о принятии Украины. Ибо в противном случае он вынужден будет стать «слугой и холопом» турецкого султана (в Чигирене уже ожидал решения гетмана турецкий посол). При таком стечении обстоятельств 1 октября 1653 г. Земский собор проголосовал за принятие гетмана Богдана Хмельницкого и всего запорожского войска под покровительство царя.

8–9 января 1654 г. в Переяславле состоялась казацкая Рада, на которой было торжественно провозглашено воссоединение Украины с Россией. 11 января Артамон Матвеев, присутствовавший на Переяславской раде, направился с отчетом к царю.

Внутренняя и внешняя политика Богдана Хмельницкого после Переяславской рады свидетельствует, что воссоединение Украины с Россией сохранило практически полную самостоятельность Украины. После смерти Богдана Хмельницкого 27 июля 1657 г. на Украине начинается продолжительный период брожения и междоусобного противоборства. Недаром от того времени в народе сохранилась поговорка: «Где сойдутся два хохла, там — три гетмана».

В 1669 г. царь Алексей Михайлович назначает Матвеева главой Малороссийского приказа, который контролировал гетманское управление. За время пребывания Матвеева на этом посту его авторитет как искусного дипломата упрочился. С самого начала своей деятельности в новом качестве А. С. Матвеев пытался сгладить наиболее острые проблемы взаимоотношений московских властей с местным населением. Сведения о внутренних и внешних событиях поступали в Малороссийский приказ в основном от многочисленных агентов, специально направлявшихся на Украину. Ими часто были служащие приказа — дьяки и подьячие.

В январе 1671 г. в Москве произошли события, которые во многом определили дальнейшую судьбу Матвеева. В марте 1669 г. умерла жена царя Алексея Михайловича, Мария Ильинична Милославская. Почти через два года Алексей Михайлович снова женился на Наталии Кирилловне Нарышкиной. Она была сиротой из сравнительно бедной дворянской семьи. Ее опекуном был Артамон Сергеевич Матвеев, который через свою покойную жену находился в родстве с Нарышкиными. Именно в доме своего друга, Матвеева, Алексей Михайлович впервые встретился со своей невестой. Вторая женитьба царя привела к смене людей, имевших влияние при дворе и в правительстве. Родственники первой жены Алексея Михайловича, Милославские, и все связанные с ними боярские фамилии постепенно потеряли свое былое влияние на царя. Положение Матвеева при дворе, напротив, упрочилось. Он стал играть все более важную роль в проведении внутренней и внешней политики, государства. После отставки A. Л. Ордина-Нащокина он в феврале 1671 г был назначен главой Посольского приказа.

Наиболее важными вопросами внешней политики Москвы в этот период была борьба с Турцией и крымским ханом за Украину. В 1671 г. Матвеев вел переговоры с Речью Посполитой о союзе против Турции. На переговорах польские дипломаты потребовали не посылать русские войска на Украину, а ограничиться демонстрациями у границы. Матвеев настаивал на активной форме союза и требовал пригласить не переговоры посланцев гетманов Правобережной и Левобережной Украины. В ответ польские дипломаты выразили опасения, что русский царь желает взять «под свою руку» всю Украину. На это Матвеев достаточно откровенно заявил, что в случае поддержки правобережных казаков возможно воссоединение с Россией всей Украины. Тогда польские дипломаты потребовали восстановления границ существовавших до 1654 г. Чтобы не погубить окончательно идею союза, Матвеев пошел на уступки. Участие России в совместной борьбе с Турцией ограничивалось походами казаков и калмыков на Турцию и Крым и военными демонстрациями у границы.

В 1672 г. А. С. Матвеев все свои усилия направил на подготовку к войне с Турцией. В письме к главе польской делегации Яну Глинскому он высказал идею создания блока европейских государств, который вынудил бы султана сохранять мир с Россией и Речью Посполитой. Весной 1672 г. Турция начала войну. Россия приняла ответные меры. Донские казаки вышли в Азовское море, напали на Крым, запорожцы ударили с севера на Перекоп. Не ограничиваясь только военными мерами, Россия направила своих дипломатов во все сопредельные христианские страны с предложением антитурецкого союза.

В последующие годы А. С. Матвеев внимательно следил за развитием ситуации на Украине и поведением гетманов. В 1672 г. был арестован по подозрению в измене гетман Левобережной Украины Демьян Многогрешный. На Раде новым гетманом единогласно был избран председатель суда казацкой армии Иван Самойлович. Он являлся убежденным сторонником необходимости царского протектората для обеспечения безопасности Украины и оставался верным России, несмотря на ложные обвинения его врагов в измене.

Самойлович, как и русский воевода князь Г. Г. Ромодановский, не доверял полякам и выступал против любого соглашения с ними. Самойлович и Ромодановский считали своей главной задачей вести подготовку к войне с Турцией и крымскими татарами, опираясь на собственные силы. Первоначально предполагалось нанести удар по Крыму. Нет сомнений, что Ромодановский и Самойлович обсуждали эту идею с Матвеевым, и тот ее поддержал. В 1675 г. воевода Ромодановский и гетман Самойлович подготовили детальный план будущей крымской кампании. Матвеев должен был представить план царю, но 30 января 1676 г. в возрасте 47 лет Алексей Михайлович скончался. Царем стал его 14-летний старший сын Федор.

Важную роль во внешней политике России А. С. Матвеев отводил установлению культурных, дипломатических и торговых связей с различными странами, включая империю Великих Моголов в Индии (т. н. Могольская империя, основанная в 1526 г.). При Матвееве продолжались попытки завязать дипломатические и торговые связи с Китаем. В 1675 г. в Китай был направлен уроженец Молдавии Николай Спафарий, переводчик Посольского приказа, куда он поступил работать в 1671 г.

В 70-х гг. XVII в. влияние и авторитет А. С. Матвеева в государственных делах были почти безграничны. К нему сходились все нити управления Россией. Царь высоко оценил усердие Матвеева, пожаловав его в ближние бояре и наградив земельными владениями под Москвой.

Государственные интересы Артамона Сергеевича не ограничивались только политикой. С его именем связано развитие отечественной медицины. Имя А. С. Матвеева впервые упоминается в делах Аптекарского приказа в 1673–1675 гг. В 1676 с он возглавил приказ и внимательно следил за развитием медицины за границей. Матвеев выписывал книги иностранных врачей, старался иметь в своих аптеках новейшие лекарства, собственноручно составил списки лекарств на славянском и латинском языках с обозначением цен. Занимался он и вопросами медицинского оборудования, подбором персонала.

Стараясь идти в ногу со временем, А. С. Матвеев завел у себя «комедийную группу». К началу 1672 г. относятся первые упоминания о создании придворного театра. Вскоре было решено строить театр в Измайлове, в селе Преображенском. Здесь находились летняя резиденция государя, царские сады, заповедник. К середине октября 1672 г. «комедийная хоромина» была построена, а уже 17 октября показано первое представление.

Однако плодотворная деятельность Матвеева на благо Российского государства была прервана, после 1676 г. Артамон Сергеевич оказался в опале. К власти вновь вернулись Милославские и их партия. Вначале Милославские, оказывавшие большое влияние на воспитание царя Федора Алексеевича, под надуманным предлогом добились отстранения Матвеева от наблюдения за аптекой. По сути, это было замаскированным отдалением Матвеева от царя Федора.

В борьбе против Матвеева Милославские использовали окольничего Василия Волынского, который имел влияние на царя. Тогда же датский резидент Магнус Гэ (Монс Гей) сфабриковал донос на Матвеева, который стал поводом отстранения его от дел. Когда Артамон Сергеевич, как обычно, приехал по делам во дворец, боярин Р. М. Стрешнев объявил ему царский указ о том, что он назначается на службу воеводою в далекий город Верхотурье. Опального Матвеева провожали все же с почестью и уважением. В июле 1676 г. он вместе с сыном выехал в Верхотурье, взяв часть имущества, деньги, посольские письма, грамоты царя Алексея Михайловича, книги, лечебники.

Однако противники Матвеева сочли ссылку недостаточно строгой мерой. В ноябре 1676 г. на него поступил донос от лекаря Давыда Берлова. В доносе сообщалось, что когда он, Берлов, лечил одного из слуг Матвеева, Захара, тот сказал ему, будто болен от побоев своего хозяина. Захар рассказал также о том, что видел, как Матвеев читал «черную книгу» и что было в это время при нем множество «нечистых духов». По делу о «колдовстве» Матвеева началось следствие. Привлеченных по этому делу отдавали в пыточные камеры, где заставляли давать нужные показания, но Матвеев умело отводил все обвинения.

У Матвеева производились обыски, искали его знаменитый лечебник, допрашивали его родственников, пытали слуг, делали все, чтобы обвинить его в распространении «черных книг». Артамон Сергеевич требовал очной ставки со всеми арестованными по его делу людьми. Он просил в качестве свидетельства своей верной службы взять показания у некоторых бояр и духовных лиц. Матвеев называл фамилии П. А. Долгорукова, А. Н. Трубецкого, П. И. Прозоровского, Г. Г. Ромодановского, архиепископа Симеона Тверского, протопопа Успенского собора Кондрата, но все было напрасно.

Вскоре Матвеева вместе с сыном перевезли в Казань, где воеводой был боярин И. Б. Mилославский, давний противник Матвеева. Опального боярина охраняло пять приставов, словно он был важным политическим преступником. Через некоторое время в Казань для переписи имущества Матвеева был прислан дьяк Иван Горохов. Раньше он служил под началом Матвеева в Посольском приказе и был сослан им в ссылку за тайную переписку с донскими казаками. Почти месяц Горохов, всячески издеваясь, тщательно переписывал имущество Матвеева. «И он, Иван, пересмотрел и переписал, и переписав взял без остатка», — жаловался Матвеев.

Наконец, Матвееву был объявлен боярский приговор: его лишали боярского чина, поместий, вотчин, дворов, людей и всего имущества. Артамон Сергеевич написал несколько челобитных на имя царя и подал их И. Б. Милославскому. Однако челобитные приняты не были, сам он был отправлен на север, в отдаленный и голодный край — маленькое селенье Пустозерск, где жили рыбаки и ссыльные. Здесь в ссылке некогда гордый и влиятельный боярин не выдержал своего положения и стал просить о пощаде. Он писал патриарху Иоакиму, послал несколько челобитных своим исконным врагам — Милославским и Хитрово. Понимая тщетность своих усилий, Матвеев все-таки пытался разжалобить своих недругов и вызвать к себе сострадание. Артамон Сергеевич посылал челобитные и на имя царя Федора Алексеевича, подробно описывая в них свои бедствия.

Перемены в судьбе Матвеева произошли в 1680 г. Под влиянием Нарышкиных царь Федор решил вернуть его из ссылки. Матвеева перевезли из Пустозерска в местечко Мезень и освободили из-под стражи. Но только в 1682 г. был получен царский указ: Матвеева «из-под пристава освободить, и московский… двор, и подмосковные и другие вотчины, и пожитки, оставшиеся за раздачею и продажею… возвратить». До нового указа Матвеев должен был жить в Костромской губернии. Приехав в местечко Лух, он получил известие о смерти царя Федора.

В это время в Кремле на боярском совете решался вопрос о судьбе русского трона. Выбор пал не на следующего по старшинству сына царя Алексея Михайловича Ивана, а на 10-летнего Петра. Его мать, Наталия Кирилловна Нарышкина, была назначена правительницей. В мае 1682 г. она отправила к Матвееву нарочного, прося его немедленно прибыть в Москву. В борьбе за престол умный и опытный Матвеев был очень необходим.

Еще в Троице-Сергиевой лавре Матвееву объявили о возвращении ему боярства. В начале мая Артамон Сергеевич приехал в Москву и сразу же был принят царицей, ему вернули все ранее отобранные у него поместья. 14 мая Артамон Сергеевич Матвеев был принят патриархом Иоакимом. В тот же день он встретился с боярином Ю. Д. Долгоруким, с которым долго беседовал. Этими встречами Матвеев подготавливал почву для избрания царем Петра.

Однако группировка Нарышкиных недооценила противника. Узнав о вероятном возвращении Матвеева, дочь царя Алексея Михайловича честолюбивая царевна Софья приняла ответные меры. Сторонники Милославских — стольник П. А. Толстой, полковник И. Циклер и др. — начали подстрекать стрельцов и бедноту идти требовать престолонаследия для царевича Ивана и назначения царевны Софьи правительницей до его совершеннолетия.

15 мая 1682 г. по зову набата стрелецкие полки с развернутыми знаменами и барабанным боем двинулись к Кремлю, где в это время находился Матвеев. Среди стрельцов был распространен слух, что царь Иван убит. Стрельцы потребовали немедленной казни всех Нарышкиных. Вышедшему к толпе Матвееву в какой-то мере удалось успокоить народ. Но стоило ему возвратиться во дворец, как стрельцов вновь стали провоцировать сторонники Софьи. Группа стрельцов ворвалась во дворец. Артамон Сергеевич Матвеев и несколько бояр были схвачены, выведены на Красное крыльцо и сброшены на пики. «Бросили его, яко агнеца неповинного, от столопы Благовещенской церкви на площади, и приняв на копья, ужасным и страшным мученическим страданиям на мелкие части тела его боярское рассекли».

Е. И. Украинцев

Емельян Игнатьевич Украинцев родился в 1641 г. В 60-х гг. XVII в. он начинает дипломатическую службу в Посольском приказе. В 1667 г. принимает участие в заключении Андрусовского договора и во всех последующих польско-русских переговорах. В 1686 г. думный дьяк Емельян Украинцев был включен в состав представительной делегации, которая подписала в Кремле «вечный мир» с Польшей. Договор закрепил за Россией Левобережную Украину, Киев и Запорожье, что создавало опорную базу для борьбы за выход к Черному морю. Кроме того, «Вечный мир» стал основой для создания в 1699 г. Северного союза, направленного против Швеции.

После подписания Андрусовского мирного договора ни России, ни Речи Посполитой не удалось склонить Турцию присоединиться к договору. Позиция Турции оставалась откровенно враждебной. Весной 1672 г. турецкие войска численностью более 300 тыс. человек перешли Дунай. В ответ донские казаки вышли в Азовское море и напали на Крым, а запорожцы ударили с севера на Перекоп. Но Россия не ограничилась только ответными военными мерами. В условиях начавшейся войны глава Посольского приказа А. С. Матвеев послал во все сопредельные христианские страны российских дипломатов с предложением антитурецкого союза. Емельян Украинцев в 1672–1673 гг. был послан с этим предложением к шведскому, датскому и голландскому правительствам. Но здесь идею антитурецкого союза не поддержали.

Захватнические устремления Турции объяснялись не только Андрусовским договором, но и реальным положением дел на Украине. Договор не принес мира на украинские земли. И на левом, отошедшем к России, и на правом, оставшемся в Речи Посполитой, берегах Днепра шли непрерывные казацко-крестьянские восстания. Больше всего население Левобережной Украины было недовольно попытками российского правительства урезать политическую автономию Украины и вмешательством русских воевод в местные дела. Московское правительство пыталось решить конфликт мирными политическими мерами.

В 1672 г. на Раде новым гетманом Левобережной Украины был избран Иван Самойлович, убежденный сторонник российского протектората. В 1679 и 1685 г. Е. И. Украинцев ездил в Батурин для тайных переговоров с гетманом. Целью поездки было выяснить отношение Самойловича к союзу с Польшей и к войне с Турцией. С разрешения Москвы Самойлович имел право на проведение собственной внешней политики. Восстановление почти в полном объеме автономии Левобережной Украины укрепило ее единство с Россией. Закрепить это единство российская дипломатия рассчитывала путем проведения общей внешней политики.

Россия в это время вела подготовку к заключению «вечного мира» с Речью Посполитой и возобновлению войны с Турцией. Самойлович же больше склонялся к идее мира с Портой. Турция в это время была не заинтересована в войне с Россией. Турецкая дипломатия старалась не допустить присоединения ее к антиосманскому союзу, созданному в 1683 г. польским королем Яном Собеским. Самойлович полагал вполне возможным «войти в соглашение» с Турцией. Он рассчитывал «выговорить у нее земли от Днепра до Днестра или хотя бы до Буга». Эти земли должны были попасть под его управление как гетмана. Подписание с Польшей «вечного мира», Самойлович также не одобрял, тем более что Речь Посполитая не соглашалась признать за Россией правый берег Днепра, формально принадлежавший Турции. Тем не менее, несмотря на разногласия, Самойлович обещал Украинцеву поддержать Россию.

В 1675 г. Емельян Украинцев получил звание дьяка, а в 1681 г. звание думного дьяка. В 1689–1699 гг. Украинцев руководил Посольским приказом и участвовал в проведении первых важнейших дипломатических актов Петра I, в подготовке (1696–1697) Великого посольства. Перед посольством ставилась задача сохранения и активизации деятельности Священной лиги, а при возможности — расширения ее состава.

Вопреки обыкновению, посольство получило не один, а два наказа-инструкции. Первый наказ был составлен руководителем Посольского приказа Емельяном Украинцевым и касался проблем дипломатии. Второй был составлен лично Петром I. В нем речь шла о правилах найма моряков, закупки морского снаряжения и вооружения кораблей. В наказе Украинцева много внимания уделялось вопросам протокола: кому наносить первый визит в стране пребывания; сидя или стоя соседний государь должен спрашивать о здоровье царя; если иностранный государь устроит пир в честь русских послов, то на пиру не должно быть дипломатов других стран. Послу поручалось следить за тем, чтобы подьячие и переводчики «сидели бы за столом чинно и остерегательно, не упивались и непригодных слов меж собой не говорили».

Но главная цель посольства формулировалась Емельяном Игнатьевичем Украинцевым, как «подтверждение древней дружбы и любви для общих всему христианству дел к ослаблению врагов Креста Господня салтана турского, хана крымского и всех бусурманских орд».

В 1699 г. Украинцеву было поручено вести переговоры о заключении мирного договора с Турцией. Готовясь к войне со Швецией, Петр I предписал Украинцеву заключить мир с Портой к новому 1700 г. В сентябре 1699 г. Емельян Украинцев на русском военном корабле «Крепость» прибыл в Константинополь. В ходе переговоров Украинцев столкнулся с многочисленными трудностями. Из Константинополя он писал Петру: «Послы английской и голандской во всем держат крепко турецкую сторону и больше хотят им всякого добора, нежели тебе, великий государь. Торговля английская и голландская корабельная в Турском государстве исстари премногая и пребогатая, и что у тебя, государя, завелось морское корабельное строение и плавание под Азов и у Архангельского города, тому они завидуют и того ненавидят, чая себе от того в морской своей торговле великой помешки». Однако Петр торопил его с подписанием мира: «Только заключи мир. Зело, зело нужно».

Емельян Украинцев развернул активную деятельность по вербовке осведомителей и подкупа турецких чиновников. Он установил связь с иерусалимским патриархом и с влиятельным сербом Саввой Рагузинским, от которых получал важную информацию о внутреннем положении Турции и о намерениях турецких дипломатов. Украинцев жаловался царю, что турки «поступают в договорах весьми лукаво, с великим вымыслом и продолжением», т. е. проволочками. Тем не менее, ему удалось добиться не только отказа Порты от Азова и прилегающих к нему земель, но и признания вновь построенных русскими на этих землях прибрежных городов, разрушить которые требовали турки. По настоянию Украинцева Турция была вынуждена согласиться с отменой унизительных для России ежегодных подарков крымскому хану. Мирный договор был подписан 3 июля 1700 г. сроком на 30 лет. Хотя выполнить поручение в срок, указанный Петром, не удалось, царь очень высоко оценил Константинопольский мир и дипломатическое искусство Емельяна Украинцева. За посольскую заслугу Украинцев получил в награду от Петра I в 1702 г. вотчину в Каширском уезде.

Константинопольский мир стал важным рубежом в русско-крымских отношениях. По условиям мира, Россия не только прекращала ежегодную посылку «поминок» крымскому хану, но и прерывала официальные дипломатические сношения с ним. Теперь официально Россия не признавала хана полноправным властителем, а считала его вассалом турецкого султана. Отношения с крымским ханом практически были переданы украинскому гетману И. С. Мазепе. В 1705 г. гетман вместе с Е. И. Украинцевым проводили размежевание (демаркацию границы) с ханством.

В 1706 г. польский король Август II подписал Альтранштадский мир со Швецией. После предательства Августа II вся тяжесть войны легла на плечи одной России. В этой ситуации Петр I решил искать нового кандидата на польский престол. Среди кандидатов были Яков Собесский сын Яна Собесского и семиградский князь Ракоци. Но переговоры с ними не дали желаемых результатов. Русской дипломатии ничего не оставалось, как сделать все возможное, чтобы удержать в своих руках влияние на польскую общественность — шляхту. С этой целью Петр решил усилить разведывательную и дипломатическую деятельность в Польше. Новый руководитель Посольского приказа Г. И. Головкин успешно провел переговоры с посольством генеральной конфедерации из Львова, приехавшей в Петербург требовать денег и возвращения Польше украинских территорий. Петр приказал Головкину не скупиться на деньги и не торговаться из-за территорий, а отложить обсуждение этого вопроса. В 1707 г. Головкин командировал в Люблин Емельяна Украинцев, имевшего уже достаточный опыт работы в разведке.

Украинцев привез с собой секретный фонд для оплаты польской агентуры и туг же пустил его в дело. Он докладывал, что выплатил «секретно ночным временем» жалованье примасу Шебеку, епископу Куявскому и коронному подканцлеру.

Но не все польские магнаты оказались столь покладисты. Некоторые из них последовали примеру Августа и переметнулись в лагерь врагов. Среди предателей оказались гетманы Вишневецкий, Ржевуский и Синицкий. Как только были получены первые сведения о том, что они ненадежны, Петр дал указание Е. И. Украинцеву усилить за ними наблюдение. Синицкого же царь приказал заманить на вечеринку, напоить и арестовать. Затем ему нужно было предложить впустить в Быков русский гарнизон, а если он не согласится, то разоружить весь его отряд и отправить в Смоленск. В октябре 1707 г. Украинцеву удалось привести к присяге на верность союзу с Россией польских коронных гетманов Синицкого и Ржевуского, что имело большое политическое значение.

В 1708 г. Емельян Игнатьевич Украинцев был послан в Венгрию для переговоров с руководителем венгерского восстания князем Ракоци, где в возрасте 67 лет умер.

Литература

1. Вернадский Г. В. История России. Московское царство. В 2 ч. — Тверь-Москва, 2000.

2. Военный энциклопедический лексикон. В 14 т. — СПб., 1852–1858.

3. Галактионов И., Чистякова Е. А. Л. Ордин-Нашокин, русский дипломат XVII в. — М., 1961.

4. Гражуль В. С. Тайны галантного века. — М., 1997.

5. Дипломатический словарь. В 2 т. — М., 1950.

6. История внешней политики России (конец XV-1917 г.). В 5 т. — M., 1999.

7. Ключевский В. О. Исторические портреты. — М., 1990.

8. Очерки истории Российской внешней разведки. Т. 1. — М., 1996.

9. Платонов С. Ф. Сочинения по русской истории. В 2 т. — СПб., 1993.

Часть 3

На защите императорской России

Глава 1

На пути к Полтаве

Царь Федор Алексеевич вступил на престол, когда ему было четырнадцать лет. Не отличаясь хорошим здоровьем, Федор Алексеевич умер в 1682 г., не оставив потомства. Еще во время его царствования при дворе сложились две группировки, враждовавшие между собой. Во главе одной из них стояла Наталия Кирилловна Нарышкина, вторая жена царя Алексея Михайловича, мачеха царя Федора Алексеевича. Во главе другой стояла родная сестра Федора — умная и энергичная царевна Софья. Она опиралась на родственников своей матери, первой жены Алексея Михайловича Марии Ильиничны Милославской (1648–1669). В связи со смертью Федора Алексеевича возникла проблема престолонаследия. По действовавшему обычаю отцу наследовал сын, но у Федора не было детей, поэтому нового царя пришлось избирать. Кроме Федора, у царя Алексея Михайловича от первого брака был еще старший сын Иван, а от второго брака — младший сын Петр. В 1682 г. Ивану исполнилось 15 лет, в то время как Петру было всего 10 лет. Однако Иван, как и его родной брат Федор, не отличался крепким здоровьем. Он страдал глазами, заикался и часто болел. В отличие от Ивана, Петр напротив был крепким, здоровым мальчиком. В итоге выбор пал на Петра. Вступление Петра на престол вызвало недовольство среди Милославских. Они спровоцировали 15 мая 1682 г. мятеж стрельцов, в результате которого на царство были возведены оба брата Иван и Петр. По малолетству братьев, правительницей при них стала царевна Софья (1682–1689).

Во время правления Софьи Нарышкины были отстранены от власти. Петр рос в подмосковном селе Преображенском, где проводил время в военных забавах. Отношения между Петром и Софьей оставались сложными и обострялись из года в год. В ночь на 8 августа 1689 г. тайные сторонники Петра донесли ему, что будто бы Софья готовит стрельцов к походу на Преображенское. Позже выяснилось, что слух был ложным. Однако перепуганный тревожными известиями Петр ускакал из Преображенского в Троице-Сергиеву лавру. Назревала вооруженная борьба, в которой последнее слово оставалось за стрельцами. Но стрелецкие полки, не желая кровопролития, перешли на сторону Петра. Оставшись без вооруженной поддержки, Софья отказалась от власти. По приказу Петра она была заточена в Новодевичий монастырь. После свержения Софьи Петр в течение пяти лет не принимал деятельного участия в управлении государством, перепоручив государственные заботы правительству, сформированному из сторонников Нарышкиных. В январе 1694 г. умерла Наталия Кирилловна Нарышкина. Похоронив мать, Петр I вскоре оставил «марсовые потехи» и занялся неотложными государственными делами.

Для России XVII в. был сложным и противоречивым. Наряду с крупными успехами были и тяжелые поражения. Самым тяжелым и обидным поражением стала утрата Балтийского побережья по Столбовскому мирному договору 1617 г. со Швецией. Вместе с тем были очевидные успехи. Россия вошла в круг ведущих государств Восточной Европы, заставляя считаться с собой Речь Посполиту, Швецию, Австрию, Крымское ханство и Персию. Активно развивались политические и экономические связи с Англией, Голландией и Францией. Успешно закончилась начатая в 1653 г. война с Польшей за Украину. В 1667 г. было подписано Андрусовское перемирие, а в 1686 г. «Вечный мир», по условиям которых Россия возвращала себе Смоленск, Новгород-Северский, Чернигов, захваченные в начале века Речью Посполитой. Киев, Левобережная Украина и Запорожье на правах широкой автономии перешли под власть русского царя.

Медленно, но неотвратимо шло наступление России на владения крымского хана. К 1680-м гг. южная граница Московского государства была прочно закрыта Изюмской, Белгородской, Симбирской и Сызраньской оборонительными линиями, каждая из которых состояла из непрерывной полосы крепостей, частоколов и засек. Укрепления начинались неподалеку от Полтавы, тянулись на Белгород, Воронеж, Тамбов и южнее Симбирска, у города Сызрань, выходили к Волге[429]. В конце века эти укрепления стали надежной базой для организации походов на Крым и Азов.

Однако главным препятствием на пути дальнейшего развития России оставалось отсутствие выхода к удобным морским путям. На юге выход к Азовскому морю запирала сильная турецкая крепость Азов. Турции же принадлежала крепость Очаков, охранявшая выход к Черному морю через Днепр. На северо-западе Россия была отрезана от берегов Балтийского моря и Финского залива шведами. Лишь на севере Россия имела выход к Белому морю, но стоявший здесь Архангельск не мог обеспечить в должной мере торговых связей с Западом. Белое море было сковано льдом в течение 6 месяцев, а путь в Западную Европу через Ледовитый океан был в два раза длиннее, чем путь через Балтийское море. К тому же наиболее развитый в экономическом отношении центр России не имел речного пути к Архангельску. Грузы из Москвы доставлялись зимой гужевым транспортом через Ярославль до Вологды и лишь оттуда следовали по Сухоне и Северной Двине к порту. В этих условиях борьба за выход к морю приобрела первостепенное значение для дальнейшей судьбы Российского государства. Именно на достижение этой цели были направлены все военные и дипломатические усилия Петра I.

В 80-е гг. XVII в. сложилась весьма благоприятная обстановка для начала борьбы с Турцией за Азов. Оттоманская Порта была занята войной в Европе против императора Священной Римской империи германской нации Леопольда I[430]. Для отражения агрессии Османской империи Австрия, Польша и Венеция объединились в союз, который получил название «Священная лига». Вступление России в войну против Турции обеспечивало Петру I поддержку Священной лиги в борьбе за выход к Черному морю. Летом 1695 г. русские войска под командованием Ф. А. Головина, Ф. Я. Лефорта и П. И. Гордона выступили под Азов. Однако овладеть крепостью не удалось. Отсутствие флота не позволило русским блокировать Азов с моря, и турки беспрепятственно доставляли подкрепление своему гарнизону. Гарнизон отбил два штурма, и осенью осада была снята.

В 1696 г. 70-тысячная русская армия при поддержке наскоро построенного флота, лишь после двухмесячной осады смогла овладеть крепостью, которую защищало менее 5000 турок. Но взятие Азова еще не открывало морских путей на Запад, т. к. Керченский пролив и Черное море оставались в руках Турции. Предстояла длительная борьба с Оттоманской Портой. В целях подготовки к новой войне в Воронеже началось строительство крупных военно-морских кораблей. Петр принимает меры по укреплению металлургической промышленности России. Еще находясь под Азовом, царь распорядился усилить поиск полезных ископаемых на Урале.

Наряду с военными приготовлениями, Петр начинает дипломатическую подготовку к предстоящей войне. Азовские походы окончательно убедили его в том, что вести борьбу за выход России к морю невозможно без союзников. Поиск союзников и нейтрализация противников стали главными задачами российской дипломатии и дипломатической разведки. В конце января 1697 г. русский посланник Кузьма Нефиманов после долгих и тяжелых переговоров добился заключения с Австрией и Венецией договора об оборонительном и наступательном союзе против Турции сроком на три года[431]. В том же году в марте Петр направляет в Европу Великое посольство во главе с Ф. Я. Лефортом, Ф. А. Головиным и П. Б. Возницыным. Однако фактически всей работой посольства руководил сам Петр, вписавший себя в состав посольства под именем Петра Михайлова.

Официальная цель Великого посольства была сформулирована думным дьяком Посольского приказа Е. И. Украинцевым как «подтверждение древней дружбы и любви для общих всему христианству дел к ослаблению врагов Креста Господня салтана турского, хана крымского и всех бусурманских орд»[432]. Другими словами, целью посольства была активизация Священной лиги. Кроме того, посольство имело еще одни наказ, составленный лично Петром. Посольству предписывалось нанять на русскую службу иностранных морских офицеров и матросов, закупить морское снаряжение и вооружение для кораблей, вплоть до тканей на морские флаги.

Таким образом, посольство имело как бы две цели: дипломатическими средствами усилить военную активность Священной лиги и обеспечить России выход к Черному морю, а с помощью закупок в Европе военно-морского снаряжения модернизировать отечественный флот для закрепления на море. Петр думал не только о создании современного флота, но и о формировании современной армии. Поэтому не случайно, что в состав посольства был включен майор Преображенского полка Адам Адамович Вейде. В его задачу входило собирать, обрабатывать и обобщать материалы по организации и боевой подготовке иностранных армий. Доклад А. А. Вейде о деятельности саксонской, австрийской, французской и нидерландской армий вошел в историю как «Устав Вейде»[433].

Великое посольство выехало из Москвы 9 марта 1697 г., а 31 марта посольство прибыло в Ригу, которая тогда принадлежала Швеции. Из-за ледохода на Западной Двине посольство задержалось здесь на 11 дней. Шведы встретили Петра достаточно прохладно. Когда царь со своими спутниками хотел осмотреть укрепления Риги, шведские часовые пригрозили стрельбой. То же случилось и при попытке Петра проехать к стоянке голландских кораблей. Этот недружественный прием послужит в дальнейшем одним из поводов к объявлению Швеции войны. В начале мая Великое посольство прибыло в Кенигсберг, где Петр был вынужден задержаться из-за тревожных известий о положении в Польше.

Отношения между Россией и Польшей ко времени начала активной внешнеполитической деятельности Петра I были относительно нормальными. Только два вопроса оставались предметом постоянных разногласий: вопрос о религиозной терпимости и вопрос об Украине. Православное духовенство и миряне постоянно жаловались русским патриархам и царским представителям на притеснения православных со стороны католиков. На Украине же польская шляхта постоянно интриговала, поддерживая недовольство отдельных групп казачества, помогая дезертирам, повстанцам и сторонникам отделения Украины от России. Но неразрешение этих вопросов больше всего беспокоило Петра. Польша, которая по размерам своей территории была вторым государством в Европе после России, находилась после смерти в 1696 г. короля Яна Собеского в состоянии полной анархии.

Особенностью политического устройства Польши было то, что по конституции Речь Посполитая являлась шляхетской республикой с избираемым королем. Отсутствие наследственной монархии приводило к тому, что смерть короля сопровождалась всегда периодами «бескоролевья» и смутой. Соседние с Польшей государства начинали вести между собой ожесточенную борьбу за право посадить на польский престол своего ставленника и этим обеспечить проведение своей политики. Шляхта выбирала короля на заседании сейма. Борьба за голоса депутатов сопровождалась кровопролитными беспорядками и массовой коррупцией выборщиков. Вторая особенность польской конституции заключалась в том, что наряду с королем существовал парламент — сейм, где все решения принимались единогласно: каждый депутат (посол) пользовался правом вето. Это право давало возможность срывать любое предложение или голосование выкриком «Не позволяй!». Подобной процедурой широко пользовались не только польские политические партии, но и иностранные государства: подкупить одного или нескольких депутатов было делом нетрудным.

После смерти короля Яна Собеского, который был союзником России в борьбе против Турции, в Польше развернулась борьба между разными партиями. На престол реально претендовали два кандидата: французский принц де Конти и курфюрст Саксонии Фридрих-Август II. По конституции, на время «бескоролевья» наместником короля являлся архиепископ города Гнезно, так называемый примас[434]. В это время примасом был кардинал Михаил Стефан Радзиевский, который был противником Собеского и поддерживал сторонников французской партии. Голос примаса во время выборов нового короля мог сыграть решающую роль. Поскольку Франция находилась в дружественных отношениях с Турцией, то возникла прямая опасность выхода Польши из антитурецкого союза. Обеспокоенный этим обстоятельством, Петр I дал указание русскому резиденту в Варшаве А. В. Никитину начать борьбу против французской партии и всячески поддерживать кандидатуру Фридриха-Августа. Но принятые Никитиным дипломатические и агентурные меры не дали ощутимых результатов.

В этих условиях Петр I направил 12 июня 1697 г. сейму особое послание, в котором напомнил, что Польша состоит в союзе с Россией, Австрией и Венецией против Турции. Избрание же на престол де Конти приведет к нарушению союзнических обязательств Польши. «Посему, — писал Петр, — мы такого короля французской и турецкой стороны видеть в Польше не желаем»[435]. Послание было дипломатическим шагом Петра, направленным на поддержку в Польше тех, кто выступал против кандидатуры де Конти. Никитин, получив грамоту, немедленно распространил ее копии. Несмотря на противодействие примаса, положение стало меняться в сторону Августа. В июне 1697 г. состоялись выборы короля, на которых победил Фридрих-Август. Но сторонники де Конти не смирились с поражением своего кандидата. Они стали готовить в Польше вооруженное восстание. Мятежники должны были присоединиться к французским частям, которые де Конти намеривался доставить морем, чтобы изгнать Августа из Польши. Получив это известие, Петр написал А. В. Никитину, чтобы он объявил полякам, что Россия не допустит вооруженного вмешательства французов. В противном случае русский корпус во главе с боярином М. Г. Ромодановским, предусмотрительно выдвинутый к литовской границе, войдет на территорию Польши.

Тем временем русская разведка получила информацию о координации французской политики в Польше с политикой Швеции. В октябре 1697 г. к Петру поступили секретные сведения из Вены. Царю доносили, что французы послали к шведскому королю Карлу XII посла де Афона с заданием помочь принцу Конти получить помощь от Швеции. Французы намеревались нанести удар по Польше одновременно: с севера — объединенными франко-шведскими силами, и с юга — турецко-татарскими. Русские дипломаты располагали сведениями, что Швеция склоняется к тому, чтобы принять французский план[436]. Полученная информация позволила Петру принять срочные меры к обеспечению безопасности польских границ. Он направил предупреждение к бургомистру Данцига, чтобы тот не пропускал Конти с войсками в Польшу. Еще раньше Петр послал грамоту датскому королю, в которой просил сделать все возможное для того, чтобы помешать французским войскам переправиться по Балтийскому морю в Польшу. В результате сторонники французского принца де Конти потерпели поражение. Август II в конце 1697 г. окончательно укрепился в Польше. Русской дипломатии удалось удержать Польшу в составе Священной лиги. Однако обстановка в стране оставалась сложной. Король имел свою партию, польская шляхта имела свои партии, поэтому внешняя политика Полыни никогда не была представлена как единая политика государства.

Петр в это время находился в Голландии, где вел переговоры о закупке военных и корабельных припасов в обмен на предоставление Голландии права вести транзитную торговлю с Персией. Вопреки ожиданию, правительство Голландии на просьбы русских послов ответило отказом, пообещав рассмотреть их в будущем. Не добившись от Голландии помощи в оснащении флота, послы начали сами усиленно разыскивать и приглашать на русскую службу специалистов по строительству флота и производству вооружения. В общей сложности Великое посольство завербовало 800 офицеров, инженеров, врачей, матросов и т. п. Кроме того, было закуплено несколько десятков тысяч ружей новейшего образца со штыками, много всякого морского оборудования и военных материалов. В начале января 1698 г. Петр прибыл в Англию, где прошел теоретический курс кораблестроения под руководством инспектора королевского флота сэра Энтони Дина. В апреле Великое посольство оставило Англию и направилось в Австрию. По дороге в Вену Петр остановился в Амстердаме. Здесь он получил первые сведения о распаде антитурецкой коалиции.

Еще в феврале 1697 г. в тайне от России Австрия и Венеция начали переговоры с Турцией при посредничестве Англии и Голландии. Объяснялось это тем, что в это время в Испании доживал последние дни бездетный король Карл II Габсбург. На его наследство претендовали две королевские династии, находившиеся в родственных связях с испанскими Габсбургами, — австрийские Габсбурги и французские Бурбоны. Юридически права Бурбонов были несколько весомее: Людовик XIV был женат на старшей сестре Карла II — Марии Терезии, и их сын считался наследником испанского трона. Император Леопольд I был женат на второй сестре Карла II — Маргарите Терезии и имел от этого брака сына — эрцгерцога австрийского Карла. Оба монарха выступали за права своих жен и сыновей. Европа находилась на пороге большой войны за Испанское наследство. Накануне решающей схватки Австрия не была заинтересована в продолжение войны с Турцией и желала заключить с ней мир.

Англия и Голландия, выступившие посредниками на переговорах, преследовали свои цели. В войне за Испанское наследство между Австрией и Францией Англия и Голландия решили поддержать Австрию. Помогая Австрии заключить мир с Турцией, Англия и Голландия в то же время были заинтересованы в продолжении войны между Турцией и Россией. Цель английской и голландской дипломатии заключалась в том, чтобы оставить Россию в войне с Турцией один на один. В этом случае Австрия получала свободу рук в войне с Францией, а Россия отвлекала на себя силы союзной Франции Турции.

1 мая 1698 г. в Амстердаме Петр получил от русского посланника в Варшаве А. В. Никитина грамоту от императора Леопольда I, в которой тот приглашал Петра принять участие в переговорах о мире и сообщал мирные предложения Турции. К грамоте были приложены и копии шести документов, которыми обменивались между собой Турция, Австрия, Англия и Голландия. Подготовив все в тайне и за спиной России, император хотел лишь соблюсти видимость приличия, приглашая царя присоединиться к уже достигнутой договоренности. Петр все же надеялся спасти антитурецкий союз во время личных переговоров с императором. 11 июня 1698 г. Великое посольство прибыло в Вену. Однако дипломатическая миссия Петра закончилась неудачей. В Австрии и слышать не желали о продолжении войны с Турцией. Тем не менее император пообещал на переговорах поддержать требование России передать ей Керчь.

15 июля 1698 г., получив известие от князя Ф. Ю. Ромадановского о восстании стрельцов, царь спешно покинул Вену. Священная лига окончательно распалась, и нужно было искать новые политические комбинации для достижения стратегической цели — выхода к морям. 24 июля 1698 г. в Кракове Петр узнал, что восстание стрельцов подавлено. Воспользовавшись ситуацией, он решил встретиться с королем Августом. 31 июля 1698 г. в городе Рава-Русская произошла личная встреча Петра и саксонского курфюрста Августа Сильного. Внешне они были очень похожи. Оба высокие, стройные, физически очень сильные, оба молоды (Петру 30 мая исполнилось 26 лет, Августу II было 28 лет). Но в отличие от Петра, Август тратил время не на учебу, а на амурные дела и беззаботное веселье. Неспособный к длительным и планомерным усилиям, курфюрст жаждал быстрой воинской славы. Он выхлопотал себе командование в Венгрии императорской армией, присоединил к ней 8000 своих саксонцев и принял участие в войне против Турции. Но в 1695–1696 гг. войска Августа понесли большие потери. После этого Август перешел из протестантства в католичество и ввязался в борьбу за польский престол. При поддержке России в 1697 г. он стал королем Польши. Между Петром и Августом сразу же сложились дружеские отношения. В ходе переговоров было заключено устное соглашение о союзе против Швеции. Расставаясь, Петр и Август в знак приязни и верности слову обменялись шляпами и шпагами[437]. Так было положено начало нового союза, который получил название «Северный». Окончательное оформление Северного союза произошло 11 ноября 1699 г. в Москве. Август II как саксонский курфюрст обязался немедленно начать войну против Швеции и склонить к союзу Речь Посполитую. К Северному союзу присоединилась и Дания.

Заключение Северного союза означало коренной поворот во внешней политике России. Вместо борьбы за выход к южным морям, Петр ставит своей целью овладение вначале побережьем Балтийского моря. Изменению направления внешней политики России благоприятствовала расстановка сил в Западной Европе. Внимание Франции, Англии, Голландии и Австрии было сосредоточено на подготовке к войне за Испанское наследство, что лишало их возможности оказывать поддержку Швеции.

Однако свободе рук России на севере мешали неурегулированные отношения с Турцией. В 1698 г. в Карловицы, где проходил мирный конгресс Священной лиги и Турции, была направлена русская делегация во главе с Прокофием Богдановичем Возницыным. В ходе переговоров он попытался помешать заключению мирного соглашения между Австрией и Турцией. Свои надежды Возницын связывал с турецким делегатом драгоманом греком Маврокордато, с которым у него были давние связи. Действуя на свой страх и риск, он задобрил Маврокордато подарками и постарался убедить его в необходимости заключить мир с Россией и продолжить войну с Австрией. Австрия в скором времени должна была начать войну против Франции за Испанское наследство. Возницын убеждал Маврокордато в том, что на два фронта Австрия бороться не сможет и Турция легко ее разобьет. Однако из этого ничего не получилось[438]. У турецких властей не было никакого желания воевать. Русской делегации не оставалось ничего другого как продолжить переговоры с Османской империей о мире.

С самого начала работы Карловицкого конгресса союзники поставили Возницына в сложное положение. Послы Австрии, Венеции и Польши, преследуя собственные цели, старались всячески помешать его переговорам с турецкой делегацией. В итоге Турция подписала мир со всеми участниками Священной лиги кроме России. Возницыну пришлось довольствоваться только перемирием. В январе 1699 г. он писал Петру: «Я, сие покорно доношу и очень твоей государевой милости молю: помилуй грешного своего…, а лучше я сделать сего дела не умел…»[439]. Известие от Возницына пришло в то время, когда Петр I вел интенсивные переговоры по заключению военного союза против Швеции. По условиям договора, подписанного 11 ноября 1699 г., Россия обязывалась начать военные действия сразу же после подписания мира, а не перемирия с Турцией. Однако Оттоманская Порта продолжала требовать возвращения Азова и оттягивала подписание мирного договора.

Тогда, по совету Возницына, Петр решает послать к султану послов на корабле. Делегацию во главе с одним из самых талантливых дипломатов России Емельяном Игнатьевичем Украинцевым посадили на 30-пушечный корабль «Крепость» под командой капитана Памбурга. Делегацию снабдили мехами, чаем и другими «предметами воздействия» на турецких чиновников и дали задание: добиться заключения мира, а по дороге разведать все, что можно, описать турецкие берега и положить их на карту. 5 августа 1699 с послы из Таганрога вышли морем в Константинополь, причем до Керчи «Крепость» сопровождали 22 военных судна боле скромного ранга. По замыслу Петра, эта демонстрация морской силы должна была сделать Турцию уступчивой. Появление русского корабля в Константинополе произвело колоссальное впечатление. Все прибежали смотреть на первый русский военный корабль на Черном море. Но реакция турецких властей оказалась совсем иной, чем ожидалась. В правительстве возобладали сторонники войны с Россией. Они уверяли султана, что когда царь построит еще 30 таких кораблей, то он захватит Стамбул.

Переговоры начались 19 ноября 1699 г. и проходили очень трудно. Обычный прием дипломатов заключался в том, чтобы, завышая требования в начале переговоров, добиться желаемого в конце. На требование Украинцева предоставить свободу мореплавания по Черному морю и через проливы турецкая сторона ответила, что «Оттоманская Порта бережет Черное море, как чистую и непорочную девицу, к которой никто прикасаться не имеет»[440]. Переговоры затянулись. Петр торопил Украинцева с заключением мира, дав ему срок закончить переговоры до января 1700 г. Емельян Игнатьевич развернул активную деятельность по вербовке осведомителей и подкупа турецких чиновников. Но только 3 июля 1700 г. Украинцеву удалось наконец подписать мирный договор сроком на 30 лет, отказавшись от требования предоставления свободного мореплавания по Черному морю.

Как только 8 августа 1700 г. курьер доставил в Москву известие о заключении мира, Петр на другой же день вызвал к себе шведского посланника Книпперкрона и объявил войну Швеции. Союзники России — Саксония и Дания — к этому времени уже находились в состоянии войны со Швецией.

Военные действия начались зимой 1700 г. 2 февраля Август II без объявления войны вторгся в Лифляндию и осадил город Ригу. Через месяц в войну вступил датский король Фредерик IV. Русские войска должны были выступить в Ингерманландии и Карелии сразу после подписания мира с Турцией.

Война началась несчастливо для союзников. Датчане были разбиты и в августе 1700 г. заключили мир со шведами. Россия объявила войну Швеции 9 августа 1700 г. В тот же день было послано уведомление Августу II о том, что русские войска начали наступление на город Нарву. По плану главным местом военных действий должна была быть Ингрия — побережье Финского залива. Взятие крепости Нарвы должно было обезопасить русские войска от неприятельского удара с фланга. Первые русские полки подошли к стенам города 23 сентября. Вскоре сюда прибыл Петр I.

26 сентября царь поручил графу Борису Петровичу Шереметеву произвести разведку по дороге к городу Везенбергу, со стороны которого ожидалось наступление шведов. С отрядом нерегулярной конницы численностью 6 тыс. человек Шереметев дошел до Везенберга и, не встретив неприятеля, вернулся с главными силами к городу Пурцу, а отсюда к Пованде, расставив по пути в разных местах для наблюдения кавалерийские отряды. Карл XII, узнав о появлении русских разъездов, отдал приказ разгромить отряд Шереметева. Шведский отряд в 5 тыс. человек занял оставленный Шереметевым Везенберг и двинулся вслед русским войскам. У местечка Вириэла шведы напали на авангард русских войск, но Шереметев успел подойти на помощь и разбить шведов, захватив в плен двух начальников отряда. Пленные показали, что к Нарве движется шведская армия в 30 тыс. человек. Шереметев принял решение отступить, оправдываясь тем, что «в такое время без изб людям невозможно, и больных зело много, и ротмистры многие больны». Петр I был очень недоволен действиями Шереметева и велел ему возвратиться на прежнее место. Шереметев выполнил указ царя. «Пришед назад, — писал он Ф. А. Головину, — в те же места, где стоял, в добром здоровьи. Только тут стоять никакими мерами нельзя для того: вода колодезная безмерно худа, люди от нее болят; поселения никакого нет — все пожжено, дров нет. Кормов конских нет»[441].

Позицию, которую занял Б. П. Шереметев, была очень удобна для обороны. Войска обороняли единственную дорогу, проходившую между двумя утесами. Обойти ее было невозможно, так как кругом лежали болота. Однако вместо того, чтобы разрушить два моста через речушку и изготовиться для сражения со шведскими войсками, Шереметев спешно отступил к Нарве, не собрав сколько-нибудь точных сведений о противнике. Вслед за Шереметевым к Нарве подошел Карл XII. 18 ноября 1700 г. русская армия потерпела здесь самое жестокое поражение за свою историю. Петр потерял всю артиллерию и почти весь офицерский корпус.

Впоследствии главнокомандующий русской армией под Нарвой, наемный австрийский генерал герцог фон Кроа чуть ли не всю вину за поражение свалил на Б. П. Шереметева. В письме к Петру I он писал о себе в третьем лице: «О случае под Нарвой герцог не ведал пока под самым окопом были (шведы); Шереметев никакой ведомости не принес, как что чинится; а как шведы пришли, то ушел он со своею конницею и не пришел до боя: что ж мог герцог вяще чинить, когда все солдаты поушли?»[442] Трудно сказать, в какой мере неточные данные о противнике, полученные Шереметевым, повлияли на исход сражения. Сам Петр I видел причину поражения в недостаточной подготовленности русской армии. Через две недели после жестокого поражения под Нарвой Петр поручил Шереметеву командование конными полками и поставил задачу: «итить в даль для лучшего вреда неприятели». В Восточной Прибалтике началась «малая война», на ведение которой согласились обе стороны. Русской армии требовалось время для реорганизации и восстановления морального духа. Карл XII также не стремился к генеральному сражению. Он считал Россию окончательно выбывшей из войны, поэтому обрушился всеми силами на польского короля Августа.

Первые неудачи в войне, а вслед за этим начавшиеся неурядицы в Польше беспокоили Петра. Приходилось все время следить за тем, что происходит в лагере у саксонцев и поляков. Укрепление дружбы с единственным союзником Августом II стало главной задачей русской дипломатии. В феврале 1701 г. в местечке Виржи Двинского уезда впервые после начала войны оба монарха встретились. После долгих пиршеств и обильного возлияния, на которые Петр не скупился, монархи заключили договор. Петр обещал королю помощь людьми и деньгами, а поляки обязались держать фронт в Лифляндии и Эстонии. В качестве аванса для «награждения» польских сенаторов Петр выложил королю 20 000 рублей[443].

План Петра достиг цели: шведы были вовлечены в длительную войну и увязли в Польше. Кампании 1702, 1703, 1704 гг. проходили по одному сценарию: Карл XII выступал в поход из района Варшавы, Август II, пользуясь уходом шведов, занимал свою столицу. Тогда шведский король возвращался и начинал гоняться за Августом по всей Польше. Саксонцы никогда не отличались искусством в ратном деле, а о польской армии, состоявшей из ополченцев («посполитое руженье»), вообще говорить не приходится. Собственно, войну вели саксонцы и шведы, но на территории Польши. Часть поляков воевала на стороне Августа, часть на стороне Карла XII. Шведский король одерживал победу за победой, но нисколько не заботился об укреплении и организации власти в завоеванных областях. Этот политический промах весьма искусно использовала русская дипломатическая разведка. Стоило Карлу XII удалиться из какой-нибудь местности со своей армией, как ее немедленно занимали сторонники Августа и русского царя. Поэтому все завоевания шведского короля в Польше оказались бесплодными[444].

Но поведение Августа и его отношения со шведами постоянно внушали опасение Петру. Следить за польским королем в 1701 г. был приставлен русский посол при Августе II князь Григорий Федорович Долгорукий. Петр видел в нем человека весьма прозорливого, верного и искусного в дипломатии. Долгорукому потребовалось немного времени, чтобы составить полное представление о польском короле. Это был легкомысленный, тщеславный человек, склонный к авантюрам. Король питал слабость к итальянской опере, увлекался певицами, щедро осыпал их деньгами, которые без стеснения брал из казны. Но аппетиты росли, а денег не хватало, поэтому Август был весь опутан долгами. Кроме того, разведка Долгорукого выявила шведских агентов среди польских министров, духовных особ и королевского окружения. Все это убеждало русского посла в том, что Август ненадежный союзник. О своих наблюдениях князь подробно информировал Петра.

Помимо наблюдения за Августом, Г. Ф. Долгорукий занимался разложением враждебного России лагеря в Польше, состоявшего из сторонников С. Лещинского, Я. Сапеги и примаса Радзиевского. Он старался укрепить позиции сторонников России, добиваюсь предоставления им государственных постов и привилегий. Искушенный в политике, Долгорукий умело использовал весь арсенал дипломатических средств, не гнушаясь лести, угроз и прямого подкупа. В последнем случае мзда выплачивалась «ефимками», медными деньгами, и, как тогда выражались, «мягкой рухлядью», то есть дорогими мехами. В помощь Долгорукому в Польшу из России направлялись также агенты со специальными заданиями. Так, в 1702 г. в Литву был послан урядник Преображенского полка Павел Никифорович Готовцев. В начале задания Готовцеву носили только военно-разведывательный характер: он должен был снабжать русские войска сведениями о движении шведских войск, о шведском короле и отношении к нему польской общественности. Но вскоре Петр поручил ему сложную работу по дипломатической разведке. П. Н. Готовцев был приставлен к сенаторам Вишневецкому и Огинскому с тем, чтобы следить за их связями со шведами. Русской разведке стало известно, что Карл XII и его агентура в Польше (Сапега, Радзиевский и др.) ведут большую работу по привлечению польских магнатов на свою сторону. Готовцев должен был помешать этому и склонить магнатов на сторону России, пообещав им царскую милость и некоторое «знатное число денег»[445].

В 1703 г. Долгорукий установил, что польские магнаты кардинал Радзиевский и князь Сапега на шведские деньги развили необычайную активность, стремясь подкупить или завербовать как можно больше сторонников Карла XII из польской шляхты. В ответ на эти действия Долгорукий начал перекупать польских магнатов на русскую сторону. Но аппетиты польской аристократии постоянно росли. Князь Долгорукий предупреждал Петра, что если шведы закроют доступ к Гданьску (Данцигу), то польские вельможи «и Богу солгут, не токмо нам». Для укрепления союза Долгорукий просил главу Посольского приказа Ф. А. Головина дополнительно «обнадежить мягкой рухлядью» гетмана Вишневецкого, канцлера, епископа Варминского, подканцлера господина Шембека и министра саксонского Флюка[446].

Но ни деньги, ни «мягкая рухлядь» не могли повысить боеспособность армии польского короля. В январе 1704 г. Карл XII ввел войска в Варшаву. Созванный им сейм «свергнул» Августа II, а в конце года Карл «выбрал» нового короля — Станислава Лещинского. Август понял, что без помощи России вновь стать королем ему не удастся. Для Петра было очевидным, что чем дольше станет сопротивляться Август, тем продолжительней будет отсрочка вторжения шведов в Россию. Поэтому Петр I пошел на заключение нового союза с Августом. Оба государя обязались воевать «до безопасного и обоим государствам полезного мира» и не вступать в сепаратные переговоры. Учитывая, что Август не обладал боеспособными войсками, Россия обязалась отправить в его распоряжение 12-тысячный корпус и выдавать польскому королю ежегодную субсидию в 200 тыс. руб.[447]

Осенью 1704 г. в Польшу были двинуты два соединения русских войск: одно под командованием генерал-фельдмаршала Аникиты Ивановича Репнина, другое — генерал-фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева. В 1705 г. общее командование русскими войсками в Польше Петр поручил недавно нанятому на русскую службу генерал-фельдмаршалу Георгу Огильви. Осенью 1705 г. русская армия расположилась в Гродно на зимние квартиры. В декабре того же года Карл XII внезапно вывел большую часть своей армии, находившейся в Силезии на отдыхе, совершил стремительный марш на восток к Гродно и отрезал русскую армию от тех мест, из которых она должна была получать продовольствие. Положение русской армии особенно ухудшилось после того, как Август увел из лагеря саксонцев и кавалерию. Русские войска вынуждены были терпеть жестокие лишения, так как из-за отсутствия кавалерии не могли производить фуражировок. В лагере быстро развилась цинга, тиф и другие болезни, от которых к концу зимы погибло 8000 человек — примерно третья часть всего войска. Надежда на помощь от союзников пропала для русских после известия о страшном разгроме русско-саксонских войск шведами при Фрауштадте. Август II бежал в Краков и в тайне стал готовить союз с Карлом XII[448].

Петр предпринял все меры, чтобы спасти свою армию, осажденную в Гродно. Он послал приказ своим войскам отступать, причем дал подробное разъяснение, как беспрепятственно совершить это отступление. 30 марта 1706 г. Г. Б. Огильви и А. И. Репнин вывели русскую армию из Гродно, уничтожили за собой мост и быстрыми переходами вышли к Днепру. Карл XII смог переправиться через Неман лишь 3 апреля, нагнать же русских ему уже не удалось. Предоставив своей армии двухмесячный отдых, шведский король повернул на запад к границам Саксонии, чтобы здесь в наследственных владениях Августа нанести ему решительный удар. Как только шведские войска вторглись на территорию Саксонии, дипломаты Августа вступили с Карлом в тайные переговоры в замке Альтранштадт, который находился недалеко от Лейпцига[449]. В те самые дни, когда министры Августа II вели переговоры с представителями Карла XII, сам Август, рыдая, выпрашивал у князя А. Д. Mеншикова деньги. Растроганный слезами, Александр Данилович выдал королю из собственных денег 10 тыс. ефимок. Петр одобрил действия Меншикова[450].

Август II оказался в весьма затруднительном положении. С одной стороны, он уже санкционировал унизительный Альтранштадтский мир с Карлом XII, по которому он отрекался от польской короны в пользу Станислава Лещинского, разрывал союз с Россией и обязывался выплачивать за содержание шведской армии колоссальную контрибуцию в 625 тыс. рейхсталеров в месяц. С другой стороны, он хотел сохранить союз с Россией, тем более что под боком находилась русская армия во главе с А. Д. Меншиковым, рвавшимся атаковать шведского генерала Мардефельда у города Калиша. Август II нашел, как ему показалось, самый безопасный выход из этой щекотливой ситуации. Он предупредил шведского генерала о том, что его собираются атаковать объединенные русско-польско-саксонские войска. Август надеялся, что Мардефельд, не ввязываясь в сражение, отступит, но генерал ему не поверил. Сражение началось в 2 часа дня 18 октября 1706 г. Русские войска под командованием Меншикова и «союзные» войска Августа на голову разбили шведского генерала. Большая часть шведской армии полегла на поле боя, лишь немногим кавалеристам удалось выбраться из окружения. 1800 шведов во главе с Мардефелвдом оказались в плену. Потери русских войск были ничтожны — 80 убитых и 320 раненых[451].

После этой победы Август чувствовал себя не как победитель, а как преступник. Чтобы загладить свою вину перед шведами (за то, что он принимал участие в сражении), Август выпросил у Меншикова пленных генералов, якобы для обмена, и послал их Карлу XII в виде подарка. Затем, отпраздновав с Меншиковым победу под Калишем, двинулся в шведский лагерь. 16 декабря Август прибыл в Лейпциг, где отобедал с Карлом и своим противником Лещинским. В знак капитуляции он вручил Карлу XII ту самую шпагу, которую подарил ему в 1698 г. в Раве-Русской Петр I[452]. Тем не менее Август II не внушал доверия Карлу XII. Чтобы заставить Августа выполнять условия договора, шведский король опубликовал тайный Альтранштадский договор и пригрозил оккупацией Саксонии, если Август возобновит союз с Россией. Вероломство Августа оказалось полной неожиданностью для Петра. «Бог весть, какую нам печаль сия ведомость принесла, и только дачею денег беду себе купили», — писал Петр Ф. А. Головину по поводу этой измены[453].

После предательства Августа II вся тяжесть войны легла на плечи одной России. В этой ситуации Петр I решил искать нового кандидата на польский престол. Среди кандидатов были Яков Собеский, сын Яна Собеского, и семиградский князь Ракоци. Но переговоры с ними не дали желаемых результатов. Русской дипломатии ничего не оставалось, как сделать все возможное, чтобы удержать в своих руках влияние на польскую общественность — шляхту. С этой целью Петр решил усилить разведывательную и дипломатическую деятельность в Польше. В 1707 г. новый руководитель Посольского приказа Г. И. Головкин успешно провел переговоры с посольством генеральной конфедерации из Львова, приехавшим в Петербург требовать денег и возвращения Польше украинских территорий. Петр приказал Головкину не скупиться на деньги и не торговаться из-за территорий, а отложить обсуждение этого вопроса. Вскоре Головкин командировал в Люблин Емельяна Украинцева, имевшего уже достаточный опыт тайной дипломатии. Он привез с собой секретный фонд для оплаты польской агентуры и тут же пустил его в дело. Украинцев докладывал, что выплатил «секретно ночным временем» жалованье примасу Шебеку, епископу Куявскому и коронному подканцлеру.

Но не все польские магнаты оказались столь покладисты. Некоторые из них последовали примеру Августа и переметнулись в лагерь шведов. Среди предателей оказались гетманы Вишневецкий и Синицкий. Как только были получены первые сведения о том, что они ненадежны, Петр дал указание усилить за ними наблюдение. Синицкого же царь приказал заманить на вечеринку, напоить и арестовать. Затем ему нужно было предложить впустить в Быков русский гарнизон, а если он не согласится, то разоружить весь его отряд и отправить в Смоленск[454]. В борьбе за влияние на Польшу прошли 1707, 1708 и 1709 гг. Поиски кандидата на польский престол результата не принесли. Единственной подходящей кандидатурой оставался все тот же Август, который не раз по секрету подтверждал свое желание при подходящих условиях снова сесть на польский трон. В России понимали, что такие условия могут возникнуть только после разгрома Карла XII.

В годы Северной войны деятельность российской дипломатии и дипломатической разведки направлялась не только на развитие отношений с союзниками, но и на установление дружественного нейтралитета со странами Европы и Турцией.

Турецкая проблема сводилась к необходимости установления прочного мира с тем, чтобы иметь возможность сосредоточить все силы на северном, балтийском направлении. По условиям заключенного Карловицкого перемирия, а затем Константинопольского мира был найден компромисс, по которому за Россией оставался Азов с прилегающими районами и прекращалась выплата дани крымскому хану. Взамен этого Россия отказалась от захваченных в 1696 г. приднепровских городков и от требования свободы судоходства по Черному морю. Для поддержания мирных отношений с Турцией Петр направляет туда в апреле 1702 г в качестве постоянного дипломатического представителя от России Петра Андреевича Толстого. Таким образом, Петр Андреевич открыл новый этап в истории дипломатической службы Русского государства.

В августе 1702 г. русское посольство торжественно въехало в Адрианополь, где тогда находился султанский двор. При себе Толстой имел наказ Петра в виде «тайных статей», представлявших собой разведывательное задание из 17 параграфов. Русскому послу предлагалось выведать и описать «тамошние народы и их нравы», государственное устройство, определить круг лиц, которые управляют страной. «Разузнать», с какими государствами Порта поддерживает военные и дипломатические отношения, к чему больше склоняется правящая верхушка — к сохранению мира или к подготовке войны. Разведать с какими странами Турция вероятнее всего может начать войну, «какие государства больше всего уважает и какой народ больше любит». Петр интересовался финансовым положением Оттоманской Порты и состоянием ее вооруженных сил. Особое внимание обращалось на морской флот и его действия на Черном море. Толстому предстояло выяснить: не началось ли строительство крепости у Керчи, укрепляются ли, и как, по-старому или «фортециями», города Очаков, Белгород на Днестре, Килия и другие. Не ведется ли обучение турецкой конницы и пехоты по европейскому образцу, каков уровень подготовки бомбардиров и пушкарей, турки они или иноземцы и т. д.[455]

Таким образом Толстому предписывалось вести разведывание всех сторон жизни Оттоманской империи — военной, политической и экономической. Кандидатура П. А. Толстого для выполнения этого задания оказалась более чем удачной. Первым делом он устанавливает дружественные отношения с патриархом Иерусалимским Досифеем. Иерусалим находился тогда под владычеством Османской империи, и духовная власть Досифея распространялась на все ее православное население. Патриарх имел немало влиятельных и верных друзей не только в отдельных провинциях империи, но и в самой Турции. Они то и стали по его просьбе оказывать Толстому помощь в сборе секретной информации.

Сотрудничество Досифея с Толстым оказалось на редкость плодотворным. Так, например, в переписке Толстого с руководителем Посольского приказа Ф. А. Головиным содержится сообщение, что патриарху Досифею удалось получить весьма ценные контрразведывательные материалы. По приказанию Петра на Украине было начато строительство крепости Каменный Затон. Крепость эта привлекла внимание турок, и они направили туда свою агентуру. Видимо, турецкой разведке удалось завербовать кого-то из строителей, ибо силистрийский Юсуп-паша прислал в Великий диван (правительственный орган при султане) чертеж крепости. Патриарху удалось получить копию этого чертежа, которую он передал П. А. Толстому. В августе 1703 г. стараниями патриарха удалось добыть агентурным путем копию грамоты султана с инструкцией турецкому послу. Досифей выполнял поручения, невзирая на смертельную опасность, и Толстой ходатайствовал перед царем о выражении ему благодарности.

Вместе с Досифеем в интересах России трудился и его племянник Спилиот. В основном он доставлял секретную переписку, наладившуюся между патриархом и Толстым. Но иногда и по собственной инициативе Спилиот сообщал русскому послу секретную информацию, давал полезные советы, например, как поступить в том или ином случае во время переговоров с турецкими властями[456]. Следует отметить, что Досифей, Спилиот и другие осведомители Толстого трудились на благо России бескорыстно. Православные народы связывали с ней надежды на освобождение от османского ига. Однако надо отдать должное и туркам, которые сразу разгадали в Толстом недюжинного разведчика. Турецкие власти с самого начала предприняли попытку изолировать русского посла в первую очередь от единоверцев. Христианам было запрещено подходить близко к дому посла, а греков турецкая администрация обязала носить особое платье, не похожее на платье мусульман.

Одна из задач, которая ставилась П. А. Толстому, заключалась в том, чтобы с помощью Турции удерживать крымского хана от набегов на русские земли. Хан был крайне недоволен Константинопольским миром, подписанным между Россией и Турцией. По условиям мира Россия прекращала ежегодную посылку подарков («поминок») крымскому хану и прерывала официальные дипломатические сношения с ним. Отныне официально Россия не признавала хана полноправным властителем. По условиям мира хану запрещалось совершать набеги на Россию, что его крайне не устраивало. Крымский хан постоянно склонял турецкого султана к превентивной войне с Россией. Положение было достаточно напряженным. Война могла вспыхнуть вновь, и на сей раз по инициативе турок. В этой ситуации Толстой впервые в полной мере проявил весь свой талант разведчика.

Основная опасность заключалась в том, что великий визирь Далтабан был горячим сторонником крымского хана. После того как султан отказал татарам в выступлении против России, визирь пошел на соглашение с ханом. Он предложил ему инсценировать бунт против султана, который великий визирь возьмется усмирить сам. Обманув таким образом султана, оба войска объединятся и пойдут на Киев или Азов. Летом 1703 г. татары начали выполнять задуманный план. Толстой, узнав об этом через агентуру, нашел подход к матери султана и рассказал обо всем ей и муфтию (высшему духовному лицу Османской империи), а те в свою очередь султану. Судьба визиря была решена. Султан вызвал его к себе и спросил о цели снаряжения большой рати. Визирь удовлетворительного ответа не дал и был взят под стражу, а затем султан «в ночи велел задавить» его. Опасность войны на время миновала[457].

В 1704 г. Ф. А. Головин дает задание Толстому попытаться втянуть Турцию в вооруженный конфликт с Австрией с тем, чтобы отвлечь императора и султана от русских дел. Толстой немедленно взялся за дело, используя свою агентуру. В письме Головину он доносил: «Начинаю к тому приступать самым секретным образом через приближенных к султану людей, но еще пользы не вижу никакой»[458]. Пессимизм Толстого полностью оправдался. Из этой затеи ничего не вышло, как не удалось этого сделать и Возницыну. В Турции слишком хорошо понимали, где и кто их основной враг.

После трех лет пребывания в Турции Толстой впервые в своей практике столкнулся с такой серьезной проблемой, как борьба с предателями. В 1705 г. он жаловался государственному канцлеру Гавриилу Ивановичу Головину, что не может доверять своим дворовым людям. В этой ситуации Толстой не растерялся и повел себя весьма решительно. В одном из писем к канцлеру он пишет: «У меня уже было такое дело: молодой подьячий Тимофей, познакомившись с турками, вздумал обусурманиться. Бог мне помог об этом сведать. Я призвал его тайно и начал ему говорить, а он мне прямо объявил, что хочет обусурманиться; я его запер в своей спальне до ночи, а ночью он выпил рюмку вина и скоро умер — так его Бог сохранил от беды…»[459]

Не менее решительно П. А. Толстой вел борьбу против турецкой агентуры в России. Турки вербовали агентов главным образом из татар, которые проникали из Крыма, Кубани, Прикаспия в южнорусские области. Нередко турки засылали агентов и из числа христиан. Чаще всего это были греки из дунайских владений султана. Толстому удалось организовать контрразведывательную работу в Константинополе и вовремя получать информацию об агентурных мероприятиях турецкой разведки. Так, в 1703 г. Петр Андреевич сообщил о посылке турецких шпионов в Воронеж и Азов. В директиве Федору Матвеевичу Апраксину Петр I дает указание: «Зело берегитеся шпионов на Воронеже; а на Донское устье можно никого приезжава не пускать, кроме своих матросов, ни крестьян, ни черкас»[460].

Как и всем русским дипломатам за границей в то время, Толстому жилось в Турции тяжело. Жалованье ему платили небольшое, да и то выплачивали не деньгами, а «натурой». Толстому, например, выдавали на год жалованье соболями. Эта «валюта» имела тот недостаток, что была неходкой в те времена. Соболий мех стоил дорого и был доступен только избранным людям. Турецкий султан к тому же, стараясь досадить чем только можно русскому послу, запретил своим подданным, кроме визиря, носить соболий мех. В результате Толстой остался со своим «неликвидным» фондом соболей без денег, что существенно затрудняло получение нужных агентурных сведений. Но и в таких трудных условиях Петр Андреевич продолжал успешно вести дипломатическую разведку. «Недреманным оком, елико возможность допускает, смотрю и остерегаю», — писал он Головину[461].

Так, в начале 1707 г. Толстой через верных людей познакомился с содержанием писем французского посла в Стамбуле Ферриоля, в которых французский дипломат убеждал турецкие власти в необходимости начала военных действий против России. Толстой своевременно отреагировал на закулисные интриги французского посла и пустил в дело залежавшиеся соболя. Муфтий получил от него «два сорока соболей», рейс-эфенди (министр иностранных дел) — сорок соболей. Не остался в обиде и визирь. В результате на созванном султаном тайном государственном совещании победила партия мира, искусно поддерживаемая П. А Толстым. Не без удовольствия Толстой сообщает, что визирь задавил двух самых умных пашей, и восклицает по этому поводу: «Дай Вышний, чтобы и остальные все передавились»[462]. Поход против России не состоялся.

Однако в конце 1708 г. в Турции берут верх антирусские настроения. Военный совет Порты обсуждает конкретные планы султана по ведению наступательных операций против российской армии. К войне начинает готовиться и крымский хан. Весной 1709 г. Петр едет в Азов. В Стамбуле сразу же распространяется слух о возможности нападения российских кораблей на турецкий флот. Положение стало критическим. Толстому с величайшим трудом удалось убедить великого визиря в том, что русский царь не хочет войны, а прибыл в Азов «ради гуляния». И на этот раз России удалось избежать войны. Петр был доволен. В благодарность П. А. Толстой получил заслуженную награду: царский портрет, украшенный бриллиантами.

Среди европейских государств, от которых российская дипломатия добивалась если не союза, то хотя бы дружественного нейтралитета, особое место занимала Англия. Иметь такое сильное государство в числе союзников было очень важно для России. Но интересы России и Англии в бассейнах Черного и Средиземного морей, равно как и в Северной Европе, были различны. После того как обнаружилось, что русское правительство намеревается закрепиться на побережье Финского залива, Англия усилила свои враждебные акции против России. Русская дипломатия, насколько это было возможно, старалась использовать противоречия между европейскими государствами, чтобы нейтрализовать Англию. С этой целью в 1702 г. Петр поручил русским дипломатам выяснить возможность участия Англии в качестве посредника для достижения мира со Швецией. Но русский посланник в Голландии Андрей Артамонович Матвеев в 1702 г. донес Петру, что от Нидерландских штатов и английской королевы благоприятного посредничества ждать не приходится.

К таким выводам Матвеев пришел после разговора со своим «знакомцем», который присутствовал при тайном разговоре английского посланника с друзьями о «северных делах». Английский посланник прямо заявил, что Англия найдет способ поссорить польского короля с Петром и помирить со шведами. Из этого следовало, что Англия вела активную антирусскую политику по развалу блока союзных с Россией государств. Польского союзника России англичане пугали русскими войсками, а датский двор убеждали в том, что появление русских в Балтийском море угрожает интересам Дании. Однако открыто английское правительство не выступало против России.

В феврале 1705 с в Москву приехал английский посланник Карл Витворт, который всячески старался доказать, что английская королева Анна готова выступить посредницей между Швецией и Россией в пользу последней. Россия не могла не считаться с Англией, обладавшей мощным флотом. В конце 1706 г. Петр командировал в Англию Андрея Артамоновича Матвеева с заданием реализовать обещание Витворта о посредничестве и предложить англичанам военный союз. Петр готов был оказать помощь Австрии в войне против Франции за Испанское наследство и соглашался снабжать Англию сырьем при условии оставления за Россией хотя бы одного порта на Балтийском море. Зная, как ревниво англичане относятся к торговле, Петр предложил послу убедить правительство в том, что появление России на Балтийском море будет выгодно для Англии. Русские товары будут быстрее доставляться в страну и станут дешевле.

Вместе с тем понимая, насколько сложно будет вести переговоры с англичанами, Посольский приказ дал указание А. А. Матвееву попытаться добиться успехов на переговорах методами тайной дипломатии. Один из самых талантливых сотрудников приказа, большой знаток европейских международных отношений Петр Павлович Шафиров детально разработал для Матвеева разведывательное задание. Матвеев должен был найти подход к герцогу Мальборо и лорду-канцлеру Годольфину. В инструкции послу предлагалось осторожно «разработать» этих лиц, выяснить, могут ли они быть подкуплены, но деньгами не сорить и даром их не давать. Учитывая богатство «дука Малбурга», Петр, принимавший участие в составлении наказа, готов был заплатить герцогу за содействие в заключение мира 200 и более тыс. ефимок[463].

Все инструкции А. А. Матвеев получил в Гааге в конце ноября 1706 г. В мае 1707 г. он прибыл в Англию. Матвеева приняли, по его словам, «не по примеру других послов». Ему оказывали исключительные знаки внимания, а герцог Мальборо даже предоставил послу для поездки свою яхту. Однако Андрей Артамонович Матвеев не был искушен в искусстве тайной дипломатии. Не в пример своему отцу Артамону Сергеевичу Матвееву, руководителю русской дипломатией при царе Алексее Михайловиче, у него не хватало терпения «обхаживать людей». Он «вербовал» что называется «в лоб». Приехав в Англию и встретившись с Мальборо, Матвеев прямо поставил перед герцогом вопрос: может ли царь надеяться на его помощь? Мальборо ответил лишь вежливой, но ничего не обещающей фразой. Дипломатическая миссия Матвеева закончилась полной неудачей. В середине июля 1708 г. он получил указ царя о возвращении на прежнее место службы в Голландию.

К дипломатическим неудачам Матвеева добавилось и личное оскорбление, нанесенное послу английскими властями. Накануне отъезда, вечером 21 июля, когда Матвеев направился в клуб дипломатов, в Соммерсетхауз, на него напали агенты купеческого шерифа, избили и отвезли в долговую тюрьму якобы за то, что он не уплатил долг в размере 50 фунтов. В тюрьме А. А. Матвеев пробыл несколько часов, пока его не выручил английский купец Стельс, имевший торговые дела с Россией. Интересно, что официальный чиновник Министерства иностранных дел, извещенный о неслыханном оскорблении посла, явился в тюрьму к Матвееву и посоветовал ему подождать до следующего дня, когда будет доложено статс-секретарю, который и расследует дело[464].

Больших успехов добился другой русский дипломатический агент барон Гюйсен. В Вене он узнал о намерении герцога Мальборо содействовать русским замыслам в том случае, если ему будет дано княжество в России. Завязалась переписка. Петр предложил герцогу на выбор: Киевское, Владимирское или Сибирское княжество, если он сможет склонить королеву к посредничеству между Россией и Швецией в пользу России. Кроме того, Петр обещал герцогу в случае успеха переговоров «по вся годы жизни его» выплачивать по 50 000 ефимок с княжества, «камень рубин», какого не найти во всей Европе и орден Св. апостола Андрея Первозванного[465]. Однако стать русским князем «дуку Малбургу» не пришлось. Главное условие Петра для заключения мира со Швецией — оставить Петербург за Россией — было для Англии неприемлемым. Но то, что герцог Мальборо при известных условиях был согласен стать агентом русской разведки, не вызывает сомнения.

Таким образом, на первом этапе Северной войны русская дипломатическая разведка не смогла выполнить задание Петра. После того как разбирательство по «досадительному делу» об оскорблении А. А. Матвеева в Англии было закончено, послом в Лондон был направлен Борис Иванович Куракин. Он сообщил английскому правительству, что Петр доволен разбирательством дела Матвеева и выражает надежду, что Англия будет соблюдать нейтралитет во время войны России со Швецией[466].

Кроме Англии, российская дипломатия искала поддержки у Австрии. В 1700 г. началась разорительная война за Испанское наследство. Французскому королю Людовику XIV удалось посадить на испанский престол своего внука Филиппа Анжуйского. Наследство явно уходило из рук австрийского императора, поэтому все внимание Леопольда I было поглощено этим вопросом. Внешняя политика Австрии на востоке заключалась в том, чтобы втянуть Россию в войну с Турцией, считавшейся союзницей Франции. Таким образом, Австрия превратилась из союзника России по антитурецкой коалиции в ее противника. В задачу русской дипломатии в Австрии входило добиться союза или, по крайней мере, благожелательного нейтралитета между Россией и венским двором.

С этой целью в 1701 г. в Вену был командирован князь Петр Алексеевич Голицын. К сожалению, весь дипломатический опыт работы Петра Алексеевича за границей заключался в том, что он побывал в Италии, где обучался навигационному делу. Сразу после прибытия в Вену Голицын начал жаловаться, что у него ничего не получается из-за отсутствия денег. В Вене тогда правительственные чиновники брали взятки не стесняясь, и брали помногу. Летом 1702 г. на помощь Голицыну в Вену приехал лифляндский дворянин на русской службе Иоганн Рейнгольд фон Паткуль. Прибыв туда как частное лицо, он, тем не менее, быстро вошел в контакт с канцлером Кауницем и нашел с ним общий язык. Кауниц дал Паткулю принципиальное согласие работать в пользу русского царя. Конечно, Кауниц не мог подписывать союзы за императора, но его можно было использовать для решения более скромных задач. Однако вербовка сорвалась главным образом из-за неаккуратности русской казны.

Пообещав Кауницу за услуги щедрое вознаграждение, Паткуль уехал, оставив в Вене П. А. Голицына, у которого за душой не было ни гроша. Кауниц стал постоянно напоминать русскому послу о себе. Он требовал выдать ему и его жене по 5000 червонных, обещанных Паткулем. На все просьбы Голицына прислать срочно денег последовал отказ. В Посольском приказе рассудили, что сначала нужно, чтобы Кауниц доказал чем-нибудь свою преданность царскому величеству. В результате вербовка сорвалась. Агентурная работа русской дипломатии в Австрии при отсутствии денежных средств замерла на долгие годы[467].

Однако усилия российской дипломатии оказались ненапрасными. Мир с Турцией, нейтралитет Англии и Австрии позволили России оправиться от поражения под Нарвой и перейти в наступление. Громадный моральный эффект на русскую армию произвела победа, одержанная русскими войсками под командованием генерал-фельдмаршала Б. П Шереметева 1 января 1702 г. под Эресфером (близ Дерпта). Спустя 10 месяцев русские войска одержали еще одну важную победу: штурмом овладели крепостью Нотебург (Орешек, крепость у истоков Невы из Ладожского озера). В том же году войска Шереметева взяли крепость Ниеншанц, стоявшую у впадения реки Охты в Неву. 16 мая 1703 г. в устье Невы была заложена Петропавловская крепость, положившая основание Петербургу. В 1704 с капитулировал шведский гарнизон в Нарве и Дерпте. В эти первые победы своей вклад внес и русский посол в Швеции князь Андрей Яковлеевич Хилков.

Еще в ходе подготовки к Северной войне Петр сделал все возможное, чтобы эти приготовления остались для Швеции тайной. Это ему вполне удалось. Шведский резидент в Москве Книппер усердно доносил своему правительству о миролюбии и дружеских чувствах Петра. В июне 1700 г. Петр отправил послом в Швецию князя Хилкова. Он должен был подтвердить мирные намерения России и одновременно вести разведку. Но случилось так, что в тот самый день, когда Карл XII принимал у Хилкова верительные грамоты, Петр объявил войну Швеции. Карл, потрясенный коварством московитов, распорядился опечатать имущество посланника Хилкова, а его самого посадить под домашний арест.

Оставаясь под домашним арестом, Хилков в 1701 г. получил право регулярно навещать русских пленных, захваченных под Нарвой. Режим его содержания был смягчен, поскольку Карл хотел в это время обменять его на посла Швеции в России Т. Книппера. Однако Петр I освободил Книппера без обмена. О причинах такого демарша царя можно только догадываться. Вероятно, Андрей Хилков нужен был ему именно в Стокгольме, пока Карл не ограничивал некоторые права посланника и самое важное — его переписку. Пользуясь правом переписки, князь стал передавать в Москву секретные сведения, написанные шифром или тайнописью.

Большинство писем от Хилкова шло в Копенгаген, где находилось российское посольство в Дании, сохранявшей нейтралитет. В частности, от Андрея Яковлевича была получена информация о готовящейся в 1701 г. шведской эскадрой адмирала Шеблада атаке на город Архангельск. Аналогичные сведения поступили от русских представителей в Голландии и Дании, где эскадра готовила снаряжение. Боевые корабли Швеции вышли к Архангельску под видом китобойной флотилии. На подступах к городу эскадра взяла на борт русских лоцманов во главе с кормчим Дмитрием Рябовым, которые специально поджидали шведов. Они посадили два шведских корабля на мель прямо перед спешно и тайно поставленной в гавани Архангельска батареей береговой артиллерии. Эскадра поспешила сдаться, а лоцманы в суматохе сумели спастись[468]. Хилков в течение всей войны оставался единственным русским агентом, от которого можно было получить хоть какие-то сведения о ситуации в Швеции.

В отличие от Петра I, шведский король Карл XII располагал большими возможностями для шпионской и диверсионной деятельности против России. Сразу после начала война с Россией, Карл обратился с манифестом к русским, в котором обещал «жаловать милостью» дворян, духовенство, купцов и крестьян, освободив их от тягостных налогов и произвола царских воевод. Из числа дезертиров, недовольных стрельцов, беглых украинских и донских казаков шведы приступили к вербовке шпионов и диверсантов. Диверсионные акты проводились шведской разведкой по всей России. Так, в 1701 г. Карл XII направил на Украину, в Воронеж и в Азов группы диверсантов-поджигателей. Они должны были поджигать города и села, а в портах — русский флот. Этим агентам шведы выплачивали часть денег при отправлении в русский тыл, а оставшуюся часть при возвращении после выполнения задания. Руководство этими группами осуществлял сам Карл XII и некоторые генералы[469].

Для шпионской деятельности шведы широко использовали перебежчиков, а также своих агентов, внедренных в войска союзников России. Особенно легко шла вербовка агентов в Польше и польской армии. Постоянная борьба между различными шляхетскими партиями открывала для этого неограниченные возможности. Подобно тому как русских информировали Вишневецкий, Огинский и другие агенты, так и шведов снабжали информацией примас Радзиевский, Лещинский, Синицкий, Сапега и другие вельможи. Нередко шведам удавалось внедрить свою агентуру и в ближайшее окружение польского короля, о чем свидетельствует следующий факт. В 1701 г. в местечке Биржи состоялась встреча Петра I с польским королем Августом. Карл установил еще до свидания в Биржах, что такая встреча готовится, и отправил разведчика-офицера родом из Шотландии в расположение саксонских войск. Шотландец поступил на службу к полковнику кирасирского саксонского полка, который нес службу в Биржах при царственных особах. Подкупом ему удалось получить чин поручика. Став офицером, он легко познакомился с секретарями обоих государей, близко сошелся с ними и получал от них все сведения о решениях в Биржах[470]. Однако самым крупным успехом шведской разведки следует считать вербовку гетмана Ивана Степановича Мазепы.

О Мазепе известно, что он родился в 1644 г. где-то на правобережной Украине, находившейся тогда под властью поляков, получил польское образование. Его ждала блестящая карьера на службе у короля, если бы Мазепа не оказался замешан в любовной связи с женой польского шляхтича Фалбовского, который узнал об измене жены от слуг. Фалбовский подстерег Мазепу, когда тот шел на свидание, раздел догола, привязал к лошади головой к хвосту и пустил лошадь[471]. Опозоренный Мазепа бежал в Запорожье, где присоединился к гетману П. Д. Дорошенко. Дорошенко, не надеясь на помощь Москвы, отправил его с миссией в Турцию просить помощи против Речи Посполитой, но по дороге он был схвачен верными Москве казаками и доставлен в Россию.

Здесь И. С. Мазепа дал откровенные показания о замыслах Дорошенко. Его оставили на русской службе, а затем отправили на Украину к гетману Ивану Самойловичу. В 1687 г. на Украине прошли выборы нового гетмана. При активной поддержке фаворита правительницы Софьи В. В. Голицина 25 июля 1687 г. гетманом был избран Иван Степанович Мазепа. Петр хорошо относился к Ивану Мазепе и вполне ему доверял, несмотря на то что на него поступали доносы с обвинениями в измене. Обвинения доказаны не были, поэтому Петр считал их происками врагов Мазепы. В действительности осторожный гетман давно вынашивал план перейти на сторону шведского короля. В тайне от всех он на протяжении всего пребывания в должности вел переписку с польскими магнатами и «косил оком» в сторону Польши. В Москве знали о переписке Мазепы с польским королем Августом II и польскими магнатами. Однако Петру ничего не было известно о его контактах со Станиславом Лещинским и Карлом XII[472]. Победы Карла XII вскружили гетману голову, тем более что Карл сулил ему престол независимой Украины.

Вербовка гетмана И. С. Мазепы проводилась шведской разведкой поэтапно в течение ряда лет. Основным вербовщиком являлась мать польского князя Вишневецкого — княгиня Дольская. Вербовка началась в 1705 г. Сначала шведы подослали к Мазепе от имени Станислава Лещинского шляхтича Вольского. Мазепа, по-видимому заподозрив провокацию, приказал его арестовать и пытать. Показания Вольского он отправил Петру, приложив к ним личное письмо к царю, в котором клялся в верности русскому монарху. Вскоре после этого в работу по вербовке вступила Дольская. В конце 1705 г. Мазепа получил приглашение от Вишневецкого крестить его дочь. На этом семейном празднике Мазепа познакомился с Дольской, которая, видимо, была весьма эрудированной женщиной и хорошим вербовщиком. О чем она говорила с гетманом — неизвестно, но по возвращении домой в Дубно Мазепа послал ей шифр для дальнейшей переписки. С тех пор между ними начался обмен шифрованными письмами. В своих письмах Дольская уверяла гетмана, что ведет о нем переговоры с Лещинским и Карлом XII. В одном из своих писем к Мазепе Дольская сообщила, что имела беседу с генерал-фельдмаршалом Б. П. Шереметевым, который якобы сообщил ей, что вскоре Мазепа будет отстранен от должности, а на его место назначен Меншиков. Это сообщение послужило окончательным толчком для принятия решения. Мазепа вскоре вступил в переписку с Лещинским (через Дольскую) и подготовил свою измену. Таким образом играя на честолюбивых и корыстных стремлениях гетмана, шведам удалось склонить Мазепу на свою сторону.

Активная деятельность шведской разведки часто пресекалась ответными действиями русской контрразведки. В армии борьбой со шпионами руководили командующие войсками. В тылу все сведения о подозрительных лицах поступали в Преображенский приказ, который был учрежден Петром в 1697 г. Вначале функции приказа были довольно разнообразны, но постепенно его деятельность начинает сосредотачиваться на разведке, контрразведке, пресечении преступлений против царя и государства[473]. Бессменным руководителем приказа был князь Ф. Ю. Ромодановский. Всей работой, связанной с разведкой и контрразведкой, руководил лично царь Петр. Донесения о действиях вражеских шпионов шли на имя царя. Петр с ними знакомился и давал точные, лаконичные указания.

Так, например, в феврале 1706 г. генерал-фельдмаршал Огильви сообщил из Гродно, что им задержана женщина, подозреваемая в шпионаже. Дело оказалось весьма запутанным и требовало терпеливого изучения. На допросе женщина показала, что ее перебросили в русский тыл по личному распоряжению шведского короля. С собой она якобы привозила письма Карла II к иностранцам, которые находились на русской службе, с предложением перейти на сторону Швеции. Женщина уверяла, что желающие перейти на службу к королю нашлись и она возила письма «от немцев» к Карлу XII. На допросе она оговорила многих людей, которые видели ее в первый раз. Огильви решил, что ее надо казнить как обычную проститутку, которая оговаривает людей. Петра такое легкомысленное решение возмутило. В ответном письме Огильви он дает краткое и ясное указание: «бабу шпионку» не казнить, а произвести тщательное расследование[474].

В годы Северной войны русская контрразведка вела активную борьбу и против вражеской пропаганды. В русской армии было много иностранных офицеров, особенно старшего ранга, которых Петр за хорошую плату приглашал из всех европейских государств. В то же время царь боролся со всякого рода авантюристами, приезжавшими в Россию за легким заработком. Таких наемников Петр изгонял из страны с позором. Карл XII «подбирал» их и использовал как агитаторов против России. Один из наиболее известных «пашквилянтов» — Мартин Нейгебауэр, или Нейбауэр, был приглашен царем в качестве воспитателя к царевичу Алексею. Но воспитатель оказался пьяницей, развратником и жестоким человеком, и его выгнали из России. Карл XII пригласил его к себе, обласкал и привлек к написанию пропагандистской анонимной брошюры-пасквиля о плохом обращении в России с иностранными офицерами, которых русские намеренно заманивают к себе на службу. Памфлет получил широкое хождение, и русская дипломатическая разведка получила от Петра распоряжение поймать автора. Глава Посольского приказа Ф. А. Головин поручил это дело Иоганну Паткулю. Одновременно были направлены грамоты германским князьям и бургомистрам отдельных городов с призывом бороться с «пашквилянтами» и лживыми «курантописцами» (журналистами). Петр настаивал, чтобы разоблаченные клеветники не оставались безнаказанными и чтобы неприятелей (шведов) лишали возможности распространять лживые сведения и книги под страхом телесных наказаний.

В 1708 г., во время вторжения Карла XII на русскую землю, шведы использовали для пропаганды против России русский шрифт, который они захватили у голландца Тисинга около Данцига. Тисинг заключил с Петром I соглашение, по которому получил право издавать в России книги на русском языке. Шведы же начали печатать этим шрифтом «возмутительные письма» и распространять их по России с помощью своих агентов. Для борьбы «с подметными письмами» Петр приказал изымать их, а каждый случай появления листовки расследовать с целью обнаружения источников их распространения. Но лучшим ответом на вражеские пасквили стала блестящая победа, одержанная русскими войсками под Полтавой.

Карл XII начал свой поход к границам России весной 1708 г. Шведский король намеревался одним генеральным сражением разбить русскую армию, овладеть Москвой и принудить Петра заключить невыгодный мир. Русская армия, уклонясь от генерального сражения, медленно отходила на восток. Тактика Петра заключалась в том, чтобы нападением мелких отрядов на шведскую армию «томить неприятеля» и уничтожать его запасы провианта и фуража. Шведский король отказался от прямого пути на Москву через Смоленск и круто повернул на юг, где на Украине его ожидал изменник Мазепа. Кроме того, Карл XII рассчитывал получить от гетмана помощь войсками, артиллерией и продовольствием.

Однако этим планам не суждено было сбыться. Мазепа привел в шведский стан всего 3–4 тыс. казаков. Обещанной широкой народной поддержки на Украине Карл не нашел. 1 апреля 1709 г. шведские войска начали осаду Полтавы, которая продолжалась три месяца. Тем временем около Полтавы концентрировалась русская армия. Генеральное сражение началось 27 июня 1709 г. наступлением шведской армии на земляные редуты, защищавшие подступы к русскому лагерю. Сражение закончилось полным разгромом шведской армии. На месте сражения шведы оставили свыше 9 тыс. убитых и около 3 тыс. шведов попали в плен. Остатки разгромленной армии во главе с раненым королем в беспорядке бежали к Днепру. Здесь, у Переволочны, 30 июня их настиг А. Д. Меншиков, который захватил еще 17 тыс. пленных. Карл XII вместе с Мазепой в сопровождении небольшого отряда едва спаслись бегством, укрывшись в турецких владениях.

Полтавская победа оказала решающие влияния на весь ход Северной войны. Уничтожение шведской армии обеспечило независимость и безопасность России. Однако заключение мира со Швецией, о чем Петр заговорил уже вдень победы под Полтавой, еще долго оставалось неразрешимой задачей.

Глава 2

«Птенцы гнезда Петрова…»

Разгром шведской армии под Полтавой позволил Петру провести реформы государственного управления и завершить реорганизацию русской армии. Вооруженные силы России в конце XVII в. находились в полном упадке. Полки нового строя после смерти царя Алексея Михайловича больше не создавались. Основой армии опять стало стрелецкое войско. Петр приступил к формированию регулярной армии в ноябре 1699 г. Русская регулярная армия комплектовалась по системе рекрутских наборов, когда рекруты набирались на пожизненную службу по раскладке на дворы. Такая система легко восполняла людские потери и обеспечивала создание многочисленной армии.

Русская регулярная армия состояла из четырех родов войск: пехоты, конницы, артиллерии и инженерных подразделений. Главным родом войск являлась пехота, имевшая на вооружении ружья (фузеи). Гренадеры, кроме того, имели ручные гранаты. Ружья заряжались с дула, их скорострельность составляла 1–2 выстрела в минуту. Дальность действенного огня составляла 40–50 м, а предельная дальность — 200 м. На ружье полагалось 50 зарядов. Для ведения рукопашного боя в ствол ружья вставлялся багинет (палка с железным наконечником). В 1709 г. багинет был заменен трехгранным штыком. Пехотные и гренадерские полки соединялись в бригады по 2–3 полка. Бригады в свою очередь объединялись в пехотные дивизии. Русская регулярная конница составляла примерно половину общей численности армии. Она отличалась от кавалерии западноевропейских стран своей однородностью. Русская конница была исключительно драгунской. Преимущество драгунской конницы состояло в том, что она могла действовать в конном и пешем строю на любой местности. Конница вооружалась карабинами, саблями и пистолетами. Кавалерийские полки при необходимости сводились в бригады и дивизии временного состава. Для решения частных стратегических задач кавалерийские дивизии сводились в кавалерийские корпуса и усиливались пехотой.

С введением единых калибров в артиллерии начался новый этап в развитии артиллерийской техники. В военном искусстве закрепилась линейная тактика, основанная на использовании гладкоствольного огнестрельного оружия. Основой этой тактики был принцип равномерного расположения сил по всему фронту с целью одновременного использования возможно большего количества огневых средств пехоты и обеспечения организованного и непрерывного огня. При Петре в армии вводится единая форма одежды, воинские звания. Высшим воинским званием было звание генерал-фельдмаршала[475].

В ходе реформы в армии Петр использовал опыт военного строительства европейских государств. Изучением этого опыта занимался Адам Адамович Вейде, который в 1697 г. был включен в состав Великого посольства. В этот же период военные чины русской армии и флота направлялись за границу с разведывательными целями под прикрытием обучения или стажировки в иностранных армиях. Известно, что сам Петр изучал зарубежный опыт организации армии и строительства военно-морского флота, находясь в составе Великого посольства. С этой же целью широко использовались знания офицеров, которые поступали на русскую службу. При Петре в практику вводятся назначения на посты руководителей постоянных миссий за границей военных. Так, послом России в Голландии в 1711 г. был назначен полковник — князь Борис Иванович Куракин, который участвовал в осаде Азова и в Полтавской битве.

В 1701 г. на основе опыта организации армии в европейских странах в русской армии появляется чин генерал-квартирмейстера, первым стал Андрей Федорович Шаховской. Вейде в своем уставе так определяет обязанности генерал-квартирмейстера: «И подобает в сем чину досужему и удобному человеку быть, который бы крепостное строение и особо географию и земные маппы (карты), или чертежи знал и во время нужды, если бы начального инженера у войска не было и осада бы прилучилась, дабы он нападение и раскаты (траншеи) умел учреждать и то на чертеже написав и воеводе отдать мог; сей есть зело трудный и докучный чин; они ни у кого не под началом, кроме единого воеводы, с которым ему всегда подобает искать доброе согласие иметь».

В подчинении у генерал-квартирмейстера находились полковые квартирмейстеры, обер-квартирмейстеры и др. Все эти чины составляли квартирмейстерскую часть. Круг обязанностей генерал-квартирмейстера впервые был закреплен «Уставом воинским», принятым в 1716 г. По «Уставу» ему надлежало в первую очередь «генерально оную землю знать, в которой свое и неприятельское войско обретается». Чины генерал-квартирмейстерской службы должны были уметь «составлять ландкарты», «учреждать» походы, лагеря, «ретраншементы», вести «протокол всем походам и бывшим лагерям». Таким образом, созданная при Петре I генерал-квартирмейстерская часть по своим обязанностям и положению в армии стала основой для формирования Генерального штаба, как самостоятельного органа управления в русской армии. До середины XVIII в. Генерального штаба в таком его понимании в русской армии не существовало, хотя сам термин «генеральный штаб» употреблялся. Под ним понималось собрание вообще всех чинов, составлявших какое-либо высшее управление войск. Так, например, этот термин употреблялся в сочетании: генеральный штаб армии или войск, действующих там-то и там-то.

Генерал-квартирмейстерская служба организовывалась в войсках только на период походов и военных действий. Все ее чины выбирались и непосредственно состояли в подчинении у командующих войсками. После выполнения тех или иных обязанностей они возвращались на прежнее место службы. Поэтому систематической работы по топографии, картографии, обобщению опыта военных действий не велось. Для исполнения сложных квартирмейстерских обязанностей требовались образованные, достаточно подготовленные люди, которых было мало. Видимо, этим можно объяснить почти полное отсутствие сведений о реальном участии генерал-квартирмейстеров в военных действиях[476].

Наряду с реформами в армии Петр проводит коренную реформу высших и центральных государственных учреждений страны. В 1717–1721 гг. вместо приказов учреждаются коллегии, в том числе Военная, Адмиралтейств-коллегия и Иностранных дел. Преобразование Посольского приказа в коллегию Иностранных дел началось вскоре после вступления России в Северную войну. Еще в ходе первого Азовского похода 1695 г. Петр I создал при себе особую дипломатическую канцелярию, получившую позже название Посольской походной канцелярии. Само по себе наличие походной канцелярии не было новшеством. Русские цари и до Петра, направляясь в поход, брали с собой ближних советников из бояр. Петр же изменил порядок управления государством. Во время его отъезда в армию внутренними делами в Москве ведали трое или четверо бояр, которых назначал царь, а внешнеполитическими делами занимался сам Петр. Поэтому походная канцелярия вскоре превратилась в дипломатическую канцелярию. При этом Посольская походная канцелярия существовала параллельно с Посольским приказом, но приобретала все большее влияние. В 1709 г. она стала называться просто Посольская канцелярия и с 1710 г. находилась в Санкт-Петербурге, в то время как Посольский приказ оставался в Москве.

В 1709 г. Петр назначил главой канцелярии графа Гавриила Ивановича Головкина, а его заместителем — подканцлером — барона Петра Павловича Шафирова. Канцлер и подканцлер направляли Посольскому приказу свои предписания. В непосредственном ведении Посольского приказа, оставались лишь административно-хозяйственные дела. 5 апреля 1716 г. Посольская канцелярия была переименована в Посольскую коллегию. 11 декабря 1717 с был издан указ «О штате коллегий и о времени открытия оных». В коллегиях назначались президенты, вице-президенты, советники и асессоры. 15 декабря 1717 с президентом «Иностранных дел Коллегиум» был назначен Г. И. Головкин, вице-президентом — П. П. Шафиров. Завершением устройства Коллегии иностранных дел можно считать 13 февраля 1720 г. В этот день Петр I прислал канцлеру графу Головкину подписанное им «Определение Коллегии иностранных дел», ставшее основным законом этого учреждения.

По своей структуре Коллегия иностранных дел делилась на руководящий орган — Присутствие и исполнительный — Канцелярию. Присутствие представляло собой собрание членов коллегии, состоявшее из 8 человек. Возглавлял коллегию президент, его заместителем был вице-президент. Канцелярия делилась на два отделения. Первое занималось вопросами внешней политики и считалось секретным, поэтому сразу же стало именоваться «Секретной экспедицией Коллегии иностранных дел». Второе занималось хозяйственными и финансовыми делами коллегии, а также ее личным составом и стало называться «Публичной экспедицией Коллегии иностранных дел». Первое — секретное отделение в свою очередь подразделялось на четыре более мелких экспедиции: «экспедицию чужеродных дел на российском языке, экспедицию на иностранных языках, экспедицию на польском языке и экспедицию турецкого и других восточных языков». Посольский приказ по-прежнему оставался в Москве как филиал Коллегии иностранных дел. В 1722 г. он был заменен Московской конторой Коллегии иностранных дел, где находился архив коллегии.

Кроме канцлера Головкина и его заместителя подканцлера Шафирова в состав Коллегии вошли: тайной канцелярии советник А. И. Остерман, канцелярии советник В. В. Степанов, начальник Публичной экспедиции полковник и лейб-гвардии капитан Иван Горохов и три асессора. Один из них, П. В. Курбатов, находился в Петербурге, а два других — Михаил Ларионов и Михаил Петрович Шафиров — в Посольском приказе в Москве.

Президент коллегии, назначавшийся царем, имел большую власть. Он управлял всеми делами коллегии, наблюдал за правильностью делопроизводства, следил за немедленным исполнением высочайших указов. Президент отвечал и зато, чтобы все члены коллегии работали со старанием и прилежанием. Члены коллегии назначались Сенатом. По представлению президента Сенат мог заменить нерадивых сотрудников или понизить их в должности. В центральном аппарате коллегии (в Петербурге и Москве) согласно штату, числилось 142 человека, помимо солдат, вахмистров и сторожей. По штату коллегии 78 человек ее сотрудников должны были находиться за рубежом. Среди них были послы, министры, агенты, консулы, секретари, копиисты, переводчики, ученики, а также священники.

В царствование Петра I учреждаются постоянные дипломатические российские представительства. Тогда они были в Австрии, Англии, Голландии, Испании, Дании, Польше, Пруссии, Мекленбурге, Турции, Франции, Швеции, в вольном имперском городе Гамбурге. В 1723 г. появились русские консульства в Бордо и Кадисе. Кроме того, по штату заграничных учреждений коллегии в Амстердаме находился агент Фанденбург, в Гданьске — Эрдман, в Брауншвейге — Г. X. Шлейниц. В герцогствах Курлявдском и Семигальском[477] пребывал русский комиссар. В Китае и Бухаре — Лoренцо Ланг и Флорио Беневени. При «калмыцких ханах» представителем был назначен подполковник Львов. При Петре дипломатические представители за границей именовались по-разному: чрезвычайные и полномочные послы, чрезвычайные посланники, министры, резиденты, а иногда и агенты. Учрежденная Петром структура Коллегии иностранных дел сохранялась почти без изменений до 60-х гг. XVIII в.

В царствование Екатерины II Коллегия иностранных дел по-прежнему делилась на две экспедиции — секретную и публичную. Секретная экспедиция занималась политическими делами, являясь «политическим департаментом» по сношению с европейскими и азиатскими странами. Публичная экспедиция ведала внутренними делами и состояла из трех отделений — казенных, текущих и почтовых дел. В нее же входил церемониальный департамент. В Москве находились Московская контора и Архив. Однако в связи с проведением губернской реформы 1775 г. все внутригосударственные дела, входившие в ведение Публичной экспедиции, в 1781 г. были переданы в различные ведомства. 4 марта 1782 г. Публичная экспедиция коллегии была упразднена. Незадолго до этого 4 ноября 1781 г. была ликвидирована Московская контора коллегии, а ее дела и дом переданы Московскому губернскому правлению. Московский архив коллегии стал самостоятельным подразделением.

Одновременно со штатом центрального аппарата в 1779 г. Екатерина утверждает штат заграничных учреждений. Звание посла по этому штату было присвоено лишь русскому представителю в Варшаве. Большинство же русских представителей за границей именовались министрами второго ранга. Они состояли при дворах как важнейших держав, так и второстепенных государств. Некоторые представители за рубежом назывались министрами-резидентами. В царствование Павла I вновь была восстановлена Публичная экспедиция коллегии и учреждено несколько новых экспедиций. Так, указом от 16 ноября 1797 г. была организована особая экспедиция «для исправления дел голштинских, ангальтцербтских и эвереских». 8 января 1800 г. учреждается новый штат Коллегой иностранных дел. По штатному расписанию министров 2-го ранга заменили послы и посланники. Послы назначались в Вену, Стокгольм, посланники — в Берлин, Лондон, Копенгаген, Мюнхен, Лиссабон, Неаполь, Турин, Константинополь. В Регенсбурге министра заменил резидент, вместо министров и резидентов в Дрезден и Гамбург были назначены поверенные в делах, а в Данциг и Венецию — генеральные консулы. 8 сентября 1802 г. император Александр I издал манифест об учреждении министерств. Но Коллегия иностранных дел не была упразднена и продолжала существовать еще 30 лет под руководством министра иностранных дел и его товарища. Однако постепенно ее значение падало, усиливалась единоличная власть министра. Окончательно Коллегия иностранных дел была упразднена указом от 10 апреля 1832 г.[478]

Проведенные преобразования позволили усилить боеспособность русской армии и значительно активизировать деятельность дипломатической разведки, которой Петр руководил лично. После Полтавской победы внешняя политика России была направлена на то, чтобы добиться заключения выгодного для России мира со Швецией. Достижение этой цели во Многом зависело от сохранения и расширения Северного союза, а также от сохранения благожелательного нейтралитета со стороны Англии, Австрии и Турции. Труднее всего было сохранить мирные отношения с Турцией, куда бежал после поражения под Полтавой шведский король. Понимая, что войне пока не видно конца, Петр направил к турецкому султану грамоту, в которой выражал твердое желание по-прежнему соблюдать мирные отношения с Турцией: В январе 1710 г. султан Ахмед III принял русского посла П. А. Толстого и торжественно вручил ему грамоту о подтверждении мирного договора 1700 г.

Однако в Стамбуле всерьез опасались, что после победы над Карлом XII может дойти очередь и до Турции. Эту мысль настойчиво пытался внушить султану и шведский король, находившийся при его дворе. Угроза войны возросла после того, как в июне 1710 г. визирем стал противник России Нуман-паша. Он сразу вступил в переговоры с Карлом XII, Станиславом Лещинским и французским королем Людовиком XIV. Все они уверяли визиря, что после победы над Швецией Россия соединится с Австрией и двинется на Османскую империю. Кроме того, Лещинский и Карл XII обещали отдать под покровительство султана всю Речь Посполитую, прямо передать Южную Польшу, украинскую Подолию с Каменец-Подольском и выплачивать Ахмеду III ежегодно 4 млн. дукатов[479]. Не менее заманчивы были и перспективы отвоевать у России Азов и Таганрог. В результате партия сторонников войны с Россией одерживает верх. В 1710 г. П. А. Толстой писал Г. И. Головкину из Стамбула: «Не изволь удивляться, что я прежде, когда король шведский был в великой силе, доносил о миролюбии Порты, а теперь, когда шведы разбиты, сомневаюсь! Причина моему сомнению та: турки видят, что царское величество теперь победитель сильного народа шведского и желает вскоре устроить все по своему желанию в Польше, а потом, не имея уже никакого препятствия, может начать войну и с ними, турками. Так они думают, и отнюдь не верят, чтоб его величество не начал с ними войны, когда будет от других войн свободен»[480].

В середине октября 1710 г. 70-тысячная турецкая армия сосредоточилась в районе Ясс и Бендер. По замыслу Карла XII, одного из активных организаторов похода, война должна была начаться с набега татар на Азов и Киев, чтобы оттянуть основные силы русских в Восточную Украину. Тем временем турецкая армия вступала в Южную Польшу, а навстречу ей от шведских владений в Южной Прибалтике двигался корпус генерала Крассау. Соединившись в Польше, обе армии должны были походом идти на Москву. В конце ноября 1710 г. Толстой получил секретную информацию о том, что у султана предстоит совещание Великого дивана по поводу разрыва отношений с Россией. Петр Андреевич немедленно написал об этом царю, но послание не успело дойти до адресата. Турция разорвала 20 ноября договор с Россией и объявила войну. Первой ее жертвой стал сам русский посол. Нравы в Турции в то время сильно отличались от остальных европейских государств. С объявлением войны весь дипломатический состав миссии противной стороны турки заключали в тюрьму Семибашенного замка. Все имущество послов турецкие власти присваивали себе. Узники содержались в тюрьме в отвратительных условиях до самого окончания войны. Петр Андреевич Толстой разделил участь многих своих коллег и провел в Семибашенном замке почти полтора года.

Петр не стал уклоняться от войны с Турцией. Разработанный им стратегический план войны сводился к тому, чтобы не допустить соединения турок со сторонниками С. Лещинского в Польше и с силами генерала Крассау. Затем, опираясь на помощь молдаван, сербов и других народов Балканского полуострова, перейти в наступление на Стамбул и закончить войну блистательной, молниеносной победой[481]. В своем плане войны Петр возлагал большие надежды на помощь Дунайских княжеств, на Молдавию и Валахию, находившихся под турецким гнетом. Еще в конце 1709 г. господарь Валахии Бранкован направил в Петербург своих представителей, с которыми был подписан секретный договор. В случае войны с Турцией Бранкован обязался перейти на сторону России, организовать восстание сербов и болгар, предоставить в распоряжение России вспомогательный корпус в 30 тыс. человек, обеспечить русскую армию продовольствием. Договор предусматривал, что в будущем Валахия должна была стать независимым княжеством под русским протекторатом.

В апреле 1711 г. был заключен секретный договор с господарем Молдавии Дмитрием Кантемиром. С согласия турецких властей в Россию был направлен посол Кантемира Стефан Лука. Кантемир убедил султана в необходимости послать Луку в Россию для ведения разведки. На самом же деле Лука подписал с Петром секретный договор[482]. Согласно договору Молдавия, после освобождения от власти Турции, расширяла свои границы и становилась наследственным княжеством Кантемира под протекторатом России. К основному договору прилагался второй, дополнительный, на случай неудачной войны с Турцией. Кантемир должен был получить в России владения, равные по своей ценности тем, которые он имел в Молдавии. Кантемир также обещал войска и провиант для русской армии[483]. Соглашения о помощи русской армии были подписаны и с представителями сербов и черногорцев. Сербы обещали Петру вспомогательные войска численностью в 20 тыс. человек, помощь продовольствием и предоставление разведывательных данных о действиях турецких войск. В общей сложности союзники России на Балканах обещали выставить 100-тысячную армию. О действительной военной силе «князьков» царь был хорошо информирован. Сербский полковник Милорадович, которому поручалось организовать восстание черногорцев, доносил Петру, что «все эти воины добрые, только убогие: пушек и прочих военных припасов не имеют»[484].

В первых числах января 1711 г. крымский хан Девлет-Гирей вторгся на территорию России и дошел вверх по Дону до Харькова, грабя и разоряя все, что попадалось ему на пути. Но ни овладеть Азовом, ни пробиться к полякам в Киев ему не удалось. Русская армия нанесла хану несколько серьезных поражений, после которых он вынужден был вернуться в Крым. Весной 1711 г. русская армия в количестве 40–45 тыс. человек двинулась в поход. Петр намеревался раньше турецкой армии вступить в Молдавию и Валахию, чтобы овладеть переправами через Дунай. Кроме этой главной армии было еще две: одна, графа Апраксина (80 тыс. чел.), которая должна была идти Муравским шляхом на Крым, другая — князя Голицына (45 тыс. чел.), которая двигалась от Чигирина на Очаков. Таким образом, для «турецкой акции» вместе с обещанными союзниками силами Петр предполагал иметь армию до 300 000 человек.

В конце мая 1711 г. русская армия вышла к Днепру. Авангард Бориса Петровича Шереметева подошел к Пруту в начале июня и соединился с войсками Кантемира. Но оказалось, что в Молдавии никаких запасов нет, а в 17 полках Кантемира не более 7000 человек. Обозы же с продовольствием для армии, шедшие из Киева, были перехвачены в Польше татарами. Положение становилось серьезным, но военный совет, созванный Петром, принял решение двигаться вперед. Русская армия, испытывая большие затруднения от недостатка припасов, преодолевая сильный зной, вступила в Бессарабию. Петр смело шел вперед, надеясь на союзников в Валахии и помощь, которую обещал оказать Август II. После Полтавы он разорвал Альтранштадский договор и возобновил союз с Петром. Однако 30-тысячная польская армия, дойдя до молдавской границы, остановилась и заняла выжидательную позицию, а господарь Валахии Бранкован перебежал к туркам.

Тем временем великий визирь Баталджи-паша приблизился к Дунаю с 300 000 войском при 500 орудиях. 8 июля от пленного татарина Шереметев узнал, что конница крымского хана уже соединилась с османами и что визирь назначил сражение на 10 июля. Оно, однако, началось раньше. 9 июля 1711 г. около Нового Станелища произошло решающее сражение. Русских войск было 38 тыс. человек при 122 орудиях, турецких 170 тыс. человек и 469 орудий. Потери русской армии составили 2872 человека, турецкой — до 7000 человек[485]. Но необычайный героизм и мужество, проявленные русскими солдатами в этом сражении не изменили положение русской армии. Она оказалась в окружении. Утром 10 июля по повелению Петра из Посольского приказа в османский лагерь был отправлен парламентер с предложением о заключении перемирия, но ответа не последовало.

Готовясь к последнему бою, Петр заготовил указ сенату: «Господа Сенат. Извещаю вам, что я со всем своим войском без вины или погрешности нашей, но единственно только по полученным ложным известиям в семь крат сильнейшею турецкою силою так окружен, что все пути к получению провианта пересечены и что я, без особливых божия помощи, ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения, или что я впаду в турецкий плен. Если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим царем и государем, и ничего не исполнять, что мною, хотя бы то по собственному повелению от нас, было требуемо, покаместь я сам не явлюся между вами в лице моем; но если я погибну и вы верныя известия получите о моей смерти, то выберите между собой достойнешаго мне в наследники»[486]. В этом документе Петр фактически признает, что российская армия оказалась в серьезнейшем положении из-за отсутствия хорошо организованной разведки. Петр не знал численности турецкой армии, недооценивал ее мобильность и поэтому оказался в окружении.

Но и в этой критической ситуации Петр не потерял присутствия духа. Не получив ответа на предложение о перемирии, Петр решил пробиваться из окружения. Он дал указание готовиться к прорыву, а затем ушел отдыхать в палатку. Жена Петра, Екатерина, которая принимала участие в походе, сама или с чьего-то совета, провела совещание с генералитетом. Генералы доказали царице всю безнадежность такого прорыва. Тогда Екатерина пошла к Петру и уговорила его послать новое письмо к визирю с предложением о перемирии. К письму Екатерина в тайне от Петра приложила все свои драгоценности и деньги. Это и решило дело[487]. Визирь согласился начать переговоры. Для переговоров в турецкий лагерь была послана делегация во главе с подканцлером П. П. Шафировым. От Петра он имел инструкцию идти на все возможные уступки, кроме капитуляции. Для успешного ведения переговоров Шафиров получил «словесно» наказ царя: «Денег не жалеть!»

Шафирову удалось найти подход к турецким должностным лицам и договориться о размерах взяток. Великому визирю предполагалось заплатить 150 000 рублей, другим военачальникам — от 60 до 10 тыс. каждому[488]. По Прутскому договору, подписанному 12 июля 1711 г., Россия возвращала Турции Азов с его округом и обязывалась срыть Таганрогскую крепость, а также укрепления на Днепре и Дону. До исполнения русскими всех пунктов договора турки оставили у себя в качестве заложников П. П. Шафирова и единственного сына фельдмаршала Б. П. Шереметева Михаила Борисовича, которых отправили в Турцию. Хотя Петр возвратился из Прутского похода «не без печали», мирный договор с Турцией позволил России сосредоточить свои усилия на решении основной внешнеполитической задачи — борьбе за укрепление на Балтийском море.

Между тем в Турции на долю П. П. Шафирова выпала тяжелая обязанность быть гарантом выполнения условий Прутского договора. В Стамбуле Петр Павлович Шафиров быстро установил связь с частью агентуры П. А. Толстого, завязал нужные знакомства, привлек новых агентов и стал активно вести разведку в Турции. Ситуация здесь оставалась достаточно сложной. По мирному договору Россия должна была разрушить все укрепления на Азовском море и срыть построенные крепости, но Петр тянул с выполнением этого обязательства. Турция же грозила возобновлением войны, в случае если этот пункт договора не будет выполнен. Шафиров на свой страх и риск дал визирю Балтаджи «обязательное письмо» передать туркам Азов в течение двух месяцев. В ответ он получил от визиря «обнадеживающее письмо», по которому визирь обещал сразу после возвращения Азова и разрушения крепостей немедленно выслать из страны Карла XII. Петр вначале рассердился на самовольные действия Шафирова, но вскоре понял, что другого выхода нет. По истечению двух месяцев туркам показали разрушенный Азов, но города не отдали. В Стамбуле эти действия Петра вызвали новую волну антирусских настроений, которыми воспользовались шведский король и французский посол. Они стали подталкивать султана к новой войне с Россией.

9 декабря Османская империя объявила России войну и денонсировала Прутский договор. Русским представителям — П. П. Шафирову и М. Б. Шереметеву был предъявлен проект нового договора. Турция требовала вывода русских войск из Польши, немедленной передачи Азова, всех южных крепостей, а главное — уступить всю Украину! На такие уступки Россия пойти не могла. 27 января 1712 г. Турция еще раз объявляет войну России. Однако активных приготовлений к началу военных действий не последовало. Турецкие дипломатические представители лишь встретились с Шафировым и передали просьбу к русским дипломатам «дабы они хотя что малое уступили еще по той или сей стороне Днепра для увеселения султана»[489]. Требований передать Украину уже не выдвигается. В конце марта 1712 г. начинаются переговоры о мире.

П. П. Шафиров делает все возможное, чтобы не допустить новой войны. Он подкупает турецкого муфтия, заплатив ему 30 000 левков за то, чтобы тот отказал шведам в их просьбе дать благословение султану на возобновление войны с Россией. Находит общий язык с английским и голландским послами, которые «письмами и словами» склоняли султана к миру. Поддержка со стороны послов Англии и Голландии имела решающее значение. Шафиров писал Петру: «Если б не английский и голландский послы, то нам нельзя было бы иметь ни с кем корреспонденции и к вашему величеству писать, потому что никого ни к нам, ни от нас не пускали, и конечно б тогда война была начата и нас посадили бы, по последней мере в жестокую тюрьму; английский посол, человек искусный и умный, день и ночь трудился, и письмами и словами склонял турок к сохранению мира, резко говорил им, за что они на него сердились и лаяли;… голландский посол ездил несколько раз инкогнито к визирю, уговаривал его наедине и склонял к нашей пользе, потому что сам умеет говорить по-турецки. И хотя мы им учинили обещанное награждение, однако нужно было бы прислать и кавалерии (орденов) с нарочитыми алмазами, также по доброму меху соболью»[490].

Общими усилиями Шафирова, английского и голландского послов удалось склонить к миру султана и великого визиря. 5 апреля 1712 г. был подписан новый мирный договор. Расходы на «бакшиш», т. е. взятки, подкупы и подарки, достигли суммы в 84 900 червонных венецианских и 22 000 рублей. Из них муфтий получил 10 000 червонных, визирь — 30 000, английский посол — 6000, голландский посол — 4000, и многим еще были розданы подарки[491]. 20 мая 1712 г. Петр ратифицировал мирный договор. Однако не без влияния Франции и Карла XII Турция еще раз в 1713 г. объявляет войну России. Но до открытого военного столкновения дело не дошло. Ради сохранения мира Россия пошла на новые уступки. По Адрианопольскому миру 1713 г. к Османской империи отошла вся территория Запорожья[492]. В 1714 г. П. П. Шафиров, П. А. Толстой и М. Б. Шереметев выехали на родину. Но в пути, не доезжая Киева, Михаил Борисович Шереметев умер.

Обезопасив свои южные границы, Петр все внимание сосредоточил на укреплении Северного союза, центральное место в котором вновь заняла Польша. До Полтавской битвы Станислав Лещинский и Карл XII могли считать себя здесь полными хозяевами. После Полтавы шведские войска вынуждены были уйти из Польши в Померанию. Август II сразу же заявил, что был введен в заблуждение своими приближенными, и 8 августа 1709 г. объявил Альтранштадский договор недействительным. Он немедленно возобновил военные действия. Во главе своей саксонской армии Август выбил из Польши в Померанию шведского генерала Крассау, а также короля Станислава Лещинского. После того как русские войска прошли по землям Украины, Белоруссии и вступили в Люблин, Август II вновь заговорил о союзе. Осенью Петр I и Август II встретились у Торна и заключили очередной союзный договор. Вновь, как в 1698 г., Петр подарил Августу шпагу, ту самую, которую он дарил тогда и которую Август II так позорно сдал шведскому королю. Шпагу нашли среди трофеев, захваченных русскими в сражении под Полтавой. Оба монарха сделали вид, что «не узнали» старой шпаги. Однако возобновление союза вовсе не означало, что Август отказался от той двойственной политики, которую он проводил все это время. Сохранение союзнических отношений с польским королем стало главной задачей русской дипломатической разведки.

После ратификации 20 мая 1712 г. мира с Турцией Петр принял решение направить освободившуюся на юге армию через Польшу в Померанию против шведов. Русскому послу Григорию Федоровичу Долгорукому была поставлена задача: добиться от поляков согласия кормить проходящие русские войска. Но это требование вызвало в Польше сильное сопротивление. Все польские партии объединились против России и стали угрожать войной. Долгорукому с трудом удалось уладить конфликт. Северный союз вновь зашатался, когда в 1713 г. канцлер Г. И. Головкин получил известие, что Август ищет пути к соглашению со шведами при посредничестве французского короля. Чтобы предотвратить очередное предательство Августа, Головкин предложил русскому резиденту в Польше Дашкову срочно с помощью разведки установить наблюдение за польским королем и докладывать обо всех его шагах, которые могли бы повредить союзу. Дашков располагал в Польше неплохой агентурой. Среди его агентов были канцлер Шембек, епископ Куявский и др. Сложность, однако, заключалась в том, что все они не входили в окружение короля. Август не доверял польским сановникам и правил Польшей через саксонских министров.

В 1714 г. Дашков получил информацию о том, что Август II ведет переговоры с крымским ханом. О сути переговоров Дашков узнал, завербовав за 35 червонцев переводчика крымского посла. Переводчик сообщил, что во время переговоров крымский посол от имени своего хана уверял Августа в намерении султана начать новую войну с Россией. Август в свою очередь обещал оказать помощь Турции в обмен на Смоленск и Киев. В 1715 г. ситуация в Польше резко обострилась из-за разногласий между Августом II и польскими магнатами, которые требовали удаления с территории Польши саксонских войск. В создавшейся ситуации Петр направляет в помощь Дашкову князя Григория Федоровича Долгорукова со специальным заданием. Он должен был добиться разрешения польского сейма на ввод русских войск на территорию Польши. Петр всерьез опасался, что смутой в Речи Посполитой могут воспользоваться шведы. Искусно лавируя между королем и польскими сановниками, Долгорукий с помощью обещаний и угроз добился согласия на ввод в Польшу русских войск. Дипломатическая победа, одержанная Долгоруким, оказалась как нельзя кстати. Стоило Августу выехать в Саксонию, как в Польше вспыхнуло восстание сторонников Лещинского. Однако одного присутствия русских войск оказалось достаточно, чтобы восстание, не успев разгореться, потухло.

В 1716 г. Август II понял, что своей двойственной политикой может окончательно лишится поддержки Петра в борьбе против своего противника Станислава Лещинского. В том же году он предложил Петру достигнуть взаимоприемлемых договоренностей при личном свидании. Однако Петр отверг это предложение и потребовал дать письменный ответ на все обвинения в предательстве Северного союза и России, изложенные в документе под названием «Мемория досад». Этот документ интересен тем, что показывает, насколько тщательно работала русская дипломатическая разведка. В документе против короля выдвигались следующие обвинения:

«1. Сношение Августа с французским двором и принятие посредничества французов в сепаратных переговорах о мире со шведами.

2. Заключение договора с Францией, содержание которого не довели до сведения царского величества. Царское величество узнало содержание его со стороны.

3. Король Август посылал секретно эмиссаров в Бендеры к шведскому королю и крымскому хану с предложением заключить сепаратный мир. Такого же посланца-венгерца король послал в Константинополь к французскому послу. Этот посланец жил на квартире французского посла и вел антирусскую агитацию в Константинополе.

4. Частые свидания саксонского фельдмаршала Флемминга со шведским генералом Штейнбоком. Флемминг имел также свидания с Лещинским. Во время этих встреч они вели разговоры о сепаратном мире между польским и шведским королями. Лещинский обещал быть посредником, за что ему было обещано вознаграждение»[493].

Из этих обвинений видно, что русские разведчики имели хорошо налаженную агентуру в Польше, Саксонии, Турции и Франции. «Мемория досад» интересна еще и тем, что показывает, как умело русская дипломатическая разведка пользовалась агентурными материалами. В этом документе перечислено до десятка фактических данных, полученных от агентуры. Однако обращает на себя внимание то, что ни один агент не назван, ни одного провала не последовало. Получив «Meморию досад», Август вынужден был признать большую часть выдвинутых против него обвинений.

Помимо добывания секретной информации о планах и намерениях короля, русская дипломатия в Польше не прекращала работу среди различных группировок в сейме. Это был тяжелый труд. Долгорукий в отчаянии доносил Петру: «Я чаю, государь, лучше у Донских казаков в кругу, нежели в наших нынешних сессиях. Больше тридцати человек депутатов от разных провинций и войск здесь на конгрессии заседают, и между ними таких немного, которые бы основание дела знали, только своевольно кричат»[494]. Между тем благодаря наличию таких «крикунов», которые из-за своих групповых интересов готовы были на любые сделки, российской дипломатической разведке удавалось удерживать Августа в союзе с Россией.

В 1718 г. из бесед с французским послом Базанвилем и семиградской княгиней Ракоци Долгорукий узнал, что Август попал под влияние австрийского императора, который хотел объединить турок и поляков против России. На сейме, который предполагалось созвать в ноябре 1718 г., Август намеревался добиться созыва «посполитого ружения» (всеобщей мобилизации) и поддержки требования вывода русских войск с территории Польши. Долгорукий немедленно сообщил об этом Петру и запросил инструкции. Петр дал указание «развалить» сейм, чтобы на нем не было принято решений во вред России. На подкуп депутатов было послано соболей и «камок» (шелковой китайской ткани с разводами) на 2 тыс. рублей. Чтобы сорвать работу сейма достаточно было кому-то из депутатов (послов) воспользоваться правом «вето». Найти такого депутата оказалось несложно. Посол Ошмянского повета (уезда) Корбута за солидное вознаграждение согласился «развалить» сейм.

В ноябре 1718 г. сейм начал работу. Король добился объявления «посполитого ружения» против русских. Но перед самым роспуском сейма Корбута прокричал: «Не позволяй!» и скрылся в монастыре. Переполох в королевском лагере поднялся необычайный. За Корбутой началась буквально охота. На него пытались воздействовать уговорами и, в конце концов заплатив большие деньги, убедили депутата отказаться от своего «вето». Но время было упущено. Петр вывел войска из Польши и выбил почву из-под ног противников России. Тем временем Долгорукий приступил к обработке польской знати. Он тайно встретился с коронными и окраинными польскими гетманами и с помощью подкупа склонил на сторону России. На следующем заседании сейма Август потерпел поражение и вновь стал искать союза с Петром. Усилиями российской дипломатии Августа удалось удержать в составе Северного союза. В противном случае он вполне мог стать опасным орудием в руках враждебных России сил. Сохранение даже таких формально союзнических отношений с польским королем позволяло русской дипломатии контролировать действия Августа II и оказывать на него воздействие в интересах России.

Серьезным испытание для Северного союза стали разногласия между его участниками в 1716–1717 гг. Добиваясь мира со Швецией, Петр так далеко увел русские войска на запад, что в тылу остались Польша и Пруссия. Появление русской армии у берегов Северного моря вызвало сильное беспокойство у Дании и присоединившейся в 1714 г. к союзу Пруссии. Петр в соглашениях с союзниками обязался не претендовать ни на какие территории, отвоеванные у Швеции в Померании. Все земли должны были отойти к союзникам России. Такой отказ был платой за то, чтобы союзники поддерживали закрепление за Россией земель, завоеванных в Восточной Прибалтике. В спорах союзников из-за шведских владений в Европе Петр пытался выступать в роли арбитра. Это приводило к обидам на царя со стороны того или иного союзника и отказу выполнять союзнические обязательства.

Дело дошло до того, что датский двор расценил присутствие русских войск в Мекленбурге[495] как угрозу Копенгагену. Непрочными оставались отношения и с Пруссией, которая вела себя крайне вызывающе[496]. Противоречия между участниками Северного союза давали надежду Швеции выйти из войны с минимальными потерями. Особые надежды Карл XII, вернувшийся в конце 1714 г. в Швецию, возлагал на помощь Франции и Англии. Однако российской дипломатии удалось заключить 15 августа 1717 г. Амстердамский Договор между Россией, Францией и Пруссией. От России договор подписали канцлер Г. И. Головкин, вице-канцлер П. П. Шафиров и посол в Нидерландах Б. И. Куракин. По условиям договора Россия признавала Утрехтский мир 1713 г. (закончивший войну за Испанское наследство), а Франция соглашалась заранее признать условия будущего русско-шведского договора и отказывалась оказывать политическую и финансовую поддержку Швеции. Хотя договор в основном остался на бумаге, реальным фактом стал разрыв франко-шведского союза, что имело немаловажное значение[497]. Военные и дипломатические победы Петра I заставили Карла XII искать пути к заключению мира.

Летом 1717 г. Петр прибыл в бельгийский город Спа на лечение. Вместе с ним находились канцлер Головкин, вице-канцлер Шафиров и князь Куракин. В Спа Куракин встретился со сторонником шведского короля генералом Понятовским, который сообщил, что Карл XII ищет возможность заключить сепаратный мир с Россией. После трех встреч выяснилось, что за спиной Понятовского стоит первый министр короля борон Генрих фон Герц, который был выходцем из Голштинии. Местом переговоров Герц предлагал избрать Аландские острова, занятые русскими. После предварительной стадии переговоров через Понятовского Герц сам встретился с Куракиным. В результате этой встречи в декабре 1717 г. было принято решение о начале переговоров. Куракин выдал Герцу — министру враждебного государства — паспорт на проезд через Россию в Швецию. Вся процедура переговоров с Герцем свидетельствует о том, что Петр уже тогда намеревался завербовать этого дипломата. Разрешая министру проехать через территорию России, Петр I дал указание местным органам власти держать факт проезда Герца через Россию «в высшем секрете, чтобы никто не ведал»[498]. Однако сам Герц из своей поездки секрета не делал. Приехав в Ригу, он по собственной инициативе встретился с Шафировым и обсудил с ним все детали предстоящих переговоров.

В ноябре пришло сообщение от Герца о том, что король уполномочил его и Гилленборга быть делегатами на мирном конгрессе. В январе 1718 г. Петр назначил своих делегатов на конгресс — Андрея Ивановича Остермана и Якова Вилимовича Брюса. Чтобы не дать союзникам повода обвинить его в сепаратных действиях, Петр поручил Брюсу информировать представителей Пруссии, Польши, Дании о том, что «вам велено только выслушать шведские предложения, не вступая ни в какие договоры; что мы эти предложения сообщим союзникам и без их согласия ни в какие прямые трактаты не вступим»[499]. Однако эта инструкция предназначалась для союзников. Инструкция же Петра русским уполномоченным требовала от них гибкости и максимально возможного учета требований Швеции. Им давались полномочия даже обещать русское содействие в получении возмещения за территориальные потери «в другой стороне». В то же время послам надлежало заявить шведам, что «мы с ними миру желаем, но и войны не боимся». В случае необходимости представители Петра должны были напомнить, что Россия и одна в состоянии вести против Швеции не только оборонительную, но и наступательную войну. Но главная задача состояла в том, чтобы «как можно скорее заключить договор». В инструкции предписывалось также, «что бы они предлагать вам ни стали…, а конгресс не разрывайте ни за что». Таким образом Россия стремилась достичь мира даже ценой больших уступок, за исключением главного — сохранения за ней всех балтийских завоеваний, кроме Финляндии[500]. Наряду с этими указаниями Петр в особой инструкции, адресованной только Остерману, поручил ему частным образом войти с Герцлем «в дружбу и конфиденцию». В случае согласия Герцеля на сотрудничество, Остерман мог дать ему в «подарок» до 100 тыс. рублей и впредь обещать «всякое награждение, только бы он трудился заключить мир по нашему желанию»[501].

В мае 1718 г. начались, переговоры на Аландских островах. В июне Остерман доложил Петру, что Герц принял предложение о сотрудничестве с Россией по скорейшему заключению мира. Однако найти поддержку мирным инициативам в Швеции было непросто. Противники заключения мира стремились сорвать переговоры, доказывая королю, что без восточных владений Швеция не сможет существовать. Герцу часто приходилось выезжать в Стокгольм убеждать короля в необходимости продолжения переговоров. Остерман со своей стороны не скупился на подарки первому министру. «Я ему сказал, — доносил Остерман, — что он может надеяться на самую лучшую соболью шубу, какая только есть в России, и что до ста тысяч ефимков будут к его услугам, если наши дела счастливо окончатся»[502].

Осенью 1718 г. на конгрессе началось обсуждение дополнительных статей мирного договора, предложенных шведской стороной. В обмен на признание Карлом XII присоединения к России восточных Прибалтийских земель Петр должен был в союзе со Швецией вступить в войну против Польши, Дании и Англии. Такое требование для истощенной войной России было неприемлемо. Обсуждение статей затянулось на многие месяцы. Возможно, компромисс и был бы найден, если бы не трагическая смерть шведского короля. В декабре в Норвегии Карл XII был убит при осаде крепости Фридрихсгаль шальной пулей. Обстоятельства смерти короля были загадочны и до сих пор не выяснены. Сестра короля и наследница Ульрика Элеонора прервала летом 1719 г. переговоры и, заручившись союзом с Англией, решила продолжить борьбу с Россией. Герц немедленно был схвачен и казнен. Потребовались еще два года войны, чтобы склонить Швецию к миру.

В годы Северной войны по отношению к России Англия занимала неизменно враждебную позицию, сдерживаемую лишь ее ограниченными военными возможностями из-за участия в войне за Испанское наследство. Заключение в апреле 1713 г. Утрехтского мира, положившего конец войне, позволило Англии активнее мешать возрастанию влияния России в Европе. Однако в борьбе против России английское правительство отдавало предпочтение дипломатическим, а не военным средствам. Британская дипломатия поставила своей целью всемерно ограничить русское проникновение на побережье Балтики. Перед российской дипломатией и разведкой стояла сложная задача добиться от Англии признания завоеваний России в Прибалтике.

В феврале 1713 г. Россия предложила Швеции заключить мир. Однако в середине 1713 г. английский посол лорд Страффорд сообщил русскому послу в Гааге Б. И. Куракину, что английское правительство настаивает на том, чтобы участники Северного союза приняли посредничество Англии и Голландии в переговорах о мире со Швецией. Под угрозой применения силы Англия настаивала, чтобы Россия, Дания и Саксония вернули Швеции все захваченные у нее территории в ходе Северной войны. За Россией сохранялось только право оставить за собой Петербург. Дания и Саксония согласились принять посредничество Англии на переговорах. Куракин сообщил об этом царю и получил указание: на «медиацию» (посредничество) не соглашаться, но принять «Bona Officia» (ни к чему не обязывающее посредничество). В инструкции говорилось, что Куракин может обещать Страффорду 20 000 ефимок, если он со вниманием отнесется к интересам России. Одновременно послу было предложено вербовать и Витворта, который получил назначение быть английским уполномоченным на мирных переговорах. По сведениям русских дипломатов, он относился доброжелательно к России и Северному союзу. На эти цели Куракину было ассигновано в общей сложности 100 тыс. ефимок[503]. Но необходимость в вербовке английских дипломатов отпала. Петр, получив известия о победах русских войск в Финляндии и Померании, решил, что шведов можно склонить к миру без посредничества Англии.

В 1714 г. в отношениях между Россией и Англией наметились перемены. Шведы начали открытую торговую войну против Англии. Только в 1714 г. они конфисковали 24 английских корабля. Весной 1715 г. шведы захватили свыше 30 английских судов. На почве этих событий происходит сближение русских и английских интересов. Новые возможности для развития отношений между Россией и Англией открылись после вступления на английский престол короля Георга I, ганноверского курфюрста, который унаследовал британский трон. Георг I был заинтересован в присоединении к Ганноверу городов Бремена и Вердена, захваченных шведами. Таким образом появился реальный шанс заключить союз с самой Англией. В 1715 г. соответствующий договор о передаче этих городов Ганноверу был подписан между Россией и Георгом I как курфюрстом. В марте 1716 г. Б. И. Куракин прибыл в Лондон по приглашению ганноверского министра Бернсдорфа. Министр сразу заявил Куракину, что вступает с ним в переговоры не как представитель Ганновера, а как доверенное лицо короля Англии. От имени Англии Бернсдорф предложил Куракину заключить договор о совместных военных действиях против Швеции. Англия предоставляла свой флот, а Россия сухопутные силы. Предлагался также обмен гарантиями. Англия гарантировала России земли, приобретенные в Восточной Прибалтике, а Россия гарантировала Георгу I и его наследникам сохранение английской короны. Однако все эти предложения носили устный характер. Куракин предложил Бернсдорфу представить английские предложения в письменной форме. Бернсдорф пообещал сделать это в ближайшее время. Но этого так и не произошло.

31 марта 1716 г. английский министр Тоунсенд неожиданно потребовал от России немедленно подписать отдельно торговый договор без заключения намеченного союзного договора. Куракин отказался это сделать без консультаций с Петром. Переговоры пришлось прервать. Вслед за эти последовало резкое ухудшение русско-английских отношений. В 1718 г. Англия организовала Тройственный оборонительный союз, направленный против России. В союз вошли Англия, Голландия и Франция. К участию в союзе Англия подключила и Австрию.

Отношения России с Австрией были весьма сложными. В 1712 г. послом в Вену был назначен А. А. Матвеев. Первое, что ему бросилось в глаза по приезде на место, — это коррупция венских вельмож. «Здесь взяток за стыд не ставят и без того криво глядят», — писал посол[504]. При наличии средств обстановка для разведывательной деятельности была идеальной, но Матвеев не смог ею воспользоваться. Имея агентуру, он вполне удовлетворительно освещал все, что происходило в дипломатическом корпусе и при дворе. Так, для освещения положения дел при дворе Матвеев завербовал фаворита императора — графа Столли. Неплохие отношения ему удалось наладить с женой цесаря — принцессой Вольфенбюттельской. Склонить ее к сотрудничеству было нетрудно, учитывая, что она была родной сестрой супруги русского царевича Алексея. Но получение информации Матвеев не сопровождал активными агентурными операциями, которые могли бы повлиять на ход дипломатических переговоров. Склонить Австрию к союзу с Россией не удавалось[505].

Матвеев пробыл в Вене до 1715 г. Из Вены он должен был уехать в Польшу на дипломатическую работу. Но неожиданно в Коллегию иностранных дел из Вены поступило анонимное письмо, адресованное царю. В нем указывалось, что Матвеев не умеет работать как дипломат, слишком груб и самолюбив, не конспиративен, не умеет вербовать людей. Кроме того, сообщалось, что Матвеев завел себе любовницу — некую Шперлинг, дочь лакея, шведа, обвиняемого в краже. На любовницу он тратил по 12 000 гульденов в год и сделал долги. Неразборчивость Матвеева в связях проявилась и в том, что самым доверенным лицом его стал авантюрист Фронвиль, именовавший себя бароном. В действительности он был парижским жуликом, работавшим лазутчиком у французов в Польше.

Содержание анонимного письма свидетельствует о хорошо поставленной контрразведывательной работе противников России. По мнению историков, анонимное письмо было работой саксонских дипломатов, не желавших назначения Матвеева послом в Польшу. Собрав против него компрометирующий материал, они в нужный момент пустили его в ход. Вероятно, многое из того, о чем сообщалось в анонимном письме, соответствовало действительности. Вместо Польши Матвеев поехал в Россию. По возвращении на родину он становится одним из ближайших сподвижников Петра, удостаивается графского титула, звания сенатора и назначается президентом Юстиц-коллегии. Однако следует признать, что на дипломатическом поприще его успехи были невелики, а по дипломатической разведке в Австрии он не сделал чего-либо заслуживающего внимания.

Гораздо способнее в дипломатических делах оказался преемник Матвеева — Авраам Павлович Веселовский. В Вене ему удалось завербовать обергофканцлера графа Цицендорфа через его жену, которая любила играть в карты и, как часто бывает, сильно проигрывалась. Войдя в доверие к графине, Веселовский предложил ей уговорить мужа сотрудничать с русским царем «за известную пенсию». Вскоре граф дал согласие и встретился с Веселовским. В личной беседе обязался докладывать обо всех предложениях, которые будут делаться венскому двору со стороны союзников или шведского короля, а также во всем помогать царю. За эти услуги Веселовский назначил графу пенсию в 6000 ефимок. Эта вербовка была проведена по всем правилам разведывательного искусства. С точки зрения техники она была безупречна. Однако русская разведка, по не совсем понятным причинам, не согласилась сотрудничать с Цицендорфом на оговоренных условиях[506]. Вскоре Веселовскому представилась еще одна возможность показать свое искусство разведчика. В 1716 г. он вместе с П. А. Толстым участвовал в операции по возвращению в Россию царевича Алексея.

Царевич Алексей родился в 1690 г. от брака Петра с Евдокией Лопухиной. После пострижения матери в монахини в 1699 г., Алексей оставался на попечении сестер Петра. Сам царь при своих постоянных заботах и поездках мало обращал внимания на воспитание сына. Неудивительно, что сын оказался мало похож на отца. Алексей был умен, начитан, признавал необходимость преобразований в России, но совершенно не разделял методов и целей реформ своего отца. Петр пытался приобщить царевича к делу, надеясь воспитать сына как достойного помощника и наследника. Он часто давал Алексею поручения важного характера и возил собой. Но с первых же шагов Петр убедился, что сын хотя и умен, но к делу неспособен и враждебен ему по взглядам. В 1711 г. Петр женил Алексея на принцессе Вольфенбюттельской Софии Шарлотте. Царь надеялся переделать сына с помощью влияния на него культурной женщины. Царевич хорошо относился к жене, но не изменился. В 1715 г. у него родился сын Петр, а вскоре умерла жена. После рождения внука Петр стал иначе смотреть на своего сына, ибо появлялся другой наследник. Кроме того, Петр мог рассчитывать сам иметь сыновей, так как в 1712 г. он официально вступил во второй брак с «ливонской пленницей» Екатериной Алексеевной Михайловой (до крещения она называлась Скавронской и Васильевской).

После смерти жены Алексея Петр потребовал от сына отречься от престола и постричься в монахи, что лишало его возможности вступить на трон. Алексей ответил, что готов идти в монахи. Петр отложил решение этого вопроса, не настаивая на пострижении сына, дал царевичу полгода на размышление и вскоре уехал за границу. Прошло полгода, и в 1716 г. Петр из Дании потребовал у сына ответа и звал его к себе в том случае, если он раздумал идти в монахи. Под видом поездки за границу к отцу царевич вместе со своей любовницей Ефросиньей выехал из России. Но вместо того, чтобы ехать в Данию, он отправился искать защиты в Австрию к своему шурину императору Карлу VI. Император принял Алексея и спрятал его сначала в Вейербурге, а затем в Тироле в Эренберге.

Обнаружил Алексея А. П. Веселовский, который сообщил царю, что царевич под фамилией Коханский живет в Тироле. На представления Веселовскрго принц Евгений ответил, что цесарь ничего не знает, а на письмо Петра ответил оскорбительным посланием. Тогда Петр отправляет в Вену своего лучшего разведчика-дипломата Петра Андреевича Толстого и полковника Румянцева с поручением: во что бы то ни стало доставить Алексея в Россию. Инструкция, данная Петром Толстому, является образцом дипломатического искусства. Она детально разъясняла послу, как он должен представить дело цесарю, как заставить его признать неправильность своих действий. Толстой должен был убедить императора в том, что вмешательство в семейные дела царя — это посягательство на Суверенитет Российского государства. Вместе с тем Петр, зная, что прямыми путями трудно будет заставить австрийского императора выдать Алексея, предлагает действовать через его министров, склонив их на свою сторону «всякими образы».

Задание было весьма трудным. 26 июля П. А. Толстой приехал в Вену и в тот же день был принят императором. Но на представление русского посла об укрывательстве царевича Карл VI прямого ответа не дал. Тогда Толстой решил действовать окольными путями. Он явился к герцогине Вольфенбюттельской, теще цесаря и царевича Алексея, и напугал ее тем, что Петр собирается предать сына анафеме. Угроза сразу подействовала на герцогиню. Проклятие отца отразилось бы на наследниках Алексея, то есть на ее внуках. Она немедленно призналась, где скрывается Алексей, и заявила Толстому, что постарается примирить сына с отцом. Австрия была заинтересована в том, чтобы воспользоваться этим инцидентом и оказать давление на Россию.

Но Толстой не намерен был принимать чье-то посредничество, тем более на каких бы то ни было условиях. Опасаясь, что Петр может двинуть войска в Богемию, Карл VI разрешил Толстому самому поехать в Неаполь для переговоров с царевичем. 24 сентября 1717 г. Толстой выехал в Неаполь, а 26 сентября уже встретился с Алексеем. Из беседы с царевичем выяснилось, что он перепуган, ждет и боится наказания и добровольно не вернется. Тогда Толстой пустил в ход агентурные комбинации. Он сумел расположить к себе вице-короля неаполитанского, графа Дауна, и убедил его в необходимости избавиться от такого неприятного гостя, как Алексей. Затем им был завербован секретарь вице-короля, который являлся посредником в сношениях между Алексеем и вице-королем. Пообещав хорошее вознаграждение, Толстой дал ему задание терроризировать Алексея слухами о том, что император не будет защищать Алексея, так как международная обстановка не позволяет австрийцам раздражать Петра.

В довершении всего Толстой договорился с вице-королем о том, чтобы тот разлучил Алексея с Ефросиньей. Окончательно сломило царевича сообщение Толстого о том, что им получено известие о намерении Петра лично приехать к сыну, а в Польше готовятся войска для похода на Австрию. Царевич Алексей согласился вернуться в Россию, выговорив для себя право жениться на Ефросинье и жить с ней в деревне. 14 октября 1717 г. Толстой увез его из Неаполя, а 31 января 1718 г. Алексея доставили в Москву.

При выполнении этого задания Петр Андреевич Толстой показал себя во всем своем блеске искусного дипломата и разведчика. Он не только выполнил поручение Петра, но проделал это без всяких дипломатических и военных осложнений, без скандалов, без больших затрат, чем поднял авторитет Петра и России на еще большую высоту. Австрийцы же не только ничего не выиграли, но, напротив, своим вмешательством в сугубо внутренние, даже семейные, дела царствующего в России дома уронили свой международный престиж.

В Москве Алексей в присутствии многочисленного народа, собранного во дворце, получил от отца прощение при условии, что отречется от престола и назовет всех своих сообщников, причастных к его побегу. Царевич их назвал. Следствие над этими людьми дало такие результаты, каких Петр вряд ли ожидал. Он узнал, что за спиной Алексея стояли лица, которые настраивали его действовать против отца и что Алексей готов был пойти на это. Розыск по делу царевича привел к суду и к строгим приговорам. Следствие не вскрыло заговора против Петра со стороны Алексея. Тем не менее Петр взял назад свое прощение сыну и передал царевича суду как государственного преступника. Результатом судебного следствия стал смертный приговор. Измученный нравственными потрясениями и пытками Алексей умер, не дождавшись исполнения приговора, в Петропавловской крепости 27 июня 1718 г.[507]

В ходе следствия скомпрометированным оказался и А. П. Веселовский. Боясь разделить участь других, он предпочел не возвращаться в Россию, и сам стал «невозвращенцем». Дело царевича имело еще одно последствие: австрийский резидент в России Отто Блеер оказался замешанным в нем. Как показало следствие, он был связан с оппозиционными элементами в России и давал «непозволенные советы к возмущению». Петр обратился к цесарю с просьбой отозвать своего резидента. В ответ на это представление австрийцы выслали без предупреждения всех русских консулов и предложили выехать в восьмидневный срок всем русским дипломатам. Петр в свою очередь ударил Австрию по самому чувствительному месту — приказал выслать из России всех миссионеров-иезуитов. Петр и раньше знал, что братство Иисуса организация не религиозная, а политическая и служит «к услугам и выгодам папы», но до поры до времени терпел их присутствие в России. После оскорбительного демарша Австрии терпению пришел конец.

Этот дипломатический конфликт ускорил присоединение Австрии в 1718 г. к Тройственному союзу, куда входили Англия, Голландия и Франция. Расстановка политических сил в Европе оказалась таким образом крайне неблагоприятной для России. Англия подогревала упорство шведов обещанием эффективной военной и финансовой помощи. Это привело к прекращению переговоров на Аландском конгрессе. В 1719 г. Англия ввела в Балтийское море свою эскадру. Три навигации (1719–1721) эскадра адмирала Норриса крейсировала на Балтике, так ни разу и не встретив русских кораблей. Норрис имел приказ держаться подальше от тех мест, где можно их встретить, а Петр со своей стороны приказал избегать столкновений с кораблями Норриса. Военный эффект британской экспедиции был равен нулю. Только летом 1720 г. шведско-английский флот высадил десант на пустынный остров под Ревелем и сжег там избу и баню. Петр в письме к Б. И. Куракину в Нидерланды приказал как можно шире сообщать об этом «успехе» англичан и шведов. Меншиков иронически советовал Петру, не расстраиваться по поводу такой «страшной» потери: «Уступите добычу сию на раздел, а именно баню шведскому, а избу английскому флотам»[508].

Тем временем 27 июля 1720 г. русский флот нанес поражение шведскому флоту у острова Гренгам в Аландском архипелаге. Галерный флот напал на шведскую эскадру, захватил 4 фрегата, 104 пушки и 407 пленных. Петр I особенно высоко ценил эту победу потому, что она была достигнута «при очах господ англичан, которые ровно шведов оборонили, как их земли, так и флот». Ульрика и ее правительство убедились, что, затянув войну и пойдя на союз с Англией, они допустили крупный просчет.

Убедившись в бесплодности попыток вытеснить Россию с берегов Балтийского моря, Англия потеряла интерес к продолжению Северной войны и отозвала свой флот. Тройственный союз окончательно распался. Истощенная войной Швеция решила пойти на мир. 30 августа 1721 г. в Ништадте был подписан мирный договор, по которому Лифляндия, Эстляндия, Ингрия, часть Карелии с дистриктом Воборгского лена со всеми «аппартиненциями перешли в полное неотрицаемое, вечное владение и собственность царскому величеству и его преемников». Чтобы «позолотить пилюлю» Россия согласилась в качестве компенсации выплатить Швеции 2 млн. талеров и предоставила ей право беспошлинно вывозить из страны хлеб на 50 000 рублей в год. В том же году Петр I принял титул императора.

Так закончилась одна из самых блестящих страниц русской истории. 21 год длилась война со шведами. Победа была завоевана упорным трудом русского народа, его правительства и организатора — Петра I. В итоге Северной войны Россия становится влиятельной державой, от позиции которой зависело решение важнейших европейских проблем. Россия, дипломаты которой еще в 1668 г. должны были доказывать, что крымскому хану посылаются «любительские подарки», а не дань, теперь с успехом противостояла изощренным и влиятельным дипломатическим службам Британии, Франции, Австрийской империи.

Окончание Северной войны позволило Петру I активизировать свою восточную политику. В первую очередь интересы России требовали выхода к Каспийскому морю. Необходимо было взять под свой контроль транзитную торговлю Востока со странами Европы, особенно торговлю шелком, и положить предел военно-политической экспансии Турции. Закрепиться в Восточном Закавказье Петр предполагал с помощью христианских народов Армении и Грузии, избегая политического и тем более военного конфликтов с Персией и Турцией. В течение XVI–XVII вв. народы Закавказья и Кавказа находились в сфере постоянных притязаний Турции и Персии. Четкие границы сфер влияния этих стран в Закавказье были установлены в 1639 г. К началу XVIII в. вся Западная Грузия — Имеретинское царство, княжества Абхазии, Грузии, Мегрелии, а также земли Западной Армении находились под владычеством Турции. Восточная Грузия, состоявшая из царств Картли и Кахетии, вся Восточная Армения с Карабахом, а также Азербайджан и Дагестан перешли под власть Персии.

С конца XVII в. персидское государство Сефевидов охватил политический и экономический кризис, который еще больше усугубился в начале XVIII в. Восстание афганских племен под руководством Мир-Махмуда стало роковым для персидского шаха. 23 октября 1722 г. восставшие взяли столицу Персии Испаган (Исфахан). Шах Хусейн вынужден был отречься от престола в пользу Махмуда. Но восемнадцатилетний сын Хусейна Тахмасп, вовремя покинувший Испаган, в ноябре объявил себя шахом Тахмаспом II. В стране наступило фактическое двоевластие. За положением дел в Персии пристально следили как в Турции, так и в России. Оба государства были заинтересованы в том, чтобы взять под свой контроль западное побережье Каспийского моря. Особую агрессивность проявляла Турция. Однако и Россия не желала оставаться в стороне. Петр I понимал, что в случае утверждения турецкого господства в Закавказье и Персии Россия лишится выхода к южным морям, перекроются ее коммуникации в Закавказье, что не только ликвидирует возможность перевода торговли шелком на Волжско-Каспийский путь, но и вообще отстранит русское купечество от восточной торговли.

В период военно-политического кризиса в Персии заявили о себе и христианские народы Восточного Закавказья. Еще в 1701 г. к Петру I с программой освобождения Армении от иноземного гнета приехал Исраел Ори — выдающийся деятель армянского освободительного движения. Он был сыном одного из карабахских меликов (владетельных феодалов). В Москву Ори прибыл после длительного путешествия по странам Запада, где безуспешно просил помощи. Ори представил Петру I план освобождения Армении, который мог бы реализоваться лишь после вступления русских войск в пределы Персидской империи. Одновременно он передал русскому правительству письмо армянских меликов, в котором они просили русских прийти на помощь Армении, а в благодарность готовы были признать за Россией юго-западное побережье Каспийского моря. Ори представил также в Посольский приказ подробную географическую карту Армении. Не без основания можно считать, что миссия Исраела Ори послужила толчком для формирования у Петра I идеи Каспийского похода. Но в условиях Северной войны реализовать этот план было нельзя. Петр пожаловал Ори звание полковника и разрешил ему поехать в Европу для того, чтобы «осведомиться», какую помощь «могут подать» австрийский император и баварский курфюрст. В 1707 г. полковник Ори, возвратившись ни с чем из поездки в Европу, был отправлен в Персию для сбора военно-политической информации под видом папского посланника. Но в 1711 г. по пути из Персии в Россию, в Астрахани, Ори внезапно умер.

Если в Армении опорой для России служили мелики Карабаха, то в соседней Грузии положение было иным. Грузинские царства Картли и Кахети вели междоусобную борьбу, что снижало значение Грузии как политической и военной силы. Однако при русском дворе рассчитывали на роль царя Картли Вахтанга VI, которому вплоть до 1723 г. отдавали предпочтение как лидеру, способному содействовать решению внешнеполитических задач России в Закавказье. Вахтанг VI был убежденным сторонником русской ориентации. Но поскольку царь Картли считался вассалом иранского шаха, он был призван ко двору шаха в 1712 г. и принужден обратиться в мусульманство. За реализацию своей программы по освобождению родины Вахтанг принялся только после возвращения в Грузию в 1719 г.

Неудачный Прутский поход (1711) и постоянное опасение, что Турция может возобновить войну, заставили Петра обратить пристальное внимание на Кавказ. Петр решил противопоставить зависевшей от султана Кубанской орде (часть Ногайской орды, которая образовалась после распада Золотой Орды и в свою очередь распалась на несколько более мелких орд) — Кабарду. С этой целью в 1711 г. на Кавказ был направлен уроженец Малой Кабарды князь Александр Бекович Черкасский (до крещения Давлет-Кизден-Мурза). Вскоре Черкасский сообщил Петру, что черкесские князья готовы служить великому государю всею Кабардой. Однако тот же Черкасский в 1714 г. дал знать, что посланцы крымского хана склоняют в турецкое подданство некоторых вольных князей Северного Кавказа, обещая им ежегодное жалование. В Большой Кабарде ханские посланцы не имели успеха, но кумыцкие князья выразили желанье перейти в турецкое подданство. Александр Бекович Черкасский доносил, что турки намерены соединить под своею властью все кавказские народы вплоть до персидской границы[509].

В июле 1715 г. Петр направляет в Персию посольство во главе с одним из самых опытных и искусных дипломатов Артемием Петровичем Волынским. Помимо дипломатических функций 26-летний посол должен был выполнять и задачи военно-политической разведки. В инструкции Волынскому указывалось, что по дороге в Испаган он должен произвести разведку водных путей, которые вели бы в Индию. Находясь в Персии, разведать сколько у шаха крепостей и войск и в каком они состоянии. Внушить шаху Хусейну мысль о том, что не русские, а турки являются главными противниками персидскому государству. Постараться убедить его в необходимости направить торговлю шелком не через Турцию, а по Волжско-Каспийскому пути. Разведать «об армянском народе, много ли его и в которых местах живет», и о его отношении к России[510].

В марте 1717 г. Волынский с большими трудностями и неприятностями приехал в Испаган. Его приняли радушно, но по прошествии нескольких дней без объяснения причин посадили под домашний арест и установили постоянное наблюдение. Волынский трижды встречался с шахом Хусейном и имел несколько конфиденциальных бесед с визирем. Из этих встреч и личных наблюдений посол сделал вывод, что шах — глава не над своими подданными, а «у своих подданных подданный, и что редко такого дурачка можно сыскать и между простых, не токмо из коронованных». Всеми делами в государстве заправляет наместник шаха Эхтимат-Девлет, «который всякого скота глупее, однако у него такой фаворит, что шах у него изо рта смотрит, и что велит, то делает». Волынский предпринял попытку войти в доверие к визирю и подкупить его, но из этого ничего не вышло. В письме к Петру посол признавался, что Эхтимат-Девлет оказался «такой дурак, что ни дачею, ни дружбою, ни рассуждением подойтить невозможно; как уж я пробовал всякими способами, однако же, не помогло ничто». Своими действиями шах и визирь довели страну до крайнего разорения. По убеждению Волынского, Персия «не только от неприятелей, и от своих бунтовщиков оборониться не может». Посол делал вывод о необходимости начать войну с Персией немедленно, «ибо если впредь сие государство обновиться другим шахом, то, может быть, и порядок другой будет»[511].

Летом 1717 г. до Хусейна стали доходить слухи о том, что несколько тысяч русских солдат вошли в прикаспийскую провинцию Гилянь. Напуганный шах предложил русскому послу немедленно покинуть пределы страны. Но Волынский к тому времени был уже достаточно осведомлен о положении дел в Персии. «Хотя б еще и десять лет жить, больше уже не о чем проведывать и смотреть нечего и дел никаких не сделать»[512], — писал Волынский. 1 сентября 1717 г. он выехал из Испагани. Перед отъездом Волынский заключил договор, по которому русские купцы получили право свободной торговли по всей Персии, право покупать шелк-сырец повсюду, где и сколько захотят. Не забыл Артемий Петрович и о себе. Прослышавший о военных победах Петра над шведами шах испугался, что царь двинет свои войска к границам Персии, и стал сулить Волынскому щедрое вознаграждение за гарантии безопасности. Волынский потребовал колоссальную по тем временам мзду — сто тысяч рублей. Хусейн пообещал, но нагло обманул царского посла: при отъезде Волынского из Испагани, сославшись на отсутствие наличности, он выдал ему вексель на имя ширванского правителя, которого обязал расплатиться. Одновременно был послан курьер от шаха с предписанием — не платить послу ни копейки.

По дороге в Россию Волынский остановился на зимовку в городе Шемахе, где имел возможность еще лучше узнать и изучить положение дел в персидском государстве. Здесь он встретился с посланцем Вахтанга VI Фарседан-беком. После принятия мусульманства Вахтанг был назначен шахом главнокомандующим персидских войск. Вахтанг просил передать Волынскому, что в сердце он остается христианином и готов оказать помощь Петру в борьбе с Персией. Волынский взял письмо Вахтанга к его тетке, царице Имеретинской, жившей в России, но вступать в переписку с главнокомандующим персидской армии не стал.

В начале 1719 г. А. П. Волынский вернулся в Россию. Петр был доволен его миссией и пожаловал ему чин полковника и генерал-адъютанта. Донесения Волынского убедили царя в необходимости готовиться к Персидскому походу. Вскоре Артемий Петрович был назначен на должность астраханского губернатора и стал активно готовиться к походу на западное побережье Каспийского моря. В марте 1720 г. он получил указание Петра установить связь с Вахтангом VI и договориться с ним о совместных действиях. Кроме того, Волынскому поручалось организовать разведку местности от Терека до Урчи и скрытно начать строить амбары, магазины, суда и прочее, «дабы в случае ни за чем остановки не было». В том же году в сентябре в Персию для ведения разведки был направлен капитан Алексей Баскаков. Он должен был разведать путь для прохода войск от Терека до Шемахи, от Шемахи до Апшерона и оттуда до Шляни. Кроме того, ему поручалось собрать сведения о судоходстве на реке Куре и «все это делать в высшем секрете»[513].

К 20-м годам XVIII в. завершается процесс оформления военно-политического союза России с деятелями армянского и грузинского освободительного движения. Первоначально армяно-грузинское содружество возглавил царь Картли Вахтанг VI. В 1719 г. грузинские войска во главе с Вахтангом стали готовиться к выступлению против персидского шаха. Грузинский царь вел в это время переговоры с армянскими военачальниками о совместных боевых действиях. В начале 20-х гг. XVIII в. произошло объединение разрозненных армянских отрядов и формирование в восточных провинциях Армении самостоятельного армянского войска. Наставником и руководителем армянских меликов до 1724 г. был католикос Гандзасара (Карабах) Есаи Асан Джалалян. Развернувшееся в Восточном Закавказье освободительное движение стало прологом к вступлению русской армии в пределы Персидской империи на западном побережье Каспийского моря.

В начале 1722 г. было получено известие от русского консула в Персии Семена Аврамова. В нем сообщалось о восстании афганцев во главе с Мир-Махмудом. Посланные против восставших войска шаха был разбиты. Консул сообщал, что персидские войска совершенно деморализованы и неспособны к сопротивлению. Одновременно было получено известие от русского резидента в Константинополе И. И. Неплюева о том, что лезгины просят покровительства султана и готовы признать его своим верховным государем. В сложившейся ситуации медлить было нельзя. Поход на Кавказ и в Иран начался в июле 1722 г. Русские войска (22 000 человек) на судах были перевезены к устью Терека. Там пехота соединилась с подошедшим отрядом конницы в составе 9 тыс. человек. Одновременно с продвижением войск велись переговоры с персидским правительством. Еще 25 июня, в Астрахани Петр приказал отправить «пункты» русскому консулу в Персии Семену Аврамову. Консул должен был «предлагать шаху старому или новому, или кого сыщет по силе кредитива»[514], что русские войска идут не для войны с Персией, а с тем, чтобы помочь ей в борьбе с бунтовщиками, что если шах уступит некоторые провинции, лежащие по Каспийскому морю, то Россия готова оказать военную и финансовую помощь Персии.

Аврамов получил эти пункты, находясь в Казбине, и предложил наследнику шаха Тахмаспу принять помощь России. Но, столкнувшись с «замерзелой спесью и гордостью» наследника, Абрамов стал искать подход к наиболее влиятельным вельможам. Вскоре ему удалось убедить их в необходимости просить помощь у русского царя и послать к нему посла. Давая знать о результатах своих переговоров, Аврамов доносил Петру, что персидское государство в конец разорено, а наследник престола Тахмасп не может собрать больше 400 человек войска. В августе русские войска без боя овладели Дербентом. Но дальше Дербента возглавляемая Петром I армия не пошла. Русский император ждал прихода объединенных армяно-грузинских войск под предводительством царя Вахтанга и католикоса Есаи Асан Джалаляна. Однако ни Есаи, ни Вахтанг до соединения с русской армией не собирались предпринимать активных военных действий. Петр I через придворного царя Вахтанга VI князя П. А. Туркестанова, который в качестве связующего звена осуществлял челночные поездки между ставками русского и грузинского царей, передал Вахтангу, что встреча войск может состояться где-то между Дербентом и Баку.

В сентябре Вахтанг выступил из Тбилиси и, направляясь к Гяндже, послал католикоса Есаи в Карабах за армянским войском. 22 сентября в местечке Чолак, неподалеку от Гянджи, грузинская армия встретилась с войсками карабахских армян во главе с Есаи. Но, несмотря на достижение договоренности выступить к Шемахе и освободить город от лезгин, армия Петра I и армяно-грузинские войска простояли без движения в течение двух месяцев 1722 г. Пауза в каспийской кампании была вызвана не только потерями в обозе и губительным действием климата на русских солдат. Она имела и определенный стратегический смысл. Заняв Дербент, Петр стал ждать известий от русского резидента в Константинополе И. И. Неплюева о реакции Турции на действия России. Реакция турецких властей проявилась в значительно более бурной форме, чем ожидал Петр. В начале октября турецкий визирь от имени своего правительства заявил Неплюеву, что он советует русскому императору вернуться в свое государство, угрожая в противном случае войной. 12 октября русский посол уведомил Петра о том, что турецкие власти решили ввести в Грузию свои войска и занять Тбилиси. Одновременно турецкая дипломатия активизировала свои действия по нейтрализации армянского и грузинского освободительного движения. В декабре 1722 г. турецкие власти заверили армянских миликов Карабаха в своем миролюбии, а Вахтангу VI неоднократно предлагалось принять турецкое подданство.

Не добившись успеха по нейтрализации армянского и грузинского освободительного движений, Турция решилась взять под свой протекторат лезгин. Этот шаг был направлен против России: в секретном предписании предводителю дагестанских лезгин Дауд-беку турецкий султан поручил приложить старание к изгнанию русских их Прикаспия. Петр не хотел новой войны с Турцией. Перед тем как покинуть Дербент, царь через своего представителя и резидента Ивана Толстого переслал в Тбилиси как руководство к действию грамоту для Вахтанга VI. После этого, передав командование войсками генералу М. А. Матюшкину, Петр I покинул армию и в октябре прибыл в Астрахань. В грамоте грузинскому царю Петр предлагал Вахтангу стать посредником между Россией и Персией. Вахтанг должен был убедить шаха в миролюбии России и желании русского государства помочь шаху избавиться от «бунтовщиков». Петр рассчитывал, что шах добровольно откажется в пользу России от прибрежной полосы Западного Каспия и согласится на образование армяно-грузинского государственного объединения под протекторатом России. Такое государство могло бы стать военно-политическим буфером на пути продвижения Турции в Закавказье и к русским владениям Прикаспия. Установление протектората России над армяно-грузинским государством преследовало также задачу обеспечить политическое равновесие на Кавказе после того, как Турция приняла под свою протекцию владения лезгин. Но этим планам Петра не суждено было сбыться. Узнав от гонца Вахтанга VI о предложениях России, шах Персии Тахмасп II отверг их, а самого Вахтанга обвинил в измене.

В следующем году поход был возобновлен. Западное и южное побережье Каспийского моря с городами Баку и Рештом были заняты русскими войсками при поддержке местного населения. Успех похода закрепил подписанный в Петербурге в 1723 г. договор, по которому к России отошли прикаспийские провинции Персии с городами Дербент, Решт и Астрабад. В ответ турецкие войска начали продвижение в сторону Гянджи, Еревана и Нахичевана. Новая расстановка сил в Закавказье была закреплена договором между Россией и Турцией, подписанным 12 июня 1724 г. в Константинополе. По договору султан признал приобретения России в Прикаспии, а Россия — права Турции на Западное Закавказье. Для обмена ратификационными грамотами в Константинополь был отправлен бригадир Александр Румянцев в звании чрезвычайного посланника. На него же была возложена обязанность участвовать вместе с комиссарами Порты в разграничении русских и турецких владений на Кавказе. Относительно этого разграничения Петр собственноручно написал Румянцеву «промеморию». В ней давалось задание произвести разведку местности от Баку до Грузии, выяснить далеко ли Армения от Грузии и какова сила грузинской и армянской армий. Это была одна из последних разведывательных инструкций Петра I.

В царствование Петра I взоры России впервые были обращены в сторону среднеазиатских земель. В то время о них мало знали. Долетали только отдельные слухи о таящихся там несметных богатствах. Петр проявил интерес к Средней Азии, когда получил секретные сведения о том, что в долине реки Аму-Дарьи открыты большие месторождения золота. В 1716 г. Петр решил послать туда экспедицию во главе с князем Александром Бековичем Черкасским. Цель экспедиции заключалась в том, чтобы склонить хивинского хана в русское подданство, а бухарского — к дружбе. Одновременно князь должен был проверить достоверность слухов о золотых россыпях в нижнем течении Аму-Дарьи, а также разведать торговые пути в Индию[515]. С этой целью Петр повелел князю взять с собой доверенных купцов. Кроме того, царь предписал отрядить из экспедиции в Индию поручика Кожина, который «под образом купчины» должен был «разведать о пряных зельях и о других товарах и для того прислать Кожину двух человек добрых людей из купечества, и чтобы оные были не стары». Но экспедиция закончилась неудачей. Хивинский хан сначала уговорил князя рассредоточить силы, а затем вероломно напал на отряды и полностью истребил их. По информации Волынского, персидский шах Хусейн послал в «подарок» хивинскому хану 20 000 рублей на русские деньги с тем, чтобы он убил князя[516].

Тем не менее эта неудача не остановила Петра. Он посылает к хану новое посольство во главе с Флорио Беневини. Беневини был выходцем из Италии и находился на русской службе, не раз доказывая на деле свою преданность Петру и России. Он хорошо знал Восток, владел турецким и персидским языками. Главная задача, поставленная перед ним, сводилась к негласной проверке сведений о золоте. Кроме того, Петр собирался установить торговые отношения с Бухарой, и Беневени должен был выяснить, какое влияние на бухарского хана оказывают Персия и Турция. В 1719 г. русское посольство отправилось в Бухару через Персию вместе с возвращавшимися домой бухарскими посланниками. В 1720 г. посольство прибыло в Тегеран. Все это время Беневини собирал военно-политическую информацию о Персии и направлял ее в Петербург. Пребывание в Тегеране затянулось, но в конце концов, шах соизволил отпустить Беневини. Покинув пределы Персии, русское посольство в сопровождении бухарских коллег прибыло в Бухару в конце 1721 г.

Хан внешне благосклонно принял Беневини, и тот три года проработал на земле Бухары. Несмотря на пристальное наблюдение, установленное за Беневини, ему удалось выяснить, что золотоносный песок выносится в Аму-Дарью горными речушками, а, значит, месторождение золота находится где-то в горах. Действительно, Беневини и его люди вскоре установили, что в горах Бадахшана находятся залежи руды, содержащей золото. В других местах были залежи меди, квасцов, свинца, железа и серебра. Беневини выяснил также, что все эти месторождения строго засекречены, находятся под личным контролем хана и никому не разрешается заниматься их разработками. Перед возвращением на родину Беневини заключил от имени России оборонительный договор с Бухарой против Хивинского ханства и договорился о возможности развития торговых отношений. Петр I по достоинству оценил заслуги Флорио Беневини. После возвращения итальянца в Петербург он получил назначение на работу в Коллегию иностранных дел. Большой личный опыт и хорошее знание Востока позволили Беневини долгие годы успешно осуществлять руководство одним из отделов коллегии — так называемой экспедицией «турецкого и других языков»[517].

В течение первой четверти XVIII в. Россия стремилась укрепиться в Закавказье и упрочить свои позиции в Средней Азии. В условиях тяжелейшей Северной войны Петр I рассчитывал достичь этих целей, опираясь больше на дипломатию и дипломатическую разведку. Однако подчинить все Закавказье и закрепиться в Средней Азии России не удалось. Россия вынуждена была считаться с интересами Турции и Персии в этих регионах. Петр I довольно быстро понял, что, не решив проблемы Крыма и Азова, нельзя решить проблему Закавказья, а не решив эту проблему, нельзя утвердиться в Средней Азии. Но 28 января 1725 г. император Петр I умер. К решению Восточного вопроса Россия приступит только с воцарением на престоле Екатерины II.

В годы царствования Петра I российская разведка как никогда отличалась необычайной активностью и масштабностью. Впервые в истории русского государства она распространяет свое влияние не только на всю Европу, но и на Азию. Впервые при Петре разведывательные партии были направлены в Индию, на Каспийское море, на Камчатку и Курильские острова. Планировалась даже морская экспедиция на остров Мадагаскар, который находился под властью пиратов, выразивших желание перейти под руку русского императора. Такой диапазон работы определял и характер агентуры петровской разведки. Агентурная сеть разведки была сетью высокоценных агентов, а не мелкой массовой агентуры. Она состояла главным образом из крупных политических деятелей: министров, дипломатов, духовных лиц. База вербовки агентуры во всех странах тогда была преимущественно материальная: в век коррупции русская разведка широко и умело пользовалась этим явлением. Вместе с тем, как видно из многочисленных примеров, русские дипломаты использовали и идеологическую базу для вербовок, особенно в Турции, Польше и в Закавказье.

Следует отметить также тот интерес, который проявлял к разведке лично Петр. Он понимал, что хорошо поставленная разведка помогает решать сложнейшие политические проблемы. Петр лично писал и корректировал разведывательные директивы, использовал каждую поездку русских людей за границу для ведения разведки. При этом Петр никогда не довольствовался информацией из одного источника. Он всегда проверял материалы через параллельные каналы. Агентурной проверке (через шпионов) Петр придавал особое значение и денег на разведку не жалел. При Петре впервые была поставлена задача борьбы с дезинформацией, клеветой, лжесвидетельством. Петр требовал от русских контрразведывательных и судебных органов тщательной проверки и критического подхода к различного рода доносам и заявлениям. Но, хотя Петр I придавал большое значение вопросам разведки, соответствующих государственных органов по ее организации и ведению создано не было. Организационно она оставалась на прежнем уровне вплоть до начала XIX в.

Глава 3

«Виват Екатерина!..»

После смерти Петра I Россия вступила в период, который получил в истории название — «Эпоха дворцовых переворотов». В 1722 г. Петр опубликовал Устав о наследии престола. Устав обосновывал право царствующей особы назначать себе преемника по своему усмотрению, минуя старшего сына. Но Петр умер скоропостижно и не успел назначить преемника. Выдвинувшиеся при Петре I А. Д. Меншиков, П. А. Толстой, Ф. М. Апраксин и другие представители новой знати, заручившись поддержкой вызванных гвардейских полков, возвели на престол жену Петра Екатерину. Однако фактически вся власть оказалась в руках А. Д. Меньшикова. При императрице, совершенно не подготовленной к управлению страной, в 1726 г. был создан Верховный тайный совет, в состав которого, помимо представителей новой знати во главе с Меншиковым, был включен также представитель родовитой аристократии князь Д. М. Голицын. После смерти в 1727 г. Екатерины I императором в соответствии с ее завещанием, был провозглашен внук Петра I — Петр II, которому было всего 12 лет. Поэтому функции регента при малолетнем императоре исполнял Верховный тайный совет. Но 18 января 1730 г. Петр II неожиданно умер, не оставив завещания. На заседании Верховного тайного совета было принято решение возвести на престол курляндскую герцогиню Анну Иоанновну, дочь брата Петра I — Ивана Алексеевича.

Ленивая и малообразованная императрица не проявляла никакого интереса к государственным делам. Вместо упраздненного Верховного тайного совета при ней было организовано примерно такое же по компетенции учреждение, но под названием Кабинет министров. В 1735 г. Анна Иоанновна издала указ, которым подпись трех кабинет-министров объявлялась равноценной императорской подписи. В царствование Анны Иоанновны увеличился наплыв в Россию иностранцев, которые стали играть заметную роль в управлении государством. Среди фаворитов императрицы особенно выделялся Эрнест Иоганн Бирон, который официально не занимал никаких государственных постов, но пользовался безграничным доверием Анны Иоанновны. Засилье иностранцев вызывало резкое недовольство со стороны русского дворянства.

В 1740 г., незадолго до своей смерти, Анна Иоанновна назначила себе преемника — трехмесячного сына дочери своей сестры Анны Леопольдовны, причем регентом грудного ребенка была назначена не мать, а Бирон. 17 октября 1740 г. Анна Иоанновна умерла. В условиях всеобщего недовольства Бироном генерал-фельдмаршал Бурхгарт Христов Миних без особого труда совершил дворцовый переворот. Регентом при младенце Иване Антоновиче была провозглашена его мать Анна Леопольдовна. Наиболее влиятельным лицом в стране на короткое время стал Миних, который был президентом Военной коллегии. Однако вскоре власть оказалась в руках опытного царедворца Андрея Ивановича Остермана. Но ненадолго. 25 ноября 1741 г. был совершен очередной дворцовый переворот в пользу дочери Петра I Елизаветы. Новая императрица упразднила Кабинет министров и заменила его Конференцией при высочайшем дворе. В работе Конференции участвовали руководители военного и дипломатического ведомств, а также лица, специально приглашенные императрицей.

В 1742 г. Елизавета Петровна объявила наследником престола своего племянника, родного внука Петра Великого герцога Шлезвиг-Голштинского Карла-Петра-Ульриха. Он родился в 1728 г. от брака дочери Петра I Анны (1708–1728) и сына сестры Карла XII Карла Фридриха Голштейн-Готторского (ум. в 1739). В 1742 г. осиротевшего герцога привезли из Голштинии в Россию. Здесь он с неохотой принял православие и получил имя Петра Федоровича. В 1745 г. его поспешно женили на принцессе Софии Августе Фредерике Ангальт-Цербской, будущей императрице Екатерине II. Перед свадьбой невеста приняла православие и была названа Екатериной Алексеевной.

Во внешней политике Елизавета Петровна, как и ее предшественники, продолжала в общих чертах следовать политическим курсом, намеченным Петром I. Россия вела борьбу с Турцией за выход к Черному морю, добивалась присоединения к России Правобережной Украины и Белоруссии, стремилась закрепить успехи, достигнутые в Прибалтике в результате Северной войны. Однако эти задачи решались не так энергично и с меньшими успехами, чем в царствование Петра. — В значительной мере это объяснялось истощением внутренних ресурсов страны, вызванным Северной войной, а также расстройством государственного управления, связанным с частой сменой власти.

Серьезную проблему для русского государства представляла Польша. Клонившаяся к упадку и терявшая значение суверенного государства Речь Посполита, позволяла более сильным соседям вмешиваться в свои внутренние дела. Политика петербургского правительства по отношению к Польше заключалась в том, чтобы иметь на границе самостоятельное Польское государство, но политически зависимое от России. В 1733 г умер польский король Август II и в стране начался очередной период «бескоролевья», сопровождавшейся борьбой различных шляхетских группировок. Франция поддерживала своего ставленника на престол — Станислава Лещинского, который в годы изгнания стал зятем Людовика XV. Утверждение на польском престоле Лещинского позволяло Франции создать послушный себе блок государств вдоль всей западной границы России в составе Польши, Швеции и Турции.

Русское правительство поддерживало своего претендента на престол — Августа, сына умершего короля Августа II. В союзе с Россией выступила Австрия, союзнические отношения с которой установились с 1726 г. и сохранялись почти на протяжении всего XVIII века. Россию поддержала и Пруссия, имевшая с Россией оборонительный союзный договор, подписанный 10 августа 1726 г. С помощью подкупа, интриг и прямых угроз Франции удалось добиться избрания королем Станислава Лещинского. В ответ сторонники Августа обратились к России, Австрии и Пруссии с «Декларацией благожелательных», в которой просили защитить польскую «форму правления» от вмешательства Франции. Это обращение дало повод для начала войны за польское наследство. Военные действия продолжались с 1733 по 1735 г. Рассчитывая на помощь французского флота, Лещинский оставил Варшаву и перебрался в Данциг. После разгрома и пленения французского десанта русскими войсками Станислав Лещинский бежал из Польши, и королем стал Август III.

В 1735 г. возобновилась борьба между Россией и Турцией. Россия добивалась выхода в Черное море, упрочения положения на Азовском море и укрепления своих южных границ. Поводом к войне послужило нарушение границы 20-тысячным отрядом крымских татар, следовавших в Закавказье. Русская дипломатия, готовясь к войне с Турцией, попыталась заручиться поддержкой Персии. Незадолго до начала войны Россия возвратила Персии владения вдоль западного и южного берегов Каспийского моря, находившиеся под русским контролем со времен Каспийского похода Петра I. По условиям Ганджинского трактата Персия не должна была допустить, чтобы уступленной территорией овладело какое-либо иное государство (подразумевалась Турция). Однако, как только в Константинополе стало известно об этом трактате, в Закавказье для завоевания уступленных Россией территорий были направлены крымские татары. Война продолжалась до 1739 г. Победа, одержанная русскими войсками при Ставучанах, заставила турок сдать крепость Хотин и отказаться от дальнейшей борьбы. В августе 1739 г. в Белграде был подписан мирный договор между Россией и Турцией. По Белградскому договору Россия получила Азов, но должна была срыть все укрепления. К России, кроме того, отошла небольшая территория на Правобережной Украине вдоль среднего течения Днепра. Большая и Малая Кабарда на Северном Кавказе, а также значительная территория к югу от Азова были признаны «барьером между двумя империями».

В 1741 г. Россия провела еще одну успешную войну против Швеции. Эта война во многом стала следствием противоречий европейских государств. В 1740 г. прусский король Фридрих II решил воспользоваться смертью австрийского императора Карла VI для захвата Силезии. Началась война за австрийское наследство. Противники Австрии, Пруссия и Франция, пытались вовлечь в конфликт и Россию. Французская дипломатия приложила немало сил, чтобы разжечь войну между Швецией и Россией и тем самым отвлечь ее от европейских дел. У Шведского правительства были и свои причины — пересмотр условий Ништадского договора. Швеция объявила войну России 24 июля 1741 г. Военные действия развернулись на прибрежной территории Финляндии и после ряда побед русской армии завершились подписанием мира в г. Або (Турку) 16 июня 1743 г. По условиям договора Швеция вновь подтвердила завоевания России в Прибалтике.

В 50-е гг. XVIII в. международная обстановка в Европе продолжала оставаться напряженной. Усиление соперничества Англии и Франции в борьбе за колонии, противоречия между Австрией и Пруссией привели в итоге к Семилетней войне 1756–1763 гг. Не осталась в стороне и Россия, которая приняла участие в войне на стороне коалиции в составе Австрии, Франции, Швеции и Саксонии. На стороне Пруссии выступила одна Англия. В 1756 г король Пруссии Фридрих II разгромил саксонскую армию и вынудил ее капитулировать. В 1757 г. он нанес поражение австрийским и французским войскам. Вступление России в феврале 1757 г. в войну изменило соотношение сил[518].

Россия выставила против Пруссии 80-тысячную армию под командованием генерал-фельдмаршала С. Ф. Апраксина. Неподготовленность России к войне, отсутствие четкого плана действий сказались на организации, управлении и действиях русской армии. Генерал-квартирмейстер армии генерал-майор Александр Никитич Вильбоа говорил о штабе Апраксина: «Черт их возьми, здесь надобно притворяться таким же дураком, как и все, иначе всех сделаешь себе неприятелем»[519]. По свидетельству принца Саксонского Карла, который находился при русской армии, войска передвигались одною колонной, легкие отряды держались близко от главных сил и не делали разъездов в стороны. «Гусары и казаки, — сообщает принц, — не употреблялись вообще к тому, к чему они способны по их качеству; для лагерей обыкновенно занимались весьма худые места в лощинах, отнюдь не пользуясь пригорками»[520].

Действия командующего армией отличались пассивностью и медлительностью. Одержав победу в августе 1757 г. у деревни Гросс-Егерсдорф, Апраксин, вместо того чтобы развивать успех, начал отступление. В 1578 г. генерал-фельдмаршал Апраксин был отстранен от должности и предан суду, но 6 августа 1758 г. внезапно скончался. Новым главнокомандующим был назначен генерал-аншеф Вилим Вилимович Фермор. Однако существенных изменений в действия прусской армии он не внес. В августе 1758 г. произошло сражение у деревни Цорндорф. Фридрих обошел русскую позицию с тыла и вынудил нашу армию сражаться перевернутым фронтом. Только героизм и мужество русских солдат не позволили Фридриху одержать победу. Фермор удержал за собой место сражения, но потом отступил за Вислу на зимние квартиры. В целом кампания 1758 г., как и предыдущая, закончилась безрезультатно.

В начале февраля 1759 г. Фермора вызвали в Петербург на штабное совещание с австрийскими генералами и Военной коллегией с целью скоординировать в 1759 г. действия русской и австрийской армий. Тем временем Фридрих II, не имея уже прежних сил, решил прибегнуть к новой, никогда прежде не применявшейся тактике диверсий против хозяйственных складов противника в их глубоком тылу. В эпоху «магазинного» довольствия армий уничтожение складов влекло за собой срыв плана кампании. Первый налет был произведен в тыл русской армии. Хотя ее силы располагались на Нижней Висле, основные запасы продовольствия на кампанию 1759 г. находились на территории Польши, которая занимала нейтралитет в войне. Магазины были размещены в районе Познани и в Восточной Пруссии.

В феврале 1759 г. Фридрих II направил к этим складам рейдовый отряд в 5 тыс. человек, из которых 1,5 тыс. составляла конница. Отряд проник в тыл русских войск на 300–400 км и полностью уничтожил весь годовой запас муки за месяц до предполагаемого начала действий русской армии. Генерал-лейтенант Я. Л. Фролов-Багреев, остававшийся замещать Фермора, не смог организовать ни эффективной охраны военных складов, ни задержать осуществивший диверсию прусский отряд. Уничтожены были все склады в Познани, Фридланде, Вронке, Чиркове и Обржицах, что произвело обескураживающее впечатление на русское командование, а также на польские власти, на чьей территории была допущена эта диверсия.

Вслед за тем Фридрих повторил ту же диверсию спустя две недели в отношении австрийской армии, уничтожив ее военные магазины в районе Праги, у Турска. Австрийская армия была так напугана этими новыми действиями, что не только не преследовала диверсантов, но отказалась от всяких активных действий в течение весны и начала лета. В результате русская армия смогла лишь в середине мая 1759 г. начать движение своих войск к Силезии. При этом в тылу пришлось оставить сильный корпус генерал-поручика П. А. Румянцева для прикрытия складов и тыла, что существенно ослабило армию. В июне Фермор по собственной просьбе был отстранен от командования, но остался в армии. Он получил под свое командование одну из трех дивизий. Новым главнокомандующим русской армией был назначен генерал-фельдмаршал П. С. Салтыков. С его назначением организация и управление армией заметно улучшились, а ее действия стали носить более осмысленный характер.

Однако план операций на 1759 г., выработанный в Петербурге, исключал возможность самостоятельных действий русской армии. Она окончательно ставилась в зависимость от решений австрийского командования. Франция и Австрия, напуганные успехами русской армии, не желали усиления российского влияния в Европе. Вопреки предвоенным договоренностям, союзники выступили против намерения русского правительства удержать за собой Восточную Пруссию, захваченную в 1758 г., в качестве компенсации за участие России в войне. Австрия стремилась руками России разрешить прежде всего свои собственные проблемы, поэтому хотела целиком подчинить русскую армию австрийскому командованию и низвести ее до своего вспомогательного корпуса. Елизавета Петровна, не желая обострять отношений с союзниками, пошла на уступки. Салтыкову была поставлена задача идти на соединение с главнокомандующим австрийской армией генерал-фельдмаршалом Л. И. Дауном.

В середине июля 1759 г. Салтыков двинул русскую армию к границам Пруссии. 31 июля его войска заняли Франкфурт. Салтыков предложил Дауну вместе идти на Берлин, но австрийское командование отказалось поддержать план Салтыкова и даже дало знать о нем Фридриху II. 12 августа 1759 г. в сражении у деревни Кунерсдорф, на правом берегу Одера, Салтыков наголову разбил прусские войска под командованием Фридриха II. Король потерял свыше трети своей армии и всю артиллерию. В отчаянии он чуть не покончил жизнь самоубийством, сложил с себя звание главнокомандующего и передал его прусскому принцу Генриху. Однако полная победа не была достигнута из-за несогласованных действий между союзниками. Австрийцы отказались преследовать прусские войска, а русская армия нуждалась в отдыхе и пополнении. В середине марта 1760 г. Салтыков представил в Петербурге новый план операций русской армии. Суть плана заключалась в том, чтобы вытеснить Фридриха с его войсками из собственной страны и заставить вести военные действия в окружении своих противников в Саксонии, Чехии и Силезии. Но этот вполне разумный и логичный план был отклонен. Вместо него был принят план, предложенный австрийцами, стремившимися перенести действия русской армии в Силезию. Салтыков получил приказ идти в Силезию и там вместе с австрийцами вести бой с силами Фридриха.

К середине июля русская армия сосредоточилась в Познани и медленно двинулась к Бреславлю (Бреслау) на соединение с австрийским генерал-фельдмаршалом Евгением Лаудоном. Однако пруссаки заставили Лаудона отступить от Бреславля, а прибывший в Силезию Фридрих И разбил его 15 августа при городе Лигнице (Лихниц). План совместных с Австрией военных действий был сорван. В сложившейся ситуации, когда летнее время было уже упущено, в Петербурге дали согласие на самостоятельные действия русской армии в Померании и против Берлина. Салтыков в это время заболел и был отстранен от командования. Главнокомандующим армией вновь стал Фермор. В этой связи показателен следующий факт, который отлично характеризует действия Фермора, как командующего.

В конце августа Лаудон предложил Фермору совместно осадить крепость Глогау (Глогов). Фермор запросил разрешение из Петербурга. Пока шла переписка, Лаудон передумал и решил осадить не Глогау, а крепость Кемпен, о чем он и поставил в известность Фермора. Тем временем пришло распоряжение из Петербурга, разрешавшее наступление на Глогау. Фермор, как дисциплинированный полководец, двинулся на Глогау, хотя в связи с изменившимися обстоятельствами это теряло всякий смысл. Подойдя к крепости, Фермор обнаружил, что взять ее без осадной артиллерии невозможно. Тогда он отвел армию под город Кроссен (Кросен) и решил действовать по обстоятельствам. На военном совете 21 сентября он принял решение разделить свою армию на две части, из которых первую — корпус генерал-майора З. Г. Чернышева с кавалерией генерал-майора Г. Г. Тотлебена и казаками бригадира Войска Донского Ф. И. Краснощекова (30 тыс. чел.) — направить на взятие Берлина, а вторую половину — в Померанию. В Берлине в это время находился 14-тысячный гарнизон под командованием прусского генерал-поручика Рохова. После пятидневной осады 9 октября 1760 г. Рохов капитулировал, уплатив контрибуцию долговыми обязательствами. 12 октября, получив известие о приближении Фридриха, русские войска покинули неприятельскую столицу. В войне с Пруссией захват русскими войсками Берлина большого значения не имел.

Тем временем в Померании русские войска безуспешно пытались овладеть крепостью Кольберг. Новый главнокомандующий генерал-фельдмаршал Александр Борисович Бутурлин, назначенный вместо Фермора, снял осаду Кольберга, ввиду позднего времени года и отвел войска на зимние квартиры. В 1761 г, как и в предыдущую кампанию, русская армия под командованием Бутурлина была двинута в Силезию для совместных действий с австрийцами. В Силезии союзники имели 130 тыс. человек против 55 тыс. прусских войск. Обе стороны маневрировали, не решаясь вступить в решительный бой. Более того, когда из Петербурга пришло распоряжение повторить поход на Берлин, чтобы добиться заключения мира, Бутурлин уклонился от выполнения этого приказа. Так в полном бездействии прошел 1761 г. в Силезии. В Померании, где действовал отдельно от главных сил армии корпус П. А. Румянцева, русские войска 16 декабря заняли сильную крепость Кольберг.

27 декабря Бутурлин, сдав дела Фермору, отправился на зимний отдых в Петербург. Там по прибытии он узнал о смерти императрицы Елизаветы Петровны. Вступивший на престол император Петр III был горячим поклонником Фридриха II. Он не только выступал против войны с Пруссией, но и откровенно выдавал планы ведения войны через английского резидента прусскому королю[521]. Этим обстоятельством в значительной степени объясняется та нерешительность, с которой главнокомандующие русской армии вели боевые действия. Они опасались, что в случае смерти Елизаветы, здоровье которой ухудшалось, и восшествия на престол великого князя последний не простит им разгрома армий своего кумира. По восшествии на престол Петр III отдал распоряжение немедленно прекратить военные действия с Пруссией. Этот приказ последовал в тот момент, когда силы Фридриха II были полностью истощены. Большая часть территории Пруссии находилась в зоне оккупации русской армии, а в Саксонии и Силезии Фридриху противостояли вдвое большие силы австрийской армии.

24 апреля (5 мая) 1762 г. был подписан русско-прусский мирный договор, по которому Россия возвращала Пруссии все ее территории без какой-либо компенсации. 8 (19) июня 1762 г. был подписан союзный договор с Пруссией, который не предусматривал участия России в военных действиях на ее стороне. Таким образом, навязанная союзниками война не решила для России ни одной насущной задачи. Бесславное окончание войны, засилье голштинцев и пруссаков, которыми окружил себя Петр III, вызвали в стране «всенародный ропот». Против Петра был составлен заговор во главе с умной и честолюбивой Екатериной Алексеевной. 28 июня 1762 г. при поддержке гвардейцев Измайловского полка она совершила дворцовый переворот. Петр III был арестован в Ораниенбауме, отвезен в Ропшу и там убит. Русской императрицей стала Екатерина II (1762–1796).

Одним из первых шагов в деятельности императрицы стало устранение недостатков в организации армии, проявившихся в ходе Семилетней войны. В 1762 г. она учредила особую военную комиссию для выработки предложений по реорганизации армии. В состав комиссии вошли генерал-фельдмаршал А. Г. Разумовский, генералы А. М. Голицын, З. Г. Чернышев, M. Н. Волконский и др. Основное внимание комиссии было обращено на организацию армии. В 1763 г. в своем докладе комиссия назвала основным недостатком русской армии в Семилетней войне некомплектность высшего командного состава и малое число чинов квартирмейстерской части. В докладе указывалось, что из-за незначительного штата квартирмейстерских чинов в Семилетней войне к «разведыванию для всех дивизий и колон ситуации, к приуготовлению им дорог и к препровождению колонн» приходилось использовать неподготовленных для этого офицеров, что причиняло армии при передвижении «великие затруднения».

Для устранения этих недостатков в будущем комиссия предложила учредить особый Генеральный штаб, по примеру других европейских армий. Этот штаб, образованный в 1763 г., состоял из чинов квартирмейстерской части, которым вменялось в обязанность заниматься в мирное время разработкой документов для боевой деятельности войск, готовить офицеров к службе Генерального штаба во время войны и составлять топографические карты. Чины Генерал-квартирмейстерской службы объявлялись чинами Генерального штаба и распределялись по армиям и дивизиям. Кроме того, часть из них постоянно находилась при чертежной мастерской, созданной при Военной коллегии. Все чины Генерального штаба подчинялись вице-президенту Военной коллегии графу З. Г. Чернышеву. В его же подчинении находилась также образованная в октябре 1763 г. Секретная экспедиция Военной коллегии, на которую возлагались все секретные распоряжения по передвижению и сбору войск для ведения военных действий[522]. Задача организации и ведения военной разведки на Генеральный штаб пока не возлагалась.

В 1763 г. под руководством Чернышева был издан новый полевой устав. В русской армии впервые появилась легкая стрелковая пехота — егеря. В кавалерии была создана тяжелая конница — карабинеры, которые были вооружены тяжелыми палашами и карабинами. Карабинеры могли действовать как в конном, так и в пешем строю. Проведенная в армии реорганизация укрепила русскую армию и создала предпосылки для проведения активной внешней политики России.

Взойдя на престол, Екатерина сделала главной целью своей внешней политики выход России к берегам Черного моря. От решения этой задачи во многом зависело дальнейшее развитие страны. Именно поэтому южная проблема стала главной в деятельности российской дипломатии и дипломатической разведки. Другим важным направлением российской внешней политики было завершение процесса воссоединения земель Белоруссии и Украины с Россией. Разрешение этих двух внешнеполитических задач неизбежно должно было привести к столкновению с извечными противниками России: Турцией, Крымом и Польшей.

Уже в царствование Петра I Речь Посполитая была низведена до положения второстепенной державы. Со времен Августа II на королевском троне сидели угодные России короли, в Польше находились русские войска, существовала обширная разведывательная и политическая агентура. Однако политическая анархия и децентрализация делали возможным активное вмешательство в польские дела других стран, в первую очередь Австрии, Пруссии и Франции.

Причиной такого положения дел было государственное устройство Речи Посполитой. В дословном переводе с польского название «Речь Посполитая» означает «Дело Народа», точный смысловой перевод — «Республика». В Речи Посполитой королевская власть находилась под сильнейшим контролем со стороны сейма. Сеймы собирались по мере необходимости, и без их согласия король не мог принять ни одного мало-мальски важного решения. На местах собирались местные сеймы. Участвовать в общегосударственном сейме могли только выборные представители дворянства — шляхты, причем обязательно католики. Православные шляхтичи и протестанты не допускались даже к выборам депутатов на сеймы. Однако, несмотря на большие права, сейм не имел полной власти в Речи Посполитой. С 1652 г. на сеймах господствовало «право свободного запрещения», то есть сейм мог принимать решения только единогласно. Даже при одном голосе «против» предложение отклонялось и сейм считался распущенным. В результате возник почти полный паралич высшей законодательной власти. С 1652 г. и вплоть до избрания 7 сентября 1764 г. последнего короля Станислава Августа Понятовского сейм собирали 55 раз и только 7 сеймов завершились сравнительно благополучно. Все остальные были сорваны.

Крупным магнатам ничего не стоило подкупить какого-нибудь обедневшего шляхтича-«посла». Срывать сеймы стало для послов-шляхтичей своеобразной статьей дохода. В итоге сейм превратился в орган безвластия и полной анархии. Даже если сейм и принимал какое-нибудь решение, магнаты и шляхта имели полное право не только не подчиняться ему, но и начать гражданскую войну. Недовольные магнаты формировали так называемую конфедерацию, избирали командование и начинали войну против сейма и короля. Еще больший произвол магнатов царил на местных сеймиках, которые должны были решать местные проблемы и выбирать депутатов на общегосударственный сейм. Крупные магнаты просто покупали необходимые им голоса. Истинными хозяевами в Польше были немногочисленные роды крупных феодалов-магнатов, такие как Потоцкие, Конецпольские, Радзивиллы, Чарторыйские, Понятовские, Лещинские, Собеские и др. Их земельные владения были поистине бескрайними. Причем в основном владения этих магнатов располагались на Украине, что придавало произволу магнатов еще и национальный характер.

Во второй половине XVIII в., как и вся страна, переживало упадок и польское войско. Численность постоянного войска едва доходила до 16 тыс., что не входило ни в какое сравнение с армиями соседних государств. Таким образом, самостоятельной и сколько-нибудь значительной роли Польша сама по себе уже играть не могла ни по своему военному потенциалу, ни по своей политической структуре. Каждая смена короля превращалась в национальную трагедию. За политическое влияние в Польше развернулась настоящая борьба. Главными ее участниками стали Пруссия, Австрия, Франция и Россия. Цели российской дипломатии в Польше сводились к решению трех основных задач. Первая заключалась в освобождении православно-русского населения от католическо-польского владычества и воссоединение его с Россией. Вторая задача состояла в том, чтобы не дать западным соседям возможности использовать Польшу как трамплин для войны против России. Третья — в том, чтобы не позволить усилиться власти короля в самой Польше и сохранить там русское влияние как доминирующее.

Для решения этих задач Екатерина II использовала все имеющиеся средства: агентурно-разведывательные, дипломатические, военные, экономические. В совокупности политических мероприятий агентурно-разведывательные меры занимали свое особое место. Екатерина II лично занималась организацией дипломатической деятельности и руководила дипломатической разведкой, выказав при этом большой талант, знания и опытность. Императрица просила своих помощников следовать в дипломатической практике принципу, которым всегда руководствовалась сама: «Изучайте людей, старайтесь пользоваться ими, не вверяясь им без разбора»[523]. Умение подбирать нужных людей для проведения своего внешнеполитического курса являлось характерной чертой Екатерины II. Среди ее ближайших помощников были такие крупные дипломаты и организаторы дипломатической разведки, как Н. И. Панин, Н. В. Репнин, С. Р. Воронцов, А. И. Остерман, Н. Симолин, Н. В. Обрезков и другие.

Екатерина II с первых же дней своего царствования стремилась подчинить себе Польшу и создать своего рода «буфер» из формально независимой, но находящейся под сильным русским влиянием страны. Спокойствие на западных границах было нужно императрице для того, чтобы вести борьбу с Портой за берега Черного моря. Ситуация вокруг Польши особенно обострилась после смерти в 1763 г. короля Августа III. В Речи Посполитой готовились к новым выборам. В стране образовалось две партии: «придворная», во главе которой стоял всемогущий при Августе III министр Брюль и его зять Мнишек, и партия, возглавляемая братьями Чарторыйскими. Придворная партия поддерживала ставленника Австрии саксонского курфюрста Карла, сына Августа III. Россию эта кандидатура не устраивала. Саксонская династия была заинтересована в том, чтобы польский престол превратить в свой наследственный. По признанию Никиты Ивановича Панина, который возглавлял российскую внешнюю политику, Россия могла потерять треть своих выгод, если в Польше утвердилось бы влияние какой-либо другой державы. Своим кандидатом на польский престол Петербург выдвинул Станислава Августа Понятовского, которого поддержала партия князей Чарторыйских. Лозунг предвыборной борьбы звучал так: «Король — поляк из древней династии Пястов!»

Екатерину (тогда только еще великую княгиню, супругу наследника Петра Федоровича) с Понятовским познакомил в конце 1755 —начале 1756 г. английский посол. Понятовский был при императрице Елизавете Петровне польско-саксонским послом при русском дворе. Вскоре граф Станислав Понятовский стал любовником Екатерины. Роман продолжался около четырех лет, пока польского дипломата не выслали из России в 1759 г. Это обстоятельство дало повод некоторым историкам считать, что Екатерина возвела Понятовского на польский престол как своего фаворита. Однако, вероятнее всего, кандидатура Станислава Понятовского была указана ей русским послом в Варшаве графом Карпом Германом Кейзерлингом[524].

Кейзерлинг был назначен послом в Польшу в ноябре 1762 г. вместо состоявшего на русской службе выходца из Польши Ржичевского, к которому Екатерина II относилась весьма настороженно. Она подозревала его в связи с саксонским премьером, графом Брюлем. В записке, адресованной Коллегии иностранных дел, Екатерина писала: «…я сверх того вижу, что Ржичевский весьма влюблен в графа Брюля, а я желаю, чтобы не по собственным страстям, но по моим приказаниям поступлено было»[525]. В преддверии выборов нового короля императрица решила заменить ненадежного поляка Ржического на лично ей знакомого К. Г. Кейзерлинга.

Выбирая кандидатуру будущего короля, Екатерина сделала первоначально выбор в пользу молодого князя Адама Чарторыйского. Но Кейзерлинг возразил императрице, сказав, что Адам слишком умен, богат и мечтает о спасении Польши и проведении реформ. Образование же сильного Польского государства не входит в интересы России. Напротив, Россия заинтересована в том, чтобы король принадлежал к знатной «фамилии», но в то же время полностью зависел от Петербурга. На такую роль вполне подходил Станислав Понятовский. Человек слабовольный, без крепкого «стержня», он легко поддавался чужому влиянию. Екатерина II решила поддержать предложенную Кейзерлингом кандидатуру. Среди других кандидатов на польский престол был также коронный гетман граф Ф. Браницкий. Но из донесения русского агента, литовского писаря Огинского, следовало, что Браницкий имеет секретный договор с курфюрстом Карлом Саксонским о взаимной помощи. Вначале Браницкий должен был помочь Карлу занять польский престол. В случае если бы Карл на выборах провалился, то курфюрст в свою очередь обязан был помочь Броницкому стать королем. Такова была политическая обстановка в Польше накануне выборов нового короля.

До вступления Н. И. Панина в должность руководителя Коллегии иностранных дел в 1764 г. Екатерина II лично руководила политической разведкой в Польше. Она отдавала письменные распоряжения руководителю постоянной дипломатической миссии в Варшаве или направляла в Польшу специальных представителей из Петербурга. Агентурно-оперативную подготовку к проведению выборов будущего польского короля русская дипломатическая разведка начала еще при жизни Августа III. В январе 1763 г. на создание агентурной сети Кейзерлинг получил из Петербурга 50 тыс. рублей. В общей сложности за один только 1763 г. на агентурную работу в Польше было израсходовано больше одного миллиона рублей. Деньги посылались в Варшаву с курьерами партиями от 20 до 100 тыс. в червонных рублях или векселях. Для финансирования оперативной работы в Польше этих средств было достаточно, хотя иногда и возникали финансовые трудности. Перебои в доставке денег чаще всего случались из-за отсутствия денег в казне или из-за неповоротливости государственного аппарата.

В январе 1763 г. началась организация агентурной сети в городе Вильно. Для ее создания туда был направлен полковник Степан Пучков. Основным его помощником и агентом стал литовский граф Флемминг. Задача Пучкова заключалась в том, чтобы не допустить в Литве организации помощи саксонской партии в Курляндии. На осуществление этой операции он получил 800 рублей, а также специальную инструкцию из Коллегии иностранных дел. В инструкции Пучкову ставилась задача доносить шифром в Петербург о настроениях польской шляхты и добиваться, чтобы в виленский трибунал были выбраны только агенты и сторонники русских. Кроме того, коллегия поручила Степану Пучкову вести активную работу по созданию русской партии на случай смерти короля.

Основная работа по организации поддержки партии князей Чарторыйских в Варшаве велась К. Г. Кейзерлингом и Н. В. Репниным. В январе 1763 г. Екатерина II поставила перед Кейзерлингом задачу организовать сеть из крупной агентуры на случай возможной смерти короля и необходимости подготовки выборов его преемника. Первую кандидатуру для вербовки императрица наметила сама. Она предложила привлечь на сторону России примаса князя Любенского, второго по значению лица в государстве. Он был знатного происхождения, пользовался в республике большим авторитетом и дружественно относился к России. Но прежде императрица просила посла узнать, «можно ли об нем, примасе, в том полагать совершенную надежду? И не находится ли он уже преданным иногда другой какой державе? Да и в коликой бы сумме даваемая ему от нас пенсия состоять имела?»[526].

Познакомившись поближе с Любенским, Кейзерлинг установил, что его-вполне можно подкупить, но на это потребуется солидная сумма. В реляции от 4 февраля 1763 г. он предложил назначить примасу пенсию в размере 8 тыс. рублей в год. Руководителю Коллегии иностранных дел канцлеру М. И. Воронцову, на чье имя поступила реляция, эта сумма показалась слишком большой. Он предложил Екатерине уменьшить ее до 3 тыс. рублей. На что императрица жестко написала в резолюции, чтобы вопрос об оплате «отдать на рассмотрение гр. Кейзерлинга. Известно, что он по пустому не раздает». Однако вербовка Любенского затянулась. Примас брал деньги от русских, но на сотрудничество не шел. После смерти Августа III роль Любенского возросла. Екатерина требовала от Кейзерлинга, чтобы граф во что бы то ни стало «примаса к нам сделал преданным. Есть ли менее не можно, хотя до ста тысяч рублей дать можно». В конце концов пан Любенский, польский князь и вице-король, был завербован. От русского посланника в подарок он получил мех черной лисицы в 2500 рублей и соболя в 2000 рублей[527].

Следующим объектом вербовки Кейзерлинга стали князья — отец и сын Масальские. Отец, Михаил Иосифович Масальский, был гетманом литовским, а сын, Игнатий, епископом Вильно. Они происходили из древнего рода русских князей и считались наиболее влиятельными после примаса вельможами. Как и в случае с Любенским, на них Кейзерлингу указала Екатерина. Граф, изучив степень влияния Масальских на ситуацию в Польше, предложил отца-гетмана подкупить, назначив ему пенсию 8 тыс. рублей в год. Петербург санкционировал вербовку. Но, столкнувшись лично с объектами вербовки, Кейзерлинг неожиданно для себя обнаружил, что добиться согласия Масальских на секретное сотрудничество с помощью денег нельзя. Они просто отказывались их брать. В качестве оплаты за сотрудничество князья запросили «уступить им по сходной цене имение, принадлежавшее Меншикову». В своем послании Екатерине Кейзерлинг предложил императрице упросить Меншиковых уступить свое имение Масальским.

Екатерина II, которая обычно шла навстречу предложениям Кейзерлинга, на этот раз отнеслась к ним осторожно. Она располагала вещественными доказательствами (перлюстрированными письмами Масальских), которые изобличали Масальских в неискренности их желания сотрудничать с Россией. Относительно же имения Меншиковых императрица выразилась весьма категорично: «…о сём господа канцлеры могут говорить с князем Меншиковым. Однако я никак его к тому принудить или приневолить не желаю, но кажется, сумма денег лучше, нежели пустые претензии»[528]. Этим заявлением Екатерина дала понять Кейзерлингу, что нельзя превращать вербовку в торг и исполнять любые капризы агентов. Вскоре Масальские и за «сумму денег» согласились работать в интересах России.

В Литве, где Масальские были крупными землевладельцами, действовали вооруженные отряды виленского воеводы Карла Радзивилла, враждебно настроенного против России. Он разъезжал по округе со своим отрядом и грабил имения лояльных к России поляков. Одними из первых пострадали от этих налетов Масальские. Виленский епископ Игнатий Масальский предложил с помощью России организовать в Литве конфедерацию против саксонской партии, в частности против Радзивилла. Он обратился к Екатерине II с просьбой выделить на создание конфедерации 60 тыс. червонцев и 4 тыс. солдат. Эта просьба нашла живейший отклик у русского правительства, которое поспешило удовлетворить просьбу, оговорив только одно условие: «сохранить гармонию» с руководителями русской партии Чарторыйскими.

Авторитет епископа Игнатия сразу возрос. В помощь ему русское правительство решило направить специального комиссара, майора А. Бандре. Перед Бандре ставилась задача оказать в случае необходимости военную помощь Масальским, а также регулярно посылать в Петербург подробную информацию о положении дел в Литве. Игнатия Масальского предупредили из Петербурга о приезде Бандре и попросили епископа помочь майору. Позже, в апреле 1764 г., по просьбе того же Игнатия Масальского в Литву был введен корпус генерала Ренненкампфа, к которому примкнули войска Масальского-отца. Услуги, оказанные Масальскими России, заставили Екатерину изменить свое отношение к ним. Она готова была даже согласиться уступить гетману Масальскому виленское воеводство, если бы до того оно уже не было обещано другому русскому агенту графу Огинскому. В свое время Чарторыйские направили Огинского в Петербург просить помощи в борьбе против саксонской партии. Граф произвел хорошее впечатление в столице, был привлечен к сотрудничеству и оставлен при дворе императрицы.

Князья Чарторыйские были наиболее активными организаторами русской партии в Польше. Их заинтересованность в сотрудничестве с Россией объяснялась враждой с королем Августом III и его саксонским окружением, которое не допускало их к власти. Литовский канцлер Михаил Чарторыйский занял прорусскую позицию сразу после воцарения Екатерины II. Адам Чарторыйский также считался союзником России. Не случайно в секретном рескрипте за № 19 от 8 февраля 1763 г. рукой императрицы в числе русских кандидатов на польский престол рядом с фамилией графа Понятовского была вписана фамилия князя Адама Чарторыйского[529]. Примас князь Любенский, князья Чарторыйские, граф Огинский, граф Понятовский, князья Масальские стали основными агентурными силами русской дипломатической разведки в Польше. После смерти Августа III в 1763 г. к тайному сотрудничеству с Россией были привлечены и некоторые руководители саксонской партии. Среди них такие крупные политические фигуры, как министры граф Мнишек, граф Вессель, граф Вотжицкий, епископ Перемышльский и другие.

5 октября 1763 г. скончался Август III. Борьба за польское наследство перешла в решающую стадию. На следующий же день Екатерина II собрала на совещание всех руководителей государственных ведомств, присутствовали А. П. Бестужев-Рюмин, А. М. Голицын, И. И. Неплюев, А. В. Олсуфьев, З. Г. Чернышов и Н. И. Панин. В ходе совещания за основу был принят план действий, предложенный руководителем Коллегии иностранных дел Паниным. Он заключался в том, чтобы возвести на польский престол кого-нибудь из представителей древней польской династии Пястов. Россия обещала поддержку своему кандидату при условии, что он не пожелает стать самодержцем, будет сдержан и скован польской конституцией, сохранит сейм с «Liberum Veto», выборность короля, провинциальные сеймики, право конфедераций и т. д. В противном случае предполагалась возможность военного вмешательства России. На том же совещании было принято решение послать в Варшаву в помощь Кейзерлингу, который был уже стариком, князя Н. В. Репнина.

В начале ноября 1763 г. Коллегия иностранных дел уведомила Кейзерлинга и Репнина, что официальным русским кандидатом на польский престол является Станислав Понятовский. Кейзерлингу поручалось содействовать его победе на выборах, а также организовать подачу петиции польским сеймом Екатерине II с просьбой быть гарантом конституции и свободных выборов. Это обращение в случае необходимости можно было использовать как предлог для ввода русских войск в Польшу.

Период подготовки к новым выборам короля занял около года. Все это время русская дипломатическая разведка использовала на то, чтобы укрепить влияние русской партии в провинциальных сеймиках. Вербовка мелких шляхтичей и покупка голосов депутатов осуществлялись представителями «фамилии» Чарторыйских, Понятовских и русской агентурой. В декабре 1763 г. Екатерина сообщила в Варшаву, что на эти цели направлено 260 тыс. червонцев. Одновременно с вербовкой сторонников Понятовского, по примеру саксонской партии, началось вооружение русской партии. По предложению Н. И. Панина в Риге было заготовлено оружие и боеприпасы, которые нелегально, под предлогом продажи переправлялись в Польшу. Операцией руководил русский агент граф Огинский, командированный Чарторыйским в Петербург.

В декабре 1763 г. произошло событие, которое упростило работу русским дипломатам. Неожиданно умер основной конкурент России на польский престол курфюрст Саксонии Карл. Второй претендент, гетман Браницкий, получив под свое командование саксонские войска, решил использовать их для своей «избирательной кампании». В ответ Чарторыйские обратились за военной помощью к России. В декабре последовало распоряжение Екатерины И ввести в Польшу 700 казаков и 300 гусар. Однако в Петербурге еще не хотели вмешиваться в избирательную кампанию, опираясь на силу штыков. В январе 1764 г. Екатерина II разрешила Кейзерлингу приступить к агентурной работе по разложению войск Браницкого. В письме Кейзерлингу императрица писала: «Конечно, вы не можете сделать ничего лучшего, как развратить, если для вас это возможно, армию великого генерала. Я не только одобряю это намерение, но даже уполномочиваю вас употребить на это всевозможные средства»[530]. Одновременно предпринимались попытки вербовки самого Браницкого, а также его ближайших сторонников — И. Потоцкого и виленекого воеводы К. Радзивилла. Но они закончились неудачей.

По мере приближения выборов борьба между претендентами на престол все больше обострялась. На сеймике в Грауденце Браницкий и Потоцкий устроили кровавые беспорядки, сорвали Прусский сеймик и чуть было не спровоцировали военное столкновение со стоявшим неподалеку корпусом генерала Хомутова. В качестве ответной меры в апреле в Литву вошел корпус генерала Ренненкампфа численностью 6 тыс. человек, а в Варшаву — корпус генерала Волконского. Наконец, 7 сентября 1764 г. сейм избрал королем Речи Посполитой графа Станислава Понятовского. Король поблагодарил русский двор за помощь и направил коронного писаря графа Ржевуского посланником в Петербург. Выборы Станислава Понятовского, разгром саксонской партии, приход к власти «фамилии» Чарторыйских были значительной победой России над франко-австрийским блоком. Угроза саксонской наследственной монархии в Польше отпала. Не последнюю роль в этой победе сыграла русская дипломатическая разведка. Только на подкуп послов избирательного сейма в 1764 г. Н. В. Репнин истратил 60 тыс. рублей.

Но этот успех был только прелюдией к дальнейшей борьбе России за влияние в Восточной и Средней Европе. Екатерина II понимала, что властолюбивые Чарторыйские и слабовольный Станислав Понятовский ненадежная опора для проведения русской политики в Польше. Российская дипломатия была заинтересована в том, чтобы иметь здесь сильную политическую партию, зависящую от России, а не от короля. Создать такую партию предполагалось из православных и протестантов, проживавших на территории Польши. По отношению к католическому населению страны они составляли меньшинство и назывались тогда диссидентами. Хотя по основным законам Речи Посполитой все ее граждане пользовались одинаковыми правами, на деле в Польше царила атмосфера религиозной нетерпимости. Лица некатолической веры ограничивались в правах и свободах при прямом попустительстве короля. Православные шляхтичи и протестанты не допускались даже к выборам депутатов на сеймы.

В разрешении проблемы диссидентов в Польше Россия рассчитывала на поддержку своего союзника Пруссии. Заинтересованные в сближении, Россия и Пруссия еще в 1762 г. заключили договор, по условиям которого обязывались защищать интересы польских диссидентов. Новый союзный договор с Пруссией был заключен в Петербурге 31 марта 1764 г. Стороны гарантировали друг друга от нападения соседей. Особо важные секретные статьи касались Польши. Россия и Пруссия обязывались защищать существующие в Польше порядки, содействовать избранию на престол только поляка, а в случае нужды защищать Польшу вооруженными силами. Конечно же, Пруссия оказывала поддержку России не бескорыстно. Фридрих II надеялся со временем получить согласие Екатерины II на отторжение у Польши Балтийского побережья, чтобы таким образом соединить западные земли королевства с Восточной Пруссией[531].

Эти договоры с Пруссией стали основой созданной Н. И. Паниным «Северной системы», которая должна была послужить своеобразным противовесом создаваемой Францией и Австрией «Южной системы». Имея свои интересы в Польше и Турции, Франция и Австрия пытались привлечь к союзу против России и Испанию. В свою очередь «Северная система» Панина предполагала участие на стороне России Пруссии, Англии, а в качестве пассивных членов — Швеции, Дании и Речи Посполитой. В случае русско-турецкой войны Польша должна была стать союзницей России и играть роль буфера против католическо-мусульманского блока. Панин предполагал в дальнейшем увеличить польскую армию и создать на территории Речи Посполитой базу между Днепром и Днестром, необходимую для ведения военных действий. В общем, Н. И. Панин и первое время Екатерина были готовы даже пойти на отмену «либерум вето» и тем самым усилить власть короля в Польше.

Но в придворных кругах Петербурга были и противники усиления королевской власти в Польше. К ним относились братья Орловы и глава Военной коллегии З. И. Чернышов. Они выступали за ослабление Речи Посполитой для того, чтобы прямо захватить ее восточные белорусские и литовские земли. Группировка Орловых и Чернышева при поддержке прусского посла графа Сольмса провалила планы Панина. Екатерина переменила свое отношение к польским делам и решила оставить все так, как есть.

После избрания польским королем Станислава Августа Понятовского Россия и Пруссия выступили за немедленное проведение закона об уравнении в правах диссидентов. В Петербурге считали, что Понятовский, его дяди Чарторыйские и все те шляхтичи, которые получили щедрые «дачи» от русских, немедленно поддержат это требование. Но расчеты не оправдались. Чарторыйские, приняв русскую помощь, вовсе не намеревались выполнять все планы русского двора. Король Станислав Август не хотел проводить таких либеральных реформ, как отмена исключительных законов против диссидентов. В письме к польскому послу в Петербурге графу Ржевускому от 26 сентября 1766 г. король признавался: «Последние данныя Репнину повеления возстановить диссидентов даже в законодательстве являются истинным громовым ударом для страны и лично для меня». Когда же Репнин объявил, что если будущий сейм не уравняет в правах православных и протестантов с католиками, то Россия введет в Польшу 40 тыс. солдат, по всей Польше начались сильные антирусские выступления[532].

До 1766 г. дипломатическое ведомство России колебалось относительно разрыва отношений с Чарторыйскими. Только в октябре 1766 г. Николай Васильевич Репнин получил четкие указания из Петербурга. Послу предлагалось, не жалея ни денег, ни трудов, разорвать сейм и генеральную конфедерацию. Репнин должен был немедленно обратиться к противникам Чарторыйских и предложить им свою помощь в борьбе с правительством. Панин поручил также Репнину приступить к созданию новой русской партии в Польше. Получив четкие инструкции, Николай Васильевич энергично взялся за организацию новой партии, основными участниками которой стали враги Чарторыйских и бывшие сторонники саксонцев.

Ведущая роль в новом движении отводилась примасу князю Подоскому. Этот наивысший после короля пост Подоский получил только благодаря усилиям Репнина. Вторым по значению деятелем русской партии стал князь Карл Радзивилл. Тот самый князь Радзивилл, который активно боролся с русским влиянием, Чартрыйскими и Понятовским. После победы Понятовского на выборах под угрозой репрессии он убежал в Саксонию. Панин вспомнил о нем, когда начал создавать новую русскую партию, и отдал распоряжение Репнину: «…способствовать возвращению его в отечество, дабы его тут тем или другим образом употреблять»[533]. Радзивилл, получив предложения Репнина, вступил с ним в переговоры и согласился помогать России. Он вернулся в Польшу и был поставлен Репниным во главе коронной конфедерации (маршалом). Для большей уверенности в прочности связи Панин прикомандировал к князю Радзивиллу русского полковника Кара в качестве политического комиссара, или, по его собственному выражению, «пестуна». На посту маршала коронной конфедерации Радзивилл активно сотрудничал с Репниным и выполнял все указания русского посла.

Еще одной крупной политической фигурой новой партии стал граф Мнишек. Его завербовал Репнин и поставил руководить конфедерацией в двух воеводствах. За усердную работу Панин в 1767 г. представил Мнишека к награждению должностью Краковского каштеляна. Большую пользу в качестве русского агента принес коронный гетман граф Браницкий. Привлеченный к сотрудничеству в 1766 г., он честно выполнил свои обязательства, выступив на сейме в защиту диссидентов. Браницкого в Петербурге намеревались поставить даже во главе русской партии. Продолжал сотрудничать с Россией завербованный ранее подскарбий коронный Вессель, который был министром при Августе III. Вот далеко не полный список русских агентов в Польше, которые составили костяк новой партии.

Основной формой борьбы за права диссидентов была избрана конфедерация. Первоначально в марте 1767 г. создается протестантская конфедерация. Ее возглавил барон Август Гольц, староста Грауденцский. На организацию всей работы ему передали 20 тыс. червонцев. Затем были организованы православная и объединенная польско-литовская конфедерации. Центром конфедерации стал город Родом. Во главе конфедерации диссидентов встал литовский магнат Карл Радзивилл. Относительно Радзивилла Панин писал Репнину: «…он нам как теперь, так и впредь не инако может служить, как пугалищем против Чарторижских, а притом по имени и богатству своему представлять его можем как чучелу для подлости и самого мелкого дворянства, а дел делать он своей персоной нимало не в состоянии, и надежды в оном на него ни малой полагать не можно»[534]. Немногим лучше были и другие агенты Репнина. Все они готовы были служить тому, кто давал больше.

Конфедерация оказалась весьма действенным инструментом. Станислав Август и Чарторыйские почувствовали угрозу создания обшей конфедерации. Начался поиск внешних союзников для борьбы против России. В марте 1767 г. с помощью перлюстрации почтовой корреспонденции было установлено, что король секретно отправил курьера в Вену и Константинополь. Панин немедленно предложил Репнину проверить агентурным путем эти данные и усилить наблюдение за королевским двором, хотя бы «…употреблением на то нарочитой суммы». Тревожное известие пришло от русского посла в Турции А. М. Обрескова. Он сообщал, что поляки, действуя через хана крымского, подталкивают султана к вмешательству в польские дела. Панин, почувствовав, что со стороны Турции нависает серьезная опасность, вновь повторяет указание Репнину: «…усугубить ваше рачение иметь беспосредственные верные каналы, дабы благовременно открывать новые подвиги и намерения того двора»[535]. Наконец, для оказания давления на короля и помощи конфедератам Россия решила ввести в Польшу войска. Командующий русскими войсками генерал Kapp предупредил, что любое неповиновение Екатерине будет рассматриваться как бунт против Польши[536]. В ход были пущены и все средства разведки. Сторонников и союзников России привлекали щедрыми подарками, а также обещаниями политических выгод и высоких постов. К противникам, включая самого короля, применялись разного рода репрессивные меры.

Так, в сентябре 1766 г. польский посол в Петербурге Ржевуский пожаловался на бедность короля, который, по его словам, потратил все свои средства на организацию выборов в сеймиках. Екатерина II приказала прислать Репнину для короля 50 000 рублей. Однако Репнин не торопился выполнить приказ и оказался прав. Не прошло и месяца, как из столицы пришло указание не давать королю денег, так как он ведет антирусскую политику. Репрессиям подверглись и Масальские за то, что переметнулись в лагерь противников России. В деревнях, принадлежавших Масальским, на постой были размещены русские части, что лишило их доходов с имений. В августе 1766 г. была даже сформирована своеобразная оперативная группа в составе полковников — барона Игельстрома и Василия Kappa. В инструкции, полученной от Панина, им поручалось объехать всех магнатов Польши и взять на учет всех союзников и противников России. Перед самым открытием сейма Репнин получил указание Панина всех отъявленных врагов России арестовать[537].

За развитием событий в Польше внимательно следили во Франции и Австрии. Разведки этих государств тоже готовились к сейму и решили сорвать его, играя на религиозных чувствах поляков. Своим орудием они избрали Римского папу Климента XIII. Под давлением Франции и Австрии папа назначил в Польшу интернунциуса (посла) Дурини и выступил с посланием против уравнивания в правах диссидентов с остальным польским населением. По всей стране стали распространяться листовки, сфабрикованные Дурини, в которых русский двор обвинялся в том, что он выступает против католической религии. 23 сентября, в день открытия сейма, в доме князя Радзивилла в Варшаве собрались депутаты сейма. Внезапно туда прибыл Дурини и произнес зажигательную речь против диссидентов. Он призывал католиков драться до последней капли крови, запрещал послам вести переговоры с русскими и обещал им благословение папы. Репнин, получив известие о провокационных заявлениях Дурини, немедленно направился в дом Радзивилла. Этот отчаянный шаг грозил русскому послу смертью. Религиозные фанатики готовы были убить его, справедливо считая посла главным-организатором диссидентского дела. Репнин, пренебрегая опасностью, сумел усмирить возбужденных депутатов сейма. Он заявил им, что приехал не к ним и не для переговоров, а в гости к Радзивиллу. Кроме того, Репнин посоветовал депутатам оставить свои угрозы, так как Россия не покушается на католицизм, а выступает всего лишь за соблюдение гражданских прав православных и протестантов. Заявление Репнина и его мужественное поведение остудили горячие головы депутатов. Они успокоились и выразили желание сотрудничать с Россией в решении проблемы диссидентов. В своем письме от 15 октября 1767 г. Панин одобрил действия Николая Васильевича и поблагодарил его за умный и смелый поступок.

Заседание сейма, на котором должен был рассматриваться диссидентский вопрос, открылось 1 октября 1767 г. В первый же день его работы с заявлениями выступили епископы Киевский и Краковский. Они заявили, что акт конфедерации о диссидентах дьявольское наваждение, а епископ Краковский Солтык крикнул знаменитое «Не позволим!», подхваченное большинством сейма. Тогда Репнин, действуя по инструкции Панина, приказал арестовать вожаков католической оппозиции. Ночью были арестованы и отправлены в Россию епископ Краковский Солтык, епископ Киевский Залуский, гетман коронный Ржевусский и его сын староста Долинский. После арестов работа сейма протекала спокойно. Сейм избрал комиссию для выработки закона о диссидентах, а Репнин и Панин готовили новый договор с Польшей, где ясно была изложена позиция относительно диссидентов и польской конституции. В августе 1768 г. Репнин доложил в Петербург, что диссидентский вопрос решен. Сейм принял закон о диссидентах, признал Россию гарантом диссидентских прав и основных законов республики. В награду за проделанную работу Репнин был награжден орденом Александра Невского и 50 тыс рублей.

В Петербурге посчитали, что тяжелое польское дело окончено. Конфедерация, как достигшая своей цели, была распущена. Русские войска вышли из Варшавы и готовились выйти из королевства, но неожиданно пришло известие о вооруженном восстании в Подолии. Главным организатором этого восстания стала французская разведка. Она не скупилась на деньги, вербуя противников политики России в Польше. Русское правительство было хорошо информировано о действиях французской разведки и предупреждало своих представителей, что смута в Польше происходит не из одного религиозного фанатизма. «Франция не жалеет денег, ни трудов для размножения в Польше огня, дабы только наводить нам хлопоты и заботы. Главный ее инструмент епископ Каменецкий Красинский сыплет везде деньгами и раздувает огонь, где только может. Он имеет под собою множество эмиссаров, кои по земле шатаются, и развозят его пастырския наставления»[538].

Не успел Репнин заключить трактаты с сеймом о диссидентах, как Красинский, брат епископа Каменецкого, и Пулавский адвокат, захватили город Бар и подняли там знамя восстания за веру и свободу. В Галиции образовалась другая конфедерация под предводительством Потоцкого. В Люблине — третья под предводительством Рожевского. Русские войска вынуждены были перейти к вооруженной борьбе с польскими мятежниками. Не имея за собой широкой народной поддержки, конфедераты нигде не могли выдержать напора русских войск. Занятые конфедератами города Бар, Бердичев, Краков вскоре были отбиты. Мелкие шайки мятежников рассеялись по всей стране. Они захватывали казенные деньги и грабили всех без разбора. Борьба с ними приняла затяжной характер. Награбивши денег, эти шайки уходили в Венгрию или Силезию. Мятежникам с самого начала было ясно, что собственными силами им с русскими не справиться. Каменецкий епископ Красинский объезжают дворы европейских монархов, пытаясь склонить их выступить против России. Его усилия увенчались успехом. Франция и Австрия выступили в поддержку конфедератов. Турция потребовала от русского посла Обрескова обещания вывести войска из Польши. Обресков отказался выполнить это требование, и в сентябре 1768 г. Турция объявила России войну.

Огромная работа, проделанная русской дипломатией и дипломатической разведкой в Польше, оказалась напрасной. Польская проблема осталась не только не разрешенной, но еще и привела к войне. В декабре 1768 г. Н. В. Репнин был освобожден от должности посла в Варшаве и направлен в действующую армию. На его место прибыл князь M. H. Волконский, хорошо знакомый с польскими делами. Ему было предложено, сохраняя внешнее приличие по отношению к польскому правительству, продолжать вести диссидентскую политику в прежнем направлении и не допустить поляков к объединению с турками.

Для достижения поставленной цели M. Н. Волконский предложил создать новую шляхетскую партию, назвав ее «патриотической». При формировании такой конфедерации Волконский предполагал обойтись без участия короля. Основой партии должны были стать влиятельные польские вельможи, настроенные враждебно по отношению к Чарторыйским. Такую конфедерацию без короля и против короля, по мысли Волконского, можно было бы подкупить и использовать для проведения российской политики в сейме. Однако Екатерина II не поддержала идею детронизации короля. Панин в свою очередь предлагал Волконскому не форсировать события в Польше. Осторожность руководителя дипломатического ведомства в польском вопросе в этот период объяснялась тем, что Панин еще держался за свою идею «Северной системы». В письмах Волконскому Никита Иванович предлагал основную борьбу направить против Чарторыйских.

Наиболее ценную и влиятельную агентуру Волконский получил от Репнина и Панина. В числе русских агентов были примас Подоский, коронный кухмистер Понинский, Минский воевода Гюльзен, граф Флемминг, графы Гуровский, Браницкий, Мнишек и другие. Новым и совсем необычным для работы разведки стало то, что русское правительство сочло необходимым главным агентам написать личные письма с предложением связаться с Волконским и оказывать ему услуги и доверие. Так, Екатерина II писала Флеммингу. Панин писал Понинскому, Браницкому, Гюльзену и др. Все они получали деньги, подарки, должности. Даже их женам императрица присылала ценные подарки (табакерки, портреты с бриллиантами).

В сентябре 1770 г. в политической тактике России в Польше произошли изменения. Международная обстановка, несмотря на успешный ход турецкой кампании, складывалась неблагоприятно для России. Директива Панина Волконскому по существу предлагала послу разведывательными методами провести отступление от первоначально намеченного плана. Он должен был уступить полякам в вопросе о диссидентах, чтобы добиться успокоения в Польше. В ноябре 1770 г. Екатерина II в записке Панину выразила готовность потратить много денег, лишь бы Волконскому удалось добиться замирения в Польше. Императрица даже готова была объявить амнистию всем участникам враждебных конфедераций и пойти с ними на переговоры. Но усилия и старания Волконского оказались напрасными. Примирительная позиция русского правительства не встретила отклика у поляков. Успокоения в стране не наступило. В январе 1771 г. Волконский вынужден был покинуть Польшу.

Усиление политического влияния России в Польше постоянно тревожило Пруссию и Австрию. Вовлечение России из-за Польши в войну с Турцией создавало благоприятную возможность для ослабления ее позиций в Речи Посполитой. В начале 1769 г. прусский король Фридрих II предложил России проект раздела Польши. При этом он не просто предлагал разделить Польшу, а «вознаградить» Пруссию и Австрию за помощь, которую эти страны окажут России в войне с Турцией. Панин поддержал идею создания союза против Турции, но выступил против раздела Польши. Россия вовсе не желала делить контроль над Речью Посполитой. Но Фридрих II не отказался от своего плана и начал настойчиво проводить его и в России, и в Австрии. 3 сентября 1770 г. Фридрих II и Иосиф II договорились для сохранения равновесия в Европе ослабить влияние России в Речи Посполитой путем раздела Польши.

Россия оказалась между двух огней: с одной стороны, война с Турцией и угроза выступления на ее стороне Австрии, а с другой — непрекращающаяся вооруженная борьба в Польше. Последняя попытка замирения в Речи Посполитой была предпринята русской дипломатией в 1771 г. Действительный тайный советник Каспар Сальдерн выступил с предложением изменить всю политику по отношению к польскому королю. Он предложил попробовать вновь опереться на Чарторыйских и их сторонников. Екатерина II поддержала это предложение и назначила Сальдерна послом в Варшаве. План Каспара Сальдерна заключался в том, чтобы вести борьбу с конфедератами силами самих поляков. Посол считал, что Россия не должна вмешиваться в борьбу вооруженным путем, а действовать только через свою агентуру. Он намеревался создать руками агентуры из сторонников Чарторыйских армию, которая выступила бы на борьбу с конфедератами. Таким образом война против России, превращалась в междоусобную польскую войну. На реализацию этого плана Сальдерну было выдано 100 тыс. рублей.

Однако среди русской агентуры это план не нашел поддержки. Так, например, примас Подоский даже принял решение бежать из Варшавы. Панину пришлось обратиться к нему с требованием подчиниться Сальдерну. В отношении Радзивилла, бежавшего за границу, послу были даны указания не только не пускать его в Польшу, но и не допускать восстановления его богатства. «Частное лицо с такими значительными имуществами, — писал Панин, — не годится для республиканского государства, вследствие опасного влияния своего кредита и своих богатств, которое даст ему возможность возбуждать или поддерживать там смуты и раздоры. Таким образом, унижение и расстройство этого дома в интересах самой Польши и должны входить в состав наших мер касательно её»[539].

Одним из главных действующих лиц в борьбе с конфедератами, по плану Сальдерна, должен был стать король Станислав Август IV. Проблема заключалась в том, чтобы добиться от короля полного послушания. Знакомство Сальдерна со Станиславом Августом произвело на посла тягостное впечатление. В письме Панину он доносил: «Сердце короля есть сердце хорошего человека, но голова его, к несчастью, испорчена, увижу — могу ли я ее поправить: трудно излечить радикально мозг, поврежденный постоянными иллюзиями». Сальдерн попытался воздействовать на короля испытанным методом «кнута и пряника». На мольбы короля о финансовой помощи, Сальдерн вежливо отказал. «…Я был сильно тронут, но не обещал ничего», — писал он Панину. Только в день именин Станислава Августа, когда граф Браницкий явился к нему и долго упрашивал, Сальдерн выдал королю 5000 червонцев[540].

«Кнутом» для короля послужило заявление посла о том, что Екатерина II намерена лишить его своего покровительства, если он будет вести себя по-прежнему. В беседе с королем Сальдерн сказал также, что имеет указание в случае неповиновения бросить его на произвол судьбы, выехав вместе со всем войском в Гродно. Станислав испугался и по требованию Сальдерна дал подписку о полном послушании императрице. Король обязывался: «Вследствие уверения посла её величества императрицы Всероссийской в том, что августейшая государыня его намерена поддерживать меня на троне Польском и готова употребить все необходимые средства для успокоения моего государства, вследствие изъяснения средств, какия, по словам посла, императрица намерена употребить для достижения этой цели, вследствие обещания, что она будет считать моих друзей своими, если только они будут вести себя как искренние мои приверженцы, и что она будет обращать внимание на представления мои относительно средств успокоить Польшу, вследствие всего этого, я обязуюсь совещаться с её величеством обо всем и действовать согласно с нею, не награждать, без её согласия, наших общих друзей, не раздавать вакантных должностей и старосте, в полной уверенности, что её величество будет поступать со мной дружественно, откровенно и с уважением, на что я вправе рассчитывать после всего сказанного её послом»[541]. Сальдерн обещал королю, что эта подписка не будет известна никому, кроме императрицы, Панина и Григория Орлова.

Вскоре русскому послу пришлось убедиться в том, что «…Король есть и останется всю свою жизнь слабым, пустым и глупым человеком». Подписка не помогла. Станислав Август продолжал поглядывать одним оком на Петербург, а другим косить в сторону Вены и Парижа. Сальдерн отказался от своего плана, встав на сторону сторонников применения силы. «Мягкость портит головы в Польше и несовместима с достоинством и превосходством России»[542], — писал Сальдерн. Еще одна попытка разрешить польский кризис посредством прямых сношений между русским правительством и Польшей потерпела неудачу.

Тем временем работа разведок враждебных России стран усиливалась. В апреле 1771 г. в Петербург поступили агентурные данные о том, что Франция решила усилить свое проникновение в среду конфедератов. Ежемесячно на эти цели выделялось до 6000 червонцев. Франция прислала на помощь конфедератам хороших военных инженеров и генерала Дюмурье. Он встал во главе 40 000 конфедератов и продолжил формировать новые отряды. Штаб-квартирой французского резидента было селение Эпернеж в Венгрии. Там же были собраны вожди конфедератов, организованы склады оружия и амуниции. Предполагалось, что отсюда они вторгнутся на территорию Польши в районе Ландскрона, укрепятся и приступят к избранию саксонского принца Карла новым польским королем. Из этого сообщения следовало, что французская разведка действует совместно с австрийской, а территория Австрии используется конфедератами в качестве тыла. Панин сделал представление австрийскому послу, но в ответ последовало категорическое заявление, что Австрия даже не думает о поддержке конфедератов.

В августе поступила агентурная информация из окружения прусского короля. В ней речь шла о том, что Франция собирается прислать в Польшу новый отряд офицеров численностью в 25 человек во главе с генералом Вноменилем. Позднее в 1772 г., когда А. В. Суворов взял Краков, там действительно попали в плен французские офицеры, которых Екатерина II повелела отправить в Сибирь, рассматривая их не как пленных, а как преступников. В такой обстановке вызревал план раздела Польши. На это шаг русское правительство пошло под давлением целого ряда обстоятельств. Во-первых, несмотря на значительные расходы (Россия в 1763–1766 гг. потратила на польские дела 7–8 % своего бюджета, то есть 4 млн. 400 тыс. рублей)[543], в Польше не сложилась обстановка, позволявшая Петербургу рассматривать это государство в качестве союзника. Во-вторых, нависла реальная угроза союза Австрии с Турцией против России. В сентябре 1771 г. Фридрих II «дружески предупредил», что если Екатерина II не примет предложения о разделе, то на стороне Турции выступят Австрия и Франция и выставят против России 200 тыс. солдат. В такой ситуации самым актуальным вопросом стала нейтрализация Австрии даже ценою согласия на предложение Фридриха разделить Польшу[544].

Наконец, Россия пошла на раздел Польши под давлением внутренних причин. Турецкая кампания истощила казну, начались крестьянские восстания. В 1770 г. с театра военных действий была занесена чума, которая понемногу подбиралась к центру России. В декабре 1770 г. появились первые чумные больные в Москве. Под давлением всех этих обстоятельств Панин все больше склонялся к мысли о создании нового русско-прусско-австрийского союза. Основой этого союза мог стать совместный раздел Польши. В августе 1771 г. Панин сообщает в письме Сальдерну о том, что в Петербурге принято окончательное решение о разделе Польши. В том же письме даются ясные указания дипломатической разведке в Польше: «…главною вашею задачей будет — завербовать известное число лиц, которых мы могли бы пустить в дело, когда наступит к тому время… Если уж платить, то лучше платить ради наших интересов, чем их. Я полагаю, что весь этот огромный расход на конфедерацию, которая займется лишь замирением Польши, должен быть произведен лишь на такую конфедерацию, которая подчинится всем нашим условиям и наших союзников»[545]. Таким образом, главная задача дипломатической разведки заключалась в том, чтобы набрать новых сторонников, готовых поддержать расчленение Польши, и придать разделу видимость законности.

Сальдерн в точности выполнил предписания Панина. В конце 1771 г. в Польшу дополнительно были введены русские войска. Сальдерн снабжал их информацией о враждебных России польских магнатах, на имения которых налагалась контрибуция. Станислав Август узнал о согласии Пруссии и России на раздел Польши в июне 1772 г. из письма Н. И. Панина и от прусского посланника. Король бросился искать защиты у Австрии. Но Иосиф II предпочел присоединиться к Пруссии и России. 5 августа 1772 г. представители Австрии, Пруссии и России подписали договор о разделе Польши. Деятельность российского правительства и дипломатической разведки сосредоточилась на разрешении южной проблемы.

Глава 4

В борьбе за Тавриду

Ко времени царствования Екатерины II задачи России на южных рубежах состояли в том, чтобы завоевать Крым и северное побережье Черного моря. Выход к морям был жизненно необходим для набиравшего силу государства. Однако добиться этого было непросто. Крымская проблема для России осложнялась тем, что Крым находился фактически под властью Оттоманской Порты. Крымские ханы из династии Гиреев крайне враждебно относились к Русскому государству и постоянно угрожали русским границам. Не желая преждевременно втягиваться в войну с Турцией, русское правительство с 1762 по 1768 г. пыталось свергнуть неугодного крымского хана, используя средства дипломатии и разведки. В рескрипте от 2 августа 1762 г. русскому резиденту в Константинополе Алексею Михайловичу Обрескову Коллегия иностранных дел обещала щедро оплатить услуги «фаворитам султана или агентуре» за содействие в этом деле. Обсуждалась в Петербурге и возможность прямой вербовки хана. В 1762 г. канцлер М. И. Воронцов предложил киевскому генерал-губернатору Глебову командировать в Крым офицера для проведения вербовки. Идея вербовки хана принадлежала прусскому послу в Петербурге Гольцу, который предложил для этого воспользоваться услугами прусского консула в Крыму Боскампа.

С целью вербовки хана из Киева в Крым выехал поручик Бастевик. Он должен был добиться от крымского хана разрешения на открытие в Крыму русского консульства. Бастевик выполнил поручение и получил согласие хана, пообещав ему за это 1000 червонцев (3 тыс. руб.), карету и меха. Посол России в Турции Обресков в свою очередь путем всяческих дипломатических комбинаций получил согласие на учреждение консульства от турецкого султана. Екатерина II, получив об этом его реляцию, написала резолюцию: «Бога ради, не упустите время». Вскоре премьер-майор Никифоров был назначен первым русским консулом в Крым. Стремление России к организации консульства в Крыму объяснялось желанием создать на его основе резидентуру русской разведки. По замыслу Екатерины II Крым должен был со временем стать русским. В инструкции, полученной Никифоровым, особое место отводилось изучению будущего театра военных действий. Консулу поручалось установить точное количество боеспособных воинов, формы комплектования и содержания армии, структуру военного бюджета. Никифоров должен был выяснить, в каком состоянии находятся крепости и их вооружение, где производится и как доставляется в Крым оружие и многое другое.

О крупномасштабности и глубине российского подхода к проблеме Крыма свидетельствуют и содержащиеся в инструкции указания на необходимость изучения демографической ситуации на полуострове в целях учета военного потенциала ханства. Никифоров должен был выяснить численность населения с разделением по полу, его социальный состав, установить долю оседлого населения относительно кочевого, изучить политические настроения в Крыму и отношение местных жителей к России и Турции. Правительство интересовалось также состоянием сельскохозяйственного производства и перспективами промышленного развития Крыма. В специальном параграфе инструкции русскому консулу поручалось разведать возможность «отпадения» Крыма от Оттоманской Порты и переход а хана в русское подданство[546]. Екатерина II видела в хане человека умного и дальновидного, которого можно склонить на свою сторону. Бюджет Никифорову на создание резидентуры в Крыму был определен в размере 6000 рублей в год. Из этой суммы одна треть составляла жалованье консула, а остальное шло на оперативные расходы и содержание агентуры.

Никифоров пробыл в Крыму около двух лет. За время работы консулом он провел несколько солидных вербовок. Так, Никифоров привлек к секретному сотрудничеству переводчика хана Якуба, который даже присягнул на верность России. В Петербурге Якубу назначили пенсию в размере 900 рублей в год. Не ограничиваясь регулярной передачей информации о хане и его окружении, он обязался вербовать для российской разведки агентов из числа ханских чиновников. Якуб, например, завербовал для русской разведки писца Ахмета, который согласился передавать копии секретных документов, поступавших из Константинополя. Стоимость услуг Ахмета Никифоров оценил в 700 рублей в год. Но, к сожалению, эти вербовки оказались непрочными. Никифорову явно не хватало дипломатического опыта и навыков разведчика. Отсутствие этих качеств сыграло с консулом-резидентом злую шутку. От него сбежал крепостной мальчик, Михаил Андреев, которого татары завербовали и обратили в мусульманство. Вместо того чтобы принять это как свершившейся факт или же потребовать его выдачи дипломатическим путем, Никифоров захватил и вернул мальчика силой. В ответ турецкий султан Мустафа III потребовал от России отозвать консула из Крыма. Принять другого консула Порта отказалась. Таким образом русской разведке в Крыму был нанесен серьезный удар.

Параллельно с Никифоровым разведывательную работу в Крыму и других приграничных к России турецких областях вел киевский генерал-губернатор Глебов. Его агент, поручик Бастевик, успешно выполнив задание, вернулся в Киев. После отзыва Никифорова Глебов направил в Бахчисарай поручика Климовского. Климовской возобновил связь с Якубом и завербовал поверенного в делах молдавского господаря в Крыму — Николая. По предложению Глебова была организована агентурная сеть в Очакове, Бендерах, Могилеве (на Днестре) и в Яссах. В результате проделанной работы агентами русской разведки стали православный священник в Ягорлыке и переводчик с русского языка у очаковского паши Юрий Григоров. Наряду с агентурой, завербованной за границей, киевский генерал-губернатор использовал для получения необходимой информации «маршрутных» разведчиков, которых под видом купцов засылали на территорию Турции. Так, в феврале 1766 г. по указанию Глебова в Очаков был командирован офицер, который имел задание выяснить предназначение строящейся там крепости.

Накануне русско-турецкой войны 1768–1774 гг. большую разведывательную работу в Турции вел русский резидент Алексей Михайлович Обресков. Еще совсем молодым человеком, после окончания шляхетского корпуса, он был причислен к посольству в Константинополе. В 1751 г. после смерти резидента А. И. Неплюева Обрезков был назначен поверенным в делах, а в 1752 г. русским резидентом в Константинополе. Дипломатические способности Алексея Михайловича высоко оценивались Екатериной II и Паниным. До начала русско-турецкой войны главное внимание посла было сосредоточено на выполнении трех основных задач: сбора информации о политике Турции и ее взаимоотношениях с Пруссией, Австрией и Францией; на освещении деятельности европейских дипломатов в Константинополе и недопущении вооруженного вмешательства Турции в польские дела. Решение последней задачи представляло наибольшую сложность. Турция постоянно колебалась между франко-австрийским блоком и Россией. Франция и Австрия пугали Порту усилением мощи России в случае, если польский трон перейдет к русскому ставленнику. Обресков же пытался убедить Мустафу III в том, что «иностранный принц» на польском престоле отдаст Польшу католическому блоку и усилит венский двор.

Усиленно подталкивала Турцию к войне с Россией и часть польской шляхты. Гетман Браницкий в марте 1763 г. прислал в Константинополь своего посланника Станкевича под предлогом обсуждения политики Крыма в отношении Польши. Посол в Польше Михаил Воронцов просил Обрескова принять меры против Станкевича, если тот начнет вести «предосудительную» для России работу. Узнав о том, что Станкевич добивается аудиенции у великого визиря и намерен опорочить Россию в его глазах, Обресков принял решение дискредитировать Станкевича и его миссию. Среди агентов русского посла был главный переводчик султана Гика. Он получил в свое время титул князя и был назначен турецкими властями молдавским господарем. Обрезков через своих агентов добился, чтобы Станкевич не был принят великим визирем и направил Гику на переговоры с польским эмиссаром якобы от турецкой стороны. Ни о чем не подозревая, Станкевич изложил ему все претензии Польши к России. Гика подготовил доклад о переговорах великому визирю и рейс-эфенди (министру иностранных дел), в котором выставил Станкевича лжецом и интриганом. Гика уверял, что Станкевич заявил ему, будто бы Екатерина II собирается выйти замуж за… Понятовского. Станкевич попытайся оправдаться и пошел, как писал Обресков, на «сродную полякам хитрость отрицания». В ответ рейс-эфенди, к удовольствию русского резидента, пожаловал Станкевичу «такой крепкий реплемент, что каждый, кроме поляка, через всю жизнь свою стыдился бы»[547]. Копию этого документа, в доказательство «противной России» работы Станкевича, Обресков получил через своих агентов.

За блестящую работу по нейтрализации Станкевича Обресков дал Гике соболий мех ценою в тысячу рублей и пообещал выхлопотать ему годовой пенсион в 300 рублей. Гика обещал и впредь работать на российскую дипломатическую разведку. Вскоре такая возможность представилась. В октябре 1763 г. Обресков получил от императрицы указание принять все меры к тому, чтобы Порта не помешала возведению русского ставленника на польский престол. Екатерина рекомендовала Алексею Михайловичу для этого «…подкупить одного или нескольких кредит в султане или министерстве, имеющих персон». На эти цели послу предполагалось прислать 50 000 рублей. До получения денег Обрескову разрешалось «на раздачу и нужные подарки» брать в займы у греков или европейских купцов, но «…с крайним осмотрением и осторожностью, наблюдая в этом экономию»[548]. Обресков нашел нужную «персону» в лице Гики. По заданию русского резидента тот сильно напугал руководителей Порты перспективой союза между Францией, Австрией и Польшей. Султан Мустафа III поспешил заявить о том, что он согласен с кандидатурой поляка на польский престол.

После избрания Станислава Августа королем обстановка в самой Польше и вокруг нее не стала для России спокойней. Обрескову постоянно приходилось сталкиваться с интригами со стороны Австрии и Франции. Министры в Турции менялись с калейдоскопической быстротой, и вербовочная работа русского посла велась бесперебойно. В 1765 г. Обресков, помимо заботы о регулярном добывании информации, столкнулся с еще одной проблемой. Австрия начала решительно склоняться на сторону Франции, а австрийский посол в Константинополе, которого Обресков считал своим другом и союзником, пошел по пути предательства. Переориентация в выборе союзников и противников в политике была делом почти обычным. Но такого резкого поворота в отношениях с Австрией в России не ожидал никто. Пока Россия и Австрия были союзниками, Обресков не скрывал от австрийского посла свою агентуру. Когда же интересы Австрии и России стали расходиться, австрийский посол начал раскрывать агентуру Обрескова и передавать его агентов турецким властям. Екатерина II, разгневанная вероломством Австрии, писала Обрескову: «…вы имеете с дознанным вашим искусством и благоразумием потребить все возможные способы и все ваши силы, чтобы натягуемую австрийским домом тучу обратить на него самого»[549].

Еще большее возмущение и в то же время растерянность в Петербурге вызвало донесение Обрескова о предательской по сути деятельности Рексина, который был послом дружественной Пруссии. Агенты донесли русскому послу, что Рексин ведет в Константинополе секретные переговоры с Портой о заключении военного союза против России. Более того, посол Пруссии намеренно разжигал вражду между Турцией и Россией, описывая насилия, чинимые русскими в Польше. Рексин донес туркам о военных приготовлениях России к войне против Турции, строительстве русскими крепостей на Днестре и т. д. Таким образом, речь шла фактически об измене Фридриха II «Северной системе». Екатерина II приказала немедленно расследовать это «поносное дело».

Панин строго конфиденциально встретился с прусским послом в Петербурге Сольмсом и попросил объяснить поведение Рексина. Сольмс в свою очередь обратился за разъяснениями к Фридриху II. Кайзер, видимо не ожидая такого поворота событий, уверил русскую сторону, что подобные действия Рексина невозможны. Но Обресков прислал Панину копии документов, которые Рексин передал султану. Фридриху ничего не оставалось, как заявить, что он не давал таких директив своему послу и Рексин никогда не сообщал ему о подобных своих действиях в Константинополе. Такие объяснения не могли удовлетворить Петербург. Панин справедливо полагал, что маловероятно, чтобы Раксин мог так открыто изменять своему кайзеру.

Вскоре было получено подтверждение информации Обрескова из другого источника. Английский посол в Турции Гренвил направил письмо своему коллеге в Петербурге лондонскому посланнику Макартнею. Письмо было перехвачено агентами русской дипломатической разведки и перлюстрировано. В письме Гренвил подробно информировал Макартнея о деятельности Рексина против России. Фридриху II ничего не оставалось, как признать вину Рексина. Король заявил, что Рексин, видимо, был кем-то подкуплен, поэтому будет отозван, а затем казнен. Опытный дипломат Панин прекрасно понимал, что Рексин исполнял директивы Фридриха. Об этом он прямо написал Обрескову и просил его впредь быть осторожнее, «…дабы иногда разновременно или излишнею откровенностью не компрометировать собственные ваши каналы»[550]. Полученный русской дипломатической разведкой урок пошел на пользу. Панин понял, что агентурой делиться нельзя даже с друзьями.

Между тем политическая напряженность в Юго-Восточной Европе нарастала. Польская проблема все больше упиралась в диссидентский вопрос. В декабре 1767 г. от Крымского хана в Константинополь поступила информация о том, что Россия готовиться к войне с Турцией. Хан обосновал свои сведения тем, что русские захватывают польские области. На самом же деле речь шла о территориях, на которых давным-давно находились русские войска. Получив информацию хана, рейс-эфенди потребовал от Обрескова обещания, что войска будут выведены после окончания сейма. Обресков, по его словам, не усмотрев в этом требовании ничего несправедливого, согласился. Позднее Панин сочтет этот поступок Обрескова ошибочным.

После окончания работы польского сейма в конце 1767 г. Турция стала ожидать обещанного Россией вывода войск из Польши. Но в Польше в феврале 1768 г. вместо ожидаемого умиротворения началась Барская конфедерация (получила название от города Бар в Подолии, где была образована) и вооруженное выступление против России. Ни Репнин, ни Панин, ни сама Екатерина II не могли уже выполнить обещание, которое Обресков неосторожно дал в Константинополе. Обресков понял свою ошибку и решился на отчаянный шаг. Он попытался завербовать рейс-эфенди. Неизвестно каким образом, но это ему удалось. Из его донесений известно лишь, что, получив известие о требовании улемов вооруженным путем вмешаться в польско-русские дела, Обресков после длительной конфиденциальной беседы вручил рейс-эфенди 3000 червонцев. Министр немедленно послал директиву крымскому хану, в которой запретил татарам помогать полякам. Такое же требование он направил и французам, угрожая в противном случае выслать французского консула из Крыма. Блестяще проведенная Обресковым дипломатическая комбинация позволила отсрочить начало русско-турецкой войны на полгода!

Однако русско-турецкие отношения с каждым днем осложнялись. В апреле 1768 г. в плен к русским попал татарин Ахмед-Мухта, который на допросе показал, что в местечке Бары сосредоточен татарский отряд численностью 500 человек, присланный ханом специально в помощь полякам. Затем агентура донесла, что Порта приказала Хотинскому паше увеличить гарнизон крепости до 10 000 человек и привести его в полную боеготовность. В самой Турции произошли перестановки в правительстве. Со своих постов были смещены великий визирь и рейс-эфенди, с которыми у Обрескова сложились хорошие отношения. Турции искала лишь повод, чтобы развязать войну. Таким поводом послужило нападение гайдамаков на местечко Балта и Дубоссары, принадлежавшие крымскому хану. Весной 1768 г. на Правобережной Украине, находившейся под польским суверенитетом, вспыхнуло казацкое восстание под предводительством Железняка и Гонты. Это восстание известно в истории как бунт гайдамаков. Казаки, провозгласив себя борцами за угнетенное православие, истребляли без милосердия польскую шляхту и евреев. Так, овладев городом Уманью, они устлали его улицы трупами, а глубокий колодезь наполнили убитыми детьми. Начальник одного из гайдамацких отрядов, сотник Шило, направился к богатому пограничному местечку Балта, которое только речкой отделялось от татарского местечка Галты. Гайдамаки, войдя в Балту, устроили там резню среди еврейского населения. В ответ, после ухода гайдамаков, евреи и турки из Галты перешли в Балту и стали бить ее православных жителей. Гайдамаки, узнав об этом, возвратились и отомстили разорением Галты.

В Петербурге расценили этот пограничный конфликт как серьезную опасность возникновения войны и сделали все возможное, чтобы ее не допустить. Перед российской дипломатией была поставлена задача доказать Порте и всему миру, что инцидент в Балте — провокация, и Россия к нему не причастна. Разведка в Крыму добыла агентурным путем шифры и письма французского резидента Тота к французскому канцлеру Жуазелю. Переписка неопровержимо свидетельствовала о том, что отчет Порте о Балтийском инциденте писался Якубом под диктовку барона Тота. Бывший переводчик крымского хана и русский агент Якуб был перевербован французской разведкой. Панин переслал копии этих документов Обрескову для предъявления рейс-эфенди или другому высокопоставленному чиновнику. В Петербурге надеялись доказать, кто является истинным источником дезинформации о русских в Польше. В письме к Обрескову Панин советовал послу предложить туркам сделать внезапный обыск у Тота и изъять все его документы. Не теряла надежды и Екатерина II. По ее указанию в августе 1768 г. Панин вновь пишет Обрескову: «Для придания в нужном случае словам вашим у турецкого министерства большей силы лестным блеском золота, изволила её императорское величество повелеть отправить к вашему превосходительству семьдесят тысяч рублев… Употребление сих проповедников поручает вам ея величество с полною достоверностию на вашу верность и усердие»[551]. Но остановить неблагоприятное развитие событий для России было уже невозможно. Турция и стоявшие за ее спиной Франция и Австрия вели дело к войне.

25 сентября 1768 г. под угрозой физического насилия турки предложили Обрескову подписать ультимативные требования о выводе русских войск с территории Польши. Больной, измученный работой и интригами, Обресков с достоинством отверг это предложение. 11 членов русского посольства во главе с Обресковым были помещены в Семибашенную темницу (Едикуле). По традиции Порта так расправлялась с дипломатами страны, с которой находилась в состоянии войны. Стратегический план турецкого командования состоял в том, чтобы, собрав армию в 300 тыс. человек, начать наступление на Каменец-Подольский и соединиться с противниками России в Польше — барскими конфедератами. Объединив силы и используя численное превосходство, Порта намеревалась заставить русских вывести войска из Речи Посполитой. Для ведения военных действий на Северном Кавказе и Южной Украине предполагалось использовать отряды крымских татар.

Со стороны России главная цель войны заключалась в том, чтобы обеспечить выход к Черному морю. Добиться этого предполагалось как военными, так и дипломатическими средствами. В правительстве понимали, что одних военных побед недостаточно. Российской дипломатии ставилась задача внести раскол в отношения между Турцией, Австрией и Францией, а также постараться расшатать внутреннее единство в самой Турции. Первую задачу — внести разлад в австро-турецкий лагерь — русская дипломатия выполнила полностью. Основой для этого послужил первый раздел Польши. Австрия, связав себя территориальными приобретениями в Польше, примкнула к русско-прусскому блоку. Вторая задача — работа по разложению единства в самой Оттоманской империи — была возложена на русскую разведку. Наряду с обеспечением информацией правительства и командующих русскими армиями, разведке вменялось в обязанность создать широкую агентурную сеть среди христианского населения Османской империи и с ее помощью активно противодействовать Турции изнутри. В соответствии с этими задачами и выстраивалась работа русской разведки в годы войны.

Вся информация о планах султана, настроениях в правительстве и в народе шла в Петербург от агентов, работавших на территории самой Турции. Она поступала в Россию несколькими путями. Один из них шел через Вену, где послом был князь Дмитрий Михайлович Голицын. Осведомители в Турции направляли свои материалы в Вену, откуда они пересылались в Петербург. Второй путь доставки информации пролегал через Венецию, где поверенным в делах России был маркиз Павел Маруцци, грек по происхождению, назначенный на этот пост уже во время войны. Кроме передачи информации Маруции занимался разведкой в приграничных к Венецианской республике турецких областях, а также вербовал агентуру из числа христиан. Позже ему было поручено вести разведку во всем бассейне Средиземного моря. В 1770 г., когда в Средиземное море вошла эскадра адмирала Григория Андреевича Спиридова, Маруцци передавал секретную информацию главнокомандующему русским флотом Алексею Григорьевичу Орлову. Через Маруцци также устанавливалась связь с нелегальными резидентами и агентами, работавшими в Константинополе. Третий путь шел из Турции через Польшу. Еще одним источником информации были сведения, которые поступали от венецианского графа Моцениго. Наконец, проводилась и прямая агентурно-разведывательная работа на территории, оккупированной турецкой армией. Осуществлялась она через засылку ходоков во вражеский тыл, что в ту пору не представляло особых трудностей. В рескрипте главнокомандующему генерал-аншефу князю Александру Михайловичу Голицыну от 16 декабря 1768 г. Екатерина II, инструктируя князя, предлагала ему «…посылать в Турецкие границы, а особливо к Хотину, шпионов для разведывания о тамошнем состоянии и движениях неприятеля…»[552].

Значительная часть русской разведывательной агентуры находилась на территориях подвластных Турции государств: Черногории, Греции, Крыма и др. Созданные там разведывательные группы должны были информировать о политическом, военном, моральном состоянии страны и армии, а также вести активную подрывную работу среди местного населения. В несколько меньших масштабах эта работа велась и раньше. Новое, что внесла Екатерина II в действия разведки, заключалось в работе по разложению самого мусульманского лагеря и в разжигании вражды между турками и татарами. Ценные сведения поступали также от русских резидентов, находившихся на территории стран, граничивших с Турцией. Из этих стран — Австрии, Грузии и др. — дипломатическая разведка передавала русскому правительству все поступавшие из Турции новости, а также информировала о взаимоотношениях между Турцией и этими странами.

Понимая, что ценность всякой полученной разведывательной информации определяется возможностью ее использования, Екатерина II пошла на очень важный организационный шаг. Она впервые в историй российской дипломатии и разведки дала право главнокомандующему армией непосредственно сноситься со всеми русскими дипломатическими представителями за границей. Своим указом от 15 декабря 1768 г. Екатерина II повелела, «…чтобы назначенный от нас к командованию главной нашей армии против Порты Оттоманской генерал-аншеф князь Голицын беспрепятственную корреспонденцию производил с министрами нашими при других дворах находящимися»[553]. Таким образом, к главнокомандующему стекалась вся оперативная информация, что позволяло своевременно принять правильное решение.

Наибольший интерес с точки зрения ведения дипломатической разведки в годы войны представляет работа русских агентов на окраинах турецкой империи. С самого начала войны в России надеялись на то, что удастся поднять национально-освободительное движение в Греции и на Балканах. 19 (30) января 1769 г. Екатерина II обратилась ко всем православным народам Балканского полуострова с манифестом. В нем императрица «увещевала» все угнетенные православные народы «…и каждый особенно, полезными для них обстоятельствами настоящей войны воспользоваться ко свержению ига и ко приведению себя по прежнему в независимость, ополчася где и когда будет удобно, против общаго всего христианства врага, и стараясь возможный вред ему причинить»[554].

Идея использовать национально-освободительное движение этих народов обсуждалась в России еще до войны. В 1764 г. в Петербург приехал епископ Далмации Симеон Концаревич. Он подал в Коллегию иностранных дел прошение от имени славянских православных народов Сербии, Боснии и Герцеговины об оказании им протекции. Коллегия иностранных дел пришла тогда к выводу, что не стоит входить в официальные сношения с ними, чтобы не вызвать дипломатических осложнений с Турцией. В то же время было принято решение использовать приезд Концаревича для организации секретной связи с этими народами, так как «…они по единоверию с российским народом в случае будущей иногда войны с турками могут противу их здешней стороне не малую помощь подать и службу свою показать»[555]. Симеона Концаревича оставили в Киеве, откуда он стал осуществлять связь со славянскими народами на Балканах.

Надежды на подъем национально-освободительного движения не оставляли Екатерину II в течение всего первого этапа войны. Ещё не успели прогреметь первые выстрелы, как в Черногорию был направлен князь Юрий Владимирович Долгорукий с заданием организовать восстание против Турции. Поездка его совершалась нелегально. Он скрывался под именем купца Барышникова. Пробравшись в Черногорию, Долгорукий должен был арестовать действовавшего там боснийца — Стефана Малого, который выдавал себя за Петра III, вооружить черногорцев (оружие должен был доставить Маруцци) и выступить против Порты. Но план не удался. Черногорцев невозможно было подвигнуть на войну с Турцией. Подлежавший же аресту Стефан Малой, по признанию Долгорукого, оказался единственным культурным человеком, который его понимал. Так и ничего не добившись, Долгорукий покинул Черногорию, оставив там резидентом бывшего самозванца Стефана Малого.

Больших успехов в ведении активной разведки добился венецианский гражданин граф Моцениго. Судьба этого разведчика весьма интересна. Он происходил из знатной венецианской фамилии, переселившейся на Греческий архипелаг после крестовых походов. Граф Моцениго пользовался уважением в правящих кругах Венеции, но православное вероисповедание не позволяло ему занимать крупные государственные должности. На предложения венецианского дожа, в семье которого он воспитывался, изменить свою веру, Моцениго отвечал категорическим отказом. Ко времени русско-турецкой войны он находился в своем имении на острове Зант (Закинф) на Греческом архипелаге.

Как-то раз к острову подошел русский фрегат, направлявшийся с боеприпасами к средиземноморской эскадре. Он сбился с курса, сел на мель и лишь благодаря помощи, снаряженной Моцениго, был спасен. Об этом узнал командующий флотом граф А. Г. Орлов. Учитывая, что Моцениго имел большие связи в Греции, Албании и Далмации, Орлов предложил ему поступить на русскую службу и организовать разведывательные резидентуры в турецких владениях. В награду Орлов предложил Моцениго патент на звание подполковника и пообещал всякие блага от императрицы. Моцениго, было тогда 43 года. По возрасту и по своему положению в обществе он, казалось бы, не мог удовлетвориться чином подполковника. Но граф принял предложение Орлова, так как был убежденным сторонником России. Моцениго счел своим долгом помочь русскому флоту в борьбе с вековым врагом православных — Турцией. Граф Моцениго обладал незаурядными способностями организатора и разведчика. Он создал разведывательную агентурную сеть на территории Албании, Далмации, Греции, Венеции и в самом Константинополе. Моцениго аккуратно снабжал русский флот информацией о действиях турок, о передвижениях их эскадр. Мало кому известно, что этот греческий гражданин спас русскую средиземноморскую эскадру от почти неминуемой гибели.

В 1773 г., уже во время перемирия, когда русская эскадра стояла спокойно в одной из гаваней у острова Парос, турки собрали три эскадры в Дульцинье, Тунисе и Кандии. Задача эскадрам формулировалась предельно просто: соединившись, атаковать русскую эскадру в Паросе и уничтожить. Основная часть турецких сил была в Дульцинье. Моцениго, узнав об этом через свою агентуру, незамедлительно известил графа Орлова и посоветовал ему тотчас же вывести свой флот в открытое море, напасть на эскадру в Дульцинье и уничтожить ее. Орлов вначале не поверил этим сведениям. Кроме того, он боялся своим появлением в Адриатическом море нарушить положения и параграфы международного морского права, в которых он не очень разбирался. Моцениго стоило большого труда убедить Орлова послушаться его совета и спасти русский флот. В конце концов здравый смысл одержал верх.

Орлов вывел русскую эскадру и подошел к острову Зант — резиденции Моцениго. Граф прислал в помощь эскадре своих лоцманов и передал Орлову последнюю агентурную информацию: турецкая эскадра из Дульцинье уже вышла в море для соединения с другими эскадрами «в видах предстоящей операции». Русская эскадра вышла в море и действительно обнаружила и перехватила турецкую эскадру в Адриатическом море. Орлов навязал ей сражение и почти полностью уничтожил. Турецкий флот потерял 17 больших кораблей, а 11, получив тяжелые повреждения, спаслись в порту Парос. До конца войны ни одна из турецких эскадр так и не рискнула выйти в море.

Неоценимую услугу русскому флоту Моцениго оказал, снабжая его всю войну картами, предоставляя лоцманов и поставляя матросов. Пополнение личного состава кораблей вдали от России было почти неразрешимой проблемой. Приходилось направлять людей морем из Балтики через Атлантический океан в Средиземное море, на что уходили тогда многие месяцы. Моцениго организовал вербовку христиан в Греции, Албании и Далмации и предоставил нашему флоту более 5000 вооруженных солдат и матросов, не попросив за это ни копейки. Командующий флотом адмирал Григорий Андреевич Спиридов так оценивал работу Моцениго: «Ты наш спаситель, ты наш верный страж, мы за твоею прозорливостью пребываем спокойны; не сомневайся о награждениях померных отличности служб твоих». Моцениго проработал почти до конца войны. Последним его подвигом была организация вывоза в Россию детей греческих патриотов из Морен (южная часть Греции). Турецкие паши брали там детей христиан в качестве заложников. Моцениго организовал скрытый вывоз детей на остров Зант, а оттуда — на русские корабли.

Турецкие власти были просто в бешенстве, узнав о деятельности графа. Они потребовали от венецианских властей ареста Моцениго. Венецианцы, отличавшиеся необычайной трусостью перед турками, поспешили исполнить требование султана. Граф Моцениго был арестован и заточен в тюрьму на острове Корфу. Адмирал Спиридов донес об аресте графа императрице, а сам принял меры к тому, чтобы захватить заложников из числа венецианских купцов. Адмирал объявил, что если Моцениго умрет, то он расправится с заложниками. Венецианский сенат большинством голосов постановил не выдавать Моцениго России, если русские его не затребуют. Только после официального представления русского правительства 20 февраля 1774 г. он был освобожден из тюрьмы. Из мести христианские земляки Моцениго решили лишить его права жительства в венецианских владениях и разграбили все его имущество. Позже, благодаря вмешательству графа Семена Романовича Воронцова, Моцениго был принят на службу по ведомству иностранных дел в России и назначен поверенным в делах при тосканском дворе[556].

Итогом русско-турецкой войны 1768–1774 гг. стало подписание 10 июля 1774 г. Кючук-Кайнарджийского мира. По условиям договора Россия получила свободу мореплавания на Черном море. Русские купеческие корабли получили право свободного прохода через Дарданеллы и Босфор. Некоторые статьи договора создавали благоприятные условия для проникновения России на Балканы. Одной из статей Кючук-Кайнарджийского договора утверждалась политическая независимость Крымского ханства от Османской империи. Россия получила на восточном берегу Крыма крепости Керчь и Еникале, запиравшие вход в Азовское море, и крепость Кинбурн в устье Днепра, а также право укреплять город Азов. Добившись выхода к Черному морю, России предстояло решить еще одну задачу — овладеть Крымом.

Работа среди татарских вождей Крыма в годы русско-турецкой войны была совершенно особой главой в деятельности русской дипломатической разведки. Екатерина II с самого начала войны не исключала возможности вытеснения татар из Крыма, хотя в официальных документах нет ни слова о намерении России аннексировать полуостров. План присоединения Крымского полуострова возник, по всей видимости, только в ходе русско-турецкой войны. Главная цель войны — свобода русского мореплавания на Черном море — не могла быть достигнута без вытеснения турок из Крыма и овладения этим полуостровом. По существу эта идея изложена Екатериной II в рескрипте к командующему 2-й армией князю Долгорукому от 18 декабря 1770 г. Императрица писала: «Стараться надобно будет, чтобы отобрать у турков занятые их гарнизонами крепости и получить оныя в свои руки, а через них и твердую ногу в Крымском полуострове — чтоб достать себе и гавань на Черном море и укреплений в земле город для всегдашней с Крымом коммуникации и для охранения онаго тем средством от нашествия впредь турков, кои бы инако сим полуостровом опять очень скоро и легко завладеть в состоянии были»[557].

Осуществить этот план императрица предполагала не столько военными, сколько дипломатическими средствами. Перед русской дипломатической разведкой ставилась задача с помощью умелого дипломатического маневра изгнать турок из Крыма силами самих крымских татар. Заставить крымчан отделиться от Оттоманской Порты и создать самостоятельное татарское государство, которое искало бы опору в России. В случае успеха турецкому владычеству в Европе был бы нанесен смертельный удар. Сложность реализации этого плана заключалась в том, что речь шла об отложении от Порты области, населенной исключительно мусульманами. Религиозные связи в мусульманском мире были тогда необычайно сильными, и преодолеть религиозный фанатизм было трудно. Но русская дипломатическая разведка с этим справилась.

План изгнания турок из Крыма предусматривал несколько этапов. На первом этапе предполагалось отделить от хана Крыма кочующие орды вышедших из ногайских степей кочевников, составлявших основные силы хана. Следующим этапом должно было стать отпадение Крыма от Порты и объявление о его самостоятельности. И, наконец, на третьем — ликвидация татарского государства в Крыму.

Реализация всего плана зависела от решения самой сложной задачи: выхода кочующих орд из подчинения хана. Руководитель русской дипломатии и дипломатической разведки Н. И. Панин первоначально избрал для этой цели запорожцев, хорошо знакомых с татарами. 19 декабря 1768 г. Екатерина II направила к казакам грамоту, в которой призывала их к совместной борьбе против Турции. Он сопроводил эту грамоту своим письмом к кошевому атаману Кальнишевскому, в котором подробно изложил свой план раскола татарско-турецкого лагеря. Панин подробно проинструктировал атамана, как следует вести агитацию среди татар против Турции. Кальнишевский должен был убедить татар в том, что турки пользуются ими как пушечным мясом, презирают их и эксплуатируют. Со стороны России атаман должен был обещать татарам свободу вероисповедания и уравнения во всех правах с русскими, ссылаться на то, что в русской армии имеются генералы-мусульмане. В письме к киевскому генерал-губернатору Глебову Никита Иванович Панин так объясняет свое поручение Кальнишевскому: «он, может быть, скорее изыщит случай их в наши сети уловить»[558]. Киевскому генерал-губернатору поручалось выделить для руководства всей этой операцией асессора Чугуевца и нужную сумму денег. Ибо, как писал Панин, у таких скитающихся народов, как татары, «блеск злата гораздо большую силу имеет, нежели все доказательнейшие о их будущем благопалучении резоны». Однако деятельность Кальнишевского не дала ощутимых результатов.

Параллельно с Кальнищевским и Чутуевцем задачей вывода кочующих орд из подчинения хана занимался генерал-майор Слободской губернии Щербинин. Он предложил Панину использовать для этого Якуба, дубоссарского воеводу, вновь переметнувшегося на сторону России после начала войны. Якуб был весьма авторитетным человеком среди татарских вожаков, и Коллегия иностранных дел дала согласие на его привлечение к агентурной работе. Такое решение в отношении агента, который однажды предал и заслуживал казни, имеет свое объяснение. Его можно найти в рескрипте Щербинину за подписью Екатерины II. В документе дается подробный анализ психологического состояния Якуба, который после измены «…естественным образом чувствует внутреннее беспокойство, что о проступке его известно…». Руководители русской разведки понимали, что, будучи помилован, Якуб, стремясь загладить вину, начнет работать «с рачением и верностью», тем более что обстановка кардинально изменилась. Россия побеждает в войне Турцию, и он вряд ли поддастся искушению предать еще раз. Давая согласие на использование Якуба, Панин и Екатерина II оценивали агента не формально и не только по его прошлым прегрешениям, а с точки зрения конкретной пользы, которую он может принести. В рескрипте Щербинину дозволялось даже недоданную Якубу «за два г. пенсию по девяти сот рублев за каждый произвесть»[559]. Такое отношение к агентуре свидетельствует о высоком профессионализме высшего руководства России в вопросах организации и ведения разведки.

Вторым агентом Щербинина стал руководитель Эдиссанской орды Джан-Мамбет-бей. Он сам предложил свои услуги и не только перетянул всю орду на сторону России, но и в конце 1771 г. стал на защиту русских границ между Волгой и Доном от набегов кубанских татар. Солидная агентура была завербована и среди духовных руководителей и мурз. Для организации работы среди татар Щербинин получил от Панина сразу 20 000 рублей. Кроме того, тайному советнику Собакину было поручено закупить в Москве золотых, серебряных вещей, шелковой и суконной материи, мехов на 10 000 рублей и отправить Щербинину для поощрения татарской агентуры. Русской агентуре в Крыму ставилась одна задача: вести антитурецкую пропаганду и склонять татарские орды к переходу в русское подданство. Таким образом, агентурная разведка шла впереди русских войск, психологически готовя татар к необходимости помириться с русскими. После разгрома турецкой армии графом П. А. Румянцевым в сражении при Рябой Могиле в 1770 г. четыре кочующие орды — Эдиссанская, Буджанцкая, Эдичкульская и Джамбулицкая отложились от Крыма и Порты, сложили оружие, заявили, что переходят в русское подданство, и покинули ряды турецкой армии. Русские разрешили им перейти через Днестр и кочевать в южнорусских степях. Этим была выполнена первая часть плана.

Вторую часть плана было поручено провести тому же Щербинину. По высочайшему повелению он отправился в Крым со штатом помощников, имея при себе 20 000 рублей и на 30 000 рублей подарков. В инструкции Щербинину указывалось, что его задача состоит в том, чтобы добиться от хана и крымских вождей формальной декларации о независимости Крымского ханства. Наряду с этим Щербинин должен был добиться от татар заключения договора с Россией, по которому к ней переходили Керчь, Еникале и обеспечивалась свобода плавания на Черном море. С точки зрения ведения разведки, инструкция Щербинину интересна тем, что она подробно излагает процедуру поэтапной вербовки агентуры с учетом привычек, верования, национальных обычаев и местных законов. На первом этапе вербовки следовало расположить к себе татарских вождей. «Приличныя внушения, изъяснения, настоятельства, соединенные с терпеливостью, с наружным уважением их взаимных вопросов и ответов, и с возбуждением собственного их рассудка и внимания суть те орудия, которыя в сих окрестностях полезны и удачны быть имеют», — наставляет Панин.

После этого можно было переходить ко второму этапу. Ненавязчиво склонить крымских начальников к мысли, что сотрудничество с Россией в их интересах, и только затем приступать к вербовке. «Коль скоро вы приметите, что оныя в них действовать начинают, вступайте в действительную негоциацию». Но не просто вербовать, что называется в «лоб», а подготовить первоначально почву агентурными средствами. В инструкции приводится пример неудачной вербовки со стороны разведчика статского советника Веселицкого. Он без всякой агентурной подготовки вступил «в негоциацию с ханом». Не добившись успеха, Веселицкий «попустился их (татар) поносить», чем окончательно испортил все дело. Щербинину следовало учесть этот опыт и, приступая к вербовке, подготовить прежде для этого почву: изучить личность агента, подкупить его деньгами или подарками.

Получив от агентов согласие на сотрудничество с Россией, Щербинин должен был приступить к выполнению главного задания: «…подвигнуть хана Крымского с правительством… чтобы вышеозначенные два места (Керчь и Еникале), с окрестною землею, нашими людьми заняты были». Добиваться этого следовало путем внушения крымскому правительству мысли, «по пристойности времени и случаев», о возможности и необходимости дружбы между христианами и мусульманами. «Ибо никаким законом не запрещается искать своего благополучия, но паче каждому человеку такое побуждение врожденное есть». Особое внимание Щербинин должен был обратить на вербовку местного духовенства, которое, «как известно, у всех магометан поповския изречения священны и почти одного с законом их достоинства»[560].

Щербинин вполне справился с поставленной задачей. Хан Сагиб-Гирей декларировал независимость Крыма и послал в Петербург своего брата султана Шагинь-Гирея. Вторая часть плана, таким образом, в основном была реализована. Турки из Крыма были изгнаны. Кючук-Кайнарджийский мирный договор 1774 г. утвердил политическую независимость Крымского ханства от Османской империи. Оставалось решить главное: удержать Крым в состоянии независимости и готовить агентурные силы для реализации третьей части плана — ликвидации крымской самостоятельности и окончательного присоединения Крыма к России. Эта задача представляла ряд трудностей. Турция не смирилась с потерей Крыма. Она возобновила назначение в Крым судей и таможенных чиновников, наводнила его своими агентами и готовилась к новой войне с Россией.

Реализацией третьей части плана по ликвидации крымской самостоятельности и окончательному присоединению Крыма к России вначале занимался тоже Щербинин. Он завербовал ханского секретаря и ряд других крупных чиновников. Затем эту работу вел статский советник Веселицкий, оставленный в Крыму поверенным в делах. Но самая крупная вербовка по татарскому делу была проведена в Петербурге самим Н. И. Паниным. Он сумел завербовать султана Шагинь-Гирея, брата крымского хана Сагиб-Гирея. После провозглашения независимости Крыма Шагинь-Гирей был направлен послом в Петербург. Здесь на него обратил внимание Панин. Он сумел разглядеть в нем недюжинную личность, крупного организатора и решил пойти на вербовку султана. Его начали обрабатывать, давая денег столько, сколько он требовал. Помимо 100 рублей в день на содержание, он получил наличными 27 000 рублей. Кроме того, ему подарили дорогую шубу, шапку, саблю с золотом и бриллиантами ценою в 20 000 рублей, табакерку, дорогостоящий перстень и бриллиантовое кольцо лично от Панина. В благодарность Шагинь-Гирей дал обещание «…содействовать, чтобы грубых татар вразумить о прочности нашего с ними союза», — писал Панин Щербинину.

Первоначально Шагинь-Гирею не удалось убедить татар в «прочности союза». Отвергнутый ими, он вернулся в Россию на содержание русского правительства. Затем Шагинь-Гирей переехал на Таманский полуостров, куда перекочевали ногайские орды. Султан прибыл сюда по приказу русского двора для того, чтобы вести разведывательную работу и борьбу с турецким влиянием. В 1773 г. туркам удалось поднять бунт среди кубанских татар, который грозил распространиться на Кабарду и ногайские орды. В рескрипте на имя Щербинина Панин предлагал помимо Шагинь-Гирея задействовать руководителя Эдисанской орды Джан-Мамбет-бея и, по примеру Турции, активно подкупать на свою сторону духовенство и начальствующих лиц среди кабардинцев и других горских народов. «…Те же самые сильно действуемые способы употребить к удержанию их в спокойном состоянии, какие Порта Оттоманская ко всем известиям не оставляет употреблять по их соблазну»[561]. Другими словами, платить нужным людям столько, «сколько допустит пристойность и удобность».

В 1774 г. в Петербурге было принято весьма важное и далеко идущее решение — назначить Шагинь-Гирея главой над всеми ногайскими ордами. Управляющий Крымом Сагиб-Гирей не пользовался доверием русских. В Коллегии иностранных дел решили повторить польский опыт и приступили к подготовке татарского варианта «Понятовского» в лице Шагинь-Гирея. Вначале предполагалось сделать его главой над ногайцами, а затем, в зависимости от обстановки, либо отделить ногайцев полностью от крымских татар, либо, представив ногайцев, как основную силу крымского государства, навязать Крыму Шагинь-Гирея. Реализация плана внедрения Шагинь-Гирея в вожди ногайцев требовала большого искусства и такта как по отношению к ногайцам, так и по отношению к Шагинь-Гирею. Среди ногайцев была очень сильна протурецкая прослойка, а Шагинь-Гирей был человек волевой, энергичный и храбрый. С ним нельзя было обращаться как с простым агентом, работающим за деньги. Русская разведка учла все эти обстоятельства. В феврале 1774 г. «…с соблюдением всей наружной свободности» состоялось назначение Шагинь-Гирея главой над всеми ногайскими ордами. От Екатерины II ему было положено содержание 1000 рублей в месяц.

Ставка на Шагинь-Гирея себя оправдала. В 1777 г. под нажимом России крымские мурзы избрали его ханом. Вскоре против него в Крыму поднялось восстание. Турецкое правительство отказалось выполнять пункт договора 1774 г. о независимости Крыма. Оно попыталось свергнуть Шагинь-Гирея и назначить других ханов. Но это желание не нашло поддержки у большинства мурз. В поддержку сторонников русской ориентации Шагинь-Гирея русское правительство приняло решение ввести войска в Крым. Спор с Турцией удалось урегулировать в марте 1779 г. Айналы-Кавакская конвенция подтвердила условия Кючук-Кайнарджийского договора. Шагинь-Гирей оставался ханом до 1783 г. Указом от 8 апреля 1783 г. правительство Екатерины II, сославшись на нарушения Турцией конвенции 1779 года, включило Крым, который стал называться Тавридой, в состав Российской империи. Шагинь-Гирей же был убит в Турции при невыясненных обстоятельствах. Присоединение Крыма и Кубани послужило поводом к объявлению Турцией войны России. Вторая война с Турцией 1787–1791 гг. закончилась подписанием Ясского мирного договора, по которому к России отходило побережье Черного моря от Южного Буга до Днестра. Присоединение всего северного побережья Черного моря означало значительное усиление позиций России, открывало ей новые морские пути, способствовало развитию обширных земель.

Кючук-Кайнарджийский и Ясский договоры стали крупным успехом не только русского оружия, но российской дипломатии и дипломатической разведки. Возможность заключения таких выгодных договоров был, конечно, достигнут в первую очередь благодаря доблестным русским войскам и блестящим победам П. А. Румянцева, А. В. Суворова и Г. А. Спиридова. Однако немалую роль в достижении этих успехов сыграла русская дипломатия и дипломатическая разведка. В сфере внешней политики Екатерина II была последовательницей идей Петра I. Она сумела понять коренные задачи внешней политики России и завершить то, к чему веками стремилось русское государство. Перед российской дипломатией вставали новые цели и задачи, решение которых требовало дальнейшего развития разведки и постановки ее на профессиональную основу.

Приложение

Деяния и судьбы слуг государевых

Я. В. Брюс

Яков Вилимович Брюс родился в Москве в 1670 г. в семье обрусевших шотландцев. Двое из его предков были шотландскими королями. В 1647 г., в правление Кромвеля, отец Якова покинул родину и поступил на российскую службу. Яков Вилимович получил прекрасное для того времени домашнее образование. В 1683 г. Яков и его брат были записаны в «потешные» царские отряды, на основе которых возникли потом Преображенский и Семеновский полки. В 1687 г. Яков Брюс в чине прапорщика принял участие в походе князя В. В. Голицына в Крым.

В 1686 г. Россия подписала «Вечный мир» с Речью Посполитой. Польша окончательно отказалась от Смоленска, Чернигова, Новгород-Северского, Киева, Левобережной Украины и Запорожья. Россия заключила с ней антитурецкий союз и фактически примкнула к Священной лиге европейских государств. Начало Священной лиге было положено в 1683 г., когда польский король Ян Собеский и австрийский император Леопольд I подписали оборонительный и наступательный трактат, к которому вскоре присоединились Венеция, Бранденбург и некоторые другие немецкие княжества. Священной лиге Россия была нужна для того, чтобы оттянуть часть сил Османской империи на восток. России же союз с европейскими государствами был необходим для решения вопроса о выходе в Черное море.

Выступление русских войск было намечено на 1687 г. Гетман Украины Иван Самойлович, как опытный казак, советовал Голицыну начать поход ранней весной, пока не высохла трава и был корм для скота. Но подготовиться вовремя не успели, а отложить поход на следующий год было невозможно. Союзники требовали наступать как можно быстрее, поэтому поход начался летом, когда трава вся высохла. Татары зажгли степь, и войско Голицына повернуло назад, даже не дойдя до Перекопа. Правительство царевны Софьи старалось скрыть действительные результаты похода. Его участников встретили как героев и осыпали наградами. Яков Брюс за этот поход был награжден небольшим поместьем.

Виновником неудачи похода объявили Ивана Самойловича. Украинская старшина сочинила на гетмана ложный донос, обвинив его в поджоге степи на том основании, что он был противником войны с Крымом и союза с Речью Посполитой. Без всякого суда Самойловича и его старшего сына выслали в Сибирь, а их собственность конфисковали. Половина имущества гетмана пошла в царскую казну, а половина — в казну Войска Запорожского. Младший сын Самойловича, черниговский полковник, пробовал поднять свой полк в защиту отца, но был схвачен, отдан под суд и казнен в Севске. Сам Самойлович через два года умер в Тобольске. Новым гетманом в 1687 г. с подсказки В. В. Голицына был избран Иван Степанович Мазепа.

В 1689 г. Брюс участвовал во втором походе князя В. В. Голицына на Крым. Этот поход также закончился неудачей. Полки Голицына и Мазепы с трудом дошли до Перекопа и повернули назад. На этот раз переход русских войск через степь к Перекопу был воспринят в Москве как победа. Все участники похода получили щедрые награды. Яков Брюс был награжден поместьем и деньгами. Хотя неудачи походов были ясны для всех, Россия свою роль в войне выполнила. Войско крымских татар в количестве 150 тыс. человек было задержано в Крыму, что дало возможность Священной лиге значительно потеснить турок в Европе.

В 1694 г. Яков Брюс принял участие в так называемом «Кожуховском походе» молодого царя Петра. Это были первые большие маневры русской армии. Они были точной копией войны вплоть до того, что свыше 70 человек были убиты и ранены стрельбой пыжами в упор. В маневрах было задействовано до 30 тыс. войск. Брюс участвовал в походе в чине поручика 2-го рейтарского полка армии князя М. Г. Ромодановского.

В 1695 г Яков Вилимович Брюс был произведен в капитаны, «состоял за инженера» в первом походе на Азов. Весной этого года московские войска численностью 30 тыс. человек реками Окой и Волгой дошли на судах до Царицына, а оттуда перешли на Дон и осадили турецкую крепость Азов. Войсками командовали генерал Патрик Гордон, адмирал Лефорт и генерал-адмирал Федор Алексеевич Головин. Петр I принимал участие в штурме Азова в качестве бомбардира Преображенского полка. Взять крепость штурмом не удалось. Гарнизон крепости, получая провиант и подкрепление с моря, не сдавался. Русские войска страдали от недостатка продовольствия и отсутствия единоначалия. В сентябре 1695 г. Петр вынужден был отступить. Понесенные войсками потери были не меньше потерь Голицына в 1687 и 1689 гг. Петр I убедился, что взять Азов можно только с помощью флота.

В течение зимы 1695–1696 гг. на Дону, в устье реки Воронеж, была построена целая флотилия морских и речных судов. В мае 1696 г. русские войска из Воронежа Доном двинулись к Азову. Брюс в чине капитана девятой флотской роты находился вместе с Лефортом на одном из кораблей. Во время пути он составил подробную карту, за что был пожалован чином полковника. На этот раз осада Азова была полной. Флот Петра не позволил турецким кораблям подойти к крепости. 18 июля 1696 г. гарнизон крепости капитулировал.

В 1697 г. Петр I включил Я. В. Брюса в состав «Великого посольства», в ходе которого сложился новый антишведский союз в составе России, Саксонии и Дании. В 1700 г. Брюс был произведен в генерал-майоры артиллерии и в этом чине принимал участие в осаде Нарвы.

Однако начало Северной войны для союзников оказалось крайне неблагоприятным. Уже в 1699 г. после сильного обстрела шведскими корабельными пушками Копенгагена вышла из войны Дания. Петр I объявил войну Швеции 19 августа 1700 г., а 22 августа выступил с войсками из Москвы к Нарве. Но осада Нарвы затянулась. Недостатки военной организации, отсутствие хлеба и фуража привели к тому, что осаждающие стали испытывать бóльшие лишения, чем осажденные. Тем временем Карл XII подошел к Нарве, разбил русские войска, захватил всю артиллерию и взял в плен 79 генералов и офицеров. После этого поражения Брюс попал в опалу и даже был отрешен от должности. По прошествии года Брюс вновь был принят на службу в прежнем звании генерал-майора. Более того, Петр I поручил ему исполнять обязанности генерал-фельдцейхмейстера, главного начальника артиллерии. Этот чин и должность были введены в России в 1699 г.

Потерпев сокрушительное поражение под Нарвой, Петр I энергично взялся за восстановление и реорганизацию армии. В течение зимы 1700–1701 гг. было сформировано 10 драгунских полков и отлито 270 артиллерийских орудий. С 1702 по 1703 г. Я. В. Брюс занимал должность Новгородского губернатора. В этой должности он должен был отвечать за производство необходимого военного снаряжения и доставку его к местам сражений. В 1702 г. Петр принял решение овладеть шведскими крепостями на Неве. Сборным пунктом для войск была назначена Ладога. В начале сентября здесь находились с войсками Апраксин, Репнин, Шереметев. Все необходимое для похода военное снаряжение было доставлено сюда Брюсом. В конце сентября русские войска осадили крепость Нотебург (древнерусский Орешек), которая 11 октября капитулировала. Брюс в качестве начальника артиллерии находился при главной армии. По поводу этой победы Петр писал: «Правда, что зело жесток сей орех был, однакож, слава богу, счастливо разгрызен. Артиллерия наша зело чудесно дело свое исправила».

В конце апреля 1703 г. 20-тысячная русская армия под командованием генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева совершенно неожиданно для неприятеля появилась у стен небольшой крепости Ниеншанц, стоявшей у впадения реки Охты в Неву. В составе войска было и несколько батальонов под командой Якова Брюса. Шереметев, друживший с Брюсом, использовал его как опытного и знающего артиллериста. Подготовка к обстрелу крепости завершилась 30 апреля, а 1 мая после бомбардировки крепость сдалась. 16 мая 1703 г. недалеко от Ниеншанца Петр заложил новую крепость Санкт-Питербурх, основу будущей столицы Российской империи.

В качестве начальника артиллерии Брюс принимал участие в осаде Нарвы и Иван города в 1704 г., в войне в Польше в 1705 г. В 1706 г. в чине генерал-лейтенанта Брюс участвовал в сражении под Калишем. В 1708 г. он командовал левым флангом русской армии в сражении при Лесном. В Полтавском сражении 27 июня 1709 г. Брюс сыграл не меньшую роль, чем Петр I и А. Д. Меншиков. Он командовал всей русской артиллерией, состоявшей из 72 орудий. Прекрасное управление огнем вызвало восхищение у Петра I. После сражения Брюс получил из рук царя орден Св. апостола Андрея Первозванного.

В конце октября 1709 г. войска генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева осадили Ригу. Еще в дороге фельдмаршал, зная искусство Я. В. Брюса в артиллерийском деле, писал ему о планах Петра относительно взятия Риги и при этом уточнял: «… желаю вас видеть и посоветовать». Но у Петра для Брюса было другое поручение. В середине апреля 1710 г. под Ригу прибыл Меншиков. Он принял дополнительные меры по обеспечению более полной блокады города. Река Западая Двина была пересечена бревнами, скрепленными цепями, так что возможность подхода кораблей со стороны моря совершенно исключалась. В начале мая 1710 г. с артиллерией к Риге подошел Брюс и установил новые батареи. Началась жесточайшая бомбардировка города, которая продолжалась до 24 июня. Не выдержав бомбардировки, комендант крепости запросил перемирия. Начались переговоры, которые закончились 4 июля 1710 г. подписанием капитуляции. Петр I получил известие о взятии Риги 8 июля и туг же отправил Шереметеву поздравительное письмо: «…за труды ваши и всех, при вас будущих, зело благодарствую и взаемно поздравляю».

В 1711 г. Я. В. Брюс принял участие в Прутском походе Петра I. Поход проходил в тяжелейших условиях. Русская армия начала испытывать недостаток в продовольствии уже в начале июня. Жара выжгла траву, лишив лошадей подножного корма. Армия подошла к реке Прут 5 июня 1711 г. 30 июня русские войска перешли Прут и сосредоточились под городом Яссы. 7 июля от разведки были получены сведения о том, что конница крымских татар во главе с ханом уже соединилась с турками. 8 июля пленный татарин сообщил, что визирь назначил сражение на 10 июля. В тот же день разведке удалось установить приблизительную численность турецких войск. Баталджи-паша привел на Прут 170-тысячное войско при 469 орудиях. Турецкие войска почти в четыре раза превосходили русскую армию.

Сражение началось не 10, а 8 июля и продолжалось в общей сложности 36 часов. Были моменты, когда турки вплотную подходили к рогаткам, и казалось, вот-вот ворвутся в русский лагерь. Только губительный огонь артиллерии Брюса охлаждал пыл янычар и крымских татар. В ходе сражения потери русских составили 2872 человека, а у османов — 7000. После заключения Прутского мирного договора Я. В. Брюс был утвержден в звании генерал-фельдцейхмейстера.

В декабре 1712 г. шведский генерал М. Стейнбок вышел из Померании в Мекленбург, чтобы там напасть на союзные России датско-саксонские войска. Получив об этом известие, Петр I послал на помощь союзникам русские подкрепления во главе с А. Д. Меншиковым. Однако союзники были настолько уверены в своих силах, что решили разбить шведов без русских. Датско-саксонские войска атаковали шведскую армию Стейнбока при Гадебуше, но потерпели полное поражение. Подоспевший на помощь с войсками Меншиков вступил в командование соединенными русско-датско-саксонскими силами, а Брюс соединенной артиллерией. 12 февраля 1713 г. при Фридрихштадте армия Стейнбока, не выдержав натиска русских войск, отступила и укрылась в Тоннингене. Осада города продолжалась до лета 1713 г., после чего остатки шведской армии сдались.

В том же году царь направляет Якова Вилимовича в Германию для найма на русскую службу мастеров, а также выделяет ему средства для покупки произведений искусства. После возвращения на родину у Брюса начались неприятности. В конце 1713 г. вскрылись серьезные злоупотребления среди высших сановников государства. Используя свое высокое положение и доверие царя, они обогащались за счет государственной казны. Вельможи заключали подряды на поставку разного рода товаров, главным образом продовольствия, по завышенным ценам. Чтобы скрыть свою причастность к контрактам, дельцы из знати оформляли их не на собственное имя, а на подставные лица. В числе махинаторов оказались Ф. М. Апраксин, канцлер Г. И. Головкин, А. Д. Меншиков, А. В. Кикин и многие другие. В хищении государственного имущества был заподозрен и Я. В. Брюс.

По распоряжению Петра I для расследования махинаций была образована следственная канцелярия во главе с генерал-фельдмаршалом В. В. Долгоруковым. Против Брюса было выдвинуто обвинение в причастности к хищению государственного имущества. В оправдание Яков Вилимович ссылался на то, что по долгу службы почти постоянно отсутствовал в столице и не имел ни малейшей возможности обнаружить или предотвратить злоупотребления своих чиновников. Тем не менее суд признал вину Брюса и вынес приговор. Петр I, благоволивший к Якову Вилимовичу, освободил его от наказания, приказав только опубликовать приговор.

В 1717 г. Брюс уже сенатор и президент Мануфактур- и Берг-коллегий. В 1718 г. Яков Вилимович вместе с секретарем Посольского приказа Андреем Ивановичем Остерманом, имея при себе секретные инструкции Петра I, приняли участие в мирных переговорах со Швецией на Аландских островах. В 1721 г. Я. В. Брюс и А. И. Остерман в финском городке Ништадте подписали мирный договор со Швецией, положивший конец Северной войне. За Ништадский мир Петр I пожаловал Я. В. Брюсу графское достоинство и 500 крестянских дворов в Карельском уезде.

После смерти Петра I Якову Вилимовичу Брюсу была поручена организация похорон императора и присвоен титул «Верховного обер-маршала печальной комиссии».

Кончина Петра привела к ожесточенной борьбе за власть в его ближайшем окружении. Брюс не стал вмешиваться в эту борьбу и подал просьбу об отставке. В 1726 г. он вышел в отставку в чине генерал-фельдмаршала. Яков Вилимович поселился в деревне Глинки, Богородского уезда, Московской губернии, никуда не показывался и занимался науками.

Помимо артиллерии (Брюс организовал в Москве первую в России артиллерийскую и инженерную школу), Яков Вилимович имел глубокие познания в математике, естественных науках, географии. Он переписывался с немецким философом Готфридом Лейбницем и часто выполнял поручения Петра I по переводу книг. Энциклопедическая образованность, однако, не мешала Брюсу заниматься «чернокнижием». Он был членом тайного «Общества Нептунов», которое собиралось на верху Сухаревской башни в Москве. У себя в имении Брюс прослыл колдуном и умер в 1735 г., не оставив потомства. Свое собрание предметов старины и библиотеку Яков Вилимович Брюс завещал Петербургской Академии наук.

П. Б. Возницын

Прокопий Богданович Возницын был выходцем из мелких владимирских служилых людей. Даты его рождения и смерти неизвестны. Он был одним из виднейших русских дипломатов последней трети XVII в., исполнял дипломатические поручения в Вене, Венеции, Варшаве. Дипломат старой школы, Возницын отличался осторожностью и сдержанностью в речах и суждениях, но, приняв решение, твердо и упорно следовал ему.

В 1677 г. Турция начала войну против России за Украину. Турецкие войска осадили Чигирин, намереваясь после взятия его захватить Киев, Левобережную Украину и открыть путь на Москву. В результате героических действий русских войск турецкая армия была разбита. Но в 1678 г. турецко-татарские войска вновь появились под Чигирином. На этот раз им удалось взять город. Однако армия султана была истощена и вынуждена была отступить.

В начале 1681 г. в Бахчисарае начались мирные переговоры, которые закончились подписанием перемирия на 20 лет. Турция признавала за Россией Левобережье с Киевом. Земли между Днепром и Бугом должны были остаться незаселенными. В том же году Возницын получил чин дьяка и был направлен в Константинополь для ратификации Бахчисарайского мирного договора. В 1688 г. он был назначен резидентом в Польшу.

В 1697 г. Россия, Австрия и Венеция заключили наступательный союз против Турции сроком на три года. Петр поставил задачу русской дипломатии добиться укрепления этого союза путем вовлечения в его состав ряда западноевропейских государств. С этой целью в том же году за границу было направлено Великое посольство во главе с Ф. Я. Лефортом, Ф. А. Головиным и П. Б. Возницыным.

Однако уже в феврале 1697 г. Турция, Австрия и Венеция при посредничестве Англии и Нидерландов начали переговоры о мире. В Европе ожидали скорой смерти испанского короля и начала войны за Испанское наследство. Австрия, Англия и Нидерланды спешили заключить мир с Турцией для того, чтобы начать совместную борьбу против Франции. Распад антитурецкой коалиции был предрешен. В 1698 г. в обстановке явного недоверия между союзниками начались мирные переговоры в Карловичах, на берегу Дуная.

Русскую делегацию на конгрессе возглавил П. Б. Возницын. Трудности начались еще на венском причале Дуная. Вопреки принятым в то время международным нормам, австрийские власти не обеспечили русское посольство необходимыми транспортными средствами. Возницыну предоставили только девять недостроенных речных барок. Палубы и каюты пришлось сооружать за свой счет. Большие трудности посольство испытывало с продовольствием и фуражом. Однако главной проблемой для Возницына стало преодоление сопротивления и турок, и союзников, и посредников.

Особенностью Карловицкого конгресса было то, что на нем не предусматривалось проведение общих заседаний, где бы присутствовали все делегации. Вместо них, по предложению австрийцев, каждый из союзников должен был проводить «съезды с турками в присутствии посредников». Причем первыми должны были встречаться с турками австрийцы, а за ними все остальные согласно очередности. Очередность вхождения в процесс переговоров с Турцией зависела от времени вступления каждой страны в Священную лигу: «Кто первый с цесарцами договор заключил, тот раньше и с турками о своих делах говорить будет».

Такой порядок работы конгресса давал ощутимые выгоды Австрии. Ее дипломатия рассчитывала добиться наибольших льгот. В самом невыгодном положении оказывалась Россия, поскольку формально Россия вступила в Священную лигу последней — в 1697 г., хотя фактически с 1686 г. в союзе с Речью Посполитой вела военные действия против Турции. Возницын жаловался, что австрийцы не позволяют ему сноситься с турками и ему приходится вести переговоры с ними тайно. Первоначально Возницын пытался помешать «союзникам» заключить мир с турками, и намеревался добиться этого агентурными методами. Однако широко задуманная комбинация Возницына не удалась. Тогда русская делегация приступила к выработке условий мира с Турцией.

Первая встреча П. Б. Возницына с турецкими дипломатами состоялась 9 ноября 1698 г. Русская делегация потребовала от Турции передать России кроме Азова и Таганрога еще и Керчь. «Турецкие послы, — писал Возницын, — то услышав, в великое изумление пришли и вдруг во образе своем переменились, и друг на друга поглядя, так красны стали, что больше того невозможно быть». Османский посол грек Маврокордато в ответ выдвинул требование вернуть все захваченные Россией территории. В дипломатической практике того времени всегда на первой встрече выдвигались самые крайние требования, чтобы потом постепенно прийти к разумному компромиссу. Возницын же, как дипломат старой русской школы, на последующих встречах не только не снизил, а увеличил претензии. Он стал требовать еще и уступки Очакова, и права свободной торговли России на Черном и Средиземном морях. Можно предположить, что требование свободного торгового судоходства исходило, скорее всего, не от Возницына, а от Петра I. Не случайно, что Петр в это время строил гавани и вел энергичную работу по созданию южного военного и торгового флотов.

Такие требования грозили завести переговоры в тупик, а это было тем более опасно, что Австрия и Речь Посполитая уже подписали мирный договор. В последней инструкции П. Б. Возницыну Посольский приказ предлагал русской делегации отказаться от дополнительных претензий и настаивать только на соблюдении принципа «кто, чем владеет, да владеет». Но на этих условиях Возницыну удалось заключить лишь перемирие сроком на два года. Донося об этой неудаче Петру, он написал: «Помилуй грешного и убогого своего сироту, а лучше я сделать сего дела не умел».

По возвращении на родину Прокопий Богданович Возницын принял деятельное участие в подготовке бумаг и наказов для посольства думного дьяка Е. Украинцева в Турцию с целью добиться заключения мира. Возницын был одним из немногих дипломатов, к советам которых прислушивался Петр. Именно он подсказал царю мысль отправить к султану послов на корабле с тем, чтобы разведать морской путь из Азовского моря в Константинополь и составить первую русскую карту Черного моря.

А. П. Волынский

Артемий Петрович Волынский родился в 1689 г. в небогатой, но родовитой семье. Род Волынских ведет начало со второй половины XIV в., когда один из его представителей в должности воеводы прославился участием в Куликовской битве. О юношеских годах Артемия Петровича практически ничего не известно. По собственному признанию Волынского, он «в школах не бывал и не обращался». Образование и воспитание получил дома, при этом ученостью и воспитанностью не блистал. Тем не менее ему удалось породниться с царской семьей, взяв в жены двоюродную сестру Петра I — Александру Львовну Нарышкину.

Подобно большинству дворянских недорослей петровской поры Волынский начал службу в гвардии. К 1711 с относится первое упоминание о служебном рвении молодого гвардейца: с берегов Прута он доставил письмо Петра Сенату о благополучном выходе из окружения русских войск. В 1715 к Артемий Петрович получил куда более серьезное поручение. Он был направлен во главе посольства в Персию.

Персия (с 1935 г. Иран) интересовала Петра как перевалочный пункт на пути в Индию и как страна, с которой Россия могла торговать без посредников. Царь был заинтересован в том, чтобы направить торговлю Персии с Европой по волжскому пути и обеспечить русскому купечеству приоритет в этой торговле. Кроме того, существовала реальная угроза вторжения Турции в восточные районы Закавказья. В случае утверждения турок на западном побережье Каспийского моря создавалась опасность южным границам России и отстранения русского купечества от восточной торговли.

Волынский получил от Петра I подробную разведывательную инструкцию о том, что следовало узнать о государственном устройстве, военном и политическом положении Персии. Царь не ошибся в своем выборе. Волынский успешно справился с поручением. Он подробно написал Петру о царившей в стране междоусобице, безмерной продажности чиновников и неспособности шаха Хусейна управлять государством. Из всего увиденного Волынский делал вывод о возможности немедленной войны с Персией. «Как я здешнюю слабость вижу, нам без всякого опасения начать можно, ибо не только целою армиею, но и малым корпусом великую часть к России присовокупить без труда можно, к чему удобнее нынешнего времени не будет, ибо если впредь сие государство обновиться другим шахом, то, может быть, и порядок другой будет», — писал Волынский.

Перед отъездом на родину Артемий Петрович Волынский подписал с правительством шаха выгодный для России торговый договор. Персия должна была обеспечить русским купцам благоприятные условия для торговли, безопасную доставку и продажу груза в любой точке страны и своевременный расчет, не препятствовать русским купцам в приобретении шелка-сырца, не задерживать их с товарами и т. д. В декабре 1718 г. А. П. Волынский вернулся в Петербург. Довольный результатами деятельности посольства Петр пожаловал Волынскому чин полковника и звание генерал-адъютанта. Донесения Артемия Петровича убедили Петра в необходимости готовиться к войне с Персией.

В 1719 г. Волынский получил назначение на должность астраханского губернатора. В период с 1719 по 1723 г. он вел активную работу по подготовке Каспийского похода Петра I 1722–1723 гг. В 1720 г. Петр направил Волынскому инструкцию по организации разведки и подготовке к войне. Следуя указаниям царя, Волынский приступил к укреплению астраханской крепости, установил связь с грузинским царем Вахтангом VI — убежденным сторонником русской ориентации, организовал разведку местности по пути продвижения русских войск, скрытно провел заготовку продовольствия и снаряжения. Кроме того, в Персию под видом купца был направлен офицер для ведения разведки внутри страны.

Информация, которую получал Волынский, убеждала его в необходимости действовать в Персии и на Кавказе не дипломатией, как предполагал Петр, а вооруженной силой. В своих письмах Петру он советовал не сближаться с представителями народов Кавказа, а силой держать их в страхе и подчинении русским интересам. «Мне мнится здешние народы привлечь политикою к стороне вашей невозможно, ежели в руках оружия не будет, ибо хотя и являются склонны, но токмо для одних денег, которых (народов), по моему слабому мнению, надобно бы так содержать, чтоб без причины только их не озлоблять, а верить никому невозможно», — писал Волынский.

Вопреки указаниям Петра искать союзников для борьбы против Турции и Персии среди многочисленных царей и князей Кавказа, Волынский на «конгресс» с ними не шел и помощью от России не «обнадеживал». Между тем в сентябре 1721 г. Волынский получил известие о восстании лезгин против персидского шаха. Лезгинский «владелец» Даудбек, потеряв надежду на помощь России, решил сам выступить против шаха. Даудбек, объединившись с кумыцким царьком Суркаем, захватил и разграбил город Шемаху. Русским купцам, торговавшим в городе, было обещано, что их грабить не будут. Но вечером 4000 вооруженных лезгин и кумыков напали на русские лавки в гостином дворе, прогнали приказчиков саблями и награбили товаров на 300 000 рублей. Один Матвей Григорьевич Евреинов потерял товара на 170 000 рублей, вследствие чего он, один из богатейших купцов в России, разорился.

Волынский немедленно сообщил об этом Петру, убеждая его немедленно начать военные действия под видом борьбы против бунтовщиков. «Государь, можно начать и на предбудущее лето, понеже не великих войск сия война требует, ибо ваше величество изволите уже и сами видеть, что не люди, скоты воюют и разоряют», — писал царю Волынский. Северная война к этому времени закончилась, и призывы Волынского возымели действие. В июле 1722 г. русские войска высадились на берег Каспия.

В 1725 г. Артемий Петрович Волынский был назначен губернатором Казани. Это назначение он получил, вероятно, не без протекции цесаревны Елизаветы Петровны, которую в июле 1725 г. просил вызволить его «из здешней пеклы», то есть Астрахани. С небольшими перерывами Волынский пробыл казанским губернатором до 1731 г. Поведение его на посту губернатора оказалось не безупречным. Он был замечен в многочисленных злоупотреблениях и произволе. Но благодаря покровительству своего влиятельного дяди, Семена Андреевича Салтыкова, жалобы на губернатора остались без рассмотрения.

Переезд Артемия Петровича Волынского в Москву, а затем в Петербург, ознаменовался фантастическим взлетом его карьеры. Он сумел войти в доверие к влиятельному при дворе графу Ф. К. Левенвольде и в 1732 г. стал его помощником по конюшенной части. Эта придворная должность позволила Волынскому, с одной стороны, находиться на виду императрицы Анны Иоанновны, а с другой — сойтись с ее фаворитом Э. И. Бироном, знавшим толк в лошадях. Любовь Анны Иоанновны и Бирона к лошадям привела к тому, что в конце 1734 г. Волынский был произведен в генерал-лейтенанты. В следующем году умер Левенвольде, и Волынский занял его место, а 27 января 1736 г. в связи с днем своего рождения императрица произвела его в обер-егермейстеры.

Вскоре Волынскому представилась возможность вернуться к дипломатической деятельности. В 1735 г. возобновилась борьба России с Турцией. Россия добивалась выхода в Черное море и укрепления своих южных границ. Для разрешения этих задач с начала 1730-х гг. российская дипломатия проводила длительную и тщательную дипломатическую подготовку. В частности, Россия уступила Персии все прикаспийские провинции, захваченные в ходе Каспийского похода, в обмен на обещание совместных действий против турецкого султана. Весной 1736 г. Россия объявила войну Турции. Русские войска под командованием генерал-фельдмаршала Б. X. Миниха в ходе войны взяли Азов, Очаков, Хотин, Яссы и дважды занимали Крым.

В середине 1737 г. со стороны Турции была предпринята попытка мирного разрешения конфликта с Россией. С 16 августа по 11 ноября в украинском местечке Немирово состоялся конгресс русских, турецких и союзных России австрийских представителей. На этом конгрессе Россию представляли А. П. Волынский, П. П. Шафиров и И. И. Неплюев. Но переговоры желаемых результатов не дали. Турки под дипломатическим давлением Франции отклонили территориальные и другие требования России и покинули зал заседаний. Военные действия возобновились. 29 сентября 1739 г. в Белграде был подписан русско-турецкий мирный трактат. Россия получила Азов (без права вооружения его) и право построить крепость на донском острове Черкасе. России запрещалось держать флот на Азовском и Черном морях. Торговля через Черное море могла вестись лишь на турецких кораблях.

В марте 1738 г. русская делегация возвратилась в столицу. 3 апреля того же года «в рассуждении особливых его превосходительства заслуг» Анна Иоанновна назначила Артемия Петровича Волынского на высшую в империи должность кабинет-министра. В состав кабинета министров вошли всего два человека: Андрей Иванович Остерман и Алексей Михайлович Черкасский. О своих коллегах Волынский писал так: «Я уж не знаю, как и быть: двое у меня товарищей, да один из них всегда молчит, а другой только меня обманывает». Назначение Волынского было не по душе Остерману, как и всей немецкой камарилье, окружавшей императрицу. Отличавшийся прямолинейностью и грубостью Волынский не смог ужиться с осторожным и сдержанным в эмоциях Остерманом. Против Волынского стали плести интриги. Его обвинили в злоупотреблениях по управлению конными заводами. В ответ Волынский обратился с пространным «доношением» к императрице, в котором опровергал выдвинутые против него обвинения. Суть послания сводилась к тому, что «некоторые приближенные к престолу стараются помрачить добрые дела людей честных и приводить государей в сомнение, чтобы никому не верили». Из этого сочинения, в котором не называлась ни одна фамилия, отчетливо было видно, что оно направлено против Остермана. В апреле 1739 г. Бирон, не без участия Остермана, подал Анне Иоанновне челобитную, в которой писал об оскорбительном тоне послания Волынского «такой умной и мудрой императрице, которою наставляют подобно малолетним государям».

Новый повод для интриг против Волынского дало избиение поэта В. К. Тредиаковского. Василию Кирилловичу было поручено сочинить стихи по случаю шутовской свадьбы, главным организатором которой был Волынский. Стихи не понравились Артемию Петровичу, и он в гневе избил поэта. Тредиаковский решил пожаловаться Бирону, но Волынский узнал об этом и распорядился доставить жалобщика «в маскарадную комиссию». Здесь Волынский снял с него шпагу и велел побить палками. Истерзанный, с подбитым глазом, Тредиаковский подвергся медицинскому освидетельствованию и обратился с жалобой в Академию наук.

Этим случаем решил воспользоваться Бирон, за спиной которого стоял фактический руководитель и вдохновитель интриги Остерман. Бирон порекомендовал императрице проверить деятельность кабинет-министра, который всех осуждает, а сам не безгрешен. 12 апреля 1740 г. Анна Иоанновна распорядилась приставить караул к дому Волынского. На следующий день по указу императрицы была образована следственная комиссия, причем исключительно из русских фамилий. В нее вошли генералы: Григорий Чернышев, Андрей Ушаков, Александр Румянцев, генерал-поручики Никита Трубецкой и Михаил Хрущов, князь Василий Репнин, тайные советники Василий Новосильцев и Иван Неплюев, а также генерал-майор Петр Шипов.

Указ об учреждении следственной комиссии выдвинул против Артемия Петровича два обвинения: первое, что он «дерзнул» подать императрице письмо с назиданием в ее адрес; второе, что он совершил в доме, где проживает его светлость Бирон, «неслыханные насильства». Основное внимание в ходе следствия было обращено на свидетельские показания так называемых конфидентов — представителей знатных, но обедневших дворянских фамилий, принимавших участие в конфиденциальных беседах в доме Волынского. На этих вечерах читались политические и исторические трактаты, рассматривались проекты государственного переустройства. В частности, обсуждались такие сочинения Волынского, как «Рассуждения о гражданстве», «Каким образом суд и милость государям иметь надобно», «Генеральный проект о поправлении внутри государства дел» и др.

Волынский выступал сторонником усиления политической роли дворянства в управлении государством, предлагал меры для развития торговли и промышленности.

Среди конфидентов были сенаторы A. Л. Нарышкин, В. Я. Новосильцев, Я. П. Шаховской. Особым доверием Волынского пользовались архитектор подполковник П. М. Еропкин, советник экипажской конторы адмиралтейского ведомства капитан флота А. Ф. Хрущов, кабинет-секретарь Эйхлер, обер-кригскомиссар Ф. М. Соймонов, секретарь Иностранной коллегии де ла Суда, президент Коммерц-коллегии П. И. Мусин-Пушкин. Конфиденты сообщили следственной комиссии сведения, которые усугубили положение Волынского. Но наиболее ценные показания дал его дворецкий Кубанец. Артемий Петрович любил его и доверял во всем. Только Кубанец знал о таких деликатных поступках кабинет-министра, как вымогательство взяток у челобитчиков, получение «подарков» от чиновников и проч.

Первоначально следствие велось без применения пыток к Волынскому. Он пытался отрицать свою вину и даже вступал в пререкания с членами следственной комиссии. На третий день следствия Артемий Петрович был сломлен, он стал давать показания. 22 мая 1740 г. Волынского подняли на дыбу и дали 18 ударов плетьми. Следствие интересовал ответ на вопрос, претендовал ли Волынский на российский престол. Волынский признавался в рукоприкладстве, истязаниях, вымогательстве взяток и подарков, в составлении разнообразных проектов, казнокрадстве, но решительно отрицал намерение стать государем.

16 июня следственная комиссия завершила составление обвинительного заключения, утвержденного на следующий день императрицей. Главная вина Волынского состояла в составлении им «предерзновенного плутовского письма для приведения верных ее величества рабов в подозрение». 20 июня Генеральное собрание вынесло приговор: Волынского, «вырезав» язык, посадить на кол; Хрущова, Мусина-Пушкина, Соймонова и Еропкина четвертовать и отсечь головы; Эйхлера колесовать и отсечь голову, а де ла Суда лишить жизни отсечением головы. Императрица смягчила приговор: Волынскому, «вырезав» язык, отсечь правую руку (после поднятия на дыбу она у него бездействовала и висела как плеть) и четвертовать. Дочерей его постричь в монахини и заточить в одном из сибирских монастырей, а сына сначала отправить в Сибирь, по достижении же 15-летнего возраста сослать навечно в солдатскую службу на Камчатку. Хрущову и Еропкину отсечь голову; Соймонову, Мусину-Пушкину и Эйхлеру объявить смертную казнь, а после помиловать; Соймонова и Эйхлера, «бив» кнутом, сослать в Сибирь на каторгу, а Мусина-Пушкина, «вырезав» язык, отправить на Соловки, где выдавать ему монашескую трапезу. Имения всех осужденных подлежали конфискации. Через А. И. Ушакова и И. И. Неплюева Волынский молил императрицу не четвертовать его, но просьба осталась без внимания.

Приговор был приведен в исполнение в 8 часов утра 27 июня 1740 г. А. П. Волынский, А. Ф. Хрущев и П. М. Еропкин погребены в Санкт-Петербурге близ собора Преподобного Сампсония Странноприимца. В 1885 г. на их могиле установлен бронзовый памятник.

Ф. А. Головин

Федор Алексеевич Головин родился в 1650 г. Он происходил из старинного дворянского рода, восходящего к XV в., и был одним из трех сыновей боярина Алексея Петровича Головина. Федор Головин получил хорошее по тем временам домашнее образование. За службу при дворе пожалован чином стольника, а в 1685 г. — окольничего. В 1686 г. Ф. А. Головин был послан на Амур для ведения переговоров с маньчжурами. На переговорах должен был решиться вопрос о размежевании между Цинской империей и Россией.

Активное русское продвижении в Приамурье началось в первой половине XVII в. и осуществлялось с двух направлений через Байкал и из Якутска. В 1638 г. в Якутск был назначен воеводой дед Ф. А. Головина боярин Петр Петрович Головин. Энергичный и дальновидный Головин решил организовать поход якутских служилых и «гулящих» людей на «Зею и Шипку реку, для государева ясачного сбору и прииску вновь неясачных людей, и для серебряной, и медной, и свинцовой руды, и хлеба». Воевода Головин поручил эту экспедицию якутскому письменному голове В. Д. Пояркову. Результатом этой экспедиции было последующее присоединение Приамурья и Приморья к Русскому государству.

В соседнем Китае тем временем в ходе жесточайшей борьбы к власти пришла маньчжурская династия Цин. Цины стремились превратить Приамурье в своеобразный буфер для зашиты своего государства на северо-востоке.

Трудно сказать, когда до маньчжурских властей дошли сведения о появлении русских в Приамурье. Прекращение поступления дани от северных племен заставило в конце концов маньчжурского императора Канси обратить внимание на свои вотчинные земли в южной и центральной частях маньчжурской равнины. После маньчжурского завоевания Китая эти земли остались не только без охраны, но и почти полностью обезлюдели. В Китае стали рассматривать русскую колонизацию Приамурья как угрозу границам империи. Не вступая ни в какие контакты с русскими, маньчжурское правительство приняло решение о пресечении подобной угрозы путем военной силы. Именно по этой причине все попытки русской администрации Якутска наладить на месте какие-либо дипломатические контакты с маньчжурской стороной кончались неудачей. Неудачей закончилась и попытка Москвы установить официальные торговые и дипломатические отношения с Китаем. Посольство Ф. И. Байкова, посланное в Пекин в 1654 г., вернулось ни с чем.

Тем не менее колонизация Приморья (Даурии) продолжалась. В 1656 г. на территории Приморья было образовано отдельное Даурское воеводство с подчинением ему всех казачьих партий и острогов по Амуру. Русским форпостом освоения этого края стал Албазинский острог. Однако цинские власти не желали мириться с русским присутствием в Приамурье. В 1658 г. маньчжурская флотилия из засады напала на русские суда в Корчеевской луке на Амуре, ниже устья Сунгури. В этом бою превосходящие силы маньчжуров нанесли серьезное поражение русским землепроходцам.

Открытые боевые действия в Приамурье с переменным успехом продолжались до 1665 г. После этого в борьбе за Амур наступил 18-летний период передышки. Неподготовленность цинской династии к крупномасштабным военным действиям заставила императора Канси пойти на переговоры с Москвой. В 1673 г. в Пекин было послано посольство дипломата и переводчика Посольского приказа Н. Г. Спафария. Главными целями посольства было установление постоянных дипломатических отношений с Цинской империей и сбор сведений о Китае. Однако длительные и тяжелые переговоры не дали результата. Цины считали себя сильной стороной и не были заинтересованы в установлении с Россией дипломатических отношений. Они делали упор на военном решении проблем. 1 сентября 1676 г. посольство Спафария, по сути, было выслано из Пекина.

В 1683 г. маньчжуры перешли к открытой вооруженной агрессии в Приамурье. В 1685 г. они захватили и разрушили крепость Албазин. В том же году крепость была восстановлена и значительно укреплена. Попытка маньчжурских войск взять Албазин вторично успеха не имела. Продвижению маньчжуров-цинов на север и северо-восток был поставлен заслон. Посольство Ф. А. Головина, посланное на Дальний Восток, должно было окончательно решить вопрос о границах между двумя государствами в Приамурье. Местом переговоров стал Нерчинск, под стенами которого маньчжуры сосредоточили войска, численно превосходившие русские.

В таких непростых условиях начались русско-цинские переговоры, которые завершились подписанием в 1689 г. Нерчинского договора. На условия договора, подписанного Головиным, во многом повлиял численный военный перевес Цинской империи над Россией на Дальнем Востоке в XVII в. Головин был вынужден уступить Цинской империи часть территории по левому берегу Амура, принадлежавшую русским с 40–80 гг. XVII столетия. В тяжелой обстановке переговоров посольство Головина сумело все же отстоять свое требование об обязательствах цинской стороны не заселять отходившие к империи русские земли. Важной победой русской дипломатии стало решение считать земли на востоке, «находящиеся в промежутке между рекой Удью и вершиной горы, указанной в качестве рубежа», неразграниченными. Они подлежали разделу между Китаем и Россией только в будущем. Наличие этого пункта в договоре позволяло русской стороне вновь вернуться к переговорам о границах в более благоприятной для нее обстановке.

В итоге Нерчинский договор установил только русско-китайскую границу по реке Аргунь, существующую и поныне. В районе же к северу от Амура какой-либо границы установлено не было. В целом Нерчинский договор имел большое значение для мирного развития русско-китайских отношений в последующий период. По возвращении в Москву в 1691 г. Федор Алексеевич Головин был пожалован в бояре и назначен наместником Сибирским, а также произведен в чин генерал-кригскомиссара.

В 1695 г. Ф. А. Головин в числе двух других главнокомандующих — Ф. Я. Лефорта и А. С. Шеина командовал русской армией в первом Азовском походе. В 1696 г. во время второго Азовского похода он как генерал-кригскомиссар командовал русскими кораблями, которые блокировали крепость Азов с моря. В ходе этой операции Головин захватил 2 корабля и 11 гребных судов противника с боеприпасами.

С 1697 г. Ф. А. Головин возглавлял Оружейную, Золотую и Серебряную палаты. В 1697–1698 гг. он в качестве второго посла вошел в состав Великого посольства, посетил Курляндию, Пруссию, Голландию, Англию, Австрию. Во время путешествия он активно участвовал во всех переговорах с иностранными дипломатами. Кроме того, Ф. А. Головин нанимал на русскую службу иностранных специалистов, договаривался о закупке корабельных пушек, парусины, якорей и другого снаряжения для русского флота.

В декабре 1698 г. Головин возглавил недавно образованный Приказ военно-морского флота, а также Монетный двор. По указу Петра I в честь Ф. А Головина была выбита серебряная медаль с изображением его портрета и фамильного герба. Около 1699 г. Петром I был учрежден первый в России орден Св. апостола Андрея Первозванного. Первым кавалером ордена стал Федор Алексеевич Головин. Именно из его рук царь Петр принял эту награду в 1703 г. за взятие шведских судов в устье Невы.

В апреле 1699 г. Головин был пожалован чином адмирала российского флота. В феврале 1700 г. он был назначен начальником Посольского приказа. До самой смерти Ф. А. Головин оставался руководителем внешней политики России и назывался «посольской канцелярии начальный презедент». В период проведения Петровских реформ Головин стал ближайшим и виднейшим сотрудником царя. Совместно с Петром Головин вел секретные переговоры о заключении договоров с Саксонией и Данией против Швеции. Вместе с думным дьяком П. Б. Возницыным он подготовил посольство Е. И. Украинцева в Константинополь.

Е. И. Украинцеву ставилась задача подписать мир с Турцией на условиях сохранения за Россией Азова, Таганрога и днепровских татарских городков. Кроме того, ему предписывалось вновь требовать свободы мореплавания для российских кораблей по Черному морю и проливам. Подкрепить это требование Петр решил с помощью демонстрации морской силы. Украинцева отправили в Стамбул на русском тридцати-пушечном корабле «Крепость», причем до Керчи его сопровождала первая русская эскадра в Азовском море из 22 военных кораблей более скромного ранга под командованием адмирала Ф. А. Головина.

Активное участие Федор Алексеевич принимал в организации русской регулярной армии. В августе 1700 г. он получил высший чин генерал-фельдмаршала. Головин не обладал достаточным военным опытом, но был исключительно предан Петру I. Последнее и определило принятие царем подобного решения. Формально назначением Головина генерал-фельдмаршалом достигалось единство командования русской армией. В то же время открывалась широкая возможность для самого Петра влиять на ход военных действий. Петр мог быть абсолютно уверенным в том, что любое его распоряжение будет в точности выполнено Головиным.

После Нарвского поражения 1700 г. в Северной войне Головин сопровождал Петра I в Биржи, где был подтвержден союз между Россией и Польшей. С 1701 г. он руководил Навигационной школой в Москве (в Сухаревой башне). Вместе с царем Головин посетил Архангельск и Соловецкий монастырь, участвовал в плаваниях по Белому морю, а в 1702 г. в осаде Шлиссельбурга.

В годы Северной войны Головин как глава Посольского приказа создал систему постоянных российских представителей за границей и руководил действиями русских послов: Г. Ф. Долгорукова в Польше, П. А. Толстого в Турции, П. А. Голицына в Вене, А. А. Матвеева в Гааге. Он вел обширную переписку с генералом Иоганном Рейнгольдом Паткулем и с гетманом И. С. Мазепой, получал сведения обо всех важнейших дипломатических актах и оказывал значительное влияние на русскую внешнюю политику.

В ноябре 1702 г австрийский император Леопольд I возвел Федора Алексеевича Головина в графское достоинство Священной Римской империи германской нации. Он стал вторым после А. Д. Меншикова русским, получившим этот титул.

К концу жизни Головин стал крупным землевладельцем, в собственности которого находилось более 1100 крестьянских дворов. Разносторонне образованный Головин хорошо знал латынь, английский язык, покровительствовал распространению в России наук и художеств, участвовал в редактировании газеты «Ведомости». Его сочинение «Глобус небесный» было напечатано в 1715 г. в Амстердаме.

Федор Алексеевич Головин скончался 20 августа 1706 г. в городе Глухове, по дороге из Москвы в Киев. В связи с его кончиной царь писал Ф. М. Апраксину: «…сея недели г-н Адмирал и друг наш от сего света посечен смертию в Глухове… Сие извещает печали исполненный Петр». Граф Ф. А. Головин похоронен в московском Симоновом монастыре.

Г. И. Головкин

Гавриил Иванович Головкин родился в 1660 г. от брака боярина Ивана Семеновича Головкина с Марией Васильевной Лихаревой. Он приходился троюродным братом матери императора Петра I Наталии Кирилловне Нарышкиной. Гавриил Иванович получил домашнее образование. В 1677 г. он был взят к царскому двору в спальники и состоял при царевиче Петре Алексеевиче. В 1682 г. Головкин произведен в постельничии, а в 1686 г. в комнатные стольники царя Петра I.

Особую преданность царю Головкин показал при правлении царевны Софьи. Во время ее правления с 1682 по 1689 г. Нарышкины были отстранены от власти. Петр рос в подмосковном селе Преображенском. Отношения между Софьей и Петром обострялись из года в год и к лету 1689 г. стали такими, что открытое столкновение становилось неизбежным. В ночь на 8 августа 1689 г. тайные сторонники Петра I донесли ему, что будто бы Софья готовит стрельцов к походу на Преображенское. Позже выяснилось, что слух был ложным. Но перепуганный Петр, бросив мать и беременную жену, в сопровождении Головкина ускакал в Троице-Сергееву лавру. С тех пор Гавриил Иванович Головкин пользовался постоянным доверием Петра. Он входил в число сподвижников царя, с которыми Петр I поддерживал приятельские отношения. Головкин имел право обращаться к Петру, не упоминая царского титула, например, так: «мой асударь каптейн Петр Алексеевич» или «благодетелю мой и господине».

В 1689 г. Гавриил Иванович Головкин был назначен управляющим Мастерской палатой. Входя в ближайшее окружение царя, Головкин сопровождал Петра I в его поездках, участвовал в Азовских походах 1695–1696 гг., входил в состав Великого посольства. Вместе с Петром 1697 г. он работал плотником на голландских верфях в городе Саардаме. С началом Северной войны 1700–1721 гг. Головкин принимал участие в боевых действиях.

После смерти Ф. А. Головина в 1706 г. Г. И. Головкин возглавил Посольскую канцелярию и Посольский приказ. Не проявляя собственной инициативы, он добросовестно проводил во внешней политике волю Петра. В 1707 г. Гавриил Иванович успешно провел переговоры с посольством генеральной конфедерации из Львова, приехавшей в Петербург требовать денег и возвращения Польше украинских территорий. Как глава Посольского приказа Головкин вел переписку с русскими резидентами П. А. Толстым, А. И. Остерманом, Г. Ф. Долгоруким и др. Политика, проводившаяся Головкиным, была направлена в основном на расширение и упрочение антишведской коалиции.

В 1707 г. австрийский император Иосиф I возвел Гавриила Ивановича Головкина в графское Священной Римской империи германской нации достоинство. После Полтавской победы Петр I лично поздравил Головкина с чином государственного канцлера. Кроме того, он был возведен в графское достоинство Российского государства. В конце 1708 г. Головкин вел переговоры с гетманом И. С. Мазепой и вместе с П. П. Шафировым принимал участие в следствии по делу В. Л. Кочубея и И. И. Искры. В 1711 г. он сопровождал Петра I в неудачном Прутском походе и склонил царя к мирным переговорам с турками.

В 1713 г. Г. И. Головкин был назначен председателем комиссии «для исследования и искоренения» злоупотреблений по казенным подрядам. Однако вскоре сам был обвинен в казнокрадстве. Следствие вскрыло неприглядную картину: сановники, находившиеся в доверии царя, заключали подряды на поставку провианта по завышенным ценам. Более того, чтобы замаскировать свою причастность к контрактам, они заключали их не на собственное имя, а на подставных лиц. Операции, как показало следствие, принесли подрядчикам баснословные прибыли. У А. Д. Меншикова по некоторым подрядам прибыль доходила до 63 %, Ф. М. Апраксина до 30 %, Г. И. Головкина до 16 %. По мнению даря, прибыль, полученная Головкиным, была умеренной, и он отделался легким испугом — конфискацией полученной прибыли.

Подрядная афера привела к изданию двух царских указов. Одним из них под страхом смерти должностным лицам запрещалось заключать контракты на поставку в казну различных изделий и продовольствия. Другой указ регламентировал размер прибыли подрядчика. Отныне он не должен был превышать 10 %.

В августе 1717 г. канцлер Г. И. Головкин вместе с вице-канцлером П. П. Шафировым и послом в Нидерландах Б. И. Куракиным участвовал в подписании очень важного для России Амстердамского договора между Россией, Францией и Пруссией. Всего же за время его деятельности на посту «первенствующего министра по сношениям с иностранными державами» Россия заключила 55 договоров, весьма выгодных либо для нее самой, либо для ее союзников.

В декабре 1717 г. Головкин становится сенатором, а с 1718 г президентом Коллегии иностранных дел.

30 августа (10 сентября) 1721 г. был заключен Ништадский мир со Швецией.

22 октября 1721 г. Головкин от имени Сената, чинов и народа обратился к Петру I с просьбой принять титул «Отца Отечества, Петра Великого, Императора Всероссийского».

В царствование императрицы Екатерины I Головкин сохранил свое высокое положение в государстве. В 1726 г он стал одним из членов Верховного тайного совета. В том же году при активном участии Головкина был подписан союзный договор между Россией и Австрией. По этому трактату Россия гарантировала неприкосновенность границ Австрии и обещала в случае нападения на нее военную помощь. В свою очередь Австрия присоединилась к Ништадскому мирному договору 1721 г. и Стокгольмскому русско-шведскому союзу 1724 г., что означало австрийские гарантии неприкосновенности европейских границ России и признание русских завоеваний в Восточной Прибалтике. В случае нападения на Россию Австрия обещала военную помощь в тех размерах, что и Россия. «Секретнейшим артикулом» договора Австрия брала обязательства оказать России военную помощь в случае нападения Турции. Установившиеся дружественные отношения с этой страной на протяжении всего XVIII в. играли важную роль как в европейской, так и в восточной политике России, имея особое значение для решения черноморской проблемы.

Незадолго до своей смерти Екатерина I передала Г. И. Головкину свое духовное завещание, которым назначала своим преемником на престоле внука Петра I Петра II, а Гавриила Ивановича одним из опекунов малолетнего императора. После смерти Петра II Головкин сжег этот документ, в котором было указано, что в случае бездетной кончины юного императора престол переходит к следующим потомкам Петра I, и выступил в пользу Анны Иоанновны. В благодарность Анна Иоанновна в 1731 г. назначила его одним из членов кабинета министров.

Искусный царедворец, Головкин умел сохранить свое высокое положение при четырех правителях. Человек чрезвычайно богатый, он владел Каменным остовом в Санкт-Петербурге, многими домами и поместьями, но был, по свидетельству современников, скуп.

Гавриил Иванович Головкин умер в 1734 г.

Г. Ф. Долгорукий

Григорий Федорович Долгорукий родился в 1656 г. Происходил из древнего княжеского рода. Его отец князь Федор Федорович был окольничим при царе Алексее Михайловиче. Григорий Федорович получил домашнее образование и в 14 лет был пожалован в стольники. При формировании царем Петром Алексеевичем потешного Преображенского полка Григорий Долгорукий был зачислен туда капитаном. В 1695–1696 гг. он в этом чине принимал участие в Азовских походах Петра I. В 1698 г. Долгорукий пожалован в комнатные стольники и награжден званием наместника Ростовского. В 1700 г. Г. Ф. Долгорукий был назначен генерал-адъютантом царя. Петр, находя в Долгоруком человека прозорливого, верного и искусного в дипломатии, направил его в 1700 г. в Польшу с тайным поручением условиться с королем Августом II относительно плана военных действий против шведов.

В ноябре 1701 с Г. Ф. Долгорукий официально был назначен чрезвычайным посланником при дворе польского короля. В его задачу входило следить за поведением Августа II и его отношениями со шведами. Наряду с чисто информационной работой Долгорукий занимался разложением враждебного России лагеря в Польше, который представляли сторонники С. Лещинского, Я. Сапеги, И. Радзиевского и др. В частности, он был инициатором и душой Сендомирской конференции, организованной в противодействие антирусской Варшавской, чем оказал России большую услугу.

После того как в 1706 г. Август II подписал Альтранштадский договор с Карлом XII и поляки выдали шведам русского посла И. Р. Паткуля, князь Долгорукий вернулся в Россию. В 1708 г., после измены И. С. Мазепы, он был направлен в город Глухов для наблюдения за выборами нового гетмана как представитель России. Долгорукий настоял на избрании И. И. Скоропатского, в чьей преданности России он не сомневался.

В июне 1709 г. во главе отряда русских войск Г. Ф. Долгорукий разбил отряд шведского генерала Крузе близ Жукова. Две недели спустя он отличился в Полтавской битве, препятствуя со своим отрядом соединению главной армии короля Карла XII с гарнизоном осадных укреплений. За участие в этом сражении Долгорукий получил чин действительного тайного советника и несколько деревень. В том же году Г. Ф. Долгорукий сопровождал Петра I в поездке в Торунь на встречу с польским королем Августом II. В ходе переговоров 20 октября был подписан новый союзный договор против Швеции. В секретной статье договора указывалось, что Лифляндия после победы над Карлом XII перейдет к Речи Посполитой, а Эстляндия — к России. В октябре 1709 г. Долгорукий был пожалован орденом Св. апостола Андрея Первозванного и вновь назначен послом в Польшу. В Варшаве он добился от поляков возобновления договора 1686 г. о «Вечном мире» и договора 1704 г., по которому ни одна из сторон не могла вступать ни в какие переговоры с противником без ведома другой стороны. В 1712 г. Долгорукий был отозван из Польши и вернулся в Россию.

Однако разногласия между Августом II и польскими сановниками, с одной стороны, и между королем и Россией — с другой, потребовали усиления русской разведки в Польше. В 1715 г. Петр вторично направляет князя Григория Долгорукова в Варшаву. В 1716 г. Долгорукий весьма искусно примирил Августа II с польскими магнатами. Но в 1717 г. он возбудил против себя такую ненависть польского духовенства и шляхты, что вынужден был просить об отставке.

В 1721 г. после окончания Северной войны главный резидент русской разведки в Польше Григорий Федорович Долгорукий вернулся в Россию. За 18 лет работы он сумел в сложных международных условиях выполнить волю Петра I — сохранить союз Польши с Россией. По тем временам это было большим политическим завоеванием Российского государства. После возвращения на родину Долгорукий был назначен сенатором, но жить ему оставалось недолго. В 1723 г. на 66 году жизни он скончался в Петербурге, оставив после себя дочь и четырех сыновей. Григорий Федорович Долгорукий похоронен в Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге.

А. И. Остерман

Андрей Иванович Остерман родился 30 мая 1686 г. в семье пастора в местечке Бокуме, в Вестфалии (Западная Германия). Учился в университете в городе Йене, но из-за участия в дуэли бежал в Амстердам. В 1703 г. Остерман дал согласие поступить на русскую службу камердинером к вице-адмиралу К. И. Крюйсу. Его старший брат в это время уже состоял на русской службе. Он занимался воспитанием дочерей царя Ивана Алексеевича, покойного брата Петра I. В октябре 1704 г. А. И. Остерман вместе с Крюйсем приехал в Россию. Знание немецкого, голландского, французского, итальянского и латинского языков позволили ему в 1707 г. занять место переводчика в Посольском приказе. Вскоре Остерман в совершенстве овладел и русским языком. Он был одним из немногих современников Петра I, наиболее правильно писавших в стилистическом и грамматическом отношениях. В 1710 г. Остерман получил назначение на должность секретаря Посольского приказа.

В 1711 г. Андрей Иванович Остерман принял участие в Прутском походе Петра I. Вместе с П. П. Шафировым он вел мирные переговоры с великим визирем, проявив при этом незаурядные дипломатические способности, на которые обратил внимание Петр I. Успех этих переговоров во многом способствовал карьере Остермана. В 1713–1715 гг. он выполнял дипломатические поручения Петра I в Пруссии и Голландии. В 1718–1719 гг. Остерману вместе с Я. В. Брюсом было поручено вести переговоры со шведами на Аландском конгрессе. В особой инструкции, адресованной только Остерману, Петр I давал указание завербовать главного уполномоченного шведов на конгрессе, фаворита короля и первого министра Герца. Андрей Иванович развернул активную разведывательную работу и добился хороших результатов. Герц информировал русское правительство о положении в Швеции и интригах вокруг короля. Кроме Герца, Остерман завербовал секретаря шведской делегации Штамкена, который освещал работу шведских делегатов. Дело на Аландском конгрессе явно шло к миру, когда шальная пуля со стен осажденной датской крепости Фридрихсгаль (в Норвегии) пробила висок шведскому королю. Сестра короля и наследница Ульрика Элеонора прервала летом 1719 г. переговоры и, заручившись поддержкой Англии, решила продолжать борьбу с Россией.

По возвращении в Россию Остерман в феврале 1720 г. был назначен «тайной канцелярии советником» в Коллегии иностранных дел. В его обязанность входило составление наиболее важных дипломатических бумаг. В 1721 г. Остерман вместе с Я. В. Брюсом участвовал в заключении Ништадтского мирного договора со Швецией, завершившего Северную войну. По условиям мира, Россия получала Балтийское побережье от Выборга до Риги, часть Карелии, острова Эзель, Даго и Мен. В благодарность за это в августе 1721 г. Петр I возвел Остермана в баронское достоинство. Ему был пожалован чин тайного советника, а также деньги и деревни.

В сентябре 1723 г. Остерман заключил важный для России мирный договор с Персией, который юридически закреплял за Россией западное побережье Каспийского моря, отвоеванного у Персии в ходе Каспийского похода. Однако этот договор не был ратифицирован персидским шахом Тахмаспом II.

В 1724 г. Петр I поручил А. И. Остерману «дать приличнейшее образование Коллегии иностранных дел». Опытный дипломат, Остерман составил проект нового штата канцелярии и регламента коллегии под названием: «К сочинению и определению канцелярии Коллегии иностранных дел предложения». Эти предложения считаются одним из лучших документов, составленных Остерманом. Однако «предложения» Андрея Ивановича не были утверждены из-за смерти Петра I. Тем не менее, они изучались и использовались при составлении штатов коллегии на протяжении всего XVIII столетия.

После смерти Петра I Екатерина I пожаловала Остерману звание вице-канцлера и чин действительного тайного советника. Тогда же он был назначен главным начальником над почтами и возглавил «Комиссию о коммерции». Таким образом, влияние Остермана усилилось и в области внутренней политики. В 1727 г. Андрей Иванович был награжден высшим российским орденом Св. апостола Андрея Первозванного и назначен обер-гофмейстером (воспитателем) внука Петра I, великого князя Петра Алексеевича. Для своего воспитанника Остерман составил «Начертание учений». Кроме того, он представил императрице Екатерине I проект брака Петра Алексеевича с его теткой цесаревной Елизаветой Петровной. Остермана не смущала ни близкая степень родства, ни разница в возрасте будущих супругов.

В начале февраля 1726 г. Екатерина I учредила Верховный тайный совет, который ограничил самостоятельность и значение Коллегии иностранных дел. Совет состоял из 6 членов: А. Д. Меншикова, Ф. М. Апраксина, П. А. Толстого, Д. М. Голицына, Г. И. Головкина и А. И. Остермана. Большая часть заседаний Верховного тайного совета была посвящена вопросам внешней политики. Совет, таким образом, как бы подменял деятельность Коллегии иностранных дел, превратив ее в своего рода исполнительную канцелярию. Однако в дальнейшем вице-канцлер Остерман и член Коллегии иностранных дел В. В. Степанов получили право докладывать непосредственно императрице «по таким делам Коллегии, которые не требовали обсуждения» в Верховном тайном совете. Проекты рескриптов русским представителям за рубежом решено было утверждать не в Совете, а в Коллегии. В совет стали передаваться лишь «важные дела».

Обстановка в Европе в конце царствования Петра I значительно изменилась. Швеция перестала быть опаснейшим противником России. В 1724 г. Россия заключила со Швецией оборонительный Стокгольмский союз. По условиям договора Швеция давала важное обещание оказывать военную помощь своему союзнику в случае нападения на него какой-либо «христианской» европейской державы, а также обезопасить его тыл на случай турецкого нападения. Таким образом, у российской дипломатии оставалось две неразрешенные проблемы: польская и турецкая.

После Петра I у его преемников, вплоть до Елизаветы Петровны, не было самостоятельной внешнеполитической программы. Правительство Екатерины I в начале 1725 г. объявило о своей верности общему внешнеполитическому курсу, определенному Петром Великим, а также ранее принятым Россией международным обязательствам. В Европе в это время шла активная подготовка к созданию Венского и Ганноверского союзов. Екатерина I первоначально склонялась к союзу с Францией и Англией. Одной из причин такого выбора служила позиция австрийского императора Карла IV в вопросе о русском престолонаследии. Император выступал за объявление наследником престола царевича Петра Алексеевича, своего внучатого племянника и внука Петра I, что вызывало серьезное недовольство Екатерины I и мешало русско-австрийскому сближению.

Остерман вместе с канцлером Головкиным выступал в Верховном тайном совете за присоединение России к Венскому союзу Австрии и Испании. Он справедливо считал, что Ганноверский союз «против Цесаря, а больше против нас прямо учинен». От русских резидентов в Вене, Берлине, Стокгольме, Копенгагене, Гааге поступала исчерпывающая информация о целях ганноверских союзников, а также о начавшихся летом 1725 г. переговорах английских и французских дипломатов с целью присоединения к ним Швеции и Дании. Важным источником информации была весьма влиятельная группа доброжелательных к России чиновников в шведском правительстве. Они не только информировали русского посланника Н. Ф. Головина о дипломатических акциях ганноверских союзников, но и принимали контрмеры, стремясь убедить правящие круги Швеции в невыгодности присоединения к Ганноверской лиге.

Правительство Екатерины I пыталось оказать противодействие антирусской политике англо-французской дипломатии. С целью упрочения русских позиций и достижения более тесного русско-шведского союза в апреле 1726 г. Верховный тайный совет решил направить в Стокгольм специальное посольство во главе с В. Л. Долгоруким. Перед ним была поставлена задача заключить новый союзный договор со Швецией, чтобы сорвать ее переговоры с ганноверскими союзниками и не допустить присоединения к этому блоку. Учитывая состояние дел в Швеции и «нынешние деликатные конъюнктуры», было решено ассигновать до 100 тыс. рублей для подкупа шведских государственных деятелей. Но посольство Долгорукова из-за различных причин прибыло в Стокгольм лишь в начале ноября, и время было упущено. Сразу же по приезде Долгорукий отметил ослабление позиции «доброжелательных» и усиление влияния их противников. В декабре 1726 г. состоялась встреча Долгорукова со шведским королем и главой правительства графом Арвидом Горном, которая закончилась безрезультатно. Обещание посла удвоить или даже утроить размеры взятки тоже не помогло. «Лехче муфтия в христианский закон ввести, нежели удержать шведов от присоединения к Ганноверской лиге», — с горечью признавался Долгорукий.

В сложившейся ситуации серьезным ударом по Ганноверскому союзу стало сближение России и Австрии. Г. И. Головкин, А. И. Остерман, В. Л. Долгорукий, действуя против А. Д. Меншикова, Ф. М. Апраксина и Д. М. Голицына, отстояли заключение союза с Австрией. 26 июля (6 августа) 1726 г. в Вене был подписан русско-австрийский оборонительный и наступательный союзный договор. Россия и Австрия выступили совместно в двух важнейших войнах 30-х гг.: в войне за польское наследство и в турецкой войне 1735–1739 гг.

После смерти Екатерины I и воцарения в мае 1727 г. Петра II Остерман, используя свое влияние на молодого императора, во многом способствовал падению своего соперника князя А. Д. Меншикова в сентябре 1727 г. Изворотливость и осторожность помогли Остерману сохранить свое высокое положение и после смерти Петра II в январе 1730 г.

Андрей Иванович, сказавшись больным, не принял участия в заседании Верховного тайного совета, избравшего преемницей покойного императора герцогиню Курляндскую Анну Иоанновну и принявшего «кондиции» об ограничении самодержавия. Анна Иоанновна, безропотно подписавшая «кондиции» в Митаве, прибыв в Москву, обнаружила, что «затейка» верховников не пользуется поддержкой ни у большинства дворян, ни у гвардейцев. Она публично надорвала лист бумага с подписанными ею «кондициями». Этим самым курляндская герцогиня провозгласила себя самодержавной императрицей. Среди тех, кто поддержал Анну Иоанновну, был и Остерман. В благодарность императрица назначила Андрея Ивановича в марте 1730 г. сенатором. В апреле 1730 г. Остерман был возведен, с нисходящим его потомством, в графское Российской империи достоинство и получил земли в Лифляндии.

Ленивая и малообразованная Анна Иоанновна не проявляла никакого интереса к государственным делам. Вместо упраздненного Верховного тайного совета при ней было организовано примерно такое же по компетенции учреждение, но под новым названием — Кабинет министров. В ноябре 1731 г. Остерман, в звании второго кабинет-министра, вошел в состав Кабинета. С 1733 г. он председательствовал в Военно-морской комиссии «для рассмотрения и приведения в добрый и надежный порядок флота, адмиралтейства и всего, что к тому принадлежит». Ничего не смысля в морском деле, Остерман дослужился в России до чина генерал-адмирала.

В 1734 г., после смерти Г. И. Головкина, Андрей Иванович получил звание первого кабинет-министра и возглавил российскую дипломатию. Обладая тонким умом и большим дипломатическим опытом, Остерман прекрасно разбирался в сложных хитросплетениях европейской политики. Чрезвычайно осторожный в принятии решений, он, тем не менее, хорошо усвоил основные элементы внешнеполитического курса Петра I. Следуя этому курсу, Остерман стремился избежать борьбы на два фронта, при этом ради решения наиболее жизненно важных задач он не останавливался перед значительными жертвами. Так, вопрос о взаимоотношениях с Персией Андрей Иванович подчинял более важной и сложной турецкой проблеме. Он не верил в возможность удержания Гиляна и других завоеванных областей во время Каспийского похода Петра I и готов был возвратить их, чтобы приобрести в Персии союзника против Турции. В начале 1732 г., следуя указаниям А. И. Остермана, П. П. Шафиров подписал с Персией Рештский договор, содержавший пункт о возвращении ей провинций Гилян, Мазендеран и Астрабад. В 1735 г. при участии Андрея Ивановича Россия и Персия заключили Гянджинский договор об оборонительном союзе. По этому договору Россия вернула себе Баку и Дербент.

В 1735 г. Россия вступила в войну с Турцией. В этой ситуации русское правительство особенно интересовала позиция Швеции. Важным успехом русской дипломатии стало восстановление в августе 1735 г. военно-политического союза со Швецией. Союзником России в русско-турецкой войне была Австрия. Однако Вена затягивала переговоры о военной помощи России, и только в январе 1737 г. была подписана конвенция о совместных военных действиях против Турции. В середине того же года по инициативе Турции была предпринята попытка мирного урегулирования русско-турецкого конфликта. С 16 августа по 11 ноября в украинском местечке Немирово состоялся конгресс русских, турецких и австрийских представителей. Русскую делегацию возглавили П. П. Шафиров, А. П. Волынский и И. И. Неплюев. Работой делегации руководил А И. Остерман. Руководствуясь инструкцией Остермана, русская делегация предъявила свои требования. Это были не столько пожелания России в настоящем, сколько программа ее восточной политики в будущем.

Требования России не только встретили резкие возражения со стороны турок, но и встревожили австрийцев, предъявивших претензии на часть Молдавии и Валахии, Сербии и Боснии. Австро-русские противоречия укрепили позиции Турции, которая готовилась к развертыванию наступления на Балканах. В итоге Немировский конгресс закрылся. Война продолжалась еще два года. После выхода Австрии из войны в 1739 г. в Белграде был заключен и русско-турецкий мирный договор. Перед угрозой шведского нападения Остерман решился на заключение мирного договора, далеко не соответствовавшего затраченным Россией усилиям. Тем не менее, договор развязал России руки для предотвращения шведского нападения на Петербург, которое было отсрочено этим на два года.

С 1736 с Остерман по болезни не выезжал из своего дома, однако, ни одно крупное государственное дело не обходилось без его участия. В октябре 1740 г. Остермана принесли в кресле во дворец к постели умирающей императрицы Анны Иоанновны. Андрей Иванович убеждал ее назначить регентом при будущем императоре-младенце Иване Антоновиче Э. И. Бирона.

В ноябре 1740 г., после ареста Бирона, организатор переворота Б. X. Миних провозгласил регентом мать императора-младенца Анну Леопольдовну. На некоторое время генерал-фельдмаршал Миних стал самым влиятельным лицом в государстве. Чрезмерно честолюбивый, он мечтал то о получении звании генералиссимуса русской армии, то о должности первого министра. Но интригами ловкого Остермана, конкурировавшего с генерал-фельдмаршалом в борьбе за власть, Миних не получил ни того, ни другого и ушел в отставку. В 1740 г. правительница Анна Леопольдовна пожаловала Андрея Ивановича Остермана в генерал-адмиралы. К концу ее правления он играл ключевую роль в государственных делах. Через своих шпионов Остерман знал о заговоре сторонников цесаревны Елизаветы Петровны, но его предостережения были оставлены правительницей без внимания.

Во время очередного переворота, совершенного 25 ноября 1741 г. в пользу дочери Петра I Елизаветы, Остерман был арестован. Его предали суду по обвинению в государственной измене и приговорили к смертной казни. В день казни 18 января 1742 г. Остерман был возведен на эшафот, но здесь ему было объявлено о замене казни вечной ссылкой в Березов. В Березове он вместе с супругой прожил 5 лет, никуда не выходя из дома, никого не принимая, кроме пастора. Постоянно страдая от подагры, Андрей Иванович Остерман скончался в Березове в 1747 г. в возрасте 61 года.

И. Р. Паткуль

Лифляндский дворянин Иоганн Рейнгольд фон Паткуль родился около 1660 г. в стокгольмской тюрьме, где находились его родители по обвинению в государственной измене. Остается загадкой, как он сумел дослужиться до чина капитана шведской армии.

Лифляндия со второй половины XVI в. включала в себя территорию нынешнего юга Эстонии и северной части Латвии до реки Даугава. В 1689 г. шведский король отобрал земли у лифляндских дворян. Капитан Паткуль вошел в состав депутации от прибалтийских земель, которая отправилась к шведскому королю для переговоров о возвращении отнятых у лифляндских дворян земель. Переговоры проходили в 1689 г. Особенно непримиримую позицию на переговорах занял Иоганн Паткуль, что вызвало раздражение и гнев короля. Требования депутации не были удовлетворены.

В 1692 г. Паткуль снова подает королю жалобу от имени лифляндского дворянства — на этот раз с угрозами в адрес шведского правительства. За это в 1693 г. он был обвинен в подстрекательстве к бунту, а в 1694 г. приговорен к отсечению сначала правой руки, а потом головы. Паткуль спасается бегством в Швейцарию, затем во Францию и, наконец, в 1698 г. укрывается в Саксонии.

В Саксонии Иоганн Паткуль поступает на службу к польскому королю и саксонскому курфюрсту Августу II. Ярый противник Швеции, Паткуль предлагает план создания наступательного союза против нее с участием Дании, Бранденбурга, Польши и России. По этому плану Россия должна была получить лишь Ингрию и Карелию. Основные же плоды победы, Эстляндия и Лифляндия, предназначались Августу II. Король согласился с планами Паткуля и начал переговоры с датским королем.

31 июля 1698 г. в городе Рава-Русская произошла личная встреча Петра I и Августа II. В ходе трехдневной встречи было заключено устное соглашение о союзе против Швеции. В 1699 г. Паткуль вместе с польским генералом Карловичем приезжает в Москву для оформления союзного договора. 11 ноября того же года при активном участии Паткуля был подписан тайный договор между Россией и Саксонией. Август II обязывался немедленно начать войну со Швецией. 26 ноября Петр I ратифицировал союзный договор с Данией о совместной войне против Швеции. По условиям договора Россия обязывалась начать военные действия сразу же после заключения мира с Турцией. Так завершилось создание антишведской коалиции — Северного союза, в формировании которого Паткуль сыграл не последнюю роль.

В первый период Северной войны Паткуль был главным дипломатическим советником Августа II. В 1702 г. Август II начал склоняться к сепаратному миру с Карлом XII, и Паткуль попросился на русскую службу. За оказанные услуга Петр с готовностью зачислил Иоганна Рейнгольда фон Паткуля на русскую службу и определил в тайные советники с присвоением ранга чрезвычайного посла и воинского звания генерал-майора. Вскоре он был послан в Вену для оказания помощи русскому послу князю Петру Алексеевичу Голицыну. Паткуль довольно быстро нашел подход к австрийскому канцлеру В. А. Кауницу. За определенную плату канцлер выразил согласие работать на русского царя. Однако после отъезда Паткуля из Вены Голицыну так и не удалось развить отношения с Кауницем. После возвращения из Австрии Иоганн Паткуль в качестве русского посла был направлен ко двору Августа II.

На этом посту он находился до 1706 г.

За годы пребывания в Европе Паткуль доказал, что он действительно располагает большими возможностями. Его обширные связи при дворах союзных государств давали ему возможность собирать важную информацию. Разведывательные данные, поступавшие в Москву от лифляндского дворянина, позволяли в значительной степени дополнять представление о конкретных действиях союзников. Так, из Польши Паткуль своевременно доносил Петру об опасностях, грозивших России со стороны польского короля. В одном из своих донесений он сообщал, что воевода Хелмский Дзялынь-Дзялынский, направлявшийся в Россию с посольством, заявляет, «что приятель Вашего царского величества, но сие да будет во уведомление, что он Вашему царскому величеству здесь в государстве по сие число всякие удобомышленные злые услуги чинил, а в войне против Москвы на собрании Мариенбургском и везде жесточайше кричал. От шведа деньги получил, и постоянный единомышленник кардинальской и его фракции был».

Паткуль вел разведку не только в Польше, но и в Пруссии. Имея хороших информаторов, ему удавалось перехватить канал переписки прусского двора с королем Швеции. С помощью 27 000 червонцев Паткуль добился значительного влияния на прусских министров и тем самым содействовал удержанию Пруссии на позициях союзнических обязательств. За работу в Пруссии глава Посольского приказа Ф. А. Головин выразил ему свою благодарность Паткуль был хорошо осведомлен и о тайных связях саксонцев со шведами, о чем он неоднократно предупреждал Петра I. Высоко оценивая работу Иоганна Паткуля, в мае 1704 г. Петр присвоил ему звание генерал-поручика.

В декабре 1705 г. Петр уполномочил Паткуля вести переговоры с прусским королем о посредничестве между Россией и Швецией. В случае подписания мирного договора Россия обещала посреднику уступить польскую Пруссию. Такое важное дипломатическое поручение свидетельствовало о доверии Петра к Паткулю, несмотря на некоторые обвинения в его адрес относительно нечистоплотности в денежных делах.

Но основную работу Иоганн Паткуль вел в Польше, находясь при дворе Августа II. В своих донесениях он неоднократно отмечал непоследовательность короля в отношении союзнического договора. Летом 1705 г. Паткуль настойчиво просил Петра назначить ему место, куда бы он мог явиться с личным докладом по очень важному делу. Царь указал на выбор три города — Вильно, Ковно, Гродно. Кроме того, Петр предложил: если дело столь неотложное, воспользоваться шифром и передать информацию письменно. Однако встреча не состоялась. Можно предположить, что Паткуль уже тогда располагал секретными сведениями о готовящейся измене польского короля.

В августе 1705 г. Август II отправил Карлу XII двух министров — Ингофа и Фингстейна для переговоров о сепаратном мире. Паткуль получил об этом известие через свою агентуру и сделал представление королю. Встревоженный Август II отдал распоряжение об аресте Паткуля. Российскому послу было предложено молчать обо всем, что ему известно о сепаратных переговорах, и дать подписку в обмен на освобождение. Иоганн Паткуль отверг эту сделку.

В 1706 г. Август II подписал Альтранштадтский мир со Швецией. Одним из условий мира была выдача шведским властям Паткуля. Несмотря на протесты России, Иоганн Паткуль был выдан Швеции. 10 октября 1707 г. он был казнен шведами, его обезглавили, а затем четвертовали.

П. А. Толстой

Петр Андреевич Толстой родился в 1645 г. в небогатой, но родовитой дворянской семье, близкой к роду Милославских. С 1665 по 1669 г. он с отцом находился на государевой службе в Чернигове, где, по собственным словам, «в осаде сидел тридцать три недели». Вместе с отцом Толстой участвовал в Чигиринских походах В. В. Голицына.

В 1671 г. П. А. Толстой получил чин стольника при дворе царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной, спустя шесть лет стал стольником при дворе царя Федора Алексеевича.

Во время Стрелецкого бунта Толстой выступил на стороне Софьи и Милославских. Его роль в событиях 1682 г. сводилась к тому, что он, по одним сведениям — лично, а по другим — через клевретов, распространял среди восставших слух об умерщвлении царевича Ивана, чем провоцировал поход стрельцов к Кремлю. За оказанную услугу царевна Софья пожаловала Толстого в комнатные стольники к царю Ивану Алексеевичу. После прихода Петра к власти в 1689 г. Толстого удалили из столицы в провинцию, в город Устюг Великий, где он служил воеводой. В 1694 г., во время путешествия Петра I в Архангельск, Толстой встретил царя в Устюге Великом громом артиллерийского салюта с крепостного вала. Личная встреча с Петром I изменила судьбу Петра Андреевича.

В 1694 г. Толстой вернулся на военную службу и получил чин прапорщика. В 1696 г. во время взятия Азова он был уже капитаном гвардейского Семеновского полка. Стремясь завоевать доверие Петра I, Петр Андреевич в 1697 г., в возрасте 52 лет, будучи уже дедушкой, испросил у царя разрешения отправиться волонтером в Италию изучать военно-морскую науку. Растроганный такой просьбой, Петр направляет Толстого на учебу в Италию.

26 февраля 1697 г. Толстой выехал из Москвы, имея при себе инструкцию царя с перечнем знаний и навыков, которыми он должен был овладеть в Италии. Главное, чему Петр Андреевич должен был научиться, — это умение пользоваться морскими картами, водить корабли и управлять ими во время сражения. Толстой побывал во многих городах Италии, изучил итальянский язык, освоил кораблевождение и множество морских профессий. Но не море стало родной стихией П. А. Толстого. Царь Петр нашел ему иное назначение. Петру Андреевичу Толстому по возвращении на родину в феврале 1697 г. предстояло послужить России на поприще тайной дипломатии.

Дипломатическая деятельность Толстого протекала в один из самых сложных периодов Северной войны. Задача русской дипломатии после поражения под Нарвой заключалась в том, чтобы предотвратить выступление Османской империи против России. Петру Андреевичу предстояло утвердиться в Стамбуле в качестве постоянного дипломатического представителя России. Он стал первым русским дипломатом, возглавившим не временное, а постоянное посольство в столице Османской империи.

Указ о назначении Толстого послом в Стамбул датирован 2 апреля 1702 г. 22 мая 1702 г. посольство покинуло Москву. В конце августа оно без особых приключений прибыло в Адрианополь, где тогда находился двор султана. При себе Толстой имел наказ Петра в виде «тайных статей», представлявших собой разведывательное задание из 17 параграфов. Османское правительство сделало все возможное для того, чтобы изолировать русское посольство от внешнего мира и лишить посла возможности общаться с кем бы то ни было. Однако на помощь Толстому пришли доброжелатели. Сам он их называл «работниками». Именно от «работников» Петр Андреевич получал всю необходимую информацию.

Первым среди них был иерусалимский патриарх Досифей. О его готовности оказывать помощь русским послам хорошо знали в Москве, поэтому одновременно с полномочной грамотой Толстому направили грамоту и Досифею. Вместе с Досифеем сотрудничал с русскими и его племянник Спилиот, тоже грек. Он выполнял иногда роль курьера в переписке патриарха с послом. Сотрудничество Досифея с Толстым оказалось на редкость плодотворным и полезным для России. Не менее ценные услуги оказывал Толстому серб Савва Лукич Владиславич, по русским источникам более известный под фамилией Рагузинский (он был выходцем из Рагузы — так латиняне называли город Дубровник). После отъезда Владиславича в 1704 с в Россию его обязанности перешли к его приятелю Луке Барке.

В сентябре 1703 г. двор султана, центральные учреждения и все посольства переехали из Адрианополя в Стамбул. Истекший год оказался знаменательным для Толстого. Он подготовил и отправил в Москву сочинение под названием «Состояние народа турецкого». Это был ответ посла на секретные пункты инструкции. Петр Андреевич подробно описал структуру государственного аппарата Османской империи, круг обязанностей высших чиновников, отметив, что радеют «…все турецкие министры больше о своем богатстве, нежели о государственном управлении».

Метко и лаконично Толстой описал отношения Порты с европейскими странами. Так, например, об османо-австрийских отношениях он писал: «Сердечного любления к цесарскому народу не имеют и пущей злобы не являют, и народ цесарской в войне сильной и искусной». По достоинству в Москве оценили сведения Петра Андреевича об организации вооруженных сил империи, о мобилизации янычар на случай войны. Интерес представляла также информация о способах доставки к театру военных действий снаряжения, вооружения и продовольствия.

Важные сведения Толстой добыл о военно-морских силах Турции. Посол сообщал не только о типах кораблей, их вооружении, укомплектованности экипажей, о верфях, но и о сигнализации, подготовке кораблей к бою и боевых порядках во время морских сражений.

В 1703 г. Толстой сумел предотвратить вторжение на территорию России совместных войск крымского хана и турок. Он узнал о том, что великий визирь Далтабан за спиной султана отправил янычар для соединения с крымскими татарами, чтобы совместно выступить против России. Трудность заключалась в том, как уведомить султана о планах визиря. Толстой нашел подход к матери султана и рассказал обо всем ей и муфтию, а те, в свою очередь, султану. Судьба визиря была решена. Угроза войны отдалена.

С 1704 г. при дворе султана увеличилось число противников России, за которыми Толстому надлежало следить «недреманным оком». К традиционно враждебным крымским татарам прибавились поляки, поддерживавшие С. Лещинского, шведы, И. С. Мазепа и, наконец, французский посол. Так, весной 1707 г. Петр Андреевич установил, что французский посол Ферриоль через крымского хана изо всех сил пытался поссорить Османскую империю с Россией. Французский дипломат убеждал Порту в том, что если она «…в нынешнем времени московского царя не утеснит, уже-де впредь долго такого времени дожидаться». При этом Ферриоль, по словам Толстого, «не жалел иждивения» и чинил «туркам великие дачи». Петр Андреевич своевременно отреагировал на закулисные интриги французского посла. Он сумел найти способ вручить письмо султану с разоблачением интриг крымского хана и французского посла. В результате султан решился сменить крымского хана. Место воинственного хана Кази-Гирея занял Каплан-Гирей, которому велено было «с Московским государством жить смирно».

Петр I по достоинству оценил успех своего посла. 20 мая 1707 г. Петр Андреевич получил письмо главы Посольского приказа Г. И. Головкина с извещением о пожаловании ему «за усердную службу и труды» вотчины.

В целом деятельность Толстого в 1707 г. была весьма полезной для России. Ему удалось парализовать выпады французского посла, а также отразить попытки крымского хана, Станислава Лещинского и Карла XII вбить клин в отношения между Османской империей и Россией. Однако в начале следующего 1708 г. Петру Андреевичу пришлось столкнуться с неприятностью с той стороны, откуда он ее не ожидал. Толстой получил из Москвы копию письма гетмана Мазепы с сопроводительным письмом Головкина и указом Петра I. Содержание письма Мазепы от ноября 1707 г. противоречило информации Толстого о положении дел в Стамбуле. Головкин выражал недовольство службой посла, а Петр прямо писал: «Господин посол, посылаем к вам о некотором деле письмо, здесь вложенное, на которое немедленной желаем отповеди».

Мазепа сообщал, что его лазутчик, вернувшийся из Молдавии, доставил сведения огромной важности. Суть их заключалась в непременном намерении Турции напасть на Россию. В письме гетман подробно перечислял военные и дипломатические меры, которые предпринимала Оттоманская Порта, готовясь к войне. К ним относились отправка в Бендеры 200 пушек и срочное пополнение гарнизона крепости. Из письма гетмана следовало, что визирь ведет тайные переговоры со Станиславом Лещинским и шведским королем о том, чтобы не заключать мира с Россией без согласия султана. В свою очередь поляки и шведы склоняли османов к войне с Россией, заявляя, что для этого наступило самое благоприятное время, «какого впредь не могут иметь». Все эти приготовления, доносил гетман, ведутся за спиной ничего не подозревающего русского посла.

В подтверждение своей правоты Мазепа ссылался-на иерусалимского патриарха, который якобы откровенно писал гетману: «Порта непременно со шведом и с Лещинским хочет и самим делом склоняется в союз военный вступить и войну или зимою, или весною с его царским величеством начать». Более того, Досифей будто бы выказал Мазепе недовольство тем, что в Москве «не внимают» его донесениям и что он, огорченный невниманием, более не будет писать на эту тему.

В конце января 1708 г. Толстой получил от Головкина еще одно письмо. В нем сообщалось, что сведения о «турецком злом намерении» заключить военный союз против России «от часу умножаются и отовсюду неустанно на всех почтах приходят как из Вены… так и от протчих наших министров из Англии и Галандии и из Берлина». Головкин резко отчитывал Толстого за бездействие: «Немалому то удивлению достойно, что ваша милость незнамо для чего ни о чем о том нам ни малой ведомости не чинишь и не престерегаешь того, для чего вы у Порты от его царского величества быть учреждены и в чем весь интерес состоит».

Необходимо отдать должное Петру Андреевичу Толстому. Он мужественно со всей страстностью и упорством вступил в полемику с Головкиным, отстаивая свою правоту. Располагая точными сведениями, Толстой решительно заявил, что лазутчик Мазепы лжет о концентрации артиллерии и янычар в Бендерах. По его сведениям, в Бендеры было прислано 500 янычар, из которых 300 разбежались, а пушек отправили столько, сколько требовалось для обороны крепости. Нетрудно было ему доказать и необоснованность утверждения Мазепы о якобы ожидаемом нападении крымских татар зимой, а главных сил османской армии весной. В письме от 29 января 1708 г. Толстой писал, что зима на исходе, а «войны от татар не слышится, и весна уже приближается, а у турок никакого приготовления к войне не является».

Весьма сомнительным П. А. Толстой считал и поведение Досифея в изложении Мазепы. Прежде такого не было, чтобы патриарх известил одного Мазепу о подготовке к войне, а посла и русскую дипломатическую службу оставил в полном неведении.

Петр Андреевич внес ясность и в вопрос о закулисных переговорах визиря с Лещинским и Карлом XII. Переговоры велись не османским дипломатическим ведомством, а главой пограничной области Юсуф-пашой. Оказалось, что Юсуф-паша за крупную «дачу» от Лещинского согласился участвовать в дипломатической комбинации, разработанной поляками. Суть ее заключалась в следующем: Юсуф-паша должен был отправить в Польшу официального представителя, «чем-де могли московских устрашить, будто-де они имеют согласие с Партой». Однако султан, давая разрешение Юсуф-паше на отправку посланника, вовсе не желал заключить союз с Лещинским и Карлом XII. Намерения султана были более скромными. Он хотел точно установить, в каком состоянии находятся войска шведов и поляков. В письме, отправленном Юсуф-паше, указывалось, «чтобы-де тем посланием не учинить сумнения московским». Никаких грамот от султана посланец не вручал ни Станиславу Лещинскому, ни Карлу XII.

Таким образом, российская дипломатия столкнулась с хорошо продуманной и организованной провокацией польско-шведской дипломатии. Завербованный до этого шведской разведкой Мазепа был частью далеко идущего плана. Если бы информация гетмана не была проверена, то Петр, вероятнее всего, перебросил бы часть войск к русско-турецкой границе. В результате возникла бы напряженность на южных границах и сократились бы силы, мобилизованные против Карла XII.

Недоразумение было улажено. Головкин писал послу: «Зело тем довольны, еже получили от вас подлинную ведомость о турском намерении». Во многом благодаря Толстому Посольский приказ успешно преодолел коварную провокацию против России.

Возвратив к себе прежнее доверие, Толстой продолжал прилагать все силы к тому, чтобы удерживать двор султана от вступления в войну против России. Между тем после победы русской армии над Карлом XII под Полтавой в отношениях между Россией и Турцией наметился разлад. Со свойственной Толстому проницательностью, главную причину в охлаждении отношений он видел в том, что у султана появился советчик в лице Карла XII, жаждавшего реванша и убеждавшего султана начать войну против России. Петр Андреевич теперь с подозрением относился к миролюбивым заверениям Порты. Толстой писал Головкину: «Не изволь тому удивлятися, что я прежде сего, когда король швецкой был в великой силе, доносил, что не будет от Порты противности к стороне царского величества. А ныне, когда шведы разбиты, — усумневаюся. И сие мне усумневание от того походит, ноне-же турки видят, что царское величество ныне есть победитель сильного короля швецкого и желает вскоре совершить интерес свой в Польше, а потом уже, не имев ни единого препятия, может всчать войну и с ними, турками».

В январе 1710 г. султан Ахмед III принял в Стамбуле П. А. Толстого и торжественно вручил ему грамоту о подтверждении мирного договора 1700 г. На первый взгляд успех был налицо. Но только на первый взгляд. В конце ноября 1710 г. Толстой получил секретную информацию о том, что предстоит совещание Великого Дивана у султана по поводу очередного разрыва с Россией. Петр Андреевич немедленно пишет об этом царю, но послание не успело дойти до адресата. Турки разорвали 20 ноября договор с Россией и объявили войну. Первой ее жертвой стал сам русский посол. Весь состав русской миссии турки заключили в Семибашенный замок. Здесь Петр Андреевич провел почти полтора года. После неудачного Прутского похода был заключен мирный договор с Турцией. По одному из условий договора, русский посол П. А. Толстой освобождался из заключения и возвращался на родину.

Петр Андреевич возвратился на родину в 1714 г. и продолжил службу в Посольской канцелярии. В 1716 г. Петр I вместе с супругой отправился за границу в надежде укрепить Северный союз и ускорить подписание мира со Швецией. Петр провел переговоры с датским королем о совместной высадке десанта в шведской провинции Сконе, а затем отправился в Париж. Для переговоров с королем Франции царь вызвал виднейших дипломатов России: Б. И. Куракина, П. П. Шафирова, С. Л. Рагузинского и П. А. Толстого. Переговоры с французским правительством завершились заключением в Амстердаме договора, значительно ослабившего позиции Швеции.

Военные действия в шведской провинции Сконе планировались на осень 1716 г. 26 августа Петр I отправил из Копенгагена вызов сыну, чтобы тот, если пожелает, прибыл в Данию для участия в десантной операции.

26 сентября 1716 г. Алексей со своей любовницей Ефросиньей, ее братом Иваном Федоровичем и тремя служителями выехал из Петербурга. Но вместо того, чтобы ехать в Данию, он отправился искать защиты в Австрию к своему шурину императору Карлу VI. Император принял Алексея и спрятал его сначала в Вейербурге, а затем в Тироле в Эренберге.

Русский посланник в Вене Авраам Павлович Веселовский обнаружил Алексея и сообщил царю, что царевич под фамилией Коханский живет в Тироле. На представления Веселовского принц Евгений ответил, что цесарь ничего не знает, а на письмо Петра ответил оскорбительным посланием. Тогда царь поручил возглавить дело доставки сына на родину опытному дипломату Толстому. Петр Андреевич блестяще справился с этим весьма деликатным заданием царя и стал пользоваться у него большим, чем ранее доверием. 26 марта 1718 г. в благодарность Петр I приказал «двор Авраама Лопухина, что на Васильевском острове, с палатным и протчим строением и со всякими припасы» отдать Толстому в вечное владение. В тот же день Петр Андреевич получил ранее пожалованное одному из Нарышкиных, а теперь конфискованное у него загородное «дворовое место». По обычаю тех времен в раздачу шли вотчины, конфискованные у жертв розыска по делу царевича Алексея. К тому же 13 декабря 1718 г. в награду за блестяще завершенное дело царевича Толстому был пожалован чин действительного тайного советника. Кроме чина, он получил 1318 крестьянских дворов. Если Петр Андреевич начинал службу беспоместным дворянином, то к концу жизни в его вотчинах, разбросанных по 22 уездам империи, числилась 12 521 мужская душа.

Пошла в гору и служебная карьера Толстого. Указом от 15 декабря 1717 г. он был назначен президентом Коммерц-коллегии, а позже — сенатором. Знаком особого доверия царя стало назначение Петра Андреевича начальником Тайной розыскных дел канцелярии, образованной в 1718 году.

Дело царевича Алексея приблизило Толстого к Петру I и сделало его одним из немногих в окружении царя, которым Петр давал наиболее ответственные поручения. Так, например, в 1719 г. стало известно о намерении Пруссии заключить союзный договор с враждебной России Англией. Посол в Берлине А. Г. Головкин, сын канцлера, по мнению царя, недостаточно энергично противодействовал этому англо-прусскому сближению. В сложившейся ситуации Петр принял решение послать в Берлин более опытного дипломата — Петра Андреевича Толстого.

Толстой вел переговоры с прусским королем и его министрами с начала июля до октября 1719 г. Хотя ему не удалось помешать заключению договора между Пруссией и Англией, он сумел заручиться обещанием короля ни тайно, ни явно не действовать в ущерб интересам России.

Именно П. А. Толстому 7 февраля 1722 г. Петр I предоставил честь объявить в Сенате Устав о наследии престола.

Устав изменял прежний порядок престолонаследия, когда власть от отца переходила старшему сыну. Отныне самодержец мог назначать преемника по собственному усмотрению. В том же 1722 г., отправляясь в Каспийский поход, Петр I назначил Толстого главой походной посольской канцелярии. Этот поход позволил Петру Андреевичу войти в доверие к жене царя, будущей императрице Екатерине, которую Петр взял с собой. Видимо, поэтому Екатерина пожелала, чтобы церемонию ее провозглашения императрицей в мае 1724 г возглавил Толстой.

Екатерина I своим восшествием на престол после смерти Петра Великого 28 января 1725 г. была обязана главным образом двум сановникам — А. Д. Меншикову и П. А. Толстому. Только что коронованной Екатерине было дозволено совершить несколько самостоятельных актов. Одним из них она возвела Петра Андреевича Толстого в графское достоинство.

В начале февраля 1726 г. Екатерина I учредила Верховный тайный совет, в состав которого вошли А. Д. Меншиков, П. А. Толстой, Ф. М. Апраксин, Д. М. Голицын, Г. И. Головкин и А И. Остерман. Толстой рассчитывал, что совет ослабит влияние на государственные дела его соперника Меншикова, но ошибся. Надежды на то, что Екатерина будет участвовать в работе Верховного тайного совета, председательствуя дважды в неделю на его заседаниях, не оправдались. Императрица не обнаружила ни желания, ни склонности к государственным делам. К тому же частые недомогания приковали ее к постели. Меншикову не стоило большого труда подмять под себя членов Верховного тайного совета. Вскоре соперничество между Меншиковым и Толстым переросло в открытое столкновение.

После смерти Петра I ни Екатерина, ни большинство выдвинувшихся при нем влиятельных вельмож не желали воцарения малолетнего Петра Алексеевича, сына казненного царевича Алексея. Все они опасались, что Петр, повзрослев, станет мстить за казненного отца, и в числе первых будут те, кто подписал смертный приговор Алексею. Список тех, кто поставил свои подписи под приговором, возглавлял Меншиков, за ним следовали Головкин, Апраксин, Толстой, Шафиров, Бутурлин и др. Всего под приговором, отправившим Алексея Петровича на эшафот, стояло 127 подписей.

Опасение за свое будущее заставило многих сановников объединиться вокруг Екатерины и тем самым воспрепятствовать воцарению внука Петра I, в пользу которого выступали Голицыны и Долгорукие. Самым решительным противником малолетнего Петра Алексеевича был Меншиков. Но не прошло и двух лет как Меншиков переметнулся в лагерь самых горячих сторонников передачи трона двенадцатилетнему Петру Алексеевичу. Причиной тому стало желание Александра Даниловича женить его на своей дочери Марии, которая, к слову сказать, была уже помолвлена с сыном польского графа Сапеги.

Под влиянием А. Д. Меншикова Екатерина I составила завещание, в котором ее наследником становился Петр II при условии, что он женится на одной из дочерей святейшего князя. Слух о существовании завещания вскоре проник в среду сановников и стал предметом обсуждения. Генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга А. М. Девиер, генерал-лейтенант И. И. Бутурлин, сотрудник Тайной канцелярии А. И. Ушаков и другие были напуганы перспективой мести со стороны Петра II и усилением власти Меншикова. Между ними велись разговоры об отстранении Александра Даниловича и возведении на престол одной из дочерей Петра I — Анны Петровны или Елизаветы Петровны. Участником разговоров был и Толстой, который, в отличие от Девиера и Бутурлина, предпочитал видеть на престоле младшую дочь Петра I Елизавету.

Весной 1727 г Екатерина I тяжело заболела. Зная о намерениях своих противников, Меншиков 28 апреля добился от умирающей Екатерины I подписания указа о создании следственной комиссии над Девиером. Выходец из Португалии, Антон Мануилович Девиер был взят под стражу еще 24 апреля. Первоначально ему было предъявлено обвинение в том, что он, находясь в царском дворце в день обострения болезни императрицы, не проявлял печали, а, напротив, веселился. Однако в ходе следствия Девиер из нарушителя придворного этикета превратился в опасного политического преступника. Под пытками он назвал фамилии своих «сообщников» генерала Бутурлина и герцога Голштинского. Затем следствие вышло и на Петра Андреевича Толстого.

На допросе Толстой подтвердил свою вину в том, что он действительно развивал перед Девиером план отстранения от престола великого князя Петра путем отправки его за границу и провозглашения наследницей Елизаветы Петровны.

5 мая 1727 г. у императрицы началась агония. В минуту, когда к ней вернулось сознание, она санкционировала наказание подследственных: Девиера, Толстого, Бутурлина, Ивана Долгорукова, Александра Нарышкина, Андрея Ушакова. Девиера и Толстого суд, «яко пущих в том преступников», приговорил «казнить смертью». Вечером 6 мая Екатерина I скончалась. Перед смертью она подписала указ о смягчении наказания. Толстому и Девиеру сохранили жизнь, причем первому определили ссылку в Соловецкий монастырь, а Девиеру в Сибирь.

13 июня Толстой вместе с любимым сыном Иваном был доставлен в Архангельск и в тот же день отправлен в Соловецкий монастырь. Условия содержания заключенных в темных, холодных кельях были весьма тяжелы. 7 июня 1728 г. «цинготною болезнью» умер Иван Толстой. В начале января 1729 с тяжело заболел Петр Андреевич Толстой. 30 января того же года 82-летний Толстой скончался. Так закончилась жизнь одного из блестящих дипломатов и сподвижников Петра Великого.

А. Я. Хилков

Князь Андрей Яковлевич Хилков по происхождению принадлежал к одному из наиболее древних и разветвленных родов России, ведущих свое начало от удельных князей Стародубских, которые в восемнадцатом колене считались потомками самого Рюрика. Андрей Яковлевич родился в 1676 г. и был третьим сыном в семье князя Якова Васильевича Хилкова. Его отец имел чин окольничего при царях Алексее Михайловиче и Федоре Алексеевиче, старшем брате Петра I. Двенадцатилетним мальчиком Андрей с помощью отца начал придворную карьеру. В его обязанность входило прислуживание на церемониях приема иностранных посольств, а позднее оформление деловой переписки в Посольском приказе. В 1697 г. по решению Петра I Андрей Хилков, как и П. А. Толстой, был послан в Италию «для изучения мореходства и кораблестроения».

В Россию Хилков вернулся в 1700 г. и почти сразу выехал в Стокгольм с особым поручением царя. Готовясь к войне, Петр I стремился как можно дольше сохранить в тайне от шведов свои намерения. Чтобы усыпить бдительность Карла XII, царь отправил Хилкова в Швецию с тем, чтобы подтвердить Кардисский мирный договор. В то же время Хилков должен был произвести обстоятельную разведку с целью выяснить, «с какими делами и для чего живут в Стокгольме посланники иностранных держав».

Но случилось так, что в тот самый день, когда Карл XII принимал у Хилкова верительные грамоты, Петр принял решение об объявлении войны Швеции. Карл, потрясенный «коварством московитов», распорядился опечатать имущество посланника Хилкова, а его самого посадить под домашний арест. Андрей Яковлевич находился под усиленным наблюдением, хотя еще располагал некоторой, весьма ограниченной, свободой действия.

С началом войны были интернированы находившиеся в Швеции «торговые и работные люди из России, общим числом 111 человек». Их имущество было конфисковано, а сами они были собраны в Рюссгордене — русском купеческом дворе в центре Стокгольма, откуда их отправляли на принудительные работы. Купцы возмутились таким обращением, поскольку не считали себя военнопленными. Они стали требовать встречи с русским послом, который сам еще ничего не знал о своей дальнейшей судьбе. После встречи с купцами Хилков отправил шведскому королю протест против условий содержания русских купцов. Одновременно, пользуясь тем, что купцы прибыли из разных мест, Хилков в беседе с ними выяснил экономическое положение тех районов Швеции, где сам не побывал. Собранную информацию он срочно отправил Петру I.

В ноябре 1700 г. после поражения русской армии под Нарвой в плен к шведам попали 79 генералов и офицеров. В 1702 г. в Швеции находилось 160 важных русских пленных, большинство из которых содержалось в стокгольмской тюрьме Грипсхольм. Хилков, оставаясь под домашним арестом, получил право регулярно навещать русских пленных. Режим его содержания был смягчен, поскольку Карл XII хотел в это время обменять его на посла Швеции в России. Пользуясь некоторой свободой, Хилков сумел наладить секретную переписку с русским послом в Дании Андреем Петровичем Измайловым. Кроме того, Андрею Яковлевичу удалось отсудить у шведов даже часть купеческих капиталов, арестованных в 1700 г. На эти деньги он сумел подкупить информаторов и связников, в том числе среди тюремной охраны.

Однако Петр I освободил шведского посла Книппера без обмена. Хилков нужен был царю в Стокгольме. Пользуясь правом на переписку, он регулярно направлял в Москву добытые сведения. В частности, он передал информацию о готовящейся в 1701 г. атаке шведской эскадры адмирала Шеблада на Архангельск. С 1704 г. в подготовке сообщений Хилкову помогал взятый шведами в плен под Нарвой офицер Алексей Ильич Манкиев, хорошо знавший шведский, латинский и польский языки. Важную информацию Хилков переправил в Россию в 1706 и 1707 гг. вместе с Петром Лефортом и Александром Гордоном, которые были освобождены по обмену.

Поражение шведов под Полтавой привело к ужесточению режима содержания Хилкова. Но еще раньше, незадолго до вторжения шведов в Россию, королевский прокурор Аксель Спарре нащупал канал утечки информации. В начале Хилкова попытались перевербовать. Карл XII только что двинул войска через Польшу и Украину на Москву, и ему нужен был советник по «Московии». Король предложил Андрею Яковлевичу принять лютеранство и занять этот пост. Хилков ответил резким отказом. В 1709 г. при невыясненных обстоятельствах скоропостижно скончался один из его переводчиков, а вскоре после этого неожиданно утонул помогавший Хилкову старший подьячий посольства. Однако угрозы не подействовали. Хилков по своей инициативе зачислил в штат посольства Манкиева и стойко продолжал работать.

В 1710–1711 гг. состоялся большой обмен пленных. Были освобождены и отправлены в Ревель Бутурлин, Вейде, Долгорукий и еще 42 офицера. В это время Хилкову было разрешено посетить под надзором охранявшего его шведского генерала Нирота пленных старших русских офицеров Автонома Головина и Ивана Трубецкого в тюрьме близ Або. Вместе они решили не соглашаться на обмен и оставаться в плену у шведов до конца военных действий, уступив свою очередь младшим офицерам.

В 1713 г. Хилкова перевезли из Стокгольма в крепость Вестерос. В крепости он сумел найти подход к охране, призванной из разных мест, и узнавал от них важные новости о положении дел в стране. Так, в письме 1714 г. Хилков извещал Петра I о расширении штатов в шведских коллегиях иностранных дел, торговли, юстиции, военных дел и большой казны. Писал о введений там новых должностей ревизоров и о распродаже патентов на эти должности.

Три года спустя, в начале 1718 г., Андрей Яковлевич Хилков скончался от туберкулеза в шведской крепости Вестерос. Он не дожил всего полгода до Аландского перемирия, по которому в Россию были возвращены все остававшиеся в Швеции пленные. Прах Хилкова был перевезен в Санкт-Петербург и захоронен на кладбище Александро-Невской лавры с высшими офицерскими почестями.

П. П. Шафиров

Петр Павлович Шафиров родился в 1669 г. в еврейской семье. Его отец Павел Филиппович был родом из Смоленского воеводства. После подписания 1667 г. Андрусовского договора между Россией и Речью Посполитой Смоленск отошел к России и Павел Филиппович переехал в Москву. Знание иностранных языков привлекло к нему внимание царя Федора Алексеевича. Царь дал Павлу Филипповичу дворянское достоинство и пригласил на службу переводчиком в Посольский приказ.

Петр Павлович Шафиров получил хорошее по тем временам образование. Он владел французским, немецким, латинским, польским и голландским языками. Впоследствии, находясь в Турции, Петр Павлович изучил итальянский. Свою трудовую деятельность Шафиров начал в лавке московского купца Евреинова. Однажды на московском базаре Петр I обратил внимание на остроумного, находчивого приказчика и определил его на службу в Посольский приказ. С 1691 г. Шафиров служил переводчиком в Посольском приказе, где переводил на русский язык не только официальные бумаги, но и иностранную литературу по различным областям знаний.

Известный дипломат Емельян Украинцев заметил способности Петра Павловича и включил его в 1697 г. в состав Великого посольства. Будучи в составе посольства, Шафиров обратил на себя внимание главы Посольского приказа Ф. А. Головина, который стал оказывать ему протекцию. В 1699 г. Петр I поручил Головину и Шафирову вести переговоры с Августом II о союзе в войне против Швеции. В 1701 г. во время свидания Петра I с Августом II в Бирзене Шафиров принял деятельное участие в заключении договора между Россией и Польшей о совместных действиях в войне. В 1703 г. его деятельность была оценена: Ф. А. Головин сделал его своим тайным секретарем.

Самостоятельная деятельность Петра Павловича Шафирова началась в 1706 г. после смерти графа Головина. Обладая гибким умом, хорошо зная международные отношения в Западной Европе, Петр Павлович активно включился в работу. Прежде всего, ему пришлось вести дела по привлечению новых союзников в войне со Швецией. Но попытки Шафирова привлечь Англию, Голландию и Пруссию к союзу не принесли результата. Первым крупным дипломатическим успехом Петра Павловича стала вербовка семиградского князя Ракоци, который рассматривался как кандидат на польский престол после отречения Августа II в пользу Станислава Лещинского. В сентябре 1707 г с Ракоци был заключен договор. Россия обязалась помочь ему в получении польской короны как деньгами, так и своими войсками. Шафиров подготовил этот договор с помощью русского посла в Варшаве князя Г. Ф. Долгорукова. В том же году Шафиров, Долгорукий и Г. И. Головкин подписали договор с Ракоци. Но договор оказался бесполезным. Август II вновь вернул себе трон.

В 1708 г. Шафиров вместе с Головкиным принимал участие в следствии по делу В. Л. Кочубея и И. И. Искры, которые составили донос об измене украинского гетмана С. И. Мазепы. Недостаточная обоснованность доноса и полное доверие Мазепе Петра I привели к тому, что заговор не был раскрыт. Кочубей и Искра были казнены.

После победы 27 июня 1709 г. под Полтавой Шафиров был пожалован в тайные советники и произведен в вице-канцлеры. В том же году в его ведение было передано управление Почтовым приказом. 30 мая 1710 г., в день рождения царя, Шафиров первым в России получил баронское достоинство. К этому времени относится и выполнение Петром Павловичем особых поручений Петра I. В июле 1710 г. Шафирову удалось заключить договор с герцогом Курляндским Фридрихом-Вильгельмом о его браке с племянницей Петра I великой княгиней, будущей императрицей Анной Иоанновной. Этот брак давал право на протекторат над герцогством, что облегчило в дальнейшем его присоединение к России.

В 1711 г. Шафиров принял участие в Прутском походе. После окружения армии Петра I Шафирову с помощью подкупов удалось заключить мир с Турцией на гораздо более легких условиях, чем полагал царь. В записке, отправленной Шафирову, когда он еще находился в османском лагере, царь писал: «Ежели подлинно будут говорить о миру, то стафь с ними на все, чево похотят, кроме шклафства», т. е. рабства. Петр считал, что османы будут представлять не только свои, но и интересы шведского короля, а поэтому соглашался вернуть отвоеванные у Турции Азов и Таганрог и все приобретенное у шведов, за исключением выхода к Балтийскому морю и Петербурга.

Мир, подписанный Шафировым, таких жертв не требовал. Туркам уступался Азов, новопостроенные города Таганрог, Каменный Затон и Новобогородицк в устье Самары — Россия обязывалась разрушить. Москва также давала обязательство не вмешиваться в польские и малороссийские дела и предоставляла льготы турецким купцам в России, при условии таких же льгот русским в Турции. Кроме того, Карлу XII предоставлялся свободный проезд в Швецию, а русским войскам давалась возможность отступить в Россию. Шафиров и сын генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева Михаил Борисович оставались в Турции в заложниках до исполнения договора.

Тем не менее, мир для России был очень тяжелым. Азов, завоеванный с таким трудом, переходил к Турции. Невмешательство в польские дела нарушало ранее достигнутое соглашение с Августом II о взаимопомощи в войне со Швецией. К тому же Петр I не решался отдавать Азов, пока Карл XII находился в Турции. Царь всячески старался затянуть выполнение договора, чем ставил заложников в трудное положение. Шафиров должен был постоянно выслушивать требования турецких чиновников о выполнении договора. Он старался убедить султана Ахмета III в том, что царь без ведома и согласия союзников не может в этом деле действовать самостоятельно. Настоящий скандал разразился, когда русские войска прошли через польские территории для ведения военных действий против Швеции в Померании. Султан окончательно склонился к мысли, которую ему настойчиво внушали крымский хан и Карл XII, — визирь, заключивший Прутский мир, изменник и был подкуплен. Вскоре судьба визиря была решена: «Положа на шею ево чепь, пешего и босого через одного турка конного по улицам в Станбуле водили и потом удушен».

Атмосфера накалялась, и султанский двор вновь стал помышлять о войне. Положение заложников становилось незавидным. Однако Шафиров регулярно доносил Б. П. Шереметеву о том, что творилось в Стамбуле. Заложники мужественно держались, о чем свидетельствует письмо, полученное от них Шереметевым 1 января 1712 г., где они советовали генерал-фельдмаршалу воздержаться от передачи османам Азова, так как турки, по их мнению, непременно начнут войну, даже если получат крепость. Заложники просили не верить их собственным письмам об отдаче Азова, ибо письма будут написаны по принуждению.

После всех проволочек Турция, наконец, потребовала выполнения договора в двухмесячный срок. В ноябре генерал-фельдмаршал Шереметев начал вывод войск из Польши, но эта мера не помешала турецкому султану объявить войну России. Военные действия, однако, не были начаты, так как 2 января 1712 г. Турция получила Азов. Политические цели Карла XII, С. Лещинского и французского короля Людовика XIV достигнуты не были: Россия вышла из войны на юге и вновь могла активизировать Северную войну. Карл XII и французский посол, имея солидную агентуру во дворце султана, старались втянуть Турцию в новую войну с Россией.

Шафиров, со своей стороны, предпринял контрмеры. Ему удалось за 30 000 левков подкупить высшее духовное лицо Османской империи — муфтия. По указанию Шафирова муфтий привлек на свою сторону духовенство и с его помощью добился того, чтобы шведам было отказано в их просьбе дать благословение на возобновление войны.

Шафиров мобилизовал и другую агентуру. Он прибег к помощи английского и голландского послов и с их помощью наладил переписку с Петром I. Английский посол «день и ночь трудился и письмами, и словами склонял турок к сохранению мира». «Голландский посол ездил несколько раз инкогнито к визирю, уговаривал его наедине и склонял к нашей пользе, потому что сам умеет говорить по-турецки», — писал Шафиров.

Общими усилиями П. П. Шафирова и союзных послов султана и великого визиря удалось склонить к миру. 5 апреля Прутский договор был возобновлен на 25 лет. Россия обязывалась в трехмесячный срок вывести войска из Польши и впредь вводить их лишь в том случае, если шведские войска вступят в польские области. Турция оставляла за собой право выслать Карла XII тогда, когда ей будет угодно.

Присутствие Карла XII в Турции постоянно создавало угрозу возобновления войны. Шведский король постоянно находился в центре интриг против России. Кроме Франции и крымского хана, против России готовы были выступить семиградский князь Ракоци, Бендерский паша, Константинопольский патриарх, которому было обещано с присоединением Малороссии к Турции, распространить его влияние на эти области. Интриговали агенты Станислава Лeщинского и остатки двора гетмана Мазепы. Все они пытались внушить султану мысль о войне с Россией. Шафиров и русский посол в Константинополе П. А. Толстой понимали, что только с удалением Карла XII из Турции прекратятся эти интриги, и всеми способами добивались его высылки.

Шафиров, войдя в доверие к великому визирю, стал внушать ему мысль, что Карл XII хочет его свергнуть. Поэтому следует немедленно выслать шведского короля из страны. Однако великий визирь по-прежнему требовал удаления русских войск из Польши, а выводить их было нельзя, так как продолжалась Северная война. Тогда Шафиров решил действовать через жену султана. Он пообещал ей ценные подарки от русских, если она сможет убедить султана не помогать шведам. Жена султана успешно справилась с этой задачей. Ахмет III отдал предписание выслать Карла XII. В награду она получила алмазное перо на шапку и кушак с алмазами и яхонтами ценою в 6000 левков. Дело было почти сделано, но польский сейм медлил с принятием решения о проезде короля через польские земли, и Карл XII остался в Турции.

Между тем крымский хан донес султану, что русские войска до сих пор находятся в Польше. Султан отправил в Польшу своих агентов, и те подтвердили донос. Разгневанный Ахмет III потребовал от Шафирова и Толстого, чтобы в двухмесячный срок русские войска были выведены из Польши. Но ни тот, ни другой не могли этого обещать.

Нравы в Турции тогда сильно отличались от остальных европейских государств. С объявлением войны весь дипломатический состав миссии противной стороны турки заключали в тюрьму, имущество их присваивали себе и содержали узников в отвратительных условиях, пока война не кончалась. Не избежали подобной участи и русские дипломаты. Их заключили со всею свитою в Семибашенный замок. Шафиров писал царю: «Посадили нас в тюрьму едикульскую, в которой одна башня да две избы, всего саженях на шести, и тут мы заперты со всеми людьми нашими, всего 205 человек, и держат нас в такой крепости, что от вони и духу в несколько дней принуждены будем помереть».

Но дела у султана пошли не так, как ему обещал тот же французский посол. Петр I проявил твердость, и у Ахмета III с Карлом XII начались разногласия. Рассерженный султан выслал, наконец, шведского короля из страны. Узников освободили из тюрьмы и привезли в Адрианополь, где находился султан. Шафиров воспользовался моментом и через посредничество английских и голландских послов возобновил переговоры. На этот раз Турция потребовала более тяжелых условий мира: ежегодной дани крымскому хану и проведения границы между реками Самарой и Орелью. Шафирову вновь пришлось прибегнуть к подкупу ближайших сановников султана. В итоге ему удалось 3 июля 1713 г. заключить Адрианопольский мир — уже третий по счету и на этот раз окончательный. Уплата дани хану была отменена, но границу между Самарой и Орелью пришлось признать. Условия договора 1712 г. о выводе русских войск из Польши и разрушении крепостей на турецкой границе были оставлены. Но теперь, когда Карла XII не было в Турции, выводить войска из Польши было необязательно. Главное — мир был подписан и Петр I получил свободу рук в войне со Швецией. Царь был доволен, и в октябре мирный договор был ратифицирован. П. П. Шафирову, П. А. Толстому и М. Б. Шереметеву было позволено ехать в Россию. В январе 1714 г. Шафиров и Толстой прибыли в Москву. Михаил Борисович Шереметев умер в пути, не доехав Киева.

После возвращения на родину П. П. Шафиров вновь на дипломатической службе. Весной 1715 г. он способствовал подписанию нового союзного договора с Августом II. В июле Шафиров заключил договор с Данией о совместных действиях Дании, России и Польши против Швеции. Таким образом, Тройственный союз 1700 с возобновился.

В 1716 г. Шафиров заключил договор с герцогом Мекленбург-Шверенским Карлом Леопольдом о браке его с племянницей Петра I царевной Екатериной Иоанновной, предварительно устроив развод герцога с его первой женой, принцессой Нассауской. Петр I обещал Карлу Леопольду вместо приданого присоединить к Мекленбург-Шверенскому герцогству города Висмар и Варнемюнде, которые были тогда под властью Швеции. В том же г. Шафиров получил от Петра I 3000 рублей прибавки к жалованию.

В 1717 Петр I взял с собой Шафирова и канцлера Г. И. Головкина в поездку в Европу. Россия была заинтересована в сближении с Францией. После смерти французского короля Людовика XIV королем стал его малолетний сын Людовик XV. Регент при малолетнем короле герцог Орлеанский и английский король Георг I в 1716 г. заключили договор, по которому корона Франции должна была в случае смерти Людовика XV перейти к герцогу Орлеанскому. В январе 1717 г. к договору присоединились Нидерланды, а в 1718 г. Австрийская империя. Таким образом, сложился блок государств, который создавал неблагоприятную для России ситуацию. Отношения с Англией и Австрией были весьма напряженными. Нейтрализовать этот новый союз Петр I предполагал путем сближения с Францией.

Трудные переговоры с регентом закончились устным обязательством герцога Орлеанского не предоставлять больше субсидий Швеции. Но и такой результат переговоров можно считать важной дипломатической победой России. 15 августа в Амстердаме Головкин, Шафиров и посол в Нидерландах Б. И. Куракин подписали договор между Россией, Францией и Пруссией. По условиям договора Франция отказывала Швеции в политической и финансовой поддержке.

Видную роль П. П. Шафиров сыграл в ходе подготовки переговоров России и Швеции на Аландских островах. В 1717 г. он встречался в Риге со шведским министром Герцем, с которым обсуждал детали предстоящих переговоров.

Помимо дипломатии, Шафиров продолжал заниматься и коммерческой деятельностью. На паях с А. Д. Меншиковым он держал на Белом море огромные и очень прибыльные промыслы моржового, китового, ворваньего и трескового жира. В 1717 г. во Франции Шафиров, желая угодить Петру, которому очень понравилась в Париже фабрика по производству шелковых тканей, вызвался вместе с П. А. Толстым построить такую же фабрику в России. Царю такая идея понравилась, он издал особый указ, запрещавший ввоз в страну шелковых тканей, кроме как из Китая и Персии. Отечественные же «фабриканты»: П. П. Шафиров, П. А. Толстой и присоединившийся к ним генерал-адмирал Ф. М. Апраксин получили право беспошлинной торговли шелком сроком на 50 лет. Однако сложность и новизна дела, загруженность государственными делами не позволили им наладить производство. Фабрика работала плохо и не могла удовлетворить всех потребностей государства в шелковых тканях. В 1719 г. «фабриканты» сами это признали и просили разрешить ввоз шелка из Западной Европы. Но ситуация на фабрике от этого не улучшилась и около 1721 г. она закрылась.

Петр I благоволил к Шафирову. В 1717 г. Петр Павлович был назначен вице-президентом Коллегии иностранных дел, в 1719 г. награжден орденом Св. апостола Андрея Первозванного, а в 1822 г. назначен сенатором и произведен в действительные тайные советники. Но вскоре после этого в судьбе Шафирова произошли серьезные перемены. Виной тому были присущие ему такие черты характера, как заносчивость и склонность к интригам. Кроме того, безупречный как дипломат, Петр Павлович не был таким же, когда появлялась возможность обогатиться за счет казны. Шафиров, как и все государственные служащие того времени, брал взятки, залезал в государственную казну, злоупотреблял своим положением и влиянием, чтобы обогатить себя и своих родственников. В 1722 г. Шафиров с помощью некоторых сенаторов составил сенатский «приговор» о выдаче жалования своему брату Михаилу Павловичу, который в это время нигде не служил. Обер-прокурор Сената Скорняков-Писарев опротестовал это решение. Его поддержали Меншиков и Головкин, с которыми отношения у Шафирова были вконец испорчены. Дело для окончательного решения было направлено Петру I, который находился в это время в Персидском походе.

Вскоре стараниями того же Скорнякова-Писарева были вскрыты злоупотребления Шафирова по почтовому ведомству. Шафиров установил на почтовые пересылки произвольную таксу, а доходы утаивал и присваивал себе. Сенат назначил комиссию для расследования дела. При его разборе в Сенате произошла открытая ссора между Шафировым и Меншиковым. Оба наговорили друг другу резкостей, заседание было прервано, а о том, что случилось в Сенате, доложено царю. По поводу ссоры была создана следственная комиссия, которая вскрыла крупные злоупотребления как у Шафирова, так и у Меншикова. Петр I, ненавидевший взяточничество и понимавший опасность казнокрадства для авторитета государственной власти, дал делу ход.

Екатерина Алексеевна, жена Петра I, сумела выгородить Меншикова. Шафиров же был обвинен в нарушении порядка и благопристойности в Сенате, в злоупотреблениях по службе и приговорен к лишению чинов, баронского достоинства и жизни. Приговор был утвержден царем. Казнь назначили на 26 февраля 1723 г., но уже на эшафоте кабинет-секретарь А. В. Макаров объявил о помиловании. Смертную казнь Шафирову заменили пожизненной ссылкой в Сибирь. Но и это решение не было исполнено. Ему разрешили остаться в Новгороде, где Петр Павлович и жил со всей семьей до смерти Петра I, существуя лишь на казенный паек в размере 33 копеек в день.

После воцарения Екатерины I Шафиров вновь получил баронское достоинство, чин действительного статского советника, должность президента Комерц-коллегии и орден Александра Невского. Однако к решению государственных дел его не допустили. Шафирову дали средства, разрешили пользоваться архивами и поручили писать историю Петра Великого. Но и этого его противникам показалось мало. Новый вице-канцлер А. И. Остерман, талантливый и остроумный интриган, устроил Шафирову новое назначение. По приговору Верховного тайного совета, в котором главную роль играл Меншиков, Шафирову было предписано ехать в Архангельск для устройства там «китоловной компании». Таким образом, отправляя Шафирова в почетную ссылку, Меншиков расчищал себе поле деятельности при дворе императрицы.

Однако положение вскоре изменилось. В 1727 г. Екатерина I умерла. На престол вступил внук Петра I Петр II. Долгорукие получили преобладание в Верховном тайном совете. В сентябре 1727 с Меншиков был арестован, сослан в далекий Березов, где вскоре и умер. Шафиров же, стремясь избежать ссылки на Белое море, подал челобитную об удалении от службы по болезни. Просьба была удовлетворена.

Положение П. П. Шафирова мало изменилось и при императрице Анне Иоанновне. Он вновь поступил на службу, но опять столкнулся с Остерманом, который добился для своего соперника очередного почетного назначения. На этот раз Шафиров должен был ехать в Персию вести мирные переговоры. Шафиров попытался отговориться, но безуспешно. В сентябре 1730 г. он отправился на Кавказ к генералу Левашову, который занимался в то время персидскими делами.

На Шафирова была возложена очень трудная задача. В ходе Каспийского похода Петра I Россия получила некоторые территории на побережье Каспийского моря. После смерти Петра его преемники не знали, что с ними теперь делать. Содержание на новых землях постоянно готовых к бою войск обходилось очень дорого. Доходы, которые приносили эти территории, не окупали затрат на удержание завоеванных провинций. Россия хотела от них отказаться и готова была уступить их обратно Персии, но при условии, что они не окажутся в руках Турции. Однако Шафиров не имел возможности действовать самостоятельно. Остерман присылал ему противоречивые указания. Вначале предполагалось очистить от русских войск все земли до Куры, затем Шафиров получил предписание только обещать, но не уступать Персии ничего. В результате переговоры затянулись. Наконец, в конце января 1732 г. был подписан договор, по которому Персии уступалась часть провинции Гилян. В марте шах ратифицировал договор, но на этом дело не закончилось. Переговоры о прикаспийских провинциях продолжались еще некоторое время. Окончательно этот вопрос был решен только после русско-турецкой войны 1736–1739 гг.

Шафиров получил разрешение вернуться в Петербург в марте 1732 г. Возвратившись в столицу, Петр Павлович отказался от соперничества с Остерманом и примирился с ним. После этого его карьера сразу пошла в гору. В 1733 г. он вновь стал президентом Комерц-коллегии и сенатором. В 1734 г. произведен в действительные тайные советники. Однако опала ничему не научила Шафирова. Он продолжал злоупотреблять своим служебным положением и залезать в государственную казну. Но теперь у него не было могущественных соперников, и его злоупотребления оставались безнаказанными.

Скончался барон Петр Павлович Шафиров в 1739 г. в Петербурге на 60 году жизни.

Н. И. Панин

Никита Иванович Панин родился 15 сентября 1718 г. в городе Данциге, где в то время служил его отец. Он происходил из старинного дворянского рода, восходящего к началу XVI в. Никита Панин был старшим сыном генерал-поручика, сенатора Ивана Васильевича Панина (1673–1736) от брака с Аграфеной Васильевной Эверлаковой (1688–1753). Детство Никита Иванович провел в Пернове, где его отец был комендантом. Там же получил хорошее домашнее образование. Поступил на службу в Конную гвардию, в 1740 к из вахмистров был произведен в корнеты. В 1743 г он обратил на себя внимание императрицы Елизаветы Петровны, которая пожаловала его в камер-юнкеры. По свидетельству современников, граф А. Г. Разумовский и некоторые другие близкие к императрице лица поспешили удалить опасного соперника. В 1747 г. Панин был пожалован в камергеры и назначен посланником сначала в Данию, а затем в Швецию. В период с 1748 по 1760 г. он находился на посту русского резидента в Швеции, где получил первый опыт организации и ведения дипломатической разведки.

Работу в Швеции Панин начал с создания агентурной сети из своих тайных «друзей». Ими стали на первых порах несколько влиятельных членов Государственного совета, некоторые торговцы и промышленники, заинтересованные в связях с Россией. С помощью щедрых подарков и крупных денежных взяток Н. И. Панин умело руководил своими «помощниками», с которыми часто встречался во время специально организованной лесной охоты в окрестностях Стокгольма. Заботясь об их безопасности, он «пронумеровал» все свои связи и копию нумерации отправил в Коллегию по иностранным делам.

Получая «шифрованное письмо» из Стокгольма, в котором говорилось о необходимости «производить отныне № 2-му оплату, оставшуюся от № 1-го по 3000 рублей на год; № 6-му к прежнему трехтысячному окладу прибавить еще тысячу, а № 5-му отныне давать впредь вместо пятитысячного оклада по 3000, чем он, как человек старый и впредь к делам не прочный, может совершенно доволен быть», в Коллегии отлично понимали, кому, за что и сколько платить.

Проявив недюжинные дипломатические способности, Панин сумел предотвратить назревавший разрыв отношений Швеции с Россией, подписав в 1758 г. русско-шведскую декларацию о готовности обоих государств охранять торговое мореплавание в Балтийском море и препятствовать появлению здесь британского военного флота. Другим направлением его деятельности на посту русского резидента стала борьба против усиления королевской власти в Швеции. Слабый король нужен был России для того, чтобы влиять на политику Швеции. За время своего 12-летнего пребывания в Швеции Панин, по отзывам современников, проникся симпатиями к конституционному строю.

В конце 1750-х гг. служебное положение Панина сильно пошатнулось. Канцлер граф А. П. Бестужев-Рюмин, длительное время покровительствовавший ему, был отстранен в 1758 г. от дел и сослан в свое подмосковное имение. Он был обвинен в участии в заговоре против Елизаветы Петровны в пользу Екатерины, жены Петра Федоровича.

С приходом к власти Петра III в 1761 г. резко поменялся внешнеполитический курс России. Началось сближение с Францией, противниками которого выступали А. П. Бестужев-Рюмин и Н. И. Панин. Имея могущественного врага в лице нового канцлера М. И. Воронцова, Панин неоднократно просился в отставку, но неожиданно для себя в июне 1760 г. в чине генерал-поручика был назначен обер-гофмейстером и воспитателем 6-летнего великого князя (будущего императора) Павла Петровича. В этой должности Никита Иванович сблизился с великой княгиней Екатериной Алексеевной (будущей императрицей Екатериной II). В апреле 1762 г. Петр III пожаловал Панину чин действительного тайного советника, но продолжал ему не доверять и всегда держал при нем одного из своих флигель-адъютантов. Во время подготовки дворцового переворота Панин выступал за отстранение Петра III от власти, установление регентства Екатерины Алексеевны до совершеннолетия своего воспитанника и ограничение самодержавия. В день переворота, 28 июня 1762 года, в котором Панин принимал деятельное участие, Екатерина II назначила его сенатором, а в августе того же года наградила суммой в 5 тыс. рублей.

В 1762 г. Панин представил «Проект реформы верховного правительства». Проект предполагал учреждение Императорского совета из 6–8 членов-министров и реформирование Сената. Реформа вела к ограничению самодержавия, поэтому вызвала сопротивление в правительственных кругах. В декабре 1762 г. проект был отвергнут Екатериной II. Несмотря на это, Панин остался воспитателем при наследнике престола и сохранил свое положение при дворе. Екатерина II никогда душевно не была расположена к Панину, но ценила его ум и опытность в дипломатических делах.

Первое время по воцарении Екатерины II Никита Иванович Панин был лишь неофициальным советником императрицы по вопросам внешней политики. В октябре 1763 г., после увольнения канцлера графа М. И. Воронцова, Панин был назначен руководителем Коллегии иностранных дел. Не будучи официально назначен канцлером, он до 1781 г. оставался во главе российской внешней политики. Екатерина II, позволяя себе не соглашаться с Паниным по второстепенным вопросам, не предпринимала ни одной внешнеполитической акции без его участия, не раз убеждаясь в его прозорливости и высоком дипломатическом мастерстве.

Никита Иванович Панин возглавлял внешнеполитическое ведомство России в трудные для страны годы, но внешнеполитическая позиция Панина оставалась неизменной: «Россия должна следовать своей собственной системе, согласно с ее истинными интересами, не находясь постоянно в зависимости от желаний иностранного двора». Возглавляя русскую дипломатическую разведку, Панин во многом способствовал крупным внешнеполитическим успехам России во второй половине XVIII в.

Панин руководил работой русских дипломатов за границей следующим образом. Он сообщал им задачу, предоставлял информацию, которой у послов не было и которая могла им пригодиться в работе, и советовал, как, по его мнению, лучше достичь желаемого. Все остальное было уже делом рук самих посланников. «Сотрудник иностранной коллегии, — поучал своих питомцев Панин, — должен уметь вербовать открытых сторонников и тайных осведомителей, осуществлять подкуп официальных лиц и второстепенных чиновников, писать лаконично и четко свои шифрованные и открытые донесения на родину не по заранее установленной форме, а исходя из соображений целесообразности». Получая в Петербурге корреспонденцию от резидентов, Панин ее внимательно изучал. Кроме реляций и депеш дипломатических представителей, поступали донесения консулов, тайных агентов и неофициальных представителей — купцов и путешественников.

Роль Н. И. Панина в формировании внешней политики России того времени видна даже из сложившейся практики прохождения бумаг. Среди дипломатической почты Панин выбирал наиболее важные сообщения и отправлял императрице со своими замечаниями на полях. Она, как правило, с ними соглашалась. Затем в коллегии составлялся рескрипт или другой официальный документ, который Екатерина также утверждала. Бывали случаи, когда Панин вторично бумаги на утверждение императрице вообще не посылал.

В сентябре 1767 г. Никита Иванович Панин вместе с младшим братом, генерал-аншефом Петром Ивановичем, были возведены в графское достоинство Российской империи. В 1773 г. Павел Петрович женился на принцессе Гессен-Касельской Августе-Вильгельмине в православии Наталии Алексеевне. Воспитание цесаревича завершилось. Панин получил увольнение от должности обер-гофмейстера при наследнике престола. Екатерина II щедро одарила Панина. Он получил 4 тыс. душ крестьян, 100 тыс. рублей, серебряный сервиз, дом в Петербурге, провизии и вин на целый год, а также по 5 тыс. рублей ежегодной прибавки к получаемому им жалованью в 14 тыс. рублей. Однако до конца жизни Панин сохранил влияние на Павла Петровича, который часто прибегал к его советам.

В мае 1781 г. Никита Иванович был уволен с поста руководителя Коллегии иностранных дел в бессрочный отпуск.

31 марта 1783 г. на 65-м году жизни Никита Иванович Панин скончался в Петербурге. Он похоронен в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. В знак признательности к своему бывшему воспитателю император Павел I в 1797 г. воздвиг ему памятник в церкви Св. Магдалины в Павловске.

А. М. Обресков

Алексей Михайлович Обресков родился в 1718 г. Он принадлежал к старинному дворянскому роду, восходящему к XVI в. Его отец, поручик Михаил Афанасьевич Обресков, умер в 1732 г. В 1733 г. Алексей Обресков поступил в Сухопутный шляхетский корпус в Петербурге, который окончил в 1740 г. По окончании корпуса по собственному желанию он был определен пажом в состав чрезвычайного посольства в Константинополь, возглавляемого генерал-аншефом А. И. Румянцевым. Благодаря способностям и знанию языков Алексей Обресков вскоре стал правой рукой посла, помогая ему вести дипломатическую переписку. После отъезда Румянцева в Россию Обресков остался в Константинополе. В 1742 г. он был произведен в армейские поручики. Обладая хорошей памятью и незаурядными способностями, Алексей Обресков быстро изучил турецкий и греческий языки. Русские резиденты в Константинополе А. А. Вешняков и А. И. Неплюев часто возлагали на способного дипломата весьма ответственные поручения. В декабре 1748 г. Обресков был произведен в армейские капитаны. В 1750 г. он ненадолго вернулся в Россию, где был награжден за свою деятельность чином секунд-майора.

После смерти А. И. Неплюева в феврале 1751 г. Алексей Михайлович Обресков был назначен поверенным в делах в Константинополе и произведен в надворные советники, а в ноябре 1752 т. назначен резидентом. Перед ним ставилась задача добиваться заключения договора с Турцией о свободе торгового мореплавания России по Черному морю. Умнейший дипломат, ловкий, изобретательный разведчик, Обресков своими талантами способствовал многим победам русской дипломатии. Он хорошо изучил особенности султанского двора и умел найти подход к нужным людям. Алексей Михайлович не раз предотвращал происки послов других европейских стран против России и заботился о том, чтобы Турция придерживалась нейтралитета.

В мае 1756 г. Обресков получил чин канцелярии советника, а в ноябре 1756 г. — статского советника. При Петре III Обресков оказался в несколько затруднительном положении, так как его внешнеполитические взгляды расходились с взглядами императора. Однако эти расхождения не помешали Петру III пожаловать Обрескову в марте 1762 г. чин действительного статского советника. При Екатерине II дипломатическая деятельность Алексея Михайловича вновь получила поддержку. В 1766 г. он был произведен в действительные тайные советники. Оценивая работу Обрескова и его агентов в Константинополе, императрица собственноручно начертала: «А ревность искусства и усердия Обрескова довольно похвалить не можно. Да благословит господь и впредь дела наши тако». Его способности высоко ценил и глава Коллегии иностранных дел Никита Иванович Панин.

Блистательный дипломат Обресков хорошо знал особенности султанского двора, действовал хитростью, лестью и даже подкупом. Он сумел наладить отношения с капризным султаном Мустафой III и не раз предотвращал происки против России послов других европейских государств. С началом русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Обресков вместе с 11 членами посольства был арестован и заключен в Семибашенный замок (Едикуле). В марте 1769 г. А. М. Обресков и все члены русского посольства в Константинополе выехали из Едикуле в ставку великого визиря. Русских дипломатов унижали и запугивали, а перед палаткой Обрескова «водрузили в землю копия с торчащими на них почернелыми уже и смрадными головами». Большие утомительные переходы, строгий караул, походная жизнь были чрезвычайно тяжелы для 50-летнего Обрескова. Тем не менее, он находил способы сообщать в Петербург о ходе военных операций, передавая ценные сведения.

Летом 1771 г. Алексей Михайлович по представлению австрийского и прусского послов был освобожден и в августе прибыл в Петербург. Екатерина II щедро наградила Обрескова: он был назначен членом Коллегии иностранных дел, получил орден Св. Александра Невского и 200 тыс. рублей.

В результате военного поражения Порта была вынуждена начать переговоры с Россией, которые происходили в Фокшанах с 27 июня 1772 г. Россию на переговорах представляли А. М. Обресков и Г. Г. Орлов, Турцию — Осман-эфенди и шейх Яссини-заде. Обресков имел статус лишь второго уполномоченного на переговорах. Первым, к большому неудовольствию Н. И. Панина, Екатерина II назначила своего фаворита Григория Орлова.

Будучи человеком опытным, знающим и независимым, Алексей Михайлович на Фокшанском конгрессе начал действовать с крайней осторожностью. К главной проблеме переговоров — самостоятельности Крыма и переходу под власть России берегов Керченского пролива — он намеревался подойти постепенно, сломив сопротивление османских дипломатов по менее важным вопросам. «Я, милостивый государь мой, — писал он Панину, — не вступаю в объяснения резонов, для чего я таким или иным образом каждое дело предлагаю. Зная прямую цель, добираюсь до оной теми способами, которые мне способность моя дозволяет». На переговорах у Обрескова сразу же обнаружились расхождения с Орловым и той группировкой, которая стремилась немедленно решить в пользу России проблемы, обсуждавшиеся на конгрессе, не учитывая реальной обстановки. Алексей Михайлович Обресков шел к той же цели иными средствами. Он затягивал переговоры с целью получить бóльшую свободу действий. Обресков пытался объяснить графу Г. Г. Орлову, что при дипломатических переговорах нужна постепенность. Однако Орлов настаивал на быстрой развязке, тем более что ему стало известно о перемене его положения при дворе. Считая, что он выполняет волю Екатерины II, и в значительной мере действуя по ее желанию, Орлов в ультимативной форме настаивал на самостоятельности Крыма. Несмотря на все усилия Обрескова, переговоры были сорваны, как считал Панин, из-за «бешенства и колобродства Орлова».

Международная обстановка для России в 1772 г. была весьма сложная. Народ устал от тягот затянувшейся войны. Спохватившись, Екатерина II послала предписание избегать разрыва переговоров, ибо в случае затяжки войны «дела империи будут находиться в самом важном кризисе, какого со времен императора Петра I для России не настояло». Но было поздно. Послы покинули Фокшаны.

Совместными усилиями Н. И. Панину, П. А. Румянцеву, А. М. Обрескову, которые боролись против «предприятий, — по определению Панина, — в действе несбытошных, а в теории ластательных», удалось добиться возобновления переговоров. Они состоялись в октябре 1772 г. в Бухаресте. Обресков на этих переговорах был единственным представителем России и действовал умело, руководствуясь директивой Панина: «Мы поставлены теперь в наикритическое положение через сей разрыв, возобновляющий войну старую и ускоряющий новую. Вам поручается извлечь отечество из такого жестокого кризиса». Трезво оценивая обстановку, Обресков действовал с чрезвычайной осторожностью. Добиваясь своих целей, он умышленно затягивал переговоры, решая, казалось, второстепенные вопросы. Действуя таким образом, Алексею Михайловичу удалось согласовать в Бухаресте 10 статей, которые вошли позже в Кючук-Кайнарджийский договор. Обресков добился не только принятия Портой правительственного проекта договора, ему даже удалось включить дополнительные статьи, которыми регулировались отношения Турции с подвластными ей народами. Эти статьи расширяли права славян, грузин, румын, молдаван, греков и др., что способствовало развитию освободительного движения и дружественных отношений этих народов с Россией.

В условиях продолжавшейся войны с Турцией и нестабильных отношений со Швецией Обресков считал возможным включить в договор статью о свободе плавания через проливы лишь торговых судов. Это предложение А. М. Обрескова поддержал Сенат. Большинство его членов считали, что важнее всего получить доступ в Черное море хотя бы для торгового флота. Но Екатерина II на это не согласилась. «Я ни под каким видом не хочу, чтобы мне турки предписывали, какой род кораблей мне иметь или не иметь на Черном море. Турки биты, не им предписывать законы, в противном случае еще могут отведать щастия, а законов не хочу». Переговоры вновь были прерваны. Военные действия возобновились.

После блистательных побед П. А. Румянцева и А. В. Суворова в 1774 г. переговоры возобновились в деревне Кючук-Кайнарджи. С русской стороны переговоры вели Н. В. Репнин. А. М. Обресков на подписании договора не присутствовал, хотя генерал-фельдмаршал Румянцев считал, что именно ему, «строителю русско-турецкого мира», принадлежит это право. Из-за разлива Дуная Алексей Михайлович Обресков опоздал на один день. Договор был подписан 10 июля генерал-фельдмаршалом и дипломатом князем Николаем Васильевичем Репниным.

Заслуги Обрескова на дипломатическом поприще были высоко оценены. В мае 1779 г. он был назначен сенатором.

Алексей Михайлович Обресков скончался в 1787 г. в возрасте 69 лет.

Литература

1. Анисимов Е. В. Россия в середине XVIII века. Борьба за наследие Петра. М.,1986.

2. Анисимов Е. В. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке. М., 1999.

3. Бантыш-Каменский Д. Н. Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. Пушкино, 1990.

4. Военный энциклопедический лексикон: В 14 т. СПб., 1852–1858.

5. Гражуль В. С. Тайны галантного века. М., 1997.

6. Дипломатический словарь: В 2 т. М., 1950.

7. Заозерский А. И. Фельдмаршал Б. П. Шереметев. М., 1989.

8. Знаменитые россияне XVIII–XIX веков. Биографии и портреты. СПб., 1995.

9. История внешней политики России (конец XV-1917 г.): В 5 т. М., 1999.

10. Ключевский В. О. Исторические портреты. Деятели исторической мысли. М., 1990.

11. Молчанов H.H. Дипломатия Петра Великого. М., 1991.

12. Очерки истории Российской внешней разведки. Т. 1. М., 1996.

13. Павленко Н. Артемий Волынский // Родина. 1994. № 2. С. 26–32.

14. Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. М., 1988.

15. Русский биографический словарь. Т.2. СПб., 1900.

16. Соловьев С. М. Чтения и рассказы по истории России. М., 1989.

Часть 4

Щит и меч державы

Глава 1

Нашествие «двунадесяти языков»

В 1796 с императрица Екатерина II умерла, и на престол взошел ее 42-летний сын Павел (1754–1801). Одной из первых его реформ стала реформа армии. Суворовская школа воспитания и подготовки солдат, базировавшаяся на сознательности, высокой боевой выучке и дисциплинированности, была заменена прусской, основанной на палочной дисциплине. Маневренную тактику русских войск, которая получила развитие в 70-е гг. XVIII в., сменила устаревшая прусская линейная тактика. Преобразования в армии после вступления на престол Павла начались с введения новой формы, полностью копирующей прусскую. Вводился длинный мундир, узкие лосины, чулки с подвязками и лакированные черные башмаки. Внешний вид русского солдата дополняли: низкая приплюснутая треуголка на напудренной голове, коса установленной длины, туго перевязанная проволокой с черной лентой на конце, и пара насаженных буклей над ушами[562].

13 ноября 1796 г. Павел I издал указ об упразднении Генерального штаба и возвращении всех его чинов в армию. Вместо него была учреждена «Свита Его Императорского Величества по квартирмейстерской части», подчиненная непосредственно императору[563]. Функции свиты четко определены не были. В мирное время офицеры занимались преимущественно топографическими съемками в Финляндии и Литве. В том же году Павел I поручил генерал-адъютанту Г. Г Кушелеву учредить «Собственное Его Величества депо карт», которое хранило, составляло и издавало разного рода карты, планы и чертежи. В 1796 г. был принят новый устав русской армии. Устав гласил, что «главным предметом в учении и в маршировании долженствовал быть тот, чтобы солдат держал ружье порядочно, почти во всю руку, крепко и прямо на плече, вверху не близко к голове, а внизу недалеко от тела… дабы ружье не шевелилось»[564]. Искусству стрельбы в уставе почти совсем не уделялось места. Обучение штыковому бою, который со времен Александра Васильевича Суворова был сильной стороной русской армии, не предусматривалось. Павловский устав, как и прусский, предусматривал действия войск в линейном строю, что исключало всякое маневрирование в бою. В связи с этим на две трети было сокращено число егерских войск, т е. стрелков, действовавших обычно в рассыпном строю или небольшими группами, задачей которых являлась стрельба «с совершеннейшим прицеливанием».

Устав предполагал, что неприятель будет неподвижно и спокойно дожидаться окончания всех сложных построений русских войск. Наступления армии начинал авангард. Его задача заключалась в том, чтобы привлечь внимание противника на второстепенный участок фронта, тем самым отвлечь от места нанесения главного удара. На определенном расстоянии от авангарда следовали главные силы, разделенные на две части. Одна часть под прикрытием авангарда вела наступление против центра вражеских войск. Вторая часть, пользуясь успехом наступления, выстраивалась в общую линию фронта. Затем в бой вступал резерв, а за ним кавалерия, которая преследовала бегущего противника. Идя в атаку в трехшереножном развернутом строю, солдаты время от времени останавливались и стреляли по противнику. Причем это делалось не столько для поражения врага, сколько для того, чтобы пехота не была без дела до момента непосредственного соприкосновения с противником. К положительным изменениям в армии можно отнести: централизацию управления артиллерией и улучшение ее материальной части, укрепление дисциплины в войсках, улучшение быта солдат, увеличение оклада жалования офицерам и др.

В царствование Павла I русское правительство продолжило борьбу против республиканской Франции, начатую еще при Екатерине II. Буржуазная революция во Франции 1789 г., казнь короля Людовика XVI в 1793 г, успехи наполеоновской армии в Европе привели к созданию против Франции коалиции, в состав которой вошли Англия, Австрия, Турция и Россия. Осенью 1798 г. Россия направила в Средиземное море Черноморскую эскадру под командованием Ф. Ф. Ушакова. В 1799 г. начались военные действия русской сухопутной армии под командованием А. В. Суворова. Однако усилившиеся противоречия между Россией и Англией и Россией и Австрией привели к тому, что в январе 1800 г. Павел отдал приказ Суворову вернуться с войсками в Россию. В том же году он заключил мир с Францией и стал готовиться к войне с прежними союзниками. Павел заключил союз с Пруссией против Австрии и союз с Пруссией, Швецией и Данией против Англии. Но дворцовый переворот и убийство императора 11 марта 1801 г. прекратили эти приготовления.

Новым императором стал сын Павла I Александр I (1777–1825). Деятельность императора началась с проведения реформ. По части управления страной она ограничилась учреждением в 1802 г. министерств по образцу западноевропейских стран, заменивших петровские коллегии. Вначале было учреждено восемь министерств: Министерство военно-сухопутных сил (Военное министерство с 1812 г.), Морское министерство, Министерство внутренних дел (МВД), Министерство иностранных дел (МИД), министерства финансов, юстиции, коммерции и народного просвещения. В области внешней политики первым шагом Александра Павловича было восстановление летом 1801 г. дружественных отношений с Англией. В октябре того же года Александр I заключил мирное соглашение с Наполеоном. В 1802 г. мирный договор с Францией заключила и Англия. Однако после захватов Наполеоном новых территорий в Европе Англия в мае 1803 г. объявила войну Франции. В этом конфликте Россия становится на сторону Англии. В 1804 г. происходит открытый разрыв между Россией и Францией. В этом же году против Франции создается коалиция в составе Англии, России и Австрии. В 1805 г. началась война коалиции с Францией. Наполеон стремительным маршем двинул свою армию от берегов Ла-Манша, где он готовился к высадке в Англию, и окружил австрийскую армию генерала Мака в Баварии в районе Ульма. Не вступая в сражение, генерал Мак капитулировал.

Двумя русскими армиями, которые шли на соединение с австрийцами, командовали генералы М. И. Кутузов и Ф. Ф. Буксгевден. Поскольку австрийская армия уже не существовала, то Кутузову, выдвинувшемуся вперед и располагавшему лишь 33 тыс. солдат против 150-тысячной армии Наполеона, пришлось применить тактику отступления для соединения с армией Буксгевдена. Отступление русской армии продолжалось около месяца. Оно началось 13 октября и закончилось 10 ноября 1805 г. За это время армия Кутузова прошла 400 км, ведя почти непрерывные арьергардные бои. Во время отступления русской армии, в руки Кутузова попали письма начальника штаба французской армии маршала Л. А. Бертье и Наполеона к австрийскому императору Францу I (1768–1835). Письма свидетельствовали о тайных переговорах между австрийским императором Наполеоном, о заключении сепаратного мира. «Теперь, — доносил Кутузов царю, — я имею все основания считать, что существуют переговоры между Австрией и Францией»[565].

Задерживая противника упорными арьергардными боями, Кутузов отошел на левую сторону Дуная к городу Ольмюцу (Оломоуц), где соединился с основными силами Буксгевдена. Отступательный маневр Кутузова был проведен с большим успехом, и в результате русские армии получили возможность соединиться. На военном совете в Ольмюце в ноябре 1805 г. было принято решение дать генеральное сражение Наполеону, который, заранее осведомленный через своих шпионов о готовившемся наступлении союзников и их планах, оставил Аустерлиц (г. Славков) и изготовился к бою за ручьями Гольдбах и Бозеницкий. Замысел Наполеона был прост: ударом по центру надвигавшейся на него союзной армии разобщить австро-русские войска на две изолированные части, выйти во фланг и тыл главной группировки союзных войск и уничтожить их по частям. Сражение произошло 20 ноября 1805 г. Наполеону не удалось до конца осуществить свой план полного разгрома австро-русских войск, но потери союзников были огромными. Русские потеряли убитыми и ранеными 21 тыс. человек, а австрийцы около 6 тыс. человек[566].

Через год после Аустерлица Россия начала войну против Франции в составе новой коалиции. Место Австрии, заключившей с Наполеоном сепаратный мир, заняла Пруссия. Но Пруссия оказалась еще более слабым союзником России, чем Австрия. Наполеон разбил прусские войска под Иеной и Ауэрштедтом и в октябре 1806 г. занял Берлин. Пруссия как самостоятельное государство перестала существовать. После поражения Пруссии Россия осталась в одиночестве. Англия после объявления Наполеоном в ноябре 1806 г. континентальной блокады не могла больше поддерживать Россию ни материально, ни политически. В сложившейся обстановке Александр I согласился на переговоры с Францией о мире. В 1807 г. в Тильзите начались секретные переговоры между двумя императорами. Условия Тильзитского мирного договора наметили раздел между Францией и Россией сфер политического влияния в Европе. Наполеон предоставил свободу действий России в отношении Швеции и Турции, Александр I признал за Наполеоном свободу действий в Западной Европе.

Подписание мирного договора вовсе не означало, что войны с французским императором не будет. В правящих кругах России это прекрасно понимали, поэтому своевременное получение информации о политических и военных планах Наполеона приобрело первостепенное значение. В 1807 г. Александр I, встревоженный положением дел во Франции, послал в заграничную командировку молодого генерал-адъютанта, князя Петра Михайловича Волконского, с целью разведать состояние наполеоновской армии. В начале 1810 г., возвратившись в Петербург, Петр Волконский представил отчет «О внутреннем устройстве французской армии и генерального штаба». Отчет получил высокую оценку военного министра Михаила Богдановича Барклая де Толли и императора Александра I. Князю Волконскому было поручено возглавить в армии квартирмейстерское дело.

Квартирмейстерекая часть в то время не имела никакой организационной структуры и была чем-то непонятным не только для войск, но и для высших начальников. В 1810 г. Волконский проводит реорганизацию управления квартирмейстерской частью. Он сосредотачивает ее центральное управление в канцелярии, состоявшей из четырех отделений. Первое отделение занималось текущими делами, второе — проводило топографические съемки, третье — занималось составлением маршрутов для передвижения войск и их расположением по квартирам и лагерям, четвертое — занималось хозяйственными вопросами и архивом[567]. Окончательное устройство квартирмейстерекой части было закончено в 1815 г. С этого момента началось реальное развитие квартирмейстерской службы в России.

В 1810 г. Барклай де Толли, находясь под влиянием отчета князя Волконского, поставил перед Александром I вопрос об организации постоянного органа стратегической военной разведки. Инициатива военного министра получила поддержку императора Александра I. Таким органом стала Экспедиция секретных дел при Военном министерстве, образованная в январе 1810 г. В январе 1812 г. она была переименована в так называемую Особенную канцелярию при военном министре. Круг обязанностей ее сотрудников определялся «особоустановленными правилами»[568], а результаты их работы не включались в ежегодный министерский отчет. Под разряд «особенных дел», которыми занималась канцелярия, подпадал сбор разведывательной информации, ее анализ и выработка рекомендаций для командования. С самого начала своего существования Особенная канцелярия военного министра работала в условиях строгой секретности. Особенная канцелярия совмещала в себе сразу несколько функций. К ним относились: ведение стратегической разведки (сбор важных стратегических сведений за границей), ведение тактической разведки (сбор данных о войсках противника на границе) и контрразведки (выявление и нейтрализация вражеской агентуры)[569]. Приоритетным направлением работы в предвоенные годы являлась, безусловно, стратегическая разведка.

Особенную канцелярию в первую очередь интересовала информация военного характера: численность войск иностранных государств, их вооружение и боеспособность, уровень подготовки командного состава, состояние и обустройство крепостей, наличие резервов и др. Важное значение придавалось сведениям о внутриполитическом положении в стране, о состоянии экономики, о «характере и духе народа» и т. д. Для ведения стратегической разведки в русские посольства за границей были направлены тщательно подобранные, всесторонне образованные офицеры. Действуя под видом чиновников Министерства иностранных дел, они должны были тайно собирать сведения военного, экономического и политического характера. Каждому из направлявшихся за границу офицеров вручались подробные письменные инструкции. Первоначально таких офицеров было семь человек.

В Дрезден поехал бывший адъютант генерала Д. С. Дохтурова майор В. А. Прендель, в Мюнхен — бывший адъютант генерала А. П. Ермолова поручик П. X. Граббе, в Мадрид — поручик П. И. Брозин. В Париже подобного рода функции были возложены на полковника А. И. Чернышева, который формально являлся особым курьером по переписке между Александром I и Наполеоном. При русских миссиях в Вене и Берлине находились, соответственно, полковники Ф. В. Тейль фон Сераскеркен (ранее уже выполнявший военно-дипломатические задания) и Р. Е. Ренни (назначенный формально военным адъютантом посла X. А. Ливена). После отзыва Ренни в 1811 г. его заменил поручик Г. Ф. Орлов. К подбору кандидатов на должности военных агентов подходили весьма тщательно. Все агенты знали несколько иностранных языков. Майор В. А. Прендель владел пятью языками, полковники Р. Е. Ренни и Ф. В. Тейль — тремя. Александр Иванович Чернышев, Григорий Федорович Орлов и Павел Иванович Брозин получили прекрасное домашнее воспитание. Потомок бедного дворянина Павел Христианович Граббе окончил шляхетский кадетский корпус, воевал в конной артиллерии генерала А. П. Ермолова. Все военные агенты (за исключением Г. Ф. Орлова, потерявшего ногу в Бородинском сражении и вышедшего в 22 года в отставку в чине полковника) дослужились до генеральских чинов.

В интересах добывания разведывательных сведений военного характера Барклай де Толли «с высочайшего Государя Императора соизволения» впервые от имени военного ведомства поставил конкретные разведывательные задачи послам в ряде западноевропейских стран. Во второй половине 1810 г. он обратился с просьбой содействовать в получении разведывательных сведений к послам: в Пруссии (графу X. Ливену), в Австрии (графу П. А. Шувалову), в Саксонии (генерал-лейтенанту В. В. Ханыкову), в Баварии (князю И. И. Барятинскому), в Швеции (П. К. фон Сухтелену) и во Франции (князю А. Б. Куракину).

Вскоре от военных агентов и из дипломатических представительств в Военное министерство начали регулярно поступать сведения о состоянии французской, австрийской, саксонской, польской армий. В сентябре был получен новейший план укрепления Варшавы. К концу 1810 г. русское командование располагало подробными сведениями о военном состоянии Польши, ее крепостях и укреплениях Варшавы, Модлина, Сероцка, Сандомира, Замостья. В январе 1811 г. Барклай де Толли на основании полученных разведывательных данных представил Александру I доклад, в котором дал анализ политической ситуации в Европе. Военный министр выдвинул два варианта действия русской армии в случае, если Наполеон нарушит мир с Россией. Предполагалось или самим начать превентивное наступление на герцогство Варшавское и Пруссию, или «укрепиться в оборонительных позициях внутри пределов наших».

Разведывательные данные, получаемые из-за границы, позволяли постоянно следить за передвижениями французской армии и ее союзников, за состоянием польских и немецких крепостей, за созданием баз для снабжения войск. Так, летом 1811 г. стало известно, что Гданьск укрепляется под руководством французских инженеров, а укрепление Сероцка наоборот приостановлено. Были получены сведения, что несколько тысяч человек постоянно работают в крепости Модлин под началом полковника Малле, который «имеет много понятия и способности к соделанию вообще плана кампании». В декабре 1811 г. А. Б. Куракин сообщил из Парижа, что «военные приготовления продолжаются непрерывно и в настоящее время уже не скрываются; значительные силы отовсюду сдвигаются на север Германии… Императорская гвардия изготовлена к походу»[570].

Кроме стратегической разведки, была создана и активно действовала тактическая разведка. На нее возлагалась задача получения военно-политической информации на сопредельных территориях. Четкой организационной структуры она не имела. Разведкой занимались специальные резиденты, военные коменданты пограничных городов, офицеры частей, расквартированных вблизи границ. Большую помощь им оказывали гражданские и полицейские чиновники. По приказу Барклая-де Толли с 1810 г. командиры русских частей начали посылать агентов в соседние государства. Так, в марте из Пруссии вернулся капитан Коцебу, который «сделал многим местам военные обозрения» и представил описание с планами крепостей Данцига и Пулавы. Работу с агентами вели резиденты на границе: в Прибалтике подполковник М. Л. де Лезер, майор А. Врангель, капитан И. В. Вульферт, в Белостоке полковники И. И. Турский и К. П. Щиц, в Бресте В. А. Анохин, во 2-й армии И. О. де Витт. В городе Радзивиллове был создан пункт связи для передачи экстренных сообщений от закордонной агентуры непосредственно военному министру Барклаю де Толли. Резидентами являлись братья А. К. и К. К. Гирсы, капитан и почтмейстер. Именно в этот город стекались все разведывательные донесения из Европы. В качестве агентов использовались и местные жители пограничных районов, выезжавшие за границу.

В ходе подготовки к войне были приняты и другие меры оборонительного характера. В 1810 г. Военное министерство разработало и представило проект усиления защиты западных границ России. Проект предусматривал, прежде всего, укрепить оборонительную линию по рубежу рек Западная Двина и Днепр, соорудить в местах, прилегающих к этим районам, крепости, создать запасы продовольствия, боеприпасов, обмундирования и др. Однако наскоро возведенные укрепления не могли служить надежной опорой не только для полевых войск, но и для находившихся в них гарнизонов.

Существенные изменения произошли в армии. Поражение русских войск под Аустерлицем наглядно показало, что «прусские» методы ведения войны себя изжили. В 1811 г. был принят «Воинский устав пехотной дивизии», в котором подчеркивалось, что победа в войне достигается только в результате активных наступательных действий. Большое место в уставе отводилось боевой подготовке войск; необходимости обучения войск только тому, что требует боевая обстановка; развитию самостоятельности и инициативы у подчиненных. Устав требовал: «Не шумом берут неприятеля, но прицельным выстрелом… Нет нужды доказывать, сколь важно и необходимо, чтобы солдаты обучены были цельно стрелять. Опыты поучают, что и самые успехи в военных действиях много от совершенства в искусстве сем зависят»[571]. В 1811 г. завершилось перевооружение пехоты новыми ружьями, вместо прежних мушкетов. Увеличилось число егерских полков, учреждаются пехотные корпуса, создаются артиллерийские полки. В организационном отношении русская армия делилась на корпуса, дивизии, бригады, полки, батальоны. Пехотный корпус состоял из двух дивизий, дивизия из двух-трех батальонов. Кавалерия делилась на корпуса, полки и эскадроны. Артиллерия была сведена в бригады, полки и роты. Инженерные войска состояли из пионерских и понтонных рот. Принятая в русской армии организация позволяла более эффективно осуществлять взаимодействие и управление войсками в ходе боя.

В ходе подготовки к войне с Наполеоном были приняты меры к усилению внутренней безопасности Российской империи. В 1811 г. из МВД выделилось Министерство полиции. Оно было создано по инициативе ближайшего советника императора Александра, автора плана либеральных преобразований M. М. Сперанского. В 1809 г. им было закончено «Введение к Уложению государственных законов». Большой раздел этого труда был посвящен предполагаемому устройству полиции. 5 июля 1810 г. Александр I издал манифест «О разделении государственных дел на особые управления, с означением предметов, каждому управлению прилежащих». Шестой параграф манифеста превращал МВД в сугубо хозяйственное ведомство, а параграфом третьим «для общего соображения и главного управления всех предметов, принадлежащих к государственной полиции» учреждал Министерство полиции. Министром полиции был назначен Александр Дмитриевич Балашов. Вопросами политической полиции занималась Особенная канцелярия Министерства полиции[572]. К ведению Особенной канцелярии министерства были отнесены все дела, связанные с иностранцами: их въезд в Россию, выезд из империи и все перемещения внутри страны, все дела по цензуре и, наконец, «дела особенные… кои министр полиции сочтет нужным предоставить собственному его сведению и разрешению». Возглавил эту канцелярию Я. И. де Санглен. Министр полиции получал самые широкие полномочия. Так, он имел право для получения необходимых сведений непосредственно сноситься с чиновниками других ведомств через головы их начальников, а иногда и в совершенной тайне.

27 января 1812 г. для организации полевого управления войсками в военное время было принято «Учреждение для управления Большой действующей армии». К этому документу Александр I подписал три секретных дополнения: «Образование высшей воинской полиции», «Инструкцию директору высшей воинской полиции» и «Инструкцию начальнику Главного штаба по управлению высшей воинской полиции». Эти документы разъясняли задачи Высшей воинской полиции, которые сводились, в основном, к организации контрразведки в армии. Курировал русскую контрразведку непосредственно начальник Главного штаба армии. Именно к нему поступали доклады от директора Высшей воинской полиции, которым стал Я. И. де Санглен. Начальник Главного штаба, в свою очередь, сообщал о них главнокомандующему[573].

Первоначально планировалось создать Высшую воинскую полицию во всех западных русских армиях, но в итоге удалось организовать ее только в Первой армии. Жизнь внесла свои коррективы и конкретизировала задачи войсковой разведки, которые вышли далеко за пределы контрразведывательной деятельности. С началом военных действий сотрудникам новой службы значительно в большей степени пришлось заниматься организацией войсковой разведки, чем отыскиванием шпионов в собственной армии. Таким образом, с созданием Высшей воинской полиции впервые в русской армии произошло совмещение разведывательных и контрразведывательных функций в одном органе. В основу деятельности военной полиции были положены принципы, сформировавшиеся в русской армии к концу XVIII в., когда ведение разведки и контрразведки вменялось в обязанность не только командирам отдельных частей и комендантам приграничных крепостей, но и стоящим над ними воинским начальникам. В таком виде Высшая воинская полиция просуществовала до 1815 г.

В последние месяцы перед войной значительно активней стала действовать тактическая разведка. По свидетельству генерала Л. Л. Беннигсена, командование почти ежедневно получало в Вильно «известия и рапорты о движениях различных неприятельских корпусов»[574]. На базе этих сведений Барклай определил, что основные силы Наполеона составляют приблизительно 450 тыс. человек и располагаются между Ковно и Гродно. Однако, несмотря на всю активность русской разведки переправа Наполеона через Неман в ночь с 11 на 12 июня 1812 г. оказалась для Александра I неожиданной. В Вильно, где он находился, узнали об этом только через сутки. Сообщение пришло от генерала В. В. Орлова-Денисова, чей полк находился на самой границе. Неожиданность вторжения французских войск внесла некоторую дезорганизацию в управление войсками и разведкой. Точных данных о направлении движения главных сил наполеоновской армии русское командование не имело. В дневнике Н. Д. Дурново, который состоял в начале 1812 г. в свите начальника квартирмейстерской части Главного штаба П. М. Волконского, есть следующие записи. «27 июня… Главная квартира его величества осталась в Янчинах, Барклая де Толли — в Дворчанах, в двух верстах от нашей. Не было никаких известий о движении неприятеля. Одни предполагают, что он направился на Ригу, другие — что на Минск; я придерживаюсь последнего мнения… 28 июня. Весь день прошел за работой. Нет никаких сведений о французах. Наши аванпосты проделали двадцать верст от своих позиций, не встретив ни одного неприятеля. Евреи предполагают, что Минск занят самим Наполеоном»[575].

Положение осложнялось еще и тем, что у русского командования по существу не было четкого плана ведения войны. Перед войной, начиная с 1810 г., Александру I было представлено несколько планов, записок и соображений. В одних записках предлагались наступательные действия, в других — оборонительные. Перед самой войной М. Б. Барклай де Толли, находясь уже в Вильно, предложил Александру двинуть армию через Неман для последующих наступательных действий против Наполеона. Но этот план не был принят. Поэтому русская армия вынуждена была действовать в начале войны по плану, предложенному ближайшим советником царя прусским генералом Карлом Людвигом Августом Фулем. В случае наступления французов против армии Барклая де Толли она должна была отходить к Двине, к Дрисскому укрепленному лагерю, чтобы привлечь на себя противника. В это время другая русская армия под командованием П. И. Багратиона должна была действовать во фланг и тыл наполеоновской армии, чтобы заставить Бонапарта отступить.

Однако этот план совершенно не учитывал реальной обстановки войны, а главное — соотношения сил французской и русской армий. Вследствие этого плана силы русской армии (200 тыс.) были расчленены на три части. Первая армия под командованием Барклая была расположена вдоль Немана с центром в городе Вильно. В ее задачу входило удерживать неприятеля с фронта с возможностью дальнейшего отхода в Дрисский лагерь. Вторая армия П. И. Багратиона была расположена в Южной Литве, около города Волковыска. Третья, резервная армия генерала А. П. Тормасова стояла на Волыни с опорой на город Луцк. Таким образом, русские войска оказались растянутыми приблизительно на 600 км с интервалами между тремя армиями в 100–200 км. Используя такое расположение русских армий, Наполеон надеялся стремительным выходом к Вильно рассечь армию Барклая де Толли, перерезать ей дороги, ведущие в глубь страны, уничтожить главные силы русской армии и тем самым расчистить себе путь на Москву.

С началом военных действий М. Б. Барклай де Толли начал отступление к Дрисскому лагерю, а затем продолжил отступать в сторону Витебска. Естественный ход событий заставил русское командование стремиться к скорейшему объединению всех трех армий. Пока Барклай де Толли отходил к Витебску, Багратион отступал к Минску. Но французские войска успели занять Минск. Тогда Багратион, минуя Минск, повел свою армию к Смоленску. Барклай де Толли оставил Витебск и пошел со своей армией на соединение с Багратионом к Смоленску. 22 июля русские армии соединились под Смоленском. Их силы не превышали 120 тыс. человек. Армия Наполеона на пути от Немана до Смоленска растеряла до 150 тыс. человек. У Смоленска Наполеон имел примерно 190 тыс. человек. Здесь он рассчитывал дать генеральное сражение русской армии. Но Барклай де Толли, не вступая в сражение, продолжил отступление по направлению к Москве.

Серьезность военного положения, в котором оказалась страна после оставления Смоленска, решение Барклая де Толли об отступлении к Москве вызвали широкое недовольство в народе и армии действиями главнокомандующего. В создавшихся условиях Александр после больших колебаний вынужден был пойти навстречу требованиям военной и гражданской общественности и назначить главнокомандующим всеми русскими армиями генерал-фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова. Кутузов принял командование отступающей армией в августе 1812 г., когда ему шел 68-й год. Вступая на должность главнокомандующего, Кутузов никакого плана ведения войны не получил. В этом отношении ему предоставлялась большая самостоятельность. Общий стратегический замысел Кутузова сводился к тому, чтобы максимально ослабить и измотать силы противника при одновременном наращивании мощи русской армии. Конечной целью своих тактических мероприятий главнокомандующий ставил переход в контрнаступление и изгнание Наполеона из России. Осуществляя план всемерного ослабления противника, чтобы подготовить переход в дальнейшем к контрнаступлению, Кутузов решил дать Наполеону генеральное сражение у Бородино.

Численность русской армии в Бородинском сражении составляла 120 тыс. человек и 640 орудий, против 130–135 тыс. человек и 587 орудий у французов[576]. Местом сражения стало поле за Можайском в 110 км от Москвы. Решающее сражение произошло 26 августа 1812 г. После многочисленных и кровопролитных атак французские войска значительно потеснили русскую оборонительную линию, захватили Семеновские флеши на левом фланге и батарею Раевского в центре русской позиции. Но все попытки Наполеона обойти фланги и прорвать центр русской армии не удались. Умелыми маневрами, фланговыми контрударами и применением резервов русским войскам к вечеру удалось восстановить первоначальное положение. В итоге французские войска отошли на исходные позиции. Обе армии стояли друг против друга, готовясь к продолжению боя. Потери русских войск убитыми и ранеными составили почти 44 тыс. человек, французы потеряли более 55 тыс. человек[577]. Сражение не дало явного успеха ни той, ни другой стороне. В сложившейся ситуации Кутузов, для сохранения армии и подготовки условий для перехода в контрнаступление, принял решение об отступлении и оставлении Москвы без боя. 2 сентября 1812 г. армия Наполеона вступила в Москву.

Тем временем, русская армия стала скрытно отступать по Рязанской дороге, стараясь скрыть от разведки противника маршрут своего движения. Армия бóльшую часть марша совершала в ночное время, выступая в поход в 2 или 3 часа ночи. Двигаясь двумя колоннами по проселочным дорогам, войска соблюдали во время марша строгую дисциплину, ни один человек, от генерала до рядового, не имел права отлучаться от своего места. Всем генералам Кутузов приказал неотлучно находиться в линиях при своих корпусах[578]. Марш-маневр главных сил армии прикрывался сильным арьергардом, в задачу которого входило не только обеспечение планомерного и безопасного движения войска, но и дезориентация противника. С этой целью часть войск арьергарда совершала движение в ложном направлении, увлекая за собой отряды противника. 5 сентября Кутузов приказал командовавшему арьергардом генералу М. А. Милорадовичу направить казаков по Рязанской дороге для «фальшивого движения». «Движение всего Вашего арьергарда должно быть так скрытно в ночи, — предупреждал главнокомандующий, — чтобы ни малейшего следа на фланговой нашей дороге неприятель не открыл»[579]. Войска арьергарда не только успешно выполнили свои обязанности, но также установили направление движения и численность наполеоновских войск.

Несмотря на то, что Наполеон разослал по всем дорогам отряды, чтобы установить направление движения главных сил русской армии, ему так и не удалось правильно определить это направление. В течение двух недель, вплоть до 14 сентября, Наполеон не знал, где находится русская армия. В это время армия Кутузова, пройдя 30 км по Рязанской дороге, переправилась через Москву-реку у Боровского перевоза и неожиданно повернула на запад. 6 сентября армия форсированным маршем перешла на Тульскую дорогу и сосредоточилась в районе Подольска. Через три дня она уже находилась на Калужской дороге и остановилась лагерем у села Красная Пахра. Для отвлечения сил неприятеля от русской армии Кутузов выделил из состава армии крупный отряд под командованием генерал-майора И. С. Дорохова, состоявший из трех казачьих полков, одного гусарского и одного драгунского полков. Отряд был направлен на Смоленскую дорогу в район села Перхушкова и только за одну неделю своих боевых действий в тылу противника уничтожил до четырех кавалерийских полков. Кроме того, отряд захватил большие обозы и взял в плен более 1500 солдат и офицеров. Всего же партизанскими отрядами еще до Тарутина было взято в плен более 5 тыс. французских солдат и офицеров[580].

Армия Кутузова простояла на отдыхе в Красной Пахре пять дней. Затем она совершила еще два перехода по Калужской дороге, и 21 сентября, перейдя реку Нару, войска остановились в Тарутине. Этим маневром прикрывалась не только Калуга, где были сосредоточены огромные запасы для армии, но и Тула с ее оружейными заводами. Крупнейшее стратегическое значение марш-маневра состояло еще и в том, что он открывал широкие возможности для развертывания наступательных действий русской армии и партизанских отрядов.

В ходе подготовки армии к контрнаступлению Кутузов уделял огромное внимание разведке. В предписании генералу M. И. Платову Кутузов писал в октябре 1812 г.: «при нынешних обстоятельствах мне непременно нужно, чтобы Ваше высокопревосходительство доставляли как можно чаще сведения о неприятеле, ибо, не имея скорых и верных известий, армия сделала один марш совсем не в том направлении, как бы ей надлежало, отчего весьма вредные следствия произойти могут»[581]. Чаще всего для сбора сведений о противнике использовались партизаны. Партизанское движение в период пребывания русской армии в Тарутине приняло невиданные размеры. Армейские партизанские отряды создавались преимущественно из казачьих войск и были неодинаковыми по своей численности: от 50 до 500 человек. Перед отрядами ставились следующие задачи: уничтожать в тылу противника его живую силу, наносить удары по гарнизонам, подходящим резервам, выводить из строя транспорты, лишать противника продовольствия и фуража, следить за передвижением неприятельских войск и доносить об этом в Главный штаб русской армии.

Первый армейский партизанский отряд был сформирован подполковником Д. В. Давыдовым. Отряд направился в тыл французской армии сразу после Бородинского сражения. Затем такая практика стала постоянной. В своих воспоминаниях генерал А. П. Ермолов писал: «Вскоре по оставлении Москвы докладывал я князю Кутузову, что артиллерии капитан Фигнер предлагал доставить сведения о состоянии французской армии в Москве и буде есть какие чрезвычайные приуготовления в войсках; князь дал полное соизволение… Князь Кутузов был весьма доволен первыми успехами партизанских его действий, нашел полезным умножить число партизан, и вторым после Фигнера назначен гвардейской конной артиллерии капитан Сеславин, и после него вскоре гвардии полковник князь Кудашев»[582].

Командиры партизанских отрядов регулярно информировали Главный штаб русской армии о передвижении французских войск и их численности. В одном из своих донесений Александр Самойлович Фигнер сообщал дежурному генералу штаба главной армии П. П. Коновницыну: «Вчера я узнал, что Вы беспокоитесь узнать о силе и движениях неприятеля. Чего ради вчера же был у французов один, а сегодня посещал их вооруженною рукою, после чего опять имел с ними переговоры. О всем случившемся посланный мною к Вам ротмистр Алексеев лучше расскажет, ибо я боюсь расхвастаться»[583].

Особый интерес представляли донесения партизанских отрядов о положении наполеоновской армии в Москве и о времени ее выхода из города. Так, 2 октября 1812 г. командир партизанского отряда капитан Александр Никитич Сеславин сообщал: «Император и гвардия находятся на всех дорогах между Боровскою и Калужскою дорогами». 4 октября А. С. Фигнер доносил, что «армия неприятельская стоит на прежнем месте в 15 верстах от Воронова к Калуге. В Москву недавно пошел отряд, который должен будет прикрывать большой транспорт с провизиею. В Москве еще и теперь находится вся гвардия В Воронове стоят два пехотных полка, которые могут быть в 2 часа истреблены отрядом генерала Дорохова и моим, за истребление их ручаюсь головою»[584].

Разведывательные данные партизанских отрядов перепроверялись и дополнялись показаниями многочисленных пленных офицеров и солдат, а также перехватом корреспонденции противника. Так, отряд полковника H. Д. Кудашева во время боя у Тарутино 5 октября захватил предписание маршала Бертье одному французскому генералу об отправлении всех тяжестей на Можайскую дорогу. Это позволило Кутузову принять правильное решение. Он отказался от преследования разбитого авангарда маршала Мюрата и сосредоточил основные силы на Калужской дороге, закрыв тем самым путь французам на юг. Еще одним свидетельством важности перехвата неприятельской корреспонденции для принятия русским командованием важных решений служит письмо Кутузова командующему 3-й армией адмиралу Павлу Васильевичу Чичагову от 30 октября. В письме Кутузов пишет: «Господин адмирал! Для большей уверенности посылаю еще раз вашему превосходительству достоверные подробности, почерпнутые из переписки, вплоть до писем самого Наполеона, — копии с которых я вам уже отослал. Из этих выдержек Вы увидите, господин адмирал, как в действительности ничтожны те средства, коими располагает противник в своем тылу в части продовольствия и обмундирования…»[585].

Кроме сбора информации о наполеоновской армии, партизанские отряды занимались распространением дезинформации. В период подготовки армии к контрнаступлению в Тарутине было крайне необходимо, чтобы армия Наполеона как можно дольше оставалась в Москве. Для этого по приказу Кутузова распространялись ложные слухи о слабости русской армии и желании русских скорее окончить войну, о скором заключении мира, на что будто бы ожидается разрешение царя. Вся эта дезинформация доходила до Наполеона и внушала ему надежду на возможность подписания мирного договора.

Широко поставленная разведка позволяла штабу русской армии вовремя узнавать о передвижениях войск Наполеона не только вблизи Москвы, но и в глубоком тылу. О каждом выходе главных сил французской армии и направлении движения становилось известно в Тарутине. Такая разведка велась в основном с помощью конных разъездов и партий казаков, которые высылались в глубокий тыл неприятеля. Появление русской конной разведки в тылу французской армии очень беспокоило Наполеона. Французский генерал А. Коленкур писал: «Император был очень озабочен и начинал, без сомнения, сознавать затруднительность положения, тогда как до сих пор он старался скрыть это даже от себя. Ни потери, понесенные в бою, ни состояние кавалерии и ничего вообще не беспокоило его в такой мере, как это появление казаков в нашем тылу»[586].

В период пребывания в Москве Наполеон пытался создать собственную сеть агентов из местного населения. Так, например, купец Жданов не успел выехать из Москвы, был взят в плен французами. В штабе маршала Л. Н. Даву ему предложили проникнуть в расположение главной русской армии и собрать нужные французам сведения, за что ему обещали большое вознаграждение. Жданов решил «согласиться». Под строжайшим секретом ему вручили бумагу, в которой содержалось задание, изложенное в 14 пунктах. Содержание задания показывает, что больше всего интересовало французов. Жданов должен был: «1) Идти в Калугу. 2) Рассмотреть и расспросить, сколько русской армии. 3) Кто начальником армии. 5) Куда идет армия? 6) Укомплектованы ли полки после Бородинского сражения? 7) Подходят ли вновь войска? 8) Что говорит народ о мире? 9) Разглашать, что в Москве весь хлеб цел остался, не сгорел. 10) Распустить слух, что зимовать хотим в Москве. 11) Если русская армия идет на Смоленскую дорогу, то, не доходя до Калуги, возвращаться в Москву как можно скорее. 12) Возвратясь, ни в чем не лгать, лишнего ничего не прибавлять, что видел и слышал, о том только и говорить. 13) Сие предписание под великим опасением никому не открывать. 14) Возвратясь назад, на первом французском посту объявить о себе, с тем чтобы доставили к князю Экмюльскому»[587].

Получив от французов список с интересующими их вопросами и оказавшись в расположении русских войск, Жданов немедленно потребовал доставить его к генералу М. А. Милорадовичу и подробно рассказал ему о полученном от неприятеля задании и его положении в Москве. Кутузов, оценив патриотический поступок Жданова, принял его и наградил медалью. Патриотический подъем, который царил в русском народе, сводил на нет все попытки французов организовать разведку против русской армии. Тот же Коленкур писал в своих мемуарах, что «император все время жаловался, что он не может раздобыть сведения о том, что происходит в России. И в самом деле, до нас не доходило оттуда ничего; ни один секретный агент не решался пробраться туда. Ни за какие деньги нельзя было найти человека, который согласился бы поехать в Петербург или пробраться в русскую армию. Единственные неприятельские войска, с которыми мы приходили в соприкосновение, были казаки; как ни желал император раздобыть несколько пленных, чтобы получить от них какие-либо сведения об армии, нам при стычках не удавалось захватить пленных…, и так как ни один шпион не дерзал пробраться в расположение русской армии, то мы не знали, что там происходит, и император был лишен всяких сведений»[588].

Значение разведки в наибольшей степени проявилось во время оставления Наполеоном 7 октября Москвы. Французская армия численностью в 100 тыс. человек и с обозом в 40 тыс. повозок сделала попытку прорваться на относительно обеспеченную продовольствием Калужскую дорогу. При благоприятных обстоятельствах Наполеон рассчитывал занять и плодородные районы Украины. С этого времени Кутузов пристально следит за всеми передвижениями неприятеля. Для этого он направляет целый корпус Д. С. Дохтурова со своим начальником штаба генералом А. П. Ермоловым. 11 октября командир партизанского отряда Сеславин сообщил Дохтурову, что он лично видел Наполеона с его свитой и гвардией. Вся французская армия идет на Новую дорогу к Малоярославцу. Захваченный Сеславиным в плен гвардейский унтер-офицер показал на допросе: «Четыре уже дня, как мы оставили Москву. Тяжелая артиллерия и кавалерия, утратившая лошадей, и все излишние тяжести отправлены по Можайской дороге под прикрытием польских войск Понятовского. Завтра главная квартира императора будет в Боровске. Далее войска направляются на Малоярославец»[589].

Получив подробные донесения Дохтурова о неприятеле, штаб Кутузова принял энергичные меры для срыва плана Наполеона. Малоярославец, небольшой город, расположенный в 120 км от Москвы, лежал на пути к Калуге. Именно на Калужскую дорогу и пытался вывести свою армию Наполеон. 12 октября войска Дохтурова подошли к Малоярославцу и преградили путь авангарду французской армии. Завязался бой, который продолжался несколько дней. Город восемь раз переходил из рук в руки. 14 октября французская армия начала отступать. В рапорте Александру I о сражении при Малоярославце Кутузов писал: «…Партизан полковник Сеславин действительно открыл движение Наполеона, стремящегося со всеми его силами по сей дороге (Калужской) к Боровску. Сие то побудило меня, не теряя времени, 11 числа октября пополудни со всею армиею выступить и сделать форсированный фланговый марш к Малоярославцу… Сей день есть один из знаменитейших в сию кровопролитную войну, ибо потерянное сражение при Малоярославце повлекло бы за собой пагубнейшее следствие и открыло бы путь неприятелю через хлебороднейшие наши провинции»[590].

После боя под Малоярославцем войска Наполеона вынуждены были отступать по Смоленской дороге, по которой несколько месяцев тому, назад они шли на Москву. Кутузов, развивая контрнаступление, ставил целью не только изгнать неприятеля из России, но и уничтожить его военную силу. Заняв фланговое положение по отношению к отступавшей вражеской армии и следуя параллельно ей, русские войска держали французов в районе Смоленской дороги, закрывая им доступ в южные продовольственные районы. Одновременно Кутузов навязывал французам кровопролитные сражения, стремясь уничтожить живую силу противника. Из 100 тыс. французов, выступивших из Москвы, до Смоленска дошло всего 60 тыс. человек. Тем временем вокруг войск Наполеона смыкалось кольцо окружения русских армий. Основные силы русской армии преследовали захватчиков по пятам, с севера подходил корпус генерала П. X. Витгенштейна, а с юга — армия адмирала. П. В. Чичагова и генерала А. П. Тормасова. На переправе через реку Березину, у города Борисова, кольцо окружения должно было сомкнуться.

Операция по проведению окружения требовала четких взаимодействий всех русских армий. Добиться такого взаимодействия в то время было очень трудно. Основным средством связи были курьеры. Неточность и несвоевременность получения сведений о положении своих же войск могли привести к несогласованным действиям армий. 10 ноября 1812 г. войска Чичагова и Витгенштейна подошли к Березине. В результате в районе Борисова образовался «мешок», куда русские войска и партизаны загоняли армию Наполеона. Утром 11 ноября Чичагов попытался соединиться с войсками Витгенштейна. Но его авангард под командованием генерала П. П. Палена, двигавшийся без достаточного охранения, неожиданно был атакован авангардом французской армии под командованием маршала Ш. Н. Удино. Удино имел приказ Наполеона овладеть переправой у Борисова. Войска Палена, застигнутые врасплох, отступили к Борисову. Чичагов принял авангард Удино за основные силы французской армии и поспешил отвести войска на правый берег Березины. Удино занял Борисов и начал постройку переправ выше Борисова у деревни Студенки.

16 ноября в Борисов прибыл с гвардией Наполеон. Французы стали внушать Чичагову мысль, что собираются переправляться ниже Борисова. С этой целью был проведен отвлекающий маневр. Французские войска передвигались в ложном направлении с обозами и строительными материалами в то время, как у Студенки днем и ночью шли работы по наведению двух мостов. К великой радости Наполеона Чичагов поверил в ложный маневр и отвел 13 ноября свои главные силы на 25 км ниже Борисова. Ошибка адмирала Чичагова позволила Наполеону закончить постройку мостов и начать переправу через Березину. Но переправить всю армию Наполеону все же не удалось. К переправе подошли передовые войска Кутузова, корпус Витгенштейна, партизанские отряды и возвратившиеся к Борисову войска Чичагова. Вырвавшись из окружения с небольшими силами, Наполеон оставил армию и бежал из России. Потери французов на Березине были чрезвычайно велики. Считается, что к Березине подошло 40 тыс. человек, из которых 30 тыс. было убито, ранено и взято в плен. Как военная сила наполеоновская армия перестала существовать. 10 декабря 1812 г. в Вильно М. И. Кутузов объявил народу и армии: «Война окончилась за полным истреблением неприятеля»[591].

25 декабря 1812 г. Александр I объявил манифест об изгнании неприятеля из России и окончании войны. Но изгнание Наполеона из России не означало еще победы над наполеоновской Францией. Война требовала своего завершения на территории Западной Европы. 1 января русская армия под командованием Кутузова вступила на территорию Пруссии. Стратегия Кутузова заключалась в том, чтобы, тщательно закрепляясь на завоеванных территориях, осторожно продвигаться вперед. Александр I, напротив, требовал от командующего немедленных, решительных действий. В феврале 1813 г. русские войска заняли Берлин. К союзу с Россией присоединилась Пруссия, а затем и Австрия. 16 апреля 1813 г. Россия понесла тяжелую утрату: в местечке Бунцлау умер Михаил Илларионович Кутузов. Новым главнокомандующим союзной армии стал П. X. Витгенштейн. Попытка Витгенштейна отказаться от кутузовской стратегии сразу привела к ряду неудач. Наполеон одержал 20 апреля победу при городе Люцене, а в мае в Саксонии — при Бауцене и занял Бреславль. 4–6 октября 1813 г. состоялось решающее сражение союзных войск России, Пруссии, Австрии и Швеции с французской армией у Лейпцига, получившее название «Битва народов». Наполеон не имел к этому времени уже никаких резервов и был разбит превосходящими силами союзников. В начале 1814 г. союзники, перейдя Рейн, вступили на территорию Франции. В марте 1814 г. был занят Париж. Наполеон был арестован и сослан на остров Эльбу. Во Франции была восстановлена династия Бурбонов.

В начале лета 1814 г. в Вене собрался общеевропейский конгресс, на котором был оформлен раздел Европы и узаконена реставрация Бурбонов во Франции. Однако разногласия о разделе территории Польши (бывшего герцогства Варшавского) и Саксонии едва не привели к новой войне. В марте 1815 г. Наполеон бежал с острова Эльба и возобновил борьбу против союзников. Однако судьба отвернулась от императора. «Сто дней» Наполеона закончились разгромом французской армии 6 июня 1815 г. в 18 км от Брюсселя при селении Ватерлоо англо-голландскими войсками А. Веллингтона и прусскими войсками Г. Л. Блюхера. Наполеон был сослан на остров Святой Елены. В июне 1815 г. был подписан заключительный акт Венского конгресса. Пруссия получила часть Саксонии и от герцогства Варшавского — города Познань и Торн. Галиция вошла в состав Австрии. Краков был признан «самостоятельной» республикой. Россия закрепила за собой большую часть Польши с Варшавой.

14 сентября 1815 г. в Париже был заключен Священный союз монархов России, Австрии и Пруссии. Союз монархов рассматривался как объединение христианских правителей Европы. Главы государств союза обещали друг другу помощь и поддержку. Позднее к союзу присоединились Франция, а затем, в течение 1815–1817 гг., и большинство монархов Европы, за исключением Англии, Турции и папского двора. Ведущую роль в союзе играла Россия. В европейской политике Российская империя по своему влиянию могла соперничать с Англией. Окончание наполеоновских войн стало пиком могущества России. Никогда еще ее положение в мире не казалось таким безопасным и прочным.

Глава 2

Становление разведки

Отсутствие внешней военной угрозы заметно снизило активность русской разведки и приостановило процесс формирования ее центральных органов, начатый М. Б. Барклаем де Толли. В ходе реорганизации в 1815 г. был образован новый высший орган военного управления, получивший название «Главный Штаб Его Императорского Величества». В состав штаба вошло Военное министерство. Особенная канцелярия при военном министре была распущена, а ее функции переданы в первое отделение Управления генерал-квартирмейстера Главного штаба. Однако, по сути, оно являлось органом военной разведки, который получал сведения в основном от Министерства иностранных дел. В 1818 г. князь П. М. Волконский, ставший уже начальником Главного штаба, возложил на офицеров Управления генерал-квартирмейстера задачу по составлению первого в России «Общего рода всех сведений о военных силах европейских государств». Свод должен был включать в себя два главных раздела: Сведения о крепостях и о войсках. С целью сбора необходимой для составления указанного документа информации несколько офицеров были посланы за границу. Так, к русскому посольству в Баварии были посланы поручик Вильбоа, а к посольству в Париже — полковник Бутурлин. Ряд офицеров направились под прикрытием различных дипломатических поручений на восток — в Хиву и Бухару. Но работа по составлению «Общего свода…» так и не была завершена[592].

Институт военных агентов или атташе, введенный в европейскую дипломатическую практику постановлением Венского конгресса в 1815 г., в России был развит еще крайне слабо. Он начинает постепенно развиваться только в 30-е гг. XIX в. при военном министре А. И. Чернышеве. Агенты направлялись за границу как военные представители императора Николая I на основании двусторонних договоренностей со страной пребывания. Они прикомандировывались к главам иностранных государств и входили в состав дипломатических представительств России в странах Запада. В переписке они назывались «корреспондентами Военного министерства», «военными корреспондентами» или просто «агентами». Число таких агентов было крайне ограничено. Даже в 40-е гг. XIX в. их было очень мало[593].

Определенную часть разведывательной информации военные и морские агенты добывали легальным путем как официальные представители своего государства. Источниками таких сведений служили личные наблюдения, пресса, опубликованные официальные отчеты, статистические сборники, уставы, инструкции и т. п. Наиболее существенная часть информации по военным вопросам составляла государственную тайну и охранялась законом. Поэтому самые ценные сведения агенту приходилось добывать всевозможными неофициальными, а в определенных случаях и откровенно нелегальными, строго запрещенными законом способами, то есть посредством шпионажа. Однако согласно принятому международному праву, военный агент, уличенный в шпионаже, объявлялся вне закона — «персоной нон грата» и немедленно выдворялся за пределы страны пребывания, что могло вызвать определенные осложнения в межгосударственных отношениях.

Часто устанавливать тайные контакты с людьми, имевшими доступ к секретам иностранного государства, поручалось тем русским офицерам, которые скрывали свои истинные намерения, а иногда и статус российского военнослужащего. Таких офицеров стали называть негласными (тайными) агентами. К этой категории агентов, согласно терминологии, принятой в то время в русской военной разведке относились и граждане или подданные иностранных государств, привлеченные к тайному сотрудничеству с русской разведкой. Сама же разведка, осуществлявшаяся с помощью негласных (тайных) агентов, стала называться негласной (тайной) разведкой.

Отсутствие военных агентов приводило к тому, что военному ведомству приходилось обращаться за помощью к дипломатам. Так, в ноябре 1831 г. Николай I дал указание российскому посольству в Лондоне «собрать самые точные и верные сведения о только что изобретенном в Англии новом ружье, заметно превзошедшем, по имевшимся в России сведениям, уже существовавшие в европейских армиях, и добыть, если представится возможность, его образцы»[594]. Одновременно всем российским посольствам при европейских дворах было велено в обязательном порядке обращать особенное внимание на все появлявшиеся в странах их пребывания изобретения, открытия и усовершенствования «как по части военной, так и вообще по части мануфактур и промышленности» и немедленно «доставлять об оных подробные сведения»[595].

Такого рода указания не вызывали восторга у сотрудников МИДа и у его руководства. В феврале 1832 г. министр иностранных дел К. В. Нессельроде, ссылаясь на загруженность сотрудников дипломатических представительств политическими делами и полное отсутствие у них научно-технических знаний, предложил подключить к разведывательной работе по добыванию сведений «по части мануфактур и промышленности» заграничных представителей Министерства финансов[596].

Некоторые структурные изменения произошли и в Морском министерстве, которое по роду своей деятельности занималось разведкой. В ходе реорганизации 1827–1828 гг. высшее военно-морское управление, каким являлось министерство, было разделено на две части: Морской штаб, преобразованный в 1831 г. в Главный Морской штаб (ГМШ), и Морское министерство. В 1836 г. ГМШ и Морское министерство были объединены под общим наименованием Морское министерство с подчинением начальнику ГМШ. Все центральные органы морского ведомства с этого года вошли в состав ГМШ. Разведывательная информация поступала в три подразделения Главного Морского штаба: во второе отделение Канцелярии управления генерал-гидрографа, в Гидрографический архив и в Морской ученый комитет. Но специального органа в русском флоте, который занимался бы разведкой состояния и развития военно-морских сил иностранных государств, создано еще не было. Разведка военно-морских сил вероятного противника осуществлялась эпизодически путем посылки отдельных военных судов из состава русских эскадр в интересующие военно-морское командование районы. Зарубежную агентурную разведку в интересах военно-морского ведомства, как и в интересах Военного министерства, по-прежнему вело Министерство иностранных дел. Разведывательные сведения и материалы, относящиеся к флоту, МИД направляло в морское ведомство и в ГМШ.

Революционные события, которые буквально захлестнули Европу после наполеоновских войн, заметно активизировали русскую политическую полицию. Буржуазные революции в Германии, Испании, Португалии, Италии и других государствах внушали страх русскому самодержавию. Противодействие революции стало одной из главных задач внутренней и внешней политики России. Особенно тревожное положение было в Царстве Польском, которое вошло в состав России в 1815 г. Для привлечения Польши на сторону России Александр I «даровал» полякам конституционное устройство. В то же время в 1815 г. по инициативе М. Б. Барклая де Толли вместо упраздненной в Первой армии Высшей воинской полиции при Главном штабе русской армии было создано отделение Высшей военно-секретной полиции в Варшаве. Обязанности военно-секретной полиции были чрезвычайно широки, однако главная заключалась в том, чтобы вести борьбу с освободительным движением в Царстве Польском. В компетенцию военно-секретной полиции входил также надзор за политической благонадежностью армейских чинов и ведение разведки в приграничных районах Австрии и Пруссии. Кроме того, полиция занималась выявлением агентуры противника на своей территории, борьбой с контрабандистами, фальшивомонетчиками и религиозными сектами.

Курировал деятельность Высшей военно-секретной полиции наместник в Польше великий князь Константин Павлович. В письме к начальнику Главного штаба генерал-лейтенанту И. И. Дибичу от 22 января 1826 г. он так определял сферу деятельности полиции: «… по случаю увеличившихся расходов, а именно: на содержание агентов во многих городах за границею и в царстве Польском, умножение разных лиц, требующих самобдительнейшего надзора, отправление эстафетов, а также нарочных агентов полиции для отыскания разнаго звания подозрительных людей, разведывания их действий.». На содержание военно-секретной полиции в Варшаве русское правительство отпускало значительные по тем временам средства. Так, в 1822–1825 гг. на ее нужды ежегодно выделялось от 6000 до 8000 червонцев. Военная полиция находилась в подчинении начальника Главного штаба, но непосредственное руководство ее деятельностью осуществлял генерал-лейтенант Д. Д. Курута, который был начальником штаба у главнокомандующего Польской армией, великого князя Константина Павловича.

Собственный штат Варшавского отделения военно-секретной полиции был небольшой. Он состоял из начальника отделения, чиновника по особым поручениям, прикомандированного жандармского офицера и канцеляриста, ведавшего делопроизводством. Но документы по приходу и расходу выделяемых на содержание отделения денежных сумм показывают, что Варшавская военно-секретная полиция располагала достаточно развитой сетью своих агентов. Так, в краткой выписке о приходе и расходе секретных средств за январь — февраль 1823 г. говорится о выделении денег «подполковнику Зассу для его агентов, полковнику Кемпену и его агентам, дивизионному генералу Рожнецкому для заграничных агентов». Средства выделялись также начальнику 25-й пехотной дивизии генерал-майору Рейбницу для ведения разведки в австрийской Галиции.

Кроме того, в штате не числились, но постоянно привлекались для выполнения отдельных поручений некоторые чиновники гражданской администрации, жандармские и армейские офицеры, фельдъегеря. Они использовались для проверки агентуры и проведения предварительного расследования на местах, задержания подозреваемых и наиболее важных свидетелей. Зарубежная агентура военно-секретной полиции занималась не только сбором военной и политической информации, но и информацией о засылаемых в Россию агентах соседних государств. На основании этих сведений за такими лицами устанавливалось наблюдение. В 1828 г. генерал-лейтенант Курута писал начальнику 25-й пехотной дивизии генерал-майору Рейбницу: «Я предписал Вашему Превосходительству принять надлежащие меры к секретному наблюдению за некоим Лишамером… который по дошедшим ко мне из-за границы сведениям… подозревается, что он есть тайный агент австрийского правительства. По полученным ныне из-за границы же сведениям, я предлагаю Вам принять те же самые меры, как о Лишамере, и насчет некоего Траутфетера, который, подобно первому, отправился из Галиции в Россию. И обо всем, что окажется насчет его, Траутфетера, занятий, связей и переписки, мне немедленно с подробностию донести». Одновременно городскому почтмейстеру было послано распоряжение «обратить особое внимание на переписку сих двух лиц, рассматривая подробнейше все письма, к ним адресованные или от них отправляемые».

С Высшей военно-секретной полицией активно сотрудничали губернское начальство и местная полиция. Губернские и полицейские чины осуществляли надзор за высылаемыми на их попечение гражданами. Они собирали также разного рода информацию о подозрительных, на их взгляд, людях — к ним, в первую очередь, относились иностранцы. Все добытые сведения посылались в отделение военной полиции. Свою агентуру для выполнения заданий военной полиции имели и командиры отдельных воинских частей. Например, командир донского казачьего полка подполковник Катасонов второй, прося возместить ему издержки, рапортовал в Варшаву: «В течение минувшего 1824 г. употреблял я собственных моих денег по особым поручениям, к высшей военной полиции относящимся, на уплату одному агенту, в городе Калише всегда употребляемому для разведываний… всего 24 червонца».

Высшая военно-секретная полиция была достаточно действенным орудием в борьбе с политическим инакомыслием внутри страны и разведками сопредельных с Россией государств. Благодаря ее усилиям или при ее содействии были раскрыты такие тайные организации польских патриотов как «Союз свободных поляков», «Общество соединенных славян», «Зоран» и др. Однако предотвратить Польское восстание в 1830 г. полиция не сумела. Поводом для вооруженного выступления послужило повеление императора Николая I польской армии готовиться совместно с русскими войсками к походу на подавление буржуазной революции в Бельгии. Поляки оказали сильное сопротивление русским войскам. Война продолжалась до сентября 1831 г. и потребовала крупных военных сил и больших финансовых средств. В целях умиротворения поляков в 1831 г. Высшая военно-секретная полиция была ликвидирована, а ее задачи возложены на полевую жандармерию[597].

В царствование Александра I на территории России политическим сыском занималась Особенная канцелярия, которая тогда была одним из подразделений Министерства полиции. 4 ноября 1819 г. по указу царя Министерство полиции, а вместе с ним и Особенная канцелярия, которую в эти годы возглавлял М. Я. фон Фок, были возвращены в состав Министерства внутренних дел. Восстание декабристов 14 декабря 1825 г. показало неэффективность системы политического сыска в России. Шеф жандармов генерал А. X. Бенкендорф, докладывая 12 апреля 1826 г. Николаю I о причинах восстания, отмечал, что «события 14 декабря и страшный заговор, подготовлявший уже боле десяти лет эти события, вполне доказывают ничтожность нашей полиции и необходимость организовать новую полицейскую власть по обдуманному плану»[598]. Николай I (1796–1855), вступивший на престол в декабре 1825 г., согласился с мнением Бенкендорфа.

По высочайшему указу от 3 июля 1826 г. было образовано Третье отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии как высшее учреждение империи, ведающее делами о политических преступлениях. Начальником III отделения был назначен А. X. Бенкендорф. В ведение отделения была передана и Особенная канцелярия МВД, руководитель которой А. Я. фон Фок занял должность директора канцелярии отделения[599]. Третье отделение состояло из четырех экспедиций, назначение которых прямо определялось задачами и основными направлениями деятельности этого учреждения. Первая экспедиция занималась предупреждением политических выступлений, вела борьбу с тайными обществами и заговорами, осуществляла надзор за государственными преступниками и «подозрительными» людьми. Вторая экспедиция осуществляла надзор за религиозными сектами. Третья — выполняла в основном функции контрразведки. Четвертая — занималась «всеми вообще преступлениями»[600].

В 1827 г. по указу императора был образован Корпус жандармов во главе с А. X. Бенкендорфом. Жандармерия (военная полиция) появилась в России еще в царствование Александра I и к 1827 г. насчитывала 4 тыс. человек. Однако объединение жандармов в одну структуру с III отделением произошло впервые. Начальником штаба Корпуса жандармов стал в 1835 г. генерал-майор Л. В. Дубельт. Сотрудники третьего отделения осуществляли только сыск, а все остальное: аресты, обыски, проведение следствия и содержание арестованных производили жандармы. В распоряжении третьего отделения имелась внутренняя и заграничная агентура. К числу заграничной агентуры относились т. н. чиновники «по особым поручениям», которые время от времени отправлялись за границу для сбора сведений о политических эмигрантах. Создание системы заграничного политического сыска России в значительной степени облегчалось существованием в 30-е гг. XIX в. Священного союза. В 1834 г. между Россией, Австрией и Пруссией было заключено соглашение о взаимном сотрудничестве и сборе сведений о политических эмигрантах. Внутриполитическое спокойствие в России определило небольшой штат сотрудников Третьего отделения. К концу царствования Николая I он составлял всего 40 человек.

С необходимостью укрепления внутренней безопасности страны связано и учреждение Отдельного корпуса пограничной стражи (ОКПС). Начало корпусу было положено еще в 1811 г. Военный министр Барклай де Толли, инспектируя охрану западной границы империи, остался недоволен ее устройством. В этом же году последовал высочайший указ об учреждении пограничной казачьей стражи. На основании Положения об ее устройстве на каждые 150 верст западной границы России назначалось по одному донскому казачьему полку. В 1819 г. был принят Таможенный устав, в соответствие с которым по всей сухопутной и морской границе России, а также по контрольной черте между империей и Царством Польским был учрежден «таможенный присмотр», состоявший из команд таможенной стражи. В 1822 г. казачьи донские полки были переведены с пограничной черты и размещены позади таможенной стражи на расстоянии от 3 до 5 верст, составив вторую линию надзора. В августе 1827 г. император Николай I по представлению министра финансов графа Е. Ф. Конкрина, в чье ведение входил ОКПС, принял решение организовать Таможенную пограничную стражу «на твердых воинских началах» и придать ей правильную военную организацию. Таможенная стража была подразделена на 13 таможенных округов, 4 бригады, 7 полубригад и 2 отдельные роты. Бригады и полубригады состояли из рот, а роты — из отрядов конных объездчиков и пеших стражников. В 1835 г. таможенные стражники стали именоваться пограничной стражей[601].

Укрепление государственных органов безопасности империи способствовало обеспечению внутриполитической стабильности в стране и позволяло проводить активную внешнюю политику. Не надеясь на помощь Священного союза, российское правительство предприняло попытку самостоятельно решить важный для себя ближневосточный вопрос.

Во второй четверти XIX в. создались благоприятные возможности воспользоваться общим упадком Турецкой империи и захватить ее территории. Австрия, развивавшая торговое судоходство по Дунаю, стремилась к захвату дунайских княжеств и Сербии. Франция нацеливалась на Египет и Сирию для господства в Восточном Средиземноморье. Англия, самый сильный соперник России, рассчитывала превратить всю Турцию в своего сателлита, а Россию вытеснить с Кавказа и запереть в Черном море. Целью России как черноморской державы было установление контроля над проливами Босфор и Дарданеллы, что означало свободный выход из Черного моря в Средиземноморье. В планы правительства входило также утверждение господствующего влияния России на Балканах и присоединение всего Кавказа и Закавказья.

Стремясь отвлечь Россию от Турции, английское правительство выступило с инициативой спровоцировать военный конфликт между Россией и Персией. Английская агентура в Персии всячески натравливала шаха на Россию. а английские военные инструкторы обучали персидскую армию. Летом 1826 г. в Персию прибыл русский чрезвычайный посол князь А. С. Меншиков с поручением нормализовать русско-персидские отношения. Английские советники помогли шаху «увидеть» в предложениях Меншикова доказательство слабости России. 23 июля 1826 г. персидская конница вторглась в Карабах, начав тем самым войну с Россией. По плану, разработанному английскими советниками, главные силы шаха численностью 33 тыс. человек во главе с наследником престола Аббас-Мирзой устремились в долину Куры, чтобы овладеть крепостью Ганджа и прорвать основную коммуникацию между Россией и Грузией (Тифлис — Баку — Астрахань). Действия регулярной армии поддерживали ополчение в 40 тыс. пехотинцев и до 140 тыс. конных воинов. Общими усилиями всех войск предполагалось захватить Тифлис и отбросить русских за Терек. Россия могла противопоставить войскам персидского шаха на Кавказе лишь 10-тысячный корпус под командованием генерала А. П. Ермолова.

Однако с самого начала военных действий планы персидского командования были сорваны героизмом и мужеством русских солдат. Русский гарнизон в 1300 человек 48 дней сдерживал неприятеля под крепостью Шуша. Лишь в сентябре Аббас-Мирза, обойдя Шушу, смог прорваться в долину Куры и овладеть Ганджой, но к этому времени Ермолов сосредоточил против него свои главные силы. В сентябре Аббас-Мирза был разбит под Шамхором и под Ганджой и отброшен за Аракс. В июле 1827 г. русская армия под руководством нового главнокомандующего генерала И. Ф. Паскевича взяла Нахичевань, в октябре был взят Ереван. В конце октября русские войска начали наступление на столицу Персии город Тегеран. Шах запросил мира. 10 февраля 1828 г. в Туркманчае был подписан мирный трактат. Персия отказывалась от всех притязаний на Северный Азербайджан, уступала России Ереванское и Нахичеванское ханства, подтверждала свободу торгового мореплавания на Каспии и исключительное право России держать здесь военный флот. Кроме того, Персия обязана была выплатить контрибуцию в размере 20 млн. рублей серебром.

Туркманчайский мир развязал России руки для действий против Турции. Еще в 1826 г. российское правительство заключило с Турцией Аккерманскую конвенцию, согласно которой было узаконено покровительство России дунайским княжествам и Сербии. В том же году Россия поддержала борьбу Греции за независимость и заявила о необходимости совместных действий европейских государств против Турции. Не желая допустить самостоятельных действий России, Англия и Франция согласились на совместную блокаду греческого побережья, чтобы помешать переброске турецких войск в Грецию. Однако, когда союзная эскадра 26 октября 1827 г вошла в Наваринскую гавань, где располагался турецкий флот, турки открыли огонь. В ходе ожесточенного боя почти весь турецкий флот был уничтожен. Правительства Англии и Франции постарались успокоить возмущенного султана, заверяя его в том, что они не хотят войны с Турцией и не поддержат Россию в случае русско-турецкой войны. Султан расторг Аккерманское соглашение и призвал своих подданных к «священной войне» против России.

Военные действия начались весной 1828 г. на Дунае, где была сосредоточена 95-тысячная русская армия под командованием генерал-фельдмаршала П. X. Витгенштейна, и одновременно на Кавказе, где находился 12-тысячный корпус И. Ф. Паскевича. В распоряжении султана была регулярная армия в 65 тыс. человек и до 100 тыс. иррегулярной конницы. В апреле армия Витгенштейна форсировала Прут и Дунай, захватила Браилов и Варну, но затем безнадежно застряла под Силистрией. На Кавказе корпус Паскевича взял города Карс, Ахалцих, Ахалкалаки и еще ряд крепостей. В феврале 1829 г. вместо Витгенштейна главнокомандующим был назначен генерал-фельдмаршал И. И. Дибич, который добился перелома в войне. Он взял крепость Силистрию, перешел через Балканы и в августе 1829 г. вступил в Адрианополь. Русские авангарды появились в 60 км от Константинополя. Однако овладение Константинополем не входило в планы русского правительства. В Петербурге опасались, что это может повлечь за собой начало распада Османской империи и новые серьезные международные осложнения. Министр иностранных дел России К. В. Нессельроде категорически заявил: «Мы не хотим Константинополя. Это было бы самым опасным завоеванием, которое мы могли бы сделать»[602]. 14 сентября 1829 г. в Адрианополе был подписан мирный договор. Россия получила острова в дельте Дуная, Черноморское побережье от устья Кубани до Поти, крепости Ахалцих и Ахалкалаки, а также контрибуцию в 33 млн. рублей золотом.

Триумфом внешней политики России на Ближнем Востоке стало подписание в июле 1833 г. в Ункяр-Искелеси, под самым Константинополем, русско-турецкого договора о военном сотрудничестве. Этот договор стал следствием услуги, которую оказал Николай I турецкому султану в его борьбе против восставшего вассала — египетского паши. По заключенному в 1833 г. договору Россия обязывалась предоставить султану в случае необходимости военную помощь, а Турция, со своей стороны, в особо секретной статье гарантировала закрытие Дарданелльского пролива для иностранных военных судов. Ункяр-Искелесийский договор укрепил влияние России на Балканах, но чтобы он мог заработать в полную силу, требовалось его признание со стороны европейских держав. Борьба российской дипломатии за признание Европой договора между Россией и Турцией закончилась поражением. Первая Лондонская конвенция, подписанная 15 июля 1840 г. Англией, Австрией, Россией, Пруссией и самой Турцией, содержала статью о закрытии Черноморских проливов для всех иностранных (нетурецких) военных кораблей, пока Порта находится в состоянии мира[603]. Таким образом, преимущественное положение России в Османской империи было ликвидировано. Дипломатическое отступление России перед великими державами вскоре дополнилось и военными поражениями в Крымской войне.

Крымская война стала результатом обострившихся политических, идеологических и экономических противоречий между Англией, Францией, Турцией и Россией на Ближнем Востоке и Балканах. Война выросла из-за спора между Россией и Францией относительно Святых мест в Палестине, являвшейся провинцией Османской империи. Исторически сложилось так, что к XIX в. преимущественное положение здесь имела более многочисленная православная община, которая охраняла и поддерживала основные христианские святыни. В 1850 г. православный патриарх Иерусалимский Кирилл обратился к турецким властям за разрешением на починку главного купола храма Святого Гроба Господня. Одновременно с этим бельгийская миссия в Константинополе подняла вопрос о восстановлении могил иерусалимских королей-крестоносцев. Тем временем в Париже католический священник Боре опубликовал брошюру, в которой обвинял палестинское православное духовенство в захвате некоторых святынь, ранее принадлежавших католикам[604]. Президент Франции принц Луи Наполеон (1848–1852 гг.)[605], стремившийся заручиться поддержкой католиков, дал распоряжение французскому послу в Константинополе Ж. Опику энергично отстаивать права латинской церкви в Палестине. Аналогичные указания по защите интересов православной церкви получил русский дипломатический представитель в Турции генерал О. В. Орлик.

Спор вокруг Святых мест велся то затихая, то разгораясь в течение 1850–1852 гг. Обе стороны пытались решить его в свою пользу, используя все средства политического и дипломатического давления на султана Турции Абдул-Меджида. Для России защита привилегий православной общины в Палестине была составной частью ближневосточной политики, направленной на покровительство всему православному населению Турции, которое достигало к середине XIX в. 12–14 млн. человек. Поддержка православного населения была действенным орудием воздействия России на турецкое правительство. В начале 50-х гг. положение дел на Востоке и в Европе показалось Николаю I весьма благоприятным для упрочения положения России на Балканах и Ближнем Востоке.

В 1851 г. президент Франции Луи Наполеон отменил республиканскую конституцию и 2 декабря 1852 г. получил от Сената титул императора французов Наполеона III. (Наполеоном II считался рано умерший сын Наполеона I.) Действия Луи Наполеона вызвали многочисленные протесты со стороны демократической общественности страны. События, произошедшие во Франции, позволяли надеяться Николаю I, что император Наполеон III, занятый своими внутренними проблемами, не будет активно вмешиваться в ближневосточные дела. К числу своих верных союзников Николай I относил Австрию и Пруссию. Однако в решении ближневосточного вопроса многое зависело от позиции Англии. В декабре 1852 г. состоялся разговор Николая I с послом Великобритании сэром Гамильтоном Сеймуром о «Восточном вопросе». Царь, с «неожиданной откровенностью» для английского посла, заявил, что, по его мнению, в недалеком будущем произойдет распад Османской империи. Турция — «больной человек», она умирает, поэтому России и Англии надо позаботиться о судьбе наследства «больного человека». В течение января-февраля состоялись еще три беседы, в которых Николай I неосторожно «приоткрыл» свои подлинные намерения на Ближнем Востоке: утверждение России в «качестве временного охранителя» в Константинополе, установление ее протектората в Дунайских княжествах, а также в Сербии и Болгарии. При распределении оттоманского наследства Англии должны были достаться Египет и остров Крит[606].

«Приоткрывая» цели своей ближневосточной политики в беседах с Сеймуром, Николай I надеялся, по меньшей мере, на понимание со стороны английского правительства. Но он ошибся. Через год донесения британского посланника о секретнейших предложениях императора будут опубликованы и станут достоянием гласности, что даст мощное орудие в руки противников России. Как покажут дальнейшие события, ошибалась российская дипломатия и в оценке глубины англо-французских противоречий, исключавших, по убеждению Николая I, всякую возможность совместных действий Англии и Франции против России.

В начале 1853 г. из Лондона от министра иностранных дел Джона Рассела поступил ответ на предложения царя. В нем Рассел писал, что английское правительство вовсе не считает, будто Турция стоит на пороге серьезного кризиса, грозящего ей катастрофой, а потому вряд ли стоит заключать какие-либо соглашения о разделе ее наследства. В вежливой форме Рассел выражал несогласие с Николаем практически по всем пунктам. В частности, говорилось о недопустимости даже временного занятия русскими Константинополя. Отмечалось также, что англо-русское соглашение было бы с подозрением встречено не только Францией, но и Австрией[607]. Отрицательный ответ Лондона не вызвал у российской дипломатии тревожных предчувствий. Язык документа был настолько обтекаемым, что депеша Рассела не была воспринята как отказ от русских предложений.

В 1853 г. турецкий султан объявил о новом распределении священных реликвий в Иерусалиме между православными и католиками. Явное предпочтение при этом отдавалось католикам. В ответ на эти действия Россия направила в Константинополь чрезвычайное посольство во главе с князем А. С. Меншиковым. В Константинополь Меншиков прибыл 16 февраля 1853 г. на пароходе под названием «Громоносец». В составе многочисленного посольства были и начальник штаба 5-го корпуса генерал А. А. Непокойчицкий и начальник штаба Черноморского флота адмирал В. А. Корнилов. В начале марта 1853 г. начались переговоры. Меншиков вручил министру иностранных дел Рифаат-паше ноту с требованием заключить между Россией и Турцией международное соглашение, в котором бы закреплялось право России служить гарантом привилегий и интересов православных подданных Турции. Такой договор давал России правовую основу для вмешательства во внутренние дела Турции. В сложившейся ситуации Турция стала искать поддержки у Франции и Англии.

5 апреля 1853 г. в Константинополь прибыл английский посол Ч. Стрэтфорд-Каннинг, хорошо разбиравшийся в политических интригах. Узнав о содержании требований России, он направил в Лондон отчет, в котором намеренно исказил формулировку статьи проекта русско-турецкого договора. Право русского правительства, «как и в прошлом», «делать представления» в пользу православной церкви превратилось под пером британского дипломата в право «давать распоряжения»[608]. В подобной редакции характер документа изменился и приобрел дерзкий, агрессивный характер. В таком предвзятом виде он и был предложен вниманию членам британского парламента. Действия Стрэтфорда носили провокационный характер и были направлены на обострение русско-турецкого конфликта. Английский посол убеждал султана в том, что в случае конфликта Турция не окажется без поддержки. Одновременно Стрэтфорд демонстрировал свою доброжелательность в отношениях с Меншиковым, предлагая свое посредничество в споре о Святых местах.

5 мая состоялось заседание Большого совета Османской империи. Накануне Стрэтфорд нанес визиты большинству членов совета, убеждая их, по словам Меншикова, «подавать голоса против нас и принять проект ответа, который уже заблаговременно был заготовлен в английском посольстве»[609]. В результате проект договора, предложенный Меншиковым, был отклонен абсолютным большинством голосов и принят новый проект, который сменивший Рифаат-пашу Решид-паша вручил Меншикову. Единственным конкретным пунктом договора было согласие Порты уступить России земельный участок в Иерусалиме для строительства русской церкви и странноприимного дома. Меншиков решительно отказался подписывать такой договор, пригрозив разрывом дипломатических отношений и «возможностью принятия принудительных мер» для «получения удовлетворения нашим справедливым требованиям»[610]. В последний момент Меншиков все же пошел на смягчение русских условий. Он заявил Решиду о согласии России удовольствоваться не договором, а нотой, в которой бы говорилось, что православная церковь будет и в дальнейшем пользоваться «под эгидой султана привилегиями и иммунитетами, предоставленными ей с древних времен». Турецкое правительство такая уступка со стороны Меншикова вполне устраивала. Однако под давлением Стрэтфорда Решид-паша отклонил ноту русского посла, заявив, что она неприемлема. Война стала неизбежной.

9 мая 1853 г. российское посольство покинуло Константинополь. 14 июня Николай I объявил о «движении российских войск в Придунайские княжества». Русская 80-тысячная армия под командованием М. Д. Горчакова оккупировала Молдавию и Валахию. Николай I считал, что такие демонстративные действия России сделают турецкого султана более сговорчивым. Но этого не произошло. После продолжительной дипломатической борьбы 16 октября 1853 г. султан, под нажимом Англии и Франции, объявил России войну. 20 октября Николай I подписал манифест «О войне с Оттоманской Портою». 22 октября в Черноморские проливы вошла англо-французская эскадра. В апреле 1854 г. Англия и Франция объявили России войну.

С началом военных действий сразу обозначилось военно-техническое отставание России по сравнению с Англией и Францией. Военных заводов в России было очень мало. Оборудовались они примитивной техникой и обслуживались непроизводительным крепостным трудом. В результате русская армия постоянно страдала от недостатка в вооружении, боеприпасов и снаряжения. Новые образцы оружия почти не вводились. Англичане и французы имели на вооружении нарезные ружья, бившие на 1200–1300 шагов. Гладкоствольное ружье русского солдата било лишь на 300 шагов. Поэтому русские войска несли большие потери от ружейного огня противника. На низком уровне находилась военно-техническая подготовка войск. Пагубно на ведении боевых действий отражалось отсутствие современных транспортных средств. Войска проделывали тысячеверстные переходы пешком, а оружие и боеприпасы перевозились на волах. На море русский парусный флот заметно уступал паровому флоту Англии и Франции.

В сентябре 60-тысячная англо-французская армия высадилась вблизи Евпатории и двинулась на юг. Главнокомандующий русской армии в Крыму А. С. Меншиков, не сумев задержать продвижение противника, отошел к Севастополю, а затем к Бахчисараю. В Севастополе остался небольшой гарнизон, который вместе с военными моряками насчитывал 32 тыс. человек. В середине октября 1854 г. к Севастополю подступила 150-тысячная англо-французская армия. Началась длительная осада города. Обороной Севастополя руководил адмирал В. А. Корнилов. После его смерти 17 октября 1854 г. оборону города возглавил адмирал П. С. Нахимов. Несмотря на исключительно трудные условия обороны, героический севастопольский гарнизон продержался против союзной армии 349 дней, выведя из строя 73 тыс. неприятельских солдат и офицеров. 10 июля 1855 г. был смертельно ранен Нахимов. 8 сентября 1855 г. союзники заняли господствовавший над городом Малахов курган, после чего дальнейшее сопротивление стало бесполезным. В тот же день остатки севастопольского гарнизона затопили сохранившиеся корабли, взорвали уцелевшие бастионы и оставили город. Падение Севастополя решило исход Крымской войны. Россия потерпела поражение, которое стало следствием военно-технической и общей экономической отсталости страны в сравнении с главными капиталистическими державами Западной Европы.

30 марта 1856 г. в Париже был подписан мирный договор с участием России, Франции, Англии, Австрии, Турции и Сардинии. Россия теряла устье Дуная, Южную Бессарабию, а также право иметь на Черном море военный флот и прибрежные военно-морские базы. Покровительство православным христианам в Турции и в Дунайских княжествах передавалось в руки всех великих держав. Территории, оккупированные во время войны, подлежали обмену. Поэтому Россия возвращала Турции захваченный в ходе войны Карс, а союзники — Севастополь, Евпаторию и другие занятые ими русские города.

За год до этого, 18 февраля 1855 г., скончался император Николай I. В предсмертном обращении к своему сыну Александру он сказал: «Сдаю тебе мою команду, к сожалению, не в таком порядке как желал, оставляю тебе много трудов и забот». На плечи нового императора Александра II (1818–1881) легла трудная задача по восстановлению экономики страны и укреплению ее военной мощи. Главной реформой Александра II стала отмена 19 февраля 1861 г. крепостного права. Вслед за ней были проведены земская, городская, судебная и военная реформы. Реформирование армии, которое началось сразу после окончания Крымской войны, напрямую коснулось и органов разведки. Стремительное развитие во второй половине XIX в. промышленности, науки и техники требовало систематической и целенаправленной работы по подготовке страны к войнам нового типа с использованием современного оружия, средств передвижения, связи, а главное — колоссальных по численности армий, способных передвигаться на значительные расстояния.

Новые задачи военной разведки были поставлены уже 10 июля 1856 г. в утвержденной Александром I первой инструкции о работе военных агентов. В ней указывалось, о каких «предметах» агент должен стремиться получить «наивозможно точные и положительные сведения»: «1) О числе, составе, устройстве и расположении как сухопутных, так и морских сил. 2) О способах правительства к пополнению и умножению вооруженных сил своих и к снабжению войск и флота оружием и другими военными потребностями. 3) О различных передвижениях войск, как приведенных уже в исполнение, так и предполагаемых, стараясь по мере возможности проникнуть в истинную цель сих передвижений. 4) О нынешнем состоянии крепостей, предпринимаемых новых фортификационных работах для укрепления берегов и других пунктов. 5) Об опытах правительства над изобретениями и усовершенствованиями оружия и других военных потребностей, имеющих влияние на военное искусство, б) О состоянии различных частей военного управления, как то: артиллерийского, инженерного, комиссариатского, провиантского со всеми их отраслями. 7) О всех замечательных преобразованиях в войсках и изменениях в воинских уставах, вооружении и обмундировании. 10) О новейших сочинениях, касающихся до военных наук, а также о картах-планах издаваемых, в особенности тех местностей, о которых сведения могут быть нам полезны. 11) О способах к передвижению войск по железным дорогам, с возможными подробностями о числе войск и времени окончания ими передвижения между данными пунктами и др.»[611].

Возможности военных и морских агентов для сбора военно-технической информации за рубежом увеличились после того, как с начала 60-х гг. XIX в. военные и морские агенты, состоявшие при дипломатических миссиях, были признаны официально международным сообществом. Они были включены в состав дипломатического корпуса, и на них распространились все иммунитеты и привилегии, предоставлявшиеся лицам, имевшим дипломатический статус. Донесениям военных агентов придавалось большое значение, так как «их прогнозы зачастую оказывались более реальными, чем предсказания заправских дипломатов…»[612].

В 1863 г. в России создаются первые централизованные органы военной разведки. В этом году Александр I в виде опыта на два года утвердил положение и Штаты Главного Управления Генерального штаба (ГУГШ). Разведывательные функции в ГУГШ были возложены на 2-е (азиатское) и 3-е (военно-ученое) отделения, которые подчинялись вице-директору по части Генерального штаба. С этого момента органы военной разведки стали существовать на постоянной основе. В функции 3-го (военно-ученого) отделения входило собирание военно-статистических сведений об европейских государствах, на 2-е (азиатское) отделение — сведений о пограничных с Россией азиатских областях. По штату военно-ученое отделение ГУГШ имело четырнадцать, а азиатское — восемь должностей. К зарубежным силам обоих отделений Главного Управления Генерального Штаба относились военные агенты при российских представительствах. Они направлялись для сбора военно-статистических сведений в государства, граничившие с Россией.

Введенная на два года новая структура военной разведки в целом себя оправдала. Поэтому в 1865 г. во время очередной реорганизации Военного министерства ее сохранили. Только теперь 3-е отделение было переименовано в 7-е военно-ученое отделение Главного штаба. Руководителем этого отделения был назначен полковник Ф. А. Фельдман. Сохранилось и 2-е азиатское отделение, получившее название «Азиатская часть». В январе 1867 г. 7-е военно-ученое отделение Главного штаба перешло в состав Совещательного комитета, который был образован для руководства «ученой» и топографической деятельностью. Однако 30 марта 1867 г. Совещательный комитет был преобразован в Военно-ученый комитет (ВУК) Главного штаба, а в нем на базе 7-го отделения создана канцелярия Военно-ученого комитета. Именно канцелярия ВУК вплоть до 1903 г являлась центральным органом российской военной разведки, первым руководителем которой стал генерал H. Н. Обручев. Что касается Азиатской части, то она осталась самостоятельным подразделением Главного штаба. В 1869 г. Азиатская часть была переименована в Азиатское делопроизводство, которым заведовал полковник А. П. Проценко[613].

В декабре 1879 г. был утвержден новый штат канцелярии Военно-ученого комитета в составе управляющего делами, пяти старших и девяти младших делопроизводителей с четким разграничением функций каждого из них. Штаты Азиатского делопроизводства в 1886 г. были увеличены с двух до пяти человек. В 1890 г. Азиатское делопроизводство было разделено на три делопроизводства. Первые два отвечали за работу азиатских военных округов, а третье занималось непосредственно разведкой за рубежом.

В июле 1900 г. изменения коснулись и самого Главного штаба, в котором были образованы оперативное и статистическое отделения, объединенные к декабрю того же года в одну структуру — генерал-квартирмейстерская часть. Эта часть включила в себя канцелярию ВУК и начала выполнять его функции. В апреле 1903 г. в соответствии с новым положением о Главном Штабе, изданным военным министром А. Н. Куропаткиным, ВУК как структурная единица был упразднен. Вместо канцелярии Военно-ученого комитета ведение разведки возлагалось на 7-е (военная статистика иностранных государств) отделение 1-го (военно-статистического) отдела Управления 2-го генерал-квартирмейстера Главного штаба. Все вышеперечисленные реорганизации были связаны с тенденцией к более узкой специализации соответствующих подразделений, требовавших профессиональной подготовки и определенного опыта от офицеров, составлявших их штат. Функции военной разведки осуществляло 7-е отделение военной статистики иностранных государств. Начальником его был назначен генерал В. П. Целебровский, руководивший до этого Военно-ученым комитетом Главного штаба. Кроме него в штат отделения входили 8 столоначальников и такое же число их помощников.

Офицеры 7-го отделения занимались сбором и обработкой информации о зарубежных странах и их вооруженных силах. Именно сюда направлялись донесения двух десятков военных агентов из 21 государства мира[614]. Практически сразу же негласно внутри 7-го отделения выделяется Особое делопроизводство, в котором работали два офицера. Однако в 7-м отделении по-прежнему не были разделены функции по сбору информации и ее аналитической обработке. В обязанности офицеров 7-го отделения не входило также и руководство разведкой в военных округах[615].

Выявившееся во время Крымской войны техническое отставание отечественного военно-морского флота активизировало деятельность военно-морской разведки. С конца 1830-х гг. она велась морскими агентами при русских посольствах за рубежом. Кроме того, для ведения разведки привлекались офицеры флота, направлявшиеся за границу для наблюдения за постройкой заказанных Россией кораблей и изучения опыта иностранных флотов. Разведку вели также русские офицеры-волонтеры на службе в экипажах военных судов зарубежных государств.

В 1903 г. в целях создания особого органа, который бы отвечал за разработку и составление планов войны на море, была произведена реорганизация Главного морского штаба. Морской ученый комитет штаба был разделен на две части: Распорядительную-учебную часть и Стратегическую. В Стратегической части было учреждено Оперативное отделение, которое, в том числе, должно было обеспечивать организацию и ведение разведки флотов иностранных государств. Периферийную разведку организовывали и вели штабы морских сил Балтийского, Черного морей и Тихоокеанского флота. С этой целью, например, использовались корабли-стационары, которые постоянно находились на стоянке в одном из иностранных портов. Суда-стационары с конца XIX в. и вплоть до начала Первой мировой войны находились в ряде портов Европы, Китая и Кореи. На Востоке, в частности, предпочтение отдавалось Шанхаю. В этом городе находился особый район, созданный для проживания иностранных подданных и не подлежащий юрисдикции местных властей, поэтому порт посещали военные корабли многих стран.

С выделением в 1863 г. военной разведки в особый вид деятельности вооруженных сил МИД перестал быть основным в России организатором сбора разведывательной информации военного характера за границей. Тем не менее, Министерство иностранных дел России продолжало активно использовать «политические сношения» с иностранными государствами для добывания секретной информации. Сведения политического, экономического и военного характера поступали из-за границы в Канцелярию МИД, а оттуда — в Азиатский департамент и Департамент внутренних сношений.

С 1892 г. в Канцелярии сосредоточивалась вся переписка МИД с миссиями за границей и с иностранными державами, а также переписка между подразделениями МИД внутри империи. В ведении Азиатского департамента находились дела, касающиеся Востока, всех азиатских стран, Дальнего Востока и Африки. Департамент внутренних сношений занимался делами Западной Европы и Западного полушария. Наряду с центральными установлениями МИД существовал заграничный департамент внешних сношений. В его состав входили посольства России в великих державах (Австро-Венгрии, Англии, Германии, Италии, США, Турции, Франции и Японии), миссии во всех остальных странах, с которыми имелись дипломатические отношения, генеральные консульства, вице-консульства и консульские агентства. За рубежом организация изучения страны пребывания возлагалась на главу дипломатического представительства. Такая работа велась часто негласными способами с использованием тайной агентуры.

В целях повышения обороноспособности страны в 1862 г. военный министр Д. А. Милютин приступил к постепенному реформированию местного военного управления на основе создания военных округов. Новая система должна была устранить чрезмерную централизацию и способствовать быстрому развертыванию армии в случае войны. Военные округа создавались постепенно, начиная с 1862 г. и вплоть до 1906 г. Введение окружной системы военного управления привело к созданию специальных органов военной разведки в штабах военных округов, которые приступили к организации и ведению разведки вооруженных сил государств, граничащих с территорией округа. Органы разведки в округах и подчиненных им соединениях комплектовались офицерами Генерального штаба (выпускниками академии Генерального штаба)[616].

В каждом армейском корпусе было четыре должности Генерального штаба: начальника штаба, старшего адъютанта и двух офицеров для поручений. В дивизии, в свою очередь (стрелковой, пехотной, кавалерийской, казачьей), было по две должности Генерального штаба — начальника штаба и старшего адъютанта. В управлении каждой отдельной бригады была предусмотрена одна должность офицера Генерального штаба — начальник штаба. По две должности офицеров Генерального штаба имелось и в штабах крепостей. Предполагалось, что офицеры на должностях Генерального штаба в штабах соединений должны организовывать и вести разведку, включая тайную агентурную, но на практике агентурная разведка велась лишь в редких случаях. Штабы военных округов в приграничных округах (Варшавском, Виленском, Киевском, Кавказском) состояли из трех управлений: Управления генерал-квартирмейстера, Управления дежурного генерала и Управления начальника военных сообщений. В остальных округах они состояли из двух управлений: Строевого управления и Мобилизационного.

Организация разведки сопредельной стороны и сбор разведывательной информации вменялись в обязанность Отчетным отделениям Управлений генерал-квартирмейстеров штабов военных округов. Отчетные отделения возглавлялись офицерами Генерального штаба в должности старшего адъютанта. Координацию разведывательной работы штабов военных округов осуществлял фактически Генеральный штаб. Между штабами военных округов и центральными органами военной агентурной разведки не существовало четкого разграничения обязанностей по ведению разведки за рубежом. Отсутствовала налаженная система обмена разведывательной информацией и оперативного взаимодействия. Разведывательные органы штабов военных округов при организации разведки командировали на проведение рекогносцировок под тем или иным предлогом или прикрытием офицеров Генерального штаба, иногда привлекали к тайному сотрудничеству иностранцев. В ряде стран Ближнего и Среднего Востока активно использовали негласных военных агентов, — работавших на консульских должностях. Кроме того, в отдельных случаях штабы военных округов направляли за рубеж негласных агентов, которые добывали порой важные разведывательные сведения, включая секретные документы.

По данным Главного штаба наиболее активно и результативно разведка велась в Киевском и Варшавском округах в отношении наиболее вероятных противников — Германии и Австро-Венгрии. Активно велась разведка в Кавказском военном округе против давних противников России — Турции и Персии. В этих округах широко использовалась зарубежная агентура из числа иностранцев, которая добывала весьма важные секретные документы. Много полезной информации поступало в Главный штаб из Туркестанского военного округа. Здесь, в силу специфики региона, разведка велась в основном средствами наблюдения и использованием осведомителей, так как во многих случаях документальных материалов по интересующим разведку вопросам просто не существовало. Штаб округа непрерывно отслеживал обстановку в регионе, оперативно докладывал о полученной разведывательной информации, налаживал взаимодействие с представителями МИД России в Азии. В остальных округах разведка велась менее активно и без особого эффекта. Работа с тайной агентурой зачастую подменялась проведением рекогносцировок офицерами-разведчиками. Военная разведка на Дальнем Востоке замыкалась на наместника царя, в результате чего разведывательные сведения из этого региона в Петербург почти не поступали.

Частью военной реформы стало укрепление границ Российской империи. С момента своего формирования пограничная стража имела очень серьезный недостаток. Если на суше стражникам довольно легко удавалось справляться с нарушителями границы, то на море контрабандисты действовали совершенно беспрепятственно. Личного состава пограничной стражи едва хватало для охраны всей прибрежной полосы, особенно на Балтике. Масштабы контрабанды здесь, главным образом из Восточной Пруссии и Швеции, приняли поистине катастрофические размеры. В 1868 г по распоряжению Александр II для усиления охраны морских рубежей была учреждена Балтийская таможенная крейсерская флотилия. На флотилию возлагалась охрана границы «в таможенном, карантинном, политическом и полицейском отношениях». Организационно флотилия входила в состав Балтийского флота, одновременно подчиняясь, как и все прочие подразделения пограничной страже, Таможенному управлению Министерства финансов.

Многоступенчатость и громоздкость структуры управления таможенными службами побудили императора Александра III провести ее реформу. Указом от 15 октября 1893 г. пограничная стража была переведена из Управления департамента таможенных сборов в Отдельный корпус пограничной стражи с подчинением особому командиру. Сам корпус передавался в распоряжение министра финансов, которому присваивалось звание Шефа пограничной стражи. Новым начальником пограничников стал статс-секретарь граф С. Ю. Витте. С образованием корпуса пограничной стражи пограничные крейсеры исключили из списков Балтийского флота и зачислили в Крейсерскую флотилию Отдельного корпуса пограничной стражи. Единое командование флотилией отсутствовало, и каждый из крейсеров находился в подчинении командира одной из бригад пограничной стражи, несущих охрану побережья на определенном участке[617].

К Первой мировой войне пограничная стража состояла из корпуса управления, 31 пограничной бригады, двух особых отделов и флотилии из 10 морских крейсеров. Бригады были распределены по таможенным округам и разделялись на отделы, отделы — на отряды, отряды — на посты или кордоны. Отряды состояли из объездчиков и стражников с вахмистрами и фельдфебелями. Численность пограничной стражи постоянно росла. Если в 1850 г. она составляла 3775 солдат и 228 офицеров, то в 1913 г. уже 36 519 солдат и 1147 офицеров (из них 14 872 пеших и 9128 конных в Заамурском пограничном округе, который борьбой с контрабандой не занимался).

В обязанности корпуса входила охрана государственной границы, задержание и досмотр в 7-верстной приграничной зоне дезертиров, бродяг, беспаспортных и «подозрительных», а в 3-мильной прибрежной пограничной полосе досмотр всех судов. Корпусу вменялась охрана выброшенных на мель или берег судов и других предметов, пресечение их расхищения, помощь потерпевшим кораблекрушение. Но главная обязанность пограничников заключалась в борьбе с контрабандой. Для охраны государственной границы были созданы две линии пограничной стражи. Первая занималась охраной границы, вторая — наблюдением за приграничной полосой. В тылу первой линии действовали «летучие отряды» из 6–10 конных либо пеших стражников и офицеров. Для патрулирования границы с кордонов высылались дозоры. Бригады, охранявшие морские границы и судоходные пограничные реки, имели парусные флотилии. Борьба с контрабандой и незаконными переходами границы требовала налаживания в ОКПС разведывательной службы. Разведывательной деятельностью, в соответствии с указаниями командира корпуса, должны были заниматься все командиры и начальствующие лица пограничного корпуса. За организацию агентурной работы на территории округа отвечал штаб-офицер для поручений при начальнике округа. Руководили разведкой командиры бригад, а непосредственно ее вели командиры отделов, отрядов, старшие вахмистры и помощники начальников постов.

Либеральные реформы, проводимые Александром II в 60-70-е гг. XIX в., привели к необычайному росту политической активности населения страны. На почве этого общественного подъема активно заявило о себе революционное движение, получившее название народничество. В 1879 г. из различных народнических групп была образована партия «Народная воля», которая ставила своей целью убийство царя. С цареубийством народовольцы связывали свои надежды на народное восстание и захват власти. В период с 1879–1880 гг. на Александра II было совершено несколько попыток покушения. В целях борьбы с политическим террором в феврале 1880 г. в Министерстве внутренних дел была создана Верховная распорядительная комиссия по охранению государственного порядка и общественного спокойствия. Ее главной задачей было объединение усилий всех жандармских и полицейских органов для борьбы с революционным движением. В августе этого же года Верховная распорядительная комиссия была ликвидирована. Вместо нее был организован Департамент государственной полиции МВД (в 1883 г. переименован в Департамент полиции).

Департамент полиции входил в состав министерства. По своей внутренней структуре он состоял из нескольких делопроизводств, из которых 3-е до конца XIX в. заведовало делами политического розыска, надзором за политическими организациями и партиями, а также борьбой с ними. Кроме того, в обязанности отделения входила охрана царя и руководство всей внутренней и заграничной агентурой. С января 1898 г. важнейшие дела 3-го делопроизводства были переданы в специально учрежденный Особый отдел. Особому отделу была подчинена и деятельность новых, специально созданных секретных органов политического сыска — Отделений по охранению порядка и общественной безопасности. Так называемая охранка часто использовала в своей работе внутреннюю негласную агентуру. Вопрос о создании собственной постоянной зарубежной агентуры был впервые поставлен Департаментом полиции после убийства императора Александра II 1-го марта 1881 г. Постоянная заграничная агентура департамента начинает действовать только с 1883 г.

К концу XIX в. в Департаменте полиции была учреждена должность заведующего заграничной агентурой департамента со штаб-квартирой в Париже в помещении русского посольства. Заведующий заграничной агентурой иногда назывался политическим агентом. Руководители заграничной агентуры Департамента полиции получали интересующие их сведения как от полиции иностранных государств, так и от привлеченной к сотрудничеству тайной агентуры, состоящей из русских подданных и иностранцев. Деятельность Департамента полиции не ограничивалась только функциями политического сыска. В ряде случаев этот орган оказывал помощь военному ведомству, сотрудничая с военными при решении конкретных разведывательных задач. Практиковался также взаимный обмен информацией, а при возникновении особых обстоятельств, например, при внезапном откомандировании военного агента из страны, — даже передача агентуры для сохранения источников информации и обеспечения возможности продолжения получения Россией разведывательных сведений.

В 1880 г. после упразднения Третьего отделения его функции взял на себя Департамент полиции. Жандармы не были переданы в подчинение директору Департамента полиции. Они сохранили свой особый статус и отдельную корпусную структуру. Заведование корпусом жандармов было возложено на министра внутренних дел. Товарищ министра внутренних дел являлся командиром Отдельного корпуса жандармов. Согласно указу императора Александра II, жандармы также подчинялись губернаторам. Отдельный корпус жандармов состоял из штаба (на должность начальника штаба назначался генерал, который продолжал числиться по Генеральному штабу), окружных, губернских, городских и уездных жандармских управлений, жандармских полицейских управлений на железных дорогах, жандармских дивизионов и городских конных команд. Кроме того, существовали еще крепостные жандармские команды (так назывались жандармы, охранявшие крепости) и полевые жандармские эскадроны, которые несли военно-полицейскую службу в районах расположения войск, как в мирное, так и в военное время. Главной задачей жандармов было подавление возможных бунтов.

Выполнение Отдельным корпусом жандармов своих обязанностей иногда сопровождалось сбором разведывательной информации, включая военную. В первую очередь это относилось к жандармским управлениям в приграничных районах и жандармским полицейским управлениям железных дорог, в зону ответственности которых входили и пограничные пункты. Жандармские полицейские управления железных дорог в отдельных случаях привлекались периферийными органами военной разведки для организации связи и руководства имеющейся у штабов военных округов негласной агентуры. Решению разведывательных задач жандармскими чинами в немалой степени способствовали подписанные соглашения с правительствами Австро-Венгрии и Германии в 90-х гг. XIX в. В соглашениях речь шла о том, чтобы установить сотрудничество офицеров Отдельного корпуса жандармов с австрийскими и германскими властями в пограничных пунктах. Однако сотрудничество военного ведомства с Отдельным корпусом жандармов в части сбора разведывательной информации наметилось только в начале XX в.

Поражение в Крымской войне заметно снизило внешнеполитическую активность России во второй половине XIX в. и привело к падению международного престижа страны. В то же время Россия получила благоприятную возможность сосредоточить все усилия на проведении насущных экономических, политических и социальных реформ. В числе важнейших государственных реформ была военная. Проведенная в 60–70-е гг. военная реформа коснулась и органов разведки. Военная разведка получила более четкую структуру и организацию, расширила сферу своей деятельности и способы ведения. В то же время ею продолжали заниматься, дипломаты, представители Министерства финансов за рубежом, Департамент полиции и другие государственные структуры, не связанные напрямую с военным ведомством. Вся эта разведывательная работа велась бессистемно, при отсутствии общего руководства и необходимого взаимодействия. В период снижения внешнеполитической активности Российского государства недостатки в организации разведки были не так заметны. В полной мере они проявились в Русско-японской войне.

Глава 3

Войны тайные и явные

Политическая активность России на Дальнем Востоке начинает расти только со второй половины XIX в. До этого времени внешнеполитическое ведомство России основное внимание уделяло европейским делам. Поражение в Крымской войне ограничило участие России в европейской политике и переключило внимание правительства на Дальний Восток. Петербург особенно беспокоило стремление Англии, Франции и США укрепиться на Дальнем Востоке. Во второй половине XIX в. Россия стремилась к достижению следующих целей на Дальнем Востоке: присоединение земель в Приамурье и в Приморье; установление фиксированных границ с Китаем и Японией, налаживание с этими государствами дипломатических и торговых отношений, а также обеспечение выхода российского флота в Тихий океан. Все эти цели были в основном достигнуты преимущественно дипломатическими методами.

В начале 1890-х гг. Россия стремилась приобрести в Желтом или Японском морях незамерзающий порт для создания там военной базы будущего Тихоокеанского флота. Однако оккупация Японией Кореи и захват Ляодунского полуострова в ходе японо-китайской войны 1894–1895 гг. не позволили осуществить это намерение. В апреле 1893 г. между Японией и Китаем был подписан Симоносекский мирный договор, который закрепил за Японией все ее территориальные завоевания. Это существенно изменило соотношение сил на Дальнем Востоке в пользу Японии, на что незамедлительно отреагировали все великие державы. Россия, чтобы уменьшить риск военного конфликта с Японией, обратилась за поддержкой к Германии и союзной Франции.

В апреле 1895 г. дипломатические представители трех стран сделали совместное заявление Японии, «дружески порекомендовав» отказаться от Ляодунского полуострова. Заявление было подкреплено совместной военно-морской демонстрацией, что в конечном счете вынудило Японию отступить. В подписанный и даже ратифицированный договор были внесены изменения. Японское правительство официально объявило о своем решении вернуть Китаю Ляодун. Во время пересмотра Симоносекского договора Россия заняла самую активную позицию. Ее участие в противодействии японским притязаниям на материке способствовало росту российского влияния в Китае и Корее, но в то же время обострило отношения с Японией, начавшей подготовку к войне с Россией.

Реальная военная угроза со стороны Японии заставила военное ведомство России принять ответные меры. В 1895 г. Главный штаб приступил к организации агентурной разведки в Тихоокеанском регионе. В ее задачу входило составление топографических карт, сбор оперативной информации о состоянии вооруженных сил Кореи, Китая и Японии, наблюдение за действиями в регионе политических противников России и др. До 1896 г. единственным официальным представителем российского военного министерства в Китае и Японии был полковник К. И. Вогак. Он одновременно состоял в качестве военного агента при посольствах России в Токио и Тяньцзине. В период японо-китайской войны 1894–1895 гг. полковник Вогак был командирован в японскую действующую армию. Туда же на время кампании из штаба Приамурского военного округа был направлен капитан М. А. Соковнин. В своих выводах оба военных агента были единодушны не только в оценках низкой боеспособности Китая, но и в своих заключениях о высоком качестве вооруженных сил Японии. В 1895 г. полковник Вогак и капитан Соковнин первыми среди профессиональных военных заявили о появлении в лице Японии опаснейшего противника России на Дальнем Востоке. Летом 1895 г., по окончании боевых действий между Китаем и Японией оба офицера вернулись к исполнению своих прежних обязанностей[618].

От полковника Вогака продолжала поступать информация по Корее, Китаю и Японии. Наибольшую ценность представляли сведения по Китаю и Японии, где у русского военного агента были свои секретные осведомители. Среди привлеченных осведомителей Вогак особо отмечал немецкого подданного Карла Эмиля Маукиша, занимавшего должность секретаря-драгомана (переводчика) китайского адмиралтейства в Тяньцзине. С его помощью он регулярно получал данные из секретной сигнальной книги, информацию о военных портах Китая, о судах японской Северной эскадры и их вооружении, комплектации, заказах. В 1895 г. Вогак направил в Главный штаб важные сведения о крепостях Ляодунского полуострова, о попытках иностранных держав начать поставки оружия в Китай и участвовать в реформировании его армии. В том же году от него в штаб поступили сведения о планах усиления японских сухопутных сил, полученные от французского военного агента в Токио капитана виконта де Сабри. Весной 1896 г. полковник Вогак отправил в Петербург полученные им в Главном штабе Японии секретные маршрутные карты всей Кореи и трех провинций Китая (Мукден, Чжили, Шаньдун). Этот материал после дополнительной работы по переводу всех названий на русский язык послужил основой для составления Военно-топографическим отделом российского Главного штаба 10-верстной карты Дальнего Востока.

В начале 1896 г. в российских представительствах в Чифу (ныне Янькоу, Китай), Сеуле и Токио были учреждены дополнительные должности военных агентов. Тогда же правительством было принято решение увеличить ежегодные ассигнования военному министерству на ведение разведки до 30 600 рублей. Это позволило расширить сеть секретных агентов в Китае, Корее и Японии. Кроме того, часть выделенных средств была направлена в Приамурский военный округ для организации командировок офицеров с разведывательными целями на территорию Китая и Монголии. На должность негласного агента в Чифу был назначен бывший делопроизводитель канцелярии ВУК Главного штаба полковник К. Н. Десино. Он направлялся в Чифу под видом секретаря вице-консула в чине коллежского советника. На него возлагалась задача вести наблюдение за китайскими вооруженными силами в провинции Шаньдун и производство под разными предлогами рекогносцировок важных в военном отношении местностей.

По ходатайству командующего войсками Приамурского военного округа российским военным атташе в Сеуле стал полковник генерального штаба И. И. Стрельбицкий. До этого назначения он в течение трех лет служил штаб-офицером 2-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады и производил разведку на территории Маньчжурии и Кореи. В январе 1896 г. в качестве российского военного атташе в Японии начал работу полковник Генерального штаба Н. И. Янжул, бывший начальник штаба 13-й пехотной дивизии. До конца марта 1896 г. сообщения из Токио Главный штаб получал от Вогака, а после его отъезда в Китай от находившегося в Японии капитана Соковнина. Янжул должен был всесторонне изучить военно-политическую ситуацию в стране, добыть последние данные о военной реформе в Японии, а также дать анализ состояния японских вооруженных сил.

Организация и ведение военной разведки в Японии потребовали колоссальных усилий. Русские военные агенты, включая Янжула, не знали японского языка. (В академии Генерального штаба его стали преподавать только после войны 1904–1905 гг.) У них не было своих надежных переводчиков, а переводчики, предоставляемые в распоряжение военного агента местными властями, все были информаторами японской контрразведки. Кроме того, ведение разведки в Японии затруднялось спецификой этой страны. Если в европейских государствах военный агент, помимо негласных источников, мог почерпнуть большое количество информации из прессы и военной литературы, а в Китае продажные чиновники чуть ли не сами предлагали свои услуги, то в Японии все было иначе. Официальные издания, доступные иностранцам, содержали лишь тонко подобранную дезинформацию. Императорские чиновники, спаянные железной дисциплиной и проникнутые фанатичной преданностью «божественному микадо», не проявляли никакого желания сотрудничать с иностранными разведками. Осенью 1896 г. к Янжулу был направлен в качестве помощника капитан В. К. Самойлов, командированный штабом Приамурского военного округа. Этот офицер свободно владел французским и английским языками, хорошо изъяснялся по-японски. В результате многочисленных разъездов по стране Самойлов не только приобрел ценные для разведки знакомства, но и составил военные описания изученных им японских территорий.

Весной 1897 г. Главный штаб получил от военных агентов ценные сведения о военных арсеналах Токио и Осаки. В штаб поступили секретные дополнения к программе усиления японских вооруженных сил, план фортификационной обороны страны. Кроме того, в сообщениях из Японии приводились описания укреплений Токийского залива и портов на побережье Внутреннего Японского моря. В материалах давалась характеристика состояния крепостных укреплений Японии, сопровождаемая таблицами и фотографиями. В конце того же года Янжул проинформировал российское военное руководство о прошедших осенью больших маневрах японских войск и флота на острове Кюсю. В своем отчете он обратил внимание военного ведомства на высокую степень организованности совместных действий сухопутных и морских сил страны при проведении десантных операций.

Менее успешной была деятельность военного агента в Корее Стрельбицкого. В его задачу входило наблюдение за развитием внутриполитической обстановки в стране и исследование корейской территории как возможного театра военных действий для составления еще не имевшихся в России карт и военных описаний Кореи. Стрельбицкий работал в исключительно сложных условиях. В Корее отсутствовала официальная статистика, не было каких-либо военных или экономических публикаций, серьезно осведомленной прессы. Предоставляемые корейским правительством материалы содержали либо устаревшие на полвека данные, либо заведомо фиктивные сведения. Находившиеся в распоряжении Стрельбицкого императорские эдикты, сведения о государственном бюджете, таможенные отчеты нуждались в тщательном анализе и проверке. Добывать необходимую информацию приходилось буквально по крупицам. Для Стрельбицкого это было трудно вдвойне, так как он не знал корейского языка.

В целом оперативные сообщения агентурной разведки из Китая, Японии и Кореи помогали ориентироваться Петербургу в тех процессах, которые происходили на Дальнем Востоке. Собранные военными агентами секретные данные о военном потенциале трех государств, военно-статистические сведения и картографический материал имели особую ценность для Главного штаба, который только приступил в эти годы к организации военной разведки в странах Тихоокеанского региона.

Накануне войны с Японией организацией и ведением разведки на Дальнем Востоке помимо Главного штаба занимались штаб наместника на Дальнем Востоке, штабы Приморского военного округа и Заамурского округа пограничной стражи. Зарубежные силы русской военной агентурной разведки составляли военные агенты в Токио (Япония), Чифу и Шанхае (Китай), а также в Сеуле (Корея). Военно-морское ведомство имело в Токио морского агента капитана 2-го ранга А. И. Русина, который затем был переподчинен наместнику. Разведывательные задачи на Дальнем Востоке возлагались и на военных комиссаров — представителей России во время русской оккупации Маньчжурии в городах Цицикаре, Гирине и Мукдене, которые также подчинялись наместнику на Дальнем Востоке. Институт военных комиссаров в Китае просуществовал с 1900 по 1907 г.

В 1898 г. с целью активизации разведки в Японию в Токио был направлен полковник Генерального штаба Б. П. Вановский, который сменил военного агента генерал-майора Н. И. Янжула. В 1902 г. Главный штаб потребовал от Вановского и военного агента в Корее полковника Стрельбицкого активизировать свою работу и ежемесячно докладывать обо всем происходящем в Японии и Корее. Но справиться с поставленными задачами агенты не смогли. В начале 1903 г. полковники Б. П. Вановский и И. И. Стрельбицкий были заменены подполковниками В. К. Самойловым и Л. Р. фон Раабеном, которые стали работать значительно активней. Подполковнику Раабену удалось в короткий срок создать в Корее негласную агентурную сеть из числа иностранцев. Однако летом 1903 г. Раабен был отстранен от должности за дуэль с чрезвычайным посланником и полномочным министром в Корее А. И. Павловым. Вместо него в Корею был командирован капитан H. М. Потапов.

Подполковник В. К. Самойлов, в отличие от своего предшественника, обладал незаурядным даром разведчика. Блестящий аналитик, Самойлов установил широкий круг знакомств как среди японцев, так и среди иностранных военных агентов. Он сблизился с французским военным атташе в Японии бароном Корвизаром и установил с ним тесный контакт. О результатах этого сотрудничества свидетельствует тот факт, что уже в июне 1903 г. по ходатайству Самойлова барон Корвизар был представлен к награждению орденом Св. Станислава 2-й степени. Сведения, которые получал В. К. Самойлов на доверительной основе от знакомых, из личного наблюдения, прессы, создавали основу для последующих обобщений и выводов. Во второй половине 1903 г. Самойлов, теперь уже полковник, регулярно направлял информацию в Главный штаб обо всех более или менее заметных изменениях, касающихся японской армии и, в значительной части, военно-морского флота. Одновременно от него поступали ценные сведения о внутриполитическом положении в стране и внешнеполитических шагах японского правительства.

Сведения, поступавшие от Самойлова, свидетельствовали об интенсивной подготовке Японии к войне. 27 ноября 1903 г. Самойлов направил командованию рапорт, в котором сообщал, что из разговоров с иностранными военными агентами он вынес следующее: «Произведя приблизительно верный подсчет сил, они (военные агенты) того убеждения, что мы будем разбиты до подхода подкреплений. Правда, они берут за основание несколько другие данные, а именно: флот наш считают, безусловно, слабее японского, высадку первых четырех дивизий предполагают в Чемульпо через две-три недели после объявления мобилизации, когда, прибавляют они, флот наш уже будет разбит; высадку следующих четырех дивизий — еще через две недели и последних двух — еще через неделю; в общем, считают, что через два месяца после объявления мобилизации на реке Ялу будет сосредоточено десять дивизий, тыл которых будет прикрываться резервными (территориальными) войсками. Они не предполагают, чтобы до решительного боя японцы послали бы на материк все двенадцать дивизий, а только десять и часть территориальных войск. Силы наши они считают в 6 дивизий (72 батальона) и полагают, что против 120 батальонов этого недостаточно». Эти выводы Самойлова полностью подтвердились с началом боевых действий, но В 1903 г. они не были приняты во внимание российским командованием.

От В. К. Самойлова поступала и другая, более конкретная информация. В частности, он сообщал о степени боеготовности японских дивизий, перевооружении отдельных частей, призыве запасного состава для переобучения. В донесениях содержались сведения о состоянии транспортных средств и их подготовке к войне, о подготовке военно-медицинских учреждений, закупках военной техники за рубежом, особенно для военно-морского флота, и др.

В конце декабря 1903 г. в Главном штабе на основании последних, разведывательных донесений из Японии, Кореи и Китая была подготовлена записка царю о боевой готовности японской армии и о военных приготовлениях японцев в Корее и Северном Китае. Эта записка была доложена Николаю II примерно за месяц до начала войны. Из нее совершенно отчетливо было видно, что Япония в самое ближайшее время начнет военные действия. Однако каких-либо экстренных мер со стороны русского командования принято не было. Не было проведено сосредоточение военно-морского флота, не проводилась ускоренная переброска войск в районы предполагаемого театра военных действий.

3 января 1904 г. полковник Самойлов доложил шифровкой по телеграфу: «Через три дня в 13-й дивизии призыв резервистов». 4 января: «Прекращен прием телеграмм Цусима». 5 января: «Еще 4 парохода в 20 тыс. тонн». 7 января: «По сведениям, 2 января в Куре стояло 6 транспортов, 10 ушли на запад». 11 января: «Транспорты стоят в Екосоо, Куре, Удзина и Сасебо. Много воинских грузов перевозится в Удзине. Нанимают много кули. По-видимому, в Сасебо ставят мины». 13 января: «Опасный признак: в армии сильное возбуждение, открыто говорят о близкой войне». Но в России этим сообщениям не придали значения, считая действия Японии простой демонстрацией.

В ночь на 27 января десять японских эсминцев внезапно атаковали русскую эскадру, стоявшую без должных мер охранения на внешнем рейде Порт-Артура, и вывели из строя два броненосца и один крейсер. В тот же день шесть японских крейсеров и восемь миноносцев напали на русский крейсер «Варяг» и канонерскую лодку «Кореец», находившихся в корейском порту Чемульпо. В неравном бою героически сражавшийся «Варяг» получил серьезные повреждения. Чтобы не стать добычей врага, крейсер был затоплен экипажем, а канонерская лодка взорвана. 28 января 1904 г. Япония объявила войну России.

К 1904 г. военные силы России в целом были значительно больше, чем у Японии. Россия имела 1135-тысячную армию и 3,5 млн. человек запасных и ополченцев. Япония имела под ружьем 143 тыс. солдат и 8 тыс. офицеров, а вместе с флотом и резервом 200 тыс. человек. Но у России на Дальнем Востоке к 1904 г. было разбросано по разным местам всего около 100 тыс. солдат. Подвоз резервных войск затруднялся тем, что Сибирская магистраль, которую начали строить в 1897 г., на Кругобайкальском участке еще не была достроена. Пропускная способность дороги у Байкала составляла в 1903 г. 2 пары поездов в сутки, а перевозка одной дивизии занимала 20 эшелонов.

Военные действия на суше начались в середине апреля 1904 г. наступлением 1-й японской 45-тысячной армии Куроки у Тюренчэна. Главнокомандующим русскими войсками на Дальнем Востоке был адмирал Е. И. Алексеев, командующим сухопутными войсками генерал А. Н. Куропаткин. Обстановка на фронте с самого начала складывалась неблагоприятно для русской армии. Пользуясь своим превосходством на море, Япония в апреле-июле 1904 г. осуществила высадку десанта в Южной Маньчжурии и приступила к наступательным операциям сразу в двух направлениях — против основной маньчжурской группировки русских войск и против Порт-Артура. Она получила возможность сосредоточивать силы в Маньчжурии быстрее, чем могла перебрасывать войска из европейской части страны Россия. Японской армии удалось разгромить отряд генерала М. И. Засулича на реке Ялу и отрезать, а затем и блокировать Порт-Артур.

В неблагоприятных условиях с началом военных действий оказалась и русская разведка. Она лишилась и тех немногих агентов из числа иностранцев, которые были в Японии и в Корее. Наспех созданная отдельными штабами агентурная разведка давала сбивчивые и противоречивые сведения, которые никого не могли удовлетворить. В этой обстановке на Маньчжурском театре военных действий пришлось заново организовывать разведку. Для этого вся деятельность разведки была организационно разграничена по глубине и направлениям ее ведения, а также по использовавшимся силам и средствам.

С учетом «линейной стратегии» ведения войны разведка делилась на три ветви: дальнюю разведку, ближнюю и разведку флангов. Дальнюю разведку организовывали и вели штабы главнокомандующего, 1-й, 2-й и 3-й маньчжурских армий тыла, сформированных в октябре 1904 г., а также Приамурского военного округа. Разведку флангов и ближнюю разведку, помимо вышеперечисленных штабов, вели штабы Заамурского округа отдельного корпуса пограничной стражи, Забайкальской области, тыла маньчжурских армий, корпусов и отдельных отрядов.

Все три вида разведки организовывались и велись агентурным способом, а два последних велись еще и путем организации войсковой разведки. Кроме того, разведывательная информация о Японии поступала из Европы, где разведку вели агенты Главного штаба и Главного морского штаба. Дальняя разведка предназначалась для сбора сведений о противнике в Японии, Корее и Китае. Круг вопросов, которые она должна была освещать, включал мобилизацию и призыв резервистов в Японии, формирование новых резервов, учет отплывающих из Японии подкреплений, места их высадки и назначения и др.

С начала войны организацией дальней разведки в штабе Маньчжурской армии генерала Куропаткина занимался полковник Генерального штаба А. Д. Нечволодов, который был назначен накануне войны агентом в Корею и не успел доехать до нового места службы. Возможности у него были весьма ограниченные. В конце апреля 1904 г. он командировал в Японию и Корею трех тайных агентов из иностранных подданных — Шаффанжона, Барбье и Мейера. Передача сведений, добытых агентами, производилась следующим образом: агенты телеграфировали «условным языком» доверенным лицам в Европу, эти лица, в свою очередь, передавали телеграммы по условным адресам в Петербург, а оттуда телеграммы немедленно передавались в штаб Маньчжурской армии. Поступавшая от агентов кружным путем информация чаще всего была фрагментарна, нерегулярна и утрачивала оперативную ценность к моменту попадания в штаб Маньчжурской армии.

Вскоре Нечволодова в штабе Маньчжурской армии сменил генерал-майор Генерального штаба В. А. Косаговский.

В распоряжение генерал-майора Косаговского были назначены офицеры Генерального штаба (в том числе полковник А. Д. Нечволодов) и переводчик с европейских языков Барбье. Косаговский действовал независимо от разведывательного отделения армии и передавал добываемую информацию непосредственно Куропаткину. Кроме него вербовку тайной агентуры осуществляли разведывательное отделение армии и военные агенты за рубежом.

С первых дней войны эффективно вели разведку в Японии, Корее и Китае некоторые русские гражданские подданные, находившиеся в этих странах. Они, используя свои личные связи, привлекали к сотрудничеству с русской военной разведкой иностранцев и руководили их разведывательной деятельностью. Наиболее крупными организаторами агентурной разведки из числа русских граждан, добровольно предложивших свои услуги разведке, были: действительный статский советник А. И. Павлов, член Правления Русско-китайского банка статский советник Давыдов, российский консул в Тяньцзине коллежский советник Лаптев, консул в Чифу надворный советник Тидеман.

Русский дипломат Павлов, например, на протяжении всей войны доставлял важные разведывательные сведения о противнике благодаря обширным связям, которые он имел в Японии и Корее вследствие своей долголетней дипломатической службы на Дальнем Востоке. Павлов завербовал состоявшего при российской миссии в Сеуле корейца М. И. Кима. Киму было дано задание «установить непрерывные секретные сношения с местными корейскими властями и с тайными корейскими агентами, которые, согласно заранее сделанному в Сеуле условию, имеют быть посылаемы к Маньчжурской границе, как от корейского императора, так и от некоторых расположенных к нам влиятельных корейских сановников». Донесения тайной агентуры Павлова были весьма точны. Так, дата высадки японских войск на Сахалине, проведенной противником в июле 1905 г., была сообщена Павловым русскому командованию более чем за месяц с ошибкой всего на один день.

Член Правления Русско-китайского банка Давыдов сообщал некоторые заслуживающие внимания сведения военного характера о противнике и выполнял отдельные специальные поручения. Главным его помощником в организации разведки был служащий Русско-китайского банка Фридберг, который получал информацию от секретаря японского военного агента в Чифу. Давыдов также посылал китайцев-разведчиков в Маньчжурию, которым поручалось «сверх сбора сведений о противнике наносить вред в тылу неприятеля посредством поджогов его складов, порчи железных дорог», то есть выполнять задания диверсионного характера. Давыдов, служивший до войны в Японии, продолжал и в Пекине поддерживать связь с некоторыми иностранцами, в том числе и японцами, от которых ему удавалось получать порой ценные сведения.

Число тайных агентов России на Дальнем Востоке постоянно увеличивалось. В документах военного ведомства они известны под именами Бале, Эшар, Колинз, Дори, Гидис и т. д. Тайные агенты прикреплялись к определенным военным атташе или дипломатам, через которых передавали информацию и получали вознаграждение. Так, например, тайный агент в Иокагаме Бале был связан с военным атташе в Тяньцзине полковником Ф. Е. Огородниковым, Дори — с атташе в Париже полковником Лазаревым и т. д.

Однако сведения, добываемые тайными агентами, освещали в основном организацию тыла японской армии. Их донесения поступали в штаб действующей армии кружным путем (через Китай или Европу) и почти всегда опаздывали. Изменения в структуру военной разведки были внесены после создания штаба главнокомандующего русскими войсками на Дальнем Востоке после поражения русской армии в 1904 г. под Ляояном. В каждой из трех сформированных на базе Маньчжурской армии новых (1-й, 2-й и 3-й) армий было сформировано разведывательное отделение штаба армии. Донесения военных агентов из-за рубежа стали теперь поступать напрямую в разведывательное отделение штаба главнокомандующего.

Формально деятельность разведывательных отделений штабов армий объединялась штабом главнокомандующего. Но на практике взаимодействие между ними было слабым и сводилось, в основном, к обмену разведывательными сводками. При этом сводки не отличались полнотой и достоверностью. В начале 1905 г. после неудачи русских в сражении под Мукденом японцам удалось захватить штабной обоз с делами разведывательного отделения. Русские агенты в Японии оказались на грани провала, и многих пришлось отозвать. В целом дальней разведке не удалось решить те задачи, которые были перед ней поставлены.

Не менее сложными оказались и вопросы организации ближней разведки, основной задачей которой являлся «сбор сведений о противнике непосредственно в районе расположения и действий его армий». В начале Русско-японской войны руководство разведкой непосредственно на театре военных действий осуществляло разведывательное отделение управления генерал-квартирмейстера штаба Маньчжурской армии. Работало оно неэффективно. Сводки данных о противнике составлялись не регулярно и предназначались только для высшего командования. Штабы дивизий, корпусов и отрядов до 26 октября 1904 г. не получали из штаба армии разведывательных данных и были вынуждены довольствоваться сведениями своей войсковой разведки (т. е. безотносительно к общей стратегической обстановке).

В октябре 1904 г., после разделения маньчжурских войск на три армии, при каждой из них было создано разведывательное отделение. Кроме того, собственные разведывательные отделения были в штабе Приамурского военного округа и штабе тыла войск Дальнего Востока. Разведка осуществлялась также штабами войсковых частей. Все они действовали практически независимо друг от друга. В результате наблюдалась полная дезорганизация в руководстве разведкой. Сбор сведений о противнике на театре военных действий осуществлялся, в основном, средствами войсковой разведки (захват пленных, добывание различного вида документов, предметов снаряжения, обмундирования и т. п.) и тайной разведки (направление лазутчиков, в основном китайцев и корейцев). Дополнительным источником информации служили сообщения иностранной печати.

К руководству ближней разведкой, как правило, привлекались лица, знакомые с местными условиями жизни в этом регионе. Среди них были генерал-майор Кондратович, служивший ранее в Маньчжурии и имевший связи среди китайцев и местных миссионеров, капитан Кузьмин, бывший инструктор корейских войск, генерал-майор Вогак, долгое время прослуживший на Дальнем Востоке, штабс-капитан Афанасьев и штабс-капитан Россов, владевшие китайским языком. Сведения от лазутчиков доставляли также представитель военного комиссара Мукденской провинции в городе Ляоян штабс-капитан Пеневский, штабс-капитан Блонский, военный комиссар Мукденской провинции полковник Квецинский. Поступала информация и от начальника транспортной службы армии генерал-майора Ухач-Огоровича и хабаровского купца 1-й гильдии Тифонтая, китайца по национальности. Так, например, первые сведения о воинских частях Японии с номерами полков и дивизий были получены от лазутчиков-китайцев штабс-капитана Пеневского.

Но самые ценные сведения о противнике на основании документальных данных получала войсковая разведка. Большой объем информации разведка получала из допросов военнопленных, которые давали довольно полные и достоверные сведения. Важным источником информации служили предметы снаряжения и обмундирования с номерами и нагрудными личными знаками. Ценные сведения давали солдатские записные книжки, дневники с кратким изложением действия войсковой части, карты, найденные в сумках убитых офицеров с нанесенными расположениями войск, конверты от писем с обозначением точного адреса японского военнослужащего (армия, дивизия, полк, рота) и т. п. Еще одним источником получения сведений о противнике являлась иностранная печать, хотя и здесь были свои трудности. Прежде всего, не хватало переводчиков, особенное хорошим знанием письменного японского языка. К тому же японцы весьма строго следили за тем, чтобы в прессу не просачивалась информация военного характера. И, тем не менее, из японской печати все-таки можно было черпать кое-какие сведения о противнике. К ним относились официальные донесения японских начальников (особенно в начале войны) и отдельные объявления в японских газетах. Значительно больший интерес представляли корреспонденции иностранных военных журналистов, побывавших на театре военных действий с японской стороны и напечатавших свои наблюдения без цензуры в своих странах. В этих корреспонденциях содержались порой интересные данные о тактике японской армии, моральном духе, некоторых вопросах ее материально-хозяйственного обеспечения.

Своеобразным видом разведки была разведка флангов. Линейная тактика, применявшаяся в войне, предусматривала нанесение поражения противнику за счет обхода его флангов. По своим масштабам, привлекаемым силам и средствам эта разведка приближалась к дальней разведке. С самого начала войны придавалось большое значение не левому приморскому флангу, а правому (Монголия) флангу русской армии. В штаб Маньчжурской армии поступали донесения о движении китайских войск генералов Юаньшикая и Ma к нейтральной полосе и даже в тыл нашего расположения. Истинные намерения китайского правительства русскому командованию были неизвестны. Достоверных данных о том, что Китай до конца войны сохранит строгий нейтралитет, не было. Допускалось, что при удобном случае и при условии высадки Японией десанта где-либо на западном побережье Ляодунского залива Китай открыто перейдет на сторону Японии.

Для проверки слухов о движении Юаньшикая и Ma и вообще для наблюдения за правым флангом были приняты следующие меры:

1) В конце февраля 1904 г. прикомандированный к штабу Маньчжурской армии штатный слушатель Восточного института штабс-капитан Колонтаевский был отправлен в район реки Ляохэ и участка Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) Синминтин — Гоубаньцзы — Инкоу.

2) Еще до начала войны был сформирован отряд пограничной стражи под командованием подполковника Переверзева для наблюдения реки Ляохэ и охраны железной дороги на участке Инкоу — Ташичао — Ляоян — Мукден. При отряде находился командующий 21 сотней пограничной стражи поручик Коншин. Он имел кадровых разведчиков из китайцев, корейцев и нижних чинов пограничной стражи, знающих китайский язык, и вел разведку в районе нижнего течения Ляохэ. С началом военных действий штабом Маньчжурской армии было предложено поручику Коншину усилить кадры своих разведчиков и продолжать разведку в районе реки Ляохэ и Синминтинской железной дороги, высылая по временам разведчиков и в расположение войск генерала Ma. Ввиду ожидаемого движения генерала Ma на Ляоян — Мукден отряд полковника Переверзева был усилен полевыми войсками и переименован в Ляохэйский отряд. Этот отряд должен был продолжать активно вести тайную разведку посредством китайцев на правом фланге русской армии.

3) Так как не было точных сведений о численности китайских войск генералов Юаньшикая и Ma, то в конце марта 1904 г. в район расположения этих армий был командирован штабс-капитан Россов. Под видом датского корреспондента и купца он должен был выяснить на месте точную дислокацию, численность, состояние и качество китайских войск.

4) Для этой же цели в апреле месяце того же года под видом русского купца был командирован есаул Уральского казачьего войска Ливкин.

5) В целях разведки Монголии в районе Куло и севернее, где находились передовые конные части генерала Ma, туда был направлен коммерческий заготовитель Маньчжурской армии А. Г. Громов. Ему было поручено попутно с покупкой скота, которая осуществлялась им в Монголии, собирать сведения о противнике и местности. Один из агентов Громова, его главноуполномоченный фон-Грунер, докладывал поступающие ему разведывательные сведения непосредственно генерал-квартирмейстеру при штабе главнокомандующего.

6) В июне 1904 г. было принято решение «разделить» обширный район наблюдения к западу от железной дороги между есаулом Ливкиным и Громовым. Первому поручалось наблюдение за южной частью, второму — за северной. Необходимость такого решения объяснялась появлением на правом фланге японских хунхузских шаек (бандитские формирования из числа китайцев) под начальством японских офицеров, которое готовили нападения на железную дорогу.

7) Для усиления разведки правого фланга помощнику военного агента в Китае капитану Едрихину и начальнику почтово-телеграфного отделения Шанхай — Гуане Крынину вменялось в обязанность наблюдать за побережьем в окрестностях городов Инкоу и Цинвандао, так как в обоих пунктах опасались высадки японских войск.

Особое значение имело наблюдение за правым флангом, т. е. Монголией, после Мукденских боев. Опыт войны ясно показывал стремление японцев наиболее активно действовать именно на флангах. В апреле — мае 1905 г. стали поступать многочисленные сведения о движении крупных отрядов противника. Так, был замечен отряд до 20 тыс. человек с артиллерией, который следовал через Монголию на Бодунэ-Цицикарь с целью нанесения удара по коммуникациям русской армии. Однако не было точно известно, где проходит граница между Монголией и Маньчжурией, т. е. линия, разделявшая театр военных действий и нейтральный Китай. Для того чтобы это узнать, была добыта японская карта. На трофейной карте монголо-маньчжурская граница тянулась в 30 верстах к западу от реки Дунляохэ, тогда как по нашим картам граница совпадала с названной рекой. Но сведения о Монголии в топографическом и статистическом отношениях были настолько скудны, что не представлялось возможным уяснить себе, насколько вероятны передвижения крупных отрядов по Монголии. В целях более подробного исследования Монголии был предпринят ряд мер. Еще до Мукденских боев в середине февраля 1905 г русскому консулу в городе Урга было предложено послать надежных русских разведчиков в различные части территории Монголии. Они должны были проверить сведения о движении значительного японского отряда через Монголию на Цицикарь.

Организованный консулом разведывательный отряд под командованием Долбежева-второго выступил из Урги 18 февраля. Проведенная отрядом разведка установила, что слухи об обходном движении японцев через Восточную Монголию не верны и не подтвердились. Попутно разведчики собрали подробные статистические данные о количестве скота и ценах на него, а также выяснили отношение местного населения к маньчжурским событиям. После Мукденских боев (в начале апреля 1905 г.) штабом главнокомандующего были командированы в Монголию штабс-капитан Губерский и штабс-капитан Россов. Штабс-капитану Губерскому было поручено выяснить:

«1) Не происходит ли какое-либо движение японцев западнее реки Дунляохэ.

2) Удобна ли вообще местность для такого движения между предполагаемой границей Монголии по реке Дунляохэ и границей, которая была указана в захваченной у японцев карте (т. е. в 30–40 верстах западнее этой реки).

3) Установить, где в действительности проходит граница Монголии.

4) Выяснить, каким образом наиболее удобно наблюдать за приграничной полосой».

Разведка штабс-капитана Губернского не обнаружила в Монголии японских войск, кроме больших шаек хунхузов в районе Чженцзятунь, руководимых японскими офицерами. Было установлено, что движение по направлению Факумынь — Чженцзятунь — Цицикарь по полосе к западу от реки Дунляохэ (за 40 верст) вполне удобно. Разведка показала, что в действительности граница Монголии находится западнее меридиана города Чженцзятунь, и наиболее удобно производить наблюдение полосы между рекой Дунляохэ и границей Монголии из города Чженцзятунь, который следует занять. В конце апреля для более глубокой разведки в Монголию под видом датского корреспондента и состоящего при нем переводчика были посланы штабс-капитан Россов и студент С.-Петербургского университета Владимир Шангин. Они подтвердили, что в Монголии крупных японских отрядов нет, а есть только шайки хунхузов.

Постоянную разведку в Монголии вел штаб Заамурского округа отдельного корпуса пограничной стражи. Еще в конце 1904 г. штаб направил в Монголию особую экспедицию подполковника Хитрово для того, чтобы вести наблюдения за действиями противника в этой стране. Кроме собирания сведений о противнике экспедиция заводила дружественные отношения с монгольскими чиновниками и населением, составляла планы местности, сообщала статистические данные о крае. Непосредственно в распоряжении штаба главнокомандующего для ведения разведки на правом фланге находился прикомандированный к Управлению генерал-квартирмейстера при главнокомандующем чиновник особых поручений Дмитрий Янчевецкий, владеющий китайским языком и знакомый с местными условиями. Свою разведку проводил штаб Забайкальской области. Главным предметом разведки служила Гандчжурская ярмарка. Работа разведчиков здесь была связана с особым риском. Из-за большого стечения народа можно было опасаться присутствия переодетых японских агентов, вербующих хунхузов для нападения на КВЖД и на станцию Маньчжурия. Эта станция находилась недалеко от ярмарки.

Левый фланг русской армии в течение всей кампании находился под наблюдением отряда полковника Мадритова, который по прежней своей деятельности еще в мирное время был знаком с районом и имел там агентов-китайцев. Разведку на этом фланге проводил также военный комиссар Гиринской провинции (Маньчжурия) полковник Соковнин.

Сведения, доставляемые полковником Соковниным, отличались полнотою, достоверностью и разносторонностью. За свое долгое пребывание на Дальнем Востоке он успел установить обширные связи с китайской администрацией и с представителями всех слоев местного населения.

Помимо разведки полковнику Соковнину была поручена вербовка китайца Хандэнгю, предводителя независимых китайских отрядов, игравшего заметную роль еще во время национально-освободительного восстания в Китае в 1900 г. У Хандэнгю было почти 10-тысячное собственное войско. Имелись сведения, что он со своим войском может перейти на службу к японцам. Этот вопрос приобретал особенно большое значение, так как Хандэнгю и его люди находились на близком расстоянии от русской армии. Полковник Соковнин встретился с Хандэнгю и предложил ему пойти на сотрудничество при условии, что его люди не будут оказывать содействия японцам и поступать к ним на службу, а будут вести разведку и сообщать русским все сведения о японцах. Хандэнгю дал согласие сотрудничать с русской армией.

Следует упомянуть еще о специальных разведывательных отрядах, действовавших преимущественно на флангах. Такие отряды были сформированы из китайцев согласно особо утвержденным главнокомандующим штатам. Право на их формирование предоставлялось исключительно командующим армиями и главному начальнику тыла. Подобные отряды были сформированы (еще до Мукденских боев в феврале) генерал-майором Ухач-Огоровичем, штабом тыла, штабом Заамурского округа отдельного корпуса пограничной стражи и штабом 3-й армии. Для действия в Монголии штабом тыла были сформированы на тех же основаниях сотни из монголов. Кроме того, в непосредственном ведении штаба главнокомандующего находился китайский отряд «Пинтуй» («всё сбивающий перед собой»). Отряд этот был сформирован из добровольцев на собственные средства китайского купца Тифонтая, желавшего «послужить на пользу русских». Во главе отряда, действовавшего на левом фланге русской армии, стоял полковник китайской службы Чжан Чженюань. Это был энергичный, опытный офицер, пользовавшийся большим авторитетом среди своих сограждан. В состав отряда вошли 500 китайских солдат из числа бывших солдат, милиционеров и хунхузов. С русской стороны в отряд был назначен сначала штабс-капитан Блонский, а затем поручик Суслов. В их обязанности входило руководство действиями отряда.

Другие китайские разведывательные отряды, в общем, не оправдали возлагавшихся на них надежд, и сколько-нибудь ценных сведений о противнике от них почти не поступало. В то же время часто поступали жалобы от населения на так называемых «милиционеров-китайцев», состоявших на русской службе и занимавшихся грабежом и насилием. Постоянные жалобы заставили, в конце концов, отказаться от формирования китайских разведотрядов, и к концу августа 1905 г. все они были распущены.

Разведывательное отделение Управления генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем, помимо организации и ведения разведки и контрразведки, проводило мероприятия по усилению русского влияния в Китае, Маньчжурии и Монголии, которые в последующем получили название «активной разведки». Японцы еще до войны прибегали к негласным субсидиям для того, чтобы привлечь на свою сторону иностранную печать на Дальнем Востоке. Делалось это в целях распространения влияния Японии и освещения текущих событий в выгодном для нее свете. С началом военных действий подкуп иностранной печати усилился. С русской стороны было решено в виде противовеса использовать иностранную печать для тех же целей. По приказанию наместника на Дальнем Востоке Е. И. Алексеева еще с 10 сентября 1904 г. издавалась за счет России газета «China Review» под руководством 1-го военного агента в Китае полковника Генерального штаба Огородникова. Генерал Куропаткин распорядился 15 декабря 1904 г продолжить издание газеты, которое обходилось приблизительно в 2 тыс. 500 долларов в месяц.

С разрешения наместника в городе Мукден издавалась газета «Шенцзинбао» на китайском языке. Цель издания заключалась в укреплении русского влияния собственно в Маньчжурии и распространении среди местного китайского населения благоприятных для русской армии сведений. Газета выходила под руководством Мукденского военного комиссара полковника Генерального штаба Квецинского. Личный состав редакции газеты состоял из вольнонаемных китайцев, а типография была частная. Так как газета была единственным во всей Маньчжурии печатным органом на китайском языке, она приобрела большую популярность среди местного населения. Но вскоре в адрес редакции начались угрозы как со стороны японцев, так и со стороны китайских чиновников. Китайское чиновничество увидело в газете посягательство на свое право абсолютного и бесконтрольного влияния на настроения в обществе. Ввиду названных причин издание газеты «Шенцзинбао» в конце 1904 г. было прекращено[619].

В целом, оценивая деятельность военной разведки в годы Русско-японской войны, приходится признать, что она не справилась с возложенными на нее задачами. Русское командование не располагало надежными агентурными данными о противнике и фактически вело войну с закрытыми глазами. Не намного успешней была деятельность русской контрразведки.

В России вплоть до начала XX в. отсутствовала четкая организация контрразведывательной службы. Борьбой с иностранными шпионами занимались одновременно Главный штаб, Департамент полиции, жандармерия, а также пограничная и таможенная стражи. Специального органа, занимавшегося контрразведкой, в это время не существовало. В июне 1903 г. по предложению военного министра А. Н. Куропаткина в Главном штабе для борьбы со шпионами было образовано Разведочное отделение[620], положившее начало формированию центрального органа контрразведки. Разведочное отделение создавалось негласно «без официального учреждения его». В его задачу входило «охранение» военной тайны от иностранных военных атташе как главных центров шпионажа на территории России. Первым руководителем Разведочного отделения был назначен ротмистр Отдельного корпуса жандармов Владимир Николаевич Лавров[621].

С началом Русско-японской войны руководство контрразведывательной работой было возложено на управление 2-го генерал-квартирмейстера Главного штаба, Главный морской штаб, МИД и Департамент полиции. Четкого разграничения в работе по пресечению деятельности вражеских шпионов между этими ведомствами не было. В основном контрразведывательные операции проводились на территории самой России, в приграничных к театру военных действий областях (Китай, Корея, Гонконг, Сингапур, Япония), в большинстве стран Западной Европы, на Балканах и на севере Африки[622].

Из наиболее успешных операций, проведенных органами контрразведки в годы Русско-японской войны, можно назвать обеспечение охраны 2-й эскадры флота Тихого океана вице-адмирала З. П. Рожественского. С началом военных действий на Дальнем Востоке русский флот понес большие потери. Для его усиления было принято решение направить 2-ю эскадру, в которую вошли вновь построенные броненосцы и крейсеры, базировавшиеся на Балтике, а также отряд транспортных судов, находившихся на Черном море. С этой эскадрой связывались большие надежды на благополучный исход войны. Однако уже в апреле 1904 г. из разных источников стали приходить сведения о подготовке японцами диверсии. В апреле-июле 1904 г. от агентов в Шанхае, Гонконге, Париже, Копенгагене в Петербург поступили сообщения о тайной переброске японцами диверсионных групп в районы Черного и Балтийского морей. Сообщалось также о закупках ими военных судов, станций беспроволочного телеграфа и другого специального оборудования для действий против 2-й эскадры на севере Европы, а также в Красном море и Индийском океане. Причем в донесениях приводились воинские звания, специальности и даже имена японских офицеров, едущих в Европу.

Встревоженное этими сообщениями правительство поручило Департаменту полиции взять на себя охрану эскадры на пути следования. Летом 1904 г. Департамент полиции направил за границу коллежского советника А. М. Гартинга и подполковника Отдельного корпуса жандармов В. В. Тржецяк. Им поручалось создать агентурную сеть для предотвращения диверсий японцев. Гартингу — на севере Европы, а Тржецяку в районе черноморских проливов. Район, порученный наблюдению Гартинга, включал Балтийское море и часть Северного моря, а также прибрежную полосу четырех стран: Дании, Швеции, Норвегии и Германии. Обосновавшись в Копенгагене, Гартинг развил бурную деятельность. С помощью российских вице-консулов он организовал в приморских городах свыше 80 «сторожевых» или «наблюдательных» пунктов, в которых работало до 100 человек местных жителей. Гартинг установил тесные связи с рядом шведских пароходных и страховых обществ, 9 судов которых были им зафрахтованы.

Эти суда с середины августа до середины октября 1904 г. должны были крейсировать в датских и шведско-норвежских водах. В момент прохождения 2-й эскадры число пароходов было увеличено до 12 единиц. В организации наблюдения Гартингу помогла помощь, которой он заручился в ряде датских Министерств. Так, чиновники морского ведомства информировали его обо всех подозрительных судах, замеченных в море с датских маяков. Полицейские власти получили указание министерства юстиции оказывать содействие русскому агенту. Министерство иностранных дел, по просьбе Гартинга, обратило внимание таможни на необходимость особо бдительного досмотра прибывающих из-за рубежа грузов и изъятия взрывчатых веществ. Самые худшие опасения подтвердило появление в балтийских проливах миноносцев без опознавательных знаков, неоднократно зафиксированное наблюдателями Гартинга, а также неожиданный приезд туда в сентябре японского морского атташе в Берлине капитана Такигава и группы его германских «сотрудников».

2 октября 1904 г. 2-я эскадра флота Тихого океана вышла в море. Соблюдая все меры предосторожности, эскадра направилась из Либавы к Балтийским проливам. Впереди шел отряд тральщиков и миноносцы, которые отгоняли встречные суда. Сторожевым катерам был отдан приказ открывать огонь по любому подозрительному судну, а эскадре находиться в полной боевой готовности. 7 октября эскадра, передвигавшаяся шестью отрядами, вошла в Северное море. 8 октября с отставшего от эскадры транспорта «Камчатка» по телеграфу пришло сообщение, что его атакует несколько миноносцев. Прошло еще три часа, и с флагманского броненосца, находившегося в последнем (шестом) отряде, заметили «быстро надвигающиеся расходящимися курсами силуэты малых судов без всяких огней». Осветив их прожекторами и убедившись, что это миноносцы, отряд открыл огонь, стараясь не причинить вреда находившимся поблизости рыбачьим баркасам. Через 10 минут таинственные суда скрылись, стрельба прекратилась, а броненосцы продолжили путь, ожидая повторения атаки. На следующий день мир узнал, что жертвами инцидента на Доггер-Банке стали английские рыбаки. Это происшествие, известное как «гулльский инцидент» (по месту приписки английской рыбачьей флотилии к городу Гулль), поставило Россию на грань войны с Англией. Вслед русской эскадре были посланы английские военные корабли, которые фактически блокировали ее в испанском порту Виго. В Англии был объявлен даже призыв резервистов британского флота. Обстановку удалось разрядить только после того, как русская сторона предложила передать разбирательство причин «гулльского инцидента» Международной следственной комиссии[623]. Заседание комиссии проходило в Париже в конце 1904 начале 1905 г. В ходе разбирательства России не удалось привести прямых доказательств присутствия японских военных судов ни в ночь на 9 октября 1904 г. на Доггер-Банке, ни в европейских водах в описываемое время вообще. Миссия Гартинга закончилась в середине ноября 1904 г., когда подведомственный ему район благополучно прошли корабли эскадры, по тем или иным причинам задержавшиеся в Либаве.

В отличие от Гартинга, Тржецяку пришлось вести работу в Константинополе, где он не мог рассчитывать на помощь турецких властей. В качестве одного из вариантов развития событий, предполагалось, что Тржецяку придется следить за передвижениями японцев не только в черноморских проливах, но и непосредственно в российских территориальных водах. Поэтому в помощь Тржецяку в устье Дуная под видом охраны российских рыбных промыслов морским ведомством был направлен миноносец. Кроме того, одному из двух судов, находившихся в распоряжении русского посольства в Турции, было предписано находиться в Константинополе безотлучно. Свою первую задачу — не допустить проникновения в Черное море японских диверсантов — Тржецяк решил путем негласного обследования судов, шедших через Босфор. Благодаря русскому морскому агенту в Турции А. Л. Шванку, удалось установить наблюдение за проживавшими в Константинополе японцами.

Вскоре выяснилось, что наиболее деятельные члены местной японской колонии К. Какамура, Т. Ямада, Т. Мацумото и другие не имели возможности и намерений нападать на русские военные суда. В лучшем случае они планировали лишь наблюдать за прохождением кораблей 2-й эскадры через черноморские проливы. Об этом же свидетельствовала и их корреспонденция, полученная Тржецяком через подкупленных почтовых служащих и, частью, через его агентов. Уже в начале августа 1904 г. Тржецяк пришел к выводу, что сообщения о готовившихся диверсиях против русских судов в проливах ошибочны. В последних числах октября отряд транспортов под командованием капитана 1-го ранга О. Л. Радлова прошел Босфор и Дарданеллы и вышел в Средиземное море.

Тем временем эскадра Рожественского, благополучно обогнув Европу, разделилась. Новые броненосцы с их глубокой осадкой не могли пройти через Суэцкий канал и отправились в обход африканского континента. Другая часть эскадры под командованием контр-адмирала Д. Г. Фелькерзама, соединившись с отрядом Радлова, направилась в Порт-Саид. Возникла проблема, как обеспечить безопасность плавания русских судов в Красном море, Баб-эль-Мандебском проливе и, особенно, Суэцком канале, где нападение японцев казалось наиболее вероятным. К подготовке этого этапа операции в Петербурге приступили еще летом 1904 г., когда с Дальнего Востока пришли первые сообщения об угрозе нападения японцев на русские суда. В июне 1904 г. в порты Красного моря морским ведомством был командирован надворный советник M. М. Геденштром, бывший русский консул в Хакодате. После обследования Суэцкого канала и прилегающих к нему территорий он пришел к выводу о необходимости усиления охраны русских судов. Но в Петербурге работу Геденштрома признали неудовлетворительной и разработали новый план организации охраны Суэцкого канала, в которой Геденштрому отводилась уже вспомогательная роль. По вновь разработанному плану, дипломатическое «обеспечение» операции и координация действий всех ее участников возлагались на русского дипломатического агента в Египте П. В. Максимова. В качестве его помощника из Турции прибыл А. Л. Шванк.

Главная роль в контрразведывательной операции отводилась Департаменту полиции, который из соображений конспирации, в качестве ее исполнителя избрал иностранца — француза, отставного капитана 2-го ранга Мориса Луара. Ему поручалось поступить на службу в администрацию канала и вести наблюдение в Средиземном и Красном морях с помощью наемных яхт. Кроме того, Луару передавалось несколько агентов Тржецяка, хорошо знакомых с местными условиями. Геденштрому же предлагалось перебазироваться в Джибути и охранять южную оконечность Красного моря. Этот план был утвержден императором Николаем II 2 октября 1902 г.

Следуя намеченному плану, Максимов вместе со Шванком провели запланированные переговоры в Каире с фактическим главой египетской администрации английским консулом лордом Кромером, а затем с губернатором Суэцкого канала. Благоприятный для России исход переговоров был предрешен стремлением англичан и французов, обслуживавших канал, избежать каких-либо инцидентов. Остановка движения судов по каналу хотя бы на день была чревата большими убытками. В результате администрация не только согласилась с предложениями русской стороны, но и пошла значительно дальше: Максимову было обещано, что во время прохождения русских судов они будут охраняться и с воды, и с суши, а движение по каналу других кораблей будет приостановлено. К 11 ноября, когда отряд Фелькерзана бросил якорь в Порт-Саиде, все участники операции заняли исходные позиции. Но никаких признаков активности японцев замечено не было, и в последующие два дня отряд благополучно проследовал в Индийский океан, чтобы в конце декабря соединиться с броненосцами Рожественского.

Безопасность дальнейшего плавания эскадры обеспечивалась сообщениями штатных представителей МИДа и военных ведомств на востоке обо всех передвижениях японских военных судов. Исключение составляли Индонезия, Манила и Сингапур, куда зимой 1904–1905 г. были отправлены с секретными поручениями капитан 2-го ранга А. К. Полис, чиновник МИДа X. П. Кристи, лейтенант флота Мясников и агент А. И. Павлова француз Шаффанжон. В Индонезии некоторую помощь российским агентам оказали местные голландские колониальные власти. Охранную службу на море, главным образом в районе Зондских островов (Малайский архипелаг), в феврале-апреле 1905 г. несли четыре парохода, купленные Павловым по заданию Рожественского. Охрана 2-й эскадры стала самой крупной, продолжительной и дорогостоящей операцией русской контрразведки в Русско-японской войне[624]. Однако это не уберегло ее от Цусимской катастрофы 14–15 мая 1905 г.

Если с вражеской агентурой на территории России и в Европе еще удавалось как-то справляться, то на фронте все обстояло иначе. Незначительное количество полевой жандармерии, отсутствие опытных сыскных агентов делали борьбу с вражескими шпионами на фронте почти невозможной. Еще до начала войны японцы буквально наводнили своими агентами все более или менее важные пункты намеченного ими театра военных действий. В Маньчжурии и Уссурийском крае японские шпионы проживали под видом торговцев, парикмахеров, прачек, содержателей гостиниц, публичных домов и т. д. Из-за отсутствия должной организации русская контрразведка в 1904–1905 гг. оказалась не в состоянии успешно противостоять вражеской агентуре. Шпионы могли почти беспрепятственно вести разведку в занятых русской армией районах.

Так, например, среди китайцев, работавших на японскую разведку, подобное занятие было настолько «популярным», «что вознаграждение, получаемое ими за доставку отдельного сведения, понизилось до 10 рублей, а в некоторых случаях и до 6 рублей»[625]. В районе действующей армии контрразведывательная служба была в значительной степени децентрализована. Общий жандармско-полицейский надзор осуществлял подполковник Шершев. Но, несмотря на всю его опытность и знание своего дела, жандармская полиция не могла принести существенную пользу в борьбе с японским шпионажем из-за отсутствия необходимых финансовых средств, нужных людей и загруженности работой чисто полицейского характера. Поставить службу контрразведки на театре военных действий на более прочное основание так и не удалось.

Слабость разведки сказалась, в итоге, и на действиях русской армии, которая потерпела в войне одно из самых тяжелых в своей истории поражений. По признанию А. Н. Куропаткина, причиной его стали «разнобой в обучении войск», недостаточная их подготовленность и отсутствие инициативы у главных начальников[626]. В полной мере этот упрек можно отнести и к действиям русской разведки. 23 августа 1905 г. в Портсмуте был подписан мирный договор между Россией и Японией. По условиям договора Россия передавала Японии аренду Ляодунского полуострова, южную половину Сахалина и ветку железной дороги от Порт-Артура до станции Чанчунь. Японские рыбаки получили право рыбной ловли вдоль русских берегов.

Потерпев поражение в своей Дальневосточной политике, правительство России переключило все внимание на европейско-ближневосточные дела. В конце XIX начале XX в. в Европе сложилось два противостоящих друг другу блока. В 1882 г. был заключен Тройственный союз между Германией, Австро-Венгрией и Италией. В этой ситуации началось сближение между Россией и Францией. 27 августа 1891 г. в обстановке секретности был заключен русско-французский союз. Спустя год, в связи с новым увеличением германской армии между Россией и Францией была подписана военная конвенция. В январе 1894 г. договор был ратифицирован Александром III (1845–1894) и приобрел обязательный характер. Россия брала на себя обязательства выступить против Германии, если Франция подвергнется нападению со стороны Германии или Италии, поддержанной Германией. В свою очередь Франция брала обязательства выступить против Германии, если Россия подвергнется нападению со стороны Германии или Австро-Венгрии, поддержанной Германией. К 1906 г. международная обстановка обострилась из-за противоречий между Англией и Германией, которая открыто бросила вызов притязаниям Англии на мировое господство. Заметно усилились противоречия между Францией и Германией. Франция жаждала взять реванш за поражение в франко-прусской войне 1870–1871 гг. Рост военного и экономического могущества Германии заставил Англию и Францию в 1904 г. объединиться и заключить «сердечное согласие» — «антанта кордиаль», откуда и пошло название Антанта. Противоречия между Россией и Австро-Венгрией на Балканах предопределили участие России в случае большой европейской войны на стороне Антанты. В 1907 г. был заключен англо-русский договор, по которому Россия присоединялась к Антанте. Это соглашение не предусматривало союза против какого-либо государства, но по существу было направлено против Германии.

Поражение в Русско-японской войне, приближение большой войны в Европе заставили правительство принять срочные меры по укреплению обороноспособности страны. Начатые в России военные реформы коснулись и системы высших органов управления армией. 21 июня 1905 г. была утверждена должность начальника Генерального штаба «с правом доклада Его Императорскому Величеству». С образованием Главного управления Генерального штаба (ГУГШ) изменилась структура разведки. До войны Главный штаб имел в составе управления, ведавшего военной статистикой, 7-й отдел, который назывался «Отделом военно-статистического изучения иностранных государств». Основной задачей 7-го отдела были получение, обработка, анализ и обобщение информации о потенциальных противниках и союзниках. 22 апреля 1906 г. приказом военного министра № 252 создается «5-е (разведывательное) делопроизводство в составе части 7-го обер-квартирмейстера Управления генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба». Начальником разведывательного делопроизводства ГУГШ становится полковник Генерального штаба Николай Августович Монкевиц.

По службе разведывательное делопроизводство непосредственно подчинялось 1-му обер-квартирмейстеру (генерал-майору А. В. Алексееву, с 1909 г. — Г. Н. Данилову), а затем — генерал-квартирмейстеру. Переписка с начальником Генерального штаба и военным министром, доклады на Высочайшее имя скреплялись подписью прямых руководителей разведывательного делопроизводства. Таким образом, впервые в русской армии был создан центральный разведывательный орган, призванный руководить сбором разведывательной информации и координировать работу других разведывательных подразделений. Происходило окончательное разделение функций оперативных и обрабатывающих служб. Анализом поступающей информации стали заниматься оперативно-статистические делопроизводства частей 2-го и 3-го обер-квартирмейстеров. Каждое из десяти оперативно-статистических делопроизводств ведало определенной страной или группой стран.

Вместе с созданием центрального разведывательного органа появляются и соответствующие подразделения на местах. В течение 1906–1907 гг. создаются самостоятельные разведывательные отделения в штабах военных округов. За военными округами, а значит, и за их разведывательными отделениями, закрепляются соответствующие районы изучения. В основном, это государства, прилегавшие к пограничным военным округам, либо государства, на которые были направлены фронты, формировавшиеся в военное время на основе военных округов. Изучаемые государства окончательно были поделены к 1908 г. К этому же времени завершается формирование структуры разведки и разработка планов разведывания. Для окончательной разработки плана организации разведки и тесного взаимодействия разведывательного делопроизводства ГУГШ с разведывательными отделениями штабов военных округов в 1908 г. было принято решение провести съезд старших адъютантов разведывательных отделений штабов военных округов.

Съезд проходил с 10 по 14 июля в Киеве. Он определил, что ГУГШ «руководит деятельностью окружных штабов, ведет самостоятельную разведку стратегического характера во всех сопредельных государствах, прежде всего в столицах и важнейших военных центрах… Штабы округов ведут разведку в пограничных областях соседних государств…». «Органами разведки, — по мнению участников съезда, — являются: негласные агенты, чины Отдельного корпуса жандармов, Департамента полиции, Отдельного корпуса пограничной стражи, таможенного ведомства, корчемной стражи, чины министерства иностранных дел, лица православного духовенства за границей, а также командируемые за границу офицеры армии».

Таким образом, агентура и чины государственных организаций, привлекавшиеся к работе в разведке в различной степени, попадали практически в один разряд. В то же время каждый из таких «органов разведки» использовался для своих определенных целей. Задачи, для решения которых привлекались «негласная агентура», чины корпуса жандармов, корпуса пограничной стражи и офицеры, командированные за границу, конкретизировались в протоколах заседаний более подробно. В частности, отмечалось, что при помощи «чинов корпуса жандармов проводят вербовку негласных агентов, устанавливают связь с другими органами разведки и получают от них (жандармов) различную информацию».

Присутствовавший на съезде начальник разведывательного делопроизводства ГУГШ полковник Н. А. Монкевиц довел до сведения собравшихся общие планы разведывательных работ на ближайшее будущее, главный смысл которых сводился к тому, чтобы готовить разведку к условиям военного времени. Специальный параграф итоговых протоколов посвящался вопросу «мобилизации разведки». Перед разведывательными организациями ставилась задача готовить агентурную сеть на случай европейской войны, т. е. агентов, не занятых в активных операциях мирного времени. Но в основном протоколы съезда лишь фиксировали общие положения работы разведки, на которых следовало сосредоточиться каждому разведывательному отделению. Практическим же результатом «киевского съезда» стало окончательное распределение «сфер разведывания» между разведывательными отделениями и делопроизводством ГУГШ. В отличие от предварительного проекта, подготовленного к съезду в пятом (разведывательном) делопроизводстве Генерального штаба Н. А. Монкевицем, разведывательным отделениям было разрешено действовать не только в пограничной полосе, но и в столицах изучаемых государств. До этого столицы были прерогативой центрального разведывательного делопроизводства ГУГШ.

В ходе работы съезда обсуждался вопрос и о деятельности контрразведки. Было определено, что заниматься ею должны штабы военных округов (фактически те же разведывательные отделения), а в качестве исполнительных органов привлекать полицию, корпус жандармов, таможенную службу, пограничников.

Еще одним практическим результатом работы съезда стала организация в штабах военных округов «бюро по работе с прессой», по примеру Варшавского военного округа. Опыт показывал, что значительную часть разведывательной информации можно получить из открытых источников. Создание подобных бюро в других военных округах способствовало активизации военной разведки.

В 1908 г. началась реорганизация в Генеральном штабе. Существование двух почти равноправных должностей, военного министра и начальника Генерального штаба, приводило к издержкам в управлении армией. Начальник Генерального штаба был оторван от жизни армии и не имел возможности проводить необходимые мероприятия. Противостояние нарастало из-за личных трений между начальником Генерального штаба Ф. Ф. Палицыным и военным министром А. Ф. Редигером. 11 ноября 1908 г. Главное управление Генерального штаба (ГУГШ) было вновь возвращено в структуру Военного министерства. За начальником Генерального штаба было оставлено право доклада императору в особых случаях в присутствии военного министра. В декабре 1908 г. Ф. Ф. Палицын стал членом Государственного совета. На должность начальника Генерального штаба был назначен командующий войсками Киевского военного округа губернатор Киевский, Подольский и Волынский генерал от кавалерии В. А. Сухомлинов. В 1909 г. Сухомлинов становится военным министром, а 11 сентября 1910 г. им утверждается новая схема ГУГШ. Реорганизация затронула и центральный орган военной разведки.

5-е делопроизводство было преобразовано в Особое делопроизводство разведки и контрразведки, которое подчинялось теперь непосредственно генерал-квартирмейстеру. Такое переподчинение свидетельствовало о повышении статуса разведывательной службы, что соответствовало усилению роли разведки в целом. Статистические делопроизводства по-прежнему входили в части 1-го и 2-го обер-квартирмейстеров. В часть 1-го обер-квартирмейстера включались делопроизводства по изучению сил и средств в Европе: Германия — в 4-е делопроизводство; Австро-Венгрия — в 5-е; Балканские страны — в 6-е и все остальные — в 8-е делопроизводство. В Части 2-го обер-квартирмейстера сосредоточивались делопроизводства по изучению азиатских стран: 1-е делопроизводство — Туркестан; 2-е — турецко-персидское; 3-е — оперативное по Дальнему Востоку; 4-е — стратегическое по Дальнему Востоку.

В целом, несмотря на непрерывные реформы в Военном министерстве и Генеральном штабе, удалось сохранить главное — существование разведки исключительно в рамках военного ведомства. Разведывательные органы ГУГШ остались единственной централизованной структурой разведки в России начала века. По мере нарастания угрозы мировой войны правительство пошло на увеличение расходов на разведку. До Русско-японской войны на негласную разведку военному министру отпускалось всего 56 920 руб. В 1906–1909 гг. Генеральный штаб получал ежегодно на секретные расходы 344 140 руб. В 1909 г. Государственная дума утвердила закон о выделении на разведку 160 тыс. рублей ежегодно в течение трех лет, что увеличило бюджет военной разведки до полумиллиона.

И все же данный объем финансирования был явно недостаточен по сравнению с теми задачами, которые должна была решать военная разведка. Примерно такие же суммы отпускало военное ведомство на содержание конюшен и манежа Николаевской академии Генерального штаба — 560 000 рублей. Только в 1911 г. было удовлетворено ходатайство Военного министерства о дополнительном увеличении ассигнований на секретные расходы на 1 443 720 рублей. В 1913 г. смета секретных расходов в военном ведомстве увеличилась и составила 1 947 850 рублей в год[627].

Причиной такого невнимания к разведке была уверенность правительства и Генерального штаба России в кратковременном характере будущей войны. В том, что война будет носить кратковременный характер, были уверены и все великие державы. Стратегия ведения войны в начале XX в. исходила из убеждения в невозможности затяжных войн, которые, как считалось, «не менее гибельны для победителя, чем для побежденного», так как требуют колоссального напряжения всех сил государства. Содержание «на военном положении» в течение сколько-нибудь длительного времени многомиллионных армий и огромных флотов считалось слишком обременительным для бюджетов даже индустриально развитых стран. Поэтому военная стратегия начала XX в. главное внимание уделяла проведению быстрой, тотальной мобилизации всех средств и ресурсов для нанесения первого удара в решающем направлении, даже без формального объявления войны[628]. Опыт Русско-японской войны показывал, что тот, кто раньше мобилизуется и наносит удар первым, получает преимущество, которое, в конечном счете, приводит в победе.

Своим наиболее вероятным противником в войне Россия считала Германию. 15 декабря 1906 г. состоялось совещание начальников генеральных штабов военного и морского ведомств, на котором обсуждался план совместного взаимодействия в случае начала войны. Сроки проведения мобилизации армии и флота в Германии были почти в два раза короче, чем в России. Предполагалось, что Германия воспользуется своим преимуществом и нанесет удар первой по самому уязвимому месту — Петербургу. После Русско-японской войны Балтийский флот значительно уступал флоту Германии. Поэтому была опасность, что, используя свое преимущество в сроках мобилизации и превосходстве на море, германский флот, прорвавшись в Финский залив, может высадить десант силой до корпуса, двинуть его на столицу и тем самым серьезно повлиять на весь ход войны. С учетом такого развития событий и был в 1907 г. принят план войны на Балтийском море[629].

Балтийскому флоту ставилась задача дать бой превосходящим силам противника на заранее подготовленной минно-артиллерийской позиции в самой узкой части Финского залива и задержать его на 10–14 дней, до завершения мобилизации армии. Но этот простой и не очень обременительный для бюджета страны план, имел один очень серьезный недостаток. Успех плана войны на Балтике, а возможно и всей войны, зависел от своевременного принятия решения о постановке минного заграждения. Командующий флотом адмирал Н. О. Эссен высказывал опасение, что германский флот может неожиданно, до формального объявления войны, прорваться в Финский залив и высадить десант для захвата столицы, прежде чем флот успеет поставить минное заграждение. В 1912 г. морской министр адмирал И. К. Григорович выразил эту мысль следующим образом: «Если заграждение это будет поставлено слишком рано, и военные действия не произойдут, то не только нарушится на долгое время мореплавание по Финскому заливу, но и будет израсходован наличный запас мин, возобновить который в быстрый срок не удастся. Кроме того, будет раскрыт и сам план военных действий на Балтике.

С другой стороны, если постановка заграждения запоздает с выполнением, то противник сможет появиться на позиции ранее наших заградителей и тем самым не допустить постановок, а значит, поставит наш флот в безвыходное положение. Таким образом, постановка минного заграждения на главной оборонительной позиции флота носит характер бесповоротного начала военных действий, может не совпасть с началом мобилизации и для своего выполнения потребует отдельного повеления»[630]. В связи с этим перед военно-морской разведкой стояла задача ни на минуту не упускать из вида германский флот и следить за всеми его передвижениями в Балтийском море.

Агентурная военно-морская разведка в России появилась в 1857 г., когда морское ведомство стало посылать своих официальных представителей военно-морских атташе за границу. Их главная задача заключалась в сборе сведений о флотах иностранных держав. Однако централизованная разведывательная служба была образована только после Русско-японской войны. С учреждением в 1906 г. Морского генерального штаба (МГШ) появился первый из известных проектов ее создания[631]. Организационно разведывательная служба находилась в ведении Иностранной (с 1912 г. Статистической) части МГШ, которая с 1911 г. отвечала как за сбор, так и за обработку агентурных данных. Создателем морской разведки можно считать М. И. Дубинина-Боровского, который руководил ее работой с 1909 г.[632] С 1914 г. он стоял во главе Особого делопроизводства МГШ, занимавшегося сбором информации и ответственного (до середины 1916 г.) за ведение морской контрразведки.

В 1907 г. МГШ получил особые кредиты на разведывательные цели. Активная разведывательная деятельность против Германии развернулась только в 1909 г. Она велась путем вербовки лиц, которые по своему служебному положению, имели доступ к секретной информации. Занимались этим морские атташе совместно с офицерами МГШ, по мере надобности посылавшимися за границу. Самым крупным успехом морских агентов можно считать вербовку чиновника германского Морского генерального штаба, известного под кличкой «Альберт». Видимо, именно он в 1913 г. передал сведения о состоянии германского флота, морских маневрах, минных заграждениях, сигнальных книгах и др. В 1913 г. были предприняты попытки усилить разведку на Балтике за счет посылки в Германию агентов из числа жителей Прибалтики, владевших немецким языком. В их задачу входило наблюдение за германским флотом, а также вербовка офицеров германского флота. Но эта идея до начала войны так и не была полностью реализована.

В 1908 г. наряду со стратегической разведкой была организована и оперативная. Главная ее задача заключалась в организации «тайных» наблюдательных постов, с которых должно было вестись наблюдение за передвижениями вражеских флотов во время войны. С этой целью началась подготовка специальных наблюдателей, заранее поселявшихся в выбранных местах. К сожалению, из-за отсутствия средств такая служба начала создаваться только в 1912 г. Она получила официальное название «Служба наблюдения за противником во время войны» и до июля 1914 г. еще не была развернута. График развертывания этой службы предусматривал завершение организации разведывательной службы на Балтийском море к 1 января 1915 г.[633] Для усиления разведки на Балтике впервые в России были использованы также радиопеленгаторные станции и даже делались попытки приспособить для ведения оперативной разведки морскую авиацию[634]. Однако подготовиться к войне как следует Россия не успела. События в Сараево привели Европу к войне, которая разрослась до мирового масштаба.

28 (15) июня 1914 г. на открытие маневров австро-венгерских войск должен был приехать наследник престола эрцгерцог Франц-Фердинанд. Сербская националистическая организация «Народна одбрана» постановила совершить террористический акт против эрцгерцога. Покушение должны были осуществить два серба: Гаврила Принцип, гимназист, и рабочий Неделько Чабринович. 28 июня в центре города Сараево Принцип убил из пистолета эрцгерцога и его жену, которые ехали в открытой машине. 23 (10) июля Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум, поставив срок в 48 часов для пресечения антиавстрийской пропаганды и деятельности с территории страны. Большинство пунктов ультиматума было приемлемо для правительства Сербии. Но два из них — допущение австрийских следователей на территорию страны и введение ограниченного австрийского контингента войск — задевали суверенитет и национальное достоинство государства, поэтому были отклонены. Мир оказался на пороге войны.

11 июля в Царском Селе состоялось заседание Совета министров, на котором, в частности, морской министр И. К. Григорович поставил перед главнокомандующим императором Николаем II (1868–1918) вопрос об определении момента постановки минного заграждения в Финском заливе. Было принято решение, что постановка заграждения начнется только по особому повелению государя. Командующему морскими силами Балтийского моря адмиралу Н. О. Эссену ставилась задача «иметь все в полной боевой готовности и зорко следить за всем». С этого момента должна была начать активно работать разведка. От нее требовалось точно установить нахождения германского флота.

13 июля на свой запрос Эссен получил депешу из МГШ о том, что «сведения тайной разведки в Германии пока имеются 10-дневной давности — все было спокойно. О новых сведениях срочно запрошены агенты, и эти сведения немедленно будут сообщены Вам». 14 июля от начальника МГШ А. И. Русина Эссен получил сообщение, что «в последних германских газетах каких-либо указаний на большое движение флота не содержится; от наших агентов нет никаких сведений о передвижении германского флота»[635]. Таким образом, в момент наибольшего обострения политической напряженности командование Балтийским флотом оказалось практически отрезанным от жизненно важной для него информации. «Теперь особенно нужна была (бы) агентура, а у нас ее, видимо, совсем нет», — жалуется Эссен[636]. В этих условиях, когда агентурная разведка не давала нужных сведений, большое значение приобрела дозорная и разведывательная служба на Балтийском море. Так как Россия не находилась в состоянии войны с Германией, Николай II требовал при ведении разведки соблюдать осторожность, «чтобы не подать повода к недоразумениям и осложнениям»[637]. Посылать при таких обстоятельствах к берегам Германии для разведки военные корабли было опасно.

13 июля адмирал Русин сообщил командующему флотом, что он может использовать для этих целей пароходы торгового флота. Но в Петербургском порту не оказалось ни одного русского парохода, оборудованного телеграфом. Не нашла реализации и идея Эссена в самый критический момент совершить с помощью торговых судов диверсию в Кильской бухте, чтобы замедлить продвижение германской эскадры. 15 июля в телеграмме начальнику МГШ Эссен писал: «Мне пришла мысль о возможности в нужную минуту заграждения входа в Кильскую бухту минами, конечно при условии, что война будет неизбежной… Для этой цели следует организовать такого рода экспедицию: приобрести самый обыкновенный грузовик, для которого следует изготовить подложные заграничные бумаги. Пароход по уши загружается лесом, а внутри устраиваются помещения для мин заграждения… ночью подойдя ко входу в Киль, выбрасывает свои мины и уходит в Бельт… подобрать командира и команду будет не трудно, всякий охотно пойдет на такую авантюру»[638]. Вполне возможно, что если бы такого рода диверсия была задумана, спланирована и подготовлена еще в мирное время, она имела бы шансы на успех. Но в ситуации, когда все надо было «готовить», «приобретать», «изготовлять» и «подбирать», этот план действительно больше походил на авантюру, поэтому от него пришлось отказаться.

Не лучше оказалась организована и сторожевая служба в собственных водах. Начальник штаба командующего морскими силами Балтийского моря вице-адмирал Л. Б. Кербер в письме от 17 июля писал: «У нас в Гельсингфорсе ощущается страшный недостаток в плавучих средствах всякого рода, главным образом в буксирах. Страшно не определено положение о передаче нам таможенных пароходов, а без подобных судов мы как без рук, некому следить в шхерах за навигацией. Миноносцы требуют отдыха на день, а этому препятствует служба по наблюдению за внутренними фарватерами в течение дня. Шныряет между тем много немецких яхт парусных и моторных без телеграфа и с искровым телеграфом»[639]. Общий итог деятельности разведки подвел начальник оперативного отделения штаба командующего флотом Балтийского флота А. В. Колчак: «Мы совершенно лишены сведений о противнике. Разведке нашей цена ноль. Она ничего путного не дает»[640]. Свидетельство тому — сообщение морского агента Б. С. Бескровного от 17 июля о том, что по его сведениям почти весь германский флот мобилизуется в Киле и, следовательно, готов выйти в море. Такая информация совершенно не отвечала действительности и только дезориентировала командование[641].

Убедившись в ненадежности разведки и в невозможности задержать противника в его продвижении к Финскому заливу, Эссен направил все усилия на то, чтобы ускорить постановку минного заграждения. В сложившейся политической обстановке Николай II 17 июля дал согласие объявить мобилизацию четырех военных округов и двух флотов, Черноморского и Балтийского. В тот же день Н. О. Эссен послал условную радиограмму: «Морские силы и порты Дым, Дым, Дым. Оставаться на местах»[642], что означало мобилизацию флота и портов. 18 июля Эссен получил разрешение на постановку минного заграждения. За 4 часа под прикрытием крейсеров минные заградители выставили 2124 мины в 8 линий. После этого эскадра направилась в Ревель и встала на якорь. На запрос начальника бригады крейсеров «С кем война?» от командующего флотом был получен ответ, что об этом еще нет сведений, но положение считается серьезным.

Тем временем адмирал Григорович направил к Эссену письмо, в котором писал: «У меня сложилось впечатление, что Германия воевать не хочет и политическое спокойствие восстановится, хотя конечно будут впереди еще крайне острые моменты переговоров. Считал бы возможным ограничиться поставленным уже минным заграждением и больше уже не ставить, а даже, пользуясь днями штилей, понемногу и осторожно исподволь поднимать мины, хотя в отношении мин еще рано об этом говорить»[643]. Все сомнения рассеялись 19 июля, когда Германия объявила войну России. Однако первый удар Германия нанесла по Франции, ограничившись на Балтике лишь демонстрацией силы. 2 августа 1914 г 2 германских крейсера «Аугсбург» и «Магдебург» обстреляли Либаву. Война на Балтике приняла оборонительный, позиционный характер.

Основные события Первой мировой войны развивались на сухопутных фронтах. Для русской военной разведки главной задачей было вскрытие военных планов противника, выявление группировок его войск и направлений главного удара[644]. Так, о действиях разведки в период наступления русских войск в Восточной Пруссии в августе 1914 г. можно судить по следующему донесению генерал-квартирмейстера 1-й армии: «К началу отчетного года район обслуживался агентурной сетью из 15 человек негласных агентов, из которых трое находились в Кенигсберге, остальные — в Тильзите, Гумбинене, Эйдкунене, Инстербурге, Данциге, Штеттине, Алленштейне, Гольдапе и Кибартах. Планировалось насадить еще трех агентов в Шнейдемюле, Дейч-Эйлау и Торне. Для содержания сети и ее усиления ГУГШ был утвержден отпуск на расходы 30 000 рублей в год.

В течение отчетного года агентурная сеть подверглась серьезным изменениям, главной причиной которых — перемена дислокации. В настоящее время на службе состоят 53 агента, из них 4 — на местах, остальные высылаются с новыми задачами»[645]. Старший адъютант разведотдела штаба 2-й армии полковник Генерального штаба Лебедев в рапорте от 22 августа 1914 г. указывал, что с начала войны в тыл противника для выполнения различных задач было направлено 60 агентов. Иногда в непосредственной близости к линии фронта действовали отряды разведчиков численностью по 15–20 человек[646]. Однако добытым сведениям не всегда уделялось должное внимание.

Во время наступления 1-й и 2-й армий в Восточной Пруссии разведка полевого штаба 2-й армии донесла о сосредоточение трех германских корпусов в районе Сольдау на фланге Северо-Западного фронта. Но в штабе фронта посчитали возможность нанесения германскими войсками флангового удара и окружения передовых корпусов 2-й армии плодом чрезмерно развитого воображения разведчиков. В результате передовые части 2-й армии генерала А. В. Самсонова 28–30 августа были окружены и уничтожены.

В 1915 г., когда между русскими и немецкими войсками установилась сплошная линия фронта, возможности агентурной разведки сократились. Отсутствие же централизованного управления разведывательными операциями еще больше затрудняло получение объективной и точной информации. В связи с этим в апреле 1915 г. генерал-лейтенант М. С. Пустовойтенко направил генерал-квартирмейстерам фронтов и армий следующую телеграмму: «С самого начала штабы армий и фронтов ведут негласную разведку за границей совершенно самостоятельно, посылая своих агентов в разные города нейтральных стран, не оповещая ни высшие штабы, ни друг друга взаимно. Вследствие этого в Бухаресте, Стокгольме и Копенгагене сосредоточилось большое количество агентов, работающих независимо и без всякой связи. Агенты эти стараются дискредитировать друг друга в глазах соответствующего начальства, иногда состоя на службе сразу в нескольких штабах, что часто приводит к нежелательным последствиям. Ввиду изложенного обращаюсь в Вашему Превосходительству с просьбой: не признаете ли Вы возможным и полезным сообщить мне совершенно доверительно о всех негласных агентах штаба фронта (армии), находящихся за границей как с начала войны, так и вновь командируемых»[647].

Однако, как правило, генерал-квартирмейстеры фронтов и армий отказывались передавать свою агентуру ГУГШ, и до конца войны единого руководства агентурной разведкой наладить так и не удалось. Существенным недостатком русской военной разведки осталась слабая постановка информационной аналитической работы ее центрального органа. Часто полученная серьезная информация глубоко не прорабатывалась. Аналитические материалы были поверхностными, а выводы и заключения нередко подгонялись под настроения «наверху». Тем не менее, российская военная разведка продолжала активную работу, добиваясь порой значительных успехов. Более того, многие военные агенты в нейтральных странах выполняли свои обязанности вплоть до весны 1918 г. — до тех пор, пока у большинства русских дипломатических миссий не были исчерпаны средства на содержание сотрудников. За годы войны разведка превратилась в действенный инструмент государственной власти, однако не успела в полной мере реализовать свои возможности. Октябрьская революция 1917 г. изменила не только политический строй страны, но и потребовала принципиально новых разведывательных и контрразведывательных механизмов, отвечавших новым условиям.

Приложение

Деяния и судьбы слуг государевых

М. Б. Барклай де Толли

Князь Михаил Богданович Барклай де Толли родился в 1761 г. Он происходил из древнего шотландского рода. В 1767 г. Михаил Богданович был записан на военную службу в Новотроицкий кирасирский полк. Воспитание получил в доме своего дяди по матери, бригадира Вермелена. В 1776 г., вскоре после своего прибытия на службу, Михаил Богданович был переведен в Псковский карабинерный полк и через два года произведен в корнеты. В 1783 г. на него обратил внимание командующий Лифляндской дивизией генерал-майор фон Паткуль, который взял Барклая к себе в адъютанты с повышением его в чине подпоручика.

В январе 1786 г. Барклай де Толли был переведен поручиком в 1-й батальон финляндского егерского корпуса. Через два года он получил место генерал-адъютанта капитанского чина при родственнике Екатерины II генерал-поручике русской службы принце Ангальт-Бернбургском. В 1788 г. Барклай вместе с принцем отправился в армию святейшего князя Г. А. Потемкина, которая вела боевые действия против Турции. В ходе войны Барклай де Толли принял участие в осаде и штурме крепости Очаков. За проявленное мужество он был награжден Владимирским крестом 4-й степени и чином секунд-майора.

В конце 1789 г. Барклай направился в Финляндию, где принял активное участие в войне со Швецией. В 1794 г. он отличился в войне с Польшей при взятии штурмом укреплений города Вильно. В чине подполковника Михаил Богданович был переведен в Эстляндский егерский корпус командиром 1-го батальона. В 1799 г. произведен в генерал-майоры. Способности Барклая де Толли не остались не замеченными. Генерал-фельдмаршал Н. В. Репнин отозвался однажды о нем так: «Меня уже не будет на свете, но пусть вспомянут мои слова — этот генерал много обещает и далеко пойдет».

Война с Наполеоном 1805–1807 гг. упрочила славу Михаила Богдановича как искусного и бесстрашного генерала, арьергардные же действия Барклая перед Прейсишь-Эйлаусским сражением заслужили одобрение самого Наполеона. Император Александр наградил Барклая де Толли орденом Св. Владимира 2 степени и чином генерал-лейтенанта. В апреле 1807 г. Барклай де Толли был назначен начальником 6 пехотной дивизии.

В 1808–1809 гг. дивизия Барклая де Толли участвовала в войне со Швецией. В феврале 1809 г. ему было поручено командование войсками, предназначенными для перехода через пролив Кваркен. Ширина пролива достигала 100 верст. Сообщение по льду было очень опасным из-за широких полыней и трещин. Проведенные рекогносцировки показали, что шведы не догадываются о планах русских. С величайшими трудностями русские войска через три дня перехода достигли города Умео. По донесению Барклая «понесены были труды, единственно русскому преодолеть возможные». Захваченный врасплох неприятель не мог оказать серьезного сопротивления. Вскоре Швеция подписала мирный договор. Барклай де Толли за этот поход был награжден чином генерала от инфантерии, а после присоединения Финляндии к России в марте 1809 г. назначен главнокомандующим финляндской армией и финляндским генерал-губернатором.

В январе 1810 г. Барклай де Толли получает назначение на должность военного министра. Став министром, он начинает укреплять армию, уделяя огромное внимание организации военной разведки. Барклай де Толли ставит перед Александром I вопрос об организации постоянного органа стратегической военной разведки. Первым таким органом становится Экспедиция секретных дел при Военном министерстве. За границу в русские посольства направляются военные агенты для сбора разведывательной информации.

Готовя армию к войне, Барклай де Толли отдает много сил составлению проектов учреждения Военного министерства. Работает над «Учреждением для управления большой действующей армией», которое было утверждено в январе 1812 г. Кроме того, им вводятся значительные улучшения в организации приема и обучения рекрутов, поставок фуража, формируются новые пехотные и кавалерийские дивизии и т. д. За усердие в своей деятельности Барклай де Толли был награжден орденом Св. Владимира 1-й степени.

С началом Отечественной войны Барклай де Толли командовал 1-й Западной армией. Поражение под Смоленском и отступление русской армии к Москве настроили общественное мнение против Барклая де Толли. Патриотически настроенное население России требовало объединить командование русскими армиями под властью человека с русской фамилией.

Уступая давлению общественности, Александр I назначил на должность главнокомандующего Михаила Илларионовича Кутузова. Однако поведение Барклая де Толли в Бородинском сражении, в котором ему были поручены войска правого фланга и центра, примирило с ним армию, а общественное мнение склонилось в его пользу. За Бородинский бой Барклай де Толли был награжден орденом Св. Георгия 2-й степени. После Бородина Барклай участвовал в совещании в Филях, где доказывал невыгодность позиции перед Москвой и предлагал отойти без боя.

Вскоре из-за болезни и по ряду других причин Барклай де Толли уволился из армии. После того, как он прожил несколько дней во Владимире, не заезжая в Петербург, Барклай удалился в свое небольшое имение Бекгоф в Фелинском уезде Лифляндской губернии. Оправившись от болезни, Барклай де Толли получил в феврале 1813 г. назначение в 3-ю армию. В задачу армии входило взятие крепости Торн на реке Висла. В начале апреля крепость была взята. Михаил Богданович был награжден бриллиантовыми знаками ордена Св. Александра Невского и 50 тыс. рублей.

19 мая 1813 г. последовал приказ о назначении Барклая де Толли главнокомандующим русско-прусской армией. 17 августа 1813 г. произошло знаменитое сражение при Кульме. Приняв личное командование над армией, Барклай довершил 18 августа разгром корпуса французского маршала Вандама. В плен было взято 12 тыс. человек, в том числе 5 генералов, сам Вандам и вся артиллерия в количестве 84 орудий. Барклай де Толли был награжден императором орденом Св. Георгия 1-й степени.

В кампании 1814 г. граф Барклай де Толли в должности главнокомандующего русской армией непосредственно командовал только русско-прусским резервом. После вступления русских войск на территорию Франции он принимал участие в сражениях при Бриенне, Арсис-сюр-Обе и Фер-Шампенуазе. При взятии Парижа в марте 1814 г, Барклай проявил необычайную решительность, своевременно атакуя высоты между Роменвилем и Пантеном. Александр I тут же на поле боя поздравил Барклая де Толли с чином генерал-фельдмаршала.

После заключения мира летом 1814 п Барклай де Толли получил назначение на должность командующего 1-й армией со штаб-квартирой в Варшаве. В начале апреля 1815 г., после бегства Наполеона с острова Эльба, Барклай повел свою армию к Рейну. Однако принять участие в военных действиях он не успел из-за скорого окончания войны. 30 августа 1815 г. за заслуги в войне с Наполеоном Барклай де Толли был возведен в княжеское достоинство.

Осенью 1815 г., по возвращении русских войск из заграничного похода, Барклай де Толли перевел свою штаб-квартиру в Могилев. Здесь он провел два года, занимаясь благоустройством армии. В начале 1818 г., пробыв короткое время в Петербурге, Михаил Богданович получил отпуск для лечения в Германии. В дороге, в городе Инстербурге близ Кенигсберга, полководец скончался на 57 г. жизни. Михаил Богданович Барклай де Толли похоронен в Лифляндии в своем имении Бекгоф.

А. Д. Балашев

Александр Дмитриевич Балашев, генерал-адъютант, член Государственного совета, потомок старинной дворянской фамилии, родился 13 июля (по старому стилю) 1770 г. Отец Александра Дмитриевича дослужился до чина тайного советника и был одним из любимых сановников Екатерины II, которая пожаловала ему впоследствии звание сенатора. В шестилетнем возрасте, по существовавшей тогда практике, А. Д. Балашев был записан на службу в лейб-гвардии Преображенский полк.

До 1781 г. А. Д. Балашев воспитывался дома, а в ноябре этого года был определен в самое престижное дворянское учебное заведение того времени — Пажеский корпус. В 1787 г. Балашев за отличные успехи был пожалован в камер-пажи, а в январе 1791 г. выпущен поручиком в лейб-гвардии Измайловский полк. В 1795 г. из-за недостатка средств Александр Дмитриевич оставил службу в гвардейском полку и перешел в армию подполковником. В 1798 г. он получил чин полковника, a в следующем году был пожалован в генералы и назначен комендантом Омской крепости.

В 1800 г. А. Д. Балашев «по недоразумению» подвергся гневу императора Павла I и был уволен со службы. Однако опала продолжалась недолго. В ноябре того же года он был вызван в Петербург и оттуда в звании военного губернатора и шефа гарнизонного полка, отправлен в Ревель. Александр Дмитриевич должен был подготовить укрепления крепости на случай войны с Англией. Но война так и не началась. Новый император Александр I заключил с Англией мир.

В 1804 г. Балашев был назначен шефом Троицкого полка, дислоцировавшегося в Крыму. Полк предполагалось вывести из Крыма и использовать для военных действий на Кавказе. Посчитав себя обиженным этим назначением, А. Д. Балашев вышел в отставку. Тем не менее, это не помешало ему через три месяца принять новое назначение. Александр I предложил Балашеву должность обер-полицмейстера Москвы. За недолгое руководство московской полицией Балашев получил от Александра I два ордена и 4 тыс. рублей ренты. В 1806 г., после вскрытия в армии вопиющих злоупотреблений, император переместил А. Д. Балашева на должность генерал-кригс-комиссара (главного начальника снабжения армии), а 23 марта 1808 г. Александр Дмитриевич был назначен обер-полицмейстером Санкт-Петербурга.

В феврале 1809 г. Балашев был пожалован генерал-адъютантом и назначен Санкт-Петербургским военным губернатором, через месяц произведен в чин генерал-лейтенанта. В январе 1810 г. он зачислен в состав Государственного совета. А когда в июле 1810 г. было учреждено Министерство полиции, Балашев был назначен на пост министра полиции.

В апреле 1812 г. А. Д. Балашев вместе с императором прибыл в Вильно. После вторжения наполеоновской армии в Россию 12 июня 1812 г., русские войска начали отступление к Смоленску. Александр I направил Балашева к Наполеону с предложением мира. Командировка оказалась не из легких. Наполеон принял русского парламентера лишь… после занятия французами города Вильно и в той самой комнате, откуда несколько дней назад отправлял своего генерал-адъютанта Александр I.

Переговоры не увенчались успехом, но посланцу русского императора удалось все же уязвить самолюбие Наполеона. Во время одного из обедов на его вопрос: «Как лучше идти к Москве?» Балашев гордо ответил: «Есть несколько дорог, государь. Есть одна, которая ведет через Полтаву».

По возвращении Балашев получил назначение на должность чиновника для поручений при особе Александра I. В этой должности он состоял до конца войны с Наполеоном. С поручениями императора Балашев ездил в Лондон, в Италию, к Вюртембергскому двору. В начале 1818 г. он вернулся в Россию. В сентябре 1819 г. Балашев вновь возглавил российскую полицию, но ненадолго. 4 ноября 1819 г. Александр I распорядился присоединить Министерство полиции к Министерству внутренних дел. А. Д. Балашев получил назначение на пост генерал-губернатора округа в составе Орловской, Тульской, Рязанской, Тамбовской и Воронежской губерний.

В марте 1828 г. Балашев был уволен по состоянию здоровья от генерал-губернаторской должности с оставлением в звании члена Государственного совета. В 1832 г. он назначен членом Военного совета. В сентябре 1834 г. из-за окончательно расстроенного здоровья был уволен в отставку. Весной 1837 г. Александр Дмитриевич Балашев выехал для лечения в Карлсбад. Скончался на пути за границу в Кронштадте 8 мая 1837 г.

Ш. М. Талейран

Шарль Морис Талейран-Перигор родился 2 февраля 1754 г. в г. Париже. Семья Талейрана принадлежала к одной из старейших дворянских фамилий Франции. После окончания коллежа в 1770 г. Талейран поступил в семинарию Сен-Сюльпис. В этом учебном заведении он проучился четыре года. Затем были несколько лет учебы в Сорбонне. Через полтора года после окончания университета в 1778 г. Шарль Морис стал священником.

В 1788 г. Талейран получил от Папы Римского епископское звание. Незадолго до взятия Бастилии он в качестве епископа впервые переступил порог собора Святого Лазаря в Отене. 25 марта 1789 г. Талейран отслужил праздничную мессу. Но оказалось, что новый епископ не знает обрядов. Он постоянно сбивался и делал ошибки. Талейрана все это мало интересовало. У него была другая цель: стать депутатом от местного духовенства в Генеральные штаты.

2 апреля 1789 г. Мориса Талейрана избрали депутатом Генеральных штатов от духовенства Отена. 12 апреля он отбыл в Париж. В своей епархии епископ пробыл всего 30 дней.

Первые шаги в официальной дипломатии епископ Отенский сделал, заняв 7 апреля 1791 г. место покойного графа Оноре де Мирабо в Дипломатическом комитете Национального собрания. Комитет фактически выполнял функции Министерства иностранных дел Франции. Талейран принял твердое решение навсегда расстаться с сутаной. Постепенно из его одежды исчезали один за другим атрибуты церковного сана, и вскоре из всех знаков пастырской власти остался лишь один нагрудный крест.

В январе 1792 г. Талейран выезжает на переговоры в Лондон. Затем отправляется в Соединенные Штаты.

10 августа 1792 г. король Франции Людовик XVI лишился трона, а 21 января 1793 г. он был гильотинирован. В ходе внутриполитической борьбы исполнительная власть в 1795 г. перешла к Директории из 5 человек. Шарль Морис Талейран поддержал Директорию и 16 июля 1797 г. в благодарность получил пост министра внешних сношений.

На своем посту Талейран внес много нового в организацию и деятельность французской дипломатической службы. Нововведения шли в ногу со временем. Они отвечали запросам буржуазного развития Франции. Но министр отнюдь не забывал и о своих личных интересах. Талейран надменно заявлял, что, когда уйдет со своего поста, он не будет просить милостыню у республики.

Следует иметь в виду, что в XVIII в. система политической продажности и дипломатического подкупа была универсальной. Взятки брали все: короли и герцоги, князья и министры, генералы и послы. Талейрана в этом смысле отличал особый, невиданный прежде, размах лихоимства. Политическая информация и «услуги» иностранным государствам дорого стоили и хорошо оплачивались. Талейран сделал этот бизнес своей профессией. Только за два года пребывания на посту руководителя дипломатии Директории он положил в карман взяток на общую сумму 13 650 тыс. франков.

Талейран старался снизить риск и торговал, как правило, второстепенной информацией. И только позже, после 1808 г., в силу жизненных и политических обстоятельств жажда наживы приведет его к настоящей государственной измене.

Незадолго до падения Директории Талейран предусмотрительно покинул пост министра внешних сношений. Он сделал ставку на Бонапарта и не ошибся. Государственный переворот 18 брюмера 1799 г. вновь сделал Талейрана-Перигора министром внешних сношений. Это было наградой за его участие в организации переворота.

Бонапарт остро нуждался в опытном, искусном, инициативном руководителе дипломатического ведомства — человеке, способном не только быть преданным и выполнять указания, но и самостоятельно мыслить. При выборе министра внешних сношений у него не было почти никаких сомнений. Все основные дипломатические решения, особенно имеющие принципиальное значение, Бонапарт принимал сам. Талейран был скорее при нем доверенным советником и привилегированным исполнителем. Министр неоднократно выступал с многочисленными предложениями по различным аспектам внешней политики страны, готовил записки, проекты соглашений и нот.

Талейран предпочитал не вступать в полемику с первым консулом республики. У него были свои методы скрытой подрывной работы в тех случаях, когда его мнение расходилось с мнением Бонапарта. Он советовал французским послам затягивать переговоры, не давать прямого ответа на адресованные им заявления, предложения и непредвиденные просьбы и др.

Вершиной французской внешней политики стало заключение в 1807 г. Тильзитского мирного договора с Россией. Всю практическую работу с французской стороны вел Талейран. Подпись министра стояла под двумя русско-французскими договорами: о мире и дружбе (с секретным разделом) и о наступательном и оборонительном союзе. Но тучи над головой Талейрана уже сгущались.

Талейран твердо придерживался убеждения, что все попытки утвердить мировое господство той или иной державы всегда кончались крахом для властителей. Такая судьба, по его мнению, ожидала и Наполеона. Вопросы самосохранения и личной карьеры требовали от Талейрана решительных действий. Он начал постепенно отделять свою судьбу от судьбы Наполеона. Как скрытно ни велась эта игра, она не ускользнула от Наполеона. 14 августа 1807 г. император в своем послании Сенату объявил о назначении Талейрана великим вице-электром. Это был третий по счету во французской иерархии пост после архиканцлера (руководителя правовых учреждений и администрации) и архиказначея.

Официально Талейран отошел от дел. Но иностранные дипломаты в Париже продолжали поддерживать с ним тесные связи, и о своих беседах с ними он регулярно информировал Наполеона. Сложилась необычная ситуация: отставной министр поддерживал постоянные контакты с официальными иностранными представителями, аккредитованными при императоре французов.

Русский посол во Франции граф П. А. Толстой сообщал 27 декабря 1807 г. в Петербург, что он много раз вместе с австрийским послом К. Л. Меттернихом консультировался с Талейраном, которого даже именовал «апостолом мира». При этом «апостол» в беседах с послами открыто осуждал антианглийские высказывания Наполеона. Генерал Толстой был ярым противником Тильзитских соглашений. Тесные связи, установившиеся между экс-министром и русским послом, настораживали Наполеона.

Дружественные, доверительные отношения сложились у Талейрана с французским послом в России А. О. Коленкуром. Французского посла всячески «обхаживали» в Петербурге. Он был постоянным участником придворных балов, церемоний, вечеров в интимном кругу. Коленкур давал военные советы царю. Он даже отказался принять агента французской разведки. Наполеон был этим взбешен, но менять своего представителя долго не хотел. От него поступала ценная военная информация.

По основным вопросам внешней политики Франции позиции Талейрана и Коленкура были близки. Оба они считали, что Наполеон должен отказаться от завоеваний и вернуть страну к ее естественным границам. Коленкур способствовал сближению Талейрана с Толстым, а главное — внушил доверие к нему Александра I. Во время встречи двух императоров в Эрфурте осенью 1808 г. Талейран в частной беседе с Александром I призвал его к борьбе с Францией. Нетрудно представить себе удивление царя, услышавшего крамольные речи из уст одного из самых близких к Наполеону людей. Тем не менее, Александр оценил откровенные заявления Талейрана и проникся к нему доверием.

Между Талейраном и русским министром иностранных дел Н. П. Румянцевым установились отношения, далеко выходящие за рамки официальных дипломатических. Талейран снабжал Румянцева конфиденциальной информацией, по существу направленной против Наполеона.

28 января 1809 г. Наполеон созвал трех высших сановников империи — Камбасереса, Лебрена, Талейрана и двух министров — Фуше и Декре. В их присутствии он назвал Талейрана вором, подлецом и предателем. Талейран ожидал ареста или ссылки, но Наполеон лишил его лишь звания великого камергера.

Оскорбленный Талейран решил стать австрийским агентом. Уже 29 января он посетил Меттерниха и заявил ему, что считает своим долгом вступить в прямые отношения с Австрией. Австрийский посол немедленно обратился в Вену с просьбой направить ему 300–400 тыс. франков.

Услуги бывшего министра внешних сношений с большой пользой для себя использовала и русская дипломатия. Связь с Талейраном поддерживалась как через посла в Париже, так и через других русских представителей. В их числе был генерал А. И. Чернышев, любимец и доверенное лицо Александра I.

Свои взгляды Талейран подробно развивал в доверительных беседах с Карлом Васильевичем Нессельроде, приехавшим в Париж в качестве советника русского посольства в марте 1810 г. (впоследствии он занимал посты министра иностранных дел и канцлера). Этой связи придавалось в Петербурге большое значение, и она держалась в столь строгой тайне, что даже посол в Париже А. Б. Куракин и министр Н. П. Румянцев о ней ничего не знали. Задача Несельроде заключалась в том, чтобы установить прямую переписку Талейрана с императором Александром I через посредство М. Сперанского, который пользовался тогда его полным доверием.

Учитывая важность такого источника информации, Талейрана законспирировали самым тщательным образом. В переписке Нессельроде Талейран скрывался под кличками «кузен Анри», «Та», «Анна Ивановна», «наш книготорговец», «юрист».

В своих рекомендациях Александру I «книготорговец» советовал как можно быстрее заключить мир с Турцией. Он считал, что затяжная война с турками связывала русскую армию, подрывала финансы России и давала реальные выгоды только Франции. Талейран предлагал заключить австро-русский оборонительный союз на условиях отказа России от притязаний на Молдавию и Валахию, советовал русской дипломатии «не показывать беспокойства», проявлять твердость и смелость во всех объяснениях с Францией, воспользоваться мирной передышкой, чтобы «стать сильными».

Особое место в донесениях Нессельроде занимал вопрос о перспективах русско-французских отношений. «Кузен Анри» считал, что Франция не будет воевать с Россией пока идет война в Испании. Но вместе с тем, учитывая огромные военные и материальные возможности Наполеона, он не исключал и возможности боевых действий на двух фронтах. На вопрос о сроках нападения французов на Россию «кузен» дал весьма близкий к истине ответ: апрель 1812 г.

Советы и рекомендации Талейран давал не бескорыстно. Он оставался верен себе. В личном письме царю от 15 сентября 1810 г. он просил 1,5 млн. франков в долг с туманным обещанием вернуть эту сумму, «как только обстоятельства изменятся». С точки зрения придворного этикета это был более чем бестактный шаг. Бесцеремонному «кузену» ответили жестким отказом.

В Петербурге денег Талейрану не дали, но к его советам внимательно прислушивались. Их значение не следует переоценивать. Но несомненно одно — то, что действия русской дипломатии по многим важным вопросам совпали с предложениями экс-министра.

Война России с Францией началась 24 июня 1812 г. «Это начало конца». Такие слова приписывали Талейрану. Ход событий их полностью подтвердил. Позднее Наполеон напишет, что, вовремя расстреляв двух человек — Талейрана и Фуше, сохранил бы свой трон.

1 апреля 1814 г., после крушения империи Наполеона, сенат Франции назначил Талейрана главой Временного правительства. Это пост он занимал немногим более трех недель. После воцарения Людовика XVIII Талейран возглавил Министерство иностранных дел.

Вершиной дипломатической деятельности Талейрана стал Венский конгресс 1814 г. Усилиями Талейрана побежденная Франция вышла из международной изоляции. В ночь с 3 на 4 января 1815 г. был подписан договор между представителями Англии, Австрии и Франции, направленный против России и Пруссии. «Коалиция распалась, и навсегда…» — писал Талейран Людовику XVIII.

Но в марте 1815 г. Наполеон неожиданно покинул остров Эльбу и высадился на побережье Франции. События развивались стремительно, и 20 марта он был уже в Фонтенбло. Людовик XVIII и его двор так поспешно покинули дворец, что второпях забыли экземпляр секретного тройственного договора. Наполеон, желая расположить к себе Александра I и внести раскол в ряды участников Венского конгресса, тут же переслал его через секретаря русской миссии П. С. Бутягина российскому императору. Но Александр I поступил благородно. Он не стал становиться в позу обиженного и обманутого политика, а наоборот, выступил инициатором создания союза, направленного против Наполеона. Так 25 марта 1815 г. возникла последняя (VII) антинаполеоновская коалиция в составе Англии, России, Пруссии и Австрии. Главнокомандующим коалиционными войсками стал английский фельдмаршал герцог Артур Веллингтон. 8 июня 1815 г. армия бывшего французского императора была разгромлена при Ватерлоо. Новый мирный договор требовал от Франции территориальных уступок и уплаты огромных денежных сумм. Талейран активно возражал против этих требований. Людовик XVIII, боясь испортить отношения с европейскими державами, в сентябре 1815 г. отправил своего министра в отставку.

С государственной службой Талейрану пришлось расстаться на целых 15 лет. Лишь на закате своей жизни, в 1830 г., он вернулся к активной государственной деятельности. Свою дипломатическую карьеру Талейран закончил на посту французского посла в том же городе, в котором в годы революции он ее начинал, — в Лондоне. 13 ноября 1834 г. Талейран направил королю прошение об отставке. Отставка была принята.

Последние годы жизни Талейран посвятил писанию мемуаров.

Шарль Морис Талейран-Перигор скончался 17 мая 1838 г., прожив 84 года 3 месяца и 15 дней.

И. И. Дибич-Забалканский

Граф Иван Иванович Дибич-Забалканский родился 1 мая 1785 г. в Силезии, в имении Гросс-Лейпе. Отец его, генерал-майор, барон, Ганс Эренфрид фон Дибич был приглашен на русскую службу Павлом I. Мать, Екатерина Вельцин, была родом из Риги. Получив хорошее домашнее образование, Дибич в 1797 г. был записан в берлинский кадетский корпус. За отличные успехи в учебе он вскоре был произведен в унтер-офицеры.

В 1801 г. Дибич впервые приехал в Россию. В 17 лет Иван Иванович был принят прапорщиком в Семеновский гвардейский полк. 20 ноября 1805 г. он участвовал в Аустерлицком сражении, во время которого получил ранение в кисть правой руки. Перевязав рану платком, Дибич взял шпагу в левую руку и оставался на поле сражения до конца битвы. За этот подвиг он был награжден золотой шпагой. В прусскую кампанию 1807 г. Дибич отличился в сражениях у Гутштадта, Гейльсберга и Фридланда, за что был награжден орденами Св. Владимира и св. Георгия 4-й степени.

В 1810 г барон Дибич в чине подполковника получил назначение в Свиту его величества по квартирмейстерской части. Предвидя скорую войну с Наполеоном, он весной 1810 г. Представил военному министру проект реквизиционной системы на случай войны. В 1811 г Дибич произведен в полковники, а в 1812 г. получает назначение на должность обер-квартирмейстера в корпус генерал-лейтенанта графа П. X. Витгенштейна. В составе корпуса Дибич участвовал во всех сражениях Отечественной войны 1812 года. За участие в боях под Якубовом, Коловщицею и в Клястицком сражении он был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. После сражения под Полоцком 6 августа 1812 г. Дибич произведен в генерал-майоры. В этом чине и в должности генерал-квартирмейстера он командовал авангардом в отряде генерал-майора Бегичева. 7–8 октября 1812 г., командуя авангардом, Дибич отличился во втором сражении под Полоцком. За это сражение он был награжден орденом Св. Анны 1-й степени, а за Смоленск получил золотую шпагу с алмазами.

Полководческий талант Дибича особенно проявился в сражении под Колтынянами 13 декабря 1812 г. Отряд барона Дибича в 2000 человек вклинился между двумя корпусами прусских генералов Йорка и Массенбаха. Прусские корпуса численностью в 18 000 человек входили в состав армии французского маршала Макдональда. Дибич расположил свой отряд поперек дороги из местечка Шелеля в Крожи, придав ему вид авангарда корпуса Витгенштейна. С этой целью он растянул насколько возможно свои небольшие силы и искусно прикрылся передовыми отрядами от обоих корпусов. Вскоре к русским войскам подошел авангард Йорка под командованием генерала Клейста. Дибич тотчас отправил к Клейсту парламентера с уведомлением о том, что корпус Йорка отрезан от маршала Макдональда русским корпусом. На этом основании Дибич предлагал заключить соглашение о нейтралитете. Клейст остановил свое продвижение и стал дожидаться подхода генерал-лейтенанта Йорка с основными силами, который, тоже вступив в переговоры с Дибичем, заключил с ним перемирие до утра. Вечером на помощь барону Дибичу подошел кавалерийский отряд из 1000 человек. 14 декабря генерал Йорк, не получив никаких известий о маршале Макдональде, согласился начать переговоры об условиях нейтралитета в ходе которых в полной мере проявился дипломатический талант Дибича. 18 декабря между Дибичем и Йрком был подписан договор о нейтралитете. По условиям соглашения, прусские корпуса Йорка и Массенбаха отделялись от армии Макдональда и самостоятельно, без боя, возвращались в Пруссию. В случае, если бы король Пруссии потребовал соединить корпуса с французскими войсками, Йорк брал обязательство не выступать против русских в течение двух месяцев. Отложение от французских войск 18-тысячного прусского корпуса имело огромное военно-политическое значение. В феврале 1813 г. Пруссия заключила союзный договор с Россией. За свои дипломатические способности Дибич получил из казны 10 000 рублей ассигнациями.

1 января 1813 г. русские войска перешли свою границу и вступили на территорию Варшавского герцогства и Пруссии. В феврале авангард графа Витгенштейна занял Берлин. В кампанию 1813 г. Дибич занимал должность генерал-квартирмейстера союзных армий, а в 1814 г. генерал-квартирмейстера всех русских армий. За сражения при Люцене, Бауцене, Дрездене, Кульме, Лейпциге, Бриенне, Фер-Шампенуазе и за взятие Парижа он был награжден орденом Св. Владимира 2-й степени, чином генерал-лейтенанта и лентой Св. Александра Невского. В 1815 г. Иван Иванович Дибич становится начальником штаба 1-й армии. В этом же году он женится на племяннице генерал-фельдмаршала М. Б. Барклая де Толли баронессе Анне Егоровне фон Торнау (1798–1830).

После возвращения русской армии из заграничного похода Дибич продолжает пользоваться особым расположением Александра I. В июне 1818 г. он пожалован в генерал-адъютанты. В 1823 г. получает назначение исполнять обязанности начальника Главного штаба и становится членом Государственного совета. В 1824 г. Дибич утверждается в должности начальника Главного штаба. В 1825 г. он сопровождает Александра I в его путешествии по России, в Крым и Таганрог, где присутствовал при кончине императора. После воцарения Николая I Дибич в 1826 г. был произведен в генералы от инфантерии. В 1827 г. ему поручено «исследовать положение дел в Грузии». 27 июля 1827 г., по возвращении с Кавказа, Дибич возведен в графское достоинство.

Полководческий талант Дибича наиболее блестяще проявился в русско-турецкую войну 1828–1829 гг. Военные действия начались весной 1828 г. на Дунае, где была сосредоточена 95-тысячная русская армия под командованием фельдмаршала П. X. Витгенштейна. Одновременно на Кавказе начал боевые действия 12-тысячный корпус И. Ф. Паскевича. Войска турецкого султана Махмуда II состояли из реформированной, но еще не обстрелянной регулярной армии в 65 тысяч человек и до 100 тысяч иррегулярной конницы. Начиная войну с Турцией, Россия рассчитывала на быструю победу.

25 апреля 1828 г. русская армия форсировала пограничную реку Прут и Дунай. Армия Витгенштейна захватила Браилов и Варну, но затем безнадежно застряла под Силистрией и Шумлой. Граф Дибич находился в армии Витгенштейна. Он руководил осадой Браилова, Шумлы, Варны и Силистрии. Не взяв ни Силистрии, ни Шумлы, русские войска оставили в захваченных городах гарнизоны и возвратились на левый берег Дуная, где расположились на зимние квартиры. На Кавказе корпус Паскевича все лето продвигался вперед, взяв Карс, Ахалцих, Ахалкалаки и еще ряд крепостей.

В декабре 1828 г. Дибич приезжает в Петербург и представляет план кампании на 1829 г. 9 февраля 1829 с Николай I назначает графа Дибича главнокомандующим 2-й армии вместо Витгенштейна, уволенного в отставку по состоянию здоровья. Приняв армию, Дибич стал деятельно готовить ее к выступлению и приводить в порядок тылы. План кампании заключался, прежде всего, в захвате Силистрии с тем, чтобы обеспечить себе тыл. Затем, опираясь на Варну и Черноморский флот, Дибич предполагал перейти Балканы и идти на Константинополь. 7 мая главные силы русской армии осадили Силистрию. Своими действиями Дибич рассчитывал выманить турецкие войска из Шумлы и принудить их к сражению в открытом поле. Этот план удался. В середине мая, командующий турецкой армией великий визирь Решид-паша с 40-тысячной армией перешел в наступление и осадил город Правода, который оборонял отряд генерала Логина Осиповича Рота. Получив об этом известие, Дибич поручил осаду Силистрии генералу Афанасию Ивановичу Красовскому, а сам скрытно с отрядом в 30 000 человек двинулся в тыл армии Решид-пашы. Тем временем генерал Рот оставил против визиря часть сил под командованием генерала Куприянова, а с остальными пошел на соединение с Дибичем. В конце мая объединенные русские войска вышли в тыл Решид-паши, отрезав его от Шумлы. Великий визирь получил известие о том, что в его тылу находятся русские войска только 29 мая, и решил, что это маневрирует небольшой отряд генерала Рота. Решид снял осаду Праводы и двинул свои войска на уничтожение отряда. 30 мая 1829 г. при Кулевче Дибич нанес полное поражение турецкой армии. Разбитая армия Решида тропами через Балканы отошла к Шумле. За это сражение Дибич был награжден орденом Св. Георгия 2-й степени. Прямым следствием этой победы стало падение Силистрии. Гарнизон крепости сдался 19 июня генерал-лейтенанту А. И. Красовскому.

Дибич, понимая, что главная цель кампании — поход за Балканы, не стал торопиться с взятием Шумлы. Вместо этого он осуществил свой знаменитый маневр, который вошел во все учебники военной истории. Дибич сделал вид, что деятельно готовится к осаде крепости. Великий визирь, введенный в заблуждение относительно истинных намерений русского главнокомандующего, спешно стал стягивать к себе под Шумлу все свои войска из северной и восточной Болгарии. В том числе и те войска, которые защищали Балканские проходы, на что как раз и рассчитывал Дибич, Пока Решид готовился к обороне, Дибич быстрыми и скрытыми маршами отвел из-под Шумлы отряды генералов Федора Васильевича Ридегера и Рота по направлению к реке Камчик. Дибич намеревался перейти Камчик двумя колоннами, имея в резерве 2-й пехотный корпус графа Петра Петровича Палена и закрываясь от Шумлы корпусом генерала Красовского. В последних числах июня 1829 г. предназначенная к походу за Балканы русская армия численностью в 35 000 человек при 96 орудиях сосредоточилась у города Правода. Армия была разделена на две колонны. Правой колонной командовал генерал Ф. В. Ридигер, левой колонной генерал Л. О. Рот. Корпус графа Палена, при котором находился сам главнокомандующий, находился в резерве.

Забалканский поход начался 2 июля. Преодолев неимоверные затруднения, обе колонны подошли к реке Камчик и с боями форсировали ее 6–7 июля. 10 июля русская армия перевалила через главный Балканский хребет в восточной его оконечности. После ряда столкновений корпус генерала Рота 12 июля без боя занял Бургас, важнейшую гавань на западном побережье Черного моря. Встревоженный неожиданным походом русских за Балканы, визирь спешно двинул туда из-под Шумлы большую часть своей армии. Ибрагим-паша с 12 000 отрядом был направлен к Айдосу, а Халила-паша с 20 000 войском к Сливне. Сам Решид-паша остался в Шумле.

13 июля после упорного трехчасового сражения генерал-лейтенант Ридигер разбил Ибрагим-пашу и взял город Айдос. Потери турок составили около 1000 человек убитыми и ранеными, 7 офицеров и 220 рядовых взято в плен. На следующий день здесь собралась вся русская армия. 18 июля авангард генерал-майора Шереметева сразился у Ямболя с численно превосходящими войсками Галил-паши. Уланы под прикрытием артиллерии не только отбили атаки многочисленного неприятеля, но заставили его отойти в Ямболь. Опасаясь быть атакованным всей русской армией, Галил-паша ночью увел из города войска к Адрианополю и частично к Сливне. 21 июля Шереметев занял Ямболь.

Прежде чем идти дальше на Адрианополь, Дибич решил уничтожить турецкую армию в Сливнах. Оставив у Айдоса большую часть корпуса Палена, он с корпусами генералов Редигера и Рота 28 июля пошел к Сливне. 31 июля Дибич разбил Халил-пашу при Сливнах, потеряв при этом убитыми 1 офицера и 12 улан. В плен было взято 500 турок, 6 знамен и 9 орудий. В общей сложности 35-тысячная русская армия в течение одного месяца разбила по частям 50 тысяч турок. После победы под Сливнами Дибич вернул армию в Айдос и 2 августа выступил оттуда на Адрианополь. Русская армия насчитывала к этому времени всего 25 тыс. человек. В шесть переходов по страшной жаре армия прошла 120 верст, потеряв от солнечного удара и различных лихорадок 5 тыс. человек. 6 августа авангард под командованием генерал-майора Жирова, пройдя за день 50 верст, подошел к местечку Хаили-Энеджи. Отсюда Жиров выслал дозорный отряд в 200 казаков по дороге к деревне Арнаутской, находившейся в четырех верстах от Адрианополя. На пути следования казаки встретили до 700 человек турецкой конницы, смело атаковали ее, опрокинули и гнали более пяти верст. В плен было взято 44 турка и захвачено знамя.

7 августа русская армия встала под стенами Адрианополя, со времен Святослава не видавших русских дружин. Дибич, совместно с начальником штаба армии генерал-адъютантом графом Толем, провели рекогносцировку расположения вражеских батарей, готовясь к штурму города. Город обороняли 10-тысячный турецкий корпус, 1000 человек конницы и до 2000 ополченцев. Однако потрясенные внезапным появлением русской армии, турки выслали парламентеров для переговоров о сдаче города. Дибич выдвинул ультиматум, чтобы все турецкие войска сложили оружие и сдали все имущество, принадлежавшее турецкому правительству. При условии выполнения этих требований Дибич разрешал турецкому гарнизону свободно отступить в направлении к Филиппополю или к Демотике. В противном случае, русская армия начинала общий штурм города. Срок ультиматума истекал через 14 часов, в 9 часов утра 8 августа. Не дожидаясь ответа турецкой стороны, Дибич отдал распоряжение в 5 часов утра начать подготовку к штурму. Передвижение русских войск произвело на турецких пашей настолько сильное впечатление, что в 7 часов они прислали своих парламентеров в надежде изменить условия ультиматума. Но Дибич твердо заявил парламентерам, «что войска идут к назначенным им пунктам и никакой отмены в предложенных условиях сделано быть не может». 8 августа турки капитулировали. В Адрианополе было захвачено 58 орудий, 25 знамен, 8 бунчуков, несколько тысяч ружей и большие запасы продовольствия.

Пытаясь предотвратить поход русских войск на Константинополь, султан Махмуд II санкционировал начало переговоров о мире. Россия также стремилась к миру. Армия Дибича в Адрианополе насчитывала к моменту начала переговоров о мире всего 7000 человек. К тому же Николай I не ставил своей задачей захват турецкой столицы, что могло повлечь за собой распад Османской империи и новые международные осложнения. Целью российской внешней политики было лишь ослабление своего соседа. Для царской России было гораздо опаснее появление на месте Османской империи ряда независимых государств, в которых могло усилиться влияние Англии, Австрии и Франции.

Ведение переговоров о мире было возложено на Дибича. В помощь ему были назначены тайный советник граф Ф. П. Пален и генерал-адъютант А. Ф. Орлов. Турецкую сторону представлял главный хранитель финансов Османской империи Мехмед Садык-эфенди. Адрианопольский мирный договор был подписан 2 сентября 1829 г. Россия получала дельту Дуная, на Кавказе береговую полосу от устья Кубани до Поти, Ахалцихский пашалык с крепостями Ахалцик и Ахалкалаки. Порта отказывалась также от ранее завоеванных Россией территорий в Закавказье. Османская империя признавала права прохода русских и иностранных торговых судов через Босфор и Дарданеллы. Греция и Сербия получали право на автономию. Договором подтверждались права на автономию Дунайских княжеств. Уже после подписания мира генерал Гейсмар разбил у перевала Орхание отряд Мустафы-паши, который решил на свой страх и риск продолжить войну, и 17 сентября занял Софию.

Заслуги графа Дибича были отмечены орденами Св. Георгия 2-й степени и св. Андрея Первозванного. Дибич был пожалован также «прозванием вместе с потомством Забалканского», а 30 июня 1829 г. чином фельдмаршала. Черниговскому полку, шефом которого он был, приказано именоваться «фельдмаршала графа Дибича-Забалканского полком». 12 сентября Дибич получил ленту Св. Георгия.

Однако польская кампания 1830–1831 гг. несколько омрачила славу знаменитого фельдмаршала.

Часть герцогства Варшавского с литовскими областями были включены в состав России на Венском конгрессе 1815 г. в качестве «Царства Польского». Царство Польское имело свое автономное устройство, свою армию, администрацию, денежную систему и конституцию. Однако польские патриоты добивались полного отделения от России. Русское правительство относилось достаточно снисходительно к появлению там тайных обществ. Так, польские офицеры и члены нелегальных польских организаций, причастные к восстанию декабристов, были выпущены из-под стражи. В 1830 г. во Франции и Бельгии произошли революции, которые отразились на настроениях в Польше. Поводом к восстанию послужило решение Николая I использовать Польшу как плацдарм для подавления революции в Европе. В эту борьбу Николай I предполагал вовлечь и поляков. Он отдал приказ польской армии готовиться к выступлению против Бельгии вместе с русской армией. Наместник в Польше великий князь Константин Павлович высказался против этих планов. Хотя мобилизация польской армии так и не была начата, 17 ноября 1830 г. разъяренная толпа ворвалась в Бельведерский дворец с намерением убить русского наместника. Великому князю удалось, однако, спастись. Собравшийся во дворце сейм объявил династию Романовых низложенной. Главой правительства был провозглашен Адам Ежи Чарторыский, а главнокомандующим с диктаторскими полномочиями генерал Юзеф Хлопицкий. Но Хлопицкий отклонил от себя эту честь и настоял на назначении Михаила Радзивилла. Сам Хлопицкий формально остался при Радзивилле советником. Константин Павлович, не желая пролития крови, распустил верные ему польские войска, сдал полякам крепости Модлин и Замостье, после чего с гвардейским отрядом отступил в пределы России.

В декабре 1830 г. для усмирения Польши Николай I двинул русские войска под командованием фельдмаршала И. И. Дибича. Надеясь закончить войну сразу нанесением противнику решительного удара, Дибич решил не обременять армию обозами и артиллерией. Провианта было взято на 15 дней, а фуража на 12. В артиллерии были оставлены третьи дивизионы батарей. Таким образом, в составе батареи находилось 8 орудий вместо 12. Пехотные полки выступали в составе 2 батальонов. В конце января русские войска численностью свыше 100 тыс. человек перешли границу Царства Польского. В первых числах февраля русские войска вошли в соприкосновение с противником. 7 февраля произошло сражение при Вавре, после которого польская армия отступила на Гроховскую позицию, непосредственно прикрывавшую Варшаву. Русские войска потеряли 3600 человек, польские 3700. 13 февраля Дибич атаковал сильную Гроховскую позицию в лоб. Три атаки русских войск были отбиты войсками Хлопицкого. Исход сражения решила подошедшая на помощь 3-я гренадерская дивизия, которую в атаку повел сам Дибич. Польские войска отступили к Варшаве, оставив русские войска без продовольствия и боеприпасов. В этой ситуации Дибич не рискнул идти на штурм столицы и приостановил наступление.

Пополнив запасы продовольствия и снаряжения, Дибич решил овладеть Варшавой. В первых числах марта он стал сосредотачивать войска у Тырчина, где намечалась переправа через Вислу. Тыл армии должен был прикрывать корпус барона Розена. Тем временем, новый главнокомандующий польской армией Ян Скржинецкий скрытно сосредоточил у предместья Варшавы Праги 40-тысячный корпус и нанес 20 марта при Дембе-Вельке неожиданный удар по корпусу генерала Розена. Дибич вынужден был приостановить переправу через Вислу и идти на выручку Розену. 31 марта русские войска соединились у Седлица. Дибич намеревался вновь перейти в наступление, но получил приказ императора ждать подхода гвардии. Во время этой стоянки в войсках вспыхнула холера. К концу апреля эпидемия охватила 5000 человек.

В конце апреля Дибич получил сведения от лазутчиков, что Скржинецкий намерен атаковать русские войска 1 мая. Дибич решил упредить поляков. Русские войска перешли в наступление и оттеснили польские авангарды от Янова. Однако Скржинецкий 1 мая неожиданно перешел в наступление против гвардейского корпуса великого князя Михаила Павловича. Дибич поверил в наступление польской армии только тогда, когда конница Лубенского вышла в тыл гвардейскому корпусу у Нура-на-Нареве. Быстрым маневром Дибич 10 мая отбросил Лубенского и пошел на неприятельскую армию. 14 мая при Остроленке он настиг отступавшую армию Скржинецкого. В завязавшемся сражении поляки были разбиты. Отведя разбитые войска к Варшаве, Скржинецкий решил спасти положение диверсией на Литву. Он двинул туда дивизию Гелгуда в 12 000 бойцов, которая за две недели увеличилась вдвое. 7 июля Гелгуд атаковал Вильно, но был разбит генералом Остен Сакеном и отступил в Пруссию. На самой границе Гелгуд был застрелен своим адъютантом.

После сражения при Остроленке главные силы русской армии были сосредоточены у Пултуска и Голымина. К этому времени холера косила людей тысячами. 28 мая 1831 г., утром, Дибич почувствовал дурноту, а уже 29 мая его не стало. 17 июля в Витебске от холеры скончался и цесаревич Константин Павлович. В командование армией временно вступил Толь. 13 июля армию принял граф Паскевич. В августе 1831 г. 85-тысячная русская армия «обложила» Варшаву, которую оборонял 39-тысячный гарнизон. Штурм начался 25 августа и продолжался 36 часов. Потери русских составили 539 офицеров и 10 005 рядовых. Поляки потеряли 7800 убитых и раненых, 3000 пленных и 132 орудия. После капитуляции польская армия сохранила оружие и должна была отойти в Плоцк и ожидать там решения Николая I. Отдельные польские генералы попытались продолжить сопротивление, но вскоре вынуждены были перейти прусскую границу и сложить оружие. В конце сентября 1831 г. Польша была усмирена.

Польская кампания стала последней в жизни знаменитого фельдмаршала. После внезапной смерти тело Ивана Ивановича Дибича было перевезено морем в Санкт-Петербург. 14 сентября он был похоронен на Волковском лютеранском кладбище, не оставив потомства.

А. И. Чернышев

Александр Иванович Чернышев родился 30 декабря 1785 г. Его отец Иван Львович, генерал-поручик, был костромским наместником, мать урожденная Ланская. В детстве Александр был записан вахмистром в конную гвардию, но учился дома. Его воспитателем стал известный в то время аббат Перрен. В 1801 г. Чернышев впервые встречается с Александром I и сразу производит на него приятное впечатление. Император назначает молодого Чернышева камер-пажом, что дает ему возможность определиться офицером в гвардию.

В 1801 г. он корнет Кавалергардского полка, в 1804 с поручик и назначается адъютантом к шефу Кавалергардского полка Ф. Уварову. Принимает участие в кампаниях 1805 и 1807 гг. против войск Наполеона. За храбрость, проявленную в кавалерийских атаках и Аустерлицком сражении, награждается орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. Выполняет отдельные поручения Александра I. В 1807 г. Чернышев удостаивается ордена Св. Георгия 4-й степени за то, что отыскал брод через реку Алле, по которому часть отступающих русских войск, разбитых при Фридланде, смогла переправиться на другой берег. За участие в других сражениях получает шпагу с надписью «За храбрость».

После заключения Тильзитского мира Чернышев вернулся в Санкт-Петербург. В январе 1808 г. он получает поручение от Александра I и отправляется во Францию к графу Толстому с пакетом, адресованным Наполеону. В Париже Чернышев был представлен императору и произвел на него благоприятное впечатление. Бонапарту понравилась смелость и прямолинейность русского офицера. Через месяц Александр I вторично направляет Чернышева во Францию, но на этот раз с предписанием вручить депешу Наполеону лично. В апреле 1809 г. вместе с очередным письмом Чернышев получает приказ находиться при Наполеоне во время боевых действий французов.

Во время сражения под Асперном французы потерпели поражение. На следующий день Наполеон пригласил к себе Чернышева и распорядился написать обо всем увиденном императору Александру. Чернышеву было тогда 23 года. Ему, совершенно не искушенному в дипломатической переписке, предстояло впервые написать государю донесение, которое, он не сомневался, будет прочитано и Наполеоном. Однако он успешно справился с полученным заданием и заслужил расположение Наполеона. В Петербурге высоко оценили способности молодого дипломата. В июне 1809 г. вышел приказ о назначении Чернышева флигель-адъютантом. Александр I лично повелел канцлеру Н. П. Румянцеву посетить мать Чернышева и выразить ей благодарность за службу ее сына.

В августе 1809 г. А. И. Чернышев отправился с письмами Александра I к Наполеону и к австрийскому императору Францу. Миссия эта была чрезвычайно сложная, учитывая, что Франция все еще находилась в состоянии войны с Австрией. Александр Иванович блестяще выполнил задачу.

В 1810 г. разрыв с Францией был неминуем. В январе 1810 г. Барклай де Толли был назначен военным министром. Первым его начинанием стала организация разведки за границей. Он предложил Александру I направить в русские посольства специальных военных агентов. Предложение было принято. 17 октября 1810 г. канцлер Н. П. Румянцев рекомендовал Барклаю де Толли оставить Чернышева при императоре Наполеоне. Инструкция Чернышеву для сбора разведывательных сведений за подписью Барклая от 12 сентября 1810 г. была передана через князя А. Б. Куракина. Основные положения инструкции с небольшими расхождениями текстуально повторяли предписания российским посланникам по сбору разведывательной информации.

Полученные А. И. Чернышевым сведения направлялись через посольство, реже доставлялись с «оказией» или собственноручно. Источники разведывательной информации были многообразны. В первую очередь таковым был сам Наполеон. В качестве адъютанта российского императора при Наполеоне Чернышев трижды привозил в Санкт-Петербург корреспонденцию из Парижа.

Во время пребывания в Париже у Чернышева установился широкий круг знакомств в придворных, правительственных и военных кругах. Этому в немалой степени способствовало благосклонное отношение Наполеона к русскому офицеру. Приближенные к Бонапарту сановники и видные деятели, в том числе А. Бертье и Ж. Дюрок, открывали перед Чернышевым двери своих резиденций. В великосветских салонах неизменно бытовало представление о посланце российского царя как об удачливом покорителе женских сердец. Ему симпатизировала сестра Наполеона — королева Неаполитанская. Другая сестра императора, Полина Боргезе, согласно молве, была «в любовной связи» с русским офицером. Репутация светского повесы служила Чернышеву прекрасной ширмой и помогала получить важную информацию от откровенных не в меру собеседников. После светских приемов он брался за перо и писал в Петербург пространные донесения. За короткий срок Александру Ивановичу удалось создать собственную сеть информаторов в интеллектуальных сферах Парижа. Он не брезговал ничем для того, чтобы получить нужные сведения.

Диапазон добываемой Чернышевым на доверительной основе информации, в том числе и секретного характера, был необычайно широк. Так, ему удалось получить через посредников ряд документов из архивов Министерства внешних сношений Франции, включая донесение Наполеону о «политическом положении Пруссии».

В своей переписке, ссылаясь на отсутствие знаков тайнописи, Чернышев из предосторожности не раскрывает своих источников информации. Однако кое-где проскальзывают должности и имена конфидентов. Это прусский посланник, посланник Рейнского союза. В одном из донесений он прямо говорит, что был у Ш. М. Талейрана, передал ему письмо государя, причем князь Талейран объяснялся как настоящий друг России. Среди информаторов Чернышева был секретарь топографической канцелярии императора полковник Альбе, который дал ему возможность снять копии с целого ряда топографических карт городов, окрестностей и укреплений.

Русский флигель-адъютант внимательно следил за всеми публикациями в области военного искусства. Среди работ по военному делу, отправленных им в Россию: «История военной администрации», «Военный атлас», «Инструкция для офицеров-артиллеристов» и ряд других изданий.

Из поля зрения Чернышева не выпадали и изобретения, которые могли привести Францию к прорыву в военно-технической области. Он докладывает об изобретении во Франции новых ружейных замков. При этом Александр Иванович направляет два образца с описанием состава пороха для них. Не проходит мимо его внимания поступление во французские войска новых транспортных повозок. Чернышеву удалось проникнуть в секретные архивы, снять эскизы и составить чертежи этих новых транспортных средств.

Помимо добывания разведданных на доверительной основе Чернышев имел и платную агентуру. С августа 1810 по февраль 1812 г. в адрес Барклая де Толли он регулярно направлял важные сведения, дающие представление о подтягивании французских войск к западным границам России. Самую ценную информацию Чернышев получал из Военного министерства Франции.

Еще в 1804 г. русскому дипломату П. Я. Убри удалось завербовать служащего Военного министерства Мишеля, который, в свою очередь, привлек к сотрудничеству чиновников этого ведомства — Саже, Сальмона, Мозеса и австрийца Вустингера — швейцара отеля, где размещалось русское посольство. Со временем Чернышеву передали связь с Мишелем.

Сведения, поставляемые Мишелем из Военного министерства Франции, были необычайно ценны. Он имел доступ к сводной двухнедельной ведомости состояния французской армии, показывавшей дислокацию и передвижение всех дивизий, полков, батальонов, их численность и имена командиров. Ведомость предназначалась только для Наполеона. Мишель тайно переписывал секретные бумаги и за денежное вознаграждение передавал Чернышеву, который отправлял их в Россию.

В августе — начале сентября 1811 г. Чернышев за определенное вознаграждение привлекает к сотрудничеству одного из членов Совета Франции. В Париже к декабрю он имел четырех платных агентов: одного в Военном министерстве, другого в военной администрации, третьего в Совете, четвертый агент был посредником. (В течение десяти месяцев 1811 г. он заплатил своей агентуре 8000 франков. Покрытие расходов производилось по личному указу Александра I.) Александр Иванович прилагает усилия и к поиску человека из служащих Генштаба, который мог бы пойти на сотрудничество с русской разведкой — именно там составлялись наиболее важные документы.

Информация, поступающая от Чернышева, была многоплановой и всеобъемлющей. Во-первых, это были сведения, отражающие практически каждодневную деятельность французской армии, внутриполитическую обстановку в стране и внешнеполитические акции Франции. Во-вторых, это был всесторонний анализ положения дел, блестящий прогноз, а также рекомендации и предложения. Александр Иванович еще в конце 1810 г. рассматривал возможность завоевания Наполеоном всей Европы. В этой ситуации он рекомендовал заключить мир с турками любой ценой и, нарушив планы императора Франции, соглашение с Австрией и Швецией, тем самым обратить против него все средства.

Стратегический замысел будущей кампании против России в общих чертах был вскрыт Чернышевым задолго до того, как были подготовлены французские штабные карты. Так, 31 декабря 1811 г. он докладывает военному министру о направлениях главных ударов, численном составе эшелонов «Великой армии». Выводы Чернышева сыграли не последнюю роль в принятии весной 1812 г. в России оборонительной стратегии и решения о необходимости соединения двух русских западных армий.

В июне 1811 г. Александр Иванович в письме императору выдвигает предложение о формировании в России немецкого легиона. Не довольствуясь изложением своих идей, Чернышев вступил в сношения с австрийским генералом графом Вальмоденом. Предложение разведчика было тщательно продумано. Сложность заключалась в том, как скрыть от Наполеона действительное назначение такого формирования. В итоге российско-немецкий легион начал создаваться в Ревеле только после начала войны. Командование легионом принял Вальмоден.

Приближался 1812 г., а Чернышев все еще находился в Париже. Желая быть в первых рядах защитников своей родины, он начинает настойчиво добиваться возвращения в Россию. К счастью для Чернышева, Наполеон принял решение отправить его с письмом к Александру I. После короткой аудиенции у Наполеона, состоявшейся 13(25) февраля 1812 г., Чернышев уехал в Петербург.

С сентября 1812 г. Чернышев в действующей армии. Он командует отдельным кавалерийским отрядом, участвуя в партизанских действиях. За успешное проведение ряда операций 22 ноября он производится в генерал-майоры. Преследование отступающих французов, действия на флангах и в тылу наполеоновской армии во главе кавалерийских частей во время заграничных походов русской армии 1813–1814 гг. снискали Александру Ивановичу славу храброго и опытного командира с задатками крупного военачальника.

В 1814 г. Чернышеву присвоено звание генерал-лейтенанта, с 1815 г. он в свите царя, а в 1821 г. командует кавалерийской дивизией, одновременно являясь председателем комитета по устройству Донского казачьего войска. В 1826 г. в качестве члена следственной комиссии Чернышев участвовал в расследовании по делу декабристов, и в том же году он был пожалован в графское достоинство.

В 1832–1852 гг. Чернышев военный министр. На этой должности он провел ряд преобразований, которые закрепили рекрутскую систему комплектования армии и усилили централизацию военного ведомства. В 1848 г. он получил титул светлейшего князя.

Оценки деятельности А. И. Чернышева на различных военных и государственных постах диаметрально противоположны. Многие не могут простить ему его участия в следствии по делу декабристов, особенно его приказания повторно привести в исполнение приговор для К. Ф. Рылеева, М. П. Бестужева и С. И. Муравьева-Апостола, которые сорвались с виселицы. В вину Чернышеву ставится и поражение русской армии в Крымской войне 1853–1856 гг. Но бесспорно одно — то, что на протяжении всей своей жизни Александр Иванович Чернышев преданно служил своему Отечеству, проявив в различных областях своей деятельности — военной, разведывательной, дипломатической и государственной недюжинные способности.

Александр Иванович Чернышев умер 8(20) июня 1857 г. в Касталламмаре-ди-Стабия (Италия). Похоронен он в селе Петровском Московского уезда.

П. П. Альбединский

Петр Павлович Альбединский родился в 1826 г. в дворянской семье. Сведений о родителях мальчика практически нет. Детство Петра Альбединского прошло в Москве у бабушки, княгини Багратион. Как и большинство юношей его круга, молодой Альбединский выбрал для себя военную профессию, поступив в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.

После окончания школы в 1843 г. Петр Альбединский служил корнетом в лейб-гвардии Конном полку. В начале Крымской войны 1853–1856 гг. он был назначен флигель-адъютантом и направлен в распоряжение главнокомандующего русской армией в Крыму А. С. Меншикова.

В октябре 1854 г., будучи уже в чине полковника, Альбединский отличился в сражении под Инкерманом. За проявленное мужество он был награжден золотым палашом с надписью «За храбрость». Но серьезная контузия в голову, полученная в этом сражении, не позволила ему продолжить службу в действующей армии. Поэтому после окончания Крымской войны полковник П. П. Альбединский был направлен на дипломатическую работу. Он дважды командировался в Париж. В первый раз для передачи чрезвычайных депеш русскому уполномоченному на мирном конгрессе генерал-адъютанту графу А. Ф. Орлову, а затем для поднесения Наполеону III орденских знаков Св. Андрея Первозванного. Отлично справившись с этими поручениями, П. П. Альбединский остался в Париже в качестве корреспондента Военного министерства при русском посольстве. Умный и образованный человек, Петр Павлович пользовался большим успехом в парижском обществе. Он сблизился с высшими французскими военными чинами, от которых постоянно получал сведения об организации и вооружении войск.

В начале декабря 1855 г. Альбединский переслал лично военному министру совершенно секретные данные о составе, численности, устройстве и расположении сухопутных сил Франции с приложением карты их дислокации. Кроме того, он сообщил подробные сведения об испытаниях новых ружей и пуль, которые производились в Венсене. Донесение Альбединского было настолько неординарным, что о нем немедленно доложили императору Александру II.

Информация об испытаниях новых образцов ружей была серьезно изучена в Оружейном комитете. Комитет дал самую высокую оценку полученным сведениям. На их основании он наметил основные пути развития отечественного стрелкового оружия. В русской армии началась замена гладкоствольных ружей на нарезные, с облегченными патронами и пулями.

В марте 1857 г. П. П. Альбединский сумел завербовать одного из ординарцев французского императора, который имел доступ к самым сокровенным секретам французской армии. В апреле 1857 г. Петр Павлович переслал в Военное министерство «Правила для перевозки всех родов войск по железной дороге», составленные майором французского Генерального штаба Кайпаре, и приказ военного министра Франции Вальяна о передвижении войск. В июне того же года ему удалось достать подробное описание театра боевых действий французской армии в Алжире, с которым ознакомился сам Александр II. На основании этого донесения Военное министерство России отправило двух офицеров Генерального штаба в Алжир для того, чтобы вести наблюдение за ходом войны в этой французской колонии, борющейся за свою независимость.

Вершиной разведывательной деятельности П. П. Альбединского стал рапорт от 7 апреля 1857 г., в котором он сообщал подробные сведения о полковом хозяйстве, обмундировании, продовольствии и расквартировании французских войск. В рапорте были подробно описаны все интендантские склады, госпитали, лагерные принадлежности, транспорт, шанцевый и фортификационный инструмент, понтонные парки. Наибольший интерес представляли совершенно секретные сведения об организации и численности французской армии, о ее дислокации, о численности и организации императорской гвардии, линейных войск, артиллерии, инженерных войск, корпуса жандармов, обоза и территориальных дивизий. Альбединский в деталях сообщал о структуре и деятельности французского Генерального штаба, корпуса интендантов, корпуса офицеров военной администрации, комендантского управления, штаба артиллерии и т. д. Таким образом, у русского командования появились полные сведения о французских вооруженных силах.

В Петербурге были весьма довольны работой разведчика. В награду П. П. Альбединский стал получать дополнительно к своему жалованию 100 рублей серебром. Однако пошатнувшееся здоровье заставило Петра Павловича 4 июня 1858 г. подать рапорт военному министру с просьбой предоставить отпуск для лечения в Германии.

4 июля 1858 г. Альбединский отправил последнее донесение в Военное министерство. В нем сообщалось о тактико-технических данных нового нарезного артиллерийского орудия и снаряда к нему. На этом рапорте Альбединского Александр II наложил знаменательную резолюцию: «Надеюсь, что у нас будут уметь воспользоваться доставленными сведениями. Желаю знать: на чем дело остановилось у нас?»

После лечения за границей Петр Павлович Альбединский больше не вернулся к разведывательной деятельности, что, впрочем, не отразилось на его карьере. С 1858 г. он командовал лейб-гвардии Конно-гренадерским полком, а в 1860 г. был произведен в генерал-майоры. В 1865 г. Альбединский назначен начальником штаба гвардии и Санкт-Петербургского военного округа, а в 1866 г. — лифляндским, эстляндским и курляндским генерал-губернатором и командующим войсками Рижского военного округа.

С 1874 по 1880 с Альбединский занимал должность виленского, ковенского и гродненского генерал-губернатора, а также командующего войсками Виленского военного округа. Венцом карьеры стало назначение П. П. Альбединского 18 мая 1880 г. Варшавским генерал-губернатором и командующим войсками Варшавского военного округа. С 1 января 1881 г. Альбединский входил в состав Государственного совета, высшего законосовещательного органа Российской империи.

Петр Павлович Альбединский умер 19 мая 1883 г.

Н. П. Игнатьев

Николай Павлович Игнатьев родился 17 января 1832 г. в старинной дворянской семье. Его отец, Павел Николаевич Игнатьев, во время восстания декабристов 14 декабря 1825 г. одним из первых прибыл с ротой в Зимний дворец для охраны императора. В дальнейшем он занимал высокие государственные посты. Был директором Пажеского корпуса, дежурным генералом Главного штаба, Петербургским генерал-губернатором и, наконец, в 1872–1879 гг. председателем Комитета министров. В 1877 г. род Игнатьевых был удостоен графского титула.

Н. П. Игнатьев получил образование в Пажеском корпусе, по окончании которого в 1849 г. поступил в лейб-гвардии Гусарский полк. В 1853 г. он окончил Николаевскую академию Генерального штаба и был назначен исполнять должность обер-квартирмейстера Балтийского корпуса. В 1856 г. в возрасте 24 лет Николай Павлович был направлен военным агентом в Лондон. Император Александр II лично поставил Игнатьеву задачу: «изучить все новейшие достижения артиллерийского и инженерного дела в Англии и установить возможность их применения в России, а также привести в ясность военно-политические замыслы врагов наших в Европе и Азии». Но в Лондоне Николай Павлович пробыл недолго.

Однажды в Британском музее впервые был выставлен на всеобщее обозрение до того строго засекреченный новейший образец патрона. Николай Игнатьев внешне невозмутимо, почти безразлично подошел к стенду и взял в руки этот единственный в своем роде экспонат. Группе посетителей предложили проследовать в другой зал. Игнатьев же, как бы по ошибке, сунул патрон в карман. Служитель музея, наблюдавший за посетителями, попросил его положить «предмет» на место. Но Николай Павлович отказался вернуть патрон и, сославшись на свою дипломатическую неприкосновенность, быстро вышел из музея, а затем скрылся в посольстве. После такого поступка ему ничего не оставалось, как покинуть Лондон. В Петербурге Игнатьеву сделали внушение, но, в общем, встретили благосклонно. Вскоре флигель-адъютант Игнатьев получил важное дипломатическое задание.

Утрата Россией ведущей роли в Европе после Крымской войны усилила внимание правительства к Средней Азии. Утверждение России на Востоке должно было способствовать притоку сюда русских товаров, укреплению политического влияния в этом регионе и ослаблению конкуренции со стороны Англии. Для изучения политико-экономической обстановки в Средней Азии правительство в 1858 г. направило три экспедиции: научную — под руководством Н. В. Ханыкова в Восточный Иран (Хорасан) и Герат, миссию Ч. Ч. Валиханова в Восточный Туркестан (Кашгар) и дипломатическое посольство Н. П. Игнатьева в Хиву и Бухару. Руководил и направлял эти экспедиции Азиатский департамент Министерства иностранных дел. В подготовке экспедиций принимали также участие Военное министерство, Русское географическое общество и купечество.

Цель экспедиции Игнатьева заключалась в том, чтобы ознакомиться с внутренней обстановкой в Средней Азии и способствовать, как указывалось в инструкции, «укреплению торгового и политического влияния России в ханствах; уничтожению вредного вмешательства англичан, которые стараются проникнуть в соседние нам ханства и привлечь их на свою сторону». Экономические задачи миссии состояли в получении согласия ханов на присутствие в Хиве и Бухаре постоянных торговых агентов от России. Кроме того, Россия добивалась отмены двойных пошлин на товары с купцов-христиан и установления единого пошлинного сбора.

Положение в Средней Азии к моменту прибытия посольства Игнатьева в Хиву не располагало к мирным переговорам. Голод и эпидемии ослабили Хивинское ханство, но хан продолжал вести изнурительную войну с туркменскими племенами. Бухарский эмир воевал с Кокаццом и Афганистаном.

В Хиве к посольству отнеслись с недоверием. Под угрозой смертной казни жителям города было запрещено разговаривать с русскими. Игнатьев в течение десяти дней добивался встречи с ханом. Переговоры были тяжелыми и безрезультатными. Не дав Игнатьеву прощальной аудиенции, хан уехал в загородный дворец. Потерпев неудачу, посольство покинуло Хиву и направилось в Бухару, где встретило доброжелательный прием эмира Бухары Насруллы. Стороны довольно быстро договорились об учреждении русского торгового агентства в Бухаре, о сокращении пошлин на российские товары и предоставлении свободного плавания по Амударье российским судам. В случае противодействия хивинцев (река протекала по обоим ханствам) эмир Насрулла согласился действовать вместе с русскими.

Несмотря на внешнюю лояльность эмира по отношению к России, от Игнатьева не ускользнуло желание Насруллы и дальше поддерживать прочные торгово-политические отношения с Англией. В беседах с правительственными чиновниками Бухары Игнатьев настойчиво пытался раскрыть суть британской колониальной политики. Он напомнил о последствиях этой политики для индийцев, о поставках англо-индийскими властями оружия Коканду, о войнах Англии с Китаем и Ираном. Все эти факты, убеждал Игнатьев, противоречат словесным заявлениям Лондона о его миролюбии и оборонительной политике в Азии. Особую тревогу у эмира вызвало сообщение Игнатьева о кокандо-хивинском сближении, представлявшем непосредственную угрозу для Бухары. Результатом бесед стало решение эмира об изгнании из страны ряда агентов английских спецслужб, о которых Игнатьев знал еще по работе в Лондоне.

В завершении переговоров эмир Насрулла дал согласие направить в Петербург с ответным визитом бухарского посла, который выразил желание возвратиться в эмират через Аральское море и Амударью на русском пароходе, засвидетельствовав еще раз прочность русско-бухарских отношений.

В декабре 1858 г. посольство Игнатьева возвратилось в Оренбург. Цель миссии была достигнута. «Сведения, добытые нашей экспедицией, — писал Игнатьев, — способствовали установлению более правильного взгляда на значение и основу власти… и в особенности на то положение, которое мы должны и можем занимать в Средней Азии». В то же время, он не верил в прочность подписанного русско-бухарского соглашения. Нестабильность обстановки в Средней Азии убеждала Игнатьева в необходимости перехода здесь от дипломатических методов к военным. Он считал, что экспедиции в Среднюю Азию — «напрасная трата денег, которые могут быть употреблены для достижения той же цели, но иным образом».

На переговорах в Хиве и Бухаре Николай Павлович Игнатьев проявил лучшие качества дипломата — находчивость, ловкость, умение использовать обстоятельства в своих целях. По возвращении из Средней Азии он был произведен в генерал-майоры и вскоре получил новое дипломатическое назначение. На это раз ему предстояло направиться во главе русской миссии в Китай.

Начиная с середины 50-х гг. XIX в. Россия стремилась зафиксировать на Дальнем Востоке границу с Китаем. Причем царское правительство рассчитывало включить Приамурье и Приморье в состав России. Это обеспечивало ей выход к Тихому океану, способствовало развитию морской торговли и укрепляло безопасность российских дальневосточных земель. Кроме того, Россия могла бы противостоять усилению английского и французского влияния в Пекине. Важной задачей являлось расширение сухопутной торговли с Китаем через Кяхту. Китай являлся основным поставщиком чая в Россию, импортируя русские меха, кожу, сукно. Наконец, следовало положить предел хищнической добыче в российских водах китов и рыбы, осуществлявшейся сотнями американских судов.

Решение начать переговоры с Китаем о разграничении было принято правительством в 1854 г. Николай I, утверждая его, подчеркнул: «Чтобы при этом не пахло пороховым дымом». Сами переговоры удалось начать только в сентябре 1855 г. В Мариинске уполномоченный от России генерал-губернатор Восточной Сибири H. Н. Муравьев встретился с представителями китайских пограничных властей. Муравьев заявил, что для защиты русских дальневосточных земель от агрессии со стороны европейских держав (шла Крымская война), Приморский край должен принадлежать России, а левый берег Амура заселен русскими поселенцами. Не дожидаясь ответа от китайского правительства, Муравьев развил энергичную деятельность по заселению левобережья Амура.

В конце 1856 г. Англия и Франция начали войну с Китаем, с намерением подчинить его своему влиянию. В войну предполагалось вовлечь и Россию. Однако российская дипломатия. предпочла мирное разрешение с Китаем спорных проблем.

16 (28) мая 1858 с Муравьев и китайский уполномоченный на переговорах амурский главнокомандующий Ишань подписали Айгуньский договор, по которому левобережье Амура становилось владением России, а правый берег этой реки до впадения в нее реки Уссури оставался за Китаем. Земли к востоку от Уссури до моря оставались не разграниченными и признавались находящимися «в общем владении» обоих государств впредь до определения границ. Маньчжурское население, проживавшее на левом берегу, оставалось «под ведением маньчжурского правительства с тем, чтобы русские жители обид и притеснений им не делали». Договор устанавливал, что по рекам Амур, Уссури и Сунгури могут плавать только русские и китайские суда. Одна из статей договора разрешала приграничную торговлю между русскими и китайскими подданными. Айгуньский договор был ратифицирован в Пекине императорским указом от 2 (14) июня 1858 г., а 8 (20) июня того же года его ратифицировали в Петербурге.

1(13) июня 1858 г. в Тяньцзине был подписан русско-китайский договор. В нем подтверждались мир и дружба между сторонами, гарантировалась личная безопасность русских и их собственности в Китае и китайцев в России. Подтверждалось также право России временно направлять своих посланников в Пекин и назначать консулов в открытых для нее портах. Существенно расширялись возможности русско-китайской торговли. Специальные статьи договора говорили о покровительстве китайского правительства христианству и подтверждали право России содержать в Пекине русскую духовную миссию. Хотя Тяньцзинский договор охватывал различные стороны русско-китайских взаимоотношений, пограничные вопросы были отражены в нем лишь в общей форме.

Одновременно с Россией в Тяньцзине Китай подписал мирные договоры с Англией, Францией и США. Избавившись от угрозы оккупации столицы союзными войсками, Пекин стал добиваться отмены некоторых статей заключенных с союзниками договоров. Китайские власти стремились также пересмотреть русско-китайский Айгуньский договор или, во всяком случае, отсрочить его выполнение.

Попытки Пекина ревизовать Тяньцзинские договоры с Англией и Францией вновь обострили отношения Китая с этими государствами. Возникла новая опасность наступления англо-французских войск на столицу. В этой ситуации Путятин вновь предложил Пекину помощь со стороны России оружием и посылкой военных инструкторов. На этот раз китайские власти приняли предложение, и началась подготовка к отправке оружия и офицеров всех родов войск в Китай. Возглавить эту миссию и должен был 27-летний генерал-майор Н. П. Игнатьев. В его задачу входило также добиться от Пекина выполнения достигнутых договоренностей и решить вопрос о разграничении в Приморье. Кроме того, Игнатьеву поручалось урегулировать порядок караванных сношений, почтовых сообщений и др. В отношении союзников Игнатьеву предлагалось держаться независимо и избегать всякого вмешательства в вооруженный конфликт, за исключением того случая, когда последует просьба воюющих сторон о посредничестве.

Игнатьев прибыл в Пекин в июне 1859 г. и встретил прохладный, недружелюбный прием. Китайские власти отказались обсуждать спорные и нерешенные вопросы и вновь отвергли военную помощь. Десятимесячное пребывание посланника в китайской столице оказалось безрезультатным. Игнатьеву было решительно заявлено, что подписание Айгуньского договора амурским главнокомандующим Ишанем незаконно, так как отошедшие по договору к России земли находились в ведении гиринского военного наместника. Игнатьев вынужден был покинуть Пекин и уехать в Шанхай, где находилось командование англо-французских войск.

Союзники готовили новое наступление на столицу Китая. Игнатьев занял позицию стороннего наблюдателя и сумел наладить доверительные отношения с союзными посланниками лордом Эльджином и бароном Гро. Он убедил их, что задачей его миссии является не вмешательство в военный конфликт в Китае, а только определение русско-китайской границы и обеспечение спокойствия на ней. Игнатьев снабжал союзных посланников данными о Китае, которые получал от русской духовной миссии в Пекине, и во многом искусно способствовал усилению англо-французского соперничества. В то же время он помогал китайцам разобраться в истинных устремлениях западных держав и тем самым заслужил их полное доверие. Игнатьев стремился к посредническому участию в переговорах китайцев с союзниками для того, чтобы предотвратить возможный ущерб интересам России от прямых переговоров враждующих сторон.

В середине июня 1860 г. войска союзников захватили Тяньцзинь, разграбили его и двинулись на Пекин. Цинское правительство бежало из столицы. 1 (13) октября 1860 г. союзные войска подошли к Пекину. Под дулами пушек китайским властям был предъявлен ультиматум: немедленно принять все требования Англии и Франции. Перед Игнатьевым стояла весьма сложная задача. Он понимал, что падение династии Цинов невыгодно России. Это означало бы усиление в Китае влияния Англии.

4 (16) октября 1860 г. Н. П. Игнатьев прибыл в Пекин. От имени русского правительства он призвал Англию и Францию отказаться от занятия Пекина и его окончательного разграбления. К этому времени в лагере союзников обострились разногласия. Франция, откликаясь на призыв России, стала склоняться к ограничению предъявленных Китаю требований и урегулированию возникшей ситуации путем переговоров. Китайские власти также искали пути к миру. Высокий авторитет Игнатьева у той и у другой стороны побудил Пекин и союзников прибегнуть к услугам русского посланника.

От китайской стороны с такой просьбой к Игнатьеву обратился великий князь Гун. Русский посланник согласился быть посредником на переговорах при условии что китайская сторона изложит свою просьбу письменно. Кроме того, он потребовал признать Айгуньский договор и провести разграничение от устья реки Уссури до Кореи, а на западной границе — по линии китайских караулов. Далее, Игнатьев просил разрешить движение торговых караванов через Монголию на Пекин и сухопутную торговлю на всем протяжении границы; открыть русские консульства в Кашгаре (Синьцзян), Урге (Монголия) и Цицикаре (Маньчжурия), а также урегулировать порядок отношений между начальниками пограничных областей. Требуемое официальное письмо китайской стороной тут же было представлено. Пекин обязался также «завершить все дела с Россией тотчас по заключении мира» с Англией и Францией. На рассвете 8 октября Игнатьев сообщил союзникам о согласии Китая на все их условия.

30 октября была закончена подготовка текста русско-китайского договора, который был подписан 2 (14) ноября 1860 г. в Пекине. Пекинский договор с Россией формально считался дополнительным, так как его статьи подтверждали и поясняли Айгуньский и Тяньцзинский договоры. Но фактически он имел самостоятельное значение. Согласно ему, Уссурийский край окончательно становился русским владением, а линия границы проходила по рекам Амуру, Уссури, Сунгача, озеру Ханка, рекам Беленхэ и Тумыньцзян.

Включение Приамурья и Южно-Уссурийского края в состав России стало главным результатом российской дипломатии на Дальнем Востоке в XIX в., и немалая заслуга в этом принадлежала Николаю Павловичу Игнатьеву.

После возвращения в Петербург в 1860 г. Н. П. Игнатьев был произведен в генерал-адъютанты. С 1861 по 1864 г. он возглавлял Азиатский департамент Министерства иностранных дел, который отвечал за внешнеполитические операции России в Азии и на Дальнем Востоке. Но Николай Павлович тяготился кабинетной работой, поэтому, когда канцлер А. М. Горчаков в 1864 г. предложил ему должность посланника в Константинополе, он, не раздумывая, согласился.

В ранге чрезвычайного посла (с 1867 г. — посол) Игнатьев с редким упорством и энергией взялся за исполнение новых обязанностей. С помощью константинопольских христиан, сербских и греческих дипломатов Игнатьев был прекрасно информирован о положении дел в турецком правительстве и в стране в целом. В числе его агентов были и турецкие чиновники, которые сообщали Игнатьеву о решениях правительства. По свидетельству сослуживцев, его трудно было удивить какой-либо секретной дипломатической новостью. Проблема для Игнатьева часто заключалась не в том, как получить «секретный» или «особо секретный» документ турецкого правительства, а в том, как переправить его в Россию, чтобы об этом не узнала турецкая контрразведка.

Посылать каждый раз личного курьера на родину стоило достаточно дорого, а направлять документы в специальных пакетах с сургучной гербовой печатью было опасно. Такие пакеты турецкие власти вскрывали в первую очередь и по прочтении запечатывали без малейших следов вскрытия. Игнатьев решил отправлять всю свою корреспонденцию в самых обычных письмах, запечатанных в грошовых конвертах, которые пролежали некоторое время с селедкой и мылом. Он заставлял лакея писать адрес не на имя российского министра иностранных дел, а на имя его дворника или истопника по частному адресу. И это действительно спасало корреспонденцию от перлюстрации.

Н. П. Игнатьев проработал в Константинополе тринадцать лет и очень много сделал для успешного проведения в жизнь российской внешнеполитической, линии. Его неисчерпаемая энергия и пытливый ум во многом способствовали тому, что вскоре после приезда в Турцию он занял видное место в дипломатическом корпусе, стал со временем его дуайеном (главой). Игнатьев завоевал личные симпатии многих турецких министров и самого султана. Заглазно Николая Павловича называли «всесильным московским пашой» — первым после султана лицом по влиянию в турецкой столице.

Вернувшись в Россию, Игнатьев стал играть первостепенную роль в выработке новой, динамичной внешней политики России. Его политические рекомендации во многом способствовали победам России в очередной русско-турецкой войне 1877–1878 гг. В тот период Игнатьев был прикомандирован к свите Александра II и находился в Румынии, а затем в Болгарии. В 1877 г. он стал членом Государственного совета и был произведен в генералы от инфантерии.

В январе 1878 г. Игнатьев был направлен в качестве первого уполномоченного в Адрианополь для ведения мирных переговоров с Турцией, которые проходили весьма напряженно, продолжаясь ежедневно в течение нескольких часов. Турки были заинтересованы в затягивании переговоров, рассчитывая при поддержке западных держав добиться смягчения русских условий мира. Игнатьев, напротив, стремился как можно быстрее подписать договор. Через своих старых сотрудников и агентов он постарался выяснить настроения в правящих кругах Константинополя и получить сведения о состоянии турецкой армии. Оказалось, что в султанской столице царил разброд а турецкая армия была небоеспособной. Часть правящих кругов, настроенная антианглийски, выступала за принятие русских условий мира и даже не возражала против ввода русских войск в Константинополь. Все это существенно помогло Игнатьеву при переговорах.

2 февраля 1878 г. для предупреждения занятия русскими войсками турецкой столицы Англия ввела свою эскадру в Мраморное море. Это вызвало ответные действия со стороны России: русские войска продвинулись к Константинополю и, по согласованию с турками, заняли местечко Сан-Стефано близ столицы. Здесь и были продолжены переговоры о мире. Давление Игнатьева на турецких уполномоченных на переговорах усилилось, несколько раз он угрожал их прервать. Перспектива возобновления военных действий заставила Порту принять подавляющее большинство русских требований. 19 февраля (3 марта) 1878 г. договор был подписан.

Дипломатическая карьера H П. Игнатьева закончилась в 1878 г. после Берлинского конгресса, который пересмотрел условия Сан-Стефанского договора. В 1879 г. он был назначен генерал-губернатором Нижнего Новгорода. В марте 1881 г. после вступления на престол Александра III Игнатьев получил назначение на должность министра государственных имуществ. В мае того же года он сменил на посту министра внутренних дел М. Т. Лорис-Меликова.

Будучи министром внутренних дел России, граф Николай Павлович Игнатьев продолжал использовать методы разведки даже для решения внутриполитических проблем. Так он разработал оригинальную разведывательную операцию, которую «отец анархизма» князь Петр Алексеевич Кропоткин подробно описал в своей книге «Записки революционера». По его свидетельству, Николай Павлович в целях предотвращения возможного цареубийства организовал в Женеве специальный эмигрантский печатный орган, выступавший против индивидуального террора и насилия. Цель издания заключалась в том, чтобы расколоть ряды заговорщиков против царя и изолировать радикальные элементы. Игнатьев специально засылал в Швейцарию своих агентов, чтобы те при личных встречах с потенциальными террористами убеждали своих собеседников в необходимости отказаться от радикальных методов политической борьбы и вести ее в «легальных и допустимых рамках». Как утверждал Кропоткин, Игнатьев даже обещал, что правительство не будет прибегать к казням террористов, что Н. Г. Чернышевского выпустят из тюрьмы и будет назначена государственная комиссия для пересмотра положения всех сосланных в Сибирь, если прекратится террор. По словам Кропоткина, этот «компромисс сработал на какое-то время».

В 1882 г. Николай Павлович Игнатьев получил отставку с сохранением звания члена Государственного совета. Он принимал участие в работе Петербургского Славянского благотворительного общества и Русского географического общества. В конце жизни Игнатьев занялся «фантастическими» финансовыми авантюрами. Владея сорока имениями, которые были разбросаны по всей России, Игнатьев кончил жизнь полунищим. Граф Н. П. Игнатьев оказался единственным членом Государственного совета, на жалование которого был наложен арест.

Граф Николай Павлович Игнатьев скончался в 1908 г. в Петербурге.

П. Д. Паренсов

Петр Дмитриевич Паренсов родился S июля 1843 г. Воспитание получил в Пажеском корпусе. В 1860 г. с он из камер-пажей был произведен в офицеры лейб-гвардии Гатчинского полка. В 1867 г. Петр Дмитриевич окончил курс Академии Генерального штаба по первому разряду и был назначен для прохождения службы в штаб войск гвардии Петербургского военного округа. В 1869 г. Паренсов был командирован на Урал, где «принял участие в усмирении беспорядков в Киргизской степи».

В 1876 г. Петр Дмитриевич был назначен офицером для особых поручений при главнокомандующем действующей армии великом князе Николае Николаевиче. Основная тяжесть предстоящих боев с Турцией ложилась на сосредоточенную в Бессарабии мощную группировку российской армии, которой командовал великий князь. Полевой штаб армии нуждался в свежих оперативных данных о турецких войсках на территории Болгарии. К этому времени Петр Дмитриевич Паренсов считался уже признанным специалистом разведывательного дела. В ноябре 1876 г. главнокомандующий лично поставил задачу Паренсову отправиться в Бухарест и организовать сбор сведений о турках. От начальника Полевого штаба Паренсов получил скромную сумму в три тыс. рублей.

В середине декабря 1876 г. Паренсов под именем Пауля Паульсона убыл из Кишинева в Бухарест, где появился как родственник российского консула барона Стюарта. Вскоре он сумел собрать вокруг себя верных людей из местного населения, создать активную агентурную сеть. Скопческий староста Матюшев, воевода Вельк помогли организовать наблюдение за проходом судов по Дунаю — как военных, так и транспортных. Жители придунайских городов Турции доставляли сведения о запасах продовольствия, заготовляемых турецкими агентами.

Большую помощь (причем бесплатную) оказал Паренсову болгарский патриот, банкир и хлеботорговец Евлогий Георгиев. Во многих городах Болгарии, интересовавших русское командование, находились его склады или торговые агенты, что дало Паренсову возможность пользоваться готовой и достаточно надежной агентурой. Благодаря Евлогию он приобрел ценного помощника Григория Начовича, который знал французский, немецкий, румынский языки и понимал по-русски. Григорий Начович имел большие связи по обе стороны Дуная и был необычайно изобретателен в способах получения секретной информации. За все время Начович ни разу не взял денег.

В течение зимы 1876–1877 г. резидентура полковника Паренсова доставляла исчерпывающие сведения о количестве и передвижениях турецких войск в придунайской Болгарии, кораблях и минных заграждениях на Дунае, состоянии укреплений, продовольственных запасах. Так, например, русское командование заблаговременно было извещено о прибытии подкрепления из Египта. Но штаб требовал новых данных. «Я понимал, — вспоминал Паренсов, — необходимость установить постоянную агентуру и сделал опыты, доставившие прекрасные результаты». Суть «опытов» заключалась во внедрении агентов на важные объекты.

Одним из агентов Паренсова стал начальник товарной станции Рущукско-Варненской железной дороги. За небольшое жалование он аккуратно сообщал о прибытии и отправке по железной дороге войск, артиллерии и грузов. Петр Дмитриевич использовал эти данные для проверки сведений, поступавших от других агентов из Рущука, одним из которых был переводчик местного российского консульства Карвонидес.

Паренсов совершил и личную разведывательную поездку за Дунай под видом родственника здешнего дипломатического консула для рекогносцировки оборонительных сооружений Рущука. В течение нескольких дней под предлогом посещения могилы русского подданного, тоже его «родственника», он сумел провести разведку военных объектов и детально ознакомился с главным укреплением близ города Левант-Табия.

С объявлением 12 апреля 1877 г. войны Турции и началом стратегического развертывания русской армии в Румынии Паренсов продолжал вести активную разведывательную деятельность. Штаб армии требовал новых и новых данных о противнике. Теперь для ведения разведки Паренсову выделялись солидные денежные средства. В новой оперативной обстановке одной из задач Паренсова стала разведка наиболее удобного участка форсирования Дуная. Эта задача, совместно с другими силами разведки действующей армии, была выполнена. Русские войска 15 июня 1877 г. успешно форсировали Дунай и развернули наступление в глубь Болгарии. Русская армия потеряла всего 800 человек.

Наиболее точную оценку разведдеятельности полковника П. Д. Паренсова, полковника Н. Д. Артамонова и других офицеров русской разведки дал управляющий Военно-ученым комитетом H. Н. Обручев. В 1880 г. он писал: «Никогда еще данные о турецкой армии не были столь тщательно и подробно разработаны, как перед минувшей войной… и эта работа в течение всей зимы (1876–1877 гг. Н. К.) исполнялась столь успешно, что при открытии войны расположение турок было известно почти батальон в батальон».

После подписания мира в 1878 г. для оказания помощи в становлении болгарской государственности была образована особая форма временной администрации: Русское гражданское управление во главе с Верховным комиссаром России генерал — адъютантом князем А. М. Дондуковым-Корсаковым. Во время войны он командовал 13-м армейским корпусом, а затем так называемым Восточным отрядом российских войск. Петр Дмитриевич Паренсов с 1879 по 1880 г. в этом гражданском управлении занимал должность военного министра и многое сделал для создания национальной Болгарской армии.

В 1881 г. Паренсов вернулся в Россию. Он занимает должности начальника штаба 11-го армейского корпуса, коменданта города Варшавы, помощника начальника штаба Варшавского военного округа. В период с 1890 по 1898 г. Петр Дмитриевич командовал 6-й кавалерийской дивизией, а с 1902 по 1906 г. был комендантом варшавской крепости. Последняя должность Петра Дмитриевича, которую он занимал с 1906 по 1914 г., — комендант города Петергофа. В 1914 г. Паренсов вышел в отставку в чине генерала от инфантерии.

Петр Дмитриевич оставил воспоминания о русско-турецкой войне 1877–1878 гг. под общим заглавием «Из прошлого».

Петр Дмитриевич Паренсов умер в Петербурге 25 августа 1914 г. Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

Н. Д. Артамонов

Николай Дмитриевич Артамонов родился в 1840 г. Он происходил из «обер-офицерских детей». Воспитывался в малолетнем отделении Императорского воспитательного дома в Москве, а затем в Александровском сиротском кадетском корпусе. С отличием, с занесением имени на мраморную доску окончил специальные классы кадетского корпуса. После окончания корпуса в 1859 г. Николай Артамонов, в чине поручика направлен в 3-й Гренадерский стрелковый батальон. В том же году Артамонов поступил в Николаевскую инженерную академию, где проучился недолго.

В октябре 1860 г. в Николаевской инженерной академии разразился скандал. На одном из занятий крупно повздорили между собой профессор полковник Таубе и слушатель инженер-поручик Никонов. Причем, как следует из материалов расследования инцидента, которое лично проводил великий князь Михаил Николаевич, преподаватель был не прав в большей степени. За Никонова вступился инженер-поручик Лебедев. Таубе попытался осадить и его, пригрозив подать рапорт об исключении молодого офицера из академии. В ответ почти все слушатели сами подали рапорты об увольнении из учебного заведения в знак протеста против несправедливого решения профессора. Конфликт получил известность, о нем доложили царю, и большинство рапортов было удовлетворено.

В числе изгнанных из академии офицеров оказался и Николай Артамонов. Он был направлен для дальнейшего прохождения службы в Инспекторский департамент Военного министерства. Однако вскоре Артамонова прикомандировывают к штабу Отдельного гренадерского корпуса «для приготовления в Николаевскую академию Генерального штаба». В 1862 г. он поступает на геодезическое отделение Николаевской академии Генерального штаба. Такой поворот в судьбе Николая Дмитриевича, по всей видимости, связан с тем, что на способного офицера обратили внимание в Генеральном штабе. Точнее, те его структуры, которые занимались разведкой.

В 1864 г. Артамонов окончил академию с малой серебряной медалью. За время обучения он получил «за отличные успехи в науках» два воинских звания. После окончания академии Николай Артамонов в течение двух лет официально числился на стажировке в Пулковской обсерватории. В действительности он проходит службу в Главном управлении Генерального штаба. В конце 1866 г. Николай Дмитриевич начинает службу в Военно-топографическом отделе Главного штаба.

В 1867 г. Россия предложила Турции произвести измерения градусной дуга меридиана от города Измаил до острова Кандии. При этом финансирование научно-изыскательских работ Россия брала на себя. Она же направляла специалистов для их проведения. Целью изысканий была подготовка топографических карт части европейской территории Османской империи, непосредственно примыкающей к российским границам и западному берегу Черного моря. После некоторого колебания Турция приняла предложение России.

В августе 1867 г. в Болгарию прибыла группа российских военных топографов, которых по праву можно считать разведдозором русской освободительной армии перед русско-турецкой войной 1877–1878 гг. Экспедицию возглавлял офицер Генерального штаба капитан, профессиональный разведчик Бобриков. В состав этой миссии был командирован и Николай Артамонов. На него возлагалась задача по формированию разведывательной сети среди местного населения. Полугодичная командировка Артамонова на Балканы была оценена весьма высоко. Николай Дмитриевич получил свой первый орден — Св. Анны 3-й степени и на основании приказа военного министра зачислен в штаты офицеров Корпуса военных топографов. О престижности корпуса говорит тот факт, что в нем состояли, пусть и номинально, все российские императоры, начиная с Александра I.

20 апреля 1869 г. Артамонов назначается начальником межевого отделения при хозяйственном правлении Оренбургского казачьего войска и исключается из состава Корпуса военных топографов. В июне 1869 г. Николай Дмитриевич Артамонов, теперь уже казачий офицер, по высочайшему повелению командируется в Турцию. Официальной целью командировки являлось «…преподнесение каталога астрономических пунктов Балканского полуострова, подробных к нему вычислений и печатного экземпляра трудов по произведенному уже градусному измерению до Измаила и сверх того для проверки географического положения некоторых пунктов». Проверкой «географического положения некоторых пунктов» и занимался Артамонов. Ровно полгода он разъезжал по городам и весям Болгарии, «проверяя» расположение тех самых пунктов.

Отчет Артамонова о проделанной работе был высоко оценен. Он награждается орденом Св. Владимира 4-й степени и получает звание подполковника. Его представляют императору Александру II. В 1870 г. Николай Дмитриевич уже штаб-офицер, преподает обучающимся офицерам в Николаевской академии Генерального штаба. Одновременно он назначается редактором 10-верстной карты Европейской Турции.

В 1876 году, накануне русско-турецкой войны 1877–1878 гг., по приглашению великого князя Николая Николаевича Артамонов прочел ряд публичных лекций, посвященных обзору турецкого театра военных действий. В том же году он подготовил особую записку о способах ведения военных действий на Балканском полуострове. В конце 1876 г. началось формирование Действующей армии. Подполковник Николай Дмитриевич Артамонов был направлен в армию на должность штаб-офицера над вожатыми Полевого штаба действующей армии. Эта должность была учреждена в армии в ходе военной реформы Д. А. Милютина. Еще весной 1868 г. Александр II утвердил разработанный Военным министерством проект «Положения о полевом управлении войск в мирное и военное время». Согласно этому Положению, Полевое управление действующей армии состояло из Полевого штаба и ряда других структур. Ответственность за организацию разведывательной деятельности возлагалась на начальника Полевого штаба. Существовавшие ранее должности генерал-квартирмейстера и дежурного генерала армии упразднялись, и взамен была введена должность помощника начальника Полевого штаба, который отвечал за оперативную деятельность. Он должен был осуществлять общее руководство службой Генерального штаба в военных условиях. Непосредственная же ответственность за сбор сведений о противнике на театре войны возлагалась на штаб-офицера над вожатыми, подчинявшегося начальнику Полевого штаба. В Положении отмечалось, что штаб-офицер над вожатыми «..заведует собиранием сведений о силах, расположении, передвижении и намерениях неприятеля». К его обязанностям относились «опрос пленных и лазутчиков и составление их показаний из общих сводов». Штаб-офицер над вожатыми должен был проверять сведения, полученные от лазутчиков и пленных, «следя за сведениями о неприятеле, сообщаемыми периодическими изданиями», а также собирать эти сведения «всеми возможными путями».

В 1877 г. началась русско-турецкая война. На Артамонова возлагалась обязанность собирать сведения о противнике и доставлять в армию надежных проводников и переводчиков. Вскоре ему пришлось параллельно возглавить Военно-топографическое отделение действующей армии.

Послужной список Артамонова и другие документы свидетельствуют, что в годы войны он состоял в свите его императорского высочества главнокомандующего при Никополе и под Плевной, находился в штабе в селе Царевка, с эшелоном Главной квартиры перешел Балканы у Шипки. Николай Дмитриевич командировался в Петербург «для предоставления на Высочайший осмотр всех съемок и других работ, произведенных чинами Полевого Военно-топографического отдела во время войны».

Несколько раз Артамонов лично предпринимал вылазки в тыл турецких войск «для развития разведывательной части». Во время затянувшейся осады Плевны Артамонов в ноябре 1877 г. в числе других офицеров участвовал в переговорах с начальником обороны крепости Осман-пашей.

Участие Николая Дмитриевича в переговорах было не случайно. С началом войны Артамонов активно использовал для получения оперативных сведений о неприятеле агентов-ходоков. Одним из самых способных агентов был Константин Николаевич Фаврикодоров, грек по происхождению. 26 июня 1877 г. Артамонов направил Фаврикодорова под именем турецкого подданного Хасана Демерши-оглы из города Систова в глубокий разведывательный рейд по тылам противника. Фаврикодоров отлично справился с поставленной перед ним задачей. Он побывал в Плевне, крепости Шумле, Варне, Андрианополе, Филиппополе, собрал большое количество ценных сведений о турецкой армии и, вернувшись на Главную квартиру русской армии, передал их Артамонову.

Таким образом, к началу переговоров с Осман-пашей Николай Дмитриевич имел подробную информацию о Плевне и ее окрестностях. Находясь среди парламентеров, Артамонов опытным взглядом разведчика подметил в обороне турок многое из того, что ускользнуло от других. Результат «переговоров» не заставил себя ждать. Эффективность огня русской артиллерии и рейдов диверсионных отрядов настолько возросла, что Осман-паша ушел из Плевны. За взятие Плевны Николай Дмитриевич Артамонов был награжден орденом Св. Владимира 2-й степени с мечами.

Артамонов вернулся в Россию 6 сентября 1878 г. Он занимается редактированием карт при Военно-топографическом отделе Главного штаба. В 1879 г. Николай Дмитриевич назначается членом Военно-исторической комиссии по изучению опыта войны 1877–1878 гг. В 1883 г. он произведен в генерал-майоры, а в 1894 г. становится генерал-лейтенантом. С 1886 по 1903 г. Артамонов начальник Военно-топографического училища. В 1903 г. он назначен начальником Военно-топографического отдела Главного штаба, который в 1905 г. был преобразован в Военно-топографическое управление Главного управления Генерального штаба, этот пост он занимал до 1911 г. В 1906 г. Артамонов произведен в генералы от инфантерии, в апреле 1911 г. назначен членом Военного совета России.

Николай Дмитриевич Артамонов состоял почетным членом Императорского Русского географического и Русского астрономического обществ. После Октябрьской революции 1917 г. Артамонов оставался членом военного совета России. В марте 1918 г. он направил в Народный комиссариат по военным делам рапорт, в котором просил об отставке и назначении ему пенсии. В июне 1918 г. ему была назначена пенсия в размере 2145 рублей в год.

Николай Дмитриевич Артамонов скончался в 1920 г. в Петрограде.

Н. Н. Обручев

Николай Николаевич Обручев родился в Варшаве 21 ноября 1830 г. Происходил из дворян С.-Петербургской губернии. Он был вторым сыном командира Самогитского гренадерского полка Николая Афанасьевича Обручева от брака с Марией Лукиничной Колотовой. После смерти в 1837 г. отца Николай Николаевич был определен в Александровский сиротский кадетский корпус в Царском Селе. В 1841 г. он был переведен в 1-й кадетский корпус в Петербург, который окончил по первому разряду. В июне 1848 г. Обручев поступил прапорщиком в лейб-гвардии Измайловский полк. В 1849 г. во время Венгерской кампании участвовал в походе гвардии к западным границам, но участия в боевых действиях не принимал. В августе 1851 г. Николай Обручев был произведен в поручики.

С 1852 по 1854 гг. Обручев учился в Императорской Военной академии, которую закончил по первому разряду. За отличную учебу он был награжден большой серебряной медалью с занесением его имени на мраморную доску. После окончания академии в 1854 г. Обручев был причислен к Генеральному штабу и произведен в штабс-капитаны. В 1855 г. он переведен в гвардейский Генеральный штаб и назначен дивизионным квартирмейстером 2-й гвардейской пехотной дивизии. Одновременно Обручев с августа 1856 г. в должности адъюнкт-профессора (с 1857 г. — профессор) преподает на кафедре военной статистики Николаевской академии Генерального штаба. В 1858 г. Николай Николаевич состоял редактором журнала «Военный сборник», где опубликовал ряд статей. В конце 1850 — начале 1860 г. он по своим взглядам был близок к либеральным кругам, поддерживал отношения с Н. Г. Чернышевским и Н. А. Добролюбовым, а также с революционной организацией «Земля и Воля».

В 1859 г Обручев получил чин полковника. С декабря 1863 г. он член совещательного комитета Главною управления Генерального штаба и его делопроизводитель. С 1867 г. член и главноуправляющий делами Военно-ученого комитета. В марте 1866 г. произведен в генерал-майоры, а в 1871 г. зачислен в Свиту его императорского величества. Входил в состав различных комиссий по военным вопросам. В феврале — марте 1873 г. Обручев назначен делопроизводителем секретного совещания под председательством императора Александра II. Совещание занималось вопросами организации войск и стратегического положения России, а также введения всеобщей воинской повинности. За особые отличия по службе Николай Николаевич Обручев в 1873 г. был произведен в генерал-лейтенанты. В 1873 г. он находился в командировках в Турции, Германии и Австро-Венгрии с целью сбора сведений о составе и организации вооруженных сил этих государств. В 1875 г. Обручев утвержден в звании заслуженного профессора Николаевской академии Генерального штаба, а в 1876 г. был командирован по повелению Александра II в Брюссель в качестве представителя русского отдела на международной выставке.

В преддверии войны с Турцией H. Н. Обручев разработал план ведения боевых действий русской армии. Во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг… он состоял при главнокомандующем Кавказской армией великом князе Михаиле Николаевиче и во многом содействовал победе русских войск в Аладжинском сражении. Эта победа резко изменила баланс сил на Кавказском театре военных действий и привела к падению (ноябрь 1877 г.) ключевой турецкой позиции — крепости Карс. Высоко оценивая роль Обручева, великий князь Михаил Николаевич писал старшему брату императору Александру II: «Присутствие его здесь было несомненно весьма полезным, во время боев 20 и 22 сентября и 3 октября он находился при командующем корпусом и фактически исполнял должность начальника штаба, поэтому я признаю его вполне достойным награждения орденом Св. Георгия 3 ст., о чем представляю на твое благоусмотрение». В октябре 1877 г. под Плевной Обручев получил эту высокую награду из рук императора.

В 1878 г. Николай Николаевич назначен почетным членом Конференции Николаевской академии Генерального штаба. Во второй половине 1870-х гг. он стал одним из ближайших сотрудников военного министра графа Д. А. Милютина. В 1880 с Обручев руководил комиссией по разработке проекта укрепления западных границ Российской империи. В феврале 1881 г. назначен помощником начальника Главного штаба, а с июля 1881 по декабрь 1897 г. Обручев занимал пост начальника Главного штаба и председателя Военно-ученого комитета (при военном министре генерал-адъютанте П. С. Вановском).

В 1887 г. H. Н. Обручев был произведен в генералы от инфантерии. Принимал активное участие в разработке положений о полевом укреплении войск, береговой обороне государства, государственном ополчении. Деятельность Обручева на посту начальника Главного штаба высоко оценивалась современниками. По словам военного министра генерал-адъютанта А. Н. Куропаткина, «талантливым и энергичным руководством генерала Обручева наша боевая готовность была очень приподнята сравнительно с еще недавним временем».

В августе 1893 г. Обручев был введен в состав Государственного совета с оставлением в должности начальника Главного штаба. Николай Николаевич Обручев является автором ряда военно-теоретических трудов. В 1882 г. он был избран почетным членом Московского университета, а в декабре 1888 г. — почетным членом Петербургской Академии наук. За годы службы Обручев был награжден многими российскими орденами, до высшего ордена Св. апостола Андрея Первозванного (1896) включительно.

Николай Николаевич Обручев умер на 74-м году жизни 25 июня 1904 г. во Франции, в имении своей жены. Похоронен в Петербурге на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

Ф. Е. Огородников

Федор Евлампиевич Огородников родился 4 июля 1867 г. Закончил Алексеевский кадетский корпус, Николаевское инженерное училище, Николаевскую академию Генерального штаба по первому разряду. Командовал ротой, состоял на службе старшим адъютантом 1-й гренадерской дивизии, столоначальником Главного управления казачьих войск.

С 7 июля 1899 г. по 17 апреля 1901 г. занимал должность младшего делопроизводителя канцелярии Военно-ученого комитета Главного штаба. С 17 апреля 1901 г. по 6 декабря 1902 г. Огородников исполняет должность старшего делопроизводителя канцелярии Военно-ученого комитета Главного штаба. С 6 декабря 1902 г. по 1 мая 1903 г. он старший делопроизводитель канцелярии Военно-ученого комитета Главного штаба, столоначальник Главного штаба. С 1 мая 1903 г. по 4 октября 1903 г. Федор Евлампиевич в должности экстраординарного профессора преподает в Николаевской академии Генерального штаба.

С 4 октября 1903 г. по 1 апреля 1907 г. Огородников военный агент в Китае, затем командует 15-м пехотным Шлиссельбургским полком, занимает должность начальника штаба 25-го армейского корпуса, начальника штаба 22-го армейского корпуса. В годы Первой мировой войны Федор Евлампиевич командует 26-й пехотной дивизией. С 9 августа 1916 г. Генерального штаба генерал-лейтенант.

После Октябрьской революции Ф. Е. Огородников добровольно перешел на службу в Красную Армию. В мае — августе 1918 г. он занимал должность военного руководителя Беломорского военного округа. С августа 1918 г. по август 1919 г. находился в распоряжении Всероссийского Главного штаба. С июня 1919 г. по январь 1920 г. состоял для поручений при начальнике снабжения Западного фронта. С января по октябрь 1920 г. Ф. Е. Огородников занимал должность помощника начальника снабжения, а с октября 1920 г. по декабрь 1922 г. начальник Высших повторных курсов штаба того же фронта. С февраля 1922 г. по 1924 г. помощник губвоенкома города Смоленска. Затем преподает на военной кафедре МГУ, Курсах усовершенствования высшего начсостава. Состоял в должности для особых поручений научно-уставного отдела штаба РККА. С февраля 1928 г. Федор Евлампиевич в отставке с правом получения пожизненной пенсии.

Федор Евлампиевич Огородников умер в 1939 г. в Москве и похоронен на Новодевичьем кладбище.

А. Н. Куропаткин

Алексей Николаевич Куропаткин родился 17 марта 1848 г. Окончил 1-й кадетский корпус, в 1866 г. — Павловское военное училище, а в 1874 г. — Николаевскую академию Генерального штаба. В 1866–1871 гг. и 1875–1877 гг. служил в Туркестанском военном округе. В 1874–1875 гг. Куропаткин был командирован в Германию и Францию, принимал участие в экспедиции в Большую Сахару. В 1877–1878 гг. он участвовал в русско-турецкой войне в должности начальника штаба 16-й пехотной дивизии генерала М. Д. Скобелева. Проявил исключительную работоспособность и личную храбрость, был тяжело ранен. В 1880–1882 гг. Куропаткин командовал Туркестанской стрелковой бригадой. С 1883 по 1890 г. служил в Генеральном штабе. В 1890–1899 гг. начальник Закаспийской области. С января по июль 1899 г. Куропаткин исполнял должность военного министра, затем был утвержден в этой должности.

Алексей Николаевич много сделал для улучшения материального положения офицеров и нижних чинов, упорядочения интендантской службы, подготовки офицерских кадров, разработки мер по быстрому развертыванию армии. В 1901 г. он получил чин генерала от инфантерии, а в 1902 г. — генерал-адъютанта. В 1902 г. Куропаткин побывал в Японии, однако неверно оценил ее военный потенциал. В феврале 1904 г. был назначен командующим Маньчжурской армией. С октября 1904 г. по март 1905 г. являлся главнокомандующим русской армии на Дальнем Востоке. В руководстве войсками в период Русско-японской войны проявлял нерешительность и колебания. После поражения русской армии при Мукдене (февраль 1905 г.) смещен с поста главнокомандующего и назначен командующим 1-й армией.

После окончания Русско-японской войны Алексей Николаевич Куропаткин был введен в состав Государственного совета, но участия в его работе не принимал. В то же время делал попытки оправдать свою деятельность в качестве главнокомандующего. В годы Первой мировой войны был назначен командиром гренадерского корпуса, затем командующим 5-й армией. В феврале-марте 1916 г. он командующий Северным фронтом. С июля 1916 г. по февраль 1917 г. был туркестанским генерал-губернатором.

После Февральской революции 1917 г. Куропаткин был арестован, но освобожден Временным правительством. В январе 1918 г. уволен в отставку. Проживал в родовом доме в селе Шешурино Холмского уезда Псковской губернии. Алексей Николаевич отклонил предложение французского посла покинуть Россию, как и отказался примкнуть к «белому движению». Остаток жизни Куропаткин посвятил общественной и педагогической деятельности среди своих земляков. Он преподавал в средней школе и основанной им сельскохозяйственной школе.

Алексей Николаевич Куропаткин скончался 16 января 1925 г.

Литература

1. Бантыш-Каменский Д. М. Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. СПб., 1840. Репринт г. Пушкин. 1990.

2. Борисов Ю. В. Шарль Морис Талейран. М., 1989.

3. Военная энциклопедия / Под ред. полковника В. Ф. Новицкого. М., 1911.

4. Военно-энциклопедический лексикон / Под ред. Л. И. Зеделлера / СПб., 1858.

5. Деревянко И. Шаров А. Щупальца спрута. Очерки из истории русской военной разведки // Тыл вооруженных сил. 1990. № 8-12.

6. Те же. Тайная война // Военные знания. 1994. № 5–10.

7. Деревянко И. В. Русская агентурная разведка в 1902–1905 гг. // Военно-исторический журнал. 1989. № 5.

8. Знаменитые россияне XVIII–XIX веков. Биографии и портреты по изданию Великого князя Николая Михайловича «Русские портреты XVIII и XIX столетий». СПб., 1995.

9. Керсновский А. А. История русской армии. М., 1993. Т. II.; Знаменитые россияне XVIII–XIX веков. — СПб., 1995.

10. Мироненко С. В. Самодержавие и реформы. М., 1989.

11. Очерки истории российской внешней разведки. Т. 1. М., 1995.

12. Русский биографический словарь. СПб., 1900. Т. 2.

Иллюстрации

^{Удельная Русь в XII–XIII вв.}

^{Александр Невский. «Титулярник». РГАДА}

^{Великий князь Дмитрий Иванович Донской. Миниатюра из «Титулярника» 1627 г.}

^{Победа на Куликовом поле. Миниатюра конца XVI в.}

^{Раненый воевода. Рисунок XIX в.}

^{Уничтожение Новгородского веча при Иване III. Художник К. Лебедев}

^{Иван III посылает военную помощь псковичам в борьбе против немцев в 1473 г. Миниатюра Лицевого летописного свода}

^{Переселение новгородцев в Москву. Художник А. Кившенко}

^{Печать Великого князя Ивана III, на которой впервые появляется двуглавый орел — символ русского государства}

^{Царь Алексей Михайлович. Портрет XVII в.}

^{Донесение Ордина-Нащокина, зашифрованное тайнописью, в Посольский приказ о сосредоточении войск в пограничном городе Путивле. 1642 г.}

^{A. Л. Ордин-Нащокин, руководитель русской внешней политики при царе Алексее Михайловиче. Портрет XVII в.}

^{А. С. Матвеев, руководитель Посольского приказа при царе Алексее Михайловиче. Портрет XVII в.}

^{Посольское подворье в Москве. Отправление посла на аудиенцию к королю. Картина В. Шереметева}

^{Прием иностранных послов в Посольском приказе в XVII в. Рисунок XIX в.}

^{Титульный лист статейного списка русского посольства в Испанию и Францию во главе со стольником П. И. Потемкиным. 1667–1669 гг.}

^{Петр I}

^{Ф. Я. Лефорт, генерал и адмирал, был поставлен Петром I во главе Великого посольства в Европу в 1697–1698 гг. Ф. А. Головин, с 1698 по 1706 г. возглавлял Посольский приказ}

^{В. Л. Долгорукий, русский посол в Копенгагене. В 1709 г. подписал выгодный для России союзный договор с Данией. П. П. Шафиров, вице-президент Коллегии иностранных дел}

^{Царевич Алексей Петрович и его супруга принцесса Шарлотта. Портреты начала XVIII в.}

^{Граф П. А. Толстой, русский посол в Турции в годы Северной войны. Б. И. Куракин, русский посол в Англии}

^{А. И. Остерман, генерал-адмирал, вел переговоры с Турцией во время Прутского похода 1711 г., переговоры со шведами на Аландском (1718–1719 гг.) и Ништадтском (1721 г.) конгрессах. Я. В. Брюс, генерал, в 1718–1719 гг. принимал участие в работе Аландского конгресса, а в 1721 г. — подписании Ништадтского мира со шведами, закрепившего победу России в Северной войне}

^{А. А. Матвеев, русский посол в Англии в 1707 г. Граф Г. И. Головкин, первый руководитель Коллегии иностранных дел}

^{Императрица Елизавета Петровна. Гравюра XVIII в.}

^{А. П. Волынский, государственный деятель и дипломат. Принимал активное участие в подготовке Персидского похода 1723 г. И. И. Неплюев, государственный деятель и дипломат}

^{А. П. Бестужев-Рюмин, руководитель внешней политики России при императрице Елизавете Петровне}

^{Екатерина II}

^{П. И. Шувалов, граф, с 1758 по 1760 г. вице-президент Военной коллегии. Гравюра Г. Шмидта. 1760 г.}

^{В. В. Фермор, генерал-аншеф, в 1758–1759 гг. главнокомандующий русской армией в Семилетней войне 1756–1763 гг. Гравюра Дж. Ватсона. 1769 г. Н. И. Панин, руководитель Коллегии иностранных дел при Екатерине II}

^{Граф M. M. Сперанский. В 1808 г. по поручению Александра I подготовил проект «государственного преобразования»}

^{Гусар начала XIX в. Музей 1812 г.}

^{Уральский казак и офицер (1798–1801 гг.). Офицеры-кирасиры (1797–1800 гг.)}

^{Мушкетер и обер-офицер начала XIX в. Александр I. (Бозио)}

^{На бивуаке. Музей 1812 г.}

^{Сцена из военной жизни. Музей 1812 г.}

^{M. Б. Барклай де Толли, выдающийся русский полководец. (Дау)}

^{П. И. Багратион, генерал от инфантерии, выдающийся русский полководец}

^{M. И. Голенищев-Кутузов, генерал-фельдмаршал, великий русский полководец}

^{М. А. Милорадович, генерал от инфантерии, в 1812 г. начальник авангарда Главной армии, вел непосредственное преследование армии Наполеона}

^{П. M. Волконский, генерал-фельдмаршал. В 1810 г. был назначен управлять квартирмейстерской частью. К. Ф. Толь, генерал-майор, генерал-квартирмейстер Главной армии. (Клюквин)}

^{А. Д. Балашев, генерал от инфантерии, в 1810–1812 гг. министр полиции. (Клюквин). Л. Л. Беннигсен, генерал от кавалерии, с августа по октябрь 1812 г. начальник Главного штаба действующих армий. (Дау)}

^{M. И. Платов, генерал от кавалерии, атаман Донского казачьего войска, в 1812 г. командир отдельного казачьего корпуса. (Ромбауер). H. Н. Раевский в 1812 г. генерал-лейтенант, командир 7-го пехотного корпуса. В Бородинском сражении прославился упорной защитой центрального редута. (Росси)}

^{П. X. Витгенштейн, генерал от кавалерии, командир 1-го отдельного корпуса. А. П. Тормасов, генерал от кавалерии, в 1812 г. главнокомандующий 3-й Резервной Западной армией. (Дау)}

^{П. П. Коновницын, генерал от инфантерии, герой Отечественной войны 1812 г. (С. Обен). Д. С. Дохтуров, генерал от инфантерии, герой Отечественной войны 1812 г. (Дау)}

^{П. В. Чичагов, адмирал, в 1807–1811 гг. морской министр, в 1812 г. главнокомандующий 3-й Западной армией}

^{Наполеон I (Бонапарт), император Франции (Верещагина)}

^{Мюрат, маршал Франции, один из ближайших сподвижников Наполеона}

^{Даву, маршал Франции, при отступлении французской армии из Москвы командовал арьергардом. После сражения под Вязьмой был заменен маршалом Неем}

^{Ней, маршал Франции, в конце 1812 г. вывел из России остатки «Великой армии» Наполеона}

^{Удино, маршал Франции, в 1812 г. при отступлении французской армии прикрывал переправу Наполеона через Березину}

^{Французские войска при Наполеоне}

^{Смерть генерала Я. П. Кульнева в 1812 г. Музей 1812 г.}

^{Наполеон под Смоленском 5 августа 1812 г.}

^{Наполеон в горящей Москве. Художник А. Адам 1840-е гг.}

^{А. С. Фигнер, в 1812 г. штабс-капитан, один из самых известных партизан}

^{Д. В. Давыдов, генерал-лейтенант, в 1812 г. первый обратился к Багратиону с проектом организации партизанской войны}

^{Русский гусарский разъезд в поисках противника. Художник А. Сафонов. 1912 г. Фрагмент}

^{Изгнание Наполеоновской армии из России. Два гренадера. (Коссак)}

^{Император Николай I. Литография Е. Демизона. Середина XIX в. И. И. Дибич, граф Забалканский. В 1829 г. командовал русской армией на Дунае в Русско-турецкой войне 1828–1829 гг. Литография П. Бореля по оригиналу Дж. Доу. Середина XIX в.}

^{А. Х. Бенкендорф, граф, главноуправляющий III отделением. Гравюра XIX в.}

^{Император Николай II}

^{Е. И. Алексеев, генерал-адмирал, наместник областей Дальнего Востока. Хромолитография. Москва, хромолитография М. Т. Соловьева. 1903 г.}

^{А. H. Куропаткин, генерал, в годы Русско-японской войны 1904–1905 гг. командующий Маньчжурской армией. О. К. Гриппенберг, генерал-адъютант, командующий 2-й Маньчжурской армией. Хромолитография. Москва, литография товарищества И. Д. Сытина. 1904 г.}

^{Японский шпион, пойманный под Мукденом. 1904 г.}

^{Открытка, посвященная заключению Портсмутского мира}

^{Толпа на Дворцовой площади в ожидании манифеста о вступлении России в Первую мировую войну. Фотография. 20 июля 1914 г.}

^{«Россия за правду». Плакат Первой мировой войны}

^{Взято из книги «Лубянка-2». М., 1999 г. С. 148}

^{Взято из книги «Лубянка-2». М., 1999 г. С. 141}

^{Немецкий разведчик, переодетый в женское платье, направляется в расположение русских войск}

^{Немецкий шпион в женском платье, задержанный в прифронтовой полосе}

^{Захват германских автомобилей. Репродукция с картины И. В. Владимирова. В издании Д. Я. Маковского «Великая война…» 1915 г.}

^{Генерал от кавалерии А. А. Брусилов. Хромолитография. Литография товарищества И. Д. Сытина. 1915 г.}

^{Взято из книги «Лубянка-2». М., 1999 г. С. 152}

^{Арест Временного правительства. Художник П. Шухмин}