Черное золото королей Эксмо Москва 2010 978-5-699-39107-3

Мария Жукова-Гладкова

Черное золото королей

Автор предупреждает, что все герои этого произведения являются вымышленными, а сходство с реальными лицами и событиями может оказаться лишь случайным.

Глава 1

Вчера появлялся бывший муж. Он нечасто баловал нас своими посещениями, пожалуй, последний раз я видела его года два, если не три назад (в смысле живьем, в прессе же и по ящику его светлый лик мелькает довольно часто), а вчера он вдруг взял и приехал, да еще оставил денег, «чтобы что-то купила детям».

Первые два курса мы вместе учились в университете. Там и познакомились. Я вуз закончила с красным дипломом, Лешка же был отчислен со второго курса за хроническую неуспеваемость, после чего косил под психа, чтобы не загреметь в армию, а затем внезапно оказался у нефтяного корыта. Правда, к тому времени мы уже не были мужем и женой.

Он до сих пор так же красив, и несколько «гусиных лапок», появившихся вокруг глаз, только добавили ему мужской привлекательности. Наверное, посещает тренажерные залы, бассейны, массажные кабинеты и все, что там еще принято посещать в тех кругах, к которым он теперь принадлежит. Вчера, как и всегда, он благоухал дорогим парфюмом и был одет в шмотки, на которые мне пришлось бы пахать как минимум пару лет.

В семнадцать лет, сразу же после поступления в Университет на матмех, я влюбилась в него до беспамятства – как, впрочем, и все остальные девчонки нашей группы. Он перепробовал не только наш курс, но и старшие, перелезая из одной постели в другую, даже не перелезая – перескакивая: он сразу же взял быстрый темп. В те времена, правда, очень приветствовалось выполнение пятилетки за три года. Лешка и соответствовал духу времени. Проникся призывами партии и правительства, только с уклоном не в ту сторону. Партия и правительство имели в виду несколько другие вещи, но Леша имел склонность все понимать по-своему. И однажды его возненавидели и все брошенные девчонки, и парни, от которых он отвлекал внимание особ женского пола.

Перед самым Лешкиным отчислением очередь дошла до меня.

Я никогда не отличалась особой красотой. Если быть абсолютно откровенной, меня даже нельзя было назвать симпатичной: бесцветное лицо, белесые волосы, брови и ресницы, серые бесцветные глаза. Этакая белая мышь. Правда, через несколько лет, узнав дорогу в косметические салоны, я поняла, как могу преобразить себя и сделать практически любое лицо, даже очень-очень красивое. Но было уже поздно: Лешка давно ушел к другой. Другим. Он не задержался ни с одной женщиной. И никогда не снижал взятого в начале своего кобелиного пути темпа.

Тринадцать лет назад, после того как Лешка уже меня бросил, я поняла, что беременна. Узнав о своем предстоящем отцовстве (я настояла на встрече), Лешка встал на дыбы и долго орал, обвиняя меня во всех смертных грехах. Хотя в чем я была виновата? В том, что еще не умела предохраняться и надеялась на него, своего первого мужчину, который, кстати, убеждал меня, что «ничего не будет»?

Наоравшись вдосталь, Лешка заявил, чтобы делала аборт, и даже оставил деньги. Правда, через три дня принесся и с беспокойством уточнил, не успела ли я совершить грех. Я смотрела на него раскрыв рот и не понимала, что он от меня хочет. Я еще не разобралась со своими чувствами к Лешке: одновременно была на него страшно обижена и продолжала любить. В душе начала подниматься радость: он все-таки вернулся, он одумался, три дня назад я не подготовила его к «радостному» известию как следует. Он же еще молодой парень, он хочет погулять, да и вообще я сама виновата. Надо было дождаться свадьбы. Стоп! О какой свадьбе речь? Ведь он тогда уже променял меня на другую…

Лешка быстро опустил меня с небес на грешную землю.

Отчисление из университета уже имело место быть, и никакие мамины связи (а его мать была видным в городе партработником) не могли удержать сыночка по месту учебы. Дело было не только в плохой успеваемости (это слово к Лешке вообще было неприменимо, потому что он не мог «успеть» ни по одному предмету). Я вообще не понимала, почему его понесло на матмех – да и как ему удалось закончить десять классов средней школы, еще и с углубленным изучением французского языка, из которого он, кроме «шерше ля фам», не знал ничего. «Аморальное поведение» стояло первым в списке причин отчисления. А в те годы к моральному облику будущего строителя коммунизма относились серьезно.

Лешка понял, что рождение ребенка даст ему отсрочку от армии. Вернее, это понял не Лешка, а его драгоценная мамочка. И я вполне устраивала ее как потенциальная невестка: тихая, непривлекательная мышка, нескандальная, собирающаяся заниматься научной работой, да еще и с ленинградской пропиской. Идеальная жена для ее любимого и единственного Лешеньки.

Надо отдать должное Надежде Георгиевне, она всегда была со мной честна. Вынуждена признать: Надежда при любых обстоятельствах говорит то, что думает, невзирая на лица и должности, никого и ничего не боится, знает себе цену и чего именно хочет на данный момент. Она мне и разложила все по полочкам, по ходу дела заметив, какие блага я поимею от брака с ее сыном. Да это был и не брак, а деловое соглашение – каждая сторона должна что-то дать другой, в результате что-то получит взамен.

Мне обещали, что мой ребенок никогда ни в чем не будет нуждаться, а я… не пополню ряды старых дев. Мне найдут спокойную, но хорошо оплачиваемую работу, я смогу одеваться у хороших портных (Надеждиных), меня отведут к лучшим косметологам (Надеждиным), нас с ребенком будут лечить в лучших поликлиниках, кормить дефицитом (в те годы это было важно) и даже привозить подарки из вожделенной (тогда) заграницы, куда Надежда Георгиевна выезжала для советского человека даже слишком часто. Мое дело – заниматься ребенком, наукой (если пожелаю) и не мешать Леше жить так, как он хочет.

– Оля, – внимательно оглядела меня свекровь с головы до пят, – ты в зеркало на себя когда в последний раз смотрела?

Я промолчала.

– Для женщины, Оля, очень важно, чтобы она была замужем, – невозмутимо продолжала Надежда Георгиевна. – Пусть муж шляется направо-налево, денег не зарабатывает, все у него валится из рук и носит он фамилию Сутрапьянов. Неважно. Важно, что ты – замужем. Статус у тебя такой. Тогда окружающие к тебе по-другому относятся. А у тебя вся жизнь впереди. Поверь мне. Я в этой стране не первый год живу. Скоро познакомишься, с кем.

Свекор оказался как раз таким, как описала Надежда Георгиевна. Из нужного места у него росло только мужское достоинство, все остальное – из задницы (ему, по-моему, больше всего подошла бы двойная фамилия Сутрапьянов-Криворуков, можно бы и третью сюда добавить – Кобелев). Но как партийная работница с многолетним стажем, сделавшая великолепную карьеру для советской женщины, Надежда Георгиевна не могла себе позволить с ним развестись. Правда, в постперестроечные годы быстро исправила ситуацию и, как мне было известно, оторвалась на полную катушку.

Свекровь любила передо мной прихвастнуть. А впрочем, перед кем она еще могла похвастать своими похождениями? Если мужик шляется направо-налево – это нормально, способствует укреплению его имиджа, а если женщина, даже в наше время… Общественное мнение на этот счет не смогли поколебать никакие перестройки и прочие изменения в государстве. Но Надежде Георгиевне хотелось рассказать о своих сексуальных подвигах и достижениях. Была у нее такая слабость. Одна из немногих.

В общем, мы с Лешкой поженились, хотя мои родители были категорически против этого брака и в особенности Надежды Георгиевны, которую возненавидели при первой встрече. Правда, мой отец быстро сдружился с Лешкиным. Сейчас они вообще не разлей вода и совместно проживают на нашей даче с моими детьми, их собственными внуками. Я же после начала их крепкой дружбы была вынуждена освоить навыки сотрудника вытрезвителя.

Через положенный срок я родила сына, еще через полгода Лешка благодаря маминым связям отправился в психушку, а я – в квартиру родителей, двухкомнатную смежную «хрущобу», где и живу до сих пор. С Лешкой мы развелись через год: к тому времени я его уже видеть не могла, чувств к нему никаких не испытывала (вернее, чувства были: хотелось дать по голове чем-нибудь тяжелым). Я сама ему надоела намного раньше (как уже упоминала), состоять в браке нам больше не требовалось, времена менялись, поэтому все заинтересованные стороны были только «за», включая Надежду Георгиевну, обещавшую помогать мне деньгами, – Витя все-таки был ее единственным внуком, и в том, что это сын ее драгоценного Лешеньки, она не сомневалась.

Мои родители отметили мое расставание с Лешкой гораздо пышнее, чем свадьбу, и веселились на этот раз очень искренне, как и все мои подруги, знавшие, какое сокровище мне досталось. Сокровище, кстати, успело переспать с ними всеми и их всех отправить по известному русскому адресу (Лешка обычно расставался с женщинами со скандалом, и ни одна, насколько мне известно, не вспоминала его добрым словом), поэтому подружки меня только поздравляли: наконец-то отделалась.

Через несколько месяцев умерла мама. К моему большому удивлению, Лешка помог мне с организацией похорон и вообще поддержал морально (возможно, его послала Надежда Георгиевна, которая на похоронах не появлялась, – видимо, помнила, как ее «любила» покойная). Каким-то странным образом (сама не понимаю как) я вновь оказалась в его постели и через девять месяцев родила девочку, которой дала имя мамы – Катя.

Лешка опять назвал меня идиоткой, потом махнул рукой и сказал:

– Делай что хочешь.

С тех пор мы виделись крайне редко. Надежда Георгиевна появлялась довольно часто, вывозила внуков в музеи и театры, она же привозила нам деньги: я на алименты официально не подавала. Да и какие в наше время алименты? Ведь доход у большинства мужиков левый и ни в каких ведомостях не зафиксированный. Свекровь также интересовало здоровье бывшего мужа, который у нас в доме был частым гостем и даже иногда задерживался на недельку. Мне Надежда Георгиевна как-то призналась, что привязана к Петровичу (она его всегда так называла), как к старой собаке. Вроде сдала в приют для бездомных животных, а все равно навещает. Она его в приют, правда, не сдавала, купила ему однокомнатную хибарку (недалеко от нашей квартиры), а в наше общее пользование выделила свою дачу, построенную в советские времена на выделенных партийному работнику шести сотках. У Лешки с Надеждой Георгиевной теперь имеется какой-то немыслимый особняк то ли в Репине, то ли в Комарове, куда ни моих детей, ни меня, ни отца, ни свекра ни разу не приглашали.

Не приглашали нас и в их общие апартаменты в центре города. Признаться, я не понимала, почему взрослый мужик, мой бывший муж, так до сих пор и живет с мамой. Ну ладно когда возможности нет разъехаться или купить еще одну квартиру. Тут же вместо обоев можно было обклеивать стены стодолларовыми купюрами.

Но Леша жил с Надеждой Георгиевной, больше ни разу не женился и на пару с мамой же создал нефтяную компанию «Алойл». Перевод слова «ойл» с английского на русский я знаю, а вот вместо чего стояло «ал», так и не смогла решить: сокращение от «Алексей»? У бывших родственников не спрашивала. Меня это мало волновало. Предполагаю, свекровь использовала свои многочисленные бывшие партийные связи для организации успешного бизнеса и фактически его и вела, хотя официально генеральным директором нефтяной корпорации являлся Лешка. В какой должности числится Надежда Георгиевна – не представляю. Как-то никогда не интересовалась.

И вот вчера вечером, когда я сидела за компьютером (подаренным Надеждой Георгиевной – видимо, списанным в «Алойле» в связи с моральным износом) и кропала очередную книжку, позвонил Лешка. Поскольку я его даже не слышала года два, в первый момент голос не узнала.

Он изъявил желание приехать.

– Зачем? – спросила я. – Дети за городом.

– Разговор есть, – заявил бывший. – Ты никого не ждешь?

– Нет, – ответила я.

Лешка нарисовался через полчаса, вручил мне букет роз (никогда он меня так не баловал), шлепнул на кухонный стол бутылку коньяка и коробку конфет-ассорти, потом без приглашения отправился осматривать квартиру. Предполагал, что что-то изменилось?

Летом, как я уже говорила, мои двенадцатилетний сын и десятилетняя дочь живут на даче с двумя дедушками. Я езжу к ним на выходные, а на неделе работаю. Компьютер, конечно, можно было бы перевезти на дачу или попросить у Надежды Георгиевны презентовать какой-нибудь старый ноутбук, но сложно оставаться в помещении, зная, что все родные отправились на залив. В городе таких искушений нет. В зимнее время я работаю по ночам, когда мои уже все спят и мне не мешают, а сама отсыпаюсь днем, пока дети учатся.

Я начинала учительницей математики в школе (с наукой не получилось, так как родилась еще и Катька), потом (опять же благодаря связям Надежды Георгиевны) пристроилась в одно небольшое издательство, где лепила всевозможные руководства для барышень, в основном сборники советов на тему: как жить дальше, если хочешь выйти замуж. Затем издательство расширилось, и мне предложили попробовать себя в качестве эротической писательницы. Я вначале отнекивалась, а потом вошла во вкус и теперь с успехом кропаю книжонки в серию «Секс-индустрия», правда, под псевдонимом, потому что не хочется, чтобы кто-то из знакомых знал, что именно я расписывала страдания юной лесбиянки, «птичий грех», общий помыв в бане и прочие прелести жанра. Я занимаюсь этим только из-за денег. Мне ведь нужно содержать семью. Из родственников о моих истинных занятиях знают только свекор со свекровью: свекор, так как частенько меня консультирует (из своего прошлого опыта бурной кобелиной жизни) и читает все мои опусы, а Надежда Георгиевна – как вечный советчик. Именно она подсказала мне, что следует подключиться к Интернету и черпать материал оттуда.

Пробежавшись по квартире (бегать было особенно негде, если еще учесть, что Лешка с момента нашей последней встречи раздобрел размера этак на три, если не на четыре), бывший вернулся на кухню, плюхнулся на табуретку, заметив, что они у меня слишком маленькие и хлипкие («Для такой раскормленной задницы – конечно», – подумала я, но вслух ничего не сказала), осмотрел стены, давно требующие покраски, меня, не удосужившуюся навести макияж к его приходу, и спросил:

– Тебе чего, бабок мало?

– В смысле? – переспросила я.

– Квартиру нормальную, что ли, не купить?

Мне хотелось вспомнить Лешкину маму в определенном контексте, но сдержалась: донесет, чего доброго, Надежде Георгиевне, как я тут про нее выражаюсь, а она и прибежит выяснять отношения. Лишний раз видеть Надежду Георгиевну желания у меня не было, в особенности вопящую – она по громкости вполне способна конкурировать с сиреной, объявляющей о воздушной тревоге.

– Ну ты чего, своими романами на квартиру, что ли, не заработала? – вылупился на меня Лешка. – Да ведь и мать тебе вроде бы бабки регулярно подкидывает. Я не понимаю, куда у тебя деньги уходят?! На что ты их тратишь?

Лешка всегда был патологически жаден и мог удавиться за копейку, имея чемодан «зелени». Если бы не Надежда Георгиевна, мы с детьми не имели бы никаких алиментов. На женщин он никогда не тратился, наоборот, выяснив, что предпочитает очередная пассия, прилагал усилия, чтобы не оказаться там, где это дают; брал внешностью и навыками в постели. И вообще, я теперь понимаю, что, кроме внешнего шарма (который перестаешь замечать после длительного общения с Лешенькой), он ничего предложить не мог, даже языком болтать не научился, как это умеют многие сердцееды.

– Откуда ты знаешь про романы? – для начала уточнила я.

– Да зачитывался тут твоими шедеврами, – ухмыльнулся Лешка. – И матери сказал: вот бы с этой бабой познакомиться. Ну мамаша и выдала страшную тайну. Взяла с меня слово, что никому больше не скажу. Что ты не хочешь. Ну неужели не хочешь популярности? Твоя фотка в газетах, интервью, тебя по телику показывают. Может, передачу под тебя бы забабахали, типа «Про это». Я бы тебя по телику смотрел, всем бы говорил: вон моя баба про секс треплется. Круто!

«Конечно, – хмыкнула я про себя. – Главное, перед друзьями прихвастнуть».

– Такой популярности не хочу, – резко ответила я вслух, и это соответствовало действительности. Я вообще не хотела никакой – в первую очередь из-за детей, чтобы не осложнять им жизнь, а уж быть известной как автор эротических романов, да еще того бреда, который я пишу… И перед знакомыми уже поздно раскрываться. Надо было говорить сразу, я не захотела, значит, теперь придется молчать как партизан.

– Дура, – сказал Лешка. – Какая была дура, такая и осталась.

– Спасибо на добром слове, – огрызнулась я.

– Давай не будем ругаться. Лучше выпьем, – примирительно предложил Лешка и разлил коньяк.

Я не помнила, чтобы он так пил. Бутылка сорокадвухградусного «Кардинала» (0,7 л) опустела почти мгновенно и почти без закуски – за то время, пока я только два раза пригубила.

Лешка тут же достал из кармана сотовый и велел кому-то, чтобы привез еще и занес в квартиру.

Минут через пятнадцать в дверь позвонили, мы пошли открывать вместе. На пороге стоял накачанный детина. Он вежливо со мной поздоровался и вручил Лешке пакет из супермаркета, который я всегда обхожу стороной, чтобы не расстраиваться из-за кусающихся цен.

– Шеф, я сижу в машине, – молвил детина и удалился.

Мы опять отправились на кухню.

– Пожрать чего-нибудь сваргань, – сказал Лешка, принимаясь за вторую бутылку. На этот раз – «Арарата».

Я могла предложить только пельмени «Равиоли», яичницу, вареную колбасу и суп из пакетиков. Лешка грязно выругался и опять рявкнул:

– Куда ты деваешь деньги? На Карибы ездишь с детьми отдыхать? Машины каждый месяц меняешь? Или все в чулок складываешь? Так смотри, теперь с этим кризисом все баксы ухнуться могут, как рубли в свое время ухнулись – и в чулке, и в банке. У нас не Швейцария, чтобы деньги в банк класть. Смотри, не перемудри.

Я пояснила, что откладывать мне нечего – все уходит на семью, и назвала сумму, которую получаю за роман. Лешкина челюсть поползла вниз.

– Не может быть, – ляпнул он через некоторое время, даже забыв о коньяке.

– А ты, Леша, попробуй что-нибудь написать и отнеси в издательство. Посмотрим, сколько тебе предложат.

Лешка почесал репу. Потом еще раз обвел глазами мою кухню. Встал, самолично заглянул в холодильник. Я сидела молча. Не хотелось напоминать, что у меня (не у нас, а именно у меня) двое детей-подростков, причем разного пола, которых обувать-одевать надо, не говоря о том, что их нужно еще и кормить. Два деда (один из них Лешкин отец) тоже фактически на мне, их пенсии я не беру в расчет: пенсии ими рассматриваются как взносы в фонд зеленого змия, и я ничего не могу с этим поделать. Так что мои гонорары (мой единственный источник дохода) и Надеждины подачки идут на прокорм и одевание-обувание пяти человек. Хотя Лешка, между прочим, мог хотя бы помогать своему родному отцу. Про детей вообще молчу.

Переварив полученную информацию, бывший засосал полбутылки сразу («Генетика – страшная сила», – подумала я, вспоминая свекра на этой же кухне и на том же самом месте. Правда, Лешкин отец употребляет гораздо более дешевые напитки), опять извлек из кармана сотовый и велел своему детине теперь обеспечить нас продуктами питания, что и было исполнено. Я решила, что неделю могу не ходить в магазин.

Но больше всего меня интересовало, зачем бывший все-таки приперся.

А он жаловался на свою судьбу несчастного миллионера, которого никто не понимает и не любит. О существовании нежной, тонко чувствующей и ранимой души, признаться, узнала впервые. Никогда бы не догадалась, что она скрывается в этом холеном, раздобревшем на нефтяных хлебах теле. Я прослушала речь о том, как Леша много работает, какие вокруг все сволочи, как все хотят его надуть, обвести вокруг пальца, объехать на кривой кобыле, в общем, лишить бедного мальчика честно заработанного.

Насчет честности в современном бизнесе, в особенности нефтяном, я бы говорить поостереглась. Насчет опасности согласна. Каждый, кто пытается прорваться к нефтяному корыту, потенциальный смертник. Там, где закручены очень большие деньги, идет постоянный передел сфер влияния, борьба за власть и отстрел конкурентов. Правда, я считала, что Надежда Георгиевна с ее способностью просчитывать все варианты, умением договариваться со всеми и обо всем, привычкой держать данное слово и жизненным опытом должна была обеспечить сыну возможность спокойно работать. Хотя насчет того, кто из них двоих работал больше, я имела свое личное мнение, однако вслух его выражать не спешила.

После второй (ну и вместимость организма!) бутылки коньяка Лешка поднял на меня несколько затуманенные глаза и спросил:

– Ольга, признайся честно: Витька с Катькой мои дети?

– Ты что, совсем спятил? Ужрался до зеленых чертей? – уставилась я на бывшего. – Белая горячка началась? Леша, что с тобой?

– Они мои дети, черт тебя дери?! – рявкнул Лешка так, что стены «хрущобы» дрогнули и я забеспокоилась, не провалимся ли мы сейчас к соседям. Правда, на этот раз дом все-таки устоял.

– Конечно, твои, – ответила я спокойно, хотя испытывала желание огреть Лешку по башке чем-то тяжелым. Но делать этого не стоило – судя по его папаше. Свекор после удара скалкой (в исполнении свекрови) валился на пол и там невозмутимо начинал храпеть. Стоило мне представить Лешку храпящим у меня на кухне… Нет, нужно от него побыстрее избавиться. И вообще, спорить с пьяными – гиблое дело. Я это по опыту знаю. К сожалению, очень большому.

– Точно? – не отставал Леха.

Я решила выяснить, почему бывший вдруг в этом засомневался. Но он мне не ответил, вместо этого сказал, что хотел бы сходить с детьми на экспертизу.

– На какую? – вначале не поняла я.

Лешка заплетающимся языком пояснил, что теперь, сдав кровь, можно точно определить, является он отцом ребенка или не является. Я вспомнила, что где-то уже слышала про такое, правда, у меня не было нужды подробно выяснять этот вопрос.

– Если хочешь, пошли сдавать, – пожала плечами я. – А тебе срочно это надо? Мне бы не хотелось дергать детей с дачи. Сейчас прекрасная погода, и неизвестно, сколько она еще простоит.

– Пытаешься найти отговорку? – прошипел бывший.

– Да я их хоть завтра с дачи привезу! – заорала я, не в силах больше сдерживаться. – Только что это вдруг тебе приспичило ни с того ни с сего? Двенадцать лет вообще не обращал на нас внимания, а теперь полез с обвинениями. Не надо, дорогой, судить о людях по себе.

Лешка хлопнул еще коньяка (сколько ж в него влезает?), заявил, что сына могу не брать, он не сомневается, что Витька его ребенок, а Катьку просил завтра доставить в город. Нам не придется сидеть ни в какой очереди, он обо всем договорится.

– Хорошо, – пожала плечами я. – Только что мне ей сказать?

– Говори что хочешь, – ответил Лешка и с трудом поднялся.

Он постоял, держась обеими руками за стол (голова закружилась?), потом распахнул одну створку окна, высунулся вниз и рявкнул на всю округу:

– Димон! Забери меня!

Окружающие дома от звука этого голоса вздрогнули, из окон стали высовываться люди, проверяя, не бомбежка ли началась. А бывший опять плюхнулся на табуретку, обеими руками схватил третью бутылку коньяка и вылил в рот последние капли, причем долго держал горлышко над своей раскрытой пастью, обильно украшенной металлокерамикой. Невольно вспомнился анекдот про «Барсик, ну еще чуть-чуть!».

Я тоже выглянула в окно и увидела, как из черного «жирного» «Мерседеса» вылез все тот же детина, который у нас появлялся уже дважды, и направился ко мне в подъезд.

В квартире детина очень ловко подхватил Лешку (чувствовался опыт ношения данного конкретного тела), со мной попрощался и потащил шефа вниз (с моего третьего этажа тащить было не очень далеко), загрузил в машину на заднее сиденье, как куль с мукой, чтобы не сказать хуже, сам сел за руль – и «Мерседес» отъехал.

Глава 2

Утром я отправилась на дачу на старом «Запорожце», на котором в свое время ездил свекор, забрала Катьку и привезла ее по названному бывшим адресу.

Катька всю дорогу не давала мне покоя, спрашивая, что понадобилось папе. Какое-то время тому назад, придя в сознательный возраст, дети просто замучили меня вопросами о папе и о том, почему он с нами не живет. Приставали они не только ко мне, но и к дедушкам и бабушке. Надежда Георгиевна в своем обычном стиле заявила:

– Он – редкостная сволочь, хоть и мой сын.

Надежда Георгиевна также добавила, чтобы внуки даже не надеялись на возврат папы в семью. Этого не будет никогда, потому что… не будет никогда. А внукам надо довольствоваться тем, что есть. В жизни никогда нельзя получить все.

После разговора с бабушкой вопросы прекратились. Не знаю уж, что они там обсуждали между собой и к каким выводам пришли, но папу не жаловали. Более того, время от времени спрашивали меня, не собираюсь ли я снова выйти замуж. При упоминании в прессе папиного имени (оба дедушки читают «Деловой Петербург» и «Вне закона», где Лешке иногда моют кости), а также после демонстрации папы по телевизору в разделах светской или криминальной хроники (где еще появляться нефтяному королю?) детки и деды вступают в дискуссию, почему его до сих пор не пристрелили или не посадили. Я пытаюсь эти разговоры пресечь, но не удается: все родственники высказывают свои версии, а дедушки обычно приходят к одному и тому же решению: всех бизнесменов и бизнесменш надо сажать, в особенности из бывших партийных работников. Но тем пока удается откупаться.

Катьке я сказала, что папа желает узнать ее группу крови.

– Зачем? – спросила дочь.

– Вот у него и поинтересуйся, – ответила я.

– Почему ты согласилась? – не отставала Катька.

– Это не так сложно, и он тогда быстро отвяжется. А пока не получит того, что хочет, не отлипнет, как репей.

Этот ответ Катьку удовлетворил, и она временно замолкла.

Вместо приветствия папа встретил нас воплем:

– Почему вы опаздываете?! У меня день по минутам расписан! Могли бы пошевелить задницами и приехать, когда я сказал!

– Мама, – дернула меня Катька за пиджак, – поедем отсюда. Дедушка Витя говорит, что на хамов не надо обращать внимания и просто вести себя так, словно их нет.

Дедушка Витя – это мой отец.

Далее последовала ссылка на дедушку Вову (Лешкиного отца), который, как выяснилось, считает, что хамам следует сразу же давать в морду, чтобы не раскрывали пасть. Бабушка Надя в случае столкновения с хамами советовала внукам обращаться к ней лично.

– Чего? Чего? – Лешкина челюсть поползла вниз.

Я не помню, когда он последний раз видел Катьку. Года два точно не видел, а она за это время сильно вымахала и, кстати, стала здорово похожа на Лешку, что я и отметила в эти минуты. Слава богу, девчонке не передалась моя внешность белой мыши.

– Мама, поехали отсюда, – тянула меня Катька. – Сводишь меня в «Баскин Роббинс», и вернемся назад на дачу. А то Витька уже раз пять купался, а ты меня вытащила в город. Непонятно зачем, – добавила Катька взрослым тоном (Надеждиным) и внимательно посмотрела на Лешку.

Во время Катькиного выступления мы стояли на тротуаре рядом с нашими машинами – «Мерседесом» («шестисотым») и «Запорожцем», притулившимся сзади. И как я только не впилилась в «мерс»? Правда, в анекдотах в него почему-то обычно дедок впиливается… Напротив входа в лабораторию беседовали две женщины лет пятидесяти на вид. Одна была в белом халате, вторая – в обычной одежде. После прибытия меня и Катьки они увлеклись нашим семейным скандалом. Интересно, чего смогли наслушаться и насмотреться сотрудники лаборатории за годы работы? Ведь какие тут, наверное, драмы разыгрываются…

А Лешка, как я заметила, все-таки взял себя в руки, для чего ему потребовалось приложить кое-какие усилия, обратился прямо ко мне, сказав, что не может больше терять время, и предложил мне вести дочь вслед за ним.

На пару с верным телохранителем Димой они тронулись в направлении двери, я взяла Катьку за руку и попыталась увлечь ее следом.

– Не пойду! – топнула ногой дочь. – Вначале в «Баскин Роббинс»!

Я знала, насколько упрямой может быть Катька, правда, со мной она таких концертов себе не позволяет. Вернее… Мои дети всегда требуют подробных объяснений всех моих действий и всего того, что я хочу от них. Если мне удается им объяснить, что и почему нужно сделать (а это иногда бывает ох какой нелегкой задачей!), они все выполняют беспрекословно и быстро. Но на объяснения может уйти не один день…

А тут, если еще приплюсовать отрицательный настрой против папы… Нежелание находиться в городе, когда брат купается в заливе вместе с дедушками… Полное непонимание необходимости сдавать кровь…

Признаться, я подумала, что сегодня нам не удастся затащить Катьку в лабораторию даже силой.

Но Лешка считал иначе: он ведь совершенно не знал свою дочь.

Бывший завопил, что еще усилило Катькин дух противоречия. Теперь отец с дочерью общались друг с другом на повышенных тонах, причем пытались подключить и меня. Фразы обоих начинались со слов «Скажи ей» или «Скажи этому». Я пыталась их как-то примирить, потому что вокруг нас уже начинала собираться толпа любопытных. Телохранитель слушал молча. Я же поняла, что Катька очень похожа на Лешку не только внешне.

Это осознала и часть зевак, включая двух теток, с самого начала нашей семейной сцены стоявших напротив входа. Тетка в белом халате, наверняка догадавшись, зачем мы всей семьей прибыли к лаборатории соответствующего назначения, обратилась прямо к Лешке, заметив, что он в самом деле зря теряет время: девочка его дочь. В этом нет сомнения даже у тех, кто их обоих никогда раньше не видел. Тетка обратилась за поддержкой к толпе и ее получила.

Лешка для разнообразия заткнулся, потом извлек из кармана калькулятор и спросил у Катьки, сколько ей лет. Этого не могла стерпеть уже я и высказала бывшему кое-что из того, что про него думаю.

– Не заводись, – спокойно ответил Лешка, что-то усиленно подсчитывая, потом, явно удовлетворенный подсчетами, повернулся к Диме и сказал: – Поехали отсюда. Я все понял.

Дима молча кивнул, щелкнул пультом сигнализации, «Мерседес» квакнул, и Дима распахнул перед шефом переднюю дверцу.

В эту секунду Катька от меня вырвалась, в мгновение ока домчалась до «Мерседеса» и плюхнулась на переднее место пассажира, во всеуслышание объявив, что хочет покататься на папиной машине с кондиционером, потому что у мамы его нет. Лешка протянул руку в салон, чтобы вытащить Катьку за шкирятник, но она уже перебралась на заднее сиденье, просочившись между двумя передними, и показывала Лешке язык, прижавшись лицом к тонированному стеклу.

Толпа зевак наблюдала за разворачивавшейся драмой. Или комедией.

Леша рванул заднюю дверцу на себя, но Катька уже вылезла с другой стороны и опять показывала отцу язык и «носик».

– Я знаешь что сейчас с тобой сделаю?! – взревел Лешка и бросился вокруг машины за Катькой.

Но не тут-то было. Дочь ворвалась в толпу зевак, которые явно были на ее стороне, помелькала там и понеслась в лабораторию, дверь в которую была не заперта. Лешка помчался за ней. Дима нажал на пульт сигнализации, закрывая «Мерседес», и тоже бросился в погоню. Конечно, надо защищать шефа от десятилетней дочери! Мало ли что сделает со священной коровой, то есть быком. Мне ничего не оставалось, как рвануть следом. Катьку следовало спасать, а то еще Лешка ее изувечит со злости.

Судя по слоновьему топоту, они были уже на втором этаже, взлетели по лестнице. Я понеслась туда же, в дальнейшем ориентируясь по крикам людей, которых сбивали с ног или в которых просто врезались. Впереди я иногда видела мелькавшую Димину спину, Лешку с Катькой мне было не догнать. Признаться, я быстро выдохлась и решила, что когда-нибудь они все набегаются и приступят к обсуждению спорных вопросов, не производя перемещений с места на место.

Я перешла на шаг, затем вышла на одну из лестниц (параллельную той, что располагалась напротив входа в здание), поняла, что нахожусь то ли на третьем, то ли четвертом этаже, и решила спускаться на первый.

Оказалось, что я все-таки на четвертом. Эта лестница была узкой и особой популярностью не пользовалась. По крайней мере, мне по пути попался только один медик (не знаю уж, врач, санитар или кто-то еще) в расстегнутом белом халате, из-под которого виднелись поношенные джинсы и черная футболка. Я обратила внимание на кровь на его правой руке, которую он как раз вытирал о черную футболку, поднимаясь навстречу мне по лестнице. На безымянном пальце мелькнул перстень-печатка. Признаться, не видела раньше, чтобы врачи на работу ходили с чем-то, кроме обручальных колец.

Мы встретились в пролете между третьим и вторым этажами. Он, как я успела заметить, вышел со второго.

– Девушка, посторонним вход воспрещен, – улыбнулся мне парень (ему было на вид лет двадцать пять). – Давайте-ка назад. Здесь только служебные помещения. Если туалет ищете, то на третий этаж, в конце коридора, направо.

– Мне нужен выход, – сказала я.

– Здесь закрыто. Спуститесь по другой лестнице. Но все равно идите через третий.

Не обращая на меня больше никакого внимания, парень сам проследовал на третий этаж и скрылся там. Он пошел от лестницы направо.

Я застыла на перепутье.

Потом подумала: а в самом деле, куда я попаду? Мне нужно к выходу, к которому, я надеялась, Катька или прибежит сама, или ее приведут. Дочь вполне может считать, что я осталась у нашей машины ждать ее возвращения. Я ведь им с сыном всегда говорю: если потеряемся в магазине, ждите меня у выхода. Они уже терялись – и мы успешно встречались на оговоренном месте.

В общем, я решила не исследовать медицинское учреждение, а отправилась на третий этаж, где было относительно свободно от посетителей, спросила указания у какой-то тетеньки в белом халате, она направила меня куда следует, и я вскоре оказалась на той лестнице, с которой начинала свое движение вверх. По ней как раз поднималась женщина в белом халате, разговаривавшая с подругой перед входом в здание.

– Ой, а я вас ищу! – воскликнула она при виде меня. – Ваша доченька уже на улице стоит. Вот и славненько, что вы сами идете. Девочка ваша так и сказала: мы с мамой всегда на выходе встречаемся.

Женщина немного помолчала и добавила:

– Молодец ваша девочка. Так и надо с этими папашами разговаривать. Алименты небось негодяй не хочет платить? Много тут таких. На «Мерседесах» приезжают, а на ребенка рубля лишнего жалко. Да хоть бы и не свой был? Что, убудет с такого, что ли? Или это его новая жена против? – Тетка посмотрела на меня вопросительно.

– Он живет с мамой, – сказала я ничего не выражающим тоном.

– Понятно, – многозначительно произнесла собеседница. – Знаем мы таких.

Далее последовало воспоминание о случаях, когда свекрови считали, что невестки родили не их внуков, а нагуляли младенцев неизвестно от кого.

Мне не очень хотелось ее слушать, и я, легонько подхватив тетку под локоток, повернула ее в направлении входной двери. Собеседница продолжала развлекать меня рассказами о негодяйках-свекровях и негодниках-мужьях, а также вспомнила случай, когда отцом ребенка оказался свекор, но мы все-таки довольно быстро достигли цели и выбрались на солнечный свет. Катька прыгала у нашего «Запорожца». Кто-то уже угостил ее вафлей, которую она успешно поедала.

– Ой, мама! – воскликнула Катька. – А эти все бегают!

И она кивнула на сиротливо стоявший «Мерседес». Из зевак осталось человек пять, которым явно было некуда спешить. Они с большим интересом выслушали историю нашей семьи в Катькиной интерпретации.

При моем появлении последовали реплики: «Да, эти бизнесмены все такие», «Бросают первые семьи и живут или с проститутками, или с моделями, что, в общем, одно и то же», «Деньги им девать некуда, а на ребенка жалко».

Тут Катька объявила, что хочет пить, и какая-то тетка извлекла из сумки наполовину опорожненную пластиковую пол-литровую бутылку воды и напоила мою дочь. Судя по выражению Катькиного лица, она считала, что не зря съездила в город. Будет что рассказать Витьке и дедушкам.

А я решила, что нам с ней следует смотаться, пока не объявились папа с дядей Димой и не начался еще один скандал или гонки с препятствиями.

Я подошла к «Запорожцу», открыла дверцу, откинула переднее место пассажира, чтобы Катька пролезла назад, но больше ничего сделать не успела.

Из здания, которое мы недавно покинули, раздался истошный женский крик. Шел он из какого-то помещения, находящегося левее, если смотреть на окна из моей машины. Поскольку в каждой комнате были отрыты форточки или целые створки, крик прекрасно слышался на улице.

Зеваки, работница медицинского учреждения и я застыли на месте. Катька тут же выбралась наружу.

– А чего это тетя так кричит? – спросила дочь, дергая меня за руку.

У меня же в душе зародилось какое-то нехорошее предчувствие…

Зеваки с теткой в белом халате стали обсуждать, что могло произойти. Тетка опять села на своего любимого конька и рассказывала, что наслушалась уже всяких воплей: матери говорят, что никогда не изменяли своим мужьям, мужья приходят в ужас, узнав, что им изменили с лучшим другом, ну и так далее.

Затем из здания вылетел Дима с выпученными глазами, не обращая внимания ни на кого из нас, стал рвать дверь «Мерседеса» на себя, совсем забыв нажать на брелок, потом вспомнил, выматерился так, что я закрыла ребенку уши, щелкнул пультом, дверцу разблокировал, открыл, извлек на свет божий сотовый, почему-то оставленный в машине, и стал звонить в «Скорую», а затем каким-то своим знакомым, ни про кого из которых я, естественно, никогда не слышала.

Зеваки с теткой в белом халате замолкли и внимали с открытыми ртами. А из здания уже валил народ, быстро рассасываясь в разные стороны.

Димин взгляд упал на нас с Катькой.

– Сука! Убить тебя мало! – прошипел он, правда, я не поняла, к кому именно он обращался.

Первой приехала не «Скорая» и не друганы-товарищи, а милиция, которая быстро взяла дело в свои руки. Милиции вообще понаехало видимо-невидимо, потом стали активно подтягиваться вызванные товарищи и заполнили все прилегающие к лаборатории улицы своими навороченными машинами. Вообще-то я не совсем понимала, зачем вызывать «Скорую» в медицинское учреждение… Хотя потом поняла: приехала реанимационная бригада, которая через пару минут вынесла на носилках Лешку.

Я тут же рванула к нему на пару с Катькой, вцепившейся мне в руку.

– Гражданочка, гражданочка, вы куда?! – возопил молоденький сержант, пытаясь меня сдержать.

– Это папа! – сообщила ему Катька истеричным тоном, с ужасом глядя на вздымающийся на Лешкиной груди предмет, прикрытый простыней.

Тут подул ветерок, и простыню откинуло в сторону. В такт биения сердца у Лехи в груди колыхался нож.

Радовало одно: Лешка был жив. По крайней мере, пока.

Глава 3

Затем последовала пренеприятнейшая процедура объяснения с органами, которые в первые мгновения были готовы заподозрить и меня, и даже десятилетнюю Катьку во втыкании ножа в бывшего.

Я не позволила допрашивать Катьку отдельно, хотя кто-то из бригады и желал это сделать. Не знаю уж, разрешено такое по закону или нет, но тут я проявила твердость.

Наше любопытство тоже удовлетворили, в особенности после свидетельских показаний кого-то из врачей, прибежавших на вопль медсестры, первой обнаружившей тело в одной из лабораторий.

Лешка смог сказать врачу: «Хаби – гад», после чего потерял сознание.

– Давно следовало ожидать, – кивнул один мужик из прибывшей бригады. – А то уж больно долго затишье длится. Мы уж беспокоиться начали, что нефтяной рынок у нас давно не делили.

Я непонимающе уставилась на говорившего, потом спросила, кто такой Хаби.

– Ваш же муж, кажется, нефтью торгует, не моя жена, – заметил следователь, который задал мне больше всего вопросов. – Неужели не знаете его главного врага и конкурента?

– Он с нами не живет уже двенадцать лет, – встряла Катька.

Опер перевел взгляд на мою дочь, о чем-то задумался, потом глянул в свои бумажки и непонимающе заявил вслух:

– Так тебе же десять.

Ну Катька и ему выдала историю нашей семьи, только с гораздо большим числом подробностей, чем зевакам на улице, и с большим числом комментариев. Я узнавала цитаты из дедушки Вити и дедушки Вовы и не знала, плакать мне, смеяться или просто краснеть. Следователь же слушал с повышенным интересом, что-то записывал, к нам подключились еще двое сотрудников и тоже стали внимательно слушать, наверное, помня о том, что устами младенца глаголет истина. Катька была в ударе. Она вообще любит поболтать на публику (это у нее от бабушки-партработницы), а уж перед мужчинами готова выделываться по полной программе (это у нее от дедушки со стороны отца, тот, правда, выделывался перед женщинами).

Наконец она выдохлась и попросила пить. Ей тут же принесли. Я же устало спросила, будет ли Лешка жить.

– Все зависит от того, что повреждено. Если не умер сразу, шанс есть, и неплохой.

– А почему нож тут не вынули? – поинтересовалась я.

Мне пояснили, что нож в данном случае выполняет функцию тампона и сдерживает кровотечение. Поэтому людей с застрявшим в теле холодным оружием, как правило, пытаются довезти до операционной, его не вынимая.

– А что произошло? – теперь уже я решила задать милиции все интересующие меня вопросы.

– Это мы хотели бы услышать от вас, – ответили мне, после чего нас на пару с Катькой заставили пройти весь наш путь с момента забегания в здание.

Я мгновенно заблудилась, Катька же показала, под какой лестницей ей удалось спрятаться и как она там сидела, пережидая, пока папа с дядей Димой пронесутся мимо, а потом тихонечко выбралась и тем же путем отправилась на улицу, потому что «мы с мамой всегда встречаемся у выхода».

– А вы все-таки где были?

Я показала, как взбежала по первой лестнице, идущей от главного входа, потом пробежала по второму этажу вправо, в конец, там поднялась на третий по другой лестнице, побегала по третьему, поднялась на четвертый, затем… Все переходы теперь казались мне похожими.

– А в лаборантской были? – спросил допрашивавший меня следователь, который вел записи.

– Нет, ни в какие комнаты я не заходила. Бегала только по коридорам и лестницам.

Другой сотрудник органов предложил нам проследовать за ним.

– Не надо бы Катю туда вести, – пролепетала я, уверенная, что нас поведут на место трагедии.

– Не волнуйтесь. Ребенку мы ничего не покажем. Пойдемте.

Вскоре мы оказались на лестнице, где, как мне сказал медик, внизу закрыт вход. Я поведала органам о встрече с тем парнем, показала место, где мы с ним столкнулись, а потом вдруг вспомнила про кровь у него на правой руке…

Увидев выражение моего лица, милиционеры поняли, что ко мне пришло осознание, и попросили очень подробно описать парня.

– Придется проехать к нам и сделать фоторобот, – наконец заявил один из них.

– Я хочу в «Баскин Роббинс», – встряла Катька.

– Чуть-чуть попозже, – ответили ей.

Я все-таки попросила показать мне место, где на Лешку было совершено покушение.

Лаборантская находилась на втором этаже, это была первая дверь направо от входа с лестницы.

– По всей вероятности, вашего мужа специально ждали, – сказали мне. – Кто еще, кроме вас, знал, что он сегодня будет в этом учреждении?

Я пожала плечами. Могла назвать Диму, фамилии которого не знала, своего отца и свекра, безвылазно сидящих на даче. Насчет Надежды Георгиевны никаких версий не имела, но мамочка, по моему мнению, не могла желать зла своему единственному сыночку. Она, кстати, никогда не сомневалась, что Витька с Катькой – ее родные внуки, и все время находила в них свои черты.

– Почему Алексей Владимирович вдруг решил установить свое отцовство? – уточнили у меня.

– Это надо у него спрашивать.

– Но вас его желание не удивило? – не отставали от меня.

– Удивило, – ответила я, – но мне было все равно, и я не сомневалась в результате анализа.

– Почему вы согласились?

– Чтобы отстал. Если он втемяшит себе что-то в голову, от него не отвяжешься, пока не сделаешь так, как он хочет.

– Не очень-то вы жалуете бывшего мужа, – заметил допрашивавший нас с Катькой мужчина. – А ведь нефтяной король как-никак. Такие мужья на дороге не валяются.

– Я предпочла бы его в жизни никогда не видеть, – ответила я. И это было правдой.

Глава 4

Домой мы с Катькой приехали только вечером, усталые и голодные, хотя милиционеры и угостили нас бутербродами. Мужики никак не могли успокоиться, увидев, на чем ездит жена нефтяного короля, а узнав, где мы живем с детьми и отцом, долго качали головами.

– Я – бывшая жена, – уже устала повторять я. – И Лешке всегда было плевать и на меня, и на детей. Если бы не Надежда Георгиевна, мы бы не видели вообще ничего из нефтяных денег.

– Но ведь если он умрет, ваши дети становятся наследниками огромного состояния, – напомнил настырный следователь.

Мне он порядком надоел, поэтому я решила окрыситься и поинтересовалась, не считает ли он, что это я специально заманила бывшего мужа в лабораторию, чтобы он удостоверился в своем отцовстве, и воткнула нож ему в грудь.

– Нет, идея, как мы проверили, исходила от него, – сообщили мне (а разговор проходил уже после составления фоторобота в кабинете настырного следователя, где сидели еще трое). – И вы в самом деле с ним не встречались больше двух лет. Да и выкидной финкой, наверное, не смогли бы воспользоваться.

– И на том спасибо, – сказала я, подумав, что подобные ножички видела лишь в фильмах на определенную тему, а сама в руках никогда не держала.

Следователь посмотрел на меня внимательно, потом извлек из своего захламленного стола какую-то папку, порылся в ней и разложил передо мной веером несколько фотографий, сделанных в разных местах. Не было только стандартных в фас и в профиль, хотя, по его заявлению, теперь появилась надежда, что и они вскоре присоединятся к коллекции.

На них на всех был изображен «медик», с которым я встретилась на лестнице. Только тут он развлекался в сауне с очаровательными юными леди, сидел за столом в ресторане с вызывающими у нормального человека жуть друзьями, в одиночестве пил пиво на фоне какого-то собора, явно заграничного.

– Вам очень крупно повезло, – сказал мне следователь. – Ну, может, потому, что у этого типа имеется одна слабость: женщины. Но все равно будьте осторожны. Я на всякий случай оставлю вам свою визитку. Если вдруг появится на горизонте – звоните немедленно.

– Как его хоть зовут? – устало спросила я.

В комнате послышался смех.

– Как зовут сейчас, сказать затруднительно. Изначально был Виталием Суворовым. В последний раз, когда мы выходили на его след, – Владиславом Суриковым. Но инициалы всегда «ВС». Он носит на правой руке перстень с таким вензелем, который можно будет снять лишь с мертвого Суворова.

– Понятно, – сказала я, вставая.

Самый старший по возрасту мужчина в кабинете, сидевший напротив того, которому поручили мое дело, внезапно сказал задумчиво в воздух, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Странно, что Суворов не убил с одного удара. На него не похоже.

– Ну, у всех случаются осечки, – заметил третий находившийся в комнате. Четвертый кивнул.

На меня больше не обращали внимания, обсуждая, как повезло моему бывшему и что же сегодня случилось с виденным мною господином Суворовым, любителем ножей и женщин. Оказалось, что он в состоянии бросить свое любимое холодное оружие на десять метров из любого положения и попасть точно в сердце. Или на этот раз он слишком торопился? Я не стала ждать продолжения дискуссии, да и меня, пожалуй, тут больше не желали видеть.

Уходя, заметила среди множества бумаг на столе самого старшего мужчины один из своих шедевров под названием «Маньяк и принцесса», заложенный где-то посередине. Неужели и в органах читают то, что я кропаю поздними ночами? Или это вещдок? Интересно было бы узнать мнение представителей компетентных органов о собственных опусах, но я постеснялась представиться. Хотя, может, стоило попросить у них материал для будущих шедевров?

* * *

Катьку и себя накормила тем, что вчера принес папин телохранитель по его приказу.

– А это что за бутылки? – спросила дочь, уставившись на выставку у помойного ведра.

Я пояснила.

– С закручивающимися крышками, – отметила Катька. – Для сока пойдут. Скоро смородина созреет. Где гнать будем в этом году? На даче или тут?

Катька у меня не по годам хозяйственная и уже здорово мне помогает. С другой стороны – опять гены. Моя мама тоже всегда обрабатывала все до последней ягодки.

Но сейчас мои мысли занимала совсем не обработка будущего урожая.

Не успела я помыть посуду, как раздался телефонный звонок. К нам в гости собиралась Надежда Георгиевна.

– Готовься встречать бабушку, – сказала я Катьке.

Надежда Георгиевна появилась довольно быстро, так что я могла сделать вывод: звонила она из машины. У свекрови имелся верный шофер, который возил ее еще в советские времена, правда, теперь он из «Волги» переместился в «Вольво». Надежда Георгиевна, в отличие от сына, шофера на улице не бросала и относилась к нему трепетно.

– Коля в комнате посидит, телевизор посмотрит, – безапелляционно заявила она мне.

Мы с Колей были давно знакомы, он мне кивнул и отправился туда, куда сказала начальница. Надежда Георгиевна без особого приглашения проследовала на кухню.

– Катенька, пойди телевизор посмотри с дядей Колей, – просюсюкала она внучке.

– Не пойду, – последовал ответ.

– Катя, если взрослые говорят… – Тон свекрови тут же изменился.

– Все равно не пойду.

– Оля, как ты ее воспитываешь?! Что ты ей позволяешь?! – Надежда Георгиевна перешла на вопль.

– Давайте оставим воспитания на потом, – ответила я, наверное, излишне резко. – Я устала. И она устала. Да и вы тоже. Лучше скажите, как там Леша?

Поняв, что ей с нами больше делать нечего, а я намерена в самое ближайшее время отправить бабушку по месту прописки, Катька удалилась сама и стала что-то обсуждать с дядей Колей. Мы с Надеждой Георгиевной остались на кухне вдвоем.

Оказалось, что бывшему сделали операцию и сейчас он находится в реанимации. К счастью, лезвие не задело не только сердце и его оболочку, как боялись врачи, а вообще ничего жизненно важного, поэтому жить Лешка будет. «Если, конечно, не добьют в больнице», – почему-то подумала я, но вслух ничего говорить не стала. Неизвестно, как бы свекровь отреагировала на подобное заявление, а мне ругаться с ней не хотелось. Да и жалела я ее: Лешка – ее свет в окне.

Но Надежда Георгиевна даже без вопроса с моей стороны объявила, что в больнице рядом с палатой реанимации службой безопасности «Алойла» установлено круглосуточное дежурство. Завтра Лешку из реанимации должны перевести в обычную палату (вернее, не совсем, а класса «люкс»), там дежурить будет гораздо проще и удобнее. Надежда Георгиевна уже со всеми в больнице, милиции, прокуратуре и везде, где еще требовалось, договорилась, а службе безопасности дала соответствующие указания.

Затем теперь уже она в подробностях расспросила меня о случившемся. Пока слушала, дымила папиросами без фильтра. Меня всегда поражала эта ее привычка. Ну ладно бы, если бы Надежда Георгиевна была какой-нибудь диссиденткой, в советские времена работала не на родную партию, а на радио «Свобода» и закалялась в борьбе с агентами КГБ, продавая секреты агентам ЦРУ. Так нет же! Почему-то в моем сознании создаваемый Надеждой Георгиевной образ больше соответствовал врагу пролетариата, ругавшему на кухне существующий строй (в советские времена), а затем вставшему на путь демократии и активно ее защищавшему.

В новые времена Надежда Георгиевна не примкнула к демократам, порвала с коммунистами, в политической жизни города и страны не участвовала, а только активно занималась бизнесом. И любимым сыном, конечно.

– Ему кто-то угрожал? – робко спросила я у свекрови, когда закончила свой рассказ.

– Олечка, детка, ну неужели ты не знаешь, что такое современный бизнес, в особенности нефтяной? Хотя бы догадываться-то должна, что по лезвию бритвы ходим.

– Я была уверена, что у вас со всеми все улажено.

– Улажено-то улажено… Да не всегда возможно обойти все острые углы.

Надежда Георгиевна тяжко вздохнула и спросила, есть ли у меня водка. Шарахнула полстакана, как воду. Закусила кусочком булки. От прочей еды отказалась.

Я ожидала продолжения.

Наконец Надежда Георгиевна, не вдаваясь в детали, заявила, что в настоящий момент в городе действуют две крупные нефтяные корпорации, есть еще всякая мелочь, но, по большому счету, другие роли не играют. Кого-то пустили в область, и они сейчас там ставят бензоколонки, но Питер поделен, можно сказать, на две равные части. И Надежде Георгиевне с Лешей, и другой семейке, контролирующей вторую корпорацию, это не нравится (конечно, и те, и другие жаждут сами управлять всеми нефтяными потоками). Но две семьи долго сохраняли нейтралитет.

Сегодня ситуация изменилась.

– Вы уверены, что это вторая семья наняла киллера? – спросила я.

– Конечно. – Свекровь посмотрела на меня, как на полную идиотку. – И не только я, а даже все менты, не говоря уже о сотрудниках нашей компании. Началась война.

Надежда Георгиевна тяжко вздохнула.

– И что вы собираетесь делать дальше? – опять робко спросила я.

Свекровь посмотрела на меня внимательно, выпуская изо рта сизый дым, а потом заявила безапелляционным тоном, что намерена вводить меня в руководство «Алойла».

– Нет! – непроизвольно вскрикнула я так, что из комнаты тут же прибежала Катька.

– Мамочка, что случилось? – Катька посмотрела обеспокоенными глазами вначале на меня, потом на бабушку.

– Все в порядке, зайчик. – Надежда Георгиевна изобразила улыбку, которой улыбалась только внукам. – Иди к дяде Коле. Нам с мамой надо поговорить.

Но Катька не собиралась уходить, вместо этого устроилась на табуретке. Надежда Георгиевна крикнула Николая, которому все-таки минут через десять удалось уломать Катьку пойти досмотреть мультфильм. Я во время этого процесса обдумывала последние слова Надежды Георгиевны.

– А почему бы и нет? – невозмутимо сказала свекровь, когда Катька с Николаем нас наконец покинули. – Захочешь – научишься. Ты же не дура. Я помогу, пока жива. И ведь Лешку надо на кого-то оставлять, когда помру. Более надежных рук, чем твои, я не знаю. А там и детки подрастут. Отправим их учиться в Англию, ну или еще куда-нибудь. Потом тоже введем в руководство компании. А за ними опять же глаз да глаз нужен. Кто, кроме тебя, сможет им посоветовать, что делать? Кто примет их интересы близко к сердцу? Как свои собственные?

– А если Алексей женится еще раз? – спросила я.

– Не женится, – твердо сказала Надежда Георгиевна. – Я не позволю. Да и сам он прекрасно понимает, что жениться ни к чему. Ну если только снова на тебе. Я ему об этом, кстати, уже больше года твержу.

– О чем? – почти шепотом произнесла я, не веря в услышанное.

– О том, чтобы снова с тобой расписался, – невозмутимо повторила Надежда Георгиевна. – Лучшей жены он все равно не найдет. Тем более ты – мать его детей.

– Но ведь другая женщина тоже сможет родить ему детей, – заметила я, откровенно признаться, так пока и не разобравшись в Надеждиных целях.

Моя свекровь никогда ничего не делала просто так. Если она решила снова поженить своего сына и меня – значит, это для чего-нибудь нужно. Да, в последние годы у нас с ней установились ровные отношения. Не было ни любви, ни ненависти. Мы принимали друг друга такими, как есть, она многое сделала для меня в жизни, а я никогда не ограничивала ее в общении с внуками, которые были ее второй и третьей любовью после единственного сына. Я никогда не делала ей гадостей, не настраивала ее сына против нее, ничего не требовала ни для себя, ни для детей, с благодарностью принимая то, что она давала. В конце концов, можно сказать, что я приютила ее бывшего мужа, за ним присматривала, стирала ему носки, не давала ему спиться на пару с моим отцом и давала Петровичу почувствовать, что он кому-то на старости лет нужен. В общем и целом я приняла условия ее игры.

– Лешка больше не может иметь детей, – заявила Надежда Георгиевна, глядя мне прямо в глаза. – У него были сифилис, гонорея – дважды, трихомонады не помню сколько раз и еще куча всякой дряни. Естественно, все это и сказалось.

Надежда Георгиевна поведала мне, что ее лично смутило слишком большое количество дамочек, объявлявших Лешке, что собираются сделать его отцом. Я заметила, что это не должно казаться странным: почему бы не родить от нефтяного короля? Тем более холостого. Ведь о существовании меня и детей дамочки, наверное, даже не догадывались.

– Ну, в общем, да, конечно… Но, Ольга, понимаешь, когда каждая девка говорит, что беременна…

Две родили и требовали денег. Именно тогда Лешка и обратился впервые в то самое медицинское учреждение, где мы побывали сегодня. Теперь его там знает чуть ли не каждая собака. Анализы показали, что это не его дети.

Тогда он каждой следующей пассии, как только она заявляла, что от него беременна, стал предлагать родить, заявляя: если это его ребенок, он на ней женится и будет осыпать всеми благами (хотя на самом деле не собирался), а если нет – свободна.

Во всех случаях (а родилось семь детей) анализы показали, что Алексей не мог быть отцом младенцев. Часть дамочек после подобного ультиматума отправлялись на аборт. А кто-то вообще симулировал симптомы беременности.

Тогда Лешка сам решил провериться. И узнал, что теперь бесплоден.

– Поэтому он и Катьку сегодня потащил проверять?

– Конечно, – кивнула Надежда Георгиевна. – Без моего согласия. Если бы я знала… Оля, у меня нет сомнения, что это мои внуки.

– И на том спасибо.

Свекровь махнула рукой, сказала мне еще пару комплиментов, потом перечислила свои черты, которые видит во внуках, затем со вздохом заметила, что тем не менее понимает «мальчика». Конечно, ему хотелось убедиться… Далее Надежда Георгиевна сообщила, что, когда сегодня ей позволили пять минут пообщаться с сыном, она твердо заявила ему, что он может во мне не сомневаться и что она берет меня в «Алойл». Лешка с мнением матери согласился. Как обычно.

– Мы можем тебе доверять, Оля. Ты – член нашей семьи. А это в наше время главное. Образование, специальность – тьфу. Надо, чтобы человек был свой. А как дела вести – научишься. Так что давай отвози Катеньку на дачу, отдохни эти выходные и с понедельника приступай. Адрес фирмы знаешь? Нашего головного офиса? Его часто по телевизору показывают. Ох, во сколько мне эта реклама обходится! – И свекровь закатила глаза.

После чего Надежда Георгиевна извлекла из сумочки две тысячи долларов, при виде которых у меня округлились глаза, и положила на стол. Она велела мне купить себе парочку хороших деловых костюмов, пока только летних, дала адрес бутика, где ее знают, написала на бумажке, кого там спросить. Меня оденут по высшему классу, то есть помогут подобрать нужные вещи.

Затем мне было велено сходить в парикмахерскую, сделать стрижку, покрасить волосы. Макияж, как знала Надежда Георгиевна, меня научили делать в косметических салонах, которые я активно посещала в свое время опять же с ее легкой руки.

– И почему ты каждый день не красишься? – удивленно посмотрела на меня Надежда Георгиевна, словно видела в первый раз. – Выглядишь, как больная белая мышь. Сразу видно, что у тебя мужика нет.

При взгляде на лицо свекрови я сказала бы, что у нее тоже мужика нет, ведь покупных молоденьких мальчиков таковыми считать нельзя?

– Значит, чтобы в десять утра в понедельник была на рабочем месте. Внизу представишься охране, тебя тут же проведут ко мне.

– Нет, – твердо сказала я.

Свекровь явно не ожидала, что я не соглашусь. Она привыкла, что ей все беспрекословно подчиняются. Не родился тот человек, который бы осмелился ей перечить. Она привыкла управлять всеми и вся.

Но мой отказ она восприняла по-своему.

– Прости, Оля, – сказала она помягче, – я не сказала одну важную вещь. Для меня-то она само собой разумеющаяся, а ты, наверное, подумала… Конечно, ты будешь работать не забесплатно. Не просто за будущее наследство детей. Пять тысяч долларов. В месяц. Это на первое время. Потом будет больше.

Я не верила своим ушам. Я ожидала какого-то подвоха. Чтобы Надежда Георгиевна, да еще на пару с Лешкой стали отстегивать кому-то по пять тысяч долларов в месяц? Тем более мне? Они никогда не воспринимали меня серьезно. Пусть Надежда мне доверяет, но она не считает, что я стою таких денег. Да и я сама не считаю…

Она явно что-то задумала. Но вот что?

– Все равно нет, – твердо сказала я вслух.

– Олечка, детка, хочешь, я тебе за первый месяц вперед заплачу? – посмотрела на меня свекровь. – Да, я догадываюсь, что тебе трудно мне поверить. Но мне рядом нужен человек, который не воткнет мне в спину нож.

Надежда Георгиевна замолчала на мгновение, поняв, что ассоциация получилась уж больно актуальной, хотя Лешке нож воткнули в грудь.

– Оля, другого такого предложения ты никогда в жизни не получишь. Ты, я надеюсь, понимаешь это?

– Все равно нет. Вы сами только что говорили, что нефтяной бизнес смертельно опасен. А мне еще пожить хочется. И не оставлять детей сиротами.

– За детей не беспокойся, – отрезала Надежда Георгиевна.

Внезапно в голове у меня что-то щелкнуло. А не запланировала ли эта старая партийная пройдоха как-то меня подставить? Вместо себя и Лешки? Внуками она, конечно, жертвовать не намерена, тем более если Лешка больше не может иметь детей, да и она стать матерью уже не способна, несмотря на передовые достижения американской медицины, благодаря которым даже восьмидесятичетырехлетние старухи рожают. А подставить меня, если вообще кого-то надо подставлять… Эта хитрюга вполне могла придумать что-то такое запутанное, что сам черт не разберет. А в результате она и Лешка выйдут сухими из воды. От меня же можно спокойно избавиться. Я – не член семьи и не кровная родственница, а просто мать Надеждиных внуков.

– Ты что, так и думаешь до конца жизни кропать свои книжонки? Кстати, одного моего слова будет достаточно, чтобы ты осталась без этой работы.

Подобного я стерпеть не могла и обозвала свекровь старой сукой, готовой манипулировать чужими жизнями ради своих корыстных интересов. Она восприняла мой выпад как нечто само собой подразумевающееся, сгребла баксы с кухонного стола, сказала, что разрешает мне подумать до конца лета, встала, крикнула Николая, ласково поцеловала Катьку в щеку и удалилась.

– Мама, что она от нас хотела? – примчалась на кухню дочь после того, как закрыла за бабушкой дверь.

Я не знала, что ответить.

– Мама! – дернула меня Катька за рукав халата.

Я пожала плечами. Дочь подумала немного и вдруг заявила, что бабушка стала какая-то фальшивая. Раньше она была другая. Я посмотрела на Катьку раскрыв рот и не нашла что ответить.

Глава 5

На следующий день мы встали поздно, лениво позавтракали, потом заехали на рынок, чтобы обеспечить моих на даче необходимыми продуктами (сейчас, конечно, и в поселке все можно купить, но там дороже), забрали кое-что из вкусностей, оставленных позавчера папой, и отбыли в направлении дачи.

Поскольку мы ехали не утром и не вечером, весь народ, собирающийся за город, или уже загорал на заливе, или еще работал и пока не собирался в свой особняк. В результате на шоссе было относительно пустынно. Стояла жара, и мы с Катькой мечтали поскорее оказаться на пляже. Я решила, что мы даже искупаемся по пути. Дочь заметила, что мы знаем место, где обычно проводит время наша семья, значит, можем к ним присоединиться: они ведь еще не ушли с пляжа, а потом вместе с дедушками и Витькой пойдем в дом.

Я согласилась. Но нашим планам было не суждено сбыться: спустилось колесо.

Пришлось притормозить у обочины и вылезти из машины. Пока я осматривала причиненный моей развалюхе ущерб, Катька отбежала назад и вскоре вернулась с парой больших гвоздей, продемонстрировав их мне.

– Их там кто-то рассыпал. – Катька кивнула назад. – Рассыпали и не убрали. Нехорошо.

В этот момент она здорово копировала интонации моего отца.

Запаска у меня имелась, только я не очень представляла, как буду менять колесо без чьей-либо помощи. И как назло – ни одной машины. Да и рассчитывать на помощь женщине с ребенком особо не приходилось, тем более от владельцев роскошных иномарок, гоняющих на диких скоростях по этому шоссе.

Но я ошиблась.

При помощи Катьки я, утирая пот со лба, начала незнакомую мне процедуру: заменять колеса мне никогда не доводилось, да и, признаться, они у меня еще никогда не спускались. Отец и свекор следили за машиной вместе, так что «запорыш» бегал уже много лет, причем довольно исправно. Все мои предыдущие поломки случались в городе, я звонила и вызывала одного из дедушек. Сейчас же мы встали на пустынном шоссе, где с двух сторон – лес. Куда вызывать дедушек? И на чем они поедут? Проще было самой попытаться заменить колесо.

Минуты через три моих мучений (за это время мимо пронеслось пять машин, даже не сбавивших скорость) вдали, на пригорке, с той стороны, откуда приехали и мы, появился огромный черный джип.

Я никак не ожидала, что его владелец остановится рядом с «Запорожцем».

Но джип остановился, и из него выскочили двое мужчин лет тридцати восточной наружности. «Красивые парни», – отметила я про себя.

– Помочь? – улыбнулся один.

– Если можно, – пролепетала я и вспомнила, что сегодня из-за жары не потрудилась навести должный марафет. Хорошо хоть глаза подвела.

Парни были в летних брюках и футболках, имели накачанные загорелые тела. Оба бросили внимательный взгляд на мое тело. Я была в простом ситцевом платье, которое сшила сама по выкройке из «Бурды». И знала, что оно мне идет – как и вообще голубой цвет. Да и с фигурой у меня полный порядок: несмотря на двух детей, я оставалась стройной. Конечно, не помешала бы пластическая операция груди, но… И с лицом, конечно, надо что-то сделать, Надежда Георгиевна права, а я с утра поленилась. И вообще ленюсь.

Ветерок трепал подол платья, обнажая мои стройные длинные ноги. «Пожалуй, из-за фигуры не стоит беспокоиться», – подумала я, глядя, как парни ловко управляются с колесом, а в парикмахерскую давно пора наведаться. И на этих выходных нужно позагорать. Загар мне идет. Загорелая блондинка – это здорово. И обязательно всегда выходить из дома накрашенной.

А мальчики-то хороши… В особенности один…

«Дура! – одернула я себя. – Прекрати витать в облаках! Тебе сколько лет?! И зачем ты им сдалась?.. Скажи спасибо, что колесо поменяют».

Катька скакала вокруг мужчин, они с ней шутили, потом дочь изъявила желание поучаствовать в процессе замены колеса, ей даже дали подержаться за гаечный ключ, или как там он называется, затем она попросила разрешения посидеть в джипе, туда слазала, выскочила назад, потом захотела пить, я уже собралась достать бутылку с водой, но старший из парней сказал, что у них в баре есть холодненькое. Один наш спаситель остался докручивать болты, второй на пару с Катькой опять пошел к машине, они позвали меня, и я увидела, что в джипе сзади в самом деле имеется мини-бар, где представлены не только прохладительные напитки.

– Катя, только очень холодное нельзя! – напомнила я. – А то горлышко заболит, и будешь в жару с температурой валяться.

Мужчина и тут нашелся, открыв две бутылки Катькиной любимой «Фанты»: ледяную и теплую, стоявшую просто так (и подобный запас имелся), потом, смешивая теплую и холодную жидкости, наполнил пластиковые стаканчики и поднял тост:

– За знакомство! С дочкой мы уже познакомились, а как зовут маму?

– Ольга Викторовна, – встряла Катька, не дав мне молвить ни слова.

– Просто Ольга, – почему-то покраснела я.

Одного из спасителей звали Камилем. Второй продолжал проводить какие-то манипуляции с моим «Запорожцем» и к нам не присоединялся. Камиль налил нам еще «Фанты», потом у него в баре (то есть морозилке) нашлось мороженое, которое мы все дружно съели (каждый по сахарной трубочке, которые так любит Катька). После этого угощения дочь, можно сказать, влюбилась в Камиля.

Но я понимала, что у этих молодых людей есть и более важные дела, чем замена спустивших колес женщине после тридцати с десятилетней дочерью. Хотя мы с ними, наверное, почти ровесники, вдруг подумала я, но я уже не чувствую себя молодой. Да и была ли у меня молодость?

Вдруг стало очень грустно. Вот этот Камиль сейчас уедет, и я его больше никогда не увижу. Да и зачем я ему? У него, наверное, женщин…

Хотя…

А может, в самом деле принять предложение Надежды Георгиевны? Ведь если я стану… одним из руководителей нефтяной компании «Алойл» и все в городе будут знать, что именно мои дети являются ее наследниками… Внимание мужчин мне обеспечено. С какими целями – другой вопрос. Но уж, по крайней мере, жалость я не буду вызывать ни у кого. И «Запорожец» поменяю на иномарку не хохляцкого производства.

Хотя входить в руководство нефтяной компании опасно для жизни. И я понятия не имею о Надеждиных истинных намерениях.

Но это вторично.

По крайней мере, в начале недели я приведу себя в… презентабельный для любого мужского общества вид.

Наконец колесо было заменено (хотя процедура, по-моему, отняла гораздо больше времени, чем на нее должно уходить), приятель Камиля подошел к нам, но не представился, я искренне поблагодарила мужчин, мы загрузились по нашим машинам и джип унесся вперед. Но его номер я запомнила.

Глава 6

Все выходные я усиленно загорала, заявляя дедушкам и детям, что в последнее время страшно устала и нанервничалась. Дедушки кивали головами, вечером наливали мне стакан, утверждая, что это лучшее средство для снятия стресса, но соглашались, что мне нужно отдохнуть и я слишком много работаю.

Услышав про Надеждино предложение, оба заявили, что я правильно сделала, отказавшись. Свекор хорошо прошелся по бывшей женушке, наверное, в эти минуты Надежде Георгиевне здорово икалось. Более того, оба деда обещали поговорить со старой партийной сукой – они всегда именовали ее одинаково, правда, сейчас она выглядела лет на двадцать моложе и своего бывшего, и моего отца.

Вечером в воскресенье я поехала назад в город, в понедельник утром первым делом отправилась в парикмахерскую, где мне сделали стильную длинную стрижку, перекрасив грязно-белые волосы в цвет спелой пшеницы, который на мне смотрелся естественно и прекрасно сочетался с полученным в выходные дни загаром.

Остатки гонорара за «Розовые страсти», на которые я планировала купить себе новые зимние сапоги (всегда придерживаюсь принципа «готовь сани летом»), потратила на лучшую французскую косметику. На сапоги еще заработаю. Я как раз писала в эти дни продолжение «Розовых страстей»: материала было предостаточно. Перед тем как взяться за первый роман на лесбийскую тему, я поместила в Интернете объявление: «Девушка ищет опытную наставницу». Мне пришло более пятидесяти откликов. О многом я даже не догадывалась… Что с меня взять? Родилась в те годы, когда у нас в стране секса еще не было, а уж истинного значения голубого и розового цветов точно никто не знал.

После выхода романа я получила массу писем от лесбиянок (они приходили на адрес издательства), которые говорили, что Алена Эросмани (мой творческий псевдоним) очень хорошо понимает суть вопроса, и интересовались моей истинной ориентацией. Если прочитать все написанные мною книги, то этот вопрос должен возникнуть у любого читателя: по заказу издательства в чем я только не изощрялась… Но лесбийский роман получил наибольшее количество откликов и продался самым большим тиражом (возможно, и мужчины захотели узнать побольше об этом деле), поэтому мне заказали продолжение, которое я сейчас и заканчиваю. Главную героиню сделала образом собирательным, позаимствовав кое-какие черты Надежды Георгиевны, директрисы школы, где работала после окончания университета, и преподавательницы истории КПСС, мучившей нас полтора года в универе и заставлявшей зубрить решения съездов ныне почившей партии.

Вечером я решила опробовать на себе новую косметику, чтобы посмотреть, какой эффект может получиться. Вообще-то на следующий день я планировала наведаться к Лешке в больницу, неплохо будет его удивить. Может, быстрее пойдет на поправку. Если, конечно, не заработает себе сердечный приступ при виде нового имиджа бывшей жены.

В общем, я сделала из себя конфетку.

И почему я не сделала все это в пятницу?

На глаза, смотревшие на свое отражение в зеркале, невольно навернулись слезы. Но я быстро заставила себя успокоиться (еще не хватало красных глаз!) и подумала: а не отправиться ли мне подышать свежим воздухом? Просто так. Чтобы посмотреть на производимый эффект.

Но тут встал вопрос: куда я могу пойти? И куда я могу пойти одна? Зайти куда-то выпить кофе? Но денег осталось только на еду и на бензин, я не могу позволить себе разгуливать по кафе. Просто пройтись по улице? Но в тридцать три и для матери двоих детей это более чем странно. Позвонить кому-то из подружек? Но они при виде меня… Наверное, испытают не самые лучшие чувства, что будет неприятно и мне, и им самим.

Я опять с грустью посмотрела на свое отражение в зеркале. Вот теперь я себе нравилась. Еще бы заменить этот легкий летний ситцевый халатик на что-нибудь из легкого китайского шелка, приятно ласкающего тело… Нижнее белье бы надо купить какое-нибудь сексуальное… Видела недавно в одном магазине кое-что интересное… Я ведь в последнее время по салонам дамского белья ходила лишь с одной целью – сбор материала для своих опусов. В секс-шопе появлялась один раз в сопровождении свекра (одна пойти не решилась) – с той же целью. Свекор тогда очень сокрушался, что ничего подобного в годы его молодости не продавалось и даже не делалось народными умельцами. Советскому человеку, строителю коммунизма, такие «игрушки» не требовались. Свекор подал мне несколько забавных идей для следующего шедевра. Самой мне они, признаться, в голову бы не пришли.

В секс-шопе мы со свекром с большим интересом узнали, что в России фаллоимитаторы производят только в нашем родном Санкт-Петербурге и Казани (официально, с сертификатом и по лицензии), восемьдесят же процентов подобных изделий, продающихся у нас, – импортного производства. Разница в цене значительная, ведь импортные сделаны гораздо качественнее и из современных материалов, наши же изделия шлепают из медицинской резины и геля – это те, что имеют сертификат. Из чего делаются подпольные, знают одни производители.

– Гордись, – сказал свекор после совместного посещения секс-шопа, – живешь в одном из двух российских городов, производящих фаллоимитаторы. Обязательно отметь это в следующем романе.

Я тут же стала прикидывать, как моя героиня из патриотических соображений будет использовать только отечественные искусственные фаллосы, причем произведенные в родном городе. А не срубить ли мне денежку с производителей за рекламу?

Итак, надо пойти в магазин, чтобы купить белье. Хотя я, признаться, предпочитаю его полное отсутствие. Но мужчины любят что-то снимать с женского тела. Не куплю – так хоть опять материальчику соберу. Ведь магазины регулярно закупают новые модели. Посмотрю, во что оденутся мои героини в следующих романах.

Я опять посмотрела на свое отражение в зеркале и разревелась.

В это мгновение раздался звонок в дверь.

Я застыла на месте. Потом взглянула на часы. Восемь вечера. Кого могло принести? Опять Надежда Георгиевна? Не удосужилась даже позвонить. Но, с другой стороны, сейчас мой внешний вид гарантирует ей сердечный приступ. По крайней мере, утру ее партийный нос. То есть нефтяной. Черная королева, тоже мне. Ее так в одной газете обозвали, и ей очень понравилось.

Я быстро поправила волосы, слезы высохли сами, тушь даже не размазалась (значит, в самом деле несмываемая? Не зря деньги отдала?), улыбнулась своему отражению и двинулась к входной двери, в которую уже позвонили во второй раз.

Я даже не стала смотреть в глазок.

Поэтому…

Я не смогла бы описать всех своих чувств.

На пороге стоял Камиль, с которым мы познакомились на шоссе в пятницу.

При виде меня у него на лице тоже изобразилось удивление, но он быстро взял себя в руки, широко улыбнулся и сказал мне, что я великолепно выгляжу.

– Спасибо, – мяукнула я и пригласила его пройти, думая о том, что квартиру-то я как раз и не успела убрать. Да и халатик надо было все-таки на что-то поменять. И белье надеть. Нет, то, что у меня имеется, лучше не надевать вообще.

Но Камилю было плевать на квартиру и халатик, он проследовал в комнату, где у меня живут дети с дедушкой, и расположился на дедушкином диване. Сама я занимаю маленькую комнату, где умещаются моя тахта, книжный шкаф, тумба с принтером и письменный стол с компьютером. К себе я никого из родственников не поселяю еще из тех соображений, что работаю ночью, когда они все спят.

Но в комнате у нас отсутствует стол, а когда мы там едим перед телевизором, то делаем это на табуретках из кухни. Как же принимать Камиля? Объяснять ему, что у меня даже нет складного столика и я всех подруг развлекаю на кухне?

Однако он быстро понял, что мне неловко, и сумел сделать так, что я почувствовала себя в его присутствии просто великолепно.

Он привез бутылку французского вина, печенье и конфеты. В результате мы устроились на дедушкином диване с двумя табуретками перед ним.

Но меня, конечно, интересовало, откуда Камиль узнал мой адрес.

– А номер машины? – улыбнулся он.

Вообще-то машина принадлежит свекру, я езжу по доверенности. А свекор прописан совсем в другом месте, хотя у нас одинаковые фамилии… Камиль опять мгновенно прочувствовал ситуацию и с загадочным видом пояснил, что при желании и возможностях можно узнать все, что требуется, а у него были и желание, и возможность.

Однако в моей душе все равно оставался червь сомнения. Этот роскошный мужик видел меня всего один раз на шоссе, тогда я выглядела не так, как сейчас. А у этого Камиля явно есть деньги. Плюс к ним внешность, подвешенный язык, молодость… С таким набором он не должен страдать от недостатка женского внимания. Зачем ему женщина с ребенком? Вернее, с двумя детьми, что он уже тоже вполне мог выяснить. Да еще и русская женщина, он же восточный мужчина… Причем красивый восточный мужчина… Я внутренне вздохнула.

«С другой стороны, ведь не жениться же он на мне собрался?» – одернула я себя. И почему я опять страдаю от комплекса неполноценности? Почему я не могла понравиться мужчине?

«Но только не этому мужчине», – говорил мне внутренний голос, который я не желала слушать.

Правда, мне не удалось пообщаться с внутренним голосом, так как Камиль обнял меня и накрыл мои губы своими. Целовался он классно. Лешке может дать фору, почему-то подумала я. Тут же себя одернула: нашла время вспоминать бывшего! Но стоило Камилю начать расстегивать пуговицы на моем халатике, по ходу дела отмечая, что он обожает женщин, которые не носят нижнее белье (в отличие от Лешки: тому, наоборот, нравилось все снимать – да что это я все время бывшего вспоминаю?!), как в дверь опять позвонили.

Я дернулась так, словно на меня вылили ушат холодной воды.

– Ждешь кого-то? – резко спросил Камиль. – Почему ты меня об этом не предупредила?

Я покачала головой.

Он же теперь совсем другими глазами рассматривал мой новый облик. А я проклинала того, кого принесло сегодня вечером без приглашения.

– Я ни с кем не договаривалась, – твердо сказала я, не желая, чтобы этот роскошный мужчина ушел. – Может, соседка пришла за чем-то. Погоди, я сейчас.

Направляясь к входной двери, я успела бросить взгляд в зеркало, висевшее в коридорчике. Мое лицо раскраснелось, и не только от вина, но взгляд изменился. Я больше не смотрела на мир, как больная лошадь или загнанная в угол мышь. Я была готова дать отпор любому незваному гостю.

Но я опять никак не ожидала увидеть того, кого увидела.

Это был следователь, допрашивавший меня после покушения на Лешку.

При виде меня он открыл рот, но, как и Камиль, быстро взял себя в руки и сказал, что я очень хорошо выгляжу.

– Спасибо, – буркнула я, не представляя, как бы побыстрее от него отделаться.

– Разрешите войти?

– А нельзя ли перенести нашу встречу на другой день? – исключительно вежливо поинтересовалась я и добавила: – У меня гости.

– Я звонил вам сегодня с самого утра, Ольга Викторовна, но вы не подходили к телефону. А у нас набралось немало вопросов.

Я не знала, что делать. Когда соседка со второго этажа ночью пыталась вызвать милицию, потому что пьяный муж грозился убить их с сыном, и они сидели, заперевшись в одной из комнат, к счастью, той, где стоял телефон, ей ответили, что нет ни одной свободной машины и блюстители порядка приехать не могут. Бабка с пятого этажа, которой не спалось, услышала у себя за стенкой, как снявший квартиру парень насилует девчонку (что потом и подтвердилось), но бабке тоже сказали, что в ближайшее время никто подъехать не может, так как все сотрудники разъехались по вызовам. И еще добавили, что все кому не лень почему-то ночью звонят в милицию. Нет чтобы спокойно спать и не тревожить других людей.

А когда не надо – органы тут как тут. Сами к тебе на порог заявляются.

– Я ненадолго, – изобразил улыбку удава следователь. – Ваш мужчина выкурит две сигареты – и я уйду.

– Я не курю, – прозвучал у меня из-за спины голос Камиля.

Следователь вытянул шею, чтобы заглянуть через мое плечо.

– Кто это? – спросил Камиль.

– Из органов, – ответила я.

– Пусть проходит, – сказал Камиль.

Я отступила в сторону, пропуская незваного гостя, а когда перевела взгляд на Камиля, с трудом сдержала возглас удивления. Он был обнажен до пояса, оставшись в одних брюках. На груди и на боку у него имелись два шрама – по этим местам кто-то проходился ножичком. Но тело… Я с трудом смогла взять себя в руки и вернуться на грешную землю.

Удивление при виде Камиля, отобразившееся на лице следователя, было не сравнимо с удивлением, которое он испытал при виде моего нового имиджа.

Но мой первый гость изображал собой радушие и проявлял восточное гостеприимство. Он сам проводил второго на кухню, принес табуретки из комнаты, поставил одну мне, сам занял другую.

– Вы не возражаете, если я поприсутствую при вашей беседе? – Камиль был само дружелюбие. Следователь тоже взял себя в руки. – Нельзя ли взглянуть на ваше удостоверение?

Гость протянул ксиву, изучая которую Камиль сверил фотографию с оригиналом Сидорова Андрея Геннадьевича. Потом вернул ксиву хозяину и поинтересовался, в чем, собственно говоря, дело и чем объясняется такой поздний визит в квартиру его женщины.

Я потеряла дар речи.

Андрей Геннадьевич откашлялся.

– В прошлый четверг было совершено покушение на мужа Ольги Викторовны, – начал он сухим официальным тоном.

– У тебя есть муж?! – повернулся ко мне Камиль.

– Бывшего мужа. Бывшего, – тут же поправился Андрей Геннадьевич, хотя, как мне показалось, он оговорился преднамеренно.

– Дальше, – приказал Камиль.

Я обратила внимание на то, что мой восточный гость говорит в основном приказным тоном и властно. В наших людях все-таки сидит какой-то, пусть даже подсознательный страх перед органами. Мне, например, нечего бояться этого Андрея Геннадьевича, я ни в чем не виновата и уверена, что он это знает, но тем не менее… Я не посмела бы с ним разговаривать так, как Камиль.

А Андрея Геннадьевича присутствие моего первого гостя явно смущало (или беспокоило? Может, даже страшило?), и он не задал тех вопросов, ради которых пришел ко мне домой. По крайней мере, так показалось мне. Он переливал из пустого в порожнее то, о чем мы уже говорили и в медицинском учреждении, и у него в кабинете. Я подыгрывала, не желая все-таки настраивать органы против себя. И Андрей Геннадьевич явно это понял.

Мне было его почему-то жаль. Забитый совковый мужик, с самой заурядной внешностью, уже лысеющий, возможно, подкаблучник, с небольшой зарплатой и без каких-либо перспектив. Ведь я сама отношусь к той же части нашего общества, так сильно расслоившегося в последние годы… Как ему, наверное, сейчас неуютно: ведь напротив него сидит молодой красивый самец, у которого явно есть все…

– Ольга Викторовна, мне хотелось бы завтра пригласить вас к нам, – заявил Андрей Геннадьевич, закрывая папочку. – Будьте добры, подойдите, пожалуйста, часика в два.

– А разве вы сегодня не задали все вопросы? – удивленно посмотрел на гостя Камиль. – По-моему, Ольга Викторовна вам все рассказала.

– Нужно будет сделать фоторобот. В квартире Ольги Викторовны это невозможно, как вы сами понимаете.

– Да, конечно, я приду, – пискнула я.

– Спасибо, – встал Андрей Геннадьевич. – Значит, жду вас завтра в два.

Когда я закрывала за гостем дверь, он обернулся и посмотрел мне прямо в глаза, покачал головой, но сказать ничего не решился: хотя Камиль и остался на кухне, он бы все услышал.

Я вернулась на кухню. Камиль сидел глядя в окно, погрузившись в глубокие размышления.

– Менты всегда весь кайф ломают, – наконец произнес он и повернулся ко мне. – Я сегодня не останусь у тебя.

Он сходил в комнату, оделся, целомудренно поцеловал меня в щечку и ушел.

Я не знала, радоваться мне или плакать. Не понимала, что чувствую, – или не хотела понимать. Я один раз уже обожглась… И сколько мне было лет тогда? И сколько сейчас?! Я – взрослая женщина, мать двоих детей, но…

Стала вспоминать, как себя вела сегодня вечером. Что говорила, что позволила Камилю… В общем, занималась дурью, как какая-нибудь школьница.

Но что было нужно ему?! Что?!

Боже, как я хочу ему отдаться…

Глава 7

Я долго не могла заснуть и лежала, глядя в потолок широко открытыми глазами. Что было нужно от меня Камилю? Такие парни, как он, могут позволить себе любых женщин, именно любых. Но он пришел ко мне. Кто он? Зачем я ему нужна? А ведь нужна зачем-то…

Если бы Лешка вдруг решил вернуться, я бы это еще могла понять. Все-таки какое-то общее прошлое, общие дети, его отец относится ко мне как к родной дочери, и даже Надежда Георгиевна меня приняла.

Я могла бы понять интерес какого-нибудь среднего мужчины на подержанных «Жигулях», если бы тот помог мне поменять колесо на пустынной загородной трассе. Андрея Геннадьевича, например. Кстати, а он с какой целью тут сегодня появлялся?

Но, с другой стороны, ведь встреча с Камилем на шоссе была случайной. Не мог он ее подстроить. Не мог он подкинуть те гвозди, на которых я прокололась. Да и кто я такая, чтобы это все подстраивать? Зачем?!

Неужели я в самом деле ему понравилась (я тешила свое самолюбие), как восточным мужчинам нравятся натуральные блондинки? Помню я свои выезды в шоп-туры в Турцию и Эмираты, а также отдых в Сухуми в советские времена. Я пришла к выводу, что на всех языках (по крайней мере, грузинском, турецком и арабском) слово «дэвушка» хотя и звучит по-разному, но ощущается самой «дэвушкой» одинаково. Произносится тоже одинаково: утробно-урчаще, с причмокиванием, цоканьем и сопровождается раздеванием маслеными глазами.

Правда, в Турции и Эмиратах мне тут же захотелось учиться стрелять. В случае Камиля возникла диаметрально противоположная реакция. Ему хотелось отдаться.

С этими мыслями я заснула.

На следующее утро прикинула, что мне делать дальше, вспомнила про встречу с Андреем Геннадьевичем, назначенную на два часа дня, решила, что с утра в больницу к Лешке не успею, да и с утра в больнице должны быть процедуры. Поеду вечером, после встречи со следователем.

Поскольку холодильник еще не опустел и в магазин идти не требовалось, а квартиру, как обычно, было убирать лень, я решила немного поработать над «Розовыми страстями – 2». Как раз прочитала свою электронную почту, почерпнула немного новой информации по лесбийским утехам и состряпала на ее основе очередную главу.

В двенадцать тридцать я компьютер выключила, быстро перекусила, затем занялась макияжем. Не для Андрея Геннадьевича, для Лешки. Надо будет сразить бывшего наповал – в переносном смысле. В прямом он и так валяется на больничной койке. А вдруг мой новый имидж поможет ему быстрее поправиться? Слышала я где-то, что воля к жизни творит чудеса. Хотя в больнице наверняка найдется немало медсестер с нищенской зарплатой, готовых всячески способствовать процессу выздоровления нефтяного короля. Там, наверное, уже очередь. Не поцарапали бы мне лицо. И волосы родные жалко, если вырвут. Зря я, что ли, новый имидж создавала? Может, в самом деле прихватить что-то для самообороны? Вот только что?

Стала вспоминать, чем в моих собственных романах героини сражаются за мужиков. Ногтями – раз, зубами – два, тарелки об головы соперниц разбивают – три, стреляют из пистолетов – четыре. Свои родные ногти и зубы было жалко, поэтому эти два варианта я отмела сразу же. Да и в процессе такой схватки я сама вполне могу пострадать, как не имеющая достаточной практики. Тарелку с собой прихватить? Жалко тарелку, дети и так их постоянно бьют. И куда мне ее класть? В сумочку не поместится. Мешок взять? Так ведь каждый идиот будет спрашивать, чего это я с тарелкой разгуливаю. Лешка меня на смех поднимет. В общем, от тарелки я тоже отказалась. Пистолета в доме не было. Автомата тоже. У кого взять их, я не знала. Хотя в службе безопасности «Алойла» все это должно бы быть. Надежде Георгиевне позвонить? Попросить выделить? Кстати, а почему бы и нет? Должны быть у меня средства самообороны? Ведь если на Лешку совершено покушение, значит…

«Ничего это не значит», – сказала я сама себе. Ты никому не нужна, Оля. И обойдешься как-нибудь без средств самообороны. И ни с кем за Лешку сражаться не будешь. Отдашь его без боя. В первую очередь потому, что тебе самой не нужен ни он, ни его деньги. И вообще ты предпочла бы его больше никогда в жизни не видеть. Как и его мамочку.

А вот Камиля…

«Прекрати, дура, – закричала я мысленно. – Ты вполне можешь никогда в жизни его больше не увидеть. И вообще, хватит вести себя, как шестнадцатилетняя школьница!»

* * *

Я вошла в уже знакомое мне здание, где работал Андрей Геннадьевич, без десяти два. «Запорожец» припарковала недалеко от входа. Когда проходила мимо двух курящих на улице лиц в милицейской форме, мужчины мне улыбнулись, показательно переведя взгляды с потрепанной машины на мой новый облик. Как-то они не очень вязались друг с другом. Под мой новый имидж больше подошла бы «жирная» «БМВ» или хотя бы «Ауди». Правда, одета я была не самым лучшим образом, одежда как раз больше тянула на «запорыш», чем на любую другую машину. Но, стараясь видеть во всем положительное, я радовалась, что езжу на иномарке – Украина-то теперь у нас другое государство.

Кабинет Андрея Геннадьевича нашла без труда и обнаружила там знакомый бардак из вещдоков и бумаг. Из обитателей присутствовали только двое, старший из них с очень серьезным выражением лица читал «Маньяка и принцессу», которую я в прошлый раз видела на его захламленном столе.

Я поинтересовалась, где Андрей Геннадьевич.

Двое мужчин подняли на меня глаза. Поклонник моего литературного таланта сделал это с большим трудом. Он был на середине книги, а насколько я помнила, там чуть ли не на каждой странице идут сцены изнасилований. Принцесса у меня там участвует во всех оргиях – в разных качествах. Ее саму вначале насилуют, а потом у нее крыша едет на этой почве, ну она и устраивает развлечения вместе с подданными. Потом влюбляется в маньяка, который над ней надругался в первой главе. В предпоследней король, отец принцессы, приговаривает его к смертной казни, а она в последней главе проникает к нему в камеру смертников в ночь перед казнью, и утром, когда за маньяком приходит стража, чтобы вести на лобное место, они с принцессой не могут оторваться друг от друга. Стража подключается. Закончила роман многоточием. Вдруг издатели захотят продолжения. Поэтому и не убила маньяка со всей определенностью. Пусть читатели сами решают, казнили его или нет. Кому как больше нравится. Идея книги, кстати, принадлежала главному редактору. Он, оказывается, сам всю жизнь мечтал написать нечто такое, но, как объяснил мне, все времени не хватает, поэтому «подарил» идею мне. Я пожала плечами и написала. Я давно уже научилась не удивляться идеям издателей, у них в головах часто живут червяки каких-то странных пород.

– А вы, простите, кто? – спросил нечитающий мужчина. Меня они, конечно, не узнали, да и в старом облике, не исключено, не вспомнили бы. У них тут, похоже, проходной двор.

– Андрей Геннадьевич приглашал меня на два часа, – пискнула я.

У меня поинтересовались, по какому делу. Я сказала, не упомянув вчерашний визит их коллеги ко мне домой.

– А… – протянул любитель изнасилований. Или ему исторический колорит понравился? – Так там все ясно, кажется.

– А он говорил, почему решил вас снова пригласить? – уточнил второй.

Я покачала головой, изобразив святую простоту.

– Дело будет передано другому сотруднику, – сказал любитель изнасилований. – Если потребуется, вас вызовут.

И оба мужчины, казалось, забыли о моем существовании. Мне их поведение показалось странным (не из-за моего нового имиджа). Куда же подевался Андрей Геннадьевич? И почему дело передают кому-то другому?

Я попрощалась с сотрудниками органов, они буркнули в ответ что-то неопределенное (я перевела бы это бурчание на русский язык как «Нечего больше сюда ходить и отрывать занятых людей от важных дел»), один уже погрузился в бумаги, второй – в «Маньяка и принцессу». Интересно все-таки, он для себя читает или потому, что по работе требуется?

Выйдя на солнечный свет, я задумалась, затем вспомнила, что у меня в сумочке лежит визитка Андрея Геннадьевича со всеми телефонами, включая домашний.

Визитку я нашла быстро: их у меня в сумочке не так много, а если быть абсолютно точной, так только одна эта. По мобильному не ответили. Я набрала домашний номер Андрея Геннадьевича, нацарапанный корявым почерком.

Трубку сняла женщина. Она плакала.

Я извинилась за беспокойство и попросила Андрея Геннадьевича к телефону.

– Вы еще не знаете? – всхлипнула она. – Его сегодня утром сбила машина. Когда он вышел из дома.

– Он в больнице? – с надеждой в голосе спросила я.

– Нет. Он умер на месте.

Женщина повесила трубку, не сказав больше ни слова.

Случайность?

Что-то слишком много случайностей стало происходить в моей жизни в последнее время. Я еще могла бы поверить в одну. Но несколько… Это чей-то злой умысел. Вот только чей?

Посмотрев на часы, я решила прямо сейчас съездить в больницу к Лешке, потом, наверное, остановлюсь у карьера, расположенного недалеко от моего дома, искупаюсь, куплю хлеба и поеду описывать розовые страсти. Чем скорее закончу, тем быстрее получу гонорар. Зимние сапоги куплю, на шубу буду копить. И что там еще покупал народный герой Леня Голубков? Дом в Париже вроде бы. И на Чемпионат мира по футболу с братом ездил. Мне бы просто по Европе прокатиться… С любимым мужчиной…

Затем издательство желает получить что-то на темы пионерских лагерей, студенческих стройотрядов, комсомольских слетов или чего-то в этом роде. Они провели какое-то там исследование и пришли к выводу, что меня читает много людей советской закваски, которым подобная тематика навеет ностальгические воспоминания о том, «как молоды мы были». Ну что ж – я напишу. Тем более есть свекор – ценнейший источник информации по данным вопросам. Он уже поведал мне, что его первой женщиной была пионервожатая, причем процесс происходил в красном уголке под красным знаменем и портретом Владимира Ильича. В стройотряды и колхозы свекор тоже активно ездил. А отправка на комсомольские слеты у них называлась «поехать в группу здоровья». В дальнейшем у освобожденных комсомольских работников проявлялось профессиональное заболевание – цирроз печени, как, впрочем, и у партийных, и у профсоюзных. Вот я и опишу активную жизнь (сексуальную) будущего мужа партработницы. А не изобразить ли мне саму партработницу этаким синим чулком, засидевшейся в девках мымрой, на которой молодой красивый мужик женился только ради ленинградской прописки? Почему бы не сделать приятное свекру? Не потешить его самолюбие? Надежда Георгиевна, конечно, на дыбы встанет, но я невинно похлопаю глазками. Тем более я на первой странице обычно предупреждаю, что все герои являются вымышленными и сходство в реальными лицами может оказаться лишь случайным. Ну случайно получилось. Мало ли что там крутится у меня в подсознании…

С этими мыслями я села за руль «Запорожца» и тронулась в сторону больницы. Ехать требовалось через весь город. Никаких фруктов я Лешке не покупала. Если бы к кому-то другому в больницу шла – обязательно бы что-то прихватила. Моего же бывшего ничем не удивишь, он давно всякой экзотикой обожрался, начав с дефицита в советские времена, лишних денег у меня нет, я их лучше на его же детей потрачу, а Надежда Георгиевна своего единственного сыночка обеспечит во сто крат лучше бывшей жены.

Глава 8

В больницу я прошла свободно, но сразу за дверью хозрасчетного отделения (Лешка, конечно, лежал в нем) сидела старая выдра, которой бы надзирательницей в тюрьме работать. Стоило мне только открыть дверь с матовым стеклом, как выдра выпрыгнула из-за стола и преградила мне путь.

– Куда? Все посещения только с пяти до семи.

Я была уверена, что как раз в это отделение посетители ходят когда хотят, в особенности Надежда Георгиевна. Или выдре надо дать «зеленый» пропуск?

– К мужу, – спокойно ответила я.

– Посещения с пяти часов. Приходите через час. – Выдра стояла на своем.

Тут за ее столом что-то шлепнулось, причем таким образом, что отлетело в сторону. Как я поняла, выдра читала книгу, которую неудачно попыталась спрятать при моем появлении. И читала она ее, скрывая под столом.

Но теперь книга торчала из-под него, и я увидела до боли знакомую розовую обложку…

В конце коридора показался мужчина в белом халате. Выдра решила приблизиться к книжке, чтобы задвинуть ее подальше под стол, но рядом с книжкой стояла я – и сделала попытку ее поднять, чтобы вроде как помочь пожилой женщине. Я молодая, мне легче нагнуться. У тетки исказилось лицо. Мужчина приблизился.

– Вы к кому? – спросил он ласково, раздевая меня взглядом.

– К Багирову Алексею Владимировичу.

– Простите, а вы ему кем приходитесь? Вообще-то мы пускаем только родственников…

«И этот взятку хочет? Или меня?» Скорее последнее, пришла к радостному выводу я – судя по масленому блеску глаз.

– Жена, – сказала я и добавила: – Бывшая.

– Вадик, проводи женщину, – проворковала выдра совершенно другим тоном. – Мужчине плохо. Ему любой визит будет в радость. А уж бывшая жена – так это как само собой разумеющееся. Мужчине будет так приятно!

Лицо Вадика при последних фразах тетки исказилось, он подхватил меня под локоток и потащил в конец коридора, где имелся заворот налево.

– Я ее как-нибудь придушу, – выдохнул Вадик, когда мы оказались вне пределов слышимости выдры. – Если еще кто-нибудь из наших до меня не успеет.

Как я подумала, воспоминания о собственной бывшей жене у Вадика не связываются ни с чем приятным, и выдра это точно знала.

– А почему вы не отправите ее на пенсию? – спросила я нейтральным тоном. – Она что, какой-нибудь заслуженный врач Советского Союза? И пока сама не уйдет, ее нельзя выпереть? Ведь это платное отделение, как я понимаю? Зарплата должна быть выше, чем в госмедицине. Кто-то нашелся бы. Или у вас такая проблема с кадрами?

– Она училась вместе с нашей главной. Наша-то потом институт закончила и ординатуру, а эта так и осталась в санитарках. Вы правы: на это место с радостью пошел бы кто-то из студентов. Я сам так подрабатывал, когда учился. Но наша главная ее держит из жалости.

Из жалости ли? После подключения к Интернету и писем лесбиянок я уже сомневалась во всем.

В середине ответвления коридора имелся широкий отсек, где стояли два диванчика. На них восседали два молодца (по молодцу на каждом). При виде нас молодцы вскочили, а Вадик объявил, что к Багирову пришла супруга.

– Нет у него никакой супруги, – рявкнул один из парней.

– Бывшая, – пискнула я.

– Фамилия? – рявкнул второй молодец. Им бы обоим на плацу командовать.

– Багирова, – ответила я и извлекла из сумочки водительское удостоверение.

Вадик решил с нами распрощаться, у него явно имелись дела в больнице, а молодцы внимательно изучили предъявленный документ, потом один робко сказал, что у шефа вроде бы в самом деле когда-то была жена, но старая дева.

– Как жена может быть старой девой? – невинно спросила я, прикидывая, как бы использовать этот момент в одном из будущих романов, назвав его, например, «Приключения старой девы». – Да и, по-моему, с Лешей остаться девой невозможно. Если вы его хоть немного знаете…

Парни кашлянули и меня еще раз оглядели.

– Нет, шеф говорил, что у него жена была крыса, – сказал второй. – Но вы…

Мимикой он продемонстрировал, что придерживается обо мне диаметрально противоположного мнения.

– Не крыса, а мышь, – поправил друга первый.

– Мальчики, если не возражаете, давайте отложим обсуждение моей внешности и животных на следующий раз? – обворожительно улыбнулась я. – У меня еще сегодня много дел.

– Да-да, конечно, – кивнул первый. – Но мы должны его предупредить.

– Так предупреждайте.

Первый юркнул в палату, из которой в самое ближайшее время донесся Лешкин вопль:

– Зачем эту юродивую сюда принесло?

Я порадовалась, что он пошел на поправку, и, оттолкнув второго телохранителя, который, по-моему, только порадовался моему прикосновению, вошла в палату.

– Как-как ты меня описывал своим людям, крокодил недоделанный? – рявкнула я, кидая взгляды-молнии на Лешку. Если уж менять имидж – так кардинально и во всем, включая манеру поведения и общения. Хватит изображать из себя мышку. В особенности если меня прочат в руководство нефтяной компании. Раньше я всегда терпела Лешкины крики, неспособная на них достойно ответить, а теперь решила: надо и ему, и его мамочке отвечать тем же. Крик и битье посуды они поймут лучше, чем доводы разума, представленные спокойным тоном. – Крыса, мышь, юродивая и еще старая дева? Мало тебе досталось, как я посмотрю. Но если я буду в тебя нож втыкать, работу доведу до конца. Не сомневайся! Читала я тут про одну американку. Знаешь, что она своему благоверному отхватила? Я ведь вполне могу пойти по ее стопам. Ты уверен, что у нас в России тебе твое мужское достоинство смогут пришить так же удачно? Это ведь сразу надо делать, не откладывая. В Америку не успеешь доехать. Иначе орган не заработает в обычном режиме.

Как оказалось, Леша тоже читал про конфликт, случившийся в одной американской семье, и не хотел повторения подобного в своей, пусть и бывшей.

– Ну что ты, что ты, Оленька, – заблеял Лешка. – Я же знаю, что ты у меня красавица. Тебе очень идет новая стрижка. Ты с каждым годом становишься только симпатичнее. Если бы я с тобой познакомился сейчас, то никогда бы не развелся. Это я по молодости дурак был.

Телохранитель переминался в углу с ноги на ногу, исподлобья бросая взгляды то на шефа, то на меня. Как я знала, манерой поведения я в эти минуты страшно напоминала Надежду Георгиевну, с которой парень явно был знаком не понаслышке. Более того, стиль поведения свекрови на Лешку всегда действовал магически. И подействовал в моем исполнении. Он долго рассыпался в комплиментах, а потом заворковал:

– Оленька, посиди рядом со мной. Олег, дай ей стул! – велел Лешка телохранителю. Тот мгновенно повиновался. – А теперь иди отсюда!

Парень испарился.

Я села, закинула ногу на ногу, потом внимательно посмотрела на Лешку. Можно считать, что он уже пошел на поправку. Я представляю, какие тут были задействованы медицинские светила и средства…

– А ты в самом деле здорово выглядишь, – восхищенно сказал Лешка, еще раз внимательно оглядывая мою персону. – Это ты для меня, да?

– Нет, – отрезала я. – Для другого мужчины.

Лешкина челюсть поползла вниз.

– А ты что, думал, что я всю жизнь по тебе страдать буду? Ждать, когда вернешься в семью?

– Но мама же сказала…

Меня страшно заинтересовало, что же говорила Надежда Георгиевна. Может, Лешка выдаст ее планы?

От бывшего узнала очень любопытную вещь. Надежда Георгиевна приводила в больницу нотариуса и заставила Лешку подписать завещание.

– Я и так собирался, если честно, – посмотрел на меня бывший. – Но я хотел… А мама сказала, что я должен отписать половину ей, а половину – детям.

– А ты как хотел? – мне было просто любопытно.

– Отцу часть… Но если бы она узнала… Ты же в курсе, какого она мнения о бате. Ну и… ребятам. А мама сказала: ни в коем случае. Но ей-то зачем? Я же моложе. Оля, я не собираюсь умирать раньше ее! Оля, ведь ты же понимаешь, что компанией управляет она! Я же только бумажки подписываю, ну и сижу там на совете директоров, на фуршеты хожу и презентации… С клиентами в банях парюсь. Но все решения принимает мама. Оля, как ты думаешь… – Лешка замолчал, а потом добавил шепотом, словно боялся, что подслушавшие его стены потом наябедничают на него Надежде Георгиевне: – Как ты думаешь, она что, задумала от меня избавиться?

Такое я представить не могла, так как знала, что Лешка – единственная Надеждина любовь, но он откровенно боялся матери и не мог в этом признаться никому, кроме меня. Нефтяной король называется! Видел бы его и слышал сейчас кто-то из его длинноногих любовниц и деловых партнеров. Кстати, при людях Надежда Георгиевна сына никогда не унижала, наоборот, всячески подчеркивала его сильные стороны. А уж дома отрывалась… Как и на всех родственниках. И мы были, пожалуй, единственными, кто знал истинное Надеждино лицо…

– Оля, а мне можно изменить завещание?

– Конечно, – кивнула я. С каких это пор он со мной советуется? Или в самом деле больше не с кем?

– А ты можешь того нотариуса найти?

– У нас в городе не один нотариус. И ты имеешь право обратиться к любому. Более позднее завещание отменяет предыдущее. Приглашай нотариуса хоть сегодня и составляй новое завещание.

Бывший как-то сразу приободрился, пожал мою руку чуть повыше локтя, даже извинился, что потащил нас с Катькой в лабораторию, поинтересовался детьми (медведь в лесу умер – он ведь ими никогда не интересовался), попросил к нему заглядывать, а потом…

– Ольга! – прошептал бывший. – Наклонись ко мне!

– Чего еще?

Лешка заявил, что скажет мне это только в ухо. Я склонилась к нему.

– Если со мной что-то случится, – прошептал он, – если мать в самом деле что-то задумала… У меня в комнате, у правого окна, под половицей тайник. Там все на мать собрано. Ну если… Оля, если она меня убьет, обещай мне, что ты за меня отомстишь! И дашь делу ход. Материалов хватит.

И Лешка яростно сжал мне руку.

– Обещай мне!

– Обещаю, – сказала я и невольно вытерла пот с Лешкиного лба.

Лоб был горячим: у бывшего явно держалась температура. А не в бреду ли он? – мелькнула мысль.

Через некоторое время я еще раз убедилась в этом: Лешка стал нести всякую ахинею, из которой можно было сделать вывод: он страдает манией преследования. Как выяснилось, он уже давно считал, что мать приставила к нему слежку. В это я вполне могла поверить, но придерживалась другого мнения: Надежда Георгиевна вполне могла пойти на подобный шаг, чтобы просто знать, где и с кем сыночек. Ведь того вечно носило по всяким злачным местам, а в случае попадания в неприятное положение его следовало как можно быстрее вытаскивать. Вытаскивала всегда любимая мамочка. Да и вообще Надежда Георгиевна всегда любила быть в курсе всех дел, в особенности Лешкиных.

Лешка также заявил мне, что Надежда Георгиевна убила двух его любовниц, на которых он хотел жениться. Я, кстати, и в это могла поверить – зная свою бывшую свекровь. Но опять же считала, что ее единственному и любимому сыночку ничто не угрожает. Она скорее уничтожит все население земного шара, если это потребуется для спасения драгоценного Лешеньки.

Я постаралась успокоить бывшего как могла. Он слезно умолял приезжать к нему почаще и не бросать его. Интересно, кто кого бросил? – хотелось спросить мне, но сдержалась.

Я просидела у него часа полтора, если не два, и пришла к однозначному выводу: Лешка чего-то сильно боится. А меня он просто хочет иметь на своей стороне. Пусть даже и не для того, чтобы выступать единым фронтом против его матери. Он хочет, чтобы я ему помогла, но пока боится сказать – в чем.

Интересно, а под половицей в его комнате в самом деле что-то имеется?

Правда, как я понимала, в апартаменты матери и сына Багировых мне не проникнуть. Если уж меня до сих пор туда ни разу не пригласили.

Глава 9

Наконец мне удалось отделаться от Лешки: визит меня порядком утомил, да и видела я, что он устал и его клонит в сон. На лбу у него опять выступила испарина.

– Ты приедешь завтра? – с надеждой в голосе спросил бывший.

– Постараюсь, – ответила я. – Но ты же должен понимать, что мне работать надо и к детям ездить. Они же на даче с дедушками.

– Бросай работу, – сказал Лешка.

– А жить мне на что?

Следующий шаг бывшего меня удивил еще больше: он попросил дать ему кейс, стоявший в одном из углов палаты, рядом со столом. Я поднесла его, Лешка открыл кодовый замок, извлек пачку пятидесятидолларовых купюр (я не видела, что находится в кейсе, так как бывший попросил меня отойти), закрыл его, попросил поставить назад, а мне протянул пачку. Она была не распечатана.

Такой щедрости я от него никак не ожидала. Это было совсем не в его стиле.

Но Лешка быстро опустил меня с небес на землю.

– Оля, купи мне, пожалуйста, пистолет или… – Лешка задумался. – Лучше всего «беретту», нашего добра не надо, ну если только «стечкин». И глушилку.

– Глушитель?

– Нет. – Лешка поморщился. – Это электронный прибор, чтобы «жучки» глушить. Ну вот мы тут с тобой разговариваем, а нас кто-то записывает или просто слушает. Чтобы не записывал. Поняла?

– А где у нас это добро продают? – спросила я, ошалело держа в руках пачку пятидесятидолларовых купюр.

В это мгновение мы оба услышали в коридоре голос Надежды Георгиевны.

– Кто там у него?! – вопрошала свекровь.

Лешка резко дернулся и изменился в лице. Я мгновенно сунула баксы в сумку, порадовавшись, что она у меня такая вместительная и пачка не будет выпирать. Проверять мою сумку свекровь не будет – до такого она не должна опуститься. Хотя Лешкины вещи, подозреваю, проверяет.

К появлению Надежды Георгиевны в палате мы уже были готовы изображать из себя мило беседующих супругов, пусть и бывших.

При виде меня свекровь опешила, долго осматривала со всех сторон, потом кивнула, заметив, что я над собой хорошо поработала. Лешка выдал пару дежурных комплиментов – после одобрения меня мамочкой.

– Я очень рада, что вы друг другу опять нравитесь, – заявила Надежда Георгиевна. – Вот Леша поправится, и снова распишетесь. Платье Оленьке закажем в Париже. Как и Кате. Думаю, что отметим на даче. На нашей. Я подготовлю список тех, кого обязательно нужно пригласить. В свадебное путешествие отправитесь на Карибы. Это престижно. Там есть курорты, где принимают только пары. Вот и съездите развеяться. Вернетесь – и за работу.

Лешка молчал. Я видела, что ему в самом деле нехорошо – не от перспективы новой женитьбы на моей персоне. Он ведь еще полностью не отошел от покушения. И не только физически.

– Я собираюсь замуж за другого человека, – сказала я ледяным тоном, обращаясь только к Надежде Георгиевне. – И вообще, хватит лезть в мою жизнь и указывать мне, что и когда делать.

С этими словами я развернулась, намереваясь уйти. Надежда Георгиевна еще не пришла в себя. А вот Лешка отошел первым и крикнул мне в спину, что будет завтра меня ждать – с фруктами, которые он просил меня ему привезти.

– Я привезу тебе любые фрукты, – обратилась к сыну Надежда Георгиевна. – А эта шалава пусть убирается. Ты достоин лучшего.

– Мама, не лезь в мою жизнь! – внезапно завопил Лешка так, что мы обе аж подпрыгнули. – Уходи! Уходите обе! Мне все надоело! И все надоели! Я болен! Мне плохо! Пошли вон!!!

Я выскользнула первой, предполагая, что свекровь все-таки останется, но она вылетела вслед за мной и резко схватила меня за руку.

– Чего ты добиваешься, сучка? – прошипела Надежда Георгиевна.

– Мечтаю, чтобы вы не мешали мне жить так, как я хочу.

– Слушай, ты… – открыла рот Надежда Георгиевна, потом заметила двух вытянувшихся молодцев и замолкла. Я знала, что она терпеть не может выносить сор из избы, то бишь демонстрировать подчиненным и прислуге, что происходит в семье.

Кардинально изменив тон, услышав который можно было бы предположить, что я – самая любимая ее родственница, она предложила мне проехать к ней в гости, чтобы «все обсудить». В гости к Надежде Георгиевне ехать мне совершенно не хотелось, с другой стороны, очень хотелось посмотреть их с Лешкой апартаменты, а также краешком глаза заглянуть в его комнату, где находится та самая половица, под которой скрыт тайник. Если он там есть, конечно. И что же сыночек насобирал на мамочку?

В общем, я согласилась. Выдра при входе в хозрасчетное отделение во весь рот улыбнулась Надежде Георгиевне, продемонстрировав железные зубы, свекровь даже потрепала ее по руке, я просто кивнула, выдра и мне улыбнулась, правда, немного уменьшила ширину растяжки губ.

На улице Надежду Георгиевну в «Вольво» ждал верный Коля, несколько удивившийся нашему совместному появлению: мой «Запорожец» был припаркован не прямо напротив входа в больницу, а за углом, поэтому Коля его не видел. В результате я поехала за Николаем и вскоре оказалась на Петроградской.

Дом Надежда Георгиевна выбрала старый, с толстыми стенами, но по двору темной зимней ночкой я бы пройти не решилась. Да и двор-то был не первый, а третий, после двух довольно низких арок. Когда мы проезжали под ними, «Вольво» чуть не задевала стены, правда, мой «запорыш» проходил довольно свободно. Чуть позже Надежда Георгиевна пояснила мне, что из-за высоты арок (вернее, ее отсутствия) Лешенька не может купить себе так любимый российскими пацанами «джип широкий» (в смысле «Гранд Чероки»). Приходится бедному мальчику на «шестисотом» «Мерседесе» ездить, подумала я. Достоин жалости Лешенька. Правда, как «Мерседес» просачивается в эти арки по ширине, тоже оставалось для меня тайной. Но и тут я получила ответ: телохранитель Дима – водитель-виртуоз, он в арку проезжает, оставляя не больше сантиметра от стен с каждой стороны.

В общем, мы оказались в крохотном третьем дворике-колодце. Здания, его составлявшие, насчитывали четыре этажа. Во дворе не стояло ни одной скамейки, не росло ни деревца, ни кустика. Если солнечный свет когда-то и попадал в окна этих квартир, то в лучшем случае – в окна третьего и четвертого этажей. По-моему, до первого и второго ни одному лучу было не дотянуться.

– Мне здесь нравится, потому что тихо, – объявила Надежда Георгиевна, подхватывая меня во дворе, когда мы обе вылезли из машин.

Она также добавила, что никто посторонний сюда не суется, так как все окрестные жители уже знают, кто тут живет.

Я вопросительно посмотрела на свекровь. Она тут же пояснила, что все квартиры во всех зданиях, составляющих дворик, принадлежат ей и Лешеньке. Я чуть не присвистнула. Хотя чему тут было удивляться? Подобного следовало ожидать. Насколько я помнила, Надежда Георгиевна всегда ненавидела соседей – и по лестничной площадке, и по дому, и со всеми ругалась, даже по самому незначительному поводу. Конечно, следовало ожидать, что она выселит остальных жильцов. Но во сколько это обошлось?..

Надежда Георгиевна установила лифт в одном из подъездов (вообще их тут насчитывалось три – во всех домах, кроме дома с аркой, в тот дом следовало входить из второго двора), чтобы «не утруждать каждый раз больные ноги». Насчет Надеждиных болезней я могла бы поспорить: по-моему, ее можно было пускать впереди паровоза, и если вставить в ее задницу пропеллер, он начнет крутиться. Да и, наверное, если она чем и мучилась в последние годы, то только «французскими» напастями – как и ее драгоценный сынок.

Хочу заметить, что внешне дома выглядели не очень презентабельно. Свекровь могла бы нанять кого-то их покрасить или хотя бы почистить фасады (например, по французской технологии, как делают в Париже – деньги-то есть), а то темные старые стены не очень подходили нефтяной королеве и ее сыночку. Или все-таки не хочет особо привлекать внимание?

Внутри здания, наоборот, был сделан очень дорогой ремонт. Я не знала названия использовавшихся материалов, которыми меня пыталась задавить Надежда Георгиевна. Свекровь тыкала то в стены, то в пол, то в потолок и поясняла, где брала кафель, светильники, паркет, лак и все прочее, что мне с гордостью демонстрировалось.

В апартаментах, где проживала сама Надежда Георгиевна, все было еще круче. Стены украшали картины, в углах стояли статуи, с потолка свисал тяжеленный хрусталь. Не обошлось и без старинных икон, которые, правда, в интерьер не особо вписывались, а если вспомнить про Надеждино партийно-коммунистическое прошлое… Правда, сейчас появилось много нововерующих (именно нововерующих, а не новообращенных, потому что этих типов язык не поворачивается так назвать, хотя бы из уважения к тем, кто искренне принял веру) из рядов бывших партийных и комсомольских работников. Активно крестятся перед камерами, батюшек на свои тусовки приглашают, даже постятся – или только говорят об этом.

Мебель была или из красного дерева, или из карельской березы, хорошо хоть стили в одной комнате не смешивались. Вазы поражали своим разнообразием, даже имелись китайские напольные, соседствовавшие с «папуасами», привезенными из каких-то экзотических стран. Я не говорю уже о подсвечниках, бра, столиках и стульчиках с резными ножками, обитых шелком диванчиках и всем остальном.

Но мне квартира свекрови показалась захламленной – пусть и очень дорогими вещами. Мы вчетвером (а часто и впятером, когда у нас живет бывший Надеждин муж) занимаем две небольшие комнатки, и я очень страдаю от отсутствия площади и ощущения простора. Но если у тебя есть возможность, то зачем ставить в каждый угол по статуе? Правда, я опять воздержалась от высказывания вслух своего мнения, так как его никто не спрашивал.

Мне хотелось посмотреть Лешкину комнату, и я спросила, где размещается бывший. Надежда Георгиевна выделила ему отдельную детскую?

Свекровь усмехнулась, заявила, что должна еще показать мне свой «будуар», отвела меня в комнату, где стены были обиты красным бархатом с золотыми нитями, а над кроватью (сексодром человека этак на четыре) висел красный балдахин, после чего мы снова вышли на лестничную площадку (Надежда жила на четвертом, последнем этаже, правда, имелся еще и чердак) и отправились в квартиру напротив: на площадке их было только две.

– Вот Лешенькина квартирка. Мальчик захотел жить отдельно. Но ты же понимаешь, Оля, что я не могу его отпустить далеко от себя. За ним же постоянно глаз да глаз нужен. А так и рядом, и отдельно.

Лешкина квартира оказалась полной противоположностью Надеждиной. Наконец я насладилась ощущением простора. Может, он так сделал специально? У матери показуха для многочисленных гостей (подозреваю, что обычно еще называется цена каждой вещи), а у Лешки – пусто. Не совсем, конечно…

У Лешки из нескольких комнат бывшей коммуналки был сделан… танцевальный зал, как выразилась Надежда Георгиевна. Как оказалось, бывший на заре туманной юности занимался бальными танцами (о чем со мной никогда не обмолвился ни словом, видимо, не хотел слушать мои комментарии – я бы не смогла сдержаться) и, когда заимел отдельную квартиру, оборудовал этот зал, где они с мамочкой принимают гостей.

– Ты понимаешь, Оля, мы тут фуршеты устраиваем, столы ставим вдоль стен… А потом у нас танцы. Фирменная черта наших с Лешей приемов. Когда к нам идут, все знают: будут танцы. У других-то просто нажираются или в баню ходят париться, а у нас кое-что оригинальное. Как в старину.

В квартире Лешки также имелась спальня с огромным сексодромом (превышающим Надеждин раза в полтора), гостевая, где он, по всей вероятности, оставлял спать друзей (то есть одного друга с подругой, если тут, конечно, не устраивались групповухи, чего вполне можно было ожидать), и комната, где Лешенька держал одежду. Невольно вспомнилась выставка платьев Екатерины Великой, на которой я в свое время была в Эрмитаже. Думаю, что все ее платья успешно уместились бы в этих шкафах и в них еще осталось бы свободное место.

Но меня волновало, в какой именно комнате Лешка сделал тайник: в спальне или здесь? Пол везде был паркетный. На его месте я называла бы «своей» комнатой именно спальню, хотя кто знает бывшего…

Удивило отсутствие прислуги. Я задала Надежде Георгиевне соответствующий вопрос.

– Они приучены не попадаться мне на глаза, – заявила свекровь. – Приходят только по зову. Когда ты сюда переедешь, я дам тебе личную горничную.

– Я не собираюсь сюда переезжать, – рявкнула я, не в силах сдержаться.

– Посмотрим, – сказала Надежда Георгиевна спокойным уверенным тоном.

Затем она предложила мне спуститься этажом ниже, и мы оказались в квартире, расположенной строго под Надеждиной. Эта была оборудована под офис. В нем трудились люди. Все, мимо кого мы проходили, вежливо с нами здоровались и тут же возвращались к своим делам.

Свекровь пояснила мне, что часть сотрудников компании работает в этих домах, часть – в главном офисе. Хотя вообще-то именно это место и является главным… Там – показуха, здесь – основная работа. Прислуга и охрана располагаются на первом этаже, там же готовят еду и сидит малая часть персонала компании. Самые доверенные – на третьем этаже, чуть менее – на втором.

– А где работает Леша? – уточнила я.

– На Неве, – сообщила Надежда Георгиевна, добавив, что намерена и меня посадить в том здании – особнячке, окна которого выходят на главную питерскую водную магистраль. Особнячок старинный, более чем презентабельный, лепной потолок, ангелочки, статуи, в общем – все, что нужно для поддержания соответствующего имиджа нефтяной компании.

Хочу отметить, что офисы в домах, принадлежащих Надежде Георгиевне, совсем не впечатляли. Если в свою и Лешкину квартиры она вбухала немалые средства, то на кабинеты персонала поскупилась. Конечно, никаких протечек не было, паркет под ногами не трещал и не скрипел, обои не пузырились, но… Я приняла бы этот офис за какую-нибудь заштатную торгово-закупочную контору, если бы не знала, кому он принадлежит.

– А вы сами здесь работаете? – уточнила я.

– Конечно, – как само собой разумеющееся заявила свекровь. – Я же сказала тебе, что здесь – работа, там – показуха.

«Теперь понятно, зачем тебе я», – пронеслась мысль. Вот только что ты намерена показывать? И кому? И что тебе на самом деле от меня надо?!

Секретаршей у Надежды Георгиевны оказалась сухая вобла неопределенного возраста, к которой, правда, свекровь относилась очень уважительно, что ей было несвойственно. Может, на самом деле хорошо выполняет свои обязанности? Или так предана Надежде? Редкостная стерва, собирающая сплетни на всех сотрудников и доносящая их начальнице?

Вобла принесла нам кофе с ничего не выражающим лицом, Надежда Георгиевна спросила у нее, кто звонил, и вобла четко, по-военному отчиталась. Ни одного лишнего слова, все в тему. Нужно отдать ей должное, дело свое знала, что было заметно даже моим невооруженным глазом.

– Куда меня на пятницу приглашают? – уточнила свекровь, выслушав отчет.

– Презентация в выставочном комплексе, – отчеканила вобла. – Автомобильный концерн проводит. Приглашают представителей всех нефтяных компаний, членов городского правительства, депутатов Законодательного собрания, журналистов. В приглашение фамилии не внесены. Оно на двух человек из нашей компании. Его следует предъявлять при входе.

Надежда Георгиевна задумалась на мгновение, потом приказала вобле нести приглашение, всучила его мне, извлекла из верхнего ящика стола две тысячи долларов, которые мне уже однажды предлагала, а также пачку визиток с логотипом «Алойла». С большим изумлением я увидела на них собственное имя. Там также значились номера телефонов, номер факса и электронной почты (не тот, которым я пользуюсь для связи с лесбиянками). К своему удивлению, я оказалась коммерческим директором «Алойла».

– Пойдешь на презентацию, – безапелляционно заявила мне Надежда Георгиевна. – Отдохнешь, с народом познакомишься. Надо тебя в люди выводить.

Я уже хотела ляпнуть, что никуда не пойду, но Надежда Георгиевна добавила с видом змеи-искусительницы:

– Неужели за две тысячи баксов не сходишь, Оленька? Тебе из них, конечно, нужно будет купить себе хорошенький деловой костюмчик… Я тебе уже давала адрес, где его тебе подберут. За такие бабки можно и наведаться, не так ли? Ты подумай, сколько тебе твоих «Страстей» надо написать, чтобы их заработать?

Я плевок проглотила, подумала: «А что я в самом деле теряю? Убудет от меня, что ли, на презентацию сходить? За такие бабки?» – решила, что такое посещение меня ни к чему не обязывает, надо воспринимать это просто как хорошо оплачиваемую разовую работу, бабки взяла, сунула их к Лешкиным, туда же убрала визитки и уточнила, будет ли меня кто-то сопровождать.

– Будет. Толик.

Свекровь нажала на какую-то кнопку, включила громкую связь и приказала таинственному Толику немедленно у нее нарисоваться. Секунд через двадцать в кабинете возник молодой человек – весь какой-то прилизанный, с зачесанными назад волосами, худой и высокий. Глаза у него были бесцветными и ничего не выражали. Мне он сразу не понравился. Возраст его я тоже определить не смогла: где-то между двадцатью пятью и тридцатью пятью. Хотя могла и ошибиться, причем в любую сторону.

Надежда Георгиевна предложила нам познакомиться, представив меня своей невесткой и новым коммерческим директором компании. Толик был представлен референтом Надежды Георгиевны. Я, кстати, до сих пор не знала, какую должность в «Алойле» придумала себе свекровь и придумала ли вообще какую-то. Она вполне могла тут быть серым кардиналом со своим собственным штатом, да и должность ее, по-моему, нисколько не интересовала. Надежду Георгиевну всегда интересовала власть, деньги, пожалуй, тоже. Но власть для нее была важнее.

– Толик подхватит тебя у какой-нибудь станции метро, – сказала мне Надежда Георгиевна. – Договоритесь сами. На презентации будет алкоголь, так что давай без машины. И нечего на твоей иномарке, – тут свекровь презрительно хмыкнула, – светиться. А Толик поедет на машине компании. Водитель вас потом развезет по домам. Толик, покажешь Оленьке всех, кого нужно.

Толик подобострастно кивнул.

– А ты, Оля, будь со всеми мила и приветлива, но поводов для более тесного знакомства не давай. У тебя с этими людьми могут быть только деловые отношения. Домой тебя повезет мой шофер. Ясно?

Толик закивал, я сказала одно слово: «Примерно». Надежда Георгиевна на мое слово никак не отреагировала, Толика отпустила после того, как он пообещал заехать за мной домой, что свекровь одобрила, посмотрела внимательно и заявила, что возлагает на меня большие надежды. В это мгновение зазвонил один из телефонов на столе. Надежда выслушала, что ей сказали (я не смогла уловить ни слова), кивнула, посмотрела на меня, повесила трубку, после чего отпустила с миром.

Мне было непонятно, зачем меня сегодня сюда приглашали. Хотели завлечь богатством? Танцевальным залом? Немыслимым количеством Лешкиных костюмов? Но неужели Надежда Георгиевна не понимает, что я за ее сына замуж снова не пойду ни за какие деньги? Пусть она хоть весь Петроградский район или даже Питер скупит с потрохами.

Но было любопытно. Что все-таки задумала Надежда Георгиевна?

Глава 10

Меня никто не задержал при выходе. Оказавшись во дворе, я увидела, как в арку въезжает серебристый «жирный» «Мерседес». Водитель явно планировал припарковаться там, где сейчас стоял мой «Запорожец», но при виде «последней мести Хрущева» впал в состояние прострации и чуть не врезался в меня. Я только успела отпрыгнуть в сторону, равновесия не удержала и шлепнулась на асфальт. Тут раскрылась моя сумочка и из нее веером рассыпались стодолларовые купюры, выданные мне Надеждой Георгиевной и ничем не скрепленные. Лешкина пачка пятидесятидолларовых лежала в глубине и надежно.

Из серебристого «Мерседеса» тут же выпрыгнули два гоблина (один с водительского места, второй – с переднего места пассажира) и бросились ко мне. На одном из гоблинов очень странно смотрелись очки в тонкой золотой оправе – как-то они выпадали из создаваемого имиджа. Затем открылась задняя дверца, послышался голос: «Подождите-ка», – и с заднего сиденья вылез тучный мужчина со знакомой физиономией. Только сначала я никак не могла вспомнить, где видела его раньше.

Я попыталась подняться. Правую ногу, на которую я упала, здорово саднило, а одежда, как я догадывалась, пришла в непрезентабельный вид.

– Лежать! – рявкнул один из гоблинов и придавил мою левую ногу ботинком.

Я взвыла от боли. Второй уже наклонился над моей сумочкой.

– А ну, оставь мои вещи в покое! – заорала я. Почему-то я не боялась: ведь за спиной Надежда Георгиевна и куча ее подчиненных. Позволят они тут кому-то надо мной измываться?

– Она украла деньги, – не обращая на меня внимания, сообщил гоблин в очках патрону. – Э, да тут еще есть!

«Судит о людях по себе?» – пронеслась у меня мысль, но тут патрон наконец полностью выбрался на асфальт.

– Что же ты так нехорошо поступаешь, деточка? – проворковал толстый мужик, устремив похотливый взгляд на мои ноги, в особенности верхнюю их часть, хорошо просматривавшуюся под задравшейся юбкой. – Я знаю, что Надежда Георгиевна давно ищет воровку в своей компании. Вот ты и попалась, голубушка.

Мысли проносились у меня в голове с поразительной скоростью. Свекровь хотела меня подставить? И всучила мне меченые купюры? Но зачем? Чтобы таким образом держать меня в узде? Заставить сделать то, что ей нужно? А если меня сейчас доставят в милицию? Все сотрудники Надежды Георгиевны, не желающие лишаться хлебного места, или хотя бы вобла с Толиком подтвердят, что мне никаких денег не давали, а я могла их только свистнуть? Кто мне поверит?

А у меня еще пачка пятидесятидолларовых от Лешки…

И кто такой этот мужик? С ним заранее была какая-то договоренность? Если бы я сама увидела, как человек упал и у него из сумки посыпались баксы, я не стала бы орать ни про какое воровство. Мало ли кто какие деньги при себе носит…

Я лежала таким образом, что видела внутреннюю часть машины, и вдруг заметила на заднем сиденье одну до боли знакомую розовую обложку. Так как из Надеждиного здания мне на помощь никто не бежал, я вспомнила народную мудрость: спасение утопающих – дело самих утопающих.

Конечно, сохранить чувство собственного достоинства в том положении, в котором я лежала, придавливаемая ногой одного из гоблинов, было невозможно, но я постаралась.

– Я не обязана перед вами отчитываться, но раз уж так складывается ситуация… – начала, глядя на толстяка снизу вверх.

– Ты мне зубы не заговаривай!

– Вы, как я вижу, поклонник моего таланта…

– Какого еще таланта?!

– Литературного, – ответила я невозмутимо. – Я – Алена Эросмани. Как вам «Кобелиная похоть»? Я как раз сегодня получила гонорар за следующую вещь, правда, ориентированную на другую читательскую аудиторию. «Розовые страсти – 2». Вот оттуда и бабки, если вас это, конечно, касается. Вы, кстати, кто такой?

Толстяк опешил, гоблин даже снял ногу с моего тела и уставился на меня, выпучив глаза.

– А сюда я заезжала, чтобы подарить бывшему мужу авторский экземплярчик. Мы ведь с Лешей Багировым в свое время были женаты. У нас детей двое. Может, слышали?

Гоблин, державший в руках мою сумку, вновь сунул туда нос, нашел визитки, прочитав надпись на которых просто обалдел, затем извлек мое водительское удостоверение и сообщил патрону:

– Багирова Ольга Викторовна. И фотка ее.

Два гоблина и их патрон в тот момент были похожи на три вопросительных знака. Весьма колоритных, хочу отметить.

Патрон пришел в чувство первым, даже сделал попытку помочь мне встать, но вместо этого не удержал равновесия и сам грохнулся на меня. Я дико взвыла, приняв на себя эту тушу, а толстяк, по-моему, не расстроился, как раз наоборот. И дал волю рукам.

Я разозлилась не на шутку – и выпустила коготки, проведя пятерней по щеке толстяка, в процессе высказав все, что о нем думаю. Толстяк заверещал, гоблины принялись его с меня стаскивать, я им помогала, пытаясь его столкнуть, но толстяк не желал отрываться от моего тела, несмотря на расцарапанную физиономию. И тогда я поработала над его второй щекой.

Наконец гоблины смогли поднять патрона, я тоже вскочила, кинулась к своей сумочке, которую один из телохранителей бросил на асфальт, собрала вновь рассыпавшиеся купюры, пересчитала их, убедилась, что гоблин себе ничего не прикарманил, достала из сумки ключи от машины и целенаправленно пошла к «Запорожцу».

– Алена! – завопил мне вслед толстяк. – То есть Оля! Ольга Викторовна!

Я не поворачивалась.

– Олечка, я хочу пригласить вас поужинать, чтобы загладить свою вину! Олечка, вы согласитесь со мной покушать? Я знаю одно очень хорошее место. Я уверен: вам там понравится. И вы его потом в романе сможете описать. Как раз по вашей теме.

– Да пошел ты! – бросила я через плечо, села в «Запорожец», но тут же поняла, что, пока «Мерседес» не развернется, мне из двора не выехать.

Из здания Надежды Георгиевны так никто и не вышел. Что задумала эта старая партийная зараза?

Я же открыла дверцу рядом с водительским местом, высунулась и крикнула ближайшему гоблину, чтобы отогнал машину. Гоблин посмотрел на патрона.

– А вот мы тебя и не выпустим! – сально заулыбался толстяк. – Только вместе со мной!

Его обезьяньи ужимки, видимо, следовало воспринимать как кокетство, но меня они не впечатлили, а только разозлили. Я вспомнила, что под передним местом пассажира валяется большой гаечный ключ, который я там оставила после того, как Камиль с приятелем меняли мне на шоссе колесо. Гаечный ключ сейчас пришелся очень кстати.

Оставив сумку в машине и прихватив гаечный ключ (пистолет, на который Лешка выделил деньги, сейчас был бы еще более кстати), я вылезла из «Запорожца» и сделала два шага в сторону «Мерседеса». Гоблины почему-то сразу же догадались о моих намерениях.

– Сейчас! Сейчас! – бросил мне водитель, плюхнулся за руль и в самом деле отогнал машину к дому. Его патрон все это время вопил, сотрясая воздух кулаками и угрозами в мой адрес и топая ногами.

В эти минуты я наконец вспомнила, кто он такой. Это же депутат нашего Законодательного собрания, Жириновский местного разлива. Тоже ездил к цыганскому электорату, гадали ему перед камерами на судьбу, правда, почему-то мы так и не услышали, что ему нагадали. Во времена начала своей политической карьеры, которая совпала со временем появления «600 секунд» и выхода в эфир господина Невзорова, не единожды был заснят последним с голой пятой точкой в прямом и переносном смыслах. Однако это не помешало непотопляемому господину продвигаться все выше и выше на политический Олимп, а возможно, даже и способствовало этому.

Чтобы как-то прервать поток слов, лившийся из депутата (кто его только выбирал?! Или по размеру электората толстяка можно судить о количестве сумасшедших в нашем городе?), я совершенно спокойным тоном поинтересовалась, что ему все-таки нагадали цыгане и как долго господин намерен производить шумовые эффекты, мешая горожанам спокойно жить и работать.

Депутат мне не ответил. Ответила непонятная волосатая личность, появившаяся из-под арки, словно джинн из бутылки.

– Смерть от молодой красивой женщины, – волосатик склонился над моей рукой с гаечным ключом и поцеловал ее. – Ну разве у вас не возникает желания его убить?

В первое мгновение я опешила, переключив свое внимание с депутата на волосатика, а потом поинтересовалась, кто он такой и откуда взялся. Волосатик взмахнул тонкой рукой и извлек из нагрудного кармана журналистское удостоверение. Я имела честь беседовать с представителем желтой прессы, а если быть абсолютно точной, то самого нашего скандального еженедельника под названием «Городские скандалы и сплетни».

– Я хотел бы взять у вас интервью, уважаемая Олечка, – продолжал волосатик. – Или Алена?

– А у кого именно вы хотите взять интервью: у Ольги или Алены? – прямо посмотрела я на волосатика.

Он задумался на мгновение и ответил:

– У Ольги. Я не думаю, что Алена Эросмани будет так интересна нашим читателем. Да и, признаться откровенно, коллега по перу, наше издание очень уважает тайну псевдонима. А вы ее тщательно скрываете. Не совсем понятно, почему открыли ее этому… вы понимаете кому.

Я улыбнулась.

– Так почему?

– Требовалось как-то выкрутиться, – сказала я. – Не нашла ничего лучше. Сразу ничего другого не пришло в голову. Но обычно я не представляюсь.

– Тайну псевдонима мы сохраним. Я даже сделаю ответный жест и открою вам свою. Чтобы показать дружественность намерений.

Передо мной стоял один из самых скандальных журналистов всех времен и народов Матвей Голопопов. В миру он, правда, был Александром Ивановым, как я успела прочитать в удостоверении.

Матвей Голопопов обожал демонстрировать народу голые пятые точки героев своих репортажей. Откуда он набирал столько информации, сказать не могу, но его еженедельник выиграл все суды. А возбуждали иски против него чуть ли не каждую неделю, после выхода статей Голопопова, обычно сопровождавшихся самыми скабрезными снимками. Но информация всегда была достоверной, и в судах всплывали дополнительные пикантные детали, которые редакция не ставила в первый номер. А потом выходило продолжение статей, где Матвей Голопопов в подробностях докладывал читателям о результатах судебных процессов и о том, что он вначале думал немного подретушировать образ политика, актера, модельера и прочих (думая в первую очередь о читателях, а не героях репортажей), но раз уж те оказались такими сутяжными типами, он не намерен скрывать от читающей публики ни одной детали. И не скрывал.

Интересно, а сегодня он в какой момент появился на месте?

– Оля, может, мы с вами поговорим в другом месте? – спросил меня Александр, он же Матвей. – Вы меня подвезете?

Я кивнула, мы загрузились в машину и быстренько двор покинули. Обалдевший депутат и гоблины остались стоять рядом с «Мерседесом».

– А вы не на машине? – уточнила я, выезжая на проспект.

– На машине, но я ее потом заберу.

– Куда вас везти? – спросила я.

– Куда угодно, – сказал Саша-Матвей. – Я просто хочу задать вам несколько вопросов. Может, выпьем где-нибудь кофе? Заверните вон там. – Он показал рукой. – Свожу вас в один приятный бар.

Я припарковала «Запорожец», и мы с Сашей-Матвеем спустились в тускло освещенный зальчик, где, как оказалось, его хорошо знали.

– Только кофе? – спросил Саша-Матвей.

– Лучше чего-то попрохладнее, – призналась я. – Апельсинового соку, например.

Журналист кивнул и вскоре вернулся к столику, взяв сок мне и пиво себе.

– Вы курите? – уточнил у меня.

Я покачала головой.

– Не возражаете, если я?..

Я опять покачала головой и улыбнулась. Журналист производил на меня самое благоприятное впечатление, хотя имидж хиппи никогда не привлекал. У меня вообще было странное ощущение: казалось, что я общаюсь с очень порядочным человеком. Но ведь если знать, что Саша-Матвей публикует в своем еженедельнике…

– Готов для начала ответить на ваши вопросы, Ольга, – сказал он мне и очень приятно улыбнулся.

– Что вы видели или слышали из случившегося во дворе?

– Все, – просто ответил Саша-Матвей. – Все заснято на пленку.

Я охнула.

– Успокойтесь. – Он накрыл мою руку своей сухой ладонью. – Нас интересовали не вы, а Жирный. Ваши ножки, конечно, будут фигурировать в газете и производить впечатление на читателей, – он хитро улыбнулся, – и ваша ручка, царапающая Жирному физиономию… И его телохранитель, сующий свой рубильник в вашу сумку… Во всей красе покажем слугу народа с приближенными, у которых при виде денег, причем любых, сразу же срабатывает хватательный рефлекс. Народ любит видеть подтверждение своих подозрений. А что наш народ думает о своих слугах? Вот и получит очередное подтверждение. Читайте следующий выпуск, Оля.

– Обязательно, – ответила я, все-таки не до конца поверившая, что мой светлый лик не появится в скандальной хронике.

Саша-Матвей словно прочитал мои мысли и заговорил.

Он сказал, что давно хотел со мной познакомиться. Еженедельник и он сам не первый год интересуются Надеждой Георгиевной и ее компанией. Более того, ни одна из квартир в доме с аркой не принадлежит моей бывшей свекрови. Надежда Георгиевна скупила лишь три дома. В квартире над аркой постоянно дежурит кто-то из журналистов, естественно, с фотоаппаратом и видеокамерой. Самого Сашу-Матвея вызвали, когда приехали мы с Надеждой Георгиевной.

– Я не ожидал увидеть там вас, Ольга.

Я в свою очередь спросила, стоила ли покупка или аренда квартиры напротив дворика Багировых тех денег, которые пришлось потратить.

Саша-Матвей кивнул.

– Вы, наверное, читаете не все наши выпуски, – сказал он.

Я в самом деле читала не все, а только те, которые в дом приносил свекор.

– Один ваш бывший муж чего стоит, – продолжал Саша-Матвей. – Он у нас фигурировал уже раз десять. Потом, во дворик приезжают разнообразные гости. Мы и стараемся по мере сил…

Я не могла понять, как моя бывшая свекровь все это допускает. Неужели она и ее служба безопасности не пронюхали, где у них разместились троянские кони? И как партнеры – герои скандальных публикаций не послали Надежду Георгиевну по известному русскому адресу?

– Ну мы же не сообщаем, что такой-то, такой-то приезжал вести переговоры с уважаемой госпожой Багировой. Это никому не интересно. Интересно другое. Как бьют машины под этой чертовой аркой, как выскакивают из них с соответствующими выражениями лиц… Мы все это фотографируем и еще даем стенограммку, с купюрами, конечно. Даже в нашей газете не все можно напечатать из произносимого уважаемыми в городе людьми. Даем свои смешные комментарии. Например, высказываем предположение, что дядя поехал к юной леди, пока жена вела переговоры с банком о предоставлении кредита, торопился, чтобы успеть, врезался и вот… Так дядя даже доволен такому комментарию: с одной стороны, в глазах мужиков рейтинг повышается, с другой – в глазах жены невиновен, жене можно арку показать (если так не знает) и Надежду Георгиевну, которой принадлежат все квартиры в трех домах. Ехал на переговоры, а гады-журналюги отсебятину написали. Видишь, дорогая законная супруга, сколько у меня врагов. Никакой любовницы у меня нет и быть не может, поскольку думаю только о тебе, дорогая, и о нашем общем деле. И все довольны, включая читателей.

Саша-Матвей замолчал на мгновение, потом продолжил:

– Людям интересно, как, например, двое высокопоставленных лиц пытаются разобраться, кому первому выезжать со двора, кто кому должен уступать дорогу… А танцульки у вашего бывшего! Он еще не переболел дискотеками. Любит их у себя устраивать. Мы и ставим оптику… Надежда Георгиевна про нас знает. Ее, кстати, мы не фотографируем. У нас нечто типа негласной договоренности. Она считает, что лучше мы, ловящие определенные кадры, чем другие. Других-то мы сами не пустим, и это ее очень устраивает. Она же понимает, что умному человеку, хорошо знакомому с раскладом сил и обстановкой в городе, этот двор дает представление о том, что делается в данный момент в Питере и как определяется его политика. Можно за неделю не сделать ни одного снимка, но получить информацию, стоящую сотни тысяч долларов… Хотя у нас несколько другая специализация… Поэтому Надежда Георгиевна нас и терпит.

– И вам их предлагают? В смысле сотни тысяч долларов?

– Регулярно, – с самым серьезным видом кивнул Саша-Матвей.

Я не стала спрашивать, берут ли журналисты эти взятки, но считала, что в большинстве случаев – нет. Иначе еженедельник просто перестал бы выходить.

Или они работают на кого-то всемогущего? Если вникнуть в суть речи моего собеседника… С какой целью они все-таки купили или сняли там квартиру? Журналист намекал на… Или я стала слишком подозрительной?

Далее Саша-Матвей сказал, что, узнав о моем существовании, удивлялся, как я попала в семью Багировых.

– Рассказать? – улыбнулась я.

– Нет, я все выяснил. Не знал только, что вы – Алена Эросмани. Признаться, думал, что эти романы кропает мужчина. У вас скорее мужской стиль письма.

– Вы тоже читали? – удивилась я.

– Должен же я был ознакомиться. Кстати, а откуда у вас в сумке такие деньги? Я не верю, что ваша работа даже сейчас, при таких тиражах, оплачивается подобным образом. Я ведь знаком с «кухней» не хуже вас.

– Надежда Георгиевна дала на одежду и превращение в фотомодель.

Саша-Матвей удивленно посмотрел на меня. Я сообщила про презентацию и даже показала приглашение.

– А… – протянул он. – Там от нас будет один паренек. Я не могу появиться. Не тот уровень мероприятия. – Он дотронулся до длинной пряди. – Если не возражаете, он вам представится… Обменяетесь информацией.

– Буду рада. Мне очень не хочется туда идти, – вдруг выпалила я. – А если там окажется хоть один нормальный человек…

– Серега абсолютно нормальный, – улыбнулся Саша-Матвей, потом резко стал серьезным.

Он спросил, почему, по моему мнению, Надежда Георгиевна вдруг решила взять меня в компанию. Я не знала ответа на этот вопрос, более того, сказала, что не намерена работать в «Алойле», а идти на презентацию, в общем-то, согласилась только из-за денег.

– Зря, – сказал журналист. – Эта змея ничего не делает просто так.

Тогда я спросила его мнение, почему моя бывшая свекровь так упорно пытается затащить меня в нефтяное стойло. Саша-Матвей пожал плечами и признался, что ни он сам, ни его друзья пока не могут разобраться в подводных течениях, вдруг появившихся в городе. Что-то готовится, но что – пока неясно.

– Передел нефтяного рынка?

Собеседник пожал плечами и заметил, что тогда бы, наверное, просто пристрелили нескольких человек – и дело с концом. Тут что-то другое. Я напомнила, что на моего бывшего было совершено покушение и он чудом остался жив.

– Ваш бывший муж не играет никакой роли в раскладе сил. Он пешка. Всем заправляет Надежда Георгиевна.

«Но она ведь не может готовить меня в преемницы?» – подумала я. Надежда Георгиевна в состоянии реально оценить способности человека, а на главу империи я никак не тяну – если быть откровенной с самой собой.

– Слышала, что у нас только два нефтяных концерна, играющих какую-то роль, – посмотрела я на Сашу-Матвея. – «Алойл» и «Хабнефть». Это все-таки что-то между ними?

Саша-Матвей опять пожал плечами и высказал предположение, что на наш нефтяной рынок скорее всего пытается проникнуть какая-то третья сила, причем довольно мощная. Но каким образом – вот в чем вопрос.

– Поэтому мы и стараемся быть начеку, – улыбнулся он, пытаясь разрядить обстановку.

Меня же охватило еще большее беспокойство. Я спросила, могут ли «Алойл» объединить с «Хабнефтью». Например, чтобы противостоять третьей силе.

– Никогда, – твердо ответил журналист.

– Почему?

– Это долго объяснять… А если вкратце… Надежда Георгиевна и Мурат Хабибуллин, президент и владелец «Хабнефти», не сошлись характерами. Скажем так. Я считаю, что они равные по силе соперники, поэтому не в состоянии выжать друг друга с рынка, но могут наделать гадостей. Не особенно крупных, но и не очень мелких. Но сейчас они вроде бы как-то урегулировали отношения. В городе не стреляют. Нет, стреляют, но не на нефтяном рынке.

Меня интересовало, стреляла ли в кого-то Надежда Георгиевна. Не сама, конечно. Нанимала ли она киллеров? Женское любопытство не давало мне покоя.

– Вы в самом деле не знаете, Оля? – Саша-Матвей посмотрел на меня как-то странно.

Я покачала головой. И тут в низу живота возникло какое-то неприятное ощущение. Предчувствие чего-то нехорошего…

– Примерно полтора года назад был застрелен старший сын Мурата Хабибуллина. Убийц, конечно, не нашли. Но у знающих людей не осталось сомнений, кто был заказчиком этого убийства.

– Надежда Георгиевна?

Саша-Матвей кивнул. Добавил, что это недоказуемо, но Мурат все понял и в тот раз решил ей уступить. Правда, он не тот человек, который простит смерть сына. Опять же Восток, кровная месть и все такое… С тех пор в городе наблюдалось затишье.

– Но это мог начать действовать Мурат? – не отставала я.

– Не думаю… Мне вообще непонятно! Я уже говорил вам сегодня, Ольга, что никто из моих коллег не разобрался в ситуации… Да, скорее всего третья сила. И очень возможно, что эта сила купила Надежду Георгиевну с потрохами. Или ей дали хорошие деньги, чтобы она убралась.

– Какие хорошие деньги? – воскликнула я. – Что это значит в понимании Надежды Георгиевны? Вы думаете, что говорите, Саша? Да она обеспечила себя на десять жизней вперед!

– Я не знаю, что думать, – ответил журналист совершенно серьезно. – В самом деле не знаю. Хочу разобраться. И прошу вашей помощи, Ольга.

– Какой? – не понимала я.

Саша-Матвей вздохнул, потом сказал, что может обещать мне одно: свою помощь, если она мне потребуется. Он даст мне совет, расскажет о людях, о которых ничего не знаю. В свою очередь он просит информировать меня обо всем происходящем.

– Простите, Саша, но у меня двое детей, – наверное, излишне резко сказала я. – На мне еще два старика – мой отец и свекор, который тоже фактически живет у меня. Не могу рисковать собой.

– Но вам же все равно придется. – Саша-Матвей закурил новую сигарету и откинул назад свои длинные волосы. – Вас уже впутали в это дело – правда, не знаю, в какое. Надежда Георгиевна от вас не отстанет. И вы знаете, что она от вас не отстанет, а для того, чтобы защититься, защитить тех же детей, вам самой нужно знать, что от вас на самом деле хотят и что происходит. Вам так не кажется?

Я пожала плечами. В общем-то, этот парень был прав. Но как я могу выяснить истинные цели Надежды Георгиевны? Их ведь не знает никто, кроме нее самой. Хотя можно попытать бывшего… В особенности если он просил купить ему пистолет и глушилку. Кстати, а не поинтересоваться ли мне у журналиста, где их взять? Он-то наверняка может посоветовать места. Да и мне самой кое-что стреляющее не помешает.

Я спросила. Саша-Матвей обалдел. Потом уточнил:

– Вы в своем уме, Ольга? Вы хоть раз в жизни держали пистолет в руках?

Я покачала головой.

– Выкиньте эту идею из головы. И запомните: убить человека очень трудно. Очень.

Саша-Матвей глубоко затянулся, глядя на свое пиво. «Интересно, мальчик, а тебе приходилось это делать?» – подумала я, но ничего не спросила. Журналист тем временем добавил, что за хранение и ношение оружия у нас положен срок. Оружие надо регистрировать, но это не всегда возможно, нужны определенные связи и знакомства. У меня их точно нет. Просто пойти и купить пистолет в магазине не получится.

– В нашем городе в наше время можно все, были бы деньги, – заметила я. – Разве эта идея не главная во всех ваших статьях, Саша?

– Знаете, какая цель у нашего издания? – ответил он вопросом на вопрос. – Одна из целей? Показать, чем на самом деле занимаются сильные мира сего и что они из себя представляют. Я понимаю: им все равно ничего не будет. Но пусть над ними, по крайней мере, посмеются простые люди. Те, которых за хранение оружия скорее всего посадят. Те, которых посадят, если они украдут кошелек или нападут на прохожего. А типы, подобные Жирному и вашей свекрови, воруют миллионами, нанимают киллеров, растащили и распродали всю страну. А в результате? Срок? Хотя бы штраф? Нет! Счета в зарубежных банках, посты в правительстве и всяческие льготы. А их отношение к людям? Тем, за счет которых они фактически живут? Ко всем остальным? Вы сегодняшнюю встречу с Жирным вспомните! Как он себя с вами вел! И он, и его гоблины! С совершенно незнакомой молодой женщиной, но явно не из богатых. Для них это – в порядке вещей! Вы понимаете это? Он над вами просто хотел поизмываться! Просто так! Для собственного удовольствия! Ведь это же кошмар! – Журналист тяжело вздохнул. – Мы хоть что-то делаем. Боремся, как можем. Но, к сожалению, управы на таких, как Жирный, и тех, кто с ним, нет…

Саша-Матвей замолчал и допил пиво.

– А вообще, Оля, поехали бы вы лучше на дачу к детям, – поднял голову журналист. – Возьмите с собой компьютер, работайте там… И никуда не лезьте. Простите, что я вас попытался куда-то впутать.

Он накрыл мою руку своей.

Я задумалась. Уехать и бросить все к чертовой матери? Но, с другой стороны, надо знать… Ведь мои дети – это еще и Лешкины дети, и Надеждины внуки, ее слабость, и если кто-то нацелился на Надеждин кусок пирога, то вполне может использовать для этой цели моих детей. А за детей я готова костьми лечь поперек порога, о чем и заявила Саше-Матвею.

– А вам есть куда их отправить? – спросил он. – Кроме дачи?

Я покачала головой. Родственников у нас нет нигде.

– Купите им путевку куда-нибудь. Им и дедам. На багировские деньги. Или еще попросите у Надежды Георгиевны.

– Я подумаю, – сказала я. – Но на презентацию в пятницу мне, наверное, все равно придется пойти. Как раз, может, что-нибудь выясню.

Я грустно улыбнулась.

Саша-Матвей достал из кармана визитку с рабочими телефонами, там же нацарапал номер домашнего и сотового и протянул мне, сказав, что мобильник включен двадцать четыре часа в сутки и я могу ему звонить в любое время. Журналист внес мои телефоны в записную книжку под каким-то одному ему понятным обозначением.

– Позвоните после презентации, – попросил Саша-Матвей. – Или я сам вам позвоню вечерком. Обменяемся мнениями о некоторых товарищах. Раз уж вы решили никуда не уезжать из города.

– Хорошо, – кивнула я, а потом вдруг вспомнила, что меня уже несколько дней беспокоит один вопрос, а мой собеседник – единственный из знакомых, кто может знать на него ответ.

И я спросила, не подскажет ли он случайно, кто ездит на черном джипе «Шевроле Блейзер», номер такой-то. Мне только известно, что хозяина или, по крайней мере, водителя зовут Камиль.

Выражение лица Саши-Матвея было достойно того, чтобы быть запечатленным на пленке и опубликованным в его же еженедельнике с подписью: «Неужели еще есть что-то, что может удивить Матвея Голопопова?».

– Вы и с ним знакомы? – спросил журналист, немного придя в себя.

– Да, он мне колесо на шоссе менял.

– Что?! – Саша-Матвей чуть не лишился чувств.

Я вкратце рассказала, как было дело. Конечно, только на шоссе.

Журналист откинулся на спинку стула, потом резким движением отвел волосы назад и твердо сказал:

– Уезжайте немедленно. Немедленно, Ольга! Камиль Хабибуллин не меняет колес женщинам, даже таким красивым, как вы.

– Кто?

– Если мы говорим об одном человеке, то это – младший сын президента и владельца «Хабнефти», наследник империи, главный конкурент Надежды Георгиевны. Вам понятно, о ком речь?

– Да, – прошептала я одними губами.

Глава 11

Вечером с дачи позвонили дети и дедушки и, захлебываясь от восторга (Катька с Витькой), рассказали, как только что играли с дядей Камилем и дядей Рашидом. Услышав эту информацию, я чуть не свалилась с дивана.

Оказывается, дядя Камиль с дядей Рашидом проезжали мимо залива на черном джипе дяди Камиля и узнали Катьку. Детки тогда возились в песке, а дедушки в тенечке баловались пивком. Молодые мужчины остановили машину, искупались вместе с детками, а потом, когда обсыхали, поиграли с ними в мяч. Дедушки тоже были в восторге от Камиля с Рашидом, хотя вместе с ними и не пили (у дедушек восторг обычно вызывает совместное распитие спиртных напитков), более того, и мой отец, и свекор намекнули, что мне «следует хорошо подумать». Дедушки не теряли надежды выдать меня замуж, регулярно повторяя, что детям нужен отец, а мне – надежный мужчина. Про себя, наверное, также добавляли, что предпочли бы по русской народной традиции соображать на троих. Но где взять достойного мужа и отца? – обычно спрашивала я, знавшая только, где взять собутыльника дедушкам. У нас с ними в районе (и городе, и стране) полный порядок. Выбор огромный. Бери не хочу у каждого пивного ларька. А ты не ищешь – отвечали мне. Как я поняла, и Камиль, и Рашид, с точки зрения дедушек, отлично тянули на роль и мужа, и отца. Насчет собутыльников… Вроде бы их религия критически подходит к данному вопросу, хотя Камиль и приезжал ко мне с бутылкой вина. Но я тут же получила от дедушек весьма любопытный ответ (оказалось, что этот вопрос тоже вчера обсуждался): в Коране ничего не сказано про водку. Там только про напитки из перебродивших плодов и ягод. А водка-то по другой технологии готовится, блистали дедушки новыми знаниями (подозреваю, что теперь об этом будут рассказывать всем собутыльникам). Вот, значит, где собака зарыта.

Однако мне как-то очень не нравился интерес наследника нефтяного королевства к моей скромной персоне. Хотя я ведь тоже в какой-то мере ею являюсь, то есть не я, мои дети. Но ведь пока дети несовершеннолетние, именно я, их мать, и есть лицо, которое…

Невольно вспомнились сильные руки Камиля, обнимавшие меня на том самом диване, где я сидела, держа трубку и разговаривая с родственниками. Вспомнились его губы, накрывавшие мои в поцелуе. А целуется он здорово… И какие у него руки… Тогда мне очень хотелось, чтобы он остался… И если быть откровенной с самой собой, я не стану возражать, чтобы он остался, если приедет еще раз. Зачем мне отказывать себе в удовольствии? Да и что он может с меня поиметь? И как? «Давно у тебя мужика не было, Оля», – сказала я сама себе. А такого шикарного, пожалуй, не было никогда. Проигрывает ему Лешенька Багиров. Несмотря на свой большой опыт соблазнения особ женского пола. Камиль… по-другому относится к женщине.

Но ведь что-то же он запланировал… Может все это отношение быть только показным? Может, он играет со мной какую-то заранее спланированную роль? И на самом деле – еще большая сволочь, чем Лешенька? Ох, как мне не хотелось так думать… Как хотелось построить воздушный замок, который в будущем превратился бы в крепкое твердое материальное строение. Ведь детям в самом деле нужен отец, а мне – мужчина. Дедушкам собутыльников и так хватает.

Я не могла прийти ни к какому решению и пустила дело на самотек. Но слишком часто вспоминала Камиля.

Глава 12

На следующий день, в среду, с утра отправилась в бутик, адрес которого был написан Надеждой Георгиевной на листочке бумаги, и спросила там Сюзанну Александровну. Две продавщицы, оглядевшие меня критически (наверное, сюда приезжают не на «Запорожцах», а других моделях иномарок, да и одетые в шмотки от Валентино, Версаче и Армани, а не одежду, купленную на «помойке», как все мои подруги называют секонд-хендовскую торговлю), тем не менее кивнули мне на диванчик (довольно надменно), и одна из них удалилась в глубь магазина.

Минут через десять, не торопясь, выплыла дама лет сорока пяти на вид (ей скорее всего было на десять-пятнадцать больше) с пышной прической и очень тщательно наложенным макияжем. На даме был летний розовый костюмчик. Наверное, очень дорогой и сшитый каким-то прославленным модельером, не исключено, что по спецзаказу в единственном экземпляре. Но, по-моему, в нем она напоминала свинку из одного известного мультфильма. Я тут же представила даму лежащей на боку в этом самом костюмчике, подперев голову лапкой, то есть рукой. Конечно, я не стала высказывать свое мнение вслух, но такой внешний вид хозяйки бутика придал мне уверенности в себе, и я тоже решила держаться по-королевски. Надо тренироваться. Ведь меня же, можно сказать, взяли в руководство нефтяной компании. Еще больше уверенности мне чуть позже придал акцент одной из продавщиц. Не знаю уж, откуда она приехала в Питер, но, по-моему, если бы кто-нибудь из модельеров, чьи вещи мне предлагались, услышал, как звучат их имена в произношении девушки, их продающей, они, не исключено, перестали бы шить. Или навсегда запретили бы поставлять свои изделия в Россию. Вторая девушка, судя по произношению, родилась в Питере.

Дама царственно мне кивнула и уточнила, по чьей рекомендации я прибыла. Говорила она без акцента, правда, манерой поведения здорово напоминала выбившуюся в люди провинциалку из дремучей глубинки, для этих целей прошедшую через сотню-другую различных постелей. Теперь же, в связи с возрастом, дамочке пришлось оставить прибыльное ремесло и податься в хозяйки бутика. Глядя на ее рот, я также подумала, что во время последней пластической операции хирург явно перетянул кожу.

Я ответила, что мне посоветовала к ней обратиться Надежда Георгиевна Багирова, моя свекровь.

По быстро меняющимся выражениям лиц Сюзанны Александровны и двух продавщиц я видела, как напряженно у них работают мозги. Если те, конечно, имелись в головах, о которых можно было подумать, что каждой женщиной за одно посещение парикмахерской тратилось столько, сколько я в месяц трачу на питание всей семьи. Затем взгляд хозяйки бутика устремился на мою правую руку, кольца она там не заметила (я вообще не ношу колец, они меня раздражают, в особенности когда работаю на компьютере) и попросила уточнить, правда, гораздо более вежливым тоном, чем раньше, в каких именно отношениях мы находимся с постоянной и горячо любимой клиенткой Сюзанны Александровны. С первого раза, что ли, не поняла? Или не знает значения слова «свекровь»?

– Что-то я про вас никогда не слышала, милочка. – Глазки Сюзанны Александровны, теперь опустившейся на диванчик рядом со мной, немного сузились.

«Намекаешь, что я – самозванка?» – усмехнулась про себя.

– Мои дети – внуки Надежды Георгиевны, – повесила я на лицо дежурную улыбку кобры. – Родные внуки. Они также являются детьми ее единственного сына Алексея. Ну и могу добавить, что теперь я коммерческий директор компании «Алойл» и пришла к вам по совету Надежды Георгиевны, чтобы купить себе летний деловой костюмчик.

С этими словами я извлекла из сумочки визитку и вручила даме.

После изучения визитки Сюзанна Александровна непроизвольно кинула очередной критический взгляд на мой довольно простенький дешевый наряд, затем кивнула, заметив, что у них большой выбор летних деловых костюмов, повернулась к девочкам, велев им показать мне их, а сама опять удалилась в дальнюю часть магазина.

Но вернулась не более чем через минуту.

Ее отношение ко мне за эту минуту претерпело кардинальные изменения. Сюзанна Александровна, можно сказать, оттолкнула продавщиц в сторону и сама стала кружить вокруг меня, как наседка вокруг единственного цыпленка, и обхаживать, словно индюк индюшку в брачный период. Теперь она величала меня исключительно Оленькой, иногда добавляя «лапушка». Комплименты сыпались на меня как из рога изобилия. И фигура у меня отличная, и ножки длинные, и прическа мне идет, и вообще странно, что мое фото не красуется на обложке «Космополитена».

Предполагаю, что Сюзанна Александровна успела сделать нужный звонок, вероятнее всего, самой Надежде Георгиевне, и услышала соответствующий ответ. А невестке нефтяной королевы (я что, принцесса?) и коммерческому директору «Алойла» надо угождать. Немного нас таких проживает в славном городе на Неве. Бутиков тут значительно больше. А Сюзанне Александровне не нужно, чтобы кто-то из ее конкуренток хвастался, что дамы из «Алойла» одеваются у них. Лучше она сама будет всем рассказывать, что Надежда Георгиевна и Ольга Викторовна – ее постоянные клиентки.

В общем, костюмчик мне выбрали. Он был пошит в стиле Шанель и сидел на мне как влитой. Цвета был нежно-голубого, что великолепно шло к моим светлым волосам. В нем я даже показалась себе лет на пять моложе. Сюзанна Александровна, правда, настаивала, чтобы я лучше взяла что-нибудь известной фирмы, однако я предпочла модельера, имени которого никогда раньше не слышала. Но ведь, по-моему, главное – не фирма (кстати, одна из продавщиц делала в этом слове ударение на последней гласной), а чтобы вещь хорошо сидела и нравилась. Я оставалась непреклонна. Сюзанна Александровна была вынуждена со мной согласиться, так как желание клиента для нее – закон. К костюмчику пришлось купить туфли, выбор которых в бутике Сюзанны Александровны тоже оказался нелегким.

Сама хозяйка вместе с продавщицами с легкими поклонами проводили меня до двери, пригласив заходить еще. Правда, вид «Запорожца» немного умерил их пыл. Одна из девочек не выдержала и поинтересовалась, почему я езжу на такой машине.

– Не хочется выделяться после покушения на Лешу, – невозмутимо ответила я.

Ответ дам удовлетворил, хотя в нашем городе «Запорожец» выделяется больше, чем «шестисотый» «Мерседес». «Запорожцев»-то ведь не так много.

За все время моего пребывания в бутике туда не зашел ни один посетитель. Неудивительно, если взглянуть на цены. А я тратила Надеждины деньги. Свои кровные отдавать рука бы не поднялась. Слишком тяжело они мне достаются.

Сев в «Запорожец», я поехала домой и трудилась до вечера над продолжением «Розовых страстей».

* * *

Вечером позвонил Камиль, справился о здоровье и самочувствии, упомянул вскользь, что видел моих детей, отвалил им пару комплиментов, а затем поинтересовался, не желаю ли я завтра, то есть в четверг, составить ему компанию на одном мероприятии. Вечеринка для своих, можно сказать. У одного хорошего знакомого Камиля. Мой собеседник хотел, чтобы я его сопровождала.

Пойти или нет? Встретиться с Камилем хотелось. И еще хотелось выяснить, что же ему все-таки от меня надо. Ведь можно и прямо спросить: ты тогда на шоссе оказался случайно?

– Хорошо, – сказала я. – Когда ты за мной заедешь?

В ответ Камиль заявил, что появится часиков в пять, отвезет меня в один магазинчик, чтобы купить мне вечернее платье (ему, по его словам, хотелось сделать мне подарок), ну а потом мы вместе отправимся за город: вечеринка планируется в загородном особняке.

* * *

Камиль приехал ровно в пять (люблю деловых мужчин), одет был в летний светло-серый костюм, благоухал каким-то исключительно приятным одеколоном (правда, на мой вкус, одеколона следовало бы выливать на себя поменьше), оглядел меня в купленном вчера костюме, по-моему, несколько удивился, но тем не менее повез покупать платье.

Я во второй раз оказалась в бутике Сюзанны Александровны. Это что, культовое заведение для крутых бизнесменов? Или для нефтяных магнатов?

Стоило черному джипу притормозить перед входом, как две вчерашние продавщицы выскочили на улицу, повесив на лица самые радужные улыбки. Видимо, у них была разработана какая-то система сигналов с хозяйкой бутика, так как Сюзанна Александровна не замедлила появиться в дверях – секунд через тридцать. Камиль как раз открывал передо мной дверцу у переднего места пассажира, помогая выйти. На продавщиц не обращал никакого внимания, демонстративно повернувшись к ним спиной, хотя они очень старались, чуть ли не простирая руки к небу, вознося благодарственную молитву Господу (или Аллаху?) за то, что послал им сегодня таких дорогих клиентов.

При виде моей особы, сегодня на пару с Камилем, Сюзанна Александровна вместе со своими девушками на мгновение лишились дара речи, но вскоре все трое пришли в себя.

Двери перед нами распахнули, все так же непрестанно воркуя, выражая бурную радость и готовность нам услужить (еще бы: с такими-то ценами).

Сюзанна Александровна видела Камиля не в первый раз, величала его по имени-отчеству и явно знала, кто он такой. К счастью, мой спутник представил меня (Ольгой) и заявил, что на сегодняшний вечер мне нужно подобрать платье: не особо вычурное, но дорогое.

– Я поняла, – мяукнула Сюзанна Александровна. – У нас есть как раз то, что подойдет Оленьке.

Ни она, ни продавщицы, ни я не упоминали нашу прошлую встречу и вообще не показывали Камилю, что знакомы. А меня распирало от любопытства: что, интересно, думает про меня Сюзанна Александровна? Она ведь вчера наверняка навела кое-какие справки. И теперь увидела меня с Камилем, сыном основного конкурента Надежды Георгиевны…

Камилю тем временем принесли кофе («Как вы любите, Камиль Муратович»), и он углубился в чтение «Делового Петербурга», сидя на диванчике для клиентов (или мужей клиенток?). По-моему, бутик следовало бы назвать «Смерть мужьям», как когда-то в народе именовалось ателье в начале Невского, в дальнейшем выселенное одним французским банком. Теперь там, правда, вновь торгуют одеждой. И в последние годы, пожалуй, все магазины на Невском можно именовать таким образом.

Сюзанна Александровна с помощницами на этот раз чуть ли не облизывали меня, сдували невидимые пылинки и заваливали таким количеством комплиментов, какое, наверное, не говорилось принцессе Диане с Жаклин Кеннеди. Послушав их, мне следовало бы сразу же подать заявку на конкурс «Мисс Вселенная».

Я сама выбрала простое белое платье (видимая простота стоит дорого) с воротом-стойкой, но полуобнаженной спиной. Я не совсем понимаю, как там все держалось и не падало, но сидело оно на мне великолепно. Матери двоих детей, возможно, и не стоило бы надевать девственный цвет, но мне платье понравилось, Камилю тоже (вернее, ему понравилась я в платье), и он, не моргнув глазом, отвалил две тысячи баксов. Интересно, что мне придется за них делать? Даже самый экзотический секс в нашем городе стоит значительно дешевле. А я-то прекрасно знаю расценки – меня ими снабдил главный редактор издательства, для которого я кропаю свои шедевры. Да еще хвастался, что большую часть экзотики попробовал на практике. Вполне может быть…

К платью мне предложили очаровательные босоножки, все состоявшие из ремешков. Камиль и их купил. Продавщицы, стоя на коленях, помогли мне их застегнуть. По-моему, скажи я им (или скажи Камиль), они бы стали целовать мне ноги. Признаться, было противно от такого угодничества и раболепства.

Глянув в зеркало, я в первый момент не узнала себя. На меня смотрела молодая женщина лет двадцати пяти, загорелая, слегка накрашенная (я не усердствовала с макияжем)… и явно довольная собой.

Распрощавшись с Сюзанной Александровной и ее подчиненными («Оленька, теперь мы, наверное, будем вас часто видеть. Всегда вам рады. Не забывайте нас!»), мы с Камилем загрузились в джип и понеслись в сторону Зеленогорска. Сюзанна Александровна и две продавщицы долго смотрели нам вслед. И как только кружевными платочками не махали?

К моим бы заскочить, с грустью подумала я, но визит к детям придется отложить. Когда еще закончится вечеринка? И, кстати, где я буду ночевать?

Глава 13

Мы с Камилем поддерживали беседу на протяжении всего пути. Он был очень неглуп и по части интеллекта мог дать фору моему бывшему, что радовало. Признаться, я опасалась, что он окажется тупым бизнесменом, знающим лишь, как перегонять черное золото в хрустящую «зелень», но парень был образован и явно читал не только шедевры Алены Эросмани. Кстати, в бардачке, куда я заглянула, когда Камиль остановился, чтобы купить попить, оказался один из моих первых романов – «Мертвец и девственница». Камиль это читает? Или читает потому, что это писала я? Хотя откуда он может знать, что я… «Вполне может», – сказала я себе. Ведь адрес он выяснил без труда. Мог и род занятий узнать.

Меня, признаться, удивило, что на этот раз в джипе нет ни лимонада, ни сока, ни мороженого. «Не успел закупиться», – пояснил Камиль, когда я сказала, что умираю от жажды. Он выскочил у придорожного кафе, а я в очередной раз задумалась: та встреча на шоссе была специально подстроена и Камиль брал лимонад и мороженое для нас с Катькой?

Камиль останавливался на шоссе еще раз: чтобы купить фруктов, которые вымыл минеральной водой. Он попросил меня разрезать яблоко (так как ему за рулем неудобно) – нож лежит в бардачке. Отодвинув в сторону свой шедевр в розовой обложке, я нашла довольно большой нож в некоем подобии ножен, разрезала яблоко на четыре части, две скормила Камилю, две съела сама, остальные фрукты положила в мешке на заднее сиденье, нож убрала назад в бардачок.

Наконец джип притормозил перед глухим высоким забором с глазком видеокамеры. Камиль посигналил. Секунд через двадцать ворота стали раздвигаться в стороны, и мы въехали на территорию загородного особняка. Наверное, его было бы правильнее назвать дворцом.

Это было трехэтажное строение из серого кирпича с множеством башенок и стрельчатыми окнами. Забор окружал довольно внушительную территорию, включая спуск к воде и участок пляжа. По территории, засаженной редкими тополями и рябинами, по всей вероятности, оставшимися со старых времен, прохаживались холеные мужики в сопровождении юных леди и охранников. Большинство патронов оказались приверженцами избитого стандарта 90–60—90, хотя имелись и исключения. Например, одного плюгавенького мужичонку сопровождала дородная девица с огромным бюстом (150–130—150), на который он все время косил. Правда, не только он. Парочка дам имела средние габариты, я заметила одну «дюймовочку», сопровождавшую здоровенного детину, которому она едва доходила до груди. Но в общем могу отметить, что у меня создалось впечатление присутствия на выездной сессии агентства фотомоделей. Не исключаю, что так оно и было. Какое-нибудь агентство вполне могло сдать девочек в аренду на вечерок.

Камиль вежливо здоровался со всеми господами, целовал ручки дамам, господа целовали ручку мне, дамы критически оглядывали, причем большинство – завистливо. Неужели я так хорошо выгляжу? Или они все знают, кто такой Камиль? Чего-чего, а зависть у людей я раньше не вызывала никогда.

Некоторых господ я узнавала – видела по телевизору или на фотографиях в газетах. Передачи и статьи, в которых они упоминались, были связаны или с новостями в деловом мире Петербурга, или в криминальном. Правда, особой разницы между этими двумя мирами я как-то не нахожу.

По пути к особняку Камиль сказал мне только, что хозяин является депутатом, но не уточнил, что Государственной думы. Я-то думала, что познакомлюсь лично с еще одним представителем нашей городской законодательной власти. Как раз уточню, готовится ли в этом году хоть какой-нибудь указ, объявляющий о начале зимы, а то все прошлые годы она у нас подкрадывалась неожиданно. Я уже жалела, что не спросила Жирного про подготовку к зиме теплотрасс и прочего городского хозяйства.

Но у Камиля в приятелях ходили птички гораздо более высокого полета. Правда, и Жирный, с которым довелось познакомиться во дворе у Надежды Георгиевны, на мероприятии присутствовал, сопровождаемый юной фотомоделью (90–60—90), чем-то напоминающей удивленную птичку и шнурок одновременно.

Когда Камиль подошел поздороваться с толстяком, тот выпучил глаза на меня, долго моргал, крякнул, усмехнулся, а после того, как пожал руку Хабибуллину, сгреб мою ладонь и промычал:

– Мечтаю получить ваш автограф, Аленочка.

– Вы ее ни с кем не перепутали, Николай Иванович? – спросил Камиль, явно не понимая, о чем речь. Значит, не в курсе, что я пишу?

– Нет-нет. Аленочка знает, о чем я. Правда, Аленочка?

– Вообще-то она – Ольга, – заметил Камиль, не давая мне вставить ни слова. – Вы все-таки обознались.

– У нее два имени, – хохотнул Жирный. – Так я надеюсь на автограф? Книжка у меня в машине. Все ваши книжки, Аленочка. Я их все прочитал! Когда будет минутка, скажите. Я всегда готов.

И толстяк мне подмигнул, потом облизнулся, в этот момент напоминая кота, с вожделением уставившегося на блюдце со сметаной. Птичка из удивленной превратилась в недовольную и смотрела на меня гневно. Камиль пытался соображать, что происходит. Я же с радостью удостоверилась, что он не знает об основном роде моей деятельности. Или просто не смог докопаться? Издатели-то ведь свято хранят тайну псевдонима. Хотя, возможно, делают это потому, что читатели были бы разочарованы, увидев меня во плоти, а следовательно, снизилась бы продажа. Трудно сказать, у кого какой образ автора складывается в мозгу. Но в любом случае никто, наверное, не предполагает, что этот бред, публикуемый в розовых обложках, кропает скромная разведенная мать двоих детей, теснящаяся в двухкомнатной смежной «хрущобе» вместе с родственниками. И делает это с одной-единственной целью – прокормить семью.

Камиль не дал мне продолжить общение с поклонником моего таланта, впившись в локоть цепкими пальцами так, что я чуть не вскрикнула от боли, изобразил улыбку удава, глядя на Жирного как на потенциальную жертву, и сообщил, что мы еще не успели со всеми поздороваться. Или он ревнует? Нет, скорее у него просто слишком сильно развит собственнический инстинкт.

Стоило нам немного отойти от Жирного с юной спутницей, как Камиль прошипел мне в ухо, сохраняя для посторонних благожелательное выражение лица:

– Я и не знал, что вы знакомы.

– А ты еще многого обо мне не знаешь, – невозмутимо ответила я и добавила: – Или ослабь хватку, или сейчас дам по руке. А то и по морде.

– Мне кажется, что ты зарываешься, девочка, – процедил Камиль, но хватку ослабил.

– А ты что, считаешь себя единственным моим знакомым мужчиной? – посмотрела я на него, правда, подумала: «Не веду ли я себя, как любовница с двухлетним стажем?»

Но Камиль не успел ответить: мы оба заметили, что к нам приближается один из парней, одетых в одинаковые серые костюмы охранников хозяина особняка. Я еще подумала, что раньше где-то видела этого типа.

– Камиль Муратович, – начал он и вдруг осекся, уставившись на меня.

– В чем дело? – прошипел Хабибуллин, которому такое количество мужского внимания к моей особе явно очень не нравилось. Я же в душе радовалась: давно не пользовалась таким успехом. И вообще приятно, когда сопровождающий тебя мужчина ревнует. У Лешки Багирова такие эмоции никогда не появлялись. По крайней мере, в отношении меня.

– Ольга Викторовна? Вы? – тем временем ошалело спрашивал молодец.

Я кивнула, усиленно стараясь вспомнить, где же его видела. Но где-то точно видела. Он сам мне подсказал.

– А вы меня не помните? Я – Костя Зайцев из 10 «Б». Я всегда на «камчатке» сидел и вам мешал вести урок. И вы меня на первую парту пересаживали. А там я всем своей спиной доску загораживал, и вы меня опять назад отправляли. А потом за дверь выставляли. Помните?

Я рассмеялась. Еще бы не помнить этого балбеса. Я дважды вызывала его родителей в школу, но никто не приходил. Тогда сама отправилась к нему домой, потому что Костя срывал у меня чуть ли не каждый урок, выкидывая все новые и новые фортели. А дома оказалось, что Костя – старший из четверых детей. Отец в тюрьме, мать крутится на трех работах, Костя сам подрабатывает и не успевает сделать уроки, а чтобы его не спрашивали, изощряется. Пусть его лучше выгонят из класса, но не вызовут к доске.

– Откуда вы знакомы? – встрял Камиль, не дав нам предаться воспоминаниям.

Неужели не разобрался?

– Я три года проработала в школе, – повернулась к нему. – Вела у Кости математику.

– И была моей самой любимой учительницей, – добавил Зайцев, потом вспомнил, зачем искал Хабибуллина, и сообщил тому, что его приглашает к себе в кабинет хозяин дома.

– Ты пока поразвлекай Ольгу Викторовну разговорами. – Камиль покровительственно хлопнул парня по плечу. – И не подпускай к ней других мужчин.

Хабибуллин посмотрел на меня, слегка прищурившись, и нас покинул. Костя долго глядел ему вслед, потом повернулся ко мне со счастливой улыбкой, заявив, как он рад, что меня встретил. Потом добавил, что они с пацанами часто меня вспоминают.

– С кем это? – уточнила я.

Он назвал нескольких парней, с которыми поддерживает отношения, поведал мне о том, кто куда подался после школы. С большим интересом для себя я выяснила, что один Костин одноклассник в настоящее время работает в охране у Мурата Хабибуллина, отца Камиля.

– Вы его не видели?

– Я не бывала в особняке у Мурата, – ответила я.

Костя странно посмотрел на меня.

– Ты что-то хотел спросить? – сказала я мягким тоном.

Костя мялся какое-то время, потом сообщил, что в школе ходили слухи о моем браке с нефтяным королем. Это подавалось как причина увольнения.

– Причина была в другом, – усмехнулась я. – Я просто нашла другое занятие, которое дает больше денег. Мне требовалось кормить детей, на учительскую зарплату это невозможно.

– Но Хабибуллин?..

– Я была замужем за Алексеем Багировым. Кстати, когда пришла работать в школу, с ним уже развелась. И он в те годы еще не был нефтяным королем.

Костя открыл рот, потом закрыл. По его лицу было видно, как он переваривает информацию.

– Ну вы даете, Ольга Викторовна! – наконец воскликнул он с восхищением. – То-то все пацаны из десятых классов были в вас влюблены. Целых два нефтяных короля! Здорово! Я когда пацанов увижу и им скажу, они просто прибалдеют. И всем говорить будут, что вы нас математике учили.

Нашу милую беседу прервал Жирный, нарисовавшийся без спутницы. Видимо, быстрая ходьба на расстояние десяти метров отняла у него очень много сил, и он пыхтел, как паровоз.

– Аленочка! Олечка! Красавица! Не откажи в любезности! Очень тебя прошу! Порадуй старика!

Я поняла, что мне проще подписать книги, иначе Жирный не отстанет. Привлекать к себе внимание всего собравшегося бомонда тоже не хотелось – а я не исключала, что Жирный может его ко мне привлечь.

– Пошли, – сказала Николаю Ивановичу. – Где они там у вас?

– Ольга Викторовна, вы куда собрались? – с беспокойством спросил Костя.

Но Жирный предложил Косте составить нам компанию, заявив, что тому тоже будет интересно посмотреть, чем мы намерены заниматься. Мне опять подмигнул и облизнулся.

Ничего не понимая, Костя отправился вместе с нами. Толстяк задавал темп, отдыхая у каждого второго тополя. (Интересно, как он в Мариинском дворце передвигается? – хотелось спросить мне. Там-то вроде бы лифтов не должно быть – ведь всего три этажа.)

Все машины стояли с другой стороны особняка, где для них имелась соответствующая площадка. В некоторых шоферы спали, трое резались в карты, кто-то прогуливался с сигареткой. На нас особого внимания не обратили. «Мерседес» Жирного стоял вторым с левого края. Крайним был джип Хабибуллина.

В «Мерседесе» спал один из бритоголовых молодцев, с которыми я познакомилась во вторник в Надеждином дворе.

Николай Иванович его бесцеремонно разбудил, сказав:

– А ну, брысь отсюда!

Бритоголовый мгновенно проснулся, меня узнал, кивнул и отчалил. Теперь поблизости не осталось никого из шоферов других машин.

– Вы же, как мне сказали, Олечка, не хотите раскрывать свою тайну, – заговорщическим шепотом сказал депутат. – Я понимаю: тайна – это святое. Я никому не скажу! Клянусь! Просто всем буду говорить, что знаком с Аленой Эросмани! А что вы – невестка Надежды Георгиевны – не буду. Она вам, кстати, не помогает писать? Материальчик не подкидывает?

Костя, стоявший рядом, поперхнулся. А депутат уже заталкивал свое грузное тело в «Мерседес». Посмотрев на обалдевшего Костю, я полезла следом, а затем дернула бывшего ученика за полу пиджака, приглашая к нам присоединиться. Костя мне в данной ситуации требовался на тот случай, если депутат вдруг решит ко мне приставать, возбудившись от розовой обложки. Костя сел на переднее место пассажира и развернулся к нам назад.

А депутат уже извлекал из вместительной спортивной сумки все мои шедевры. Некоторые были зачитаны чуть ли не до дыр. Интересно, электорат знает любимый жанр слуги народа?

– Ольга Викторовна… – пролепетал Костя при виде такого количества книжек из серии «Секс-индустрия».

– Да, молодой человек! Да! – встрял Николай Иванович, не давая мне сказать ни слова. – Но вы должны поклясться, что сохраните тайну! А то Олечка очень не хочет, чтобы кто-то звал ее Аленой. Правда, Олечка?

Я сидела красная как рак. Костя как-то странно посмотрел на меня. Что он обо мне подумает? Я ведь только что призналась ему, что ушла из школы на заработки. Что он скажет ребятам? Мои бывшим ученикам? Что я променяла благородное дело просвещения молодого поколения на написание эротических книжонок? Мне было стыдно.

Но, как ни странно, Костя понял мое состояние, протянул руку между сиденьями и сжал мою в своей огромной лопатообразной ладони. Мне так хотелось ему объяснить, что я занялась этим делом не от хорошей жизни, от нефтяных королей ничего не имею (только платье за две тысячи баксов и босоножки за три тысячи рублей), однако сейчас такой возможности не было. Не при депутате же это делать! Да и нужны ли Косте мои объяснения?..

А Жирный уже извлек из кармана ручку с золотым пером и открыл «Оргазм в гробу».

– Моя любимая, – сообщил он, облизывая пухлые губы. – Олечка, напишите какое-нибудь пожелание. Давайте, я сейчас сам придумаю… Ну например: «Желаю тебе, Николаша, и на том свете регулярно иметь…» Кого можно иметь на том свете? Чертей? Э, нет, мужики не пойдут, я не по этой части. А как будут черти женского пола? Олечка? Как у чертей баб зовут? Чертихи? Чертовки?

– «Чертовки» – это другое, – медленно произнесла я и задумалась, представив Жирного на большой сковородке в окружении пляшущих чертей.

А не написать ли что-нибудь на эту тему? Например, слуги народа жарятся в аду за грехи на земле и искупают их, совокупляясь с женской частью подземного царства. Сама изобрету для них какое-нибудь название. Сашу-Матвея пригласить в консультанты – он подкинет материальчику, добавить мистическую линию или вообще начать фантастическо-эротическую серию. Поделюсь соображениями с издателями.

Вспомнился знакомый писатель, которому для того, чтобы пробиться на рынок, потребовалось несколько раз трахнуть одну дамочку (вот кому бы подошло слово, обозначающее чертей женского пола) из издательства. От нее зависело издание книги, и она поставила именно такое условие (история умалчивает, скольким молодым мужикам она его ставила). В следующем романе автора (вышедшем уже в другом издательстве) появилась ведьма, выписанная со смаком. Она совращала юного героя, и как совращала!.. Ведьму узнали многие. И ведь ничего не сделаешь, в суд не пойдешь иск подавать, заявляя: «Ведьма – это я».

Николаю Ивановичу я написала на титуле, что желаю своему постоянному читателю испытать оргазм даже во время собственных похорон.

Когда я наконец поставила автограф на всех книгах, Николай Иванович опять извлек на свет божий «Оргазм в гробу» и прижал к груди.

– Сейчас прочитаю пару строчек и пойду к гостям, – сказал он мне. – Твои книги, Олечка, меня всегда вдохновляют.

«На законотворчество?» – хотелось спросить. Теперь мне стало понятно, почему у нас принимаются такие идиотские законы. И вообще, чем у нас депутаты на своих заседаниях занимаются? Может, по очереди читают вслух? Например, мои эротические романы…

– Мы тогда пойдем, – обратилась я к толстяку, вцепляясь в Костю мертвой хваткой. – Еще увидимся.

– Конечно, Олечка! С нетерпением жду следующей книги! Пишите! Я обязательно найду вас!

Я изобразила улыбку и выскочила из «Мерседеса» вслед за Костей. Мне хотелось умыть холодной водой горящее лицо. Но я не успела спросить Костю, где это можно сделать: к нам подбежал водитель Николая Ивановича.

– А он чего в машине остался?

– Желает вдохновиться на новые подвиги «Оргазмом в гробу», – ответил Костя.

– А… – промычал молодец и вернулся к курящим водителям.

Я попросила Костю проводить меня в дом к дамской комнате. Парень кивнул, по пути крякал, а потом сообщил, что никак не ожидал такого поворота. Я призналась, что тоже не ожидала. У меня и в мыслях не проскальзывало, что когда-то буду что-то писать. У меня же совсем другая специальность: я математик, а не филолог. На первом курсе университета была уверена, что займусь после его окончания научной работой. Если бы тогда мне кто-то сказал, что я стану делать на самом деле… Не поверила бы. Но так сложилась жизнь. Мне предложили этим заниматься, я согласилась. Кушать-то хочется. Да и работаешь дома, что немаловажно с двумя детьми.

– У нас один парень в охране все ваши книжки прочитал, – сообщил Костя. – Но никто из наших и предположить не мог…

– Только, пожалуйста, не раскрывай мою тайну, – попросила я.

– Но почему? Я теперь сам обязательно прочитаю, раз это вы писали!

– Я не хочу такой славы, Костя.

Зайдя в дом с черного хода, мы проследовали мимо кухни, откуда изумительно пахло всякими вкусностями, прошли в конец коридора, и Костя показал мне нужную дверь. Сам остался в коридоре.

Я привела себя в презентабельный вид, пожалев, что сумочка закрыта в машине Камиля (белую-то мы под платье у Сюзанны Александровны не купили, а брать с собой в дом голубую я не решилась), правда, расчесываться мне не требовалось, да и губы подводить тоже: главным было смочить щеки холодной водой.

Когда я вышла в коридор, по нему уже взад и вперед сновали официанты с подносами.

– Угощение будет на веранде, – сообщил мне Костя. – Наверное, вас следует проводить туда?

Я кивнула в задумчивости, потом попросила Костю дать мне его телефон. Парень нацарапал на бумажке номер сотового, и передо мной возникла дилемма: куда спрятать бумажку? На мне не было ни одного кармана, даже в лифчик ее было не засунуть, так как мое платье не предполагало его ношения. Взгляд упал на босоножки, я присела и подсунула бумажку под пятку, не придумав ничего лучше. Потом решила, что лучше закрепить ее за одним из ремешков, и стала перемещать туда. В этот момент в нашу сторону быстрым шагом прошли мужские ноги, а затем скрылись в заведении, которое я только что покинула.

Но я успела приподнять голову и узнать человека.

Это был «медик», встретившийся мне на лестнице лаборатории, где было совершено покушение на Лешку. Виталий Суворов, если мне не изменяет память? Или у него теперь другое имя? Правая рука с перстнем на безымянном пальце закрыла за собой дверь.

Глава 14

Камиль был уже на веранде и стоял рядом с хозяином особняка, с недовольным видом оглядывая помещение. Под словом «веранда» я всегда понимала нечто другое. Например, то, что мы так называем на нашей даче, кардинально отличалось от веранды в особняке депутата Госдумы. Я назвала бы помещение банкетным залом с огромными окнами и стеклянными дверьми, открывающимися в сад.

Там были накрыты столы для фуршета. Хочу отметить, что большая часть мебели, которую мне довелось увидеть в этом доме, стояла на золоченых «львиных лапах». Вообще золота было слишком много, и я даже опасалась «словить зайчика», как сварщик. Правда, остальные вроде бы воспринимали обстановку спокойно. Гости свободно перемещались и беседовали. Продвигаясь к Камилю (уже в одиночестве, Костя в зал заходить не стал), я слышала, что речь в основном идет о ценах на нефть, мазут, газ и энергоносители. О них говорили мужчины. Женщины обсуждали какой-то показ мод, о котором я не имела ни малейшего представления, и позор некой Ксении, споткнувшейся на подиуме.

Наконец я достигла Камиля, и он представил меня хозяину дома, задержавшему мою руку в своей чуть дольше, чем следовало бы. Депутат Госдумы имел физиономию прохвоста средней руки, чуть позже я узнала, что начинал он в советские времена с фарцовки, сидел за валюту и «Пентхаус» с «Плейбоем», найденные при обыске и добавившие лишнюю статью, а теперь представляет себя всем «политическим», а иногда и «узником совести». Видимо, выражение уж больно пришлось ему по душе.

Заметив, что гости собрались, хозяин произнес тост, предлагая выпить за встречу, добавив, что очень рад видеть в своем доме столько друзей. Не исключаю, что часть или даже большинство из них, не задумываясь, воткнули бы ему нож в спину, если бы он перешел им дорогу (да и до того, чтобы не переходил), но сейчас все выражали бурную радость по поводу встречи. Наверное, депутат представляет в Госдуме интересы топливно-газовых кругов Питера. Достойный путь: от жвачки, джинсов и порнографии к черному золоту и газу. Как раз в стиле нашего отечественного проходимца.

Камиль, как я заметила, не пил, а только делал вид. Странно, что он без шофера, подумала я, но ему ничего не сказала. Мы вообще перекинулись лишь парой фраз, общаясь с другими людьми. Я вызывала у мужчин повышенный интерес, чему не могла не радоваться. Правда, не знаю точно, сама по себе в своем новом облике (хотелось бы в это верить) или как подруга Камиля.

Потом я внезапно услышала, как один холеный мужик спрашивает у другого:

– Ты Жирного не видел? Я с ним хотел одно дельце обсудить.

Я сама огляделась по сторонам, толстого депутата нашего Законодательного собрания в самом деле на веранде не было. Неужели так увлекся «Оргазмом в гробу»? Заново перечитывает все мои шедевры, не в силах оторваться? Или уже велел шоферу доставить ему девочку прямо в машину, чтобы претворить на практике мои рекомендации? А может, ему от жары стало плохо?

Я забеспокоилась. Бросила взгляд на Камиля, опять беседовавшего с хозяином дома. Выйти одной на улицу? Или все-таки сказать Камилю? Но что я ему скажу?

Я решила пойти одна. Но Хабибуллин явно следил за мной и оказался рядом, пока я еще не успела покинуть хозяйскую часть дома.

– Куда? – прошипел он, впившись рукой в мое предплечье. – С любовником договорилась встретиться? Не терпится? Быстро ты сориентировалась, девочка.

– Не суди о людях по себе, – огрызнулась я. – Воздухом решила подышать.

– Почему тогда не спустилась в парк? Почему с заднего хода? Или до сих пор не можешь изжить привычки бедной родственницы?

Я остановилась, развернулась и со всей силы влепила Камилю пощечину. Проходивший мимо официант с подносом аж подпрыгнул и резво потрусил к банкетному залу, то есть веранде. Хабибуллин заткнулся на мгновение, потом процедил, что я могу убираться к чертовой матери, только вначале должна вернуть ему платье и босоножки.

– Пожалуйста, – пожала плечами я. – У тебя в машине лежат мой костюм и туфли с сумочкой. Давай сходим туда, и я переоденусь.

Камиль вновь впился мне в локоть и потащил во двор, где я на этот раз не заметила ни одного шофера. Или отправились перекусить? Я не стала утруждать себя мыслями на эту тему.

Проходя мимо «Мерседеса», увидела, что Николай Иванович так и сидит на заднем сиденье, только теперь свесил голову на грудь.

– Он что, заснул? – спросила я у Камиля, кивая на «Мерседес».

– А я почем знаю? Сама разбирайся со своими любовниками, – прошипел Хабибуллин и потащил меня дальше.

К джипу мы подошли с другой стороны, где не стояло ни одной машины. Камиль открыл заднюю дверцу, которая, к моему удивлению, не была заблокирована (чего ж я тогда раньше не взяла свою сумочку, чтобы привести себя в порядок?), и подсадил меня внутрь. Потом отвернулся. Я быстро переоделась, со злостью швырнула платье в мешок, босоножки – в другой, переложила бумажку с Костиным телефоном в сумочку, одернула костюм и вылезла наружу.

– Все на заднем сиденье, – нейтральным тоном сказала я Камилю. – Ни в чьих подачках я не нуждаюсь.

Хотелось добавить: подавись ты этим платьем, но сдержалась. Надо быть выше. Хотя на душе, признаться, кошки скребли… Что пошло не так? Почему все полетело кувырком? Ведь вечер так хорошо начинался…

В эту минуту я ненавидела белое платье, которое еще совсем недавно мне так нравилось, и новую обувь, в которой не проходила и вечера. Но еще больше я ненавидела Камиля. За его отношение ко мне.

– Добираться можешь своим ходом, – процедил он. – Не сомневаюсь: тебя подбросит кто-то из любовников.

Я подумала, не ударить ли его по второй щеке, но принять решение не успела: из дома раздался истошный женский крик.

– Питона он, что ли, выпустил? – пробормотал Камиль себе под нос.

– Что?!

Хабибуллин глянул на меня с усмешкой и пояснил, что у хозяина особняка имеется домашнее животное очень крупных размеров. У твари, в свою очередь, имеется серпентарий, но время от времени хозяин решает подшутить над ничего не подозревающими гостями и выпускает тварь свободно поползать. Вот, наверное, кто-то из дамочек и наткнулся на трехметрового красавца, то есть красавицу: питон по имени Виолетта относится к женскому полу. Хотя бояться укусов тигрового питона не следует, они даже полезны. У тигрового питона чистая слюна, укусы заживают мгновенно, никакого нагноения можно не опасаться.

– Все вы – змеи, – сказал Камиль, пожалел, что не я наткнулась на Виолетту первой, развернулся и, не дожидаясь меня, отправился к дому.

Вначале я хотела последовать за ним, а потом, уже миновав «Мерседес», остановилась и решила все-таки посмотреть, не стало ли Николаю Ивановичу плохо. Человек он немолодой, тучный, погода стоит жаркая…

Я подошла к машине с той стороны, с которой сидел он, и открыла дверцу. И тоже чуть не издала истошный вопль.

Белая рубашка депутата на груди пропиталась кровью.

На заднем сиденье, ближе к дверце, у которой я стояла, стопкой лежали мои творения, а «Оргазм в гробу» Николай Иванович так и держал на коленях с моей идиотской надписью на титуле.

В следующую секунду я поняла, что серьезно влипла и что мне необходимо срочно определиться, что делать дальше.

Я решила для начала покричать, к чему и приступила с большим усердием. В процессе почему-то думала, как использовать тигрового питона в своих следующих опусах. С питоном никто из моих героев еще не совокуплялся.

Глава 15

Областная милиция приехала довольно быстро, а через некоторое время появилась и питерская бригада, среди которой я узнала седого следователя, не так давно на рабочем месте запоем читавшего «Маньяка и принцессу». Он, кстати, меня тоже вспомнил, причем и в старом, и в новом облике, только почему-то вначале не мог сообразить, что это я в двух лицах, подобно одному сказочному герою. Вернее, в скольких лицах, сейчас я и сама бы не могла сказать.

И этот пожилой следователь мне во многом помог. Если бы не он, меня обвинили бы в убийстве депутата. Я была великолепной кандидатурой. Лучше не сыскать.

Камиль от меня тут же открестился, заявив ментам, что на днях познакомился со мной на шоссе (что я не могла отрицать), один раз был у меня дома, а сегодня, можно сказать, наш первый совместный выход в свет и он обо мне практически ничего не знает. Ему нужна была сопровождающая дама, он позвонил одной подружке, другой, их дома не застал, меня застал, взял с собой. Более того, он уже об этом пожалел, так как я строила глазки другим мужчинам, в частности депутату, с которым и удалялась в его машину. Для каких целей, Камиль не знает. Ему мое кокетство надоело, и он заявил, что я свободна. Он меня домой не повезет. Наверное, поэтому я снова отправилась к депутату. А почему его зарезала, Камиль опять же не в курсе.

– Ты хочешь сказать, что это я его убила?! – завопила я.

Камиль пожал плечами.

Несколько шоферов заявили, что видели, как мы с Костей и Николаем Ивановичем шли к «Мерседесу». Бритоголовый шофер депутата подтвердил, как его разбудили, а потом сказали, что шеф решил немного подзадержаться.

Оперативники незамедлительно обратили свои взгляды на бедного Костю Зайцева, считая, что скорее он прикончил Жирного. Николай Иванович был убит одним сильным ударом ножа в сердце. Маловероятно, что его нанесла женщина моей комплекции.

Но Николай Иванович оказался не единственной жертвой за этот вечер. В доме точно таким же образом прикончили еще одного депутата нашего Законодательного собрания. Именно его нашла кричавшая девушка, кстати, «птичка», сопровождавшая Жирного.

У ментов, да и у хозяина с гостями от случившегося головы шли кругом.

Но седой следователь, которого звали Сергеем Сергеевичем, сразу же, с первой минуты, не поверил, что это я прикончила двух довольно крупных мужчин. Более того, он решил досконально разобраться с ситуацией, и его подход (и подход погибшего Андрея Геннадьевича) значительно поднял престиж органов в моих глазах.

После того как молодые оперативники меня, Костю Зайцева и Камиля закончили допрашивать о случившемся сегодня, Сергей Сергеевич предложил мне уединиться с ним в одной из многочисленных комнат особняка. Чувствуя заинтересованность человека, более того – его искреннее желание разобраться с делом (каким – другой вопрос), я пошла за Сергеем Сергеевичем. И еще мне нужна была защита. Мне требовались люди, которым я могла бы доверять. Сергей Сергеевич казался мне одним из них.

– Дело о покушении на вашего мужа передано мне, – без обиняков сообщил Сергей Сергеевич. – И я веду дело об убийстве Сидорова.

– Это кто? – не поняла я в первый момент.

– Андрей, тот парень, который вас допрашивал и вместе с которым вы делали фоторобот, – объяснил Сергей Сергеевич.

Я помнила его как Андрея Геннадьевича, а фамилию то ли не знала, то ли она не отложилась в памяти. Ах нет, он ведь показывал ксиву, когда приходил ко мне и встретил у меня Камиля. И визитку оставлял. Но про себя я величала его по имени-отчеству…

– А это было убийство? – воскликнула я.

Сергей Сергеевич кивнул и со злостью в голосе выдал про жену и сына-школьника, оставшихся у Андрея Геннадьевича, про его преданность делу, про то, что погиб мужик, в общем-то, ни за что… За то, что выполнял свою работу и наверняка выяснил сведения, которые ему не следовало знать, с точки зрения каких-то мерзавцев. И коллеги Сидорова решили во что бы то ни стало добраться до убийц.

– А теперь расскажите мне все с самого начала, – попросил Сергей Сергеевич усталым голосом.

Я рассказала, не упомянув лишь мое второе «я» (Алену Эросмани) и просьбу бывшего купить ему пистолет. Про глушилку сказала, как раз спросила совета Сергея Сергеевича, где ее можно приобрести.

– Да на «Юнону» съездите, – слегка улыбнулся он и рассказал, как добраться от метро «Автово» до известного в Питере рынка, на котором я никогда не была, правда, краем уха про него слышала. Но мне никогда не требовались ничего из предлагаемых там товаров.

Сергей Сергеевич выслушал меня очень внимательно, закуривая одну сигарету от другой. К концу моего рассказа пепельница уже была полна окурков.

– Что мне делать? – спросила я его, закончив повествование. – Что им всем от меня нужно? Помогите мне! Помогите разобраться! Мне совершенно не у кого спросить совета.

На глаза невольно навернулись слезы. Себя было жалко.

– То есть Андрей в тот вечер столкнулся у вас дома с младшим Хабибуллиным? – вместо ответа уточнил Сергей Сергеевич.

Я кивнула.

– Но вы точно не сказали при Хабибуллине ничего лишнего?

– Точно! Я вообще практически ничего не сказала! А сегодня вы слышали Камиля? Он же делал все, чтобы свалить на меня эти два убийства депутатов!

– Хабибуллин очень недоволен, что вашего мужа не прикончили, Оля, – вздохнул Сергей Сергеевич. – Это нарушило какие-то его планы. Недобитый Багиров ему совсем не нужен. Тем более ваш бывший узнал несостоявшегося убийцу. А Суворов работает на Хабибуллина… То есть на Хабибуллиных, на всю семейку… И вы уверены, что сегодня его видели?

Я кивнула. Напомнила про перстень.

– И стиль его… – медленно произнес Сергей Сергеевич. – Но вот где его искать? И как докажешь? Ваших показаний будет недостаточно. А погодите-ка…

Сергей Сергеевич взял свой старенький портфель, порылся там, нашел какую-то папку, извлек оттуда фотографии Суворова, вышел в коридор, крикнул оперативников и велел им опросить охрану и гостей: не видел ли кто-то этого человека, а если да, то при каких обстоятельствах.

Когда двое молодых оперативников вернулись с отчетом, к моему великому удивлению, оказалось, что Суворова не заметил ни один человек, даже Костя Зайцев, стоявший со мной в коридоре, когда Суворов пробегал к туалету.

– Зайцев, наверное, на вас засмотрелся, – заметил Сергей Сергеевич и добавил: – Странно, что Суворова не видел никто, кроме вас, Ольга.

– Вы мне не верите?! – воскликнула я.

– Верю. Иначе сейчас с вами не разговаривал бы.

Сергей Сергеевич сказал, что, во-первых, не видит оснований, зачем мне требовалось бы его обманывать, а во-вторых, как он уже отмечал, стиль обоих сегодняшних убийств – суворовский. На него заведено уже немало дел, вернее, заведено не на Суворова, а просто уже много нераскрытых дел об убийстве одним ударом в сердце. И милиции никак не доказать, что действовал во всех случаях этот тип с перстнем. Но манера везде одна: ножевой удар большой силы.

Внезапно у меня по спине пробежал холодок. Я вспомнила нож, лежавший в бардачке Камиля. И как я сегодня разрезала им яблоко… Камиль до ножа не дотрагивался… А тот нож прекрасно подходил для удара в сердце – гораздо больше, чем для разрезания фруктов. Запинаясь и снова пустив слезу, я рассказала Сергею Сергеевичу о ноже в ножнах и яблоке.

К моему удивлению, орудие убийства рядом с телами оставлено не было. Тем не менее Сергей Сергеевич тут же отдал приказ осмотреть бардачок Хабибуллина: на всякий случай.

– А что мне теперь делать? – опять спросила я. – Я не могу никуда уехать… В смысле из города. Мне некуда ехать. И я боюсь за детей…

В этот момент в комнату постучали, просунулась голова молодого оперативника и попросила Сергея Сергеевича выйти.

Следователь кивнул, извинился передо мной и ушел. Отсутствовал долго, минут двадцать пять, а когда вернулся, посмотрел на меня как-то странно, долго молчал – пока не выкурил целую сигарету. Потом вздохнул, встретился со мной взглядом, извлек из непрозрачного полиэтиленового пакета, с которым вошел в комнату, белое платье, купленное мне сегодня Камилем.

– Ваше? – спросил меня.

– Именно его мне сегодня купил Хабибуллин. Я же вам рассказывала. А нож-то вы нашли?

Сергей Сергеевич развернул платье, и у меня невольно из горла вырвался крик. Подол спереди был испачкан кровью. Вернее, я сразу же решила, что это кровь: бурые засохшие следы, испоганившие прекрасную вещь, в которой я так хорошо смотрелась. Но что с ножом?

Я непонимающе посмотрела на Сергея Сергеевича.

– А где вы его взяли? Я же оставила мешок в машине Камиля. Правда, там был другой мешок… И платье было абсолютно чистое…

Испачканное платье оперативникам вручил Хабибуллин. Ему уже разрешили уехать, он сел в машину, заметил на заднем сиденье пакет с платьем и босоножками и решил проявить благородство (по его словам), все-таки подарив мне купленные для меня вещи. Зачем они ему самому? Сунув нос в пакеты, Камиль увидел бурые следы на платье и босоножках и теперь уже решил проявить гражданский долг.

– И на босоножках тоже?! – воскликнула я.

Сергей Сергеевич кивнул.

– Но когда я их снимала…

Я разревелась. Заикаясь и сотрясаясь от рыданий, я клялась Сергею Сергеевичу, что никого не убивала.

– Оля, успокойся. – Сергей Сергеевич перешел на «ты» и накрыл мою руку своей. – Успокойся, девочка. Я тебе верю. Кто-то усиленно пытается тебя подставить. И это не только мое мнение.

Сергей Сергеевич добавил, что ребята уже осмотрели всю машину Хабибуллина, но больше никаких следов крови там не нашли. К тому же я не поднималась на второй этаж, где расположены спальни и где убили еще одного депутата: в моих перемещениях, подтвержденных несколькими свидетелями, нет никакого «окна», во время которого я успела бы подняться наверх и убить коллегу Жирного. Да и откуда бы я могла знать, в какой комнате он находится?

– И я с ним никогда в жизни не встречалась… – молвила я.

– Зато Тарасова встречалась, – усмехнулся Сергей Сергеевич.

– Кто это?

Тарасовой оказалась «птичка», сопровождавшая Жирного на это мероприятие. Но она вообще специализировалась по депутатам нашего Законодательного собрания, перемещаясь из одной постели в другую. Она обнаружила труп, когда пришла в нужную спальню, в которой и должна была встретиться с депутатом для совершенно определенных целей. «Птичка» обиделась, когда Жирный заинтересовался мной (она вообще не понимала природы этого интереса), второй депутат (приехавший сегодня без дамы) увидел, что девочка грустит, подскочил, чтобы развеселить, и они договорились о встрече и более действенном утешении, хотя, подозреваю, самым действенным для девочки было бы материальное. Чтобы не привлекать особого внимания (все-таки собралось слишком много знакомых), решили удаляться по очереди. Депутат пошел первым, а когда «птичка» последовала за ним через пятнадцать минут, обиженная на Жирного еще больше, так как он до сих пор не появился, то нашла несостоявшегося любовника зарезанным. Его, как и Жирного, убили одним ударом ножа в сердце.

Нож Камиля так и лежал в бардачке. Сергей Сергеевич его изъял и теперь извлек холодное оружие из того же непрозрачного пакета, из которого извлекал платье, и показал мне. Нож (все так же в ножнах) сейчас был помещен в прозрачный пакетик.

– На всякий случай взяли на экспертизу, но уверен, что она ничего не даст.

Я же смотрела на нож в пакетике. Теперь мне почему-то показалось, что тот, которым я разрезала яблоко, был потолще. Лезвие пошире… Или я совсем обалдела? Вижу то, чего нет? Там ведь был один нож? В ножнах, которые сейчас были чуть приспущены. Или второй нож в самом скором времени всплывет в другом месте? Там, где тоже по каким-то причинам окажусь я? Всплывет с моими отпечатками пальцев и запятнанный кровью очередной жертвы?! Здесь же его просто решили не использовать, оставив для следующего случая, так как сегодня удалось подкинуть ментам другие улики. И если бы не Сергей Сергеевич, на меня вполне могли бы уже надеть наручники…

– У меня к тебе еще один вопрос, Оля, – устало посмотрел на меня Сергей Сергеевич, с которым я не стала делиться своими последними сомнениями, решив оставить их при себе. – Почему ты пошла в машину к Жирному? Тьфу, депутату…

Я улыбнулась.

– И ты, и Зайцев как-то обошли этот момент, – продолжал Сергей Сергеевич. – Но, если я правильно понял, ты не испытывала к нему никаких положительных эмоций. Как раз наоборот. Он привлек тебя книгами Алены Эросмани? Хвастался, что они у него все подписанные? Хотел сделать тебе презент с автографом?

Грустно усмехнувшись, я сказала правду. У Сергея Сергеевича, наверное, слышавшего в жизни всякое, челюсть поползла вниз.

– Не может быть, – промычал он.

Я рассказала, при каких обстоятельствах была вынуждена сказать Жирному, кто я.

Сергей Сергеевич немного пришел в себя, извлек из потрепанного портфеля «Адюльтер по-олигарховски», протянул мне ручку и попросил и ему оставить автограф. Правда, признался, что «Маньяк с принцессой» понравился ему больше.

– Сцены изнасилований у тебя здорово получаются, – заметил он. – Ну просто будто тебя саму несколько раз…

– Бог миловал, – грустно улыбнулась я, потом призналась, что, когда их писала, каждый раз представляла бывшего. Его облик очень вдохновлял на их создание. Я всегда так делаю: представляю кого-то из знакомых, причем и когда пишу сцены с положительными героями, и когда с отрицательными. На отрицательных вообще оказывается очень много кандидатов: сотрудники ЖЭКа (или как там его теперь называют), которых я в романах неоднократно «насиловала» (в особенности в периоды отключения горячей воды и невключения отопления), злобные тетки из собеса (всех засунула в «Стриптиз с цианистым калием»), стерва-медсестра из детской поликлиники, куда мне приходится водить детей (в последнем романе я ей физиономию серной кислотой полила).

Сергей Сергеевич усмехался, слушая мои откровения о создании бестселлеров, продаваемых огромными (для такого бреда) тиражами, а потом сказал, что теперь ему все понятно: в смысле как тут сегодня развивались события. Дело за малым – найти Суворова.

– Но вы, Оля, будьте крайне осторожной! – Сергей Сергеевич опять перешел на «вы». – Вас уже дважды хотели подставить. Дважды! Не убить, а именно убрать с дороги. По-моему, некто желает, чтобы вы оказались в СИЗО. Мне так кажется. На убийство не идет, а за решетку вас отправить хочет. Но вот почему?.. Хабибуллин?

– Зачем ему?

Я сама откровенно не понимала, что происходит. С какой целью со мной познакомился Камиль? Или он все-таки познакомился случайно, потом выяснил, кто я, и придумал какой-то хитрый план? Но каковы его цели?

– Оля, я не беру с вас никаких подписок о невыезде, но все-таки постарайтесь никуда не исчезать. А если соберетесь, предупредите меня.

И Сергей Сергеевич достал из кармана визитку, как две капли воды похожую на визитку Андрея Геннадьевича, также написал на ней свой домашний телефон и вручил мне.

– И я бы вам посоветовал с Хабибуллиным больше не встречаться. Или он вам так понравился? Мужчина-то он, конечно, видный… – Сергей Сергеевич провел ладонью по своим не очень густым седым волосам.

– По доброй воле не буду, – обещала я.

Мы распрощались с Сергеем Сергеевичем, он сказал, что ему еще нужно остаться на месте, допросить других свидетелей (тут было полно прислуги и охраны, а оперативников, как всегда, не хватало), и передо мной встала проблема: как добираться домой?

Я посмотрела на часы. Если электрички еще ходят, то как дойти до станции? Кстати, а до какого часа они ходят? Я не имела ни малейшего понятия, так как на дачу к детям ездила только на машине. Может, меня до города подкинет кто-то из гостей, если, конечно, захочет со мной связываться? Ведь для тех, кто сегодня был здесь, я уже, возможно, навсегда попала в список персон нон-грата.

Стоя в коридоре, я раскрыла сумочку. В кошельке лежали сторублевая и десятирублевая купюры, немного мелочи. Если кто-то из гостей увидит эту сумму, умрет со смеху. Или вообще посмотрит на меня как на прислугу. Убогой чувствовать себя очень не хотелось. И не хотелось, чтобы те, кто выбился из грязи в князи, смотрели на меня свысока. Ну не умею я воровать, как сегодняшние гости этого дома!

Оставалась одна надежда: на Костю Зайцева. Если он не довезет меня сам, может, найдет кого-то, кто подбросит меня хотя бы до города. А уж там договорюсь с каким-нибудь частником. Если за такие деньги меня, конечно, возьмут. В любом случае в городе будет уже проще. Пешком пойду, утром общественный транспорт начнет ходить. Во сколько у нас открывается метро? Вроде бы без пятнадцати шесть, хотя могу и ошибаться. Ничего, перекантуюсь до утра. Если не найдется доброго человека, готового довезти меня за имеющиеся деньги до родного дома.

Я отправилась искать кого-нибудь из охранников. Кругом сновали сотрудники правоохранительных органов, больше не обращавшие на меня никакого внимания. Со мной вопрос был решен, и все это знали.

Я вышла во двор через служебный вход – или черный, как его называют в этом особняке. Посмотрела на значительно поредевший ряд машин. Джип Хабибуллина уехал. Крайним теперь был «Мерседес» Жирного – с распахнутыми дверцами. Притягиваемая как магнитом, я пошла туда. Тело уже увезли, моих шедевров в машине тоже не осталось. Если их не забрали как вещдоки, подозреваю, что растащили поклонники моего таланта из правоохранительных органов. Хорошо, хоть журналисты не набежали. А то бы уже завтра во всех газетах пестрели заголовки: «Алена Эросмани подозревается в убийстве депутата Законодательного собрания», «Коммерческий директор «Алойла» замечена с наследником Хабнефти», «Страсти в депутатско-нефтяном королевстве» или что-то в этом роде.

«А не позвонить ли мне Саше-Матвею?» – мелькнула мысль. Пусть приедет за мной и заодно соберет материал для очередного еженедельника. Конечно, с обязательным условием не упоминать мое имя (и псевдоним, естественно).

Я не хотела, чтобы кто-то подслушал мой разговор, повернула назад к зданию, а войдя в него, решила снова заглянуть в дамскую комнату, которая в принципе была общей. Ни «М», ни «Ж» тут нигде не значились. Запрусь – и позвоню.

В коридоре на меня опять никто не обратил внимания. Я спокойно зашла в нужное мне заведение, проследовала к дальней от входа кабинке (их тут было две), закрылась там и вдруг увидела черную пуговицу довольно крупных размеров, валявшуюся справа от унитаза.

Не знаю, что меня в ней привлекло, но я нагнулась, пуговицу подняла, однако рассмотреть не успела: в заведение зашел кто-то еще. Я быстро опустила ее в сумочку, дождалась ухода второго посетителя, потом привела себя в порядок перед зеркалом и вышла, решив уединиться на одном из верхних этажей.

Первым, кого я встретила на лестнице, оказался хозяин особняка.

– Ты?! – прошипел он. – Все вынюхиваешь что-то? Испортила мне весь вечер! Я не говорю о моей репутации! Да тебя за это придушить мало, дрянь! Теперь тебе закрыт путь во все приличные дома! Я сам позвоню твоей хозяйке и скажу, чтобы вышвырнула тебя на улицу!

Я не стала напоминать господину, на сколько потянет угроза убийством, так как, по-моему, он должен был быть знаком с Уголовным кодексом гораздо лучше меня. Насчет приличия его дома (и того, что тут регулярно делается) тоже решила не рассуждать вслух: это отняло бы слишком много времени. Вместо этого я решила сделать небольшую гадость Камилю. Пусть его не приглашают в «приличные» дома. Кстати, о какой «хозяйке» шла речь?

– По всем вопросам – к господину Хабибуллину-младшему, – сказала я с обворожительной улыбкой. – Вы же, наверное, знаете про… не очень теплые отношения семьи Хабибуллиных с семьей Багировых. А убитый депутат, по крайней мере, один из убитых депутатов, – исправилась я, – работал на Надежду Георгиевну. Вот Камиль Муратович и решил уладить кое-какие вопросы вполне определенным образом и свалить все на меня. Его, конечно, можно понять, человек он восточный, горячий… Да и к женщинам серьезно не относится, за людей нас не считает…

– Хватит заговаривать мне зубы! – истошно завопил мужик. – И вообще, откуда ты, проститутка, можешь знать про отношения Хабибуллиных и Багировых?! Да Надежда Георгиевна тебя бы и двух слов не удостоила! Она с такими, как ты, вообще не разговаривает. Считает, что вас стрелять надо пачками! И правильно делает, хочу заметить.

– Вы ошибаетесь, – совершенно спокойно сказала я, расправляя плечи и гордо вскидывая подбородок. – Я – Ольга Багирова, единственная невестка Надежды Георгиевны и мать ее внуков. А теперь еще и коммерческий директор «Алойла».

С этими словами я извлекла из сумочки одну из своих новых визиток и вручила ее обалдевшему хозяину особняка. Секунд тридцать он не мог вымолвить ни слова, потом попытался что-то сказать и издал лишь невнятное мычание, переводя взгляд с меня на визитку и обратно. Наконец смог спросить:

– А что вы тогда делали с Камилем?

А, теперь мы на «вы»? Как мило!

– Выполняла задание партии и правительства, – подмигнула я хозяину особняка.

По-моему, депутат Госдумы не мог принять решения, как себя со мной вести. И пошел путем наименьшего сопротивления: решил отделаться. Я ему помогла, спросив, откуда могу позвонить.

– Пойдемте, – позвал он, довел меня до кабинета (третья дверь по правой стороне), открыл ее передо мной и кивнул на аппарат, стоявший на письменном столе. Оставив меня в комнате одну, хозяин тихо прикрыл дверь, и я услышала звук удаляющихся по коридору шагов.

Но рано радовалась. Пока я рылась в сумочке в поисках визитки Саши-Матвея, в коридоре снова послышались шаги, дверь в кабинет распахнулась и внутрь влетели два типа лет тридцати на вид с перекошенными физиономиями. Я не могла сказать, видела их тут сегодня или нет: гостей было слишком много. Внешне эти смотрелись бизнесменами, а не охранниками, в пользу чего говорили летние деловые костюмы высокого качества и хорошего кроя, а также некоторое количество волос на головах, которым была придана модная форма. Один защелкнул замок изнутри, второй сразу же подлетел ко мне и извлек из-за спины пистолет. Мне показалось, что оружие скрывалось у него где-то сзади под костюмом, хотя как такое было возможно, я не представляла. Затем посторонние мысли мою голову покинули: к виску приставили дуло.

– Так, быстро: на кого ты работаешь? – прошипел первый.

– На Надежду Георгиевну Багирову, – без запинки отчеканила я.

– Сколько она тебе платит?

– Обещала пять тысяч долларов в месяц.

Второй тем временем выхватил у меня из рук сумочку, вывалил содержимое на письменный стол и принялся его рассматривать. Ни косметика, ни визитки, ни кошелек (в который он, кстати, даже не заглянул) парня не заинтересовали. Его внимание мгновенно привлекла чертова пуговица, на которую он уставился так, словно я держала в сумочке гремучую змею. Кстати, а где питон Виолетта? Ее появление сейчас было бы очень кстати – если ее, конечно, больше интересуют мужчины. Стала бы она меня спасать из женской солидарности?

– Ну ты и штучка, – сказал мне парень через некоторое время, глядя на меня прищурившись и вертя в руках пуговицу. – И много сегодня наснимала?

У меня хватило ума не задавать идиотских вопросов.

Парни тем временем обсуждали между собой, стоит ли вначале самим проявить микрофильм или сразу же отдать шефу. Я порадовалась, что мне в голову больше не тычут дулом. Потом первый опять обратил свой взор на меня, сидевшую неподвижно на стуле, и спросил, чего хотела Надежда Георгиевна.

– Информацию, – пожала плечами я.

– Какую?

– Любую.

– Ты что, всех, что ли, снимала?! – завопил второй.

– Посмотрите – увидите, – уклончиво ответила я. Мне самой было бы очень интересно посмотреть микрофильм, отснятый неизвестным оператором. И кто был заказчиком?

Глава 16

К моему большому удивлению, парни вскоре ушли, не причинив вреда моему организму и не совершив никакого насилия, описание которого, по мнению одного знакомого следователя, у меня очень хорошо получается. Правда, они вдохновили меня на очередной роман, как, впрочем, и весь сегодняшний вечер. Напишу-ка я какой-нибудь «Адюльтер с питоном и депутатами»: Виолетта в пылу страсти душит всяких мерзавцев. Прототипов на образы мерзавцев сегодня вечером видела более чем достаточно. Но вот с Виолеттой, к сожалению (или счастью?), лично не познакомилась. Но ничего, у меня воображение хорошо работает, в крайнем случае из Интернета выужу информацию по питонам или схожу в обычную библиотеку.

Я собрала высыпанные на стол вещи в сумочку, отыскала визитку Саши-Матвея и принялась названивать по всем телефонам. С работы он, конечно, уже ушел, дома немолодой женский голос ответил, что так рано он не приходит (было начало первого), сотовый, про который журналист говорил, что он всегда включен, ответил автоматическим женским голосом. Номер вызываемого абонента был выключен или находился вне зоны обслуживания. Я подумала на второе. Саша-Матвей вполне мог вести какое-то журналистское расследование.

Я покинула кабинет, спустилась вниз, наткнулась на парня в таком же костюме, какой сегодня был на Косте, и поинтересовалась, не знает ли он, где найти Зайцева. Мне объяснили, где живет охрана. Я пошла в указанном направлении и обнаружила гудящий улей, состоявший из четырех молодых самцов, одним из которых был Костя.

При виде меня все четверо внезапно замолчали и стали рассматривать так, словно я вышла из летающей тарелки.

– Мальчики, что с вами? – поинтересовалась я самым обычным тоном.

– А вы мне книжку подпишете? – спросил один.

– И мне! – подключился второй.

– И мне, – сказал третий.

– Ольга Викторовна, а как вы успели в него нож воткнуть? – поинтересовался Костя, потом очухался и добавил: – Вы не беспокойтесь, мы с ребятами никому не скажем – ни ментам, ни хозяину. Жирный вообще был редкостной сволочью. Вы благое дело сделали. Всех этих депутатов резать надо, как свиней, включая нашего хозяина. Но просто интересно. Как вы ловко! Это когда вы из машины выходили, да? Здорово!

Я поперхнулась. Неужели Костя не верит в мою невиновность? Тогда кто вообще поверит?!

Нет, Сергей Сергеевич поверил. Но остальные-то…

Вспомнив старую добрую истину о том, что лучшая оборона – это нападение, я пошла в атаку. Для начала гневно высказала Косте претензии: как он посмел раскрыть тайну моего псевдонима? Я же, кажется, просила его по-хорошему, или он забыл?

– Ольга Викторовна, – опять заверещал парень, – но ведь все видели ваши книжки, их менты разобрали, а ведь ребята тоже хотят. Ребята никогда живую писательницу не видели!

Пацаны подключились дружным блеющим хором и извлекли из внутренних карманов пиджаков книги в розовых обложках (где они их тут взяли?) с приготовленными ручками и стали протягивать их мне, словно верующие, простирающие руки к какому-нибудь пророку. Я, правда, тоже сегодня одному предрекла кое-что в гробу…

В общем, книжки я подписала и попросила в качестве награды (и обещая подписать все свои шедевры) доставить меня каким-нибудь образом домой, причем желательно побыстрее. Парни тут же предложили Косте это сделать (как моему давнему знакомому), обещая его выгородить на тот случай, если шеф про него спросит, что маловероятно. У шефа сейчас других проблем хватает.

Мы распрощались с парнями, Костя провел меня к гаражу, где стояли машины шефа и охранников, усадил в личную «девятку» – и мы отбыли в направлении моего дома. Костя пересказал мне все, что знал о происходившем в особняке, пока меня допрашивали.

– А Хабибуллин – сволочь, – закончил свое выступление Костя. – Да даже если бы моя женщина и прирезала кого-нибудь, я бы лучше на себя вину взял, чем ее подставил. А он все сделал, чтобы на вас обвинение повесили. Я ведь слышал, что он ментам говорил и шефу. Шеф потом еще меня к себе вызвал и спрашивал, как дело было. Ну гад! И как вы с ним только связались, Ольга Викторовна?

Я тоже это не совсем понимала и хотела бы получить ответы кое на какие вопросы. Например, с какой целью меня сюда все-таки привез Камиль? Как козу отпущения? Или он очень хочет упрятать меня за решетку, причем каким угодно способом? Или я просто попалась под руку? В смысле его джип стоял рядом с «Мерседесом», кто-то мог свалить дело на него, и Камиль решил перевести стрелки на меня, чтобы самому остаться, как жена Цезаря? Или ведется какая-то хитрая игра, глубинный смысл которой мне не понять при всем желании? И кто были те два молодца, допрашивавшие меня в кабинете хозяина особняка? И чью «пуговицу» я подобрала в туалете? Голова шла кругом.

Когда мы подъехали к моему дому, я предложила Косте подняться, хотела угостить его кофе, а также презентовать один из своих шедевров для домашней библиотеки.

Открывая дверь, услышала, как надрывается телефон.

Оставив Костю в коридоре, бросилась в комнату и успела схватить трубку.

Услышала Лешкин вопль, от которого у меня чуть не лопнули барабанные перепонки:

– Где ты ходишь по полночи?! Я с ума схожу! Я думал, тебя убили!

«С чего это вдруг меня должны убить? И что это Лешенька обо мне так беспокоится? Не в его стиле волноваться о ком-то, кроме собственной священной персоны».

Но оказалось, что бывший беспокоился совсем не обо мне, а о себе – как и должно было быть. Ему требовалось, чтобы я срочно приехала к нему в больницу, а убитая я подобного сделать не могла при всем желании.

Из истошных воплей, перемежающихся трехэтажным матом, я поняла, что на Лешку только что было совершено очередное покушение. Милиция еще не прибыла на место, но разговаривать с ними он желал только в моем присутствии, и вообще ему нужно было мне кое-что сказать не по телефону.

Заканчивая разговор, он спросил уже нормальным тоном:

– Ты купила то, что я просил?

– Пока нет.

– Почему?! – опять завопил бывший. – Тебя ни о чем попросить нельзя! У всех бабы как бабы, а у меня…

– Я не у тебя, – напомнила я, а потом заметила, что необходимый Лешке товар в ближайшем к дому магазине не предлагают, как, впрочем, и в неближайшем тоже.

– Ладно, приезжай, – буркнул Лешка и отключил связь.

Я повесила трубку, вышла в коридор к Косте, который так и топтался у вешалки, решила, что бывший немного подождет (его ведь не убили, милиция на пути к больнице, личная охрана тоже, наверное, проснулась, так что не имеет особого значения, появлюсь я на час позже или раньше), пригласила Костю в комнату, мы с ним выпили кофе, перекусили (оба проголодались), а потом я спросила, не поработает ли мой бывший ученик еще немного в качестве извозчика, и объяснила суть дела.

Бывший ученик закатил глазки, потом уверенно заявил, что все, случившееся сегодня, – происки Хабибуллина. Я порадовалась, что теперь Зайцев уже не считает меня убийцей депутата, наоборот, прикидывает, когда Камиль успел воткнуть нож в Жирного.

* * *

Когда мы прибыли в больницу, там уже роились представители правоохранительных органов. К нашему с Костей величайшему удивлению, мы опять встретились с группой сотрудников, с которыми недавно расстались, в частности с Сергеем Сергеевичем, принявшим нас как родных.

– А сюда что пожаловали, гости дорогие? – спросил следователь.

Я честно ответила, что по вызову бывшего, которому я требуюсь в кризисных ситуациях, и в свою очередь поинтересовалась, почему Сергей Сергеевич сегодня ночью «обслуживает» все городские происшествия.

– Не повезло с дежурством. Так что все тяжкие сегодня мои.

– А тут-то что тяжкого? – встрял Костя. – Если мы правильно поняли, муж Ольги Викторовны не пострадал?

И Зайцев вопросительно посмотрел на меня. Я тоже была уверена, что с Лешкой все в порядке, иначе он первым делом обвинил бы меня в простреленной руке или ноге. Но Лешка не сказал ни про какой урон, кроме морального. Значит, в полном порядке, если не считать необходимость подлечиться у психиатра, которая, по-моему, назрела уже давно.

Я повторила Костин вопрос.

Сергей Сергеевич странно посмотрел на меня, потом на Костю, потом несколько удивленно уточнил:

– Неужели вам Багиров ничего не сказал?

– Он сказал, что на него покушались. А вообще орал на меня и матерился. Словно я во всем виновата.

– А как он медсестрой прикрылся, не сказал? – вдруг взревел Сергей Сергеевич. Да что это сегодня у всех с нервами?!

Следователь тем временем выдал все, что думает о моем бывшем. С его мнением я была согласна на все сто, если не двести процентов и, зная Лешеньку, не очень удивилась его действиям.

Багиров ночевал не один, процессу выздоровления активно способствовали хорошенькие медсестры, наверное, имевшие целью получить часть нефтяных денег. Но одна получила в свое тело свинец, и даже не девять граммов.

Убийца пробрался в палату через окно – несмотря на то, что она находилась на третьем этаже. Лешка каким-то образом услышал звук раскрываемой створки, повернул голову, заметил человека в маске, истошно завопил, чтобы разбудить находящуюся в коридоре охрану, но киллер уже направил ствол на кровать. И Лешка прикрылся медсестрой. Она приняла три пули в тело и умерла на Лешке, продолжавшем истошно вопить. Охрана ворвалась в палату с взведенными стволами, но убийца уже скрылся – тем же путем, что пришел. За углом его ждала машина, а поднимался он к палате на веревке, державшейся на альпинистском крюке. По ней и спустился.

Так что Сергею Сергеевичу с коллегами теперь придется расследовать еще и убийство медсестры.

– А Лешка что говорит? – уточнила я.

– Киллер был в черной маске с прорезями для глаз. Все. Больше он ничего не видел. Считает, что это семейство Хабибуллиных пытается от него избавиться. Это сходится с версией, которой придерживаюсь я. Убрать Багирова, убрать вас, Ольга. Кстати, а вы не знаете, где сейчас находится Надежда Георгиевна Багирова?

– Понятия не имею, – ответила я и предложила позвонить Надежде Георгиевне домой и на сотовый, хотя, если вначале посмотреть на часы, вполне можно предположить, что она видит уже десятый сон. Ведь завтра рабочий день, и Надежда Георгиевна, в отличие от сына, в самом деле работает, причем каждый день.

Дома трубку никто не брал, сотовый был отключен или находился вне зоны обслуживания.

– Спит, наверное, – сделала вывод я и попросила Сергея Сергеевича не беспокоить свекровь до завтра. Сейчас она все равно уже ничем не поможет, только переживать начнет. Пусть уж отдохнет до утра.

Следователь со мной согласился и предложил нам с Костей следовать за ним к Лешкиной палате.

Бывший занимал на кровати сидячее положение. Рядом на стульчике сидел мужик из органов и что-то записывал, хотя записывать-то было нечего: Лешка вопил, нес какую-то околесицу. Я опять подумала, что ему не помешало бы провериться у психиатра.

При виде меня в сопровождении молодого человека вначале рот закрыл, потом заорал с новой силой на тему: как я посмела к мужу приехать с любовником. Я совершенно спокойно заметила, что Леша мой бывший муж и вообще должен сказать мне спасибо, что я вместо того, чтобы заниматься любовью с нравящимся мне мужчиной, помчалась по зову бывшего, которого я в принципе видеть не хочу. Но моя жалость русской женщины в очередной раз сыграла со мной злую шутку. И вот я здесь непонятно зачем и еще выслушиваю в свой адрес оскорбления вместо того, чтобы слышать слова благодарности.

У Кости, как я видела, глаза постепенно вылезали на лоб. Сергей Сергеевич стоял с невозмутимым видом, а мужик, сидевший на стуле, прекратил свою писанину и смотрел на меня поверх очков.

Лешка в своем обычном стиле сделал поворот на сто восемьдесят градусов и запел соловьем серенаду любви, осыпая меня комплиментами. В конце речи он предложил нам снова сочетаться законным браком, объявив, что наконец понял: такую жену он больше никогда не найдет.

Первым очнулся Костя и заявил:

– Ты про меня забыл, парень.

– Ради Оленьки я готов терпеть кого угодно, – объявил Лешка, потом посмотрел на представителей органов и попросил их удалиться и оставить нас втроем, чтобы мы обсудили возможные варианты трехстороннего союза.

Я чуть не поперхнулась, но Сергей Сергеевич с коллегой почему-то решили выполнить Лешкино пожелание и нас покинули. Возможно, Сергей Сергеевич считал, что все творческие люди и бизнесмены Лешкиного уровня – с придурью, и воспринимал нас с изрядной долей терпимости? В чем-то он был прав… Я сама, заглядывая в свои уже опубликованные романы (чтобы избежать повторений, так как особо колоритных личностей хочется изображать вновь и вновь), иногда думаю, что у меня не все в порядке с головой, раз такое написала, и мне не помешало бы завести личного психоаналитика, как делают американцы. Но, как и обычно, проблема упирается в деньги. Поэтому я считаю, что со своей головой я сама разберусь, тем более основная масса читателей по тем же причинам к психоаналитику тоже не пойдут. У нас в России, как всегда, свой путь.

После ухода представителей органов тон Лешки быстро изменился.

– Оба идите сюда, – прошипел он, потом уточнил, кто такой Костя.

– Мой любовник, – невозмутимо ответила я, наступая Косте на ногу. – Ты что думал, я по тебе вечно страдать буду?

– Зачем ты его сюда притащила?!

– Ты хотел, чтобы я одна среди ночи ехала через весь город? И вообще, ты ему благодарен должен быть. Представь себя у какой-нибудь из своих любовниц: звонит бывший муж и срочно призывает на помощь. Ты бы поехал?

Лешка задумался на мгновение, потом протянул Косте руку, я Зайцева представила по имени, Лешка тут же попросил Костю склониться к его уху и прошептал (но я все слышала):

– Пистолет можешь достать?

– Какой? – также шепотом спросил Костя.

– Любой, но чтобы стрелял.

– Могу, – сказал Костя.

– С ней передашь. – Бывший кивнул на меня. – Деньги у нее.

Но меня сейчас волновали другие вопросы. Я уточнила, кто, по мнению Лешки, организовал на него это покушение.

– Хабибуллины, конечно, – сказал бывший. – Тогда не добили, теперь вот решили прикончить.

Но меня почему-то начинал грызть червь сомнения. Если Мурат и Камиль возглавляют одну из двух крупнейших питерских нефтяных корпораций, то они навряд ли стали бы действовать такими грубыми методами. Зачем Камиль засвечивался со мной? Неужели они не могли добить Лешку, если бы на самом деле захотели? Или бывшему просто поразительно везло? Даже если и они, то зачем действовать так нагло?

Или это кто-то другой «косит» под владельцев «Хабнефти»?

Но тогда зачем Камиль познакомился со мной?

Тысячи вопросов оставались без ответов. А завтра мне еще предстояло идти на какую-то презентацию, представлять там «Алойл» и высказывать умные мысли.

Я попросила Костю снова отвезти меня домой, на этот раз в квартиру не приглашала, с трудом поднялась на третий этаж, приняла душ и отрубилась.

Глава 17

На следующий день спала долго, никуда не торопилась. Мероприятие, на которое мне страшно не хотелось идти, состоится только вечером. Нежась в кровати (около часу дня), я услышала настойчивый звонок в дверь. Кого это принесло, интересно? Правда, кандидатов на посещение в связи с последним развитием событий я могла предположить немало. Но все-таки надеялась, что это соседка пришла за солью.

Я накинула халат на ночную рубашку, а проходя мимо зеркала в прихожей, глянула в него и отвернулась. Времени расчесаться перед открыванием двери все равно не было, не говоря уже о том, чтобы накраситься.

С визитом пожаловала Надежда Георгиевна, ворвавшаяся в квартиру словно вихрь. Я проследовала за свекровью на кухню и включила чайник. Она оглядела меня внимательнейшим образом, хмыкнула и заметила:

– Поздно ложишься. Смотри: цвет лица испортишь.

– Не ваше дело, – огрызнулась я. С утра у меня всегда плохое настроение, при встречах с Надеждой Георгиевной оно ухудшается, так что в эти минуты оно портилось с удвоенной силой. А что я утром выгляжу не лучше Бабы-яги, летавшей на метле по ветру всю ночь, я и так знаю.

– Покажи, что купила у Сюзанны, – примирительным тоном сказала Надежда Георгиевна. Она, кстати, сегодня тоже не далеко ушла от образа любительницы полетов на метле. И вообще Надежда Георгиевна на ней, по-моему, смотрелась бы гораздо естественнее, чем в «Вольво».

Я отправилась в спальню, где вчера аккуратно повесила костюмчик на «плечики». Выглядел он как новенький и не нуждался даже в глажке. Вот что значит фирма. Решив не надевать его на себя, так на «плечиках» и отнесла Надежде Георгиевне. Свекровь осмотрела вещь критически, кивнула и заявила, что Толик заедет за мной сюда, как и договаривались.

Надежда Георгиевна помолчала немного, тут как раз вскипел чайник, я достала банку растворимого кофе для свекрови, себе положила в чашку пакетик чая и вопросительно посмотрела на Надежду Георгиевну. Не просто же так она ко мне принеслась, да еще без звонка?

Багирова-старшая молча курила. Потом заявила:

– Я думаю отослать Лешу из города.

– Вам что, мое согласие требуется?

– Я считаю, что нужно отправить детей вместе с ним.

– Нет уж! Детей я вашему сыночку ни за что не отдам! – взревела я.

– Ты не поняла, Оля, – смоля свой любимый «Беломор», спокойно сказала Надежда Георгиевна. – Речь не о том, чтобы отправить их куда-то с Лешкой, а о том, чтобы отправить их из города. И из его окрестностей. Я считаю, что им тут небезопасно оставаться.

– Во что вы влезли?! – продолжала орать я. – Во что вы втравили меня? Когда все это кончится? Неужели вам мало было денег? Решили еще заработать? Почему вы не подумали, что рискуете жизнями Катьки с Витькой, да и вашего любимого Леши тоже? Объясните мне, в конце концов, в чем дело?!

Надежда Георгиевна долго смотрела в окно, вздыхала, затягивалась, выпускала дым кольцами, потом повернулась ко мне.

– Про существование Мурата Хабибуллина ты уже, конечно, знаешь. С Камилем, как мне стало известно, знакома лично и тесно. Ты с ним уже спала?

– Не ваше дело, – огрызнулась я.

– Кстати, как вы познакомились? – невозмутимо задала следующий вопрос Надежда Георгиевна, не обращая никакого внимания на мое состояние: я уже готовилась бить посуду об ее голову. Сдерживало только одно: мне самой тогда придется идти покупать новую.

– Не ваше дело, – опять отрезала я.

– А все-таки? Я ведь не из праздного любопытства спрашиваю.

– Случайно.

– Камиль Хабибуллин не знакомится с женщинами случайно. Он обычно пользуется услугами элитного агентства «Бабочка». Девочки там суперкласса, а хозяйка знает, что нужно постоянному клиенту. На всякие тусовки, если обязательно сопровождение женщины, тоже берет девочек оттуда. Кстати, как и многие мужики из тех, которых ты вчера видела.

«Уже знает, где я была и с кем», – подумала я, но я все равно ничего не сказала Надежде Георгиевне про знакомство с Камилем. Хотелось как-то насолить свекрови. Все-то ей знать надо, во все сунуть свой партийный нос (как говорит свекор). В последнее время она меня здорово раздражала, так что обойдется. Но ее слова убедили меня: встреча на шоссе была не случайна.

К моему удивлению, Надежда Георгиевна не стала особо настаивать на ответе, вместо этого продолжив свой рассказ о семье Хабибуллиных. Часть информации я уже недавно получила от журналиста Саши-Матвея. Кстати, ему бы позвонить надо.

Как и говорил журналист, полтора года назад наемным киллером был убит старший сын Мурата, наследник его империи. По словам Надежды Георгиевны, парень был исключительно толковым, Камиль ему в подметки не годится. Камиль – не борец, нет у него отцовской хватки. Убитый Равиль по-настоящему работал и готовился заменить Мурата. Камиль же всегда много развлекался, работать не любил, правда, за последний год немного изменился. Скорее всего отец взял его в ежовые рукавицы, поняв, что теперь империю придется передавать младшему сыну. Но если Мурат и старший брат всегда играли по-крупному и делали самые большие ставки, Камиль обычно пытается урвать то, что плохо лежит, первый попавшийся кусок, выбирает самый легкий путь, но не действует на перспективу.

– Они очень похожи с Лешкой, – вздохнула Надежда Георгиевна. – Тот тоже бросается на внешнюю мишуру, не видя сути. Вот и тебя проглядел. Но сейчас речь не об этом. Это я так рассказала, чтобы ты имела общее представление о героях драмы.

Убийц Равиля Хабибуллина так и не нашли, но весь город пришел к единому мнению: их нанимала Надежда Георгиевна.

– Но клянусь тебе, Оля, нанимала не я. – Свекровь устало вздохнула. – Даже не представляю кто.

В прошлом году к Надежде Георгиевне стали поступать сведения о том, что намерена предпринять компания «Хабнефть». Из этих сведений выходило, что Надежду Георгиевну и «Алойл» планируют подвинуть с рынка. Приводились убедительные доказательства.

– Что это было? – уточнила я.

– Все, что хочешь. Бумаги, аудиокассеты, видеокассеты, фотографии. Не так чтобы очень много, но достаточно. Все съемки и записи были подлинными – проверяли специалисты. Смущало одно: все кассеты оказались как бы… обрезанными. Обрывки записи… Я так и не поняла почему. Но всех этих материалов было достаточно, чтобы сделать однозначный вывод: мне хотят дать под зад коленом.

– А у «Хабнефти» для этого достаточно сил?

– Нет, конечно. Они вели переговоры с москвичами, башкирами. Наверное, те за определенные куски собирались помочь. А Питер-то, как ты понимаешь, кусок лакомый. Москва всегда любила откусывать от нашего пирога. И тут погибает Равиль…

Более того, Мурат Хабибуллин получил ультиматум: хочешь, чтобы остальные дети и внуки были живы, – оставь все как есть. (У Мурата, кроме Камиля, есть еще две замужние дочери, у дочерей есть дети, также есть маленький сын погибшего Равиля, Камиль пока не женат.) Гони москвичей, башкир и кого ты там еще привлек в шею. Если судить по содержанию ультиматума, его могла поставить только Надежда Георгиевна.

Мурат позвонил Багировой и сказал, что ни москвичей, ни башкир на рынок не пустит, более того – и не собирался этого делать, но она еще заплатит за смерть его сына. Надежда Георгиевна сделала глупость (как считала теперь), отослав Мурату копии всей полученной информации. Мурат явно воспринял этот шаг как ее попытку оправдаться и перестал ее уважать.

– Не надо было этого делать. Он вел переговоры, он собрался меня выселять, я об этом узнала – и решила его остановить. В принципе он готов был это понять… Не простить, конечно. Гибель любимого сына не прощается. Но в нашем бизнесе – волчьи законы. Акульи. Не сожрешь ты – сожрут тебя. А я пыталась оправдаться… Оля, я ведь сказала ему, что это не я… Он не поверил. А мои оправдания выглядели глупо. Я вела себя, как нашкодившая школьница… пытающаяся свалить свою вину на другого. Но моей вины там не было! В самом деле не было! И даже Леша не поверил… И никто у нас в компании не поверил… Все не понимали, почему я пытаюсь доказать обратное… Наши ведь считали, что я правильно сделала: убрала конкурента, замахнувшегося на мой кусок пирога. Так и надо. Молодец Надежда Георгиевна. Мой рейтинг в городе повысился. Я даже кличку получила – Черная акула. Черная – от нефти, наверное.

Дальше – интересней. Лица, имеющие вес в городе и связанные с рынком черного золота, получили часть информации, которую в последнее время какой-то добренький доносчик поставлял Надежде Георгиевне. Часть аудиокассет, часть видеокассет, бумаги. Ей позвонили несколько человек. То есть кто-то все это рассылал по определенным адресам. Не Мурат. Он выше подобной мелочности. Сама Надежда Георгиевна тоже этого не делала. Все материалы хранились в ее личном сейфе. Никто не мог до них добраться. По всей вероятности, это сделал все тот же человек (или группа лиц), который посылал оригиналы моей свекрови. Затем часть материалов попала в «Городские скандалы и сплетни», и известный журналист Матвей Голопопов популярно объяснил всем городским обывателям, почему был застрелен нефтяной принц Равиль Хабибуллин.

Ну а Мурат Хабибуллин, по словам Надежды Георгиевны, кроме того, что потерял к ней уважение, затаил злобу. Она ожидала ответного удара. Не знала, с какой стороны он придет, но он должен был прийти. Более того, следовало ожидать действий и от недовольных москвичей и башкир, а может, и еще от кого-то, планировавшего влезть на питерский рынок.

– Так я не поняла: вы считаете, что это Хабибуллины действуют или что другие стороны? – встряла я в поток Надеждиной речи.

Свекровь вздохнула и призналась: после первого покушения на Лешку в лаборатории она решила – Хабибуллины, что подтвердило и мое внезапное появление с Камилем на вечеринке. Но сегодняшнее ночное покушение на Лешку наводит на другие мысли.

– Почему?

– Способ, Оля. Альпинистский крюк, веревка… Зачем такие сложности? Я думаю, что Мурат подкупил бы кого-то из персонала. Кстати, все ампулы с лекарствами, которые вводят Лешке, хранятся у верных мне людей, у врачей и медсестер от того шкафчика даже ключей нет. Мои выдают то, что положено, и смотрят, как все вводят. Но Мурат… Я его знаю, понимаешь? И его киллер Лешу бы дострелил. От Мурата следует ждать гадостей, когда Леша выйдет из больницы…

И это было еще не все. В последний год у Надежды Георгиевны начались сложности. Кто-то планомерно скачивал деньги компании. Все делалось очень хитро. У «Алойла» и самой Надежды Георгиевны, конечно, имелись счета за границей. Деньги скачивались с них. Не так чтобы огромные суммы, но маленький и стабильно текущий ручеек отходил в сторону от полноводной реки долларов и евро, омывавшей берега нефтяной империи Багировых. Существование ручейка десять месяцев назад обнаружил умный мальчик Толик (который сегодня должен сопровождать меня на мероприятие), когда Надежде Георгиевне вдруг захотелось проверить движение средств по зарубежным счетам. Проверка показала существование очень хитро устроенной щелочки, в которую и направлялся ручеек.

Надежда Георгиевна тут же предприняла соответствующие меры, но через три месяца обнаружились новая дырочка и новый ручеек. Она пришла к неутешительному выводу: кто-то в ее компании работает на конкурентов. Вопрос в том, на кого именно. Радовало одно: в компании Мурата Хабибуллина тоже имеются враги. Враги Мурата, которых он когда-то чем-то обидел. Кто-то ведь присылал Надежде Георгиевне записи, фотографии и бумаги, подлинность которых признал сам Мурат.

– В общем, Оля, сейчас я считаю, я практически уверена, что кто-то хочет нас обоих двинуть с рынка. И Мурата, и меня. Сейчас я думаю, что на Лешку покушались не Хабибуллины, хотя все представлено таким образом, что это делали они. Как и в прошлом году, все было представлено так, будто я организовала убийство старшего сына Мурата. Кто-то хочет столкнуть нас лбами, или разорить, или… В общем, подвинуть. И занять освободившуюся нишу, то есть взять под контроль весь рынок. Хотя вполне могло быть так, что Мурат решил действовать и время его действий совпало с акциями другой стороны. Или ему представили что-то вроде того, что получила в прошлом году я…

– А вы с москвичами не договаривались?

Надежда Георгиевна посмотрела на меня как на умалишенную:

– Я? С москвичами?! С кем угодно, только не с ними. Знаешь, сколько я за свою жизнь от Москвы натерпелась?!

Она налила себе еще чашку кофе, вздохнула и продолжила рассуждения. Она не знала, как пойти на контакт с Муратом, уверенная, что тот пошлет ее подальше и скорее объединится с общим врагом (москвичами), чем с Надеждой Георгиевной. Для Мурата очень важно уважать партнера, а после прошлогодних событий он Надежду Георгиевну уважать перестал. Но узнав, что я появлялась в загородном особняке Кошкина (депутата Госдумы и нашего вчерашнего хозяина) с Камилем, Надежда Георгиевна глубоко задумалась. Может, Хабибуллин решил пойти на контакт? И избрал обходной путь? Восточные люди любят изъясняться витиевато, почему бы им не действовать в обход? Вдруг Мурат предпочтет сохранить статус-кво? И иметь в постоянных конкурентах Надежду Георгиевну, которую знает уже много лет и с которой все это время худо-бедно существует бок о бок? А то пустишь на рынок москвичей, башкир, кого-то еще, такая каша может завариться…

– Что вы все-таки хотите от меня? – устало спросила я.

– Чтобы ты свежим взглядом взглянула на ситуацию, – отчеканила Надежда Георгиевна. – Давай все-таки выходи с понедельника на работу. Вникнешь быстро. Может, вычислишь у нас шпиона. И ты можешь стать посредницей между мной и Муратом. В особенности если войдешь в его дом через Камиля…

– Уже не войду, – заметила я и в деталях рассказала Надежде Георгиевне про то, что случилось вчера вечером.

– М-да, – только и молвила она, затягиваясь очередной «беломориной». – Дела.

Глава 18

Толик заехал за мной, как и обещал, одетый в строгий черный костюм, белую рубашку и галстук некричащей расцветки. Он подавал мне руку, раскрывал передо мной дверцу машины, а в салоне пытался вести светскую беседу на отвлеченные темы. Я этот поток прервала, попросив объяснить, кого мы увидим на презентации, как мне следует себя с ними вести и о чем пойдет речь.

– Будут все, связанные с топливным рынком, – пожал плечами Толик. – Вообще-то мы едем на выставку каких-то новых автомобилей, но это только повод. Речь пойдет о топливе. Конечно, будут и представители автомобильной промышленности, но у нас свой круг, мы и будем в нем вращаться. Говорите ничего не значащие фразы. Все деловые переговоры я возьму на себя. Но там в основном будет просто обмен визитками, проспектами. Можно сказать, это мероприятие, на котором следует показаться. Тусовка. Было бы странно, если бы от «Алойла» никто не появился.

Больше у Толика я ничего не выведала.

При подъезде к комплексу увидела вереницу дорогих иномарок. Водитель с трудом нашел место для парковки, и мы двинулись к выставочному комплексу.

Насколько я помнила по прошлым посещениям этого места с детьми, у входа раньше стояли тетеньки-билетерши. Теперь (или только на это мероприятие?) их заменили длинноногие девушки в суперкоротких юбках, на каблуках и в белых блузках. За спинами девушек маячили юноши вполне определенной наружности (с накачанными телами). Девушки широко улыбались, всем своим видом выражая счастье от нашего появления. Юноши тоже пытались изобразить улыбки, но у них это не очень хорошо получалось, то есть от их улыбок холодок пробегал по спине. Нас проводили в первый павильон. Автомобили выставлялись в трех соседних, имеющих переходы в углах, так что можно было свободно перемещаться, не выходя на улицу, хотя из каждого павильона можно было выйти и на свежий воздух. Автомобили поражали своим великолепием. Казалось, они только что сошли с конвейера. Рядом с каждым позировали очаровательные девушки, сошедшие с глянцевых обложек журналов мод, время от времени меняя позы и оставляя неизменными лишь обворожительные улыбки. Как они устают-то за день, подумала я, правда, в следующую секунду решила, что за это «стояние» они в день получают больше, чем школьный учитель за месяц. И тут еще есть возможность словить богатого мужа или, по крайней мере, любовника.

Мы с Толиком немного поперемещались, я вручала свои новые визитки, Толик раздавал какие-то рекламные листки, получал другие, я улыбалась, мне улыбались в ответ. На пути попался кое-кто из вчерашних гостей депутата Госдумы. Половина из них выразили бурную радость при встрече со мной, другие сделали вид, что впервые меня видят, хотя не исключаю, эти типы могли меня и в самом деле не запомнить. Пару раз услышала традиционное «дэвушка», которое меня так бесит, правда, узнав, что я коммерческий директор одной из двух крупнейших в Питере нефтяных компаний, любители «дэвушек» быстро меняли пластинку и обращали свои взоры на фотомоделей, пусть и не блондинок. Некоторые бизнесмены уединялись парочками (мужчины для деловых переговоров) и тихо о чем-то совещались. Народу было много, женщин – мало, если не считать длинноногих девушек, работающих на выставке.

Затем к нам с Толиком подошел крепкий парень лет тридцати в костюме, готовом лопнуть по швам. Парень склонился над моей рукой, а потом заявил, что у него есть интересное предложение для «Алойла» и он готов говорить только с глазу на глаз с представителем руководства. Если он правильно понял, я коммерческий директор, так что просит меня уделить ему пять минут.

Толик хотел влезть, но парень эти попытки пресек, твердым голосом уточнив:

– Вы кто?

Толик был вынужден назваться референтом, парень ответил, что не задержит меня более пяти минут, он не насильник (улыбка), тем более тут масса народу, поэтому за мою безопасность беспокоиться не стоит. Хорошо хоть не сказал: за честь.

Толик явно был недоволен, но что он мог поделать? А меня парень заинтриговал, и я вместе с ним направилась в один из углов зала (без перехода в другой), где мы остановились за возвышением, на котором выставлялись машины.

– Я – Сергей от Саши из «Скандалов».

– А… – произнесла я и добавила, что вчера пыталась дозвониться до Саши-Матвея, но у меня ничего не получилось.

– Он в казино был. Как правило, отключает телефон. А что вы хотели передать?

– Да уже вопрос отпал… – вздохнула я. – А что вы хотели мне сказать?

Но парень не успел ответить: из-за капота машины показались двое мужчин, скользнувших по нам взглядами, но поскольку мы стояли в уголке, довольно близко друг к друг, нас, по всей вероятности, приняли за влюбленную парочку, неспособную удержаться от интима даже на официальной презентации. Мы молодых людей не заинтересовали. Они подошли к одному из рекламных щитов, украшавших стеклянные стены, отодвинули его, там обнаружилась узкая дверь, в которую господа и проскользнули.

Одним из них был до боли известный мне Виталий Суворов, чье появление на моем жизненном пути уже сопровождалось двумя трупами и ножевым ранением.

– Вы их знаете? – вернул меня к действительности Сергей.

– В первый раз вижу, – ответила я. – А вы?

– Нет. Но как-то странно они уходили…

– А все это мероприятие вам не кажется странным? – спросила я.

Сергей усмехнулся и заметил, что я, наверное, впервые присутствую на подобном сборище. Пока еще не было ничего интересного. Вскоре вполне может начаться мордобой. Их еженедельник неоднократно печатал снимки уважаемых бизнесменов, катающихся по полу, вцепившись друг другу в горло, в то время как остальной народ делает ставки и улюлюкает. На одной из презентаций, где присутствовал Сергей, вручались призы, так их получатели вслед за первым вдруг стали орать «Служу Советскому Союзу». Почему бы не орать «Служу Римской империи»? Как вообще можно служить тому, чего нет? Тем более никто из выигравших приз явно не хотел возвращения старых времен. Случались и рейды ОМОНа, укладывавшего всех тусующихся бизнесменов рядком у стеночек. В общем, можно ожидать всего, чего угодно.

– А от вас здесь и фотограф? – спросила я.

– Я фотограф. И журналист. Прислать двоих очень сложно.

Я оглядела Сергея, но никакой камеры не заметила. Фотографирует на мобильник? Он усмехнулся и показал мне пальцем на вторую пуговицу на своем крепком животике. Я с трудом сдержала возглас удивления: она была практически такой же, как и найденная мною вчера у унитаза. А Сергей продолжал хвастаться, продемонстрировав еще один мини-фотоаппарат, на этот раз встроенный в «ручку». Я слышала про ручки-пистолеты, ручки-фонарики, значит, теперь появилась еще одна функция…

– Послушайте, а где можно приобрести такие штучки? – спросила у Сергея. Я ведь так пока и не купила глушилку бывшему, не говоря уже о пистолете.

– Кто ищет – тот всегда найдет, – усмехнулся парень, а потом добавил, что у них в редакции есть один паренек, с детства увлекавшийся шпионскими сериалами, а также техникой. Он и достает все в нужных количествах по своим каналам, а кое-что из требуемого в работе скандальных журналистов делает сам. Даже большую часть приспособлений. У него огромные связи, он в состоянии достать любые детали, знает всех работающих в городе высококлассных мастеров. Паренек считается в редакции одним из самых ценных кадров.

«Неплохо было бы познакомиться», – подумала я, а вслух спросила нейтральным тоном, был ли кто-нибудь из «Городских скандалов» на вчерашнем мероприятии у депутата Госдумы Кошкина. Сергей даже не слышал о нем и был стопроцентно уверен, что никто из его приятелей там не присутствовал – иначе он бы знал. Тут уже я решила проявить благородство (рассчитывая на будущую помощь) и сказала, что звонила Саше-Матвею, чтобы поведать о случившемся в загородном особняке.

Сергей не дал мне дорассказать до конца: у него загорелись глаза.

– Послушайте, у меня нет диктофона, я сюда фотографировать пришел, поедемте в редакцию или Сашку из казино вытащим. Пожалуйста! Это же такой репортаж будет! У вас тут еще есть дела? Эта тусовка скоро закончится, и все поедут по кабакам – заключать сделки – или по бабам. Найдите этого своего сопровождающего и скажите, что уходите со мной. Тут, по-моему, больше ничего интересного не ожидается.

Это меня устраивало: не хотелось оставаться на презентации, и я предпочла бы уехать с Сергеем и снова встретиться с Сашей-Матвеем, а не возвращаться домой с нудным Толиком.

Мы с Сергеем вышли из-за машины, за которой скрывались длительное время, поймали на себе пару многозначительных улыбок и пошли к стенду, рядом с которым оставили Толика. Он нас не дождался. Наверное, уже успел нажаловаться Надежде Георгиевне.

Мы прогулялись по залам. Толика нигде не было. Мне показалось, что народу стало меньше. Кое-кто уже успел наклюкаться (работало несколько кафе), кое-кто активно приставал к длинноногим девушкам.

– Вам обязательно нужно его найти? – спросил Сергей.

– Нет. Только я хочу подойти к машине, на которой мы сюда приехали. Если еще стоит – скажу шоферу, если нет – я свободна.

Машины на месте не оказалось. Значит, Толик уехал. Ну и прекрасно.

Мы с Сергеем отправились вдоль длинного ряда иномарок, потом перешли на другую сторону улицы, и парень открыл передо мной дверцу видавшей виды белой «шестерки». Садясь в нее, мы увидели, как перед входом в выставочный комплекс тормозят три автобуса, из которых вылетают типы в камуфляже.

Сергей тут же перебазировался на заднее сиденье, извлек откуда-то обычный фотоаппарат (он, конечно, был какой-то специальный, просто выглядел привычно) и стал снимать. Молодцы в камуфляже рванули к выставочному комплексу. Оттуда послышались вопли, потом пятерых человек в дорогих костюмах не очень вежливо вывели из здания, загрузили в автобусы и увезли. Остальные участники презентации стали вываливаться наружу в несколько потрепанном виде, бурно обсуждая случившееся. Благодаря какому-то хитрому приспособлению, имевшемуся в машине Сергея, мы отчетливо слышали каждое слово. Все записывалось на пленку. Наконец иномарки с бизнесменами разъехались, Сергей перебрался на водительское место и стал разворачивать машину.

Когда мы проезжали вход в выставочный комплекс, из него выскочили две длинноногие девушки и при виде нашей машины судорожно замахали руками. Сергей притормозил, прошептав мне:

– Нас там не было.

«Если девочки нас, конечно, не вспомнят», – подумала я, правда, решила, что они скорее всего обращали внимание на холеных мужчин, а не на средненького (если судить по тем, кто сегодня присутствовал на презентации) Сергея, который теперь к тому же едет на «шестерке». Остальные-то все были на иномарках. На меня тоже не должны были обратить внимание: этим девочкам не до женщин, их мужики интересуют.

Так и оказалось.

Девчонки попросили довезти их до ближайшей станции метро, а Сергей, вроде как удивленный их взъерошенным внешним видом, с беспокойством спросил, что случилось и не нужна ли помощь.

Ну девчонки и защебетали перед благодарным заинтересованным слушателем. Откуда им было знать, что говорят они под запись?

В выставочный комплекс ворвалась ватага лиц в камуфляже с взведенными автоматами и поднятыми дубинками. Глаза молодцев горели огнем безумия, и они опускали дубинки на черепа подвернувшихся холеных мужчин. Девушки с визгом бросились врассыпную и спрятались кто где. Им потайные места были известны гораздо лучше: они работали в выставочном комплексе не первый раз. Да девушки лиц в камуфляже не очень-то и интересовали. Действуя быстро и слаженно, парни уложили часть господ на пол, другую часть поставили к стеночке в определенном положении: ноги на ширине плеч, руки тоже на ширине плеч упираются в стену над головой. Потом всех быстро обшмонали и нескольких увели. Причем у девчонок, выглядывавших из-за какого-то автомобиля, создалось такое впечатление, что увели вполне определенных лиц, найдя их по документам. Остальные господа стали быстро собираться по домам или еще куда-то, в общем, подальше от выставочного комплекса. Ментов поносили последними словами. Как и обычно, те сломали кайф.

Сергей высадил девчонок у метро, денег с них не взял, а сам поехал в направлении одного известного в Питере казино, где должен был сейчас играть Саша-Матвей.

– Он как гонорар получит, сразу же спускает, – пожаловался мне на друга Сергей. – Говорит: азарт ему нужен, чтобы адреналин выделялся. Понимаете: когда он ведет какое-то журналистское расследование, в засаде сидит, на веревке висит перед чьим-то окном, ему не до казино. Риска хватает. А как у нас затишье, Сашка тут же в казино рвет – и спускает все, что получил. Поэтому у нас главный старается все время его загружать под завязку, чтобы деньги матери отдавал. У них ведь дома иногда бывает просто жрать нечего. Живут на материну пенсию… Она однажды в слезах главному позвонила, так шеф следующую зарплату Сашке продуктовым набором выплатил. Сашка рвал и метал, но смирился. Он сам все понимает, но… Надо надеяться, что сейчас еще не все спустил, и мы ему сами дадим адреналинчика. Вы уж помогите мне, ладно?

– Ладно, – улыбнулась я и поинтересовалась, удается ли Саше-Матвею когда-нибудь выиграть. Или он всегда проигрывает?

Крупных выигрышей на памяти Сергея было два. На один Саша-Матвей приобрел новую машину и особым способом ее переделал (для своих журналистских нужд), а на второй крупный выигрыш накупил себе шпионских штучек, затоварившись до конца журналистской карьеры – если удастся дожить до пенсии. Правда, теперь, когда есть нечего, он их продает друзьям за полцены.

– Но вы же говорили, что у вас в редакции есть специалист…

– Через него все и покупалось.

Меня также заинтересовала машина. Что там сделал Саша-Матвей? Форсированный движок?

– Он вам сам покажет, – улыбнулся Сергей. – Наши, когда увидели, что он придумал, обалдели. Но всему свое время.

Сергей как раз притормозил перед сиявшим всеми огнями казино, у двери которого стояли плечистые молодцы в строгих черных костюмах и при галстуках. Меня Сергей попросил подождать в машине.

Как я видела из машины, охранники с Сергеем поздоровались за руку и пропустили внутрь. Через пару минут он появился с несколько взъерошенным Сашей-Матвеем. Мой старый знакомый размахивал тонкими руками и что-то объяснял Сергею. Правда, при виде меня, сидевшей в машине, стал очень галантным, поцеловал руку, выдал парочку витиеватых комплиментов и уточнил, куда едем.

– Ко мне, – сказал Сергей и вкратце поведал о случившемся.

Уже на кухне у Сергея, проживавшего в моем районе, меня попросили подробно рассказать о вчерашних событиях в особняке депутата Госдумы.

– Жирный допрыгался, – заметил Саша-Матвей, выпуская дым в потолок. – Вечно работал на два фронта. А в последнее время, может, и на три.

– Он работал на Надежду Георгиевну? – уточнила я.

– И на нее тоже, – ответили мне.

Саша-Матвей пояснил, что по большей части Жирный продвигал Надеждины интересы, но был замечен и с Камилем Хабибуллиным. У Саши-Матвея имеются соответствующие снимки. Правда, печатать их в еженедельнике не имело смысла. Они могли заинтересовать только Надежду Георгиевну, но не массового читателя.

– А Надежда Георгиевна многое теряет со смертью Жирного? – спросила я.

Нет, ответили мне. И не исключено, что Жирный уже отработал потраченные на него деньги. Багирова с тем же успехом купит какого-нибудь другого чиновника или депутата. Были бы деньги, а чиновник с депутатом найдутся. Нефтяных королев мало, а из чиновников и слуг народа, желающих продаться, к Надежде очередь выстроится.

Затем Саша-Матвей засел за телефон. Судя по разговору, звонил знакомым ментам. Примерно минут через двадцать, когда я выпила уже две чашки кофе и подумывала, не пора ли мне собираться домой, Саша-Матвей разговоры закончил, трубку повесил и посмотрел вначале на своего друга, потом на меня.

– Все задержанные сегодня в выставочном комплексе как-то связаны с империей Хабибуллиных. Или непосредственно работают там, или разными способами содействуют процветанию. Пока им не предъявлены никакие обвинения, и скорее всего их отпустят, но важен сам факт. Ты заснял процесс, Серега?

Приятель кивнул, объявив, что к утру должным образом обработает снимки.

– Отлично! – воскликнул Саша-Матвей, потирая руки.

– А можно мне будет посмотреть фотографии? – поинтересовалась я. Хотелось знать, узнаю ли кого-то из господ. Когда их выводили, я ничего не успела рассмотреть. А Серега ведь явно использовал какую-то хитрую технику, чтобы лица вышли четко.

– Послезавтра читайте наш еженедельник. – Саша-Матвей галантно склонился над моей рукой. – Там будут и снимки крупным планом, и весьма интересный текст вашего покорного слуги. Кстати, – добавил журналист, – знаете, почему ОМОН понесся в выставочный комплекс?

Мы с Сергеем выжидательно посмотрели на говорившего.

Оказалось, что от неизвестного, позвонившего дежурному по городу, поступила информация о готовящейся разборке. Назывался конкретный адрес.

– Неужели и фамилии сказали? – поразился Серега. – И я как-то не верю, чтобы люди из верхушки «Хабнефти» сами затеяли стрельбу.

– Нет, конечно. Менты просто решили, что «Хабнефть» наезжает на «Алойл» и надо пообщаться с отдельными товарищами. В целях профилактики.

Саша-Матвей мне подмигнул.

Глава 19

Меня довезли домой часам к двум. Я опять валилась с ног и обещала себе завтра спать до предела. Хотела отключить на ночь телефоны. Но не успела: домашний подал назойливый сигнал, требуя снять трубку. Снимать или не снимать?

Все-таки ответила.

– Где ты шляешься до полночи?! – завопила Надежда Георгиевна точно так же, как вчера ее сыночек. Неужели сегодня на нее покушались? Кем она прикрылась, интересно? Наверняка каким-нибудь юношей вроде Толика. Или она накачанных молодцев предпочитает?

– Не ваше дело, – огрызнулась я. – И вообще, в какое время вы звоните? На часы хоть удосужились посмотреть?

– Я тебе уже несколько часов звоню, а ты весь вечер где-то шляешься! Мобильный у тебя отключен. Только сейчас дозвонилась.

Я бросила взгляд на аппарат. Вероятно, батарея села.

– Толик у тебя?

– Нет.

– Он домой поехал? – не отставала Надежда Георгиевна.

Я ответила, что понятия не имею, где ее Толик, и меня этот вопрос совершенно не интересует.

– Так вы что, не вместе гуляли? – поразилась Надежда Георгиевна.

Чтобы она побыстрее отстала, я сказала, что встретила знакомого и отошла с ним в сторону. Когда вернулась, Толика не было. Мы обошли весь выставочный комплекс, еще немного побыли на презентации, потом решили уехать. Машины, на которой меня привезли, на месте тоже не оказалось.

– К водителю подошли двое мужиков, – сообщила Надежда Георгиевна, – и сказали, чтобы уезжал, что тебя и Толю пригласили в ресторан и вы поедете на машине приглашающих. Водителю нечего ехать следом и сидеть у дверей ресторана. И этот идиот уехал! И мне еще сказал, что это, наверное, Ольга Викторовна о нем побеспокоилась! Заботливая ты наша. Но ты никого не посылала?

– Никого, – растерянно сказала я.

– Может, Толик в самом деле поехал в ресторан и до сих пор не может позвонить? Не хочет, чтобы его кто-то слышал? – задумчиво спросила Надежда Георгиевна.

– Вы ему на мобильный звонили?

– Телефон включен, но никто не подходит. Боюсь, опять трубку потерял. С ним уже такое случалось. Балбес.

– А он точно не мог отпустить водителя? – спросила я.

– Это не пришло бы ему в голову, – хмыкнула свекровь. – Ладно, ложись спать. Ты завтра на дачу?

– Да, – подтвердила я, обещав вернуться в воскресенье вечером.

На прощание Надежда Георгиевна сказала, что в понедельник в десять ноль-ноль я должна быть в особнячке на Неве, она сама туда приедет и проведет инструктаж, просила передать приветы внукам, своему бывшему мужу и моему отцу, после чего даже пожелала мне спокойной ночи и повесила трубку. Я отключила телефон и включила его только в одиннадцать утра, когда проснулась.

Не успела даже сполоснуть лицо – зазвонил мобильный. Из ванной я бросилась к трубке, думая, что если это опять Надежда Георгиевна, то пошлю ее по известному русскому адресу. Такой язык она понимает прекрасно. Сколько можно меня доставать?!

Но это был свекор, бывший Надеждин муж.

– Оля, – сказал он как-то робко, – Оля, ты понимаешь…

Мои с утра мне никогда не звонят. Если вообще звонят, то только вечером. Ах да, вчера они же не могли меня застать дома, а в мобильном батарея села. Наверное, хотят попросить что-то купить по пути на дачу.

Но дело было совсем в другом.

Сегодня ночью пропали дети.

– Как? – не поняла я. – Как пропали? Куда?

– Мы с Витей, твоим отцом, Оля… Ты когда приедешь? Давай лучше не по телефону.

– Вы милицию вызвали?

– Нет пока. Тут, понимаешь, такое дело…

– Сейчас выезжаю, – сказала я.

* * *

Я быстро оделась, выпила лимонаду, ничего не ела, так как кусок не лез в горло, не красилась. Схватила сумку и бросилась к «Запорожцу», ночующему у меня под окнами. Гнать на нем не было возможности при всем желании, но я выжимала из машины все, на что та была способна. Гаишники не обращали на меня никакого внимания, пусть «запорыш» и превысил скорость, но что возьмешь с его владелицы? Да и перед коллегами, наверное, было бы стыдно за штраф с такой машины. Хотя я бы бумажку всем знакомым показывала, хвастаясь.

До дачи доехала в рекордные сроки. Деды сидели за столиком под яблонькой на покосившейся деревянной скамейке, которую им все недосуг укрепить, и заливали горе пивом. При виде дедов сразу же захотелось закусить.

– Так, давайте с самого начала, – устало сказала я. – Чем вчера занимались?

– Оля, ты, может, с нами пива выпьешь? – предложил отец.

– Мне еще за руль садиться. Лучше чаю завари и поесть чего-нибудь сваргань, а то я не успела.

Отец был рад уйти в дом, а свекор приступил к рассказу. Вчера у пляжа снова остановились Камиль с Рашидом. Купались, играли с детьми, а дедам вручили по большой банке какого-то иностранного пива, причем холодненького: у Камиля в машине бар с холодильником.

«Где этот бар был, когда мы к депутату ездили?» – пронеслась мысль.

Вечером к дедам, продолжавшим наслаждаться пивом (уже отечественной «Балтикой» из бутылок), зашел новый сосед, поселившийся в третьем доме от нашего. Они еще выпили – за знакомство. В результате с трудом добрались до кроватей: жаркая погода способствовала быстрому опьянению. А если учесть, что все легло на старые дрожжи…

Когда проснулись утром, детей на их кроватях не было. В первый момент деды не забеспокоились: уже неоднократно случалось, что дети поднимались раньше всех, сами готовили себе завтрак и отправлялись на улицу. Да и, если быть откровенными, дедам в первые минуты после пробуждения было не до внуков: мучились после вчерашнего.

Деды немного полечились пивом, сокрушаясь, что время квашения капусты еще не пришло – они любят с утра пропустить по стаканчику капустного рассола (лучшего, по мнению моих родственников, средства для восстановления сердечной деятельности и против обезвоживания организма), предпочитая его огуречному, не говоря уже про маринады с уксусом, которыми «себя только травить» (по выражению моего отца и Петровича), прошлогоднюю квашеную капусту, которую деды заготавливают собственноручно в товарных количествах, давно съели. Ни в какие биологически активные добавки и трезвящие порошки с громкими названиями, в последние годы появившиеся в продаже, мои родственники не верят. В так называемый рецепт Петра Первого (густой компот из сухофруктов, который якобы варили на царской кухне) тоже, возможно, потому, что не любят сладкое, да и дети при виде компота их обычно опережают.

После процедуры пивного лечения деды отправились на поиски Катьки с Витькой. Мой отец со свекром, как и обычно после обильных возлияний, хотели предложить детям идти не на залив, а отправиться на холодное озеро. Для этого, правда, требовалось проехать пару остановок на электричке, а оттуда еще пройтись пешком, но деды считали, что холодная вода того стоит. Детки, правда, предпочитали теплую, но выезд на озеро был разнообразием в летней рутине, и они иногда соглашались. Тем более им многократно объяснялось, как дедушкам тяжело после вчерашнего.

Но сегодня детей нигде не было. Деды расспросили соседей, и выяснилось, что Катю с Витей никто не видел: ни дети, ни взрослые. Тогда деды решили отправиться в дом к новому приятелю. Сами не могли объяснить этого порыва, но, наверное, в душе хотели поделиться с собутыльником горем и, не исключено, его залить.

Но в третьем доме жили давно знакомые люди. Деды снова отсчитали дома и зашли во все «третьи». Нигде никаких новых жильцов не появлялось. Они оба были уверены, что мужик сказал «в третьем». Тогда они обошли четвертые и пятые. Все соседи были старыми и если не знали дедов по имени, то неоднократно видели. Про нового жильца вообще никто не слышал.

Тогда деды забеспокоились не на шутку. Первым делом решили позвонить мне, надеясь, что я еще не выехала из дома, и спросить совета.

– Надо, наверное, заявлять в милицию, – сказал свекор, я тем временем прикидывала, кто мог прихватить детей и с какой целью.

Склонялась к тому, что это сделал Камиль. Не зря же он вдруг стал проявлять такой повышенный интерес к моим деткам, в особенности после того, как со мной разругался. Но что он потребует? Надеюсь, Камиль понимает, что денег он с меня взять не может. Квартиру мою видел, машину тоже.

Но он может получить деньги с Лешки и Надежды Георгиевны. Заплатит ли Лешка за детей? Признаться, не была уверена. Надежда же Георгиевна, считала я, за любимых внуков отвалит любую сумму. Если, конечно, Хабибуллиным нужны деньги, а не что-то другое.

В общем, нужно возвращаться в город и ехать к Надежде Георгиевне. Предупреждать, что вскоре следует ожидать каких-то требований. И спрашивать ее совета: самим позвонить Хабибуллиным или подождать?

Прикрыв глаза, я стала вспоминать, как развивались события. Покушение на Лешку, к счастью, неудачное. Убийство депутата, состоявшего на дотации у Надежды Георгиевны. Потом еще одного. Про второго депутата не знаю, но не исключаю, что они работали на пару с Жирным. Это вполне можно выяснить. Еще одно покушение на Лешку. А вчера из выставочного комплекса органы забрали всех людей Хабибуллина, присутствовавших на презентации. И, похоже, не с подачи Надежды Георгиевны. Но Мурат с Камилем вполне могли решить, что это она постаралась, – и нанесли ответный удар.

– Давайте пока повременим с милицией, – посмотрела я на свекра и отца. – Надо посоветоваться с Надеждой Георгиевной.

В любом случае я в Надежду Георгиевну и ее возможности верила больше, чем в милицию и их возможности.

Деды переглянулись и сообщили: уверены, дети пропали из-за каких-то бабушкиных дел. В эти минуты ей должно было здорово икаться.

Мы решили, что мой отец останется на даче – мало ли, все-таки деток вернут (сомнительно, но вдруг?), а свекор отправится со мной в город.

Быстро перекусив и выпив кофе, мы с Петровичем тронулись в путь. Свекор кряхтел и вскоре попросил остановиться у придорожного кафе и купить ему холодненького пивка: очень жжет нутро.

– Пригубить надо, Оля, – тяжко вздохнул Петрович.

Под этим словом люди понимают разные вещи. Мой родственник – засосать пол-литра водки без закуси или пяток бутылок пива одну за другой. Я купила ему две. По мере вливания священной жидкости в организм я видела, как свекор приходит в чувство. К моменту прибытия в Надеждин двор и после еще одной бутылки пива он был уже как огурчик. Интересно, а до моего приезда на дачу он сколько выпил?

Я припарковала машину в том же месте, где она стояла в предыдущий раз, а когда мы со свекром из нее вылезли, из Надеждиного подъезда уже выходили двое крепких молодцев, сообщивших, что хозяйка отсутствует, но оставила распоряжения на тот случай, если я вдруг позвоню. На случай моего приезда никаких распоряжений оставлено не было.

– Тогда свяжитесь с Надеждой Георгиевной и скажите, что я жду ее у нее дома, – попросила я. – Кстати, где она?

– На опознании, – с невозмутимым видом сказал один из парней.

Это было уже слишком.

На мгновение я лишилась чувств и, по всей вероятности, стала сползать по боку машины, но один из парней, резво кинувшийся ко мне, успел подхватить тело. К свекру не успели – и он грохнулся на асфальт. Когда мы с парнями подошли к Петровичу, он уже храпел. Хорошо все-таки быть алкоголиком!

Чертыхаясь, парни подхватили бывшего мужа хозяйки под руки и потащили в дом багажом. Я последовала за ними. Меня, кстати, не забыли спросить, в состоянии ли я передвигаться самостоятельно.

Свекра уложили на ничем не застеленный топчан в комнате, откуда охранники наблюдают за двором. Мне дали воды, спросили, не желаю ли чего-нибудь покрепче. Я отказалась.

Парни тем временем позвонили Надежде Георгиевне на мобильный и пояснили, что мы со свекром приехали к ней домой, а также рассказали, в каком состоянии находимся в данный момент. Состояние было оценено очень точно. Свекровь велела передать трубку мне.

Я не дала ей сказать ни слова, спросив лишь:

– Оба? Они оба мертвы?

– Оля, ты же, кажется, трезвая, – рявкнула Надежда Георгиевна, – и головой не ударялась, как мне сказали. Один.

– Витя? А Катя где? Ее вернули? Она не ранена? С ней все в порядке? Она в больнице? Не мучьте меня, Надежда Георгиевна!

На другом конце повисло молчание, потом свекровь осторожно спросила, все ли со мной в порядке.

– Ну как со мной может быть в порядке, если Витя мертв?! – Я была на грани истерики. – С Катей что?! Говорите!!!

Охранники, слушавшие разговор, смотрели на меня как-то странно.

– Оля, ты про детей говоришь? – спокойным голосом уточнила Надежда Георгиевна.

– А про кого же еще?!

– Где они? – продолжала задавать вопросы Надежда Георгиевна.

– Они не в морге?! – робко спросила я. – Вы не Витю опознавали?

– Оля, мне сказали, что ты – абсолютно трезвая. Ты ничего не нюхала, не кололась?

– Надежда Георгиевна, дети пропали!!!

До свекрови наконец дошло, что я пытаюсь до нее донести, и она попросила подробно рассказать, что мне известно, затем велела садиться в машину и ехать в направлении морга. У морга меня в «Вольво» будет ждать верный Надеждин шофер. А ей пока необходимо оформить документы. Затем мы вместе продумаем план дальнейших действий.

Тут уже я очнулась. Надежда Георгиевна в морге? Оформляет документы? На кого она самолично стала бы оформлять документы?

– Лешка?! – прошептала я. Хоть муж и бывший, но все равно жалко.

– Нет, Толик. – Надежда Георгиевна отключила связь, велев мне немедленно отправляться по указанному адресу.

Свекра я решила оставить отсыпаться у охранников, но он в этот момент проснулся, обвел нас ошалевшим взглядом и изъявил желание продолжить путешествие со мной. Охранники были рады от него избавиться. В комнате от алкогольных паров, исходивших от Петровича, уже топор можно было вешать.

Узнав, куда едем, Петрович только хмыкнул.

– Встреча с покойником поутру – к счастью, – напомнил он мне народную примету, правда, в ней не про морг говорится, но свекор считал, что его бывшей женушке, как и обычно, что-нибудь привалит.

Вскоре мы с ним оказались у «Вольво». Надежда Георгиевна уже ждала нас в салоне. Для начала она снова выслушала рассказ о случившемся в исполнении бывшего мужа, не поскупилась на звонкую пощечину, которую Петрович принял как должное (в старые добрые времена она его и тапком по лицу лупила), затем велела нам следовать за ней.

– В милицию мы будем заявлять или нет?! – с негодованием воскликнула я.

Ментов Надежда Георгиевна, насколько мне было известно, любила чуть больше, чем москвичей, – в списке ее личных предпочтений они занимали предпоследнее место, и она старалась не иметь с ними никаких дел. Но спросить в данном случае все равно стоило. Дело-то нешуточное.

– Оля, да у тебя истерика, – довольно спокойно заметила Надежда Георгиевна.

– А вы что думали у меня будет?! Может, мне в пляс пуститься?! На радостях? Где мои дети?! Ведь их же явно из-за ваших делишек украли! Кто их забрал?!

– Не шуми. Ни криком, ни слезами делу не поможешь. – Надежда Георгиевна была само спокойствие. – Сейчас будем решать вопрос. Не забывай: это и мои внуки, и мне они дороги не меньше, чем тебе. Садись в машину и поезжай за мной.

Я хотела опять закричать, но свекор взял меня за руку.

– Пошли, Оля. Она в самом деле лучше знает.

Мы заехали по нескольким адресам (вернее, заезжала Надежда Георгиевна, мы в машине ждали ее возвращения), после чего отправились к ней домой, где нас со свекром даже накормили обедом. Я наконец могла задать свои вопросы.

Но про детей Надежда Георгиевна пока ничего не выяснила. Несмотря на то что меня просто трясло, пришлось выслушать историю убийства Толика, хотя, признаться, она меня мало волновала, в особенности в свете исчезновения Витьки с Катькой.

Толика убили вчера в выставочном комплексе. Зарезали ножом почему-то в женском туалете и оставили сидеть в кабинке. Его сегодня утром обнаружила уборщица.

– Одним ударом в сердце? – спросила я.

– А ты откуда знаешь? – прищурилась свекровь.

Я ушла от ответа и не стала ей говорить, что видела вчера Виталия Суворова, как раз специализирующегося по таким ударам. Она вообще должна благодарить бога и всех святых за то, что ее сын остался жив. Или, может, у Лешки сердце выше или ниже обычного расположено? Непохоже, чтобы специалист вроде Суворова ошибался. Скорее Лешка – дефектный.

– А почему омоновцы вчера не обнаружили труп?

– Они и не искали, – отрезала Надежда Георгиевна. – В мужской туалет заглядывали, вытягивали оттуда мужиков, а девчонки их не интересовали.

Свекровь сообщила также, что всех задержанных вчера в выставочном комплексе уже отпустили. Просто они провели ночь в не очень комфортных условиях, к которым были непривычны. В отличие от многих современных бизнесменов, эти не имели за плечами никакой отсидки. По словам Надежды Георгиевны, ни она сама, ни Мурат Хабибуллин не придерживаются распространенного в последние годы мнения, что отсидка – очередной плюс в резюме, а рекомендации бывших сокамерников – самые веские. Правда, свекровь была вынуждена признать, что годы, проведенные за решеткой (пусть за мошенничество, пусть за убийство), для многих стали отличной стартовой площадкой для продвижения вперед на ниве бизнеса или в подъеме на политический Олимп. Минус был только у тех, кого на зоне «опетушили», но и те устраивались, например, в шоу-бизнесе, где «голубым» открыты все пути. В общем, людям Мурата Хабибуллина пришлось сегодня ночью несладко.

– А не ты их туда засадила? – поднял несколько осоловевшие глаза на бывшую жену Петрович. Он уже успел потребить пол-литра водки.

– Не лезь туда, куда тебя не просят! – рявкнула свекровь. – Делать мне больше нечего! В ментовку звонить!

– Но ведь кто-то же позвонил, – заметила я.

Надежда Георгиевна вздохнула и поведала мне дополнительные сведения – к тем, что я уже слышала от журналистов.

Вчера в ментовку звонили дважды – и дежурному по городу, и Сергею Сергеевичу, участвующему в расследовании нескольких связанных друг с другом дел. Сергею Сергеевичу четко сказали, что такие-то и такие-то, находящиеся в данный момент в выставочном комплексе, располагают сведениями об убийстве депутатов и покушении на Алексея Багирова. Сергей Сергеевич связался с начальством, а оно уже готовилось посылать в выставочный комплекс ОМОН. Ну и запустили операцию.

Допрос задержанных ничего не дал. Двое оказались высокопоставленными сотрудниками «Хабнефти», один – директором нефтебазы в окрестностях Питера, двое – банкирами.

– В общем, так, – подвела итог нашей встречи Надежда Георгиевна, – отравляйтесь-ка сейчас домой к Ольге и ждите звонков. А я тут буду. Детей взяли не просто так. Как только позвонят – немедленно связывайтесь со мной. А там уже решать будем.

Глава 20

Свекра я тут же уложила вздремнуть, а сама погрузилась в размышления. Сейчас меня беспокоило одно: как вернуть детей? Они для меня дороже всего на свете. Я очень надеялась, что с ними не случилось ничего плохого.

А потом возникла еще одна мысль: а не съездить ли мне самой к Мурату Хабибуллину? Судя по тому, что я успела про него узнать, он мужик деловой. Если взял детей, сразу скажет, что ему нужно. Хотя…

По крайней мере, я должна сказать, что не играю в «Алойле» никакой роли, а Катька и Витька в первую очередь мои дети, а не Лешкины, и не Надеждины внуки. Мурат заставил сходить с ума меня, а не других. Надежда-то, кстати, восприняла происходящее довольно спокойно. По-моему, из-за Толика она даже больше переживала, чем из-за родных внуков.

А у Мурата, насколько я помнила, работает в охране один из моих бывших учеников, одноклассник Кости Зайцева. Я вытащила из шкафа школьные альбомы и нашла там снимок их класса. С трудом узнала в вихрастом долговязом парнишке Костю. Потом стала рассматривать Гришу, с которым мне еще предстояло встретиться. Он-то сейчас как выглядит? Узнаю ли его? Невольно вспомнила случай с Гришей. Он у меня отпросился навестить больную бабушку. На следующий день пришел в школу весь в засосах. «Странные у вас с бабушкой отношения», – заметила я тогда под хохот всего класса.

«А не пригласить ли мне с собой Костю?» – вдруг мелькнула мысль. В качестве охраны, сопровождающего и провожающего. Ведь мне все равно придется ему звонить, чтобы узнать адрес Мурата Хабибуллина. Да и надо бы посоветоваться с Костей. Он про взятие и освобождение заложников, наверное, знает больше меня.

А если попросить Костю связаться с Гришей частным образом? Прощупать почву. Выяснить, где находятся мои дети. Вдруг Гриша это знает и прямо скажет? И не поможет ли он мне их освободить? Хотя… Как я могу расплатиться с ребятами? Нет, это вопрос решаемый. Деньги даст Надежда Георгиевна.

Я набрала номер Костиного сотового. К счастью, у парня был выходной, и он в эти минуты лежал на пляже в компании друзей и юных леди, как я поняла по доносившимся звукам. Он сразу же проникся моими проблемами, правда, заметил, что к Мурату следует наведаться поближе к вечеру – если мы все-таки поедем к нему домой. Несмотря на субботний день, он скорее всего работает, а расслабляться у себя в особняке будет в вечернее время.

Не знаю, правду ли говорил Костя или ему не хотелось срываться с места и бросать компанию друзей (и, главное, подруг), но мне пришлось подчиниться. Более того, Костя обещал связаться с Гришей и попытаться выяснить обстановку. Гриша должен сказать правду о моих детях: меня он всегда любил, только вчера они меня вспомнили добрым словом, и Гриша говорил, что очень хочет меня увидеть и получить автограф. Даже книжку специально купил. «Да, скоро все знакомые узнают мое второе «я», – подумала с грустью, но Костю вежливо поблагодарила.

Не успела отключить связь с Костей, как зазвонил мой домашний аппарат. С замиранием сердца я сняла трубку. Неужели похитители?

Но это оказался Саша-Матвей, позвонивший просто так. Я тут же рассказала про исчезновение детей. Журналист присвистнул, а потом заявил, что едет ко мне. Никаких возражений не принимал.

Минут через сорок он в самом деле появился, внимательно осмотрел квартиру, в которой проживает автор бестселлеров, поругал издателей, я с ним полностью согласилась. После издательств мы перешли к делу, из-за которого и встретились. Саша-Матвей выслушал меня внимательно, задавал вопросы по существу и, по-моему, обеспокоился пропажей детей гораздо больше, чем их родная бабушка.

– Я бы на вашем месте обратился прямо к Мурату, – повторяя мои собственные мысли, сказал журналист после недолгих раздумий, когда я закончила рассказ. – Не брал бы с собой никаких охранников, встретится еще один ваш бывший ученик – хорошо, не встретится – ладно. Лучше поехать одной. Мурат Хабибуллин очень любит женщин. Это, пожалуй, его единственная слабость. Не знаю уж, сколько у него сейчас подруг, но уверен: женщине он не причинит зла. Тем более такой красивой, как вы, Оля.

Если учесть, что я сегодня еще не удосужилась накраситься, а только быстро утром провела расческой по волосам, срываясь из дома по зову дедушек… То после доведения себя до пика формы…

Вслух я спросила, женат ли Мурат.

– Охмурить его решили? – усмехнулся Саша-Матвей.

– Да я его ни разу в жизни не видела!

– Для многих женщин достаточно знать, что мужчина – нефтяной король.

– Вы слишком плохо обо мне думаете.

– Неудачная шутка, – сказал Саша-Матвей и стал серьезным.

Он сообщил, что единственная официальная жена Мурата Хабибуллина и мать его четверых законных детей умерла лет десять назад от рака. Мурат больше не женился, но всегда держал нескольких любовниц одновременно. Со всеми был щедр. Когда расставался, дарил дорогие подарки. Все женщины вспоминают его добрым словом.

Более того, Мурат имеет своих людей во всевозможных инстанциях. Все знают про его щедрость и умение держать слово. И его намеки воспринимают серьезно. Однажды еженедельник Саши-Матвея собрался опубликовать фотографии, на которых был запечатлен Хабибуллин-старший с юной дивой, годящейся ему в дочери. В «Городских скандалах и сплетнях» тогда готовилась специальная подборка по известным в городе «папикам». Откуда-то Хабибуллину стало известно, что его лик вскоре должен появиться на страницах самой известной в городе «желтой» газетки. Ни Саша-Матвей, ни кто-то другой в редакции так и не узнали, откуда просочилась информация. Кадры они подбирали тщательно, все знают друг друга много лет, и в других случаях никакая информация никуда не уходила. А тут Мурат лично позвонил главному редактору и произнес пару фраз. В результате главный вылетел из своего кабинета как ошпаренный и безапелляционно приказал: фотографию Мурата из номера снять. Секретарша потом отпаивала шефа корвалолом. Ребята хотели знать, чем ему пригрозили, но главный редактор так никому ничего и не сказал. На все другие угрозы (а их за время существования «Скандалов» было немало) он не обращал внимания.

– Мурат – человек серьезный и человек дела. И вообще, признаться… Ольга, я не думаю, что это он взял ваших детей. Он не стал бы… действовать таким образом.

Саша-Матвей посмотрел мне прямо в глаза.

– Но съездить к нему стоит. Говорю сразу: я вам это предлагаю и из своих корыстных соображений.

– Хотите, чтобы я вам там что-то сняла? Или записала на пленку? – Я улыбнулась.

– Я сам это сделаю.

– Вы хотите, чтобы я вас взяла с собой?! Но в какой роли?

– Да, хочу. Но меня там никто не увидит.

Я удивленно посмотрела на Сашу-Матвея. Он пояснил, что имеет в виду. Вчера его коллега Сергей рассказал мне о покупке машины на крупный выигрыш в казино. Более того, Саша-Матвей ее определенным образом переделал. В ближайшее время мне предстояло увидеть как.

– Меня там никто не найдет. Это невозможно, если не знаешь, что есть тайник и как он открывается. А я оттуда и снимки сделаю, и запись. Вы только постарайтесь вести разговоры, не отходя от машины. Это моя единственная просьба. Хотя Мурат может вас и в дом пригласить.

Саша-Матвей многозначительно оглядел мою фигуру.

В этот момент на кухне появился проспавшийся свекор и спросил, кивая на Сашу-Матвея, что это за чучело, добавив, что его было бы неплохо поставить у нас на огороде ворон пугать. Я заметила, что на наш участок они и так не залетают, так как на соседнем постоянно болтается бывшая коллега Надежды Георгиевны, отправленная из партии на пенсию. У той тетки в новые времена ничего не получилось (возможно, потому, что в те дни, когда Надежда Георгиевна закладывала фундамент будущей нефтяной империи, эта ходила с красным флагом и хлопала ушами), поэтому она громогласно и непрестанно ругает существующий строй, губернатора, демократические перемены и бизнесменов, заявляя, что в добрые советские времена даже слова начинались с сочетания букв «рай» (райком и другие), не говоря уже о том, что он существовал на земле для освобожденных партработников. В результате, наслушавшись ораторшу, все птицы облетают стороной не только ее участок, но и все соседние, включая наш, так как речи произносятся ею постоянно.

Саша-Матвей нисколько не обиделся (видимо, чучелом и пугалом его называли не впервые) и представился. Свекор рот раскрыл, потом закрыл, бросился в комнату, где только что спал, и вернулся с несколькими номерами «Городских скандалов и сплетен», ткнул пальцем в опус Матвея Голопопова, посвященный каким-то переговорам на высшем уровне, проводившимся в бане (сопровождаемый соответствующими снимками), и спросил:

– Ты писал?

– Я, – подтвердил Саша-Матвей.

Свекор тут же ударился в воспоминания о своих хождениях в баню – они ведь в нашей стране практиковались и в советские времена. Саша-Матвей заинтересовался, я быстро поняла, что стала на кухне лишней, и удалилась в комнату наводить красоту, оставив мужчин вдвоем.

Когда вернулась через полтора часа, сделав из себя конфетку, на мой новый облик двое мужчин даже не обратили внимания. Саша-Матвей менял кассету в диктофоне, а свекор разливался соловьем, теперь вспоминая какой-то комсомольский слет и чем там занимались комсомольцы.

С большой неохотой Саше-Матвею пришлось прервать увлекательную беседу, но он клятвенно обещал навестить свекра на даче с ящиком пива и послушать его воспоминания о бурной молодости. Представляю, как он это все подаст в «Скандалах». Я бы лично открыла рубрику «воспоминаний отвергнутого мужа нефтяной королевы». Петрович тратил бы гонорары на материальную поддержку завода «Балтика».

Свекор сказал, что сегодня, наверное, заночует у меня в квартире, и пригласил друга Сашу заезжать, если Оленька не возражает.

– Приезжайте, – сказала я. – Раскладушка есть. И детские кровати свободны.

При упоминании детей у меня на глаза навернулись слезы, свекор с Сашей-Матвеем кинулись меня утешать, уверяя, что вопрос должен как-то разрешиться в ближайшее время. Со свекром рассталась до вечера, Саша-Матвей уже сегодня обещал привезти ящик пива (если Оленька не против), на улице журналист кивнул на темно-синий «Сааб» и открыл передо мной переднюю дверцу пассажира.

– Пересаживаться будем за городом, – сказал он. – Не хочется тут тайник показывать честному народу.

Под последним выражением он имел в виду полную скамейку бабок, сидящих у нашего подъезда и с большим интересом наблюдающих за мной и Сашей-Матвеем. Представляю, как мне в последнее время перемыли косточки. Вначале бывший на «Мерседесе», потом Камиль на навороченном джипе, журналист Сережа на «шестерке» (хотя его могли и не видеть: все-таки ночью меня привозил), теперь новый поклонник… А был еще и опер Андрей Геннадьевич… Да, бабкам есть о чем поговорить.

По пути нам пришлось заскочить к Саше-Матвею домой: у него осталось слишком мало кассет, так как часть была им израсходована на запись воспоминаний свекра. Жил Голопопов вдвоем с мамой, сухонькой женщиной неопределенного возраста. Квартира была бедно обставлена, мама имела изможденный вид. На меня посмотрела удивленно, но ничего не сказала.

Я же по приглашению Саши прошла к нему в комнату. Там, признаться, не знала, куда поставить ногу, и поняла значение выражения насчет черта и его сломанной конечности. В комнате журналиста следовало проявлять большую осторожность, чтобы не повредить свою.

Центральное место на большом письменном столе занимал компьютер со всевозможными наворотами. В другом углу стоял телевизор со старым видеомагнитофоном. Колонки висели на потолке. По полу во все стороны тянулись какие-то провода, я так и не поняла, что с чем соединяется. Стены были увешаны многочисленными полками, забитыми книгами, журналами, газетами, аудио– и видеокассетами, компакт-дисками, дискетами, тетрадями, календарями и ежедневниками. На всех стульях лежали горы макулатуры, то есть я назвала бы это макулатурой, но Саше-Матвею все это явно требовалось в работе. Узкая кровать, небрежно застеленная пледом, тоже служила чем-то вроде полки. Как сказал хозяин, ночью он все перекладывает на пол, а утром водружает обратно. Под кроватью в чемоданах хранились фотографии. Саша-Матвей обещал дать мне их как-нибудь посмотреть.

Казалось, что в этом бардаке невозможно что-то найти, но Саша в своем бедламе ориентировался великолепно и дал мне совершенно четкие указания, где взять чистые кассеты, пока сам доставал еще какие-то штучки непонятного мне предназначения.

Наконец все было собрано (Саша-Матвей упаковал спортивную сумку средних размеров), и мы опять вышли в коридор. Там нас тихо ждала мама.

– Я забыла тебе сказать сразу, – обратилась она к сыну. – Сергей звонил. Вчера убили кого-то в выставочном комплексе, где он был.

Саша-Матвей тут же посмотрел на меня.

– Толика, референта Надежды Георгиевны. Я не знаю его фамилии. Свекровь сегодня утром ездила на опознание. Забыла вам сказать. Простите.

– Интересно… – задумчиво произнес Саша-Матвей. – Сама от любовника избавилась или конкуренты постарались?

Я в непонимании уставилась на журналиста.

– Что? – произнесла полушепотом.

– А вы не знали? У меня и фотографии имеются.

Саша-Матвей снова исчез в своей комнате. Я стояла, держась рукой за стеночку.

– Вам плохо? – тихим голосом спросила мама журналиста. – Может, воды?

Я молча кивнула и пошла вслед за женщиной на кухню, там опустилась на табуретку. Она налила мне воды из кувшина, а потом спросила:

– А вы теперь работаете с Сашей?

Я посмотрела на нее удивленно.

В это мгновение появился сам журналист и сообщил, что мама имела честь лично познакомиться с Аленой Эросмани, модной ныне писательницей.

– Правда? – еще больше удивилась мама. – А я представляла вас… – Она замолчала, внимательно меня разглядывая, потом добавила: – Нет, такой и представляла.

Я покраснела, не зная, смеяться мне или плакать.

– А бывшая Олина свекровь – это нефтяная королева мадам Багирова, заправляющая «Алойлом». А Олин бывший муж – Алексей Багиров, на которого за последнюю неделю было совершено два покушения. А сейчас я только что записывал Олиного свекра, вот все кассеты занял. Представляешь, мамуль, какая семья интересная? Да о них роман писать можно. А вот и снимки, которые я искал.

На фотографиях в самом деле были изображены Надежда Георгиевна и покойный Толик в компрометирующей обстановке. Неужели свекровь настолько неосторожна?

Затем Саша-Матвей повернулся ко мне и сообщил:

– Мама – мой первый читатель, она все мои статьи редактирует, чтобы было не очень резко, а то я могу увлечься и такого понаписать… Мамуль, к завтрашнему вечеру сделаешь?

– Сделаю, – ответила мама. – А ты когда будешь-то? Вы куда собрались?

– Олиных детей украли, – поведал Саша-Матвей.

– Господи! – Мама схватилась за сердце.

– Попробуем что-нибудь выяснить. А вечером я к Олиному свекру собираюсь. Так что не волнуйся, если не приду.

– Ты хоть позвони, – сказала мама, когда журналист чмокал ее в морщинистую щеку. Потом посмотрела на меня и добавила: – Будьте осторожны. И, пожалуйста, присмотрите за Сашей. А то он может слишком увлечься.

– Все будет хорошо, мамуль! – Саша-Матвей подхватил меня под локоток и потащил из квартиры. – Волнуется, – сказал он, садясь в машину.

Журналист рассказал, что его мама всю жизнь проработала корректором в Лениздате, выйдя на пенсию, продолжает брать работу домой и ему с текстами помогает. Он признался, что у него очень корявый слог, мама часто переписывает его статьи, запятые все ставит – а то Саша-Матвей про них вечно забывает. Вот только мама все никак не может освоить компьютер.

Неудивительно, заметила я. Мои отец со свекром до сих пор его боятся, как гремучей змеи, и близко не подходят. Детей же, наоборот, отгонять приходится.

Мы болтали о тернистом Сашином журналистском пути, пока не выехали из города. Там он свернул на первую проселочную дорогу, вышел из машины, предложил выйти мне и открыл багажник.

Затем начали происходить странные вещи.

Саша-Матвей нажал на какой-то потайной рычажок и отодвинул заднюю створку багажника. В результате открылась довольно вместительная полость.

– Вот взгляните, – предложил он. – Если бы рядом стояли два одинаковых «Сааба», вы бы поняли, что у моего багажник гораздо меньше и места между задним и передними сиденьями меньше, да и вообще заднее сиденье у меня короче. Вон там, – Саша кивнул на полость, – я спокойно помещаюсь.

– А вы не задохнетесь?

Оказалось, что нанятые журналистом мастера проделали отверстия и для дыхания, и для установки снимающей аппаратуры. Видеокамеры, кстати, уже были на месте. Как сказал Саша-Матвей, он их оттуда обычно даже не вынимает.

– Так что прошу учитывать местоположение камер. Снимать могу с двух сторон, но в определенном ракурсе.

Я кивнула в задумчивости.

– А почему вы купили «Сааб»? – спросила я. – По-моему, для таких целей больше подошел бы джип.

– Ох, как вы быстро соображаете, Оленька! – воскликнул журналист. – Но джип дороже. И привлекает гораздо больше внимания. Джип – не журналистская машина. Их милиция чаще тормозит. И, кстати, потайных мест там меньше.

Я удивленно посмотрела на журналиста, а он пояснил:

– Чтобы найти все, что тут спрятано, Оленька, машину нужно разобрать до последней детальки. – Саша-Матвей мне подмигнул и стал забираться в полость. Потом ударил себя по лбу и извлек из сумки, которую уже поставил внутрь, доверенность на «Сааб», оформленную на мое имя. Когда успел-то? – Это на всякий случай. Чтобы не было неприятностей. Садитесь за руль. Я буду указывать вам дорогу.

Я закрыла багажник, села на водительское место и, слушая Сашу, выехала назад на шоссе.

Все время думала о том, почему у Камиля в четверг в машине не оказалось лимонада. Не сидел ли кто-нибудь в том месте, где обычно стоит бар? С деньгами Хабибуллина ему вполне могли собрать машину по спецзаказу и оборудовать любое количество тайников.

А Саша-Матвей когда на меня доверенность заготовил? И зачем?! Он планировал меня как-то использовать?

Глава 21

К особняку Мурата Хабибуллина ехали около получаса. С Сашей-Матвеем переговаривались всю дорогу. Он комментировал свои ощущения, рекомендуя мне как-нибудь проехаться в его тайнике – в целях сбора материала для очередного опуса. Мне идея понравилась, и я сказала, что на обратном пути займу его место – хотя бы на какое-то время. Саша-Матвей обещал мне незабываемые впечатления: прочувствую, как работает его машина. По ходу дела спросил, не доводилось ли мне когда-нибудь путешествовать в багажнике.

– «Запорожца»? – рассмеялась я.

– Нет, любой машины.

Мне не приходилось. А вот Саше-Матвею доводилось неоднократно. Он обычно помещался во все багажники, и после редакционных и еще каких-то пьянок, когда в машину набивалось много народу и мест не хватало, его укладывали в качестве багажа, иногда даже не спрашивая согласия: журналист бывал в таком состоянии, что ответить не мог.

Так, за разговорами о пьянках и смешных случаях из жизни (в основном Сашиной), мы добрались до цели.

Как и следовало ожидать, особняк Хабибуллина-старшего окружала высокая «крепостная» стена. Почему-то возникла мысль: какой силы нужен заряд, чтобы пробить в ней брешь? Спросила у Саши-Матвея. Усмехнувшись, он заметил, что потребуется нечто типа полевой пушки или гаубицы. Сделать дыру – и всей ордой туда. А там другая орда под предводительством хана Мурата. Правда, как сообщил мне Саша-Матвей, начальником охраны у Хабибуллина работает казах, а большая часть ребят – русские. Интернационал, в общем.

Я остановилась перед внушительными воротами (предполагаю, что управляемыми электроникой – как в дальнейшем и оказалось) и стала искать звонок. Но найти не успела: из динамика (расположенного непонятно где, так как создавалось впечатление, что со мной разговаривает вся стена) послышался мужской голос, чем-то напоминающий голос электронного будильника:

– Вы к кому?

– Я хотела бы увидеть господина Хабибуллина-старшего, – спокойно сказала я, стоя рядом с открытой дверцей машины журналиста.

– Вас на сколько вызывали? – задали следующий вопрос.

– Меня не вызывали.

– Не понял.

– Я просто хотела бы увидеть господина Хабибуллина-старшего, – повторила я совершенно спокойным голосом.

– По какому вопросу? – спросил голос.

– По личному.

– По какому?

– Взаимоотношения наших семей, – ответила я, наверное, излишне резко, но этот голос и ощущение разговаривающей стены выводили меня из себя. Интересно, Саша-Матвей даст в своем еженедельнике стенограмму милой беседы перед крепостью? Участники: дама и стена.

– У господина Хабибуллина нет взаимоотношений с вашей семьей, – отчеканили.

– А вы-то откуда знаете? – искренне поразилась я.

– Нас предупреждают обо всех приезжающих женщинах. О вас никто не предупреждал.

– А я без предупреждения.

– Без предварительной договоренности не впускаем.

– А исключения бывают?

– Нет.

«Что это он со мной до сих пор беседует?» – вдруг мелькнула мысль. Не снимают ли тут меня на пленку? Может, они сейчас меня проверяют по компьютеру или еще какой-то технике?

– А к Григорию Суровцеву пустите? – спросила я, вспомнив о своем бывшем ученике и решив пойти другим путем.

– Охране не разрешается привозить сюда женщин, – отчеканил голос. Я не услышала в нем никакого удивления.

– А я не женщина. Тьфу! То есть не его женщина. Я его бывшая учительница математики.

Электронный голос впервые не нашелся что ответить, потом заметил:

– Вы слишком молоды, чтобы быть учительницей Григория.

– А вы его пригласите к забору, пусть взглянет. Может, опознает.

– Не его смена.

– А Мурата Хабибуллина я все-таки могу увидеть?

– По какому вопросу?

– По личному! – взвилась я. Мне бы сейчас в руки какую-нибудь гаубицу или лучше ракетную установку…

А может, стоило разузнать номер его мобильного? Наверное, есть у Надежды Георгиевны… Не сделать ли мне это прямо сейчас? Я не намерена тут стоять до второго пришествия.

Сунула нос в машину, взяла свою сумочку, извлекла из нее трубку, набрала номер Надежды, сказала, где нахожусь, она тут же удовлетворила мою просьбу, а я нацарапала номер на одной из своих визиток, после чего набрала его.

На звонок тут же ответили. Голос показался мне молодым. В это мгновение я вспомнила, что не знаю отчества Мурата. Пришлось просто попросить господина Хабибуллина.

– Кто его спрашивает? – уточнила трубка. Значит, это не Мурат?

Я представилась. На другом конце повисло молчание.

– По крайней мере, скажите своей охране, чтобы меня впустили, – попросила я: мне надоело торчать перед воротами.

– Вы где? – спросила трубка.

Я пояснила.

– Сейчас мы решим этот вопрос.

Удивительно, но ворота вскоре разъехались, и я увидела двух молодцев в камуфляже с автоматами наперевес. Я невозмутимо села за руль и въехала на территорию. Ворота тут же стали закрываться. «Попала в ловушку по собственной глупости?» – пронеслась мысль, но пути к отступлению уже были закрыты. По крайней мере, Саша-Матвей соберет материальчику для своего еженедельника. Подозреваю, что иначе ни ему, ни кому-то другому из журналистов за этот забор было бы не попасть. А если Хабибуллин потом головы своей охране отвертит – так им и надо. Хотя бы за то, что продержали меня, женщину, столько времени перед воротами.

Один из молодцев подошел к машине с моей стороны и нагнулся к спущенному стеклу.

– Следуйте за мной, – сказал ничего не выражающим голосом. Меня так и подмывало поинтересоваться, кто у них говорит автоматическим, но я не решилась задать вопрос, предположив, что, наверное, все дело в используемой технике.

Оба молодца пошли рядом с машиной (с двух сторон), все так же крепко сжимая автоматы. Мы двигались по асфальтовой дорожке, пролегающей в ухоженном саду. Похоже, по осени тут соберут неплохой урожай яблок. Я также заметила вишню и сливу. Это что, хобби Мурата? Зачем ему выращивать что-то? С таким особнячком он может купить любые фрукты и ягоды. Но я приехала для выяснения более важных проблем. Не зря ли я это сделала?..

Дом, замаячивший среди деревьев, представлял собой трехэтажное строение весьма странной формы. Оно не было прямоугольным, квадратным или круглым. Форма больше всего напоминала вытянутый эллипс, причем с двух концов на крыше возвышались некие надстройки, очень отдаленно напоминающие минареты мечети. Если бы я не знала, что Мурат – татарин, никогда бы это сходство не заметила. Или все-таки штуковины больше напоминают боеголовки? Само здание было выкрашено в серо-голубой цвет, между вторым и третьим этажами виднелась лепнина, а чуть выше уровня земли наблюдались полукруглые ниши, в которых стояли статуи. Как я заметила, подъехав поближе, греческих богов. Ну и смешение стилей, подумала. Или какой-то новомодный дизайнер решил выпендриться?

В самом конце асфальтовой дорожки, по которой я ехала перед тем, как оказаться на ровной широкой ухоженной площадке, посыпанной желтым песочком, над дорогой нависало некое непонятное сооружение, чем-то напоминавшее гирлянду. Гирлянда двумя ножками стояла на земле по обеим сторонам дороги.

Молодцы в камуфляже обошли ножки со стороны сада. Стоило же «Саабу» оказаться под гирляндой, как она стала издавать странные звуки и на ней замигали две лампочки.

Ничего не понимая, я поехала дальше и притормозила перед крыльцом. На нем стояли еще два типа в камуфляже. Сопровождавшие меня открыли дверцу с моей стороны и даже помогли выбраться. Двое других предложили пройти в дом. Насчет непонятного поведения гирлянды не было сказано ни слова. Она, кстати, уже прекратила и мигать, и сигналить.

– А моя машина? – спросила я.

– Это не ваша машина, – ответили мне с невозмутимым видом.

– У меня на нее доверенность, – ответила я и извлекла доверенность из сумочки. Саша-Матвей все-таки предусмотрительный человек. А Александров Ивановых (его настоящее имя) у нас в городе, как я подозреваю, живет не два и даже не десять.

Доверенность изучили самым внимательнейшим образом, потом мне вернули, сказали, что машину отгонят в гараж, и снова пригласили меня в дом.

– Господин Хабибуллин здесь? – спросила я, стоя у машины. Сейчас она была развернута таким образом, что Саша-Матвей мог снимать и особняк, и сад.

– Господин Хабибуллин находится на пути сюда, – ответили мне все с тем же невозмутимым видом и без улыбок. – Вас велено проводить в дом.

– А я могу погулять по саду?

– Нет.

Я решила, что лучше не выпендриваться, может, в гараже Саша-Матвей найдет немало интересного и запишет разговоры шоферов или охраны, а то и выберется украдкой из тайника, для меня же главное – дети, так что я проследовала за парнями.

У меня создалось впечатление пребывания во дворце арабского шейха. Мне, конечно, не доводилось их посещать, но я именно так их и представляла, в особенности после чтения «Тысячи и одной ночи». Не написать ли и мне какой-нибудь очередной шедевр на восточную тему? Или хотя бы в восточном интерьере? Я стала внимательно смотреть по сторонам, собирая материал для следующего романа. Вот, например, на этих огромных креслах можно устроить оргию, не говоря уже о коврах, которые украшали и пол, и стены. Если снаружи дом все-таки был сделан скорее в европейском (или античном) стиле (хотя с определением стиля возникали сложности), то внутри царил Восток. Вазы, включая напольные, кувшины, шкатулки… Более того, в воздухе витал какой-то сладковатый восточный запах. И нигде не было ни души. Пожалуй, я напишу роман о групповом сексе с восточным колоритом, а в качестве прототипов использую гостей депутата Госдумы во главе с ним самим. Депутат, по-моему, лучше всего пойдет на роль евнуха. Фотомодели будут исполнять свои прямые обязанности, ради которых их и держат в фотомоделях, бизнесмены станут развлекаться, как и обычно. Ну и схватку на кинжалах добавлю. Виталий Суворов победит всех соперников меткими ударами прямо в сердце. Финал: все женщины отдаются Виталию. Профессиональный убийца по сложившейся в последние годы традиции должен быть героем положительным и вызывать у читателя симпатии.

Меня усадили в огромное, обитое бархатом кресло перед окном, выходящим на залив. Вскоре один из провожавших меня молодцев вернулся и поставил передо мной стакан с апельсиновым соком, моим любимым. Откуда они узнали? Или просто совпадение?

Я смотрела на воду, озаренную лучами заходящего солнца, меня слегка одурманивал сладковатый запах, витающий в комнате. По-моему, он усилился после того, как меня оставили одну и плотно закрыли двери. «А меня тут не отравят?» – на мгновение мелькнула мысль и тут же ушла. Мне было комфортно в мягком глубоком кресле – и не жарко, и не холодно. По телу стала разливаться приятная нега, я закрыла глаза и расслабилась.

И не заметила, как заснула.

* * *

Проснулась я в широкой постели, на шелковых белых простынях, накрытая тонким одеялом. В первое мгновение не поняла, где нахожусь. Потом память стала возвращаться.

Приняв на кровати сидячее положение, я прислушалась к своим ощущениям. Ожидала головную боль (ведь мне же подсыпали снотворное?), но боли не чувствовала. Во рту не было сухости, вообще какие бы то ни было неприятные ощущения отсутствовали. Только хотелось есть.

Что со мной сделали?! Зачем?! И я-то сама идиотка, добровольно приехала в капкан… И выпила сок… И не убежала из комнаты, почувствовав тот дурманящий аромат.

Как теперь отсюда выбираться?!

Я зажгла ночник, встроенный в стену над ложем. Спальня тоже оказалась оформлена в восточном стиле, стены обиты зеленой тканью, пол опять же застелен огромным ковром, низкая кровать (нет, не кровать, это слово не подходит, она должна называться как-то по-другому) была непривычной для меня, вечной обитательницы «хрущобы».

Кстати, а где моя одежда?!

Все лежало на небольшом пуфике, аккуратно сложенное. Я сама была полностью обнажена. Кто меня раздевал? Что тут со мной делали?!

Я проследовала в ванную, соединявшуюся с комнатой. Там на стене висели два огромных махровых полотенца и белоснежный халат. Осмотрела себя в зеркале. Никаких синяков, ссадин, даже крошечных царапин на родном теле не обнаружила. Вроде бы никаких гадостей со мной не делали… Родное тело ни на что не жаловалось.

Унитаз оказался с музыкой. Мог ли предположить Бетховен, что его «Лунная соната» будет использована нефтяным королем Муратом Хабибуллиным для глушения звука спускаемой воды? Хотя в последние годы у нас в стране наблюдается большая любовь к классической музыке, в особенности во время всяких путчей и переворотов. Чайковский прекрасно подходит для замены телепрограмм.

Кстати, и унитаз, и ванна, и раковина были изумрудного цвета, стены – из изумрудного кафеля, а размер ванной комнаты, по-моему, не меньше, чем большой комнаты в моей «хрущобе», где проживают отец и дети.

Дети. Я ведь сюда приехала из-за них. И сама попала в плен, в золотую клетку. То есть изумрудную. На глаза навернулись слезы.

И где Саша-Матвей? Неужели так и лежит в тайнике? Я-то тут все-таки устроена с комфортом, а он… Или ему удалось выбраться? И он сейчас фотографирует тут все, до чего доберется? Но удастся ли ему незамеченным выбраться за пределы территории? Ведь только он и сможет сообщить моим родственникам, где я оказалась, ведь мобильный мне не оставили. Но если Сашу самого надо спасать?

Я бросилась к пуфику, на котором также оказались и мои часы. Пятнадцать минут второго. А приехали мы сюда где-то в половине восьмого. Хорошо же я поспала…

Я встала под душ, включив холодную воду, потом облачилась в свою одежду и решила прогуляться по дому.

Дверь, к моему удивлению, была не заперта. Или понимают, что из этого особняка не убежать? Если только вплавь через озеро? Хотя и там вполне могли поставить какие-нибудь сети для крупной рыбы.

Ковровая дорожка в коридоре приглушала мои шаги. Тусклое освещение подавалось странными (для меня) приспособлениями, идущими вдоль потолка, примерно в десяти сантиметрах от него. Светильники представляли собой горизонтальные палочки, встречающиеся с синхронной периодичностью. Здесь не было темно и не было светло.

Примерно через двадцать метров пути я притормозила перед двустворчатыми дверьми, расписанными золотом, перегораживающими коридор. Раскрыв их, в первое мгновение ослепла от разницы в освещении коридора и зала, в котором оказалась, хотя не могу сказать, что тут были установлены прожекторы.

За круглым невысоким столиком с резными ножками и прозрачной стеклянной столешницей сидел Мурат Хабибуллин, вернее, я решила, что это Мурат, увидев гораздо более солидную копию Камиля. Камиль лет этак через тридцать. Или двадцать. Возраст мужчины было не определить. Над вид – лет сорок пять, может, чуть меньше, хотя на самом деле, наверное, приближалось к шестидесяти, а то и перевалило за эту цифру. Он явно уделял много времени своей внешности и здоровью. Ведь моя свекровь тоже в последние годы зачастила по массажисткам, баням, тренажерным залам и бассейнам. Да и молодые мальчики, которых возлюбила Надежда Георгиевна, способствовали омоложению – это еще древние подметили. Мурат Хабибуллин тоже, насколько мне известно, это дело уважает (в смысле молодых партнерш, но не мальчиков). Результат – налицо и на лице.

При моем появлении мужчина оторвал взгляд от газеты, которую читал, отложил ее в сторону и внимательно меня оглядел, потом вежливо поздоровался. Голос удивительно напоминал голос Камиля. Я тоже поздоровалась, продолжая стоять у дверей.

– Что же не проходите, Ольга Викторовна? – спросил мужчина. – Садитесь, раз пожаловали. В ногах правды нет.

И он кивнул на кресло напротив себя.

Я прошла к указанному месту, но внезапно обернулась на шум за спиной. Двери закрывались сами собой. Ловушка захлопнулась?

– Присаживайтесь, присаживайтесь, – тем временем говорил мужчина, но сам не встал, чтобы пододвинуть мне кресло.

– Вы – Мурат? – на всякий случай уточнила я.

– А вы сомневаетесь?

– В общем… Простите, я не знаю вашего отчества.

– Аюпович. Но давайте без отчеств, Ольга. – Он стал серьезным. – Я знаю, что вас сюда привело.

– Где мои дети?! – спросила я, может, излишне резко. – И зачем вы меня усыпили?

Мурат не ответил, вместо этого извлек из кармана то ли рацию, то ли трубку сотового телефона и сказал одно слово:

– Введите.

Не прошло и минуты (на протяжении которой я дважды повторила свои вопросы, но безрезультатно), как двери с другой стороны зала распахнулись, и я ахнула. Два здоровенных типа в камуфляже не ввели, а втащили Сашу-Матвея. Под правым глазом у него синел огромный «фонарь», левый вообще заплыл. Из носа недавно шла кровь, и журналисту еще не дали умыться. Кровь заляпала рубашку на груди.

– Криминально-скандальная журналистика – вещь опасная, – сказал, ни к кому не обращаясь, Хабибуллин. – И наша городская знаменитость Матвей Голопопов понимает, что все случившееся с ним – издержки профессии. Правда, уважаемый?

– Прекратите над ним издеваться! – не смогла сдержаться я.

– Не надо, Оля, – тихо сказал Саша-Матвей, глядя на меня одним глазом. – Я знал, во что ввязываюсь.

– Вот видите, Оля, как мы с Матвеем прекрасно понимаем друг друга, – заметил Мурат. – Матвей вообще человек очень понятливый. Правда, Матвей?

– Правда, – ничего не выражающим тоном ответил журналист.

Я чувствовала себя очень неловко. Пока я валялась на белых шелковых простынях, Сашу избивали. А ведь он помогал мне, согласился помочь и поехал сюда вместе со мной…

– Не терзайтесь муками совести, Оля, – прерывая мои размышления, послышался вкрадчивый голос Мурата. – Ведь вы сейчас думаете, что журналист рисковал из-за вас и ваших детей, жертвовал собой и все такое? Это не так. Он преследовал свои корыстные интересы. Хотел на чужом горбу в рай въехать. Так, кажется, говорят?

– Это у вас-то рай? – ехидно спросила я.

– А разве нет? – поразился Хабибуллин. – Вам что-нибудь не понравилось?

Я предпочла смолчать.

– Ну так вот, – продолжил Хабибуллин. – Господин Голопопов прекрасно знает мое отношение к тайне частной жизни. Правда, Матвей?

– Да, – промычал Саша-Матвей, которого продолжали держать за руки. «Ой, так его же поддерживают, чтобы не упал», – внезапно поняла я. Как ему досталось, наверное!

– Но господин Голопопов посмел ее нарушить. Вернее, попытался. А я никому не позволяю нарушать свои права.

В голосе Мурата появились стальные нотки. Глаза нехорошо сверкнули. Точно так же сверкали они и у Камиля… Мне стало не по себе. Куда я попала? Что меня тут ждет?

Тем не менее не смогла удержаться и спросила, как Хабибуллин догадался, что Саша-Матвей находится в машине.

– Аппаратура, – сказал журналист разбитыми губами. – Я не знал.

Мурат ухмыльнулся и пояснил, что «гирлянда», висящая над асфальтовой дорожкой, ведущей к особняку, начинена разнообразной техникой. Можно, например, определить, сколько человек находится в машине. Вернее, крупных живых организмов, исправился Хабибуллин. Например, если гость приедет с ротвейлером, аппаратура покажет, что в машине сидят двое. А тут я ехала одна, а аппаратура четко показала двоих. Аппаратура не ошибается.

Более того, специальный луч просвечивает нутро машины, снимок передается на соответствующий компьютер, и оператор видит все, что находится внутри: оружие, видеокамеры, содержимое сумочек и портфелей. Даже до того, как оператор успел все рассмотреть в подробностях, аппаратура подает соответствующий звуковой сигнал, если в машине есть типы оружия, введенные в ее память. Именно поэтому охранники с автоматами и не проходили под «гирляндой».

– У нас было оружие? – искренне поразилась я.

– Было, Оля, было, – улыбнулся улыбкой удава Мурат. – Господин Голопопов готовился к штурму моего особняка.

Саша-Матвей поднял глаза на Мурата, но тут же снова опустил их в пол.

– Но зачем? – удивленно спросила я Сашу-Матвея.

Он молчал.

– Ответь женщине, – сказал Хабибуллин.

– На всякий случай, – пробурчал Саша-Матвей.

– Два «калаша», «стечкин», три «макара» на всякий случай? – Хабибуллин расхохотался. Охранники последовали примеру шефа. – Расскажите это кому-нибудь другому, господин Голопопов. Кстати, вы, наверное, в курсе, что вам полагается за хранение такого арсенала? Вижу, что в курсе, – продолжал после короткой паузы Хабибуллин. – Вы с Уголовным кодексом знакомы не понаслышке. Так что, я думаю, мы с вами договоримся. Переночуете у меня или поживете у меня пару деньков, а там посмотрим.

Затем Хабибуллин посмотрел на охранников и приказал:

– Уведите!

Молодцы, поддерживавшие Сашу-Матвея, исчезли, тихо прикрыв за собой дверь.

Я не знала, как мне себя вести, что думать и что делать. Наверное, лучшей тактикой будет послушать, что скажет сам Мурат, и плясать уже от этой печки. Но чувствовала я себя мерзко. Главное: чувствовала свою вину перед Сашей-Матвеем. Мало ли что там говорит Хабибуллин. Но журналиста избили, а я… И что с моими детьми? С ними-то хоть ничего не случилось? Эти изверги с ними ничего не сделали?! И где они?!

Опять, словно прочитав мои мысли, Хабибуллин твердо заявил:

– Детей я ваших не брал. Против детей я не играю. Но уже выяснил, где они находятся. С ними все в порядке.

– Камиль? – ляпнула я первую мысль.

– При чем здесь Камиль? – По-моему, Мурат искренне удивился.

Я закусила губу.

– Говорите, раз уж начали.

– Не знаю, что вы выбили из Саши, но если хотите, слушайте…

И я выдала Хабибуллину-старшему все, что случилось со мной в последнее время. Он слушал молча и не задавал никаких вопросов. А когда я выдохлась, спросил:

– Кушать хотите?

– Что?!

– Кушать хотите, спрашиваю? Вы когда обедали?

– Хочу, – ответила я. – Но больше всего хочу узнать, где мои дети и что с ними. Верните мне моих детей!

Наверное, в эти минуты мой голос звучал истерично. Мурат как-то странно на меня посмотрел, отдал очередной приказ по рации, и вскоре столик, за которым мы сидели, заставили яствами. Мне также предложили коньяк. «Для успокоения нервной системы», – сказал Хабибуллин. Сам он, по его словам, не пьет.

Когда официанты удалились и мы вновь остались вдвоем, Мурат, глядя на то, как я потягиваю коньяк (я понимала, что за руль мне сегодня уже не придется садиться), сказал, что за моими детьми мы поедем завтра. Незачем их беспокоить среди ночи.

– Где они?

– Не очень далеко отсюда. В Ленинградской области. Приозерский район. Есть там один домик-пряник, где они сейчас и живут.

– Чей он?

– Записан на вашу бывшую свекровь.

Я подавилась коньяком.

– Надежда Георгиевна?!

Мурат кивнул. В это мгновение в его глазах промелькнула жалость.

Я откинулась на спинку огромного кресла и закрыла глаза. Вот ведь дрянь! Да когда я расскажу об этом свекру и отцу, они ведь ее придушат. И я им помогу. Какую хитрую игру затеяла эта тварь? Зачем она стала вовлекать меня в свои махинации? Ведь сразу же можно было понять, что она не просто так решила ввести меня в руководство «Алойла». Она же прекрасно понимает, что я в бизнесе – как обезьяна у компьютера. Ей, видите ли, понадобился человек, которому она может доверять. А сама тем временем…

Но зачем ей мои дети? Или я – уже списанный материал и мне в самое ближайшее время следует ожидать пулю в затылок или чего-то подобного? Кто я? Какая-то невестка. А Катька с Витькой – родные внуки, дети любимого и неповторимого Лешеньки, который больше детей иметь не может. От меня избавится, детки остаются. Наследники нефтяной империи. Отправит их учиться в Англию или Штаты, потом приобщит к семейному делу…

Хотя…

А почему я поверила Мурату?

Зачем ему было выяснять местонахождение моих детей, даже не поговорив со мной? Саша-Матвей, конечно, мог сказать о моей цели прибытия в этот особняк, но… Какое дело Мурату до меня?

Я подняла на него глаза. Хабибуллин опять словно прочитал мои мысли.

– Если пожелаете, завтра можем заехать в райсовет, – спокойно сказал Мурат. – Для меня откроют и покажут все регистрационные документы. Правда, вы также сможете поговорить с охранниками, стерегущими ваших детей. Думаю, они ответят на все ваши вопросы. В особенности если мои ребята велят им это сделать.

Мурат усмехнулся.

– А если я вам все равно не верю? Любые документы можно подделать. Да даже если дом в самом деле зарегистрирован на Надежду Георгиевну… Вы сами могли им воспользоваться, а она о нем забыла. Мало ли у нее недвижимости.

Хабибуллин от души рассмеялся.

– Оленька, – сказал он, вытирая глаза, – в этом домике-прянике ваша свекровь регулярно встречается с молоденькими мальчиками, которых она так полюбила в последние годы. Вы бы, кстати, о ней как-нибудь роман написали. С посвящением. Думаю, пользовался бы большим успехом. И Матвея Голопопова возьмите в соавторы. Он вас может фотографиями снабдить. Не думали попробовать опубликовать опус со снимками, демонстрирующими описываемые вами события?

Хабибуллин продолжал разливаться соловьем, рассказывая, как Саша-Матвей и его редакция подкупили охранников Надежды Георгиевны и те установили в спальне соответствующую аппаратуру. Надежду Георгиевну не любят – поэтому и постарались. Саша-Матвей снимки не опубликовал, а получил с моей свекрови кругленькую сумму, ей отдал негативы. Но часть снимков (в частности те, что сегодня демонстрировались мне, – Надежда Георгиевна с убитым Толиком) оставил у себя на всякий случай.

– Он получил с нее деньги?

– А вы думали, он такой честный-пречестный? Ха-ха!

Мурат сказал, что еженедельник публикует только десятую часть снимаемого материала – в основном малоизвестных бизнесменов средней руки, для которых появление в еженедельнике – своеобразная реклама, артистов и певцов, желающих хоть как-то засветиться перед публикой. Они не подают исков, наоборот, рады. По-настоящему серьезных людей «Скандалы» публиковать боятся. Иногда шантажируют. И то не всех – а тех, шантаж которых, как им известно, сойдет с рук. Иногда шантажируют по заказу. Опыт съемок и очень хорошая аппаратура у них есть, вот их и нанимают серьезные люди.

– Как вы думаете, почему Надежда Георгиевна терпит эту компанию у себя во дворе? Ведь не просто же так? Неужели у нее не нашлось бы возможностей их выселить? Из-за снимочков, Оля. Голопопов за деньги отдал ей негативы. И они договорились: он ее больше не снимает. При условии, что она не мешает ему снимать других. Это Надежду Георгиевну устраивает. Когда знакомые предъявляют ей претензии, она отвечает: со всеми вопросами – в «Скандалы». Ничего не могу поделать. – Мурат рассмеялся. – Про Матвея Голопопова я могу сказать: слово держит. И не только в случае с вашей свекровью. Если обещал не печатать снимки – не печатает. Правда, снимать продолжает. – Мурат усмехнулся.

Я смотрела на свои коленки. Кто только придумал эту стеклянную столешницу? И зачем? Чтобы рассматривать свои колени и носки?

– Вы, как я понимаю, глубоко разочаровываетесь в неподкупном журналисте Матвее Голопопове, – продолжал Хабибуллин, посмеиваясь. – Абсолютно неподкупных людей нет, Оля. Каждый человек имеет свою цену. У каждого есть слабое место. У Матвея, кстати, это деньги.

Я вскинула глаза на Мурата. Он повторил то, что я уже знала: Саша-Матвей не может жить без казино. Это его болезнь, его страсть. За границей страсть к игре уже лечат, как алкоголизм и наркоманию. Но болезнь встречается и в наших широтах. А «больным» требуются деньги. Саша-Матвей зарабатывает их доступным ему способом.

– Не верю, что нет неподкупных журналистов, – твердо сказала я.

– Конечно, во все времена встречались фанатики, – усмехнулся Хабибуллин. – Не имеющие семьи, привязанностей и скелетов в шкафу. Но их быстро убивали. В наше время тоже есть примеры. А все остальные – люди. Да взять хотя бы вас, Оля. Например, у вас есть какой-то компромат. На кого угодно. И вы собираетесь его опубликовать. И тут в заложники берут ваших детей. Что вы выбираете?

Я молчала, глядя на свои коленки.

– Вот вам и пример. Вы выберете своих детей.

Внезапно я застыла на месте, потом встретилась глазами с Хабибуллиным.

– Но у меня нет никакого компромата, – полушепотом произнесла я. – Ни на кого. И на Надежду Георгиевну тоже.

В голове судорожно мелькали картинки. Что я такого знаю про свекровь? Про ее партийную карьеру? Сплетни ее бывшего мужа? Теперь узнала про любовь к молоденьким мальчикам? Что?!

Хабибуллин внимательно наблюдал за меняющимися выражениями моего лица. Потом мягко спросил:

– Ничего не надумали?

Я покачала головой.

– Может, вы сами не понимаете, что вам известно. А сидите на бочке с порохом.

– Но она ничего не требовала!

– Пока.

Я опять погрузилась в размышления. Надежда Георгиевна вообще-то требовала, чтобы я в понедельник вышла на работу в «Алойл», в главный показной офис. В пятницу я представляла «Алойл» на презентации. Меня уже многие видели как нового коммерческого директора. Она взяла детей, чтобы обеспечить мой выход? Неужели я ей так нужна? Но зачем?!

Почему-то вспомнился Толик. Толика убили в пятницу. В выставочном комплексе. Виталий Суворов? Который, как говорили мне в милиции, работает на семью Хабибуллиных. Но он может выполнять заказы и других лиц. Почему бы не подхалтурить за хорошие деньги? Но почему убили Толика? Надежда Георгиевна решила избавиться от любовника, который тоже, не исключено, ее шантажировал? Или она решила, что он участвовал в организации съемки Сашей-Матвеем? Или просто слишком много знал о ее делах?

Потом я подумала о том, что находилась рядом со всеми зарезанными острым ножом. Вначале с Лешкой, которого, к счастью, не убили, потом с Жирным, второго депутата тоже видела в доме, вместе с Толиком пришла на презентацию. Не собирается ли Надежда Георгиевна каким-то образом подставить меня? Но как? И зачем?!

– Навряд ли, – заметил Мурат, когда я выдала ему свою версию. – Вы, Оля, должны знать что-то убойное. Возможен, правда, и еще один вариант. От вас потребуют что-то сделать. То, что вы не сделали бы никогда и ни при каких обстоятельствах. И сделаете только ради спасения своих детей.

Я закрыла глаза. Что это может быть? Убийство? Смогу ли я убить, чтобы сохранить жизни Катьке и Витьке? Об этом не хотелось думать.

– У меня будет к вам одно предложение, Оля, – тем временем заговорил Хабибуллин, возвращая меня к действительности.

Я встрепенулась. Потом сжалась.

– Не бойтесь, – улыбнулся мужчина. – Я не сделаю вам ничего плохого.

Я не верила. Мурат это понял и повторил то, что говорил вначале: против детей он не играет. Не хочет, чтобы кто-либо когда-то сказал: Мурат Хабибуллин берет в заложники детей. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. В первую очередь он должен думать о своей репутации, которая в данном случае может пострадать: кто поверит, что Катю с Витей взяла в заложники родная бабушка? Мурат сам не понял пока, какую игру затеяла Надежда Георгиевна, но не исключает варианта, что она планирует всех собак навешать на него, а совсем не на меня.

Более того, Хабибуллин никак не может разобраться в происходящем. («И этот завел ту же песню!» – пронеслась мысль, но вслух я ничего не сказала.) Он до сих пор не понял, почему было совершено покушение на Алексея Багирова.

– Так это не вы?! – растерянно спросила я.

– Нет, Оля. – Хабибуллин вздохнул. – Хотя признаю: все было обставлено таким образом, словно покушение организовал я. Более того… Насколько мне известно из своих источников, вы опознали преступника?

Не видя смысла это скрывать, я кивнула.

– У этого человека никогда не было осечек, Оля. Никогда. Он не мог не убить вашего мужа, если бы хотел убить… Возможно, мои слова покажутся вам бредом старого идиота… Но я думаю, что Виталий бил так, чтобы как раз НЕ убить. Только вот с какой целью?

Мурат помолчал немного и добавил, что в последнее время не может состыковаться с Виталием Суворовым. Не отвечают никакие известные Мурату телефоны. Виталий не выходит на связь, хотя ему было уже подано несколько условных сигналов. Это кажется странным.

Я молчала, ожидая продолжения. Хабибуллин погрузился в глубокие размышления. Потом, наконец, внимательно посмотрел на меня.

– Я хочу, Оля, чтобы ты вместе с детьми уехала из города. – Мурат перешел на «ты».

«Не вы первый», – так и подмывало меня заметить, но я сдержалась. Этот-то что хочет предложить? И почему он-то обо мне беспокоится? Кто я ему?

– У меня вилла на Кипре, – невозмутимо продолжал Хабибуллин. – Твой загранпаспорт уже у меня. – Я дернулась. – У меня есть очень хорошие знакомые в консульстве. Визой займутся мои люди. Я забронировал места на ближайший рейс. Вот и слетаете отдохнуть вместе с детками.

Я посмотрела на Хабибуллина, открыв рот.

– Оля, повторяю: мне нужно разобраться с происходящим в городе, – мягко сказал Хабибуллин. – А твое присутствие может этому помешать. Тебя во что-то втягивают. Мне кажется, что без тебя разобраться будет легче.

Я молчала. Не верю в благотворительность. Что потребует взамен Мурат?

– И у тебя нет выбора. – За пряником последовал кнут. – Тебя никто не может здесь защитить. И не станет. Надежда Георгиевна тебя предала и хочет использовать в своих целях. Бывшему мужу на тебя плевать. Отец со свекром – ты сама прекрасно знаешь, что они из себя представляют. Влиятельного любовника у тебя нет. Вообще никакого нет. И влиятельных друзей тоже. А так поживешь на Кипре. Компьютер там есть. Пиши свои книжки, загорай, купайся. Даже на карманные расходы выдам денег.

– Что вы на самом деле хотите?

– Чтобы ты не мешалась под ногами, – жестко ответил Мурат. – Как только я разберусь с ситуацией, вернешься обратно. А теперь иди спать. Завтра предстоит тяжелый день.

Но у меня был еще один вопрос. Откуда Хабибуллин узнал, что мои дети находятся в домике-прянике, принадлежащем Надежде Георгиевне? Он что, посылал гонцов во все места, где их потенциально могли держать? Ведь родная бабушка, по-моему, все-таки была маловероятной кандидатурой для взятия внуков в заложники? И за те несколько часов, что я спала, одурманенная пряными ароматами, он бы не успел обследовать все возможные дома. Или, в противном случае, меня бы снова усыпили?

Хабибуллин посмотрел на меня даже с некоторой жалостью.

– Оленька, неужели ты в самом деле уже подумывала о должности коммерческого директора нефтяной компании? – мягко спросил он. – Детка, у тебя очень хорошо получаются эротические романы. Вот и пиши их. Создавай воображаемые миры, придумывай героев. Признаться, был удивлен, узнав, что автор – ты.

– При чем здесь это?!

– Ты совершенно не разбираешься в современной жизни. Даже сейчас не в состоянии схватить ситуацию. Неужели ты веришь всему, что тебе говорят люди?!

– То есть я, по-вашему, должна отказаться от Кипра?

– О, прости меня, Аллах, – пробормотал Хабибуллин и перешел на крик: – Идиотка! Этот журналюга тебя использовал! Ведь я бы мог тебе башку отстрелить, а потом уже задавать вопросы! И другой бы на моем месте так и сделал! Или отдал бы своим парням, а потом уже разговаривал с тепленькой! Дура!

Я вся сжалась. Хабибуллин немного успокоился и сказал уже помягче:

– Да он прекрасно знал, где твои дети. Ему Надеждины охранники тут же позвонили. Они же на дотации у «Скандалов». Вот, кстати, что означает недоплачивать людям и плохо к ним относиться, – усмехнулся Мурат. – Парни готовы продавать информацию о начальнице в самый скандальный еженедельник. Даже бесплатно, наверное, отдали бы, только бы увидеть госпожу Багирову голенькой на страницах желтой прессы.

– А у вас такое невозможно? – с некоторой долей ехидства спросила я.

– Так мои знают, что сразу же без головы останутся и что от меня не скроешься, – как само собой разумеющееся сказал Мурат и вернулся к предыдущей теме.

Саше-Матвею требовались компрометирующие фотографии Мурата Хабибуллина, или его особняка, или хоть чего-нибудь. Записи аудио или видео, снимки – что угодно. Охранников Мурата журналист купить не смог, хотя и пытался в прошлом. А тут он увидел способ попасть на обнесенную забором территорию.

Я вспомнила, как журналист живо отреагировал на мое горе. Он сам позвонил мне сегодня днем, вроде бы просто так, а я ведь вчера вечером, дома у журналиста Сереги, говорила, что собираюсь на дачу к детям. И что езжу туда каждые выходные. Но Саша-Матвей все равно позвонил. То есть знал, что я буду дома. Или даже следил за моим домом. Или предполагал, что я принесусь домой. И тут же вызвался помочь. Я, конечно, ухватилась за первую попавшуюся соломинку. И Надежда Георгиевна, как я уже отмечала сегодня, не особо разволновалась из-за отсутствия внуков.

– Я могу спросить, что Саша-Матвей хотел от вас? – посмотрела я на Хабибуллина.

– Он ничего не хотел. Заказчик съемки – ваша разлюбезная свекровь Надежда Георгиевна. Поэтому в частности я и собираюсь отправить вас с детьми на Кипр. Все-таки не хочется вольно или невольно послужить причиной смерти красивой женщины и ее отпрысков.

– Вы что, думаете, и до этого дойдет?! – воскликнула я.

Мурат ничего не сказал, только как-то странно на меня посмотрел.

Глава 22

На следующее утро меня разбудил звонок телефонного аппарата (зеленого), стоявшего на малахитовой тумбочке (или сделанной под малахит). Вежливый мужской голос сказал, что завтрак будет через полчаса. Я с трудом оторвала голову от подушки, приняла душ, навела марафет и вновь влезла в уже порядком поднадоевший мне деловой костюм. Как хорошо женщинам, имеющим полный гардероб достойных вещей! Кстати, а на Кипр мы что, с пустыми руками полетим? Или нам все-таки позволят заехать домой и собрать вещи? И ведь летние вещи моих детей находятся на даче, а не в квартире. Мы успеем?

Завтрак на тележке вкатил в мою комнату официант-мужчина. Этим завтраком, по-моему, можно было до отвала накормить всю мою семью, а я, сытая после ночного ужина, выпила только апельсинового сока и кофе с булочкой.

Вскоре снова зазвонил телефон, и тот же вежливый мужской голос поинтересовался, готова ли я. Примерно через минуту зашел молчаливый молодец в камуфляже и проводил меня вниз (спальня располагалась на третьем этаже), где передо мной тут же раскрыли заднюю дверцу «Гранд Чероки», в котором спереди восседали два мордоворота. Хабибуллин-старший вышел на крыльцо пожелать мне счастливого пути. У ворот к нам присоединился еще один джип. Сколько там было народу, я определить на смогла из-за тонированных стекол.

По пути говорили с мордоворотами на отвлеченные темы, парень за рулем прекрасно знал дорогу.

– Здесь, – сказал водитель, въезжая в небольшой поселок, состоявший и из навороченных домов, и из старых деревянных строений.

Дом Надежды Георгиевны стоял на отшибе, последний у леса, никаким забором окружен не был. Первым, кого я увидела, был Витька в плавках и майке, прыгающий вокруг полуголого мужика лет двадцати пяти.

При виде двух джипов парень резко дернулся, схватил Витьку за руку и попытался затащить в дом, но не тут-то было. Из второго джипа тут же высыпали боевики и навели стволы на моего сына и охраняющего его парня. Парень задрожал как осиновый лист, мой же ребенок отреагировал вполне спокойно.

Тут остановился и наш джип, парень с переднего сиденья вышел первым и открыл передо мной дверцу, помогая выйти.

Мое появление, причем в непривычном виде, вызвало у сына гораздо большее удивление, чем вооруженные типы.

– Мама, ты? – спросил Витя.

– Как видишь, – ответила я и поинтересовалась, где его сестра.

Катька всегда была соней, так что еще не продрала глазки. Она тоже поразилась, заметив меня. Еще больше была удивлена я, увидев у детей новый летний гардероб: кто-то собирался держать их тут не один день и заранее побеспокоился.

Сборы отняли немного времени, охранников связали, но не очень крепко – при желании и некоторых усилиях без посторонней помощи смогут освободиться от пут. Увечий им никаких не наносили – они не сопротивлялись связыванию, понимая, что это бесполезно.

Затем меня завезли домой (второй джип с вооруженными типами от нас отделился), где я переоделась и покидала в сумку необходимые вещи (хотя качество моих вещей было гораздо ниже нового гардероба детей), флэшку с начатым романом (раз обещают компьютер), тысячу долларов еще из выданных в свое время Лешкой на покупку оружия и глушилки (я ведь так этого и не сделала!), свекра успокоила и велела возвращаться на дачу. Ему сказала только, что мы на некоторое время уезжаем из города.

– Ну и правильно, – ответил он. – Так нам с твоим отцом спокойнее будет. Кстати, тут вчера за твоим и Витькиным паспортами заезжали…

Нас завезли в какую-то хорошо обставленную квартиру и некоторое время держали там (самолет вылетал в двадцать минут восьмого, так что где-то следовало провести день, не попадаясь никому на глаза), потом доставили в аэропорт, там вручили Витин и мой паспорта (в мой была вписана Катька), нотариально заверенное согласие отца на вывоз детей на Кипр (интересно, его на самом деле Лешка подписал или это была подделка?), проводили аж до трапа и сказали, что дальнейшие указания передадут по телефону. Мобильный мне вернули еще раньше. Провожавший парень раскрыл бумажник, отсчитал пять бумажек по сто евро и вручил мне.

– Это на карманные расходы, – сказал он. – Питание будет обеспечено.

Он также объяснил, кто нас встретит в Ларнаке.

* * *

Всю дорогу Катька с Витькой радостно щебетали. Катька вообще впервые летела в самолете, Витька же в свое время ездил со мной в Турцию за шмотками. Катька выезжала только в Финляндию в аквапарк, но это мы проделывали на автобусе.

Детям захватившими их дядями было сказано, что это папа придумал для них интересное приключение. И все обставлялось именно как приключение. С ними не сделали ничего плохого, но нагнетали таинственность. Ночью, когда их забирали с дачи, Катька, спящая как сурок, даже не проснулась, Витьке же прошептали слова успокоения и предупредили, что его ждет сюрприз.

А в тот вечер на пляже дядя Камиль как раз говорил про сюрприз.

Я задумалась над этим. Потом уточнила, не появлялся ли дядя Камиль в домике-прянике. Версии про папу я не верила – его наверняка упоминали для отвода глаз. Он ведь до сих пор в больнице.

– Не-а, – грустно покачал головой сын. – Мы его ждали, но он так и не приехал. Нам дяди сказали, что скоро папа появится. Про дядю Камиля они ничего не знали. А приехала ты. А где дядя Камиль? С ним так здорово!

Далее последовали хвалебные речи в честь Хабибуллина-младшего. С ним детям было интересно играть, и они вообще воспринимали его не как дядю, а кого-то вроде старшего брата.

Я откинулась на спинку самолетного кресла и закрыла глаза. А если все организовал дядя Камиль? Мог он о чем-то договориться с Надеждой Георгиевной? Или ее дом использовался втемную? А ее как раз отвлекли от любовных утех убийством Толика, с которым она в последнее время и развлекалась в домике-прянике. Надежде Георгиевне стало не до любви, да и следовало найти нового дружка. В домике же тем временем поселили деток. Кто стал бы их там искать?

– А кто с вами сидел? – уточнила я у детей.

Они назвали неких дядю Олега, дядю Игоря и дядю Колю, которые проводили с ними все время, только дядя Олег вчера один раз куда-то уезжал. Деток водили искупаться к озеру, хорошо кормили. В общем, для них это было развеиванием дачной рутины. Они побывали в гостях с большим удовольствием.

Затем они замучили меня вопросами о том, куда мы отправляемся теперь. Я отвечала как могла. Одновременно старалась внушить, чтобы никуда с незнакомыми людьми не уходили, потому что все может оказаться гораздо серьезнее, чем последнее «приключение».

– А кто были дяди с автоматами? – спросил сын.

Мужик, сидевший на кресле перед нами, сунул нос в проем, чтобы посмотреть на нашу семейку.

– Говори потише, – прошипела я на сына. – Зачем людей пугать?

– А чему там пугаться? Подумаешь: автоматы. Ведь не стреляли же? Мама, а кто были эти дяди? Милиция, да?

– Да, – сказала я, потому что так мне было проще.

– ОМОН?

– ОМОН. Мне пришлось их вызвать, чтобы вас спасти.

– А зачем было нас спасать?

– Потому что вечно доверяете не тем, кому можно доверять! – огрызнулась я. – Сколько раз можно повторять: никуда не ходите с незнакомыми людьми. Ничего не берите у добреньких дядей и тетей. Не разговаривайте с незнакомыми на улице! Разве я вам этого не говорила?

– Мама, я Вите напоминала, что тебе надо обязательно позвонить, – вдруг заявила Катька, прекратив изучение облаков. Она сидела у иллюминатора, потом сидел сын, я – у прохода. – А он твердил: мама нас отсюда сразу же заберет. А так мы тут подольше поживем.

Я не знала, пугать ли мне детей, плакать от радости, смеяться или произнести еще какую-нибудь воспитательную речь. И вообще, что мне делать? Взяв себя в руки, еще раз повторила наставления о том, как им следует себя вести с незнакомыми людьми. Потом объявила, что дяди, забравшие их из дома, поступили плохо, и детям следовало кричать и будить дедушек. Про себя добавила, что тогда, возможно, последовали бы какие-то действия. Не уверена, что хорошие для дедушек. Не исключено, что дедушки бы не проснулись. Ладно, надо успокаиваться. Хорошо то, что хорошо кончается. Дети-то сейчас рядом со мной.

Вот только почему все-таки Мурат Хабибуллин проявил такую доброту?

Глава 23

На Кипре нас встретил местный товарищ с табличкой, загрузил в свою машину и отвез на виллу Мурата Хабибуллина. Я не знаю, как называлось то место, водитель что-то сказал, но я не запомнила. Он болтал всю дорогу, развлекая детей, я смотрела в окно. Настроение было не из лучших. Но хоть дети счастливы. Когда бы я смогла их сюда вывезти?

Водитель оставил номер своего мобильного телефона, предлагая звонить в любое время, если что-то понадобится. На виллу каждый день, кроме воскресенья, приходит горничная, убирается и набивает холодильник продуктами. Если у нас будут какие-то особые заказы, нам следует оставить ей записку.

– На каком языке? – спросила я. Водитель прекрасно говорил по-русски.

– На русском, – ответил он. – У нас многие говорят по-русски. И ваших тут много. Около восьмидесяти тысяч на семьсот тысяч населения. Я уже слышал, как они называют Кипр «наш русский остров».

Признаться, я ожидала опять увидеть что-нибудь или овальное, или шестиугольное, но вилла оказалась вполне обычным двухэтажным домиком. Четыре небольшие спальни наверху. Кухня, соединенная со столовой, и большая комната отдыха (или гостиная) с видом на море. До пляжа было метров пятьдесят. Огромный трехкамерный холодильник в самом деле был набит самой разнообразной снедью, которая тут же заинтересовала детей. Правда, я их пыл несколько поумерила, не забывая, что нам все-таки могут выставить счет, а главное, о том, как мои детки после всех праздников мучаются животами.

Посуды тоже было в достатке. В огромном шкафу при входе я нашла гидрокостюмы, акваланги и маски. Только детских не было. Дети в этом доме явно не жили: отсутствовали игрушки, надувные круги, «лебеди» и прочий инвентарь, который мы используем (или использовали раньше, пока дети были маленькие), отправляясь на пляж. Но ничего, как-нибудь справимся.

Я разместила детей в отдельных спальнях на широченных кроватях, которые там занимали практически целые комнаты, и сама устроилась еще в одной.

Десять дней прошли просто отлично. Давно я так не отдыхала. Да, пожалуй, никогда. Днем мы ходили на пляж, где познакомились с несколькими русскими семьями. Дети наслаждались жизнью, играя со сверстниками. Я вела неторопливые беседы с мамашками, мужья которых являлись хозяевами соседних с нашей вилл.

Я опасалась, что нас с детьми не будут принимать как равных и у моих от этого возникнут комплексы. Но все оказалось с точностью до наоборот. Более того, регулярное упоминание детками «дяди Камиля», с которым они купаются и играют в мяч, тоже способствовало поднятию моего рейтинга. Наверняка мамашки знали, кому принадлежит вилла, на которой мы обосновались. А отсутствие самого дяди Камиля воспринималось нормально: их мужья в это время тоже трудились или отмывали деньги.

Иногда мы с соседками куда-нибудь ездили. Например, меня свозили помолиться к русскому священнику из Рязани, которому вместе с попадьей одна бизнесменша (сама родом из Рязани, но поднялась в Москве и имеет там три магазина, а также несколько оффшоров на Кипре) снимает квартиру в Лимассоле. Одна из комнат была переоборудована под молельную. Бизнесменше захотелось как-то выпендриться, и она придумала: ни у кого на Кипре своего попа нет, а у нее будет, и выписала из родной Рязани. Показали мне отель, где в основном останавливаются наши депутаты, бизнесмены и опять же попы (почему-то последних на Кипр приезжает очень много), мы зашли на территорию, посмотрели на разноцветных рыб и потрясающую растительность.

Вечерами дети ходили в гости, а я работала, чем удивляла мамашек, давно забывших, что это такое. Но я сразу же поставила себя определенным образом. Мне удалось внушить им всем, что я не просто тут прохлаждаюсь. Да я бы обалдела от общения с соседками не только днем, но и вечером. Разговоры были однообразными, и у меня в России была совсем другая жизнь и другие проблемы. И я не забывала: этот отдых в скором времени закончится, и мне придется вернуться к активному зарабатыванию денег на прокорм семьи. Да и издательство ждет новый роман. Они не принимают объяснений вроде «жила с детьми на Кипре».

Компьютер стоял в отсеке гостиной, отделенный экраном. В нем я нашла только компьютерные игры. Никакой информации – не то что зашифрованной, а любой – в нем не хранилось.

За все дни мне никто ни разу не позвонил. Сама я один раз набрала номер собственной квартиры, надеясь застать отца или свекра, но они, похоже, сидели безвылазно на даче, справедливо предполагая, что я при первой же возможности привезу им детей. А раз нас нет – значит, еще не вернулись.

Связываться с Надеждой Георгиевной не было никакого желания. Интересно, что она обо мне думает? И о нашем исчезновении? А если кражу детей в самом деле организовывала не она? Тогда она вполне могла уже поднять все наши органы, хотя и не очень их любит.

В среду второй недели по возвращении с пляжа я наконец сообразила позвонить Сергею Сергеевичу, знакомому следователю. Правда, заранее не решила, что скажу. Но ведь я вроде бы обещала поставить его в известность, если куда-то уеду? Он несколько удивился, меня услышав.

– Нас не ищут? – решила я идти напролом.

– В смысле? – не понял Сергей Сергеевич.

– Я… я хотела вас предупредить, что с нами все в порядке. Со мной и детьми. И если кто-то подаст в розыск… Вы не обращайте внимания. Я помню, что обещала вам сообщить, если мы куда-то уедем. Во мы и… Так получилось. И я не могла вас предупредить перед тем, как мы уезжали. Но… выбора у нас не было. Понимаете: нам надо было срочно уехать. В общем, я хочу, чтобы вы знали…

Сергей Сергеевич кашлянул, потом спросил, могу ли я ему сказать, где мы находимся. Я молчала какое-то время, потом взяла слово, что он никому этого не скажет, и продиктовала ему номер телефона на вилле, записанный на аппарате. Мой мобильный тут не работал – денег на нем было мало, чтобы включился роуминг. Ни Мурат, ни я об этом не подумали заранее.

– Только, пожалуйста, Сергей Сергеевич, никому…

– Да не бойтесь, Оля! Только скажите: вы верите тому человеку, у которого гостите?

– Не знаю… – сказала я. – Я вообще не знаю, кому верить.

– А мне?

– Вам – верю. У вас в этом деле нет материального интереса.

Сергей Сергеевич крякнул, а потом предложил мне хотя бы раз в день звонить ему и сообщать, что со мной все в порядке. Например, в двенадцать дня.

– В двенадцать мы на пляже. Вечером, часов в шесть. По времени Питера. А вообще лучше в девять, когда мы уже точно дома.

На том и порешили. После разговора со следователем мне стало легче.

* * *

Вечером, когда дети смотрели телевизор, а я сидела за компьютером, прибежал московский мальчик, чей папа пару часов назад прилетел в гости, и сказал, что родители приглашают нас к себе.

– Мама, пошли! Хватит работать! – заканючили дети.

Я выключила компьютер, и мы отправились к новым знакомым, проживавшим метрах в пятистах от нашей виллы.

Вечер прошел гораздо лучше, чем я предполагала. Домой мы засобирались около одиннадцати, когда Катька начала зевать. Летом и вообще в каникулы мои дети ложатся поздно, но, видимо, усталость все равно сказывалась. Витька, правда, собирался еще посмотреть телевизор. А я… Я пока не решила, буду работать или сразу же лягу спать. Почему-то после принятия алкоголя мне сложно придумывать новые сцены, хотя один знакомый писатель (или считающий себя таковым) очень удивился, узнав, что я пишу только трезвой. «Не приняв стакан, творить нельзя, – учил он меня, подняв указательный палец вверх. – Какая ж ты после этого писательница? Знаешь, как был написан мой лучший роман? На пиве. И только на пиве. Ни строчки трезвым!» Потом этот товарищ перешел на более крепкие напитки и в прошлом году уже был замечен с ножом в руке, с которым бросался на коллег по перу. Романы выходить перестали.

Мы пошли назад по пляжу, сняв обувь. Вода была теплой, дети весело смеялись, я тоже чувствовала себя не женщиной за тридцать с двумя детьми-подростками, а молодой девчонкой. Не хватало одного: любимого мужчины. Посмотрела на звезды, ярко сияющие на черном небе. Как было бы хорошо, если бы сейчас кто-то шел рядом, обнимая меня за плечи… Прижал бы к своей мужской груди, накрыл мои губы своими…

От мечтаний меня оторвал напряженный шепот сына:

– Мама, посмотри!

И Катька, и Витька впились в мои руки с двух сторон.

На нашей вилле горел свет, хотя я была уверена на сто процентов, что все выключила.

Внизу живота появилось какое-то неприятное ощущение, предчувствие чего-то нехорошего…

– Мама, а чья это вилла? – вдруг спросил Витька после более чем недельного проживания на ней.

Я не знала, что ответить.

– От чего мы скрываемся? – спросила Катька. – И от кого?

Если бы я сама знала ответы на все эти вопросы…

Но что я так переживаю? Ведь это вполне мог прилететь Мурат Хабибуллин. Это же его вилла. Он мог послать кого-то из своих подчиненных. Но он бы, наверное, позвонил… Или не посчитал нужным? Я вообще спасибо должна ему сказать за такой отдых…

– Мама, мы так и будем тут стоять? – В Катькином голосе послышались недовольные интонации. – Я писать хочу.

Идти все-таки следовало. Брать или не брать детей?

– Подождите меня здесь, – сказала я. – И если я не появлюсь через…

– Мы пойдем с тобой, – сказал Витька.

– Мы пойдем с тобой, – повторила Катька и еще крепче вцепилась мне в руку.

Мне очень не хотелось их брать, но, с другой стороны, не будут же нас тут убивать? Ведь другое государство, не наш бардак, и связей тут таких, как в Питере, наверное, нет даже у Мурата.

Держа детей за руки, я направилась к дому.

За окном спальни наверху мелькнул силуэт. Мужчины.

Мы вошли в дом, и дети сразу же кинулись в столовую. За обеденным столом, за которым мы сами обычно ели, сидел Камиль Хабибуллин и уплетал сваренный мною сегодня борщ: дети по нему соскучились (по борщу).

При виде нас у Камиля из рук выпала ложка, и он уставился на нас, открыв рот.

Первой молчание нарушила Катька:

– Правда, мама очень вкусно готовит? – защебетала дочь. – Мы же вас к нам приглашали. А вы надолго приехали? А помните, как вы нам сюрприз обещали? Вы нам что-нибудь привезли?

Я стояла молча. Неужели отец его не предупредил? Или отец вообще не знает, что Камиль здесь? Катька продолжала что-то болтать. Витька молчал, бросая взгляды то на меня, то на Хабибуллина. Мы с Камилем теперь неотрывно смотрели друг на друга, так пока и не произнеся ни слова.

Наконец он встал и сказал, глядя только на меня:

– Здравствуй.

– Дядя Камиль, а вы надолго приехали? – стали дергать его за рукава дети. Катька продолжала выдавать по тысяче слов в минуту. Витьку все-таки что-то смущало, и он продолжал украдкой поглядывать на меня.

Хабибуллин-младший будто очнулся, выражение его лица изменилось, он сграбастал в объятия моих детей и начал с ними беззаботно болтать. Таким Камиля я еще никогда не видела. В эти минуты он казался мне ребенком, как и они. Моим третьим сыном.

Катька с Витькой наперебой рассказывали ему о том, как их увезли ночью с дачи, потом о том, как приехала мама в сопровождении дядей с автоматами, нас доставили на какую-то неизвестную квартиру, потом в аэропорт, мы прилетели на Кипр, на эту виллу и с тех пор так и живем здесь.

Глядя на картину общения Хабибуллина с моими детьми, у меня создавалось впечатление, что он ими искренне заинтересован и что он их… любит. А ведь детей трудно обмануть, моих в частности. Они чувствуют фальшь. И, как они уже неоднократно жужжали мне в уши, общение с дядей Камилем им очень нравилось.

Наконец эти трое вроде бы вспомнили обо мне, стоявшей, прислонившись к дверному косяку.

– Мама, я хочу есть, – сказала Катька.

– И я хочу, – добавил Витька.

– В гостях, как всегда, не наелись, – заметила я.

– Это ты варила борщ? – спросил Камиль.

Ему ответили без меня.

Камиль попросил разогреть ему остывший, и тут я обратила внимание на то, что в мойке стоит еще одна грязная суповая тарелка. И ведь когда мы подходили к дому, я четко видела силуэт мужчины на втором этаже. Камиля? Или он приехал вместе с приятелем?

– Ты тут один? – спросила я.

– Да, – бросил он, не отрывая глаз от детей, с которыми оживленно обсуждал какие-то развалины в Пафосе, куда обязательно нужно съездить. Тогда детям будет о чем писать в сентябре сочинение на тему «Как я провел лето».

Витька тут же заметил, что вполне может написать о взятии их с сестрой в заложники.

– Об этом не надо. – Камиль встретился взглядом со мной.

– О подобном с посторонними не говорят, – встряла я, помешивая борщ. – О дядях с автоматами тоже.

Камиль вспомнил про какой-то монастырь в горах, но я была вынуждена поумерить его пыл: и Катьку, и меня здорово укачивает. Мы не сможем проехать по горной дороге с множеством крутых виражей.

– Ты не брала машину? – спросил у меня Хабибуллин.

На вилле имелся подземный гараж, где стояли два автомобиля. Но, во-первых, Мурат не давал мне разрешения, во-вторых, я понятия не имела, какие документы на машину требуются на Кипре (а мне ничего вообще не выдавалось), в-третьих, была не уверена, что, привычная к правостороннему движению, смогу проехать по левой стороне дороги.

– Ничего, завтра я вас куда-нибудь вывезу, – пообещал Хабибуллин.

После ночного обжорства дети стали зевать и заявили, что хотят спать.

– Сейчас вас уложу, – сказала я и посмотрела на Хабибуллина: – Посуду помоешь?

– А прислуга на что? – искренне удивился он. – Ты что, в самом деле все моешь?

– И нас заставляет, – вставил Витька.

Камиль только усмехнулся и налил себе чаю. Мы с детьми отправились наверх.

Я шла с замиранием сердца. Есть тут кто-нибудь еще? Или это все-таки был Камиль, зачем-то поднимавшийся наверх? Ведь он вполне мог успеть спуститься к нашему приходу. Но вторая грязная тарелка не давала мне покоя. Ведь не ест же он каждую следующую тарелку одного и того же супа из чистой?

В Витькиной комнате на полу была брошена большая спортивная сумка.

– А дядя Камиль со мной будет спать? – спросил ребенок.

– Нет, он просто не знал, что ты занял эту комнату.

Я подняла сумку, поняла, что она не очень тяжелая, сын вызвался мне помочь, и мы отнесли ее в пустующую спальню, где никто не оставлял своих вещей. Наверное, Камиль просто бросил вещи в комнату, которую обычно занимал. Сына я отправила в ванную (на втором этаже их было две – вернее, это были совмещенные санузлы в двух концах коридора), правда, сама туда предварительно заглянула. Потом разобрала Катькину кровать и отвела зевающую дочь во вторую ванную, хотя она и твердила мне, что хочет побыстрее лечь. Не любит мыться – и все тут. Витьку же, наоборот, по сорок минут из душа не вытащить.

Я уложила деток, накрыла одеялами, поцеловала, выключила свет, сама зашла в ванную, слегка подправила макияж и отправилась вниз к Камилю.

Он молча смотрел в окно, за которым стояла ночь.

– Тебя отец здесь поселил? – повернулся он ко мне.

Я кивнула.

– Ты с ним спала?

– Нет, – несколько удивленно ответила я. Мурат Хабибуллин на самом деле не проявил ко мне ни малейшего интереса как к женщине, хотя мне и говорили, что он известный бабник. Но не было ни случайных прикосновений, ни многозначительных взглядов, ни взглядов искоса, никаких «примерок», когда мужчина словно измеряет тебя взглядом как по горизонтали, так и по вертикали, никаких знаков и сигналов, по которым женщина безошибочно определяет, что заинтересовала мужчину. Я могла точно сказать, что не заинтересовала Мурата Хабибуллина и требовалась ему для каких-то непонятных мне целей. Как и многим другим окружающим меня людям.

Но я не стала ничего этого объяснять Камилю.

А он в свою очередь прошипел, глядя на меня:

– Если только попробуешь окрутить отца…

– Не будь идиотом, – устало перебила я его, наливая себе остывшего чаю.

– Я что-то не припомню, чтобы отец присылал своих любовниц на эту виллу. Тем более с детьми, – продолжал Камиль тоном, кардинально отличающимся от того, которым он разговаривал с моими детьми. Хорошо хоть при них не устроил концерта. И на том спасибо. Но нам еще предстояло сегодня выяснить отношения. Или он меня ревнует?! Мысль тешила мое самолюбие.

– Я не его любовница. И становиться ею не собираюсь. И твой отец на меня видов никаких не имеет. (Так, а почему я перед ним оправдываюсь? Не сменить ли мне тактику?) Кстати, а твой отец знает, что ты здесь? – прищурилась я.

Камиль заерзал на стуле. Я поняла, что попала в точку.

– Твой отец просил меня позвонить в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств. Ты – как раз такое обстоятельство. Ты уверен, что он обрадуется, услышав о твоем визите сюда?

– Ты еще и стукачка?

Я сжала кулаки, испытывая страстное желание дать ему по морде.

– Мой отец тебе понравился? – продолжал Камиль невозмутимо. – Или я все-таки лучше? – Камиль откинулся на спинку пластикового стула и смотрел на меня нагло и похотливо. – Я моложе, Оленька.

Нужно отдать ему должное, мужчина был красив и великолепно сложен. И прекрасно знал об этом. Скольким же женщинам он разбил сердце? А шрамы, которые я помнила у него на теле, только придавали ему мужественности.

– Как-нибудь обойдусь без такого счастья, – огрызнулась я, затем напомнила ему про наш совместный визит в дом депутата Госдумы. – Ты хотел свалить убийство Жирного на меня! Ты сволочь! На меня, на женщину… Ты задурил головы моим детям, а потом…

– Я не хотел сваливать убийство на тебя, – очень резко сказал Камиль.

– Правда? – прошипела я. – А все почему-то сложилось так, что все улики указывали на меня.

– В жизни никогда не знаешь, что как сложится, – философски заметил Камиль. – Я и предположить не мог, например, что сегодня встречусь здесь с тобой.

– Я нарушила какие-то твои планы?

– Представь себе.

Я не знала, что еще сказать. Ругаться с ним дальше? Высказывать какие-то претензии? А смысл? Я просто встала и, не пожелав Камилю спокойной ночи, отправилась наверх.

Я была зла – на него, на себя – за то, что, несмотря ни на что, хотела его, но не могла себе этого позволить. Я прекрасно понимала, что так и не узнаю, зачем он приехал. А ведь приехал он явно не отдыхать. И втайне от отца… Какие у него здесь могут быть дела? Кипр – оффшорная зона. У них или у него здесь зарегистрирована компания? Он как-то проводит через нее деньги? Конечно, я ничего не скажу его отцу. Я не стукачка. А Камиль… Он – сволочь! Но… Я заставила себя не думать о нем как о мужчине.

И кто еще был в доме? Или до сих пор находится? И был ли вообще? Хотя грязная тарелка…

Я приняла душ, расчесала волосы, долго глядела на себя в зеркало, потом вышла в коридор, прислушалась. Камиль все еще был внизу. Теперь он включил телевизор. А я устала, выпила сегодня вина и коньяка с соседями, долго валялась на пляже, и теперь мне хотелось спать.

Войдя в свою спальню, я невольно обратила внимание на шкаф-купе, состоявший из двух частей: для развешивания одежды на вешалках в одной и полок в другой. С замиранием сердца я открыла часть, где висел мой немногочисленный гардероб. Никого не обнаружила.

Зайти в комнаты детей? Но не хочется их будить. А если кто-то в самом деле сидит в одном из их шкафов? И выйдет среди ночи? Вообще-то мне плевать на это. Меня волнует одно: не причинит ли этот кто-то зла моим детям? И ведь они могут испугаться, если проснутся.

Я опять пошла вниз. Камиль увидел меня в махровом халате (из местного реквизита) и вопросительно приподнял одну бровь. Сейчас он уже скинул футболку и сидел с обнаженным торсом. Мой взгляд невольно остановился на шраме на его груди.

– Все-таки надумала? – спросил он, слегка прищуриваясь.

– Нет! – рявкнула я.

– Телевизор решила посмотреть?

– Нет!

– Чайку попить?

– Да заткнешься ты или нет?!

– Не ори, а то разбудишь детей, – совершенно спокойно сказал Камиль. – И вообще, не пора ли определиться?

– Здесь кто-то есть, кроме тебя? – спросила я, стараясь держать себя в руках. Хотя, признаться, меня уже трясло от ярости. Хотелось запустить Камилю в голову какой-нибудь тарелкой. Или хотя бы в стену. Но опять же боялась разбудить Катьку с Витькой.

– Ты и дети.

– Ты уверен?

– У тебя галлюцинации?

– Да, представь себе. Мне показалось, что кто-то спускался по лестнице, когда ты веселился с детьми.

– Может, из ревности? От нее бывают всякие глюки.

– Ты еще скажи мне, что я сумасшедшая.

– Не сумасшедшая, но червяков у тебя достаточно. Иди спать. Я ведь мужик все-таки, а смотреть на твои загорелые ноги и знать, что под халатиком у тебя ничего нет… Не искушай. Или соглашайся.

Я с трудом сдержалась, чтобы не сорваться, но все-таки решилась задать последний вопрос:

– С моими детьми ничего не случится?

– Да ты успокоишься или нет? – прошипел Камиль. – Иди спать! Прими снотворное, если не можешь уснуть. Выпей коньяку!

Он вскочил с кресла, направился к бару, извлек оттуда бутылку «Реми Мартин», взял пузатый бокал и плеснул янтарной жидкости.

– Давай. Быстро, одним залпом, как лекарство. Ну!

Я вздохнула и выпила. Для успокоения нервной системы.

– Вот и молодец. А теперь давай баиньки.

– Камиль…

– Слушай, я устал! Давай отложим все разговоры до завтра?

– А ты мне что-нибудь скажешь?

– Если ты скажешь еще хоть слово, я тебя просто придушу.

Я не могла сдержать улыбку, на этот раз пожелала Хабибуллину спокойной ночи и отправилась наверх. Двери спален изнутри не запирались, и мне даже не требовалось решать вопрос: оставить дверь открытой или закрыться.

* * *

Я проснулась примерно часа через два. Не знаю, что меня разбудило. Посмотрела на часы: глубокая ночь. Долго прислушивалась. В доме не раздавалось никаких звуков. Телевизор внизу молчал. Но меня почему-то охватил страх.

Я села на постели и еще послушала. Опять ничего. Но ведь какой-то звук меня разбудил?

Надо проверить детей, решила я. Встала, накинула халат (обычно сплю голой – если, конечно, позволяет температура воздуха), сунула ноги в пляжные шлепанцы, потом решила, что босиком создам меньше шума, и сняла их. Тихо выскользнула в коридор. Двери тут не скрипели, а пол, как и во всех других домах, в которых мне довелось побывать на Кипре, был мраморным. Опять прислушалась.

Моя спальня была крайней справа, за ней следовала Катькина. Я приоткрыла дверь и убедилась, что дочь сладко спит, скинув одеяло. Поскольку работал кондиционер, я боялась, что ребенок может простудиться, поэтому тихонечко приблизилась и прикрыла Катьку. Она пробормотала что-то, но не проснулась. Хотелось поцеловать ее в лобик, но, чтобы не разбудить, я только легонько коснулась ее волос.

Далее была Витькина спальня. Я сунула нос и туда. Витька, как и обычно, спал в обнимку с подушкой. А затем мой взгляд упал на шкаф-купе, как и у меня, расположенный справа. Дверца была отодвинута сантиметров на тридцать, а я точно помнила, что, когда укладывала сына, она была закрыта. Я всегда обращаю внимание на такие вещи, потому что незакрытые шкафы и тумбочки меня раздражают. Я бы обязательно его плотно закрыла.

Значит, мои предположения оказались верны? И я зря не пошла проверять шкафы в комнатах детей? Хотя… Ведь могла бы получить по голове, если тот, кто тут прятался, не хотел, чтобы его видели.

Ступая неслышно, чтобы не разбудить сладко спящего сына, я приблизилась к шкафу и заглянула внутрь. Конечно, не увидела ничего интересного. Но мне все равно было не успокоиться, а сон как рукой сняло. Я опустила руку на дно и стала шарить. Внезапно дотронулась до пуговицы. Последняя пуговица, которую я находила, оказалась предметом весьма специфического предназначения, и ее у меня отобрали недружелюбно настроенные типы, работающие неизвестно на кого (то есть мне неизвестно). А что мы имеем тут?

Я вынула руку из шкафа и постаралась рассмотреть пуговицу при свете звезд и луны, падающем в комнату. К моему разочарованию, в ней не было ничего примечательного, скорее всего она отскочила от… Не знаю. От верхней одежды. Наверное, брюк или куртки, судя по размеру. Она была бежевого цвета. По центру шла выпуклая надпись латинскими буквами: «JOY». Я видела тысячи подобных пуговиц. Может, она и раньше тут валялась? А я ее просто не заметила, когда развешивала Витькины вещи? Почему ее кто-то должен был потерять именно сегодня? Но я все-таки опустила ее в карман халата, еще раз взглянула на сына, пресекла импульс его поцеловать, чтобы не разбудить, и снова вышла в коридор.

Там вновь задумалась о пуговицах. Не много ли я их нахожу в последнее время? Может, это какой-то один растяпа их теряет? Ведь есть же люди, оставляющие везде свои очки, или зонтики, или что-то еще. А этот теряет пуговицы. Или их для меня подбрасывают специально?!

Следующей была спальня Камиля. Если я сейчас туда загляну, то как убедить его, что я… Кстати, что я собираюсь делать? Проверить, в доме ли он. Один ли он. Нет, я не успокоюсь, пока не взгляну. Двери тут не скрипят, так что, надеюсь, он не проснется.

Сердце судорожно билось в груди, готовое выпрыгнуть наружу. Что самое худшее может меня ждать? Ну пошлет он меня подальше, обзовет дурой или похуже. Стрелять, наверное, не станет. Да и навряд ли у него здесь есть оружие. Все-таки границы, таможни. Хотя с их деньгами Хабибуллины вполне могли заполнить этот дом всевозможными стволами, завалив ими все комнаты.

С замиранием сердца я слегка приоткрыла дверь спальни, где должен был разместиться Хабибуллин.

Кровать оказалась пуста. И на ней сегодня никто не спал, правда, сидели два человека, что я поняла по оставшимся следам на покрывале. Или это один два раза садился, но на разные места?

Я снова прислушалась. Опять никаких звуков.

Любопытство пересилило. Я юркнула внутрь, раскрыла шкаф-купе, увидела сумку, которую мы притащили сегодня вечером сюда с сыном из его комнаты, расстегнула молнию и заглянула внутрь.

Узкий черный кейс на кодовом замке лежал в самом низу, сверху были довольно небрежно накиданы рубашки, майки, носки, шорты и летние брюки. В кейс, как я понимала, мне не заглянуть. Остальное не представляло интереса. Я застегнула сумку, закрыла шкаф и снова вышла в коридор.

В этот момент внизу стукнула дверь.

Так вот какой звук меня разбудил! – поняла я. Входная дверь стукнула из-за сквозняка. Она каждый раз стукает, и я еще детей предупреждала, чтобы не отпускали ее, влетая в дом. Конечно, сейчас грохот был меньше, и это был совсем не грохот, а так, звук…

Кто-то стал подниматься по лестнице. Один человек. Он не скрывался, но и старался не производить лишнего шума. До моей комнаты мне было уже не добежать. Но к Витькиной я смогла быстренько передвинуться и при появлении Камиля сделала вид, что выхожу из спальни сына.

Заметив меня, Хабибуллин замер.

Я плотно прикрыла дверь в комнату сына. Свет в коридор теперь падал только из одного небольшого оконца в стене коридора, по которой не шло ни одной комнаты. Я не видела глаз Камиля. Только силуэт. И слышала дыхание…

Он сделал шаг ко мне.

– Куда ты ходил? – спросила я шепотом, когда он оказался совсем рядом.

– А что? – Я почувствовала, как он улыбается. Но мне было не до улыбок. Меня трясло.

– Ты, сволочь, – прошипела я, – во что ты меня втравил? Что ты тут устроил? Твой отец прислал нас с детьми сюда, чтобы обезопасить, а ты…

Камиль схватил меня за плечи и с силой встряхнул.

– Не лезь, куда тебя не просят! – Он тоже говорил шепотом. И на том спасибо.

– Я-то не лезу. И по своей воле никуда бы не полезла. Только почему-то меня все время куда-то пытаются втянуть окружающие меня люди. Кто здесь был сегодня? Кто?! Неужели ты не понимаешь, что я вся испсиховалась?! Я боюсь! Представь себе! За детей, за себя…

Камиль молчал.

– Почему ты не можешь мне ответить? Как ты используешь этот дом? Тот человек, который сегодня…

– Не лезь, куда тебя не просят! – опять прошипел Камиль. – Успокойся!

– Я не могу успокоиться!

Из-за того, что мы не позволяли себе не то что кричать, а даже говорить в полный голос, скандал терял остроту. Как можно ругаться шепотом?

– Камиль, кто все-таки здесь сегодня был? – спросила я со вздохом, намереваясь отправиться спать – раз уж нам не поругаться как следует.

Но он не ответил мне и не дал больше сказать ни слова, накрыв мои губы своими. Потом он увлек меня к себе в спальню и не давал сказать ни слова, продолжая страстно целовать. Вскоре мой халат валялся на ковре, с Камиля тоже слетела вся одежда, и мы оказались в постели. Он занял все мои мысли, овладел моим телом, мое дыхание стало частым, и я могла только стонать от блаженства и не могла думать ни о чем, кроме наслаждения – и мужчины, дававшего его мне.

Глава 24

Я проснулась, услышав в коридоре шаги детей. Они не умеют ходить тихо, правда, приучены меня не будить, зная, что я обычно засиживаюсь допоздна. Когда они умылись и пошли вниз завтракать (слава богу, в состоянии сами себе сготовить нехитрую еду), я выскользнула из постели спящего Камиля, подхватила халат, накинула его и улизнула в свою комнату, где решила поваляться еще часок или два.

Я смогла опять заснуть.

Проснулась от прикосновения Катьки.

– Мам, вставай, пошли на пляж! И дядя Камиль обещал нас сегодня отвезти в Пафос!

– А он уже встал? – спросила я, потягиваясь.

– Его Витька пошел будить.

Мне ничего не оставалось делать, как подняться.

С Камилем мы встретились за завтраком и вели себя как ни в чем не бывало. Желание бить тарелки улетучилось. Мы даже не ругались. Завтрак подавали детки, готовые делать все, только бы мы быстрее собрались.

Но Камиль не очень торопился, правда, в Пафос мы все-таки поехали, вначале искупавшись на нашем пляже. Камиль обосновал это тем, что он вчера не успел даже попробовать воду, а в Пафосе мы будем смотреть достопримечательности, а не купаться, поэтому вначале следует насладиться морем.

Он ни на минуту не оставался со мной наедине, а при детях я, конечно, не решалась задавать никаких вопросов.

Потом мы загрузились в джип, снабженный кондиционером, и отправились в путь. Катьку, болтавшую всю дорогу, даже не укачало.

В Пафосе оказалось много туристов, мы без труда нашли русскоговорящего гида и пристроились к группе. Группа была большой (человек сорок), и впереди нас, и за нами шли другие, так что мое внимание было направлено на то, чтобы не потерять детей. Да и экскурсовода хотелось послушать. Катьке же с Витькой развалины быстро надоели, и они вместе с другими детьми стали то отскакивать в сторону, то носиться между камней, так что мне еще прибавилось забот.

Камиль же с большой заинтересованностью на лице внимал словам экскурсовода и все время держался в центре группы, иногда перекидываясь словами с мужчинами.

Затем экскурсия отправилась на виллу Дионисия смотреть мозаики. Народу там было немерено, и я в самом деле испугалась, что потеряю детей. Встретимся на выходе, пискнула Катька. Нет, сказала я и ухватила сына и дочь за руки и так и ходила вместе с ними по переходам, разглядывая мозаики.

Внезапно я поняла, что Камиля в нашей группе нет. Дети увлеклись рассказами экскурсовода о богах и слушали раскрыв рты. Я же вертела головой в поисках Хабибуллина.

Потом сердце замерло у меня в груди. Он стоял в другом конце зала, и заметила я его, только когда образовался проем – одна группа прошла, другая еще не успела.

Рядом с ним стоял Виталий Суворов, и они что-то напряженно обсуждали.

Меня прошиб холодный пот. Теперь я все время должна находиться между какими-то туристами, чтобы не подставить спину этому специалисту по холодному оружию. Хотя… Навряд ли он станет меня здесь убивать. Сегодня надо будет позвонить Сергею Сергеевичу. И сказать, чтобы подключал Интерпол? Смешно. Я даже не знаю, где искать этого Суворова. Кипр хоть и небольшой остров, но скрыться и тут можно. Или быстро его покинуть. Позвонить Мурату? А что я ему скажу? Сообщу, что его сын отдыхает на вилле и встречался в Пафосе с Суворовым? И что? Нет, надо все-таки вызвать на откровенный разговор Камиля.

Вскоре Хабибуллин-младший как ни в чем не бывало пристроился к нашей группе. Я сделала вид, что не заметила его отсутствия. Виталия Суворова рядом с ним не было.

После окончания экскурсии Камиль долго говорил с моими детьми о греческих богах, в которых прекрасно разбирался (потому что дом его отца ими украшен?), мы остановились перекусить в небольшом открытом ресторанчике, а потом отправились назад на виллу. Дети были не прочь поспать. Я, надо признаться, тоже.

Но у Хабибуллина были другие планы.

Вначале я не поняла, что он от меня хочет.

– Когда уложишь детей, спустись вниз, – сказал он, оставаясь за столом в столовой.

Я спустилась и вопросительно посмотрела на него.

– Мне нужно, чтобы ты сейчас проехала со мной в одно место, – сказал Хабибуллин, глядя на меня своими темно-карими глазами. Он был абсолютно серьезен. От улыбок, которыми он одаривал моих детей, не осталось и следа. Сейчас он был взрослым мужчиной, а не пацаном, гонявшим на пляже мяч.

У меня опять все похолодело внутри. Он хочет меня убить? Он повезет меня к Виталию Суворову? Чтобы тот в каком-нибудь закутке воткнул в меня нож? Конечно, этого не следовало делать в оживленном месте, где полно туристов. И не стоит делать на собственной вилле. Зачем тут труп и как от него избавляться? Не в холодильнике же держать? А в каком-нибудь винограднике…

– Что с тобой? – спросил Камиль, который не мог не заметить, как изменилось мое лицо.

– Ты хочешь меня убить? – прошептала я.

– Да тебе лечиться надо! – Он с трудом сдержался, чтобы не закричать в полный голос. Мы опять шипели друг на друга, чтобы не разбудить детей, так что в очередной раз не могли в полной мере выпустить поднакопившиеся эмоции. Скандал вновь получался какой-то куцый.

– Куда ты собираешься меня везти? – уже более спокойно спросила я, ожидая услышать все, что угодно, кроме того, что услышала.

– В банк, – сказал Хабибуллин.

– В банк?! – переспросила я.

– А что тут такого? Кстати, возьми паспорт.

– Зачем?

– Денег хочешь?

Я непонимающе посмотрела на него.

Камиль откинулся на спинку кресла и пояснил, что он намерен при моей помощи снять деньги с одного счета, а потом перекинуть их на два других: свой и мой, который мы сегодня откроем.

Я ничего не понимала.

– Как ты собираешься при моей помощи снимать деньги? Ты хотел сказать: ограбить банк?

– Нет, я намерен снимать свои деньги со своего счета и платить тебе за помощь. Десять тысяч евро. Они тут же переводятся тебе на счет. Можешь потом перекинуть их в любую страну. Только в нашу не советую.

– Что требуется от меня? Держать кассира на мушке? Стоять на шухере? Сидеть в автомобиле с заведенным мотором?

Камиль искренне расхохотался.

– За кого ты меня принимаешь, детка?

«Я еще не определилась», – хотелось ответить мне, но я сдержалась и промолчала.

Хабибуллин стал серьезным и сказал:

– От тебя требуется подпись. Это все.

– И молчание? Или мое вечное молчание обеспечит Виталий Суворов? Это он здесь был прошлой ночью?

Камиль застыл на месте, а потом долго и неотрывно смотрел на меня. Прищурился. Наконец спросил:

– Откуда ты знаешь про Виталика?

– Что он здесь делал прошлой ночью?

– Он не был здесь прошлой ночью! – Камиль в ярости стукнул кулаком по столу так, что остававшиеся на нем две чашки спикировали на пол.

– Врешь! – Теперь уже я не могла успокоиться. – Он скрывался в шкафу в Витькиной комнате. Он потерял там пуговицу. Обычную, не беспокойся. Без микрофильмов. И он оставил шкаф незакрытым, а я всегда закрываю шкафы. И ночью ты ведь не просто так выходил, правда? Наверное, его провожал? И в Пафос мы не просто так ездили.

– Ты видела его в Пафосе? – устало спросил Камиль.

Я кивнула.

– Оля, – Камиль потер лицо, – зачем ты лезешь куда тебя не просят? – Он посмотрел на меня другими глазами. – Ты в самом деле такая идиотка или притворяешься? Ведь это же не игры. А у тебя дети. Ты о них хотя бы думаешь?

– Как раз о них-то я все время и думаю! То их берут в заложники, то… Объясни мне, что происходит? Или не объясняй. Ты можешь мне гарантировать, что с ними и со мной ничего не случится? Ты можешь дать мне слово, поклясться свой умершей матерью, что с нами ничего не случится?

Не в силах больше сдерживаться, я разревелась. Опустила голову на руки. Мои плечи тряслись, меня всю трясло. Камиль встал, обошел стол, обнял меня, поднял, прижал к себе. Я еще больше разрыдалась у него на груди.

– Так можешь или нет? – наконец я подняла на него зареванные глаза.

– Я могу поклясться памятью своей матери, что я сам не буду убивать ни тебя, ни твоих детей.

– А Виталий?

– О, Аллах, да Виталий, наверное, даже не помнит о твоем существовании! Какое ему до тебя дело? У него своих забот полон рот. Он объявлен в розыск в шести странах. Ты-то ему зачем? Тем более твои дети.

– Но почему тогда ты сказал, что ты сам не будешь нас убивать? А другие?

Камиль пробормотал себе под нос какую-то фразу, которую я могла истолковать лишь как не очень лестную характеристику своей особы.

– Ты не понимаешь, что я не могу говорить за других людей? Я могу говорить только за себя. И говорю. Если ты помнишь, есть еще мой отец, твой бывший муж, твоя бывшая свекровь и кое-какие другие люди. Все они вполне могут желать твоей смерти.

– Почему?

– А это ты у них спрашивай, детка. У моего отца, например. Зачем он отправил тебя сюда? Да я вчера чуть дара речи не лишился, когда увидел тебя здесь! Ты что, считаешь его обществом благотворительности? Если он с тобой даже не спал и, судя по твоим словам, не собирается, зачем было на тебя тратиться? Зачем он все это сделал? Оля, ты его плохо знаешь, а я знаю даже слишком хорошо… Ты хоть не подписывала никаких бумаг?

– У твоего отца? Нет.

– И он велел тебе ждать его звонка?

Я кивнула.

– Ну жди-жди. – Камиль усмехнулся.

– Что мне делать?!

– Ты взрослый человек. И еще отвечаешь за двоих детей. Решать тебе. Я не могу принять за тебя решение. Никто не может. Каждый должен прожить свою жизнь сам.

Я молчала. Камиль так и держал меня в объятиях.

– Что ты предлагаешь? – наконец тихо спросила я.

– Ты подписываешь одну бумагу и получаешь за это десять тысяч евро. Сразу же. Можешь наличными. Можешь оставить на счету. Счет тебе откроют в банке, в который мы поедем. Могу помочь. Можешь обойтись без меня. Там есть люди, говорящие по-русски. Можем сразу же поехать в другой банк. Как захочешь.

– Что за бумага?

– Прочитаешь. Ты, кстати, читаешь по-английски?

– Со словарем.

Камиль усмехнулся. И обещал перевести.

Я согласилась поехать с ним в банк.

Глава 25

Я не представляла, чего ожидать в банке. Камиль только предложил мне переодеться, а осматривая мой гардероб, хмыкнул, но выбрал наиболее строгое летнее платье (из того, что имелось), сам он тоже переоделся и выглядел теперь очень даже презентабельно в белом летнем костюме. Ну прямо Остап Бендер! Достойный сын лейтенанта Шмидта. В руках он держал черный узкий кейс, который мне уже довелось видеть у него в сумке.

А вообще мужчина был хорош… Я опять не смогла не залюбоваться им. Или это у меня такой сильный комплекс неполноценности? Или я влюбилась?!

Детям мы на кухонном столе оставили записку, чтобы не волновались, сообщив, что скоро будем. Моим деткам уже неоднократно приходилось самим себя обслуживать, в особенности на даче, когда дедушки были не в состоянии уделить внукам должное внимание. Подозреваю, что внуки в скором времени научатся ловко укладывать дедушек спать – как эту процедуру освоила я. Рассол Катька с Витькой им уже подают. Катька мне как-то выдала, что теперь знает, чем будет мужа с утра поить, когда замуж выйдет. М-да, в нашей семье она проходит подготовку к замужеству. Муж-алкоголик будет просто счастлив.

– Паспорт не забыла? – спросил Хабибуллин перед выходом. Затем попросил его ему показать. Пролистал, кивнул и отдал мне.

В банке нас встретили с большим почтением, все там были одеты строго и достойно, не то что в наших учреждениях, в которых мне доводилось бывать. Наши дамочки, демонстрируя друг другу новые наряды, могут и с утра в вечернем появиться, причем не потому, что не успели заехать домой переодеться. Камиль прекрасно разговаривал по-английски, я улавливала лишь некоторые слова. Потом он поднял на меня голову (мы сидели в мягких креслах с представительным смуглолицым мужчиной – как оказалось, управляющим) и спросил, решила ли я, куда мне переводить десять тысяч евро.

– Открой вклад здесь.

Уж на Кипр я как-нибудь смогу выбраться?

Затем Камиль извлек из кейса какие-то бумаги и протянул смуглолицему мужчине. Тот их внимательно изучил, что-то сказал Камилю по-английски и попросил у меня паспорт на плохом русском. Я вынула его из сумочки и отдала. Мужчина пролистал его, как совсем недавно Камиль, кивнул, улыбнулся вначале мне, потом Хабибуллину, затем нас покинул.

– Придется немного подождать, – сказал Камиль.

– Чего?

– Оформления документов. Но это быстро. Это не наша распрекрасная совковая система.

– И что дальше?

– Тебе дадут кредитную карточку. Сможешь пользоваться. Денежки снимать. И у нас в городе, кстати, тоже.

Хабибуллин пояснил мне процедуру.

– То есть даже в Питере я могу по этой кредитке снять наличные евро?

Он кивнул. Ситуация мне нравилась. Если Хабибуллин меня, конечно, не обманывает. Уж больно он был в эти минуты похож на сына лейтенанта Шмидта.

Смуглолицый мужчина вскоре вернулся в сопровождении молодого клерка. Камиль быстро просмотрел бумаги и расписался в нескольких местах. Потом бумаги вручили мне. Клерк довольно сносно говорил по-русски. Мне предстояло расписаться в двух местах. Я закрывала один счет и открывала другой.

Я могла понять вторую процедуру, но не первую…

Откуда у меня мог быть счет в кипрском банке? Причем общий с Камилем Хабибуллиным? А в бумагах так и стояло: вначале подпись Камиля, потом моя, причем за подписью следовала полная расшифровка имени.

Можно ли открыть счет при отсутствии человека? Вообще-то можно. Помню, как бабушка открывала на меня, еще в советское время, откладывая деньги мне на свадьбу. Наверное, на Кипре аналогичная процедура тоже используется.

Но разве Хабибуллин стал бы открывать счет на себя и на меня? У него что, другой кандидатуры не нашлось?

А потом, при виде суммы со многими нулями, мне стало не по себе. Вот почему он отстегивает мне десять тысяч евро… Может, стоило потребовать больше? Или за большее я бы точно получила нож в сердце от известного специалиста по этим делам Виталия Суворова? Или утонула в Средиземном море? Попала под машину? Отравилась каким-нибудь некачественным продуктом? Да мало ли что может со мной приключиться… В особенности если речь идет об огромных деньгах.

Но почему? Почему я?! Почему они все ко мне привязались?!

Я подписала бумагу. Потом мне подсунули другую – договор об открытии счета, ее я тоже подписала (с большей радостью), после чего получила в руки кредитную карточку.

Мы обменялись рукопожатиями со смуглолицыми господами, все улыбались, нас проводили до двери. Машина Камиля была припаркована недалеко от дверей банка, но он, подхватив меня под руку, развернул не к джипу, а в противоположную сторону.

– Куда ты меня ведешь? – прошептала я. У меня почему-то стали подкашиваться ноги.

– Убивать, – сказал Камиль.

И тут я совершила то, чего не ожидала от себя: врезала ему сумочкой по физиономии, резко вырвала руку и со всех ног бросилась в противоположную сторону, расталкивая прохожих, которых почему-то оказалось гораздо больше, чем когда мы заходили в банк. Или рабочий день у людей кончился? Отдыхающие, накупавшись с утра и поспав после обеда, двинулись по магазинам? Я слышала, как Камиль несется за мной с криком:

– Остановись, дура! Я пошутил!

Но мне было не до шуток. Прижимая сумочку с моими собственными деньгами к груди, я маневрировала между прохожими. Ноги больше не подкашивались, наоборот, откуда-то взялась не замеченная мною раньше прыть. Я жалела только, что надела босоножки на каблуках. Гораздо лучше подошли бы старые удобные кроссовки, но кто же знал, что мне тут придется носиться по наполненной людьми улице?

Дети! Как же они? Ведь мне же придется вернуться на виллу и их забрать! А там будет Камиль! И у меня нет оружия. Хотя что бы я делала с оружием? Против спецов типа Виталия? Да и Камиль им наверняка владеет лучше, чем я. И он сильнее…

Потом мелькнула другая мысль: позвоню Мурату. И Сергею Сергеевичу. Можно же тут откуда-то позвонить? Наверное, автоматы на улицах все международные. И переговорный пункт должен какой-то иметься. А если до них не дозвонюсь, пойду в полицию. Здесь не наши менты. А Интерпол, интересно, тут есть? Если есть, и туда пойду. Суворова в каком количестве стран ищут? Сделаю подарок Интерполу от автора эротических романов.

Мысли скакали в голове со скоростью света. Но главной была одна: я хочу убить Камиля. Я никогда еще никого не хотела убить, всегда была мирным человеком. Но этот… этот (я не находила нужных слов) выведет из себя кого угодно.

А потом услышала резкий визг тормозов… И погрузилась во тьму…

* * *

Когда очнулась, надо мной склонялись Камиль и еще какой-то незнакомый смуглолицый мужик.

Что произошло? Я перевела взгляд вправо, потом влево. Я лежала на асфальте, рядом стояла какая-то белая машина неизвестной мне марки. Вокруг собралась толпа. Толпа гудела на незнакомом языке. Где я?

Начала вспоминать. Я бежала от Камиля. Впереди была улочка, пересекающая ту, по которой я бежала. Как и обычно, посмотрела налево… Как меня еще учили в школе. И как я учу своих детей. А тут левостороннее движение. Надо было посмотреть направо. Мы же на Кипре.

– Как ты? – мягким голосом спросил Камиль. – Что у тебя болит?

Мне хотелось вжаться в асфальт, провалиться сквозь землю, только бы скрыться от него. Но на его лице было написано искреннее беспокойство.

Я села.

– Лежи! Сейчас подъедет врач.

Но я уже сидела и обводила взглядом толпу. Внезапно мой взгляд остановился на… Лешке. Моем бывшем муже. Только с бородой. Или мне показалось, что это Лешка с бородой? Откуда здесь Лешка? Или у меня уже пошли глюки?

Я закрыла глаза, а когда открыла, никакого Лешки в толпе не было. Я закрывала их на одну секунду. Или даже меньше. А он исчез. На том месте стоял совершенно другой мужик, тоже с бородой, но гораздо более старшего возраста, и, глядя на меня, разговаривал с какой-то женщиной. У меня глюки?

Потом послышался вой сирены. Приехали полиция и «Скорая». Вместе с Камилем меня доставили в госпиталь, осмотрели. Ничего страшного не нашли. Вообще ничего не нашли. Врач, говоривший по-русски, сказал:

– Русских женщин не может убить ничто! – и поднял вверх большой палец.

Камиль стоял рядом. Врач спросил его, оставить меня в больнице на денек или господин отвезет меня в гостиницу.

– У нас тут своя вилла, – сказал Камиль.

– Тогда вам, наверное, лучше отвезти жену туда. Пусть полежит денек. И все будет в порядке. Даже сотрясения нет.

Я предпочла бы оказаться на Северном или Южном полюсе, в Америке, Австралии или Африке – только бы подальше от злосчастной виллы. Но там остались дети. Они, наверное, и так уже волнуются. Поэтому выбора не было.

Принесли мое запачканное платье, Камиль помог одеться, помог подняться, а перед больницей поймал машину, которая доставила нас к припаркованному у банка джипу. Других машин перед зданием уже не было: рабочий день давно закончился.

Хабибуллин помог мне усесться на переднем месте пассажира, сам сел за руль и проехал метров сто в том направлении, куда он изначально хотел меня вести.

Неужели все-таки убьет? И дети останутся сиротами? Лешка-то ведь не в счет. Дедушки старые. Надежда Георгиевна… Я не хочу, чтобы моих детей воспитывала Надежда Георгиевна. И ей некогда ими заниматься. Мысли опять проносились в голове с огромной скоростью… Может, у Камиля в бардачке есть пистолет? Или нож? Смогу я воткнуть нож ему в сердце? У Виталия это очень хорошо получается, может, и мне удастся? Ради детей? Суд меня оправдает? Кстати, а по каким законам меня будут судить? По нашим или местным? Какие идиотские мысли лезут мне в голову…

– Ты только детей, пожалуйста, отвези дедушкам, – сказала я тихим голосом. – Они ни в чем не виноваты.

Камиль резко нажал на тормоз и остановился у края тротуара. Я смотрела на него полными слез глазами. Он на меня – как на полную идиотку.

– Да тебя не в хирургию, а в сумасшедший дом надо было везти, – только и сказал он.

Потом он попытался меня обнять, я отшатнулась.

– Оля! – взвыл Хабибуллин. – Ты что, в самом деле подумала, что я тебя убить решил?

Я молчала.

– Я такой дуры в жизни не видел! – завопил Хабибуллин. И еще осыпал меня парочкой похожих комплиментов. – Да пошутил я, вспомнив наши вчерашние разговоры! Ну не знал я, что с тобой шутить нельзя! Что у тебя полностью отсутствует чувство юмора!

– А почему ты повел меня не к машине, а…

– Смотри. – Камиль ткнул пальцем в следующий дом, снова тронулся с места и затормозил уже перед огромной витриной, за которой стояли манекены в шубах. У входа красовалась надпись по-русски, сделанная расположенными одна под другой буквами: «Норки».

– И что? – спросила я.

– Шубу тебе купить хочу! – взревел Хабибуллин, выпрыгнул из джипа, обошел машину кругом, отрыл мою дверцу, почти силой вытащил меня и поставил на асфальт.

У меня слегка закружилась голова.

– Плохо? – спросил он с беспокойством. И опять оно показалось мне искренним. А в его глазах мелькнула забота. – Оля, голова?

Но уже все прошло. Плохо было только в первый момент. Обнимая за талию, Камиль повел меня в магазин, где к нам тут же подскочили две русскоговорящие девушки, наши соотечественницы, подрабатывающие на Кипре.

– Норку. Сапфировую, – сказал Хабибуллин приказным тоном.

И мне стали выносить шубы. Никого не волновало, что запачкано платье, что вид у меня какой-то взъерошенный. Сам хозяин магазина крутился вокруг, сдувая невидимые пылинки, а я чувствовала себя королевой…

Четвертая шуба села так, словно была сшита на меня. И это поняли все.

– Мы берем, – сказал Камиль.

Шуба стоила шесть тысяч евро. И я еще получила подарок от магазина: норковую шапочку-котелок как раз моего размера. Шубу упаковали в специальный пакет, донесли его до машины, поставили там на заднее сиденье, и мы отбыли в направлении виллы. Правда, по пути остановились у небольшого открытого кафе. Камиль сказал, что там продают обалденные пирожные. Он сам, по его словам, всегда там останавливается выпить кофе и съесть пирожное. Но тут он взял коробку домой.

Дети уже волновались.

Услышав шум машины, выбежали на улицу.

– Мама, что с тобой? – Витька первым заметил грязное и даже порванное в одном месте платье. Ссадины мне обработали в больнице. Но скрыть-то их было нельзя.

– Дядя Камиль, что у вас с лицом? – спросила Катька.

И тут я впервые внимательно посмотрела на Хабибуллина. По всей вероятности, это я постаралась своей сумочкой. У Камиля была разбита губа и порезана щека. Когда он сидел в профиль в машине, я на них не смотрела – сидела с другой стороны, потом в магазине… была занята собой. В больнице… Я совсем не думала о нем. Думала о себе. Но ведь ему тоже больно.

– Мы попали в небольшую аварию, – ответил за нас двоих Камиль. – Так что сами приготовьте ужин, а то мама плохо себя чувствует.

Дети вошли в дом вместе с нами, расспрашивая об аварии. Камиль что-то отвечал, придумывая на ходу.

– А что вы купили? – Катька повисла на руке Камиля, который нес пакет. – Это нам подарок?

– Нет, это маме, – сказал Хабибуллин и повернулся ко мне. Примерь-ка еще разок. Пусть дети посмотрят. А после ужина съедим пирожные.

Я примерила. Катька с Витькой раскрыли рты. Камиль расположился в кресле. Я встретилась с ним взглядом. Сейчас его темные глаза ничего не выражали. Я подошла к нему, нагнулась и поцеловала в раненую щеку.

– Больно? – прошептала одними губами.

– Щекотно, – сказал он громко, потом предложил сходить искупаться. – Для твоей головы хорошо будет, – добавил с усмешкой. – Правда, холодная прорубь тебе бы лучше подошла.

– И мы пойдем! И мы! – завопила Катька.

– А потом вы приготовите ужин. – Камиль ткнул в нее указательным пальцем.

– Посмотрим, – кокетничала с ним Катька, строя глазки.

Я отправилась наверх переодеваться. Шубу мы снова упаковали в пакет, и Витька вызвался помочь отнести ее наверх.

Зайдя в комнату, сын плотно притворил за собой дверь и приложил палец к губам. У меня тут же упало сердце.

Сын извлек из кармана шорт небольшую записку и протянул мне.

Я раскрыла ее. Витька наблюдал за мной без тени улыбки.

Этот почерк я знала прекрасно, несмотря на то что не видела уже много лет, но я помнила, как бывший муж переписывал у меня конспекты и как оставлял мне записки на кухонном столе. В них всегда было по несколько ошибок.

Лешкина грамотность и теперь оставляла желать лучшего.

«Буть остарожна с Камилем. В Питере позвани по телефону…»

– Он просил сразу же уничтожить, как прочитаешь, – прошептал сын. – А телефон перепиши в книжку.

Я быстро извлекла записную книжку из сумочки, номер записала на последней странице без каких-либо пояснений. Правда, поняла, что это сотовый. Затем записку разорвала, а мелкие кусочки бросила в мусорную корзину.

– Откуда она у тебя? – спросила я одними губами, доставая купальник.

– Папа приходил, – так же, одними губами, прошептал Витька. – С бородой. Мы на пляж вышли искупаться, когда проснулись, а там он. Катька его не узнала. Она, наоборот, мне кричала, что ты говорила: не разговаривайте с незнакомыми. Но он вроде как дорогу спрашивал к вилле Ивановых. А потом мне эту записку вручил и подмигнул. Катька не видела. И сказал, чтобы я тебе отдал ее без Хабибуллина и чтобы мы скорее отсюда уезжали.

Я без сил опустилась на кровать. Витька сел рядом, обнимая меня за плечи.

– Мама, неужели дядя Камиль плохой? – спросил сын.

Я не знала, что и думать. Теперь я вообще ничего не понимала.

Но, значит, бывший мне не померещился? С бородой? И что он там делал?!

Я закрыла лицо руками.

– Мама! Мама! Не плачь! – стал теребить меня Витька, а потом выдал: – Мне дядя Камиль нравится больше, чем папа.

Я молчала.

– Мама, а мы тут долго жить будем? – не отставал Витька.

– Не знаю. Спроси у дяди Камиля.

В дверь постучали, и послышался голос Хабибуллина:

– Эй, вы там что, заснули?

– Иди, Витя, мне надо переодеться, – шепнула я сыну и добавила: – Ты – молодец. Сделал все правильно. Никому не говори про папу. Я… сама еще не разобралась.

Витька кивнул многозначительно и вышел из комнаты. Вместо него зашел Камиль. Сразу же заметил, что у меня глаза опять на мокром месте.

– Да успокойся ты наконец. – Он крепко обнял меня и прижал к себе. – Все будет хорошо.

– Камиль, что это были за деньги? – спросила я.

– О, Аллах! Нефтяные, конечно. Какие у меня еще могут быть деньги?

– А при чем тут я?

– Долго объяснять, – ушел от ответа Камиль. – И вообще, это не женское дело!

Я опять хотела открыть рот, но Камиль не дал мне ничего сказать, уверяя, что со мной и с детьми все будет в порядке, если я буду делать то, что он говорит. После этого бросил через плечо:

– Одевайся! И поторопись! Жду тебя внизу!

Я бросила взгляд на мешок с шубой за шесть тысяч евро и надела купальник.

* * *

Мы великолепно поплавали, мне стало лучше, голова совсем прошла. На вилле, пока Витька с Катькой что-то мудрили на кухне, я приняла еще таблетку анальгина. Слабое сотрясение, наверное, все-таки было, несмотря на то, что сказал врач. Камиль внизу смотрел местные новости. Я вспомнила, что обещала каждый вечер звонить Сергею Сергеевичу. Но как я позвоню при Камиле? Или, наоборот, стоит сказать, что у меня в Питере есть человек, который примет меры, если я вдруг не прорежусь в оговоренное время? Вдруг Хабибуллин оставит свои дурацкие шуточки? Если это, конечно, шуточки.

Я спустилась вниз, подумывая, что часть денег стоит потратить на обновление гардероба, но, глядя на Камиля в шортах и майке, решила, что я в шортах тоже смотрюсь прекрасно и для Хабибуллина не надо надевать вечернее платье.

– Мне нужно позвонить, – сказала я Камилю.

– Кому? – спросил он, не отрывая взгляд от экрана. Текст шел на английском. Ну почему я как следует не учила язык в школе? Кстати, а как бывший обходится? Он ведь знал его еще хуже меня. Выучил один глагол, чаще всего употребляемый героями американских фильмов. Помню, как Надежда Георгиевна жаловалась. Хотя зачем было отдавать его во французскую школу? Лешенька, кстати, из французского знал только одну фразу: шерше ля фам.

– Знакомому следователю, – спокойно сказала я.

Камиль наконец оторвал взгляд от экрана и опять посмотрел на меня как на умалишенную.

– А что ему говорить собираешься, если не секрет?

– Что я жива. У нас с ним договоренность. Поэтому, если соберешься меня убить, он начнет действовать.

У Хабибуллина началась форменная истерика. Он хохотал так, что мне тоже стало смешно, хотя, возможно, следовало бы плакать. Дети высунулись из кухни, откуда долетали восхитительные запахи, и поинтересовались, что это нам так весело.

– Ваша мама анекдот рассказала, – ответил Камиль и снова уставился в экран.

А я пошла к аппарату. По-моему, несмотря на включенный звук телевизора, Хабибуллин внимательно прислушивался к каждому моему слову. Но я не сказала ничего опасного для него. В Питере шел дождь и похолодало. Мы с Сергеем Сергеевичем распрощались до завтра.

Стоило мне повесить трубку, как телефон взорвался трелью. Я резко дернулась и посмотрела на Камиля.

– Бери, – сказал он. – Это тебя. Мне звонили бы на мобильник.

Дрожащей рукой я сняла трубку, не ожидая услышать ничего хорошего.

Звонил Мурат Хабибуллин. Услышав мой голос, издал вздох облегчения.

– Как ты себя чувствуешь, Оля? – спросил он. – Лежишь?

– Нет, а что?

– Разве ты сегодня не попадала в аварию? – уточнил Мурат.

На мгновение я потеряла дар речи.

– Но ведь происшествие официально зарегистрировано, девочка, – мягко сказал Мурат. – Я уже звонил в больницу. Там сказали, что тебя отпустили на виллу.

– Да. Спасибо. Со мной все хорошо. Только немного болит голова.

– Ты не одна?

– Кате и Вите очень нравится на Кипре. Мы очень благодарны вам за этот отдых.

– Понял.

«Ничего-то ты не понял», – хотелось сказать мне, но я сдержалась.

– Вот что, Оля. Завтра возвращайтесь домой. Водитель заедет за вами и отвезет в аэропорт. Вам небезопасно оставаться на Кипре, в Питере я, пожалуй, обеспечу вам лучшую охрану.

– Но…

– Оля, в одной из гостиниц Лимассола убит твой бывший муж Алексей Багиров. Сообщили об этом мои люди, а час назад они снова просмотрели сводку и увидели ту же фамилию, тоже гражданки России. И снова сообщили.

– Вы хотите сказать?..

– Я хочу сказать, что вы втроем завтра должны вернуться в Россию. – Голос Мурата стал жестким. – До завтра, Оля.

Дрожащей рукой я опустила трубку на рычаг.

Значит, машина сбила меня не случайно? Но откуда водитель мог знать, что я побегу в ту сторону? Или Камиль мог предугадать мою реакцию? Но ведь я сама не знала…

И Лешка… Его убили… Но он успел меня предупредить. Или за это и убили? Однако он сделал последнее благородное дело, желая спасти меня и детей. Но от чего?!

– Мама, дядя Камиль, ужин готов! – раздался вопль из кухни.

– Пойдем! – Камиль выключил телевизор и посмотрел на меня. Он явно ожидал, что я что-то скажу.

– Это был твой отец, – тихо произнесла я. – Завтра мы возвращаемся в Питер.

Хабибуллин-младший пожал плечами и ничего не сказал. Да мы и не хотели говорить при детях.

А они постарались на славу.

Но в конце семейного вечера (а он прошел именно так) я была вынуждена сказать им, что мы завтра летим обратно.

– Но почему, мама?! Дядя Камиль, это же ваша вилла? Можно, мы еще немного тут поживем?

– Это вилла моего отца, – сказал Камиль нейтральным тоном, но я заметила, как его руки невольно сжались в кулаки. – Но когда-нибудь мы все вместе здесь отдохнем. Или где-то в другом месте.

Дети попросили еще раз сходить искупаться, мы вышли к морю и решили, что завтра весь день проваляемся на пляже – до того, как нас заберет водитель. Он позвонил, когда мы ужинали, и назначил время. Как хорошо, что самолет улетает поздно вечером! Кстати, а как сюда добирался Камиль? В среду из Питера на Кипр самолетов нет. Хотя мог и через Москву, и через Хельсинки… С его деньгами можно выбрать любой маршрут.

Катька, Витька и я отправились собирать вещи, чтобы не тратить на это время завтра днем. Камиль снова устроился у телевизора. Закончив сборы, я спустилась к нему.

– Ты полетишь вместе с нами? – спросила его.

– Нет, – покачал он головой, глядя в экран.

Он помолчал немного и добавил:

– Будет лучше, если мой отец не узнает, что мы встретились тут с тобой… И скажи это детям.

– Как хочешь, – пожала плечами я и снова пошла наверх, чтобы уложить Витьку с Катькой. Пожелание Камиля не вызвало у них никаких вопросов.

В ту ночь он пришел ко мне. Мы заснули уже на рассвете.

Глава 26

После солнечного Кипра Питер встретил нас ветром и дождем, да мы еще и не выспались: самолет прилетал рано утром. После таможенного контроля стоял знакомый молодец в камуфляже, который и отвез нас в родную квартиру. Вначале мы отсыпались (я в особенности), потом весь вечер я занималась стиркой, дети вытирали накопившуюся пыль, скучая по пляжу, морю и солнцу.

Я позвонила Сергею Сергеевичу и сообщила, что мы вернулись.

В десять вечера раздался телефонный звонок. Я подошла к аппарату с содроганием сердца.

– Оля?! – послышался голос свекрови.

Я не знала, чего в нем больше: удивления или облегчения, потом к ним добавилась злость. Я ждала продолжения. И оно не заставило себя ждать.

Она уже знала про гибель сына. И, конечно, про то, что я была на Кипре. Меня обвинили во всех смертных грехах. Надежда Георгиевна кричала так, что у меня чуть не лопнула барабанная перепонка. Выходило, что это я собственноручно прикончила любимого сына Надежды Георгиевны.

С одной стороны, я понимала, что у Надежды Георгиевны огромное горе. Лешка всегда был светом в окне, но с другой – меня-то почему обвиняют во всех грехах? Я ведь не только не убивала Лешку, я даже подумать об этом не могла. Мне было неприятно слушать незаслуженные обвинения свекрови.

– Перезвоните, когда успокоитесь, – жестко сказала я, вклиниваясь в поток гневной речи, и повесила трубку. У меня и без Надежды Георгиевны было плохое настроение.

Телефон тут же зазвонил вновь, но я не стала брать трубку.

Вскоре я уложила детей спать, сказав, что завтра отвезу их на дачу к дедушкам. Дедушки, наверное, соскучились. Интересно, Надежда Георгиевна к ним ездила? Да уж наверняка, ответила я сама себе. Искала нас с детками. Подозреваю, что точный адрес нашего местопребывания на Кипре свекровь не знала. А если бы узнала, что мы отдыхали на вилле Мурата Хабибуллина в обществе Камиля Хабибуллина…

Когда дети заснули, я легла в ванну, но вытянуться в ней не смогла бы при всем желании. С ностальгической грустью вспомнила Кипр, потом эллипсовидный особняк Мурата Хабибуллина под Петербургом. Почему у нас одним досталось все, а другим ничего? Я еще раз обвела взглядом обшарпанные стены своей ванной. Вспомнила апартаменты Надежды Георгиевны и Лешкин танцевальный зал.

Лешка… Бывшего, конечно, жаль. Но кто его убил? По-моему, ответ на этот вопрос был однозначным: Виталий Суворов, находившийся в то время на Кипре. Завершил недоделанное в Питере.

А потом я внезапно задумалась и долго лежала, не обращая внимания на остывающую воду.

Лешка говорил мне про тайник в своей квартире. Про тайник под полом, где собран компромат на Надежду Георгиевну. А мне этот компромат очень даже может пригодиться…

Я подумала о наследстве. Мне, как бывшей жене, ничего не причитается. Но мои дети – это также Лешкины дети и вместе с Надеждой Георгиевной и свекром являются наследниками всего имущества, принадлежавшего Лешке. В Петровиче я не сомневалась, его мнение о бывшей женушке знала прекрасно, да и кому ему еще оставлять свои богатства, как не нам? (Его квартира и «Запорожец», кстати, завещаны Витьке, моему старшему.) А значит, нашей семье принадлежат три четвертых Лешкиного имущества. За своих деток я готова бороться до последней капли крови. Я-то сама обошлась бы, заработала себе на жизнь, но видела, какими глазами они осматривали виллу Мурата на Кипре, соседние с ней дома, как смотрели на меня в новой шубе… Я хочу обеспечить своим детям нормальную жизнь. И почему бы мне этого не сделать, если их отец был нефтяным королем. Ну пусть не королем, принцем, поправила я себя. Кому еще намерена оставлять все это добро Надежда Георгиевна? Родственников-то у нее, как я понимаю, кроме нас, нет? Так пусть мои дети живут так, как им хочется.

С другой стороны, все нефтяные деньги – грязные деньги… Жить с кровью и грязью?.. Смогу ли я? Нет, пожалуй, не смогу. Мир Надежды Георгиевны и Лешки никогда не изменится. А я, в свою очередь, тоже не смогу измениться и стать такой, как они…

Следуя чисто женской логике, я решила, что наследство приму (более того, даже буду за него бороться), а в компании работать не стану ни за какие деньги. Буду, как и раньше, писать эротические романы.

Я вылезла из ванной, надела старый халат, вспоминая белые махровые в домах Хабибуллина и давая себе слово обновить гардероб, как только отвезу детей на дачу, и отправилась на кухню.

В это мгновение раздался звонок в дверь.

Первым делом я глянула в окно и увидела «Вольво» Надежды Георгиевны. Приехала все-таки. Ну что ж.

Открыв дверь, первым делом сказала, что, если свекровь позволит себе кричать, я ее выгоню: дети спят.

В следующую секунду онемела. В таком виде я свою свекровь не видела никогда. Она разом постарела лет на десять, если не на пятнадцать. Холеность куда-то исчезла. Передо мной стояла старая, убитая горем женщина, которой было наплевать на то, как она выглядит.

Я посторонилась, пропуская ее вперед. Надежда Георгиевна прямо проследовала на кухню, там извлекла из сумки бутылку «Синопской» и грохнула ее на стол.

– Давай Лешу помянем, – сказала она каким-то глухим, не своим голосом.

Осмотрев холодильник, я извлекла банку паштета, порезала хлеб, за которым сегодня сходил Витька.

Мы выпили не чокаясь. Потом Надежда Георгиевна выпила одна. Это были не первые ее рюмки за сегодняшний день.

– Я завтра вечером полечу на Кипр, – сообщила она. – Сама полечу. Сама все буду организовывать. Хоронить Лешу, конечно, будем здесь.

Я молчала. На меня свекровь не обращала никакого внимания. Мой свежий загар не замечала, чему я радовалась. Ожидала, что она по нему как-нибудь ехидно пройдется.

– Но хоронить придется в закрытом гробу, – вздохнула Надежда Георгиевна. – Мне сказали, что он…

А разве его не зарезал Виталий? – так и подмывало меня спросить. Или его пытали?! На Кипре?! Что от него требовали?

Я спросила, как погиб Лешка.

– Сработало взрывное устройство, – все тем же глухим голосом сообщила Надежда Георгиевна. – У него в номере. В гостинице. Я не знаю деталей, но его как-то на дверь прицепили. После ухода горничных. Откроешь дверь – и рванет. Леша вошел, ну и… Его видели несколько человек. Соседи, еще какие-то там знакомые, которых он встретил… Ты же знаешь, сколько наших мотается на Кипр. То есть не знаешь, конечно… А что хоронить в открытом гробу после взрыва?

«Виталий Суворов еще и по взрывным устройствам специализируется? Мастер на все руки!» – подумала я, но вслух, конечно, ничего не сказала.

На душе было муторно. Я понимала, что тоже в некотором роде виновна в убийстве Лешки. Вернее… Я была с человеком, организовавшим или заказавшим это убийство. И мне с тем человеком было хорошо. Я приняла от него дорогой подарок. И я, вернее, мое предательское тело, хотело увидеть его вновь… Хотело ощутить на себе его руки…

Мне было стыдно, тошно, но я ничего не могла с собой поделать.

Я разлила нам с Надеждой Георгиевной еще водки, и мы опять выпили не чокаясь. Потом поревели. Затем обнимались и снова ревели. Еще выпили.

Когда бутылка опустела, Надежда Георгиевна заявила, что ей надо идти. Но тут же вспомнила важную вещь, которую забыла мне сказать: во вторник, когда она будет в Лимассоле, приедут ценные клиенты. Их должен принять кто-то от «Алойла». Мне было велено в понедельник съездить в фирму, встретиться с верной Надеждиной секретаршей, чтобы она ввела меня в курс дела, а во вторник прибыть в особнячок на Неве.

– Посидишь там с умным видом, скажешь пару слов. Моя секретарша тебе на бумажке запишет, чего требовать и с чем можно соглашаться. Это выучишь. Или возьмешь с собой шпаргалку. Секретарша будет рядом, сядет в уголочке. Договоритесь о сигналах. Потом все равно она будет впечатывать изменения в контракты. Ну и подскажет тебе. Встреча – формальность. Все уже было обговорено факсами и по электронной почте. Они сюда в принципе развлечься приезжают. Понравился им «грязный русский секс».

Надежда Георгиевна грустно усмехнулась и вспомнила, как в предыдущий раз один из типов собирал визитки проституток, каждый день оставляемые ему под дверью гостиничного номера. Система в наших гостиницах работает без сбоев. Живет один мужик – значит, это потенциальный клиент. Приходя в номер, он находил примерно пятнадцать разных визиток, причем большинство – на английском. У себя дома он собирался хвастаться, каким успехом пользовался у русских женщин.

Другой желал русской экзотики – и выбрал на улице (в прямом смысле – на панели) самую страшненькую девочку, потом отправился в одну из комнат, сдаваемых бабками из окрестных домов, и, запивая секс водкой, наслаждался там этим самым «грязным русским сексом» без презерватива, хотя охранники Надежды Георгиевны и пытались ему объяснить (со слов девочки), что он у нее сегодня четырнадцатый клиент и презервативы закончились после десятого…

«Материал для следующего романа», – подумала я. Надо воспринимать это только так. Напишу потом что-нибудь на тему приключений благополучных иностранцев на российских панелях. «Буржуй в коммуналке» тоже пойдет. Потом неплохо было бы права продать какому-нибудь иностранному издательству. Есть ведь за границей любители русского колорита. Раз наша порнуха у ряда тамошних граждан идет на «ура», то почему бы не продаваться и моим романам?

– Меня после этих приемов охрана и переводчики каждый раз развлекают, – с грустью сообщила Надежда Георгиевна. – Но руководству компании на завершающей стадии переговоров присутствовать нужно обязательно. Не волнуйся: там они все будут в костюмах и при галстуках, поцелуют тебе ручку и даже не подумают сделать грязное предложение. А потом моя секретарша все организует. Охрана сводит их куда следует. А днем ты с ними сходишь в ресторан. Кстати, ты говоришь по-английски?

Я покачала головой.

– Как и Леша… Ну ничего. У них будет один бывший наш. Его мать вышла замуж, когда ему было четырнадцать лет, и увезла сына в цивилизованную страну. И от моей фирмы будет мальчик. Так что справитесь. Но ты бы, Оля, учила английский. Хочешь, на курсы отправлю? Или персонального преподавателя найму?

– Посмотрим, – уклончиво ответила я.

Мне не хотелось сейчас обсуждать с Надеждой Георгиевной какие-то деловые вопросы. Ни она, ни я не были в состоянии что-то решать. Тем более я ее искренне жалела. Она лишилась самого любимого человека, возможно – единственного человека, которого по-настоящему любила. И это вообще неправильно – когда дети умирают раньше родителей. Так не должно быть.

В эти минуты мне страшно хотелось помочь Надежде Георгиевне. Вся злость на нее улетучилась. Мне было жаль ее чисто по-человечески. Что нам делить? Лешки, о котором еще когда-то могла идти речь как о яблоке раздора, больше нет. Мои дети – это внуки Надежды Георгиевны. У нас общие цели. У нас вообще много общего.

А может, стоит в самом деле пойти работать в «Алойл»? И отдавать все силы на его процветание? Ведь наследники – мои дети. И только они. Больше наследников нет.

Надежда Георгиевна тем временем тяжело поднялась из-за стола и еще раз заплетающимся языком повторила, что просит меня в понедельник заехать к ее секретарше, которая введет меня в курс дела, а во вторник присутствовать на переговорах.

– Не волнуйтесь. Я все сделаю. Утром отвезу детей на дачу, вечером вернусь в город, а в понедельник прямо с утра поеду к вашей секретарше.

Я предложила довести свекровь до машины. На этот раз ее шофер не поднимался наверх, понимая, что тут будет лишним.

– Жаль, Толик мертв, – вздохнула Надежда Георгиевна, спускаясь по лестнице. – Он бы тебе здорово помог.

– А известно, кто его?.. – не удержалась я от вопроса.

Надежда Георгиевна хмыкнула.

– Кто-кто. Мурат Аюпович. Кто же еще? С Камилем-то у тебя все, я надеюсь? – Свекровь сурово посмотрела на меня. – Любовник-то у тебя хоть приличный человек? Хотя если и детей брал с собой отдыхать, то приличный…

Я ничего не сказала.

* * *

Вернувшись в квартиру, я зашла взглянуть на детей. Они даже не слышали, что приходила бабушка.

Я убрала со стола. Хмель из меня уже вышел. А вот Надежда Георгиевна опьянела очень сильно. Бедная женщина! Наверное, она предпочла бы потерять «Алойл», квартиры, дома, собственное здоровье и жизнь – только бы вернуть Лешку.

Я села за кухонный стол, подперев щеку рукой. В голове мелькали картины нашего общего прошлого и то, что случилось в последнее время.

А ведь он успел сделать доброе дело, предупредил меня. О Камиле. Но почему нельзя было сказать поконкретнее? Например: ты должна опасаться того-то и того-то. Хабибуллины добиваются следующих целей.

Но ведь Лешка оставил мне телефон, по которому я должна была позвонить, вернувшись в Питер. Свой? Или какого-то верного человека?

Я посмотрела на часы. Два. Нормальные люди уже давно видят сны. Но если Лешкины друзья знают, что он погиб и… Может, счет сейчас идет на часы, если не на минуты. Может, они хотят что-то предпринять и им недостает… Меня, что ли? Я что, совсем свихнулась?

Но позвонить следовало. Хотя бы для собственного успокоения.

На цыпочках прошла в свою комнату, нашла в сумке записную книжку, вернулась в коридор, опустилась на пуфик, раскрыла записную книжку на последней странице и набрала номер мобильного, записанный Лешкой на клочке бумаги, переданном мне с сыном. Ведь не просто же так Багиров рисковал?

С замиранием сердца ждала. Гудки. Значит, не отключен. И то слава богу.

Затем сонный молодой женский голос прохрипел:

– Алло! Кому там не спится?

Последовала еще и фразочка про маму. Очень вежливая девушка, ничего не скажешь. Хотя я ведь звоню в неурочное время.

– Простите за поздний звонок, – начала я.

Опять мат.

– Мне этот телефон дал Алексей Владимирович Багиров…

– Эй ты, просыпайся, – послышалось на другом конце. – Одна из твоих б…

– А ты-то сама кто? – донеслось до меня не очень четко.

Я застыла на месте. На другом конце ругались и выясняли, кто есть кто. Я молчала, внимательно прислушиваясь, хотя могла уловить не каждое слово.

Потом о трубке наконец вспомнили.

– Алло! – прохрипел знакомый мужской голос. Когда он позвонил мне в первый раз этим летом, я не узнала его, но с тех пор нам приходилось неоднократно общаться и к голосу бывшего мужа я опять привыкла.

Но этого не может быть…

– Так ты, значит, все-таки жив, – констатировала я факт.

– Ольга, ты, что ли? – сказал Багиров и крикнул (не мне): – Попить принеси! Горло дерет!

Ему опять ответили матом. Лешка немного поругался с девушкой, делившей сегодня ночью его постель, и снова решил уделить внимание мне.

– Ты где? – спросил Лешка уже относительно нормальным голосом.

– Дома. У себя дома.

– Хабибуллиных поблизости не наблюдается?

– Нет.

– Надо встретиться. Срочно. Но не сейчас. Я сейчас не в форме.

С Лехиного конца провода до меня донесся новый поток мата.

– Да заткнись ты! – рявкнул он. – Это моя жена!

Там в самом деле заткнулись.

А Лешка довольно вежливо (на него не очень похоже) предложил мне встретиться завтра днем, предварительно уточнив мои планы. Услышав, что я с утра намерена везти детей на дачу, сказал, что встретит меня на трассе вечером, когда я буду возвращаться в город, и мы вместе заедем в какое-нибудь кафе, где и поговорим. Он назвал развилку, у которой будет ждать меня в восемь вечера.

Потом взял с меня клятву, что я никому не скажу, что он жив.

– Леша, ты о матери-то хоть подумал? Она у меня была сегодня. Почернела от горя!

Леша выразился так, что все тирады его любовницы показались мне невинным детским лепетом.

– В чем дело? – резко спросила я.

– Я тебе все объясню завтра. Только умоляю, Оля: никому ни слова! Никому! Ни одной живой душе. Мне очень нужна твоя помощь. Очень! Мне не на кого рассчитывать. Мне не на кого положиться!

– Но Надежда Георгиевна… – не могла успокоиться я.

– Это дьявол в юбке! Она совсем помешалась на своих любовниках! Я прикончил одного, она тут же завела другого! И она отписывает им по целому состоянию! Оля, ты даже не представляешь… Ладно, все завтра. Жду тебя на развилке.

Лешка отключил связь. Я глубоко задумалась.

Если все так, как сказал Лешка, то его мотивы мне понятны… Конечно, он хочет, чтобы все мамочкино богатство досталось ему одному.

Но не могла же Надежда Георгиевна нанять киллеров, чтобы взорвать Лешку на Кипре? Горе ее не было наигранным…

И с какого боку тут Камиль и Мурат Хабибуллины?

А потом я вдруг замерла на месте. Я вспомнила дату смерти Лешки, названную Надеждой Георгиевной. Ведь когда на Кипр позвонил Мурат Аюпович, он не назвал дату и время смерти. Он просто сказал, что в одной из гостиниц Лимассола убит Алексей Багиров. Когда – не сказал. Он позвонил, когда узнал про случай со мной. И я предположила, что Лешка погиб уже после того, как заходил к детям на виллу и я видела его с бородой в толпе, когда лежала на асфальте. Вполне естественно предположила. А взрыв произошел на день раньше.

Что это нам дает?

Главное – за что все-таки Камиль Хабибуллин заплатил мне десять тысяч евро? И почему как следует не учила английский в детстве?

Решив, что утро вечера мудренее, я отправилась спать.

Глава 27

Мы с детьми встали довольно рано, заехали на рынок, чтобы обеспечить их продуктами на первое время, потом тронулись в путь и застали дедушек, как и обычно, лечащимися с утра пивом.

– Ой, Надька приезжала… – закатил глаза свекор.

– Ой, орала, – подхватил мой отец.

– Вы ничего не сказали? – уточнила я.

– Да мы ничего и не знали, – ухмыльнулся свекор. – Ну, нос ей, конечно, утерли. Сказали, что у тебя теперь богатый любовник. Повез тебя и детей отдыхать. Она аж позеленела.

Тут встряли детки и сообщили, что дядя Камиль купил маме шубу. Я покраснела под загаром. Но дети не дали дедушкам больше ничего спросить: застрекотали, как два пулемета, рассказывая про то, как отдыхали на Кипре. Весь день прошел за разговорами.

– Шубу, шубу обязательно покажи этой старой партийной заразе, – давал напутствия свекор, когда я уже собиралась назад в город. Пусть позеленеет от зависти.

Мне хотелось заметить, что, во-первых, Надежду Георгиевну шубой не удивишь, а во-вторых, ей сейчас не до этого, но решила смолчать: свекра все равно не убедишь, да и про Лешкину «смерть» рассказывать не стоило. Слишком много всего придется объяснять. Я его вообще не упоминала. Дети говорили о Камиле.

Мой отец гудел мне в ухо о том, что надо выходить замуж и что детям нужен отец.

Я постаралась побыстрее ретироваться. Пусть разговаривают с внуками.

Лешка уже ждал меня на оговоренном месте, причем сам был за рулем серой «девятки».

– Тут кафе есть неподалеку, – сказал он. – Давай за мной.

Багиров был без бороды, но в нахлобученной на глаза кепке. Физиономия, как и обычно, опухла после вчерашнего, хотя уже был вечер. А принял он на грудь явно немало.

Мы заняли место в дальнем углу летнего кафе, причем Лешка устроился спиной ко входу.

– Выкладывай, – велела я. – Что за кашу ты заварил?

– Оля, ты хочешь, чтобы «Алойл» достался твоим детям? То есть нашим детям?

– Не вижу других наследников, – сказала я жестко. – Давай ближе к делу. Что нужно?

– Ты можешь попасть в мой кабинет в особняке на Неве? В официальный офис «Алойла»?

– Предположим, – медленно произнесла я.

Багиров пояснил, что у него в сейфе, код которого знает только он сам («Это еще не факт, что его никто не сможет открыть», – подумала я), осталась папка с важными документами. Верхняя, красная. Под ней лежат еще две, они тоже важны, но главное – красная. Лешка хотел, чтобы я забрала эту папку из сейфа и передала ему. Все деньги, которые там лежат, – мои. По словам Багирова, в сейфе должно было быть около десяти тысяч евро.

«Что за всеобщая ставка?» – усмехнулась я про себя. Камиль отстегивает мне «десятку», Лешка – столько же. Интересно, а шубу бывший подарит в дополнение к еврикам?

– Это все? – спросила я вслух.

– Пока да, – ответил Багиров.

– А теперь объясни мне, что происходит.

– Так ты согласна?! – Казалось, Лешкиной радости нет конца. Вообще-то эта реакция показалась мне несколько странной. Не ждет ли меня какой-нибудь подвох?

– Если объяснишь, что происходит, и объяснения меня удовлетворят…

Лешка тяжело вздохнул и вначале повторил то, что сказал вчера: Надежда Георгиевна в последнее время как с цепи сорвалась, меняет молоденьких мальчиков как перчатки. Более того, каждому она хочет сделать какой-то подарок, чтобы, по ее собственным словам, «вспоминали ее добрым словом». Лешка пытался с этим как-то бороться, поясняя матери, что она выставляет себя на посмешище, но она втемяшила себе в голову: если она будет щедро одаривать каждого любовника, о ней будут говорить только хорошее. Теперь к ней в самом деле стоит очередь. Молва пошла. Но ведь все эти мальчики хотят не общения с доброй женщиной Надеждой Георгиевной, а ее денег.

А она раздает деньги семьи. Деньги, на которые вполне естественно претендует Лешка. Зачем ему делиться с какими-то мальчиками?

Для начала он стал им угрожать. Но двое пожаловались Надежде Георгиевне, и она пригрозила отлучить собственного сына от кормушки.

– Оля, ты представляешь, насколько она сбрендила? Она предпочла их мне! Ты только подумай!

– Дальше, – прервала я поток возмущений, льющийся из Лешки.

Сын не мог допустить, чтобы деньги, которые он по праву считал только своими, переходили в руки молодых самцов. Более того, Надежда Георгиевна подарила бывшим любовникам несколько акций «Алойла».

– Сколько сейчас акционеров у «Алойла»? – спросила я.

– Трое, – процедил Лешка.

– Ну, это не так много. Ты, твоя мама и один из ее бывших любовников? У остальных ты выкупил акции обратно? Молодец!

При виде Лешкиного лица я заткнулась.

– Что? – тихо прошептала я.

– Третий акционер – Хабибуллин, – процедил Лешка сквозь стиснутые зубы. – Это он выкупил, а не я. А я не могу допустить, чтобы все остальные ушли к нему! Или чтобы акции матери ушли к нему! Мои-то не уйдут! Но материны! Оля, ты можешь что-то придумать? Как выцарапать акции у Хабибуллина?

– Предложить деньги.

– Не пойдет, – тут же отрезал Лешка. – Денег у него своих навалом. Он ведь хочет прибрать к рукам «Алойл». Оля, ты можешь мне помочь выцарапать их назад? Ведь это же наша компания! Ты хочешь, чтобы она досталась твоим детям?

Прервав очередной лившийся из Лешки поток, я спросила, кого из Хабибуллиных он имеет в виду – Мурата Аюповича или Камиля? К моему удивлению, Лешка говорил про Хабибуллина-младшего, причем, по его мнению, отец Камиля понятия не имел, чем занимается сын.

– Оля, ты можешь съездить к Мурату и поговорить? Я знаю, что ты у него была и что вы… В общем, он тебя должен хотя бы выслушать.

– Леша, а ты-то сам хоть себя слышишь? – мягко спросила я. – Что я скажу Хабибуллину? Верните мне акции «Алойла»? Да он пошлет меня подальше. Он же будет рад-радешенек, что влез в «Алойл».

– Ты не поняла… В «Алойл» влез Камиль, без ведома отца. Скажи Мурату, что Камиль хотел его подставить. Что Камиль намерен прибрать к рукам и «Алойл», и «Хабнефть», Камиль хочет весь нефтяной рынок! Ты понимаешь это или нет?

В принципе желания Камиля были мне очень даже понятны. Признаться, на его месте я желала бы того же самого. Да и Лешка, пожалуй, мечтает о том же. Вот только кишка тонка… А Камилю на пару с отцом это вполне по силам…

Я не знала, каковы на самом деле взаимоотношения Мурата Аюповича и Камиля. Мне говорили, что его любимцем всегда был старший сын, на которого Мурат Аюпович возлагал большие надежды. Но Равиля убили, и остался Камиль. Кто для Мурата дороже: единственный наследник (пусть есть еще две дочери, но «Хабнефть» должна перейти сыну – Камилю, где он уже сейчас трудится) или я? Чьему слову он поверит больше? Да и что я буду говорить? Ваш сын пытается прибрать к рукам «Алойл»?

Правильно делает, ответит мне Мурат и еще похвалит Камиля за предприимчивость. И почему Лешка решил, что все делается без ведома Хабибуллина-старшего?

Хотя…

«А если Камиль был одним из любовников Надежды Георгиевны?» – мелькнула мысль. Могло быть такое или нет? Красивый молодой мужчина, вызывающий желание не только у престарелых особ? Пошел бы он на секс с престарелой Надеждой Георгиевной ради владения еще одной нефтяной империей? Я думаю – да. Потом он решает обработать еще и меня. Камиль ведь прекрасно знает, кто наследует «Алойл» в случае смерти нынешних акционеров, а жить со мной, наверное, гораздо приятнее, чем с Надеждой Георгиевной, – мне оставалось лишь утешать себя такой мыслью.

Мог Камиль украсть с дачи моих детей? Вполне. Ведь они с приятелем (или кто там этот Рашид, вместе с которым они развлекали детей и дедушек) появлялись вечером перед исчезновением Витьки с Катькой. А поместил он их в Надеждином домике для встреч с любовниками. Это была их совместная акция?

Мурату, наверное, не понравилось бы, если бы он узнал, что его сын занимается взятием в заложники детей. Хабибуллин-старший четко высказал свое мнение по этому вопросу. И не понравилось бы, что Камиль стал любовником Надежды Георгиевны… Но если речь идет о целой нефтяной компании, главном и единственном сопернике «Хабнефти»…

– Что ты хочешь, чтобы я сказала Мурату? – уточнила я у бывшего.

– Что Камиль нечестным путем завладел акциями «Алойла»…

Насчет чести в нефтяном бизнесе я имела особое мнение, но Лешку поправлять не стала.

– …что он хотел убить меня…

Этим Мурата тоже не удивишь. Не исключено, что он был бы и сам не прочь это сделать. Например, отомстить Надежде Георгиевне за смерть своего старшего сына.

– …что он хочет подобрать под себя весь нефтяной бизнес в Питере…

Вполне естественное желание, как я уже думала. Мурат ему не удивится, а возможно, только порадуется честолюбивым замыслам младшего сына.

– …что он использовал тебя в своих целях…

Уж с этим вопросом мы как-нибудь разберемся сами, не подключая никакие третьи стороны.

Больше я сдерживаться не могла.

– Леша, ты понимаешь, что несешь полный бред? Мурат Хабибуллин не станет это слушать! Это чушь! Это не аргументы! Ты вообще чего добиваешься? Чтобы Мурат отрекся от сына? Или последовал примеру Ивана Грозного? Или хотя бы лишил его наследства? Он этого не сделает! Пусть они расходятся в мелочах – я, кстати, даже не знаю, расходятся или нет, – но Камиль – сын Мурата. Единственный, оставшийся в живых! Кто для него ты? Кто для него я?

Лешка еще какое-то время нес ахинею про честность Мурата, про чувство долга, про то, что тот всегда идет прямым путем, не то что Камиль. А Камиль встречается с людьми, с которыми не должен бы встречаться.

– А ты откуда знаешь? – прищурилась я. – И у тебя есть доказательства?

– А зачем я тебя посылаю за папкой?! – взревел Лешка.

Я вопросительно приподняла одну бровь.

Оказалось, что Лешка уже давно собирает компромат на Камиля и ему удалось кое-что заснять на пленку.

– Кстати, а откуда у тебя в сумочке оказалась пуговица-фотоаппарт? – спросил Лешка.

– Те двое типов что, твои были?!

Лешка самодовольно кивнул.

– Я нашла ее в туалете.

– И ты ее подобрала? Молодец, съемка оказалась мне очень кстати. У меня тоже есть знакомые специалисты. Они проявили микропленку.

– И что?

– Отдашь снимки Мурату. Вот он обрадуется.

Я молчала. Я не знала, что думать. Мне не хотелось предавать Камиля. И вообще, как я буду выглядеть в глазах Мурата?

Я не желала влезать в борьбу, которую не начинала, хотя все ее участники и пытались меня туда втянуть. Я мечтала, чтобы все они оставили меня в покое. Пусть делят между собой свои империи, но пусть разбираются сами. Да я практически не вижу нефтяных денег, хотя их часть и причитается моим детям. Нам перепадают какие-то крохи с Надеждиного стола. Я ведь сама кормлю семью, сидя ночами за компьютером и создавая тексты. И я готова так жить и дальше. Меньше денег, но спокойнее. За детей спокойнее. А это – главное.

Правда, красную папку я из Лешкиного сейфа все-таки возьму, чтобы самой ознакомиться с содержимым. Отдавать ему ее или нет – другой вопрос.

Чтобы лишний раз не ругаться с Лешкой, я сказала, чтобы он продиктовал мне код сейфа, и записала его на последней странице записной книжки, рядом с новым Лешкиным мобильным.

У меня был к нему последний вопрос: он сам организовал свою смерть на Кипре?

– Нет, это Хабибуллин. Мне просто крупно повезло. Я прилетел не один, с приятелем. Мы взяли два одноместных номера на разных этажах. Оставили кое-какие бумаги у меня. Я пошел в бар, а его отправил за ними. Ну а потом… Решил быстро делать ноги. Взял его паспорт, одежду. Понял, что «смерть» дает мне широкие возможности. Все думают, что меня нет. А я есть. Тело-то исказило до неузнаваемости.

– А борода откуда?

– Накладная. Специально брал с собой.

– А зачем ты полетел на Кипр?

– Дела были. Вот уж не ожидал, что и ты там окажешься. Ладно, Оля. Поехали. Когда ты сможешь взять папку?

– Во вторник, – ответила я, пояснив, что Надежда Георгиевна хочет отправить меня на переговоры.

Лешка сказал, что позвонит мне во вторник вечером и мы договоримся о следующей встрече.

– А тогда уже обсудим, что ты конкретно скажешь Мурату и когда к нему поедешь.

Лешка встал из-за стола первым. Наверное, благодаря тому, что мы несколько минут назад вспоминали пуговицу, я обратила внимание на то, что на его фирменных летних бежевых брюках пришита самая простая гладкая пуговичка, причем не подходящая по цвету: она была скорее желтой и вообще имела непонятный оттенок.

Не самый вежливый из мужчин, Лешка повернулся ко мне спиной и первым тронулся в направлении выхода, не интересуясь, поспеваю я за ним или нет.

Я же застыла на месте. На правом кармане мелькнул маленький тканевый лейбл с английским словом «JOY». Бежевый кожаный лейбл с этим же словом был пришит к поясу.

Я на мгновение закрыла глаза. Бежевую пуговицу со словом «JOY» я нашла в шкафу на вилле Хабибуллина. Была уверена, что там кто-то прятался, пока мы с Камилем сидели внизу.

Так знал Камиль или не знал, что Лешка находится наверху? И кого Хабибуллин ходил провожать среди ночи?

И как Лешка мог выяснить, что мои дети находятся на вилле Хабибуллина? И точно знать, когда там не будет нас с Камилем? Как он оказался рядом с тем местом, где меня сбила машина?

На ватных ногах я проследовала к своему «Запорожцу». Лешка, уже сидевший за рулем «девятки», помахал мне рукой и первым поехал в направлении города. Я тронулась вслед за ним.

Глава 28

В понедельник секретарша Надежды Георгиевны, к которой я поехала с утра, очень четко меня проинструктировала, и я решила, что меня не ждет ничего сложного.

– Так мне нужно подписать эти контракты от фирмы? – уточнила у нее.

– Конечно. Вы же теперь коммерческий директор. Не исключено, что вам дадут должность и повыше. Больше-то подписывать некому.

Секретарша посмотрела на меня удивленно.

На следующий день за мной заехала машина и доставила в офис «Алойла». Не знаю, кому он принадлежал до революции, но, судя по убранству, к старой роскоши добавились новые деньги. Позолота блестела, ангелочки сидели на потолке, мраморные статуи улыбались, и все это отражалось в многочисленных зеркалах.

Переговоры проходили в большом зале со старинной, обитой бархатом мебелью. Мне хотелось не слушать разговоры о нефти, а рассматривать роспись на потолке. Казалось, что ее-то как раз сделали в новые времена, выдержав стиль, поскольку парочка святых с разных сторон имели портретное сходство с Лешкой – в более юном возрасте и теперь, а Дева Мария – с Надеждой Георгиевной в молодости. Или в том виде, какой она станет, если сделает пластическую операцию. Интересно, почему до сих пор не сподобилась? Или и так считает себя неотразимой?

Я все-таки решила прочитать контракт, который должна была подписать от имени «Алойла». Он был составлен на двух языках. Почему-то бросилась в глаза фраза: «В случае смерти подписавших данное соглашение сторон сделка считается недействительной». А сделка заключалась на сумму со многими нулями… И подписывала ее я.

Но мне было не отвертеться от подписания бумаг и пришлось свой автограф все-таки поставить. Перед тем как покинуть здание и составить компанию господам в «культурной программе» (или ее части), я быстро заскочила в Лешкин кабинет, открыла сейф, извлекла оттуда все, что там находилось, деньги сунула в свою сумочку (правда, сумма на десять тысяч евро явно не тянула, навскидку тут было не больше трех), а все папки положила в отцовский кейс, прихваченный из дома. Еще когда мой отец работал, то почему-то захотел в подарок этот символ делового человека, и мы с мамой купили очень приличный – фирменный, кожаный. Долгие годы кейс пылился на антресолях, вчера вечером я его достала, стерла пыль и вот теперь использовала.

Не знаю, что заставило меня заглянуть в красную папку, пока я еще находилась в Лешкином кабинете. Ведь я могла изучить содержимое вечером: встречусь с Лешкой только завтра.

В папке лежали какие-то финансовые документы, в которых я, признаться, ничего не понимала. Правда, в специальном кармашке с внутренней стороны за пакетом фотографий, которые мне просматривать было некогда, обнаружилась маленькая кассетка, запаянная в полиэтилен. Диктофонная? Чистая?

Я непроизвольно сунула ее в карман пиджака, после чего закрыла сейф и кабинет покинула. Господа уже помыли руки (мы вроде бы расстались для этой процедуры) и ждали меня внизу.

Ресторан, осмотр города с купола Исаакиевского собора, покупка подарков женам и детям, затем – ночной клуб. После окончания развлекательной программы клуба, когда я уже была готова рухнуть носом на стол (так хотелось спать), господа объявили, что сейчас отвезут меня домой, а сами продолжат культурный отдых. «Олга» не возражает? «Олга» мечтала лишь об одном: поскорее добраться до кровати.

Мы вышли на ночную улицу, ярко освещенную огнями ночного клуба, открытого до шести утра, и загрузились в джип, предоставленный компанией. Водитель все это время оставался в машине. Кейс я брала с собой в клуб, чтобы не выпускать из рук, теперь поставила между ног на пол, сумочку с деньгами сжимала в руках. Мужчины оживленно болтали (на своем языке), переводчик отвечал на их вопросы. Ничего не понимали только мы с водителем. Или он понимал?

Глядя слипающимися глазами в окно (я с трудом боролась со сном), внезапно заметила, как с моей стороны (я сидела у самой дверцы) к нам пристраивается огромный черный джип и пытается оттеснить к краю тротуара. Спереди появилась еще какая-то машина, марку которой я определить не смогла, а сзади – третья. Нас умело взяли в «коробочку». Дело происходило в старой части Питера, в районе Театральной площади, на улочке, названия которой я не знала. Ночь, около трех. Окна в домах погашены. Время белых ночей проходит, в три уже совсем темно. Фонари не горят. Движения никакого.

Наш джип остановился. Иностранцы пока ничего не поняли, продолжая свою болтовню. Они были пьяны и собирались провести остаток ночи, занимаясь «грязным русским сексом». Водитель же и переводчик быстро сообразили, что что-то здесь не так.

А из трех окруживших нас машин уже выскакивали вооруженные типы в масках. Я не знаю, сколько их было. Очень много. Не считала. Мне стало по-настоящему страшно.

Когда рядом со мной распахнули дверцу, мне хотелось истошно завопить, а еще лучше – раствориться в воздухе, оказаться в нескольких километрах от этого места, никогда не встречаться ни с кем из «Алойла» и деловых партнеров этой компании. Почему я согласилась?! Поскольку в данной ситуации я могла только закричать, то открыла рот. Но мне не дали издать ни звука. Сильная рука схватила меня за шкирку, а к лицу быстро стал приближаться кулак. Кулак, на котором блеснул перстень. На безымянном пальце правой руки. Я увидела это в последнее мгновение перед тем, как потеряла сознание после сильнейшего удара в лицо.

Не знаю, через какое время я очнулась. В первый момент не поняла, где я и что случилось. Лежала на асфальте в новом костюме (почему-то о нем подумала в первую очередь), прижимая к груди сумочку. Дико болела левая часть лица. Ничего не соображая, я расстегнула сумочку, сунула руку внутрь и почувствовала приятный хруст купюр. Ощупала пачку. Вроде цела. Из сумочки ничего не взяли. Налетчиков деньги не интересовали?

Сумочку я застегнула и постаралась подняться. Взвыла: болела нога. Как же я тут оказалась?

А оказалась я на тротуаре, и джип «Алойла», в котором мы ехали, теперь стоял передо мной, чуть правее. Значит, меня вытащили с заднего сиденья и отшвырнули за машину, на тротуар. Я ведь сидела ближе к центру улицы. Это сколько ж я пролетела?

Больше ни о чем подумать не успела: ночь прорезали фары машины. Затем я увидела мелькающий наверху синий сигнальный огонек.

Милиция остановилась рядом с джипом. Один из патрульных сразу пошел ко мне, другой заглянул в джип и тут же стал вызывать подмогу.

– Женщина, вы ранены? – несколько раз повторил вопрос молоденький парнишка.

А я поняла, что мне трудно ответить: что-то с щекой.

– Слушай, дай сюда аптечку, – крикнул парень напарнику. – Ты посмотри, что с ней сделали!

– По крайней мере, живая, не то что остальные, – невозмутимо ответил напарник и сообщил, что уже вызвал «Скорую».

Потом ребята вдвоем помогли мне встать, и я привалилась к тому, что беспокоился о моем здоровье. Сумочку так и сжимала в руках. Но в голове пульсировала еще одна мысль: кейс. Мне требовалось подойти к джипу. Во что бы то ни стало.

Я попыталась сказать ребятам, что мне нужно заглянуть внутрь, но вместо слов получилось нечто неопределенное. Потом я поняла: это хорошо – незачем им знать, что именно мне требуется. Как это я в первый момент не сообразила? Или удар по голове сыграл свою роль? И кстати, что же у меня все-таки с лицом? Челюсть болела ужасно, ноге по сравнению с ней было просто щекотно.

Затем я решилась просто кивнуть на джип, глазами задавая вопрос парням. Они меня сразу же поняли.

– Вам лучше не смотреть, – мягко сказали мне.

Но я упорно кивала на машину. Мы в эти минуты стояли на том месте, где я очнулась, и сквозь тонированные стекла при освещении дороги только включенными фарами милицейской машины мне было не рассмотреть, что делается внутри.

– Слушай, а чего у нее с лицом? – спросил один парень у второго, кивая на меня, будто меня здесь и не было.

– Да челюсть свернули. Я бы сам попытался вставить, но лучше не трогать. Пусть врачи делают.

Я опять замычала, кивая на джип.

– Ну давай, отведи ее, что ли, – сказал первый. – Женщина, тут такое зрелище…

– Но, может, у нее муж там, – высказал предположение второй, с беспокойством поглядывая на меня. – Она убедиться хочет.

– Женщина, все мертвы, – прямо заявил мне первый. Сознание я не потеряла (а мент, видимо, ожидал этого, наблюдая за мной), поэтому, наверное, и продолжил: – Зрелище непривлекательное. Если вы к ним непривычны, то…

Я опять замычала.

– Ладно, смотрите. Я вас предупредил.

Осторожно поддерживая, второй подвел меня к джипу (с той стороны, где были раскрыты дверцы и изначально сидела я). Я хромала на левую ногу, в свете фар милицейской машины попыталась рассмотреть, что с ней, ужаснулась. Интересно, а что я увижу в зеркале?

Но зрелище внутри джипа не шло ни в какое сравнение с моим внешним видом – какой бы он ни был в этот момент.

Все сидевшие внутри были убиты выстрелами в голову.

Но в следующее мгновение я резко дернулась. Недоставало одного человека. В смысле кроме меня.

На переднем месте пассажира был застрелен наш бывший соотечественник, на заднем сиденье, где изначально сидела и я – двое иностранцев, сзади, на одном из сидений, установленных боком к направлению движения, – мальчик-переводчик. Водитель отсутствовал.

Я стала судорожно тыкать на пустое водительское место.

– Чего она хочет? – спросил первый.

Второй патрульный, так и поддерживавший меня под локоток, как выяснилось, соображал гораздо лучше.

– Так не вы были за рулем? – уточнил он у меня.

Я покачала головой. От этого движения челюсти стало больнее – если такое еще могло быть. Я застонала.

– А мы-то решили… – произнес второй, глядя на первого, потом продолжил: – Ночью обычно женщин за руль сажают. Мужчины-то напиваются, а вы можете и не пить. Вы ведь трезвая, да?

Я кивнула. Выпитый за вечер бокал шампанского – не в счет. Да он и выветрился давно.

– То есть вы хотите сказать, что был водитель, а теперь его нет? – уточнил первый напряженным голосом.

Я опять закивала. И опять застонала после этого.

– Приметы? – строго спросил первый.

Если бы я могла смеяться, то расхохоталась бы. Второй опять сообразил быстрее и напомнил первому, что приметы они от меня получат только после прибытия «Скорой». Затем меня все-таки отвели от джипа и усадили на заднее сиденье милицейской машины и, на время забыв обо мне, стали обсуждать случившееся и ругать своих коллег, которые не чешутся прибыть на место.

Я же думала о другом. На полу, перед задним сиденьем, где изначально стояли три кейса (мой и двух иностранцев), ничего не было. Я не думала, что их уже успели спереть менты. Я бы это заметила. Да и зачем они им? Пожалуй, я знала, кто их прихватил. Вот только какова была цель нападения на джип?

* * *

Вскоре прибыла следственная бригада, за ней – «Скорая», потом еще какие-то представители органов.

Двое патрульных, обнаруживших джип с трупами и меня на асфальте, сказали врачам «Скорой», что в первую очередь помощь требуется мне. Да и не только в первую – остальным никакие врачи уже не помогут. За исключением патологоанатома.

– Ну, что тут у нас? – спросил молоденький фельдшер, распахивая заднюю дверцу милицейской машины, а потом добавил, осмотрев мое лицо: – М-да, дамочка, придется проехать в больницу.

Только этого мне не хватало для полного счастья.

Я хотела спросить, сколько времени мне придется пробыть в больнице, но у меня ничего не получилось. Фельдшер истолковал эту попытку по-своему и заявил, что красота моя восстановится, буду как новенькая, в отделе лицевой хирургии в какой-то там больнице, куда он меня повезет, работают высококлассные специалисты, ну а если что – лягу на пластику, теперь такие лица желающим делают – закачаешься. В общем, фельдшер болтал без умолку, но ничего не делал.

Но его поток речи, на мое счастье, был вскоре прерван.

– Так, где тут свидетельница? – спросил знакомый голос из-за спины фельдшера, которого быстро отодвинули в сторону.

«Сергей Сергеевич?!» – хотелось воскликнуть мне, но, как и в предыдущие разы, у меня ничего не получилось. Однако старый знакомый меня тут же узнал, несмотря на несколько измененную «фотографию».

– Ольга, опять ты?

Я попыталась кивнуть.

– Вот уж нам с тобой везет на встречи, – покачал головой Сергей Сергеевич. – А я опять сегодня дежурю.

Если бы смогла – улыбнулась бы. Нужно отдать должное Сергею Сергеевичу, он понял мое плачевное состояние и рявкнул на фельдшера, велев немедленно доставить меня в больницу, оказать первую помощь («Как родной, понимаешь?»), а Сергей Сергеевич сам сегодня приедет и проверит мое самочувствие.

– Сделаем, шеф, – сказал фельдшер. – Женщина, встать можете или помочь?

И он в самом деле помог мне вылезти из милицейской машины и повел к «Скорой».

– Вы ее чего, отпускаете? – крикнул Сергею Сергеевичу один из патрульных. – Вы хоть ее данные записали?

Мой старый знакомый ответил, что это далеко не первая наша встреча и он на днях вообще ко мне в гости собирался, поэтому записывать мои данные никакой необходимости нет. Не знаю уж, что подумали патрульные и остальные члены бригады: больше я разговоров не слышала, так как дверца «Скорой» со мной внутри захлопнулась.

* * *

В больнице ко мне подошли как к родной, в особенности после того, как фельдшер громогласно объявил в приемном покое, что у дамочки все менты в городе знакомые и лично сегодня ночью приедут проверять, как меня тут лечат.

Челюсть мне вправили за одну секунду. Вначале я боялась ею пошевелить, чтобы не свернуть опять, но меня успокоили и предложили сказать пару слов.

– Спасибо большое, – произнесла я.

Врач с медсестрой, тетки лет сорока пяти, искренне рассмеялись, потом занялись обработкой ссадин.

– Голова не кружится? – уточнили у меня. – Не тошнит?

– Только побаливает, – ответила я, прислушиваясь к своим ощущениям.

– Значит, сотрясения у вас нет. А то, что врезали… Это не муж вас так, случайно?

– Нет, – рассмеялась я.

– А к нам обычно таких после семейных ссор привозят. Так что ничего страшного. До свадьбы заживет. Или до развода.

Я опять рассмеялась.

– А болеть и должна, – успокоила меня врач, прикладывая холодный компресс. – Ссадины заживут, отек сойдет. В течение первых суток холод прикладывайте, потом уже не надо. А царапины мажьте. Все затянется. Костюмчик ваш, конечно, жалко, но ничего, новый купите. Беспокоить что-то будет – в районную поликлинику. Все, идите ждать ваших милиционеров. У вас что, правда они все знакомые?

– Нет, что вы. Как такое может быть? Один знакомый.

– Значит, ждите своего приятеля.

Меня проводили на стульчик в коридоре и занялись следующим пациентом.

Сергей Сергеевич появился примерно через час с небольшим, я уже задремала, приложив больную голову здоровой правой стороной к стенке.

– Оля, просыпайся, – тронул меня за плечо следователь.

Я открыла глаза.

– Да, хороша ты, – покачал головой Сергей Сергеевич.

– Хоть не издевайтесь, – вздохнула я.

– Да это я так. Но хоть говорить теперь можешь. Пошли. У меня машина стоит. Отвезу тебя домой. По пути и расскажешь, а завтра поподробнее поговорим.

Сергей Сергеевич помог мне встать, и мы, провожаемые взглядами двух бомжей, пострадавших в драке и почему-то предположивших, что мой знакомый прибыл по их душу, приемный покой покинули. Бомжи за нашими спинами издали вздох облегчения.

Сергей Сергеевич вместе со мной устроился сзади, и водитель тронулся с места.

– Ну давай, Оля. – Следователь положил на колени папочку и приготовился записывать. – Куда ездила? С какой целью? С кем? Кто стрелял?

Я сказала, что сегодня вела переговоры со стороны «Алойла» (Сергей Сергеевич хмыкнул), назвала имена убитых (к сожалению, не знала фамилию переводчика), поведала про ночной клуб и дальнейшие планы компашки, которым было не суждено реализоваться. Про контракт и его пункт, на который обратила внимание днем, умолчала. Затем поведала про машины, взявшие нас в «коробочку», про лиц в черном одеянии и масках с прорезями, про удар мне в челюсть, про потерю сознания и про то, как меня обнаружила патрульная машина.

– М-да, – только и произнес Сергей Сергеевич, потом уточнил, присутствовала ли на переговорах Надежда Георгиевна.

Я пояснила, что она улетела на Кипр за телом сына. Сергей Сергеевич про смерть Багирова уже знал и только покачал головой. Затем поинтересовался, когда моя свекровь думала вернуться. Я об этом не имела ни малейшего представления: меня она в свои планы не посвящала.

– Так ты теперь думаешь работать в «Алойле»?

– Не знаю, – вздохнула я. – Откровенно признаться, не хочется. Как-то спокойнее мне романы писать, сидя дома.

– Да уж. – Следователь искоса глянул на мою опухшую физиономию. – А кто-то из Хабибуллиных мог взорвать твоего бывшего на Кипре?

– Вы думаете, Хабибуллины стали бы пачкать руки? – удивленно спросила я. Мало ли что мне говорил бывший во время последней встречи… Признаться, не исключала, что Лешка сам организовал взрыв с трупом, опередив Камиля и нарушив его планы… Да эту компанию сам черт не разберет, куда уж мне! – Неужели у них нет шестерок, способных выполнить грязную работу?

– Тогда спрошу по-другому: как думаешь, могли Хабибуллины заказать твоего бывшего?

– Мочь, конечно, могли, но зачем это делать в другом государстве, когда у нас гораздо безопаснее?

Сергей Сергеевич хмыкнул. Я же вспомнила, что мне рассказал Камиль во время нашего отдыха на Кипре. В мае этого года он с друзьями на несколько дней летал в Испанию: у одного из приятелей там вилла. («Хорошие приятели», – подумала тогда я. Мне бы таких. У всех виллы в разных странах.) Тогда по всем испанским каналам демонстрировали последствия какого-то жалкого (по российским меркам) теракта: баски заложили бомбу в универмаге. Ни одного убитого, семь раненых, но не серьезно, все будут жить. Дыма больше, чем разрушений. Резонанс по всей стране: высшие чины речи толкают, сам король выступает. На площади в разных городах вывалили тысячи, если не десятки тысяч людей с транспарантами. Телеканалы и газеты стали вспоминать последние «подвиги» басков: захватили пару бизнесменов, у которых на двоих за душой нет и ста тысяч евро, стреляли в какую-то мелочь (опять, кстати, не убили). А что такого случилось по российским меркам? У нас взрывы – так обязательно с человеческими жертвами, шлепнули банкира или крупного бизнесмена – короткий сюжет по телевизору в лучшем случае или пара строчек в газете. Бабульки в соседних дворах обсудят, обзвонят своих знакомых, похвастаются, что у них соседа пристрелили, а у них самих журналисты интервью брали. Но, главное, все спокойны. И правительство, и милиция, и простой народ. Было бы из-за чего митинговать. Не то что тысячи, десять человек на митинг не выйдет.

Поэтому я, признаться, склонялась к мысли, что наши люди предпочтут организовывать заказное убийство у себя на родине, где к ним относятся гораздо спокойнее, так как уже давно привыкли, и носом землю рыть скорее всего никто не будет. Что за маскарад был устроен на Кипре? Я все равно не знала его истинной сути и преследуемых целей. И не знала, кто именно все это организовал. И теперь предпочитала никому не раскрывать всех известных мне фактов. Сергею Сергеевичу я, в общем, верила, но все равно не решилась открыть, что Лешка жив. После всего случившегося боялась говорить лишнее. Кому бы то ни было.

Наконец мы прибыли к моему дому, и Сергей Сергеевич даже проводил меня до квартиры. Признаться, я не знала, хочу его видеть в ближайшее время или не хочу. И вообще кого я хочу слышать и видеть. На прощание следователь сказал, что завтра во второй половине дня ждет меня в уже знакомом мне месте для того, чтобы составить фоторобот шофера.

– Но он же, наверное, не первый день на Надежду Георгиевну работал, – заметила я. – Может, лучше спросите у кого-то в компании?

– Спросим, не волнуйся. Обязательно спросим. Завтра ими всеми займемся. Но у тебя, Оля, фотороботы очень хорошо получаются. По ним человека опознать можно. Так что жду.

Закрыв за следователем дверь, я сразу же начала снимать костюм, чтобы бросить в ванную. С ужасом косилась на себя в зеркало. Ну хороша…

В этот момент раздался звонок в дверь.

* * *

Я вздрогнула и с трудом сдержала готовый вырваться из груди крик. Посмотрела на часы. Кого могло принести в такое время?! Затем мой взгляд упал на сумочку с евро, и я быстро зашвырнула ее под ванну, прикрыв половой тряпкой. Потом набросила на голое тело плащ, висевший на вешалке в коридоре, и робко подошла к двери.

В глазок ничего увидеть не могла, так как лампочка, как обычно, была или разбита, или вывернута.

– Кто там? – спросила робко.

– Я, – ответил Лешкин голос.

Открыла. Бывший ворвался в квартиру как вихрь. Я закрыла дверь и проследовала за ним, уже устроившимся на кухне.

Когда я туда вошла и он увидел меня при ярком свете, в первое мгновение рот открыл и долго не мог закрыть, потом присвистнул, наконец спросил, кто это меня так разукрасил.

Я пожала плечами.

– Ты что, не знаешь, кто тебе врезал? – рявкнул бывший.

– Не кричи, пожалуйста. И без тебя голова раскалывается.

– Прости, – даже извинился Лешка, что было ему несвойственно.

Я же сказала, что на машину, в которой мы с партнерами «Алойла» возвращались из ночного клуба, было совершено нападение. Но убийство иностранцев Лешку нисколько не заинтересовало, как, впрочем, и исчезновение шофера.

– Ты документы из сейфа взяла, которые я просил? Я тут уже свихнулся, тебя дожидаясь.

«Отвык сидеть на лестнице под дверью любимой девушки? И как только Лешенька обходится сейчас без «мерса»? И как сам за руль садится?»

Я кивнула, отвечая на его вопрос.

– Давай их сюда, – сказал Лешка.

– Их украли, – ответила я совершенно спокойно. Теперь мне было уже на все наплевать.

– Что?! – взревел бывший подобно раненому бегемоту. Потом еще добавил несколько слов, которые не говорят женщине, а жене в особенности, пусть даже бывшей.

Вклиниваясь в поток брани, вылетающей из Лешкиного рта, я сказала спокойно:

– Уходи! Пожалуйста. Мне плохо.

– Возвращай мне документы! Ищи их где хочешь! Где хочешь, слышишь?!

– Напиши заявление в милицию. Они как раз расследуют это дело. Может, и найдут твои папки.

– Искать будешь ты! Ясно тебе?! – Лешка помолчал и добавил: – Или ты об этом пожалеешь.

Я устало подняла на него глаза. У бывшего изменилось выражение лица. Теперь его украшала улыбка крокодила, готового заглотить жертву.

– Подумай о детях, Оленька. Хорошо подумай.

– Сволочь! – прошипела я. – Ведь это же и твои дети!

– Ну и что? Я никогда не испытывал к ним никаких чувств. И если придется выбирать – они или моя собственная шкура, догадываешься, что выберу я?

Я догадывалась, но мой собственный выбор был другим.

Глава 29

Наконец Лешка ушел, несколько раз напомнив, чтобы искала документы. Дал на все про все три дня – до возвращения матери с Кипра с «его телом». Неужели Лешка не понимает, что я могу его сдать? Хотя бы той же Надежде Георгиевне. Она – не милиция. А ведь Лешка всегда побаивался матери…

Значит, теперь не боится? Ведь он же не полный идиот, не может он исключать вариант, что я пойду к его матери и расскажу ей всю правду?

Или Надежда Георгиевна в курсе? Знает, что поехала не за телом любимого и единственного сыночка? Но ведь плакала-то она на этой самой кухне вполне натурально… Непохоже, чтобы играла…

Хотя кто их всех разберет?!

А если все затеял Лешка? И детей моих (не наших, именно – моих) украл он и поместил в доме своей матери? Организовал свое убийство и… А чего он вообще добивается? Какова его конечная цель? Надо было бы спросить сегодня, да не сообразила.

Но что делать мне? Искать эти чертовы бумаги? Но где? У кого?

Хотя у кого – я в принципе знала. Перстень. На безымянном пальце правой руки, которой мне как раз и заехали по физиономии. Я отправилась к зеркалу. Вот эти царапины – от перстня. Не было бы его – не было бы царапин. Не кулаком же их у меня на физиономии оставили? Хотя я ведь упала на асфальт и лежала там. Упала на ногу. И головой, по-моему, не ударялась. Сильно не ударялась, но как-то ведь я ее положила на асфальт? Нет, больше не буду рассматривать себя в зеркале. Я вернулась на кухню и заварила себе крепкого чаю.

Я не могла ошибиться: джип брал штурмом Виталий Суворов в компании боевиков. Перстень плюс… Да узнала я его! Просто узнала! Но кто его послал – вот в чем вопрос.

А что нужно мне? Спасти детей и собственную шкуру. Самой мне это не под силу, следовательно, нужно обратиться к более компетентным людям. Из последних выбор мой пал на Мурата Хабибуллина как лицо материально заинтересованное в разрешении ситуации. Пусть режет Лешку на части, пусть вытягивает из него жилы или, по крайней мере, набьет ему морду. Даже если Багиров и не виновен во всех смертных грехах, это будет ему полезно. Милиция меня защитить не может, а на Мурата есть надежда. Пусть поселит нас с детьми у себя в особняке. Мы там поживем хоть при кухне, только бы защитили.

Приняв решение, я легла спать, но просыпалась каждый раз, когда невольно переворачивалась на левый бок.

* * *

Утром при всем желании я не могла привести себя в порядок, поэтому повязала на голову шарфик, прикрыв левую часть лица, надела брюки, чтобы прикрыть ссадины на ноге, и направилась к «Запорожцу». Как и обычно по закону подлости, встретила по пути чуть ли не всех соседей. Они, конечно, интересовались, что со мной случилось. Подозреваю, какие разговоры сегодня поведут бабки на лавочке у нашего подъезда: езда на дорогих иностранных машинах и частая смена мужиков ни к чему хорошему не приводит. Завела нескольких любовников – вот один и поддал, и правильно сделал. Но сейчас мне было не до дворовых сплетен и не до того, что обо мне думают соседи, даже не подозревавшие о серьезности вставших передо мной проблем.

Я надеялась застать Мурата Аюповича в особняке. Помню, как он говорил мне, что засиживается на работе допоздна или еще где-то отдыхает вечерами, а утром предпочитает подольше поспать. На работе обычно появляется не раньше двенадцати. На работу я ехать не хотела: что мне там делать? И зачем отвлекать человека? К тому же меня к нему могут не пустить. До вечера ждать тоже не хотелось. А выспаться мне все равно не удавалось, так как болели и лицо, и нога. Я предпочла бы сейчас договориться о нашем убежище, потом съездила бы за детьми (желательно с охраной), и мы все вместе обосновались бы у Хабибуллина. И пусть себе решает все вопросы с Лешкой, Надеждой Георгиевной, «Алойлом» и кем там еще требуется. А когда дети будут надежно устроены, я съезжу составить фоторобот и выясню, не узнали ли органы чего-то нового. Как раз сообщу Сергею Сергеевичу о своем пристанище. Если меня еще туда возьмут, правда.

Внезапно мое внимание привлекла замаячившая впереди фигура со спортивной сумкой на плече. Фигура стояла на другой стороне шоссе и голосовала, по всей вероятности, желая попасть в Питер. Но пролетающие мимо машины не брали пассажира: почему-то попадались сплошь иномарки, водители которых не желали подхалтурить. У меня же к этой фигуре имелись кое-какие вопросы.

Я посигналила, развернулась и притормозила перед известным журналистом Матвеем Голопоповым, в миру – Александром Ивановым.

В отличие от меня, его физиономия приобрела свой обычный вид: синяки прошли, отеки спали.

Узнав меня, Саша-Матвей рот раскрыл, потом закрыл, но в машину впрыгнул.

– Вы вообще куда, Оля? – спросил.

– К Хабибуллину, – ответила я, не трогаясь пока с обочины, где встала, чтобы не мешать движению.

Саша-Матвей как-то странно на меня посмотрел и тут впервые обратил внимание на платочек на моей голове. Мужчины, даже журналисты, как довелось замечать на практике, редко обращают внимание на изменения в женской внешности и одежде (а ведь все делается ради них!), а если и обращают, то только на синяки и ссадины. Саша-Матвей вначале посмотрел на шарфик, а поскольку я сидела полуразвернувшись к нему, увидел и часть моей левой щеки. Затем он дотронулся до моего плеча, легонько развернул меня к себе, отодвинул шарфик и присвистнул.

– Хотел бы попросить разрешения вас сфотографировать, но не буду. Просто хочу знать: кто это вас и за что?

– Саша, давайте определимся: что вам от меня нужно? Вы просто хотели меня использовать, чтобы попасть к Хабибуллину? Вы в самом деле знали, где мои дети?

– Вы поверили Мурату… – грустно произнес Саша.

– Интересно, а что бы вы сделали на моем месте?

Саша-Матвей посмотрел на меня внимательно и уточнил мягким голосом, почему меня избили. Почему? Я и сама не знала.

– От вас хотели получить информацию?

– Нет.

– Хотели, чтобы вы что-то сделали?

– Нет.

– Сказали тому, кому нужно, то, что нужно?

– Нет.

Саша-Матвей удивленно уставился на меня и заметил, что просто так не бьют. В особенности красивых женщин.

– А муж вас не мог застать в постели с любовником, потому что мужа у вас нет.

– Меня убрали с дороги, – выдавила я из себя, отвернулась и попросила Сашу-Матвея все-таки ответить: знал он или не знал, где мои дети. – Ваш ответ ничего не изменит. Я просто хочу выяснить это для себя.

– Я предполагал, что они могут там быть, – сказал журналист.

Я резко повернулась к нему.

– Почему не сказал это вам? – продолжал он, глядя мне в глаза. – Да чтобы вы не неслись сломя голову в этот домик для любовных свиданий. Вы представляете, что бы там с вами сделали? Ведь насчет вас могли быть оставлены вполне конкретные указания. И детей могли бы вывезти в неизвестном направлении. У меня нет стукачей в охране Надежды Георгиевны. Мне никто не звонил, как сказал вам Мурат. Но я знаю о некоторых любовных гнездышках ряда известных в городе лиц. Профессия обязывает.

– Тогда почему вы стояли и молчали, когда Хабибуллин…

– Оленька! – посмотрел на меня Саша-Матвей с грустной улыбкой. – Вы видели, в каком я был состоянии? И кто меня держал? То есть поддерживал, чтобы я не свалился и не испачкал своей кровью дорогой ковер Мурата Аюповича? Меня вначале просто избили, потом спросили, зачем я пожаловал в усадьбу хана, ну а потом пожелали узнать, почему я посоветовал вам обратиться к самому хану. Я высказал свое мнение.

– И какое же оно было?

Саша-Матвей считал, что моих детей прихватила Надежда Георгиевна. Мурат послал своих людей на разведку по указанному журналистом адресу, и те в самом деле увидели Витьку с Катькой, играющих у домика-пряника. Можно сказать, что всем просто повезло.

– Поэтому Хабибуллин и решил, что я знал, где держат ваших сына и дочь, – закончил выступление Саша-Матвей и добавил через несколько секунд: – И ведь главное – результат, не так ли, Оля? Ваши дети спасены, вы…

– Но нам снова угрожают! – закричала я. – Вы понимаете…

Саша-Матвей положил руку на мое предплечье.

– Успокойтесь. И давайте все по порядку. Вернее, начнем с конца. Зачем вы сейчас ехали к Хабибуллину? За защитой?

– Да. И не надо говорить в прошедшем времени, я к нему еще поеду.

Я посмотрела на часы и подумала, что надо бы заканчивать разговор с журналистом и снова разворачиваться.

– Хабибуллина в особняке нет, – сказал Саша-Матвей.

Меня, конечно, интересовало, откуда он это знает.

По заявлению журналиста, он хотел кое-что продать господину Хабибуллину. Но сделка не состоялась. Пока не состоялась. Но Саша-Матвей не теряет надежды.

– И вы хотите сказать, что приехали сюда на попутной машине? Или вашу разбили молодцы Хабибуллина? Тоже пытались из нее что-то выбить, как и из вас?

– Машина моя в самом деле пострадала, – вздохнул Саша-Матвей. – И не надо смеяться по этому поводу. Ремонт, то есть установка утерянного оборудования, обойдется мне в кругленькую сумму.

Как сказал журналист, вчера они приехали к воротам особняка Хабибуллина на машине его коллеги Сергея, с которым мне уже доводилось встречаться. Охрана заявила, что Мурата Аюповича нет в стране, добавив от себя, чтобы господа журналисты убирались подальше подобру-поздорову, пока им не переломали конечности.

Журналисты отъехали на некоторое расстояние и позвонили по сотовому коллегам, которые смогли быстро выяснить, что Хабибуллин в самом деле где-то час назад покинул пределы страны.

– И вы хотите сказать, что остались тут ночевать в надежде, что Хабибуллин все-таки появится? – усмехнулась я.

– Нет, Оля. Надежды у меня были другие, и они оправдались.

Саша отправил Сергея домой, а сам решил посидеть на дереве, на некотором удалении от усадьбы, и понаблюдать за происходящим на территории. Сергей уехал, Саша нашел пушистую ель, на которой и обосновался с биноклем (он его тут же извлек из спортивной сумки и продемонстрировал мне) и специальной аппаратурой, позволяющей фотографировать с большого расстояния.

Охранники в отсутствие шефа резвились подобно орангутангам в брачный период. Пригласили девок, устроили оргию. Голыми носились по территории усадьбы со всеми вытекающим последствиями.

– Ну и что? – спросила я.

– А если Хабибуллин увидит эти снимки? Например, мы сделаем репортажик «Слуги в отсутствие хозяина» или что-то в этом роде? Но мы не сделаем, – тут же сказал Саша-Матвей. – Мы лучше получим за снимки у охраны информацию о хане. Так что ночь я провел в лесу, – продолжал Саша-Матвей. – Под утро немного вздремнул, да и не хотелось ловить машину среди ночи: во-первых, их практически нет, во-вторых, скорее всего не возьмут – одного мужчину с моей внешностью, ну а в-третьих, зачем привлекать внимание своим появлением поблизости усадьбы Хабибуллина?

– Тут не так-то близко, – заметила я.

– Ну так я прогулялся. Проснулся как раз. Кофейку бы, конечно, не помешало…

– «Колы» хотите?

– На безрыбье… – развел руками Саша-Матвей и выпил полбутылки, затем предложил мне все-таки трогаться в сторону Питера, так как Мурата Аюповича мне тут предстоит ждать слишком долго.

Я все равно не тронулась сразу и сидела в задумчивости. Саша-Матвей опять коснулся моего предплечья и мягко спросил, как он может мне помочь. По его мнению, на Мурата Аюповича все-таки рассчитывать не стоило. Всегда лучше рассчитывать на свои силы.

– И я, по мере возможности, постараюсь вам помочь, Оля. Чтобы немного загладить свою вину. Я ведь вас все-таки использовал…

– И хотите использовать вновь.

– Если я смогу кое-что взять для репортажа… Почему бы и нет? Вы, кстати, видели снимки с Жирным? Вас ведь там не узнать. Как я и обещал.

Я покачала головой: было не до покупки последнего номера «Скандалов». Саша-Матвей сообщил, что Жирный в предпоследнем. Но я и его не видела, блаженно отдыхая на Кипре и занимаясь другими делами. Журналист обещал мне их оба презентовать, вспомнив, что Жирный фигурирует и в последнем номере еженедельника: депутата засняли в гробу, в который была положена моя книга – его любимая. Друзья знали, о чем он всегда мечтал, и опустили в землю вместе с «Оргазмом в гробу». Мне – бесплатная реклама в еженедельнике Саши-Матвея. Могла ли я когда-то мечтать о такой популярности?

– А Камиль Хабибуллин в России? – спросила я.

– Не знаю. Могу выяснить сегодня. А вы что, к нему собрались за помощью? – Саша-Матвей выпучил на меня глаза. – Вы в своем уме, Оля?

Я ничего не ответила. Саша-Матвей во многом повторил то, что рассказал мне при нашей первой встрече. Камиль не способен решать глобальные вопросы, в отличие от своего отца и убитого старшего брата. Более того, на него нельзя положиться. Если у Мурата сложилась репутация делового человека, который всегда держит слово, чего бы ему это ни стоило, о Камиле идет не самая лучшая слава.

– Кстати, он был любимцем у мамочки. Младший ребенок. Конечно, всех деталей я не знаю… Потом мать умерла, как я вам уже рассказывал. И Камиль пустился во все тяжкие. Отец старался держать его в узде какое-то время, потом махнул рукой, а в последний год попытался снова взять в руки – после гибели Равиля. Не знаю, что из всего этого получится… Но, Оля, выкиньте Камиля из головы. Он вам не помощник. Тем более после того, что он сделал в доме депутата Госдумы.

Ты еще не знаешь, что он сделал на Кипре…

Я закрыла глаза. Что мне делать? Куда пойти? А ведь Лешка может начать действовать уже прямо сейчас…

Я решилась. И сказала про то, что Багиров остался жив, то ли организовав покушение на себя, то ли удачно его избежав, и о том, как он попросил меня взять из сейфа какие-то документы.

– Что было в папках, вы посмотрели? – уточнил журналист.

– Какая-то финансовая документация. И…

Я вспомнила про маленькую кассетку. У меня нет диктофона, у Саши-Матвея же он должен быть обязательно.

В общем, я сказала и про кассету, и про вчерашнее нападение, и про ночной Лешкин приход ко мне домой и его угрозы.

– Да, в таком случае точно надо связываться с Муратом Аюповичем, – усмехнулся Саша-Матвей. – Придется выяснять, куда он отбыл и насколько. Я вам помогу, Оля, раз я в состоянии это сделать, а вы решили не жалеть своего бывшего. Правда… у меня будет одно условие.

Я вопросительно посмотрела на журналиста.

– Знаете, почему я вчера поехал к Хабибуллину? Мне очень нужны деньги. На мне висит долг. Хотел ему кое-что продать… Зная мою пагубную страсть к игре, мне уже никто не дает… Но я отдам эти материалы вам. И вы передадите их Мурату – ну и, конечно, расскажете все, что рассказали мне… А потом попросите, чтобы господин Хабибуллин помог бедному журналисту, его не калеча… Сообразите, как ввернуть. Скажете, что фотографии – мои.

С этими словами Саша-Матвей извлек из внутреннего кармана курточки небольшой черный пакет, раскрыл его и протянул мне несколько снимков.

– Вы, наверное, не знаете, кто заснят рядом с вашим бывшим мужем, – заговорил Саша-Матвей, пока я рассматривала фотографии.

Но я знала: это был Виталий Суворов, с которым они пили пиво в каком-то открытом кафе, сидели в бане с девочками, в общем, очень мило проводили время в компании друг с другом.

А Саша-Матвей продолжал рассказывать мне, кто такой Суворов:

– Все считают, что этот человек работает на Хабибуллиных. И, главное, так считает Мурат. Более того, у меня имеются записи разговоров Суворова и вашего бывшего мужа, Ольга… Они явно свидетельствуют о том, что Суворов работает на Багирова, а не Хабибуллина.

– Сколько вы хотите за эти фотографии и записи? – спросила я хриплым от волнения голосом.

Глава 30

Саша-Матвей не хотел брать с меня ни копейки, считая, что у меня не самое лучшее финансовое положение. Я убедила его, что плачу Лешкины деньги, выданные мне на покупку глушилки и пистолета. Про остальные, прихваченные из сейфа, даже не заикалась.

– Но они вам все равно могут пригодиться на другое. Детям лучше что-нибудь купите или себе. С вас, Оля, я не могу их брать. С Хабибуллина или вашего бывшего мужа – другое дело.

В конце концов мы договорились, что я сегодня отдам Саше-Матвею тысячу долларов, а он в дальнейшем продаст те же снимки и записи (скорее всего при моей помощи) Мурату Хабибуллину и вернет мне эту тысячу. Для него главным было поскорее расплатиться с долгом, чтобы не начали капать проценты.

Мы заехали к моим на дачу, я провела инструктаж с дедушками. Саша-Матвей, о котором свекор уже все уши прожужжал моему отцу, был встречен с распростертыми объятиями. Журналист добавил наставлений к моим. Главным было: никуда не отпускать детей одних. Мы все надеялись, что Лешка, по крайней мере, не станет устраивать стрельбу в дачном поселке и не додумается спалить его дотла. Хотя от Багирова всего ждать можно. Дети слушали, раскрыв рты, с интересом оглядывали Сашу-Матвея, даже пару раз дотронулись до его длинных волос, мне сказали, чтобы я свои тоже отращивала, а затем в один голос спросили, когда приедет дядя Камиль. Они по нему соскучились.

Я наступила Саше-Матвею на ногу, а детям сказала, что дяди Камиля, по всей вероятности, еще нет в городе, иначе он бы уже обязательно заехал. Правда, я в этом сомневалась.

Когда мы опять сидели в моей машине, Саша-Матвей покачал головой и признался, что не ожидал от Камиля такой любви к детям. Журналист поведал мне еще несколько деталей из биографии Хабибуллина-младшего, характеризовавших его как редкостную сволочь и маменькиного сынка, подобного Лешке. Правда, мать Камиля не шла ни в какое сравнение с Надеждой Георгиевной, ни партийной работой, ни бизнесом не занималась, посвящая себя домашнему хозяйству и детям, любимым из которых был младший, оберегаемый от всех невзгод.

В городе я высадила Сашу-Матвея у метро, а сама поехала к Сергею Сергеевичу, обещавшему подойти на работу во второй половине дня, после того как выспится. Зашли мы с ним в здание практически одновременно: я шла за ним по пятам. За столом убитого Андрея Геннадьевича сидел уже другой человек, который тут же подсунул мне «Маньяка и принцессу», чтобы оставила автограф. Это что, теперь настольная книга в органах?

Первые минут пятнадцать говорили о моем творчестве, новый сотрудник отдела Сергея Сергеевича поведал лично мне о встречавшихся на его жизненном пути случаях изнасилования (чтобы я использовала их в следующем романе), потом коллеги отчитывались перед Сергеем Сергеевичем о проделанной работе – допросе сотрудников «Алойла».

– А дело от вас не заберут? – спросила я. – Ведь иностранцев же убили.

Сергей Сергеевич с коллегами очень надеялись, что заберут, но пока в связи с неразберихой им пришлось собирать информацию об убитом гражданине России и исчезнувшем шофере. Вообще мне пояснили, что скорее всего именно это дело будут вести и ФСБ, и прокуратура одновременно. Милиция занимается уголовщиной, если же дело связано с политикой, его передают ФСБ. Я все равно ничего не поняла: какая политика, если речь шла о продаже и покупке нефти и нефтепродуктов?

Шофер, как выяснилось, давно работал в «Алойле» и ни в чем преступном ранее замечен не был. Сергей Сергеевич высказал предположение, что в самое ближайшее время его найдут на дне какого-нибудь из многочисленных водоемов Петербурга или закатанным в асфальт. Возможно, ему заплатили за то, чтобы вел машину по определенному маршруту и не мешал действиям налетчиков, а потом и самого кокнули. Хотя странно, что не кокнули вместе со всеми.

Семья шофера ничего не знала, он просто не пришел домой ночевать. Мне предъявили фотографию, я опознала нашего вчерашнего водителя. Меня допросили под протокол, велев повторить все, что я знала. Я сказала то же, что и вчера.

– Благородные пошли бандиты, – заметил новый коллега Сергея Сергеевича. – Женщин не убивают.

Я отреагировала на эту реплику так, словно только что села на пчелу. Взвилась к потолку, повернулась к говорившему своей разукрашенной щекой, потом предложила снять брюки и продемонстрировать ногу. Чтобы загасить конфликт, Сергей Сергеевич заметил, что у них в отделе всегда рады увидеть женщину без штанов, но в данном случае он сам в состоянии поведать коллегам, как вчера выглядела моя конечность.

– Сколько времени вы были без сознания? – спросил меня новый сотрудник.

Я задумалась.

– Понятия не имею, – честно ответила. – Но когда очнулась, все уже уехали.

– Выстрелы слышали?

– Нет, – покачала головой я. – Вообще ничего не слышала.

– Минут пятнадцать, наверное, – высказал предположение Сергей Сергеевич. – Она ведь головой об асфальт ударилась.

Со мной еще немного побеседовали и отпустили, приглашая заходить. Правда, не забыли упомянуть, что меня могут вызвать и повесткой, и не только они. Я сникла, но возразить не могла. Также не хотелось предупреждать, что, возможно, не смогу появиться в связи с собственной кончиной или уходом в глубокое подполье.

Но Сергей Сергеевич последний вариант предусмотрел и попросил предупредить, если решу куда-нибудь отбыть.

– Лучше бы вы, конечно, из города не уезжали, – подал голос новый сотрудник.

– Ольга Викторовна сама заинтересована, чтобы мы знали, где она находится, – усмехнулся Сергей Сергеевич. – У нее такие знакомые, что она предпочитает перестраховываться. Поэтому обязательно сообщит, где ее искать.

* * *

По пути домой заехала на рынок, потом в супермаркет, накупила продуктов на несколько дней вперед, а то неизвестно, когда удастся снова выбраться в магазин. Да и вообще, может, я все это делаю зря и не придется мне больше наслаждаться ни копченой колбаской, ни овощами с фруктами. На кого я детей-то оставлю? Кто их растить будет? Дедушки уже немолоды и не очень здоровы. На глаза невольно навернулись слезы. Хотя что это я?! Надо думать о хорошем.

Саша-Матвей уже пасся у подъезда, разговаривая с бабками, как и обычно, облепившими скамейку. Они наперебой рассказывали журналисту районные новости. Оказалось, что все его знают (заочно) и готовы удовлетворить любопытство. Как выяснилось уже у меня в квартире, я была основной темой местных сплетен. Если бы бабки еще знали, что я – Алена Эросмани, про которую они тоже слышали (и, конечно, осуждали), то жизни мне бы не было вообще.

У меня в квартире Саша-Матвей извлек из кармана пакет со свежеотпечатанными снимками (копиями виденных мною сегодня утром) и вручил мне, заявив, что карта памяти и еще два комплекта снимков остаются у него. Затем он достал небольшой диктофончик и включил. Кассета стояла на нужном месте. Пока Саша-Матвей курил, выпуская дым в форточку, я в напряжении слушала.

Багиров договаривался с каким-то мужчиной (голос я слышала впервые, хотя откуда мне знать голос Виталия Суворова?) об организации покушения на себя. Оно изначально планировалось в лаборатории, куда Лешка повез нас с Катькой сдавать кровь. Поскольку Лешке в лаборатории доводилось бывать неоднократно, он хорошо знал расположение помещений (по крайней мере, части) и сказал Виталию, где его ждать. Далее Лешка заявил, что разыграет передо мной какой-нибудь спектакль (например, что поверил мне на слово), я, по всей вероятности, буду настаивать, что анализ все равно надо сдать, раз уж мы приехали, чтобы в дальнейшем у Лешки не возникало подозрений.

Из памяти всплыла сцена перед лабораторией. Он ведь в самом деле собрался уезжать, что-то подсчитал на калькуляторе… А потом ему на руку сыграла Катька.

Суворов (или кто это был) предлагал действовать по обстоятельствам и вообще считал, что лучше не разыгрывать комедию: а вдруг я не буду настаивать на анализе, а наоборот, сяду и уеду, послав Лешку по известному русскому адресу?

В этом месте мне была дана не самая лестная характеристика. Лешка считал, что любая женщина за такое наследство удавится и я из кожи вон полезу, чтобы доказать Лешкино отцовство. А тут у меня будет на руках документ. Тем более мне нечего бояться.

– Ты абсолютно уверен, что ребенок твой? – спросил незнакомый мне мужской голос.

– В этом случае – да, – надменно заявил Багиров. – Ты мою женушку видел? Редкостный крокодил. Я женился на ней, только чтобы от армии откосить: она беременна от меня была. Ну переспал с ней по пьяни. В темноте не заметил, что она мне под бок прилегла. При свете даже трезвый бы не притронулся. Хорошо хоть и сын, и дочь на меня похожи. И мать моя считала, что с такой женой, как Ольга, проблем не будет. Тихая мышка, будет дома сидеть, детей растить, мне гулять не мешать. Когда мать мне все по полочкам разложила, я и подумал: а чего не жениться? Но через год все равно развелся. Мать психушку организовала, от армии я откосил, ребенок родился… А видеть каждый день Ольгу… Не-е, я решил, что с другими женщинами и так разберусь, но с ней разводиться надо. А кроме меня, у нее мужиков не было – ни до, ни после. Кто на такую позарится? Так что тут без дураков – мои дети. Оба.

Далее было еще ужасней… Меня планировали подставить. Они решили (вернее, Лешка решил), что я должна появляться во всех местах, где Виталий будет убивать «клиентов». Органы и задумаются, а еще лучше – Лешкина мать или Мурат Хабибуллин, которых мне будет гораздо сложнее убедить в своей невиновности, чем органы. Меня планировали сделать козлом, то есть козой отпущения.

Запись закончилась. Я закрыла глаза. Чего они хотели? Вернее, чего хотел Лешка? Козой отпущения – это понятно. Но только ли убийства хотел повесить на меня Багиров? И он что, другой кандидатуры не мог найти?

– Не расстраивайтесь, – мягко сказал Саша-Матвей, накрывая мою руку своей ладонью. – Не надо принимать близко к сердцу слова этого урода. Сам он крокодил. Просто не мог вас оценить. Кстати, ваши интеллектуальные способности оценила Надежда Георгиевна, а это очень много значит. Это прекрасная характеристика для многих людей. Если она решила сделать вас коммерческим директором «Алойла» и, по всей вероятности, передать дела вам, а не своему сыну… Возможно, именно поэтому ваш бывший муж захотел от вас избавиться. Он увидел в вас конкурента, причем очень серьезного. И тут он убивает двух, то есть даже трех зайцев: и избавляется от лиц, мешавших ему по каким-то причинам, и представляет себя невинной жертвой (как же – на него тоже покушались!), и убирает вас с дороги. Хитро придумано!

«Если это, конечно, все», – подумала я. Вслух спросила, почему, по мнению Саши-Матвея, Хабибуллин заплатит за эти пленки и снимки тысячу долларов или даже больше. Только потому, что Виталий Суворов, как оказалось, работает и на Багирова?

– Убийства в особняке депутата помните? Того, что Госдумы? Когда убили депутатов нашего Законодательного собрания? Жирного и еще одного?

Еще бы мне их не помнить!

– Я считаю, – заявил Саша-Матвей, – что Багиров хотел подставить Камиля, а не только вас. И нанял для этой цели Виталия Суворова. Мурат Хабибуллин мог бы ему спустить работу на Багирова (хотя в любом случае он не обрадуется такому повороту дел), но то, что была сделана попытка подставить единственного оставшегося в живых сына Мурата, на которого он теперь возлагает большие надежды… Для Мурата семья – святое. И он будет до последней капли крови защищать своих, пусть он и не самого лучшего мнения о Камиле. Но Хабибуллин-младший быстро сообразил, в чем дело. Он ведь знает стиль Виталия. И, наверное, знает больше, чем мы с вами, Оля. Тут рядом были вы. Камиль решил подставить вас. Или он в самом деле решил, что вы замешаны в этом деле. Что вы работаете на… по крайней мере, не на Камиля. Более того, Мурат Хабибуллин в последнее время вел свое расследование. Он ведь терпеть не может, когда появляются какие-то непонятки. Хотя кто их любит? А тут все сразу же становится ясно. Алексей Багиров и заварил всю кашу. Медсестру, конечно, жалко… Которую в больнице пристрелили…

– И то покушение тоже организовал Лешка?!

– У меня есть пленка, – кивнул Саша-Матвей. – Оно тоже планировалось заранее. Обговаривалось примерно в одно время с первым. А потом Багиров, наверное, дал какой-то сигнал. Этого я уже не знаю. И уложил в свою постель сестричку. Сволочь!

Я закрыла глаза. Какой кошмар! За какой редкостной сволочью я была замужем! А Камиль? Он-то чего добивается? Он действует на пару со своим отцом? Теперь я вообще не знала, что думать и кому верить. Кто кого использовал? Зачем? Взять хотя бы «выход в свет» с Камилем. Ведь Лешка же не мог знать, что я окажусь в гостях у депутата? Хотя Камиль мог случайно обмолвиться Виталию Суворову, с которым они знакомы и зачем-то встречались на Кипре… Встречались тайно. Да их всех сам черт не разберет!

Но мне еще требовалось прослушать кассету, которую я так удачно вынула из папки, лежавшей в Лешкином сейфе. Что на ней? Может, это каким-то образом прояснит ситуацию?

Мы вставили ее в диктофон. Она как раз подошла по размеру. Послышалось шуршание пленки, но никаких голосов не было. Саша-Матвей перемотал пленку вперед – и снова до нас донеслось лишь ее шуршание.

– На кассете ничего нет, – наконец сказал журналист и вынул ее из диктофона.

– Но этого не может быть! Ведь Лешка не стал бы хранить чистую!

– Ну когда-то на ней, наверное, была запись, – протянул Саша-Матвей. – Но ведь есть много способов ее стереть.

– Это мы с вами сейчас…

– Нет, не беспокойтесь. На ней уже ничего не было, когда она попала в мой диктофон.

Саша-Матвей предположил, что рядом с кассетой мог, например, оказаться сильный магнит; в момент записи могла барахлить аппаратура; кассеты также нельзя проносить через металлоискатель; если пленка – старая, то специальный состав, которым ее покрывают, мог просто осыпаться; если на нее несколько раз делали запись, прогоняя через головку, – магнитный слой опять же мог осыпаться.

– А Лешка не самый лучший специалист по звукозаписи, – констатировала я.

«А я сама зря старалась», – добавила про себя.

Но тут в голове возникла новая мысль. В больнице Лешка говорил про тайник в «своей комнате» под половицей у правого окна. В тайнике лежит компромат на Надежду Георгиевну. И если он, отправляясь на Кипр, не взял ничего из сейфа, следует ли из этого, что он не взял ничего из тайника? Мне очень захотелось до него добраться, чтобы, по крайней мере, познакомиться со всеми скелетами из шкафов семьи Багировых, частью которой я вынуждена была себя считать.

Я посмотрела на Сашу-Матвея и рассказала ему про тайник.

– Хотите в него забраться? – тут же понял он меня.

– Хочу, – кивнула я. – И прошу вашей помощи.

– Вы имеете в виду незаконное проникновение на чужую собственность?

Я кивнула.

– И как думаете проникать?

– Вот об этом я как раз хотела посоветоваться с вами. У вас в таких делах должен быть большой опыт, – я улыбнулась. – У меня-то он нулевой. Приглашаю вас в компаньоны. Ну где еще вы найдете такой материал для репортажа?

– Вы мне все отдадите? – уточнил Саша.

– Не знаю, – честно ответила я.

– Ладно, изучим материалы вместе, – вздохнул Саша-Матвей. – А там решим.

Я согласилась, и мы стали обсуждать детали ночного похода в гости к Лешке.

* * *

После ухода Саши-Матвея я поспала три часа, чтобы не клевать носом ночью (ведь неизвестно, на сколько затянется наша вылазка), потом стала собираться, одевшись как можно более непривлекательно. Правда, как мне казалось, моя разбитая и опухшая физиономия сегодня весь день только и привлекала внимание всех попадающихся на пути граждан.

С журналистом мы договорились встретиться неподалеку от интересующего нас обоих двора, а уже оттуда пробираться к месту пешком. Саша-Матвей обещал прихватить с собой все необходимые «инструменты», как он выразился. Надеюсь, он знал, что следует взять с собой. Предполагаю, с его работой эта вылазка была далеко не первой в жизни. У меня, признаться, дрожали коленки. И мучил вопрос: для меня это вторжение на чужую собственность или нет? Ведь я – Лешкина жена, хотя и бывшая, но мать его детей (наследников). Для всех Багиров мертв. Его собственность переходит к моим детям (ну и его матери с отцом, конечно). А дети еще не достигли совершеннолетия, и я, как их мать… Но консультироваться с юристом я, естественно, не пошла. Не исключала, что прямо от юриста меня отправят в другое заведение, с гораздо меньшим комфортом. Хотя бы потому, что любое проникновение на чужую собственность считается преступлением, а если о готовящемся преступлении кому-то стало известно, то он, выполняя гражданский долг, обязан… Хотя, с другой стороны, юрист обязан сохранять конфиденциальность… Ну вот, совсем я запуталась в этих тонкостях.

Но в Лешкину квартиру все равно решила лезть, так как бывшего следовало вывести на чистую воду. Хотя бы за то горе, что он принес матери. За то, что выкрал моих детей. За то, что мою внешность исказили до неузнаваемости: ведь еще неизвестно, как все это будет выглядеть после того, как заживут ссадины и пройдет отек. Неужели придется делать пластику?

Настроенная решительно, я припарковала «Запорожец» в заранее оговоренном месте. Саша-Матвей тут же выскочил из ближайшей подворотни и юркнул ко мне на переднее сиденье. На плече у него висела довольно вместительная сумка – гораздо большая по размеру, чем та, что была сегодня утром.

– Вы общественным транспортом добирались? – Я удивленно посмотрела на него.

– Ничего страшного. Зачем нам две машины? Обратно поедем на вашей. Она не привлекает ничье внимание.

Я была без сумочки (зачем она мне?), деньги и документы положила в большой нагрудный карман отцовской джинсовой куртки, которую и надела из-за вместительных карманов. Никаких приспособлений взломщика у меня с собой не было: надеялась на Сашу-Матвея.

Он мои надежды оправдал.

Мы пешком направились к квартире, выкупленной скандальным еженедельником, где, к моему удивлению, несмотря на поздний час, увидела продолжающуюся трудовую вахту. Поскольку мне неоднократно доводилось бывать в издательствах (пусть и не газет, но тем не менее), обстановка показалась до боли знакомой. Я вопросительно посмотрела на Сашу-Матвея. Он усмехнулся и заявил, что специально решил показать мне эту квартиру – раз уж мы окажемся рядом. Более того, ему требовалось кое-что забрать из своего стола.

– У вас здесь что, редакция «Скандалов»?

Журналист кивнул с довольным видом.

– А тот адрес, что печатается на последней странице? И телефоны?..

– У «Алойла» же тоже два офиса, Оля, – заметил журналист. – Правда, из других соображений. В нашу официальную контору приходят люди – и с информацией, и скандалить. У нас там для этих целей посажены девочки-секретарши и могучие охранники. Ведь тот офис неоднократно громили верзилы в камуфляже, один раз подожгли, один раз заливали водой из брандспойтов (кроме пожара), туда приносят повестки в суд, и там появляются налоговые инспекторы. А здесь мы спокойно работаем и продолжаем выпускать свои номера, которые с таким успехом продаются. Зачем нам лишняя нервотрепка? Ее и так хватает.

Я искренне расхохоталась. Знала бы Надежда Георгиевна, что делается у нее под носом… Или она знает? Я спросила.

– Я же говорил вам при первой встрече, что у нас нечто вроде негласной договоренности. Надежду-то мы не фотографируем, чтобы особо не возникала. В общем, пока мирно сосуществуем.

«А как же фото с Толиком?» – хотелось спросить мне, но я сдержалась.

Саша-Матвей тем временем извлек из ящика письменного стола какой-то пакет, уже хотел сунуть в сумку, но я предложила свои услуги: руки-то у меня пустые. Заглянув внутрь, увидела там некоторое количество металлических предметов, названия части которых знала. Саша-Матвей только усмехнулся, попрощался с еще работающими коллегами, и мы покинули квартиру.

Но пошли не вниз, как я ожидала, а наверх.

– Куда это мы? – спросила я у журналиста.

– Вы же знаете, что квартира вашего бывшего располагается на последнем этаже. Там еще и мансарда есть, вернее, есть чердак. Надежда Георгиевна давно его переоборудовать собирается, но все руки не доходят. Некогда ей. И вашему бывшему тоже не до того. Так что полезем через чердак. Другого способа не вижу. А вы как собирались?

Саша-Матвей посмотрел на меня с улыбкой. Я, признаться, думала вначале осмотреть дом с другой стороны, но вообще-то у меня не было четкого плана, и я полностью полагалась на скандального Матвея Голопопова, который в таких делах собаку съел. Журналист был рад комплименту и заметил, что правильно делаю, раз уж никогда в подобном не участвовала.

У него имелся ключ от чердака дома, в котором располагалась редакция, он открыл его и пропустил меня вперед. Чердак над домом использовался для сушки белья жильцами, проживавшими в других квартирах, и был относительно чист. Войдя туда, Саша-Матвей вручил мне фонарик и сам зажег еще один.

Мы проскользнули под простынями, затем оказались у закрытой двери, видимо, установленной не очень давно.

– Это мы ее поставили, – сообщил Саша-Матвей, извлекая из пакета, который несла я, очередной ключ. – К счастью, дома тут плотно прилегают друг к другу. В старой части Питера встречаются и такие, где общие чердаки. Но тут была просто стена.

– А Надежда Георгиевна не обратила внимания на появившуюся дверь?

– Мы ее быстренько установили, когда Надежда Георгиевна только затеяла ремонт. А она не дошла до чердаков… К нам даже никто не приходил насчет этой двери. Но учтите: дальше будет сложнее. Следующий-то дом уже Надеждин.

Дверь предательски заскрипела, но нас никто не услышал: на чердаке не было ни двуногих, ни четвероногих обитателей. Саша-Матвей прикрыл дверь с другой стороны, но запирать не стал.

Следующий чердак был покрыт слоем пыли и завален старой мебелью. Как пояснил Саша-Матвей, жильцы расселенных квартир не стали брать все добро в новые, но куда тащить рухлядь? Ни помойки, ни пустыря поблизости нет. Вот и решили все отнести сюда. Так и лежит до сих пор. Журналисты уже давно собираются все это исследовать. Ведь в старой мебели бывают и тайники, но все руки не доходят: слишком много событий происходит в современном мире.

Здесь пробираться было значительно сложнее, один раз я больно ударилась ушибленной вчера ногой и не смогла сдержать крика.

– Что с вами? – резко остановился Саша-Матвей.

У меня же продолжали сыпаться искры из глаз, потом нога стала просто ныть. Немного постояв, я снова тронулась в путь, теперь гораздо осторожнее и освещая каждый метр фонариком.

– Тут придется через крышу, – заметил журналист. – Сможете?

– А куда деваться? – усмехнулась я. Видели бы меня сейчас мои дети… Хотя они, не исключено, с большим удовольствием поучаствовали бы в мероприятии.

Саша-Матвей, осветив окрестности фонариком, выбрал какой-то пыльный комод и стал двигать его поближе к просматривавшемуся в потолке люку. Я вызвалась ему помочь.

– Запачкаетесь, – заметил журналист.

– Специально одевалась во все старое, – ответила я.

Общими усилиями мы комод с места сдвинули, правда, когда Саша-Матвей на него встал, одна из крепких (на вид) толстых ножек подогнулась и мебель предательски накренилась. Но журналист на кренящейся палубе удержался, тем более поверхность была не скользкой лакированной, а просто деревянной. Стоя на комоде, журналист стал орудовать отверткой. Я светила ему фонариком, направляя луч вверх. Вскоре люк поддался и Саша-Матвей открыл его.

– Тут подтягиваться придется, – посмотрел он на меня сверху вниз. – Сможете?

Меня, признаться, брали сомнения.

– Я вас подсажу.

Критически осмотрев сухощавую фигуру журналиста, я огляделась по сторонам в поисках более крепкой и высокой опоры, с которой мне в самом деле было бы несложно вылезти наверх. Саша-Матвей тем временем подтянулся на руках и исчез в проеме. Через пару минут он свесился вниз и сказал, что этот люк выводит на старую, давно заброшенную голубятню.

– Вы видели «домик» снизу? – спросил он.

Признаться, не обращала внимания, да и не часто бывала у Надежды Георгиевны. Не приглашали-с бедных родственников.

– И куда мы с голубятни? – спросила я, проверяя крепость найденного стула.

– По крыше прогуляемся до дома вашего бывшего. Там – похожая конструкция. Значит, тоже люк. Через него и полезем. Только по крыше придется пройти.

Я замерла на месте, вспомнив, что она тут совсем не ровная, как во всех современных домах моего района. Здесь же крыши покатые, обитые жестью, по которой в дождь вниз стекает вода.

Я сказала об этом Саше.

– Во-первых, не такая уж она и покатая, – невозмутимо заметил он. – Во-вторых, сейчас сухо и не скользко. А в-третьих, и это самое главное, – по центру идет дорожка. Сантиметров десять шириной.

– Десять сантиметров? – в ужасе представила я. – Всего?!

– Ну да. Вот по ней и пойдем. Да не бойтесь вы, Оля. Спокойненько, одну ногу за другой будете переставлять. Я подстрахую. Главное: не смотреть вниз. И идти тут недалеко. Но, конечно, можете вернуться…

– Нет! – твердо сказала я, приставила стул к комоду, встала вначале на стул (он зашатался), затем подняла руки вверх, держа Сашину сумку (тяжелая, зараза), вручила ему, затем вручила свой пакет с инструментом, потом сама влезла на комод, чуть не съехала, но равновесие удержала.

Сверху уже свешивались Сашины руки.

– Я вас подниму, – сказал он.

Но я решила вначале попробовать сама. Встав на цыпочки, ухватилась за грязный край. В локтях руки согнуть смогла. Тут подключился журналист и после пары минут совместных потугов все-таки втащил меня наверх. Уже не обращая внимания на грязь, я с минуту стояла на четвереньках, приходя в себя. Дышала тяжело, но временно забыла про ноющие ногу и щеку. Чувствовала гордость за совершенный подвиг. Кто бы мог подумать, что мне окажется по силам подтянуться?

– Куда дальше? – наконец смогла спросить журналиста.

– Дверь видите?

Передо мной зиял проем.

– Вот в него, огибаем «домик» – и тут как раз начинается «дорожка». По ней вперед и с песнями, но лучше – молча. В направлении другого «домика». К нашему счастью, ночь уже не белая, но пока еще и не черная. Так что и нас вряд ли кто-то заметит, и нам путь все-таки виден. Пойдемте, Оля. Все будет хорошо.

Встав с четырех конечностей на две, я тронулась в направлении зияющего проема. Фактически никакой двери тут не было: проем закрывался куском фанеры, сейчас отодвинутым в сторону. Я высунула нос наружу, вдохнула ночного воздуха. На высоте он мне показался гораздо чище, чем внизу. Но вид покатой крыши не добавлял уверенности…

– Давайте, Оля, – подбодрил сзади Саша-Матвей. – Раньше сядешь – раньше выйдешь.

Мешок с инструментом он засунул себе в сумку, чтобы мои руки были полностью свободны. Я же, крепко держась за стену «домика» и следуя указаниям журналиста, стала огибать «домик» справа.

– «Дорожку» видите? – послышался сзади Сашин шепот.

По-моему, это было слишком громкое название… Я не знала, как ее преодолею. Пойти в канатоходцы никогда не было мечтой моей жизни, даже в детстве, когда мама с папой водили меня в цирк. Да и они там все работают со страховкой. А я?

– Саша, а веревкой можно привязаться к «домику»? – робко спросила я. – Вы взяли веревку?

– Взял, но она уже привязана к крюку.

– Что? – не поняла я.

– За второй «домик» мы зацепим крюк. Альпинистский. И по веревке спустимся в квартиру Багирова.

Я чуть не свалилась с крыши.

– А вы как думали? – посмотрел на меня Саша-Матвей, уже стоя за самой моей спиной.

– Через дверь, – пробормотала я. – И вы же что-то про люк говорили?..

– Через какую дверь? – усмехнулся журналист. – На площадке, что ли? Так пока мы ее вскрывать будем, охрана снизу принесется. Там же наверняка наставлены всякие штучки. Да и шум они услышат – и как с чердака выходим, и как я отмычкой в замках копошусь. Нет, Оля, единственный путь – через окно. Вспомните старую русскую традицию, идущую с времен основателя нашего города… Я, кстати, специально посмотрел: у Багирова одна створка оставлена приоткрытой. Вот туда и полезем.

– Но веревку-то можно и здесь привязать, – завела я все ту же песню.

– А отвязывать кто будет? Думаете, я собираюсь бегать по крыше туда-сюда? Знаете, не хочется служить воробьем для охраны.

– А они нас видят?

– Увидят, если слишком долго стоять будем. Давайте вперед. Или назад.

Я пошла вперед. Хотела бы закрыть глаза, но не решилась. Слава богу, у меня хватило ума надеть кроссовки. А если бы я тут в туфельках прогуливалась?

Правда, могу признать, что хождение по крыше далось мне гораздо проще, чем можно было бы предположить. Примерно шагов через десять я уже точно знала, как надо ступать, хорошо держала равновесие, ноги совершенно не скользили, страх в некоторой степени прошел, вниз не смотрела, стремилась к заветной цели – «домику» над квартирой Багирова. Хорошо, что он оказался не над Надеждиной. Туда идти пришлось бы дольше.

До цели добрались без особых приключений. Ступив внутрь, мы с Сашей-Матвеем вздохнули и встретились взглядами.

– Вы – молодец, Оля, – похвалил меня журналист. – Если честно, не ожидал. – И поцеловал мне руку.

Видел бы нас сейчас кто-нибудь… Про себя отметила, что с вежливыми людьми всегда приятно иметь дело.

Но времени на дальнейшие раздумья у меня не оказалось. Саша-Матвей извлек из своей вместительной спортивной сумки альпинистский крюк, прицепил его к стене «домика» (этот, кстати, был значительно меньше, чем предыдущий), попробовал на прочность и стал разматывать веревку. Она, к моему удивлению, оказалась достаточно тонкой. Конечно, не такой, которой в советские времена перевязывали коробки с обувью, но тем не менее. Я ожидала нечто типа каната, по которому в школе лазают.

Усмехнувшись, Саша-Матвей заметил, что веревка, по которой будем спускаться мы, выдерживает альпинистов и неоднократно выдерживала самого журналиста, поэтому переживаю я зря. Саша-Матвей планировал идти первым, раскрыть окно пошире и в него влезть, а затем ловить меня.

Глядя на альпинистский крюк, я вспомнила покушение на Багирова в больнице. Там тоже пользовались крюком. У журналиста спросила, трудно ли в нашем городе достать подобное снаряжение. Я ведь во второй раз за короткое время сталкиваюсь с вещью, которую раньше никогда не видела.

– Никаких проблем, – пожал плечами Саша-Матвей, потом внимательно посмотрел на меня. – Если хотите, я вам потом подарю крюк. Детям вашим должен понравиться. Главное: сейчас ничего не бойтесь. У вас же сильные руки. Вы это показали сегодня. Съедете по веревке, тут совсем невысоко, чуть качнетесь вправо, а там я поймаю веревку. И на подоконник.

– А обратно как? – прошептала я.

– Ну что вы все планируете на сто шагов вперед? Так же. Сами не взберетесь, я вас вытяну. У вас все прекрасно получится. Ладно, я пошел.

Закинув спортивную сумку за спину, Саша-Матвей взялся за веревку и «поехал» вниз. Я следила за ним из дверного проема, пока он не скрылся за краем крыши. Практически сразу послышался звук раскрываемого окна. Да ведь тут в самом деле невысоко, сказала сама себе. Верхний этаж. Чего психовать-то? Главное – не смотреть вниз.

Дернулась веревка. Это был Сашин сигнал: он готов меня принимать. Перекрестилась, взялась за веревку и тоже «поехала» вниз. Чувствовала, как жжет ладони. «Да ведь я же их обдеру!» – мелькнула мысль, но тут же исчезла: я зависла над двором как раз на уровне окон последнего этажа. Вернее, чуть ниже. То есть мой нос был на уровне подоконника.

Не удержалась и посмотрела вниз. Чуть не выпустила веревку. Чуть не рухнула вниз с криком «Мамочки!». Зачем меня сюда понесло?! Дура! Сумасшедшая! Прав был Камиль…

– Оля, качнитесь влево, тьфу, то есть вправо. Вправо качнитесь! Ну!

Саша-Матвей стоял у раскрытого окна и тянул ко мне руки. Но ему было не дотянуться до веревки: «домик», к моему величайшему сожалению, располагался не строго над оставленным открытым окном.

Я качнулась – и Саша поймал веревку.

– Не отпускайте ее!

Журналист стал затягивать меня внутрь. Оказавшись на коленях на подоконнике, я рухнула вниз в комнату, создав много шума. Но сейчас мне было плевать на все. И даже на то, что я опять ударилась лицом. Из глаз посыпались искры. Но что такое какие-то искры по сравнению с зависанием над двором на уровне четвертого этажа старого дома?.. Кстати, со своего третьего, из «хрущевки» я бы спокойно могла спрыгнуть вниз. Раньше, правда, у меня таких мыслей не возникало. Но теперь появилась кое-какая уверенность в своих силах. Если понадобится – прыгну. И у нас там мягкий газон, а не асфальт, как у Надежды Георгиевны.

Вначале я встала на колени, тут почувствовала, что щека здорово болит, дотронулась до нее и увидела на руке кровь. Значит, что-то опять разбила или расцарапала – или содрала старое, начинающее затягиваться. Ладно, одной царапиной больше, одной меньше. Не важно. Меня в любом случае сейчас можно только в фильмах ужасов снимать.

Слева слышался какой-то шум. Повернула голову. Не теряя зря времени, Саша-Матвей уже дергал каждую половицу.

– Багиров говорил – у правого окна, – прошептала я.

– А это какое, если через дверь входить? – прошептал в ответ журналист.

Он, конечно, был прав. Лешка же не с улицы смотрел.

Мы находились в его спальне. Кровать была застелена, все сияло чистотой. Здесь пол, в отличие ото всех предыдущих, которые мне довелось сегодня видеть, был тщательно вымыт, несмотря на отсутствие хозяина. Надежда Георгиевна не дает спуска прислуге.

– Оля, помогите мне, чтобы не сидеть тут до утра, – послышался громкий шепот Саши-Матвея. Он наверняка заметил, что я уже отошла.

Я приблизилась.

– Вы разбили лицо, – тут же сказал журналист. – Идите в ванную. Там есть аптечка.

«А откуда это знает журналист?» – пронзила голову мысль.

Но спрашивать я ничего не стала, выскользнула из спальни и завернула в ближайшую дверь, как раз оказавшуюся ванной. Она была сделана в розовых тонах (это кто ж такое придумал, интересно?) и скорее подошла бы молоденькой девушке, а не моему бывшему мужу. Правда, на полочках стояла выставка различных мужских одеколонов, кремов для бритья, гелей и прочей мужской косметики. Предназначения всех тюбиков я не знала, но, похоже, Багиров тщательно следил за своей внешностью. Не хотел допустить раннего увядания?

Посмотрев в зеркало, я ужаснулась. По лицу текли две струйки крови. Аптечку в самом деле нашла в шкафчике, причем не простую, а расширенного состава. Судя по содержимому, Багиров не исключал пулевого ранения. Я поняла это по прилагаемым к препаратам указаниям по применению, написанным от руки. Вот с этого небольшого, наполненного какой-то прозрачной жидкостью шприца следовало снять колпачок и вколоть содержимое как можно скорее после ранения. А вот этими препаратами рекомендовали обрабатывать раны.

Но я пошла старым испытанным путем. Промокнула ватку спиртиком и приложила к кровоточащим ссадинам, потом решила воспользоваться американским препаратом, затягивающим ранки тонюсенькой пленочкой, которую практически не видно. Сама покупала как-то раз в ближайшей к дому аптеке, весь использовала, а на второй тюбик все жалею деньги. Уж очень дорого стоит. Хотя, надо отдать должное достижениям американской фармацевтической промышленности, под этой пленочкой ранки заживают очень быстро.

– Оля, – приоткрылась дверь в ванную, – я перехожу в другую комнату. В спальне ничего нет.

– Я сейчас вам помогу.

Закрыв шкафчик, ванную покинула, свет выключила, отпечатки пальцев решила не стирать. Ну кто подумает, что я тут обрабатывала ссадины? Да и некогда было. И Надежда Георгиевна ведь не помнит, заходила я в Лешкину ванную во время экскурсии по их апартаментам или не заходила.

Я не смогла сдержаться и сунула нос в туалет, находившийся рядом. Спустила воду – и услышала танец маленьких лебедей. Да что это за мода такая пошла? И почему обязательно нужно издеваться над классической музыкой? Или теперь так приобщаются к прекрасному? Концерт в консерватории или филармонии не высидеть, а тут… Хотя Лешке, по-моему, лучше подошло бы что-нибудь из тяжелого рока. Ах нет, он же бальные танцы любит.

Но думать на эту тему было некогда. Не за этим сюда пришла. Последовала за Сашей-Матвеем в гостевую спальню. Но какую же комнату бывший называл своей? Я точно помнила, что он сказал «у меня в комнате». Или врал? Вот будет неудобно перед журналистом…

Подключилась к нему, и мы на коленях облазали весь пол в гостевой спальне.

– Думаю, что осталась только гардеробная, – заметил журналист. – В танцзале навряд ли.

Я придерживалась того же мнения. Тем более Лешка говорил «у правого окна». А в танцзале их было не два, и даже не пять…

В гардеробной мы сразу же сели под правым окном. Саша-Матвей дернул одну половицу, другую… Третья поддалась.

– Вот! – воскликнул он.

Я вздохнула с облегчением. Мы быстро сняли три соседних половицы, открыв полость. В ней лежало два пакета. Саша-Матвей вытянул оба, дал один мне, сам заглянул во второй. В моем лежали аудиокассеты (обычные и диктофонные), видеокассеты и какие-то фотографии. Рассматривать их не было времени. У журналиста оказалось то же самое, правда, еще имелись компьютерные дискеты и диски.

«Багиров знает, с какой стороны к компьютеру подходят?» – хотелось спросить мне, правда, было не у кого. Хотя ведь должен же он играть в компьютерные игры? Как же парниша без звездных войн? Как раз занятие по его уровню развития.

Но рассуждать об этом нам опять же было некогда.

– Быстро все закрываем и сматываемся, – прошептал Саша-Матвей.

Отложив пакеты в сторону, мы установили все половицы на место, причем журналист протер каждую носовым платком. Затем все тем же носовым платком он протер весь пол вокруг тайника, до которого мы могли дотрагиваться руками. Колени в брюках отпечатков не оставляли. И то радость.

– Подождите меня у окна пару минуток, – сказал Саша-Матвей, подхватывая спортивную сумку с инвентарем и вручая мне пакеты.

– А вы? – удивленно спросила я.

– Неужели вы думаете, что упущу такую возможность? Сейчас поставлю везде приборчики. Потом будем слушать, сидя в редакции. Тут же совсем рядом. Аппаратура все возьмет.

Я понимающе кивнула, подхватила пакеты и двинулась в сторону спальни, через которую мы влезали внутрь. Меня совершенно не интересовало, в каких местах журналист установит свои приборчики, микрофончики, фотоаппаратики и что еще он там может установить.

Подойдя к окну, я с ужасом посмотрела на болтающуюся веревку. Как я полезу по ней наверх? Неужели нельзя придумать какого-то другого способа?! Кажется, я бы все на свете сейчас отдала, чтобы найти другой путь.

В это мгновение я услышала, как где-то в квартире распахнулась дверь. Окно с грохотом захлопнулось у меня перед носом.

Я застыла на месте, не понимая, что происходит.

В спальню влетел Саша-Матвей и прошипел:

– Быстро! За мной!

Второго приглашения мне не потребовалось, и я, держа в руках пакеты, понеслась за журналистом. Правда, мы далеко не забегали: Саша-Матвей выбрал гардеробную, где раскрыл дверцу гигантского шкафа-купе, занимающего полностью две стены. Отдельный шкаф занимал половину третьей стены. На четвертой стене находились окна, у свободной части третьей стояли кресла. Мы юркнули в большой шкаф и закрылись изнутри.

– Кто там?.. – прошептала я, приложив губы к Сашиному уху.

– Не знаю. Открылась входная дверь, – точно так же ответил журналист и предложил на всякий случай разойтись по разным концам шкафа. Он также попросил отдать ему один из пакетов. Я отдала и сама тронулась в другом направлении, стараясь не создавать никакого шума.

Притормозила у какого-то меха. Багиров что, шубы носит? По-моему, мужик в шубе – это извращение, но у богатых свои привычки.

Я присела на корточки. Шуба спускалась до пола. Ну ничего себе… Хотелось бы мне взглянуть на бывшего в этом наряде. Или тут Надежда Георгиевна свое барахло держит? Ей своей квартиры не хватает?

А в комнате уже слышались чьи-то шаги. Довольно тяжелые. По-моему, так ходит Багиров. Но точно я не помнила: развелись-то мы давно. Хотя мужчина он крупный и грузный.

Шаги направились в сторону окна. Как бы мне хотелось сейчас выглянуть наружу! Но я предпочла сидеть, как мышка рядом с норкой (в смысле укрытием, а не мехом – этот имел гораздо более длинный ворс, чем норка. Вроде бы лиса? Но определить в полной темноте я не могла).

Послышался какой-то треск. Потом еще. Затем трехэтажный мат. Багиров. Точно он. Голос бывшего я узнала. Судя по смыслу высказываний, он был недоволен пропажей содержимого тайника и спешил сообщить об этом всему миру, к которому имел некоторые претензии.

Затем, опять же судя по звукам и личным комментариям, Алексей Владимирович стал вскрывать весь пол. Правда, быстро остановился: руки у него всегда росли из места, расположенного в задней части организма. В ярости Лешка направил какой-то тяжелый инструмент в зеркало, украшавшее шкаф-купе, в котором я находилась. Послышался звук падающих на пол осколков.

«К покойнику», – успела подумать я. С другой стороны, порадовалась, что инструмент не пробил дверцу, не убил меня, не покалечил и мое присутствие в комнате так и осталось для Лешки тайной.

Лешка продолжал материться, круша все вокруг. Э, да так он и до нас доберется! А как я смогу ему противостоять? Ведь при виде меня и тем более пакета в моих руках он свернет мне шею…

Нет, пакет я успею куда-нибудь сунуть. Под шубу, например. Она по полу волочится, все закроет. И вообще мне пора в нее залезть. Не боясь, что меня услышат снаружи, я проскользнула внутрь и притаилась. Как раз вовремя. Лешка раскрыл дверцу шкафа недалеко от того места, где я стояла, и, воя, как раненый слон, стал стягивать с вешалок костюмы и сбрасывать их все на пол. Это я могла видеть в щелочку между полами шубы. Багиров сгребал несчастные, ни в чем не виноватые вещи и со злостью кидал их об пол. Ну эти хоть не разобьются, подумала я, хотя, наверное, думать следовало о другом, например, о том, как я отсюда выберусь. В особенности если Лешка найдет альпинистский крюк.

Хотя он вполне может решить, что грабители уже ушли. Но крюк снимет. Как же я тогда выйду из квартиры?!

Мои размышления прервал робкий голос:

– Леша?

За ним последовал крик:

– Леша!!!

– Это ты, дура старая, все забрала?! – ответил яростным воплем Багиров. – Куда ты все дела?! Отвечай!

Сын обматерил родную мать последними словами. Ему с таким лексиконом не нефтяную компанию возглавлять, а под забором или в канаве валяться.

А вообще я удивилась: Надежда Георгиевна уже вернулась с Кипра? Хотя я ведь не знала о ее точных планах…

– Лешенька, сынок, ты жив? – Надежда Георгиевна рыдала в голос. – Какое счастье! Но почему, почему ты обманул меня? Ты не представляешь, что я пережила! Я думала, что моя жизнь закончилась…

– И правильно думала, – резко оборвал сынок. – Зажилась ты на этом свете, дура старая! Давно пора на кладбище. Вот и похороним тебя вместо меня! Ты же меня в закрытом гробу хоронить собиралась? Сама в него и ляжешь.

– Леша, что ты такое говоришь? – прошептала Надежда Георгиевна.

Мне было ее искренне жаль, и я с трудом сдержалась, чтобы не выскочить из шкафа и не высказать этому негодяю все, что о нем думаю. Но сдержалась. Чтобы меня тоже не положили в гроб на пару со свекровью. Или вместо нее.

– Леша, почему ты меня так ненавидишь? – тем временем спрашивала мать, продолжая рыдать. – Я же жизнь на тебя положила, я все для тебя делала. Вся моя жизнь – для тебя. Ты помнишь, сколько раз тебя выручала? Я же решала все твои проблемы, договаривалась со всеми. Да если бы не я, ты бы уже сгинул в тюрьме! Лешенька, сынок, скажи, что ты хочешь?

– Чтобы ты наконец дала мне жить моей жизнью! Чтобы ты в нее не лезла! Ты мне никогда не давала и шагу ступить без присмотра! Ты всегда указывала мне, что делать! Я в состоянии сам решить свои проблемы! А ты никогда меня и в грош не ставила! Ты всегда считала, что я ни на что не способен! А я способен! И теперь буду жить без тебя!

Судя по звукам, я поняла, что Надежда Георгиевна опустилась на пол. Затем она завыла – по-бабьи. Я никогда не ожидала услышать такого плача от свекрови. Но в такой ситуации… Кто бы мог подумать?

А Лешка вбивал гвоздь за гвоздем в сердце матери.

Он доказывал ей, на что способен. Это он скачивал деньги из «Алойла», и теперь у него на заграничных счетах накопилась уже кругленькая сумма, которой хватит на много лет. Но Лешка не намерен на этом останавливаться. «Алойл» также будет его.

– Так он и так твой! – всхлипнула мать. – Твой он, Леша!

– Нет, мама. Ты никогда не подпускала меня к руководству компанией. Ты сама вела все дела. Ты не собиралась делать меня равным партнером. Ты только приказывала мне: здесь поставишь свою подпись, скажешь это и то тому-то, поедешь на презентацию, в баню и еще куда-то. Ты никогда не воспринимала меня как равного. Мы никогда не были даже равными партнерами, да вообще не были партнерами! Ты считала меня ничтожеством. А я доказал, что могу отобрать у тебя «Алойл».

Лешка сказал, что в свое время нанял высококлассного хакера, который и помог ему собрать нужную информацию. Наняв еще одного специалиста, Лешка делал записи разговоров матери, так что знал, чем она занимается.

– Так это ты расстроил сделку с арабами? – воскликнула Надежда Георгиевна. Затем она назвала какие-то имена, которые я никогда не слышала.

«Почему с арабами?» – возник у меня вопрос. У них же своей нефти навалом.

– Да, мама. Да! Но денежки за насосы (Ах вот оно что!) не ушли в никуда! Они упали ко мне на счет. Ты их не получила, а я получил. Вот так-то! И твоих последних гостей тоже я пристрелил! Как, достают тебя менты? Или тут, наверное, уже фээсбэшники стараются? Это все я, мама, я!

– А Равиля Хабибуллина? – шепотом спросила Надежда Георгиевна.

– Ну, конечно! Какова была операция, а? Красотища!

– Боже, кого я родила? – прошептала Надежда Георгиевна так тихо, что я ее с трудом услышала. – Кого я вырастила?!

А Лешка продолжал рассказывать о своих подвигах. Их было много, большая часть мне ни о чем не говорила, и я вообще не понимала, о чем идет речь. Но Надежда Георгиевна понимала все… Она то всхлипывала, то вскрикивала, то переходила на рыдание, то опять на вой. Несчастная баба!

Но затем в Надежде Георгиевне словно что-то щелкнуло. Ведь не зря же она столько лет управляла нефтяным концерном? Да и в советские времена получила неплохую закалку на партийной работе. Подобный опыт не проходит просто так.

– А как ты намерен возвращаться в стан живых? – спросила свекровь Лешку, причем спросила это ровным, нейтральным тоном. – Как ты это думаешь провернуть? Надеешься справиться без моей помощи? И ты уверен, что сможешь управлять «Алойлом»? Уверен, что его завтра не приберут к рукам Хабибуллины, москвичи или кто-то еще? Ты уверен, что Мурат Хабибуллин станет воспринимать тебя серьезно? У меня с ним была негласная договоренность, но я не уверена, что с тобой он вообще станет разговаривать.

– «Алойлом» официально будет управлять Ольга, – отрезал Багиров. Я чуть не вывалилась из шкафа.

На мгновение в комнате повисло молчание, а потом Надежда Георгиевна зашипела:

– Вот теперь мне все понятно, сынок. Я ведь тоже ее оценила, но все-таки недооценила… Я-то думала, что Ольга – одна из немногих людей, которым я могу доверять… Значит, вот кто все это придумал… Поняла, что я ее могу в любой момент сдать… Я ведь не исключала, что нам потребуется козел отпущения, если под нас – тебя и меня – начнут копать. Я поэтому и думала ввести ее в «Алойл», а потом сдать вместо нас. А она-то, ишь ты!..

– Ты это о чем? – не понял Лешка.

– Да я никак не могла поверить, что ты провернул все эти дела, которыми только что хвастался. Конечно, за твоей спиной стояла Ольга. И ты предпочел ее матери? Ты помнишь, с каким трудом я убеждала тебя на ней жениться? Оценил наконец? Ну хитра оказалась дрянь! А я-то ей… И деньги возила, и жалела ее, и на работу в издательство устроила… А она и романы свои успевает строчить, и «Алойлом» крутить! Ну и голова! Но так часто бывает, – заметила Надежда Георгиевна поспокойнее. – Дурнушки обычно отличаются недюжинным умом. А я ее еще и по салонам водила, со своими мастерами знакомила… Привели ей физиономию в божеский вид. Теперь-то с такими деньгами небось сделает себе пластическую операцию. Или вы на пару собираетесь?

– Мама… – пролепетал Багиров, еще не совсем пришедший в себя. Но когда придет… Ярость его будет страшна, и при нашей следующей встрече достанется и мне… За то, что мать оценила меня, а не его, гения зла…

– Собираешься делать пластическую операцию? – резким тоном спросила Надежда Георгиевна. К ней возвращался ее обычный командирский настрой. Первый шок прошел.

– Да, но…

– А Ольга, значит, будет вести все дела?

– Ничего она не будет! Она такая же дура, как ты! Еще большая дура! Это я, я все придумал! А Ольга будет делать все, что ей сказано, потому что я ее держу вот где!

Наверное, он сжал кулак. Из шкафа мне этого было не видно.

Надежда Георгиевна расхохоталась.

– Ты ее держишь? Это она тебя обвела вокруг пальца. Всех нас обвела. Молодец, конечно. Вынуждена признать. Но я этого, естественно, так не оставлю. Ишь, нашлась умная.

– Я держу ее детьми! – продолжал орать Лешка. – И она это прекрасно знает.

– Кстати, детей ты тогда выкрал? – уточнила Надежда Георгиевна. – Я все никак не могла понять кто.

– Я! Я! Но тут вмешался Хабибуллин-старший. Вернее, у журналюги волосатого появилась мысль, где они могут находиться, а Хабибуллин решил проверить. Долго бы искать явно не стал. А тут ехать его ребятам было недалеко. На фиг ему Ольгины дети!

– Дети ее ему не нужны, в этом ты прав, – согласилась Надежда Георгиевна. – Но Мурат очень дорожит своей репутацией, это во-первых. Он жесткий человек, но против детей не играет. А во-вторых, Мурату очень не нравилось, как развиваются события вокруг его и моей компаний. – Свекровь подчеркнула слово «моей». – Он решил разобраться и правильно понял, что без Ольги под ногами будет легче разобраться. И отослал ее прочь. Вместе с детьми. Тебе этого не понять.

– Уж конечно! Зачем отсылать? Надо просто показать кузькину мать! Чтоб знала свое место и не рыпалась. Я, например, в тюрьму могу ее засадить. Есть у меня на нее кое-что. Она-то, дура, не понимала, что делает. Но я ей покажу, где она у меня! Чтобы не дергалась. Сажать я ее, конечно, не буду, но она должна знать, что я могу это сделать. Она будет руководить номинально! А потом я сделаю пластическую операцию. Да, здесь ты права! И вернусь с новыми документами. И женюсь на Ольге под новым именем. И буду уже сам руководить компанией. Она – не ты. Она очень хорошо понимает, с какой стороны ее кусок хлеба намазан маслом.

– Это-то да, – согласилась Надежда Георгиевна и напомнила Лешке, как много раз предупреждала его об умных и хитрых женщинах. Они управляют мужчинами, и те даже не догадываются, что их ведут и все решения, которые, как им кажется, они принимают сами, на самом деле за них давно уже были приняты. – Но Ольгу недооценила… Признаю… Раз уж меня перехитрила… Раз я не догадалась раньше… Не заметила, что у меня под носом…

– Ты – дура! – в истерике завопил Лешка. – Ольга ничего не делала, не могла сделать!

Надежда Георгиевна опять расхохоталась.

По всей вероятности, ее смех стал для Лешки последней каплей. В комнате прозвучал грохот выстрела.

– Лешенька… – пролепетала Надежда Георгиевна.

Затем опять послышался грохот. Только звук был другой. Наверное, она упала.

Боже, что же теперь будет?!

Глава 31

Лешка еще несколько раз выматерился, потом я услышала звук удаляющихся шагов. Где-то вдалеке хлопнула дверь. Тем не менее я пока не решалась шевельнуться. Саша-Матвей тоже притаился. Минут через пять я услышала шевеление в конце шкафа. Раскрылась дверца. Журналист вышел в комнату.

– Ольга! – позвал он тихим голосом.

Мне было ближе к раскрытой Багировым дверце. Я вылезла из шубы, в которой пряталась, и тронулась вперед. Через два шага сообразила, что пакет валяется на полу, где-то в полах шубы, но возвращаться не стала.

Когда я вышла в комнату, то чуть не потеряла сознание. Надежда Георгиевна лежала посреди комнаты, розовый, расписанный какими-то диковинными птицами халат у нее на груди был окрашен кровью.

– Оля, что с вами? – спросил Саша-Матвей.

– В смысле? – не поняла я.

– Вы словно из бани.

«Я из шубы», – хотела поправить его, но сдержалась.

– Надо сматываться, – сказал журналист. – Подождите тут, я в окно выгляну. Багиров, наверное, уже уехал.

– Вы думаете, он тут не останется? – спросила я. – В смысле в доме?

– Навряд ли.

Саша-Матвей с сумкой через плечо вышел из гардеробной. Я стояла столбом, не отводя взгляда от Надежды Георгиевны.

Внезапно мне показалось, что у нее дрогнули ресницы.

Не теряя ни секунды, я бросилась к ней и склонилась к окровавленной груди. В это мгновение она застонала.

Я вскочила на ноги и понеслась в спальню, через которую мы влезали в квартиру. Саша-Матвей, прикрываясь шторой, осматривал двор.

– Саша! Она жива! Нужно вызвать «Скорую»! Я…

Журналист повернулся ко мне и секунду смотрел неотрывно, потом спокойно спросил:

– Вы в своем уме, Ольга? Нужно немедленно уходить.

– Но Надежда Георгиевна…

– В любом случае после таких ранений не живут, – продолжал журналист абсолютно спокойно. – А если мы тут останемся, нас обвинят в убийстве. Как вы докажете, что это не вы в нее стреляли? Как вы объясните свое появление в квартире?

– Я…

– Уходим! Немедленно!

И Саша-Матвей потянулся к висевшей за окном веревке. Уже держа ее, оглянулся на меня:

– Вы пойдете первой? Или мне?

Мне потребовалась секунда на принятие решения.

– Идите один. Я остаюсь.

– Вы – сумасшедшая!

– Возможно.

Я помолчала немного и добавила:

– Не волнуйтесь. Я вас не выдам. Я скажу, что просто пришла проведать Надежду Георгиевну. У нас же все-таки общее горе. То есть мы обе так думали… В общем, я найду что сказать. Идите, Саша. Я вам позвоню.

Журналист кивнул и, ухватившись за веревку, вылез из окна. Через мгновение его ноги скрылись из поля зрения. Я рванула назад в гардеробную, бросила взгляд на лежащую без движения Надежду Георгиевну и понеслась искать телефон. Мобильный я с собой не брала.

Нашла аппарат в огромной кухне. Вначале позвонила в «ноль-три», потом домой Сергею Сергеевичу, подумав, что мне легче будет все объяснить ему, чем незнакомой следственной бригаде. К счастью, я помнила его домашний телефон.

– Оля, ты опять с трупом? – застонал Сергей Сергеевич, поднятый мною с постели.

– Нет, она пока жива, – ответила я и сорвалась: зарыдала в трубку, слезно умоляя Сергея Сергеевича приехать лично.

– Успокойся, – сказал он. – Сейчас я позвоню кому надо. Откроешь нам дверь.

Медленным шагом возвращаясь к Надежде Георгиевне, я вдруг вспомнила про аптечку в ванной, бросилась туда, достала все препараты с указаниями и понесла в гардеробную. Признаюсь, сама ничего вкалывать ей не решилась. Надо бы посоветоваться с врачом. Мало ли что тут написано.

Но первыми, как и во всех случаях нахождения мною трупов, приехали менты. Они у нас, как показала практика, работают гораздо оперативнее.

Услышав вой сирены, врывающийся во двор, я вначале бросилась к окну, выходящему туда. Убедилась, что никакая веревка перед ним не висит, глянула на крышу дома, стоящего справа, Сашу-Матвея не увидела, так что в этом плане успокоилась: журналист, наверное, уже давно сидит у себя в редакции и готовится к съемке очередного репортажа. А раз он еще и в квартире приборчиков наставил… Интересно, что напечатают в следующих «Городских скандалах и сплетнях»?

Из милицейских машин уже высыпали люди. Затем начался крик: охранникам прибытие следственной бригады пришлось не по душе…

Но их поставили на место. Рядком у стеночки, ноги на ширине плеч. Самая подходящая поза для этих молодцев. Правда, почти сразу же развернули обратно и стали допрашивать.

Я не могла ждать: ведь этот допрос может затянуться до утра. Раскрыла окно, высунулась и закричала, чтобы все немедленно поднимались сюда. Затем распахнула дверь Лешкиной квартиры и встала на пороге, ожидая гостей. Менты ворвались вместе с охранниками. Последние уставились на меня в полнейшем изумлении.

– А вы тут откуда? – спросил один верзила.

– От верблюда, – ответил вместо меня сотрудник органов со знакомым мне лицом. В следующую секунду я вспомнила, где его видела: это был новый коллега Сергея Сергеевича.

У него как раз поинтересовалась, где мой старый знакомый.

– Он на своей машине едет, – сообщили мне. – Или в чувство приходит. Вы же его с постели подняли, Ольга Викторовна. Ну показывайте, где труп.

– Она еще была жива…

Но Надежду Георгиевну уже нашли без меня.

– А это что такое? – спросил первый сотрудник следственной бригады, ворвавшийся в помещение. Он показывал рукой на оставленные мною на полу препараты из аптечки Багирова.

Я пояснила и сказала, что не решилась их использовать.

– Дай, я взгляну, – сказал новый коллега Сергея Сергеевича, быстро прочитал надписи и пояснения, присвистнул, потом снял колпачок со шприца и вколол содержимое Надежде Георгиевне в бедро.

– Вы знаете, что делаете? – спросила я.

– Я в медицинском два курса проучился. Выгнали за хроническую неуспеваемость.

В эту минуту наконец прибыли медики, возмущавшиеся высотой арки, под которой машина «Скорой помощи» не могла проехать. Несостоявшийся медик, подавшийся в органы, стал разговаривать с ними о чем-то на совершенно непонятном мне языке, то есть медицинском жаргоне.

– Вообще-то пока жива, – было первой понятной мне фразой. – Попробуем довезти.

– Я поеду с вами, – пискнула я.

– Нет, Ольга Викторовна, ей вы сейчас ничем не поможете, а нам очень даже, – сказал коллега Сергея Сергеевича.

Надежду Георгиевну положили на носилки и увезли, сказав, в какую больницу отправят, тут как раз прибыл Сергей Сергеевич, который вначале зевал, но, услышав мой рассказ, быстро проснулся. Предполагаю, ему долго не придется ложиться. А когда он ляжет, вероятно, не сможет заснуть.

Я рассказала про Багирова: про разговор по телефону, по которому меня просили позвонить, про встречу на шоссе, про папку, про Виталия Суворова и его связь с Багировым и про его последнее появление в этой квартире.

Конечно, последовал вопрос о том, как я тут оказалась. Охрана твердила, что я мимо них не проходила, а другого пути нет.

– Врут? – уточнил у меня Сергей Сергеевич. Со мной разговаривали он и его новый коллега, а сидели мы все на багировской кухне, предварительно заглянув в его холодильник, потому что у представителей органов разыгрался волчий аппетит. Как объяснил коллега Сергея Сергеевича, у него при виде трупа он всегда появляется. И полутрупа тоже.

– Я влезла через окно, – потупилась я.

– На четвертый этаж? – переспросил Сергей Сергеевич.

– Вы что, по водосточной трубе поднимались? – встрял с вопросом его коллега.

– Нет, спустилась сверху по веревке. С крыши.

По-моему, кое-кто решил, что у меня самой «крыша» немного съехала, потому что посмотрели как-то странно.

Первым очнулся молодой коллега и спросил, не могла бы я повторить процесс, если представители вызванных мною органов меня об этом очень попросят.

– Что угодно, только не это, – ответила я. – Больше не полезу.

Тогда меня попросили показать, где я лезла. Я провела мужчин в спальню и ткнула пальцем в приоткрытое окно. Они оба высунулись из него и посмотрели наверх. Посовещались, потом Сергей Сергеевич посмотрел на меня сурово и сказал:

– А теперь, Оля, давай-ка с самого начала. Тебя сюда тоже Багиров послал?

– Нет, я по собственной инициативе.

– Зачем тебя сюда понесло? В особенности если ты знала, что Багиров…

– Я хотела вывести его на чистую воду! – перебила я следователя. – И сейчас хочу! И хочу, чтобы вы мне помогли!

Опять не в состоянии сдержать эмоции, я разревелась.

– Оля, успокойся, – дотронулся до моей руки Сергей Сергеевич. – Но ты ведь не одна сюда лезла, правда?

– Я не могу предать хорошего человека!

– Это Камиль Хабибуллин, что ли?

Я помотала головой.

– А кто? Кто-то из подчиненных Мурата Аюповича?

Я опять помотала головой, потом поняла, что от меня не отстанут. Нужно как можно ближе придерживаться правды. И не говорить всю.

– Один знакомый журналист. Он согласился мне помочь… за информацию. Я же не могла позвонить вам и попросить помощи в таком деле?

Я подняла зареванные глаза на Сергея Сергеевича. Он кашлянул.

– И нашли что-нибудь? – встрял его коллега.

Я сказала, где искать пакет. Вскоре младший коллега уже демонстрировал Сергею Сергеевичу находку.

– Оля, ты понимаешь, что Багиров мог бы тебя убить, если бы обнаружил здесь? – спросил следователь.

Я кивнула и опять заревела.

– Ладно, пойдем, – сказал Сергей Сергеевич, помогая мне встать. – Отвезу тебя домой.

Я сказала, что мой «Запорожец» стоит на соседней улице.

– Не надо бы ей домой, – заметил молодой коллега Сергея Сергеевича. – С этим Багировым ничего не знаешь.

– Поехали-ка ко мне, – сказал Сергей Сергеевич. – У меня сейчас дочка с внуком на даче, вот ты и ляжешь в их комнате.

Когда мы вышли во двор, от арки отделилась длинноволосая фигура. Я замерла на месте. Зачем Саша-Матвей показывается ментам?

– Добрый вечер, – поздоровался он с Сергеем Сергеевичем.

Тот удивленно уставился на явление.

– Я – тот самый журналист, который помогал Ольге. Спасибо вам, Оля, что не выдали меня.

– Зачем вы вышли? – воскликнула я.

– Я не мог допустить, чтобы вас взяли под стражу. Или хотя бы посадили под домашний арест.

– Меня никто не берет под стражу!

– Но тем не менее моя совесть не позволяет, чтобы женщина все брала на себя. Ольга ни в чем не виновата, – повернулся Саша-Матвей к обалдевшему Сергею Сергеевичу. – Вот кассета. Я записал все, что говорил Багиров. И Надежда Георгиевна. Наверное, этого вам будет достаточно.

– Спасибо, – сказал Сергей Сергеевич и крепко пожал Саше-Матвею руку. – А за Ольгу не беспокойся. Я ее, наоборот, защитить хочу. От всяких бывших мужей.

Глава 32

К Надежде Георгиевне я поехала только через неделю. Во-первых, к ней никого не пускали, во-вторых, пришлось ответить на столько вопросов, так что я уже думала: у меня отвалится язык. Но радовало одно: меня никто ни в чем не подозревал (из правоохранительных органов), наоборот, выражали сочувствие и благодарили за помощь.

Пакет с аудио– и видеокассетами оказался просто царским подарком правоохранительным органам, и я уже готовилась к тому, что мне за него при жизни поставят памятник, а Сергей Сергеевич с коллегой уж точно получат по новой звездочке, а то еще и по ордену за такие успехи в работе. Меня обещали пригласить на обмывку любого из событий.

А органы теперь имели материал чуть ли не на всех чиновников Санкт-Петербурга, тем или иным образом содействовавших Надежде Георгиевне в укреплении позиций на рынке черного золота. В ответ им предоставляли возможность наиболее плодотворно использовать деньги налогоплательщиков в личных интересах, например, при покупке дачки на Лазурном Берегу Франции. Интересный и разнообразный отдых предоставлялся и в Петербурге (за счет Надежды Георгиевны). Ведь нужно же восстанавливать силы, растраченные в борьбе за народное счастье. Свекровь это понимала прекрасно, а ее сынок, по всей вероятности, присутствовавший на переговорах в качестве лишнего улыбающегося друзьям (сообщникам?) стула или столба, не забывал все записывать на пленку. Кто бы мог предположить?

У меня создалось впечатление, что депутатов вообще покупали оптом. Но это разумно, заметил Сергей Сергеевич, который дал мне прослушать несколько пленок. Зачем нужен отдельный депутат? А оптом они принимали нужные нефтяной королеве законопроекты. Правда, особо выдающихся Надежда Георгиевна привечала лично, например, Жирного. Но от него Лешка решил избавиться.

– А почему? – спросила я у Сергея Сергеевича.

– При всех его недостатках Жирный был умным человеком. Да, он часто изображал клоуна, но – как мне кажется – первым заподозрил Лешку. Это можно будет уточнить у Надежды Георгиевны. Ты же слышала, Оля, – Сергей Сергеевич кивнул на пленку, – она делилась с ним появившимися проблемами. Утечкой денег в неизвестном направлении…

Я тут же вспомнила, как при первой нашей встрече, когда депутат увидел у меня в сумочке доллары, он тут же заподозрил меня в воровстве…

– Но ведь никто не ожидал от Лешки подобного, – заметила я. – Надежда Георгиевна всегда считала его ни на что не способным.

– А он взял да и показал ей. Вообще-то молодец. Вынужден признать. Надежда Георгиевна не могла поверить в его подвиги до последней минуты. Я прослушал пленку, которую мне дал журналист. Молодец парень. Журналист в смысле. Оба они с Лешкой молодцы. В моих устах это, наверное, звучит странно. Но каждый из них в своем роде… Журналисту бы подстричься надо… Но ведь не внешность главное для мужчины, правда, Оля? А он показал себя мужчиной. Уважаю. Не каждый бы на его месте вышел ко мне. Обязательно купите следующий номер «Скандалов». Я сам с нетерпением жду его выхода.

* * *

От Сергея Сергеевича я поехала в больницу. На два черных джипа, припаркованных недалеко от входа, особого внимания не обратила: мало ли тут лежит типов, у которых из организмов извлекали пули?

О том, кому принадлежат джипы, поняла, поднявшись к палате, в которой лежала свекровь. Дорогу мне преградил накачанный молодец, сказавший вначале, что туда нельзя, а потом вдруг воскликнувший:

– Ольга Викторовна, вы?

Я опешила на мгновение, а потом узнала еще одного своего бывшего ученика, с которым мне не удалось повидаться во время посещения особняка Мурата Хабибуллина.

– Подождите, я сейчас спрошу. Может, вас они и пустят.

Бывший ученик вежливо постучал в палату, просунул туда голову, что-то сказал, потом повернулся ко мне и поманил рукой.

– Проходите, – сказал он, раскрывая передо мной дверь, а затем закрыл ее за моей спиной.

Надежда Георгиевна возлежала в отдельной палате на широкой кровати. Была бледна, но глаза подвела и губы накрасила. В глазах горел огонь ненависти. Мурат Аюпович сидел на стуле справа от постели больной. Признаться, не ожидала увидеть их вместе.

– Сядь, – выдавила из себя Надежда Георгиевна.

Я пододвинула стул и устроилась слева от кровати.

– Ничего, я скоро поправлюсь, – прошипела Надежда Георгиевна. – И уж тогда займусь тобой.

Я не понимала, к чему она клонит. Она должна была бы поблагодарить меня за то, что я спасла ей жизнь. Ведь если бы я вовремя не вызвала «Скорую», она умерла бы на полу гардеробной. О чем я и сказала вслух.

Свекровь выдавила из себя сухой смешок.

– Недооценила я тебя, Оленька, недооценила.

– Неужели вы в самом деле считаете, что все сделала я? Я ведь даже толком не знаю, что именно было сделано!

– Не знаешь? Мурат, ты слышал: она не знает!

– Вы недооценили не меня, а своего сына, – заметила я, вставая. – Неужели вы до сих пор не можете поверить в его способности?

– В способности – с трудом, но могу. Но в то, чтобы он сознательно развалил «Алойл»?

– Неужели компания развалилась? – спросила я уже от двери.

– Ты забыла про пленки, которые отдала милиции, Оля, – прошипела Надежда Георгиевна. – Да-да, не удивляйся, я и про них знаю. Ты хотя бы подумала о детях? Ты раздала все их наследство!

– Не волнуйтесь. Я в состоянии сама позаботиться о своих детях, – сказала я и закрыла дверь с другой стороны.

Мурат Хабибуллин за все время не проронил ни звука. Его-то зачем сюда принесло? Или стервятники слетаются на падаль?

* * *

Вечером сидела одна на своей кухне и прикидывала, напиться мне или нет. В жизни радовало лишь одно: отек на лице спал, остались лишь небольшие ссадинки. Нога тоже уже не болела, и ее не дергало, больно было, только если ночью неудачно переворачивалась на синяк.

Но куда подевался Багиров? Когда его ждать вновь? Или он вначале сделает пластическую операцию? А потом… Приедет меня убивать за пленки? Наверное, он планировал руководить «Алойлом», заняв место матери. Что он там говорил ей перед тем, как выстрелить? Посадит меня номинальным директором, женится и станет серым кардиналом. Я же буду делать все, что он скажет. Но если я сегодня правильно поняла Надежду Георгиевну, то «Алойл» фактически прекратил свое существование. От Сергея Сергеевича также знала, что их сейчас всяческие инстанции проверяют вдоль и поперек. Что я наделала?!

Мои размышления прервал телефонный звонок. Я не могла решить, подходить мне или нет. Телефон долго не умолкал, я так и не встала. Ожидала, что позвонят вновь, но этого не произошло.

Примерно минут через сорок позвонили в дверь.

Меня пришли убивать? Интересно, в каком обличье приходит смерть?

Я даже не стала спрашивать, кто это, просто распахнула дверь и опешила.

На пороге стояла пожилая женщина, которую я в первый момент не узнала.

– Я – мама Саши, то есть Матвея… – подсказала она.

– Проходите, пожалуйста, – отступила я в сторону. Увидеть ее у себя на пороге, должна признаться, ожидала меньше всего.

Вслед за мной она проследовала на кухню и опустилась на табуретку. При свете я поняла, что она недавно плакала: глаза были красными и припухли.

– Вот. Это вам.

Она протянула мне черный бумажный пакет. Заглянув внутрь, я поняла, что там фотографии, но в первое мгновение не стала их рассматривать. Решила, что сделаю это после ухода мамы журналиста.

– Вас Саша прислал? – спросила я, думая, что давно следовало бы с ним созвониться.

– Да, – ответила женщина и заплакала.

Я тут же вскочила и бросилась ее утешать. Я не понимала, что произошло. Налила ей воды, потом маленькую рюмку коньяку.

– Сашу ранили, – наконец выдавила из себя она. – Я недавно вернулась из больницы, звонила вам, но никто не поднял трубку. Решила ехать и ждать у подъезда. Он сказал, чтобы я сделала именно так.

– Он… выживет?

– Врачи сказали, что жизнь вне опасности. Какое-то время, конечно, пролежит в больнице. Но я так этого боялась! Давно ему говорила, что допрыгается! Ведь убить же могли! И сегодня вот, врач говорит, что ему нужно отдыхать, а он мне задания дает…

– Что он еще сказал? – спросила я напряженным шепотом.

– Я должна передать этот конверт вам. Как можно скорее.

Я схватила брошенный мною на стол черный пакет и вынула четыре снимка. Два из них были сделаны на Кипре – я узнала банк, в котором у меня теперь лежало десять тысяч евро, и кафе, в котором продавались такие вкусные пирожные. Два других были сделаны в Швейцарии, как явствовало из надписей на обороте фотографий, сделанных четким ровным почерком. Указывались места и даты.

На всех снимках были изображены мой бывший муж Алексей Багиров и Камиль Хабибуллин. Они или мило беседовали в кафе, или, веселые и довольные, выходили из банков.

– Вы, наверное, не знаете, Оля, что «Городские скандалы и сплетни» принадлежат Камилю Хабибуллину. Хотя ваш бывший муж считал, что мой сын работает на него… Багиров вообще не знал, кому принадлежит еженедельник. Он даже не задавался таким вопросом. Он платил моему сыну… А своей матери говорил, что «Скандалы» у него вот где. – Женщина сжала кулак. – Поэтому Надежда Георгиевна их и не выселяла. Но Саша делал все, что велел Хабибуллин. Я много раз говорила ему, чтобы уходил в другое издание. С его именем его везде возьмут… Но он любит играть в казино…

Женщина опять заплакала и вскоре уехала, а я опять осталась одна.

Глава 33

Камиль позвонил и приехал на следующий день вечером. Я не представляла зачем.

– Привет! – сказал он с порога и сгреб меня в объятия.

Я вывернулась.

– Обижаешься? – спросил он, направляясь в большую комнату, подхватив меня за талию. – Но я не мог объяснить тебе всего раньше. Кстати, за детей не волнуйся. Они в особняке у моего отца. Твой отец и свекор там же. Придется немного пожить за забором, пока не словим твоего бывшего. Так что собирай вещички.

Хабибуллин чувствовал себя как дома, уверенный, что я последую за ним по первому его зову.

– Что ты от меня хочешь? – спросила я.

– Говорил мне твой бывший муж, что у тебя с головой не все в порядке, но чтобы так… – Камиль закатил глаза.

Я не смогла сдержаться и влепила ему звонкую пощечину.

– Извини, – тут же выдал он. – Забыл сказать, что с ним абсолютно не согласен. Ты показала себя совсем другой… Совсем не такой, как говорил он. Первой тебя оценила Надежда Георгиевна, и это послужило мне сигналом…

– Но ты же хотел меня подставить! – воскликнула я.

– Вначале. Было дело. Признаю. Прошу прощения. А потом я только и делал, что тебя спасал! И намерен то же самое делать дальше. Всю оставшуюся жизнь. Так что давай собирайся побыстрее. Я устал ждать.

И Камиль сделал попытку сгрести меня в объятия. Я опять вывернулась.

– Зачем ты потащил меня в банк на Кипре? Зачем требовалась моя подпись?

– О, Аллах! У твоего бывшего мужа иногда все-таки мелькали здравые мысли. В одном случае он решил себя обезопасить. Счет был открыт на две фамилии – его и мою. Я, конечно, хотел предложить другую схему перевода денег «Алойла», но был вынужден согласиться… В случае смерти одного из держателей снять деньги мог второй и кто-то из наследников усопшего.

– Поэтому ты и решил познакомиться со мной, – вставила я.

Пропустив мимо ушей мою реплику, Камиль продолжал:

– А потом Багиров перемудрил, устраивая свою смерть на Кипре. При помощи Виталия Суворова, на самом деле работавшего на меня. Мы быстренько получили документы, свидетельствующие о гибели одного из держателей счета. Банкиры все без труда проверили: смерть была запротоколирована их полицией. А потом я предъявил тебя, сказав, что тебе срочно нужны деньги на транспортировку тела, ну и так далее: ты сейчас на Кипре, а когда еще снова прилетишь – неизвестно, тем более остров у тебя вызывает такие печальные ассоциации… Кстати, в наследниках у Багирова значились только дети – так он записал в банковской карточке. Дети несовершеннолетние, их мать – ты. Это банкиры опять быстренько проверили. И согласились, что твоей подписи будет достаточно. Тем более все деньги оставались в их банке. Ну а когда твой бывший очухался, оказалось уже поздно. Как бы он пришел в банк и объявил себя живым? Тут же началось бы расследование, вскрылись кое-какие дела…

– Послушай, неужели Лешка никак не подстраховался? Неужели он…

– Надежда Георгиевна абсолютно правильно оценивала своего отпрыска. Она была готова поверить в то, что ты организовала всю схему перекачки денег «Алойла», а не он. Алексей думал, что подстраховался, делая записи. Наверняка считал, что потом меня отсеет, или пристрелит, или скорее всего будет держать компроматом. Но ведь он использовал аппаратуру, которой его снабжал Матвей Голопопов. А я тщательно проверял все записи перед тем, как они попадали к Багирову. Или тоже использовал кое-какую аппаратурку, которая уничтожает запись. Хотя записи требовались и мне, поэтому я далеко не все уничтожал сразу.

– Не поняла, – призналась я. – Как ты мог проверить записи? Решить, что уничтожать, а что нет? Разве Лешка говорил тебе, что их делает? И разве он отдавал их Саше-Матвею?

– Багиров очень любил всякие шпионские штучки. Не наигрался в детстве. Но в таком случае требовалось или передавать микропленки на проявку, или запись велась на аппаратуру, установленную в соседнем здании, машине и так далее. Вот он и получал лишь часть. У меня, кстати, есть все копии. Ты мне здорово помогла, сдав пакет в милицию. Одним махом – всех, работавших на Багировых. Алексей же записывал в основном не наши с ним разговоры, когда я старался не говорить ничего лишнего, а партнеров своей матери. На меня была только одна пленка, которую Багиров хранил в сейфе, но я решил и этот вопрос… Ее размагнитил мой человек, умеющий вскрывать сейфы.

– Это ты стрелял в журналиста?

– Нет, – покачал головой Камиль. – Зачем? Он мне живой нужен. Парень талантливый, и я уже давно с ним работаю. Думаю, это дело рук твоего бывшего мужа.

– А смерть следователя? Того, которого ты встретил в моей квартире, когда пришел сюда в первый раз? Ведь его на следующий день сбила машина!

– Это точно Багиров. Мужик стал задавать ему слишком умные вопросы, заподозрил, что покушение – липовое. Вот Багиров и организовал ему настоящее.

Я спросила, зачем Лешке было устраивать столько покушений на себя.

Чтобы отвести от себя все подозрения, ответил Камиль. Лешка-то ведь считал, что всех перемудрит, и явно думал, что ему удастся обвести вокруг пальца Камиля.

– Как вы вообще состыковались? Мне трудно поверить, что вы оба, наследники двух враждующих компаний, кланов, найдете общий язык.

– Иногда стоит заключать временные соглашения, – усмехнулся Камиль. – Инициатива исходила от твоего бывшего. Признаюсь, мне такое не пришло бы в голову. Сам я никогда не пошел бы к Багирову. Но потом увидел все преимущества этой сделки для себя. Хорошо все продумал. Просчитал все возможные варианты. На определенном этапе мы здорово помогли друг другу, а потом я стал очень осторожным… Я не жалею, что согласился. Как видишь, оказался в выигрыше.

У меня оставалось еще несколько вопросов. Вначале спросила о тайнике в джипе Хабибуллина. Он подтвердил, что на вечеринку к депутату Виталий Суворов ехал именно в том месте, где обычно стоит бар. Камиль также добавил, что именно он организовал подобный тайничок и Матвею Голопопову.

– Но зачем ты посылал Матвея к своему отцу? Тем более с оружием?

– Ты знаешь, что у нас общего с Алексеем? – вздохнув, спросил Камиль и, не дожидаясь ответа, сказал: – Надежда Георгиевна и мой отец не воспринимали нас с Багировым всерьез. Мой отец всегда делал ставку на моего старшего брата. Он не верил, что я способен взять управление компанией в свои руки. Теперь его мнение изменилось… – Камиль усмехнулся. – А тогда мне хотелось кое-что заснять в особняке, но я не учел, что отец установил новую аппаратуру. Матвею здорово досталось… Но за дело: он по своей инициативе прятал оружие в том тайнике. Это не мое оружие, а Матвея. Ему требовалось его где-то держать, и он решил, что в машине будет надежнее всего. С другой стороны, теперь все отцовские охранники будут у меня ходить навытяжку. Матвей заснял их развлечения в отсутствие хозяина.

– Значит, когда он ездил к особняку с Сергеем, а я подхватила его на дороге утром…

– Олечка, ну нельзя же верить всему, что тебе говорят! И вообще женщина не должна забивать себе голову мужскими делами. Пиши лучше свои романы. У тебя неплохо получается. Ладно, вставай. Поехали. А то нас уже заждались.

– Поеду, если ответишь на последний вопрос, – твердо заявила я.

– Ну что еще? – Камиль встал с дивана и потянулся. Внезапно я заметила, что под летним пиджаком у него скрывается кобура.

– Ты заключил соглашение с Лешкой до убийства твоего брата или после? – спросила я.

Хабибуллин застыл на месте. Прищурился, глядя на меня сверху вниз. Улыбка сошла с его лица.

Внезапно в моей комнате, смежной с большой, послышался какой-то шум. Затем распахнулась балконная дверь, которую я обычно оставляю приоткрытой для проветривания в жаркую погоду.

В комнату, где находились мы с Камилем, вошел Багиров.

– Откуда ты взялся? – закричала я.

– Пролез от соседей. У них квартира пустует. Решил воспользоваться. И я очень кстати. Слышал твой последний вопрос, Оля. – Лешка посмотрел на Хабибуллина. – Что же ты не отвечаешь женщине, заклятый друг? Хочешь, я отвечу за тебя?

А потом Лешка сорвался на истерику, обвиняя Камиля в том, что он ограбил его, отбил любимую женщину (это меня, что ли?), теперь из-за Камиля Лешка вынужден скрываться, потому что объявлен вне закона.

Из-за Камиля? При чем здесь он? Ты же пытался убить свою мать! – хотела крикнуть я, но не успела: Лешка выхватил пистолет и направил на Хабибуллина. Однако тот тоже не растерялся. Они выстрелили одновременно. И одновременно упали на пол. Я истошно закричала и кричала до тех пор, пока не приехала милиция.

Эпилог

В следующем выпуске «Городских скандалов и сплетен» на первой странице были помещены три фотографии: в центре – моя, по бокам – Лешки и Камиля, в верхней части обведенные траурными рамками и знаками вопросов вместо рамок в нижней половине. Оба дуэлянта находились в реанимации, и жизни их висели на волоске. Под фотографиями крупным шрифтом было набрано: «Нефтяные короли стреляются из-за Алены Эросмани».

В ближайшие дни мне стало не до нефтяных королей и проблем дележа рынка черного золота. Пришлось отвечать на вопросы друзей, знакомых, соседей, милиции и журналистов чуть ли не всех газет и журналов, выходящих в нашем городе. Приезжали даже с телевидения. В квартиру выстроилась очередь за автографами. Обычно сидящие у подъезда бабки с радостью рассказывали обо мне всем желающим. Правда, к моему удивлению, давали мне сугубо положительную характеристику. Наверное, им просто хотелось похвастаться, что у них в подъезде живет знаменитость, и было приятно, что их самих телевидение снимает.

Тиражи моих книг выросли в несколько раз. Мне больше не требовалась никакая нефтяная компания для обеспечения будущего своих детей.

* * *

Выжил Камиль. Он не экспериментировал с покушениями на себя, Лешкин же организм в последнее время был ослаблен, да и вел он гораздо менее здоровый образ жизни.

Когда Хабибуллин-младший вышел из больницы, я ждала его у дверей. Я поняла, что не смогу пережить, если он умрет. Не хотела оставаться одна. Тем более его так полюбили мои дети.

В первый же день, когда мы сидели на берегу озера, гладь которого теперь покрывала осенняя листва, нападавшая с деревьев, Камиль сказал мне:

– Покушение на моего брата организовал Багиров. Но я был в курсе. Он сам сказал мне, когда предложил сотрудничество. Зная, что он – убийца Равиля, я все равно заключил с ним соглашение. Я принимал его на нашей вилле на Кипре и ел с ним за одним столом. Я не должен был этого делать. Должен был найти другой способ… Но воспользовался самым легким. Тем, который сам шел мне в руки. И который давал мне богатство и власть. И признание отца.

– Но ведь в результате ты все равно отомстил за брата, – тихо ответила я, накрыв ладонь Камиля своей. – И доказал отцу все, что хотел доказать.

– Ты останешься со мной? – спросил Хабибуллин.

Я кивнула, а про себя добавила:

«Я останусь, но надолго ли? Мне очень сложно принять ваш мир, но я постараюсь сделать все, чтобы ты просто занимался бизнесом и грязные дела и убийства больше никогда не коснулись ни тебя, ни меня, ни моих детей. Этот мир не изменится, но ведь ты можешь измениться, если захочешь. Или нам придется расстаться… Ведь я не смогу так жить…»

На порог особняка выбежали дети. Они звали нас ужинать.