«…Шел я мимо цветущей яблони»

Предисловие к изданию 1934 г.

Прошлой весной шел я мимо цветущей яблони и на нижней ветке увидел большого кота. Он мяукал так жалобно, что я остановился и спросил, что у него болит.

— Да вот, понимаешь, какое дело, — сказал мне кот. — Только что я здесь, на ветке, уснул. Уж не знаю, как это вышло, только когда проснулся, оказалось, что усы мои защемило корой. Так и сижу, даже головой боюсь пошевелить: во-первых, больно, а потом — того и гляди, ус оторвется.

Чтобы освободить кота, мне надо было всего лишь встать на цыпочки и слегка отогнуть кору, что я немедленно и проделал. Огромный кот, гордившийся своими красивыми усами, был очень доволен. Размурлыкавшисъ, он сказал:

— Ты был добр ко мне, и я должен тебя отблагодарить. Ты ведь что-то ищешь?

— Ты угадал, кот. Только тебе этого не найти.

— А вдруг?..

— Мне нужна забавная история для детей. Но она что-то никак не отыскивается.

Тут кот очень важно выгнул спину и, усмехнувшись в усы, сказал:

— Тебе нужна сказка? Так я их целую пропасть знаю. Вот послушай.

Я сел под яблоню, и кот рассказал мне истории, которые только он один и знал, потому что приключились они с животными, обитавшими по соседству, и двумя белокурыми девочками — его подружками.

Эти сказки кота Мурлыки вы сейчас и прочтете, менять я в них ничего не стал. Мой друг кот считает, что они для детей, которые еще в том возрасте, когда понимают животных и разговаривают с ними.

— И вот еще что, — сказал мне кот. — Есть у меня и другие такие же забавные истории, будут и новые. Захочешь их узнать — приходи сюда через год, когда опять зацветут яблони, и на этой же самой ветке меня и найдешь.

Марсель ЭМЕ

КРАСНАЯ КНИГА СКАЗОК

КОТА МУРЛЫКИ

кот

Однажды вечером родители возвращались с поля и увидели, что кот сидит на краю колодца и умывается.

— Ну вот, — сказали родители, — кот лапу лижет да моется. Значит, завтра опять будет дождь.

И в самом деле, назавтра весь день лило как из ведра. За дверь и носу нельзя было высунуть, не то что идти на работу в поле. Родители злились, оттого что им приходится сидеть в четырех стенах, и срывали свое раздражение на дочках. Дельфина, та, что постарше, и Маринетта, та, что посветлее, играли на кухне в «птица летает», в бабки, в виселицу, в куклы и в «волк, ты здесь?».

— Только и знаете, что играть да веселиться, — ворчали родители. — Такие большие девочки! Они и в десять лет всё будут в игрушки играть! Лучше бы занялись рукоделием или написали письмо дяде Альфреду. Это было бы куда полезнее!

Отругав девочек, родители принялись за кота, который сидел на подоконнике и смотрел, как идет дождь.

— И этот хорош! Целый день бьет баклуши. Между тем мышей у нас предостаточно, и они спокойно бегают себе из подвала на чердак. Но наш барин любит, чтобы его кормили задаром. Он не перетруждается.

— Вечно вы придираетесь, — отозвался кот. — День для того и создан, чтобы спать и развлекаться. А ночью, когда я ношусь по чердаку как угорелый, вы этого не видите, и меня даже похвалить некому!

— Ладно! Последнее слово всегда за тобой!

Дождь шел весь день. Ближе к вечеру родители пошли работать в хлев, и девочки стали бегать вокруг стола.

— Эта игра до добра не доведет, — сказал кот. — Вы опять что-нибудь разобьете, и родители будут кричать.

— Тебя послушать, — сказала Дельфина, — так получится, что играть вообще нельзя.

— Да, да, — подхватила Маринетта. — Если слушать Альфонса (так звали кота), то надо весь день спать.

Кот спорить не стал, и девочки продолжали беготню. Посреди стола стояло фаянсовое блюдо, ему было лет сто, и родители им очень дорожили. Гоняясь друг за дружкой, девочки схватились за ножку стола, стол пошатнулся, блюдо соскользнуло, упало на пол и разбилось вдребезги. Кот, по-прежнему сидевший на подоконнике, даже головы не повернул.

— Альфонс, у нас блюдо разбилось. Что делать?

— Собрать осколки и выбросить на помойку. Может быть, родители не заметят. Но нет, уже поздно. Вон они идут.

Увидев на полу осколки блюда, родители так рассердились, что запрыгали по кухне, как блохи.

— Дрянные девчонки! — закричали они. — Это старинное фамильное блюдо, ему сто лет было! А вы его разбили! Неужели вы никогда не исправитесь, негодницы вы этакие! Мы вас накажем: запретим играть и посадим на хлеб и воду.

Откричавшись, родители перевели дух и, чуть-чуть поразмыслив, сочли наказание недостаточно суровым. Жестоко улыбаясь, они объявили:

— Нет, на хлеб и воду мы вас сажать не будем. Зато завтра, если не будет дождя… Завтра… Ха! Ха! Ха!.. Завтра вы отправитесь навестить тетю Мелину!

Дельфина и Маринетта побледнели и с умоляющим видом сложили руки.

— Упрашивать бесполезно! Если дождя не будет, пойдете проведать тетю Мелину и отнесете ей баночку варенья.

Тетя Мелина была очень древняя и очень злая старуха с беззубым ртом и колючими волосами на подбородке. Когда девочки приходили к ней, она без конца целовала их, что само по себе было не очень приятно из-за бороды, но вдобавок она не упускала возможности ущипнуть их или дернуть за волосы. Особое удовольствие доставляло тете Мелине кормить сестер бутербродами с сыром, которые она заблаговременно клала на полку, чтобы они как следует заплесневели к приходу девочек. Кроме того, тетя Мелина считала, будто ее внучатые племянницы очень на нее похожи, и утверждала, что не пройдет и года, как они станут точной ее копией, о чем нельзя было подумать без содрогания.

— Бедняжки! — вздохнул кот. — За какое-то несчастное выщербленное блюдо — такое суровое наказание.

— Тебя не спрашивают! Уж не потому ли ты за них заступаешься, что сам помог им разбить блюдо?

— Нет, нет! — заверили родителей девочки. — Альфонс даже не слезал с окна.

— Замолчите! Все вы заодно. И вполне друг друга стоите. Кот, который целыми днями дрыхнет…

— Раз вы разговариваете со мной в таком тоне, — заявил кот, — я лучше уйду. Маринетта, открой-ка окно.

Маринетта открыла окно, и кот выпрыгнул во двор. Дождь только кончился, и легкий ветерок разгонял облака.

— Небо очищается, — удовлетворенно заметили родители. — Вот завтра по хорошей погодке и пойдете к тете Мелине. Какое везение! Ну, хватит плакать! Слезами блюдо не склеишь. Сходите-ка лучше в сарай за дровами.

В сарае девочки обнаружили кота, сидевшего на штабеле дров. Дельфина сквозь слезы смотрела, как он умывается.

— Альфонс! — сказала она вдруг с такой радостной улыбкой, что Маринетта удивилась.

— Что, деточка?

— Мне пришла в голову одна мысль. Стоит тебе только захотеть, и мы не пойдем завтра к тете Мелине.

— Я готов ради этого на все, но, увы, я ничего не могу поделать с родителями.

— Тебе и не придется ничего с ними делать. Помнишь, что они сказали? Что мы пойдем к тете Мелине, если не будет дождя.

— Ну и что?

— Да ведь тебе достаточно потереть лапкой за ухом — и завтра будет дождь. Тогда мы не пойдем к тете Мелине.

— Мне бы это и в голову не пришло, — сказал кот. — Клянусь честью, мысль превосходная!

И Альфонс усердно принялся за дело. Он провел лапкой за ухом раз пятьдесят, не меньше.

— Сегодня ночью можете спать спокойно. Завтра будет такой ливень, что хороший хозяин собаку на улицу не выпустит.

За ужином родители только и говорили, что о тете Мелине. Они даже приготовили банку с вареньем, которую девочки должны были ей отнести. Сестры старались быть серьезными, но, встречаясь взглядом, давились со смеху и притворялись, будто поперхнулись. Ложась спать, родители выглянули в окно.

— Какая прекрасная ночь! Пожалуй, на небе еще никогда не было так много звезд. Завтра будет отличная погода, дороги будут сухими.

Однако на другой день небо затянулось, и с самого утра зарядил дождь.

— Ничего, это ненадолго, — говорили родители.

Они велели девочкам нарядиться в воскресные платьица и повязали им в волосы розовые банты. Но дождь лил все утро и весь день до самого вечера. Воскресные платьица и розовые банты пришлось снять. Однако родители не отчаивались.

— Это только отсрочка, — говорили они. — Пойдете к тете Мелине завтра. Небо уже проясняется. Было бы странно, если бы в середине мая дождь шел три дня подряд.

В тот вечер кот, умываясь, снова потер лапкой за ухом, и на следующий день опять лило как из ведра. Как и накануне, нечего было и думать о том, чтобы послать девочек к тете Мелине. Настроение у родителей стало портиться. Мало того что наказание бесконечно откладывалось из-за дождя, вдобавок и в поле работать было невозможно. Родители выходили из себя по пустякам, ругали девочек и кричали, что они годятся только на то, чтобы бить старинные блюда.

— Визит к тете Мелине пойдет вам на пользу, — говорили они. — Как только будет хорошая погода, вы как миленькие отправитесь к ней в гости с утра пораньше.

Дойдя до белого каления, они ни с того ни с сего побили кота — мать шваброй, а отец башмаком, честя его лодырем и дармоедом.

— Ну и ну! — сказал Альфонс. — Вы, оказывается, еще злее, чем я думал. Вы поколотили меня ни за что, но вот вам мое кошачье слово, вы об этом пожалеете.

Если бы не этот случай, коту вскоре самому надоело бы намывать дождь — он любил лазать по деревьям, бегать по полям и лесам и не считал нужным обрекать себя на вечное сидение дома ради того, чтобы избавить своих подружек от неприятного визита к тете Мелине. Но он так хорошо запомнил удары шваброй и башмаком, что девочкам больше не приходилось просить его потереть лапкой за ухом. Теперь это была его личная забота. Дождь лил не переставая всю неделю. Родители, вынужденные сидеть дома и смотреть, как гниют на корню их посевы, бушевали. Они забыли и про фаянсовое блюдо, и про тетю Мелину, но уже начинали косо посматривать на кота. Родители то и дело подолгу перешептывались, но никто не мог угадать о чем.

Как-то утром — дождь лил уже восьмой день — родители, несмотря на плохую погоду, собрались на станцию, чтобы отправить в город картошку. Когда Дельфина и Маринетта встали, они увидели, что родители шьют на кухне большой мешок. На столе лежал тяжелый камень, весом никак не меньше трех фунтов. Девочки спросили, для чего им мешок, и родители смущенно ответили, что вместе с картошкой они хотят отправить в город посылку. Тут в кухню вошел кот и вежливо со всеми поздоровался.

— Альфонс, — сказали родители, — мы поставили для тебя у плиты миску со свежим молоком.

— Спасибо, родители, это очень мило с вашей стороны, — сказал кот, слегка удивленный добрым обращением, от которого он уже отвык.

Когда он пил свое молоко, родители схватили его, мать за задние ноги, отец за передние, засунули вниз головой в мешок и, опустив туда же камень весом в три фунта, завязали мешок крепкой веревкой.

— Вы с ума сошли, родители! — закричал кот, барахтаясь в мешке. — Что это на вас нашло?

— А то, что мы не желаем больше держать кота, который каждый вечер моет за ухом! Хватит с нас дождей. Раз тебе, дорогой, так нравится вода, ты получишь ее вдоволь. Через пять минут ты будешь умываться на дне реки.

Дельфина и Маринетта закричали, что не дадут бросить Альфонса в реку. Родители закричали, что никто не помешает им утопить мерзкое животное, которое непрерывно намывает дождь. Альфонс мяукал и метался в мешке, как бесноватый. Маринетта целовала его через мешковину, а Дельфина на коленях молила родителей оставить кота в живых.

— Нет, нет и нет! — отвечали родители людоедскими голосами. — Нет пощады дурным котам!

Вдруг они заметили, что уже около восьми и они опаздывают на станцию. Родители быстро накинули плащи, подняли капюшоны и, уходя, сказали:

— Мы уже не успеваем на реку, но мы пойдем туда в полдень, когда вернемся. Не вздумайте без нас развязать мешок. Если к нашему приходу Альфонса здесь не окажется, вы сейчас же отправитесь к тете Мелине на полгода, а может быть, и на всю жизнь.

Не успели родители выехать за ворота, как Дельфина и Маринетта развязали мешок. Кот высунул голову и сказал:

— Девочки, я всегда знал, что у вас золотые сердца. Но я был бы ничтожнейшим из котов, если бы согласился ради собственного спасения допустить, чтобы вы полгода, а то и всю жизнь провели у тети Мелины. Я скорее сто раз позволю себя утопить.

— Тетя Мелина не такая уж злая, да и полгода пролетят быстро, — возражали девочки.

Но кот не желал ничего слушать и в знак того, что решение его непоколебимо, снова убрал голову в мешок. Пока Дельфина продолжала его упрашивать, Маринетта выбежала во двор посоветоваться с селезнем, который плескался под дождем в большой луже. Этот селезень был очень серьезный и рассудительный. Чтобы лучше думалось, он спрятал голову под крыло.

— Сколько я ни размышляю, — сказал он наконец, — ничего не могу придумать, чтобы выманить Альфонса из мешка. Он упрямый, я его знаю. Если вытащить его из мешка насильно, ничто не помешает ему предстать перед родителями, когда они вернутся. К тому же в глубине души я считаю, что он совершенно прав. Я, например, не мог бы продолжать жить на свете с чистой совестью, если бы по моей вине вы томились у тети Мелины.

— А нам как же быть? Разве нас не будет мучить совесть, если Альфонса утопят?

— Конечно, — сказал селезень, — конечно. Надо придумать что-нибудь такое, чтобы всем было хорошо. Но сколько я ни ломаю голову, мне ничего не приходит на ум.

Тогда Маринетта решила, не теряя времени, созвать в кухню на совет всю птицу и скот. Пришли лошадь, пес, волы, коровы, свинья, куры, и девочки рассадили всех по местам. Кот, оказавшись в центре круга, согласился высунуть голову из мешка, а селезень встал возле него и рассказал всем, в чем дело. Когда он закончил, все погрузились в раздумья.

— Есть у кого-нибудь предложения? — спросил селезень.

— У меня, — сказала свинья. — Значит, так. В полдень, когда вернутся родители, я с ними поговорю. Я пристыжу их за дурные намерения. Объясню, что жизнь животных священна и что, бросив Альфонса в реку, они совершат тягчайшее преступление. Родители наверняка все поймут.

Селезень кивнул сочувственно, но с некоторым сомнением. Родители прочили свинью на засол, так что ее доводы не могли иметь для них особого веса.

— Может быть, есть другие предложения?

— У меня, — сказал пес. — Вы только предоставьте мне свободу действий. Когда родители понесут мешок на реку, я побегу за ними и буду кусать их за ноги, пока они не отпустят Альфонса.

Мысль показалась всем заманчивой, но Дельфина и Маринетта не захотели, чтобы их родителей кто-то кусал.

— К тому же, — заметила корова, — пес у нас слишком послушный, чтобы осмелиться напасть на родителей.

— Что правда, то правда, — вздохнул пес. — Я действительно слишком послушный.

— Есть более простой выход, — сказал белый вол. — Пусть Альфонс вылезет из мешка, а мы положим на его место полено.

Слова вола были встречены гулом восхищения, но кот покачал головой.

— Это невозможно. Родители сразу заметят, что в мешке никто не шевелится, не говорит и не дышит, и обман тут же обнаружится.

Пришлось признать, что Альфонс прав. Животные огорчились. Воцарилось молчание, и в тишине заговорила лошадь. Это была старая облезлая кляча, которая едва держалась на ногах, и поэтому родители ее давно не запрягали. Шли разговоры о том, чтобы продать ее на бойню.

— Жить мне осталось недолго, — сказала она. — А раз уж все равно придется умирать, то пусть моя смерть хоть кому-то принесет пользу. Альфонс молод. У него впереди прекрасное кошачье будущее. Поэтому будет правильней, если я займу его место в мешке.

Предложение лошади взволновало всех до глубины души. Альфонс был так растроган, что вылез из мешка и стал тереться о ее ноги, выгнув спинку.

— Ты настоящий друг и благороднейшее из животных, — сказал он старой лошади. — Если мне повезет и меня сегодня не утопят, я никогда не забуду, что ты готова была пожертвовать собой ради меня. Благодарю тебя от всего сердца!

Дельфина и Маринетта всхлипнули, а свинья, у которой тоже была нежная душа, разрыдалась. Кот вытер лапой глаза и продолжал:

— Но то, что ты предлагаешь, невыполнимо, и мне очень жаль, столь искренний дружеский дар я бы принял. Мне и самому в мешке тесно, а ты в него просто не поместишься. Даже голова твоя туда не влезет.

Невозможность подмены была очевидной для всех. Рядом с Альфонсом лошадь выглядела великаншей. Петух, не отличавшийся особой тактичностью, счел сравнение смешным и позволил себе громко расхохотаться.

— Тихо! — сказал селезень. — Смех сейчас неуместен, и я полагал, что вам это должно быть понятно. Но вы, оказывается, просто хам. Будьте любезны выйти вон!

— Ишь ты какой, — отвечал петух, — раскомандовался! Тебя никто не спрашивает!

— Боже, как он дурно воспитан! — прошептала свинья.

— Вон петуха! — закричали все хором. — Вон грубияна! Вон! Вон! Вон! Вон! Вон!

Гребешок у петуха сделался краснее обычного, он пересек кухню под гул и шиканье присутствующих и вышел, поклявшись отомстить. На улице по-прежнему шел дождь, и петух забился в сарай. Минут через пять туда пришла Маринетта и стала внимательно выбирать полено в поленнице.

— Хочешь, я помогу тебе найти то, что ты ищешь? — предложил петух сладким голосом.

— Нет, нет! Я ищу полено размером с… Ну в общем такое полено, какое надо.

— Размером с кота, так и говори. Но ведь Альфонс сам сказал: родители заметят, что оно не шевелится.

— А вот и нет! — ответила Маринетта. — Селезень все придумал…

Тут Маринетта вспомнила, что ей велели остерегаться петуха. Она испугалась, что и так уже слишком много выболтала, выбрав полено, ушла из сарая. Петух видел, как она перебегала под дождем через двор и вошла в кухню. Вскоре оттуда вышла Дельфина с котом, открыла ему дверь в амбар, а сама сталась снаружи. Петух глядел во все глаза, пытаясь понять, что они задумали, но тщетно. Время от времени Дельфина подходила к окну кухни и с тревогой спрашивала, который час.

— Без двадцати двенадцать, — отвечала Маринетта. — Без десяти двенадцать… Без пяти…

Кот не появлялся.

Все животные, кроме селезня, ушли из кухни и вернулись каждый на свое место.

— Который час?

— Ровно полдень. Все пропало. Слышишь?.. Стук колес. Это родители.

— Что ж, ничего не поделаешь, — сказала Дельфина, — Придется запереть Альфонса в амбаре. В конце концов, не умрем же мы оттого, что поживем полгода у тети Мелины.

Она уже протянула руку, чтобы повернуть ключ, но тут на пороге появился Альфонс, держа в зубах живую мышь. Повозка родителей, мчась во весь опор, выехала из-за поворота.

Кот, а вслед за ним Дельфина бросились в кухню. Маринетта раскрыла мешок, куда она уже успела положить полено, обернув его тряпками, чтобы оно казалось мягким на ощупь. Альфонс бросил туда же мышь, которую держал зубами за шкирку, и мешок немедленно завязали. Повозка родителей приближалась.

— Мышь, — сказал селезень, наклонившись над мешком, — кот так добр, что дарит тебе жизнь, но при одном условии. Ты меня слышишь?

— Слышу, — пропищал тоненький голосок.

— От тебя требуется только одно: бегать по полену в мешке, так чтобы снаружи казалось, будто оно само шевелится.

— Это нетрудно. А дальше что?

— А дальше придут люди, возьмут мешок и понесут к реке, чтобы бросить его в воду.

— Но…

— Никаких «но»! На дне мешка есть маленькая дырочка. Когда понадобится, ты прогрызешь ее пошире и, услыхав собачий лай, через нее выскочишь. Не вздумай удрать раньше, иначе пес тебя задушит. Ясно? Но главное, что бы ни случилось, не произноси ни слова.

Родители въехали во двор. Маринетта спрятала Альфонса в деревянный сундук, а мешок положила сверху. Пока родители распрягали лошадей, селезень выскользнул из кухни, а девочки изо всех сил терли глаза, чтобы они покраснели.

— Какая ужасная погода! — сказали родители, входя в дом. — Даже плащи насквозь промокли. И все из-за этого гнусного кота!

— Не будь я завязан в мешке, — сказал кот, — я, может быть, вас и пожалел бы.

Кот сидел в сундуке, прямо под самым мешком, и родителям казалось, что его голос, слегка приглушенный, доносится из мешка. Мышь внутри сновала по полену, и мешок шевелился.

— Нас-то жалеть нечего! А вот твое положение незавидное. Но ты сам виноват.

— Полноте, родители! Вы ведь совсем не такие злые, какими хотите казаться. Выпустите меня, и я вас прощу.

— Ты нас простишь? Поразительная наглость! Может быть, это по нашей милости вторую неделю льют дожди?

— О нет, не по вашей! Где уж вам! Но на днях вы меня несправедливо избили. Чудовища! Палачи! У вас нет сердца!

— Ах ты, дрянной котище! — закричали родители. — Ты еще вздумал нас оскорблять!

Они так рассвирепели, что принялись колотить по мешку палкой от метлы. На полено посыпался град ударов, и, пока перепуганная мышь металась в мешке с места на место, Альфонс испускал душераздирающие вопли.

— Ну что, получил? Будешь еще говорить, что у нас нет сердца?

— Я вообще с вами больше не желаю разговаривать, — ответил Альфонс. — Можете теперь говорить все, что угодно. Я и рта не раскрою, чтобы отвечать таким злыдням, как вы.

— Как угодно, любезный. И вообще, пора кончать. Пошли на реку!

Родители подхватили мешок и, не обращая внимания на крики Дельфины и Маринетты, вышли из кухни. Пес ждал у порога и поплелся за ними, укоряя их своим скорбным видом. Когда они проходили мимо сарая, их окликнул петух:

— Эй, родители, вы идете топить несчастного Альфонса? По-моему, он умер у вас в мешке раньше времени. Больно уж тихо он там лежит, прямо как полено.

— Ничего удивительного! Мы так отделали его метлой, что он теперь скорее мертв, чем жив.

С этими словами родители посмотрели на мешок, который они несли, прикрывая плащом.

— Однако это не мешает ему там ерзать, — добавили они.

— Ерзать-то он ерзает, — ответил петух, — но почему-то его совсем не слышно, как будто у вас в мешке вместо кота лежит деревяшка.

— Он обиделся на нас и сказал, что больше рта не раскроет и не станет нам отвечать.

Тут уж и петух поверил, что кот сидит в мешке, и пожелал родителям счастливого пути.

Тем временем Альфонс вылез из сундука и вместе с девочками на радостях пустился в пляс посреди кухни. Селезень был с ними. Он не хотел мешать их веселью, но сам очень тревожился, как бы родители не заметили подмены.

— А теперь, — сказал селезень, когда все наплясались, — надо подумать об осторожности. Нельзя, чтобы родители, вернувшись, обнаружили кота на кухне. Альфонс, тебе пора отправляться в амбар и не вздумай когда-нибудь вылезти оттуда днем.

— По вечерам, — сказала Дельфина, — ты будешь находить у сарая еду и миску молока.

— А днем, — пообещала Маринетта, — мы будем проведывать тебя в амбаре.

— А я — ночью навещать вас в вашей комнате. Будете ложиться спать — оставляйте окошко приоткрытым.

Сестры вместе с селезнем проводили кота. В это время появилась мышь, она возвращалась в амбар, выпрыгнув из мешка.

— Ну как? — спросил селезень.

— Я промокла до нитки, — пропищала мышь. — Еле добралась, такой дождь. И, представьте себе, меня чуть не утопили. Пес залаял в последнюю секунду, когда родители уже стояли на берегу. Еще миг, и они швырнули бы меня в воду вместе с мешком.

— Хорошо все, что хорошо кончается, — сказал селезень. — А теперь не мешкай и прячься.

Вернувшись домой, родители увидели, что девочки накрывают на стол, распевая песни, и очень удивились.

— Оказывается, смерть бедного Альфонса не очень-то вас печалит. Стоило так плакать, когда мы его уносили! Жаль, что у него не было по-настоящему верных друзей, каких он заслуживал. В общем-то Альфонс был отличный кот, и нам его будет недоставать.

— Мы очень горюем, — сказала Маринетта, — но раз уж он умер, значит, умер. Этого не поправишь.

— В конце концов, он получил по заслугам, — добавила Дельфина.

— Ваши разговоры нам не нравятся, — рассердились родители. — Черствые, бессердечные девчонки! Нам очень хочется, да, очень, отправить вас прогуляться к тете Мелине!

Все сели за стол, но родители были печальны и им кусок не лез в горло, зато девочки ели за четверых.

— Нельзя сказать, чтобы у вас от горя пропал аппетит, — говорили родители. — Если бы покойный Альфонс мог нас сейчас видеть, он понял бы, кто был ему истинным другом.

К концу обеда родители не смогли сдержать слез и разрыдались, уткнувшись в носовые платки.

— Ну полно, родители, — сказали девочки, — возьмите себя в руки. Нельзя же так раскисать. Слезами Альфонса не воскресить. Да, вы засунули его в мешок, поколотили палкой и утопили, но вспомните, что вы сделали это ради нашего общего блага, чтобы вернуть солнце нашим посевам. Будьте же благоразумны! Только что, уходя на реку, вы были такими уверенными и решительными!

Весь день родители вздыхали, но, проснувшись наутро, увидели голубое небо, залитые солнцем поля и почти перестали вспоминать о коте. А потом и вовсе о нем забыли. Солнце пригревало все жарче и жарче, и работать приходилось столько, что горевать не оставалось времени.

А девочкам вспоминать об Альфонсе не было нужды. Он с ними почти не расставался. Пользуясь тем, что родителей с утра до вечера не было дома, он проводил целые дни во дворе и прятался, только когда родители приходили домой поесть.

Ночью он навещал девочек в их комнате.

Однажды вечером, когда родители вернулись на ферму, к ним подошел петух и сказал:

— Не знаю, может быть, мне показалось, но, по-моему, я видел во дворе Альфонса.

— Какой-то слабоумный петух, — проворчали родители и прошли мимо.

На следующий день петух опять вышел им навстречу.

— Если бы я не знал, что Альфонс лежит на дне реки, — заявил он, — я готов был бы поклясться, что видел, как он сегодня после обеда играл с вашими дочками.

— Он совсем помешался на нашем бедном Альфонсе, — сказали родители и пристально посмотрели на петуха. Они зашептались, не сводя с него глаз.

— У этого петуха плохо с мозгами, — говорили родители, — но выглядит он упитанным. Он попадается нам на глаза каждый день, но мы как-то не обращали на него внимания. Он уже нагулял вес, и нет нужды кормить его дальше.

На следующее утро петуха зарезали, как раз когда он собирался в очередной раз поговорить про Альфонса. Из него приготовили жаркое в чугунной гусятнице, и все нашли его очень вкусным.

Альфонс уже две недели считался погибшим, и погода стояла прекрасная. За все это время не пролилось ни дождинки. Родители говорили, что с погодой в этом году повезло, но добавляли, с некоторым беспокойством поглядывая на небо:

— Однако все хорошо в меру. Как бы не началась засуха! Дождик сейчас не помешал бы.

Прошла еще неделя, а дождя все не было. Земля так высохла, что все остановилось в росте. Пшеница, овес, рожь поникли и пожелтели.

— Еще неделя такого зноя, — говорили родители, — и наш урожай просто-напросто сгорит на корню.

Они не находили себе места и громко сокрушались о смерти Альфонса, обвиняя во всем Дельфину и Маринетту.

— Если бы вы не разбили блюдо, не случилось бы всей этой истории с котом, он был бы сейчас жив и устроил бы нам чудесный дождь.

По вечерам, после ужина, они сидели во дворе и, глядя на безоблачное небо, в отчаянии заламывали руки и призывали Альфонса.

Однажды утром родители пришли будить Дельфину и Маринетту. Кот проболтал с девочками полночи и сам не заметил, как уснул на кровати у Маринетты. Услышав, что отворяется дверь, он успел лишь юркнуть под одеяло.

— Пора вставать, — сказали родители, — просыпайтесь. Солнце уже палит вовсю, и сегодня нам опять не видать дождя… Ах, что это?..

Они умолкли на полуслове и, вытянув шеи и вытаращив глаза, уставились на кровать Маринетты. Альфонс, считая, что он надежно спрятался, не заметил, что хвост его торчит из-под одеяла. Родители подкрались к кровати, вдвоем ухватили кота за хвост и вытащили его наружу, так что бедняга неожиданно для себя повис в воздухе.

— Ах, да ведь это Альфонс!

— Да, это я. Отпустите меня, вы мне делаете больно. Сейчас мы вам все объясним.

Родители посадили кота на кровать. Волей-неволей пришлось девочкам рассказать, что произошло в тот день, когда мешок бросили в воду.

— Мы это сделали, заботясь о вас, — сказала Дельфина, — чтобы на вашей совести не было незаслуженной смерти беззащитного кота.

— Вы не послушались нас! — закричали родители. — Что ж, мы сдержим свое слово. Вы отправитесь к тете Мелине.

— Ах так? — воскликнул кот и вспрыгнул на подоконник. — Что ж, прекрасно, тогда я тоже отправлюсь к тете Мелине, и уйду отсюда первым.

Осознав свой промах, родители стали умолять Альфонса не покидать их, ибо речь шла о судьбе урожая. Но кот не желал ничего слушать. Наконец, поломавшись как следует и взяв с родителей слово, что девочки останутся дома, он тоже согласился остаться.

Вечером того же дня, самого жаркого в их жизни, Дельфина, Маринетта, родители и все животные фермы собрались на дворе в кружок. В середине, на табурете, восседал Альфонс. Он не спеша принялся умываться и пятьдесят раз подряд провел лапкой за ухом. На следующее утро, после двадцати пяти дней засухи, хлынул дождь, который принес прохладу и людям, и животным. В саду, в полях и на лугах все поднялось и зазеленело. А на следующей неделе произошло еще одно счастливое событие. Догадавшись сбрить бороду, тетя Мелина без труда нашла себе мужа и поселилась с ним за тысячу километров от того места, где жили Дельфина и Маринетта.

коровы

Однажды Дельфина и Маринетта как обычно выгнали коров из хлева и повели их через всю деревню к речке на пастбище.

Они уходили на весь день и потому взяли корзинку с обедом для себя и для пса да еще по куску хлеба с вареньем на полдник.

— Идите, — наказали им родители, — да смотрите, чтобы коровы не забредали в чужой клевер и не хватали яблок вдоль дороги. И помните: вы уже не маленькие. Обеим вместе вам уже почти двадцать лет.

А псу, который с аппетитом обнюхивал корзинку, сказали:

— И ты, бездельник, тоже приглядывай за стадом.

— Доброго слова от вас не дождешься, — пробурчал пес. — Ну да ладно.

— Вы же, коровы, должны помнить, что траву можно щипать даром. Поэтому ешьте побольше!

— Не беспокойтесь, — отвечали коровы, — что-что, а есть мы умеем.

Одна же капризным голосом прибавила:

— А если бы нам не мешали, мы бы ели еще лучше.

То была бурая коровенка, которую звали Злючка. Она всегда подлизывалась к родителям, а те ей верили; каждый вечер она доносила им обо всем, что делали Дельфина и Маринетта, и даже о том, чего они и не думали делать, потому что ей нравилось, когда их ругали и оставляли без обеда.

— Не мешали? — спросила Дельфина. — А кто тебе мешает?

— Да уж я знаю, что говорю, — огрызнулась Злючка и пошла вперед.

Следом за ней вышло на дорогу все стадо, а родители остались стоять посреди двора, бормоча себе под нос:

— Хм! Вот еще новостя. Надо будет выяснить. Вечно что-нибудь да не так. Ох, уж эти негодные девчонки! Хорошо, что у нас есть Злючка, такая разумная и, главное, такая преданная!

Умиленно склонив головы, они прибавили со слезой в голосе:

— Наша добрая, славная Злючка!

И пошли домой, с досадой думая, что на дочек ни в чем нельзя положиться.

Метрах в двухстах от фермы на пути стада попалась лежащая у обочины яблоневая ветка, которую, должно быть, ночью сломало грозой. Коровы принялись с жадностью, давясь, объедать яблоки. Злючка же, вышагивавшая впереди всех, прошла мимо и не заметила этого дара судьбы. А когда спохватилась и вернулась, было уже поздно. На ветке не осталось ни одного яблочка.

— Вот как, — криво усмехнулась она. — Вам, значит, разрешают лакомиться яблоками. Как бы вам от них не лопнуть!

— Как же, как же, — сказала Маринетта. — Тебе не досталось, вот ты и злишься.

И девочки, а за ними и пес с коровами рассмеялись. Злючка затряслась от ярости.

— Сейчас же все будет рассказано, — объявила она и пошла было к дому, но пес встал у нее на пути и предостерег:

— Еще шаг, и я вцеплюсь тебе в морду.

Он оскалил зубы и ощетинился. Было ясно, что он так и сделает. Злючка это тоже поняла и как миленькая повернула обратно, сказав только:

— Что ж, ладно, я вам это еще припомню. Придет и мой черед смеяться.

Стадо двинулось дальше, Злючка, как и другие коровы, щипала придорожную травку, но ушла дальше всех. Не доходя до луга, она остановилась у фермы на самом краю деревни и долго о чем-то разговаривала с хозяйкой, которая развешивала на заборе белье. С другой стороны дороги, в какой-нибудь сотне метров от фермы, расположились цыгане. Они выпрягли лошадь из кибитки и, сидя на краю канавы, плели корзинки. Когда стадо догнало Злючку, фермерша подозвала Дельфину и Маринетту и сказала им, показывая на кибитку:

— Берегитесь цыган! От этих бродяг можно ждать чего угодно. Если кто-нибудь заговорит с вами, не отвечайте и идите себе дальше.

Дельфина и Маринетта поблагодарили ее учтиво, но сдержанно. Они не любили эту фермершу, она казалась им такой же хитрой и недоброй, как Злючка, к тому же во рту у нее торчал один-единственный зуб, желтый и длинный, и смотреть на него было довольно страшно. Не очень любили они и ее мужа, который стоял сейчас на пороге и искоса поглядывал на них. Раньше ни хозяин, ни хозяйка с ними вообще не разговаривали, разве что кричали, что они плохо следят за коровами, и грозились пожаловаться родителям. Но все-таки, проходя мимо кибитки, сестренки прибавили шагу и старались не поднимать глаз. Цыгане же весело работали, смеясь и распевая песни, и, похоже, не обратили на девочек никакого внимания.

Весь день стадо паслось на лугу и все было хорошо, если не считать того, что Злючка то и дело забиралась на соседнее поле и лакомилась чужой люцерной, причем так нагло и упрямо, что на третий раз ее пришлось гнать хворостиной. Когда же она стала улепетывать, пес вцепился в ее хвост и повис. Так она и бежала добрых два десятка метров.

— Ничего, я еще отыграюсь, — бормотала Злючка, возвращаясь в стадо.

Под вечер сестренки надумали пойти к речке поболтать с рыбками, а пес, вместо того чтобы остаться приглядеть за коровами, увязался за ними. По правде говоря, беседа получилась не слишком интересной. Единственная, кого они увидели, была здоровенная щука, дура дурой; что бы ей ни говорили, она знай себе бубнила: «По-моему, самое главное — хорошо поесть да хорошо поспать, остальное — пустяки». Отчаявшись вытянуть из нее что-нибудь еще, пастушки и пес вернулись на луг. Стадо мирно паслось, но Злючки нигде не было. Коровы старательно, не поднимая голов, жевали траву и не заметили, куда она делась.

Дельфина и Маринетта были уверены, что она пошла домой, чтобы вернуться первой и опять оговорить их перед родителями. Надеясь догнать ее по дороге, они поскорее собрали стадо и погнали коров чуть ли не бегом.

Родители еще не вернулись с поля, но не было и Злючки, никто ее не видел. Девочки не на шутку испугались, да и пес со страхом думал, что его ждет. Но был во дворе один очень красивый и очень рассудительный селезень, который сказал:

— Спокойно. Прежде всего надо подоить коров и отнести молоко в лавку. А там видно будет.

Девочки так и сделали. И успели прибежать назад до прихода родителей. Те вернулись поздно. Уже стемнело, и в кухне горел свет.

— Добрый вечер, — сказали родители. — Ну как? Ничего сегодня не случилось?

— Ничего, — ответил пес. — Конечно, ничего.

— А тебя пока не спрашивают. Что за несносное животное! Так как же, дочки, ничего не случилось?

— Нет, — ответили девочки дрожащими голосами, покраснев до ушей. — Вроде бы ничего…

— Вроде бы? Хм! Ладно, послушаем, что скажут коровы.

Родители вышли из кухни, но пес опередил их и прибежал к селезню, который ждал его в хлеву на месте Злючки.

— Добрый вечер, коровы, — сказали родители. — Как прошел день?

— Великолепно. Никогда еще мы не ели такой вкусной травы.

— Вот и хорошо. И никаких неприятностей не было?

— Никаких.

В хлеву было темно, и родители пробирались вглубь ощупью.

— Ну, а ты что же молчишь, Злючка, умница ты наша?

В ответ им пес, которому селезень подсказывал каждое слово, проговорил томным голоском:

— Я так наелась, что ужасно хочу спать.

— Ах ты, хорошая коровка! Приятно послушать. Значит, сегодня тебе никто не мешал?

— Нет, сегодня, кажется, не на кого пожаловаться…

Тут пес замешкался, но селезень понукал его, и он неохотно продолжал:

— Пожалуй, не на кого, разве что на этого гадкого пса: он вцепился мне в хвост и повис на нем. Вы, конечно, вольны думать как угодно, но коровий хвост не для того создан, чтобы на нем, как на качелях, раскачивались псы.

— Конечно, не для того! Ах, мерзкий пес! Ну, ничего, мы его проучим, все ребра ему пересчитаем. Он и не догадывается, каково ему придется.

— Не бейте его очень сильно. Он ведь в общем-то сделал это шутки ради.

— Нет-нет, нечего жалеть эту подлую псину, пусть получит все сполна.

С этими словами родители снова пошли на кухню. Пес был уже там, лежал, свернувшись, у печки.

— Ну-ка, поди сюда! — закричали родители.

— Иду, — сказал пес. — Но вы как будто на меня за что-то сердитесь. Или это мне кажется, бывает, знаете ли…

— Поди сюда, кому говорят!

— Иду-иду. Спешу как могу. У меня ведь ревматизм вот здесь, в правом боку…

— Вот сейчас ты как раз и получишь хорошее лекарство, — сказали родители, свирепо поглядывая на острые носы своих деревянных башмаков. Но девочки вступились за пса, стали так горячо уверять, что он не сделал ничего плохого, что отец с матерью только по разочку его и пнули.

На другое утро, придя доить коров, родители увидели, что Злючки в хлеву нет. В ее стойле стояло полное ведро парного молока — это коровы постарались, каждая понемногу.

— Только что, пока вы были на чердаке, — объяснил родителям селезень, — Злючка пожаловалась на головную боль, попросила Дельфину подоить ее первой, а потом Маринетта повела ее на луг.

— Что ж, если Злючка так захотела, девочки правильно сделали, — сказали родители.

Между тем Маринетта шла на луг одна. Фермерша с торчащим зубом стояла у своих ворот. Она удивилась, увидев пастушку без стада и без пса.

— Если бы вы знали, какое у нас несчастье! — сказала Маринетта. — Вчера вечером потерялась одна корова.

Фермерша твердо сказала, что Злючку не видела. Но прибавила, кивнув на ту сторону дороги, где цыгане завтракали, сидя на траве перед кибиткой:

— Сейчас надо получше приглядывать за скотиной и вообще за всем своим добром, а то, глядишь, у кого пропажа, а у кого и прибыток.

Проходя мимо кибитки, Маринетта украдкой взглянула на цыган, но расспрашивать их не решилась. Да ей и не верилось, что они увели Злючку. Куда им было ее спрятать? В кибитку она не влезет, там слишком узкая дверца. Маринетта спустилась к речке и спросила у рыб, не утонула ли вчера корова в каком-нибудь омуте. Но ни одна рыба ни о чем таком не слыхала.

— Мы бы давно все знали, — сказал один карп. — По реке новости расходятся быстро. Уж, во всяком случае, моему сыну это бы еще вчера вечером было известно. Он вечно шныряет по омутам да бродам.

Маринетта немножко успокоилась и пошла на луг, куда к этому времени пришло стадо. Она рассказала сестре о своем разговоре с хозяйкой крайней фермы, и Дельфине это очень не понравилось. Если фермерша повстречает родителей, она наверняка расскажет им про Злючку.

— Правда, — сказала Маринетта. — Об этом я и не подумала.

Сначала девочки ждали, что Злючка вот-вот вернется: за ночь, проведенную в лесу или в поле, обида ее должна была пройти. Но время шло, а ее все не было. Коровы волновались вместе с пастушками и даже перестали жевать. К полудню уже не было никакой надежды. Наспех перекусив, сестренки решили пойти в лес искать Злючку. Им очень не хотелось верить, что корову украли, — как знать, может, она искала ночлег и просто заблудилась.

— Вы останетесь здесь одни, — сказала Дельфина коровам. — Можно было бы оставить с вами пса, но он нам будет нужнее в лесу. Пожалуйста, ведите себя как следует. Не ходите в клевер и не подходите к речке, пока нас нет.

— Не беспокойтесь, — обещали коровы. — Можете на нас положиться. Ни в клевер, ни к речке мы не пойдем. Не хватало еще, чтобы мы прибавили вам хлопот, — у вас их и так предостаточно.

Девочки дошли по берегу реки до леса и долго-долго бродили там. Пес носился повсюду, обнюхивал тропинки, рыскал по кустам и оврагам. Но сколько они ни искали, сколько ни звали Злючку, все без толку. Они расспросили всех лесных жителей — кроликов, белок, косуль, соек, ворон, сорок, — но никто ничего не слыхал о заблудившейся корове. Один ворон услужливо взялся слетать на другой конец леса, но и там о пропавшей корове ничего не знали. Продолжать поиски не имело смысла. В лесу Злючки явно не было.

Расстроенные, Дельфина и Маринетта повернули назад. Было уже четыре часа дня, вряд ли Злючка могла найтись до вечера.

— Придется снова разыгрывать вчерашнюю комедию, — вздохнул пес. — И, верно, мне опять перепадет парочка хороших пинков.

На лугу их ждал новый жестокий удар. Коров нигде не было. Все стадо исчезло, ушло неизвестно куда. Этого девочки не выдержали и расплакались. Пес, понимавший, что теперь он до конца жизни будет получать одни пинки, тоже не удержался от слез. Делать на лугу больше было нечего, и они скрепя сердце поплелись домой.

Цыган около кибитки не было, это выглядело довольно подозрительно.

На вопрос Дельфины и Маринетты фермерша ответила, что понятия не имеет, куда могли подеваться коровы, но намекнула, что это отлично известно цыганам. У нее тоже вчера пропал цыпленок и не вернулся, и она уверена, что он тут, неподалеку, если, конечно, его еще не съели.

Родителей дома не было. У ворот сестер поджидали селезень, кот, петух с курами, гуси и свинья — всем не терпелось узнать, нашлась ли Злючка, когда же они увидели, что девочки с псом идут домой без стада, то страшно удивились. Известие об исчезновении коров всех ошеломило. Гуси запричитали, куры суматошно забегали, свинья завизжала как резаная, а петух из сочувствия к псу, на которого было жалко смотреть, вдруг залаял. Кот, кусавший себе губы, чтобы скрыть волнение, проглотил собственный ус и чуть не подавился. А девочки среди этой шумной скорби снова разрыдались, отчего горестный хор стал еще громче. Только селезень оставался невозмутимым. Он видывал кое-что и похуже.

— Что толку реветь, — утихомиривал он животных и, добившись тишины, сказал: — Если родители вернутся, как вчера, когда будет уже темно, все можно уладить, только надо, не теряя времени, приготовиться к их приходу.

Он подробно объяснил, кто что должен делать, и еще проверил, все ли поняли. Свинья еле дослушала селезня и все порывалась перебить его.

— Все это прекрасно, — сказала она наконец, — но есть кое-что и поважнее.

— Что же, скажи на милость?

— Найти коров.

— Да, — вздохнули Дельфина и Маринетта, — но как?

— Я берусь отыскать их, — заявила свинья. — Предоставьте все мне, и завтра к полудню коровы будут найдены.

С месяц тому назад свинья подружилась с собакой-ищейкой, приезжавшей в их деревню вместе с хозяином на лето. Наслушавшись о ее детективных приключениях, свинья мечтала сама совершать такие же подвиги.

— Я примусь за дело с самого утра. Кажется, я уже напала на след. Только достаньте мне, пожалуйста, накладную бороду.

— Накладную бороду? — удивились Дельфина и Маринетта.

— Чтобы меня не узнали. С накладной бородой я где угодно останусь незамеченной.

Все сошло удачно, как и рассчитывал селезень. Родители пришли поздно, когда уже стемнело. Поговорили с дочками, а потом пошли в хлев, где ничего не было видно.

— Добрый вечер, коровы, — сказали они. — Ну, как прошел день?

И петух, гуси, кот и свинья, спрятавшиеся в коровьих стойлах, ответили им басом:

— Лучше некуда. Теплое солнышко, нежная травка, хорошее общество — что может быть лучше.

— Верно, денек выдался славный.

— Ну, а ты, Рыжуха? — обратились родители к корове, чье стойло занимал кот. — Ты что-то неважно выглядела утром. Наелась ли ты вволю?

— Мяу! — ответил кот, растерявшись от волнения.

Дельфина и Маринетта, стоявшие на пороге, так и задрожали, но кот быстро поправился:

— Кажется, я наступила на хвост коту, ну, да этот дурень сам виноват, нечего вертеться под ногами. Вы спросили, наелась ли я? Еще как! В жизни так не наедалась, как сегодня, аж брюхо по земле тащится.

Родители порадовались такому ответу и уже протянули руки, чтобы пощупать это туго набитое брюхо. Тут бы все и провалилось, если бы не пес: он окликнул родителей из глубины хлева, и они сразу пошли к нему:

— Злючка, милочка ты наша! Прошла ли твоя головка?

— Спасибо, мне гораздо лучше. Но я весь день переживал, что ушла, не попрощавшись с вами.

— Ах ты, золотая коровка, — сказали родители. — Уж как приятно тебя послушать!

Они были так растроганы, что им захотелось обнять Злючку или ласково похлопать ее по спине.

Но не успели они шагнуть на ее подстилку из соломы, как их отвлек шум на другом конце хлева, там, похоже, кто-то дрался.

— Ребра переломаю! — вопил кот коровьим басом. — Усы выдеру этому заморышу!

И отвечал сам себе своим обычным голосом:

— Полегче! Не то, какой я ни заморыш, а научу тебя вежливости.

Родители, конечно, стали спрашивать, что случилось, и свинья ответила им:

— Это кот опять путается под ногами у кота… То есть… это корова… то есть кот…

— В общем все ясно, — перебили ее родители. — Коту здесь делать нечего. А ну, брысь!

Они уже направились к выходу, но вспомнили что-то еще и снова вернулись к Злючке:

— Кстати, скажи-ка, Злючка, не было ли сегодня на лугу каких-нибудь безобразных выходок? Говори все без утайки.

— Честное слово, нет. Сегодня пожаловаться не на что. И даже наоборот, я хотела вам сказать, что пес вел себя на редкость хорошо.

— Надо же!

— Он был такой смирный, такой послушный. И вообще тихо лежал и спал целый день.

— Спал? Ничего себе! Уж не думает ли этот лентяй, что его кормят, чтобы он целыми днями дрых? Ну, мы его проучим!

— Погодите, родители, будьте же справедливы!

— По справедливости он и получит, что заслужил.

Когда родители вошли на кухню, пес лежал, свернувшись, у печки.

— Ну-ка, поди сюда, бездельник, — сказали родители.

Дальше все было как и накануне: девочки стали заступаться за пса, и он отделался парой-другой пинков.

На другое утро все обошлось как нельзя лучше. Родители обычно вставали по петушиному крику. Но селезень велел петуху на этот раз промолчать, и родители проспали дольше обычного за закрытыми ставнями. Девочки тихо оделись, на цыпочках пошли на кухню, сложили в корзинку припасы и так же бесшумно вышли. Свинья, сгорая от нетерпения, дожидалась их во дворе.

— Накладную бороду не забыли? — шепотом спросила она.

Сестренки привязали ей пышную, желтую с рыжеватым отливом бороду из кукурузных метелок, которая доходила ей до самых глаз. Свинья была в восторге.

— Ждите меня на лугу, — сказала она, — к полудню я приведу вам стадо живым или мертвым.

— Лучше все-таки живым, — заметила гусыня.

— Само собой, но факты — вещь упрямая, тут ничего не поделаешь. Впрочем, если мои догадки верны, наши коровы живы-живехоньки.

Свинья дождалась, пока уйдут девочки с псом, а минут через пять сама вышла со двора. Она шла не спеша, делая вид, что просто гуляет, чтобы не привлекать к себе внимания.

Когда родители проснулись, было уже восемь часов. Они не поверили своим глазам.

— Я кукарекал чуть не целый час, — уверял их петух, — а вы никак не вставали. Ну, я и замолчал.

— И девочки не посмели вас разбудить, — сказал селезень. — Они погнали коров на пастбище. Да, чуть не забыл: Злючка просила вам передать, что голова у нее больше не болит.

Никогда в жизни родители не вставали так поздно; с перепугу они решили, что заболели, и не пошли в поле.

Часов в десять, обойдя всю деревню, свинья окольным путем прибежала на луг. Гордо поднятая голова, борода торчком — увидев ее, девочки с надеждой спросили:

— Нашла?

— Конечно. То есть я знаю, где они.

— Так где же?

— Терпение, — сказала свинья. — Не так быстро. Дайте мне сесть и передохнуть. Я страшно устала.

Она уселась на, траву перед Дельфиной, Маринеттой и псом и сказала, поглаживая копытом бороду:

— На первый взгляд дело представляется весьма запутанным, но по здравом размышлении видно, что оно чрезвычайно простое. Следите за моей мыслью. Если коров украли, значит, это сделали воры.

— Верно, — согласились девочки.

— А все воры, как известно, бывают плохо одеты.

— Чистая правда, — подтвердил пес.

— Значит, встает вопрос: кто у нас в деревне одет хуже всех? Ну-ка подумайте и скажите.

Девочки назвали несколько имен, но свинья с хитрым видом качала головой:

— Не угадали! Хуже всех в округе одеты цыгане, которые третий день стоят табором у дороги. Выходит, наших коров украли они.

— Я так и знала! — в один голос выпалили Дельфина и Маринетта.

— Ну, конечно, — сказала свинья, — теперь вам кажется, что вы сами дошли до истины. Еще немного — и вы забудете, что только моя проницательность открыла вам глаза. Люди неблагодарны. Так уж устроен мир.

Свинья замолчала и помрачнела, но девочки и пес стали осыпать ее похвалами, и она снова оживилась.

— Осталось пойти к ворам, — сказала она, — и заставить их во всем признаться. Это я сделаю запросто.

— Я пойду с тобой, — предложил пес.

— Нет, это дело тонкое. Ты можешь все испортить. И вообще я люблю работать в одиночку.

Она снова пообещала привести стадо к полудню и убежала. Цыган она застала сидящими в кружок и плетущими корзинки. Они действительно были очень плохо одеты, лохмотья едва прикрывали тело. Около кибитки паслась старая кляча, такая же тощая и жалкая, как ее хозяева. Свинья решительно подошла к цыганам и дружелюбно обратилась к ним:

— Привет честной компании!

Цыгане взглянули на нее, и один из них очень сдержанно ответил на приветствие.

— Как ваше здоровье? — спросила свинья.

— Ничего, — ответил цыган.

— А как детки?

— Ничего.

— А как старики?

— Ничего.

— А лошадка как?

— Ничего.

— А коровки?

— Ничего.

На последний вопрос цыган ответил машинально и тут же поправился:

— Что до коров, то за их здоровье можно не опасаться, поскольку их у нас попросту нет.

— Поздно! — торжествующе сказала свинья. — Вы уже признались. Это вы увели коров.

— Это еще как понимать? — спросил цыган, хмуря брови.

— Ну, хватит отпираться, — отрезала свинья. — Отдавайте коров, которых украли, не то…

Но договорить она не успела. Все цыгане вскочили и набросились на нее, не пощадив роскошной бороды, а ее угрозы и негодующие вопли только распаляли их. Свинья насилу вырвалась и, теряя на ходу ниточки из бороды, помчалась прочь. Добежав до крайней фермы, она укрылась там — хозяева охотно пустили ее. Полдень миновал, было уже два часа. Дельфина и Маринетта ждали свинью, изнывая от тревоги, но вместо нее за новостями явился селезень.

Девочки все ему рассказали, объяснили, почему подозрения свиньи пали на цыган, и он, казалось, одобрил ее умозаключения.

— Судить о людях по внешности — это очень мудро. Если только умеешь судить верно, — сказал он. — Что до нашей ищейки, она, я думаю, недалеко и уже нашла Злючку и остальных коров. Пойдемте-ка и мы к ним.

И они все вместе: Дельфина, Маринетта, селезень и пес — отправились к цыганской кибитке. Там никого не было — цыгане ушли в деревню торговать корзинками, которые успели сплести с утра. Селезня их отсутствие нисколько не смутило. Наклонившись к самой земле, он что-то разглядывал.

— Посмотрите на эти желтые ниточки, — сказал он, — вон одна, другая, и еще, и еще… Как будто свинья играла в мальчика с пальчик и нарочно разбрасывала волоски из своей бороды. Интересно, куда приведет нас этот след.

Друзья пошли по пути, отмеченному желтыми волосками, и скоро пришли к крайней ферме. Хозяева были дома.

— Здравствуйте, — сказал селезень. — Я вижу, вы ничуть не похорошели. Как это с такими рожами вас еще не упекли за решетку?

Хозяин с хозяйкой успели только ошарашенно переглянуться, а селезень продолжал, обернувшись к Дельфине и Маринетте:

— Ну-ка, девочки, откройте ворота в хлев, да не робейте. Вы найдете там старых знакомых, которым давно не терпится выйти на свежий воздух.

Хозяева бросились было к хлеву, чтобы помешать сестрам, но селезень предостерег их:

— Если вы хоть пальцем пошевельнете, я велю моему, другу псу разорвать вас в клочья.

Пока пес стерег хозяев, девочки отперли хлев, и тут же во двор вырвались свинья и все стадо коров. Злючка с виноватым видом пряталась среди подруг. Хозяева фермы пристыженно опустили головы.

— Оказывается, вы очень любите животных, — сказал селезень.

— Мы просто пошутили, — стала оправдываться фермерша. — Позавчера Злючка попросила меня приютить ее на два-три дня. Она хотела разыграть девочек.

— Неправда, — вмешалась Злючка. — Я попросила пустить меня только на одну ночь, а на другой день вы меня удержали силой.

— А как попали сюда остальные коровы? — спросила Дельфина.

— Я боялась, что Злючке одной будет скучно. Вот и решила привести ей подруг.

— Она пришла на луг и сказала, что Злючка заболела и зовет нас, — объяснила одна из коров. — Ну, мы поверили ей и пошли, не чуя ничего дурного.

— Вот и я тоже, — сердито буркнула свинья, — не подумала ничего дурного, когда она предложила мне зайти в хлев.

Отчитав хозяев и предсказав напоследок, что рано или поздно им не миновать тюрьмы, селезень увел всех со двора. На дороге они расстались: девочки погнали коров на пастбище, а селезень со свиньей пошли домой. Свинья сокрушенно думала о своей неудаче и о бесполезности самых безупречных рассуждений.

— Скажи мне, селезень, как ты догадался, что коров украли хозяева крайней фермы? — спросила она.

— Нынче утром фермер проходил мимо нашего дома. Родители были во дворе, и он остановился потолковать с ними, причем и словом не обмолвился о пропаже коров, хотя знал об этом от девочек.

— Но он ведь знал, что девочки ничего не сказали родителям и, может, не хотел их выдавать, чтобы их не наказали.

— Обычно ни он, ни его женушка не упускали случая наябедничать на девочек. И вообще, у них вороватые физиономии.

— Ну, это еще ничего не доказывает.

— Доказывает, да еще как. Мне бы и одного этого доказательства хватило, а тут еще волоски из твоей бороды привели к самому хлеву, так что не осталось никаких сомнений.

— А ведь они, — вздохнула свинья, — одеты лучше, чем цыгане.

Когда вечером сестренки пригнали стадо домой, родители были во дворе. Злючка, едва завидев их, рванулась вперед и торопливо заговорила:

— Сейчас я вам все объясню. Это Дельфина и Маринетта виноваты.

И она долго рассказывала о том, как и почему пропала она сама и все стадо. Родители, уверенные, что еще вчера вечером разговаривали с ней и с другими коровами, ничего не поняли. А свинья и коровы стали наперебой говорить, что ничего подобного не было, так что Злючка чуть не задохнулась от возмущения.

— Знаете, — сказал селезень, — вот уже несколько недель у бедной Злючки что-то с головой. У нее просто мания какая-то: ей непременно надо, чтобы девочек и пса каждый день наказывали, вот она и выдумывает невесть что.

— И правда, — сказали родители. — Мы и сами заметили.

С того дня родители перестали верить Злючкиным россказням. А у нее от обиды пропал аппетит, и она почти перестала давать молоко. Так что теперь родители подумывают, не зарезать ли ее на мясо.

пес

Однажды Дельфина и Маринетта возвращались на ферму с покупками для родителей. До дома оставалось пройти совсем немного. В корзинке у них лежали три куска мыла, сахарная голова, телячьи потроха и на пятнадцать су гвоздики. Девочки раскачивали корзину, каждая за свою ручку, и пели веселую песенку. Едва они дошли до припева — «тра-ля-ля, тра-ля-ля-ля», — как вдруг из-за поворота выскочил большой кудлатый пес. Он бежал, не разбирая дороги, вид у него был грозный: пасть оскалена, клыки торчат, язык свисает до самой земли. Вдруг пес резко взмахнул хвостом и рванулся вбок, да так неуклюже, что налетел на дерево у обочины. От неожиданности он попятился и сердито зарычал. Девочки похолодели от страха и прижались друг к другу, чуть не раздавив корзинку.

Маринетта все же продолжала напевать еле слышным дрожащим голоском:

— Тра-ля-ля, тра-ля-ля-ля…

— Не бойтесь, — окликнул их пес, — я вовсе не злой, я добрый. Но меня постигло несчастье — я ослеп.

— Бедный пес! — вскричали девочки. — Как же это случилось?

Пес приблизился к сестрам, дружелюбно виляя хвостом. Потом лизнул им коленки, по-свойски обнюхал корзину и стал рассказывать.

— Со мной приключилось вот что… — начал он, но вдруг остановился. — Давайте присядем, а то меня просто лапы не держат.

Девочки вслед за псом сошли с дороги и уселись на траву, причем Дельфина из предосторожности поставила корзину между ногами.

— Ффу-у, до чего хорошо передохнуть! — вздохнув, сказал пес. — Ну так вот. Прежде чем ослепнуть, служил я поводырем слепому. Еще вчера он держался за эту веревку — видите, у меня на шее. Теперь-то я понимаю, каково ему было бы без помощника… Ведь я выбирал дороги поровнее и покрасивее, где боярышник в цвету. Шли мимо хутора — я говорил: «Вон хутор», и мы сворачивали туда. Крестьяне подавали ему кусок хлеба, мне бросали кость, иногда пускали нас переночевать в амбар. Я защищал его, если мы попадали в переплет, — знаете, что такое откормленные дворовые псы… да и люди не очень-то привечают бедняков. Но я принимал злобный вид, и нас не трогали. Я ведь любого могу напугать, если захочу, смотрите…

И пес грозно заворчал, скаля зубы и бешено вращая глазами. У девочек душа ушла в пятки.

— Не надо больше, — попросила Маринетта.

— Да я только показать хотел, — смутился пес. — В общем я служил хозяину верой и правдой. Еще он любил поболтать со мной. За беседой и время идет быстрее, хотя какой из меня, пса, собеседник…

— Да что вы, вы говорите ничуть не хуже человека.

— Вы очень любезны, — ответил пес. — Боже, как вкусно пахнет ваша корзинка!.. Да, о чем бишь я?.. А, о хозяине! Я всячески старался скрасить ему жизнь, однако угодить не мог никак. Из-за сущих пустяков он то и дело награждал меня пинками. Поэтому вообразите мое удивление, когда позавчера он ни с того ни с сего приласкал меня и заговорил со мной дружелюбно. Признаться, я был в восторге. Для меня нет на свете ничего слаще ласки, лишь она дает истинное счастье. Погладьте меня, пожалуйста…

Пес подставил сестрам кудлатую голову. Девочки погладили его, и пес завилял хвостом, тоненько поскуливая от удовольствия.

Затем он вернулся к своему рассказу.

— Как ни приятны ваши ласки, но закончить мою историю нужно. Умаслив меня и так и эдак, хозяин вдруг спрашивает: «Пес, не возьмешь ли себе мою беду, мою слепоту?» Этого я, конечно, не ожидал. Взять себе его беду! Тут и закадычнейший друг растеряется. Думайте обо мне что хотите, но я отказался.

— Ну, еще бы! — вскричали девочки. — И правильно!

— Вы бы отказались? Нет, а меня мучили угрызения совести, что я не сразу согласился.

— Не сразу?.. Неужели вы все-таки…

— Погодите! На следующий день хозяин был еще обходительнее, чем накануне. Он ласково меня гладил, а я сгорал со стыда, он клялся сделать меня счастливейшим из псов, водить по дорогам, как водил его я, и защищать от обидчиков, как я, бывало… Но едва я взял себе его беду, он покинул меня, не молвив ни слова на прощанье. Со вчерашнего вечера я брожу один по полям, по лесам, стукаюсь о деревья, спотыкаюсь о придорожные камни. И вот я почуял слабый запах телятины, а потом услышал вашу песенку и подумал: эти девочки, наверное, меня не прогонят…

— Конечно, нет! — воскликнули сестры. — Мы вам очень рады.

Пес вздохнул и добавил, обнюхивая корзинку:

— К тому же я безумно голоден… Это у вас, наверное, телятина?

— Да, это телячьи потроха, — подтвердила Дельфина. — Но, понимаете, мы купили их для родителей… Они не наши.

— Значит, нечего о них и думать. Ах, все равно потроха, должно быть, очень вкусные! А не пойти ли нам к родителям? Если они не возьмут меня в дом, так, может, хоть косточку дадут, нальют миску супа и пустят переночевать.

Девочки с радостью согласились, хотя не знали, как их встретят родители. Да и с котом надо было считаться — ведь он в доме важная персона, а пес ему вряд ли понравится.

— Пойдемте, — храбро сказала Дельфина, — уж мы постараемся, чтобы вас взяли.

Все трое встали, и вдруг девочки увидели на дороге известного на всю округу разбойника. Он промышлял тем, что подстерегал детей и среди бела дня отбирал у них корзины.

— Разбойник! — ахнула Маринетта. — Пропали наши покупки…

— Не бойтесь, — сказал пес. — Я мигом отобью у него охоту безобразничать.

Злодей спешил к ним навстречу и уже потирал руки, воображая, какими яствами набита заветная корзина, но, поглядев на пса и услыхав его свирепое рычание, решил не лезть на рожон. Он сошел на обочину и приподнял шляпу в знак приветствия. Девочки чуть не расхохотались ему в лицо.

— Не смотрите, что я слеп, — сказал пес, когда разбойник скрылся за поворотом, — я вам еще пригожусь.

Пес был очень доволен. Сестры по очереди вели его за веревку.

— Мы с вами чудесно заживем, — приговаривал он. — А как же вас зовут?

— Мою сестру, что держит веревку, зовут Маринеттой, она посветлей меня.

Пес остановился и обнюхал девочку.

— Прекрасно, — сказал он, — Маринетта. Теперь уж я не забуду.

— А это Дельфина, она постарше.

— Прекрасно, Дельфина, ее я ни с кем не спутаю. Путешествуя с прежним хозяином, я встречал множество девочек, но, должен признаться, никто из них не носил таких прелестных имен — Дельфина и Маринетта.

Сестры залились краской. Пес, конечно, этого не видел и продолжал расточать им комплименты. Он хвалил их также за нежные голоса — и за рассудительность характера: будь иначе, родители вряд ли поручили бы дочкам столь серьезное дело, как покупка телячьих потрохов.

— Не знаю, кто их выбирал, однако уверяю вас, пахнут они божественно…

О чем бы ни зашла речь, пес все сбивался на потроха и готов был превозносить их без конца. То и дело он тянулся к корзине — и, ничего не видя вокруг, только путался в ногах у Маринетты и один раз чуть не повалил ее.

— Послушайте, пес, — урезонивала его Дельфина, — полно мечтать о телячьих потрохах. Честное слово, я с радостью отдала бы их вам, да это попросту невозможно. Что скажут родители, если мы вернемся домой без них?

— Понятно, станут вас бранить…

— И нам придется сказать, что их съели вы; тогда они не пустят вас на ночлег и прогонят прочь.

— А может, и побьют, — вставила Маринетта…

— Вы правы, — в знак согласия кивнул пес, — не подумайте, будто я чревоугодник, я говорю о телячьих потрохах, потому что мне нравится беседовать с вами, а не затем, чтобы их заполучить. Потроха меня ничуть не интересуют. Спору нет, они восхитительны, но в них нет костей. Когда к столу подают телячьи потроха, хозяева наедаются вволю, а пес остается голодным.

Так, разговаривая, девочки и слепой пес дошли до дома. Первым их увидел кот. Он взъярился, выгнул спину дугой, шерсть у него встала дыбом — и пыль взметнулась по полу от удара хвостом. Кот побежал на кухню и сообщил родителям:

— Представляете, девочки привели с собой пса!

— Пса? — удивились родители. — Вот еще недоставало!

Они вышли во двор и убедились, что кот говорит правду.

— Что это за пес? — недовольно спросил отец. — Зачем вы привели его сюда?

— Он слепой, — отвечали дочки, — брел по дороге понуро, стукался головой обо все деревья подряд…

— И пусть его! Вам ведь не велено заводить разговоры с чужими.

Тут пес выступил вперед, поклонился и, обращаясь к родителям, с достоинством произнес:

— Похоже, в вашем доме не найдется места слепому псу. Что ж, не стану докучать хозяевам и пойду себе восвояси. А на прощанье позвольте заметить: какое счастье иметь столь рассудительных и послушных дочерей! Шел я дорогой, конечно, их не видя, и вдруг до меня донесся чудесный аромат телячьих потрохов. Со вчерашнего дня я ничего не ел, и мне очень хотелось их попробовать. Но сестры и близко не подпустили меня к корзинке. Знаете, что они сказали? «Телячьи потроха мы купили для родителей, а раз для родителей, значит, они не для пса». Вот что они сказали. Кто как, а я, стоит встретить таких благоразумных, послушных девочек, забываю о голоде и завидую их родителям…

Мать улыбнулась Дельфине с Маринеттой, да и отцу похвалы пса пришлись по душе.

— Не жалуемся, — ответил он, — дочки у нас хорошие. Я только хотел уберечь их от дурных знакомств, но вашему приходу весьма рад. Вас ждет миска супа, милости прошу на ночлег… Отчего же вы ослепли и отчего бродите по дорогам один-одинешенек?

Пес еще раз поведал, как взял себе беду хозяина, а тот вместо благодарности бросил его на произвол судьбы. Родители слушали внимательно, не скрывая волнения.

— Вы — лучший пес на свете! — воскликнул отец. — Увы, хозяин воспользовался вашей добротой. Но милосердие достойно награды, и я хочу вам помочь. Оставайтесь в доме. Я выстрою для вас отличную конуру, да и в супе нет недостатка, не говоря уже о костях. Вы много путешествовали на своем веку, и послушать рассказы о городах и весях, в которых вы побывали, нам будет полезно.

Девочки зарделись от удовольствия. Вся семья радовалась решению отца, растрогался и кот: шерсть у него на спине улеглась, он не шипел и поглядывал на пса приветливо, не то что раньше.

— Вот оно, счастье, — вздохнул пес. — Я не надеялся найти у людей радушный прием, особенно после того, как меня обманул хозяин.

— Ваш хозяин плохой человек, — сказал отец. — Злой, самовлюбленный и неблагодарный. Пускай обходит наш дом стороной, иначе неприятностей не оберется.

Пес покачал головой и печально произнес:

— Хозяин и так наказан. Не то чтобы его мучили угрызения совести из-за меня, нет. Но он трудиться не любит, а теперь он зрячий и должен сам зарабатывать на хлеб и наверняка жалеет о прекрасных днях, когда можно было бездельничать и жить милостыней. Признаюсь, меня тревожит его судьба, ведь он лентяй, каких поискать.

Кот фыркнул. Что за глупый пес, беспокоится о хозяине, который его бросил! Родители так прямо и сказали:

— Да, пес, видно, беда вас ничему не научила.

Пес смутился и приуныл. Но девочки обняли его за шею, и Маринетта крикнула, глядя коту в глаза:

— Просто он добрый! А ты, кот, лучше не фыркай, а сам попробуй быть добрым!

— И когда мы с тобой играем, — прибавила Дельфина, — не царапайся!

— Помнишь, вчера?

Коту стало стыдно. Он поплелся к дому, бормоча, что это несправедливо, ведь он царапается в шутку или вовсе нечаянно, и вообще неизвестно, кто из них добрее — он или пес.

Девочки очень полюбили пса. Собираясь за покупками, всегда звали его:

— Пойдешь с нами?

— Да, да, скорее несите ошейник!

Дельфина надевала псу ошейник, Маринетта бралась за веревку (или наоборот), и все трое отправлялись за покупками.

По дороге девочки описывали псу то, чего он не видел: вот пасется на лугу стадо коров, вот плывет по небу облако… Случалось, они путали что-нибудь, например, названия птиц, и пес переспрашивал:

— А какого цвета эти птицы?

— У самой большой спинка желтая, крылья черные, а хвост черный с желтым.

— Тогда это иволга. Слушайте, сейчас она запоет…

Иволга далеко не всегда была в настроении, но пес так хотел, чтобы девочки услышали ее пение, что запевал сам. Правда, у него получалась не песня иволги, а лай, и это было ужасно смешно — они даже останавливались, чтобы нахохотаться всласть.

А если на опушку выбегали лиса или заяц, тут уж пес, опустив голову и принюхавшись, говорил девочкам:

— Пахнет зайцем… Взгляните-ка во-он туда…

Смех не умолкал всю дорогу. Они придумали игру — кто быстрее допрыгает до ближайшего дерева, поджав ногу, — и каждый раз выигрывал пес, ведь он-то бежал на трех лапах.

— Нечестно, — доказывали девочки, — мы же прыгаем на одной ноге!

— Подумаешь, — отвечал пес. — С вашими ножищами это пара пустяков!

Коту не нравилось, что пса берут за покупками. Он с удовольствием полеживал бы целыми днями у приятеля между лапами да мурлыкал. Пока Дельфина с Маринеттой учились в школе уму-разуму, кот и пес ни на минуту не разлучались. В ненастные дни они сидели в конуре, болтали или просто дремали, прижавшись друг к другу. А в хорошую погоду псу никак не сиделось на месте.

— Эй, лежебока, вставай, — звал он, — побегаем, погуляем!

— Мур-р, мур-р… — сонно жмурился кот.

— Пойдем, пойдем! Будешь показывать мне дорогу.

— Мур-р, мур-р… — сонно жмурился кот — на самом деле он и не думал спать.

— Притворяешься? Я ведь знаю, ты не спишь. А, вот в чем дело… ну, иди!

Пес наклонялся, кот взбирался ему на спину, усаживался поудобнее, и они шли побродить по окрестностям.

— Прямо… — говорил кот. — Теперь налево… Ты не устал? Я могу спрыгнуть…

Пес уставал редко: ему совсем не тяжело было возить на себе кота. Гуляя по лугам и полям, они беседовали о домашних событиях, о сестрах, о родителях. Кот стал добрым, хотя ему случалось иногда царапнуть то Дельфину, то Маринетту. И он с неизменной заботой осведомлялся у пса, доволен ли тот своей жизнью, хорошо ли ел и спал.

— Тебе нравится у нас в доме, пес?

— О да! — вздыхал пес. — Жаловаться не приходится, все очень добры ко мне…

— Значит, да? А мне кажется, ты чего-то недоговариваешь.

— Нет, уверяю тебя! — возражал пес.

— Жалеешь хозяина?

— Нет, по правде говоря… сержусь на него… Я счастлив, меня окружают друзья, но все-таки приятнее своими собственными глазами глядеть на белый свет…

— Разумеется, — вздыхал и кот, — разумеется…

Прошло несколько дней, и девочки опять собрались за покупками. Услыхав, что они зовут с собой пса, кот разворчался: могли бы пойти и одни, им забава, а каково слепому псу брести по дороге. Девочки засмеялись, и Маринетта предложила коту присоединиться к ним, но тот, смерив ее взглядом, надменно отвечал:

— Мне ли, коту, ходить за покупками!

— Я думала, тебе будет приятно… — сказала Маринетта. — Ну, если хочешь, оставайся!

Дельфина пожалела насупившегося кота и нагнулась было его погладить, но тот царапнул ее — и сильно, до крови. Маринетта вспылила и бросилась на выручку к сестре — дернула обидчика за усы:

— В жизни не видела такого злюки!

— Ах, вот как? — не растерялся кот. — Получай по заслугам!

— Ай, — вскрикнула Маринетта, — он и меня царапнул!

— Да, царапнул, а еще скажу родителям, что ты меня таскала за усы, пусть ставят тебя в угол!

И кот опрометью кинулся бежать к дому. Пес не видел случившегося — и, слушая жалобы девочек, едва верил своим ушам.

— Какой ты противный, кот, я и не подозревал! Наверное, девочки правы, ты и в самом деле злюка. Мне очень, очень жаль… Пойдемте, пусть злится, а нам пора за покупками.

От стыда кот потерял дар речи и не успел попросить прощения. Пес уже издалека обернулся и повторил:

— Мне очень, очень жаль.

Кот стоял посреди двора и предавался мрачным раздумьям. Теперь он понимал, что вел себя плохо: не надо было царапаться.

Но самое печальное — пес не хочет с ним дружить и считает его злюкой. Огорченный кот забрался на чердак и просидел там целый день. «Я ведь добрый, — успокаивал себя кот, — и царапался так, для острастки. К тому же я раскаиваюсь, значит, я и вправду добрый. Но как доказать это псу?» Вечером, когда девочки вернулись домой, кот решил не напоминать о себе и остаться наверху. Выглянув из чердачного окошка, он заметил — пес ходит кругами по двору и принюхивается.

— Что-то я кота не слышу и не чую, — сказал сестрам пес. — Вы его не видели?

— Нет, — отвечала Маринетта, — и не хотим видеть. Злюка он, да и только!

— Правда, — вздохнул пес, — чистая правда, утром он вел себя из рук вон плохо.

Кот совсем приуныл. Высунуть бы голову в окошко и крикнуть: «Неправда! Я добрый!» Но он не посмел, к тому же пес вряд ли поверит… Ночью кот не сомкнул глаз, его терзали угрызения совести. Едва рассвело, он слез с чердака и с побитым видом — глаза заплаканные, усы жалко свисают книзу — поплелся к конуре. Присев рядышком, кот робко позвал:

— Пес, здравствуй… это я, кот…

— Здравствуй, здравствуй, — хмуро проворчал пес.

— Наверное, ты плохо спал ночью? Отчего ты грустишь?

— Нет, спал я хорошо… но каждое утро, стоит мне проснуться, я вспоминаю, что ничего не вижу, вот и грущу.

— Да-да! — встрепенулся кот. — Жалко мне тебя, пес. Отдай мне свою беду, возьму-ка я твою слепоту и помогу тебе, как ты помог хозяину.

От неожиданности и волнения пес не мог вымолвить ни слова, бедняга растрогался до слез.

— Кот, ты очень добрый… — залепетал он. — Не стоит… ты слишком добр…

Кот, слушая эти слова, просто таял от счастья. Он никогда не думал, что быть добрым так приятно.

— Что ж, — повторил он, — я забираю твою беду.

— Нет, нет, — упирался пес, — знаешь, мне стыдно…

Он отбивался, уверял, будто привык к своему горю, да и друзья не дают скучать. Но кот наседал:

— Тебе, пес, глаза нужны для дела. А мне они зачем? Сам посуди, ведь я ленив, дремлю себе на солнышке или у камелька. И глаза у меня все время закрыты. Я ослепну — и даже не замечу!

Он так настаивал, так просил пса уступить, что тот в конце концов сдался. Поменялись прямо в конуре, не откладывая. И пес тут же закричал на весь двор:

— Кот у нас добрый! Кот у нас добрый!

Девочки выбежали из дома и, узнав, в чем дело, со слезами на глазах бросились обнимать кота.

— Ах, какой ты добрый! — твердили они. — Кикой ты добрый!

А кот умилялся своей доброте, забыв, что ослеп.

Пес теперь был всегда занят — глядел в оба, про отдых и думать забыл, в конуру заползал на часок после обеда, а потом только к ночи. Он стерег стадо, провожал хозяев на работу в лес и в поле, частенько его брали на прогулку… Нет, пес вовсе не жаловался, наоборот: впервые в жизни ему улыбнулось счастье. Вспоминая прежнего хозяина и горькие скитания по селам и проселкам, он благодарил судьбу за то, что попал на ферму. Жалел пес об одном — почти не оставалось времени побыть с котом, отплатить ему добром за добро. Правда, по утрам пес вставал спозаранку и гулял с другом по окрестным полям. Кот любил эти минуты больше всего на свете. Пес, бывало, перескажет ему домашние дела, вспомнит его доброту, пожалеет. Кот отвечает: ладно, мол, и говорить об этом не стоит, а сам тоскует — стать бы снова зрячим. С тех пор как он ослеп, девочки почти позабыли о нем. Иногда сажают на колени, гладят, но ведь гораздо веселее прыгать и скакать вместе с псом! А в какую игру принять бедного слепого кота?

Но кот ни на кого не держал зла. Его друг счастлив — это главное. Кот ведь очень добрый. Днем перемолвиться словом не с кем, вот он и дремлет на солнышке или у камелька и мурлычет себе:

— Мур-р… Я так добр-р… Мур-р… Я так добр-р…

Однажды летним утром кот совсем разомлел от жары и улегся в тенечке — на нижней ступеньке лестницы, поближе к погребу. Он лежал, по обыкновению мурлыча, и вдруг почувствовал, как возле него шевельнулось что-то мягкое и теплое. И не видя, можно было догадаться — это мышь! Кот схватил ее, мышка замерла от страха и даже не пыталась спастись бегством.

— Отпустите меня, господин кот, — взмолилась она. — Я всего-навсего маленькая мышка, я просто заблудилась…

— Мышка? — протянул кот. — Ну что ж, я тебя съем.

— Господин кот, не ешьте меня, я исполню любое ваше желание.

— Нет, лучше я тебя съем. Хотя, пожалуй…

— Что, господин кот?

— А вот что: я слеп. Возьми-ка мою беду, мою слепоту, тогда отпущу. Бегай по двору, сколько захочешь, я сам стану тебя кормить. В общем стоит согласиться — сейчас ты боишься моих когтей, а тут будешь жить да поживать в довольстве и покое.

Мышь призадумалась и попросила кота немножко подождать. Он добродушно отвечал:

— Разумеется, милая мышка, сначала как следует подумай. Я никуда не тороплюсь, что мне минута-другая? Решай сама, тебе выбирать.

— Но если я скажу «нет», вы меня съедите? — уточнила мышь.

— Без сомнения, милая мышка, без сомнения.

— Ах, лучше уж лишиться зрения, чем жизни!

Днем Дельфина с Маринеттой пришли из школы и очень удивились: кот лежал во дворе, и между его лапами преспокойно прогуливалась мышка.

Они удивились еще больше, когда узнали, что мышка ослепла, а кот прозрел.

— Это чудесное существо, — растроганно проговорил кот, — у нее доброе сердце. Заботьтесь о ней хорошенько.

— Не волнуйся, — отвечали сестры, — ей ни в чем не будет отказа. Мы вкусно накормим ее, а на ночь устроим ей постельку.

Пес тоже страшно обрадовался, что кот избавился от слепоты.

— Кот совершил доброе дело, — провозгласил он, — а добрые дела достойны награды!

— Да-да, — подхватили девочки, — он совершил доброе дело…

— Да-да, — замурлыкал кот, — доброе дело…

— А я? — пропищала мышка. — Как же я?..

Теплым воскресным вечером пес с котом дремали бок о бок в конуре, а Дельфина и Маринетта выгуливали мышку. Вдруг пес, принюхиваясь и рыча, привстал — видно, почуял на дороге чужого, потом вскочил и побежал к воротам. Мимо фермы, еле волоча ноги, тащился худой бродяга в отрепьях. Он бросил взгляд на двор, заметил пса и вздрогнул от неожиданности. Собравшись с духом, бродяга подошел поближе и прошептал:

— Пес, обнюхай меня… Узнаешь?

— Узнаю, — грустно склонил голову пес. — Вы мой прежний хозяин.

— Я дурно поступил с тобой… Если бы ты знал, как горько я раскаиваюсь, то, наверное, простил бы меня…

— Я вас прощаю, но лучше уходите.

— Стоило мне стать зрячим, как горести посыпались на меня ворохом, — не унимался бродяга. — Я ленив, к работе не приучен — только раз в неделю и поем досыта. А вот прежде работы не знал: крестьяне кормили меня, поили, жалели… Помнишь? Мы с тобой были счастливы… Хочешь, пес, я возьму обратно злую беду, твою слепоту, и ты снова будешь водить меня по дорогам?..

— Может, вы и были счастливы, а я нет, — возразил пес. — За усердие и дружбу я получал лишь пинки да тычки. Вы дурной человек. Теперь я это понимаю: новые мои хозяева — хорошие. Зла держать не привык, но поводырем вам служить не стану. И не беспокойтесь — я не слеп. Выручил меня из беды кот, добрый друг, а потом…

Бродяга, не дослушав, в сердцах ругнул пса и поспешил к нежившемуся на солнышке коту. Ласково погладив его по спинке, он вкрадчиво заговорил:

— Бедняжка, бедняжка, ах, какая жалость…

— Мур-р, — невозмутимо отвечал кот.

— Конечно, ты не прочь опять увидеть белый свет… Давай я возьму себе твою беду, твою слепоту, а за это ты будешь водить меня по дорогам.

Кот сверкнул глазами и без обиняков заявил:

— Был бы я слеп, может, еще подумал бы, но мою беду взяла мышка. Она очень добрая, расскажите ей, в чем дело, и она вам поможет. Да вот она, спит на камушке после прогулки с девочками.

Бродяга колебался, однако работа ради куска хлеба ничуть его не влекла и лень одолела так крепко, что он не устоял. Наклонившись над камнем, бродяга тихонько заговорил:

— Мышка, мышка, плохо тебе живется…

— О да! — вздохнула мышь. — Девочки очень милые, пес тоже, но я хотела бы своими глазами видеть белый свет…

— Я могу взять себе твою беду.

— Что ж, я согласна.

— А ты за то мне послужи: привяжем тебе на шею веревочку и будешь водить меня по дорогам.

— Дело нетрудное, — сказала мышь. — Куда скажете, туда и поведу.

Дельфина, Маринетта, кот и пес стояли у ворот и глядели на удалявшегося бродягу с мышью. Двигался он медленно, неверными шагами: ведь мышка была малюсенькая, веревка не натягивалась, и к тому же от малейшего рывка мышка вертелась веретеном, а слепой ничегошеньки не замечал. Девочки с котом ахали от жалости и страха. Пес дрожал, словно в лихорадке, — слепой шатался, спотыкался на каждом шагу. Сестры держали пса за ошейник, гладили его по кудлатой голове, но он вдруг вырвался и стремглав бросился к хозяину.

— Пес! — закричали Дельфина и Маринетта.

— Пес! — закричал кот.

Но пес летел, будто не слышал их. А когда слепой привязал к его ошейнику веревку, он привычно затрусил вперед и даже не обернулся, чтобы не видеть, как плачут девочки и его верный друг кот.

краски

Однажды утром в каникулы Дельфина и Маринетта сидели на лужайке за фермой, разложив коробки с красками.

Краски были совсем новенькие. Дядя Альфред подарил их накануне Маринетте за то, что ей исполнилось целых семь лет, и девочки спели ему в знак благодарности песенку о весне. Дядя Альфред, уходя, тоже распевал от счастья, но о родителях этого нельзя было сказать. Весь вечер они не переставали ворчать:

— Скажите на милость! Краски! Это нашим-то двум шалопайкам! Чтобы они заляпали всю кухню и перепачкали платья! Краски! Мы что, художники? Во всяком случае, завтра вы мазней заниматься не будете. Мы уйдем на работу в поле, а вы соберете бобы на огороде и нарежете клевер для кроликов.

Пришлось девочкам скрепя сердце пообещать, что они будут работать, а к краскам даже не притронутся. На следующее утро родители ушли, а девочки отправились в огород собирать бобы. По дороге они встретили селезня, который, конечно, сразу заметил их печальные лица. Это был очень отзывчивый селезень.

— Что с вами? — спросил он.

— Ничего, — ответили девочки, но Маринетта всхлипнула, и Дельфина тоже. Селезень продолжал ласково расспрашивать, и они рассказали ему все: и про новые краски, и про бобы, которые надо собрать, и про клевер, который надо нарезать. Тем временем пес и свинья, слонявшиеся неподалеку, тоже подошли послушать, и все трое пришли в негодование.

— Это возмутительно! — сказал селезень. — Что за несправедливость! Но вы ни о чем не тревожьтесь, идите спокойно рисовать. Я беру на себя бобы, пес мне поможет. Верно, пес?

— Разумеется, — отозвался тот.

— Ас клевером справлюсь я, — сказала свинья. — Нарежу сколько угодно.

Девочки обрадовались. Уверенные, что родители ничего не узнают, они расцеловали своих друзей и отправились с красками на лужайку.

Они набирали в баночку воду, когда к ним подошел ослик.

— Доброе утро, девочки. Что это у вас за коробочки?

Маринетта ответила, что это краски и они собираются ими рисовать.

— Если хочешь, — добавила она, — я нарисую твой портрет.

— О, конечно, хочу, — сказал ослик. — Ведь у нас, животных, нет никакой возможности узнать, какие мы на самом деле.

Маринетта велела ослику повернуться в профиль и взялась за кисть. Дельфина же начала писать портрет кузнечика на травинке. Девочки усердно трудились, молча склонив головки и высунув язык.

Наконец ослик, долго стоявший не шевелясь, не выдержал и спросил:

— Можно посмотреть, что получается?

— Подожди, — ответила Маринетта, — дай я только уши дорисую.

— Конечно, конечно. Не спеши. Кстати, раз уж речь зашла об ушах, я хотел тебе сказать… Они у меня, конечно, длинные, но все-таки не настолько.

— Да не волнуйся, я делаю все, как надо.

Между тем Дельфину постигла неудача. Изобразив кузнечика и травинку, она обнаружила, что для большого листа бумаги рисунок мелковат, и решила прибавить фон — зеленую лужайку. К несчастью, кузнечик и лужайка оказались одного цвета, так что все слилось, и от кузнечика ничего не осталось. Это было очень досадно.

Закончив портрет ослика, Маринетта пригласила его посмотреть, и он с готовностью поспешил к ней. То, что он увидел, оказалось для него неожиданностью.

— Как мало мы себя знаем, — произнес он с грустью в голосе. — Никогда бы не подумал, что у меня бульдожья голова.

Маринетта покраснела, а ослик продолжал:

— Вот и уши тоже… Мне часто говорили, что они у меня длинные, но я и предположить не мог, что такие уж здоровенные.

Маринетта совсем смутилась и покраснела еще больше. В самом деле, уши на портрете занимали примерно столько же места, сколько все туловище. Ослик продолжал уныло разглядывать свой портрет, и вдруг его передернуло.

— Что это значит? — воскликнул он. — Ты нарисовала мне всего две ноги!

Тут Маринетте было что возразить, и она уверенно ответила:

— Как же иначе? Ведь я видела только две ноги! Не могу же я рисовать больше ног, чем вижу.

— Все это, конечно, прекрасно, но ног-то у меня все-таки не две, а четыре.

— Нет, — вмешалась Дельфина. — В профиль у тебя их только две.

Ослик не стал спорить. Он был уязвлен.

— Что ж, ладно, — пробормотал он удаляясь, — две, значит, две.

— Слушай, ну посуди сам…

— Нет, нет, у меня две ноги, и кончим этот разговор.

Дельфина рассмеялась, и Маринетта тоже, хотя совесть у нее была не совсем чиста. Потом они забыли про ослика и стали думать, кого бы еще нарисовать. Мимо как раз проходила пара волов с фермы — они шли через лужайку на водопой. Это были большие белые волы без единого пятнышка.

— Доброе утро, милые. Что это у вас за странные коробочки?

Дельфина и Маринетта сказали, что это краски, объяснили, для чего они нужны, и волы спросили, не согласятся ли девочки написать их портрет. Дельфина, наученная неудачей с кузнечиком, покачала головой.

— Это невозможно. Вы белые, значит, того же цвета, что и бумага. Белого на белом просто не будет видно. Получится, что вас как будто и не существует вовсе.

Волы посмотрели друг на друга, и один из них холодно сказал:

— Что ж, раз не существует, всего доброго!

Девочки растерялись. Но тут они услышали за спиной громкие голоса: к ним приближались лошадь и петух, переругиваясь на ходу.

— Да, да, — кипятился петух, — я полезнее вас и к тому же умнее. И пожалуйста, без этих усмешечек, а не то я задам вам хорошую трепку.

— Куда тебе, сморчок! — отозвалась лошадь.

— Сморчок? Да вы и сами-то не больно велики! Берусь доказать вам это хоть сейчас!

Девочки хотели вмешаться, но унять петуха было не так-то просто.

Все уладила Дельфина, предложив спорщикам их нарисовать. Она занялась лошадью, а Маринетта приступила к портрету петуха. Казалось, мир восстановлен. Петуху очень нравилось позировать: он высоко задрал голову, вскинул гребешок, надул зоб и распушил самые яркие перья. Но не разглагольствовать он не мог.

— Как, должно быть, приятно писать мой портрет! — заявил он Маринетте. — Ты правильно сделала, что выбрала именно меня. Не хочу хвастаться, но, право же, перья у меня изумительных оттенков.

Он долго расхваливал на все лады свое оперение, гребешок, хвост, а потом добавил, скосив глаза на лошадь:

— Каждому ясно, что я просто создан для того, чтобы с меня писать портреты, не то что некоторые убогие создания с унылой одноцветной шкурой.

— Только мелким тварям подобает быть такими пестрыми, — сказала лошадь. — Ведь иначе их вообще никто не заметит.

— Сами вы тварь, — вскричал петух, взъерошившись, и разразился проклятиями и угрозами, которые ничего, кроме усмешки, вызвать у лошади не могли.

Девочки между тем с жаром отдались работе. Вскоре оба натурщика были приглашены полюбоваться своими портретами. Лошадь в целом осталась довольна. Дельфина нарисовала ей прекрасную гриву, на диво длинную и всклокоченную, торчавшую в разные стороны, как колючки дикобраза, и густой хвост, где некоторые волоски не уступали по толщине и изяществу рукоятке заступа. К тому же, поскольку лошадь позировала в три четверти, ей повезло, и все четыре ноги у нее оказались на месте.

Петуху тоже не на что было жаловаться. Однако он не постеснялся заявить, будто хвост его на рисунке напоминает старую швабру. Но тут лошадь, созерцавшая в это время свой собственный портрет, перевела взгляд на портрет петуха и сделала открытие, наполнившее ее душу горечью.

— Как я погляжу, — сказала она, — петух у вас получился выше ростом, чем я?

И вправду, у Дельфины, по-видимому, сбитой с толку своим первым опытом с кузнечиком, лошадь занимала меньше половины листа, тогда как петух, написанный Маринеттой широкими мазками, занимал весь лист целиком.

— Петух больше меня! Нет! Это уж слишком!

— Конечно, я больше, любезная, — злорадствовал петух. — Как же иначе? Вы что, с луны свалились? Я лично это всегда знал, без всяких портретов.

— Пожалуй, так оно и есть, — сказала Дельфина, сравнив оба рисунка. — Ты получилась меньше петуха. Я и не заметила, но это не имеет никакого значения.

Девочка слишком поздно поняла, что лошадь обиделась. Она повернулась спиной и, когда Дельфина окликнула ее, сухо ответила, даже не оглянувшись:

— Ну, конечно, разумеется! Я меньше петуха, и это не имеет никакого значения.

Не слушая оправданий, она пошла прочь, а следом, на некотором расстоянии, шествовал петух, выкрикивая на каждом шагу: «Я больше! Я больше!»

В полдень, вернувшись с поля, родители нашли дочек на кухне и первым делом осмотрели их фартучки. По счастью, Дельфина и Маринетта были осторожны с красками и не посадили на одежду ни одного пятнышка. Родители спросили, чем они занимались все утро, и девочки ответили, что они нарезали целый ворох клевера для кроликов и собрали две полные корзины бобов. Родители проверили, не обманывают ли их дочки, и заулыбались от удовольствия. Правда, вздумай они взглянуть на бобы повнимательнее, то, к своему удивлению, обнаружили бы там клочья собачьей шерсти вперемешку с утиными перышками, но, по счастью, им это не пришло в голову. Девочки никогда еще не видели их в таком хорошем настроении, как в тот день за обедом.

— Мы вами очень довольны! — сказали они Дельфине и Маринетте. — Вы потрудились на славу — и бобов собрали много, и у кроликов теперь есть клевер по меньшей мере дня на три. Раз вы так хорошо поработали…

Тут под столом кто-то фыркнул. Наклонившись, родители обнаружили там пса, который, казалось, поперхнулся.

— Что с тобой?

— Ничего, ничего, — ответил пес (он просто не мог удержаться от смеха, и девочки ужасно испугались). — Пустяки! Наверное, кусок не в то горло попал. Сами знаете, как это бывает. Думаешь, будто попало в то горло…

— Ладно, — сказали родители, — не нужно подробностей. Так о чем мы говорили? Ах да! Вы славно потрудились…

И опять кто-то фыркнул, но уже потише, со стороны входной двери, к которой они сидели спиной. Это селезень просунул голову в открытую дверь и, услышав слова родителей, тоже прыснул со смеху. Не успели родители обернуться, как селезень исчез, но девочек бросило в жар.

— Это, наверное, дверь от сквозняка скрипнула, — сказала Дельфина.

— Возможно, — отозвались родители. — На чем же мы остановились? Да, на клевере и бобах. Мы гордимся вами. Это настоящее счастье — иметь таких послушных и трудолюбивых дочерей. Вы будете вознаграждены. Вы же понимаете, что мы вовсе не собирались отбирать у вас краски насовсем. Мы просто хотели проверить, действительно ли вы такие умненькие и старательные. И мы остались довольны. За это разрешаем вам рисовать весь вечер.

Девочки пролепетали «спасибо», но так тихо, что на другом конце стола их было едва слышно. Однако родители от радости не обратили на это внимания и до конца обеда пели, смеялись и загадывали загадки.

— Две сестрицы убегают, две сестрицы догоняют, по дороге кувырком, все бегом, бегом, бегом. Что это такое?

Девочки делали вид, будто думают, но воспоминания о минувшем утре и угрызения совести мешали им сосредоточиться.

— Не знаете? Но ведь это же так просто! Что, сдаетесь? Так вот, это колеса телеги: задние гонятся за передними. Ха-ха-ха!

Родители просто корчились от смеха. После обеда девочки остались мыть посуду, а родители пошли в хлев отвязывать ослика, чтобы отправиться в поле.

— Ну, ослик, пора на работу!

— Мне очень жаль, — ответил ослик, — но у вашего покорного слуги всего две ноги.

— Две ноги? Что ты плетешь?

— Увы, это так. Две ноги. Я буквально еле стою. Не понимаю, как это вы, люди, обходитесь двумя ногами.

Родители подошли к ослику и увидели, что у него и вправду две ноги: одна спереди, другая сзади.

— Что за странности? Ведь еще сегодня утром у тебя все четыре ноги были на месте. Гм! Ладно, пойдем проведаем волов.

В хлеву было темно, и поначалу они ничего не могли разглядеть.

— Ну что, волы! — крикнули родители издали. — Придется, значит, вам отправляться с нами в поле.

— Это совершенно исключено, — ответили два голоса из темноты. — Нам очень неприятно вас огорчать, но мы не существуем.

— Не существуете?

— Посмотрите сами.

Подойдя поближе, родители увидели, что в стойле, где раньше стояли волы, теперь пусто. На ощупь тоже ничего обнаружить не удалось, кроме двух пар рогов, паривших в воздухе на уровне решетки для сена.

— Да что же это творится? С ума можно сойти. Пойдем-ка к лошади.

Лошадь жила в самом дальнем углу, где было темнее всего.

— Ну что, любезная лошадь, готова ли ты идти с нами в поле?

— Я к вашим услугам, — отозвалась лошадь, — но если вы собираетесь меня запрягать, то должна вас предупредить, что я совсем крошечная.

— Ну вот! Еще одна! Совсем крошечная!

Заглянув в угол, родители так и ахнули. В полумраке, на желтой соломенной подстилке они увидели малюсенькую лошадку, ростом вдвое меньше петуха.

— Я очень изящна, не правда ли? — сказала лошадь с некоторой язвительностью.

— Какое несчастье, — простонали родители. — Такая была прекрасная скотина и так хорошо работала! Но как же это случилось?

— Не знаю, — ответила лошадь уклончиво, что сразу заставило родителей насторожиться. — Просто ума не приложу.

Родители спросили ослика и волов, и они, ответили то же самое. Родители почувствовали, что от них что-то скрывают. Они вернулись на кухню и подозрительно уставились на Дельфину и Маринетту. Когда на ферме творились вещи не совсем обычные, они первым делом накидывались на дочек.

— Ну-ка, отвечайте, — грозно прорычали родители. — Что здесь произошло, пока нас не было дома?

Девочки так перепугались, что не могли ничего выговорить и только замотали головами. В ярости колотя кулаками по столу, родители закричали:

— Будете вы отвечать или нет, скверные девчонки?!

— Бобы, мы собирали бобы… — с трудом выдавила из себя Дельфина.

— Резали клевер… — прошептала Маринетта.

— А как случилось, что у осла осталось всего две ноги, волы исчезли, а наша прекрасная крупная лошадь стала величиной с крольчонка?

— Да, как это случилось? Сейчас же говорите правду!

Девочки еще не знали этих ужасных новостей и были поражены, но они-то сразу поняли, что произошло: они вложили в рисование столько пыла, что портреты подействовали на натурщиков, — с начинающими художниками такое не редкость. Ослик, волы и лошадь приняли все слишком близко к сердцу, вернулись в стойло обиженными и так долго пережевывали все подробности случившегося, что и вправду стали такими, как их изобразили. И наконец, девочки понимали, что все обернулось так страшно из-за того, что они не послушались родителей. Они уже готовы были броситься на колени и во всем признаться, но тут заметили в приоткрытую дверь селезня, который энергично мотал головой и подмигивал им. Слегка приободрившись, они пробормотали, что во всем этом ровно ничего не понимают.

— Вы просто уперлись, — сказали родители. — Что ж, упирайтесь и дальше. А мы пошли за ветеринаром.

Девочки задрожали от страха. Ветеринар был человеком на редкость проницательным. Можно было не сомневаться, что, осмотрев у животных белки глаз и ощупав им ноги и брюхо, он непременно узнает правду. Девочки живо представили, как он говорит: «Так, так, по-моему, причина болезни — рисование. Сегодня здесь никто, случайно, не рисовал?» И все сразу станет ясно.

Родители ушли. Дельфина рассказала все селезню и объяснила, почему следует так опасаться ученого ветеринара. Селезень проявил редкостное присутствие духа.

— Не будем терять времени, — сказал он. — Берите краски и выводите животных на лужайку. Что рисование испортило, рисование же и исправит.

Сначала девочки вывели ослика, что было непросто: он с большим трудом ковылял на двух ногах, то и дело теряя равновесие, а на лужайке пришлось подставить ему под брюхо табурет, иначе он шлепнулся бы на землю. С волами все обстояло проще, они шли сами. Правда, какой-то прохожий, случайно оказавшийся поблизости, был удивлен, увидев, как две пары рогов, паря в воздухе, пересекли двор, но, здраво поразмыслив, счел, что у него просто плохо со зрением.

Когда вывели лошадь, она сначала испугалась, столкнувшись нос к носу с псом, который показался ей гигантским чудовищем, но тут же сама над собой посмеялась.

— Какие все большие вокруг меня, — сказала она, — и как забавно быть маленькой!

Но вскоре ей пришлось изменить свое мнение, потому что петух, заметив издали бедную маленькую лошадку, налетел на нее, яростно хлопая крыльями, и закричал прямо в ухо:

— Ага! Вот мы с вами и встретились. Надеюсь, вы не забыли, что я обещал задать вам трепку.

Лошадь задрожала всем телом. Селезень попытался вмешаться, но тщетно, и девочкам повезло ничуть не больше.

— Отойдите все, — зарычал пес, — я его сейчас просто съем!

Он оскалил зубы и двинулся на петуха, который поспешно убрался прочь. Бедняга убежал так далеко, что вернулся только через три дня и в довольно жалком виде.

Селезень собрал всех на лужайке, откашлялся и обратился к лошади, ослику и волам с такой речью:

— Друзья мои, дорогие старые друзья! Мне очень больно видеть вас в таком положении. Как горько сознавать, что эти великолепные белые волы, которые радовали наш взор, теперь — пустое место, что ослик, некогда столь грациозный в движениях, ковыляет, как калека, на двух ногах, а наша прекрасная рослая лошадь превратилась в жалкую сморщенную малявку! Поверьте, сердце сжимается у меня в груди, тем более что вся эта нелепая история — просто недоразумение. Да, да, недоразумение. У девочек и в мыслях не было кого-то оскорбить. Напротив! Они не меньше меня сокрушаются о том, что с вами произошло. Да и вам теперь несладко живется. Так не упрямьтесь же! Послушайтесь меня и позвольте вернуть вам прежний облик.

Животные обиженно молчали. Ослик с неприступным видом уставился на свое единственное переднее копыто, не желая даже поднять глаза. Лошадь, хотя сердце ее все еще колотилось от страха, тоже не выглядела расположенной внять доводам рассудка. Волы, поскольку их не было видно, никак не выглядели, и только рога — единственное, что было доступно глазу, — хранили многозначительную неподвижность. Первым заговорил ослик.

— У меня теперь две ноги, — сказал он сухо. — Что ж, две так две. И говорить тут не о чем.

— Мы не существуем, — сказали волы, — и ничего не можем с этим поделать.

— Да, я совсем маленькая, — сказала лошадь. — Значит, так тому и быть.

Уладить ссору явно не удавалось, воцарилось тягостное молчание. Пес, возмущенный такой несговорчивостью, рыча, повернулся к Дельфине и Маринетте:

— Вы слишком добры к этим грубым скотам! Предоставьте действовать мне. Сейчас я их поучу зубами.

— Нас зубами? — переспросил ослик. — Превосходно! Вот как к нам здесь относятся!

Он захихикал, и волы и лошадь захихикали вместе с ним.

— Ну полно, полно, это же не всерьез, — поспешил вмещаться селезень. — Пес просто пошутил. Но вы еще не все знаете! Выслушайте меня. Родители отправились за ветеринаром. Меньше чем через час он будет здесь, осмотрит вас и сразу поймет, в чем дело. Ведь родители запретили девочкам рисовать сегодня утром. Ну что ж, ничего не поделаешь. Раз вам так хочется, то их отругают и накажут, может быть, даже побьют.

Ослик посмотрел на Маринетту, лошадь на Дельфину, а рога переместились в пространстве, как бы повернувшись вполоборота к девочкам.

— Вообще-то, — пробормотал ослик, — на четырех ногах передвигаться удобнее, чем на двух. Это намного практичнее.

— Быть в глазах всех лишь парой рогов — это, конечно, маловато, — признали волы.

— Смотреть на мир чуть свысока все-таки очень приятно, — вздохнула лошадь.

Увидев, что животные смягчились, девочки открыли коробки с красками и принялись за дело. Маринетта изобразила ослика и уж на этот раз позаботилась о том, чтобы все четыре ноги у него были на месте. Дельфина нарисовала лошадь, а у ее ног петуха — как оно и было на самом деле. Работа шла быстро. Селезень ликовал. Портреты были закончены, лошадь и ослик заявили, что они полностью удовлетворены… Однако недостающие ноги у ослика не выросли, и лошадь тоже выше ростом не стала. Для всех это было неприятной неожиданностью, и селезень забеспокоился. Он спросил у осла, не чувствует ли он зуда в том месте, где должны быть ноги, а у лошади — не тесно ли ей в своей шкуре. Но нет, они ничего такого не испытывали.

— Тут нужно время, — сказал селезень Дельфине и Маринетте. — Пока вы будете рисовать волов, все устроится, я уверен.

Дельфина и Маринетта принялись рисовать каждая по волу, начиная с рогов, а остальное дорисовали по памяти, и она их в общем не подвела. Бумагу девочки выбрали серую, где белый цвет — цвет шкуры невидимых волов — отчетливо выделялся. Волы тоже остались довольны своими портретами, усмотрев в них большое сходство. Тем не менее увидеть их по-прежнему было невозможно, если не считать рогов. Лошадь и ослик тоже не чувствовали ничего, что предвещало бы возвращение их прежнего облика. Селезень с трудом скрывал тревогу, и самые яркие его перья от огорчения поблекли.

— Подождем, — говорил он. — Подождем.

Прошло еще минут пятнадцать, но ничего не изменилось. Селезень заметил неподалеку голубя, искавшего пропитания на лужайке, подошел и что-то тихо сказал ему. Голубь вспорхнул и улетел, но вскоре вернулся и сел на рога одному из волов.

— Я видел на повороте, возле большого тополя, бричку, — сообщил он. — В ней едут родители и еще какой-то человек.

— Ветеринар! — закричали девочки.

Несомненно, это мог быть только он, и бричка вот-вот покажется на дороге. В их распоряжении оставались считанные минуты. Видя, как напуганы девочки, и представив себе гнев родителей, животные очень опечалились.

— Ну, постарайтесь же, — сказал селезень, — сделайте еще одно усилие! Ведь во всем виноваты вы сами, ваша злопамятность.

Ослик завертелся и заерзал, надеясь, что от этого вырастут недостающие ноги, волы изо всех сил напряглись, а лошадь набрала побольше воздуху, чтобы раздуться, но ничего не помогло. Бедные животные не знали, куда деваться от стыда. Вскоре послышался стук колес на дороге, и девочки потеряли последнюю надежду.

Дельфина и Маринетта, бледные как полотно, дрожали от страха в ожидании ученого ветеринара. Ослику было так тяжело это видеть, что он доковылял кое-как до Маринетты и стал лизать ей руки. Он хотел попросить прощения и сказать что-нибудь ласковое, но от волнения не мог выговорить ни слова, глаза его наполнились слезами, и слезы закапали на портрет. Это были слезы дружбы. Едва они коснулись бумаги, как у ослика страшно закололо в правом боку, и через миг он уже твердо стоял на своих четырех ногах. Все сразу приободрились, и у девочек вновь зародилась надежда. Времени почти не оставалось: бричка была примерно в сотне метров от фермы, но селезень уже сообразил, что надо делать. Он схватил в клюв портрет лошади, быстро сунул ей под нос. Ура! На бумагу сразу упала слеза. Долго ждать не пришлось, лошадь стала расти на глазах, и не успели девочки сосчитать до десяти, как она обрела свои обычные размеры. Бричка была уже метрах в тридцати от ворот.

Волы, никогда не отличавшиеся особой чувствительностью, стояли над своими портретами и силились настроиться на печальный лад. Один из них как-то сумел прослезиться и стал видимым в тот самый момент, когда бричка въезжала во двор фермы. Девочки чуть не захлопали в ладоши, но селезень по-прежнему выглядел озабоченным. Ведь второй вол все еще не существовал. Он был преисполнен доброй воли, но слезы были не в его характере, никогда в жизни его не видели плачущим. Как он ни старался, как ни усердствовал, ему не удавалось выдавить из себя даже крохотной слезинки.

Надо было спешить, родители уже вылезали из брички. По приказу селезня пес побежал им навстречу, чтобы задержать их, и, приветствуя ветеринара, так бросился ему под ноги, что тот растянулся в пыли.

Родители забегали по двору в поисках дубинки, клянясь обломать ее о спину пса. Потом спохватились, что надо позаботиться о ветеринаре, и кинулись поднимать его и отряхивать. Все это заняло минут пять.

В это время на лужайке все с тревогой смотрели на рога невидимого вола. Он напрягался всем существом, но заплакать было выше его сил.

— Простите меня, — сказал он девочкам, — но я чувствую, что у меня ничего не выйдет.

Всех охватило уныние. Даже селезень пал духом. Только вол, уже обретший плоть и кровь, сохранял остатки хладнокровия. У него возникла мысль спеть своему товарищу песенку, которую они пели с ним вместе в те времена, когда были еще телятами. Песенка начиналась так:

Мотив был грустный и навевал меланхолию. Первый же куплет песенки оказал долгожданное действие. Рога слегка дрогнули. Несколько раз тяжело вздохнув, бедное животное выжало из одного глаза слезинку, но такую маленькую, что она даже не могла капнуть. К счастью, Дельфина заметила, как она блеснула, осторожно подцепила ее кисточкой и размазала по портрету. Вол сейчас же стал видимым и осязаемым. И как раз вовремя.

Родители, а с ними ветеринар уже появились на лужайке. При виде волов, осла на четырех ногах и лошади, красовавшейся в полный рост, все трое онемели от удивления. Ветеринар, который и так был не в духе от того, что упал, ехидно спросил:

— Так это и есть волы, которых не видно, осел без двух ног и лошадь размером с кролика? Как я погляжу, они не очень страдают от этих недугов.

— Уму непостижимо, — забормотали родители. — Только что в стойле…

— Вам это приснилось, или от слишком плотного обеда у вас помутилось в глазах. По-моему, медицинская помощь требуется не животным, а вам самим. Я лично не потерплю, чтобы меня беспокоили попусту. Да, да! Не потерплю!

Бедные родители, опустив голову, стали рассыпаться в извинениях, и ветеринар смягчился. Он сказал, глядя на Дельфину и Маринетту:

— На этот раз я вас прощаю, но только потому, что у вас такие хорошенькие дочки. На них достаточно один раз взглянуть и сразу видно, что они очень умненькие и послушные. Правда, девочки?

Дельфина и Маринетта покраснели до ушей и стояли, не смея слова вымолвить, а селезень, не растерявшись, ответил:

— Послушней их во всем свете не найти.

волы

Дельфина получила похвальный лист, а Маринетта почетную грамоту. Учитель расцеловал обеих сестер, стараясь не измять их нарядные платьица, а супрефект[1] в мундире, расшитом серебром, специально прибывший из города, произнес речь.

— Дорогие мои дети, — сказал он, — образование — вещь хорошая, и те, кто его не имеют, достойны сожаления. По счастью, к вам это не относится. Вот, например, здесь две девочки в розовых платьях, на их белокурых головках я вижу золотые короны. Это значит, что они хорошо поработали. Сегодня девочки вознаграждены за свои труды. И посмотрите на их родителей, они горды не меньше детей. Да, да… Вот еще что: взять, к примеру, меня, не хочу хвалиться, но если бы в свое время я не делал как следует уроки, то никогда не был бы супрефектом и не носил бы этого мундира. Вот почему надо прилежно учиться, а невеждам и лентяям внушать, что без образования не обойтись.

Супрефект поклонился, ученики спели песенку, и все разошлись. Вернувшись домой, Дельфина и Маринетта сменили свои выходные платьица на будничные. Но вместо того чтобы играть в лапту, в чехарду, в кошки-мышки или в дочки-матери, в классики или в прятки, они принялись обсуждать речь супрефекта. Им очень понравилась эта речь. Они даже расстроились, что под рукой нет ни одного невежды, которому можно было бы внушить, какие блага несет образование. Дельфина вздохнула.

— Только подумай! У нас два месяца каникул, два месяца, которые мы могли бы провести с большой пользой. Но что поделаешь? Никого нет…

В хлеву на их ферме было два вола одного роста и возраста, один белый, другой в рыжих пятнах. Волы — как туфли: их всегда бывает пара, потому и говорят — пара волов, Маринетта подошла сначала к Рыжему, погладила его и спросила:

— Послушай, вол, а ты не хочешь научиться читать?

Большой рыжий вол и отвечать не стал. Он решил, что это просто шутка.

— Образование — вещь хорошая! — поддержала сестренку Дельфина. — Нет ничего приятнее, сам увидишь, когда научишься читать…

Рыжий еще некоторое время двигал челюстями, пережевывая эту мысль, хотя у него уже было свое мнение на сей счет.

— Зачем мне учиться читать? Повозка моя, что ли, от этого станет легче? Что, мне еды больше дадут? Разумеется, нет. Стало быть, я буду надрываться попусту? Благодарю покорно, не такая уж я глупая скотина, как вы считаете, милые. Нет, учиться читать ни за что не буду, боже упаси!

— Подожди, — возразила Дельфина, — ты, Рыжий, рассуждаешь неразумно и даже не представляешь себе, сколько теряешь! Подумай только!..

— Все обдумано, красавицы, я отказываюсь. Вот если бы вы предложили мне учиться играть, тогда дело другое.

Маринетта, которая была не только посветлее, чем сестра, но и умом поживее, заявила, что тем хуже для него, пусть прозябает в невежестве и на всю жизнь останется дурным волом.

— Неправда, — сказал Рыжий, — я не дурной вол. Я всегда хорошо делал свое дело, и упрекнуть меня не в чем. Ну и смешны же вы мне со своим образованием. Будто без него не проживешь! Заметьте, я не против образования вообще, я просто говорю, что оно не для волов, вот и все. Вам нужны доказательства? Да кто когда видел образованного вола?

— Это вовсе не доказательство, — быстро нашлась Маринетта. — Волы ничего не знают только потому, что никогда ничему не учились.

— Уж я-то, во всяком случае, учиться не буду, можете быть спокойны.

Дельфина опять попыталась заставить его внять голосу разума, но тщетно: он не желал ничего понимать. Девочки отвернулись от него, удрученные его постыдной нерадивостью и равнодушием. Когда они обратились к белому волу, тот, казалось, был тронут их вниманием. Белому нравились девочки, и он очень не хотел огорчать их своим отказом.

К тому же его самолюбию льстила мысль, что со временем он сможет выделиться среди своих жвачных собратьев. Это был славный вол, даже очень славный, ласковый, кроткий, работящий, но немного заносчивый и честолюбивый.

Его надменность проявлялась даже в том, как он поводил ушами, когда хозяин в поле делал ему замечание. Но у всех волов свои слабости, идеальных нет, а у Белого, несмотря на некоторые недостатки, был очень хороший характер.

— Послушайте, — сказал он, — в общем, я бы ответил, как Рыжий: зачем мне читать? Но мне хочется сделать вам приятное. И в конце концов, если образование волу не приносит пользы, то и вреда от него не будет, а иной раз оно, может, и развлечет. Если это не очень хлопотно, я согласен попробовать.

Девочки очень радовались, что удалось найти вола-добровольца, и хвалили его за благоразумие.

— Мы уверены, что ты будешь хорошо учиться и добьешься блестящих успехов.

Он гордо втягивал голову, слушая эти комплименты, отчего шея его собиралась в складки, словно мехи аккордеона, ну почти как у нас с вами, когда мы пыжимся, важничая.

— В самом деле, — бормотал он, — пожалуй, у меня есть способности.

Дельфина и Маринетта пошли уже было за букварем, когда Рыжий остановил их вопросом:

— Скажите, девочки, а вы не хотите научиться пережевывать жвачку? — спросил он серьезно.

— Пережевывать жвачку? — прыснули они. — А зачем?

— Вот то-то и оно, — сказал Рыжий. — Зачем?

Дельфина и Маринетта решили хранить в тайне занятия с белым волом, чтобы устроить родителям сюрприз. Зато потом, когда вол станет ученым, то-то отец удивится!

Девочки и не мечтали, что первые шаги окажутся такими легкими. Вол и в самом деле проявлял незаурядные способности, а кроме того, был страшно самолюбив.

Из-за насмешек Рыжего он притворялся, что ему доставляет несказанное удовольствие повторять буквы. Меньше чем за полмесяца он стал узнавать их и даже выучил алфавит. По воскресеньям, в дождливые дни и почти каждый вечер после возвращения волов с поля Дельфина и Маринетта тайком от родителей занимались с Белым. У бедняги из-за этого ужасно болела голова, а иногда он просыпался посреди ночи и громко повторял:

— Б, а — ба; б, ё — бё; б, и — би…

— Ну и надоел же ты своим «б, а — ба», — ворчал рыжий вол. — С тех пор как из-за этих девчонок у тебя мания величия, и поспать спокойно нельзя. Добро бы еще знать, что потом об этом не пожалеешь.

— Да ты и представить себе не можешь, — возражал белый вол, — какое блаженство знать гласные и согласные, читать слоги. Это украшает жизнь, и теперь я понимаю, почему так расхваливают образование. Я себя чувствую совсем другим волом, не то что три недели назад. Какое счастье учиться! Ну да ничего не поделаешь, это ведь не каждому дано. Нужны способности.

Видя, как счастлив Белый, рыжий вол порой сомневался, разумно ли с его стороны так упорствовать в своем невежестве. Но в тот год у корма был чудесный вкус лесного орешника, солому подстилали неколкую, и он легко обошелся без духовной пищи.

На первых порах Дельфина и Маринетта могли гордиться своей затеей. Их ученик делал поразительные успехи. К концу месяца он начал считать, читал довольно бегло и даже выучил маленькое стихотворение. Белый вол столь усердно занимался, что в кормушке перед ним всегда стояла раскрытая книга, страницы ее он переворачивал языком. То это была «Арифметика», то «Грамматика», то «История» или «География», а иногда даже и сборник стихов. Любознательность Белого была под стать его прилежанию: всякое печатное слово казалось ему интересным.

— Как только я мог жить, не ведая об этих прекрасных вещах! — бормотал он каждую минуту.

В поле или на пастбище, просто на дороге — везде и всюду не переставал он размышлять о прочитанном. Надо сказать, что ему было шесть лет, а волы в этом возрасте столь же разумны, сколь иные люди бывают лет в двадцать пять, а то и в тридцать.

Только, к несчастью, учеба его очень утомляла: во-первых, он был чересчур старательным; во-вторых, эти новые занятия не избавляли его от работы в поле, а, наоборот, добавлялись к ней.

Ужаснее всего было то, что, постоянно погруженный в свои мысли, он сплошь и рядом забывал попить и поесть. Девочки, заметив, как он отощал и осунулся, как запали и потускнели его желтые глаза, не на шутку всполошились.

— Мы очень довольны твоими успехами, — сказали они. — Ты теперь знаешь почти столько же, сколько мы сами, а может, еще больше, если это возможно… Так что ты заслужил отдых, да и для здоровья твоего он необходим.

— Плевать я хотел на свое здоровье. Я думаю только о духовной красоте.

— Но послушай, будь благоразумным. Если бы ты ходил, как мы, в школу, то увидел бы, что так много заниматься нельзя, всему свое время. Недаром же есть переменки, чтобы передохнуть, и, наконец, каникулы.

— Ах, каникулы? Что ж, давайте поговорим о каникулах, я вовсе не прочь о них поговорить!

Девчушки, не вполне понимая, к чему он клонит, исподтишка толкали друг друга локтями и словно спрашивали: «Что это с ним? Какая муха его укусила?»

— Я вас насквозь вижу, — сказал вол. — Нечего друг друга в бок пихать. Я вовсе не спятил и отдаю себе отчет в том, что говорю. Вы тут про каникулы толкуете, про то, про се, дескать, мне нужно отдохнуть. Могу ответить, что и я того же мнения. Каникулы — это прекрасно, но тогда уж настоящие каникулы, чтобы можно было заниматься тем, чем хочешь, сообразно своим вкусам и склонностям. О, иметь возможность посвятить свой досуг поэзии, познакомиться с трудами ученых… вот это настоящая жизнь!

— Но поиграть когда-то ведь тоже нужно, — сказала Маринетта.

— С вами невозможно разговаривать, — вздохнул вол, — вы же дети.

И он вновь погрузился в учебник географии, помахивая хвостом, чтобы дать понять девочкам, что их присутствие его раздражает. Дальше разговаривать не имело смысла: вол уперся на своем.

— Раз уж ты отказываешься от каникул, — сказала Маринетта, — по крайней мере постарайся, чтобы тебя не застигли за учебой. Когда я думаю, что ты не расстаешься с книгой и что наши родители могут застать тебя врасплох…

Нетрудно догадаться: давая такой совет, наши беляночки теперь вовсе не были уверены, что их затея так уж хороша. Во всяком случае, своими успехами они не хвастались.

Разумеется, хозяин не мог не заметить перемен в поведении белого вола. Однажды под вечер он ахнул, увидев его сидящим на пороге хлева. Было похоже, что вол созерцает природу.

— Вот еще новости, — сказал хозяин, — что это ты здесь делаешь? И почему это ты сидишь?

Вол, раскачивая головой и полуприкрыв веки, отвечал нараспев:

Хозяин не знал или забыл, что это стихи Виктора Гюго,[2] и сначала только удивился:

— Складно этот вол говорит, — но заподозрил, что за такой красивой речью что-то таится, и добавил: — Гм, не знаю, в чем тут дело, но в последнее время он какой-то странный, очень странный.

Он не видел, как смутились и покраснели Дельфина и Маринетта, присутствовавшие при этой неприятной сцене. Но когда отец закричал: «Ну-ка, пошел в стойло! Не хватало еще, чтобы вол ломался!» — они совсем залились краской и чуть не заплакали.

Вол поднялся, бросив на хозяина взгляд, полный грусти и гнева, и встал на свое место рядом с рыжим собратом. Вскоре ученые бдения Белого сказались и на работе в поле. Голова его была настолько забита стихами, историческими датами и афоризмами, что он весьма рассеянно слушал приказания хозяина. Иногда и вовсе их не слушал, и плуг заносило к самой меже, а то и прямо на нее.

— Будь внимательней, — шептал ему на ухо Рыжий, толкая его плечом, — нам же влетит из-за тебя.

Белый гордо встряхивал ушами и, едва выровнявшись, тут же снова тащил упряжку вбок.

Как-то утром посреди борозды он вдруг остановился, хотя хозяин ничего такого не приказывал, и принялся рассуждать вслух. Вот что он говорил:

— Цилиндрический резервуар высотой семьдесят пять сантиметров наполняется из двух кранов со скоростью двадцать пять кубических дециметров в минуту. Зная, что один из кранов наполнил бы емкость за тридцать минут, тогда как другой сделал бы это втрое быстрее, чем если бы оба крана были открыты одновременно, определите объем резервуара, его диаметр и время заполнения. Интересно… Очень интересно…

— Что это он там лопочет? — спросил хозяин.

— Ну-ка, ну-ка, допустим, что оба крана закрыты. Что же тогда происходит?

— Да разъясни ты мне наконец, о чем ты?

Но вол так глубоко ушел в поиски решения, что ничего не услышал и продолжал, не сдвигаясь с места, бормотать цифры. Во все времена волы славились кротостью, не в пример мулам и ослам. Видано ли, чтобы вол не сходил со своего места? Хозяин был на редкость удивлен подобным капризом. «Должно быть, животина заболела», — подумал он. Оставив ручку плуга, он подошел к упряжке и очень дружелюбно спросил:

— Тебе, кажется, нехорошо. Скажи мне честно, что с тобой творится?

Но вол, топнув копытом, злобно ответил:

— Что, право, за несчастье, нет никакой возможности хоть минутку спокойно подумать! Сам себе не принадлежишь! Будто на их плуге у меня свет клином сошелся. Да мне это ярмо поперек горла!

Хозяин застыл в оцепенении, решая, не рехнулся ли вол. Рыжий очень расстроился из-за этого случая, однако виду не подал. Он-то знал, чем вызвана эта вспышка, но был хорошим товарищем и не хотел выдавать друга, выслуживаясь перед хозяином. Наконец белый вол опомнился и уныло извинился:

— Ладно, я был рассеян. Не будем больше об этом, вернемся к работе.

В тот день за обедом девочки всерьез испугались, услышав слова отца.

— Наш белый вол совсем спятил, — говорил он, — сегодня я опять чуть из себя не вышел из-за его выходок. Он и в упряжке плохо идет, и отвечает, как последний нахал. Я, видите ли, и замечания ему сделать не могу. Как вам это нравится, а? Если он не перестанет валять дурака, продам его мяснику…

— Мяснику? — переспросила Дельфина. — Зачем это?

— Что за вопрос? Да чтобы его просто-напросто съели!

Дельфина зарыдала, а Маринетта запротестовала:

— Съесть белого вола? Но я не согласна.

— И я, — заявила Дельфина. — Не есть же его за то, что у него плохое настроение, или за то, что ему грустно…

— Может, его надо было утешить?

— Конечно! Во всяком случае, есть его никто не имеет права!

— И его не съедят!

Поняв наконец, в какую опасную историю они втравили своего друга, девчонки разбушевались: стали топать ногами, кричать и подняли такой рев, что отец сердито заорал на них:

— Тише вы, болтушки! Такие дела девчонок не касаются. Упрямый вол годится только на мясо. Если наш не исправится, его съедят, как он того и заслуживает!

Но едва девочки вышли, отец сказал матери, смеясь и уже совсем беззлобно:

— Послушать их, так пусть вся скотина подыхает от старости… А что до белого вола, так его еще долго не продашь: он сейчас такой тощий, что за него много не возьмешь. Кстати, не мешало бы узнать, с чего это он все худеет. Тут что-то не так.

Тем временем Дельфина и Маринетта побежали в хлев предупредить несчастного о том, что ему грозит.

Белый вол как раз зубрил грамматику. Увидев их, он закрыл глаза и без единой ошибочки выпалил очень трудное правило образования причастий.

Но Маринетта отобрала у него учебник, а Дельфина бухнулась перед ним в солому на колени:

— Миленький, похоже на то, что, если ты не перестанешь борозду кривить и папе дерзить, тебя продадут.

— Какая разница, девочка? На этот счет я совершенно согласен с Лафонтеном: «Хозяин — вечный враг наш».

Малышки нашли, что это неблагородно с его стороны. Уж с ними-то ему должно быть грустно расставаться.

— Видите, какой он стал, — заметил Рыжий. — Что ему теперь родственники, что друзья!

— Какая мне разница? — снова заговорил Белый. — Может, на новом месте меня даже будут больше ценить.

— Бедный, — сказала ему Дельфина, — тебя же продадут мяснику.

— И съедят, — добавила Маринетта, обиженная его неблагодарностью. — Тебя съедят, а мы будем виноваты, потому что дали тебе образование, а оно — тут никуда не денешься — тебя испортило. Если не хочешь, чтобы тебя съели, немедленно забудь все, что выучил.

— Я же говорил, что волам это ни к чему, — вздохнул рыжий вол, — но меня и слушать не стали.

Белый посмотрел на своего напарника сверху вниз и сухо ответил ему:

— Да, я презрел ваши советы, как презираю их и сегодня. Знайте, что я ни о чем не жалею и забывать что бы то ни было отказываюсь. Мое единственное желание, единственное стремление — учиться еще и учиться всегда. Погибну, но не отступлю.

Рыжий вол вовсе не рассердился на него, а дружески сказал:

— Если ты умрешь, знаешь, мне будет очень грустно.

— Да, да… Все так говорят, а на самом деле…

— Не говоря уже о том, — продолжал Рыжий, — что и тебе несладко придется… Однажды в городе я проходил мимо мясной лавки и видел там быка со вспоротым брюхом, подвешенного за ноги. А голова его лежала отдельно на блюде. С него содрали шкуру, и мясник ножом отрезал куски мяса от его окровавленной туши. Вот до чего и тебя может довести образование, если вовремя не спохватишься.

Белому совсем расхотелось умирать, и он уже был вполне согласен с девочками, хотя для виду все еще артачился.

— Понимаешь, — говорили они ему, — супрефект не имел в виду волов. Если бы мы как следует подумали, то научили бы тебя играть в разные игры: в горелки, в кошки-мышки, в салочки, в куклы, в прятки…

— Ну, знаете!.. — возмутился белый вол. — Игры — это для детей.

— А по-моему, — сказал Рыжий, громко смеясь, — мне понравится играть. Например, в салочки или в прятки; не знаю, что это такое, но наверняка что-нибудь очень веселое.

Девочки пообещали научить его разным играм, а Белый поклялся, что отныне будет прилежно работать в поле и в присутствии хозяина не позволит себе отвлекаться.

За целую неделю вол не прочел ни строчки, но был так несчастен, что похудел за это время на двенадцать килограммов и двести граммов, а это даже для вола не пустяк. Дельфина и Маринетта сами поняли, что так он долго не протянет, и принесли ему несколько книжек, выбрав, по их мнению, самые скучные: научный труд о производстве зонтов и очень старый трактат о лечении ревматизма. Волу обе книги показались такими замечательными, что он не только перечитал их несколько раз, но и выучил обе наизусть.

— Дайте еще, — попросил он девочек, когда покончил с этими двумя, и им пришлось уступить.

С тех пор его вновь захватила пагубная страсть к учению, и ничто не могло ее истребить: ни опасность угодить в мясную лавку, ни хозяйский гнев, ни дружеские предостережения Рыжего, который тоже сильно изменился в последнее время.

Дельфина и Маринетта в надежде, что ученый вол не устоит против соблазна сыграть в салочки, в прятки или в жмурки, научили всем этим играм Рыжего. Тот очень увлекся ими, даже чуть-чуть больше, чем пристало взрослому волу; он стал легкомысленным и смешливым. Так что теперь напарники оказались вовсе не парой и ссорились на каждом шагу.

— Не понимаю, — строгим голосом говорил белый вол, печально поглядывая на товарища, — не понимаю…

— Погоди, дай отсмеяться, — перебивал его Рыжий. — Ой, как смешно! Сил моих нет!..

— Не понимаю, как можно быть настолько несерьезным и совсем потерять достоинство. Когда знаешь, что площадь прямоугольника равна произведению его сторон, что Рейн берет свое начало в горах Сен-Готарда, что Карл Мартелл разбил арабов в семьсот тридцать втором году, тебя охватывает отчаяние при виде взрослого шестилетнего вола, который целиком отдался каким-то идиотским играм и сознательно отказался приобщиться к чудесам…

— Ха-ха-ха! — веселился Рыжий.

— Дурак! Если бы ты хоть тихо играл и не мешал моим занятиям. Замолчи ты!

— Послушай, старина, отложи-ка ты свои книжонки и давай-ка сыграем во что-нибудь!

— Он совсем с ума сошел! Будто у меня на это есть время…

— В «колечко, колечко, выйди на крылечко», ну хоть полчасика, ну пять минуток!

Иногда белый вол поддавался на уговоры, вырвав у Рыжего обещание, что тот даст ему потом спокойно позаниматься. Но, вечно поглощенный своими мыслями, он играл плохо и, как правило, сдавался. Случалось даже, что это выводило Рыжего из себя, и он очень злился, говоря, что Белый нарочно проигрывает.

— Всякий раз ты сбиваешься, и с первого же раза. Ты что, не знаешь, что такое крыльцо, ты, такой ученый? А если знаешь, почему говоришь: «Крылечко, крылечко, выйди на колечко»? Не очень-то ты хорошо соображаешь, как я погляжу.

— Не хуже твоего, — отвечал Белый, — только я не способен принимать всерьез всякие глупости и этим горжусь.

Игры их по большей части заканчивались взаимными оскорблениями, если не пинками.

— Ну и манеры! — сказала им Маринетта, застав их однажды вечером в разгар ссоры. — Вы не можете разговаривать повежливее?

— Это он виноват, вынудил меня играть с ним в «колечко, колечко, выйди на крылечко».

— Да нет, это все он! С ним и пошутить нельзя!

Дошло до того, что они не могли больше выносить друг друга, и упряжка стала из рук вон. Белый вол, день ото дня все более рассеянный, пятился, когда надо было идти вперед, тянул направо, когда надо было налево, а Рыжий на каждом шагу останавливался и хохотал во все горло или оборачивался к хозяину, предлагая разгадать какую-нибудь загадку.

— Две ноги на трех ногах, а четвертая в зубах. Что это такое?

— Пошли, пошли, мы здесь не для того, чтобы глупости болтать. Н-но!

— Да, — хохотал рыжий вол, — вы так говорите, потому что не знаете ответа.

— И знать не хочу. За работу!

— Две ноги на трех ногах — это совсем нетрудно.

Хозяину приходилось бить его кнутом, чтобы заставить работать, но тогда останавливался другой вол, раздумывая, верно ли, что прямая линия есть наикратчайшее расстояние между двумя точками, а Наполеон — величайший полководец всех времен (случались дни, когда он решал этот вопрос в пользу Цезаря).

Фермер огорчался, что его волы теперь совсем не работники, и грустно глядел, как один тянет вкривь, а другой — вкось. Иногда целое утро они прокладывали одну борозду, а после обеда вновь принимались за нее.

— Эти волы с ума меня сведут, — говорил он, приходя домой. — Ах, если б можно было их продать, но ведь о продаже Белого нечего и мечтать, он все худеет и худеет. Ну а если я избавлюсь от Рыжего, который тоже стал никудышным, что мне делать с одним-единственным волом?

Дельфина и Маринетта испытывали угрызения совести, слушая все это, но очень радовались, что ни одного из волов мяснику не продадут.

Они и не знали, что Белый, не умевший держать язык за зубами, все испортит.

Однажды вечером, вернувшись с поля, Рыжий играл с девочками в «выше ноги от земли» во дворе фермы. Вообще-то он не взбирался ни на дно перевернутой кадки, ни на верхнюю ступеньку лестницы во дворе, ни на бельевой бак. Для этого он был слишком большим. Но его — по уговору — уже нельзя было осалить, если он успевал поставить копыто хотя бы на краешек. Хозяин неодобрительно глядел на эти забавы.

Когда большой рыжий вол коснулся копытом края колодца, изображая, что забрался на него, хозяин резко потянул его за хвост и сердито сказал:

— Кончил валять дурака? Нет, вы только посмотрите, как этот болван развлекается!

— Ну и что, — сказал вол, — уж и поиграть нельзя?

— Я разрешу тебе играть, когда работать будешь как следует. Иди в хлев.

Потом он увидел белого вола, ставившего опыт по физике в чане, из которого только что пил.

— И тебе тоже советую быть поприлежнее, — сказал хозяин. — Уж я найду средство заставить тебя работать! А пока и ты иди в хлев! Ну на что это похоже — возиться в воде? Проваливай отсюда!

Белый вол, раздраженный тем, что прервали его опыты, а еще более того оскорбленный хозяйским тоном, решил дать отпор:

— Я еще допускаю, что вы могли так грубо разговаривать с волом невежественным, вроде моего коллеги, — эти существа другого языка и не понимают. Однако с таким волом, как я, с ученым волом, следовало бы обращаться иначе.

Подошедшие поближе девочки делали знаки, чтобы он прикусил язык, но Белый продолжал:

— Так вот, говорю я, с волом, сведущим в науках, изящной словесности и философии…

— Как? Вот уж не знал, что ты такой образованный…

— Тем не менее это так. Я прочел больше книг, чем вы прочтете за всю свою жизнь, и знаю гораздо больше, чем все вы, вместе взятые. Неужели вы считаете, что столь выдающемуся волу к лицу заниматься полевыми работами? И полагаете, что место философии — у плуга? Вы ругаете меня за плохую работу в поле, но ведь я создан для дел более важных!

Хозяин слушал внимательно, время от времени качая головой. Девочки думали, что он очень сердит и, конечно, когда Белый расскажет все, рассердится еще больше, и им было очень не по себе, но вдруг они услышали, как отец сказал:

— Что же ты раньше мне ничего не говорил? Если бы я знал, то уж, будь уверен, не заставил бы тебя заниматься такой тяжелой работой: я слишком уважаю науку и философию.

— И изящную словесность, — добавил вол. — Вы, похоже, забыли про изящную словесность.

— Разумеется, и изящную словесность тоже. Кончено, пусть будет так: отныне ты остаешься дома для завершения образования в полном покое. Я больше не хочу, чтобы ты отрывал от сна часы для чтения и раздумий.

— Вы замечательный хозяин. Чем отблагодарить вас за великодушие?

— Заботой о своем здоровье. Наука, философия и изящная словесность хороши, когда они пышут здоровьем. Теперь твое дело — учиться, есть и спать. А Рыжий будет работать за двоих.

Вол не уставал восхищаться таким хозяином и нахваливал его за ум, а девочки гордились отцом.

Только рыжему волу радости не было.

Впрочем, он тоже приноровился к новым порядкам, и, хотя работал он не безупречно, ему все-таки легче было тянуть лямку, чем прежде, когда его собрат по рассеянности или просто назло портил ему всю работу.

Что до белого вола, то он, можно сказать, зажил совершенно счастливо.

Решительным образом он сосредоточился на философии, и так как свободного времени у него было хоть отбавляй, а корм был преотличный, мысли его текли безмятежно. Он нагуливал все больше жира и выглядел отменно. Как раз к тому времени, когда вол создал очень стройную философскую систему, хозяин заметил, что он прибавил семьдесят пять килограммов, и решил продать его мяснику вместе с рыжим волом. По счастью, в тот день, когда он отвел волов в город, большой цирк разбил шатер на центральной площади. Владелец цирка, проходя мимо, услышал, как белый вол разглагольствовал о науке и поэзии. Подумав, что ученый вол пригодится ему в цирке, он предложил за него хорошую цену. Вот тут-то рыжий вол и пожалел, что не стал учиться.

— Возьмите и меня, — сказал он, — я, правда, не ученый, но знаю забавные игры и смогу смешить публику.

— Возьмите его, — попросил белый вол, — это мой друг, я не могу с ним разлучиться.

После некоторых колебаний владелец цирка согласился купить и Рыжего, и жалеть об этом ему не пришлось, потому что волы имели большой успех.

Назавтра девочки пришли в цирк и хлопали своим друзьям, показавшим замечательный номер. Им было чуть-чуть грустно думать, что они видят волов в последний раз, и даже Белый, который раньше только и мечтал о путешествиях для расширения кругозора, едва удержался от слез.

Родители купили другую пару волов, но девочки уже не собирались учить их читать: теперь они знали, что волам грамота ни к чему (разве что посчастливится устроиться в цирк!) и что самые прекрасные книги сулят им самые ужасные беды.

задачка

Родители прислонили мотыги к стене, открыли дверь в кухню и остановились на пороге. Сидя рядышком спиной к ним, Дельфина и Маринетта корпели над своими черновиками. Они грызли ручки и болтали под столом ногами.

— Ну как? — спросили родители. — Решили задачку?

Девочки густо покраснели и вынули ручки изо рта.

— Нет еще, она трудная, — ответила Дельфина, стараясь разжалобить родителей. — Учительница предупреждала нас.

— Раз учительница задала, значит, вы можете ее решить. Но с вами всегда одно и то же. Играть — вы тут как тут, а вот работать не заставишь, да и головы у вас плохо варят. Хватит, дальше так не пойдет. Тупицы несчастные, в десять лет задачку не могут решить!

— Мы над ней уже два часа сидим, — сказала Маринетта.

— А что толку? И будете сидеть! Хоть весь четверг[3] просидите, но чтоб к вечеру задачка была решена! А если не решите, ну, если не решите! Даже думать не хочется, что с вами тогда будет!

Одна мысль о таком безобразии привела родителей в ярость, и они с угрожающим видом вошли в кухню и подошли к столу. А заглянув через головы девочек в их тетрадки, прямо-таки онемели от негодования. Дельфина во весь лист своего черновика нарисовала куклу, а Маринетта — дом с трубой, из которой шел дым, пруд с уточкой и длинную дорогу, по которой на велосипеде ехал почтальон. Девочки съежились на стульях, им стало не по себе. Родители раскричались: что же это такое, и за что только им достались такие плохие дочки. Они то бегали взад-вперед по кухне, воздевая руки, то останавливались и в ярости топали ногами. Они подняли такой шум, что пес, лежавший в ногах у девочек, наконец не выдержал, вылез из-под стола и встал перед родителями. Это была лохматая бриарская овчарка, которая их очень любила, но еще больше она любила Дельфину и Маринетту.

— Послушайте-ка, родители, вы ведете себя неразумно. Кричать и топать ногами — так мы задачку не решим. А главное, чего ради сидеть здесь и решать задачки, когда на улице так хорошо? Лучше бы бедные девочки поиграли.

— Это точно. А потом, когда им стукнет по двадцать и они выйдут замуж, мужья над их глупостью будут просто смеяться.

— Зато они научат своих мужей играть в лапту и чехарду. Правда, девочки?

— Конечно, еще бы! — сказали Дельфина и Маринетта.

— А ну-ка, помолчите! — прикрикнули на них родители. — И быстро за работу. Вам должно быть стыдно. Здоровенные дурехи, а задачки решить не могут!

— И что вы так шумите, — сказал пес. — Ну, не могут они решить задачку, так не могут! Ну, чего вы от них хотите, не получается она у них. Отнеситесь к этому спокойно, вот как я…

— Вместо того чтобы терять время на мазню… Ну, ладно. Не хватало еще, чтобы пес нам советы давал. Мы пошли. А вы давайте без баловства. Если задачка к вечеру решена не будет, тем хуже для вас.

С этими словами родители вышли из кухни, взяли свои мотыги и отправились в поле пропалывать картошку. Склонившись над черновиками, Дельфина и Маринетта плакали навзрыд. Пес устроился между ними и, положив передние лапы на стол, слизывал слезы с их щек.

— Она что, правда такая трудная, эта задачка?

— Еще какая! — вздохнула Маринетта. — Просто-напросто ничего не понятно!

— Если бы я знал, о чем там речь, может, я бы что-нибудь сообразил, — сказал пес.

— Я прочту тебе условия, — предложила Дельфина. — «Общинный лес занимает площадь в шестнадцать гектаров. Зная, что на площади в один ар растет по три дуба, два бука и одной березе, подсчитайте, сколько деревьев каждой породы растет в общинном лесу».

— Да, и правда, задачка не из легких. Но прежде всего скажите, что такое гектар?

— Как бы тебе это объяснить, — ответила Дельфина, старшая из сестер и потому более ученая. — Гектар — это почти то же самое, что ар, но сказать, что из них больше, я не могу. Гектар, кажется.

— Да нет же, — возразила Маринетта. — Ар больше.

— Не ссорьтесь, — сказал пес. — Меньше ар или больше, это неважно. Давайте лучше займемся задачкой. Итак: «Общинный лес…»

Выучив наизусть условия задачи, пес очень долго думал. Иногда он шевелил ушами, и девочки уже начинали на что-то надеяться, но в конце концов ему пришлось признать, что все его усилия ни к чему не привели.

— Не отчаивайтесь. Как бы ни трудна была задачка, мы с ней справимся. Я соберу всех животных фермы. Вместе мы непременно найдем решение.

И пес выскочил в окно. Сначала он побежал на луг к лошади и сказал ей:

— Общинный лес занимает площадь в шестнадцать гектаров.

— Вполне возможно, — ответила лошадь, — но я не понимаю, почему это должно меня интересовать.

Когда же пес объяснил ей, в каком трудном положении оказались сестрички, лошадь страшно разволновалась и согласилась, что нужно попробовать решить эту задачку сообща всем животным на ферме. Лошадь вошла во двор, там трижды заржала и принялась отбивать чечетку всеми четырьмя копытами на перевернутой телеге, так что получилось, будто она бьет в барабан. На ее зов отовсюду сбежались куры, коровы, волы, гуси, свинья, овца, селезень, кошки, петух, телята; собравшись вместе, они уселись перед домом тройным полукругом. Дельфина и Маринетта стояли в кухне перед открытым окном, а пес сидел на подоконнике. Объяснив всем, что от них требуется, он изложил условия задачи:

— Общинный лес занимает площадь в шестнадцать гектаров.

Все молча думали. Пес ободряюще подмигивал девочкам. Но вскоре животные недоуменно зашептались. Даже селезень, на которого рассчитывали больше всего, ничего не надумал, а гуси стали жаловаться на головную боль.

— Это слишком трудно, — говорили животные. — Не для нас эта задачка. В ней ничего нельзя понять.

— Я отказываюсь, — заявила овца.

— Это несерьезно, — возмутился пес. — Вы же не бросите девочек в беде. Подумайте еще.

— И что тут ломать голову, — проворчала свинья, — все равно это без толку.

— Ну, конечно, — сказала лошадь, — ты не хочешь помочь девочкам. Ты заодно с родителями!

— Неправда! Я за девочек. Но думаю, что такую задачку…

— Тихо!

Животные снова принялись решать задачку про лес, но у них опять ничего не получалось. У гусей все сильнее болели головы. Коровы начинали дремать. А лошадь, как ни старалась сосредоточиться, без конца отвлекалась и все вертела головой, поглядывая на луг. Вдруг она увидела, что по двору идет белая курочка.

— Вы, однако, не торопитесь, — сказала ей лошадь. — Как же это так? Вы что, не слышали сигнала к общему сбору?

— Мне нужно было снести яйцо, — сухо ответила курочка. — Надеюсь, это не запрещено?

Она заняла место в первом ряду среди других кур и спросила, по какому поводу объявлен общий сбор. Пес, приуныв, даже не счел нужным ответить ей. Где уж одной курочке сделать то, чего не смогли все вместе! Но, посоветовавшись с Дельфиной и Маринеттой, которые решили, что ее надо ввести в курс дела хотя бы из вежливости, пес рассказал о задачке и еще раз повторил условия:

— Общинный лес занимает площадь в шестнадцать гектаров…

— Ну и что тут такого! Не понимаю, почему вы застряли на этом, — сказала белая курочка, когда пес замолчал. — Все, на мой взгляд, очень просто.

Девочки разволновались, порозовели и смотрели на нее с надеждой. А вот животные обменивались не слишком лестными для курочки замечаниями.

— Ничего она не решила. Просто строит из себя бог знает что. А знает не больше нашего. Подумаешь тоже, ничтожная курица, а туда же.

— Послушайте, дайте же ей сказать, — попросил пес. — Тихо, свинья, и вы, коровы, тоже помолчите. Ну, что ты надумала?

— Повторяю вам, это очень просто, — ответила белая курочка, — и я очень удивлена, что это никому не пришло в голову. Общинный лес здесь совсем рядом. Единственный способ узнать, сколько там дубов, буков и берез, — это пойти и пересчитать их. Я уверена, что все вместе мы управимся не больше чем за час.

— Вот это да! — воскликнул пес.

— Вот это да! — воскликнула лошадь.

А Дельфина и Маринетта были в таком восторге от курочки, что даже не нашли слов. Выпрыгнув из окошка, они присели на корточки возле нее и гладили ее по спинке и по грудке. Она скромно протестовала, говоря, что не сделала ничего особенного. Все животные окружили ее и наперебой поздравляли. Даже свинья, которая была довольно ревнивой, не могла скрыть своего восхищения. «Я и представить себе не могла, что эта пигалица так талантлива», — сказала она.

Лошадь и пес положили конец восторгам, и Дельфина с Маринеттой, а за ними и все животные фермы отправились через дорогу в лес. Там каждому прежде всего надо было научиться распознавать дубы, буки и березы. Общинный лес был поделен на столько участков, сколько было животных, то есть на сорок два (не считая цыплят, гусят, котят и поросят, которым поручили считать стебельки ландышей и кусты земляники). Свинья была недовольна, жаловалась, что ей достался плохой участок с какими-то ерундовыми деревьями. И ворчала, что ей должны были поручить тот участок, который выделили белой курочке.

— Бедная вы, бедная, — сказала курочка свинье, — уж не знаю, что завидного в моем участке, но зато теперь знаю, что значит «свинская натура».

— Сама хороша! Раздувает перышки, оттого что решила задачу, — а тут и делать было нечего, каждый мог сообразить!

— А я что говорю? Маринетта, отдайте, пожалуйста, ей мой участок, а мне подберите другой, подальше от этой грубиянки.

Маринетта сделала так, как они хотели, и все принялись за работу. Животные считали деревья в лесу, а девочки записывали цифры, которые они называли, в тетрадки.

— Двадцать три дуба, три бука, четырнадцать берез, — подсчитал гусь.

— Тридцать два дуба, одиннадцать буков, четырнадцать берез, — сказала лошадь.

И они считали дальше, снова начиная с одного. Работа продвигалась очень быстро, и казалось, что все пройдет гладко. Три четверти деревьев уже были пересчитаны, селезень, лошадь и белая курочка подсчет вообще закончили, как вдруг из глубины леса раздался истошный визг свиньи:

— На помощь! Дельфина! Маринетта! На помощь!

Девочки бросились на крик и прибежали к свинье одновременно с лошадью. На подкашивающихся ногах свинья стояла перед огромным кабаном, а тот злобно сверкал глазами и раздраженно вопрошал:

— Эй, идиотка, может, хватит визжать? С чего это вы будите добрых людей среди бела дня? Я вас научу вести себя пристойно. С такой рожей вообще нечего показываться в лесу, спрятались бы где-нибудь, да там и сидели. А вы, дети, марш обратно в логово.

Последние слова его относились к дюжине кабанят, резвившихся вокруг свиньи. Спинки у них были полосатенькие, глазки — смешливые, а сами они были размером с котят. Может, именно им свинья и была обязана тем, что кабан ее не тронул, побоявшись, что, напав на нее, может ненароком раздавить одного, а то и двоих.

— А это еще кто такие? — проворчал кабан, увидев лошадь и двух девочек. — Ей-богу, можно подумать, что мы на проезжей дороге. Не хватает еще автомобилей! Мне это начинает надоедать.

У него был такой свирепый вид, что девочки страшно испугались. Они словно приросли к земле и шепотом пробормотали извинения, но тут заметили кабанят и, сразу же забыв о кабане, заверещали, заахали, что в жизни своей не видели таких прелестных малышей. И принялись играть с ними, гладить и целовать их. Обрадованные, что нашлось с кем порезвиться, кабанята радостно и дружелюбно хрюкали.

— Какие хорошенькие, — повторяли Дельфина и Маринетта. — И какие крохотные! Какие милые!

Кабан оказался совсем не злым. И глаза у него стали такими же смешливыми, как у кабанят, и взгляд смягчился.

— Да, это довольно удачное потомство, — согласился он с девочками. — Они, конечно, еще несмышленыши, с ними куча хлопот, но что поделаешь, дети есть дети. Их мать считает, что они очень красивые, и, по чести сказать, я рад, что вы такого же мнения. А вот об этой свинье, которая на меня так тупо смотрит, я бы этого не сказал. Ну и несуразное животное! Можно ли быть такой уродиной? У меня это просто в голове не укладывается.

Свинья, которая все еще дрожала от пережитого испуга, не осмелилась возражать, хотя и считала себя гораздо красивее кабана и таращила глаза от возмущения.

— А что вас, девочки, привело в наш лес?

— Мы пришли со своими друзьями с фермы, чтобы сосчитать, сколько здесь деревьев. Лошадь вам сейчас все объяснит. А нам нужно идти доделывать задачку.

Перецеловав еще раз кабанят, Дельфина и Маринетта ушли, пообещав скоро вернуться.

— Представляете, — сказала лошадь, — учительница задала девочкам страшно трудную задачку.

— Я не совсем вас понимаю. Это, в общем, простительно, я ведь живу очень уединенно. Выхожу только по ночам и деревенской жизни почти не знаю.

Снова поглядев на свинью, кабан запнулся и добавил:

— Ну до чего ж она уродлива! Никак не могу с этим свыкнуться. И розовая шкура ее просто тошнотворного вида. Ну да бог с ней. Так я вам говорил, что веду ночной образ жизни и очень многого не знаю. Что такое, например, «учительница»? И что такое «задачка»?

Лошадь рассказала, кто такая учительница и что такое задачка. Кабан очень заинтересовался школой и пожалел, Что не может послать туда своих кабанят. Но он просто отказывался понимать, как это родители могут быть такими жестокими.

— Только представьте себе, что я не позволю своим малышам играть после обеда, а заставлю их решать какую-то задачку! Да они меня нипочем не послушаются. К тому же их мать, конечно же, будет против. Но в чем там дело, в этой пресловутой задачке?

— Условия такие: «Общинный лес занимает площадь…»

Когда лошадь все рассказала, кабан окликнул белочку, только что соскочившую на нижнюю ветку ближайшего бука.

— Давай-ка быстро разузнай, сколько в общинном лесу дубов, буков и берез, — сказал он. — Жду тебя здесь.

Белочка мгновенно скрылась в листве. Она отправилась собирать подружек; не пройдет и четверти часа, заявил кабан, как она вернется с ответом. И тогда можно будет проверить, правильно ли сосчитали деревья Дельфина и Маринетта. Свинья, по-прежнему стоявшая как вкопанная среди кабанят, вдруг поняла, что она своей части работы не закончила, но так как она совсем не помнила, на чем остановилась, ей надо было все начинать сначала. Пока она в нерешительности раздумывала, как быть дальше, появились селезень и белая курочка.

— Надеюсь, вы не очень переутомились, — сказала свинье курочка. — Нечего было так бахвалиться и капризничать, чтобы потом бросить работу на середине. Нам с селезнем пришлось все сделать за вас.

Свинья была очень смущена и не знала, что и сказать. А белая курочка сухо добавила:

— Не надо извиняться. И благодарить тоже не надо. Ни к чему это.

— Да уж, действительно, — сказал кабан, — кругом хороша. И уродина, и кожа у нее голая, розовая, да еще и лентяйка.

Тем временем кабанята окружили новых гостей и хотели поиграть с ними, но белая курочка, не любившая фамильярностей, попросила их оставить ее в покое. Однако они продолжали приставать к ней с играми, толкали ее в бок рыльцами и все норовили вскочить ей на спину, так что курочке пришлось забраться на ветку орешника. Тут вместе со всеми остальными животными пришли Дельфина и Маринетта, им надо было узнать, сколько деревьев насчитала свинья. За нее ответили селезень и белая курочка. Оставалось только сложить все вместе и через несколько секунд Дельфина объявила:

— В общинном лесу три тысячи девятьсот восемнадцать дубов, тысяча двести четырнадцать буков и тысяча триста две березы.

— Так я и думала, — сказала свинья.

Дельфина поблагодарила всех животных за то, что они так хорошо поработали, а особенно белую курочку, которая поняла задачку и нашла решение. Кабанята, вначале растерявшиеся от такого наплыва гостей, расхрабрились и подошли к гусям. Добродушные гуси были не прочь играть в их игры. Тут же к ним присоединились и другие малыши, а вслед за ними и взрослые животные, даже сам кабан и то хохотал во всю глотку. Никогда еще в лесу так не веселились.

— Не хочу прерывать вашего веселья, — спустя некоторое время сказал пес, — но солнце уже клонится к закату. Скоро родители вернутся домой и не очень-то обрадуются, если никого не застанут на ферме.

Когда все уже собрались уходить, на нижней ветке бука появились белочки. Одна из них сказала кабану:

— В общинном лесу три тысячи девятьсот восемнадцать дубов, тысяча двести четырнадцать буков и тысяча триста две березы.

Цифры у белочки были точно такие же, как и у сестричек, и кабан очень обрадовался.

— Значит, вы не ошиблись. Завтра учительница поставит вам хорошие отметки. Вот бы посмотреть, как она будет вас хвалить! И вообще, мне бы очень хотелось увидеть школу.

— Так приходите завтра утром, — предложили девочки. — Учительница совсем не злая. Она разрешит вам войти в класс.

— Вам так кажется? Что ж, может, и приду. Надо еще подумать.

Расставаясь с девочками, кабан почти решился пойти завтра в школу. Лошадь и пес тоже пообещали прийти туда, чтобы он не был единственным посторонним, которого увидит учительница.

Вернувшись с поля, родители застали Дельфину и Маринетту за игрой во дворе и прямо с дороги закричали им:

— Вы задачку свою решили?

— Да, — ответили девочки и пошли навстречу родителям, — но это было очень трудно!

— Да уж, работка была не из легких, — подтвердила свинья, — не хочу хвастать, но в лесу…

Маринетта быстро наступила ей на ногу, и та, к счастью, умолкла. Родители косо посмотрели на свинью и проворчали, что она день ото дня становится все глупее и глупее. А потом сказали, обращаясь к дочкам:

— Решить задачку — это еще не все. Надо ведь, чтобы решение оказалось правильным. Но это мы узнаем завтра. Посмотрим еще, какую отметку поставит вам учительница. И если вы не справились со своей задачкой, вам это так не пройдет. А то все у вас слишком легко получается. Тяп-ляп, и готово.

— Нет, не тяп-ляп, — заверила их Маринетта, — можете быть уверены, что у нас все верно.

— И у белочки тот же ответ, — заявила свинья.

— У какой такой белочки? Эта свинья, кажется, совсем сходит с ума. И взгляд у нее какой-то странный. Все, хватит, заткнись и иди в свой свинарник.

Когда наутро учительница подошла к дверям школы, чтобы впустить учеников, она не очень удивилась, увидев лошадь, пса, свинью и белую курочку. Не такая уж это была редкость, животные с соседней фермы время от времени сюда забредали. Но что ее изумило, даже немного испугало, так это внезапное появление дикого кабана, прятавшегося до ее прихода за изгородью. Она, верно, даже закричала бы и стала звать на помощь, если бы Дельфина и Маринетта тут же не успокоили ее.

— Не пугайтесь, пожалуйста. Мы его знаем. Это очень милый кабан.

— Простите меня, — сказал, приблизившись, кабан. — Не хотелось беспокоить вас, но я слышал столько хорошего о вашей школе и о вас, что у меня возникло горячее желание послушать хоть один из ваших уроков. Я уверен, что много почерпну из него.

Польщенная сказанным, учительница все же не решалась впустить кабана в класс. А тут и остальные животные обступили ее и тоже стали проситься на урок.

— Само собой разумеется, — добавил кабан, — мы обещаем быть послушными и не мешать вам вести урок.

— Ладно, — сказала учительница, — в конце концов я не вижу ничего страшного в том, чтобы вы вошли в класс. Стройтесь.

Животные построились парами вслед за ученицами перед входом в школу. Кабан встал рядом со свиньей, белая курочка рядом с лошадью, а замыкал строй пес. Когда учительница хлопнула в ладоши, новоявленные школьники без шума и сутолоки вошли в класс. Пока пес, кабан и свинья рассаживались за парты среди девочек, курочка взлетела на спинку одного из сидений, а лошадь, слишком большая для того, чтобы уместиться за партой, осталась стоять в глубине классной комнаты, у стены.

Занятия начались с урока письма, потом была история. Учительница рассказывала о XV веке, о Людовике XI, очень жестоком короле, имевшем обыкновение заточать своих врагов в железные клетки. «К счастью, — сказала она, — времена переменились, и теперь уже никого не сажают в железные клетки». Не успела учительница проговорить эти слова, как белая курочка, вытянувшись на своем насесте, попросила слова.

— Совершенно очевидно, — сказала она, — что вы не в курсе того, что происходит в стране. На самом деле, с XV века ровно ничего не изменилось. Я, например, свидетельствую, что не раз видела несчастных кур, заточенных в клетки, и от этой привычки никто и не думает отказываться.

— Невероятно, — воскликнул кабан.

Учительница покраснела до ушей, потому что тут же вспомнила о двух цыплятах, которых держала в клетке, чтобы они быстрее набирали вес. И немедленно решила, что выпустит их на свободу, как только вернется с занятий домой.

— Будь я королевой, — заявила свинья, — я бы родителей заперла в клетку.

— Но вы никогда не станете королевой, — сказал ей кабан, — вы слишком уродливы.

— А я знаю людей, которые с вами не согласятся. Вот только вчера вечером родители, глядя на меня, приговаривали: «Свинья уже чудо как хороша, надо будет ею заняться». Я не вру. Девочки там были и слышали, как они это говорили. Правда, девочки?

Дельфина и Маринетта, смутившись, вынуждены были подтвердить, что родители действительно произнесли эту хвалебную речь. Свинья торжествовала.

— Тем не менее животного уродливее вас я в жизни не видел, — сказал кабан.

— Вы, очевидно, просто сами на себя ни разу не смотрели. С этими вашими клыками, торчащими из пасти, рожа у вас ужасная.

— Что? Вы осмеливаетесь говорить о моем лице в таком оскорбительном тоне? Ну подождите, грубиянка, я вас научу уважать добрых людей!

Увидев, что кабан соскочил со своего места, свинья, громко визжа, бросилась бегом через класс, причем от испуга так толкнула учительницу, что та едва не упала. «Спасите! Убивают!» — орала свинья и носилась между партами. На пол полетели книжки, тетрадки, ручки и чернильницы. Кабан преследовал ее, тоже опрокидывая все подряд, грозясь этой гадкой свинье все брюхо выпотрошить. Пытаясь проскочить под стулом, на котором сидела учительница, он поднял ее вместе со стулом да так и потащил дальше на себе. Но из-за этого произошла заминка, и Дельфина с Маринеттой воспользовались случаем и попробовали утихомирить буяна, напомнив ему о том, что он обещал не мешать вести урок. Призвав на помощь пса и лошадь, они в конце концов заставили его опомниться.

— Простите меня, — сказал он учительнице. — Я немного погорячился, но эта особа так безобразна, что ее просто невозможно терпеть.

— Вас обоих надо было бы выставить за дверь, но на этот раз я всего лишь поставлю вам нули по поведению.

И учительница написала на доске:

Кабан: ноль по поведению.

Свинья: ноль по поведению.

Кабан и свинья были очень огорчены, но как ни упрашивали они учительницу стереть их нули, она была неумолима.

— Каждому по заслугам. Белой курочке — десять. Псу — десять. Лошади — десять. А сейчас у нас будет урок арифметики. Посмотрим, как вы справились с задачкой про общинный лес. Кто из вас решил ее?

Кроме Дельфины и Маринетты, рук никто не поднял. Заглянув в их тетрадки, учительница поджала губы, и девочки слегка забеспокоились. Похоже, она сомневалась, что их решение правильное.

— Итак, — подойдя к доске, сказала учительница, — давайте вспомним условия задачи. Общинный лес занимает площадь в шестнадцать гектаров…

Объяснив ученикам, как надо было решать задачку, она сделала все вычисления на доске и объявила:

— Таким образом, в общинном лесу растет четыре тысячи восемьсот дубов, три тысячи двести буков и тысяча шестьсот берез. Следовательно, Дельфина и Маринетта решили задачку неверно. У них будут плохие отметки.

— Позвольте, — сказала белая курочка. — Весьма сожалею, но это ваше решение неверное. В общинном лесу три тысячи девятьсот восемнадцать дубов, тысяча двести четырнадцать буков и тысяча триста две березы. Так и у девочек.

— Но это же нелепость, — возразила учительница. — Берез не может быть больше, чем буков. Объясняю еще раз…

— Да что тут объяснять! В общинном лесу на самом деле растет тысяча триста две березы. Вчера мы весь вечер их считали. Правда ведь, друзья?

— Правда, — подтвердили пес, лошадь и свинья.

— И я там был, — сказал кабан. — Все деревья были пересчитаны дважды.

Учительница попыталась объяснить животным, что общинный лес, о котором идет речь в задачке, не имеет отношения ни к какому конкретному лесу, но белая курочка только рассердилась, да и остальные тоже были недовольны. «Если уж условия задачи неправильные, — говорили они, — какой тогда вообще смысл в этой задачке?» Учительница заявила, что все они очень глупы. Побагровев от злости, она уже собиралась поставить сестрам самые плохие отметки, как вдруг в класс вошел инспектор округа. Сначала он удивился, увидев в классе лошадь, собаку, курицу, свинью, а главное, кабана, но потом сказал:

— Впрочем, почему бы и нет. Итак, о чем вы тут говорили?

— Господин инспектор, — обратилась к нему белая курочка, — позавчера учительница задала ученикам задачку вот с таким условием: общинный лес занимает площадь в шестнадцать гектаров…

Когда инспектора ввели в курс дела, он, не колеблясь, согласился с белой курочкой. Для начала он велел учительнице поставить девочкам самые хорошие отметки в их тетрадях и стереть нули по поведению свинье и кабану. «Общинный лес — это общинный лес, — заявил он, — и мудрить тут нечего». Он был так доволен всеми животными, что велел каждому поставить по хорошей отметке, а белую курочку, которая так хорошо все решила, представить к ордену.

Дельфина и Маринетта вернулись домой с легким сердцем. Родители были горды и счастливы, что девочки заслужили отличные отметки (к тому же они считали, что хорошие отметки, которые получили пес, лошадь, белая курочка и свинья, тоже были поставлены Дельфине и Маринетте). И в награду купили им по новому пеналу.

павлин

Как-то раз Дельфина и Маринетта сказали родителям, что не желают больше носить сабо. А началось все вот с чего. Недавно у них на ферме целую неделю гостила Флора, их взрослая кузина из города. Флоре скоро должно было исполниться четырнадцать лет. Месяц назад она сдала выпускные экзамены, и папа с мамой купили ей часы, серебряное колечко и туфли на высоком каблуке. У нее была куча платьев, одних только нарядных — целых три. Розовое с золотым пояском, зеленое с шелковыми оборками и белое — кружевное. Флора никогда не выходила без перчаток. Она то и дело смотрела на свои часы, изящно оттопыривая локоток, и все время болтала о нарядах, шляпках и прическах. Так вот, как-то раз, когда Флора уже уехала, девочки и завели этот разговор, подталкивая друг друга в бок для храбрости. Начала Дельфина.

— Ходить в сабо не слишком удобно, — сказала она. — Во-первых, все пятки отобьешь, во-вторых, вода заливается. Туфли куда надежнее. Да и красивее все-таки.

— А платья? — сказала Маринетта. — Чем ходить каждый день в старье да надевать фартуки, не лучше ли почаще доставать из шкафа наши нарядные платья?

— А прически? — сказала Дельфина. — Гораздо удобнее, когда волосы не болтаются, а зачесаны наверх. Да и красивее.

Родители ахнули, сердито посмотрели на дочек и сказали страшными голосами:

— Это еще что за разговоры! Сабо им не годятся, нарядные платья им понадобились! С ума вы, что ли, сошли? Ишь выдумали — подавай им каждый день туфли и хорошие платья! Да на вас все горит, этак не останется ничего приличного и не в чем будет пойти к дяде Альфреду. Ну, а высокие прически — это еще почище! В вашем-то возрасте! Попробуйте только заикнуться о прическах…

Что ж, больше девочки не смели заговаривать о прическах, платьях и туфлях. Но как только они оставались одни — например, шли в школу или из школы, пасли коров на лугу, собирали землянику в лесу, — они тут же подкладывали под пятку камешек, будто ходили на каблуках, надевали платья наизнанку и воображали, что они новые, или стягивали волосы на затылке веревочкой. И то и дело спрашивали друг друга: «А талия у меня тонкая?», «А походка у меня изящная?», «А нос, как по-твоему, не вытянулся в последнее время? А какой у меня рот? А зубы?», «Как ты думаешь, что мне больше к лицу, розовое или голубое?»

Дома они без конца смотрелись в зеркало, мечтая об одном: быть красивыми и носить красивые платья. Порой они даже, краснея, ловили себя на мысли о том, какой чудесный воротник выйдет из шкурки их любимца, белого кролика, когда его съедят.

Однажды Дельфина и Маринетта сидели перед домом в тени плетня и подрубали платочки. А рядом стояла большая белая гусыня и глядела, как они работают. Это была степенная птица, любительница обстоятельных бесед и здоровых развлечений. Она спрашивала, для чего подрубают платочки и как это делается.

— Мне бы, наверное, понравилось шить, — сказала она задумчиво, — особенно подрубать платочки.

— Нет уж, спасибо, — сказала Маринетта, — по-моему, куда лучше шить платья. Ах, будь у меня, скажем, метра три сиреневого шелку, я бы сшила платье с круглым вырезом, присборенное по бокам.

— А я, — сказала Дельфина, — сделала бы такое красное, вырез мысочком и белые пуговицы в три ряда до самого пояса.

Слушая их, гусыня качала головой и приговаривала про себя: «Вы как хотите, а по мне лучше всего подрубать платочки».

В это время по двору трусила толстенная свинья. Родители — они как раз вышли из дому и собрались идти в поле — остановились перед ней и сказали:

— Она жиреет с каждым днем. Красота да и только!

— Правда? — спросила свинья. — Я так рада, что вы считаете меня красивой. Я и сама так думаю…

Родители слегка смутились, но промолчали и пошли своей дорогой. Проходя мимо дочек, они похвалили их за усердие. Дельфина и Маринетта склонились над лоскутами и с головой ушли в работу, они шили молча, словно забыв обо всем на свете. Но как только родители отошли подальше, они снова принялись болтать о платьях, шляпках, лакированных туфлях, прическах, золотых часиках, и иголки то и дело замирали у них в пальцах. Они стали играть в гости, и Маринетта, поджав губки, как настоящая дама, спрашивала Дельфину:

— Ах, милочка, где вы шили этот прелестный костюм?

Гусыня ничего не могла взять в толк. От их трескотни она совсем одурела и уже было задремала, но тут прямо перед ней остановился праздно разгуливавший по двору петух и сказал:

— Не в обиду тебе будь сказано, но до чего же у тебя дурацкая шея!

— Дурацкая шея? — удивилась гусыня. — Почему это дурацкая?

— Она еще спрашивает! Да потому что слишком длинная! Вот посмотри на мою…

Гусыня оглядела его и ответила, качая головой:

— Что ж, у тебя и в самом деле шея коротковата. И ничего красивого в этом, на мой взгляд, нет.

— Коротковата? — закричал петух. — Выходит, это моя шея плоха? Ну уж, во всяком случае, покрасивее твоей будет.

— Не думаю, — возразила гусыня. — Впрочем, что тут спорить? У тебя слишком короткая шея, это всякому ясно.

Если бы девочки не были так увлечены нарядами и прическами, они бы заметили, что петух страшно обиделся, и постарались все уладить. Петух же усмехнулся и язвительно сказал:

— Ладно, не будем спорить. Да и не в шее дело, я все равно красивее тебя. Взглянуть хотя бы на мои перья: синие, черные, даже желтые есть. А главное, у меня на голове роскошный султан, а у тебя и посмотреть не на что.

— Сколько я на тебя ни гляжу, — отвечала гусыня, — вижу только какой-то пучок растрепанных перьев и больше ничего. А уж что до этого красного гребня у тебя на голове, так любому, у кого есть хоть капля вкуса, на него и смотреть-то противно. Впрочем, тебе этого не понять.

Тут петух рассвирепел. Он подскочил к гусыне и заорал во все горло:

— Старая дура! Я красивее тебя! Ясно? Красивее тебя!

— Врешь! Фитюлька несчастная! Это я красивее!

Наконец шум отвлек девочек от беседы о платьях, и они уж было собрались вмешаться, как вдруг свинья, услышавшая этот спор, примчалась с другого конца двора к гусыне с петухом и сказала, отдуваясь:

— Да вы что? В своем уме? Самая красивая — я!

Девочки и даже петух и гусыня покатились со смеху.

— Не понимаю, что тут смешного, — сказала свинья. — Но неужели вы сами не видите, кто красивее всех.

— Ты шутишь, — сказала гусыня.

— Бедная свинья, — сказал петух, — если бы ты только могла видеть, как ты безобразна!

Свинья сокрушенно взглянула на них и сказала со вздохом:

— Мне все понятно, да-да, все понятно. Вы оба просто завидуете. Нет никого красивее меня. Вот и родители так говорят. Ну не притворяйтесь. Признайтесь, что я красивее всех.

Спор был в самом разгаре, когда в воротах появился павлин, и при виде его все замолчали. Его крылья отливали медью, сам он был синий, а длинный зеленый шлейф весь усыпан синими пятнышками с золотыми ободками. Он гордо вышагивал, высоко держа увенчанную хохолком голову. Павлин мелодично рассмеялся и, повернувшись боком, чтобы предстать во всей своей красе, сказал, обращаясь к девочкам:

— Я слышал их спор из-за плетня, и, не скрою, он меня безумно рассмешил. Просто безумно… — Он снова сдержанно рассмеялся и продолжал: — Да, вот вопрос так вопрос: кто из этой троицы самый красивый. Взять хотя бы свинью: как хороша ее гладкая розовая кожа! Недурен и петух со своим огрызком на голове и с перьями, которые торчат во все стороны, как иголки у дикобраза. А с какой непринужденной грацией движется наша почтенная гусыня, с каким достоинством держит голову!.. Ох, сил нет, как смешно! Но шутки в сторону. Скажите-ка, барышни, не кажется ли вам, что тем, кто так далек от совершенства, следовало бы поменьше говорить о своей красоте?

Девочки покраснели от стыда за свинью, петуха и гусыню, да, пожалуй, и за себя. Но упрекать павлина в бестактности они не решились, к тому же им было так приятно, что он назвал их барышнями.

— Впрочем, — продолжал павлин, — их можно простить, ведь они не имеют представления о настоящей красоте.

И он стал медленно поворачиваться на месте, принимая разные позы, чтобы каждый мог вдоволь на него насмотреться. Свинья и петух, онемев от восхищения, глядели на него во все глаза. Гусыня же, казалось, не слишком удивилась. Она спокойно окинула павлина взглядом и сказала:

— Что ж, вы, конечно, недурны, но мы видали красавцев не хуже вас. Вот, к примеру, я сама знала одного селезня с таким же красивым опереньем. И он не важничал. Правда, у него не было ни хохолка, ни этого длиннющего хвоста, которым вы сгребаете всю пыль с дороги. Но к чему, скажите на милость, порядочной птице такие украшения? Только представьте себе меня с кисточкой на голове и с метровым хвостом! Нет-нет. Вздор!

Пока она говорила, павлин еле сдерживал зевоту, а когда кончила, даже не дал себе труда ответить. Тут и петух снова расхрабрился и уже открыл было рот, чтобы сравнить свои перья с павлиньими, но в ту же минуту у него захватило дух: павлин распустил длинные перья своего хвоста и раскрыл его огромным веером. Даже гусыня была ослеплена этим зрелищем и невольно вскрикнула от восторга. А изумленная свинья шагнула вперед, чтобы получше рассмотреть перья, но павлин отскочил от нее.

— Пожалуйста, не подходите ко мне, — высокомерно сказал он. — Я птица особенная, я не привык якшаться с кем попало.

— Простите, — пробормотала свинья.

— Нет, это вы меня простите за то, что я высказался столь резко. Видите ли, для того чтобы быть таким красивым, как я, приходится прикладывать немало усилий. Сохранять красоту почти так же трудно, как и приобрести ее.

— Как? — удивилась свинья. — Разве вы не всегда были красивы?

— Конечно, нет. Когда я родился, мою кожу покрывал только жалкий пушок, и ничто не обещало, что когда-нибудь все будет по-другому. Лишь постепенно я изменился и стал таким, как сейчас, и это стоило мне большого труда. Я шагу не мог ступить без того, чтобы мать не напомнила мне: «Не ешь червяков, хохолок будет плохо расти. Не прыгай на одной ножке: хвост покривится. Не объедайся. Не пей за едой. Не ходи по лужам». И так без конца. Мне не разрешали водиться с цыплятами и с другими животными в замке. Я ведь живу в замке, вон там — видите? Да, было не очень-то весело. Только иногда хозяйка замка брала с собой на прогулку меня да еще борзую, а все остальное время я был один. А стоило матушке лишь заподозрить, что я развлекаюсь или думаю о чем-нибудь веселом, как она принималась в отчаянии кричать: «Ты с ума сошел! Смеешься, развлекаешься, посмотри на себя: ведь у тебя уже и в походке, и в хохолке, и в хвосте появилось что-то вульгарное!» Так и говорила. Ох и туго мне приходилось! И даже теперь, поверите ли, я все еще соблюдаю режим. Чтобы не потолстеть и не утратить яркость оперения, я должен придерживаться строгой диеты, делать зарядку, заниматься спортом… Не говоря уж о том, сколько часов отнимает туалет.

По просьбе свиньи павлин стал подробно перечислять все, что нужно делать, чтобы быть красивым, и, проговорив полчаса, не рассказал еще и половины. Между тем с каждой минутой подходили все новые животные, и все толпились вокруг павлина. Сначала пришли волы, потом овцы, за ними коровы, кот, куры, осел, лошадь, утка, теленок — все, включая даже мышку, которая проскользнула между лошадиных копыт. Все напирали друг на друга, чтобы лучше видеть и слышать.

— Не толкайтесь! — кричал то теленок, то осел, то баран, то еще кто-нибудь. — Не толкайтесь! Тише! Да не наступайте же мне на ноги… Кто повыше, станьте сзади… Подвиньтесь-ка… Тише, вам говорят… Вы у меня дождетесь…

— Успокойтесь, — говорил павлин. — Повторяю еще раз: утром, как встанете, съесть семечко райского яблочка и выпить глоток воды. Поняли? Тогда повторите.

— Семечко райского яблока и глоток воды, — хором сказали животные.

И хотя Дельфина и Маринетта постеснялись повторять вместе с ними, но ни один школьный урок не слушали они так внимательно, как преподанный павлином.

Следующее утро принесло родителям одни неожиданности. Началось это в хлеву, когда они принялись, как обычно, наполнять ясли и чаны. Лошадь и волы вдруг недовольно заявили:

— Не надо, не надо, зря стараетесь! Если уж хотите угодить, дайте нам семечко райского яблочка и глоток воды.

— Что, что? Семечко? Какое еще семечко?

— Ну да, семечко райского яблочка. Ничего другого мы в рот не возьмем до самого обеда, и так будет каждый день.

— Ждите, как же! — сказали родители. — Так вам и станут подавать семечко райского яблочка! Нечего сказать, сытная пища! Самая подходящая для рабочего скота! Ну, хватит. Вот сено, вот овес и ботва. Извольте есть. И не морочьте нам голову.

Из хлева родители пошли во двор задать корму курам и прочим птицам. Корм был отличный, но никто к нему даже не притронулся.

— Мы хотим, — сказал родителям петух, — семечко райского яблочка. Ничего другого нам не надо.

— Опять это семечко! Что это вам всем вдруг приспичило питаться яблочными семечками? Послушай, петух, в чем дело?

— Скажите-ка, родители, — отвечал петух, — хотите видеть меня с хохолком на голове и с пышным веером длинных разноцветных перьев?

— Нет, — мрачно ответили родители. — Мы хотим тебя видеть в супе. Суп — это да. А он от перьев вкусней не станет.

Петух отвернулся и громко сказал птицам:

— С ними вежливо разговариваешь, а они вон как отвечают!

Родители пошли кормить свинью. Но, едва учуяв запах мятой картошки, она закричала из своего закута:

— Уберите сейчас же это месиво! Я хочу только семечко райского яблочка и глоток воды!

— И ты туда же! — сказали родители. — Да что случилось?

— Просто я хочу быть красивой — такой стройной, такой ослепительной, чтобы каждый встречный останавливался и говорил мне вслед: «Посмотрите, как хороша! Как бы я хотел быть такой бесподобной свиньей!»

— Бог с тобой, свинья, — сказали родители, — понятно, что ты заботишься о своей красоте, но только зачем же отказываться как раз от самого главного? Разве ты не понимаешь, что быть красивой — это значит быть жирной?

— Расскажите это кому-нибудь другому! — сказала свинья. — Ну так как же? Дадите вы мне семечко райского яблочка и глоток воды?

— Ладно. Мы подумаем об этом и, может, когда-нибудь…

— Не когда-нибудь, а сейчас же. И это еще не все. Каждое утро меня надо выводить на прогулку. И еще следить, чтобы я занималась спортом, следить за моим рационом, сном, за моими знакомствами, за моей походкой… в общем… за всем…

— Ладно. Вот наберешь еще килограммов десять — и начнем. А пока ешь что дают.

Наполнив чан свиньи, родители вернулись в кухню и увидели, что Дельфина и Маринетта уже собрались идти в школу.

— Уже уходите? Но… но ведь вы еще не завтракали?

Девочки вспыхнули, и Дельфина, запинаясь, пробормотала:

— Что-то не хочется. Наверное, объелись вчера вечером.

— Нам лучше выйти на воздух, — прибавила Маринетта.

— Ну и ну! — сказали родители. — Такого еще не бывало! Что ж, как хотите…

А когда девочки были уже на полдороге к школе, родители заметили в кухне на столе разрезанное пополам райское яблочко, в котором не хватало двух семечек.

Обитатели хлева недолго соблюдали предписанную павлином диету. Яблочное семечко в желудке вола или лошади — это все равно что ничего. И, отказавшись от погони за красотой, они на следующее же утро вернулись к своей обычной пище. Дольше продержались обитатели птичьего двора, и какое-то время казалось, что такая жизнь им очень подходит. Несколько дней кокетство превозмогало колики в животе. Куры, цыплята, петух, утка, даже гусыня только и говорили, что о посадке головы да цвете перьев, а кое-кто из молодежи, возомнив о себе бог весть что, стал сетовать на ужасные условия, в которых приходится жить птицам такой необыкновенной красоты. Услышав эти бредни, гусыня сразу опомнилась и заявила, что скудная пища, которой довольствуются птицы, уже довела некоторых из них до умопомрачения, а скоро спятит и весь птичник. Что же до обещанной красоты, то она, гусыня, видит пока только запавшие глаза, поникшие перья да тощие шеи. Одни птицы, поразумнее, тут же согласились с гусыней. Другие сдались не сразу. Самым стойким сторонником павлиньей диеты остался петух да с ним кучка его обожателей — цыплят. Они крепились до тех пор, пока однажды петух не свалился от голода посреди двора и не услышал, как родители сказали: «Надо его поскорее, пока не поздно, зарезать». Перепуганный петух вскочил и бросился поедать зерно и кашу, да так объедался, бедняга, несколько дней подряд, что у него расстроился желудок. Та же участь постигла цыплят.

Через две недели от павлиньей диеты отказались все, кроме свиньи. Тем, что она съедала за день, не насытился бы и крохотный цыпленок, а она к тому же совершала долгие прогулки, делала зарядку и занималась разными видами спорта. За неделю она похудела на тридцать фунтов. Остальные животные уговаривали ее поскорее вернуться к сытной пище, но она как будто и не слышала и только спрашивала:

— Ну, как я выгляжу?

И животные грустно отвечали:

— Ты совсем отощала, бедная свинья. Кожа на тебе так сморщилась и обвисла, что просто смотреть жалко.

— Вот и хорошо, — говорила свинья. — Вы еще не так удивитесь! — И она хитро подмигивала и продолжала, понизив голос: — Да, кстати! Сделайте одолжение, взгляните мне на макушку… Видите?

— Что?

— Там что-то растет, что-то наподобие хохолка.

— Да ничего там нет.

— Странно, — говорила свинья. — Ну а шлейф? Его-то вы видите?

— Ты имеешь в виду свой хвостик? Хорош шлейф! Он у тебя еще больше стал похож на штопор.

— Странно. Может, я мало занимаюсь спортом?.. Или все еще слишком много ем… Ну ничего, я подтянусь.

Глядя, как свинья все худеет с каждым днем, Дельфина и Маринетта потеряли охоту быть красивыми. И уж во всяком случае решили не голодать. Павлинья диета, которую они пытались соблюдать тайком от родителей, уже не соблазняла их. Тут помогли и советы гусыни. Когда девочки при ней обсуждали, какие у них талии да сколько граммов им надо сбросить, она твердила:

— Поглядите, до чего дошла несчастная свинья из-за того, что не ест досыта. Вы что, хотите, чтобы и ваша кожа повисла складками, а ваши славные ножки превратились в прутики? Нет, поверьте мне, все это глупости. Уж я-то, кажется, недурна собой, и перья у меня отличные, так вот что я вам скажу: красота не самое главное в жизни, куда важнее подрубать платочки, чем щеголять пестрым хвостом.

— Конечно, — отвечали девочки, — вы совершенно правы.

Однажды свинья отдыхала после гимнастических упражнений у колодца; рядом, на краю сруба, лежал и мурлыкал кот. И вот, когда свинья стала спрашивать его, не видно ли еще ее хохолка, коту стало жаль ее, и, притворившись, будто что-то пристально разглядывает, он ответил:

— В самом деле, кажется, что-то заметно. Чуть-чуть, но заметно.

— Наконец-то! — вскричала свинья. — Растет! Уже заметно! Вот счастье… А шлейф… Ну-ка, котик, шлейф тоже виден?

— Еще и шлейф! Ох ты, Господи… Нет, мне очень жаль, но…

— Не может быть! Не может быть!

Свинья пришла в такое отчаяние, что кот не выдержал.

— Честно говоря, — сказал он, — до шлейфа еще далеко, но уже пробивается этакий хорошенький маленький веничек.

— Ну да, он еще должен вырасти, — согласилась свинья.

— Вот именно, — подхватил кот. — Но чтобы он вырос, тебе надо побольше есть. Это и к хохолку относится. Павлинья диета была очень хороша для начала, но теперь, когда хохолок и хвост уже прорезались, им необходимо питание.

— А ведь верно, — сказала свинья. — Об этом я и не подумала.

И она тотчас же понеслась к своему чану, съела все, что в нем было, и побежала к родителям за добавкой.

Наконец, наевшись, она принялась скакать по двору и горланить:

— У меня хвост и хохолок! У меня хвост и хохолок!

Животные пытались образумить ее, но она говорила, что все они ей завидуют и что у них глаза не на месте. На другой день она долго спорила с петухом, пока, измученный ее упрямством, он не отступился, сказав со вздохом:

— Да она ненормальная… просто ненормальная…

Свидетели спора, а их было немало, громко расхохотались, и от этого смеха свинье стало не по себе. Целый час за ней по пятам ходила орава цыплят и пищала:

— Ненормальная пошла! Ненормальная! Держите ее! Держите!

Да и другие птицы не могли устоять, чтобы не захихикать и не отпустить ей вслед какое-нибудь обидное словечко. С тех пор свинья ни с кем не говорила о своем хохолке и шлейфе. Но ходила по двору, высоко задрав голову и выпятив грудь, будто аршин проглотила, а если кто-нибудь проходил у нее за спиной, пусть даже на некотором расстоянии, она сейчас же отпрыгивала, словно боялась, как бы ей не наступили на хвост. В таких случаях гусыня указывала на нее девочкам и говорила:

— Вот что бывает с теми, кто слишком занят своей красотой. Они сходят с ума, как наша свинья.

А девочки при этих словах жалели бедную кузину Флору — уж она-то, верно, давно свихнулась. И все-таки младшенькая, Маринетта, в глубине души восхищалась свиньей.

Однажды погожим утром свинья пошла гулять и забрела довольно далеко. На обратном пути сгустились тучи, и прямо над головой у свиньи засверкали молнии; ее это ничуть не удивило — она решила, что это трепещет на ветру и поблескивает ее хохолок. И только отметила, как он вырос: таким большим стал, что лучше и не надо. Между тем дождь все усиливался, и свинья укрылась под деревом, пригнув голову, чтобы не повредить хохолок.

Скоро дождь и ветер поутихли, и она пошла дальше. А когда она подходила к ферме, падали уже последние капли, и сквозь тучи пробивалось солнце. Дельфина и Маринетта вместе с родителями вышли из кухни, птицы выбрались из сарая, где пережидали дождь. И в тот самый миг, когда свинья показалась в воротах, девочки закричали, указывая пальцем в ее сторону:

— Радуга! Какая красивая!

Свинья обернулась и тоже вскрикнула. Она увидела у себя за спиной развернутый громадным веером хвост.

— Глядите! — сказала она. — Я распустила хвост!

Дельфина и Маринетта печально переглянулись, а животные зашептались и закачали головами.

— Ну, довольно кривляться, — сказали родители. — Ступай на место, в свой закут. Уже поздно.

— На место? — сказала свинья, — Но вы же видите, что я не могу. Мой хвост так широк, что и во двор-то не влезет. Никак не пройдет между этими деревьями.

Родителям это надоело, и они уже поговаривали, не взять ли палку, но тут девочки подошли к свинье и ласково сказали ей:

— Да ты сложи хвост. И он легко пройдет.

— В самом деле, — сказала свинья. — А я и не догадалась. Знаете, с непривычки…

Она напрягла спину, так что хрустнули кости. И в тот же миг радуга исчезла с неба и заиграла на ее коже такими нежными и яркими красками, рядом с которыми померкли бы даже павлиньи перья.

^{Иллюстрации Филиппа Дюма}