Успенский Михаил

Как у нас в номенклатуре

Михаил Успенский

Как у нас в номенклатуре

Былинки конца XX века

А вы на земле проживете,

Как черви слепые живут.

Ни сказок про вас не расскажут,

Ни песен про вас не споют!

М. Горький

Какие посетители бывают

Это еще давно было.

Был Дрянных Наум Евстигнеич такой большой начальник, что и не выговорить. Главнее его разве что в Москве найдутся, да и то не все, а через одного. И вот приходит к нему старичок. То ли ради жилплощади, то ли насчет пенсии, то ли песочницу во дворе деткам построить - секретарша и не помнит уже. Он разогнался, старичок-то, а секретарша ему окорот дала:

- Наум Евстигнеича нету и не скоро будет. На барабанном заводе новый почин открыли - он ленточку режет.

Старичок другим днем приходит, секретарша свое:

- Наум Евстигнеич нынче в полях, разрыв между косовицей и обмолотом ликвидирует, не велел ждать.

А на дворе февраль месяц. И вот неделя, другая, старичок все ходит, а секретарша ему:

- Наум Евстигнеич на своем самолетике в Африку удалился. Там главному африканскому принцу переходящую медаль вручают, Наум Евстигнеич свидетелем.

А в это время Наум Евстигнеич у себя в кабинете крепко закашлялся. Наверное, коньяк не в то горло полез. Дохает, кряхтит. Старичок и побеги прямо в кабинет. А Дрянных Наум Евстигнеич прокашлялся и заревел:

- Для чего в неудобное трудящимся время старичков пускаете? Я не велел, чтобы в джинсах ходили!

(А был старичок в джинсах.)

Секретарша заругалась, старичка выпроваживает. Наум Евстигнеич не побрезговал, самолично взашей пихает. Вдруг старичок огорчился, насупился и стал четыре метра ростом! Под потолок. В этих-то домах потолки высокие. И старичок высокий. И говорит страшным голосом:

- НУ, ЛАДНО! ПОПОМНИТЕ МЕНЯ ТУТ!

Плюнул на пол - образовалась дыра. Старичок туда прыг, а секретарша кричит:

- Охранники, а охранники! Тут зловредный старичок проник и против Наума Евстигнеича акты планирует!

Охранники прибежали - куда там! Старичок-то знаткой был, глаза им отвел, они только друг дружку зря перестреляли.

День прошел, другой, на третий у Наума Евстигнеича на голове лысина растет. Пригнали врачей, мажут лысину иностранными средствами, крокодильими яйцами, толченым тигриным усом. Травили кислотой, поливали жидким азотом не возвращается волос, все равно как невозвращенец какой.

- Ладно, - говорит Наум Евстигнеич.- Вижу, что не врачи вы, а вредители одни. Переть далее некуда - стригите и брейте мне голову, как будто бы я маршал Конев.

Как Наум Евстигнеич икорки попросил

С голой головой прямо из кабинета на банкет отправился. Тогда такой порядок был: чуть что - банкет на шестьдесят четыре персоны. От процедур и бритья оголодал Наум Евстигнеич и позывает:

- Икорку передайте! Передайте мне икорку!

От него, видишь ли, икорку далеко поставили: среди официантов-то тоже дураков хватает. Он и шумит: передайте да передайте икорку!

А не в хороший час сказал, про старичка-то четыре метра ростом забыл. И вместе с икоркой, черной ли, красной, передали Наум Евстигнеичу икотку. Она обыкновенно у женщин встречается и по деревням, а тут у мужика и на ответственной должности. Икает Наум Евстигнеич, старается, а это старичок знаткой всего одну-то буковку поменял. Нашли в зале кто поближе по званию, поручили колотить по спине. Думают, подавился. Кое-как потыкался, ему фужерчик пихают:

- Наум Евстигнеич, вот минеральная-то - поле-езно!

А у Наум Евстигнеича внутри живота кто-то тоненьким голосом свиристит:

- Хозяина моего водой поить, такую-то мать? Наливай беленькой полный стакан!

Ох, ах, нашли беленькой, а свиристелка-то эта внутренняя все недовольна:

- Я сказала, стакан граненый, так вашу и перетак! Сопровождающие лица смеются, на матерки-то думают - народный юмор. А это икотка бушует:

- Пусть Федор Кузьмич по залу на карачках ползет, старый хрен, а Матильда Семеновна на нем верхом кавалерийский рейд по тылам противника изображает.

Видят люди, что у начальника требования сильно повысились. Изобразили в лучшем виде, на то и банкет, чтобы вспоминать до следующего.

Как врачи икотку бороли

Проспался Наум Евстигнеич, хотел перед супругой за вчерашнее повиниться, да вместо того снова выкликать начал:

- Разлеглась тут! Хозяину худо, а она ничем-ничего! Жена-то умная была.

- Наум! - говорит.- Ты вспомни своей головой: у тебя же скоро заседание пленума президиума форума симпозиума! Ты же с высокой трибуны эту неправильную линию поведешь!

- И правда, - говорит Наум Евстигнеич своим голосом.- Ну-ка собирай всех врачей, какие есть, как бы на медицинскую конференцию...

- Не боюся врачей! - верещит икотка.- Перевидала их там-то и там-то!

Где бы ни видала, а съехались все, сколько было. Техники с собой притащили. Опутали Наума Евстигнеича проводами, подключили ему искусственное сердце, легкое, почку, печень, мало до мозгов не добрались. А икотка дразнится:

- Я-то уж с печени сбегла! Я вото где!

Врачи ее совсем в другое место загонят, а она:

- А сейчас-то я куда намылилась, срам сказать кому!

Врачи всем кагалом туда, а ее уж и след простыл. Наконец главный профессор (он ни одного начальника не боится с тех пор, как самого Терентьева от стригущего лишая вылечил) говорит:

- Шабаш! Наука бессильна!

- Точно,- подтверждает икотка паскудным таким тоненьким голосом.

А Наум Евстигнеич пригрозил врачам постановлением, да что толку-то.

Как Наум Евстигнеич с боженькой кокетничал

Были-обитали при Наум Евстигнеиче двое, Сенофондов да Гаманок. Они ему заместителями приходились, один по общим вопросам, другой по все остальным. Поняли: кто икоту выведет, тому в большой чести пребывать. Гаманок говорит:

- Врачи ваши дураки, а вот привезу я сейчас батюшку попа со святой водой...

Наум-то Евстигнеич аж сбруснявел:

- Ты в уме ли? Мне, члену почетного президиума,- попа-мракобеса? Он же от меня декретом отделен!

Гаманок увещевает:

- Так я же ночью привезу!

- А-а, тогда ладно. Я сегодня не велю по городу фонари зажигать, как будто экономия электричества.

Икотка тоже провещилась:

- Боюсь, боюсь батюшку! Пусть святой воды поболее везет!

Как стемнело, Гаманок взял под святую воду целую поливальную машину и к батюшке. А батюшка уже десятый сон смотрит. Интересный сон: как на Никейском соборе Николай Мирликийский Ария-отступника по мордасам возит. А на самом деле это Гаманок в дверь звонит, стучит, тарабанится. Проснулся батюшка, отворил дверь, хотел с Гаманком как во сне обойтись, да сдержался, помянул царя Давида и всю кротость его.

- Что ж ты, сыне, мне мой любимый десятый сон досмотреть не дал? только и попенял.

Гаманок ему объяснил расстановку сил.

- Э,- говорит батюшка.- Да ведь если узнает кто - Наум Евстигнеича по шапке, а на меня епитимью наложут в десятикратном размере.

- Не узнают, - говорит Гаманок, - потому что мы по всему городу свет выключили. Святи воду да поехали!

- Куда столько-то?

- А разве Наум-то Евстигнеич мал человек?

Поехали. В темноте всю поливалку побили, весь город на уши поставили, но доехали.

Батюшка молитву читает, Гаманок начальника из машины водой поливает, икотка в начальнике криком исходит, а организма не покидает. Наконец батюшке надоело икоткины матерки слушать:

- Это ваше дело, мирское. Кабы в него легион бесов вселился, я бы с ними помужествовал, а то икота поганая.

И добавил неясно, по-церковнославянски вроде.

Наум Евстигнеич на Гаманка внимательно смотрит, вопрос о его соответствии занимаемой должности рассматривает...

- А! - говорит Гаманок.- Я же все перепутал! Надо муллу, а не батюшку-мракобеса! Аллах нынче в мире большую силу набрал...

Сбегал, привел муллу, а по дороге еще и за раввином заскочили на всякий случай. Толку чуть, только икотку пуще прогневили. Гаманок не сдается, умело борется за жизнь:

- Наум Евстигнеич, дайте вашего самолетика! Слетаю на Север - шаман знакомый есть в Суринде. Шаман на живого налима помочится, сбрызнет - все как рукой...

Заревели Наум Евстигнеич с икоткой на пару, схватили Гаманка, изо всех сил бросили в глухой район. Пусть там с шаманом своим дружбу водит!

У Сенофондова в душе оркестры играют, Мордасова частушки поет.

- Я давно в Гаманке этом тягу к идеализации темного прошлого замечал. Мы, Наум Евстигнеич, лучше сделаем, как материалисты: есть баушка Семеновна. Она самого Макеева в юности от рожи избавила...

Как Семеновна икотку одолела

Семеновна в бараке жила на улице имени Сорокалетия Переименования. К ней с утра хвост народу - головы ситом править после праздничка. Сенофондов вперед милицию послал, они стали очередь переписывать, она и разбежалась.

Сенофондов говорит:

- Вот, баушка Семеновна, до чего демократия досягнула: сам Наум Евстигнеич твои тяжкие жилищные условия пожалеть приехал. Кстати, к нему тут днями икотка привязалась в доброкачественной форме, ты глянь, старая, расстарайся.

Икотка этой Семеновны всерьез забоялась, ругается, Наум Евстигнеичу вежливого слова вставить не дает, потом даже частушку с критикой пропела:

Во деревне жизнь

Враз переиначили:

Свели Семеновну в сарай

Да и раскулачили!

На перегибы в период коллективизации недвусмысленно намекает. Семеновна губки поджала, стала ладить: спрыснула с уголька, пошептала. Потом говорит:

- Скоро полдень, дикий час. Тащите сюда живую воду: буду ее о полудне на окне давить...

Секретари, помощники, референты забегали... И в гипроводхоз бегали, и в потребсоюз, даже в филармонию - нигде нет...

- Распустили народишко,- ругается Наум Евстигнеич.- Надобно опять месяца на два по всему городу воду отключить - пусть разживутся...

Поздно: дикий час пробил. Икотка как начала Наум Евстигнеича об пол прикладывать, политически безграмотные слова выкрикивать! А милиционеры в оцеплении-то слушают! Тут бежит запоздалый референт. Расстарался, добыл на рынке у восточного человека за пятерку.

- Время ушло,- говорит Семеновна.- Теперь-то сади ее хоть к себе в пробор - это ей будет шаше Энтузиастов...

- Ученую степень получишь! За тебя уже три гаврика диссертацию пишут я распорядился...

- Добро, - говорит Семеновна. - Гонять икотку можно еще так: выдернуть кол, да не из плетня, а из слова "заколебать", и тем колом вдоль спины семьдесят два раза...

Попытали вытянуть кол, - нет, нехорошо получается, неприлично.

- Оставьте, - говорит Семеновна. - Нет в вас того задору. Тогда одно остается: в полдень, в дикий час, разболокайся до трусов и беги вверх, на Афонтову гору. Только бегать надо каждый день целую неделю. Икотка замучается да плюнет на свои обязанности...

- Как же мне в трусах бегать? - испугался Наум Евстигнеич.- Разве что народ на полевые работы отправить из города? Или учения гражданской обороны объявить?

- Я придумал, - говорит Сенофондов. - Никуда никого утонять не надо. Наоборот, у нас массовое мероприятие будет!

Как словом, так и делом: объявили всеобщую Неделю бегуна. В полдень выходят изо всех учреждений, со всех заводов и бегом на Афонтову гору для здоровья. Впереди Наум Евстигнеич с личным примером, за ним помощники с транспарантом: "Беги, Емеля,- твоя неделя!"

И гляди ты: икотка-то сперва больше помалкивать стала, утомилась, а потом и вовсе на нет сошла.

На работе профилактические меры принял: питаться стал в кабинете. Кроме того, Семеновна, доктор наук, предупредила:

- Опасайся по глинистой почве ходить. Неровен час, кто в след три иголки остриями вверх вставит - так будешь знать. А то еще хуже - след вынут да нашепчут...

С тех пор не видали Наум Евстигнеича на ударных стройках.

Как Наум Евстигнеичу подбросили кикимору

С икотой, не будь ладна, управились. Наум Евстигнеич на симпозиум по форуму пленума съездил, наградил жену ценным подарком из московской гостиницы.

Но вот новая беда. Любил Наум Евстигнеич после обеда вздремнуть часика два. Ему для этого диванчик поставили, а он по старой привычке за столом предпочитал. И вот как-то спит и видит: из-за сейфа японской ручной работы выходит мужичок невысокого ростика, в галифе, во френчике, с усиками, невзрачный, рябенький, изо рта трубочка торчит. И говорит Наум Евстигнеичу:

- Товарищ Дрянных! Вы мои "Вопросы языкознания" законспектировали, нет ли? Ну, я тебя сейчас задавлю-ка!

И ручищи вытянул на три метра двадцать два сантиметра, добрался до шеи, давит Наум Евстигнеича, ругается по-нерусски. Наум Евстигнеич вырывается, кричит. Секретарша дверь открыла - он шмыг за сейф, как не бывши.

- Что такое, Наум Евстигнеич?

- Да так, скверно во сне видел...

- А что это у вас на шейке?

Стал Наум Евстигнеич в кабинете с охранником сидеть. Ну, пообедал, стал его сон долить. Снова выходит из-за сейфа рябенький с трубочкой. Охранник же, вместо того чтобы огонь открыть, встал по стойке смирно, ладошку к пустой голове прикладывает. Рябенький ухмыльнулся и спрашивает:

- Товарищ Дрянных, мы решили, что у вас головокружение от успехов. Поможем вам его преодолеть: я тебя задавлю-ка!

И давит, старается. Охранник пистолет в зубах держит, а руками изображает бурные, продолжительные аплодисменты. Ну, секретарша в кабинет. А рябенький ее почему-то стеснялся, снова за сейф оттянулся... Наум Евстигнеич глупого охранника присудил к высшей мере - с пайкового довольствия снял и говорит:

- Вы, это, мне после обеда спать-то не давайте - пусть в телефончик звонят, некоторые даже так заходят, анекдоты сказывают... А то еще задавит этот-то! Рябенький!

Неделю без дневного сна продержался - более не может.

А чуть задремлет - лезет из-за сейфа рябенький, дымит в лицо, угрожает, а под конец - давит. Позвали Семеновну, приехала с лаборантами.

- Кикимору тебе подложили, Наум Евстигнеич. Ищи!

- Ищите! - Наум Евстигнеич кричит. Все перерыли, стенки по кирпичику перебрали. Семеновна объясняет:

- Кикимору в дом под нехороший день подбрасывают: либо на Онуфрия-мужеложца, либо на Мелентия-мздоимца, либо на Лукьяна-спидоносца, либо на Варвару-валютчицу. Ее как найдешь, скорее швыряй наотмашь в огонь, притом левой рукой...

- Так нету же ничего!

- Плохо ищут! А не хочешь - в другой дом переезжай!

- Другой-то дом еще в той пятилетке намечен... Ищите кикимору, а нет другое место работы!

Семеновна говорит:

- А под сундуком-то глядели?

(Это она на японский сейф.)

- Что ты! Его отродясь никто с места стронуть не мог!

- Так смогите!

Делать нечего. Принесли блоки, тросы, домкраты, лазер - кое-как приподняли сейф. Семеновна туда нырь рукой:

- Вот она, голубушка!

А в руке у нее куколка маленькая. Пригляделись - это простая папироска в тряпочку замотана. Называется папироска "Герцеговина Флор".

Наверное, так рябенького звали!

Как Наум Евстигнеич на ночь глядя катался

Начальство у нас не без греха, поскольку оно из нас же с вами в люди и выходит. Вот и Наум Евстигнеич. Завел помимо жены девицу по имени Виктория Перемога, украинскую подданную. А квартиру ей нашел подальше от центра.

Как Семеновна рябенького-то прогнала, Наум Евстигнеич снова себя человеком почувствовал. Решил домой сегодня не ехать. Звонит жене:

- Меня не жди. Мы новый стиль работы осваиваем: ночной совет застрельщиков авангарда.

Дальше звонит в гараж:

- Шофера Володю ко мне!

- Дак ведь Володю-то...

- Ни-ни у меня! Чтоб Володя был!

Через минуту и правда бибикает.

Сел Наум Евстигнеич в машину, видит - шофер Володя бледный какой-то. А этому шоферу он только и доверял.

- Ты, Володя, болеешь, что ли?

- Да нет, это я так...

Поехали. Вот уже коммунальный мост. Володя шофер бормочет:

- Месяц светит, покойник едет... Наум Евстигнеич, не страшно тебе?

- А чего страшиться-то? Бабе своей наплел всякого, дежурного проинструктировал...

Дальше едут. Наум Евстигнеич задремывать стал. А Володя ему опять приговаривает:

- Месяц светит, покойник едет... Наум Евстигнеич, не страшно тебе?

- Пошто страшно? Акты на передачу мы сожгли, Абрам Исаич в ходе следствия удавился, Никотин Прохорович на повышение пошел...

Подъезжают уже к самому Каменному кварталу. Шофер Володя снова свое спрашивает:

- Месяц светит, покойник едет... Наум Евстигнеич, не страшно тебе?

- Вот привязался! Да пока в столице дядя Коля сидит, ничего мне не страшно на всем белом свете!

А Володя улыбнулся - что за улыбка, в темноте-то не видать, - и негромко так говорит:

- Да я не к тому... Не страшно ли тебе, Наум Евстигнеич, с покойником-то по городу разъезжать?

И засмеялся ужасно: хыр-хыр-хыр...

Наум Евстигнеич сразу обретенное было мужество потерял, а с ним и сознание. А когда оклемался, оказалось, что сидит он в обломках своей персональной машины на штрафной площадке ГАИ. Кое-как встал, к людям пришел, от них и узнал, что шофер Володя еще прошлой ночью насмерть разбился, а ему до поры не говорили, чтобы не расстраивать. Но ведь какой верный шофер был! Мертвый-мертвый, а ослушаться распоряжения не посмел! Раньше-то, говорят, все люди такие были, это теперь пораспускались.

Наум Евститнеич и финский баннушко

Как-то раз у Наум Евстигнеича приключилась беда: барабанный завод план завалил. Ни тебе тревогу пробить, ни о достижении отрапортовать. Наум Евстигнеичу из Москвы сам дядя Коля позвонил, ругается:

- Твою-то об угол да об косяк! Ты чем там у себя думаешь? Ну, будет тебе баня!

И точно: присылает в особом ящике финскую баню. Наум Евстигнеич уразумел и в тайге, от глаз-то подальше, вокруг бани выстроил дом с оградой и всем, что положено. И даже с девицами, чтобы, гостей ожидая, томились. Ну, а для ревизоров-дураков написал, что отгрохали, мол, свинокомплекс. Так эту баню промеж собой и звали: свинокомплекс. И конспирация, и самокритика разом.

И вот пошли в эту баню париться Наум Евстигнеич с ближайшими друзьями. В предбаннике-то костюмов габардиновых, мундиров, орденов понавешали, один даже золотую шашку приволок - боялся, что дочка на барахолке загонит. Расстарались насчет кваску и покрепче. А про Семеновну-то не подумали. Что ей, старой ведьме, в соблазн входить? Парятся, вопросы решают: миллион туда, миллион сюда... Охолонут - и назад на полок. Наконец напарились, пошли в дом: показать, как им баня подействовала, все ли поправила, пусть-ка девицы проверят! А Наум Евстигнеич вздумал похвалиться банной крепостью, решил еще разок зайти. Семеновна была бы, так сказала:

- Ой, не ходи в третий пар, нехорошо там!

А нет Семеновны-то. Ждут-пождут - не выходит Наум Евстигнеич. Послали за ним девицу посмышленей. Она как завизжит! Охранники всполошились - и туда! А там-то! Засунут лично Наум Евстигнеич промежду полком и каменкой, аж голова сплющилась! А на самом заднем тыле вся шкура ободрана...

Откачали Наум Евстигнеича, и поведал он, что вышел из-за полка безо всякого доклада неведомый человек, не по-нашему говорить стал, хватает Наум Евстигнеича, тащит к себе.

Это, понятное дело, баннушко был. Только финский. Не мог он понять-осознать все значение Наум Евстигнеича в данном регионе, по-русски не соображал, вот и потянул куда не надо, да чуть шкуру всю не спустил ладно, девица помешала, крикнула, матушку помянула. Баннушко мату побаивается. Да. А маленько-то шкуры содрал.

Недаром его еще банной обдерихой кличут.

Как Наум Евстигнеича сзади лечили

Наум Евстигнеич снова по врачей:

- Вы... так-то о здоровье народа заботитесь? На чем я теперь в почетном-то президиуме сидеть буду? На воздушной подушке, что ли?

Врачи говорят:

- Надо, извините за выражение, свинскую кожу подсадить.

- Да! Свинскую кожу! Вы на что намекаете, авторитет подорвать хотите? У нас патриотов полно, Сенофондова моего хотя бы взять того же...

Сенофондов сделал вид, что ремешок уже расстегивает, а врачам-то шепчет:

- Ну его совсем - живого человека драть! Найдите в морге бича без прописки, с него и требуйте, а я в долгу не останусь...

Врачи так и сделали: подсадили Наум Евстигнеичу кожу бича, а оформили, как будто Сенофондов добровольно сдал.

Шкура дубленая, хоть неделю подряд в президиуме сиди - не просидишь.

И все бы ничего, да только бич-то этот, посмертный донор, стал ночами приходить да шуметь на Наум Евстигнеича:

- Отдай мою кожу! Отдай мою кожу!

Он еще и похуже кричал. Семеновну позвали. Она его и крестом, и перстом, и матом, и динамитом - нет, не дает проклятый Наум Евстигнеичу осуществлять право трудящихся на заслуженный отдых, свое требует!

- Ладно,- говорит Наум Евстигнеич,- я тебе, шарлатанке престарелой, покажу, что административный метод покрепче твоих заговоров! Дело проверенное!

Вызывает мужика из коммунхоза:

- Что это у вас покойники гуляют, в работу аппарата вмешиваются! Развели, понимаешь, демократию...

Делать нечего, заровняли кладбище, понавтыкали саженцев - вышел парк культуры и Горького.

И про Сенофондова-подлеца не забыл:

- Так-то ты меня верно любишь! Пошел вон из нашей номенклатуры, и чтобы ноги твоей в ней не было!

Как Наум Евстигнеич дядю Колю встречал

Загодя упредили Наум Евстигнеича, что едет к нему в гости дядя Коля. Это он для товарища Дрянных дядя Коля, а для нас-то с вами - ого-го кто. Потому три дня в городе никто работу не работал, а дали всем в зубы по метелочке. Листопад был, вдруг дядя Коля заморщится: что это вы тут мне всяких листьев понакидали!

Приехал дядя Коля на двадцати семи "Чайках", а "Волгам" и вовсе счету нет. Встретил его Наум Евстигнеич на полдороге, едут в город. И вот на том самом месте, где древле Мстислав Редедю зарезал, заглохли моторы у всех машин! Будто и не бензин внутри, а совковое масло!

Охранники шоферов-то взяли в пинки, в тычки, а те не понимают. Шум, стук, дядя Коля сопит носом, сейчас ругаться начнет. Два генерала застрелились, у третьего патрон поперек ствола пошел, так он убежал в лесок и повесился тихонечко на портупее.

Наум Евстигнеич трясется - "Чайка" аж ходуном ходит, но виду не подает, только зубами золотыми гремит. Опомнился, достает из багажника бабушку Семеновну:

- Ладь, старая! Карачун пришел!

Семеновна поглядела и велит:

- Копайте там-то и там-то.

Не то что лопату искать - пальцами копали! И выкопали полосатую милицейскую палку, узлом завязанную. Сожгли палку и поехали дальше беспрепятственно.

Как дядю Колю по тайге водило

Дядя Коля и говорит:

- Наум, а Наум! А как тут у вас охота?

- Так точно, все готово!

И едут в тайгу. А там уже егерей! А дичи, которую дядя Коля убил! Дядя Коля возмечтал:

- Хорошо бы лесного хозяина уложить!

А хозяин-то услышал. Дядя Коля шаг-другой сделал и пропал. Что началось! Наум Евстигнеича за грудки трясут: почему не обеспечил? Сорок полков солдат лес прочесывают - нету! Вертолетами летают, лазером светят, по радио вернуться уговаривают - нету! Скоро неделя пройдет, как нету! Наум Евстигнеич хотел враз поседеть, да вспомнил, что лысый... Семеновна еще тут гундит:

- Сами-де виноваты... Лесного изобидели...

- Дискредитируешь, ведьма! Сгинь!

На восьмой день выходит дядя Коля: вот он я! В чем душа, обремкался весь, комарам ведра два крови выпоил, но бравый:

- Знатная охота!

Ближние-то спрашивают:

- Вы это... где так долго-то?

- Дак меня Наум Евстигнеич водил: сейчас-де берлогу покажу!

- Какой Наум? Он же на глазах был, ответственность нес...

- Да вот Наум Евстигнеич. Он меня всю дорогу орешками кедровыми питал. Хотите?

И вынимает из карманов орешков горсть, но только не от кедра, а от дикой козы - это его лесной хозяин водил да угощал. Ближние сокрушаются:

- Перенапряжение на службе народу... Срочно отбываем на лечение...

Наум Евстигнеич:

- А меня-то куда?

- А ты, проходимец, к африканскому принцу поедешь! У него тамтамная фабрика что-то плохо работает - укрепишь...

Уехал, и с концами. Этот принц впоследствии людоедом оказался. То ли он съел Наум Евстигнеича, то ли наоборот - никому в точности не известно. Потому что это еще давно было. То ли при царе, то ли еще раньше.