2011 ru Andrey_Ch FictionBook Editor 2.4 2011-02-12 http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=573815Текст предоставлен правообладателем 01448fd2-36db-11e0-8c7e-ec5afce481d9 1.0 12 жертв Эксмо М. 2011 978-5-699-46888-1

Мария Жукова-Гладкова

12 жертв

Автор предупреждает, что все герои этого произведения являются вымышленными, а сходство с реальными лицами и событиями может оказаться лишь случайным.

Глава 1

– Кира, мне нужно с тобой срочно встретиться, – без каких-либо вступлений сказала мама. – Приезжай.

– Во-первых, здравствуй, во-вторых…

– Кира!!! – голос матери звучал истерично.

Значит, или опять кто-то из моих сестричек что-то выкинул, или маме просто нужны деньги. Хотя какие деньги? Мама же в очередной раз «восстанавливается» в клинике для алкоголичек из богатых семей. Пребывание в клинике оплачивает отец. Я изредка навещаю там маму. Некоторым пациенткам встречи с родственниками категорически запрещаются. Или запрещаются с одними, приветствуются с другими. Но большинству такие встречи, наоборот, жизненно необходимы. Нужна поддержка семьи. Моя мама чаще всего сама не желает никого видеть и слышать.

В дорогой клинике к пациенткам индивидуальный подход. Да и лежат там все не по одному разу – как и в бесплатных профилакториях для мужчин, спонсируемых какими-то религиозными объединениями (общинами, сектами или я не знаю кем). Правда, в бесплатных профилакториях некоторые просто пересиживают зиму. Там кормят (хотя меню очень отличается от того, что дают дамам), заставляют трудиться на благо общины (секты, объединения) и молиться. Дамы трудятся по желанию и на вполне определенных участках (клумбы, оранжерея, вышивание, рисование). Один такой мужской профилакторий какое-то время работал неподалеку от женской элитной клиники. Простые мужики умудрялись забираться к дамам из «высшего общества», о чем стало известно после того, как одна дамочка, завершив очередной курс лечения, заявила мужу-нефтянику, что бомж Вася даст ему десять очков в постели. Больше нефтяник лечение супруги в элитной клинике не оплачивает. Не исключено, что она теперь проживает в каком-нибудь подвале с Васей. В мужской-то профилакторий с бабой не берут. Как, впрочем, и в женский с мужиком.

Элитная клиника на самом деле может похвастать успешным излечением не одной пациентки, организовано там все по высшему разряду, хотя много неприятных процедур… Мама мне в деталях рассказывала, потому что у меня «плохая генетика» и я должна заранее знать, что меня ждет. Спасибо большое за предупреждение. Но я не собираюсь спиваться! У меня нет для этого поводов – по крайней мере тех, которые привели в эту элитную клинику маму и большинство других пациенток.

Трубку из рук мамы взял главный врач.

– Здравствуйте, Кира Павловна, – вежливо поздоровался он. – Я тоже хотел бы попросить вас приехать. Сегодня – суббота. У вас, наверное, планы на вечер, да и к нам лучше утром. Вот, например, завтра. Как вы?

– Что случилось? – спросила я спокойным тоном. И вообще почему звонят мне, а не отцу? Или ему уже позвонили? Может, мама… Хотя я ведь с ней только что разговаривала!

– Приезжал ваш отец. Только что уехал, – сообщил врач.

– И что?

– Кира Павловна, лучше, если вы приедете лично…

– Он решил развестись с мамой и больше не желает оплачивать ее лечение?

– Нет. То есть он точно не будет разводиться, а насчет лечения… Я не могу сказать. Но дело не в этом.

– А в чем?

Мне страшно не хотелось ехать за город. Дорога не близкая, я очень устаю на работе, часть работы беру домой. Я как раз бросила взгляд на многочисленные папки, сложенные горкой на письменном столе рядом с компьютером.

Врач на другом конце провода вздохнул.

– Я не приеду, если вы не объясните, в чем дело.

– Ваш отец смертельно болен, – все-таки сообщил врач. – Ему осталось не больше полугода, скорее – меньше. Он только что проходил углубленное обследование в Швейцарии. Вернулся в Россию, приехал к вашей маме, чтобы сообщить о… Ваша мама хочет с вами посоветоваться о… том, что делать дальше.

– Я приеду сегодня, – заявила я.

Я – младшая, но мама почему-то всегда советуется со мной. И за деньгами обращается ко мне. Конечно, не «почему-то», есть вполне логичные объяснения. Я – главный архитектор крупной строительной компании. В двадцать семь лет! Я многого добилась в жизни. Добилась сама. У меня даже есть предложения от западных компаний, желающих получить мои профессиональные услуги. Две мои старшие сестры (тридцати четырех и тридцати двух лет) – светские львицы. Они правильно вышли замуж, старшая еще и родила долгожданного наследника (ему сейчас тринадцать лет). Моя третья сестра – порнозвезда. Мы с ней – парии. Но со мной мама хотя бы общается втайне от отца. Я ей нужна. Отец не признает ни меня, ни суперпопулярную Ольгу, фильмы с участием которой побили все возможные рекорды в порноиндустрии. Двух старших отец терпит, но только на семейных сборищах, на которые нас с Ольгой давно не приглашают. Мы не очень переживаем по этому поводу. Нам на семейных сборищах делать нечего. Да и папаша, наверное, понимает, что мы с Ольгой теперь выросли. Мы не станем прилагать усилий, чтобы привлечь к себе его внимание и завоевать его любовь. Они нам больше не нужны. Мы, наоборот, можем ответить папочке в резкой форме или просто высказать все, что о нем думаем. Наверное, он не хочет рисковать.

В нашей семье очень сложные взаимоотношения. Отец всегда хотел сына. То есть даже не сына – наследника, продолжателя рода, дела, ну и так далее и тому подобное. Я еще в детстве устала слушать, зачем нужен сын, и научилась отключаться от речей собеседника. Я не понимала, почему мужчина чувствует себя мужчиной, только если у него есть сын. Правда, про дерево и дом папочка ничего не говорил, не сажал и не строил, покупал готовое. У меня теперь имеется масса знакомых мужчин, у которых детей нет вообще (и многие из которых их заводить не хотят), и эти мои знакомые чувствуют себя мужчинами. И вообще прекрасно себя чувствуют при том положении вещей, которое имеет место быть. Я многим задавала соответствующий вопрос. Все говорили, что у моего отца пунктик. Если бы он еще был восточным человеком, его завихрение можно было бы понять, но он – чисто русский, предки с одной стороны были православными священниками, с другой – заводчиками. Хотя, может, это оттуда идет? Сын – продолжатель дела?

Но ведь мы с сестрами родились в советские времена! Не было еще дела! Не началась еще перестройка! Правда, папа всегда очень хорошо зарабатывал и семью обеспечивал достойно. В советские времена он по вечерам и выходным ремонтировал телевизоры, иногда занимался этим в рабочее время. Он – инженер, но их НИИ считался полузакрытым, режим был относительно свободным, и люди в обед, который у всех длился часа три, успевали переделать кучу дел. Зарплата, правда, составляла не больше ста двадцати рублей в месяц, но все подрабатывали и рекомендовали друзей клиентам. Потом был какой-то период, когда отцовские друзья с ним во главе варили джинсы, одновременно поставляя в Петербург сетчатые черные колготки. Теперь такие может надеть только самая дешевая проститутка из стоящих на Староневском, а тогда… Масса наших девушек и женщин считали подобные колготки самой сексуальной вещью, какую только можно представить. Их вожделели, приметив на героинях низкопробных западных фильмов, которые смотрели по видикам в квартирах счастливых обладателей этой желанной техники, и в растущих, как грибы, видеосалонах. Маме, тоже вожделевшей такие колготки, отец их носить не разрешил (мы были еще маленькие), и она это ему припоминала много лет.

«Варенка» и сетчатые колготки быстро вышли из моды. Компания друзей поставляла еще какой-то товар, а потом в результате каких-то махинаций оказалась у нефтяной скважины или присосалась к трубе – опять же дружным коллективом. Я точно не знаю, как все происходило. Да и кто расскажет-то? Присосавшиеся к трубам и застолбившие места у скважин господа не любят вспоминать о первоначальном этапе накопления капитала. Я в детстве слушала только рассказы про «варенку» и колготки, да и то в версии мамы.

Мама родила четверых детей, и все мы оказались девочками. Больше рожать мама не могла, да и, как она сама мне признавалась, не хотела. Ей бы хватило двоих дочерей, мы с Ольгой были лишними.

Вы представляете, что чувствует ребенок, которого не хотела рожать мама и который не оправдал надежд и ожиданий папы, родившись девочкой, а не мальчиком? И если бы они хотя бы молчали об этом, так нет же! Нам об этом регулярно говорили!

Две мои старшие сестры приняли, как факт, установленную отцом жизненную программу: удачно выйти замуж, в чем поможет родитель, подобрав достойных молодых людей, и родить внуков, которым отойдет дело. Внуки (мужского пола) будут дело продолжать, расширять, приумножать капиталы и так далее в том же духе. Старшая сестра вышла замуж за папиного партнера, у которого в автокатастрофе трагически погибли жена и сын, и родила ему общего сына и папиного внука, то есть долгожданного наследника.

Я не вникала в структуру папашиной компании, но понимала, что в изначальном варианте произошли изменения. Один человек уже давно откололся, решив заняться мясным производством вместе с кем-то из родственников. Оставшиеся трое продолжают работать в нефтяном бизнесе, только разделили компанию на две. Папа с партнером (мужем моей сестры Полины, которая должна была родиться Павлом) остались при перегонке, переработке и бензоколонках, а их товарищ – на добыче. Две компании постоянно сотрудничают, но вроде каждая сотрудничает и еще с кем-то. Признаться, меня это мало интересует.

Моя вторая сестра, Шура, которая должна была родиться сыном Александром, вначале вышла замуж за сына отделившегося партнера, но они не прожили и года, потом она еще два раза была замужем. Честно говоря, я не в курсе, развелась она со своим третьим или не развелась. Правда, второго и третьего мужей сестре папа уже не выбирал, это делала она сама. Детей у нее нет. Почему – не знаю. Мы не общаемся и никогда не были близки.

Две мои старшие сестры активно участвуют в светской жизни города, и я иногда читаю о них в «желтой» прессе или Интернете. В целом старшая с немолодым мужем существуют подобно французским аристократам. Они завели наследника, муж уверен в том, что ребенок – его, ну а дальше у каждого начинается своя личная жизнь. Надо только соблюдать приличия и не бравировать перед всеми общими знакомыми молодыми мальчиками и молодыми девочками. Ситуация, насколько я понимаю, устраивает обоих.

Вторая сестра, Шура, считает себя свободной женщиной и считала себя ею и в периоды замужества. Ну а теперь регулярно меняет любовников, правда, молоденькие мальчики ее не интересуют. Ее интересуют только мужчины, способные ее содержать. Ни одна из этих двух сестер не работала ни дня в своей жизни.

Третьей родилась Ольга. Ждали Олега. Папа даже маму не приехал из роддома забирать, забирал будущий муж Полины. Сейчас Ольге двадцать восемь лет, она на год старше меня. Мы с ней сдружились чуть ли не с пеленок – объединились против враждебного мира, который не хотел нас принимать. Нас в этом мире не ждали, нас не хотели видеть, но мы родились. И мы намеревались привлечь к себе внимание и доказать, что чего-то стоим. И мы знали, что можем положиться только друг на друга – потому что больше было не на кого.

В детстве и отрочестве мы пытались привлечь к себе внимание разными способами, но на отца и мать не действовало ничто. Отец работал и ждал внуков, которых мы все должны были родить ему в будущем, мама вела хозяйство до тех пор, пока не появилась приходящая домработница. Я не знаю, когда она начала выпивать. Может, еще в годы нашего детства, а потом количество перешло в качество (хотя о каком «качестве» тут речь?), а может, и после того, как мы все ушли из родительского дома. Или после того, как Павлик, сын Полины, пошел в школу и необходимость в бабушке отпала? Павлик учится в какой-то особой школе, где дети обеспеченных (и занятых) родителей проводят время с утра до вечера, получая всестороннее образование, отдыхая и занимаясь спортом.

Мы с Ольгой еще в детстве решили, что не хотим быть «производительницами внуков – достойных продолжателей рода», а хотим доказать, что мы ничем не хуже мужчин. Но все сложилось не совсем так, как мы планировали. Ведь никогда ничто не складывается, как планируешь или фантазируешь… Не зря говорят: не строй планов – не смеши бога.

Ольгу в предпоследнем классе школы на какой-то дискотеке заметил скаут порноиндустрии. Тогда мы с ней и узнали, что по дискотекам ходят (или по крайней мере в те времена ходили) скауты порно– и модельного бизнеса. Мне казалось, что у них нет недостатка в желающих сниматься и уж по крайней мере в модельные агентства пытается наняться куча девчонок. Но как потом узнала Ольга, все лучшие кадры были найдены, так сказать, на улице. Вон Наталью Водянову на рынке в Нижнем Новгороде нашли, а потом она стала одной из самых знаменитых и высокооплачиваемых в мире топ-моделей. Скаут французского агентства убедил продавщицу овощей рискнуть. Что из этого вышло, знают, наверное, все наши девчонки, мечтающие стать моделями или выйти замуж за лордов. Говорят, что скауты известного московского сводника Пети Л. тоже выискивают девочек на улице или просто встречают поезда.

Наши скауты по рынкам не ходят. Вероятно, потому что у нас в городе там торгуют в основном представители бывших республик Советского Союза, а также потому, что теперь для работы требуются все более и более молодые девушки. Их можно найти на дискотеках. И в порно у нас попадают до восемнадцати лет…

Получив предложение прийти на кастинг (сестре для начала сказали про модельное агентство), Ольга по возвращении домой посоветовалась со мной. О том, чтобы ставить в известность родителей, даже речи не шло. Мы рано от этого отучились. В данном случае, по-моему, матери было бы все равно, а отец мог бы и воспротивиться и запереть будущую мать его внука дома. Модель могла оказаться неподходящей женой для будущего жениха из-за подмоченной репутации, да и папа точно не хотел видеть ни одну из своих дочерей на подиуме.

Но увидел в порнофильмах.

Тогда я пошла на кастинг вместе с Ольгой для моральной поддержки. Я не собиралась участвовать ни в каком кастинге, так как всегда была слегка полноватой и мне не помогали никакие диеты и никакие спортивные занятия. Я собиралась держать глаза и уши открытыми, чтобы сестра не вляпалась куда-то, откуда будет уже не вылезти. К тому времени мы уже много слышали про «модельные агентства».

Ольгу выбрали для съемок. Продюсерам (они же – владельцы студии) было плевать на то, что ей нет восемнадцати лет. В первых фильмах ее сильно гримировали, чтобы никто из знакомых не узнал. Теперь не гримируют. Ольга сама хочет, чтобы ее везде узнавали. И узнают!

А тогда мы с ней на пару залезли в Интернет, потребовали официальный договор (нас какой-то юрист – дай Бог ему здоровья и успешной практики! – проконсультировал бесплатно), продюсеры отнекивались, убеждая, что будут платить наличными. Мы ответили, что после того, как Ольга получит деньги наличными, мы разорвем договор в их присутствии. Мы долго ругались. Но они хотели Ольгу, и мы это поняли! Именно те два голубых друга разглядели в шестнадцатилетней Ольге будущую порнозвезду – или просто удачно ткнули пальцем в небо. Но моя сестра на самом деле потрясающе сексапильна и фотогенична! Ее любит камера, а она сама обожает секс, она всегда получает удовольствие, и зрители это видят. Она желанна для мужчин и является эталоном для женщин. Я хотела бы быть такой, как Ольга, но…

Сразу же после окончания школы Ольга сняла квартиру и объявила родителям в ультимативном порядке, что съезжает. Отец мгновенно заорал, даже не выслушав, чем Ольга собирается заниматься. Моя сестра спокойно ответила, что для рождения внуков мужского пола ему хватит двух правильных старших дочерей, которые к тому времени уже были выданы замуж. Полина даже уже родила Павлика. Шура пока не успела, но тогда считалось, что вскоре и она станет матерью, правда, до сих пор не стала.

Папа заявил, что Ольга не получит от него ни копейки. Она сказала, что ей и не надо. Сестра ушла, громко хлопнув дверью.

Я переехала к ней, еще не сдав школьные экзамены. Проживание в родительской квартире стало для меня невозможным. Папа вел со мной наставительные беседы (о запланированном для меня будущем), мама пропадала у Полины, помогая с внуком.

Я хотела учиться дальше, в этом меня полностью поддерживала Ольга, но папа и слышать не хотел о дальнейшем образовании кого-либо из дочерей, считая, что средней школы нам вполне хватит (для того чтобы рожать ему внуков, которые будут получать необходимое образование и работать в фирме). Маме опять было все равно. Или она пила уже тогда, а я этого не понимала?

Я не сообщала родителям, что съезжаю к Ольге. Я просто оставила записку, что ухожу навсегда, поскольку мои жизненные планы кардинально различаются с запланированным для меня отцом будущим. Как я узнала через несколько лет от мамы, отец даже не пытался меня искать, заявив, что теперь и я – отрезанный ломоть, и он умывает руки. Один-то внук уже был! И вторая дочь была правильно выдана замуж.

Но я не хотела сидеть на шее у Ольги, несмотря на то, что еще оставалась школьницей и ее гонораров хватило бы нам обеим. И на тот момент я еще не определилась со своей дальнейшей судьбой. Мне требовался совет взрослого мудрого человека, которого рядом со мной не было.

Напротив многоэтажки, где жили мы с Ольгой, возводила дом одна известная строительная компания. Теперь она известна и в Европе, и в Америке (благодаря и моим усилиям), но тогда еще не успела так расшириться и раскрутиться. Не знаю, откуда у меня возникла эта мысль (наверное, ее подсказал мой ангел-хранитель), но я прочитала в Интернете все, что там было написано о двух ее владельцах, и мы с Ольгой отправились к ним.

В результате я стала архитектором.

Глава 2

Перед тем как ехать в загородную клинику, я позвонила Ольге и пересказала разговор с мамой и главным врачом.

– Поезжай одна, – ответила сестра. – При мне она может не захотеть разговаривать. И я в любом случае не могу.

До меня доносился звон бокалов и смех, хотя Ольга явно отошла куда-то, чтобы со мной поговорить.

– А папаше так и надо, – добавила сестра.

Что почувствовала я, узнав о смертельной болезни отца? Ничего. На самом деле ничего. Мне было все равно. Я уже все доказала – и ему, и себе. Теперь я просто занимаюсь тем, что мне нравится, и занимаюсь успешно! Я нашла себя. А отец…

Прожил ли он жизнь, какую хотел? Не знаю. Мучает ли его хоть немного совесть? Не думаю. С другой стороны, человек из нефтяного бизнеса может считать удачей смерть по естественным причинам. Сколько его коллег погибли от пули киллера? Сколько умерло еще какой-то насильственной смертью?

– На похороны к папаше пойдем? – тем временем спрашивала моя любимая сестра.

– По-моему, об этом еще рано говорить, – заметила я. – Но надо будет сходить. Встречаться с ним я не буду, даже если позовет.

У меня на самом деле не было желания с ним видеться. Я еще могла бы понять его нежелание видеть дочь-порнозвезду, мечту всех его знакомых, но я-то пошла, можно сказать, по его стопам! Я окончила институт с красным дипломом, я сделала головокружительную карьеру в строительной компании, но я не вышла замуж и не родила внука мужского пола, а значит – неудачница. Я не оправдала надежд отца. Я провалилась – по мнению папаши. Когда-то мне было очень больно, но теперь все перегорело… Теперь мне все равно, что он обо мне думает.

* * *

Я посигналила у ворот клиники, то есть правильнее было бы сказать: комплекса, поскольку это заведение занимает не один гектар. Створки ворот поплыли в стороны. Главный врач явно предупредил о моем появлении, а номер моей машины тут введен в базу данных.

Я проехала на стоянку, где в этот час стояли только машины персонала, а когда заперла свою, увидела знакомую медсестру, которая вышла меня встретить.

– Вы видели моего отца? – спросила я.

Она кивнула.

– Он заметно похудел, – сообщила женщина.

– Так у него онкология?

Она пожала плечами и проводила меня в кабинет главврача. Мы с ним пожали друг другу руки, и я опустилась в кресло напротив.

– Мне кажется, что теперь я могу гарантировать излечение вашей мамы, – объявил мне мужчина.

Я удивленно посмотрела на него. Мне казалось, что женский алкоголизм в той стадии, до которой дошла моя мама, неизлечим, тем более она далеко не первый раз оказалась в этой клинике. Здесь выводят из запоя, избавляют родственников от присутствия в доме алкоголички, а излечивают только тех, кто еще не успел зайти слишком далеко.

– Вы знаете, что нужно для того, чтобы вылечить пьющую женщину? – спросил врач и сам же ответил: – Нужно убрать причину, заставляющую женщину прикладываться к рюмке. В таком случае мы гарантируем излечение, но у большинства наших пациенток причину не убрать…

Мужчина тяжело вздохнул и привел конкретные примеры. Большинство находящихся в возглавляемой им клинике женщин стали пить оттого, что им нечем себя занять. К этому часто примешивается полное невнимание мужа, ощущение своей ненужности супругу и детям.

Одна его пациентка прекратила пить после убийства мужа. Она не хотела, чтобы погибло дело всей его жизни, взяла на себя фирму, работает с раннего утра до позднего вечера, и ей просто некогда встречаться с зеленым змием. И желание отпало. Она теперь не сидит дома, где не представляла, чем себя занять.

Другая прекратила пить после того, как муж ушел к молодой любовнице, оставив первую жену с двумя детьми, которые оказались не нужны отцу. Детей требовалось кормить. Пить стало некогда и не на что.

Еще у одной муж отобрал детей, и она стала за них биться.

Есть случаи, когда мужья все-таки очухиваются. Как правило, это молодые мужья, у которых еще не прошла любовь к своим молодым женам. Они просто очень увлеклись карьерой и зарабатыванием денег, а также мужскими компаниями и мужскими развлечениями. Жена не смогла сразу забеременеть – или не захотела, так как считала, что детьми еще рано обзаводиться, или не хотела портить фигуру, подруг растеряла, хотя бы потому, что боялась за своего мужчину, которого могли увести, не работала… Шопинг надоел, все надоело. Молодая женщина, которой нечем себя занять, стала прикладываться к бутылке. У таких есть шанс – при условии поддержки любимого мужчины, который искренне хочет, чтобы жена прекратила пить.

– Но если причина остается или возвращается, мы бессильны, – заявил мне врач. – И я всегда честно предупреждаю родственников, которые привозят ко мне пациентку. Вы знаете, что мы работаем с родственниками – если они того хотят. К сожалению, хотят далеко не всегда.

– Мой отец?..

– Он всегда отправлял сюда вашу маму для поправки здоровья. Он и не думал ради нее отказываться от своей привычной жизни. И не придумал никакого дела для нее. Мы всегда выводили ее из запоя, она приходила в себя… Для таких пациенток у нас тоже есть отработанная программа.

– То есть отец хотел, чтобы она ему не мешала? Чтобы не маячила дома? Не встречала его после работы пьяной?

– Вероятно, да. Она проводила у нас по три-четыре месяца. Вообще здоровье у вашей мамы железное. С другой стороны, она никогда на самом деле сильно не пила. И пила всегда качественные напитки и закусывала. Это тоже немаловажно. Вообще-то у нас здесь все после качественных напитков, но количество… И еще предрасположенность играет роль. Один пьет и не становится алкоголиком, другой пьет в два раза меньше и становится.

– Мои сестры сюда приезжали или нет? Я знаю только про Ольгу. Ее мама не хотела видеть, считая, что она опозорила нашу семью.

Я хмыкнула.

– Нет, ваши сестры не приезжали. Приезжал зять – муж вашей старшей сестры.

Это было для меня новостью, но я никак не выразила своего удивления. Хотя чего удивляться? Они же знакомы с молодости. Мама же наверняка знала его первую жену, которая погибла. И работает Андрей Степанович до сих пор вместе с отцом. То есть он – друг, партнер, зять и отец внука. Он явно знал о происходящем с мамой.

– Вы не могли помочь, Кира Павловна. Ни вы, ни кто-либо из ваших сестер. Иначе я бы обязательно вас привлек. Ваша мама хотела видеть только вас, и поэтому мы вас приглашали. Но помочь ей мог только ваш отец. Он не хотел. Не мне его судить. И, к сожалению, таких мужей много. Так что меня ничего не удивляло. Но теперь у вашей мамы появился шанс. И теперь вы на самом деле можете ей помочь.

– Что я должна делать?

– Помогать ей руководить фирмой.

– Какой фирмой? – в первый момент не поняла я.

– Вашего отца.

Я хлопнула глазами. Мама собралась руководить нефтяной компанией?! М-да, большое количество алкоголя явно влияет на мозговую деятельность.

– Ну, вы же можете давать ей какие-то советы, консультации?

– Я никогда не руководила никакой компанией и не собираюсь. У меня, конечно, много знакомых в деловом мире и есть у кого проконсультироваться. Но ведь остается зять, который занимает второе место в нефтяной фирме! Они начинали с отцом! Он в курсе всех дел, то есть должен быть в курсе!

Врач пожал плечами.

– Там что-то не то? – вдруг ударила мне в голову мысль.

– Не знаю. Это вы спросите у вашей мамы. Я вам могу сказать, что руководство компанией – или по крайней мере работа в компании с утра до ночи – это единственный шанс для вашей мамы. Иначе она не выплывет. Она должна быть занята делом. С утра до ночи. И дело должно ее увлечь, ей необходимо почувствовать свою нужность. И она сама хочет заниматься делом. Именно этим. Выясните ситуацию, Кира Павловна. Наймите в конце концов толкового управляющего, который будет подсказывать вашей маме, как действовать в той или иной ситуации. Сами вникните в процесс. В вашей семье на это способны только вы.

Я задумалась. Для начала следовало выяснить ситуацию с зятем. А потом… Ведь на самом деле кому-то нужно будет руководить компанией, чтобы не пропало дело всей жизни отца. И это – наше с сестрами наследство. Я на него никогда не претендовала, но тем не менее не собиралась отдавать его чужому дяде. Ольгина карьера порнозвезды скоро пойдет на спад, она уже задумывается, чем заниматься в дальнейшем. Кстати, а почему бы Ольгу не приставить к маме? Она же не каждый день снимается. Вот пусть на пару с толковым менеджером, за которым в свою очередь буду приглядывать я, и руководят… Посоветуют мне кого-нибудь мои любимые начальники.

– Ладно, ведите меня к маме. Поговорю с ней, а там буду решать.

Мама однозначно заявила мне, что берет на себя компанию отца. Пока тот жив, она войдет в курс дела, а от меня ей нужны будут советы и консультации.

– А Андрей Степанович? – спросила я. – Муж Полины и отец Павлика?

– Он не способен руководить, – махнула рукой мама. – Ох, почищу я эту фирму, когда ее возглавлю!

Мама злорадно улыбнулась. У отца в фирме была любовница? Я вообще не знала женщин отца, хотя не сомневалась, что они у него были. Они ему по статусу положены. И не мог мой холеный богатый папаша жить с одной пьющей мамой… Спасибо, хоть не развелся. Хотя неизвестно, что было бы лучше для мамы.

Но ведь у него могут быть еще дети. Хотя мне-то до них какое дело? Я не претендую ни на что! Я себе сама на все заработаю. Уже заработала.

В общем, мама была настроена решительно. Поскольку я всегда была на ее стороне, то могла только порадоваться. Я спросила, когда ее на этот раз выпишут из клиники. Оказалось, что примерно через неделю, так как нельзя прерывать какой-то там курс.

– Чуть-чуть подправлю здоровье – и вперед! – заявила мне мама на прощание. У нее горели глаза.

Я никогда в жизни не видела ее такой.

На мой вопрос об Ольге мама ответила, что «надо будет встретиться и поговорить». Уже прогресс. Сегодня же позвоню сестре. Хотя она может не захотеть руководить папашиной компанией. Или, наоборот, захочет подвинуть маму.

Глава 3

Из клиники я выехала в начале одиннадцатого вечера. Хорошо бы поспеть домой до двенадцати. Я надеялась, что пробок не будет нигде. Май стоял холодный, дачный сезон еще по-настоящему не начинался, да и в субботу вечером обычно нет потока дачников ни в одну, ни в другую сторону. В одну проехали, обратно еще не возвращаются. И в городе в субботу вечером можно легко проехать и нигде не застрять.

Официально белые ночи еще не начались, но в мае у нас уже темнеет поздно. И это было еще одной из причин, побудивших меня поехать к маме в субботу вечером. Я не люблю ездить в темноте по загородным трассам, а на этот раз все-таки можно было проехать, не включая фар.

Машин на самом деле оказалось немного, никакие гаишники под кустами не прятались, зайцы и прочая живность на трассу не выбегали. Я уже надеялась, что спокойно доеду до дома.

Внезапно впереди на обочине шоссе увидела медленно бредущего мужика с синим, вроде пластиковым ведром средних размеров. Ведро было с крышкой. Мужик – в высоких резиновых («рыбацких») сапогах, которые первыми бросились в глаза, в куртке большого размера, вроде прорезиненной, в толстых спортивных, болоньевых штанах, заправленных в сапоги. В таких штанах зимой ходят. У нас на стройках у многих рабочих подобные, и у меня есть (правда, теперь фирменные) для выезда на объекты. Они с толстой (или тонкой) теплой подкладкой и непромокаемые. Хотя если он с рыбалки…

Но где удочка? И где тут рыбачить-то? Лес с двух сторон! А до леса поля были. До последней речки, которую я проезжала, уже довольно далеко. Или тут где-то посреди леса озера?

Мужик еле волочил ноги, и его даже немного пошатывало. Пьян? Брал «горючее» с собой на рыбалку в национальном стиле? Но при нем не было никакой сумки, никакого рюкзака, вещмешка. Только ведро с крышкой. Он не голосовал, не оборачивался на проезжающие машины, просто шел вперед. Так, вот опять его качнуло.

При приближении к мужику я немного сбавила скорость. Заметила я его издалека, но тут решила рассмотреть получше. В зеркало заднего вида увидела, что он небрит. Хотя вроде в день, предшествующий рыбалке, нельзя бриться. Что-то мне по этому поводу рассказывал мой начальник Иван Иванович Загорулько…

Мужик выглядел больным.

Я остановилась и дала задний ход. Не знаю, что заставило меня это сделать. Может, простое человеческое сострадание? Как-то же он оказался на этой трассе с ведром?!

Я открыла дверцу переднего места пассажира, наклонилась вбок и спросила:

– Вас подвезти?

Мужчина остановился, ухватился рукой за корпус машины у раскрытой дверцы, наклонился и посмотрел мне прямо в глаза.

В его глазах стояла боль.

– Вы не боитесь? – спросил он.

– Чего?

– Брать незнакомого мужчину на трассе. Меня никто не взял, когда я голосовал. Никто даже не остановился.

– Садитесь. Вам помочь?

– Нет, спасибо, я сам. Это еще могу.

Ведро он поставил между ног.

– В нем рыба, – сказал он. – И вода.

– Пить хотите? Вон бутылка.

Мужчина с жадностью припал к бутылке с минеральной водой без газа, которую я обычно держу в машине.

– Перекусить хотите?

– А у вас есть?

– У меня с собой ничего нет, но можем остановиться на первой заправке. Теперь же при них маленькие супермаркеты.

– У меня есть деньги, – сказал мужик. – Я заплачу. И за проезд я собирался платить, но…

– Вы с рыбалки?

– Можно сказать и так, – вздохнул мужик.

– А удочка где?

– Потерял.

Он не походил ни на пьющего, ни на пьяного. Он просто очень устал. Может, от долгой ходьбы? Он попытался устроиться поудобнее, но сморщился. Похоже, от боли. Потом провел рукой по лбу и скривился.

Я непроизвольно протянула руку к его лбу. Так у него же температура! Он весь горит!

– Вам к врачу надо, – сказала я.

– Знаю. Но их нет на трассе. Пожалуйста, отвезите меня домой. Я заплачу.

Я открыла рот, чтобы спросить, где он живет. Но не успела. Мужчина потерял сознание.

«Вот влипла! – подумала я. – Только бы не умер в моей машине!»

Но я тут же устыдилась своих мыслей. Человеку требовалась помощь, и, кроме меня, помочь ему никто не мог. И не хотел.

Я притормозила у обочины, достала мобильный и набрала номер знакомого врача, владельца частной многопрофильной клиники, работающей круглосуточно. Многие мои знакомые обращаются к Рубену Саркисовичу. Он и его персонал гарантируют высококлассное лечение и конфиденциальность. Услуги клиники стоят дорого, но они того стоят. Интересно, почему мой папаша проверялся в Швейцарии, а не у Рубена? Я знала, что в этой клинике имеется самая современная диагностическая аппаратура. Хотя разве моего папашу поймешь?

Номер Рубена Саркисовича вбит у меня в мобильный. У строительной компании, в которой я тружусь главным архитектором, и ее руководителей давние контакты с доктором Авакяном. Ведь у нас, к сожалению, случаются травмы. Ни одна государственная больница не может гарантировать того лечения и того ухода, который предоставляют частники. И наши рабочие знают, что в случае производственной травмы получат самое лучшее лечение. Мой начальник Иван Иванович лично следит за соблюдением техники безопасности, но ведь стопроцентную безопасность на стройке не может гарантировать никто. В нашей компании лечение рабочих оплачивает тот, кто был виноват. И это правильно. Если хочешь лечиться сам или лечение требуется членам твоей семьи, можно взять целевой кредит, который предоставляет компания. Потом определенные суммы будут вычитаться из зарплаты.

Я позвонила доктору Авакяну. На мое счастье, он оказался на работе (вечер субботы – один из самых напряженных в клинике, так как с постоянными клиентами в пятницу и субботу несчастные случаи происходят чаще всего), внимательно выслушал все, что я могла сказать про мужика (тот все еще оставался без сознания), и ласково проворковал:

– Кирочка, прости меня, любовь моя, но ты – полная дура. А если маньяк? А если террорист? Ты в ведро хоть к нему заглянула?

– Нет, – ответила я.

– Немедленно посмотри в ведро! – рявкнул Авакян. – Ведь хрен знает, что в нем может быть! Оружие, наркотики, миллион долларов. Хотя миллион было бы неплохо найти… Кира, открой ведро! Я не отключаюсь. Жду.

Я попробовала открыть крышку, но не смогла. Но в ведре точно плескалась вода.

– Мало ли что там плещется! По-моему, и жидкая взрывчатка бывает, а если еще не бывает, то вскоре изобретут.

– Бывает. В самолет проносили. Из-за этого теперь никакие жидкости нельзя в салон брать.

– Да, точно. Тем более. Кира, выкинь на фиг это ведро!

– Не выкину. Он зачем-то его нес. Шатался, умирал, но нес! Я не могу лишить человека ведра, которое ему так дорого! Рубен Саркисович, я могу его привезти к вам в клинику? Я минут за сорок доеду. Я вам оплачу его лечение.

– Что, мужик настолько хорош? Кира, тебе давно пора замуж. Я тебе это уже не раз говорил…

– Рубен Саркисович!!!

– Приезжай, упрямая, – вздохнул доктор Авакян. – Все равно же не отстанешь. Но на свадьбу меня пригласишь посаженым отцом. Подъезжать будешь, позвони.

Мой пассажир так и не пришел в сознание, и я попросила Авакяна, чтобы отправил двух санитаров встречать мою машину. Мужик был крупный, хотя, возможно, играла свою роль куртка, создавая такое впечатление. Но я все равно не собиралась тащить его на себе.

Когда моего пассажира вытаскивали из машины, он стонал, но все равно не пришел в сознание. Уже в самой клинике нас встретил Рубен Саркисович, расцеловался со мной и перевел взгляд на привезенного мною пациента.

– Кира, если ты стала мужиков на дороге подбирать – это диагноз, – скосил хитрый взгляд на меня Авакян. – Вокруг тебя столько интересных мужчин…

– Здесь пулевое, Рубен Саркисович, – обернулся к нам один из санитаров, которые снимали с потенциального пациента куртку.

– Что?! – почти шепотом произнесла я.

Мы с Рубеном подпрыгнули к кушетке, на которую уложили моего пассажира, и уставились на неумело перевязанное правое плечо.

– Он своей футболкой перевязывал, – заметил санитар. – Вероятно, сам. И вон куртка прострелена.

Куртка теперь валялась на полу. Я подняла ее и увидела аккуратную дырочку с запекшейся вокруг кровью, которую не заметила раньше. Хотя рядом со мной находилась левая рука мужчины, а прострелили правую. Футболка, которой мужчина перевязывал простреленную руку, из белой превратилась в бурую.

– Больше ничего? – спросила я.

– Сейчас посмотрим, – ответили мне.

Больше никаких ранений и повреждений не оказалось, но мужика все равно отправили в операционную. Мы с Рубеном Саркисовичем удалились в его кабинет.

– Если бы ты его не подобрала, он бы рухнул на дороге и, вероятно, умер. Надеюсь, что никакое заражение крови не началось. Хотя мы, конечно, справимся, но все равно…

– Температура у него из-за ранения?

– Да. И еще неизвестно, сколько он шел. На рыбалку ездят в ночь или рано утром… А ты его подобрала в одиннадцатом часу вечера. Где же он блуждал-то? Кстати, ведро!

Мы спустились к моей машине, и я извлекла ведро из-под торпеды. Оно там успело завалиться набок, но ничего не пролилось!

– Финское, – определил Рубен Саркисович. – У меня несколько знакомых такими обзавелись. Лучший подарок для рыбака. Если у тебя есть – или будут – знакомые рыбаки, запомни.

Я подумала, что надо выяснить у моего начальника Ивана Ивановича, есть ли у него эта ценная вещь, а если нет, прикупить в Финляндии по случаю и подарить на какой-нибудь праздник или день рождения.

Рубен Саркисович показал мне, как открываются такие ведра, и мы уставились на трех крупных рыбин, которые в нем плавали. Кроме рыбин и воды, в ведре ничего не было.

Мы переглянулись.

– Какого лешего он шел с ведром? – задумчиво произнес Авакян, не ожидая от меня ответа. – Раненый, потерявший много крови…

– Ведро дорогое? – спросила я первое, что пришло мне на ум.

– Да нет. То есть для меня, для тебя – нет.

– А у него, может, это – самая дорогая вещь в доме. Или самая ценная для него. И он понимает, что за вторым таким в Финляндию ему не съездить. Кстати, надо бы документы у него в куртке посмотреть. Мне он говорил, что у него есть деньги и он готов заплатить за проезд.

– Ты его поэтому взяла? – удивленно приподнял брови Авакян. – Решила частным извозом подрабатывать?

– Рубен Саркисович! Как вы могли такое подумать?! Он мне говорил, что его никто не брал, а мне его стало жалко! Не знаю почему! Просто увидела, как его покачивает… И не пьяный.

– Ну, я бы тоже не взял, как все нормальные люди. Ладно, пошли вещи осмотрим.

Документы мы в куртке не нашли. Мобильный телефон отсутствовал. В кармане утепленных штанов обнаружили три скомканные купюры – пятисотрублевую, сотенную и десятку. Там также лежали две пластинки жвачки и не очень чистый носовой платок.

– Он думал за эти деньги до Питера доехать? – удивленно произнес Рубен.

– Может, он расценок не знает, – высказала предположение я. – Живет в своей деревне… Хотя нет, ему в город надо было. Домой – в город. А на рыбалку на машине ездят.

– И на автобусе ездят. И с друзьями ездят. М-да.

Я повторила, что оплачу лечение. Мне было жалко этого неизвестного мне мужчину, и я в какой-то мере чувствовала ответственность за его судьбу.

– Посмотрим после того, как очнется, – резко ответил Авакян. – Нормальный мужик не позволит женщине за себя платить. А в крайнем случае я с тебя возьму только половину.

Я попыталась что-то сказать, Рубен Саркисович предупредительно поднял руку.

– Все, Кира. Сейчас мы это обсуждать не будем. Поезжай домой. Кстати, а как ты на той трассе оказалась?

Я сказала про маму, а заодно и про папу.

– У нас твой отец никакого обследования не проходил, хотя в прошлом обращался. Чего его в Швейцарию понесло? Нет, мне не обидно, у нас отбоя нет от пациентов, но я тебе честно скажу: в Швейцарии не лучше, чем у нас. Он же не морду перекраивать ездил?

– Морду надо в Швейцарии? – рассмеялась я. – Вроде теперь и у нас неплохо делают.

– Да, хотя тоже надо знать, где. Но тебе еще рано. И в любом случае чем позже сделаешь первую подтяжку, тем лучше. Считается, что с благоприятным исходом и хорошим эффектом можно сделать не больше трех за жизнь. Сейчас, конечно, новые технологии и все такое, но я, как нормальный врач, вообще бы не рекомендовал делать никакие операции, если в этом нет жизненной необходимости. Запомни, Кира: хороший пластический хирург вначале попробует отговорить тебя от операции. Я не имею в виду случаи после аварии или еще каких-то повреждений. Это – совсем другое дело. А насчет твоего отца… Хорошие диагносты есть и у нас в городе, и не только в нашей клинике.

– Может, отец не хотел посвящать в свои проблемы лишних людей?

Рубен Саркисович пожал плечами и обещал, что завтра или сам мне позвонит, или кто-то из его персонала, чтобы сообщить о состоянии моего «подшефного».

Глава 4

В воскресенье я спала до двенадцати, только два раза встав, чтобы накормить котов. Но это я делаю на автопилоте. Продукты у меня по списку закупает приходящая домработница, которая также убирает и стирает. Это жена одного из наших рабочих, перебравшихся по зову шефа в Петербург. Работу ей найти в предпенсионном возрасте сложно, дома целый день сидеть скучно, да и собственный доход не помешает. Я знаю, что она общается с домработницами моих соседей. У нас тут все трудятся с утра до ночи, и на ведение домашнего хозяйства нет ни времени, ни сил. Утром я пью только чай с разогретым в микроволновке круассаном, обедаю в городе, ну а вечером жарю себе овощи или просто ограничиваюсь бутербродом с колбасой. Диеты я давно не соблюдаю. Независимо от того, ем я или не ем, независимо от потребляемых продуктов, я остаюсь такой же. То есть как образовалась у меня легкая полнота в пятнадцать лет, так она и остается. Килограммы не уходят, но и не приходят. Я даже размер тот же ношу. Доктор Авакян говорит, что это очень хорошо. Вес должен оставаться постоянным. И резкая потеря веса, и резкая прибавка – повод для беспокойства. Да и диеты без медицинских показаний могут привести к печальным последствиям. А у меня – мой природный вес. Я не должна быть худой. Я с этим смирилась.

Отоспавшись, я взяла одну из рабочих папок и занялась очередным проектом нашей строительной компании.

В четыре приехала Ольга с коробочками из китайского ресторана.

– Ну, рассказывай, – попросила сестра, когда мы устроились в креслах за небольшим круглым столиком, где я принимаю гостей, приходящих по одному или по двое.

Я рассказала.

– Папашу нисколечко не жалко, – объявила сестрица. – А насчет маман… Сама она с фирмой не справится. А вот я хочу попробовать. Молодежь наступает на пятки! То есть вначале я, конечно, буду совмещать… Кирка, ищи толкового менеджера мне в помощь.

Я заметила, что для начала посоветовалась бы с нашим зятем.

– Нет, – уверенно покачала головой сестра. – Его, наоборот, не надо ставить ни о чем в известность заранее. Его надо ставить перед фактом.

– Перед фактом его можно будет ставить только после вступления в права наследства! – заорала я. – А нам с тобой папаша явно ничего не оставит.

– Мы – наследницы первой очереди, – невозмутимо заявила сестрица. – Во-первых, есть такая вещь, как обязательная доля наследства. Что-то мы должны получить, даже если не упомянуты в завещании. Во-вторых, папашу и после смерти можно признать неадекватным. Да, придется потрудиться, побегать, по судам походить, но можно, и я намерена этим заниматься. А если он писал завещание неадекватным… Сама понимаешь: оно теряет всякую силу.

– Пусть теряет, и мы становимся наследницами по закону, но ты посчитай, по сколько на нос. Мама, нас четверо, внук…

– Внук не учитывается, – пояснила сестрица. – Только если упомянут в завещании. А если по закону, то начинается с наследников первой очереди. То есть мама и мы четверо. Вот если бы никого из нас не было в живых, тогда стали бы рассматриваться наследники второй очереди. Нет никого второй очереди – третьей, ну и так далее. И вроде мама, как жена, получает половину совместно нажитого имущества. То есть не получает, это ее доля, а вторая половина их совместно нажитого – папашина, и она уже наследуется. И в наследники входит жена, то есть наша маман, и мы вчетвером.

– Ты с юристом консультировалась?

– Да.

– А он тебя предупредил, что у фирмы может быть хитрый устав?

Сестрица кивнула.

– Но и так есть квартира, в которой мы все родились, загородный дом, в котором мы с тобой никогда не были, бабушкина дача, машины. Кстати, ты не в курсе, что с бабушкиной квартирой?

Я пожала плечами. По идее, ее должна была унаследовать мама, как и дачу. Более того, я считала, что папашина нефтяная компания давно принадлежит какой-то офшорной фирме (как и многие наши нефтяные, газовые и прочие бизнес-структуры) и какая-нибудь кипрская компания (или с Каймановых островов), так сказать, обеспечивает финансирование и контроль. А российская компания вроде как ведет бизнес в России. В таком случае наследство, которое нам может оставить папаша, – это акции иностранной компании и счета в иностранных банках.

– Я не сомневаюсь, что у него есть счета в иностранных банках, – заявила сестрица. – Вопрос в том, как до них добраться.

– Ольга, передача всего этого по наследству может происходить не по нашим законам, а по законам той страны, где все это находится! И тогда – никакой обязательной доли в наследстве и никакого признания папаши неадекватным, и любые, самые странные условия получения денег. Он мог заверить завещание в Англии, мог в Швейцарии и оставить все совершенно постороннему человеку. Конечно, скорее – одному – драгоценному внуку Павлику. Денег явно немало, и какая-нибудь английская или швейцарская фирма за свой нехилый процент будет рада проследить за тем, чтобы Павлика никто не обделил. Они проследят за образованием Павлика, помогут с карьерой, а потом он лет в двадцать пять унаследует все, оставленное дедушкой, да и то, если будет достоин. А если не будет, деньги могут быть перечислены, например, в фонд поддержки молодых ученых.

– Ты считаешь, что наш папаша мог и такое выкинуть?

– Ольга, я не знаю, что он мог выкинуть. Даже примерно. Я тебе объясняю, как все может обернуться. Матери я этого объяснять не стала. Она была просто не готова меня слушать. Она была в диком возбуждении. И вообще, если займется делом, то это ей только на пользу пойдет. Я тебя хочу предупредить, чтобы ты губу не раскатывала, а потом не испытывала горького разочарования!

– То есть нам нужно все выяснить насчет завещания, – задумчиво произнесла сестрица. – Полина с Шуркой могут что-то знать?

– Не думаю. А вот зять может. И не забывай, что он – отец Павлика и дружит с нашим отцом с юности. Всю жизнь с ним бок о бок работает.

– Мне с ним переспать?

– Дура!

– А как ты хочешь из него информацию вытягивать?

– Встречусь и поговорю.

– Так он тебе и сказал что-то, – хмыкнула Ольга. – Тут денежные интересы задействованы. А когда речь идет о больших деньгах, родственники становятся врагами. Вон наш оператор сейчас дерется с родной сестрой за родительскую квартиру. Две смежные комнаты в «хрущобе»! Отца толком не похоронили, не отпели, просто закопали, да еще и в области, где дешевле всего, чтобы лишние деньги на похороны не тратить. А у нас-то побольше всего, даже если только недвижимость в России брать. Кстати, у папаши, наверное, и что-то за границей есть. Почему мы с тобой раньше этим не интересовались?!

Меня, признаться, удивила такая реакция Ольги, хотя… У нее ведь в самом деле карьера на излете, а в дешевом порно она сниматься не захочет. Ей нужно обеспечить свое будущее. И наследство от папаши – прекрасный шанс.

Ольга объявила, что после выхода матери из клиники обязательно с ней встретится и обговорит совместные действия. Может, мама знает условия завещания. Может, ее следует направить на их выяснение.

– Ладно, бери на себя зятя, а я возьму маман, – объявила Ольга. – И мы с ней попробуем на пару вникнуть в дела фирмы. Не помешает. Слушай, а папаша в каком состоянии? Он сляжет скоро?

Я не знала ответа на этот вопрос. Я даже не знала, сам ли он вел машину, когда ездил к маме, или его возил шофер. Я не знала, держится ли он на уколах или пока еще обходится без них. Я знала только, что он сильно похудел.

– Кира, ты точно не собираешься рулить папашиной компанией? – не могла до конца поверить Ольга.

Я покачала головой.

– Я не хочу только, чтобы компания отошла чужим людям. Все-таки это – дело всей жизни отца, и она должна остаться в нашей семье, то есть принадлежать нашей семье. Но я не буду ломать копья. Я не собираюсь тратить свое время, деньги и эмоции на борьбу за эту компанию или имущество отца. Но тебе помогу, как смогу.

Ольга мечтательно улыбнулась.

Мы перешли к второму пункту программы – обсуждению моего вчерашнего пассажира.

– Ты, конечно, идиотка, – вздохнула Ольга. – А вообще тебе давно пора мужика заводить. Поэтому и подбираешь на дороге неизвестно кого!

Из клиники мне так и не позвонили. Сестре я ответила, что прямо сейчас позвоню туда сама и выясню, кого я подобрала.

Аппарат доктора Авакяна был выключен, следовательно, или оперировал, или разговаривал с важным пациентом, или отдыхал с женщиной. Я позвонила диспетчеру, представилась.

– Переключаю на дежурного врача, – сказал диспетчер. – Он ответит на ваши вопросы.

– Рубен Саркисович не позвонил? – удивился дежурный врач. – Значит, закрутился. Вашего пациента забрали.

– Кто? – поразилась я.

Дежурный врач пояснил, что сегодня утром, когда пациент проснулся, то попросил объяснить, где находится и как попал в клинику, потом попросил телефон, позвонил какому-то другу, тот за ним приехал и забрал его.

– А…

– Друг все оплатил по самому высокому тарифу. Так что не волнуйтесь, Кира Павловна. Мы только благодарны вам за такого пациента. Правда, ему не стоило еще покидать клинику, но тут мы ничего не могли поделать…

«Самый высокий тариф» – это значит самая высокая степень конфиденциальности. Сотрудники клиники доктора Авакяна не сообщают в правоохранительные органы о людях, поступивших с пулевыми ранениями. То есть если пациент хочет (а ведь и такое бывает), то, конечно, сообщают, но основная масса этого не желает. А клиент всегда прав. В особенности клиент, который платит по тарифам клиники Рубена Саркисовича.

– Мы дали ему номер вашего мобильного телефона, поскольку он сказал, что хочет вас отблагодарить, – продолжал врач. – Его жизни ничего не угрожает, мы дали рекомендации…

– Вам известны его имя, фамилия?

– Нет. Он отказался их сообщить. Вы же знаете, что мы и не спрашиваем, если…

– Знаю. Что вы можете про него сказать?

– Никаких татуировок, никаких ранений в прошлом не было. Следит за собой. Явно занимается спортом. Года тридцать три, может, тридцать пять. Но одежда… И дружок тоже приезжал в спортивном костюме и раздолбанных кедах. На старом «Форде». О роде занятий судить не могу, даже примерно. У нас тут сестрички гадали, – дежурный врач усмехнулся. – Если узнаете, сообщите, пожалуйста.

Я поблагодарила за информацию и распрощалась. Я прекрасно понимала, почему врач был со мной так откровенен. Я обеспечила денежного пациента, а в случае необходимости привезу и сотрудников нашей компании. Я из постоянных клиентов, то есть скорее поставщиков пациентов. А этот тип, даже заплативший по самому высокому тарифу… Скорее всего, у Рубена Саркисовича его больше не увидят никогда.

– Достань карту Ленинградской области, – попросила сестра после того, как я пересказала ей разговор.

– Зачем тебе карта?

– Давай посмотрим, где мужик рыбачил.

– Как мы это определим? И зачем?

– Дело мутное.

С этим я согласилась.

– Кира, у него есть твой телефон, он выяснит, кто ты.

– И что из того?

– Ну… Лучше подготовиться заранее.

– К чему?!

– Карту давай!

Я включила компьютер, считая, что так нам будет легче вести поиск.

– Давай мыслить логически, – заговорила сестрица, усаживаясь рядом со мной перед экраном. – На рыбалку он поехал или с вечера, или рано утром.

– Ну, вообще-то наши мужики…

– Он ездил именно на рыбалку! Рыбу ловить, а не водку пить. Ты же рыбин видела! И он был один.

– Ты уверена, что он изначально был один?

– Вот мы и должны все выяснить!

– Что «все»? – посмотрела я на сестрицу. – И зачем нам это выяснять?

– Ты подбираешь на пустынном шоссе странного мужика с пулевым ранением, который, только придя в себя, сбегает из больницы.

Я заметила, что он не сбегал, а вызвал друга.

– Спасибо, конечно, что не оставил тебе свои медицинские счета, – невозмутимо продолжала сестрица. – Но насколько я знаю, из клиники Рубена Саркисовича без оплаты или ее гарантии не сбежишь. И вообще не сбежишь. Однако факт остается фактом. Он исчез, не оставив своих координат, но получив номер твоего мобильного телефона. Номер зарегистрирован на тебя. А теперь есть всякие базы данных, да и вообще ты в городе человек известный. Ему могли сестрички про тебя рассказать. Кира, тебе нужна лишняя головная боль? В дополнение к предстоящей борьбе за наследство?

– Я не собираюсь бороться за наследство!

– А я собираюсь! И ты мне будешь помогать, потому что я в этой жизни больше никому не доверяю. Так что настраивайся. А сейчас мы должны обезопасить тебя. И в этом тебе буду помогать я, потому что больше некому! И вообще нечего лишних людей посвящать в наши дела.

– Я не поняла, что ты хочешь, – призналась я. – Найти, где мужик рыбачил?

Ольга кивнула.

– И что это нам даст?

– Съездим на место и осмотримся.

– Тебе делать нечего?

– Ну, положим, вечер у меня свободный…

– А у меня работа лежит! – я кивнула на гору папок.

– Так она у тебя всегда лежит! Я в последние годы не помню ни дня, чтобы она у тебя не лежала! Мы когда в отпуск едем, ты с собой что тащишь? Нормальные люди берут легкий детективчик или женский роман, а ты – ноутбук с проектами и сидишь за ним по вечерам, а то и в шезлонге на пляже!

– А что еще делать?! Не в потолок же плевать?! Я не могу сидеть без дела!

– Вот поэтому ты замуж и не выходишь!

– Чья бы корова мычала!

– А я не хочу! У меня знаешь, где мужики сидят?

– И я не хочу!

Это была наша обычная ругань с сестрицей. Я знаю, что она меня очень любит, и я ее очень люблю. Она на самом деле единственный человек, которому я могу полностью доверять и на которого я могу полностью положиться. Но сколько я себя помню, мы всегда ругались из-за какой-то ерунды. Хотя ведь милые бранятся – только тешатся.

– Короче: нам надо выяснить, что это за мужик и что он делал в тех местах, – объявила Ольга. – Чтобы знать, от чего плясать.

– Но если на него напали, ограбили…

– Кира, я тебя умоляю! Хорошо. Предположим, на него напали. Но что можно взять у рыбака? Пусть он даже какой-нибудь тайный миллиардер – что сомнительно. Но ведь он не будет на рыбалку брать свои миллиарды! И драгоценности никто на рыбалку не берет. Кстати, часы у него были?

Я задумалась.

– Вроде да.

– Какие?

– Я не присматривалась.

– Идиотка. Я сейчас Рубену позвоню.

– Нечего его в дело вовлекать! Если уж хочешь разбираться, то давай уж сами. Но если бы было что-то из ряда вон, то Рубен бы обратил внимание. Или кто-то из санитаров. Наверное, самые обычные часы.

– Но при нем не было документов, – продолжала рассуждать сестрица. – Мобильный, предположим, могли забрать, или мог выпасть из кармана.

– И если бы у него остался мобильный, он бы вызвал подмогу, – заметила я. – Хотя бы того же приятеля, который забирал его из клиники.

– Логично, – согласилась Ольга. – Но документы обычно лежат во внутреннем кармане. Просто так они выпасть не могли. И без документов люди у нас все-таки не ходят. Что-то должно было быть! Кстати, он славянской внешности?

Я кивнула. В этом сомнений у меня не было. И говорил без всякого акцента. Речь была грамотной. Правда, общались мы совсем мало, но у меня не создалось впечатления, что это не окончивший десятилетку тракторист из ближайшего к трассе села. И ему нужно было в город!

– То есть, скорее всего, его вещи остались там, где он рыбачил, – сделала вывод сестрица.

– Но он был с ведром! В ведре рыба плескалась! Оля, ты на самом деле считаешь, что человек, сбегая от злоумышленников, хватает не сумку с документами, а ведро с рыбой? Зачем он его тащил? Даже если прихватил на автопилоте, ничего не соображая, почему он его не бросил?

Сестрица пожала плечами.

– Я думаю, что он приехал на рыбалку на машине и все его вещи, включая документы, остались в машине. И она до сих пор стоит где-то неподалеку от озера или реки. На берегу на него напали – или просто выстрелили из каких-то кустов, – и он бросился бежать, прихватив ведро. Потом заблудился, вышел к шоссе. Его никто не хотел брать. Он пошел в направлении города или первой автозаправочной станции, с которой мог бы позвонить. И тут по трассе проезжала ты, сердобольная. Кира, ты понимаешь, что в людей просто так не стреляют? Ты этого мужика точно никогда раньше не видела?

– Оля, а ты знаешь, сколько людей живет в нашем городе? А если еще посчитать и область…

– Ну, предположим, в деловом мире Петербурга все друг друга знают в той или иной степени. Мне бы надо на этого мужика посмотреть… Я-то по тусовкам хожу гораздо больше, чем ты.

В процессе разговора мы изучали карту участка Ленинградской области, где мужик мог рыбачить. Когда на него напали? Рано утром? Так сколько ж времени он шел пешком? Какое расстояние за это время мог преодолеть раненый? А если он часть времени оставался без сознания? Например, упал в лесу, какое-то время лежал, потом полз… Хотя по одежде не скажешь, что полз. С другой стороны, на такой одежде, как у него, могло и не остаться следов. И он на самом деле мог преодолеть довольно приличное расстояние.

Глава 5

В результате изучения карты, долгих споров и пререканий мы пришли к выводу, что подобранный мною на шоссе тип мог рыбачить или на одном из двух озер, или на речке. Больше ничего подходящего в нужном радиусе не было. Не два же дня он шел?

– Интересно, а он с берега рыбачил или с лодки? – вдруг задумчиво произнесла сестрица. – Если с берега, то, наверное, нам на речку. На озере вроде с лодки рыбу ловят, а зимой из проруби.

Я пожала плечами. Я не знала ответов на эти вопросы.

– То есть он мог сидеть с удочкой в лодке, по нему выстрелили. Он упал в лодку, лишившись чувств, а убийцы решили, что он мертв. Или он просто рухнул, чтобы спрятаться за бортом. Лодка стояла на середине озера, убийцы не могли до нее добраться и проверить. Лодки у них не было, а для купания еще рано, если только не по принуждению. Наверное, подождали, появится голова или не появится, и уехали. А наш герой добрался до берега и пошел домой.

– В таком случае убийцы угнали машину, на которой он приехал, – заметила я. – А мобильный был в машине. Почему он не взял его с собой в лодку? Он точно не падал в воду, Оля! Та одежда, которая была на нем надета, быстро высохнуть не может!

– Или он решил причалить к противоположному берегу, а там заблудился. Ладно, хватит тут болтать, поехали.

– Ты в самом деле хочешь съездить к тем двум озерам и речке?!

Я все еще не могла в это поверить.

– Конечно! Нужно выяснить все, что только можно! Ради твоей безопасности, Кира! И вообще воздухом подышим. Полезно.

– Знаешь ли, я достаточно дышу воздухом на объектах, – заметила я.

– А я нет! Я в закрытых павильонах снимаюсь! Правда, летом у нас вроде будет съемка на природе. Но все равно я сто лет за город не выезжала.

– Кто тебе мешает? Можно в Павловск съездить, в парке погулять.

– Мы поедем туда, где ранили мужика! – безапелляционно заявила сестрица. – Собирайся. Воду только надо взять и бутерброды. Или лучше чай в термосе. Ты же регулярно берешь с собой чай в термосе на объекты? Вот иди и готовь. А я бутерброды нарежу.

Сестрица была одета в черные джинсы, черную футболку, красный верх спортивного костюма и кроссовки. Я надела джинсовый костюм и кроссовки. Резиновые сапоги «живут» у меня в багажнике, также там лежит черная ветровка, которая в зимний период заменяется на черный дутик, в котором я хожу по объектам. Резиновые сапоги зимой заменяются на непромокаемые снегоступы, купленные в Финляндии. В багажнике у меня также хранится бинокль внушительных размеров, который не помещается в бардачок. А в бардачке лежит фонарик и еще масса нужных вещей, которые могут пригодиться мне в работе.

Я также распечатала карту нужной нам местности из Интернета. Поехали на моей машине, как более подходящей для областных дорог и не привлекающей внимания. Ольгино маленькое пучеглазенькое чудо фиолетового цвета (выписанное по каталогу) осталось стоять у моего дома. Ольга оставляет машину где угодно, и никто даже ни разу не пытался ее угнать. Во-первых, нормальный человек никогда не будет на такой ездить, а угоняют то, что можно продать. На этой же машине может ездить только слегка экзальтированная молодая женщина или юная девушка. Во-вторых, в дополнение к фиолетовому цвету, на машине сделан рисунок – два веселых колобка. Конечно, все можно закрасить и перекрасить, но это лишняя морока. В-третьих, сигнализация (тоже по спецзаказу) орет: «Оленька, меня угоняют!» По-моему, угонщики должны сами сбежать, увидев и услышав все это.

Уже на трассе сестрица попросила показать, где именно я подобрала мужика, но я не могла определить точное место. Там не стояло и не висело никаких опознавательных знаков, капли крови не капали, дождей не было несколько дней, земля на обочине высохла, и следов на ней не оставалось.

– Интересно, из лесу он вышел или не из лесу? – размышляла вслух Ольга.

– Куда вначале – к озеру или к реке? Если к озеру, то к какому? – вернула я Ольгу к действительности.

– К реке, – объявила сестрица.

Река оказалась узкой лентой, через которую при хорошей физической подготовке, наверное, можно и перепрыгнуть с разбега. Не исключаю, что в летнюю жару она высыхает полностью. Таких рыбин, как я видела в финском ведре своего пассажира, здесь точно поймать нельзя.

– Поехали отсюда, – сказала сестрица, только раз взглянув на речку. – Даже выходить из машины не будем. Незачем время терять.

Повезло нам на первом озере. Хотя слово «повезло» не очень подходило к ситуации.

Насколько мы поняли, вокруг всего озера (или большей его части, так как полностью мы его не объезжали) шла грунтовая дорога, от которой отходили более или менее раскатанные колеи. На удалении, но в пешей досягаемости от грунтовой дороги, по которой мы ехали, в противоположной от воды стороне, виднелись крыши каких-то домиков. Вероятно, там летом появляются дачники. Но дома от нас закрывала растительность. На берегу дома (то есть особняки) стояли только с противоположной стороны озера. В советские времена на берегу явно строиться не разрешали, берегли природу, а в новые стало возможно все, и часть растительности новые господа вырубили. Эти особняки мы увидели, проехав по одному из ответвлений от круговой грунтовой дороги.

Фактически особняков было четыре, три – на берегу, со своими спусками к воде, и один – за ними. Возможно, там стояли и другие дома этой категории, но лишь один возвышался над крышами первых трех.

Озеро было большое. Я, признаться, удивилась. И оно не было круглым, а имело форму, близкую к перевернутой запятой. Особняки стояли на «хвостике». Рассмотрели мы их только при помощи моего бинокля с сорокакратным увеличением. Похоже, там в мае еще никто не жил.

– Ты можешь узнать, кому они принадлежат? – спросила сестрица.

– Могу. Но зачем?

– А если мужик оттуда?

Я покрутила пальцем у виска. Если бы мужик проживал в одном из этих особняков, то уж точно не шел бы раненый по шоссе. И еще с ведром! У владельцев таких особняков есть прислуга. В таких домах не может не быть различных средств связи. И одежда там должна быть разнообразная! Даже если бы в один из этих особняков ворвались, хозяин не рванул бы прямиком через лес с ведром с рыбой!

Все это я объяснила сестрице, и она для разнообразия со мной согласилась. По озеру не плавала никакая лодка, ни деревянная, ни пластиковая, ни резиновая, вообще поверхность была девственно чиста и абсолютно спокойна. Мы не слышали никаких людских голосов и людских шумов, только птички пели на деревьях, покрытых робкой, едва пробившейся листвой. Да, весна в этом году поздняя.

– Так, давай задний ход и дальше поедем, – сказала сестрица, возвращаясь к машине.

– Ты хочешь проверить все эти ответвления? – уточнила я. – Ты представляешь, сколько их здесь может быть?

Насколько я поняла, каждое подобное ответвление заканчивалось открытой площадкой с подходом к воде. С пологого берега не требовалось прыгать, можно было спокойно заходить в воду. Сейчас просматривался каждый камушек (и их на дне оказалось мало). Не знаю, что получается после того, как сотня ног забегает в воду… Единого пляжа вокруг озера не было, и песок отсутствовал. Вероятно, летом люди загорают на травке. Сейчас молодая зеленая травка только пробивалась сквозь пожухлую прошлогоднюю и опавшие осенью листья.

– Лучше бы найти лодку, – сказала сестрица. – Тогда я бы отплыла немного от берега и осмотрелась.

Я сомневалась, что кто-то из наших граждан оставляет лодки в кустах.

– Ну и вообще сейчас еще деревья и кустарники не зазеленели, часть местности просматривается, – продолжала сестрица.

– Что ты надеешься увидеть?

– Не знаю. Что-нибудь. Если он бросил машину, то ее мы заметим.

– А если нет? Если только бросил вещи у костра? Кострище-то с грунтовой дороги точно не просматривается.

Ольга только махнула рукой и предложила мне трогаться с места. В результате, после очередного долгого спора, сестрица стала выходить из машины у каждого ответвления, совершала пробежку к воде, возвращалась, плюхалась на переднее место пассажира, ругалась, и мы ехали дальше.

Брошенный, видавший виды «Ланд Крузер» мы нашли у шестого ответвления, расположенного довольно далеко от начала грунтовой дороги. Озеро тут уже делало поворот, и от него тоже было прилично…

«Ланд Крузер» мы заметили сквозь ветки деревьев и, конечно, не могли сразу же сказать, есть ли какие-то люди неподалеку от него или нет. Ольга первой выскочила из машины, я попыталась ухватить ее за рукав, но поняла, что это бесполезно. Я высунулась со своей стороны и успела прошипеть:

– Оля, осторожно!

Сестра только махнула рукой и пошла в направлении брошенной машины. То есть тогда мы еще не могли сказать, что она брошенная. Я осталась в своей. На сердце было неспокойно. Я уже жалела, что поддалась на уговоры сестрицы и вообще поехала в эти места. Зачем?! Но ведь сестрица могла и одна поехать на своем фиолетовом чуде, и еще умудриться здесь где-нибудь застрять. И мне бы среди ночи пришлось ее искать, а потом вытягивать буксиром, а то и еще кого-то звать на помощь.

Ольга отсутствовала долго. Я не засекла время, мне это даже не пришло в голову, но по предыдущим ответвлениям она ходила не больше пяти минут. Теперь же с того момента, как я посмотрела на часы – прошло двенадцать.

Я уже собиралась идти за Ольгой, когда появилась она сама. Глаза были безумные. И Ольга не просто появилась – она вылетела с ответвления дороги, словно за ней гналась вражеская конница.

Я вылезла из машины, вынув ключ.

– Кира, там…

– Сядь в машину и жди меня здесь!

– Не ходи! Там…

– Раз уж приехала, то пойду. Кто мне говорил, что мы должны все выяснить?

Я поставила машину на сигнализацию (мало ли что?), подхватила сестрицу под локоток, развернула, и мы легкой трусцой вначале приблизились к «Ланд Крузеру». Я дернула за ручку, но машина оказалась заперта. Я заглянула в салон и не увидела ничего необычного.

– Тут все нормально, – выдохнула сестрица. – Там…

Она вяло махнула рукой в сторону берега.

Слева от выхода к воде мы увидели сломанные кусты. Создавалось впечатление, что сквозь них рванул слон или лось. Я догадывалась, кто тут бежал сломя голову. У потухшего костра (хорошо, что пожар лесной не начался) валялись брошенные рюкзаки и удочки, стоял походный холодильник, большой термос и еще два ведра, двойники того, что я вчера увидела впервые в жизни.

И еще у костра лежали два трупа, мужчины и женщины. Сомнений в том, что они мертвы, быть не могло. Я дала бы мужчине лет тридцать или тридцать пять (то есть как моему вчерашнему пассажиру), а женщине лет на десять меньше. Хотя у трупов определить возраст сложнее… Оба были одеты на рыбалку – в прорезиненные куртки, утепленные штаны, резиновые сапоги.

В первое мгновение я впала в ступор, потом быстро пришла в себя. Первой мыслью было: «Бежать, бежать, бежать!» Я буквально силой заставила себя не броситься наутек. Я достала из кармана мобильный и сделала несколько снимков, потом вернулась к «Ланд Крузеру», сфотографировала номерной знак. Вспомнила, что дотрагивалась до ручки, вытерла ее полой джинсовой куртки. Хотя кто ассоциирует отпечатки пальцев на ручке «Ланд Крузера» со мной?! Моих отпечатков пальцев нет ни в каких милицейских базах данных.

Сестрица все время семенила за мной и что-то бурчала себе под нос. Я ее не слушала. Мне хотелось ее дико отругать, чтобы больше никогда в жизни у нее не появлялось таких бредовых идей, как сегодня!

Я молча вернулась к своей машине, открыла ее, сестрица плюхнулась на переднее место пассажира, тихонечко поскуливая, я завела мотор и дала задний ход. В этом месте на грунтовой дороге развернуться было невозможно.

Хорошо хоть дорога сухая и не останется следов протектора! И вообще, кто их будет сверять с моими колесами?!

Я развернулась при первой же возможности и погнала прочь от жуткого места и жуткого зрелища. Помочь мы этим мужчине и женщине уже в любом случае не могли, следовало спасать свои шкуры, пока никто не приехал на озеро.

Сестрица всю дорогу до моего дома поскуливала, я думала. Почему мой вчерашний пассажир никого не прислал к озеру? Он же пришел в себя, смог вызвать друга. Ведь явно убивал не он, если сам оказался раненым.

Или чего-то боится?

То есть он, конечно, должен чего-то бояться. Но хотя бы за своими вещами мог прислать друга?

Или он был не здесь? Мало ли кто кусты проломил…

На мгновение возникла мысль позвонить в милицию, естественно, анонимно, но я ее тут же отогнала. А если кто-то видел, как я заворачивала к озеру? Мне лишние проблемы не нужны. Пусть мой вчерашний пассажир сообщает в милицию о гибели своих знакомых. Если это, конечно, его знакомые.

– Ты случайно не заметила оружия рядом с трупами? – повернулась я к сестре.

Она покачала головой.

– Кира, я мобильный телефон взяла, – сообщила мне Ольга.

– Чей?

– Ну, наверное, этого твоего… Он в траве валялся, когда я первый раз туда ходила. Я на него чуть не наступила. Телефон дорогой. Надо быстро просмотреть телефонную книжку, а то сдохнет. Как мы его заряжать будем?

– Ну так просматривай. В бардачке лежит блокнот с ручкой. Выпиши телефоны с именами.

– Давай ты мне лучше диктовать будешь. Так быстрее.

Я притормозила, съехала на обочину, и мы занялись делом. Но телефонов было очень много!

Пока аппарат не «сдох», я решила просмотреть фотографии. Навряд ли хозяин фотографировал себя, но его ведь мог сфотографировать и кто-то из друзей. Правда, у меня в телефоне моих собственных фотографий нет и никогда не было. Есть мои любимые коты.

Тут оказалось больше всего снимков очаровательной колли. Мальчик это или девочка, сказать не представлялось возможным. Собака явно была молодой и веселой – ее засняли резвящейся на ухоженной площадке перед каким-то каменным домом. Похоже, загородным особняком. На некоторых фотографиях появлялся то один угол дома, то другой, то стена. Конечно, если увеличить эти снимки на компьютере, то можно рассмотреть побольше. Но я сомневалась, что мы успеем это сделать. Поэтому я вернулась к телефонной книжке, так и не просмотрев фотографии до конца. Людей я не видела ни на одной. Только собаку, природу и… рыбу. Рыба была и живая, в огромном аквариуме, и пойманная. Улов владелец фотоаппарата запечатлевал для потомков и друзей.

Телефон все-таки разрядился. Ольга сказала, что попробует раздобыть для него зарядное устройство. Вроде похожий аппарат у ее постоянного режиссера. В крайнем случае можно съездить на Юнону. На этом рынке у нас можно купить все – из различной аппаратуры и для аппаратуры. Если там даже не купишь зарядное устройство, то телефон тебе как-нибудь зарядят!

– Кира, помнишь, как я нашла аппарат? У нас тогда была пьянка на природе после завершения моей первой съемки.

Я кивнула. Отец вообще не хотел тратиться на мобильные телефоны дочерям, считая это излишним. Он заявлял, что мы прекрасно без них обойдемся и не имеет значения, что у большинства наших одноклассников телефоны уже есть. Мы были из обеспеченной семьи, но часто чувствовали себя убогими, потому что у нас не было того, что имелось у наших сверстников. Папа считал это или баловством, или излишеством. Хотя теперь я ему благодарна. Такой подход подвиг меня на зарабатывание денег, и я смогла работать на стройке разнорабочей. И именно такой подход подвиг Ольгу пойти в порнобизнес еще до совершеннолетия. Две старшие сестры перепрыгивают из одной постели в другую, выбирая только богатых мужиков, которые могут им что-то дать. Один клиент, покупавший у нас квартиру, был любовником моей второй сестры, Шуры, и сказал мне, что она напоминает хомячиху, которая тянет в нору все, что только удастся схватить. У нее просто патологическое желание иметь как можно больше шмоток, драгоценностей, вообще любых вещей.

Но на покупке мобильных телефонов настояла мама. Мало ли что? И отец лишится производительниц внуков. Она давила именно на это. Но мы с Ольгой тогда мечтали о «раскладушках». Эти модели были на пике популярности. Папа же купил нам самые дешевые аппараты.

Найденный Ольгой дорогой телефон оказался защищен кодом. Знакомых, способных с ним справиться, у нас не имелось. Тогда мы с Ольгой поехали на Юнону. Молодой парнишка сказал, что ему требуется десять минут, а от нас попросил двести рублей (тогда для нас это были деньги – папочка не баловал нас мелочью на карманные расходы). В результате Ольга стала счастливой обладательницей «раскладушки». И зарядное устройство мы на Юноне купили.

Ольга опустила трубку в сумочку. Ко мне в квартиру она подниматься не стала, просто пересела в свое пучеглазое чудо и уехала, помахав мне на прощание рукой.

Я поднялась к себе в квартиру, приняла душ. Мне хотелось смыть невидимую грязь, которая, как мне казалось, прилипла ко мне после посещения места убийства. Потом я закачала в компьютер все кадры, сделанные мною у озера, а из телефона их удалила.

Ни мужчину, ни девушку я вроде бы никогда раньше не видела. Насчет номера машины позвоню завтра с работы. Есть у меня возможность выяснить, кому какой автомобиль принадлежит. Хотя он мог принадлежать и убитому парню. Потом я стала просматривать записи в блокноте, которые Ольга делала под мою диктовку.

Я узнала фамилию одного известного в нашем городе адвоката и нотариуса, но их телефоны могли значиться в записных книжках у огромного количества людей. «Ветврач» шел без имени. Значит, хорошо знакомы, и владелец телефона часто пользуется услугами данного конкретного ветврача. Но мне это ничего не давало. Что я скажу этому самому ветврачу? У меня вообще-то тоже постоянный, то есть не у меня, конечно, а у моих персидских сокровищ. Мне запись «ветврач» тоже не нужно дополнять именем.

Еще я отметила, что мужчин в записной книжке раз в пять больше, чем женщин. Может, есть одна жена, и все? Или одна жена и одна любовница? Хотя мне-то какое дело до этого?!

И вообще, Кира, пора спать. Завтра рабочая неделя начинается.

Я легла, но долго не могла заснуть. Встала, немного поработала над одним из проектов, когда глаза начали наконец слипаться (в четыре утра), все-таки легла, заснула, в пять утра накормила кошку, в шесть утра накормила кота, отрубилась и была разбужена в начале одиннадцатого звонком собственной секретарши.

Глава 6

У меня, как у главного архитектора, свободный график. И работаю я семь дней в неделю, и думаю о проектах чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Мои начальники работают точно так же, и им не нужно, чтобы кто-то из нас постоянно сидел в офисе (да это и невозможно). Им нужно, чтобы шла работа, чтобы строились дома, сдавались в срок и ни у кого не было нареканий.

В тот год, когда я переехала к Ольге на съемную квартиру, еще не закончив среднюю школу, мы с ней отправились в офис строительной компании, в которой я работаю до сих пор. В тот раз уже Ольга оказывала мне моральную поддержку – как я ей в свое время на кастинге.

Мы выяснили, что компанию возглавляют двоюродные братья – Иван Иванович Загорулько, бывший прораб советских строек, и Сергей Михайлович Зверев, бывший маклер. Их матери были родными сестрами, братья общались с детства, потом каждый пошел своей дорогой, но после перестройки (или во время нее) Иван Иванович с Сергеем Михайловичем решили, что их дороги вполне могут пересечься и дополнить друг друга, – и создали строительную компанию. Иван Иванович знал строительное производство от и до. Он даже на Колыме успел поработать. Нет, не подумайте чего такого, он туда добровольно ездил, за большим рублем. Там прибывшим добровольно гражданам платили очень хорошие деньги. И камушки на них там можно было купить. Иван Иванович, будучи человеком мудрым и практичным, вкладывал деньги как раз в камушки, а не клал их на сберкнижку. То есть у него ничего не сгорело, более того, двоюродный брат помог с квартирой в родном городе. Камушки для этой цели очень пригодились.

После создания строительной компании Иван Иванович занялся непосредственно производством, которое знал. Главное – он знал, где можно своровать, но раньше-то воровали у государства, и все было народное, а теперь образовалась частная компания, принадлежащая Ивану Ивановичу и его брату! Воровство он пресекал сразу и карал нещадно. Никаких гастарбайтеров из бывших республик Советского Союза не нанимал – не из-за воровства, а из-за того, что те стали осваивать строительные специальности, только приехав в Россию. Иван Иванович пригласил в Петербург народ с Колымы, с которым работал бок о бок. Теперь там работы нет, квартиры не продать, а тут предлагалась возможность зарабатывать и деньги, и жилье в собственноручно построенных домах. Потом он таким же макаром пригласил народ и из Архангельской области, где мужики-строители сидели без работы. А эти мужики на самом деле умеют строить, и строить в наших условиях.

Второй брат, бывший маклер, занимался организационными вопросами. Он выбивал разрешения, акты, договаривался с комиссиями и всевозможными инстанциями, с которыми приходится сталкиваться строителям.

Из Интернета мы с Ольгой узнали, что братья – заядлые спорщики (во всех планах), причем им для того, чтобы завестись, хватает одной фразы «А слабо?..». И других людей они тоже любят подбивать на «подвиги».

В офис строительной компании мы попали легко. Никакой верзила-охранник не стоял у входа, все сотрудники были заняты делом, секретаршей у двух братьев трудилась женщина лет сорока пяти, не отличавшаяся модельной внешностью, но знавшая свое дело.

– Мы хотели бы попасть к Ивану Ивановичу, – сказала тогда я, ученица выпускного класса средней школы.

– По какому вопросу? – оторвалась от компьютера дама.

– Возможного трудоустройства.

– Чьего? Куда? – моргнула дама.

– Моего. В вашу компанию.

Дама посмотрела на меня более внимательно.

– Кем вы хотите у нас работать? – спросила она с интересом.

– Кем угодно – чтобы заработать на квартиру.

Дама улыбнулась:

– Вы где учитесь?

Я ответила и добавила, что как раз хочу посоветоваться с Иваном Ивановичем насчет выбора будущей специальности. Что востребовано на рынке? Что, по его мнению, будет востребовано через пять лет?

Во время моего сольного выступления в приемную как раз выскочил Иван Иванович со шляпой в руке и заявил, что уезжает на объект.

– К вам тут девочки, – быстро сообщила секретарша.

– В машине готовы разговаривать? – мазнул он по нам взглядом.

Я была готова разговаривать где угодно.

Не теряя времени, я вкратце изложила историю нашей семьи. На мое счастье, Иван Иванович знал про папашин пунктик, а после моего заявления о желании доказать родителю, что мне не слабо стать лучше любого сына или внука, расхохотался.

Иван Иванович посоветовал мне идти учиться на архитектора. Он же заявил, что идти нужно на вечернее, а днем работать. Сам он никогда не возьмет на работу выпускника дневного отделения, который не имеет практики. Лучше, если человек пройдет все ступени от и до, чтобы досконально знать дело.

– С чего я должна начать?

– Тебе квартира нужна?

Я кивнула. Ольга молчала и слушала.

– Год проработаешь разнорабочей на стройке – получишь квартиру. Никакого спуска давать не буду, наоборот, попрошу ребят, чтобы гоняли тебя в хвост и в гриву. Выдержишь – дальше будем говорить.

Я не знаю, как я это выдержала, да и зима, как назло, оказалась морозной. Я рыдала каждый вечер. И с ужасом смотрела на свои руки, зато узнала, как строится дом. Я могу сказать, что освоила несколько строительных специальностей, я могу и руководить строительством. Я знаю, что нужно делать!

Непосредственно на стройках я проработала три года, потом перебралась в офис. Теперь наша строительная компания строит дома по моим проектам. Я не опасаюсь за свое будущее. Даже если не будет работы архитектора (что сомнительно), я всегда смогу устроиться на стройку. Я не боюсь никакой работы. Я поднялась наверх с самого низа. Я – дочь нефтяного короля, который меня так и не признал, то есть не признал моего успеха…

Теперь у меня четырехкомнатная квартира, в которой я проживаю с двумя персами. В моей первой однокомнатной живет Ольга и говорит, что ей не нужна квартира большей площади. Да и вообще она редко там живет, обычно обустраиваясь у какого-то любовника.

А я до сих пор одна… Квартиру я брала с расчетом на будущее, чтобы не переезжать несколько раз. Спальня, гостиная, кабинет и гостевая, в которой мне хотелось бы обустроить детскую… Нет, не потому, что папе нужно родить внука, а потому, что самой хочется ребенка. Уже хочется. И мужа хочется, то есть не мужа, а близкого человека, с которым у меня возникло бы родство душ. Но…

Работа, учеба, опять безумная работа, бесконечные проекты, разъезды… Вокруг меня в основном мужчины, но меня мало кто воспринимает как женщину. Я сама себя так поставила – иначе не смогла бы трудиться в том бизнесе, в котором тружусь. И был еще один момент… Мы ведь очень похожи внешне с Ольгой. А многие мужчины, с которыми я сталкивалась по жизни, смотрели фильмы с участием моей сестры. Потом, встречаясь со мной на переговорах или на объектах, они почему-то решали (несколько лет назад, не теперь), что у главного архитектора крупной строительной компании такое вот оригинальное хобби и я в свободное от создания строительных шедевров время занимаюсь сексом на съемочной площадке. И эти самые мужчины, которые так думали, решали, что я и с ними буду готова в любое время и в любом месте. Вежливый отказ и объяснение ошибки понимали не все. Я научилась отвечать резко.

У меня теперь есть личный секретарь, две помощницы с архитектурно-строительным высшим образованием, успевшие в советские времена поработать в каком-то строительном тресте, а потом уволенные и перебивавшиеся разовыми заработками не по специальности. Они выполняют вспомогательную работу, на которую у меня просто нет времени. Это очень исполнительные женщины, дорожащие своей работой. Прав Иван Иванович – нужно брать на работу людей предпенсионного и пенсионного возраста. Они прекрасные работники и хотят работать! Но есть и двое молодых парней. Один – компьютерщик, без которого архитектору теперь никак, хотя я и сама освоила все программы, но все равно у меня не всегда все получается. Второй парень – студент, который, как и я свое время, осваивает азы профессии непосредственно по месту работы. В институте такому не научат. Несмотря на разницу в возрасте, у нас дружный отдел, никто никого не подставляет, наоборот, все всем помогают. Ведь основной наш доход – это не фиксированный маленький оклад, а проценты со сделок. И мы все хотим, чтобы сделки проходили успешно. Чтобы наши объекты разлетались, как горячие пирожки!

Обычно я заезжаю в офис около одиннадцати, выясняю обстановку, потом еду по объектам, иногда сразу же сажусь за мощный офисный компьютер и работаю над чертежами. Но если звонит секретарша, значит, есть новости.

– Кира Павловна, – она никак не соглашается звать меня Кирой, хотя годится мне в матери, – вам тут куст привезли. Спрашивают домашний адрес. Вам его сейчас послать? С курьером или пусть кто-то из наших отвезет?

– Какой куст? – прохрипела я со сна, не врубаясь в ситуацию. В другое ухо, свободное от трубки, уже пел кот, желая в очередной раз позавтракать.

– Розовый, – сказала секретарша.

– Он что, розового цвета?

– Ну да, розочки розовые. Очень красивые. Я вижу, по крайней мере, три оттенка розового. Это такие кустовые розы. Знаете, в цветочных магазинах продаются маленькие в горшочках. А-а, курьер говорит, что это из питомника. Он где-то чуть поменьше половины человеческого роста.

– В горшке?

– Да. То есть скорее в кадке.

– Пусть домой везут.

Курьер подъехал, когда я уже была готова к выходу, занес мне куст в гостиную, от чаевых отказался, заявив, что все оплачено. Я уставилась на куст. Котов он тоже заинтересовал, и они стали описывать вокруг него круги. Никаких визиток, открыток и вообще чего-либо к кусту не прилагалось. Но я догадывалась, от кого он. Больше присылать мне цветы было некому. Нет у меня мужчины…

Я вздохнула, глядя на куст, и отправилась в офис.

Там, конечно, народ хотел знать, что за мужчина прислал мне куст. Никому из наших женщин еще никогда кусты никто не дарил. Потом меня пригласил к себе Иван Иванович. Встречал широкой улыбкой на круглом, как блин, лице. У добродушных хохлов часто бывают такие круглые лоснящиеся лица. А когда Иван Иванович холодную водочку салом собственного изготовления закусывает, на его круглой физиономии появляется блаженство, как у сытого ленивого кота. И вообще Иван Иванович напоминает кота.

Начальник хитро посмотрел на меня и спросил:

– Наконец мужика завела? Давно пора. Где нашла? Как зовут? Чем занимается? Я его должен проверить по всем базам данным. Я не могу свою девочку отдавать в плохие руки. Ну, рассказывай отцу-командиру.

Я плюхнулась в кресло для посетителей и рассказала все. Иван Иванович на самом деле мне, как отец. Родной не сделал для меня и сотой доли того, что сделал Загорулько. Иван Иванович научил меня тому, что мне нужно в жизни, он дал мне шанс, он всегда поддерживал меня, и он на самом деле любит меня, как дочь. Он всегда хотел иметь дочь, а у него два сына-оболтуса.

– М-да, лучше никакого мужика, чем такой, – вынес свой вердикт Загорулько. – А машину я прокачаю. Выясним, кому принадлежит этот «Ланд Крузер». Но раз мужик ни в клинике не представился, ни тебе никаких координат не оставил, даже не позвонил, то это значит, что личность он мутная и с ним лучше не связываться. А Ольге скажи, чтобы не искала зарядное устройство, а просто выкинула телефон в мусорный бак, причем подальше от своего дома. И от твоего дома.

– Не выкинет, – покачала я головой, зная свою сестрицу.

– Ты ей объясни, что теперь такая техника, что местонахождение мобильного телефона можно определить, даже если он лежит разряженный. Я бы выкинул.

– Вы бы вообще не подбирали.

– Вот-вот. Звони Ольге. Прямо сейчас звони.

Я позвонила.

– Кирочка, солнышко, сейчас совершенно не могу разговаривать. Я тебе позже перезвоню, – протараторила сестрица и отключилась.

Я решила, что она, наверное, уже в съемочном павильоне.

– Ты до нее обязательно дозвонись, Кира, – серьезно сказал Иван Иванович.

Я кивнула и отправилась в свой кабинет.

Глава 7

По пути меня перехватила секретарша.

– Только что звонили от Свиридова, – сообщила она и добавила: – Угольного короля, который последний этаж с крышей покупал. Помните?

Еще бы не помнить. Он у нас в фирме всех достал своими капризами. Персональный ангар для персонального вертолета мы на крыше еще никому не делали. Бассейны и солярии теперь делаем всегда, но вертолеты на крыше у нас все-таки массово не держат.

– Что ему нужно на этот раз?

– Он вместе с другом хочет встретиться с вами, Кира Павловна. Предлагал вместе пообедать или поужинать. Его секретарша ждет моего звонка.

– Теперь друг хочет что-то у нас купить? У друга есть вертолет? Спортивный самолет? Или «Боинг»?

Секретарша улыбнулась и пожала плечами.

– Договаривайтесь насчет обеда, лучше бы часа на три. Пусть скажет, куда мне приехать.

Я вернулась к Ивану Ивановичу и сообщила про нашего памятного клиента, который, похоже, собирается рекомендовать нас еще одному потенциальному клиенту.

– Ну, ты же у нас совмещаешь работу архитектора с работой психотерапевта для ненормальных заказчиков, – хохотнул Загорулько, и у него затрясся живот.

Я никогда раньше не думала, что к слову живот может подойти слово «веселый». Но мне доводилось видеть Ивана Ивановича в бассейне, на реке и в бане, где у нас изредка проводятся «корпоративные вечеринки». Не подумайте ничего плохого (при слове «баня» нехорошая мысль может появиться). Иван Иванович терпеть не может рестораны, а любит шашлыки на природе (под водочку), вареники со сметаной (опять же под водочку), которые мы коллективом едим в бане в зимний период. Лепим их почти всем офисом. И Иван Иванович всегда устраивает заплывы на спине, то есть даже не заплывы, он лежит на воде своим веселым пузом кверху, развлекает народ анекдотами и рассказами из жизни и сам смеется. И пузо смеется. Хорошо иметь такого начальника.

– В общем, так, Кира, – Иван Иванович стал серьезным. – Возьми с собой рекламные проспекты по паре домов. Скажи, что мы теперь переходим на область, естественно, ближайшую. И все разрешения получить легче, и зеленую зону можно обеспечить большую. Ну ты сама знаешь нашу концепцию с комплексами, где все есть. Ехать от них до города не дольше, чем по городу. И можно сделать несколько вертолетных площадок. А для любимых клиентов мы и взлетно-посадочную полосу для летающей тарелки можем построить. И на крыше комплекса, и на земле. Только в области. Давай дуй обедать!

* * *

Угольный король с другом, тоже крупным бизнесменом, имеющим какое-то отношение к энергетике, пожали мне руку, и мы устроились в кабинке в одном известном в нашем городе, очень дорогом ресторане, в который с улицы не пускают. Можно пройти мимо него и не понять, что тут находится ресторан. Никаких вывесок нет. Но это заведение в вывесках не нуждается. В нем обедают и ужинают очень обеспеченные люди, которым нужно поговорить без свидетелей, или просто встретиться с дамой, не являющейся женой и официальной любовницей, или с человеком, с которым они вроде бы враги и ничего общего иметь не могут, а на самом деле общаются.

Угольный король заявил мне, что всем доволен и думает купить в нашей компании еще пару квартир «бабам». Я ввернула про комплексы в области.

– Отличная мысль, – сказал его друг. – Вот там мы всех своих баб и будем селить. Я тоже возьму пару квартир. Когда можно съездить посмотреть?

– Да хоть сегодня.

Наша компания вообще проводит вполне определенную политику, не принятую в других. Наши потенциальные клиенты (и люди, купившие квартиру в строящемся доме) могут прийти посмотреть на то, как ведутся работы, в любой день. Естественно, есть сотрудники, следящие за соблюдением техники безопасности. Экскурсантам выдаются каски, иногда – защитные костюмы и специальная обувь, выделяется сопровождающий. Но люди могут посмотреть, из чего и как строится дом. Могут привести своих консультантов, чтобы те убедились – материал тот же, что был заявлен. Да, у нас самые дорогие квартиры в городе, но на них есть спрос, в особенности после того, как дома других фирм стали осыпаться, а кое-кого из жильцов даже пришлось эвакуировать. Но Иван Иванович с самого начала настаивал на этой политике – и оказался прав.

Но разговор о квартирах не являлся целью встречи этих двух бизнесменов со мной (хотя я надеюсь, что они в будущем все-таки купят у нас квартиры «бабам»).

Передо мной выложили цветную фотографию не очень нового стула, потом, насколько я поняла, фотоколлаж – на компьютере стул размножили, и получилось двенадцать одинаковых стульев, стоящих в ряд у стеночки.

– Какие мысли у вас возникли при взгляде на эти фотографии? – спросил угольный король.

– Если честно, вспомнила Ильфа и Петрова.

– А если еще подумать? – встрял его приятель.

– Вы что, издеваетесь? Это какая-то старая мебель, по-моему, советских времен. Точно не антиквариат.

На фотографии на самом деле были изображены довольно грубо сделанные стулья (или один стул, размноженный на второй фотографии). И даже ткань на сиденье была неаккуратно приколочена! Или оторвалась? Ни у кого из моих знакомых такой мебели точно нет. Вроде в родительской квартире что-то подобное стояло в годы моего детства, но потом было вывезено на дачу.

– Это стулья вашей семьи, – сообщил мне угольный король с самым невозмутимым видом.

Я хлопнула глазами.

– Мы понимаем, Кира, что вы давно не живете с родителями, но мы не можем серьезно разговаривать ни с кем из ваших сестер, – заметил второй мужчина. – Наверное, вам не нужно объяснять почему.

– Вы что-то знаете про стулья? – спросил угольный король.

– Я их даже не помню. Если хотите, я сама могу поговорить с сестрами или даже с мамой. Скорее, наверное, мама вспомнит, если у нас были такие стулья. Но, простите, зачем они вам?

– На прошлой неделе ваш отец устроил аукцион.

– «Двенадцать стульев»?!

Оба мужчины кивнули.

– И… что? Вы думаете, что у нашей семьи были сокровища какой-нибудь убиенной тещи, свекрови, тетушки, бабушки или я не знаю кого, зашитые под обшивку?

– Что-то было, – кивнул угольный король. – Не могли бы вы сказать что?

Я опять хлопнула глазами.

– А вы не могли бы поподробнее объяснить, что устроил мой папаша и что вы хотите? Может, тогда я и смогу вам помочь.

– Я тебе говорил, что она не знает, – посмотрел на угольного короля его приятель.

– Хорошо, мы расскажем, – ответил угольный король мне, не удостоив вниманием своего друга.

* * *

Как мне уже сообщили два приятеля, мой папаша на прошлой неделе проводил аукцион. Для организации была приглашена частная аукционная фирма, о которой я слышала. Насколько я понимаю, подобные аукционы у нас в лучшем случае проводятся полулегально, а скорее даже нелегально. Нельзя же все «засвечивать»? Да и кому охота платить налоги государству, а скорее отдельным его представителям? И вообще ставить отдельных представителей государства в известность о том, у кого что появилось? И к продавцу могут возникнуть вопросы, и к покупателю, и к участникам. Но меня лично такие аукционы никогда не интересовали. Мне нечего на них продавать, и я не собираюсь ничего покупать на каких-либо аукционах, переплачивая за вещь в несколько раз. Мне слишком тяжело достаются деньги.

Угольный король с приятелем подтвердили, что данная аукционная фирма работает с товарами сомнительного происхождения или без, так сказать, официального происхождения. Берут они десять процентов с суммы, заплаченной за товар. Место обеспечивает продавец. Фирма тоже может обеспечить место, но за дополнительную плату.

Мой отец разослал приглашения в свой загородный дом ряду известных в нашем городе деловых людей. Не было ни чиновников, ни депутатов (несмотря на коммерческую деятельность последних, ах, простите, их жен. Теперь же, судя по декларациям, у них жены все сплошь бизнес-леди).

– Ваш отец заметно похудел, – заметил угольный король. – Вы видели его после возвращения из Швейцарии?

– Нет, но знаю о его болезни. Я в субботу была у мамы. Кстати, что он сказал вам?

– Он сказал, что проходил обследование и сейчас завершает свои дела на этой земле. И хочет, чтобы его долго не забывали. Хочет сделать дело, которое запомнят и будут вспоминать. Что-то необычное. Вообще он много чего говорил…

Приятель угольного короля кивнул.

– Кира, вы знаете, что вам он не оставляет ничего? – спросил меня любитель вертолетов.

– Я предполагала. И никогда ни на что не рассчитывала. И я не буду биться за наследство.

– Я очень уважительно отношусь к вашему отцу, Кира, – сказал мне друг угольного короля. – Каждый мужчина хочет иметь сына, но у вашего отца это желание приняло просто патологическую форму. Правда, сейчас он вас наконец оценил.

– Лишая наследства? – я улыбнулась.

– Он объявил перед представителями делового мира Петербурга, что считает вас, единственную из своих наследников, не нуждающейся в наследстве. Он объявил о своей уверенности в вас, в том, что вы никогда не останетесь без работы, в том, что вы сможете заработать себе не только на хлеб с маслом, но и с черной икрой. Может, он еще вам лично это скажет. Вообще-то должен бы… Но знайте, что он вас оценил.

Я улыбнулась. Признаю: это все-таки было приятно, хотя у меня уже все перегорело. Сколько можно доказывать, что я чего-то стою?

Мне сообщили, что мой папаша учредил специальные фонды для остальных своих наследников. Этих фондов им хватит до конца жизни – если не будут шиковать. Управлять ими поручено известной и надежной швейцарской фирме. Каждый месяц наследникам будет выдаваться определенная сумма, на которую можно жить.

– Мои сестры смогут на нее жить?

Оба моих собеседника хмыкнули.

– Это их проблемы, – сказал угольный король. – Или им придется умерить аппетиты, или идти работать, или выходить замуж, хотя надо поискать идиотов, желающих жениться на ваших сестрах. Я имею в виду всех трех.

– Но вообще-то старшая еще замужем. Кстати, а что мой папаша собирается делать с Андреем Степановичем? Он же его партнер, отец драгоценного внука, муж дочери. Или они уже развелись?

– Андрей Степанович имеет репутацию идеального исполнителя, – пояснил приятель угольного короля, не отвечая прямо на мой вопрос.

– Я готов предложить ему работу, – вставил сам угольный король.

– И я готов, – кивнул приятель. – И много людей в нашем городе с радостью возьмут его к себе менеджером. Топ-менеджером. Он очень дотошный и трудолюбивый, к тому же честный, но он не руководитель. И отдать ему должное, он это понимает. И также понимает, что без работы – причем хорошо оплачиваемой – не останется.

– Но с фирмой-то что будет? Поймите, я на нее не претендую, но тем не менее. Вроде бы отец собирался передавать ее внуку, то есть сыну Андрея Степановича. И Андрей Степанович является акционером. Или уже не является?

Мужчины пожали плечами.

– Фирма или уже продана, или будет продана в самое ближайшее время? – дошло до меня.

– Наверное, – кивнул приятель угольного короля. – Прямо ваш отец об этом не сказал, но как иначе учредить фонды? Я бы на его месте продал компанию, пока она остается прибыльной. То есть на сегодняшний день это хорошая, крепкая фирма, на которую найдется немало покупателей. У вашего отца вполне определенная репутация. И пока компанией руководил он и все решения принимал он. Но когда его не станет, все может пойти в тартарары. И ваш отец это прекрасно понимает и не хочет этого допустить.

– Он еще сказал насчет внука, – вставил угольный король. – Ваш отец хочет, чтобы его внук когда-нибудь создал свою компанию. И это правильно. Своя компания, созданная и раскрученная с нуля, воспринимается не так, как унаследованная. И ваш отец явно считает, что к тому времени, как внук потенциально сможет управлять компанией, от этой ничего не останется.

– Кстати, на имя вашей сестры-порнозвезды тоже учрежден фонд, – вдруг вспомнил второй мужчина.

– Но… – я была искренне удивлена.

– Она начнет получать деньги сразу после того, как кончит сниматься. Ваш отец считает, что эта его дочь тоже не в состоянии себя обеспечить, а замуж ее после такой карьеры никто не возьмет. Можете передать ей, что у нее уже есть пенсия. Она, правда, привыкла жить на широкую ногу, но ей, наверное, будет легче умерить аппетиты, чем двум старшим.

– Ваш папа – молодец, – заявил мне угольный король. – И его поступок оценили все. Он позаботился о наследниках. Наверняка все присутствовавшие на аукционе тоже задумались о скоротечности земного существования – или о чем-то подобном. Только не у всех бывает время подготовиться к уходу в иной мир. У вашего отца оно есть.

– Я точно знаю, что двое – кроме нас – составили завещания, – сообщил мой второй собеседник. – Спасибо вашему отцу. Но это не все.

Я ждала продолжения.

– У вашего отца, кроме вас четверых, еще имеется сын.

Я открыла рот.

– Этот сын – наркоман.

Я открыла рот еще шире.

– И это – трагедия жизни вашего отца. Четыре законные дочери, лишь одна произвела внука, а сын, на которого возлагались огромные надежды, их не оправдал.

– Он сейчас проходит лечение в закрытой клинике. Лучшей в нашем регионе. Может, одной из лучших в мире. Мой сын тоже там успел полечиться, – сообщил угольный король.

– И мой племянник, – добавил его приятель. – И вообще, как мы поняли, на аукцион были собраны люди, чьи родственники каким-то образом пострадали от дури. То есть те, кто в курсе этой проблемы. А у многих обеспеченных людей детки этим увлекались и увлекаются до сих пор.

– Наркомания не лечится или теперь уже лечится?

– Если прихватить после того, как деточка несколько раз травку покурила, то можно справиться. В коммуну отправить. На Западе таких немало. И после клиник обычно в такие коммуны отправляют. Там живут и работают. Режим очень строгий. Почти концлагерь. Но дает положительный эффект. Не во всех случаях, конечно. Если человек уже перешел на героин, то, конечно, шансов нет. То есть на определенном этапе – только начальном – спасти можно. Ну а потом, конечно, изоляция от окружения, в котором ходят наркотики, внимание семьи, увлечение чем-то… Ваша мама же лежит в аналогичной клинике для женщин-алкоголичек. Примерно то же есть и для наркоманов. Кому-то помогают, кому-то просто временно облегчают страдания. Или скорее обеспечивают временное успокоение родственникам, что тоже немаловажно. Лучше пусть ребенок будет в клинике под присмотром, чем в каком-нибудь притоне.

– На каком… этапе находится… мой брат? – я тщательно подбирала слова.

– Вроде есть шанс. То есть не на начальном, но еще и не на последнем, откуда точно нет возврата. На вашего брата тоже учрежден фонд, а в случае, если… его не станет, деньги распределятся по другим. Но есть одно «но».

Собрав людей на аукцион, мой отец объяснил им, что все свои деньги он распределяет по фондам, на которые будут в дальнейшем жить его наследники. Однако он хочет и поспособствовать развитию науки и, возможно, сделать доброе дело для очень многих людей, в частности родителей и родственников наркоманов, и все собравшиеся могут в этом поучаствовать.

Мой отец нашел какого-то биохимика, который в настоящее время работает над уникальным препаратом.

– Излечивающим от наркомании? – с долей цинизма спросила я.

– Вообще, его целью была помощь курильщикам. У него мать, отец и брат умерли от рака легких. Они хотели бросить курить, но не могли. Чего только не перепробовали… Ну и этот человек стал экспериментировать. В результате получилось – то есть пока окончательно не получилось, но все идет к тому – средство для лечения наркомании, алкоголизма и табакокурения. Цель – освобождение от зависимости любого рода, лекарственной, алкогольной, наркотической, табачной.

– Принял таблетку – и больше не наркоман? – скептически спросила я.

– Конечно, нет, – покачал головой угольный король.

Он рассказал, что не поленился съездить в клинику, где лечились детки многих известных в городе людей, и получил подтверждение того, что работа над препаратом на самом деле ведется (хотя у него не было оснований не верить моему отцу, но тот мог искренне заблуждаться) и пробная партия уже дала результаты. Изобретатель работает над усовершенствованием препарата. Врач попытался объяснить далекому от биохимии, фармакологии и прочих смежных областей человеку механизм действия препарата. Он блокирует какие-то определенные клетки мозга, в результате получаемое удовольствие (а у курильщика скорее удовлетворение) не запоминается, то есть не откладывается в памяти и нет страстного желания повторить полученные ощущения – что обычно и приводит к повторному приему таблеток, уколам, сигаретам, стаканам. Нарушается механизм закрепления порочного навыка! Исчезает тяга к сигарете, стакану, коксу, героину, то есть тому, что ее вызывало.

– Если человек доработает этот препарат, то получит Нобелевскую премию, – заметила я.

– Если его не убьют раньше, – заявил приятель угольного короля. – Вы только подумайте, каких доходов лишатся наркобароны, производители табака и алкоголя. В основном, конечно, наркобароны. Это по ним ударит в первую очередь. Люди все равно продолжат покупать алкоголь, потому что большинство-то не алкоголики, и сигареты. На огромное количество изредка выпивающих людей приходится лишь малая доза настоящих алкоголиков, которые хотят излечиться или которых хотят вылечить родственники. А среди наркоманов «покуривающих», наоборот, единицы, да и каждый, кто «просто укололся» – потенциальный смертник. Этого нельзя сказать о человеке, который впервые выпил пиво или вино, и о том, кто затянулся первой сигаретой.

– Но речь сейчас не об этом, – снова заговорил угольный король. – Ваш отец не имеет свободных средств для вложения в дальнейшие разработки. Причины вы знаете. И перед началом аукциона он нам все объяснил.

– И все его поняли. Он должен обеспечить наследников, а времени быстро заработать еще и на разработку препарата у него нет, – добавил второй собеседник.

– И ему пришла в голову мысль провести аукцион, чтобы одновременно и собрать деньги, и подключить нас – тех, кто не понаслышке знает о проблеме наркомании, – к дальнейшей помощи изобретателю, клинике, пациентам.

По словам угольного короля, мой отец объявил, что за вычетом обычного процента аукционной фирмы (десять процентов от собранной суммы), одна треть сразу же будет перечислена клинике. И она уже перечислена – как проверил угольный король, хотя и не сомневался в моем отце. Однако он всегда придерживается принципа «Доверяй, но проверяй», иначе не стал бы успешным бизнесменом. Две трети мой отец собирался передать разработчику лично в руки. Пока он не назвал ни его имени, ни его координат, но объявил, что, если препарат не будет готов до тех пор, пока он остается на земле, желающие смогут участвовать в финансировании разработок через клинику. Главный врач – его хороший знакомый, и к завещанию приложен конверт с координатами. Больше он никому не собирается оставлять данные изобретателя, опасаясь за его жизнь.

И это тоже всем понятно.

В общем, мой отец решил провести аукцион для сбора денег для изобретателя и клиники. И одновременно оставить о себе память. И его теперь на самом деле будут помнить. Аукцион получился оригинальным и забавным. Это была игра, а все мужчины в душе – большие дети. И вообще всем взрослым иногда хочется поиграть. Мой отец обеспечил возможность поиграть людям, жизнь которых серьезна и часто печальна. И вся встреча была запоминающейся. Она заставила собравшихся людей задуматься о недолговечности жизни и о том, что нужно заранее готовиться к уходу. То есть игра и дуракаваляние с одной стороны, серьезность – с другой. И эксклюзивный подарок в конце. Люди оценили задумку.

– Что было выставлено на аукцион? – спросила я, не в силах удержаться от вопроса.

– Мы у вас хотели это узнать, – ответили мои собеседники почти хором.

– У меня?!

Я хлопнула глазами. Откуда я-то могла это знать?

– Ваш отец объявил, что это – самая большая ценность вашей семьи. Он мог бы просто ее продать, получить деньги и отдать их изобретателю и клинике. Но он также хотел и оставить о себе память, сделать что-то оригинальное. Мы вам уже рассказывали. Да и денег, наверное, собрал не меньше. Он также сказал, что каждый из нас хотел бы это иметь. Он сам бы хотел, если бы этого у него не было и оставалось не полгода жизни.

Я понятия не имела, что такого ценного имелось в нашей семье и откуда этой ценности было взяться. Может, отец купил, когда появились деньги?

– Нет, – покачал головой угольный король. – Это у вас от предков. Не знаю уж, сколько поколений эта вещь хранилась в вашей семье, но мы поняли, что давно.

– Может, икона какая-то? – высказал предположение его приятель.

– В советские времена все были атеисты, да и в последние годы даже мама в религию не ударялась. Отцу не надо было перед телекамерами молиться для имиджа, и сам он, по-моему, никогда не испытывал желания и тяги идти в церковь. Мы с Ольгой сами окрестились уже после того, как стали жить отдельно.

– Ну, можно быть атеистом и собирать старинные иконы, – заметил угольный король и в качестве примера привел одного старого еврея, крупного коллекционера, известного далеко за пределами нашей страны. И вообще, по словам угольного короля, в русских иконах лучше всего разбираются старые евреи.

Когда отца спросили, почему он не оставляет эту вещь в наследство кому-то из тех, на имя кого учредил специальные фонды, отец ответил, что причин две. Одна – уже упомянутая – это деньги на разработку нового препарата, которых ему не выделить после учреждения фондов. Вторая заключается в том, что вещь одна, а наследников много. Из-за нее наследники перегрызут друг другу горло. Он сам перегрыз бы. Поэтому наследники должны точно знать, что вещь из семьи ушла. И другие люди, которые хотели бы иметь э т о у себя, должны знать, что Павел Кожевников – мой отец – принял решение избавить своих наследников от того, что может принести им зло.

– Я хочу обезопасить своих наследников. Это – большая ценность. Э т о – уникальная вещь. Тот, кому она достанется, сам примет решение относительно ее дальнейшей судьбы. Он поймет, что я имел в виду, когда ее получит. Может, он примет решение э т о уничтожить. Даже такое может быть! Скорее, конечно, скроет, что получил именно он. Я бы скрыл. Я сам скрывал много лет. Но может и обогатиться и решить все свои проблемы. Ведь у каждого из присутствующих они есть, не правда ли? В общем, я решил переложить груз ответственности на другого человека и обезопасить своих наследников.

Я уточнила, что еще говорил мой отец перед и во время аукциона.

Оказалось, что он также предложил каждому покупать только по одному стулу и вскрывать их в одиночестве, а не перед глазами собравшихся – чтобы не вызывать ненужной зависти и опять же обезопасить себя. Хотя и сказал, что может желающим предоставить топорик. Однако все согласились резать обшивку в одиночестве.

– В наших двух стульях ничего не оказалось, – сообщил угольный король.

– Только письмо вашего отца, – добавил его приятель. – Он выражает сожаление, что не покупатель этого стула стал обладателем приза.

– Я повторяю: мне не жаль потраченных денег. Я и без аукциона готов их потратить на разработку нового средства от наркомании, которое – пожалуй, впервые в истории – способно помочь людям, страдающим от какой-либо зависимости. Я знаю нескольких человек, которые с удовольствием бросят курить. То есть ваш отец все сделал правильно. Я не знаю, додумался бы сам до всего, что он сделал. Но нам просто интересно, что это за вещь?

Я пожала плечами.

– Вы можете выяснить?

– Спрошу у мамы, когда увижу в следующий раз. Не думаю, что Ольга что-то знает. Иначе это всплыло бы хоть раз.

– А другие сестры?

– Я с ними не общаюсь. И тоже не уверена, что они что-то знают. Ведь с отцом в последние годы жила только мама.

Меня попросили сообщить, когда я что-то выясню. На следующий день мы договорились с утра ехать смотреть квартиры «для баб».

Глава 8

Мой начальник Иван Иванович Загорулько выслушал меня с интересом.

– Что ж это такое было в вашей семье, из-за чего наследники могли бы начать драку?

Потом Иван Иванович резво вскочил из-за своего стола и схватил один из стульев, стоявших вокруг стола для переговоров, составлявшего букву «Т» с его собственным. По форме этот стул напоминал продемонстрированный мне на фотографиях.

– Что сюда может поместиться? – задумчиво произнес мой начальник, держа в руках стул.

Икона на самом деле могла. И бриллианты могли. И золото. Но насколько я поняла, это была одна «вещь».

– А если твой папаша всех надул? – вдруг посмотрел на меня Иван Иванович, ставя стул на место. – Мог он всех надуть? Кира, я с ним лично не знаком. Я о нем сужу только по его деяниям. А судя по его отношению к тебе, вообще всем дочерям, которых он за людей не считает, у меня о нем сложилось не самое лучшее мнение.

– Отношение к нам – это одно, а попытка обмануть известных в деловом мире Петербурга, богатых людей – совсем другое. Ведь люди могли на самом деле взяться за топорики и при всех вскрыть стулья.

Иван Иванович покачал головой.

– Я бы лично не стал дразнить гусей. Если вещь на самом деле ценная, то это может создать проблемы. А вещь, скорее, коллекционная и старинная. Люди не захотели вызывать зависть и не захотели создавать себе лишние проблемы. Твой отец же сказал, что наследники могли бы передраться. Соответственно новый владелец может стать мишенью для воров. Серьезных воров. А проверить двенадцать человек нереально. Влезать к ним в дома и искать неизвестно что? Кто будет связываться?

– Вообще-то у них в домах наверняка много интересного, – рассмеялась я. – А ценную вещь можно поместить в банковскую ячейку.

– Все это, конечно, так, но с двенадцатью потенциальными владельцами никто не будет связываться. И твой отец это понимал, устраивая аукцион. И они это понимают. И целью твоего отца, как я думаю, была безопасность наследников. Он все сделал правильно. Но ты жди новых приглашений от любопытных, – хохотнул Иван Иванович. – Хотя, если они по ходу дела будут покупать у нас квартиры, я готов отправлять тебя на встречи с ними с утра и до вечера.

Я тоже рассмеялась.

Но угольный король с приятелем на самом деле купили квартиры в новом загородном комплексе.

Следующий неожиданный звонок был от моего родственника, партнера отца и мужа старшей сестры, Андрея Степановича Ступникова.

– Кира, я хотел бы с вами встретиться и поговорить, – заявил родственник сразу же после того, как представился. – Вы не согласитесь со мной поужинать?

Я согласилась, не задавая по телефону никаких ненужных вопросов. Все скажет при встрече.

Мы встретились в тихом ресторанчике и пожали друг другу руки.

– Про отца уже слышали? – спросил Андрей Степанович.

Выглядел он измученным, темные круги под глазами сразу же привлекали внимание. На голове осталось мало волос, все – седые. Я не представляла, как сейчас выглядит мой отец. Но отец всегда был холеным и молодящимся, выглядел значительно моложе своих лет. Андрей Степанович выглядел старше, и создавалось такое впечатление, что он устал от всего.

Я не видела необходимости отрицать, что мне уже известно об отце, и сказала, что узнала новость от мамы.

– Вам он ничего не оставляет. Но вы можете оспорить завещание…

– Я не буду этого делать. Что вы на самом деле хотите, Андрей Степанович? Узнать, не собираюсь ли я взять управление фирмой на себя? Нет. Буду ли я голосовать…

Родственник предупредительно поднял руку, ладонью ко мне. Я замолчала.

– Я хочу купить квартиру, – сказал он.

Это было последнее, что я ожидала услышать.

– Да-да, не удивляйтесь. Мне нужен ваш совет. Я не прошу делать мне скидку, как родственнику. Но я хочу купить квартиру в доме, который не начнет осыпаться через пару лет. В том, в котором положен нормальный утеплитель, а не строительный мусор. Вы же наверняка знаете, про эту новую «технологию»? Мне нужна хорошая квартира для себя и сына.

– А… моя сестра?

– Я не собираюсь с ней больше жить. Меня достали ее выходки. И необходимости это все терпеть у меня больше нет. Наверное, несколько поздновато, но я решил начать новую жизнь. И в ней из старого есть место только моему сыну.

Андрей Степанович улыбнулся.

– Вы уйдете из фирмы отца после… – я не договорила.

– Вероятно, уйду в самое ближайшее время. У меня есть несколько предложений.

– Я слышала, что вас готовы нанять известные в нашем городе люди, – заметила я, но не стала называть имен.

– Для начала я собираюсь решить семейные проблемы. Я продал акции фирмы вашего отца, Кира.

Признаться, меня это удивило.

– Вы считаете, что она пойдет прахом?

– Ее подомнут под себя конкуренты. Вашему отцу несколько раз угрожали. Угрожали моему сыну, что меня, признаться, волнует гораздо больше. Было два покушения на вашего отца, к счастью, неудачные. А может, лучше умереть сразу, от пули… Я бы лично предпочел сразу, а не мучиться от страшных болей, которые не лечат никакие препараты. Моего сына пытались выкрасть, теперь его в школу провожает охрана. Я не хочу жить в таких условиях.

Все, сказанное Андреем Степановичем, было для меня новостью. С другой стороны, откуда я могла все это знать? Отец не сообщал, с двумя старшими сестрами не общаемся, мама большую часть времени «на свободе» пребывала в пьяном угаре, а остальное время – в клинике. Ольга тоже ничего этого не знала.

– Вы, я думаю, в безопасности, – сказал родственник, с которым мы были на «вы», а я еще и звала его по имени-отчеству. – Все знают о ваших отношениях с отцом – или их полном отсутствии. И вам он ничего не оставляет. Я рад был услышать, что вы не претендуете на фирму. Это лишняя головная боль.

– Отец что, перешел кому-то дорогу? Влез, куда не просили?

– Нет, просто у нас в стране периодически происходит передел собственности. Это он и есть.

– Отец продал свои акции?

– Точно не знаю, но, по-моему, да. Хотя мы оба продолжаем управлять компанией. Я планирую сейчас купить квартиру и оформить ее на сына, немного отдохнуть и приступать к работе на новом месте. Правда, еще не определился на каком.

– Я могу спросить, кому вы продали акции?

– Одной кипрской компании. Кто истинный владелец – не знаю и знать не хочу. Мне дали хорошую цену. Вот хочу вложить в недвижимость, потом, вероятно, куплю какие-то другие акции.

– Сколько акций у моего отца? То есть сколько их было?

Андрей Степанович пояснил, что изначальных владельцев было четверо и каждому принадлежало двадцать пять процентов. Потом один товарищ вышел из дела, перейдя в другую сферу, и его акции выкупил мой отец. Затем оставшиеся трое разделили деятельность на два направления, и отец опять выкупил двадцать пять процентов акций, став обладателем семидесяти пяти. В принципе, я это все знала, но тут уточнила еще раз. Мало ли какие были продажи, перепродажи и передачи…

– Чем занимается моя сестра? – поинтересовалась я.

– Ничем.

При упоминании жены Андрей Степанович скривился.

– Она пьет, курит травку, нюхает кокс, развлекается с молодыми мальчиками. Она истеричка и потаскуха. На сына она давно не обращает внимания. На меня то совсем не обращает, то закатывает истерики. Я пытался со всем этим бороться. Я предлагал ей лечь в клинику, но она об этом даже слышать не хочет. Она не считает себя ни алкоголичкой, ни наркоманкой. Я не хочу, чтобы сын все это видел. Он все понимает, и у них в классе не одна такая мама.

– Простите, вы живете в одной квартире?

– У нас две соседние объединены в одну. Два выхода. Полина сейчас живет на своей половине, мы с Павликом – на своей. То есть это уже давно так. Но я вообще хочу оттуда уехать. Полина же периодически заходит «в гости», да и звукоизоляции у нас нет… Сын знает про пьянки и оргии, устраиваемые матерью. Это не дело. Раньше мне было не выделить нужную сумму для покупки квартиры, то есть не выделить единовременно, а в долги, ипотеку влезать не хочется. А сейчас я сразу могу выложить сумму на покупку квартиры.

Я задала родственнику несколько конкретных вопросов о его предпочтениях и требованиях к будущему жилью, потом предложила тот же загородный комплекс, в котором купили квартиры «для баб» угольный король и его приятель.

– У нас квартиры дороже, чем в среднем по городу, – сказала я.

– Я в курсе. Но у вас можно посмотреть весь процесс строительства и прийти со своими консультантами. А другие ничего не демонстрируют. В общем, покажите мне несколько вариантов, а там я решу. Пусть меня повозит кто-то из ваших менеджеров. Я понимаю, что это не ваша работа, Кира, и не прошу особого отношения.

В результате и Андрей Степанович купил у нас большую четырехкомнатную квартиру с отделкой ВИП-класса, правда, не в том комплексе, который я изначально имела в виду.

Когда я рассказала своему начальнику о семейных новостях, Иван Иванович задумался и произнес:

– Твой отец вовремя заболел. Если, конечно, какая-то болезнь бывает вовремя. Опасность угрожает наследникам.

– Но если он продал акции…

– А если не продал? – Иван Иванович очень серьезно посмотрел на меня. – А если именно он купил акции зятя? В таком случае, если не ошибаюсь, он становится единоличным владельцем.

Я кивнула.

– Андрей Степанович сказал, что на отца были совершены покушения, ему угрожали, Павлику угрожали…

Мой начальник пожал плечами.

– Для угроз и покушений может быть несколько причин, – заметил он. – И мы с тобой, Кира, их не знаем. А если дело не в нефтяной компании, а в таинственной вещи, которую на аукционе продал твой отец? Андрей Степанович может быть не в курсе. Что думают люди, узнав о покушении и угрозах владельцу нефтяной компании? Что дело в компании. Это первое, что приходит в голову. Кстати, а про изобретателя-то мы забыли!

Я хлопнула себя по лбу. Иван Иванович прав! Ведь мой отец знает имя и местонахождение изобретателя, который в случае успеха разорит мировые наркокартели. Какая нефть? Нефть-то не должна вскоре кончиться. И продажи ее не должны прекратиться. А если будет изобретено универсальное средство от любой зависимости…

Нефтяной рынок у нас все-таки более или менее поделен. И сейчас не девяностые годы. Навряд ли кто-то из нефтяников стал бы устраивать покушения на отца, пытаться выкрасть его любимого внука и наследника. И наверняка у папы на этом рынке со всеми достигнута договоренность – в большей или меньшей степени.

Иван Иванович явно следил за изменениями выражения моего лица.

– Вот тебе и ответ, Кира. Радуйся, что ты – нелюбимая и отвергнутая дочь, и все это знают. Но насчет вещички у мамы спроси. Мне тоже интересно.

Я улыбнулась. Папа все-таки сумел заинтриговать немало людей.

Глава 9

В пятницу вечером мы наконец договорились встретиться с Ольгой. Сестра пригласила меня к себе после работы. У нее в тот день не было съемок, она планировала полдня спать, потом съездить в спа-центр «ублажить тело», как она любит говорить, заехать в какой-нибудь ресторан, взять еды в коробочках и вернуться как раз ко времени, когда я смогу приехать с работы.

На звонок домофона сестра не ответила. Неужели еще не вернулась? Ключи от ее квартиры (в которой мы когда-то проживали вместе) у меня есть, только лежат дома, мне не пришло в голову сегодня взять их с собой. Я запустила набор номера сестры на мобильном. Она не взяла трубку! Может, в ванной? Пойти проверить машину? Охраняемая стоянка для жильцов не просматривалась от входа. Я свою машину поставила перед ближайшим супермаркетом, зная, что у дома в пятницу вечером обычно нет места для гостевых машин.

Тут, на мое счастье, появилась соседка, которая меня знает, и мы вместе вошли в подъезд.

– Ольга недавно приехала, – сообщила мне соседка. – Я как раз в магазин выходила, а она со стоянки шла с пакетами. Может, не слышит домофон? Или опять сломался.

– Домофон плохо работает?

– Кира, все, что делала ваша фирма, сделано хорошо. А домофон-то ставили какие-то типы, которых нашел председатель ТСЖ. Вот и поставили через одно место.

Мы доехали на лифте до нужного мне этажа, я вышла, соседка поехала выше. Я подошла к Ольгиной двери, дернула, дверь была заперта. Я нажала на звонок.

Мне показалось, что в квартире происходит какое-то движение… Потом все смолкло. Мне никто не открыл. Я позвонила еще раз. Никаких шумов. Мне стало не по себе. Почему я не взяла с собой ключи?!

До моего дома отсюда двадцать минут на машине. Пока поднимусь в квартиру, пока вернусь… И ведь коты меня просто так не отпустят! И я не смогу уйти, не почесав своих сокровищ за ушками и не покормив (хотя они должны быть сыты, не зря же я домработницу нанимаю!). То есть вернусь я в лучшем случае через час…

Я опять позвонила. Внезапно дверь распахнулась, чуть не ударив меня по лбу (я вовремя отпрыгнула), из квартиры вытянулась (фактически вылетела, словно змея бросалась) рука, схватила меня за грудки и одним движением втащила в квартиру. Дверь за моей спиной захлопнулась, щелкнул замок, а я, раскрыв рот, уставилась на человека, который таким образом втянул меня в квартиру.

Это был поп. В рясе, с бородой, с большим металлическим крестом на простой толстой цепочке, висевшим на груди…

Я ожидала увидеть у Ольги кого угодно, но только не попа. Хотя она не так давно снялась в порнофильме о жизни католического монастыря и сыграла там монашку, которая ведет совсем не монашеский образ жизни. Правда, не только их студия делала такие фильмы.

Может, поп пришел наставлять Ольгу на путь истинный? Бесов изгонять? Хотя разве наши попы ходят по квартирам оступившихся граждан? Тем более Ольга не является прихожанкой никакой церкви, мы с ней просто в свое время окрестились… на всякий случай. Ольга сказала, что одной ее коллеге по порнобизнесу во сне является муж, убитый в подворотне, и говорит, что его т а м куда-то не пускают, потому что он некрещеный. Все некрещеные коллеги Ольги по порнобизнесу бросились креститься. Ну и я пошла.

Но тот фильм был про католический монастырь. И денежки на него выделили любовницы католических священников. Эти западные дамы вышли на русского владельца студии порнофильмов, уже известных на Западе и пользующихся большим спросом из-за красоты съемок, и сделали вполне конкретный заказ. В фильме четко говорится и показывается, к чему может привести целибат. Священник, который должен быть добрым и понимающим, становится раздражительным, его мучают бессонница и депрессия. Еще один просто сходит с ума. В фильме, конечно, соответствующим образом показано, как герой выходит из депрессии, как становится добрым и счастливым. В прошлом в монастырях неоднократно фиксировались вспышки безумия. За последние полвека более ста пятидесяти тысяч католических священников были вынуждены уйти со службы по единственной причине – нарушение обета безбрачия. Это зафиксированный факт. Есть данные, что ряд римских католических священников даже официально женаты, но Ватикан об этом вроде бы не знает – или делает вид, что не знает. Педофилические скандалы прокатились по разным странам. Заказчицы фильма утверждали, что большинство католических священников обет безбрачия не соблюдает и имеет любовниц – или по крайней мере редкий секс.

В общем, деньги были заплачены, фильм о вреде безбрачия и решении вопроса с его последствиями снят, и в настоящее время, как говорила Ольга, пользуется бешеным успехом на Западе.

Но католические священники вроде бы не носят бороду… и одеваются как-то по-другому.

Внезапно я поняла, что поп смотрит на меня не менее удивленно, чем я на него.

И тут я узнала его. Это был мой таинственный пассажир, которого я подобрала на шоссе, возвращаясь от мамы, а потом отвезла в клинику Рубена Саркисовича Авакяна.

И он понял, что я его узнала.

Но у него не могла вырасти такая борода за те дни, пока мы не виделись. Я подняла руку и дернула.

Одновременно заорали двое – Ольга из комнаты и поп. Последний оттолкнул меня и рванул в комнату. Я врезалась в вешалку, на меня попадали какие-то вещи, а к тому времени, как я освободилась из-под них, поп стоял уже рядом со мной. Он помог мне вылезти из-под вещей, жестко прихватил под локоток и повел на кухню. Борода осталась валяться на полу в прихожей.

Я дернулась, желая отправиться в комнату к Ольге, но поп сжал мой локоток еще крепче и тихо сказал:

– Давай для начала побеседуем. Я тебе жизнью обязан, поэтому не хочу применять насилие. Но если ты меня вынудишь, все-таки применю.

– Что с моей сестрой?

– Связана. Во рту кляп. Ей его как-то удалось выплюнуть. Наверное, я наспех вставил после того, как ты стала рваться в квартиру. С ней ничего не случится, если ты не будешь проявлять ненужного геройства.

– Как твое плечо?

– Спасибо. Твоими молитвами. На мне все заживает, как на собаке.

– Спасибо за розу. Очень мило с твоей стороны было послать куст. И оригинально.

– Не за что. Рад был сделать тебе приятное.

– Ты имеешь какое-то отношение к какой-нибудь церкви?

– Нет. Но это – лучший маскарадный костюм, который я мог придумать. По крайней мере, никто из знакомых меня пока не узнал.

– Значит, ты не сталкивался с ними лицом к лицу. Даже я…

– Не сталкивался.

Мужчина усадил меня на табурет в углу и спросил, желаю ли я чая или кофе. Я сказала, что вообще-то была приглашена на ужин и сестра собиралась закупить продукты в ресторане. Где-то должны лежать блюда в коробках.

– Поешь потом. Сейчас только чай или кофе. Или ничего.

Мужчина поставил чайник. Я указала ему, где у Ольги стоят чашки, и он достал две и коробку с пакетиками чая.

Я спросила, как его зовут. Он задумался, отвечать или нет.

– Мне надо к тебе как-то обращаться.

– Олег.

– А меня – Кира.

– Знаю.

– Что тебе нужно от моей сестры?

– Задать ей несколько вопросов. Пока она не желала на них отвечать. Не исключаю, что ты сможешь на них ответить.

– Ты, вообще, кто такой?

Олег усмехнулся.

– Ты в самом деле рассчитываешь получить ответ на этот вопрос?

– Ну, я же вроде как твоя крестная мать – в некотором роде. Должна знать, что у меня за крестничек.

– Обойдешься. Лишняя информация бывает вредна для здоровья. Я – живой пример. То есть выживший.

У Олега был очень приятный тембр голоса, и вообще он был очень приятный. Мне хотелось до него дотронуться. И хотелось, чтобы он до меня дотронулся. Значит, я созрела для устройства личной жизни? Вот только нужна ли я этому Олегу? Как женщина – скорее всего нет. А вот как источник информации…

Олег достал откуда-то из складок рясы визитку и положил на стол передо мной. Я взяла ее в руки. Это была визитка какого-то немецкого режиссера из Мюнхена. Имя мне совершенно ничего не говорило.

– Ты знаешь, кто это?

Я покачала головой.

– Очень известный на Западе режиссер порнофильмов. Снимает самые дорогие ленты.

– Тогда про него тебе лучше Ольга расскажет. Тебе на самом деле нужно ее спрашивать. Я далека от этого бизнеса.

– Он на прошлой неделе приезжал в Россию, к нам в город, встречался с твоей сестрой.

Я неотрывно смотрела на мужчину, ожидая продолжения. Ольга даже не упоминала встречу с этим немцем.

– И что? – спросила я, когда Олег замолчал. – Я лично не вижу ничего странного в том, что известный немецкий режиссер порнофильмов встречался с известной русской порноактрисой. Вообще-то Ольга давно хотела попробовать себя на Западе. Но там сложно пробиться. Своих порнодив полно. И конкуренция огромная – девчонки из бывшей Югославии много и успешно снимаются, а также…

– Что эта визитка могла делать рядом с машиной моего убитого друга? И неподалеку от моего убитого друга и его девушки?

Я хлопнула глазами, потом стала быстро соображать.

Значит, мы с Ольгой нашли то самое место, где на Олега и его друга с девушкой напали какие-то злоумышленники. Но как Ольга могла выронить эту визитку?! И как мы это не заметили?!

– Что тебе нужно от Ольги? Почему ты приехал к ней, а не ко мне?

– Должен был к тебе? Если ты даже не знаешь, кто это такой? – Олег кивнул на визитку, продолжавшую лежать на столе. – Я выяснил, кто ты, то есть мне в клинике это сестрички сами рассказали. А твоя сестра…

– Мы вместе ездили на место, где тебя ранили. То есть я думаю, что это место, где тебя ранили и убили твоего друга с девушкой, – сказала я и его описала.

– Зачем вас туда понесло?!

– Хотели выяснить, кто ты такой и что случилось.

– Как вы это могли выяснить в том районе?!

– А с чего нам было начинать? При тебе не оказалось никаких документов, ты фактически сбежал из клиники, не оставив о себе никаких данных, не долечившись. Мужик, который за тобой приехал, заплатил по самому высокому тарифу за конфиденциальность. Мы испугались. Ольга за меня испугалась! Лучше знать, в чем дело, чем не знать. Мало ли кто ты такой?

– Я считаю, что лучше не знать.

– А я наоборот! – рявкнула я и шлепнула ладонью по столу. Чай из чашки Олега расплескался. У меня самой уже было на донышке. – Кто ты такой?!

– Ты не с рабочими на стройке разговариваешь, – невозмутимо заметил Олег и закинул ногу на ногу под рясой. Показались черные брюки.

– В рясе удобно ходить? – спокойно спросила я.

– Непривычно. Но ради пользы дела человек идет на многое. И ради спасения своей жизни.

– Угроза твоей жизни так и имеет место быть?

Олег кивнул и попросил меня рассказать, что мы нашли на месте преступления, а также назвать точное время нашего появления там. Время я назвала только примерное, но остальное честно описала. А ведь Иван Иванович собирался пробить номер «Ланд Крузера»… Явно закрутился с делами. И я закрутилась и забыла про эту машину.

– Где мой телефон?

– Надо у Ольги спрашивать.

– Что еще вы там нашли?

– Ничего. Мы не рылись в рюкзаках. Знаешь ли, хотелось побыстрее покинуть то место. А ты знаешь, кто хотел тебя убить?

– Догадываюсь. Пойдем с твоей сестрой побеседуем.

Олег поднялся первым, повернулся ко мне спиной и пошел в комнату. Я последовала за ним.

Ольга лежала на тахте, связанная по рукам и ногам, изо рта торчала какая-то тряпка. При виде нас с Олегом выпучила глаза и замычала. Олег спросил, где телефон, найденный у озера, и вырвал кляп изо рта моей сестры. В ответ получил отборную порцию мата. Я даже не знала, что моя сестра умеет ругаться не хуже мужиков-строителей. Потом сестра повернулась ко мне и, сверкая глазами, рявкнула:

– Ты – дура, Кира! Зачем ты ему все рассказала?

– А что такого?

– Нельзя вообще никому было говорить, что мы были на том месте! Больше ты никому не растрепала?

Я на всякий случай покачала головой. Незачем упоминать Ивана Ивановича.

– Кире нечего бояться, – спокойно заметил Олег, потом нехорошо прищурился. – А тебе есть?

Мне очень не понравился его взгляд. На меня он так не смотрел. Или это просто отношение мужчины к порноактрисе?

– Телефона в квартире нет, – сказала Ольга. – Я его знакомому отдала, чтобы попробовал зарядить.

– Имя, фамилия, адрес, номер телефона знакомого, – потребовал Олег, стоя посреди комнаты и глядя на мою связанную сестру сверху вниз. Я стояла у двери.

– Завтра верну, – процедила Ольга. – Нечего еще и его впутывать. С твоими-то методами. Развяжи меня!

Олег не пошевелился. Ольга посмотрела на меня и заорала:

– А ты что встала? Растаяла при виде мужика? На все готова, чтобы замуж взял?

– Оля, что ты несешь?!

Я на самом деле была в шоке. Ольга никогда на меня не орала. Она никогда не говорила мне ничего подобного, причем с такой злостью. И я никогда не была готова «на все», чтобы выйти замуж! Или Ольга сразу же поняла, что этот мужчина мне нравится? Но в любом случае почему она себя так ведет?!

– Я повторяю, что мне нужны имя, фамилия, адрес и телефон человека, у которого находится моя трубка, – процедил Олег совсем другим голосом.

Ольга сказала, куда ему пойти. Последовал звук удара. У Ольги мгновенно покраснела щека – Олег дал ей пощечину. Я не знала, что мне делать. Я все еще не вышла из шока. Олег повернулся ко мне.

– К кому из своих мужиков она могла обратиться?

– Не знаю, – честно ответила я.

– Она не знает никого из моих мужиков! – рявкнула Ольга. – Незачем ей их знать!

– Почему? – спокойно спросил Олег. – Боишься, что они сразу же перекинутся на нее?

Ольга опять выматерилась. Я никогда не видела ее в таком состоянии! Что произошло?

– Ну, в таком случае придется пообщаться со всеми твоими мужиками, – усмехнулся Олег, взял сумочку моей сестры, брошенную в кресло, извлек из нее мобильный телефон и повернулся ко мне. – Закрой за мной дверь, Кира.

Он вышел из комнаты, в коридоре подобрал бороду, поплевал на часть, прилегающую к коже, прицепил перед зеркалом, осмотрел себя и улыбнулся.

– Клей многоразовый? – уточнила я.

– Ага. Как здорово, что наука и техника все время идут вперед.

– Олег…

Он вопросительно посмотрел на меня.

– А что… с твоим другом и девушкой?

– Их уже похоронили.

– А…

– Меньше знаешь – крепче спишь. Пока, Кира.

Я закрыла за ним дверь и прислонилась к ней. Я не могла описать своих ощущений. Наверное, я все еще пребывала в шоке – от всего вместе. Из оцепенения меня вывел крик сестры, которая требовала ее развязать.

Я вернулась в комнату.

– Ты – дура, – сказала мне Ольга. – Тебе срочно нужен мужик, который будет тебя трахать до звона в ушах. Ты этому выболтала все, что знала!

– Ну и что такого?

– Да на нас могут убийство повесить!

– Каким образом?!

– Мы там были, какие-то следы остались.

– Осталась твоя визитка, то есть визитка, выпавшая из твоего кармана, – напомнила я.

– И ты тоже не отмоешься!

– От чего?

Ольга отвернулась к стене. Я взяла ножницы и перерезала веревки. Ольга стала разминать затекшие руки.

– Я поеду, Оля, – сказала я. – Сегодня ужина у нас не получится.

– Коробки возьми. Мне столько не сожрать.

Поскольку у меня просто не было сил что-то готовить, даже из купленных домработницей продуктов, я взяла две, оставив две другие Ольге. Настроение было ниже плинтуса. Я теряла самого близкого мне человека и не понимала почему. В чем я виновата?

Глава 10

Дома я вяло поела, накормила своих персов, которые были рады меня видеть, долго чесала обоих. Животные не предадут. Я плакала, коты, чувствуя мое настроение, пристроились с двух боков и громко пели. Потом в голову ударила мысль. Олег пришел к моей сестре, обнаружив визитку какого-то немецкого порнорежиссера на месте преступления? Только на основе одной визитки? Бред. Не верю. Визитка могла служить дополнительным подтверждением. Но одной ее недостаточно. Что они оба от меня скрыли? Что Олег выяснил про Ольгу? Куда она влезла?!

Я долго не могла заснуть, забылась только под утро.

В субботу позвонила своему начальнику и спросила насчет машины, владельца которой я просила выяснить по номеру.

– Сейчас, Кира. Забыл тебе сказать. Что сама не напомнила?

Иван Иванович продиктовал мне данные какого-то Алексея Игнатьева. Я села за компьютер и ввела имя, фамилию и отчество в поисковик. В Интернете висело несколько статей о таинственной гибели Игнатьева с девушкой на берегу озера, куда они отправились на рыбалку. Их нашли через три дня после смерти, застреленных неизвестными лицами. По словам журналистов, не представлялось возможным установить, что случилось на площадке перед озером. Там однозначно побывало несколько человек, но опять же нельзя было сказать, когда эти люди там появлялись. Это место любят рыбаки. Зачем было убивать Игнатьева, тоже никто не мог сказать.

Он вырос в детском доме, а в последние годы работал шофером вначале у Тимофея Леонидовича Круглова, потом у Олега Леонидовича Круглова. Двое братьев воспитывались в том же детском доме, потом занялись икорным и рыбным бизнесом. Начинали на Сахалине, где родились и выросли, потом переехали в Петербург. Из нашего города удобнее летать в Европу, куда поставляется товар. Тимофей погиб несколько лет назад в результате заказного убийства, и теперь икорно-рыбным бизнесом заправляет один Олег. Братья перевезли в Петербург нескольких верных товарищей, с которыми вместе выросли. Вообще во всем этом икорно-рыбном бизнесе работают их друзья по детдому.

«Мог бы банку икры к розе приложить», – почему-то подумала я и посмотрела на куст. Смотреть на него было – одна радость.

В Интернете говорилось, что Олег Леонидович Круглов не представляет, почему убили его шофера с девушкой. Именно он забил тревогу, когда Игнатьев не появился в понедельник утром, чтобы везти шефа из его особняка в головной офис фирмы. Мобильный телефон Игнатьева не отвечал. Олег Круглов знал, что Игнатьев – заядлый рыбак, сам любил половить рыбку, но в последние годы у него на это оставалось мало времени. Олег Круглов даже назвал оперативникам несколько мест, куда мог поехать Игнатьев.

В одном из этих мест его и нашли с девушкой. Машина оказалась вскрыта, рюкзаки вывернуты. Никаких ценных вещей ни у Игнатьева, ни у девушки не осталось. Рассматривалась версия совершения преступления беглыми зэками, которые вполне могли обосноваться в одном из пустующих летних домиков, а также бомжами и гастарбайтерами, каким-то образом раздобывшими оружие. Стрелял не профессионал из пистолета Макарова. Целью могло быть банальное ограбление. В настоящее время ведется проверка всех окрестных домов.

Я глубоко задумалась. Я подобрала Олега на шоссе в субботу вечером. В воскресенье его уже забрал из больницы приятель. У него было время съездить на место преступления, забрать свои документы и вещи. Или, скорее, это сделал кто-то из верных друзей, поскольку навряд ли здоровье позволяло Олегу такие выезды на природу.

Друзья убрали следы пребывания Олега, нашли визитку, выпавшую из кармана моей сестры, имитировали ограбление. Утром в понедельник Олег забил тревогу – и трупы вскоре нашли. Ему самому не требовались лишние объяснения с милицией. В принципе, мне все было понятно.

Но мне было совершенно непонятно, что происходит с моей любимой сестрой. Ведь это она уговорила меня ехать искать место. Да мне бы такое в голову не пришло! Что мне угрожало? По-моему, ничего. Но Ольге зачем-то туда понадобилось. Что она хотела выяснить? Что Олег хотел выяснить у моей сестры?

Конечно, я не думала, что это она стреляла в Игнатьева с девушкой и Олега Круглова, которому удалось спастись. Но ведь это мог сделать кто-то из ее знакомых. Я совершенно не знаю ее знакомых! Ольга ограждала меня от общения с «порномиром», как она его называла. Но ведь моя сестра явно общается не только с «порномиром». У известной порноактрисы не может не быть богатых любовников. Я не знала ни одного из них. У меня свой мир, свой круг общения, я работаю с утра до ночи и даже ночью, когда подходят сроки сдачи проекта. Вот и сейчас мне нужно заниматься очередным…

Я бросила взгляд на стопку папок. Потом посмотрела на телефон. Ольга не звонила. Я решила ей тоже не звонить. Я считала, что первой должна позвонить она и все мне объяснить!

Интересно, а Олег когда-нибудь позвонит?

В воскресенье вечером позвонила мама, сообщила, что она дома и в понедельник собирается в офис, чтобы взять руководство фирмой на себя.

Я на мгновение опешила. Я забыла, что мама должна покинуть клинику в эти выходные! Я забыла, что она собиралась брать фирму отца на себя, то есть я не воспринимала это ее заявление серьезно.

– Отец где? – спросила я.

– А кто ж его знает? Наверное, у одной из своих бл… Сдыхать скоро, а все равно ему не угомониться!

– Кто тебя забирал из клиники?

– Шофер отцовский, как и всегда. Неужели ты думаешь, что твой папочка сам бы удосужился?

– Но там же, наверное, надо подписывать какое-то документы…

– Мне плевать на то, что там надо подписывать! Это не мои проблемы. Если им надо, привезут в офис или домой. Меня выпустили из этого концлагеря и отлично!

– Мама, отец вообще живет дома?

– Появляется, – признала мама. – И, отдать ему должное, в эту квартиру баб он никогда не водил. Никогда!

– Всю работу по дому делает домработница?

– Нет, ее давно уже нет. Я все делаю, – удивленно ответила мама. – В мое отсутствие шофер печенье, чай и кофе закупает, и твой отец приглашает на разовую уборку сотрудниц какой-то фирмы. К моему приезду все всегда убрано. Дома он без меня не ест, только чай с кофе пьет. Наверное, или в ресторане, или у кого-то из баб своих питается. Я не знаю, Кира.

– У отца еще есть дети? Кроме нас четверых?

– Фиг его знает, – задумчиво произнесла мама. – Бабы всегда были. И по несколько штук одновременно. А насчет детей… Вообще-то, он сына всегда хотел, а я после тебя рожать не могла. Но он мог и осторожничать и предохраняться, чтобы бабы ни на что не претендовали. То есть и так, и так может быть. А ты чего это вдруг детьми отца заинтересовалась?

– Предполагаю, что будет драка за наследство.

– А ведь точно! Значит, папашу твоего будем только сжигать!

– Почему?! – удивленно воскликнула я.

– Ну как же? Теперь наука шагнула так далеко, что установление отцовства возможно и после смерти потенциального отца! Через несколько лет после смерти! Это если закапывать. А если сжечь – ничего не установишь. Если только он при жизни генетическую экспертизу не делал, чтобы самому удостовериться… Вот еще проблема! Но ты молодец, Кира, на нужную мысль меня натолкнула. Я сейчас дома в бумагах пороюсь, а завтра на работе в сейфе пошурую. Если есть заключения экспертизы по отцовству, я их просто уничтожу. И так нам мало всего остается.

– Мало?! Мама, отец же – владелец большей части акций нефтяной компании! И наверняка есть недвижимость и здесь, и за рубежом… – я не стала говорить, что отец, скорее всего, уже многое продал, если не все.

– Денег много не бывает, Кира. И я за своих детей намерена биться! Никакие другие бабы и их дети ничего отцовского не получат, пока я жива!

Мама объявила, что будет мне звонить за консультациями по ведению бизнеса.

– Почему ты не хочешь обратиться к Андрею Степановичу, мужу Полины?

– После смерти твоего отца я Андрея выгоню поганой метлой.

– Почему?

– За отношение к Полине!

– А что у них за отношения? – я хотела выслушать версию мамы.

– Ты не поздно ли заинтересовалась своими сестрами, Кира? Вы с Ольгой как отделились от семьи, так и забыли о нас!

«Ты, мама, по-моему, вспоминала обо мне, когда тебе требовались деньги, – подумала я. – И не интересовалась, как мы с Ольгой живем и есть ли у нас кусок хлеба. А ведь мы обе ушли из дома несовершеннолетними! Мы прошли через то, что тебе и Полине с Шурой даже не снилось!»

– Не хочешь – не говори, – спокойно ответила вслух.

– Он – импотент, – объявила мама.

– И что? Это разве является основанием для увольнения с работы?

– Он мог бы давно уйти сам!

– Почему? И ты имеешь в виду фирму или Полину?

– Конечно, Полину! А он боялся, что Павлика оставят Полине, как матери, и поэтому ни в какую не соглашался на развод. И еще сцены устраивал, когда Полина любовников приводила. Мог бы сам что-нибудь, так не приводила бы!

– А Павлик? Его сын?

– Его-его. Тогда он еще что-то мог. А потом хотел ЭКО делать, чтобы Полина еще одного ребенка родила. Но Полина отказалась. Не можешь сам сделать – отвали. Он весь ушел в работу. Я отцу твоему пыталась объяснить ситуацию, но он не желал слушать. И почему твой папаша не импотент? Муж-импотент – это мечта любой женщины.

«А где логика-то? Кстати, а мама случайно не выпила?»

Я не хотела слушать о преимуществах мужа-импотента и побыстрее свернула разговор. Может, мне на самом деле поскорее найти маме менеджера, чтобы она меня не доставала?

О неизвестной мне семейной ценности я решила спросить при личной встрече.

Глава 11

В понедельник днем мне на мобильный позвонил Андрей Степанович, муж моей сестры Полины, которого мы с мамой обсуждали в предыдущий вечер.

– С квартирой все в порядке? – сразу спросила я.

– Да, Кира, все отлично. Мы скоро переедем с Павликом, и я обязательно приглашу вас на новоселье. Как единственную нормальную родственницу, – добавил собеседник.

– Что случилось?

– Ваша мама с утра находится в офисе и здесь всех строит.

– А отец где?

– На переговорах. Его сегодня не будет. И завтра не будет. А ваша мама, похоже, поставила своей целью развалить всю работу.

– Но вы же вроде собирались уходить?

– И собираюсь. Но я не могу позволить…

Я услышала какой-то грохот, потом мамин крик.

– Я вам потом перезвоню! – истерично крикнул Андрей Степанович и отключил связь.

Я сама позвонила Андрею Степановичу вечером. Днем мне было некогда, и ему, похоже, тоже.

– Простите, Кира, что сам не связался с вами, – устало сказал родственник. – Но благодаря вашей маме я принял окончательное решение. Я ухожу. Послезавтра вернется ваш отец, то есть он приедет завтра вечером, а послезавтра придет в офис, и я вручу ему заявление об уходе. Как раз займусь квартирой, немного отдохну – и с новыми силами на новую работу. У меня как раз есть интересное предложение, но там нужно приступать к делу через месяц. Вот и приступлю. Акции я продал, много лет верой и правдой трудился на вашего отца, совесть моя чиста. Но я хочу оставшиеся мне годы прожить спокойно и получать удовольствие от жизни, от общения с сыном. И не хочу скандалов ни с какими родственниками.

– Что сегодня выкинула мама?

– Вы лучше спросите, что она сегодня не выкинула, – вздохнул Андрей Степанович. – А после обеда еще приехал мальчик…

– Какой мальчик?

– Представился помощником вашей мамы. Похож на стриптизера.

– И что?

– Они уединялись в кабинете вашего отца.

Я не знала, что мне на это ответить…

– Конечно, никто точно не может сказать, чем они там занимались, – спокойно продолжал Андрей Степанович. – Видеокамер в кабинетах у нас не установлено, подслушивающих устройств тоже. Наоборот, регулярно проверяем офис, чтобы не завелись. Но ваша мама вышла из кабинета очень довольная. Кстати, больше ни на кого не орала и никого не строила. Может, и неплохо, что мальчик приезжал.

– Она документы какие-нибудь изучала?

– Какие-то изучала… Но я сомневаюсь, что она в них хоть что-то поняла. Задавала идиотские вопросы секретарше вашего отца, у которой давление подскочило после часа общения с вашей мамой. Кира, ваша мама совершенно ничего не понимает в бизнесе. Я не представляю, каким образом у нее появилась эта бредовая идея!

«В пьяном угаре», – подумала я, хотя нет… Идея появилась в клинике, где маму как раз лечили от алкоголизма. После визита отца с сообщением о скорой кончине… Но ведь отец не мог заложить маме в голову такую мысль! Он-то ее реально оценивает. Он-то знает, на что она способна.

Или не знает?

Я задумалась, потом спросила у Андрея Степановича, как проходили мамины запои, тихо или бурно. Я помнила маму тихой и покорной, полностью подавленной отцом. Он всегда принимал все решения. Она со всем соглашалась. Она не боролась даже за нас, своих дочерей! Редким исключением стал случай с мобильными телефонами. Отец решил, что мы нужны только для производства внуков, значит, так и есть. Она никогда не восставала и не сопротивлялась!

– Кира, у вас, вообще, среди знакомых есть сильно пьющие люди, то есть сильно пившие люди, которые были вынуждены по каким-то причинам прекратить пить? – хмыкнул Андрей Степанович.

– Нет, – сказала я. Конечно, мужики у нас на стройках не прочь пропустить по стаканчику, но на работе не пьют. У нас с этим строго. Увидит начальство пьяного на работе – и все, работе конец.

Андрей Степанович пояснил, что алкоголь на разных людей действует по-разному, а вот вынужденное прекращение его потребления – одинаково. По крайней мере так получилось у всех его знакомых. Добрый человек становится злым, раздражительным и скандальным. Раньше было: выпьет – и весь мир кажется прекрасным. А теперь нельзя, и из организма лезет злоба, которую надо на ком-то вымещать.

По словам Андрея Степановича, моя мама пила тихо, и отец не сразу заметил, что имеет в доме законченную алкоголичку. Когда он сам пытался отлучить ее от бутылки, она становилась жутко агрессивной – и это стало для отца шоком. Мать никогда ему не перечила – а после отлучения от бутылки, не имея возможности выпить, впервые выдала все, что о нем думает. Это послужило причиной отправки в клинику. И фактически все ее срывы служили причиной отправки ее в клинику.

– Понимаете, ваш отец пришел к выводу, что она его больше устраивает пьяная. Он сам мне об этом говорил. Она тихо напьется и ляжет спать. Вашу маму никогда не тянуло на подвиги, она всегда пила дома и в одиночестве. Она даже дома ничего не крушила. То есть пьяная не крушила. А отлученная от бутылки – крушила.

– Но он же все равно помещал ее в клинику.

– Он только первые два раза оплачивал ее пребывание в клинике. Третий раз оплачивал я – ваша мама меня сама попросила. Ваш отец отказался.

– Но она лежала там больше трех раз!

– Я точно знаю, что один раз, может, два, Шурин муж оплачивал. Последний. Ваша вторая сестра и с ним разошлась, а мужик хороший. Зря она так. Он со мной насчет вашей мамы советовался. Он по-настоящему беспокоился, хотя мог этого не делать! Но ваша семейка и его достала. Простите, Кира. Вы с ним знакомы?

Я видела третьего мужа моей второй сестры Шуры только один раз – на свадьбе, то есть правильнее было бы сказать: на регистрации. Нас с Ольгой приглашали только в ЗАГС. Теперь даже не узнала бы родственника, если бы столкнулась нос к носу. Я даже не знала, чем он занимается по жизни. Наверное, мне когда-то говорили, но это не отложилось в памяти. А теперь это вообще не имеет значения. Ведь с Шурой, как я понимала, они расстались.

– А в последний раз кто оплачивал пребывание мамы в клинике? – спросила я у Андрея Степановича.

– Не знаю. Может, и ваш отец, Кира. Ему же нужно было уехать в Швейцарию на обследование. Возможно, он не хотел оставлять вашу маму без присмотра.

– А так она под присмотром?

– Ну, он все-таки живет в той же квартире…

– Сколько у него еще детей, кроме нас четверых? Я слышала, что есть еще сын-наркоман.

Андрей Степанович вздохнул.

– Это его боль и крест. Парень опять в клинике, но, по-моему, это все бессмысленно. Наркомания не лечится. Вроде еще была девочка… Когда-то ваш отец ее упоминал. Но я точно не помню. Или там генетическая экспертиза показала, что девочка не может быть дочерью вашего отца? Кира, встретьтесь с ним сами. Простите его. Он такой, какой есть, и его не переделаешь. Уже ничего не исправишь.

Я ответила, что подумаю.

После разговора с мужем старшей сестры я позвонила маме – по домашнему телефону той квартиры, в которой родилась и провела детство с отрочеством. Мама долго не брала трубку, потом трубку сняли и раздалось мычание.

Мама пьяна?! Опять сорвалась? Но ведь она же собиралась заниматься фирмой, или, один день проведя в офисе, поняла, что это бессмысленно?

– Мама, это я, Кира, – сказала я. – Мама, ты слышишь меня?

– Да, слышу. Успешная, богатенькая Кира. А выпить матери купишь? Больше в этом доме ничего нет! Приезжай, Кира. Приезжай и привози выпить.

Мама бросила трубку на рычаг. Звонить Ольге мне совсем не хотелось. Я не видела смысла звонить Полине или Шуре, да я с ними и не общалась в последнее время. И не только последнее. Я опять набрала Андрея Степановича, извинилась за беспокойство и объяснила ситуацию.

Родственник сказал, что никуда не поедет и мне не советует, но продиктовал телефон нарколога, которого уже несколько раз вызывали к маме для оказания срочной помощи.

Я оделась и поехала. Машину поставила на некотором удалении от подъезда, помня, что с парковкой всегда были проблемы. То есть поставила на первое свободное место в «кармане», которое заметила, и пошла к подъезду пешком. По пути встретила двух холеных мужиков, одного постарше, другого – лет на десять помоложе и очень смазливого. Лицо старшего показалось мне знакомым. Я не успела додумать мысль (где мы пересекались раньше) – они оба со мной поздоровались. Я ответила. Может, это соседи, и я их просто не помню, а они следят за историей нашей семьи? Или кто-то из клиентов, покупавших квартиры в наших домах?

В подъезд вошла без проблем – выходил мужик с собакой. Я долго звонила в дверь, но мне никто не открывал, а дверь была заперта. Свой ключ я давно отдала маме, да с тех пор тут и дверь новую установили, и новые замки. Интересно, у кого еще есть ключи от родительской квартиры? У Ольги точно нет, и в любом случае я не хотела ей звонить. У Полины? Шуры? Или попробовать к соседям позвонить? Мог отец на всякий случай оставить ключи соседям?

На площадке было три квартиры, я была не уверена, что соседи здесь все те же, что жили в годы моего детства и отрочества. Но следовало попробовать. Я позвонила в ближайшую квартиру, открыл пузатый мужик лет пятидесяти.

– О, Кира, а я тебя вот такой помню! – и он показал.

Я в удивлении открыла рот. Неужели тот стройный молодой парень, в которого мы с сестрами были тайно влюблены, превратился в этого оплывшего жиром дядьку?!

– Трудовая мозоль, – дядька похлопал себя по брюху. – Чего, не пускают? – он кивнул на дверь квартиры моих родителей.

Я ответила, что мама просила меня приехать, но на звонок не реагирует.

– Опять в запое?

– Похоже на то, – кивнула я. – У вас случайно нет запасного ключа?

– Точно есть у Шуры или даже у ее мужика. Они приезжали к вашей маме, правда, в последнее время я их не видел. Я помню, как я этому последнему Шуриному мужу даже помогал вашу маму на носилках к карете «Скорой помощи» нести.

– Маму куда-то по «Скорой» увозили?

– Кира, ты в курсе, какие у нее случаются запои? – ответил вопросом на вопрос бывший сосед.

Я вздохнула.

– Что ты человека в дверях держишь? – раздался окрик дородной женщины с очень милым лицом. – Здравствуйте, Кира. Проходите. Чаю попьем. Я как раз с вами посоветоваться хотела.

Со мной советовались насчет квартиры сыну. Я, как обычно, рекламировала нашу фирму и приглашала на смотрины. Но мне требовалась ответная любезность. Я хотела расспросить соседей о своей семье. Звучит, наверное, немного странно, но…

– Вашу маму мне жалко, – сказала соседка. – Надо было идти работать. И ваш отец мог бы купить ей какой-нибудь салон красоты, журнал…

– Он никогда не стал бы этого делать, – заметила я.

– Что-то пытался сделать муж Шуры, Леонид, – вставил сосед. – Он и со мной разговаривал. Кира, у тебя есть его телефон? Позвони ему.

Я сказала, что, по моим сведениям, они с Шурой разошлись.

– Жаль. Ей держаться надо было за него.

Я тем временем все-таки нашла в телефонной книжке мобильного номер Шуры и позвонила ей.

– Если хочешь приехать за ключом – приезжай, – сказала Шура. – Я туда не попрусь. Это Ленька сердобольный. А я ему всегда говорила, что бессмысленно с мамашей возиться.

– Ты с ним рассталась?

– А твое какое дело?!

«Шура что, тоже пьяна?»

– Если мужчина о тебе заботился…

– А он и сейчас обо мне продолжает заботиться. Вот таких я умею находить мужиков! И ни дня в жизни не работала!

Шура захохотала.

Я попросила телефон Леонида.

– Зачем?

– Да уж не для того, чтобы за него замуж выходить! – рявкнула я. – Тебя-то мать совершенно не беспокоит, и вообще никто, кроме твоей собственной персоны, не беспокоит, а Леонид, как я поняла, – нормальный человек, один из немногих нормальных в нашей семье и…

– Записывай, – перебила меня сестра и продиктовала номер, потом отключилась.

Я вытерла пот со лба.

– Если хочешь, Кира, я ему позвоню, – предложил сосед, который внимательно слушал наш разговор с сестрой. – Мы все-таки знакомы…

Я поблагодарила, но сама набрала номер, представилась.

– А вы меня не узнали, Кира, – с легким укором, но улыбкой в голосе сказал собеседник. – Мы же с вами недавно встретились в «кармане». Я с вами поздоровался…

Значит, Леонид был старшим из тех двух холеных мужиков. А младший кто? Вроде они показались мне похожими внешне… Младший брат?

– Вы были у мамы?

– Да, она меня вызвала. Она мне часто звонит, когда…

– Выпьет, – закончила фразу я.

– Кира, она заснула. Все спиртное я спрятал.

– А она не найдет?

– Ну, на это потребуется какое-то время.

– То есть с ней все в порядке?

– Я бы, конечно, не сказал, что с вашей мамой все в порядке. Но, к сожалению, это ее обычное состояние. Ой, а вы что, под дверью стоите? У вас ключа нет? – вдруг сообразил родственник.

Я сказала, что нахожусь у соседей. Сосед тут же взял у меня трубку, представился, послушал, что говорит Леонид.

– Да, мы напоим Кирочку чаем. Да, ждем.

Он отключил связь, вручил мне трубку назад и сказал, что сейчас приедет младший брат Леонида, и мы все вместе зайдем в квартиру, чтобы я успокоилась. Сам Леонид приехать никак не может.

– Какой хороший мужик, – сказала соседка. – Ну кто станет так с тещей нянчиться?

Младший брат моего родственника (значит, тоже родственник?) открыл дверь, и мы вчетвером вошли в квартиру. Мама на самом деле сладко спала в комнате, где в детстве жили мы с Ольгой. У родителей давно были отдельные спальни.

Я не стала просить ключи у родственника, извинилась за беспокойство, поблагодарила всех и поехала домой спать. Я очень устала.

Глава 12

Во вторник с утра прошли сообщения о гибели двух известных в нашем городе бизнесменов. Выяснилось, что в выходные они отправились на рыбалку, что часто делали, но с нее не вернулись. В понедельник вечером наконец нашли тела.

Я подумала, что рыбалка в Ленинградской области становится опасным делом. Кто нападает на рыбаков? Неужели думают, что люди берут с собой на рыбалку ценные вещи? Или просто совпадение, что на Олега с шофером и этих двоих кто-то напал?

Хотя что за чушь лезет мне в голову? В Олега, его шофера и девушку стреляли. А эти двое, насколько я поняла, утонули. Просто я, думая об Олеге, соединила у себя в голове эти смерти. У нас масса народу ездит на рыбалку! В разные места Ленинградской области и даже Финляндию.

А мне хотелось бы снова встретиться с Олегом… Я не прекращала о нем думать. Мне требовалось приложить усилие, чтобы заставить себя думать о работе. Но в голову полезли мысли об Ольге. Потом опять об Олеге.

И я ведь еще так и не выполнила просьбу угольного короля и его приятеля. Как бы мне сегодня застать маму во вменяемом состоянии, чтобы задать ей соответствующий вопрос? Что в нашей семье было такого ценного?

Я решила заехать к маме днем. Я могла выделить полчаса, Ивану Ивановичу сказала про очередной мамин запой, ни на какой объект мне торопиться было не надо, и, главное, я находилась неподалеку от дома родителей, возвращаясь со встречи с заказчиками. Может, меня мама еще чаем напоит? На обед я надеяться не могла, но вдруг повезет?

Я позвонила в домофон и, к своей радости, услышала мамин голос. Когда я поднялась на этаж, она уже стояла в дверях. Выглядела отвратительно – настоящей старухой.

– Я только встала, – сообщила мама. – Пойдем вместе позавтракаем.

Я не стала говорить, что многие люди уже пообедали, но на кухню пошла.

– Ты же вроде собиралась работать в фирме отца, – нейтральным тоном заметила я, делая себе бутерброд с колбасной нарезкой.

– Ленечка сказал, что меня не бросит, – ответила мама. – Лучший мой зять – Ленечка. Шура – дура полная, что с таким мужиком рассталась. Кира, – вдруг внимательно посмотрела на меня мама, – может, теперь ты выйдешь замуж за Ленечку? Кира, о таком муже можно только мечтать! Он Шуру не бросает, несмотря на все ее выходки! Как какая-то проблема, она ему звонит, и он ее несется выручать. Хотя другой мужик на его месте давно послал бы ее подальше и правильно бы сделал! И ко мне он всегда приезжает, а если не может, то присылает брата или еще кого-нибудь! Из вас всех я только Ленечке могу позвонить в любое время и знать, что он мне поможет!

«Мне ты тоже неоднократно звонила, мама», – хотела напомнить я, но не стала. И еще я подумала, что Ленечка кажется просто идеальным. Или создает такой образ? Зачем? Или это я стала такой циничной и не верю, что есть просто хорошие люди, готовые сразу же срываться по зову ближних?

– Леня будет руководить фирмой отца после его смерти? – поинтересовалась я с самым невозмутимым видом.

– У Лени свой бизнес и очень успешный!

– Так он что, бросит фирму отца на произвол судьбы? Позволит делу жизни отца пойти прахом?

– Нет, он сказал, что, если я хочу, он наймет толкового менеджера. Я подумала и решила, что пусть лучше будет молодой толковый менеджер, который разбирается в деле. Я и правда могу что-то напортачить.

«Или тебя в этом любимый зять Леня убедил?»

Я решила, что мне все-таки нужно в самое ближайшее время встретиться с сестрой Шурой и расспросить ее о последнем муже. Хотя если этот Леонид намерен и дальше нянчиться с мамой и Шурой… Я-то сама не намерена. Пусть управляет фирмой отца и полностью возьмет на себя этих двух дам. И еще Полину с Ольгой. Андрей Степанович, насколько я поняла, не собирался содержать Полину. Он собирался заниматься только сыном. И карьера Ольги в порноиндустрии не вечна. Если Леонид возьмет на себя фирму и будет выплачивать всем моим родственницам дивиденды, я его поддержу.

Но где акции фирмы отца? Отец их уже продал или еще нет? Может, мне на самом деле стоит встретиться с отцом? Или вначале с Леонидом?

Но у мамы я должна была выяснить про неизвестную мне ценность нашей семьи.

Я задала вопрос вслух.

– Откуда ты знаешь о существовании этой вещи? Ты не должна была про нее узнать! Твоя прабабка, потом бабка, теперь я храним ее как зеницу ока! На самый крайний случай!

– Вещь продана на аукционе, – с самым невозмутимым видом заявила я и закинула ногу на ногу.

– На каком аукционе?

– Папочка начитался Ильфа и Петрова, – сообщила я и рассказала про гарнитур, распроданный двенадцати покупателям. И лишь в одном из них должна была оказаться ценность.

Я сказала маме, что просто хочу знать, что это было и чего лишилась наша семья.

– Я его убью… – прошептала мама и закрыла глаза. – Сволочь! Гад!

Потом пошел отборный мат, которого я никак не ожидала услышать от мамы. Так может ругаться пьяная вокзальная шлюха на незаплатившего клиента, но мама была интеллигентным человеком, из профессорской семьи…

– Мама, что это?! – ворвалась я в поток брани, которая, пожалуй, справедливо направлялась в адрес отца.

– Маленькое яйцо Фаберже. Больше известны крупные, но были и маленькие. То есть не самого Карла Фаберже, а его мастерской, но все равно оно имеет очень большую ценность… Ну какая же сволочь твой отец!

Маленькое яйцо из драгоценных металлов и камней поместилось бы под обшивку стула. И оно подходило под описание, данное отцом во время аукциона. Ценная вещь, которую можно саму по себе продать за большие деньги, и собравшиеся там бизнесмены хотели бы ее иметь. И сам отец на их месте хотел бы ее иметь… И тот, кто ее получил, явно не был разочарован.

– Откуда оно попало в нашу семью? – спросила я у мамы.

– Не в «нашу», а в мою! Оно должно было перейти вам, моим дочерям, ваш папаша к нему не имел никакого отношения! Он не имел права к нему прикасаться!

«Как ты это докажешь?»

А вообще отец поступил правильно. Яйцо Фаберже нельзя распилить на четыре части и даже на три. И сыну-наркоману он не мог его оставить.

– Откуда оно? – повторила я вопрос.

– Твоя прабабка его нашла.

– Где можно найти яйца Фаберже?!

– Ты знаешь, сколько ценностей было найдено в Петербурге? И осталось храниться в семьях? Ты даже предположить этого не можешь! Да никто не может, даже приблизительно. До сих пор люди занимаются поиском…

– Прабабушка занималась кладоискательством? Ходила по чердакам и подвалам? Если не ошибаюсь, ценности у нас в городе находят и находили именно там. С аквалангом она, конечно, навряд ли ныряла.

– Кира, ты несешь полную чушь! Никто в нашей семье не занимался кладоискательством целенаправленно! Прабабушка искала дрова!

Я хлопнула глазами. Мама вроде бы сегодня еще не пила. Или у нее уже пошли необратимые мозговые явления?

– Кира, ты знаешь, что было одной из самых больших ценностей в блокаду? – устало спросила мама и сама ответила: – Дрова. Твоя бабушка мне рассказывала, что после войны еще несколько лет смотрела по сторонам в поисках щепок. Не могла избавиться от желания их подбирать. Щепки собирали дети, а твоя бабушка в войну была ребенком. Дети ходили по округе и собирали все, что можно бросить в «буржуйку». А когда в какой-то дом попадала бомба, люди в первую очередь искали продукты и обломки мебели, которую не успели сжечь хозяева. Тряпки никого не интересовали. То есть, конечно, кого-то интересовали, но опять же в основном теплая одежда.

– Ты хочешь сказать, что во время блокады в городе не было мародерства?

– Да все было, и о большинстве случаев никто никогда не узнает, – отмахнулась мама. – Но это было совершенно особенное время, и отношение людей друг к другу было совсем не таким, как теперь. Люди из последних сил помогали друг другу. И к разрушенным домам основная масса шла не грабить, а найти для себя то, что поможет выжить! И еще – спасти людей, если кого-то можно было спасти.

– И прабабушка нашла яйцо Фаберже?

Мама кивнула.

– Оно было почти все покрыто копотью. Трудно сказать, где оно хранилось. Может, в печке? Только с одной стороны проглядывали истинные краски. Прабабушка положила его в карман, принесла домой. Отмыли его окончательно только после войны. Прадед не вернулся с фронта. Прабабушка одна воспитывала бабушку, но про яйцо рассказала ей, только когда та стала взрослой. Прабабушка боялась! Ты же знаешь, какие времена были! И вообще, если честно, у нашей семьи, к счастью, никогда не наступал по-настоящему черный день, когда надо было бы продать это яйцо. И эта вещь не обесценится никогда, а деньги… Деньги все равно уйдут.

Мама задумчиво уставилась в стену, я тоже молчала, допивая чай. Мне было жаль, что я даже ни разу не видела это яйцо. Я на него не претендовала, хотя… Признаюсь честно: яйцо мне хотелось бы получить гораздо больше, чем фирму отца. Это на самом деле непреходящая ценность и… наша семейная реликвия, переходящая от прабабушки к бабушке, от бабушки к маме, от мамы к…

– А кому ты хотела его оставить? – спросила я у мамы.

– Я пока не думала об этом.

– Кто знал про яйцо?

– Полина и Шура. Я посчитала, что должна им рассказать его историю. И я показывала им яйцо. Вообще, наверное, его должна была бы получить Полина, как старшая и как мать моего единственного внука. Хотя если ты вдруг родишь девочку, Кира… Мама подняла на меня глаза. – А отец его на самом деле продал?

Я рассказала маме то, что знала от угольного короля и его приятеля.

– Еще что-то могло быть? – спросила я, закончив рассказ.

Мама печально покачала головой.

– Отец мог сам что-то купить после того, как появились лишние деньги.

– Он ничего не понимает ни в живописи, ни в архитектуре. Ни в каком направлении искусства ничего не смыслит! У него начисто отсутствует чувство прекрасного!

– Сейчас многие нувориши совершенно не разбираются в искусстве, но деньги в него вкладывают, – заметила я.

– Но как отец узнал про яйцо?! – всплеснула руками мама. – Я ему про него никогда не рассказывала. И с девочек взяла слово, что они не расскажут про него своим мужикам.

– Он мог его найти? – спросила я. – Например, пока ты находилась в клинике.

– Он не стал бы ничего специально искать. Все, что ему нужно, лежит в строго определенных местах. Мне запрещается даже менять местами бумаги на столе, когда я его протираю. Отец, видите ли, должен с закрытыми глазами находить то, что ему нужно. А у него великолепная зрительная память. Мои вещи его никогда не интересовали.

– Но это яйцо – совсем другое дело.

Мама печально кивнула.

– А Шура могла взять? Раз у нее есть ключи.

– Ключи у Лени, ее мужа, то есть бывшего мужа. Я не думаю, чтобы Леня стал обыскивать нашу квартиру. Ни ради чего. Не тот человек. Кира, он богат.

– Чем он занимается?

– У него фармацевтическая компания. Они производят лекарства и лечебную косметику. Или не только лечебную? Я не знаю деталей. Знаю, например, что ими был выпущен какой-то очень удачный крем для загара, который можно использовать для улучшения цвета лица. Я знаю, что Шура и Полина им активно пользуются. И вообще, даже если бы Леня нашел это яйцо – во что я не верю! – как бы оно оказалось у отца? И уж если бы Шура нашла, то точно не отдала бы отцу. Она бы себе оставила. Нет, твой папаша сам каким-то образом до него добрался… Наверное, я сама пьяная сказала.

Я тоже так думала, только не высказывала этой версии вслух.

– А где ты его прятала?

– Пойдем, покажу.

У мамы всегда было много цветов, но после того, как она впервые загремела в клинику, большая их часть погибла, не получая должного ухода или просто не дождавшись возвращения хозяйки. Цветы ведь – живые, и расцветают рядом с человеком, который их любит, и гибнут или просто чахнут, если этот человек их по каким-то причинам покидает. Но опять могут расцвести, когда хозяйка вернется.

Мама говорила мне, что, в первый раз соглашаясь лечь в клинику, оставила отцу четкие указания, когда и как какой цветок поливать. Отец поливал. Он – человек слова, но… Он не давал цветам любви, не разговаривал с ними, как всегда делала мама. Перед вторым отправлением в клинику мама отдала несколько горшков мне. Полина с Шурой отказались что-либо брать. В доме остались только неприхотливые кактусы.

И вот теперь мама подвела меня к своей кактусовой колонии, достала толстые перчатки, лопаточку, расстелила газету, поставила на нее один из самых больших горшков (старых глиняных, а не современных пластмассовых) и стала выкапывать кактус.

– Как раз землицы свежей подсыплю, – сказала мне мама. – Принеси пакет. У меня куплена специальная земля для кактусов.

Я смотрела на то, как мама извлекает кактус из горшка, и не могла представить за этой работой отца. И неужели он все сделал так, что мама не заметила? Хотя у него ведь прекрасная зрительная память. А вынуть кактус из горшка, опустошить тайник, потом снова посадить растение – не такая уж сложная задача. Мог отец засунуть кактус назад в землю так, чтобы он сидел не криво?

Пока я думала об этом, мама извлекла кактус, положила на расстеленную газету, потом запустила руку в землю и замерла на месте. Я с удивлением следила за меняющимся выражением маминого лица. Я не могу описать эти эмоции!

– Ну, что? – спросила я шепотом.

Мама молча извлекла из земли небольшой пакет. Некая вещь яйцевидной формы была вначале завернута в тряпочку, потом в полиэтилен. У мамы дрожали руки. Она буквально рухнула на стул, положила сверток на стол рядом с кактусом, посмотрела на меня и кивнула на сверток.

– Открывай, Кира, – с трудом прошептала мама.

Я открыла. И у меня тоже задрожали руки. Я никогда не видела более красивой вещи, более тонкой работы. По размеру яичко было чуть больше куриного. Мне хотелось держать эту восхитительную вещь в руках и не отпускать… И уж я точно никогда не стала бы его продавать. На глаза навернулись слезы.

– Какая прелесть, – прошептала я.

– Ты бы смогла его продать, Кира? – спросила мама, которая тоже плакала.

– Никогда. Я лучше снова пойду разнорабочей на стройку.

– Оно – твое.

Я в первый момент не поняла, что имеет в виду мама.

– Оно – твое, Кира, – повторила мама. – Я понимаю, что ты его не продашь, а передашь своей дочери. Полина и Шура отреагировали совсем по-другому… И у Полины – сын и больше детей явно не будет. Шура никогда не хотела иметь детей. Про Ольгу я вообще молчу. Возьми его, Кира, и храни как зеницу ока. Ты сможешь, я знаю. А мне… мне уже не нужно.

Мама разрыдалась, я бросилась к ней, попыталась ее утешить.

– Принеси мне выпить, Кира.

– Мама, тебе не надо…

– Мне уже все равно, Кира. Теперь я спокойна. Яйцо перешло в надежные руки.

– Но что же тогда на аукционе продал отец?! – воскликнула я.

Мама словно очнулась и посмотрела на меня.

– Мне плевать, что он продал. Ты права: он мог во что-то вложить деньги. Твой отец скорее всего стал бы вкладывать в золото, бриллианты, еще какие-то драгоценные камни. Может, он в свое время купил какой-то крупный алмаз. Или рубин. Или изумруд. И теперь его продал. Меня это совершенно не волнует.

Мама расхохоталась, потом хитро посмотрела на меня.

– А еще твой папаша мог всех кинуть. Судя по тому, что ты рассказала, все двенадцать человек могли получить письма с сожалениями о том, что им не повезло отхватить приз. С твоего папаши станется. Кинуть всех перед смертью, а потом хохотать в аду! Кира, принеси мне выпить!

Я задумалась, не вызвать ли мне нарколога.

Мама тем временем стала серьезной и суровой.

– Уходи, Кира, – жестко сказала она. – Тебе больше нечего здесь делать. У тебя своя жизнь, которую ты сделала сама. Именно сделала. Ты сделала себя сама, как говорят на Западе. Ты – молодец, Кира. Я горжусь тобой. А за трех своих других дочерей мне стыдно…

– Почему, мама?

– Разве тебе нужно это объяснять? – горько усмехнулась мама. – Ты все сама понимаешь, Кира. Только ни в коем случае не прекращай работать. Мужчины не уважают и не ценят женщин, которые не работают. Домашнее хозяйство и воспитание детей для них – не работа. Они не понимают, какой это труд. Сидеть дома с детьми и вести хозяйство – это в их понимании ничего не делать. Но ты ведь не сядешь дома, Кира?

Я покачала головой.

– Делай карьеру, Кира. Но ребенка обязательно надо родить. Для себя. Наймешь няню, домработница у тебя и так есть. И сразу же выходи на работу! Не зависай дома после родов. Чем больше пропустишь, тем сложнее возвращаться. Но роди обязательно. Только ты из моих дочерей еще можешь родить девочку. Остальные даже родить не могут! Ничего они не могут!

– Но, мама…

– Иди, Кира, и никому не рассказывай про яйцо. Передашь его своей дочери. Наслаждайся им. Иногда доставай и смотри на него, верти в руках. Ведь до него просто приятно дотрагиваться, правда? От него идет какое-то необычное тепло. Если ты это еще не почувствовала, то скоро почувствуешь.

– Мама, а ты уверена, что это яйцо Фаберже или просто одно из яиц, изготовленных той мастерской, пусть и без участия Карла?

– Да ни в чем я не уверена! Почему-то твоя прабабушка решила, что оно оттуда. А может, и нет. Ты же знаешь, что при виде яйца из драгоценных металлов и камней сразу же приходят на ум яйца Фаберже.

– То есть экспертизу никто не проводил?

– Конечно, нет! У нас нет и никогда не было знакомых ювелиров – таких, которым можно было бы доверять. В советские времена официальная оценка вообще исключалась. Сейчас, конечно, можно было бы сходить и в комиссионный ювелирный магазин, и в скупку, где документы не спрашивают. Но я бы все равно не пошла. С колечком, сережками, браслетом еще можно, но не с таким яйцом. Кира, я надеюсь, ты не пойдешь никуда его оценивать? Кира, за него же убить могут!

– Нет, мама, я не пойду, – сказала я.

Про себя добавила, что если каким-то образом удастся выйти на настоящего, квалифицированного эксперта (например, захочет купить у нас квартиру), то я выясню, что это за яйцо. Меня не интересовала его стоимость, гораздо интереснее было его происхождение. Его историю я, наверное, не узнаю никогда…

– А по какому адресу его нашла прабабушка?

– Понятия не имею, – удивилась моему вопросу мама. – Зачем тебе адрес?

– Узнать, кому принадлежало, кто изготовил… Нет, мама, не беспокойся, я не собираюсь его никому возвращать! Мне просто интересно. Сейчас же есть Интернет, открыты различные архивы. Я сама провела бы небольшое расследование.

Мама тяжело вздохнула, печально улыбнулась и посмотрела на меня.

– Я еще раз убеждаюсь, что все правильно сделала. Оно – твое, Кира. Полина и Шура сразу же стали спрашивать, сколько оно стоит, а тебя волнует история. Я уверена, что ты его не продашь. Пусть оно станет твоим талисманом. Пусть принесет тебе счастье. Я хочу, чтобы хоть ты из женщин нашей семьи была счастлива…

– А разве все были несчастны?

Мама кивнула. Я удивленно посмотрела на нее.

– Прадед не вернулся с фронта, прабабушка больше не вышла замуж. Мужиков было мало, а она не хотела унижаться и вести борьбу всеми дозволенными и недозволенными методами за какой-нибудь жалкий «приз». Дед был увлечен наукой и мало обращал внимания на бабушку. По-своему он ее любил, но она была женой при гениальном муже – или считавшем себя таковым. Она печатала на машинке его статьи, потому что больше никто не мог разбирать его каракули, она помогала ему во всем! Хотя сама тоже преподавала. К тому же варила обеды, стирала, гладила рубашки, а он даже чайник поставить не мог! Я с твоим отцом… Первые два года была счастлива, а потом становилась все более и более несчастной.

– Почему ты с ним не развелась?

– А куда бы я пошла со всеми вами?

– Но ты ведь могла развестись, пока еще не родились мы с Ольгой.

Мама вздохнула.

– Ты – человек другого поколения, Кира. И это хорошо. Современные деловые женщины, сами себя сделавшие, не держатся за мужчину, как держались мы. Вы спокойно заводите любовников, потом сами их бросаете. Вы легко разговариваете о сексе, а в Советском Союзе, как ты, наверное, слышала, «секса не было». Кира, я поняла, чего я была лишена, только когда стало уже поздно! Знаешь, откуда я в своей жизни почерпнула больше всего информации? Из газеты «СПИД-инфо»! Памятник нужно поставить ее создателям. Те, кто ее делают, просветили несколько поколений! И сейчас продолжают отвечать на вопросы. Кира, я столько всего не знала… Я ничего не знала!

– А отец?

– Отец делал сына-наследника. Его никогда не интересовало мое удовлетворение. Я ни разу не испытала оргазма с твоим отцом! Я… это к делу не относится.

«У мамы был другой мужчина? Ну что ж, отлично».

– А насчет развода… Не могла я развестись. Не могла, и все. Когда я росла, к разведенкам относились, как к ущербным. И как бы я вас растила? Даже если бы были только Полина и Шура? Ваш отец всегда прекрасно содержал семью. Он относится к типу мужей-добытчиков. Если бы я родила ему сына… Может, все сложилось бы по-другому. После того, как выяснилось, что я не могу больше иметь детей, он… прекратил со мной всяческие отношения, как с женщиной. Но о разводе он не заговаривал ни разу. Вероятно, я устраивала его, как жена, как бесплатная домработница и няня при дочерях, которые родят внуков. Ни одна молодая вертихвостка не смогла отвести его в ЗАГС. И, возможно, развод сказался бы на его карьере… Хотя тут вопрос спорный. Кое-кто из его знакомых бросил старые семьи и женился на моделях. Но для западных бизнесменов очень важна стабильность партнера во всем. Ты сама знаешь, Кира.

Я кивнула. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то из западных заказчиков узнал, что моя родная сестра – порнозвезда.

– Да и вы все, мои четыре дочери, тоже не можете похвастать женским счастьем, – грустно продолжала мама. – У Полины семейная жизнь не сложилась, хотя Андрей Степанович – чудесный человек. У Шуры… И ведь с мужчинами ей везло. Да, первый брак был неудачный, не надо было отцу тогда толкать ее замуж, но второй муж и в особенности третий, Леня, мне очень нравились.

– Почему Шура с ними развелась?

– Они хотели семью, а она – гулять и развлекаться. Вы все не нагулялись в отрочестве и юности. Ты, возможно, без этого легко обходишься. У тебя вся энергия пошла на карьеру. И с одной стороны, это хорошо, с другой… Может, у тебя еще все наладится. Ольга лечит свои комплексы, снимаясь в порнофильмах. Полина и Шура просто меняют любовников. В этом виноват ваш отец. Он – причина ваших комплексов. Только у тебя они дали положительный результат, а у девочек… Ну, может, и у них еще сложится семейная жизнь. Должны же они когда-нибудь нагуляться?

Я видела, что мама повеселела и вроде о выпивке больше не говорит. Наверное, ей неплохо было бы завести любовника. Но где его взять? Может, мне с Иваном Ивановичем посоветоваться? Пришлем вроде как мастера в подарок от меня для мелкого ремонта, ну а там…

– Кира, тебе, наверное, пора. Помни: ты должна хорошо спрятать яйцо и никогда никому про него не рассказывать. Только своей дочери. Обещай мне.

Я пообещала, потом поцеловала маму в щеку, она проводила меня до дверей, улыбнулась. Я помахала ей рукой.

У машины столкнулась с соседкой. Та откуда-то возвращалась. Мы вместе посмотрели на окна квартиры, в которой я родилась. Мама смотрела на меня сверху вниз и махала рукой.

– Как она? – спросила соседка.

Я вздохнула.

– Ей бы чем заняться, – сказала соседка. Она уже заводила эту тему при нашей прошлой встрече.

– Чем?

– Ну, сейчас же много клубов по интересам. Ваша мама всегда увлекалась цветоводством. Найдите ей что-нибудь по Интернету, Кира. И срочно найдите. Иначе она опять сорвется.

Я кивнула и подумала, что сделаю это сегодня вечером. И подключу к делу любимого маминого зятя Леню. Может, он что-то предложит.

Глава 13

Я не успела сразу же заехать домой – мне позвонили из офиса на мобильный. Требовалось срочно нестись на объект. Потом я заехала в офис, просидела там до начала десятого и наконец отправилась домой, где мне предстояло заниматься еще одним проектом. И когда при таком диком ритме жизни искать мужчину? И какой мужчина будет терпеть такую жизнь? То есть такую жену?

Я решила немного расслабиться перед тем, как заниматься проектом. Я достала яйцо из сумки, в которой оно пролежало весь день, развернула и какое-то время неотрывно смотрела на него. Оно будто наслаждалось моим восхищением, показывало себя с лучшей стороны, устроившись на тряпочке посреди стола. Коты тоже заинтересовались, запрыгнули на стол, сделали пару кругов вокруг яйца, попробовали его лапками, потом сели с двух сторон и запели. Они тоже наслаждаются зрелищем или разговаривают с яйцом?

По-моему, судя во весу, яйцо было сделано из чистого золота, по которому драгоценными камнями (бриллиантами, рубинами, изумрудами и сапфирами) выложили лик Богородицы. Работа была очень тонкой, вероятно, велась под микроскопом, хотя как знать… То есть лик был с одной стороны, а с другой выложили нечто наподобие радуги, только из четырех видов камней. «Радуга» была немного изогнута. Хотя, может, это и не радуга, а просто орнамент. Ведь нужно было чем-то заполнить другую сторону изделия.

Я взяла яйцо в руку. Вроде металл должен бы быть холодным, но мне опять показалось, что от него исходит тепло… Мне стало спокойно и радостно на душе, и появилась уверенность, что все теперь у меня сложится хорошо. Это мое яйцо! Не в том плане, что это теперь моя собственность, а в том, что мы нашли друг друга. Я словно чувствовала его, а оно – меня… Или мне так казалось. Мне казалось, что оно меня успокаивает и убеждает не волноваться. Все, что я хочу, случится. Все, что надо, – придет, а ненужное уйдет.

Я уже знала, где его спрячу. Воспользуюсь ноу-хау мамы, но только зарою яйцо не под кактусом, а рядом с розовым кустом, подаренным Олегом.

Я не стала выкапывать весь куст, а просто вырыла довольно глубокую ямку (горшок, или, скорее, кадка, позволял), снова завернула яйцо в тряпочку и полиэтилен и опустила в тайник. Сверху засыпала землей. Присмотрелась. Ну кто догадается, что у меня здесь спрятано?

Когда я в среду пришла на работу, меня остановила моя личная секретарша, не дав проследовать в кабинет. Остальные подчиненные тоже как-то странно посматривали.

– Что случилось?! – воскликнула я.

– Кира Павловна… – открыла рот секретарша.

– Кира, это насчет вашей сестры, – объявила одна из дам-помощниц.

– Лучше вы от нас узнаете, – добавила вторая.

– А то кто-то из партнеров или клиентов спросит или что-то скажет, а вы не поймете, в чем дело. Лучше знать.

– И чем раньше, тем лучше.

– Да не томите!

Секретарша протянула мне один известный эротический глянцевый журнал, в котором фотографируются многие наши эстрадные дивы. На обложке появляются в эротическом белье, прикрывающем половые органы, а в середине уже можно увидеть и обнаженку, думаю, что после фотошопа. Съемки, как правило, красивые и сделаны профессионально. К фотографиям прилагается рассказ о героине – и в третьем лице, и от первого лица, и интервью. Иногда только от третьего лица и интервью. Иногда один рассказ от первого лица.

Моя сестра Шура красовалась на обложке в обалденном комплекте красного белья. На голове у нее был блондинистый парик, похоже, из натуральных волос. От природы у нас у всех каштановые волосы, а у меня еще и с рыжиной. Веснушки у меня не проходят круглый год, а весной, после появления первых солнечных лучей, покрывают все лицо. Ольга красится в огненно-рыжий цвет.

– В Интернете гораздо больше фотографий, – заметил компьютерщик, отворачиваясь от экрана. – И посещаемость журнального сайта просто зашкаливает. Многие пишут, что хотели бы видеть всех четырех сестер вместе. Ольга уже дала согласие.

Я тем временем развернула журнал на середине и рухнула бы на пол, если бы секретарша вовремя не пододвинула мне стул.

Шура побрилась наголо (в смысле сбрила волосы на голове), а между ног сделала интимную стрижку в форме сердца, покрасила его в ярко-красный цвет и начесала. Вероятно, она делала это не сама (хотя кто знает, какими талантами обладает моя сестра Шура), а в каком-нибудь дорогом салоне.

Я молча пролистала журнал, потом прочитала интервью с Шурой, в котором она заявляла, что ничуть не хуже порнозвезды Ольги, и выражала желание сниматься в порнофильмах. Решила начать с эротической съемки.

– Что в Интернете? – спросила я у компьютерщика. – Найди мне, пожалуйста, этот сайт.

– Тебе нужно просмотреть несколько сайтов, – ответил компьютерщик. Мы с ним на «ты», поскольку ровесники, а дамы продолжают называть меня на «вы», хотя я и предлагала быть проще. Но я для них все-таки начальница. – И еще ознакомиться с блогом Шуры. Вчера она отвечала поклонникам в режиме онлайн. Неизвестно, когда сегодня опять выйдет в Сеть. Но обещала постараться.

– И… что? Что она наотвечала?

– Кира…

– Я читала ее ответы, – сказала мне одна из дам. – Ваша сестра не совсем адекватна. Или пьяная была, когда отвечала.

– Она просто очень завидует Ольге, – высказала свое мнение вторая дама. – Вам тоже завидует, Кира. Но вам меньше. Вам из-за денег и известности. И она не хочет быть такой, как вы. Ей не нужна ваша известность. Она хочет быть такой, как Ольга. Ей нужна популярность, поклонники, она хочет, чтобы ее снимали и узнавали на улицах и в магазинах. Но вы прочитайте обязательно.

– Юра, твое мнение? – спросила я у компьютерщика.

– Клиника, – кратко сказал Юра.

Я отправилась в кабинет, чтобы ознакомиться с «подарком от Шуры», но в дверях затормозила, посмотрела на секретаршу и спросила:

– Вы обычно покупаете этот журнал или узнали Шуру?

– Я бы не узнала вашу сестру ни в каком виде, – сказала секретарша. – Журнал пришел с почтой на наш отдел. Я, когда вскрывала, думала, что это какой-то рекламный проспект.

– На адрес электронной почты отдела пришла ссылка, то есть несколько ссылок, – повернулся ко мне Юра.

Я продолжила путь к своему столу и рабочему компьютеру, но первый час не работала на фирму, а знакомилась с «творчеством» своей сестры Шуры, которой не дают покоя лавры сестры Ольги.

А Ольга мне пока так и не звонила. Неужели все обижается? Может, мне самой позвонить ей вечером?

Но я позвонила угольному королю, сообщила, что встречалась с мамой, но эта встреча, к сожалению, ничего не дала. Я даже примерно не могу сказать, что отец продал на аукционе. Добавила, что мне самой интересно было бы это знать.

– Какие версии высказала ваша мама?

– Отец мог вкладывать деньги в драгоценные камни или ювелирные изделия. В семье, по ее словам, ничего суперценного из поколения в поколение не передавалось. Но, может, было что-то со стороны отца? От заводчиков? Или от священников? Если только оттуда… Он мог не говорить маме и нам, дочерям. Возможно, все должно было перейти к сыну, как продолжателю рода. К сожалению, я не могу спросить у него прямо.

Перед обедом меня вызвали к себе оба начальника. В кабинете Ивана Ивановича на столе лежал раскрытый номер журнала, поступивший и в мой отдел.

– Мы в курсе, что тебе тоже прислали, – заявил Загорулько.

– Это как-то скажется на нашем бизнесе?

– В офис по основному телефону уже звонили трое журналистов насчет интервью с тобой. Одна баба спрашивала, согласишься ли ты на эротическую съемку с сестрами. Секретарша всем отвечает, что ты не даешь интервью по поводу выходок своих сестер. Сниматься для эротических изданий не будешь, а по всем вопросам такого рода им следует обращаться к твоим сестрам и отцу. Или, может, снимешься на фоне какого-нибудь спроектированного тобой дома?

Иван Иванович хитро посмотрел на меня. Я закатила глаза.

– А с чего это она вдруг? – второй мой начальник, Сергей Михайлович, кивнул на журнал. – Лет ей сколько?

– Тридцать два.

– Поздновато начинать карьеру в эротике, как, впрочем, и в порно, – заметил он с видом знатока. – Хотя с нынешними технологиями и в пятьдесят лет можно этим заниматься. Но зачем?!

– От меня вы что хотите? – посмотрела я вначале на Ивана Ивановича, потом на Сергея Михайловича.

– Наша пресс-служба предлагает поместить официальное объявление на нашем сайте. Они сформулируют, как надо. Секретарши всем журналистам будут отвечать соответствующим образом. Но тебя точно будут поджидать у офиса и у дома. Надо подготовиться, Кира.

– Я найду, что ответить.

– А у Шуры на самом деле такое хорошее тело? – поинтересовался Сергей Михайлович и в очередной раз взял журнал в руки.

– Серега! – рявкнул Иван Иванович.

– Мне просто интересно, это фотошоп или нет? Если баба в тридцать два года так хороша, то, конечно, можно сниматься.

Я не могла ответить на вопрос. Я давно не видела Шуру живьем. Вообще-то, сейчас косметология и пластическая хирургия сделали огромные шаги вперед. Я точно знала, что моя сестра Ольга вживляла в попу какие-то нити, а одна ее коллега вставляла имплантаты с каким-то особым плотным силиконовым наполнителем, разработанным специально для этой зоны. Шура тоже могла что-то с собой делать, причем и с лицом, и с телом.

– Кира, съезди к ней в гости, – хитро посмотрел на меня Сергей Михайлович.

– Оценить, насколько оригинал соответствует фотографиям?

Он кивнул.

– Кира, как ты считаешь, подобная съемка на фоне наших объектов увеличит продажи или нет? – серьезно спросил Сергей Михайлович.

– Съемка моей сестры? Или двух – Шуры и Ольги?

– Нет, такого не надо, – кивнул Иван Иванович на журнал и скривился. – Но мы никогда не использовали в рекламе моделей. А если пригласить красивых молоденьких девочек, без «сердец», со своими волосами на голове… Пристойно их одеть…

– Лучше непристойно, – вставил Сергей Михайлович.

– Замолчи, озабоченный! – рявкнул Иван Иванович. – Кира?

Я предложила провести опрос на нашем сайте.

Наши старые покупатели и потенциальные клиенты высказались почти единогласно: не надо. Их интересуют квартиры. Пусть лучше будет больше фотографий того, что мы предлагаем. Мы же не предлагаем девушек, не правда ли?

Вечером перед офисом меня ждали журналисты. Я твердо и уверенно отвечала, что не собираюсь участвовать ни в каких эротических съемках.

– А что вы думаете о съемке вашей сестры Шуры для эротического журнала и съемках вашей сестры Ольги в порно?

– Это их личное дело. Они – взрослые совершеннолетние женщины и могут делать все, что хотят.

Глава 14

Вечером в среду, когда я уже поужинала и собиралась поработать за компьютером, мне позвонил Леонид, третий муж Шуры. Или бывший муж Шуры?

– Насколько я понимаю, ты про фотографии знаешь, – начал он без каких-либо вступлений и перейдя на «ты». – В Интернете уже есть сообщения, что ты наотрез отказалась сниматься.

– Считаешь, что следовало?

– Это твое личное дело, Кира. Но я звоню по другому поводу. Шура и твой отец в больнице.

– Что случилось?!

– Они подрались.

– Как?!

– Вероятно, серьезно, раз оба в больнице. Я сейчас еду туда. Меня Шура вызвала. Она всегда меня вызывает, когда у нее начинаются неприятности.

Отец с Шурой находились в хорошо известной мне клинике Рубена Саркисовича Авакяна.

Я сказала Леониду, что тоже приеду. Если честно, я не испытывала ни жалости, ни сочувствия ни к отцу, ни к Шуре, но должна была быть в курсе происходящего в нашей семье. Выходки моих родственников влияют и на мою жизнь. Шура, с которой я много времени не общалась, сфотографировалась голой для эротического издания – и меня преследуют журналисты. Папаша устроил аукцион, о котором я ничего не знала, – и ко мне обращаются участники аукциона, не получившие заветный приз. Я должна быть готова заранее! Я не люблю неожиданностей. Поэтому мне требовалось выслушать своих родственников.

Может, каким-то образом удастся выведать у отца или Шуры, что было выставлено на аукцион? И еще надо выяснить, в каких отношениях находятся мой отец и Леонид… Много чего требовалось выяснить.

Во дворе клиники толпились журналисты. Вот ведь проныры! Уже пронюхали! Интересно, каким образом? Сотрудники клиники доктора Авакяна не имеют дурной привычки общаться с журналистами. Там за раскрытие информации, которая потом попадет в эфир или на страницы газет, увольняют сразу же, причем с волчьим билетом. Не устроиться будет ни в одно приличное место в медицине! Только если санитаркой полы мыть за нищенскую зарплату или гардеробщицей… Уже были прецеденты, и очень хорошо подействовали на оставшихся и желающих получать высокое жалованье.

Всем журналистам, задающим мне самые разнообразные вопросы и подсовывающим под нос микрофоны и диктофоны, я отвечала одинаково:

– Никаких комментариев!

Я прошла в уютный холл клиники, куда журналистов не пускали. Но дежурившие у входа с другой стороны охранники меня знали в лицо и были предупреждены о моем приезде, так что дверь сразу же раскрыли, я заскочила внутрь, и дверь за моей спиной захлопнулась.

– Откуда их столько набежало? – мотнула я головой назад, потом меня осенила мысль: – Или это Шура постаралась?

– Вообще-то, ваших родственников привезли на обычной «Скорой», – пожал плечами один из охранников. – Тут возможны варианты.

Варианты на самом деле были возможны. Заплатить врачу обычной «Скорой» и попросить везти сюда. Бригада с радостью повезет, так как за это им еще и в клинике приплатят. Или бригада (зная о гонораре от клиники) может предложить пациенту сразу же везти сюда, а потом позвонить еще и знакомым журналистам и получить дополнительный гонорар за информацию.

Но и моя сестра Шура могла серьезно взяться за раскручивание своего имени. И вообще у нее уже может быть личный пиар-менеджер. И именно он мог организовать (или просто предложить) драку с папой. Если уж кампания началась, то должна набирать обороты!

В холл спустилась медсестра и повела меня к палатам. Я в очередной раз подумала, что эта клиника совсем не напоминает традиционные больницы. Здесь уютно, везде живые цветы, стоят светлые кожаные диванчики и кресла. Вообще вся клиника была оформлена в светлых тонах, но они не смотрелись, как стерильность операционной.

– Вам к кому вначале? – спросила медсестра. – Ваши родственники попросили разместить их подальше друг от друга. Их даже на разных каретах «Скорой помощи» привезли. Пришлось вторую машину вызывать, так как в одной везти было невозможно. Они были готовы убить друг друга. И у нас, пока их не развезли по палатам, истошно орали и тянули друг к другу руки.

– В чем они обвиняли друг друга?

– Вы лучше спросите, в чем НЕ обвиняли. Во всем. Потом ваш отец потерял сознание. Так к кому идем?

– К Шуре. Кстати, муж ее приехал?

– Пока нет.

Я кивнула. Это меня устраивало. Я хотела поговорить с сестрой до появления Леонида.

Шуру я не узнала, и не из-за короткого ежика на голове – после съемки волосы успели отрасти. Насколько я поняла, у Шуры был сломан нос – судя по наложенной на лицо повязке. К тому же один глаз у нее оплыл и виднелась только малая его часть.

– Привет, Кира, – пробурчала сестрица изменившимся голосом.

Не могу сказать, что я помнила Шурин голос, но так, как в эти минуты говорила сестра, люди обычно не говорят.

– Что случилось? – спросила я, усаживаясь в удобное кресло рядом с кроватью болящей. Я не привезла ей никаких даров – и некогда было куда-либо заезжать, и в этой клинике нет необходимости что-то привозить, и я не знала Шурины вкусы.

– Фотографии видела?

Я кивнула.

– Папаша тоже увидел. Не знала я, что он такие журналы читает. – Шура хмыкнула.

– Ты не хотела, чтобы он видел?

– Мне плевать на этого старого козла! – рявкнула Шура и добавила еще несколько эпитетов в адрес папаши, которые я опускаю ввиду нецензурности.

– Ты ему журнал не посылала?

– Я что, больная?

– Ну, чтобы позлить, например.

– Мне это даже в голову не пришло, – задумчиво произнесла Шура. – Наверное, стоило. Но раз уж сам узнал…

Я сообщила, что журналы прислали мне в офис – причем адресовали не мне лично, а один – в фирму (такую почту раскрывает секретарша двух моих начальников), второй – в мой отдел (этот конверт, как известно, вскрыла моя секретарша).

Шура расхохоталась.

– Значит, и папочке какой-то добрый человек прислал. Так ему и надо! На его-то голый зад, как, впрочем, и перед, никто и бесплатно смотреть не будет. А услышав сумму моего гонорара, он весь позеленел!

– Шура, зачем ты это сделала?

– Что?

– Сфотографировалась. Если честно, я подумала, что ты хотела отца по носу щелкнуть, ну или сделать ему маленькую пакость…

– Я – не ты, Кира. Это ты хотела его по носу щелкнуть и щелкнула. Я об отце вообще не думала. Я хотела – и хочу! – затмить Ольгу.

– Что ты хочешь?!

– Затмить Ольгу, – совершенно серьезно повторила Шура.

Я все равно не понимала.

– Ольга никогда не участвовала ни в каких фотосессиях, – невозмутимо продолжала Шура.

– Точно? – задумалась я. – Вроде когда-то участвовала…

– Даже если и участвовала, они никому не запомнились. А моя – запомнится. Я сейчас в центре внимания, а Ольга всем надоела. Кира, у меня масса предложений! Только этот козел папаша, как всегда, подгадил… Ну ничего, я с него слуплю за моральный ущерб!

– Эту драку можно использовать, как пиар.

– Ленька то же самое сказал. И сказал, что поговорит с журналистами и заказчиками – чтобы подождали, пока у меня морда заживет. Как раз интерес побольше подогреем. Хотя у меня на послезавтра съемки были уже назначены. Но я этого старого козла тоже хорошо приложила!

– Он к тебе домой принесся?

– Ага. Вот делать-то нечего! Ты знаешь, что он заявил? Он, видите ли, несет ответственность за мой моральный облик! Мне тридцать два года! Я три раза замужем была и один из них – по его милости. Да он мне всю жизнь сломал! Ответственность он несет! Продал меня этому извращенцу! Если бы не тот первый брак, может, у меня бы жизнь по-другому сложилась! Внуков старый козел хотел! Я ему сказала, где его внук и почему остальных не будет! И кого он должен за это благодарить!

Я открыла от удивления рот.

– Ты этого ничего не знала, Кира?

– Откуда?!

– Ах да… Мама, конечно, не стала тебе рассказывать. Мой первый муженек – сынок папашиного партнера – оказался извращенцем. Я была наивной неопытной дурой. И я даже сбежать не могла! Он меня запер в загородном особняке. Там было два человека прислуги, они же – его верные церберы. Один из них меня насиловал в отсутствие муженька. От него-то я и забеременела. Муженек-то ничего не мог… Когда у меня начал расти живот, до муженька дошло, что постарался кто-то из его подручных. Меня он столкнул с лестницы, а потом между ними началась разборка. Мне удалось добраться до мобильного телефона кого-то из церберов. Я позвонила всем – в «Скорую», милицию, пожарным, газовщикам, маме… Папаше и его дружку пришлось приложить немало усилий, чтобы загасить скандал.

Я слушала сестру в ужасе. Я ничего этого не знала.

– Ребенка ты потеряла?

– Да. И больше иметь детей не могу. Всем говорю, что не хочу. Один цербер умер тогда в доме, второй отправился на зону, взяв всю вину на себя (то есть ее свалили на них двоих), а мой муженек – в клинику в Швейцарии. Я не собиралась молчать. Я была настроена очень решительно. Я хотела всему миру рассказать о том, как меня выдавали замуж, о том, что представляют собой детки богатых дядей…

– Так твой первый муж что, оргии устраивал?

Шура кивнула.

– И я была готова назвать всех участников. На себя мне было уже плевать. На самом деле плевать! Или мне просто страшно хотелось их всех утопить… Папаша пригрозил, что запрет меня в психушке. Мама подсказала другой вариант. Как ты думаешь, откуда у меня квартира, в которой я сейчас живу? И деньги, на которые я живу? Папаша и дружок его, отец извращенца, быстренько согласились на отступные, чтобы замять скандал. Вероятно, решили, что так проще. Вдруг я опять позвоню в милицию? Вдруг найду какого-нибудь честного следователя, который возьмется за дело, невзирая на имена? И врагов у них всегда было немало. А эта информация – просто лакомый кусочек для врагов.

– Тебе купили квартиру и открыли счета?

– Угу. Два счета по сто тысяч долларов. От папочки и от свекра. Кстати, они после того дела бизнес разделили. А квартира была подарена уроду-сыночку, ее перевели на меня. Сыночку все равно больше не надо.

– Он мертв?

– Ага. Его проститутка одна убила, я теперь ей передачки на зону отправляю. Как ты понимаешь, этого урода через некоторое время из клиники выпустили – и он взялся за старое. У одной девчонки нервы не выдержали. Я ей деньжат на адвоката подкинула. Сама, правда, в суде не выступала. Но там и без меня свидетелей, то есть свидетельниц хватило. Но папаша ублюдка все равно хотел крови. В общем, девчонку отправили на зону, но дали по минимуму за убийство в состоянии аффекта.

Я спросила, что было дальше.

– Я понимала, что, в принципе, на деньги, выделенные мне папашей и свекром, можно долго жить, но также понимала, что они не сохранятся навечно. И во второй раз вышла замуж.

Второй муж был голубым. Шура знала, что он принадлежит к лицам нестандартной сексуальной ориентации и ему требуется «отмыть» голубизну. А Шуре требовался стабильный ежемесячный доход (она хотела подольше сохранить деньги, полученные в виде компенсации морального ущерба), статус замужней дамы (чтобы позлить папашу) и муж, который не требует секса. В общем, это была сделка, которая устраивала обоих.

– И что случилось?

– Он также хотел ребенка, – вздохнула Шура. – А я родить не могу. Я предлагала взять в детдоме, но он хотел своего. Говорил, что у детдомовского «порочные гены попрут, когда этого ожидаешь меньше всего». Да и я, если честно, была не готова к чужому ребенку. А потом какая-то баба его окрутила…

– То есть он бисексуал?

– Нет. Он не может иметь отношений с женщинами. Мне он говорил, что у него никогда ни с одной не было, и я ему верила. Та баба согласилась на ЭКО. Я точно не знаю, как все было… Но, наверное, он решил, что точно так же может жить с ней, как со мной – она «отмывает» ему голубизну и к тому же является матерью его детей. Там уже двое. В общем, мы развелись, он выплатил мне приличные отступные.

Я спросила, как Шура познакомилась с Леонидом.

– Через психотерапевта. Я ведь ходила к психотерапевту, Кира… А Леня – его друг и партнер. То есть у них взаимовыгодное сотрудничество. У Леонида ведь фармацевтическая компания с большой экспериментальной лабораторией. Одно из основных направлений деятельности – помощь желающим избавиться от какой-то зависимости. Успокоительные у них различные выпускаются. Этот психотерапевт использует многие из Лениных препаратов в работе. Даже еще не лицензированные. Ты же, наверное, догадываешься, как сложно у нас в России получить лицензию и скольких чиновников нужно подмазать. Но мне – и большинству людей – плевать, что лекарство нелицензированное, если оно помогает и к тому же дешевое. Не станет же психотерапевт, который живет на деньги клиентов, использовать то, что не помогает? Или тем более приносит вред. Это в государственной поликлинике могут прописывать то, за что заплатили фармацевтические компании. А тут-то другая ситуация. В общем, что я тебе все это объясняю? Мне помогло. Я вышла из депрессии. Психотерапевт предложил познакомиться с Леней. У них как раз велась разработка нового препарата для раскрепощения женщин. Может, я как-то не так выражаюсь? Но я не могла вступать в интимные отношения с мужчиной и была просто идеальным кандидатом для тестирования.

– А сейчас можешь? – мягко спросила я.

Шура кивнула и радостно улыбнулась.

– С препаратом?

– Дозу сократили в несколько раз. Леня говорит, что препарат вообще можно отменить и у меня это психологическое, но… Кира, могу! Ты не представляешь, как я благодарна Лене! И наша мама тоже! Отец – полный козел, испортил маме жизнь!

Значит, у мамы все-таки был или есть любовник… Это ее дело. За нее можно только порадоваться. И сказать спасибо ее любимому зятю.

Шура тем временем говорила, что по-настоящему полюбила Леню. Он же считал, что она принимает чувство благодарности за любовь, и не хотел лишать Шуру возможности выбора. Она обязательно должна попробовать и других мужчин.

«Чтобы мужчина говорил такое? Они же все собственники! Или тоже какой-нибудь извращенец?»

Но Шура не давала Лене прохода, тем более он был холост, и они в конце концов поженились. Это произошло три года назад.

– И что?

– Кира, это мой лучший друг. Я могу на него положиться. Я всегда могу ему позвонить. Он говорит, что чувствует ответственность за меня… И свою вину передо мной.

– А вина-то в чем?

– Его совратила Ольга.

Я уставилась на Шуру.

– Леня на коленях просил у меня прощения, потом взял только свои трусы и носки и ушел. Я… наверное, я не совсем адекватно себя повела сразу же после случившегося. Потом я поняла, что во всем виновата Ольга, а не Леня. Мужики – слабые существа, а Ольга – профессионалка. Но Леня сказал, что не может смотреть мне в глаза. Потом… В общем, все наладилось. Мы – друзья, но я хотела бы большего.

– Он тебе всегда и во всем помогает?

– Всегда, – уверенно кивнула Шура. – Стоит мне только попросить. А иногда и просить не надо. Леня – святой человек.

«Или просто чувствует себя виноватым».

– А что случилось в последнее время? В смысле что подвигло тебя на съемку?

– У меня появился мужчина… Я опять влюбилась! Понимаешь, мое чувство к Лене несколько другое. Оно глубокое. Это привязанность, благодарность. Он мне – родной человек. А новая любовь была вспышкой! Но его увела Ольга. Специально, демонстративно… Гадина!

– И ты решила ей отомстить?

– Да! Я решила подвинуть ее с того рынка, на котором она работает. Я решила стать лучше нее в том же самом. Ведь это будет для нее самым сильным наказанием. Убить – слишком просто. Хотя я пару дней дома с ножом просидела…

– Что?! – уставилась я на Шуру.

Сестра кивнула.

– Да, я сидела дома одна и сжимала в руке тесак. И думала, как буду им резать эту гадину. Как вырежу ей глаза, отсеку уши, потом покромсаю лицо, пальцы отрежу по одному, потом…

– Не надо мне это рассказывать, – перебила я. – Я не могу такое слушать! Ни про кого.

– Это еще что! Сейчас-то я отошла немного, а тогда… Если захочешь, потом сможешь запись прослушать.

– Какую запись? – не поняла я.

– Леня, когда узнал о случившемся, сразу же принесся. Позвонил психотерапевту. Тот посоветовал все проговорить вслух. Ну, как будто я это делаю в реальности. Потому что, ведь если сделать в реальности, можно в тюрьму загреметь. А оно мне надо? Из-за Ольги? Леня сказал, что запишет мою кровожадную исповедь и мы потом вместе смеяться будем. Мне на самом деле тогда стало легче. А теперь мы иногда включаем эту запись и хохочем. Кира, тебе тоже надо будет это прослушать!

– Ты сама решила мстить Ольге?

Шура кивнула. Но о съемке договаривался Леня – через каких-то своих знакомых. «Имидж» создавали стилисты журнала и какие-то приглашенные мастера.

– А Леня как отнесся к твоему новому имиджу?

– Спросил, не переборщила ли я. Но он меня любую принимает. Понимаешь, Кира? За это я его и ценю и хочу вернуть обратно. Сфотографировалась голой – и сфотографировалась. Он сейчас вместо меня с журналистами общается и будет и дальше мне помогать. Я уверена в нем, понимаешь? Я больше ни в ком не уверена. Может, это судьба послала мне такого замечательного мужчину за все мои предыдущие страдания?

– Как я поняла, гонорар тебе заплатили?

Шура радостно улыбнулась.

– Это была еще одна из причин. Кира, мне же деньги зарабатывать надо, а я ничего не умею делать. Да, на черный день у меня есть, но… Не тебе это объяснять. Хорошо заплатили. В общем, я решила на этом подзаработать, пока могу. А потом, может, опять замуж выйду. Но мне нужен муж, который будет меня содержать. У тебя никого нет на примете?

Я покачала головой. Представляю, если бы я кому-то из своих знакомых (партнеров, клиентов, даже наших рабочих) предложила знакомство с моей сестрой Шурой после серии эротических фотографий…

– А у тебя кто-то есть, Кира? – с беспокойством спросила сестра.

– Есть, – кратко ответила я, хотя на самом деле…

Но зачем Шуре это знать? И вообще есть Олег! Только где он? Помнит ли он обо мне? Где Ольга?!

– Кира, ты замуж собираешься?

– Нет.

– Но почему? – искренне удивилась Шура. – Так хорошо, когда есть муж, который о тебе заботится, решает все твои проблемы, думать ни о чем не надо…

Я искренне рассмеялась.

– Да, ты совсем другая, – вздохнула Шура. – Может, это и хорошо. И я бы хотела тебя хоть иногда видеть. Мне жаль, что мы так долго не общались. Вообще никогда не общались… Вы всегда держались с Ольгой, мы с Полиной, а теперь… Ты на самом деле не знала про Ольгу?

Я покачала головой.

– Хотя, конечно, она не стала тебе рассказывать…

– А как поживает Полина? – спросила я.

Шура пожала плечами.

– Мы давно не общаемся.

– Почему?

– Она – любительница оргий, от которых меня тошнит! И это еще мягко сказано… Я же тебе рассказала, то есть, конечно, далеко не все рассказала… Я даже психотерапевту не могла повторить всего, что со мной делал мой первый муженек и его дружки…

– Полина?..

– Нет-нет, что ты, там без извращений, просто групповухи. Полина меня как-то пригласила в гости, я в ужасе сбежала. Потом высказала ей, что думаю. А она мне высказала. Она считает, что нужно наслаждаться жизнью, пока это возможно. Вот она и наслаждается. На Андрея ей плевать, на сына плевать. Ее интересуют только тусовки, наряды, новые поклонники. А ей ведь тридцать четыре года! Не девочка уже, пора остепениться. Но Полина говорит, что не нагулялась в шестнадцать и восемнадцать. Папочка не давал. И папочке она все в лицо неоднократно высказывала. Но как Андрей-то это терпит? Или ему все равно?

Я пожала плечами.

В дверь постучали, потом она открылась и появились уже знакомая мне медсестра и Леонид, третий муж Шуры. Леонид радостно улыбался, поцеловал Шуру в лоб (больше никуда не получалось из-за повязки), потом пожал мне руку и поцеловал в щечку.

– Я пойду, – сказала я.

– Да что ты, Кира! – воскликнул родственник. – Оставайся. Нам сейчас чайку сообразят. – И он подмигнул медсестре.

Она кивнула и удалилась.

– Я все равно пойду. После чая, – добавила я. – Завтра на работу. И еще дома работа ждет.

Леонид понимающе улыбнулся.

– Что с моими заказчиками? – спросила Шура у мужа, нежно держа его за руку. Они вообще напоминали двух голубков. Может, снова начнут жить вместе?

– Все в порядке. Будут ждать твое лицо. Так один тип выразился. А случившееся пойдет тебе только на пользу. Дополнительная реклама, причем бесплатная. Завтра пресс-конференцию соберем.

– Но я в таком виде!

– И хорошо, что ты в таком виде! Любая реклама – это реклама. Как скажет тебе любой пиар-агент, пусть помоями обливают, только бы не забывали. А наш народ страсть как любит скандалы. Попадешь во всю светскую хронику и «желтую» прессу. Я в журнал звонил. Они заказали допечатку тиража! И за следующую съемку тебе заплатят в два раза больше, а то и в десять! Шура, надо пользоваться моментом!

Шура радостно закивала, потом скривилась.

– Носик болит, лапочка? С папаши сдерешь за моральный ущерб. Все счета клиники соберешь, нет, я сам соберу, адвоката наймем и заставим папашу платить по полной программе. Ишь, борец за нравственность нашелся! На себя бы посмотрел.

– У него есть молодая любовница? – подала голос я.

– И не одна. И всегда были.

«А ты откуда знаешь?»

Мне было сложно определиться с отношением к Леониду. Уж больно он был слащавым на мой вкус. И уж больно заботливым. Наверное, многие женщины мечтают о таком мужчине, но я сама, пожалуй, отношусь к типу женщин, которых чем меньше любят, тем больше нравишься ты ей.

Внезапно мы услышали вой сирены, потом с визгом шин во двор клиники ворвалась «Скорая». Мы с Леонидом бросились к окну. Из кареты как раз выносили какого-то мужика на носилках. В коридоре послышался топот ног. Не успевшие уехать журналисты (или дожидавшиеся моего выхода) бросились к бригаде «Скорой».

Когда пришла сестричка с чаем, Леня спросил у нее, кого привезли, но она пока не знала. К ним же регулярно кого-то привозят.

Попив чаю, я стала прощаться. Шура просила заезжать. Леонид опять поцеловал меня в щечку и был сама любезность.

Я вышла в коридор и задумалась. Зайти к отцу или не зайти? Ведь драка с Шурой могла ускорить его конец… Я могу потом очень пожалеть, что не поговорила с ним… И будет поздно, потому что я не смогу с ним поговорить больше никогда…

В коридоре никого не было. Я спустилась вниз, в холл, подошла к дежурному администратору и сказала, что хотела бы навестить отца, Павла Павловича Кожевникова, но не знаю, в какой палате он находится.

– Секундочку, я позвоню.

Женщина с кем-то связалась, выслушала ответ, повесила трубку и повернулась ко мне.

– Простите, но посещения запрещены лечащим врачом. У вашего отца сотрясение мозга, ему нужен полный покой. Никаких посетителей, даже близких родственников. Может, через пару дней.

Она дежурно улыбнулась.

– Он… выживет?

– Думаю, да, – удивилась моему вопросу женщина. – Просто состояние пока тяжелое. Травмы головы всегда опасны. Но переломов черепа нет, а это хороший признак. Позвоните нам. У вас ведь есть наши телефоны? Как только лечащий врач разрешит посещения, мы будем рады вас видеть.

И она опять дежурно улыбнулась.

Глава 15

Я отправилась домой. Во дворе клиники оставались трое журналистов, но на меня они не обратили никакого внимания. Охранники со мной вежливо попрощались.

Дома устроилась в любимом кресле за любимым столом перед любимым компьютером. Любимые коты заняли обычные места – на спинке кресла у меня над головой и на ручке кресла, периодически сваливаясь мне под бок. То и дело почесывая своих сокровищ, я вошла в Интернет.

В горячих новостях говорилось о двух взрывах, прогремевших сегодня в городе. Взорвали машины двух известных предпринимателей, причем один из них занимался коттеджным строительством, а другой владел одной известной сетью супермаркетов эконом-класса. Первый погиб на месте, жертвами также стали его шофер и помощник, находившиеся с ним в машине. Второй, как говорилось в статье, в настоящий момент находится на операционном столе. По предварительным данным, ему оторвало обе ноги, но его быстро доставили в известную клинику доктора Авакяна, способного творить чудеса. То есть шанс на выживание пока остается.

Значит, вот кого привезли в клинику, пока я там находилась… Но не много ли смертей за одну неделю? Или это у нас обычное дело? Сейчас, конечно, не девяностые годы, но все равно люди продолжают гибнуть. И продолжают стрелять. И продолжают взрывать. Передел рынка никогда не заканчивается.

Перед сном я решила позвонить маме, но, посмотрев на часы, решила, что поздно. Позвоню завтра. Интересно, она уже знает про Шуру и отца?

Утром на работе первым делом вопросительно посмотрела на своих подчиненных. Не выкинул ли еще кто-то из моих родственников чего-то особенного? Они знали про драку Шуры с отцом, пытавшимся воспитывать великовозрастную дочь. В Интернете по этому поводу было много забавных реплик и откровенного стеба. Компьютерщик считал, что тут работает целое пиар-агентство.

– Ты думаешь, что драка была специально организована? Мой отец никогда бы на это не пошел. И такая реклама ему не нужна.

– Она очень удачно вписалась в пиар-акцию и используется на сто процентов, – сказал мне Юра.

– Да уж, – кивнула одна из дам бальзаковского возраста. – Двух известных бизнесменов взорвали, но первым номером везде идет драка папы с великовозрастной дочкой. И взрывы никто не обсуждает! А вашим родственникам, Кира, кости перемывают люди, которые о них раньше никогда не слышали. Но теперь услышали и в других городах, и за границей.

Я спросила, не знают ли мои подчиненные, выжил ли второй мужик, и сказала, что видела, как его доставили в клинику. Компьютерщик пошарил в дебрях Интернета и сообщил, что на девять утра был жив и находился в реанимации, но стопроцентного результата врачи гарантировать не могли. Он все-таки потерял много крови. Состояние моего отца оценивалось, как средней тяжести. Шуре, по сообщениям в Интернете, была сделана пластика носа, сломанного отцом. Пока никто никаких исков не подавал.

День прошел относительно спокойно. Мы созвонились с Шурой, она сказала, что нос и глаз болят, очень неудобно все время спать на спине, повязка мешает, но она сегодня провела первую в своей жизни пресс-конференцию и очень счастлива. Все прошло отлично, журналисты выражали сочувствие, а заказчики будущих эротических съемок с нетерпением ждут, когда Шура сможет к ним приступить.

Вечером позвонил Олег. У меня задрожали руки, когда он представился. Олег предложил встретиться на следующий день вечером и вместе поужинать. Я согласилась. Ориентировочно договорились на восемь. Я сказала, что обязательно нужно предварительно созвониться. Мало ли что еще может случиться…

– Кстати, ты папу видела? – спросил Олег.

– К нему не пускают. Шуру видела.

– Шура меня не интересует. Ты знаешь точный диагноз, который поставили твоему отцу?

– Сотрясение мозга. Конечно, может в медкарте это записано как-то витиевато, но мне в клинике сказали так. Шура его чем-то приложила. Кстати, я не спросила чем.

– Старинной вазой. Ваза разбилась, и теперь твоя сестра еще хочет получить за нее компенсацию с папаши. Ты не смотрела пресс-конференцию? Найди ее в Интернете. Очень забавно.

Потом Олег резко стал серьезным и спросил, не знаю ли я диагноз отца, поставленный в Швейцарии. Я не знала, и мама точно не знала. Все предположили, что онкология.

– А почему тебя это интересует? – запоздало спросила я.

– Потом объясню. Постарайся, пожалуйста, выяснить.

– К завтрашнему вечеру?

– Не обязательно. Вообще.

Я сказала, что попытаюсь в субботу прорваться к отцу. Заеду к Шуре и попробую и к нему попасть. Ведь разводящая медсестра предлагала меня к нему провести, как только я приехала, но я выбрала Шуру. Отцу стало хуже, пока я находилась у сестры? По крайней мере, во время следующего посещения я поговорю с лечащим врачом.

Утром я долго думала, что надеть, потом оделась в свой любимый английский деловой костюм. Нечего выпендриваться! И что у меня на работе подумают, если я приду в чем-то необычном для себя? Вот если бы я появилась в ватнике и резиновых сапогах, никто бы не задал ни одного вопроса. Глазом бы не моргнули! А если в дорогом платье – разговоров не оберешься. В общем, я оделась, как обычно (я всегда хожу в офис в строгих классических костюмах и блузку застегиваю на все пуговицы), накрасилась, как обычно, и все делала, как обычно. Но постоянно думала о предстоящем вечере и об этом мужчине.

Дура.

Я пыталась говорить себе, что совершенно не интересую его, как женщина. Я нужна ему для чего-то. Для какого-то дела. Он уже задал мне конкретный вопрос, только мне было непонятно, почему его интересует болезнь моего отца. Может, он еще испытывает ко мне чувство благодарности… Хотя мне от него была нужна не благодарность, а…

«Выкинь дурь из головы! – повторяла я сама себе. – Ты должна вести себя с ним естественно, или он примет тебя за идиотку. А тебе надо, чтобы он принимал тебя за идиотку?»

* * *

Мы встретились в тихом ресторанчике, куда каждый из нас приехал на своей машине. Олег уже был на месте, когда метрдотель проводил меня к его столику. Олег встал, поцеловал меня в щечку. У меня чуть ноги не подкосились от этого поцелуя. Идиотка! Девственница двадцати семи лет… Что он подумает, когда узнает?..

Или не узнает никогда?

Возможно, я хваталась за этого мужчину, как за свой последний шанс. А ему этот «подарок» от меня был совсем не нужен.

«Веди себя естественно!» – мысленно прикрикнула я на себя.

– Я пока не смогла ничего узнать про отца, – сразу же сказала я, беря в руки меню.

Я на самом деле звонила в клинику, узнавала о его состоянии. Мне ответили, что оно средней тяжести, но пока меня к папашке не пустят. Ему нужен полный покой и полное отсутствие посетителей, тем более тех, которые могут вызвать эмоциональный срыв. Лечащий врач прямо сказал, что реакция на меня непредсказуема. Поэтому мое посещение следует отложить до полного выздоровления. Пока оно, скорее всего, пойдет ему во вред.

Все это я повторила Олегу и спросила, почему его все-таки интересует здоровье моего отца.

– Ты знаешь, в какой клинике в Швейцарии он лежал? – спросил мужчина.

Я покачала головой. Сама я никогда не бывала в Швейцарии, а про различные клиники только слышала. Моя сестра Ольга почему-то хорошо о них осведомлена, но я сейчас не могла звонить Ольге. Возможно, Шура в курсе, но раз напротив сидел Олег, я попросила его самого ответить на его же вопрос.

– Он худел, – кратко заявил мой собеседник.

– Что? – не поняла я.

– В Швейцарии имеются всемирно известные клиники пластической хирургии, есть кабинеты, предоставляющие великолепные стоматологические услуги. Я, кстати, был в одном таком. Никакой помпезности, никаких зеркал, позолоты, аквариумов, колонн и прочего, что можно увидеть у нас. Все очень просто в плане интерьера, только оборудование новейшее, и администратор лет сорока пяти. Никаких молоденьких девочек в коротеньких халатиках, строящих тебе глазки. Но мы сейчас говорим не об этом.

Олег сказал, что спросом пользуются швейцарские клиники, в которых обеспечивается чистка и восстановление организма. Многие наши бизнесмены, чиновники и политики в них зачастили, некоторых даже на самолетах доставляют после продолжительного или очень бурного запоя, чтобы вывели и немного подлечили. Человек из такой клиники выходит обновленным. В них также худеют под наблюдением специалистов. Программа разрабатывается индивидуально для каждого клиента. Никакой жир не вырезается и не отсасывается, используются диета, физические упражнения, водные процедуры, которых, кстати, больше всего. То есть человек худеет приятно. Такое лечебное похудение помогает справиться с некоторыми болячками – или уже существующими, или потенциальными. Ведь один сброс веса иногда решает проблему, которую не решить при помощи никаких лекарств.

– Но… – открыла рот я.

– Твой отец, Кира, побывал именно в такой клинике. Это проверял не только я. Это точная информация.

– Но ведь они могли там поставить диагноз! Там же работают врачи, со специальным медицинским образованием. Я тебя правильно поняла? Они…

Олег посмотрел мне прямо в глаза. Мне стало не по себе.

– Кира, я прекрасно понимаю, что ты не в деле. Но похоже, что твой отец обманул очень многих людей.

– Каким образом? Заявив о своей болезни? А если он про нее еще откуда-то узнал? И использовал шанс в Швейцарии. Может, ему сказали, что если похудеет… Кстати, а кому какое дело, что он говорил о своей болезни? Ну, объявил знакомым, что умрет через полгода, и что? Может, хотел посмотреть, кто как себя поведет?

Олег хмыкнул.

– Он мог и может объявлять все, что душеньке угодно, о своем здоровье. И ты можешь. И я могу. В Интернет можно свой диагноз запустить. Но твой отец устроил аукцион, на который собрал многих известных в городе людей.

– Кто-то чем-то недоволен? Олег, они могли не приезжать на аукцион. Они могли с него уйти. Они могли в нем не участвовать. Мой отец заставил их это сделать насильно?

– Нет, но…

– Пойми: я не испытываю симпатий к своему отцу. Если честно, я сейчас к нему вообще никаких чувств не испытываю. Был период, когда я его ненавидела, когда я желала ему зла и… В общем, это наше семейное дело. А теперь мне все равно. Я прислушивалась к себе после того, как узнала о его болезни. Мне на самом деле все равно, умрет он или будет жить дальше. Я с ним не общалась много лет и не собираюсь общаться в дальнейшем – если он проживет до ста лет. Мне не о чем с ним разговаривать. Хотя, отдать должное, если бы не его отношение, я бы не стала тем, кем стала. Наверное, я должна быть ему благодарна. Его отношение ко мне послужило хорошим стимулом.

Олег долго и неотрывно смотрел на меня, потом взял мою руку в свою. Его рука была сухой и горячей. И меня тут же бросило в жар. Идиотка! Что он обо мне подумает? Его лицо не выражало никаких эмоций. А мою руку он держал нежно… Он не сжимал ее, не ласкал пальцами, просто держал, и жар от его ладони перетекал в мою… Еще несколько минут – и я буду готова ему отдаться прямо в ресторане!

– Кира, ты в курсе, что несколько участников аукциона уже мертвы?

– Что?! – уставилась я на Олега.

– Ты в самом деле не знала?

– Да я даже не знаю, кто в нем участвовал! То есть я знаю…

– Про кого?

Я назвала угольного короля и его приятеля, которые обращались ко мне с вопросом о том, что могло быть спрятано в одном из стульев.

– Мне стыдно, но я так и не выяснила, – вздохнула я. – Мама ничего не смогла сказать.

– Или не захотела, – заметил Олег.

– Она не в курсе дел отца. Он никогда ее ни во что не посвящал.

– Но если это семейная ценность – а я понял, что должна быть именно она…

– Может, это семейная ценность, которую отец получил по наследству от своих предков. Мало ли что от них осталось и переходило из поколения в поколение. Должно было передаваться сыну, а родились одни дочери и незаконный сын-наркоман. Внук слишком юн, передавать зятю ничего не хочется. Отец решил провести аукцион.

– Ты собиралась еще как-то выяснять, что это может быть? Такие уважаемые люди тебя попросили…

Я призналась, что собиралась поговорить со старшей сестрой Полиной и с второй сестрой Шурой. У Шуры в больнице я была, но разговор шел о другом, а потом приехал ее третий муж. При нем я ничего спрашивать не хотела. Шуру скоро должны выписать домой. Я к ней съезжу и спрошу. И к Полине съезжу. Может, даже в эти выходные. Вдруг они что-то знают?

И тут мне в голову ударили слова Олега…

– А как умерли участники аукциона? – спросила я.

– Двое утонули, один погиб в результате взрыва, еще один до сих пор в реанимации после другого взрыва, мой друг, который представлял меня на том аукционе и купил стул, был застрелен на берегу озера. Ты сама видела труп.

Я открыла рот, издала мычание, которое мне самой показалось кретинским, рот закрыла и уставилась на Олега.

– А это не могут быть совпадения?

– Двум утонувшим перед смертью вкалывали «сыворотку правды», потом утопили, имитировав «естественное» утопление. Но теперь же существуют различные методы анализа… Любую экспертизу можно заказать, если есть деньги. Родственники не удовлетворились официальным заключением патологоанатома, который, кстати, совершенно правильно определил причину смерти. Но у него и в мыслях не было проводить дополнительные экспертизы на наличие в организме кое-каких веществ, которых там быть не должно. Это очень дорогие экспертизы. Их делают только по желанию родственников. И сделали. И дело приобрело совсем другой оборот.

– А если это другое дело?

– Папочку выгораживаешь? – усмехнулся Олег.

– Не выгораживаю. Я тебе уже говорила и повторяю: на папочку мне плевать. Но зачем ему-то было их убивать? В смысле, если это как-то связано с аукционом и проданной вещью. Он-то знал, что за вещь выставил на продажу. И он принял решение ее выставить. Насколько я знаю папочку, своих решений он не меняет. Например, насчет отношения к дочерям принял решение – и все. Раз уперся рогом, это с концами. Он принял решение продать вещь. Не в его характере, не в его стиле пытаться вернуть ее назад. И вообще он мог знать, кто стал обладателем ценности.

– Каким образом? – вскинул на меня глаза Олег.

Руку он мою к этому времени уже отпустил, так как принесли горячее и он активно на него налегал. Я тоже налегала. Мясо просто таяло во рту.

Я сказала, что отец мог как-то пометить стул, в котором хранилось сокровище. Насколько я поняла, папашка сам его прятал и сам восстанавливал обивку. Развлекался.

– Руки у него всегда росли оттуда, откуда должны у мужика, – сказала я Олегу. – Он всегда все сам чинил дома. И зачем ему было кого-то посвящать в такое дело? Он мог оставить какую-то зарубку, или я не знаю что, неприметное постороннему глазу. Надо стулья внимательно осматривать. Но если в твоем ничего не оказалось, то и никакой зарубки быть не должно.

Олег сидел в задумчивости. Я тоже задумалась. Что же это такое могло быть, если некто идет на такие расходы и риск? Предположим, злоумышленник узнал о существовании яичка, которое теперь хранится у меня под розовым кустом. Стоит оно того? По-моему, нет. Таких усилий и расходов не стоит.

Ведь все участники аукциона – люди обеспеченные и известные в деловых кругах. У большинства есть личная охрана, по крайней мере шоферы. И машины свои они абы где не бросают. То есть требовалось приложить определенные усилия, чтобы устроить взрывы. Если двум рыбакам вкалывали «сыворотку правды»… Тоже требовалось приложить усилия, чтобы их схватить, допросить…

Зачем топили? Может, они узнали задававших вопросы? Но это точно был не мой папочка.

Стрельба на берегу озера по Олегу и его другу с девушкой? Кто-то должен был знать, что они туда частенько наведываются. Или приложить усилия, чтобы выяснить распорядок дня, привычки…

– Может, это кто-то из твоего окружения? – спросила я у сидевшего напротив мужчины. – Хотя я думаю, что должно быть задействовано много народу – если на самом деле охотятся за участниками аукциона. Это должна быть организация, имеющая свое боевое подразделение – или как они там сейчас называются. Все покупатели стульев ведут разный образ жизни, занимаются разными делами. Или я что-то неправильно поняла?

– Все правильно, Кира, – вздохнул Олег. – Согласен, что действует много людей, причем разных. Но кто? Зачем? Что твой отец мог спрятать в стульях?

Я пожала плечами и спросила, не было ли больше покушений на Олега. Он покачал головой и сказал, что вывесил в Интернете письмо моего папочки с извинениями перед неудачливым участником аукциона.

– Где вывесил?

– В ЖЖ моего убитого друга. Теперь же многие ведут дневники в Сети. Почитай дома.

Я не стала признаваться, что уже кое-что читала, только не ЖЖ покойного Алексея.

– Ну я и добавил рассказ о его последних днях, в частности об аукционе, в котором он участвовал, правда, не указал, что вместо меня. Но написал, будто он переживал, что не получил приз. И письмецо твоего папаши сканировал и поместил рядом. Может, меня после этого оставят в покое?

– А другие участники аукциона? – спросила я.

– Что другие?

– Ты с кем-то из них состыковывался? Узнавал, кому достался приз?

– Да кто скажет-то? Я бы не сказал.

– Но те, кому НЕ достался, вполне могут признаться.

Олег пожал плечами.

– Почему ты не можешь к ним обратиться?! Ведь если им угрожает опасность, смертельная опасность, то…

– Это не мое дело. Меня в первую очередь моя жизнь волнует. Если бы это были мои друзья – тогда, конечно, предупредил бы. А так это посторонние люди. Ты должна знать, Кира, что в деловом мире не принято лезть с лишними вопросами… Друзья могут состыковаться – как угольный король и его приятель. Может, кто-то из участников аукциона, кроме меня, соединил несколько смертей. Может, нет.

– А может, ты просто дуешь на воду.

– Хотелось бы, чтобы это было так. Но я давно отучился верить в случайные совпадения.

Я задумалась. Стульев было двенадцать. Одним покупателем стал Олег, то есть его друг от его имени, потом угольный король с приятелем, потом два утопленника, еще двоих покупателей взорвали, причем один пока жив и с ним, не исключено, еще можно будет побеседовать. Остаются пятеро.

Я спросила у Олега, кто эти пять человек. Он сразу же назвал их. С двумя я была знакома лично, еще про двоих вроде слышала, про пятого не знала ничего.

– Это соратник и друг одного твоего родственника, – сообщил Олег.

– Которого? В последнее время я встречалась с родственниками столько, сколько не встречалась последние десять лет.

Олег хмыкнул.

– Последнего Шуриного мужа.

Я вопросительно приподняла брови.

– Я не могу сказать, действовал ли он по собственной инициативе или по наущению, просьбе, приказу Леонида, который по каким-то причинам не мог появиться на глаза тестя. Но стул он купил.

– Леонид может про это не знать, – заметила я.

– Может и не знать, – согласился Олег.

Я сказала, что спрошу Леонида при встрече. И Шуру обязательно спрошу. Теперь у меня появилось еще больше оснований для разговора с сестрой о неизвестной (мне) семейной ценности.

– А к болящему отцу можешь еще разок сходить? – спросил Олег. – То есть попытаться прорваться?

– Попробую.

Олег хмыкнул.

– Эта драка с твоей сестрой могла быть прекрасным поводом скрыться от всех людей, желающих задать вопросы, на которые твой отец не желает отвечать. Сомнительно, что твоя сестра с переломанным носом могла так сильно ударить папашу. Я считаю, что он притворяется. Он вообще мог заранее договориться с клиникой доктора Авакяна. Или договориться, когда его туда привезли. Там же за деньги выполняют все прихоти клиентов. Я лично знаю двух человек, которые там в свое время пережидали бури.

– Ты считаешь, что мой отец будет скрываться в клинике, пока все участники аукциона не погибнут?!

Олег пожал плечами.

– То есть получается, что он их подставил? – тихо произнесла я.

Олег опять пожал плечами и посмотрел на меня.

– Может, это была не семейная ценность, а то, от чего ему нужно было срочно избавиться, чтобы сохранить жизнь, – продолжала размышлять вслух я.

– Согласен, – кивнул Олег.

– И те, кто на эту вещь претендовали, сейчас гоняются за потенциальными владельцами. А папаша отсиживается в клинике. Вот ведь сволочь!

– Поговори все-таки с сестрами. И с Шуриным мужем, – посмотрел на меня Олег. – Тебе ведь тоже папашин подвиг как-то может аукнуться.

– Мне? Каким образом?

– Если люди доведены до края, они могут пойти на что угодно, – с ничего не выражающим лицом заявил Олег.

На этом наш ужин, можно сказать, закончился. Подразумевалось, что я позвоню Олегу, как только удастся что-то выяснить. А мне очень хотелось, чтобы он позвонил мне просто так… Пригласил меня поужинать, как женщину, а не как источник информации…

– Кстати, ты вернул Ольге телефон? – спросила я.

Олег кивнул, но ничего объяснять не стал.

На стоянке он проводил меня до машины, обнял, притянул к себе и поцеловал в губы, но… недолгим поцелуем. Он отстранился и с улыбкой смотрел на меня сверху вниз. Я на мгновение застыла, как статуя. Я не знала, как себя вести! Мне жутко хотелось броситься ему на шею, повиснуть на нем и не отлипать…

Но следовало трезветь (хотя мы оба не выпили ни капли спиртного). Я приложила титанические усилия, выдавила из себя улыбку (по-моему, идиотскую), нажала на кнопку пульта сигнализации, влезла в машину, ударившись затылком, дрожащей рукой вставила ключ…

Да он прекратит на меня смотреть или нет?! Я же сейчас тут все машины разобью на стоянке, включая свою собственную! У меня дрожали ноги, дрожали руки, я вся взмокла. Я не смогу вести машину в таком состоянии.

На мое счастье, у него зазвонила трубка, он достал ее из кармана, взглянул на дисплей, нахмурился, ответил на звонок и наконец отошел от моей машины.

Я тронулась с места. Он помахал мне на прощание, но был сосредоточен на разговоре. Я не отрывала рук от руля. Он отвернулся и продолжил разговор, который, похоже, для него был очень важным. Гораздо более важным, чем хотя бы проводить меня взглядом…

Глава 16

Дома с трудом разделась и отправилась в ванну, бросила горсть настоящей морской соли, вылила два колпачка жидкости, дающей обильную пену, включила маленький магнитофон с записью шума прибоя. Потом долго сидела в теплой воде, покрытой пушистой пеной. Напротив, на полу сидели коты и внимательно наблюдали за мной янтарными глазками. Они почему-то обожают сидеть со мной в ванной комнате. Летом, в жару, они лежат в самой ванне, вероятно, потому что там прохладнее.

Выйдя из ванной, решила позвонить маме. Она не ответила. Может, напилась и спит? Я звонила на домашний телефон, на мобильный не стала. А Шуре, наоборот, позвонила на мобильный. Сестра сказала, что уже дома, а на следующей неделе ей предстоит просто приезжать на осмотры.

– Кира, завтрашний вечер у меня занят, а воскресный свободен. То есть я пока ни с кем не договаривалась и с такой рожей не хочу никуда выходить. Приезжай в гости. Ты же мою квартиру ни разу не видела. Я ужин приготовлю. Можешь остаться у меня ночевать.

От ночевки я отказалась, заявив, что по возможности не оставляю своих пушистых сокровищ одних. Но на ужин с удовольствием приеду.

– Ты маму давно видела? – спросила Шура. – А то я ей звоню, а она не подходит.

Я забеспокоилась, не случилось ли чего. Хотя было понятно, что могло случиться…

– Значит, опять сорвалась, – вздохнула Шура. – Кира, давай подумаем, что можно сделать? Может, ее в какую-нибудь коммуну отправить? Я знаю, что для наркоманов такие есть. В общем, ты подумай и я подумаю, а в воскресенье обсудим.

Я не знала, что в данном случае можно сделать и предложить, а для себя решила, что завтра, в субботу, попробую встретиться с Полиной, с которой не виделась уже много лет. Я не была уверена, что узнаю ее на улице.

Все-таки я позвонила Ольге. Сестра покрыла меня матом и отключила связь. По-моему, она была пьяна. Я ничего не понимала и какое-то время тупо смотрела на трубку. Мне было очень неприятно. Ольга даже не захотела меня слушать!

В субботу спала до двенадцати, потом опять пыталась дозвониться до мамы (безрезультатно), потом решила без звонка и приглашения поехать к Полине. Адрес я знала, мобильного Полины у меня не было, хотя я легко могла выяснить его у родственника, Андрея Степановича, но решила поехать наудачу, ну а там посмотрим. В гости могу к родственнику зайти, раз у них две соседние квартиры объединены в одну.

Правда, на месте оказалось, что входы в квартиры находятся в разных подъездах и общей является стена кухонь, в которой пробита дверь, имеющая запоры с двух сторон. Как интересно живут некоторые супруги! Может, я все правильно делаю, не выходя замуж? Правда, никто пока не предлагал…

Я мысленно вздохнула.

При виде Полины, с которой мы не встречались несколько лет, я откровенно поразилась. Она выглядела восхитительно! Старшая сестрица при виде меня вскинула на гладкий лоб умело выщипанные брови, правда, меня сразу же узнала.

– Проходи, Кира. Кофе выпьем. Мы только что встали.

Я сама в выходные встаю поздно, да и в будни мне не к девяти на работу, но все равно для подъема, по-моему, было уже слишком поздно. Хотя если всю ночь куролесить…

Но на лице тридцатичетырехлетней женщины должна отражаться бурно проведенная ночь! Полина же выглядела свежей и отдохнувшей. Да и без вмешательства опытного пластического хирурга здесь не обошлось.

Полина пригласила меня в гостиную, как раз сообщив, что у нее с бывшим мужем (вроде они не разведены официально?) общая стена кухни, и если мы будем сидеть там, то бывший сможет подслушивать наши разговоры. Вполне мог уже просверлить дырочку. Или банку приставляет. С него станется.

Я не стала сообщать, что Андрей Степанович в самое ближайшее время отсюда съедет. Не мое дело. Пусть супруги сами между собой разбираются.

Гостиную явно оформлял дорогой дизайнер, стены обили серой тканью с небольшими яркими попугайчиками, такой же тканью, только в более сочных тонах (но с еще более яркими попугаями) была обита вся мебель. На полу стояли большие вазы. Кофейный столик, за которым мы устроились, оказался низким, абсолютно черным и сделанным из какого-то пластика. Правда, при взгляде на него определить материал не представлялось возможным, только при прикосновении. Вообще все ножки и ручки мебели, вообще все части, не закрытые тканью, были черными. Смотрелось великолепно. Яркие попугаи на этом фоне очень здорово выделялись и привлекали внимание. Не знаю, можно ли встретить в самом Китае что-то подобное, но эта комната явно оформлялась под Восток.

Сама Полина была в китайском шелковом халате с оскалившимся тигром на спине и непонятными мне иероглифами на груди. На ногах – сабо опять же в восточных мотивах. Я дома хожу в тапках на плоской подошве, чтобы ноги отдыхали, но Полина-то не работает.

Интересно, а прислуга у нее есть? Кто кофе-то будет варить?

Ответ я получила очень скоро. В дверь гостиной вплыл белозубый Аполлон с ниспадавшими на плечи светлыми волосами. По-моему, мускулистое божество делало мелирование. Но мышцы явно накачивало само… Голубые глаза (не линзы!), прямой нос, чувственные губы. Божество было в обтягивающих плавках, ничего не оставляющих для воображения. Не знаю уж, кто делал ему маникюр, педикюр и эпиляцию, но мужские тела в таком отличном состоянии я видела только в глянцевых журналах. Хотя предпочла бы волосатую грудь… Я дала бы мужчине лет двадцать пять.

– Здравствуйте, – пискнуло божество слишком высоким для такого тела голосом, недовольно надуло губки, стало напоминать капризного ребенка – и все очарование рассеялось. – Поленька, я жрать хочу.

– Во-первых, не жрать, а кушать, или по крайней мере есть. Во-вторых, кофе нам принеси, – рявкнула Поленька почти басом. – Это не потенциальная клиентка, а моя сестра!

– Почему твоя сестра не может быть клиенткой? – спросило божество совсем другим голосом. Нормальным! Неужели думает, что своими кривляньями скорее кого-то привлечет?

– А ну пошел! Одна нога здесь, другая – там!

Мускулистое божество испарилось. Я ничего не понимала. То есть в первый момент, при виде божества, мне показалось, что я все поняла, но потом…

При виде выражения моего лица Полина усмехнулась.

– Осуждаешь? – спросила меня.

– Ни в коей мере. Мне просто не совсем понятна роль этого…

– Не знаешь, как назвать? Мой протеже. Я занимаюсь доведением до нужной кондиции и пристраиванием мальчиков из провинции.

– Ты их в аренду сдаешь?

– И сдаю, и продаю, – как само собой разумеющееся ответила Полина, извлекла из кармана халата курительную трубку, небольшой мешочек с табаком и начала творить… Рядом со мной никто никогда не курил трубку, так что мне все было в новинку.

Полина подняла на меня глаза и усмехнулась.

– В себя прийти не можешь? Порядочная ты наша. Тебе никого из своих мальчиков не предлагаю. Тебе совсем другое нужно.

– Ты знаешь, что мне нужно? – удивилась я.

– Я слежу за твоей карьерой, Кира. О тебе много пишут – и в печатных изданиях, и в Интернете. Мне просто интересно. Я бы никогда не смогла работать на твоей работе, и не хотела бы. А ты не смогла бы и не хотела бы работать на моей. Ведь так?

Я кивнула, потом спросила, чем именно занимается моя старшая сестра.

– У нас очень много неудовлетворенных женщин, у которых есть деньги. Эти женщины периодически хотят себя побаловать. Но хотят побаловать качественно. Я знаю, что им предложить, и занимаюсь подготовкой кадров. Моих мальчиков и мужчины покупают для своих жен, чтобы те от них отстали. Иногда делают съемки скрытой камерой, чтобы жены потом ничего квакнуть не могли.

– А откуда ты берешь мальчиков?

– Ну, теперь кандидаты ко мне сами приезжают. Раньше ездила по провинциям, в воинские части заглядывала. Знаешь ли, у нас в стране уже есть традиция после увольнения из армии идти в стриптизеры. Я, правда, на офицеров не заглядывалась, мне солдатики больше по душе…

– Где они живут?

– В соседней квартире. Сейчас Андрюха съедет, я расширюсь. Это я ему подкинула идею к тебе обратиться. Родственница в строительном бизнесе, чего ж не попросить помощи? Кира, я надеюсь, с квартирой все будет нормально?

Я ответила, что лично прослежу за оформлением сделки. Но у нас в фирме не принято кидать клиентов. У нас не было ни одного случая, чтобы одна квартира продавалась двоим, а то и троим покупателям.

– Да, я знаю, что у вас хорошая репутация. А за границей строите?

Я ответила, что у меня есть заказы и в ближайшее время я должна лететь на Кипр для обсуждения деталей.

Появилось мускулистое божество в передничке, напоминающем белый школьный фартук с крылышками (этот был с вышитой райской птичкой на груди). Поднос несло неумело и на вытянутых вперед руках. Поставило поднос на столик, само плюхнулось на диванчик напротив того, на котором устроились мы с Полиной, и стало расставлять на столе чашки, кофейник, сливки и вазочку с маленькими печенюшками.

– А сахарница где? – рявкнула Полина. – Леша, сколько раз мы это уже репетировали?! Ты хочешь, чтобы тебя взяли замуж в приличную семью?

– Но ведь все же худеют, – поднял удивленные глаза потрясающей голубизны Леша и бросил быстрый взгляд на меня. – Я не хотел искушать твою сестру.

– Сахаром? – уточнила я.

Леша кивнул.

– Ты ешь сахар, Кира?

– Да. И я не худею. Зачем издеваться над организмом?

– И вам вообще не нужно худеть. Вы очень привлекательны. Худоба вам не пойдет. У вас прекрасный здоровый цвет лица, восхитительный румянец. Масса мужчин как раз предпочитает ваш типаж, включая меня.

– Молодец, Леша, – с невозмутимым видом кивнула Полина. – Только одна ошибка. У Киры не румянец, а загар. Она проводит много времени на строительных площадках. Кира, тебе бы пару раз в год нужно ходить на косметический массаж. Я могу подсказать человечка. Она и домой к клиенткам ездит.

Я моргнула. Я еще не пришла в себя от потрясения. На мне проводят тренировку? Используется любая возможность? Ну что ж, правильно.

– А почему «замуж»? – спросила я.

– Потому что если при коммунистах у нас стиралась разница между городом и деревней, умственным трудом и физическим, мужчиной и женщиной, то теперь они меняются ролями.

– Город с деревней? Умственный труд с физическим?

– Нет, мужчина и женщина. Леша хочет замуж за бизнес-леди. Он восхитительно готовит, он шьет и вышивает, обожает детей. Он хочет сидеть дома и заниматься домом. Поэтому ему нужна женщина, которая будет его содержать. Но нам нужен законный брак, правда, Леша?

Мускулистое божество кивнуло.

– А чем ты раньше занимался? – спросила я у самого Леши.

– Жил в Сочи, работал на пляже. Но там началась подготовка к Олимпиаде.

Леша изобразил на лице вселенскую скорбь.

– Так, кажется, теперь наоборот…

– Ты не владеешь ситуацией, Кира. Леша лишился жилья, потому что оно оказалось на месте одного будущего спортивного объекта, взял компенсацию деньгами и приехал ко мне. Одна из его пляжных клиенток оставила адресок. Обычно я беру более молодых мальчиков, но когда увидела материал, поняла, что мне будет интересно с ним поработать.

Леша с обожанием посмотрел на мою старшую сестру. Интересно, сейчас играет или на самом деле считает ее своей благодетельницей?

– И сколько мальчиков ты уже пристроила?

– Кира, жениться хочет лишь очень малая доля мальчиков, то есть выйти замуж.

– Они… с женщинами? – уточнила я.

– Да, конечно, – удивленно посмотрела на меня сестра. – Я не знаю, как готовить под мужиков. Я знаю, что женщинам нужно. Я же объясняла уже: я говорю «замуж», потому что мальчики фактически будут выполнять роль жены. Но большинство предпочитает разовые заказы. Не обязательно на один вечер, даже лучше не на один вечер, а например, сопровождение дамы на курорт, сопровождения деловой дамы на все мероприятия в течение трех месяцев или полугода. Возможны самые разные варианты. Вначале мальчики живут у меня, потом уже могут снимать квартиру сами. Они все у меня в базе данных. Я беру двадцать процентов с заказа – если мальчик работает на заказах. Это всех устраивает. В случае замужества – другие расценки. И насчет подготовки мы с каждым индивидуально договариваемся.

Обожание на Лешином лице еще усилилось. Куда мир катится?

– Но ты ведь не насчет моей работы пришла говорить, правда? – посмотрела на меня Полина. – Ты ведь про нее даже не знала?

Я покачала головой, я про Полину слышала совершенно другие вещи – и от ее мужа, и от Шуры. Или они не в курсе? Шура, похоже, знала только, как Полина жила раньше, а Андрей Степанович воспринимал жену очень субъективно и предубежденно.

Я бросила взгляд на Лешу.

– Испарись, – приказала Полина, даже не поворачивая головы.

Леша испарился.

– Именно так с ним будет разговаривать жена, – невозмутимо пояснила мне Полина. – Должен привыкать.

– Ну почему обязательно так? Разве…

– Кира, я хорошо знаю типаж женщин, которые покупают таких Леш. Ты же не купишь?

Я покачала головой.

– Ты все любовь ищешь. Но явно не там. На работе ты никого не найдешь. На работе тебя воспринимают по-другому. Кстати, на работе ты себя ведешь абсолютно правильно. В особенности с такими сестрами, как мы.

Полина расхохоталась.

– И где мне искать мужа? – спросила я совета у опытной сестры.

– Тебе нужен мужчина-друг. Не любовник. Конечно, если окажется хорошим любовником, то тоже неплохо, но раз ты не прыгаешь из постели в постель, значит, для тебя это не так важно, тебе нужна душевная близость.

«Как правильно меня оценила Полина! – поразилась я. – Но мы ведь с ней никогда не были близки. Мы несколько лет не виделись!»

– Удивлена моей оценкой? Я же говорила, что слежу за твоей карьерой. И Ольга кое-что рассказывала.

– Ты общаешься с Ольгой? – откровенно поразилась я. Мне Ольга про это никогда не говорила.

– Она иногда ангажирует у меня мальчиков для съемок. Один вообще перешел в порнобизнес. Снимается вместе с нашей сестрой и для журналов. Очень востребован. Еще нескольким предлагали, но они ограничились разовыми съемками. У них другие цели. И правильно.

Я не могла прийти в себя от услышанного.

– А вообще я с Ольгой общаюсь только по делу, – невозмутимо продолжала Полина, покуривая трубку. – Стерва она редкостная. У Шурки мужиков пыталась увести. Просто, чтобы гадость сделать. У меня-то уводить некого. Но все равно у нас каждая встреча заканчивается диким скандалом. Только ты, похоже, ее можешь терпеть.

Я сказала, что мы поругались.

– Из-за мужика? Точно в деле должен быть мужик. Никогда не показывай ей своих мужиков.

Я усмехнулась.

– Не мирись с ней, Кира, – серьезно сказала Полина, глядя в кофе. – Она тебя еще ни разу не подставляла. Но подставит. Ольга – жуткая, самовлюбленная эгоистка. И редкостная гадина. Просто по своей природе гадина. Ей к психотерапевту надо. Давно надо.

– Почему?

– Кира, я понимаю, если в порноактрисы идут из-за денег. Если это единственный или самый легкий способ заработать. И вроде не проституция, и партнеров регулярно проверяют… Но Ольга имела несколько отличных предложений от очень богатых мужиков.

Я вскинула брови.

– Ты не знала об этом? Она не говорила тебе, чтобы ты не стала уговаривать ее бросить порно. Ты же уже неоднократно поднимала эту тему? Говорила, что нужно думать о будущем, как-то менять жизнь. А Ольга не хочет менять жизнь. Она не хочет замуж даже за очень богатого мужика – к чему стремятся все модели, актрисы различных жанров, а уж порнодевочки и мечтать не могут. Но Ольга обожает демонстрировать себя. Это для нее важнее денег. Она могла бы иметь значительно больше! Но ей нужно показывать свое обнаженное тело, слышать восхищенные отзывы. Она регулярно снимается именно из-за этого. Ты про встречи со зрителями слышала?

Я открыла рот.

– Да, это Оленька сама придумала! Она купается в этих эмоциях. Как будто подзаряжается от них. По-моему, это болезнь, по крайней мере, отклонение от нормы. Ей не нужен никакой муж, не нужна никакая семья, ей нужно демонстрировать свое обнаженное тело и получать восхищенные отзывы! Она снимается без таблеток! Говорила мне, что никогда в жизни ничего не принимала и не собирается!

– Каких таблеток? – не поняла я. – Противозачаточных?

– Многие порноактрисы становятся наркоманками, Кира, – сообщила мне Полина. – Нет, они не колют героин, но есть таблетки, помогающие расслабиться, отключиться, раскрепоститься… Большинство из них наркотическими препаратами не считаются. Но если брать суть… Девчонки на них подсаживаются и без них работать не могут. Мои мальчики иногда подсыпают кое-что, способствующее расслаблению, своим дамам. Ольга мне эти препараты поставляет. В их мире их легко достать. Я не спрашиваю, как она их достает. Меня цена устраивает и качество устраивает. Если использовать пару раз, не подсядешь. Но речь не об этом, речь об Ольге. Она получает удовольствие от любого секса, от любого количества мужиков!

– А гадина почему?

– Ей обязательно нужно увести мужиков у своих подруг. То есть надо было, когда подруги еще существовали. Теперь у нее нет подруг. У меня уводить некого. Она это быстро просекла. Я мужиков воспринимаю, как материал для работы. Андрей Степанович Ольге не нужен. И она понимает, что он и мне не нужен. Шура уже не раз обожглась, как ты знаешь.

Полина внимательно посмотрела на меня.

– Я все поняла. Спасибо за совет.

Потом мне ударила в голову мысль…

– Кстати, ты маме мальчика… обеспечивала? – мне было трудно подобрать слово.

– Какой маме? Нашей?! У нашей мамы есть такой мальчик? – Полина кивнула на дверь, за которой скрылось мускулистое божество.

Я пересказала часть разговора с мамой.

– У нее был – а то и есть – любовник? Никогда бы не подумала… – задумчиво произнесла Полина, потом посмотрела на меня. – Ты о маме приехала говорить? Или о папе? Про папину болезнь знаю. И про то, что Шурка ему по башке хорошо врезала, тоже знаю. Скорбеть не буду. За наследство биться буду. Если потребуется – и с тобой, и с Шурой, и с Ольгой.

– Я не буду участвовать в этой склоке, и, насколько мне известно, мне ничего не завещано.

Полина усмехнулась и заявила, что по ее предположениям ей придется вести борьбу не на жизнь, а на смерть с Ольгой. Я сказала, что слышала про условия завещания.

– Я то же самое слышала, – кивнула Полина и вопросительно посмотрела на меня.

– И про аукцион?

Сестра кивнула.

– Что папаша на него выставил?

– Яйцо Фаберже, – уверенно заявила Полина и пересказала мне историю, которую я уже слышала от мамы.

– А если не его?

– Больше нечего. Ну такого, чтобы было особенное, памятное. А яйцо Фаберже – это яйцо Фаберже. Только тот, кто его получил, будет молчать. Я бы молчала.

– Ты в курсе, что несколько обладателей стульев уже погибли?

Полина удивленно повернулась ко мне. Теперь уже я пересказала услышанное от Олега.

– Это ценный приз, Кира, – спокойно заметила сестра.

– Но яйцо-то всего одно!

– А ты хоть примерно представляешь, сколько оно может стоить?

Я покачала головой.

– Несколько миллионов долларов.

«Закопаны у меня в кадке под розовым кустом».

– Папаша – сволочь, – невозмутимо продолжала Полина. – Лишить нас этого яйца! И ради чего? Ради того, чтобы бабки отдать на лечение сыночка-наркомана. Не лечится наркомания! Не вылечит он своего ненаглядного наследника! У того уже небось от наркоты мозги или сварились, или все извилины распрямились, или вообще мозг атрофировался, если вообще был!

– Ты видела нашего брата?

Полина кивнула.

– Мне было интересно.

– И что?

– Ты с наркоманами когда-нибудь общалась?

Я покачала головой.

– Тогда тебе не объяснить. Но в борьбе за наследство он – не конкурент. Его вообще можно списать со счета. Но за яйцо я папашу готова убить собственными руками!

– Может, он был прав? – мягко сказала я. – Он не хотел этой драки между наследниками.

– Ты знала про яйцо? – резко повернулась ко мне Полина.

Я покачала головой. Я вообще не представляла, что отец выставил на аукцион.

– У мамы спрашивала?

– Она сказала, что не знает. Высказала версии о том, что папаша мог накупить каких-то драгоценных камней, обработанных и необработанных…

– Чушь. Все мама поняла. Но, может, решила тебя не расстраивать. Знали-то мы с Шурой. А вот Ольга… Эта гадина тоже могла пронюхать.

– Но теперь-то это что изменит?

– А если она убивает участников аукциона?

– Ольга?!

Полина пожала плечами. Лицо у нее было задумчивым и сосредоточенным.

«А если правда Ольга? – почему-то подумала я. – Например, вместе с кем-то из мужиков, жаждущих ее великолепного тела?»

А вообще у всех моих сестер оказались великолепные тела… Я понимала, что это не просто так и они приложили и прилагают к этому массу усилий, а я даже на диете не сижу. Но у меня не было ни желания, ни времени ложиться под нож хирурга, чтобы избавиться от части природного жира, осевшего на моих боках.

И ведь далеко не все мужчины любят фотомоделей, правда?

Глава 17

Пока каждая из нас думала о своем, зазвонил квартирный телефон, и мускулистое божество принесло Полине трубку.

– Кто? Следователь? – пораженно переспросила Полина. – Мама? Не может быть…

Я открыла рот, потом вцепилась сестре в руку.

– Сейчас у меня в гостях младшая сестра, Кира, так что ей можете не звонить. Мы вместе приедем. – Полина взглянула на часы. – Через час. Всего хорошего.

Полина нажала на отбой и посмотрела на меня.

– Мама отравилась. То есть это предварительная версия. Я буду готова через двадцать минут. Ты на машине? Отлично.

Полина вела себя очень по-деловому. Леша убежал вслед за ней в другую комнату, и я слышала, как моя старшая сестра отдает ему указания. До меня долетали лишь некоторые слова, но тон был вполне определенным.

У меня тряслись руки, на глаза навернулись слезы. Маму было жалко… Но мы хоть поговорили… Но зачем? Зачем она это сделала? Может, мне стоило предложить ей переехать ко мне? Может, это я виновата? Я не увидела, что мама на грани?

Вскоре в гостиной снова появилась Полина в деловом костюме, посмотрела на меня.

– Не распускай сопли, Кира! Ни ты, ни я в этом не виноваты.

– Но мы могли бы… Я могла бы…

– Нет! Не могли бы, – жестко сказала Полина. – Вставай. Леша, принеси бумажные носовые платки.

Мускулистое божество тут же появилось с упаковкой и протянуло Полине.

– Не мне!

– Пожалуйста, возьмите, – пропищало божество.

Я высморкалась.

– Брось в пепельницу.

Я бросила и пошла за Полиной.

– Может, мне сесть за руль? – предложила старшая сестра.

– Нет, я справлюсь.

– Ты с милицией за свою жизнь много общалась?

– Не очень. Я больше с различными проверяющими и принимающими инстанциями, – легко улыбнулась я.

– А-а, но это тоже хороший опыт. Говорить буду я. А ты только отвечать, когда спросят. Естественно, все валим на папашу.

– Но…

– А из-за кого мама покончила с собой?! Если не прямо, то опосредованно из-за этого урода, который ей всю жизнь сломал и нам попытался! Но мы-то все в той или иной мере справились, а мама не смогла.

Когда мы подъехали к родительскому дому, перед ним стояла милицейская машина и еще одна, которую моя сестрица окрестила «труповозкой». Сестра первой вылезла из моей машины, потом вышла я, щелкнула пультом сигнализации и отправилась вслед за Полиной, уверенно вышагивающей на девятисантиметровых каблуках. Я была без каблуков. Я их не люблю, и моя работа с хождением по объектам предполагает совсем другую обувь.

Дверь в подъезд была открыта, мы поднялись на нужный этаж. На площадке курили двое незнакомых мужиков и сосед.

– Здравствуйте, девочки! – воскликнул он. – Вам позвонили, да?

– Вы кто? – шагнул вперед мужчина в форме.

За нас обеих представилась Полина и спросила следователя, который нам звонил. Нас проводили в кухню, Полина опять представилась и плюхнулась на табуретку напротив мужчины средних лет. В квартире воняло… Я никогда не сталкивалась с таким мерзким запахом. Сладковатая, тошнотворная затхлость и что-то еще… Я не могла точно определить.

– Мама?.. – спросила я робко.

– Вас сейчас проводят.

Мужчина крикнул кого-то из своих коллег, в дверях появился еще один незнакомый мужик, и меня проводили в мамину спальню. Полина осталась в кухне что-то обсуждать со следователем.

Мама лежала на неразобранной кровати в одежде. На полу валялась пустая бутылка из-под коньяка, на прикроватной тумбочке стоял пустой стакан и лежала упаковка из-под каких-то таблеток. Мне с места у двери было не видно каких. Я вообще не знала, что мама принимала.

В комнате стоял жуткий запах… И на всю квартиру он распространялся отсюда…

Я схватилась рукой за дверной косяк.

– Нашатыря? – заботливо спросила женщина лет пятидесяти в белом халате. Врач? Судмедэксперт? Я не знала, кто она.

Женщина все-таки подхватила меня под локоток и вывела в коридор, а потом на лестничную площадку.

– Вы курите? – спросила она.

Я покачала головой.

– Ну тогда просто воздухом подышите.

Ко мне подскочил сосед.

– Кира…

– Оставьте ее пока в покое, – сказал неизвестный мне мужчина. – Пусть продышится.

Я держалась рукой за стенку. Мне было плохо и физически, и морально. Я не знала, где находилась Полина. Я не знала, почему она не пошла сразу же к маме. О чем она говорит со следователем?

Но мама… Почему? Почему сейчас?

Я стояла на площадке, смотрела в пол и думала. Я вспомнила, что видела на столе. Я отметила это машинально, и теперь это всплыло из подсознания. Кактус так и лежал на столе на газете. Мама не посадила его обратно в горшок. Почему? Мама всегда очень любила цветы. Она должна была его посадить обратно! Кактус ни в чем не виноват. И мама всегда ненавидела беспорядок. Она не могла оставить этот бардак на столе…

Или ей было уже все равно?

Так значит, получается, что умерла она в день моего приезда? Она отдала мне яйцо, взяла с меня слово про него молчать и… Я буду молчать. Я никому про него не скажу – ни сестрам, ни милиции. Это наше с мамой дело. Это ее последняя воля…

Но если бы я тогда знала…

– Кто ее нашел? – спросила я, поднимая глаза на соседа.

– Я, – ответил совершенно незнакомый мне мужчина в гражданской одежде, который курил уже не первую сигарету и тоже стоял на лестничной площадке.

– А вы…

– Шофер вашего отца. Он прислал меня забрать кое-какие вещи. Ему для больницы нужно. Отдал мне свои ключи. Я открыл дверь, ну и… Вызвал милицию.

– А отец как? – спросила я.

– Средне, – пожал плечами шофер. – Ваша сестрица хорошо приложилась. И еще имеет наглость требовать денег за моральный ущерб.

Другие мужики на площадке тихо усмехнулись.

Из открытой двери квартиры опять выглянул кто-то из органов.

– Кира Павловна, вы можете ответить на несколько вопросов?

Я кивнула, развернулась и прошла в квартиру. Меня проводили на кухню. Полины там уже не было. Ее голос слышался в другой части квартиры. Следователь писал протокол. Это был усталый мужик с нездоровым цветом лица и мешками под глазами.

Он задал мне несколько дежурных вопросов. Вероятно, он для себя уже все решил и не хотел лишних проблем. Самоубийство алкоголички, жены богатого мужа, которому на нее давно плевать. Шофер, сосед и Полина, наверное, уже все объяснили.

Но неужели кактус не привлек ничье внимание?

– Мы договорились с вашей сестрой, что я ей сообщу, когда можно будет забрать тело, – заявил мне следователь после того, как я прочитала и подписала протокол. Читать особо было нечего.

Я кивнула. По щеке у меня катилась слеза.

– Успокойтесь, Кира Павловна, – мягким человеческим голосом сказал следователь. – Она сама приняла решение. И не исключено, что для нее это – лучший выход.

Я всхлипнула и кивнула.

В кухне появилась Полина и посмотрела на следователя.

– Мы поедем? Вы знаете, как со мной связаться.

Нас отпустили. На улице Полина велела мне садиться на место пассажира, а сама устроилась за рулем.

– Адрес говори, – велела она мне.

– Чей? – удивленно повернулась я к сестре.

– Твой, конечно! Я же не знаю, где ты живешь. А у меня все-таки лишние уши. У тебя дома никого нет?

– Только персы, – улыбнулась я.

– Ну что ж, поедем смотреть твоих персов.

Полина одобрила мою квартиру, погладила моих животных, устроилась в кресле.

– Выпить есть? Маму надо помянуть.

– Тогда я не смогу тебя отвезти…

– У меня кобелей полно, чтобы меня забрать откуда угодно. И такси могу вызвать. Кира, ты знаешь, почему мама покончила с собой?

Я удивленно посмотрела на Полину.

– Отчаяние, безысходность, понимание, что…

Полина махнула рукой.

– Она поняла, что папаша спер яйцо!

Я молча ждала продолжения.

– Я не знала, где мама его хранит. И Шура не знала. Мы даже это обсуждали и решили, что будем его искать после смерти родителей. Мама не могла держать его за пределами квартиры. А сегодня до меня дошло – в цветке. Ты видела кактус на столе? Я как увидела, так все поняла!

– Но отец…

– Значит, подсмотрел. Или камеры где-то в квартире натыкал. Мама про них вполне могла не знать. Ну и… Убью папашу!

Полина выпила виски, потом еще и практически в одиночку уговорила литровую бутылку. Я сделала всего пару глотков – чтобы помянуть маму.

– Так, Шуре надо позвонить, – вдруг объявила Полина, позвонила и описала ситуацию.

Смысл ее речи сводился к тому, что папаша – сволочь недобитая – украл наше наследство, а мама, обнаружив это, покончила с собой.

Шура объявила, что тоже сейчас приедет. И приехала с еще одной бутылкой виски. Мои старшие сестры упились вхлам. Мне было интересно послушать их пьяные речи. На меня они не обращали никакого внимания. Коты презрительно удалились в мою спальню, бросив на меня укоризненные взгляды. Я пожала плечами.

Слова «украденное наследство» звучали в каждом предложении. Также звучали сожаления о том, что Полина с Шурой раньше не обыскали родительскую квартиру, например, пока мама была в клинике, а отец в какой-нибудь командировке. И днем можно было приезжать, пока отец на работе. Потом началось обсуждение будущего плана действий.

Насколько я поняла, в воскресенье сестры собирались ехать в больницу бить папаше морду. Меня не пригласили. Я не очень сожалела об этом.

Глава 18

Когда сестры наконец собрались покинуть мою квартиру, Полина вызвала мускулистое божество Лешу, чтобы забрал их с Шурой. На меня сестры так и не обращали внимания, только перед расставанием поцеловали в щечку и обещали пригласить на похороны.

Я убрала остатки пира, поплакала, посидела в теплой ванне и принялась за работу – чтобы забыться. Да и проект нужно было готовить: мне предстояла командировка на Кипр.

В воскресенье долго спала, потом зазвонил мобильный. Высветился незнакомый мне номер.

Мужчина представился Николаем Александровичем Василевским, недавно взорванным в своей машине и в настоящее время проходящим лечение в известной мне клинике доктора Авакяна.

– Это вам ноги?.. – спросила я.

– Да.

– Как вы себя чувствуете?

– Паршиво, Кира Павловна. Но говорят, что жить буду, а это уже немало. И знаете, у меня появилось безумное желание жить. А для того, чтобы мне дальше жить спокойно – или хотя бы относительно спокойно, так как полностью все равно не получится, – мне требуется ваша помощь.

– Моя? – откровенно удивилась я. – Но как я могу вам помочь?

– Вы не согласитесь приехать в клинику? Как вы понимаете, я не могу пока встретиться с вами в другом месте, а нужно поговорить. Пожалуйста, Кира Павловна, скажите, когда вам будет удобно.

Я сказала, что буду в течение часа.

– Спасибо, Кира Павловна! Жду!

Мужчина на самом деле обрадовался. А мне было просто интересно. О чем же он хочет со мной побеседовать? Или ему достался неведомый приз и он не представляет, что с ним делать? Лишение двух ног – это, должно быть, мощный стимул для изменения своей жизни и взглядов на нее.

В палате Николая Александровича сидел еще один незнакомый мне мужчина, лет тридцати пяти на вид. Оказался следователем. Я предложила подождать в коридоре, пока мужчины не закончат беседу.

– Да мы как раз вас ждем, – улыбнулся следователь и представился просто Виктором.

Я перевела взгляд с одного на другого.

– Я не хотел привлекать ничье внимание общением с вами на людях. И к вам домой не хотел приезжать, и на работу, тем более куда-то вызывать, – пояснил Виктор. – Да и дело у нас с Николаем Александровичем общее.

– Это мой дальний родственник, – пояснил болящий. – Согласился мне помочь, используя свои возможности и профессиональные навыки.

– Мне угрожает опасность? – прямо посмотрела я на Виктора.

– Не знаю, – ответил он, не отводя взгляда. – На самом деле не знаю. Но лучше перестраховаться.

– Вы знаете, кто ведет охоту за участниками аукциона? – спросила я у Виктора, потом перевела взгляд на Николая Александровича.

– Вы уже догадались?..

– Мне подсказали.

– Можно узнать кто? – задал вопрос Виктор, и он в его устах звучал так, как должен звучать в устах следователя.

– Один из участников аукциона, тоже опасающийся за свою жизнь.

– Вытянувший пустышку?

Я кивнула и вопросительно посмотрела на Николая Александровича.

– У меня тоже оказалось только письмо вашего папы с сожалениями.

– Кто вытянул пустышки? – спросил Виктор.

Я назвала угольного короля, его приятеля и Олега. Потом добавила, что все трое жаждут знать, что было спрятано в одном из стульев.

– А ваше мнение?

Я передала мнение моей старшей сестры Полины. Потом рассказала про самоубийство мамы – и опять же версию Полины.

– Когда ваша сестра Шура била отца, то обвиняла его в продаже наследства, – сообщил Виктор. – Это соседи слышали. Он ее обзывал потаскухой, выставляющей свои прелести на всеобщее обозрение, а она его… Не буду повторять в обществе приличной женщины. Более того, ваша сестра Шура орала, что поехала бы бить морду вашему отцу, если бы он эту морду не доставил сам по месту ее жительства.

Я сказала, что, по словам Полины, про яйцо знали она и Шура. Шура могла сделать соответствующие выводы после того, как узнала про аукцион. Я не знала. Ольга, вероятно, тоже не знала, так как мы обе давно живем отдельно от родителей, да и мы – младшие.

Потом я спросила у Николая Александровича, обращались ли к нему с просьбой (вежливой или настоятельной) продать находку из стула.

Он кивнул. Я вопросительно приподняла брови.

– Я сделал глупость. Я послал звонившего подальше.

– А номер?..

– Естественно, не определился.

– Мы предупредили всех остальных участников аукциона. Как вы сами знаете, трое уже мертвы, трое не скрывают, что вытянули пустышку, Николай Александрович, то есть его помощники вывесили в Интернете его «находку» из стула. Еще двое, пожалуй, себя обезопасили. Когда им звонил потенциальный покупатель, они заявили, что будут рады продать находку за сколько покупателю не жалко. Они тоже вытянули пустышки и, естественно, были рады получить хоть сколько-то. Но им больше не звонили. Трое отказались разговаривать.

– Я сам позвонил им, то есть я всем позвонил, когда меня перевели сюда из реанимации, – сообщил Николай Александрович. – И описал ситуацию, как я ее понимаю. Трое меня только вежливо поблагодарили. И все. Любой из троих мог получить приз.

– А утопленники?

– У них пустышки, как и у взорванного бизнесмена. Домочадцы сообщили, что господа очень жалели, что им не повезло в этой лотерее. То есть яйцо – или что-то другое – у кого-то из троих.

– От меня вы что хотите?

– Первый вопрос касался приза, – сказал Виктор. – Вы на него ответили. То есть высказали вполне правдоподобную версию.

– У меня нет других версий!

– Не заводитесь, Кира Павловна. Мы вас ни в чем не обвиняем, – поспешно сказал Николай Александрович. – Витя, ты не у себя в прокуратуре! Говори нормальным тоном!

– Извините, Кира Павловна. Я просто делал выводы. Мы хотели выяснить у вас две вещи. И вы нам уже очень помогли, рассказав про яйцо. Очень подходит! Но есть и второй вопрос. Кто за ним охотится?

– Понятия не имею.

– Ваша сестра Ольга все-таки могла про него каким-то образом узнать?

Я пожала плечами, потом словно очнулась.

– Вы считаете, что всех этих людей убила Ольга? И покушалась на Николая Александровича?

– А почему бы и нет? Конечно, не одна, а с сообщником или сообщниками. Вы в курсе, какие у нее знакомства?

Я покачала головой и добавила, что в последнее время мы с Ольгой даже не разговариваем.

– Среди знакомых вашей третьей сестры есть полные отморозки, есть очень влиятельные люди, – невозмутимо продолжал Виктор. – Она пару раз проходила свидетельницей по уголовным делам.

Я удивленно посмотрела на следователя. Он кивнул и заявил, что предъявить самой Ольге никогда ничего не могли. Более того, на допросы (в роли свидетельницы) она всегда приезжала с одним из самых дорогих адвокатов нашего города. А это кое о чем говорит.

– Ольга вполне может считать это яйцо своим законным наследством. И привлекла к делу помощников.

– А алиби? Вы проверяли ее алиби?

– С этим сложнее, – вздохнул Виктор. – Но, по-моему, она могла приложить руку ко всем смертям и покушению.

Я задумалась и вспомнила Олега. Почему Ольга потащила меня искать место покушения? Как такое ей могло взбрести в голову? И мы ведь относительно быстро его нашли! Она сама определила круг по карте, места, где все могло произойти… Первым делом мы проехали на речку. Для отвода глаз? Введения меня в заблуждение? И потом она, по-моему, слишком хорошо ориентировалась на озере…

На месте осталась визитка, выпавшая из Ольгиного кармана. Когда она выпала? Этого не скажет никто. Может, она за ней и приезжала во второй раз? Или за чем-то еще? И ведь Олег у нее не просто так появился… Олег – умный и ушлый парень. Не поехал бы он к моей сестрице, не имея на то веских оснований. Хотя визитка, наверное, таковым как раз и послужила… Или не только она?

– Кто еще мог знать про яйцо? – вывел меня из размышлений Виктор.

Я пожала плечами. Я считала, что никто.

– Кому про него могли рассказать ваши сестры Полина и Шура?

– Полина – никому. Шура… Наверное, своему третьему мужу Леониду. Он – ее друг и неоднократно помогал ей даже после расставания…

– Один из тех, кто сразу же согласился продать найденное в стуле – друг и заместитель Леонида, – сообщил Виктор. – Сам Леонид на аукционе не появлялся, но про него узнал.

– Вроде там народ был по приглашениям, – заметила я.

– Не все. Приглашения никто не спрашивал. Ваш отец таким образом просто собирал людей. Они могли сообщить кому-то еще. И сообщили. Ваш родственник узнал, но сам явно решил не светиться перед тестем. Отправил верного человека. Но можно было брать всего один стул!

– То есть Леонид мог знать или предполагать, что выставлено на аукцион, – сделала вывод я.

Мужчины кивнули.

– А у вашего родственника в настоящее время возникли кое-какие проблемы с бизнесом. Они, конечно, решаемые, но он потерял деньги.

– Что случилось?

– Поставил не на тот препарат. Купил лицензию на производство в России, а у нас выпустили свой дешевый аналог, причем без каких-либо побочных эффектов. Леонид потерял деньги. То есть потратил зря и не отбил. И уже не отобьет. Ну и еще там было по мелочи. Яичко Фаберже было бы ему очень кстати. Если его продать, деньги решили бы все проблемы и позволили бы сделать задел на будущее.

– Но стал бы он убивать людей? – задумчиво произнесла я. – Знаете ли…

– К двум утопленникам применили «сыворотку правды», – сообщил Виктор то, что я уже знала от Олега. – Далеко не у всех есть к ней доступ. Да и взрывчатка – это химия, а фармацевт не может не знать химии.

Я неопределенно пожала плечами.

– Вы можете поговорить с вашим отцом? – посмотрел на меня Николай Александрович.

– К нему все еще не пускают. Более того, думаю, он не захочет меня видеть.

В этот момент мы услышали где-то внутри здания истошные крики и замерли на местах, потом Виктор сорвался с места и выскочил в коридор. Один голос мне показался знакомым.

– Сходите посмотрите, а я немного отдохну, – сказал Николай Александрович.

Я внимательно посмотрела на него, кивнула и пожелала ему скорейшего выздоровления. Он на самом деле устал от этого разговора. На лбу выступила испарина, щеки раскраснелись. Наверное, у него поднялась температура.

Крики раздавались этажом ниже, куда я и проследовала. Двое внушительного вида мужиков в белых халатах пытались оттащить мою сестру Шуру от двери какой-то палаты. С другой стороны коридора бежала медсестра со шприцем. В сторонке стояла Полина, Виктор замер на полпути.

– Что происходит? – спросила я у него тихим голосом.

Тут меня заметила Полина.

– Нас не пускают к отцу.

Появился заместитель главного врача, с которым я была знакома лично. С его помощью Шуру скрутили (трое мужчин!), медсестра быстро сделала укол в плечо. Шура обмякла, и ее положили на диванчик в коридоре.

– Ее супруг предупреждал, что она может устроить дебош, – заявил зам главного врача и посмотрел вначале на Полину, потом на меня. – Всем вам допуск к отцу запрещен. Это его прямое распоряжение. А вы знаете правила нашей клиники. Даже не пытайтесь к нему прорваться. Вас просто не пустят в клинику.

– Но ведь пустили же, – заметила я.

– Вы, Кира Павловна, пришли к другому человеку. И администратор с охраной были об этом предупреждены. К отцу вас бы не пропустили – если бы вы выразили желание его навестить. И ваших сестер тоже не пускали. Но уважаемая фотомодель, – он кивнул на Шуру на диванчике, – бросилась вверх по лестнице. Никто не ожидал от нее такой прыти.

Полина кивнула.

– А я уже пошла за ней, помогать персоналу успокаивать Шуру. – Полина посмотрела на врача. – Я ее забираю. Только выделите мне помощников, чтобы отнести ее в машину.

Зам главного врача кивнул, и два дюжих мужика, которые не смогли оттащить Шуру от двери палаты, понесли ее вниз. Полина отправилась следом.

– Я могу с вами поговорить о здоровье своей сестры? – спросила я у врача.

– Пройдемте в мой кабинет, Кира Павловна.

Я улыбнулась Виктору, и он отправился назад в палату Николая Александровича. Я считала, что мне там нечего больше делать.

– Что вы хотели узнать? – спросил заместитель Авакяна.

– Моя сестра адекватна?

Он легко улыбнулся.

– Ее муж задавал тот же вопрос и спрашивал совета, не поместить ли ее в специализированную клинику. Как вы знаете, у нас несколько другой профиль… Мы тело лечим…

– Но все-таки?

– Я посоветовал попить успокоительное. Вы знаете, что пережила ваша сестра?

Я кивнула.

– Это могло сыграть свою роль. И, не исключено, каким-то образом будет давать о себе знать до старости. До конца жизни. Психотерапевта ваша сестра посещала, потом прекратила. Может, снова стоит начать сеансы. То есть изолировать ее от общества необходимости нет. Есть необходимость в небольшой коррекции.

– Для общества Шура не опасна? – улыбнулась я.

– Нет, только для конкретных лиц, – улыбнулся в ответ врач. – Да и то только если они ее спровоцируют. Не следовало вашему отцу к ней ехать.

Я поблагодарила врача за консультацию, клинику покинула и отправилась домой.

Глава 19

Пока ехала, зазвонил мобильный. Номер не определился. Ох, не люблю я эти скрытые номера… Нельзя ждать от них ничего хорошего.

– Кира? – спросил незнакомый мужской голос.

– Да.

– В клинику приезжала ваша сестра Ольга. И ваш отец ее принял.

Связь после этого сообщения сразу же отключили. Я порадовалась, что еду по городу в выходной день, машин не так много, и я не успела выйти из равновесия и в кого-нибудь врезаться.

Вот оно, значит, как оборачивается…

И какой же доброжелатель мне звонил?

И что Ольге требовалось от отца? Или отцу от Ольги? Почему она прекратила со мной всяческое общение? Олег тут с какого боку?

Я вернулась домой и занялась делами, пытаясь отключиться от проблем семьи. Я чувствовала себя очень одинокой. Может, на самом деле я слишком увлечена работой? У меня масса знакомых разного пола, разного возраста, но нет близкой подруги. Всегда самой близкой была Ольга – или я ее считала такой. И вдруг все мгновенно оборвалось. Почему?! Кто в этом виноват?

Да, у Ольги всегда были свои компании. В первые годы съемок она приглашала меня на вечеринки по поводу окончания очередного порнофильма (они всегда такие устраивают). Но, узнав, что все вполне может закончиться свальным грехом, я всегда отказывалась. Я знала, что у Ольги периодически появляются богатые мужчины, что неудивительно для красивой и сексапильной порноактрисы. Она не предлагала мне с ними познакомиться. Я не просила. Я вообще не просила меня ни с кем знакомить. А она, кстати, никогда не предлагала меня с кем-то свести. Она делилась своими проблемами, а их у нее вечно было море. Я пыталась анализировать ситуацию, взглянуть на нее со стороны, что-то посоветовать. Но что я могла посоветовать в плане отношений с мужчинами? Я просто слушала. Ольге нужно было перед кем-то выговориться. А я наслаждалась общением с сестрой. Я знала, что она есть – на тот случай, если мне потребуется помощь. Но сама я никогда не обращалась к ней за помощью. Повода не было. Однако мы все годы общались друг с другом.

И вдруг все оборвалось. Или к этому шло, а я просто не замечала, как изменилась Ольга? А теперь выясняется, что я очень многого не знала!

Я вспомнила, что она в последнее время много пила. Я приезжала к ней и находила ее неадекватной. Не такой, как Шура. Нет, Ольга была совсем другой. Потом я понимала, что сестра выпила. Я пыталась с ней разговаривать, Ольга срывалась на крик. Мы ругались, мирились.

И ведь Ольга к моему приезду всегда прятала или, скорее, выбрасывала в мусоропровод бутылки. Я не видела бутылок в ее квартире, как у мамы, и поэтому не сразу же понимала, что Ольга пьяна. Она вела себя не так, как пьяные мужики-строители, которых мне довелось повидать немало. Мои коллеги на работе пьют по-другому, то есть реагируют на выпивку по-другому. Поэтому я не сразу и догадалась, что Ольга прикладывается к бутылке…

А она «тормозила», она словно отключалась от действительности. Я что-то говорю – потом вдруг понимаю, что Ольга не здесь, не со мной.

Да и отношения в последний год, даже, может, два у нас были не такие теплые, как когда мы начали жить вместе… Мы разошлись. У нас разные жизненные пути. Я занимаюсь своей работой с утра до ночи, дома сижу над проектами – и мне это нравится. Но… жизнь проходит мимо.

Меня никогда не интересовали ночные клубы, мне было в них скучно, а Ольга их обожает. Она любит шумные сборища, я люблю тихо посидеть вдвоем и поговорить. Мы – разные. Но мы – сестры. Мы через столько прошли вместе! Когда образовалась трещина? Я не знала. Я корила себя за то, что не заметила ее вовремя. А я должна была это сделать!

И что теперь? Мы – конкурентки на наследство?

Нет уж, я точно не буду участвовать в этой склоке. Пусть старшие сестры разбираются между собой.

Зато в последние дни я лучше узнала Полину и Шуру. Я их просто узнала, не «лучше». Мы ведь не общались. Но они – тоже мои сестры, родная кровь.

Я считала, что мы должны объединиться и держаться друг друга. Полина одинока, муж и ребенок не в счет, молодые кобели, проходящие у нее обучение, – тоже. Шура? У нее, конечно, есть Леонид. Кто еще? Сомнительно, чтобы у Шуры были подруги, а если теперь она еще станет популярной фотомоделью, а то и порнозвездой, подруги исчезнут вообще.

Я решила для себя, что должна больше общаться с сестрами. Надеюсь, и они будут этому рады.

Но я-то сама хороша! Мне двадцать семь лет, и что я делала все эти годы? Хотя понятно, что делала. Карьеру. Я училась, работала – и очень успешно. А нельзя иметь все…

Я немного поревела. И себя было жалко, и маму, и вообще настроение было поганое.

Я все-таки позвонила Ольге. Она послала меня далеко и надолго и отключила связь.

Вечером позвонил Леонид, третий муж Шуры.

– Кира, прости, что я тебя беспокою, – начал он озабоченным тоном. – Но я не могу сейчас поехать к Шуре и хочу попросить тебя это сделать. Кира, ты можешь к ней съездить прямо сейчас?

– Что случилось?! Ты знаешь, что сегодня в клинике…

– Я знаю, что было в клинике. Я туда звонил и предупреждал, что Шура приедет, а потом они мне перезвонили. Не мог я сегодня поехать с ней! А сейчас мне позвонила соседка Шуры. У меня достигнута договоренность с одной милой бабулей.

Леонид назвал номер квартиры, как я поняла, на Шуриной площадке.

– Там оргия? – уточнила я. На оргию мне не хотелось.

– Нет, Шура красит дверь.

Я на мгновение замолчала.

– И что? – наконец спросила я.

– Она красит дверь красной краской, которая воняет на весь подъезд. Бабуля и вышла на лестницу из-за запаха.

– Ну, краска вообще всегда воняет, – заметила я со знанием дела.

– Кира, она несет ахинею! Я ей звонил. Она мне пыталась объяснить, что таким образом лечится от депрессии.

– Я, конечно, съезжу, – сказала я, – но не понимаю, что тебя так беспокоит.

– Кира, прости, но ты плохо знаешь свою сестру, а я знаю ее гораздо лучше. Кстати, запиши пару телефонов. В крайнем случае позвони туда. Это врачи, к которым мы уже обращались.

Телефоны я записала и напоследок задала вопрос.

– Леонид, ты считаешь, что Шура сходит с ума?

– Мне бы этого очень не хотелось, – вздохнул он. – Я надеюсь, что если она займется делом – пусть хоть съемками в порно, – то это пойдет ей на пользу. И врачи мне говорили, что ее нужно чем-то занять. Безделье ни к чему хорошему не приводит. Но она никогда не хотела ничем заниматься! Теперь вот захотела… Но пусть хоть этим. Если и дальше будет сидеть без дела, точно свихнется. Съезди к ней, Кира!

В общем, я оделась в джинсы и джинсовую курточку и поехала. Шура не желала пускать меня в подъезд – домофон звонил и звонил. Тогда я набрала номер квартиры бабули, представилась – и дверь запищала, открылась, и я оказалась в подъезде.

Бабуля уже ждала меня на площадке.

– Ленечка звонил, предупреждал о тебе, – сообщила мне бабуля. – Какой заботливый мужчина, а Шурка не ценит!

Я же неотрывно смотрела на дверь ярко-алого цвета, от которой еще и мерзко воняло. Где Шура взяла эту краску? Таким цветом пожарную машину надо красить, а не дверь в квартиру!

– У нее поп, – тем временем сообщила бабуля.

Я в первое мгновение не поняла, что сказала соседка, повернулась к ней и хлопнула глазами.

Бабуля кивнула, словно подтверждая свои слова.

– Поп в рясе. Я Ленечке позвонила, как его увидела, а он сказал, что ты сейчас приедешь. Он не может. И правильно. Нечего каждый день срываться из-за этой сумасшедшей!

Но я недавно уже общалась с одним попом в рясе, как, впрочем, и без рясы. Что-то он зачастил к моим сестрам… И вообще мог бы сменить маскарадный костюм!

– Давно он там? – уточнила я у бабули.

– Минут двадцать.

Я позвонила в дверь долгим звонком. Мне не открыли. Я позвонила еще раз – с тем же успехом.

– У меня есть ключи, – сообщила бабуля у меня за спиной. – Леня оставлял на всякий случай. Сейчас схожу за ними.

Вскоре бабуля появилась снова, заперла свою дверь и уверенно вставила ключи в Шурины замки. Она точно знала, какой ключ к какому замку подходит. Может, проверяет квартиру в Шурино отсутствие? Я бы посоветовала сестре замки сменить.

Бабуля справилась довольно быстро, толкнула дверь и вошла в квартиру. Хорошо поставленный низкий мужской голос слышался из дальней комнаты, дверь в которую оказалась закрыта. Это был не голос Олега! Иногда что-то отвечала Шура, но ничьих слов было не разобрать. И они не услышали, как мы открывали дверь!

Соседка задвинула одну щеколду и целенаправленно пошла на голоса, я потрусила за ней. Бабуля уверенно толкнула дверь, и мы с ней оказались в комнате. Шура стояла на коленях перед журнальным столиком, на котором лежали Библия, Коран и Тора! Мужчина в рясе сидел в кресле с другой стороны стола и держал руку на голове Шуры.

– Так, что здесь происходит?! – рявкнула соседка.

Я стояла с открытым ртом.

– Исповедуется раба божия… – открыл рот мужик в рясе.

Почему-то я была уверена, что это не настоящий священник. Может, если бы совсем недавно не видела Олега в подобном обличье, то не посчитала бы визит попа домой для исповеди чем-то необычным. Я вообще не знала, ходят они по домам с такой целью или не ходят. Хотя, наверное, должны исповедовать умирающих… Но Шура-то не умирающая! И уж точно они не ходят с Библией, Кораном и Торой одновременно!

– А ну пошел вон отсюда, мошенник! – рявкнула бабуля.

Мужик в рясе встал из-за стола, и мне стало страшно. Это был огромный детина, с которым мне не хотелось бы встретиться темным вечером, как, впрочем, и светлым.

Детина очень уверенно завел речь о спасении заблудших душ, о необходимости регулярно исповедоваться для избавления от грехов своих, регулярно ходить в церковь. Голос звучал завораживающе. А не гипнотизер ли он?

– Я сейчас в милицию позвоню, – перебила его бабка. – Пусть они разбираются с твоей миссией по спасению заблудших душ и сами спасают граждан от аферистов.

И бабка целенаправленно пошла к телефону, стоявшему у Шуры на тумбочке в коридоре. Я осталась в комнате и ошарашенно переводила взгляд с Шуры, стоящей на полу на коленях, на мужика в рясе. Я не знала, что и думать.

Мужик тем временем подхватил полы рясы и, не прощаясь, вышел из комнаты.

– Стой, ирод! – заверещала бабка, бросила трубку и побежала за попом.

Входная дверь хлопнула. Я выглянула в коридор, там никого не было, только неповешенная трубка валялась на тумбе, и из нее раздавался какой-то напряженный мужской голос. Я просто опустила трубку на рычаг. У меня не было никакого желания общаться с милицией. Пусть соседка разбирается с ними и с попом – если догонит.

Я вернулась в комнату к Шуре. Та уже лежала на ковре, закинув руки за голову, и смотрела в потолок. Одета была в домашний велюровый брючный костюм.

– Шура, с тобой все в порядке? – шепотом спросила я, раздумывая, не вызвать ли мне «Скорую» или кого-то из врачей, рекомендованных Леонидом.

– Мне хорошо… – произнесла сестра. У нее на губах появилась мечтательная улыбка.

Я плюхнулась в кресло, в котором совсем недавно сидел мужик в рясе.

– Шура, что происходит?

– Откуда ты здесь появилась? – ответила вопросом на вопрос сестра и повернула ко мне голову.

– Меня попросили приехать.

– Голоса?

– Какие еще голоса?!

Я вскочила на ноги, подбежала к Шуре, попыталась ее поднять, но не смогла. Но сестра сама села на ковре. Я на корточках оказалась прямо напротив нее.

– Красную краску ты где покупала?

– Нигде, – пожала плечами Шура. – Она стояла в коридоре. И кисть лежала. На прошлой неделе появились.

– Сами?

Шура кивнула и пояснила, что ночью, во сне, голос сказал ей, что в коридоре она увидит банку краски и кисть. Проснувшись, Шура вышла в коридор и на самом деле их увидела.

– Ты не удивилась?

– Чему? Ой, Кира, я же тебе не говорила, что в последнее время часто слышу голоса. Наверное, у меня проснулись экстрасенсорные способности. Может, я смогу лечить людей?

– Кому ты говорила про голоса?

– Полине и Леониду.

– А они?

– Сказали, что пить меньше надо. Но я трезвая слышу! И ведь у меня в квартире вещи то появляются, то исчезают. Про это я никому не говорила, тебе первой. Кира, у тебя так бывает, что вещь вдруг пропадает, потом находится?

Я не стала говорить, что у меня подобное случается после игрищ моих персов. Голосов я точно никогда не слышала. Конечно, я могу засунуть куда-то вещь, забыть, куда, и искать. Но я не считала это чем-то ненормальным. По крайней мере сомнений в своей адекватности у меня не возникало.

– У кого есть ключи от твоей квартиры?

– У Леонида и Светланы Семеновны из квартиры напротив. Леня сказал, что оставляет ей ключи – на всякий случай.

– На какой случай?

Шура пожала плечами.

Могла бабуля забирать, потом возвращать вещи в квартиру Шуры? Навряд ли. Стал бы этим заниматься Леня? Не думаю. Наверное, сама Шура их куда-то засовывает, раз потом находит.

– У тебя точно ничего не пропало?

– Точно. Я вначале переживала. Но во всех случаях все возвращалось. Я перестала переживать. А на этой неделе, как я тебе сказала, даже краска с кистью появились. Их у меня никогда не было. Я порадовалась, что теперь у меня что-то прибывать будет. Хотя, может, это какие-то невидимые нам сущности забрали их у кого-то другого и перенесли ко мне, а потом у меня что-то насовсем заберут. Я вот думаю, может, мне купить целую банку краски и поставить в коридоре? Мало ли кому-то понадобится?

«Что она несет?! И ведь трезвая же!»

– Почему ты решила красить входную дверь?

– Чтобы поднять настроение. Красный цвет поднимает настроение, а я себя погано чувствовала, когда отошла от укола, который мне в клинике сделали.

– У тебя настроение улучшилось?

Сестра кивнула.

– А с чего ты взяла, что покраска двери в красный цвет улучшит настроение? Опять голоса подсказали?

Сестра в очередной раз кивнула.

– Кира, я понимаю, что тебе в это сложно поверить. Но я общаюсь с параллельным миром. Посторонним людям об этом лучше не рассказывать, чтобы не приняли за сумасшедшую. В советские времена таких, как я, сразу в психушку отправляли. Но ведь некоторые люди видят ауру, другие видят людей насквозь, болезни определяют. А я слышу подсказки. Мне эти силы подсказали, что папаша на подходе, – и я подготовилась к встрече. Они меня по жизни ведут!

– А поп откуда взялся?

– Не знаю, – честными глазами посмотрела на меня сестра.

– Потусторонние – или еще какие-то – силы тебя о нем предупреждали, как об отце?

Шура кивнула.

– Сказали, чтобы дверь ему открыла и исповедовалась о конфликте с отцом. Нужно снять этот грех с души. Все-таки отец, а я его так… Я открыла, встала, как он сказал, начала исповедоваться, мы с ним интересно побеседовали. Потом вы со Светланой Семеновной пришли. Про вас меня не предупреждали.

– А Библия, Тора, Коран? – я кивнула на стол.

– Сами появились, – пожала плечами Шура.

– Давно?

– Как из клиники вышла после драки с папашей.

Раздался настойчивый звонок в дверь. Я пошла открывать. На пороге стояли два милиционера и Светлана Семеновна.

– Это Кира, Шурина сестра. Ее Леня, Шурин муж, вызвал, – быстро сообщила соседка милиционерам.

Те вошли в квартиру, представились и вопросительно посмотрели на меня. Я пригласила всех в комнату. Шура опять лежала на полу, закинув руки за голову, и мечтательно смотрела в потолок.

– С ней все в порядке? – тихо спросил у меня один из милиционеров.

Я неопределенно пожала плечами.

– Может, врача вызвать? – предложил второй.

Оба удивленно смотрели на три священные книги на столе.

– Давайте подождем, – сказала я и предложила гостям рассаживаться на диванчике. Сама заставила Шуру подняться и отвела в спальню. Я решила, что ей лучше не присутствовать при разговоре.

Как я поняла, Светлана Семеновна уже рассказала милиционерам про неизвестного мужика в рясе. Потом я рассказала про голоса. Милиционеры тут же подняли головы и стали осматривать стены.

– Я о том же самом подумала, – призналась я. – Но можно ли определить источник голосов невооруженным глазом?

– Если повезет, – сказал один. – Но лучше бы вызвать специалиста. Сейчас аппаратура есть, которая сразу же «жучков» определяет.

Я кивнула: специалиста с такой аппаратурой периодически приглашают в наш офис. Но тут, по-моему, должны были быть не «жучки». Кому интересно слушать Шуру? Ей, наоборот, посылали «сигналы» с того света.

– Если человек – специалист по «жучкам», то он любую аппаратуру подобного рода скорее обнаружит, – заметил один из милиционеров.

Я решила, что сегодня же должна позвонить Ивану Ивановичу и взять у него номер специалиста. Пусть проверит Шурину квартиру. А может, и сама я что-то найду.

Но кому это было нужно?!

Милиционеры тем временем сказали, что под видом попов воры в квартиры в нашем городе еще не заходили. Возможно, это дело будущего. Но уже зарегистрировано немало случаев с «Дедами Морозами», правда, были и какие-то «проповедники», явно владеющие гипнозом. Но та шайка действовала у нас в городе совсем недолго и на улице. По квартирам не ходили. Может, конкуренты прогнали в другой регион.

Вскоре милиционеры уехали. Им явно очень не хотелось, чтобы мы писали заявление. Да и какое заявление? «Поп» ничего не украл. Или не успел.

– Я сразу поняла, что проходимец, – заявила мне бабка-соседка после ухода милиционеров.

Я вопросительно посмотрела на нее.

– У русского православного священника должна быть борода и длинные волосы. Не патлы, конечно, как у рок-певца, но и не короткая стрижка. А этот был чисто выбрит и коротко стрижен.

Также Светлане Семеновне показался слишком большим крест, висевший на груди у «попа». Я кивнула. Мне тоже казалось, что в русской православной церкви священники не ходят с такими огромными. Потом мне вспомнился случай в одной американской тюрьме, про который я не так давно читала. Тогда какие-то мафиози (вроде колумбийцы, торговцы кокаином) спасали своего товарища из камеры смертников. Исповедовать приговоренного пришел «католический священник» с «крестом», который на самом деле был специально сконструирован под спасение товарища. И это был даже не нож, а автомат! Умельцы есть не только в России.

Крест-нож – явление не новое. В истории немало случаев использования таких преображающихся в ножи крестов. Правда, не в наше время, а в Средние века, но и наши современники могли что-то изготовить по образу и подобию.

В Италии в начале двадцать первого века было зарегистрировано убийство ножом, выдвигавшимся из бронзового креста десятого века. Археологи, историки, инженеры, химики и еще какие-то специалисты хотели добраться до преступника не меньше, чем полиция. На стадии расследования было выяснено, что частицы сплава, попавшие на рану, относятся к девятому или десятому веку. Теперь таких сплавов нет. Из-за того, что оружие было старым (или просто плохо разработанным) частички сплава и попали на рану. Наш человек, наверное, не пошел бы на дело со старинным оружием, не удостоверившись в его работе – или просто смазал бы маслом.

Я попыталась точно вспомнить размеры креста, который висел на груди у «попа». Мог быть нож… Для убийства хватило бы.

– О чем задумалась? – спросила меня Светлана Семеновна.

Я сказала.

– Вот ведь негодник! И попом переоделся, и крест святой, крест Спасителя нашего задумал использовать во зло, а не во благо! Точно без нечистого тут не обошлось. Квартиру надо бы освятить. Пригласить батюшку…

– Нет уж! – воскликнула я. – Теперь не знаешь, кого принесет!

– Вообще-то да…

Вскоре Светлана Семеновна ушла, оставив мне свой номер телефона, и записала мой на тот случай, если вдруг Лене не дозвонится, а у Шуры в квартире будут происходить странные вещи.

Я зашла в спальню к сестре. Она спокойно и безмятежно спала. Я посмотрела на часы. Мне завтра на работу. Я не хотела оставаться у Шуры.

В общем, я захлопнула дверь за собой, позвонила к Светлане Семеновне, сообщила, что уезжаю и что Шурина дверь закрыта на один замок.

– Я сейчас на все закрою, – заявила бабуля.

Я Шурин дом покинула.

Глава 20

В понедельник позвонил следователь, с которым мы познакомились в квартире моих родителей после смерти мамы. Он сообщил, что она отравилась некачественным алкоголем.

– А таблетки?

Я была уверена, что мама приняла большую дозу снотворного, запила алкоголем и…

– Нет, никаких таблеток она не принимала, то есть следов в организме не обнаружено.

– То есть она не сама?..

– Нет, это не самоубийство.

– Господи… – выдохнула я.

С одной стороны, у меня с души свалился камень, с другой…

– Кто у вас в доме покупал спиртное?

Я напомнила, что давно не живу в том доме и, если не ошибаюсь, отец спиртного в квартире не держал. Мама же несколько раз лежала в специализированной клинике.

Или держал? Я вспомнила, что мне говорил муж Полины, Андрей Степанович, который знал маму с молодости. Отца устраивала пьяная мама, так как пила тихо. Она буйствовала, не имея возможности выпить. Но зачем это знать следователю? Я сказала, что, по моему мнению, мама спиртное покупала сама.

– Где, не знаете?

Я не знала, но не думала, что мама далеко отходила от дома.

– И коньяк-то вроде дорогой был… – медленно произнесла я, вспоминая, какую бутылку видела рядом с трупом мамы.

– Сейчас все подделывают, – вздохнул следователь. – Больше всего подделывают спиртное средней ценовой категории. Дорогих напитков покупают мало и вполне определенные люди, которые в случае проблем со здоровьем могут обеспечить большие неприятности продавцам. Дорогой товар у левых поставщиков никто не возьмет. Он прямо идет из-за границы. А вот коньяки средней ценовой категории я бы вам не советовал покупать, Кира Павловна. Нигде. И ваша мама пила именно такой коньяк.

– Найти можно, где она его приобрела? Может, соседка знает, в какой она ходила магазин? Я понимаю, что маме ничем не поможешь, но ведь другие люди могут пострадать! Если еще не пострадали.

– Посмотрим, что можно сделать, – вздохнул следователь и сказал, что мы можем забирать тело.

Я поняла, что смерть мамы будет квалифицирована, как несчастный случай. Это не самоубийство и не преднамеренное убийство. Найдут ли изготовителей партии некачественного коньяка? Даже если найдут, мне от этого не легче.

Я позвонила Полине, потом Шуре.

– То есть она не сама?! – пораженно спросила каждая из сестер. – Не из-за яйца?

Я заметила, что мама могла взяться за бутылку с горя, от расстройства, из-за плохого настроения – а в бутылке оказался некачественный алкоголь. Я опять не сказала сестрам, что расстройство было не из-за пропажи яйца, которое не пропало. По-моему, мама просто пребывала в депрессии.

Сестры сказали, что займутся похоронами.

Они состоялись в среду. Я была в черном брючном костюме и шали, которую купила несколько лет назад. Тогда за один месяц у нас погибло трое рабочих. Я присутствовала на всех похоронах. С тех пор эта «похоронная шаль» лежит у меня на дальней полке в шкафу. К моему великому сожалению, ее приходится доставать гораздо чаще, чем мне хотелось бы.

Шура появилась в шляпе с перьями (черными и блестящими, по-моему, намазанными каким-то составом) и большими полями. Платье явно было из бутика. Шура с удовольствием позировала журналистам, появившимся в огромном количестве, и вроде бы даже забыла, зачем пришла на кладбище.

«Кто пригласил журналистов? – не понимала я. – Какое дело журналистам до нашей мамы? Она была тихим, неприметным человеком, никогда никуда не лезла, сидела дома… Правда, муж у нее – известный бизнесмен, а дочери… М-да…»

Ко мне подошел только один журналист и спросил о дальнейших планах нашей семьи. Я не совсем поняла, что он имеет в виду, да и «семьи» в традиционном понимании этого слова у нас не было. Я сказала, что могу говорить только за себя. Я собиралась и дальше жить той жизнью, которой жила, работать там же, где работала.

– Как вы относитесь к модельной карьере сестры?

Мы оба бросили взгляд на Шуру, позирующую на фоне какого-то огромного креста.

– Это ее личное дело, – сказала я и решила, что журналисты прибыли все-таки из-за Шуры.

Леонид на похоронах тоже был, держался неподалеку от жены, но в кадр не лез, хотя с несколькими журналистами побеседовал. Полина была одна, ее муж, Андрей Степанович, приехал без сына и держался отдельно от супруги. Со мной вежливо поздоровался. Потом приехала Ольга с каким-то мужиком, которого я не знала, и постаралась затмить Шуру. Платье Ольга (с декольте!) тоже явно покупала в бутике, поверх был надет не менее дорогой черный плащик (я подумала, что хочу такой же), на голове – маленькая черная шляпка с вуалькой, очень элегантная. Теперь уже Ольга позировала журналистам и давала интервью. Отдать ей должное, у нее это получалось гораздо лучше, чем у Шуры. Опыт был несравненно больше! Но хоть не обнажалась.

Шура надулась. К ней тут же подскочил Леонид и стал что-то тихо нашептывать, взял ее руку в свою, нежно поглаживал. Потом подвел к каким-то журналистам, не бросившимся к Ольге.

Затем привезли папу, но всего на несколько минут. Двое врачей под руки подвели его к гробу, установленному на специальной подставке у приготовленной ямы. За этой троицей шла медсестра из клиники, которую я знала визуально. В руке держала чемоданчик.

Папу под белы рученьки подвели к маме, он, поддерживаемый с двух сторон, поцеловал ее в лоб, потом перекрестил маму, чуть не упал. Процедуру прощания решили на этом заканчивать, чтобы папа смог бросить горсть земли в могилу. После этого его сразу же повели к машине.

Поминки проходили дома у Полины. Готовили их ее «мальчики». Ольга на поминки не поехала. Признаться, я не исключала драки с Шурой или какой-то безобразной сцены на кладбище, но ничего такого, к счастью, не случилось. Однако Ольга не подошла ни к кому из нас! Теперь я вообще думала, что она использовала приход Олега в костюме попа для того, чтобы порвать со мной отношения.

Но почему? Что я ей такого сделала?

От Полины я поехала на работу, то есть вызвала шофера, чтобы он меня забрал. До вечера алкоголь из меня полностью выветрится, и я смогу уже поехать домой на своей машине, которая стояла у офиса.

Иван Иванович еще раз выразил соболезнования и попросил рассказать, как все прошло.

– А прекратила бы пить, и жива осталась, – вздохнул он. – И ведь столько лет пила – и ничего! И вообще сколько людей у нас в стране травится некачественным алкоголем и некачественными продуктами! Я бы этих подонков к расстрелу приговаривал или, еще лучше, заставлял жрать и пить свою продукцию. А вообще что происходит в вашей семье?

Его очень заинтересовал мой рассказ о Шуре. Я ведь за эти дни так закрутилась, что просто забыла про специалиста по «жучкам».

– Специалиста я, конечно, пришлю, – медленно произнес начальник, – но кому нужна твоя сестра Шура?

Я удивленно посмотрела на Ивана Ивановича.

– Ты должна хорошо подумать, Кира. И Полина пусть подумает. И сама Шура – когда будет в нормальном состоянии. Может, у Шуры имеется что-то, что кому-то очень нужно?

Я глубоко задумалась.

А если какая-то неизвестная семейная реликвия (необязательно нашей семьи) оказалась у Шуры? Могло такое случиться? Но каким образом?!

Надо будет спросить прямо – это единственный способ.

Этим вечером я решила не звонить. Отложила разговор до пятницы, тем более в тот день собирался подъехать специалист по «жучкам».

В пятницу мы со старшей сестрой приехали к нашей фотомодели. Кстати, снимки Шуры на похоронах появились чуть ли не во всех печатных изданиях нашего города и в Интернете. Неужели Леонид нанял пиар-менеджера и это его работа? Но все-таки похороны…

Специалист ничего не обнаружил – его прибор молчал. По нашей просьбе он очень внимательно осмотрел стены, пол и потолок (стремянку давала Светлана Семеновна), но не нашел ни глазков встроенных видеокамер, ни микрофонов, ни передатчиков какого-либо рода.

Может, Шура на самом деле сумасшедшая?!

Я спросила, что из ее добра может быть нужно каким-либо злоумышленникам.

– Все перед вами, – Шура сделала широкий жест рукой, словно обводя им всю квартиру.

Квартира была очень захламлена. Нет, здесь не стояло никакой старой ломаной мебели, не лежали запыленные стопки старых журналов и газет. Журналы в квартире были только глянцевые, книги – из разряда «Как выйти замуж за олигарха» и советы по уходу за кожей лица, ногтями, бровями, ресницами и всем остальным в организме, что требует ухода.

Но мебели было много. И всяких вазочек и статуэток много, даже слишком. Шкафы ломились от одежды – и не закрывались. Ящики не задвигались до конца, так как были переполнены. И пыли скопилось много. В квартире требовалось провести генеральную уборку и ревизию запасов.

– Мама тебе ничего не дарила? – посмотрела на Шуру Полина.

– Дарила, – пожала плечами Шура. – На каждый день рождения, на Новый год, на Восьмое марта…

– Яйца нет! – рявкнула Полина. – Тебе она его не дарила?

– Нет! – заорала Шура не менее громко. – Нет у меня никаких семейных ценностей! Ищите ее у тех, кто стулья на аукционе купил!

– А что есть? – спокойно спросила Полина. – Шура, тебе не кажется, что кто-то хочет свести тебя с ума?

– Или подтолкнуть к самоубийству, – добавила я.

– Зачем? – очень тихо спросила Шура после того, как до нее дошло, о чем мы спрашиваем.

Мы с Полиной пожали плечами.

– Когда ты в последний раз встречалась с отцом? – вдруг спросила я. – Я не имею в виду похороны мамы и драку. До этого когда вы виделись последний раз?

– Почему ты спрашиваешь? – вскинула на меня глаза Шура.

Я поняла, что попала в точку – только еще не знала какую.

– Шура, это не шутки, – серьезным тоном произнесла Полина, которая тоже что-то почувствовала. – Тебе жить надоело? Или в психушку хочешь?

– Но, девочки…

– Зачем ты встречалась с отцом? – жестко спросила я.

– Я слово давала, что никому не скажу, – заревела Шура и закрыла лицо руками.

Мы с Полиной быстро переглянулись.

– Я клялась маминым здоровьем…

– Мама мертва, – напомнила Полина. – Где ты встречалась с отцом?

– На даче… – простонала Шура из-под ладоней, закрывавших лицо.

– Ты ездила на нашу старую дачу? – уточнила Полина.

Шура кивнула.

– Зачем? – спросила уже я.

– Отец там заперся после возвращения из Швейцарии. Ни с кем не хотел разговаривать, мобильный отключил.

– Это после того, как узнал, что смертельно болен? – уточнила я.

Шура кивнула.

– Он тебя вызвал? – спросила Полина.

– Нет, я же говорю, что он никого не хотел ни видеть, ни слышать. Меня Леня попросил к нему съездить! Я не могла отказать Лене! Он столько для меня сделал! И я знаю, что всегда будет делать. А тут он меня попросил. Я наконец могла что-то сделать для него.

– Что хотел Леня?

– Я слово давала!

– Шура!!! – взвыли мы хором.

– Адрес биохимика, который ведет разработки. Я ничего больше не знаю! Леня так сказал! Велел мне запомнить фразу. Он сказал, что отец поймет. И отец понял! То есть… Понимаете, девочки, Леня сказал, чтобы я вначале посмотрела, не живет ли на нашей старой даче какой-то мужик. Надо было приехать к папе с продуктами, проявить беспокойство. Не уходить, пока не откроет.

– Он открыл?

– Не сразу.

– Чем он занимался?

– Стулья чинил! Наши старые стулья, которые уже много лет назад вывез из квартиры на дачу. Выбросить было жалко, а на даче как раз стулья требовались. Но часть за эти годы сломалась. Лет-то им сколько? По-моему, сломанные лежали на чердаке. Так вот, я приехала, подхожу к даче, а оттуда доносится стук молотка. Папаша дверь мне открыл, а я рот раскрыла. Он был в старых тренировочных, в которых еще в годы нашего детства в лес за грибами ходил, и в какой-то старой фуфайке. С пилой в руке! Он стулья чинил! Я подумала, что у него крыша поехала.

Шура вручила отцу мешок с продуктами, он велел ей приготовить ужин, а сам пошел дальше стульями заниматься. Шура заглянула на чердак, потом в подпол. Прятаться мужику было негде. Значит, следовало спрашивать у отца прямо. Она спросила.

Отец долго орал, потом вышвырнул Шуру пинком под зад из дома.

– Он понял, что биохимик нужен Лене, и велел передать, что мой муж ничего не получит. Леня долго вздыхал, потом велел мне поклясться маминым здоровьем, что я никому не расскажу про свою поездку к отцу.

– А почему он хотел ее скрыть? – уточнила я. – Из-за своего желания выйти на ученого?

Шура пожала плечами. Полина уточнила, что за ученый. Я пересказала услышанное от угольного короля и его приятеля. Вероятно, имелся в виду тот человек, который разрабатывает – или уже разработал – средство от разных видов зависимости. У Леонида фармацевтический бизнес. Если бы он получил формулу такого средства (пусть от одного вида зависимости), то обогатился бы.

– Кстати, а не съездить ли нам всем к братцу в клинику? – вдруг высказала предложение Полина. – Как раз поговорим с главврачом. Надо услышать мнение специалиста о потенциальных возможностях изобретения. Насколько я понимаю, если будет изобретено средство, избавляющее хотя бы от одного вида зависимости, то оно потянет на Нобелевскую премию – и одновременно лишит огромных доходов весьма крупную группу дельцов.

Я кивнула. Я была полностью согласна с Полиной. Я уже думала об этом. Подобное изобретение нужно человечеству и не нужно торговцам наркотиками, производителям сигарет, дешевой алкогольной продукции. Хорошие вина, коньяки и виски, конечно, останутся, но количество покупателей дешевой водки резко сократится! И количество покупателей сигарет. Про наркотики вообще молчу.

Главный удар, конечно, будет нанесен по наркоторговцам. А они не хотят лишаться сверхприбылей и вообще каких-либо прибылей. Они должны постараться найти и убить разработчика – пока разработка не запущена в производство. И должны уничтожить все материалы.

Мне стало понятно, почему наш отец скрывается в клинике доктора Авакяна.

Полина сказала, что к завтрашнему дню выяснит, как лучше всего ехать к клинике, и заедет за нами обеими. Поедем на ее машине.

Нас с Шурой это устраивало. Мы расстались до завтра.

Глава 21

Но мне пришлось самой ехать к дому Шуры. Позвонила Полина и почти истеричным голосом прокричала в трубку:

– Приезжай немедленно. Шура спятила!

Когда я подъехала к дому Шуры, то увидела собравшуюся толпу зевак, причем народ все прибывал и прибывал, видимо, вызванный друзьями и родственниками. Кое-кто был с биноклями и подзорными трубами. Уже подъехало телевидение и пишущие журналисты. Как я поняла по разговорам, ждали МЧС. Машина «Скорой» стояла в сторонке. Внутри сидел один водитель. Возможно, врачи находились в здании. Я также заметила две милицейские машины, но милиция никаких действий не предпринимала – ни в отношении Шуры, ни в отношении граждан. Кто-то из милиционеров курил, кто-то разговаривал по мобильному телефону, все то и дело бросали взгляды на мою сестру, устроившую бесплатное представление.

Абсолютно голая Шура плясала на крыше и что-то орала. Она странно размахивала руками над головой, потом кружилась вокруг своей оси, затем пускалась вприсядку, падала носом, вставала, опять махала руками.

Я поставила машину метрах в трехстах от подъезда – ближе было не втиснуть, позвонила на мобильный Полине, продолжая наблюдать за пляской Шуры на крыше.

– Я в ее квартире, звони в домофон, я открою. И здесь тебя пропустят.

Но мне еще предстояло прорваться сквозь журналистов, которые меня узнали и набросились, как коршуны.

– Ничего не знаю, – повторяла я. – Меня вызвали на место.

Наконец за мной закрылась дверь подъезда. В квартире Шуры, где я была вчера, находились Полина, Леонид, бабка Светлана Семеновна, которая не могла пропустить такой захватывающий «спектакль», а также два медика, мужчина и женщина средних лет.

Мужчина как раз советовал Леониду и Полине вызвать частного переговорщика. У нас в городе есть несколько высококлассных специалистов, убеждающих граждан и гражданок (богатых дур и дураков) отказаться от самоубийства. Эти услуги стоят дорого, но они того стоят.

– Вы сами не сможете убедить ее спуститься с крыши, – устало говорил мужчина.

– Шура не собирается совершать самоубийство! – повторял Леонид. Полина кивала. – Это очередная выходка для привлечения внимания! Пунктик у нее, и в последнее время он разросся до невероятных размеров. Ей очень нравится видеть свои фотографии в печати и Интернете, смотреть сюжеты о себе по телевизору.

– Тогда почему вы не уделяете ей достаточно внимания? – спросила женщина.

– Потому что мы разошлись! Я не могу вечно ходить в няньках! У меня своя жизнь! Что вы мне предлагаете? Двадцать четыре часа в сутки двенадцать месяцев в году присутствовать рядом с Шурой? Так у меня работа есть. Не могу я себе такое позволить. Сиделку нанять? Так с какой стати? Она же не буйная сумасшедшая! Она вообще не сумасшедшая!

– Вопрос спорный, – хмыкнул врач.

Крики с улицы усилились. Я выглянула в окно и увидела, что подъехали две пожарные машины и уже выдвигают лестницу.

Крыша на Шурином доме была плоской, как и на всех домах в нашем городе, начиная с «хрущевок». Покатые крыши, покрытые железными листами, у нас только в старых домах, в старой части Петербурга. На них не спляшешь.

– А ограждение на этой крыше высокое? – спросила я, обращаясь к Полине и Леониду.

– Какое-то точно есть… – задумчиво произнес Леонид. – Но она же не подходит к краю крыши! Она не собирается прыгать, Кира! Она же сама журналистов пригласила!

– То есть как? – опешила я.

– А вот так! Ты сходи на последний этаж. Там целая кодла у люка сидит, записывает Шурины бредни.

Полина кивнула с печальным видом и затянулась сигаретой.

– А пожарных кто вызвал? Или МЧС?

– Кто-то из граждан. Нас – из дома напротив, – сообщил врач «Скорой». – И мы не имеем права отсюда уезжать, пока ее оттуда не снимут! А кому-то может на самом деле требоваться медицинская помощь! Вы это понимаете?

Я понимала. Я выглянула в окно. По лестнице один за другим поднимались двое пожарных. Интересно, а их вызов и использование специальной техники кому-то придется оплачивать? Или это оплачивается из средств налогоплательщиков?

Потом до меня дошло, что Шуру ведь могут посадить за такое «представление» – или по крайней мере заставить заплатить штраф. Или она отправится в психушку. Тут выбор однозначен.

– Нужно вызвать психиатрическую «Скорую», – громко сказала я.

– Зачем? – устало посмотрел на меня Леонид.

Я пояснила.

– Все правильно, – кивнул врач обычной «Скорой». – Это статья. И, пожалуй, не одна. Да и вообще неплохо было бы показать вашу родственницу психиатру – даже если бы ей ничего не светило за ее выходку.

– То есть Шуре лучше иметь справку? – уточнила Полина.

Врач кивнул.

– Куда звонить? – посмотрела я на него. Полина достала из сумочки две купюры (я не видела, какого достоинства), опустила одну в карман врачу, вторую – даме-фельдшеру.

– Я сам позвоню и объясню ситуацию.

В результате Шуру на крыше скрутили пожарные, туда же выскочили журналисты, дежурившие у люка на лестнице, потом пожарные передали ее бригаде психиатрической «Скорой», мы с Полиной попытались одеть сестру, но санитар только взял у нас большой махровый халат, в который закутал Шуру. Она была в туфлях на высоких каблуках, так что обувь не требовалась. Сопровождать Шуру поехал Леонид, пообещав нам с Полиной сообщить о развитии событий.

По его виду было заметно, что он дико устал от Шуры и ее выходок. Соседка Светлана Семеновна сказала, чтобы мы ее позвали, когда соберемся уезжать – закрыть квартиру. Мы ответили, что посидим в квартире, пока не уедут журналисты. Общаться с прессой не было никакого желания.

Мы с Полиной устроились на кухне, я сварила кофе, Полина курила в форточку, комментируя происходящее на улице. Журналисты и зеваки расходились, правда, кое-кто упорно оставался на месте. Но мы тоже упрямые, тем более сидели в комфортных условиях.

– Что с ней, как ты думаешь? – спросила я сестру, обращаясь к ее спине.

Полина пожала плечами и спросила, поедем ли мы сегодня в клинику. У меня не осталось ни желания, ни сил. Я была измотана морально. Тем более мы заранее ни с кем в клинике не договаривались, хотели ехать просто так и пытаться прорваться. Полина выяснила, что главврач всегда бывает по субботам. Мы могли пройти, как потенциальные клиенты – в смысле родственники наркомана. И мы на самом деле являлись родственниками наркомана.

И тут мне в голову ударила мысль…

– А Шура случайно не колется? Или, может, что-то нюхает, таблетки глотает?

– Не похоже, – уверенно ответила Полина, у которой между бровей пролегла вертикальная морщинка. Сестра о чем-то напряженно думала. – Мне приходилось видеть наркоманов.

– А если просто какой-то галлюциногенный препарат? – не унималась я. – Разово.

– С какой стати Шуре его принимать?

– А если не сама?

– И кто ей его дал?

Я пожала плечами.

– Нет, Кира, – серьезно сказала Полина. – Я думаю, что она все это делала специально. В здравом уме и твердой памяти. Она сама позвонила журналистам! Она таким образом хочет привлечь к себе внимание. Да, само такое желание может показаться несколько странным нормальному человеку…

– Желание прославиться не должно казаться странным, – поправила я. – А вот желание прославиться таким образом…

– Она другим не может, – заметила Полина и прикурила очередную сигарету от почти выкуренной. – Но почему ей вдруг этого захотелось сейчас?

– А у тебя никогда никакие желания не возникают внезапно? – удивилась я. – Например, мне иногда вдруг хочется сахарную трубочку. Вынь да положь!

– Сахарная трубочка и прославиться – несколько разные вещи! Если хочешь трубочку, можешь сходить в ближайший супермаркет, а если там нет, сесть в машину и проехать в следующий. И будет тебе трубочка. Но тут-то – совсем другое дело. Нельзя прославиться сразу же, если тебе этого вдруг захотелось! Нужно провести немалую работу, задействовать других людей.

– Ей Леонид помогал, – напомнила я.

– И уже, по-моему, об этом жутко жалеет. Но почему ей это взбрело в голову в тридцать два года? Жила она себе и жила, а тут вдруг захотела стать известной, причем так, чтобы затмить Ольгу!

– Ольга переспала с Леонидом и еще какого-то мужика у Шуры увела, – напомнила я.

– С Леонидом уже давно… – задумчиво сказала Полина. – Наверное, Шура сорвалась после этого, второго, которого мы даже не видели. Так, это выяснили. Но что с Шурой-то делать?

– Я думаю, что решение проблемы на себя возьмет Леонид.

– Ты за освидетельствование?

– Пожалуй, да. Если Шура и дальше планирует добиваться славы, то лучше, если она будет со справкой. Тогда ее не смогут упечь за решетку. Даже штраф не смогут выписать. Да и на принудительное лечение, скорее всего, не пошлют. Она же ничего не громит и вроде как социальной опасности не представляет. Лучше бы, конечно, Леня приставил к ней какого-нибудь пиар-менеджера на постоянное дежурство…

– С медицинским образованием. Я слышала, что теперь продюсеры держат в штате медиков для своих подопечных. Кого-то из запоя выводят, кому-то помогают просто не сорваться. А за Шурой нужно элементарно следить. Ладно, поговорим с Леонидом. Думаю, он сам позвонит и сообщит о результатах сегодняшней поездки.

Я вымыла чашки и предложила собираться по домам. Посплю днем, потом поработаю. У меня не было желания никуда ехать. Настроение было на нуле.

– Кстати, а Шурины ключи где? – вдруг посмотрела на меня Полина. – У нее с собой их быть не могло, так как спрятать их было негде. Значит, они в квартире. Сами закроем. Потом я могу взять. Или ты. Мне все равно.

Мне тоже было все равно, и мы взялись за поиски ключей. Они лежали в Шуриной сумке, то есть одной из многочисленных сумок, разбросанных по всей квартире. Правда, мы с Полиной почти одновременно нашли две разные связки ключей в двух разных сумках. Когда я пошла проверять найденную на предмет соответствия замкам, ко мне присоединилась Полина и показала еще одну.

– По-моему, она от квартиры родителей, – сказала сестра.

Я не помнила, какие ключи подходили к тем замкам. Да и после моего переезда там появилась новая дверь…

– Давай съездим в мамину квартиру, – вдруг предложила Полина. – Кстати, там ведь цветы остались. Если еще не погибли… Как мы раньше-то не сообразили их забрать?

Я сказала, что кактусы не должны были погибнуть. Они могут долго стоять без воды, а мама их явно полила после выхода из клиники. А от остальных цветов – которые не погибли за время ее первого пребывания в клинике – она давно избавилась. Но кактусы я собиралась взять себе. Полина сказала, что поможет их ко мне перевезти.

Мы закрыли квартиру Шуры, все-таки позвонили в дверь Светланы Семеновны, предупредили, что забираем Шурину связку.

– Правильно. В больницу-то ей нужно будет привезти зубную щетку, ночную рубашку, халат. Но если надо, мне позвоните.

Глава 22

Ключи на самом деле подошли к квартире родителей. Мы ее легко открыли – и испытали состояние шока.

В квартире кто-то проводил обыск.

Да, когда мы обе приезжали сюда в последний раз, в квартире находилась опергруппа. Но они не проводили обыск! Они натоптали, создали какой-то беспорядок, но они не выворачивали все шкафы и ящики, они не вспарывали стулья и диваны!

– Звони в милицию, – сказала Полина и устало опустилась на табуретку в кухне, которую просто не представлялось возможным вспороть.

Милиции мы не могли сказать, что украли в квартире родителей. Мы этого просто не знали. Ответить мог отец, все еще остающийся в клинике доктора Авакяна. Если мог… Кактусы, за которыми мы приехали, тоже были вытащены из горшков и валялись на полу среди рассыпанной земли. Мне было их жалко. Они же живые!

– Я могу забрать кактусы? – спросила я у приехавших сотрудников органов.

– Забирайте, – сказали мне с кислой миной. Дело явно выглядело бесперспективным.

Но дверь определенно открывали «родными» ключами.

Мы не могли скрыть, где нашли связку. О сегодняшнем «подвиге» Шуры сотрудники органов уже слышали – новость по городу распространилась мгновенно. Уже какая-то радиостанция передала отчет о пляске на крыше. Ну а тем, кто приехал в квартиру наших родителей, позвонили коллеги. То есть позвонили одному, он передал другим…

– Ваша сестра могла здесь… порезвиться? – спросил один из приехавших милиционеров.

– Зачем? – спросили мы с Полиной почти хором.

– Вы имели в виду, как сумасшедшая? – уточнила я.

Мужчины кивнули. Полина высказала нашу версию, объясняющую поведение Шуры.

– Мы не считаем ее сумасшедшей. Мы считаем ее несчастной. То есть в припадке безумия Шура не могла тут все порезать! Здесь явно что-то искали. Мы не знаем что! И мы не знаем кто!

– Ваша сестра Шура могла что-то искать? Не безумствовать, а искать?

Полина уверенно покачала головой.

– Шура очень трепетно относится к вещам. Ничего не выбрасывает. Она бы пожалела вещи, которые может унаследовать. Она любит вещи, понимаете? Она всегда рыдает, если случайно что-то сломает. Она не могла этого совершить, – Полина сделала рукой круговое движение.

– А ваша сестра Ольга, которую Шура хочет затмить?

– У нее вообще-то не должно быть ключей…

Мужчины хмыкнули и спросили насчет нашего зятя Леонида.

– У него есть своя связка, – задумчиво произнесла Полина и запустила набор номера Леонида.

– Да, связка у меня, – сразу же подтвердил родственник, которому Полина пока не сказала про то, что творится в квартире родителей. – Я могу вам ее отдать. Мне она больше не нужна. Она же оставалась у меня из-за вашей мамы.

Один из приехавших сотрудников органов шепотом сказал, чтобы Полина пригласила его в квартиру родителей.

– Вы с Кирой ждете под дверью? – не понял Леонид.

Полина ответила как-то неопределенно и свела к нашему желанию забрать цветы.

– Хорошо, приеду через полчаса. Я только что домой вернулся. Шуре будут проводить освидетельствование.

Леонид испытал шок при виде милиции и развороченной квартиры.

– Связка все время находилась у вас? – спросил один из милиционеров.

– В последние дни дома лежала. А так я возил ее с собой на тот случай, если теще понадобится помощь. Она сама мне ее отдала в свое время.

Леонид поразился тому, что и у Шуры были ключи от квартиры родителей.

– Она тут давным-давно не живет. Ее мать звонила мне, а не ей. Ей не нужны были ключи от этой квартиры!

Леонид тоже сказал, что Шура не могла устроить этот разгром, ну а ему самому это было совсем не нужно. Что ему тут искать?

– Ваш тесть – богатый человек, – заметили милиционеры.

– И вы считаете, что он деньги дома держит? – усмехнулся Леонид. – Он вообще дома не держал наличность в последние годы – чтобы теща не потратила на выпивку. Выдавал ей строго на продукты и чеки требовал. Она, правда, все равно каким-то образом умудрялась покупать алкоголь.

– Драгоценности?

– Вы меня подозреваете в краже женских цацек? Я – директор фармацевтической компании! Не нужно делать из меня козла отпущения! Так, квартиру «чистили» после того, как забрали труп тещи? Считаем… Я все дни с утра до позднего вечера на работе, это может подтвердить куча народу, ночью – с женщиной, – Леонид бросил на нас с Полиной быстрый взгляд и снова посмотрел на милиционеров. – Она тоже подтвердит, что я никуда не срывался в ночи. Вообще в последнее время срывался только из-за выходок последней женушки. Наверное, больше не буду. Надоело. И благодарности не дождешься!

Он гневно посмотрел на нас.

– С этого момента своей сестричкой занимайтесь сами. Я умываю руки. Пусть пляшет на крышах, фотографируется хоть голой, хоть одетой. Ее в ближайшее время официально признают психованной – и делайте, что хотите. Можете ей санитаров нанять.

– У Шуры в последнее время был какой-то мужик? – поинтересовалась Полина.

– Ты это у меня спрашиваешь? Я еще буду с ее мужиками разбираться! Много у нее было мужиков. Она по рукам пошла. Но как какая-то проблема, продолжает звонить мне. Пусть теперь звонит только вам.

Леонид повернулся к милиционерам.

– На самом деле проверьте Шуриных мужиков. Я вам оставлю все свои координаты. Надеюсь, я сейчас могу уехать?

Его отпустили.

– Заявление подавать будем? – посмотрели сотрудники органов на Полину, потом на меня.

– Не будем, – сказала моя сестра. – Мы с Кирой не будем. А папаша пусть делает все, что хочет.

Приехавшие по вызову милиционеры улыбнулись. Их явно устраивало, что не будет никакого заявления.

– Вы бы выяснили, с какими мужчинами в последнее время встречалась ваша сестра, – дал на прощание совет один милиционер. – Люди разные бывают, доходы у всех разные, для кого-то тысяча рублей – деньги, а кто-то десятками тысяч долларов мерит.

Мы поблагодарили милиционеров, закрыли за ними дверь, и я стала возвращать кактусы в горшки. Полина просто курила.

– Я убирать квартиру не буду, – заявила мне сестрица. – И вызывать никого не буду. Если папаша захочет, пусть кого-то нанимает. Хотя сообщить надо…

Я позвонила в клинику доктора Авакяна, представилась, описала ситуацию и попросила передать эту информацию отцу, когда он будет в состоянии ее воспринимать. Вскоре мы с Полиной квартиру покинули, заперев на все замки. Ключи остались у Полины. Кроме кактусов, мы из квартиры ничего не взяли.

Глава 23

Чуть больше, чем через неделю, в ночь со вторника на среду я улетела на Кипр. Эта поездка давно планировалась. Мне предстояла встреча с заказчиками. Я везла два готовых проекта и планировала обсудить дальнейшее сотрудничество. Конечно, на Кипре есть свои архитекторы и строительные фирмы, но там проживает много наших граждан. У моего начальства там еще зарегистрирован офшор. В общем, мы плодотворно сотрудничаем с киприотами в плане возведения зданий для граждан России и бывших граждан России.

То есть среду, четверг и пятницу я собиралась усиленно трудиться, а потом немного отдохнуть. Я устала. Хотелось просто тупо полежать на пляже, покупаться. Ведь на Кипре уже стоит жара. Хотя, не исключено, что покупаться мне удастся только в субботу и воскресенье, а в понедельник и вторник снова заниматься делами. Что поделаешь – работа. Но я надеялась…

В самолет взяла несколько газет. Во всех питерских говорилось о жестоком расстреле двух семей с детьми, отправившихся в воскресенье на шашлыки. Не город, а зона боевых действий. Фамилии погибших указывались. Я их слышала впервые. Эти мужчины не участвовали в папашином аукционе. Ну хоть какая-то приятная мелочь. Хотя что тут приятного?! Опять погибли люди! Почему нельзя решать вопросы путем переговоров? Почему обязательно нужно убивать? И ведь мой отец, мой родной отец имеет отношение к убийствам участников аукциона – пусть опосредованное, но имеет. Он, так сказать, запустил механизм. Зачем?!

Мои переговоры прошли успешно, мы смогли закончить все дела к середине пятницы. В этом были заинтересованы сами киприоты – они предпочитают длинный уикенд. Я поняла, что еще в пятницу смогу полежать на бережку и покупаться под лучами солнца, а не после заката, как удавалось в среду и четверг.

Вдосталь наплававшись, я рухнула на лежак и прикрыла глаза. Хорошо-то как… тепло, а в родном городе сейчас идет дождь…

Наверное, я задремала.

– Привет, Кира! – ворвался в сознание знакомый голос.

Я открыла глаза, села и повернулась направо – голос шел с той стороны.

На соседнем лежаке сидел Олег и широко мне улыбался. Я невольно бросила взгляд на шрам, оставшийся от извлечения пули. Олег был в длинных, почти до колена шортах и пляжных тапках на босу ногу.

Я давно научилась не стесняться своей полноты (легкой полноты!), но тут мне в очередной раз захотелось стать фотомоделью. Ну почему у меня такие бока? Почему у меня такие бедра? Рождаются же некоторые девушки стройными, едят все, что хотят, и не полнеют! Правда, я тоже не полнею. Но и не худею. Я все время остаюсь одинаково полненькой!

– Ты давно здесь? – спросил Олег.

Я сказала и тут же добавила, когда уезжаю, потом спросила, когда прилетел он. Оказалось – в прошлое воскресенье и улетать тоже будет в воскресенье.

«У нас два вечера и один день», – подумала я.

Если он, конечно, захочет их со мной провести…

Мы поговорили о цели моей поездки, Олег сказал, что тоже встречался здесь с заказчиками его товара и совмещал и совмещает работу с купанием в Средиземном море.

– Планы на вечер есть? – спросил он.

Я покачала головой.

– Неужели киприоты никуда не пригласили такую красивую женщину?

Я покраснела. Они приглашали, но я всегда вежливо отказываю клиентам и партнерам – только если это не деловой обед или ужин. Но если есть хоть малейший намек на, так сказать, неуставные отношения, я нахожу какой-нибудь предлог. Тем более мне никогда не нравились мужчины такого типа.

Мне нравился Олег. И я никак не ожидала его здесь встретить! Это был просто подарок судьбы. Или… ничего не будет?

Но он предложил вместе поужинать – после того, как вдосталь накупаемся и назагораемся. Я сказала, что собираюсь лежать на пляже, пока солнце не скроется за горизонтом. Я не могла уйти с пляжа даже ради Олега! Я так устала… От работы, от всего, что произошло в моей жизни вне работы, от переживаний из-за мамы, сестер…

– Ты случайно не знаешь, как Ольга? – спросила я у Олега.

– Твоя сестра? – удивленно переспросил он.

Я кивнула. Он покачал головой.

– Вы же вроде так дружили, – заметил Олег.

Я неопределенно пожала плечами, в уголке глаза мелькнула слезинка.

– Кира, ты чего? – он тут же заметил, как изменилось мое настроение.

– Просто обидно, – вздохнула я. – Вроде была сестра – и нет сестры… Она как будто вычеркнула меня из своей жизни… И я столько всего не знала про свою семью…

– Добрый день! – прозвучал мужской голос над нашими лежаками, потом приветствие повторил второй.

Мы с Олегом сели, Олег поздоровался с мужчинами за руку и представил меня по имени и фамилии. У обоих мужчин на лицах появилось легкое удивление, но оба пожали мне руку и тоже представились, правда, только по имени. Судя по нескольким фразам, которыми эти двое перекинулись с Олегом, они занимались бизнесом.

– Вы здесь на отдыхе? – спросил один из них.

– Нет, у нашей компании запланирован совместный проект с киприотами. Я привезла чертежи.

– А это правда, что одному нашему известному олигарху тут не разрешили начать строительство? – спросил второй.

– Правда, – улыбнулась я. – Здесь закон един для всех. И если запрещено строить на побережье (можно только перестраивать старые здания, поэтому, когда появился спрос, несколько дешевых гостиниц были переделаны в апартаменты), то независимо от того, кто купил землю на побережье, строительство не разрешат.

Все трое мужчин усмехнулись. Мы еще немного побеседовали на берегу, потом всей компанией сходили искупаться.

Перед уходом один из мужчин поинтересовался, как себя чувствует мой отец. Я ответила, что не в курсе.

– Вы с ним виделись в последнее время? Он призывал вас к одру?

Я сказала, что видела его на похоронах мамы в окружении медиков и выглядел он отвратительно, был совсем недолго и его снова увезли в клинику.

– А ваша сестра, которая обеспечила ему сотрясение мозга?

– В сумасшедшем доме.

– Где? – хором спросили все трое мужчин. Для Олега это тоже было новостью.

– Это ваш папаша ее туда определил? – спросил один из бизнесменов.

Я рассказала, что выкинула Шура.

– На самом деле, если хочет делать карьеру таким образом, лучше иметь справку, – хохотнул второй бизнесмен. – Вот папочке-то вашему радость.

Я неопределенно пожала плечами.

Первый бизнесмен сообщил, что вроде бы видел мою сестру Ольгу. Хотя ему могло показаться.

– Где? Здесь? – удивилась я.

– Даже в этой гостинице.

Я пожала плечами. Могла Ольга оказаться на Кипре? Легко. Их компания выезжает для съемок в различные места, правда, по-моему, раньше всегда выезжали на наш юг. Когда-то по чьему-то заказу съемка велась на частном острове в Эгейском море. Но могли и на Кипр приехать. Например, снять домик со своим садом или выходом на пляж… Хотя нет, он же сказал, что видел Ольгу в этой гостинице!

Для съемок порнофильма актеров и сопровождающих лиц не стали бы селить в этой гостинице. Это слишком дорого. Значит, Ольга приехала сама, а скорее с каким-то мужиком. Хорошо, что мы с ней не встретились. Я не хотела ее видеть.

И ведь сейчас она мне может все испортить!

Два бизнесмена обсохли и ушли в гостиницу.

– Тут всегда встретишь кого-то из знакомых, – заметил Олег. – Но для престижа нужно останавливаться именно в этой гостинице. Если у тебя нет своего дома или хотя бы квартиры…

Я кивнула. Я знала об этом. Сама бы предпочла менее роскошный отель (хотя мне все оплачивает фирма), но… На завтраке я каждое утро встречала знакомых, кто-то знал меня в лицо, здоровался или просто улыбался. Я тоже улыбалась в ответ, предполагая, что это клиенты нашей фирмы. Несколько человек спросили, не собираемся ли мы тут что-нибудь строить, и уже проявили интерес после того, как я сказала, что именно из-за этого и прилетела на Кипр. И нашу компанию киприоты явно выбрали из-за ее репутации. Строить-то собираемся для наших, которых все больше и больше на Кипре. А за известной в Петербурге компанией и клиенты потянутся… Правда, строить будем «на материке» – так тут называют центр острова, но, естественно, с бассейнами, чтобы люди могли купаться в любое время, не отъезжая от дома.

Как только начнется строительство, мы запустим рекламу в Петербурге. Почему бы не обеспечить тех, кто купил квартиры у нашей фирмы в родном городе, квартирами в других точках мира? Если есть такой спрос? Следующая моя командировка планировалась в Грецию.

– Кто эти люди? – спросила я у Олега, когда мужчины ушли.

Он удивленно вскинул брови.

– Ну не могу же я знать всех бизнесменов нашего города!

– Дело не в том, что это два бизнесмена из нашего города, а в том, что это еще два покупателя стульев у твоего отца.

Олег назвал фамилии.

– И? – спросила я.

– Что «и»? Я не знаю, получили ли они приз или нет. Сами они никаких заявлений не делали, даже после того, как другие сделали. То есть до сих пор неизвестно, кто из трех человек получил вашу семейную реликвию. Я получил пустышку, то есть мой погибший друг вместо меня, угольный король с приятелем – тоже, как и двое взорванных, и двое совсем не пострадавших и вовремя опубликовавших послание твоего отца в Интернете. Плюс два утопленника. Там родственники вовремя сообразили. Остались трое. Признаться, мне непонятно, почему они молчат. Или все это время находятся за границей и не в курсе происходящего в городе? Не смогли соединить смерти и покушения с аукционом, а другие не удосужились поставить их в известность?

Я сказала, что оставшийся после взрыва в живых мужчина, до сих пор пребывающий в клинике доктора Авакяна, звонил всем и объяснял ситуацию. Я помнила, что трое не сказали ему ничего. И никому не сказали.

Но ведь приз должен был получить только один!

– Может, мне стоит их предупредить? – спросила я у Олега.

– Если еще раз встретимся, можешь предупредить, – пожал плечами он. – Но их ведь уже предупреждали! Не исключено, что приз получил один из них и понял, что одному ему с ним не справиться – не знаю, по какой причине. Второй – его приятель, тоже участвовал в аукционе, потратил деньги. Первый предложил второму объединить усилия.

– Для чего?

– Эх, если бы знать, что за приз… Ну, может, для реализации. Не могу сказать точно. И не могу прямо у них спросить, что нашли, если нашли… Ведь твой папаша мог всех кинуть, не так ли?

Я кивнула. Все двенадцать стульев могли оказаться пустышками.

Я вспомнила про расстрел двух семей, отправившихся на шашлыки, о котором прочитала в самолете, и сообщила Олегу. Про это он еще не слышал, вероятнее всего, потому, что находился на Кипре.

– Ты знал этих людей? – спросила я, глядя на его сосредоточенное лицо.

– Лично знаком не был.

– Кто они?

Олег как-то неопределенно передернул плечами.

– Их смерть может быть как-то связана с моим отцом?

– Может. Мне надо подумать…

Какое-то время Олег лежал с закрытыми глазами, я не лезла с вопросами. Сам все объяснит, если захочет. Он не захотел.

Олег предложил искупаться перед уходом с пляжа. Солнце уже приближалось к горизонту.

Теперь, когда рядом не было знакомых бизнесменов, он притянул меня к себе в воде, когда мы зашли примерно по грудь, и долго целовал. У меня подкашивались ноги, и если бы он не держал меня за талию и не прижимал к себе, я, наверное, рухнула бы в воду. Но он держал меня крепко и прижимал сильно, и целовал страстно.

– Ну, поплыли? – спросил он, наконец оторвавшись от моих губ.

– Я… не могу. Я тебя здесь подожду.

Олег усмехнулся и поплыл, а я просто стояла в воде, наслаждаясь ее теплом. Дрожь в коленях не проходила, но это была приятная дрожь… Неужели мне наконец повезло? Мысли об убийствах в родном городе начисто вылетели у меня из головы.

Глава 24

Олег проводил меня до номера и сказал, что зайдет через полчаса.

– Хватит тебе полчаса на сборы?

– Хватит, – сказала я.

В номере быстро приняла душ, надела свежее белье, самый дорогой свой комплект. Я в последние два года таскаю его по командировкам, только пока ни разу не пришлось воспользоваться. Я каждый раз надеялась: а вдруг? Хотя сестра Ольга в свое время говорила, что дорогое эротическое белье следует использовать не раньше, чем через полгода отношений с мужчиной, когда страсть уже начинает ослабевать и нужно применять различные доступные способы и средства для того, чтобы ее подогреть и оживить. На первом свидании и при первом сексе не нужно! Нормальный мужик не обратит на него внимания. Наоборот, порвать может в припадке страсти, и будет оно, порванное, валяться на полу, а то и под кроватью… А я – сожалеть об утраченной красивой вещи, в особенности если с мужчиной в результате ничего серьезного не получится.

Но я все равно надела. Я сама хотела чувствовать себя привлекательной и вызывающей желание. Мне самой так было комфортнее! Также надела светло-бежевую юбку до колена с застежками по всей длине в передней части и белую кофточку с отложным воротничком и коротким рукавом. Здесь не ходят в рестораны в вечерних платьях, но не в майке же с шортами мне идти на свидание с мужчиной?

Косметики – минимум, только реснички и блеск для губ. Какая косметика на жаре? И Олег никогда не видел меня сильно накрашенной. И никто не видел. Не мой стиль. В свое время Ольгин стилист подобрал мне цвета, которые обеспечивают «натуральный вид». Волосы расчесала, хотела идти с распущенными, потом решила, что жарко, стянула в хвост. Заколку можно быстро снять…

Я осмотрела себя в зеркале. Не вычурно, не выпендрежно. И как говорила Ольга (да что я ее все время вспоминаю?), мужик не должен видеть, что ты приложила очень много усилий, чтобы классно выглядеть для него. Вообще-то я и не прилагала… Вещи у меня фирменные, не с турецкого базара, золотом я не обвешана, только цепочка с крестиком и серьги. Руки… Но с ними уже ничего не сделаешь. Маникюр есть – и слава богу.

Еще босоножки и сумочка. Я готова!

Олег вначале позвонил по внутреннему телефону, потом зашел, быстро оглядел меня, сказал, что прекрасно выгляжу. Хотя что он мог сказать? Что толстая? Что следовало черное надеть? Так не люблю я вне работы носить черное! А кофточка свободная, не обтягивающая…

Сам он был в летних светло-серых брюках и белой рубашке-поло. Меня взял за руку и повел к лифтам. В холле мы не встретили никого знакомого (хотя мне было все равно), по улице пошли пешком. Олег сказал, что знает неподалеку один уютный ресторанчик с отличной кухней и местным вином.

– Ты не на диете? – только уточнил он.

Я покачала головой.

– Вот и отлично. Терпеть не могу женщин на диете. Чувствуешь себя идиотом, когда ешь мясо, а она жует один салатный лист.

Я сказала, что у меня прекрасный аппетит и я обожаю мясо.

Вечер прошел отлично. По крайней мере, я получила огромное удовольствие. Говорили в основном о работе. Почему-то со мной все мужчины говорят о работе. Хотя о чем еще? Кости знакомым перемывать? Это, скорее, женское дело, хотя мужики тоже любят заниматься подобным. Но с понравившимся мужчиной, фактически на первом свидании…

Я решилась на вопрос о семье Олега. Из Интернета я знала, что он из детского дома, но у него же был брат!

– Наши с братом отцы неизвестны, – сказал он. – Мать я не помню, а брат помнил, но что с ней случилось – неизвестно. Может, до сих пор жива. Мы потом выясняли, то есть пытались…

По словам Олега, мать куда-то ушла из дома, когда ему самому было чуть меньше трех лет, а брату – десять. Мать и раньше исчезала на несколько дней, иногда возвращалась веселая, иногда – злая. Иногда с мужчиной, иногда – без. Брат рассказывал, что мужчины у матери менялись часто. Она нигде постоянно не работала. Куда-то иногда устраивалась, но долго нигде не задерживалась. Мальчишек прикармливали соседи. То есть старший брат к моменту исчезновения матери навсегда был уже самостоятельной личностью, способной добывать себе пропитание. И добывал – и себе, и брату, пока кто-то из соседей не сообщил в органы опеки и милицию, что дети в квартире одни. В дальнейшем братья выяснили, кто – одна соседка хотела заполучить их квартиру, и заполучила. Братьев определили в детский дом. Старший несколько раз сбегал, его возвращали.

– В восемнадцать лет он смог оформить надо мной опекунство, – хмыкнул Олег. – Конечно, знакомые помогли. Нас взял под крыло один влиятельный человек, разглядев в первую очередь в моем брате многочисленные таланты. И он на самом деле был талантлив! Он выжил – во всех смыслах этого слова.

– А больше у вашей матери детей не было?

– Брат говорил, что рождались мертвые. Он помнил двоих. Потом родился я – и выжил. Брат помог. Он же тогда уже был большим – семь лет. А в таких семейках, как наша, дети к семи годам уже взрослеют. Если дожил до семи лет, у тебя великолепный иммунитет и ты знаешь, как себя прокормить. Ты уже многое умеешь. Другие взрослые не умеют и не знают того, что знают некоторые дети из неблагополучных семей. Можно сказать, что брат дал мне жизнь. Без него я бы не выжил…

Олег сказал, что получил высшее образование, выучил английский язык, потом еще немного японский – этого требовал икорно-рыбный бизнес.

– Я благодарен всем людям, которые направляли меня, – серьезно сказал Олег. – Все они с другой стороны закона. Конечно, больше всего – брату…

Олег тяжело вздохнул.

– Ты знаешь, кто его убил?

– Не имеет значения, кто нажимал на курок, имеет значение, кто захотел его уничтожить. Знаю.

У Олега изменилось выражение лица. Он в одно мгновение стал другим – а мне стало страшно. Мне не хотелось бы оказаться среди врагов этого человека. Под внешней оболочкой милого приятного мужчины скрывался зверь…

Я не стала спрашивать, что стало с заказчиком убийства брата. Я вполне могла догадаться сама. Олег ничего больше не сказал. А я пожалела, что завела этот разговор. Наверное, не стоило трогать тему семьи и родственников, хотя мы регулярно вспоминали моих.

Но у меня был еще один вопрос, который давно меня мучил, – о ведре. Почему Олег не бросил ведро с рыбой, когда шел по обочине?

– Вначале я автоматически рванул с ним с берега озера, – пояснил мужчина, – а потом решил, что с ним скорее поймаю попутку. Один мужик, голосующий на трассе, имеет мало шансов. Сама знаешь. Меня до тебя никто не брал. Я думал, что ведро с рыбой поможет. Наплету что-то – напился, обокрали, потерялся… Я думал действовать по ситуации. А видишь, как оно все сложилось… Но с тобой познакомился.

После ужина Олег предложил прогуляться по пляжу. Вечер был теплый, мы немного посидели на скамейке, глядя на воду и вдыхая морской воздух. Оба молчали. Не знаю, о чем думал Олег, но он был немного напряжен. Я опять пожалела, что напомнила о любимом умершем брате. Дура. Но слово – не воробей… Или он думал об убитых в Петербурге? Он что-то знает или понял и не хочет мне говорить?

– Пойдем в гостиницу, – сказал Олег.

Не спрашивая моего согласия, вообще ничего не спрашивая, он привел меня в свой номер, гораздо более шикарный, чем мой. Я заказывала самый дешевый. Хотя самый дешевый в этой гостинице будет получше, чем самый дорогой в трехзвездочной.

Мы сели в кресла, Олег налил нам по бокалу вина, которое оказалось припасено у него в номере.

Я знала, что должна его предупредить… В свое время Ольга говорила мне, что мужчину нужно предупреждать о своей девственности. Не выгонит же он меня? Или…

Он нагнулся ко мне, взял за руку и потянул к себе на колени. Он ничего не говорил, но я все понимала. Он обнял меня и поцеловал – нежно и долго.

– Олег, я должна тебе кое-что сказать…

– Неужели месячные?

Я хихикнула. Он спросил это таким тоном, словно месячные были чем-то ужасным.

– Некоторые мужчины не против иметь дело с женщиной в эти дни, но я… – быстро заговорил он, потом что-то прочитал на моем лице.

Если он спросит про венерические заболевания, я его убью.

Я посмотрела на свои колени, на пол, покрытый ковром…

– Я никогда не была с мужчиной, – выдала я, не глядя ему в глаза. Я не знала, как он отреагирует.

– Что?!

– Я – девственница.

– Как… Как такое может быть? Ты шутишь? С твоими сестрами…

– Да при чем тут мои сестры?! Хотя да, они сыграли свою роль. Мне регулярно приходится доказывать, что я не бл… Знаешь, как на меня смотрят некоторые мужчины, зная, что одна моя сестра – порнозвезда, другая, как я сама недавно выяснила, занимается подготовкой мальчиков для обеспеченных женщин, а третья… Я никогда не могла себе позволить…

Я разрыдалась. Мгновение Олег сидел неподвижно, потом крепко прижал меня к себе и стал нежно целовать лицо, слизывать с него слезы. Он покрывал поцелуями мой лоб, глаза, щеки, потом спустился на шею…

Потом он расстегнул на мне кофточку, его губы стали спускаться ниже, кофточка полетел на пол, за ней последовал бюстгальтер, который я столько времени возила с собой по командировкам. Олег взял в рот один мой сосок, потом другой, я видела перед собой его макушку, покрытую светлыми волосами, немного наклонилась и поцеловала ее.

Не помню, как мы оказались в постели. То есть я выключилась на какой-то момент, а когда очнулась, то уже лежала абсолютно голая на прохладных белоснежных простынях. Олег скидывал с себя остатки одежды.

У меня не было сомнений в его опытности…

Но я никак не ожидала, что он будет работать языком, по большей части языком, а не…

– Олег, я не…

– Молчи и наслаждайся, – выдохнул он.

Его язык ласкал мой клитор, потом он стал потихонечку вводить в меня средний палец, одновременно лаская анус большим. Я испытывала одновременно стыд и наслаждение. Я никогда не думала, что кто-то когда-то будет творить со мной что-то подобное. Это было невероятно… невероятно… Я закричала, не в силах сдерживаться.

А когда он наконец вошел в меня, я была такой мокрой и скользкой, что боли почти не почувствовала. Только на какое-то короткое мгновение. А он продолжал двигаться взад и вперед и одновременно нежно ласкал рукой клитор, а я улетала в райский сад.

Чего же я была лишена все эти годы? Почему я себе в этом отказывала?

Хотя ради такого блаженства стоило подождать… Ради этого мужчины стоило подождать…

Глава 25

Я не знаю, когда заснула. Я несколько раз просыпалась за ночь, потом снова погружалась в объятия Морфея. Олег безмятежно раскинулся рядом. Возможно, случившееся между нами было для него рядовым явлением, но для меня-то это был первый раз!

Я не выспалась. Я одновременно чувствовала небывалое возбуждение и усталость. И я не знала, как посмотрю ему утром в глаза.

Олег вел себя так, словно не произошло ничего из ряда вон выходящего.

– Иди первая в душ, – сказал он. – Мне надо позвонить.

Я подобрала с пола одежду, немного стесняясь своей наготы, хотя, наверное, это было глупо. Я ведь на пляже лежала почти голой! И вообще… Из ванной вышла полностью одетой и вопросительно посмотрела на Олега, застегивающего брюки. Лицо его было напряженным.

– Сейчас провожу тебя до номера, переоденься, позавтракай и иди на пляж. Я подойду попозже. Мне нужно уехать.

– Что-то случилось?

– Ничего особенного. Рабочий момент.

Перед выходом из его номера я бросила взгляд на пятнышко крови, выделявшееся на белых простынях. Что подумает горничная? Хотя какое мне дело до того, что подумает горничная? И вообще это не мой номер! И за такие деньги, которые дерут в этой гостинице, персонал вообще не должен попадаться нам на глаза! И он, кстати, не попадался. Это не наша гостиница.

Я открыла дверь пластиковым ключом, Олег зашел вслед за мной. Зачем? Что он хочет тут увидеть? Или хочет заняться со мной любовью теперь, так сказать, на моей территории?

Но я не успела додумать мысль. Я истошно заорала.

На полу, между кроватью и балконной дверью лежала мертвая Ольга. У меня не было сомнений в том, что моя сестра мертва – таких неподвижных открытых глаз, смотрящих в потолок, у живых людей не бывает…

Я орала и орала, пока не прибежали какие-то сотрудники гостиницы. Олег прижимал меня к себе. У меня была настоящая истерика. Я рыдала, несла какую-то чушь, целовала Олега.

Мне сделали какой-то укол – и я отключилась от действительности.

Очнулась в номере Олега. Одна. За окном сияло солнце. Я лежала в постели совершенно обнаженная и прикрытая легким одеялом. Кто меня раздевал? Где мои вещи?

Я бросила взгляд на кресло. Так, моя вчерашняя одежда. А вон и мой чемодан! И ноутбук. То есть Олег – или кто-то из персонала – перенес все сюда. Хорошо это или плохо? Не знаю. Это – факт…

Я встала и отправилась в ванную. В эту ванную перекочевала моя зубная щетка, моя паста, мои кремы…

Я приняла душ, вернулась в номер, какое-то время тупо сидела на кровати, проверяя свои ощущения. Я выспалась. Впервые за долгое время мне утром не хотелось спать. Я бросила взгляд на часы. Какое утро… Начало четвертого! Ну я и поспала… Хотя этот сон пошел мне на пользу.

Что было вчера? Вчера… мне было очень хорошо. Но сегодня утром…

Что Ольга делала в моем номере? Как она туда попала? Хотя для нашего человека электронный замок не должен представлять сложности. Есть соответствующее оборудование, и я сама при желании могла бы его приобрести. У нас на работе как-то заходила о нем речь. Но я в Петербурге могла бы его приобрести, не на Кипре…

С другой стороны, тут наших граждан полно, и не все законопослушные. Сюда разный народ перебрался.

Но зачем на Кипр приехала Ольга? С кем она приехала? Почему она в прошлый вечер пришла ко мне? Мириться? Что-то объяснять? Наоборот, спрашивать?

Кто ее убил? И за что?

Кого хотели убить – ее или меня?!

Почему Олег зашел со мной в номер? Он вполне мог проводить меня только до двери. Он знал? Он ожидал чего-то подобного?

С кем мне посоветоваться?

Советоваться было не с кем. Я поняла, что могу рассчитывать только на себя, а вопросов у меня гораздо больше, чем ответов.

И еще мне явно предстояла встреча с полицией.

Но что делать сейчас? Позвонить Олегу? Нет, попозже. Вначале – искупаться. Есть не хотелось совершенно, хотя у меня со вчерашнего вечера маковой росинки во рту не было.

Я переоделась в купальник, майку и шорты, в пакет положила панамку, мобильник и книжку (смогу ли я читать?) и отправилась к морю. Я просто не могла не окунуться. По пути взяла пляжное полотенце.

Народ уже по большей части с пляжа ушел. Стояло много свободных лежаков. Я бросила свои вещи на тот же, на котором лежала вчера, искупалась, причем плавала без единой мысли в голове, потом легла и стала думать.

Что происходит вокруг меня? С чего все началось? Со странного папашиного аукциона, про который я узнала задним числом? Но что он на него выставил? Почему погибают участники? Олег знает или не знает, что лежало в одном из стульев?

Какое отношение к делу имела Ольга? Почему отец принял ее в клинике? Или не принимал, а меня неизвестный звонивший обманул?

Почему Шуре вдруг захотелось затмить Ольгу? Почему именно сейчас? Откуда у нее все эти бредовые идеи? Откуда взялись голоса, которые слышала Шура?

Смерть мамы – случайность или убийство? Мог ей кто-то подложить некачественный алкоголь? Кто? И кто обыскивал квартиру родителей? С какой целью? Неужели кто-то думал, что мой отец держит какую-то ценность в квартире?

Но ведь мама же держала яйцо Фаберже, или не Фаберже, но очень ценную вещь!

Знакомство с Олегом было случайным, но почему он потом приходил к Ольге, да еще в маскарадном костюме? Что ему было от нее нужно? Они были знакомы и раньше?

На самом ли деле болен мой отец? Или он по какой-то причине разыгрывает спектакль? По какой? Он чего-то боится? И почему он стольким людям рассказал о содержании своего завещания?

Почему муж Полины, он же – давний партнер отца, именно сейчас решил съехать в другую квартиру вместе с сыном? Столько лет они с Полиной жили бок о бок, каждый своей жизнью, каждый занимался своим делом. Дверь между квартирами запирается с двух сторон! Не мог Андрей Степанович не знать, чем промышляет жена. Мне при личной встрече и разговоре о новой квартире он говорил про Полину вещи, не соответствующие действительности. Или соответствующие? Полина могла собраться и сыграть передо мной роль? Какие «выходки» имел в виду Андрей Степанович? Что он «терпит»? Или просто супруги видят одну и ту же ситуацию по-разному?

Что-то должно случиться, о чем я не знаю? Или уже случилось?

– Спишь? – раздался над головой голос Олега. – Я так и думал, что ты здесь.

Я села на лежаке и посмотрела ему в глаза. Он устроился на соседнем.

– Мне Ольга не приснилась? – уточнила я.

– К сожалению, нет, и нам с тобой нужно заехать в полицию. Меня просили привезти тебя, когда будешь в состоянии отвечать на вопросы. Хотели даже отвезти тебя в больницу, но я не дал, сам отнес в свой номер и попросил перенести все твои вещи. Тем более они собирались закрывать номер.

– Ольга жила в этой гостинице?

– Да.

– Одна?

– Да. И неизвестно, что здесь делала и с кем встречалась. Не думаю, что киприоты смогут это выяснить. Так, давай сходим окунемся и пойдем заниматься формальностями. Понимаю, что это неприятно, но я тебе помогу.

– А киприоты…

– Что киприоты? Это – один из самых дорогих отелей страны. И это не первая смерть, которая тут случается. Как ты понимаешь, и раньше тут на тот свет отправлялись наши.

– Здесь убивали?

– Официально признано несчастными случаями и самоубийством. В самоубийство верю – наша баба от несчастной любви вены в ванне порезала, записку оставила. Я только не понимаю, зачем было сюда для этого прилетать.

– Ну, может, именно в этом отеле прошли лучшие дни и минуты ее жизни. Именно здесь она была счастлива с любимым мужчиной.

– Который ее бросил и из-за которого она решила отправиться на тот свет. Принимается. А двух девок вполне могли убить. Они вроде как поскользнулись в ванне. Могли и поскользнуться. Но мог работать и профессионал. Но твоей-то сестре вкололи яд.

– Э-э-э…

– А ты что думала?

– Застрелили. Ничего не думала.

– На теле нашли след укола – при первом же осмотре. Ей его сделали в бедро. Больше никаких внешних повреждений. Тело сразу же отправили на экспертизу. Мы не на Родине. Хотя у них тут и трупов меньше, в особенности криминальных. Мне уже звонили. В общем, яд какой-то.

– И что теперь? – промямлила я.

– Руководство гостиницы сделает все возможное, чтобы о случившемся знало как можно меньше народу. Репутация гостиницы превыше всего. Те предыдущие случаи, которые я упоминал, всячески замалчивались. Информация, конечно, пошла, но никаких журналистов на месте не было.

– А ты откуда про это знаешь?

– Так я со многими киприотами дело имею, а в этом городе все значимые люди друг с другом знакомы. В стране проживает семьсот тысяч человек! Ну а тут-то? У одного из моих партнеров русская жена, она в свою очередь общается с другими русскими. Для перевода приглашали русскую жену еще одного киприота, который дружит с кем-то из руководства гостиницы. Та рассказала этой. Только в полиции не ляпни случайно, что ты в курсе предыдущих «несчастных случаев».

Мы искупались, вернулись в номер, переоделись и отправились в полицию на арендованной Олегом машине. Я честно сказала, что не знала о пребывании моей сестры на Кипре, мы в последнее время не общались, я здесь с ней не встречалась. Ключ ей не передавала, вообще никому не передавала, его не теряла и не представляю, как Ольга проникла в мой номер.

Но у полиции уже была версия гибели Ольги – конкуренция в порноиндустрии. Моя сестрица собиралась сниматься на итальянской киностудии, где раньше все ведущие роли исполняли девушки из бывшей Югославии. Вообще в Европе в последнее время стало много хорватских проституток. Моя сестра приехала сюда для ведения переговоров с владельцами студии. Проблем с кипрской однократной визой не возникло, а вот в получении шенгенской, как оказалось, моей сестре недавно отказали. Возможно, поэтому переговоры и проходили на Кипре.

– И до чего они договорились?

– Владельцы улетели назад в Италию. Мы пока не смогли с ними связаться.

– Но тогда откуда…

– Мы обыскали номер вашей сестры. Судя по бумагам, которые мы там нашли, встреча с владельцами той итальянской порностудии была целью ее визита. И они находились на Кипре в одно время с ней и жили в той же гостинице. Но улетели в четверг. Ваша сестра планировала задержаться до вторника.

«Значит, ей предстояло обратно лететь одним рейсом со мной», – подумала я.

– Но кто ее убил?

Этого пока выяснить не удалось. Полицейский мог однозначно сказать, что на Кипре сейчас большая конкуренция между девушками из бывшего Советского Союза и девушками из бывшей Югославии. В определенных сферах, конечно.

– Девушки из бывшей Югославии работают и в этой гостинице, – вздохнул полицейский, по-моему, показательно. – Мы ничего не можем с этим поделать. И руководство гостиницы ничего не может с этим поделать. Желание клиента – закон.

Я поняла, что киприоты не горят желанием расследовать смерть моей сестры. Свалят на конкуренток по порнобизнесу из бывшей Югославии – и отлично. И никто не будет узнавать, как Ольга попала в мой номер и не хотели ли убить меня. С русскими по всей Европе у полиции возникает куча проблем. Они им совсем не нужны. И лишняя работа не нужна.

Но, слава богу, моя репутация не была подпорчена (ночь в номере свободного мужчины по взаимной симпатии для любвеобильных киприотов – совершенно обычное дело). Полицейские уже выяснили у партнеров нашей фирмы, кто я, зачем прилетала, и мне в дальнейших въездах отказано не будет. Олег подтвердил, что мы провели весь вечер и всю ночь вместе, а в мой номер зашли только утром. Ко мне у кипрской полиции претензий не было. Этому следовало только порадоваться.

В полиции мне также объяснили, как оформить тело. Во вторник гроб полетит в Петербург тем же рейсом, которым планировала лететь я сама.

Когда мы вышли на улицу, я позвонила Полине и обрисовала ситуацию. Полина сказала, что встретит меня в аэропорту и начнет заниматься организацией похорон в Петербурге.

– Пойдем поужинаем, – сказал Олег. – Ты, как я понимаю, сегодня еще не ела.

Не до того мне было… Но тут проснулся зверский аппетит.

– Радуйся, что к тебе никаких претензий и местная полиция не хочет иметь лишнюю головную боль, – сказал мне Олег за ужином. – Ты же, как я понимаю, и дальше сюда ездить собираешься? И по Европе тоже.

– Но кто на самом деле убил Ольгу? За что?

– Ну, на твою сестрицу у многих женщин был зуб. Она у многих мужчин увела, причем просто из спортивного интереса. Уведет – и бросит. Возможно, столкнулась с кем-то из обиженных в этой гостинице. Может, Ольга даже не помнила обиженную – или не знала. Ее мужики всегда интересовали, а не женщины.

– И какая-то женщина прихватила на отдых яд? Чтобы, если вдруг случайно встретит соперницу или кто-то позарится на ее мужа, им воспользоваться?

Олег пожал плечами. Весь его вид говорил: «Кто вас, баб, знает».

– Но почему в моем номере?

– А проследили за ней до твоего номера. Может, даже не знали, что это твой номер. А если еще и увидели, как она с замком колдует – а ведь она явно колдовала, – заподозрили неладное. Решили, что твоя сестрица опять кому-то пакость готовит.

– Но ведь она впустила убийцу!

– Можно было прикинуться горничной. Или еще кем-то. Не знаю, Кира.

– То есть ты уверен, что убивали Ольгу, а не меня?

– Тебя-то за что? – искренне удивился он.

Мы вернулись в гостиницу, поднялись в номер, и тут я вспомнила, что Олег должен завтра уезжать. Мне предстоит вернуться в свой номер?!

Я спросила. Он на мгновение задумался.

– Пойдем-ка, спустимся к портье и выясним, – сказал Олег с задумчивым видом. – Мне на самом деле придется уехать. Я хотел бы остаться с тобой, но…

– Но тебя ждет работа, а я – большая девочка. Я все понимаю, Олег. Спасибо тебе за помощь. Ты и так много сделал.

Олег резко развернул меня к себе.

– Ты обиделась?

– Нет, что ты! И в мыслях не было. Олег, я на самом деле справлюсь. Я не изнеженная дочка богатого папы, я не сидящая дома жена богатого мужа, я очень рано начала решать свои проблемы сама.

– И работала на стройке разнорабочей, – улыбнулся Олег.

– Пошли вниз.

Мне предложили завтра перебраться в другой номер – такого же класса, как был у меня. Меня это устраивало. Завтра утром я туда переберусь. А этим вечером мы поднялись к Олегу.

И все было еще лучше, чем в предыдущую ночь. Было больше нежности и ласки, и больше страсти и огня. Я не могла сказать, следует ли мне ждать повторения в родном городе, и поэтому наслаждалась моментом. Я вообще в последнее время поняла, что нужно наслаждаться каждой минутой, каждым днем, дарованным тебе богом.

Глава 26

Мы вместе позавтракали, Олег помог мне перенести вещи в новый номер, а сам уехал в аэропорт. Оформлением тела мне предстояло заниматься только на следующий день, в понедельник, в воскресенье большинство служб на Кипре отдыхает. И я решила отдохнуть, тупо полежать на пляже, покупаться и ни с кем не разговаривать.

Я только говорила по телефону со своим начальником и Полиной. Иван Иванович тоже обещал помочь.

В понедельник я справилась довольно быстро и радостно осознала, что кипрские чиновники – это не наши бюрократы. Здесь все оформляется легко и быстро. К середине дня я уже вернулась в гостиницу и с удивлением увидела знакомого полицейского, с которым разговаривала в субботу. Он стоял в холле с очень напряженным лицом, разговаривая с кем-то по мобильному телефону. В холле сновали и другие полицейские.

Что еще случилось?

Я решила подождать, пока знакомый закончит разговор, потом подошла к нему и сказала, что все оформила. Он кивнул с отсутствующим видом, потом встрепенулся.

– Что еще произошло? – спросила я у него. – Опять что-то с нашими?

– Вы согласитесь подняться со мной в один номер? Там сейчас трудятся мои коллеги… Умерли еще двое русских.

– Что с ними сделали?!

– Похоже, они выпили лишнего. Просто, может, вы их знаете. А мы не хотели бы привлекать дополнительных лиц.

– При них нет документов?

– Документы есть в номере, и они снимали тот номер, в котором их нашли, но надо выяснить, кто из них кто, и вообще они ли это. Пройдемте со мной, пожалуйста.

Я поднялась в такой же номер, как был у Олега, и с трудом узнала двух мужчин, которых видела в пятницу, когда мы встретились тут с Олегом. Это были те два бизнесмена, которые тоже участвовали в аукционе «Двенадцать стульев». Воняло в комнате так, что я чуть не выскочила снова в коридор. Полицейский поддержал меня под локоток. Рядом тут же оказался врач с нашатырем.

– Только взгляните разок – и выходим.

Признаков насильственной смерти я не заметила. Они сидели в креслах за столиком (мы с Олегом за таким же пили вино), на столе стояла недопитая бутылка виски, под столом валялись две пустые бутылки водки.

Полицейский пояснил, что на дверце номера висела табличка «Не беспокоить», горничная и не беспокоила постояльцев, но потом из номера стало попахивать. Ведь жара же стоит, а тут кондиционер был выключен.

Я назвала имена и фамилии и сказала, что видела их в пятницу во второй половине дня на пляже.

– Они отравились некачественным алкоголем? – спросила я.

– Вскрытие покажет, – ответили мне и спросили, насколько хорошо я знала умерших.

Я пояснила, что не знала никак. Нас представил уже улетевший с Кипра Олег, который был знаком с этими двумя бизнесменами. Я сама с ними в Петербурге не пересекалась – ни по делу, ни на светских мероприятиях. Что они делали на Кипре, я тоже не знала. Заниматься оформлением тел этих двух мужчин я не собиралась, о чем сразу же сказала полицейскому и предложила связываться с родственниками. Правда, я понятия не имела, какие у кого из них имеются родственники и имеются ли вообще.

Меня поблагодарили и отпустили.

У себя в номере я опустилась на кровать. Ноги не держали, коленки тряслись. Да что же это такое происходит?!

На ночь я не просто заперла дверь, а перетащила к ней кресло, благо, то оказалось не очень тяжелым. С сомнением посмотрела на балконную дверь, но тут ничего сделать не могла. Только второе кресло пододвинула к самому выходу на балкон. Проснусь, если кто-то полезет. Перед тем как спать, уточнила, как звонить портье и в полицию. Номер полиции ввела в свой мобильный, обозначив тремя буквами «а» – чтобы шел первым в списке.

* * *

Во вторник в отвратительном настроении прилетела в родной город. А я ведь ожидала вернуться совсем в другом настроении – даже если бы не встретила Олега. Я успешно провела переговоры, я вдосталь накупалась, но…

Полина уже в аэропорту заявила, что похороны, скорее всего, состоятся в субботу.

– Почему так долго? Какие проблемы? Наши что, тело будут проверять?

– Проверять будут. Везти его прямо из аэропорта на кладбище нам бы в любом случае никто не разрешил. И мне сказали, что еще и гроб проверять будут.

– Зачем?!

– Знаешь, сколько нелегальных товаров таким образом поставляется? Причем это не наше ноу-хау. Хотя наши очень активно использовали этот канал поставок из Афгана. Ну, и в мирное время используют.

Я хлопала глазами.

– Не смотри на меня так! За что купила – за то и продаю. Мне так объяснили. И это – не единственная причина. Ольгины работодатели просили оттянуть с похоронами.

– Они их снимать собираются? Чтобы потом в какой-то порнофильм вставить?! Для некрофилов?

– Нет, что ты. В любом случае на похоронах гроб открывать не будем. Слишком много дней после смерти. Поставим большую фотографию. Как раз киношники обещали обеспечить.

– Надеюсь, не в голом виде?

– Нет, лицо крупным планом. В этом, думаю, на них можно положиться. Сделают самую лучшую фотографию. Но не это главное.

– А что?

– Теперь вместо Ольги будет сниматься Шура.

Я резко повернулась к старшей сестре. Мы уже ехали в ее машине. Я сидела на переднем месте пассажира.

Полина тем временем спокойно рассказала, что Шура у нас теперь со справкой. Все сделали очень быстро – помогли деньги, заплаченные Леонидом, ну и Полина подкинула. Никаких обвинений Шуре не предъявлено и предъявляться не будет. Даже никаких штрафов платить не нужно.

– Я думала, что ее хотя бы месяц будут держать в клинике или предложат нам перевести в частную…

– Кира, я тебя умоляю! Кому это надо? Да, судебно-психиатрическая экспертиза – дело долгое, но у нас-то совсем другой случай! Шура никого не убивала, даже ничего не громила. Папаше по голове дала, так это наше семейное дело. Если бы всех родственников, которые врезали по башке – или телу – другим родственникам, освидетельствовали, то у психиатров больше ни на что не оставалось бы времени. Ну а тут все понимали, зачем это нужно. И еще агент подсказал, какой диагноз нам нужен.

Оказалось, что, пока я отсутствовала, Полина с Леонидом наняли агента для представления интересов Шуры. В последнее время к Леониду, а потом к Полине обратилось несколько человек, желавших продвигать потенциальную звезду. Леонид встретился с несколькими, потом троих отправил на встречу с Полиной. Они оба решили остановиться на одном и том же человеке. Он будет вести переговоры с заказчиками, следить за соблюдением интересов Шуры, а также держать родственников в курсе дела.

– Он – не одиночка, что, по-моему, немаловажно, у него своя компания, которая как раз занимается такими делами. Цивилизация и до нас наконец доходит. Там работают юристы, специалисты по пиару. В общем, полный набор.

– А сколько берут?

– Много берут. Сорок процентов со всех гонораров.

– Ого!

– Но они все берут на себя. Все! Тебе нужна эта головная боль?

– Нет.

– И мне не нужна, и Лене. Мы как бы передаем Шуру с рук на руки. И что немаловажно – они обязуются отчитываться и по черному налу. Ты, наверное, догадываешься, сколько черного нала в кино. Даже в обычном, не порно. А они будут представлять финансовые отчеты. Леня говорил с кем-то, кто уже работает с этим агентом. Люди довольны. Ну, возьмут себе сколько-то лишнего. Ну и что? Все возьмут. С черным налом стопроцентно все равно не отследить гонорары.

Я кивнула. Об этом мне неоднократно рассказывала Ольга. И про то, что откаты в кино существовали даже в советские времена. Например, молодой сценарист ставил на сценарий также фамилию маститого, который давно ничего не пишет.

– В общем, мы посовещались с Леонидом и решили остановиться на этой агентской конторе. Договор подписывала не только Шура, но и мы с ней. Шура же у нас теперь официально признана сумасшедшей. Кстати, все лица, желавшие ее представлять, сказали, что для нее хорошо быть официально неадекватной. Это позволяет значительно расширить круг проводимых акций. Что возьмешь с психованной?

– И много у нас официально психованных звезд? – поинтересовалась я из праздного любопытства.

– Точно не знаю, но, думаю, есть, – Полина хохотнула. – В нашей стране все больше и больше людей официально становится психами. Раньше косили от армии и от тюрьмы, спасались от конфискации имущества, а теперь еще и для своеобразной раскрутки имени требуется! Кому за границей рассказать – не поверят, что люди у нас большие деньги платят, чтобы психами стать! Кстати, что было за границей?

Я рассказала про Ольгу и про двух бизнесменов.

– Ольгу твой Олеженька убить точно не мог, если все время был с тобой…

– С чего ты вообще взяла…

– Я кандидатов прикидываю. Хотя, конечно, скорее какая-то баба. А мужики отравиться могли. Или сердце не выдержало. На жаре хлестать водку и виски, как на холоде, нельзя.

– У обоих не выдержало?

– Не знаю. Потом можно будет выяснить, от чего умерли. Их же сюда привезут хоронить. У меня много знакомых, у тебя много знакомых. Сейчас надо Ольгу похоронить, потом за Шурой приглядывать.

На похороны Шура заявилась с двумя сумками – черной и зеленой. Туфли тоже были зеленые, все остальное – черное. Многочисленным журналистам сестра объясняла, что хочет ввести новую моду – ходить с двумя сумками, одну – под платье, вторую – под туфли. Одна была «Биркин», вторая – «Шанель». Шура позировала для всех желающих, отвечала на вопросы о творческих планах. Я видела, что с ней уже поработали в агентстве.

Владельцы кинокомпании, которая снимала Ольгу и теперь собиралась снимать Шуру, договорились о показе фильмов с участием Ольги по кабельным каналам. Поэтому и была отсрочка с похоронами. А в предстоящую ночь, с субботы на воскресенье, их должны крутить с позднего вечера и до утра.

Поминки тоже организовывала киностудия в снятом ею загородном доме, где часто проходили съемки. Нас с Полиной это устраивало. Шура сразу сказала, что на все согласна. С отцом никого из нас даже не соединили, Полина передала медсестре время и место похорон, но отец не пришел. Леонид тоже не пришел. Рядом с Шурой все время находился агент и направлял к нужным журналистам.

На поминках я решила пообщаться с представителями киностудии. Вообще на похоронах было больше всего коллег Ольги по порнобизнесу. Две девушки откровенно рыдали, хотя ни Полина, ни Шура, ни я не проронили ни слезинки.

Я спросила у продюсера порнофильмов, знает ли он, зачем Ольга летала на Кипр.

– Отдохнуть, – пожал плечами он. – У нас сейчас перерыв в съемках. То есть он, можно считать, закончился. С понедельника начинаем снимать другую вашу сестру. Хотя не знаю, как у нее получится…

Он посмотрел на Шуру, опять кому-то позирующую.

– Вы еще не видели ее… в деле?

– Нет. В общем, один фильм отснимем, а там посмотрим, но я не вижу той энергетики, которая была у Ольги. Выставление голого тела напоказ и съемка в порнофильме – две большие разницы.

А я еще помнила, что мне рассказывала Шура… Как она будет сниматься в порнофильмах?!

Я спросила, не собиралась ли Ольга сниматься в какой-то иностранной компании.

– Нет, – удивленно ответил мужчина, с которым мы разговаривали. – У нас и гонорары выше, и фильмы пользуются огромным спросом. Вы же сами знаете, что у нас не чисто порнуха, а с сюжетом, красивыми съемками… А почему у вас возник этот вопрос?

Я рассказала, что услышала на Кипре. Мое сообщение откровенно удивило продюсера.

– Странно… хотя, конечно, Ольга могла договориться за нашими спинами. Хотя какая теперь разница?

Глава 27

Я с головой ушла в работу. Олег не звонил, я ему тоже. Я даже не знала, где он находится – в Петербурге, Москве, на Дальнем Востоке, в Европе или США. Его икорно-рыбный бизнес требовал частых командировок. Но он мог бы мне позвонить!

Тела двух бизнесменов, отправившихся на тот свет на Кипре, привезли в Петербург и похоронили. Полина по каким-то своим каналам выяснила, что умерли они от отравления, правда, не знала чем. Возможно, это не определили и на Кипре. Версия отравления алкоголем устраивала всех и стала официальной. Киприоты явно пожалели деньги налогоплательщиков на дорогие экспертизы. Ведь яд, которым убили Ольгу, тоже точно не определили. В организме произошли соответствующие изменения, это зафиксировали, но глубоко копать не стали. Деньги налогоплательщиков – святое.

Через неделю (даже больше) после похорон, в понедельник, я сразу же после появления в офисе заметила, как странно на меня посматривают сотрудники.

– Со мной что-то не так?

– С вами все так, Кира Павловна, – сказала секретарша. – Но вы, похоже, опять не в курсе того, что выкинула ваша сестра.

– Шура?

– Ну а кто еще-то? – повернулся от монитора компьютерщик.

Я подошла к нему и узнала, что в выходные из Шуры изгоняли бесов. Занимался этим монах-доминиканец. Интересно, откуда его взяла агентская фирма или это был специально приглашенный актер? По крайней мере вся процедура снималась и съемку уже выложили в Интернете. Монах-доминиканец был одет в черный плащ с остроконечным черным капюшоном. Его лицо в кадр не попало ни разу.

В Интернете объяснялось, что в православии нет традиций экзорцизма, нет специального чина, не проводится специальной подготовки экзорцистов. Католическая церковь готовит их в одном из университетов. Обряд также признается и регламентируется англиканской церковью, у мусульман есть обряд изгнания джинна. Правда, в России живет один игумен (из Свято-Сергиевой лавры), который практикует экзорцизм. У него имеются последователи, но Патриарх запрещает и осуждает эту деятельность.

Я не стала смотреть весь обряд, проводившийся над моей сестрой Шурой. Мне хватило начала. Мою сестру обрызгали святой водой (хотя она вполне могла быть из ближайшего водопроводного крана), потом на нагую (явно после пластической операции) грудь Шуры был возложен крест внушительных размеров, потом началось чтение молитв, окуривание ладаном и снова обрызгивание святой водой.

– Все можешь не смотреть, – сказал мне компьютерщик. – Только конец.

– А что в конце происходит?

– Ну как же? – воскликнула одна из дам из моего отдела. – Полное исцеление.

– А бесы засняты?

– Продюсер кинокомпании обещал, что следующий порнофильм с участием Шуры будет посвящен как раз этому ритуалу.

Мне казалось, что мир вокруг меня сошел с ума. По крайней мере, моя сестра Шура не зря получила справку.

Вечером я попыталась выяснить, что медицина думает про изгнание бесов, и нашла ответы медиков на сайте, где шло обсуждение последней выходки Шуры. Кто-то из врачей-психиатров объяснял, что одержимость считается частным случаем психического расстройства. Наблюдаются классические симптомы психического расстройства – маниакальный синдром, истерия, психоз, раздвоение личности, может быть эпилепсия и шизофрения, а исцеление после обряда считают эффектом плацебо или самовнушением.

До выходных опять ничего не происходило. В пятницу вечером позвонила Полина и предложила все– таки съездить в загородную клинику, пообщаться с братом и вообще выяснить ситуацию.

– В смысле с этим таинственным препаратом, который вроде излечивает любую зависимость?

– Да. Вранье или нет? Я тут с несколькими людьми разговаривала. Мне все сказали, что такого препарата быть не может. Надо поговорить с главврачом.

Я спросила про мужа и сына Полины.

– Переехали. Я сама на этой неделе съездила посмотреть на квартиру.

– Полина, неужели ты могла отпустить своего ребенка? – поразилась я.

Сестра вздохнула.

– Благодаря нашим родителям, их отношению к нам, мы все получились какие-то ущербные. Может, у тебя все сложится по-другому, Кира. Мне бы этого очень хотелось. Но во мне не проснулись материнские чувства. Я не могу сказать, что люблю своего ребенка. И не могу сказать, что не люблю. Я равнодушна к Павлику. К счастью, у него есть отец. Любящий, даже обожающий, интересующийся его жизнью, фактически живущий его жизнью. Я считаю, что в этом Павлику повезло. Ему лучше с отцом. Я честна с собой и в состоянии это признать. Мне одна знакомая как-то сказала, что я должна думать о старости, о том, кто будет за мной ухаживать. Но я не думаю. Вообще не думаю. И на самом деле не считаю, что сын – любой – стал бы за мной ухаживать в старости. Еще дочка – может быть. А сиделку, может, и этот наймет. Или я достаточно заработаю к тому времени, чтобы самой нанять.

Полина вздохнула.

– В общем, по-моему, нельзя рассчитывать на то, что твой ребенок будет за тобой ухаживать в старости – как бы ты сама им ни занималась. Он может уехать в другой город, другую страну, умереть раньше тебя…

– Подожди, Полина! Ты никак считаешь, что детей рожают для того, чтобы было кому за тобой ухаживать в старости?

– Да. А зачем еще?

– Но неужели тебе не интересно смотреть, как растет твой ребенок? Как он познает мир? Неужели не интересно с ним общаться?

– Нет, Кира. Это все интересно Андрею. Может, я была слишком молода, когда родила Павлика, а Андрей как раз находился в том возрасте, когда уже по-настоящему хотят детей. Не потому, что надо, что так у всех, а потому, что хочется им заниматься. Ну, ты поедешь завтра в клинику?

– Поеду, – сказала я.

* * *

К главврачу нас проводили без проблем. Правда, документы проверяли и охранники при входе, и сам руководитель этого учреждения. Охранники записали нас в какой-то журнал.

– Вашего брата у нас больше нет, – сообщил мужчина лет сорока пяти, внешне похожий на Чехова. Может, он специально создавал и поддерживал такой образ.

– Он…

– Что вы, что вы, он жив и, более того, с ним все в порядке.

Полина взяла мою руку в свою.

– Вы хотите сказать, что он излечился?!

Врач радостно улыбнулся и кивнул.

– Препаратом, над которым работал какой-то ученый, тщательно скрываемый нашим отцом?

Врач опять кивнул.

– И что теперь?

– Теперь я надеюсь получать препарат в достаточном количестве для излечения как можно большего числа пациентов. На вашем брате испытывалась пробная партия. Ваш отец и мать мальчика подписали соответствующие документы. Поймите: с новым препаратом все непредсказуемо. С любым новым препаратом. Ну а тут такое дело… Признаться, я сам до конца не верил в успех.

– То есть препарат доработан до конца?

– Да.

– Давно?

– Где-то полгода тому назад.

Полина сжала мне руку. Наш отец врал! Деньги на доработку были не нужны! Или нужны на запуск производства?

– Препарат сейчас в производстве?

– Мне бы очень хотелось, чтобы он уже был в производстве. Но, к моему великому сожалению, я никак не могу повлиять на процесс. Здесь возникли заминки по техническим причинам. Я с нетерпением жду начала регулярных поставок.

– Сколько человек вылечились при помощи этого препарата?

– У меня трое – ваш брат и еще двое почти безнадежных. Когда я предложил родственникам участие в эксперименте, они подписали соответствующие бумаги. Как вы понимаете, ни препарат, ни метод не лицензированы. Я с вами разговариваю только потому, что вы – родственники. К тому же ваш брат вылечился. Поэтому у вас не должно быть ко мне претензий. Вот если бы над вашим родственником проводился эксперимент и он оказался неудачным… Многие родственники, даже подписав бумаги, потом предъявляют претензии.

– Нет, у нас к вам никаких претензий, – быстро сказала Полина. – Наоборот, мы очень рады, что такое средство появилось. Но как нам теперь найти брата?

– Насколько я знаю, он уехал из страны. С матерью. Этого хотел ваш отец. Вам у него нужно спрашивать.

Мы с Полиной переглянулись.

– Вы случайно не в курсе, еще где-то проводились эксперименты с этим препаратом?

– В какой-то общине за границей. То ли во Франции, то ли в Швейцарии. И результаты тоже потрясающие, но, конечно, лучше работать на базе клиники. Мало ли что… Еще слишком мало данных, мы не знаем побочных эффектов. А люди-то разные.

– То есть вы не можете утверждать, что препарат помогает в ста процентах случаев?

– Ни один препарат не помогает в ста процентах случаев. И у всех есть какие-то побочные эффекты. Один препарат подходит одному человеку, другой – другому. Он может не сочетаться с какими-то лекарствами, которые человек принимает постоянно. Нюансов много. Еще нет достаточного количества данных! Но он точно дает положительный результат. Три фактически безнадежных случая – и они излечены!

По-моему, с такой уверенностью об излечении говорить было нельзя. Должно пройти время. Ведь бывшие наркоманы вполне могут сорваться через месяц, год… Не зря говорят, что бывших наркоманов не бывает.

– А ученый? – спросила я вслух.

– По-моему, заслуживает Нобелевскую премию. Я с ним никогда не встречался. Ваш отец правильно его скрывал ото всех. Я не знаю, где он сейчас. Надеюсь, что трудится еще над чем-то гениальным.

– Препарат в каком виде?

– Таблетки. Нужно придерживаться определенной схемы приема.

Мы поблагодарили врача и поехали в город. В машине, а потом у меня в квартире очень оживленно обсуждали услышанное.

– Наркоторговцы это так не оставят, – заметила Полина. – Изобретателю угрожает смертельная опасность.

– Мы ничего не можем с этим поделать, Полина.

* * *

В понедельник утром я узнала о разгроме клиники предыдущей ночью. Действовала организованная банда. Их цель осталась для правоохранительных органов неизвестна. Ведь в клинике, где лечили от наркомании, не хранились запасы наркотиков! Атака закончилась пожаром, в котором погибла большая часть пациентов и дежурные врачи с медсестрами.

Я не знала, погиб ли главврач, с которым мы разговаривали. О нем в программах новостей и новостных сообщениях в Интернете не говорилось ничего.

Вечером в понедельник я долго думала, сидя в любимом кресле в окружении любимых персов.

Почему клинику разгромили после появления там нас с Полиной? Или это просто совпадение? Хотя получается слишком много совпадений. В какой день умерла мама? Патологоанатомическое исследование не дало точного ответа – труп пролежал в квартире несколько дней. Но мама умерла после общения со мной. Или вскоре после общения со мной. Ольгу убили у меня в номере. Потом в той же гостинице погибли два бизнесмена – практически после нашего знакомства. Причина их смерти – отравление, как у мамы. Не много ли отравлений? Не много ли ядов? Хотя опять же может быть совпадение. Какая связь между моей мамой и этими людьми? Вроде никакой.

Только я. Кто-то хочет подставить меня? Или убить, или подставить, чтобы я оказалась в тюрьме по обвинению в убийстве или нескольких. Подставляли здесь, подставляли на Кипре… Кому я мешаю? Чем? Я сомневалась, что все происходящее связано с моей профессиональной деятельностью. Я была почти уверена, что дело касается исключительно нашей семьи. Но каким образом?

Почему гибнут участники аукциона, устроенного папашей? Что мой родитель скрыл в одном из стульев? Кому нужна эта вещь? Нужна так, что он (или они) идет на убийства и весьма существенные расходы по их организации?

Кто все-таки хочет подставить меня? Или убить меня? Охотник за неизвестной ценностью? Кому я могу мешать? Я давно не живу в семье! Можно сказать, что всю сознательную жизнь я не общалась с отцом и сейчас он не желает меня видеть и со мной разговаривать. Я ничего не знаю про его деятельность!

Что мне делать? С кем посоветоваться? Хоть бы Олег позвонил…

Глава 28

В ночь с пятницы на субботу меня разбудил телефонный звонок. Мой мобильный обычно лежит у изголовья кровати. Но кто может звонить ночью? Что еще случилось?!

– Кира? – раздался неуверенный мужской голос, который я не узнала.

– Да, – прохрипела я.

– Простите, что разбудил. Мы с вами встречались один раз. Меня зовут Алексей, я проживаю у вашей сестры Полины.

– Что-то с Полиной? – выдохнула я. Сердце в груди сжалось.

– Д-д-да, – промямлило мускулистое божество.

– Что?! Да говори же ты!

– Она покончила с собой.

– Что?!

Это было последним, что я ожидала. У Полины не было поводов кончать с собой. Или я не знала? Мы с ней в последний раз разговаривали в понедельник, после того, как узнали о разгроме клиники, которую посещали в субботу. На неделе я, как и всегда, была очень занята. Полина не звонила. Вероятно, не было никаких новостей.

– Вы можете приехать? – спрашивал Алексей.

– Могу. Звони в милицию.

– А через сколько вы будете? Может, мы вместе позвоним?

– Звони немедленно. Я одеваюсь и выезжаю!

Когда я приехала, в квартире уже работала опергруппа. Мускулистое божество сидело на диване, сжимая голову руками. Услышав, что я приехала, подняло голову. В глазах стояли слезы.

Полина лежала в спальне, на огромном ложе, поверх покрывала. На ней был почти прозрачный черный пеньюар, под ним – черные кружевные трусики и бюстгальтер. Вокруг Полины на ложе и на двух прикроватных тумбочках с обеих сторон лежали какие-то исписанные листочки, вырванные из блокнотов, причем это были блокноты с рисунками, сделанными типографским способом – с различными цветами, кошечками и собачками, снежинками и прочим. Сейчас их много продается. Я знаю, что их любят дочери моих коллег.

Я покачнулась. Меня поддержал кто-то из сотрудников органов, которым требовалось официальное опознание. Я же – родственница, а молодой Аполлон – нет. Меня вывели в гостиную и усадили в кресло, принесли воды. Я выпила.

– Что там за бумажки? – спросила я у мужчин, когда немного пришла в себя.

– Предсмертные записки, – сказал следователь и протянул мне несколько штук, которые явно забрал от тела. Потом, конечно, соберут все.

– Их же там… – ошарашенно произнесла я, пока еще не прочитав ни одной.

Следователь кивнул и предложил почитать. В одной записке говорилось, что в случае падения моей сестры из окна она просит винить отца (указывались полные фамилия, имя и отчество), в случае автомобильной аварии – какого-то Ивана Ивановича Иванова. Были записки на случай смерти от разрыва сердца, заражения чумой, черной оспой и СПИДом. Следователь быстренько перечислил все остальные случаи, которые успел запомнить. Винить следовало или нашего с Полиной отца, или Ивана Ивановича Иванова.

– Ваша сестра была адекватна? – спросил следователь. – Употребляла наркотики, алкоголь в больших количествах?

– Я все объясню, – подал голос с диванчика Аполлон.

Все повернулись к нему.

– Мы тренировались в написании предсмертных записок, – сообщил он. – Там должны быть написанные не только Полининым почерком. Посмотрите повнимательнее. Я только не понимаю, зачем она их вокруг себя разложила!

– Я тоже чего-то не понимаю, – пробурчал следователь. – Кто тренировался? Зачем?

Мускулистое божество пояснило, что, по словам Полины, подобные записки очень эффективны для достижения определенных целей при общении с женщинами. Тут всплыло, чем занималась Полина и что Алексей делает в ее квартире. Сегодня вечером ученик был в ночном клубе, на, так сказать, выездном тренинге для отработки полученных навыков, а когда вернулся, нашел то, что нашел.

– Ты и должен был один ехать? – уточнила я.

– Да. Но Полина кого-то ждала. Кого-то из родственников. Мужчину. Она говорила «родственничек». Может, вашего отца?

– Где ваш отец? – тут же повернулся ко мне следователь.

– Должен быть в клинике доктора Авакяна. Но, может, уже вышел. Я не поддерживаю с ним отношений.

– Кто еще мог быть?

Я рассказала про мужа с сыном, про их недавний переезд и заметила, что муж навряд ли бросил бы сына вечером, чтобы ехать сюда.

– Да, мужа она всегда называла мужем, – кивнуло мускулистое божество.

Я сказала, что еще имеется муж нашей общей сестры Шуры, хотя не была уверена, настоящий он или бывший. Вполне могли уже развестись. Но как и мускулистое божество, я склонялась к тому, что «родственничком» Полина скорее назвала бы отца.

Я посмотрела на следователя и спросила, от чего умерла Полина. Это можно уже определить? При беглом взгляде на тело я не заметила крови, ран, валяющихся рядом ножей и пистолетов.

– Похоже, отравилась. Вскрытие покажет.

Я вспомнила, что Леонид, муж Шуры, возглавляет фармацевтическую компанию. Но Леонид – не дурак. Не стал бы он привозить Полине яд! И зачем ему ее травить?

А папаша стал бы?

– Она сама приняла?.. – опять повернулась я к следователю. – Ее не заставили?

– Признаков борьбы, какого-либо насилия не обнаружено.

– Она не могла отравиться, – твердо заявил Аполлон.

Я кивнула.

Но если могла? Что Полина могла узнать такого, что заставило ее покончить с собой? Мог ей отец что-то такое сообщить?

И с какой стати было раскладывать вокруг себя эти записки? Или это сделал убийца? Подставлял как раз отца? Если человек собирается покончить с собой, он должен написать одну записку, а Полина ничего не написала.

Значит, мою сестру убили. И обставили ее смерть, как самоубийство. Как пародию на самоубийство.

– Ее убили, – твердо заявила я сотрудникам органов.

Аполлон кивнул.

– Давайте дождемся вскрытия, – сказал следователь.

* * *

Причиной смерти была названа остановка сердца. Вызвал ее какой-то неизвестный препарат, остатки которого сохранились в организме усопшей. Сказать, приняла ли она его сама, добровольно, или ее заставили, было невозможно. Следы насилия на теле отсутствовали.

Похороны помню смутно. Их организацией занимались «мальчики». Присутствовали Андрей Степанович, ставший вдовцом, и их общий с Полиной сын. Шура для разнообразия выглядела пристойно и никаким журналистам специально не позировала. Отец не появился. На следующий день я узнала, что он находится в Швейцарии – отбыл туда для прохождения очередного курса лечения.

Насколько я поняла, расследовать смерть Полины никто не собирался. Официальной версией стало самоубийство.

Глава 29

На следующий день после похорон моей старшей сестры мне на мобильный позвонил мужчина, говоривший на английском с небольшим акцентом. Он представился Сеймисом Кирьякосом, сотрудником международной адвокатской конторы с головным офисом в Лондоне и представительствами в разных странах Европы, в частности на Кипре. Сам господин Кирьякос был киприотом, получал образование в Англии (киприоты очень гордятся полученным «в Европе» образованием и обычно при знакомстве это упоминают). Сеймис Кирьякос приехал в Петербург исключительно ради встречи со мной и спрашивал, когда мы можем с ним увидеться.

– Простите, а по какому поводу? – уточнила я, опасаясь, что с контрактами, ради которых я сама летала на Кипр, что-то не то. Только этих проблем мне не хватало на мою больную голову после всего случившегося! Пока хоть с работой все было в порядке, неужели теперь и тут тоже проблемы начнутся?..

– На ваше имя было составлено завещание, и я должен проинформировать вас о его содержании.

– Кто оставил завещание в мою пользу?

– Я все расскажу вам при встрече.

Мы договорились встретиться в шесть вечера в баре гостиницы, в которой остановился Сеймис Кирьякос.

Я сходила к шефу и сообщила о новом развитии событий.

– Может, мне с тобой съездить? Или знакомым ребятам позвонить? Чтобы, по крайней мере, посидели в том же баре и проследили за развитием событий?

Я заметила, что Кирьякос остановился в одной из самых дорогих гостиниц нашего города (и Европы). Навряд ли он учудит что-то в баре.

– Ты только внимательно следи за тем, что будешь пить. Чтобы ненароком тебе в стакан чего-то не насыпал! Мало ли…

Потом шеф задумался и тихо спросил:

– Кира, у тебя были шашни с кем-то из киприотов? Нет, ты не думай, я не лезу в твою личную жизнь, я был бы только рад…

– Не было у меня шашней с киприотами! Мне такие мужики не нравятся! Я понятия не имею, кто на Кипре мог составить завещание в мою пользу! Кстати, я еще не знаю, что мне завещали. Может, больше проблем, чем добра.

Шеф попросил позвонить, как только мне станет известно содержание завещания. Как я поняла, Иван Иванович умирал от любопытства. Я тоже.

Сеймис Кирьякос оказался крупным загорелым мужчиной с животиком. На вид я дала бы ему лет сорок пять, но могло быть и меньше. Обычно киприоты выглядят старше своих лет, причем как мужчины, так и женщины. Он сидел в баре с бокалом вина, я заказала кофе. Мы устроились за столиком в углу, мимо которого никому было не пройти – то есть нам никто не должен был помешать.

– Обычно представитель нашей фирмы встречается с наследником гораздо раньше после смерти наследодателя, но в вашем случае мы были вынуждены проводить проверку и сотрудничать с нашей полицией. Ваша сестра умерла насильственной смертью в нашей стране, причем в вашем номере.

Я ошалело слушала. Ольга оставила мне наследство? Составила завещание на Кипре? С какой стати? Или она давно это сделала, когда мы не разругались? Но опять же, почему на Кипре?

Кирьякос тем временем говорил о том, что их фирма всегда убеждается, что наследник никоим образом не причастен к смерти наследодателя. У них есть сотрудники, специально обученные проводить расследование. Как правило, это бывшие полицейские разных стран. Также их фирма пользуется услугами надежных и проверенных частных детективных агентств в разных странах.

– Мы убедились в том, что вы даже не заходили в свой номер в ночь гибели вашей сестры. Открою вам секрет: мы сотрудничаем с гостиницей, в которой вы останавливались, и нам предоставили копии записей камер слежения. И в нашей полиции у нас есть свои контакты. И мы, и полиция уверены в вашей полной непричастности к смерти сестры. Тем более убить хотели вас.

– Кто хотел меня убить? – простонала я. Признаться, в этот момент меня гораздо больше интересовала личность моего потенциального убийцы, чем содержание завещания.

Кирьякос развел руками.

– Но если вы проводили расследование…

– Наше расследование ставило перед собой другие цели, – спокойно пояснил мне адвокат. – Конечно, если бы я знал, кто желает вам смерти, я бы вам сказал. И наша полиция бы вам сказала. Но мы этого не знаем.

– Что записали камеры слежения? Как я понимаю, они установлены в коридорах?

– Установлены, – кивнул мужчина. – В этой гостинице постоянно проживает большое количество ваших соотечественников, у них регулярно… случаются конфликты, – он долго подбирал фразу. – Менеджмент гостиницы посчитал необходимым установить камеры слежения в коридорах.

– Известно, как Ольга проникла ко мне в номер? У нее не было ключа.

– У нее был специальный прибор, считывающий код… Теперь менеджмент гостиницы работает над проблемой защиты от таких приборов. Хотя от ваших соотечественников трудно защититься. Вы очень изобретательны.

Я печально улыбнулась.

– Кто к ней приходил? Или ко мне?

– Мужчина. Его не удалось опознать. И он явно знал, где расположены камеры слежения. Он постучал. Ваша сестра открыла. Уходил он, скорее всего, через балкон. Записи его ухода через дверь нет. Тогда камера взяла бы его лицо, а он этого явно не хотел.

Далее Кирьякос сообщил, что моя сестра составила завещание в мою пользу за один день до своей смерти. Также она оставила мне письмо, которое сотрудники фирмы были вынуждены вскрыть и показать полиции. Кирьякос приносил мне за это свои извинения и обещал, что в качестве компенсации их фирма всячески облегчит получение причитающегося мне наследства.

– Я могу прочитать письмо или хотя бы его копию?

Кирьякос извлек из кейса белый конверт, аккуратно надрезанный ножницами, и протянул мне.

Я извлекла из него единственный листок бумаги, на котором неровным Ольгиным почерком было написано:

«Кира, прости за все. Я тебя очень люблю. Будь осторожна».

– Это все?

Кирьякос кивнул.

– Ольга не показалась вам испуганной, когда пришла составлять завещание?

Он покачал головой.

– Она никак не объясняла свое желание составить завещание?

– Это совершенно нормальная практика. Обычное дело, – пожал плечами адвокат.

– У вас. В Европе. На Западе. У нас в возрасте Ольги завещание обычно не составляют.

А это означало, что Ольга боялась за свою жизнь… Или просто подозревала, что жизнь может внезапно оборваться, и в самое ближайшее время. И не хотела, чтобы ее добро пошло прахом.

Но кто же убил Ольгу?

Кирьякос тем временем протянул мне прозрачную папку, в которую было вложено несколько листов формата А4. На словах сказал, что мне по завещанию переходит квартира на Кипре, в которой в настоящий момент идет ремонт, вместе с крышей, дом в Греции и дом в Испании.

– Наша фирма проследит, чтобы ремонт был закончен, и проверит качество работ, – невозмутимо говорил адвокат. – Ваша сестра его полностью оплатила.

«Значит, поэтому Ольга жила в гостинице?»

– Если вы сами захотите что-то сделать с крышей…

– Я не поняла насчет крыши, – призналась я.

Адвокат любезно пояснил, что квартиры на Кипре, расположенные на последних этажах, могут продаваться с крышей, с частью крыши или без крыши. Многие покупают квартиры на последних этажах как раз из-за крыши. Я сказала, что должна буду посмотреть на квартиру и на крышу.

– Конечно, мы все понимаем, – кивнул адвокат. – Как вам будет угодно.

Он также сказал, что по условиям завещания фирма берет на себя все формальности по оформлению наследства на мое имя. Кирьякос оставил мне визитку и обещал держать в курсе.

– А налоги? Ведь должны же быть налоги на наследство.

– Вас это не должно волновать. Ваша сестра все предусмотрела. Наша фирма часто занимается завещаниями, по которым налоги на наследство оплачиваются из имущества наследодателя. Ваша сестра для этой цели открыла специальный счет. С него были оплачены наши услуги, и с него мы оплатим все налоги и сборы. Потом мы предоставим вам полный отчет. Если на счету что-то останется, это все перейдет вам.

– А имущество в России?

– Ваша сестра не упоминала никакое имущество в России. И мы бы, признаться, не согласились им заниматься. У вас очень сложно работать.

Я понимающе кивнула. Квартира, в которой жила Ольга, записана на мое имя. У нее была машина. Что-то еще? Я ведь так пока и не съездила в Ольгину квартиру, хотя ключи у меня есть… Надо будет разобрать документы. Может, я что-то пойму о жизни Ольги?

Я ведь даже не представляла, что у нее такие высокие гонорары. Она смогла купить дом в Испании, дом в Греции, квартиру на Кипре… И ведь явно платила за все сразу и наличными! Но меня никогда не интересовали Ольгины деньги…

И почему, почему мы в последнее время не общались?

Я поблагодарила Кирьякоса, сказала, что буду ждать его звонка, и отправилась домой.

Глава 30

Я только успела раздеться, когда появился Олег.

– Прости, я не мог приехать раньше. Мотался из конца в конец страны, потом в Европу, потом опять на Дальний Восток.

– Я все понимаю…

Он молча обнял меня, прижал к себе, потом долго и нежно целовал… Я и не заметила, как мы оказались в постели.

Когда мы уже лежали расслабленные в объятиях друг друга, зазвонил мой мобильный. Хорошо, что не раньше! Почему я его не отключила?

Звонил Леонид, муж Шуры.

– Кира, нужно что-то решать с Шурой, – заговорил родственник. – Мы можем сейчас встретиться? Я могу приехать к тебе, можем на нейтральной территории – где скажешь.

– Это так срочно?

– К сожалению, да.

– Пусть сюда приезжает, – одними губами произнес Олег. – Но про меня не говори.

Я пригласила родственника к себе.

– Я буду в соседней комнате, – сказал Олег и забрал из коридора свою обувь и легкую летнюю куртку.

Родственник приехал с бутылкой «Мартини» и двумя пакетами сока – грейпфрутового и персикового. Все это он сам поставил мне в холодильник.

– Ты есть будешь?

– Нет, ничего не буду. Я ненадолго.

Я не поняла, в чем была срочность. По словам Лени, Шура – то есть ее новая деятельность и выходки – вредила его деловой репутации.

– Но ты же с ней давно не живешь, и твои деловые партнеры должны это знать!

– Она называет меня своим мужем. И дает соответствующие интервью иностранным изданиям. Швейцарцам это не нравится! Мне уже кое-что высказали по этому поводу. Кира, ты можешь поговорить с Шурой? Чтобы она меня не упоминала? Она – свободная женщина, вот пусть и говорит, что свободная женщина, а не замужняя! Я в глазах людей выгляжу полным козлом! Ни один нормальный муж не согласится на съемки жены в порнофильмах. Ну, если только какой-нибудь педик.

– Но ты же вроде сам подтолкнул Шуру…

– Я просто не возражал. И не возражаю. Пусть себе снимается на здоровье! Деньги зарабатывает, а не из меня тянет. Это меня полностью устраивает. Но не надо меня упоминать во всех интервью, как мужа! Поговори с ней, Кира! И скажи, чтобы искала себе другого мужа. Пока на нее еще есть спрос.

Вскоре Леонид уехал, из комнаты вышел Олег, взял у меня из-за пенала полиэтиленовые пакеты, раскрыл холодильник, сфотографировал на телефон появившиеся там бутылку «Мартини» и коробки с соком, потом опустил дары Леонида в полиэтиленовые пакеты, не прикасаясь к ним руками.

– Ты что делаешь?

– Отдам на экспертизу своим знакомым.

– Зачем?

– На всякий случай. Ты проживешь без бутылки и сока?

– Конечно, проживу, но…

– Лучше перестраховаться, Кира.

* * *

И Олег оказался прав. И в спиртном, и в соке был обнаружен тот же яд, которым отравилась Полина. И у мамы он был обнаружен, просто те дела не объединяли в одно! Разные районы, разные люди, мама была алкоголичкой, рядом с телом валялись бутылки, на тумбочке – упаковка из-под таблеток… В общем, отнеслись довольно халатно.

Все слова Леонида, произнесенные им в моей квартире, Олег записал на диктофон. Леонид произносил фразу: «Вот я тут тебе «Мартини» привез и пару коробок сока. Потом выпьешь, когда захочешь».

Отпечатков пальцев Леонид не оставил. Вероятно, перед тем, как отправиться ко мне (а скорее в машине), сбрызнул пальцы специальным составом. В таком случае они покрываются тоненькой пленочкой и отпечатков пальцев не остается. То есть, кроме диктофонной записи, никаких доказательств! Кому бы я сказала, что родственник привез «Мартини» и сок? Если бы не Олег в соседней комнате…

Но кто из знакомых поверил бы в мое «самоубийство»? Или у Леонида был какой-то план? Я об этом так и не узнала – и не хотела знать. Про «обустройство» смерти Полины он тоже молчал. Но вероятно, она умерла при нем, а мне «предлагалось» это сделать, «когда захочешь» выпить соку или «Мартини». Кто связал бы мою смерть с этим родственником?

Также Леонида опознала любопытная бабуля, проживавшая с Полиной в одном доме. Бабуля заявила, что «к Полинке всегда молодые кобели ходили, а тут почему-то старого принесло». Бабулька с интересом следила за жизнью моей сестры и обучаемых ею молодых людей. Старушке показалось странным, что Полина куда-то отпустила «молодого кобеля» и принимает старого (конечно, в сравнении с Аполлоном).

Леонид, как уже говорилось, владел фармацевтической компанией, и у той в последнее время наблюдались финансовые проблемы – вначале поставил не на тот препарат, потом пришлось заплатить много штрафов и взяток после проверок. У Леонида имелись разрешения на выпуск очень ограниченного количества лекарств, и приобретал он их явно для прикрытия, чтобы заниматься производством нелицензированных препаратов, а также известных и популярных лекарств, не имея на то должных разрешений.

У него была и экспериментальная лаборатория, правда, когда представители правоохранительных органов до нее добрались, лавочка оказалась прикрыта. Куда делись сотрудники лаборатории, осталось тайной. Вероятнее всего, их подобрали какие-то фармацевтические концерны. Талантливые разработчики всегда нужны.

– Наркотики? – спросила я.

– Нет, – покачал головой Олег. – Чего не было, того не было.

Однако следовало предположить, что яд, которым были отравлены Полина с мамой и которым Леонид хотел отравить меня, изобрели подпольные гении, работавшие на производстве.

– Но зачем ему было травить маму и Полину?!

– И еще убивать Ольгу, – добавил Олег. – Конечно, ничего не доказать. Но он тогда находился на Кипре. Не знаю, кого он хотел убить, тебя или ее. Ему было все равно. Скорее тебя, а с Ольгой он бы потом расправился. Они же встречались.

– Зачем?! Чем мы все ему не угодили?

– Наследство, Кира.

– Какое наследство?

– От вашего отца. Ему нужно было, чтобы осталась одна Шура. Свою жену он убивать не собирался. Она официально признана неадекватной. А он – законный муж. Они не разведены. А Ленечка такой заботливый. Все Шурино окружение это знает. Дальше надо объяснять? Ты понимаешь, кто взял бы на себя управление всем наследством? Кто прибрал бы его к рукам?

– То есть он специально сводил Шуру с ума?

– Он подсказывал, что ей делать. Шура загорелась идеей – стать известной, затмить Ольгу. Леонид же хорошо знал свою жену. То есть Шура добровольно и сознательно делала то, что предлагал Леонид. Но ты сама знаешь, как это воспринимали нормальные люди. Ну а потом он всячески способствовал официальному признанию ее неадекватной.

– А голоса?

– Леонид звонил Шуре на мобильный. Аппарат, с которого делались звонки, нашли у него дома. Она отвечала на звонок со сна, там незнакомый человек – а это был Леонид с измененным голосом – под легкое музыкальное сопровождение говорил, что ей делать. Когда Шура уже в сознании звонила Леониду утром или днем, он говорил, что это – хорошая идея. Делай.

– А «поп»?

– Специально нанятый гипнотизер. И мне кажется, что тут Ленечка слизал идею у меня. Они же с Ольгой общались. Она могла ему рассказать, в каком маскарадном костюме я приходил к ней. Но и своя голова, отдать должное, у него хорошо работает. Этому выдумщику бы в цирк идти или в сценаристы. Хотя, может, смекалка заработала, когда засветило наследство? Или возникло страстное желание получить много денег и появился вполне реальный шанс?

– Но есть же Андрей Степанович, муж Полины, и их общий сын…

– За вашим отцом наследовали бы твоя мать и вы, четыре дочери. Сын официально не признан. У него фамилия матери. И с ним тоже могло бы что-то произойти.

– А завещание? Ведь отец…

– Рассказывал на аукционе, кому что завещал? Мало ли что он рассказывал. Я тоже могу много чего рассказать.

– Я ничего не понимаю, Олег, – честно призналась я. – Мой отец должен умереть через полгода или меньше?

– А кто ж его знает, – хмыкнул Олег. – Леонид считал, что должен. Но твой отец вполне мог устроить «шоу». Он однозначно подставил под удар многих людей, в частности меня. Поэтому я и занялся этим делом.

– И познакомился со мной?

– С тобой я познакомился случайно. Ты меня подобрала на шоссе. Наверное, это был знак Судьбы… Я с трудом поверил, что девушка, которой я обязан жизнью, – дочь человека, из-за которого я чуть не погиб. Но Судьба иногда делает интересные ходы… Знакомство с тобой, Кира, – это лучшее, что произошло со мной за последнее время. На самом деле.

– А с Ольгой ты когда познакомился? – почему-то спросила я.

Олег долго молчал, глядя в стену, потом повернулся ко мне. В его глазах стояла боль!

– Ольга виновата в смерти моего брата, – наконец тихо сказал Олег. – На самом деле он застрелился, но это было представлено, как заказное убийство, чтобы избавиться от конкурентов. Он понял, что подсел на наркотик, что вылечиться не сможет, и решил немного помочь мне своим уходом. Это долгая история, и я не хочу ее вспоминать. Но до последней черты его довела Ольга!

– Каким образом?!

– Кира, я поражаюсь, что ты столько лет пребываешь в неведении. Ольга смогла скрывать от тебя то, чем занималась, представляться тебе белой и пушистой. Хотя, возможно, ей требовался в жизни человек, на которого она могла положиться. Всегда. При любых обстоятельствах. Она знала, что в крайнем случае ты ее спасешь… И в конце жизни она попыталась спасти тебя. Она отдалилась от тебя, чтобы и тебе не попало заодно…

– Я ничего не понимаю! О чем ты говоришь?!

– Ты в курсе, чем занималась Ольга?

– Снималась в порнофильмах.

– Она была наркодилером, Кира. Она подсаживала на эту заразу обеспеченных мужчин, с которыми имела отношения. Убеждала, что нужно принять таблеточку или порошочек для более острых сексуальных ощущений. Мой брат говорил, что никогда в жизни не испытывал ничего подобного. Потом был еще препаратик или укольчик… Человек не замечал, как попадал в зависимость. Ольгина профессия, ее известность обеспечивали ей возможность знакомств с обеспеченными мужчинами, у которых она вызывала интерес.

– Но почему она этим занималась?

– Деньги, – пожал плечами Олег. – Она же понимала, что не сможет вечно сниматься в порнофильмах.

«Значит, вот на какие деньги куплена завещанная мне недвижимость», – поняла я.

– Так ее мог убить кто-то из родственников?

– Мог, – пожал плечами Олег. – Но тут явно действовал Леонид.

– Но родственники тех мужчин? Ведь твой брат, как я понимаю, был не единственным?

– Не все понимали, что виновата Ольга. Я сам далеко не сразу понял. Она была очень осторожна. Она только подсаживала человека, а потом он уже отоваривался у других. Хозяева ценили Ольгу, следили, чтобы не подставлялась, чтобы никто не догадался, кого «благодарить»…

В эти минуты лицо у Олега стало совсем другим – каким-то жестким, он нехорошо прищуривал глаза, слегка прикусывал левую щеку изнутри… Не отразится ли его настроение на мне? Но я ведь на самом деле не виновата!

И тут я подумала, что к озеру, где мы с ней нашли трупы друга Олега и его девушки, Ольга могла ездить по заданию своих хозяев, а меня взяла с собой для моральной поддержки, для страховки, алиби наконец… Я предоставила ей прекрасный повод, она за него ухватилась. Она могла туда поехать, чтобы попробовать найти что-то, оброненное убийцами – и, не исключено, нашла. И сама обронила визитку немецкого режиссера. Или?.. Нет, не может быть! Не верю! Скорее я поверю, что хозяева попытались подставить Ольгу, может, сказали ей что-то, как-то угрожали, а она решила подстраховаться. Но я этого никогда уже не узнаю. И надо ли мне знать точно, зачем моя сестра потащила меня к озеру? Теперь это ничего не изменит.

– А связь Ольги с Леонидом? – спросила я.

– Это была просто любовная связь. Я повторяю, что муж Шуры никогда не брался за наркотики. Да, он занимался незаконной деятельностью, но черту не переступал. Нелицензированные препараты, которые на самом деле помогают людям, производство всем известных лекарств, но без должных разрешений – это одно, а производство наркотиков – совсем другое. От первого легко отмазаться.

– Неужели разрешения такие дорогие?

Олег кивнул.

– В экспериментальной лаборатории изобретали новые, хорошие, дешевые в производстве препараты. И в нашей стране немало таких лабораторий. Но этим препаратам официально на рынок не выйти! Там предлагают дорогие иностранные аналоги. Зарубежные концерны заплатили, кому надо, – и в наших аптеках лежит их товар. Тут я Леонида не осуждаю. Он не имел возможности работать законно. Законно было бы слишком дорого.

Я вспомнила, что несколько раз читала про подпольные цеха, в которых делались лекарства, и хорошо, если там использовался просто мел…

– Нет, у Леонида легальное производство, и состав, технологии – все выдерживалось. Поэтому он и платил только штрафы со взятками. Но все равно он слишком сильно на них потратился… И решил исправить свое финансовое положение получением наследства.

Эпилог

Примерно через неделю мне позвонил адвокат Леонида и сообщил, что родственник очень просит меня о встрече. Не соглашусь ли я прийти на свидание в «Кресты»? Я согласилась. Мне было интересно послушать, что скажет Леонид.

Он осунулся, исчезла холеность, которую я помнила. Нельзя сказать, что взгляд стал затравленным, но однозначно стал другим. Какое-то время мы рассматривали друг друга сквозь стекло в комнате для свиданий с подследственными. Потом Леонид снял телефонную трубку. Я сняла трубку с аппарата со своей стороны.

– Спасибо, что пришла, Кира, – прозвучал усталый голос. – И прости меня. Наверное, на меня нашло помутнение.

Я пожала плечами. По-моему, ни о каком помутнении речи быть не могло. Он действовал в здравом уме и ставил перед собой вполне определенную цель.

– Я рад, что ты жива и здорова. Но я должен тебя предупредить об опасности, которая тебе угрожает. Может угрожать. Я точно не знаю. Кира, я бы даже не думал ни о каком наследстве, если бы твой отец дал мне формулу, оказавшуюся в его руках. Я хотел выпускать препарат, который спас бы множество людей по всему миру. И я бы стал богатым человеком. Я не отрицаю, что стремился к богатству. Но твой отец решил иначе…

Я сказала, что слышала про какого-то биохимика, работавшего в подполье над препаратом, избавляющим от зависимости.

– Он довел работу до конца. Это мой сотрудник. Я быстро понял, что может означать его изобретение, и решил его спрятать. Обратился за помощью к твоему отцу. Я же знал про проблемы его незаконнорожденного сына и сколько средств и усилий приложил твой отец для его спасения.

По словам Леонида, мой отец загорелся идеей. Появлялся шанс. Ему, как и другим родителям наркоманов, нет дела до того, лицензировано средство или не лицензировано. Если может помочь, они согласятся на его использование.

– Где работал тот специалист?

– У вас на даче.

– И?

– Как я уже сказал, он довел дело до конца, изготовил пробную партию таблеток. На эксперимент согласился главный врач клиники, в которой лечился твой брат. Он вообще человек с открытыми взглядами, готов на самые необычные эксперименты, если они дадут результат. Эти дали.

– А где сейчас специалист? Главный врач?

– Мертвы. Результаты экспериментов уничтожены. Наркомафия не дремлет.

– Откуда они узнали?..

– Их щупальца везде. Думаю, узнали в клинике, когда начался эксперимент. Там наверняка работали люди, сливавшие информацию. Теперь я думаю, что «болезнь» твоего отца – ширма, за которой он пытался скрыться и выжить. А потом он придумал аукцион «Двенадцать стульев».

– Аукцион-то к делу какое имеет отношение?

– Ты знаешь, что твой отец спрятал в одном из стульев?

Я покачала головой.

– А мне он сказал, когда я настаивал на получении формулы или хотя бы пробной партии таблеток.

– Они остались?

– Да. Так вот твой отец вложил формулу и несколько таблеток в один из стульев и сказал об этом тем, кто ему угрожал. Он таким образом обезопасил себя и заработал деньги. Предложил наркомафии поучаствовать в аукционе. Посмеялся. Поразвлекался. Твой отец, Кира, – еще больший подонок, чем я. И я не пошел бы на убийства, если бы смог производить этот препарат! А он подставил многих людей. Все, кто купил стулья, оказались под ударом. И он это знал! И даже не предупредил их! Люди думали, что участвуют в благородном деле, а оказалось, что рискуют жизнью. И не только своей! Ведь еще и посторонние люди погибли. Я точно знаю, что родственников одного убитого пытали, а они ничего сказать не могли, потому что не знали. И во всем этом виноват твой отец. Знаешь ли, свою шкуру можно было как-то по-другому спасать. А этот выдумщик… Развлечься ему захотелось, видите ли, и память о себе оставить!

Леонид скривился и махнул рукой.

– Представители наркомафии купили всего один стул?

– Да. Один я, то есть мой приятель по моей просьбе, чтобы мне там не засвечиваться. Угольный король с приятелем. Известный тебе Олег, то есть его друг, погибший у озера. Два человека утонули, то есть были утоплены после применения к ним «сыворотки правды». Двое пострадали от взрывов, к счастью, один из них выжил. Еще двое погибли на Кипре, думаю, тоже после «сыворотки правды» или чего-то похожего. И есть еще один бизнесмен, быстро запустивший в Интернет информацию о «пустышке».

– Но кто получил формулу?

– Я считаю, что она осталась у твоего отца. Ему требовалось время для решения кое-каких проблем, и он его получил, направив наркомафию по ложному следу. Потом ему еще помогла Ольга.

– Ольга? Каким образом? С какой стати?

– Из корыстных соображений. Ольга, конечно, в первую очередь думала о себе. Она всегда думала только о себе. У нее возникли какие-то разногласия или проблемы с хозяевами, начальниками или я не знаю, как их назвать, – в общем, с теми, на кого она работала.

– Это она тебе сама сказала?

– Да. И она назвала их имена отцу. А он устроил показательную казнь. Расстрел двух семей с детьми, отправившихся на шашлыки, – дело рук твоего отца. Ты слышала об этом расстреле?

Я кивнула.

– Потом твой отец запустил соответствующую информацию в определенных кругах. Его никто не осудил, как раз наоборот. Может, он таким образом хотел хоть как-то отмыться перед участниками аукциона и членами их семей? Или мстил за сына? Хотя точно я не знаю.

– А нефтяную компанию он все-таки продал или нет?

– Продал. Я считал, что не продаст, и надеялся на акции. Если бы я точно знал… А твой отец забрал вылеченного сына, его мать и отбыл из страны.

– Что будет теперь? Что бы ты сделал на его месте?

– Пластическую операцию себе, сыну и его матери, несколько лет тихо сидел бы в какой-нибудь Аргентине, не высовывался, не швырял деньгами, потом купил бы небольшую фармацевтическую компанию в стране третьего мира, например в Индии, и запустил бы выпуск препарата. Ну а там как карта ляжет…

Я спросила про маму, то есть про ее любовника. Не был ли им Леонид?

– Твоя мама была очень несчастной женщиной, Кира, – сказал родственник.

– Но…

– Нет, я не был ее любовником, но знаю, кто был. Тебе не скажу. Не надо тебе это знать. А твою маму мне всегда было жалко… По-настоящему жалко.

– И ты решил, что ее смерть…

– Да, Кира, – Леонид посмотрел мне прямо в глаза. – Смерть стала для нее избавлением. Иначе неизвестно, как бы она кончила. А так она умерла без боли и в своей постели.

С этим я была вынуждена согласиться…

* * *

Через месяц я услышала в программе новостей, что известная клиника, занимавшаяся лечением наркоманов, заново отстроена. Перед журналистами выступал главный врач, чудом оставшийся в живых, и рассказывал об усилении охраны, возвращении старых верных сотрудников, которые в злополучную ночь не находились на дежурстве, найме новых надежных людей, которых он успел подобрать за последнее время.

Слава богу, хоть этот жив!

Вечером в гости приехал Олег. Он теперь вообще стал у меня частым гостем.

– Ты слышал про клинику? – спросила я.

– Даже был там.

– И что?

– Думаю, что главный врач зря это затеял. Хотя он взрослый разумный человек, сам принимал решение, оценивая риски, но он – врач, он считает своим долгом спасать людей, если может это сделать. Он достоин за это уважения.

– Он получил формулу?! Или готовый препарат?

Олег с усмешкой посмотрел на меня.

– Письмо из Швейцарии, в котором лежал один листочек с формулой.

– Мой отец?..

– Не знаю. Может, кто-то из участников аукциона сделал ему такой подарок. Я, по крайней мере, стал одним из спонсоров восстановления клиники. С этим препаратом, без него, но они помогают людям. Клиника должна работать. Главврач верит в возможности препарата – пусть верит.

– А ты нет?

– Кира, ты уверена, что твой сводный брат излечился? Ты уверена, что двое других участников эксперимента окончательно излечились? Ты уверена, что этот препарат поможет всем наркоманам? Хотя если поможет одному из ста – это уже прогресс.

– Но наркомафия убила столько людей…

– Они тоже точно ничего не знают. Это меры предосторожности. А вдруг? Мало ли гениев на Руси… Но я на самом деле не думаю, что изобретение такого универсального препарата возможно. Нет препаратов, помогающих всем людям, больным одной болезнью.

– Что теперь будет делать мой отец? – спросила я и у Олега.

– Тихо доживать свой век с сыном, которого он так хотел, и его матерью. Может, займется каким-то бизнесом. Забудь о нем, Кира. Он же давно от тебя отказался. Он имел возможность наладить с тобой отношения, но не сделал этого, даже не попытался.

И у меня не осталось никого… Ольга мертва. Полина мертва, Шура на самом деле, по-моему, обезумела со своими съемками и выходками. Я не могу с ней общаться. Андрей Степанович с сыном живут своей жизнью, у Андрея новая работа, вроде он всем доволен. Но мы никогда не были с ним близки, хотя перезваниваемся раз в месяц, возможно, скоро прекратим…

– Кира, ты слышала, что я сказал? – слова Олега ворвались в поток моих мыслей. – О чем ты так глубоко задумалась?

– О родственниках. То есть их отсутствии. У меня никого нет. Только мои любимые коты. Это ужасно.

– Так вот я предлагаю тебе выйти за меня замуж, – воскликнул Олег. – А ты даже не услышала! Я тоже один. И у меня тоже никого нет. Только собака. Ну, так как?

«Интересно, а мои коты смогут поладить с его собакой?» – почему-то подумала я. Кто бы мог предположить, что это будет моей первой мыслью после первого в жизни предложения руки и сердца.