Лайза Скоттолайн
Навлекая беду
Милым читателям, подарившим мне свое время, посвящаю я эту книгу
Да не покинет тебя отвага…
Люси Рикардо и Этель Мерц (поют):
Чья-то дружба забыта,
Наша — все еще горяча!
1
Ее золотистые волосы развеваются на бегу. Энн Мерфи кое-что придумала. Все просто обалдеют! Скорей бы уж добраться доверху…
В здании Федерального суда имени Уильяма Грина царит суматоха. Энн станет героем дня, если выиграет дело. И сядет в тюрьму, если проиграет. Она особо не задумывается о проигрыше (рыжая — это блондинка, у которой плохо с самоконтролем).
— Мисс Мерфи! Мисс Мерфи! Всего один вопрос! — наступает ей на пятки репортер.
Энн старается затеряться в толпе.
Федеральные служащие, юристы и присяжные со всех сторон стремятся к выходу. Они спешат домой. Их ждут выходные: впереди 4 июля.[1] И все смотрят на нее. А выглядит она сногсшибательно! У нее широко расставленные зеленые глаза, усыпанный веснушками прямой нос, умело подведенные губы. Она пользуется темно-красной блестящей помадой. Рот довольно большой. Кремовый шелковый костюм подчеркивает весьма женственные формы. А еще — длинные стройные ноги и восхитительные щиколотки. А еще — шпильки от Маноло Бланика.[2] Модель! Однако жизнь сложилась так, что ей и в голову не приходит считать себя хорошенькой. Каждый из нас в душе остается ребенком, внимательно всматривающимся в свое отражение в зеркале ванной комнаты.
Энн подошла к металлоискателям, вокруг которых сгрудились люди в темных форменных пиджаках.
— Ну все, теперь забот не оберешься! — воскликнул при виде ее один из охранников. Их было пятеро. Все — вышедшие на пенсию филадельфийские полицейские, все сверкали приветственными улыбками. К Энн обратился самый разговорчивый. Он не утерял спортивной формы, и волосы у него были черные-пречерные. Надпись на табличке гласила: «САЛЬВАТОРЕ БОНАННО».
— Дорогу, парни! Рыжая вышла на тропу войны!
— Опять угадал, Сэл!
Энн швырнула кожаный портфель и сумку вроде курьерской на ленту транспортера.
— Пожелай мне удачи.
— Что-то новенькое?
— Все как обычно. Борюсь за справедливость. И втридорога плачу за туфли.
Энн стремительно прошла сквозь рамку, а ее сумки скользнули в просвечивающее устройство.
— Какие планы на выходные, джентльмены?
— Собираюсь пригласить тебя потанцевать!
Бонанно показал искусственные зубы, остальные загоготали. Их голоса охрипли за время бесчисленных перекуров. Бонанно не обиделся на приятелей.
— Научу-ка я тебя танцевать джиттербаг,[3] а, рыжая?
— Ха! — ухмыльнулся офицер Син Фини. — Ты и наша очаровательная мисс Мерфи? Сны наяву, да и только!
Фини было лет шестьдесят пять. Краснолицый, крепко сбитый, с кустистыми, словно гусеницы, бровями.
— Энн — ирландская девушка и ждет только меня! — Он повернулся к Энн: — Ты родом из Голуэя, правильно, Энни? Есть такое графство в Ирландии. У тебя замечательная кожа — как у большинства тамошних девушек!
— Они, наверное, все графини? — спросила Энн.
Охранники опять рассмеялись. Она никогда не знала, что ответить, когда говорили о ее внешности. Просвечивающее устройство вернуло ей вещи, но тут подоспели двое репортеров. Они бросили сумки на ленту и затараторили:
— Мисс Мерфи, пожалуйста, ваши соображения по поводу процесса на той неделе!
— Почему ваш клиент не уладит дело миром?
— Или «Чипстер» дышит на ладан, но все равно рассчитывает выйти на биржу?
Они постоянно перебивали друг друга.
— Энн, а сегодня что за ходатайство?
— Почему вы не хотите, чтобы присяжные услышали эти показания?
— Мне нечего вам сказать, господа!
Энн вырвалась на свободу, сгребла свое имущество и рванула прочь. Хотя в этом уже не было необходимости. На пути у репортеров встал Бонанно. Его взгляд не предвещал ничего хорошего (кстати, охранник носил бифокальные очки).
— Ну-ка, вы там! — рявкнул он как настоящий уроженец Филадельфии. — Правила забыли? В здании суда ничего такого не дозволено! Что это вы донимаете барышню?
Офицер Фини, нахмурившись, взглянул на первого репортера и поманил его:
— Подойдите-ка на минутку, сэр. Сдается мне, вы нуждаетесь в полном досмотре.
Он достал из-под стойки ручной металлоискатель.
— Впрочем… Оба идите сюда.
Фини помахал устройством второму репортеру, а все охранники выстроились эдакой стариковской фалангой.
— Да ведь я представитель прессы! — возмутился репортер. — Это моя тема! Вы меня каждый день здесь видите! Я Ален Коллинз, у меня есть удостоверение!
Конвейер с его холщовой сумкой неожиданно остановился. Дежуривший у монитора охранник уже забирал ее. Ничего не понимающий репортер обернулся:
— Эй, минутку!
Офицер Бонанно пропустил Энн к лифтам. В его поведении чувствовалось что-то новое, покровительственное.
— Ступайте, мисс!
— Спасибо! — сказала Энн, пряча улыбку. Она кинулась к открытому лифту и нажала кнопку девятого этажа. Энн не просила о помощи, но приняла ее и теперь чувствовала смутную вину.
Несколькими минутами позже она вошла в просторный, заново отделанный зал суда, в котором яблоку негде было упасть. Дело «Чипстера», возбужденное против Гила Мартина, самого известного в Филадельфии интернет-миллионера (речь шла о сексуальных домогательствах), сразу привлекло внимание прессы, так что скользкие деревянные скамейки были забиты репортерами, рисовальщиками и просто публикой. Энн широко шагала по центральному проходу, покрытому ковром. Все лица сразу повернулись в ее сторону.
Судебные приставы в одинаковых синих пиджаках перестали обсуждать выписки из дел, служащие поправили новые галстуки, а стенографистка бросила на Энн испепеляющий взгляд и снова уставилась на синюю стенографическую машину[4] с тоненькими металлическими ножками. Так было всегда: мужчины обожали ее, женщины — ненавидели. Это не помешало ей устроиться на работу в юридическую фирму «Росато и партнеры», в которой нет ни одного мужчины. Поворот в карьере, достойный ее рыжих волос. Впрочем, сейчас речь о другом.
Она добралась до своего стола, положила портфель и оглянулась. Молодой человек в легком плаще сидел, как и было условлено, в первом ряду у прохода, прямо за ней. Энн незаметно с ним поздоровалась, потом села, открыла портфель и вытащила копии документов по ходатайству. Это ходатайство и тот молодой человек были ее последней выдумкой. «Чипстер» — первый серьезный клиент за все время, что она работает у Росато. Они с Гилом Мартином вместе учились на юридическом, и он нанял именно ее. Энн никогда не вела столь больших дел и поначалу сомневалась, по зубам ли ей такое. Может, и не по зубам. Рассудив так, она успокоилась.
Тут ей на ухо прошептали:
— С праздником!..
Энн подняла глаза.
Рядом стоял Мэт Букер. Он был на год старше двадцативосьмилетней Энн. Темные волнистые волосы, светло-голубые глаза, а ресницы такие густые, что справедливее было бы подарить их женщине. Эх, не будь он адвокатом противоположной стороны… Впрочем, эта ария из другой оперы. Мэт представлял истцов: программистку Бет Дитс и ее мужа Билла, который возбудил против «Чипстера» вторичный иск. Хотя за год, который она провела в Филадельфии, Энн ни с кем не встречалась, Мэт Букер оказался первым, кто смог ее заинтересовать. Пусть увлечение было искренним, но защитник противоположной стороны — увы — запретный плод.
— Отстань! — сказала она, но Мэт наклонился еще ближе.
— Я что, уже успел тебя пригласить?
В его шепоте чувствовался запах зубной пасты.
— Ты отказывалась триста двадцать девять раз. Смахивает на традицию. Останови меня, пока я не спросил тебя опять.
Энн вспыхнула:
— Мэт, а тебе не приходило в голову, что ты занимаешься сексуальными домогательствами? И это во время слушания дела о сексуальных домогательствах!
— Да ладно, тебе же нравится, а? Ну так, слегка?
Энн не ответила. Она принимала решение. Окружающие у нее давно перестали вызывать доверие. Но она знала Мэта уже год — столько, сколько тянется это дело. Он ее прямо-таки достал. Правда, он был на редкость самоуверенным типом, а Энн всегда ценила в мужчинах данное качество.
— Хоть чуть-чуть? Или и того нет? — не сдавался Мэт. Он держался за край полированного стола.
Энн решила попытать счастья.
— Ну хорошо. Вот закончится процесс, и я с тобой встречусь. Но не раньше.
— Правда? — Его голос сорвался. Забавно. Мэт всегда был таким выдержанным, а сейчас лоск как ветром сдуло. Он раскрыл рот от удивления. — Энн, ты что, под кайфом?
— Нет.
— Подтвердишь под присягой?
— Отстань. — Энн погрузилась в чтение резюме. — Я собираюсь надрать тебе задницу.
— А если я выиграю дело?
— Исключено. Ты не прав, и ты против меня.
— Мое последнее ходатайство удовлетворено, помнишь?
— То была одна битва — война еще впереди. — Энн покосилась на приставов. — А теперь отстань. И так всем известно, что ты за мной ухаживаешь.
— И ты отвечаешь мне взаимностью.
— Я никогда не кокетничаю с защитником противоположной стороны.
— Сама ты «противоположная сторона»!
Мэт фыркнул и отошел к своему столу. Позади него располагалось место для присяжных: перегородка из полированного красного дерева, за которой стояли четырнадцать кресел, повернутых так и эдак. Интересная декорация. Энн было любопытно, не расхочет ли Мэт с ней встречаться после того, как будет оглашено решение. Она думала о сидящем за ней молодом человеке, и ее мучила совесть. Второй камень на душе. Энн еще не научилась с этим справляться: очень уж мало практики.
— Всем встать! — крикнул из-за перегородки судебный пристав. За огромной новомодной кафедрой из красного дерева на обшитой панелями стене сияла золотая печать судебной системы Соединенных Штатов. Горели утопленные в стены светильники. Тускло поблескивали написанные маслом портреты в позолоченных рамах. Рядом с одним из них стоял судебный пристав. Он выпятил грудь, будто на ней полно орденов.
— Всем встать! Суд идет! Председатель суда — Альберт Д. Хофмейер!
— Всем добрый день! — обратился к присутствующим судья Хофмейер, появившись из-за двери; он нес толстую папку с материалами. Галерея, в свою очередь, поприветствовала коренастого низенького судью, и он стремительно прошел через зал. Края блестящей черной мантии мели по ковру. Не сбавляя хода, Хофмейер миновал американский флаг, поднялся на большое деревянное возвышение, со стуком положил папку на загроможденный стол, сел на стул и водрузил на место очки в роговой оправе.
— Добрый день, мисс Мерфи, — улыбнулся он сверху. Глаза у него так и сияли. В блестящих жестких волосах мелькала седина. Хофмейер нацепил на шею «бабочку» расцветки американского флага — свидетельство легендарного чувства юмора, слухами о котором полнился окружной суд.
— Ради чего побеспокоили нас, барышня? Мой любимый праздник на носу, нам всем следовало бы гулять, покупать хотдоги, запасаться солнцезащитным кремом…
На галерее хихикнули, не удержался и сам судья:
— Люблю, знаете ли, хот-доги с солнцезащитным кремом.
На галерее опять засмеялись. Энн встала. На трибуну она прихватила материалы дела.
— Извините, что отвлекаю, ваша честь. Все это очень некстати. Только у меня вызывает сомнения достоверность одного свидетельства. Как вам известно, я представляю «Чипстер-ком», являющуюся компанией-ответчиком, и прошу суд не принимать к рассмотрению показания Сьюзен Фельдман, которую истец на следующей неделе хочет вызвать в качестве свидетеля.
— Почему бы присяжным не познакомиться с мисс Фельдман, госпожа адвокат?
Если судья Хофмейер и находил Энн красивой, он умел не показывать виду. Поэтому и Энн не обманывалась насчет своей способности влиять на судью. Чтобы выиграть дело в федеральном суде, хорошенького личика недостаточно. Как правило.
— Я не о том, ваша честь. Я полагаю, что показания мисс Фельдман должны быть отклонены на основании четыреста первой нормы федерального доказательного права — как не имеющие отношения к делу. Мисс Фельдман утверждает, что один из работающих в «Чипстере» программистов, по имени Филипп Ливер, приставал к ней и делал это весьма странным образом.
Судья прикрыл глаза, давая понять, что основные факты ему известны. Энн продолжала:
— Ни мисс Фельдман, ни мистер Ливер не имеют отношения ни к одной из сторон. Происшествие имело место в другом отделении, в другое время, с другими людьми.
— Я ознакомился с документами по вашему ходатайству. — Судья Хофмейер похлопал по лежащей перед ним папке. — Если я правильно понял, компания-ответчик признает, что происшествие с мисс Фельдман имело место?
— Да, ваша честь.
Энн набрала в грудь побольше воздуха.
— Мы признаем, что данное происшествие имело место, но мы не признаем, что оно является сексуальным домогательством. Это простая шалость, и хотя поведение мистера Ливера не давало оснований для судебного преследования, в «Чипстере» этот поступок сочли недостойным и уволили программиста в тот же день.
— Шалость? Да неужели? — Удивленный судья Хофмейер уставился на Энн поверх очков. — Давайте начистоту, мисс Мерфи. Мистер Ливер вышел из-за своей перегородки во время рабочего дня в чем мать родила!
— Верно. — Энн удержалась от улыбки; на галерее раздался приглушенный смех. — Но это действительно была шутка, ваша честь. Кроме того — я говорю для стенограммы, — у мистера Ливера на щиколотках были повязки с маленькими крылышками из фольги.
— Ну конечно, повязки с крылышками! Большой поклонник Гермеса. Или Пана, а? — Судья Хофмейер хихикнул, и галерея вместе с ним (пользуясь разрешением суда). — Зачем же ему крылышки, госпожа адвокат?
— Почему бы и нет, ваша честь? Хотя я сомневаюсь, что мистер Ливер изучал мифологию. Ему двадцать три года, и он просто слишком увлекался «Джекэс».
— Джекэс?
— Это шоу на Эм-ти-ви. Голые или переодетые гориллами молодые люди катаются на скейтбордах.
Энн шоу нравилось, но она не жаждала поделиться этим с судьей. Во всяком случае, когда он такого возраста и с такими полномочиями.
— Как бы там ни было, мистер Ливер вышел из-за своей перегородки и на мгновение встал перед мисс Фельдман. Он не сказал ничего особенного, не делал непристойных жестов, просто помахал руками, словно крыльями, — по-моему, это глупо и пошло. Но федеральный закон этот человек не нарушил.
Судья Хофмейер расхохотался:
— А ведь «НАСДАК»[5] взлетел под небеса! Вот она, пресловутая интернет-революция! Национальной экономикой правят дети, нацепившие на себя кухонные причиндалы!
Энн подождала, пока стихнет смех на галерее. Праздничное настроение уже успело вступить в свои права, и Энн надеялась воспользоваться этим в ближайшие пять минут.
— Это и вправду смешно, ваша честь! На самом деле мисс Фельдман сочла действия мистера Ливера шуткой. Когда тот замахал руками, она захохотала и даже свалилась со стула! Мистер Ливер был так смущен, что убежал в мужской туалет и не выходил до конца рабочего дня.
На галерее засмеялись громче. Судья Хофмейер дождался тишины и опять стал серьезным:
— Ладно. Та еще ситуация, ничего не скажешь. Ваши клиенты из «Чипстера» не желают, чтобы мисс Фельдман поведала суду о крылышках из фольги?
— Ее свидетельство не имеет отношения к данному разбирательству. На процессе «Дитс против „Чипстера“» будет рассматриваться дело о сексуальном домогательстве, возникшее по недоразумению. Истец утверждает, что Гил Мартин, глава компании, не единожды принуждал Бет Дитс, программистку, к вступлению с ним в интимные отношения прямо у него в кабинете, угрожая ей в случае несогласия увольнением. Что происходило между мистером Мартином и миссис Дитс — с этим будут разбираться присяжные, и мы докажем ложность выдвинутых истцом обвинений. И что бы ни делал мистер Ливер — бегал нагишом, размахивал руками или принимал перед мисс Фельдман всякие позы, — это не может ни подтвердить, ни опровергнуть, домогался Гил Мартин миссис Дитс или нет.
— Типичный пример избирательного подхода. А, мисс Мерфи?
— Именно так, только с одним уточнением. — Энн перевела дыхание. — Если бы в фирме имело место «враждебное окружение», то количество и распространенность других инцидентов такого рода имели бы отношение к данному делу. Но поскольку перед нами недоразумение, то недопустимо привлекать эти показания, так как они лишены всякой связи с предметом спора.
— Так… Ваши рассуждения покоятся на разнице между теорией «враждебного окружения» и теорией «недоразумения». — Судья Хофмейер глубокомысленно нахмурился. — Весьма формальный подход.
— Скорее, точный, ваша честь.
По мнению Энн, точность важна в законе, хирургии головного мозга и когда красишь губы. В других случаях радости от нее никакой.
— Свидетельство такого рода делает разницу существенной. Защитник истца воспользуется инцидентом с мистером Ливером для укрепления своих весьма слабых аргументов против мистера Мартина.
Судья почесал подбородок, который в это время суток был еще гладко выбритым.
— Как насчет прецедентов, мисс Мерфи? Мне не удалось найти ничего подходящего.
— Честно говоря, их нет, ваша честь. Я присовокупила материалы из дела «Бекер против АРКО», которое подтверждает мою правоту, и все же это нельзя назвать прецедентом. Из него становится очевидной опасность использования такого рода свидетельств, поскольку они снимают с защиты истца какие бы то ни было ограничения и позволяют ей действовать в самом нелогичном ключе. Например, искать косвенную вину ответчика.
— Спасибо, я принял к сведению ваши соображения, мисс Мерфи.
Судья Хофмейер кивнул и повернулся к защитнику истца:
— Хотите что-то добавить, мистер Букер?
— Конечно, ваша честь. — Мэт подошел к кафедре, и Энн уступила ему место. — Ваша честь, я ценю шутку не меньше того парня и согласен: теперь данное происшествие кажется смешным. Но вопреки утверждениям, сделанным защитой ответчика, мисс Фельдман эта так называемая шалость совсем не развеселила. В этом и в большинстве других округов поведение мистера Ливера квалифицируется как «появление в общественном месте в непристойном виде».
Губы судьи Хофмейера сложились в неодобрительную, политически корректную гримасу.
— Мы полагаем, что свидетельство мисс Фельдман подлежит рассмотрению, ваша честь, — продолжал Мэт. — Так как в программировании доминируют мужчины, то такое поведение, усвоенное еще в школьной раздевалке, поощряется как в «Чипстер-ком», так и в других интернет-компаниях. И положение постоянно ухудшается. Персонал в «Чипстере» на девяносто пять процентов мужской. Возраст программистов колеблется от двадцати одного до двадцати пяти лет, а среди пятнадцати членов правления — ни одной женщины. В результате процветает сексистский по своей сути тип поведения. Так сказать, «только для мальчиков». И личности вроде мистера Ливера и мистера Мартина чувствуют свою безнаказанность.
— А как вы относитесь к точке зрения мисс Мерфи, что имело место недоразумение и о враждебном окружении речь не идет?
— Я согласен, ваша честь: это сверхформальный подход. Домогательство есть домогательство. Как бы там ни было с «Бекер против АРКО», в законе не оговорено, следует ли учитывать свидетельство, указывающее на враждебность окружения, как недоразумение.
Судья Хофмейер подпер подбородок рукой.
— Пожалуй…
— И это дело присяжных — а не кого-либо из нас — решать, дозволены ли установившимися в «Чипстере» корпоративными порядками такие домогательства. Ведь ответчиком по данному делу проходит Гилберт Мартин, а он — самое высокопоставленное лицо в компании.
— Благодарю вас, господин адвокат, — сказал судья Хофмейер, словно подводя итог, и Энн не знала, чем он в конечном счете будет руководствоваться. Права на проигрыш у нее не было. Эти показания смертельны для всей ее защиты. Пришло время для запасного варианта.
— Ваша честь, если вы позволите, я хотела бы дать опровержение, — сказала Энн, и судья Хофмейер улыбнулся.
— Воинственная ирландка! Хорошо, госпожа адвокат, только покороче.
— Ваша честь! Ответчик, в свою очередь, утверждает следующее: даже если суд признает это свидетельство имеющим отношение к делу, оно должно быть отклонено на основании четыреста третьей нормы федерального доказательного права — «О предубеждении при отсутствии повода». Представьте смятение присяжных, если это свидетельство будет принято к рассмотрению. Ваша честь! Речь идет о голом мужчине!
Сидевший за Энн молодой человек по ее сигналу встал, вышел в проход и расстегнул плащ, тут же опавший к его ногам. Мужчина был симпатичный, с рыжеватыми волосами. И совершенно голый. Галерея ахнула, женщина-репортер зажала ладонью рот, а судебный пристав полез за наручниками.
Энн продолжила свое выступление:
— Голый мужчина тут же приковывает к себе всеобщее внимание. Это увлекательное, захватывающее зрелище — особенно в зале суда! Если допустить его появление, присяжные придут в такое смятение…
— Эт-то что еще такое? — взорвался судья Хофмейер. Он вытягивал шею и шарил в поисках своего молотка. — Всем успокоиться! Всем успокоиться! Молодой человек, оденьтесь! Наденьте плащ!
Мэт вскочил, он стучал по столу.
— Ваша честь, мы протестуем! Это произвол!
Голый мужчина подхватил свой плащ и, размахивая руками, рванул по центральному проходу к выходу. Теперь сумасшествие перекинулось на галерею. Судебный пристав следовал за нарушителем по пятам. Галерея взорвалась аплодисментами, и Энн тут же решила выплатить парню премиальные.
— Всем успокоиться! Что я, в зале суда порядок не смогу навести? Все по местам! По местам!
Судья Хофмейер перестал грохотать молотком, и его лицо опять приняло нормальный цвет. Поправив очки, он воззрился на Энн.
— Мисс Мерфи, я не верю собственным глазам! Этот нелепый трюк — ваша работа?
— Всего лишь иллюстрация, ваша честь. Она подтверждает мою точку зрения: если в зал суда входит голый мужчина, все сразу стопорится и…
— Этот мужчина — мистер Ливер? — Глаза судьи Хофмейера раскрылись еще шире. Какие у него тяжелые веки…
— Нет, это просто стриптизер. Он еще и поет, хотя сегодня в этом не было необходимости.
— Я протестую, ваша честь! — взвыл Мэт, однако Хофмейер махнул, чтобы тот сел. Судья не отводил сердитого взгляда от Энн.
— Мисс Мерфи, вы утверждаете, что оплатили приход стриптизера? Сюда?
— Кто ж еще согласится раздеваться за деньги?
— Мисс Мерфи! Я могу привлечь вас за неуважение к суду! Посадить в тюрьму! Здесь вам не бордель!
— Извините, ваша честь, я не смогла придумать никакого другого способа показать вам… Посмотрите вокруг!
Энн указала на галерею, пребывающую в совершеннейшем беспорядке. Люди полустояли, полусидели, смеялись, разговаривали друг с другом и никак не могли успокоиться.
— Видите? Голого мужчины уже нет, но все в смятении. В тот момент, когда он срывал с себя плащ, меня никто не слушал, в том числе и вы. Хотя я делала заявление.
Судья Хофмейер был просто в бешенстве, однако Энн продолжила:
— При всем уважении к вам, ваша честь, я повторяю: только что случившееся подтверждает мою точку зрения. Пока на уме у присяжных голый мужчина, они не в состоянии сосредоточиться на мистере Мартине, а ведь процесс посвящен ему. Присяжные удалятся для обсуждения и будут говорить лишь о голом мужчине. Именно для предотвращения таких ситуаций и была предусмотрена четыреста третья норма федерального доказательного права.
Судья Хофмейер погрузился в молчание. Мэт кипел. В зале суда вдруг стало тихо. Все ошеломленно смотрели на Энн. Она оставалась противоестественно спокойной, прикидывая, сможет ли внести залог по кредитной карточке. Спустя минуту судья Хофмейер вздохнул, поправил очки (без всякой на то необходимости) и посмотрел Энн прямо в глаза.
— Мисс Мерфи, я не позволю заниматься такими глупостями в зале суда! Я поддерживаю здесь непринужденную обстановку, но вы, похоже, поняли это превратно. — Судья расправил скрытые мантией плечи. — Так что я привлекаю вас за неуважение к суду. Вам придется раскошелиться на пятьсот долларов. Вы родились под счастливой звездой: я не буду сажать вас под замок на все выходные. Как я уже сказал, 4 июля — мой любимый государственный праздник, во время которого все американцы должны наслаждаться свободой. Даже такие, как вы, — чья свобода принимает столь нелепые формы.
— Спасибо, ваша честь, — ответила Энн. Что до пятисот долларов, то их придется снять с собственного счета, после чего на нем останется семнадцать долларов и сорок пять центов. Она не могла взваливать на клиента расходы по вызволению адвоката из тюрьмы. Энн была совершенно уверена, что такое не принято.
— И имейте в виду, мисс Мерфи, вы теперь на заметке. — Судья Хофмейер погрозил ей пальцем. — Ни на следующей, ни на какой другой неделе я не потерплю у себя подобных шоу. Еще одна такая «иллюстрация» — и вы отправитесь прямиком в тюрьму!
— Понятно, ваша честь.
— Прекрасно. — Судья Хофмейер помолчал. — Теперь… Ладно. Что касается ходатайства ответчика об отклонении свидетельства, я склонен его принять. Хотя и неохотно. У меня так и чешутся руки воздать мисс Мерфи по заслугам, и все же я не могу наказывать компанию-ответчика за вздорные мысли в голове у ее юриста. Так что постановляю: мисс Фельдман не будет свидетельствовать по этому вопросу на следующей неделе и на процессе не будут в качестве доказательства фигурировать голые мужчины — ни на словах, ни в действительности. Решение принято! — Судья Хофмейер стукнул молотком и тряхнул при этом головой.
— Спасибо, ваша честь. — Энн хотелось завопить от радости, но она удержалась. Она выиграла! Выиграла!
Хмурый Мэт поспешно встал:
— Спасибо, ваша честь.
— А теперь ступайте, мисс Мерфи! Пока я не передумал. — Судья поднялся с места и спустился с возвышения. — Желаю всем хорошо провести выходные!
Как только судья ушел, Энн вскочила на ноги. Почувствовав чье-то мягкое прикосновение, она обернулась. За ней стояли два юриста в модных костюмах. Профессионализм, успех, один и тот же портной.
— Это было восхитительно, Энн! — сказал один из них и опять до нее дотронулся. Хотя они не были знакомы. Юрист привычно улыбался. На его руке блестело обручальное кольцо.
Второй незнакомец подошел поближе:
— Кто вас надоумил? И не встречались ли мы…
— Спасибо, — вежливо ответила Энн. Она не хотела заводить знакомств в окружном суде. Ни с кем, кроме Мэта Букера. Она протиснулась между их подбитыми ватой плечами к Мэту, который, склонившись над портфелем, запихивал туда бумаги. Пытаясь привлечь его внимание, Энн помахала, но адвокат был в бешенстве, и на лбу у него вздулись жилы. Он даже не взглянул на нее. Затем его опять заслонили юристы.
— Как это вас угораздило? — спросил женатый юрист, однако Энн шагнула в сторону.
— Мэт! — крикнула она.
Тот схватил портфель, пробежал по центральному проходу и скрылся за двойными дверьми. Энн не пошла следом. Она не могла извиняться за то, что представляла интересы собственного клиента. Не могла извиняться за победу. Энн осталась стоять и вдруг осознала, что рядом все еще толкутся двое в костюмах, вся галерея на нее пялится, а несколько репортеров рвутся к ней с блокнотами в руках.
— Энн, — тихо обратился к ней женатый юрист, — я тут подумал… Вы не заняты сегодня вечером? Я был бы рад пригласить вас куда-нибудь и попраздновать.
Один из репортеров отпихнул его локтем и начал выкрикивать вопросы прямо ей в лицо:
— Мисс Мерфи, это было здорово! Вот так фокус! Как зовут стриптизера?
Пресса окружила ее жужжащим роем. Можно подумать, всем журналюгам прямо сейчас выдадут премию за лучший репортаж.
— Как вы полагаете, вам придется сесть в тюрьму?
— А что думает по этому поводу ваш клиент?
— Как насчет фотосъемки для статьи о подающих надежды?
Энн протолкнулась к столу адвоката, где лежали портфель и сумочка. Она не отвечала на вопросы, ни на кого не смотрела — просто отгородилась от окружающего мира. Словно застыла. И все же ее ходатайство принято! Она заслужила эту победу. Прецедента не было, но Энн знала сердцем: с точки зрения закона она права.
А мысль дня такова: понять, в чем сила голого мужчины, способна только красивая женщина.
2
«РОСАТО И ПАРТНЕРЫ». Медная табличка висела на стене небесно-голубого цвета. Энн вышла из лифта и оказалась в прохладном холле с работающими кондиционерами. Удобные стулья, ковер в синих узорах и стеклянный стол с разбросанными по нему глянцевыми журналами — эдакий корпоративный оазис после уличной жары и гама. Обычные перед выходными пробки уже начались, и Энн не смогла поймать такси. Она шла пешком от самого суда. В «бланиках». А это двадцать пять кварталов. Жестокое, изощренное возмездие. Энн сбросила туфли, и они кувырком покатились в сторону, слившись в одно коричневатое пятно.
— Предатели! — сказала она. Но потом смилостивилась и подобрала.
Сунув туфли в портфель, Энн бесшумно босиком прошла к столу секретарши. Секретарша, должно быть, отбыла домой пораньше. Кинув быстрый взгляд окрест, Энн поняла, что исчезли вообще все. Стояла тишина, и лишь из одного кабинета, ближе к углу здания, доносился смех. Она знала чей.
Энн взяла со стола сцепленные листы и просмотрела список приходящих и исходящих. Бенни Росато не было весь день: она работала со свидетелями. Энн с облегчением вздохнула. На нее обрушились бы бесчисленные «это еще что такое» — в связи с ходатайством о голом мужчине. На столе секретарши зазвонил телефон.
— «Росато и партнеры», — подняла трубку Энн.
Звонил мужчина.
— Я из «Дейли ньюс». Энн Мерфи на месте? Мы хотели бы задать ей несколько вопросов о…
— Извините, меня здесь нет.
Энн отпустила трубку, дав ей упасть на рычаг, а когда телефон зазвонил вновь, вообразила, что это просто музыка. Положив на место листы с записями, она отобрала из ящика «ПОКА ВАС НЕ БЫЛО» записи для себя, сгребла почту и лежащие на черном подносе с ее именем бандероли. По-прежнему босиком, держа в руке все это добро, пошла в свой кабинет.
Из окна за ее креслом лился солнечный свет. Неубранный стол купался в невыносимо белом сиянии, кружилась пыль. Энн заметила, что взмокла. Стол стоял вплотную к левой стене. Над ним висели деревянные полки, забитые книгами по юриспруденции и толстыми копиями федеральных законов; еще там стояли пара триллеров из жизни юристов и старые каталоги «Ниман-Маркус»[6] — там было полно одежды, которой она заслуживала, но пока не купила. В комнате не было фотографий, ничего не висело на стенах — за исключением дипломов «Ю-си-эл-эй»[7] и юридического факультета Стэнфордского университета.
Энн швырнула сумку и портфель на стул, почту и сообщения — на стол, прошла к своему креслу и села.
Смех теперь слышался громче. Это Мэри Динунцио и Джуди Каррир, ее старшие партнеры. Они торчали в кабинете Мэри. Там было что-то вроде клуба.
Энн перебрала сообщения. Нет, сейчас что-то не хочется. Ей не сиделось на месте. Она была ошеломлена собственной победой. Энн позвонила Гилу, но там не отвечали, и она оставила сообщение. При этом не стала рассказывать ему о голом мужчине, чтобы обеспечить его непричастность в случае ее ареста. Как замечательно все выстраивалось! Она выиграла!
Энн тянуло попраздновать. Опять послышался смех. Пригласить бы Джуди с Мэри и обмыть это дело. Правда, она еще ни разу не пробовала, но что с того? На этот вечер у нее не осталось никаких дел, кроме похода в спортзал, однако она с удовольствием пропустит один визит. Энн тренировалась, желая снять напряжение, и при этом так ненавидела тренировки, что они, в свою очередь, страшно ее напрягали. Если так пойдет дальше, придется вернуться к гантелям.
Энн поднялась со стула и, все еще босиком, пошла по коридору навстречу смеху. Он был таким беспечным, таким заразительным, что на ее лице сама собой возникла улыбка.
— Над чем вы так смеетесь, девочки? — спросила она, заглянув внутрь.
Смех прекратился, словно его выключили.
— Да так, ни над чем, — ответила Джуди Каррир, которая сидела на низеньком шкафчике. По ее светло-голубым, будто фарфоровым, еще влажным глазам было заметно, что она только что хихикала. На не тронутых помадой губах сохранилось подобие улыбки.
Мэри Динунцио сидела за своим чисто убранным столом. Она нахмурилась и спросила:
— Извини за шум. Мы тебе помешали?
— Нет, ничуть…
Щеки у Энн горели. Надо было соображать! Эта юридическая фирма хуже средней школы! Она чувствовала себя троечницей, которая пришла без приглашения на заседание почетного общества.[8]
— Как суд? — спросила Мэри. Если она и знала о голом парне, то виду не показывала. На ее лице читался интерес. А может, просто вежливость. Темно-русые волосы убраны назад и уложены на французский манер. Фирменный костюм цвета хаки. Рассевшаяся на шкафчике Джуди была одета совсем иначе: джинсовый комбинезон, легкая белая рубашка без рукавов и красная бандана, охватывающая коротко стриженные волосы. Они были такими разными! Энн никогда не могла понять, почему эти две женщины так дружны, и оставила всякие попытки в этом разобраться.
— М-м… в суде все хорошо.
Улыбка Энн плавно перетекла в профессиональную маску. Мэри приходилось заниматься делом «Чипстера», и Энн всегда чувствовала, что они могли бы стать подругами, сложись все иначе. Обе они витают в облаках, а такие женщины обычно ладят друг с другом.
— Я выиграла.
— Выиграла? Ну и ну! — Мэри улыбнулась. — Поздравляю! Как тебе это удалось? Ходатайство ведь было непростое!
— Всего лишь Хофмейер взял и согласился.
Энн и не думала им рассказывать. И что она вообще здесь забыла? Под «здесь» Энн имела в виду Филадельфию.
Мэри выглядела озадаченной.
— С чем согласился? Прецедентов-то не было.
— Я его убедила. И мне пора. Уже опаздываю, правда. Я зашла попрощаться. — Энн выскользнула из офиса, состроив еще одну улыбку. — С праздником! Счастливо отдохнуть!
— Наверное, у тебя все расписано? Свидания, верно? — спросила Мэри, и Энн кивнула.
— Ага! Увидимся!
— Сегодня вечером, да? Просто я…
— Да. Очень важное свидание. Мне пора.
— Ну хорошо… С праздником…
— Счастливо, — кивнула Джуди.
Энн уже быстро шла по коридору прочь. Часом позже она, одетая в майку на несколько размеров больше, свободные шорты и кроссовки, стояла посреди необычно пустого спортзала на специальном тренажере — дорогой штуковине, предназначенной для тех, кто ненавидит бегать бесплатно и предпочитает только делать вид, что бегает. На мониторе появилось: «ВЫБЕРИТЕ ВИД ТРЕНИРОВКИ», и крошечные красные огоньки выстроились в виде услужливой стрелки, указывающей на кнопку «ВВОД».
Энн нажала, и понеслось: «ОЖИРЕНИЕ», «СЕРДЦЕ», «РУЧНОЕ УПРАВЛЕНИЕ» и, наконец, «СЛУЧАЙНЫЙ РЕЖИМ». В «СЛУЧАЙНОМ РЕЖИМЕ» на ее пути неожиданно возникали огромные холмы. «СЛУЧАЙНЫЙ РЕЖИМ» сохранит ее в форме. «СЛУЧАЙНЫЙ РЕЖИМ» и жизнь — одно и то же.
Она опять нажала кнопку, вцепилась в рукоятки и якобы побежала. В спортзале никого не было, за исключением смотрящего в зеркало качка, занимавшегося на тренажере для брюшного пресса — где надо поднимать ноги. Нарцисс. Было так тихо, что Энн могла слышать, как за соседней стеной идут занятия аэробикой. Она как-то попробовала, но там «работали» в группах, что чревато ухаживаниями — со стороны мужчин, или женщин, или и тех и других. Поэтому Энн занималась одна, напротив выстроившихся рядами телевизоров, глядя прямо перед собой и не снимая наушников. Батарейки в плейере давно сдохли, зато ей никто не мешал. Сердце колотилось, она смотрела Си-эн-эн (звук был выключен) и старалась относиться без ненависти к тренировке, к телепрограмме, к чему бы то ни было в своей жизни. В конце концов, она выиграла.
Эта мысль заставила ее улыбнуться. Перед ней возник крошечный холмик, и она потрусила вверх по воображаемому склону, не отрывая глаз от телевизора. Внизу экрана проползли две порции сводок с биржи. Загадочные аббревиатуры, красные и зеленые стрелочки. Красных стрелочек, указывающих вниз, было очень много. Интересуйся Энн ценными бумагами, она бы забеспокоилась. Однако Энн больше интересовалась туфлями.
— Энн, привет! — сказал кто-то рядом, и она повернула голову. На соседний тренажер взобралась девушка и включила режим «ОЖИРЕНИЕ». «Ожирением» деваха явно не страдала. Впрочем, эти режимы — такое вранье, по сравнению с которым фраза «один размер подойдет всем» — чистая правда.
— Привет! — ответила Энн, а сама ломала голову, пытаясь вспомнить имя девушки. Та неторопливо шагала, глядя в воображаемую точку на стене. Вспомнила! Уилла Хансен. Уилла отличалась задумчивостью, присущей всем людям искусства. Она опять покрасила волосы — на этот раз в нормальный человеческий цвет, темно-рыжий, почти как у Энн.
— Мне нравятся твои новые волосы, Уилла, — выпалила Энн через минуту. Она пришла к выводу, что пытается завязать беседу, при этом сама толком не понимая — зачем. Возможно, желая удостовериться, что правильно вспомнила имя соседки. Мысль: знание должно быть достоверным — иначе толку от него никакого.
— Спасибо.
— Как ты смыла синий? — спросила Энн и тут же себя прокляла. Вопрос прозвучал неестественно. Ей всегда было тяжело разговаривать с женщинами. С мужчинами настолько проще! При разговоре с мужчинами требовалось всего лишь слушать. А как еще люди могут разговаривать? Вот и вся их логика.
— Смыть синий ничего не стоило. Это ж был «Кулэйд».[9]
— А?
Энн стащила молчавшие наушники. Может, она не расслышала?
— Ты вылила на голову «Кулэйд», напиток?
— Ну да. — Уилла улыбнулась. — «Просто добавь воды».
Энн не знала, что ответить, и какое-то время молча перебирала ногами. Кое-чего в своих ровесниках она не поймет никогда. Ей приходилось экспериментировать с цветом волос, однако она держалась в более привычных рамках. Сначала Энн покрасилась в «настоящую шатенку», но неудачно. Она не стала «настоящей» — просто ее волосы, казалось, наводили скуку, так что Энн вернулась к своим рыжим волосам, как у Люсилль Болл.[10]
Она сделала очередную попытку поддержать разговор.
— А я и не знала, что «Кулэйд» можно наносить на волосы.
— Запросто, — ответила Уилла. В майке и шортах она продолжала идти прогулочным шагом. — Раньше я пользовалась «Мэник Пэник»,[11] но «Кулэйд» ничуть не хуже. Синий — это «голубика», а чтобы от него избавиться, я просто вылила поверх «вишню», и мои волосы почернели.
— Наверное, «чернику»?
— Ну да. — Уилла не улыбнулась. — Потом я их выкрасила хной, и они стали отливать медью.
Энн карабкалась на очередной фальшивый холм. Подсвеченный экран сообщил ей, что она бегает всего лишь две минуты и двадцать две секунды, так что бежать ей еще… три года и двадцать три часа. Она скосила глаза и посмотрела на монитор Уиллы. Холмов перед той не наблюдалась, из чего следовало, что диеты девушке не требовалось.
— Чем собираешься заняться четвертого, Энн?
— Мне придется засесть дома и все выходные работать. У меня во вторник процесс.
— А, правильно! Ты же юрист…
Энн ужасно захотелось рассказать Уилле о своей победе на сегодняшнем суде, о голом мужчине и всем остальном, но впечатление она бы произвела жалкое. Энн плохо знала Уиллу, и о чем-то общем — или об отсутствии такового — они разговаривали несколько раз, не больше. Уилла, как и Энн, жила одна и была родом не из Филадельфии. Энн понимала, что у девушки есть независимый источник дохода — пресловутая разница, на которой со скрежетом замирает взаимное сближение.
— А ты что будешь делать в выходные?
— Собиралась сидеть с собаками, — ответила Уилла. — Ну, у тех двоих. А они разбежались.
— Те двое?
— Собаки.
Энн не стала уточнять. Она и без того запыхалась.
— Я и не знала, что ты собачья нянька.
— Иногда, для собственного удовольствия. Люблю собак. Когда сижу с собакой, я ее рисую.
Уилла шагала по тренажеру не торопясь.
— Думаю, в эти выходные и без них будет что рисовать. Гулянье на Паркуэй, а вечером в понедельник у Художественного музея будет салют.
— О нет! — простонала Энн. — Ведь я живу неподалеку от Паркуэй!
Это будет ее первый День независимости в Филадельфии, и ничего подобного ей в голову не приходило. Как же она сможет сделать хоть что-нибудь? Проклятие! На ее дисплее появились очертания Килиманджаро. Вот еще один пример «СЛУЧАЙНОГО РЕЖИМА»!
— Мне надо работать! Как же быть?
— У тебя нет офиса?
— Есть, но…
Энн не хотела нарываться на Мэри и Джуди. Или, того хуже, на Бенни. На работе хорошо, да вот коллеги…
— Все эти офисы — такое дерьмо, правда?
— Это точно!
— Тогда почему бы тебе не свалить?
И так неспешный, шаг Уиллы замедлился до черепашьего. Скоро она пойдет в другую сторону, и тогда уже спортзалу придется ей платить.
— Свалить?
— Ты же одна?
— Совсем.
— Тогда поезжай на побережье, в Джерси. Я как-то побывала на северном Кейп-Мей. Там есть парк. Тихо, спокойно. Я много рисовала.
— На побережье?
Так здесь называли побережье Джерси. В южном Джерси отдыхала вся Филадельфия. В отличие от Лос-Анджелеса здесь, слава Богу, не в моде речения вроде «ох-уж-эти-Штаты» и «отдыхать-надо-в-Европе».
— Кажется, я могу себе это позволить…
Уилла покончила с ходьбой, а Энн вдруг страшно понравилась идея с побегом в выходные. Какой замечательный способ отпраздновать победу! Правда, машины у нее нет. Она каждый раз брала напрокат один и тот же кабриолет, главным образом когда ездила в выходные за продуктами. Менеджер в местном «Херце» обычно припасал для нее ярко-красный «мустанг», мечту сутенера. Она собиралась купить такой, как только выберется из долгов.
— Почему бы и нет? — произнесла Энн. — Я действительно могу уехать на выходные!
— Конечно! Плюнь на условности! Покрась волосы в фиолетовый цвет!
— Ни за что! — Энн хихикнула, настроение у нее поднялось. — Позвонить, что ли, риелтору… Я везучая — вдруг кто-нибудь отказался?
— Какой-нибудь юрист, которому пришлось остаться в жарком городе.
Уилла засмеялась, и с ней Энн.
— Лох!
— Каких поискать!
Потом Энн вспомнила о Мэле.
— Но у меня кот… Я не могу его оставить одного.
— Думаю, я могу посидеть с котом. Люблю котов! Порисую…
Энн замешкалась. Ведь она пускает в дом незнакомого человека. С Кевином-то вон как получилось! Однако Уилла была женщиной. И вроде бы честной женщиной. И, что еще важнее, нормальной. Энн, которая никогда не задумывалась о поездке на побережье, теперь не могла дождаться, когда окажется там. Она будет работать как проклятая и наконец увидит Атлантический океан! Энн была совершенно уверена, что не заблудится по дороге.
— Уилла, ты правда можешь посидеть с моим котом? — спросила она.
— Ну да, я буду его рисовать. А может, и до салюта руки дойдут. Если ты живешь рядом с Паркуэй, видно будет замечательно!
Ее шаг замедлился. Она остановилась.
— Тебе стоит отправиться домой прямо сейчас, чтобы не попасть в пробку. А я добегаю оставшееся по дороге к тебе. Привести себя в порядок можно и там.
— Великолепно! — Энн нажала «ОТМЕНИТЬ». — К черту! Пробегусь завтра утром, на свежем морском воздухе! Или не пробегусь…
По пути домой Энн взяла напрокат «мустанг» и сняла домик на берегу. Она не стала переодеваться после тренировки. Ее родной Фэрмаунт раскинулся на краю деловой части Филадельфии. Этот район — «благородная» часть города. С музеями, библиотеками свободного доступа, судом по семейным делам, словно пересыпанная кварталами колониальных домов — с заново промазанными швами на кирпичных фасадах и перекрашенными ставнями. Здесь жила и Бенни Росато. Фэрмаунт был тихим, безопасным местом, а Энн после переезда на восток больше ничего и не требовалось. Без места для парковки она могла обойтись.
В снятом ею доме имелось три этажа, и был он какой-то худосочный: шириной всего в одну комнату. Однако уютный. С двумя спальнями. В Филадельфии о таком говорят: «по комнате на этаж». Энн толкнула на бегу дверь, не обращая внимания на счета и каталоги, переполнившие почтовый ящик и рассыпавшиеся по ковру крошечной прихожей. Она заперла дверь, задвинула засов, швырнула портфель и сумочку на пол гостиной и рванула наверх, таща спортивный баул за собой.
— Мэл! Мэл! Наше ходатайство принято! — выкликала Энн кота. Думая о нем, она все больше укреплялась в мысли, что живет одна слишком долго. Энн вбежала в спальню и бросила сумку на пол, отчего пухлый полосатый котик, спавший клубком в ногах неубранной постели, вздрогнул и очнулся. Мэл заложил назад уши, превратившись в Кота Атакующего, потом понял, что это всего лишь хозяйка, расслабился и медленно прикрыл большие зеленые глаза. Энн подошла к кровати, сжала ладонями его покрытую мехом мордочку и поцеловала в твердый упругий розовый нос.
— Мы выиграли, красавчик! — повторила она, однако Мэл лишь зевнул, показав белые иглы зубов. Когда он закрыл пасть, кончики клыков остались снаружи, и он незаметно превратился в Кота-Упыря. Поведение Мэла ее пугало, и Энн опять забеспокоилась о выходных.
— Мэл, мы победили, и это — хорошая новость. А плохая новость та, что я уезжаю, но у тебя все будет хорошо. Ты познакомишься с очень милой девушкой, которая хочет нарисовать твой портрет. Ты не против?
Энн быстро поцеловала Мэла, и все же тот не замурлыкал. Кот, что и говорить, обеспокоен: остаться один на один с незнакомкой, красящей волосы в синий цвет! Мысль: люди переносят на кошек все свои чувства, а кошки не сопротивляются этому.
Поцеловав Мэла в последний раз, Энн поспешила к захламленному шкафу и вытащила комплект нижнего белья, две майки, джинсовую юбку и запасную пару шорт. Откопала на дне чулана тапочки леопардовой расцветки: они всегда создавали у нее праздничное настроение, а нынче и вправду праздник.
— Я говорила, что наше ходатайство принято, Мэл? — спросила Энн, запихивая одежду в спортивную сумку. Душ можно принять и на побережье. Все же она поспешила в ванную за шампунем, кондиционером и грейпфрутовым лосьоном для тела, а также за косметикой, хранившейся в жестяной коробке с надписью «Я люблю Люси» и грубым цветным изображением калифорнийского пейзажа. Она не могла прожить без Люси и грейпфрутового лосьона. Без них все равно что жить в палатке.
— Мэл, я ухожу! — пропела она, торопясь обратно в спальню, но Мэл не проснулся — ни когда она запихивала в баул туалетные принадлежности, ни когда застегнула молнию, ни даже когда раздался звонок в дверь. Это, наверное, Уилла. Энн, повесив сумку на плечо, подхватила дремлющего кота, который свесил полосатые передние лапы и позволил снести себя вниз. Кот в Паланкине.
— Иду! — крикнула Энн, когда добралась до первого этажа. Подойдя, наклонилась к глазку. Так, на всякий случай. Она делала это машинально, несмотря на то что Кевин сидел в тюрьме в триллионе миль отсюда. Энн с ужасом ждала его освобождения, хотя до этого оставалось еще два года. На крыльце пыхтела и отдувалась Уилла Хансен. Она была в одежде из спортзала.
— Давай, заходи! — Энн отодвинула засов и отперла дверь. Увидев Мэла, Уилла сразу же заворковала:
— Ой-ой-ой! Ну что за прелесть!
И Энн с Мэлом поняли, что все будет лучше некуда.
Легковушки, мини-вэны и пикапы стояли в три ряда, насколько хватало глаз. Стоп-сигналы выстроились пунктирными красными линиями. Очередной пример «СЛУЧАЙНОГО РЕЖИМА» — только и всего. Энн смирилась с тем, что до побережья доберется уже в темноте. Она переключила селектор в режим парковки и откинула голову на подголовник. Дул прохладный ветер. Ночной воздух — о блаженство! — был совершенно сух. Небо окрасилось в густой сапфировый цвет. Потихоньку разгорались звезды, осязаемые, словно бриллианты.
У стоящего рядом синего «вояджера» сзади висели два детских велосипеда с обернутыми красной, белой и синей гофрированной бумагой спицами. Багажник машины был забит пакетами со всякой снедью, сложенными скатертями и куклой Большой Птицы,[12] упершейся расплющенным клювом в затемненное стекло. Энн едва могла разглядеть сидящую внутри семью, но не сомневалась: сзади скачут дети, впереди сидят мама и папа.
Она отвела взгляд и щелкнула кнопкой радио. Ей вдруг стало не по себе. Энн прошлась по всем станциям, но натыкалась или на песни, которые старше ее самой, или на спортивные сводки, напоминавшие о тренировках. Она выключила приемник. Ночь была тихой, если не считать гула трех тысяч мини-вэнов с включенными двигателями. Везут к побережью счастливые семьи, а сами, конечно, отравляют воздух женщинам, которым так скучно сидеть одним в своих кабриолетах!
Энн выдрала из держателя банку диетической колы.
— За угарный газ и за меня! — сказала она, подняв банку перед собой.
Энн глотнула теплой выдохшейся газировки, и тут ей в голову пришла идея. Она выиграла, и есть один человек, с которым можно было бы этим поделиться. Что значит зачем? Может, стоит хоть раз отбросить прочь привычку заниматься «наблюдением за собственным самонаблюдением»?! Обойдемся без мыслей. Она просто возьмет и позвонит. Да, позвонит!
Энн отставила банку, открыла сумочку и стала рыться в поисках мобильного телефона и маленькой красной записной книжки. Открыла то и другое. Пришлось держать книжку в свете фар стоящей позади машины. Энн пролистала до буквы «М», где и нашла нужный номер. Там уже было вычеркнуто пять телефонов, и она не знала, удастся ли ей дозвониться по нынешнему. Последние несколько месяцев у Энн ничего подобного не получалось, но это все, что у нее было.
Она набрала код Лос-Анджелеса и номер. Там сейчас обед. Послышались дребезжащие сигналы: один, два, три… В трубке слегка потрескивало. Энн ждала, пока кто-нибудь возьмет трубку, и, хотя она только что глотнула газировки, у нее вдруг пересохло в горле. Потом сигналы прекратились. Включился механический голос:
— Набранный вами номер больше не обслуживается. Пожалуйста, сверьтесь со своими записями.
Ее сердце упало. Помимо воли. Она ненавидела в себе эту слабость. Энн стиснула зубы. Она — не жертва, не размазня, она не собирается признавать, что жизнь не удалась! Механический голос пошел по второму кругу, и Энн решила все-таки оставить сообщение:
— Привет, как дела? Я подумала, тебе будет интересно узнать: сегодня было принято одно мое ходатайство, очень важное. Был такой цирк! Но мое изобретение сработало. В остальном у меня все хорошо. Правда хорошо. Не беспокойся. — Энн помолчала. — Я тоже тебя люблю, мама.
Затем она нажала «отбой» и захлопнула крышку мобильного.
3
Чайки ссорились из-за лежавшего в мусорном контейнере засаленного коричневого пакета. По обветренным доскам настила расхаживали, переваливаясь с боку на бок, пестрые голуби. Они так быстро работали лапками, что казались заводными игрушками. Субботнее утро выдалось ясное и солнечное. Жара. Энн выяснила, что Атлантический океан ничем не отличается от Тихого: мокрый, большой, синий и очень подвижный. А олицетворением естественной красоты для нее навсегда остался один торговый пассаж в северном пригороде Филадельфии.
Утренняя пробежка осталась позади. Она ненавидела каждый шаг из этих трех миль вдоль ветреной набережной (по четырнадцать минут на одну милю). Не самый быстрый бег. Зато большая майка и шорты вымокли насквозь. Энн часто, тяжело дышала. Конечно, ведь спортивный бюстгальтер ограничил доступ кислорода в ее организм. Мысль: дьявол существует, а место его работы — фирма «Чемпион».
Ожидая, пока дыхание придет в норму, Энн вытерла глаза. На ней были темные очки «под Оукли».[13] Влажные волосы она собрала в «конский хвост». Верхнюю губу покрывала щедрая порция мази с оксидом цинка.[14] Мимо неторопливо трусили другие бегуны. Они щеголяли громадными наручными часами для троеборья и новенькими кроссовками. Потемневшие доски тихонько гудели. Да, когда она только вышла на пробежку, людей было куда меньше. Четвертое июля вдруг началось. Мимо Энн проехала семья — на арендованном прогулочном автомобильчике с навесом в красно-белую полоску. Когда некоторые бегуны начали на нее поглядывать, Энн решила вернуться в свой домик. Ее ждала работа.
Она пошла в обратную сторону. Ветерок оказался настолько теплым, что ни о какой свежести не было и речи. Энн остановилась у газетного киоска, чтобы купить бутылку воды и какую-нибудь филадельфийскую газету. Получив влажный чек, она отошла в сторону и уже собиралась щелкнуть пластиковой крышечкой бутылки. Энн развернула газету и замерла.
«УБИТА ЖЕНЩИНА-ЮРИСТ». Под громким заголовком располагалась ее собственная фотография времен окончания юридического факультета. Дешевые краски придали ее глазам зелень синтетических леденцов, а волосы обрели прямо-таки апельсиновую рыжину, уместную разве что на охотничьих флажках. Фото было заключено в черную рамку, а внизу стояла подпись: «Энн Мерфи».
Она неестественно рассмеялась. В заглавной статье рассказывалось о ее смерти, но она не была мертвой! Усталой, обезвоженной — да, была. Только не мертвой. Ошибка, чудовищная ошибка! Энн развернула газету. С океана налетел ветер и принес резкий запах крабов и дизельного выхлопа. Листы надулись, словно парус. Справившись с непослушной бумагой, Энн прочитала несколько первых абзацев.
«Убита Энн Мерфи, двадцати восьми лет, адвокат, представлявшая интересы интернет-компании „Чипстер-ком“. Прошлой ночью тело Мерфи было обнаружено в ее собственном доме. По сообщениям полиции, смерть наступила в результате нескольких выстрелов в упор. О случившемся было объявлено в больнице университета Темпл в пятницу, в 23.48.
Полиция прибыла к дому Мерфи (Уолтин-стрит, 2257) по вызову соседей, услышавших выстрелы. Признаков взлома не обнаружено. На данный момент на подозрении у полиции никого нет».
Энн сняла темные очки и перечитала абзац. Чувство юмора куда-то испарилось. Нет, ей, наверное, привиделось. Бред! Может, адрес неправильный? Энн еще раз проверила: Уолтин-стрит, 2257. Это ее дом, однако она не мертва. Ее там вообще нет.
О Господи! У Энн перехватило в горле. Какая чудовищная путаница! Ее затрясло. Обнаруженное полицией тело принадлежит Уилле!
Такое возможно? Разве такое возможно?! Ее сердце остановилось. И лишь постепенно к Энн вернулась зрение: вокруг было полно людей, все расплывалось. Дрожащей рукой она нацепила темные очки.
«Это Кевин, — прошептал внутренний голос; голос, от которого она, как ей казалось, навсегда избавилась. — Ты знаешь: это сделал Кевин».
Она гнала от себя и этот голос, и саму мысль, но это было выше ее сил. Уилла мертва? Нет! Нужно все выяснить, во всех подробностях! Она перечитала статью. Там приводилось лишь короткое описание ее юридической карьеры и была помещена групповая фотография работающих у Росато юристов с надписью: «ЖЕНСКИЙ ПОДХОД». Об убийстве больше ничего не сообщалось.
Просто в голове не укладывается! Она старалась не дать страху захлестнуть себя, но будто ладонью от прилива отгораживалась. Что там произошло? Как такое могло случиться? Энн сморгнула слезы и стремительно пролистала газету, но остальное было все сплошь посвящено Дню независимости: красные, белые и синие объявления с расписанием праздничных шествий. Или с рассказом о салюте у Художественного музея. Мимо проехал велосипедист с безупречными ногами. Он неотрывно смотрел на Энн. Бегущая следом тройка долговязых бегунов синхронно повернули голову в ее сторону. Энн резко сложила газету и вернулась к заглавной статье, пытаясь уразуметь, как же все произошло. Кевин сбежал? Каким образом? И почему ей не сообщили?
У Энн не получалось отделаться от голоса. Или от вопросов. Копы спутали ее с Уиллой? Как? Ведь они такие разные! Уилла — кареглазая, нос у нее другой формы, у нее нет шрамов. Кто проводил опознание? Энн опять задумалась. Они с Уиллой примерно одного роста — пяти с половиной футов, у них один размер — шестой. Волосы у Уиллы той же длины, что и у нее, и примерно того же цвета.
У Энн заныло сердце. Она вспомнила, что одолжила Уилле свою футболку с надписью «РОСАТО И ПАРТНЕРЫ» на груди. И что? Да ничего! Копы при идентификации руководствуются не одеждой, не цветом волос и не размером платья. Они обращаются к анализу ДНК, записям дантиста, научным методам и всему такому прочему. Разве нет? И Кевин знал бы, что это не она.
Непонятно. Или он кого-то нанял? Нет. Даже сидя в тюрьме, он на это не пошел бы. Кевин захотел бы сделать это сам.
Кого же убили у нее дома? Почему все подумали, что это ее тело? Голова раскалывалась. Газета жгла ладонь. Энн не хотела держать ее ни минутой дольше. Развернувшись, она выронила бутылку и столкнулась с очередным бегуном, мужчиной средних лет, который, казалось, был рад заключить ее в объятия.
— Извините, мисс, — сказал он, а потом нахмурился. Его очки держались на широкой красной ленте. — Вам плохо? Вы так дрожите…
— Я прекрасно себя чувствую, — ответила Энн, вырываясь. Она проковыляла к урне, прикрепленной к перилам цепью, и бросила газету в кучу пивных банок и пакетов из-под чипсов. У нее подогнулись колени, будто кто-то сделал ей подсечку.
Энн оперлась об урну. Пульс понесся вскачь. Жарило солнце. Смердел мусор. Гудели мухи. Ее затошнило. Она дернулась от урны прочь, но вдруг оказалось, что ей ничего не видно. Солнце совершенно обесцветило прохожих. Небо и облака закружились, сливаясь в одно пятно.
— Мисс? — произнес мужской голос. Сквозь белизну Энн едва различала идущего к ней мужчину. Потом она заметила, что бегут еще несколько. Первый мужчина что-то говорил. Второй стоял прямо перед ней, и от него пахло кофе. Он крепко взял Энн за руку и приподнял ее. Третий тянул Энн за другую руку, словно помогая встать. Оказывается, она упала. Их хватка смахивала на объятия наручников. Сердце трепетало от страха. Соображала Энн с трудом. Защиты никакой. Ни оружия, ни мобильника. Даже временного запретительного приказа[15] — и того не было.
Ее кровеносную систему затопил адреналин. Казалось, сердце вот-вот разорвется. Она боролась с мужчинами, пыталась вырваться, что-то кричала, сама себя не слыша. Те отступили в недоумении. Энн собралась, встала на ноги, стиснула зубы, удерживая во рту желчь, и уставилась на пляшущий горизонт. Она всматривалась в небо до тех пор, пока оно не успокоилось. Солнце затихло, облака перестали кружиться. Ей становилось лучше. Силуэты людей вокруг опять обрели четкость, к ней вернулся слух.
— Не вставайте, у вас приступ! Вы диабетик?
— Я вызову врача! У меня есть сотовый телефон!
— Милая, вы меня слышите?
— Мисс? Как вас зовут?
— Говорю же вам, у нее обезвоживание! Ей нужно попить, у меня есть бутылка с водой!
— Дайте-ка я вам помогу.
— Я позвоню в «скорую»!
«Кевин вернулся».
Страх прочистил Энн мозги. Прогнал тошноту и заставил мускулы ног дрожать. Напомнил телу о самом древнем из инстинктов. Она без единого слова со спринтерской скоростью рванула прочь. Неучтиво, конечно, но мужчины простят ей плохие манеры. Энн бежала, спасая свою жизнь.
Ее ступни с глухим стуком ударяли о настил. Мышцы бедер свело от неожиданного усилия. Стальные перила слились и казались одной серебряной полосой. Атлантика морщилась синей рябью. Энн дышала неровно, с громкими хрипами. Кроссовки едва касались гудящих досок.
Энн скатилась по лестнице на пустой пляж и понеслась к воде. Из-под ее пяток брызгал горячий песок. Легкие наполнил морской воздух. Отдающая рыбой прохлада остужала щеки. Ноги месили песок из всех сил. Она еще поднажала. Энн почти полетела. Двенадцатиминутный аллюр — и дело пошло быстрее, дышать стало легче, сердце сжалось. Тело действовало само по себе. Энн никогда не бегала так быстро, но страх придал ей сил.
Глаза ела соль. Ветер дул сильнее, шумел в ушах. Под кроссовками скрипели осколки ракушек. Энн достигла кромки, где песок был плотнее, и вбежала в воду. Вокруг ее икр плескалась морская пена. Кроссовки и носки пропитались водой. Она споткнулась о разбитую бутылку. Зазубренное зеленое стекло переливалось в солнечном свете. Теперь вперед, вдоль пляжа, туда, к горизонту…
Когда Энн добралась до снятого ею двухквартирного дощатого домика, солнце жарило вовсю. Она взлетела по обветренным ступеням на второй этаж. Грудь ходила ходуном, майка и шорты пропитались потом, словно Энн купалась в одежде. Она толкнула входную дверь. Кроссовки оставляли на выщербленных досках пола расплывчатые влажные следы. Колени облепил мелкий мокрый песок.
Энн рылась в потайном кармане шорт в поисках ключа. Руки дрожали. Вокруг раздавались беспечные голоса отдыхающих. Они шли на пляж. Болтали, смеялись. На их плечах лежали полосатые зонтики. Рядом ковыляли дети с раскачивающимися пластмассовыми ведерками в руках. Один мальчик ехал на трехколесном велосипеде, на руле которого находился примотанный скотчем крошечный американский флаг. Энн отперла дверь и стремительно вошла внутрь, срывая на ходу темные очки. Глаза не сразу привыкли к темноте.
Домик был с одной спальней. На обшитых деревом стенах висели дурацкие рыболовные сети, высушенная морская звезда и красный пластмассовый краб. Симпатичный рыжеватый диван обтянут непромокаемой тканью. По сторонам стояли светлые плетеные стулья, рядом с ними — стеклянные столики, на одном из которых был телефон. Энн не могла поверить, что Уилла мертва. Она схватила трубку и набрала собственный номер.
«Господи, лишь бы ответили!»
Один звонок, второй, третий, четвертый… Сработал автоответчик. Энн торопливо повесила трубку. Сосало под ложечкой. Уилла и вправду мертва? Иначе почему она не взяла трубку? Где она? Могла выйти. Бегает? Нет ответа. В тишине дома раздавалось лишь неровное дыхание Энн. Она подняла трубку и опять набрала номер. Вдруг в первый раз она ошиблась?!
«Уилла, пожалуйста, возьми трубку!»
Опять автоответчик. Энн изо всех сил старалась думать. Пальцы вцепились в телефонную трубку. Что дальше? Кто может знать, где Уилла? Ее семья. Но Энн понятия не имела, где те живут. Она даже не знала, где живет сама Уилла. Вдруг она просто вышла? Вдруг она не мертва? Не может быть мертва…
Мысли полетели кувырком. Ладно, где Уилла, ей пока неизвестно, но надо сообщить всем, что сама она жива. Энн задумалась о своей семье, потом выбросила это из головы. Она не могла найти собственную мать, а ее отец, студийный гитарист, ушел из семьи еще до ее рождения. И хватит об этом.
Она думала о Гиле и «Чипстере». Гилу стоило бы знать, что Энн жива и что его случай будет рассматриваться во вторник. Судьба «Чипстер-ком» висела на волоске, а решение присяжных может оказаться фатальным для грядущего «Ай-пи-оу»,[16] однажды уже отложенного. Она подняла трубку и позвонила Гилу на мобильный. Четыре звонка, пять… Включилась речевая почта.[17] Энн подождала окончания сообщения, затем раздался сигнал, и механический голос произнес: «На данный момент мы прекратили прием сообщений». Линия разъединилась.
— Проклятие!
Энн нажала отбой и попробовала еще раз. Должно быть, почтовый ящик переполнен. Она еще раз выслушала сообщение и сигнал, потом швырнула трубку. Голова у нее шла кругом. Ей еще надо сделать бог знает сколько звонков!
Она позвонила в офис. Кто-нибудь должен быть на месте. Сегодня Мэри назначила встречу свидетелю по делу «Чипстера» — тот должен был давать показания. Ей ответили почти сразу. «Вы позвонили в „Росато и партнеры“, — сообщил автоответчик. — В связи со смертью Энн Мерфи, нашей коллеги, мы закрыты до вторника. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение, и вам перезвонят, как только смогут».
Пораженная Энн повесила трубку. Они закрыли офис? Значит, они вовсе не так плохо к ней относились! Позвонить Мэри на мобильный? Но какой у нее номер? Сама Энн не знала, зато «знал» ее телефон.
Энн побежала в спальню, в которой она устроила временную штаб-квартиру. Двуспальная кровать превратилась в гибрид — место для работы и сна. Ее толстенький лэптоп «Дэл» стоял открытым на подушке-столе, а черные, полные записей скоросшиватели лежали полукругом на кровати. Серебристый мобильник, «Моторола Таймпорт», поблескивал в льющемся через открытое окно солнечном свете. Энн нырнула за телефоном. Открыла. Экран был матово-черным. Аккумулятор сел! Она вчера так спешила, что забыла его перезарядить, пока ехала в машине.
— Ну что за дерьмо! — заорала Энн и швырнула телефон на матрас.
«Кевин сбежал. Кевин на свободе. Это сделал Кевин».
Последняя мысль мгновенно парализовала ее. В прошлом году она проехала через всю страну, чтобы оказаться от Кевина Саторно как можно дальше. Она познакомилась с ним в супермаркете. Еще в Лос-Анджелесе. Кевин рассказал ей, что вот-вот должен получить степень по истории в «Ю-си-эл-эй». У них было единственное свидание: обед, окончившийся невинным поцелуем. Но это свидание перевернуло ее жизнь вверх дном.
Кевин начал постоянно звонить ей, говорить о свадьбе, о детях, посылать подарки и красные розы. Он почему-то решил, что Энн в него влюблена. Поначалу она чувствовала себя ужасно, ей казалось, что она его обманывает, но когда Кевин стал наведываться на ее работу без предупреждения, а десять звонков в день превратились в тридцать — тут Энн испугалась. Кевин теперь преследовал ее всюду, в любое время. Он охотился за ней.
Энн обратилась к властям. Ей рассказали про эротоманию, про синдром де Клерамбо — это когда у человека возникает бредовая идея, что кто-то в него влюблен. Она добилась временного запретительного приказа, но когда однажды ночью Кевин направил на Энн пистолет у дверей собственного дома, этот приказ ее не защитил. Благодаря удачному стечению обстоятельств вопль девушки услышал случайный прохожий. После этого Энн перебралась от греха подальше на восточное побережье и начала все сначала. Кевин в конце концов попал в тюрьму, но только на два года (за нападение при отягчающих обстоятельствах). Она положила между ними целую страну, поменяла жизнь и работу. И вот теперь Уилла, возможно, мертва. Из-за нее.
От боли она закрыла глаза. И открыла их в гневе. Энн собиралась позвонить в полицию и сообщить, что жива. Правда, сначала придется выяснить, не освобожден ли Кевин досрочно. Схватив трубку телефона (в спальне стоял еще один аппарат), Энн позвонила в городскую справочную Лос-Анджелеса и узнала номер окружного прокурора. Тот участвовал в процессе и мог знать, где Кевин сейчас, но когда Энн соединили с его офисом, голос ей сообщил: «Вы позвонили окружному прокурору Антонио Альваресу; он будет пятнадцатого июля. Нажмите „один“, чтобы оставить сообщение; нажмите „два“, чтобы вызвать секретаршу…»
Энн повесила трубку. Она мысленно пролистывала картотеку, пытаясь вспомнить, кто еще был на процессе. Ужасные воспоминания! Опознание Кевина в полиции; дача показаний против него; она указывает на Кевина, сидящего за столом обвиняемого, после чего тот вскакивает и бросается к свидетельскому месту. Энн вдруг затрясло, хотя в доме было не холодно. В памяти всплыло одно имя. Доктор Марк Голдбергер, назначенный судом психиатр, который обследовал Кевина и свидетельствовал против него. Этот психиатр и рассказал присяжным об эротомании и о серьезности угрозы, с которой через несколько лет Энн может столкнуться вновь. В большинстве своем эротоманы — люди умные, с хорошим образованием, обеспеченные. Они могут преследовать выбранный объект хоть десять лет кряду.
Энн опять позвонила в справочную и выяснила рабочий телефон психиатра. Никто не брал трубку. Тогда она набрала сообщенный ей автоответчиком номер срочного вызова. Их соединили, и она услышала доброжелательный голос. Эхо из прошлого.
— Доктор Голдбергер?
— Да, с кем я разговариваю?
Энн собралась было сообщить свое имя, но остановилась. Не исключено, что положение накладывает на Голдбергера определенные обязательства, и, узнав, кто она, доктор может отказаться с ней говорить.
— Меня зовут Синди Шервуд. Я освещала процесс Саторно, если вы помните.
— К сожалению, не помню. Еще достаточно рано, мисс Шервуд, и сегодня выходной. Я не общаюсь с репортерами и не могу вспомнить, чтобы у меня брали интервью в связи с тем делом.
— Пожалуйста, не могли бы вы сообщить что-либо о теперешнем местонахождении мистера Саторно? Я ищу материал для продолжения той статьи.
— Насколько мне известно, мистер Саторно в тюрьме. Если хотите узнать больше, свяжитесь с мистером Альваресом, окружным прокурором.
— Если вы узнаете о мистере Саторно что-то еще… Если вас не затруднит, сообщите, пожалуйста, мне. После замужества я живу в Филадельфии.
Энн оставила номер своего мобильника, а док оказался столь любезен, что, перед тем как повесить трубку, записал его.
Что делать дальше? Энн старалась не терять присутствия духа. Если она перестанет держать себя в руках, то превратится в ту перепуганную девочку, что бежала вдоль пляжа. И ведь можно сказать, Энн поступала так каждый день, вплоть до настоящей минуты — с тех пор, как повстречалась с Кевином Саторно. Больше подобного не повторится. У нее появилась идея получше.
Энн вскочила на ноги, обутые в мокрые кроссовки. Больше она бегать не будет. Пора драться! Энн схватила портфель и спортивную сумку и начала торопливо собираться. Она действовала осознанно — впервые за все утро. Ей придется вернуться в Филадельфию и выяснить, в самом ли деле Уилла мертва и кто ее убил. А способ сделать это единственный: раз уж все вокруг считают ее мертвой — что ж, она готова. Энн будет притворяться мертвой.
И это ее последний шанс остаться в живых.
4
Спустя полчаса Энн вернула ключ от дома озадаченному риелтору. Красный «мустанг» несся к шоссе. Она собрала мокрые после душа волосы в узел на макушке и надела бейсболку, надвинув козырек на глаза. Дальше: белая футболка, джинсовая юбка, леопардовые тапочки (кроссовки промокли насквозь). Глаза все еще были опухшими от слез, пролитых под горячим душем. И она чувствовала, что эти слезы — не последние.
«Мустанг» с ровным гудением несся по хайвэю. Энн крепко держала толстый, упругий, обтянутый искусственной кожей руль. Желтая стрелка спидометра подрагивала на семидесяти милях в час, затем достигла семидесяти пяти. Движение почти отсутствовало, поскольку все направлялись к пляжу, ведь впереди — долгожданные солнечные выходные. Энн включила радио, нашла станцию новостей, где ее долго томили рассказами об активности солнца и солнечных ожогах, обстановке на дорогах, температуре океанской воды, пока наконец не дошло до собственно новостей. Она сделала погромче.
— «Вчера вечером была застрелена Энн Мерфи, юрист из „Росато и партнеры“. Полиции по-прежнему ничего не известно ни о возможных исполнителях, ни о мотивах этого преступления».
Энн прикусила губу. Как же тяжело это слышать! Какой-то сон, кошмар! Ее мнимая смерть стала новостью номер один, а о бедной Уилле не знает никто!
— «Юридическая фирма „Росато и партнеры“ обещает вознаграждение в пятьдесят тысяч долларов за информацию, которая поможет арестовать виновного — или виновных. Если кто-либо располагает такой информацией, пожалуйста, звоните в отдел расследования убийств местного…»
Энн была удивлена. Она даже думать не смела о вознаграждении. Тем более от фирмы.
— Оставайтесь на нашей волне, и мы будем держать вас в курсе дальнейших событий. Если вам нужны подробности, заходите на наш сайт.
Она выключила радио. Соседнюю полосу занял здоровенный неуклюжий автобус. Энн утопила педаль и обогнала его. Выбравшись на пустую дорогу, она подключила зарядное устройство и опять позвонила домой. Там по-прежнему никто не отвечал. Энн перезвонила Мэри. И тут нет ответа. Она удержалась от того, чтобы оставить послание «Привет, я жива», и нажала отбой. Придется пробовать снова и снова. Скорость тем временем приблизилась к восьмидесяти.
Через час Энн была в Филадельфии. Попытки дозвониться до Мэри были временно оставлены. Энн съехала со скоростной трассы на Двадцать первую улицу и повернула направо, на Бенджамина Франклина. Шестиполосная улица оказалась запружена красно-бело-синими толпами. Поперек стояли крашеные загородки, а машины направляли в объезд.
Энн накатом доехала до угла, когда коп махнул пешеходам, что можно переходить. Она пониже надвинула козырек кепки. Нельзя, чтобы ее узнали. Никак нельзя. Движок «мустанга» работал на холостых оборотах. От долгого путешествия он перегрелся, бензин был на исходе. Энн смотрела на толпу, движущуюся мимо внушительной решетки радиатора. Семьи, держась за руки, направлялись к Художественному музею, где были расставлены алюминиевые стулья и временные навесы из парашютного шелка, а бегуны сворачивали к реке Шуилкил. Студенты художественных специальностей и работяги в банданах перебрасывались летающими тарелками, а дети с надувными шариками в руках бежали вприпрыжку по заляпанному жвачкой тротуару. Воздух был пропитан ароматом хот-догов. Уличные торговцы предлагали американские флаги, шляпы «Дядя Сэм», надувные колокола Свободы[18] и футболки с надписью «Я БАЛДЕЮ ОТ 4 ИЮЛЯ». Да уж…
Возвращаться в город было нелегко. Ее район начинался всего в пяти кварталах отсюда. Она бесчисленное число раз бывала на этом перекрестке по дороге с работы и на работу, но теперь все вокруг стало казаться чужим. У нее никого и ничего не осталось. Если Кевин на свободе, то начать сначала не получится. Пусть так, и все же Энн знала: в сравнении с Уиллой ее потери — ничто. Если та и вправду мертва.
Коп махнул Энн. Пересекая улицу прямо перед его носом, она смотрела вниз. Ветер с реки продувал бульвар насквозь: трепетали, гремя цепями, разноцветные флаги на уличных фонарях. Переходивший улицу мужнина неотрывно смотрел на нее, пока она проезжала мимо. Энн прижалась к тротуару и подняла верх. Матерчатая крыша плавно встала на место, и ей стало спокойнее под этим предусмотренным производителем одеяльцем.
Она поехала дальше и спустя несколько кварталов… Грин, потом Уоллес… А вот ее улица, Уолтин. Она пересекла неофициальную границу и оказалась в Фэрмаунте. Свернув на Уолтин-стрит, она остановилась в хвосте необычно длинной очереди машин, еле двигавшихся по единственной полосе. Много приехало из пригорода на гулянья — туда, на Франклина. Ее улицу заполонили чужаки. Кевин один из них? Энн вглядывалась из-под козырька. На Кевина никто не похож. Она остановилась за белым «камаро».
У нее свело живот. Восприятие изменилось. Энн оглядывала квартал другими глазами. Вдоль улицы тянулись дома ленточной застройки,[19] со вторых этажей свисали американские флаги, а сосед-гей гордо вывесил флаг-радугу. Место выглядело как обычно, но обе стороны улицы были заставлены автомобилями, и только у некоторых из них имелись белые наклейки, указывающие на то, что владелец — местный житель. Тротуар был заполнен людьми. Энн не знала, соседи они ей или нет: со своими соседями она знакома не была.
Вдоль улицы шел пожилой мужчина, выгуливающий рыжеватого мопса. Пес шел жизнерадостной развинченной походкой и помахивал причудливым хвостом. У смотревшей на него Энн сжалось сердце. Мэл! Вытянув шею, она осмотрела улицу. Кота нигде видно не было. Ее дом располагался в середине квартала. Красный кирпич фасада был свежевымыт, зеленая краска на дубовой двери облезла, лак облупился. Милая сердцу картина. Однако Энн тут же бросило в холод.
«Камаро» продвинулся на корпус вперед. Энн ограничилась несколькими футами — чтобы лучше видеть свой дом. На ее двери, вверху, трепетал на ветру оборванный кусок желтого пластика. Увиденное заставило ее откинуться на спинку сиденья. На грудь словно что-то давило. Это же кусок ленты, которой огораживают место преступления! Уилла, конечно, мертва. Убеждать себя в обратном можно только из упрямства. Дом Энн стал местом, где произошло ее собственное убийство.
Она сдерживала слезы. Придется выяснить, чьих это рук дело. Кевина? За время работы в «Росато и партнеры» ей несколько раз приходилось присутствовать при расследовании убийств и осматривать место преступления, и Энн твердо решила относиться к данному месту как к любому другому — пусть даже раньше ей приходилось вносить за него квартплату. А Уиллу могли убить там, внутри.
Энн опять вслед за «камаро» проехала вперед. Ее взгляд не отрывался от дома. Копа перед входной дверью не оказалось. Некому было впускать официальных лиц, отгонять любопытных, всячески ограждая следствие от постороннего вмешательства. Из этого следовало, что место преступления свободно. Удивительно! Обычно полиция уходит только через два, а то и через три дня.
Очередь не стояла на месте, и тут Энн заметила еще кое-что. У ее крыльца задержалось несколько прохожих, а когда они прошли вперед, она увидела завернутые в целлофан букеты цветов. Энн была заинтригована. Она догадывалась, что это — ей, но у нее и друзей-то столько не было! Как Энн ни присматривалась, ей не удавалось прочитать ни одной записки. Вот бы один из букетов оказался от Мэта! Верит ли он в ее смерть? Горюет ли? Она мучилась и никак не могла отвлечься.
Бип! Сигнал вывел ее из задумчивости и заставил взглянуть в зеркало заднего вида. Водителю мини-вэна не терпелось выпустить детей. Энн проехала вперед. Надо попасть в дом, однако везде люди. Надо попасть туда так, чтобы никто ее не узнал. И она кое-что придумала!
Пятнадцатью минутами позже из-за угла вышел Дядя Сэм собственной персоной. Он был в красно-бело-синем цилиндре, с ватной бородой, в клоунских темных очках с огромной синей оправой из пластмассы — все это вкупе с джинсовой юбкой, леопардовыми тапочками и футболкой с надписью: «ВСЕХ С ЧЕТВЕРТЫМ ИЮЛЯ! Я ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ НИ ОТ КОГО НЕ ЗАВИСИТ». Наряд совершенно идиотский, но больше у уличных торговцев ничего не нашлось. К тому же Энн удалось слиться с толпой туристов — тоже чокнутых. Купив все это великолепие, она встретила уже четырех девушек, переодевшихся Дядей Сэмом. Энн даже отметила фирменные мокасины на одной из них.
Она зашагала вдоль улицы, а у крыльца с букетами притормозила. На верхней ступеньке лежала дюжина белых роз. Энн узнала почерк Мэта. Она рефлекторно потянулась за ними, но тут же себя одернула. Времени на сантименты не было. Энн пошла дальше. Дойдя до переулка, она замедлила шаг и осмотрелась. Не поворачивая головы, одними глазами, укрывшимися за карикатурными темными очками. Обстановка была спокойной. Шагнув в сторону, она исчезла из виду.
Вдоль переулка тянулись дома, стоявшие на ее стороне улицы. Сюда выходили задние дворы. Раньше этой аллее не нашли никакого применения. В начале года была распространена листовка, предлагавшая скинуться и поставить ворота (из соображений безопасности), однако никто не откликнулся. Жителей Филадельфии трудно расшевелить чем-либо. Разве что скаутскими делами.
Энн со всех ног побежала к своему дому и чуть не упала: заросшая мхом кирпичная дорожка была с уклоном в сторону выложенной камнями канавы. Энн ухватилась за чей-то деревянный забор и поправила бороду. Наклонившись, не забывая о цилиндре, она поспешила дальше. Энн оглядывалась вокруг в поисках Мэла, но кота нигде не было. Он никогда не выходил на улицу, и, хотя упитанность позволяла ему прожить некоторое время без еды, от мысли об уличном движении Энн становилось плохо. В одном из домов залаяла собака, и Энн кинулась к шестифутовой стене из серых бетонных блоков, которая ограждала ее крошечный задний двор.
Добежав, она остановилась и с хлопком положила обе ладони на шершавый верх ограды. Подпрыгнув несколько раз, вскарабкалась по стене, но наверху застряла, свесив ноги, словно кукла Дяди Сэма. Стиснув зубы, она заставила себя приподняться, перевалилась и с громким стуком упала на негостеприимные плиты собственного двора. Тапочки слетели. Подобрав их, Энн провела инвентаризацию. Руки, ноги, ногти — все цело, так что она поднялась, стряхнула с юбки пыль и заковыляла к двери черного хода. Попасть в дом будет проще, чем во двор.
Она полезла в карман за ключами.
5
Энн открыла дверь на кухню и почувствовала непривычный запах, сильный, слегка металлический, леденящий… Вдруг она засомневалась в собственном профессионализме. Энн не могла не думать об Уилле. Она сняла огромные очки и повесила эту бутафорию на вырез майки. Энн оглядела кухню, стараясь смотреть как бы со стороны. Какая же она у нее маленькая! Кухню сделали из угла комнаты, которая когда-то целиком занимала первый этаж.
Вдоль трех стен протянулись обшитые вишневым шпоном шкафчики. Поверхности столов были из склеенных деревянных полосок, мойка — из нержавейки. Последнее время у нее было столько дел, что времени на готовку не оставалось, поэтому все сияло чистотой. Дверцы одного из шкафов были приоткрыты, и Энн заглянула внутрь. Там стояли лакированные глиняные кружки, всякие вазочки и неровная стопка здоровенных кофейных чашек (для пожирания хлопьев по ночам).
Энн внимательно рассматривала открытый шкафчик. Сама она всегда закрывала дверцы, чтобы не треснуться о них головой. Может, это Уилла? Что она там искала? Энн опять заглянула в шкаф и обнаружила пропажу почти сразу, так как это был сувенир. Большая розовая кружка с Люси и Этель на шоколадной фабрике (39-я серия: «Другая работа», 15 сентября, 1952 год). Энн помнила «Я люблю Люси» наизусть, целиком, хотя и не распространялась об этом… Как и о своих тратах. И о многом другом. Где же ее кружка с Люси? Ею пользовалась Уилла? Это важно?
Энн осмотрела комнату. Ни кружки, ни следов борьбы. Пометок для снятия отпечатков — таких грязных черных пятен, которые остаются после работы специалистов из криминального отдела — тоже нигде не наблюдалось. Полицейские явно не искали здесь отпечатки пальцев. Из чего следовало, что преступление было совершено где-то еще. Ее преследовал запах. Точнее, ужас. И все же Энн заставила себя идти вперед. Нужно выяснить, что же произошло с Уиллой.
Вправо открывалась узкая дверь. Энн вошла в столовую, которая была немногим больше кухни. У левой стены стоял сосновый стол. Нераспечатанные счета от «Визы», предложения открыть кредитную карту, служебные записки лежали кучей в углу стола, рядом с несколькими шариковыми ручками, которые, насколько знала Энн, не писали. Тут тоже все на своих местах, как оставила она, и никаких пятен для снятия отпечатков — ни на столе, ни на двух сосновых стульях, привычно стоявших рядом в углу. На коврике у ножки стола лежала игрушечная мышь — специальная, с запахом кошачьей мяты. Но клочков серой шерсти не было.
— Мэл, — позвала она тихонько, так, чтобы не услышали соседи. Кот должен был бы рысью выскочить на звук своего имени. Энн чувствовала, что нельзя в такой момент думать о коте, но ничего не могла с собой поделать.
— Мэл! — позвала она снова. Ответа не последовало.
Энн прикусила губу. Он сбежал? И жив ли? Его забрал Кевин? Чтобы мучить? Ее охватил гнев, и она прошла дальше, в гостиную. Здесь было темнее, чем в столовой и кухне: окна-то выходили на север. Энн включила бы лампу, однако тогда Дядю Сэма могли бы застукать соседи. Как-никак «взлом и проникновение».
Опять. Ни Мэла, ни следов борьбы. На полу лежит коричневый сизалевый[20] ковер. Наискосок от серого дивана, стоявшего у северной стены возле окна, — телевизор, стереоустановка и полки. Напротив дивана — стеклянный столик, весь в пятнах проб. Энн прошла к нему. Край стола был посыпан черным порошком, и в середине пятна виднелся круглый след от кружки. Возможно, это была кружка с Люси, и тогда ее забрала полиция в качестве вещественного доказательства. Энн попыталась восстановить картину. Уилла, наверное, смотрела телевизор и что-то пила. Тогда где именно ее убили?
Пахло здесь очень сильно, и Энн непроизвольно посмотрела в сторону прихожей, отделенной от гостиной дверью с узорчатым стеклом. Дверь осталась приоткрытой, но в прихожей было темно. Она шагнула вперед и присмотрелась. От увиденного ее замутило.
Прихожая превратилась в бойню. Кровь была повсюду: она забрызгала темно-серые стены, а на закрывавшем весь пол ковре, мокром насквозь, растеклась кошмарная красно-коричневая лужа. Дверь тоже была в крови. Кровь засохла неровными комками, будто малиновая краска… Что может быть ужаснее? Бесформенные темно-красные кусочки плоти покрывали стеклянную дверь и дальнюю стену. Туда же вонзился зазубренный осколок кости. К ближайшей стене прилипла часть скальпа с сохранившимися на ней окровавленными волосами — словно в издевку.
Энн хотелось закрыть глаза. Однако она сдержалась и заставила себя еще раз посмотреть вокруг. Ее взгляд наткнулся на еле видную меловую линию, очерчивавшую тело. Контур на ковре. Ноги нарисованной фигуры — ноги Уиллы — были слегка раскинуты, убитая лежала ступнями к двери. А голова — о Господи, Уилла! — вот она. Похоже, девушку застрелили, как только она открыла входную дверь.
Милостивый Боже! Бедная девочка… Энн опять посмотрела на залитый кровью ковер. Больше всего крови было там, где лежала голова Уиллы. Похоже, ей выстрелили именно в голову. Точнее, в лицо. Если ее действительно убили сразу.
Взглянув еще раз, Энн заметила кое-что новое. Она попятилась назад, косясь на дверь и стараясь не вдыхать ужасный трупный запах. Рядом с контуром тела Уиллы виднелась еще одна линия: слева был очерчен какой-то предмет длиной около фута. Меньший контур расплывался в ее глазах. Потом Энн поняла, что это. Оружие. Бенни рассказывала ей, что копы всегда обводят выброшенное оружие. Орудие убийства было оставлено на месте преступления? Газеты об этом ничего не сообщали. Впрочем, с какой стати?
Энн встала на колени и осмотрела контур пистолета; она прикрывала рот бородой Дяди Сэма — и не только из-за вони. Контур находится слева от тела. Для убийцы это правая сторона. Очертания пистолета были лишь намечены. Он лежал рукоятью к двери, дуло слегка удлиненное. Больше всего это смахивало на обрез. Энн ахнула. Это было любимое оружие Кевина.
Именно им он воспользовался, когда напал на нее тогда, у двери. Он целился в голову Энн, но окружной прокурор, как ни трудно в это поверить, не стал обвинять его в попытке убийства: Кевин ведь ни разу не выстрелил. Отмахнувшись от старой обиды, она обратилась мыслями к Уилле. Конечно, ее убил Кевин! Убийца — правша, и он оказался достаточно сообразительным, чтобы бросить оружие на месте преступления, а не забирать его с собой, рискуя быть пойманным.
Тут ей вспомнилась прочитанная утром газетная статья. Там что-то говорилось о «пистолетных выстрелах» и о «близком расстоянии». Она задумалась. Если Кевин воспользовался обрезом и выстрелил более одного раза и с близкого расстояния, то лицо Уиллы — сами ее черты — были полностью уничтожены.
У Энн свело живот, но она заставила себя успокоиться. С такими повреждениями при опознании вполне могла произойти ошибка. Все указывало на то, что жертва — Энн: это ее дом, и она должна была быть на месте. У них с Уиллой одинаковые волосы, один рост, один вес. Уилла была в ее футболке с надписью «РОСАТО И ПАРТНЕРЫ». Все равно непонятно… Кто опознавал тело Уиллы? Кто-то из фирмы? И еще один существенный кусок головоломки оставался ненайденным: как мог Кевин убить другую женщину? Он же знал, что это не Энн!
В поисках ответа она осматривала прихожую, стараясь не замечать впитавшейся в стену и уже высохшей крови. Ее блуждающий взгляд дошел до люстры на потолке: подделка под викторианское узорчатое стекло, дешевый вариант, поставленный еще при постройке. Люстра была выключена. Энн не могла вспомнить, когда пользовалась ею в последний раз. У нее ни разу не было гостей.
Она потянулась к выключателю. Раздался щелчок, но люстра не зажглась. Может, лампочка перегорела? Минутку… Энн даже не могла вспомнить, вворачивала ли она туда лампочку, когда переехала. Ей не хватало роста, чтобы дотянуться, и она решила с этим не возиться.
В прихожей света не было, и когда Уилла открыла дверь, то оказалась в тени. Если горел свет в гостиной (возможно, все происходило вечером и Уилла сидела перед телевизором), тогда девушка была освещена в лучшем случае со спины. Был виден лишь силуэт Уиллы, и этот силуэт был того же размера и формы, что и Энн. В футболке Энн. Она почувствовала себя глубоко несчастной. Теперь все встает на свои места. Кевин застрелил Уиллу, думая, что это Энн. Он и сейчас мог не знать, что убил не ту женщину. У нее была возможность притворяться мертвой. Энн почувствовала облегчение и ужас одновременно. Только как Кевин сбежал из тюрьмы? Или это был не Кевин… Возможно такое? Она с трудом поднялась с колен и уставилась на пятно. Теперь она думала о Мэле. Кевин его забрал? Где он может быть? Потом Энн вспомнила, где кот прятался, когда приходил газовщик.
— Мэл, Мэл! — позвала она, затем развернулась и поспешила наверх, в спальню. В постели его не было, но решетчатая дверь в туалет была приоткрыта. — Мэл?
Энн вбежала и рывком открыла дверь. Тут же послышалось возмущенное мяуканье. Мэл спал среди ее дорогих туфель. Он вытянул передние лапы.
— Суперкот!
Она схватила Мэла на руки, и тот замурлыкал. Энн, зарывшись в теплый мех лицом, лила слезы, понимая при этом, что ее эмоции лишь отчасти связаны с ним.
— Пойдем-ка отсюда, — сказала она изменившимся от слез голосом.
Когда они вышли из комнаты, кот насторожился.
— Все хорошо, маленький, — успокаивала его Энн, но тут до нее донесся звук шагов на крыльце. Затем задергалась ручка входной двери.
Энн остановилась наверху. На крыльце кто-то стоял. Она тихонько отступила назад, выйдя из полосы света.
В следующий момент входная дверь широко открылась.
6
Энн стояла в холле второго этажа, чесала Мэла, чтобы тот не волновался, и прислушивалась к шарканью ног снизу. Казалось, там собралась целая толпа, и Энн от всей души надеялась, что это не из криминального отдела. Сквозь приоткрытую дверь доносился шум улицы. Вошедшие стояли в прихожей, где произошло убийство. Раздался мужской голос.
— Все ясно. Посмотрите на брызги на восточной стене, вот здесь. И там, напротив входа в прихожую. Так всегда бывает при использовании огнестрельного оружия. Вон, видите? На узорчатом стекле. И на ковре.
«Вот дерьмо!»
Это говорил коп или детектив. Энн в обнимку с Мэлом ушла с лестницы. Как ей ни хотелось пойти в полицию и все рассказать, она никогда больше так не сделает. В последний раз ее не защитили. А Энн не могла забыть направленного на нее стального дула.
— Молодая женщина-юрист, Мерфи, подошла открыть дверь. Убийца выстрелил дважды, оба раза в лицо. Она осталась лежать в прихожей. Стрелявший бросил оружие и смылся. Он оставил входную дверь открытой. И ушел. Туда он не заходил.
Энн слегка замутило, и она прижала к себе Мэла — на этот раз для поддержки. Она не ошиблась в том, как все происходило. Но как тяжело об этом думать! Бедная Уилла!
Заговорила женщина:
— Выбросил оружие? А парень не дурак.
Энн вдруг узнала этот голос. Бенни Росато! Что она здесь делает? Она ни разу не была у Энн, хотя жила в пяти минутах. Впрочем, участвуя в процессах об убийстве, Энн бывала на месте преступления. Это первый шаг в расследовании: ознакомиться с аргументами обвинения и выстроить защиту. И все-таки зачем здесь Бенни?
— Да, соображает, — сказал детектив. — Оружие сейчас у баллистиков. Они проверят его на отпечатки, хотя на это уйдут дни. Все из-за праздников. С этим Четвертым июля нам не сразу удалось найти вообще хоть кого-нибудь. Впрочем, толку от этого будет мало.
— Согласна, — ответила Бенни. — Парень все продумал. Время выбрано безупречно, исполнение тоже безупречное.
— Скажите лучше «приведение в исполнение», — хохотнул другой мужчина.
— Что вы сказали? — жестко спросила Бенни.
— Это не смешно! — сказал одновременно еще один голос, женский.
Очередной сюрприз! Это Джуди Каррир! Она тоже там, внизу. Пока Энн была жива, она не заходила к ней и каждый раз, когда Энн приглашала ее вместе пообедать, отшивала. А если уж Джуди здесь, то и Мэри тоже. Неразлучные. Энн почти смеялась — такой это был бред! «Бенни, Мэри и Джуди у меня дома? Чем вызван столь сильный интерес к моей жизни? Моей смертью?»
— Я не буду тратить время на обучение вас хорошим манерам, детектив, — холодно сказала Бенни. — Ваши извинения приняты. Но я хочу, чтобы вы поняли: за Энн Мерфи отвечала я. Она была моим партнером. Она переехала сюда, чтобы работать у меня, и ее — мою подчиненную — убили. Я обещала ее матери, что буду заботиться о ней, и не справилась.
Обещала матери?! Что? Когда? Энн не верила своим ушам. Как Бенни смогла вообще найти ее мать, не то что разговаривать?! И зачем? Что происходит?
— Мне очень жаль, мисс Росато…
— Недостаточно жаль. Слушайте меня внимательно. Праздники там или не праздники — будет лучше, если убийцу найдете вы. Не дожидаясь, пока его обнаружу я.
Энн была оглушена. Что Бенни собирается делать? С какой стати? Чтобы пересчитать все разговоры с Бенни Росато, случившиеся за этот год, хватит пальцев на одной руке.
— Теперь расскажите мне, что вы выяснили у соседей, — продолжала Бенни.
— Ни прошлой ночью, ни этим утром никто не видел, чтобы от этого дома кто-либо бежал по улице. Вообще ни о чем подозрительном узнать не удалось. Все или пошли на гулянья, устроенные на Паркуэй, или, наоборот, были за городом — чтобы избежать гуляний.
— Вы могли бы дать координаты свидетелей?
Раздался шорох бумаг. Энн догадалась, что Бенни достает блокнот, а детектив — записи. Она никак не могла переварить услышанное. Обещала матери заботиться?
— Поехали. Дом номер 2255, Рик Монтероссо, сосед с восточной стороны, не было дома. Дом номер 2259, Милли и Морт Берманы, соседи с западной стороны. Их также не было дома. Супружеская пара на противоположной стороне улицы, Шарон Аркин и Роджер Толботт — то же самое. 2253, никто не открыл — ни вчера вечером, ни сегодня утром. Возможно, все за городом. 2254, семья Коповски, ужинали в гостях, на Страйпдбэс. 2258, Симонсы, были на Паркуэй и вернулись домой уже после убийства.
— Выходит соседей не было дома. Кто же вызвал 911 и рассказал о выстрелах? Если дверь была открыта — а она не могла не быть открыта, — то выстрелы было слышно по всей улице. А эта улица не из самых длинных!
— Люди могли подумать, что взрываются петарды. У нас есть только один звонок 911, от парня по имени Боб Додз, из дома 2250. Я беседовал с ним вчера вечером. Он больше ничего не знает.
— Но у вас есть как минимум одна хорошая наводка, не правда ли? Кевин Саторно, который ее преследовал. Если он сбежал из тюрьмы.
Что? Откуда она узнала о Кевине? Энн чуть не ахнула. В Филадельфии она никому о нем не рассказывала. Перебравшись сюда, ей хотелось оставить прошлое позади. Все, что с ним связано, Энн держала в секрете. Во время собеседования у Бенни о Кевине не было сказано ни слова. Энн хотела найти работу и не желала выглядеть балбеской, которая назначает свидания всяким психам. Так как же Бенни узнала? Энн была окончательно сбита с толку. Мысль: останься живым после собственной смерти, и голова у тебя пойдет кругом!
— Судя по тому, что я прочитала в документах, — говорила Бенни, — Саторно, если он сбежал, — подозреваемый номер один. Однажды он уже пробовал ее убить. Саторно мог удрать и сделать еще одну попытку. Чтобы понять это, не нужно быть семи пядей во лбу. Я лично передала вам все материалы. Вы их читали?
— Естественно, читал! — раздраженно ответил детектив. — Я звонил окружному прокурору в Лос-Анджелес. Теперь жду ответного звонка. В Калифорнии тоже Четвертое июля, мисс Росато. Прокурор в отпуске.
— Они сказали мне то же самое и отказались дать его номер на Гавайях. У вас он есть?
— Я не спрашивал. Он же в от…
— Ничего не знаю. Кевин Саторно — заключенный, приписанный к калифорнийской тюрьме. Его настолько сложно найти? — Бенни невесело рассмеялась. — Хорошо бы вам знать о его местонахождении. По крайней мере большую часть времени.
«Покажи им, Бенни!»
Энн воодушевилась. Она подошла к перилам и, крепко держа Мэла, посмотрела вниз. Ей было видно стоявшую в гостиной Бенни: спутанные непричесанные светлые волосы откинуты назад, синяя футболка, полинявшие джинсовые шорты, потрепанные кроссовки. Благодаря занятиям греблей кожа ее ног стала дубленой. Бенни отдавала предпочтение именно этому виду спорта, хотя существовали более подходящие упражнения. Энн пересматривала свое отношение к этой женщине. (Но не к гребле.) Детектива видно не было, хотя Энн и слышала его объяснения:
— Если бы не выходные, все было бы просто. Нам известно, что Саторно приговорили к двадцати четырем месяцам и он начал отбывать срок в округе Лос-Анджелеса. Однако его несколько раз переводили, и мы не знаем, где он в конце концов оказался. Его могли освободить досрочно.
— Так вы должны были бы знать о досрочном освобождении или, тем более, о побеге!
— Не совсем. Если его освободили досрочно, то узнать об этом не проще, чем если бы он был в тюрьме. Надо говорить с нужными людьми. На месте ли они? А побег… Тоже не соскучишься.
Бенни фыркнула:
— Не могу в это поверить! Вам не по силам выяснить, сбежал он или нет?
— Из калифорнийской тюрьмы? Уж поверьте! Если какой-нибудь придурок сбежит из тюрьмы одного из штатов, кто-то должен внести его имя в ОЦКИ — Общенациональный центр криминальной информации. До тех пор пока его имя не будет туда внесено, никто ничего не знает, а внести сведения должен человек, у которого найдется на это время и который работает Четвертого июля. — Детектив помолчал. — Даже если имя было занесено… Мы ежедневно получаем миллионы таких сообщений. Мы никогда их не просматриваем: нет времени. Или повода.
— Теперь повод есть.
— Я засадил одну девчонку, но вы представляете себе количество, о котором идет речь? Только по Филадельфии семьдесят пять тысяч «прогульщиков». И пятьдесят из них обвиняются в убийстве.
— Что еще за «прогульщики»? — спросила Бенни. — О чем вы?
— Ну… По большей части всякие бродяги. Плохие ребята, расконвоированные на время работы или отпущенные под залог. И не вернувшиеся после этого. Они объявлены в розыск по решению суда. А этого Кевина Саторно посадили даже не за убийство, а за нападение. В подобной ситуации он — никто. Ко всему прочему, он еще и не наш «никто». Он калифорнийский «никто».
«Никто?»
Энн замутило. Она знала, что Кевин начал отбывать наказание в какой-то тюрьме в Лос-Анджелесе, а затем тоже потеряла его след. Ей хотелось оставить прошлое позади. Впрочем, теперь оно перестало быть прошлым.
— Так что же делает ваш отдел, чтобы найти Саторно, если тот сбежал? — добивалась Бенни. — Совершенно ясно, что он собирался убить Энн. Именно убить. Тогда даже не было попытки ограбления и ничто не указывало на изнасилование.
— Отдел не может действовать на том основании, что он, возможно, сбежал, мисс Росато. Нам не по карману такая роскошь. Мы не располагаем достаточным количеством людей. На весь центр города у нас сорок полицейских: на шестой район — двадцать, и на девятый — еще двадцать. Все, что они могут, — следить за порядком во время праздников. Поэтому-то мы никого не оставили на месте преступления. Я не могу отправить их на поиски парня, который, может, еще сидит в тюрьме. — Детектив опять немного помолчал. — Вам ничего не известно о недавних контактах между Саторно и убитой?
— Нет.
Бенни повернулась влево:
— А вам, девушки? Каррир? Динунцио?
Энн наклонилась ниже, и Мэл опять напрягся. Ему не хотелось вниз, к пятну в прихожей. Энн успела заметить Джуди. Та была в своем любимом комбинезоне, новой желтой футболке и лимонного цвета бандане. Джуди покачала головой.
— Нет. К сожалению. До сегодняшнего дня, пока вы мне не рассказали, я о Саторно ничего не знала.
Неожиданно раздался всхлип пополам с икотой, и разговор прервался. Звук был настолько страстным, что казался почти неприличным. Бенни тут же повернулась, а следом за ней и Джуди. Справа — там должна была стоять Мэри — донесся еще один всхлип. Энн не удержалась и перевесилась через перила. От увиденного у нее перехватило горло.
На диване в горестной позе лежала хрупкая фигурка. Мэри рыдала. Она закрыла лицо ладонями, ее худые плечи ходили ходуном. Волосы пришли в беспорядок, а шорты цвета хаки и белая майка смялись.
— Тихо, Мэри, тихо — успокаивала ее Джуди; она подошла и обхватила подругу рукой. — Они поймают этого парня, вот увидишь.
— Я… я не могу об этом думать! — пролепетала Мэри сквозь рыдания; щеки и шея у нее пошли пятнами. — Я просто не… не могу поверить в то, что это произошло! Это так ужасно… Ее убили… Как ее убили…
Энн смотрела на происходящее, удивляясь как им, так и себе.
«Мэри Динунцио, которая меня толком и не знает, плачет. Да, у меня есть все основания чувствовать себя куском дерьма».
Бенни подошла к Мэри и в знак ободрения положила руку ей на плечо.
— Мэри, может нам отвезти тебя обратно в офис?
— Все хорошо. Со мной все хорошо.
Всхлипы стали затихать. Лицо стало спокойнее, в нем уже не было боли. Мэри прижала ладони к щекам, будто стараясь охладить их.
— Тут везде кровь. Ее кровь!
— Понимаю, понимаю, — приговаривала Джуди и гладила ее по спине. — Хочешь подождать на улице? Почему бы тебе не подождать нас на улице?
Бенни коротко взглянула на детективов.
— Вы не могли бы оставить нас на несколько минут? — спросила она.
— Само собой, — ответили полицейские в унисон, явно испытывая благодарность.
Открылась входная дверь, на ковре гостиной опять возник квадрат света, и послышался уличный шум. Детективы вышли на крыльцо, оставив дверь приоткрытой. В следующую секунду Энн почувствовала запах сигаретного дыма. Она подошла поближе к краю и опять увидела Мэри.
— Я говорю… Бенни, ты видишь? — Мэри вытянула маленькую руку в сторону прихожей; Энн заметила дрожь в ее пальцах. — Там везде кровь. А мы стоим здесь, будто это очередное дело или что-то там еще. Но речь идет об Энн! — От волнения голос у нее стал тоньше. — Энн Мерфи убита! Не очередной клиент, а одна из нас! Ее больше нет! Она мертва! Вы что, забыли об этом?
«Ну и дела!»
Энн была так поражена этой вспышкой, что потеряла способность двигаться. Критиковать кого бы то ни было, а особенно Бенни или Джуди было совершенно не в духе Мэри. Те не знали, что и подумать.
Джуди перестала гладить Мэри.
— Мы понимаем, Мэри. И не забыли. Мы пытаемся выяснить, кто это сделал, и найти его.
— Какая разница?! — закричала Мэри. — Мы можем отыскать этого парня, но Энн это не вернет! Она мертва, и знаете что? Мы не знали о ней самого главного! Проработали с ней год и даже не потрудились познакомиться с ней получше! Я встречаюсь с Джеком два месяца — и то больше о нем знаю!
— Мы были заняты! — защищалась Джуди. — Мы работали. Дело Дафермена, потом дело Уитко. Может, ты именно поэтому так подавлена. От усталости…
— Не в том дело, а в Энн! В Мерфи — она предпочитает, чтобы ее называли именно так. Впрочем, теперь следует говорить «предпочитала»…
— Мерфи, — подтвердила Джуди, но Бенни покачала головой:
— Нет. Думаю, это прижилось, потому что я ее так называла. Да, наверное. На собеседовании она назвала себя Энн.
— Да как бы там ни было! — взорвалась Мэри. — Это все мы! Мы не уделяли ей никакого внимания. Даже не пытались! Даже не знали ее имени! Она говорила, что у нее свидание этим вечером. Говорила? С кем свидание? Не с убийцей ли? Мы и этого не знаем! А теперь выяснилось, что ее преследовали. Она даже подавала в суд на того человека! И мы ни о чем таком и не слыхивали!
Джуди не сдавалась:
— Мерфи все это держала в секрете, она была такой замкнутой…
— Как насчет ходатайства? А, Джуди? Она не всегда была такой замкнутой! Она привела в суд стриптизера, а мы узнали об этом из новостей! Возможно, она хотела рассказать об этом вчера вечером, когда пришла ко мне в кабинет, а мы ее отшили! — Глаза Мэри опять наполнились слезами. Она заморгала. — Мы считали себя фирмой, где работают только женщины. Что за чушь! Мы друг друга даже не поддерживали! Какая между нами разница? Мужчины, женщины… Выходит, что все мы действовали в первую очередь как юристы!
— Ты просто чувствуешь себя виноватой, Мэри.
— Согласна! Я чувствую огромную вину! И знаешь что? Я должна! И ты должна! — Мэри развернулась к своей лучшей подруге, сидевшей рядом с ней на диване. — Джуд, давай говорить начистоту. Согласна? Ты всегда недолюбливала Мерфи! То есть Энн… А, все равно! Не нравилась она тебе. Поэтому-то ты ничего не чувствуешь!
«О-о-о…» — Энн обалдела. Она понимала, что ей не следует это слушать, но не могла оторваться. Такие сплетни! А что разговор шел о ней самой — ну какая разница?
— Нет, чувствую! — настаивала Джуди, однако Мэри как с цепи сорвалась.
— Нет, не чувствуешь! Все то время, что я болела, ты избегала ее! Она приглашала тебя вместе пообедать — ты ее каждый раз отшивала! Ты невзлюбила ее с самого начала! И за что? За ее шик! Ты считала, что она слишком щедро пользуется косметикой и все время красит губы!
«Они обсуждают мою помаду? Смех, да и только!»
— Она и вправду злоупотребляла косметикой! — Лицо Джуди тоже покраснело. — Только из этого не следует, что я ничего не чувствую…
— Почему мы так себя вели? Клянусь, дело тут в биологии: вступать в соревнование с другими женщинами из-за мужчин. Даже если мужчин поблизости нет! Прямо тошнит! Когда мы наконец станем выше всего этого?
— Дело не только в ее внешности…
— Ты считала, что она пользуется своей внешностью! — выпалила Мэри, тыча в Джуди пальцем. — Ты сама это сказала! Что Энн никогда не заполучила бы дело «Чипстера», если бы не ее сексапильность!
«Ну и ну!»
Энн не верила собственным ушам. Это говорилось не для нее. Вдруг ей расхотелось что-либо узнавать. Такое смутное ощущение… Расхотелось.
— Что ж, в этом есть доля истины! — заорала Джуди в ответ. — Как может салага получить такое большое дело? Клиент знал ее с университета? Не смеши меня! Не хочешь ли вернуться на землю, Мэри? Ну? Вернемся на землю? Гил Мартин никогда не нанял бы Энн, кабы не ее внешность! — Голова Джуди резко повернулась к Бенни. Бандана сбилась. — Тебе следует поломать над этим голову, Бенни! Почему Гил нанял Энн, самую молодую из нас? Юриста с наименьшим опытом? Сколько дел у нее было? Одно?
Бенни уже махала на них руками, стараясь остановить склоку.
— Успокойтесь! Обе! — сказала она ровным голосом судьи. — Знаешь, Мэри… Ты права. Нам всем следовало относиться к Энн более доброжелательно. Мы оказались не на высоте. Джуди верно сказала: мы были заняты. Хотя это и не оправдание… — Бенни нагнулась, сжала плечо Мэри и легонько потрясла. — Наши взаимные обвинения Энн не помогут. Не в этом причина ее убийства.
— Откуда такая уверенность? — Мэри взглянула на Бенни, и ее лоб исказило новое страдание. — Кто знает, как бы все повернулось? Поговори мы с ней, хотя бы разок вместе пообедай! Может, она рассказала бы нам о том преследователе. Или, будь мы подругами, мы оказались бы вместе в тот вечер, что он пришел, у нее. Она была бы сейчас жива, окажись мы тогда вместе…
Мэри опять чуть не заплакала. Даже Джуди выглядела удрученной.
— Правда… — сказала она, и ее бандана уныло повисла. — Что правда, то правда.
«Я этого не вынесу!»
Энн не могла смотреть на их страдания. Из-за чего? Во-первых, она жива. Во-вторых, на них нет никакой вины. С женщинами у нее отношения всегда складывались сложно. На свидания Энн ходила часто, но подруг у нее вообще не было. Всю сознательную жизнь она считала себя Люси. Без Этель.
— Я себя не выгораживаю, — говорила Бенни. — В отношении Энн мы вели себя плохо, однако мы можем оплакать ее по-своему. По мне, лучший способ — найти того, кто ее убил. Я предлагаю тебе последовать моему примеру. — Она в последний раз потрепала Мэри по плечу. — Я хочу взглянуть, что там внутри. А ты посидишь здесь, ладно? Каррир, останься с ней.
— Мне нужен бумажный платок. — Мэри медленно поднялась, обхватив нос ладонью и оглядывая комнату. — Кто-нибудь видит коробку?
«Может, сказать им, что я здесь?»
Надо незаметно для копов привлечь их внимание. Энн взглянула на входную дверь. Детективы стояли снаружи. Что-то удерживало их там. Энн решила воспользоваться моментом. Она перехватила Мэла в правую руку, сорвала красно-бело-синий цилиндр и бешено им замахала.
— Мэри, Мэри! — прошептала она громким театральным шепотом, и все же ни одна из женщин не оглянулась. — Мэри! — прошептала она еще раз, но Мэри была занята своим текущим носом, а Джуди искала платок. Детективы, почувствовав, что слезоточивая фаза позади, заглянули внутрь. Куривший криминалист отщелкнул окурок в водосточную канаву.
— Платков нигде нет, — сказала Джуди, осматривая верх телевизора. — Здесь должна быть ванная комната. Воспользуйся туалетной бумагой. В таких трехэтажках туалет обычно наверху, в конце лестницы.
«Ванная! Да! Она здесь, за моей спиной!»
— Это мысль, — сказала Мэри и направилась к лестнице.
Не долго думая Энн развернулась, забежала в ванную комнату и закрыла дверь.
7
— Иисус, Мария и святой Иосиф! — только и успела пробормотать Мэри, когда Энн зажала ей ладонью рот и привалила к двери. Хвост Мэла изогнулся в виде вопросительного знака. Кот стоял в раковине, куда его впопыхах швырнули.
— Мэри, я жива! — прошептала Энн и сорвала с себя бороду Дяди Сэма. — Видишь? Это я, Энн. Я жива. Я не мертва!
— Мм-ф! — Покрасневшие глаза Мэри округлились от ужаса.
— Тс-с! Я не хочу, чтобы об этом узнала полиция.
— Мм-м-м! — Мэри трясла головой. Ее карие глаза казались мраморными.
— Я сейчас уберу руку, но ты не будешь ничего говорить, хорошо? Копы не должны узнать, что я здесь.
— Мм-м-м-ф-ф! — Мэри страстно закивала.
— Не огорчайся, ладно?
— Мм-ф!
— Все замечательно.
— Мм-м-фоу!
— Это вправду я. Живая.
Энн убрала руку, и Мэри завопила:
— ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ! ПОЛИЦИЯ!
«Нет!»
— Мэри, тс-с! Ты что творишь?
— Я видела тебя мертвой! На столе! Ты — привидение! Ты — сатана!
Мэри справилась в рекордно короткий срок. Энн в ужасе оглядывалась. Она уже слышала крики и грохот шагов на лестнице. Громкий топот сабо.
— Мэри! Мэри! — кричала Джуди. — Это ты?
— НА ПОМОЩЬ! ДЖУДИ! — разрывалась Мэри. — ПОЛИЦИЯ! ХОТЬ КТО-НИБУДЬ! ПОМОГИТЕ! БЕННИ-И-И!
«Невероятно!»
— Заткнись! Я жива! Это я! Убили девушку, которая сидела с моим котом! Ты видишь кота?
Энн указала на раковину за своей спиной. Хвост Мэла выпрямился в восклицательный знак.
— Нет, ты мертва! Я знаю! Я видела тебя! Мертва, мертва, мертва! На тебе была твоя футболка! Тебя застрелили внизу! Кровь…
— Это была девушка, сидевшая с моим котом, ее звали Уилла. Я одолжила ей футболку! — Энн схватила Мэри за плечи. — Это была не я!
— Динунцио! Я иду! — завывала Бенни. Детективы шли следом.
— Мисс Динунцио? Мисс Динунцио?
Они были почти на площадке, их голоса звучали так громко! Энн чувствовала, что сходит с ума. Время истекло. Все кончено. Повернулась ручка двери. Энн завертелась на месте, потом прыгнула в ванну и задернула занавеску — и тут дверь стремительно распахнулась. Сквозь занавеску ее не было видно. Занавеска непрозрачная, с вычурным цветочным узором и толстой белой изнанкой. «Лора Эшли».[21] Если эта вещь ее спасет, то сорок шесть долларов были потрачены не зря. Мысль: за туфли, одежду и косметику можно и переплатить, а вот занавеска для душа должна доказать свою полезность.
— Мэри, Мэри, с тобой все в порядке?! — спросила встревоженная Джуди.
— Мисс Динунцио! — Это говорил детектив. — Что такое? Что случилось?
— Динунцио? Что с тобой?
Это ворвалась Бенни. От движения двери зашевелилась занавеска.
— Почему ты вопила?
«Пожалуйста, Мэри, не выдавай!»
Стоявшая за занавеской Энн старалась не дышать. Она опиралась спиной о белую кафельную стену.
— Э-э-э… не знаю, — ответила Мэри. Ее голос дрожал.
— Но ты так вопила! — сказала Джуди и рассмеялась. — А, теперь вижу! Кот.
Вслед за ней засмеялась Бенни.
— Кот!
К ним присоединились детективы. Все хохотали. Этакий неожиданный вечер юмора в ванной комнате.
— Тебя напугал кот!
«Мэри, подхватывай! Они сами тебе подсказывают!»
— Да, так и есть, — произнесла наконец Мэри. — Кот. Я удивилась. Когда вошла, он сидел в раковине. Вот как сейчас. Извините за вопли.
«Иисус, Мария и святой Иосиф!» — подумала Энн с облегчением. Хотя дело тут, наверное, не в именах святых.
— Наверное, у Энн был кот, — сказала Джуди. — Вон лоток, под раковиной. Видите?
— Теперь вспомнил, — сказал детектив. — Прошлым вечером мы заметили кошачий лоток, но кота не обнаружили. Что ж, вот и он.
«Великолепная работа! Только где тот парень, который должен был бы сидеть в тюрьме?»
— Ты должна взять его себе, Мэри, — сказала Джуди. — Ему теперь нужен дом. Ты можешь поселить в своей квартире кота?
— Не знаю… Мне не нужен кот.
Джуди усмехнулась:
— Забрать его все равно придется, а у нас с Бенни собаки. У тебя ведь когда-то был кот, разве не так?
«Возьми же его, идиотка! Я жива! Или ты уже забыла?»
— Ладно, заберу. Нам, наверное, пора идти.
— Вот это дело, Динунцио, — сказала Бенни; послышался звук открываемой двери. — Возможно, забирая кота, ты помогаешь Энн, а?
— Возможно, — ответила Мэри, и занавеска опять зашевелилась. Три юриста, два детектива и один озадаченный кот покинули ванную комнату.
Услышав, как закрылась входная дверь, Энн выбралась из ванны, выскользнула наружу и поспешила вниз. Она понимала, что, как только появится возможность, Мэри всем расскажет, что Энн жива. Из этого следовало, что Дяде Сэму надо попасть в офис.
Она надела очки и кинулась туда со всех ног.
Энн припарковала «мустанг» так близко, как только могла, в пяти кварталах от офиса по Локаст-стрит. Дальше пришлось идти пешком. Мимо маленьких магазинчиков, предприятий, домов, переделанных под офисы архитекторов, бухгалтеров и юридические конторы. Она не поднимала головы, хотя то, что ее считали мертвой, было само по себе чертовски хорошей маскировкой. К тому же на тротуарах хватало прохожих, одетых в зеленые поролоновые короны статуи Свободы, маски Джорджа Буша и красно-бело-синие шляпы-зонтики, обручем закрепленные на голове. Энн насчитала еще двух Дядей Сэмов. Они помахали друг другу.
На Локаст-стрит было полно машин. Как почти везде в Филадельфии, ширины этой улицы едва хватало для проезда легкого экипажа. Ей несчетное число раз рассказывали, что город расчертил сам Уильям Пенн,[22] но она полагала, что именно от его знаменитой «решетки» происходят сплошные заторы. Энн поглядела вдоль улицы, на пространство перед зданием, приютившем «Росато и партнеры». Проезжая часть там сужалась. Автобусы Эй-би-си, Корт-ти-ви, Си-эн-эн и местной вещательной сети — все они откровенно плевали на нарушения правил движения. Даже отсюда Энн могла видеть репортеров, фотографов, видеокамеры, спутниковые тарелки… Здание в осаде. А печать была представлена еще шире. Кто бы мог подумать, что убийство симпатичной юристки накануне слушания дела о сексуальном домогательстве станет сенсацией?
Энн поправила нелепые темные очки и двинулась дальше. Она то и дело просматривала улицу. Энн не удивилась бы, увидев здесь Кевина. У него вполне могло возникнуть такое извращенное желание — оказаться рядом с ней, даже если она мертва. Он мог бы захотеть взглянуть на Бенни. Или на Джуди. Энн беспокоилась. Им грозила опасность? Не похоже. Но уверенной быть нельзя. А из специального справочника она узнала, что эротоманы нередко переключают свою страсть на кого-то еще.
Энн посмотрела на часы. Половина первого. Дознание было назначено на час, но она не понимала, как об этом стало известно прессе. Информация эта была внутреннего употребления, и Энн не сомневалась, что в «Росато и партнеры» не было «протечки». Она подошла поближе к столпотворению и надвинула цилиндр на глаза. Осталось два квартала. Теперь один. Ее никто не высматривал, но несколько репортеров, охотившихся за Энн (тогда, в ходе процесса «Чипстера»), вполне могли ее узнать. Красные поля цилиндра закрывали ее глаза. Она так беспокоилась из-за Кевина, что упустила простую вещь: Дядя Сэм тоже привлекает внимание прессы.
Энн добралась до здания и начала продираться сквозь толпу журналистов, внимательно глядя сквозь очки. Репортеры потели в летних одеждах и косметике. Она заметила знакомую ведущую и, наклонив голову, посмотрела на часы. 12.45. Туристы и зеваки толпились на тротуаре, внося свой вклад в беспорядок. Надо двигаться дальше. Из чьих-то наушников донеслась танцевальная музыка, потом Энн вдохнула чужой сигаретный дым.
Вдруг зазвонил мобильный телефон. Прошло не меньше минуты, пока Энн сообразила, что это ей. Кто бы это мог быть? Все вокруг считали ее мертвой. Она расстегнула сумочку, вытащила телефон и открыла его.
— Да? — спросила она тихо.
— Мисс Шервуд, это доктор Марк Голдбергер.
— Да-да! — Энн была удивлена.
— Теперь я понимаю, почему вы мне позвонили. Я только что говорил со смотрителем. Вы были со мной не до конца откровенны, мисс Шервуд. Если это и вправду ваша фамилия.
«Нет!»
— Я не понимаю, о чем вы.
— Думаю, что понимаете. Несколько дней назад Кевин Саторно сбежал. Вы знали об этом, когда звонили?
— Сбежал?
Энн почувствовала, что ее сердце остановилось. Она так и думала, но убедиться в верности таких догадок — ужасно!
— Вы утверждаете, что ничего не знали? То есть ваш сегодняшний звонок — лишь совпадение?
«Кевин сбежал. Кевин на свободе».
Энн не могла ответить. Не могла говорить. Она нажала отбой. Ее одолевало безумное желание куда-нибудь заползти и спрятаться. Что делать — кроме того, что не терять голову, — Энн не знала. Она заставила себя дышать и подождала, пока пульс не выровнялся. Среди этой шумной, пропахшей дымом толпы она вдруг почувствовала себя одинокой и взглянула вверх, на здание офиса. Ей потребовалась всего одна секунда, чтобы набрать номер. Мэри должна была ждать ее звонка.
— Энн, где ты? Ты здесь?
— На помощь! — вот и все, что она смогла поначалу сказать, потом собралась и продолжила: — Я на улице, рядом. Сможешь провести меня через охрану?
— Там сейчас Херб, и мы предупредили его, что ждем нового курьера, в смешной одежде. Ты все еще при своей бороде?
— Да.
— Я спускаюсь.
Слава Богу! Энн захлопнула телефон, и вдруг начала вглядываться в каждого прохожего. Живот свело от страха. Вон там! Блондин. Цвет волос, как у Кевина, коротко стриженный, как из тюрьмы. Энн чуть не завопила, когда мужик обхватил рукой стоявшую рядом женщину. На его бицепсе была татуировка: «SEMPER FIDELIS».[23] Морской пехотинец, не зек… Не Кевин.
Энн протиснулась сквозь толпу журналистов и поспешно миновала вращающуюся дверь. Кондиционеры, прохлада, огромный, выложенный мрамором холл, заново оштукатуренные стены. Она глубоко вздохнула. Вот только на пути к лифтам стоял, словно барьер, стол охраны. Мэри могла позвонить и предупредить, чтобы ее пустили, но все равно оставался шанс быть узнанной охранником, особенно если это сам Знойный Херб. Большой Херб. Она скрыла лицо, но не грудь, а больше он внимания ни на что отродясь не обращал. Благодаря ему груди «Росато и партнеров» были в большей безопасности, чем любые другие груди в Филадельфии.
Когда она подошла к столу, в глазах Херба крупным планом отразилась надпись «НЕЗАВИСИМАЯ ЖЕНШИНА» на ее футболке.
— Привет, крошка, — сказал он, изобразив на лице неотразимую (как он надеялся) ухмылку. От него разило одеколоном «Арамис», темно-синяя униформа туго облегала короткую крупную фигуру. Штаны с продетым в них ремнем он натягивал чуть не до ушей, на манер Фреда Мерца.[24]
— А почему ты пришла на собеседование в костюме Дяди Сэма?
— Чтобы спокойно пройти мимо репортеров, разве не понятно?
Не поднимая головы, Энн подтянула к себе черную тетрадку на пружине, служившую регистрационной книгой, и нацарапала: «36С».
— Если мне удастся получить работу, я не хочу, чтобы те меня узнали и повсюду таскались за мной.
— Так почему тебе не снять это теперь? Ты ведь уже внутри!
— Люблю чувствовать свою силу.
Вдруг с неясным «динь!» открылись двери лифта, и оттуда галопом вылетела Мэри. Она не могла сдержать улыбки.
— Одежда победительницы?
— Вы, наверное, Мэри Динунцио?
Энн протянула руку, как при первой встрече. Вдруг позади, у входа, возникла какая-то суета. Женщины одновременно обернулись и увидели одного своего знакомого, вместе с которым через вертящиеся двери проходила группа людей.
«О нет!»
Теперь Энн и вправду оказалась в непростой ситуации.
8
Энн забилась в дальний угол лифта. Вошел Мэт Букер, а с ним его клиенты: Бет Дитс и ее длинноволосый муж Билл. Справа от него стояла Жанин Бонар, хорошенькая женщина в сером костюме от «Гэп».[25] Это с ней они должны были сегодня беседовать. Энн не поднимала цилиндра и молилась, чтобы Мэт ее не узнал, хотя тот выглядел настолько погруженным в свои мысли, что, оденься она хоть Годзиллой, он не обратил бы внимания.
Энн украдкой взглянула на Мэта. Под глазами — темные круги, широкие плечи опущены, синий костюм без галстука, густые волосы недостаточно причесаны для такой беседы. Энн гадала: не из-за нее ли он так расстроен? В руке у него был портфель. Он посмотрел на Мэри.
— Мэри, я выражаю вам свои соболезнования, — сказал Мэт; в его голосе не было обычной самоуверенности — только страдание. — Узнали что-нибудь новое? С тех пор как мы говорили последний раз, полиция обнаружила что-либо, указывающее на… на того, кто ее убил?
«Ни фига себе!»
Лицо у Энн горело. Ему действительно плохо! И она почувствовала себя ужасно.
— Пока нет, — ответила Мэри. — Но они ищут. Я знаю.
— Пожалуйста, передай мои соболезнования семье и, если я могу чем-то помочь вам… или полиции… пожалуйста, сообщи мне. Держи меня в курсе, ладно? Я хотел бы знать, как идут дела.
— Обязательно, спасибо!
— Кто же мог совершить такое? В голове не укладывается… Я не могу… — Его голос сошел на нет, и он опустил голову.
— Всем нам тяжело, — сказала Мэри. Ее лицо было напряжено. Похоже, она, как и Энн, не любила лгать.
— Пожалуйста, передайте семье и наши соболезнования, — сказала Бет Дитс, а ее муж кивнул.
— Передам, — ответила Мэри. — Ничего, если я немного опоздаю? Мне нужно принять на работу нового курьера. — Она быстро указала на Энн, которая стояла с опущенной головой. — Вы не могли бы дать мне минут десять?
— Конечно! Я говорил тебе по телефону, что готов, если хочешь, перенести дачу показаний.
— Спасибо, но в этом нет необходимости.
— А кто возьмет дело? Ведь Энн…
— Бог его знает!
Динь! Третий этаж. Двери лифта разъехались. Здесь находится фирма «РОСАТО И ПАРТНЕРЫ», сообщали медные буквы на стене. Знакомый ковер, обтянутые тканью стулья, стеклянный столик. У Энн возникло странное чувство, что она вернулась в собственную жизнь. Впрочем, рисковать нельзя. Энн, не задерживаясь, вышла из лифта и поспешила прочь. Мэт остался позади.
Мэри провела Букера и его клиентов к одной из двух комнат для совещаний и открыла перед ними дверь.
— Подождете меня? Я быстро. Ванные комнаты слева, стенографистка уже ждет. Я буду через десять минут.
— Спасибо, — сказал Мэт, и Мэри понеслась следом за Энн по коридору.
* * *
— Ты жива!
Мэри сжала перепуганную Энн в медвежьих объятиях. Ее льняная блузка пахла мылом «Айвори» и порошковым антиперспирантом. Костюм Дяди Сэма лежал кучей на аккуратном столе Мэри, и Мэл осторожно обнюхивал бороду. В льющемся из окна солнечном свете его шубка казалась шелковой: пушистый кот на фоне аккуратных юридических документов. Кот Юридический. Мэри стояла рядом.
— Не верю! Не верю! Как здорово!
— Отпусти ее, пока не задушила, — сказала стоящая в дверях Джуди. Даже она улыбалась. Как и Бенни, находившаяся рядом и смотревшая поверх белой фарфоровой кружки с надписью «ЯВА ДИВА».
— Я так счастлива! — Мэри не отступала от еле державшейся на ногах Энн. — Я так счастлива, что ты жива!
— Она всегда такая? — спросила Энн, которую мотало из стороны в сторону.
Бенни кивнула:
— Да. Свои чувства я доверила ей. Она работает за меня, Каррир и всю филадельфийскую ассоциацию адвокатов.
— Как здорово!
Мэри наконец отпустила Энн и стала рядом со светло-коричневым шкафчиком у двери. Собранные в хвост волосы растрепаны, карие глаза сверкают.
— Расскажи нам все, подруга! Я тогда решила, что ты — привидение!
— Привидений не бывает, — ответила Энн, но Мэри наморщила лоб:
— Нет, они бывают.
«Девчонка слегка не в себе».
Энн не стала возвращаться к этой теме. Она потянулась к Мэлу и запечатлела на его мордочке приветственный поцелуй. Тот ответил своим обычным «где-ты-была»: потыкался в ее нос и понюхал воздух. Кот-эскимос.
— Расскажи, что произошло. С самого начала, — попросила Бенни.
Не выпуская кружку, она опустилась на шкафчик. Улыбка на ее лице поблекла.
— Опознание проводила я, Мерфи. Клянусь, я видела тебя в морге, мертвую. Это было ужасно.
— Лица же, наверное…
— Я едва смогла себя заставить взглянуть на него. Твое… Ее лицо было сплошным месивом, а на месте глаз была вата. Мы все видели твое тело, хотя идентификацию проводила я. Там стоит именно моя подпись. У меня не было никаких сомнений. Твоя одежда, рыжие волосы, и пусть все это было покрыто…
Энн отмахнулась:
— Все ясно. И я знаю, почему ты ошиблась.
— Так расскажи нам, как все происходило на самом деле, — торопливо вклинилась Джуди, которой не терпелось сменить тему. Она проворно вскочила на шкафчик и пристроилась рядом с Бенни, болтая ногами в красных сабо. В дополнение к комбинезону на ней были длинные серебряные серьги, раскачивающиеся при каждом движении.
«Как странно! Мы вчетвером, вместе, в офисе Мэри…»
Такого раньше не бывало. Они стояли в том самом офисе, куда она только вчера пришла без приглашения. Ей было тяжело встречаться взглядом с Джуди, зная, что у той на душе. Но та была такой милой: круглое личико, улыбка младенца, какими их изображают на коробке с детским питанием, коротко стриженные пастельно-желтые волосы. Энн отбросила обиду. Будь что будет. Она рассказала им все, начиная с прошлогоднего знакомства с Кевином, потом перескочила на убийство Уиллы. Рассказала, что видела их там, у себя дома. Рассказала о звонке доктора Голдбергера, о побеге Кевина. Энн опустила некоторые подробности, так что вслух о деталях того разговора в доме ничего сказано не было.
Ближе к концу рассказа даже Джуди притихла. На младенческом лице — страдание. Зато Мэри была взволнована и серьезна. Сидевшая на шкафчике Бенни смотрела в окно, на ее большом пальце повисла кофейная кружка. Она заговорила первой:
— Мне не дает покоя твоя главная предпосылка, Мерфи. Ты пришла к выводу, что убийца — Кевин, и я вижу почему. На это указывают факты. Особенно его побег. — Бенни прямо посмотрела на Энн. Ее синие глаза обжигали, словно лед. — Но есть вероятность, что убийца — не Кевин. И кем бы преступник ни был, он хотел убить именно Уиллу.
Энн не сдавалась:
— Бенни, копам ты сказала прямо противоположное. Ты сказала, что это Кевин и думать тут не о чем.
— Тогда я не знала, что у тебя дома была Уилла, а это все меняет. Для меня. И для тебя тоже. — Глаза Бенни сузились. — Уилла ни с кем не встречалась? Насколько я могу судить, она была не замужем — раз согласилась сидеть с твоим котом.
— Она жила одна, и я знаю, что она ни с кем не встречалась.
— Сколько ей было?
— Примерно моя ровесница.
— Где она работала?
— Думаю, что на дому. Она была художницей и работала одна.
— У нее должны быть друзья, семья.
— Наверное, да только я больше о ней ничего не знаю — кроме того, что у нее, по-моему, был независимый источник дохода. И родом она не отсюда. Так что не представляю, где ее семья и как их разыскать.
— Мы должны их найти. Она была им дочерью или сестрой. Они имеют право знать о ее смерти. Где Уилла жила?
— Где-то в городе. Я знала ее только по спортзалу.
— Ты могла бы выяснить ее адрес? Это очень сложно? — Бенни не стала дожидаться ответа. — Ладно, расскажи мне о вашей последней встрече. Ты говорила, что она прибежала к тебе домой прямиком из спортзала. При ней что-нибудь было? Дамская сумочка, спортивный баул? Полиция не нашла никаких ее документов.
Энн тут же вспомнила, как у нее на крыльце, запыхавшись от бега, стояла Уилла…
— Нет, в руках у нее ничего не было.
— При входе в спортзал нужно показывать удостоверение или членский билет?
— Да. — Энн продолжила мысль Бенни: — Значит, Уилла должна была принести удостоверение или сумочку с собой в спортзал. Все это может и сейчас там лежать, а шкафчики обычно не запираются. Я никогда не оставляю там свои вещи. Приношу с собой только ключи, членский билет и доллар на бутылку воды.
— Этим мы тоже займемся. — Бенни помолчала. — Вот еще что. У тебя действительно было свидание прошлым вечером? Это правда?
Энн старалась не встречаться взглядом с Мэри.
— Не было свидания. Я уже год ни с кем не знакомилась. Мое последнее свидание было с Кевином Саторно. — Надо вернуть Бенни на правильный путь. — Поэтому-то я и уверена, что Уилла стала случайной жертвой. Она оказалась не в том месте и не в то время. Это был Кевин, и он хотел убить меня. Сидя в тюрьме, он, возможно, следил за моей карьерой и мог прочитать и о «Чипстере». Филадельфийские газеты есть в Интернете. И еще: обрез, нападение у входной двери — все как тогда, в Лос-Анджелесе. Не исключено, что Кевин следил за моим домом. С тех пор как сбежал.
Бенни подняла одну бровь:
— Тогда почему он не заметил, что вчера вечером ты уехала на побережье? Почему пропустил приход Уиллы?
— Может, он в этот момент отвлекся, а я вышла, когда было уже почти темно, в начале десятого. Я задержалась. Мы немного поиграли с Мэлом… Я дала Уилле футболку и шорты: она ведь пришла прямо из спортзала. Кстати, копам известно, когда произошло убийство?
— До сих пор они говорили, что около одиннадцати вечера. — Бенни о чем-то думала. — В прихожей не горел свет? Как так получилось, что ты узнала об этом только сегодня утром, когда попыталась его включить?
— Я никогда не пользовалась этим светильником, ни разу. Не уверена даже, что там есть лампочка. — Энн кляла себя за то, что не проверила точно. — Бенни, говорю тебе, вчера вечером приходил Кевин, чтобы застрелить меня. И я не сомневаюсь: он считает меня мертвой.
Джуди медленно покачала головой:
— Бенни может оказаться права. Вероятность, что кто-то почему-либо хотел убить Уиллу, существует, и это ничему не противоречит. Мы так мало о ней знаем…
Мэри искоса взглянула на подругу.
— Нет. Я думаю, что права Энн. Ее уже пытались убить, всего год назад. Это был Кевин, и теперь он сбежал из тюрьмы. Он помешался на Энн, и он ее преследует. Это больше похоже на правду. Можете не сомневаться.
«Тэк-с… Наш первый конфликт».
Энн чувствовала, что линия фронта в будущей битве наметилась. Хорошо хоть Мэл определенно на ее стороне, хотя и дрыхнет у Мэри на столе. Кот, Верный Своей Хозяйке.
Бенни подняла руку, будто постовой.
— Ладно, отложим этот спор. Есть еще одно допущение, которое мне не нравится, Мерфи. Если убийца — Кевин, почему ты считаешь, что он все еще в городе? Кевин сбежал из тюрьмы, и он тебя убил — так что бы ему не исчезнуть? Дело сделано, и не стоит ждать, пока тебя поймают. Любой убийца смылся бы.
— Только не эротоман. Они мыслят иначе. Кевин видит нас навеки связанными — в романтическом смысле. Все существует лишь в его воображении, но это сильное чувство. Он захочет побывать на месте моей работы и, может быть, даже увидеть вас, ребята…
— Я согласна. Они ни на кого не похожи, — тихо сказала Мэри. Ее карие глаза блестели. Она откинула русую прядь; на пальцах был маникюр. — Знаете, как-то раз и я попала в непростую ситуацию… кое с кем.
— Ты серьезно? — Энн удивленно оглянулась на Мэри, хотя и знала статистику. Три из десяти женщин хотя бы раз в жизни подвергались преследованиям. Выходит, их с Мэри кое-что объединяет. Ей только хотелось, чтобы это было что-то хорошее. Например, привычка не считать деньги.
— У меня было не совсем так: я не понимала, что меня преследуют. Но помню, что с таким преследователем нужно обращаться осторожно и что победить здесь нельзя. Если обратишься в полицию, он может повести себя непредсказуемо. А если не обратишься, то защиты ждать неоткуда.
«Точно! Приятно, когда тебя понимает кто-то, помимо эксперта, назначенного судом».
— Поэтому-то я и не должна была добиваться временного запретительного приказа в случае с Кевином. Его уверенность в моей любви к нему пошатнулась. Такое крайнее проявление неприязни даже он не мог отрицать. Приказ стал объявлением войны.
— Так у тебя же были все права для обращения в суд! — сказала Джуди.
Бенни кивнула:
— Ты все делала правильно. Ты пыталась защитить себя.
Энн предприняла попытку объясниться:
— Для десяти процентов женщин, страдающих от жестокого обращения или от преследователей, поход в суд заканчивается смертью. В Нью-Йорке была недавно обнаружена мертвой одна такая женщина: на торчавший из ее груди нож был нанизан временный запретительный приказ. — Она замолкла, пораженная этой ужасной картиной. — Такие зациклившиеся типы отличаются от нормальных убийц. (Если только убийцы вообще бывают нормальными.) Поэтому-то Кевин остался в городе. Он захочет быть неподалеку от меня, ходить там, где ходила я… Быть со мной рядом — даже после моей смерти.
Мэри вздрогнула:
— Готова поспорить, что он не покинет город до твоих похорон.
— Верно. — Энн не заглядывала так далеко вперед. — Но в морге — тело Уиллы. Так что копы предпримут?
Женщины посмотрели на Бенни, которая всегда все знала.
— Патологоанатом не выдаст тело раньше чем через две-три недели. Праздники. Куча заказов.
— Заказов? — спросила Энн. Этот термин был скорее из области экономической, нежели криминалистики.
— Четвертого июля в Городе братской любви[26] отдых не обходит и отдела реанимации. На патологоанатома тоже работает весьма небольшой штат. Да, врачи сделают анализ крови и ДНК, однако результаты появятся не раньше чем через неделю, поскольку личность убитой не вызывает никаких сомнений. Если мы ничего не скажем, они могут выдать тело для захоронения. Считая, что это твое тело, Энн.
Все на минуту помрачнели. Затем Бенни продолжила:
— Но так нельзя: мы должны думать об Уилле. Надо найти ее семью, и нам придется обратиться в полицию, Мерфи. Сообщить о побеге Саторно и том, что ты жива. И что они объявили мертвым не того человека.
— Ни в коем случае. Я ничего не сообщу копам, хоть и согласна с тобой в том, что касается семьи Уиллы. Мы можем найти их и все рассказать. Может, они даже помогут нам в поисках убийцы.
— Нет, это не лезет ни в какие ворота! Слушай меня внимательно… — Бенни подняла палец с висевшей на нем кружкой. — Кевин — опасный преступник, и копы могут найти его быстрее нас. В их распоряжении люди, ресурсы и опыт. Они могут раздать всем полицейским ориентировки, связаться с ФБР, поставить в известность власти Калифорнии.
— Ты слышала, что они сказали? У них всего лишь сорок полицейских на центр города. Они даже не в состоянии следить за моим домом! К тому же я однажды обращалась к копам за защитой и в итоге чуть не угодила на тот свет. Они даже не смогли обвинить Кевина в попытке убийства — поэтому ему и дали так мало. Я не доверяю судебной системе. Она меня чуть не погубила.
Бенни была очень серьезна.
— Мерфи! Этот мужчина и в самом деле представляет для тебя серьезную опасность. Время любителей прошло.
— Никаких копов.
— Не согласна.
— Это не твоя жизнь.
Бенни не дрогнула.
— Мерфи, ты не так меня поняла. Я владею этой юридической фирмой, и ты у меня работаешь. Я отвечаю за твои действия, то есть несу ответственность за все здесь происходящее. В том числе и за то, что предпримешь ты. Например, отвечаю за вызов голого мужчины в суд. Но это так, для начала. — Сама того не заметив, она улыбнулась. — Я не могу скрывать от полиции такую информацию. Это препятствование отправлению правосудия. Они расследуют убийство не того человека, а мы кое-что знаем о главном подозреваемом.
Бенни сложила руки на груди. Энн сделала то же самое. Джуди и Мэри молча наблюдали за противостоянием.
— Бенни, если ты им расскажешь, я свалю отсюда.
— Девочка, если ты уйдешь, я тебя уволю. А копам расскажу в любом случае.
«Так…»
Энн пришлось крепко сжать руки, чтобы казаться относительно спокойной.
— Подожди, у меня есть идея. Как насчет компромисса? Ты сообщаешь копам о побеге Кевина, но не говоришь о том, что я жива. Тогда я продолжаю притворяться мертвой и выслеживать его. Ты даешь им работу. Все займутся поисками Кевина — и копы, и мы!
— Нет, это слишком опасно, — сказала Бенни, правда, как-то нерешительно. — Пусть Саторно ищут профессионалы. Они свое дело знают.
— Они не могут найти его даже в тюрьме! Для местной полиции он никто! Ты сама слышала, что сказал детектив!
Мэри кивнула:
— Энн права. Пока мы не побывали в ее шкуре, не нам ее судить. Даже я не знаю, что это такое. Если на кону стоит ее жизнь, мы должны действовать так, как считает нужным она, в соответствии с предложенным ею компромиссом.
— Я согласна, — сказала наконец и Джуди. — Давайте сообщим копам, что он сбежал, однако и сами не будем сидеть сложа руки. Мы проведем собственное расследование убийства, параллельно с полицейскими — что бы те ни делали. Это нам не в диковинку.
«Тпру!»
Энн удивленно посмотрела на Джуди, хотя и ничего не сказала. Слова эти явно произвели на Бенни впечатление. Она сердито оглядывала своих партнеров.
— И что мне говорить копам, девушки? Откуда я могла узнать о побеге Саторно, если Мерфи мертва? Мозгоправ-то позвонил ей, а не мне!
— Что-нибудь придумаешь, — ответила Энн. — Ты ведь нашла мою мать, не так ли? Давай, звони копам, только дай мне побыть мертвой хотя бы до утра вторника.
— Почему именно до утра вторника?
— Во вторник у меня процесс.
Бенни посмотрела на Энн как на умалишенную.
— Об участии в деле ты и думать забудь! Ты никак не сможешь подготовиться к суду в такой обстановке, и одному Богу известно, найдет ли полиция Кевина за такой короткий срок! Мерфи, участие в серьезном процессе — непростая штука. Тебе придется это отложить.
— Не могу. Гил не хотел останавливаться, чтобы не пролететь с «Ай-пи-оу». В такой ситуации каждый ищет инвестора, и заполучить его — большая морока. Любой сбой — и деньги уйдут. Поэтому-то мы и не стали улаживать дело сразу: Гил хотел быть полностью реабилитированным перед правлением и теми ребятами, которые занимаются рискованными инвестициями. Если мы запорем процесс, «Ай-пи-оу» ему не видать. И «Чипстеру» крышка.
— Хорошо, не откладывай. Только не веди дело сама. Не мешай в одну кучу Саторно и остальное. Вернись на землю, Мерфи! — Бенни проворно вскочила. — Слушай, я перенесу несколько встреч со свидетелями и возьму процесс на себя!
— Благодарю покорно. Я хочу вести его сама. — Энн удивила глубина собственных чувств, пока она не поняла причины своей решимости. — Кевин Саторно лишил меня многого. Новой подруги. Нового дома. Чувства защищенности. Душевного спокойствия. Он не лишит меня еще и работы! Это мое дело, и это мой клиент! — Она опять сложила руки на груди. Во всяком случае, мысленно. — Последнее слово все равно за мной.
Бенни вздохнула:
— Что ж, сказано откровенно. И ведь не возразишь! Клиента привела ты, тебе и решать. — Она посмотрела на часы. — Пора шевелиться! Я звоню копам. Динунцио, ты берешь на себя опрос свидетеля. Стенографистка, наверное, того и гляди уйдет. Мерфи, ты остаешься здесь. Тебя никто не должен видеть.
— Спасибо. — Энн повернулась в Мэри, которая поднималась из-за стола: — Мэри, ты ведь знаешь, что делать? Заставь Бонар рассказать о том майском инциденте. Ну, когда Гил Мартин якобы подбивал под нее клинья — на семинаре в Уиндаме, куда они вместе ходили. По словам Гила, она взбесилась потому, что не получила прибавку, и мы можем подтвердить это документально, на основании ее электронной почты. Раскрути ее на детали. Так, чтобы мы представляли, что она будет говорить на процессе.
— Поняла. Запросто. — Мэри обошла стол, собирая записи и документы. — Чувствуй себя как дома, только не выходи отсюда. Хотя бы до конца разговора со свидетелем.
— Правильно.
Бенни задержалась, взявшись за ручку двери.
— И последнее. Тебе следует знать, что прошлым вечером у нас с Гилом состоялась беседа. Он был очень подавлен, когда услышал о твоей смерти. Как и его жена. Что ты собираешься с этим делать? Сообщишь ему, что жива?
— Да. Я доверяю Гилу. Он не станет об этом никому рассказывать.
Мэри почувствовала на своей спине взгляд Джуди. «Гил никогда не нанял бы Энн, кабы не ее внешность».
— Можно дать тебе совет? — спросила Бенни. — Почему бы не отложить разговор с клиентом? Тебе нужно лечь на дно, а Гил пусть думает, что дело веду я. Пока так. Подумай. — Бенни открыла дверь и пропустила Мэри вперед. — И узнай об Уилле побольше, ладно? Нам нужно поговорить с ее родными. И я не уверена, что она — случайная жертва. Так-то вот! И не перечь.
«Проклятие!»
Значит, она не убедила Бенни. Оставшись наедине с Джуди в этом маленьком аккуратном офисе, Энн почувствовала неловкость. Они посмотрели друг на друга и отвели глаза. Обе друг другу не нравились. А Энн не знала, что сказать. Если нельзя обсуждать помаду — то о чем тогда говорить?
— Спасибо за поддержку. Тогда, с Бенни, — произнесла наконец Энн, потому что это надо было произнести.
— На здоровье.
«Ну вот, а теперь иди!»
— Ты не должна торчать тут со мной, Джуди. Ни в коем случае. У меня все хорошо. А у тебя, возможно, есть дела.
— Да вроде нет. Тишь, гладь. Лето.
— Тогда что тебя удерживает в офисе? Наверное, в выходные можно заняться чем-нибудь более приятным. У тебя ведь есть парень, а?
— Да, Фрэнк Лючия, со времен дела Лючия. Ты с ним встречалась, помнишь?
«Не помню».
— Конечно.
— На выходные он поехал порыбачить. А я как раз выкрасила дом. Так что побуду здесь, составлю тебе компанию.
«УБИРАЙСЯ!»
— Как хочешь.
В офисе стало тихо, если не считать шума от толпившихся внизу представителей прессы. Окно выходило на Локаст-стрит, и Джуди повернулась в ту сторону, кивнув.
— Шумно там… — сказала она.
— Репортеры…
— Давай сбросим на них шарики с водой!
Джуди подошла к окну, но Энн осталась стоять. Потуги Джуди быть с ней обходительной ее просто достали! Мысль: толку от некоторых чувств — никакого.
Джуди повернулась и поманила Энн:
— Подойди! Смотри, какой зоопарк!
Энн подошла к тонированному окну и выглянула наружу. Напротив здания непрестанно двигалось людское море. Толпа разрослась. Репортеры с микрофонами, диктофонами, блокнотами; фотографы с видеокамерами, фотокамерами, вспышками… Под зонтиком в красную полоску стоял торговец хот-догами и всем предлагал перекусить. Чернокожий подросток раздавал листовки. Энн насчитала трех Дядей Сэмов и одного копа в униформе.
Она щурилась от солнца, стараясь найти Кевина. Ей хотелось начать следить за ним уже сейчас. Он мог быть там, внизу. Вполне разумно. День заканчивается. И выходные заканчиваются. А из-за этого придурка она лишилась многого! И Уиллу убил тоже он. Энн должна его найти. Пусть он заплатит за все. А она почувствует себя наконец в безопасности.
— Его высматриваешь, да? — спросила Джуди, читая мысли Энн.
«Неприятно».
— Да.
— Как он выглядит?
— А что?
— Я тоже могу его искать. Две пары глаз лучше, чем одна. Это уже четыре глаза. Много глаз.
Джуди широко улыбнулась. Энн не сомневалась, что та дурачится.
— Ладно, для психа он довольно-таки симпатичный. У него светлые волосы, голубые глаза. Близко посаженные. Большой нос, немного крючковатый, слегка…
— Подожди.
Джуди подняла ладонь и, отвернувшись от окна, стала шарить у Мэри на столе. Она нашла маленький блокнот с нелинованными страницами и острый карандаш.
— Начни сначала, с глаз.
— Что ты делаешь?
— Хочу его нарисовать.
— Зачем?
— Я лучше понимаю, когда рисую.
«И эта чокнутая. Куда я только смотрела раньше?»
— Давай сначала. С глаз.
— Они голубые.
Энн начала подробно описывать Кевина, удивляясь, что помнит так много. Она читала о жертвах, зациклившихся на своих преследователях. Впрочем, невозможно забыть лицо того, кто когда-то смотрел на тебя, желая убить.
— Светло-голубые, почти бесцветные. А вот подбородок — слабый. Немного уходящий назад.
— Скошенный.
— Точно.
— Понятно.
Джуди сделала еще несколько штрихов, задала два-три вопроса и минут через десять перевернула блокнот и показала ей.
— Ну как?
«Боже правый!»
Сходство было почти полным! Казалось, что на листе бумаги проступило лицо Кевина.
— Тебе не нравится! — Джуди погрустнела.
— Нет! То есть да! Кевин мне не нравится, но это именно он! Точь-в-точь! Ты даешь!
Джуди повернула блокнот к себе, удивленная собственной работой.
— Никогда не делала этого прежде, не рисовала с чужих слов. Обычно я рисую с натуры. Или с картинок.
— Это как фоторобот! Полицейский фоторобот!
Энн обошла стол и встала за Джуди, разглядывая набросок. Он был точным, как фотография в паспорте.
«Придумала!»
— Можешь отдать это мне?
— Конечно. — Джуди протянула ей блокнот. — А зачем?
«Мм-м…»
— Ты и вправду хочешь узнать?
— Да.
— Это тайна.
— Я умею хранить тайны.
Энн не знала, можно ли полагаться на новую подругу. Она не знала даже, хочет ли на нее полагаться. Джуди могла ее остановить, рассказать Бенни или сделать еще что-то столь же разумное. Энн никогда не доверялась женщинам — даже тем, которые были ей симпатичны. А уж тем, с которыми дела обстояли иначе, — и подавно.
— Ну, расскажешь?
Джуди вскинула голову, и ее серебряные сережки зазвенели. Даже сидевшей на столе Мэл задрал морду, с интересом ожидая ее ответа.
Кот, Исполненный Любопытства.
9
Пятнадцать минут спустя Дядя Сэм с большим, туго набитым картонным конвертом в руках появился в холле на первом этаже. Энн выпустил через служебный вход Херб, который придержал перед ней дверь — чтобы с ее грудью ничего не стряслось.
— Получила работу? — спросил он. — Поздравляю!
— Спасибо.
Энн прижимала конверт к футболке, словно пуленепробиваемый щит.
— Эй, крошка, а как тебя зовут? Я посмотрел в журнале, но не смог прочесть.
«Хе-хе!»
— Саманта. Я вернусь через десять минут. Пустишь?
— Конечно. Стучи. Я буду ждать.
Аллея упиралась в другую улицу. Толпы туристов и обыкновенных прохожих шли на север, к Паркуэй, а представители прессы валили на юг — в надежде добраться до «Росато и партнеров».
Энн дождалась, пока поток стал погуще, и влилась в толпу. Дядя Сэм в темных очках, бороде и с пакетом, заботливо прижатым рукой. Она настояла, что должна сама доставить материалы. Джуди согласилась не сразу. Однако Энн была как-никак новым курьером — кому ж еще поручать срочную работу? Кроме того, она хотела находиться здесь, внизу, в толпе. Вдруг появится Кевин? При виде каждой светлой головы она внимательно изучала лицо. Кевина не было. Но Энн не могла избавиться от ощущения, что он где-то здесь.
Энн шла к Локаст-стрит и, вытянув шею, высматривала того трудолюбивого паренька. Он стоял на углу. Листовок у него почти не осталось. Да, работал он не щадя сил: раздавал свою дрянь направо и налево. На лбу у парня выступил пот. Вблизи он показался еще младше. Может, лет шестнадцати. Бритый почти наголо, в футболке с надписью «ЕШЬТЕ У БОБО», поверх которой — тяжелая золотая цепь. То же самое было написано на листовках. Проклятие! Энн пожалела, что ей не пришла в голову идея с футболкой. Мысль: толку от юридического образования — никакого.
Неподалеку от подростка она притормозила, дав возможность корреспондентам и туристам обойти его. Оказавшись рядом, Энн раскрыла ладонь. Там лежала стодолларовая банкнота, взятая из общей кассы. Энн помахала бумажкой:
— Хочешь немного на меня поработать?
— Само собой, клоун, — ответил парень, забирая деньги и картонный конверт. Он открыл медную застежку и вынул одну листовку.
Энн не удержалась и посмотрела через его плечо. Они отпечатали листовки на красной бумаге. Верхнюю половину занимал рисунок Джуди. Текст они составили вдвоем.
ЖУРНАЛИСТЫ!
ВОТ ЧТО СКРЫВАЕТ ПОЛИЦИЯ ОТ СРЕДСТВ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ!
Хотите получить главную подсказку в деле Энн Мерфи? Найдите этого человека!
Вот его фоторобот. Его зовут Кевин Саторно, и он главный подозреваемый, но полиция вам до сих пор об этом не сообщила. Саторно: белый, 29 лет, рост около 6 футов, вес 175 фунтов, светлые волосы, голубые глаза. Недавно он сбежал из калифорнийской тюрьмы, куда был помещен за нападение при отягчающих обстоятельствах: он пытался убить Мерфи. Найдите его и выиграйте соревнование!
Энн листовка казалась замечательной, а собственная идея — великолепной. Хватка у прессы не хуже, чем у полиции, а церемониться репортеры не будут. Почему бы не заставить журналистов действовать ей во благо? Не найти им полезное занятие? Не заставить работать их на себя, а не против себя?
— Это что за хреновина? — спросил парнишка. Да он ведь просто тинейджер!
— Это листовка. Все, что от тебя требуется, — давать ее всем встречным репортерам. Телевизионным, газетным — любым. Каждому, кто с камерой или с микрофоном. Усек?
— Как насчет коротышки с десятого канала? — «Дитя» кивнуло в сторону симпатичной женщины, стоявшей в толпе репортеров. — Она мне нравится!
— Вот и хорошо, что нравится. Раздавай всем, кто понравится. Длинным и коротким. Встань на уши. И не привередничай. Я буду за тобой следить. Если хорошо поработаешь, то получишь еще.
— Я пошел.
Парень врезался в толпу.
Энн смотрела, как он раздает ее листовки. Через несколько минут тут и там зацвели, словно маки, яркие красные пятна. Телеведущая с оранжевым от телевизионного грима лицом притормозила, читая листовку, а фотограф передал свой экземпляр стоявшему рядом человеку с видеокамерой. Корреспонденты, голова к голове, читали текст. До Энн начали долетать обрывки слов. Все вдруг зажужжали.
— Ты думаешь, правда?
— Спорим, вранье?
— Этим занялись «Новости» с шестого канала, у них хватает людей.
— Ох, только не в эти выходные!.. Я хочу быть дома к трем. Мой ребенок хочет поиграть в тибол,[27] а жена так просто убьет!
В груди у Энн потеплело, ее охватила надежда. Она пошла обратно в офис, как и было условлено. И тут она увидела его.
«Кевин?»
Она замерла, не дыша. В толпе стоял блондин и, опустив голову, читал листовку. С виду Кевин. Стриженные под машинку волосы. Рост как у Кевина. На нем была неприметная белая футболка. Плечи — широкие, с буграми мышц. Он стоял почти рядом с входом в офис, однако было не похоже, чтобы у парня имелась аккредитация. Энн подождала, пока он поднимет голову, но тут же отвернулась. Она увидела его черты только мельком.
«Это он, это он, это он! Это он?»
Вдруг блондин куда-то пошел. Он пробирался сквозь толпу: белое пятно на фоне черных камер. Этот человек двигался как Кевин. Медленно. Целенаправленно. Держа себя в руках. Заметил ли кто-нибудь, что это и есть парень с листовки? И был ли он парнем с листовки? Энн, встав на цыпочки, посмотрела в ту сторону. Он уходил!
Человек удалялся в сторону от толпы и был совершенно спокоен. Ровным шагом он направлялся вдоль Локаст-стрит, в сторону Брод-стрит, на восток. Он уходил из-под ее контроля. Энн не видела его фигуры целиком, но он делал то, что сделал бы Кевин, увидев листовку. Тот ушел бы, не привлекая к себе внимания. Энн чуть не завопила, хотя ей и не хотелось раскрывать себя — особенно когда вокруг полно репортеров. Она не была уверена наверняка, что это Кевин. Энн закрыла рот, но она не могла дать ему уйти. Она знала, что ей делать. Преследовать его. Теперь ее очередь.
Энн пошла следом за блондином в сторону Брод-стрит. Прессы здесь было меньше, зато туристов — больше. Дети размахивали пластиковыми американскими флагами; женщины с крошечными мегафонами, одетые по моде восемнадцатого века, вели экскурсии; мимо проносились стада подростков. Энн миновала новый концертный зал, выстроенный для местного оркестра, обошла семьи, тут же, на тротуаре, позирующие для мгновенного фото. Громко билось сердце. Она не отводила глаз от головы блондина, уходившего прочь, на восток.
На перекрестке с Брод-стрит он остановился на «красный», и Энн поднажала, чтобы его не упустить. Она кинулась вперед и, подойдя ближе, услышала донесенный ветром звук струнного оркестра и буханье барабанов. Судя по всему, блондина задержала шествовавшая по Брод-стрит праздничная процессия. Энн мельком увидела его фигуру. Под футболкой бугрились трицепсы, вдоль спины шла глубокая складка. Раньше Кевин не был таким здоровым, но он мог «качаться» в тюрьме.
Впереди процессии шли фаланги арлекинов в оранжевых, пурпурных и черных блестках. Костюмы переливались на солнце, над сложными головными уборами раскачивались высоченные павлиньи перья. Толпа взорвалась аплодисментами — все, за исключением блондина, который пробирался к тротуару.
Она врезалась в народ, стремясь к переднему краю. Музыка, хлопки и приветствия стали громче, но Энн было не до того. Вот уже и мимы во всей красе. Процессия прошла дальше. Толпа, у которой наконец-то появилась возможность пройти, начала давить. Впереди всех оказался блондин. Он миновал Брод-стрит и перешел на легкий бег.
«Нет!»
— Пожалуйста, пропустите меня! Дайте пройти!
Энн закричала и рванула за блондином, расталкивая окружающих. Однако все старались воспользоваться промежутком в процессии. Люди шли с востока на запад и с запада на восток и отпихивали друг друга с дороги. Энн удержалась на ногах и все же, перейдя улицу, потеряла светловолосого мужчину из виду.
«Нет! Где он?»
Она с диким видом оглядывалась вокруг. Люди стремились к Брод-стрит, а Энн стремительно бежала прочь, им навстречу. Бегать в «бланиках» — это надо уметь. Впрочем, ее квалификация была достаточно высокой. Когда толпа стала гуще, Энн подпрыгнула, высматривая блондина поверх голов. Вон там!
Ее сердце сжалось. Он был в двух кварталах! И сворачивал с Локаст-стрит налево! Энн побежала туда, уверенная, что теперь он ее не заметит. Она столкнулась только с одним мужчиной и, уже сворачивая за угол, пробормотала извинения. Потом остановилась. Кевина нигде не было.
Энн в отчаянии оглядывала улицу. Молодая женщина в квартале от нее широко шагала навстречу. Она должна была находиться там, когда Кевин сворачивал на эту улицу. Энн поправила очки и поспешила к ней.
— Извините, я ищу друга! Такой высокий блондин с короткими волосами, бритый почти наголо. Вы его не встречали? Мне кажется, я только что видела, как он сворачивал за угол.
— Он в белой футболке?
— Да!
Энн не верила своему везению, а женщина указала в конец улицы. Там виднелся какой-то магазин. Без окон. Похоже, было открыто и торговля шла вовсю. Двигавшиеся по тротуару толпы словно втекли туда, а на вывеске трепыхались голубые шарики.
— Внутри?
— Да. Думаю, он зашел внутрь.
— Спасибо!
Энн чуть не обняла незнакомку, но потом вспомнила, что на ней костюм Дяди Сэма, а обнимающиеся странные женщины могут запросто нарваться на неприятности. Переведя дыхание, Энн понеслась к магазину.
10
«ФРЭНКИ И ДЖОННИ» — гласила надпись на стене центра. Такие броские черные буквы. Закрытые черной фанерой окна, большая неприметная черная дверь… Человек, входивший последним, улыбнулся Энн, когда она пристроилась за ним.
Грохотала танцевальная музыка. В ноздри ей ударил запах пота и сигаретного дыма. Энн тут же узнала песню, которая называлась «Мужиков-то сколько!» Когда ее глаза привыкли к темноте, она увидела, что так оно и было. Помещение оказалось заполнено двигавшимися в едином ритме телами, и все они принадлежали мужчинам. Без футболок, или в майках, или в футболках под американский флаг, многие с татуировками — одни мужчины. Женщин только двое. Энн развернулась и всмотрелась в толпу у двери. Тоже одни мужчины. В нерешительности она приросла к полу. Ей довелось попасть в бар для геев, впервые в жизни! Мысль: новое поначалу ошеломляет — и не перестает ошеломлять в дальнейшем.
Подавив ощущение чужеродности, она попыталась найти в толпе Кевина. Где он? Рыжие, бритые, каштановые, лысые, обесцвеченные… В темноте ей не удавалось обнаружить блондина. Красные, белые и синие прожекторы, ощупывавшие толпу, мигавшие в такт бухающему ритму музыки, были единственным освещением. Все двигались, перемещались, качались и менялись местами. Было практически невозможно отследить одного среди мужчин. К тому же Энн ничего не видела из-за темноты и дыма. Не говоря уже о темных очках. Кевин действительно находился в этом баре? Геем, насколько знала Энн, он не был. Кевина интересовала лишь она.
Сбитая с толку, она медлила. Снаружи бар выглядел небольшим магазинчиком, но внутри оказался гораздо больше: потолок футов в двадцать и балкон, на котором тоже танцевали мужчины и находилась сцена. По правой стороне вытянулся длинный мартини-бар, а на внушительном зеркале мерцал прикрепленный к нему гигантский неоновый стакан — с мартини и ярко-красным лимоном. Энн попыталась найти Кевина, вглядываясь в зеркало, но и там отражалось лишь безликое потеющее мужское стадо.
Нет ли у двери вышибалы? Впрочем, здесь каждый смахивал на вышибалу… Сквозь сигаретный дым она разглядывала валивших в бар мужчин. За ними Энн заметила мускулистого парня в майке с логотипом бара. Она протолкалась к нему, вдыхая смесь ароматов шоколадного мартини и духов от Пако Рабана.
— Извините! — обратилась Энн к швейцару, пытаясь перекричать музыку. — Вы не видели, чтобы сюда заходил высокий блондин, где-то минуту назад? У него короткие волосы и большие мускулы! На нем белая футболка!
— Нет! Не видел! — ответил тот, сложив ладони рупором. — А в чем дело? Он что, несовершеннолетний?
— Понимаете, мне нужно найти… — только начала говорить Энн, как их разделила толпа, начавшая танцевать сразу при входе в заведение. У нее опустились руки, когда она осознала, что Кевин мог пройти мимо швейцара, пристроившись к большой группе. Может, еще кто-нибудь заметил, как он входил?
Она пересекла тесное пространство у входа, где ряд закрепленных под потолком плоских телевизоров показывал (с выключенным звуком) ролик Дженнифер Лопес. Энн подошла к двум стоявшим у стены мужчинам, одетым в одинаковые белые майки и джинсовые шорты.
— Извините!
Они развернулись к ней, продолжая двигаться в такт все тому же «бум-бум».
— Извините, вы не видели, чтобы сюда около минуты назад входил мужчина? Около тридцати, блондин, высокий, очень здоровый?
— Не-а! А то я бы не прочь с таким столкнуться! — прокричал один из них, и оба рассмеялись. Остальные мужчины стояли группами, пили и раскачивались под музыку. Теперь это была Грейс Джонс — «Мне нужен мужчина». Энн подошла ко второй группе — там блондина тоже не видели. То же самое в третьей. В четвертой ей предложили присоединиться, а в пятой сказали, что ее темные очки — настоящий аттракцион. Энн согласилась, но, как и Грейс Джонс, ей был нужен мужчина. А именно — блондин.
Она огляделась. Что Энн заметила более или менее четко, так это стоявшего у кассового аппарата бармена, который попал в единственное пятно галогенного света. На нем была все та же белая майка с логотипом; он тряс тускло мерцающий шейкер. Энн протолкалась через забитый под завязку бар и наконец смогла привлечь внимание бармена.
— Я пытаюсь кое-кого найти! Блондина в белой футболке! Это очень важно!
— Вы спрашивали у Мускулистых Красавиц? — Когда Энн удивленно на него посмотрела, расшифровал: — У службы безопасности?
— Я не видела никакой службы безопасности, я спрашивала у швейцара.
— Тогда попробуйте обратиться к менеджеру, он в офисе. Там, в глубине. Он вам поможет.
Бармен помахал ей и занялся расшумевшимися клиентами. Энн выскользнула из бара, обогнула танцевальную площадку и обнаружила офис, приютившийся в дальней комнате. Она постучала в черную дверь и, когда ей открыли, засмеялась от удивления. Менеджер тоже был в костюме Дяди Сэма, но с бородой подороже, в атласном цилиндре и блестящем голубом пиджаке с вычурными отворотами.
— Завидую! — сказала Энн. — У вас есть пиджак!
— Нет, это я завидую! У вас есть «бланики»!
Энн опять рассмеялась:
— Зато, говорят, мои очки — настоящий аттракцион!
— Поэтому-то они такие классные!
Энн сняла их, чувствуя себя с ним в относительной безопасности. Он ее не узнает и уж точно не будет к ней клеиться.
— Можно вас немного побеспокоить? — спросила она.
— Конечно, входите.
Он жестом пригласил ее зайти. На шее у него висели наушники с микрофоном (как у Мадонны), росту в нем было пять футов восемь дюймов или около того, края коротких бакенбардов — седые. Полноватый. Мысль: не все геи «качают» мускулы, и это им только на пользу.
— Как вас зовут? — спросил он.
«Э-э-э…»
— Сэм…
— Какое совпадение! — ответил, улыбнувшись, тот, а она быстро огляделась. В загроможденном офисе стояли серый металлический стол и шкаф для документов, компьютер, старый монитор, арифмометры, счетчики купюр и черный матовый сейф с серебристым кодовым замком. Счета, корреспонденция и инвентарные ведомости лежали кучами на столе. На двери висели большие часы со специальными щелями для карточек, в которых отмечалось время прихода и ухода каждого работника. Еще один сюрприз. Энн ожидала глупостей и безобразий, а нашла порядок.
— Я кое-кого ищу. Парень вошел сюда пять-десять минут назад. — Ей так понравился менеджер, что она решила быть с ним откровенной. Почти. — Он опасен. Это убийца. Его имя Кевин Саторно, он сбежал из калифорнийской тюрьмы. Я понимаю, это звучит по-идиотски…
— К сожалению, ничуть. — Менеджер и ухом не повел. — К нам действительно приходят бывшие заключенные. Досрочно освобожденные или отбывшие наказание. Бары для геев притягательны для всяких бродяг. Это представляет проблему — и для нас, и для всего сообщества.
— Даже если мужчина — гей? То есть я не думаю, что он гей.
— Чудеса! Он не гей, вы не гей, а расхлебывать нам. — Менеджер усмехнулся. — Входящая сюда публика не обязательно сплошь геи, такого ограничения нет. Сюда приходят потусоваться, а не ради секса. Если парни только-только из кутузки, то у них нет денег. Им нужна выпивка, сигареты и теплая постель. Иногда они подцепляют клиента, идут к нему домой и грабят его.
— Вы серьезно? — спросила Энн так, будто родилась и выросла в Филадельфии.
— Ну да. Здесь темно, и копы сюда за пирожками не ходят. А персонал знает, что допытываться не надо. Все мы знаем. Слишком многие тут в чем-то замешаны, знаете ли. Каждый сам за себя. Только плати.
Зазвонил мобильник, висевший у менеджера в кобуре на поясе, но он не обратил внимания. Еще в двух черных кобурах торчали пейджер и рация.
— Вы уверены, что он здесь, на вечерних танцах?
«Вечерние танцы? Остроумно. Травка, водка, дым коромыслом… Истинные викторианцы!»
— Да, совершенно уверена. Женщина на улице видела, как он входил.
— Как выглядит тот человек, которого вы ищете?
Энн пожалела, что не оставила у себя хотя бы одну листовку. Но ведь она и не предполагала встретить Кевина. Она оттарабанила словесный портрет. Менеджер забеспокоился, его глаза расширились.
— Минутку, — сказал он. — Очень светлые волосы, почти платиновые? Коротко стриженные, почти наголо?
— Да, — взволнованно ответила Энн. — Вы его видели?
— Нет, но я о нем слыхал. Мой друг, владелец «Орла», рассказывал, что прошлым вечером какой-то придурок съездил одному из посетителей по физиономии. Сломал нос.
Сердце Энн остановилось. Прошлой ночью. Когда была убита Уилла.
— В какое время? Что там произошло?
— После полуночи. Этот милый паренек зашел в бар. Он был новичком, и его все сразу заметили. Одна «красотка» заказала ему несколько напитков (ей нравятся блондины), а когда подошла к нему, тот полез на стену от ярости. Обозвал ее пидором и ударил.
— Господи! — У Энн стало тесно в груди. Был ли это Кевин? Спустя всего лишь час после убийства… Конечно, он был взвинчен… — Они вызвали полицию? Протокол составлен?
— Нет. Они вышвырнули парня на улицу, привели в порядок красавицу — и все.
— Ох! Почему же они не вызвали 911? На посетителя было совершено нападение!
— Я не знаю баров, где поступили бы так. Мы бы точно не стали. Мы не пускаем сюда копов и сами следим за порядком. Особенно в эти выходные. Праздники — это просто золотое время в нашем бизнесе. За эти танцы мы получим неплохо, потом закроемся, приведем все в порядок и откроемся вечером вновь. Подождите-ка…
Менеджер прошел к полке с оборудованием, которую Энн до сих пор не заметила: кассетный видеомагнитофон, какая-то черная коробка и черно-белый монитор. Система безопасности! Ее охватила надежда.
— У вас есть камеры слежения?
— В такое время они обязательно работают. Это мультиплексор. У нас три камеры в баре и одна — над дверью.
— Просто не верится!
Энн шагнула к монитору. Экран был разделен на четыре окна. В верхнем правом углу — дата и время. Изображения были серыми и тусклыми, но теперь она видела, что нижнее левое окно показывает входную дверь. Дверь открывалась и закрывалась, мужчины валили в бар. Цвет волос и одежды определялся с трудом, но черты различались, хотя изображение было очень грубым.
— И у вас есть кассета?
— Вот. Говорите, этот парень вошел пять-десять минут назад?
Менеджер включил перемотку, и люди на мониторе потекли вспять, из бара, через входную дверь. Время в правом верхнем углу побежало назад.
— Вот отсюда.
Энн, ничего не говоря, нервно смотрела, как остановилась перемотка и опять появилось нормальное изображение. Дверь непрестанно открывалась и закрывалась, мужчины шли нескончаемым потоком, смеясь и болтая, большими и маленькими группками.
— На нем белая футболка.
— Крошка, это верно в отношении половины здешних посетителей. Смотри на экран. Скажешь, когда увидишь.
Вошла группа мужчин в белых футболках и майках. Энн прикусила губу. Вдруг ввалились четверо вместе, а у пятого, присоседившегося сзади, были такие светлые волосы, что даже на нечетком изображении они выделялись ярким пятном. У Энн сжалось сердце. Это был Кевин!
— Вот! Это он!
— Подожди… — Менеджер нажал паузу, и изображение на экране замерло. — Который из них?
«Господи! Он здесь!»
Энн уже показывала пальцем. Размытое лицо на экране принадлежало Кевину. Она нашла его. На минуту Энн потеряла дар речи. Менеджер перемотал кассету, включил медленное воспроизведение и поймал наилучший кадр.
— Вот этот, в футболке с верблюдом?
— Да!
Энн всмотрелась в экран. Она не заметила картинку раньше, поскольку видела Кевина только со спины. На его нагрудном кармане действительно был верблюд с пачки «Кэмел».
— Это он!
— Полагаю, накручивает круги в поисках безопасного места, где можно было бы спрятаться. Он не сделает моим посетителям ничего плохого — или я вообще ничего не смыслю в охране!
Менеджер потянулся за рацией и уже вытягивал ее из держателя. Он нажал кнопку и навскидку выдал краткое безупречное описание Кевина.
— Вы поняли меня? Майк? Джулио? Барри? Соединитесь со мной, как только его схватите. Хорошо. Конец связи.
— Идемте за ним! — Энн уже направилась к двери, но менеджер нахмурился.
— Нет, мы останемся здесь. Его возьмет моя служба безопасности.
— Я не видела никакой службы!
— Они там и знают, как действовать. Их этому учили.
— Да, конечно, я-то не обучена… Хорошо, останусь здесь и буду ждать.
«Ага, как бы не так!»
Энн придержала рукой цилиндр, открыла дверь и шарахнулась наружу, оставив обалдевшего менеджера одного.
— Подожди! Что ты делаешь? — закричал он ей вслед. — Я не позволю тебе носиться по моему бару и портить вечерние танцы!
Энн окунулась в темноту, но менеджер догнал ее и схватил за руку. Не так дружелюбно, как в первый раз. Два Дяди Сэма пихались и толкались до тех пор, пока управляющий не уступил: наверное, решил не устраивать прилюдную сцену. Менеджер стал искать вместе с Энн, быстро и умело проводя ее сквозь толпу, рассматривая каждого и постоянно говоря в аппарат связи, который он прикрепил к полям цилиндра.
Энн пока не заметила Кевина, однако обстановка в баре изменилась. Мужчины толклись на площадке, хотя уже не танцевали, а аплодировали происходящему на сцене. Она посмотрела вверх. «ВЫБИРАЕМ ЛУЧШУЮ ЗАДНИЦУ!» — гласил плакат, а ряд полуодетых мужчин стояли, развернувшись к зрителям спиной. На них было только белье: дикая смесь тигровых полос, американского флага и расцветки зебры, а мужик в расшитой красными блестками женской одежде вел представление. Он наподдал микрофоном по одной из задниц в леопардовой «шкуре»:
— Воздайте должное щечкам номер один! — закричал ведущий, и толпа встала на уши.
Менеджер и Энн высматривали Кевина, вглядываясь в каждое лицо. Большинство мужчин таращились на сцену. Работники службы безопасности в черных футболках с белой надписью «СЛУЖАЩИЕ» рыскали в толпе, а менеджер не переставая говорил в микрофон.
— А теперь что у вас есть для щечек номер два? — прокричал ведущий, и аплодисменты усилились. Тигровые полосы не устояли перед американским флагом. Какой патриотизм! Жаль, что они не годились для армии. Но где же Кевин?
Неожиданно менеджер остановился, придерживая наушники, и повернулся к Энн:
— Идем к входной двери.
— Мы нашли его? — спросила Энн с замирающим сердцем, однако менеджер быстро взял ее за руку и потащил сквозь толпу в сторону входа. Там стоял швейцар, с которым Энн уже разговаривала. Менеджер махнул ему.
— Видел его? — прокричал он охраннику.
— Этого парня с верблюдом? Думаю, да. Я говорил с Джулио. Насколько помню, мужик вышел минут пять назад.
— Думаешь? Так видел или нет?
— Да видел, видел!
— Больше никогда не пускай этого парня. Если он появится — немедленно звони мне! — Менеджер развернулся к Энн. — Ну вот, его здесь нет. Извини, — сказал он, но она уже трясла головой.
— Слушай… Швейцар не уверен. Может, он ошибся! Я уже говорила с ним раньше, и он заявил, что не видел входящего сюда блондина — а мы знаем, что это не так!
— Это было еще до того, как я узнал о футболке с верблюдом! — защищался швейцар, и менеджер положил тяжелую руку Энн на плечо.
— Крошка, он стоит у меня в дверях давно и свое дело знает.
«Нет!»
— Почему бы нам не вернуться в офис и не просмотреть запись? Тогда можно будет знать точно, что Кевин ушел.
— Нет, не получится. Похоже, он ушел в тот момент, когда мы просматривали кассету и запись не велась. Тебе пора.
Менеджер провел Энн к двери и открыл ее. В это мгновение зазвучала песня «Вечеринка закончилась» — в странном, вычурном исполнении.
Энн хотела было возразить, и тут зазвонил ее мобильник. Она оказалась на улице, на залитом солнцем тротуаре, моргая от яркого света. Энн вытащила телефон из кармана и открыла его. У нее не получалось прочесть на свету синие цифры на дисплее.
— Алло?
— Энн, Энн! — Это была Джуди. — Ты где?
«Э-э-э…»
— На улице!
«…красных фонарей?»
— Энн, не вешай трубку!
Стало тихо. Потом появился другой голос:
— Мерфи! Мерфи! ГДЕ ТЕБЯ, ЗАРАЗУ, ЧЕРТИ НОСЯТ, А?!
Бенни Росато, их собственная Мускулистая Красавица. Что же делать? Энн не ответила, однако Бенни, похоже, и не требовался ответ.
— Мерфи! Я не хочу, чтобы ты покидала помещение! Просто не верится в эту вашу с Каррир затею с листовками! Вы что, рехнулись? Возвращайся в офис, живо! Входи с черного хода! ЖИВО!
«Проклятие!»
Энн не могла вот так упустить Кевина и не могла сообщить об этом Бенни. Но тут она кое-что придумала.
11
Пятнадцатью минутами позже вишневый «мустанг» с включенным двигателем стоял на запрещенном для парковки месте — радиатором к ничего не подозревающему гей-бару. В машине находились четыре женщины. Это была первая в их жизни засада. За рулем — Бенни, на штурманском месте — Джуди, на заднем сиденье сидели Мэри и Энн. Бенни приехала бы сюда сразу, но у «мустанга» кончилось горючее и им пришлось задержаться на заправке. Бар закрывался. «Вечерние танцы» закончились. Кевина не было видно. Энн все рассказала Бенни и остальным — она не могла уехать, не убедившись предварительно, что ее преследователя действительно нет в баре.
— Я, наверное, пока подожду с твоим увольнением, Мерфи, — сказала Бенни. На передней панели валялась скомканная красная листовка. Похоже, ее бросила туда именно она. — Тебя это тоже касается, Каррир. Так будет слишком просто. Получится расстрел вместо пожизненного заключения. Что идет вразрез с моими философскими воззрениями. Чуете, куда я клоню, девушки?
— Хочешь, чтоб мы помучились?
— Именно. И в первую очередь — ты.
Энн неотрывно смотрела на бар. Джуди и Мэри — тоже. Черная дверь была открыта настежь и чем-то прижата, посетители бара толпами выходили наружу. Кто-то из них шел вдоль улицы, кто-то ловил такси, но большинство все еще стояло на тротуаре. Они смеялись, болтали, курили, собравшись маленькими группками и наслаждаясь прохладой в тени от окружающих зданий. Здесь толклось около двухсот мужиков. Похоже, все они вышли именно из бара. Энн не представляла, как они там все поместились. Это смахивало на цирковой номер.
Бенни продолжила:
— В «Росато и партнерах» действует единственное правило, которое звучит так: «Начальник — я!» Я, Бенни Росато. Я основала эту контору. Видите? Даже ритм прослеживается.
Энн снова кивнула. Кевина не было.
«Проклятие!»
— Мерфи, я пробовала объяснить тебе, что несу ответственность за твои действия. Следовательно, в моей юридической фирме ничто не происходит без моего одобрения. Ни один мой работник не имеет права на всякие сумасшедшие выходки, не испросив предварительно у меня разрешения. Так происходит потому, что именно я выдаю жалованье, оплачиваю счета, в том числе и за свет, воду, папки, ручки и свежий кофе.
Надежды Энн таяли. На тротуаре кишели голые торсы, майки и короткие шорты, но футболки с верблюдом нигде не было.
— Пытаюсь разыскать детектива Раферти, а тут мне рассказывают, что моя самая младшая подчиненная находится в гей-баре, на ней костюм Дяди Сэма и она пытается поймать психически неуравновешенного убийцу. Представь мое удивление. — Бенни помолчала. — Мало того, что тебе полагалось заниматься поисками родных Уиллы Хансен — ты должна считаться мертвой! Из чего я заключаю, что ты не усвоила материал предыдущей лекции. Я же говорила тебе, Мерфи: твое тело опознавала я.
Голос Бенни неожиданно оборвался, и эта внезапная тишина привлекла всеобщее внимание. Энн посмотрела на Бенни через зеркало заднего вида. В глазах той мелькнула боль. Джуди оглянулась, Мэри повесила голову. Бенни откашлялась.
— Опустим детали. В общем, то, что я увидела — что мы все увидели, — лежало в очень холодном ящике из нержавейки. Вот на что способен Кевин Саторно. Если это был он. Кевин хотел не просто убить тебя, Мерфи. Он желал стереть тебя с лица земли. Он прицелился прямо в твое красивое лицо и уничтожил его — напрочь. И при случае он сделает это снова.
Энн судорожно сглотнула. Создавалось впечатление, что Бенни беспокоилась о ней. Заботилась. Это что-то новенькое.
— Мне стыдно, правда… — сказала она искренне.
— Хорошо.
Бенни посмотрела на часы, а Энн с Мэри опять стали наблюдать за баром. Впрочем, через минуту Энн обнаружила, что Мэри не поднимает головы. Она никогда не вела себя с женщинами так раньше, однако протянула руку и сжала ее ладонь. В этот момент в дверях появился знакомый цилиндр. Менеджер присоединился ко всеобщему трепу.
— Вот и менеджер! — сказала Энн, всматриваясь. Тот вынул из кармана своих атласных штанов связку ключей и шуганул всех от двери. Закрывают. Во всяком случае, на время. Менеджер вошел обратно и, похоже, запер бар изнутри.
«Чтоб им всем провалиться!»
— Может, Кевин спрятался? — предположила Энн и сама себе не поверила. Она встретилась глазами с Джуди: та выглядела почти столь же разочарованной. После красной листовки Энн стала относиться к ней лучше. Немного.
— Уверена: перед закрытием они выгоняют всех, — сказала Джуди. — Так что, если он там и был… Думаю, мы его потеряли. Во всяком случае, пока.
Мэри подняла маленький кулачок:
— Не отчаивайся! Мы до него доберемся! Он почувствует силу девичьего гнева на себе!
Бенни жестом приказала подчиненным замолчать. Потом открыла мобильник и набрала номер.
— Детектив Раферти еще не ушел? — спросила она.
Но мысли Энн были уже далеко. Еще в начале Мэри подкинула ей одну идею. Там, в офисе. Стоит заняться этим сразу по возвращении. Энн еле терпела.
В комнате для совещаний Бенни и Джуди беседовали с детективами. Они во всех подробностях рассказали им, как был найден Кевин. Мэри отправилась к соседям Энн — проверить, кто что видел прошлой ночью. Энн сидела за своим столом в компании Мэла и делала звонки, необходимые для проведения в жизнь запасного варианта. Он требовал некоторых усилий, хотя на этот раз она не сомневалась: Кевин будет пойман. Особенно теперь, когда Энн знает, что тот неподалеку. Она собиралась рассказать об этом остальным, в том числе и Бенни, так как рассчитывала на их помощь. А кроме того, ей хотелось играть по правилам.
В офисе стояла тишина, если не считать далекого шипения принтера, который выплевывал листы один за другим. Это также часть ее нового плана. Взгляд Энн остановился на тонированном окне. В дымчатом стекле отразилось ее последнее воплощение. Она не могла вечно оставаться Дядей Сэмом, поэтому волосы Энн были коротко острижены и выкрашены в «насыщенный соболий» цвет («Растительная эссенция № 67»). Надпись на коробке обещала превратить ее в шатенку с волосами «насыщенного темного цвета», но Энн не нравилось быть темноволосой. В таком виде она начинала беспокоиться о состоянии своего счета. Вот так.
Сидящий на куче распечаток с показаниями Мэл выпрямил спину, и Энн погладила его по усам и щекам. С каждым ее движением зеленые глаза удлинялись, превращая Мэла в неполиткорректного Китайского Кота — один из самых любимых ее вариантов. Приняв душ и переодевшись, Энн почувствовала спокойствие и свежесть. В местном гардеробе нашлись юбка цвета хаки и белая футболка с надписью «Я ЗАСТАВЛЯЮ МАЛЬЧИКОВ ПЛАКАТЬ». Энн была в «бланиках», а губы оставила ненакрашенными, уступив давлению со стороны товарок (таковые у нее теперь имелись). Мысль: приобретений без потерь не бывает.
Теперь для ее плана было готово почти все. Осталось найти семью Уиллы и рассказать им. С чего начать? Сделав последний глоток остывшего кофе, Энн зашла на онлайновую справочную службу «Белые страницы». Набрала «Уилла Хансен» и «Филадельфия». Ответ оказался следующим: «К сожалению, записей, удовлетворяющих вашим критериям поиска, не обнаружено».
«Гм… Значит, Уилла не стала вносить свой телефон в справочник…»
Энн чувствовала, что к ней возвращаются силы. Искать под фамилией «Хансен» не было никакого смысла. И она не знала, где проживает семья Уиллы. Энн пришла в голову другая идея. Она подняла трубку и позвонила в их с Уиллой спортзал. Ответил какой-то молодой человек. Энн прикинулась эдакой дурочкой:
— Привет, это я, Дженни, новая массажистка, помнишь? Я работаю на дому.
— Дженни? Слыхал. Это Марк. Как насчет того, чтобы поработать и у меня на дому?
— Ха! — с трудом выдавила из себя Энн. — Привет, Марк. Я тут иду к одной из наших клиенток, но потеряла бумажку с адресом и телефоном. Ее зовут Уилла Хансен. У тебя есть где посмотреть?
— Конечно.
Послышался стрекот клавиатуры.
— Уилла Хансен живет на Кили-стрит, дом 2689. Телефона нет, но она заполнила форму. Дать?
— Пожалуйста.
Энн под диктовку все записала. Это было на другом конце города, неподалеку от Фитлер-сквер. Энн там раньше стриглась. Пока не научилась обходиться своими силами.
— У тебя в компьютере есть еще какая-нибудь информация о ней? Что-нибудь полезное для меня, из ее анкеты? Мне нужно пополнять базу данных о своих клиентах.
— Сейчас посмотрим.
Еще несколько ударов по клавишам.
— Негусто, Дженни. Здесь записано, что в клубе она два года и никогда не занималась ни вязанием, ни йогой, ни общей физподготовкой. Она не заполнила анкету полностью. Пометила, что живет одна, однако на «Вечерах для одиноких» не была ни разу. Похоже, дружелюбием девица не отличается.
— Да уж. — Энн не могла не отметить иронии судьбы: эта анкета запросто могла принадлежать и ей. — Что-нибудь еще? Или это все?
— Так… Дом она снимает, работает сама на себя. Графа с годовым доходом не заполнена, но это и не обязательно. Задерживала выплаты. Я смотрю на ее фотографию и не могу вспомнить. Хотя работаю здесь уже три года.
— Великолепно. Ну, мне пора.
— Слушай, Дженни. У меня в понедельник вечеринка, в честь салюта. Если ты…
— Спасибо, не надо.
Энн повесила трубку и задумалась. Кили-стрит, 2689. Надо будет туда съездить. Там может найтись что-нибудь о семье Уиллы, и тогда они сумеют выйти на них. Стоит рассказать Бенни, как только та освободится. Бенни обрадуется, а вот Энн чувствовала прямо противоположное: Уилла погибла из-за нее.
— Мяу!
Мэл ходил вдоль распечаток с показаниями по делу «Чипстера» и отвлек ее. К процессу придется выучить все это наизусть. Будет лучше, если она займется показаниями и перестанет думать и об Уилле, и о Кевине.
Энн отодвинула Мэла, стоявшего на папке с именем Бет Дитс. В Бет сочетались замкнутость и присущее всем инженерам превосходство с мягкой улыбкой, хипповой одеждой и драными «беркинстоками».[28] Она была достаточно умна для того, чтобы сфабриковать свое дело. Как и ее муж. Суды стали реальным воплощением игры «Кто хочет стать миллионером?» Окончательный ответ: «Все». Энн начала читать.
«ВОПРОС (мисс Мерфи): Итак, мисс Дитс, в своей жалобе вы утверждаете, что во время вашей с ним встречи 15 сентября прошлого года ответчик принуждал вас к совершению полового акта. Пожалуйста, расскажите все, что тогда происходило.
ОТВЕТ (истец): Ну, я пришла к нему в офис около пятнадцати минут девятого, вечером. Дело было в пятницу, и он предложил мне присесть на диван, что стоит у стены. Я нашла это несколько странным, так как лэптоп стоял на столе, а работать над сетевым приложением без компьютера невозможно.
ВОПРОС: Понятно. Что было дальше?
ОТВЕТ: Я села, а он сразу положил ладонь мне на талию. Ближе к груди.
ВОПРОС: Насколько близко к груди?
ОТВЕТ: Около трех дюймов. На талию. Затем его ладонь поползла по моей футболке вверх и легла мне на грудь. Я взяла и отвела его руку, оттолкнула ее».
Энн понимала, что здесь нет ни одного правдивого слова. Ни при какой погоде Гил Мартин не стал бы устраивать свалку с одной из своих программисток на этом диване, когда члены правления сидят в соседней комнате и на кону «Ай-пи-оу» (пятьдесят пять миллионов долларов). Энн знала Гила с университета, и он всегда был нацелен на большие дела. Симпатичный, остроумный, с цепким умом юриста. При этом и в технических вопросах он ориентировался ничуть не хуже. Так что когда Гил, проучившись лишь год, ушел и основал «Чипстер», превратив компанию в одного из лидеров в области разработки сетевых приложений, никто не удивился. Тем временем он женился на девушке Джэми, которую полюбил еще в колледже. В этом соревновании на доверие, которое называлось «Дитс против „Чипстера“», Энн сделала ставку на правдивость Гила Мартина. В ближайший вторник ей придется это доказать. Она стала читать дальше:
«ВОПРОС: Он что-нибудь еще говорил или вы рассказали мне все?
ОТВЕТ: Он сказал, что постоянно думает обо мне. Что хочет заняться со мной любовью и чтобы я позволила это сделать. Что мне придется уступить. Потому что он мой начальник.
ВОПРОС: Он выразился именно так?
ОТВЕТ: Именно так. „Я твой начальник“».
Начальник? Энн задумалась. Она не могла вообразить Гила произносящим это слово. Оно такое старомодное… Кто вообще станет им пользоваться? Потом она вспомнила. Тогда, в «мустанге», когда они сидели в засаде, Бенни сказала: «Начальник — я». Двадцатое дело, даже не десятое. При чем тут это?.. Ни при чем. Какой от этого толк? Она вернулась к показаниям.
«ВОПРОС: Что произошло дальше?
ОТВЕТ: Он заставил меня совершить с ним половой акт.
ВОПРОС: Прямо там, на диване, у него в офисе?
МИСТЕР ДИТС (встает со своего места): Все, хватит! Она только что ответила на ваш вопрос, сударыня! Зачем вы заставляете ее повторять это снова и снова?
МИСС МЕРФИ: Мэт, пожалуйста, убеди мистера Дитса занять свое место и на протяжении всей беседы хранить молчание.
МИСТЕР ДИТС: Это же бред! Он ее изнасиловал! Заставил трахаться с ним, угрожая потерей рабочего места. Что может быть понятней? Или надо произнести это по буквам?
МИСТЕР БУКЕР: Билл, пожалуйста!
МИСТЕР ДИТС: Ей нравится копаться в этой грязи! Она хочет услышать каждую скабрезную подробность, чтобы над всем этим потом хорошо посмеяться! Вместе с тем мудозвоном! С Мартином!
ИСТЕЦ: Билл, пожалуйста, все хорошо. Не беспокойся за меня».
Энн перечитала этот отрывок, замечая, как присутствующий при даче показаний Билл Дитс из хиппи превращается в психа и в тишине комнаты для совещаний начинает истошно вопить. Шрифт распечатки, выглядевший почти рельефно на этой тонюсенькой бумаге, никогда не смог бы передать всего. Дитс, взбешенный, вскочил, растянулся во весь свой рост (добрых шесть футов и два дюйма) на столе и принялся показывать на Энн, тыча пальцем почти ей в лицо. В тот момент ей было чуть ли не смешно. Что же беспокоит ее сейчас? Да, конечно. Кевин.
Энн посмотрела на длинноволосого Дитса другими глазами. Везде мужчины, склонные к агрессии, — куда ни кинь. Она отложила на время распечатку и обратилась к папке с показаниями мужа. Энн проговорила с ним целый день. В своем иске он обвинял «Чипстер-ком» в «разрушении брака», то есть в том, что они с женой перестали понимать друг друга и у них возникли сложности в интимном плане. Билл Дитс был спокоен на протяжении всей беседы и отвечал даже на самые личные вопросы с невозмутимым видом. Энн открыла распечатку — просто чтобы убедиться еще раз:
«ВОПРОС (мисс Мерфи): Где вы работаете в данный момент?
ОТВЕТ: Я работаю в „Чипстер-ком“, компании, занимающейся разработкой сетевых приложений.
ВОПРОС: В качестве кого вы там работаете?
ОТВЕТ: Я пишу программный код для самых разнообразных приложений. Моя специализация — „Колд фьюжн“. Это язык программирования.
ВОПРОС: Как давно вы работаете в „Чипстере“?
ОТВЕТ: Пять лет, со дня основания компании. Я был одним из тех немногих программистов, с которыми Гил Мартин основал эту фирму. Нас тогда было всего шестеро.
ВОПРОС: Значит, вам полагался опцион?[29]
ОТВЕТ: Нет, не полагался.
ВОПРОС: Кто-либо из других программистов получал акции?
ОТВЕТ: Трое. Просто Гил знал их еще с колледжа. Он не склонен забывать старых друзей. Я с ним на тот момент знаком не был, как и еще один парень, так что на нас это не распространялось».
Энн не очень понравилось, как это прозвучало. Выходило, что Дитс обижен, хотя в момент разговора такого впечатления не возникало. Тогда он просто рассказывал, как обстоят дела. Однако обида не могла не возникнуть: эти опционы делали основателей миллионерами при выходе «Чипстера» на фондовую биржу. Это важно? То фиктивное дело о домогательстве как-нибудь связано с этим эпизодом? Не тут ли коренится мотив? Энн не обращала до сих пор на Дитса особого внимания, поскольку его жалоба была надуманной. А попросту говоря, она была высосана из пальца! Энн отклонила ее, но дача показаний имела место еще до этого. Энн пролистала распечатку. Вот суть претензий:
ВОПРОС (мисс Мерфи): И наконец, мистер Дитс, вы утверждаете, что в результате этих домогательств у вас с женой возникли сложности в том, что касается интимной части вашего брака. Это верно?
ОТВЕТ: Да.
ВОПРОС: Когда это началось?
ОТВЕТ: Одновременно с началом домогательств, пятнадцатого сентября.
ВОПРОС: И как долго продолжалось?
ОТВЕТ: У нас только теперь все налаживается. Домогательства и изнасилование похожи по своим последствиям. Жертве нужно время, чтобы восстановиться и снова начать доверять мужчинам. А Бет чувствует себя виноватой в случившемся, хотя оснований у нее нет.
ВОПРОС: Какие именно сложности возникли в вашем браке в связи с этими домогательствами?
ОТВЕТ: Бет начала избегать меня. Она стала замкнутой, подавленной. Плохо спала, теряла вес. Подолгу сидела в Интернете. По четыре, по шесть часов ночью плюс все выходные. Она сидела в чатах, играла в дурацкие ролевые игры…
ВОПРОС: Как именно домогательства сказались на вашей интимной жизни?
ОТВЕТ: Секс перестал ее интересовать. Частота соитий упала с раза в неделю до менее чем раза в месяц. Поскольку это не приносило никакого удовлетворения. Нам обоим.
Энн дочитала распечатку до конца, но не узнала о Билле Дитсе ничего нового. Однако у нее имелось еще кое-что. Она дала ему опросные листы. При служебных конфликтах это обычная практика. Энн потянулась за папкой, раскрыла ее и просмотрела его ответы. Начальные вопросы касались прошлого, и ее взгляд упал на третий пункт:
ВАС КОГДА-НИБУДЬ ПРИВЛЕКАЛИ К УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ?
НЕТ.
Верность ответов была скреплена подписью Дитса, проставленной на каждой странице. С другой стороны, люди и до него сообщали неправду в своих опросных листах. Во время дачи показаний он явно перестал себя контролировать. Не случалось ли такого прежде? Энн печенкой чувствовала, что случалось. Отложив распечатку, она повернулась к компьютеру, зашла в Интернет и щелкнула по одному из многочисленных специализированных сайтов.
«Обратитесь за информацией по судимостям за долги, финансовым и уголовным судимостям!»
Она набрала имя: «Уильям Дитс». Не прошло и двух секунд, как ей был дан ответ:
«Условиям вашего запроса удовлетворяют 3680 человек, носящих имя Уильям Дитс и привлекавшихся к уголовной ответственности».
Энн не была удивлена. Имя-то распространенное. Нельзя читать их все — она так и до вторника не управится. Она сузила поиск географически, ограничившись Пенсильванией. Насколько ей было известно, Билл Дитс все это время жил здесь — во всяком случае, последние годы. Он работал в «Чипстере» меньше пяти лет.
«Вашему запросу удовлетворяет 427 человек, носящих имя Уильям Дитс и привлекавшихся к уголовной ответственности».
Красота! Энн посмотрела на часы: десять минут шестого. День подходил к концу. Итак, к чему мы пришли? Ее ждало столько дел, а этот путь — явно окольный. Она даже не знала, что, собственно, хочет выяснить. А если Дитс и в самом деле агрессивен? Что, если у него есть судимости? Что, если он только прикидывается ранимым волосатиком? Спокойно! В ее сознании возникла сцена, разыгравшаяся во время дачи показаний, ярость в глазах Дитса. Она перевела курсор мыши на первую запись в синем списке и щелкнула.
Уже восемьдесят второй экран, а Билл Дитс все еще не осужден. Энн протерла глаза.
«Идиотизм!»
Все без толку. Время — пять минут седьмого. Бенни все еще беседует с копами? Почему так долго? Энн, огорченная и раздраженная, потянулась. Она собралась уже сделать перерыв, как дверь в ее офис с шумом открылась. В проеме возникла голова Бенни, на лбу которой от волнения собрались морщины.
— Тебя ждут в комнате «Ди».
— Копы? Что-то не так?
— Нет, копы в «Си».
Бенни скользнула внутрь и на конспиративный манер закрыла за собой дверь.
— Кто хуже копов? — вздохнула Энн.
— Каштановые волосы.
— Думай о деньгах.
— Мой счет на «Визе».
— Думай как юрист, а не как женщина, — сказала Бенни, но Энн уже вскочила с места.
12
— Что происходит?
— Пришел Гил Мартин, — ответила Бенни. — С ним сейчас Каррир.
— Что? Гил? Здесь? С какой стати?
— Тебя-то убили, а стоит ли передавать дело «Чипстера» мне, он сомневается. Пришел дать нам отставку. Похоже, Гил считает, что я не справлюсь.
Энн чуть не рассмеялась. У нее было десять дел — против тысячи у Бенни, и все происходило в Лос-Анджелесе, где даже торговля героином сходит с рук.
— И что ты ему сказала?
— Что у него нет оснований для беспокойства, что я в курсе. Что мы работаем как одна команда, как одна семья.
— От всей этой семейной риторики никакого толку, — сказала Энн не подумав, а уязвленная Бенни моргнула.
— Никакого?
— Во всех компаниях так говорят. Сплошное вранье.
— Для меня это правда. Я не кривлю душой.
— Ладно, я в это верю, но они — нет. Другие люди не верят.
Бенни все еще выглядела уязвленной.
— Ладно, все зависит от того, кто это говорит, — добавила Энн.
— Хорошо. Хотя верно — Гила Мартина этим не проймешь. Мы пролетим. Он уже связался с «Крофордом, Уилсоном и Райаном». Гил знаком с работающими там людьми. Он подумывает о «Баллардее» или «Спаре». Сплошь первоклассные фирмы. Они отслеживают все конфликты, и мы оба понимаем, что там скажут.
— Что, по-твоему, мне следует делать?
— Клиент — твой, поэтому принимай решение сама, — сказала Бенни без всякого злорадства. — Что думаешь сделать?
— Я не хотела отдавать это дело даже тебе. И ты считаешь, будто я отдам его кому-то, кто даже не член «семьи»?
Энн улыбнулась. Бенни тоже.
— Какие могут быть вопросы? Я скажу ему, что жива. Заставлю Гила поклясться, что он сохранит это в тайне. Я не хочу упускать эту работу.
— Понимаю. Но убивать тебя ради сохранения клиента не в моих интересах. Даже если Уиллу прикончил не Кевин, нам все равно известно, что он где-то неподалеку. Ты можешь рассчитывать на молчание Гила?
— Он будет молчать.
— Добро. Тогда я пойду вперед, чтобы удержать копов в «Си». — Бенни приоткрыла дверь и выглянула в коридор. — Твой клиент в «Ди».
— Спасибо. Кстати, я раздобыла адрес Уиллы.
— Молодцом!
Бенни скользнула за дверь. Энн, минутку подождав, вышла следом и торопливо зашагала по коридору. Она пролетела мимо кондиционера, мимо акварели с викторианским фасадом мэрии, мимо бесчисленных фото с гребцами. Каждая из этих барышень-спортсменок смахивала на костлявого парня, одетого в дрянной топ. Добравшись до комнаты «Ди», Энн открыла дверь, быстро нырнула внутрь и закрыла ее за собой.
Гил находился там вместе с Джуди. Он был хорошо одет: темно-синий пиджак, глаженые брюки цвета хаки и легкие туфли от Гуччи. Его мальчишеское лицо даже слегка подзагорело, хотя она видела, что погоня за «Ай-пи-оу» давалась ему нелегко.
— Здравствуй, Гил. Это я, Энн, — сказала она, глядя на Мартина.
Ей не хотелось играть на его чувствах, а тот, казалось, в первое мгновение ее не узнал. Он наморщил лоб. В проницательных сине-зеленых глазах читалось недоумение. Гил стремительно провел рукой по блестящим каштановым волосам, которые тут же опали великолепной волной. Энн изобразила ободряющую улыбку:
— Это правда я, Гил. Не мертвая. Живая. Произошла ошибка.
Гил хотел рассмеяться, но вышло что-то вроде икоты.
— Это шутка?
— Может, тебе стоит присесть?
Энн указала на современный, с высокой спинкой стул по другую сторону стола, хотя Гил уже падал на него всеми своими шестью футами — словно дом с подорванным фундаментом. Он не мог отвести взгляд от лица Энн, и ей пришлось немного привести его в чувство.
— Извини, Гил. Произошло недоразумение. Не меня убили прошлым вечером, а другую женщину. Не меня.
Гил, осторожно улыбаясь, неуверенно смотрел на нее.
— Ты действительно Энн Мерфи? Тогда скажи мне что-нибудь, о чем можешь знать только ты. Что-нибудь из времен первого курса.
— Хорошо. Впервые мы встретились в аудитории «Контракты» и оказались рядом, потому что всех рассадили в алфавитном порядке. Мартин и Мерфи. И мы оба были зубрилами.
— Ха! — Гил тихонько рассмеялся. Он почти пришел в себя. — Это ты? Не могу в это поверить! Но… в новостях… по телевизору они сказали…
— Они ошиблись. Это все ошибка. Та женщина приглядывала за моим котом. И копы не знают, что на самом деле я жива. Только мы в курсе. Да теперь еще вот ты. Нужно, чтобы так и оставалось в дальнейшем.
Энн потянулась за кувшином с водой, который они всегда держали на столе. Из-за выходных кувшина там не оказалось. Остались лишь стаканы, стоявшие вверх дном на бумажном полотенце.
— Хочешь чего-нибудь попить?
— Виски есть?
Он улыбнулся, Энн тоже. Джуди молча поднялась и направилась к двери. При этом Гил так пристально всматривался в Энн, что та не была уверена, заметил ли он уход Джуди. Ей пришлось быстро вернуть Мартина на землю. Она не собиралась терять этого клиента.
— Гил, копы знают, кто убийца, и в данный момент решают, как его поймать. Они сидят в соседней комнате. Он будет арестован на днях, и к делу это не относится. — Она облокотилась о стол, стараясь захватить внимание Гила, и, как только их взгляды встретились, он уже принадлежал ей. — Понимаю, тебе тяжеловато переварить столько новостей сразу. Однако и для меня, и для тебя важен только «Чипстер». Во вторник я планирую защищать твою фирму. Мне известны факты, я знаю дело изнутри. Ты не можешь сменить адвоката сейчас. У тебя нет такой необходимости.
— Ты и правда живая? — Гил теребил светлые рыжеватые волосы. — Это так… странно.
— Во вторник мы все расскажем копам и наберем присяжных. Но тебе придется дать мне клятву хранить эту тайну на протяжении выходных. Даже от Джэми, договорились? Ото всех.
— Никак не могу привыкнуть. Это так странно… Хоть стой, хоть падай!
— Поговори об этом со мной. — Энн было необходимо разрядить обстановку. Их ждали дела. — Я знаю, какие нам нужны присяжные. Я приготовила перекрестный допрос Бет. Она — их главный свидетель. А я только что перечитала ее показания.
— И где же ты была вчера вечером?
— Я уехала, чтобы спокойно подготовиться к процессу. Ты лучше меня знаешь, во что превращается город Четвертого июля. Я хотела подумать.
— Никому не сказав? Даже мне? — Гил нахмурился. — А если бы мне нужно было с тобой переговорить?
— Я не думала, что тебе это понадобится. И кстати, тебе и не понадобилось! — Энн вспыхнула. Зачем все эти «почему»? Возможно, он просто не успел оправиться от шока. — И еще. Я помню, ты говорил мне, что будешь за городом, на вечеринке.
— Говорил. Был. Помню. А знаешь, что действительно дико? — Гил неожиданно рассмеялся. — Мы с Джэми послали тебе цветы! Джэми сама выбрала! Лилии, целая дюжина… Ей стало так плохо, когда она услышала о тебе. Мы обо всем узнали из телевизионных новостей. Или я уже об этом говорил?
Он опять засмеялся, явно чувствуя неловкость, и Энн неосознанно потрепала его по руке.
— Мне очень жаль, что вам с Джэми это доставило столько огорчений.
Джэми была домохозяйкой и казалась воплощением сердобольной женственности.
— Говоришь, копы знают, кто это сделал?
— Да. Только у меня есть еще один вопрос. Я понимаю, что он прозвучит необычно. Скажи своими словами: как ко мне относится Бенни?
— И кто же?.. — нахмурился Гил.
— Бенни Росато.
— Нет, я о другом. Кто это сделал? Кто убил тебя? То есть ту, другую женщину? Она была у тебя в доме?
Гила, судя по всему, это очень интересовало, однако Энн не хотелось влезать в такие дебри. Ей было нужно, чтобы он не отвлекался от главного.
— Это долгая история, которая никак не связана с нашим делом.
— А если убийца все еще там? Я имею в виду, ходит по улицам?
— Гил, не будем об этом. Копы занимаются данным вопросом. Они профессионалы. Оставь это им.
— Ха! Верно. Только как же они не догадались, что ты не просто жива, а находишься в соседней комнате, стоит только пройти по коридору?
Гил засмеялся. Он перестал хохотать, когда открылась дверь и вошла Джуди с пластиковым кувшином, полным воды. Она взяла стакан, наполнила его и протянула Гилу. Энн поблагодарила ее, так как Гил этого не сделал, и отметила про себя перемену в поведении приятельницы. Сделанная совместно листовка оказалась мирным договором. Ладно, рецептами любимых блюд они пока не обмениваются, зато и не пытаются по крайней мере вывалять друг друга в грязи.
Гил жадно глотал воду, а Энн продолжала:
— Я не хочу, чтобы ты хотя бы на секунду подумал, что мы не владеем ситуацией. Мы ничего не упускаем из виду. Один из свидетелей давал сегодня показания, и Мэри Динунцио, с которой ты знаком, замечательно провела беседу. Джуди — вот она — тоже оказала мне неоценимую помощь. Бенни знает о ведении любых судебных дел больше, чем я буду знать когда-либо. Вы с «Чипстером» в самых надежных руках. Нет никакого смысла идти куда-либо еще. Поэтому дай отбой «Баларду» и «Крофорду». Скажи им, чтобы сидели тихо и смотрели, как надо работать.
Энн улыбнулась, и Гил простодушно ухмыльнулся в ответ.
— На самом деле я и не собирался отказываться от услуг вашей фирмы. И ты это понимаешь. — Он поставил стакан на стол. — Я пришел с добрыми намерениями. Мы знакомы давно, и ты всегда была такой… — он не сразу подобрал слово, — такой деловой и обаятельной. Правда!
— Спасибо.
— Я знаю, что ты потратила на меня уйму сил, и, по правде говоря, хочется, чтобы мои интересы представляла женщина. По моему разумению, это должно произвести благоприятное впечатление на присяжных, когда разбирается дело о сексуальных домогательствах. — Гил словно разговаривал сам с собой, стараясь привести в порядок мысли. — К тому же ты так привлекательна. Я понимал, что внимание присяжных тебе обеспечено. И внимание СМИ.
— Все эти соображения остаются в силе, — кивнула Энн, смутно чувствуя, как Джуди сделала за ее спиной стойку.
«Он никогда не нанял бы Энн, если бы не ее внешность».
Ладно, в этом есть свои плюсы. Энн надеялась, что сейчас Джуди счастлива.
— Я старался вести защиту фирмы агрессивно. Ведь коли собрался нанять женщину, то нанимай целую женскую фирму, верно? — Гил развел руками. — Не мелочись!
— Конечно! Ты так и сделал!
Хотя Гил никогда не рассказывал о своих соображениях столь подробно, Энн сама все понимала. Не дурочка. Он заставил общественное мнение работать на себя: будучи обвиненным в сексуальных домогательствах, все обустроил так, что вышел настоящим феминистом. Хотя если Энн не добьется соответствующего решения присяжных — ничто не поможет.
— Тогда давай поговорим о нашем деле. Каково отношение Бенни ко мне?
Джуди за ее спиной выглядела вконец заинтригованной, а Гил пожал плечами:
— Бенни Росато? Ей принадлежит эта юридическая фирма, верно?
— Да. И как ты называешь человека, которому принадлежит дело?
— Вроде меня? Владелец, наверное.
— А не начальник?
— Никогда так не говорю. Что за дичь? Ты это к чему?
«К тому!»
— Просто спросила. Теперь другое. Из-за меня ты пережил шок и до сих пор не совсем пришел в себя. Могу я чем-то помочь? Нет ли чего-нибудь, что ты хотел бы со мной обсудить? Тебя очень достают журналисты?
— Постой… Это чудно как-то, тебе не кажется? — К Гилу вернулись сомнения, и он переводил взгляд с Энн на Джуди и обратно. — Вы собираетесь сделать вид, что ничего не произошло? Что никакую женщину не убивали? Что этот убийца, кем бы он ни был, не шастает где-то там?
Энн стало больно.
— Гил, я не делаю вид. Просто пытаюсь справиться и с тем, и с другим. Делать и то, и другое. Заниматься несколькими делами одновременно.
— Это моя компания, Энн. Моя репутация. — Гил помрачнел. — За мной постоянно следят. Я рискую потерять все. Я обязан выиграть, мною даны соответствующие гарантии правлению. Я не могу продолжать, не получив от тебя гарантию меньше чем на сто процентов.
— Я понимаю. У тебя есть такая гарантия.
— Ты готова вести это дело? Даже несмотря на висящую на твоей шее историю с убийством? Это будет тебя отвлекать, а еще ты говоришь, что собираешься скрываться от полиции…
— К моменту процесса ситуация будет улажена, Гил.
— А если не будет?
— Это исключено.
Энн смотрела, как он сидит, откинувшись на спинку стула, и понимала, что теряет его.
— Не знаю, — сказал он, помолчав. — Просто не знаю. Хорошо, что ты жива. Просто здорово. И все равно странно. Я не могу решать такие вопросы в частном порядке. Это бизнес.
— Тогда подумай о своем бизнесе, Гил, — резко перебила Джуди, и тот быстро повернул голову в ее сторону.
— О чем ты? — спросил он.
— Все знают, что тебя представляет Энн Мерфи, работающая в полностью женской фирме «Росато и партнеры». Им также известно, что этой ночью Энн была жестоко убита. Как окружающие посмотрят на отставку, которую ты дашь девушкам, едва те оказались в сложном положении? Как это будет выглядеть в их глазах, в глазах прессы и в глазах тех, кто, возможно, купит твои акции? Или в глазах присяжных-женщин, чей голос в твоем случае будет определяющим?
Гил ответил не сразу.
— Я управлюсь с прессой и пайщиками, а мой юрист проследит насчет присяжных, когда мы будем их набирать. Он просто обеспечит, чтобы те, кто так думает, не попали в их число.
— Не получится! — сказала Джуди. — Это не уголовное дело, где присяжных тщательнейшим образом проверяют на непричастность. В гражданских делах предварительная проверка — дежурный момент, особенно в зале судьи Хофмейера. Ты пришел к нам потому, что мы женщины. Возможно, по той же причине тебе стоит оставаться с нами и впредь.
Глаза Гила блеснули.
— Это шантаж.
— Это судебный спор.
— Подождите минуту. — Энн вмешалась, пока не дошло до рукопашной. — Послушай, Гил. Все это для тебя слишком неожиданно: что я жива, что я опять берусь за твое дело… Почему бы тебе не пойти поспать, а завтра мы поговорим об этом еще раз?
— Я не знаю.
— Дай мне один день. Ты знаешь меня давно. Я хорошо поработала для «Чипстера». Почти все мои ходатайства были приняты. Они у нас вот где! Если в воскресенье ты захочешь меня уволить — твое право. Я немедленно верну все документы.
— Благоразумие — лучшая политика, — поддакнула Джуди, будто всю жизнь была республиканкой. Это в ее-то красных сабо!
Гил бесстрастно смотрел то на одну, то на другую юристку.
— Не знаю.
— Только не решай сейчас.
— Хорошо, Энн. — Гил встал, чтобы идти, и пригладил брюки. — Я лишь расскажу об этом Джэми. Она прошла со мной через все с самого начала — даже через унижение этого процесса. Если я жду дня суда, то хотел бы все обсудить с женой. Я не сомневаюсь в том, что она не будет распространяться на эту тему.
— Нет, — твердо ответила Энн. — Увольняй меня, если хочешь, сейчас же, но не рассказывай ни одной живой душе.
Гил, сдавшись, стукнул по столу:
— Ладно, позвоню тебе завтра в девять!
— Попробуй после панихиды.
— Панихиды? — переспросил Гил, и даже Джуди выглядела удивленной.
Это и был запасной вариант. Энн собиралась устроить собственную панихиду, и она знала: Кевин найдет способ пробраться туда. Тогда они смогут схватить его. Раз и навсегда.
— Да. Завтра в полдень фирма устраивает панихиду в «Честнат-клубе». Если бы ты смог прийти — было бы здорово.
Гил фыркнул.
— Ты хочешь, чтобы я пришел на панихиду и делал вид, что ты мертва?
— Мне очень жаль, однако другого выхода нет. Ты не можешь остаться в стороне. Там будут репортеры.
— Господи Иисусе, Энн!
Гил обошел стол и направился к двери. В последний момент остановился:
— Как видишь, я вхожу в твое положение. Понимаю, что ты печешься о деле. Но главное для меня — моя компания.
— Оставь это мне, — ответила Энн, делая вид, что не заметила, как резко Мартин закрыл за собой дверь.
Как только женщины остались наедине, глаза Джуди бешено сверкнули.
— Меня тошнит от этого придурка!
— А в чем дело?
— Тебя не покоробили его слова? Что он нанял тебя потому, что ты женщина?
«Ну, началось!»
— Джуди, я ведь не дура. Компании нанимают черных юристов, чтобы те защищали их в делах о дискриминации. Насильники нанимают женщин в делах об изнасиловании. Любой наймет пожилого человека, если ему нужна представительность.
— Я понимаю! — Джуди повысила голос. — Я задала вопрос: тебя это не коробит? Меня — коробит, хоть я и понимаю, что так бывает!
«Теперь держись!»
Энн собралась.
— Но беспокоит тебя другое, не правда ли? Ведь Гил выразился немного иначе. Он сказал, что я красотка и поэтому он меня нанял. Если говорить начистоту, Мартин ведь не нанял бы меня, будь я уродиной, верно?
— Верно.
Джуди немного покраснела.
— И мы обе это понимаем. — Энн наклонилась, став вровень с Джуди и собираясь говорить начистоту. — И знаешь что? Это меня не беспокоит, потому что мне смешно. В душе я знаю: моя красота — моя предполагаемая красота — фикция.
— Фикция? О чем ты говоришь? Ты безупречна! Лицо, фигура! Даже с новой прической! Мужчины падают к твоим ногам! Ты выглядишь как супермодель!
— Я родилась с заячьей губой.
Похоже, Джуди не совсем поняла, о чем речь, и Энн чувствовала, что будет правильнее все сейчас же объяснить, сказать об этом вслух. Прежде она никогда так не делала — только в кабинете врача. Это была ее маленькая грязная тайна. Губа и еще тот факт, что ей дважды отказывали в открытии карточки «Американ экспресс».
— Моя губа, прямо здесь, — Энн указала на место чуть левее центра рта, — была расщеплена надвое, не доходя половины пути до носа. Я родилась с этим. Это самый распространенный из врожденных дефектов, и мой случай был еще относительно легким, так как нёбо расщеплено не было, только губа. Точнее, окружающие ткани.
— Ни фига себе!..
— Вот-вот! Моя мать — будем называть ее так — отреагировала не самым лучшим образом. Она была красавица и младенца хотела соответствующего. Такого, чтоб можно было сделать из него кинозвезду. — Энн не желала выглядеть жертвой и сократила рассказ. — Мне не делали никаких операций — ни на губе, ни на нёбе, ни даже на деснах, — пока не исполнилось десять. На то, чтобы я стала выглядеть так, как сейчас, потребовалось семь операций, к концу я уже чувствовала себя подопытным кроликом. Так что, когда я получаю что-либо благодаря своей внешности, то в душе смеюсь.
— Наверное, это было ужасно. — Джуди судорожно сглотнула, а Энн пожала плечами:
— Я не могу ничего вернуть — ни красоту, ни уродство, и желания у меня такого нет. Просто знаю, что, когда я стала хорошенькой, мир изменился, появилась масса незаслуженных преимуществ. Мужчины, клиенты. Менеджер в «Херце» держит для меня «мустанг». Мальчик в видеопрокате откладывает для меня новинки. В суде работники службы безопасности охраняют мой покой. Я понимаю, насколько хорошо обращаются со мной окружающие, потому что я видела и другое. Я все время прокручиваю картинку «до» и «после». А раньше я тоже замечала несправедливость, чувствовала обиду и зависть… Как ты.
Брови Джуди страдальчески изогнулись.
— Поэтому я не осуждаю твои чувства и тебе незачем их от меня скрывать. Я скорее пойму твои ощущения, нежели свои собственные. — В комнате для переговоров стало так тихо, что Энн услышала надлом в своем голосе. Она никогда ни с кем не говорила о столь сокровенном, но прояснить ситуацию было необходимо. — И еще хочу кое за что извиниться. Я подслушивала ваш утренний разговор. Тогда, у меня в доме. Я не была удивлена. Я знаю, что не нравлюсь тебе. Женщины меня не любят. Нельзя обзавестись подругой по случаю.
Джуди выдавила сухой смешок.
— Просто я хочу, чтобы ты дала мне шанс, потому что теперь знаешь больше. Когда думаешь о клиентах, мужчинах, новых дисках — о всех тех привилегиях, которые мне дает внешность, думай и об остальном тоже. Вроде того, что Кевин Саторно пытается меня убить. Красота — не дар небес, Джуди, поверь мне. Она — проклятие.
В этот момент открылась дверь. Вошла Бенни, которую всю так и распирало.
— Дамы, на выход! Только что мне позвонила Мэри.
— Насчет чего? — спросила Энн.
— Насчет твоего убийства. Пошли.
13
Энн в белой бейсболке и темных очках, а также Бенни и Мэри стояли в ярко освещенной крошечной кухне на третьем этаже. Это был переделанный угол спальни, куда втиснули маленький холодильник, двухконфорочную электрическую плитку и крошечную мойку из нержавейки. Здесь приятно пахло чистящей жидкостью и жареной картошкой, но, хотя день близился к концу, было невыносимо жарко. На столике сотрясался дешевый пластмассовый вентилятор. Толку от него не было никакого.
Мэри Динунцио сидела за кухонным столом, напротив миссис Летиции Браун, и держала ее за руку.
— Миссис Браун, это мои сослуживицы, и они хотят услышать ваш рассказ. Об увиденном прошлой ночью. Вы могли бы повторить все с самого начала?
— Запросто. Мне приятно, когда в гости приходят такие дамы.
Миссис Браун было семьдесят семь, ее черная кожа приобрела странный серый оттенок, а затуманившиеся глаза смотрели сквозь трифокальные очки. Дужки вдавились в одряхлевшую кожу щек, окаймлявшую, будто бархатный занавес, неизменную улыбку. Седые вьющиеся волосы поредели. На ней были домашний халат с цветочным узором и черные пластиковые туфли без шнурков. Энн знала, что свои дни она тоже окончит именно в такой обуви, и ждала этого без тревоги. Мысль: будущее тихонько подкрадется к каждому — в свое время.
— Тогда расскажите мне снова, что вы видели прошлым вечером на улице, — сказала Мэри.
— Я видела людей. Все играли, веселились… Я видела людей, идущих гулять, идущих на Паркуэй. Туда, где салют. Люди бродили целый день напролет. Было на что посмотреть…
Миссис Браун махнула дрожащей рукой в сторону окна по ту сторону кухонного стола, который был чуть ли не из картона. Граненые солонки и перечницы прижимали к столику тонкие салфетки — так, чтобы их не унесло легким ветерком, дувшим из окна. Явная перестраховка.
— Из этого окна есть на что посмотреть. Оно куда лучше телевизора. Днем я разглядываю свои книжки, а потом перехожу сюда и гляжу в окно.
— И что же было с домом, о котором я вас расспрашивала? С домом номер 2257?
Миссис Браун провела языком по губам. Тонкие морщины вокруг них сходились к маленькому запекшемуся рту.
— Прошлым вечером я видела все, что происходило в этом доме. В доме, о котором вы спрашиваете.
— В каком доме? Покажите нам.
— Вон в том, номер 2257. Мои глаза не настолько плохи, номер я пока еще вижу.
Миссис Браун подняла руку и указала в окно. Энн посмотрела туда, куда указывал узловатый палец — просто чтобы убедиться. Там находилось крыльцо ее собственного дома, всего в двух номерах отсюда, на той же стороне улицы. С наблюдательного пункта миссис Браун, находящегося на третьем этаже, ей был хорошо виден каждый, кто подходил к двери Энн (разве что поле зрения было узковато). Хотя Энн никогда не видела миссис Браун, можно не сомневаться, что пожилая негритянка не раз за ней наблюдала.
— И что же вы делали прошлым вечером? — Голос Мэри звучал нежно и ровно, в неуловимом соответствии с тоном и ритмом самой миссис Браун.
— То же, что делаю обычно: сидела здесь. Сидела и смотрела на мои газеты, мои фотографии и мои книги.
Она радостно указала на ряд детских школьных фотографий: у всех девочек волосы заплетены в аккуратные косы, а у одного мальчика постарше — дреды и свитер с изображением баскетболиста Аллена Айверсона.
— Это мои внучата…
— Какие милые!
— А вот мои книги.
Она потянулась к куче сборников с кроссвордами и с трудом открыла один из них. Отпечатанные на мягкой бумаге кроссворды были заполнены шариковой ручкой дрожащим почерком. Энн глазами нашла номер десять по вертикали: «Место для сна, 7 букв». В соответствующих клетках стояло не «КРОВАТЬ», а «LIШВЛОСТ». Она просмотрела весь кроссворд. В каждой клетке была аккуратно проставлена буква, но эти буквы не складывались в слова. Мэри оглянулась на Энн:
— Ее дочь и зять живут внизу вместе с двумя детьми. Прошлым вечером они уходили, так что в момент визита полицейских их здесь не было. Миссис Браун оставалась дома. Она все время была наверху, однако копы об этом не знали.
Энн кивнула. С зятем они встретились внизу. Равнодушный молодой человек, любви которого к теще явно не хватало на то, чтобы научить ее читать или хотя бы подняться наверх, когда к женщине пришла с визитом группа юристов. К тому же внизу имелась центральная система кондиционирования воздуха, а вот на весь третий этаж — один-единственный вентилятор. Как можно оставлять мать своей жены в таких условиях?
— Продолжайте, миссис Браун, — кивнула Мэри, подбадривая женщину кивком.
— Я сидела, смотрела, а дочь с зятем — те ушли. Еще был салют. Над крышей. Я увидела те штуки, что летали выше всего. Потом раздался страшный шум, просто страшный.
— Не от шутихи?
— Нет. Выстрелы.
— Откуда вы об этом знаете?
— Я знаю, да-да…
— Вы видели, чтобы кто-то стрелял? — спросила Мэри.
— Нет, я тогда задремала, совсем чуть-чуть, а позже мои глаза… они вдруг открылись. — Миссис Браун раскрыла ладони перед глазами, и Энн представила ее дремлющей у стола душным летним вечером. — И я посмотрела и увидела этого мужчину.
— Какого мужчину? Расскажите нам обо всем, что тогда видели.
— Молодой, хорошенький, белый. Блондин. Его лицо было освещено светом от дома. Изнутри дома 2257. Я его видела, и он начал стрелять из пистолета. Действительно, он так и сделал.
В голове у Энн все завертелось. Это был Кевин.
— И разрази меня Господь, если он не закричал, будто новорожденный, будто его сердце вот-вот разорвется надвое. И тогда он побежал, побежал — вдоль улицы, и больше я его не видела.
Энн на мгновение потеряла способность дышать. Она всегда знала, что это Кевин, но тут правда стала такой осязаемой… По крайней мере Бенни теперь окончательно убедится.
— В дверях я видела ступни бедной девушки. На ней были кроссовки, и они дергались, дергались! А потом вдруг остановились…
Глаза миссис Браун наполнились слезами, и Мэри пожала ее морщинистую руку.
— Если бы я показала вам портрет того человека с пистолетом, вы смогли бы сказать: он это или не он?
Мэри полезла в сумочку за красной листовкой, однако Бенни остановила ее, положив руку на плечо:
— Не делай этого. Возможно, полицейские будут показывать ей несколько фотографий на выбор. Не стоит портить им работу. Мы получили, что хотели.
Мэри незаметно сунула листовку обратно в сумочку.
— Спасибо вам, миссис Браун, за этот разговор. Вы нам очень, очень помогли! Теперь мы хотим позвонить в полицию. Вы расскажете им то же, что и нам? Они хотят поймать этого человека и посадить его в тюрьму.
— Конечно, расскажу.
Бенни уже открывала мобильник.
— Детектива Раферти, пожалуйста. Это Бенни Росато, — сказала она; ждать пришлось недолго. — Рядом со мной свидетель убийства Энн Мерфи, и она описала Кевина Саторно один в один. Соседка. Сами заедете или нам подвезти? — Бенни помолчала. — Прекрасно. Увидимся через десять минут у дома 2253 по Уолтин-стрит. — Она захлопнула телефон и повернулась к Джуди: — Каррир, почему бы тебе не отвести нашего нового курьера к автомобилю и не составить ей компанию?
— Понятно.
Джуди поблагодарила миссис Браун и собралась уходить. И все-таки что-то удерживало Энн на месте. Что-то не давало ей оставить пожилую женщину в одиночестве, что-то беспокоило. Нечто связанное с дочерью, бросившей собственную мать. Она поняла: а что, если ее собственная мама тоже сидит в душной комнате на третьем этаже и ждет смерти?
— Что случилось, детка? — ласково спросила миссис Браун, разглядывавшая Энн в ее нелепой маскировке: темных очках, бейсболке и губной помаде. Да, Энн всю жизнь что-нибудь скрывала. Вернее, все скрывала.
— Ничего, спасибо, — ответила она.
Вслед за Джуди Энн прошла в спальню миссис Браун, в которой ощущался легкий запах аптечного талька. Там стояла ветхая кровать с ворсистым покрывалом. Оно было так аккуратно разглажено, что потрепанные белые кисточки выстроились в линию, словно памятники на военном кладбище. Над кроватью висело большое деревянное распятие; на ночном столике — длинная узкая салфетка, маленькая лампа под «Тиффани», пожелтевший будильник и потрепанная Библия, при виде которой у Энн в горле собрался комок.
Она вылетела на лестничную площадку. В ней все бурлило: Энн никак не могла разобраться в себе. А тут еще это «цок-цок» Джудиных деревянных сабо на не покрытой ковром лестнице. К тому времени, когда они добрались до второго этажа, а затем спустились на первый, где работал кондиционер и царили обычные запахи, Энн не смогла сказать зятю даже «до свидания». Ей хотелось его придушить, хотя полиция и была уже в пути. Энн направилась прямо к входной двери и широко ее открыла. На крыльце стоял парень ее возраста и собирался постучать. Они столкнулись лицом к лицу.
— Привет! — сказал тот и улыбнулся, сверкнув всеми зубами сразу. На нем были мягкая австралийская шляпа с подколотыми с одной стороны полями, белая футболка, свободные джинсы и черные сандалии.
— Ой… привет, — ответила застигнутая врасплох Энн.
— Меня зовут Ангус Конолли. Извините, что беспокою вас во время праздников, однако мне нужно узнать, не видели ли вы вот этого человека. — Он полез в задний карман и протянул Энн ее собственную красную листовку. — Его зовут Кевин Саторно.
Энн была так поражена, что стояла молча, не в силах говорить. Даже ее внутренний голос — и тот молчал.
— Мне нужно лишь узнать, видели вы его или нет. Он подозревается в убийстве одной из ваших соседок по кварталу. Это произошло вчера вечером. Всего в двух домах отсюда. — Он повернулся и показал на дом Энн.
— Вы кто?
— Я репортер. Из «Сити бит».
— «Сити бит»? — Энн оглядела парня в поисках пропуска, но ничего не обнаружила. — Впервые слышу.
— Мы — бесплатная газета, и я пытаюсь сделать себе имя. Себе и своим друзьям. Мы расследуем данное убийство и опрашиваем всех соседей, не видели ли они этого человека вчера вечером. — Он нахмурился. — Минутку, вы ведь здесь живете, верно?
— Нет, не верно, — ответила Джуди, выйдя из-за спины Энн. — И она не видела того мужчину. Хотя я знаю кое-кого, кто видел. Она сейчас там, наверху, и вот-вот все сообщит копам, которые будут здесь с минуты на минуту. Похоже, ты нашел свой материал, пацан!
— Правда?
Конолли поднялся на одну ступеньку, и тут Энн почувствовала пальцы Джуди, легонько подталкивающие ее в спину. Мол, пошли подобру-поздорову.
— Дуй прямо наверх, — продолжала Джуди. — Там сейчас Бенни Росато. Она ответит на любые твои вопросы.
— Бенни Росато? Сама Бенни Росато? О Господи! — Сопляк-репортер выхватил из заднего кармана джинсов телефон. — Мне нужен фотограф, быстро! — крикнул он, забегая в дом.
— Шевелись, подруга, шевелись! — шептала Джуди, приноравливаясь к шагу Энн и толкая ее локтем. — Ты хочешь, чтобы копы и пресса тебя узнали?
— Нет, конечно, — сказала Энн, но ее сердце было переполнено эмоциями. «Что со мной происходит? Почему я веду себя словно какая-то несчастная балбеска?» На глаза навернулись слезы. Ее захлестнула усталость. Возможно, на нее свалилось слишком много за последние дни. Она послушно шла вдоль улицы, а Джуди спешила увести ее прочь. Они миновали дом Энн, на крыльце которого лежали завернутые в целлофан букеты. Вид одного из них заставил ее остановиться. Букет маргариток с белой лентой. Раньше его там не было. Энн нагнулась и подобрала цветы.
— Ты что делаешь? — спросила Джуди сквозь зубы.
Идущая мимо пара взглянула на Энн с очевидным неодобрением, однако ей было не до них. Энн во все глаза смотрела на цветы. Розовая карточка, приложенная к ним, была отпечатана, словно заказ делался по телефону. Там было лишь одно:
«С любовью от мамы».
14
«Мустанг» вела Бенни. Они пробирались по городским улицам. Росато то и дело посматривала в зеркало заднего вида. Теперь Энн знала о Бенни достаточно, чтобы понять: дело не в уличном движении. Сидящая впереди Джуди тоже постоянно оглядывалась на Энн, а Мэри не выпускала ее правую руку.
— Эй, не беспокойтесь обо мне, у меня все хорошо! — сказала Энн, сидевшая на заднем сиденье и державшая букет с маргаритками так, словно это был сверток с младенцем. Она понимала, что ведет себя как идиотка, но не могла взять себя в руки.
— Беспокоиться и правда не о чем, — подхватила сидевшая рядом Мэри и вновь сжала ее руку. — Мы не могли спланировать лучше. Копы получат от миссис Браун описание Кевина, и об этом расскажут уже в вечерних новостях. Возможно, об этом уже вовсю треплются в сети. И теперь каждый в городе станет высматривать Кевина Саторно.
— Верно. — Джуди повернулась назад. Закатный свет пронизывал ее яркие волосы, а бандана развевалась на ветру. — Взгреют его на славу. Кевин будет в руках у копов к тому времени, как мы отправимся смотреть салют.
Перед «мустангом» загорелся красный свет, и Бенни затормозила.
— Есть одна сложность: это может испугать его, и он не появится на поминальной службе — если к тому времени Кевин еще будет на свободе.
— Он придет, — ответила Энн, совершенно уверенная в своих словах. Поимка Кевина приближалась, а запасной вариант Бенни приняла куда лучше, чем предполагала Энн. С какой стати — непонятно. — Он найдет способ туда попасть.
«Мустанг» стоял в пробке с включенным двигателем, а Бенни постукивала пальцем по рулевому колесу.
— Давай подумаем. Как он это сделает? Расскажи мне, Мерфи. Твоя идея.
— Ну, я думала, что он придет в качестве гостя, соболезнующего, в каком-нибудь дурацком наряде, а теперь не знаю… — Может, Бенни пытается ее отвлечь? Впрочем, она все равно включилась в игру, так как происходящее доставляло ей большое удовольствие. — За ним же охотятся копы, а все городские репортеры рассчитывают сделать себе имя на его поимке. Наверное, теперь он попытается пройти иначе.
— Например? — спросила Джуди.
— Не знаю. Может, в качестве какого-нибудь служащего?
— Как секретный агент! — улыбнулась Джуди.
— А что насчет панихиды? Давайте устроим мозговую атаку. — Бенни чуть нажала на акселератор. — Все состоится в «Честнат-клубе», в городе. Присутствие кого из персонала ожидается? Хоть кто-нибудь будет?
— Только хозяйка, так как клуб закрыт. — Энн распорядилась о панихиде, представившись по телефону кузиной погибшей из Калифорнии. «Честнат» был одним из старейших клубов Филадельфии — со столовыми комнатами на двух этажах и с официантами в белых пиджаках с крошечными стоячими воротниками (как у Джавахарлала Неру). — Чтобы обеспечить едой приглашенных, они возьмут субподряд. Людей не хватает, и это облегчит Кевину задачу.
— Каким образом? — нахмурилась Мэри.
— Ну, Кевин достаточно сообразителен. Догадаться, что моя фирма устроит в том или ином виде гражданскую панихиду, вполне в его силах — особенно после обещанного вознаграждения. Я дала объявления в субботних газетах. Панихида будет открытой для посетителей. Он увидит объявление, выяснит, где она состоится, и наймется, например, доставщиком питания или кем-то в этом роде.
— Правильно!
В голосе Мэри звучало уважение. Энн при общении с коллегами иногда тоже чувствовала нечто подобное.
— Я знаю. Мой преследователь — настоящий гений.
— Там будут цветы, — предположила Джуди, думая вслух. — Он может прийти как парень из службы доставки цветов.
Энн стало зябко.
— Очень может быть. Кевин — псих с красными розами. Посылал их мне по одной каждый день.
«Мустанг» стремительно двигался по Рейс-стрит.
— Вот как мы сделаем, — сказала Бенни, и ветер отбросил светлые завитки волос ей на лицо. — Я буду вас подстраховывать, однако нужно распределить обязанности. Каррир, ты опрашиваешь доставщиков цветов. Динунцио, ты занимаешься прессой. Не пускай их внутрь и все равно проверяй удостоверения. Саторно может воспользоваться этим способом, чтобы подобраться поближе.
— Понятно, — кивнула Мэри.
— Спасибо, — сказала Энн, тронутая их готовностью помочь. — Еду и напитки я могу взять на себя. Этим будут заниматься люди из «Кастом Кейтеринг». Они единственные, кто не занят в эти выходные.
— Я помогу с едой, — прощебетала Джуди, и Мэри засмеялась.
— Ну и ну!
Бенни посмотрела направо.
— Каррир, убедись, что у нас есть список людей, работающих на кухне. Мы никого не забыли?
Энн попыталась представить себе все воочию.
— Складные стулья, трибуна… Микрофоны… Это я взяла напрокат в фирме, занимающейся организацией банкетов в клубе. Я еще проверю ребят, которые будут расставлять стулья.
— Хорошо. Вроде все.
Бенни повернула влево, на Брод-стрит, и устремилась на юг. Парад уже прошел, но на улице все еще было полно отдыхающих, которые пили пиво и не расходились: ждали наступления сумерек и лазерного шоу.
— Туда приедут копы, и я найму охрану. Ребята «мускулы напрокат». Там окажется, конечно же, и Херб.
Энн хмыкнула:
— На тот случай, если нашим грудям понадобится особая защита.
— Будь душкой, Мерфи. Он свое дело знает, а когда твоя грудь ушла в мир иной, Херб очень огорчился. — Бенни рассмеялась. — Дамы, уже почти стемнело, и вам всем пора в кроватку. Это приказ. Динунцио, я подброшу тебя первой, потом Каррир. Мерфи, этим вечером ты у меня. В моем доме ты будешь в безопасности.
Энн удивленно подняла глаза. Так далеко ее планы не распространялись. Она не видела подходящего предлога, чтобы отвергнуть это предложение. Ей было известно из кино, что совместные ночевки играют в жизни подруг большую роль. Но Энн думала о Мэле, который сидел в офисе один, а еще о Мэте. Она хотела изловчиться и рассказать ему, что жива. Интересно, как он там?
— Согласна, Мерфи?
Вопрос выдернул Энн из пучины ее мыслей.
— Конечно, да, спасибо. Только сначала надо кое-куда заехать.
— Читаешь мои мысли. — Бенни посмотрела в зеркало заднего вида. — Ты не очень устала? День у тебя выдался совершенно сумасшедший.
— Лучше, чем у миссис Браун, — ответила Энн, глядя в окно на опускающиеся сумерки.
Джуди, ничего не понимая, взглянула на Бенни:
— О чем это вы, ребята? Куда вы собрались?
Энн не ответила. Ей было слишком больно.
Фитлер-сквер был одним из знаменитых филадельфийских маленьких парков. Квадратной формы квартал, щеголяющий живой изгородью, кованой оградой, изящными деревянными скамейками вокруг центрального фонтана и заново выложенной мостовой. Фитлер-сквер не досталось и половины того внимания, что выпало на долю Ритенхаус-сквер, располагавшегося где-то неподалеку. Однако, по мнению Энн, обаяния в Фитлере было больше. Данный район располагался вдалеке от деловых кварталов (это место находилось на Пайн-стрит, между Двадцать третьей и Двадцать четвертой улицами), и каждый раз, когда она проезжала мимо в такси, там было полно мамочек, толкавших перед собой коляски с детьми. Едва научившиеся ходить малыши рассыпали овсяные хлопья или расписывали тротуар толстенькими пастельными мелками.
Только этот район — район Уиллы — стал теперь для Энн другим. Картина изменилась, сделалась чужой. Фитлер-сквер был почти пустым. Тусклые, на викторианский манер, газовые фонари, установленные в четырех углах парка, мерцали в темноте, едва освещая сидевшую на одной из скамеек тесно обнявшуюся парочку. «Мустанг» в поисках свободного места объехал площадь и направился к Кили-стрит. Энн передвинулась на краешек сиденья. Они сделали круг по кварталу и втиснулись на свободное место в конце ряда машин. Бенни выключила двигатель.
— Сумочка при тебе?
— Да, — ответила Энн, забирая сумку с сиденья между ними. Это был полосатый полотняный мешок из Гватемалы. Она извлекла его из шкафчика в спортзале — там его прошлой ночью оставила Уилла. Быстро осмотрев, что внутри, она убедилась, что кошелька там нет. Значит, Уилла не брала бумажник с собой в спортзал: шкафчики-то не запирались. В рюкзачке лежали только ключи, темные очки и побитое яблоко. Энн несла сумочку к дому Уиллы, стараясь на ходу приноровиться к шагу высокой Бенни. Ей было не по себе.
В ночном воздухе раздавался отрывочный треск далекого салюта. Низкие каблуки тапочек Энн шаркали по тротуару. К ней вернулась усталость, нахлынули чувства, однако она отодвинула все в сторону. У нее есть долг перед Уиллой. Ужасно, что ей понадобился целый день, чтобы добраться сюда. Она должна до конца суток найти семью Уиллы и сообщить им весть, хуже которой они не получали за всю жизнь.
Они миновали дом 2685, затем 2687. Дома ленточной застройки, стоявшие вдоль тесной улочки, напомнили Энн ее Фэрмаунт: все тот же колониальный стиль. Двухэтажные, кирпичные, стена к стене. У каждой входной двери по бокам два окна. Дома отличались лишь по-разному выкрашенными ставнями да случайным цветочным горшком на крыльце. Когда они дошли до номера 2689, у Энн свело живот. Она открыла сумочку Уиллы, собираясь достать ключи, и почувствовала себя ужасно. Они вторгались в жизнь этой женщины. Лезли в ее сумку. Входили в ее дом.
— Хочешь подождать на улице? — спросила Бенни, но Энн затрясла головой:
— Нет, спасибо. Я ее должник.
— Не думай так.
Голос Бенни стал мягче. В темноте Энн не могла разглядеть выражение ее лица. Вдалеке горел единственный фонарь. Так, наверное, выглядела вчерашним вечером улица Энн, когда Уилла открыла входную дверь.
Энн выудила ключи и стала пробовать их один за другим, пока не нашла нужный. Она открыла дверь и ступила в темноту.
«Господи, прошу тебя, пусть здесь не будет прихожей!»
Неожиданно зажегся свет, и Энн обернулась.
— Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?
Бенни стояла за ее спиной, держа одну руку на выключателе, а другой закрывая дверь, захлопнувшуюся с солидным щелчком.
— Все хорошо.
Энн огляделась. Прихожей не было. Маленькую гостиную освещала люстра с белым круглым абажуром из пергамента, разрисованного красными китайскими иероглифами. Такую гостиную Энн видела впервые. Каждый дюйм стены занимали прикнопленные рисунки. Умело выполненные, подробные городские виды, нарисованные углем. Прилавки Итальянского рынка. Небоскребы делового квартала. Бетонные кружева дорожных развязок. Огни лодочных сараев над водами Шуилкила.
— Ух ты… — тихонько сказала Бенни. — Посмотри на эти рисунки! Их тут, наверное, сотни!
— Как много ей было дано…
Энн почувствовала горечь во рту. Кевин заплатит за это. Заплатит за Уиллу!
— Кстати, ты заметила кое-что необычное?
— Пока нет. — Энн оглядела рисунки. — Насколько вижу, они все черно-белые.
— Верно. И на них нет людей.
Энн присмотрелась внимательнее и убедилась в правоте Бенни. В серии, посвященной Фитлер-сквер, акцент делался на газовых фонарях, тени от них, на прихотливом узоре кованой чугунной ограды. На набросках Ритенхаус-сквер изображены статуи — жаба и козел, но не было никого из людей, встречающихся у этих статуй. Энн не сразу поняла, что из этого следует.
— Мне нравится живопись с людьми, — сказала Бенни. — Ты видела репродукции Томаса Икинса,[30] с гребцами?
— Конечно.
«Ненавижу!»
— Замечательные репродукции!
— Они с выставки в Художественном музее. Была на ней?
— Не успела.
«Зато была в музее „Люси-Дези“ в Джеймстауне, в Нью-Йорке. Это засчитывается?»
Энн внимательно оглядела всю гостиную. Тут не было ни телевизора, ни видеомагнитофона. Только белый шезлонг в стиле шестидесятых, напротив него — беспроводной телефон, стереоустановка и стопки компакт-дисков на белом музыкальном центре. Это была скорее галерея, а не жилая комната, и ничто не указывало на наличие семьи у ее обитательницы. Энн вдыхала еле заметный запах пыли с графитом и не могла заставить себя идти дальше. Вот все, что осталось от Уиллы — того холодного тела в морге, принадлежность которого была определена ошибочно.
— Ну, вот мы и на месте, — сказала Бенни, пройдя через комнату к телефону и поднимая трубку. — Самый простой путь связаться с семьей и друзьями немедленно. Их номера должны быть в памяти телефона.
— Хорошая мысль.
Энн недоумевала, почему ей самой это не пришло в голову. Она неожиданно почувствовала себя ведомой, идущей на полшага позади Росато.
— Может, именно я должна им рассказать…
— Нет, позволь мне… Когда моя мама была жива, ее номер хранился под номером один. Собственно, он и сейчас там. У меня не хватает духу его стереть. — Бенни нажала первую кнопку и стала слушать, потом нахмурилась. — На первой номера нет. — Она нажала вторую кнопку. — На второй тоже. — Нажала следующую. — И с третьей не вышло, — сказала она спустя минуту и повесила трубку. — Похоже, Уилла не занесла в память ни одного номера. Не было никого, кому она звонила бы постоянно. Странно.
— Ничего особенного, — выпалила Энн чуть ли не в защиту покойной. У нее в памяти телефона тоже не было ни одного номера.
— Может быть. Пройдемся. — Бенни коснулась руки спутницы. — Где-нибудь что-нибудь да обнаружится. Счета, корреспонденция, старые поздравительные открытки с обратным адресом… Что-то, из чего станет больше известно о ней и ее семье. Напомни, какого она была возраста?
— Моего.
— Она слишком молода, чтобы ее родители умерли.
— Правильно, — откликнулась Энн. Она что-то плохо соображала. Может, просто ужасно устала. А может, не знала, как это принято в других семьях — как люди поддерживают друг с другом связь. От своей матери она не получала поздравительных открыток даже на день рождения. И она не узнала бы своего отца, доведись ей сбить его машиной.
Энн прошла вслед за Бенни через гостиную.
Пространство было устроено так же, как в доме Энн: сочетание столовой и кухни, сделанное из одной комнаты. Ей хватило лишь взгляда, чтобы в этом убедиться. О семье Уиллы здесь удастся узнать немного, а то и вообще ничего. Стены и тут были покрыты набросками, а на дубовом столе ничего не стояло — за исключением букета засохших цветов. В кухне царила абсолютная чистота. Кухонные электроприборы «Кенмор», такие всегда встраивают сами домовладельцы. Средоточием комнаты была ярко-красная полка для специй, подвешенная над плитой.
Энн шагнула поближе и стала читать сделанные от руки надписи — столь экзотичные, что она даже не слышала о многих, не то чтобы использовать их. «Тмин», «кардамон», «куркума»… Уилла наверняка умела замечательно, с выдумкой готовить. Энн пронзила острая боль. Она вторгалась в чужую жизнь, утерянную по ее вине.
— Возможно, наверху у нее есть кабинет, — сказала Бенни, разворачиваясь. — Должно же существовать место, где она хранила оплаченные счета. Там нам наверняка повезет больше.
Она вышла из комнаты, а Энн, переставшая что-либо ощущать, последовала за ней. Бенни включила на лестнице свет и пошла вперед. Наброски служили обоями на всем их пути наверх, и Энн поражалась тому, сколько часов ушло на эти зарисовки.
На верху лестницы имелась крошечная ванная, миновав которую они сразу попали в спальню — еще одно ни на что не похожее помещение. Разделявшая две комнаты стена была удалена, так что получилась L-образная спальня-студия. Тематика покрывавших стены набросков была та же, что и внизу, но здешние рисунки оказались гораздо крупнее, как если бы второй этаж был специальной галереей, предназначенной лишь для особых посетителей.
Сосновая двуспальная кровать, ниспадающий свободными складками шелковый полог. Кровать стояла под необычным углом к окнам. За ней — простой белый платяной шкаф (скорее всего из ИКЕА) и стол с разложенными на нем аккуратными стопками документов. Бенни кинулась к столу и включила большую галогенную лампу. Энн подошла и встала рядом.
— Компьютера нет. Странно, — сказала Бенни. Энн же решила помолчать. — Вот ее счета.
Бенни пролистала пачку конвертов. Энн наблюдала. «Виза», «Филадельфия электрик» и «Верайзон».[31] Бенни вытащила конверт со счетом от «Верайзона», который был уже открыт, и заглянула внутрь.
— Телефонный счет. Здесь есть список звонков. Может, нам удастся теперь найти ее семью. Она должна была им звонить, даже если не вводила их номера в память телефона.
Бенни аккуратно вынула счет, который мелькнул знакомым небесно-голубым цветом, и женщины вместе стали просматривать распечатку.
— Только основные траты, а больше ничего нет, — сказала Энн, которой была знакома общая картина. Счет был почти точной копией ее собственного, даже тариф тот же.
— В ее тарифе за звонок платит она сама. Из чего можно заключить, что звонков было немного. — Бенни уже шарила вокруг в поисках телефона. — О Господи, наверху нет телефона!
Она вынула из кармана свой сотовый, открыла его и набрала первый номер из списка. Послушав какое-то время, Бенни нажала «отбой».
— Магазин товаров для занятий живописью, и они не работают. Продиктуй мне следующий номер.
Энн зачитала, Бенни позвонила и стала слушать.
— Филадельфийский центр садовых культур, тоже закрыт. Интересно, зачем она туда звонила?
— Хотела сделать зарисовку? — предположила Энн. Бенни чуть не плакала.
— Попробуй следующий.
Она набрала, прислушалась и захлопнула телефон.
— Еда для гурманов. Вот дерьмо!
Просмотрев остаток списка, она отбросила его в сторону.
— Междугородных звонков вообще нет.
Взгляд Энн упал на стопку корреспонденции на столе. Может, там есть письмо от родителей? Уилла не была докой в компьютерах, это очевидно. Возможно, она выросла в семье художников. Энн взяла письмо, лежавшее сверху, но это оказался конверт от «Метер гэлериз» из Сентер-Сити. Дата недельной давности. Энн просмотрела письмо:
Уважаемая мисс Хансен!
Мы пишем Вам в надежде, что Вы пересмотрите свое решение и разрешите нам выставить Ваши работы. Нам известно, что Вы были одной из самых многообещающих учениц Билла Хантера в художественном колледже Мура. Мы уверены, что сможем найти прекрасные места, достойные вашего искусства, а кроме того, Вы получите существенный доход. Пожалуйста, свяжитесь с нами, как только сможете (по указанному выше адресу).
Энн задумалась. «Метер гэлериз» — одно из самых замечательных мест в городе. Почему же Уилла не захотела выставить у них свои великолепные рисунки? Конечно, у нее были средства, так что она не нуждалась в деньгах. И все равно. Зачем скрывать такой дар?
— С другими счетами тоже ничего не вышло, — сказала Бенни, выдвигая верхний ящик стола. — Нашла что-нибудь?
— Пока нет.
Энн потянулась за следующим письмом в стопке. Это оказалось опять письмо из «Метер», а под ним лежали еще два из «Сохо». Она просмотрела их, но они ничем не отличались от первого. Почему Уилла не ответила?
— Все эти галереи интересовались ее рисунками, а она не пыталась их продвигать. Судя по этим письмам, она даже не перезвонила.
— Здесь ничего.
Бенни рылась в пачке лежавших в ящике корреспонденции и бумаг, рассказывая о своих находках.
— Никаких семейных фотографий или чего-то подобного. Никаких поздравительных открыток. Только рецепты из магазина для гурманов да еще какие-то мелочи… Она вообще немного покупала. А вот табель из художественного колледжа Мура. — Читая, Бенни хмурилась. — Она хорошо училась, однако оценки выставлены только за первый семестр. Жаль. Наверное, бросила.
Бенни присела и открыла нижний ящик, заполненный картонными папками.
— Это выглядит многообещающе.
— Что там?
— Налоги, старые чеки и тому подобное… — Бенни рылась в глубине ящика. — Копия договора об аренде, есть и другие юридические бумаги.
— Она что-то говорила о независимых доходах.
Энн наблюдала, как Бенни вытащила пачку бумаг и начала читать. При этом ее губы вытянулись в струну. У Энн появились недобрые предчувствия.
— В чем дело?
— Она получила наследство. Судя по всему, ее семья жила в Холленде, в штате Мичиган, и ее родители умерли два года тому назад. Это их завещание. Оно было заверено там.
— Ох, правда?
Энн стало ужасно жаль Уиллу. И обидно, что ее больше нет. Она протянула руку за документами, и Бенни отдала их без единого слова. Они были белые и холодные, на жесткой, необычно толстой бумаге, сложенной втрое. Энн взглянула в «шапку» документа — нет ли у Уиллы братьев или сестер. Но там упоминалась только «наша дочь Уилла». Уилла была единственным ребенком и после смерти родителей осталась одна на целом свете. Энн почувствовала, что ее глаза наполняются слезами, и прикусила губу. Бенни уже просматривала следующую порцию сколотых вместе документов.
— Судя по отчету душеприказчика, ее родители попали в автомобильную катастрофу. Многочисленные больничные счета оплачены из наследства — за них обоих. Они умерли спустя неделю после аварии.
Бенни сложила бумаги и стала рыться дальше.
— Тяжело… Девушка была совсем молодой. Наверное, приехала сюда, чтобы поступить в колледж Мура, а после того, как погибли ее родители, бросила. Какая жалость!
Энн промокнула глаза, когда Бенни нагнулась положить документы на место. Ей не хотелось объяснять Бенни, что у нее на душе. Она себе-то не могла ничего объяснить.
— Наследство большое. Почти миллион долларов. Оно у опекуна и вложено весьма разумно. Надо будет ему позвонить. — Бенни что-то читала. Это было похоже на план будущих трат. — Если бы Уилла вела себя разумно — а так оно и было, — она бы ни в чем не нуждалась до конца своих дней. Вот почему она не продавала рисунки. В этом не было необходимости.
«Нет, дело в другом».
Впрочем, вслух Энн сказала:
— Значит, родных нет и в известность ставить некого.
Слова застряли у нее в горле. Ее охватила страшная печаль, скрыть которую было тяжело. Уилла жила одна, в черно-белом мире, ото всех отгородившись. Единственным цветом в ее жизни был цвет ее волос, и Энн не знала, что тут сказать. Уилла обитала среди своих работ и даже этим ни с кем не делилась. Она жила совершенно замкнуто, и Энн чувствовала, что это началось после гибели родителей. Обычная реакция на стресс, к тому же неприятно знакомая ей самой.
— Ну что ж… — Бенни положила документы обратно в ящик и задвинула его. — Полагаю, на данный момент я более или менее убедилась, что Уиллу Хансен никто убивать не собирался. Судя по тому, что мы узнали сегодняшним днем и сегодняшним вечером, убийца — Кевин, а предполагавшаяся жертва — ты. Я ошибалась. Извини, Мерфи. Ты была права.
«Ее убили из-за меня».
— Думаю, сейчас не время для всяких «я-же-вам-говорила», — сказала Энн, выдавив улыбку.
К тому времени как они добрались до дома Бенни, было уже довольно поздно. Энн оперлась о теплый обеденный стол, стараясь стряхнуть уныние и усталость. Бенни пошла собрать что-нибудь поесть и налить Мэлу блюдце молока. Кот прижался к полу у ее ног, а Медведь — живущий у Бенни золотой ретривер — обнюхивал своим влажным носом мех Мэла, оставляя на безупречной шубке слюнявые пятна и приводя в беспорядок темные полосы. Готовая прийти на помощь собаке Энн была неподалеку.
— Как они ладят? — крикнула Бенни из кухни.
— Ой, они сразу подружились, — откликнулась Энн. Вообще-то Мэл влепил Медведю лапой по морде (правда, без выпущенных когтей), но пусть это останется их маленьким секретом. Псу было хоть бы что. Медведь (сто фунтов рыжего меха плюс розовый язык) пребывал в непрестанном движении, приплясывая вокруг Мэла, едва Энн поставила кота на пол. Тогда пес наклонился перед Мэлом, надеясь поиграть, а теперь «месил» передними лапами воздух. Энн поражалась столь страстному желанию установить мгновенный контакт и объясняла это недостаточной проницательностью. Надоедливая черта. В общем, пес он и есть пес.
— С котом все в порядке? — опять прокричала с кухни Бенни.
Из кухни слышался звон стаканов, а в гостиной Мэл залепил псу очередную оплеуху, которую Медведь ошибочно счел за приглашение порезвиться. У Энн возникло смутное впечатление, что золотые ретриверы верят, что их все очень любят, сколь бы ни были очевидны свидетельства обратного. Наверное, в собачьем мире они слывут эротоманами.
— Не беспокойся! — крикнула Энн.
— Двухпроцентное молоко или обезжиренные сливки?
— Двухпроцентное в самый раз!
— У меня еще есть банка тунца.
— Здорово! Спасибо!
Энн подняла кота на колени, пока тот не ослепил своего нового друга. Мэл уселся Котом-Сфинксом и к тому времени, как в гостиную вошла Бенни с подносом, принял самый невинный вид. Это он умел.
— Ну вот, — сказала Бенни, водружая поднос на дубовый стол.
Поднос был с дном из матового стекла, с классными синими ручками, а сбоку торчала наклейка с ценой. «$12.98, Майкл Грейвз, распродажа». Энн не была ищейкой, но тут сразу поняла, что радостей в жизни Бенни немного. Она что-то слышала о разрыве с молодым человеком, с которым ее начальница жила вместе. Мысль: по внешнему виду никогда не скажешь, кто по-настоящему одинок.
— Спасибо.
— Этому существу хватит такой крошечной порции? — спросила Бенни, поднимая белую мисочку с молоком.
— Конечно. Поставь на пол.
— Не выйдет. Золотой не дремлет. Еда на полу — как тут не поучаствовать?
Бенни отнесла мисочку на обеденный стол, а Мэл наблюдал за ней.
— Мерфи, ты ему должна показать, что делать, или как?
— Он все видит. И попробует, как только будет готов.
— Забавно.
Бенни закатала рукава своей домашней рубашки. В этой рубашке, в поношенных шортах, с не совсем чистыми ступнями, она чувствовала себя уютно.
— Собака никогда не откладывает еду на потом. Видишь?
Медведь бешено вертел хвостом и уже принюхивался к молоку. Он так фыркал, что все расплескал бы, не убери Бенни мисочку подальше.
— Надеюсь, кот не станет ждать слишком долго.
— Обязательно станет. Просто чтобы помучить песика.
Энн погладила Мэла по голове, и тот замурлыкал. Затем она взяла газированную воду и сделала основательный глоток.
— Спасибо за питье и за гостеприимство.
— Всегда рада. — Бенни вскинула голову, и кончик ее «конского хвоста» попал в нагрудный карман. — Я посмотрела, что есть на ужин. Апельсины и три яйца. Извини, мне было не до покупок. Столько работы со свидетелями, а тут еще одного из моих лучших партнеров чуть не убили.
— Я не так уж и голодна. Обычно у меня на ужин хлопья.
— Это я приготовить в состоянии.
Бенни развернулась и направилась на кухню. Она принесла две столовые ложки, две пиалы, половину кварты молока и коробку хлопьев. Поставив все на стол, она села напротив Энн. Тянувшееся по периметру комнаты освещение изливало мягкий свет на ее лицо и светлые волосы.
— Прошу к столу.
— Отлично! — сказала Энн, хотя обычно она старалась не покупать пшеничные хлопья «Шреддид уит». Вот она, коробка, на столе: приземистая, красная и на редкость самодовольная. Длинный список «состава» оказался прямо перед лицом и нес тревожную весть о фосфоре, магнии, цинке и меди. Металл хорош в сантехнике, а не в завтраке, однако Энн взяла хлопья, поставила перед собой миску и представила, что это ее любимые «Кэпнкранч».
— Так… Давай еще раз все обдумаем, — сказала, проглотив хлопья, Бенни. — Ты уцелела. Правда, при этом преследователь все еще хочет тебя убить, клиент — уволить, а стрижку тебе сделали при помощи первых нашедшихся в офисе ножниц.
Энн заставила себя улыбнуться:
— Перечисленные пункты имеют между собой мало общего.
Она взяла очередную ложку «Шреддид уит». Вкус был вовсе не плохой. Он лишь просто отсутствовал. Энн оглядела полированный сосновый стол в поисках сахарницы, но тот был совершенно пуст, если не считать подставок из желтой соломы.
«Возможно, эти хлопья сделаны из того же материала».
— А сахар есть?
— Нет, — ответила Бенни.
— Шутишь?
— В этом доме нет сахара. Ни сахара, ни телевизора. И то, и другое вредно для здоровья.
Энн сочла это формой помешательства.
«Нет Люси?»
— Нет сахара?
— Никогда не слышала о «Сахарном блюзе»?[32]
— Это когда в доме отсутствует сахар?
Бенни улыбнулась:
— И думать забудь! — Она справилась с очередной ложкой «Шреддид уит». — Ты ведь не любишь спорт, Мерфи, верно?
— Почему? Я хожу по магазинам. Это требует выдержки. И тренируюсь, питаясь рисовыми хлопьями «Кокоа криспиз». А теперь вот — ужинаю.
Энн смутно чувствовала, что пытается рассмешить Бенни. Почему?
— Ты мне нравишься, Мерфи. Правда нравишься.
— Я? — Энн чуть не подавилась. Возможно, дело было в соломенных подставках.
— Я считаю, что ты держишься настоящим героем, хотя тебе и нелегко. В свое время на мою долю тоже кое-что выпало, и все-таки мне до тебя далеко. Я тобой горжусь! Случившееся ужасно, и я понимаю, как тяжело думать об Уилле.
— Спасибо, — быстро ответила Энн, чувствуя, что ее лицо начинает гореть. — Я так благодарна за все, что ты и остальные для меня сделали.
— Да-да, но дело еще не закончилось. Завтра тяжелый день. Гражданская панихида. — Бенни съела еще хлопьев и запила их диетической колой. — Мы возьмем этого придурка. Динунцио крепче, чем кажется, а Каррир выстоит в любой потасовке. Обе выстоят.
— Не сомневаюсь.
— Однако я должна кое в чем повиниться — за них и за себя. — Бенни помолчала, глядя Энн прямо в глаза. — Когда ты только пришла в фирму, все мы не отличались доброжелательностью, и это моя вина. У меня не нашлось времени, чтобы помочь тебе приспособиться. Я не представляла, насколько это важно. Мы вели себя нехорошо, и я очень об этом сожалею.
— Все в порядке.
Энн проглотила комок. Она положила ложку и поклялась впредь никогда не питаться предметами домашнего обихода.
— Нет, не в порядке! Я хороший юрист, зато, как выяснилось, плохой менеджер. Полагаю, у меня не получилось сделать так, чтобы все притерлись друг к другу и не чувствовали себя несчастными. Работали сообща. Обычно я заботилась только о победе.
— Победа — тоже неплохо.
— Недостаточно. Любое разрушение начинается с трещин. И с людей. Как это и случилось с тобой.
— Я сама не отличалась доброжелательностью…
— Ответственность лежит на нас. На мне. Ты приехала в мой город, пришла в мою фирму. Твое поведение объяснимо, особенно с учетом того, через что ты прошла.
«Сейчас еще хуже!»
— У меня есть вопрос, Бенни. Ты все знала о Кевине. О моем прошлом. — Она подумала о мамином букете. — Как так получилось?
— В одной из рекомендаций с прошлой работы рассказывали о Кевине. О том, что он пытался тебя убить, что ты подверглась исключительному давлению и посадила его.
— Я думала, речь там будет идти только о работе, — сказала удивленная Энн.
— Они хотели для тебя другой работы. Другой жизни. И все вместе произвело на меня впечатление. Я знала, что ты справишься с любым моим заданием.
Энн улыбнулась. На самом деле ей хотелось спросить о маме, однако это прозвучало бы глупо.
— А остальное я выяснила сама. У меня много друзей среди адвокатов, занимающихся защитой уголовных преступников, и я порасспросила их. — Бенни отхлебнула газировки; лед издал звук, слишком праздничный для такого разговора. — Я запомнила, что на собеседовании ты сказала, что у тебя нет семьи. Но ты ничего не сказала о чьей-либо смерти. А в твоем резюме не было упоминаний ни о родных, ни даже о месте рождения. Так что я попросила состоящего в штате детектива заняться этим. Ты же знаешь Лоу, не так ли?
— Ты занималась расследованием моего прошлого?! — Энн постаралась скрыть охватившее ее бешенство.
— Конечно, и не собираюсь за это извиняться. Я не могу брать в свою фирму кого попало, а люди не появляются вот так вдруг, из чьей-то головы. У каждого есть семья. Вне зависимости от того, признают люди это или нет. И не просто семья, а «контекст». Люблю такие слова — со значением на полстраницы, — улыбнулась Бенни поверх края стакана. — И, потрудившись, я выяснила, каков твой «контекст».
— Моя мать?
— Да.
— Не отец?
— Нет.
У Энн забилось сердце.
— Кстати, где она?
— В Южной Калифорнии. — Бенни поставила стакан. — Это все, что я могу сообщить. Она просила меня не рассказывать тебе, и я обещала, что не буду.
У Энн застыло лицо. Знакомый гнев ножом полоснул по сердцу.
— Как это мило с ее стороны…
— Сожалею. Я уважаю ее желания, хотя и знаю, что они заставляют тебя страдать.
— Мне слишком мало до нее дела, чтобы страдать, — быстро сказала Энн, и это прозвучало неубедительно даже для нее самой. Ей хотелось завопить. Как может родитель иметь такую власть над своим выросшим ребенком? Даже наихудший из родителей?
— Я думаю, она не слишком-то гордится собой. Поэтому-то и не хочет, чтобы ты знала, где она. — Бенни помолчала. — Насколько я поняла, у нее проблемы с алкоголем.
— Из чего я заключаю, что во время вашего разговора она едва вязала лыко! — Энн понимала, к чему может привести такая беседа, и ее лицо вдруг вспыхнуло от стыда. — Она не просила у тебя денег, а?
Бенни не подтвердила и не опровергла.
— У меня семья тоже не образцовая, но я все время тоскую по своей маме… Ладно. Все мы ошибаемся.
У Энн сжалось в груди.
— Она связывалась с тобой позже?
— Нет, и я хочу кое о чем тебе напомнить. Те цветы, с которыми ты весь день проездила, оставлены ею. — Бенни мягко улыбнулась. — Впрочем, тебе до этого, конечно, нет никакого дела…
— Она обратила на меня внимание, только когда я умерла. А цветы заказала по телефону. Визитка была отпечатана в магазине. — Энн уставилась на оставшиеся хлопья и почувствовала горечь во рту. Магний тут был ни при чем. — Я даже не знаю, откуда у нее мой адрес.
— Я ей сказала, — ответила Бенни, и Энн подняла глаза.
— Ты? Когда?
— Когда говорила с ней в прошлом году, после твоего переезда сюда.
Энн погрузилась в молчание.
«Значит, она даже в газетах обо мне не читала».
— По-твоему, лучше бы я этого не делала. Извини… — вздохнула Бенни. — Нам всегда хочется, чтобы наши родители были лучше, чем они есть. Умнее, сильнее, богаче. Чтобы они были другими — получше, понадежней. А они никогда не соответствуют нашим требованиям. Просто не соответствуют. Поэтому наилучший выход — постараться принять все как есть.
— Я давным-давно так и сделала, — сказала Энн и тут же с отвращением заметила, как это прозвучало. Она испытывала жалость к себе. И ко всему прочему, Бенни была права.
Мысль: возможно, начальники становятся начальниками неспроста.
15
За окном второго этажа рвались грошовые шутихи, а небо полосовали праздничные лазерные лучи, но Энн ни на что не обращала внимания. Ее интересовал только экран компьютера. Она сидела на рабочем месте, устроенном в захламленной комнате для гостей, где стояли старые тренажеры, белый велосипед «Пежо» и множество коробок с папками, сложенных на кушетке у стены. Энн пора было в постель, однако она не могла не закончить поиски в Сети, начатые, чтобы выяснить прошлое Билла Дитса. Вверху экрана светилось:
«Вашему запросу удовлетворяет 427 человек, имеющих имя Уильям Дитс и привлекавшихся к уголовной ответственности».
В прошлый раз она остановилась на номере 82, а сейчас уже читала 112-й. Она до сих пор толком не понимала, зачем это делает. Не знала, найдет ли что-нибудь и важен ли результат. Просто Энн посмотрела тогда Биллу Дитсу в глаза и запомнила его бешенство. Злобу, замаскированную под заботу о жене. Желание защитить, даже любовь, а под этим — жестокость…
На 226-м номере она запросто расправлялась с Биллами Дитсами и даже получала удовольствие от такого элементарного задания. Щелкни имя, прочти, щелкай по следующему. Это легче, чем переписывать вступительную речь или стараться угадать, под какой личиной скроется Кевин при следующем воплощении. Номер 301-й, а удача все еще не на ее стороне.
— Мерфи, уже очень поздно, — сказала Бенни, стоявшая на пороге кабинета. — Тебе пора спать.
Она вошла, Медведь следом. Его когти зацокали по сосновому паркету. Бенни надела белый махровый халат. Волосы собраны в небрежный пучок. Когда она подошла ближе, Энн заметила, что глаза у начальницы покраснели и опухли.
— В чем дело? Ты простудилась?
— Наверное, аллергия на кошек. У меня чешется лицо, и я все время чихаю.
— О нет! — Энн стало плохо. — Когда это началось?
— После обеда. Я приняла душ. Без толку.
— Может, мне забрать Мэла и уйти?
— Нет, идти тебе некуда. Просто не выпускай его из комнаты. Есть и кое-что хорошее. Нашего свидетеля, миссис Браун, которая видела убийство собственными глазами, сейчас показывают в новостях. И по радио о ней говорят. Копы официально заявили, что в связи с твоим убийством они ищут Кевина Саторно, сбежавшего из мест заключения. Он объявлен в розыск.
— Эротоманы разыскиваются повсюду.
— Поэтому и я перехожу к следующему пункту. Саторно в бегах, однако мне хочется, чтобы ты слегка успокоилась. Я смогу защитить нас обеих, если что. Не пугайся, когда увидишь вот это. — Бенни сунула руку в карман халата и что-то оттуда извлекла. В свете настольной лампы мелькнула серебристая полировка.
— Тридцать восьмой… мм?..
Энн взяла пушку и со знанием дела повертела ее в руках. Прохладный корпус, засечки на деревянной рукояти немного потертые, как и золоченый логотип «Росси». Она нажала, и барабан выпал ей на ладонь. Револьвер был заряжен пятью пулями. Энн, услышав приятный щелчок, вставила барабан на место.
— Ему около десяти лет. Наверное, ты купила его подержанным.
Бенни подняла бровь:
— Да. Как ты узнала?
— Такие больше не выпускаются. «Росси» делала их в Бразилии. Эта шайка ушла из «Смита и Вессона». Поэтому-то он и похож на старые образцы.
Револьвер был дешевой подделкой, но Энн промолчала. Она не любила, когда плохо отзывались об оружии. Она повертела револьвер в руке, радуясь его тяжести.
— Хорошая пушка. Практичная. Остановить таким можно — и еще как. Тебе в самый раз. — Она протянула его Бенни.
— Значит, ты не испугалась?
— Из-за пушки? Нет. Главное, чтобы она была направлена не на меня. Я не помешана на оружии, однако после нападения Кевина тоже купила себе «игрушку». У меня тридцать вторая «беретта», полуавтомат. Прямо по моей ладони. Аккуратненькая, удобная. И ноготь нельзя сломать, когда заряжаешь. Классная девчоночья пушка. — Энн видела, что начальница, глядя на нее, веселится, и поэтому решила пояснить: — Я пробовала ходить к терапевту, однако на фиг это бросила. К тому же я не из тех, кому легчает в группе. Вместо этого я четыре вечера в неделю отправлялась на стрельбище. Через год я могла легко расстрелять кусок бумаги на расстоянии и почувствовала себя намного спокойней.
— Боже, Боже… Ты интересная девушка, Мерфи. — Бенни, криво улыбаясь, сунула револьвер в карман. — Я хочу, чтобы ты знала: пушка здесь и она заряжена. Мы в безопасности. Револьвер будет лежать в ящике моего ночного столика.
— Почему бы тебе не оставить его мне?
— Неудачная мысль. У тебя есть опыт обращения именно с таким оружием?
— Мог бы Икинс рисовать по трафарету?
Энн улыбнулась. Бенни тоже.
— И все-таки я положу его в свой ночной столик. — Она повернулась к компьютеру и оглядела экран опухшими глазами. — На какой стадии находится твой поиск? Когда ты собираешься лечь в постель? И что, если у Дитса есть уголовное прошлое?
— Я смогу воспользоваться этим на перекрестном допросе и оспорю его показания.
— Все так, хоть я и не знаю, чего ты этим добьешься. Если это действительно важно, мы можем после праздников натравить на него Лоу. В деле «Чипстера» твой враг не Дитс.
— Знаю. Его жена.
— Неверно. Ты юрист. Твой оппонент — ее юрист. Мэт Букер.
— Конечно. — Энн тут же решила ничего не рассказывать о своих чувствах к Мэту и наоборот. — Само собой.
Бенни сжала плечо Энн.
— Сделай одолжение, иди спать. Ты живешь на одном адреналине, а завтра — тяжелый день. Ну, спокойной ночи.
Бенни развернулась и тихо вышла. Удаляясь по коридору, она сопела, а Медведь с цоканьем следовал за ней. Энн глубоко вздохнула и вернулась к своему поиску. Она пропахала с 302-го по 397-й, вопреки всему надеясь, что здесь окажется ее Билл Дитс. Притормозила только после 426-го, а потом щелкнула по самой последней записи, испытывая странное ощущение игрока в кости. На экране возникло всего-навсего следующее: «Уильям Дитс, родился 15.03.80, округ Кочренвил. Незначительная кража».
— Нет! — вырвалось у Энн. Не было ничего. Мэл быстро поднял голову и прижал уши.
Энн вдруг потеряла ориентацию. Она ошиблась. У Билла Дитса не оказалось криминального прошлого. Он просто ревнивый, заботливый муж, не совершавший никаких преступлений, даже незначительных. Энн чувствовала себя ни на что не годной тупицей; у нее не осталось ни сил, ни чувств. Все шло не так. Она слишком вымоталась, чтобы думать. Очень уж сумасшедший выдался день…
Энн поднялась с места, выключила настольную лампу, избавилась, покачивая бедрами, от юбки и скользнула в постель. Она залезла под одеяло прямо в футболке. Постепенно в доме все стихло — слышен был лишь громкий задыхающийся храп в спальне Бенни на первом этаже. Энн решила, что это пес, от всей души надеясь, что Бенни не заболела окончательно. У нее в ногах улегся, покрутившись, Мэл. Он прислонился к ее закрытым одеялом ступням — точь-в-точь как дома. Однако Энн не чувствовала себя дома. Ей уже никогда не придется жить там. Энн лежала в темноте и неожиданно поняла, что у нее нет своего места, нет никого и ничего. Она выпала из «контекста», каким бы тот ни был. Бенни с присущей ей прямотой попала в точку: «Идти тебе некуда».
Энн закрыла глаза. Она пыталась собраться с мыслями. В эту минуту к сопению присоединился уличный шум. Сигналили машины, раздавался смех и вопли. Начался салют. Наверное, где-то закончилась вечеринка. Энн накрыла голову подушкой, но и это не помогло. Постель была не ее, она тосковала по своей подушке с фотографией, на которой Люси целовала Дези (74-я серия: «Ремонт в квартире Мерцев», 23 ноября 1953 года).
Энн перевалилась на другой бок и попыталась не думать о своем доме и о погибшей там Уилле. И о своей матери, от чьих маргариток не было никакого аромата. И о миссис Браун, сидящей в одиночестве со своими кроссвордами. И в особенности о Кевине с его пушкой. Получится ли у них поймать его завтра на панихиде? Другого выхода ведь нет. После ее сегодняшней неудачи это последний шанс.
Часом позже она все еще не спала. Ей было не по себе, не отпускало беспокойство. Энн вертелась с боку на бок и думала о Мэте. Эти цветы на крыльце. Страсть в его голосе — тогда, в офисе. Он был раздавлен горем. Придет ли Мэт на гражданскую панихиду? Ей хотелось сообщить ему, что она жива, хотелось увидеть его. В ней сидело неполиткорректное желание опереться о сильное плечо, поплакать на нем, зарыться лицом в чью-то теплую грудь… Энн любила мужчин и до истории с Кевином часто ходила на свидания. Несколько раз влюблялась и разочаровывалась, однако была очень счастлива. Не рядом ли с Мэтом ее место?
Через пятнадцать минут Энн оделась, заперла Мэла в спальне, схватила сумку с мобильником и «взятым взаймы» револьвером. Проникнуть в спальню Бенни и выкрасть из ящика оружие оказалось просто. Даже слишком. Храп, слава Богу, издавал пес.
Она вела «мустанг» по улицам Филадельфии. Энн понимала, что рискует, но все было рассчитано. Она могла за себя постоять, а шансы встретить Кевина стремились к нулю. Он скрывался от копов и залег на дно. Кроме того, у него до сих пор не было оснований считать ее живой. Стрелки часов показывали уже около двух ночи, однако тротуары едва ли можно было назвать пустыми. Туристы кочевали из клуба в клуб, смеялись, болтали. Многие несли коричневые пакеты с бутылками или размахивали связками по шесть банок, соединенных пластиковыми петлями.
Энн остановилась на красный свет и стала разглядывать гуляющих. Кевина здесь не оказалось. Ночь была знойной. В воздухе разливалось какое-то неистовство. Все вели себя плохо, а Энн — хуже всех. Ехала, куда не следовало, а объяснить толком ничего не могла. Чем это кончится — непонятно. «Мустанг» двигался в «колониальную» часть города, к дому Мэта. Энн выяснила адрес по 411, но заранее звонить не стала. Старый город раскинулся восточнее, там был округ Зала независимости, того, где была подписана Декларация независимости. Теперь, когда Филадельфия начала праздновать день рождения нации, именно в старом городе самая большая толчея. Энн же мчалась на юг. Вскоре за окнами машины замелькали кирпичные дома, увитые плющом.
Энн ощущала, как летняя ночь ерошит ее короткие волосы, и нажала на акселератор. Она забыла о своей матери и о деле «Чипстера». Оставила между собой и Кевином разделяющее их пространство. Энн чувствовала себя так, будто только что сюда переехала. Полной надежд. И нетерпения. Сердце забилось быстрее. Она сделала круг в поисках свободного места и в конце концов припарковалась с нарушением: другого выхода не было. Всеобщие гулянья продолжались. Она выключила зажигание и уже собиралась выйти, когда увидела себя в зеркальце заднего вида. Забыла помаду. Шрам в середине верхней губы был слишком заметен.
«Да будет так».
Она взяла сумочку, достала револьвер и сунула его за пояс юбки (на всякий случай). Надела темные очки и выбралась из «мустанга» — с той уверенностью, которую дает припасенное оружие. Энн прошла несколько кварталов, прежде чем нашла дом Мэта: кирпичный, ленточной застройки, как у нее, только кирпич постарее. Цвета дыни, выцветший и осыпающийся. Черные ставни, черная дверь. На первом этаже горел свет, пробивавшийся сквозь занавески. Он работал допоздна, как и она. Энн постучала, и спустя минуту зажегся наружный фонарь. Дверь распахнулась.
Увидев Мэта, Энн ахнула.
— Что стряслось?!
16
Похоже, Мэта ударили по лицу. Левую щеку рассек дюймовый порез — с неровными краями, свежий, еще красный, а под ним — здоровенный кровоподтек, почти закрывший левый глаз. Он еще не успел сменить покрытую пятнышками крови рубашку. При виде Энн его уцелевший глаз широко раскрылся. Губы недоверчиво зашевелились. Наклонившись ближе, Мэт уставился ей прямо лицо.
— Господи, вы выглядите как…
— Выгляжу. Это я и есть. Видишь?
Энн сняла темные очки. Ей не хотелось задерживаться на крыльце. Идущая по улице парочка уже поглядывала в их сторону. Вряд ли они могли рассмотреть ее толком или тем более узнать. И тем не менее…
— Пусти меня в дом, Мэт. Я все объясню внутри. Произошла ошибка. Я жива.
— Что?! Энн… Ошибка? Жива?
Мэт так и застыл на месте. Тогда Энн взяла его за руку, втолкнула в дом и закрыла дверь. В гостиной горела лампа, освещавшая голые кирпичные стены, современный черный диван и такие же кресла. Желтые юридические блокноты, ксерокопии дел и документы с логотипом «Чипстер-ком» завалили столик и похоронили под собой лэптоп. Дом Мэта был штаб-квартирой врага, но Энн не могла думать в таком ключе, что бы там ни говорила Бенни. Разглядывая ее в свете лампы, живую, Мэт вспыхнул радостной улыбкой:
— Господи! Энн, это ты! Я тебя вижу! Энн!
— Нравятся мои новые волосы? — спросила она, быстро перебирая их пальцами, но выудить комплиментов не успела: Мэт подхватил ее на руки. Он был сильный и крепкий; Энн расслабилась, по телу живительной силой разлилось облегчение. Как хорошо, когда тебя держат на руках!
— Ты не умерла!
Мэт засмеялся, ему явно стало лучше. Он крепче сжал Энн. Руки у него были такие длинные, что охватывали ее почти всю.
— Не могу поверить! Я не позволю тебе уйти! Ты — моя… Теперь ты моя!
Энн тоже его обняла и перестала сдерживаться. По щеке потекла слеза. Девушка зарылась лицом в жесткий хлопок его рубашки, пригрелась на груди… Энн не могла понять, здесь ли ее место, однако ей нужно было на кого-нибудь опереться. Она только сейчас осознала, как это для нее важно.
— Расскажи мне, что произошло. Нет, не рассказывай! Ну их всех! Я сам хочу говорить. Есть о чем. С того момента, как я услышал о твоей смерти, всякую минуту жалел, что не сказал этого раньше.
Мэт отпустил ее и, вытирая теплым большим пальцем влажную щеку Энн, посмотрел на нее сверху вниз.
— Не плачь. Это о хорошем. Я хочу сказать… Энн, я люблю тебя…
«Ого!»
Энн сразу заулыбалась, слезы высохли. Она потянулась и поцеловала его по-настоящему — так, как ей давно хотелось. Мэт ответил на поцелуй. Во всем его теле чувствовалось нетерпение. Мэт бережно опустил Энн на диван, а сам сел рядом и откинул непослушную челку с ее лба.
— Что произошло? — спросил Мэт. На его лице было написано беспокойство, что плохо сочеталось с изуродованной щекой. — Просто сумасшествие! Как ты уцелела?
— Прежде всего: ты не должен обо мне никому рассказывать. Так плохо не хранили еще ни одну тайну в мире, и все же я стараюсь не допустить, чтобы информация дошла до Кевина. Он считает меня мертвой.
— Кевин… Ты о том парне, которого ищут? О котором сообщали в новостях? Саторно? Ты поэтому покрасила волосы?
Пока Энн рассказывала, Мэт тихо слушал. Когда она закончила, он, оглушенный, какое-то время молчал, а потом заявил:
— Ты рисковала, отправляясь сюда. И как только тебя Бенни отпустила?
— Она ничего не знает: я выбралась из дома тайком. Ты уже год просишь меня о свидании… Полагаю, сейчас самое время сказать «да».
Энн не могла не видеть его раны, которая вблизи оказалась еще хуже, чем показалось ей сначала. Она была глубокой, порез наполнился свежей кровью. Возможно, требовались швы. Энн разбиралась в таких вопросах.
— Что случилось с твоим лицом?
— Я не могу об этом говорить.
— Почему не можешь?
— Это конфиденциальная информация.
— Как такое может быть? Конфиденциальная потасовка?
Мэт отмахнулся:
— Давай не будем. Почему полиция решила, что тебя…
— Конфиденциальная потасовка — это, наверное, потасовка с клиентом… — Энн минуту подумала и, догадавшись, в чем дело, подпрыгнула. — Это Билл Дитс! Он тебя ударил, да?
— Он не хотел…
— Этот придурок! Я так и знала!
В уме Энн возникли списки с Биллами Дитсами в Интернете. Нападений не было. Если не считать случившегося этим вечером. Нападение на собственного юриста! Так что не зря она на него взъелась.
— За что он тебя ударил?
— Об этом я рассказать могу. Только нам придется соблюдать определенные границы: он — мой клиент.
— Ты продолжаешь работать с ним? Было бы правильней дать ему пинка под зад!
— Так дела не делаются.
«Верно».
— А жаль… И что же случилось?
— Мы были у меня в офисе после дачи показаний. — Мэт опять замолчал. — Противно рассказывать. Этика тут ни при чем, просто это такой кретинизм… А у нас ведь все только начинается, и я хочу рассказывать о себе лишь хорошее…
«Только начинается… Отлично прозвучало!»
— Просто расскажи мне.
— Ладно. Билл кое-что брякнул, и мне это очень не понравилось… Нет, я не расскажу тебе, что именно, не начинай меня расспрашивать. — Он погрозил ей пальцем. — Я был этим очень недоволен и заявил ему об этом. Тогда он ответил, чтобы я так с ним не разговаривал, что я всего лишь его «рупор» — до чего же идиотское выражение! А потом еще и ударил. — Мэт осторожно потрогал кровоподтек. — Он не хотел поранить меня. Просто он в память о колледже носит большое кольцо. Оно-то меня и порезало. Он извинился, Бет тоже. Они предложили подвезти меня до больницы.
— Ах, какой парень, какой парень! Клиент типа «все услуги включены».
— Дитсы и вправду очень милые люди.
— Дитсы — лживые ублюдки!
— Исключено. Лжец — Гил.
Энн вздохнула.
— Мэт, вы подружились, и это мешает тебе ясно воспринимать ситуацию. С Дитсом все непросто. Я не удивлюсь, если выяснится, что он бьет свою жену. Нормальным людям несвойственны агрессивные реакции, в том числе и физическое насилие. Он врезал тебе за твои слова.
— Из этого не следует, что он бьет жену. Он любит Бет. Он сделает для нее все!
— И ты тоже. Уже делаешь. Ты — ее юрист. И его!
— А кто не хочет врезать собственному юристу? Я таких не знаю. И половина из них — сами юристы! Возможно, это как раз ты слишком сблизилась с клиентом. Тебе ведь не нравятся Дитсы.
— Они вымогают деньги у невиновного человека. Они разрушают его фирму и лишают шанса получить «Ай-пи-оу». «Чипстер» — одна из самых успешных…
— Энн… — Мэт дотронулся до ее руки. — Давай не будем больше говорить ни о Дитсах, ни о «Чипстере». Мне нравится то, чем мы занимались прежде.
— А что тебе сказал Дитс? Просто расскажи мне. Я умираю от любопытства!
— Нет! Я не буду сообщать юристу противоположной стороны ничего, что имеет отношение к моему клиенту. — Мэт посерьезнел. — У тебя развивается паранойя, и я тебя не виню, но мы не будем продолжать разговор о Дитсах. Договорились?
— Ты не можешь обвинять девушку в желании удовлетворить любопытство!
— Могу и буду. И я все еще взбешен из-за той истории со стриптизером!
— С тобой не так весело, как я думала!
Мэт обнял ее за плечи, а Энн надула губки. Она провалилась в мягкие подушки дивана и тут почувствовала у бедра что-то твердое.
«Так-так…»
— Притормози, подожди минуту.
Она немного освободилась, чтобы извлечь из-за пояса револьвер и положить его на столик — поверх небрежно исписанных листов.
— Боже милостивый! — отпрянул пораженный Мэт. — Где ты его взяла?
— У Бенни.
— Он заряжен?
— Конечно. Иначе же нельзя выстрелить.
Энн подвинулась к Мэту и дотронулась до его руки, но тот все смотрел на «пушку».
— А там есть предохранитель?
— Какой предохранитель, парниша? — прошептала она и запечатлела на уцелевшей половине его лица мягкий поцелуй.
— Предохранитель — это такая штука в пистолете. Чтобы он случайно не выстрелил.
— Я пошутила. Это же револьвер, в нем вообще нет предохранителя…
Мэт выпрямился:
— Он выстрелит?
— Сам, разумеется, нет. Ты должен взять его в руки, направить на того, кто тебе не нравится, и спустить курок.
— Ладно, тогда направь его куда-нибудь еще, или я не знаю… Я не могу расслабиться, когда он на нас нацелен.
— Прекрасно. — Энн стало жаль Мэта, и она развернула револьвер в сторону развлекательного центра. — Полагаю, теперь все в порядке, если, конечно, эта пушка не вздумает застрелить твой ди-ви-ди-плейер. А вот если ты поцелуешь меня так же, как минуту назад, я смогу забыть, какой ты у меня младенец…
— Тебе понравилось? — ухмыльнулся Мэт, подтянул ее поближе, и сохранившаяся часть его лица расправилась. — Господи, какая же ты красивая, даже страшно…
— Нет, не совсем. — Энн непроизвольно указала на шрам. — Привлекательно, а?
— Ну и что?
— Вот как? Ну и что? — Энн в замешательстве моргнула. — Я родилась уродкой. У меня шрам, и в отличие от тебя это навсегда.
— Это не шрам, а мишень, и мне кажется, что она еще недостаточно большая…
Мэт закрыл ее рот своим, потом нежно ее поцеловал, потом еще, медленно. С каждым поцелуем Энн избавлялась от своего позора, уходила прочь от себя самой, от своих страхов. Она тоже была с ним очень осторожна, не торопилась, старалась не сделать ему больно, узнавала его с каждым поцелуем…
Энн откинулась на покрытый документами диван и почувствовала на себе теплую тяжесть Мэта. Она не обратила внимания на треск ксерокопий и ни на секунду не задумалась, над каким делом он сейчас работает. Она даже не попыталась взглянуть на экран лэптопа, когда Мэт потянулся выключить лампу.
Мысль: некоторым приходится выбирать между любовью и войной — юристы делают то и другое одновременно.
* * *
Ранним воскресным утром на тротуаре никого не было, и лишь несколько грузовичков и фургонов с зажженными габаритными огнями прогремели мимо, увозя лед, столы и палатки для городских празднеств. Энн торопливо шла по улицам старого города, счастливая и окрыленная после ночи с мужчиной, который ее любил. Она пока не могла сказать, любит ли сама, хотя было очень похоже. Тут и до беды недалеко…
Энн ускорила шаг, придерживая сумку, чтобы не выпал револьвер. Ладно, она, конечно, не инструктор по технике безопасности, а еще на ней нет белья. Слишком спешила. Она рано встала и отправилась обратно к Бенни, чтобы та не обеспокоилась и не обнаружила, что ее подчиненная спала с врагом. Энн хотела прикрыть задницу. В буквальном смысле слова.
Она летела по выложенному булыжником тротуару. Воздух был таким густым, что ее бросило в пот. Жители Филадельфии всегда говорят: «Это не жара, а влажность». Энн не соглашалась.
«Да жарко здесь, жарко, тупицы!»
Она поправила съехавшие на нос темные очки и потрусила мимо двух домов, оставшихся до той улицы, где она припарковалась. Увидев знакомые, примеченные еще ночью машины, она замедлила шаги перевела дыхание. Энн тихо прошла мимо синего мини-вэна, «Мерседеса-430» и белого «фордовского» грузовика, за ним ничего не оказалось.
Энн остановилась и растерянно огляделась. Где моя тачка, чувак?[33] Красного «мустанга» не было. Некоторые из вчерашних машин тоже куда-то делись. Они все уехали? Или Энн перепутала улицу? Она сверилась с зеленой табличкой. Деланси-стрит. Все правильно. Ночью она оставила машину здесь.
Энн еще раз огляделась в поисках «мустанга». Не видать. Развернувшись, она прямо перед собой увидела красные буквы, не замеченные в ночной горячке. Там было написано: «СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА. РАБОТАЕТ ЭВАКУАТОР». Можно прочитать и по-другому:
«СЛУЧАЙНЫЙ РЕЖИМ».
17
«Балбеска!»
У Энн внутри все оборвалось. «Мустанг» забрали на штрафную стоянку! Она проклинала себя и рыжие корни своих волос! Собственную неосторожность и отсутствие трусов! Что теперь делать? Можно вернуться и попросить Мэта ее подвезти, но не хотелось показывать, какая она дура. Теперь она понимала, что тот имел в виду, говоря: «У нас ведь все только начинается, и я хочу рассказывать о себе лишь хорошее».
Ей пришла другая идея. Получше, чем парковать взятую напрокат машину там, где работает эвакуатор. Раньше или позже появится такси, а пока что она пойдет пешком. Дом Бенни где-то в часе ходьбы, на другом конце города, однако выбора не было.
Энн зашагала на запад, вдоль Деланси. На ходу она проводила инвентаризацию. «Мустанг» все равно из проката, а мобильник и поддельный «смит-и-вессон» — при ней. Что еще девушке нужно? И даже когда серое небо начало окрашиваться в голубые тона, она обоснованно считала, что находится в безопасности. Кевин все еще прячется от копов. Оставалась одна проблема: она никак не успевает к Бенни вовремя. Что делать? Энн ломала голову в поисках «как-бы-получше-соврать», но в голове было пусто, и это ее беспокоило. Секс истощил ее паранормальные способности? Тогда придется говорить правду. Признаваться не только в государственной измене, а еще и в том, что не обращала внимания на дорожные знаки — так ей не терпелось!
Энн на ходу достала мобильник и набрала домашний номер Бенни.
— Это я, — сказала она, когда их соединили.
— Мерфи, — сонно спросила Бенни. — Ты мне звонишь? Ты не в комнате, не в постели?
— Не совсем.
Повернув на север, Энн оглянулась в поисках такси. Улица была завалена мусором и оставшимися с ночи бумажными стаканчиками. В канаве валялись использованные хлопушки.
— Извини. Я рассчитывала к этому моменту быть дома. Я звоню, чтобы ты не волновалась.
— О чем я не должна волноваться? Где ты находишься? — Бенни чихнула, и Энн поежилась.
— Гезундхайт![34] Извини! Правда, извини! Я иду домой. — Энн прикусила губу. Не лучший способ отблагодарить Бенни за ее доброту. Ничего удивительного, что она всегда врет. Тяжело ей… — Ночь я провела у Мэта. Я была бы дома через час, но…
— Ты сказала — у Мэта? У Мэта Букера?! С какой стати? Вы вели мирные переговоры?
— Не совсем.
Энн вспыхнула, хотя, возможно, это все жара. Или влажность.
— Только одну ночь. Мы с ним подружились, Бенни. Я так думаю.
— С Мэтом Букером? Ты встречаешься с Мэтом Букером? Что я слышу! Сколько времени это продолжается?
— Одну ночь. Слушай, я понимаю, ты в ужасе, и все же это личное и к делу не имеет никакого отношения.
Тут она вспомнила о нанесенных Мэту увечьях и поняла, что не знает, говорить ли об этом Бенни. Предаст она Мэта, если расскажет? Предаст Бенни, если нет? А Гил? Мысль: существует немало разумных оснований для того, чтобы не спать с юристом противоположной стороны.
— У вас с Мэтом Букером личные отношения? Ты рехнулась?
— Не стоило так поступать, я понимаю…
— Он — юрист истца!
— Сплоховала…
— Господи, я все время забываю, сколько тебе лет! — закричала Бенни, но потом взяла себя в руки. — Обсудим при встрече. Есть, впрочем, и другие новости. Я сейчас смотрю из окна своей спальни. Напротив моего дома разместилась пресса в ожидании моего выхода.
— Ночью их там не было.
— Ночью они спали! В отличие от тебя. Итак: о твоем возвращении сюда нельзя и думать. Тебя или машину они узнают обязательно.
«О машине можно не беспокоиться».
— Отправляйся в офис, — жестко сказала Бенни. — Входи через черный ход. Нам нужно подготовиться к гражданской панихиде. Она сегодня в полдень. Если зайдешь — будет очень мило. Ты ведь у нас почетный гость!
— Я понимаю. Извини.
— Хорошо, увидимся в офисе. И будь благоразумной.
— Не волнуйся.
Бенни закашлялась и повесила трубку.
Энн сунула телефон в сумочку и поспешила на угол, в надежде поймать такси. Такового не обнаружилось. Она пошла дальше. Отсюда до офиса меньше часа ходьбы. Вытащив из ящика бесплатную газету, Энн принялась за работу. Это оказалась знакомая ей «Сити бит». Газета была местной. «СБЕЖАЛ ЗАКЛЮЧЕННЫЙ» гласил заголовок на первой странице, под которым напечатали увеличенную фотокарточку Кевина. Энн аж задрожала. Теперь все будут его высматривать, в том числе и простые горожане.
Она прочитала статью на ходу. Там рассказывалось о них с Кевином, а соседний столбец был посвящен миссис Браун. Энн взглянула на имя автора. Ангус Конолли. Борзописец в австралийской шляпе заполучил-таки свой материал. Она пожелала ему удачи и сунула газету в ближайшую урну.
Постепенно Энн добралась до северной части города. Она прокралась мимо орды репортеров с телекамерами и фотоаппаратами, столпившейся у офиса на Локаст-стрит. Пот лился с нее градом. Энн пулей пролетела по переулку за зданием офиса. Стараясь скрыть грудь, прошла мимо Знойного и Большого, а затем наконец взбежала наверх. Миновала пустынный холл перед лифтом и зашла в офис Бенни, который находился в глубине здания.
Дверь была открыта. Офис загромождали книги по юриспруденции, награды, темно-красные толстые папки, а сами юристы вокруг чего-то сгрудились. Вокруг чего — Энн не разглядела. Она окликнула их, и в приветствии послышалась вина. В ее сторону одновременно повернулись три головы. Мэри и Джуди тут же улыбнулись, а Бенни бросила на нее испепеляющий взгляд, означавший «ну-ты-попала», «ты-по-уши-в-дерьме» и тому подобное.
— Мне очень жаль, что я причинила тебе столько беспокойства, Бенни, — торопливо сказала Энн. Она не кривила душой. На протяжении десяти кварталов Энн размышляла над тем, какая она кретинка, и пришла к заключению, что, как ни хорош Мэт, с ним надо будет подождать. Пока. Во вторник, в суде, он будет ее противником. Мужчина — не оправдание. Энн чувствовала себя сорвавшейся алкоголичкой. Мысль: курс реабилитации от мужчин получается хуже некуда.
— Поговорим об этом в другой раз. Сейчас у нас много дел.
В костюме Бенни прослеживались траурные мотивы, отчего ее тон казался еще жестче. Черная пара, кремовая блузка, черные лодочки. Вьющиеся белокурые волосы были схвачены черной льняной лентой.
— Когда-нибудь, позже, я, возможно, приму твои извинения. Пока что это под вопросом.
Сидевшая на столе Джуди улыбалась:
— Ну как, Мерфи-Серфи, хорошо провела время?
На ней были черный хлопчатобумажный свитер с короткими рукавами и броская черная юбочка чуть ниже колена. И черные сабо.
— Джуд, прекрати! — перебила Мэри. В своем простеньком черном платье она смахивала на дружелюбную монашку. — Думаю, Мэт — горячий парень, под стать тебе, а ты после всех треволнений имеешь право на веселье. И не сомневаюсь, что ты ничего не рассказала ему о деле.
— Спасибо, — ответила Энн. Бенни так и не улыбнулась.
— Кстати, верни «пушку».
— Конечно. Извини. — Энн вытащила из сумочки револьвер.
Мэри побледнела:
— Это и вправду пистолет?
— Он заряжен? — дернулась Джуди.
— Нет, — одновременно ответили Энн и Бенни.
Энн протянула оружие:
— Я использовала только одну пулю.
— Это тебе обойдется в десять центов, — сказала Бенни, и их глаза в знак временного перемирия встретились. Бенни открыла ящик стола, положила револьвер внутрь и повернула вставленный в замок крошечный ключ. Вынула ключ и положила его в карман пиджака. — Больше никаких «пушек». И всем сохранять спокойствие.
Джуди вздрогнула.
— Я не знала, что у тебя есть оружие, Бенни.
— Теперь вам известно все. Любимое животное — золотистый ретривер, любимый спорт — гребля, любимое хобби — выигрывать проценты. Самое нелюбимое? Коты!
— Я как раз собиралась спросить, как там Мэл…
На самом деле Энн боялась спрашивать.
— Промяукал без тебя все утро. Хотела его пристрелить, да кто-то украл револьвер.
— Бенни! — Энн и остальные партнеры пришли в ужас.
— Шучу. — Бенни схватила со стола желтый блокнот. — Ну, детишки, нам всем есть чем сегодня заняться, верно? Каррир, ты отслеживаешь цветы. Список работающих на кухне при тебе?
Джуди кивнула, подглядывая в лежавший на столе тетрадный листок:
— В основном женщины, так что там все схвачено.
— Убедись, чтобы не было никого не из этого списка. Повстречайся с каждым.
— Ясно.
Бенни посмотрела на Мэри:
— Динунцио, ты отвечаешь за прессу. Это большая морока. Саторно может пройти, закрыв лицо камерой, или наложить телевизионный грим. Прессу не пускать. Вообще. Слишком рискованно.
— Правильно, — кивнула Мэри. — Как мы и договаривались, я проверяю снаружи всех журналистов и, если нахожу Саторно, звоню копам, не ставя его в известность. А на панихиду не попадет никто, кроме посетителей.
— Да. — Бенни опять сверилась со своим списком. — Мерфи, ты занимаешься материальной частью и все подготавливаешь. Прикидываешься не помнящей себя от горя кузиной из Калифорнии. Что, если появится твоя мама? Ты к этому готова?
— Этого не произойдет. Но если и случится, я не обращу на нее внимания.
— А сможешь? — Нижняя губа Бенни недоверчиво выпятилась.
— Запросто. У меня за плечами годы практики.
— Как думаешь, она тебя узнает?
— Нет. Не с моими новыми волосами. А не видела она меня с колледжа.
Джуди и Мэри переглянулись, потом Мэри улыбнулась:
— Тебя никто не узнает, не то что собственная мать — такой мы наряд приготовили.
Она повернулась к красно-бело-синему пакету, стоявшему на полу. Это в нем они рылись, когда Энн вошла.
— Что это? — спросила Энн, придвигаясь поближе. Джуди взяла ее за руку и заставила сесть обратно на стул.
— Вчера вечером мы купили тебе спецодежду для похорон. — Мэри возбужденно полезла в пакет. — Были открыты все магазины, и они объявили грандиозные распродажи — в честь Дня независимости. Глянь-ка на эти туфли! Ну разве не прелесть?
Она вытащила из пакета, словно кролика из шляпы, пару черных туфель.
«Э-э-э…»
— Ух ты! Потрясающе! — машинально соврала Энн. Привычка вернулась к ней сразу, словно умение ездить на велосипеде.
— Примерь! — восхищалась Мэри. — Очень удобные! Я все время в таких хожу! Сидят как влитые! Я прикинула, что у тебя мой размер, восьмой.
— Отлично.
Энн отродясь не носила ничего подобного, однако скинула «бланики» и влезла в новые туфли. Те оказались вообще без каблука и сделаны были словно из резины, однако сидели на ноге как Золушкина обувка. По удобству с ними не могли сравниться ни одни тапочки на свете! Она тут же радостно воскликнула — возможно, потому, что пальцы ее ног впервые за многие годы получили возможность шевелиться.
— В этих крошках мне по силам скрутить любого головореза!
Мэри радостно кивнула:
— Мы тебе и платье купили. Джуди выбрала.
— Клевое. — Сидевшая на столе Джуди положила ногу на ногу. — Тебе понравится.
Мэри достала из пакета платье, и Энн подняла глаза. Как и положено, черное и при этом никуда не годное. Наглухо закрытое, с заниженной V-образной талией и стоячим воротничком. Юбка ниже колен из шумного, вроде кринолина, материала. Модой тут и не пахло. Вот для Хэллоуина — в самый раз.
— В нем есть что-то театральное, — тактично заметила Мэри. — Однако Джуди решила, что тебе понравится. И оно закроет тебя всю — как хороший камуфляж.
Джуди гордо кивнула:
— Единственный экземпляр. Я нашла его в магазине при ателье. Надень. Посмотрим, как сидит. Это не просто платье — это искусство, которое можно носить на себе!
«Хм…»
— Искусство — это хорошо. Люблю искусство.
Энн взяла платье, надела его через голову и, покачивая бедрами, натянула поверх футболки и юбки. В талии было в самый раз, но черная юбка мела по полу и напоминала растекшееся масляное пятно.
— Надо подшить края, а так безупречно. Спасибо.
Даже Бенни улыбалась во весь рот:
— Ты еще не видела последнего, самого главного.
— Еще что-то? — Энн в страхе оглянулась, и Мэри подняла черную соломенную шляпку, поля которой казались больше любого пляжного зонтика. Она протянула ее Энн. Та надела шляпу на голову, машинально наклонила ее на один бок и повертелась вокруг своей оси, словно королева школьного балла. Бенни, Джуди и Мэри заулыбались.
— Вот это да! — Мэри захлопала в ладоши.
— Потрясающе! — воскликнула Джуди, потом ее лицо изменилось. — Ой, подожди, чуть не забыла. Ты не можешь пойти вот без этого.
Она полезла в карман. На ее ладони что-то лежало. Джуди подняла пару длинных серег с крошечными красными, черными и синими стеклянными бусинками, которые складывались в причудливые завитки и спирали. Бусинки отличались по форме. В солнечном свете они переливались, словно фейерверк.
— Какие красивые! — Энн была заинтригована: она никогда таких не видела, хотя в магазины заходила повсюду. — Где ты их раздобыла? Магазин при выставке?
— Не совсем. Я сделала их сама. Для тебя. Зернышки — из стекла. — Джуди протянула серьги с робкой улыбкой. — Добро пожаловать в Филадельфию, Энн.
Растроганная Энн вдела серьги в уши. Эти женщины были так щедры, каждая по-своему… Они пытались помочь ей. Похоже, действительно о ней заботились. Вдруг у нее так запершило в горле, что говорить не стало никакой возможности, и Энн сделала самое естественное: бросилась к подругам в объятия — в шляпке и во всем остальном.
— Как я вам благодарна! — с трудом прошептала она, кое-как обняв трех юристов сразу. — Девочки, вы — лучше всех!
Мэри ухватила ее покрепче. Следом так же поступила смеющаяся от удивления Джуди. А Бенни похлопала Энн по спине и прошептала на ухо:
— Все будет хорошо, маленькая.
Энн стало тепло. Ничего подобного она до сих пор не испытывала. Мысль: нижнее белье — необходимая вещь, но подруги важнее.
— Ну-с, дамы, представление начинается! — объявила Бенни, разрывая клинч, и три плакальщицы резво перешли к действиям. Только Энн все не могла прийти в себя.
— Бенни, а можно я расскажу, что случилось с «мустангом»? — начала она.
18
Клуб «Честнат» был одним из самых почтенных и старомодных в Филадельфии. Особняк в викторианском стиле: огромный холл с обшитыми деревом стенами, широкая деревянная лестница, а на площадке — гигантское витражное окно, изображающее переговоры Уильяма Пенна с индейцами. Адвоката с той стороны не наблюдалось.
Войдя, Энн нервно посмотрела на часы. Одиннадцать тридцать. До начала гражданской панихиды полчаса. Нескольких человек еще ждали. Количество людей ее не удивило. Их немного не потому, что праздники, а потому, что еще двадцать минут назад ее никто не любил. Энн расхаживала среди присутствующих. Умело наложенный макияж, широкополая шляпа, темные очки, опущенный взгляд… Ее не могли даже толком разглядеть, не то что узнать, а сама она успешно наблюдала за окружающими сквозь соломенные узоры.
Она заметила одну из своих клиенток (по делу о торговых договорах), милую женщину по имени Мардж Деррик, другого клиента из той же области, Черил Снайдер, и очаровательную Ло Йао, с которой она познакомилась на благотворительном мероприятии в пользу бесплатной библиотеки. Персонал «Росато и партнеры» пришел чуть ли не в полном составе. Энн хотела рассказать о том, что жива и им тоже, однако Бенни запретила. Кевина не было.
Энн подошла к выходу и выглянула наружу. На улице толпилась пресса. Собрались зеваки и гуляющие. Фотографы подняли над толпой камеры, а телеведущие стояли в стороне и что-то говорили в телекамеры. Они сошли с тротуара на проезжую часть: нескольких полицейских и барьеров было явно недостаточно.
Энн перевела взгляд на четверых мужчин из охранного предприятия, нанятых Бенни. Те были в костюмах и смешались с толпой. Парни оделись юристами, однако их выдавали выпирающие бицепсы. Энн приметила австралийскую шляпу Ангуса Конолли, видела расхаживающую среди толпы Мэри, которая проверяла удостоверения, пропуска и серьезнейшим образом вглядывалась в лица. В толпе Кевина не было. Она почувствовала на своем плече чью-то сильную руку и испуганно оглянулась. Бенни.
— Расслабься, Мерфи, — сказала та. — Дела идут замечательно. Кухня, пресса, цветы — пока все под контролем. Возможно, ты почувствуешь себя лучше, если зайдешь внутрь и посидишь там.
Энн кивнула и вдруг увидела Мэта. На нем был темный костюм со светло-голубым галстуком. Он только что вырвался из объятий прессы и теперь поднимался по лестнице. Синяк распространился на всю щеку. Ее сердце сжалось — и тут же ожесточилось. Мэт был не один! Следом за ним шли Билл и Бет Дитс, оба в черном. Энн не верила собственным глазам. Зачем Мэт их сюда притащил?
— Видела? — прошептала она Бенни, которая, конечно же, все заметила, судя по выражению ее лица: у нее сжались губы, а голубые глаза остекленели. Она взяла Энн под руку.
— Пора идти внутрь, — сказала Бенни, провожая подругу обратно в холл. — Начинаем. Я должна пообщаться с людьми.
Энн завернула в большую комнату. Мэт прошел справа от нее, не узнав. Следом шагали Дитсы. Зачем он их привел? В интересах прессы? Он должен был понимать, что это в любом случае ее огорчит. Энн не поднимала головы, держа колкости при себе. Потом вдруг она поняла, что сзади пристроился какой-то мужчина. Он смотрел прямо на нее. Гил Мартин.
Энн вздрогнула. Отодвинув мысли о Гиле на задворки сознания, она пыталась отгородиться от действительности. Сегодня ей могли дать отставку. По лицу Гила — как и положено, скорбному — Энн не могла ничего понять. На нем был темный костюм с блестящим галстуком. Гил коротко коснулся ее руки.
— Если под этой шляпой — ты, то нам надо поговорить.
«Проклятие!»
— Сейчас?
— Да. Джэми уже пошла туда. У нас есть одна минута.
Энн провела его в курительный салон — мимо лестницы и через зал со старинными деревянными телефонными кабинками. Помещение располагалось на отшибе, так что там никого не было. Она подошла к филенчатой двери и толкнула ее: в маленькой комнате оказалось пусто. Энн скользнула внутрь. Гил за ней.
— Гил, — начала Энн свою вступительную речь. — Я действительно считаю, что ты должен оставить меня…
— Стоп. — Гил сжал ее плечо. — Тебе не нужно меня убеждать. Я подумал о том, что ты сказала. Особенно о журналистах. Я полагался на тебя прежде и остаюсь верным своему курсу.
— Прекрасно! — Энн была так благодарна, что обняла его, несмотря на викторианскую шляпу и остальное. Тут дверь с треском открылась. Энн с Гилом оглянулись. В дверях стояла жена Гила, Джэми. Она была в черном костюме. От гнева она дрожала.
— Даже здесь, Гил? Ты не можешь удержать его в штанах и во время похорон? Когда я нахожусь в соседней комнате? — Хорошенькое лицо Джэми покраснело, накрашенные губы скривились. — Кто на этот раз? Нет, не надо, мне все равно! Гил, ты обещал! Мы заключили договор!
Она круто развернулась и вышла. Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась.
Энн в ужасе отпрянула от Гила, пытаясь осознать случившееся. Ей всегда казалось, что у Гила с Джэми — благополучный брак.
— О чем она, Гил? Какой договор?
— Понятия не имею, — невозмутимо ответил Гил. — Джэми вечно думает, что у меня романы. Ничего подобного, естественно, нет и в помине. Например, разве у нас с тобой роман? Нет. Она просто рехнулась.
— Хватит заливать!
Слишком многие женатые мужчины западали на нее, чтобы она теперь поверила. Ее разыграли? Мэт прав? Лжец — Гил, а не Бет?
— Бет говорит правду? Ты принуждал ее к сожительству?
— Будь добра!.. — Гил прищурил свои сине-зеленые глаза. — Я никогда никого не заставлял, у меня нет такой необходимости!
— Так у тебя есть с ней связь?
— Ладно. Ты — мой юрист и будешь держать это при себе, договорились?
— Гил, скажи мне правду! — закричала Энн. Мартин схватил ее руку. Он разозлился.
— Тсс! Не делай из мухи слона. Что из того? Да, у нас с Бет — связь, мы развлекались несколько месяцев. Только я не заставлял ее трахаться со мной под угрозой увольнения. Ей самой этого хотелось. Она ненавидит мужа. Он просто кретин, да еще и агрессивный в придачу!
«О Господи!»
Энн отступила назад. Где же правда? Эта связь возникла с обоюдного согласия? А Дитс — агрессивный кретин, верно… В голове у нее вихрем закружились мысли. Гил сохранял исключительное спокойствие.
— Основания для иска отсутствуют. Я разорвал связь, а она захотела реванша. Линия защиты остается прежней. Это ничего не меняет.
— Это меняет все! Я несколько раз спрашивала, есть ли у тебя связь с Бет, помнишь? А ты лгал мне! — Какой же она была доверчивой! Верила, потому что хотела верить. Он был ее клиентом, ее другом… — Ты говорил мне, что оскорблен вопросом! И я чувствовала себя настоящим дерьмом!
— Я не хотел, чтобы ты узнала. Стеснялся. Боялся, что расскажешь Джэми. Или по крайней мере это как-то дойдет и до нее. Однако с юридической точки зрения все остается по-прежнему. Уверяю тебя, я не заставлял ее заниматься любовью.
— О каком договоре говорила Джэми? Что у вас за договор?
— Она останется со мной на время процесса и «Ай-пи-оу». Я хочу быть чистым как младенец. Так вот, если она дождется «Ай-пи-оу», мы разводимся, а ей достается десять миллионов. Если она уходит сейчас, то получает шиш. Сама бы ты что предпочла? Если понадобится, она солжет в суде.
— Не понадобится! — Энн туго соображала. Она не знала, что Гил бывает и таким. Какая же она тупица! — Я не заставлю Джэми врать ради тебя! И ты не будешь врать! Я не хочу с тобой работать! Поищи себе другую подельницу!
— Ну-ну, перестань, не принимай так близко к сердцу…
Его голос звучал умиротворяюще, однако Энн стало противно. Гил потянулся к ней, чтобы успокоить. Она попятилась. У нее никак не укладывалось все это в голове. Только что она вела определяющее для карьеры дело, а тут… Оказывается, она защищала настоящего мерзавца. Сейчас не было времени на размышления. Вдруг Кевин уже здесь? Церемония могла начаться в любую минуту.
Энн круто развернулась. При этом у нее здорово и слегка театрально закружилась юбка. Она вышла прочь, не сказав клиенту ни слова. Как такое объяснить? Никак, ведь она теперь брюнетка. Мысль: несдержанность и цвет волос не обязательно идут рука об руку.
Энн поспешила по коридору. Пройдя мимо выхода на улицу, она вошла в зал. Большая прямоугольная комната, стены в деревянных панелях. Ряды светло-коричневых складных стульев стояли двумя группами с проходом посередине. Заняты оказались только первые три ряда. Энн села сзади, чтобы лучше видеть. Она пыталась взять себя в руки. Это же ее последний шанс поймать Кевина. Она изучала головы и плечи сидящих впереди. Кевина не было. Энн посмотрела на часы. Одиннадцать пятьдесят пять. Мероприятие должно было вот-вот начаться. Где он? В пути?
Энн оглядела комнату. Джуди и Бенни стояли впереди и тихонько разговаривали. Потом вошла Мэри и присоединилась к ним. Мэт сидел справа, вместе с Дитсами. Гил — двумя рядами подальше, со склоненной головой. Кажется, на душе у него было тяжело. Рядом с ним — детектив Раферти, при плаще и галстуке, и его непрерывно курящий напарник, чья спина тяжело вдавилась в спинку стула. Собрались вроде бы все, и тут вошли несколько отставших. Энн пыталась не думать о том, что ее мать не потрудилась прийти, любовник предал, клиент лгал сквозь тщательно отбеленные зубы, а ненормальный убийца все еще находился в бегах.
Вошел человек из цветочного магазина. Поспешившая навстречу Джуди, проверив удостоверение, махнула, чтобы он шел в переднюю часть комнаты. Парень поставил цветы к остальным. Там уже находились лилии, хризантемы и белые розы. Розы были корпоративным подарком от клиента, другие цветы — от местных юридических фирм и букет от спортзала. От друзей — ни одного, так как друзей у Энн не было, а если этой иллюстрации недостаточно… Никто из присутствующих не плакал и не выглядел озабоченным. Даже слегка.
Она тут же вспомнила о пустом доме Уиллы, о ее черно-белых рисунках. Энн не хотела продолжать жизнь в духе Уиллы — закрывшись ото всех, в одиночестве. Однако шла она именно в этом направлении. Все вокруг служило подтверждением. Энн тут же решила, что эта смерть изменит ее жизнь. Но сначала нужно остановить Кевина. Раз и навсегда.
Бенни была уже на трибуне.
— Добрый день, — начала она, поправляя черную стойку микрофона. — Я — Бенни Росато, и я искренне благодарна тем, кто пришел сюда. Сегодня мы собрались, чтобы почтить память молодой женщины, которой я восхищаюсь. Это Энн Мерфи. Я взяла ее на работу год назад. Она сразу произвела на меня впечатление умного, образованного и трудолюбивого молодого юриста. Хотя, по правде говоря, на протяжении этого года у меня не нашлось времени, чтобы узнать ее получше. Это потеря для меня — не для нее.
У Энн пересохло во рту. В офисе они обсуждали другую заготовку. Бенни претила ложь, так что она собиралась выдержать свою надгробную речь в самом общем ключе. Джуди и Мэри, которые наблюдали со стороны, обменялись взглядами, а остальные работники фирмы начали перешептываться.
— Относительно недавно, — продолжала Бенни, — мне довелось пообщаться с Энн Мерфи поближе, и я по-настоящему полюбила ее. За бесстрашие, выдержку и упорство. За изобретательность. И даже за безрассудство…
Вдруг в дальнем конце третьего ряда вскочил какой-то молодой человек.
— Джуди Каррир! Мисс Каррир! — кричал он. — Мисс Каррир! Вы! — Он указал на Джуди, стоявшую перед рядами стульев. — «Сити бит» желает знать, мисс Каррир!
Бенни удивленно приоткрыла рот, а Джуди в ужасе отпрянула в сторону. Энн ничего не понимала. Это шутка? Что там за клоун? Присутствующие повернули головы к молодому человеку, а он все кричал:
— Мисс Каррир, как вы оказались в машине Энн Мерфи на следующий день после ее смерти? Вам есть что сказать?
Говоривший вскочил со складного стула и направился прямо к Джуди, так что никто не успел понять, в чем дело. На ходу парень вытащил из бокового кармана крошечный цифровой фотоаппарат.
— «Сити бит» желает знать!
«Сити бит»? Эту газету Энн читала по дороге в офис. Та самая, где работает журналист в австралийской шляпе, Ангус Конолли. Однако этот парень — не Ангус. И что ему нужно от Джуди?
Энн встала, изумленно наблюдая, как журналист приближается к Джуди и щелкает фотоаппаратом. Детектив Раферти и его здоровенный напарник вскочили со своих стульев и бросились на репортера.
В тот же момент другой мужчина завопил с противоположного конца ряда:
— Джуди Каррир! Каррир! Ответьте на наши обвинения! Что вы делали в машине Энн Мерфи? Энн Мерфи убили вы! В «Сити бит» выйдет статья!
«Что такое?!»
Энн окаменела. Глаза Джуди широко раскрылись, она замахала руками, пытаясь удержать равновесие, и рухнула на цветы. Энн кинулась ей на помощь. Краем глаза она увидела, как Гил рванулся к выходу, а следом за ним Дитсы. Мэт и Бенни пытались добраться до второго репортера, который выкрикивал обвинения в адрес Джуди, чем-то потрясая.
— Джуди Каррир! — кричал он. — Вы убили Энн Мерфи! У нас есть доказательства! У «Сити бит» есть доказательства! Единственное в своем роде тайное расследование!
Он не прекратил кричать и тогда, когда Бенни схватила его. Подоспели Мэт и еще двое мужчин, и все же журналист не унимался:
— Признайтесь! Вас видели в ее машине! У нас есть доказательства! Вы сидели за рулем машины Мерфи на следующий день после того, как ее застрелили!
«Боже мой!»
Энн приросла к месту, в глазах потемнело. Эти дилетанты считают Джуди убийцей!
— Это сделали вы! — завывал первый репортер, пока детектив Раферти с помощником укладывали его на пол. — Вы не смеете! Мы представители прессы! Мы представители прессы! У нас есть права! Конституционные права!
Панихида превратилась в ад кромешный. Люди повскакивали со своих мест, бежали, спотыкались о стулья. Энн толкали со всех сторон, и тут ее взгляд привлекла яркая красная вспышка в дверях. Дюжина красных роз, которые нес курьер. Над цветами было видно лицо. Волосы тускло-черные, однако глаза, нос и губы нельзя было не узнать.
«Это Кевин».
— Остановите его! — вопила Энн, стараясь перекричать грохот, но в следующий момент Кевин испарился. — Остановите его! Остановите того человека! — выкрикивала она. Увы, ее голос терялся в общем реве.
— Нет! — завизжала Энн, потом развернулась и кинулась за Кевином. На этот раз она его не упустит! Нет! Она врезалась в толпу, спеша к выходу. В комнату ворвались полицейские и преградили ей путь. Она вцепилась в короткий рукав одного из них, тщетно пытаясь добиться помощи. — Я без вас не справлюсь! Идите со мной!
Но коп уже был позади нее и тянулся к закованному в наручники репортеру, которого волокли детективы. Придется самой!
— Шевелитесь! ШЕВЕЛИТЕСЬ! — кричала Энн на выбегающих из комнаты людей.
На мгновение она увидела просвет и начала проталкиваться в холл, пытаясь высмотреть Кевина поверх движущейся толпы гостей. Вдруг кто-то впереди остановился, и Энн чуть не упала. Кто-то наступил ей на подол. Шляпа и очки были сбиты прочь. Энн дико оглядывалась, бросаясь то в одну, то в другую сторону. Кевина нигде не было. Она упустила его! Опять! Энн была готова заплакать, завизжать! Из глаз брызнули слезы отчаяния…
— Эй! — крикнула она, когда ее пихнули в бок, а затем почувствовала, что падает назад. Энн вцепилась в чью-то сумочку, которую женщина тут же дернула на себя. Следующее, что Энн запомнила, — она лежит на ковре, бьет по нему рукой и ее вот-вот затопчут. Прикрыв голову, Энн попыталась откатиться в сторону. На ладони и на лицо налипли лепестки цветов. Лепестки красных роз.
Энн открыла глаза и прищурилась, глядя сквозь движущиеся ноги. Красные лепестки были рассыпаны по всему ковру. Наверняка от роз Кевина. Похоже, он выбежал вместе с ними, а потом бросил. Все впереди закрыли черные лодочки, а шпилька чуть не проткнула Энн ухо. Рядом перекатывалась лежавшая на боку пустая стеклянная ваза. Под вазой лежал необычный белый листок, ярко выделявшийся на фоне кроваво-красного ковра. Маленькая карточка. Такие кладут в цветы.
«Карточка Кевина!»
Рискуя конечностями и самой жизнью, Энн на локтях поползла вперед. Чья-то тяжелая резиновая подошва чуть не наступила ей на лицо, и все же она не отрывала взгляда от карточки. Та оказалась приколота иголкой к обезглавленной розе. Если она будет ждать, пока все разойдутся, карточку могут растоптать, как только что розы. Тут Энн получила удар под ребра и поморщилась от боли.
Вот она в трех футах от карточки, затем в двух… Квадратик бумаги лежит в пределах досягаемости. Энн протянула руку, и ей сразу же наступили на указательный палец.
— Йоу-у! — завопила она и сделала последний рывок.
19
Комната для допросов в «Раундхаусе», штаб-квартире филадельфийской полиции, была набита, словно купе в фильмах братьев Маркс,[35] вот только веселья тут не было и в помине. Детектив Раферти стоял у стены. Он снял пиджак, полосатый галстук остался распущенным после давки в «Честнате». Его напарник сидел рядом, грохоча на допотопной пишущей машинке. На ней был заметен значок фирмы, сделанный рукописным шрифтом: «Смит-Корона». Машинка возвышалась на фанерном столе у стены. Если не считать нескольких стульев, в том числе и прикрученного к полу стального «трона», в этой тесной, душной обувной коробке не было никакой мебели. Цвет обшарпанных до невозможности стен — тускло-зеленый. Пахло застоявшимся сигарным дымом. Джуди и Мэри стояли в стороне, рядом с заляпанным зеркалом, а Бенни — плечо к плечу с Энн, как юрист. Энн занимала стальной стул.
— Нет, я не мертва, — сказала она.
Это было очевидным. А может, и нет. На лбу у нее красовался синяк (как у Мэта), а ребра все еще болели после того, как ее пинали ногами тогда, на ковре. От высокохудожественного платья оторвалось две пуговицы, а подол больше не был подколот и опять стелился по полу. Зато уцелели украшенные бисером серьги, а кое-что еще более ценное было упрятано в бюстгальтер.
— Выходит, тело в морге принадлежит Уилле Хансен? — спросил детектив.
— Верно.
— И у нее нет родственников?
— Ближайших родственников.
— А как насчет вашей семьи? Вы не хотите поставить их в известность, что живы?
— Я не видела свою мать десять лет. С отцом не встречалась ни разу.
— Так-так…
Детектив Раферти поскреб подбородок, на который словно спустились пятичасовые сумерки, хотя было еще только три пополудни.
— Мы выясним это в среду, когда получим анализы. Ошибки при опознании случаются, хотя и есть методика, позволяющая предотвратить их. Все испортили праздники. — Раферти взглянул на Энн: — Вы делали вид, что мертвы?
Энн собиралась ответить, однако Бенни надавила на ее плечо.
— Я приказала ей не отвечать на этот вопрос, детектив.
— Господи Иисусе! Почему, Росато?
— Потому что я хороший юрист, — ответила она. — Мисс Мерфи сама вызвалась говорить с вами из-за Джуди Каррир, с которой вы собирались беседовать в связи с убийством. Теперь мы знаем, что мисс Мерфи жива и что Кевин Саторно застрелил Уиллу Хансен, считая ее мисс Мерфи. Кевин Саторно — по-прежнему ваш стрелок, детектив. Ищите его.
— И все же у меня есть еще несколько вопросов к мисс Мерфи, которая намеренно вводила нас в заблуждение относительно обстоятельств дела, чем препятствовала отправлению правосудия. Кстати, это относится и к вашему поведению, и к поведению всех присутствующих здесь дам.
Бенни и ухом не повела.
— В законе не совсем так, но сейчас у меня нет времени на уроки. Моя клиентка с радостью ответит на ваши вопросы, когда я позволю ей это сделать. Давайте, спрашивайте.
Детектив опять повернулся к Энн:
— Расскажите еще раз, мисс Мерфи. Для меня. Первого июля, в пятницу, вы взяли напрокат «мустанг». Поздним вечером в пятницу вас ошибочно объявили убитой. В субботу Джуди Каррир воспользовалась вашей машиной. Она заезжала на заправку, где расплатилась с помощью кредитной карты. Речь идет о втором июля.
— Да.
Энн старалась не смотреть на Джуди, которая наверняка ругала себя последними словами. Да, это случилось, когда они заправлялись. СЛУЧАЙНЫЙ РЕЖИМ, СЛУЧАЙНЫЙ РЕЖИМ, СЛУЧАЙНЫЙ РЕЖИМ!
— Мисс Каррир оставила чек оплаты, на котором обозначено второе июля.
— Да.
— Затем, в воскресенье утром, вы оставили машину в неположенном месте, и ее забрали на штрафную стоянку.
— Да.
Теперь уже Энн ругала себя последними словами.
— В машине был обнаружен контракт о взятии машины напрокат, согласно которому «мустанг» записан на вас. Также там был обнаружен чек на имя Каррир, датированный днем, следующим после вашего предполагаемого убийства. Факты ни у кого не вызывают сомнений?
— Не вызывают. Только как чек попал к этим придуркам?
— Их поставили в известность работники штрафной стоянки. Они позвонили одному из газетчиков, едва привезли машину. — Детектив сверился с тощей записной книжкой. — Владелец штрафной стоянки сообщил Ангусу Конолли, поскольку тот писал статью в «Сити бит». Он продал ему саму информацию, копию контракта и чек с бензоколонки. Кроме того, он связался с «Нэшнл инкуайрер» и «Хард копи». — Раферти глянул на Энн поверх очков в стальной оправе. — Вы располагаете какой-либо информацией, имеющей отношение ко всему этому?
— Нет.
— То есть все, что вам известно, это то, что вы живы?
— И что Кевин Саторно убьет меня, если об этом узнает.
Раферти покачал головой. Его здоровяк-напарник медленно печатал. Последняя строчка — «УБЬЕТ МЕНЯ, ЕСЛИ…» Бенни, успокаивая, опять надавила Энн на плечо.
— Мы просим дать нам еще один день, детектив. Только сутки, а затем мы все обнародуем. Общество до сих пор считает Энн мертвой. Предоставьте им возможность оставаться при своем мнении еще день. Если вы откроете эту информацию, то потеряете последний шанс поймать Саторно и подвергнете моего партнера большому риску.
— Не понимаю, что может решить один день.
Раферти все качал головой, и Энн видела в этом недобрый знак. Бенни наклонилась вперед:
— Завтра не выходной, не Четвертое июля — вот в чем разница. Основная разница. Как вы сами сказали, задержки с анализами не случилось бы, если бы не выходные. Тогда у вас будет достаточно людей. Закончатся праздники, уличное движение придет в норму, каждый окажется при деле. Подумайте над этим, детектив.
Раферти перестал качать головой. Бенни продолжала:
— Известие о том, что Энн жива, произведет эффект разорвавшейся бомбы. Особенно после неудачи на ее панихиде, где была обвинена ее коллега, что слышали все. «Хард копи», Корт-ти-ви, Си-эн-эн, интернет-агентства — все журналисты хлынут в город, если уже не хлынули. Вы и вправду полагаете, что вам по силам справиться с таким сумасшествием, командуя двумя постовыми?
— У нас их больше…
— Ненамного. И имейте в виду: наш город — место рождения нации. На нас смотрят все, детектив. Вам действительно хочется выставить Филадельфию в плохом свете именно сейчас, Четвертого июля? Как это скажется на вашем отделе? Вы желаете, чтобы всенародное внимание сосредоточилось на том факте, что отдел допустил ошибку при опознании жертвы?
Теперь Раферти слушал. Энн понимала, что Бенни валит в одну кучу все, что может оказаться к месту. Освященная временем адвокатская традиция.
— Детектив, мы признали, что Энн Мерфи просто-напросто спасала свою жизнь и скрывалась от человека, который пытался убить ее еще в Лос-Анджелесе. Вы хотите обвинить ее в препятствовании отправлению правосудия? Вы в самом деле хотите выставить эту женщину на всеобщее обозрение, перед всей страной в День независимости в Филадельфии?
— А, намекаете, что на меня наедут всякие женские организации? — застонал Раферти. — Почему все время так? Женщины то, женщины это?
— Дело не в женщинах — дело в жертве.
— Я не жертва! — выпалила Энн, а Бенни ответила:
— Заткнись.
Раферти опять закачал головой:
— Мне не нравятся угрозы, Росато.
— Как и Энн Мерфи, как и мне. Все, что я прошу, — это день. Один вшивый день. Я выдам ее вам во вторник утром, и мы вместе все расскажем прессе. Устроим конференцию, где мы будем выглядеть наилучшим образом: бережное отношение к правам жертвы. И это после поимки плохого парня.
Взгляд Раферти перебежал на его напарника, который остановился на «КОГДА ЛЮДИ УЗНАЮТ».
— Что скажешь, Здоровяк?
Энн не нуждалась в объяснениях, чтобы понять, откуда взялась такая кличка.
— До вторника больше чем один день, — сказал напарник. — Сегодня воскресенье, так что до вторника еще два дня.
Бенни не стала его бить.
— Это сразу после праздников. Утро вторника. Ясное и раннее.
Казалось, Раферти обдумывал предложение.
— Не уверен, что располагаю достаточными полномочиями.
Энн уже открыла рот, чтобы сказать «хватит заливать», но сильные пальцы Бенни вновь сдавили ее плечо.
— Тогда дайте мне переговорить с капитаном, — сказала Бенни. — Позвольте довести дело до конца.
— Не могу. Он в травмпункте, в университете Темпл. Сломал лодыжку, когда играл во софтбол.[36]
— Тогда с лейтенантом. Я побеседую с ним.
— Он на побережье, в своем доме в Лонгпорте, — уехал на все праздники.
— А инспектор?
— Он на празднике ПЭЛ,[37] устроенном для местной ребятни. Сегодня у него человек тридцать пацанов. Бег в мешках, угощение, салют и все такое.
— Выходит, сегодня работаем только вы да я, а? — Бенни пожала плечами. — Тогда мне представляется, что необходимые полномочия у вас есть, господин тренер.
— Возможно…
— Вопрос в другом. Что вы собираетесь делать с клоунами, что сидят сейчас в кутузке, с этими так называемыми «репортерами»? — нахмурилась Бенни. — Я хочу, чтобы они были оштрафованы. Из-за них мы не поймали Саторно. Они набросились на Каррир. А Мерфи из-за этих дураков чуть не затоптали.
— Точно, — поддакнула Джуди. — И все в городе теперь считают меня убийцей Энн.
— Не плачьте мне в жилетку. — Детектив замахал руками на Энн и Джуди. — Вы, девушки, сами на себя это накликали. Листовку-то вы распространили. Вы поставили СМИ на уши, сказав, что их ждет потрясающий материал. Вам следовало бы знать, что вы заставляете как настоящих репортеров, так и балбесов вроде тех ребятишек потерять голову.
Джуди не поднимала глаз, а светлая кожа Энн порозовела. К несчастью, детектив был прав. На этот раз Энн порадовалась, что ей не приходится отвечать самой. Мысль: в термине «рупор» нет ничего плохого.
— Это их не оправдывает, детектив, — сердито ответила Бенни. — Как же так — бульварная газетенка ведет расследование? Если к ним попали материалы, имеющие отношение к убийству — чеки за бензин и тому подобное, — они должны передать это вам!
— Как и вы! — фыркнул Раферти. — Вы же знали, что Мерфи жива. А нам об этом сообщили?
— Позвольте! Я не пыталась на этом заработать или прославиться. Я стремилась защитить своих работников, что совсем не одно и то же. И мы в самом деле вас тогда вызвали. Если вы не собираетесь оштрафовать тех двух идиотов, то все равно держите их от меня подальше!
У Бенни чуть пена на губах не выступила. Мамаша-гризли в роли юриста.
— Поостынь, Росато. Они же дети. Парень в шляпе сейчас рыдает, как младенец. — Высокий лоб детектива покрыли морщины. — Вопрос в другом. Что вы готовы сделать для меня, если я позволю этой девушке оставаться якобы мертвой?
— Все. Почти все.
— Это-то мне и нужно. — Раферти развернулся и показал пальцем на Энн. — Слушайте меня внимательно. Больше никаких игр в копов-любителей. Мы располагаем достаточными возможностями и опытом. У нас есть отдел, занимающийся беглыми убийцами, мы связались с федералами — они подключились к работе. Мы взаимодействуем со всеми штатами, с разными сетями. Копы — это мы, а не вы. Ясно? Так что… Чтоб это было в последний раз, барышня.
— Договорились.
«Вот только выкурила его из норы я. И не просто так, а с охапкой цветов!»
И все же Энн промолчала.
— Никакой беготни, смешных шляпок — всех этих собачьих радостей! Понятно?
Детектив придвинулся поближе, его штанина задралась и открыла закрепленную на лодыжке кобуру. «Смит-и-вессон» 38-го калибра. Настоящий, не подделка. Энн захотелось такого же «малыша», хотя она и понимала, что эти мысли сейчас неуместны.
— Да, сэр, — ответила она.
— Ради вашего же блага, мисс Мерфи. Задержание убийцы — опасное дело. Если я еще раз вас застукаю за подобным занятием, то посажу. Есть вопросы, госпожа юрист?
— Я все поняла, — ответила Энн.
Она и вправду поняла. В следующий раз ее не застукают. Детектив опасливо разглядывал Энн. Потом он посмотрел на Джуди и Мэри:
— Дамы, вы меня хорошо слышали?
— Да, сэр, — сказала Мэри.
— Мы больше не будем, — сказала Джуди.
— По рукам? — спросила Бенни, хотя уже знала ответ.
Через полчаса юристы шли сквозь строй представителей СМИ. В своих траурных одеждах они пронеслись мимо репортеров, фотоаппаратов, видеокамер и прожекторов, не слушая выкрикиваемых вопросов. Бенни сильной рукой раздвигала толпу, а другой крепко держала Энн за локоть. Джуди и Мэри шли по бокам, словно шеренга в наступлении.
Энн не поднимала головы. На ней были темные очки Джуди и канареечная бейсболка с надписью ПЭА, которую они взяли в отделении. Женщины рванулись к тротуару и поймали такси. Им удалось оторваться от кинувшегося в погоню автобуса с прессой. А по возвращении в «Росато и партнеры» все набились в кабинет Бенни. Энн так редко здесь бывала, что не могла не оглядеться вокруг — хотя с ее стороны было бы любезнее делать с остальными кофе, в котором они так сейчас нуждались.
Вокруг стола стояли мягкие стулья, обтянутые гобеленом в розово-бордовых тонах, а кресло самой Бенни было из вишневого дерева с блестящим темно-красным кожаным сиденьем. На полу лежал ковер, а беспорядка было даже больше, чем у Энн: полки ломились от книг по юриспруденции, документов, папок и свидетельств; тем же был завален и большой стол. Сертификаты и награды от федеральных и местных коллегий адвокатов и от групп по защите гражданских свобод сплошь закрывали стены. Энн не знала, доведется ли ей на протяжении карьеры получить хоть одну из этих наград. В любом случае для начала надо постараться прожить достаточно долгую жизнь. Впрочем, она поставила себе такую задачу. И припрятанный в бюстгальтере секрет ей в этом поможет. Не тот секрет, о котором все мужчины думают. Другой.
— Нужно, чтобы удача нам наконец улыбнулась, точно? — Джуди влетела в офис и протянула Энн чашку с кофе, которую та, поблагодарив, приняла от своей слегка запачканной подруги. Черная юбка и черные сабо Джуди были насквозь мокрыми от цветочной воды. В потасовке она потеряла серебряную сережку. Уцелевшая «слезка» покачивалась в ухе. Она блеснула в солнечном свете, когда Джуди села рядом с Энн.
— Пока делали кофе, мы решили, что панихида закончилась нашим полным поражением.
— Мне очень жаль, Джуди, — сказала Энн. — Я в ужасе от того, что все будут считать тебя подозреваемой в убийстве. Пусть даже всего лишь день.
Джуди отмахнулась:
— Копы сделают заявление, что ни в чем меня не подозревают.
В комнату вошли Бенни и Мэри, тоже с кофе, и сели каждая на свое место: Бенни — на уютный стул начальницы, а Мэри — рядом с Джуди.
— Этому вообще никто не поверит, — предположила Энн, а Мэри покраснела.
— Мне следовало проверять наличие карманных фотоаппаратов.
Бенни покачала головой и отпила кофе.
— Парни представились гостями, а мы и не думали обыскивать гостей. И вообще, нас не пресса интересовала, а Кевин. — Она сделала еще один быстрый глоток. — А мне следовало бы подумать о взятой напрокат машине — когда ты рассказала, что ее забрали на штрафную стоянку. Все держат документы в машине. А я об этом и не вспомнила.
— Как и я, — сказала Энн. — Слушайте, давайте не будем на этом зацикливаться. Никто не виноват. Просто такое иногда случается.
Энн собралась было растолковать им про «СЛУЧАЙНЫЙ РЕЖИМ», но потом передумала. Решат, что она не в себе. Как и в случае, если вдруг выяснится, что она помнит «Я люблю Люси» почти наизусть. Ну ладно, просто наизусть. Потом в голову Энн пришел разговор с Гилом и его признание о связи с Бет. Вот это она не могла скрыть от коллег. Все они теперь в одной команде, а между подружками секретов не бывает — Энн слышала об этом по телевизору.
— Девушки, мы должны кое-что обсудить, — начала она.
Когда Энн закончила, женщины все как одна сидели с каменными лицами.
— Мешок с дерьмом, — сказала Джуди.
— Свинья, — кинула Мэри.
— Лжец, — заметила Энн.
— Клиент, — хмыкнула Бенни.
— Уже не клиент. Я сказала ему, чтобы он искал другого юриста, — отрезала Энн.
Удивленная Бенни даже поставила на стол кружку с кофе.
— Неужто?
— А на хрена он нам?!
— Ты уволена.
«Ой!»
— Шучу. Однако тебе не следовало так поступать.
— Бенни, Гил лгал мне! На протяжении почти целого года, снова и снова. Думаешь, я не устраивала ему перекрестный допрос по поводу Бет Дитс? Я не настолько наивна!
— Тогда смирись с этим фактом. Клиентам свойственно лгать. Людям свойственно лгать. Им хочется выглядеть лучше, чем они есть на самом деле.
Хотя сиденье стула было мягким, Энн все время ерзала.
— Он изменяет жене.
— С каких пор тебе есть до этого дело? Ты ее юрист? Это дело о разводе? — Голубые глаза Бенни сверкали. — Ты очень смышленая девушка, Мерфи, так что анализируй ситуацию. Обдумывай. Он прав, когда говорит, что с точки зрения данного иска ничего не изменилось. И ты права, когда говоришь, что не собираешься привлекать его жену в качестве свидетеля. Мне не нужно, чтобы ты подстрекала кого-нибудь к лжесвидетельству.
— Нужно было послать его куда подальше!
— Нет, ты не имеешь права говорить с клиентом в таком ключе. Уверена: он понимает, что ты просто выпускала пар. А теперь ты займешься тем, что расскажешь ему, как выиграть дело, поскольку платит он именно за это. Наплюй. Ради меня. Так даже лучше.
Бенни широко улыбнулась, однако ей не удалось добиться от Энн того же.
— И что же мне делать, Бенни? Как я могу выиграть дело? Мэт совершенно прав. И он располагает фактами.
— Мэт — гений! — сказала Джуди. — Юридический гений! Льюис Брандейс — но с волосами, Эрл Уоррен — но с мускулами, Феликс Хотдогер… С хот-догером.
Бенни и Мэри рассмеялись. Энн крепилась.
— Считайте, что я ничего не говорила. Оставьте Мэта в покое, договорились?
Джуди хихикнула.
— Энн, когда мы велели тебе выбить его из собственных трусов, нам и в голову не приходило, что ты поймешь это буквально.
Энн сделала вид, что не замечает подколки.
— Бенни, что мне делать? Не с Джуди, которая безнадежна, а с Гилом!
— Вот теперь мне интересно. — Бенни снова взяла свою кружку с надписью «ЯВА ДИВА»; все в офисе знали, кому она принадлежит. — Он говорит правду.
— Придется менять законодательство! — вставила Джуди. Впрочем, Бенни общалась с молодой юристкой давно и к таким выходкам успела привыкнуть. Она спокойно продолжила:
— Ты вызовешь его в качестве свидетеля, и Гил расскажет о связи, которая имела место со взаимного согласия. Выуди из него подробности: как они сошлись, как вообще все происходило. Когда встречались, чем занимались… Выясни, посылала ли она ему какие-нибудь открытки, есть ли отметки в календаре, останавливались ли они в гостиницах. Они могли ходить в рестораны. Тебе нужны доказательства. Ты подтвердишь, что это был именно роман, — и выиграешь дело.
Энн вздрогнула.
— Звучит отвратительно.
— Так и есть, — кивнула Бенни. — Спроси у Кларенса Томаса.[38]
— И я по-прежнему верю той женщине, — сказала Джуди.
— Знаете, что в новостях самое интересное? — спросила Мэри, и все навострили уши, поскольку обычно развивать теорию юриспруденции девушка предлагала другим. Она откашлялась. — Интересно, что знает Мэт. Другими словами, лгал ли ему его клиент так же, как и клиент Энн — ей? Мэт считает эту связь имевшей место со взаимного согласия или насильно?
— Насильно, — быстро ответила Энн. Слишком быстро, поняла она, потому что остальные тут же на нее уставились. Они ждали конфиденциальной информации. Постельных бесед. Не исключено, что именно поэтому не следует делить постель с юристом противоположной стороны. — Не думаю, что Мэт взялся бы за это дело, считай он слова Бет ложью.
— Серьезно? — спросила Джуди. — Многие юристы взялись бы.
— Только не он, — сказала Энн, а остальные были слишком хорошо воспитаны, чтобы расспрашивать. Она почувствовала, что придется саму себя порасспросить. И она до сих пор недоумевала, зачем Мэт привел Дитсов на гражданскую панихиду.
— Я уверена в твоей правоте, Энн, — кивнула Мэри. — А вот почему Бет Дитс подала иск — другой вопрос.
— Если связь была разорвана, она могла взбеситься, — ответила Энн. — Месть. Во всяком случае, так думает Гил. Он это сказал.
Бенни встала и потянулась.
— Ладно, девочки. Дел у нас по горло. На данный момент наша главная задача — поместить Энн в безопасное место, пока копы не поймали Саторно. Вот что мы сделаем…
— Я мечтаю принять душ, переодеться и вернуться к работе над «Чипстером», — перебила ее Энн. Она думала о секрете в бюстгальтере, а кроме того, все еще была без трусов. Вопрос об исподнем встал ребром. — Могу я вернуться в твой дом и привести себя в порядок, Бенни?
— Нет. Я не хочу оставлять тебя без присмотра. Ты можешь воспользоваться местным душем, а одежды у нас и так полно.
«Проклятие!» Энн было необходимо провести в жизнь новый запасной вариант, и она не могла впутывать в это Бенни. После встречи с копами начальница на такое не пойдет. Ни за что.
— Пожалуйста! Та одежда, что здесь, с точки зрения моды — сущее недоразумение. Со мной ничего не случится. Мэри и Джуди составят мне компанию. Они будут моими телохранителями.
— Если хочешь, можешь воспользоваться моей квартирой, — сказала Мэри. — Я могу одолжить тебе кое-что из одежды. И у нас примерно один размер.
Джуди допила свой кофе.
— Я за ними пригляжу, — предложила она.
— Мам, так мы можем идти? — спросила Энн.
Бенни одолевали сомнения, и все-таки на этот раз Энн уже предвидела ответ. Женщины покинули офис, спустились на лифте вниз и вышли через черный ход, изнемогая в своих черных одеждах. Энн подождала, пока они втиснулись в потное нутро такси и отъехали от офиса на пять кварталов, и только тогда полезла в бюстгальтер.
Трое подруг отправились на поиски Кевина Саторно.
20
«ЦВЕТЫ ОТ ШВАРЦЕВ» — сообщала висевшая снаружи вывеска. Темноволосая продавщица была настолько замотана, что на вторжение трех одетых в черное юристов даже не отреагировала. Женщина, изогнувшись, прижимала к уху беспроводной телефон, а сама стучала по старой клавиатуре компьютеризированного кассового аппарата.
— Магазин закрыт, — сказала она, ударяя по клавише «Ввод». — Я не успела перевернуть вывеску на двери, и все же магазин закрыт. Совсем закрыт.
— У меня к вам только один-два вопроса, — ответила Мэри, прочно устраиваясь у стойки. Методом исключения девушки сошлись на том, что спрашивать будет она. Энн не могла привлекать к себе внимание, Джуди уже попала в новости, а робкая Мэри нуждалась в разговорной практике.
Продавщица в ответ только хрюкнула. Пока она принимала заказ, Энн воспользовалась возможностью и огляделась. Магазин состоял из единственной квадратной комнаты, а воздух пах цветами и слегка отдавал холодильником. Пол покрывал зеленый универсальный ковер, а по краям стояли цветы в горшках. Вдоль стен тянулись стеллажи из нержавейки с оранжевыми и золотыми маргаритками, высокими синими ирисами, белыми гладиолусами, розоватыми гвоздиками и белыми розами на высоких стеблях. Как ни красивы были цветы, Энн по коже продрал мороз.
«Здесь был Кевин».
Она перевела взгляд на прилавок с разбросанными по нему обрывками ленты, забытым папоротником и блестящим влажным пятном, которое, видимо, надышал какой-то ребенок. Рядом с кассовым аппаратом кучей лежали подарочные карточки, на многих из них были заранее напечатаны сообщения: «С любовью», «Думаю о тебе», «Скорее выздоравливай»… Энн заметила простую белую карточку, такую же, как та, что она подобрала на полу в «Честнате». Она взяла одну из стопки и повертела в руках. Стоявшая у кассы продавщица повесила трубку.
— Мы закрыты, честное слово! — повторила она. В орехово-карих глазах отражался льющийся через витрину свет. Макияж пришел в негодность. На ней были белая футболка и джинсы, а поверх — длинный халат с зеленым логотипом «Эф-ти-ди».[39] На табличке с именем яркими желто-зелеными буквами значилось: «РЭЙЧЕЛ». — Я уже подсчитала дневную выручку. И не смогу вам ничего продать.
— Я не хочу ничего покупать, — сказала Мэри. — Я ищу одного человека. Его зовут Кевин Саторно. Сегодня он купил красные розы и доставил их на гражданскую панихиду. Или он работает у вас, или просто приобрел цветы здесь и сам принес. Вы можете нам помочь? Это не займет у вас много времени.
— Его фамилия Саторно? Я могу сразу сказать, что он здесь не работает, — улыбнулась Рэйчел. — Чтобы работать здесь, нужно быть членом семьи. Если он не Шварц, то не может быть работником этого магазина.
— То есть вы знаете каждого курьера?
— Они все из нашей семьи.
— А временные?
— Вы не можете быть временным Шварцем.
Мэри улыбнулась:
— Отлично, уже легче. То есть он купил здесь розы и доставил их сам.
— Чего не знаю, того не знаю.
Снова зазвонил телефон. Рэйчел подняла трубку.
— Нет, Двадцать вторая улица! Двадцать вторая улица! Не Двадцать третья!!! — Она нажала «отбой». — Мой брат — клинический идиот. Вот в чем недостаток семейного бизнеса. В самой семье.
— Вы работали и сегодня, и вчера?
— Да. Я — Шварц, умеющий считать. Брат ненавидит математику.
— Разыскиваемый нами человек купил здесь дюжину красных роз сегодня или накануне. В них была вложена карточка вашего магазина. Вот как этот парень выглядит.
Мэри вытащила из сумочки половину красной листовки и показала ее Рэйчел. Они решили, что листовка ничуть не хуже той фотографии, которой пользовались полицейские. И кроме того, так не было видно, что Кевин в розыске, поэтому можно было избежать ненужных вопросов.
— Он белый, высокий и симпатичный. У него голубые глаза, очень светлые волосы, которые он недавно перекрасил в черные. Сюда он мог прийти как со светлыми, так и с черными волосами. Я понимаю, что толку от этой информации не очень много, но это все, в чем я могу быть уверена.
— В любом случае его лицо не кажется мне знакомым. — Рэйчел протянула листовку обратно.
— Вы не помните его?
— Исключено. Вы хоть представляете себе, сколько за последние два дня здесь перебывало людей, покупавших красные розы? Все заказывали их в честь Четвертого июля, или просто для удовольствия, или еще зачем-то. Сейчас красно-бело-синий период. Красное у меня не задерживается. — Рэйчел указала на стеллажи. — Видите ирисы? Они великолепны, но они сгниют. Что Четвертое июля, что День святого Валентина — одно и то же.
— Вижу. Вы записываете заказы в момент покупки?
— Конечно. Я заполняю бланк заказа. Даже для тех, кто зашел с улицы, — если вы об этом.
— Там есть какая-нибудь личная информация? Например, фамилия или адрес?
— Конечно. Я у всех спрашиваю имя, адрес и телефон, хотя не все готовы их сообщить. Это их законное право, однако мы все равно спрашиваем, чтобы пополнять рассылочную ведомость. — Рэйчел казалась обиженной. — Однако если народу очень много, то у меня не всегда есть возможность заполнить бланк полностью. Я лишь записываю, что куплено, и отдаю цветы. Папа от этого ужасно бесится.
Энн уже разглядывала прилавок в поисках бланков.
— Этот Саторно, — продолжала Мэри, — мог воспользоваться выдуманным именем и дать фальшивый адрес, но он купил дюжину красных роз или вчера, или сегодня утром. Вы можете как-либо выяснить, оформлялся ли на него заказ? Нам нужно найти его. Это по-настоящему важно.
— Найти его заказ? — Рэйчел убрала темную прядь с влажного лба. — Послушайте, мне очень жаль, но я должна закрыть магазин, и у меня еще куча дел, с которыми необходимо покончить до ухода. Вы представляете, сколько на это нужно времени — чтобы просмотреть все заказы на красные розы? Они даже не рассортированы, лежат в одной куче. Я займусь ими не раньше вторника.
Энн продолжала искать глазами бланки. На прилавке рядом с полкой с разноцветными лентами валялось несколько записных книжек с отрывными листами — прейскуранты. Вот они! Бланки заказов. Некоторые были нанизаны на старомодный гвоздь, большинство же находилось в беспорядке. Энн легонько толкнула Мэри, которая тоже успела обратить внимание на бумаги.
— Рэйчел, я понимаю, что ты занята, однако мы можем помочь. Если ты позволишь, мы просмотрим все бланки. Возможно, у нас получится его найти. Втроем мы это сделаем моментально и заодно все рассортируем. Тебе не придется заниматься этим во вторник. Мы управимся, пока ты будешь закрывать магазин. Твой папа придет в восторг!
— Нет. Не обижайтесь… — Рэйчел перенесла вес на другую ногу. — Рада бы, но не могу…
— От этого зависит жизнь одной женщины. Она примерно твоего возраста, и, хотя Божьей милостью…
Энн шагнула вперед.
— Моя жизнь, — сказала она и удивилась прозвучавшему в ее голосе отчаянию. — Пожалуйста, мы не задержим тебя. Клянусь!
Рэйчел посмотрела на Энн и тяжко вздохнула.
Спустя полчаса вывеска на двери была перевернута на «ЗАКРЫТО», хотя любой, заглянувший с улицы, увидел бы трех женщин в черном, которые стояли у дальнего конца прилавка напротив трех стопок с бланками. Мэри, Джуди и Энн листали датированные выходными записи, однако до сих пор не обнаружили красных роз, проданных Кевину Саторно, или человеку с инициалами «К.С.», или с другим вымышленным именем, которым он мог бы воспользоваться. По крайней мере с таким, которое Энн могла бы себе представить. У нее осталось десять бланков, и она уже чувствовала — все бесполезно. Кевин никогда не оставил бы свое настоящее имя или адрес. Ведь он в бегах и вовсе не дурак. Однако ей хотелось закончить начатое, и она старалась не терять присутствия духа. Есть ведь еще другие две стопки.
— Как дела, Мэри? — спросила она. — Нашла что-нибудь?
— Пока нет.
— Не отступать! — сказала Джуди, но Энн видела, что в ее стопке осталось штук пять. Заказа Кевина там уже не могло оказаться. Они потеряли время. И Энн не могла смириться с этим. Если они не отыщут его сейчас, то когда? Сколько еще фальшивых панихид они смогут устроить? Она вернулась к своим квитанциям. Счет-фактура № 00547, № 00548, № 00549.
Энн вздохнула. Ну, вот и финиш. Бланков больше нет. Она изо всех сил сдерживала слезы разочарования.
— Пожалуйста, скажите мне, что вы нашли его заказ, — заявила Энн громко.
Мэри прикусила губу. Ее стопка была просмотрена и перевернута обратно.
— Саторно нет. Ни одного более или менее подозрительного имени. Только пачка заказов на красные розы и красные, белые, синие гвоздики.
Джуди изучала последний бланк.
— Много роз, и ни одной ему. Большая часть заказов сделана женщинами, однако он не зашел бы так далеко, выдумывая себе имя. — Она повернулась к Энн: — Может, нам забрать все заказы на красные розы и пройти по адресам из списка вне зависимости от имени?
Энн покачала головой:
— Нет. Он оставил бы фальшивый адрес. Вошел, заплатил наличными и вышел. Как пить дать.
Из дальнего помещения тем временем выскользнула Рэйчел. Фартука на ней уже не было, а волосы зачесаны назад и схвачены лентой. Она держала большой, наполненный мусором пакет.
— Я все там сделала. Закрыла черный ход. Даже вымыла грузовички, развозящие заказы. Нашли его?
— Нет, — ответила расстроенная Энн.
— Мне очень жаль. Если бы я знала еще какой-то способ помочь вам, то с радостью…
Рэйчел выключила стоявший на прилавке компьютер, потом с треском раскрыла пакет.
— Осталось последнее дело, а потом мне и в самом деле придется идти. Родня ждет на пикник.
— Конечно, я понимаю, — сказала Энн. Она ломала голову, что они еще могут предпринять? Стоит ли идти по адресам, чтобы проверить, действительно ли он дал фальшивый адрес?
— Мой брат уже там. И родители.
Рэйчел наклонилась под прилавок, вытащила разрисованное цветами большое мусорное ведро и подняла его. Энн схватила пакет за желтый шнурок и подставила. Ей оставалось лишь плакать.
— Спасибо! — сказала Рэйчел с благодарной улыбкой. — Мой брат всегда оставляет мусор мне. Свинья.
— Спасибо за помощь.
Энн держала свою сторону пакета, в который из ведра перекочевывали серебристая обертка для цветов, зеленая папиросная бумага и обрезки растений; следом полетели мокрые бумажные полотенца и ненужный каталог. Вдруг она увидела… Простая белая карточка. На ней было написано: «Я тебя люблю». Или не написано? Белые бутоны накрыли ее лавиной. Может ей померещилось? Энн показалось, что эта карточка точно такая, как та, что Кевин принес на панихиду. Не его ли это почерк?
— Подожди! — закричала Энн. Она запустила руки в мусор и как полоумная стала месить бумагу, карточки и куски папоротника. — Ты видела? Кажется, я заметила еще одну карточку, подписанную Кевином.
Подошла Мэри:
— Такую же, как первая? Еще одну?
К пакету потянулась Джуди:
— В мусоре?
Энн рылась в пакете.
— Пожалуйста, можно мне вывалить это на пол? Пожалуйста! Рэйчел, пожалуйста! Я стольким тебе обязана — не передать!
Рэйчел криво улыбнулась:
— Иногда я ненавижу свою работу…
— Мне так неудобно! Правда неудобно! Я увидела кое-что, написанное им.
Энн взяла пакет, вывернула его содержимое на пол и потрясла, чтобы в нем ничего не осталось. Она опустилась перед кучей мусора на колени и стала перебирать. Мэри держала белую карточку, которую они принесли с собой.
— Она такая же, и там написано: «Я тебя люблю». Все.
Рэйчел взяла из рук Мэри квадратик бумаги и вгляделась в него.
— Она кажется мне знакомой. Я ее помню. Не самого парня, а именно карточки.
— Карточки? — спросила Джуди. — Что ты помнишь? Карточки? Во множественном числе?
— Карточки! — Энн чуть не плакала. Слушая вполуха, она перебирала мусор. Бутоны роз, лепестки маргариток, жвачка, окурки инвентарные ведомости…
— Там написано: «Я тебя люблю».
Потом ее взгляд упал на другую карточку, которая лежала наверху. «Я тебя люблю». Опять рука Кевина.
— Смотрите сюда! Здесь есть еще!
Она продолжала искать. «Я тебя люблю». «Я тебя люблю». «Я тебя люблю». Еще четыре карточки, и все подписаны рукой Кевина. Потом еще одна.
— Здесь их пять! Постойте, шесть!
— Боже мой! — сказала притихшая Мэри, а Джуди нагнулась к куче мусора и тоже стала всматриваться.
— Еще одна! — сказала Джуди, найдя белую карточку с «Я тебя люблю». — Не понимаю. Они все одинаковые?
— Я еще тогда подумала, что это просто дико! — воскликнула Рэйчел. — Теперь точно припоминаю! Этот тип надписывал карточку стоя у прилавка, как и все. Только он переписывал снова и снова. Сначала я нашла это милым. Он явно хотел, чтобы все было как надо. Я пошутила, но он не рассмеялся. Он лишь писал и писал. Это и есть тот парень?
— Да!
Энн разложила карточки на прилавке в ряд. Одиннадцать карточек, словно пунктирная линия. «Я тебя люблю. — Я тебя люблю. — Я тебя люблю».
— Так где же его заказ?
— Ах, его нет… Я было жутко занята. Наверное, он один из тех, кого я не записала. — Ее лицо помрачнело. — Он пришел в самый разгар. Не было никакой возможности записывать. Я старалась успевать обслуживать покупателей и никого не задерживать. Наверное, поэтому я и не запомнила его лица.
— Адреса нет?
На душе у Энн стало черным-черно. Но она не хотела, чтобы Рэйчел чувствовала себя виноватой. Кевин мог намеренно все так подстроить, чтобы его не узнали. А может, ему просто повезло.
— В любом случае он не оставил бы настоящий адрес. Ты не заметила, откуда он пришел?
— Нет. К сожалению.
Рэйчел совсем пала духом, и Энн дотронулась до ее руки:
— Все хорошо. Они приехал на машине или пришел на своих двоих, не знаешь?
— Не знаю, хотя припарковаться здесь невозможно. Он должен был прийти пешком.
— Не помнишь, как он расплатился?
— Думаю, наличными. Да, наличными… Дико писать одно и то же столько раз подряд, правда? Я к тому, что есть, конечно, люди слегка помешанные и носятся с какой-нибудь навязчивой идеей… Но чтобы так!
— У этого самая навязчивая из всех существующих идей!
Энн смогла засмеяться. Неожиданно лицо Рэйчел прояснилось.
— Постойте! Я помню, он оставил ручку! Он оставил свою ручку! Он исписал много карточек и очень обрадовался, когда у него получилось — я тогда еще обратила на него внимание и пошутила. В этот момент он и смылся! Так быстро выбежал, что оставил ручку. Это важно?
— Сомневаюсь, но давай глянем.
Энн чувствовала возбуждение и ничего не могла с собой поделать, а Рэйчел уже схватила белую подставку для ручек и карандашей.
— Я положила их сюда. И его ручку, и остальные.
Она перевернула кружку на прилавок. Рассыпались и покатились ручки, карандаши, отвертка, нож… Ручек было штук тридцать. Красные, зеленые, синие, белые… Потом Энн кое-что заметила.
— На них есть логотипы! Возможно, по ним мы узнаем, откуда они!
Энн ухватила синюю шариковую ручку и вслух прочитала написанное на ней:
— «Принадлежит лучшему в мире дедуле!»
Джуди зачитала надпись на фиолетовой:
— «Кларитин-Ди, двадцать четыре часа».
Мэри вертела черную:
— «Эйс эплайенс». Я такими пользуюсь!
Энн схватила белую, прочитала, и ее словно электрический разряд пронзил! Она подкинула ручку в воздух. Та взмыла римской свечой.
— Он наш!
21
Энн удивило открытие, что салатовый «фольксваген-жук» может доставлять почти такое же удовольствие, как и «мустанг»-кабриолет. Ладно, не совсем то же, но она была на таком подъеме — ведь они едут за Кевином! — что пыталась убедить себя в этом. Джуди сидела за рулем, Мэри — впереди, а Энн ерзала на заднем сиденье, обтянутом черной тканью. «Фольксваген» тем временем с тарахтеньем спускался с моста Бенджамина Франклина. Мысль: средство передвижения с маргаритками на передней панели не может быть крутой тачкой.
Энн вертела в пальцах белую ручку, найденную у цветочницы. Дешевая пластмассовая шариковая ручка, на которой золотыми буквами было написано: «МОТЕЛЬ „ДНЕВНОЙ“». Внизу значился адрес: Пенсокен, Нью-Джерси. Это оказалась единственная ручка из мотеля или гостиницы в кружке у Шварцев, и Энн молилась, чтобы Кевин оказался именно там. «Жук» добрался до середины моста и притормозил перед извилистой вереницей машин.
— Эх… люди все еще едут к побережью, — сказала Джуди со вздохом. Она закатала рукава блузки и выставила в окно левую руку. — Я надеялась, что все, кто собирался уехать, уже уехали.
— Проклятие! — Энн выглянула между двумя передними сиденьями и стала наблюдать за движением сквозь симпатичное лобовое стекло. — Плохо дело. Надолго это, как ты думаешь?
— Не слишком, — ответила Джуди. — Там очередь перед турникетами, однако за это направление плата не взимается, так что мы проедем.
— Времени как раз хватит, чтобы позвонить Бенни, — сказала отважная Мэри. — Я взяла с собой мобильник. Наверное…
— Нет, — ответили в унисон Джуди и Энн. Энн заметила, что привязывается к Джуди все больше и больше.
— Назад пути нет, — сказала Энн обеспокоенной Мэри. — Мы сами это устроили. Позвоним Бенни сразу, как только выясним, что Кевин остановился в «Дневном». Зачем заставлять ее волноваться? Вдруг ложная тревога? А если ручку оставил не он? Мы просто рассчитываем на то, что Кевин там — только и всего.
— Энн права, — кивнула Джуди. — К тому же Бенни ни за что не разрешит нам. А почему мы не должны? Ведь весело! Ура, мы — прогульщицы! Красота, правда?
Она указала на чистые голубые небеса и взмывающую вверх арку моста, однако Энн не могла перестать думать о Кевине. Они опять напали на след, после того как упустили его на панихиде. Она все же доберется до него. В последний раз подобралась так близко, что могла бы застрелить.
— Кевин остановился в Нью-Джерси. Разумно, а? — спросила Энн лениво. — В результате он убрался из города, и здесь ему легче затеряться при всей этой суматохе вокруг его имени.
Джуди согласилась.
— Кроме того, встает вопрос о юрисдикции филадельфийской полиции. Требуется содействие ФБР, что непросто.
Мэри закрыла уши:
— Мы не должны так говорить. Это неправильно. Мы идем против Бенни. Она нас уволит. — Затем она повернулась назад: — Мерфи, давай поговорим о твоем деле. О «Чипстере». Раз ты собираешься рассказать о той связи, тебе придется приготовить новую вступительную речь.
— Ты права.
Энн задумалась, потом полезла в сумочку, выхватила телефон и нажала кнопку с номером Гила.
— Приступаем. Всем соблюдать тишину.
— Мэри! Пускать ветры строго запрещается! — предупредила Джуди. «Фольксваген» остановился перед гигантским щитом. Там была изображена пристань для яхт рядом с шикарным отелем. Какая-то женщина управляла судном, смахивающим на океанский лайнер. Переливались блестящие буквы: «Я ЗАБЕРУ ТЕБЯ С СОБОЙ». В этот миг Энн Мерфи ответили.
— Гил, это Энн. — Она обхватила ладонью телефон, закрывая его от уличного шума.
— Энн, где ты? С тобой ничего не случилось? Я так беспокоился за тебя — после всего, что случилось в «Честнате»!
«Правильно. Поэтому ты мне и не звонил».
— Слушай, нам нужно обсудить новую линию твоей защиты. Приходи к нам в офис сегодня вечером к семи и принеси любые свидетельства твоей связи с Бет.
— Свидетельства? Например?
— Открытки, письма — все, что угодно.
Ей вдруг припомнилось «Я тебя люблю. — Я тебя люблю. — Я тебя люблю». Удивительно, какими похожими кажутся их истории.
— Карточки из цветочных магазинов. Гостиничные бланки, счета за телефон, пометки в календаре. Любая письменная информация, которая подтверждает, что ваши отношения имели место с взаимного согласия и не были «услугой за услугу» — ради сохранения рабочего места. Мы не собираемся скрывать истину. Мы собираемся ее доказать.
— О, Энн, нет! Я не хочу предавать огласке ту историю. Не сейчас.
— Это единственный путь к победе. Мы должны предвосхитить любые доводы Бет, любые подтверждения того, что вы были близки.
— У нее ничего нет! Я ей никогда не писал! Ты что, держишь меня за идиота?
«Не отвечай. Сохраняй с клиентом хорошие отношения».
— Они нашли Бонар, француженку. Она давала показания и подтвердила, что ты склонял ее к сожительству, — поэтому налицо и тенденция, и конкретные проявления. Мы постараемся отклонить ее показания, но судья сообщит о своем решении не раньше следующей недели, и он, возможно, примет этот случай к рассмотрению. Если они до нас доберутся — ты мертв. И «Чипстер» тоже.
— Но я не принуждал ее! Ни одну женщину я ни к чему не принуждал! У меня и в самом деле было кое-что с Жанин Бонар, однако…
«Прелестно, прелестно!»
— Понимаю, ты «развлекался» годами. На этом мы и выстроим нашу защиту. Глаз не радует, зато в соответствии с законом. Поговорим при встрече. Только прихвати с собой то, о чем договорились. Мне пора.
— Что мне сказать Джэми? Что я собираюсь ее перед всеми опозорить?
«Ты уже сделал это».
— Скажи ей, что она нужна мне на том процессе каждый день — пусть сидит в первом ряду. А когда я вызову ее, Джэми должна будет сказать правду. Описать ту боль, которую доставляли ей твои романы, и все же при этом сказать, что ты никого не принуждал. Благодаря твоим шашням мы выиграем дело, Гил. Все эти твои «тенденции и проявления» — просто флирт, а не домогательства.
— Бедная Джэми! Да и мне придется несладко!
— Нет. Тебе и вправду будет нелегко, однако у меня такое ощущение, что Джэми будет рада обо всем рассказать. И не исключено, что спасти тебя — со всеми твоими идиотскими сожалениями — по силам только ей. Она составит контраст с истицей, и будет лучше, если правду сообщит Джэми: понятно же, что ей неприятно во всем признаваться. Присяжные убедятся, что ты наказан, и встанут на сторону защиты.
Гил заметно погрустнел.
— Энн, мне нужно подумать.
— Поговорим вечером — после того как я увижу, что ты принес.
— Следует ли отсюда, что ты по-прежнему мой юрист?
— Увидимся вечером.
Энн захлопнула телефон. Ей было не по себе. Пока она верила Гилу, это дело нравилось ей куда больше. Теперь она знала правду. Джуди встретилась с ней глазами, посмотрев в зеркало заднего вида.
— Движение ожило, — сказала она. — Хороший знак.
— Сделай их, — ответила Энн, а Мэри выдавила осторожную улыбку.
Пятнадцатью минутами позже «фольксваген» пронесся сквозь высокие турникеты и выехал на проспект Адмирала Вильсона. Да-а… Штат Нью-Джерси повернулся к ним не лучшей своей стороной. Вдоль четырехполосной дороги тянулись стрип-бары и винные магазины. А потом их стало еще больше. Время от времени дивную картину разнообразил щит с рекламой казино или бар, решивший назвать себя «джентльмен-клубом». Джентльменами там и не пахло, Энн в этом не сомневалась. «Фольксваген» повернул влево, потом вправо, пролетел мимо склада автопокрышек, автомобильной свалки и остановки «ПАТКО» — монорельсового трамвая, на котором пригородные жители каждый день добирались до работы, — через мост, в Филадельфию. «Жук», битком набитый вспотевшими юристками, немного поплутал и добрался наконец до стоянки перед «Дневным».
Небольшой мотель отдавал дешевым шиком. Выстроили его, похоже, в годах этак шестидесятых. Над входом нависал низкий козырек, он же — навес для машин. Окно входной двери было забрано решеткой, а справа светилась неоновая надпись: «СВОБОДЫ Х М СТ».
— Не могу поверить, что мы здесь. Попался!
Джуди подъехала к мотелю и выключила зажигание.
— Тпру! — сказала она, посмотрев поверх округлого капота. — Поглядите, как тут все устроено. Мне нравится.
Энн выпрямилась и тут же поняла, что имела в виду Джуди. Мотель был сооружен в виде короткой прямой линии параллельно парковке — этаким дефисом. Он состоял из двух этажей, и галереи, на которые выходили пронумерованные комнаты, просматривались с улицы.
— Мы можем наблюдать за всеми дверьми, за каждым входом и выходом.
— Эй, гляньте на автомобильные номера! — Мэри обвела глазами парковку. — Все не из этого штата. Коннектикут. Нью-Йорк. Мэн. Виргиния. Чудеса! А ведь смотреть тут не на что, и аттракционов для туристов нет.
— Дура, это ж мотель для ходоков, — сказала Джуди со знанием дела. — Люди из других штатов приезжают сюда поразвлечься. Возможно, еще останавливаются коммивояжеры. Ну и кто-нибудь в том же роде. Местные сюда не ездят: их тут сразу застукают.
Энн оперлась о переднее сиденье.
— Наверное, поэтому Кевин и смог найти здесь комнату в праздники. Деловая активность на нуле из-за Четвертого июля. Даже ходоки сидят по домам. — Чем больше она об этом думала, тем больше уверялась в своей правоте. — К тому же, остановившись здесь, Кевин оказывается неподалеку от трамвайной линии, которая соединяет Джерси с Филадельфией. Должно быть, именно так он попадает в город и возвращается обратно. Машины-то у него наверняка нет.
— Смотрите! — воскликнула Мэри, показывая в сторону. Низенький пожилой человек, одетый не то чтобы официально, но и не так уж чтобы по-домашнему, выходил из комнаты на втором этаже. Следом за ним вышагивала женщина — много моложе его, в красных шортиках и красных туфлях на платформе.
— Это…
— Проститутка, — закончила Джуди.
Энн огорчилась, что это появился не Кевин, а Мэри ахнула:
— Проститутка? Настоящая? — Мэри не могла оторвать глаз от этой пары: они прошествовали вдоль балкона второго этажа; женщина умело покачивала бедрами. — Впервые в жизни вижу всамделишную проститутку.
Энн не терпелось добраться до Кевина.
— Так что мы будем делать? Нужно выяснить, остановился ли Кевин в этом мотеле и на месте ли он.
Мэри смотрела на вход.
— Не знаю… Может, стоит позвонить Бенни или копам? Чтобы они его взяли…
— Нет! — ответили в один голос Энн и Джуди.
Энн наклонилась вперед:
— Не волнуйся. Нам пока ничего не известно, а поэтому не надо беспокоить Бенни. И каким копам нам звонить? Джерси не подпадает под юрисдикцию филадельфийской полиции, а среди местной полиции мы никого не знаем. Я даже не представляю, с чего начать.
— Это дело ФБР, — сказала Мэри, кусая ноготь большого пальца. — Начинать нужно с них.
Джуди оглянулась:
— Мэри, как? Просто позвоним туда? Привет, ФБР?
— Наверное, да, — ответила Мэри, однако в ее голосе слышалось некоторое сомнение.
— Вряд ли он сейчас там, — сказала Энн, разглядывая мотель. Через главный вход никто не входил и не выходил. Здание казалось пустым. — Нам известно, что в полдень Кевин был в Филадельфии, на гражданской панихиде. Полагаю, он еще в городе. Наблюдает за моим домом или за офисом. Или ошивается в гей-клубе, пока не закончится суета после панихиды. Обдумывает дальнейшие действия. Человек, сбежавший из заключения, предпочитает двигаться: перемены не должны застать его врасплох.
— Страшно… — Мэри обернулась. В ее карих глазах проступил страх.
— Если его там сейчас нет, то ничего страшного. Мы в любом случае не собираемся брать его самостоятельно. Зайдем внутрь, выясним, здесь ли он остановился, а потом позвоним копам. Такова моя идея. — Решимость Энн крепла. — Видите, какой отличный замысел возник прямо у вас на глазах.
Джуди ухмыльнулась:
— Разве это замысел? Ты решаешь на ходу. Замысел — это когда заранее. Загодя.
Энн до смерти хотелось попасть внутрь.
— Ну хорошо. В общем, нам нужно выяснить, остановился ли там Кевин. В противном случае мы теряем время.
— И как нам это сделать? — спросила Джуди, развернувшись к Энн. — Он не стал бы регистрироваться под своим настоящим именем.
— Мы могли бы описать его служащему, как мы поступили в случае с Рэйчел. Возможно, тот что-нибудь да вспомнит.
Джуди мотнула головой, тряхнув серебряной сережкой.
— Служащий ничего не расскажет и не позволит заглянуть в регистрационную книгу. Он и не должен. И — уверена — не станет этого делать, работая в мотеле для тайных свиданий. Особенно при разговоре с женщиной. Ты можешь оказаться чьей-то женой.
— А если я заплачу? Могу сунуть ему двадцатку, а то и полтинник.
— Так только в кино бывает. Ты же в Нью-Джерси.
Энн заулыбалась:
— У меня есть идея получше.
— С участием ФБР?
— Напротив. Только для начала кому-то из нас придется отправиться по магазинам. Мэри, выбираем тебя. Возьми машину. До торгового комплекса «Чери-Хил» отсюда меньше десяти минут езды. Джуди и я останемся здесь, поэтому мы не пропустим Кевина, если тот вернется. Мы спрячемся в чьей-нибудь машине, если найдется открытая. — Энн осмотрелась. — Или на заправке. Если он вернется, сразу же позвоним копам.
— Что ты задумала? — спросила Мэри. — И почему мне нужно идти по магазинам? Я только что ходила!
— Так бывает каждый раз, когда девушки борются с преступностью, — ответила Энн. И сколь бы неполиткорректно это ни прозвучало, никто даже не попытался возразить.
Через час из салатового «фольксвагена» выбрались три женщины. Обутые в красные туфли на платформах, они заковыляли по усыпанному гравием асфальту парковки к «Дневному». Густо накрашенные, в красных атласных шортиках и коротеньких топах с сине-белыми звездами. Пусть думают, что они проститутки. Хотя Энн казалось, что они больше походят на каких-то гимнасток из фильма «только для взрослых». Как бы там ни было, юристки сделали еще один — и великолепный — шаг к обнаружению Кевина.
— Не понимаю, зачем одеваться всем одинаково, — ворчала Джуди. Девушка она была крепкая, с широкой костью, однако в шортиках и топике выглядела на удивление стройной. Макияж прибавил ей несколько лет, так что она казалась почти взрослой. — Не думаю, что настоящие проститутки одеваются столь однообразно, выходя на… работу. Или как там у них это называется.
— Раздобыть три одинаковых костюма проще. И к Четвертому июля подходит…
У Мэри подвернулась лодыжка, но она устояла. Наряд сделал ее миниатюрнее и подчеркнул формы, а в штанишках ее коротковатые ноги выглядели длиннее. Волосы были собраны в хвост, губы — ярко красные, накрашенные умелой рукой Энн. Макияж всем делала она. Мэри не стала сопротивляться и дала себя размалевать.
— Так даже лучше. Если вспомнить о замысле.
— Идиотский замысел, — сказала Джуди.
— Хороший замысел, — возразила Мэри.
— Замысел великолепный! — заметила Энн. — По крайней мере в шортиках не так жарко, как в черных платьях. — Она не была большой любительницей топов. А вот платформы Энн обожала. — Каблуки и завязки! Я просто без ума от таких завязок. Они смотрятся как пара «Бруно Маглис», которые я однажды видела. Только те стоили в десять раз дороже.
— Смотрите, бордюр! — закричала Мэри, словно впередсмотрящий «Титаника». Наклонный бордюр, ведущий к входу в «Дневной», лежал прямо перед ними.
— Бордюр! Вот он!
— Наклонный! — предупредила Джуди.
— Не смотрите вниз! — посоветовала Энн. — Возьмитесь за руки и идите! На счет раз, два, три!
— А-а-а! — Взявшись за руки, они вспрыгнули на тротуар, будто картонные куклы. — Получилось!
— Обожаю такие туфли! — прощебетала Энн, а Мэри хихикнула:
— Мне нравится быть высокой, даже если я не могу ходить.
Подойдя к входной двери, Джуди поморщилась и схватилась за неопрятную ручку.
— Покупать шмотки, говорить о шмотках, носить шмотки… Ловить психа в сравнении с этим — ничто!
И охромевшие «проститутки» зашли внутрь.
22
Холла в «Дневном» не оказалось, только маленькая филенчатая комната с перегораживавшей доступ к лифтам стойкой, оклеенной обоями «под дерево». Яркие журнальчики (странно смотревшиеся в краю эмишей[40]), разбросанные по металлической полке, старый компьютер, потемневший от времени, грязный телефон… И стопка бесплатных газет, отпечатанных такой черной краской, что буквы казались смазанными. Мужчине за стойкой было около восьмидесяти: очки в дешевой оправе, темные глаза и замызганная белая рубашка с короткими рукавами. Седеющая бородка скрывала плотоядную улыбку, возникшую в тот момент, когда Энн вошла в дверь и ввела за собой группу «специальных праздничных проституток».
На ходу она покачивала бедрами. Подойдя к стойке как можно ближе, Энн наклонилась, чтобы служащий как следует рассмотрел ее.
— Мне нужен один человек, — промурлыкала она. — То есть мне и моим подругам нужен один человек. Нам сказали, что он остановился здесь.
— Везунчик! — ответил, посмотрев на них украдкой, служащий.
— О! Не то слово!
Энн призывно взмахнула ресницами. На Мэта она этим особого впечатления не произвела, но он был слишком молодым, чтобы помнить ту дамочку из старых мультфильмов.
— Мы что-то вроде подарка на Четвертое июля. Нас послали его друзья по колледжу. Они написали на карточке его имя, а я, глупая, ее потеряла…
— Бедненькая!
— Поэтому мы найдем этого мальчика и вручим ему наш… подарок, только если вы нам поможете. Вы согласны? Поможете?
— Пожалуйста, помогите! — прошептала сидевшая до сих пор на скамейке запасных Мэри.
— Если вы нам не поможете, нас уволят, — надула губки Энн. — Девушке же надо на что-то жить, понимаете? Мы не можем потерять работу. Это было бы ужасно!
— Кошмар! — добавила Мэри.
Джуди наклонилась к нему:
— Тогда нам придется выучиться на юристов!
— Хе-хе-хе, — сказал служащий, и его губы опять увлажнились. — Конечно, девчонки, я помог бы вам, всем трем бы и помог! Да как же мне найти этого парня, если вы даже имени его не знаете?
— Мы немного знаем, какой он с виду. Такой молодой, с очень короткими волосами и довольно высокий. Может, футов шесть. И мускулистый. С голубыми глазами, белый. Волосы — черные или светлые. Забыла. Любит все время их перекрашивать, будто рок-звезда или там не знаю. Въехал недавно. Самое большее неделю назад. Сегодня он мог уйти.
— Ясно.
Служащий уже стучал по грязной серой клавиатуре, подключенной к древнему 286-му компьютеру. Его глаза медленно ходили из стороны в сторону, пока он читал написанное на экране. Затем грязный ноготь щелкнул по клавише ввода.
— Значит, думаете, здесь он остановился?
— Да, — кивнула Энн, а за ней остальные.
«Мы все так думаем», — означал этот кивок.
— Слушай, детка… — Старик вдруг перестал стучать по клавишам и скептически посмотрел на Энн. — Ты врешь насчет мальчика из колледжа, а?
Энн старалась не показать, что нервничает.
— Ну… А почему вы спрашиваете?
— Потому что человек, которого вы описали, похож на парня из двести сорок седьмого номера. Только он вовсе не мальчик, про которого вы рассказали. Въехал пять дней назад. Волосы у него тогда были светлые, но такие короткие, что ставлю миллион долларов: он вышел не из колледжа, а из тюрьмы.
— Правда? — Сердце у нее подпрыгнуло: конечно, это Кевин. — Возможно, это и есть тот человек, с которым мы по идее должны повеселиться. Те ребята, что нас сняли, не захотели, наверное, нам об этом рассказывать. Мне-то все равно — лишь бы он выполнял все условия… Время, все такое…
— Вот и я так думаю. — Служащий повернулся обратно к компьютеру, потом показал на экран: — Вот он. Имя Кен Резеда тебе о чем-нибудь говорит?
— Да! — ответила Энн, не в силах скрыть волнение. Кевин родился в Резеде, в Калифорнии. Она читала об этом в его деле. Кен Резеда и есть Кевин Саторно. Наверняка. — Это он… Какой же вы умный!..
— Ну уж не знаю… — улыбнулся служащий. — Бывшего зека я вижу за милю! Просто удивительно, сколько всего узнаешь, наблюдая за людьми. Много чего я тут повидал. Уже двадцать пять лет как в гостиничном деле. А ведь знаете, это место принадлежит мне…
— Я сразу поняла. Все так хорошо налажено.
— И уютно здесь, по-домашнему… — добавила Мэри.
Джуди опять склонилась к старику:
— Мужик, меняй вывеску! У тебя настоящий «Ритц»!
Сделав усилие, Энн не улыбнулась.
— Так вот… Вы не знаете, в номере ли сейчас мистер Резеда?
— Утром дежурил не я, да сейчас проверим.
Служащий оглянулся на старомодные деревянные ячейки у себя за спиной.
— Его ключа нет, — сказал он, поворачиваясь опять к ним. — Вы были правы. Наверное, с утра ушел.
— О!.. Прекрасно! Может, вы согласитесь дать нам ключи от комнаты мистера Резеды и сохранить эту маленькую тайну между нами? Так, чтобы мы могли удивить его, когда он вернется?
— Думаю, устроить это в наших силах, дорогуша, — сказал служитель, подмигнув. Он полез под стойку и достал дубликат ключей.
— И не могли бы вы позвонить туда, если он вернется, а мы еще будем там? — Энн понимала, что они рискуют, хотя сидеть в машине и просто подежурить все равно никто из девушек не согласился бы. — Нам нужен маленький сигнальчик о его появлении, чтобы мы могли… подготовиться.
— Припудрить носики, — сказала Мэри.
— А мне нужно подготовить кое-что особенное для клиента, — добавила Джуди.
— О’кей. Вот ключи, и, если он появится, я позвоню. — Старик держал ключи так, что Энн не могла до них дотянуться, и похабно ухмылялся. — Есть ли у меня шанс получить ответный подарочек от вас, девочки? Я еще парень хоть куда!
Энн рассмеялась — или попыталась это сделать:
— Я вам не пара.
Мэри не бросила ее и тоже хихикнула:
— Мы слишком дорого стоим.
— А я от скуки подаю на людей в суд…
Ужимки тут же прекратились. Протягивая Энн ключи, служащий нервно поглядывал на Джуди.
— Она слегка с прибабахом, да? — прошептал он.
— На всю голову, — заверила его Энн, и они отправились к лифтам.
Крошечная кабинка ждала их. Девушки не начинали пререканий, пока не набились внутрь и двери лифта не закрылись. Джуди откинула с накрашенного глаза не пожелавшую укладываться прядь и обиженно посмотрела на Энн.
— Ты сказала, что я с прибабахом! — сказала она.
— Я сделала все, чтобы мы могли пройти внутрь.
Энн не могла дождаться, пока они доедут, глядя на разбитый счетчик этажей: когда же там один сменится на два? Мэри нервничала все больше.
— Мы действительно пойдем туда сами? Давайте позвоним сначала Бенни и предупредим ее? Мы так договаривались.
— Успокойся, в комнате пусто, — сказала Энн. — А Бенни нас явно остановит.
— Я не в восторге от происходящего, — сказала Мэри.
Энн схватила ее за руку, и в этот момент двери лифта открылись.
— Давай, все будет в лучшем виде.
Они оказались на крытом балконе; у оштукатуренной стены, посеревшей от въевшейся грязи, стоял торговый автомат. Энн повела подруг вправо, потому что больше идти было некуда. С балкона виднелись парковка, заправка и свалка автопокрышек.
— Пошли.
— Я не с прибабахом, — пробормотала ковылявшая за ними Джуди. — Не хочу быть чокнутой проституткой. Хочу быть нормальной проституткой.
— Тогда зачем ты брякнула про суд? — ответила Энн, на ходу посмотрев на ключи. Там было напечатано «247». Они находились рядом с 240-й. Кевин был совсем близко. Во всяком случае, его комната. Их платформы шаркали по выложенному плиткой полу. Под ногами скрипела грязь. Они протопали мимо 240-й, 241-й и 242-й. Джуди все дулась.
— Не знаю. У меня ноги болят.
— Извини, если я тебя обидела. Правда, извини.
Энн не могла суетиться вокруг Джуди, когда комната Кевина была так близко. У нее вдруг свело живот. Замыкала шествие Мэри.
— Джуд, ты ему понравилась больше всех. Я уверена. Он так на тебя посмотрел!..
— Ты думаешь? Он сказал, что я с прибабахом!
— Уж ты мне поверь, — сказала Мэри. — Мужчинам нравятся девчонки с прибабахом. Сумасшедшие девчонки с прибабахом. Поэтому-то у меня и нет парня. Во мне слишком много католического.
Джуди подняла бровь. Энн молча подошла к двери. Скважина замка находилась прямо в дверной рукоятке. Энн аккуратно вставила ключ, и ее сердце бешено заколотилось. Хотя Кевина по идее здесь не было, она открывала медленно. Вдруг ей стало противно: она входила в его комнату, его мир, его мысли… Когда дверь широко открылась, позади нее возникла Джуди. Мэри шла следом. Увиденное их изумило.
Комната была маленькая. Сразу направо — ванная. Всю мебель закрывали бумаги. Там были вырезки из газет, заголовки, рукописные пометы, карточки, аккуратные стопки фотографий. Казалось, в комнате выпал снег, белым покрывалом легший на продавленную двуспальную кровать у стены, на убогий стол, на маленький телевизор с металлической подставкой. На тонком истрепанном коричневом ковре были разбросаны ножи, скотч и обрезки газет.
Энн сразу показалось, что она уже видела эту комнату. Потом поняла: так оно и есть. Ей вспомнились фотографии спальни в квартире Кевина в Лос-Анджелесе, которые она рассматривала в суде. Портреты, вырезки, снимки Энн лежали повсюду; здесь же она увидела карту города, где были обведены ее дом, офис, места, где она ела, магазины, в которых она делала покупки. Энн казалось, что перед ней очередное вещественное доказательство. И она словно остолбенела.
«История повторяется».
Мэри закрыла за ними дверь и поспешила к окну, чтобы немного раздвинуть просвечивающие шторы.
— Я буду стоять здесь и смотреть — на случай если он вернется.
Джуди следом за Энн подошла к кровати.
— Что это такое? Юридические документы? — спросила она, взяв одну из бумаг в руки. — Точно. Это наша последняя сводка по «Чипстеру». — Она удивленно ее пролистала и в восхищении положила на место. — Здесь все бумаги по «Чипстеру»! Копии начального иска, ответа, даже ходатайства. Досье полностью! Дело не хуже нашего, да еще все публикации!
Заставив ноги шевелиться, Энн перешла к столу. Аккуратные вырезки все с тем же процессом «Чипстера» были разбросаны по пластиковой поверхности. «В ЗАЛЕ СУДА ПОЯВИЛСЯ ОБНАЖЕННЫЙ МУЖЧИНА», — гласил один заголовок. Энн отшатнулась. Перебрав статьи, она обнаружила, что Кевин, похоже, просматривал все газеты. У него не было пропущено ни одного упоминания о «Росато и партнерах», собрана информация об отдельных юристах, даже о Дитсах. Энн взяла одну запись в руки. Она была найдена в Сети и распечатана на цветном принтере. Как это Кевину удалось? Отодвинув вырезки в сторону, Энн обнаружила погребенный под ними лэптоп с подключенным принтером «Хьюлетт-Паккард».
— Привет! Занесите в протокол, дамы: хранение краденого.
Джуди прошла вдоль кровати и подняла одну из газет.
— Глянь-ка. Это карта города с отмеченными улицами. — Включив дешевую лампу у кровати, она изучила план. — Дом Энн, офис, суд. Удивительно, но факт.
Энн стало зябко.
— Я не хочу проходить через это вновь…
Она говорила от всего сердца и тем не менее как-то невпопад.
Джуди подняла глаза, и карта в ее руках сложилась по сгибам.
— Думаю, на этот раз речь идет не о тебе, — сказала она, и ее накрашенное лицо стало серьезным. — Здесь также обведен дом Бет Дитс на Пауэлтон-Виллидж, а рядом с кружком на Пятнадцатой улице надпись: «Здесь Бет обедает».
— Ты о чем?
Энн прошла к кровати. Джуди держала фото Дитсов, выходящих из здания суда после ходатайства.
— Здесь много фотографий Бет. Даже с сайта для поиска одноклассников. Возможно, он ввел ее в поисковую систему, представившись ложным именем.
— Я знаю этот сайт, — сказала Энн, просматривая фотографии. — Ты права. Снимков Бет Дитс здесь не меньше, чем моих, хотя он искал на том сайте и мое имя тоже.
Джуди уже собиралась положить фотографию обратно на постель, но остановилась на полпути:
— О Господи, посмотри сюда!
Она взяла другую фотографию Бет Дитс и показала ее подругам. Там лицо Бет было обведено красным сердечком. Энн окаменела. Она только теперь вспомнила.
— С моими фотографиями он делал то же самое.
Джуди развернулась:
— Энн, что происходит? Теперь, когда ты мертва, он влюбился в Бет? Похоже, парень переключается или что-то в этом роде.
— Эротоманам свойственно переносить страсть на кого-то еще. — Энн почувствовала дрожь где-то внизу позвоночника, которая поднималась все выше. — Если Кевин считает, что убил меня, то он мог постараться про все забыть. И возможно, теперь он решил преследовать Бет Дитс.
— То есть он влюбился в нее.
Энн кивнула:
— Да, только природа синдрома де Клерамбо другая. Все наоборот, помните? Кевин — эротоман, и он уверен, что Бет Дитс в него влюблена.
— Она же замужем, — сказала озадаченная Джуди, и Энн постаралась объяснить необъяснимое:
— Не важно. У него мания. Реальность не в силах разрушить иллюзии — только запретительный приказ. И нам известно, что брак Дитсов — не самый прочный на свете. Возможно, Кевину об этом известно. Перед тем как пригласить меня на свидание, он долго за мной наблюдал. Кстати, я узнала об этом только в суде. Он преследовал меня месяцами, а я и понятия не имела.
— Такое может происходить, даже если они ни разу не встречались? — спросила Джуди. — Я имею в виду, что Бет Дитс наверняка не знакома с Саторно.
— Без разницы. Так было и с эротоманами, преследовавшими Мадонну, и Мартину Хиггинс, и Мэг Райан. Мужчина, убивший ту телеактрису, Ребекку Шеффер, тоже так думал. У него был синдром де Клерамбо.
— Просто жуть, — сказала Мэри. Подойдя, она похлопала Энн по плечу, хотя Мерфи и не поняла — успокаивает ее подруга или сама ищет утешения.
Энн осматривала комнату и представляла, что у Бет Дитс впереди, так ясно, будто обладала даром ясновидения. Сначала будут приходить письма по электронной почте, потом — свидания, розы, записки, карточки, телефонные звонки, подарки, неожиданный стук в дверь — в любое время дня и ночи. А закончится все может наведенным на нее дулом пистолета. Энн изо всех сил старалась не расплакаться.
— Раз Кевин Саторно на свободе, жизнь Бет Дитс в опасности. Вопрос в том, что нам стоит предпринять.
— Сообщим в полицию, — ответила Джуди. — Это ясно.
— И еще расскажем самой Бет Дитс, — добавила Мэри. — Это тоже понятно.
Энн, как постовой, подняла ладонь:
— Вношу поправку. Мы убедимся, что Бет поставлена копами в известность, и я также расскажу обо всем Мэту. Только пусть я по-прежнему буду считаться мертвой, вплоть до вторника. Не стоит бесить Кевина сейчас — и ради меня, и ради Бет.
— Согласна, — сказала Джуди, а Мэри покачала головой:
— Чудеса. Мы собираемся сохранить жизнь Бет Дитс, которая преследует по суду нашего клиента. Граница между добром и злом сдвигается.
— Да, с этим не соскучишься, — ответила Энн, хотя она-то знала, что дело в «СЛУЧАЙНОМ РЕЖИМЕ» — как на том тренажере для бега трусцой. — Как бы я ни радовалась своему освобождению, не пожелаю пережить такое даже злейшему врагу.
Джуди улыбнулась:
— Знаешь, кто ты после этого?
— Дура? — предположила Энн.
— Шлюха с золотым сердцем, — ответила Мэри, и все рассмеялись.
Через несколько минут юристы закрыли дверь комнаты Кевина, проковыляли, волоча ноги, вдоль галереи и опять набились в лифт. Мэри открыла мобильник, как и было договорено, и набрала номер офиса.
— Бенни, угадай, что случилось! — сказала она. — Мы нашли жилище Кевина. Он в мотеле «Дневной», в Пенсокене. Живет под именем Кена Резеды.
Кабинка была такой крошечной, что Энн смогла расслышать вопли начальницы:
— ОТКУДА ВАМ ЭТО ИЗВЕСТНО? ВЕДЬ ПО УГОВОРУ ВЫ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ЗАБОТИТЬСЯ О МЕРФИ! ГДЕ ОНА?
Мэри пошатнулась:
— Мы все вместе, и это целая история. Мы позвонили тебе сразу, как только убедились, что это он. Нам кажется, что теперь Кевин начал преследовать Бет Дитс. Ты позвонишь копам или лучше нам самим?..
Двери лифта раскрылись на первом этаже, а Бенни орала:
— ГДЕ ТЫ НАХОДИШЬСЯ, ДИНУНЦИО? ПОПРОБУЙ ТОЛЬКО СКАЗАТЬ МНЕ, ЧТО ТЫ В ДЖЕРСИ!
— Я? Где я? — Мэри шла как раз мимо стойки портье. — Э-э-э… В автомойке?
И Джуди разразилась звуками автомойки:
— Пшшшшшшш! Пшшшшшшшш! Шшшшшшшш!
Автомойка? Энн не верила собственным ушам. Это была самая неуклюжая ложь из всех, что она слышала! Самая неуклюжая ложь за всю историю ассоциации адвокатов! Ей было почти стыдно даже находиться рядом. Эти девушки срочно нуждались в ее инструктаже, но сейчас не время для уроков лжи. Она на ходу протянула ключи удивленному служащему.
— Спасибо за помощь, — выдохнула Энн, не выходя из своей роли.
— Почему вы уходите? Резеда еще не вернулся.
— Он больной на всю голову, — ответила Энн и, покачивая бедрами, пошла вслед за остальными к двери. Надо бы попросить не рассказывать о них Кевину… Хотя того все равно арестуют, как только он появится.
Наконец-то он попался!
23
Дорога в сторону города была почти пустой, и «жук» с тремя счастливыми «шлюхами» прямо-таки взлетел на крутой склон моста Бенджамина Франклина. С реки дул ветер, развевая волосы пассажирок, и на вершине моста Энн чувствовала себя чуть ли не на седьмом небе.
У них получилось! Они нашли Кевина. Его арестуют, будут судить и засадят уже надолго. Ночной кошмар наконец-то остался для нее в прошлом. Как и для Бет Дитс, которая еще не в курсе, что у нее проблемы. А Уилле достанется их скорбь; и она будет отомщена. Завтра — понедельник, Четвертое июля. Салют, бутылки с кетчупом, которые могут издавать такие неприличные звуки. А еще у нее новый роман. «Настоящий», как принято говорить в Филадельфии. Она тихо улыбнулась и пожалела лишь об одном.
— Хотелось бы увидеть, как его арестуют.
Волосы Мэри трепал ветер.
— И мне. Но Бенни не хотела, чтобы мы оставались, все время торопила. Там небезопасно. Она с другой линии позвонила копам, и они уже в пути. А нам придется вернуться в офис, чтобы ты встретилась с Гилом. Мы и так опаздываем.
Энн перегнулась через переднее сиденье.
— Интересно, как они будут его брать. Наверное, устроят засаду рядом с мотелем, чтобы он, вернувшись, не заметил.
— Точно.
Джуди нажала на акселератор. Машина достигла самой верхней точки моста, откуда открывался вид на весь город. Горизонт подернулся дымкой. Готовились к празднованию Четвертого июля, остроконечные башни «Либерти-плейс» обводили красные, белые и синие неоновые полосы, а макушки «Мелонсентер» купались в красных огнях. На филадельфийском берегу запускали шальной фейерверк. Взлетела комета, а за ней тянулся блестящий хвост. Энн никак не могла успокоиться.
— Джуди, скажи мне, что они его поймают!
— Они его поймают, — ответила Джуди. — Он умный, но не настолько. Будет задействована полиция и Филадельфии, и Джерси. Даже федералы поучаствуют. Если они этого не сделают, ими займется Бенни Росато.
Энн почти согласилась.
— И все же может случиться миллиард вещей. Хотелось бы остаться… Я чувствовала бы себя лучше. Такой, знаете, завершающий штрих.
Посмотревшая в заднее зеркальце Джуди встретилась с ней взглядом. Затем они перебрались на крайнюю полосу, чтобы ехать в город.
— Когда его схватят, это попадет во все новости. Бенни обещала позвонить нам на мобильник, как только Кевин окажется под замком.
Мэри обернулась:
— Ты будешь наконец-то свободна, Энн. Действительно свободна.
— Уау-у! — завопила Джуди, и Энн улыбнулась:
— Наверное, вы правы. Просто в это так трудно поверить…
Она вдыхала свежий воздух с реки. Джуди шарила по полу машины, не выпуская руль, так что «жук» покинул полосу и приближался к краю моста. Обеспокоенная Энн вцепилась в сиденье — чтобы не упасть.
— Джуди, что ты делаешь?!
— Дамы, не пропустите! — пропела та. Она перестала рыться и вытянула руку в окно, держа красные платформы за ремешки. Они кувыркались на ветру. Машина неслась к городу. — И я свободна!
— Джуди, не делай этого! — закричала Энн.
— Стой! Нет! — вопила Мэри, но было слишком поздно.
— Прощайте, жестокие туфли! — завопила Джуди и подбросила их в воздух. Туфли разлетелись в разные стороны, словно от ракеты отделилась первая ступень, и устремились ввысь; потом, вспомнив, что они всего-навсего туфли, описали прощальную дугу через поручень моста имени Бенджамина Франклина и, пролетев двести футов, упали в реку Делавэр.
— Ты убила их! — сказала Энн, но Джуди только радостно загоготала.
Мэри высунулась в окно:
— Зачем ты так, Джуди! Это были очень хорошие туфли!
— Ну их в задницу! — орала Джуди. — Единственное, о чем я сожалею, что не видела, как они пошли ко дну. Как и у Энн, у меня нет ничего, ничего.
Энн вдруг заметила, что смеется, на душе у нее стало легче.
— А уж мойка какая была! — сказала она и тоже принялась издавать автомоечные звуки: — Пшшшшшшшш! Пшшшшшшшшш! Шшшшшшш!
К ней присоединилась Джуди, и за две минуты они заплевали всю переднюю панель «фольксвагена».
Мэри не удержалась и улыбнулась.
— Ничему-то вы не учитесь… — сказала она, однако ее слова потонули в общем шуме, когда они скатились с моста и въехали в переливающуюся огнями Филадельфию.
— Энн! — воскликнул Гил, входя в комнату для совещаний у «Росато и партнеров». Он разглядывал Энн сверху вниз: изучил каждую звезду на ее топе, потом его взгляд задержался на шортиках и платформах. — Да чтоб мне!.. Какая ж ты… А туфли — так просто…
— Будь добр! — сказала Энн. Лицо ее горело и было под стать шортикам. Они так опаздывали на встречу, что она не успела переодеться. Мысль: отправляясь на встречу с клиентом, склонным к супружеским изменам, не одевайся как потаскуха.
Гил, усевшись наконец на стул перед ней, все ухмылялся:
— Никак не привыкну! Женщина, посмотри на себя! Ты такая красивая — обалдеть! Всегда была такой!
— Хорошо. Спасибо.
Она выложила перед собой блокнот, чтобы придать обстановке хоть какую-то официальность, и тут заметила, что Гил (он был в пиджаке и при галстуке) держит в руках картонный конверт.
— Ты принес доказательства? Отлично! Могу я на них взглянуть?
— Они у меня в штанах!
Гил засмеялся, хотя Энн к нему не присоединилась. Он тронулся? Почему он так с ней разговаривает? Прежде подобного не случалось. Ей не нравилось, как он ей улыбался, и тут Энн почувствовала легкий запах алкоголя.
— Ты был на пикнике или что-то вроде этого?
— Или вроде этого. Вечеринка. — Гил будто забыл о конверте, лежавшем на столе между ними. — Должен сказать тебе, Энн, что работать с тобой было замечательно! И ты тоже замечательная!
— Спасибо.
— Ты потрясающий юрист! Ты такая… — он застыл, подбирая нужное слово — отважная. Жесткая. Пробивная. Для столь красивой женщины… — Его глаза сверкнули. — Очень красивой. Я всегда так считал, с тех пор как мы вместе учились.
— Великолепно.
Энн позволила Гилу лепетать и дальше, а сама потянулась за конвертом и пододвинула его к себе. У нее не было лишнего времени, она теряла терпение, беспокоилась. Им все еще не сообщили об аресте Кевина. Бенни с остальными сидели у телефона. Она подняла конверт:
— Можно открыть?
— Конечно! — махнул Гил рукой. — Знаешь, мы с ребятами… Помнишь ребят из общаги, которые играли в покер?
— Конечно. Играли в покер.
Энн понятия не имела, о чем он там бормочет. Она расстегнула медную застежку и залезла внутрь.
— Мы все от тебя просто балдели! У меня была твоя фотография. Я всегда считал тебя самой клевой женщиной из всех, что встречал за свою жизнь!
Энн шарила в конверте, но никаких бумаг там не было — только что-то тонкое и твердое.
— Я понимал, что не пара тебе. Компьютерный псих… Ученая степень… Я был хоть и умный, но не твоего полета. Ладно, теперь все по-другому… Я кое в чем добился успеха, а? — Гил поднял сжатый кулак. — Миром правят психи!
Энн слушала вполуха: в конверте не оказалось ничего, кроме компакт-диска. Она вытащила его наружу и подняла. По серебристой поверхности растекались радужные полосы. Она повертела диск в поисках метки. Музыка это или что?
— Я был бы просто счастлив, приди ты работать ко мне, Энн. Я предлагаю тебе большую работу, большую-пребольшую — стать главным консультантом «Чипстера». Для начала — триста штук плюс акции. Когда мы добьемся «Ай-пи-оу», ты будешь стоить миллионы.
— Что это? — Энн держала в руке диск.
Гил криво ухмыльнулся:
— Сначала ты мне ответь. Когда ты думаешь приступить? «Чипстер» разрастется у нас вверх и вширь!
— Ты выпил…
— Привлечен и уличен! — Гил поднял ладонь. — Так хочешь стать главным юрисконсультом? А я буду твоим дружком.
Энн стало плохо.
— Гил, сосредоточься на минутку. — Она запустила диск через стол, словно летающую тарелку. — Я пытаюсь выиграть твое дело — вопреки твоим настойчивым усилиям все испортить. Сначала ты лжешь мне об отношениях с Бет Дитс, потом приносишь какой-то диск, хотя я спрашивала о доказательствах.
— Тебе не придется выигрывать мое дело, Энн. Я уже сам его выиграл. Диск — это и есть доказательство, любовь моя.
Энн пропустила «любовь» мимо ушей. Гил лишь ставил себя в неловкое положение. Впрочем, это всего-навсего выпитое виски…
— Как диск может быть доказательством любовной связи?
— Не может, но это доказательство, все в порядке. Подтверждение.
— Подтверждение чего?
— Правонарушения. Кражи. Корпоративного шпионажа. — Гил с трудом взял диск в руки и посмотрел сквозь центральное отверстие, подмигнув сине-зеленым глазом. — Бу-у-ух!
— Гил, чем ты занимаешься?
— Энн, ты недооцениваешь меня. — Он положил диск и вдруг посерьезнел. — Говоришь, я все порчу. А на самом деле такого со мной не бывает. Я путаю следы. Планирую каждый свой шаг. Приходится, чтобы быть успешным в интернет-бизнесе. Ты же знаешь. Конкуренция — это убийца. Работаешь на переднем крае и не имеешь права подставляться под пули.
— Так что на диске?
— Ладно, ладно. Давай обратимся к прошлому нашей корпорации. Я основал «Чипстер» с несколькими хорошими людьми — извини, с хорошенькими. И один из них — Билл Дитс.
Энн помнила: только вчера она читала об этом в распечатке.
— Дитс пришел немного позже из другой фирмы, называвшейся «Энвиронстар». Он знал свое дело и работал изо всех сил, просиживал на службе сутками. У него были хорошие идеи… для такого придурка. А главное, Дитс — отличный программист.
— Так-так.
— «Чипстер» начал развиваться, и мы выпустили продукт, наше собственное сетевое приложение. Код частично принадлежал ему. Однако спустя год Дитс признался мне, что основной код был украден из «Энвиронстар». — Гил поднял диск. — Вот похищенный им код.
— «Энвиронстар» обращался в суд?
— Нет, они сами сперли код, чтобы начать свое дело. Все крадут программное обеспечение. Отчасти так происходит потому, что работа над ним никогда не прекращается. Одинаковый комплекс программ проходит сквозь триста компьютерных версий, а люди иногда меняют место работы. Но главное не в этом. Речь ведь обо мне, не о Дитсе. Будь умной девочкой и скажи, что я сделал дальше.
Энн минуту подумала. На прошлой неделе ее ответ был бы другим, однако теперь она смотрела на Гила свежим взглядом. И научилась рассчитывать будущие действия.
— Ты ничего не делал. Просто воспользовался чужим кодом, усовершенствовал его и сделал на этом состояние. Помалкивал о его происхождении и развивал свою компанию.
— Да! Господи, она еще и умна к тому же! Какова! — Гил лег на стол. — Мне нравятся женщины с мозгами! Я не такой, как другие.
«Не такой. Хуже».
— Почему ты не давал Дитсу акции?
— Потому что он пришел позже и фактически не был основателем. Да я и не должен был его оставлять.
Энн начала понимать.
— Нет, потому что ты узнал о краже кода. И у тебя кое-что на него было. Если бы он ушел, ты бы это обнародовал.
— Мне нравится, когда ты говоришь гадости. Ты ведь любишь говорить гадости, Энн? Я часто об этом задумываюсь — поздно ночью.
Гил потянулся дальше. Она встала и зашла за свой стул, от всей души сожалея, что наполовину голая.
— Гил, какое отношение к делу «Чипстера» имеет этот диск?
— Он развалит его. До сих пор у меня диска не было, но я наконец-то заплатил нужному программисту. Теперь у меня есть все необходимые основания. Пока, Бет. Здравствуй, «Ай-пи-оу». — Гил облизнул губы. — Я позвонил Дитсу сразу после нашего сегодняшнего разговора. Посоветовал передать жене, чтобы та отозвала собак — иначе я обо всем расскажу. В том числе и об этом диске.
Он засмеялся, а Энн боролась с желанием убежать, опасаясь, что через пару минут произойдет попытка изнасилования.
— Если ты сделаешь это, обвинение падет и на тебя — возможно, даже уголовное.
— Он не примет мой вызов: слишком напуган. Это я могу позволить себе самую горячую юристку в городе! А у него в штанах давным-давно не кудахчет.
Энн пропустила сказанное мимо ушей.
— Так как же это поможет отвести иск?
— Бет не знает, что он украл код. Они встретились после прихода Дитса в «Чипстер».
— Откуда тебе известно, что не знает? Может, он ей рассказывал.
— Нет. Она никогда не подала бы на меня в суд, если бы знала, что дело слишком опасно. И Бет упомянула бы об этом во время нашего маленького романа. Нет, она ни о чем таком не рассказывала. Теперь-то он обо всем ей разболтает, и она поймет, что подавать на меня в суд из мести было глупо.
Энн моргнула.
— Гил, тогда ты не сможешь выиграть. Она просто откажется от борьбы. Отзовет иск.
— Нет, нет и нет! — Гил погрозил пальцем, поднимаясь со стула. — Я хочу не так. Не об этом просил я моего старого друга Дитса. Я желаю, чтобы слушания шли своим чередом. А затем у истицы возникнет внезапный провал в памяти. Судебная амнезия, как только Бет вызовут для дачи показаний. И тогда ты дашь ей пинка под ее дурацкую задницу, добьешься от присяжных нужного мне решения и восстановишь мое доброе имя — чтобы я хорошо выглядел в глазах правления. Мы должны не уладить дело. Именно выиграть.
— Ты предполагаешь, она похоронит собственный иск? Как тот боец, который нарочно проигрывает бой?
— Именно. Хорошо говоришь. Господи, как я рад, что ты жива! Будь моим главным юристом и ходи в аккуратном маленьком топике. А туфли…
— Не буду!
— Хорошо, ты победила. Не надо топа. Ха!
— Гил, прекрати. Не смешно. — Энн помотала головой. — Нет, я не буду вести фальсифицированное дело. Не буду играть роль или притворяться. Не буду!
— Тебе придется. Ты не можешь отказаться так поздно.
Гил перешел к другому стулу, потом к следующему, поближе к Энн.
— Детка, мы вместе летим в этой ракете, и она стремится все выше, выше, выше…
— Откуда тебе известно, что Бет сделает это? — спросила Энн, чувствуя укол страха. Гил обходил стол и подбирался все ближе.
— Наверняка сказать не могу, да только она сделает это. Билл заплатит штраф. Все махинации — его идея. А эта штука с дырой…
Вдруг Гид бросился через стулья, неловко протягивая руки к звездам на топе Энн.
— Хватит, убирайся! — закричала она, уворачиваясь от его объятий; Энн обежала вокруг стола и устремилась к двери. — Убирайся!
Но Гил будто не слышал.
— А этот мальчик, Дитс, у него нашлись слова и для тебя! Он сказал: «Как здорово, что эта потаскушка наконец-то мертва!»
— Я не хочу этого слышать! — закричала Энн. В голове у нее промелькнула мысль — наверное, из-за этого Дитс с Мэтом и поцапались. Мэт огреб из-за нее.
— Сейчас же убирайся!
Гил споткнулся и ухватился за спинку стула.
— Дитс сказал так своему юристу. И они даже подрались. Дитс сказал, что пристрелил бы тебя сам — за то, что ты сделала его женушке! И ты встаешь на сторону этого человека. Против меня!
— Убирайся! Я просто-напросто завизжу, и сюда сбегутся подруги.
— Не стреляйте!
Гил поднял руки, и тут дверь широко раскрылась. На пороге стояла разъяренная Бенни, и Энн понадеялась, что разозлила ее не она.
— Убирайтесь из моей юридической фирмы, вы, мистер Мартин, — приказала она сквозь зубы.
Доставив Гила в лифт, проводив его по переулку и усадив в такси, женщины теперь сидели в холле перед лифтами и приходили в себя. Энн тем временем рассказала подругам про диск и обо всем, что сообщил Гил. Они слушали, развалившись кто на мягком темно-синем кресле, а кто — на двухместном диванчике. Джуди переоделась в привычный костюм, а Мэри осталась в прежнем наряде, только босиком. На фоне восточного ковра ее «платформы» смотрелись несколько неприлично.
— Интересная ситуация. Очень интересная, — сказала Бенни, выслушав отчет. Она была в шортах и сидела, положив одну мускулистую ногу на другую. — Кстати, ты уволена.
Энн надеялась, что та опять шутит.
— Слышно что-нибудь о Кевине? Арестовали его наконец?
— Раферти сказал, что они все еще сидят в «Дневном». Остается только ждать. Копы схватят его, как только он вернется. Раферти сразу перезвонит.
Энн все это не нравилось. Гил рехнулся, а Кевина нет как нет.
— А что с Бет Дитс? Копы ей рассказали?
— Раферти сказал, что расскажет попозже. А точно все будет известно, когда он перезвонит.
Вздохнув, Энн плюхнулась на стул по другую сторону блестящего стеклянного столика.
— Что мне теперь делать? Как я буду защищать «Чипстер»? И буду ли я вообще его защищать? Этот человек — свинья.
— Мешок с дерьмом, — сказала Джуди.
— Лжец, — бросила Мэри.
— Клиент, — отрезала Бенни, и Энн взглянула на нее.
— Бенни, мы это уже проходили. Помнишь тот разговор?
— Полагаю, он не прекратится до тех пор, пока ты не уяснишь, Мерфи. Твоя обязанность как юриста — представлять интересы своего клиента во всей полноте, прилагая все возможные усилия. Не лгать и не делать ложных выводов. Ты должна быть его адвокатом.
— Но он лапал меня!
На Бенни это не произвело никакого впечатления.
— Если ты не в силах выполнить моральный долг перед клиентом, то я возьму дело «Чипстера» себе. Гил Мартин — до сих пор и прежде всего — клиент моей юридической фирмы.
— Его свели с ума твои серьги, Энн, — добавила Джуди.
Бенни приказала жестом всем замолчать.
— Мерфи, так ты будешь его защищать или передашь дело мне?
Энн ужасно не понравился вопрос. Безвыигрышная ситуация.
— Оставлю ублюдка…
— Тогда действуй, и действуй как следует. Мы не знаем, пойдет ли Бет Дитс на такую аферу или нет. Может и не пойти.
Энн кивнула:
— Брак у них ужасный, так что ее может не волновать мнение мужа. Иск — ее шанс отплатить Гилу за разрыв, и она не захочет от него отказаться.
— Если только Дитс ее не заставит, — печально сказала Джуди. — Они способен избить ее. Нам известно, что он порой ведет себя агрессивно.
— Мне не хотелось бы стать причиной чьих-то побоев, — серьезно сказала Мэри. — Особенно в случае с Бет. Проблем у нее и так хватает — с тем же Кевином.
Бенни нахмурилась:
— Ты тут ни при чем. Ответственность лежит на нем. И на ней. Бет Дитс не вызывает у меня сочувствия, потому что она не уходит от агрессивного мужчины. Дитс вымогает деньги у моего клиента, и, каким бы ничтожеством тот ни был, я на его стороне. Я дала клятву, и он мне за это платит.
Энн фыркнула:
— Не ты ли только что вышвырнула его из офиса?
— Не путай. Он клеился к одному из моих партнеров. При мне такого быть просто не должно. И не отвлекайся от главного — от процесса.
Энн задумалась.
— То есть нам и в самом деле неизвестно, как она станет действовать?
— Верно, — ответила Бенни. — Ты должна быть готовой ко всему, что бы они ни предприняли. Как любому хорошему юристу, тебе придется соображать на ходу. И ты можешь. Ты делала это последние два дня, и очень хорошо. Впрочем, ты допустила один маленький промах.
Упредив Бенни, Энн сказала:
— Мэт.
Все взгляды тут же устремились на Энн. Три пары умных глаз, в разной степени накрашенных. Взгляд Мэри был исполнен сочувствия; в глазах Джуди сквозило веселье. Но голубоглазая прямота Бенни заставила Энн поежиться.
— Надеюсь, этим вечером ты с ним не встречаешься, — сказала она.
«О нет!»
Нужно наконец сделать выбор. Мэт оставил на ее мобильнике два сообщения с просьбой остаться у него. Она ответила на одно из них, попросив его рассказать Бет о Кевине. По правде говоря, ей хотелось заползти в его постель, спрятаться под его длинными руками и почувствовать себя в безопасности. Могла ли она признаться хотя бы в одном из этих чувств перед остальными? Это их вообще касается? Неожиданно она обзавелась и подругами, и любовником. Мысль: как только у тебя появляется личная жизнь, жить становится тяжело.
— Я не встречаюсь с ним этим вечером, — ответила Энн. «И правильно делаю. Или, наоборот, не делаю». — Я обучаема. Молода, но обучаема.
Бенни осталась довольна.
— Наилучшее решение из возможных. Еще немножко — и ты бы вылетела из адвокатуры. Учишься, девочка.
Энн поклонилась.
— Тогда где мне провести эту ночь? Я же не могу остаться у тебя, Бенни. Мне придется забрать оттуда Мэла — пока твой нос не взорвался. Наверное, стоит поискать гостиницу.
— Там небезопасно. — Вновь воодушевленная Мэри поднялась со стула. — Я знаю одно потрясающее место, где тебя можно спрятать и ты будешь в целости и сохранности! Наша явочная квартира!
Бенни тоже обрадовалась:
— Великолепная идея! Почему я об этом не подумала?
Джуди вскочила на ноги и захлопала в ладоши:
— Лучше не придумаешь!
Энн была озадачена.
— Куда мы поедем? Что еще за явочная квартира?
— Увидишь, — сказала Мэри. — Только нужно переодеться. А то убьют.
«И это называется безопасность?» — подумала Энн, но тут подошла Мэри и взяла ее за руку.
24
Энн и Мэри добрались до этого приземистого дома уже в темноте. Дом находился на юге Филадельфии, в выстроенном из красного кирпича «муравейнике». Они открыли дверь-сетку, на которой висела потемневшая от времени металлическая буква «Д» (вся в завитках). Вита и Мариано Динунцио бросились к ним, обнимая, целуя, клокоча и воркуя, будто пара старых голубей. Энн едва успела поставить коробку из-под бумаги с находящимся в ней Мэлом у потертого дивана. На подоконнике торчала пожелтевшая пластмассовая фигурка святой Марии, смотревшая на улицу сквозь перекрестье двух крошечных флагов: американского и итальянского.
— Заходите, девочки! Заходите! — приговаривал отец Мэри. Он схватил дочь, прижал ее к себе, словно Папа-Медведь,[41] и раскачивался с ней взад-вперед. — Ах, как я люблю свою крошку!
Коротенький, лысый, лет семидесяти с хвостиком, в белой футболке, темных широких шортах с черным ремнем, который был вроде и ни к чему — разве только в пару к черным же шлепанцам. Отец обнимал Мэри и радостно улыбался; его карие глаза за бифокальными очками в стальной оправе казались растопленным шоколадом.
— Наша детка пришла домой! Наша девочка! Вита, посмотри, вот наша детка — она дома!
Однако крошечная мамаша прижимала к себе Энн и трепала ее по щеке своей сухой ладонью, от которой исходил легкий запах лука.
— Так это ты — Анна? Che bellissima! Какая красивая девушка! Куда красивей собственной фотографии!
Миссис Динунцио было примерно столько же, сколько мужу, но в отличие от него ее английский «благоухал» итальянским акцентом.
— Мадонна миа, Мэтти! У нее лицо ангела! Посмотри! Лицо ангела!
— Ой! Ах! Спасибо…
У Энн тут же поднялось настроение, сил стало хоть отбавляй, и она улыбалась не переставая. Ей даже новое имя понравилось. Здорово познакомиться с людьми, закатывающими вечеринку лишь потому, что ты появилась в дверях! Давно ей не было так хорошо — лет эдак двадцать восемь. Мысль: хочу быть итальянкой.
— Такая красавица, прямо грех! Господи, прости!
Сильные очки увеличивали небольшие карие глаза миссис Динунцио. Седые редеющие волосы были зачесаны назад, уложены в затейливую прическу и закрыты розовой сеткой. Нити сетки висели сзади. На Динунцио был цветастый халат и длинный, такой же цветастый, фартук. Однако Энн не собиралась играть в копа-кутюрье. Она была слишком занята объятиями. Вдыхала приятный, немного странный запах: смесь лака для волос и базилика. Миссис Динунцио перестала трепать ее по щеке и отступила назад, любуясь.
— Ну прям как из кино! Будто актриса в фильме или по телевизору! Посмотри, Мэтти, она…
— Красавица, согласен! — признался мистер Динунцио, не отпуская Мэри. Двое Динунцио говорили, не слушая друг друга, и никто не сердился. — Принцесса, вот она кто! Мы о ней позаботимся. Мы о них обеих позаботимся.
— В моем доме никто не будет обижен! — сказала миссис Динунцио, уставившись на Энн заблестевшими глазами. Мэри рассказала родителям о положении, в каком оказалась Энн, и миссис Динунцио просто плакала. На какую-то долю секунды в увеличенных оптикой глазах пожилой женщины мелькнуло что-то еще — и исчезло. — Боже упаси! Ты останешься у нас, и все будет хорошо!
Дрожа от сочувствия, придавшего сил ее небольшому телу, она крепко сжала Энн.
— Спасибо, — опять сказала Энн, и это прозвучало по-идиотски, однако Динунцио будто не слышала. Ее глаза мгновенно потемнели, лоб под сеткой прорезали морщины: пожилая женщина пришла в бешенство.
— Ты тоже работаешь у Бендетты Росато! Это ведьма, она нехорошая! — Миссис Динунцио погрозила узловатым пальцем. По дороге Мэри рассказала Энн, что у ее матери артрит, которым ее наградили годы шитья абажуров в подвале этого дома, в котором она выросла. Отец Мэри укладывал плитку. И оба ненавидели Бенни. — Сколько от нее бед! Оружие! Сумасшедшие! Бендетта Росато, все она! Она не заботится о Мэри! Или о тебе! Она не…
— Мама! Пожалуйста, не начинай! — Мэри выскользнула из отцовских объятий и обхватила мать рукой. — Не будем злиться на Бенни, ладно? Как я уже сказала по телефону, Энн может лечь у меня в комнате, на кровати Анджи…
— Да ладно, ладно… Разберемся. — Миссис Динунцио опять потрепала Энн по щеке, и ее гнев неожиданно прошел — словно гроза летом. — Постель готова. Чистые полотенца, чистые простыни, белье — все тебя ждет. Сначала поедим, а потом в постель. Добро пожаловать, Анна!
— Спасибо. — «Уже в четвертый раз? А что еще говорить таким замечательным людям?» — Мэри вам рассказывала? У меня еще кот…
— Отлично, кот! Люблю котов!
Миссис Динунцио разглядывала, что у Энн за спиной, а мистер Динунцио уже с шарканьем подошел к коробке и открыл верхние створки. Мэл высунул голову и издал обиженное «мяу». Все рассмеялись. Миссис Динунцио хлопнула в ладоши, потом в восхищении их сжала:
— Мадонна миа! Какой прелестный кот!
— Очаровательный котик!
Мистер Динунцио вынул Мэла из коробки. Задние лапы кота неловко висели, пока мужчина не взял их и не прижал Мэла к груди.
— Вита, посмотри, какой милый кот!
Мэл мяукал, работая под Кота Обожаемого. Мистер Динунцио широко ухмылялся, показывая аккуратный зубной протез:
— Видишь, Вита? Мы ему нравимся.
— Милый кот, ему здесь нравится! — улыбалась миссис Динунцио; ее голова совсем чуть-чуть тряслась. — Добро пожаловать, Аннин Кот!
Мистер Динунцио поцеловал Мэла в поросшую гладкой шерстью голову и взглянул на Энн:
— Как его зовут?
Энн ответила, и Динунцио нахмурился, наморщив при этом чуть не полголовы. На минуту ей показалось, что он не расслышал. Мэри рассказывала Энн, что теперь отец пользуется слуховым аппаратом, который приютился в его закрытых волосами ушах.
— Мэл? — переспросил он. — Разве это подходящее имя для котика, Анна? Никогда не слыхал, чтобы котов называли человеческими именами, вроде Джо. Или Джека.
Он не осуждал — в его тоне слышалось замешательство, которое теперь разделяла и Энн.
— Не я его так назвала. Я взяла его с этим именем из приюта. — Энн улыбнулась. — Имя немного дурацкое, теперь и мне так кажется.
— Не против, если мы будем называть его «Аннин Кот»?
Энн рассмеялась. Их с Мэлом вдруг переименовали.
— Дело ваше.
— Пошли, Вита. Дадим Анниному Коту немного молока. — Мистер Динунцио вышел из гостиной с Мэлом на руках.
— Проходите, девочки. Анна, проходите и поешьте чего-нибудь. Мэри, ты ела?
— Нет еще. Накормите нас. Мы уж пять минут здесь стоим. — Мэри потащила маму прочь из комнаты. — Мама, в чем дело? Ты меня разлюбила?
— Отстань! — ответила та, мягко усмехнувшись. Она повернулась и схватила Энн за руку. Они прошли сквозь затемненную гостиную и оказались в маленькой, залитой светом кухне, где было жарко от кипящего кофе и дымящегося томатного соуса. Миссис Динунцио направилась прямиком к плите и стала размешивать соус растрескавшейся деревянной ложкой. Энн подошла поближе.
— Вам помочь, миссис Динунцио? — спросила она, вдохнув аромат. Великолепие готовящихся томатов с чесноком заставило ее осознать, насколько она голодна. Энн не могла припомнить, когда она ела в последний раз, и она никогда не готовила так дома. Томатный соус был густо-красный, с угадывающимися под поверхностью фрикадельками; он кипел, а деревянная ложка вновь и вновь бережно его помешивала. Энн пыталась на глаз определить рецепт, который был явно впитан хозяйкой с молоком матери.
— Садись, Анна, садись!
Миссис Динунцио замахала на нее покрытой дымящимся соусом ложкой, а Мэри схватила подругу за руку.
— О помощи и думать забудь, Энн! Она стукнет тебя первой попавшейся под руку поварешкой. Мама блюдет свою территорию. Это ее кухня. Правильно, пап?
— Правильно, куколка. Как только доделаю это дело, тоже сяду к вам.
Мистер Динунцио прошел к обклеенному фотографиями холодильнику за пакетом молока. Он налил его в блюдце и поставил перед Мэлом на покрытый старым линолеумом пол. Кот начал лакать.
— Кошки. Жена только их и доверяет мне. Всех остальных кормит сама. Иди садись, Анна.
Энн, чуть было не сказав в пятьдесят пятый раз спасибо, сподобилась на «сдаюсь». Они с Мэри уселись за стол, пластиковый, с золотыми вкраплениями. Над ним висела на золоченой цепи тяжелая люстра из стекла янтарного цвета. Комнату окружали белые, заново обклеенные шкафчики, на стенах висели выцветшие фото нескольких пап римских, Фрэнка Синатры и раскрашенная фотография Джона Ф. Кеннеди. К стене на кнопках был прикреплен церковный календарь с огромным изображением Христа. Его каштановые волосы вились на небесно-голубом фоне, взор был устремлен к небу. Мысль: уверовать — не новые туфли купить.
— Анна! Мария! Кофе готов.
Миссис Динунцио положила покрытую соусом ложку на блюдце и прикрутила газ под кастрюлей. Сняла с другой конфорки помятый кофейник из нержавейки и перенесла его на стол. Она налила дымящийся кофе сначала Энн, потом Мэри, потом сидевшему наискосок отцу.
— Спасибо, миссис Динунцио. Восхитительно!
Энн вдохнула поднимающийся над оббитыми краями аромат и попыталась вспомнить, видела ли она когда-нибудь кофе, который готовили на плите. Это как огонь, добытый при помощи трущихся одна о другую палочек. Динунцио пили кофе без всего, черным, но Энн добавила сливок и сахара и пригубила получившуюся смесь. Она была чертовски горячей и куда лучше кофе «Старбакс».
— О-о… До чего же вкусно! — сказала изумленная Энн.
— Grazie! Пей!
Миссис Динунцио пошла опять к плите, поставила кофейник, вернулась и опустилась на свое место у стола. До кофе она не дотронулась. Ее карие глаза потемнели от беспокойства.
— Так как же, Анна, ищут полицейские этого человека? Он хочет тебе навредить?
Мэри посмотрела на Энн. Ее взгляд словно говорил: «Оставь это мне».
— Да, мама, хотя скоро это уладится. Не надо всех будоражить, — сказала она.
Однако миссис Динунцио не обратила на слова дочери никакого внимания и смотрела на Энн так пристально, что та не могла списать этот взгляд на обычное итальянское любопытство.
— Я вижу беду. Ты попала в беду, Анна. В большую беду. — Миссис Динунцио наклонилась и взяла руку Энн в свою. — Твоя беда. Ты мне о ней расскажешь. Я тебе помогу.
— О чем я вам расскажу? — спросила Энн, которая не совсем поняла, что к чему, но все равно была тронута. Она не помнила, когда о ней так заботились. Казалось, миссис Динунцио только и ждала ее, чтобы помочь. Да только Динунцио никак не могла выручить из беды, в которой оказалась Энн. Разве что у нее есть базука. — Тот человек, Кевин Саторно, — вот моя беда. Полиция его схватит. Они позвонят сегодня вечером, как только его арестуют.
— Нет-нет-нет. — Миссис Динунцио хмыкнула, словно Энн не так ее поняла. — Не он. Беда не в нем.
— Мам… — перебила ее Мэри. — Тебе не обязательно узнавать все. Ты только расстроишься. Мы сами…
— Тсс, Мария! — Миссис Динунцио погрозила дочери пальцем, и последние признаки улыбки испарились. — Ты в беде. Да, Анна. Поэтому у тебя болит голова. Поэтому у тебя болит сердце. Да. Я это вижу. Я это знаю.
Энн не знала, что ответить, и все же голова у нее и вправду болела ужасно. А позже ей показалось, что и с сердцем у нее что-то не так.
— Ах… — Мэри театрально опустила лицо и закрыла его ладонями. — Мам, не позорь меня перед другими детьми! Я стараюсь тут всем понравиться.
— Мэри, кое во что ты не должна вмешиваться. — Мистер Динунцио вдруг встал и забрал свою чашку с кофе. — Если твоя мама говорит Анне, что та в беде, значит, девушка в беде. А теперь пошли отсюда. Это касается только Анны и твоей мамы. Твоя мама — она знает! И поможет Анне.
«Мне нужна помощь?»
Энн слегка забеспокоилась. Настроение в кухне тут же переменилось. Миссис Динунцио стала очень серьезной. Мистер Динунцио, прихватив кофе, выбежал прочь; Мэри тоже вскочила на ноги. Даже Мэл перестал лакать молоко, превратившись в Кота Беспокоящегося, и присел над своим блюдцем. Энн повернулась к Мэри:
— Мэри, что случилось?
— Моя мама обладает сверхъестественными способностями. Она — экстрасенс и видит человека насквозь. Мама полагает, что тебе нужна ее помощь и что она может тебя выручить. Так что просто смирись. Позволь ей сделать то, что она хочет сделать.
— А что она хочет сделать?
— Увидишь. Итальянские штучки. Пустяки в общем. И за пределами этого дома никому о них не рассказывай. — Мэри потрепала ее по плечу. — Мы все дали клятву молчания — за исключением Марии Бартиморо, в итальянское происхождение которой я не верю. Итальянской девушке не по силам разобраться в тонкостях фондового рынка. Это противоречит нашей природе. Мы сделаны из другого теста.
«Что?»
Энн, заинтригованная, рассмеялась. Она взглянула на миссис Динунцио, которая сжала ее руку, словно доктор, собирающийся сообщить плохие новости.
— Миссис Динунцио, что…
— Анна, тебя сглазили. Кто-то тебя ненавидит. Желает зла! У тебя есть Малоккио!
— Какое еще «ккио»? — переспросила Энн.
— Малоккио! Дурной глаз!
Мэри, следом за отцом выходившая из кухни, остановилась:
— Да, Энн, да. Она вполне серьезна, и это происходит на юге Филадельфии, земле заговоров и заклятий. Но ты не бойся. Моя мама знает, как снять порчу. Заговоры перешли к ней от собственной матери в канун Рождества. Та тоже была экстрасенсом. Просто смирись и — пожалуйста! — не говори ей, что привидений не бывает. У нее есть деревянная ложка, и она обязательно ею воспользуется.
— Меня сглазили? — недоверчиво спросила Энн. «Меня не сглазили. Меня преследуют». — Миссис Динунцио…
— Не беспокойся, я сниму порчу, — сказала миссис Динунцио, сжав ладонь Энн; пожатие было на удивление сильным: чувствовалась рука скорее онколога, нежели терапевта. — Тебе станет лучше, Анна. Я сделаю это для тебя. Прямо сейчас.
«Они, что ли, все с приветом?»
— Миссис Динунцио, вы очень добры, но с этим человеком вы ничего сделать не сможете.
Мысль: может, лучше остаться ирландкой?
А миссис Динунцио уже отошла от стола и стояла у раковины, набирая воду в стеклянную миску. Она закрутила кран, взяла с полки над плитой золотистую консервную банку с оливковым маслом и принесла все это к столу. Масло и пиалу Динунцио поставила между собой и Энн. Потом села на свое место. Глаза за толстыми стеклами трифокальных очков смотрели куда-то вдаль.
— Миссис Динунцио…
— Тсс! — Мать Мэри подняла ладонь и посмотрела на Энн; ее взгляд стал мягче. — У тебя есть Малоккио. Это так, я знаю. Смотри!
Миссис Динунцио взяла банку с маслом и капнула несколько капель в миску с водой, которые сразу закрутились. На поверхности воды растеклось большое пятно, и пожилая женщина стала пристально в него вглядываться. В теплой кухне стало тихо. Лишь булькал время от времени стоявший на плите соус.
— Подожди, Анна.
— Подождать? Что-то с маслом?
— Si. Да. Если у тебя есть Малоккио, масло — оно расходится. — Миссис Динунцио показала на миску, где масло разделилось на две капли. — Видишь? Малоккио!
«Что это? Итальянская химия?»
— Миссис Динунцио, вода и масло всегда будут разделяться…
— Анна, твой Малоккио — очень плохой. Тебе нехорошо внутри, да?
Ее глаза смотрели так ласково, в мягком голосе было столько заботы об Энн, что та вопреки воле почувствовала в ее словах правду, вне зависимости от глупостей с маслом.
— Ладно, соглашусь. Мне не по себе, — нашла Энн силы ответить. Только тихо. Так, чтобы не расслышала Мэри — если она еще в столовой.
Миссис Динунцио указала на губу Энн, прямо на шрам.
— Я вижу у тебя… как это сказать… — Лоб у нее покрылся морщинами.
— Заячья губа.
— Мадонна миа! Дар Божий!
— Дар? — выпалила Энн. — Это проклятие!
— Нет, нет! — Миссис Динунцио медленно поводила пальцем. — Это Господь, его подарок тебе. Ты такая красивая, Анна, что люди — они будут тебе завидовать. Они будут тебя ненавидеть. Господь знает. Это дар Господа, ты должна благодарить его.
«Хорошенькое дело», — подумала Энн. Она не могла представить себе Господа, награждавшего заячьей губой любого ребенка, а тем более с ярко-рыжими волосами. Зачем? Чтобы никто не прошел мимо?
— Тсс… — Миссис Динунцио опять сжала руку Энн. — Закрой глаза, Анна. Я помогу тебе. Позволь помочь. Никто больше не сделает тебе ничего плохого.
Энн не могла заставить себя закрыть глаза. Это же бред, так ведь? Ни привидений, ни сглазов не бывает.
— Закрой глаза, Анна! — приказала миссис Динунцио, и Энн обнаружила, что подчиняется ее словам. Она опустила веки и на минуту сосредоточилась на тепле ладони миссис Динунцио, которая вновь накрыла ее руку. Вдыхала дивные запахи чеснока и лука. Прислушивалась к ворчанию томатного соуса на плите. Следующую минуту миссис Динунцио тихонько бормотала по-итальянски, ее речь была ритмичной и успокаивающей. Энн не понимала слов, да и не пыталась. Потом почувствовала, как до ее лба дотронулся теплый палец, скользкий от масла.
— Что вы делаете? — прошептала Энн.
— Тсс! Это крест. Три раза. Тсс!
Миссис Динунцио прекратила шептать. Энн следовало бы посмеяться над нелепостью происходящего, однако она не могла не вслушиваться в материнские нотки, звучавшие в голосе миссис Динунцио, и ей нравилось, как теплое масло покрывает раскалывающийся от боли лоб. Казалось, что очутиться в этой кухне — дар свыше. Интересный вывод для человека, не верившего ни в Бога, ни в сглазы, ни даже в собственную мать.
— Открой глаза, Анна, — прошептала миссис Динунцио, сжав напоследок ее руку.
Энн подчинилась и посмотрела на Динунцио. Взгляд темных глаз обволакивал и обнимал… В течение минуты мать Мэри удерживала взгляд Энн. Потом молча сжала ее ладонь.
— Теперь лучше, Анна, — объявила миссис Динунцио в следующее мгновение. В ее тоне не слышалось вопроса, она не пыталась ни в чем удостовериться. Вдруг миссис Динунцио расстегнула висевшую на ее шее длинную золотую цепочку, которую Энн прежде не заметила. Золотое ожерелье. Она вытянула его из-под халата и сняла, подняв над головой. Потом протянула Энн. — Анна, возьми. Это тебе. Возьми.
— Миссис Динунцио, нет! — Энн ничего не понимала. Теперь эта женщина предлагает ей свое ювелирное украшение? Длинную золотую цепочку, на которой висит амулет, весом карат этак на четырнадцать. — Я никак не могу это принять. Я не могу забрать у вас вашу цепочку.
— Бери! Бери!
Миссис Динунцио ухватила амулет и показала его, держа в своих узловатых пальцах, подушечки которых все еще блестели от масла. Он переливался на свету, а формой напоминал перец.
— Тебе! Ты возьмешь! Он защитит тебя от Малоккио! — Она протянула амулет Энн, которая мягко отвела ее руку:
— Нет, я не могу. Правда.
— Возьми! Это подарок, от меня. Тебе — от меня, Анна! — Миссис Динунцио начала волноваться. Она бросила цепочку на стол, и та упала, тоненько звякнув. — Тебе нужно, Анна! Ты должна взять!
— Миссис Динунцио, я не могу…
— ВОЗЬМИ! — крикнула Мэри откуда-то из столовой, и миссис Динунцио улыбнулась.
— Мэри, я не могу! — ответила Энн.
— ВОЗЬМИ, ИНАЧЕ ОНА НЕ ПУСТИТ НАС ОБРАТНО!
— Возьми, пожалуйста! — Миссис Динунцио наклонилась, подобрала цепочку и надела ее на шею Энн, заканчивая препирательства. — Прекрасно, Анна. Теперь ты в безопасности.
— Огромное вам спасибо… — сказала переполненная чувствами Энн. Она опустила глаза на цепочку, которая мерцала в заливавшем кухню свете. Замасленный амулет лежал в ее ладони. Энн толком не понимала, как он может оградить от сглаза, но была так тронута подарком миссис Динунцио, что у нее увлажнились глаза.
— У МЕНЯ КОФЕ СТЫНЕТ! — кричала Мэри, и обе женщины на кухне рассмеялись.
— Давай, Мария! — ответила миссис Динунцио, улыбаясь с явным облегчением. — Теперь лучше. Теперь не беспокойся.
Хлопая в ладоши, вошла Мэри:
— Взяла! Тебе повезло. Теперь у тебя есть итальянская страховка. Страховая компания «Пруденшл» по сравнению с нами — тьфу! Точно?
Энн сморгнула слезы, а когда к ней вернулась способность говорить, произнесла:
— Тебе повезло, Мэри. Ты это понимаешь?
— Понимаю. Еще бы!
Мэри прошла к матери и поцеловала ее в щеку. Следом в кухню зашел отец с чашкой кофе в руках.
— Как твоя голова, Анна, не болит? — спросил он, и Энн на минуту задумалась. А ведь она ничего не чувствовала! Удивительно, но в голове не шумело, она была совершенно ясная!
— Прошла! — объявила Энн. Не удивился никто, кроме нее.
— Просыпайся! — громко заговорила Мэри прямо Энн в ухо. — Утро! Ты должна проснуться. Энн!
Энн не открывала глаз. Ей так хотелось поспать… Подушка была такая мягкая… А ее живот переполнен спагетти, сладким соусом и кьянти. Она не собиралась вставать.
— Энн, Энн! — бережно, но настойчиво потряхивала подругу Мэри. — Просыпайся, что-то случилось!
Энн открыла один глаз и огляделась по сторонам. Спальня была маленькая, чистая и строгая, с кремовыми стенами. Белая полка заставлена наградами за успехи в изучении латыни из средней школы и фигурками святых. За кружевными занавесками угадывался квадрат солнечного света. Ночной столик стоял в шести дюймах от ее носа, и на нем мерцали красные цифры: 6:05.
— Еще так рано… — заныла Энн.
— Просыпайся! Посмотри! — Мэри была взволнована; в руках у нее был выпуск «Дейли ньюс». — Гляди!
— Что… — начала Энн вопрос, который застрял у нее в глотке, как только она увидела заголовок. Ее глаза широко раскрылись. Она взяла газету и села прямо. — Не может быть!
— Но это так. Я позвонила Бенни. Все об этом только и говорят. Она будет здесь через пять минут.
— Может, это просто очередная утка? Борзописцы все никак не уймутся? — Энн хлопала глазами и не могла поверить. Вернулась мигрень. И тут она вспомнила! Ее пронзил страх. Они заснули около двух, после десятого звонка Бенни с вопросом: не схвачен ли Кевин? — Бенни вчера вечером не проявлялась? Кевина не арестовали?
— Нет. Копы так его и не поймали. Он не приехал в мотель. Это-то я и пытаюсь втолковать: тебе грозит опасность, Энн. Нам придется увезти тебя отсюда.
Энн не могла оторвать глаз от газеты. Она вспомнила: эту газету она просматривала в то утро, когда все только начиналось. Но сегодняшний заголовок был еще хуже. Энн перечитывала его снова и снова:
«МАТЬ ЭНН МЕРФИ ЗАЯВЛЯЕТ: „ЭТО НЕ МОЯ ДОЧЬ!“»
А под заголовком — фотография ее матери. Мама Энн стояла напротив городского морга.
25
В просторной комнате для совещаний в «Раунд-хаусе» стоял длинный ореховый стол. Его драгоценную столешницу закрывал кусок толстого стекла. В глубине помещения, в углу, был установлен американский флаг. В другом полотнище Энн узнала синее знамя Пенсильвании. Она видела такие в залах суда. В комнате было зябко: работал кондиционер. Впрочем, возможно, дело в ней самой.
Стол окружали обитые кожей стулья с высокими спинками, смутно отражавшиеся в его блестящей поверхности. Энн, Бенни, Мэри и Джуди сели слева, напротив них — заместитель начальника полиции Джозеф Паркер, детектив Сэм Раферти со своим напарником и одетый в костюм молодой чернокожий мужчина, который представился юристом при городском юрисконсульстве. Он пожал руки присутствующим, вернулся на место и тут же принялся делать пометки в новеньком блокноте. Энн напомнила себе, что они не на войне, хотя казалось, что через стол пролегла линия фронта. Предвкушающий тяжбу юрист строчил в блокноте, а некую женщину, якобы истицу, которая только что вошла в комнату и тихо заняла место во главе стола, назвали Терри Мерфи. Это была мать Энн.
Они давно не виделись, однако Энн ни минуты не сомневалась, что это ее мать. Пониже, чем прежде, где-то около пяти футов двух дюймов. Годы наркомании и пьянства уничтожили прелесть этой некогда привлекательной женщины. В былые времена ее обаяния вполне хватало на то, чтобы завлекать мужчин десятками и тешить себя мечтами о карьере кинозвезды. Теперь щеки ввалились, кожа сморщилась, а глаза потускнели — особенно на фоне грубо накрашенных век. Губы подведены ярко-красной помадой. К помаде подобрана светло-желтая футболка с глубоким округлым вырезом. Белые брюки — плотно сидящие, до середины икры, с разрезами внизу. Белые туфли — подделка под «Тод». Обувь почему-то навеяла на Энн грустные мысли.
Она смотрела, как ее мама пожимает руки высшим полицейским чинам. На ногтях маленькой руки блестел потрескавшийся лак. При кивках у матери слегка тряслась голова. Похоже, она в энный раз не отказалась от курса реабилитации. Ее доходившие до плеч волосы были выкрашены в угольно-черный цвет — чтобы скрыть начинающую седеть рыжину. Мама пожала руку Бенни, Джуди и Мэри. В последнее мгновение она взглянула на Энн.
— Энн, здравствуй, — сказала мама тонким голосом, но дочь ей не ответила. Она не знала, как начать разговор, и боялась, что, начав, не сможет остановиться.
Паркер откашлялся.
— Дамы и господа! Я хочу поприветствовать наших гостей и поблагодарить их за то, что они, несмотря на выходные, пришли к нам. Этот разговор важен для всех.
Он был чернокожим, лысеющим, с темными ласковыми глазами и мягкой улыбкой. Над жестким воротничком рубашки кожа горла собралась в «индюшачий бурдюк». Бедняга! Наверное, такие рубашки носят все полицейские начальники. Хотя и без того ошибиться в профессии Паркера было сложно: нашивки, золотой значок с орлом, заколка для галстука с эмблемой полиции… Заместитель начальника продолжил:
— Начальник департамента желал бы тоже здесь присутствовать, но он сейчас за пределами страны.
— Знаю, в Ирландии, — сказала Бенни, и Энн уселась в кресле поглубже, прижавшись к холодной коже спинки. Как хорошо, что дирижирует Бенни. Судя по началу, содержательностью встреча отличаться не будет. А кроме того, хотя Энн вновь могла держать себя в руках, ей было тяжело находиться в одной комнате с матерью.
— Прежде всего, — заявил Паркер, — позвольте мне прямо здесь и прямо сейчас извиниться перед миссис Мерфи за действия детективов Раферти и Томассо. После расследования, которое, уверяю вас, еще не закончено, мне стало известно, что они распространяли ложную информацию о местонахождении вашей дочери и не предпринимали усилий, чтобы исправить положение. Наш департамент искренне сожалеет обо всем вышеперечисленном и приносит вам свои извинения за незаслуженные страдания, которые выпали на вашу долю.
Терри Мерфи важно кивнула, но останавливать его не стала. Энн понимала, что все это говорится для протокола по совету юриста, ранг которого куда выше того, чем у парня, который сидит сейчас за столом и пишет. Копы знали, что при подходящем стечении обстоятельств мать могла подать в суд на город и на департамент с требованием возместить моральный ущерб. И вполне при этом преуспеть. Только Энн знала, что ее смерть не нанесла матери никакого ущерба. Ни малейшего.
— Я заверяю вас, миссис Мерфи, что эти детективы прекрасно зарекомендовали себя и пользуются всеобщим уважением и в своем отделе, и в управлении, и в городе. Ваша дочь обратилась к ним с соответствующей просьбой, хотя руководствовались они не только этим. Они искренне и не без оснований считали, что оберегают ее от дальнейших неприятностей. Надеюсь, вы меня понимаете, миссис Мерфи.
— Да, конечно, — ответила ее мать и опять кивнула. Ее якобы английское произношение было не лучше, чем у Мадонны.
«Хорошо получается, мам! Очередная роль?»
Паркер улыбнулся:
— И как бы там ни было, детективы нарушили правила — пусть даже и из лучших побуждений. Сегодня мы встретимся с прессой, чтобы прояснить нашу позицию по этому вопросу. Вы должны быть в курсе, миссис Мерфи. Мы сообщим журналистам, что министерство обдумывает свои действия в отношении детективов и их действий.
Детектив Раферти склонил голову. В этом жесте чувствовалась искренность, которой так не хватало матери. Энн зашевелилась.
— Если не возражаете, мистер Паркер… — Она подняла указательный палец. — Как вы справедливо заметили, детектив Раферти и его коллега предприняли некие действия… — Энн заметила, что говорит так, будто сама работает в полиции, и начала еще раз: — Они не рассказывали обо мне, потому что я умоляла их не делать этого. Иначе я не смогла бы защитить себя. По моему мнению, они вели себя очень умно. И по-доброму.
— Благодарю вас, — сказал Паркер. Юрист строчил как сумасшедший. Раферти взглянул на Энн. Его губы изогнулись в улыбке, и Энн улыбнулась в ответ.
— Надеюсь, министерство не будет подвергать этих детективов дисциплинарному взысканию. Если требуется мое заявление — для самого управления или чтобы успокоить прессу, — я с радостью это сделаю.
— Великолепно! Мы будем вам очень признательны, — ответил заместитель, а юрист явно решил, что наступило Рождество. Энн не сомневалась: как только тот вернется в офис, сразу пошлет очередное письмо, скрепленное хранившейся в компьютере подписью городского юрисконсульта, в котором ее предложение будет одобрено. Городу и министерству сейчас отпустили все грехи, и Энн ничего не имела против. Будь она проклята, если мать на ее предполагаемой смерти заработает хотя бы пенни — раз уж не соизволила появиться в течение ее жизни.
Бенни согласно кивнула:
— Энн совершенно права, и моя фирма готова написать об этом в отдельном письме — если пожелаете.
— Письмо от Бенни Росато в поддержку полиции?! — Паркер усмехнулся. Его массивное тело всколыхнулось.
— Доверие за доверие — все как положено, сэр. — Бенни улыбнулась и склонилась над блестящей поверхностью стола. — С этим мы разобрались. А теперь расскажите мне, что вы собираетесь предпринять для поимки Кевина Саторно.
— Мы подключили к поиску всех, кого только возможно, а также согласовали свои действия с ФБР и властями Нью-Джерси. В «Дневном» по-прежнему сидят наши люди. Кстати, как вам удалось его найти?
— Сейчас это не важно, — сказала Бенни небрежно. Паркер не стал настаивать. Наверное, в благодарность за обещанное письмо. — Вы в состоянии обеспечить мисс Мерфи хоть какую-нибудь защиту? Мы не сомневаемся, что Саторно по-прежнему ее преследует и желает закончить начатое — будь это на западном побережье или на восточном.
— На данном этапе наши возможности весьма ограниченны. И у нас принцип: обычно мы не приставляем людей к отдельному потерпевшему. Ко всему прочему, в связи с Четвертым июля у нас большая напряженка с кадрами. — Заместитель начальника полиции помолчал. — Но когда кто-нибудь освободится, мы, возможно, поставим машину у дома мисс Мерфи или около офиса. После праздников.
— Возможно, тогда будет поздно. Она нуждается в защите прямо сейчас. У вас что, вообще никого нет? В такой большой организации? Что-то не верится. А если в город прибудет какая-нибудь важная персона?
— К несчастью, таких персон в городе уже полно. У нас есть отдел, занимающийся охраной высокопоставленных лиц, но весь его штат задействован. На сегодня запланировано награждение генсека ООН, а на салют у художественного музея приедет чуть не пол-Голливуда. Ни одного лишнего человека. — Он повернулся к Энн: — Мисс Мерфи, если вам интересно мое мнение, на вашем месте я бы взял выходные и уехал из города — пока мы не арестуем Саторно.
Энн ждала этого.
— Спасибо, нет. Мне надо работать, мне надо жить. У меня завтра процесс. Я не могу отсиживаться в тени. Да и не хочу.
Заместитель посмотрел на нее с одобрением:
— Тогда руководствуйтесь здравым смыслом, которого у вас с избытком. Оставьте работу полиции нам, мисс Мерфи.
— Я понимаю, сэр.
Энн медленно поднялась. На столе отпечатались ее пальцы. Бенни и остальные последовали примеру подруги.
— Что ж, если это все, то нас, наверное, ждет работа.
Полицейские тоже начали вставать. Первым поднял с места свое массивное туловище Паркер.
— Не будем вас задерживать. Спасибо, что пришли. Как только Саторно схватят, мы сразу вам позвоним. Через толпу журналистов до стоянки вас проводит мой водитель.
Энн взглянула на Бенни, и та сказала:
— Отлично, спасибо. Во сколько пресс-конференция? — спросила она, направляясь к выходу. Энн плелась следом.
Паркер суетливо открыл перед ними тяжелую деревянную дверь.
— Через два часа. Мы будем держаться того же курса. Я скажу им то же, что сказал и вам. Если вы не возражаете, я познакомлю их с вашим мнением.
Он дождался, пока Бенни ему кивнула, потом посмотрел на Терри Мерфи, которая осталась сидеть.
— Миссис Мерфи еще не определилась со своей позицией, однако она любезно согласилась пойти на конференцию вместе с нами.
«Камеры, вспышки, внимание?»
— И почему я не удивлена? — пробормотала Энн, но мать расслышала и повернулась к ней. На ее лице застыла почти профессиональная гримаса боли.
— Девочка! — позвала она. — Могли бы мы поговорить? Минутку?
Энн уже не было. Она вышла не оглянувшись. Точь-в-точь, как ее мать десятью годами раньше. Хорошо ответила любезностью на любезность. И плохо. Впрочем, у Энн есть дела поважнее. Например, ей надо выжить.
Женщины промаршировали через пустой холл к лифту, забились в кабину и без единого слова поехали вниз. Энн знала, что взгляды всех направлены на нее, и была признательна за это. Они заботились о ней. Пеклись о ее безопасности. Беспокоились о душевном благополучии. Бенни, Мэри и Джуди стали для нее настоящими подругами. А она для них. Правда, это значит, что дальше им не по пути. Она не может подвергать их опасности.
Двери лифта раскрылись на первом этаже, и они вышли. Через двойные стеклянные двери Энн видела толпу репортеров, заполонивших всю парковку. Они стояли даже на тротуаре. Энн больше не огорчалась при их виде. Они ей помогут. Нет, не с листовками — у нее есть кое-что получше.
— Выстраиваемся клином, девушки, — сказала Бенни, становясь впереди и собирая партнеров за спиной, словно цыплят. Тут она оглянулась и нахмурилась: — Мерфи, где шляпа и темные очки?
— В кармане. — Она похлопала по скатанным вместе шляпе и очкам. — Больше никаких маскировок. Я выйду как есть.
— Нет, не выйдешь. Надень их, Мерфи. Сейчас же!
Мэри дотронулась до ее руки:
— Энн, ты должна их надеть. Иначе попадешь во все новости. Со своей теперешней внешностью, стрижкой и цветом волос.
Однако Энн уже нарушила строй. Она бежала к двери, и ее никто не успел остановить, а репортеры зашумели. Выкрикивали вопросы и фотографировали.
— Мерфи, нет! — закричала Бенни, но было слишком поздно.
Энн вышла на свет. Вышла одна — если не считать хорошей мысли в ее голове.
26
— Добилась своего?! Просто в голове не укладывается! — орала Бенни с пассажирского места. Салон «жука» с его не единожды разрекламированным уютом ходил ходуном. За рулем сидела Джуди. Они неслись к Паркуэй в соответствии с указаниями Бенни.
— Мерфи, ты хотя бы понимаешь, что наделала? — не унималась Бенни. — Теперь Саторно знает, как ты выглядишь!
— Извини! Наверное, я совсем перестала соображать, — сказала Энн, понадеявшись, что начальница поверит. Врать сегодня получается так себе. Для пущей убедительности Энн постаралась выставить себя в самом жалком свете. — Кевин правит моей жизнью! Я так от этого устала… Захотелось побыть собой хоть одно мгновение…
— НЕ ОЧЕНЬ-ТО РАЗУМНО С ТВОЕЙ СТОРОНЫ, НЕ ПРАВДА ЛИ? — Бенни завопила так, что Джуди и Мэри поежились. Впрочем, это ее не остановило. — Хочешь побыть СОБОЙ? «Внимание, внимание! Экстренное сообщение!» Вообразила? Ты, которая хочет побыть СОБОЙ, — это девушка, которую он решил убить. Он понимает, что должен найти тебя до конца праздников. До того, как копов в городе станет больше трех! Ты попадешь на тот свет, если не уймешься! Мерфи, ты что, совсем без мозгов?
— Можно где-нибудь остановиться? — Энн откинула волосы; она делала вид, что ей нехорошо. — Меня укачало…
Мэри предложила ей початую бутылку воды:
— Хочешь попить?
— Нет, спасибо. Меня и вправду мутит. В голове все так и кружится. — Она накренилась влево, как прикидывающаяся больной Люси (147-я серия: «Люси хочет парижское платье», 19 марта 1956 года). — Просто остановимся на минутку, ладно?
Бенни так резко повернулась, что волосы упали ей на лицо.
— Тебе нужно выйти, Мерфи? Ладно, мы найдем подходящее местечко, где я смогу как следует на тебя наорать!
Мимо проехал мини-вэн с кучей детей, размахивающих крошечными американскими флагами. Впереди сидела мама и тоже кричала.
— Как ты меня достала! Прижимайся к обочине, Каррир! Живо!
— Бенни, успокойся, — сказала Джуди. — Ей же плохо!
— Живо! — приказала Бенни.
«Жук», виляя из стороны в сторону, доехал до ближайшего светофора и метнулся к бордюру. Джуди резко затормозила и выключила зажигание. Потом открыла дверь и вышла. Бенни распахнула дверь со своей стороны и тоже выбралась наружу.
— Всем выйти из воды! Живо!
— Спасибо вам, ребята, — сказала Энн слабым голосом. Она медленно вылезла из машины, давая себе время оценить обстановку. Они встали у маленького треугольника с чахлой городской травой. Посреди участка торчала грязная скамейка. Вокруг валялись окурки, разбитые бутылки и обрывки красно-бело-синего серпантина. Дрожащая от бешенства Бенни стояла у дверцы машины.
Великолепно! Мешкать нельзя. Замысел ее был самый незатейливый. Однако у Люси это столько раз срабатывало, что Энн сбилась со счета. Она собрала в кулак всю свою рыжеволосую отвагу, подошла к Джуди и вдруг остановилась как вкопанная. В притворном ужасе она указывала на что-то, находившееся за спиной ее подруги.
— Боже милостивый! Джуди, там Кевин! — заорала Энн. — Прямо там!
— Кевин? Где? — Джуди тут же развернулась, а с ней, за компанию, Мэри и Бенни.
В следующую секунду Энн выхватила у Джуди ключи, втиснулась в «жук» и завела двигатель. Она утопила педаль в пол и рванула с места. «Жук» заносило из стороны в сторону, хлопала водительская дверца, однако Энн умудрилась не выпасть. Она неслась к трассе. Ее ждала Паркуэй. Энн посмотрела в зеркало заднего вида. Бенни превратилась в маленькую фигурку на зеленом клочке. Мэри и Джуди стояли рядом. Мысль: из Люси Рикардо получился бы классный юрист.
Энн давила на акселератор. Будем надеяться, они поймут. Хватит того, что убита Уилла. Если с ними что-то случится, она этого не перенесет. «Жук» приближался к городу.
Вот на Энн сердито посмотрел пожилой водитель какого-то «универсала». Он негодовал, что девушка едет так быстро. Она беспечно ему помахала. Она будет привлекать к себе как можно больше внимания. Чтобы ее замечали. Видели. У прессы есть ее фотография, на крыльце «Раундхауса». Газеты скоро выйдут. Люди начнут ее узнавать. О ней станут говорить чаще, чем о якобы воскресшем Элвисе Пресли. Ей начнут задавать вопросы, шуметь, обсуждать! О ее местоположении будет всем известно. А именно это ей и нужно.
Энн сменила полосу и задышала ровнее. Она все делает правильно. Только так можно прекратить этот кошмар. Она выступит в качестве приманки. Иначе придется скрываться всю оставшуюся жизнь — в вечном испуге и постоянной опасности. Энн устоит, выследит Кевина и раздавит его сама. Бенни и девушки никогда бы не разрешили ей это. Поэтому она должна справиться самостоятельно. Впрочем, она ведь не совсем одна…
Энн свернула на Арч-стрит, направляясь домой. Машин стало больше, движение замедлилось. Чем ближе Сити-холл, тем больше людей. Они толпились вокруг Туристического центра на Паркуэй. Энн двигалась на запад. Она свернула вправо, на Двадцать вторую улицу, потом влево. Было уже недалеко. Наконец она въехала на Уолтин-стрит.
Вдоль тротуара стояли барьеры с белым плакатом: «СЕГОДНЯ ВЕЧЕРИНКА ДЛЯ ВСЕГО КВАРТАЛА! С ТРЕХ ДО ПЯТИ ЧАСОВ». Энн припомнила, что ей предлагали заполнить какой-то бланк в связи с этими гуляньями, однако она не потрудилась перевести деньги. Вечеринка должна состояться сегодня. Несмотря на ее смерть. Странно… Мысль: если тебя убили, а люди все равно празднуют — пора что-то менять в жизни.
Энн пристроилась в хвост последней машины и стала смотреть в окно, чтобы прохожие, в свою очередь, ее видели. Вот граница квартала. Здесь она ходила в шляпе Дяди Сэма. Неужели прошло всего два дня? Быть такого не может! Еще пять домов… четыре… Вот по-прежнему полощется на ветру желтая лента. Мимо шли люди, останавливались, с любопытством смотрели на нее и шагали дальше. Они не хотели портить себе праздник из-за всякой гадости.
Около ее двери уже стояли машины, и она припарковалась во втором ряду. Есть ли лучший способ привлечь к себе внимание? Энн надеялась, что все соседи смотрят сейчас в окна и видят ее. Кевин мог быть где-то неподалеку — ведь она должна сюда вернуться. Ей придется войти внутрь. Она широко открыла дверь и выпрыгнула из «жука». Водитель двухдверного «понтиака» аж лег на клаксон. Энн жизнерадостно ему помахала.
— Я на минутку! — крикнула она и полезла в сумочку за ключами. Потом взбежала на крыльцо. Там еще лежало несколько букетов, которые сохли в целлофане. Не обращая на них внимания, Энн сорвала ленту, вставила ключ в замок, приготовилась и вошла в дом.
Входная дверь широко открылась, и на нее обрушился резкий запах засохшей крови. Энн вошла, закрыла створку и защелкнула замок.
«Он за это заплатит, Уилла».
Она торопливо пробралась через прихожую. Ни на что не глядя, взлетела на второй этаж и нырнула в спальню. На улице сигналили вовсю. Водители пытались сдать назад. Энн кинулась в уборную. Она открыла дверь с жалюзи, дотянулась до верхней полки, отодвинула в сторону зимние свитера и стала шарить в поисках обувной коробки. Нащупав, пододвинула поближе и в конце концов уронила на пол. Крышка отлетела в сторону. Энн опустилась на колени и откинула белую папиросную бумагу. Вот он, целый и невредимый!
Ее «котик», «беретта»-полуавтомат. Изящный пистолет итальянского дизайна, Армани среди огнестрельного оружия. Она вынула «беретту» из коробки и почувствовала на своей ладони смертоносную тяжесть. Энн нажала рельефную кнопку на рукоятке и вытащила магазин. Пахло оружейным маслом. Магазин был заполнен патронами. Энн вернула его на место и щелкнула предохранителем. Крошечный пистолет скользнул в сумочку. Она уже собиралась сбежать вниз, когда кое о чем вспомнила. В «бланиках» бегать нельзя — а бегать ей придется. Почему бы хоть раз в жизни не подумать заранее? Она полезла на дно своего шкафа, нашла эспадрильи[42] и тут же их надела. А вот висят ее летние платья…
«Почему бы и нет?» В своей привычной одежде она будет более узнаваемой. Впервые в жизни Энн знала, что надеть. Она продиралась сквозь висевшую в шкафу одежду, со скрежетом сдвигая в сторону рабочие платья и костюмы. Вот оно, в самой глубине. В этом платье Энн ходила на свое первое и последнее свидание с Кевином. С тех пор она его ни разу не надевала. Хотя что-то удержало ее от того, чтобы выкинуть платье. Оно стало частью ее личной истории. А скоро станет частью будущего. Энн разделась, сняла с вешалки отороченное кружевами белое платье, влезла в него и, покачивая бедрами, расправила. В узком платье без рукавов ей стало поначалу зябко. А вот от связанных с ним дурных воспоминаний она отмахнулась. В карман Энн сунула «беретту»: без сумочки ей будет куда свободнее. Она прошла к комоду и на всякий случай сгребла мелочь. Пора идти.
Бип! Бип! Настоящий праздник клаксонов! Энн сбежала вниз. Как же ей не хотелось снова проходить через прихожую! Она так резко открыла дверь, что напугала шагавшего по тротуару пожилого мужчину. Он показался ей смутно знакомым. На нем были серые шорты, белая футболка и черные сандалии с черными носками. На поводке у него шел рыжеватый мопс, который тянул за собой хозяина с удивительной для такой крошечной собаки силой. Тусклые глаза прохожего широко раскрылись.
— Мисс Мерфи! Вы живы?!
Энн сошла с крыльца и поздоровалась с мужчиной за руку. Кисть прохожего была на удивление дряблой.
— Жива, сэр. Вы видели сегодняшнюю газету? Произошла ужасная ошибка. Я была всего-навсего за городом.
— Ну и чудеса! Знаете, я живу в соседнем доме. Меня зовут Морт Берман. — Мистер Берман покачал головой. — Я так огорчился, когда услышал о вашей смерти! Вы были такой милой, такой тихой соседкой… Мы тут устраиваем вечеринку, и нам было немного не по себе. Хотя мы и собирались почтить вашу память! И вот вы живы! Придете?
— Спасибо, мистер Берман. Приду.
Клаксоны ревели не переставая. Водитель «понтиака» был вне себя. Он непрерывно тряс средним пальцем. Энн от всей души надеялась, что мистеру Берману этого не видно.
— Извините! Мне действительно пора! С праздником!
— Приходите на вечеринку! — крикнул он в ответ. Энн прыгнула в «жук» и рванула с места.
Ее мысли были куда быстрее уличного движения. Она посмотрела на фиолетово-красные часы. 9.48. Еще рано. Хорошо. Она на шаг впереди Бенни. И Кевина. Газеты не могут с такой скоростью напечатать ее фотографию, а ей пока что есть чем заняться. Она рассудила, что Кевин будет ждать темноты: так безопаснее. Однако Энн могла принудить его взять себя на мушку и пораньше. Раз уж встала на этот путь — жди всего. По крайней мере у нее теперь «беретта». И золотое ожерелье миссис Динунцио. Она готова к встрече с ним, да и вообще с любым страшилищем.
«Выходи, выходи! Где бы ты ни был…»
Энн свернула влево. Она знала, где искать Кевина так, чтобы он ее заметил. Через двадцать кварталов Энн была на месте. Район Пауэлтон-Виллидж расположился между Университетом Дрексела и Пенсильванским университетом. По сравнению с центральной частью города архитектура здесь была совсем другой. Вместо домов ленточной застройки — большие викторианские здания, построенные из камня, с крытыми шифером башенками, с готическими, привлекающими взгляд оградами и полукруглыми террасами. Вычурности домам добавляли выкрашенные в фантастические цвета окантовки крыш, ручки дверей, рамы и тому подобное. Кое-где на вывесках можно было заметить греческие буквы. Наверное, эти дома снимали «студенческие братства» из близлежащих университетов: у ребят принято использовать в названии клуба греческий алфавит. Свернув влево, Энн проехала мимо «братств». Нужная ей улица теперь была справа. Мур-стрит, 3845. Она помнила адрес из опросного листа. Здесь жили Бет и Билл Дитс. Энн впервые приехала домой к истцу. Зато Кевин больше никого никогда преследовать не будет. Не исключено, что он здесь и наблюдает за домом Бет. Если это так, то Энн хотела, чтобы он ее увидел. Возможно, ей удастся сделать доброе дело. Она думала, не позвонить ли загодя, но тогда пришлось бы слишком долго объясняться. Кроме того, Энн не хотела обращаться с просьбой, в которой ей могли отказать.
«Жук» пронесся вдоль улицы. Она приподнялась на водительском сиденье. Энн одолевали предчувствия. Высокие узкие дома стояли, словно книги на полке. Над каждым крыльцом из арки свисал американский флаг. Из дворов тянуло ароматом подогретых гамбургеров, однако улицы были более пустыми, чем в южной части города. Если Кевин преследует Бет Дитс, то укрыться ему нелегко. Как, впрочем, и Энн.
Она нашла свободное место совсем рядом с домом Дитсов и припарковалась без нарушений. В этом Энн увидела доброе предзнаменование. Вдруг ей повезет, и она вызовет огонь на себя? Энн выбралась из машины и медленно пошла вдоль улицы — для Кевина, если тот за ней наблюдает. Потом отыскала нужный дом. Он был выстроен из темного камня, из крупных кусков. Трехэтажный, каждый этаж явно в одну комнату. Выкрашенное в зеленый цвет крыльцо без флага. Серые плиты выщерблены, края — словно испорченные зубы. Энн подошла к входной двери и постучала чуть пониже решетчатого окна.
Она успела стукнуть всего лишь дважды, как ей открыла сама Бет Дитс. На Бет были джинсовые шорты и вышитая деревенская рубашка. Симпатичное лицо выражало полнейшее замешательство.
— Я читала, что ты жива, но видеть тебя… — Она не договорила, в голубых глазах — изумление. — Ладно… Я к тому… Зачем ты здесь? Ты представляешь интересы Гила Мартина. Тебе нечего здесь делать. Мой муж приедет с минуты на минуту.
Бет беспокойно оглядела улицу и откинула длинные светлые волосы. Энн сразу почувствовала, что та волнуется.
— Я понимаю, что пришла некстати, но мне надо поговорить с тобой о Кевине Саторно, а не о процессе.
— Пожалуйста! Ты должна уйти. Билл уже в пути.
Бет попыталась закрыть дверь, но Энн ее остановила.
— Полицейские сообщали, что Кевин Саторно тебя преследует? Или Мэт об этом говорил?
— Никто меня не преследует. Я бы знала…
Один в один. Энн думала так же.
— Нет, преследует, и ты должна отнестись к нему серьезно. Саторно уверен, что ты в него влюблена, а копы не знают, как с ним обращаться. Я беспокоюсь о…
— Ой, не надо! — Бет усмехнулась. — Ты обо мне беспокоишься? Весь прошлый год ты потратила на то, чтобы сделать мою жизнь невыносимой!
Она еще раз попыталась закрыть дверь. Энн вставила ногу в проем.
— Тебя очень достают по телефону? Не меняй номер. Так он выпускает пар. Проведи вторую линию, а на первую поставь автоответчик. И сохрани кассету.
Энн видела, что Бет на секунду замерла в нерешительности. Как ни странно, сама она тут же оттаяла. Обе они женщины, обе попали в переплет — пусть даже их разделяет этот процесс. Энн не осуждала Бет за роман с Гилом: Билл Дитс кого хочешь доведет!
— Я понимаю, что это звучит дико, однако у нас много общего. И не исключено, что Кевин на нас смотрит. Прямо сейчас.
— Слушай, ты ведь знаешь: мой муж тебя не любит — особенно после того, как у меня брали показания. Тебе и вправду лучше уйти. Он приедет с нашим юристом, ты можешь переговорить с ним. — Бет опять оглядела улицу. Муж ее беспокоил больше, чем Кевин.
— Мэт сейчас с твоим мужем? Значит, он рассказал тебе о Кевине Саторно.
— Они вышли только на минуту, за углем. Пожалуйста, уходи!
— Дай мне войти. Всего на несколько секунд! Нам обеим грозит опасность!
— Пожалуйста, прошу тебя, уходи!
Бет неотрывно смотрела в конец улицы. Вдруг в ее взгляде промелькнул страх. Энн оглянулась через плечо. К дому несся черный «сааб». Бет застонала.
— Теперь он увидит, как ты уезжаешь!
— Если это твой муж, то я поговорю и с ним тоже. Я могу объяснить…
— Нет! — Бет нажала на дверь с такой силой, что чуть не прищемила Энн пальцы. — Ты что, не видишь? Из-за тебя мне только хуже!
Энн разрывалась на части. Она не имела права сюда приходить. Но ей не нравилось, что запугивают женщину, жизнь которой и без того висит на волоске.
— Бет! Кевин — там! Он будет сегодня меня искать. И тебя тоже!
Вдруг Энн услышала, как хлопнула дверь автомобиля, и повернулась как раз вовремя. Билл Дитс припарковал «сааб» во втором ряду и вылетел из машины. Собранные в хвост волосы разлетелись в стороны. Мэта в машине не было. Билл широко шагал на своих длинных тонких ногах и быстро — Энн и глазом моргнуть не успела — оказался на крыльце. Бет застонала:
— Нет…
Энн отступила назад. Она неосознанно вскинула руки, когда Дитс бросился к ней. Но он пролетел мимо, прямо к двери.
— Мистер Дитс… Билл, позвольте объяснить…
— Энн Мерфи?! — заорал Дитс. — Домой к нам приперлась, зараза? Да что ты о себе думаешь? — Его грудь под тонкой желтой рубашкой ходила ходуном, низкий голос грохотал. — Так ты мертвая или нет? Шутки любишь шутить? А может, ты любишь потрахаться, а? Объясни, объясни, не стесняйся!
У Энн пересохло во рту.
— Я хотела поговорить с вами и вашей женой об этом преследователе, Кевине…
— Что такое? Мало она от тебя натерпелась? Точнее, мы натерпелись? В чем дело? Ты ненормальная или просто сука?
Разъяренное лицо Дитса было прямо перед Энн, более красное, чем тогда, во время дачи показаний.
— Я пытаюсь помочь Бет…
— Так она уже «Бет»? Прежде ты ее так не называла! До сих пор ты называла ее шлюхой!
— Билл, пожалуйста, не надо! — умоляла замершая в дверях Бет. По тротуару шла женщина с двумя маленькими детьми. Она ускорила шаг.
Энн стояла как вкопанная. Замешан ли тут еще и диск? Дитс оказался в ловушке и понимал это. Ловушку ему расставил Гил, а не она, да только сказать об этом нельзя. И Энн разозлилась.
— Я никогда ее не обзывала и здесь не по поводу процесса! Я пришла, чтобы…
— Мне по фигу, зачем ты пришла! Ты хитрая наглая сучка! Ты трахалась с Мэтом! Совратить моего юриста — хорошая мысль! Можешь дурачить его, но не меня, маленькая шлюха!
— Что?.. — прошептала Бет, а Энн вспыхнула.
«Мэт ему все рассказал…» Ей было стыдно, она чувствовала себя преданной, хотела объясниться…
— Я не использовала Мэта, да он бы никогда и не позволил…
— Шлюха — ты, а не моя жена! Ты думаешь, я такое от него потерплю? Или от тебя? Я обращусь в адвокатуру штата! Вас оштрафуют! А теперь вали отсюда! Это мой дом!
«Нет!..»
Голова у нее шла кругом. Она не заметила, как Дитс занес руку. Он ударил ее по лицу. Щеку обожгла боль. Энн отступила назад и схватилась за перила, чтобы не упасть с лестницы.
— Билл, не надо! — кричала Бет, повиснув на муже. — Перестань! Иди в дом!
— Проваливай! — взревел Дитс и стряхнул с себя жену.
Энн кое-как встала на ноги. «Беретта» при ней, но сейчас действовать нельзя. Она сбежала с крыльца и полетела прочь.
27
Энн бежала по тротуару к машине Джуди. Она тяжело дышала, ноги подгибались. Дитс не бросился за ней следом. Оглянувшись, она увидела пустое крыльцо и запертую дверь. Бет упросила мужа войти внутрь. Успокоившись, Энн прыгнула в машину, нашла ключи и вставила их в замок зажигания, не обращая внимания на боль в плече. Завела, утопила в пол педаль газа и рванула вдоль улицы, поглядывая одним глазом в зеркало заднего вида. Проехав квартал, она достала мобильник, открыла и нажала кнопку с номером Мэта.
«Давай, Мэт, возьми трубку!»
Звонки прекратились, и механический голос сообщил: «Абонент находится вне зоны действия сети…» Раздался сигнал. Энн свернула с Мур-стрит.
— Мэт, позвони мне на мобильный! — прокричала она в трубку. — Мы с Дитсом только что подрались! Ты зачем ему о нас рассказал? Насколько я поняла, он тебя уволил? Перезвони, как только сможешь!
Она нажала «отбой» и швырнула телефон на сиденье. Дыхание выровнялось только в двух кварталах, когда в зеркале заднего вида стало полно машин, за рулем которых сидели нормальные люди.
Сердце забилось спокойнее, хотя плечо по-прежнему болело, а щека пылала. Энн посмотрелась в зеркало. Скула опухла и отекла, но ни порезов, ни царапин. Она была рассержена, испугана и сбита с толку. Остановившись на светофоре, Энн попыталась восстановить в памяти, что же все-таки произошло. Мэт рассказал Дитсу об их отношениях и о той ночи… Под воздействием чего? Приступа откровенности? Или совесть замучила? А может, у них такая душевная близость? Включился зеленый свет, и Энн встряхнула головой. Между истцами и юристами нередко устанавливаются дружеские отношения, да только всему же есть предел! Мысль: мужчины умеют дружить куда лучше, чем это кажется доктору Филу.[43]
Энн встала за мини-вэном с развевающимся на антенне американским флагом и прикинула, как могли развиваться события. Узнав о диске, Билл Дитс решил похоронить иск, а Мэт ни о чем не знал. И Дитс воспользовался рассказом адвоката как поводом для отставки. Придя домой, он расскажет жене об Энн с Мэтом и выставит их крайними. Как ее угораздило попасть в такой переплет?
Энн не отставала от мини-вэна. Она включила кондиционер на полную мощность, чтобы остудить горящую щеку. Тут Энн вспомнила о Кевине. Не исключено, что тот наблюдал, выжидал, прислушивался! Ей стало плохо, хотя Энн тут же отбросила всякие страхи. Надо выманить Кевина, иначе она никогда его не поймает. Энн внимательно оглядела улицу. Преследователя не видно. Еще раз. Все, хватит… О Господи! Если Кевин подслушивал их разговор на крыльце, то теперь он знает, что Энн спала с Мэтом. Новость может привести его в ярость, и тогда под удар попадает Мэт. Мысли ее закружились. Мэт сейчас на западе Филадельфии. Один, без машины. Куда они с Дитсом ездили? Что покупали?
Энн разогналась до конца квартала и проскочила в следующий. Вокруг тянулись жилые дома. Магазина нигде видно не было. На обочине стояла молоденькая мама с двумя детьми. Она собиралась перейти улицу.
— Вы не скажете, есть где-нибудь поблизости магазин, где продается уголь?
— Есть магазинчик на бензоколонке. Пять кварталов на север, а потом направо. Там можно купить уголь — если только они весь уже не распродали.
— Спасибо!
Энн жестом предложила им перейти и отправилась на поиски магазинчика. Она увидела ярко-белую автозаправочную станцию. Парковка напротив кишела людьми. Мэта снаружи не было, однако Энн затормозила, выключила зажигание и выпрыгнула из «жука». Не задерживаясь у сложенного в виде пирамиды угля, она прошагала в магазин. Внутри Энн быстро огляделась. Мэта здесь нет. Если он сюда и заходил, то теперь ушел. Энн уже шагала к выходу, как вдруг заметила плохонький черно-белый телевизор, стоявший на прилавке рядом с кассовым аппаратом. Увиденное на экране заставило ее замереть.
Там была ее мать. Она стояла рядом с заместителем начальника полиции. Наверное, пресс-конференция. Энн отгородилась от окружающего шума и прилегла на прилавок.
— Вот что я вам отвечу, — говорила она. — Я безумно рада, что моя дочь жива. Ни сейчас, ни в будущем я не собираюсь подавать в суд ни на муниципальную полицию, ни на городские власти, ни на судмедэкспертов.
Удивленная Энн только глазами захлопала. Ноги у нее так и зудели, но она словно к полу приросла. Ее маманя отказывается от денег?!
— Миссис Мерфи, а почему на опознание тела не позвали вас? — спросил какой-то репортер, не попавший в кадр.
Энн затаила дыхание. Мать склонила голову, а когда вновь посмотрела в объектив, в ее глазах стояли слезы.
— Меня не позвали потому, что даже Энн не знала, где меня искать. В прошлом я совершила несколько ужасных ошибок, и самая непоправимая из них — я бросила свою дочь, давным-давно…
Энн была поражена. Ей хотелось уйти и одновременно — хотелось остаться.
— Звучит ужасно, но, только услышав о смерти дочери, я осознала, сколь многого лишилась с ее уходом. И вот в отличие от многих родителей мне представилась новая возможность. Я могу попробовать еще раз. Вдруг она разрешит мне исправиться… Это моя единственная надежда. Энн, если ты меня сейчас слышишь, знай: я очень, очень сожалею о содеянном.
Ее мать смотрела в объектив с несвойственной ей серьезностью.
У Энн стало тесно в груди.
— Во врет-то! — услышала она чей-то голос. Оказывается, эти слова непроизвольно вырвались у нее самой. Кассир покосился на Энн.
Она стала проталкиваться к выходу, подальше от телевизора, стараясь забыть увиденное. Слишком больно, слишком поздно. Сколько она себя помнила, мать объясняла свои пагубные привычки черствостью ассистентов и недостаточной проницательностью мелких агентов, не разглядевших ее талант. Все время, пока Энн росла, ее спихивали то к няне, то к соседке, то вообще к незнакомому человеку, и каждый раз она оказывалась в одиночестве и делала уроки, сидя перед телевизором. Что было не так уж плохо. В воображении она поселилась в доме номер 623 по Шестьдесят восьмой улице, в скромно обставленной нью-йоркской квартире, где одна из стен была оставлена кирпичной и выкрашена белой краской, на каминной полке стоят пара китайских фигурок, часы и лежит забытая пачка сигарет. Ее маму звали Люси Рикардо, у симпатичного кубинского папы была своя музыкальная группа, и жили они счастливо — пока не появился маленький Рики. Ну кому нужен братик?
Энн села в машину и завела двигатель. Воспоминания не отпускали ее. Операция на заячьей губе… Даже об этом мать не побеспокоилась. Об Энн позаботился посторонний человек. Соседка, работавшая медсестрой, добилась, чтобы ей сделали три операции в одной из клиник. По правде говоря, мать даже ни разу ее там не навестила. Энн кое-как добилась ссуд от школы и от государства, чтобы оплатить колледж и юридический факультет. И отдавать их она будет всю оставшуюся жизнь. Ее сердце ожесточилось, превратившись в камень. Раздумывая, Энн вырулила от обочины.
Она оценивала ситуацию: не поехать ли ей к Мэту домой, но тот жил в самом сердце старого города, а времени у нее не было — так можно и упустить Кевина. Энн взглянула на часы. Пятнадцать минут второго. Солнце стояло высоко и жарило вовсю, везде гуляли люди. Город праздновал Четвертое июля. Энн решила вернуться на путь истинный и по-прежнему оставлять как можно больше свидетельств о себе — чтобы Кевину было проще ее искать.
Часом позже Энн припарковалась с нарушением, хотя и без угрозы эвакуации на штрафную стоянку, и нырнула в толпу. Она шла к Паркуэй. Энн отбрасывала со лба крошечную челку, не стеснялась шрама и наслаждалась свободой: на ней не было никакой маскировки — даже помады.
— Эй, а не вы ли та самая девушка, которую считали мертвой? Та юристка? — спросил ее мужчина в шляпе с логотипом пива «Будвайзер». Он держал за руку маленькую девочку. Оба шли к Паркуэй.
— Ой, да…
Энн представилась и пожала ему руку. Значит, ее фотография уже напечатана! Мужчина улыбнулся, словно праздник уже начался. Будем надеяться, он всем расскажет. Ее опять подхватила толпа. Над огромным шатром, поставленном на «овале Икинса», рабочие натягивали транспарант «СУПЕРБУТЕРБРОД ЗА ДОЛЛАР». Она остановилась, чтобы позвонить Мэту на мобильный, домой и на работу. По-прежнему никто не отвечал. Кевина видно не было, однако Энн не отчаивалась. До нее доносился запах подогретых гамбургеров и куриных кебабов. Она выгребла из кармана немного денег. Энн ничем не отличалась от других отдыхающих. Сегодня Четвертое июля, и надо убить время до вечера: с наступлением темноты должен начаться салют. Она взглянула на часы. Пятнадцать минут четвертого. Сейчас будет пикник на ее улице.
Подойдя к своему кварталу, Энн замедлила шаг. Въезд заграждали сине-белые полицейские барьеры. Через Уолтин-стрит было не протолкнуться. Не меньше шестидесяти взрослых, детей и домашних любимцев — все гуляли вперемешку под густой кленовой листвой в пятнах солнечного света. Энн всматривалась в толпу в поисках Кевина. Он мог заметить одну из тех вывесок, на которых написано: «Пикник для жителей квартала, с трех до пяти». Возможно, Кевин наблюдает за ней и ждет подходящей минуты. Энн не беспокоилась за местных жителей. Кевин опасен только для нее. Она протиснулась мимо барьера. Рядом стоял мужчина в безупречно чистой рубашке с короткими рукавами и просторных глаженых брюках. Похоже, он проверял удостоверения личности.
— Я и так помню, что вы с нашей улицы, мисс Мерфи, — сказал мужчина, и его лицо просветлело. — Я вас узнал! Вас показывали по телевизору!
— Спасибо, мистер…
— Меня зовут Билл Коповски. Из дома 2254, с красными занавесками — вон там, — показал он. — Никто не понимал, как здесь устроить пикник, но мы с женой взяли это на себя. Моя жена Ширли и я так беспокоились! Вам нужно обязательно с ней познакомиться!
Дрожащая рука мистера Коповски потянулась к стоявшей рядом пожилой полной женщине. Она обернулась, и ее стареющие глаза при виде Энн просияли.
— Ах, Боже мой, это вы! — воскликнула миссис Коповски. На ней было бежевое платье и янтарное ожерелье.
— Да… Здравствуйте, — ответила Энн. Она протянула руку, однако миссис Коповски сама потянулась к ней и обхватила, прижав к мягкой груди. От нее пахло лавандовым мылом.
Окружающие стали оглядываться на Энн. Соседи, щебеча и смеясь, кинулись к ней.
— Мисс Мерфи! — закричал мужчина средних лет в полосатой рубашке и широких шортах. — Мы до сих пор не были знакомы, но я живу наискосок от вас, в доме номер 2258.
— Привет… — начала было Энн, как ее окликнула женщина в синей поролоновой короне.
— Энн Мерфи! Энн Мерфи! Вы живы! Я видела в газете фотографию вашей мамы. Я так растрогалась, так растрогалась!
— Видел! Я видел! Тоже! — закричал сосед восточного вида, говоривший с акцентом. На нем была красно-бело-синяя футболка. — По телевизору! Вы одинаковые! Очень-очень! Звони ей, давай! Она любит!
Все наперебой обращались к Энн, засыпая вопросами, на которые она не успевала отвечать. Вдруг кто-то похлопал ее по спине. Энн, испуганная, обернулась: ей улыбался очередной сосед, который страшно радовался, видя ее живой, беспокоился, что на их улице случился такой кошмар, и жаждал узнать подробности. Не успела Энн оглянуться, как толпа поглотила ее, признав в ней добрую соседку, которой она никогда не была, и приветствуя раскрытыми объятиями и теплым пивом. Только теперь она поняла, скольких задела весть об этом убийстве, как потрясены местные жители. И все это время она высматривала Кевина. Правда, если он и был здесь, обнаружить его было сложно. Энн беспокоилась о Мэте, и ее снедало любопытство, где сейчас Бенни и девушки. Раньше или позже они ее найдут. И все же Энн надеялась, что ей быстрее удастся выманить из берлоги Кевина.
— Мисс Мерфи! Мисс Мерфи! Пожалуйста, всего несколько вопросов! — донесся сзади мужской голос. Она почувствовала, как кто-то грубо толкнул ее в спину. Энн обернулась и столкнулась с объективом видеокамеры. Из-за камеры вдруг возник репортер, крепкий мужчина в белой футболке и джинсах, с огромным животом, который нависал над золотой пряжкой ремня.
— Мисс Мерфи! — застрочил он как из пулемета. — Что же у вас все-таки было с Саторно? Расскажите! Мисс Мерфи!
— Я не собираюсь отвечать ни на какие вопросы! — сказала Энн, стараясь освоиться с обстановкой. Пресса уже здесь… Что ж, разумно. Где же ей быть, как не на ее улице? Этой бригаде повезло: они нашли Энн. А как насчет ее собственного везения?
— Давайте начистоту! Это правда, что вы с Саторно обручены?
Объектив камеры неотрывно смотрел на нее, а соседи начали выходить из себя. Пожилой мужчина, химик на покое (так решила Энн), протолкнулся к репортеру и начал грозить камере костлявым пальцем.
— Сэр, вас сюда не приглашали! — сердился он; голос мужчины дрожал от старости. — Здесь только местные жители! Сюда нельзя проходить без разрешения. Как вы прошли мимо мистера Коповски? Он участвовал в Арденнском сражении![44]
Рядом встал мистер Берман:
— Ах, так вы репортеры? Значит, не местные! Убирайтесь, пока мы не вызвали копов! Вчера один из вас уронил цветочный горшок с моего крыльца!
У Энн имелись собственные планы насчет журналистов.
— Эй, приятель! — обратилась она к репортеру. — А почему ты не спросишь меня, что я собираюсь делать дальше — уж коли я не мертва? Так принято спрашивать на «Суперкубке».
— Она поедет в Дисней-Уорлд! — вклинился мистер Симонс. Соседи собрались за его спиной, начали окружать репортера и оператора, зажимая их в кольцо.
— Да, спросите у нее, что она будет делать дальше? — выкрикнул мистер Монтероссо.
Еще кто-то вопил:
— Да! Напечатайте для разнообразия что-нибудь хорошее!
— Вы ведь не расскажете об этом по телевизору, верно? — надрывался третий. — Вы никогда нас не радуете, даже в праздник!
Репортер усмехнулся и обратился к Энн:
— Ну ладно, мисс Мерфи. Что вы собираетесь делать дальше? Поедете в Дисней-Уорлд?
— Уехать из Филадельфии Четвертого июля? Да ни в жизнь! — сказала Энн прямо в камеру, понимая, что Кевин ее слышит; она поблагодарила Всевышнего, что Бенни не смотрит телевизор. — Сегодня вечером я собираюсь отпраздновать день рождения страны и сделаю это по-филадельфийски! Съем «супербутерброд за доллар» и буду смотреть салют у Художественного музея! Всех с праздником!
Соседи радостно закричали, смеясь и улюлюкая, а мистер Берман начал размахивать своей тростью, словно дирижировал военным оркестром.
— Вы получили что хотели, мистер Репортер! Идите, печатайте! Убирайтесь!
— Да! Валите! Вы не местные! Здесь только жители Уолтин-стрит! — кричал мистер Берман, а юная татуированная дочь профессора психологии начала ритмично распевать:
— Уолтин-стрит не пощадит! Уолтин-стрит не пощадит!
— Уолтин-стрит не пощадит! Уолтин-стрит не пощадит! — подхватили соседи. Они будто сбивали журналистов с ног силой голосов. Пели все как один.
— Уолтин-стрит не пощадит! Уолтин-стрит не пощадит! — Энн распевала громче всех, орала во все горло. И Кевин Саторно был тут ни при чем. Она просто веселилась и была счастлива, что принадлежит столь узкому кругу — людям, живущим в ее квартале, — одному из многих в той мозаике, из которой сложились Соединенные Штаты Америки. Сам Уильям Пенн придумал строить город в виде сетки улиц. Нынче она вспомнила об этом с гордостью. Мысль: патриотизм — это и вправду причастность. И Энн была частью того, что ее окружало.
А теперь — за работу!
28
Солнце пока еще стояло высоко. Ближе к концу дня оно светилось оранжевым и медленно спускалось по обожженному небосклону. Влажность росла, становясь невыносимой. Платье липло к коже. Энн собирала мусор, проверяя, не осталось ли чего между припаркованными машинами. Найденное она запихивала в большой пакет, поглядывая при этом на каждого встречного. Кевина она не встретила. И ей становилось все более не по себе.
Не переставая высматривать преследователя, Энн помогала соседям собирать подлежащие утилизации бутылки, складывать алюминиевые столы и упаковывать в прозрачную пленку остатки салата. Все вместе они оттащили в сторону барьеры и неохотно открыли для остального города свой замкнутый мирок — Уолтин-стрит. Прохожих становилось все больше. Хлынувшие на улицу люди устремлялись к Паркуэй, желая занять места получше: приближался салют. Они несли с собой складные пляжные кресла, свернутые коврики и запасные покрывала. За одним папой шел ребенок и нес темные палочки-благовония, издававшие резкий, особенный запах.
Энн взглянула на часы. Пятнадцать минут восьмого. Время неслось вперед и влекло за собой и ее. Энн видела расписание мероприятий. Сначала — «праздничное чтение Декларации независимости», потом — распродажа («супербутерброд за доллар»), которая заканчивалась в девять часов вечера, и сразу после нее — салют. Энн решила задержаться на Уолтин и прийти прямо к распродаже, на которой ее будет ждать Кевин. Уже скоро.
Она наклонилась, подобрала смятую целлофановую обертку из-под лакричных леденцов и сунула ее в пакет с мусором. Нагибаясь, Энн почувствовала тяжесть лежащей в кармане «беретты». За время вечеринки она ни разу о ней не вспомнила — так ее захлестнули теплые чувства. А теперь у нее появилось что-то вроде сомнений. Может, есть другой способ? Нет. Если она не избавится от этого кошмара сегодня вечером, то не избавится от него никогда. Разве что после смерти. Энн утрясала сложенный в пакет мусор. Когда она направилась к валявшемуся на земле бумажному стаканчику, зазвонил мобильник.
Она сунула пакет под мышку, нырнула в карман за телефоном и открыла его. На экране высветился номер сотового Мэта. На многочисленные звонки Бенни Энн не отвечала, но этот звонок она примет.
— Мэт? — спросила она, понизив голос. — Ты где? Я пыталась…
— Я получил твои сообщения, — сказал он озабоченно. — Как твои дела? У тебя ничего не случилось?
— Все замечательно, правда. — Энн закрыла свободное ухо ладонью: на улице было шумно. Она вкратце рассказала о постигшей ее неудаче, обойдя молчанием так называемое «оскорбление действием». Зачем его накручивать? Он и так печется о ней изо всех сил. — Для чего ты рассказал Дитсу о нас с тобой? Это его не касается.
— Пришлось. Я позвонил Бет и сообщил ей о Саторно, однако она не приняла мои слова всерьез. Я на время отступился. Наверное, и Билл не поверил… Его мнение много для нее значит.
— Угу…
— Мне пришлось описать Биллу твои «приключения», чтобы он убедился. Он спросил, откуда я все это знаю. Я не мог не рассказать. Надо было вывести ее из-под удара.
— Бедный!
Энн понравилось такое объяснение. Ему пришлось выбирать между безопасностью клиента и своим добрым именем, и Энн одобрила его выбор. Как она могла на него сердиться?
— Мне так неудобно, что тебя уволили. Что ты хочешь предпринять дальше?
— Вынуть из папки все документы и отдать их другому. Думаю, они обратятся к Эпштейну. Берегись! Он юрист хоть куда!
Энн прикусила губу.
— Могу я чем-нибудь помочь, или все испорчено безнадежно?
— Ты ничего не портила. Я все сделал собственными руками. По правде говоря, мне надо было зализать свои раны после увольнения, а потом я поговорил бы с Бет наедине. Теперь же все в порядке. Билл тоже был моим клиентом и всегда выступал от имени Бет. Единственная, о ком я беспокоюсь, — ты. Бенни звонила мне домой, рассказывала, как ты от них улизнула. Она тебя ищет. Приходила на твою улицу, но там была вечеринка, и какой-то старичок ее не пустил. Даже Мэри с Джуди не смогли его умаслить.
Энн улыбнулась. Коповски пленных не берет.
— Бенни даже копам звонила. Чтобы они тоже тебя искали. Ты сейчас где? Тебе нельзя оставаться одной. Саторно все еще на свободе. Я хочу видеть тебя… Хочу быть рядом…
Нет, этого Энн допустить не могла. В ее кошмар и так вовлечено немало людей.
— Мэт, у меня все прекрасно! И не надо держать меня за руку!
С обеих сторон потоком шли люди. Все спешили на салют и махали ей на прощание.
— Этот парень — убийца, — говорил Мэт. — Возможно, он преследует тебя прямо сейчас. Где ты находишься? Я слышу голоса.
— Я в такси и еду к тебе домой. Поэтому оставайся там и жди меня. — Это она хорошо придумала. Мэт будет сидеть на месте, пока Энн не поймает Кевина. — Мне пора. Слышишь сигнал? Аккумулятор садится…
— Не слышу я никакого сигнала! Сдается мне, ты опять собралась что-нибудь учудить… Бенни сказала, что у тебя есть пистолет. Это правда?
— Нет, что ты! «Пушки» такие страшные! И стреляют сами, без предупреждения. Или ты забыл? Опять сигнал! Приду, как только смогу. Тут такие пробки! Жди!
Энн нажала «отбой», а на экране появилось очередное сообщение: «ВЫ НЕ ОТВЕТИЛИ НА ОДИН ЗВОНОК». Наверное, опять Бенни. Она может догадаться, где Энн. Последние два раза Росато звонила со своего мобильного, а мобильная Бенни — нешуточная угроза ее планам. Энн набрала номер «голосовой почты» и стала слушать. Оказалось, это вовсе не Бенни, а Гил.
— Энн, мне так неловко за прошлый вечер… — Язык у него заплетался, в голосе слышались слезы. — Зря я тогда, знаешь… Джэми меня выгнала… А может, встретимся вечерком? Ну, там… Пообщаемся… Ни фига себе! Ты глянь! Я в баре на углу Шестнадцатой улицы и Паркуэй, ты о нем знаешь, и я вижу тебя по телевизору! Какая ты!.. Мне нравится твоя…
Энн стало противно, и она удалила сообщение. Этого еще не хватало! Гил всего в пяти кварталах и, конечно, видел транспарант с «супербутербродом». Остается лишь надеяться, что он не полезет к ней. Энн выключила телефон и сунула его в карман. Небо становилось все темнее. Солнце уже скрылось за кленами, плоскими крышами и кольцеобразными антеннами. Его меркнущие лучи заливали небо ярко-оранжевым. Пора.
Энн затянула пакет веревкой и положила его к остальным, у входа в переулок. Естественно, она сразу вспомнила, как бегала по этому переулку в цилиндре Дяди Сэма. Как это было давно… Энн пошла к Паркуэй, но у своего дома задержалась. На крыльце по-прежнему лежали цветы. Она знала о том, что за дверью. Вспомнила о забрызганной кровью прихожей. Какая грязная штука — убийство. Удушливый запах смерти… Здесь умерла Уилла. И ее губителя ждет возмездие. Энн склонила голову, скользнув в тень.
Она присоединилась к толпе, двигавшейся к Паркуэй, и приглядывалась на ходу к людям, воскрешая в памяти внешность Кевина. Темные волосы, форма головы — Энн старалась не пропустить ни малейшего признака, промелькни хоть что-то похожее. Во что он будет одет? Бог его знает. Во что-нибудь неприметное. Энн оглянулась вокруг. Человек триста были в футболках под американский флаг. Она стремительно шла мимо, стараясь замечать как можно больше. Ни один из прохожих не был Кевином.
Энн не вынимала руку из кармана с «береттой». Так ей было спокойнее. Толпа приближалась к Паркуэй. Барьеры исчезли. Восемь полос вели будто прямо в умытый небосклон — во что-то смутно-розовое, аквамариновое, прозрачно-аметистовое. Сумерки опустились как-то вдруг, и в них неожиданно вспыхивали яркие пятна: огонек чьей-то сигареты, ярко-розовый неоновый браслет на детской руке, озерцо белого света от фонарика, прихваченного из дому благоразумной пожилой парой.
Геометрические контуры города светились в честь праздника красным, белым и синим. На крыше одного из зданий — вывеска из бегущих по кругу огней: «С ЧЕТВЕРТЫМ ИЮЛЯ!» В ночном воздухе слышались болтовня, смех, детский плач; ветерок пах средством от комаров и местным пивом. Художественный музей был справа от Энн — огромное здание в греческом стиле, обычно купающееся в янтарном свете прожекторов. А своей теперешней кричащей расцветкой оно было обязано красно-бело-синим лазерам; они не переставая шарили по небу. Огромную лестницу, по которой карабкался Сильвестр Сталлоне в «Рокки», скрывали леса, металлическая сцена и стойки освещения. Там работала «разогревочная» группа. Из развешанных на деревьях громкоговорителей доносился скрежет гитар.
Энн взглянула на часы. Ровно восемь. Уже почти стемнело. Она опаздывала. Проходя площадку для игры в тибол, Энн ускорила шаг. Площадку сплошь покрывали одеяла и шезлонги. Население Филадельфии нетерпеливо ждало салюта. Энн прокладывала путь среди уличных торговцев, предлагавших газированную воду, хот-доги, сладкую вату и трубочки. Желавшие заполучить на ужин супербутерброд уже повалили через улицу к шатру. Из громкоговорителей неслось соло ударника. В ночном воздухе стоял грохот.
Она не без труда пересекла улицу. Толпа начала прогонять группу со сцены, требуя продолжения праздника. Пришла пора читать Декларацию. И миллион людей дожидались салюта. Пробраться сквозь эту тесно стоящую кучу народа было почти невозможно. Энн, не отпуская лежавшую в кармане «беретту», протискивалась мимо потных спин и плеч, стремясь к «овалу Икинса» — к пространству перед Художественным музеем, состоявшему из газонов, садов и фонтанов.
Чтение Декларации независимости началось. Даже простоватый говорок рэп-звезды не сделал эти слова менее замечательными.
«Когда ход событий заставляет народ разорвать союз с другим народом, когда ему приходит время занять среди мировых держав…»
Энн тянула шею, стараясь увидеть, куда идет, и приметила темную статую сидевшего верхом на лошади Джорджа Вашингтона. Он, казалось, направлялся к большому круглому фонтану в «овале Икинса»; с флангов его охраняли два фонтана поменьше, из которых била подцвеченная красная, белая и синяя вода. Огромный навес, где продавались супербутерброды был прямо за ним, и там вовсю толпился народ. Проклятие! Как Кевин найдет ее в такой толчее? И сможет ли она воспользоваться оружием? Что ж… Наверное, ее план был не лучшим из возможных, но менять что-либо теперь поздно. Остается держать пистолет в руке и не снимать его с предохранителя. Кевин об этом ничего не узнает, а она будет уверена, что никого не поранит.
Теперь говорила молодая киноактриса. Микрофон противно гудел. «Мы не считаем нужным доказывать следующие истины: все люди созданы равными; Всевышний наделил их несомненными и неотъемлемыми правами, среди которых право на жизнь, право на свободу, право на стремление к счастью…»
Энн приободрилась. Слова, прекраснейшие из когда-либо написанных! Она имела право на счастье, на свободу и на жизнь. У нее замечательная работа, милые соседи, подруги… У нее новая любовь. Кевин отбирал у нее заслуженное по праву. Она обогнула очередное одеяло с семьей и удержала чуть не упавшего малыша, положив на его теплую голову ладонь. В темноте Энн то и дело натыкалась на сброшенные кроссовки и туфли. Она шла отдельно от замершей в восторге толпы.
Чтение продолжил страстный бродвейский актер:
«Но если долгая череда оскорблений и посягательств преследует единственную цель, если главный замысел — подчинить людей ничем не ограниченному произволу — становится очевидным, то право этих людей, их долг — сбросить такое правительство и позаботиться об иных хранителях, которым они доверят свое будущее спокойствие».
В точку! Энн боролась за свое будущее спокойствие. До шатра оставалось меньше пятидесяти футов. Она быстро двигалась сквозь толпу и поглядывала на окружающих, выискивая среди них Кевина. Спускалась ночь, и увидеть что-либо было нелегко. У фонтанов горели старинные газовые фонари, а мечущиеся по небу лазеры дополняли их своим пульсирующим светом.
Блондинка, восходящая звезда экрана, взывала к праведному колониальному гневу: «История нынешнего короля Великобритании есть история непрестанных обид и посягательств, имевших своей очевидной целью установить в Штатах самую беспощадную деспотию. Так пусть узнают честные люди о бывшем на самом деле, пусть убедятся в нашей правоте. Король попрал закон, им же одобренный…»
Энн торила путь к шатру. Навстречу Кевину, который тоже попирал закон. Она больше так не может. Ей было не по себе. Тревожно. События последних дней измотали ее. Взвинтили. Во рту ощущался неприятный привкус. Она взмокла, на лбу выступил пот. Колени дрожали. Энн упорно шла вперед.
Прославленный «оскароносец» говорил:
«Он препятствует отправлению правосудия, отказываясь санкционировать законы об установлении судебных учреждений…
Он отказался одобрить законы, необходимые для становления судебной власти, и воспрепятствовал тем самым отправлению правосудия…»
Воздух сотрясал длинный список несправедливостей. Совершил их, конечно, английский король, но это мелочи. Энн тоже хотела покончить с несправедливостью: поймать плохого парня и избавиться от него раз и навсегда. Совершить правый суд — ради себя и ради Уиллы. А теперь еще и ради Бет.
— Извините, сэр, — сказала Энн стоявшему у нее на пути мужчине. Гнев придал ей сил, и она стала продираться сквозь толпу быстрее. Кевин на глаза не попадался. Но он был где-то здесь, Энн знала. Чувствовала исходящий от него мрак. Энн держала голову высоко, чтобы он сразу ее увидел.
Тридцать ярдов. Двадцать. Шатер прямо перед ней. Энн заторопилась. Толпа ее не пугала, она отпихивала встававших на пути. Из шатра доносился веселый говор, острый запах специй и готовящегося мяса — все это вперемешку с сигаретным дымом и пивными парами.
Она добралась до очереди в шатер, заняла место и попыталась изобразить на лице радостное выражение, чтобы все видели: ей тоже весело. Энн баюкала пистолет и щурилась в свете лазеров, глядя на толпу. Очередь была самым подходящим наблюдательным пунктом. Все повернулись к сцене. Люди пялились, показывали пальцами и фотографировали. Она старалась охватить взглядом как можно больше лиц. Кепки, поролоновые короны, раскрашенные под американский флаг шляпы… Все стояли неподвижно — за исключением тех, кто спешил в шатер с супербутербродами.
Чтение Декларации продолжалось: «Вследствие этого мы, собравшиеся здесь представители СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ, конгресс, чистосердечно выносим наши помыслы на высший суд: от имени всех добрых людей, что живут в этих колониях, и данной ими властью провозглашаем Объединенные колонии Свободными и Независимыми Штатами — новое имя принадлежит им по праву…»
Очередь чуть продвинулась, хотя в шатре было темно, и Энн по-прежнему ничего не видела. Чем заканчивается Декларация независимости? Она не знала — а следовало бы! Салют начнется сразу после этого. Когда Кевин решит действовать? Ее сердце громко стучало. Хоть и на людях, она все равно чувствовала себя уязвимой и незащищенной. А где полицейские?
Теперь очередь двигалась быстро, и Энн наконец-то заглянула под навес. Там трудилась целая армия — наверное, человек пятьдесят. Одетые в белую униформу и бумажные шляпы с американским флагом, они, спеша изо всех сил, совали покупателям бутерброды, а те протягивали доллары, которые торгующие запихивали в какой-то бочонок, чтобы затем передать детской больнице. За барьером стояли, сложа руки на груди, два полицейских в летней униформе с короткими рукавами. Очень хорошо!
Декларация подходила к концу: «Твердо веря, что божественное провидение не покинет его, каждый из нас вверяет другому жизнь, судьбу и саму честь свою — во имя Декларации».
Раздались аплодисменты и радостные вопли. Полицейские развернулись и захлопали, очередь за супербутербродами разразилась овацией. В предвкушении салюта люди забеспокоились: им хотелось поскорее получить свои бутерброды и вернуться к одеялам. Стоял оглушительный шум. Все аплодировали. И благодаря этому Энн сразу увидела Кевина. Там, среди моря людских голов, стоял одинокий мужчина. Он не хлопал. Высокий, в темной футболке. Энн узнала его по форме головы. Волосы он сбрил совсем. Голова сверкала в свете газовых фонарей. Решительное выражение лица, мускулистые плечи. Вдруг человек повернулся к шатру, и по его лицу полоснул кроваво-красный луч.
Да, это был Кевин Саторно. Пора составлять свою собственную Декларацию независимости.
29
Бу-ум!
Начался салют. В ночном небе расцвела белая хризантема, превратившаяся в переливающийся огнями скелет. Толпа охала, ахала и хлопала в ладоши. Взрыв сотряс все ее существо, однако Энн не переставала поглядывать на Кевина. Его бритая голова повернулась к шатру. Он искал ее.
Энн подавила дрожь и сунула руку в карман. Пальцы нащупали рукоять «беретты», нагретой ее телом. Она подавила приступ панического страха и сделала шаг вправо, так что очередь легла между ней и Кевином. Все, кроме него, смотрели на салют. А он стоял лицом к очереди. Надо подойти к нему со спины.
Салют с шипением поднимался в воздух, неожиданно взрывался, взлетал в небеса, переливался красными, белыми и синими лучами. От них оставались пылающие белые огни, которые зависали в воздухе, словно грозные феи. Грохот был такой, что маленькие дети затыкали уши.
Энн медленно шла вдоль очереди — чтобы не терять Кевина из виду и не привлекать к себе внимания (белое платье очень выделялось на фоне ночи). Слава Богу, она заметила его первой. Помимо грохота и шипения заряды издавали невыносимый визг. В небе с воем закручивались красные, белые и синие спирали. Лица вокруг нее то и дело окрашивались в эти цвета и снова проваливались в темноту.
Энн дошла до шатра и стала его обходить. Увлеченные зрелищем люди стояли не шелохнувшись. Кевин, медленно поворачивая голову, разглядывал собравшихся в очередь людей. Его глаза сузились, рот упрямо сжался. Он искал ее. Сердце Энн билось как сумасшедшее.
Она проверила, на месте ли копы. Те стояли у бочонка с выручкой, по левую руку от нее. Можно прямо сейчас подбежать к ним и показать на Кевина, однако Энн сомневалась, что сумеет убедить их достаточно быстро. Кевин тем временем мог убежать или кого-то поранить. Она придумала кое-что получше. Надо подобраться к нему сзади, ткнуть дулом в спину и подвести к полицейским, подальше от толпы — тогда никто не пострадает. Как только они окажутся у Кевина по бокам, Энн завопит о помощи. Сидящий верхом Джордж Вашингтон, до которого оказалось не более пятидесяти футов, будет ею гордиться.
В воздухе пахло дымом. Черными снежинками опускалась зола. Энн прокралась с другой стороны шатра. Выйдя, она нашла глазами голову Кевина. Теперь он у нее в руках. Она прямо за его спиной, хотя их и разделяет восторженная толпа. Энн ускорила шаг. Тридцать футов… Двадцать… Десять…
В ушах стучала кровь. Она так сильно сжимала рукоятку «беретты», что насечки впечатались в ладонь. Рука дрожала, но Энн не обращала внимания. Бум! В небе переливались огненные пальмы. Люди смеялись. Кевин стоял так близко, что она могла посчитать шишки на его голове. Между ними вклинилась буйная ватага подростков в синих футбольных свитерах. Они веселились, размахивали бутылками с пивом и курили сигары.
Бум! Бум! Над головами полыхали красные помпоны, которые, растворяясь, принимали форму сердец. Тинейджеры радостно завопили и подняли бутылки с пивом. Энн проскользнула между ними. Голову Кевина окутывал сигарный дым.
У Энн напрягся живот. Сердце будто остановилось. Она чувствовала себя очень странно, будто на ее месте кто-то куда более смелый. Энн начала вынимать «беретту».
Появилась ослепительная стая белых огней, и подростки, казалось, засвистели прямо ей в уши. Энн уже почти прошла их, когда Кевин шагнул в сторону и направился к шатру. Так даже лучше. Там будет удобнее его брать, поближе к полицейским. Копы по-прежнему стояли рядом с бочонком. Их фуражки синели на фоне шатра.
«Пора. Иди!»
Она вытащила «беретту» и прижала ее к бедру.
— Э… куда это ты так спешишь, красавица? — спросил один из футболистов. Он встал у нее на пути и загородил собой Кевина.
— Пожалуйста, отойдите!
Энн попыталась обойти парня, но он схватил ее за руку и так резко развернул, что она чуть не выронила оружие.
— Не беги, куколка! Посмотрим на салют вместе!
— Оставь меня в покое!
Энн выдрала руку и как безумная кинулась вперед. Только что здесь стоял Кевин. Теперь его нет. Она дико оглядывалась. Исчез. Перед ней мелькали людские лица: мужские, женские, детские. Все смотрели вверх, на салют. Неужели упустила?
«Нет!»
Энн нырнула в толпу у шатра.
«Не упущу. Теперь я его не упущу!»
Она не находила его в этой толчее. Он что, теперь по ту сторону очереди, как раньше Энн? «Беретта» скользнула обратно в карман.
Темноту залили серебристые потоки, небо превратилось в громадное озеро. Салют подходил к концу. Раздались пулеметные очереди — как на войне.
Энн поспешила к шатру, поглядывая на ходу по сторонам. Ни бритой головы, ни черной футболки… Ликующие зрители неотрывно смотрели вверх. Энн хотелось завизжать.
«Думай, думай…»
Время для запасного варианта. Она потеряла Кевина из виду, но он от нее не уйдет. Энн обернулась в поисках полицейских. Они вызовут подмогу. Кевин не сбежит далеко.
Вдруг кто-то схватил ее и вывернул назад правую руку. В ее спину уткнулось острие ножа. Энн хотела закричать и тут услышала бешеный голос. Он шептал ей на ухо, обжигал щеку…
— Не ори, или я вгоню охотничий нож прямо тебе в сердце.
Это был Кевин.
Энн сковал страх. Безумно болело плечо. Нож погружался все глубже. Если она закричит, он зарежет ее на месте. У нее не получалось дотянуться до пистолета левой рукой. Да и нельзя стрелять в толпе! Что делать? Кевин поднял ее правую руку, и каблуки Энн оторвались от земли. Он толкнул ее вперед, прочь от шатра, прочь от полиции. Между ребрами шевелился нож.
Кевин поднял ее руку еще выше.
— Ты отправишься со мной. На это раз тебе не уйти. Теперь ты моя. Наконец-то…
От испуга у нее брызнули слезы. Он сейчас сломает ей руку! Раздались оглушительные взрывы. Салют заканчивался. Бум! Бум! Бум! Белый купол неба наполнился огнями, дымом и громом. Неужели это последнее, что она видит? Энн молилась.
Кевин прижался к ней щека к щеке. Он уводил Энн все дальше, не вынимая ножа.
— Сука… Я мечтал о тебе каждую ночь… Смотрел на твою фотографию каждую минуту… Писал тебе, звонил, покупал подарки… Цветы, драгоценности, стихи, сладости… Я дал тебе все, что у меня было, отдался тебе, растворился в тебе…
Энн пыталась сообразить, что же происходит. Она должна спастись! Острие ножа буравило ее спину, оно было теплым и влажным от крови. Ее крови.
Энн старалась не поддаваться страху. Кевин тем временем торопливо выводил ее из толпы. Он волок ее к многоквартирным домам. Там, в самом темном углу парка, виднелась рощица и кусты. И никого. Деревья скрывали их от чужих глаз. Может, у нее получится вынуть оружие. Здесь она никого не поранит.
Кевин дышал все горячее.
— Я любил твое лицо. Любил твое тело. Любил каждый твой дюйм. Энн, я сделал бы для тебя все… Все…
Они миновали кусты. Обошли здание и направились к шоссе. Ее карман оттягивал пистолет. Он бился о бедро. Получится ли дотянуться до него другой рукой?
— Ты играла мной, бесстыжая сука!
Голос Кевина дрожал от еле сдерживаемой ярости.
— Ты отшвырнула меня, посадила в тюрьму! Знаешь, через что мне пришлось там пройти? И все из-за тебя, бесстыжая сука! Я ненавижу тебя! Всю!
Энн отгородилась от его слов. Они лишали ее сил. Однажды у нее получилось спастись. Получится и теперь. Она будет ждать подходящей минуты, которая обязательно наступит. Она доберется до пистолета.
Сквозь древесную листву пробивались красные, белые и синие вспышки.
— Я буду убивать тебя с наслаждением, Энн… Буду наслаждаться каждым мгновением… Наконец-то! Так ты еще никогда не развлекалась…
Энн захлестнул всепроникающий страх. Кевин вел ее к пустынной полосе рядом с трассой, где валялся всякий хлам. Они уже почти обогнули здание. Никто не увидит. В ее глазах стояли слезы. Вот ее последняя минута на этой планете — Энн знала это. И терять нечего. Здесь никто не пострадает — кроме нее самой. Она потянулась к карману, и Кевин воткнул нож в ее плоть, пошевеливая острием. Она отчаянно закричала. Кому?
— Помогите!
— Энн? Энн! Это ты? — откликнулся кто-то, находившийся поблизости.
— Помогите! — вновь закричала Энн, почувствовав, что Кевин развернулся на звук. Она воспользовалась этой возможностью, извернулась и схватила «беретту». Кевин не заметил. Ему было не до того.
Энн билась в его объятиях, прижав «беретту» к ноге, и ждала. Стреляла она хорошо, но не настолько, чтобы попасть через плечо. Энн сняла пистолет с предохранителя. Должен был раздаться достаточно громкий щелчок. Она ничего не услышала.
Снова раздался мужской голос:
— Энн, Энн! Что с тобой?
Гил! Пришел из бара на ее поиски! Залпы салюта не утихали.
— Гил! — завопила она.
Кевин повернулся и ослабил хватку. Мокрое от крови лезвие потихоньку выходило из спины. Энн выскользнула, развернулась и направила на Кевина пистолет.
— Стоять! — орала она. — Я выстрелю, клянусь!
Но Кевин уже ринулся на Гила с зазубренным охотничьим ножом. Гил перехватил его запястье и отвел удар. Мужчины раскачивались взад и вперед. Энн целилась в Кевина, однако тот двигался слишком быстро. Так она могла застрелить Гила! Дерущиеся мужчины — это вам не бумажные фигуры!
— Энн, стреляй! — кричал Гил, пока они продолжали бороться и все время вертелись. Энн подошла поближе. Вдруг Гил, отчаявшись, выпростал руку и вырвал у нее пистолет. Кевин шел на Мартина, потрясая ножом. В последнюю секунду пистолет выстрелил, из коротенького ствола вырвалось оранжевое пламя, а звук потонул в грохоте салюта. Потом еще. И еще. Полуавтомат…
Бум! Бум! Бум!
Энн завизжала. Из шеи Кевина разлетелись кровавые брызги. Он рухнул. Сложился, будто чучело. Она бросилась к нему. Кевин лежал на земле широко раскинувшись, с нелепо изогнутыми ногами. Его туловище не двигалось. Рот остался широко раскрытым. Открытые глаза ничего не выражали. На месте адамова яблока словно возник фонтан. Кровь брызгала при ударах пульса и падала на лицо. Глотка издала мерзкий булькающий звук.
— Нет! — услышала Энн свой голос. Почему она кричала? Кровь забрызгала ее платье, заляпала ей руки. Службы спасения не требовалось. Видно с первого взгляда: Кевин мертв.
— Все хорошо… — приговаривал Гил, держа руку на ее плече.
Энн слышала Мартина будто издалека. По ее щекам текли слезы, которые она не могла объяснить.
30
Лампы дневного света отбрасывали резкие тени и заостряли лица собравшихся в «Раундхаусе», в комнате для совещаний. Энн уже дала показания и теперь безучастно сидела в стороне. Кровь, мерзкими брызгами покрывшая ее белое платье, застывала, и ткань морщилась. Ей наложили пять швов. Рана от ножа нестерпимо болела. И в больнице Энн даже руки не вымыла. Теперь они лежали на ее коленях и словно боялись притронуться одна к другой.
Энн свободна, кошмар позади. И все же она предпочла бы не такой ужасный конец. Вымотанная, разбитая, она сутулилась, у нее страшно болела голова, и ей не удавалось разложить свои мысли на составляющие. Энн понимала, что будет разбираться с этим не один день — а то и не один год.
Позади нее стояли Джуди и Мэри — этакий наскоро одетый женский батальон. Победа за ними, однако лица девушек напряжены и печальны. Рядом, положив руку на плечо Энн, притулился украшенный синяком Мэт. Все слушали, как Гил заканчивает беседу с мрачным детективом Раферти. Его напарник-гигант сидел за машинкой и азартно искал нужные клавиши. Заместитель начальника полиции Паркер, в костюме с иголочки, стоял, прислонившись к стене и сложив темные руки на груди. Находящиеся в комнате изо всех сил делали вид, что в его присутствии нет ничего особенного.
— Я увидел, что он ведет Энн, — рассказывал Гил. — Руку он держал у нее за спиной. Я подумал, что, возможно, у него там пистолет или нож.
За ним находилась Бенни. Она слушала, наклонив голову. Гила представляла она: Энн присутствовала при стрельбе и не могла его защищать.
«Увидел, что он…» — печатал детектив. Раферти нагнулся вперед и положил локти на колени. Детектив все еще был в костюме, только распустил галстук, сдвинув узел в сторону.
— Как вы узнали, что это Саторно?
— Я уже отвечал на этот вопрос, — сказал Гил устало. Его легкая полосатая куртка была разорвана, отвороты забрызганы кровью Кевина. Энн ничуть не сомневалась, что полиция ни в чем не обвинит Гила, даже в непредумышленном убийстве. Особенно с Бенни в качестве юриста. Хотя наверняка никто знать не мог. А Энн не хотелось, чтобы Гил пострадал за то, что он сохранил жизнь и себе, и ей.
Бенни похлопала своего клиента по плечу:
— Будет лучше, если вы повторите свой ответ.
— Ладно, повторю. Я узнал его, так как видел фотографию по телевизору и в газетах.
— Вы запомнили его внешность, увидев простую фотографию?
— Конечно. Я был заинтересован. Он пытался убить моего юриста и друга. Когда пресса распространила его портрет, я стал его высматривать. В случае с Теодором Качински[45] я делал то же самое. А вы?
— Понятно.
Раферти почесал поросший седой щетиной подбородок.
— А как вам удалось оказаться там так вовремя?
— Оказаться где?
— У шатра с супербутербродами.
— Ну, я был в одном баре, дальше по Паркуэй. К востоку оттуда. «Охотничий домик», знаете? Я там праздновал…
— Один?
— Да, — ответил Гил. — Семья осталась дома.
Энн заметила, что тот не спешил рассказать о том, что Джэми его выставила. Впрочем, полиции это не касалось.
— Вы общались с кем-нибудь, мистер Мартин? С кем-нибудь, кто мог бы вас запомнить?
— Не совсем так… Там была одна блондинка, она пила коктейль. Только я не запомнил ее имени.
— Пытались ее подцепить?
— Это имеет значение? — огрызнулся Гил, и Бенни укоризненно на него посмотрела.
— Возможно, — ответил Раферти.
— Ну ладно. Да. Я пытался ее подцепить. — Гил протянул руки: — Арестуйте меня.
Со своей стороны Энн не могла не подивиться на Гила. Цеплять блондинку после того, как Джэми выгнала его из дому? Пытаться приударить за Энн? Крутить роман с Бет? По-хорошему ему бы надо обратиться к специалисту. Впрочем, это можно сделать и после «Чипстера».
— А как насчет бармена?
— Я и к ней приставал?
Раферти не рассмеялся.
— Я не знал, что это женщина. Я имею в виду, помнит ли она вас?
— Да. Ее зовут Джил. Джил и Гил, поэтому я и запомнил. Да, мы с ней поболтали. Она должна помнить. Мы еще смеялись над совпадением.
— А дальше что было?
— В баре работал телевизор, и я увидел Энн. Она сказала, что будет у этого шатра часов в девять. Я пошел туда. Там было столько народу, что я не стал и пробовать ее разыскать. На обратном пути я случайно заметил Энн. На ней было белое платье, и оно привлекло мой взгляд. И тогда я разглядел, что происходит.
«Джил и Гил» — печатал здоровяк, а Раферти тяжело вздохнул, словно завершая разговор. Он взглянул на Бенни.
— Мисс Росато! Мне, конечно, придется обсудить это с моим начальством, однако я сомневаюсь, что мистеру Мартину будут предъявлены какие-либо обвинения.
— Вы приняли правильное решение, детектив, — сказала Бенни. Если она и беспокоилась, то виду не показывала. Она положила руку на спинку стула, на котором сидел Гил. — Мистер Мартин понимает опасность, кроющуюся за попытками рядовых граждан спасти чью-либо жизнь — какие бы благие намерения ни лежали в основе этого. Больше такого не повторится. — Она обратилась к Паркеру: — Еще раз хочу повторить, сэр, что вы действовали профессионально и аккуратно и мы будем рады прийти на завтрашнюю пресс-конференцию.
— Спасибо. Вас проведут через ту голодную толпу, что беснуется сейчас снаружи. Мой водитель и шофер начальника полиции развезут вас по домам. Конференция завтра утром, в десять часов. Здесь. Инспектор полиции к тому времени уже вернется.
— Я приду.
Бенни посмотрела на Энн.
— Мисс Мерфи присутствовать не сможет: у нее процесс.
— Знаю. Я читаю газеты. — Паркер широко улыбнулся Энн: — Мисс Мерфи, если судья потребует справку от врача, обращайтесь ко мне.
— Спасибо.
Энн выдавила улыбку и поднялась со стула. Коленки у нее дрожали. Детектив Раферти посмотрел ей в глаза.
— Вы ничего не забыли, мисс Мерфи? — спросил он. И тут Энн поняла. Он вытянул руку и раскрыл ладонь. — Сдается мне, разрешения у вас нет.
— Ой!..
Энн полезла в карман, вытащила «беретту» и сдала ее детективу. Надо думать, оружие ей больше не понадобится. Раферти поднял брови:
— С каких это пор девушки носят в карманах «беретты»?
— Только если выходят из дома без сумочки, — ответила Энн, и детектив улыбнулся — впервые за все это время. — Значит, обвинения в незаконном ношении оружия мне предъявляться не будет? Вы отпускаете меня на все четыре стороны?
— Только потому, что вы ирландка, — сказал улыбающийся Раферти.
Мэт бережно взял ее за руку:
— Пошли.
Он повел ее к двери, остальные потянулись за ними. Энн с облегчением вздохнула.
«Теперь все… Совсем все…»
Больше ей не придется трястись и оглядываться через плечо. Она не нуждается в оружии. Кевина больше нет, действительно нет. Энн была потрясена, но наконец-то чувствовала себя в безопасности.
Внизу, в холле с филенчатыми стенами и хранившимися за стеклом моделями старых полицейских машин, они все какое-то время бродили, будучи не в состоянии уйти сразу.
— Не знаю, как благодарить тебя. Ты спас мне жизнь, — сказала Энн и с удивлением заметила, что и у Гила глаза на мокром месте.
— И думать забудь. — Нахальства Мартина как не бывало. Его место заняла искренняя счастливая улыбка. — Мне просто повезло.
— Нет, это мне повезло.
Следующей Энн обняла Бенни — как маму, которой у нее никогда не было.
— Спасибо тебе за все… — сказала она, и Бенни тоже ее обняла в ответ.
— Я рада, что ты в безопасности.
— Извини, что сбежала от тебя тогда.
— Не напоминай. — Бенни изогнула бровь. — И никому не рассказывай, что я попалась на эту дурацкую удочку с «посмотри туда».
Энн рассмеялась, к ней присоединились Джуди и Мэри. Мэри раскинула руки, чтобы обнять подругу.
— Любовь продолжается. — Мэри сжала ее изо всех сил. — Я так рада, так счастлива, что у тебя все утряслось.
— Передавай привет родителям, — сказала Энн. — В воскресенье я приду к ним на обед и лично верну талисман.
— Заметано! — Мэри еще раз ее обняла. — Возвращай только в обмен на кота.
Энн смеялась и собиралась уже вытереть глаза, как ее чуть не задушила в объятиях Джуди. Отступив, девушка довольно улыбнулась и сказала:
— Я вижу, ты по-прежнему в моих сережках.
— Естественно. Я их полюбила.
Энн переполняли чувства. Какие у нее замечательные подруги… Мэри, Бенни… И Джуди тоже… Однако она была не в силах что-либо сказать. И впереди ее ждет тоже немало…
Улыбающийся Мэт по-хозяйски обхватил ее рукой.
— Спасибо тебе, Бенни. Вам всем спасибо. Вы так о ней заботились!
Стоявший в стороне Гил переводил взгляд с Энн на Мэта и обратно. Энн посмотрела ему в глаза и вздрогнула. Она забыла! Гил не знает о них с Мэтом. Нет! Ей стало очень плохо, особенно теперь, после всего, что он сделал для нее. Энн повернулась к своему клиенту.
— Гил, извини. Ты не знал. Мы с Мэтом встречаемся.
— Да, не знал… — Гил сжал губы.
— Клянусь тебе, нашего дела это никак не касалось.
Ее щеки вспыхнули. Она чувствовала на себе взгляд Бенни, которая явно не испытывала к ней сочувствия. Надо решать на месте. Ей вспомнился сегодняшний выбор Мэта.
— Извини. Если ты хочешь взять другого юриста — пожалуйста. Мы можем добиться отсрочки. С учетом сегодняшних событий твое правление отнесется к этому с пониманием.
Мэт откашлялся.
— Для протокола. Гил, Энн ни в коей мере не навредила твоей компании.
Гил пропустил его слова мимо ушей, однако смог улыбнуться Энн:
— Энн, я не собираюсь тебя увольнять. За то время, что ты вела мое дело, на твою долю выпало много испытаний. И я не сомневаюсь: ты не смешивала личную жизнь и работу. Это бизнес, и ты по-прежнему мой юрист.
— Спасибо! Я тебя не подведу, — сказала Энн, набрав в легкие побольше воздуху. А не связано ли решение Гила с тем диском, о котором он ей рассказывал? Сосредоточиться на завтрашнем процессе она все равно не может: на ее руках засыхала кровь. Пора начинать сначала. Она почувствовала небывалый прилив сил. — Я хочу домой, — сказала Энн вслух.
— Твой дом — место преступления, — заметила Мэри. — Поезжай ко мне. Родители будут рады! А кроме того, ты оставила там своего кота. Можешь пожить у них, пока не найдешь новое жилье.
Бенни моргнула.
— Или поедем ко мне. Только оставь кота у Мэри. А я приготовлю тебе хлопья.
Джуди рассмеялась:
— Мой дом — единственный, в котором ты не побывала. Может, внесешь разнообразие?
Мэт прижал ее к себе:
— Энн, возвращайся ко мне. Тебе ведь не хочется к себе — после всего, что там случилось.
Энн посмотрела на Мэта и на всех остальных. Они окружали ее, и их лица светились заботой и любовью. Ее будущее начиналось здесь, и они были его частью. Только, как бы она ни была им благодарна, Энн знала, где ее место.
— Спасибо, но я хочу поехать домой. К себе домой. На Уолтин-стрит.
И на этот раз ее слова в точности совпали с ее мыслями.
31
Полицейская машина примчала ее к дому. С расставания в «Раундхаусе» не прошло и часа. Теперь же Энн — в джинсах, розовой майке и желтых резиновых перчатках — тянула край запятнанного кровью ковра, закрывавшего пол в прихожей. Ей следовало бы спать или готовиться к вступительной речи, но она не могла. От ковра несло кровью и болью… Его нужно убрать. Энн уже отодрала его с четырех сторон, остался только один угол. Она стиснула зубы, закрыла глаза и дернула посильнее. Ковер неожиданно поддался, и Энн отлетела в сторону.
— А-а-а… — прорычала она с пола. Все болело: плечо, бок, раненая спина… Однако Энн встала, оттащила ковер в гостиную и расправила его, стараясь не смотреть на пятна, чтобы опять не расплакаться. Энн уже лила слезы в ванной, когда приехала домой, но потом взяла себя в руки и принялась за работу.
Она бросилась на колени и скатала ковер. Потом выхватила пакет для мусора из стоявшей на столике оранжевой коробки и запихнула туда свернутый ковер. Она уже собиралась вынести его на тротуар, но остановилась. Так не годится… Это не просто хлам. На нем кровь Уиллы. Энн казалось, что у нее на руках лежит ее тело. Сама не зная почему, она опустила пакет на пол.
Энн проглотила комок и встала, опустив руки. Она осматривала освещенную люстрой прихожую. Кровавые следы на стенах и двери засохли коричневой коркой. Плинтусы тоже были в пятнах. Прихожую окаймляли тоненькие дощечки, которыми был закреплен ковер — на них пятен не было. Стены надо помыть и выкрасить. Нельзя оставлять их так, даже на ночь. Ей будет тяжело, ужасно тяжело, но это надо сделать. Ради Уиллы. И это ее очистит, ей станет легче, она покончит с этим кошмаром. У Энн открылось второе дыхание. Она сочла его даром небес.
Придя на кухню, Энн сняла перчатку и, пока в синее ведро набиралась горячая вода, взяла горсть сухого завтрака. В ведро были слиты все имевшиеся у нее моющие средства. Вода с шипением пузырилась, всплыла розовая губка. Энн перекрыла кран, схватила ведро и понесла его обратно в гостиную, включив на ходу музыкальный центр — на классической волне, что соответствовало ее настроению и занятию.
Звучала акустическая гитара, соло. Энн задумалась о своем отце, которого не видела ни разу, потом о матери. Она лениво размышляла, когда встретит ее опять — если вообще когда-либо встретит. В груди у Энн сжалось, но она тут же подавила это чувство. Услышанная по телевизору мольба не прошла незамеченной, однако прошлое все равно позади. Ее ждет оставшаяся часть жизни. Теперь она «начнет сначала» по-другому. Энн принесла тяжелое ведро в прихожую.
Музыка успокаивала. Энн встала на колени и потянулась за губкой. Когда она наклонилась, из выреза майки выпал итальянский амулет на золотой цепочке. Улыбнувшись, Энн сняла его и принялась мыть стену. Засохшая кровь, когда она касалась ее губкой, краснела и начинала издавать запах. У Энн все переворачивалось в животе, и все же она не отступала и отмывала подтек за подтеком, думая об Уилле и смахивая невольные слезы. Энн извела три ведра мыльной воды и несколько бутылок моющего средства. Вдруг в дверь позвонили.
Энн вздрогнула. Сердце в груди затрепетало. В последний раз в ее дверь звонил убийца. Эхо от звонка прокатилось по дому, перекрывая звуки гитары. Энн сказала себе, что поступает глупо. Больше бояться нечего. Кевин мертв. Его убили у нее на глазах, и хотя это зрелище не принесло ей удовлетворения, оно, во всяком случае, дало ей чувство безопасности. Так ведь?
Звонок повторился. Энн бросила губку в воду, встала и посмотрела в глазок. Мэт! Теперь все в порядке. Ей действительно ничего не грозит.
Она торопливо сняла цепочку и открыла дверь, впустив темную летнюю ночь. На Мэте была черная футболка и джинсы, он улыбался, а портфель держал как поднос, на котором стояла бутылка красного вина с двумя бокалами. Несмотря ни на что, Энн была счастлива его видеть.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она.
— Я не мог спать и знал, что ты тоже не спишь. Ты сказала, что начинаешь жизнь сначала. Это тебе на новоселье.
Мэт одним движением снял бутылку с портфеля и легко поцеловал Энн в губы. За этим последовал еще один поцелуй, теплый и продолжительный. Энн не сопротивлялась, хотя с ее перчаток капала пена.
— О-о… Давай, заходи, — сказала она и закрыла за ним дверь.
Переступив порог, Мэт на цыпочках прошел по мокрому полу. Он изумленно оглядывался.
— Убираешься?
Затем Мэт улыбнулся. Синяк на лице уже проходил.
— Ага. Только что закончила мыть. — Энн окинула оценивающим взглядом свою работу. Белая стена вся в темных пятнах. — Два слоя белой краски — и полный порядок!
— Не сомневаюсь!
Мэт поставил бокалы на пол, сразу у выхода из прихожей, потом вынул из заднего кармана штопор и уселся рядом.
— Прямо не верится… Ты что, все делаешь сама? Могла бы обратиться в соответствующую службу или куда-то там… Я думал, ты готовишься к процессу. Решаешь, как будешь «надирать задницу».
— Не-а… Это важнее.
Энн стянула перчатки и повесила их на край ведра.
— Что я слышу? Куда девалась девушка, которая ради победы была готова на все? И даже привела в зал суда стриптизера? — Мэт рассмеялся. Он снял с горлышка фольгу, ввернул штопор и вытащил пробку. Раздался праздничный хлопок. — Только не говори мне, что ты изменилась.
Энн минутку подумала.
— Черт возьми!.. Нет!
— Похвально…
Мэт ухмыльнулся и протянул ей пустой бокал. Затем налил им обоим немного вина и поднял свой фужер.
— За тебя и за твои перемены. Да будет так.
Они чокнулись, и в этот миг зазвонил мобильник. Оба потянулись к ремням. Впрочем, телефон Энн остался в гостиной, в ее сумочке. Мэт взял свой.
— Вот гады, — сказал он. — Только ты собралась мною восхититься…
— У тебя самого лучше выйдет, — ответила Энн.
Мэт открыл телефон. Его синие глаза вспыхнули.
— Правда? Хорошо. Не бери в голову. Я все понимаю, обсудим попозже. Жди. — Он резко захлопнул телефон. — Это Билл Дитс.
— А, Сердитый Мальчик… — Энн отпила вина. Напоминание о Дитсе испортило ей настроение, и она сделала глоток побольше. — Чего он от тебя хотел?
— Увидеться. Сказал, это важно. Думаю, хочет взять меня обратно.
Мэт хлебнул вина и уже вставал. Энн за него порадовалась. Не то чтобы очень, но порадовалась.
— Дитс нападал и на меня, и на тебя. Что ты в нем нашел?
Мэта раздирали противоречия.
— Он сожалеет, что толкнул тебя. Сказал, что просто вышел из себя.
— Тогда все хорошо.
Энн хлебнула еще. Потрясающе вкусно! Она никак не могла вспомнить, когда в последний раз ела.
— Извини, что оставляю тебя. Мне надо ехать.
— Увидимся. И я тебе не завидую… — Энн допила вино. — Раз ты опять юрист противоположной стороны, подождем окончания процесса. Я теперь брюнетка. А мы, брюнетки, не такие оторвы, как рыжие.
— А… Договорились. Продолжай в том же духе. — Мэт нагнулся и быстро поцеловал ее на прощание. — У тебя все будет хорошо? С виду-то вроде и так нормально…
— Даже очень!
Энн налила себе еще бокал, подняла бутылку и, постепенно превращаясь в захмелевшую Люси Рикардо, когда та пробовала себя в рекламе, произнесла:
— Вот в эт-тй малнькой бтылчке — отвт на вс ваши впросы!
— «Люси снимается в рекламном ролике», — сказал Мэт с улыбкой.
— Ты знаешь? — спросила пораженная Энн. — Тридцатая серия, 5 мая 1952 года!
Мэт рассмеялся:
— Дат я не знаю, хотя помню эпизоды. Шоколадная фабрика, ремонт в квартире, Мерцы — все, что угодно. У меня мама тоже была без ума от Люси.
— Кажется, я влюбилась, — сказала Энн совершенно искренне.
Мэт подарил ей еще один поцелуй, открыл дверь и убрался прочь, оставив Энн бутылку красного вина, полное пены ведро и зуд надежды на лучшее.
Она встала, закрыла дверь на цепочку и принялась собирать перчатки, губку, ведро. Не прошло и пяти минут, как в дверь опять позвонили. Ха! Наверное, Мэт что-то забыл. Может, окончание ее тоста? Или поцелуй? Вдалеке разорвалась хлопушка. С тех пор как Энн приехала домой, они взрывались постоянно.
— Иду, Мэт! — крикнула она, направляясь к двери. Энн знала, что там Мэт, и не стала смотреть в глазок, сразу сняв цепочку.
Когда она открыла дверь, перед ней стоял не Мэт.
32
На крыльце была Бет Дитс, и похоже, она только что плакала.
— Можно… можно войти? — Ее душили рыдания, она дрожала, одетая в шорты и деревенскую рубашку. — У нас с Биллом только что вышла большая свара из-за того преследователя, Кевина. Я слышала из новостей, что он убит.
— Конечно, входи. Нам есть о чем поговорить.
Энн стало не по себе. Она ввела Бет в дом, закрыла дверь и машинально повесила цепочку. Когда Энн обернулась, гостья уже не плакала, а направляла на нее черный пистолет.
«Господи!»
Секунду она соображала и уже открыла рот, чтобы закричать.
— Заткнись, сволочь!
Бет подтолкнула Энн к двери. Холодное и твердое дуло пистолета упиралось Энн в сердце. Она задыхалась.
— Бет, что ты делаешь?.. — прохрипела Энн. Она старалась не поддаваться страху. Колени дрожали. Она с трудом оторвала глаза от смертоносного оружия и посмотрела Бет в глаза, красные от слез.
— С каких пор ты спишь с Гилом, Энн? Я хочу знать!
— Бет, пожалуйста, опусти пистолет. — Во рту у нее сохранился вкус вина, но хмель испарился. — Если хочешь поговорить — давай поговорим. Но только не с пистолетом в руках…
— Не смей мне указывать! — проревела Бет; кожа у нее пошла пятнами, светлая челка растрепалась, губы дрожали от гнева. — Скажи, с каких пор ты трахаешься с Гилом! Он всегда хотел только тебя!
— Такого не было…
Энн потрясла головой. Она не могла поверить… Ей вспомнилась сцена в комнате для бесед, когда Гил пришел пьяный. Потом вчерашний звонок на мобильный.
— Я никогда ничего к нему не чувствовала. Никогда…
— Лжешь! — завопила Бет. — Он говорил о тебе все это время, а когда мы порвали и я подала иск — он нанял именно тебя!
Пистолет буравил Энн. Она совсем перестала дышать от страха.
— Пожалуйста, не надо…
У нее брызнули слезы. Она представила, как пуля входит в нее, рвет плоть, пробивает сердце… Вот она лежит в собственной прихожей, залитая кровью… Энн в точности знала, как будет выглядеть. Ее застрелят в собственной прихожей. Кошмарный круг замкнулся.
— Я любила его, а ты забрала Гила себе! — кричала Бет с искаженным от бешенства лицом, плюясь Энн в лицо. — Он ничего для тебя не значил! Я хотела оставить Билла и уйти к нему, но ему была нужна ты! А теперь ты уже с Мэтом! Билл не ошибся, ты — шлюха!
Энн изо всех сил старалась не потерять голову. Надо что-то делать… Что-то придумать…
— В пятницу вечером здесь была я! — не унималась Бет. — Я хотела убить тебя за все, что ты мне сделала, и думала, что убила! А вышло так, что дверь открыла не ты! А теперь тебя спасает Гил, я видела по телевизору! И влюблен в тебя больше, чем когда-либо!
Вот оно что! У Энн закружилась голова. Убийца — не Кевин… В Уиллу стреляла Бет. Так… Кевин наверняка наблюдал за ее домом в тот вечер. Он видел, как Бет выстрелила в Уиллу, и посчитал, что там была Энн. Наверное, он подошел и, ошарашенный, забрал оружие, которое потом выбросил. Господи! Бет все это время…
— Тебе пора умереть, — сказала Бет спокойно. — Пока.
Она подняла пистолет и наставила его на Энн в упор, целясь между глаз.
— Нет! — завопила Энн и, вскинув руки, задела пистолет. Раздался оглушительный выстрел.
— Сука! — заревела взбешенная Бет.
— На помощь! — завопила Энн и толкнула Бет, которая упала на пол. Она рванула мимо нее к лестнице и поскакала через две ступеньки. Тут раздался второй выстрел. — Помогите! Кто-нибудь! Пожалуйста! — не переставала вопить Энн.
Куда она бежит? Как ей быть? Оружия у нее нет, она его сдала. Вызвать Службу спасения? В спальне есть телефон. Энн добралась до площадки второго этажа, но Бет бежала следом. Беглянка свернула к освещенной спальне до того, как ее преследовательница смогла выстрелить.
— На помощь! — кричала Энн, однако никто не приходил. Где же ее соседи? Мистер Берман? Мистер Монтероссо? Где они все?
Она бежала к спальне. Оказавшись внутри, прыгнула к телефону на столе. Поздно. Бет уже неслась через холл второго этажа. Энн схватила свой толстый лэптоп, резко повернулась и швырнула его в лицо Бет. Тот с громким стуком врезался в нее и упал на ковер.
— А-а-а!..
Бет закрыла нос ладонью. Опять выстрел. Какой грохот… Из дула вырвалось пламя. Мимо щеки Энн просвистела пуля. Страшно… Бет согнулась, зажимая нос. Сквозь пальцы струилась кровь.
Энн спасала свою жизнь. Она нырнула к лестнице, потом вниз, к входной двери… Бет, громко топая, спускалась следом.
Дверь… Ей не хватит времени. Она даже цепочку не успеет снять. Придется драться! Энн дико оглядывалась. Свернутый ковер! Лучше не придумаешь!
Она сгребла лежавший в гостиной пакет с ковром, занесла его, как бейсбольную биту и, когда Бет вбежала в гостиную и начала поднимать пистолет, изо всей силы ударила ее в живот. Оружие вылетело из ее рук. Пистолет упал на ковер гостиной, и Энн бросилась к нему. К тому времени когда Бет разогнулась, она уже была на мушке. Из ее ноздрей хлестала кровь, она выла от бешенства.
— Ты не застрелишь меня! — крикнула Бет, сплевывая кровь.
Энн заметила, что дрожит от злости. Кевина убила не она, тогда у нее не было такой возможности. А вот теперь… Она взглянула на ствол. Старый «кольт». Предохранителя нет. Можно стрелять.
Энн была переполнена ненавистью. Бет стоит застрелить. Даже нужно. Не оставить от лица ничего. А что, здорово… Она не могла вспомнить лучшего запасного варианта. И подходящего эпизода из «Люси» ей тоже не приходило в голову. Это настоящая жизнь. Энн начала опускать ствол, целясь между голубых глаз Бет.
Она воскрешала в памяти все, через что ей пришлось из-за нее пройти. И ведь только что Бет пыталась ее убить. И убила бы. В Уиллу стреляла она. Поэтому-то Кевин и начал ее преследовать — не потому, что влюбился, а потому, что знал: Энн убила она. Она подумала об Уилле, чья смерть осталась не отомщенной, о ее крови на стенах…
Энн оцепенела. Потом взглянула на пистолет в своей руке. И на кое-что еще. На итальянский талисман, блестевший на ее шее, в вырезе майки. Миссис Динунцио. Дивные запахи крошечной кухни. Кофейник. А следом в голову пришли мысли о дружбе, о семье. И о любви.
Пальцы Энн сжали дымившийся пистолет.
Она сделала свой выбор.
33
Утро вторника выдалось ясное и прохладное. Температура держалась вполне умеренная, градусов семьдесят,[46] и влажности особой не чувствовалось. Небо над Филадельфией было кристально чистым, отчего горизонт приобрел необычную отчетливость, яркость и в нем чувствовалось что-то металлическое. Солнце пока еще стояло низко и не спешило появиться из-за небоскребов: отсыпалось после суматошных выходных со всеми этими цилиндрами Дяди Сэма и красными «платформами».
Город возвращался к работе. Все нуждались в подзарядке. По улицам, где еще вчера движение было перекрыто, вновь понеслись неуклюжие белые автобусы. Работники в зеленых рубашках очищали канавы от стаканчиков и бумажных пакетов, накалывая их на специальные острые шесты. Магазины открывали витрины, поднимая защитные решетки на стрекочущих, блестящих от смазки цепях. Люди плелись на службу с некоторым опозданием — в чистых рубашках, загорелые, с портфелями в руках (за выходные они не открыли их ни разу). У многих, как и у Энн, под мышкой торчала газета.
«ЧЕТВЕРТОЕ ИЮЛЯ, САЛЮТ!» — гласил заголовок в специальном выпуске «Дейли ньюс». Энн предпочла бы «ДЕЛО ЗАКРЫТО»: процесс по «Чипстеру» отменили. Мэт был сейчас в суде. Отзывал иск. Тяжеловато вести дело, когда истица сидит в тюрьме и обвиняется в убийстве.
Энн шла с высоко поднятой головой. На ней были светло-коричневые «бланики». Сегодня она надела льняной костюм цвета сливочного мороженого и свободную белую футболку. Все почти вернулось на круги своя. Если, конечно, под «вернулось» понимать отсутствие темных очков, помады и наличие шрама. Кроме того, Энн шла на работу с опозданием, так как с утра выкрасила волосы обратно в привычный цвет. Мысль: жизнь слишком коротка, и прожить ее она хочет только рыжей.
Последний квартал перед офисом Энн прошагала твердым веселым шагом. Отчасти ее радость объяснялась одеждой, однако главная причина ликования — новый замысел, который поддерживал ее даже при подходе к морю репортеров, камер и автобусов телекомпаний, столпившихся у здания офиса. Их сдерживали, не давая выйти на проезжую часть, восемь копов. Энн улыбнулась: столько полицейских она не видела за все выходные.
Стоящий с краю репортер узнал ее первым и побежал навстречу.
— Мисс Мерфи, как вам удалось задержать убийцу?
— Что двигало Бет Дитс?..
— …только для нашей газеты!
Остальные репортеры начали поворачиваться в ее сторону, завертелись объективы фотоаппаратов.
— Мисс Мерфи! Энн! Сюда! — кричали все разом. Они валили к ней. Энн замахнулась на журналистов газетой.
— Мне нечего сказать! — сказала она, врезаясь в толпу. — Нечего!
Она продиралась сквозь прессу навстречу щелканью электроприводов и гудению видеокамер. На пути у нее встал телерепортер. Вдруг его перехватила чья-то здоровенная рука. Энн благодарно подняла глаза и увидела Херба, Знойного и Большого, при полном параде.
— Всем с дороги! С дороги! — кричал он.
Не ограничившись этим, Херб проводил Энн до входа в здание, там пропустил ее вперед и прошел сквозь вращающуюся дверь следом. Он не оставил Энн и в холле. Смеясь и промокая лоб платком, он сказал:
— Фу-у!.. Вот ведь придурки!
— Ты прямо спас меня, спасибо! — от всей души поблагодарила Энн. У нее было такое замечательное настроение, что она радовалась даже Знойному и Большому, а тот ухмылялся ей сверху. В его взгляде было скорее изумление, нежели распутство.
— Слушай, Рыжая Макушка… Та новая девушка — это же была ты?
— Да. Извини. Не хотела тебя обманывать…
— Шутишь? — махнул рукой Херб, ведя ее к лифту и посмеиваясь на ходу; лифт стоял открытым. — Просто я рад, что ты жива. Ты мне нравишься, детка…
Он говорил искренне, почти с родительской теплотой. Энн вошла в лифт и нажала кнопку.
— Спасибо, я польщена, — сказала она. Двери закрылись, и ее унесло наверх.
Едва лифт приехал, как секретарша выскочила из-за стола и кинулась обнимать Энн. Остальные секретарши и стажерки тоже неслись к ним.
— Вы живы! Вы живы! — кричали они хором, и Энн, которая со все возраставшим удовольствием привыкала к подругам, уже знала: сначала надо обняться, потом поплакать, а после отправиться по магазинам.
Энн заметила, что в заплаканных глазах отпустившей ее наконец секретарши светится беспокойство.
— Энн, Бенни хочет тебя видеть. Новый клиент. Бенни в комнате «Си».
— Новый клиент? Шутите! — Энн испуганно посмотрела на закрытую дверь, которую было видно из холла. — Не хочу я работать! Хочу обниматься!
Секретарша нахмурилась:
— Лучше сходи. Джуди и Мэри уже там, ждут тебя. Клиент — в «Ди». Там что-то случилось.
— Для юриста всегда найдется работа… — вздохнула Энн. Попрощавшись как положено с новыми подружками, она пошла к Бенни.
Открыв дверь, Энн увидела сидевших вокруг полированного стола Бенни, Мэри и Джуди. Перед каждой лежал чистый блокнот и стояла небьющаяся кружка со свежим кофе. Она встречалась с ними всего несколько часов назад на пути из «Раундхауса», после ареста Бет. Однако, судя по их виду, они чувствовали себя так же, как и Энн, — были бодры, внимательны и собранны. Бенни надела зеленый костюм, Мэри — шелковую блузку, синий костюмчик и сделала французскую прическу.
— Ты и вправду хочешь дать мне работу? — спросила Энн, а Бенни как ни в чем не бывало улыбнулась и пошла ей навстречу.
— Доброе утро, — сказала она, приобняв Энн. — Удалось отдохнуть?
— Да, часика два. Мэл решил наверстать упущенное.
— Я по нему соскучилась.
Бенни улыбнулась. Подошли Мэри с Джуди и тоже обняли подругу. Несмотря на тепло и приязнь, в воздухе чувствовалось какое-то напряжение. У Бенни на уме что-то было, однако Энн начала со своего.
— Пока мы не приступили к делу, хочу поделиться одной мыслью, — сообщила она. — Можно я начну? Это не терпит отлагательства.
Бенни замешкалась.
— Давай. О чем ты?
— Сядьте-ка. Особенно ты, Бенни. Тебе обязательно нужно сесть. Вот какое дело… — начала Энн, и все три женщины уселись. — Ладно. В тот день, когда все думали, что меня убили, я услышала по радио, что вы предложили вознаграждение тому, кто найдет убийцу.
— Да.
— Фирма предложила пятьдесят тысяч долларов.
— Да, верно.
— Вот. Как известно, убийцу — Бет Дитс — нашла я и прошлой ночью сдала ее властям. Ее арестовали.
— Ты это к чему? — спросила Бенни. Ни Мэри, ни Джуди ничего не понимали.
— Я хочу получить вознаграждение. Я хочу основать общество жертв преступлений, в честь Уиллы. Думаю, это будет замечательной памятью о ней и принесет много добра. Возможно, даже поможет уберечь мир от новых Кевинов.
Бенни кивнула:
— Разумно. Договорились. Очень хорошая мысль!
— И ты не хочешь меня избить?
— Нет.
— Это большие деньги!
— Еще бы!
— Они пойдут из твоего кармана.
— Я понимаю. — Глаза Бенни потемнели. — Не беспокойся насчет этого. Можешь заплатить из этих денег за похороны Уиллы и за все.
— Нет, спасибо. — У Энн неожиданно запершило в горле. — Я уже решила. Я заплачу сама и устрою гражданскую панихиду. Будет хорошо, если вы все придете.
— Придем, — быстро сказала Бенни.
— Конечно, придем, — кивнула Джуди.
— И поможем тебе с панихидой, — добавила Мэри.
— Спасибо.
Энн хлопнула по столу, чтобы разогнать печаль и перейти к делу.
— Так, и что у нас происходит? Я слышала, меня ждет клиент.
— Да. Я понимаю, тебе хочется отдохнуть, однако нельзя откладывать. — Сидевшая во главе стола Бенни поднялась и откашлялась. — У нас новый клиент, и он в беде. В настоящей беде…
— Убийство? — спросила Энн.
Бенни подняла руку, словно постовой.
— Не настолько плохо, хотя и близко к тому.
— Дело гражданское или уголовное?
— Гражданское, — кивнула Бенни. — И должна тебе сказать, клиента ждет наказание. Неизбежное. Другими словами, клиент виновен. Более чем.
Энн вздохнула:
— И почему мы никогда не берем простые случаи?
— Потому что мы слишком умны для простых случаев!
— И наверное, мы слишком хорошо смотримся в «платформах», — добавила Мэри.
— Ты, может, и смотришься, — сердито вставила Джуди.
Бенни махнула рукой, чтобы все замолчали.
— Возвратимся к нашему клиенту. Он, конечно, виновен, однако проступок имел место очень давно. Этим можно воспользоваться, выстраивая защиту.
— Сроки вышли? — спросила Энн, имея в виду срок давности и гадая, где и что именно натворил ее клиент.
— Нет. Однако есть очень интересные детали, о которых тебе стоило бы узнать и прояснить их.
Энн ничего не понимала.
— Что он наделал?
— Тебе надо выяснить, что произошло. Расследовать и понять все в целом. Ты знаешь, как готовить дело. Клиент ждет тебя в «Ди».
— Это мой клиент?
— Определенно твой! Прежде этот случай оказался бы тебе не по силам, зато теперь ты справишься. Ты через многое прошла. У тебя есть опыт, зрелость и способность взглянуть на вещи широко. К нам приходит новое, когда мы становимся к нему готовы. Возьми несколько дней отгула и разберись со случившимся.
— Правда? — Энн встала и схватила с середины стола чистый блокнот. — Что-то вроде творческого отпуска?
— Именно так, — улыбнулась Бенни. — Ты помнишь тот дом на побережье, который ты сняла, чтобы готовиться к «Чипстеру»? Я арендовала его для тебя. Всю следующую неделю он в твоем распоряжении, а на выходные мы выпишем тебе Мэта. Выходные среди любви — и только мы рядом.
— Правда? — взвизгнула Энн, и Бенни рассмеялась:
— Правда. Кстати, тебе приходилось раньше иметь дело с виновными?
— Гил… Что-то вроде. Ненавижу!
— То-то и оно! Клиенты приходят к нам сами, и мы не можем выбирать их. Они как семья. Так что, встречаясь с новым клиентом, не суди, а лишь слушай. Поняла?
— Да.
— Можешь спрашивать, конечно же, можешь сомневаться, а вот судить — не можешь. Адвокаты — не судьи, а судят только они. Ухватила? Прямо стихи… Ступай же в комнату для бесед, дочь моя!
— Я так благодарна!
Энн обошла стол и обняла Бенни. Потом вернулась к двери.
— Я зайду к тебе, когда закончу, — сказала она, уже открыв дверь.
— Не сомневаюсь, — ответила Бенни в закрывающуюся дверь. Энн торопливо прошла через холл и открыла дверь в «Ди». В конце стола сидела ее мать. Она казалась совсем маленькой.
Крашеные темные волосы забраны назад. Терри надела простое синее платье, а по губам едва провела неброской помадой. Она немного ерзала на стуле. Рука с накрашенными ногтями лежала на столе, а веки дрожали, будто от смущения.
«Тебе есть чего стыдиться», — подумала Энн. Она была слишком удивлена, чтобы говорить.
— Я пришла сюда утром, чтобы повидать тебя, — сказала мать, запинаясь; ее британский акцент исчез. — Твоя начальница, Бенни, сказала подождать здесь. Она решила, что сначала сама с тобой поговорит, и тогда, возможно, ты со мной встретишься. Она очень добра…
— Ты ее плохо знаешь.
Энн хотела свернуть Бенни шею, хотя потом и вспомнила ее слова: «Не суди, просто слушай».
— Я надеялась… Может, мы поговорим до моего возвращения в Лос-Анджелес… Я ничего от тебя не жду. Я только хочу с тобой поговорить — в последний раз. И знай, что я не колюсь и не пью уже пять месяцев и десять дней. Я даже работаю в этом центре… Настоящая работа, там мне платят.
«Клиенты приходят к нам сами, и мы не можем выбирать их. Они как семья».
— Если хочешь, я сразу уеду, — продолжала мать. — У меня есть билет на ближайший рейс. На три часа дня.
«Прежде этот случай оказался бы тебе не по силам, зато теперь ты справишься».
— Я лишь не хотела уехать не попрощавшись. И не поздоровавшись…
Энн почувствовала, как что-то спрятанное глубоко в ее груди выходит на свободу. Она держала это в себе, но не хотела признавать, что оно там есть. Ей вспомнилась миссис Браун среди своих кроссвордов и миссис Динунцио, окруженная родными. Энн понимала, что тут есть какая-то связь, и все же была слишком потрясена, чтобы распутывать это теперь. Она почувствовала, как оседает на стул и машинально кладет на стол блокнот, словно перед ней новый клиент.
— Так могли бы мы поговорить немного?.. — спросила мама.
— Да, — ответила Энн.
Она откинулась на спинку стула и приготовилась слушать. В конце концов Энн решила «начать сначала» по-другому. Так вот, это неплохое место, чтобы начать. Сначала.
— Давай-ка вернемся к исходной точке, — сказала она.
Итак… Они начали.
Благодарности
Никто не знает, как в точности надо писать благодарности. По моим наблюдениям, каждый автор делает это по-своему. Благодарность для меня — это особое «спасибо», и прежде я благодарила своих читателей именно здесь. Однако позже пришла к выводу, что к читателям следует обращаться сразу — в виде посвящения. Теперь они его получили. Эта книга посвящается моим читателям. За их поддержку, за их верность. За то, что нашли время и принесли книгу для автографа — хотя есть столько других дел. За рукописные и электронные письма с размышлениями, одобрениями, а иногда даже с замечаниями. Нас объединяют книги. Я думаю о своем читателе постоянно. Без мысли о нем не написано ни одного предложения, ни одного слова. Мои читатели знают это и воздают мне сторицей. Поэтому больше всего я признательна вам, милый читатель. Вы посвящаете мне свое время, а я вам — книгу. Впрочем, откройте первую страницу. Написанное там верно и для всех последующих страниц.
Спасибо прекрасной команде, собравшейся в «Харпер-Коллинз»: великолепной Джейн Фридман, которая прекрасно разбирается как в стиле, так и в содержании, Майклу Морисону, Кэти Хемминг и, наконец, Сьюзен Уинберг. Крепко обнимаю Кэролин Марино и двух подружек: Тару Браун и Вирджинию Стэнли. Спасибо Дженнифер Чивилетто за все, что она для меня сделала.
Как и всегда, я искренне благодарна Молли Фридрич и удивительному Полу Кирону из «Эрон прист эйдженси» за их неоценимую помощь и советы при совершенствовании этой и всех остальных рукописей. Лауре Ленард — признаюсь в любви. С ней я хохочу каждый день. И работаю не разгибаясь.
Спасибо всем специалистам, которые помогли мне с этой книгой. В своих соображениях они были предельно строги, и если что и не так — вина только на мне. Спасибо вам, мой дорогой друг, многоуважаемый Джером Хофман, работающий в «Дечерте», — за глубокие познания в юриспруденции и богатое воображение, а также многоуважаемому Алену Дж. Гросу — за все вышеперечисленное. Спасибо Артуру Ми, моему «приморскому детективу», и многоуважаемому Глену Гилману из Бюро государственных защитников (Филадельфия).
Я благодарна добрым людям, которые в обмен на использование их имен в этом романе внесли пожертвования в жизненно необходимые благотворительные фонды. Я никогда не сделала бы их злодеями: они слишком милые люди. Лор Йао (Библиотека свободного доступа, Филадельфия), Мардж Деррик («Торнкрофт терапьютик райдинг»), Черил Снайдер («Пони клаб»), «Крофорд», «Уилсон и Райан» (Ассоциация адвокатов Честера), Роджер Толботт и Шарон Аркин (курс в Калифорнийском государственном университете, Фалертон), Боб Додз, из Майами-Вэли, Огайо, Комиссия по проверке грамотности, а также знаток книг Шарон Келли Рот из «Букс-энд-Кº».
За сведения об эротомании и болезненной страсти я в долгу перед психиатром Фэйн Лэндз. Также мне помогли следующие замечательные книги: «Я знаю, ты действительно меня любишь! Доклад психиатра о преследовании и болезненной страсти» Дорин Р. Орион (1998) и «Искусство боязни: спасительные приметы, которые защитят вас от насилия» Гэвин Дебекер.
Благодарю любимого мужа и семью, а также Франку Палумбо, Рэйчел Калл, Сэнди Стейнгард, Джудит Хил, Кэролин Романо, Паулу Менгетти, Нэнси Демчур и других. Теперь видите, сколь необходимы подруги? Я благодарна своему брату, который одолжил мне чувство юмора и гомосексуальный опыт для эпизода в баре, и моей маме, которая может снять сглаз по телефону. А вы решили, что я все это выдумала?
Напоследок хочу поблагодарить Люсилль Болл, ее многочисленных поклонников и моего собственного знатока всего, что связано с «Люси». Он не уставал напоминать мне, что образцы для подражания бывают любых форм, размеров и цвета волос. Даже (возможно, что и в первую очередь) рыжие.