Калашников Михаил Тимофеевич

Записки конструктора-оружейника

Калашников Михаил Тимофеевич

Записки конструктора-оружейника

Аннотация издательства: Удивительны повороты судьбы замечательного конструктора-самородка М. Т. Калашникова. В его жизни было все: и дерзкий конструкторский взлет, и неудачи, и радости побед, а сама его жизнь неразрывно связана с развитием и совершенствованием автоматического стрелкового оружия. Записки М. Т. Калашникова - это и личная исповедь, и увлекательный рассказ о людях еще недавно для многих закрытой оборонной промышленности, и новые штрихи к портретам знаменитых конструкторов-оружейников. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Содержание

Фронтовая заповедь

"Направить по надлежащей дороге"

Государственное дело

Уроки полигона

Рождение АК-47

Между нами, конструкторами

Сложные пятидесятые

Моя вторая академия

Чемодан со стволами

Новое дело, но не с нуля

Взгляд на пройденный путь

Фронтовая заповедь

Земля осыпалась за ворот куртки. На миг показалось, что слабое перекрытие землянки сдвинулось с места и вот-вот обрушится. Откуда-то из-за леса била тяжелая артиллерия. Несколько снарядов один за другим легли неподалеку. На письмо, которое держал в руках, упали крупные глинистые комки, а десятки мелких закрыли неровные строчки.

Хотелось выскочить из землянки, но остановил себя усилием воли и прикрыл глаза. Прошептал мысленно первые строки письма: "Здравствуй, дорогой сынок. Шлю тебе привет от себя и от всех наших родных... Тяжело, видно, тебе приходится, раз письма редко пишешь..."

Ухнул еще один близкий взрыв. Звук его прорвался сквозь лес, сквозь сетку дождя и тонкий накат землянки. Перекрытие все-таки сдвинулось с места, сверху пробилась тоненькая струйка воды.

- Командир, - услышал я голос механика-водителя. - Взводный вызывает. Срочно.

Приподняв кусок брезента, заменявшего дверь, в землянку заглянул русоволосый красноармеец. В перепачканной мазутом руке боец сжимал кусок промасленной ветоши.

- Опять, наверное, выступать, - предположил он. - Ну да ничего, наша коробка в порядке.

Подумалось: откуда только силы брались в этом худеньком вологодском пареньке. Вместе со всем экипажем он как убитый уснул, когда под утро вернулись с задания, а встать успел раньше всех и уже танк привел в надлежащий вид.

- Экипаж поднимать сейчас? - интересуюсь у механика-водителя.

- Команды такой не поступало. Тебя самого взводный требует.

И боец опустил брезент.

На улице продолжал свою монотонную песню осенний дождь, шурша в кронах деревьев. Взводного я увидел рядом с командиром роты. Он сосредоточенно слушал какие-то указания, не обращая внимания на крупные капли, то и дело прыгающие с листьев ему за воротник.

Я невольно поежился, заметив это, и бегом направился к офицерам.

- Значит, так, Калашников, через час выступаем. Надо помочь пехоте справа. Готовь экипаж и машину. В случае необходимости будь готов действовать за меня.

С командиром взвода мы еще хорошо друг друга не знали. Прибыл он к нам позавчера из танкового училища, где обучал курсантов. И сразу попал в бой. Держался уверенно. За двое суток, правда, исхудал, глаза запали.

Напитанный влагой мох под ногами хлюпал. В землянке воздух от перепревших портянок, от сырой одежды, высыхавшей на телах, отдавал неистребимо спертым запахом. Перед тем как разбудить ребят, достал письмо, еще раз перечитал строки: "Перед войной ты, Миша, писал из Ленинграда, что какой-то там прибор сделал и на заводе его даже выпускать собирались. Так, успел ли закончить-то, сынок, или изделие твое, как и многое нынче, прахом пошло?"

То, о чем напомнила мама в письме, показалось мне очень далеким, нереальным даже. И подумал я: да были ли в действительности и тот прибор, и тот завод, и та радость, которая в меня вселилась, когда в ранге ни больше ни меньше, а конструктора прибыл я на тот ленинградский завод?

Нет, война не могла перечеркнуть то, что было до нее. Не в ее силах переписать биографию человека с чистого листа. В нашей довоенной жизни все мы готовились к часу испытаний, хотя и пробил он неожиданно и застал нас с надеждой на лучшую долю, на исполнение мирных желаний и устремлений.

До войны я действительно очень хотел, чтобы созданный мной прибор пошел в серию. И оставалось до этого счастливого момента совсем немного. Да вот раскололось небо над Ленинградом от взрывов. И готовлюсь я теперь для отражения новой атаки фашистов.

А ведь как радостно все начиналось! В мою жизнь, жизнь солдата срочной службы, совершенно неожиданно вошел генерал армии Г. К. Жуков. Как это было?

Встреча с ним произошла в 1940 году, когда генерал армии Г. К. Жуков командовал войсками Киевского Особого военного округа. Я был в ту пору механиком-водителем танка в учебном батальоне. Энергию, волю Г. К. Жукова мы почувствовали сразу, едва он в мае последнего предвоенного года вступил в должность. Пожалуй, за все время моей службы до этого (а призван я был в 1938 году) мне и моим сослуживцам не доводилось столько участвовать в учениях и полевых занятиях, сколько летом и осенью 1940 года.

Днем и ночью мы утюжили гусеницами полигон, совершали марши на большие расстояния. Наши танки находились под непрерывным боевым напряжением, и содержать их постоянно в рабочем состоянии было для нас, механиков-водителей, нелегко. Но вот что удивительно: психологические и физические нагрузки возрастали, а у нас словно второе дыхание открылось, повысился интерес к службе, к совершенствованию знаний и навыков. Видимо, немалую роль сыграло и то, что мы тогда непосредственно во взводах, в ротах осваивали боевой опыт, полученный Красной Армией в войне с Финляндией и в боях с японцами на реке Халхин-Гол. Перед нами на каждом учении и занятии ставили задачу: учиться сегодня тому, что нужно будет на войне. Обучение войск максимально приближалось к условиям реальной боевой действительности.

И еще одна особенность приметилась летом и осенью 1940 года, как мне представляется, тоже непосредственно связанная с вступлением Г. К. Жукова в должность командующего войсками округа, - значительно активизировался творческий поиск в изобретательской и рационализаторской работе, заметно повысился интерес к ней. В нашем полку появился специальный стенд. На нем вывешивались листовки с тематикой проблем, предлагаемых для решения войсковым умельцам. Каждая тема имела практическую направленность прежде всего на совершенствование эксплуатации и обслуживания техники и вооружения. Атмосферу творчества в нашей части всячески развивали и поддерживали командиры.

К сожалению, забылись сейчас имена тех, кто ставил нас постоянно в условия своеобразных творческих конкурсов. Память сохранила лишь отдельные эпизоды...

В один из горячих летних дней наша рота вернулась из учебного центра. Казалось, полигонная пыль въелась в броню и пропитала ее насквозь. Пришлось всем экипажам изрядно потрудиться, чтобы каждый узел, механизм блестели как новые.

Вот тогда-то командир роты, человек очень энергичный, то и дело подбрасывавший нам идея для поиска, велел мне выйти из строя и задержаться. По-отечески взяв меня под руку, он спросил:

- Ты, Миша, не подходил к стенду, где объявления висят? Посмотри обязательно, что там написано. Нашим умельцам предлагают включиться в конкурс на создание одного интересного прибора, так необходимого нам, танкистам. Я думаю, это тебя заинтересует. Да и опыт у тебя уже есть...

Надо отдать должное нашему ротному - он хорошо знал индивидуальные особенности каждого из нас, умел заглянуть в душу, понимал, какую струнку в ней затронуть. Мою тягу к "железкам", стремление покопаться в них, мои робкие попытки что-то конструировать он разглядел быстро. Не успел я прийти в роту, как командир буквально на ходу Включил меня в проводившийся в части конкурс на создание инерционного счетчика для учета фактического количества выстрелов из пушки. Не вдаваясь в подробности, скажу, что этот прибор ставил заслон упрощением и послаблениям при ведении огня танкистами на учениях и занятиях.

В моем архиве каким-то чудом сохранился любопытный документ почти пятидесятилетней давности - отзыв специалистов на созданный мною прибор: "Счетчик прост в изготовлении и безотказен в работе". Это было, видимо, первое официальное признание моей едва наметившейся конструкторской деятельности: Я с благодарностью вспоминаю своего первого командира роты, сумевшего увидеть в угловатом, худеньком красноармейце, "вечно предпоследнем", как называл меня старшина роты за мое место в строю, наклонности к техническому творчеству. И не просто увидеть, но и создать условия для их развития.

Я сейчас часто думаю: откуда только бралось время для работы над созданием приборов, различных приспособлений, если сутки были до предела насыщены занятиями, учениями, обслуживанием техники - словом, всем тем, что называется боевой подготовкой и является главным, определяющим в жизни военного человека, будь он солдат или генерал. И понимаю теперь: у нашего командира роты, у командования части был истинно государственный взгляд на техническое творчество личного состава, как на один из важнейших факторов повышения боевой готовности. Да, со временем было трудно. Сутки не растянешь. Но для нас выкраивали "окна" в распорядке дня, давали дополнительную возможность поколдовать в мастерской, чтобы мы могли воплощать свои задумки в практические дела, в конкретные счетчики, различные приспособления.

До создания инерционного счетчика на моем счету уже было несколько рационализаторских предложений. Одно из них позволило с помощью специально изготовленного приспособления повысить эффективность стрельбы пистолета ТТ (тульского Токарева) непосредственно из башни танка. Пистолет как личное оружие тогда только поступил на вооружение танкистов. Однако ведение огня через специальные щели в башне танка давало малый эффект. Да и магазин пистолета оказался небольшой емкости.

Взявшись за устранение некоторых недостатков пистолета ТТ, связанных с применением его в бою, я никак не мог предполагать, что создание и совершенствование стрелкового оружия через несколько лет станет делом всей моей жизни. Все мои последующие конструкторские разработки, если их можно так назвать, довоенной поры были связаны непосредственно с танковой техникой.

Тему моей следующей работы я опять почерпнул из листовки, помещенной на стенде. На желтоватой бумаге было отпечатано несколько проблемных вопросов, адресованных войсковым изобретателям и рационализаторам. Мое внимание особо привлек один из них: в ходе конкурса предлагалось разработать прибор для фиксирования работы танкового двигателя под нагрузкой и на холостом ходу. Крупно выделялись слова: "Создание такого прибора имеет для танкистов важное практическое значение".

Это современный танк до предела начинен электроникой. Работу всех его агрегатов, узлов и механизмов чутко фиксируют десятки совершенных приборов. А тогда, полвека назад, многое приходилось дорабатывать, делать не в конструкторских бюро, а непосредственно в войсках. И нередко идея, предложение, разработка рядового механика-водителя позволяли вносить существенные конструкторские доработки в тот или иной узел, создавать непосредственно в частях новые приборы, значительно повышавшие качество эксплуатации техники.

Наверное, с той довоенной поры, когда сам по мере сил и возможностей вносил предложения в совершенствование конструкций техники, я и следую святому для себя правилу: советоваться с теми, кто выходит на рубеж открытия огня с оружием, созданным в нашем конструкторском бюро. Я часто бываю в войсках, стараюсь узнать мнение солдат и офицеров. У меня хранятся сотни отзывов, писем об оружии системы Калашникова. Многие из них становились основой для доработки тех или иных частей автоматов и пулеметов.

Возвращаясь вновь в 1940 год, скажу, что идея создания прибора захватила меня. И уже не покидала мысль: "Как подобраться к практическому воплощению ее в жизнь?" За основу решил взять принцип тахометра, который фиксировал число оборотов коленчатого вала, характеризуя работу двигателя на разных режимах. В ученической тетради обозначил в эскизном наброске контуры будущего счетчика моторесурса. Но где брать материал для его изготовления, на какой базе мастерить, как выкраивать время для работы над ним?

И вновь на помощь пришел командир роты. Он дал мне возможность в часы самоподготовки заниматься расчетами, вывел на полковую приборную мастерскую, где я пропадал в свободное после ужина время. Не буду вдаваться в детали работы над прибором. Замечу лишь, что она заняла несколько месяцев.

Не знаю, кто больше радовался, я или командир роты, когда я доложил ему об этом и попросил разрешения испытать прибор на своем танке. Установили счетчик быстро. Признаться, не было предела нашему изумлению, когда мы убедились, что прибор уверенно действует и точно фиксирует работу двигателя под нагрузкой и на холостом ходу.

- Поздравляю, - энергично пожал мне руку командир роты, едва мы покинули машину, и добавил: - Сегодня же доложу о твоем успехе командиру полка. Он ведь тоже следил за твоим поиском.

Командир полка лично проверил счетчик в действии, подробно расспросил, как я его создавал. Это было внимание глубоко заинтересованного человека. Он хорошо понимал: творчество механика-водителя способствует решению важной задачи - повышению надежности эксплуатации танковой техники.

Было решено направить прибор на суд окружных специалистов. Командир полка распорядился командировать в штаб округа и меня. Думал ли я, уезжая в Киев, что расстаюсь с родной частью навсегда? Нет, конечно. Рассчитывал вернуться через несколько дней обратно. Знал: роте, полку предстояло участвовать в крупных учениях. К ним готовились. Но учения состоялись без меня. О приборе доложили генералу армии Г. К. Жукову. Он дал команду, чтобы создатель счетчика прибыл к нему.

Не без робости входил я в кабинет прославленного генерала, героя боев на реке Халхин-Гол. Когда докладывал о своем прибытии, голос мой срывался. И видимо заметив мое состояние, Георгий Константинович улыбнулся. Исчезла суровость с его широкого лица, подобрел взгляд строгих глаз.

Командующий был не один. В кабинете находилось несколько генералов и офицеров. Все они внимательно знакомились с чертежами и самим прибором.

- Хотелось бы послушать вас, товарищ Калашников, - неожиданно повернулся ко мне Г. К. Жуков. - Расскажите нам о принципе действия счетчика и о его назначении.

Так впервые в жизни довелось докладывать столь представительной комиссии о своем изобретении, откровенно говорить о его сильных и слабых сторонах. Много раз за последующие пятьдесят лет конструкторской деятельности приходилось мне защищать созданные образцы, отстаивать свои позиции, драться за воплощение конструкторских идей в жизнь, иногда быть и битым. А этот первый доклад, сбивчивый от волнения, не совсем связанный логически, врезался в память на всю жизнь.

Когда я закончил объяснение, командующий подчеркнул, что прибор оригинален по конструкции и, несомненно, позволит с большей точностью контролировать моторесурс танковых двигателей. А это в свою очередь поднимет культуру эксплуатации техники, даст возможность эффективнее вести борьбу за экономию горючего и смазочных материалов. Что и говорить, оценка была высокой.

После беседы с командующим меня направили в Киевское танковое техническое училище. В мастерских училища предстояло изготовить два опытных образца прибора и подвергнуть их всестороннему испытанию на боевых машинах. В короткий срок задание было выполнено.

И вновь встреча с генералом армии Г. К. Жуковым, уже после завершения испытаний. По времени она была гораздо короче первой. Командующий поблагодарил меня за творческую инициативу и объявил о награждении ценным подаркам часами. Тут же отдал распоряжение командировать красноармейца Калашникова в Москву. Мне предписывалось убыть в одну из частей Московского военного округа, на базе которой проводились сравнительные испытания прибора.

Не сохранились у меня часы, врученные Г. К. Жуковым. Но однажды напомнил мне о тех незабываемых днях конца 1940 года своим письмом военный журналист Анатолий Михайлович Киселев, Работая в архиве, он обнаружил экземпляр окружной военной газеты "Красная Армия", где рассказывалось о приеме командующим войсками округа красноармейца Калашникова.

С того момента в моей судьбе наметились крупные перемены; я, солдат срочной службы, незадолго до начала войны встал на нелегкий путь конструирования. Прибор, представленный мною для сравнительных полевых испытаний, выдержал их с честью, достойно прошел сквозь сито оценок придирчивых военных специалистов и был рекомендован для серийного производства.

И я не вернулся не только в часть, но и в свой округ. Распоряжением начальника Главного бронетанкового управления РККА меня командировали на один из ленинградских заводов, где счетчик после отработки рабочих чертежей предстояло запустить в серию. Шла весна 1941 года... Ленинград. Впервые в жизни прохожу через проходную на территорию завода и не могу представить, что на этом гиганте будут осваивать производство моего небольшого прибора. По-уставному докладываю главному инженеру о своем прибытии. Он, приветливо улыбаясь, говорит:

- А мы вас ждали. Нам сообщили, что вы приедете. - И повернулся к человеку с копной седеющих непослушных волос. - Знакомьтесь: это главный конструктор завода товарищ Гинзбург. Держите с ним тесный контакт. Желаю удачи.

Деловой и доброжелательный тон, разговор на равных с двадцатилетним красноармейцем, сделавшим всего лишь маленький шажок в конструировании, уважительное, товарищеское отношение - все это я почувствовал сразу, едва окунулся в атмосферу конструкторского бюро и цехов. Здесь я, пожалуй, впервые по-настоящему познал, что такое конструкторская доводка образца в профессиональном заводском КБ, сколько терпения, коллективных усилий надо, чтобы запустить изделие в серию. Конструкторы, технологи, рабочие - каждый вносил частичку своей души, своих знаний и навыков в мое такое еще несовершенное творение. И как важно, чтобы сохранялась обратная связь, чтобы инженеры, рабочие чувствовали: конструктор искренне ценит их труд.

Особое состояние я испытывал в опытном цехе, где начиналось изготовление отдельных деталей прибора. Любил наблюдать, как они одна за одной поступали на сборку, пройдя тщательный контроль. Вспоминал свой первый образец, созданный в мастерской полка из отслуживших свой срок деталей, вручную, где каждый размер делался, можно сказать, на глазок. Я был бесконечно благодарен военному инженеру Горностаеву, помогавшему мне в части выполнить чертежи, горячо поддерживавшему меня.

Вот уже опытный образец успешно выдержал лабораторные испытания в заводских условиях. В Главное бронетанковое управление РККЛ отправили документ, подписанный главным конструктором завода, где отмечалось, что по сравнению с существующими приборами этот проще по конструкции, надежнее в работе, легче по весу и меньше по габаритам. Завершался документ таким заключением:

"Основываясь на простоте конструкции предложенного т. Калашниковым прибора и на положительных результатах лабораторных испытаний, завод в июле месяце с. г. отработает рабочие чертежи и изготовит образец для окончательных всесторонних испытаний его с целью внедрения на спецмашины".

К сожалению, всесторонние испытания не состоялись. Документ был датирован 24 июня 1941 года - спустя два дня после нападения фашистской Германии на Советский Союз. Началась Великая Отечественная война.

Через несколько дней я прощался с заводом, с рабочими и инженерами, ставшими для меня близкими за время напряженной совместной работы. На всю жизнь запомнил слова главного конструктора, обнявшего меня на прощание:

- Воюйте хорошо, молодой друг, И пусть вас никогда не покидает вера в силы тех, кто остался здесь. А прибор ваш мы доведем обязательно, только позже, после победу над врагом...

Он, как и подавляющее большинство из нас был убежден в скором разгроме захватчиков. Верил в это и я, уезжая в поезде на юг с надеждой попасть в свою часть. Только как это сделать? По сводкам Совинформбюро было уже известно: город Стрый на Западной Украине, где дислоцировалась часть, оставлен нашими войсками.

И произошел на пути моего следования, надо сказать, удивительный случай. Где-то на подъезде к Харькову наш поезд остановился на одной из станций. После проверки документов мы, несколько человек, вышли на платформу. Проводник предупредил, чтобы мы глядели в оба и не отстали.

На перроне скопилось много военных. Шла посадка в вагоны. Все спешили поскорее занять места, говорили громко, нередко что-то кричали друг другу. И тут я вдруг услышал знакомый голос. Не успев подумать, откуда ему взяться, увидел на соседнем пути грузовой состав, на открытых платформах которого сквозь брезент просматривалась танковая техника. На одной из них стоял крепыш старшина сверхсрочной службы - наш командир танка, любивший слушать бой часов с луковицу величиной, доставшихся ему от деда - солдата первой мировой войны.

Я окликнул его и тут же бросился к платформе. Мы крепко обнялись. Ошеломленные неожиданной встречей, какое-то время не могли прийти в себя, лишь хлопали друг друга по плечам. Оказалось, механики-водители части незадолго до войны выехали на Урал для получения новой техники. Поскольку в нашем экипаже на место механика-водителя никого не назначили, ожидая моего возвращения, то отправили на завод командира танка.

Война застала однополчан в дороге. И вот на небольшой станции под Харьковом им предстояло влиться в новую часть, которая здесь формировалась. Пока я обнимался со знакомыми сослуживцами, мой поезд отошел от перрона, а в вагоне остались шинель и чемодан. Однако горевал я недолго. Документы - при мне. Рядом - боевые товарищи.

При формировании экипажей меня назначили командиром танка, приказом по части присвоили звание старшего сержанта. В моей биографии начиналась новая страница - фронтовая.

Сейчас трудно припомнить каждый боевой эпизод. Начальный период войны, как известно, для советских войск складывался неблагоприятно, нередко трагично. Наш батальон воевал порой даже непонятно где: то ли в тылу врага, то ли на передовой. Бесконечные марши, удары во фланг, короткие, но ожесточенные атаки, выходы к своим. Бросали нас преимущественно туда, где туго приходилось пехоте.

Многое в те тяжелые дни зависело от умения, выдержки, тактической сметки командиров. Подавая личный пример мужества в атаке, стойкости в обороне, они сплачивали нас на решительные действия. Будто вновь слышу голос командира роты:

- Калашников, остаешься за командира взвода. Будем прикрывать правый фланг стрелкового полка. Внимательно следи за моей машиной...

Было это в сентябре 1941 года, еще на дальних подступах к Брянску. Рота вышла на опушку леса. Земля исполосована рубцами гусениц. Эти следы оставили мы, танкисты, утром, участвуя в контратаке. Бой был коротким. Командир умело маневрировал огнем и машинами. Благодаря этому удалось быстро отсечь вражескую пехоту от танков, поджечь несколько машин противника.

И вот фашисты днем снова предприняли атаку на господствующую высоту: восемь танков неторопливо двигались на позиции нашей пехоты. Находясь в танковой засаде, мы выжидали, стараясь не обнаружить себя. Вражеские бронированные машины накатывались волной. Казалось, еще немного - и они достигнут вершины высоты. Мой механик-водитель не выдержал, по внутренней связи выдохнул:

- Что мы стоим, командир? Сомнут же пехоту...

И тут поступила команда: зайти фашистским танкам в тыл. Стремительный рывок из засады, залповый огонь из пушек - и несколько немецких машин загорелось. Вражеская пехота, не успев отойти, полегла под пулеметным огнем. Мы убедились, насколько расчетливо поступил командир роты, не рванувшись раньше времени в бой.

Я старался не упустить из виду танк командира роты. А он неожиданно круто развернулся назад. Сделал это командир решительно, быстро, уверенно. Очевидно, заметил, что фашисты бросили в бой еще одну группу танков, пытаясь ударить нам во фланг и тыл.

Снаряды уже ложились рядом с нашими машинами, когда мы повторили тактический прием командира роты: вслед за ним мы на скорости скатились назад и скрылись в ложбине за высотой. Командир роты не только увел нас из-под огня противника, но и сумел вывести наши машины во фланг вражеским танкам. Получилась своеобразная карусель, в которой максимальные потери несли фашисты: их танки, то и дело вспыхивая чадными кострами, выходили из боя один за другим.

Но так было не всегда. Случались и обидные поражения, и горькие потери. Мы теряли товарищей, командиров, экипажи пополнялись новыми людьми. Словно в калейдоскопе, менялись лица, имена...

В один из сентябрьских дней мы получили приказ занять исходный рубеж в густой роще, хорошенько замаскироваться и быть в готовности к контратаке. Когда все работы по маскировке закончили, я решил проверить, как подготовлен к бою пулемет ДТ (Дегтярева танковый). Не обратив внимания, что подвижные части пулемета находились на боевом взводе, вытащил соединительный винт, и... тут началась самопроизвольная стрельба. Она могла бы дорого обойтись экипажу, и в первую очередь его командиру, если бы нас не прикрыли своим огнем от появившихся фашистов соседи.

К сожалению, воевать мне довелось недолго. В начале октября 1941 года под Брянском я был тяжело ранен и контужен. Случилось это в одной из многочисленных контратак, когда наша рота, заходя во фланг противнику, нарвалась на вражескую артиллерийскую батарею. Первым загорелся танк командира роты. Потом вдруг гулкое эхо ударило мне в уши, на мгновение в глазах вспыхнул необычайно яркий свет...

Сколько находился без сознания, не знаю. Наверное, довольно продолжительное время, потому что очнулся, когда рота уже вышла из боя. Кто-то пытался расстегнуть на мне комбинезон. Левое плечо, рука казались чужими. Как сквозь сон, услышал:

- Чудом уцелел парень.

Плечо было контужено и прошито насквозь осколком. Командир батальона дал команду отправить меня вместе с другими тяжелоранеными в медсанбат. Но где он, этот медсанбат, если мы сами уже оказались, по сути дела, в тылу врага. Я пытался отказаться от отправки - не вышло.

Семь дней выходили мы с занятой фашистскими оккупантами территории. Поначалу нас, человек двенадцать раненых, везли на полуторке. С нами были военврач и медсестра. Мне запомнилось лишь имя водителя - Коля. Видимо, потому, что он был нашей надеждой во время пути. Ведь большинство из нас не могли самостоятельно передвигаться.

Как-то в сумерки при подъезде к одной из деревень военврач распорядился остановить полуторку. Решил узнать, нет ли в селении фашистов. В разведку послал шофера Колю, лейтенанта с обожженными руками и меня - тех, кто мог ходить. Вооружения на всех - пистолет да винтовка.

Поначалу все было спокойно. Деревня словно вымерла. Потемневшие избы выглядели неуютно. В каждой из них чудилась опасность. И действительно, неожиданно вдоль улицы в нашу сторону полоснула автоматная очередь. Мы прижались к земле, стали отползать назад, к лесу, огородами, через картофельное, поле. Одна мысль владела нами: успеть предупредить товарищей.

Вдруг с той стороны, где осталась машина, мы услышали звуки выстрелов. Помню, лейтенант, скрипя зубами, прошептал: "Из "шмайсеров" лупят, сволочи. А нам хоть бы парочку автоматов..."

Здоровой правой рукой я изготовил к стрельбе пистолет. Через кустарник, пригнувшись, мы бежали к месту боя.

Впрочем, это был не бой. Фашисты просто расстреляли из автоматов безоружных людей. И нас троих ждала бы та же участь, не прикажи военврач разведать деревню.

Когда мы прибежали, все уже было кончено. Нашим глазам открылась страшная картина хладнокровного варварского убийства. Мы плакали от бессилия. Нам хотелось ринуться вслед за врагом и стрелять, стрелять в него. Но что мы могли сделать против автоматов и пулеметов? Первым это понял лейтенант. Решили самостоятельно пробиваться через линию фронта к своим.

Двигались только ночью. Иногда от разрывающей боли в плече я впадал в забытье. Не легче было и лейтенанту. Не знаю, что могло бы случиться, если бы рядом с нами не находился шофер Коля. Не сохранила память, к сожалению, его фамилии. Осталась лишь глубокая благодарность к человеку, верному войсковому товариществу, святой солдатской заповеди - сам погибай, а товарища выручай.

Мы старались обходить стороной каждый населенный пункт, Понимали: фронт недалеко, в деревнях могут находиться вражеские подразделения. Наши раны гноились. Бинты засохли от крови и почернели от грязи. Не было еды. Лейтенант и я слабели с каждым часом.

Конечно, сейчас трудно сказать, сумели бы мы пробиться к своим, если бы не помощь наших советских людей, в силу обстоятельств оставшихся на оккупированной территории. Одни не смогли вовремя уйти, другие не захотели отрываться от родного очага и родительских могил. Нам троим помогли именно они, честные, глубоко верившие в нашу победу люди.

На одной из дневок Коля увидел пожилого крестьянина, шедшего кромкой леса. Он переговорил с ним, спросил, нет ли поблизости фельдшера, где находится враг. Крестьянин вывел нас на лесную, густо заросшую травой дорогу, по которой давно никто не ездил. Он объяснил, как добраться до села, где жил, по его словам, "очень хороший, душевный лекарь". Пройти предстояло километров пятнадцать. Мы поблагодарили отзывчивого человека за поддержку и стали ждать наступления темноты.

Шли по извилистой, ухабистой дороге всю ночь. На рассвете, обессиленные, добрались до села. Во второй половине дня, убедившись, что гитлеровцев там нет, двинулись к околице. Мы с лейтенантом остались в зарослях кустарника, а Коля пошел к дому фельдшера.

Ожидать возвращения шофера пришлось довольно долго. Но вот раздался короткий условный свист. Мы ответили своим установленным сигналом. Через пару минут к нам вышел Коля. В руках - сверток с едой. В пожелтевшей газете оказались завернутыми полбуханки домашнего хлеба, несколько вареных картофелин, яблоки, щепотка соли. Целое богатство!

Николай Иванович (так звали фельдшера, передавшего нам еду) сказал, что с наступлением темноты прямо в доме осмотрит раненых, и посоветовал проявлять максимум осторожности. Коле он рассказал, что трое его сыновей сражаются в рядах Красной Армии.

Через несколько часов мы были в комнате с плотно занавешенными окнами. Николай Иванович тщательно обработал наши раны, перевязал и твердо сказал:

- Прописываю вам постельный режим на трое суток как минимум, если хотите выйти к нашим окрепшими и еще повоевать. Ну а теперь извольте в "палату", - и проводил нас на сеновал.

Фельдшер заходил к нам только поздно вечером. Приносил еду, информировал об обстановке в селе. На третьи сутки под покровом ночи он вывел нас за околицу, пожелал доброго пути и возвращения в родные части. Так мы расстались с человеком, по сути дела мало знакомым, но близким нам по духу, вере в победу. Он сделал все, что мог, чтобы мы вернулись в строй.

Не буду описывать лишения, выпавшие на нашу долю, пока мы добирались до своих. Забота, волшебные руки сельского медика Николая Ивановича сделали главное - помогли нам с лейтенантом выдержать путь до конца. Недалеко от города Трубчевска, буквально валясь с ног от усталости, мы вышли к одной из наших частей. Какое же это было счастье - вновь оказаться среди таких же, как ты, советских бойцов!

После недолгой соответствующей проверки меня с лейтенантом тут же отправили в госпиталь, а шофера Колю зачислили в часть. Расставались мы с ним со слезами на глазах. Пережитое нами за семь суток по-настоящему сблизило нас. Не знаю, как сложилась судьба этих двух сильных духом людей. Может, погибли в боях за Родину, может, дошли до Берлина, стали свидетелями салюта Победы. Я же в своем сердце храню тепло их товарищеского участия, надежного плеча.

Не думал только, что мое ранение, контузия выведут меня из строя на продолжительное время. Врач после очередного осмотра обычно качал головой и произносил:

- Как же вас угораздило так запустить рану? Придется вам, молодой человек, задержаться для лечения.

В госпитале я как бы заново переживал все, что произошло за месяцы участия в боях. Вновь и вновь возвращался к трагическим дням выхода из окружения. Перед глазами вставали погибшие товарищи. Ночью, во сне, нередко чудились автоматные очереди, и я просыпался. В палате была тишина, прерываемая лишь стонами раненых. Лежал с открытыми глазами и думал: почему у нас в армии так мало автоматического оружия, легкого, скорострельного, безотказного?

Хотя нам, танкистам, не полагалось иметь на вооружении личного состава ППД (7,62-мм пистолет-пулемет системы Дегтярева), держать его в руках, разбирать и собирать мне доводилось. Знал я и о том, что пистолет-пулемет системы Дегтярева широко и успешно применялся в период советско-финляндской войны. По эффективности огня в ближнем бою его трудно было сравнить с какими-то иными образцами оружия. Он удачно сочетал в себе легкость и портативность с непрерывностью пулеметного огня, что и определило его наименование.

Выдающийся русский и советский оружейник В. Г. Федоров в книге "Эволюция стрелкового оружия" в 1939 году писал:

"Пистолеты-пулеметы являются оружием сравнительно молодым, выдвинутым опытом мировой войны, причем еще до настоящего времени не везде усвоена мысль о той громадной будущности, какую со временем будет иметь это чрезвычайно мощное, сравнительно легкое и в то же время простое по своей конструкции оружие при условии его некоторых усовершенствований... В пистолетах-пулеметах блестяще разрешена задача дать пулеметный огонь при боевых столкновениях на близких расстояниях, когда в более сильных винтовочных патронах нет никакой необходимости..."

Генералу В. Г. Федорову надо было обладать известной смелостью, чтобы в то время опубликовать эти строки. Мне, красноармейцу, конечно же неведомо было тогда, какая борьба шла на верхних "этажах" нашего военного руководства за признание пистолета-пулемета, за его будущее. Ведь среди его противников находился такой в те годы влиятельный человек, как заместитель наркома обороны Г. И. Кулик, возглавлявший до войны Главное артиллерийское управление, непосредственно ведавшее вопросами разработки современного вооружения и техники и оснащения ими Красной Армии.

Откуда я, раненый боец, мог знать, что в феврале 1939 года пистолет-пулемет системы Дегтярева вообще был снят с производства и вооружения, изъят из войск и сдан на хранение на склады? Уже позже, из книги выдающегося авиаконструктора А. С. Яковлева "Цель жизни", я узнал, насколько остро ставился вопрос о судьбе пистолета-пулемета, какую инертность, а то и просто негативное отношение к нему проявляли некоторые руководящие работники Наркомата обороны.

Когда сняли с вооружения пистолет-пулемет Дегтярева, Красная Армия осталась не только без этого важного вида оружия но и лишилась возможности ознакомления с ним, изучения его тактических характеристик, свойств, особенностей применения в бою. И все-таки за то, чтобы пистолеты-пулеметы заняли достойное место в системе вооружения войск, продолжали бороться, несмотря ни на что, конструкторы В. Г. Федоров, В. А. Дегтярев, Г.С. Шпагин. Внимательно следя за развитием иностранной техники, они хорошо знали, что на вооружение иностранных армий, особенно немецко-фашистской Германии, все больше поступает пистолетов-пулеметов, совершенного автоматического оружия. Отставать нам было нельзя. Конструкторы последовательно и принципиально отстаивали свои убеждения. В частности, В. А. Дегтярев обратился в Наркоматы вооружения и обороны, настаивая на возобновлении изготовления ППД и наращивании мощностей его производства.

Окончательно решила судьбу пистолета-пулемета начавшаяся советско-финляндская война. Оказалось, что в условиях лесистой и пересеченной местности пистолет-пулемет - достаточно мощное и эффективное огневое средство ближнего боя. К тому же противник, используя находившийся у него на вооружении пистолет-пулемет "Суоми", наносил ощутимый урон советским подразделениям в ближнем бою, особенно при действиях на лыжах. В конце 1939 года по указанию Главного военного совета началось развертывание массового производства ППД, а 6 января 1940 года Комитет Обороны принял постановление о принятии его на вооружение РККА.

В. А. Дегтярев вносит в свою систему ряд различных конструктивных доработок, чтобы максимально сократить время, необходимое для изготовления ППД в заводских условиях. Не стану их перечислять. Скажу лишь, что он стал технологичнее в изготовлении, проще, легче. Увеличилась и скорострельность ППД за счет создания магазина большей емкости.

Опыт применения ППД в боях на Карельском перешейке дал положительный результат. Сразу несколько конструкторов приступили тогда к созданию своих образцов, среди них Георгий Семенович Шпагин, талантливый ученик и соратник .В. Г. Федорова и В. А. Дегтярева.

"С самого начала, - вспоминал он позже, - я поставил перед собой цель, чтобы новое автоматическое оружие было предельно простым и несложным в производстве. Если по-настоящему вооружать огромную Красную Армию автоматами, подумал я, и попытаться это сделать на базе принятой раньше сложной и трудоемкой технологии, то какой же неимоверный парк станков надо загрузить, какую огромную массу людей надо поставить к этим станкам. Так я пришел к мысли о штампосварной конструкции. Надо сказать правду, даже знатоки оружейного производства не верили в возможность создания штампосварного автомата... Но я был убежден, что мысль моя правильная".

При наших встречах уже в послевоенное время Георгий Семенович не раз говорил, как пришлось ему торопиться с созданием ППШ в остром, бескомпромиссном соревновании с другими конструкторами, в частности с Б. Г. Шпитальным. И вот через полгода после начала работы конструктора пистолет-пулемет был подвергнут широким заводским испытаниям, а еще через два месяцы - полигонным. 21 декабря 1940 года появилось постановление Комитета Обороны о принятии на вооружение Красной Армии пистолета-пулемета Шпагина (ППШ). Но родился он всего за полгода до начала войны.

Вот почему в первых боях с немецко-фашистскими захватчиками войска Красной Армии испытывали острый недостаток в пистолетах-пулеметах. Но мне, рядовому бойцу, как и многим другим солдатам Великой Отечественной, тогда конечно же все это было неизвестно. Я думал, что у нас, кроме В. А. Дегтярева, просто не нашлось конструктора, который сделал бы пистолет-пулемет легким по весу, небольшим по габаритам, надежным, безотказным в работе. Кстати, и ППД мне казался все-таки далеким от совершенства.

Обо всем этом размышлял, просыпаясь по ночам, пытаясь представить: а какой бы я сам сделал пистолет-пулемет? Утром вытаскивал из тумбочки тетрадку, делал наброски, чертежи. Потом неоднократно, их переделывал. Я заболел по-настоящему идеей создания автоматического оружия, загорелся ею. Мысль о создании своего образца преследовала меня неотвязно.

Однако постоянно чувствовал, как мне не хватает знаний. Понимал: если при изобретении и создании счетчика моторесурса мне было достаточно природной интуиции, знаний, полученных за девять лет учебы в школе, опыта, приобретенного за время службы в армии механиком-водителем, то создание оружия требовало знаний намного больше. Так где же их взять, если прикован к госпитальной палате, если ноющая, тяжелая боль наполняет плечо и все тело и не дает ни читать, ни писать? Хочется лишь баюкать немеющую руку.

И все-таки старался пересилить себя. В госпитале была неплохая библиотека. Там нашел несколько интересных книг. Среди них два тома "Эволюции стрелкового оружия" профессора оружейника В. Г. Федорова, изданных Артиллерийской академией, наставления по трехлинейной винтовке, ручному пулемету Дегтярева, револьверу наган. Читал, сопоставлял, анализировал, чертил.

В палате у нас лежали и танкисты, и пехотинцы, и артиллеристы, и саперы. Нередко вспыхивали споры о преимуществах и недостатках, сильных и слабых сторонах того или иного вида оружия. Участвовал в этих спорах я мало, но определенное впечатление от них оставалось. С особенным интересом слушал тех, кто сам ходил с пистолетом-пулеметом в атаку, сдерживал яростный натиск врага на свой окоп. Они убедительнее всего могли рассказать, каково оно, это автоматическое оружие, в действии, в ближнем бою. В моей заветной тетрадке после таких споров появлялись новые наброски. Размышляя о взаимодействии частей оружия, вновь обращался к книгам, наставлениям. Составил для себя сводную таблицу различных образцов автоматического оружия, проследил историю их появления и создания, сравнил тактико-технические характеристики.

И тут мне очень помор во многом разобраться лейтенант-десантник, до войны работавший в каком-то научно-исследовательском институте. Обычно молчаливый, редко вступавший в споры, он тем не менее внимательно вслушивался в горячие, порой запальчивые слова раненых. Включался в разговор лишь тогда, когда слишком разгорались страсти.

- По правде говоря, считаю, в пистолете-пулемете - вся сила пехотинца, с ним в бою надежнее себя чувствуешь, - сказал как-то разведчик с соседней койки.

- Тоже мне сила - этот твой пистолет-пулемет. Возьми прицельную дальность стрельбы. Разве с винтовкой может сравниться? Мосинская-то, например, до двух тысяч берет, а самозарядка токаревская - до полутора. Ну а ППД? До пятисот метров едва дотягивает, - горячился сапер, лежавший у окна.

- Эх ты, мотыль саперный, - досадливо произнес разведчик. - Знал бы ты, как нас в финскую из своих "Суоми" финны в ближнем бою косили. Затаятся в лесу, засядут на деревьях, подпустят поближе - и очередями. Что тут сделаешь со своей винтовкой. Один-два выстрела, а тебя в это время автоматическим огнем и польют.

- Так разворотливей надо быть, - не отступал от своего сапер.

- Я хотел бы посмотреть, как ты развернешься между деревьями или в окопе с оружием, которое вместе со штыком более полутора метров длины имеет. Тебя уже к этому моменту несколько раз очередью прошьют. Какое облегчение настало, когда у нас в части стали заменять винтовки на дегтяревские ППД. Первыми обладателями их разведчики стали. Вот уж тут-то мы финнам и показали кузькину мать. Против ихнего "Суоми" наше оружие куда как лучше по всем статьям.

- А небольшая прицельная дальность, а плохая кучность боя - ты об этом-то забыл опять, - не унимался сапер. У него, видно, в крови сидело противоречить, свое доказывать, наперекор суждению другого идти.

- А вы знаете, что значит в переводе с латинского слово "автомат"? негромко проговорил лейтенант. Все замолчали, ожидая продолжения фразы. - Сам действует. Нажал - и работает, пока не остановишь. Так вот, основное достоинство пистолета-пулемета в том, что он действует в автоматическом режиме, у него высокий темп стрельбы, он легок и удобен в обращении. Думаю, что за таким скорострельным автоматическим оружием - будущее.

- И что, действительно наше оружие лучше, чем у противника? Как тут сравнить, если в частях в большинстве своем винтовки? - спросил артиллерист, до того не принимавший участия в разговоре,

- Сравнить можно только в бою. Но можете поверить на слово, наши ППД и пистолет-пулемет системы Шпагина (ППШ) солидно превосходят автоматическое оружие противника. Перед тем как меня ранило, я сменил ППД на ППШ. Хорошо знаю достоинства и того и другого. Прав разведчик - чем больше у нас будет в войсках автоматического оружия, тем меньше мы сами станем нести потерь.

Лейтенант протянул руку к моей кровати, взял с одеяла

листочек бумаги, на котором я делал очередной набросок, карандаш и стал что-то быстро писать.

- Сравнить хочу. Мне ведь довелось держать в руках и финский пистолет-пулемет "Суоми" М-31, и немецкий МП-38, почему-то называемый у нас "шмайсером". К вашему сведению, конструктор Шмайсер к этому образцу отношения не имеет. МП-38, как и его собрат МП-40, создан фирмой "Эрма" и первоначально предназначался для парашютистов.

Чувствовалось, что десантник хорошо знал системы стрелкового оружия, был достаточно осведомлен в истории их создания. Все в палате с интересом слушали лейтенанта.

- Так вот, дегтяревский пистолет-пулемет, как и шпагинский, почти на два килограмма легче, почти на сто миллиметров короче, чем "Суоми". А это немаловажно, как понимаете. Гораздо выше у наших пистолетов-пулеметов и боевые свойства. Из МП-38, например, огонь можно вести только непрерывный, а у наших образцов есть переводчик на одиночную стрельбу. Посмотрите, я тут маленькую сравнительную табличку набросал на бумаге для наглядности.

Листочек пошел по рукам. Особенно внимательно разглядывал колонки цифр сапер, то и дело покачивая головой, словно не веря своим, глазам. Его, видимо, заинтриговали слова, аргументы лейтенанта-десантника, и он недоверчиво поинтересовался:

- Так, значит, мы еще до войны впереди наших противников шагали в создании автоматов разных? Тогда возникает вопрос: почему их столь мало в наших частях оказалось, может, вредительство какое тому причина?

- Впереди иностранных конструкторов мы шли - это точно. А что касается вопроса "Почему мало автоматического оружия в войсках?" - однозначно тут и не ответишь. Мое мнение, например, такое: в царское время те, кто был облечен властью, не очень верили в творческий потенциал русских конструкторов, в будущее этого оружия, иностранные образцы казались им лучше. В наше, советское, время, считаю, недооценили работу таких конструкторов, как Федоров, Дегтярев, Симонов, их поиск в создании систем автоматического оружия.

Слушая лейтенанта, мы как-то забыли даже и о своих ранениях. Его суждения, выводы были для нас своеобразным откровением. Мы все больше убеждались: он действительно знал много интересных и неожиданных вещей, этот спокойный, не очень разговорчивый десантник, которому в бою крепко покалечило бедро. Никто не слышал от него ни стона, ни жалобы на боль. А страдал он не меньше каждого из нас. В нашей палате все были с тяжелыми ранениями.

- Вы, наверное, знаете и о кузнеце Рощепее? - робко спросил я.

Листая взятые в библиотеке книги, я встретил упоминание об этом человеке, и сейчас мне хотелось подробнее узнать, как сложилась судьба талантливого самородка-изобретателя.

- Рядовой русской армии, полковой кузнец оружейно-ремонтной мастерской Рощепей - явление среди оружейников, скажу вам, удивительное, - начал свой рассказ десантник. - Будучи солдатом, в начале XX века он сконструировал первую из своих автоматических винтовок. При этом кузнец сказал в конструировании свое слово, особенностью образца стал принцип неподвижного ствола и свободного затвора, открывающегося с замедлением...

- И что же потом стало с этой винтовкой? - воспользовался паузой сапер.

- Печальна ее судьба, к сожалению. Высшие военные круги отнеслись с недоверием к этому оружию, не поддержали изобретателя и расценили его поиск как ненужную затею. Больше того, неверие в талант солдата-конструктора, неприятие автоматического оружия, нерасторопность при принятии его на вооружение армии обернулись тем, что конструкторскими находками Рощепея вскоре воспользовались в других странах. Принцип свободного затвора стал предметом подражания, нашел свое применение в пулемете Шварцлозе в Австрии, в автоматической винтовке американца Педерсена, спроектированных под более мощные патроны.

Так беседа об оружии переросла в увлекательный рассказ о его истории. Лейтенант в ходе ее посвящал нас все в новые и новые, неизвестные нам, факты. Узнали мы и о работе оружейника В. Г. Федорова над автоматической винтовкой под штатный патрон калибра 7,62 мм. Примечательна она была тем, что результаты проведенных испытаний поставили эту винтовку на первое место среди всех испытывавшихся ранее систем, в том числе и иностранных, а автор образца был удостоен Большой Михайловской премии и избран членом Артиллерийского комитета. Оказалось, что еще перед первой мировой войной В. Г. Федоров начал работу над созданием принципиально нового промежуточного оружия - между винтовкой и пулеметом, дав ему название "автомат". Правда, как и винтовка П. У. Рощепея, это оружие не нашло у военных поддержки. В 1916 году им была вооружена всего лишь одна рота...

- А кто же создал первый советский пистолет-пулемет? - возвратил нас к началу разговора артиллерист.

- Автором его стал наш славный конструктор-оружейник Федор Васильевич Токарев. В конце двадцатых годов он изготовил опытный образец. А начинал Токарев свою трудовую биографию учеником в учебно-слесарной мастерской.

- Так ведь и Дегтярев из рабочих, одиннадцати лет работать пошел на Тульский оружейный завод, - подал голос сапер. - Помню, перед войной читал его биографию, опубликованною в газете, когда Дегтярев стал Героем Социалистического Труда и получил медаль "Серп и Молот" под номером два.

- И не только Токарев и Дегтярев прошли полный курс рабочих университетов. - Лейтенант, взявшись руками за спинку кровати, подтянул себя повыше, стараясь выбрать более удобное положение, чтобы дать отдохнуть уставшему от долгого лежания телу. - А возьмите Симонова. Был и учеником кузнеца, и слесарем, и мастером. Такой же путь прошел Шпагин. Так что по-настоящему творческий потенциал всех этих конструкторов раскрылся, проявился в полную силу лишь после Великой Октябрьской социалистической революции. Можно смело сказать именно советский общественный строй открыл перед ними неисчерпаемые возможности воплощения задуманного в жизнь во имя защиты завоеваний Октября.

Мне сейчас представляется, что лейтенант-десантник был для нас в те дни подобно комиссару, с которым повстречался Алексей Маресьев в пору, когда ему хотелось уйти из жизни. Малоразговорчивый, лейтенант находил самые необходимые слова для каждого из нас, умел усилить беседу политическими мотивами. В нем была какая-то внутренняя сила, убежденность. Бесконечно жаль, что в памяти не осталась его фамилия. Мы больше звали друг друга по именам или по принадлежности к роду войск: сапер, артиллерист, танкист, десантник.

- Скажите, а я смогу в одиночку сделать пистолет-пулемет? Есть у меня такая задумка - попробовать изготовить оружие собственной конструкции, поделился я своей сокровенной мечтой с лейтенантом. Показал ему свои наброски в блокноте.

Лейтенант не усмехнулся, не стал иронизировать, а очень серьезно сказал:

- В одиночку трудно что-либо путное сделать, без помощников при изготовлении изделия все равно не обойтись. А вот разработать самостоятельно собственную конструкцию - можно. Тут тебе пример хороший - Токарев. Его пистолет-пулемет, его самозарядная винтовка СВТ, его пистолет ТТ - каждая конструкция - плод самостоятельной самоотверженной работы.

Лейтенант взял мой блокнот, внимательно просмотрел чертежи.

- А вообще-то, я должен сказать, и в оружейном деле наступило время перехода от кустарных методов конструирования к коллективному творчеству. Война вот мешает только. Конечно, такие сильные личности, как Токарев, еще многое могут сделать самостоятельно. Но, полагаю, при повсеместном переходе к автоматическому стрелковому оружию, при всевозрастающем усложнении его производства решающее слово будет за конструкторскими бюро. К твоему сведению, первое в нашей отечественной школе оружейников проектно-конструкторское бюро создал в двадцатые годы Федоров, книги которого, как я вижу, ты внимательно изучаешь.

- И вы знаете, кто с ним работал? В книге он об этом ничего не пишет.

- Еще время не пришло для такого рассказа. Но с кем в одной связке работал Федоров, можно хорошо проследить по образцам двадцатых годов - ручным пулеметам системы Федорова - Дегтярева, спаренному ручному пулемету системы Федорова - Шпагина и другим конструкциям. Дегтярев, Шпагин и многие другие изобретатели стали и учениками Федорова, и его единомышленниками, войдя в возглавляемое им проектно-конструкторское бюро.

Уже позже, в 60-е годы, мне пришли на память слова лейтенанта-десантника, вместе с которым мы размышляли в госпитале о направлениях развития автоматического оружия, о его будущем. Приезжал я тогда в Москву по приглашению Ф. В. Токарева, которому исполнялось 95 лет. Во время нашего разговора о конструкторском житье-бытье Федор Васильевич вспомнил вдруг конкурсные испытания автоматических винтовок далекого 1928 года.

- Пришлось мне тогда противостоять сплоченной команде изобретателей из Ковровского КБ. Ох и нелегко было. Федоров, Дегтярев, Уразнов и, кажется, еще Кузнецов и Безруков совместно представили сразу три образца. А у меня - лишь один. Но какой!

Старейшина нашего конструкторского корпуса оружейников улыбнулся, довольно пощипал пальцами белую густую щеточку усов.

- Не уступил я тогда ковровцам. Нет, не уступил.

Но это уже потом, в основном в послевоенные годы, судьба сводила меня и с Ф. В. Токаревым, и с В. А. Дегтяревым, и с Г. С. Шпагиным. А пока, примостившись где-нибудь в палате или в коридоре госпиталя, я с помощью карандаша и бумаги в беседах с лейтенантом-десантником разбирал на части известные мне системы наших оружейников, познавал их конструкторское творчество и мышление, пытался, насколько было возможно, найти какой-то свой путь к созданию нового образца пистолета-пулемета. Того опыта, что черпал из книг, из разговоров с лейтенантом, явно было недостаточно, хотя и он прибавлял знаний. Очень хотелось на практике проверить свои конструкторские замыслы, выполнить задуманное в металле.

Рана моя заживала медленно. Рука действовала плохо. Сделав все, что было в их силах, доктора приняли решение из госпиталя меня выписать, но отправить долечиваться на несколько месяцев в отпуск по ранению. Признаться, такого я не ожидал. Это решение казалось обидным, не отвечающим требованиям военного времени.

Но врачи остались неумолимы: необходимо длительное лечение плеча, восстановление работоспособности руки. Получив отпускной билет, собрал свои немудреные солдатские пожитки, бережно завернул в газету заветную тетрадку со своими записями об оружии, с чертежами и формулами. Уезжал я в отпуск на свою малую родину, в Алтайский край. Провожая меня, лейтенант-десантник прошел вместе со мной до конца коридора на костылях.

- Да ты не горюй, Миша, что на фронт не отпустили. Еще навоюешься. А сейчас родных повидаешь, да и чертежи свои проверишь в работе. Может, действительно, чего еще изобретешь, и мы с твоим оружием в руках будем бить ненавистных фашистов. Помни нашу фронтовую заповедь: побеждает тот, кто меньше себя жалеет да деиствует с умом. Так что не жалей себя в этом деле и с умом все делай...

Своими словами лейтенант, мой сосед по палате, словно предопределил мою дальнейшую жизнь. Я ведь действительно в конце концов стал профессиональным конструктором-оружейником.

"Направить по надлежащей дороге"

Какой она стала, моя Курья? Почти шесть лет не был я в родном селе. Оно раскинулось привольно в степи по берегу речушки моего детства Локтевки. До ближайшей железнодорожной станции на дороге Барнаул - Семипалатинск, из Алтайского края, в соседний Казахстан, - шестьдесят километров. Правда, только в семнадцать лет довелось увидеть настоящий паровоз.

Под стук колес я вспоминал свое детство, отрочество, юность, ласковую, добрую маму, отца в вечных заботах о хлебе насущном. Прокормить надо было, как-никак, семью из девятнадцати человек, в том числе семнадцать детей. Не все выжили. Голод, болезни, в 20 - 30-е годы косившие многих в России, не миновали и нашу семью: нас осталось шесть братьев и две сестры.

Отец мой, Тимофей Александрович, закончил два класса церковноприходской школы; мать, Александра Фроловна, знала грамоту плохо. Но своим чутким крестьянским сердцем они понимали значение образования для будущего детей и всячески поощряли наше стремление к учению, книгам, к работе.

Материнские руки... До сих пор их тепло живет во мне, дает силу, согревает. Родился и рос я болезненным ребенком. По-моему, не было ни одной детской болезни, которая бы не коснулась меня. Одна из них едва не привела к смертной черте. Отец рассказывал, как подносил перышко к моему носу, чтобы определить, теплится ли еще во мне жизнь.

Мать, плача, гладила мою голову. Наверное, прикосновение ее рук что-то сдвинуло в моем организме с места, сердце забилось, я застонал. Сосед-плотник, узнав об этом, отшвырнул прочь прутик и ворчливо произнес: - Такая малявка, а туда же, притворяться... Позже не раз слышал, как мама говорила соседкам, что я в рубашке родился, и почему-то показывала рукой в сторону висевшей в углу иконы. Я решил, что она хранит где-то там эту рубашку, и во мне затаилось желание найти ее. Однажды, когда в доме никого не было, попытался разобрать икону, где, по моему разумению, лежала необыкновенная обнова, которую от меня в силу каких-то причин тщательно прятали. Рубашки там, конечно, не оказалось, а вот икону изрядно подпортил. Мать не на шутку рассердилась, и меня сурово наказали.

Дорогие моей душе картинки детства! Где, как не в долгой дороге, перебирать их череду.

В детстве мне очень хотелось научиться бегать на коньках. Всегда с завистью смотрел на ребят, катавшихся на самодельных деревянных коньках, подкованных полоской железа или проволокой. В шестилетнем возрасте пытался их сделать сам. Помог старший брат. Общими усилиями мы изготовили один конек. На второй не хватило у нас подручных средств...

Чувствуя себя на седьмом небе от счастья, прикрепив конек веревкой к валенку, ковыляю к реке. По обледенелой горушке делаю попытку скатиться вниз и попадаю прямехонько... в прорубь. Хорошо, что на мне была надета шуба старшего брата. Она и спасла от непоправимых последствий. Распустившись куполом, словно парашют, удержала на поверхности воды. Мои сверстники на берегу, видевшие все это, подняли крик, некоторые из них бросились в село звать на помощь.

Мокрого, закоченевшего, в избе меня раздели донага и положили на печь, где сушился овес. Его духмяное тепло спасло от жесточайшей простуды. Я пропотел так, что, казалось, будто в самой печи посидел.

С малолетства меня учили крестьянскому ремеслу. И теперь не в тягость, а в удовольствие выходить на луг с косой, убрать траву на сено с неудобий. Люблю повозиться в саду. Приезжая на родину, непременно иду в поле.

В семилетнем возрасте отец разрешил мне выйти на полевые работы вместе с соседями. Силенок еще не хватало, поэтому определили меня погонышем. С утра до вчера верхом на лошади бороновал, пахал да все удивлялся, почему это в поле так медленно солнце к закату идет. Уставал несказанно. Поднимался, как и все, перед восходом солнца, ложился с наступлением позднего вечера. Чтобы ненароком не уснуть и не свалиться с лошади, пел песни. Да и они порой не помогали. Дважды, уснув, оказывался под бороной. Хорошо, умные лошади вовремя останавливались.

Иногда клевавшего носом погоныша пахарь "взбадривал" кнутом. Из глаз сыпались на круп лошади обидные слезы. Что и говорить - суровой была учеба. Впрочем, все обиды забывались, когда, закончив полевые работы, мы возвращались домой. Представлялось, что ты на голову выше своих сверстников, сидевших в это время в избах и не испытавших, что такое настоящая крестьянская страда. Казалось, что ты уже умудрен каким-то особым житейским опытом и это дает тебе право держаться с особым достоинством.

Мои школьные годы тоже связаны с постоянной крестьянской работой. У нас была, как считали мы, ученики, а особенно - наши родители, самая замечательная на свете учительница - Зинаида Ивановна. Она говорила, что учеба и труд - это неразрывное целое. Так что воспитание наше в школе было основано прежде всего на привитии нам уважения к нелегкой работе на матушке-земле, на непременной помощи старшим в их заботах, на постоянном уходе за домашними животными. Зинаида Ивановна была инициатором соревнования на лучшую постановку дела по откорму телят. Каждый из нас любовно ухаживал за молодняком. Это было в чем-то схоже с современным семейным подрядом, только среди школьников. Помню, сколько гордости испытал, когда мои старания по выхаживанию бычка по кличке Красавец высоко оценили учительница и одна из лучших учениц нашего класса, к которой я в ту пору питал симпатию.

Однако многие, в том числе и Зинаида Ивановна, считали, что мое призвание не на земле работать, не на ферму идти, а быть поэтом, литератором. Стихи я начал писать в третьем классе. Сочинял пьесы. Их ставили в школе. Любил выдать рифмованный шарж, пародию. Они тоже звучали на школьных вечерах в исполнении моих сверстников. Блокнот и карандаш стали моими постоянными спутниками. Я с ними не расставался и ночью. Нередко, проснувшись, доставал их из-под подушки и записывал в темноте рифмованные строки, которые зачастую не мог расшифровать днем.

Это увлечение не прошло и в армии. Считаю, что во многом благодаря ему я неожиданно вырос в глазах старшины нашей роты. Однажды, получив наряд вне очереди уже не помню за какую провинность, я вымыл полы в казарме и подошел к товарищам, выпускавшим на злобу дня боевой листок. Они мне показали записку старшины со словами: "Изобразить предпоследнего на занятии по строевой подготовке". Речь шла обо мне, нескладно действовавшем в тот день на строевом плацу.

Взял я тогда листок бумаги, карандаш, присел на подоконник и с вдохновением написал самокритичное стихотворение на заданную тему. На другой день курсанты полукольцом окружили старшину роты, читавшего нараспев под их заразительный хохот сатирические куплеты, относившиеся к "предпоследнему в строю". Каково же было его удивление, когда он узнал, что автор куплетов сам критикуемый. Он каким-то особенным взглядом глянул на меня, уважительно протянул руку для пожатия. С той поры, кстати, на меня было возложено редактирование боевого листка.

Несколько моих стихотворений позже опубликовала окружная военная газета "Красная Армия". В последний предвоенный год пришло приглашение для поездки в Киев на семинар молодых армейских литераторов. Разбор нашего творчества вели известные украинские прозаики и поэты. Однажды зал содрогнулся от хохота, когда мы услышали, как один из нас сравнил свою любимую девушку, ее красоту с дорогим его сердцу тульским самоваром (до службы красноармеец жил, оказывается, в Туле). Общение с профессиональными писателями обогатило меня. Однако беседы с ними еще и убедили во мнении, что литературное творчество - не мой удел. Я в то время уже все больше тянулся к технике. В моих тетрадках стихи вытеснялись чертежами.

Впрочем, в школьные годы я любил мастерить с той же упоенностью, как и писать стихи. Строил из дерева домики, от которых катились тележки к ветряным мельницам. Познавал изменения форм, следил за прикосновением плоскостей, улавливал переходы кривизны, соотносил динамику отдельных частей и предугадывал кинематику целого. Конечно, ни одного из этих терминов я тогда не знал, но сами понятия уже жили во мне интуитивно. Просто удивительно, почему вдруг мне прочили в селе будущее литератора, а не технаря. Ведь к "железкам" я тянулся у всех на виду.

Один за другим, словно в калейдоскопе, прокручивались в моей памяти эпизоды из довоенной жизни. Они казались мне далекими, даже нереальными: столь сурово выглядела военная действительность за окнами вагона. Подходил к концу 1941 год. Страна напрягала все усилия, чтобы остановить немецко-фашистские войска, рвавшиеся к Москве.

В тылу шла героическая напряженная работа по обеспечению фронта всем необходимым для борьбы с врагом.

И все чаще приходила мысль: имею ли я право ехать домой, когда могу внести посильный вклад в создание нового образца стрелкового автоматического оружия? То, что левая рука плохо слушается, еще не повод для отдыха, пусть и по ранению. А если остановиться на железнодорожной станции Матай, в депо, где начинался мой рабочий путь? Там хорошие мастерские, добротные станки, есть необходимый инструмент, материалы. Наверное, остались и некоторые из тех рабочих, с кем рядом довелось в свое время трудиться.

Так думалось мне в пути, пока поезд уносил меня в родные места. Состав уже шел по Казахстану. И, чем ближе подходил он к станции Матай, тем больше крепла во мне уверенность сойти именно там. Но не исчезало и желание повидать родных, хотя бы на несколько дней заглянуть в родную Курью, узнать, как живут мои близкие, где и как воюют братья, односельчане..

И все-таки до Курьи я не доехал. Сошел на станции Матай и сразу направился к начальнику железнодорожного депо. Он оказался моим однофамильцем, человеком на первый взгляд довольно неприветливым, хмурым, с красными от недосыпания глазами. Меня поначалу, как только зашел к нему, даже робость охватила. Выглядел я, наверное, не очень браво: в помятой в дороге шинели, с перебинтованной рукой на перевязи, с тощим вещмешком за плечом. Но больше всего его поразила моя просьба: оказать незамедлительно помощь в создании макетного образца задуманного мною в госпитале, пистолета-пулемета.

По меркам военного времени, как сейчас представляю, за одну только эту просьбу он мог направить меня в некоторый из наших компетентных органов, чтобы разобрались" откуда такой "фрукт" взялся, для чего ему понадобилось оружие изготовить. Но, видно, у моего однофамильца был по-настоящему разумный взгляд на действия каждого человека, и он не принимал решения сгоряча. Узнав, что я еще до армии работал в депо учетчиком, Калашников совсем растаял, усадил меня на стул, стал расспрашивать о фронтовых делах.

Внимательно выслушал все, что я рассказал ему о моих планах создания образца оружия. Посмотрев эскизные наброски, начальник депо, видимо, уловил главное: человек, сидевший перед ним, одержим поставленной перед собой целью, стремлением сделать все от него зависящее для достижения победы над врагом.

- А где же я тебе людей возьму? - тяжело вздохнул начальник депо. - Многие у нас прямо в цехах, на паровозах, ночуют, чтобы время на дорогу домой не тратить. А у тебя всего одна рука рабочая. Выход вижу один: оказать тебе помощь, не отрывая специалистов от основного производства. Но тут уж нам надо поговорить с людьми: кто какие может резервы времени найти.

Порешили мы с ним, что в опытную группу необходимо ввести слесаря-сборщика, токаря-фрезеровщика, электрогазосварщика, испытателя. Мне казалось, такого количества людей будет достаточно для работы над образцом. Представлялось, техническую, инженерную сторону дела выполню сам. Это была наивность человека, еще не отдававшего себе отчета в том, насколько сложна, трудна именно та часть, которая называется у конструкторов отработкой чертежей. После беседы с начальником депо представился районному военкому и доложил о цели моего приезда.

Рабочие депо с энтузиазмом откликнулись на просьбу - помочь солдату-отпускнику в создании оружия. Многие из них готовы были трудиться и ночью. Особую радость я испытал, когда в одном из рабочих узнал своего давнего знакомого Женю Кравченко. Еще до войны вместе с ним трудились в депо. Хотя мы не были близкими друзьями, но он запомнился мне как отзывчивый, добросовестный человек, умевший на токарном и фрезерном станках творить чудеса. Мы нередко встречались и позже, после моего перехода в политотдел железной дороги, куда я был направлен по рекомендации деповской комсомольской организации. Там я работал техническим секретарем. Женя был активным комсомольцем, общественником.

И вот трудности - как разрабатывать рабочие чертежи на отдельные детали, узлы, в целом на образец? Обратились в техническое бюро. А там работали одни женщины, не имевшие ни малейшего представления о конструкциях оружия. Тем не менее они были полны желания как-то нас выручить и делали все возможное, чтобы чертежи появлялись.

Женщины есть женщины. Они и наименования деталям, на которые выполняли чертежи, давали ласковые, домашние, исходя из конфигурации, - "ласточка", "зайчик". Одну из деталей назвали "мужичок": у многих ведь мужья, сыновья, любимые парни сражались на фронтах Великой Отечественной. Тоска по ним, тревога, неизбывная грусть прорывались постоянно.

Давали деталям и паровозные названия: сказывалась специфика железнодорожников. В конце работы над образцом я уже заменил наименования деталей, узлов на настоящие, оружейные, но еще долго большинство из нашей группы пользовались теми, что родились в ходе работ.

Часто на объяснение формы детали уходило много времени, не все понятно было рабочим и в ее чертеже, выполненном кем-либо из женщин. Поэтому мы стали пользоваться простыми набросками-эскизами, а уж потом, после изготовления самой детали, делали с нее чертеж. Прочтя эти строки, кто-то наверняка улыбнется: вот это "инженерное мышление", вот это кустарщина! Да, знаний конечно же не хватало, многое изготовлялось вручную. Но каждый вносил в изделие все, что мог, что умел выполнить. Выручали глубочайшая самоотдача, стремление дойти до сути, не отступить. Вспомним.- и время какое было. Везде висели плакаты: "Все для фронта! Все для победы!"

Настоящие сюрпризы то и дело преподносил Женя Кравченко. Скажем, поздним вечером мы обсуждали, как лучше выполнить ту или иную деталь. Чертежа на нее еще не было. А утром Кравченко подходил к нашему столу, клал на верстак готовую вещь, застенчиво улыбался и говорил: - По-моему, что-то похожее получилось... Получилось не просто "что-то похожее", а как раз то, что было задумано.

Золотые рабочие руки были у Жени Кравченко! Он и мыслил почти на инженерном уровне. Доходил до всего сам, своим пытливым умом, самоотверженным трудом. Женя имел завидную способность воплощать в металл то, что на наших эскизных набросках представлялось путаницей линий, размерных стрелок и цифр.

Все больше становилось деталей, уже готовых к сборке. На двери комнаты, куда раньше мог свободно заходить каждый работник депо, появилась табличка: "Посторонним вход воспрещен". Мы все-таки работали над образцом оружия, время военное, и должен был соблюдаться определенный режим.

При первой подгонке деталей обнаружилось немало неточностей в размерах и даже грубых отступлений от задуманного. И вновь выручили умные рабочие руки на этот раз электрогазосварщика Макаренко. К сожалению, имя его забыл. Но не забыть никогда, как своей ювелирной работой при наплавке металла он спасал, казалось бы, напрочь забракованные детали.

Так постепенно складывались узлы, шла сборка по частям. Трудно передать,.сколько сложностей и непредвиденных препятствий встречалось в нашей работе. Долго сопротивлялся затвор - никак не хотел совершать положенные ему при стрельбе действия. Пришлось несколько раз переделывать чертеж ствольной коробки. Оказалось, маловат был ход затвора. Устранили недоработки. Как-то Женя Кравченко спросил меня:

- Правда ли, что изобретатель Максим выпиливал свой пулемет в течение пяти лет?

- Не пулемет он выпиливал, а детали автоматики. Да и учти, что у него и станков таких не было, как у нас, и о сварке он мог только мечтать, - сказал я. - К тому же нам пять лет никто не отпустит на создание пистолета-пулемета. Армии он нужен сейчас...

Такие разговоры об оружии у нас возникали не только с Кравченко. Каждый болел за то, чтобы наше советское оружие было самым надежным, самым мощным, самым удобным для бойцов.

Рабочие, отработав две смены, подходили ко мне и предлагали посильную помощь. Все жили одной думой: сделать все, чтобы быстрее разгромить врага.

Прошло три месяца упорной работы. Кажется, мы добились невозможного. Наш первый опытный образец пистолета-пулемета лежал на промасленном верстаке. Каждый, кто входил в опытную группу, по очереди и не один раз брал его в руки, с каким-то изумлением гладил металл, отполированный приклад, нажимал на спуск, слушал работу подвижных частей.

Накануне мне удалось получить в местном военкомате несколько сот патронов. Испытывали мы автомат тут же в комнате, где шла сборка. Поставили большой ящик с песком и проводили отладочные стрельбы. Ох и влетело нам от начальника депо. От выстрелов всполошились все рабочие в цехе, побросали работу, ринулись к нам. Мы вынуждены были установить специальную световую и звуковую сигнализацию и проводить отладочные стрельбы только по ночам. Оставшимися патронами проверили кучность одиночного и автоматического огня. Нам показалось, что полученный результат неплохой.

Итак, макет пистолета-пулемета готов. А дальше что? Куда его везти, кому показывать? Размышляли долго. Наконец приняли решение направить меня в Алма-Ату, в областной военкомат. Все-таки организация военная, подскажут, куда обратиться дальше, чтобы продолжить работу над образцом.

Провожали меня на поезд все, кто входил в нашу, как ее называли, спецгруппу, все, кто в совершенно необычных условиях создавал образец оружия. Чтобы меньше волновался, каждый старался сказать, что все, мол, сработано добротно и краснеть мне в Алма-Ате не придется. Совали мне на дорогу какие-то сверточки. До глубины души я был растроган этим сердечным отношением.

Несколько перегонов простоял у окна, никак не мог отойти от расставания с людьми, ставшими мне близкими за время совместной работы. Еще больше растрогался, когда, возвратившись на свое место в вагоне, увидел рядом с чемоданчиком большой сверток с вложенной в него запиской: "Это тебе, Михаил, от нашей бригады..." И стояли подписи членов всей нашей спецгруппы. Если смотреть по фамилиям, то настоящий интернационал - русские, казахские, украинские, татарские... Вот ведь как - сами недоедали, жили на скудном военном пайке, но считали, что мне продукты будут нужнее.

Соседями по вагону были в основном военные. Многие с костылями, у некоторых пустые рукава заложены за поясной ремень. У меня у самого в то время левая рука все еще была забинтована: рана заживала с трудом.

Алма-Ата... Столица Казахстана в моем сердце занимает особое место. Здесь до призыва в армию мне посчастливилось часто бывать, когда я работал в третьем отделении политотдела железной дороги. Отсюда начался мой тернистый путь в конструирование стрелкового оружия. В годы войны город принял много заводов, научных учреждений и учебных заведений, эвакуированных из европейской части нашей страны. В одном из таких высших учебных заведений - Московском авиационном институте мне помогали доводить пистолет-пулемет, оказали содействие, чтобы я с образцом попал для консультации к специалистам-оружейникам.

Но это будет позже. Сначала же, как только приехал в Алма-Ату, мне довелось пережить немало неприятных минут, даже отсидеть несколько суток на гауптвахте.

В военное время появление раненого старшего сержанта с самодельным пистолетом-пулеметом у многих, тем более у человека с профессиональной военной косточкой, могло, естественно, вызвать некоторое подозрение: откуда оружие, для какой цели? Именно так прореагировал на мое появление адъютант областного военного комиссара. Когда я доложил, что, находясь в отпуске по ранению, изготовил и привез с собой новый образец пистолета-пулемета, он был совершенно обескуражен.

Так что к самому военкому я не попал, а по команде адъютанта немедленно был взят под стражу. Изъяли у меня и образец пистолета-пулемета и ремень отобрали. Словом, была проявлена высокая бдительность, и обижаться тут было не на кого. Оставалось ждать, что все прояснится и решится быстро.

Но адъютант, по всей вероятности, не торопился с докладом. У меня по этой причине оставалось в избытке времени для размышлений. И вспомнилось мне, как из-за такого же взятия под стражу я вынужден был в середине учебного года, не закончив десятый класс, покинуть родную свою Курью. И тогда мой арест по иронии судьбы оказался тоже связанным с оружием.

Был у меня школьный приятель. Звали его Сережей. Зная мою любовь к "железкам", принес он однажды показать мне браунинг, весь в ржавчине, неизвестно как сохранившийся. Нашел он его, копая землю в одном из огородов.

Забравшись на чердак и прихватив с собой битого кирпича, я как мог удалил ржавчину с деталей. Несколько раз разобрал и собрал пистолет. Он казался мне чудо-машиной, простой и изящной по форме исполнения.

Очень хотелось попробовать, каково оружие в действии, пострелять где-нибудь в укромном месте. Однако патронов к браунингу не оказалось. Еще раз полюбовавшись им, я завернул его в промасленную тряпицу и спрятал.

Через несколько дней к нам в дверь постучался милиционер. Он долго допытывался, есть ли у меня оружие и где я его прячу. Признания милиционер не добился. Уж слишком не хотелось мне расставаться с пистолетом, да и Сережу не мог, не имел права подвести. Тогда меня арестовали и препроводили в комнату с решетками на окнах.

Вновь уговаривали сдать оружие. Приходила сестра, приносила передачи и, плача, просила признаться. Я упорно молчал. Не знаю, от кого в милицию дошла весть, что у меня имеется пистолет. Сережа клялся, что никому ничего не говорил. "Заключение" длилось несколько дней. В милиции предупредили об ответственности по закону. Не добившись ничего, отпустили и сказали, чтобы я осознал содеянное и признался.

Дома начались попреки, уговоры. Я был в отчаянии, понимая, что покоя мне теперь не будет. Да и село есть село: на человека, посидевшего в "кутузке", уже, как правило, смотрели с опаской, особенно в те времена, во второй половине 30-х годов. Скажем прямо: и вину за собой я чувствовал немалую оружие-то действительно хранилось у меня.

Вот тогда-то и пришло решение немедленно покинуть Курью, устроиться где-нибудь на работу. Вечером встретились с Сергеем и договорились о выезде в Казахстан, на станцию Матай, где в депо трудился его старший брат. В наши планы посвятили мою сестру. Она стала отговаривать нас от неразумных действий, тем более что в разгар зимы нам предстояло прошагать пешком не один десяток километров по морозной и пуржливой степи. Кто жил и живет на Алтае, в районах, примыкающих к степному Казахстану, хорошо знает, насколько буранны и суровы здесь зимы.

Но мы оставались непреклонными в своей решимости уехать. Сестра, вытирая фартуком слезы, стала собирать нас в дальний путь. Отдала свои валенки, напекла блинов, которые я очень любил. Мы решили выйти утром, и сестра несколько раз выбегала ночью на улицу посмотреть, не разыгрывается ли пурга.

И вот мы в дороге. Метет небольшая поземка. Кругом сплошная снежная белизна. От мчащихся навстречу низких темных туч становилось не по себе. Рукой в кармане нащупал прохладный металл браунинга, ставший для меня и радостью познания ранее неизвестного устройства, и причиной неожиданной беды, из-за которой пришлось покинуть родительский дом.

Я достал оружие и передал его Сергею. Мы остановились. Слева от нас извилистой лентой раскинулись овраги. Здесь мы и решили распрощаться с пистолетом. Я разобрал последний раз его на части, на детали и собирать больше не стал. Мы раскидали детали по степи, некоторые из них забросили в овраг и зашагали дальше.

А тучи все больше мрачнели, грузнели. Усиливался ветер. На лице от налипающего снега образовывалась ледяная корочка, избавляться от которой было очень трудно. Одежда коробилась, словно панцирь. Мы уже с трудом различали дорогу, а вскоре и совсем потеряли ее из виду. Буран усиливался.

Коварство зимней алтайской степи проявлялось в полную силу. Мы решили тогда найти сугроб и зарыться в него, чтобы переждать разыгравшуюся непогоду. Сергей сказал, что где-то вычитал об этом способе сохранения жизни. Уже порядком окоченевшие, нашли в какой-то впадине рыхлый снег и попытались в него зарыться. Едва прижались друг к другу, как начало клонить ко сну.

Понимаем: если уснем - конец. Стали спасаться песнями. Что уж мы там пели, трудно сказать. Да, скорее, и не пели, хрипели, потому что голос пропадал. Однако не отступали, словно на бис, по многу раз повторяли одно и то же. Это нас, видно, и выручило. Сергей наконец прервал пение и начал подниматься, чтобы взглянуть, не утихает ли ветер. Теперь еще и ноги перестали слушаться: мы их уже не чувствовали. Но все-таки вылезли из сугроба. И каково же было наше изумление, когда метрах в ста мы увидели изгородь, за ней в мутной снежной пелене проглядывались очертания дома.

Спазмы перехватили горло, по щекам катились и тут же замерзали слезы. Кое-как добрались до избы. Когда нам открыли дверь, мы, обессиленные, опустились на пол. Хозяева тут же стали раздевать нас. Осторожно сняли заледеневшую одежду, обувь, растерли нам руки, ноги, щеки. От жгучей боли хотелось кричать, но мы, сцепив зубы, молчали. С тех пор руки и ноги у меня чувствительны к малейшему холоду - дает о себе знать обморожение, полученное в юности.

Трое суток мы приходили в себя, отогревались в тепле. Когда установились ясные солнечные дни, двинулись в дальнейший путь. На этот раз до станции добрались без особых приключений. А там сели на поезд - и в Матай. Брат Сергея вместе с семьей жил в вагончике на колесах. Мы перевочевали в этой коммунальной квартире, разделенной на комнаты одеялами, и пошли к начальнику депо. Поскольку у Сергея было свидетельство об окончании бухгалтерских курсов, его направили в бухгалтерию, а меня определили учетчиком. Дали нам койки в общежитии, находившемся в списанном плацкартном вагоне. Так началась моя трудовая биография...

Все это я вспоминал, сидя в душной военкоматовской комнатке, временно приспособленной для задержанных. Уже шли третьи сутки, а судьба моя все не решалась. И вдруг ближе к полудню открылась дверь и на пороге появился явно удрученный адъютант военкома, по воле которого пришлось столько перешить. Он подал мне ремень, пистолет-пулемет и вежливо сказал:

- Идите вниз, товарищ старший сержант. Вас там ждет машина. Только приведите сначала себя в порядок.

И вот спускаюсь по лестнице, У подъезда, на улице действительно вижу черную эмку. Адъютант показывает рукой на нее, советует открыть дверцу. Теперь пришлось изумляться мне: за что же такая честь и кто обо мне позаботился?

Сев в машину, спросил об этом сопровождающего. Он ответил однозначно:

- Приказано доставить вас в Центральный Комитет Компартии большевиков Казахстана, к секретарю ЦК товарищу Кайшигулову.

И больше, ни в какие объяснения не вступал. Только позже я узнал, кто вызволил меня и доложил обо мне и моей работе над пистолетом-пулеметом секретарю ЦК КП(б) республики. По дороге в военкомат счастливая случайность свела меня с Иосифом Николаевичем Коптевым, до войны работавшим помощником начальника политотдела железной дороги по комсомолу. Несколько месяцев до призыва в армию мне довелось встречаться с ним в политотделе. Мы обрадовались, увидев друг друга. К сожалению, Иосиф Николаевич не располагал временем торопился на поезд, и мы не смогли подробно поговорить обо всем. Правда, я успел ему сказать о цели своего приезда в Алма-Ату, о том, что направляюсь в областной военкомат.

Возвратившись из командировки, Коптев стал меня разыскивать. Работал он тогда в комиссии партконтроля при ЦК КП(б) Казахстана. Позвонив в облвоенкомат, выяснил, что я нахожусь под арестом "за незаконное изготовление и хранение оружия". И Коптев пошел к секретарю ЦК республики по оборонной промышленности, рассказал обо мне, о том, над чем работаю и в какую историю попал. Тогда и была дана команда доставить создателя пистолета-пулемета вместе с образцом оружия к товарищу Кайшигулову.

Секретарь ЦК КПб) республики внимательно выслушал меня. Он, конечно, сразу же понял, что оружие, изготовленное в кустарных условиях, требует большой доработки и на него надо подготовить основательную техническую документацию, может быть, сделать еще несколько, но уже более совершенных, образцов. Только где? Товарищ Кайшигулов снял телефонную трубку и попросил его с кем-то соединить. Потом повернулся ко мне и сказал;

- У нас есть отличный знаток оружейного дела, правда авиационного, военный инженер второго ранга Казаков - декан факультета Московского авиационного института. Я пригласил его сейчас приехать ко мне. Вот и поработаете с ним, На факультете студенты старших курсов помогут вам познать технику проектирования, черчения, расчетов. Там сможете лучше освоить все, что связано с отработкой и изготовлением опытных образцов. У них в этом деле богатый опыт. Да и мастерские оснащены хорошим оборудованием. Я там не раз бывал. Знаю многих специалистов, ученых, работающих в институте.

Разговор шел искренний, доброжелательный, доверительный. Даже не верилось, что несколько часов назад я горько размышлял о своей неудавшейся работе, о том, что судьба моя могла повернуться совсем иначе. Действительно, повороты в жизни бывают порой просто удивительные. Но а тогда был и сейчас уверен, что, поставив перед собой цель и начав делать что-то полезное для общества, ты не потеряешься, тебя обязательно поддержат. Такова уж природа нашего социалистического Отечества.

Открылась дверь, и в кабинет вошел военный в летной форме. Секретарь ЦК КП(б) республики представил меня, подвел к нему.

- Андрей Иванович, прошу взять старшего сержанта под свою опеку. То, что он вам представит, на мой взгляд, интересно и перспективно. Поработайте над образцом вместе, помогите молодому конструктору. Информируйте меня о ходе работ. Когда начнутся отладочные стрельбы, непременно сообщите. Хочу быть первым испытателем пистолета-пулемета. Желаю успеха.

Если сказать, что меня охватила тогда радость, этого, наверное, будет недостаточно. Я словно крылья обрел. Хотелось петь. Но я молча сидел в машине и смотрел, как Андрей Иванович Казаков делал какие-то пометки у себя в блокноте. Мы ехали в институт. Уж теперь-то, думалось мне, все сделаю как надо, и с моим пистолетом-пулеметом фронтовики еще будут бить врага.

В институте была создана рабочая группа (в обиходе ее называли "спецгруппа ЦК КП(б) Казахстана), которой поручили заниматься дальнейшей доводкой пистолета-пулемета. В нее вошли старший преподаватель Евгений Петрович Ерусланов и несколько студентов старших курсов, работавших по совместительству в лаборатории кафедры. Молодость, увлеченность делом не просто сблизили, но и сдружили нас. Душой, заводилой в группе, неуемным в работе и дотошным в решении всех технических вопросов был Сергей Костин, позднее ставший профессором, вырастивший немало учеников. Большую помощь в овладении техникой проектирования, черчения мне оказывал Вячеслав Кучинский, впоследствии тоже профессор, кандидат технических наук. Мы стали с ним добрыми товарищами. Наша дружба продолжается и по сей день. Помню темпераментного, импульсивного Ивана Саакиянца...

В учебно-производственных мастерских института работали мастера своего дела с большим стажем. Многие из них, знаю, подавали не один рапорт с просьбой отправить на фронт. Слесарь-лекальщик Михаил Филиппович Андриевский (он изготовлял лекала, штампы, специнструменты, участвовал в сборке образца), фрезеровщик Константин Акимович Гудим, токарь Николай Игнатьевич Патутин, медник Михаил Григорьевич Черноморец оказали неоценимую помощь в доводке образца. Ближе к концу работы над пистолетом-пулеметом подключились и работники кафедры "Резание, станки и инструменты" - начальник лаборатории Василий Иванович Суслов и Карл Карлович Кацал (латыш по национальности).

В процессе отработки образца немало деталей переделывалось по нескольку раз (сказывалась неопытность самого конструктора и чрезмерная напористость членов спецгруппы). Но никто не упрекал нас в том, что мы бывали торопливы и нетерпеливы. Тактично поправляли, подсказывали. Да и Андрей Иванович Казаков был рядом. Артиллерист по образованию, выпускник Артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского, ученик А. А. Благонравова, он слыл образованнейшим специалистом в области вооружения. К тому же до перехода в МАИ А. И. Казаков длительное время был на практической работе на оборонных заводах военпредом (военным представителем) по приемке автоматического оружия. Так что, предоставив нам немалую самостоятельность в решении инженерных вопросов, Андрей Иванович всегда вовремя вмешивался, если видел, что нас начинало заносить и мы уходили не в ту сторону.

Для работы нам выделили небольшое помещение площадью в 18 квадратных метров в одноэтажном саманном домике с отдельным входом и застекленным крыльцом. Для Костина, Кучинского, Саакиянца и меня крыльцо служило и местом отдыха, там стоял топчан. Мы, по сути, находились на казарменном положении и территорию учебно-производственных мастерских покидали лишь раз в неделю, чтобы сходить в баню.

Доводка образца шла довольно быстро. Этому, безусловно, способствовала высокая квалификация рабочих, выделенных нам в помощь. Когда требовалась проверка пистолета-пулемета стрельбой, проводили ее по ночам в инструментальном цехе. Для этого в свободном углу цеха ставили вертикально штабель досок, ящик с песком, оружие закрепляли в тисках, а от спускового крючка протягивали веревку в соседнюю комнату. Производили несколько выстрелов. Если после этого требовалась какая-то доводка (в основном припиловка деталей), то делали ее сами, в тех же тисках. После чего вновь стреляли. И так до утра.

Конечно, сейчас такая работа покажется примитивной. Но учтем и другое: шла война, да к тому же авиационный институт и его учебная материально-техническая база не располагали испытательным полигоном для стрелкового оружия. Приходилось приспосабливаться, что-то придумывать. Помню, в первую ночь, когда мы пришли в инструментальный цех, случился небольшой казус. Помещение его, хотя и было небольшим по площади, но с высоким потолком, стены кирпичные, слегка побеленные. Первые выстрелы - и заходим в цех. Противоположной стены не видно от густой пыли красно-белого цвета. Впечатление такое, будто стена рухнула, превратилась в пыль. Пришлось срочно сооружать некое приспособление из досок...

В конструкцию пистолета-пулемета в ходе доводки вносили существенные доработки. В железнодорожных мастерских станций Матай был сделан образец, работавший по принципу свободного затвора. Мы добивались этим максимальной простоты устройства. Но тут обнаруживался и ряд недостатков - не обеспечивалась высокая кучность боя из-за массивного затвора, нарушалась устойчивость оружия при автоматической стрельбе. В Алма-Ате мы разработали схему образца с полусвободным затвором, облегчили его массу, отказались от заднего шептала. Словом, изрядно потрудились, чтобы конструкция пистолета-пулемета была завершенной и надежной в действии.

И вот испытания вынесли за город, в горы. Убедившись, что автоматика работает хорошо и кучность боя неплохая, приняли решение доложить о готовности образца секретарю ЦК КП(б) республики. Правда, никаких изменений по параметрам больше не проводилось из-за отсутствия на стрельбище необходимого оборудования и приборов. Кайшигулов приехал с каким-то генерал-майором, который первым проверил функционирование и безотказность работы пистолета-пулемета, или, как его называли в нашей спецгруппе, ППК. Генерал-майор выразил свое отношение к работе оружия одним словом:

- Хорошо.

- Что ж, оценка, данная военным, довольно высокая, - подошел поближе секретарь ЦК КП(б) Казахстана Кайшигулов. - Соответствует ли она истине, хочу убедиться лично. Как на это смотрит молодой конструктор? Не возражает?

Он испытывал образец с каким-то упоением. Видимо, ему очень понравился пистолет-пулемет в действии. Он так увлекся стрельбой, что мы не заметили, как кончились все привезенные нами патроны. Секретарь ЦК КП(б) республики поднялся с земли, поблагодарил всех за работу, а мне сказал:

- Потрудились вы славно. Однако наше мнение еще не окончательное, мы можем только вместе порадоваться вашему успеху. Решающее слово теперь за специалистами стрелкового оружия. Так что собирайтесь, товарищ Калашников, в Самарканд. Там сейчас располагается Артиллерийская академия имени Дзержинского. - И обратился к Казакову: - Андрей Иванович, прошу вас подготовить рекомендательные письма в Военный совет Среднеазиатского военного округа и к профессору Благонравову, в Самарканд. Я сам их подпишу.

И снова - в путь. Еще одна республика входила в мою конструкторскую биографию, должна была стать вехой в моем творческом поиске - Узбекистан. Я много слышал об этом солнечном крае, о гостеприимстве его народа. В военное лихолетье республика взяла под свое крыло тысячи детей-сирот, в узбекских семьях как родные звучали русские, украинские, белорусские, латвийские, молдавские имена.

В Ташкенте ко мне очень внимательно отнеслись в штабе военного округа. Видимо, свою роль сыграло и письмо секретаря ЦК КП(б) Казахстана. Отвечавший за организацию изобретательской и рационализаторской работы в округе Михаил Николаевич Горбатов с интересом ознакомился с опытным образцом оружия и сделал все от него зависящее, чтобы я поскорее попал в Самарканд. Начальнику Артиллерийской академии генерал-майору артиллерии А. А. Благонравову было направлено письмо от имени Военного совета округа с просьбой дать отзыв на образец пистолета-пулемета.

Древний Самарканд оглушил меня шумным разноязычием восточных улочек. К сожалению, не удалось как следует вглядеться в минареты Регистана, восхититься изяществом мечети Биби-ханум, побывать в мавзолее Тимура. Это я сделал уже в послевоенное время. А тогда торопился скорее попасть на прием к начальнику академии. Что мне скажет известный ученый, впервые обобщивший, накопленный опыт по проектированию автоматического стрелкового оружия, глубоко исследовавший результаты его унификации?

В Алма-Ате у меня была возможность прочитать один из трудов А. А. Благонравова - "Основания проектирования автоматического оружия". В нем хорошо даны общие обоснования для разработки новых образцов. Я старался, насколько было возможно, поглубже разобраться в теоретических положениях, изложенных в книге.

И вот докладываю генералу о своем прибытии, вручаю ему рекомендательные письма. Анатолий Аркадьевич прочитал их и произнес:

- Письма - это, конечно, хорошо. Я бы лучше хотел взглянуть на сам образец.

Кладу на стол пистолет-пулемет. Сердце готово вырваться из груди. Благонравов умелыми движениями начал разбирать оружие и тут же, по ходу, стал рассматривать чертежи, описание. Он столь уверенно разбирал образец, что мне показалось, будто профессор до этого не один раз держал его в руках.

Как-то в одной из публикаций уважаемой центральной газеты известный журналист написал о моей встрече с Благонравовым буквально следующее: "Анатолий Аркадьевич, покручивая в холеной руке карандаш, долго и молча рассматривал его чертежи. Вопросы задавал редко. Калашников отвечал браво, как и полагается отвечать старшему сержанту, когда спрашивает генерал. Благонравов эту лихость не любил с 1916 года, когда был юнкером Михайловского артиллерийского училища. Раздражение, однако, глушилось бесспорной талантливостью чертежей".

Не могу сказать, знал ли этот журналист А. А. Благонравова раньте, встречался ли с ним, и если встречался, то в какой обстановке. Но одно ясно: в своей публикации, очевидно, желая как-то "поярче" показать характер профессора, он, прямо скажем, исказил образ Благонравова. Во всяком случае, описывая мою встречу с генералом, журналист выдумал и "холеные руки", и мои "бравые ответы".

Анатолий Аркадьевич Благонравов, человек деликатный, глубоко интеллигентный, покорил меня своей благожелательностью, готовностью участвовать в судьбе моего образца, понять, как я над ним работал. Разложив детали на столе, ознакомившись с документацией, он стал расспрашивать, какие трудности встретились мне в работе, откуда я родом, какое учебное заведение окончил, кем служил до войны, как воевал. Словом, у нас состоялся очень искренний, доброжелательный разговор на житейские темы. И мне казалось, что я знал этого человека давным-давно, столько заинтересованности проявил он к двадцатидвухлетнему старшему сержанту. Когда беседа подошла к концу, Благонравов сказал:

- Извините. Пока вам придется посидеть, подождать, а я должен безотлагательно кое-что написать.

Генерал пододвинул поближе листы бумаги и стал над чем-то сосредоточенно работать, изредка бросая взгляд то на меня, то на разложенные на столе детали пистолета-пулемета. Потом пригласил к себе, секретаря-машинистку и попросил ее:

- Постарайтесь сделать это как можно быстрее.

Пока текст печатался, Анатолий Аркадьевич продолжил прерванный разговор, посоветовал мне как можно больше читать, изучать все, что касается конструирования оружия, научиться хорошо разбираться и в иностранных образцах. Многое я почерпнул из того разговора с Благонравовым, ставшим гордостью советской науки.

Принесли отпечатанные на машинке материалы. Перечитав тексты, Анатолий Аркадьевич расписался на всех экземплярах. Несколько страниц вложил в конверт, а две отдал, мне.

- Конверт передадите командующему войсками округа, когда будете у него на приеме, а те страницы, что у вас в руках, прочтете позже сами. Желаю вам удачи, молодой человек, в конструировании, но советую не обольщаться первыми успехами. Всего доброго.

Оба документа хранятся с той поры в моем архиве. Хочется сейчас полностью их воспроизвести как свидетельства объективного, честного, заинтересованного отношения А. А. Благонравова к тем, в ком он обнаруживал "божью искру". В моей конструкторской судьбе эти отзывы сыграли огромную роль. Вот что сообщал начальник академии в Казахстан.

"Секретарю ЦК КП (б) К тов. КАЙЩИГУЛОВУ

Копия: зам. начальника артиллерии САВО интенданту 1-го ранга тов. ДАНКОВУ

При сем направляю отзыв по пистолету-пулемету конструкции старшего сержанта тов. Калашникова М. Т.

Несмотря на отрицательный вывод по образцу в целом, отмечаю большую и трудоемкую работу, проделанную тов. Калашниковым с большой любовью и упорством в чрезвычайно неблагоприятных местных условиях. В этой работе тов. Калашников проявил несомненную талантливость при разработке образца, тем более если учесть его недостаточное техническое образование и полное отсутствие опыта работы по оружию. Считаю весьма целесообразным направление тов. Калашникова на техническую учебу, хотя бы на соответствующие его желанию краткосрочные курсы воентехников, как первый шаг, возможный для него в военное время.

Кроме того, считаю необходимым поощрить тов. Калашникова за проделанную работу.

Приложение: отзыв на двух листах".

Подпись и дата: 8 июля 1942 года.

Не менее примечателен и второй документ, адресованный Военному совету Среднеазиатского военного округа, а копия - мне как конструктору пистолета-пулемета.

"В Артиллерийскую академию старшим сержантом тов. Калашниковым был предъявлен на отзыв образец пистолета-пулемета, сконструированный и сделанный им за время отпуска, предоставленного после ранения. Хотя сам образец по сложности и отступлениям от принятых тактико-технических требований не является, таким, который можно было бы рекомендовать для принятия на вооружение, однако исключительная изобретательность, большая энергия н труд, вложенные в это дело, оригинальность решения ряда технических вопросов заставляют смотреть на тов. Калашникова как на талантливого самоучку, которому желательно дать возможность технического образования.

Несомненно, из него может выработаться хороший конструктор, если его направить по надлежащей дороге. Считал бы возможным за разработку образца премировать тов. Калашникова и направить его на техническую учебу".

Под этим документом он подписался, видимо, для большей убедительности полным "титулом":

"Заслуженный деятель науки и техники, профессор, доктор технических наук генерал-майор артиллерии Благонравов".

Простые, точные и проникновенные слова были сказаны А. А. Благонравовым о моем будущем, о моей дальнейшей перспективе: "направить по надлежащей дороге". Анатолий Аркадьевич смог убедиться, что дал мне исключительно верный ориентир в жизни, в конструкторской деятельности. Умер он в 1975 году, став свидетелем создания почти всей "семьи" унифицированного автоматического стрелкового, оружия, рожденного в нашем конструкторском бюро.

Ну а я в тот военный год пошагал дальше по дороге, которую мне определил Анатолий Аркадьевич Благонравов: учиться конструированию и продолжать работу над пистолетом-пулеметом. В Ташкенте меня принял командующий войсками округа генерал-лейтенант П. С. Курбаткин.

- Посмотрим-посмотрим, что о вашем образце сказал уважаемый профессор Благонравов. - Генерал вытащил из. конверта листок бумаги. - Значит, рекомендует направить вас по дороге конструирования? Дело это нужное. Правда, вот с учебой придется повременить. Считаю, прежде всего необходимо доработать пистолет-пулемет. Так что учитъся пока придется в процессе практической работы.

Командующий еще раз взглянул на документ, подписанный начальником академии, и обратился уже к инспектору по изобретательству:

- В ближайший приказ включите пункт о награждении старшего сержанта денежной премией. Второе: подготовьте все необходимые документы для командирования Калашникова в Москву.

- В Главное артиллерийское, управление? - уточнил инспектор.

- Да, в ГАУ. Направьте туда рекомендательное письмо. И сделайте его потеплее, без казенных фраз. Старший сержант будет представлять не просто какое-то безымянное воинское формирование, а наш славный Среднеазиатский военный округ.

- Кстати, вы откуда призывались? - Генерал-лейтенант Курбаткин повернулся в мою сторону.

- Из Алма-Аты, товарищ командующий.

- Что ж, приятно, что новый конструктор рождается из туркестанцев. Надеемся, продолжите лучшие традиции округа.

Командующий провел пальцами по своим пышным усам, словно подровнял и без того безукоризненно подбритые стрелки.

Когда мы выходили из кабинета П. С. Курбаткина, инспектор М. Н. Горбатов тихо проговорил:

- У командующего особая любовь к округу.

- Почему? - спросил я, когда мы закрыли дверь.

- Вся его служба, начиная с гражданской войны и борьбы с басмачеством в Средней Азии, связана с нашим округом. Здесь он командовал взводом, ротой, был политруком полковой школы, командовал полком. - Горбатов понизил голос до шепота, словно поверял тайну. - Он и в Испании был. Недолго, конечно. Вернулся опять сюда. Так что командующий у нас - боевой генерал.

На меня П. С. Курбаткин произвел впечатление именно этой, какой-то душевной, гордостью за округ, его дела и людей. Скажу, что со Среднеазиатским (Туркестанским) военным округом у меня связано многое в моей конструкторской деятельности. Собственно, именно здесь она и началась, получила благожелательную поддержку.

Округ в военную пору занимал особое положение в структуре Красной Армии. В его частях и соединениях готовились фронтовые резервы. Отсюда уходили на передовую хорошо обученные маршевые роты и батальоны. Сюда были эвакуированы многие высшие военные учебные заведения, военные училища и гражданские вузы из европейской части страны, готовившие новые военные кадры.

В Алма-Ате, Ташкенте, Самарканде - везде, где довелось быть в командировке в ходе работы над образцами оружия, курсанты и офицеры, а также марширующие в сторону вокзалов подразделения являли собой своеобразную живую эмблему среднеазиатских городов. Среди солдат, сержантов и офицеров округа широкое распространение получило изобретательское и рационализаторское движение. Направлялось оно прежде всего, конечно, на улучшение учебного процесса с учетом требований фронта. Работали в округе и над созданием и совершенствованием вооружения и техники. Этим занимались в первую очередь в таких академиях и институтах, как Военно-инженерная артиллерийская имени Ф. Э. Дзержинского и МАИ.

Так что сама атмосфера творческого поиска, созданная в округе, благоприятствовала моей работе. Достаточно сказать, что к ней проявили интерес не только в военной академии, но и в Военном совете округа, внимательно вникли в дело, в мои подходы к конструированию оружия. Я еще не раз буду возвращаться в округ для доработки того или иного образца, приезжать сюда и в 50-е, и в 60-е годы на войсковые испытания изделий, созданных в нашем конструкторском бюро.

Как тут не вспомнить добрым словом тех, кто постоянно помогал, делал все возможное, чтобы я мог плодотворно трудиться, создавал мне для этого необходимые условия! В Среднеазиатском военном округе я встречал именно таких отзывчивых людей - офицеров и генералов, рабочих и служащих.

В Ташкенте на вокзал меня провожал М. Н. Горбатов. Мы тепло попрощались с ним на перроне. Он пожелал мне удачи и выразил готовность оказать помощь в моей дальнейшей работе, если для доработки образца я вернусь в Ташкент.

В Главном артиллерийском управлении встретили доброжелательно. Начальник отдела изобретательства Наркомата обороны полковник В. В. Глухов, прочитав письмо командующего войсками округа и отзыв А. А. Благонравова, произнес:

- Лучшего места, чем полигон, для продолжения работы над образцом сейчас не найти. На том и порешим.

Так я был командирован в одну из частей, дислоцирующуюся в Московском военном округе. Она имела полное наименование: научно-испытательный полигон стрелкового и минометного вооружения (НИПСМВО).

Государственное дело

Дороги на полигон я, конечно, не знал. Добираться мне туда было бы очень сложно, учитывая, какой режим секретности окружал этот важный объект. Пока начальник отдела изобретательства размышлял, как лучше доставить меня на полигон, в кабинет зашел сухощавый человек среднего роста с лауреатской медалью на пиджаке.

Начальник отдела поднялся ему навстречу, приветствуя, и обрадованно заговорил:

- Сергей Гаврилович, вы вчера оформляли командировку для поездки на полигон. Возьмите с собой и старшего сержанта. С вами он будет как за каменной стеной, никто его не тронет и не снимет с поезда.

- Я не против. Вдвоем веселее ехать. Путь не ближний. Так что давай знакомиться, старший сержант. Имя и отчество мои ты уже слышал. А фамилия Симонов, - и он протянул мне руку.

Симонов... Имя этого конструктора для каждого военного человека было хорошо знакомо еще в предвоенные годы. Создатель автоматической винтовки (АВС), противотанкового самозарядного ружья (ПТРС), других замечательных образцов оружия, он по праву занимал одно из ведущих мест среди наших конструкторов. И вот теперь мне предстояло именно с ним ехать на полигон.

Сергей Гаврилович сразу расположил к себе открытостью взгляда, какой-то особой распахнутостью сердца. Ему уже тогда было под пятьдесят, но выглядел он очень моложаво, ходил стремительно. Сразу скажу, что с того самого дня, как с ним познакомились, и до самой его кончины мы были в добрых отношениях. В моей жизни Симонов занял особое место. Он охотно откликался на каждую просьбу, глубоко вникал в суть дела, никогда не подчеркивал дистанции, разделявшей нас и по возрасту, и конечно же по опыту.

В вагоне мы разговорились. Простой и доступный в общении, Сергей Гаврилович рассказал о базе, которая была на полигоне, посоветовал обязательно побывать в музее, созданном там, чтобы хорошенько уяснить, какие системы Создавались у нас в стране и за рубежом, какие из них так и остались опытными образцами и почему не пошли дальше, не были приняты на вооружение.

Постепенно, как-то незаметно, наша беседа перешла в откровенный разговор о родных местах.

- Значит, ты из алтайских краев. Не довелось, к сожалению, там бывать. Слышал только, места те - хлебородные. - Сергей Гаврилович глянул в окно, за которым чистенькие березовые рощицы чередовались с мрачноватыми полустанками, железнодорожными переездами,

- А вот у нас, на Владимирщине, хлеб всегда трудно было взращивать. Нечерноземье оно и есть Нечерноземье - почвы для злаков питанием скудные. Рядом с моей родной деревней Федотово - сплошные известняки. Что на них родится? Сколько помню себя мальчишкой, там карьер разрабатывали, и мы бегали туда играть. Если время, конечно, позволяло.

- Видно, рано пошли работать, Сергей Гаврилович?

- Да уж раньше, наверное, некуда. С шести лет - в поле. Больше все, конечно, с картофелем мыкались: вскопать гряды, удобрить, посадить, прополоть, урожай убрать. Хлеба-то лишь до Нового года семье хватало. Чуть подрос - на сенокос. Потом, осенью, - заготовка дров на зиму да и на продажу. Любил мастерить всякую всячину, строгал, пилил. В десять лет, помню, маслобойку соорудил. Даже соседи приходили и просили попользоваться.

Симонов улыбнулся давнему своему воспоминанию, Чувствовалось, что оно его душевно согрело.

- А я в школе замахнулся было на "вечный" двигатель, да только не заработала моя конструкция тогда, - поделился и я своими воспоминаниями детских лет.

- Ты действительно слишком замахнулся. Нам до революции приходилось более реально на вещи смотреть. Мастерить прежде всего то, что в хозяйстве ход имело, пользу ему приносило. Я и в кузнице, когда учеником был, все больше выполнил работу, которая крестьянину нужна была: ковали подковы и наваривали сошники и лемеха к плугам, лудили посуду и исправляли замки. Там-то и приобрел вкус к металлу. Там-то и понял его великие возможности в умелых руках человека.

- Вы знаете, Сергей Гаврилович, у меня тоже с кузницей нашей деревенской связаны самые сильные впечатления. Первые соприкосновения с металлом, работа с ним как-то по-особому волновали меня.

- Хорошо, что ты испытал такое чувство. Именно оно во многом двигало и моим стремлением стать мастером по металлу, привело меня на фабрику, а потом в Ковров, в литейный цех, позже - на оружейный завод.

Симонов вдруг усмешливо прищурил глаза:

- Вот скажи мне: ты любишь разбирать механизмы?

- Еще бы! - воскликнул я.

- А собирать, намаявшись всласть?

- И собирать, и опять разбирать, докопавшись до каждого выступа, шлица, углубления, до каждой шайбочки и каждого винтика, чтобы понять до тонкостей, что и как работает.

- Вот приедем на полигон и займись поначалу именно этим: разобрать собрать каждый образец. Почувствуй руками и глазами конструкции в металле - и ты многое поймешь еще лучше, и легче будет доводить свой образец.

- Обязательно, Сергей Гаврилович, сделаю это, - пообещал я Симонову.

Приехав на полигон, мы расстались. И встретились с ним снова здесь же лишь на завершающем этапе Великой Отечественной войны, и как товарищи, и как конкуренты, представлявшие комиссии аналогичные образцы - самозарядные карабины. В том творческом соревновании конструкторов победил Сергей Гаврилович. Карабины наши были под новый в то время патрон образца 1943 года. Это было принципиально новым этапом в создании автоматического стрелкового оружия.

СКС-45, 7,62-мм самозарядный карабин системы Симонова, можно и сегодня увидеть в руках часовых, заступающих на пост номер один нашей страны - у Мавзолея В. И. Ленина.

Родина высоко оценила заслуги С. Г. Симонова. Он удостоен звания Героя Социалистического Труда, дважды стал лауреатом Государственной премии СССР, награжден многими орденами и медалями.

Как и советовал Сергей Гаврилович, едва выдавалась свободная минута в ходе полигонных испытаний, я непременно шел в музей. Здесь оказалась действительно уникальная коллекция оружия. Она наглядно, в конкретных образцах, прослеживала его эволюцию. Я брал в руки винтовки, карабины, пистолеты, автоматы, пулеметы и размышлял о том, насколько оригинальны могут быть конструкторские решения, непредсказуем полет творческой мысли изобретателей и насколько схожи порой в исполнения многие наши и зарубежные образцы.

Вот автомат, созданный В. Г. Федоровым в 1916 году и уже в советское время усовершенствованный. Именно этим оружием впервые в мире было полностью вооружено одно воинское подразделение. В конце 20-х годов автомат сняли с вооружения Красной Армии. Одна из причин - он был спроектирован под японский 6,5-мм патрон.

Вглядываюсь в опытные образцы пулеметов системы Федорова - Дегтярева, Федорова - Шпагина, знакомлюсь с конструкциями автоматических винтовок систем Федорова, Дегтярева, Токарева... Как и обещал Симонову, разбираю, ощупывая пальцами каждый шлиц и выступ, изучаю автоматику. Восхищаюсь разнообразием оригинальных подходов к проектированию.

Особенно долго вожусь с автоматической винтовкой системы самого Сергея Гавриловича. Когда она была создана, еще ни одно крупное иностранное государство не имело на вооружении своей армии подобного ей образца. Такое оружие, но уже позже Симонова, сделал американский конструктор Гаранд. Сколько же творческой выдумки, нестандартных решений продемонстрировал Сергей Гаврилович, проектируя свое изделие, совершенствуя его при доработке!

К сожалению, времени для таких экскурсов в конструкторские подходы мне явно не хватало. Шли испытания моего пистолета-пулемета. Переживаний и волнений было немало, хотя, казалось, особых сбоев образец не давал.

- Неплохо ты сработал свое изделие, старший сержант, да только сомневаюсь я, что итог испытания будет положительным, - вздохнул инженер-испытатель после очередной серии стрельб, осматривая раскаленный ствол.

- Почему вы так думаете? Ведь все идет нормально.

- Понимаешь, принять на вооружение сразу несколько пистолетов-пулеметов будет расточительно. У нас же очень успешно прошел испытания образец системы Судаева. Особых преимуществ по сравнению с ним твое изделие, как я вижу, не имеет. Это, конечно, мое личное мнение. Хотя и нравится мне твоя работа, но будь готов к любому решению комиссии. - Многоопытный испытатель предостерегал меня от поспешных выводов.

А вот и официальное заключение, подписанное начальником отдела Артиллерийского комитета ГАУ Красной Армии инженер-подполковником Рогавецким, его помощником инженер-капитаном Чеменой и утвержденное заместителем начальника ГАУ и председателем Артиллерийского комитета генерал-лейтенантом артиллерии Хохловым.

"Основываясь на материалах акта НИПСВО от 9.2.43 г. (вх. No 2734) и заслушав особое мнение автора, 5-й отдел АК ГАУ считает:

1. Заводские испытания пистолета-пулемета констр. Калашникова проведены удовлетворительно.

Вызывает сомнение только заключение НИПСВО о причинах осечек: "Ударник после спуска с боевого взвода догоняет затвор и, доходя вместе с ним в крайнее переднее положение, теряет энергию и не разбивает капсюль". Дело в том, что спуск происходит тогда, когда затвору осталось только 2 мм пути, а ударнику 4 мм. Поскольку скорость ударника начинает возрастать от ноля, а скорость затвора достигает максимума, догнать затвор ударник никак не может. Гораздо более вероятно, что причиной осечек являются добавочные сопротивления, вызванные наваркой на спиральной трубке.

2. Доработка пистолета-пулемета должна устранить следующие недостатки:

а) уменьшить темп (с 824 в/мин., напр., до 700 в/мин.), чего можно достигнуть увеличением веса муфты или изменением шага нарезки;

б) устранить заклинивание разобщителя, уменьшив трение его боковых стенок о коробку и усилив пружину.

Увеличение окна для отражения гильзы было проведено на НИПСВО в ходе испытаний.

3. Пистолет-пулемет Калашникова в изготовлении сложнее и дороже, чем ПП-41 и ППС, и требует применения дефицитных и медленных фрезерных работ. Поэтому, несмотря на многие подкупающие стороны (малый вес, малая длина, наличие одиночного огня, удачное совмещение переводчика и предохранителя, компактный шомпол и пр.), в настоящем виде своем промышленного интереса не представляет".

- Не огорчайся так сильно, - стал успокаивать меня знакомый испытатель, увидев, как я пал духом. - Лучше настраивайся на какую-то новую солидную работу.

- Вы знаете, я так верил в то, что с оружием моей конструкции фронтовики непременно будут бить врага. И вот, пожалуйста, такая неудача.

- Ты думаешь, не было неудач у Дегтярева, Токарева, Симонова или Судаева? Прежде чем что-то стоящее создать, они не раз темнели лицом от безжалостных выводов неумолимой комиссии. Можешь поверить, через мои руки прошло немало образцов разных конструкторов, именитых и не очень. Только духом конструкторы никогда не падали. Наоборот, это прибавляло им силы, и они приезжали на очередные испытания с во много крат лучшими образцами или с совершенно новым изделием.

- А как Симонов относился к поражениям? - спросил я, вспомнив нашу совместную с Сергеем Гавриловичем поездку на полигон.

- Довольно стойко. Он очень переживал непосредственно во время испытаний, когда мы расстреливали из его оружия одну обойму за другой. Все что-нибудь в руках крутил от волнения. Не пал он духом и тогда, когда в соревновании с Токаревым после конкурсных испытаний была отклонена его самозарядка. Мы-то, инженеры-испытатели, видели, что винтовка Симонова выгодно отличалась от токаревской компактностью и удобством обращения. Она была гораздо легче и проще по конструкции. Только решающее слово было не за нами...

Беседы с инженерами-испытателями полигона, как правило, давали возможность глубже вникнуть в "кухню" конструкторских идей, доработок, взаимоотношений. Общение с ними всегда было полезным. Это я хорошо усвоил, еще работая над доводкой и испытанием своего первого образца.

А какова судьба моего пистолета-пулемета? Сейчас этот опытный образец находится в Ленинграде, в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи. Он дорог мне по-прежнему как первенец моей конструкторской деятельности, как дитя, рожденное в немалых муках, в сложнейших условиях военного времени.

И вновь я в Главном артиллерийском управлении. Владимир Васильевич Глухов, подробно расспросив меня о ходе испытаний, поинтересовался:

- Над чем будешь работать дальше?

- Если не возражаете, продолжу работу над ручным пулеметом.

- Что ж, пулемет так пулемет. Конкурс на его разработку объявлен еще в прошлом гаду. Только учти, к образцу предъявляются самые высокие требования. Над созданием его работают многие конструкторы. Соревнование будет жестким.

Владимир Васильевич поднялся, подошел к карте, висевшей на стене.

- Полагаю, тебе лучше работать в Ташкенте. В Среднеазиатском военном округе тебя уже знают, относятся благожелательно. Так что командируем туда, откуда призывался в армию. Не возражаешь?

Так я включился в очередной конкурс, чтобы довести до конца то, что мы с Женей Кравченко начали еще в депо станции Матай: параллельно с созданием пистолета-пулемета изготавливали и ручной пулемет. Его "полуфабрикат" я привез в Алма-Ату и, насколько это было возможно, вел доработку в учебно-производственных мастерских Московского авиационного института. Однако доработать образец не удалось, поскольку все силы отдавались на доводку пистолета-пулемета.

После прибытия из Москвы в Ташкент меня определили на одну из баз Среднеазиатского военного округа в Узбекистане. В помощь распоряжением командующего выделили несколько высококвалифицированных специалистов-рабочих, обеспечили помещением, инструментами, материалами. К моей работе было проявлено огромное внимание. Такое отношение тем более ценно, что происходило все это в военное время, в пору, когда на счету был каждый человек.

О большой поддержке, оказываемой молодому конструктору командованием округа в его работе над образцом, свидетельствует, например, такой факт. 10 ноября 1943 года начальнику отдела изобретений Наркомата обороны СССР В. В. Глухову было отправлено письмо за подписью начальника отдела боевой подготовки САВО. В нем, в частности, говорилось:

"Сообщаю, что согласно заданию Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления Красной Армии конструктор Калашников М. Т. изготовляет на базе... заводской образец ручного пулемета по сделанному им самим образцу. Представленный им первый образец был рассмотрен и признан вполне отвечающим тактико-техническим требованиям.

Срок готовности второго образца - 15 декабря 1943 года. По проведении предварительных испытаний тов. Калашников будет командирован к вам с образцом для окончательного заключения.

Прошу санкционировать оплату расхода по изготовлению второго образца приблизительно 2000 рублей и выплату зарплаты конструктору Калашникову из указанного вами расчета".

Разрешение В. В. Глухова последовало незамедлительно - телеграфом: "Оплату образца Калашникова и выплату жалованья полторы тысячи месяц санкционирую три месяца".

Хотя я и был в то время старшим сержантом срочной службы, но числился уже профессиональным конструктором. И понятно, что не мог прожить на одном энтузиазме, "святым духом". Требовалось питание, нормальное снабжение продуктами, исходя, естественно, из мерок военного времени. Потому мне и установили временное денежное содержание.

Работали над ручным пулеметом увлеченно, не замечая смены суток. Слесарь по фамилии Кох отделывал каждую деталь с какой-то особой любовью, а на штампованном прикладе даже выполнил гравировку, что на боевом оружии обычно не делается. Так что довели образец раньше отпущенных нам трех месяцев, изготовив несколько экземпляров пулемета.

Доложили о готовности по инстанции. Вместе с инспектором отдела изобретательства М. Н. Горбатовым, о котором я уже писал как о человеке, горячо болевшем за состояние изобретательской и рационализаторской работы в войсках округа и немало сделавшем для ее развития в военные годы, мы выехали на полигон.

Дорогу из Москвы на полигон я теперь хорошо знал. Поэтому мы убыли туда самостоятельно. Но вот на пути от станции непосредственно до места нам довелось пережить немало неприятных минут. Вышли из вагона ночью. На улице свирепствовала метель. Надо было преодолеть несколько километров по пешеходной тропе. В ясную солнечную погоду пройтись по ней - одно удовольствие. А тут снежная круговерть. У нас еще с собой солидный ящик с грузом образцов. Сняли с себя ремни, обвязали ящик и потащили его волоком. Другого выхода не было. Пока добрались до контрольно-пропускного пункта, буквально выбились из сил.

Утром начались испытания образцов. На конкурс представлялись три отличающихся друг от друга пулемета - В. А. Дегтярева, С. Г. Симонова и мой. Они дошли до финальной части соревнований. Не буду рассказывать о всех подробностях полигонных испытаний. Скажу лишь, что мой образец не выдержал экзамена. Комиссия сделала вывод: он не имеет преимуществ перед принятыми ранее на вооружение армии изделиями. Так и ручной пулемет стал достоянием музея.

Неудача, признаться, крепко ударила меня по самолюбию. Не легче было и оттого, что конкурсная комиссия не одобрила тогда и образцы многоопытного В. А. Дегтярева; что не выдержал в дальнейшем испытаний и сошел с дистанции симоновский пулемет. Предстояло основательно разобраться, в чем корень моего очередного поражения.

Мне тогда кое-кто уже "любезно" советовал заняться чем-либо другим, а не оружие конструировать. Удрученный, слушая эти "товарищеские" голоса, я и сам стал сомневаться в способности сотворить что-нибудь путное. Плохо спал несколько ночей. В этом взвинченном состоянии меня и застал приехавший в командировку на полигон В. В. Глухов.

- Пойдем прогуляемся немного, - пригласил Владимир Васильевич. - Мне надо тебе кое-что сказать.

Я готовился к разносу, к самым суровым выводам. Начальник отдела изобретательства наркомата всегда говорил правду в глаза, какой бы горькой она ни была, отличался принципиальностью в оценке работ конструкторов, какие бы заслуги они ни имели. А что можно было ожидать мне, молодому конструктору, который потерпел вторую кряду неудачу?

- Переживаешь? - Глухов положил мне на плечо руку. - Когда конструктор остро переживает неудачу - это уже хорошо. Советую только добавить к переживаниям и эмоциям самокритичный анализ сделанного и причин поражения. Давай еще раз просчитаем: почему твой образец, равно как образцы Дегтярева и Симонова, не пошел дальше испытаний?

- А может, мне действительно не стоит заниматься конструированием оружия? Плечо и рука у меня почти вошли в норму. Надо возвращаться на фронт, в свою часть.

- Я смотрю, пороху-то у тебя в запасе маловато, - остановился Владимир Васильевич и снял руку с моего плеча. - На фронт ты можешь уйти хоть завтра. Только это гораздо проще, чем здесь, в тылу, разработать такой образец оружия, который помог бы ротам, полкам, дивизиям, да и в целом фронтам, еще успешнее бить врага, помог бы приблизить победу.

- Трудно мне, Владимир Васильевич. Опыта нет, знаний не хватает.

- А кому, скажи, сейчас легко? Дегтяреву? Симонову? Или, может, Судаеву, который в блокадном Ленинграде, полуголодный, работал над доводкой своего пистолета-пулемета, а потом испытывал оружие непосредственно на передовой? Опыт, дорогой товарищ, дело наживное, знания, если сам не лентяй, приобретешь. Так что успокойся, и начнем анализировать, в чем твои промахи. Мы зашагали по аллее дальше.

- Значит, в выводах комиссии сказано, что образец не принят на вооружение из-за того, что не имел существенных преимуществ перед существующими?

- Так точно.

- Но это общее заключение. А тебе надо копнуть глубже. И прямо самому себе сказать: образец не отвечал основным требованиям, предъявляемым к такому типу оружия, как ручной пулемет.

- Как так - не отвечал? - недоуменно спросил я у Владимира Васильевича. При разработке проекта и создании образца были учтены все конкурсные условия.

- Так то условия, а есть еще требования, которые конструктор должен предъявить сам к себе: насколько он улучшит удобство оружия в эксплуатации, максимально упростит устройство, повысит надежность образца в работе, насколько отойдет в проектировании от стандартных решений?

- Так я и старался подойти к. проекту нешаблонно. - Я начал торопливо перечислять то, на мой взгляд, повое, что ввел в свой образец при проектировании и доводке.

- Оригинальность в конструировании не должна заслонять основные требования, предъявляемые к тому или иному типу оружия. Ну вот скажи мне, магазин емкостью в пятнадцать патронов - это разве питание для ручного пулемета? Автоматику ты сделал неплохую, да вот действие ее, к сожалению, недостаточно надежное, и это смазало все твои оригинальные подходы при ее проектировании. А кучность боя твоего пулемета? Она явно желает быть лучшей. Если же прибавить к этому еще и то, что некоторые детали твоего образца недостаточно живучи, то получается картина, скажем так, не из радостных.

Мы еще долго ходили по аллеям полигонного городка, анализируя вслух итоги моей работы над ручным пулеметом. Этот разговор дал мне очень многое. Главное - он учил не бояться признавать свои ошибки, быть предельно самокритичным в оценке результатов своего труда, чего мне тогда явно не хватало.

- Принято решение направить тебя опять в Среднюю Азию. - Глухов достал из кармана гимнастерки сложенный вдвое листок бумаги. - Вот тебе командировочное предписание. Сначала заедешь в Алма-Ату, в республиканский военкомат и в Московский авиационный институт, а потом - в Ташкент и на базу, где работал над доводкой ручного пулемета. Детали поездки мы сейчас обговорим...

В моем архиве сохранились командировочные предписания и временные удостоверения тех военных лет. Они попались мне на глаза, когда я разбирал свои старые-старые записи. И признаться, удивился, как много мне пришлось тогда ездить. Станция Махай - Алма-Ата - Ташкент - Самарканд - Москва испытательный полигон - по этому кругу довелось проехать не один раз. Учился, набирался опыта, работал, искал свой, неповторимый ход в проектировании и конструировании стрелкового автоматического оружия. Как многое тогда зависело от настойчивости, от стремления не отступать перед трудностями. И конечно же, встречи с такими людьми, как В. В. Глухов, прибавляли упорства, желания работать активно, инициативно.

В один из приездов на полигон, когда меня оставили для работы в его конструкторском бюро, я загорелся неожиданной для себя идеей - разработать самозарядный карабин. Подтолкнула к этому встреча с С. Г. Симоновым, который в то время доводил и испытывал на полигоне образец своего нового самозарядного карабина, получившего потом наименование СКС-45 и заслужившего широкую популярность в войсках.

Так я поставил перед собой очередную цель в конструировании. А во временном удостоверении в те дни запишут, что я согласно приказу командующего артиллерией Вооруженных Сил главного маршала артиллерии Н. Н. Воронова прикомандирован к отделу изобретательства с 20 октября 1944 года для реализации своего изобретения. Раз поставил цель - надо идти к ней, добиваться конечного результата.

Когда я встречаюсь с тружениками заводов и полей, воинами армии и флота, студентами и школьниками, мне часто задают один и тот же вопрос: "Как вы стали конструктором, не имея даже среднего образования?"

Признаться, трудно ответить на этот вопрос однозначно. Хотя по меркам 30-х годов полных девять классов, которые мне удалось закончить до начала работы в депо и призыва в армию, имели довольно солидный вес. Но убежден, дело не только в том, какое у тебя образование: среднее, высшее... Ведь не всегда инженерный диплом определяет уровень знаний.

Нет-нет, я вовсе не считаю, что не надо учиться, совершенствоваться. Без знаний, без образования, без глубокого изучения предшествующего опыта ни инженером, на конструктором, ни учителем, ни командиром стать конечно же нельзя. Однако всякое образование принесет пользу обществу, родному Отечеству лишь при условии, если заявишь себя реальной работой, если будешь постоянно ставить перед собой цель. Я бы даже сказал так: должно быть непременное стремление к решению сверхзадач. И тогда человеку могут покориться в творческом поиске такие вершины, о которых и подумать когда-то было страшно.

В годы Великой Отечественной войны, когда я работал на испытательном полигоне над доводкой пистолета-пулемета, судьба подарила мне радость общения с замечательным самородком-оружейником Петром Максимовичем Горюновым. Меня всегда поражали глубина его технического мышления, оригинальность конструкторских решений.

А ведь Петр Максимович имел за плечами всего три класса сельской школы. В 1916 году, когда ему было 14 лет, он - слесарь на Коломенском машиностроительном заводе, в 16 лет - боец Красной Армии. В 1923 году Петр вновь встал у слесарного верстака.

В начале 30-х годов Горюнов переехал в Ковров и стал работать там на оружейном заводе слесарем-монтажником, а затем - слесарем-отладчиком в опытной мастерской Бюро новых конструкций и стандартизации. В то время там работали конструкторами-изобретателями наши талантливые оружейники - В. А. Дегтярев и Г. С. Шпагин. Участие в сборке и отладке новых образцов, личное присутствие на многих испытаниях опытных конструкций, непосредственный творческий контакт с изобретателями стали для Петра Максимовича великолепной школой навыков, профессионального мастерства. К тому же он сам жадно тянулся к знаниям, своим пытливым умом докапывался до глубинной сути оружейного дела. А потом и перед собой большую цель поставил - создать пулемет, наш, отечественный, превосходящий по своим боевым качествам, простоте, технологичности стоявший в то время на вооружении громоздкий станковый пулемет Максима. С "максимом" Горюнов прошел пять лет по дорогам гражданской войны. Оружие было ему верным другом.

Но не раз Петр Максимович с горечью вспоминал, как не выдерживал "максим" напряжения боя, интенсивной стрельбы, отказывал в самую трудную минуту, как тяжело было транспортировать его на маршах, при смене позиций. Так что недостатки, слабые стороны этого оружия он хорошо познал на практике.

Начал Петр Максимович свою работу с создания деревянного макета ручного пулемета. Его и утвердили для изготовления опытного образца, прошедшего позже заводские испытания боевой стрельбой удовлетворительно. Сделали опытную серию этого пулемета. Автоматика его основывалась на принципе использования энергии пороховых газов, отводимых при выстреле через отверстие в стенке ствола. Многие детали изготовлялись методом холодной штамповки, что значительно повышало технологичность оружия. Однако испытание пулемета стрельбой на полигоне выявило ряд серьезных недостатков, требовавших доработки конструкции.

Казалось, изобретателя постигла неудача. Но не в характере Горюнова было опускать руки, хотя здоровье его, подорванное еще в гражданскую войну, стало сдавать. Уже в мае 1942 года он включился в конкурс по разработке станкового пулемета, взяв за основу свой, не пошедший в серию, ручной пулемет. Правда, конструкцию его он солидно переработал, внес немало усовершенствований. И действовал уже не в одиночку. Ему активно помогали мастер опытной мастерской отдела главного конструктора В. Е. Воронков и племянник Петра Максимовича М. М. Горюнов - слесарь опытной мастерской.

Опытный образец они назвали по первым буквам своих фамилий - ГВГ. Заводские испытания дали положительный результат. На очереди были полигонные и войсковые испытания, и Петр Максимович работал не покладая рук. Шла отработка рабочих чертежей, доводка оружия. В. А. Дегтярев, деятельно участвовавший в становлении самородка-конструктора, помогал ему всячески, подключал к доработке конструкции ведущих специалистов из своего КБ. Василий Алексеевич, кстати, предложил для пулемета ГВГ пехотный станок, который был одобрен и принят.

Вообще, для Дегтярева всегда были характерны доброжелательность, стремление поддержать начинающих конструкторов. Его заинтересованное отношение проявилось и ко мне, когда я во время войны и в последующем работал на полигоне над своими образцами оружия. Мы не раз встречались на испытаниях как конкуренты, представляя комиссиям аналогичные изделия. На одном из таких испытаний Василий Алексеевич, человек обычно сдержанный в проявлении чувств, ознакомившись с нашим образцом в работе, сердечно улыбнулся и сказал:

- Да, хорошую вещь сделали. Обставляете, молодежь, нас, стариков. Эхо, впрочем, и понятно. Ведь будущее - за вами...

Вот такое душевное отношение с его стороны постоянно испытывал к себе и Горюнов. Его работу над станковым пулеметом мне довелось наблюдать уже в ее заключительной стадии, когда сам-то я делал лишь первые шаги в конструировании автоматического стрелкового оружия. И я видел своими глазами, как переживал Дегтярев, поддерживая Горюнова. Скажу больше (об этом, правда, я узнал гораздо позже): Василий Алексеевич проявил истинное благородство, по-настоящему государственный подход, в немалой степени мужество при окончательном решении вопроса - принять или не принять на вооружение Красной Армии станковый пулемет системы Горюнова?

А дело было так. Известно, что еще в предвоенные годы И. В. Сталин взял под свой непосредственный контроль ход конструкторских работ по стрелковому и авиационному вооружению. Этот контроль особенно усилился в годы войны. И. В. Сталин лично предложил Наркомату вооружения СССР при создании конструкторами нового пулемета (над ним тогда работали несколько изобретателей, в том числе и В. А. Дегтярев) принять за основу станковый пулемет системы Дегтярева (ДС-39). Хотя этот пулемет имел ряд существенных недостатков, выявившихся в процессе производства и эксплуатации в войсках, и его выпуск накануне Великой Отечественной войны был прекращен, Верховный Главнокомандующий настаивал на том, чтобы именно ДС-39 оставался основой для создания других образцов. Не было принято во внимание, что даже работа над устранением конструктивных недостатков пулемета не дала положительных результатов. Требовалась коренная переделка всей системы, над чем и работал в то время сам Дегтярев. И вдруг специальная комиссия после сравнительных государственных испытаний сделала неожиданный вывод: пулемет системы малоизвестного для всех конструктора Горюнова по надежности действия, безотказности в работе и живучести деталей превосходит пулемет системы маститого изобретателя Дегтярева и рекомендуется для принятия на вооружение Красной Армии.

Узнав о заключении комиссии, И. В. Сталин потребовал созыва в начале мая 1943 года специального совещания для окончательного решения вопроса о принятии образца станкового пулемета на вооружение войск. На это совещание вместе с руководителями наркоматов пригласили и В. А. Дегтярева. На вопрос Верховного Главнокомандующего, какой пулемет принимать на вооружение - Дегтярева или Горюнова, Василий Алексеевич, не колеблясь, ответил, что если исходить из интересов боеспособности армии, то следует принять станковый пулемет системы Горюнова.

14 мая 1943 года решением Государственного Комитета Обороны новый станковый пулемет был принят на вооружение под наименованием "7,62-мм станковый пулемет системы Горюнова образца 1943 года (СГ-43)".

Как конструктор, могу сказать, что пулемет СГ-43 стал действительно замечательным образцом советского стрелкового автоматического оружия. Появление его в действующих частях на завершающем этапе войны, когда наши войска стремительно наступали, имело огромное значение. Фронтовики сразу оценили высокую маневренность оружия, простоту конструкции, безотказность и надежность, сравнительно легкий вес, упростившуюся по сравнению с "максимом" подготовку к стрельбе.

Бесконечно жаль, что Петр Максимович Горюнов, талантливый рабочий-изобретатель, рано ушел из жизни. Он умер в конце 1943 года, когда началось серийное производство его пулемета. Петр Максимович так и не успел поработать над устранением некоторых недостатков, выявившихся при применении СГ непосредственно в боях. Этим занимались уже другие конструкторы.

В частности, было изменено крепление ствола (введен регулируемый его замыкатель), улучшена конструкция спускового механизма. В объявленном Главным артиллерийским управлением конкурсе на доработку пулемета довелось принимать участие и мне, будучи тогда прикомандированному к конструкторскому бюро испытательного полигона.

Участие в доработке пулемета добавило мне, начинающему конструктору, уверенности в своих силах. Комиссия приняла предложенное и сделанное мною приспособление для холостой стрельбы, которое решило вопрос ведения огня холостыми патронами. А принятие на вооружение легкого треножного станка системы В. А. Малиновского - А. М. Сидоренко повысило маневренность пулемета и облегчило его маскировку.

В 1946 году П. М. Горюнову (посмертно), В. А. Дегтяреву, В. Е. Воронкову, М. М. Горюнову за создание пулемета СГ-43 была присуждена Государственная премия СССР. Жизнь, самоотверженная работа Петра Максимовича, на мой взгляд, яркий пример того, как многого может достичь человек, когда он ставит перед собой конкретную и принципиально новую задачу.

Для советских конструкторов, вообще, характерна совместная творческая работа, совместное совершенствование "чужого" образца. Я назвал бы это особым свойством деятельности прежде всего оружейников. И речь идет вовсе не о том, чтобы поставить свое имя рядом с фамилией какого-нибудь знаменитого разработчика. В лучшем случае оно останется в каком-нибудь из документов, а приоритет все равно сохраняется за автором изделия.

Классический пример тому - совершенствование крупнокалиберного пулемета ДШК образца 1938 года под 12,7-мм патрон с бронебойной пулей. Разработан он был В. А. Дегтяревым для борьбы с защищенными броней боевыми машинами и самолетами. За основу его конструкции была взята отлично себя зарекомендовавшая схема ручного пулемета ДП. Это, кстати, один из примечательных подходов к унификации автоматического стрелкового оружия.

Крупнокалиберный пулемет - оружие, прямо скажем, особое. К его конструкции предъявляются очень серьезные требования. Ведь с его помощью приходится решать задачи борьбы не только с наземными, но и воздушными целями. Так что большое значение имеет сочетание в таком пулемете надежности действия и бесперебойного питания патронами, высокий темп стрельбы и быстрый перевод из наземного положения в зенитное и наоборот.

Сам В. А. Дегтярев не сумел добиться наиболее рациональных условий совмещения этих требований. И тут свое слово сказали два замечательных конструктора - Г. С. Шпагин и И. Н. Колесников. Георгий Семенович Шпагин решил задачу увеличением скорострельности пулемета, разработав систему ленточного питания патронами, что обеспечило высокий темп стрельбы при огне по быстродвижущимся наземным и воздушным целям. Ну а Иван Николаевич Колесников создал для пулемета универсальный станок, позволивший осуществлять быстрый переход для ведения огня по наземным и зенитным целям.

Пулемет был принят на вооружение под наименованием ДШК (Дегтярева Шпагина крупнокалиберный).

Кооперирование конструкторов нередко возникало и между оборонными заводами. История выпуска отечественного стрелкового оружия знает немало подобных фактов. Один из них связан, в частности, с развертыванием производства самозарядной винтовки СВТ-38 системы Ф. В. Токарева.

Когда в предвоенные годы возникла необходимость увеличить выпуск СВТ, на Тульском оружейном заводе было создано единое проектное бюро. В нем сосредоточили наиболее квалифицированных специалистов с разных предприятий, лучших конструкторов-производственников. Эта единая комплексная группа занималась доработкой конструкции и налаживанием производства новых образцов стрелкового оружия. Она аккумулировала все новое, передовое, что было рождено практикой заводской работы. Итогом ее деятельности стали разработка рекомендаций по повышению технологичности образца без ущерба для боевых качеств, улучшению технологических процессов его изготовления, проектирование оснастки и инструментов с учетом производственных возможностей заводов отрасли.

Опыт работы группы уникален. И не только потому, что менее чем через полгода сразу несколькими заводами был освоен массовый выпуск нового индивидуального оружия. Конструкторы, скооперировавшись, создали единую для всех предприятий техническую документацию, что позволило разработать единую технологию, оснастку, инструмент. Было обеспечено очень важное для отрасли условие высокой производительности заводов и качества продукции - возможность маневрирования, взаимозаменяемости.

Этот опыт сыграл огромную роль в годы Великой Отечественной войны, когда часть оборонных заводов пришлось эвакуировать. Но выпуск стрелкового оружия количественно практически не снизился, а, наоборот, стал из месяца в месяц нарастать. Ковровский, Ижевский заводы, наращивая производство, передавали часть освоенных технологий другим предприятиям.

Советские конструкторы всегда стремились создать образцы вооружения совершеннее лучших иностранных во имя безопасности страны, во имя защиты завоеваний социализма. И это давало им силы.

Вернусь снова к годам военным, к тем месяцам, когда довелось мне попробовать свои силы в проектировании и создании самозарядного карабина. Сразу скажу, что здесь меня тоже подстерегала неудача.

Однако работа над этим образцом оружия подарила мне и радость неожиданных решений в конструировании, стала фундаментом для нового, более качественного рывка вперед. Беру на себя смелость утверждать, что, не будь уже готового карабина у С. Г. Симонова, как знать, может быть, и судьба моего образца сложилась бы по-другому.

Учтем, Сергей Гаврилович начал работу над карабином еще перед войной. Было сделано несколько опытных образцов. Однако продолжить их испытания конструктору не удалось: оружейники переключились на решение более актуальных задач. В частности, Симонов поставил тогда перед собой, казалось бы, совершенно непосильную, нереальную цель - создать за один месяц противотанковое ружье. Для сравнения замечу: на создание автоматической винтовки, принятой на вооружение Красной Армией в 1936 году, у него ушло пять лет.

Но поистине неисчерпаемы, неизведанны силы, потенциальные возможности советского человека, глубоко переживающего за судьбу родного Отечества в лихую для него годину. Сергей Гаврилович вместе с сотрудниками своего КБ за тридцать дней совершил настоящий конструкторский подвиг. Противотанковое ружье (ПТРС) было представлено для испытаний уже 20 августа и в том же, 1941 году принято на вооружение. А в ноябре фашистские танки, рвавшиеся к Москве, горели от метких выстрелов пэтээровцев.

На завершающем этапе войны Симонов возвратился к отложенной несколько лет назад работе. Он продолжил разработку карабина, но уже под новый патрон образца 1943 года. Внес в него ряд существенных конструктивных изменений. Серию карабинов по рекомендации государственной комиссии направили в действующую армию - на фронт. После этого вновь последовали доработки.

Вот тогда-то, когда Сергей Гаврилович уже окончательно доводил свой карабин, взялся и я изготовить такое же оружие своей конструкции под новый патрон образца 1943 года. Работал с интересом, с огромным увлечением. До сих пор помню, как протирал резинкой ватман до дырок, искал свое решение автоматики, крепления и отделения обоймы, размещения рукоятки перезаряжания. Тут-то мне и помог американский конструктор самозарядной винтовки Гаранд. Его опыт, идею подачи патронов в приемное окно карабина и автоматического выбрасывания пустой обоймы после использования последнего патрона я, только в другой вариации, заложил в конструкцию своей автоматики. Необычно разместил и рукоятку перезаряжания - слева. Было еще несколько оригинальных решений.

Испытание образца на полигоне дало неплохой результат. В это время туда приехал генерал-майор инженерно-артиллерийской службы Н. Н. Дубовицкий из Главного артиллерийского управления. Он обычно возглавлял специальные комиссии по испытаниям тех или иных образцов стрелкового оружия. Человек он был импульсивный, но, надо сказать, достаточно объективный и принципиальный. К сожалению, в некоторых случаях его импульсивность все-таки ему мешала в оценке той или иной работы конструктора. Думаю, что так получилось и тогда, когда генерал решил лично провести стрельбу из моего образца карабина.

Мы наклеили мишени. Обоймы тщательно снарядили патронами. Прозвучала сирена - стрельба началась. Н. Н. Дубовицкий сделал одну очередь, другую, третью... Патроны кончились, и пустая обойма со звоном отлетела в сторону.

Вместо того чтобы вставить новую обойму и продолжать ведение огня, генерал положил карабин на бруствер и быстро стал искать что-то в траве. Мы поняли: он искал обойму. Я сказал ему, что этого делать не надо, так предусмотрено обойма отстреливается. Дубовицкий резко махнул рукой:

- Я знаю. Только думаю, так и солдат станет поступать, начнет искать, полагая, что выскочила какая-то нужная деталь и она может потеряться. А ему надо огонь вести...

Еще резче он высказался в отношении рукоятки перезаряжания:

- Конструктор, наверное, хочет, чтобы боец стрелял с закрытыми глазами. Эта ваша рукоятка во время стрельбы у меня все время перед глазом бегала, мешала.

И вот прозвучало окончательное заключение, обращенное уже ко мне лично:

- Ты еще молодой конструктор, Калашников. И если впредь будешь вводить подобные оригинальности, то забудь к нам дорогу.

Понимаю, сказано, конечно, сгоряча. Можно было, как говорится, войти в положение, в настроение генерала: принят только что карабин системы Симонова, а тут вдруг вклинивается новичок со своим образцом и оригинальничает, требует к себе внимания. Лучше уж сразу отрубить, что не пойдет. Так генерал и сделал.

Меня в тот момент захлестнула злая обида. Но из того урока, пусть в чем-то жестокого и несправедливого, я сделал необходимые выводы, позволившие в последующем поднять на новый качественный уровень мою работу над образцом автомата (АК).

И еще чем запомнилась мне моя работа над карабином, так это знакомством, считаю, с одним из интереснейших и самобытнейших конструкторов автоматического стрелкового оружия той поры - Алексеем Ивановичем Судаевым.

В отведенной мне комнате для работы стояла чертежная доска. На ней я делал контуры-наброски деталей оружия, отчаянно действуя мелком и тряпкой. И не заметил, как в комнате появился высокий, плечистый офицер с майорскими погонами. Он немного сутулился, смотрел на меня, растерявшегося, теплым, открытым взглядом. На кителе я увидел ордена Ленина и Красной Звезды.

- Что же это ты, товарищ старший сержант, без разрешения хозяина в его апартаменты вселился? - шутливо произнес он. - Ладно-ладно, не тушуйся, ты делаешь государственное дело - оружие для Победы.

Судаев стал успокаивать меня, увидев, как я измазанными мелом пальцами стал нервно поправлять гимнастерку под ремнем.

- Давай лучше будем знакомиться и, надеюсь, дружить.

Алексей Иванович крепко пожал мою руку, и мне показалось, она будто онемела. Так вот он какой, сильный и славный, знаменитый Судаев, думал я, когда мы вместе стали рассматривать то, что было изображено на чертежной доске. Едва я начал объяснять задуманное, он тут же, уловив суть, стал по ходу анализировать мои конструктивные решения. Чувствовалось, что системы стрелкового оружия офицер знал в совершенстве, глубоко изучил их особенности.

В тот день мы долго просидели над чертежами. О многом успели поговорить. Мне было легко с ним еще, наверное, потому, что в возрасте нас разделяла относительно небольшая разница - он оказался старше меня на семь лет, тогда ему едва перевалило за тридцать.

К сожалению, конструктор Судаев, на мой взгляд, незаслуженно обделен вниманием, о нем, его жизни и творческой деятельности очень мало сказано, опубликовано. А ведь он внес весомый вклад в совершенствование советского стрелкового оружия, особенно в годы Великой Отечественной войны.

Можно со всей ответственностью сказать, что пистолет-пулемет системы Судаева (ППС), созданный им и начавший поступать на вооружение Красной Армии в 1942 году, был лучшим пистолетом-пулеметом периода второй мировой войны. Ни один иностранный образец не мог с ним сравниться по простоте устройства, надежности, безотказности в работе, по удобству эксплуатации. За высокие тактико-технические, боевые свойства в сочетании с небольшими габаритами и массой судаевское оружие очень любили десантники, танкисты, разведчики, бойцы-лыжники.

Алексей Иванович тогда приехал на полигон, можно сказать, прямо из Ленинграда. По пути ненадолго задержался в Москве, в Главном артиллерийском управлении. Выглядел он устало, вид болезненный. Город на Неве только-только оживал после многомесячной блокады. Судаев работал в осажденном Ленинграде, был свидетелем прорыва блокады, перенес тяготы и невзгоды, выпавшие в те годы на долю мужественных ленинградцев.

Сейчас трудно представить, но это факт теперь исторический: изготовление новых пистолетов-пулеметов Судаева началось в сложнейших условиях блокады при непосредственном участии самого конструктора. Когда он рассказывал мне об обстановке, в которой ему пришлось давать жизнь своему образцу, я думал о том, что трудности, испытанные мною при создании пистолета-пулемета, - это ничто по сравнению с тем, что довелось пережить Судаеву. Исследователи сейчас обнародовали количество изготовленных в течение 1943 года пистолетов-пулеметов Судаева. Цифра 46 572 кому-то может показаться не очень впечатляющей, если учесть, что в тот год серийный выпуск целого ряда образцов оружия зашкаливал за сотни тысяч. Однако не будем забывать: судаевское оружие изготовлялось в блокадном городе, непосредственно по чертежам опытного образца, рабочими, находившимися под обстрелом вражеских дальнобоек, испытывавшими голод и холод.

- А куда отправлялось ваше оружие? - задал я тогда Алексею Ивановичу, как теперь понимаю, наивный вопрос.

- Куда могли идти мои пистолеты-пулеметы, кроме Ленинградского фронта? просто ответил Судаев, - Так что войсковые испытания прошли непосредственно в боях при защите города и прорыве блокады.

Алексей Иванович был человеком удивительного обаяния, непосредственности, искренности, скромности в отношениях с людьми, легко с ними сходился. Он выделялся и высокой технической эрудицией, способностью быстро схватывать суть дела. До войны Судаев успел многое сделать для своего личного образования, был в этом настойчив и напорист. Поработав слесарем на заводе, поступил в железнодорожный техникум. Потом два года служил в армии, дорос до воентехника и уволился в запас. И вновь - учеба. Теперь - в Горьковском индустриальном институте. На втором курсе принял решение перевестись в Артиллерийскую академию имени Ф. Э. Дзержинского, которую блестяще окончил в 1941 году. А тут началась война...

И Судаев стремительно врывается (иначе это и не назовешь) в ряды конструкторов-оружейников. Уже в начале войны он разработал проект упрощенной зенитной установки, производство которой было организовано на московских заводах из имевшихся в наличии материалов. После этого стал работать над созданием пистолета-пулемета. Добился, чтобы его командировали в осажденный Ленинград. И непосредственно там принял участие в организации производства оружия, а затем занялся его усовершенствованием, уже исходя из опыта боевого применения.

В один из дней Алексей Иванович зашел в комнату и, увидев, как я безуспешно пытаюсь и не могу решить очередной "ход" в конструкции автоматики карабина, заразительно рассмеялся:

- Отвлекись немного от своей чудо-машины. Ты вот, я смотрю, оригинальничать любишь, стараешься позаковыристее автоматику сделать. А знаешь, что случилось недавно с Рукавишниковым, когда он отлаживал свой очередной образец?

- По-моему, какое-то недоразумение вышло...

- Вот-вот, именно недоразумение. Собрал образец, а разобрать его не смог. Сваркой пришлось разрезать крышку ствольной коробки. Так лихо он закрутил конструкцию.

Судаев подошел к чертежной доске.

- Проще тут надо. Каждый лишний паз, шлиц, соединение неизбежно ведут к усложнению в эксплуатации оружия. Оно любит простоту, но, конечно, до известного предела.

Каждый разговор с Алексеем Ивановичем был своеобразным экскурсом в историю оружия. Не раз мы возвращались и к нашим образцам пистолетов-пулеметов, разбирали их по косточкам.

-Чем хорош твой пистолет-пулемет? Из него можно вести и непрерывный, и одиночный огонь. Спусковой механизм моего образца допускает ведение только автоматического огня. Тут, конечно, ты ушел вперед. - Судаева всегда отличали предельная объективность и честность в оценке своей работы, критический взгляд на нее. - Но, согласись, в эксплуатации пистолет-пулемет твоего покорного слуги выглядит устойчивее, у него лучше кучность боя. На передней части защитного кожуха я предусмотрел дульный тормоз-компенсатор, а чтобы смягчить удар подвижных частей в крайнем заднем положении - амортизатор затвора. А почему мой образец стал гораздо легче и технологичнее ППШ-41? Подавляющее число деталей делалось методом штамповки и сварки. Мы добились того, что для изготовления пистолета-пулемета требовалось в два раза меньше металла и в три раза меньше станочного времени для механообработки, чем для ППШ. Представляешь, как много это значило при организации производства оружия в условиях осажденного Ленинграда?

Одержимость - это качество я отметил бы еще в характере Судаева. Он ставил перед собой цель и непреклонно шел к ней. Алексей Иванович буквально загорался работой, не любил приблизительности, неопределенности, разбросанности. И когда видел, что при решении какой-то задачи я допускал небрежность, непременно замечал:

- Опять поступаешь, как Божок?

Был у нас на полигоне конструктор с такой фамилией. Человек с интересными идеями, но суетливый, не совсем аккуратный, нередко делавший поспешные выводы и дававший слесарям порой не очень вразумительные указания. Однажды, когда шла сборка его пистолета-пулемета, потребовалось утяжелить затвор. Сварщик наплавил металл. Теперь надо было обработать все это, тщательно отшлифовать.

Божок подошел к слесарю-сборщику Сергею Ковырулину и, подавая затвор, торопясь, как всегда, куда-то, на ходу сказал:

- Сережа, пили.

- А сколько пилить-то надо?

- Пили, пока я не приду.

Отсутствовал Божок довольно продолжительное время. Наконец прибежал, хотел тут же забрать затвор и увидел, что Ковырулин все еще его "пилит", а от наплавленного металла уже и следа не осталось.

- Что же ты наделал, Сергей! - закричал конструктор. - Зачем снял наплавленный металл?

- Так вы же сказали пилить, пока не придете. Вот я и стараюсь.

Этот эпизод имел свой определенный смысл: без организованности, четкости, собранности, сосредоточенности в работе успеха не бывает. Так что не случайно Судаев вспомнил курьез с нашим коллегой. Он поучителен.

...Итак, карабин мой не пошел дальше опытного образца. Но все интересные идеи, заложенные в нем, я решил перенести в оружие, над проектированием которого в ту пору занимались уже несколько наших конструкторов. Речь идет об автомате, создаваемом под новый патрон образца 1943 года.

Пионером здесь опять оказался Алексей Иванович Судаев. Он начал конструирование этого типа оружия под новый патрон еще в начале 1944 года. Уже тогда аналитическим умом Судаев понимал: в автоматическом стрелковом оружии нужно отрешиться от шаблона прежних систем, а для этого необходимы решительный и качественный рывок вперед, новый поворот в конструкторском мышлении. Пистолеты-пулеметы не отвечали требованиям боевой эффективности по дальности действительного огня и кучности боя.

Автомат Судаева хорошо показал себя на испытаниях весной 1944 года. Однако необходимо было повысить живучесть деталей (ударника, стопора, газового поршня, выбрасывателя) и надежность работы автоматики. Алексей Иванович вскоре представил комиссии оружие, устройство которого значительно отличалось от предыдущего образца. Самоотверженность, смелые и решительные действия при отказе от того, что казалось уже проверенным, выстраданным, вызывают уважение к конструктору.

В 1945 году была выпущена серия автоматов его системы. Оружие проходило полигонные и войсковые испытания. Одним из основных недостатков автомата была его большая масса. Требовалось облегчить конструкцию.

Алексей Иванович продолжал настойчиво работать над образцом. В те дни мы виделись редко. Я тоже включился, наверное прежде всего под его влиянием, в этот конкурс на создание автомата под новый, так называемый промежуточный, патрон (то есть меньше винтовочного и больше пистолетного).

Конкурс был закрытым. Те, кто принял в нем участие, представляли всю документацию по образцу под вымышленным именем. Расшифровка псевдонима содержалась в отдельном конверте, который вскрывался только после рассмотрения проектов и присуждения им соответствующих мест. По условиям конкурса требовалось представить не только чертежи общих видов, расчеты на прочность узла запирания, определить темп стрельбы и дать ряд других важных характеристик, но и сделать детальную проработку проекта.

Если я сам эту работу только начинал, то Судаев ее продолжал, совершенствуя свой образец. И, думаю, он добился бы великолепных результатов, прибавил бы еще славы нашему отечественному стрелковому оружию, если бы не его неожиданная кончина в 1946 году. Лично для меня это была потеря невосполнимая. Конструкторская деятельность Алексея Ивановича Судаева уложилась в рамки всего лишь каких-то четырех-пяти лет. Но за это время он сумел достичь таких вершин в создании оружия, какие иным конструкторам и за всю жизнь не снились. Добавим, что это были годы самых тяжелых испытаний для советского народа, для каждого человека - годы Великой Отечественной войны.

Начал я подготовку к участию в конкурсе с составления эскизного проекта. Различные варианты зарисовок отдельных деталей ложились на чертежную доску и на бумагу. Безжалостно рвал на клочки то, что вчера казалось отличным. Сегодня оно уже не удовлетворяло. Прошло несколько недель напряженнейшей работы над эскизами. На чертежной доске обозначились основные контуры будущего автомата. Подробно выписаны и его основные детали.

Главный, самый оригинальный, узел - узел запирания канала ствола с некоторыми изменениями взял я из моего несостоявшегося карабина. Он тогда, на испытаниях, показал очень хороший результат. Большой интерес к моей работе проявили некоторые инженеры-испытатели, служившие на полигоне. Их привлекла, полагаю, неожиданность ряда моих решений при проектировании. Мне очень не хватало специальной подготовки, особенно когда речь шла о расчетах. И здесь неоценимую помощь оказал майор Борис Леопольдович Канель. Он аккуратно, тщательно проверил каждую мою выкладку, внес необходимые поправки, дал обоснования.

Словом, работа над проектом кипела. Приближался день подачи его в комиссию. Отработаны чертежи, отпечатаны расчеты и приложения. Встал вопрос: под каким именем будет проходить в конкурсе автор проекта? Предложений было много - и серьезных, и вызывавших улыбки. И вдруг один из испытателей неожиданно произнес:

- Слушай, а что, если поставить - Михтим?

И наступила тишина. Меня на полигоне так иногда офицеры называли, сокращая имя и отчество, оставляя от них по три первые буквы. На том и порешили.

Проект, все расчеты и приложения запаковали в пакет, поставили на конверте московский адрес, а внизу вывели слово, обозначавшее отправителя: "МИХТИМ".

Именно в ту пору, когда шла работа над проектом автомата, в мою жизнь неожиданно вошла хрупкая девушка Катя, позже ставшая Екатериной Викторовной Калашниковой, моей верной спутницей. Работала она в конструкторском бюро полигона чертежницей. Мне не раз приходилось при работе над проектами обращаться к ней за помощью. Катя могла, кажется, совершенно не замечать суток, если кто-то просил ее помочь в исполнении чертежей. Выполняла она их всегда аккуратно, высококвалифицированно.

Совместная работа сблизила нас. А потом, когда я уезжал в командировки, Катя нетерпеливо ждала моего возвращения. Мы не говорили о своих чувствах вслух, но то и дело краснели, если вдруг нас видели в чертежной вдвоем и начинали подшучивать.

Никогда не думал, что именно Катя, словно добрая фея, первой принесет мне весть о том, что я стал победителем конкурса и мой проект утвержден.

Дело в том, что все, кто участвовал в конкурсе, к тому времени уже получили ответы, утверждается или не утверждается проект. И лишь мне одному ничего не было известно. Я переживал, гадал, в чем мог ошибиться, почему такой невезучий. И вдруг в один из дней, когда я уже практически потерял надежду на положительный ответ, в дверь моей комнаты постучались. Послышался голос Кати:

- Можно? Михаил Тимофеевич, сотрудники нашего конструкторского бюро поручили мне поздравить вас с утверждением проекта вашей "стрелялки".

Я, признаться, растерялся, молча смотрел на Катю и ни слова не говорил. Она так и вышла из комнаты, а я все стоял и молчал.

Поверил лишь тогда, когда меня вызвали в штаб и сообщили, что проект утвержден и теперь его надо воплощать в металл.

Оказывается, причиной задержки ответа был мой не совсем обычный псевдоним. Долго не могли найти автора, расшифровать, кто же он такой на самом деле.

С той поры прошло много лет. Когда я встречаюсь с моими давними товарищами по работе на полигоне над проектом автомата, который получил наименование АК-47, они часто меня, как и прежде, называют Михтимом. И вспоминается время горячее, напряженное, волнующее...

Уроки полигона

Особое место в моей жизни, конструкторском становлении занимает научно-испытательный полигон стрелкового и минометного вооружения. Мне довелось здесь подолгу работать в военную пору и в послевоенные годы, а позже часто бывать в командировках, будучи ведущим конструктором в заводском КБ. Приезжал я сюда постоянно, вплоть до его расформирования в 1960 году.

Что собой представлял полигон? Компактный военный городок со всеми соответствующими для небольшого военного гарнизона службами. Штаб. Жилые дома для семей офицеров и вольнонаемных с коммунальными квартирами. Общежитие для холостяков. Гостиница для командированных, в которой вечно не хватало мест. Маленький клуб. Магазинчик.

Самой примечательной особенностью этого затерявшегося в лесной чащобе гарнизона являлась его материальная база, рассчитанная на ведение научных и испытательных работ. Для той поры она была достаточно современной, оборудована всем необходимым для проведения экспериментов и испытаний. В небольшой мастерской находились различные станки, сварочные аппараты, "термичка" для закаливания деталей, слесарный цех.

Испытания образцов оружия проводились на так называемых направлениях, представлявших собой километровые просеки в лесу, расположенные друг от друга на удалении в полкилометра. В начале каждого направления - небольшой домик. В нем размещались оборудование, приборы, необходимые для проведения испытаний.

И конечно же, самым большим чудом, считаю, на полигоне был для каждого из нас музей оружия. О нем я уже упоминал в связи с первым своим приездом на полигон. Коллекция его уникальна. Конструктор мог ознакомиться с образцами начиная с прошлых веков, как с русскими, так и с иностранными, и со всеми теми изделиями, которые создавались в советское время, испытывались здесь, на полигоне. В музее хранились и отчеты по испытывавшимся образцам, и мы имели возможность, изучая их, узнать, какими достоинствами и недостатками обладала та или иная конструкция.

По существу, полигон являлся лабораторией передового опыта. На его базе проходили проверку самые интересные идеи, рождавшиеся в среде конструкторов-оружейников, Где бы ни трудились наши выдающиеся разработчики оружия - В. Г. Федоров, В. А. Дегтярев, Ф. В. Токарев, С. Г, Симонов, Г. С. Шпагин, проектируя и воплощая в металл свои новые образцы, они непременно приезжали на полигон, чтобы с помощью инженеров-испытателей, высококвалифицированных специалистов других служб и подразделений удостовериться, на верном ли они стоят пути.

Здесь проходили службу, работали люди, как правило, с инженерным образованием, многие из них побывали и жестоких боях Великой Отечественной войны, прошли нелегкую войсковую службу, Они-то и были основным богатством полигона, его мозговым центром, его душой.

Полигон - воинская часть. И как положено в армии, во главе ее стоял командир, в то время им был генерал-майор инженерно-технической службы И. И. Бульба, выпускник артиллерийской академии 1934 года. Поначалу, приезжая на испытания своих первых образцов, я никак не мог привыкнуть к строгому генеральскому виду Ивана Ивановича и обычно, заметив, что он идет навстречу, старался уйти в сторону, не попадаться ему на глаза. Видно, Бульба уловил "маневры", проделываемые мной неоднократно, и, как мне помнится, во время испытаний самозарядного карабина, приехав на направление, взял меня под руку и, отведя в сторону от домика, спросил:

- Что же ты, старший сержант, чураешься генерала? Негоже так поступать фронтовику-танкисту.

Пожурив по-отцовски, Иван Иванович предложил, не стесняясь, если возникнут какие-то вопросы, требующие безотлагательного решения, обращаться непосредственно к нему. Он ценил людей, и ему платили взаимным уважением. Бульба высоко ставил труд конструкторов, понимая, насколько важна их деятельность для повышения боевой готовности частей.

Как-то летом 1944 года на полигон высадилась представительная "бригада" конструкторов. Тогда как раз начинались испытания различных типов автоматического стрелкового оружия под патрон образца 1943 года. Представили свои изделия В. А, Дегтярев, С. Г. Симонов, Г. С. Шпагин, А. И. Судаев, конструкторы из полигонного КБ, приехал один из создателей нового патрона - Н. М. Елизаров. Прибыл посмотреть принципиально новые образцы в работе и теоретик оружейного дела генерал-майор инженерно-технической службы В. Г. Федоров, стоявший, как известно, у истоков рождения автоматического оружия и ставший первым разработчиком автомата.

Когда испытания подошли к концу и были подведены их предварительные итоги, генерал Бульба предложил:

- А что, если нам сфотографироваться на память? Возражений нет?

Все заулыбались, дружно зашумели. Иван Иванович распорядился принести табуретки. Пригласили на съемку полигонного фотолюбителя. Снимок на первый взгляд получился обычный: впереди сидят начальник полигона и конструкторы, а сзади - группа сотрудников различных служб.

Утомленно смотрит в объектив С. Г. Симонов, крепко сжав пальцами правой руки ладонь левой. Как всегда, немного вздернул подбородок Г. С. Шпагин. Спокоен В. А. Дегтярев. К его плечу чуть склонился В. Г. Федоров, словно старый учитель, опирающийся на надежное плечо уже немолодого ученика. Рядом с Владимиром Григорьевичем - А. И. Судаев, уставший после работы в блокадном Ленинграде, с заострившимся от недосыпания лицом. В то время он спешил представить на эти испытания свой образец автомата.

Я назвал бы этот снимок историческим. Ведь в тот, предпоследний, год войны конструкторы и работники полигона, запечатленные на фотографии, испытывая образцы под новый патрон, по существу, определяли стратегию развития автоматического стрелкового оружия на многие десятилетия вперед. После тех, официальных, конкурсных испытаний в конструировании оружия произойдет новый качественный прорыв по всем параметрам. В разработку новых образцов на качественно иной основе включится немало молодых конструкторов. Свое веское слово скажут и разработчики оружия старшего поколения.

Немало представителей того и другого поколения служило в те годы непосредственно в КБ полигона, которое возглавлял полковник В. Ф. Кузмищев. В большинстве своем это были выпускники Артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского. Многих из них мне довелось близко знать, со многими конкурировать при проектировании и создании новых образцов. У конструкторов-оружейников полигона были своя, не похожая на другие, школа, свои традиции, отмеченные высоким профессионализмом, оригинальным инженерным мышлением, отточенной культурой проектирования.

И первым среди таких разработчиков оружия я назвал бы Н. В. Рукавишникова, сдержанного в манерах, немногословного в разговорах человека. По стажу конструкторской работы в КБ полигона он да еще, пожалуй, В. Ф. Кузмищев являлись для нас, молодых разработчиков оружия, настоящими ветеранами. Николай Васильевич готовил проекты своих будущих образцов такими, что просто залюбуешься. Чистота линий, выверенность расчетов, веская аргументация,

В конкурсах проектов он, как правило, занимал призовые места. Так было и в ходе соревнования по проектрованию автомата под патрон образца 1943 года. Проекту Н. В. Рукавишникова среди конструкторов, трудившихся в КБ полигона и представлявших свои работы на конкурс, присудили первое место, мой был вторым, третье место занял проект молодого конструктора К. А. Барышева, незадолго до этого приехавшего на полигон на должность инженера-испытателя после окончания артиллерийской академии и вскоре включенного в состав конструкторского бюро.

Еще один конструктор участвовал в состязании на создание автомата от полигонного КБ, как говорится, вне конкурса. Им был Алексей Иванович Судаев. Его образец к тому времени прошел несколько циклов испытаний, включая и войсковые, для чего была выпущена опытная партия автоматов его конструкции. Однако требовались еще крупные доработки этой конструкции. Предполагалось, что влючение в конкурс нас и разработчиков оружия из других КБ вдохнет в состязание подлинно соревновательный дух. Но как раз в тот год, когда соревнование вышло на новый виток, Алексея Ивановича не стало...

Так что нам троим, Н. В. Рукавишникову, К. А. Барышеву и мне, предстояло после утверждения наших проектов, образно говоря, поднять стяг, выпавший из рук Судаева, поддержать честь и продолжить традиции конструкторского бюро полигона.

Самый опытный среди нас - инженер-полковник Н. В. Рукавишников. Его конструкторская биография брала начало с конца 20-х годов. Тогда он наряду с конструкторами В. А. Дегтяревым и И. И. Безруковым принял участие в разработке спаренной установки пулеметов ДА (Дегтярева авиационный). Ими был спроектирован станок, внесены конструктивные изменения в пулеметы, вызванные условиями их спаривания и эксплуатации в боевых условиях, разработана система крепления.

Еще до войны, в 1938 году, Николай Васильевич включился в объявленный Наркоматами обороны и оборонной промышленности конкурс на разработку самозарядной винтовки, участвовал в конкурсных испытаниях, в которых представляли свои системы Ф. В. Токарев и С. Г. Симонов.

Значителен вклад Рукавишникова в создание огневых средств для противотанковой борьбы. В связи с появлением в армиях вероятного противника крупных подвижных соединений, оснащенных легкими быстроходными танками, Артиллерийский комитет ГАУ стал настаивать на скорейшем принятии на вооружение противотанковых ружей. В 1939 году Н. В. Рукавишников наряду с конструкторами Б. Г. Шпитальным и С. В. Владимировым разработал противотанковое ружье под 14,5-мм патрон с пулей Б-32 в соответствии с новыми тактико-техническими требованиями. В результате полигонных испытаний лучшим было признано противотанковое самозарядное ружье системы Рукавишникова, и вскоре постановлением Комитета Обороны при СНК СССР его ввели на вооружение РККА. Наркому вооружения предлагалось уже в следующем году довести выпуск таких ружей до пятнадцати тысяч штук.

Рукавишников продолжал совершенствовать систему, устраняя недостатки, выявленные в ходе дальнейших испытаний образца. Однако массовый выпуск ружей так и не был осуществлен. Возобладало ошибочное мнение, что танки противника будут иметь сильную броню, против которой противотанковые ружья ничего сделать не смогут, да, мол, и Красная Армия достаточно насыщена артиллерией для подавления танков противника.

Словом, судьба противотанкового ружья системы Рукавишникова повторила, по существу, в предвоенные годы судьбу пистолета-пулемета системы Дегтярева. Только судьба ружья была, пожалуй, печальнее судьбы ППД. Если дегтяревский пистолет-пулемет исходя из опыта советско-финляндской войны вскоре вновь запустили в серийное производство, то выпуск противотанкового ружья Рукавишникова так и ограничился несколькими штуками. Сколь недальновидной оказалась в этом плане позиция некоторых ответственных работников Наркомата обороны, в частности Маршала Советского Союза Г. И. Кулика, показало уже начало Великой Отечественной войны. В войсках для борьбы с танками врага не оказалось в то время так необходимых нам противотанковых ружей.

В военные годы Рукавишников продолжал активно работать над созданием новых систем стрелкового оружия. В начале 1942 года Николай Васильевич разработал оригинальный вариант однозарядного противотанкового ружья под штатный 12,7-мм патрон. Оно выгодно отличалось от других образцов подобного типа по массе, габаритам, дешевизне и быстроте изготовления, удобству и надежности в работе. Ружье не пошло в серийное производство по причине того, что, имея меньший калибр, уступало системам Дегтярева и Симонова по бронепробиваемости.

В том же году Рукавишников включился в конкурс по созданию пистолета-пулемета, более надежного в любых условиях эксплуатации, удобного в боевом применении, с легкосменяемым магазином, более легкого и простого в изготовлении, чем штатный образец ППШ, и не уступающего ему в боевых качествах. Николай Васильевич тогда наряду с Дегтяревым, Шпагиным, Судаевым, Коровиным представил наиболее интересный проект.

Оригинальные конструктивные замыслы отличали и разработчика оружия И. И. Ракова, входившего в полигонную конструкторскую команду. Наибольших успехов он добился в проектировании и разработке личного оружия нападения и защиты пистолета. Помню, когда доводилось заходить в кабинет, где работал Иван Ильич, он тут же закрывал лежащие перед ним на столе чертежи белыми листами бумаги. В раскрытии своих идей всегда проявлял осторожность, чтобы конкуренты не могли узнать, какой путь в разработке образца им принят, что уже реально сделано.

Особенно успешно проявил себя Иван Ильич в конкурсе на проектирование и изготовление пистолета нового образца - 7,62-мм самозарядного пистолета, принятого в 1938 году взамен ТТ. Конкурировал он с такими известными конструкторами-оружейниками, как С. А. Коровин, П. В. Воеводин, Ф. В. Токарев, чьи образцы уже зарекомендовали себя в 20-е и 30-е годы. А пистолет ТТ системы Токарева состоял тогда на вооружении.

Наиболее удачным после полигонных испытаний был признан образец системы Ракова и в числе других рекомендован для доработки. После повторных испытаний на основании полученных результатов пистолет конструктора Ракова представили к первой премии и рекомендовали и серийному выпуску.

Однако так уж получилось, что в судьбу образца вмешался К. Е. Ворошилов. После личного опробования пистолета он волевым решением отменил эту рекомендацию и дал указание на дальнейшее усовершенствование всех представлявшихся на конкурс изделий. Пошли доработки и испытания, затянувшие принятие нового пистолета на вооружение на два года. А начавшаяся Великая Отечественная война вообще помешала этому, поставив на повестку дня перед оружейниками другие задачи.

И лишь в 1945 году, на основе опыта боевого применения личного оружия в боях войны, был опять объявлен конкурс на разработку нового пистолета взамен ТТ. Раков вновь в него включился вместе со своими довоенными соперниками Токаревым, Коровиным, Воеводиным. Появились и новые, более молодые конкуренты: Н. Ф. Макаров, К. А. Барышев и другие.

Один из молодых конструкторов и выиграл в соревновании на лучший образец. Это был Николай Федорович Макаров, чей 9-мм пистолет показал в ходе полигонных испытаний очень хорошие результаты, имел по сравнению с конкурирующими образцами, и тем более с ТТ, меньшие размеры и массу, наличие самовзводного ударно-спускового механизма, что позволяло быстро открывать огонь и вести его с большой скорострельностью. Простота устройства, удобство в эксплуатации, легкая и быстрая разборка и сборка без применения какого-либо инструмента все это дало возможность конструктору первенствовать в состязании с именитыми разработчиками оружия.

Я познакомился с Н. Ф. Макаровым во второй половине 40-х годов, когда он приезжал на полигонные испытания. До выхода в самостоятельное конструкторское "плавание" Николай Федорович прошел отличную школу разработки образцов под руководством Г. С. Шпагина на одном из оборонных заводов, перейдя позже на работу в конструкторское бюро. Ближе мы узнали друг друга в 70-е годы, не раз встречались, бывая вместе в гостях у слушателей, преподавателей и командиров курсов "Выстрел".

Так что у Ракова и Барышева, работавших в КБ полигона, оказался очень сильный конкурент. Уступили они в соревновательной борьбе достойному сопернику, сумевшему при создании пистолета превзойти другие образцы по главным параметрам - надежности, простоте и живучести. В дальнейшем Макаров принимал участие в создании образцов авиационных пушек, был удостоен звания Героя Социалистического Труда, награжден несколькими орденами, стал дважды лауреатом Государственной премии СССР.

Иван Ильич Раков продолжал конструировать. В войсках, в частности, нашла широкое применение разработанная им по оригинальной схеме машинка для снаряжения пулеметных лент.

В один из первых своих приездов на полигон я встретил в военном городке незнакомого мне сержанта. Зачесанные на прямой пробор волосы. Открытое лицо. Сразу приметил, что побывал он и на фронтовых дорогах. Подумалось тогда: видно, был ранен и теперь служит в подразделении, обслуживающем полигон.

Через несколько дней я увидел его на направлении, где Испытывалось групповое оружие - пулеметы. Спросил у одного из испытателей:

- А что здесь делает этот сержант?

- А что на полигоне делаешь ты? - рассмеялся испытатель, ответив вопросом на вопрос.

- Как что, образец испытываю, - не сразу уловил я юмора в словах офицера.

- Так вот, и Коля Афанасьев тем же занимается - свой образец испытывает.

Тут я неожиданно услышал звонкий голос самого Афанасьева, как-то не вязавшийся с его довольно внушительной фигурой.

- Товарищ капитан, давайте поработаем с пулеметом еще немного. Надо же выяснить, почему вдруг стала появляться задержка.

- Давай поработаем, пока сигнал "отбой" не дали, - согласился испытатель.

Вскоре я убыл на направление, где шли испытания индивидуального оружия. Вечером возвращался в штаб вместе со знакомым уже мне испытателем. Вновь зашел разговор об Афанасьеве.

- Толковый конструктор из него вырастет. Поверь, моему опыту, он еще скажет свое слово в разработке оружия, - делился своими впечатлениями испытатель. - Одна схема автоматики с ускорительным механизмом, досылающим патрон из ленты в ствол пулемета, чего стрит. Оригинально придумал.

- Я понял так, что он к вам с фронта прибыл, - уточнил я на ходу.

- Совершенно верно. Отозван из действующей армии. Только, должен тебе сказать, Афанасьев на полигоне - не новичок. Он еще до войны у нас служил.

- Вот как! - невольно вырвалось у меня.

- Да. А до этого, насколько мне известно, проходил срочную службу где-то на дальневосточной границе. Там-то и разработал проект скорострельного двуствольного авиационного пулемета.

- А как он к вам попал?

- Как и ты сам, прикомандировали к конструкторскому бюро полигона, чтобы мог продолжить начатую работу. Только не успел он довести образец до конца. Началась война, и Афанасьев ушел добровольцем на фронт. Под Москвой воевал...

Так я узнал, как схожи наши с Афанасьевым судьбы, вхождение в конструкторскую деятельность. Мы с ним быстро сблизились. Каждый раз, когда доводилось мне бывать в командировке на полигоне, радовались нашим встречам, делились планами, мечтами.

Николай Михайлович Афанасьев старше меня на три года. До войны учился в школе, окончил техникум механизации сельского хозяйства. Став в воинский строй, увлекся конструированием. Его работы заметили и дали возможность одну из них реализовать в профессиональном КБ, помогли в совершенствовании конструкции.

Когда Николай Михайлович рассказывал об этом, мне казалось порой, что шли мы не просто одним путем, но и рядом: такая схожесть обнаружилась в наших, тогда еще коротких, биографиях. Единственно, пожалуй, где наши конструкторские пристрастия разошлись, так это в выборе разработки класса оружия. Он стал конструктором в области авиационного стрелково-пушечного вооружения, я автоматического стрелкового.

- А ты знаешь, в чем мы с тобой еще разошлись? - уточнил как-то Афанасьев во время одной нашей уже более поздней встречи. - В сроках службы. Я демобилизовался в сорок пятом, ты - на четыре года позже.

Пришлось напомнить Николаю Михайловичу, что в победном сорок пятом он не просто демобилизовался, но и уехал с полигона и в течение года работал в конструкторском бюро минометного вооружения, которое возглавлял Б. И. Шавырин.

- Ты зря меня упрекаешь. Я не мог сразу изменить полигону, - рассмеялся Николай Михайлович. - Через год вернулся в свое родное полигонное КБ и отдал работе в нем еще два года. Помнишь?

- Что было, то было. А потом ты ушел насовсем в самостоятельное плавание. От проектирования и создания крупнокалиберных пулеметов шагнул к созданию зенитных комплексных установок и авиационных пушек, соревновался с такими грандами в конструировании авиационного вооружения, как Шпитальный и Нудельман. И насколько мне известно, немалого достиг. Во всяком случае, на боевых вертолетах оружие твоей конструкции мне довелось видеть самому.

- Отрицать такие факты трудно, - все еще смеясь, подтвердил Афанасьев. Кстати, ты не забыл, что у нас есть схожесть в некоторых конструкторских подходах к разработке оружия?

- Ты имеешь в виду, что мы оба оригинальные схемы автоматики своих первенцев, разрабатывавшихся на полигоне во время войны, использовали при проектировании нового вида оружия?

- Вот-вот. Ты в автомате применил схему, которую заложил в автоматику самозарядного карабина, а я в 23-мм авиационной пушке - автоматику, разработанную мной при проектировании крупнокалиберного пулемета.

Можно смело сказать, что именно работа на полигоне дала Николаю Михайловичу путевку в большую конструкторскую жизнь. Он стал одним из ведущих конструкторов авиационного вооружения, внеся значительный вклад в оснащение советской военной авиации современными образцами пулеметов и пушек, значительно превосходящих иностранные по своим боевым характеристикам.

Работая в конструкторском бюро полигона, я, пожалуй, впервые понял, что творчество есть приближение к тому, что даже трудно сформулировать. Занимаясь творчеством, конструированием, ты будто греешься у огня, который сам сумел развести, и пригласил к нему других насладиться его теплом.

Часто трудно, очень трудно бывает войти в работу. Но когда входишь, выйти из нее становится невозможно. Она превращается в величайшее наслаждение и радость. Дивное это состояние души, которое, считаю, очень нелегко передать кому-либо. Нелегко, потому что оно сугубо индивидуально.

На полигоне умели оберегать это состояние души, ценить индивидуальность конструктора. Кузмищев, Судаев, Рукавишников, Раков, Афанасьев - каждый был личностью со своим неповторимым почерком в конструировании. У одного получалось лучше, у другого - хуже. Но все работали с наслаждением и огромным увлечением, относясь с уважением к тому, что проектировал и создавал каждый.

В КБ полигона входили не только чистые оружейники. Рядом с нами в муках творчества трудились разработчики боеприпасов и даже конструктор... вьючного снаряжения. Так называемые вьюки для действий в горных условиях разрабатывал капитан П. С. Кочетков, бывший испытатель оружия. Веселого нрава, не унывающий, кажется, в любых ситуациях, он любил шутку, часто подтрунивал над товарищами. Кстати говоря, именно с его губ, как мне помнится, впервые сорвалось обращение Михтим.

Впрочем, Кочеткову мы вскоре отплатили тем же, обращаясь к нему обычно по первым буквам его имени и отчества - Палсип.

Несмотря на суровое время военных и первых послевоенных лет, а может быть именно благодаря ему, в коллективе конструкторов, да и всех сотрудников полигона, царила, как правило, атмосфера доброжелательности, отношения деловые. Однажды я обратил внимание, что мальчишки полигона, сыновья тех, кто служил и работал на нем, называли друг друга не по именам, а по фамилиям. Поначалу подивился этой особенности. Потом понял: каждый из них гордился своим отцом, относился с уважением к отцу своего приятеля и обращением по фамилии как бы подчеркивал и эту гордость, и это уважение.

По-моему, летом 1946 года на дорожке, ведущей к штабу, приметил я офицера в еще не обмятой форме. Шагал он подчеркнуто твердо, выказывая всем своим видом подтянутость, выработанную годами учебы в военном учебном заведении. Зайдя в здание штаба, услышал, как он докладывал кому-то, видимо дежурному по части:

- Старший инженер-лейтенант Барышев... Прибыл на полигон для дальнейшего прохождения службы после окончания артилерийской академии...

- Подождите немного, Я доложу о вашем прибытии генералу Бульбе. - И офицер, выслушавший Барышева, стал подниматься на второй этаж, где находился кабинет начальника полигона.

На следующий день в отделении испытания индивидуального оружия появился новый инженер-испытатель Константин Александрович Барышев. Правда, там он служил совсем немного и вскоре был прикомандирован к конструкторскому бюро полигона.

Вот тогда мы с ним и познакомились. Тем более что довелось нам работать в одном кабинете, пользоваться одним кульманом. Оказалось, Константин Александрович при окончании военной академии защитил диплом по разработке автомата и патрона к нему. Приехав на полигон, он горел желанием включиться в конкурс проектов нового образца оружия. С просьбой дать ему возможность продолжить работу, начатую в академии, Барышев обратился к В. С. Дейкину, представителю ГАУ на полигоне. Просьбу его вскоре удовлетворили.

Мы были с ним молоды, увлечены одним интересным делом, полны энергии и честолюбивых конструкторских замыслов и потому, видимо, быстро сошлись, стали друзьями, хотя по характеру, темпераменту да и, прямо скажем, по уровню профессиональной подготовки отличались друг от друга. У него за плечами учеба в Московском высшем техническом училище имени Н. Э. Баумана, военной академии, у меня - лишь девять классов школы, годы срочной службы да фронтовые дороги.

Впрочем, это не мешало нам иметь общие интересы. Мы нередко делали вместе вылазки в лес, на природу, поскольку оба увлекались грибной охотой, рыбной ловлей. От души смеялись, вспоминая, как гордо вышагивал он на полигонной дорожке к штабу с маленьким чемоданчиком в руке, в котором все богатство составляли диплом об окончании академии, несколько конспектов да пара белья.

Но самое главное, что объединяло нас крепче всего, - беззаветная любовь к творчеству, к конструированию. Я уже тогда заметил: разрабатывая свой проект автомата, Константин Александрович подходил к исполнению задуманного больше не с практической точки зрения, а с теоретической, с исследовательской. Хотя мы являлись конкурентами, однако почти ничего не скрывали друг от друга. Если требовалось, охотно поясняли чертежи, советовались.

Мне, конструктору-практику, видевшему саму деталь сначала в воображении, а потом уже ее проработку в чертежах, казалось, что Барышев слишком теоретизирует, готовя свой проект. К тому же, на мой взгляд, он с одинаковым рвением и увлечением спешил делать сразу несколько дел, заявляя, что у него хватит знаний и опыта довести их все до конца. Знаний, конечно, у него хватало, а вот опыта... Я пытался предостеречь своего товарища от такого подхода к конструированию. Но ему, в двадцать три года, представлялось, что он может горы свернуть.

Увы, творчество не прощает конструктору разбросанности. Уже тогда, на полигоне, я все больше убеждался: для разработчика конструкций необходимо сосредоточение усилий, говоря военным языком, на направлении главного удара. После объявления конкурса на разработку нового пистолета взамен ТТ меня, признаюсь, так и подмывало принять участие в его проектировании. Едва удержался от соблазна. Приказал себе думать только об одном - о работе над проектом автомата.

В моей короткой конструкторской биографии уже случалось такое, когда я пытался одновременно разрабатывать два разных образца - пистолет-пулемет и ручной пулемет. Из этой затеи ничего хорошего не вышло. Конечно, конструктор, как, впрочем, и каждый творческий человек, может и, считаю, даже обязан иметь разные интересы, но в нем должна быть, вне всякого сомнения, и жесткая центростремительная сила, направленная на достижение основной цели. В противном случае он попросту может не состояться как творец. По молодости мы нередко принимали сиюминутные увлечения, успехи за взлет творческой мысли, за интересную находку. И ошибались. И это тоже уроки полигона.

После того как проекты автоматов Рукавишникова, Барышева и мой были утверждены. Рукавишникову и мне определили места, где мы должны были изготовить образцы в металле для сравнительных испытаний. А вот с определением места дальнейшей работы Барышева решение вопроса затянулось. И Константин Александрович в это время включился в еще один конкурс - по разработке проекта пистолета под 9-мм патрон. В тот самый конкурс, от участия в котором я отказался.

В этом состязании Барышев преуспел. Из двенадцати разработчиков личного оружия, представлявших образцы для сравнительных испытаний, для дальнейшей доработки, как мне помнится, были рекомендованы изделия двух конструкторов Н. Ф. Макарова и К. А. Барышева.

В это время Константин Александрович получил выписку из приказа, которым определялось, куда, на какой оборонный завод ему надлежало убыть для изготовления образца автомата. Что делать? Продолжать участие в обоих конкурсах или отдать предпочтение работе над каким-то одним образцом? Барышев выбрал второе - доработать пистолет, выйти с ним на последний этап полигонных испытаний, не забывая и об изготовлении образца автомата.

К сожалению, Константину Александровичу не удалось ни победить в соревновании Макарова, ни выставить на испытания автомат. Сказалось все-таки, на мой взгляд, стремление угнаться за двумя зайцами, подвел тот самый фактор растрачивания усилий, интересов, отсутствия нацеленности на главное.

А жаль. Мне кажется, займись Константин Александрович воплощением проекта автомата в металл (а проект обещал интересный образец с оригинальной схемой автоматики, других механизмов), он сумел бы многого достичь.

В начале 50-х годов Барышева перевели с полигона в научно-исследовательский институт. Заниматься исследовательской работой, касающейся сферы автоматического стрелкового оружия, он начинал, еще будучи испытателем, разрабатывая образцы собственной конструкции. В НИИ Константин Александрович защитил диссертацию, стал кандидатом технических наук. Но, видно, стремление создать реальное изделие, которое нашло бы практическое применение в войсках, жило в нем неистребимо. Барышев, как говорится, без отрыва от научной работы продолжал конструировать.

В конце 40-х годов, когда был принят на вооружение пулемет ПКВ - 14,5-мм пехотный пулемет конструкции Владимирова, остро встал вопрос об облегчении его веса за счет уменьшения массы станка. За проектирование станка и взялся Барышев. В основу своего проекта он положил совершенно, на мой взгляд, необычную идею, показавшуюся многим специалистам поначалу просто нереальной. Она ломала представления об уже сложившейся треножной схеме станка.

- Я, признаться, сначала и сам не очень верил в то, что задумал, делился, когда мы встретились, Константин Александрович. - Решил перенести сошники с задних опор станка на переднюю. Рассчитал. Все вроде элементарно просто.

- Но я знаю, что это твое, как ты называешь, элементарно простое решение имело очень солидный эффект.

- Если говорить об улучшении боевых свойств пулемета, то характеристики его стали лучше в полтора раза. Если говорить о снижении веса, то станок стал почти в три раза легче того, что был на вооружении.

- Иными словами, твоя выглядевшая непривычной схема с передним сошником дала возможность уменьшить массу не на несколько процентов, а в несколько раз. Это прорыв. Тот самый прорыв вперед, о котором мечтает каждый конструктор, если он ставит, конечно, перед собой сверхзадачу.

- Что ж, если хочешь, назовем эту работу прорывом, - согласился Барышев. Только оговорюсь: не было бы уроков полигона, не было бы, вероятно, и моего конструкторского рывка вперед.

Добавлю к конструкторской деятельности Константина Александровича еще несколько штрихов. Его схема станка с передним сошником позже с успехом была использована на ряде отечественных и иностранных образцов стрелкового оружия и даже в 105-мм английской гаубице. Позже К. А. Барышевым в содружестве с конструктором Л. В. Степановым было разработано еще два станка с оригинальными схемами. Один из них, станок системы Степанова - Барышева для 12,7-мм крупнокалиберного пулемета НСВ, по своей массе стал в шесть раз легче станка, применявшегося в пулемете ДШК, много меньше его по габаритам, удобнее в эксплуатации, к тому же еще обеспечивал лучшую кучность боя.

"Все цветы должны цвести", - гласит восточная мудрость. Если применить ее к работе конструкторов, то я сказал бы так: каждый конструктор должен обязательно раскрыться как творческая личность. Естественно, для этого необходимы соответствующие условия. Назову несколько, на мой взгляд, наиболее важных. У конструктора должно быть право выбора цели. Его творческая дерзость может проявиться только в его самостоятельном решении, в котором заложен качественный прорыв вперед. Конструктор обязан "делать" себя сам. Чтобы раскрыться, ему необходимы надежная материальная база и накопленный предшественниками опыт.

Полигон помогал конструкторам цвести. Он стал для многих из нас школой воспитания, профессионального мастерства, развития потенциальных возможностей. Здесь глубже раскрылись творческие дарования Судаева, Афанасьева, Рукавишникова, Ракова, Барышева... Здесь нашли свою стартовую площадку в службе многие и многие инженеры, испытатели, специалисты полигонных служб.

Один из них - Александр Афанасьевич Григорьев, выпускник артиллерийской академии 1941 года, позже ставший заместителем начальника Главного управления Министерства обороны СССР. Но это позже, гораздо позже, А тогда...

"Практический опыт работы на полигоне сделал тов. Григорьева ценным специалистом в области баллистика и разработки новых боеприпасов стрелкового оружия.

За последнее время принял непосредственное участие и успешно руководил разработкой вариантов патронов уменьшенной мощности. При этом достигнуты положительные результаты", - отмечал в аттестации на своего заместителя А. А. Григорьева начальник отдела управления стрелкового вооружения ГАУ в 1947 году.

А вот мнение начальника управления! "Занимаемой должности вполне соответствует. Может быть с успехом использован на научно-исследовательской работе, к которой имеет склонность".

"Толковый, технически грамотный, растущий инженер", - лаконично добавил генерал-майор инженерно-технической службы Н. Н. Дубовицкий, в то время заместитель начальника Главного артиллерийского управления.

Скупы строки документов. Но они дают возможность хорошо представить, какой школой стала для Александра Афанасьевича работа, точнее служба, на полигоне. Она выковала из него ценного специалиста в одной из важнейших областей стрелкового вооружения. Она привила будущему председателю научно-технического комитета и заместителю начальника Главного управления по опытно-конструкторским и научно-исследовательским работам вкус к творчеству, к неутомимой исследовательской деятельности.

Ну а кем был Григорьев на полигоне? Когда мы с ним познакомились зимой сорок четвертого, он служил в должности начальника баллистической лаборатории. Я в то время привез на испытания образец ручного пулемета. Баллистика для меня являлась еще, можно сказать, тайной за семью замками. Александр Афанасьевич приоткрыл ее мне, и я с увлечением усваивал его уроки, жалея, что они быстро заканчиваются.

Вскоре мы расстались. Григорьева перевели на должность старшего инженера Артиллерийского комитета ГАУ, а я вновь был командирован в Среднюю Азию. О его службе того периода, о работе, проводимой им на полигоне, пожалуй, опять убедительнее всего могут сказать строки документа: "В 1944 г. награжден орденом "Знак Почета". Инженер по боеприпасам. Самостоятельно решал технические и организационные вопросы производства опытных образцов, их испытания и анализа результатов испытаний. Провел большую работу по отработке технологии и приемных испытаний для патрона обр. 1943 г.".

Нам хорошо известны разработчики патрона образца 1943 года Н. М. Елизаров и Б. В. Семин. Во всяком случае, для нас, конструкторов-оружейников, их работа представляла огромное значение, открывая новые перспективы в конструировании автоматического стрелкового оружия. Именно разработка этого патрона во многом определила рождение и развитие "семьи" образцов автоматического оружия системы Калашникова.

Но были люди, остававшиеся, как принято говорить, за кадром. Люди, определявшие перспективу развития боеприпасов, доводившие патроны до качественного уровня, испытывавшие их, запускавшие в производство. Одним из них и был Александр Афанасьевич Григорьев. Если сжато сформулировать свойства его инженерной натуры, то я определил бы их так: эрудиция, смелость в решениях, умение мыслить масштабно, глубоко анализировать проблемы и делать новые выводы.

В один из первых послевоенных годов Григорьев приехал на полигон в командировку. Он в то время состоял в должности заместителя начальника отдела управления стрелкового вооружения ГАУ. Мы встретились вечером у меня дома, в маленькой комнатке в коммунальной квартире. Говорили о многом, в том числе и о выпускниках артиллерийской академии, служивших в различных подразделениях полигона. Вспомнили не так давно ушедшего из жизни А. И. Судаева, и я обмолвился, что Алексей Иванович всегда с уважением говорил о своем учителе А. А. Благонравове.

- Об Анатолие Аркадьевиче и нельзя говорить иначе, - подтвердил Григорьев. - Ведь Благонравов, будучи начальником факультета вооружения, создал свою неповторимую школу инженеров-оружейников, где более всего ценилась самобытность. Последний выпуск в этом качестве он сделал перед самой войной.

- И многие из них сейчас у нас на полигоне.

- Совершенно верно. Канель, Лютый, Шевчук, Кузнецов, Куценко... - начал перечислять Григорьев фамилии инженеров-испытателей, со многими из которых мне приходилось встречаться на испытаниях. - Кстати, Дейкин тоже из школы Благонравова. Тот, кто прошел ее, никогда не потеряет вкуса к творческому поиску. - Александр Афанасьевич немного помолчал и вдруг рассмеялся: - Да ты же сам уже прошел школу Благонравова, хотя и не учился на факультете вооружения. Так что можешь судить, что она собой представляет. - Григорьев поднялся с табуретки, посмотрел из окна на редкую россыпь домов военного городка, на дорогу, проложенную к направлениям, где проводились испытания образцов. Оттуда, со стороны леса, как раз возвращался наш полигонный автобус, старенький, дребезжащий, развозивший испытателей по направлениям, а вечером доставлявший их к штабу.

Наблюдая, как из автобуса выходят, оживленно обмениваясь мнениями, инженеры и техники из научно-испытательного отдела, Григорьев, видно что-то вспомнив, произнес:

- Для конструктора, особенно молодого, толковый, знающий, болеющий за дело и за судьбу каждого образца испытатель - настоящий клад. Отлично чувствуя оружие, он многое может подсказать по совершенствованию конструкции.

- На собственном опыте уже убедился, - откликнулся я на слова Григорьева.

Действительно, разные по характеру, темпераменту, испытатели, предлагая по ходу испытаний те или иные исправления в образец, учили постоянно видеть перед собой солдата, которому придется с этим оружием совершать многокилометровые марши под дождем и снегом, форсировать реки, сражаться с противником в жестоком бою.

Доржи Миронович Битаев, человек сдержанный по натуре, много помогал нам по баллистике боеприпасов, старался доходчиво донести до конструктора свои предложения.

Василий Федорович Лютый, наоборот, был довольно словоохотлив, много шутил. Это было просто в природе его характера. Но за шуткой мы всегда видели серьезный профессиональный взгляд. Его отчеты отличались четкостью замечаний по испытываемому образцу и конкретностью предложений по его доработке. Кстати, Василий Федорович испытывал автомат АК-47 на повторных испытаниях. Первый образец автомата испытывал У. И. Пчелинцев.

Увлекающимся человеком, любившим обстоятельно потолковать с конструкторами по вопросам испытаний, помню Ефима Абрамовича Слуцкого. Занимаясь на полигоне научно-исследовательской работой, он интересовался также и практикой испытаний, стараясь подсказать неожиданное решение.

Серьезно и вдумчиво относился к делу молодой испытатель Александр Андреевич Малимон, пришедший на полигон после окончания академии в 1943 году и ставший вскоре руководителем подразделения по испытаниям группового оружия.

Испытатели оружия... Наверное, неправомерно сравнивать их работу с делами летчиков-испытателей, которые каждый раз, поднимаясь в небо, рискуют жизнью. Однако земная, скажем так, полигонная служба испытателей оружия, людей исключительно самоотверженных, достойна конечно же всяческого уважения.

Постоянно в отрыве от семей, часто в командировках, они больше занимались обучением и воспитанием нас, конструкторов, чем собственных детей. Они учили наше оружие стрелять, быть живучим в любых условиях. Ради этого лезли в болотную грязь, в ледяную купель, вместе с ним подвергали себя воздействию высоких и низких температур.

Общаясь с ними, я накрепко для себя усвоил: конструктор, который пренебрегает мнением испытателей, не учится у них профессиональному мастерству, не сможет правильно и оперативно решать сложные задачи по проектированию и совершенствованию оружия. Инженеры-испытатели на полигоне были отлично подготовлены, до тонкостей разбирались во всех типах и видах стрелкового оружия, в совершенстве владели им. Среди них подлинным виртуозом слыл В. Л. Канель, помогавший мне при проектировании автомата.

Борис Леопольдович обладал глубокими инженерными знаниями, отличной, на мой взгляд, теоретической подготовкой. Ему обычно поручали наиболее сложные расчеты и измерения. Еще об одном примечательном штрихе в характере Канеля не могу не упомянуть - о его великолепном чувстве оружия и тренированной памяти. Как-то Канель поспорил с приехавшим из Москвы представителем ГАУ, что сумеет сделать из пулемета СГ-43 столько выстрелов, сколько тот пожелает.

- Что ж, попробуйте для начала 32 выстрела отсчитать, - предложил представитель ГАУ.

Должен заметить, программировать из станкового пулемета на слух очередь в 32 выстрела - это больше похоже на авантюру. Но надо было знать Канеля. Он спокойно лег на землю. Изготовил оружие к бою. Замер на какое-то мгновение и, открыв автоматический огонь, вскоре прервал стрельбу,

- А теперь попрошу вас посмотреть, сколько патронов в ленте использовано. - Выпрямившись в полный рост, Борис Леопольдович отошел в сторону.

- Вы правы, израсходовано ровно 32 патрона, - потряс пулеметной лентой представитель ГАУ и, видимо не веря до конца в свершившееся, поставил испытателю еще одну задачу: - Продолжим эксперимент. Попытайтесь сделать 78 выстрелов.

- Не будем пытаться, - уверенно отрубил Канель. - А просто сделаем. Он дал длинную пулеметную строчку и вновь предоставил возможность представителю ГАУ проверить количество израсходованных в ленте патронов. Заказ оказался выполненным точно.

Как правило, Борис Леопольдович побеждал и в другом соревновании, которое иногда устраивали инженеры-испытатели, в стрельбе из пистолета по кирпичу. Он обычно без промахов рубил кирпич на половинки, доводил его до малюсенького кусочка, превращая потом просто в крошки.

Так что у Канеля было чему поучиться. Особенно любили общаться с ним молодые инженеры, офицеры, вливавшиеся в группу испытателей после окончания артиллерийской академии или военных училищ. Однажды К. А. Барышев, служивший еще в отделении испытателей, о удивлением поделился со мной:

- Я вот попросил Бориса Леопольдовича посмотреть мой отчет по испытанному образцу, так, не поверишь, он, едва пробежав страничку глазами, отложил ее и слово в слово повторил все по памяти, а потом указал на слабости некоторых моих формулировок, Надо же...

Барышеву еще не раз пришлось брать на вооружение умение, опыт своего старшего коллеги. Все это ему, как он позже скажет, очень пригодилось, когда он вплотную занялся конструированием.

Военные годы и послевоенный период были временем интенсивной, плодотворной работы по совершенствованию оружия и методов его полигонных испытаний, а также специальных исследовательских работ по оружейной проблематике. Работа испытателей в 40-е и 50-е годы, особенно в военное время, проходила в исключительно напряженных условиях - большое число испытаний, крайне сжатые сроки.

В тяжелую военную пору шла не только доработка изделий, поступавших на снабжение фронта, но и разрабатывались новые образцы, делались заделы для новых оружейных комплексов. Много проблемных вопросов по доработке оружия возникало в процессе освоения массового производства новых изделий. При их решении требовалось большое количество испытаний и экспериментально-технических исследований не только на полигоне, но и непосредственно во фронтовых условиях.

На фронт командировались и конструкторы, и испытатели. Так, как я уже упоминал, на Ленинградском фронте находился разработчик пистолета-пулемета ППС А. И. Судаев. Будучи ведущим специалистом по испытаниям, доработке конструкции и созданию руководства по эксплуатации нового станкового пулемета системы Горюнова СГ-43, выезжал в части 3-го Украинского фронта для организации войсковых испытаний пулемета инженер-капитан В. Ф. Лютый.

Василий Федорович за три месяца пребывания в действующих частях, участвовавших в наступательных боях, непосредственно на передовой смог убедиться в высоких боевых качествах нового оружия, проанализировал результаты испытаний и на основе замечаний из войск, выявленных недостатков выработал рекомендации по усовершенствованию СГ-43. Работа, которою он осуществил во фронтовых условиях, позволила впоследствии провести модернизацию пулемета. Инженер-капитан Лютый был награжден орденом "Знак Почета".

Повышение требований к оружию по всем показателям его качества потребовало и совершенствования методов его испытаний с максимальным приближением их к реальным условиям боевой эксплуатации. В связи с этим были разработаны новые методики испытаний с оснащением полигона современным испытательным оборудованием и средствами лабораторного обслуживания. Эта работа была завершена к концу 50-х годов.

Испытания по новым методикам по сравнению с прошлыми стали более жесткими, что, естественно, сопровождалось повышением требований к разработчикам оружия. Многие опытные образцы не выдерживали испытаний, особенно в условиях воздействия на оружие различных факторов окружающей среды. Потребовались новые подходы к его конструированию, применение новых, более прогрессивных принципов проектирования и создания. Тот, кто с этой задачей справлялся лучше, тот и выигрывал соревнования.

Организационно-техническое руководство работой испытательных подразделений на полигоне осуществляли инженер-полковник Н. А. Орлов и его заместитель инженер-подполковник Н. А. Цветков. Всю работу по научной части, по экспериментально-техническим исследованиям координировал на полигоне инженер-полковник Н. С. Охотников - заместитель генерала И. И. Бульбы, а потом сменившего Бульбу инженер-полковника И. Т. Матвеева.

Не раз замечал, с каким уважением относились к Охотникову конструкторы, инженеры и техники. Разговаривая с нами в рабочей обстановке, Николай Сергеевич обычно покручивал очки за одну из дужек, и по тому, в каком темпе он это делал, можно было понять, нравится ему отчет или нет, доволен ли он проделанной кем-либо из нас работой. Скупой на слова, Николай Сергеевич умел выделить главное в проблеме. Его ценили за глубокую техническую эрудицию. Испытатели считали: если отчет по испытываемому образцу прошел "сито" Охотникова и не возвращен, значит, можно с облегчением вздохнуть.

Военный городок тесен, все на виду. И вскоре мы узнали, что у Николая Сергеевича есть еще одно увлечение, казалось бы стоявшее совершенно в стороне от его служебной деятельности. Охотников активно участвовал в спектаклях драмкружка, в которых играл его сын. Выступал он там в качестве оформителя-декоратора. Хорошо зная классическую литературу, рисовал декорации.

Позже Николай Сергеевич перешел в научно-исследовательский институт, работал в тесном контакте с выдающимся теоретиком и практиком оружейного дела В. Г. Федоровым.

Полигон, полигон... Не могу без глубокого волнения думать и говорить о людях, делавших все возможное для того, чтобы на заводские конвейеры пришло первоклассное оружие, помогавших конструкторам и выявить недостатки в образцах, и дать рекомендации по совершенствованию оружия. Можно ведь было подходить и формально: отметил положительные и отрицательные стороны, зафиксировал их в отчете - и достаточно. Перевесили плюсы, - значит, будут рекомендовать оружие для доработки, минусов больше набралось - образец в музей.

Тем и славился полигон, что усилия его специалистов направлялись на главное - в условиях жесткой конкуренции, строжайшего отбора выявить в каждом образце все его лучшие качества. И даже если он не был допущен к повторным испытаниям или сошел с дистанции на заключительном этапе, испытатели, другие специалисты стремились к тому, чтобы идеи, оригинальные подходы к конструкции могли обрести второе дыхание, вторую жизнь в следующем поколении оружия, в новых разработках.

Полигон подчинялся Главному артиллерийскому управлению, и конечно же его работники, особенно отвечавшие, за развитие стрелкового вооружения, можно сказать, не вылезали отсюда. Со многими из них мне довелось работать в тесном контакте, тем более что мы и знакомились обычно здесь, на полигоне.

Как-то зашел я по служебным делам в отделение испытаний группового оружия. Открыл дверь кабинета и увидел что-то горячо обсуждавших испытателя Александра Андреевича Малимона и незнакомого мне инженер-капитана. Услышал отчетливо последнюю фразу, произнесенную инженер-капитаном:

- Да ты не смотри, кто исполнял этот документ, я его исполнял. Вдумайся лучше в содержание нашей программы.

- Ну если вы исполняли, тогда другое дело. Теперь я буду знать, с кем уточнять вопросы, - скупо улыбнулся Александр Андреевич и, заметив меня, махнул рукой: - Заходи, заходи, не стесняйся.

Вот познакомься. Инженер-капитан Смирнов, старший помощник начальника отдела управления стрелкового вооружения ГАУ. - Малимон, любивший во всех вопросах точность, отрекомендовал собеседника по званию и должности.

- Старший сержант Калашников, - представился я.

- Конструктор, - добавил дотошный Александр Андреевич.

- Очень приятно, - протянул руку Смирнов. - Нам надо непременно поговорить потом. О вашей работе я уже слышал.

Так продолжим наш разговор, - повернулся инженер-капитан к Малимону. Пусть и старший сержант послушает.

Речь, оказывается, шла о дополнениях к программе испытания доработанного серийного изделия, предложенных Малимоном.

С Евгением Ивановичем Смирновым у нас сразу сложились теплые отношения, и не прекращались они до его совершенно неожиданной для меня кончины в конце 60-х годов. А в год, когда произошла наша первая встреча, Смирнов занимался вопросами доработки станкового пулемета СГ-43, часто бывал на полигоне. Мы о многом, встречаясь, говорили, чаще всего непосредственно о работе над тем или иным образцом, о ходе или результатах испытаний. Позже, когда он являлся заместителем начальника Главного управления Министерства обороны, я нередко бывал у него дома в Москве. И вновь разговоры не о личном, а о том, чем жили: он - на службе, я - в конструкторском бюро, на заводе. В сознании лишь отмечалось, как рос он в воинских званиях: в конце 50-х годов поздравил его с получением первой генеральской звезды, потом - второй.

И вот только сейчас, при подготовке этих записок, обратившись к документам, узнал, каким был жизненный путь человека, долгие годы отвечавшего в управлении непосредственно за развитие современного вооружения, его производство, с которым часто встречался по служебным делам то в Москве, то на заводе, куда он приезжал в командировки постоянно.

За полтора месяца до начала войны Смирнов с отличием окончил артиллерийскую академию и был направлен в Ленинград военпредом на один из оборонных заводов. Служил в блокадном городе. Потом - назначение на Урал, на другой завод.

"Работая на заводах по приемке образцов стрелкового оружия, много внимания уделял повышению качества оружия, оказывал большую помощь заводам", отмечалось в аттестации Смирнова военных лет.

Как это было важно тогда, в годы войны, чтобы качество оружия, отправляемого на фронт, росло с каждым днем. От представителей военной приемки зависело в ту пору очень многое.

С завода Евгения Ивановича вскоре перевели в один из отделов ГАУ. И начальник отдела инженер-подполковник Мандич, аттестуя подчиненного, запишет: "В 1944 году непосредственно участвовал в доработке станкового пулемета Горюнова и модернизации станкового пулемета Максима. В результате проведенной модернизации значительно улучшилась работа образцов... Награжден орденом Красной Звезды. Вполне заслуживает присвоения воинского звания инженер-майора во внеочередном порядке".

И еще запись в личном деле Смирнова, относящаяся уже к 1955 году: "Являлся основным лицом в отработке автоматов и пулеметов".

Поскольку на протяжении многих лет Смирнов действительно являлся основным лицом в ГАУ в отработке принципиально нового автоматического стрелкового оружия, то мне, конструктору автоматов и пулеметов, конечно же немало пришлось поработать с Евгением Ивановичем, скажем так, в одной связке. А полигон часто был местом нашей совместной работы.

Конечно, мои заметки о полигоне и его людях военных лет (я веду отсчет с 1943 года) и первых послевоенных далеко не исчерпывают всего того, о чем можно было бы рассказать. На мой взгляд, его история, вклад конструкторов, специалистов, служивших и работавших на полигоне в разные годы, в дело усовершенствования системы стрелкового вооружения, начиная со дня его создания, заслуживают отдельного исследования. Ведь полигон неотделим от истории отечественного стрелкового оружия, так как постоянно давал жизнь новым, все более совершенным образцам.

Может быть, мои оценки людей, о которых я рассказал, не совпадут с мнением тех, кто их знал. Что ж, каждый преломляет отношение к тому или иному человеку через призму личностного видения, через ситуации, в которых им довелось встречаться и работать, наконец, через призму пережитого и отдаленного десятками лет. Учтем и другое: был я в ту пору совсем молодым конструктором и общение с каждым, кто встречался на моем жизненном пути, рассматривал прежде всего с позиций обогащения опытом, как профессиональным, так и житейским.

К величайшему сожалению, научно-испытательный полигон стрелкового вооружения разделил судьбы многих кораблей, самолетов, иной военной техники, других, подобных ему, воинских частей в то время, когда многое, считаю, необдуманно резали, отправляли в металлолом, расформировывали, сокращая Вооруженные Силы в конце 50 - начале 60-х годов.

Расформирование полигона в 1960 году по своим дальнейшим последствиям явилось, на мой взгляд, не оправданным не только для испытательного дела, для научной работы, но и для нас, конструкторов-оружейников. Ведь была сокращена лаборатория живого опыта.

Пошли на слом испытательная техника и лабораторное оборудование, создававшиеся годами. Рассеялись по стране опытнейшие кадры инженеров и техников. Только небольшая группа специалистов старого полигона влилась в состав другого полигона для организации небольшого подразделения по прежнему профилю.

Непосредственно конструкторским работам по дальнейшему усовершенствованию отечественной системы вооружения был нанесен большой ущерб. Увеличились сроки испытаний, сократился объем испытаний и экспериментально-технических исследований по оружейной тематике... Но то было уже в шестидесятом.

В середине же 40-х годов полигон продолжал давать мне уроки профессионального мастерства и конструкторского опыта.

Рождение АК-47

Очень живо в памяти, как ликовали мы в год нашей Великой Победы над фашистской Германией. Казалось, с победой в войне пришел на нашу многострадальную землю вечный мир, который теперь никто не посмеет нарушить.

И вдруг в августе американский империализм совершил бесчеловечную военную акцию - на японские города Хиросиму и Нагасаки были сброшены атомные бомбы. Десятки тысяч бессмысленных жертв. Вновь советские люди осознают, как хрупок и непрочен этот мир и как важно быть бдительным, быть во всеоружии к отражению любой агрессии.

Особенно остро чувствовали всю взрывоопасность послевоенной международной обстановки, по-видимому, мы, конструкторы оружия и военной техники. Нас торопили с воплощением проектов в металл, ужесточили требования к качественным параметрам образцов.

Я собирался уехать с полигона в Ковров Владимирской области. На то были свои веские причины. Технические возможности мастерской на полигоне не позволяли вести работу над автоматом. На ее базе работали уже несколько конструкторов над осуществлением своих проектов. Приехавший к нам из ГАУ инженер-подполковник В. С. Дейкин сообщил о принятом решении отправить меня на завод, где трудился в то время один из самых известных конструкторов-оружейников В. А. Дегтярев.

Перед отъездом с полигона я получил письмо из дому, из родной своей Курьи, от сестры Анны Тимофеевны. Она сообщала о деревенских новостях. Сначала, по обычаю, делилась радостными вестями. Одна из них - остался жив, навоевавшись вдоволь, вернулся в родное село мой младший брат Василий. Пожалуй, на этом вся наша семейная радость и кончалась. Дальше сквозь каждую строку чувствовались горючие слезы. Да и как было без них обойтись, если пришли похоронки на наших старших братьев Ивана и Андрея, если не дождалась Анна Тимофеевна и мужа своего - Егора Михайловича Чупрынина, вместе с которым прожила душа в душу немало лет. Остались у нее трое ребятишек, остались без отца...

Письмо всколыхнуло во мне многое. Очень хотелось повидать родных и близких. Сердцем рвался я на Алтай, а ехать пришлось в город, с которым у меня было связано лишь то, что довелось мне работать там над модернизацией пулемета конструкции П. М. Горюнова, чье рабочее и творческое становление прошло в Коврове.

Признаться, поездка эта меня и радовала, и пугала. Особенно смущало то, что мне, сержанту, доведется работать рядом с конструктором - генералом, да еще и соревноваться с ним. Волновался, как примут на заводе "чужака", не станут ли ставить палки в колеса. Я ведь был из конкурирующей "фирмы".

Чтобы дать возможность мне быстрее врасти в обстановку и познакомиться с людьми, со мной поехал представитель ГАУ инженер-подполковник В. С. Дейкин. Это позволило на месте оперативно решить целый ряд организационных вопросов, в частности связанных с назначением ко мне в помощь знающих дело конструкторов и опытных рабочих, без которых главный конструктор образца, будь он хоть семи пядей во лбу, не сумеет по-настоящему отработать свое изделие.

Специалистом по отработке технической документации, а затем и по изготовлению образцов мне порекомендовали молодого конструктора Александра Зайцева. Мы с ним очень быстро нашли общий язык. Сблизили нас, по всей вероятности, молодость и увлеченность делом. Мы были готовы день и ночь пропадать на заводе, особенно когда шла работа над первыми образцами. Постоянно вносили какие-то изменения как в отдельные детали, так и в узлы в целом.

И вот первые образцы готовы. Можно приступить к отладочным испытаниям. Для их проведения на заводе имелся специально оборудованный тир. Я слышал, как там постоянно шли стрельбы. Спросил однажды Зайцева:

- Кто это ежедневно палит?

- Так ведь испытывают опытные образцы Василия Алексеевича Дегтярева. Он готовится к участию в том же конкурсе, что и ты.

- Когда же нам испытывать свой образец?

- Дейкин сейчас выясняет, какое время выделят нам. Наконец нам для отладочных стрельб отвели часы, когда тир покидали конструкторы и отладчики КБ В. А. Дегтярева. Кстати говоря, как это ни парадоксально, проработав почти год в Коврове, я так ни разу и не встретился со знаменитым конструктором. Мы отрабатывали каждый свои образцы, словно отгороженные каким-то невидимым забором.

Подошло время подавать заявку на участие в сравнительных испытаниях. В Ковров прибыли представители главного заказчика. Перед отправкой образцов на полигон они придирчиво проверили, в полной ли мере удовлетворены технические требования, предъявляемые условиями конкурса, обеспечены ли заданные нормативы по кучности боя, по весу и габаритам оружия, по безотказности в работе, живучести деталей, по простоте устройства.

И здесь у нас произошел, скажем так, незапланированный прокол. При отработке дульного устройства испытание на кучность боя проводил у нас обычно один стрелок. Он настолько уверенно чувствовал работу первых образцов (приловчился к ним, что ли?), что без особых усилий не только укладывался в заданный норматив, но и перекрывал его. И я доложил заказчику, мол, по этому параметру у нас все в порядке. Незадолго до проверки оружия представителем заказчика узнаю: наш стрелок-отладчик уволился с завода и куда-то уехал. Особого значения этому мы не придали, уверенные, что и без него будет достигнут необходимый результат.

Однако когда началась проверка, то прежних параметров по кучности боя мы достичь не сумели. До сих пор помню укоризненный взгляд представителя заказчика:

- Зачем вы меня обманули?

Хорошим уроком стал для меня тот эпизод. Нельзя делать поспешных выводов, относиться легкомысленно, с пренебрежением к любой мелочи, пока не убедишься, что образец надежно действует в руках каждого, кто берет его в ходе проверки. Пришлось нам с Сашей Зайцевым и с отладчиками быстро устранять недостаток, доводить автомат по кучности боя до уровня, требуемого условиями конкурса.

Из всех бригад мы первыми прибыли на полигон, где в свое время родился проект моего автомата. Теперь проект, воплощенный в металл, вернулся сюда в готовых образцах.

Знакомые подмосковные места. Встречи с теми, с кем сблизила совместная работа в годы войны. И самая желанная встреча - с Катей, разлука с которой длилась почти год.

И вот один за другим на полигон стали приезжать конструкторы. В. А. Дегтярев шел от машины, не глядя по сторонам, думая о чем-то своем. Прославленного конструктора Г. С. Шпагина я узнал сразу, едва встретил его на одной из дорожек военного городка. Видимо, хорошо запомнил его лицо по публиковавшимся в газетах снимкам. С Сергеем Гавриловичем Симоновым поздоровались как давние знакомые. Вспомнили нашу совместную поездку на полигон, беседу в поезде.

Обмениваемся мнениями с Н. В. Рукавишниковым, Н. М. Афанасьевым, И. И. Раковым, К. А. Барышевым, работавшими на полигоне. Много знакомых лиц, опытных разработчиков.

Не утаю, закрадывалась мысль: "С кем ты взялся соревноваться? Жди, что первым покинешь полигон". И тут же приходило спасительное: "Не боги горшки обжигают. И ты можешь победить в конкурсе".

Сомнения и надежды. Без них конструктору ничего не создать. Но, сомневаясь, обязательно следует верить в лучший исход. Конечно, если хорошо поработал над образцом, если уверен в себе и в тех, кто тебе помогает, если идешь на опережение технической мысли. Если не устаешь совершенствовать уже, казалось бы, доведенное до кондиций изделие.

Голос своего автомата я узнавал безошибочно. Мы часто не присутствовали на сравнительных испытаниях лично, чтобы не вмешиваться в процесс стрельб. Порой эмоции захлестывали некоторых конструкторов, и они мешали испытателям работать.

И вот сидишь иной раз на стуле или стоишь перед чертежной доской и слушаешь, замирая, как "шьет строчку" твое оружие. Одного боишься: чтобы мелодия не оборвалась. Пауза - это, как правило, задержка. Помню, проходил испытания образец моего карабина. Знал, в магазине десять патронов. Вдруг услышал: в ходе очередной стрельбы сделано не десять выстрелов, а меньше. Сорвался с места и бегом к телефону.

- В чем причина задержки? - спрашиваю испытателя.

- Да не беспокойся ты ни о чем. На огневой рубеж вышел лось, и мы пока огонь прекратили, - успокоил стрелок.

А однажды было и такое. Заметив, что в стрельбе произошел сбой, я опять вышел на связь.

- Не волнуйся, все в норме, - смеялся в телефонную трубку испытатель. Просто мы поспорили, среагируешь ли ты на этот раз. Считай, что была проверка твоей нервной системы.

Хороша проверка, нечего сказать. Впрочем, обида тут же забывалась. Без таких шуток, наверное, не было бы выхода и тому нервному напряжению, которое неизбежно накапливалось в ходе испытаний. Кстати, опытные испытатели на полигоне после первого дня стрельб могли сказать, в какой очередности будут отвергнуты образцы. Их предположения, как правило, подтверждались. И вот что для меня казалось удивительным: в этой "обойме" не назывался мой автомат.

По-разному вели себя во время испытания образцов разработчики оружия. Интересно было, например, наблюдать за Дегтяревым. Василий Алексеевич всем своим видом демонстрировал, что его мало занимают стрельбы и он весь во власти новых идей. Обычно метр садился в сторонке от всех и что-то сосредоточенно чертил на песке прутиком или палочкой. И все же, полагаю, равнодушие маститого конструктора было напускным. Просто ему хотелось побыть наедине с собой.

Г. С. Шпагин внимательно анализировал записи скоростей движения автоматики своего оружия, весь уходил в размышления, сопоставления первых же выстрелов.

Н. Булкин ревниво следил за каждым шагом испытателей, придирчиво проверял, как почищен образец, обязательно лично интересовался результатами обработки мишеней. Ему, видимо, казалось, что конкуренты могут подставить ножку. А у одного из конструкторов возбужденное состояние проявлялось в словоохотливости. Он приставал то к одному, то к другому собеседнику с анекдотами. Ему почему-то казалось, что из всех я самый терпеливый и внимательный слушатель, и он плел мне свои небылицы, не подозревая, что на самом деле я все пропускал мимо ушей и думал о своем.

Первым сдался и уехал Шпагин. Расшифровав первоначальные записи скоростей движения автоматики своего образца, сопоставив данные, он, огорченный, заявил, что покидает полигон. Позже создатель ППШ отказался вовсе от дальнейшего участия в конкурсной программе. Все чаще захлебывался от невероятного напряжения, перегреваясь от бесконечной стрельбы, образец Дегтярева. Его автомат не показал хороших результатов, и Василий Алексеевич засобирался обратно в Ковров. Тут же пошли слухи, что старейшина конструкторов стрелкового оружия готовится нанести мощный удар конкурентам в следующем туре испытаний. Однако этого не случилось. Как ни странно, позже, уже во втором туре, он, как и Шпагин, вышел из соревнования добровольно, не стал прилагать больших усилий к доработке образца. Не стану гадать, чем объяснилась подобная пассивность выдающегося конструктора. Может, сказывались усталость, напряжение военной поры, болезни.

Окончательные результаты испытаний анализировались и рассматривались компетентной комиссией, куда входили и представители заказчика - Наркомата обороны, и ответственные сотрудники Наркомата вооружения. Выводы ее были, прямо надо сказать, суровыми. Многие образцы не рекомендовались даже для дальнейших доработок, снимались с соревнования. Тяжело было смотреть на товарищей, вместе с которыми только что участвовал в жестком состязании, столько огорчения было на их лицах. Каждый до последнего выстрела питал надежду на успех. Каждый... Но на повторные испытания с последующим устранением недостатков комиссия рекомендовала лишь три образца оружия. Среди них - и мой автомат.

Я был переполнен счастьем, хотя до окончательной победы было еще ой как далеко. Ведь из трех образцов только один мог иметь право на жизнь. И чтобы достичь в этом соревновании лучших результатов, предстояло не просто доработать оружие, а сделать еще один качественный рывок вперед. Надо было упростить отдельные детали, облегчить вес автомата, а это плохо сочеталось с улучшением кучности боя, на что мне тоже указали как на недостаток. Требовалось устранить возможность повторения задержек при стрельбе. Словом, слабых мест в образце хватало. В блокноте появились записи, расчеты, эскизные наброски, направленные на совершенствование автомата.

И вновь путь в Ковров. За долгие месяцы работы он стал мне близким. Я любил в редкие часы отдыха ходить на пристань, смотревшуюся в реку Клязьму. По реке неторопливо шли басовитые пароходы в Москву, Горький, Владимир. Тогда еще в Коврове не было автобусного сообщения и все расстояния приходилось преодолевать пешком. Впрочем, пешие прогулки доставляли удовольствие: маршруты пролегали обычно через сады, парки, скверы, которыми славился город.

Но особой гордостью Коврова являлись два завода - экскаваторный и оружейный, названный позже именем В. А. Дегтярева. Шагающие экскаваторы "Ковровец" завоевали тогда широкую популярность в народном хозяйстве, снимки этой могучей машины то и дело появлялись на страницах наших газет и журналов как символ научно-технического прогресса. О другом, не менее известном, заводе пресса, как правило, молчала. И если о нем сообщали, то как о предприятии, выпускающем одну из марок мотоцикла. Между тем славу ему принесли прежде всего люди, работавшие на оборону страны, на создание отечественного стрелкового оружия, поступавшего на вооружение Красной Армии и сыгравшего значительную роль в разгроме немецко-фашистских захватчиков. В. А. Дегтярев, П. М. Горюнов именно здесь воплощали в металл свои проекты. Материально-техническая база завода по тому времени была достаточно современной. Да и работали на нем специалисты, знающие свое дело до тонкостей.

Ковровский завод по праву являлся не только крупнейшим производителем автоматического оружия, но и разработчиком новых оригинальных стрелковых систем. Накануне Великой Отечественной войны здесь стали производить разработанные собственным КБ образцы автоматического оружия - ручного пулемета ДП, 12,7-мм пулемета ДШК, пистолета-пулемета ППД, противотанкового ружья ПТРД. В военные годы заводчане освоили производство и наладили серийный выпуск не только своих конструкций, но и ряда образцов военной техники, разработанных в других конструкторских бюро.

Чем глубже вникал я в историю предприятия, узнавал его людей, тем радостнее было сознавать, что в ходе работы над автоматом судьба привела меня именно сюда. И до войны, и в ходе ее завод по темпам освоения серийного производства новых систем автоматического оружия считался одним из лучших в Наркомате вооружения. Помогавший мне в доводке изделия конструктор Александр Зайцев с гордостью рассказывал о талантливом организаторе и руководителе В. И. Фомине, все военные годы являвшемся бессменным директором завода, о начальнике производства инженере М. В. Горячем, слесаре Д. Е. Козлове, лекальщике П. В. Савине, главном конструкторе завода И. В. Долгушеве, ведущем конструкторе отдела главного конструктора С. В. Владимирове... Многих из них узнал ближе, когда работал над автоматом.

Так что считаю, есть необходимость сказать, подробнее об этом заводе, дать несколько штрихов из его, прямо скажем, боевой биографии.

Уже к концу июля 1941 года предприятие увеличило объем изготовления некоторых видов вооружения в четыре раза по сравнению с июнем того же сорок первого. Особенно показателен пример с освоением выпуска противотанковых ружей В. А. Дегтярева (ПТРД). Задачу срочного развертывания их производства поставили в конце августа 1941 года. К тому времени все имеющиеся мощности были заняты изготовлением оружия, уже освоенного в производстве. Казалось бы, в резерве ничего нет. Но ковровцы нашли выход. За счет чего? Повысили производительность труда, широко внедрив изобретения и рационализаторские предложения, улучшив технологию изготовления изделий, применяя передовые методы изготовления и сборки. И в октябре первая партия ПТРД в количестве 300 штук была вручена фронтовым бронебойщикам.

Характерен такой штрих. Одной из самых неудобных операций при изготовлении оружия являлось так называемое формообразование канала ствола, нанесение нарезов. Ковровцы стали разработчиками нового метода формообразования - путем выдавливания нарезов, или, говоря техническим языком, метода дорнирования. Для того времени этот метод, разработанный и внедренный в производство оружия калибра 7,62 мм инженером-исследователем М. С. Лазаревым и его группой, стал одним из выдающихся достижений в оружейном производстве. Достаточно сказать, что его внедрение позволило в 50 и более раз сократить время выполнения одной из самых длительных операций и получить экономический эффект, исчисляемый миллионами рублей. В дальнейшем метод дорнирования был внедрен в производство систем оружия калибров 12,7; 14,5 и 20 мм. Новая технология, по сути, произвела технический переворот в ствольном производстве.

В первой половине 1942 года завод сумел в кратчайшие сроки освоить серийное производство 23-мм авиационной автоматической пушки ВЯ, разработанной тульскими конструкторами А. А. Волковым и С. Я. Ярцевым. Порой просто диву даешься, откуда ковровцы брали силы и возможности, чтобы выполнять такие задания. А они смогли за несколько месяцев наладить выпуск надежной скорострельной автоматической пушки для вооружения штурмового самолета конструкции Ильюшина - Ил-2, наводившего страх на фашистов и прозванного ими "черной смертью". Добавим, что одновременно с ВЯ-23 завод освоил еще и производство пистолета-пулемета системы Шпагина (ППШ), усовершенствованного конструктором на основе опыта боевого применения и результатов массового выпуска.

Когда я приехал на Ковровский завод первый раз, там царила по-особому приподнятая атмосфера. Оружейники все еще находились под впечатлением обстановки, созданной вручением цредприятию высшей награды Родины - ордена Ленина. Коллектив был удостоен ее за успешное выполнение заданий Государственного Комитета Обороны по обеспечению Советской Армии авиационным и пехотным оружием. Начальник КБ В. А. Дегтярев был награжден полководческим орденом Суворова I степени. Считаю это награждение совершенно справедливым. То, что сделал Василий Алексеевич как конструктор в годы войны, определяя оружейную стратегию при разработке образцов, можно назвать действительно полководческим подвигом. Тем более что Дегтяревым в суровое военное время был разработан, а также усовершенствован ряд образцов стрелкового оружия, принятых на вооружение Советской Армии уже после Великой Победы.

О значении вклада ковровских конструкторов в создание новых систем стрелкового оружия говорит и такой факт. За годы войны они создали девять новых образцов вооружения, принятых в войсках, не считая работ по модернизации уже освоенных производством систем. Так, только в 1944 году заводом было поставлено на производство шесть новых образцов техники, из них три изделия освоены в поточном массовом изготовлении. Ни одному предприятию такого профиля не удалось добиться подобных результатов.

Сам завод, его конструкторское бюро во время войны работали и на перспективу. Здесь в те трудные годы проводились опытно-конструкторские и научно-исследовательские работы в области дальнейшего совершенствования стрелкового вооружения, закладывавшие основы послевоенной системы стрелкового вооружения Советской Армии. Речь идет прежде всего о ручном пулемете системы Дегтярева (РПД), самозарядном карабине системы Симонова (СКС) и конечно же об образцах автоматов, над доводкой которых нам пришлось работать на Ковровском заводе.

Когда поезд мчал нас из Москвы, я более всего ждал встречи с Сашей Зайцевым, хотел как можно быстрее поделиться с ним своими новыми задумками по доработке оружия. Очень обрадовался, увидев знакомое улыбчивое лицо. Едва вышел из вагона, как попал в объятия друга.

Владимир Сергеевич Дейкин, сотрудний ГАУ, и на это раз сопровождавший меня с полигона, тронул Зайцева за плечо:

- Не задуши, Саша, нашего Михтима в своих объятиях, видишь, как он похудел за время испытаний?

- Ничего, мы здесь его подремонтируем. - Саша разнял руки, заглянул мне в глаза. - И, если пожелает, поженим. У нас, в Коврове, считаю, самые красивые девушки, особенно на ткацко-прядильной фабрике.

- Предложение твое, Саша, запоздало, - засмеялся Дейкин. - Михтим победил не только на сравнительных испытаниях, он успел покорить и девичье сердце.

- Ты что, действительно женился? - изумленно вскрикнул Зайцев.

Я молча кивнул головой.

- Если бы я знал, Владимир Сергеевич, что такое произойдет, мы не отпустили бы Мишу на полигон, - повернулся мой друг к Дейкину и притворно-огорченно вздохнул. - Какого жениха потеряли!

- Хватит, хватит об этом, - замахал я руками. - Давайте о деле говорить.

И стал вытаскивать из кармана заветный блокнот с расчетами: не терпелось рассказать Зайцеву о том, что родилось в голове в ходе испытаний по совершенствованию образца. Дейкин перехватил мою руку.

- Нет, о деле будем говорить только завтра. На дворе уже сумерки. Нам с тобой, Михтим, надо немного отоспаться. Так что сдаем образцы под охрану - и в гостиницу.

Владимир Сергеевич был неумолим, как ни пытался я его убедить, что нам с Сашей очень необходимо кое-что прикинуть уже сейчас. Дейкин оказался прав. Едва я коснулся подушки, как тут же уснул - сказалось нервное напряжение последних дней испытаний. И пришла во сне моя Катя, Катюша, первой в свое время принесшая мне весть о том, что жюри утвердило проект моей "стрелялки". После почти года разлуки, вызванной работой в Коврове, встретившись, мы поняли, что не можем друг без друга. Так полигон и стал для нас местом регистрации брака. И сразу - разлука. Катя работала чертежницей в конструкторском бюро полигона и ехать со мной в Ковров не могла. Словом, у меня были семейные причины для стремления как можно быстрее вернуться с доработанным образцом для новых сравнительных испытаний.

Утром на совещании у главного инженера завода В. С. Дейкин подробно доложил о результатах сравнительных испытаний и о задачах, которые надо решить в кратчайший срок по доработке автомата конструктора Калашникова. Откровенно скажу, на том совещании некоторые специалисты выразили неудовольствие, а точнее, несогласие с тем, что заводчанам придется помогать какому-то пришлому, совсем неизвестному молодому конструктору, когда у ковровцев есть собственное КБ, которое разрабатывало аналогичный образец. Они предложили бросить все силы на доводку собственного образца.

Владимир Сергеевич Дейкин сумел силой аргументов, выводов погасить местнические настроения. Он убедил людей, что, как бы ни престижно было им работать только над своим оружием, необходимо приложить усилия и помочь молодому конструктору. Ведь в доводах оппонентов решающую роль играл авторитет В. А. Дегтярева.

Наконец страсти утихли и обе стороны стали обсуждать только один вопрос: как лучше использовать имеющиеся на заводе возможности для продолжения работ по устранению выявленных на испытаниях недостатков. В это время у нас с Сашей Зайцевым втайне от руководства созрел дерзкий замысел: маскируясь доработками, сделать капитальную перекомпоновку всего автомата. Мы шли, конечно, на известный риск: условиями конкурса перекомпоновка не предусматривалась. Но она значительно упрощала устройство оружия, повышала надежность его в работе в самых тяжелых условиях. Так что игра стоила свеч. Беспокоило одно: сумеем ли уложиться в срок, отведенный для доработки образца.

В свой тайный план мы все-таки посвятили В. С. Дейкина. Вникнув в расчеты и эскизные наброски, он не просто поддержал нашу затею, но и помог советами как специалист по стрелковому оружию. Владимир Сергеевич был удивительным человеком, тонко чувствовавшим новаторские идеи, умевшим уловить творческую инициативу и помогавшим обязательно развить ее. В моей судьбе конструктора и судьбе АК-47 он сыграл немалую роль.

Мы с Сашей Зайцевым сутками сидели у чертежной доски, разрабатывая новые детали, торчали в цехе, воплощая задуманное в металл. Спали урывками. Когда на сборке появилась затворная рама как одно целое со штоком, один из специалистов озабоченно произнес:

- Какая же тут доработка? Ведь у вас совершенно новая деталь. Раньше-то и затворная рама, и шток существовали отдельно друг от друга.

Переделали мы и спусковой механизм, и крышку ствольной коробки - теперь она стала полностью закрывать подвижные части. Очень радовались, что удалось решить проблему переводчика огня. Он теперь стал выполнять несколько функций: обеспечивал переключение огня с одиночного на автоматический и на предохранитель, одновременно закрывал паз для рукоятки перезаряжания, предохраняя тем самым ствольную коробку от попадания внутрь пыли и грязи.

Опытные механики-сборщики сразу определили, что новые детали гораздо проще, технологичнее и надежнее прежних. Их мнение во многом повлияло и на тех, кто не воспринимал нашу работу, считал, что мы отступаем от условий конкурса. Если бы мы тогда не проявили дерзкой напористости, едва ли сумели бы победить на повторных испытаниях. Не побоюсь сказать: то, что мы делали, было настоящим прорывом вперед по технической мысли, по новаторским подходам. Мы, по существу, ломали устоявшиеся представления о конструкции оружия, ломали те стереотипы, которые были заложены даже в условиях конкурса.

В тактико-технических требованиях указывались главные параметры будущего автомата, в частности его общая длина и длина ствола. Новая компоновка деталей не позволяла нам выдержать это требование в установленных рамках. Мы пошли на дерзкое отступление. Длину ствола с 500 миллиметров укоротили до 420, уложившись в параметры общей длины оружия. Риск, повторяю, был немалый. Нас могли вообще снять с соревнований. Мы рассудили так: отступление от размеров по общей длине автомата при сравнении с другими образцами могли заметить сразу, а укороченный ствол в глаза не бросался. Естественно, при этом добились, чтобы укорочение не нарушало требований баллистики, что являлось нашим главным оправдательным аргументом, если бы вдруг нашу проделку обнаружили.

Впрочем, ее действительно обнаружили, но уже во время повторных испытаний. К этому моменту оружие проверили на кучность боя. И тут вдруг инженер, ведущий испытания, что-то, видимо, заподозрив, решил приложить линейку к стволу.

- Вы что же, нарушили один из главных пунктов условий конкурса? Ствол-то на 80 миллиметров короче, чем положено. Что будем делать, товарищи? Какое примем решение? - обратился он к членам комиссии.

Я в тот момент находился как раз на месте испытаний. Подумал: все, придется прощаться с надеждой на успех. Было от чего прийти в отчаяние. Услышал, как один из членов комиссии уточнил у инженера-испытателя:

- Перед повторными испытаниями размеры проверили?

- Выборочно,- замялся инженер.- Посчитали, достаточно того, что обмеры делались перед первыми испытаниями.

- А каковы результаты стрельбы? Отклонения от нормы есть?

- Результаты? - переспросил инженер и заглянул в свой "бортовой" журнал. Результаты по кучности боя выше, чем у других образцов.

- Тогда, полагаю, продолжим испытания. Мы сами допустили промах, не проведя обязательных повторных обмеров. К тому же стрельба показала: укорочение ствола не ухудшило боевых свойств оружия.

Полковник, сказавший все это, повернулся в мою сторону:

- Вас, старший сержант, предупреждаем о недопущении впредь таких вольностей. Требования конкурса едины для всех конструкторов, молодых и старых. Зарубите это на носу.

Я выслушал его приговор, радуясь в душе, что бурю пронесло, что наш риск оправдался. Автомат с первых выстрелов показывал надежность в работе, ни разу не захлебнулся от напряжения, да и по внешнему виду выглядел он элегантнее тех образцов, которые испытывались. В тот момент почему-то припомнилось, как выезжали мы на полигон, на последний тур соревнований. В то время уехать из Коврова в Москву было не так-то просто. Билетов на поезд, как правило, достать не удавалось. И мы иногда обращались к сотрудникам В. А. Дегтярева с просьбой о помощи в приобретении билетов (для прославленного конструктора специально бронировались места в одном из вагонов). Нам давали записку к начальнику вокзала, и проблема обычно решалась.

Пошли мы по проторенному пути и тогда, когда собирались на полигон. С запиской в кармане постучались в кабинет начальника вокзала, а он, увидев нас, отрезал:

- Помочь ничем не могу. Полчаса назад звонила жена Василия Алексеевича, и по ее просьбе забронированные места проданы.

Как быть? Идем с Дейкиным к кассе. Всеми правдами и неправдами приобретаем два билета. А в вагон нас не пускают. Все переполнено, мест нет. Так мы и ехали от Коврова до Владимира сначала в тамбуре, а потом вынуждены были переместиться на площадку между вагонами. Промерзли насквозь. Хорошо еще, что образцы вместе с чертежами и описанием увез на полигон неделей раньше Саша Зайцев, на этот раз не захотевший оставаться в Коврове.

Припомнилось и другое. Перед отправкой автоматов на последний тур испытаний в Ковров приехали представители заказчика. По их воле тогда мы и встретились впервые с В. А. Дегтяревым лицом к лицу.

- Теперь вы можете открыть друг другу карты, - пошутил один из представителей заказчика, когда знакомил меня с прославленным конструктором.

Василий Алексеевич улыбнулся как-то устало, словно на него давила тяжесть, движения его мне показались слишком уж замедленными, походка была заметно шаркающей. Правда, он сразу оживился, увидев наш образец оружия.

- Что ж, давайте посмотрим, что нынче творят молодые. - И Дегтярев стал внимательно разглядывать каждую часть, каждую деталь автомата, разбираемого мною тут же, на столе.

- Да, хитро придумано, - произнес Василий Алексеевич, беря в руки затворную раму, крышку ствольной коробки. - Считаю оригинальным и решение с переводчиком огня.

Дегтярев не скрывал своих оценок, размышляя вслух. Мы в это время знакомились с его образцом. Выглядел его автомат, на наш взгляд, утяжеленным по весу, не все до конца было доведено и с точки зрения взаимодействия частей. А Василий Алексеевич, еще раз осмотрев наш образец, уже в собранном виде, неожиданно заключил:

- Мне представляется, посылать наши автоматы на испытания нет смысла. Конструкция образцов сержанта совершеннее наших и гораздо перспективнее. Это видно и невооруженным глазом. Так что, товарищи представители заказчика, наверное, придется сдавать наши образцы в музей.

Мы были ошеломлены признанием старейшего конструктора. Не думаю, чтобы он расписывался в собственной слабости - не тот характер. Просто Дегтярев умел мудро и объективно проводить сравнительный анализ и не боялся, увидев превосходство другого конструктора, сказать об этом гласно, при всех. Получилось, по сути, то же, что и при решении вопроса о принятии на вооружение пулемета конструкции П. М. Горюнова в 1943 году. Тогда Василий Алексеевич отдал предпочтение образцу своего ученика, хотя полностью прошел испытания и пулемет конструкции самого Дегтярева.

И теперь, когда я слышу слова о том, что каждый конструктор, достигший, высот в создании новых образцов, только свои изделия считает самыми лучшими и давит своим авторитетом, зажимая выход других, всегда привожу в пример поступки Дегтярева. Ему действительно достаточно было авторитета и опыта, чтобы взять верх над другими. Подчеркнем при этом еще раз, что конструктора-оружейника из Коврова поддерживали руководители партии и правительства. Однако Василий Алексеевич, человек высокой культуры, был предельно взыскателен и честен во всем, особенно в профессиональных оценках.

Бывали ли случаи, когда конструкторы, используя свое имя и авторитет, пытались протолкнуть образцы сырые, недоработанные, лишь бы опередить конкурентов? К сожалению, не обходилось и без этого, иногда брало верх не творческое начало, а амбиции. Характерен тут пример с талантливым конструктором Б. Г. Шпитальным, когда запускалась в массовое производство пушка Ш-37 его конструкции для боевых самолетов.

Познакомились мы с Борисом Гавриловичем после войны. Всегда с иголочки одетый, держался он обычно как человек, знающий себе цену, я бы даже сказал, с известной долей самоуверенности. Мне, молодому конструктору, это сразу бросилось в глаза. Суждения его обычно носили печать безапелляционности, возражения другой стороны воспринимались им с трудом.

Позже мне стало известно, что Шпитальный, как и Дегтярев, имел особое к себе расположение в верхах и не пренебрегал возможностью воспользоваться этим. Достаточно сказать, что практически на всех боевых самолетах стояли пулеметы и пушки конструкции Шпитального. Ему были созданы все условия для работы. Все это, видимо, в известной степени и порождало у Шпитального чувство неуязвимости собственных конструкций, лишало его порой в работе над образцами самокритичности, трезвого, объективного подхода к анализу замеченных недостатков. Во время наших личных встреч Борис Гаврилович не очень любил вспоминать о своих неудачах и причинах, их порождавших. Но что было, то было. И если он рассказывал о какой-нибудь из них, то как-то отстраненно, словно это происходило не с ним, а с кем-то другим.

Так вот, одна из неудач была связана с авиационной пушкой Ш-37. Задумал ее Б. Г. Шпитальный еще до войны, и в первые месяцы военной поры он вместе с ижевским конструктором И. А. Комарицким активно работал над заводским изделием, проходившим полигонные испытания. Пушки такого калибра на самолеты до того времени не устанавливались. Одним из первых задумал это сделать Борис Гаврилович, что свидетельствовало о его умении стремительно развивать техническую мысль, опережать в этом зарубежных коллег.

- В те дни к нам в КБ приехал по моему приглашению заместитель наркома вооружения Новиков, - рассказывал мне как-то Б. Г. Шпитальный. - Владимир Николаевич в наркомате был человеком новым, и мне хотелось, чтобы он своими глазами увидел готовую пушку, аналога которой еще не было нигде. Новиков внимательно осмотрел изделие, много расспрашивал о деталях. Иринарх Андреевич Комарицкий, объясняя, сказал, что авиаторы просят нас облегчить пушку, увеличить боезапас, устранить кое-какие другие недостатки, над чем мы сейчас и работаем.

Борис Гаврилович помолчал. Видно было, что его взволновали нахлынувшие воспоминания.

- И что же заместитель наркома, какую дал оценку? - прервал я паузу.

- Похвалил нас за работу. Правда, тут же нашел некоторые узлы пушки сложными в изготовлении, посоветовал по возможности упростить их. Признаться, к его замечаниям я не очень прислушивался. Он ведь чистый производственник, бывший заводской работник. Тридцатисемимиллиметровка уже была на выходе, и я полагал, что нет необходимости что-то менять в конструкции узлов, когда все вопросы в основном решены.

- Но ведь у вас были конкуренты и не считаться с ними вы, наверное, не могли?

- Конечно, были. Авиационную пушку такого же калибра разрабатывали конструкторы Нудельман и Суранов, Мы знали об этом, однако особого значения их работе не придавали: не сомневались в своей победе. Мы действовали быстрее их. Наша тридцатисемимиллиметровка уже выпускалась в массовом производстве. Шла война, дорог был каждый час. Наше стремление поддерживалось членами Политбюро. Было принято решение о запрещении вносить изменения в конструкцию пушки без моего личного согласия.

- Значит, в производстве ваше изделие шло без задержек...

- Не совсем, конечно, производственники нашли изъян в дульном тормозе. Мне тогда доложили, что он, вообще, неправильно выполнен. Я посчитал это очередной придиркой заводских работников и сказал, что менять ничего не собираюсь. На заводе предложили свой вариант дульного тормоза, внесли изменение в его конструкцию. Находившийся в Ижевске замнаркома Новиков позвонил мне и попросил приехать. Но я ответил, что не вижу в этом необходимости.

- Однако, знаю, вам все-таки пришлось выехать в Удмуртию.

- Не мог же я сорвать отправку первой серии моих пушек на фронт. Я даже подписал документ о внесении исправлений в чертежи и согласился с Новиковым, что в конструкции была допущена ошибка. Позже моя тридцатисемимиллиметровка, увы, была снята с производства и заменена авиационной крупнокалиберной пушкой НС-37 системы Нудельмана и Суранова.

Борис Гаврилович поморщился. Да и какому конструктору в радость вспоминать моменты, связанные со снятием с вооружения образца, выстраданного в муках, уже выпускавшегося массово?!

- Признаюсь, недооценил я способностей Нудельмана и Суранова. Они даже сумели в очень короткий срок переделать пушку под снаряд с гильзой без бурта, выпускавшийся для моего образца, внесли изменения в самую сердцевину оружия автоматику. А тут еще Нудельман обратился с письмом в правительство, в котором подчеркивал преимущества своей новой пушки перед моей. Было принято решение провести сравнительные испытания наших образцов, на которых выявился ряд преимуществ пушки НС-37 перед моей. Я на те стрельбы не поехал, считая, что мое присутствие там необязательно.

Да, Шпитальный был настолько уверен в превосходстве своего оружия, что даже не приехал на полигон. Он проиграл из-за своей неспособности критически осмыслить ситуацию, из-за нежелания прислушиваться к советам, замечаниям тех, кто ставил его изделие на поток. А. Э. Нудельман и А. С. Суранов, в противоположность Борису Гавриловичу, постоянно находились то в цехах завода, то на полигоне, советовались с рабочими, испытателями, авиаторами, инженерами, вносили изменения в конструкцию оперативно, действовали напористо, не считаясь со временем. Вот что позже вспоминал бывший замнаркома вооружения В. Н. Новиков о том, как на Ижевском заводе шли параллельно в производство два образцам "Вместе подходим к мастеру участка ствола:

- Что-то нет огонька в работе, Прохор Семенович.

- Так ведь все мысли о новой пушке, Владимир Николаевич. Со старой-то все еще подчас чертежи уточняем, а детали в сторону кладем. Снова в Москву поехали к главному конструктору визу брать на изменение чертежей. А на днях пришли Морозенко с начальником цеха и просят: подождите до завтра, еще раз размер патронника уточним. Ничего не понимаем - будто пушка эта никому не нужна. Бьемся все, а дело почти стоит.

Успокоил мастера:

- Потерпите еще немного, Прохор Семенович, скоро другая пушка вытеснит старую. Главный инженер добавил:

- Надо ставить вопрос о свертывании старой пушки. Надоело при такой сложной конструкции каждое мелкое изменение с Москвой согласовывать".

Б. Г. Шпитальный по-прежнему не считал необходимым приезжать на завод, на котором шел серийный выпуск его пушки. И вскоре пушка НС-37 сумела вытеснить пушку системы Шпитального Ш-37. Авиаторы предпочли образец системы Нудельмана и Суранова как более простой и надежный во время воздушных поединков с врагом...

Вернемся, однако, на полигон, где испытывались наши автоматы. Василий Алексеевич Дегтярев все-таки привез туда свои образцы. Его уговорили представители главного заказчика. Но уже вскоре конструктор снял свое оружие с соревнования: слишком много оказалось задержек во время стрельбы. Предсказание самого В. А. Дегтярева о судьбе своих образцов оказалось вещим - они заняли место в музее.

А условия испытаний все усложнялись. Одна из неприятных процедур замачивание заряженных автоматов в болотной жиже и после определенной выдержки ведение огня. Казалось, детали насквозь пропитывались влагой. Было по-настоящему страшно: сумеет ли оружие стрелять после такой экзекуции? Меня как мог успокаивал Саша Зайцев:

- Не переживай, все будет в норме. Слышишь, никакого хлюпанья носом у твоей "стрелялки" после купания нет, выводит и выводит она мелодию.

Действительно, испытание грязной водой образец прошел достойно, без единой задержки отстреляли полностью магазин. На очереди не менее тяжкий экзамен купание оружия в песке. Сначала его тащили по земле за ствол, потом - за приклад. Как говорится, вдоль и поперек волочили, живого места на изделии не оставили.

Каждая щелка, каждый паз и шлиц были забиты песком. Тут не хочешь, да засомневаешься, что дальнейшая стрельба будет идти без задержек. Один из инженеров даже выразил сомнение, смогут ли сделать из образцов хоть один выстрел.

Вот тут-то, когда автоматы проходили, что называется, через огонь, воду и медные трубы, мы с В. С. Дейкиным и Сашей Зайцевым воочию увидели, что не зря вместо доработки образца решились на полную перекомпоновку. После нескольких выстрелов зачихал, а потом и смолк вовсе автомат моего конкурента. А наш образец?

- Смотри, смотри, - услышал я возбужденный голос Саши Зайцева, когда стрелок, взяв в руки наш автомат, сделал несколько одиночных выстрелов. Песок летит во все стороны, будто водяные брызги.

Мой друг нетерпеливо схватил меня за руки, увидев, что я отвернулся. А я, признаться, готов был не только отвернуться, но и зажмурить глаза, чтобы не быть свидетелем этого издевательства над оружием. Но жестокость испытания одно из условий конкурса. Вот стрелок щелкнул переводчиком, поставив его в положение автоматического огня. И тут, волнуясь, закрыл глаза уже Саша Зайцев. Очередь - одна, другая, третья... Уже и магазин пуст - и ни одной задержки.

Вот оно когда проявилось преимущество сделанной заново крышки ствольной коробки, оригинального переводчика огня, ставшего одновременно и надежным предохранителем от попадания внутрь песка и грязи. К нам подошел Дейкин, крепко пожал мне и Саше руки, поздравляя с успехом, с первыми удачами.

Это были действительно лишь первые удачи. Автомат продолжали испытывать на жизнестойкость, бросая его с высоты из разных положений на цементный пол, проверяли после каждой стрельбы все детали и механизмы на наличие даже мельчайших повреждений, поломок, трещин, других дефектов. Оружие должно быть в бою живучим. Таково одно из основных требований к его свойствам. По каждому изделию у инженеров-испытателей накапливались плюсы и минусы. Нам, естественно, хотелось, чтобы больше было плюсов.

Испытания подходили к концу. Скрупулезно подсчитывались результаты стрельб, сравнивались по каждому параметру. Мы с Сашей Зайцевым не находили себе места, хотя убедились в ходе соревнования, что наш автомат имеет целый ряд заметных преимуществ перед образцом, испытывавшимся параллельно. Комиссия составила отчет. Меня ознакомили с окончательным выводом: "Рекомендовать 7,62-мм автомат конструкции старшего сержанта Калашникова для принятия на вооружение".

На календаре значился 1947 год.

Немногим более двух лет потребовалось для создания нового вида автоматического стрелкового оружия, которое завоевало себе место под солнцем на десятилетия вперед. Для сравнения скажу, что обычно образец находится в работе до стадии окончательных испытаний пять - семь лет. Чтобы подтвердить, насколько велико было значение рождения во второй послевоенный год нового советского стрелкового оружия, сошлюсь на мнение одного из самых больших знатоков оружейных дел в Соединенных Штатах Америки Эдварда Клинтона Изелла, главного советника отдела истории вооруженных сил и хранителя коллекции огнестрельного оружия Национального музея США. В его фундаментальном труде по истории нашего отечественного оружия, работе над которым он посвятил много лет, имеются такие строки: "Появление автоматов Калашникова на мировой арене есть один из признаков того, что в Советском Союзе настала новая техническая эра".

Сразу оговорюсь, воспроизвожу эти строки не для того, чтобы лишний раз напомнить о собственных заслугах. Просто считаю важным подчеркнуть, что 1947 год стал во многом переломным в жизни советских людей, в том числе и в обеспечении надежной обороноспособности государства в условиях усиливающейся "холодной войны".

Именно в сорок седьмом советские ученые раскрыли секрет атомной бомбы. В тот год была проведена денежная реформа и отменены продовольственные карточки. Восставая из разрухи, наша страна показывала всему миру, насколько велик ее научный, технический, экономический и культурный потенциал, предостерегала империалистических "ястребов" от безрассудных милитаристских планов, осуществить которые они грозились.

...Итак, образец моей конструкции, победив в соревновании, был рекомендован к принятию на вооружение. Казалось бы, все самое трудное позади. Взаимные поздравления, счастливые, улыбающиеся лица. Ощущение такое, словно мы - школьники, сдавшие последний выпускной экзамен, будто гора с плеч свалилась. Саша Зайцев прошептал на ухо:

- Слушай, а теперь ведь можно и на охоту махнуть. Помнишь, ты говорил: вот выиграем в конкурсе, ружье на плечо - и в лес, потому что нет лучшего отдыха, чем охота.

- Помню, - ответил я другу. - Только, по-моему, Владимир Сергеевич Дейкин на другое настроен. Он уже успел меня проинформировать, что завтра надо быть в готовности выехать на один из оборонных заводов, где будет изготовляться первая серия автоматов.

- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, - разочарованно вздохнул Зайцев. Значит, мне следует готовиться к отъезду в Ковров?

- Нет, Саша, ты включен в нашу группу, - успокоил я товарища. - И еще с нами едет капитан Сухицкий, военпред. Группу возглавляет подполковник Дейкин.

- Опять все вместе! - обрадовался Саша. - Тогда другой разговор. Тогда и охоту можно перенести на более поздние сроки. Причина-то уважительная.

Постановлением комиссии предусматривалось изготовление пока только первой серии автоматов. Она предназначалась для новых испытаний, пожалуй, еще более ответственных, чем сравнительные, - войсковых. От них зависело многое в дальнейшей судьбе оружия. Я уже знал, что не раз у некоторых конструкторов случались неприятности именно на этой стадии. Ведь проверка армейским полигоном - это, по сути, проверка боем, и не все образцы успешно ее выдерживали, попадая в руки солдат, сержантов, офицеров. И тогда выпуск оружия ограничивался опытной серией, оно не шло в массовое производство. Не спасали порой даже доработки, которые пытались делать после испытаний, внося изменения в конструкцию образца.

Завод, где предстояло изготавливать первую партию автоматов, среди предприятий оборонной промышленности слыл одним из лучших. Когда мы вчетвером выехали туда, условились в дороге ни слова не говорить о будущей работе. Однако, о чем бы ни заходила речь, разговор в конце концов неизбежно сводился к цели нашей поездки.

Первым обычно переводил стрелки на эти рельсы Саша Зайцев.

- Хорошо бы ответственным за разработку технической документации и изготовление опытной серии назначили толкового инженера. По Коврову знаю, как много зависит от этого человека, - вроде бы ни к кому не обращаясь, произнес Александр Алексеевич во время нашей неторопливой беседы под неумолчный перестук колес.

- Я тоже не раз убеждался, сколь важно, чтобы работу возглавил знающий, инициативный главный специалист, - поддержал Зайцева Дейкин. - В Ижевске, например, в первые месяцы войны решили наладить выпуск противотанковых ружей. Так получилось, что, кроме Ков-ровского завода, другие предприятия в тот период не могли включиться в их производство. Но и ижевцы совершенно не были готовы к такому повороту событий.

- И как же на заводе вышли из этого положения?

- Поручили организацию дела опытному специалисту Сысоеву и молодому главному инженеру Файзулину. Не поверите, за месяц, всего лишь за один месяц, было изготовлено около тысячи различных приспособлений, сотни типов штампов, более тысячи видов режущих инструментов, десятки профилей проката и штамповок. Да и решалось все на достаточно высоком техническом уровне. Когда начался массовый выпуск ружей, ни конструкторы, ни военпреды не могли предъявить никаких претензий.

Мы с интересом слушали Владимира Сергеевича. Он, как представитель главного заказчика, работник ГАУ, часто выезжал на заводы, знал немало примеров самоотверженной, слаженной работы рабочих, инженеров и конструкторов.

- Кстати, многое в согласовании усилий, в четкой, умелой организации работ зависит и от наших военных представителей на предприятиях, - повернулся Дейкин к сидевшему у окна военпреду капитану Сухицкому. - Известен такой случай из нашей практики. В начале войны потребовалось резко увеличить выпуск трехлинейных винтовок системы Мосина. Где-то, кажется, раз в шесть.

- Ого! - воскликнул Зайцев.

- Удивляться тут нечему. К сожалению, потери этого оружия, особенно в первые, неудачные для нас месяцы войны, были весьма и весьма значительными. Требовалось быстро восполнить потери. Как известно, выпускались трехлинейки на том же заводе, о котором мы уже говорили, - старейшине оружейного производства - Ижевском. Чтобы ускорить изготовление оружия, не снизив качества, решили реализовать все накопившиеся к тому времени предложения по улучшению технологии винтовки, упрощению ее узлов и деталей.

- А как же смогли переступить военную приемку? - поинтересовался Сухицкий. - Введение принципиальных изменений в техдокументацию инструкциями запрещается, и военпреды должны строго придерживаться их требований.

- Вот-вот, об этом и речь. К счастью, на заводе оказался старшим военпредом человек с гибким мышлением, страстно болевший за дело, смотревший на свои действия с государственных позиции, - подчеркнул Дейкин.

- И что же он предпринял?

- Когда старшего военпреда ознакомили с предложениями и попросили дать согласие на изменение технологии, он поддержал поиск заводчан и сделал все возможное, чтобы эти предложения нашли поддержку и у начальника управления ГАУ по приемке стрелкового оружия генерала Дубовицкого. Так что понимание всеми заинтересованными сторонами важности решаемых задач, компетентный подход и позволили увеличить в кратчайшие сроки в шесть раз выпуск трехлинеек, так необходимых в то время фронту.

Разговор наш продолжился далеко за полночь. Саша Зайцев вспомнил о славной странице в жизни своего, Ковровского завода - о том, как в сложнейших условиях военного времени комсомольцы и молодежь во внеурочное время начали возведение нового производственного корпуса, чтобы ускорить организацию массового выпуска принятого на вооружение станкового пулемета системы Горюнова.

- Тогда, подготовив строительную площадку, в центре ее разбили палатку и там разместили штаб строительства. Отработав одиннадцать часов в цехах, люди шли на строительную площадку. - Зайцев хорошо знал и помнил героические штрихи заводской биографии. Выросший в рабочей среде оружейников, он горячо любил родное предприятие.

- Это замечательное событие запечатлено в кинохронике, - включился в разговор Дейкин. - Запомнились документальные кадры, показывающие прославленного конструктора Дегтярева рядом с молодежью. Человек преклонного возраста, Василий Алексеевич непременно участвовал практически в каждом молодежном субботнике, брался за носилки, строил леса.

- Инициативу наших комсомольцев поддержал и обком партии, после чего на строительную площадку стали приходить тысячи ковровчан. - Зайцеву было в радость вспоминать те дни. - И вы представляете, корпус возвели за два с половиной месяца.

- А потом состоялся приказ народного комиссара вооружения Устинова, в котором объявлялась благодарность комсомольцам и молодежи завода. По-моему, после его объявления на корпусе укрепили памятную доску с занесенными на нее фамилиями участников строительства. Я не ошибся? - уточнил Дейкин у Зайцева.

- Она и сейчас на том же месте - своеобразное напоминание о том, что могут наши люди, объединенные высокой ответственностью и высокой целью...

- Но мы сами-то сейчас едем на завод, где нам не придется включаться в такое строительство. - Военпред Сухицкий вновь вернул всех к тому, что предстояло впереди. - Для нас нынче важно, наверное, другое -- разработать пооперационные технологические процессы по изготовлению автоматов, подготовить оснастку и оборудование для выпуска первой серии.

- Да-да, забот конечно же будет много. Степан Яковлевич, безусловно, прав, - подтвердил Дейкин.

- В таком случае есть предложение окунуться в них отдохнувшими. Товарищ инженер-подполковник, разрешите подать команду "Отбой"? - привстал с полки Сухицкий.

Дейкин рассмеялся:

- Утро вечера всегда мудренее. Всем спать!

На заводе нас встретили очень доброжелательно. Более всего меня обрадовало то обстоятельство, что руководство предприятия еще до нашего приезда продумало, с чего мы начнем свою работу. Нам представили и человека, ответственного за разработку технической документации и изготовление опытной партии оружия.

- Винокгойз Давид Абрамович, главный конструктор завода. - Рукопожатие его оказалось крепким.

Во всем облике главного конструктора виделась основательность. Говорил он неторопливо, акцентируя внимание на самых важных, по его мнению, позициях.

- Для организации выпуска опытной серии у нас создана специальная группа. С вошедшими в нее конструкторами, технологами, аналитиками я вас познакомлю непосредственно на рабочих местах. Начнем, полагаю, с детальной проработки технической документации. Лучше все сразу просчитать самым тщательным образом, во всех чертежах хорошенько разобраться. Тогда и в цехах дело пойдет легче. Давид Абрамович взял папку с документами, посмотрел одну из бумаг, вытащил ее. - Вот здесь расчет на подготовительные работы. Этот этап считаю наиболее сложным. Что нам предстоит изготовить самим? Приспособления, штампы, видимо, часть режущего инструмента, калибры. В каких цехах и что будем делать? Какими силами? Взгляните. Чем быстрее вникните во все детали, тем слаженнее будет идти наша работа.

С главным конструктором завода, скажу откровенно, нам. чрезвычайно повезло. Отличный организатор, он хорошо знал как массовое производство вооружения, так и процесс выпуска опытных серий. Весь технологический процесс был им отлично спроектирован, по цехам размещена оснастка, изысканы станки для производства деталей. Позаботился Винокгойз и о металле, заготовках, штамповках. Подобрал высококвалифицированных слесарей, токарей, фрезеровщиков. Помог мне с каждым из инженеров и рабочих войти в доверительный контакт.

Как важно для конструктора, да еще молодого, когда на заводе готовится к производству серия, пусть и опытная, его оружия, такая вот отеческая, компетентная поддержка. Наша работа по выпуску серии автоматов шла столь успешно и слаженно, что я дерзнул попросить Давида Абрамовича пойти на небольшой эксперимент.

Мне очень хотелось изготовить в заводских условиях несколько образцов самозарядных карабинов собственной конструкции, но уже без тех "фокусов", на которые указал мне на испытаниях несколько лет назад генерал-майор инженерно-технической службы Н. Н. Дубовицкий. Готовы были у меня чертежи и модифицированного пистолета-пулемета, существенно отличавшегося от моего первенца. Вот я и спросил Винокгойза, нельзя ли выполнить образцы в металле.

Главный конструктор загорелся этой моей задумкой.

- Что ж, можно попробовать. Не боги горшки обжигают. Вячеслав, - подозвал он одного из инженеров-технологов, - посмотрите чертежи. Я вижу здесь немало интересного. Давайте поможем товарищу конструктору.

В очень короткие сроки были изготовлены несколько образцов карабина и пистолета-пулемета. Нет, их не приняли на вооружение. Но они позволили нам более строго подойти к работе над автоматом, подсказали несколько оригинальных ходов при совершенствовании оружия в процессе выпуска опытной серии.

Хотя работа по изготовлению серии автоматов вроде бы шла хорошо и трудно было предъявить претензии к заводчанам, порой мне казалось, что некоторые детали, узлы делаются медленно, и я просил Винокгойза:

- Давид Абрамович, давайте ускорим изготовление спускового механизма.

- Не торопитесь, молодой человек. Лучше не допустить ошибку, чем, поспешив, переделывать заново.

Главный конструктор завода любил выверенностъ в решениях, в действиях. Он был из той гвардии инженеров-конструкторов, которые ценили человека прежде всего по отношению к делу, по умению работать истово и честно. Он строго спрашивал с тех, кто допускал хоть малейшую небрежность. Работа рядом с Давидом Абрамовичем Винокгойзом обогатила меня опытом квалифицированного решения инженерных конструкторских задач в заводских условиях.

Хочу особо сказать вообще о роли главного конструктора завода в нашей судьбе - судьбе разработчиков оружия. Мы работаем каждый со своими образцами. На заводе в производстве бывает до десятка образцов нескольких конструкторов. Да еще идет изготовление опытных серий. Так что главному конструктору предприятия приходится глубоко вникать во все детали выпуска оружия. И многое тут зависит от его способности в ходе освоения производства и непосредственно во время выпуска изделий помочь в совершенствовании конструкций, от его умения сказать свое веское слово в процессе отладки технологических операций.

В. А. Дегтярев всегда с уважением говорил, например, о главном конструкторе Ковровского завода И. В. Долгушеве, человеке высокой профессиональной подготовки, умевшем быстро разглядеть слабые места в конструкциях. Василий Алексеевич вспоминал однажды о том, как И. В. Долгушев, работая в 1942 году в составе специальной комиссии в связи с выявлением причин случаев отказа противотанковых ружей ПТРД из-за тугого извлечения стреляных гильз, помог точно обнаружить болевую точку в конструкции, предложил после многочисленных экспериментов и испытаний несколько интересных конструктивных решений. В конструкцию ПТРД ввели дополнительную муфту, насаживаемую с натягом на казенную часть ствола, и повысили чистоту обработки деталей затворного узла. Недостаток был устранен, и противотанковые ружья надежно действовали на фронте в любых условиях эксплуатации.

Немало добрых слов довелось слышать и о главном конструкторе Ижевского завода военной поры В. И. Лавренове. Об этом преданном делу человеке, умевшем тонко чувствовать различные сложные ситуации при выпуске оружия, как бы они ни складывались, лучше всего, пожалуй, сказал В. Н. Новиков, заместитель наркома вооружения в годы войны: "И вдруг главный конструктор завода Василий Иванович Лавренов, не очень уверенно заметил, что за предвоенные годы накопилось много предложений по улучшению технологии винтовок, упрощению узлов и деталей, что, по его мнению, могло бы намного ускорить изготовление оружия без потери качества.."

Сразу вспомнили многое, что предлагали еще тогда, когда я был главным технологом и главным инженером завода. Неужели это конец нити, потянув за которую мы размотаем весь клубок?..

Оценив все предложения, накопившиеся за многие годы, мы окончательно поняли: это в значительной мере выход из положения".

Так, главный конструктор завода дал конец нити, потянув за которую размотали весь клубок проблем, связанных с увеличением выпуска оружия в несколько раз, и при этом не потеряли качества продукции. Предложение, высказанное В. И. Лавреновым, - предложение высококомпетентного главного специалиста, до тонкостей знавшего свое хозяйство.

Вот из этой славной плеяды главных конструкторов оборонных заводов был и Д. А. Винокгойз. Было бы, конечно, неправильно утверждать, что все в наших отношениях шло гладко, что выпуск опытной серии автоматов осуществлялся без трудностей. Но, наверное, в том и состоял еще талант Давида Абрамовича, что он умел найти выход, казалось бы, из тупиковых ситуаций, снимал нервное напряжение шуткой, тактично разводил по углам спорщиков неожиданным вопросом на засыпку,

Партию автоматов выпустили точно в срок, с хорошим качеством. Военпред С. Я. Сухицкий, осуществлявший приемку, придирчиво проверил все оружие по каждому узлу и механизму. Потом мы вместе с ним и А. А. Зайцевым смотрели, как выстраивались автоматы в пирамиду, как отливал на новеньких изделиях черный лак, Первую партию, изготовленную промышленным способом, направляли в войска на испытания.

Вскоре оружие упаковали в специальные ящики, каждый из них опломбировали. Для сопровождения вагона выделили караул. Тем более что груз шел с грифом "Секретно".

Когда оружие отправляли, в моей душе возникла какая-то опустошенность. Несколько дней казалось, будто что-то дорогое потерял и уже не вернуть. Наверное, сказывалось напряжение нескольких лет работы над автоматом, по сути, без отдыха, без отпусков. И тут ко времени прекрасно понял мое настроение добрейший Д. А. Винокгойз. Узнав, что я любитель охоты, он однажды подошел ко мне:

- Да не майтесь вы сейчас в цехах. Возьмите ружье - и в лес. Разрядитесь на природе. Если нет ружья, поспособствую, чтобы на время вы могли стать его обладателем. Ну так как?

Мы с Сашей Зайцевым переглянулись и вопросительно посмотрели на В. С. Дейкина. Тот утвердительно кивнул головой: мол, не возражаю.

- У-р-р-а! - выплеснули мы свою радость.

Между нами, конструкторами...

Через два месяца после отправки опытной серии автоматов в войска я получил предписание выехать в Москву, в Главное артиллерийское управление. Здесь мне сказали, что для ознакомления с работой нового оружия в войсковых условиях непосредственно в части собирается главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов. Не предполагал только, что доведется ехать с ним в одном поезде.

Когда вошел в вагон, первым, кто мне встретился, был Василий Алексеевич Дегтярев. Оказывается, и его вызвали в Москву, и Сергея Гавриловича Симонова. Все мы теперь убывали одним поездом, а в соседнем с нами служебном вагоне находился Н. Н. Воронов.

- Вот опять встретились, - добродушно улыбнулся В. А. Дегтярев, увидев меня. - Все продолжаете обгонять нас, стариков? Что ж, молодым у нас везде дорога открыта, обставляйте, когда есть что нового сказать. Не обидимся. Была бы Отечеству польза.

Из соседнего купе вышел С. Г. Симонов. В строгой костюмной паре, галстук на белой рубашке. Встал рядом с генералом, как всегда, подтянутый, аккуратный.

Одновременно с моим автоматом в войсках испытывались ручной пулемет системы Дегтярева (РПД) и самозарядный карабин системы Симонова (СКС). Потому-то, видимо, и решил главный маршал собрать нас всех вместе, чтобы мы могли прямо в частях выслушать предложения, претензии солдат, сержантов, офицеров, чтобы мог и он поговорить с нами в той обстановке.

Мы стояли в коридоре втроем, и что-то никак не клеилась между нами беседа. Каждый, наверное, думал о предстоящих испытаниях в войсках, об оценках, которые вынесут нашим изделиям. Мимо стремительно проносились перелески, небольшие деревушки. Постояв немного, мы разошлись по своим купе.

Я уже собирался прилечь, как на одной из остановок дверь в наше купе открыл незнакомый проводник.

- Старший сержант Калашников? - обратился он ко мне.

- Так точно.

- Вас вызывает главный маршал. Пройдемте к нему в служебный вагон.

Признаться, я терялся в догадках, зачем понадобился Воронову, по какому поводу предстоит разговор. Спросил проводника:

- Дегтярева и Симонова он тоже вызвал?

- Нет, вас одного.

Подтянул ремень, расправил складки на гимнастерке, провел щеткой по сапогам и пошел в соседний вагон.

- Проходите прямо в салон. Вас ждут, - услышал сзади голос проводника.

Зашел, согласно воинской субординации доложил о прибытии. Николай Николаевич поднялся из-за стола, высокий, убеленный сединой, поздоровавшись, положил тяжелую руку на мое плечо.

- Присаживайся за стол. Сегодня отобедаем с тобой вдвоем. Не возражаешь?

Видимо уловив в моих глазах недоумение по поводу такого неожиданного приглашения и заметив мою нерешительность в движениях, сделал энергичный жест рукой:

- Не стесняйся. Просто хочу поговорить с тобой о жизни, о твоей работе над автоматом, о планах на будущее. Но для начала надо поесть. Какая может быть беседа на пустой желудок. Правда?

Николай Николаевич разговаривал со мной как с равным, шутил, внимательно выслушивал все, о чем я говорил, и как-то незаметно исчезла та дистанция, которая неизбежно возникает при встрече младшего по званию со старшим. А тут старший сержант был вызван на беседу к главному маршалу. Подкупили, по всей вероятности, заинтересованность Воронова в моих делах, его живое участие в моей судьбе, доброжелательное отношение ко мне как к конструктору и как к человеку. Особенно как к конструктору.

Полагаю, Николай Николаевич следил за моей работой еще с конца войны. Видимо, его заинтересовало прежде всего то, что в ряды известных конструкторов-оружейников ворвался вдруг старший сержант - танкист, да еще со своими неожиданными подходами к проектированию оружия.

Главный маршал артиллерии Воронов периодически подписывал документы о прикомандировании меня к отделу изобретательства Наркомата обороны, чтобы начальник отдела полковник В. В. Глухов мог непосредственно и направлять, и контролировать мою деятельность, и в случав необходимости оказывать помощь молодому конструктору. (Так было, в частности, в 1944 году во время работы над ручным пулеметом. Так произошло и в ходе создания автомата, когда выяснилось, что выделенных средств на изготовление опытных образцов не хватает, а субсидирование почему-то) вдруг прекратилось. Я обратился к полковнику В. В. Глухову с просьбой помочь. Владимир Васильевич попытался, видимо, сам решить этот вопрос, но финансовая служба не вняла его аргументам, не пошла навстречу. Помню, он вернулся в отдел мрачнее тучи.

- Придется выходить на главного маршала артиллерии Воронова, - сказал Глухов. - Не удивляйся, если он вдруг даст команду, чтобы ты прибыл к нему.

Глухов позвонил в приемную, спросил, на месте ли Воронов. Потом вышел из кабинета и отсутствовал довольно долго. Когда начальник отдела изобретательства возвратился, было заметно, что настроение у него улучшилось.

- Приведи себя в порядок. Сейчас пойдем к главному маршалу. Думаю, вопрос о дальнейшем финансировании твоей работы будет все-таки решен положительно. Есть такое предчувствие, - довольно потер ладони Владимир Васильевич.

Та первая встреча с Н. Н. Вороновым мне хорошо запомнилась. Началась она не совсем обычно. Николай Николаевич остановил мой запинающийся доклад о работе над автоматом и открыл дверь в соседнюю с кабинетом комнату, отведенную, как я понял, для отдыха, когда главный маршал задерживался в управлении за полночь. Обставлена она была своеобразно. На стенах ее висели охотничьи ружья, охотничьи трофеи.

- Ты охотой-то, сержант, увлекаешься? - спросил Воронов.

- Так точно, очень люблю оружьем бродить.

- Тогда оцени мою коллекцию. Считаю, нет лучшего отдыха, чем птицу да зверя зорить. Жаль только, очень редко заниматься этим удается. А за каждым из этих трофеев, доложу тебе, - любопытнейшая охотничья история. - Николай Николаевич показал на рога лося, на кабанью морду, на чучела птиц.

- Рожденьем-то ты из каких краев?

- Алтайский, на границе тайги и степи жил.

- Знаю-знаю, места для охоты славные, И тут разговор как-то незаметно перешел на мою конструкторскую деятельность.

- Понимаю, сержант, тебе не боевое оружие, а охотничье конструировать бы. Да, как видишь, для этого время еще не приспело. Слежу за твоей работой. Вижу, неплохо получается. Глухов докладывал о твоих успехах. Так и держи. А теперь доложи, как идут дела, что сделано, каковы планы на будущее?

Я тогда как раз работал в Коврове на дегтяревском заводе. Добрым словом вспомнил благожелательное отношение ко мне ковровцев, заинтересованность в оказании помощи со стороны инженерно-технического состава.

- Только одного не хватает, товарищ главный маршал, - необходимых средств для окончательного завершения работ по изготовлению опытных образцов. Прекращено финансирование, и мы остались без денег.

- В чем дело, вы выясняли? - повернулся Воронов к начальнику отдела изобретательства.

- Так точно, товарищ главный маршал. Финансисты мотивировали свои действия тем, что, поскольку нет фирмы, иначе говоря, конструкторского бюро, давать деньги на создание какого-то отдельного образца они не могут. Считают это распылением средств. К сожалению; убедить их я не сумел.

- Плохо, полковник, что не сумели, - ворчливо проговорил Николай Николаевич.- Надо было настойчивее наседать на этих финансовых тузов, дальше своего носа не видящих. - Он неожиданно улыбнулся и обратился уже ко мне: Так сколько же нужно тебе, сержант? Назови конкретную сумму.

Мы с В. В. Глуховым и В. С. Дейкиным все расходы подсчитали заранее, и я, не мешкая, назвал цифру.

- Что ж, попытаемся помочь твоему горю. - Воронов взял телефонную трубку. Услышав голос ответившего, спросил: - Что же ты, генерал, обижаешь сержанта Калашникова? Почему не даешь возможности ему закончить работу? Почему не выделены необходимые средства на изготовление опытных образцов?

Послушав того, кто находился на другом конце провода, Николай Николаевич построжел лицом и жестко произнес:

- Вот что, генерал, ты, я вижу, все "фирмами" мыслишь, а о том, что за каждым образцом стоит конкретный человек, конкретный конструктор, не думаешь. Я, главный маршал, в данном случае выступаю за отдельный образец, потому что у нас иные "фирмы" лишь деньги требуют, а отдачи нет. Доложи, когда будет перечислена необходимая сумма? - Видимо, ответ его удовлетворил, и Воронов бросил отрывисто: - Ну и договорились.

- Какие еще ко мне вопросы? - Николай Николаевич ждал, что я скажу.

- Просьб больше нет. Спасибо за помощь, товарищ главный маршал.

- Надо бы, конечно, посмотреть, что ты за охотник, - засмеялся Воронов, когда мы прощались. - Да как-нибудь в другой раз. А теперь принимайся за дальнейшую работу. Нам сейчас очень необходимо хорошее оружие. Так что хочу пожелать тебе, сержант, удачи...

И вот новая встреча с главным маршалом артиллерии Н. Н. Вороновым. Сижу рядом с ним за обеденным столом в служебном вагоне. Посуду уже убрали. Мы ведем неторопливую беседу под перестук колес.

Не утаил я от Николая Николаевича то, как, дорабатывая автомат после первого тура сравнительных испытаний, мы многие детали, даже узлы, сделали заново, перекомпоновали образец, что в немалой степени помогло нам выполнить эту дополнительную работу своевременное поступление средств.

- Да, хитро поступили, - согласился со мной Воронов. - Теперь внимательно проанализируй все замечания, предложения войсковых товарищей. Они помогут тебе окончательно довести конструкцию. Старайся чаще бывать на боевых стрельбах и учениях, в одной цепи с солдатами. Дегтяреву и Симонову труднее это сделать, а ты должен быть легким на подъем. - Николай Николаевич вдруг чисто по-деревенски провел несколько раз ладонью по столешнице, словно разглаживая складки скатерти, и продолжил: - С тобой, сержантом, к тому же все будут откровеннее, искреннее. И не обижайся, если какие-то замечания станут бить по твоему самолюбию, не задирай носа.

Должен отметить, что это была удивительно доверительная беседа старшего с младшим. Жизнь еще не единожды сводила нас с Вороновым. Последняя встреча состоялась у него дома, в Москве, незадолго до его кончины.

Он тогда подарил мне свою книгу военных мемуаров, делился новыми творческими планами. Вспомнил, что собирался со мной на охоту, да так вот и не выбрал времени посмотреть, как я держу в руках охотничье ружье...

А пока мы вместе ехали в войска. Видимо, сама обстановка располагала к доверительности, и Николай Николаевич от разговора об оружии перешел к недавним событиям, в которых ему довелось принимать непосредственное участие, - гражданская война в Испании, Великая Отечественная война. Понимаю теперь, что в его словах было немало недоговоренного, глубинных размышлений, да и сидел перед ним старший сержант, перед которым многое, что таилось в душе, не откроешь. Но у меня осталось от той беседы неизгладимое впечатление. Я увидел в Воронове не просто военного в маршальской форме, известного военачальника, приказами вершившего судьбы людей, а человека, который умеет сопереживать другим.

На следующий день прибыли на место. Каждому из нас, конструкторов, отвели отдельную комнату, приспособленную для того, чтобы мы могли и работать, и отдыхать. Воронов решил сам представить нас солдатам, сержантам и офицерам, участвовавшим в войсковых испытаниях новых образцов оружия.

И вот мы идем по плацу. Впереди - главный маршал, чуть сзади - Дегтярев, Симонов и я.

- Перед вами, товарищи, - создатели нового оружия. Со многими образцами генерал-майора Дегтярева вы уже знакомы, в бою проверяли и полюбили как надежных друзей. Сейчас вы будете испытывать его новый пулемет, - произнес Воронов.

Представив Василия Алексеевича, главный маршал взял под руку Симонова.

- Конструктор Симонов известен вам как создатель автоматической винтовки, противотанкового ружья, других интересных образцов. Для войсковых испытаний он привез партию усовершенствованных конструктивно самозарядных карабинов.

Тут Николай Николаевич прервал свое представление и, немного помолчав, шагнул ко мне. Дальнейшие его действия оказались неожиданными и для стоящего в строю личного состава, и особенно для меня. Главный маршал подхватил меня руками и неожиданно приподнял.

- А вот старший сержант Калашников, теперь его пора называть конструктором: в полном смысле этого слова, прибыл сюда, чтобы узнать ваши пожелания по дальнейшей доработке своего автомата.

Признаться, я был ошеломлен, покраснел, как говорится, до ушей. Обстановку разрядили аплодисменты, раздавшиеся из строя. Громче всех аплодировали солдаты и сержанты, выражая, как я понимаю, тем самым одобрение, что и среди конструкторов, оказывается, есть их ровня.

Наверное, именно этот эпизод, случившийся по воле Воронова, в немалой степени помог мне потом очень быстро находить, общий язык с теми, кто испытывал автоматы,

С самого первого дня работы в войсках я не расставался с карандашом и блокнотом. Увидев меня на стрельбище, Воронов напомнил:

- Записывай, сержант, все подробно, не надейся на свою молодую память: и она может подвести.

Стрельба велась на различных рубежах дальности. Трассирующие пули то и дело вычерчивали траекторию полета. Воронов переходил от одного огневого рубежа к другому. Его интересовала буквально каждая мелочь, касающаяся боевых свойств нового оружия. Все шло как будто хорошо. И вдруг на одном из рубежей подошел ко мне солдат. Главный маршал, заметив это, подозвал нас к себе:

- Давай-давай, сынок, выкладывай начистоту, что тебе не нравится в новом автомате?

Солдат повернулся в сторону Воронова.

- Нет-нет, не мне рассказывай, а конструктору оружия. Ему все надо знать, - уточнил Николай Николаевич.

- Да, может, это и пустяк, то, о чем я скажу, - неуверенно произнес солдат. - Сам-то автомат мне нравится. Только вот при ведении автоматического огня звук сильно бьет по ушам. Три дня шумит в них после такой стрельбы. Так, я думаю, нельзя ли приглушить звук выстрела?

- Что скажет конструктор? Замечание, по-моему, существенное. Уши у солдата одни, их беречь надо. - Воронов вопросительно смотрел на меня, ждал, что я отвечу. Должен заметить, что и у меня самого складывалось впечатление о неприятном воздействии на слух стреляющего воздушной ударной волны, образуемой дульным тормозом. Довелось видеть, как несколько солдат после стрельбы прикладывали ладонь то к одному, то к другому уху, словно пытаясь избавиться от попавшей в них воды. Но сами воины не подходили и не жаловались ни на что. И вот...

- Попрошу вас дать команду, чтобы мне выдали три автомата, - обратился я к командиру части.

- Мое решение - срезать дульный тормоз, - докладываю я главному маршалу.

- Ин-те-ре-сно, - растянул слово Воронов. - Впрочем, ты - конструктор, тебе и карты в руки. Экспериментируй. Самый лучший выход, если это возможно, устранение недостатка на месте.

Автоматы доставили в полковую мастерскую. Оружейный мастер, правда, усомнился, что отказ от дульного тормоза не снизит боевых качеств образца. Видимо, в этом сомневался и Воронов. Все-таки мы тормоз убрали. На стрельбище один из автоматов вручили солдату, сделавшему замечание. Он тут же опробовал оружие. Поднимаясь с земли, удовлетворенно произнес:

- Ну, теперь совсем другое дело.

Такое же заключение дали и другие стреляющие. Звук значительно уменьшился, стрелять стало легче. В массовое производство автоматы после этого пошли без дульного тормоза. И лишь при модернизации был введен небольшого размера специальный компенсатор.

Еще одна поправка в конструкцию автомата была внесена на основании замечания, высказанного сержантом. Командир отделения руководил чисткой оружия после стрельбы, и мы, проходя мимо, услышали его недовольный голос:

- Попробуй тут доберись до этой чертовой детали.

- В чем дело? - останавливаясь, интересуюсь у сержанта.

- Да, понимаете, в вашем оружии есть места, чистка и смазка которых затруднительна. Очень трудно, например, подобраться к деталям спускового механизма, поскольку он не разборный.

Командир отделения наглядно продемонстрировал, с какими сложностями связана чистка этих деталей.

- И совсем непонятно мне, для чего предназначено отверстие, высверленное в рукоятке затворной рамы. - Сержант недоуменно развел руками. - И чем его чистить - ума не приложу. Для этого необходимо специальное приспособление.

Я попытался было что-то сказать в оправдание, но остановил себя. В словах командира отделения виделось мне рациональное зерно. Тут к нам подошел один солдат из группы чистивших оружие и слушавших наш разговор.

- Обратите внимание на выбрасыватель, товарищ конструктор. Как только начинаешь его разбирать, пружина так далека в сторону выбрасывает вот эту небольшую деталь, что с большим трудом потом ее находишь. Приходится при разборке приглашать на помощь товарища. Я разбираю, а он шапку-ушанку наготове держит, чтобы деталь поймать.

Еще предложение, еще недостаток...

Вечером собрались в комнате у В. А. Дегтярева, стали анализировать высказанное людьми. С. Г. Симонов, увидев, как я листаю страницы блокнота, заполненные записями, заметил:

- Вижу, Михаил, ты хорошо поработал, полблокнота исписал. Много, видно, интересного наговорили.

- Признаюсь, Сергей Гаврилович, столько замечаний я не думал получить. Просто диву порой даешься, как можно было пропустить некоторые очевидные недоработки, а солдаты их сразу заметили. Вот, скажем, отверстие в рукоятке затворной рамы. Оно появилось у нас из соображений чисто технологических, никакой функциональной нагрузки не несло. А здесь на него обратили внимание как на лишнее. Так что буду решать как-то по-другому.

- Между нами, конструкторами, говоря, не знаю более полезного дела, чем общение с людьми, - вступил в разговор В. А. Дегтярев. - Никто лучше солдата не оценит достоинства и недостатки нашего оружия. Поэтому с таким вниманием относился и откошусь к отзывам из войск, бываю непосредственно в ротах. Кстати, совет тебе дам, Михаил Тимофеевич, - налаживай переписку с армейскими изобретателями и рационализаторами. Они многое могут подсказать в улучшении конструкции оружия. На собственном опыте убедился.

- А как ваш пулемет оценивают? - спрашиваю Василия Алексеевича.

- Немало претензий высказано. Предложения в основном интересные. Так что есть над чем- подумать и поработать, когда возвращусь в Ковров.

Так и завязался у нас разговор. Слушать таких мастеров оружейного дела, как В. А. Дегтярев и С. Г. Симонов, когда бы еще довелось. А тут вот собрались вместе, в одной комнате, и нет беседе конца.

- Обязательно сделаю разборным спусковой механизм, внесу изменения в выбрасыватель, - делился я планами с известными конструкторами. - Доработаю рукоятку затворной рамы, придется, видимо, придать ей новую форму...

- Размышляй, и размышляй хорошенько, Михаил. После поездок в войска придется тебе десятки раз разбирать оружие по винтикам, выискивая возможность упростить отдельные детали, сделать их более надежными в работе и удобными в обращении. Это нужно и для облегчения массового производства автомата, и его удешевления, - поддержал меня Симонов. - Вот и мне с карабином еще придется повозиться. А ведь, казалось, учел при доработке образца все, что требовалось.

Будучи в зените конструкторской славы, В. А. Дегтярев и С. Г. Симонов никогда не допускали небрежности в работе, тщательно взвешивали каждое замечание по уже отработанным системам, не важно, от кого они исходили - от солдата или испытателя оружия, от генерала или ведущего специалиста. Такой подход стал законом их деятельности в области технического творчества. И тут у них было чему поучиться.

Не обошлось в тот вечер и без воспоминаний. С особым вниманием я слушал В. А. Дегтярева, с которым до этого еще не доводилось столь доверительно и откровенно разговаривать.

- Наша конструкторская работа такова, что она не знает практически перерывов. -- Василий Алексеевич встал. Седой, в плотно облегавшем его генеральском мундире, он, на мой взгляд, больше походил не на военного человека, а на умудренного жизнью, много повидавшего на своем веку учителя. Так вот, - продолжал Дегтярев. - Идешь иногда по городу, прогуливаешься, вроде к чему-то приглядываешься, с кем-то разговариваешь, а когда приходишь домой и жена спрашивает, что интересного видел на прогулке, с кем разговаривал, так и вспомнить ничего не можешь. Мысль-то работала в другом направлении: что сделать, к примеру, чтобы возвратно-боевая пружина в ручном пулемете не нагревалась при стрельбе?

- Наверное, вспомнили для примера время, когда работали над доводкой пулемета ДП? - включился в разговор Симонов.

- Да, опыт применения ДП на фронтах выявил настоятельную необходимость повышения надежности его автоматики и улучшения эксплуатационных качеств. Вот я и размышляй постоянно над решением этой проблемы. Выход, кстати, подсказали фронтовые пулеметчики, - Василий Алексеевич подошел ко мне. - Вот почему так важно знать, что думают о нашем оружии в войсках.

- И что же вы предприняли, учтя все замечания и претензии фронтовиков? поинтересовался я у Дегтярева.

- Не зря, видно, на той пешеходной прогулке я ничего и никого не замечал, - усмехнулся Василий Алексеевич. - Решение нашел очень простое. Возвратно-боевую пружину из-под ствола перенес в ствольную коробку. Этим убил сразу двух зайцев; устранил нагрев пружины и ее осадку в ходе стрельбы. Задержки в работе пулемета исчезли.

- Но вы, знаю, не ограничились лишь этим усовершенствованием? - Симонов приглашал к продолжению разговора.

- Так оно и было. Попутно мы сделали более прочным спусковой механизм. Тем самым предотвратили непроизвольную стрельбу. Ввели пистолетную рукоятку и изменили форму приклада, улучшив условия ведения прицельного огня. Придали пулемету неотъемные сошки новой конструкции. Словом, внесли немало конструктивных изменений в короткий срок...

- Да что мы все об образцах своих говорим? - Дегтярев повернулся в мою сторону. - Вам, молодой человек, не набили оскомину наши беседы о том, что было?

- Что вы, Василий Алексеевич, - встал я с табуретки. - Слушать все это просто увлекательно и поучительно.

- В таком случае я вам расскажу, как мы организовывали у себя на заводе выставку трофейного стрелкового оружия. Ты-то, Сергей Гаврилович, наверное, слышал о ней? - спросил Дегтярев Симонова. - Открыли мы ее в октябре сорок третьего года, и существовала она довольно продолжительное время.

- Конечно же, слышал. Она тогда привлекла внимание рабочих, конструкторов, технологов, всех ваших заводчан, - откликнулся Сергей Гаврилович. - Помню, из командировки на ваш завод возвратился один из наших конструкторов и делился впечатлениями о выставке. Его особенно поразило то, что там читались интересные лекции ведущими конструкторами вашего КБ. На нескольких из них он сумел побывать.

- Да-да, были и лекции, и беседы, и собеседования, - живо продолжил Дегтярев. - Рассказ велся на конкретных сопоставлениях характеристик образцов, захваченный у противника, и наших изделий. Выходило очень наглядно. Нам ведь хотелось не просто сравнить, какое оружие имеет на вооружении враг и какими образцами располагаем мы, но и разобраться, в чем еще мы можем прибавить, какие наилучшие конструктивные решения найти.

Василий Алексеевич одернул китель, как бы сглаживая уже приметную сутулость плеч, пододвинул поближе к столу табуретку, сел.

- Выставка, можно сказать, стала местом и формой учебы. Число ее посетителей исчислялось несколькими тысячами. Это при том, что шла война и люди ценили каждую свободную минуту.

Наверное, Дегтярев мог бы в тот момент с гордостью сказать, что выставка продемонстрировала полное превосходство (да это показали и боевые действия на фронте) советского стрелкового оружия над оружием фашистской Германии и ее сателлитов. Замышлялась она, насколько мне стало потом известно, и с этой целью.

Василий Алексеевич упор сделал на другом: учиться не зазорно и у противника. Хотя он прекрасно знал: оружие его конструкции по своим боевым свойствам было действительно гораздо лучше, чем стрелковое вооружение врага. Это не раз признавала противоборствующая сторона. Об этом с благодарностью писали прославленному конструктору фронтовики.

Это касалось, в частности, и ручного пулемета ДП - "Дегтярев пехотный", принятого на вооружение еще в 1927 году и ставшего почти на два десятилетия основным видом автоматического оружия стрелкового отделения. О его совершенствовании в военную пору и шла речь в ходе нашей беседы.

Как-то, уже в 80-е годы, когда на одной из встреч в гражданской аудитории меня спросили, действительно ли у нас хорошее оружие, в моей памяти вновь высветился весь разговор, происходивший во время войсковых испытаний новых образцов в 1948 году. Вспомнились неторопливые суждения В. А. Дегтярева, его самокритичный взгляд на системы своей конструкции. И я ответил:

- Думаю, что действительно хорошее.

Считаю, в своем ответе не покривил душой. Не стал я, правда, приводить признания зарубежных специалистов на этот счет. Упомянул лишь несколько красноречивых фактов. Немецкие оружейники, например, перед войной, оценив высокое техническое совершенство самозарядной винтовки системы тульского мастера Ф. В. Токарева, взяли ее за основу при создании своей самозарядки. Или вот современное финское автоматическое оружие. По существу, это же наши образцы! В Израиле открыто признают, что их пулемет отличается от советского только сошками и прикладом. Таков объективный показатель качества и авторитета советского стрелкового автоматического оружия.

У нас в КБ есть, можно сказать, постоянно действующая выставка. Мы ее называем коллекцией оружия наших и зарубежных образцов. Конструкторская работа заставляет нас быть в курсе всего, что делалось и делается в этой отрасли за границей.

И мы внимательно изучаем (как изучали В. А. Дегтярев, другие конструкторы в 1943 году на выставке трофейного оружия) зарубежные конструкции и видим (как видел тогда В. А. Дегтярев): не мы заимствуем, а у нас заимствуют, и порой довольно беззастенчиво. Объясняется это еще и тем, что оружейники, в отличие от конструкторов в других областях технического творчества, не знают никаких патентных забот.

На встрече мне задали и такой вопрос:

- А вы сами никогда не заимствовали?

Я ответил, что никогда не заимствовал, а вот оригинально и нестандартно мыслить - учился, в частности у американского конструктора Гаранда, когда в конце войны проектировал самозарядный карабин. Считаю, как считали и В. А. Дегтярев, и С. Г. Симонов, что учиться этому не зазорно и у зарубежных коллег. Мой принцип такой: перед тем как приниматься за любое дело в конструировании, следует внимательно изучить и учесть опыт своих предшественников. В любой области человеческой деятельности овладение опытом, расширение профессионального горизонта - непременное и обязательное условие движения вперед.

Всех этих проблем мы касались и тогда, в сорок восьмом, когда сидели в маленьком уютном дегтяревском номере и после очередного дня войсковых испытаний наших образцов обсуждали итоги стрельб. Многое я вынес для себя из той беседы. И как-то по-особому высветились для меня характер, отношение к своему делу В. А. Дегтярева. Обычно прятавший свои чувства, Василий Алексеевич под занавес нашего разговора неожиданно признался:

- Как давно я не был на охоте! Устал. В лес хочется.

С. Г. Симонов мне говорил как-то, что Василий Алексеевич - страстный охотник и не было для. него лучшего отдыха от напряженной работы, чем провести несколько дней на природе, если это, конечно, удавалось. Сразу скажу: многие из нас, конструкторов-оружейников, - большие любители охоты. Наверное, сказывается здесь и наше профессиональное занятие - дело-то все-таки всю жизнь имеем с конструированием оружия. Некоторые из нас даже сами выступали разработчиками охотничьих ружей.

Не хотелось бы, чтобы у читателей сложилось впечатление, будто у нас, конструкторов, не было вовсе времени для отдыха и развлечений и мы сутками не выходили из КБ и цехов. На самом деле не так, конечно.

Каждый отвлекался от работы В свободные часы по-своему.

В. А. Дегтярев, как мы уже говорили, облачался в охотничье снаряжение и забирался подальше в лес, Г. С. Шпагин любил мастерить, виртуозно работая на различных станках, Ф. В. Токарев занимался конструированием фотоаппаратов и фотосъемкой, очень любил рыбалку.

Знаменитый теоретик оружейного дела, создатель первого отечественного автомата В. Г. Федоров увлекался изучением древних рукописей, их исследованием и анализом 6 военной точки зрения. Он написал интереснейшие труды - "Военные вопросы "Слова о полку Игореве" и "Кто был автором "Слова о полку Игореве" и где расположена река Каяла". Монографии привлекли внимание историков, литературоведов, писателей.

Моему сердцу милее всего отдых на природе, с удочками, охотничьим и фоторужьем. Обычно забираюсь в такие чащобы, что порой с трудом оттуда и выход нахожу. Во время одной из охотничьих вылазок, углубившись в камышовые заросли, я едва совсем не заплутал.

Дело было осенью, после открытия охоты на перелетную птицу. Выехали мы вчетвером к большим водоемам, берега которых густо поросли камышом. Любили на них отдыхать по пути на юг утки. Пока мои друзья готовили шалаш для ночлега и ужин на костре, я решил разведать поблизости обстановку. Углубившись от места будущей ночевки в камыши, вдруг почувствовал, что не могу сориентироваться, в какой стороне остался шалаш, Как на грех, компаса с собой не взял.

Начавшиеся сумерки сгладили ориентиры. На крики и выстрелы никто не отзывался. Чтобы не плутать дальше, решил переночевать в камышах, нарезав его и соорудив своеобразное ложе. Иначе пришлось бы спать в воде. Через некоторое время стал мерзнуть, а костер развести не мог - спички с собой не взял.

Что делать? Тут услышал вдали выстрел. Моментально откликнулся, истратив один из трех оставшихся патронов. Видно, товарищи, встревоженные моим долгим отсутствием, объявили розыск. Вскоре они обозначили себя уже залпом, на звук которого я и пошел.

Руки, порезанные о камыш, горели от множества царапин. А предстояло еще переправиться через речушку, казавшуюся непреодолимой преградой, поскольку плавать я не умел. И только находчивость моих друзей помогла мне, насквозь промокшему и окончательно продрогшему, перебраться на другой берег.

Я проклинал все на свете и клялся, что никогда больше не стану связываться с охотой. Состояние мое было таким, что товарищи сочли необходимым свернуть все и немедленно доставить меня домой.

Однако не зря говорят: охота пуще неволи. Не прошло и нескольких недель, как я стал упрашивать друзей составить мне компанию в охоте на зайцев...

Много можно поведать разных охотничьих историй, и курьезных, и неприятных, и удачливых. Одно могу сказать: охота, общение с природой всегда приносили и приносят мне заряд бодрости, что, считаю, для человека, всю жизнь занятого творчеством, крайне важно. Это и поддержание здорового образа жизни, и возможность увидеть прекрасное в природе,

Не знаю, правомерны ли в данном случае аналогии, но, полагаю, едва ли наши выдающиеся конструкторы-оружейники В. Г. Федоров, В. А. Дегтярев, С. Г. Симонов, Ф. В. Токарев смогли бы прожить долгую жизнь и практически не снижать до конца дней своего творческого тонуса, не будь они приверженцами здорового образа жизни и активного отдыха. Каждый из них к тому же любил книги, много читал, не замыкаясь в рамках чисто технических проблем. Все это помогало нестандартно мыслить, искать оригинальные подходы к конструированию образцов.

...Наша работа в войсках заканчивалась. Поздно вечером в мою комнату постучался посыльный, передал распоражение главного маршала артиллерии Н. Н. Воронова прибыть к нему. Его служебный вагон стоял на запасном пути. Пришлось бегом бежать на станцию.

Вызов казался неожиданным. Николай Николаевич собирал уже нас, Дегтярева, Симонова и меня, для окончательного подведения итогов войсковых испытаний, и мы должны были разъехаться для продолжения работы над образцами перед запуском их в массовое производство.

Зашел в вагон. Там вместе с главным маршалом находилось десятка полтора офицеров - командный состав соединения, на базе которого проводились войсковые испытания. Воронов, как я понял, давал им последние указания, связанные с дальнейшей эксплуатацией нового комплекса оружия.

- Проходи, конструктор, смелее к столу, - заметив меня, произнес Николай Николаевич. - Товарищи офицеры хотят поближе с тобой познакомиться. С Дегтяревым и Симоновым они уже встречались, а ты для них пока неизвестная личность. - Воронов улыбнулся. - Расскажи о себе, кто ты есть, откуда родом. Давай все как на духу и по порядку.

Пришлось докладывать свою биографию. Потом посыпались вопросы. Так, по инициативе Николая Николаевича состоялась первая в моей жизни официальная встреча с людьми, своеобразная пресс-конференция. Оказывается, офицеры хотели как можно больше знать о создании оружия и его разработчике.

И вот встреча подошла к концу. Я собрался уходить, но Воронов остановил меня:

- Ты поедешь со мной. Я приказал твои вещи доставить в вагон. Так что устраивайся и ничему не удивляйся.

Я терялся в догадках, почему вдруг опять главный маршал оставил меня в служебном вагоне. С этой мыслью и уснул под мерный стук колес.

Утром новая встреча с Вороновым. Первый его вопрос:

- Как думаешь устраивать свою судьбу дальше? Что было мне ответить? Я как-то вовсе и не думал об этом.

- Я человек военный, товарищ главный маршал, десять с лишним лет на срочной службе. Так что все в вашей власти... - сказал я, чуть-чуть помолчав.

И тут впервые увидел, как Воронов поморщился. Видимо, мой ответ не очень понравился ему.

- Ну а если я предложу тебе: остаться в кадрах армии с присвоением офицерского звания или, другой вариант, уволиться в запас и продолжить конструкторскую работу гражданским человеком - что ты выберешь?

Не знаю, какого ответа ждал от меня Николай Николаевич. Видимо, он думал, что предпочту дорогу, выбранную в свое время Дегтяревым, - и профессионального военного, и конструктора, как говорится, в одном лице. Но мне, признаться, давно хотелось снять военную форму. А если учесть, что я уже был женат и имел к тому времени двоих детей... К тому же передо мной был пример конструкторов Токарева и Симонова - людей сугубо гражданских, но почитаемых и среди военных, и среди тех, кто занимался вопросами разработки образцов вооружения.

- Хотел бы уволиться в запас, товарищ главный маршал, - выдохнул я.

- Что ж, воля твоя. Главное, чтобы ты не потерялся как конструктор. Приедем в Москву - буду ставить твой вопрос на практическую основу. - И совсем неожиданно для меня сказал: - Подари мне на память свою фотографию. Дегтярев и Симонов автографы на снимках уже оставили. А вот твоего нет.

Наверное, Воронов мог бы пригласить фотографа и сделать, как это обычно бывает, парадный снимок для истории: он и сержант-конструктор рядом с ним. Да Николаю Николаевичу, видно, порядком надоело групповое фотографирование, и он решил взять у каждого из нас фотографию на память.

- У меня только вот такой снимок есть, - вытащил я из кармана гимнастерки фотографию, на которой был запечатлен в военной форме, стоящим у кульмана.

- Вот и хорошо. Сразу видно, что конструктор в работе, - одобрил Воронов...

В Москве начальник отдела изобретательства полковник В. В. Глухов вручил мне командировочное предписание, подписанное главным маршалом. Я должен был выехать для налаживания массового производства автоматов на один из заводов на Урал. Владимир Васильевич проинформировал:

- Вся техническая документация с завода, где изготавливалась опытная партия оружия для войсковых испытаний, уже передана соседям. Будешь работать на предприятии, выпускавшем в годы войны различные образцы вооружения, способном быстрее других переналадить технологические линии на выпуск автоматов. У них богатый опыт подобного маневрирования,

- Когда выезжать?

- Через несколько дней. О прибытии доложишь. А пока поброди по столице. Побывай в музеях, в театрах.

Владимир Васильевич пристально взглянул на меня. - Тебе что, не нравится мое предложение? Не вижу радости в глазах.

- Предложение-то нравится. Только мне пока не ясно, как будет решаться вопрос с моей дальнейшей конструкторской работой?

Я не случайно был озабочен этой проблемой. Проектирование и создание автомата показали: необходимо конструкторское бюро с включением в него опытных технологов, конструкторов, металлургов, инструментальщиков и других ведущих специалистов. В одиночку я уже потянуть не мог. И если в Коврове меня выручали временно выделенные в помощь инженеры и рабочие, то на новом месте требовалось формирование команды единомышленников, людей, объединенных одной творческой идеей, способных вместе со мной идти на штурм в решении технических сверхзадач. Своим беспокойством я и поделился с полковником Глуховым.

- Тревога твоя понятна. - Владимир Васильевич прошелся по кабинету. Информирую: вопрос о создании нового конструкторского бюро в стадии решения. Полагаю, после того как будет отлажен выпуск автоматов и партии их станут поступать в войска, ты сможешь собрать и свою, как ты ее назвал, команду. А пока главная задача - освоение нового производства.

Город, куда я приехал, был когда-то заводским поселком и в город преобразован уже декретом Советской власти на втором году ее существования. Встретил он меня разнодымьем, которое источали множество больших и малых труб. После войны мне приходилось здесь бывать, и я знал, что это город машиностроителей и металлургов, что большинство активного населения занято здесь в сфере материального производства: в промышленности, строительстве и на транспорте.

Предприятие, с которым, как оказалось, будет связана вся моя дальнейшая конструкторская деятельность, было одним из старейших в оборонной отрасли. Возраст его составлял немногим менее полутораста лет. Многотысячный коллектив особенно отличился в годы Великой Отечественной войны, когда требовалось максимально повысить производительность труда, взять на себя дополнительно выпуск оружия различных систем.

Полковник В. В. Глухов не случайно говорил об умении заводчан оперативно маневрировать в ходе производства. Они это доказали на деле, самоотверженными усилиями. Вот, скажем, получив задание на изготовление противотанковых ружей в ноябре 1941 года, завод наладил выпуск ПТРД уже в конце месяца, а ружье ПТРС во второй половине декабря того же года. Отмечу, налажено было совершенно новое для них производство в столь немыслимо, на первый взгляд, короткое время. Как свидетельствуют специалисты, в обычных условиях на решение подобной задачи потребовалось бы от одного до полутора лет, имея в виду необходимость строительства новых производственных зданий, приобретения и монтажа технологического оборудования, изготовления приспособлений, специального режущего и мерительного инструмента.

Большую сложность представляла организация выпуска пулеметов "максим". Их здесь никогда не изготовляли. Однако уже спустя 20 дней после начала освоения пулеметов в производстве начался их выпуск, достигший в первый месяц 300 единиц. А через пять месяцев он стал массовым, составив 3000 единиц в месяц.

Производство пистолетов ТТ было налажено уже через две недели после прибытия эшелонов с эвакуированным из Тулы оборудованием. В первые же дни войны заводчане сумели значительно увеличить выпуск полюбившегося авиаторам 12,7-мм авиационного крупнокалиберного пулемета конструкции М. Е. Березина. Позже они поставили на поток разработанную М. Е. Березиным 20-мм авиационную пушку Б-20, организовали производство 37-мм авиационных пушек Ш-37, а потом и НС-37...

Можно долго перечислять оружейные системы, которые осваивались заводом в короткий срок. Но меня, когда я ехал в этот город и стал там работать, прежде всего интересовало, за счет каких резервов совершалось столь умелое маневрирование, ускорялся процесс освоения технологии выпуска новых образцов, совершенствование тех, которые уже находились в производстве?

Мне видится в этом феномене сочетание всего лучшего, что рождено было в нашем человеке социалистическим строем: преданность делу и дерзость инженерной мысли, неукротимый энтузиазм и нацеленность на решение сверхзадач, высочайшая дисциплина в организации производства сверху донизу и неустанное техническое творчество снизу доверху. Конечно, само военное время побудило каждого искать дополнительные силы, чтобы развернуться на марше. Рабочие, инженеры, конструкторы, руководители предприятия ввели в действие самодисциплину, самоотверженность, без чего немыслима перестройка в любом деле.

Одной из сильных сторон, которая так ярко проявлялась в те годы, было профессиональное и человеческое взаимодействие работников разных заводов оборонной промышленности. Когда на каком-либо предприятии складывалось сложное положение с выпуском оружия из-за перегруженности программами производства изделий, на помощь приходили другие. Так было на нашем заводе при организации выпуска пулеметов "максим". Помогли заводчанам тульские сборщики. Несколько раз передавал уже освоенные технологии выпуска образцов другим заводам Ижевский завод. Ковровцы приняли братское участие в судьбе моего автомата.

Словом, рабочее, инженерное, конструкторское взаимодействие позволяло выигрывать в главном - внедрять прогрессивные технологии, совершенствовать изделие, добиваться, чтобы советское стрелковое оружие, а не какой-то один образец, было лучшим в мире, являлось одним из гарантов высокой боевой готовности Советских Вооруженных Сил. Такое оружие производилось на заводе, куда согласно командировочному предписанию приехал я для прохождения дальнейшей службы. Да, пока все еще срочной службы, в форме старшего сержанта.

И вот стою на берегу старинного пруда. Над вековыми тополями устремилась ввысь башня старого оружейного завода. Под ее колонной застыли в металле поверженные знамена наполеоновской армии и символы российской мощи. В проемах башни - бронзовые колокола. Когда-то они сзывали оружейников на работу.

Еще один скульптурный штрих биографии завода - могучий кузнец, укрощающий в богатырском замахе огненный металл. Славу городу всегда приносили люди, мастеровые. Первыми среди первых были оружейники со своей неповторимой школой художественной обработки металла. В годы Великой Отечественной войны город стал кузницей оружия, одним из важнейших арсеналов Родины.

Вспоминаю слова полковника В. В. Глухова, сказанные на прощание: "Главная твоя задача - освоение нового образца".

Что даст мне работа на этом заводе? Как долго она продлится здесь? С чего начинать организацию массового выпуска и дальнейшее совершенствование автомата?

Вопросы, вопросы... С пруда дохнуло холодным ветром, по зеркалу воды пробежала рябь. Мелодичным позваниванием нарушили тишину бронзовые колокола. Заводская проходная выплеснула из ворот трудовую рать, отработавшую свою смену у станков и кульманов. Сотни людей шли домой. Среди них были, наверное, и те, с кем завтра придется говорить об освоении производства автоматов АК-47...

Перед началом массового выпуска в конструкцию автоматов мы стали вносить изменения и делать доработки на основе предложений и замечаний, высказанных в войсках, И тут нам пришлось не раз столкнуться с противодействием некоторых, скажем так, осторожных товарищей. Они не хотели менять то, что, на их взгляд, было уже проверено и утверждено. И дело не просто в консервативном мышлении этих людей. Отвечая за оперативное освоение производства и высокое качество продукции, они опасались, что конструктивное изменение каких-то деталей или механизма неизбежно повлечет за собой потерю во времени, а может быть, и в качестве.

Так случилось, когда мы наметили изменить одну из главных деталей оружия затвор, не удовлетворявший нас по своему оформлению. А это, в свою очередь, влекло за собой изменение и ряда деталей, входивших в его сборку. Мы уже сделали опытные детали, испытали их, а старший военпред С. Я. Сухицкий категорически возражал против их внедрения. Попытались убедить его, что все будет в порядке, нет оснований для тревоги. Однако Степан Яковлевич остался на своей принципиальной позиции.

Слово представителя заказчика, военного представителя приемки, являлось для всех законом. Ведь в сферу его ответственности входила окончательная оценка продукции, и переступить через сказанное им "нет" было делом чрезвычайно трудным. Нередко и невозможным. И тогда мы пошли на хитрость. Сухицкий собирался в отпуск. Мы подождали его отъезда и немедленно выдали чертежи технологам, которым наш подход к изменению оформления затвора очень нравился. Новые детали пошли, на линию и в сборку. Вернувшийся из отпуска старший военпред был поставлен перед свершившимся фактом: в конструкцию внесено изменение, качество оружия улучшилось.

Степан Яковлевич немного погневался, увидев, что все сделано наперекор его позиции. Однако грамотный офицер, специалист, в совершенстве знавший оружие, понял: доработка конструкции пошла не во вред, а во благо. Более сорока лет мы трудились с Сухицким вместе, бок о бок. Будучи уже полковником в отставке, он часто бывал на заводе. И мы вспоминали наши расхождения, споры, помогавшие нам делать одно общее, государственное дело - выпускать, совершенствуя, автоматы на высоком техническом уровне. Мы стали близкими друзьями, и если кто-то приезжал к нему в гости с его родины, Украины, непременно в моей квартире раздавался телефонный звонок:

- Михаил Тимофеевич, приглашаю тебя на галушки и послушать мою ридну украинску мову.

Завод в короткие сроки сумел освоить выпуск нового оружия. Производство его наладилось. Я все еще ходил в форме военнослужащего срочной службы. Приказа об увольнении в запас пока не поступало, и я ждал его со дня на день.

Однако первым радостным событием в начале 1949 года стало для меня присуждение Сталинской премии первой степени, В числе конструкторов, удостоенных этой высокой награды за разработку новых образцов стрелкового оружия, были В. А. Дегтярев и С. Г. Симонов. Приветствий, телеграмм в те дни я получил очень много. Одна из них пришла от Михаила Владимировича Марголина. Мы познакомились с ним, когда я начал работать на Ижевском заводе. И мне хочется рассказать подробнее об этом конструкторе, человеке удивительной судьбы, которого я высоко ценю, не побоимся высоких слов, за его конструкторский и человеческий подвиг. Меня с ним связывали тесные товарищеские и творческие контакты.

Созданный Михаилом Владимировичем спортивный пистолет был признан в нашей стране и за рубежом одним из лучших образцов спортивного оружия и назван его именем - пистолет Марголина. Конструктор получил звание заслуженного изобретателя РСФСР. А ведь Марголин шел к созданию пистолета, будучи слепым. Он потерял зрение в середине 20-х годов после тяжелого ранения при ликвидации одной из бандитских шаек.

Любовь к оружию, которое необходимо для защиты революционных завоеваний, понимание оружия, умение владеть винтовкой, пистолетом, пулеметом - этого не могла отнять у Марголина даже полная потеря зрения. Что имел за плечами восемнадцатилетний чоновец, когда в 1924 году после ранения был подчистую списан из армии? Несколько классов гимназии. Работал конюхом, помощником шофера, ходил матросом на шхуне. Прошел Всевобуч. Воевал пулеметчиком, дорос до командира взвода... Уже слепым, окончил курсы массажистов.

Когда Михаил Владимирович рассказывал о себе, о своей жизни, он много шутил. Он вообще любил юмор. Вспоминая его, я думаю, какой же силой воли, большевистской страстностью и преданностью делу надо обладать, чтобы переступить через "не могу" и заниматься работой, выполнять такие обязанности, взваливать на себя такой груз ответственности, какой не всякому зрячему по плечу. Это по его инициативе в Москве в конце 20-х годов в Центральном доме комсомола организуется военный кабинет, начальником которого его самого и назначили. Марголин проводил там занятия, военные игры, с открытыми, но незрячими глазами учил разбирать и собирать находившееся на вооружении Красной Армии стрелковое оружие.

Это он... слепой, 7 ноября 1928 года шел во главе комсомольского батальона Замоскворечья по Красной площади и провел роты, ни разу не сбившись, парадным маршем.

Вспоминая то время, Михаил Владимирович обмолвился однажды, что не представлял бы себя военным организатором, если бы сам не разбирался в военной технике и оружии, и, понимая это, старался использовать все мыслимые возможности, чтобы изучать военно-технические новинки, расширять и углублять военные знания. В начале 70-х годов Михаил Владимирович работал над книгой своих воспоминаний. Она называлась "Я солдат еще живой". Помню, когда Марголин ждал ее выхода, он пообещал обязательно подарить ее мне. Не довелось ему этого сделать самому...

Приведу несколько штрихов из жизни Марголина. Они, полагаю, дают ключ к пониманию характера Михаила Владимировича как человека-бойца, как конструктора, сотворившего себя постоянным стремлением к познанию, напряженным творческим трудом.

Пулемет системы Дегтярева, например, Марголин впервые освоил на выставке в ЦДКА. К тому времени он уже знал все пулеметы, состоявшие на вооружении Красной Армии, многие иностранные образцы. Могут спросить: как же Марголин, слепой, изучал оружие и военную технику? Зрение пропало, но оставалось осязание, которым ему приходилось, насколько возможно, компенсировать утрату. Он не мог похвастаться тонким осязанием, каким обладают люди, ослепшие с детства. Но у него было другое свойство, помогавшее быстро и основательно познавать попадавшее в руки оружие, - сильное зрительное воображение и зрительная память.

Просто подержать в руках пулемет Дегтярева, конечно, интересно, но это никак не могло удовлетворить его жадного стремления постичь новую систему полностью. И он под руководством опытных товарищей разбирал пулемет до последнего винтика, тщательно исследовал пальцами узлы и механизмы, прослеживал их работу, сам собирал пулемет. Все это Марголин проделывал до тех пор, пока не запомнил всех тонкостей так, как если бы он рассматривал оружие зрячими глазами. Архисложно? Да! Архитрудно? Конечно! Но такой уж Марголин был закалки, что брал, казалось бы, невозможное в жизни, преодолевал непреодолимое и стал конструктором оружия.

Как я уже упоминал, познакомились мы с Михаилом Владимировичем в конце 40-х годов. Он работал на заводе, где готовилась опытная партия того самого, знаменитого, спортивного пистолета Марголина. На полигоне оружие показало безотказность работы механизмов, высокую кучность боя, и его поставили на серийное производство.

Конструктор, уставший, предельно вымотанный заботами, находил-таки время для доброй улыбки, для поддержки других. Ко мне он относился с огромным душевным расположением, сразу сломавшим ту возрастную дистанцию, которая разделяла нас (он был старше меня на тринадцать лет).

Стоял октябрь, четвертый послевоенный. Городской комитет комсомола пригласил нас на празднование 30-летия ВЛКСМ, попросил выступить на одном из предприятий.

Я, по природе своей человек не очень разговорчивый, старался больше слушать. Особенно покорил меня тогда Марголин рассказами о своей комсомольской юности, доверительным тоном, искренностью, открытостью.

- Как мне удалось справиться с такой нагрузкой, наверное непосильной и для иного зрячего человека? - говорил он. - Не надо искать ответа в какой-то моей одаренности. Дело не в ней. Передо мной была совершенно ясная, отвечающая моим убеждениям, моему комсомольскому мировоззрению цель, и я со всей силой, со всем упорством добивался ее осуществления. Цель была в том, чтобы принести больше пользы Родине, комсомолу, партии на конкретном участке - в оборонной работе...

Слепой человек, он все годы Великой Отечественной войны работал в арсеналах, на полигонах, оборонных заводах, внося свой вклад в совершенствование и создание оружия Победы.

Летом 1950 года мы встретились вновь. Он приехал к нам на завод. В один из вечеров собрались у меня дома потолковать о наших конструкторских делах. На столе стояла быстро приготовленная яичница, дымился парком чай. И тогда Михаил Владимирович рассказал любопытный эпизод, связанный с присуждением мне Сталинской премии первой степени за создание автомата АК-47. Будучи в Наркомате обороны, Марголин стал свидетелем разговора начальника отдела изобретательства полковника В. В. Глухова с представителем комитета по премиям. Из комитета спрашивали, как писать о Калашникове, кто он - инженер?

- Нет, - ответил Глухов.

- Техник?

- Техникум он не успел до армии закончить.

- Какое воинское звание имеет?

- Старший сержант,

- Вот и прекрасно, - сказал представитель комитета. - Так и напишем лауреат Сталинской премии старший сержант Калашников. Звучит?

- Мне кажется, звучит, - произнес Глухов.

И вот через год после этого мы допоздна сидели в моей небольшой комнатке, ели яичницу, запивали чаем. Удивительно созвучны были наши мысли, устремления. Мы говорили о новых наших конструкторских замыслах. Нас не смущали коммунальные неудобства моего быта. Все казалось прекрасным, забылись огорчения от неудач. Мы с оптимизмом смотрели в свое конструкторское будущее.

Когда прощались, вручил я Михаилу Владимировичу на память в качестве сувенира ударник необычной формы от последнего образца созданного в нашем КБ автомата. И увидел, как растроганно расширились его незрячие глаза. Он взволнованно ощупывал ударник пальцами и говорил, что более подходящего подарка для оружейника трудно и придумать.

Через несколько лет он прислал мне письмо, обращаясь и как к товарищу-оружейнику, и как к депутату Верховного Совета СССР. Марголину потребовалось изготовить в ходе работы над новым образцом несколько специальных пружин. В Москве никто не взялся их сделать. От настойчивого конструктора в большинстве своем просто отмахивались или отделывались деликатными обещаниями. Мне самому приходилось встречаться с фактами, когда в ходе доводки того или иного образца какую-то деталь из-за различных бюрократических проволочек невозможно было быстро изготовить, и я хорошо понимал состояние Михаила Владимировича. Знал: по пустякам он никогда не побеспокоит. И постарался сделать все возможное, чтобы пружины были срочно изготовлены и отправлены изобретателю.

В нашем КБ в собранной нами коллекции оружия есть и пистолет под официальным наименованием самозарядного спортивного пистолета 5,6-мм калибра конструкции Марголина. Мирное спортивное оружие, созданное конструктором удивительной судьбы. Когда беру пистолет в руки, вспоминаю наши встречи. Марголин почти никогда не рассказывал о том, сколько неудач довелось ему пережить на тернистом пути конструирования, сколько обидного недоверия пришлось перенести от чинуш, отвергавших саму возможность слепого изобретателя творить, созидать. Выстоял он благодаря силе духа, постоянной нацеленности на решение сверхзадач.

И появились новые образцы спортивного оружия системы Марголина. Среди них - однозарядный матчевый малокалиберный пистолет, однозарядный пистолет для начинающих, духовой пистолет... Для Михаила Владимировича Марголина творить, создавать, приносить Отечеству максимальную пользу означало отдавать себя до конца любимому делу, гореть на работе.

1949 год. Это и год моего увольнения в запас. Я продолжил работу на том заводе, где было налажено серийное производство автоматов АК-47.

Когда мы говорим о серийном выпуске оружия, это вовсе не означает, что конструкторская: работа над образцом прекращается. Находясь постоянно в контакте, конструкторы и заводчане направляют потом свою деятельность на совершенствование технологических процессов, на улучшение эксплуатационных качеств изделия, на решение многих других технических вопросов.

Но это, так сказать, наша текущая работа. Главная же забота оружейников, как и других конструкторов, - опережать время, работать на перспективу.

О работе на перспективу у нас заходила речь и во время нашего последнего разговора с главным маршалом артиллерии Н. Н. Вороновым при возвращении в Москву после войсковых испытаний.

- Хорошие образцы сделали и Дегтярев, и Симонов, и ты. Каждому изделию не откажешь ни в надежности, ни в простоте, ни в технологичности. Еще одно преимущество - все они под один патрон. Да вот беда - по своему устройству они не имеют практически ничего общего. Скажем так: разномастны, - говорил Николай Николаевич.

- У всех трех образцов даже питание патронами - у каждого свое, не похожее. У пулемета - лента, карабин снабжен неотъемным магазином на десять патронов, а наш автомат - отделяемым магазином на тридцать патронов, продолжил я мысль Воронова.

- Вот-вот, и все эти разномастные образцы находятся на вооружении одного небольшого пехотного отделения. Согласись, что их конструктивные различия заставляют оборонную промышленность затрачивать слишком большие средства на строительство различных технологических линий, а в войсках усложняют их изучение, снижают эффективность боевого применения.

Николай Николаевич встал. Рослый, широкоплечий, он, показалось мне, заполнил весь салон. Вопрос о разноконструктивности стрелкового автоматического оружия беспокоил, по всей вероятности, главного маршала давно, и Воронов делился тем, что его волновало.

- То, что во время войны у нас не было унифицированного стрелкового оружия, обходилось нам лишними потерями. К сожалению, время не позволяло нам вести активные разработки в этом направлении. Да может, не столько время, сколько наша недальновидность, нерасторопность. Но теперь-то кто мешает вам, конструкторам, заниматься вопросами унификации? Я эту проблему ставил уже и перед Дегтяревым, и перед Симоновым. Сейчас задаю вопрос тебе, молодому конструктору, у которого еще все впереди. И, считай, ставлю задачу на перспективу. Скоро мы переведем мои слова в практическое русло.

Тогда я как-то не придал особого значения последним словам Воронова. Однако вскоре пришел официальный документ, в котором наши военные товарищи объявляли о конкурсе на создание унифицированных образцов стрелкового автоматического оружия под промежуточный патрон.

Унификация во все времена была заветной мечтой оружейников. В чем же ее сущность? Если коротко - создаваемые типы оружия должны иметь одинаковое устройство механизмов автоматики и отличаться лишь отдельными деталями. Что это дает? Многократно упрощает изготовление и- ремонт оружия. Приносит весьма солидный экономический эффект. Значительно облегчает организацию производства новых образцов. Вооруженные Силы в короткие сроки оснащаются ими, облегчается изучение поступающих в войска типов оружия.

Вот какой большой комплекс важных проблем решается сразу, если армия вооружена унифицированными образцами. История отечественного оружия знает смелые подходы к унификации. Я не историк и обозначу сейчас лишь некоторые из них.

В одной из экспозиций Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи демонстрируются несколько унифицированных образцов оружия для пехоты, танков и авиации на базе автомата системы Федорова. Их передал в музей сам конструктор. К сожалению, из-за несовершенства образцов, из-за того что проектировались они под 6,5-мм патрон, они не могли пойти в серийное производство. Но своими работами и их теоретическими обоснованиями В. Г. Федоров значительно продвинул вперед отечественную школу унификации.

Много внимания исследованию унифицированных образцов стрелкового оружия уделял знаменитый теоретик и практик стрелкового дела Н. М. Филатов. Под его руководством ружейный полигон был превращен в крупный научно-исследовательский центр по оружейно-стрелковому делу. Здесь ученый определял возможности создания различных типов оружия на базе единой системы и установления их конструктивных особенностей в зависимости от назначения.

В середине 20-х годов проходили полигонные испытания различные унифицированные образцы, созданные на базе автомата Федорова. Это и серия ручных пулеметов системы Федорова - Дегтярева, и спаренный ручной пулемет системы Федорова - Шпагина, и авиационный пулемет системы Федорова Дегтярева, и спаренный танковый пулемет системы Федорова - Иванова, усовершенствованный Шпагиным.

Словом, рождалась целая семья на одной базе. Двенадцать различных типов автоматического оружия было создано тогда в бюро В. Г. Федорова. Подчеркнем; что не только работы и исследования по унификации были проведены впервые в мире в нашей стране, но и сама идея ее возникла у нас в Отечестве раньше, чем где бы то ни было.

Столь подробно веду об этом речь совершенно не случайно. Нам негоже сегодня забывать о своих славных приоритетах. Работа над унификацией образцов в 20-е годы позволила обобщить впоследствии весь накопленный опыт по проектированию автоматического стрелкового оружия и дать общие обоснования для разработки новых изделий. Здесь веское слово сказал в своих теоретических трудах академик А. А. Благонравов.

В конце 20-х годов В. А. Дегтярев конструирует ручной пулемет под 7,62-мм патрон. На его базе в последующем будут созданы пулеметы для авиации и танков. Вплотную займутся проектированием унифицированных образцов Г. С. Шпагин, С. Г. Симонов, другие разработчики.

Высокая оценка роли унификации будет дана незадолго до начала Великой Отечественной войны в приказе народного комиссара оборонной промышленности. Приведу лишь несколько строк из него:

"Задачей оборонной промышленности является - обеспечить возможность значительного развертывания всех изделий оборонной промышленности в момент мобилизации, используя в порядке кооперации помощь других заводов. Одним из мощных средств, облегчающих решение этой задачи, являются унификация изделий, типизация узлов их, полное осуществление принципов взаимозаменяемости деталей в изделиях, инструмента, нормализации и стандартизации материалов... Только полное применение этих принципов в организации производства позволит полностью обеспечить массовый выпуск оборонных изделий".

Хорошие слова. Очень насущная забота. Жаль только, что до войны работникам Наркоматов вооружения и обороны не хватило должной настойчивости, активности воплотить эти замыслы в жизнь. А потом начавшаяся война не дала возможности конструкторам-оружейникам продолжить в полную силу работу над унификацией образцов, И лишь после победы все мы вновь вернулись к решению этой очень важной проблемы.

Сложные пятидесятые

В объявленном военным ведомством конкурсе на создание унифицированных образцов стрелкового автоматического оружия участвовали многие конструкторы. В КБ В. А. Дегтярева эту задачу пытались решить на базе нового ручного пулемета. С. Г. Симонов, начав работу, взял за основу свой карабин. У нас на заводе автомат АК-47. И не потому, что не могли создать новый образец, хотя занимались решением и такой технической задачи. Просто АК к тому времени зарекомендовал себя оружием достаточно высокой надежности и простоты устройства. В ходе унификации предполагалось значительно снизить вес оружия и улучшить кучность боя, сделать более совершенной автоматику и повысить технологичность изготовления деталей.

Казалось бы, все ясно с точки зрения технической. Только довелось мне в начале 50-х годов заниматься не столько творчеством, решением задач доводки АК-47, сколько отстаивать право на самостоятельность, на своемыслие в работе. Несколько лет пришлось добиваться создания специализированного конструкторского бюро. Иногда, признаюсь, охватывало отчаяние от нежелания руководства завода понять мои конструкторские замыслы, пойти навстречу.

Чем объяснялось такое отношение? Думаю, прежде всего тем, что на этом знаменитом заводе, как ни парадоксально, не было своего ведущего разработчика оружия, способного смотреть дальше существующих образцов, работать на перспективу. Местные конструкторы использовали в работе принцип количественной постепенности, не ставили перед собой принципиально новых технических задач. Они удовлетворялись, как правило, мелкими конструкторскими доделками, дополнениями к уже освоенным образцам.

Исключение составлял, пожалуй, лишь С. Г. Симонов, налаживавший здесь производство своих образцов еще до войны и в годы суровых военных испытаний. Он пришел сюда зрелым разработчиком оружия, имевшим за плечами богатую творческую биографию. Завод не стал для него местом постоянной конструкторской деятельности. В этот уральский город Сергей Гаврилович наезжал эпизодически, хотя работал тут порой продолжительное время.

И вот на заводе в моем лице появился вдруг молодой чужак, претендовавший на роль лидера в разработке оружия, проявлявший своемыслие в конструировании. Видимо, не последнюю роль в настороженном ко мне отношении со стороны руководства предприятия играло и то обстоятельство, что непосредственно на мое имя, минуя нередко и директора, и главного инженера, и главного конструктора, шли телеграммы из Министерства вооружения и Военного министерства. В них, как правило, предлагалось поработать над устранением того или иного недостатка в каком-либо из типов оружия или принять участие в очередном конкурсе.

Сказывалась конечно же и сама атмосфера конца 40 - начала 50-х годов. Вновь прошла волна репрессий. А тут еще один за другим ушли из жизни выдающиеся конструкторы стрелкового автоматического оружия В. А. Дегтярев и Г. С. Шпагин. С ними меня связывали в последние годы их жизни тесные творческие контакты, хотя и работали они на других заводах. В 1949 году умер В. А. Дегтярев, в 1952-м не стало Г. С. Шпагина. Опыт знаменитых оружейников, их заинтересованное участие многое значили в моем конструкторском становлении. Однако посоветоваться с ними лично я уже не мог...

В начале 1952 года ко мне подошел начальник опытного цеха К. И. Колосков. Его мрачный, насупленный вид не предвещал приятного разговора. Он вытащил из кармана вчетверо сложенный лист бумаги, развернул его. Как я понял, это был документ, поступивший из Министерства вооружения.

- Опять требуешь себе для работы особые условия? Ну где я тебе возьму таких квалифицированных рабочих, как фрезеровщик, токарь, слесарь-отладчик? Константин Иванович помазал бумагой, словно флажком. - Тебе и так помогают Габдрахманов, Бухарин, Бердышев, а ты никак не угомонишься.

- Не спорю, помогают, - отозвался я, отрывая напильник от зажатой в тисках заготовки. - Да только помощь-то эта эпизодическая. Вы то и дело перекидываете рабочих на другие участки, не даете возможности своевременно изготовить опытные детали. Самому приходится постоянно за верстак вставать. А много ли я могу сделать один? - Я в сердцах бросил напильник. - Есть же распоряжение министерства, так выполняйте. А вы все волокитой занимаетесь, срываете сроки работ...

- Ты поосторожнее в выражениях-то, - еще больше ожесточился начальник цеха. - Не у одного тебя срочные дела. Хороших специалистов я не рожаю. Так что и дальше будешь довольствоваться тем, что дают. А начнешь артачиться вовсе никого не получишь.

В словах К. И. Колоскова таилась реальная угроза торможения работ по доводке и унификации оружия, в которые я тогда активно включился. Понимал: мог вообще оказаться не у дел, столь велико было бюрократическое противодействие моим попыткам претворить в жизнь новые идеи.

Так оно и случилось. Сроки изготовления деталей затягивались. На мои устные обращения к главному конструктору, к главному инженеру слышал лишь обещания разобраться. Обещания, к сожалению, повисали в воздухе. Наверное, от меня могли тогда и отмахнуться и даже обвинить в срыве сроков опытных работ. Спасло, по-видимому, то, что в 1950 году я был избран депутатом Верховного Совета СССР и с этим руководство завода не могло не считаться.

Пришлось обратиться с письменной докладной на имя исполнявшего обязанности директора завода главного инженера А. Я. Фишера. Приведу ее полностью, чтобы лишний раз показать, насколько трудно порой пробивались в жизнь новые конструкторские задумки.

"При переводе меня на работу в отдел в министерстве и на заводе неоднократно говорилось, что все опытно-конструкторские работы будут и должны выполняться в экспериментальной мастерской ОГК (отдела главного конструктора) вне очереди.

Практически начиная с начала 1949 года и по сей день наблюдается обратное, то есть сроки изготовления самых незначительных опытных деталей цех (который, кстати сказать, называется опытным цехом) настолько затягивает, что каждый раз у конструкторов притупляется всякий интерес к исполнению нового.

У руководителей цеха вошло в практику откладывать изготовление опытных деталей на недели, а некоторые из них - и на долгие месяцы. Подобная практика стала системой работы отдела и цеха, что создало крайне нетерпимое положение с ведением опытных работ.

В защиту установившегося порядка руководители ОГК и цеха каждый раз выставляют причины систематической перегрузки цеха серийными заказами.

Начиная с 1949 года практика показала, что ведение опытных тем в установившемся в отделе порядке постоянно приводило к срыву выполнения работ.

Учитывая значительное количество и большую важность опытных работ, утвержденных на 1952 год, прошу Вас дать соответствующее указание о выделении ряда цеховых работников, закрепив их в спецгруппе, чтобы они подчинялись бы только руководителям опытных тем.

Считаю, что только при таких условиях возможно будет успешно вести опытно-конструкторские работы".

С подобным письмом, в котором в каждом абзаце звучала боль за состояние опытных работ, я обратился и в Министерство вооружения.

В министерстве среагировали на мое обращение очень быстро. Уже через две недели на завод пришло письменное предписание выделить в мое распоряжение квалифицированных рабочих и обеспечить работы срочным исполнением. Это вызвало раздражение у руководства завода и опытного цеха. Однако не выполнить предписание министерства на предприятии все же не осмелились. Состоялся приказ, в котором определялось, кто из рабочих будет помогать мне в опытно-конструкторских работах. Но приказ, как выяснилось, оказался лишь формальным ответом на указание министерства. Практически же не было дня, чтобы он не нарушался. Специалистов без моего ведома то и дело отрывали на выполнение других заказов. На мой вопрос, почему подобное происходит, начальник опытного цеха только разводил руками и, отводя взгляд, вздыхал:

- Таков приказ директора.

Ссылался он на директора К. А. Тихонова не случайно. К сожалению, Константин Алексеевич не очень благоволил к конструкторам-оружейникам. Ему, видимо, казалось, что мы только хлопот прибавляем. Вечна поглощенный производственными заботами, он с неохотой выкраивал время для наших личных с ним встреч. В отделе и цехе, где мы трудились, почти не появлялся.

С одной стороны, понять директора можно: он руководил крупнейшим на Урале машиностроительным предприятием. Кроме оружия, завод выпускал технику для народного хозяйства. К тому же во многих цехах шла реконструкция, на производство мирной продукции переналаживались многие технологические линии, во время войны загруженные выпуском военной техники и вооружения.

Понять, повторяю, сложившуюся ситуацию мы могли. Но не могли принять позицию, занимаемую К. А. Тихоновым по отношению ко всему новому, что появлялось у разработчиков оружия.

После конфликта с начальником опытного цеха и после того как главный инженер А. Я. Фишер, на имя которого я подавал докладную, не предпринял фактически никаких серьезных практических шагов, мне ничего не оставалось делать, как искать личного контакта с директором завода. Тем более что у меня накопились вопросы, поставленные передо мной как депутатом Верховного Совета СССР избирателями. Немало проблем было и у работников завода, искавших помощи у депутата, работавшего на одном с ними предприятии. Решение многих из них находилось в компетенции директора завода.

И начал я разговор с К. А. Тихоновым с жалоб, просьб, заявлений, высказанных мне избирателями в ходе приема. Самыми больными вопросами были социальные - обеспечение жильем и трудоустройством. Особенно нуждались воины, демобилизованные из армии, большинство из которых, пройдя фронтовыми дорогами, служили по пять - семь лет и после войны. Их врастание в рабочий коллектив складывалось нередко весьма тяжело.

О судьбе одного из них - Л. Л. Шемякина я и повел сразу речь. Вернулся фронтовик домой, а жить, по сути, негде. Маленькая десятиметровка на четверых - вот и весь комфорт. Вповалку на полу спали и взрослые, и дети. К тому же дом в аварийном состоянии. Да и на работе у недавнего солдата что-то не заладилось.

Пока я излагал суть проблемы, директор завода сосредоточенно крутил в пальцах карандаш. Выслушав, аккуратно положил его, выдвинул ящик стола и достал папку.

- Ты знаешь, сколько у меня здесь таких заявлений? Десятки. Понимаешь, десятки... Где я возьму квартиру для твоего Шемякина, если в войну жилья ни метра не построили, а после войны по крохам жилплощадь росла, все средства на реконструкцию завода уходили? - Тихонов положил папку на ладонь, поднес к уху, будто прислушиваясь к собранной в ней боли человеческих просьб.

- Но Шемякину, считаю, надо обязательно помочь, Константин Алексеевич, настаивал я на своем. - Иначе человек, не найдя поддержки, может сломаться. Наше участие прибавит ему сил.

- Скажи, а кто поможет мне в срок запустить новый конвейер на нашем главном производстве? Может, ты? Тут и твои высокие депутатские полномочия не принесут пользы, - устало и как-то грустно произнес директор завода. - Сверху все жмут: "Давай!", все грозят карами: "Пеняй на себя, если не исполнишь в срок". У кого мне-то найти поддержку, чтобы не сломаться?

Да, Константину Алексеевичу завидовать было нечего. На его плечах лежал огромный груз ответственности. И этот груз катил на него своеобразным конвейером, безостановочно и каждодневно, волей-неволей заслоняя собой заботы и нужды конкретных людей, тех, кто напряженным трудом обеспечивал непрерывность производственного процесса.

- Так как же решим с Шемякиным? - напомнил я директору завода.

- Ты прав, надо сохранить для завода хорошего специалиста, а для семьи сына, мужа, отца. У нас и так война отняла немало толковых мужиков. Считай, что вопрос с Шемякиным мы утрясли. Высказывай быстро следующую проблему. Времени у меня в обрез, - взглянул на часы Тихонов.

Пока я был полностью поглощен разработкой оружия, неистово увлечен конструкторской деятельностью, социальные проблемы, признаюсь, не жгли мою душу. Но вот избрали меня депутатом высшего законодательного органа нашей страны, доверили решать вопросы на государственном уровне, пошли ко мне люди со своими горестями, бедами, предложениями, и я все острее воспринимал факты социальной несправедливости, правовой незащищенности человека.

По мере возможности старался обязательно помочь тем, кто обращался ко мне. К сожалению, рычаги реальной власти находились не у народных избранников, а у хозяйственников, партийно-административных работников. Депутату приходилось идти к ним на поклон. Таковы были социальные гримасы того времени.

Когда все депутатские проблемы мы обсудили, Константин Алексеевич вопросительно посмотрел на меня:

- Что еще за пазухой держишь?

- Разработка опытных тем по доводке оружия, считаю, на грани срыва. Продолжается чехарда с отрывом рабочих, их постоянно отвлекают на другие работы без нашего ведома. Требуется ваше вмешательство.

- Но был же мой приказ выделить специалистов для

обеспечения твоих опытно-конструкторских работ. В чем еще дело?

- Главный конструктор и начальник цеха каждый раз, когда забирают людей с моего участка, говорят: "Таков приказ директора".

- Черт знает что такое, - тяжело поднялся из кресла Тихонов. - Напиши докладную записку на мое имя. Разберемся. У тебя все?

- Последний вопрос, Константин Алексеевич. Как решается вопрос с созданием конструкторского бюро? В одиночку, пусть и с подключением иногда того или иного инженера из отдела главного конструктора, очень сложно работать над доводкой автомата, модернизацией и созданием новых образцов. Необходимо сосредоточение конструкторских сил...

- Сосредоточение сил, говоришь? - оборвал меня на полуслове директор завода. - Оно, конечно, необходимо. Только силы-то еще накопить надо.

- Так они есть, Константин Алексеевич: Крупин, Крякушин, Пушин, - стал я перечислять инженеров-конструкторов, которые с охотой подключались к разработке опытных тем на базе АК-47.

- Ладно, хватит об этом. Все изложишь в докладной. - Тихонов протянул мне руку, давая понять, что разговор окончен.

Докладную записку я написал немедля. Только вот проку от нее большого не было. Правда, рабочих стали срывать с места не так часто. Что касается создания конструкторского бюро, то решение вопроса не продвигалось вперед еще... почти три года.

Все это, конечно, не могло не сказаться на качестве и темпе доводки АК-47 в ходе его серийного выпуска, разработке опытных тем по модернизации образца и унификации оружия. Однако работа шла. Инженеры-конструкторы В. В. Крупин, А. Д. Крякушин, В. Н. Пушин в тесном контакте с заводскими технологами прилагали немало усилий, совершенствуя образец в ходе производства. Устранялись неполадки, замеченные в войсках, недостатки, выявленные по результатам испытаний непосредственно на заводе. Активно помогали в этом все заводские службы.

Ни один автомат не уходил от нас в войска, не пройдя через руки заводских испытателей. Через руки тех, кто проверял работу частей и механизмов оружия при стрельбе, испытывал его на прочность, занимались и занимаются этим люди с большим опытом, знающие толк в каждом образце.

В опытном цехе завода есть такая необычная служба, как контрольно-испытательная станция, коротко - КИС. В нее входят конструкторы и стрелки-испытатели. Вот они-то и "измывались" над оружием, перед тем как отправить его в войска. Особенно ретивым среди них был Н. А. Афанасов. Однажды после очередных испытательных стрельб в заводском тире ко мне подошел рассерженный Г. Г. Габдрахманов - фрезеровщик, которого каждый из нас чтил за виртуозное мастерство при работе с металлом. В его руках фреза казалась нам золотой. А чертежи он читал лучше некоторых наших инженеров-конструкторов.

- Михаил Тимофеевич, скажи этому Афанасову, зачем он над автоматами издевается, - волнуясь, Габдрахманов говорил с заметным акцентом. - Ты представляешь, когда задержка случилась, утыкание пули был, так он "ура" кричал и смеялся очень. Зачем человек так издевается?

- Не переживай, Галей, - стал я успокаивать Габдрахманова. - Просто характер у Николая Александровича такой...

Конечно, КИС нам нервы трепала крепко. Н. А. Афанасов, руководя группой испытателей, буквально брал оружие на разрыв. Исходил он, безусловно, из интересов дела: чтобы в войска не прошел ни один неотработанный, некачественный автомат. Более того, его принципиальная позиция помогала нам, конструкторам, еще тщательнее дорабатывать каждый узел, механизм, каждую деталь.

Контрольно-испытательная станция, как правило, составляла план-график испытаний, выделяла стрелков, инженеры контролировали выполнение этого плана. Многие инженеры-испытатели к тому же сами были людьми творческими, с неординарным мышлением. Содружество с ними позволяло выводить на новый уровень и процесс работы над образцами.

Как-то Афанасов показал мне несколько чертежей.

- Вот решили сделать специальную гоночную машину для испытания оружия ускоренным методом, без стрельбы.

- Что она вам даст? - поинтересовался я у Николая Александровича.

- Первое - экономия патронов. Второе - еще перед испытаниями стрельбой можно обкатать многие детали на разных режимах, проверить их на живучесть. Третье - ускорится темп опытно-конструкторских работ.

- Судя до замыслу, по чертежам, дело вы затеяли в КИСе нужное. За такую помощь мы, конструкторы-оружейники, только спасибо скажем.

Замечу, что создание гоночной машины, установка ее в опытном цехе значительно улучшили качество испытаний оружия. Только после жестокой трепки на этом своеобразном испытательном стенде многие детали находили свое законное место в автомате и получали направление на следующий экзамен - в тир. Правда, механическая гонка в машине и реальная стрельба порой вступали в противоречия по своим результатам. На стенде, казалось, деталь выдерживала все, а когда дело доходило до тира, приходилось ее выбраковывать - ломалась от реальных нагрузок. Требовалось искать новые подходы к ее исполнению.

Совершенствование образцов современного оружия, их улучшение - процесс непрерывный, в нем участвуют, проявляя творческую смекалку, рабочие и конструкторы, инженеры-испытатели и военпреды, десятки, порой сотни людей, работающих у станков и кульманов. Важнейшее место в этой цепочке занимает совершенствование цеховой технологии выпуска продукции.

В начале 50-х годов остро встала проблема автоматизации производства оружия. На заводе тогда из всего оборудования свыше трех четвертых станочного парка, линий служили еще в довоенное время. Требовалась перестройка производства. На одном из совещаний поднимался вопрос: каким путем выходить на современные технологии, снижать трудоемкость операций?

- Считаю, надо незамедлительно приступить к созданию новых автоматических линий, - высказался главный инженер А. Я. Фишер. - Коренная реконструкция цехов - вот что поможет нам выйти на качественно новый технический уровень, резко повысить производительность труда.

- Полностью поддерживаю Абрама Яковлевича, - включился в разговор главный технолог К. Н. Мамонтов. - Только техническое перевооружение выведет нас из прорыва. Но давайте смотреть на состояние дел реально: сможем ли мы сейчас сразу же все производство оснастить новыми технологическими линиями? Нет, конечно, это долго, и времени у нас нет. Значит, надо наряду с реконструкцией изыскивать новые внутренние резервы перевода производства на современные рельсы.

- А что, если нам пойти пока по пути модернизации старого оборудования? поднялся со своего места начальник производства А. Г, Козлов. - Механизировать и автоматизировать часть станочного парка и существующих технологических линий мы и сами сумеем, своими силами. Подключим наших изобретателей и рационализаторов...

Инициатива заводчан встретила заинтересованную поддержку в Министерстве вооружения. Министр Д. Ф. Устинов, побывавший у нас в те дни, внимательно ознакомился с предложениями по модернизации оборудования, посмотрел, как некоторые из них осуществляются на практике.

Начинали с малого, простого - с помощью пневматики механизировали зажимные приспособления, потом - управление станками, бункерной загрузкой, соединили их действия единой цепочкой. Установили транспортеры для передачи обрабатываемых деталей. С каждым этапом механизации росла производительность труда, снижалась трудоемкость операций, освобождалось от тяжелой, ручной работы все больше людей.

Наблюдая как-то работу одной из таких линии, я с трудом мог поверить, что в этой цепочке надежными звеньями стали наши старенькие отечественные станки. Робот правой рукой снимал с конвейера и вкладывал в станок ствол автомата. Левой рукой он вынимал ствол после обработки и перекладывал готовую деталь на конвейер. Бесконечной нитью вилась металлическая стружка... Заводские умельцы омолодили станки, оснастив их пневматикой, гидравликой, электроникой. В сборочном цехе позже установили подвесной конвейер. На нем на моих глазах рождался, от операции к операции обрастая деталями, АК-47.

Тогда же, в начале 50-х годов, при освоении серийного выпуска автоматов было внесено несколько конструктивных изменений в саму систему оружия. Одно из них связано со ствольной коробкой. При производстве опытной партии образцы имели штампованную ствольную коробку с вкладышем ствола из поковки. Штамповка - прогрессивный способ изготовления деталей, позволявший повышать технологичность изделия. К сожалению, в том исполнении, которое родилось в процессе создания опытной партии, коробка не имела достаточной жесткости и не обеспечивала надежной работы оружия.

Требовалось найти новый ее вариант. Выход предложил заместитель главного конструктора завода В. П. Кавер-Камзолов. Валентин Петрович слыл энергичным инженером, имел богатый опыт конструкторской доводки оружия. В годы войны он участвовал на предприятии в серийном производстве авиационного вооружения, многое сделал для его совершенствования, бывая непосредственно в частях.

Кавер-Камзолов и рекомендовал изготовлять ствольную коробку из поковки способом фрезерования. На первый взгляд такое решение - шаг назад в технологии массового производства оружия. Ведь приоритет штамповочно-сварной конструкции уже был очевиден. Он значительно упрощал производство деталей, снижая металлоемкость, сокращал трудоемкость. Простота обработки основных деталей сыграла в свое время решающую роль в соревновании конструкторов В. А. Дегтярева, Б. Г. Шпитального и Г. С. Шпагина на полигонных испытаниях пистолетов-пулеметов. Система Г. С. Шпагина (ППШ), получив преимущество по этому показателю, стала первым образцом стрелкового оружия, в котором широко и умело применялись штамповка и сварка деталей.

И все-таки возвращение в начале 50-х годов к изготовлению ствольной коробки автомата из поковки считаю оправданным. В. П. Кавер-Камзолов с присущей ему энергией, высокой степенью компетентности помог внести в конструкцию детали немало новых элементов, что значительно упрощало ее производство способом фрезерования. Таким образом, на том этапе в кратчайшие сроки была обеспечена достаточная жесткость и надежность работы оружия. Организация его серийного выпуска не дала сбоя. Пришли положительные отзывы из войск.

Творческое сотрудничество с Валентином Петровичем у нас продолжалось и позже, после его назначения главным инженером на один из оборонных заводов. Мы продолжали встречаться с ним. Тем более что на предприятии, куда его перевели, запускали в массовое производство один из образцов нашей системы оружия, шла наладка конвейера и конструкторская доработка образца. Мнение, практические советы В. П. Кавер-Камзолова имели при этом немаловажное значение.

В 60-е годы к нам в конструкторское бюро пришел молодой инженер, энергичный, напористый, с хорошей творческой жилкой. Это был сын Валентина Петровича - Владимир Валентинович Камзолов, очень похожий характером на отца, постоянно устремленный на решение перспективных задач в конструировании оружия. Бесконечно жаль, что этот способный конструктор рано ушел из жизни. Принимая участие в разработке пулемета, он немало сделал для улучшения образца.

Стрелковое оружие имеет свои особенности в эксплуатации. Одна из них состоит в том, что его приходится очень часто разбирать и собирать. Потому-то так важно, чтобы детали сами просились на свое место, чтобы солдат не ломал голову, откуда, скажем, та или иная из них или куда, к примеру, поставить пружину. Он все должен делать даже с закрытыми глазами, на ощупь, стрелять без единой задержки.

При освоении технологии серийного выпуска изделия вносилось немало предложений, улучшавших конструкцию автомата. Авторами их нередко были рабочие опытного цеха, подлинные мастера своего дела. На одном из этапов доводки АК-47 у некоторых из них во время испытания в заводском тире появилась задержка: не до конца отходила подвижная система. Стали искать причину. Все, казалось, было в порядке. В чем же дело?

По укоренившейся уже привычке я пришел в цех, чтобы обдумать все за верстаком, за которым любил работать. Зажал в тиски деталь, привычно замурлыкал начало куплета: "Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить..." Хотя, признаться, настроение в те минуты никак не отвечало тональности песни: из очередной партии автоматов у десяти на испытании произошла та же самая задержка. Значит, причина крылась где-то в конструкции.

- Михаил Тимофеевич, у меня разговор к тебе есть, - вдруг услышал за спиной голос П. Н. Бухарина, слесаря-механика.

- Что-то придумал, Павел Николаевич? - Я знал, по пустякам, для зряшного разговора, Бухарин от своего верстака не отойдет.

Старый рабочий, пришедший на завод еще в начале 20-х годов, он ценил не просто каждую минуту, но и секунду, был щепетилен в обработке каждой детали. Ему в свое время довелось трудиться бок о бок с В. А. Дегтяревым, Ф. В. Токаревым, С. Г. Симоновым, Г. С. Шпагиным. Наши выдающиеся конструкторы-оружейники высоко ценили мастерство Павла Николаевича, всегда прислушивались к советам слесаря, умевшего обработать металл так, что любо-дорого было смотреть.

Нет, неспроста Бухарин подошел ко мне.

- Интересная штука получается, скажу тебе, Михаил Тимофеевич. Нашел я, кажется, закавыку. - Бухарин своими сильными жилистыми руками взял с верстака несколько деталей разобранной подвижной системы. - Погляди хорошенько на курок и шептало. - Павел Николаевич поднес поближе к моему лицу эти детали. - Вроде бы все тут в норме...

- Так, - утвердительно кивнул я головой.

- Так, да не так. Сходил я в тир, посмотрел в работе автоматы, у которых происходит задержка. Потом разобран подвижную систему, и до меня дошло, что вся причина - в сильном трении, возникающем во время стрельбы между курком и радиусом шептала автоматического огня. Оно и тормозит ход подвижной системы.

- Вот это фокус! - подивился я, выслушав Павла Николаевича.

- Действительно, фокус. Только лучше обойтись без него, - весело проговорил Бухарин. - Я уже и эксперимент провел на одном из автоматов.

- В чем его смысл?

- Все гениальное очень просто. Удалил радиус и сделал у шепта-ла скос под углом. Испытатели попробовали автомат на живучесть - по вине подвижной системы ни одной задержки, - довольно рассмеялся Павел Николаевич.

Я обнял Бухарина, поблагодарил за удачную находку. Такие кадровые оружейники, как П. Н. Бухарин, Г. Г. Габдрахманов, воспринимали помощь конструктору в устранении неполадок, недостатков при изготовлении и доводки образцов как личную и совершенно естественную необходимость. Они жили производством, не мыслили себя без самоотверженного труда, без всего того, что могло служить повышению качества и увеличению выпуска продукции. В нашем коллективе они являлись костяком, задавая тон всей производственной деятельности.

Мои представления о настоящем мастерстве, которое сродни легендарному тульскому Левше, связано именно с ними - заводскими умельцами. Доброе имя мастера, рабочая честь являлись лучшей гарантией от брака, халтуры. Всей душой болея за судьбу образцов, которые изготовляли, производства в целом, они превыше всего ставили добросовестное отношение к делу, высокую культуру обработки деталей.

Как-то за одним из верстаков опытного цеха приметил я молодого слесаря, увлеченно обрабатывавшего деталь. В глаза бросилось то, что он пользовался преимущественно инструментом, необходимым для чеканки по металлу. Приходить в цех он старался пораньше, уходил позже многих. Впечатление складывалось такое, словно ему, истосковавшемуся по работе, в радость было брать в руки инструмент, поковки и он с неохотой расставался с ними вечером.

В то время мне стало известно, что вот-вот должен состояться приказ о создании специальной группы для выполнения опытно-конструкторских работ по темам, разработку которых я вел. Предоставляли и право выбора специалистов, необходимых для воплощения проектов в металл. У начальника цеха я поинтересовался: - Откуда пришел к нам новичок?

- Ты имеешь в виду Женю Богданова? - кивнул А. И. Казаков головой в сторону верстака, где колдовал над очередной заготовкой молодой рабочий. - Со службы армейской вернулся. Да и не новичок он вовсе. Ты, может, его и впервые видишь, а мы Женю еще мальчиком знали. Во время войны несмышленышем родители в цех его привели. До призыва на военную службу успел в толкового слесаря вырасти, проявил тонкое понимание металла. Хорошо, что обратно к нам вернулся. Я уже убедился: навык он не потерял. Да и посмотри, с какой жадностью работает.

- Вижу-вижу, - заверил я начальника цеха. - А кому конкретно из конструкторов он помогает?

- Персонально пока никому. На подхвате вроде бы. То к одному инженеру подключим, то к другому. Все довольны его работой, - удовлетворенно произнес Казаков.

- Что, если мы включим его в нашу группу? - посоветовался я с начальником цеха.

- Возражений принципиальных нет. Только как на это сам Богданов посмотрит. Поговори с ним. Вы ведь, можно сказать, за соседними верстаками работаете.

Вечером, после смены, подошел к Богданову, познакомились, поинтересовался, над чем он трудится.

- Да больше все разные опытные детали приходится делать. Сегодня - одно, завтра - другое. Кажется, и неплохо такое разнообразие. Только я больше люблю своими руками доводить до конца одну какую-нибудь деталь, а потом уж за другую приниматься. А тут постоянная спешка, - поделился со мной молодой человек.

Недавний солдат, он еще не снял гимнастерки, на которой заметно выделялись следы от погон, был сухощав, подтянут и строг.

- У меня есть к тебе предложение: поработать в нашей группе. Начальник цеха не возражает. А как ты, не против?

- А кто еще из рабочих нашего цеха будет входить в группу? поинтересовался Богданов.

- Бухарин, Габдрахманов, Бердышев... - начал я перечислять. - Ты, наверное, их хорошо знаешь.

- Еще бы не знать! - Лицо молодого рабочего озарилось улыбкой. - До службы в армии у каждого из них понемногу учился работе с металлом. Одно слово мастера!

- Ну так что же ты ответишь на мое предложение?

- Согласен, конечно. Да и, подмечаю, работаете вы все с интересом, попусту на разговоры время не тратя. Такая работа и мне по душе.

Более трех десятков лет с той поры мы трудились рядом с Евгением Васильевичем Богдановым. Он и сейчас в рабочем строю. Удостоен нескольких орденов, в том числе и высшей награды - ордена Ленина. Специалист-виртуоз, мастер золотые руки - так его называют.

А тогда поручил я ему изготовить спусковой крючок для ручного пулемета. Параллельно с модернизацией автомата мы в ту пору проектировали унифицированный образец, пробовали его детали в металле. Над доводкой автомата больше работал П. Н. Бухарин.

И вот через некоторое время Богданов принес мне готовую деталь. Выполнена она была способом чеканки, доведена по форме до совершенства. Чувствовалось, слесарь вложил в ее изготовление не только все свое умение, но и частицу души. Как принято говорить в таких случаях: тут нельзя было ни прибавить, ни убавить. Замечу при этом, что деталь изготовлялась не по чертежу, а всего лишь по эскизу, где все размеры давались приблизительно.

Чтобы изготовить деталь, сначала требовалось сделать штамп. Мы же очень часто брали просто примитивную поковку и чеканили деталь. Тут, конечно, необходимо быть терпеливым, однако подобным искусством мог овладеть только редкостный мастер. А вот Богданову это было подвластно. И Бухарину, и Габдрахманову - тоже, потому что они обладали высокой культурой мышления, продуманно подходили к любой работе, не пасовали перед трудностями.

И что удивительно - работа у нас всегда шла быстрее, чем на других участках. Мы успевали, разрабатывая свои основные опытно-конструкторские темы, принимать участие и в ряде конкурсов, объявленных Главным артиллерийским управлением. В одном из писем начальник отдела ГАУ инженер-полковник И. П. Попков прислал положение о конкурсе на разработку станков для механической чистки каналов стволов стрелкового оружия. Вроде бы и не сложное дело - чистка канала ствола. Однако не всё нами, конструкторами, было в этом вопросе продумано до конца, чтобы максимально упростить, облегчить и сократить по времени саму операцию.

Пришлось в орбиту конкурса на заводе включить ведущих конструкторов, изобретателей и рационализаторов из опытного цеха, из других подразделений. Одновременно мы провели работу по увеличению срока службы шомпола. Приспособление нехитрое, но оказалось, что и недолговечное. Из войск шли нарекания: шомполы часто ломаются.

Обычные конструкторские будни. Они сотканы из решения десятков различных проблем, связанных с разработкой оружия или его доводкой. Ведь процессу совершенствования .предела нет и не может быть. Как и мы, конструкторы, так и отладчики сборочного цеха, рабочие, которые стояли на сборке оружия, постоянно учились. В одной из партий автоматов произошли задержки из-за неподачи патронов, в другой - из-за утыкания пули, в третьей - из-за неэкстракции гильзы...

Словом, случалось всякое. Особенно при доводке АК-47. Вот и приходилось сновать челноком: из своего крошечного кабинетика - в тир, к испытателям, от них - к отладчикам, в опытный цех, оттуда - на сборку и вновь - в тир. Часто и сам за верстак вставал, ночи не спал, размышляя, как довести до требуемых форм и размеров ту или иную деталь.

Старший военпред Степан Яковлевич Сухицкий вместе со своим подчиненным Леонидом Семеновичем Войнаровским не давали покою, если в очередной партии обнаруживали на испытаниях ту или иную задержку. Строга военная приемка. Но самый строгий судья для конструктора - собственная совесть. Вот и мучаешься, переживаешь, ищешь то варианты улучшения образца, то пути совершенствования технологии производства. На то он и конструктор, чтобы во всем разбираться, многое предвидеть наперед.

Неожиданно встала еще одна проблема: что-то необходимо делать с деревянными деталями автомата - прикладом, цевьем, накладкой, рукояткой. Вроде и хорошо они отделаны, материал - натуральная береза - позволяет фрезеровать и полировать детали, наносить не один слой лакировки. Получалось и удобно, и красиво (кстати, для боевого оружия последний элемент, может, и вовсе лишний), но, видно, в ущерб надежности, простоте. В один из дней мне позвонил главный технолог завода К. Н. Мамонтов и попросил зайти к нему,

- Михаил Тимофеевич, пришло несколько писем из войск. В одном из них сетуют, что часто колется приклад, в другом жалуются - цевье и накладка потрескались быстро, - протянул мне бумаги Константин Николаевич. - Надо принимать безотлагательные меры. У тебя есть варианты? Я, например, думаю, придется искать новые материалы для изготовления этих деталей. У нас, технологов, имеются свои предложения.

- И мы варианты прикидываем. Есть несколько, на мой взгляд, интересных идей.

- Думаю, тянуть здесь нельзя. Как говорится, не тот случай, - попрощался со мной Мамонтов.

Назавтра вся наша специальная, как ее назвал в приказе директор К. А. Тихонов, конструкторская группа (она наконец-то была организационно оформлена в составе семи человек с прикреплением к ней четырех рабочих из опытного цеха) собралась у меня в кабинете. Не успели мы начать разговор, раздался телефонный звонок. Из приемной директора сообщали, что на мое имя пришла правительственная телеграмма из Москвы. В ней мне предписывалось прибыть на очередную сессию Верховного Совета СССР.

- То, что березу как материал следует исключить из конструкции автомата, тут сомнений быть не может. - Старший инженер-конструктор нашей группы В. В. Крупин высказывал свое мнение, как всегда, горячо, напористо.

- А что, если нам попробовать сделать приклад из фанерной плиты? Она, по-видимому, будет и для обработки легче, - предложил слесарь-механик П. Н. Бухарин, державший в свое время в руках приклады токаревской винтовки, дегтяревского пулемета, симоновского карабина, шпагинского пистолета-пулемета.

Я слушал своих товарищей, помечал в блокноте все, что предлагалось дельного, а мысленно нет-нет да и возвращался к телефонному звонку. С предстоящей сессией Верховного Совета у меня были связаны определенные планы и надежды. Точнее оказать, не столько у меня, сколько у избирателей нескольких сельских районов, выдвигавших меня в высший орган страны. Вот я и готовился донести их наказы до некоторых министров, чтобы сдвинуть с мертвой точки обеспечение деревень, колхозов жизненно необходимой для них техникой.

Когда все предложения членов нашей группы были обобщены, я попросил Крупина:

- .Владимир Васильевич, пока буду в Москве, обмозгуй наши замыслы с технологами, с производственниками.

После моего возвращения с сессии продолжим наш разговор и разработаем конкретные практические меры с учетом их замечаний и предложений. Договорились?

Ехал в столицу привычным путем: остались позади Агрыз и Кизнер, Вятские Поляны и Казань... Вглядывался в знакомые силуэты станционных построек, одолевали думы - как выразить на сессии то главное, что так тревожило сердце?

Вспомнил, как не так давно этим же маршрутом мы ехали вместе со Шпагиным. Зашли в переполненный вагон. В основном в нем почему-то оказались военные, и преимущественно молодые солдаты. Теснота была такая, что и присесть-то негде. Георгий Семенович, как всегда, в полувоенной форме медленно шел по вагону, приглядывая, где бы разместиться.

Никто на нас внимания не обращал. Мало ли всякого народу садилось в поезд на станциях. Хотя прославленному конструктору было уже за пятьдесят, походка его оставалась твердой, широкие плечи расправлены. Если что и говорило о возрасте, так это редкие волосы да глубокие залысины.

- Что, так и будем до Москвы стоя ехать? - обернулся ко мне Георгий Семенович. - Впрочем, попробуем хитростью место найти, используя, так сказать, служебное положение оружия системы Шпагина.

В его больших глазах, в которых обычно отражались какие-то раздумья, появились искристые смешинки, скуластое лицо вспыхнуло легкой краской. Услышав, как несколько солдат в одном из купе заспорили о том, какому типу автоматического стрелкового оружия принадлежит будущее, Георгий Семенович с ходу включился в разговор:

- Думаю, что той системе оружия обеспечено будущее, в конструкции которого недостатков нет.

Я чуть не расхохотался, услышав последние слова Шпагина. На испытательном полигоне, куда мы, конструкторы-оружейники, привозили свои образцы, эти слова стали воистину ходячими. Каждый раз, едва Георгий Семенович со своим изделием появлялся на испытаниях, он с неизменной серьезностью, без тени улыбки провозглашал:

- Уверяю вас, у этой конструкции недостатков нет.

Неискушенный человек, не знавший характера Шпагина, обычно принимал его заверения за чистую монету. Некоторые представители главного заказчика пытались, как правило, со строгостью в голосе поставить конструктора на место:

- Не торопитесь с выводами. Только испытания могут подтвердить, есть или нет недостатки в вашей конструкции.

- Может быть, может быть, - бормотал в ответ Шпагин и подмигивал едва заметно кому-нибудь из нас, так и не сбрасывая с лица маску замкнутой серьезности.

Вот и в вагоне он ввернул свое любимое выражение, сразу расположив к себе молодых воинов. Один из них, что побойчее, тут же спросил:

- А сегодня у какого оружия нет недостатков в конструкции?

- Будем считать, у ППШ, - не раздумывая, ответил Георгий Семенович.

- Это почему же у ППШ? - удивленно вздернул брови солдат.

- Вот ты все спрашиваешь, а присесть мне не предлагаешь. Разве может быть разговор на равных, когда один собеседник сидит, а другой стоит, топчется перед ним, словно школьник?

- Извините, пожалуйста, - поднялся с полки солдат. - А ну-ка, ребята, освободим место для товарищей, потеснимся немного.

- Так все-таки почему же у ППШ недостатков нет? - переспросил молодой воин, как только мы разместились.

- Да потому что он свое уже отслужил, - рассмеялся Шпагин.

- А вы откуда знаете? - вдруг подозрительно засомневался боец.

- Как не знать, сынок, если я сам его создавал. - Георгий Семенович сказал это уже серьезным тоном.

- Неправда, не может быть, - вдруг вскочил с места солдат, чуть не ударившись головой о край верхней полки. - Конструктор Шпагин - это... это... такой человек... Он... он в общем вагоне не может ездить...

- Ну здесь ты, солдат, явно загнул. Если я - конструктор, да еще известный, так должен, по-твоему, обязательно в вагоне люкс ехать? Мне ближе, сынок, другое - общение с тобой и твоими товарищами. А поскольку ты, Фома неверующий, бдительность воинскую правильно понимаешь, убедись, кто я такой, по документу. - Конструктор вытащил из кармана френча удостоверение с вытесненным на обложке Гербом Советского Союза.

Он показал солдатам удостоверение депутата Верховного Совета СССР. В высший орган страны Г. С. Шпагин был избран сразу после войны, Советский народ всегда высоко ценил вклад конструкторов-оружейников в укрепление боевой мощи Вооруженных Сил, видел в них людей, которые могут достойно представлять интересы рабочих и крестьян в Совете Союза и Совете Национальностей. Так что никак не назовешь случайным тот факт, что разработчики стрелкового оружия В. А. Дегтярев и Ф. В. Токарев избирались депутатами Верховного Совета СССР дважды - первого и второго созывов, а Г. С. Шпагин - второго созыва. Я лично горжусь тем, что мне довелось принимать эстафету депутатских дел у своих знаменитых предшественников в 1950 году и нести ее начиная с третьего на протяжении шести созывов, кроме четвертого и пятого.

Весть о том, что в вагоне находится конструктор Шпагин, быстро разнеслась по всем купе. Солдаты и сержанты стояли в проходе, заглядывали через плечи товарищей, стараясь лучше разглядеть Георгия Семеновича, задавали вопросы. Он беседовал с ними непринужденно, как отец с сыновьями. Впечатление было такое, будто собеседники знали друг друга давным-давно, просто долго не виделись потому и нет конца разговору.

- Вот он, депутатский прием, каким должен быть. Лучшей обстановки и не придумаешь: - успел шепнуть мне Георгий Семенович во время одной из пауз. - А в кабинете разве так откровенно по душам поговоришь?

В этих словах был весь характер Шпагина, человека непоседливого, постоянно ищущего контакта с людьми, любящего послушать и самому порассказать. Он и на заводе не мог усидеть в кабинете, больше пропадал в цехах. Если видел сбой в работе какого-то специалиста, будь то токарь, фрезеровщик или слесарь, сам становился к станку или за верстак и учил, помогал. Его отточенным навыкам работы могли позавидовать многие. За плечами Георгия Семеновича была великолепная школа рабочей закалки в опытной мастерской, где трудились тогда В. Г. Федоров и В. А. Дегтярев. Можно сказать, не отходя от слесарного верстака, он и шагнул в конструкторы, участвуя в создании новых образцов оружия.

Когда Г. С. Шпагин собирался куда-нибудь в очередную командировку, на заводе его спрашивали:

- Вам билет в какой вагон взять?

- Не беспокойтесь, я съезжу на вокзал сам, - отвечал Георгий Семенович.

И брал билет в общий вагон, хотя, как депутат Верховного Совета СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинской премии, имел право на внеочередное получение билета и на лучшее место. Не любил он пользоваться предоставленными ему благами, потому что, как признавался, чувствовал себя неуютно, словно своих товарищей несправедливо обижал.

Когда молодые солдаты угомонились и одного за другим их сморил сон, мы с Георгией Семеновичем вышли в тамбур немного проветриться.

- Славные ребята, - сказал Шпагин. - Им до всего интерес есть. От них и сам заряжаешься энергией...

Утром мы подъезжали к Москве. Молодой солдат, первым заговоривший накануне со Шпагиным, тронул конструктора, смотревшего в окно, за локоть:

- Георгий Семенович, а вы можете что-нибудь подарить на память?

- Отчего же не сделать подарок такому славному парню, - улыбнулся Шпагин. - Только вот какой? Впрочем, есть кое-что...

Георгий Семенович вытащил из кармана френча небольшую фотографию, ручку-самописку и, сделав собственноручную надпись, вручил солдату снимок. Боец с нарочитой медлительностью, чтобы видели все окружающие, разглядывал фотографию и затем положил ее в карман гимнастерки. Он был по-настоящему счастлив и, полагаю, запомнил эту встречу и разговор со знаменитым конструктором на всю жизнь.

В столице мы со Шпагиным почти не виделись, хотя и жили в одной гостинице. Я больше пропадал в Главном артиллерийском управлении, в отделе изобретательства военного ведомства, решал свои вопросы в Министерстве вооружения, а он был занят допоздна кроме конструкторских еще и депутатскими делами. Как-то вечером встретились в вестибюле гостиницы. Георгий Семенович выглядел уставшим и чем-то крайне озабоченным. Поинтересовался у него, что за хлопоты тревожат.

- Понимаешь, крайне не люблю победных рапортов, когда многое еще до конца не выверено, не доведено. А тут на явное очковтирательство пытаются толкать, в сердцах махнул рукой Шпагин.

Не знаю, кого имел в виду Георгий Семенович в те минуты, кого поминал недобрым словом... В подробности он не вдавался. Знаю только одно: Шпагин всем своим существом восставал против любой недобросовестности, его глубоко ранило всякое проявление чванства, попытки выдать желаемое за действительное, Во всяком случае, я его помню именно таким.

Есть своеобразный символ нашей Победы в Великой Отечественной войне солдат в каске, плащ-накидке, в поднятой руке -- пистолет-пулемет системы Шпагина - знаменитый ППШ. Этот символ запечатлен в граните, на полотнах художников, во многих фильмах. И неудивительно. ППШ - оружие фронтовиков, его знают все - от солдата до маршала.

Как депутат, я часто встречался с избирателями, и здесь примером для меня всегда был Г. С. Шпагин.

Приехав на очередную сессию Верховного Совета СССР, вышел на министра сельского хозяйства. Крайне требовалась его помощь в решении целого ряда вопросов. На селе надо было строить, а строительных материалов не давали. В некоторых деревнях все еще сидели при керосиновых лампах из-за нехватки оборудования для сельских электростанций. Сельские очаги культуры находились в запущенном состоянии. Не хватало техники...

Никуда не денешься от реалий жизни тех лет: депутат высшего органа страны, пользуясь своим мандатом, чаще всего был просто выбивалой, просителем, только на уровень выходил министерский. Признаюсь, в министра на сессии вцепился как клещ и не отпустил его до тех пор, пока не получил документальных гарантий в том, что депутатские наказы начнут выполняться и не будут откладываться в долгий ящик.

За каждым наказом, за каждой просьбой были человеческая боль, душевный неуют, обида на социальную несправедливость. Страна шагнула в 50-е годы. Она быстрыми темпами восстанавливала разрушенное войной хозяйство. Наш народ вынес многое и был терпелив, но теперь, в мирное время, ему хотелось удобного жилья, хлеба досыта, больниц, оборудованных так, чтобы в них можно было лечиться, клубов и театров для отдыха, механизированного труда...

Особенно тяжело было в сельской глубинке, потому что более всего обходили вниманием крестьян. И мне как депутату хотелось сделать вес возможное, чтобы помочь людям.

Хотя и напряженно приходилось работать на сессии, однако депутатам выкраивали "окна" для посещения театров, музеев столицы. Я старался по возможности не пропускать ни одного такого "окна". Особенно меня привлекал Центральный музей В. Ж. Ленина...

В экспозиции музея находился экспонат, непосредственно связанный с историей завода, где я работал, с талантливым человеком, которого имел честь знать лично. Речь идет об уникальном образце оружия - крохотной винтовке-трехлинейке системы Мосина, изготовленной нашим заводским умельцем П. В. Алексеевым. Все в ней было настоящее, до самой последней детали. В первую годовщину Великого Октября этот удивительный подарок был вручен В. И. Ленину от рабочих старейшего Уральского оружейного завода в знак признательности.

В 50-е годы создателю винтовки П. В. Алексееву было уже за восемьдесят. Седой словно лунь, с пушистыми, лохматыми бровями, из-под которых зорко смотрели на собеседника живые серые глаза, Прокопий Васильевич стал продолжателем славного рода оружейников. Его дед строил завод, на котором долго работал отец Прокопия Васильевича и более 60 лет трудился он сам. Рабочий стаж мужчин этой семьи на заводе насчитывал более двухсот лет.

Смотрел я на музейный экспонат и будто вновь слышал глуховатый голос П. В. Алексеева, его неторопливую речь.

- Винтовочку-то я мастерил вручную, - рассказывал Прокопий Васильевич. Все детали такие маленькие, что пришлось сделать для более тонкой работы специальную дрель, микрометр, приспособления всякие миниатюрные. Работа так увлекла, что выполнил ее на одном дыхании. Под пятьдесят мне было тогда. В самом зрелом соку, можно сказать, состоял. Вот и решился столь почетный заказ изготовить. Да и очень хотелось нам, оружейникам, свой оригинальный подарок Ильичу преподнести. Туляков перещеголять задумали, доказать, что не только у них может быть мастер Левша. Мне вот довелось встречаться с членом ленинской семьи Лозгачевым-Елизаровым, так он рассказывал, как Ильич с гордостью показывал своим родным винтовочку-то, дескать, вот какие мастера есть у нас...

Рабочие-самородки... Мне немало довелось встречать таких людей на своем жизненном пути. Они вырастали из рабочей среды и сияли, словно звезды. Их таланты особенно ярко проявились в советское время, когда появилась возможность в полной мере раскрыться дарованию каждого. Оставаясь у станка или вырастая в выдающихся конструкторов, они своими уникальными делами дополняли друг друга, становясь гордостью рабочего класса, всего народа.

После окончания сессии Верховного Совета СССР я возвращался на родной завод, уже имея в запасе новые варианты совершенствования образца автомата. Идеи приходили ко мне, как правило, неожиданно: то в перерыве между заседаниями, то во время обеда, то ночью. Я сидел у окна вагона и расшифровывал заметки, сделанные сразу же, как только осеняла меня какая-нибудь идея.

На одной из станций увидел строй солдат. По всей вероятности, подразделение следовало на полигон. Под чехлами, в которых было укрыто оружие, угадал по форме автоматы АК. Должен заметить, что АК до середины 50-х годов носили только в чехлах: оружие считалось полусекретным. Категорически запрещалось давать его снимки в открытой печати, раскрывать тактико-технические характеристики.

Не знаю, насколько оправданным было это засекречивание (АК находился к тому времени на вооружении почти восемь лет) с точки зрения сохранения военной тайны, но то, что такой подход мешал нам, разработчикам оружия, и не давал возможности вести как следует боевую подготовку в войсках, на мой взгляд, было очевидным. Одно собирание гильз на стрельбище отнимало столько времени... Ведь требовалось найти все до единой, иначе и стрелявшего, и командира ждало суровое наказание.

Как всегда, после сессии - встречи с избирателями, с заводчанами. И конечно же, конструкторские дела. В. В. Крупин доложил о предложениях, связанных с заменой деревянных деталей автомата. При этом были учтены замечания заводских технологов. Береза на цевье и прикладе заменялась фанерной плитой. Накладку решили изготовлять из клееного шпона штамповкой. Рукоятку стали делать из пластмассы. Почти все детали подвижной системы полировались, применялся так называемый белый узел. Остальные детали автомата покрывались методом оксидирования. Позже такое покрытие заменили на фосфотирование с последующим лакированием, резко сократив полировку деталей.

Видимо, есть смысл дать короткую тактико-техническую характеристику АК-47, над доводкой которого мы работали в ходе его серийного производства. Так легче, полагаю, сравнивать его с другими образцами, в частности с модернизированным автоматом АКМ.

АК являлся автоматическим оружием, действие которого основано на использовании энергии пороховых газов, отводимых через отверстие в стенке ствола. Запирание канала ствола осуществлялось поворотом затвора и сцеплением его боевых выступов с боевыми упорами ствольной коробки. Питание шло из коробчатого магазина емкостью на 30 патронов. Ударный механизм куркового типа работал от боевой пружины. Спусковой механизм обеспечивал ведение одиночного и непрерывного огня. Переводчик огня одновременно являлся предохранителем, запирающим спусковой крючок.

При доводке автомат сделали в двух вариантах - с деревянным прикладом и с откидным металлическим прикладом, позволявшим в сложенном виде иметь значительно меньшую длину оружия. Последний вариант образца предназначался для вооружения специальных войск, в том числе воздушно-десантных.

Автомат с деревянным прикладом обеспечивал лучшую устойчивость оружия при стрельбе и позволял наносить удары прикладом в рукопашной схватке. Предназначался он для стрелковых подразделений. Для борьбы с противником в рукопашном бою к автомату присоединялся клинковый штык. Автоматический огонь основной вид огня из этого образца - наиболее действенен на расстоянии до 400 метров, а прицельная дальность стрельбы - 800 метров. Вес автомата без штыка, с неснаряженным магазином - 3,8 килограмма.

Ф. В. Токарев так высказался об АК: "Этот образец отличается надежностью в работе, высокой меткостью и точностью стрельбы, сравнительно небольшим весом". К примеру, в сравнении с ППШ, при тех же габаритах, массе и той же скорострельности, автомат имел в два раза большую дальность действительного огня. Он выделялся в лучшую сторону и по своим баллистическим свойствам, обеспечивая хорошее пробивное действие пули. Весомо улучшалась меткость огня одиночными выстрелами.

Тем не менее мы все равно продолжали искать новые пути дальнейшего повышения надежности оружия, точности стрельбы, снижения его веса.

Был объявлен специальный конкурс на снижение веса автомата. За каждый сэкономленный грамм - премия. Общими усилиями вводилось много новшеств в изготовление деталей: листовая штамповка, профильный прокат, пластмассы, новые марки сталей... Если бы мне в самом начале работы над проектом автомата сказали, чтобы я сделал его в три килограмма весом, я тогда не взялся бы, посчитал бы, скорее всего, такое предложение авантюрным. Но шло время - и у нас, разработчиков оружия, менялись представления о перспективах развития оружия, перед нами открывались новые технические возможности.

Очень многое в нашей работе значили терпение и настойчивость при воплощении задуманного в металл. Скажем, при модернизации автомата одних ударников было сделано более ста различных вариантов. А ведь, казалось бы, что может быть примитивнее этой детали? Слесари Павел Бухарин и Евгений Богданов, образовав вместе своеобразный сплав опыта и молодой настойчивости, в пятый, десятый, пятидесятый раз чеканили ударники. Одни из них от нагрузок ломались, другие не отвечали размерам, приходилось удлинять или, наоборот, укорачивать их.

И вновь Бухарин и Богданов становились за верстаки, закрепляли в тисках заготовки, брали в руки инструмент. Делали семидесятый ударник, потом восьмидесятый... и опять слышали от меня слова: "Не годится, выбрасываем".

Никто из них не обижался на придирчивость конструктора. Каждый понимал: модернизация автомата - не косметическая доводка, а качественный шаг вперед в разработке оружия, рывок к унификации образцов. Многое делалось поначалу вручную. Конструкторы, рабочие из нашей группы часто вечеровали на заводе, не считались со временем.

Описываемые события происходили в пору, когда страна продолжала напрягать усилия, поднимаясь из разрухи, нанесенной войной, когда не зажили еще глубокие раны, оставленные фашистами на многострадальной нашей земле. Поэтому в то время не было возможности обновлять технологию совершенствования оружия и особое значение придавалось поиску резервов непосредственно на рабочих местах, в цехах, в творческой инициативе каждого специалиста, на каком бы участке он ни трудился.

Огонь творчества надо было поддерживать, а людей пытливых, не стандартно мыслящих, не жалеющих времени для поиска новых подходов к конструированию, к разработке, совершенствованию образцов и производственной базы, всемерно поощрять. Правда, не так просто было тогда изыскать средства для материального вознаграждения заводских мастеров, лучших изобретателей и рационализаторов, да руководство завода нередко и забывало о такой важной стороне творчества, как его стимулирование.

На одном из этапов наших опытно-конструкторских работ Д. Ф. Устинов обратил внимание директора завода на то, что рабочих, техников и инженеров очень скупо поощряют непосредственно на предприятии, ничем не отмечают самоотверженный, инициативный труд людей.

Вскоре после приезда Дмитрия Федоровича появился приказ о премировании многих наших товарищей за активное участие в отработке изделий. Среди них инженеры-конструкторы В. В. Крупин, А. Д. Крякушин, В. Н. Пушин, техник-конструктор Ф. В. Белоглазова, фрезеровщик Г. Г. Габдрахманов, слесари П. Н. Бухарин, Е. В. Богданов, ложейник П. М. Пермяков.

В очередной свой приезд на завод Д. Ф. Устинов, любивший бывать в цехах и беседовать с людьми, расспрашивая о ходе опытно-конструкторских работ, поинтересовался:

- Поощрять-то вас начальство не забывает?

Получив утвердительный ответ, он удовлетворенно улыбнулся. Понимаю, что Дмитрий Федорович не случайно задал этот вопрос. Щепетильный, пунктуальный во всем, особенно в том, что касалось заботы о людях, он строго контролировал, как выполняются его указания на этот счет. И в бытность свою министром вооружения (с 1953 года - оборонной промышленности), и заместителем (позже первым заместителем) Председателя Совета Министров СССР, и секретарем ЦК КПСС, и будучи последние восемь лет своей жизни министром обороны СССР, Д. Ф. Устинов прежде всего искал общения с людьми, личного контакта с ними.

Мне довелось не раз встречаться с Д. Ф. Устиновым по своим конструкторским делам, присутствовать на его беседах с рабочими, конструкторами. Поражало умение Дмитрия Федоровича быстро находить общий язык с аудиторией, вызывать на откровенный разговор самого неразговорчивого собеседника. Наверное, этому помогало его человеческое обаяние. Дмитрий Федорович получил хорошую трудовую закалку, работая в молодые годы слесарем, а потом, после окончания Ленинградского военно-механического института, инженером-конструктором. Поэтому он хорошо знал и понимал людей, их нужды. На мой взгляд, быстрое продвижение по служебной лестнице (как известно, Д. Ф. Устинов в 33 года стал уже наркомом вооружения) нисколько не лишило его доброжелательного, заинтересованного отношения к человеку-труженику, чьим мнением он всегда дорожил, какой бы пост сам ни занимал.

В сложные 50-е годы поддержка Дмитрия Федоровича для меня значила многое. Он как-то по-особому, на мой взгляд, относился к оружейникам, в том числе и конструкторам. Наверное, сказывалось то обстоятельство, что сам он в свое время был тесно связан по инженерной специализации с конструированием вооружения.

"Оружейники... - пишет Д. Ф. Устинов в своих воспоминаниях. - Быть может, я воспринимал это слово и все, что стоит за ним, по-особому потому, что от оружейников, от их трудов, исканий, забот неотделима моя молодость, да что там говорить - вся моя жизнь. И конечно, в огромной степени потому, что вместе с ними я прошел Великую Отечественную войну".

Хорошо помню разговор, состоявшийся между нами в один из приездов Д. Ф. Устинова на завод.

- Как работаете, Михаил Тимофеевич? - поинтересовался министр, когда речь зашла о ходе опытно-конструкторских работ по модернизации АК-47 и о разработке унифицированных образцов оружия.

- Стало полегче, Дмитрий Федорович. Наконец-то у нас есть свое единое конструкторское бюро. А до этого шесть лет, можно сказать, в одиночку на заводе довелось работать.

- И что, тебе никто не помогал?

- Почему же, помощь оказывали, подключая к разработке тем инженеров из отдела главного конструктора. Но только теперь вот приказом директора утверждена организационная структура нашей группы. Правда, за то, чтобы конструкторское бюро получило право на существование, пришлось крепко драться, - вырвалось у меня признание.

- Как драться? Я, например, не могу понять позицию некоторых наших авиационных и танковых конструкторов, пытающихся отделиться от производства. А тут, оказывается, разработчику оружия пришлось бороться за право создать КБ на заводе. Любопытная ситуация. Ну-ка расскажи подробнее, - подошел ко мне поближе Д. Ф. Устинов, выразительно взглянув на директора завода К. А. Тихонова и секретаря парткома И. Ф. Белобородова.

- Константин Алексеевич и Иван Федорович могут подтвердить: мне пришлось даже с критикой в их адрес выступать на партийно-хозяйственном активе, говорить, что у нас на заводе распыляют конструкторские силы по отдельным мастерским, цехам и отделам, а это затягивает выпуск новых станков и изделий.

- Было такое, Иван Федорович? - повернулся министр к секретарю парткома.

- Все верно, Дмитрий Федорович.

- Забываешь, Иван Федорович, проверенный опыт, - укоризненно покачал головой Устинов. - Помнишь конец сорок первого года? Тогда производство оружия на заводе стал тормозить кузнечный цех, где ты был начальником. Помнишь, какой выход мы в то время нашли? Создали единую группу конструкторов, технологов, других специалистов, спроектировали новое кузнечное оборудование, на металлургическом заводе его изготовили, и кузнечный цех перешел на многоручьевую штамповку. Что, в свою очередь, помогло успешно перевести производство оружия на поток. Вот что значит создание мобильной конструкторской группы с включением в нее опытных специалистов-производственников. Разве можно сдавать в багаж опыт организации дела, позволявший нам подниматься на качественно новый технический уровень? А в случае с Калашниковым вы медлили неоправданно. Тем более что он включился в разработку таких опытно-конструкторских тем, которые в одиночку сейчас не решить.

Министр прошелся по кабинету, помолчал немного и продолжил свой монолог:

- Вам ли не знать, что главным требованием к оружию было и есть обеспечение его превосходства над аналогичным образцом оружия противника. Подчеркиваю: не соответствие ему, не приближение к нему, а именно превосходство по всем параметрам. Такое, которое имеет сейчас АК, превосходить должны, следовательно, и модернизированные, и новые образцы. В условиях усиливающейся "холодной войны" именно такой подход к созданию и совершенствованию оружия приобретает постоянно возрастающее значение для обеспечения высокой боевой готовности Вооруженных Сил, надежной защиты завоеваний социализма и мира.

У Д. Ф. Устинова было какое-то удивительное чутье на все новое, что рождалось в отрасли, особенно на заводах. Его всегда отличало стремление поддерживать новаторов, широко использовать достижения науки и техники для совершенствования технологии производства. Генерал-полковник И. В. Илларионов, многие годы работавший под руководством Д. Ф. Устинова, рассказывал: "Дмитрий Федорович обладал незаурядным организаторским талантом. В большом и малом нарком требовал в первую очередь отличного знания своего дела. Кстати, сам Дмитрий Федорович показывал в этом пример. Хотя по образованию он был артиллерийским инженером, но, когда стал директором завода, наркомом, уже считался среди подчиненных большим авторитетом, разбирался во всех тонкостях технологии производства оружия".

Во время войны Д. Ф. Устинов стал инициатором широкого и смелого применения комплексного метода оперативного освоения новых образцов оружия, новых технологических приемов и схем, совершенно не сбивавшего ритм основного производства. Впервые опробованный и внедренный в военные годы на нашем заводе, этот метод активно работает и сейчас, когда возникает необходимость заглянуть в завтра, подумать о перспективе, перейти на новую технологию или резко увеличить выпуск оружия, быстро освоить новые формы организации производства.

В чем суть этого метода? Покажу на примере освоения АК-47. Прежде всего на заводе было установлено, кто будет осваивать новый вид изделия, кто может это сделать лучше и быстрее. То есть осуществлялась так называемая расцеховка. Потом выделили наиболее сложные, трудоемкие, или, как принято говорить, "командные", узлы и детали, от производства которых зависел в немалой степени успех освоения серийного выпуска в целом. Производство таких узлов и деталей поручили наиболее квалифицированным специалистам. Необходимое оборудование, оснастка и конечно же люди сосредоточились в одном месте - опытном цехе. Все это представляло собой своего рода ядро, организационную структуру в малом размере, в которой воплощались все звенья и черты будущего большого производства. Когда освоение нового изделия достигло должного уровня, оно было развернуто в поток.

А вот, скажем, с выпуском ручного пулемета было несколько по-другому. Когда при освоении РПК новую организационную структуру отработали на нашем заводе до конца, ее в полном составе передали на одно из оборонных предприятий отрасли и поручили ему массовый выпуск пулемета. Такой подход, такой маневр обеспечили быстрое развертывание самостоятельного производства нового изделия на другом заводе без ломки основного производства.

Говоря о Д. Ф. Устинове, вновь хочется обратиться к словам Игоря Всеволодовича Илларионова:

"Если при Сталине он еще не был в "высшем эшелоне власти", вроде бы не мог полностью отвечать за его действия, то при Хрущеве и особенно при Брежневе непосредственно участвовал в формировании государственной политики.

Но у меня не повернется язык сказать, что Дмитрий Федорович был одним из тех руководителей, кто привел страну к застою. Время, конечно, накладывало отпечаток и на его деятельность, не могло не накладывать. Но если говорить в целом, то на протяжении десятилетий главным для него была как раз таки борьба с консерватизмом, успокоенностью, самолюбованием, местничеством".

Общаясь с Д. Ф. Устиновым на протяжении многих лет, могу подтвердить, что знал я его именно таким.

Еще один очень важный фактор, считаю, повлиял на то, что директор предприятия повернулся лицом к нашим конструкторским заботам, по-государственному взглянул на мою деятельность как ведущего разработчика оружия. Я имею в виду активную поддержку моей позиции по созданию конструкторского бюро со стороны тогдашнего первого секретаря обкома партии М. С. Суетина. Часто бывая на заводе (насколько мне известно, для Михаила Сергеевича вообще не была характерна приверженность к кабинетным заседаниям), он глубоко вникал в ход опытно-конструкторских работ, хорошо знал людей, их нужды, запросы, настроения и умел энергично влиять на положение дел политическими формами и методами работы.

Именно М. С. Суетин поддержал мое критическое выступление на партийно-хозяйственном активе и, взяв поднятые мной вопросы на контроль, способствовал скорейшему решению проблем.

1955 год. Он в моей конструкторской судьбе, я считаю, стал заметной вехой, подарил радость совместной творческой работы с людьми, объединенными в единую конструкторскую группу. Мы словно на крыльях летали. Нам представлялось, что нет и не будет перед нами непреодолимых барьеров и, за какую опытно-конструкторскую тему мы ни взялись бы, у нас обязательно все получится. Все мы, особенно инженеры-конструкторы, были молоды, энергия била через край, идеи рождались одна за другой.

У нас складывался интересный коллектив. Неугомонный, постоянно нацеленный на творчество Владимир Васильевич Крупин. Всегда имеющий собственное мнение и отстаивающий его до конца Алексей Дмитриевич Крякушин. Чуть позже пришли к нам Валерий Александрович Харьков, любящий основательно помозговать над проблемой, которого мы называли ходячей энциклопедией, и неторопливый, обстоятельный Виталий Николаевич Пушин.

Надежными помощниками в работе над проектами образцов стали тогда несколько обаятельных женщин, включенных в нашу группу. Среди них техник-конструктор Ф. В. Белоглазова, копировальщица В. А. Зиновьева. Немало полезных рекомендаций мы получали от инженера-аналитика Ф. М. Дорфман. И конечно же, нашей лучшей опорой во всем, что касалось изготовления опытных деталей в металле, были фрезеровщик Г. Г. Габдрахманов, токарь Н. А. Бердышев, слесарь-механик П. Н. Бухарин и слесарь-отделочник Е. В. Богданов.

Я неспроста выделяю фамилии этих людей, хотя мог бы сейчас назвать еще десятки имен тех, кто непосредственно участвовал в работе над доводкой АК-47 в опытном цехе и на производстве. Просто на этапе решения опытно-конструкторских тем, модернизации автомата и создания первых унифицированных образцов именно на этих людей, составлявших костяк группы, пала наибольшая нагрузка, именно они внесли наибольший вклад в рождение целой семьи унифицированного автоматического стрелкового оружия нашей системы.

Горячим обсуждениям и спорам не было конца. То и дело ставили друг перед другом вопрос, тот ли путь выбрали, дорабатывая или заново делая деталь? Радовались вместе, шумно, бурно каждой, даже самой маленькой победе. Все мы буквально жили производством. Устранение неполадок и упущений воспринимали как личную и неотложную заботу, заинтересованно подходили ко всему, что могло служить достижению общего успеха. Вместе росли, мужали профессионально и нравственно. И это, считаю, было не менее важно, потому что коллективный труд, коллективное творчество в конструировании - необходимое условие качественного рывка вперед. Помнили, что любые результаты в конструировании, в частности в разработке оружия, как бы значительны они ни были, создаются, собираются по крупицам руками, умом, сердцем каждого из тех, кто стоит за верстаком и у станка, кто корпит над анализами в лаборатории, кто прокладывает линии на кульмане...

Моя вторая академия

Пожалуй, самым драматичным в моей конструкторской судьбе, да и в жизни всех членов нашей группы, стал 1956 год. Вроде бы ничто в принципе не предвещало бури. Мы продолжали увлеченно трудиться над модернизацией автомата, улучшая конструкцию АК и на его основе воплощая параллельно в металл детали будущего унифицированного образца - ручного пулемета.

В феврале состоялся XX съезд КПСС. Мы жадно вчитывались в его материалы, поражались размаху предстоящей работы, удивлялись смелости выступлений делегатов съезда, пусть и приглушенным, но все равно неожиданным для нас оценкам деятельности И. В. Сталина. Центральный Комитет партии призвал парторганизации к всемерному развитию критики и самокритики, к взыскательной оценке результатов проделанной работы, к решительной борьбе с проявлениями самообольщения, хвастовства и зазнайства.

Этот призыв как нельзя лучше отвечал настроениям коммунистов и всего народа. В нашей заводской парторганизации, как, собственно, и во всех партийных первичках страны, принципиально анализировали все, чего достигли мы к тому времени, о недостатках говорили друг другу открыто, прямо в глаза, невзирая на должности. Мы вступали в период, который во второй половине 80-х годов назовут хрущевской "оттепелью".

Однако приход весеннего тепла связан обычно не только с ласковым солнечным светом, но и с природными катаклизмами, оползнями, буйством вод. Оттепель в обществе несла нравственное очищение, освобождение от того, что породил культ личности, вызвала к жизни потребность людей в полный голос говорить правду. Она, впрочем, не обошлась и без моральных оползней, один из которых, зацепив меня, отозвался в моем сердце глубокой душевной болью.

Летом я собирался по своим конструкторским делам в Среднюю Азию. В том году там шли войсковые испытания автоматов, изготовленных с учетом всех замечаний и предложений, высказанных на предыдущих полигонных испытаниях и непосредственно на заводе. Попутно хотел встретиться с изобретателями и рационализаторами Туркестанского военного округа и сотрудниками окружной газеты "Фрунзевец", настойчиво приглашавшими меня к себе. В середине 50-х годов АК рассекретили, меня как его конструктора "приоткрыли", и из редакций стали приходить письма с просьбой рассказать о том, как я стал разработчиком автоматического стрелкового оружия, что думаю о перспективах его развития.

Одни из первых таких обращений поступили из редакции "Фрунзевца" и многотиражной газеты "Сталинец". То, что именно из этих периодических изданий прежде всего пришли письма, нет ничего удивительного. С Туркестанским военным округом связано начало моей конструкторской деятельности в военные годы, о чем, кстати, мне не забыл напомнить редактор газеты "Фрунзевец" полковник А. П. Карбовский. А в редакции "Сталинца" служил в то время корреспондентом Е. Минаев, знавший меня по заводу, на котором изготовлялась первая опытная серия АК-47 для войсковых испытаний и где он тогда был партийным работником.

Я охотно откликнулся на предложение редакций, выслал им подготовленные мною статьи, а в личном письме А. П. Карбовскому сообщил, что буду в Ташкенте, по всей вероятности, в июле или в августе. Так оно и получилось. В один из знойных летних дней отправился в Среднюю Азию.

Не думал не гадал только, что вскоре придется мне срочно возвратиться на завод и связано это будет с партийным собранием заводоуправления, на котором обсуждалось постановление ЦК КПСС "О преодолении культа личности и его последствий". Доклад на нем сделал директор завода. В прениях поднимались проблемы местной жизни. Правда, фамилии в выступлениях почти не назывались. Пожалуй, самыми сильными критическими стрелами были безадресные - "отдельные руководители общезаводских отделов высокомерно обращаются со своими подчиненными, не считаются с их мнением".

Однако одно имя в одном из выступлений все-таки прозвучало. Обратимся к заводской многотиражной газете "Машиностроитель", давшей отчет с партсобрания.

"Конструктор т. Драгунов привел несколько примеров о том, что некоторые работники держат себя особняком по отношению к коллективу. В частности, он рассказал о высокомерном поведении конструктора т. Калашникова. Тов. Калашников не считается с мнением рядовых конструкторов, игнорирует их предложения. Нередки случаи, когда заслуги целого коллектива приписываются одному т. Калашникову",

Вот такой, лично для меня неожиданный, выпад моего коллеги. Мы с ним работали рядом. Не скажу чтобы были близкими друзьями, но нас связывали деловые, творческие контакты. Евгению Федоровичу Драгунову не откажешь в оригинальности конструкторского мышления, в творческих способностях. Настоящей его удачей, результатом упорного труда стало создание принятой в 1963 году на вооружение самозарядной снайперской винтовки ОВД системы, и поныне у нас являющейся наиболее совершенной из всех образцов этого типа.

В середине 50-х годов Е. Ф. Драгунов начал проектирование и разработку винтовки, активно включившись в конкурс по ее созданию. Так что он работал над опытно-конструкторскими темами самостоятельно, в нашу конструкторскую группу не входил и никаких вроде бы претензий мы друг к другу не имели. Да вот выяснилось, не все так просто.

Создание опытно-конструкторской группы под моим руководством и ее плодотворная годовая работа не давали моему коллеге покоя и, видимо, вызывали чувство зависти. Е. Ф. Драгунову не нравились моя манера поведения, взаимоотношения с людьми. Наверное, я действительно не во всем бывал безупречен, порой резковат, порой слишком категорично отвергал те или иные предложения конструкторов, работавших рядом со мной. Наверное... Потому что я действительно не ангел...

Однако, к сожалению, поводом для выступления Евгения Федоровича послужили не благие намерения критическим словом воздействовать на исправление моего характера и устранение упущений в руководимом мною конструкторском бюро (тем более что на собрании я не был, находился в командировке, и не мог лично выступить). Дело в другом: под маркой преодоления культа личности и его последствий хотели развенчать или хотя бы просто унизить личность ведущего конструктора, слишком дерзко и смело, по мнению некоторых, взлетевшего в творчестве. Такая вот сложилась ситуация.

Мне пришлось срочно возвратиться из Средней Азии и просить об отстранении меня от выполнения опытно-конструкторских работ до того момента, пока компетентная комиссия не разберется, чьи заслуги, как заявил Драгунов, мне приписаны или я сам себе приписывал. Слишком серьезным, тяжким было обвинение. Не считаться с таким фактом я не мог. Так что мною руководило не уязвленное самолюбие, а восстановление истины.

Много горьких дум довелось передумать, пока находился не у дел. Приходил домой и не мог найти себе места. Размышляя, все больше укреплялся в мысли, что по работе нашей группы, по мне лично выпущен заблаговременно подготовленный и прицельный залп. Кое-кому не нравились, видимо, наша творческая независимость, наше стремление на все иметь свое мнение, проверенное опытом. Не нравилось, что мы нередко выходили на прямые связи с главным заказчиком, с министерствами. И начало формироваться мнение: он много на серя берет, он прыгает через головы, его следует остановить.

И вот остановили. Надолго ли? Впрочем, остановили лишь меня.

Я продолжал ходить на работу, многократно анализировал свои конструкторские замыслы, но активного руководства в творческой группе не осуществлял. Группа как бы продолжала работу самостоятельно. В. В. Крупин информировал меня, как идут дела по разработке опытных тем, советовался по наиболее сложным вопросам. В один из дней у меня состоялся разговор с секретарем партийного бюро заводоуправления А. Я. Матвеевым. Переживая случившееся со мной, он близко к сердцу принял все, что произошло на том собрании.

- Мало, очень мало внимания уделял я нравственной атмосфере в отделе главного конструктора, - говорил Матвеев. - Как-то не удалось нам до конца осознать, что именно вы, конструкторы отдела, являетесь, по сути, проводниками технической мысли на заводе, творцами нового, повлиять на то, чтобы в вашей среде господствовал дух активного творчества...

- Может, вам себя и не стоит так бичевать, Александр Яковлевич. В нашем цехе вы не раз бывали и старались вникать в то, как нами решаются опытные темы, - попытался я успокоить Матвеева.

Секретарю партбюро не откажешь в самокритичности.

Однако и он, по всей видимости, продолжал оставаться в плену представлений, которые создавались на заводе людьми, не видевшими ничего, кроме местнических интересов. Иначе чем объяснить его упрек по поводу того, что мое стремление постоянно держать связь с главным заказчиком и нашим министерством не делает мне чести.

- Понимаешь, твои запросы, обращения наверх вызывают явное раздражение, говорил мне Матвеев. - Получается, будто ты один беспокоишься за судьбу опытно-конструкторских работ да личный интерес отстаиваешь.

- Вот и вы, Александр Яковлевич, оказывается, не до конца поняли мою позицию. - Горькая обида вновь всколыхнулась во мне. - Вспомните, о чем я вам говорил, когда мы встречались в цехе или в отделе? До каких пор мы новые изделия будем создавать и испытывать в запущенных помещениях и на старом оборудовании? Почему опытные цехи занимаются серийной продукцией, а нередко вообще исполнением посторонних заказов? Разве вам неизвестно, что я десятки раз устно и письменно обращался к директору завода, в партком о создании хотя бы сносных условий для работы? Разве вы не читали письма из ГАУ и нашего министерства, где говорилось, что работа по созданию новых образцов ведется заводом крайне медленно.

Монолог мой был длинным. Каждая проблема - боль сердечная. Секретарь партбюро слушал опустив голову, не прерывая, осмысливая, видно, мои слова.

- Скажите, почему я, конструктор, должен делиться приоритетом в разработке новых изделий, если этот приоритет принадлежит мне? К тому же я приехал на завод с уже готовым образцом. Иное дело - коллектив завода, его технических служб помогает в доработке этого изделия, разрабатывает технологические процессы, предлагает применение наиболее подходящих материалов, заготовок, защитных покрытий, решает другие производственно-технические вопросы, связанные с организацией массового производства. Может, кое в чем следовало бы разобраться и парткому, и вам. Почему лишь вмешательство приехавшего на завод начальника ГАУ позволило наконец-то решить проблему выделения для нас помещения для сборки образцов? Почему только после неоднократных письменных и устных указаний из Министерства оборонной промышленности организовали, прямо скажем, карликовую конструкторскую группу? Почему?.. - Я ставил и ставил перед Матвеевым вопросы.

- Воистину точно сказано, что всякому новому знанию

противостоит зависть, вооруженная вроде бы здравым смыслом, - вдруг проговорил Матвеев. - Вот что, Михаил Тимофеевич, не будем пороть горячку. Во всем надо обстоятельно разобраться. Если Драгунов не прав, я думаю, он должен перед тобой извиниться.

Видимо, по каким-то каналам о создавшейся ситуации узнали в ГАУ и в нашем министерстве. Из Москвы мне позвонил Е. И. Смирнов, тогда начальник управления стрелкового вооружения, средств ближнего боя и выстрелов к ним.

- Вы своим внезапным отъездом из Средней Азии приостановили испытания изделий там, на месте. В чем дело?

Я объяснил ситуацию. Евгений Иванович, человек деликатный, не стал больше ни о чем расспрашивать, лишь пожелал:

- Постарайтесь, чтобы конфликт не отразился на главном - на доводке образцов. Надеюсь в скором времени увидеть вас активно включившимся в орбиту решения всех неотложных задач.

Можно было понять начальника управления. Для заказчика выход из конкурсной борьбы кого-либо из конструкторов даже на короткое время неизбежно отражался на ходе соревнования, на качестве испытаний. Нисколько не удивился, вскоре увидев Смирнова на заводе. Товарищи из ГАУ всегда оперативно реагировали на любые задержки в работах по их заказам.

К тому времени конфликт мы исчерпали. Состоялось партийное собрание заводоуправления, где секретарь парткома в своем выступлении признал необоснованность обвинений в мой адрес. Его поддержали коммунисты. Личные извинения принес и Е. Ф. Драгунов. У меня будто гора с плеч свалилась.

Может, и не стоило бы вспоминать об этом, не стоило бы тревожить давно зажившую душевную рану. Но не хочу, как говорится, выкидывать слов из песни, сглаживать углы... Все было в жизни, к сожалению, далеко не так просто. Сталкивались суждения, позиции, мнения. И не все из них замешивались на искреннем желании продвинуть вперед дело. Хорошо, если человек находил мужество признать свою неправоту.

Мне довелось не раз слышать миф о моем фантастическом везении, о редчайшем благоприятствовании судьбы всем моим начинаниям. Действительно, мне везло. Прежде всего везло на встречу с людьми удивительно чуткими на все новое, ценящими в другом человеке его приверженность к творчеству, к неустанной работе. О многих из них я уже рассказал и еще о многих расскажу. А вот что касается редчайшего благоприятствования судьбы моим начинаниям - тут я считаю, много надуманного, идущего от какой-то непонятной для меня зависти к успеху другого.

Через многие коварные препятствия пришлось пробиваться. Встречалось все на моем пути: и радость первых побед, и горечь неудач, и непонимание предлагаемых мною конструкторских идей, и вдруг распространившееся в связи с разработкой в 70-е годы системы АК-74 такое мнение: "А что нового сделал Калашников? Только цифры в обозначении образцов переставил местами. Был автомат АК-47, стал АК-74".

И все-таки, как бы тяжело порой ни приходилось, не это определяло мою конструкторскую судьбу. Главным ее движителем была работа, я бы сказал, буквально до седьмого пота. Мне очень близко, например, по духу признание конструктора 9-мм пистолета ПМ Николая Федоровича Макарова. В одном из писем автору книги "Советское стрелковое оружие" Д. Н. Болотину он делился:

"Чем можно объяснить мой успех в создании пистолета? Прежде всего колоссальным трудом, который я вложил в это дело. Достаточно сказать, что я в то время работал ежедневно, практически без выходных, с 8 часов утра и до двух-трех часов ночи, в результате чего дорабатывал и расстреливал образцов в два, а то и три раза больше, чем мои соперники, что, безусловно, дало возможность в совершенстве отработать надежность и живучесть".

Прав Макаров: надо работать в несколько раз больше и эффективнее соперников, если хочешь довести конструкцию до совершенства, добиться победы в конкурсном состязании.

Модернизация автомата и разработка на его основе унифицированных образцов у нас шли практически параллельно. На полигон и в войска мы ездили часто по очереди: конструкторы и слесари-отладчики. Как-то получаю с полигона телетрамму: "Решето хорошее. Хожу руки карманах. Женя".

Отдавая мне бланк телеграммы, работница почтового отделения не сдержалась, спросила:

- Что за волшебное решето вы отправили товарищу? Неужели оно само все делает, а он рук не прикладывает?

- Вот сделали такое, теперь н сами не рады, лентяев воспитываем, рассмеялся я.

Телеграмму прислал Евгений Васильевич Богданов. На полигоне в те дни испытывали образец ручного пулемета, и слесарь-отладчик представлял там всю нашу конструкторскую группу. По условиям конкурса информировать ведущего разработчика о ходе испытаний не разрешалось. К тому же открытым текстом говорить об этом по телефону (хотя часто по телефону и связаться со мной было невозможно) или телеграфировать было нельзя. Это значило пойти на разглашение служебных сведений. Вот мы и договорились с Богдановым об информации на условном языке.

Решето, если перевести с эзопова языка на обычный, разговорный, означало у нас такой важнейший показатель, как кучность. У ручного пулемета по сравнению с автоматом мы удлинили ствол на 95 миллиметров, чтобы поднять начальную скорость пули, увеличить дальность действительного огня и улучшить кучность стрельбы. Внесли и ряд других конструктивных изменений. Устойчивость обеспечивали за счет легких сошек, видоизменили приклад. И конечно же, все мы, оставшиеся на заводе, переживали, как поведет себя новый образец.

И вот сообщение Богданова: кучность хорошая. Как тут не порадоваться!

А что крылось за словами "хожу руки карманах"? Выражение это носило и прямой, и переносный смысл. Дело в том, что представителям заводов, КБ делать записи во время испытаний запрещалось. Всеми подсчетами занимались сами испытатели. Мы могли только подойти к мишеням и посмотреть, куда и как попали пули. Тот, кто при осмотре мишеней нарушал запрет, удалялся со стрельбища. Наверное, такие требования слишком жесткие. Но все находились в равных условиях и пенять тут было не на кого.

Так вот, Богданов ходил к мишеням, обычно держа руки в карманах. В одном из них у него хранились обломанный карандаш и небольшой листок бумаги, на котором он, не вынимая руки из кармана, записывал результаты. Когда стрельба заканчивалась, Евгений Васильевич шел в укромное место и расшифровывал свои каракули. Таким образом картинка результатов прояснялась.

Наивно? Примитивно? Наверное. Но тогда еще не существовало на направлениях пультов обратной информации, где электроника фиксировала бы результаты стрельб. Ну а кучность можно было определить лишь по "дыркам" в мишенях.

Теперь о переносном значении выражения. Для нашей труппы "ходить руки в карманах" являлось своеобразным фирменным символом. То есть мы старались на заводе так отработать образец, чтобы на испытаниях он не давал задержек, чтобы мы уже не касались его руками, зная, что оружие не подведет.

Телеграмму Богданова я показал Крупину. Владимир Васильевич занимался отработкой ряда основных узлов образца.

- Вот она что значит, живинка в деле! - воскликнул Крупин.

- Ты хочешь сказать, у нас все идет, как у героя известного сказа Бажова? - уточнил я, забирая у Владимира Васильевича телеграмму.

Нам очень нравился бажовский персонаж умелец Тимоха Малоручко, который обучался угольному делу у деда Нефеда. Среди различных приемов в работе дед учил Тимоху регулировать тягу при топке: "По этим вот ходочкам в полных потемочках наша яшвинка-паленушка и доскакивает, а ты угадай, чтобы она огневкой не перекинулась либо пустодымкой не обернулась. Чуть недоглядел либо перегар, либо недогар будет. А коли все дорожки ловко ухожены, уголь выйдет звон звоном". Когда Тимоха овладел всеми приемами в работе, дед Нефед и сказал о живинке ласково: "Она, понимаешь, во всяком деле есть, впереди мастерства бежит и человека за собой тянет".

Ох, сколько нам пришлось помучиться, чтобы угадать ту самую "живинку в деле", чтобы у наших образцов "либо перегара, либо недогара" не случилось! Мы ломали голову над проблемами, часто забывая о сне и отдыхе. На одном из этапов никак не могли найти подход к решению вопроса подачи патронов в ручном пулемете. Засиживались у кульмана допоздна, а дело с места двигалось плохо.

В один из таких вечеров, где-то около полуночи, увидев, вероятно, свет в нашей комнате, к нам заглянул задержавшийся на заводе по каким-то срочным делам главный конструктор В. И. Лавренов.

- Нет, друзья, так не годится. Я вижу, вы уже до того начертилисъ, что и не соображаете, куда линии прокладываете. - Василий Иванович взял из рук Крупина чертежные принадлежности, положил их на стол. - Вот что, идемте ко мне. Я вас крепко заваренным чаем угощу, может, и прояснятся тогда ваши головушки для новой работы.

Заметив нашу нерешительность, Лавренов взял нас под руки и вывел из комнаты. Мы прошли гулким, молчаливым коридором в его кабинет. Василий Иванович открыл крышку термоса, разлил по стаканам горячий чай, пододвинул посуду поближе к нам.

- Пейте. Это вас взбодрит. И о работе больше ни слова. До утра. Уяснили?

Мы с Крупиным молча глотали дымящуюся, черную от крепости жидкость, и казалось нам, ничего нет лучше на свете, чем этот полуночный чай. Не заметили, как опорожнили стаканы.

- Больше нет, - перехватил Лавренов наши взгляды, обращенные на термос. А сейчас идите домой. Утро ночи мудренее. Да и пешая прогулка по ночному прохладному городу вам, надеюсь, никак не помешает.

За заводской проходной рябилась вода пруда. Дохнуло свежестью, запахом неблизкого леса. С невысокого пьедестала смотрел на нас из полутьмы бронзовый основатель завода горный инженер А. Ф. Дерябин. Мы опять как заведенные вышли на проблему, которая нас так волновала.

- Ясно, что трудно совместить в унифицированных образцах ленту и магазин. А уж о каком-то неотъемном магазине и речи не может быть, - прервал молчание Крупин.

- Что ты предлагаешь реально?

- Что? Вот сто патронов - это для нашего пулемета мечта. А для автомата достаточно и того, что есть.

- Давай будем искать решение где-то посередине. - Я вышел на середину улицы и жестом условно разделил ее на две равные части. - Почему? Да потому что мы не сможем вытеснить ленту, если в нашем магазине не уместится количество патронов, близкое к тому, которое входит в коробку дегтяревского пулемета.

- А что, если нам взять за исходное число семьдесят пять? - продолжил мою мысль Крупин. - И принять как вариант дисковый, круглый, магазин?

- Вот это уже ближе к делу. - Мне понравилось предложение Владимира Васильевича. - Но будем держать в уме и вариант секторного магазина. Такого, как у автомата, только емкостью побольше, скажем, на десяток-полтора выстрелов. Как ты думаешь?

- Завтра с утра надо все это хорошенько обмозговать, - согласился Крупин. - Так сказать, изобразить на чертежной доске.

- Не знаю, что будет завтра, - рассмеялся я. - А сегодня с утра мы точно должны хотя бы эскизные наброски сделать.

Домой каждый из нас попал часам к двум ночи. А рано утром, наскоро перекусив и поймав укоризненный взгляд жены, которая видела меня, как и дети, последнее время довольно редко, я уже спешил на завод. Однако опередить Крупина не успел. Владимир Васильевич стоял у доски и чертил эскизы.

Развить идею, воплотить ее немедленно графически - стихия Крупина. Причем он старался чертить детали, узлы всегда в масштабе один к одному. Такой подход позволял избежать ошибок в размерах, когда что-то делали заново.

В эскизах рождался новый магазин необычной формы. Пока в контурах, набросках. Увлекающийся по характеру, Владимир Васильевич уже нетерпеливо поглядывал на дверь.

- Ты куда это собираешься? - спрашиваю.

- В цех надо. Богданову хочу эскиз показать. Магазин поначалу вручную сделаем. Дело тонкое. Его только Женя своими чувствительными руками осилить сумеет.

- Подожди. Прикинем еще раз, - останавливаю Крупина. - Да и Богданов с Путиным сейчас "живучку" испытывают. Не до того ему.

- Ладно. Отложим немного. Потом попробую подключить кого-нибудь из слесарей опытного цеха. Не откажутся, надеюсь, помочь нам.

То, что он уговорит рабочих помочь, я не сомневался. Такой уж у него характер: если не удавалась атака с фронта, он не отчаивался, пробовал зайти с флангов или с тылу, но своего всегда добивался. Удивительно, мы с ним проработали бок о бок почти полтора десятка лет, и ни разу у нас не было конфликтных ситуаций, даже повода для них, хотя по темпераменту, по многим позициям мы совершенно разные люди. Нас объединяли прежде всего дело, увлеченность работой, а все остальное, мы считали, недостойно быть яблоком раздора. Мне порой казалось, что Владимир Васильевич и во сне не выпускал из рук ариаднину нить и всегда умел выбрать способ действий, помогавший выйти из затруднительного положения, решить сложный вопрос.

В ходе модернизации автомата мы изменяли многие детали, по-другому делали командные узлы, максимально упрощая образец, повышая его живучесть и надежность. Одна из первоочередных задач, которую наметили тогда, - перейти от фрезерованной ствольной коробки к штампоклепаной конструкции из листовой стали. К сожалению, наше предложение не нашло поначалу поддержки у технологов. Некоторые из них категорически воспротивились такому переходу, мотивируя это тем, что детали при закалке станет "вести" и они не будут соответствовать размерам.

Технологов можно было понять: ствольная коробка шла из-под фрезерного станка, опыта штамповки не имели. Непривычное, новое пугало, вызывало робость.

- Михаил Тимофеевич, давайте мы с Бухариным сами изготовим несколько ствольных коробок. Убедим технологов действием, - начал заводиться Крупин. Стыдно уже из 5,5-килограммовой поковки получать всего лишь килограммовую коробку. Четыре с половиной килограмма металла в стружку уходит.

- А кто сборку клепать будет? Бухарин один не поспеет.

- Я с ним за верстак встану. Надо же нашим фомам неверующим - технологам доказать, что безвыходных положений не бывает, - горячился Владимир Васильевич.

Энергия в нем просто била ключом. Он действительно где-то месяца на полтора ушел в рабочие, занялся клепкой деталей. С оклада инженера его перевели на сдельную оплату. Так требовали обстоятельства. Владимира Васильевича выручали огромная работоспособность и стремление обязательно довести дело до конца.

Почему мы так торопились? Почему отодвинули на второй, даже на третий план отдых, полноценный сон? Казалось бы, и время-то не военное, нет необходимости спешить. Причин существовало несколько. Одни из них были объективного характера, другие - субъективного свойства.

Пожалуй, главный фактор, повлиявший на повышение интенсивности работы, творческого поиска конструкторов-оружейников, КБ - это осложнившаяся международная обстановка. Страна переживала нелегкое время. Для обеспечения благосостояния советских людей еще многого не хватало. А над миром вновь стали сгущаться тучи военной опасности. Известная фултонская речь Черчилля прозвучала призывом к созданию англо-американского военно-политического союза, направленного против СССР и стран, избравших путь прогрессивных социально-политических преобразований.

Был создан Североатлантический блок. В центре Европы родился опасный очаг новой войны, угрожавший безопасности народов и миру на Земле. Возникла необходимость объединенным силам международного империализма противопоставить объединенную мощь миролюбивых социалистических государств, создать надежную систему их коллективной защиты и обеспечения безопасности.

В мае 1955 года в Варшаве состоялось подписание коллективного союзнического Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, вошедшего в мировую историю как Варшавский Договор. Его сердцевину составляли обязательства по совместной обороне. Для заблаговременной подготовки к эффективной совместной обороне на случай вооруженного нападения Договаривающиеся Стороны согласились на создание Объединенного командования вооруженных сил. Первым в их истории Главнокомандующим Объединенными вооруженными силами Варшавского Договора, председателем Военного совета был назначен Маршал Советского Союза И. С. Конев.

С самого начала создания Военный совет, решая задачи организации боевой подготовки войск, определял принципы, формы и методы установления единства в подходе к комплектованию соединений и частей, их технического оснащения, создания систем управления войсками. Все это требовало большой организаторской работы со стороны главнокомандующего и его штаба.

Одним из основных направлений развития сотрудничества вооруженных сил социалистического содружества наряду с координацией планов их развития, осуществлением согласованных мероприятий по совершенствованию боевой подготовки являлось проведение единой военно-технической политики. Требовалось решить вопросы, связанные с оснащением соединений и частей едиными современными комплексами техники и вооружения.

Все эти вопросы остро стали перед Военным советом. И, как я понимаю, Маршал Советского Союза И. С. Конев проводил консультации не только с военачальниками, но и с конструкторами различных систем, чтобы выработать единый взгляд на то, каким оружием будут оснащены войска. Видимо, этим и объяснялось его совершенно неожиданное для меня приглашение прибыть к нему для беседы.

Что я знал о И. С. Коневе? Впервые мне довелось услышать о нем в военную пору, в сорок первом, когда, будучи в госпитале на излечении после ранения, я познакомился с красноармейцем, воевавшим в 19-й армии, которой в первые месяцы войны командовал Иван Степанович. Солдат с глубоким уважением отзывался о своем командарме, хотя и видел его всего один раз. В армии о Коневе быстро распространилась молва как о генерале, не терявшемся в самой сложной боевой ситуации.

После войны прославленный военачальник стал главнокомандующим Центральной группой войск и верховным комиссаром по Австрии, потом - несколько лет главнокомандующим Сухопутными войсками, к середине 50-х годов - заместителем министра обороны. Как разработчик оружия я с ним не встречался ни разу, хотя именно в бытность Конева в должности главкома Сухопутных войск стрелковые части начали оснащаться автоматами АК-47. Слышал, что Иван Степанович любил лично опробовать поступающие на вооружение образцы, высоко ценил дегтяревский ручной пулемет РПД, симоновский самозарядный карабин СКС.

О том, что он придавал большое значение овладению автоматическим стрелковым оружием, постоянно интересовался, как ведут себя различные системы в боевой обстановке, на учениях, есть немало документальных свидетельств. Помню два хорошо известных снимка. На одном из них (1939 год) командующий Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армией Конев - на учениях, присел на колено рядом с красноармейцем и внимательно наблюдает, как ведет солдат стрельбу из станкового пулемета "максим". На другом, относящемся к 1946 году, Иван Степанович сам ложится за пулемет, пригнулся, смотрит в прорезь прицела.

Насколько мне помнится, мы прибыли к Главнокомандующему Объединенными вооруженными силами Варшавского Договора вместе с Е. И. Смирновым начальником управления стрелкового вооружения ГАУ. Иван Степанович поднялся нам навстречу, высокий, широкоплечий, походка твердая. В его голубых глазах отражалась добрая усмешливость. На круглом лице кое-где сбежались усталые морщинки.

- Автомат ваш держал в руках, стрелял из него, а вот его создателя, к сожалению, вижу впервые, - крепко сжал мою ладонь Конев. - Присаживайтесь поудобнее. Хочу с вами посоветоваться.

Разговор сразу принял деловой характер. Иван Степанович стал обстоятельно расспрашивать о том, над чем работаю, какие есть новинки в проектировании оружия, как они выглядят по сравнению с иностранными образцами. Я понимал, что он все это конечно же знал. Просто ему, видимо, хотелось сверить свои какие-то позиции, утвердиться в созревшем у него решении.

- Сколько у нас в армии сейчас на вооружении находится образцов стрелкового оружия? - обратился Конев к Смирнову.

- Одиннадцать образцов, товарищ маршал.

- Значит, более десяти только в наших войсках, - стал размышлять вслух Иван Степанович. - Да плюс к этому в армиях наших союзников свои образцы, отличные от советских. Тут, полагаю, есть над чем задуматься. Крайне необходимы нам единые, унифицированные образцы, простые, живучие, надежные. Каково мнение на этот счет конструктора?

- Конечно, создание комплекса автоматического стрелкового оружия с высокой степенью унификации ликвидирует большое разнообразие конструкций, - продолжил я мысль Конева. - Наша опытно-конструкторская группа активно включилась в решение этой задачи. Только к нашей работе отношение неоднозначное. Возникает немало трудностей.

- В чем они заключаются конкретно, поясните, пожалуйста.

- Некоторые из наших ведущих конструкторов считают этот путь неоправданным. Они утверждают, что он приведет к застою в оружейном деле, ограничивает творческие возможности. В Государственном комитете по открытиям и изобретениям порой даже не рассматривают заявки, в которых заложена унификация. Довод: в такой работе нет новизны.

- Вот как? - удивился главнокомандующий. - Путь к максимальной простоте оружия, к обеспечению взаимозаменяемости деталей, к уменьшению разнообразия конструкций, оказывается, почитаем не у всех разработчиков оружия. Спросили бы у нас, прошедших войну, у солдат-фронтовиков, горько иной раз сожалевших, что нельзя было, а такая необходимость возникала часто, переставить детали с дегтяревского образца на шпагинский или судаевский. Еще сложнее обстояло дело с пулеметами. Совсем разные конструкции.

- Знаете, Иван Степанович, для нас, конструкторов-оружейников, много легче разработать новый образец, чем создать унифицированный. Гораздо труднее другое - совместить боевые и эксплуатационные качества нескольких образцов в одном, унифицированном.

- Слышал, что ваши новые образцы находятся уже на стадии заводских и полигонных испытаний.

- В конкурс на создание таких образцов включились не только мы, но и конструкторы из других КБ. Наши усилия поддержали Министерства оборонной промышленности и обороны. Очень помогает тесный контакт с управлением, возглавляемым генералом Смирновым, - повернулся я в сторону Евгения Ивановича.

- В Главном артиллерийском управлении, исходя из требований, предъявляемых к унифицированным системам, отрабатывается стандартизация методов и средств испытания образцов, - добавил Смирнов.

- Это как нельзя своевременно сейчас, - поддержал Конев. - Военный совет Объединенных вооруженных сил, проводя в жизнь единую военно-техническую политику, надеется, что автоматическое стрелковое оружие - самый массовый вид вооружения, - разработанное нашими конструкторами на основе унификации, станет базовым и при оснащении соединений и частей как нашей армии, так и армий стран социалистического содружества. Желаю вам успеха.

Разговор с главнокомандующим еще раз убедил нас, как важно сосредоточение наших усилий на безусловном выполнении всех опытно-конструкторских работ по модернизации и унификации. И мы не могли не откликнуться на просьбу Конева.

Была еще одна объективная причина, стимулировавшая конструкторов-оружейников на оперативное, скажем так, решение вопроса унификации оружия. В системе оборонной промышленности в те годы существовало несколько самостоятельных оружейных производств, несколько заводов, выпускавших три различных образца стрелкового оружия, находившегося на вооружении всего лишь одного небольшого армейского отделения, - ручной пулемет РПД, самозарядный карабин СКС и автомат АК-47. Такой подход с экономической точки зрения был явно неоправдан.

На одном из совещаний у нас на заводе, Д. Ф. Устинов делился своим беспокойством:

- Работы по унификации оружия требуют ускорения. Надо как можно быстрее замкнуть цепочку: унификация и стандартизация образцов, обеспечение автоматизации и механизации производства, снижение стоимости изделий в производстве. Здесь, как видите, все взаимосвязано.

Эту же линию неуклонно проводил в жизнь сменивший Д. Ф. Устинова на посту министра (одно время ведомство носило наименование Государственного комитета) С. А. Зверев, взявший под свой личный контроль ход работ по унификации и стандартизации стрелкового оружия. В конкурс по проектированию и созданию новых образцов включилось немало конструкторов. Главными же моими конкурентами стали Г. А. Коробов, А. С. Константинов, самобытнейшие, с оригинальными подходами к конструированию разработчики систем.

Так что еще одной из причин напряженного ритма работы нашей конструкторской группы стала борьба за лидерство в этом тяжелейшем соревновании. В состязании, кстати, принимал участие и сын В. А. Дегтярева В. В. Дегтярев. Чтобы исключить неудачи на полигонных испытаниях, мы тщательно, как я уже упоминал, отрабатывали детали и узлы в заводских условиях. Специальная гоночная машина на контрольно-испытательной станции простоев не знала. Н. А. Афанасов, возглавлявший заводских испытателей, правда, все меньше и меньше ликовал от того, что та или иная деталь не выдерживала бурной гонки на стенде.

Детали, само оружие представлял на "живучку", так мы называли испытания на живучесть, нередко слесарь-отладчик Е. В. Богданов. Чаще, конечно, занимались этим конструкторы группы. Однако и Евгению Васильевичу выпадало немало командировок на полигон и обратно. У меня долго хранилась телеграмма, присланная Богдановым с полигона. В ней он поздравлял меня с Новым годом. Немало праздничных дней довелось провести каждому из нас вдали от дома, от родных. Мы забывали порой и о том, что нам еще необходимо кормить семью, получать деньги, обеспечивать себя и близких материально. Дело иногда доходило до казусов.

У нас в опытном цехе работал нормировщик, почему-то всячески старавшийся ущемить рабочих, трудившихся за станками и верстаками. И вот однажды, кажется в последний день месяца, Богданов узнает, что ему предстоит получить вдвое меньше, чем он, по своим скромным подсчетам, заработал. Причем узнает поздно вечером, после закрытия нарядов. Нормировщик, работавший от "сих" до "сих", подготовив все документы, давно ушел домой. Ошеломленный такой несправедливостью, Евгений Васильевич подошел ко мне:

- Посмотрите, что натворил нормировщик. Это же настоящий обман. Теперь ничего и не сделаешь, наряды закрыты. Завтра получать зарплату.

- Не волнуйся, Евгений Васильевич, - успокаиваю рабочего. - Сейчас примем все возможные и невозможные меры и вытащим этого товарища сюда.

Тут же пошел к, себе в кабинет, позвонил домой начальнику отдела, в прямом подчинении которого находился нормировщик. Объяснил создавшуюся ситуацию.

- Я понял вас, - отозвался тот. - Сейчас нормировщика разыщем, доставим на завод, и пусть он хоть всю ночь сидит, перепроверяя карты, но восстановит истину.

Вскоре мы увидели в цехе недовольного нормировщика. Пришлось сделать ему "вливание" и от себя лично, взять под строгий контроль его работу. Все наряды привели в соответствие с нормами, расценками. К утру документы отработали. Богданов получил то, что действительно заработал. А для меня этот случай стал наглядным уроком: за текучкой дел нельзя забывать и о материальной стороне, больше думать о тех, кто рядом с тобой работает, проявлять о них заботу.

На одном из этапов модернизации автомата - повышения живучести его деталей нас стал подводить возвратный механизм. На испытаниях плохо жила, не выдерживала предельных нагрузок возвратная пружина. Требовалось выявить причину.

- Давайте, чтобы напрасно не жечь иголки во время реальной стрельбы в КИСе, прокатаем возвратную пружину в гоночной машине, - предложил Богданов.

- Там же испытаем после доработки и затворную раму с затвором, - дополнил Крупин. - Чтобы не жечь патроны.

На том и порешили. Таким образом мы экономили и патроны, и материальную часть.

Вообще, вопросы экономии в большом и в малом были для нас вопросами принципиальными. Говоря о нас, я имею в виду не только нашу опытно-конструкторскую группу, а в целом завод. Мы постоянно учились, как говорил Владимир Маяковский, "траты стричь".

Особо памятной для меня стала общезаводская научно-техническая конференция под лаконичным и предельно простым девизом "За экономию металла". Рабочих и инженеров тревожило расточительное расходование металла из-за несовершенной технологии производства, из-за непродуманной его организации на ряде участков, из-за медленного внедрения прогрессивных методов обработки деталей. Острую проблему тогда поднял заместитель главного технолога завода М. И. Миллер. Речь он вел о применении в производстве холодной объемной штамповки.

- Ее внедрение, как мы убедились, снижает расход металла на 40 - 60 процентов по сравнению с механической обработкой. Коэффициент его использования повышается до 80 - 85 процентов. - Голос Михаила Иосифовича все больше твердел. - Есть у нас здесь уже и опыт, в частности при решении опытно-конструкторских тем группой, возглавляемой Калашниковым. К сожалению, конструкторы при проектировании уделяют мало внимания возможностям штамповки, позволяющей получать детали, которые трудно изготовить резанием и на изготовление которых расходуется много металла.

- Неужели только инертностью конструкторов тормозится применение этого метода? - послышалась реплика из зала.

- Я назвал бы ее одной из главных причин, - откликнулся Миллер. - Другая состоит в том, что внедрение штамповки сильно тормозится отсутствием у нас высокостойких штампов.

Приводя в пример опыт нашей группы, заместитель главного технолога прежде всего имел в виду наш отказ от изготовления ствольной коробки фрезерованием и переход к ее штамповке. Благодаря этому переходу мы экономили где-то порядка 80 процентов металла на каждом изделии.

Борьба за экономию металла, в частности рекомендации научно-технической конференции, дала хороший толчок к совершенствованию производства, к внедрению новых, более прогрессивных методов обработки деталей. Это и широкое использование скоростных режимов обработки, и применение агрегатных станков и автоматов, и модернизация оборудования с переводом на автоматический и полуавтоматический циклы работы, и создание сети полностью автоматизированных участков.

Стали внедряться не только штамповка, но и литье по выплавляемым моделям, порошковая металлургия. По-новому начали подходить к проектированию конструкций. Если брать работу непосредственно нашей группы, только на проектировании унифицированных образцов автомата и пулемета, предусматривавшем прогрессивные методы обработки, был получен эффект экономии почти в миллион рублей.

И если уж оперировать цифрами, а они иной раз красноречивее самых убедительных слов, то приведу еще несколько. Вот что, например, сообщал ежемесячный "Технический листок" - орган бюро технической информации завода, публиковавшийся в многотиражной газете "Машиностроитель": "За годы пятой пятилетки на нашем заводе внедрено свыше 10,5 тысячи рационализаторских предложений, от реализации которых получено около 42 миллионов рублей экономии".

Безусловно, вклад заводских рационализаторов в совершенствование производственных процессов, в дело экономии по всем направлениям был весом. Об одном из них, Якове Павловиче Мезрине, часто писала заводская многотиражка. Рационализатор активно занимался механизацией трудоемких работ, которых, к сожалению, в то время на заводе хватало с избытком. Внедрение им, к примеру, машинной чистки зубьев шестерен дало возможность повысить на участке производительность труда, улучшить качество продукции и значительно облегчить труд рабочих. Годовая экономия, полученная от реализации предложения, составила 25 тысяч рублей. Эффект немалый для тех лет.

Однако не всегда усилия заводских новаторов, людей пытливой, творческой мысли, получали поддержку. Особенно рационализаторы страдали от нежелания руководителей отделов, цехов своевременно рассматривать заявки, от некомпетентных заключений. Мне довелось как-то заниматься в составе комиссии, возглавляя ее, проверкой рассмотрения и продвижения рационализаторских предложений в отделе главного конструктора. Казалось бы, в этом-то отделе, находящемся на острие технической мысли, где в курсе всего нового, передового, что рождается не только на заводе, но и в отрасли, должно быть особо бережное отношение к творчеству рабочих, техников, инженеров. Увы, и здесь нашлись свои волокитчики.

У меня сохранилась справка той поры с выводами комиссии. Так вот, она свидетельствовала: по 20 предложениям, немногим менее половины из находившихся в отделе, решение не принималось более полугода. Иными словами, они пылились без движения, осев в ящиках столов ведущих конструкторов, руководителей групп.

"Долгое время не принималось решение по предложениям т. Киселева. После того как этот вопрос был решен, испытания проводились в условиях, не соответствующих эксплуатационным. Предложение т. Баталова изготовлять деталь из ковкого или серого чугуна вместо поковки отклонено. После того как автором были изготовлены детали, приняли решение об испытаниях, но по вине т. Исаева испытания не проводились", - отмечалось в материалах проверки.

Нет, далеко не однозначным было отношение к движению, к активности изобретателей и рационализаторов не только на заводе, но и, насколько мне становилось известно, на многих предприятиях нашей отрасли и других министерств. Не всегда эффективно работали БРИЗы - заводские бюро по рационализации и изобретательству. К концу 50-х годов стало очевидным: необходимо выработать единую, перспективную программу творческой деятельности изобретателей и рационализаторов страны, скоординировать их работу исходя из решения важнейших экономических задач.

В сентябре 1959 года состоялся I съезд Всесоюзного общества изобретателей и рационализаторов. Я не был его делегатом и участвовал в его заседаниях в качестве приглашенного. Слушая выступления ленинградского токаря-наладчика с Кировского завода Героя Социалистического Труда В. Я. Королева, начальника механического цеха шахты "Байдаевская" Кемеровской области лауреата Ленинской премии Я. Я. Гуменника, других неугомонных в творческом поиске людей, вспоминал свое конструкторское становление, начавшееся в армейском строю с рационализаторских предложений и изобретений. Вспоминал, как окрыляла меня поддержка творческого поиска армейским командованием - от командира роты до командующего войсками округа.

И наверное, неудивительно, что именно меня, гостя съезда, и нескольких его делегатов, представлявших на съезде армейских умельцев, пригласили встретиться в окружном Доме офицеров с изобретателями и рационализаторами Московского военного округа. Нас с подполковником Н. Н. Липняковым и инженером И. В. Никитиным буквально атаковали вопросами, подходили к нам советоваться по конкретным предложениям. Душа радовалась от того, что, как и прежде, не скудела армейская среда на людей пытливых, что она дает им возможность по-прежнему полностью раскрывать свой творческий потенциал.

И думаю, не в последнюю очередь раскрепощением изобретательской и рационализаторской мысли они обязаны тем, кто активно поощрял, направлял и развивал техническое творчество в частях. Один из них - В. В. Глухов, возглавлявший отдел изобретательства Министерства обороны в годы войны и продолжительное время после нее. Он стал, скажем так, крестным отцом в изобретательстве не только для меня. К сожалению, ему не пришлось принять участие в работе I съезда. К тому времени инженер-полковник Глухов уволился в запас. Но наверное, у таких людей, как Владимир Васильевич, никогда не уходит в запас жажда поиска, стремление быть на стремнине активной жизни, и они продолжают оставаться страстными пропагандистами технического творчества.

Вот что писал мне в личном письме В. В. Глухов: "Уйдя в запас и имея еще силы, я по-серьезному занялся журналистикой. По-прежнему состою членом редколлегии журнала "Техника - молодежи", помогаю журналу "Юный техник"... Кроме названных дел занимаюсь общественными делами, которые отнимают у меня много времени, но зато приносят большое удовлетворение. Я на старости лет стал астронавтом и являюсь первым заместителем председателя секции астронавтики Центрального аэроклуба СССР имени В. П. Чкалова. Способствуем запуску искусственного спутника Земли и осуществлению межпланетных полетов. Собираемся организовать общество астронавтики Союза..."

До сих пор не перестаю удивляться романтическим устремлениям Глухова, его чуткому видению перспективы в творчестве, его стремлению непременно разжечь в человеке божью искру, если он ее разглядел. Вот вроде бы и на пенсии, а занялся исследованием технических аспектов астронавтики, межпланетных полетов. Увлекся журналистикой, чтобы глубже ставить проблемы изобретательства. И если во мне еще живет и сейчас дух романтики, дух творческой приподнятости и неугомонности, то это - от него, от Владимира Васильевича Глухова.

Он любил повторять при наших с ним встречах гамлетовские слова "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам", подразумевая под этим, что сущность конструкторского творчества, движение его вперед состоит в стремлении и достижении.

Но вернемся на завод, к работе нашей опытно-конструкторской группы по изготовлению унифицированных образцов. Мы продолжали вводить все новые и новые усовершенствования в автомат, улучшая его боевые и эксплуатационные характеристики. Перевели на изготовление методом листовой штамповки с последующей сваркой и клепкой ствольную коробку, ряд других деталей и сборок. Что это дало? Позволило снизить трудоемкость производства оружия и способствовало, как уже упоминалось, немалому снижению расхода металла.

Значительно уменьшился и вес автомата. Мы ведь за каждый грамм снижения веса отмечали людей премиями. Облегчили за счет применения пластмасс магазин, рукоятку управления огнем.

Немалым нашим завоеванием в связи с переводом деталей и сборок на штамповку стало улучшение эксплуатационных характеристик. То есть у оружия поднялся потолок надежности, живучести.

Несколько конструктивных изменений внесли в автоматику. В модернизированном образце мы перенесли удар затворной рамы в переднем положении с правой стороны на левую. И получили хороший эффект по кучности, улучшив устойчивость оружия в горизонтальной плоскости.

Не удовлетворяла нас, а особенно главного заказчика кучность при стрельбе из устойчивых положений, лежа с упора, стоя с упора. Выход нашли, введя замедлитель срабатывания курка, увеличивший межцикловое время. Позже был разработан дульный компенсатор, позволивший улучшить кучность боя при автоматической стрельбе из неустойчивых положений, стоя, с колена, лежа с руки.

Кстати говоря, именно эти принципиальные изменения в конструкции автомата помогли нам на последней стадии соревнований обойти нашего основного конкурента Г. А. Коробова. Его образец превосходил до этого наше изделие по кучности боя при автоматической стрельбе, что могло на последнем этапе состязаний стать определяющим фактором. Герман Александрович, талантливый разработчик оружия, сумел внести немало оригинальных идей в свою конструкцию.

Мы тогда приехали на испытания вместе со слесарем-механиком П. Н. Бухариным. На полигоне параллельно испытывали коробовский и наш образцы. Как только заканчивались стрельбы, шел осмотр мишеней. И каждый раз приходилось убеждаться, что результаты ведения огня из нашего автомата по кучности боя выглядят хуже.

- Не пойму, в чем дело? - сокрушался Павел Николаевич. - Вроде бы у них и ствол во время стрельбы ведет себя неустойчиво, туда-сюда ходит, а кучность отличная. У нас же, кажется, мертво стоит, не шелохнется, а вот коробовские результаты никак не можем превзойти.

- Приглядись внимательнее. Есть у них в оружии одна особенность. Герман Александрович сумел ввести в автомат то, что мы сами упустили из виду. Понаблюдав за поведением коробовского образца, я убедился, как умно использована конструктором энергия отскока затворной рамы при ведении огня.

- И что он такое придумал, интересно. - Бухарину не терпелось узнать, каким образом Коробов обошел нас.

- Что за принцип положил он в основу, разрабатывая свой автомат? - в свою очередь спросил я Павла Николаевича.

- Так вам же известно, как построен его образец - по принципу полусвободного затвора, - отозвался Бухарин.

- А при разработке оружия по такому принципу один из злейших врагов конструктора - отскок рамы при автоматической стрельбе. По своему опыту знаю, - вспомнил я испытание первого в моей жизни образца оружия собственной конструкции. - Пистолет-пулемет, что я проектировал и изготовлял впервые, был как раз с полусвободным затвором, и мне пришлось бороться с отскоком, чтобы обеспечить более-менее нормальную работу и кучность боя.

- И как же Коробов победил этого врага?

- Он поступил очень просто. Герман Александрович взял отскок себе в союзники, введя, как он его называет, автоспуск, позволивший успокаивать автомат, продлевая те доли секунд, которые приходятся на цикл между выстрелами.

- Так надо же и нам что-то делать? - растерянно произнес Бухарин.

- Надо, Павел Николаевич, обязательно надо. И как можно скорее, подтвердил я. - Вот прикидывал уже и: подумал, что самым разумным будет ввести межцикловой замедлитель.

Мы быстро отработали тогда несколько вариантов этой детали. Сначала, как всегда, в эскизах. Потом изготовили в металле. Проверили в работе. И на очередные испытания представили автомат с новым усовершенствованием замедлителем срабатывания курка, увеличивавшим межцикловое время:

Деталь маленькая, а название у нее длинное. Хотя, наверное, не количеством терминов в названиях измеряется суть той или иной детали. Для нас важно было другое: это нововведение дало возможность нашему автомату, действие которого в отличие от образца Коробова основывалось, на мой взгляд, на более надежном принципе - на использовании энергии пороховых газов, отводимых через отверстие в стенке ствола, выйти вперед по таким важнейшим показателям боевых качеств оружия, как надежность и кучность боя. На полигонных испытаниях, когда чаша весов колебалась, чьему образцу отдать предпочтение, поскольку по всем параметрам мы шли, не уступая друг другу, одним из решающих факторов стало превосходство нашего автомата по надежности действия в любых условиях эксплуатации.

Должен сказать, что для конструктора вообще, а для конструктора-оружейника в частности очень большое значение имеет его способность вовремя уловить в ходе испытаний, чем берет верх конструкция конкурента. Но уловить и сделать выводы - еще полдела. Гораздо важнее другое: оперативно среагировать действием, проявить гибкость мышления. Конструкторская мысль должна работать в динамике, в развитии. Медлительность в таких случаях чаще всего равна проигрышу в соревновании.

Интересные образцы на сравнительные испытания представил конструктор А. С. Константинов. Как и Г. А. Коробов, Александр Семенович дошел до финальной части конкурса. Мы с ним дружны с давних лет. Не раз встречались и на полигоне, и в городе, где он трудится в конструкторском бюро, и у меня дома, когда он приезжал на наш завод в командировку.

При проектировании конструкций Александра Семеновича всегда отличали оригинальные подходы. Особенно ярко они проявились в ходе создания снайперской самозарядной винтовки. Он участвовал в конкурсе по ее разработке параллельно с конструктором Е. Ф. Драгуновым и ввел в свою систему немало конструктивных решений, которые позволяли снизить трудоемкость изготовления оружия, улучшить его эксплуатационные характеристики.

В чем они заключались? В том, что Константинов смело применил в конструкции прогрессивные материалы и методы изготовления командных узлов и деталей. Вот несколько наиболее интересных штрихов. Ствольная коробка в винтовке сделана методом холодной штамповки из листовой стали с последующей сборкой щечек, муфты ствола, перемычки и основания приклада с помощью заклепок.

Когда встал вопрос, как соединить ствол с муфтой ствола, конструктор использовал прессовую посадку казенной части ствола с последующей фиксацией штифтом. Чтобы упростить производство и эксплуатацию оружия, он решительно отказался от газового регулятора, изменив конструкцию газовой камеры. Ряд деталей, в частности приклад, щечки цевья и рукоятка управления огнем, был изготовлен из пластмассы.

Так что немало интересных конструкторских идей воплотил в жизнь Александр Семенович, разрабатывая и дорабатывая после испытаний свой образец. Однако на финишной прямой лучшей была признана и принята на вооружение снайперская винтовка системы Драгунова. Образец системы Константинова уступил по кучности боя, что для снайперской винтовки является важнейшим показателем ее эффективности.

Вот и в нашем соревновании по созданию унифицированных образцов Александр Семенович не смог, к сожалению, довести свой автомат по основным параметрам до лучших кондиций по сравнению с коробовским и моим. На то он и конкурс, что в нем побеждает только кто-то один. Мы еще встретимся с Константиновым в 70-е годы, когда включимся в разработку образца автомата под новый, 5,45-мм патрон.

Если говорить дальше о модернизированном автомате АКМ, то наша работа по усовершенствованию конструкции не ограничивалась лишь доработками по улучшению устойчивости оружия, кучности боя, переводом большого количества деталей на изготовление методом штамповки из листовой стали и точного литья. Мы решили в комплексе немало других задач: в частности, вместо штыка, тяжелого, громоздкого, ввели штык-нож, предназначенный для нескольких операций. Для солдата он стал удобен тем, что штыком-ножом можно перекусывать колючую проволоку, находящуюся под током, телефонные провода. Появилась возможность даже перепилить стальные прутья. Длина оружия вместе со штыком-ножом стала короче на 50 миллиметров.

Мы подходили к отработке всех деталей, каждого узла очень внимательно, старались, чтобы они были, как принято говорить у оружейников, эргономически вылизаны, чтобы ничего лишнего оружие не имело. Казалось бы, мелочь, как и где размещена шайба с антабкой для ремня. Но если эта мелочь хотя бы в малой степени мешает действиям солдата или причиняет ему какое-то неудобство, тут сразу есть повод задуматься. Так называемые конструкции-"аккордеоны", начиненные кнопками, защелками и прочими атрибутами, внешне эффектными, а на деле причиняющими неудобство, усложняющими образец, как правило, отвергаются теми, кому приходится с этим оружием действовать в боевой обстановке.

Простота, надежность, живучесть, технологичность, доступность сырья и материалов... Десятки, сотни раз мы испытывали наши образцы на эти факторы. Я уже упоминал, сколь много пришлось нам повозиться со ствольной коробкой, сколько времени, усилий затрачивалось, чтобы отладить ее конструкцию. Переходя на изготовление ее из листовой стали методом штамповки, мы ведь не просто добивались снижения металлоемкости изделия, но и выходили на новый уровень повышения надежности и живучести образцов в целом, добиваясь значительного снижения их трудоемкости.

В ствольной коробке, образно говоря, размещалось сердце оружия - его автоматика, то, что обеспечивало безотказность его работы. Все детали, размещенные в ней, выполняли основные рабочие, скажем так, двигательные функции.

А там, где есть движение деталей, их соприкосновение друг с другом, неизбежно возникает трение. Пыль, вода, загустевшая смазка - все это способствует усилению трения, ухудшает работу механизмов. Как избежать, чтобы воздействие грязи, попавшей вовнутрь, смазки, загустевшей при сорокаградусном морозе, не ухудшало работу автомата? Мы прикидывали вариант за вариантом. Так возникла идея "вывесить" детали. То есть увеличить зазор между коробкой и подвижной частью, между затвором и затворной рамой.

Работа велась на основе коллективного обсуждения различных вариантов. Правильность выбранного нами пути подтвердили не только полигонные, но и войсковые испытания, которые проводились в трех военных округах одновременно. Труднее всех досталось Крупину, выехавшему в Туркестанский военный округ. Середина лета в Средней Азии - пик активной жары. Между тем ему целый день, с небольшим перерывом на обед, приходилось быть в учебном центре, на стрельбище, под нещадно палящим солнцем. Плюс ко всему испытания были ужесточены. В один из дней получаю от Владимира Васильевича телеграмму: "Волочение машинами прошло нормально. Крупин".

Оказалось, чтобы поднять потолок надежности, представители ГАУ решили устроить волочение образцов за танками вместо обычного запыления. Выехали в учебный центр и по выбитым траками, покрытым густой пылью полигонным дорогам проволокли все испытываемое оружие. И тут же, не отходя, - стрельба по полной программе. И ничего, выдержали наши образцы. Задержек практически не случалось. Когда потом открывали крышку ствольной коробки, то внутри обнаруживали какую-то взбитую, словно сливки из пыли, серую массу. Как действовала в данном случае автоматика, просто уму непостижимо. Впрочем, все-таки постижимо. Нам помог тот самый эффект "вывешивания" деталей.

Крупина же, по его словам, спасал зеленый чай. Неоднократно бывая в Средней Азии, знаю, как помогает этот воистину целебный горячий напиток утолять жажду, вливая новые силы, давая возможность противостоять связывающей по рукам и ногам вялости.

Получив тогда от Владимира Васильевича телеграмму и чуть позже пояснения в письме, я вспомнил, как мы с ним испытывали сами оружие на живучесть. Делали это в заводских условиях с помощью так называемых горячих патронов. За городом нам оборудовали что-то вроде небольшого испытательного полигона. Чтобы пули не уходили в стороны, соорудили для предохранения накат из дров и коротких кряжей. Патроны нагревали самым примитивным и конечно же далеко не безопасным способом - клали их в кастрюлю с водой и ставили на плитку.

Что касается поленниц дров, устанавливавшихся для улавливания пуль, то они через два-три дня из-за интенсивной стрельбы по ним превращались буквально в труху. И начальник опытного цеха неизменно ворчал на нашу небережливость, неэкономность, на нехватку дров, как только мы делали ему заказ на доставку новой партии кряжей.

- Может, хватит стрельбы? - добавлял он обычно. - И так уж стволы у образцов малиновыми стали, не выдержат ваших издевательств скоро.

Стволы мы действительно раскаляли, казалось бы, сверх всяких пределов. Смотришь иной раз в сумерках - ствол действительно становится красным от длительного автоматического огня. А мы стволу новое испытание - опускали в бочку с водой для охлаждения.

Еще раз хочу подтвердить: разработчик оружия вместе со своими помощниками должен обязательно довести конструкцию еще в заводских условиях до такой степени надежности, чтобы на полигонных испытаниях действительно ходить "руки в карманах", как сообщил мне Богданов в одной из телеграмм.

В свое время перед нами встала задача замены деревянных частей автомата. Предложений тогда поступило много. В том числе и такое - перейти на пластмассовый приклад. Доводы в пользу этого решения были довольно вескими: мы переходили таким образом на более прогрессивный материал, из которого можно было изготовлять приклад методом прессования. В те годы прочной литьевой пластмассой мы еще не располагали.

Правда, осторожные голоса предупреждали нас, что пластмасса имеет свойство сильно нагреваться на солнце и не очень приятна при обращении с ней на морозе. Однако мы все-таки изготовили партию автоматов с пластмассовыми прикладами и отправили в войска, как всегда, на жаркий юг и в Сибирь. Стали ждать отзывов из частей. Вскоре пришли первые отрицательные ответы, можно даже назвать их настоящими жалобами: что, мол, вы, товарищ конструктор, натворили?

Вот что сообщили из Средней Азии: на солнце пластмасса раскаляется так, что в руки не возьмешь. Из Сибири о другом информировали: на холоде щека к прикладу липнет, невозможно прислонить. Так что, выходит, мы поторопились в погоне за внедрением прогрессивного материала.

Впрочем, отрицательный результат - это тоже результат. Легче всего, конечно, отказаться от него еще тогда, когда осторожные в оценках специалисты предупреждали о возможном отрицательном результате. Логичнее, на мой взгляд, довести дело до конца и даже, если потребуется, изготовить деталь, узел. Это просто необходимо для постижения истины, для воспитания конструкторской смелости, для развития многовариантности в поиске. Важно шире и глубже думать, учиться этому. Такие уроки, как я уже убедился, запоминаются на всю жизнь.

К деревянному прикладу мы даже после неудачи с применением пластмассы не стали возвращаться. Выбрали другой материал, повысивший прочность и влагоустойчивость приклада.

Параллельно с модернизацией автомата мы на его основе разрабатывали и унифицированные образцы оружия, в частности ручной пулемет. Основным лицом в нашей группе, отвечающим за ряд вопросов, связанных с разработкой командных узлов, был В. В. Крупин. Предстояло создать образец под тот же патрон, что у автомата, работающий на узлах и деталях АКМ, обеспечив при этом требуемые боевые и эксплуатационные характеристики к пулемету.

Самая главная трудность заключалась в том, что живучесть ручного пулемета определялась не менее чем 25 тысячами выстрелов, тогда как у автомата она была в пределах 15 - 18 тысяч. Проще, конечно, было бы отработать более прочные, а значит, и более тяжелые непосредственно пулеметные детали. Но цель-то у нас сохранить единую базу автоматики с унификацией узлов и деталей. Где искать выход?

Вновь начали продумывать варианты, прибегнув к коллективному совету всех членов группы.

- Мне видится выход прежде всего в повышении живучести деталей автомата, высказал я свой замысел.

- Но это может увеличить его вес, за снижение которого мы буквально по граммам боролись, усомнился Пушин.

- Увеличение веса недопустимо, - включился в разговор Крупин.

- Совершенно верно. Но мы можем изменить форму деталей, применить более прочные стали и за счет этого повышать их живучесть. Мы можем...

Договорить не удалось. Крупин перехватил инициативу, интуитивно угадав, о чем шли мои дальнейшие размышления.

- Считаю, есть необходимость выйти на заводских металлургов. - Он взял со стола специальный журнал, в котором рассказывалось о новостях в металлургии, раскрыл его на одной из страниц. - Вон сколько новых марок стали появилось. Действительно, детали, несущие основную нагрузку в автомате, можно сделать из какой-то другой, более прочной стали. Только, повторяю, обязательно следует посоветоваться с металлургами. И не откладывая, может быть, даже сегодня или в крайнем случае завтра.

Постоянно заряженный на дело, на конкретные действия, Крупин готов был ринуться к специалистам прямо после нашего разговора.

- Подожди, Владимир Васильевич, к ним мы непременно обратимся, - пришлось остановить его. - Нам сейчас, полагаю, надо определиться, как мы станем испытывать детали, на чем, кто и за какой участок будет отвечать. Это необходимо, чтобы не дублировать друг друга и в то же время чтобы, когда кто-то уезжает в командировку, его работу мог оперативно взять на себя другой инженер-конструктор.

- Теперь, как принято говорить у военных, займемся расстановкой имеющихся в наличии сил. - У меня к тому времени уже имелись на этот счет прикидки. Что карается отработки живучести деталей, подготовки инженерных расчетов, предлагаю за выполнение этой задачи взяться Владимиру Васильевичу.

- Не возражаю, - откликнулся Крупин. - Готов даже на окончательном этапе лично запустить ручной пулемет в серию.

Владимир Васильевич нисколько не сомневался, видимо, в нашем успехе и думал уже о том, как он станет отлаживать производство ручного пулемета. Впрочем, он словно в воду глядел. Когда пулемет будет принят на вооружение, именно Крупин станет отвечать за все вопросы, связанные с освоением его в производстве. Никто, кроме него, а по технологии - главного технолога М. И. Миллера, не имел права делать малейшие изменения в допусках, чертежах, даже главный конструктор. И такая централизация, сосредоточение в одних руках всех нитей сыграли свою положительную роль. Ручной пулемет продолжал отрабатываться, а на производстве АКМ конвейер работал без остановок.

Однако вернемся к нашему разговору. Мы понимали, что, сохранив устройство основных узлов и механизмов автомата, нам придется внести и ряд конструктивных изменений, связанных с чисто пулеметными характеристиками. Скажем, значительное увеличение дальности действительного огня и мощности стрельбы, повышение устойчивости изделия, увеличение емкости магазина, видоизменение формы приклада требовали своих подходов.

- Виталий Николаевич, - обратился я к Путину. - Твоя задача будет не из простых - оснащение ствола, включая легкие сошки, цевье и другие элементы.

- Надо при этом учитывать, что ствол по сравнению с автоматом будет удлинен, иметь большую, чем у АКМ, массу, - заметил Крупин.

- Мне, как я понимаю, придется заниматься узлом приклада, - не дожидаясь моих слов, сказал Крякушин.

- Угадал, Алексей Дмитриевич. Надо продумать его форму, способ соединения со ствольной коробкой, чтобы солдату удобно было вести стрельбу из любых положений.

Очень хорош приклад у дегтяревского пулемета. Не стоит, наверное, такой опыт забывать. Только его нужно сделать легче, а наплечник разработать гак, чтобы приклад не падал с плеча. Ну и сохранить в нем место для масленки, принадлежностей.

- А я, видно, на подхвате буду, - рассмеялся молчавший до этого Коряковцев.

- На твою долю, Ливадий Георгиевич, дел хватит. Будешь подключаться к инженерным расчетам, к испытаниям. Главное - присматривайся хорошенько, набирайся опыта.

Коряковцев тогда только пришел к нам в группу после окончания института. Молодой, двадцатидвухлетний инженер, полный честолюбивых планов, с хорошей теоретической подготовкой, он просто рвался в бой, хотел сразу все узнать, все попробовать.

Мы продолжали уточнять позиции перед решительным штурмом, который предстояло нам осуществить в ходе унификации образцов. Многое продумывалось ранее, как, например, вопрос питания пулемета патронами, увеличение емкости магазина. Правда, не так просто давалась разработка дискового магазина на 75 патронов. Первые их образцы делались вручную слесарем-отладчиком Богдановым. Всю техническую документацию, условия, описание в расчете на массовое производство выполняли техники, копировальщицы под руководством Крупина. Поскольку выпуск пулеметов было решено наладить на одном из соседних оборонных заводов, туда и была отправлена вся документация на магазин.

К сожалению, массовый выпуск отлаживался с трудом. На завод выехал Крупин. Оказалось, в конструкцию магазина вносились на месте незначительные доработки, а в отработанные нами документы изменения вносились бессистемно. Все это породило неразбериху. Владимир Васильевич позвонил мне:

- До сих пор не могу разобраться, кто и что делал, где и что отражено.

- Что думает по этому поводу главный конструктор завода? - уточнил я.

- Он предлагает уничтожить запутанную документацию и сделать все заново, согласно технологии.

- А твое мнение?

- Думаю, что лучший выход - поступить так, как предлагает главный конструктор. Иначе мы еще больше запутаемся и упустим дорогое время.

- Тебе на месте, конечно, виднее. Так что действуй, исходя из сложившейся обстановки.

Да, и такие, очень не простые, складывались порой ситуации. Они лишний раз подтверждали: вольно вносить изменение в какую-либо конструкцию явно нежелательно. Но если уж доработка делается, то она должна органически вписываться в отработанную конструкторами оружия техническую документацию, во всю технологическую цепочку. Однако, как выяснилось позже, освоение выпуска опытной партии магазинов было неудачным не только по причине вольного внесения изменений в техническую документацию, но и по причине неудовлетворительного технологического оснащения производства инструментом, приспособлениями и калибрами.

Конструктору-оружейнику очень много приходится заниматься так называемой мелкой, черновой работой. И не все молодые инженеры, сталкиваясь с ней, воспринимают ее как должное, необходимое, обязательное условие успешной конструкторской деятельности. Почти каждому из них хочется сразу проектировать образец в целом заново. Можно понять молодых специалистов: они еще в институте настраивались сказать свое, неповторимое слово в конструировании. А то, что существует практический, я назвал бы его, алфавит - эскизы, чертежи, деталировка механизмов, узлов, переключение на конструирование несложных деталей, изготовление, сборка, отладка их в опытном цехе, испытания в тире, у некоторых как-то не укладывается в голове, Им иногда кажется, что их зажимают, отвлекая на решение второстепенных задач в конструировании, если даешь что-то рассчитать или отправляешь в цех поработать вместе с отладчиками.

Конечно, самый идеальный вариант для ведущего разработчика оружия, чтобы к нему в КБ приходили инженеры-конструкторы не с институтской скамьи, а непосредственно с производства. Но, к сожалению, не всегда так получается. Впрочем, мне-то сетовать грех. Во-первых, при создании опытно-конструкторской группы в нее вошли инженеры, прошедшие перед этим хорошую школу непосредственно на производстве. Они потом стали крепким ядром нашего конструкторского бюро, многие из них проработали в нем не один десяток лет. Во-вторых, молодые специалисты, вошедшие в КБ позже, в 60-е и 70-е годы, почти все органически влились в коллектив благодаря товарищеской поддержке именно нашего ядра. Не смогли удержаться буквально единицы, так и не принявшие душой каждодневной черновой работы.

Особенно много такой работы возникало в ходе унификации образцов. Что пугало молодых конструкторов, так это то, будто решение вопросов унификации сужает их творческий кругозор, уводит в сторону небольших доработок, ограничивает рамки новаторского поиска. Приходилось приводить в пример работу выдающихся конструкторов В. Г. Федорова, В. А. Дегтярева, С. Г. Симонова, не раз пытавшихся, считая задачу унификации приоритетной, решить ее на основе своих образцов.

Правда, им так и не удалось до конца завершить свои замыслы в силу различных причин. Среди них, считаю, не последнюю роль сыграло обстоятельство, связанное с отработкой деталей на живучесть, с той самой черновой, порой нудной и изматывающей работой.

Мы продолжали ею заниматься. В один из дней Пушин, который настреливал в тире, испытывая детали, по двадцать и более тысяч выстрелов, зашел ко мне и положил на стол затвор.

- На двадцать первой тысяче у основания боевых выступов появились микротрещины, - доложил Виталий Николаевич. - Не выдерживает деталь. Что-то надо делать.

- Твое предложение?

- По-моему, есть смысл поискать новую ее форму.

- Заметьте, микротрещины образовались там, где острые углы, - бросил реплику Крупин, рассматривавший в это время затвор.

- Ты полагаешь, их лучше сгладить?

- Во всяком случае, я попробовал бы ввести специальные радиусы у основания боевых выступов, - продолжил Владимир Васильевич. - Согласен с Путиным, придется при этом видоизменить несколько форму затвора. Но, на мой взгляд, игра стоит свеч.

- Тогда будем оформлять все графически, а Богданов пусть поработает в цехе, убирая углы и делая радиусы. Нет возражений? - Я пододвинул деталь к краю стола.

Пушин, взяв со стола затвор, ушел в цех, а мы с Крупиным стали продумывать, какие детали можно перевести на стальное литье по выплавляемым моделям. Такая задача была поставлена перед нами в связи с острой необходимостью дальнейшего сокращения трудоемкости изготовления деталей, необходимостью высвобождения рабочих, станков, а также с пуском цеха точного литья на соседнем предприятии. Методом приходилось пользоваться впервые, и, как перед всем новым, поначалу одолевала робость. Но, как говорится, глаза страшатся, а мысль работает и руки делают. Литье по выплавляемым моделям хорошо пошло при изготовлении газовой каморы, кольца цевья и некоторых других деталей. Они нормально жили и при 25 тысячах выстрелов, и более. Испытания затворов на живучесть после внесения радиусов в основания боевых выступов подтвердили правильность принятого решения.

Пришлось нам менять по ходу работы свои взгляды и на штамповку. Тот вариант, который нас устраивал в автомате, явно не мог подойти целиком и полностью к пулемету. И мы, чтобы увеличить прочность деталей, изменяли при штамповке толщину листа, направление волокон, делали их под углом. Пробовали многое. У ударно-спускового механизма, например, почти все детали пришлось переводить на изготовление из поковок.

Очень нам помог контакт с заводскими технологами, металлургами. Они дали квалифицированные советы по технологии производства, по маркам стали. Изготовляя вкладыш ствольной коробки, курок и особенно ударник, мы опробовали немало марок, пока не остановились на оптимальном варианте. Скажем, защелка межциклового замедлителя, совсем уж невзрачная деталь по сравнению со многими другими, а вот повозиться довелось изрядно, пока определили, из какой марки стали она будет наиболее прочной.

Конечно, были в нашей будничной работе и праздники. Один из них особенно запомнился всем нам. Связан он со 150-летней годовщиной нашего завода. И запомнился не только тем, что многим нашим заводчанам, в том числе и конструкторам, вручили в тот день высокие государственные награды. Меня лично потрясло другое: как много рядом с нами жило и трудилось хранителей истории завода - старейших его работников, начинавших свой трудовой путь еще в конце прошлого - начале XX века, и как мало мы знали о них!

Пожалуй, впервые тогда узнал об удивительной судьбе династий Алексеевых, Кузьминых, Никитиных, Путиных, Пилиных, Трубициных и многих других, начавших свою рабочую родословную от основания завода.

У нас как-то редко заходил разговор об этом. А ведь у Крупина, например, отец, Василий Алексеевич, возглавлял заводские механические мастерские в 20-е годы. Славная и давняя рабочая биография была в семьях Путина, Крякушина, Богданова... После того юбилея мы как-то, мне показалось, по-особому смотрели друг на друга. Еще больше прибавилось уважения, крепче стала творческая и душевная близость. А это все помогало в работе.

В дни, когда мы доводили образец ручного пулемета, к нам на завод приехал Д. Ф. Устинов, тогда уже заместитель Председателя Совета Министров СССР. Мы хорошо знали привычку Дмитрия Федоровича первым делом ознакомиться с тем, что сделано, что запущено в серию или осваивается в производстве. В большом зале на столах разложили продукцию. Представлено было не только боевое оружие нашей системы, но и образцы охотничьего и спортивного оружия, разрабатываемого нашими коллегами-конструкторами.

Первому пришлось докладывать мне. Я осторожно спросил:

- Каким временем располагаете, Дмитрий Федорович?

- Ох и хитер конструктор, - отозвался Устинов. - Считай, что располагаем тем временем, в течение которого тебе интересно будет рассказывать, а нам интересно слушать.

Он прошел вдоль столов, бегло осмотрел образцы и повернулся к сопровождающим его нескольким военным и гражданским товарищам.

- Послушайте внимательно конструктора. Представленное нам автоматическое стрелковое оружие, унифицированные системы - новый шаг вперед в оружейном деле.

Образцы лежали по порядку; два базовых - автомат АКМ и ручной пулемет РПК и вся семья, рожденная на их основе. Автомат для ВДВ (воздушно-десантные войска) и других родов войск - АКМС - с металлическим складным прикладом. Автомат с ночным прицелом для пехоты - АКМН и АКМСН. И еще три ручных пулемета - соответственно РПКС и с ночными прицелами РПКН и РПКСН.

Докладывая, я назвал несколько цифр.

- Если сравнить АКМ с АК, то преимущества первого по сравнению с его старшим "братом" выглядят так: вес уменьшился на двадцать пять процентов, кучность боя при автоматической стрельбе улучшилась в полтора-два раза.

- Какова степень внедрения прогрессивных материалов и заготовок? - уточнил Устинов.

Признаться, я ждал этого вопроса. Дмитрий Федорович очень ревниво относился к тому, как конструкторы используют новые методы формообразования деталей, новейшие марки сталей, и всегда интересовался применением всего этого в изготовлении изделий.

- Мы постарались значительно упростить технологию производства деталей, особенно наиболее сложных, за счет отказа изготовлять их фрезерованием из поковок и перевода на холодную штамповку из листовой стали. Часть деталей изготавливается из точных литых заготовок. - Я взял в руки автомат и стал его разбирать.

- Видим, что хорошо в этом направлении поработали, - остановил меня заместитель Председателя Совета Министров. - Каков эффект от нововведений?

- Значительно сокращен расход легированных дорогостоящих сталей. Трудоемкость изготовления каждого изделия снижена на 20 процентов, расход металла - на 13 процентов.

- Это все по модернизированному автомату. - Дмитрий Федорович опять пошел вдоль столов, на одном из них притронулся к ручному пулемету. - Скажи, пожалуйста, как соотносится трудоемкость изготовления твоего изделия, скажем, с дегтяревским РПД?

По технологической оценке трудоемкость РПК составляет 60 процентов от трудоемкости РПД, наш пулемет на два килограмма легче дегтяревского.

- Хороший показатель, - откликнулся на мои слова один из сопровождавших Устинова товарищей. - Но это сравнительно с предшествующим образцом. А чем характеризуется в целом, как вы ее назвали, семья ваших унифицированных образцов, в чем ее преимущества, чем они отличаются друг от друга?

- Прежде всего тем они выгодны в эксплуатации, что основные детали и узлы, например, ручного пулемета, входящие в войсковую разборку и сборку, полностью идентичны с автоматными как в производстве, так и в ремонте. Даже если солдат перепутал их (смешались детали от пулемета и автомата), то оружие все равно будет надежно стрелять.

- Иными словами, можно говорить, как я понимаю, о стопроцентной взаимозаменяемости целого ряда деталей и узлов на всех модификациях автоматов и пулеметов вашей системы? - уточнил генерал, стоявший ближе всех ко мне.

- Совершенно верно. Скажем, магазины АКМ и РПК, несмотря на существенные различия в конструкции, разные по емкости и внешнему виду, стопроцентно взаимозаменяются не только на всех модификациях образцов, но и на нашем первенце - АК. Что касается комплекса ручных пулеметов, то производственная и войсковая унификация характеризуется следующими данными: коэффициент применяемости деталей (берется отношение числа заимствованных наименований к общему числу всех наименований) составляет от 43 до 98 процентов, применяемости узлов - от 23 до 95 процентов. - Я обратил внимание всех на плакаты, где было наглядно отображено, какие детали и узлы взаимозаменяемы.

- Спасибо. - Устинов подошел ко мне и обратился к тем, кто его сопровождал: - Я думаю, товарищи, вы составили себе представление о том, насколько выгоден для войск и для производства решительный поворот к унификации оружия. Первое. Максимальная простота устройства, надежность в работе. Второе. Высокая технологичность. Третье. Дешевизна производства изделий. Четвертое. Войсковая ремонтопригодность.

Дмитрий Федорович посмотрел на часы.

- Мы с вами работаем уже час. А у нас еще запланировано знакомство с новыми образцами спортивного и охотничьего оружия, потом -- стрельба в тире. Так, Иван Федорович? - обратился он к директору завода.

- В тире для стрельбы все готово. После осмотра представленных образцов можете проверить все оружие в действии, - подтвердил Белобородов.

Когда знакомство с образцами закончилось, всех пригласили в тир. Устинов шел вместе с директором завода. По дороге он пригласил меня присоединиться. Я подумал, что Дмитрий Федорович хочет продолжить разговор о работе нашей группы. Завершая отладку образцов на базе АКМ, мы уже включились в конкурс по проектированию и созданию единого пулемета под винтовочный патрон. Однако совершенно неожиданно Устинов спросил:

- Доложи, когда ты последний раз в отпуске был?

Я смешался, не зная, как реагировать на его вопрос, начал вспоминать.

- Кажется, года четыре назад. .....

- Так не годится, товарищ конструктор. - Дмитрий Федорович чуть замедлил шаг, чтобы директор завода вышел с ним на одну линию. - Иван Федорович, вроде время у нас сейчас не военное, чтобы ваши конструкторы по нескольку лет в отпуск не могли ходить. Подумай над этим хорошенько.

Мне было в тот момент не очень удобно. Ведь в том, что я давно не ходил в отпуск, виноват не столько директор, сколько я сам. Стремясь в возможно короткие сроки довести, доработать окончательно весь комплекс оружия, не мог покинуть завод. Попытался объяснить ситуацию Устинову, но он уже перевел разговор на другую тему.

- Ответь мне еще на один вопрос: на каком транспорте ты ездишь по районам, решая служебные вопросы, выполняя свои депутатские обязанности, встречаясь с избирателями?

- На личном. На своей "Победе", - ответил я.

- И сколько же раз ты сидел в грязи, буксовал на раскисших от дождя дорогах, вытаскивал машину из ям с помощью трактора? - поинтересовался Устинов.

- Разве тут упомнишь все, - ответил я, все больше недоумевая, к чему он клонит разговор.

Мы зашли в тир. Беседа наша оборвалась. Последствия же ее я ощутил через несколько месяцев, когда в мое распоряжение заводом был выделен ГАЗ-69, юркий легковой вездеходик, предшественник современных "уазиков", незаменимый на сельских дорогах, особенно той поры.

Дмитрий Федорович был неплохим стрелком, тонко чувствовал оружие. Всегда сам тщательно готовил его к ведению огня. Из модернизированного автомата АКМ он стрелял в прошлый свой приезд, поэтому сразу подошел к ручному пулемету. Кстати говоря, он лично опробовал в действии все образцы нашей системы по мере их принятия на вооружение.

Из РПК Устинов сделал несколько коротких и длинных очередей. Осмотрели мишени. Пули легли довольно кучно, и Дмитрий Федорович удовлетворенно произнес: - Кажется, получилось неплохо.

И предложил сопровождавшим его товарищам испытать, как работают новые образцы.

В своей жизни мне довелось окончить, как я их называю, две академии. Первая - армия, в рядах которой я стал конструктором. Вторая - завод, где совершенствовался как разработчик оружия, выходил на новый качественный уровень конструирования и где работаю уже более сорока лет. Обе они мне дороги своей неповторимой школой творческого опыта.

Конечно, не обходилось и без конфликтов, и без непонимания того, что предлагал. Бывало всякое. Но я сказал бы о нашем заводе так, как говорил Д. Ф. Устинов, работая на нем в 1934 году, будучи на преддипломной практике:

"Здесь мы учились видеть за чертежом не только деталь или узел, как говорят, в натуре, но и то, как его нужно изготовлять, каким инструментом, из какого материала, Здесь ко мне пришло понимание того, что старые мастера называют "душой металла", - понимание, без которого невозможно представить ни идею, логику и структуру конструкции, ни сложную и умную жизнь механизмов и машин. И наконец, здесь я не только умом, но и сердцем воспринял давным-давно известную, как говорят, азбучную истину, состоявшую в том, что основу любого производства составляют не техника, не технология, не сырье или энергия. Ее составляют люди".

Могу подтвердить слова Д. Ф. Устинова многими примерами. Да, я пришел на завод молодым, но уже сложившимся конструктором, сполна вкусив и горечь неудач, и радость творческого взлета. Однако я сразу воспринял завод как академию, где предстояло оттачивать свою конструкторскую мысль, где мои замыслы будут проходить строгую проверку, где обязательно встречу людей, вместе с которыми обрету радость новых творческих находок,

И я не ошибся. Металлурги и экономисты, технологи и

отладчики, инструментальщики и аналитики, токари и чертежницы, механики и фрезеровщики - многие принимали участие в судьбе выстраданных мною новых образцов, в судьбе изделий, воплощенных в металл. Конструктор не может творить один. Важнейшее его качество, исхожу из собственной практики, - умение вовремя подключить, использовать знания, опыт, мастерство каждого из этих специалистов.

Когда шла работа над созданием семьи унифицированных образцов оружия, мы поставили перед собой задачу добиться высокого производственного коэффициента применяемости деталей и узлов и их взаимозаменяемости при ремонте. Чем, какими силами и средствами обеспечить ее выполнение? Здесь прежде всего требовалось соединение наших усилий, усилий конструкторов и целой группы аналитиков, способных тщательно, с максимальной точностью сделать расчеты по каждой детали, по каждому узлу, на каждый зазор дать по десятку и более размеров.

Такая группа аналитиков по распоряжению главного конструктора В. И. Лавренова была создана. Организационно она входила в конструкторское бюро, связывавшее разработчиков оружия с текущим производством. Возглавлял бюро В. А. Харьков, тот самый человек, которого мы называли ходячей энциклопедией. Как-то мне потребовалось узнать несколько размеров одного из узлов мосинской винтовки. Валерий Александрович, словно он только что посмотрел в чертежи, выдал их и в десятых, и в сотых миллиметра. Между тем наш завод уже давным-давно не выпускал эти винтовки. Но Харьков, оказывается, с военной поры помнил практически все из нескольких тысяч расчетные размеры ее деталей и узлов даже... в дюймах.

Судьбу В. А. Харькова простой не назовешь. Как сын инженера, репрессированного в конце 30-х годов, он вынужден был оставить институт (отца реабилитировали в середине пятидесятых). Работал в цехе. Постоянно занимался самообразованием. Обладая качествами прирожденного математика, мог осуществить сложнейшие расчеты, дать им обоснование. После него работу можно было не проверять - все выверено тщательнейшим образом. Я не помню случая, чтобы им и его подчиненными допускались ошибки в размерах.

В группе аналитиков под стать Валерию Александровичу подобрались и специалисты. Увлеченные своим нелегким делом, Н. Н. Ардышев, Ф. М. Дорфман, Н. А. Чукавина (в замужестве Бонштедт) терпеливо, вдумчиво, выполняли всю работу, обосновывая документально, как нужно обеспечивать в производстве каждый размер. Помогало им то, что все они досконально знали теорию сопротивления материалов, теоретическую механику.

Как только аналитики довели работу до конца, мы вышли с предложением отменить клеймение деталей, как это было принято при производстве АК. Теперь уже сама конструкция модернизированной и унифицированной системы нашего оружия позволила сделать реальностью полную взаимозаменяемость деталей и узлов, а весь технологический процесс обеспечивался максимальной точностью зазоров, размеров, допусков, тщательно просчитанных и обоснованных.

Так замыкалась та цепочка от разработчика оружия до производства, о которой говорил Д. Ф. Устинов: унификация и стандартизация образцов и автоматизация производства оружия.

После того как отменили клеймение, на конвейере стало работать на несколько десятков человек меньше. Непрерывно возрастала автоматизация массового выпуска оружия. В этом процессе активное участие принимали многие рабочие и инженеры. Один из них - слесарь Н. А. Лучихин. Он много сделал для того, чтобы автоматизировать изготовление деталей автомата. Переоборудовав свой станок, Николай Аркадьевич заставил его работать без участия человека. В бункер закладывалось несколько десятков деталей, и каждая из них, пройдя в обработке не одну операцию без вмешательства человека, поступала в готовом виде на конвейер.

На лицевом счету Н. А. Лучихина - авторство в разработках и внедрении более ста новшеств в области автоматических и полуавтоматических устройств, которые отличают оригинальность в решениях, надежность в работе и простота в изготовлении. Николай Аркадьевич награжден орденом Ленина, ему присвоено звание "Заслуженный рационализатор РСФСР".

О нем, как и о другом рабочем - Н. К. Семенове, ставшем гордостью завода, немало писала заводская многотиражка. Свое первое рационализаторское предложение Николай Кузьмин подал в начале 30-х годов, когда, отслужив срочную службу, вернулся на завод и работал слесарем по ремонту станков. Объектами его технического творчества, неустанного поиска стали самые трудоемкие операции. Десятки рабочих рук удалось высвободить в цехе благодаря разработкам, внедренным им в производственный процесс собственными руками. Среди таких разработок - оригинальные приспособления и станки-автоматы. Николай Кузьмич, проработавший на заводе более полувека, отмечен высшей наградой страны орденом Ленина.

Немало можно рассказать о людях, непосредственно в ходе освоения и массового выпуска наших изделий обеспечивавших высокую производительность труда, отличное качество продукции, упрощавших с экономической точки зрения производство оружия за счет внедрения рационализаторских предложений. Вспоминая каждого из них, еще глубже понимаешь, что главная гордость завода, основа его достижений, воплощения всех наших конструкторских идей в жизнь рабочие и инженерные кадры, компетентные, болеющие за дело, свято хранящие и приумножающие славные трудовые традиции завода.

Таким был и директор завода И. Ф. Белобородов, на протяжении четверти века возглавлявший его. Он приехал на завод молодым специалистом еще в 1934 году после окончания механического института. Начинал здесь мастером кузницы, в годы войны был начальником цеха. В послевоенное время коммунисты избрали Ивана Федоровича секретарем парткома. С этого выборного поста его и назначили на должность директора. Заслуги И. Ф. Белобородова в развитии отечественного машиностроения отмечены двумя золотыми медалями "Серп и Молот".

Иван Федорович вышел из той славной когорты инженеров, большинство которых пришло на завод в предвоенные годы и выросло здесь в командиров производства. Со многими из них мне пришлось работать, решать вопросы в разные периоды моей конструкторской деятельности. Это уже упоминавшийся мной директор завода К. А. Тихонов (его сменил И. Ф. Белобородов), главные инженеры А. Я. Фишер, И. А. Шарапов, С. В. Дандуров, Б. Ф. Файзулин, главные технологи В. П. Болтушкин, К. Н. Мамонтов, М. И. Миллер, главный конструктор В. И. Лавренов. Все они помогали в кратчайшие сроки довести изделие и освоить его в производстве, вкладывая в это свои богатые знания, практический опыт и силы.

Счастлив, что на протяжении многих лет работал с ними рядом. Счастлив, что именно завод сблизил нас, дал возможность узнать друг друга через напряженный творческий труд.

Как-то в разговоре И. Ф. Белобородов назвал завод кузницей, выковывающей личности. Сравнение это Ивану Федоровичу, видимо, было навеяно его длительной работой в кузнечном цехе. Однако в его словах - истина. Именно в рабочем коллективе формируется личность труженика, проходит его закалка. Именно в нем вырабатывается одна из важнейших черт социалистического производства - общее стремление выполнить задачу лучше, быстрее, надежнее, проявляясь в дружной, согласованной работе конструкторов, технологов и производственников.

У каждого завода своя рабочая биография. У моего (я считаю, что, как и каждый труженик нашего многочисленного коллектива, имею право назвать его так) она удивительно цельная, пронизанная концентрированным воплощением созидания материальных ценностей для народа и средств защиты наших революционных завоеваний. Начав свою биографию с небольшой железоделательной фабрики и построенного на этой базе оружейного завода, он вырос почти за два века в мощное производственное объединение, поставляющее в народное хозяйство станки, мотоциклы, автомобили, спортивно-охотничьи ружья и электропилы для лесорубов.

Начав в начале XIX века с производства пик, тесаков, шашек, сабель, кремневых ружей, завод стал могучим арсеналом для армии полководца М. И. Кутузова в Отечественную войну 1812 года, для Красной Армии - в Великую Отечественную войну 1941 - 1945 годов.

Горжусь, что на нашем заводе работали и сейчас работают искуснейшие мастера, каждого из которых по праву можно назвать Левшой. Горжусь, что именно здесь появились на свет мои лучшие системы автоматического стрелкового оружия. За создание одной из них на базе единого пулемета ПК под винтовочный патрон группа конструкторов, в том числе и я, была удостоена Ленинской премии.

Чемодан со стволами

В конкурс по созданию унифицированного, или, как его обычно именуют, единого, пулемета под винтовочный 7,62-мм патрон я включился совершенно неожиданно для себя. Собственно, соревнования, как такового, уже не было. К этому времени проходил войсковые испытания единый пулемет, разработанный Г. И. Никитиным и Ю. М. Соколовым. Конструкторы работали над ним несколько лет и создали оригинальную систему, совершенно новую по сравнению с ранее принятыми образцами СГ-43, РП-46, СГМ.

Вот что писал по этому поводу Г. И. Никитин в письме автору книги "Советское стрелковое оружие" Д. Н Болотину:

"В 1953 - 1958 годах мною совместно с Ю. М. Соколовым проводилась работа по созданию единого пулемета. Были спроектированы, изготовлены и испытаны несколько образцов. В результате этих работ и испытаний был решен ряд спорных вопросов о том, каким должен быть будущий образец. Были решены вопросы о прикладе, стволе, магазинных коробках, о станке, спусковом механизме. В 1958 году единый пулемет нашей конструкции проходил войсковые испытания. Он получил положительную оценку, после чего была изготовлена большая серия таких пулеметов".

В эти же годы мы у себя на заводе занимались модернизацией автомата, разработкой ручного пулемета и созданием унифицированных образцов на их базе. Хлопот хватало. Я и не помышлял о переключении на решение каких-то других опытно-конструкторских тем, пока не завершил свою работу до конца. О том, что Никитин и Соколов сделали хороший образец, я знал. Но воистину иногда не думаешь, что тебя ожидает, где ты потеряешь, а где найдешь.

Однажды вечером, когда я уже собирался уходить домой, в кабинете раздался междугородный звонок. Взял трубку и услышал знакомый, чуть протяжный, голос инженер-полковника В. С. Дейкина из ГАУ. Обменялись приветствиями. Владимир Сергеевич тут же перешел к деловой части разговора и попросил подойти к телефону ВЧ.

- Звоню тебе по поручению заместителя начальника Главного артиллерийского управления генерала Смирнова, - официально произнес Дейкин.

Я насторожился. Первая мысль: что-то затормозилось с моими новыми образцами, которые должны были принимать на вооружение армии.

- Не беспокойся, речь не идет об автомате и ручном пулемете. Тут все в порядке, - словно угадав мою встревоженность, успокоил Владимир Сергеевич. - У нас есть к тебе предложение или настоятельная просьба - словом, как хочешь, так и понимай - срочно включиться в одну работу.

- А с чем она связана? - уточняю.

- С разработкой единого пулемета под винтовочный патрон.

- Да вы что? - вырвалось у меня, когда услышал слова Дейкина. - И кому это нужно, если Никитин со своей конструкцией уже прошел войсковые испытания?

- Нам это необходимо. Понимаешь, нам, главному заказчику. - Мой собеседник выделял голосом каждое слово.

- Но зачем? - продолжал я упорно недоумевать. - Да и работы у меня невпроворот. Ведь разработку надо начинать с нуля. Сами понимаете, не до единого пулемета мне сейчас.

- Ты подожди, не горячись. - Владимир Сергеевич убрал металлические нотки в голосе. - Дело в том, что в изделии Никитина - Соколова есть недостатки. Мы просим их устранить, а разработчики не торопятся. Знают, что конкурентов у них нет, и не спешат. Нам очень важно их подхлестнуть.

- И вы выбрали меня в качестве кнута.

- Не обижайся на неудачное слово. Просто начни работу и сделай так, чтобы Никитин и Соколов узнали об этом. Появление конкурента, я думаю, заставит их завершить доработку образца. Договорились?

Я молчал. Дейкин, видимо, воспринял мое молчание как знак согласия и произнес:

- Значит, договорились? Удачи тебе. - И положил трубку.

Я не удивился бы, если бы такое предложение поступило в начале конкурса, при проектировании образцов.

Практика дублирования заданий на конкурсной основе для конструкторов-оружейников, да и не только для них, - дело обычное, и в соревнование на начальном его этапе порой вступают до десятка и более конкурентов. В данном случае ситуация складывалась по-иному. Предстояло начать работу в момент, когда изделие конкурирующей стороны прошло войсковые испытания и было принято решение изготовить большую серию пулеметов.

Наутро первый совет после разговора с представителем ГАУ состоялся у меня с В. В. Крупиным, моим первым помощником во всех вопросах, касавшихся разработки образцов. Я все еще сомневался, мне казалось, что порох может быть растрачен впустую. По сути, ситуация складывалась так, что я не имел практически шансов на успех. Да и в ГАУ, судя по тону Дейкина, не очень верили, что мы сумеем многое сделать. Для них важно было другое: подтолкнуть Никитина и Соколова на активность в устранении недостатков, выявленных в ходе испытаний.

И все-таки мы решили попробовать. За основу взяли схему автоматики и принцип работы принимаемых на вооружение армии новых систем автомата и ручного пулемета, простых в изготовлении и обслуживании, надежных в эксплуатации. Все эти качества мы решили сохранить и в едином пулемете. Сделали эскизы, чертежи. Главный конструктор В. И. Лавренов дал нам возможность в любое время подключать к работе над расчетами аналитическую группу. С согласия главного инженера А. Я. Фишера мы могли привлекать необходимых нам специалистов.

Основная нагрузка легла, конечно, на наши плечи. Исходя из опыта работы над унифицированными образцами, разделили на первом этапе разработки опытных образцов зоны ответственности. В. В. Крупин отрабатывал вопросы питания пулемета. В. Н. Пушин занимался стволом и его оснащением. А. Д. Крякушин всем, что было связано с прикладом и сошками.

Конечно, такое распределение носило условный характер. Пулемет - не пушка и не гаубица, где, учитывая специализацию, обязательно закрепляют за каждым конструктором определенные механизмы и агрегаты - ствол, затвор, противооткатные устройства, люльку и колеса, верхний и нижний станки и так далее. В нашей группе каждый был готов к переключению на работу, связанную с изготовлением, разработкой, испытаниями любой детали, любого узла. И подобная универсализация для конструктора-оружейника имеет весьма серьезное значение.

Л. Г. Коряковцеву, молодому инженеру, я дал поручение заняться проверкой теоретических расчетов по таким параметрам, как скорострельность, баллистика и прочность отдельных ответственных деталей. У нас были подобные расчеты по автомату, но требовалось еще раз хорошенько посмотреть свежим взглядом эти параметры и для пулемета. Ливадий Георгиевич, надо отдать ему должное, вложил в эту нелегкую работу душу, выполнил ее добросовестно, с присущей ему энергией и напористостью.

Чтобы выбрать новый путь в разработке системы, мы должны были хотя бы в общих чертах знать, чем сильно оружие нашего конкурента. Сделать это не составляло труда, поскольку образец Никитина - Соколова прошел войсковые испытания. Их единый пулемет по принципу действия автоматики принадлежал к системам с отводом пороховых газов через поперечное отверстие в стенке ствола, как это было у станкового пулемета СГ-43. Затвор запирался поворотом его с помощью паза на затворной раме.

Ленточное питание пулемета они осуществляли из металлической коробки на 100 и 200 патронов. Интересным был подающий механизм - в виде рычага с подающими пальцами, работающего от скоса затворной рамы. Конструкторы применили оригинальную отсечку газа, обеспечивающую равномерное воздействие на раму на большом пути ее перемещения.

Достоинств у образца Никитина - Соколова было немало. Но имели место и недостатки, выявленные в ходе испытаний. Одна "особенность" пулемета отмечалась представителями главного заказчика как недопустимая при эксплуатации в боевых условиях. Стоило после стрельбы замочить пулемет в воде, как после этого первые два-три выстрела шли только одиночным огнем. Стреляющему после каждого одиночного выстрела приходилось перезаряжать оружие, то есть вручную ставить его на боевой взвод не менее двух-трех раз.

Разработчики оружия не придавали большого значения подобной задержке. Представители ГАУ настаивали на ее устранении как можно быстрее. Вот тогда-то в Главном артиллерийском управлении и приняли решение о подключении к разработке новой системы нашего конструкторского бюро.

Чем в целом можно объяснить интерес Министерства обороны и конструкторов-оружейников к созданию единого пулемета? Ведь на вооружении армии к тому времени находились несколько образцов, неплохо себя зарекомендовавших. Один из них - модернизированный станковый пулемет конструкции Горюнова СГМ. Он обеспечивался легким треножным станком, в нем устранили недостатки, выявленные в ходе Великой Отечественной войны. Казалось бы, все шло нормально. Тем более что СГМ после усовершенствования вышел и в танковом исполнении.

Однако в результате обобщения опыта боевого применения стрелкового оружия во время войны встал вопрос о том, что необходимо объединение боевых свойств стоявших на вооружении пехоты ручного и станкового пулеметов. Требовалось спроектировать и создать такой унифицированный образец, в котором могли сочетаться высокие маневренные свойства ручного и мощность огня станкового пулемета, простота в эксплуатации, надежность и безотказность в работе. Поэтому пулемет стали называть единым.

Если заглянуть в историю отечественного стрелкового оружия, то мы узнаем, что идея создания такого пулемета принадлежала В. Г. Федорову. Еще в начале 20-х годов наш выдающийся оружейник предложил, различные варианты пехотного пулемета. Оружие в зависимости от установки - либо на сошки, либо на легкий полевой станок - могло использоваться в качестве ручного или станкового пулемета. И разрабатывал В. Г. Федоров этот образец на базе автомата своей конструкции образца 1916 года. Почти через сорок лет мне довелось воплотить его идею в жизнь, только на базе автомата собственной конструкции образца 1947 года.

Попытки создать единый пулемет через десять лет после проекта В, Г. Федорова предприняли в Дании, Чехословакии и несколько позже в Германии. В середине 30-х годов на вооружение немецкой армии такой пулемет приняли, но он оказался неудачным. Плохо работал в условиях низких температур, был сложен в изготовлении, и вскоре после испытаний встал вопрос о его замене. Не удовлетворяли требованиям войск и последующие образцы.

После Великой Отечественной войны у нас в стране работа над созданием единого пулемета возобновилась и шла в двух направлениях. Одно из них попытаться создать конструкцию на базе состоящих на вооружении пулеметов. Многим конструкторам этот путь показался привлекательным. Предполагалось выиграть во времени за счет сокращения срока проектирования системы, ее освоения промышленностью. Еще один плюс - не требовалось переучивать войска, Однадо существовала опасность, что переделочный путь, как в свое время случилось с системой Максима - Токарева, не даст преимуществ.

Собственно, так и произошло, когда В. А. Дегтярев представил образец единого пулемета, базировавшегося на его же конструкции ручном пулемете образца 1944 года, а В. И. Силин разработал единый пулемет на базе станкового пулемета Горюнова. Конструкторы не изменили основных узлов РПД и СГ-43. Они пошли по пути их приспособления на разрабатываемых образцах. Однако работа над изделиями была прекращена из-за серьезных недостатков, выявленных в ходе испытаний.

Правда, несколько конструкторов разработали на базе ручного пулемета системы Дегтярева ДПМ 7,62-мм ротный пулемет РП-46, использовав удачное применение в ручном пулемете ленточного питания и введя специальный приемник, работающий от затворной рамы через рукоятку перезаряжания, что значительно повысило скорострельность образца.

И все-таки, как показал опыт, наиболее целесообразное направление работы проектировать новую систему, выйти на новый качественный уровень в разработке единого пулемета, опираясь на последние достижения в оружейном деле. По нему и пошли Никитин с Соколовым и еще несколько конструкторов. Этот же путь выбрали и мы. Базируясь на схему запирания канала ствола АКМ и РПК, решили создать принципиально новую систему единого пулемета. Схемная унификация вооружения значительно упрощала обучение личного состава войск, эксплуатацию оружия, требовала незначительного времени для обучения при переходе от одного вида оружия к другому, облегчала организацию войсковой ремонтной службы.

То, что мы замыслили сделать в очень короткое время, я назвал бы сверхзадачей. Но, как гласит народная мудрость, если взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Первое, с чего начали, продумали, какой у нас будет ствольная коробка, в которой разместятся механизмы автоматики. У пулемета Никитина - Соколова коробка фрезеровалась из поковки. Мы решили использовать листовую штампосварную конструкцию с приклепкой арматуры. Взяли все лучшее, что применяли при изготовлении автомата и ручного пулемета: марки сталей, режимы термообработки деталей и методы расчетов, прогрессивные материалы и способы формообразования деталей, Несколько опытных образцов мы изготовили довольно быстро, Не ладилось, пожалуй, больше всего с решением проблемы питания.

Каких только схем, исходя из практики оружейного дела, я не придумывал! Идеи рождались одна за другой. Пробовали варианты в металле и без сожаления выбрасывали, убеждаясь, что сделанное не обеспечивает необходимой надежности в стрельбе. И снова приходилось ломать голову, проводя ночи без сна.

Долго возились с так называемым гусем, обеспечивавшим подачу патрона из ленты. Механизм оказался кинематически довольно сложным, однако надежной работы от него мы не добились. "Гусь" - своеобразные двухпальцевые щипцы наподобие клюва - брал патрон из ленты, опускал его на уровень ствола и при движении вперед освобождался от патрона. "Клюв" мотался в ствольной коробке вверх-вниз да еще взад-вперед, порой перекашивая патрон, что вызывало задержки.

Отказались мы и от него. Остановились на несложном в изготовлении и простом, если подходить с позиций кинематики, извлекателе. Посадили его на затворную раму. Двигался он только прямолинейно. Рычаг, обеспечивавший подачу ленты, крепился к ствольной коробке. Проверили весь механизм в действии много раз - ни одной задержки.

Казалось бы, можно и успокоиться. Ведь в нормальных условиях питание пулемета не подводило. Но мы, как и при отработке АК, АКМ и РПК, старались еще в заводских условиях проверить работу деталей, узлов, механизмов на предельных нагрузках. Скажем, имитировали высокие температуры, работу пулемета при жарком солнце, палящем зное, когда смазка практически исчезает, не держится в оружии. Для этого делали детали сухими, промывая в бензине и протирая ветошью насухо. После чего начинали стрельбу. Вот где нас выручал принцип "вывешивания" трущихся деталей автоматики в ствольной коробке. Мы сумели добиться, что и без смазки пулемет действовал безотказно.

Но нас не удовлетворяло то, что при интенсивной стрельбе, особенно после включения третьего "газа", лента с трудом шла через приемник. Возрастало трение.

- Надо соорудить треногу метра в три высотой, а к ленте прицепить пяткилограммовую гирю, чтобы подтяг был с нагрузкой, - предложил я на одном из наших частых сборов.

- Лучше всего сделать ее из бревен, наверху с перекладиной, - откликнулся Крупин. - Пулемет установим на перекладину и будем стрелять.

- Что ж, давайте попробуем. Евгений Васильевич, - обратился я к слесарю-отладчику Богданову, - чтобы не откладывать надолго, займись, пожалуйста, завтра же этим сооружением. Если потребуется помощь, скажи.

Назавтра громоздкое сооружение, прозванное сразу же не очень благозвучно виселицей, было сооружено. Крупин залез на верхнюю ступеньку лестницы и стал вести огонь, постепенно прибавляя "газ". Лента, туго натянутая висящей на ее конце гирей, с трудом поступала в приемник. В конце концов случилась задержка.

- Есть идея! - вырвалось у меня, когда я наблюдал за действиями Крупина и работой частей пулемета. - Нам надо уйти от трения скольжения рычага подачи ленты, заменив его на трение качения.

- Каким образом мы это сделаем? - спросил спустившийся с лестницы Крупин.

- Введем на рычаге ролик, за счет его взаимодействия с криволинейным пазом затворной рамы увеличится подтяг ленты. Принимается такое предложение?

- Только треногу не будем убирать, пока не испытаем работу пулемета после введения ролика, - предостерег Богданов. - А то опять придется строить.

- Конечно-конечно, - согласился я с Евгением Васильевичем. - Мы даже попробуем при повторном испытании увеличить вес груза.

Введенный ролик снял в нашей дальнейшей работе многие проблемы. Система питания обрела стабильность, надежность, безотказность, подача патронов не вызывала нареканий в последующем ни на полигонных, ни на войсковых испытаниях. Как многие решения, так и это пришло неожиданно. Но оно было подготовлено всей предшествующей напряженной работой над образцом.

Мы даже не вспоминали в то время об отдыхе, не думали об отпуске. Все понимали, что разработка единого пулемета - это как раз тот самый случай, когда день, неделя, тем более месяц задержки могли обернуться отставанием от Никитина и Соколова на многие годы.

В нашей конструкторской деятельности без самоотверженности, полной отдачи сил, без работы на опережение едва ли сможешь выйти на новое качество изделий. Мы постоянно помнили, что стену на песке не построишь, а оружие не создашь на одних, пусть и великолепных, идеях и замыслах, Все должно быстро воплощаться в металл и многократно испытываться на прочность, живучесть, простоту устройства.

Именно эти качества мы закладывали непосредственно в заводских условиях в первые, еще опытные, образцы, понимая, что любые недостатки, обнаруженные в нашем пулемете на этапе полигонных испытаний, а тем более войсковых, обрекут нас на неудачу. Ведь у Никитина и Соколова изделие уже прошло этот круг, и им оставалось только доводить пулемет.

Еще один недостаток, обнаруженный на заводских испытаниях, не давал нам покоя. Во время интенсивной автоматической стрельбы нередко прихватывало гильзу и шла задержка. Что только ни делали мы, чтобы понять, отчего подобное происходит. Гильза вылетала наружу за доли секунд, и определить визуально, на каком отрезке ее прихватывает, было практически невозможно.

Не спали с Крупиным ночь, делая расчеты, размышляя, сопоставляя. Активно подключили к работе и других инженеров КБ, в частности Крякушина, Пушина. Утром собрались в тире и попросили зайти туда главного технолога М. И. Миллера. Он, понаблюдав за работой пулемета, предложил:

- Могу дать один совет - попробуйте использовать во время стрельбы скоростную киносъемку.

- Мы уже думали об этом, - отозвался Крупин. - Только где взять аппаратуру? У нас-то, на заводе, к сожалению, ее нет.

- Адрес, где она имеется, подсказать могу. - Михаил Иосифович подошел к Крупину. - Владимир Васильевич, сделай еще несколько очередей.

Крупин вновь лег за пулемет, чуть повел стволом, вращая пулемет на станке, выпустил несколько очередей.

- Да, определенно тут может помочь лишь скоростная киносъемка, - еще раз подтвердил Миллер. - Аппаратуру вы можете взять в механическом институте. Я позвоню туда, чтобы вам не чинили препятствий, да и специалиста выделили.

Киносъемка нам сразу открыла глаза на то, что мы не могли заметить в обычных условиях. Выяснилось, нет согласованности вылета гильзы с работой щитка, который автоматически открывался, пропуская стреляную гильзу, и снова закрывался. Это буквально мгновение, а вот синхронности недоставало, и следовала задержка за задержкой.

Решение пришло тут же, в тире. Попросил Богданова, слесаря-отладчика, сделать небольшие скосы на рычаге, толкавшем щиток. Отработали и пружину, определявшую возврат щитка в исходное положение. Восстановили синхронность в действиях деталей, а о такой задержке в едином пулемете, как прихват гильзы, больше никогда не шла речь.

По роду своей деятельности конструкторы находятся, я бы сказал, в особом положении. Они соединяют науку с производством, постоянно обращаясь к последним научно-техническим достижениям, проверяя теорию практикой. При разработке оружия мы непременно взаимодействовали с научно-исследовательским институтом, высшими учебными заведениями (в одном из них позже я защищал докторскую диссертацию, в другом долгое время являюсь членом ученого совета). Постоянный контакт с наукой помогал совершенствовать образцы как на стадии проектирования, так и в процессе их отработки в заводских условиях и на испытаниях, при освоении в производстве.

В НИИ, например, работало немало ученых, прошедших школу конструирования в различных КБ. Большинство наряду с научными исследованиями продолжали заниматься и практическими разработками систем, добиваясь значительных успехов. Об одном из них, К. А. Барышеве, с которым довелось работать на полигоне, я уже рассказывал. Что касается собственно конструкторского становления, достижения качественно нового уровня в разработке оружия, то без опоры на современную науку, на передовую техническую мысль трудно осуществить прорыв вперед.

Такую опору мы находили в одном из научно-исследовательских институтов, где долгое время работал теоретик оружейного дела В. Г. Федоров. Часто приходилось консультироваться с В. М. Сабельниковым, отвечавшим за разработку многих интересных научно-исследовательских проблем. Без консультации с ним и инженерами, работавшими под его началом, я ни разу не обходился начиная с разработки своего первого автомата АК-47.

В. М. Сабельников, будучи крупным специалистом в области боеприпасов, принимал непосредственное участие в практических разработках. В творческом содружестве с другими конструкторами разработал специальный снайперский патрон для снайперской винтовки. В середине 70-х годов, когда на вооружение вертолетов принимался 12,7-мм четырехствольный пулемет, Виктор Максимович участвовал в разработке двухпульного патрона со свинцовым сердечником.

Когда в конце 60-х годов наряду с некоторыми другими конструкторами я взялся за проектирование нового комплекса оружия 5,45-мм калибра, впервые в мировой практике решая проблему широкой (межвидовой) унификации не только в пределах одного калибра, но и при переходе на другой, с Сабельниковым нас объединила тесная творческая связь. Именно под его руководством группа инженеров-конструкторов НИИ разрабатывала патрон уменьшенного 5,45-мм калибра с пулей со стальным сердечником и с трассирующей пулей.

Не стало исключением. с точки зрения консультаций и рекомендаций и наша работа над единым пулеметом. Здесь нам немало помогал сотрудник НИИ И. И. Бабичев, позже удостоенный Ленинской премии.

О том, что мы работаем над опытными образцами единого пулемета, вскоре узнали и в других КБ. Конечно, эти сведения дошли и до Никитина с Соколовым. Возникшая было у моих коллег встревоженность скоро сменилась спокойствием: мол, ничего Калашников не успеет сделать, ситуация, дескать, не та, пройдена уже стадия войсковых испытаний, выпускается большая партия пулеметов.

Непосредственно в моем родном Министерстве оборонной промышленности на нашу работу прореагировали более болезненно. Как-то раздался звонок одного ответственного сотрудника:

- Вы что, серьезно взялись за разработку единого пулемета?

- Решили сделать для пробы несколько опытных образцов, - отвечаю спокойно.

- Прекратите заниматься самодеятельностью, - раздраженно прозвучал голос на другом конце провода. - Тем более что в плане ваших опытно-конструкторских работ эта тема не заложена. Никто не позволял вам средства, выделенные на решение конкретных плановых задач, транжирить не по назначению.

- Но мы надеемся, если наша работа пойдет удачно, вы выделите нам определенную сумму для ее продолжения, - попробовал я уточнить позицию.

- И не надейтесь. - В голосе моего собеседника зазвучали металлические нотки. - Деньги вложены в изготовление большой партии уже отработанных изделий. Конструкция получила по многим параметрам положительную оценку. И нечего вам сейчас вмешиваться,

- Но Главное артиллерийское управление попросило начать работу, и я не мог не прислушаться к мнению главного заказчика, - попытался я сослаться на авторитет Министерства обороны.

- Хочу напомнить - вы работаете в нашем ведомстве, и слушайте, что вам говорим мы, - резко прозвучало на другом конце провода. - Словом, еще раз повторяю: продолжение вашей работы над образцом нежелательно.

Можно было, конечно, после такого разговора и руки опустить. Командно-волевой стиль ломал немало конструкторов, заставлял их порой отказываться от интересных разработок или отправлять в музей уже готовые изделия. Запрет на творчество, на поиск, пожалуй, худшее, что можно придумать для конструктора под флагом заботы о якобы государственных интересах.

И может быть, запрет подействовал бы и на нас, отступи мы тогда, не поддержи наши усилия главный заказчик - Министерство обороны и руководство завода. С директором завода И. Ф. Белобородовым наши отношения складывались не совсем просто. На мой взгляд, он порой был слишком крут с людьми, под горячую руку принимал не всегда продуманные решения, иногда не считаясь с мнением, разумными предложениями других.

Но в тот период, когда шла разработка опытных образцов единого пулемета и создалась сложная ситуация с продолжением работы над ними, Иван Федорович пошел нам навстречу, не убоявшись никаких министерских авторитетов, ни санкций сверху.

Самое главное, что могло нас сдержать в дальнейшей работе, - это конечно же отсутствие средств, денег и материалов. Да и другой момент очень беспокоил меня - чтобы включиться в сравнительные испытания образцов, предстояло ни много ни мало задержать испытания, на этап которых вывели вновь свой пулемет после доработок Никитин и Соколов. Приостановить испытания мог только министр обороны СССР.

Я позвонил директору завода и попросил о встрече. Получив согласие, зашел к нему. У Белобородова как раз находились главный инженер А. Я. Фишер и главный конструктор В. И. Лавренов. Они оба знали о звонке из министерства и, видимо, перед моим приходом успели обменяться мнениями.

- Сколько вы сделали опытных образцов! - спросил у меня Иван Федорович,

- Четыре.

- У вас есть уверенность, что ваша новая система не подведет?

- Если бы не был уверен в ней, Иван Федорович, я не настаивал бы на включении пулемета на сравнительные испытания.

- Хорошо, - Белобородов негромко побарабанил пальцами по столу. - Какое время потребуется для изготовления опытной серии?

- По нашим подсчетам, месяца полтора, - подал голос главный конструктор.

- Сколько изделий вы намерены включить в серию? - опять повернулся ко мне директор завода.

- Думаю, двадцати пяти будет достаточно, - уточнил я и добавил: - Только министерство отказало нам в финансировании этой работы.

- Знаю, - подтвердил Иван Федорович. - Я полагаю, мы можем изготовить образцы за счет средств, отпущенных на модернизацию автомата. Тем более, как мне доложил главный конструктор, опытные темы вы выполнили с опережением и при этом сэкономили деньги и материалы. Так, Василий Иванович?

Лавренов кивнул головой и сказал:

- Группа в ходе модернизации поработала хорошо. Есть возможность поощрить людей материально.

- Подумаем и о материальном поощрении, - согласился директор завода. - Но на данном этапе, считаю, самое важное для них поощрение - моральное. Дать возможность довести образец и выйти на сравнительные испытания.

Белобородов окинул нас взглядом и повернулся к столику, где стояли телефоны, взял трубку телефона ВЧ.

- Прошу соединить меня с маршалом Малиновским, - представившись телефонистке в Москве, попросил директор.

Через некоторое время абонент на другом конце провода вышел на связь. Короткий обмен приветствиями, и Иван Федорович изложил министру обороны суть дела.

- Родион Яковлевич, нам необходима ваша помощь. Прошу приостановить дальнейшие испытания единого пулемета Никитина - Соколова. У нас отработан аналогичный образец конструкции Калашникова, и мы готовы его выставить на сравнительные испытания.

Белобородов, послушав, что говорил Малиновский, утвердительно произнес:

- Да-да, опытные образцы изготовлены по просьбе Главного артиллерийского управления.

Еще пауза. Видимо, министр что-то уточнил и потом вновь вышел на связь с директором.

- Спасибо, Родион Яковлевич. Мы все представим в срок, - ответил Белобородов на последние слова Малиновского и положил трубку.

- Вы все слышали и, надеюсь, поняли, что вопрос будет решен положительно. - Иван Федорович опять внимательно посмотрел на всех и остановил свой взгляд на главном инженере. - Абрам Яковлевич, ваша задача - оказывать всемерную помощь в изготовлении образцов. Сроки жесткие. Сделайте все возможное. С товарищами из нашего министерства по принятому решению я буду разговаривать сам. Вопросы есть у кого-нибудь?

Не знаю, что за разговор состоялся у директора с представителями нашего министерства, но, полагаю, он был не из приятных. Пришлось, видимо, Белобородову выслушать немало нелестных слов о самоуправстве, о нежелании считаться с мнением ведомства. Сужу об этом по короткой фразе, которую однажды произнес Иван Федорович, когда мы вспомнили ситуацию, сложившуюся в ходе моей работы над единым пулеметом:

- Мне пришлось выдержать с ними настоящий бой.

К сожалению, противодействие нашей работе, преодоление барьеров, искусственно ставившихся перед нами, довелось выдержать и при отработке пулемета в заводских условиях, и в ходе его испытаний на полигоне и в войсках. Причем особенно усердствовали в этом некоторые сотрудники нашего министерства. И тому была веская причина. Единый пулемет Никитина - Соколова еще не приняли на вооружение армии, а ведомство затратило немалые средства, выпустив на одном из оборонных заводов большую партию этого оружия. Таким образом, создалось довольно щекотливое положение.

Но последнее слово оставалось за главным заказчиком, и не прислушаться к его мнению, заключениям и предложениям изготовители вооружения не имели права. Наши образцы допустили к сравнительным испытаниям. Опытные изделия изготовили на заводе в рекордно короткий срок. И мы впервые встретились на полигоне с конструкторами Г. И. Никитиным и Ю. М. Соколовым в очном соревновании.

Григорию Ивановичу Никитину тогда было за пятьдесят, и тридцатилетний Юрий Михайлович Соколов выглядел рядом со своим старшим товарищем, можно сказать, юношей. В их творческом содружестве проявился сплав конструкторской мудрости и молодой напористой инициативы. У Григория Ивановича, потомственного оружейника, был богатый опыт работы в конструкторском бюро, куда он пришел после окончания института в начале 30-х годов. Многое ему дали общение, совместная работа с такими известными разработчиками оружия, как Ф. В. Токарев, С. А. Коровин. На первых порах, да и позже, Никитин наряду с интересными конструкторскими разработками занимался исследовательским поиском. Соколов же участием в разработке единого пулемета, пожалуй, впервые заявил о себе как конструктор с большими потенциальными возможностями, что он позже доказал своими работами, став, как и Никитин, лауреатом премии имени С. М. Мосина.

Образец единого пулемета требовалось представить на испытания как на сошках, так и на станке. Вариант ручного пулемета на сошках мы успешно отработали. Сложнее оказалось с постановкой изделия на треножный станок для использования его в качестве станкового пулемета. Станка у нас просто не было.

С просьбой выделить нам один станок конструкции Са-моженкова (именно на него поставили свой образец Никитин с Соколовым) мы обратились к своим конкурентам. Однако получили отказ. Понять их позицию в данном случае как-то, по всей вероятности, можно. Не хотелось делиться материальной частью, которую, кстати, они лично не разрабатывали, с нами, их соперниками, столь дерзко и неожиданно вставшими на их пути. Но принять ее сердцем я до сих пор не могу, потому что сам никогда так не поступал и не поступлю. Мы, пожалуй, тогда впервые столкнулись с явным нежеланием конкурентов содействовать нам в честном соревновании, если у нас возникала сложная ситуация.

Встала проблема: где взять станок? Изготовить новый - нет времени. В те дни мне пришлось быть в Москве. Заходил и в Главное артиллерийское управление по делам, связанным с принятием на вооружение унифицированных систем под промежуточный патрон. В разговоре поделился нашими заботами по отработке единого пулемета с инженер-полковником Дейкиным. Высказал тревогу, что мы не сможем выйти на полигонные испытания, если не найдем треножный станок.

Владимир Сергеевич поднялся из-за стола.

- Идем, я проведу тебя в одну комнату. Может, там ты на первый случай и подберешь для пулемета что-нибудь подходящее.

Мы прошли в кабинет, напоминавший собой небольшой музей с коллекцией орудия и несколькими образцами принятых на вооружение треножных станков.

- Вот посмотри, - обвел рукой Дейкин. - Здесь есть и станок конструкции Саможенкова. Понимаю, нагорит мне за самовольство, но другого выхода помочь тебе не вижу, кроме того чтобы отдать этот станок. Хотя он теперь и музейный экспонат, но, полагаю, интересы дела превыше всего. Так что забирай.

- А как же с разрешением? - беспокоюсь.

- Не волнуйся, я все улажу. Предвижу, конечно, что не избежать жалоб от твоих конкурентов, да не заваливать же твою конструкцию еще до испытаний. Владимир Сергеевич помог мне собрать станок, и мы вышли. - Мой тебе совет свяжись с Саможенковым, поговори с ним сам. Возможно, потребуется некоторая переделка станка, чтобы приспособить его под ваш образец. Личная твоя договоренность с конструктором, а я думаю, он пойдет навстречу, позволит снять все вопросы, если конкурирующая "фирма" вдруг запротестует.

Дейкин словно в воду глядел. Узнав, что у нас появился треножный станок, выделенный ГАУ, наши соперники выразили протест и пожаловались на самоуправство Дейкина. Я по совету Владимира Сергеевича связался с Е. С. Саможенковым и объяснил ситуацию, в которой мы оказались. Нам потребовалось к тому же несколько убавить рост станка, чтобы из пулемета было удобно стрелять. Евгений Семенович не возражал. Мы поблагодарили его за поддержку. Забегая вперед, уточню, что принятый позже на вооружение армии наш единый пулемет ПК более пяти лет, вплоть до его полной модернизации, обеспечивался треножным станком конструкции Саможенкова.

А в ходе испытаний конкуренты продолжали предъявлять нам новые претензии. Они опротестовали изменение нами конструкции станка. Главный заказчик не нашел в этом никакого криминала, и протест отклонили, уточнив, что на изменение мы получили согласие конструктора. Обстановка между тем накалялась, становилась все более напряженной. На полигонных испытаниях наш образец, равно как и Никитина - Соколова, получил положительную оценку и был рекомендован на войсковые испытания.

Как-то поздно вечером позвонили мне из ГАУ: утром представитель нашего КБ должен быть в Москве, в готовности в тот же день выехать на полигон. Что делать? Командировочное предписание уже не оформить, денег на расходы тоже нет возможности получить. Разыскиваю к полуночи Л. Г. Коряковцева, даю ему деньги из семейного бюджета и прошу ночью вылететь в командировку.

Тогда из нашего города рейс на Москву совершал Ил-14. Летел он четыре-пять часов и приземлялся, в столице рано утром. Коряковцев позвонил из ГАУ, что прибыл благополучно и выезжает на полигон. Оказывается, там приостановили испытания пулемета из-за какой-то нестыковки в документации, допущенной при оформлении. Ливадий Георгиевич прибыл на полигон вовремя, а его через контрольно-пропускной пункт на территорию части не пропускают: кроме паспорта, нет никаких документов - ни командировочного предписания, ни соответствующей формы допуска.

Коряковцев не растерялся, немедленно вышел на связь с Дейкиным, объяснил ситуацию. Владимир Сергеевич позвонил начальнику полигона, и проблему решили быстро. К тому времени выяснилось, что успели разобраться в документации и без нашего представителя, и его вмешательство не потребовалось.

Так что нервозности хватало. И связана она часто была с мелочными придирками, нежеланием порой представителей нашего министерства глубоко вникнуть в существо вопросов. Подливали масла в огонь нередко и конструкторы из конкурирующей "фирмы". У них то и дело возникало подозрение: мол, мы пытаемся обойти их неправедными путями.

Иногда дело доходило до смешного. Был у нас на заводе стрелок-испытатель Л. Г. Копотев - настоящий виртуоз владения оружием. Образцы он осваивал быстро, тонко чувствовал изделия. Когда испытывали единый пулемет, Лев Герасимович поспорил с полигоновским испытателем, что выстрелом из ПК на расстоянии 100 метров закроет крышку карманных часов. Вышли на огневой рубеж, и он спокойно проделал эту процедуру. Оппонент Копотева, не выдержав, даже зааплодировал. Обычно, когда мы приносили в тир образец, Лев Герасимович шутил:

- Вы сразу говорите, как надо стрелять: плохо или хорошо. Могу исполнить и то и другое.

Он мог нарисовать на мишени, стреляя, любую цифру. Так вот, представители из конкурирующего КБ, убедившись в мастерстве Копотева, выдвинули требование, чтобы он не участвовал в испытаниях. Мотивировали свою претензию тем, что, дескать, испытателя специально готовили на заводе в стрельбе именно из нашего образца. Мы вынуждены были отозвать Льва Герасимовича с полигона.

Пришлось в этом положении, как говорил, попадая в трудные ситуации, Цицерон, не только выбирать из двух зол меньшее, но и извлекать из них то, что могло быть полезным. Мы брали предельную отмобилизованность на работу, зараженность на тщательную отработку образца, готовность противостоять любым неожиданностям, что придавало нам уверенности, прибавляло сил.

И вот войсковые испытания. Проводились они в нескольких военных округах, в том числе Туркестанском, Одесском и Прибалтийском. От каждого конструкторского бюро выезжали на места проведения испытаний по равному числу представителей. В. В. Крупина, хорошо изучившего специфику, климатические условия жаркого юга еще во время испытаний автомата, мы делегировали в Среднюю Азию, В. Н. Пушина - к Черному морю, Л. Г. Коряковцева - в Прибалтику. Я остался на заводе, создав здесь своеобразный штаб, куда должна была стекаться информация о результатах испытаний. Помогал мне ее сопоставлять и обрабатывать А. Д. Крякушин, который при необходимости потом тоже выезжал в войска.

Министерство обороны создало на местах испытаний специальные комиссии, в которые вошли компетентные и строгие специалисты из управлений и непосредственно из войск. Им запрещалось входить в контакт с представителями КБ. Они должны были придирчиво, с максимальной объективностью оценивать работу образцов. Солдаты, сержанты и офицеры, испытывая изделия двух систем, сообщали членам комиссии, как ведет себя тот или иной образец, хотя офицеры-специалисты лично наблюдали за стрельбами и за поведением оружия в различных ситуациях.

Если возникала какая-то трудность, требующая моего вмешательства, я немедленно вылетал в тот или иной округ. Первый и очень тревожный сигнал поступил от Крупина, из Туркестанского военного округа. Я получил от пего телеграмму с грифом "Срочная". В ней Владимир Васильевич сообщал: "Испытание на большое число ударов остановлено после десяти из-за массового неизвлечения. Принял все меры, но безрезультатно. Срочно вылетайте со слесарем и калибрами сегодня. Заказал разговор, но Москва не может соединить".

Да, положение у Крупина, видимо, складывалось отчаянное, если он, очень находчивый человек, не смог на месте принять меры сам. Текст телеграммы расшифровывался так: после 10 тысяч выстрелов у нашего пулемета происходило "пригорание" ствола, то есть после интенсивной автоматической стрельбы ствол не отделялся от ствольной коробки.

Я немедленно связался с директором завода, доложил обстановку и свое решение вылететь в Самарканд (именно там проходили испытания). Белобородов сразу понял, что дело нешуточное, спросил, чем необходимо помочь. От всякой помощи я отказался, даже не стал брать с собой слесаря с калибрами. Уяснив по телеграмме, что произошло, понял: недостаток можно устранить на месте. Главное - успеть вовремя.

Это сейчас, на современных авиалайнерах, можно добраться до любого уголка страны за несколько часов, а в конце 50 - начале 60-х (испытания проходили в июле - августе 1960 года) не так-то просто было попасть с Урала в Узбекистан самолетом. Пришлось делать несколько пересадок. Поспел я в Самарканд как раз в последний рабочий день недели.

Взволнованный Крупин не находил себе места.

- Что будем делать? Стволы при стрельбы "горячими" патронами "пригорают" так, что приходится выбивать их молотком. Наши конкуренты ходят и руки потирают. Они считают, что недостаток неустраним.

- Первое, что сейчас необходимо, так это спокойствие, - останавливаю Владимира Васильевича и спрашиваю его: - У тебя есть небольшой чемодан?

- При чем тут чемодан? - недоуменно посмотрел на меня Крупин.

- Так, есть или нет?

- Найду, конечно, если требуется. Но зачем он нужен ?

- Найди, пожалуйста, уложи в него стволы, и будем действовать дальше. Сейчас 15.30. Нам надо успеть до конца рабочего дня попасть в гальванический цех какого-нибудь завода или в мастерские, где есть гальваника. Повезем стволы туда и будем хромировать посадочные места. Это единственный выход, чтобы быстро и без потерь устранить недостаток.

- Но нам же стволы не выдадут, - развел руками Крупин.

- Сейчас пойду к председателю комиссии и попрошу выдать на сутки стволы для доработки. Думаю, что возражений не встречу. А ты ищи завод, мастерские, базу, что угодно, где мы будем хромировать.

Председатель комиссии дал "добро" на. приостановку испытаний еще на сутки, тем более что в эти сутки входил и выходной день. Мне выделили машину, и вместе с представителем комиссии инженер-подполковником А. А. Малимоном мы выехали на одну из военных баз, где Крупин нашел гальванический цех. Я вез с собой чемодан со стволами.

Прибыли туда под конец рабочего дня. Начальник базы, выслушав нашу просьбу, покачал головой: мол, ничего сейчас сделать невозможно, все рабочие уже расходятся по домам. Но мы уже знали, что вездесущий Крупин задержал нужного нам специалиста-гальваника. Требовалось только получить принципиальное согласие руководителя на производство работ, которые могли затянуться, по нашим расчетам, далеко за. полночь.

Объяснив начальнику базы ситуацию, в которую мы попали, я сказал, что в цехе гальваники есть человек, согласившийся нам помочь и еще не ушедший домой.

- Раз не ушел и сам не против поработать, я не возражаю.

Действительно, работать нам пришлось до утра. Не было опыта хромирования именно посадочного места. То лишнее наплавляли, то мало оказывалось. Когда отхромировали наконец по требуемым размерам, можно было надеяться, что "пригорание" больше не повторится.

Положили стволы в чемодан, из которого, оказывается, Крупин вытряхнул в гостинице свои личные вещи, и отнесли его в машину. Гудел, словно встревоженный улей, восточный базар рядом с мечетью Биби-ханум, возведенной когда-то Тимуром в честь своей красавицы жены. Я тронул за плечо Малимона:

- Александр Андреевич, я думаю, не грех после ночных трудов и арбузом полакомиться, и знаменитой пахучей мирзачульской дыни попробовать. Не возражаешь?

- Предложение принимается, - весело сказал сидевший на переднем сиденье Малимон, тряхнув своей густой шевелюрой.

Мы пройтись вдоль аппетитных рядов, заполненных восточными дарами природы. Гранаты и алыча, персики и айва, круглые мячики сливы "кок-султан" и ароматные, тающие во рту груши, грецкие орехи и розовые, величиной с небольшой арбуз, "юсуповские" помидоры... Все это богатство предлагалось на выбор, громко нахваливалось. Но мы искали арбузы.

Впрочем, искали - это слишком сказано. Горы дынь и арбузов занимали всю территорию, свободную от прилавков. Мы взяли один, огромный, килограммов на десять, арбуз, пару увесистых дынь, положили их в машину и, лавируя между повозками и подъезжающими к базару на осликах дехкан, стали выбираться на дорогу, ведшую к обсерватории Улугбека и дальше, к бурной, с обжигающей ледяной водой реке Зеравшан. Ехали в предвкушении полакомиться сочной, сахаристой арбузной мякотью. Чемодан со стволами я держал на коленях.

Перед самым мостом через реку из-за поворота нам прямо под колеса по встречной полосе выскочил велосипедист. Водитель взял круто вправо, и машина пошла под откос. Кустарником с нее содрало тент, погнуло державшие его дуги, от ударов изуродовались крылья. Машина опрокинулась набок, и из нее посыпались на землю дыни и так тщательно вроде бы оберегаемый нами арбуз. Он стукнулся по пути о камень и раскололся на много алых кусков. Чемодан же со стволами я сумел удержать в руках.

Все обошлось более-менее благополучно, если не считать полученных нами синяков и шишек да изрядно побитой машины.

- Вот и арбуз разрезать не надо, - грустно пошутил Александр Андреевич, протягивая мне кусок. - Весь не съедим, так хоть попробуем, каков он на вкус непосредственно в аварийной ситуации.

До части мы добрались своим ходом. Привели себя в порядок, доложили председателю комиссии о выполненной нами работе, о готовности продолжить испытание образцов. А командиру части, выделившему нам транспорт, я сообщил, что солдат-водитель в повреждении автомашины не виноват.

На следующий день на учебный центр, где испытывались пулеметы, с самого утра легла знойная духота, и даже обычно прохладный ветерок, дувший с гор, не приносил свежести. Стволы изделий после нескольких сотен выстрелов начинали краснеть, становились раскаленными. Шло испытание тем самым "горячим" патроном. Поступила команда снять стволы. Солдаты отвели в заднее положение раму с затвором, сдвинули до отказа влево замыкатель и свободно отсоединили стволы. "Пригорания" не было обнаружено ни у одного из испытывавшихся образцов.

А количество выстрелов росло до 20, 30 тысяч. Все наши пулеметы работали нормально. Впрочем, и у наших конкурентов ни один из образцов не дал сбоя, пока условия испытаний вновь не усложнили, Солдатам, стрелявшим из пулеметов, дали команду опустить оружия в арык, в воду, в которой, пожалуй, было больше ила, чем воды. В притопленном состоянии изделия поволокли. Потом последовала команда "На берег, огонь". И солдаты вновь начали стрельбу. Из наших образцов сразу открыли автоматический огонь, а у конкурентов пулеметы зачихали одиночными выстрелами.

Представитель из соперничающего с нами КБ начал заметно нервничать. Замочку в арычной воде повторили. И вновь чихание образцов у них и нормальная автоматическая стрельба у нас.

Вечером в номер принесли телеграмму. Не зная, в какой гостинице я живу и ее адрес, находчивый Коряковцев отправил депешу в Самарканд по номеру телефона, сообщенному мной ему сразу после приезда в город.

"Связь прервана. Дела идут хорошо. Отр. друзей выдержал только 7,5. Упражнение, скорость, эффект выиграли. Позднее попытаюсь связаться. Получением телеграфируйте. Всего хорошего, Ливадий".

Весть эта очень порадовала меня. До поездки в Самарканд я побывал в Прибалтике и убедился, что объективно наши образцы показывали там на испытаниях лучшие результаты. По условиям испытаний стрельба из пулеметов велась так: сначала следовали в 3 - 4 выстрела короткие очереди, потом несколько длинных - 10 - 12 выстрелов. И вот во время одной из длинных очередей у наших конкурентов произошла задержка - перехлест ленты. Потом еще такая же задержка. Правда, вскоре они прекратились, стрельба пошла нормально.

И вдруг через какое-то время на экстренное заседание собралась комиссия, проводившая испытания. Оказалось, представители конкурирующего с нами КБ пошли на хитрость: чтобы избежать перехлеста ленты, они предупредили всех, кто стрелял, - длинные очереди давать не более 10 выстрелов. Этот маневр заметил офицер, член комиссии, и привел все в соответствие с условиями испытаний. И тогда сразу у нескольких пулеметов случились задержки, связанные с перехлестом ленты.

Сам факт попытки представителей КБ облегчить установленные правила получил очень суровую оценку. А тут еще другое произошло. Из-за сильной отдачи одному из солдат ушибло скулу лица. Выяснилось, что отсечка газа, обеспечивавшая улучшенное воздействие на раму на большом пути ее перемещения, при стрельбе, если солдат не зафиксировал оружие в определенном положении, имела и отрицательный фактор. Отдача на затвор шла с весьма большим давлением и передавалась на приклад, который бил в скулу. Если в спокойной обстановке стреляющий мог прижать приклад как ему удобнее и обуздать отдачу, то в бою выбирать такое положение будет некогда и неизбежно может последовать травма лица.

Все эти факты и рассмотрела комиссия на своем заседании. Представителей конкурирующего с нами КБ строго предупредили о недопустимости вмешательства в действия стреляющих. Напряжение на испытаниях все возрастало.

Как раз в те дни, когда я находился на испытаниях в Прибалтике, на полигон прибыл по служебным делам главный маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров, в то время начальник Военной академии бронетанковых войск. Он с интересом наблюдал, как идет стрельба из новых систем, внимательно знакомился с образцами как Никитина - Соколова, так и нашими. Попробовал их в действии. Никаких суждений не высказал, понимая, что не имеет права нарушать объективность и как-то влиять своими оценками на комиссию.

Со мной Павел Алексеевич встретился накоротке, видимо узнав, что в конструкторы стрелкового оружия я пришел из танкистов. Разговор шел непосредственно в учебном центре, и только о деле. Правда, первый вопрос Ротмистрова можно считать личным.

- О том, что ушли из танкистов, не жалеете? - Он чуть поправил очки, пристально посмотрел на меня сквозь линзы.

- Ушел не по своей воле, товарищ главный маршал, из-за ранения. А потом неожиданно для себя увлекся конструированием оружия. Наверное, это как раз тот случай, когда можно сказать, что не было бы счастья, да несчастье помогло.

- Вы правы, война многое и у многих фронтовиков в жизни перевернула. - И Павел Алексеевич переменил тему беседы. - Танкистам нравится ваш автомат в танковом исполнении. А в каких вариантах вы разрабатывали единый пулемет?

- Как и Никитин с Соколовым, предусматриваю использовать его не только в качестве ручного и станкового, но и бронетранспортерного.

- Имейте в виду, что и на современные танки нужен хороший современный пулемет. - Ротмистров голосам выделил слово "современный".

- Подумаем и над этим, Павел Алексеевич, - пообещал я. - Только вперед не хочу забегать. Идут испытания, и пока неизвестно, чей образец по их итогам будет рекомендован для принятия на вооружение.

- Ясно. Спасибо. Удач вам.

Ротмистров попрощался со всеми и пошел к машине. Позже, когда во второй половине 60-х годов он станет помощником министра обороны, мы еще встретимся с ним. И он поздравит меня с принятием на вооружение танковых войск пулемета ПКТ, который отличался от ПК тем, что мы ввели дополнительно электроспуск и упразднили прицельные приспособления, оставив большинство деталей, принцип разборки и сборки такими же, как и у базового пулемета ПК.

Но вернемся к телеграмме, присланной Коряковцев в Самарканд, и расшифруем ее. "Связь прервана" - значит, Ливадий Георгиевич несколько раз пытался выйти с мной на телефонный разговор, но не сумел. "Дела идут хорошо" - тут комментарий, полагаю, излишен. "Отр. друзей выдержал только 7,5" - это произошла поломка отражателя гильз у пулемета наших конкурентов после 7,5 тысячи выстрелов. Недостаток серьезный, и требовалось время его устранить.

"Упражнение, скорость, эффект выиграли..." Выполнение упражнения, или стрельба по мишеням на кучность боя, - важнейший параметр при определении боевых преимуществ образцов. И то, что наши пулеметы на испытаниях в Прибалтийском военном округе показывали лучшие результаты, не могло не радовать.

А что крылось за словами "скорость, эффект"? Быстрота и качество разборки и сборки оружия. Солдаты, сержанты и офицеры, испытывавшие образцы, должны были показать, насколько быстро и эффективно они могут разобрать и собрать каждый пулемет. Любая, даже небольшая, усложненность в конструкции, как правило, замедляла этот процесс. Максимальная простота устройства нашего образца дала возможность обойти конкурентов и по этому показателю.

Вроде бы все складывалось для нас удачно. Но я не обольщался результатами. Случай с "пригоранием" ствола при стрельбе "горячими" патронами наводил на серьезные размышления. Пусть мы быстро устранили недостаток, задержек больше не происходило, однако минус в работе нашего пулемета на том этапе испытаний комиссия зафиксировала.

Недостаток есть недостаток. И пусть не обошлось без

задержек и у системы Никитина - Соколова, мы понимали, что нельзя успокаиваться. Самые сложные испытания проходили именно в Туркестанском военном округе, где сами по себе климатические условия часто экстремальны, где в жесточайших условиях оружие проверяется на надежность, живучесть, безотказность.

После купания в арыке пулеметам предстоял экзамен на поведение в условиях запыленности. А проще - волочение за танками в густой пыли, как это было при испытании автомата и ручного пулемета. Наши образцы сравнительно успешно преодолели сложный барьер. Вновь нас выручил эффект "вывешенности" трущихся деталей в ствольной коробке. Наблюдая за ходом трудной проверки на живучесть, я возвратился памятью к войсковым испытаниям 1948 года, когда выезжал вместе с В. А. Дегтяревым и С. Г. Симоновым в соединение, где испытывали ручной пулемет РПД, самозарядный карабин СКС, и автомат АК.

Припомнился мне такой штрих. Перед тем как выйти на стрельбы из РПД, солдаты, сержанты и офицеры очень тщательно протирали ленту и патроны от пыли. Ручной пулемет Дегтярева при всех его достоинствах весьма боялся работы в условиях запыленности. Стоило подуть ветру, порывы которого несли пыль, оседающую на образце, на снаряженной ленте, как при ведении автоматического огня следовали задержки. Подобную слабость пулемета не смогли ликвидировать и при доработке, что снижало надежность оружия.

Но, видимо, авторитет Дегтярева сильно довлел и над теми, кто испытывал, рекомендовал его изделия для принятия на вооружение, и они закрыли глаза на не такой уж и маленький недостаток. Между тем при интенсивной стрельбе, особенно в среднеазиатских условиях, о чем мне неоднократно говорили командиры частей и подразделений, в чем и сам не раз убеждался, трущиеся детали РПД быстро теряли свои расчетные зазоры. Пыль при трении, словно ржа, разъедала металл. Особенно уязвимы были детали, обеспечивавшие питание пулемета, работу автоматики.

Проектируя, разрабатывая оружие, конструктор не вправе обольщаться результатами, достигнутыми при испытаниях в заводских условиях, на полигоне и даже в войсках, какое бы удовлетворение они ни приносили. Мой принцип: при разработке образцов исходить не из результатов двухнедельных и месячных испытаний, а думать о том, как поведет себя оружие при длительной эксплуатации в войсках, хватит ли ему надежности и живучести при использовании в дождь и снег, в мороз и жару, в горах и пустыне, после ударов и падений. Не сомневаюсь, что думал над повышением надежности работы ручного пулемета и Дегтярев. Но довести изделие до лучших кондиций в расчете на длительную войсковую эксплуатацию он все же не сумел. И в том, что в конце 50 - начале 60-х годов РПД заменили на более живучий образец, не последнюю роль сыграл фактор его недостаточной надежности в условиях запыленности.

Образцам единых пулеметов системы Никитина - Соколова и моей конструкции приходилось на испытаниях во много раз тяжелее, чем РПД в 1948 году. Главный заказчик постоянно ужесточал условия испытаний. Так оно и должно быть никакой поблажки ни одной из сторон.

Как я уже упоминал, в Одесском военном округе наше конструкторское бюро представлял В. Н. Пушин. Он сообщил мне о предстоящем купании пулеметов в соленой морской воде. Вскоре после возвращения из Самарканда я вылетел в Одессу. Пробыл там недолго, убедившись, что наши образцы хорошо держат марку, по ряду показателей превосходя конкурирующие с ними изделия. Морские ванны не изменили их поведения, пулеметы работали нормально.

Позже получил от Виталия Николаевича телеграмму: "Закончены, все отлично". Положительный результат нам дали испытания в части, дислоцировавшейся в Прибалтике. Обнадеживающий отзыв пришел с курсов "Выстрел".

И лишь в Туркестанском военном округе комиссия не дала однозначного заключения ни по системе Никитина - Соколова, ни по моей конструкции. Мнения разделились. Одни отдавали предпочтение нашим конкурентам, другие - нам. Тогда вопрос поставили по-другому: которая из систем единого пулемета обеспечила наиболее перспективный результат и может быть доработана в ближайшее же время и с наименьшими затратами. Вот тут-то чаша весов и перевесила в нашу пользу.

Когда окончательные выводы комиссий из всех округов были обобщены и главный заказчик остановил выбор на нашем едином пулемете ПК, развитие событий приняло неожиданный поворот. В правительство поступило письмо от руководителей завода, где изготавливалась еще до наших сравнительных испытаний большая партия пулеметов системы Никитина - Соколова. В нем, насколько мне известно, обращалось внимание на то, что на освоение образца Никитина - Соколова в производстве вложены немалые средства, во многом отработана технология серийного выпуска, а предпочтение отдано совсем другой конструкции. А это, мол, неоправданные расходы, новые материальные затраты, - словом, не государственный подход.

Правительство приняло решение создать специальную комиссию, куда вошли и представители Министерств оборонной промышленности и обороны. Ей поручалось сделать окончательный вывод, решить, какую систему рекомендовать на вооружение армии. Члены комиссии с пристрастием изучили все документы, касающиеся отработки изделий и их испытаний. Подключили и сотрудников научно-исследовательского института. На его базе и состоялось заседание комиссии.

На заседание пригласили нас, конструкторов систем единого пулемета. Первому выпало докладывать мне. Рассказал, в чем вижу преимущества нашего образца, что и в какие сроки предполагаю доработать, исходя из результатов испытаний. По предложению одного из членов комиссии я разобрал и собрал образец. Многих удивило то, что неполная его разборка и сборка осуществлялись мной без применения принадлежности (набора инструментов), свидетельствуя о простоте конструкции. Словом, провел своеобразную защиту своего образца.

Это же после меня сделал Г. И. Никитин. В ходе разборки пулемета Григорий Иванович что-то замешкался, к нему на помощь вынуждены были прийти его помощники. Общими усилиями оружие разобрали и собрали.

Не буду вдаваться в подробности долгих дискуссий и обмена мнениями, состоявшихся после наших докладов. Сторонники системы Никитина - Соколова главным аргументом в пользу принятия ее на вооружение продолжали выдвигать тот же, что и прежде, - на освоение пулемета уже затрачена немалая сумма, с чем, мол, нельзя не считаться. Военные товарищи, среди которых были представители Генерального штаба, Сухопутных войск, Главного артиллерийского управления, вполне резонно заявляли, что не заказывали Министерству оборонной промышленности недоработанный пулемет и не просили выпускать его большими партиями еще до принятия на вооружение, а для войск больше подходит простой в устройстве, надежный в работе, живучий в любых условиях и технологичный в изготовлении единый пулемет ПК.

Итогом работы комиссии стало постановление Совета Министров СССР от 20 октября 1961 года о принятии на вооружение Советской Армии единого пулемета ПК и его разновидностей. Он заменил находившиеся в эксплуатации образцы РП-46, СГМ, СГМБ, превзойдя их по всем боевым качествам.

А во мне уже жило стремление к решению еще одной крупной конструкторской задачи - сохранив большинство деталей, принцип разборки и сборки такими же, как у базового пулемета ПК, разработать танковый пулемет. К тому же я не забывал слов главного маршала бронетанковых войск П. А. Ротмистрова о том, что на современном танке должно быть современное вооружение. Требовалось заменить пулемет системы Горюнова СГМТ на такой, который удовлетворял бы возросшим требованиям, предъявляемым в бою к танковым войскам. Поставив задачу сохранить высокую степень унификации, мы облегчали обучение личного состава, упрощали условия эксплуатации и ремонта оружия, сокращали время постановки его на производство.

И все-таки в конструкцию пришлось вносить серьезные изменения. Как и прежде, каждая новая доработка детали, узла проверялась досконально в заводских условиях. Первые неприятности начались, когда стали испытывать электроспуск. А. Д. Крякушин, испытывавший образец в тире, доложил:

- Все чаще стали ломаться болты, крепящие электроспуск к ствольной коробке.

- Может быть, нам разработать его соединение с затыльником коробки на пазах с последующей фиксацией? - предлагаю, вникнув в суть проблемы. - Такое крепление должно быть более надежным.

По пути уменьшения жесткости крепления стержня возвратного механизма с ограничителем рамы мы пошли, обнаружив при продолжительном настреле, как часто стали ломаться шпильки на возвратном механизме.

Вот так и шли от решения одной задачи к другой, от частных технических вопросов к принципиальным, касающимся не только судьбы образцов, но прежде всего тех, кто помогал мне их доводить, совершенствовать, запускать в производство, - инженеров-конструкторов. Начало 60-х годов больно ударило по нашему КБ, его кадрам. Взятый тогда в связи с сокращением армии и флота курс на уничтожение самолетов, кораблей, целого ряда вооружений и ставка на ракеты стратегического назначения - поспешные, на мой взгляд, и не до конца продуманные решения-породили то, что к так называемой пещерной технике причислили и стрелковое оружие.

Одна из первых ласточек, как следствие этого крайнего мнения, расформирование и ликвидация научно-испытательного полигона. Быстро начал падать и престиж разработчиков оружия. У инженеров-конструкторов стало возникать все больше сомнений в целесообразности продолжения работы в КБ нашего профиля. Первым об этом сказал вслух мой ближайший помощник В. В. Крупин.

- Как вы смотрите, если я буду подыскивать себе другое место работы? поделился он как-то со мной, когда мы по прежней привычке поздно вечером возвращались с завода домой. - Не вижу я для себя перспективы, на главах меняется к нам отношение.

Что я мог ответить человеку, первым пришедшему в наше КБ и с которым долгое время мы были в одной рабочей связке? Отругать? Так не за что. Даже вынашивая свои мысли об уходе из КБ, он продолжал трудиться, как и раньше, с полной отдачей, с творческой инициативой. Попробовать удержать? Но что может дать ему работа в нашем коллективе для дальнейшего творческого роста, если то, что мы делаем, стали называть пещерной техникой? Иногда просто диву даешься способности некоторых наших командиров производства приспосабливаться к новым веяниям, не разобравшись в сути проблем, не уяснив, во что это может вылиться, как может сказаться на деле небрежение к нуждам людей, работу которых с ходу причислили к неперспективным.

- Спасибо за откровенность, Владимир Васильевич. Понимаю, как нелегко ты пришел к такому решению. - У меня перехватило горло, говорить было трудно. Не стану удерживать. Ты волен в выборе, где трудиться. Единственно, что прошу, не уходить, пока не доработаем танковый пулемет. Осталось ведь совсем немного.

- Конечно, сначала его доработаем. Это дело моей чести. - Чувствовалось, Крупину нелегко было справиться с волнением, с переживаниями, связанными с этим разговором. - Вы намечали отправить меня в командировку на танковый завод. Когда выезжать?

- Дня через два. - Я был благодарен Владимиру Васильевичу, переменившему тональность беседы. - Туда должен приехать конструктор танков Морозов, и надо согласовать с ним ряд вопросов, связанных с установкой пулемета. Несколько позже и я подъеду на завод.

Мы попрощались и разошлись по домам. А я долго не мог успокоиться, размышляя о будущем нашего КБ, о людях и судьбах, о том, как неосторожно, необдуманно высказанные суждения о деле, которому служишь верой а правдой, оказывается, определили его в разряд второстепенных. И все бы ничего, руководствуйся наши высшие инстанции реалиями жизни, сложившейся международной обстановки. Между тем империализм продолжал нагнетать военный психоз, угрожающе бряцал оружием, осуществлял агрессии то в одном, то в другом регионе земного шара, раскидывал поблизости наших границ сеть военных баз. И надо было быть близоруким на том этапе нашей жизни, чтобы не понимать, что гарантией мирного неба над Советской страной в комплексе с борьбой за мирное сосуществование двух мировых систем должна оставаться боеспособная, хорошо технически оснащенная армия, готовая к отражению любой агрессии. В том числе оснащенная и современным автоматическим стрелковым оружием.

Забегая несколько вперед, скажу: вслед за В. В. Крупиным КБ покинули еще несколько творчески интересных конструкторов. Но, несмотря на потери, конструкторское бюро сумело сохранить свое лицо, свой костяк. К нам пришли другие одаренные специалисты, и мы продолжали разработку новых систем оружия, исходя из более высоких, качественных параметров боеготовности армии и флота. Изменилось к лучшему и отношение к конструкторам-оружейникам.

А пока мы продолжали отрабатывать танковый пулемет. Надо сказать, танкостроители без большого энтузиазма встретили наше стремление установить на машины новое изделие. Система Горюнова СГМТ устраивала их больше: отработаны технология производства, сопряженность оружия с пушкой, система питания патронами, гильзоулавливатель... Так что мы со своим пулеметом не очень пришлись заводчанам ко двору и сразу почувствовали прохладное к себе отношение. Впрочем, не только со стороны производственников, но и конструкторов нового танка.

Да еще приехавший в командировку Крупин подлил масла в огонь. Встретившись с главным конструктором танка А. А. Морозовым, он попросил его дать команду на новую отливку раструба башни.

- Вы что, рехнулись? - резко оборвал нашего представителя Александр Александрович, - Вы понимаете, что значит новая отливка? Это же изменение конструкции башни, технологии изготовления, немалые затраты! Ищите другой путь установки вашего пулемета.

- Понимаю, - отступил Крупин. - Нам отливка необходима всего лишь для проведения эксперимента.

- Об экспериментах поговорим, когда встречусь с главным конструктором системы. Он собирается сюда приехать?

- Будет здесь завтра, - ответил Крупин.

Худой, порывистый в движениях, Морозов обычно вел разговор, полуприсев на стол, внимательно слушая собеседника. Кабинетик на заводе у него был маленький, в деревянном домике. В нем буквально негде было повернуться. Но Александр Александрович этим не тяготился.

Морозов стал для нас одним из первых конструкторов танковой техники, сумевшим уловить, что мы со своей разработкой можем стать ему союзниками. Он нервничал в то время, видимо, потому, что не все у него ладилось с доводкой машины. А тут еще мы со своим пулеметом и со своими требованиями.

При нашей личной встрече я сразу сказал;

- Мы не собираемся просить изменить конструкцию башни. Свою задачу видим в другом - установить изделие в гнездо для СГМТ без коренного переустройства. Работать будем с пулеметом, а не с башней.

- Ну так это же совсем другой коленкор, - улыбнулся Морозов. - Если потребуется какая-то помощь или мой совет - всегда к вашим услугам. Тем более вы сами- бывший танкист. Нам ли не понять друг друга?

Разговор у нас получился откровенный, доверительный. Вспомнили даже предвоенные годы.

- Между прочим, Александр Александрович, я вашей тридцатьчетверке в свое время посвятил стихотворные строчки.

- Ну-ка, ну-ка, интересно, - живо откликнулся конструктор Т-34. - Может, и прочтете, если помните?

- Сейчас попытаюсь. Только не взыщите за несовершенство. Вот, к примеру, четверостишие:

Мы шли сквозь туман и засады,

И грозно гремела броня.

Сметали врагов без пощады

Могучей лавиной огня.

- Нет, это не песнь конструктору, а настоящая ода металлу, - рассмеялся Морозов. - Впрочем, сколько вам было тогда лет?

- Не многим более двадцати.

- По себе знаю, в этом возрасте мы в то время пели и слагали стихи о двух вещах, диаметрально противоположных, - либо о грозной броне, либо о любви. Так что и вы, смотрю, этого не избежали, влюбившись в "железки"...

С Александром Александровичем Морозовым с той первой нашей встречи меня связывали прочные деловые и товарищеские отношения. Он являлся одним из выдающихся конструкторов в советском танкостроении, обладал неутомимой жаждой знаний, не мыслил себя без постоянного творческого поиска. Начав работать с пятнадцати лет копировщиком на паровозостроительном заводе, Морозов в 36 лет стал главным конструктором, одним из создателей прославленного в годы войны советского танка Т-34. Когда нас объединило общее дело, Александр Александрович решал сложные технические проблемы в создании новых образцов танковой техники, являвшихся дальнейшим вкладом в повышение обороноспособности страны.

В 70-е годы мы встретились с ним на XXV съезде партии. Тогда я впервые увидел на его пиджаке две золотые медали "Серп и Молот" и четыре лауреатские: одна - лауреата Ленинской премии, три - Государственной премии СССР признание его выдающихся заслуг перед Родиной.

Работа наша продолжалась. Учитывая, что пулемет не снабжался индивидуальным прицелом, а вместо него использовалась сетка прицеливания, находящаяся в прицеле пушки, пришлось удлинить ствол ПКТ, чтобы обеспечить сопряженность траекторий. Морозов, обратив внимание на изменение в конструкции, спросил:

- Не боитесь, что ваш маневр со стволом снизит его живучесть?

- Вы имеете в виду, что удлинение ствола, увеличив время воздействия пороховых газов на его стенки, приведет и к его значительному разогреву?

- Вот именно, - подтвердил Александр Александрович.

- Поначалу так и случилось. Но мы по-другому, чем у ПК, крепим ствол в коробке и предусмотрели улучшение теплоотвода.

В те дни на завод прибыл начальник бронетанковых войск Советской Армии маршал бронетанковых войск П. П. Полубояров.

Морозов познакомил меня с ним, потом, извинившись, вышел по каким-то срочным делам. Мы разговорились. Маршал интересовался, как мы осуществляем доработки пулемета, особенно связанные с жизнеобеспечением экипажа в боевом отделении.

- Как вы решаете проблему устранения загазованности при стрельбе в наглухо закрытой башне? Вопрос, сами понимаете, для танкиста весьма важный, подчеркнул Павел Павлович.

- Мы понимаем, что конструкция газового регулятора, аналогичная пехотному варианту, в танковом пулемете неприемлема. Она рассчитана на сброс части порохового газа в атмосферу. Значит, будет создаваться большая его концентрация в боевом отделении танка.

- И что вами предусмотрено, чтобы этого избежать?- поинтересовался Полубояров.

- Пробуем различные способы дросселирования потока пороховых газов, ищем оптимальную конструкцию.

- На новых танках предусмотрена система противоатомной защиты. Это нововведение потребует, видимо, от вас и каких-то новых решений при установке пулемета в гнездо? - Маршал хотел разобраться во всех деталях нашей работы.

- Мы вынуждены были поэтому пересмотреть конструкцию газовой камеры пулемета и ввести посадочное место впереди ее для размещения специального уплотнения. Ведем сейчас эксперименты, разрабатывая высокоэффективный пламегаситель.

- Танкисты очень заинтересованы в том, чтобы ваша работа шла и быстро, и качественно. Вот почему для согласования усилий, для более оперативного решения всех проблем, если не возражаете, будем подключать к вам специалистов нашего управления, ГАУ и бронетанковой промышленности, - Полубояров, видимо, предварительно согласовал этот вопрос на разных уровнях и делился со мной уже конкретными предложениями. - А с Морозовым, вижу, у вас контакт прочный, что очень важно в работе конструкторов, чьи интересы не должны быть разобщены или противоречить друг другу.

Павел Павлович подметил верно - разобщенности или противоречий между конструкторами-оружейниками и конструкторами танков принципиальных не было. Но возникали иногда разногласия по техническим вопросам, и довольно острые. Как-то получил телеграмму из министерства: срочно отправить на один из заводов нашего представителя. У танкостроителей возникло восемь вопросов, дающих им основание сомневаться, есть ли смысл менять в выпускаемых ими машинах пулемет СГМТ на ПКТ. Сам я в тот момент выехать к ним не имел возможности. Отправил в командировку ведущего конструктора В. Н. Пушина, человека уравновешенного, умеющего разобраться в обстановке. Через несколько дней получил от него телеграмму: "Счет два шесть нашу пользу".

Значит, Виталий Николаевич снял в основном возникшее напряжение, ответил на шесть из восьми вопросов. Но оставалось еще два, касавшихся установки пулемета. С телеграммой Путина в кармане я тогда срочно вылетел в Москву вызвали в министерство по другим делам. Оттуда предполагал выехать на завод. Вечером позвонил в ГАУ заместителю начальника Главного управления Е. И. Смирнову. Поскольку времени у меня было в обрез (рано утром уходил поезд), Евгений Иванович попросил меня подъехать к нему домой.

- Очень важно вам самому на месте во всем разобраться. - Евгений Иванович пододвинул поближе ко мне чашку с чаем. - Одним поездом с вами выедут на завод инженер-полковник Дейкин и представитель бронетанкового управления. Я связывался с маршалом Полубояровым, он уточнил, кого направит в командировку. А теперь расскажите обо всем подробнее.

Я вытащил из кармана телеграмму, показал ее Смирнову.

- Ваш Пушин, видимо, ни к футболу, ни к хоккею отношения не имеет, улыбнулся Евгений Иванович. - Настоящий болельщик обязательно сказал бы: шесть два в нашу пользу, а не наоборот.

- Виталий Николаевич, наверное, торопился, вот и поменял цифры местами, попытался я поддержать болельщицкую репутацию нашего конструктора.

- Ладно-ладно, не защищайте, - улыбнулся Смирнов. - Пушин сделал большое дело, сняв часть вопросов. А в чем еще загвоздка?

- Главная проблема с гильзоулавливателем.

- А горюновский нельзя доработать? - уточнил генерал.

- Пытались. Но он дает сбои, и порой гильзы разлетаются по боевому отделению танка.

- Это недопустимо, - предостерег Смирнов. - В башне находятся люди, она начинена приборами, и не попавшая в специальное устройство гильза в бою может натворить беды.

- Мы уже все оценили, - успокоил я Евгения Ивановича. - Приняли решение сделать свою конструкцию гильвоулавливателя. Сейчас испытываем ее у себя на заводе. Думаю, что и этот вопрос уладим с танкостроителями...

Беседа наша затянулась за полночь. Вера Александровна, жена Смирнова, несколько раз меняла нам остывавший чай, делала новую заварку. Все проблемы, связанные с дальнейшей доработкой танкового пулемета и установкой его, мы обсудили в деталях. Евгении Иванович был человеком конкретного дела, чутко улавливавшим перспективу развития вооружения. Его советы и помощь носили всегда конструктивный характер, что для разработчика оружия являлось важнейшим стимулом в его деятельности.

И вот ПКТ отлажен. В 1962 году его приняли на вооружение армии, и пулемет стали осваивать в массовом производстве, устанавливая на новые танки. Ни у конструкторов танков, ни у танкостроителей к нам вопросов вроде бы не возникало. Мы продолжали им помогать в установке оружия, по мере появления новых машин быстро реагировали на любые возникавшие у них вопросы, выезжая непосредственно на место.

И вдруг в один из ноябрьских дней, для нас уже морозных и снежных, я получил телеграмму, подписанную министром оборонной промышленности С. А. Зверевым: "15 ноября 10 часов на заводе... состоится заседание коллегии изделию... Ваша явка обязательна..."

Посмотрел на индекс объекта, по которому должно было состояться непосредственно на танковом заводе заседание коллегии, - он относился к разработке, которую осуществляли и ставили на производство конструкторы танков. Почему в таком случае моя явка обязательна? Недоумевая, я спросил об этом при встрече министра.

- Понимаете, в КБ Морозова ссылаются на то, что их изделие задерживается с выходом из-за не доработанного вами до конца пулемета, - объяснил Сергей Алексеевич.

- Как же так, лично к нам с их стороны не предъявлялось никаких претензий? - Моему возмущению не было предела.

- Вот так и бывает, - встал из-за стола Зверев. - Не успевают сами вовремя что-то доработать и стараются вину на кого-то переложить, авось пройдет. Хитрят, словом, время пытаются выиграть. А чтобы не хитрили, я и решил пригласить вас на коллегию. Полагаю, вам и выступать не придется. Увидят разработчика пулемета - и, думаю, сами сразу сообразят, о чем говорить надо, где искать истинные причины задержки работ. Так что вы просто поприсутствуйте на заседании.

Докладывать предстояло Морозову. Увидев меня на заводе, он тут же подошел.

- Значит, и вас пригласили на коллегию? - пожал мне руку главный конструктор танков. - Вы уж извините великодушно, мы, ссылаясь на вас, прикрыли образовавшуюся у нас брешь - не хватало времени доработать один узел.

На заседании коллегии никто не кивал на задержку работ из-за конструкторов-оружейников. Но министр Зверев, когда Морозов закончил доклад, задал ему вопрос:

- Так что, Александр Александрович, выходит, разработчики пулемета вас не задерживали и не мешали совершенствовать вашу конструкцию?

- Нет, не задерживали, - ответил Морозов. - Калашникову я уже принес свои извинения...

Несмотря на подобные, скажем так, издержки производственного характера, между конструкторами разных изделий, видов техники, будь то разработчики стрелкового оружия или танков, артиллерийских систем или самолетов, всегда существовала тесная творческая взаимосвязь. Не обходилось, конечно, и без конфликтных ситуаций. Но не они определяли нашу совместную работу. Когда дело доходило до окончательного, принципиального решения, руководствовались прежде всего государственными интересами, интересами повышения обороноспособности страны.

Новое дело, но не с нуля

Во всех областях, как и в конструировании оружия, творцами новых идей являются люди. За каждой из них - человек, со своей мечтой, способностями, трудностями, сомнениями. В большинстве случаев не ради личной выгоды конструктор идет на лишения и нередко отказывается от всего, что для других становится главным в жизни. Одержимый реальным воплощением идей в практику, конструктор выбирает неустанное мыслительное созидание, состояние непрерывного поступательного движения от одной конструкции к другой. Эта работа - словно дыхание, наполняющее человека живительной силой.

Все как в природе: есть весна, цветение, и наконец тяжесть плодов ломает ветви. Подлинное ощущение счастья приходит, когда слышишь, как пульсирует, живет мысль, как рождается эскиз, ложится твердая линия на ватман, как формуется деталь и как металл оживает в руках человека.

Все у конструктора как в природе - и вечное напряжение, и смена настроений. Что-то не получается, нет взаимопонимания - и приходит раздражение, чувствуешь усталость, рвется творческая нить... Больше всего страдаешь, конечно, как, впрочем, и все, от невосполнимых потерь. Безвременно ушла из жизни жена, трагически погибла младшая дочь Наташа... Неожиданно смерть вырвала из наших рядов одаренных конструкторов - В. Н. Пушина, В. В. Камзолова, И. А. Говязина, С. Н. Фурмана... Безвременно ушел из жизни В. С. Дейкин, человек, занявший в моей творческой судьбе значительное место.

Все это произошло в период, о котором последняя глава моих записок.

Многие удивляются, узнавая, что я вел общественную работу. Конечно, нелегко было совмещать ее с творческим трудом. Приходилось буквально разрываться между общественными делами и конструкторским творчеством. Начиная с середины 60-х годов, на протяжении пяти созывов, меня избирали депутатом Верховного Совета СССР.

Вторая половина 60-х годов стала для меня знаменательной участием в двух интересных конкурсах - по разработке единого, модернизированного пулемета и проектированию нового автомата под патрон уменьшенного 5,45-мм калибра. Основное условие модернизации пулемета, выдвинутое главным заказчиком, снижение веса оружия на 20 - 25 процентов. В этом конкурсе, как и при создании ПК, мы вновь встретились с Г. И. Никитиным.

Проектирование и в последующем разработка автомата 5,45-мм калибра были делом совершенно новым. По сравнению с 7,62-мм патроном малокалиберная пуля, имея высокую начальную скорость и большую поперечную нагрузку, обеспечивала лучшую настильность траектории, обладала хорошей пробивной способностью. Малый импульс отдачи при ведении огня этим патроном улучшал меткость и кучность боя, особенно при автоматической стрельбе, а уменьшение массы патрона позволяло увеличить носимый боекомплект. Переход к малоимпульсному патрону повышал эффективность стрельбы из нового автомата по сравнению с АКМ где-то в 1,5 раза.

В связи с этим требовался поиск новых, оригинальных подходов к конструированию, неожиданных решений в разработке автоматики, узлов и механизмов. Так что дело оказалось действительно новое, но начинали мы его не с нуля. У нас в КБ к тому времени был уже накоплен интересный опыт унификации оружия, и мы, конечно, не могли пренебрегать им, сдавать его в багаж. Хотя нам настойчиво советовали начать с создания совершенно новой конструкции.

Узнав о моем решении проектировать автомат под малокалиберный патрон, взяв за основу систему АКМ и сохранив принципиальную схему его автоматики, известный разработчик автоматического стрелкового оружия А. С. Константинов недоумевал:

- Неужели не видишь, что ты из своей конструкции взял все, что мог. Она у тебя сейчас как выжатый лимон...

- Но подожди, - возразил я своему давнишнему товарищу и постоянному конкуренту в соревнованиях по разработке новых образцов. - Разве надежность и безотказность действия во всех условиях эксплуатации, высокая служебная прочность и большой ресурс работы, простота устройства и обслуживания - это не самое главное в системе, которую ты назвал "выжатым лимоном"? Я лично считаю, что эти свойства будут основными и для новой конструкции.

- Не спорю, в пределах одного калибра тебя эти преимущества питали, согласился Константинов. - И ты добился законченности базовых образцов и их разновидностей. А теперь-то речь идет о переходе на другой калибр, базирующийся на малоимпульсном патроне. Сомневаюсь, чтобы бесконечная эксплуатация одной схемы автоматики дала тебе в данном случае положительный результат.

- Поживем - увидим, Александр Семенович. Все проверяется практикой, о чем ты прекрасно знаешь. Так что спор наш решим в честном состязании, поскольку ты в него тоже включился. Я, может, и консервативен в чем-то, но стараюсь не отметать напрочь мудрость древних, которые говорили, что нет такой плохой книги, из которой нельзя было бы извлечь пользы. Ну а, как ты сам признался, книги, то бишь системы оружия, сотворенные мною, не такие уж плохие, значит, вовсе не грех извлечь из них пользу. - Я немного помолчал и продолжил: Кстати, Александр Семенович, ты можешь еще раз обвинить меня в приверженности старой схеме, но здравый смысл мне подсказывает и я убежден, что мы несколько торопимся с переходом на разработку конструкции под 5,45-мм патрон. На мой взгляд, далеко не исчерпаны возможности 7,62-мм патрона. Надо только активнее поработать в этом направлении.

- Не могу с твоей позицией согласиться, - возразил Константинов. - Потому что она означает топтание на месте.

- Ты не первый упрекаешь меня в этом. Вот и на коллегии министр высказал недоумение, почему я не тороплюсь вступать в конкурс. Сам понимаешь, надо все всесторонне взвесить.

Конструктор всегда работает в условиях альтернатив: и принимая решение на участие в конкурсе, и в ходе проектирования и разработки оружия. Конечно, случаются и озарения, когда первый вариант оказывается и единственно верным. Но это исключение из правил. Выход на качественно новый уровень в разработке конструкций обеспечивают все-таки альтернативные решения. Они требуют от конструктора решительности, точности, я бы сказал, гибкости в выборе наиболее оптимального и целесообразного варианта. Впрочем, в нашей практике нередко соседствуют истинное новаторство и технический авантюризм.

Особенно склонны забывать о том, что сложное решение приходит раньше, чем простое, и что простое достигается напряженным творческим мышлением, молодые конструкторы. Когда мы отрабатывали и испытывали единый пулемет ПК, у нас возникла проблема с фиксацией газовой трубки. При снятии ствола, едва пулемет, стоявший на сошках, наклоняли вперед, она сходила с пазов и пулемет падал на землю. Мы задумали сделать небольшой фиксатор. Казалось бы, чего проще. Однако пришлось немало повозиться, пока нашли то, что нам надо.

Одно из интересных решений предложил молодой инженер Л. Г. Коряковцев. Однако мне сразу бросилось в глаза стремление Ливадия Георгиевича пойти по усложненной схеме. Обратил его внимание на это.

- Да что вы, я все рассчитал по науке, зазоры, размеры, допуски, - стал убеждать меня Коряковцев. - Вот посмотрите.

Он развернул передо мной чертежи, начал объяснять, горячо доказывая целесообразность принятия предложенной им схемы немедленно, глубоко уверенный в своей правоте.

- Вот что, Ливадий Георгиевич, давай решим вопрос так, - пододвинул я поближе к себе чистый лист бумаги и взял ручку. - Сейчас я напишу записку начальнику опытного цеха, чтобы тебе вне очереди помогли выполнить фиксатор в металле. Потом примерим деталь непосредственно на пулемет.

Коряковцев ушел. Вскоре он, сияющий, появился в кабинете с отработанным фиксатором. Поставили деталь на место и сразу увидели: конструкция ее не отвечала требованиям простоты устройства и удобства при обращении с оружием.

- Вы оказались правы, - признался Ливадий Георгиевич.

Конечно, приказать молодому конструктору искать другой вариант гораздо легче, чем помочь ему довести до конца свой замысел, пусть и ошибочный. Чаще всего ни приказ, ни убеждение не действуют на творческого работника. Вот почему стараюсь всегда дать возможность инженеру попробовать в металле то, что он задумал. Конечно, если вижу, что вариант не безнадежно ошибочный. Настоящая творческая личность формируется через проверку опытом, пробуя и ошибаясь, увлекаясь и разочаровываясь,

У В. В. Камзолова, например, постоянно жила страсть к штамповке деталей. При разработке единого пулемета и потом, при его модернизации, Владимир Валентинович вносил предложения по штамповке, в частности, возвратного механизма подающего рычага. Интересным, считаю, его замысел изготавливать патронную ленту, ее звенья из пластмассы. Он зажигался своими идеями. Я старался осторожно поправить молодого коллегу, когда он чрезмерно увлекался и уходил на ошибочный путь. И если он продолжал настаивать на своем, давал возможность ему экспериментировать.

Когда мы на испытаниях убеждались, скажем, что возвратный механизм в штампованной конструкции не обеспечивал достаточной надежности, высоких эксплуатационных качеств оружия, оказывался довольно сложным в производстве, тогда только Владимир Валентинович отступал. Мне были по душе его напористость, желание доказать свою правоту, настоять на своем решении. При модернизации единого пулемета у нас пошли в штампованном варианте подающие пальцы рычага - одного из элементов системы питания оружия, предложенного Камзоловым. Стараясь развивать в характере молодых конструкторов склонность к конструктивно-техническому осмыслению детали, механизма, узла, я и сам жил стремлением к постоянному творческому росту.

Вступив в конкурс по модернизации единого пулемета, мы выдвинули в качестве исходных несколько альтернативных вариантов. Один из них - отработка изделия со значительными изменениями конструкции узлов и деталей, другой - на базе схемы ПК добиться снижения веса, повышения технологичности изготовления и максимальной унификации деталей. Еще одно условие - облегчить треножный станок.

Мы решили остаться верными идее унификации и при модернизации ПК. Основные усилия сосредоточили на борьбе за снижение веса оружия и повышение его технологичности. Казалось бы, откуда взять еще 1,5 килограмма, на которые предлагалось облегчить пулемет? Просчитали массу вкладыша ствола и нашли возможность уменьшить ее. На 0,6 миллиметра стал тоньше лист на кожухе ствольной коробки. Облегчили ствол, пламегаситель, доработали патронную коробку...

Все складывалось из граммов, десятых и даже сотых миллиметра. Вместе с заводскими технологами вели эту, незаметную на глаз, работу инженеры нашего КБ В. Н. Пушин, А. Д. Крякушин, А. И. Юферов, В. А. Лекомцев, Н. И. Милютин, И. А. Говязин, Э. Старцев. Каждый из них вносил свой вклад в борьбу за снижение веса пулемета.

Вес же треножного станка был сброшен почти наполовину, с 7,7 килограмма, которые имела конструкция Саможенкова, до 4,5 килограмма - у станка, предложенного конструктором Степановым. Путь, по которому пошел Л. В. Степанов при разработке своего изделия - упрощение конструкции за счет сокращения ряда элементов станка, - считаю одним из самых разумных и перспективных в конструировании. Конечно, упрощение ради упрощения никакого ощутимого эффекта не принесет и чревато снижением надежности образца.

Леонид Викторович пошел путем использования многофункциональности элементов. Проще говоря, сумел нагрузить оставшиеся элементы (Степанов у своего изделия по сравнению со станком Саможенкова сократил количество деталей на 29 штук, почти на 40 процентов уменьшив трудоемкость изготовления) дополнительными функциями. Этот прием конструкторы считают очень эффективным, потому что он ведет к простоте изделия, уменьшает затраты на его производство.

- Откуда у вас такое умение технологически вылизывать конструкции? поинтересовался я у Леонида Викторовича, когда мы ближе узнали друг друга в ходе совместной работы по модернизации пулемета.

- Школа сказывается. Ведь я после окончания института поначалу работал технологом в сборочном цехе конструкторского бюро. Довелось принимать участие в технологической отработке станка Саможенкова сначала под пулемет Никитина Соколова, потом - под ваше изделие. И только года через три, почувствовав вкус к самостоятельной работе, перешел в КБ конструктором. А знаете где изготавливали первый макет станка моей конструкции под ваш пулемет?

- Видимо, в опытном цехе завода?

- Ошибаетесь. Сделай он был в студенческом конструкторском бюро, которым я в то время руководил на общественных началах, - рассмеялся Степанов. - Эта школа тоже многое мне дала. Развивая у студентов умение нагружать элементы конструкции одновременно несколькими различными функциями, я сам совершенствовался.

В треножном станке Степанова были унифицированы или совмещены многие элементы. Не стану их перечислять. Скажу лишь об одном, характерном для всей работы. Для переноски станка вместе с пулеметом на поле боя он ввел на его правой ноге стойку, на которой сумел укрепить еще и патронную коробку. Какое преимущество имело это нововведение? Оно дало возможность во время боя переносить станок вместе с пулеметом одному номеру расчета и менять огневую позицию без разряжания оружия.

Подходы Леонида Викторовича к конструированию близки мне по духу. Он умеет видеть за второстепенными моментами принципиальные факторы, определяющие функционирование образца, действующую, полную динамизма модель работающего механизма, отражает конструкцию лаконичными средствами, просто и выразительно. Мне импонирует его стремление постоянно улучшать, обновлять образец, искать новые области его применения, исходя при этом из экономических интересов, существенно повышать технические характеристики изделия путем изменений, не нарушающих ход серийного производства.

Принятие к единому модернизированному пулемету ПКМ треножного станка конструкции Степанова еще более повысило боевые качества оружия.

"Конструктор, который постоянно доводит свою работу, находящуюся в эксплуатации, до более высокой степени совершенства, имеет возможность раньше других установить необходимость новой разработки и момент, когда он должен заменить старую, исчерпавшую свои возможности. И если благодаря этому он создает конструкцию с новым уровнем возможностей, которая приходит на смену предыдущей работе, то такая преемственность становится полной наградой за постоянные усилия конструктора, направленные на совершенствование своих произведений"

- суждение это принадлежит А. А. Рихтеру, конструктору-оружейнику, немало поработавшему над созданием образцов вместе с известным конструктором авиационного вооружения А. Э. Нудельманом.

Он не раз высказывал их мне в беседе при наших с ним встречах, а концентрированно сформулировал в своей книге "Логика конструкторского мастерства". Проектирование и разработка конструкций с новым уровнем возможностей, преемственность всего лучшего, что заложено в прежних разработках, - это, считаю, важнейшее условие успешной деятельности конструктора, как бы высоко он ни поднимался в своих замыслах.

Вот с преемственности мы начали и при проектировании автомата под патрон 5,45-мм калибра. Так что новый образец рождался не на голом месте, что, на мой взгляд, во многом определило и наш успех в конкурсе.

Если у нас в стране лишь во второй половине 60-х годов началась разработка автомата под малокалиберный, или, как еще его называют, малоимпульсный, патрон, то армия США в это время уже приняла на вооружение и новый 5,56-мм патрон, и новую винтовку М16. Доработанная позже известным американским конструктором Е. Стоунером, она получила наименование М16А1.

По трудности разработки, по поиску подходов конструирование автомата под патрон 5,45-мм калибра можно сравнить, наверное, только со временем рождения АК-47 - отца всей семьи нашей системы. Поначалу, когда мы решили взять за основу схему автоматики АКМ, один из заводских руководителей высказал мысль, что искать тут что-то и выдумывать нет необходимости, дескать, достаточно будет простого перестволения. Я подивился в душе наивности такого суждения.

Конечно, поменять ствол большего калибра на меньший дело нехитрое. Потом, кстати, и пошло гулять расхожее мнение о том, что мы будто бы всего лишь поменяли цифру "47" на "74". Полагаю, этот слух был пущен кем-то из конкурентов из-за желания принизить значение нашей многолетней работы, приуменьшить ее сложности. И такое случается в жизни.

Нет, не о перестволении мы думали, когда взялись за разработку нового вида оружия. При общей сохранности принципиальной схемы прежней системы мы переработали очень многие узлы и детали. Из 25 сборочных единиц и 97 деталей, входивших в будущий образец АК-74, мы заимствовали из 7,62-мм автомата 9 сборок и 52 детали, что составляет соответственно 36 и 53 процента. Самая большая сложность состояла в том, что изменять пришлось важнейшие, командные, детали и узлы.

Малый калибр таил в себе много непредвиденных особенностей, ставивших порой под сомнение всю работу. Больше всего пришлось потрудиться над стволом и автоматикой оружия. В ходе разработки образца мы попали в своеобразные ножницы. Как производственники, так и некоторые военные товарищи представители главного заказчика, требовали от меня максимального упрощения деталей и узлов, что, по их мнению, давало возможность снизить трудоемкость изготовления автомата.

Я сам всегда обеими руками голосовал за простоту устройства оружия, поклонялся и поклоняюсь этому "богу". Но разработка малокалиберного автомата являлась как раз тем самым особым случаем, когда высокая надежность достигалась ценой некоторого усложнения конструкции. На меня же продолжали оказывать давление: об усложнении не может быть и речи, упрощай.

Мне пришлось тогда искать встречи с генерал-лейтенантом А. А. Григорьевым, в то время председателем научно-технического комитета - заместителем начальника Главного управления Министерства обороны по опытно-конструкторским и научно-исследовательским работам.

- Слышал, не все ладится у вас с разработкой нового образца? - Александр Афанасьевич сел напротив меня, пододвинул к себе какую-то папку, положил на нее ладонь. - Вот тут документы, свидетельствующие о том, что вы, не считаясь с мнением некоторых специалистов, встаете на путь усложнения конструкции.

- Хочу уточнить сразу: отвергаю лишь некомпетентное мнение. - Я посмотрел на папку, где находились докладные. - Борьба за надежность оружия при переходе на малый калибр требует и иных, нестандартных, подходов и даже отступлений от некоторых классических схем. Усложнение какой-либо детали или узла, повышающее живучесть автомата, на мой взгляд, оправданно.

- Но вам ли, конструктору с опытом, не знать, что усложнение конструкции это и отход от основополагающего принципа в конструировании - простоты устройства изделия, и повышение трудоемкости изготовления, и удорожание в производстве.

- Александр Афанасьевич, я как бывший солдат стараюсь всегда поставить себя на его место. Поверьте, взяв оружие в руки, он в бою не станет думать, в какую цену обошелся государству автомат, что намудрил в нем конструктор. Для него важно другое: насколько надежно, безотказно его оружие, сможет ли оно жить, стрелять, побывав в воде, искупавшись в песке.

- Согласен, солдат должен быть уверен в своем оружии, не бояться, что разорвется ствол или что-то случится с гильзой, - подтвердил Григорьев. Только нам с вами при решении опытно-конструкторских тем следует подниматься на уровень и государственных интересов.

- Неужели вы считаете, будто я, усложняя конструкцию, не думаю об экономической стороне дела? - Меня за живое задели слова генерала. - Да и с каких это пор конструкция с новым уровнем возможностей, со схемной унификацией начала вызывать сомнение в ее технологичности и отсутствии простоты устройства?

- Ладно, не будем горячиться, - успокаивающе поднял ладонь Григорьев. Лучше повернем разговор в несколько иную плоскость. Что в работе над образцом вызывает у вас наибольшие трудности и за счет каких маневров вы выходите из сложных ситуаций? Насколько мне известно, главная загвоздка заключается в отработке ствола?

- Да, со стволами большие трудности. И, как я понимаю, не только у меня, но и у других разработчиков оружия. Очень плохо живет. Моментально изнашиваются нарезы. Что и говорить, малый калибр да еще слишком "жесткая" пуля - все это сочетать нелегко.

- И какие, если не секрет, планы по обузданию износа?

- Секретов больших тут нет. Увеличиваем хромопокрытие внутри ствола, изыскиваем другие способы повышения его износостойкости. - Я стал перечислять то, что мы делаем. - Сейчас боремся с водобоязнью автомата. К сожалению, еще один недостаток малого калибра - вода из ствола сама не вытекает.

- Конечно, солдату в бою не до того, чтобы для удаления капель воды в системе то и дело опускать оружие стволом вниз, трясти его и при этом передергивать затвор, - поразмышлял вслух Александр Афанасьевич. - Не писать же отдельную инструкцию, как вести себя, если вода попадает в ствол.

- Вот чтобы не возникала необходимость в такой памятке, какая имеется, к примеру, у американского солдата по винтовке М16, мы и вышли в устройстве автоматики и ствола за рамки классической схемы. Для исключения выштамповки капсюля и разрыва гильзы боек вывели за зеркало затвора и замкнули чашечку затвора.

- Но подождите, такая вольность в конструировании оружия никогда не разрешалась! - воскликнул Григорьев. - Вы действительно перешагнули границу, через которую, считалось, переходить нельзя.

- Поначалу и мы сомневались. Слишком дерзким для этой конструкции казался такой шаг, - подтвердил я слова генерала. - Но вот получилось. Конструкция, правда, несколько усложнилась. Так ведь, наверное, овчинка выделки, как в народе говорят, стоит. У нашего автомата пропала водобоязнь, а у солдата прибавится уверенности, что его личное оружие в бою не подведет ни при каких обстоятельствах.

Разговор у нас затянулся. Александр Афанасьевич хотел разобраться обстоятельно во всех деталях работы над новым образцом, один за другим снимая вопросы, возникшие у тех, кто увидел лишь одну сторону в нашем проекте усложнение конструкции, а во имя чего мы пошли на это, так и не смог понять.

Проектирование и разработку нового автомата под малокалиберный патрон вели несколько конструкторских бюро. Было создано и неоднократно испытано немало оригинальных образцов. По некоторым из них еще на предварительных этапах - в научно-исследовательском институте, на полигоне во время испытаний заключение давалось однозначное: учитывая бесперспективность представленной системы, считать ее дальнейшую доработку нецелесообразной. Так неумолимо сужался круг соревнующихся. И на последний этап сравнительных испытаний мы вышли вдвоем с А. С. Константиновым, убеждавшим меня в свое время отказаться от унифицированной схемы с АКМ как базы при разработке нового изделия.

С одним из разработчиков нового автомата, образец которого не рекомендовали даже для дальнейшей доработки, мне довелось ехать после испытаний, ставших для него неудачными, в одном купе до Москвы. Алексей Сергеевич, назовем его так, все сокрушался, что к его конструкции подошли предвзято, поругивал слишком принципиальных испытателей, неуступчивых представителей главного заказчика. Словом, обвинял в неудаче кого угодно, только не себя. И вдруг, ничуть не смутившись, предложил:

- Михаил Тимофеевич, давайте объединим наши усилия и представим новое изделие на дальнейшие испытания. Ваше имя, мои идеи - и мы непобедимы! патетически воскликнул он.

Покраснев до корней волос, я, ошеломленный, только и смог произнести:

- Да как вы можете!..

- Не верите, что у меня есть интересные идеи? Могу документально подтвердить. Авторские свидетельства на изобретения у меня с собой. - Алексей Сергеевич стал вытаскивать из внутреннего кармана какие-то бумаги.

- Не надо, прошу вас, - остановил я его. - Не привык я свое имя разменивать. Что касается идей, у меня их у самого хватает. Так что поищите себе в партнеры кого-нибудь другого, если, конечно, кто-то согласится на подобный неправедный альянс.

Я отвернулся к окну. Алексей Сергеевич встал и вышел из купе со словами:

- Напрасно отвергли мое предложение. Константинову вы все равно проиграете. Ваше дело безнадежно.

Он, видно, ни на йоту не усомнился в ценности своего предложения, ни на минуту не подумал, насколько оно бесстыдно, цинично, безнравственно. К сожалению, подобные, как я их называю, прилипалы, в конструкторском творчестве не единичны. Они разными способами присасываются к разработчикам систем, пытаются свое имя внести в любые списки, чтобы не только значиться в них, но и стричь купоны, и моральные, и материальные.

Все бы ничего, да только тот, кто за новизной решений прячет их бесплодность, кто рядится в тогу конструктора, преследуя личную выгоду, наносит развитию технического творчества непоправимый вред. Убежден, конструктор обрекает себя на бесплодность, если не идет в поиске дальше формул, дальше незначительных усовершенствований. Считаю, очень важно, чтобы каждое наше инженерное, конструкторское решение прочно, весомо соединяло науку с производством, придавало существенное, реальное ускорение экономике, способствовало дальнейшему укреплению обороноспособности страны.

К выходу на сравнительные испытания двух систем автомата под 5,45-мм патрон, а позже -- на войсковые испытания наше изделие обрело законченные формы. Много пришлось поработать с дульным тормозом. Мы решили хромировать посадочное место на конце ствола, чтобы повысить износостойкость. Нашему предложению неожиданно воспротивились технологи. Довод: повысится трудоемкость изготовления, потребуется оборудование дополнительного участка.

Технологи выдвинули альтернативный вариант - увеличить выходное отверстие в тормозе. Пришлось нам доказывать несостоятельность такого шага, потому что он снижал эффективность работы тормоза. И здесь нашими союзниками стали военпреды - представители военной приемки, в частности служивший в то время на нашем предприятии полковник Н. Н. Шкляев, человек с обостренным чувством нового, умевший не просто строго следовать определенным ему инструкциям, но и глубоко понять замыслы разработчиков оружия. Николай Николаевич активно поддержал нас в стремлении создать дополнительный участок хромирования посадочного диаметра колодки мушки.

Я всегда с уважением относился и отношусь к представителям военной приемки. В большинстве своем это люди высококомпетентные, отлично знающие оружие, тонко чувствующие конструкторскую мысль, хорошо разбирающиеся во всех звеньях производственного процесса. Мной уже назывались фамилии С. Я. Сухицкого, Л. С. Войнаровского, с которыми довелось много соли съесть еще в 40-е и 50-е годы. В этом же ряду стояли А. Ф. Ракетцкий и П. И. Параничев.

Меня, например, удивляет, когда иной конструктор пытается представить военпреда как противника творчества, сухим и казенным специалистом, ничего не видящим, кроме буквы инструкции. Значит, этот конструктор просто еще не дорос, не поднялся до понимания целей и задач, стоящих перед представителями военной приемки, не способен сочетать свои творческие заботы с их заботами.

Когда мы пробовали многочисленные варианты устройства дульного тормоза, борясь за уменьшение звука выстрела, для нас вполне естественным было присутствие при обсуждении проблем военпреда Шкляева. Не очень многословный, Николай Николаевич, послушав наши суждения и понаблюдав образец в работе, обычно кратко, лаконично излагал свое мнение. Он нередко поддерживал нас и тогда, когда требовалось отстоять тот или иной принципиальный вопрос, не принимавшийся Главным управлением Министерства обороны.

Сравнительные испытания показали, что мы выбрали в разработке образца верный путь. По ряду боевых и эксплуатационных свойств наша конструкция выглядела лучше, чем конкурирующая с ней система Константинова. На одном из этапов испытаний побывал Д. Ф. Устинов. С ним вместе приехал генерал армии В. Ф. Толубко, в то время главнокомандующий Ракетными войсками стратегического назначения. Мы познакомились с ним. Устинов предложил Толубко опробовать образцы в работе.

Автоматы были закреплены на станках, стволы смотрели в бойницы. Если Устинов, как всегда, обстоятельно вник в устройство новых конструкций, стрелял, словно вслушиваясь, на что они способны в бою, то генерал армии поступил по-иному. Он подошел к одному образцу, к другому, небрежно подергал за спусковой крючок, стреляя короткими очередями, даже не всматриваясь, куда они ложатся.

- Ваш автомат мне не нравится, - вдруг повернулся главком в мою сторону. Я лично отдаю предпочтение вот этому изделию. - И Толубко показал на... мой образец, а не на автомат моего конкурента Константинова.

Меня до глубины души возмутил этот дилетантский выпад человека, стоявшего на довольно высокой ступени военной лестницы. И я, с трудом сдерживая себя, отчеканил:

- Товарищ генерал армии, во-первых, вы неожиданно выбрали автомат моей конструкции, хотя, как сказали, он вам не нравится. Во-вторых, какому образцу быть на вооружении, слава богу, определять не вам, а на войсковых испытаниях. Последнее слово за солдатом, которому с оружием в бой идти. Так что я предостерег бы вас от словесных силовых приемов, да еще на испытаниях.

- Не слишком ли много берете на себя, конструктор? - посмотрел на меня Толубко тяжелым, огрубевшим взглядом и зашагал в сторону, где поодаль стоял Устинов с группой офицеров.

Не знаю, в каком виде подал этот эпизод Дмитрию Федоровичу главком. Видимо, далеко не в розовых красках, потому что Устинов мне высказал вскоре:

- Постарайся все-таки с главкомами быть повежливее.

И больше никак не комментировал свои слова. Да и не хотел, по всей вероятности, их комментировать, сам наблюдая, что выводы Толубко основывались не на профессиональной оценке, а только на эмоциях, на настроении.

К счастью, настроенческие подходы были не правилом, а исключением, когда определяли, какие образцы принимать на вооружение армии. Лишь всесторонние, продолжительные испытания выявляли лучшее изделие. Так было и в конкурсе по разработке автомата под 5,45-мм патрон.

Несмотря на некоторое усложнение конструкции, важнейшим условием нашей работы стала борьба за повышение технологичности нового оружия в производстве. В результате кропотливого и продолжительного совместного труда конструкторов нашего КБ, заводских технологов, металлургов в образцах 5,45-мм комплекса стали закладываться 15 деталей (вместо десяти в АКМ), изготавливаемых из точных литых заготовок по выплавляемым моделям. Среди них такие трудоемкие, как газовая камора, кольцо цевья, спусковой крючок, колодка прицела и колодка мушки.

Интересные конструкторско-технологические решения были найдены и при изготовлении многих других деталей. В частности, шептало одиночного огня, защелка складывающегося приклада, прицельная планка, выполненные из металлокерамики, значительно снизили затраты на производство изделий. Большую работу мы провели по разработке конструкции и основных технологических параметров некоторых сборок и деталей из литьевой пластмассы.

Чтобы нагляднее представить, какой экономический эффект мы получили, внедряя при разработке 5,45-мм комплекса прогрессивные материалы и методы формообразования, приведу несколько цифр. Внедрение всего лишь двенадцати наименований точных заготовок из литья по выплавляемым моделям дало возможность тогда высвободить почти двести человек рабочих, повысить коэффициент использования металла на 67 процентов, аннулировать 700 наименований технологической оснастки. Производительность труда возросла почти в два раза.

Усовершенствуя конструкцию технологически как в ходе разработки, так и при освоении ее в производстве, мы никогда не снижали боевых и эксплуатационных качеств образцов. Использование прогрессивных материалов и заготовок позволило нам улучшить и эстетическое оформление изделий. Об этой области конструирования у разработчиков боевого оружия как-то не принято говорить. Но внешний вид автомата или пулемета имеет далеко не второстепенное значение. Эстетика боевого оружия - в его простых, законченных, лаконичных и строгих формах. Никакой вычурности, никаких украшательств.

Размышляя об эстетике оружия, я вспоминаю замечательного уральского мастера, златокузнеца-самородка Леонарда Михайловича Васева. С ним меня связывали товарищеские отношения. В одном из писем ко мне он делился: "Впереди у меня очень много работы. Мне нужно работать над книгой по технике художественного гравирования на металле, которую в течение двух с половиной трех лет я должен написать и проиллюстрировать. Это мой долг и результат почти тридцатилетней деятельности гравера-художника. У меня скопилось много писем со всего Союза с просьбой о рекомендации или посылке такой литературы. Как видите, Михаил Тимофеевич, и план есть, и заниматься после работы на производстве есть чем".

Планам, замечательным замыслам Леонарда Михайловича не суждено было свершиться. Он ушел из жизни в расцвете творческих сил. Но осталась неповторимая васевская школа художественной обработки металла. Я даже слышал, как некоторые оружейники ее называли "школой Леонардо". Первую свою крупную работу - оформление охотничьего ружья - он, тогда совсем еще юный гравер, выполнил в 1945 году и назвал ее "Победа". Она очень близка мне по своему колориту: славя Победу советского народа в Великой Отечественной войне, напоминает о боях, в которых довелось принимать участие.

Более всего мне по душе сюжетные мотивы и орнаментальные формы, в которых Васев самобытными художественными средствами выражал красоту окружающего мира. Доводилось слышать его рассказы о походах в лес, об увиденных на охоте картинках из жизни зверей, птиц, трав. Когда потом я видел все это в лирических композициях на металле, на украшенных им ружьях, то поражался полету мысли, фантазии художника. Заяц и лось, глухарь и куропатка, лиса и медведь - все они живут в исполнении Леонарда Михайловича какой-то окрыленной устремленностью, предчувствием движения или самим движением.

И тогда я жалел, что боевое оружие никогда не представляло широкой возможности для художественной обработки металла. И все-таки пусть боевое оружие останется в строгих и лаконичных формах, и лишь охотничьи ружья будут одухотворены высоким искусством художнической поэзии таких мастеров, как Леонард Михайлович Васев.

Знаменитый златокузнец слыл заядлым охотником, но вот бывать с ним на охоте мне ни разу не довелось.

Нередко мы ездили охотиться с моим старинным другом ученым-биологом Валентином Владимировичем Соколовым. Однажды он бросил мне такой упрек:

- Езжу охотиться вместе с конструктором, а пищу готовим на костре дедовским способом - весь кустарник на рогатки извели. Придумать, что ли, не можешь что-нибудь современное да оригинальное?..

Задел меня за живое приятель. Я по привычке промолчал, ничего на упрек не ответил, но в следующий раз, который, правда, выдался нескоро, преподнес ему небольшой сюрприз. Пока Валентин Владимирович разводил огонь, достал я из рюкзака рогатое приспособление. Расправив ему ноги, повесил на специальные крючки три котелка. Соколов расхохотался и весело сказал:

- Ну и ну, как это ты смог из одного металлического штыря целую полевую кухню соорудить?

Позже я включил в нее и шашлычницу, и вертел. Сделал в свободное время своими руками.

Вспоминаю об этом вовсе не для того, чтобы похвалиться какой я умелец. Мысли о другом: каждый человек, на мой взгляд, рождается с задатками конструктора. Только далеко не у всех и не на всю жизнь остается тяга к поиску форм, желание мастерить, сделать что-то своими руками. У меня же осталась. Полагаю, что здесь огромную роль сыграло и то, что ее поощряли, развивали родители, учителя, позже - мои наставники в депо. То есть на том самом отрезке жизни, когда в полную силу работает фантазия, руки сами тянутся что-нибудь собирать, разбирать, конструировать, у меня были добрые советчики.

Как-то в моей квартире раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и услышал детский голос. Семиклассник Паша Чернов взволнованно сообщал, что придумал оригинальную конструкцию приклада к автомату и очень хотел бы посоветоваться. Я торопился по делам. Но отказать мальчишке - значит одним словом заглушить его стремление к творчеству, к поиску.

И вот робко вошел в комнату школьник. В руках - небольшая коробочка с миниатюрным макетом автомата и отдельно -приклада. Все выполнено... из пластилина. Сели мы за стол с Пашей, голова к голове, и стали разбирать достоинства и недостатки предлагаемой им конструкции...

Не буду утверждать, что из этого мальчишки получится конструктор. Подчеркну лишь вот такой, на мой взгляд, важный момент: подросток мучился не от безделья, не от пустопорожнего времяпрепровождения во дворе, а от нетерпения сделать что-то свое, оригинальное.

Для большинства инженеров из нашего КБ путь в конструирование начинался, как правило, с участия в школьном техническом творчестве. Служба в армии, учеба в институте - все это способствует развитию стремления к творческому поиску.

Всегда высоко ценю людей, прошедших школу армейской закалки. Особое уважение питал и питаю к пограничникам. Почему? Наверное, потому, что воины в зеленых фуражках несут службу с постоянно заряженным оружием, готовые к немедленному действию, лучше других знают цену применения этого оружия и, естественно, содержат его в отличном состоянии.

Часто бываю у них в гостях. Приезжая на заставу, первым делом прошу открыть пирамиду и смотрю, в каком состоянии содержатся автоматы и пулеметы, особенно именные. Это оружие изготовлено нашими заводчанами в индивидуальном исполнении. У автоматов, несколько отличных от обычных, серийных, есть памятная надпись "Победителю социалистического соревнования". Это оружие вручается лучшим воинам пограничных войск СССР.

А история его появления такова. В свое время к нам обратились командование и политуправление пограничных войск с просьбой изготовить несколько автоматов АКМ с дарственной надписью конструктора для вручения победителям Ленинской вахты. Казалось бы, чего проще - взять

сошедшие с конвейера автоматы, прикрепить пластинки с надписью, вот и все.

Посоветовавшись у себя в конструкторском бюро, мы решили поступить по-другому. Собрали комсомольцев и молодежь, работавших в цехах по выпуску серийных изделий, и зачитали письмо пограничников. Они приняли решение сделать автоматы такими, чтобы своим цветом оружие напоминало пограничную форму. Работники цеха пластмасс подобрали колер зеленого цвета и выполнили заказ в кратчайшие сроки.

Прошло совсем немного времени - и на моем столе лежали детали великолепного исполнения: приклад, рукоятка управления огнем, цевье, ствольная накладка, ножна и рукоятка штык-ножа, магазин, и тут же, рядом с ними, фуражка такого же цвета, что и сами детали.

Когда была изготовлена небольшая партия автоматов, в Москве как раз начинал работу слет победителей Ленинской вахты. На нем я и вручил лучшим пограничникам именное оружие. Принимая его из рук конструктора, воины целовали автоматы и заверяли, что они будут с еще большей энергией учиться владеть этим оружием.

И вот что сообщил мне позже в одном из писем сержант В. И. Барамзин от имени комсомольцев заставы: "Наш коллектив - это несколько десятков ребят, съехавшихся со всех уголков нашей страны: из Кирова и Белгорода, Алтайского края и Якутии, Воронежа и Ижевска... Все мы здесь, в Забайкалье, выполняем приказ Родины по охране ее рубежей - Государственной границы Союза Советских Социалистических Республик. Нас называют перфишинцами, то есть последователями героя-пограничника ефрейтора Якова Васильевича Перфишина, чье имя носит застава. Вот уже несколько лет подряд мы завоевываем звание отличной заставы.

Пограничные наряды уходят на службу зимой и летом, в лютые морозы и в степной солнцепек. И мы всегда уверены, что нас не подведет в трудную минуту автомат Вашей конструкции.

У нас на заставе появился новый автомат за номером 1846, врученный Вами секретарю комсомольской организации заставы Ивану Копылову на слете победителей социалистического соревнования в Москве. В нашей части развернулось соревнование за право выходить с этим автоматом на службу по охране границы.

Мы сообщаем Вам, что автомат, врученный Вами, попал в надежные руки - все это время Иван Копылов при подведении итогов признается лучшим в части".

Такие письма получать всегда радостно. Они свидетельствуют прежде всего о том, что наше оружие находится в надежных руках советских солдат.

Еще об одной встрече не могу не написать. Произошла она на Высших офицерских курсах "Выстрел", куда мы, несколько разработчиков стрелковых систем, были приглашены посмотреть занятия по огневой подготовке. Вечером нам предложили поговорить с офицерами, прибывшими для учебы на курсы из социалистических и развивающихся стран. После наших выступлений слово взял присутствовавший на встрече министр обороны Народной Республики Мозамбик. Выступая, он вдруг повернулся в мою сторону и сказал:

- Знаете ли вы, уважаемый конструктор, что силуэт вашего оружия начертан на Знамени нашей республики? Так вот, примите от нас это Знамя, пусть в сувенирном варианте. На нем вверху, у древка, вышиты три символа - раскрытая книга, обозначающая борьбу с неграмотностью, мотыга - знак раскрепощенного труда и автомат вашей конструкции - символ освобождения от иноземного империалистического гнета.

Вот такие удивительные бывают в нашей жизни повороты. И все-таки более всего хочется, чтобы оружие нашей системы, пока не ликвидирована полностью опасность войны, было прежде всего символом гарантии надежной защиты революционных завоеваний, гарантией мирного неба над нашей страной.

Более четырех десятилетий воины Вооруженных Сил СССР держат в руках автоматы и пулеметы, разработанные нашим конструкторским бюро. И на протяжении всех этих десятилетий после окончания Великой Отечественной войны международная обстановка не располагала к благодушию. Создание новых систем, модернизация наших прежних образцов на основе унификации, на базе достижений науки и техники были отражением реального состояния дел в развитии автоматического стрелкового оружия но только в нашей стране, но и за рубежом.

Взгляд на пройденный путь

Вот и поставлена последняя точка в моих воспоминаниях. В них мне хотелось прежде всего рассказать о том нелегком времени, когда проходило мое становление как конструктора-оружейника, о годах, когда мне довелось работать над созданием и совершенствованием автоматического стрелкового оружия, которому я посвятил полвека своей жизни, о замечательных людях, с кем сводила меня судьба.

Повествование мое - не биографическая хроника, а рассказ о том, каким мне виделся мой путь и как я понимаю его теперь, прожив немалую жизнь.

Взгляд на прошлое, как бы автор взыскательно ни подходил к отбору материала, все-таки субъективен. У меня, как и у любого человека, были свои пристрастия и антипатии, были моменты, которые чем-то поразили, потрясли меня, глубоко запали в душу и, естественно, поэтому лучше запомнились. Чувствую, все это сказалось на канве повествования. Предвижу и недоумение, и, быть может, обиды, почему об одних сказано подробно, другие обойдены вниманием, почему одни эпизоды развернуты, другие лишь обозначены штрихами. Записки - не исследование, их душа - живая память, склонная, как известно, к избирательности...

Меня часто спрашивают, доволен ли я своей судьбой? Доволен. Доволен, что всю жизнь занимался нужным народу делом. Конечно, оружие - не трактор и не комбайн, не сеялка и не плуг. Им землю не вспашешь, хлеб не вырастишь. Но без него и не защитишь родную землю, не отстоишь от врага свою Родину, свой народ.

Вспоминаю в этой связи один из моих не столь, к сожалению, частых из-за служебной занятости приездов в Курью, в родной Алтайский край. Стою на центральной площади села и смотрю на двухэтажное бревенчатое здание - школу, в которой учился еще до войны. Отсюда, с небольшой возвышенности, вся Курья будто на ладони, вся пронизана теплым светом. За околицей речка Локтевка. Дальше - хлебные поля и раздольные покосы. По полевой дороге пылят редкие машины. Смотрю на до боли близкие места и не замечаю, как неслышным шагом подошла ко мне старая женщина. Она легонько тронула меня за руку:

- Миша, ты меня не помнишь?

Вглядываюсь в ее лицо. На него падает тень от низко надвинутого на лоб для защиты от солнца белого, в мелкий горошек платка. Бороздки морщинок. Ласковая улыбка. Чуть повлажневший взгляд.

- Нет, наверное, не помнишь, - продолжает женщина. - Да и где упомнить-то? Мне-то ведь уже восьмой десяток давно идет. А тебя помню совсем мальчонкой. Мы тогда соседями были. А потом война... Ты еще до нее отсюда уехал в армию служить. Да так и не вернулся в село. Мы тут, бабы, остались. С твоими сестрами Аней и Гашей в колхозе работали, на коровах пахали... Муж мой погиб... - Она смахнула кончиком платка покатившиеся из глаз слезы горестной памяти. - А вот сыны да внуки все живые. Потому что без войны живем. А кому спасибо за это? Думаю, и тебе, Миша. От матерей, от нас, бабушек...

Слова старой женщины шли от сердца. Шли от души памятливой и страдающей, любящей и понимающей всякий труд, если он идет на пользу Отечеству.

Неожиданную оценку получила моя работа и за рубежом. Хотя, если взглянуть с позиций сегодняшнего дня, она не так уж и неожиданна. Вот что написал мне в личном письме Эдвард Клинтон Изелл, начальник отдела истории вооруженных сил и хранитель национальной коллекции огнестрельного оружия Национального музея американской истории при Смитсоновском институте США:

"Как историк стрелкового оружия, я считаю, говоря без лести и преувеличения, что Вы оказали решающее влияние на развитие этого класса техники во второй половине XX века. Думаю, что в мире не найдется двух мнений на этот счет. Это обстоятельство обязывает нас отнестись с особым вниманием к Вашей творческой деятельности, которая сыграла важнейшую роль в формировании известного нам облика мира. В подобном случае крайне желательным является показ специфики творческого процесса, становления конструктора, его мотивов, методов, условий его работы, определяющих направленность его мысли и его возможности. Помимо научного и человеческого интереса такого рода знание представляет большую воспитательную и образовательную ценность для молодого поколения и, как мне кажется, может способствовать росту взаимопонимания а взаимоуважения между народами наших стран".

Вскоре после получения мной этого письма мы встретились с Эдвардом Клинтоном Изеллом, крупнейшим американским специалистом по истории и технологии стрелкового оружия. Он приехал в Советский Союз по моему приглашению. Впервые за всю, во всяком случае послевоенную, историю отношений двух стран встретились в Москве специалисты-оружейники. Тот факт, что наши отношения с США, с которыми мы еще недавно жили в состоянии недоверия, а то и конфронтации, вышли на уровень встреч специалистов такого профиля, говорит о глубоких реальных переменах в политической мировой атмосфере. Разрушается стереотип недоверия и в этой области. А ведь еще совсем недавно мы не могли и думать о таких вот контактах.

После встречи один из корреспондентов задал мне вопрос:

- Если все мы победим в великом споре о разоружении, то в долгожданном мире без оружия вы не боитесь оказаться безработным?

Я покачал головой:

- Нет, не боюсь. Думаю, мечта всех людей, в том числе и моя, - мир и согласие на Земле, спокойствие и счастье соотечественников, а нам, конструкторам, работа всегда найдется. Очень люблю природу, лес, птиц, зверей. Если случится так, как вы говорите, буду делать фоторужья и постараюсь, чтобы они стреляли не хуже наших автоматов...

Чуть позже в одной из центральных газет была опубликована беседа, в которой принимал участие вместе со мной и доктор Изелл. Мне кажется, с позиции моего взгляда на пройденный путь она представляет интерес, хотя бы потому, что с первого шага по "конструкторской стезе меня "прятали", секретили. Однако, оказывается, были люди как в нашем Отечестве, так и за рубежом, проявлявшие интерес не только к моим работам, но и к тому, какие истока питали и питают меня как личность, как человека.

Где-то в начале 70-х годов я вдруг обнаружил в своем почтовом ящике письмо с обратным адресом на конверте: Вашингтон, США. Изумлению моему, признаюсь, не было границ. Какой-то неизвестный Эдвард Клинтон Изелл, выстрелив, можно сказать, в темноту, просил меня рассказать о себе, прислать фотографию, так как он собирал материал о конструкторах стрелкового оружия современности, вел в этом направлении исследовательскую работу. Не скрою, по заведенному на предприятиях оборонной промышленности правилу, я проинформировал о письме сотрудников Комитета государственной безопасности. Рекомендацию от них получил однозначную: никаких контактов.

Не отвечать, так не отвечать. Письмо Изелла положил в одну из папок и вскоре забыл о нем. В то время шла напряженная работа над автоматом под 5,45-мм патрон и некогда было думать о таких "мелочах", как ответ на письмо зарубежного автора, тем более если оно выходило из устоявшегося ряда условий моей работы.

Помню, в конце 60-х годов Дмитрий Федорович Устинов как-то сказал мне:

- Михаил Тимофеевич, вы - конструктор-оборонщик, и этим все сказано. Для нас вы - человек слишком ценный.

Позицию Дмитрия Федоровича не осуждаю и нынче. Система секретности, которая складывалась десятилетиями, сработала, очевидно, и тут. И все-таки американскому историку я ответил, правда с некоторым опозданием.

Только не представлял я тогда, что мой ответ американцу станет для него своеобразной ариадниной нитью и приведет к созданию и выходу в свет в США книги "История АК-47". Впрочем, обратимся к интервью, опубликованному в газете "Красная звезда". Оно многое объясняет.

Корр.: Господин Изелл, в предисловии к вашей книге "История АК-47" есть такая фраза: "Более десяти лет военный историк Эдвард Клинтон был занят детективной работой проникновения под покров тайны, окружающей жизнь Калашникова". Ваш нынешний приезд в СССР по-. прежнему связан с той же задачей?

Э. К. Изелл: Можно сказать, вы попали в точку. Этот вопрос частично возник из-за характерного для уроженцев Запада любопытства по отношению к людям, занятым деятельностью внутри окруженного секретностью военно-промышленного комплекса Советского Союза. Еще одна причина - рассматривая и показывая историю "Калашникова", мы имеем возможность больше узнать о том, каким образом Советским Вооруженным Силам удалось избежать зависимости от иностранного конструирования и производственной технологии и обрести в этих вопросах полную независимость. Но, пожалуй, самое главное - узнать больше о человеке, который стал для советских людей народным героем в области техники.

М. Т. Калашников: Так это с точки зрения историка, а мои коллеги-конструкторы, может быть, думают по-другому. Тем более, что предела совершенствованию нет, и в мире существует немало достойных образцов.

Э. К. Изелл: Скажу в подтверждение своих слов, что многие наиболее яркие оружейники современности, в частности, хорошо известные вам Юджин Стоунер и Исраэль Галили-Блашников, много работавшие с системами Джонсона, Холлика ("Узи") и вашей, считают вашу систему оружия лучшей в мире. Оба просили меня передать вам дружеский привет.

М. Т. Калашников: Спасибо.

Э. К. Изелл: Кстати, кроме конструкторской работы вас с ними объединяет еще одно обстоятельство.

М. Т. Калашников: Какое же?

Э. К. Изелл: Оба они - и Стоунер, и Галили, - как а вы, были солдатами на фронтах второй мировой войны, один - в рядах американской армии, другой британской.

Корр.: Любопытный факт. Борьба с фашизмом стала, видимо, и для Стоунера, и для Галили, и для Калашникова своеобразной отправной точкой в их стремлении создать совершенно новое автоматическое стрелковое оружие для скорой победы над общим врагом.

Э. К. Изелл: Да, очевидно, немалую роль в их дальнейшей судьбе сыграл и этот факт. Не менее интересно, полагаю, советскому читателю узнать, что Юджин Стоунер, как и Михаил Тимофеевич Калашников, - самородок, у него нет специального или высшего образования.

М. Т. Калашников: Вот уж чего не знал, того не знал. Мы, к сожалению, больше знаем о создаваемых нами стрелковых системах, чем друг о друге.

Э. К. Изелл: Чтобы восполнить для американцев этот пробел в отношении вашей жизни и деятельности, я и ждал нынешней встречи с вами. Нашу беседу приехавшая со мной съемочная группа заснимет на пленку, и фильм станет частью так называемой Смитсоновской видеоистории - документальной научной программы, посвященной создателям современной техники.

Корр.: Иными словами, вы хотите полностью снять покров тайны, окружавшей жизнь Калашникова?

Э. К. Изелл: По моей оценке, об этом я говорю и в книге "История АК-47", появление автоматов Калашникова на мировой арене стало одним из признаков того, что в Советском Союзе настала новая техническая эра. Автомат АК-47 и его многочисленные варианты - широко распространенное и самое известное военное стрелковое оружие после второй мировой войны. Есть, правда, несколько специалистов, во всяком случае на Западе, оспаривающих это мнение, утверждающих, что такой оценки, например, заслуживает и штурмовая винтовка М16, которой вооружена армия Соединенных Штатов. Лично я так не считаю. И не только я отдаю предпочтение автомату Калашникова. Его мы видим в телепрограммах новостей, в газетных фоторепортажах из Бейрута и из пустынь Ирана, из джунглей Эль-Сальвадора и с гор Афганистана. Это обстоятельство заставило нас в США с особым вниманием отнестись к творческой деятельности Михаила Тимофеевича Калашникова, к его личности.

Подчеркну еще, что, помимо научного и человеческого интереса, знакомство с выдающимися оружейниками современности имеет большую воспитательную ценность для молодежи, в частности американской. Да-да, не удивляйтесь. Мы - народ, который умеет оценить высокие достижения других, восхититься людьми, благодаря которым они осуществились.

Корр.: В связи с этим хотелось бы подробнее узнать о представляемом вами Смитсоновском институте. В чем его роль?

Э. К. Изелл: Смитсоновский институт является центральным государственным учреждением Соединенных Штатов Америки и служит делу сбора, сохранения и донесения до народа нашей страны и наших многочисленных иностранных гостей культурных, научных и технических достижений человеческой цивилизации. Институт оперирует обширной сетью крупнейших музеев, хранилищ, мастерских, станций, лабораторий и других научных и образовательных структур. Я надеюсь, Михаил Тимофеевич, в ближайшей будущем вы окажите нам честь ответным визитом и доставите мне удовольствие показать вам интересующие вас коллекции и материалы.

М. Т. Калашников: Спасибо за приглашение, доктор Изелл. Сейчас, когда мы имеем возможность встречаться, надо это использовать, знакомиться поближе друг с другом. В свою очередь хочу подчеркнуть, что я высоко ценю достижения американских конструкторов, среди которых особо выделяю вашего соотечественника Гаранда, создателя самозарядной винтовки с оригинальными схемами узла запирания канала ствола и системы питания.

Что же касается вашей книги, доктор Изелл, то, признаюсь, она меня по-хорошему удивила. Не ожидал, что взгляд "оттуда" на эволюцию нашего отечественного стрелкового оружия как в дореволюционный период, так и в советское время окажется таким объективным, глубоким.

Э. К. Изелл: Сделать это было весьма не просто. Собирание по крупицам информации из истории создания оружия в России, тем более фактов из вашей жизни, действительно напоминало работу детектива. Информации о вас было чрезвычайно мало не только на английском языке, но и в советских источниках.

М. Т. Калашников: Думаю, в скором времени и этот пробел будет устранен. В Военном издательстве Министерства обороны СССР готовится к изданию моя книга, в которой я рассказываю о пройденном пути, каким его видел и как понимаю теперь, прожив немалую жизнь.

Э. К. Изелл: Ваша книга? Это для меня приятная неожиданность. Наверное, вы в ней раскрываете, что Калашников не только сам конструктор, но и учитель других конструкторов?

М. Т. Калашников: В современных условиях конструктор-оружейник не может быть кустарем-одиночкой. В конструкторских бюро работают большие коллективы. В них входят и аналитики, и технологи, и металлурги, и даже дизайнеры. Есть в КБ, конечно, и мои ученики. Хочется передать им свой опыт проектирования, создания систем. У меня ведь и сын - конструктор.

Э. К. Изелл: Вот как! Еще один Калашников - оружейник?

М. Т. Калашников: Да. Пытается превзойти отца.

Э. К. Изелл. По моим прогнозам исследователя истории и технологии вооружений, даже если в СССР сделают неожиданно большое открытие в области стрелкового оружия и заменят ваши системы в арсенале вооружений, все равно можно предположить, что ими будут пользоваться до 2025 года. Хотя я такое открытие считаю маловероятным и думаю, что оружием Калашникова-старшего будут пользоваться значительно дольше. Тем не менее хочу пожелать Калашникову-младшему успехов в конструировании.

Корр.: Так вы, доктор Изелл, считаете, что у стрелкового оружия есть будущее и оно будет жить долго?

Э. К. Изелл: Стрелковое оружие - один из самых низких уровней из всех видов вооружений. Ему, видимо, исчезать последним. А потому, наверное, предстоит жить дольше, чем другим. У нас в Америке в этой области были большие расходы средств и малые достижения. Сейчас в наших сухопутных войсках испытывается четыре новых образца. Но, полагаю, до 2000 года у нас стрелковое оружие будет совершенствоваться за счет модернизации винтовки М16.

Вот такая беседа состоялась в 1989 году, когда рукопись книги готовилась к сдаче в издательство. А через год мне пришло от доктора Изелла письмо. В нем были такие строки: "Мы приглашаем вас от имени Национального музея американской истории Смитсоновского института прибыть... в Соединенные Штаты для продолжения проекта видеоистории, документирующего работу конструкторов XX века, в которой вы участвовали прошлым летом, когда наша группа посетила Москву и Ленинград".

К письму приложили программу будущей поездки. А в ней для меня был предусмотрен сюрприз - встреча с известным американским конструктором, создателем винтовки М16 Юджином Стоунером.

Итак, судя по всему, конструкторы систем стрелкового оружия переходили на мирное общение.

Удивительный, считаю, поворот произошел в моей судьбе. Причем нам со Стоунером не приходилось беспокоиться за раскрытие каких-то секретов в наших системах оружия. Как я уже говорил в интервью, мы давно и очень хорошо изучили оружие друг друга. И встретившись в гостинице "Вашингтон", что в столице США, а потом в Национальном музее при Смитсоновском институте, больше вели речь о чисто человеческих взаимоотношениях, чем о винтовках и автоматах. Стоунер не знал русского языка, я - английского. Но этот барьер, как и в годы Великой Отечественной войны встретившимся на Эльбе советским и американским солдатам, не мешал нам вести диалог. Тем более что рядом с нами всегда был Андреас Стромберг, переводчик, хорошо знающий нашу страну по годам учебы в СССР.

Наверное, символичен тот факт, что встреча конструкторов проходила под эгидой как Национального музея, так и охотничьего клуба "Норва" и Вирджинской ассоциации коллекционеров оружия. Оборонные, военные ведомства наших стран к ней не имели практически отношения. И лишь однажды нам предложили побывать в одной из частей морской пехоты США.

Майский солнечный день. На военной базе, что в 36 милях от Вашингтона, нас принимал генерал Коффилд. Он после короткой предварительной беседы предложил нам со Стоунером познакомиться с морскими пехотинцами, посмотреть, чем занимается батальон огневой подготовки. Как выяснилось, личный состав батальона занимался непосредственно на базе доводкой и испытанием образцов стрелкового и спортивного оружия, поступающих с заводского конвейера. Особая роль при доводке изделий отводилась повышению кучности стрельбы. Если какие-то параметры не отвечали требованиям баллистики (все они тут же фиксировались электронным оборудованием), прямо на месте, вручную устранялись недостатки.

- Ну а теперь, прошу вас, покажите, как вы владеете оружием, творцами которого являетесь, - произнес генерал, приглашая нас в тир.

- Только есть одно условие, - остановил нас Коффилд, едва мы зашагали в направлении стрельбища. - Стоунер стреляет из автомата АКМ, а Калашников - из винтовки М16. Принимается предложение?

Мы со Стоунером рассмеялись: принимаем! Проведя стрельбы из систем друг друга, поменялись образцами. Результаты показали одинаковые.

Генерал взял из моих рук автомат, чуть подбросил его, потом плотно обхватил пальцами и повернулся ко мне.

- Признаюсь, я лично предпочел бы в бою ваше оружие. Мне довелось воевать во Вьетнаме, командовать там подразделением. И очень хотелось в качестве личного оружия иметь автомат вашей конструкции. Останавливало одно обстоятельство: у него иной, чем у М16, темп и звук стрельбы. И поведи я из него огонь, мои солдаты открыли бы стрельбу по мне самому, посчитав, что рядом со мной противник.

Стоявший рядом Стоунер в знак согласия с оценкой генерала качнул головой.

Пишу эти строки не для того, чтобы еще раз подчеркнуть превосходство оружия нашей системы перед зарубежными. Хочу сказать о другом: неужели конкурентноспособность всего, что мы создаем в своей стране, должна сводиться лишь к образцам оружия? Разве мало в советском государстве талантов, способных создавать мирную технику высочайшего мирового класса? Мы же, на мой взгляд, нередко просто зарываем эти таланты в землю, считая, что лучше покупать на Западе все, что можно, за валюту, чем самим всходить к вершинам научно-технического творчества и внедрять лучшее отечественное в производство.

Меня поражает, с какой легкостью у нас в стране во времена перестройки пытаются чернить наше прошлое, а социалистические и коммунистические ценности признать недействительными, даже вредными и преступными. Что ж, тем, кто на волне демократических преобразований решил отречься от идеалов "светлого будущего", приведу строки из западногерманского журнала "VISIER", не питавшего особой симпатии к странам социалистического выбора, но вынужденного объективно признать в январском номере 1991 года:

"Отличительная особенность биографии М. Т. Калашникова - это то, что он был сыном простого крестьянина и не получил академического образования. Его взлет до главного конструктора среди советских инженеров-оружейников - еще одно доказательство превосходства коммунистической системы, которая каждому дает лучший шанс в жизни, независимо от происхождения и образования".

Признание, полагаю, красноречивое. К нему трудно что-нибудь добавить.

Международный аэропорт Даллеса. Громадные, похожие на застекленные ангары, залы. Разноязычье разговоров. Последние слова прощания с американскими коллегами, так тепло и доброжелательно принимавшими нас. Пожимая руки, каждый непременно добавлял: до новых встреч.

Новые встречи... Лучше все-таки следовать заповеди: полезнее не воевать, а торговать, конструировать охотничьи ружья, а не боевые автоматы, не наращивать вооружения, а снижать его уровень в рамках требований безопасности наших стран, взаимно обогащаться духовными ценностями, чаще открывать друг другу сердца.

Воздушный лайнер берет куре на Европу. Впереди встреча с Родиной. И пусть в США прием был очень благожелательным, недельная разлука с родной землей показалась долгой...

Вновь и вновь, бросая взгляд на пройденный путь, не могу смириться с мыслью, что оружие моей системы, предназначенное для защиты Отечества от внешних врагов, все чаще стало использоваться в конце 80-х - начале 90-х годов в целях неправедных, в событиях трагических.

Глубокую душевную боль вызывают у меня сообщения о применении "Калашниковых" на межах закавказских республик, в других регионах страны. Нет, не для того я полвека занимался разработкой современных систем автоматического стрелкового оружия, чтобы на исходе двадцатого столетия в Венгрии парламент обсуждал обстоятельства дела, получившего название "Калашников-гейт", - о нелегальной перевозке тысяч автоматов из Венгрии в Хорватию, что поставило Югославию на грань гражданской войны.

Поразила меня и беспрецедентная утечка оружия в нашей стране. Особенно больно было узнать о воровстве оружия с прославленного Ковровского оружейного завода, с которым тесно связаны страницы моей человеческой и конструкторской биографии...

Вчитываюсь в заголовки наших газет: "Откуда взялись "Калашниковы"?, "Вам оружие? Нет проблем...", "Задержан 16-летний продавец оружия", "Почем нынче автомат?". Вчитываюсь и размышляю: может, я живу уже на какой-то другой планете, в каком-то ином государстве, где под крики о покаянии за безвинно репрессированных и убиенных моих сограждан сделали оружие мерилом жизни и смерти, разменной монетой в межнациональных отношениях, панацеей от всех человеческих, экономических, политических болей и бед?

Ну как же иначе понимать все это, если премьер-министр одной из союзных республик предложил директору Тульского оружейного завода ужасную, по нравственным меркам, бартерную сделку, дескать, мы вам продовольствие поставим, а вы нам в обмен - автоматы?

Еще в недавнюю пору наша пресса активно клеймила, пригвождала к позорному столбу торговцев и торговлю оружием в западных странах. Оно и верно, автомату и пулемету не место на настенных коврах в мирных жилищах любого государства, социалистического или капиталистического. Проблему приобретения частными лицами боевого оружия можно решать в рамках закона. К примеру, как в Соединенных Штатах, через создание ассоциаций коллекционеров оружия, через ограничение официально разрешенной торговли, через ряд других правовых каналов.

Можно, конечно, пойти по такому пути и нам, но лишь при стабильности социально-политической и экономической обстановки в обществе. Впрочем, вся моя жизнь, вся многолетняя конструкторская деятельность убеждают: лучшее место для хранения и сбережения боевого оружия - в войсках, под надежной охраной и защитой на армейских складах и в ротных пирамидах. И пусть им вооружаются только караулы да пограничные наряды, а подразделения, выполняющие в мирное время боевые задачи по охране государственного и военного имущества и государственной границы СССР. Пусть оно служит делу повышения боевого мастерства наших воинов на полигонах. Все остальное оружие должно быть спрятано подальше от людских глаз и рук и вынуто из арсеналов лишь в случае войны.

Раздумья, раздумья... Весна ли тому причиной, или возраст берет свое, но все острее и глубже воспринимаешь каждый факт нашей жизни, каждое явление современного мира. Все здесь взаимосвязано.

И охватывает тебя ясное до знобящего холода понимание: ничего нельзя уже откладывать на потом - ни этих записок, ни новой поездки за рубеж, ни своих замыслов.

Вот вновь пригласили в Соединенные Штаты Америки. Руководство фирмы "Стурм-Рюгер", выпускающей винтовки и пистолеты, предлагает побывать в музее Винчестера, что в городе Коуди штата Вайонинг. Предстоит встреча с конструктором Биллом Рюгером. Ждет продолжения бесед Юджин Стоунер. Планируется наша совместная поездка на оружейный завод в штате Аризона...

Поеду ли? Полагаю, нельзя не поехать. Потому что, как и в прошлые встречи с зарубежными коллегами, мы поведем разговор не только о деле, которому служим. Мы непременно продолжим беседу о том, как наш хрупкий мир укрепить согласием и взаимопониманием людей, сближением народов, как нам жить без оружия и войн.