Леон Спрэг де Камп

Башня Занида

Глава I

Доктор Джулиан Фредро поднялся с кушетки, слегка качнулся, но удержался на ногах. Медсестра Новорецифского центра отсоединила его от аппаратуры, выключив мигающие огни и хитроумно вращающиеся приспособления. Тем не менее, у него продолжала слегка кружиться голова. Открылась дверь, и в комнату с пачкой бумаг вошел Геркулео Кастанхозо, похожий на белку человечек, который был главой режимного отдела Земного космопорта.

— Вот и все, сеньор Джулиан, — сказал он на бразило-португальском наречии космического сообщества. — Все бумаги в порядке, но вы лучше еще раз все проверьте, на всякий случай. Вам разрешено посетить Гоцаштанд, Майкарданд, вольный город Маджбур, Квириб, Балхиб, Замбу и все остальные дружественные кришнаитские государства, с которыми мы имеем дипломатические отношения.

— Это есть хорошо, — сказал Фредро.

— Мне нет нужды напоминать вам о статье 368, которая запрещает передачу земной научной и технологической информации гражданам планет класса «Н». Псевдо-гипноз, которому вы только что были подвергнуты, позаботится об этом.

— Прощения прошу, — сказал Фредро с сильным польским акцентом, — но кажется мне, это — как там говорить по-английски? — запирать дверь конюшни, когда кошка уже убежала из мешка.

Кастанхозо пожал плечами.

— Что я могу поделать? Утечка произошла до того, как мы овладели псевдо-гипнозом, который стал возможен только несколько десятилетий назад после работ Сан Реми по осирианской телепатии. Когда главой режимного отдела был еще мой предшественник, Обри, я однажды вылетал на задание под его командованием. Мы собственными руками уничтожили пароход, который один землянин построил для Ферриана, пандра Сотаспа.

— Это, должно быть, было очень увлекательно.

— «Увлекательно» — не то слово, сеньор доктор Джулиан, — ответил Кастанхозо, энергично жестикулируя. — Но удивляет другое: почему кришнаиты не успели большего — начать производство ружей или двигателей внутреннего сгорания, например. Конечно, кое-кто утверждает, что им просто не хватает природной сметки… Кстати, о принце Ферриане — вы собираетесь посетить Сотасп?

— Нет, — сказал Фредро. — Я направляюсь на другой конец континента, в Балхиб.

— В Балхиб? Желаю вам приятного путешествия. Теперь это стало легче, поскольку до самого Занида ходят караваны биштаров. А какую цель вы преследуете в Балхибе, разрешите спросить?

В глазах Фредро появился мечтательный блеск, как у человека, который после тяжких дневных трудов завидел далёкую бутылку виски.

— Я намерен раскрыть тайну Сафка.

— Вы имеете в виду эту исполинскую рукотворную раковину улитки?

— Именно. Раскрытие тайны Сафка будет достойным венцом моей карьеры. После этого я уйду на пенсию — мне уже почти двести — и проведу остаток дней своих, играя с пра-пра-пра-пра-правнуками и высмеивая работы моих более молодых коллег. Весьма обязан за ваши многочисленные любезности, сеньор Геркулео. Я отправляюсь на экскурсию — вы будете стоять и смотреть, как голландский мальчишка, сунув палец в рот.

— Вы хотите сказать, заткнув пальцем дырку в дамбе. Нужно заметить, это очень огорчительно, — сказал Кастанхозо, — что дамбу уже прорвало в стольких других местах. Технологическая блокада могла бы оказаться эффективной, если бы ее с самого начала проводили бескомпромиссно и энергично — и если бы у нас уже в то время был метод Сан Реми. Зато вы, сеньор, увидите Кришну в динамичном развитии. Это очень интересно.

— Потому я и здесь. Ate a vista[1], сеньор.

Наступил день фестиваля ’Анерика, и любящие веселье жители Занида отмечали свой праздник на пыльной равнине к западу от города.

На дальнем берегу мелкой и мутной речки Эшквы была обозначена площадка размером почти с квадратную хоуду. На одном ее конце жизнелюбивые кришнаитские юнцы состязались в скачках на шомалах и айях — как верхом, так и в колесницах, бричках, колясках и прочих экипажах. На другом под вопли труб и грохот цимбал маршировали отряды ландскнехтов в начищенных медных шлемах, которые горели в лучах Рок’ира — звезды Тау Кита. И, сразу в нескольких местах, закованные в латы всадники вышибали друг друга из седел тупыми двузубыми копьями, издавая при приземлении такой лязг, будто кто-то сбрасывал с крыши груды металлолома.

На поле для игры в шары неистовствовала толпа, приветствуя занидскую команду, которая с сухим счетом обыграла в мкнашт заезжих игроков из Луссара. Личный оркестр короля Кира выступал с наспех сооруженной эстрады, которая возвышалась над морем палаток и павильонов, где можно было починить сапоги, заштопать одежду или подстричь волосы, а также купить еду, напитки, табак, украшения, шляпы, плащи, посохи, мечи, лопаты, луки, медную посуду, глиняные горшки, лекарства (по большей части ни на что не годные), книги, картины, богов, амулеты, волшебные снадобья, семена, лампы, ковры, мебель и многое другое. Жонглеры жонглировали, акробаты кувыркались, танцоры плясали, певцы вопили, поэты декламировали, сказители врали напропалую, а фанатики ораторствовали. Мошенники зазывали простаков, странствующие жрецы изгоняли злых духов с помощью факелов, матери с криками носились за своими детьми.

В толпе веселящихся были не только кришнаиты, но и небольшие вкрапления обитателей других миров. Пара осириан, напоминавших миниатюрных двуногих динозавров с ярко размалеванной сложными узорами чешуей, непрерывно переходила с места на место, стараясь увидеть как можно больше. Трое мохнатых тотиан с блестящими глазками, ростом по пояс кришнаитам, облапошивали туземцев в азартные игры, завезенные с дюжины различных миров. Огромный, похожий на кентавра вишнуван с мрачным видом жевал какую-то траву, пучки которой доставал из кожаного мешка. Там была также весьма серьезная чета ормаздиан, очень похожих на землян, но с гребнями и карминно-красной кожей, которая не была прикрыта почти ничем, кроме сандалий на ногах и коротких плащей, ниспадавших на спины. И, естественно, попадались земные туристы со своими женщинами и со своими камерами в небольших кожаных футлярах.

Тут и там можно было заметить окришнаитившегося землянина в похожей на дхоти[2] местной набедренной повязке и длинном местном же колпаке, закрученном вокруг головы наподобие тюрбана. Несколько десятков лет назад эти земляне красили бы волосы в сине-зеленый цвет и носили бы большие заостренные фальшивые уши и приклеенные ко лбу перышки-антенны, подделываясь под внешние органы обоняния кришнаитов. Эти органы были немного похожи на вторые брови, идущие поверх первых и соединяющиеся с ними у переносицы.

Один из таких землян прохаживался неподалеку от эстрады, с которой играл оркестр. У него был такой вид, будто он не мог решить, чем заняться. На нем был обычный кришнаитский наряд из набедренной повязки-подгузника и свободной полосатой рубашки или туники, которая была порвана в нескольких местах, но аккуратно заштопана. С его пояса свисала простая рапира кришнаитской работы. Он был высок для землянина, будучи ростом со среднего кришнаита, которые, на земной взгляд, были расой долговязых худощавых гуманоидов с оливково-зеленой кожей и монголоидными чертами лица.

Сам землянин принадлежал к белой расе, напоминая цветом волос уроженцев северо-запада Европы, хотя эти волосы, подстриженные по балхибской моде, уже начали седеть на висках. В молодости он должен был быть очень хорош собой, но теперь впечатление портили мешки под глазами, подернутыми красной сеткой кровеносных сосудов. Если не знать, что он принимал гериатрические таблетки, которыми земляне утраивали продолжительность жизни, ему можно было бы дать лет сорок с небольшим. На самом деле ему было девяносто четыре земных года.

Звали этого человека Энтони Феллон, и он был родом из Лондона, Великобритания, Земля. Очень недолгое время он был королем острова Замба, расположенного в кришнаитском море Садабао. На его несчастье, он переоценил свои силы, атаковав империю Гоцаштанд во главе горстки наемников — правда, с парой дюжин контрабандных пулеметов. Эти действия навлекли на него гнев Межпланетного Совета. МС пытался осуществлять технологическую блокаду Кришны, чтобы не дать воинственным, но технически слаборазвитым жителям этой очаровательной планеты научиться более разрушительным научным способам ведения войны. По крайней мере, до тех пор, пока они не продвинутся достаточно далеко в политике и культуре, чтобы не очень болезненно перенести такой технологический скачок. При таких обстоятельствах, естественно, ввоз на планету контейнера с пулеметами рассматривался как нарушение жесточайшего табу.

В результате Феллон был захвачен в плен и заточен в гоцаштандскую крепость, где его погрузили в каталептический транс. И он пребывал в нем до тех пор, пока его вторая жена, Джулнар — которой пришлось бежать на Землю — не вернулась на Кришну и не добилась его освобождения. Оказавшись на свободе, Феллон попытался вернуть свой трон, потерпел неудачу, потеряв при этом Джулнар, и жил теперь в Заниде, столице Балхиба.

Феллон прошелся мимо павильона префекта, над которым степной ветер полоскал черно-зеленое знамя Кира, доура Балхиба. Пониже знамени на том же флагштоке хлопал на ветру особый вымпел фестиваля. На нем был изображен драконоподобный шан, зверь из экваториальных лесов Мутаабвка, на котором, по преданию, много тысяч лет назад полубог ’Анерик въехал в Балхиб, чтобы распространить в нем просвещение. Феллон двинулся дальше, пробираясь сквозь лабиринт будок и палаток и направляясь к эстраде, с которой доносилось что-то, отдаленно напоминавшее марш, сочиненный больше трех веков назад землянином по имени Шуберт.

Шуберта едва не заглушал раскатистый голос, вещавший что-то с незнакомым земным акцентом. Феллон поискал глазами источник этого шума и обнаружил еще одного землянина, который, энергично размахивая руками, ораторствовал на варварском балхибу с какого-то ящика.

— …поостерегитесь гнева Господня! Потому что Господь, Бог наш, ненавидит зло — и особенно грехи идолопоклонства, легкомыслия и нескромности, которым все вы, балхибцы, подвержены! Дайте мне спасти вас! Ибо грядет гнев Господень! Покайтесь, пока не поздно! Разрушьте храмы своих лживых богов!..

Феллон немного послушал. Оратор был дородным детиной в черном костюме земного покроя. Его ничем не примечательное лицо светилось фанатичной верой, а из-под его белого тюрбана выбивались пряди черных волос. Судя по всему, особенно его удручала балхибская национальная женская одежда, состоявшая из плиссированной юбки и наброшенной на плечи шали. Феллон узнал доктрины экуменических монотеистов, широко распространенной секты бразильского происхождения, которая возникла после третьей мировой войны. Кришнаитов проповедь больше веселила, чем вдохновляла.

Устав от монотонных повторений, Феллон двинулся дальше, на этот раз более целеустремленно. Его продвижение приостановила триумфальная колонна болельщиков с поля для игры в минашт. Они несли на плечах капитана занидской команды. Когда, наконец, любители спорта освободили проход, Феллон пошел дальше мимо стрельбища, где кришнаиты обстреливали травяные мишени из легких арбалетов. Он остановился перед палаткой, над которой висела вывеска с надписью на балхибу:

ТУРАНДЖ ЯСНОВИДЯЩИЙ

Астролог. Гадатель. Некромант. Одонтомант.

Видит все — знает все — говорит все.

Предсказание будущего, раскрытие неиспользованных возможностей, предотвращение несчастий, советы в любовных делах, разоблачение врагов.

Позвольте МНЕ помочь ВАМ!

Феллон просунул голову в палатку, которая была довольно велика и поделена на несколько отсеков. В прихожей на большой подушке сидел кришнаит с изборожденным морщинами лицом, куривший длинную сигару.

Феллон заговорил на чистом балхибу:

— Привет, Квейс, старина. Кого обжулил за последнее время?

— В Балхибе я Турандж, — резко ответил кришнаит. — Не забывай об этом, землянин.

— Ладно, пускай Турандж. Можно войти — о, всевидящий?

Кришнаит стряхнул пепел с сигары.

— Конечно, можно, сын мой. С чего желаешь ты сорвать покров тайны?

Феллон прикрыл за собой вход в палатку.

— Тебе должно быть известно, с чего, прозорливец. Может быть, мы пройдем…

Турандж крякнул, поднялся на ноги и провел Феллона в главный зал, где стоял стол, а рядом с ним лежали две подушки. Они уселись, и Турандж (или Квейс из Бабааля, как его знали в его родном Кваате) сказал:

— Ну что ж, дружок Антане, что интересного ты можешь предложить?

— Давай сначала посмотрим, как выглядят твои денежки.

— Ты так же не любишь расставаться с информацией, как Да’хакв со своим золотом, — в руке у Квейса неизвестно откуда появился мешочек с монетами, который он со звоном бросил на стол. Развязав шнурок, он вытащил из мешочка пару десятикардовых кругляшей.

— Итак?

Феллон подумал и начал:

— Кир стал еще невыносимей. Недавно его оскорбила борода посланника республики Катай-Джогораи. По земным меркам, эти волоски и бородой-то не назовешь — но король приказал отрубить послу голову. Довольно неприятно, нет? Особенно для бедняги посланника. Хабарьяну еле-еле удалось вытащить катайца из дворца и отправить его восвояси. Доуру он, конечно, доложил, что с нарушителем покончено — что и было правдой, хоть и несколько в другом смысле.

Квейс коротко рассмеялся.

— Благодарение судьбе, что я не министр короля, который безумней Гедика, пытавшегося заарканить луну. А почему Кир так щепетилен по части бород?

— А ты не знаешь эту историю? Он однажды сам отпустил бороду — в целую дюжину, а то и в четырнадцать волос — и тут гроссмейстер ордена Кварара в Майкарданде послал одного из своих рыцарей добыть эту самую бороду. Этот рыцарь, вроде бы, прикончил там у себя кого-то не того, а Кир мешался в майкардандские дела, вот Джувэн и решил преподать им обоим урок. Как бы то ни было, сэр Шургец добыл свой трофей, а Кир от этого совсем свихнулся. Он и до этого отличался эксцентричным поведением, а стал натуральным сумасшедшим, К с тех пор так и пребывает в этом интересном состоянии.

Квейс передал через стол две золотые монеты.

— Одна за рассказ о причине безумия Кира, а другая за то, как ты его преподнес. Камуран будет доволен. Но продолжай.

Феллон снова задумался.

— Готовится заговор против Кира.

— Против него всегда готовится какой-нибудь заговор.

— Этот похож на настоящий. Тут есть один тип по имени Чиндор — Чиндор эр-Квинан — он племянник одного из непокорных вельмож, ликвидированных Киром после отмены феодальных ленов. Так этот Чиндор хочет отобрать трон у Кира — руководствуясь высшими соображениями, как он утверждает.

— Других у них не бывает, — пробормотал Квейс.

Феллон пожал плечами.

— Может, у него и есть чистые побуждения, кто знает? Я однажды был знаком с честным человеком. В общем, Чиндора поддерживает один из наших новоиспеченных магнатов третьего сословия, Лийара-медеплавильщик. Говорят, что Чиндор обещал ему ввести протекционистскую пошлину на ввоз меди из Мадкика, если придет к власти.

— Еще одно земное нововведение, — сказал Квейс. — Если такая практика распространится, это полностью развалит торговлю. Какие ты знаешь подробности?

— Никаких, кроме тех, что уже рассказал. Если ты сделаешь это выгодным для меня, я могу откопать еще что-нибудь. Чем выгодней, тем больше откопаю.

Квейс передал еще одну монету.

— Покопай, а потом решим, сколько это может стоить. Что-нибудь еще?

— Тут становится беспокойно от земных миссионеров — космотеистов, монотеистов и им подобных. Местные шаманы возбуждают против них свою паству. Хабарьян же пытается их защищать, потому что побаивается Новорецифа.

Квейс осклабился.

— Чем больше такого беспокойства, тем лучше для нас.

— Что еще у тебя есть?

Феллон протянул руку ладонью вверх и потер большой и указательный пальцы друг о друга. Квейс сказал:

— За такие мелкие новости — которые мне и так известны, к тому же — плата поменьше.

Он уронил в подставленную ладонь пятикардовую монету. Феллон нахмурился.

— О, прозорливец, как бы ты ни переодевался, я всегда смогу узнать тебя по недостатку щедрости.

Он спрятал монету и продолжил:

— Жрецы Бакха снова начали кампанию против культа Йешта. Бакхиты обвиняют йештитов в человеческих жертвоприношениях и прочих мерзостях и возмущаются тем, что им — представителям государственной религии — не дают искоренить поклонение богу тьмы. Они надеются подловить Кира в один из его моментов побезумней и добиться разрыва договора, который заключил его дядя, Балейд, и по которому йештиты получили Сафк в вечное пользование.

— Гм, — сказал Квейс, передавая очередную десятикардовую монету. — Что-нибудь еще?

— Пока нет.

— А кто построил этот Сафк?

Феллон воспроизвел кришнаитский эквивалент пожатия плеч.

— Каким богам это известно? Я, наверное, мог бы попытаться откопать что-нибудь в библиотеке.

— Ты никогда не был в самом строении?

— За какого дурака ты меня принимаешь? Никто, кроме проверенных йештитов, и носа туда не сует — если, конечно, хочет сохранить голову.

— До меня дошли слухи, что в Сафке происходят странные вещи, — сказал Квейс.

— Ты хочешь сказать, что йештиты действительно вытворяют то, в чем их обвиняют бакхиты?

— Нет, слухи касаются не вопросов культа. Чем именно занимаются йештиты, я не знаю. Но говорят, что в этом зловещем сооружении собираются люди — если только их можно считать таковыми — замышляющие вред светлой империи Кваат.

Феллон снова пожал плечами.

— Если ты действительно хочешь поправить свое материальное положение, выясни, что там творится! За полную и правдивую информацию о Сафке я готов заплатить тысячу кардов. И не говори мне, что не возьмешься за это. Ты готов на что угодно, лишь бы цена была подходящая.

— И за миллион кардов не возьмусь, — сказал Феллон.

— Клянусь зелеными глазами Хоя, еще как возьмешься! Камуран и слышать об отказе не хочет.

Феллон внес малопрактичное предложение насчет того, что может сделать со своими деньгами пресветлый гуур Урлика, камуран Кваата.

— Но почему ты не хочешь даже подумать? — продолжал уговаривать Квейс. — За тысячу кардов ты наймешь себе достаточно головорезов, чтобы вернуть замбийский трон! Разве это тебя не прельщает?

— Ни капельки. Протухшему трупу все равно, на троне он или нет.

— Разве Замба — не та цель, к которой ты стремился все эти годы, не жалея сил, как Кварар, совершавший девять своих подвигов?

— Да, но несбывшиеся надежды порождают скептицизм. Я не стану даже думать о подобном проекте, если заранее не буду хотя бы приблизительно знать, в какую авантюру ввязываюсь. Скажем, иметь план здания и примерное расписание служб просто необходимо.

— Если бы у меня было все это, стал бы я связываться с каким-то уродом-землянином? — Квейс с досадой плюнул на пол. — В свое время ты еще и не так рисковал. Иногда я не понимаю вас, землян. Может быть, я мог бы и немного поднять цену.

— К Хишкаку цену, — отрезал Феллон, поднимаясь. — Где и как мне связаться с тобой в следующий раз?

— Еще день-другой я буду в Заниде. Найдешь меня в таверне Ташина.

— Это где собираются шулера и мошенники?

— Именно — а разве я не играю роль одного из них?

— У тебя это слишком хорошо получается, маэстро!

— Гм-м! Но никто не знает, кто я на самом деле, так что укороти свой нахальный язык. Прощай!

Феллон попрощался и вышел под яркие лучи Рок’ира. Мысленно он подсчитал заработок: сорок пять кардов — хватит, чтобы содержать его и Гази несколько недель. Но слишком мало для того, чтобы начать восхождение к утерянному трону.

Феллон достаточно хорошо сознавал свои слабости, чтобы понимать, что, если ему действительно когда-нибудь удастся хапнуть столько, на сколько он надеялся, ему придется начинать вербовку наемников и завоевание трона немедленно, потому что деньги имели обыкновение просачиваться у него между пальцев. Он бы, конечно, был рад заполучить тысячу хардов, которую обещал Квейс, но просить его нелегально проникнуть в Сафк было уже слишком. Другие уже пробовали и загадочно исчезали.

Он заглянул в распивочную и купил бутылку квада, самого крепкого кришнаитского напитка, напоминавшего вкусом разведенную водку. Как и большинство землян на Кришне, он предпочитал напитки попроще щедро приправленным пряностями разновидностям, которые пользовались успехом у кришнаитов. Вкус не имел для него особого значения — он пил, чтобы позабыть о разочарованиях.

— О, Феллон! — раздался резкий язвительный голос.

Феллон обернулся. Его опасения оправдались. Позади него стоял другой землянин: высокий, худощавый, чернокожий и седовласый. Вместо балхибского подгузника на нем был строгий земной костюм. Если не считать роста и фигуры, он был полной противоположностью Феллона: уверенный голос, точные движения, готовность к любым неожиданностям. Это был прирожденный лидер, прекрасно сознающий свое превосходство над остальными смертными. Его звали Перси Мджипа, и он был консулом Земной Федерации Планет в Заниде.

Феллон придал своему лицу нейтральное выражение. По многим причинам он недолюбливал Перси Мджипу и не мог заставить себя лицемерно улыбаться консулу. Он сказал:

— Привет, мистер Мджипа.

— Чем сегодня занят? — Мджипа говорил по-английски свободно, но с резким звучным акцентом интеллигента-банту.

— Поедаю цветы лотоса, старина, только поедаю цветы.

— Ты не мог бы заглянуть со мной в павильон префекта? Там сейчас человек, которого я хочу познакомить с тобой.

Феллон заинтригованно последовал за ним. Он прекрасно знал, что не является тем человеком, которого Мджипа стал бы демонстрировать какому-нибудь заезжему боссу в качестве примера землянина, преуспевшего на Кришне.

Они прошли мимо плаца, по которому маршировала рота занидской гражданской гвардии — взвод ланскнехтов и взвод арбалетчиков. Строй они держали не слишком ровно, и им явно не хватало выучки профессионалов Кира, но они выглядели очень браво в своих алых туниках, одетых под черненые кольчуги.

Мджипа искоса глянул на Феллона.

— А ты разве не состоишь в гвардии?

— Состою. Как раз сегодня вечером у меня дежурство.

— Так почему ты не на параде?

Феллон ухмыльнулся.

— Я в роте Джуру, а она составлена наполовину из некришнаитов. Ты можешь себе представить, как будет выглядеть на параде рота из кришнаитов, землян, осириан, готиан и прочих — всех вместе?

— Да, несколько неординарно — то ли видение из белой горячки, то ли кадры из фильма ужасов.

— А у нас еще есть восьминогий исидианин. С ним что прикажешь делать?

— Ему можно доверить нести знамя, — сказал Мджипа и пошел дальше. Вскоре они попали в зону слышимости миссионера-землянина, который все продолжал ораторствовать.

— Кто он? — спросил Феллон. — Похоже, он всех и вся ненавидит.

— Его зовут Вагнер — Уэлком[3] Вагнер. Он американец, по-моему, и экуменический монотеист.

— Американский вклад в межпланетное взаимонепонимание?

— Можно и так сказать. Кстати, интересный момент: он раскаявшийся авантюрист. Его настоящее имя Дэниел Вагнер, и как Унылый Дэн он приобрел печальную известность на планетах созвездия Кита, где его считали мошенником почище, чем Борель и Кошай вместе взятые. Человек, лишенный даже зачатков культуры.

— А что с ним случилось? Попал за решетку?

— Именно так, и там обратился к религии — как утверждают американцы — размышляя в камере новорецифской тюрьмы о собственных грехах. Как только он отбыл срок, ЭМ послали его сюда, потому что у них не было миссионеров на Кришне. И теперь он приносит нам больше забот, чем когда-либо раньше, — по темному лицу консула пробежала тень беспокойства. — От таких типов, как он, у меня больше неприятностей, чем от честных преступников вроде тебя.

— Преступников вроде меня? Дорогой Перси, ты меня обижаешь, и притом незаслуженно. Я никогда в жизни…

— О — ну ладно, ладно. Я все о тебе знаю. Или, по крайней мере, — поправился дотошный Мджипа, — больше, чем ты думаешь.

Они подошли к большому павильону под черно-зеленым знаменем. Африканец бодро отдал честь салютующим стражникам с алебардами и вошел внутрь. Феллон последовал за ним. Пройдя по лабиринту коридоров, они оказались в комнате, которую предоставляли консулу для работы во время фестиваля. Там сидел плотный коренастый человечек с морщинистым лицом и коротко подстриженными седыми волосами. Он был курнос, у него были широкие скулы и невинные голубые глаза, а также седые усы и козлиная бородка. Когда вошли Мджипа с Феллоном, он встал и вынул изо рта трубку.

— Доктор Фредро, — сказал Мджипа, — вот человек, о котором я вам говорил. Его зовут Энтони Феллон. Феллон, это доктор Джулиан Фредро.

— Очень приятно, — поблагодарил Фредро, слегка наклонив голову. Его глаза немного бегали по сторонам, как будто от смущения или беспокойства.

Мджипа продолжил:

— Доктор Фредро прибыл на Кришну для археологических изысканий и заодно хотел бы познакомиться с местными достопримечательностями. Он один из самых неутомимых экскурсантов, которых я знаю.

Фредро сделал пренебрежительный жест и сказал по-английски со славянским акцентом:

— Мистер Мджипа преувеличивает, мистер Феллон. Кришна кажется мне очень интересной планетой, вот и все. Поэтому я стараюсь готовить сено, пока кота нет на месте.

— Ну, лично я едва не валюсь с ног, сопровождая доктора, — сказал консул.

— О, это мистер Мджипа шутит, — сказал Фредро. — Я люблю знать языки стран, которые я посещаю, и общаться с людьми. Язык я сейчас учу, а что касается людей — мистер Феллон, знакомы ли вы с кем-нибудь из балхибских философов, проживающих в Заниде? Мистер Мджипа представлял меня солдатам, вельможам, купцам и рабочим, но не знакомил с местными интеллектуалами.

— Боюсь, не смогу вам в этом помочь, — сказал Феллон.

— Кришнаиты не особенно жалуют гуманитарные науки, тем более балхибцы, которые считают себя воинственным народом и все такое. Единственный философ, с которым я был знаком, это Саиньян бад-Сабцован, и встречался я с ним несколько лет назад при дворе доура Гоцаштанда. Кстати, я почти никогда не донимал, что он говорит.

— А где теперь этот философ?

Феллон пожал плечами.

— А где прошлогодний снег?

Мджипа сказал:

— Я говорил доктору Фредро, что ты можешь показать ему много интересных мест и вещей. Особенно его интересует одно место, которое обычно не показывают туристам.

— Какое? — спросил Феллон. — Если ты имеешь в виду заведение мадам Фаруди в Ицанду…

— Нет, нет — совсем не это. Доктор Фредро просто хочет, чтобы ты провел его в Сафк.

Глава II

Феллон выпучил глаза, потом завопил:

— Что?

— Я сказал, — повторил Мджипа, — что доктор Фредро хочет, чтобы ты провел его в Сафк! Ты ведь знаешь, что это такое, нет?

— Еще бы. Но за каким Бакхом ему это нужно?

— Если… если мне будет позволено разъяснить, — сказал Фредро. — Я — археолог.

— Это из тех, что ли, которые выкапывают осколки ночных горшков и пишут по ним историю империи Калвма? Ладно, я понял — ну и что?

Проситель задвигал руками, но, похоже, никак не мог подобрать нужных слов.

— Послушайте, мистер Феллон. Постарайтесь себе представить. Вы должны знать, что Кришна — величайший эксперимент.

— Да?

— Межпланетный Совет пытается оградить жителей планеты от слишком резких культурных изменений и установил с этой целью технологическую блокаду. Конечно, эта блокада не может быть эффективной на все сто процентов. Некоторые земные изобретения и — э-е — обычаи просочились до того, как стал применяться метод псевдо-гипноза, а другие, например печатный пресс, применяются с разрешения МС. Поэтому сегодня мы имеем — как это сказать? — мы наблюдаем начало распада туземных культур под воздействием земной, которую можно уподобить проникающей радиации. В высшей степени важно, чтобы вся информация по местной истории и культурам получена была раньше, чем процесс зайдет стишком далеко.

— Почему?

— Потому что одним из первых последствий таких культурных скачков является падение и даже исчезновение интереса туземных жителей к собственным традициям, истории, памятникам, реликвиям — ко всему, с этим связанным. Но занимает гораздо больше времени — э-е — привить им интеллектуальную потребность в таких вещах, свойственную… свойственную высокоразвитому научно-технологическому обществу.

Феллон нетерпеливо двинул плечами. Из-за этих заумных фраз, с мощным акцентом впридачу, он не был даже уверен, что все правильно понимает.

Фредро продолжал:

— Например, в девятнадцатом веке один египетский паша собирался снести великую пирамиду Хуфу[4], чтобы использовать камень в качестве строительного материала. И при этом он считал себя современным просвещенным государственным деятелем, подобным прагматичным англичанам, которыми он восхищался.

— Да, да, да. Но какое отношение это имеет к необходимости совать голову в петлю, залезая в эту промятую улитку? Я слышал, что существует культ, основывающийся, якобы, на измерениях внутренних помещений… Как они там называются, Перси?

— Неофилософское общество, — сказал Мджипа, — или, как называет себя его кришнаитская ветвь, Меджраф Джанджира.

— А что это за общество? — спросил Фредро.

— О, они верят, что на каждой планете есть памятник — вроде той египетской пирамиды, которую вы упомянули, или Башни Богов на Ормазде — измерив который, можно предсказать судьбу планеты. Они считают, что эти памятники построила какая-то раса космических странников, исчезнувшая до начала писаной истории. Эти странники знали будущее, потому что обладали машиной времени. Естественно, на Кришне честь быть таким памятником выпала на долю Сафка. Иммиграционная служба впускает сюда подобных типов, а потом удивляется, что кришнаиты считают всех землян сумасшедшими.

Феллон сказал:

— Ну, я не ученый, доктор Фредро, но сомневаюсь, что вы серьезно относитесь к таким бредням. Должен признать, что на психа вы не похожи — по крайней мере, внешне.

— Безусловно нет, — сказал Фредро.

— Тогда зачем вы так стремитесь попасть внутрь? Ничего особенного вы там не увидите, кроме множества коридоров и комнат, некоторые из которых приспособлены для исполнения йештитских обрядов.

— Видите ли, мистер Феллон, — сказал Фредро, — ни одному землянину еще не удавалось проникнуть туда, и это может… пролить свет на историю калвмского и прекалвмского периодов. Если же никто там не побывает, балхибцы могут просто уничтожить памятник, когда начнет распадаться их культура.

— Все ясно, старина. И заметь, ничего против науки я не имею. Великолепное занятие и все такое.

— Спасибо, — сказал Фредро.

— Но, если ты намерен рисковать шеей, тебе придется делать это без меня.

— Но, мистер Феллон…

— Не согласен! Абсолютно, решительно, бесповоротно.

— От вас не потребуют — э-е — бескорыстных услуг, знаете ли. У меня есть небольшой фонд для оплаты местных консультантов…

— Вы забываете, — прервал его Мджипа, и в его голосе зазвучал металл, — что мистер Феллон, несмотря на его образ жизни, не является кришнаитом.

Фредро примиряюще взмахнул рукой и начал заикаться:

— Я н-никого не хотел обидеть, д-джентльмены…

— Да брось ты, — сказал Феллон. — Я не обиделся. Я не разделяю предрассудков Перси относительно кришнаитов.

— У меня нет предрассудков, — выразил протест Мджипа.

— Среди моих лучших друзей есть кришнаиты. Но другой биологический вид есть другой биологический вид, и забывать об этом не следует.

— То есть — они хорошие ребята, пока знают свое место, — сказал Феллон, презрительно усмехаясь.

— Я бы выразился иначе, но основная мысль верна.

— Вот как?

— Да. Различные расы одного вида еще могут быть умственно равноценными — как на Земле, к примеру — но с различными видами совсем другая история.

— Но ведь мы говорим о кришнаитах, — сказал Фредро, — а психологические тесты не демонстрируют различий в их и наших средних уровнях интеллекта. А если и демонстрируют, то это перекрывается разбросом результатов.

— Вы можете верить в свои тесты, если вам нравится, — сказал Мджипа, — но я живу среди кришнаитов уже не один год, и никто меня не убедит, что они обладают изобретательностью и творческим потенциалом землян.

Тут заговорил Феллон:

— Но послушай, а как же насчет изобретений, которые они делают? Они, например, разработали примитивную, но собственную фотокамеру. Когда ты в последний раз что-нибудь изобрел, Перси?

Мджипа нетерпеливо взмахнул рукой.

— Все это скопировано с земных образцов. Прорехи в блокаде.

— Нет, — сказал Фредро, — и не прорехи. Кришнаитская камера — это пример — э-е — стимулированной диффузии.

— Чего? — спросил Мджипа.

— Стимулированной диффузии. Это термин, придуманный американским антропологом Кребером около двух веков назад.

— И что он означает? — спросил Мджипа.

— Когда кто-то узнает о чем-то, используемом в другом месте, и разрабатывает собственный вариант, не знакомясь с оригиналом, это и есть стимулированная диффузия. Многие примитивные земные народы приобрели таким образом письменность несколько веков назад. И для этого все равно требуется изобретательность.

Мджипа продолжал стоять на своем:

— Ну, даже если согласиться со всем тем, что вы сказали, кришнаиты, все равно, отличаются от нас темпераментом, а интеллект ничего не стоит без воли.

— А откуда вы знаете, что они отличаются? — спросил Фредро.

— Один психолог проводил тут исследования, проверив кучу народу, и выяснил, что у кришнаитов совершенно отсутствуют некоторые земные формы безумия, такие как паранойя…

Феллон прервал его:

— А у этого психа Кира разве не паранойя?

Мджипа пожал плечами.

— Я в этом не разбираюсь. Но так утверждал тот психолог. И он также указал на сильную предрасположенность кришнаитов к истерии и садизму.

Теперь стал возражать Фредро:

— Это не есть то, что я имел в виду. Я никогда не бывал здесь раньше, но я изучал кришнаитские ремесла и искусства на Земле, а они демонстрируют высочайший уровень творческой продуктивности — скульптура, поэзия и такие…

Феллон, подавляя зевоту, прервал его:

— Может быть, вы продолжите дебаты без меня? Я не понимаю и половины того, что говорится… А вот насчет того вознаграждения — сколько это будет, примерно? — он поинтересовался больше из любопытства, чем собираясь серьезно рассмотреть предложение.

— Два с половиной карда в день, — ответил Фредро.

Хоть это и была немалая, по балхибским меркам, плата, Феллон буквально только что отказался от тысячи за то же самое.

— Очень жаль, доктор Фредро. Но не пойдет.

— Возможно, я смог бы… Я мог бы и немного увеличить сумму.

— Нет, сэр! Даже если сумма будет в десять раз больше. Другие уже пытались пробраться в эту дурацкую раковину, и все плохо кончили.

— Подумаешь, плохо кончили, — сказал Мджипа. — Тебя медь в любом случае рано или поздно ждет плохой конец.

— Я все же предпочел бы поздно, а не рано. Как вы, джентльмены, знаете, я готов идти на риск, но то, что вы предлагаете, это не риск — это неизбежная смерть.

— Послушай, — сказал Мджипа. — Я уже обещал доктору Фредро, а ты передо мной в долгу, и мне в особенности хочется, чтобы именно ты взялся за это дело.

Феллон бросил на консула острый взгляд.

— Почему в особенности?

Мджипа сказал:

— Доктор Фредро, извините нас на пару минут. Подождите меня здесь. Пойдем, Феллон.

Феллон, злобно скалясь, последовал за Мджипой наружу. Когда они нашли место, где их никто не мог услышать, Мджипа негромко сказал:

— Дело вот какое. За последние три года на подведомственной мне территории пропало трое землян, и я не сумел получить о них никаких сведений. Притом они люди не того сорта, чтобы связаться с сомнительной публикой и оказаться в реке с перерезанным горлом.

— Ну и что? — сказал Феллон. — Если они пытались проникнуть в Сафк, это только доказывает, что я прав. Так им и надо.

— У меня нет оснований предполагать, что они пытались проникнуть в Сафк — но они очень даже могли оказаться там поневоле. В любом случае, я пренебрег бы своим долгом, если бы, столкнувшись с подобной загадкой, не приложил всех возможных усилий для ее разрешения.

Феллон покачал головой.

— Если тебя так тянет в эту уродину, то давай — лезь…

— И полез бы, если бы не цвет кожи, который не скроешь, — Мджипа схватил Феллона за руку. — А так придется лезть тебе, уважаемый Феллон — полезешь, никуда не денешься.

— Зачем? Чтобы расписать пульку с теми тремя пропавшими?

— Чтобы выяснить, что произошло. Господи, ты что, бросишь своих соплеменников на произвол этих дикарей?

— Это еще посмотреть надо. Иных и брошу.

— Но это же земляне, твой собственный народ…

— Я, — сказал Феллон, — пытаюсь судить о людях по их личным качествам, не обращая внимания на то, руки у них, хоботы или щупальца. И, по-моему, это гораздо более цивилизованный взгляд на вещи, чем твой.

— Ну что ж, значит, как я понял, взывать к твоему патриотизму бесполезно. Но не удивляйся, когда придешь ко мне за очередной гериатрической дозой, если вдруг выяснится, что таблетки у меня кончились.

— Если потребуется, я могу их купить на черном рынке.

Мджипа одарил Феллона убийственным взглядом.

— И как долго, по-твоему, ты сможешь наслаждаться своим долгожительством, если я расскажу Хабарьяну, как ты шпионишь в пользу камурана Кваата?

— Как я шп… Не понимаю даже, о чем ты, — ответил Феллон, чувствуя, как внутри у него все холодеет.

— Еще как понимаешь! И можешь не обольщаться: нужно будет — все расскажу.

— Вот как… Значит, после всех твоих благородных речей ты все-таки выдашь соплеменника-землянина кришнаиту?

— Особой радости это мне не доставит, но ты не оставляешь мне выбора. Пользы человеческой расе от тебя все равно никакой — ты только роняешь наш престиж у кришнаитов.

— Тогда зачем тебе вообще со мной связываться?

— Затем, что, при всех твоих недостатках, ты как нельзя лучше подходишь для этой работы, и я любыми средствами заставлю тебя взяться за нее, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.

— Как я смогу туда пробраться без грима?

— Это я обеспечу. А теперь возвращаемся в павильон, и — либо ты скажешь Фредро, что согласен, либо я сообщу министру Кира о твоих встречах с этой змеей, Квейсом из Бабааля. Выбирай.

Феллон остановил взгляд налитых кровью глаз на консуле.

— Ты не можешь снабдить меня какой-нибудь предварительной информацией? Планом здания, к примеру, или описанием йештитских обрядов?

— Нет. По-моему, о внутреннем устройстве храма кое-что знают — или думают, что знают — неофилософы, но у меня нет связей среди последователей их культа в Балхибе. Так что, по этой части тебе придется выкручиваться самому. Ну?

Феллон помолчал еще с минуту. Потом, заметив, что Мджипа собирается открыть рот, выругался:

— А, черт с ним! Ты выиграл, будь ты проклят. А теперь давай ту информацию, какая у тебя есть. Кто эти трое пропавших землян?

— Один из них Лаврентий Боткин, научно-популярный писатель. Однажды он пошел прогуляться по городу и больше не вернулся.

— Я, по-моему, читал что-то об этом в «Рашме». Дальше.

— Другой — Кандидо Суареш, бразильский инженер. И еще Адам Дали, директор американского завода.

Феллон спросил:

— Ты обратил внимание, какие у них профессии?

— Все они связаны с техникой, в той или иной степени. Если ты это имеешь в виду.

— Может быть, кто-то пытается собрать инженеров и ученых, чтобы они производили для него современное вооружение? Такое уже бывало, ты же знаешь.

— Я думал об этом. Если меня не подводит память, — с качал Мджипа, — ты сам когда-то пытался провернуть что-то подобное.

— Ну-ну, Перси, не будем ворошить прошлое.

Мджипа продолжил:

— Но такое случалось до того, как мы получили псевдо-гипнотический метод Сан Реми. Если бы только он был разработан несколькими десятилетиями раньше… Как бы то ни было, похищенные просто физически не могут делиться информацией такого рода — даже под пытками — как не смог бы поделиться ты или я. И туземцам это известно. В любом случае, гадать не имеет смысла — когда мы обнаружим пропавших землян, мы, вне всякого сомнения, узнаем и причины, по которым их похитили.

Глава III

Кришнаитский Длинный день умер. Хотя Энтони Феллон отпирал собственную входную дверь, у него был немного вороватый вид. Он крадучись проскользнул внутрь, тихонько снял портупею с рапирой и повесил ее на вешалку для шляп.

Он недолго постоял, прислушиваясь, потом на цыпочках прошел в главную комнату. Снял с полки пару бокалов из настоящего хрусталя, вышедших из-под искусных рук маджбурских ремесленников. Это были почти единственные чего-то стоящие вещи в этой маленькой обветшалой гостиной-столовой. Феллон приобрел их в один из тех редких моментов, когда был при деньгах.

Он раскупорил бутылку (кришнаиты еще не вкусили блаженства винтовых пробок) и налил по порции квада в оба бокала. На бульканье из кухни донесся женский голос:

— Актане?

— Это я, дорогая, — сказал Феллон на балхибу. — Герой, вернувшийся домой…

— Явился, наконец! Как видно, хорошо ты ублажил свою беспутную особу на Фестивале. Клянусь ’Анериком Просветителем, и рабыни видят больше развлечений, чем я.

— Но, Гази, любовь моя, я же тебе много раз говорил…

— Конечно, говорил! Вот только стоит ли мне верить твоим байкам? Ты меня, наверное, дурой полной почитаешь? И зачем только согласилась я на то, чтоб ты стал моим джагейном, ума не приложить мне.

Задетый за живое, Феллон огрызнулся:

— Потому что ты была женщиной без брата и без крова над головой. А теперь перестань ныть и иди сюда — и давай выпьем. Я хочу тебе кое-что показать.

— Ах ты зафт! — разгневанно начала женщина, но тут до нее дошел смысл его слов. — О, в таком случае, сейчас приду.

Занавеска, отделявшая кухню от комнаты, раздвинулась, и вошла джагайни Феллона. Это была высокая и мощно сложенная кришнаитка с хорошей фигурой и привлекательная, по кришнаитским стандартам. Феллону она была не любовницей, но и не женой: ее статус соответствовал чему-то среднему.

Балхибцы не признавали брака, считая его малопрактичным для народа воинов, каковым они и являлись последние несколько веков. Вместо этого, женщина обычно жила у одного из своих братьев, где ее периодически навещал ее джагейн. Эти отношения можно было расторгнуть по желанию любого из партнеров, но, пока они были в силе, они носили обязывающий исключительный характер. Заботы по воспитанию детей ложились на брата женщины, и поэтому вместо отчеств, характерных для остальных народов Варасто, балхибцы пользовались приставками, производными от имени дяди по материнской линии. Так, полное имя Гази было Гази эр-Дукх — Гази, племянница Дукха. Женщины же, которые — как Гази — проживали непосредственно со своими джагейнами, считались неудачницами и declasse[5].

Глядя на Гази, Феллон пытался решить, так ли уж умно он поступил, выбрав Кришну в качестве арены для своей внеземной деятельности. И почему он не бросал Гази? Остановить его она не могла. Но она хорошо готовила, и, в каком-то смысле, он был привязан к ней…

Феллон протянул джагайни наполненный бокал. Она приняла его со словами:

— Женщина благодарна, но, боюсь я, истратил ты последнее.

Феллон развязал кошелек, который свисал у него с пояса, и продемонстрировал горсть золотых монет, полученных от Квейса. Глаза Гази расширились, и она попыталась выхватить деньги. Феллон отдернул руку, рассмеявшись, потом отдал ей две десятикардовых монеты, остальные же спрятал обратно в кошелек.

— Этого должно хватить на хозяйство на несколько недель, — сказал он. — Если понадобится еще, попроси.

— Бакхан, — пробормотала она, опускаясь в кресло и отпивая из бокала. — Насколько знаю я тебя, нет смысла никакого спрашивать, откуда взялись эти.

— Совершенно никакого, — весело ответил он. — Когда-нибудь ты, наконец, поймешь, что я никогда не обсуждаю своих дел. Поэтому я и жив пока.

— И гнусные, неблагородные дела, могу поклясться, у тебя.

— Они нас кормят. Что сегодня на ужин?

— Котлеты из унха с бадром, и тунест на десерт. Твои загадочные дела завершены сегодня?

— Думаю, да, — осторожно ответил он.

— Тогда что мешает тебе повести меня на Фестиваль? Там будет фейерверк и праздничная битва.

— Извини, дорогая, но ты забываешь, что у меня сегодня дежурство.

— Всегда что-то! — она мрачно заглянула в свой бокал. — Чем провинилась я перед богами, что так казнят меня они?

— Выпей еще, и полегчает. Когда-нибудь, когда я верну свой трон…

— И сколько слышать мне еще такие песни?

— …когда я верну свой трон, у нас будет достаточно времени для игр и веселья. А пока, делу время — потехе час.

Третий взвод роты Джуру муниципальной занидской стражи гражданской гвардии Балхиба уже начал строиться, когда Феллон влетел в оружейную. Он выхватил из пирамиды копье-багор и занял свое место.

Как Феллон объяснил Мджипе на фестивале, роту Джуру было непрактично демонстрировать на парадах. Занидский квартал Джуру был населен по большей части беднотой некришнаитского происхождения, и состав стражей отражал демографическую ситуацию, представляя собой будто специально сделанную выборку разумных обитателей планет земного типа. Помимо кришнаитов в роте было несколько землян: Вимс, Кисари, Нуньес, Рамананд и так далее. Имелся торианин (не путать с тотианами) — что-то вроде страуса, но с руками вместо крыльев. Был и исидианин — кошмарный восьминогий гибрид слона и овчарки. И многие другие, различной наружности и происхождения.

Перед строем гвардейцев стоял подтянутый Кордак’ эр-Джилан, капитан регулярной балхибской армии. Он хмурился из-под огромного плюмажа своего шлема. Феллон понимал, почему Кордак’ не в духе. Капитан был добросовестным служакой и очень хотел бы вколотить дисциплину и единообразие профессионалов в свою роту гражданской гвардии. Но о каком единообразии могла идти речь, когда ему приходилось иметь дело с таким разномастным сбродом? Их нельзя было даже заставить обзавестись формой, потому что тотиане утверждали, будто в одежде поверх меха они задыхаются, а сшить мундир для исидианина не брался ни один занидский портной.

— Зухо’й! — рявкнул капитан Кордак’, и неровный строй кое-как принял стойку смирно.

Капитан объявил:

— Моим героям предстоит боевое учение на западной равнине в следующую пятницу в тот час, когда Рок’ир прольет свои первые карминно-красные лучи. Мы возьмем с собой…

Капитан Кордак’ начал демонстрировать свойственную всем кришнаитам тенденцию слишком цветисто выражать даже самые простые мысли, причем он был многословен даже для кришнаита. На этот раз, однако, его речь прервали громкие стоны, которых не смогли сдержать многие гвардейцы.

— Какого Хишкака вы, ленивейшие из мерзавцев, воете и скрипите, как древнее дерево от ветра? — воскликнул капитан. — Подумать можно, внимая вашим воплям, будто приказано вам было, под страхом четвертования, сразиться с шаном, вооружившись палкой от метлы!

— Боевое учение! — простонал толстяк Савейч, держатель таверны на улице Шимад и он же старший из командиров отделений. — Какая может быть нам польза от него? Всем давно известно, что один лишь джунгаит рассеять может парой стрел всю роту, как Кварар рассеял полчища дунуланов. Зачем нам эти игры в солдатиков?

Джунгаитами, или джунгавцами, в Балхибе называли жителей западных степей: воинственные народы Кваата, Дхаукии и Йерамиса.

Кордак’ сказал:

— Стыдно, мастер Савейч, что представитель нашего отважного народа ведет столь недостойные речи! Прямой приказ министра гласит, что всем без изъятья ротам упражняться надлежит в искусствах боевых. По доброй воле — иль по принуждению.

— Я подаю в отставку, — пробурчал Савейч.

— Отставки не принимаются, несчастный трус! — Кордак’ конфиденциально понизил голос. — Между мной и вами говоря, до ушей моих доносит молва слухи с западных степей: и обстановка там опасна и воистину непредсказуема. Камуран Кваата — да выест Йешт его бесстыжие глаза — созвал племенное ополчение и марширует с ним из конца в конец своей обширнейшей державы, — буква «Т» на балхибу звучала немного шепеляво, и «Кваат» получалось у капитана как «Кваасф».

— Он не может так просто взять и напасть на нас! — сказал Савейч. — Мы ничем его не спровоцировали, и, к тому же, обязан он обещанием по договору, подписанному после Гэджрошской битвы.

Кордак’ подчеркнуто терпеливо вздохнул.

— На то же самое, старая бочка с жиром, надеялись и добрые граждане Джо’ола, Зурии, Дхаукии и многих других стран, которые я мог бы перечислить, когда б в сей вечер мне делать было нечего, кроме как спорить с подчиненными. Так ли, иначе ли — таков приказ. А теперь отправляйтесь по споим постам, и пусть ни лавки винные, ни тенета борделей не отвратят вас от достойного исполнения долга вашего и полученных заданий. И наблюдайте особливо за домами, которые ворье лишить пытается даже самих дверных священных гонгов. С тех пор, как воинские приготовленья наши взвинтили цену на металл, на город снизошла чума такого рода татей.

— Ты, мастер Антане, веди людей в восточную часть города, по улице Я’фал, вкруг Сафка и назад по улице Барфур. Особо обрати внимание на переулки близ фонтана в честь Кварара. За последнюю неделю произошли там три дерзких ограбления и мерзкое убийство, что тень бросает на доблестную бдительность гвардейцев. Мастер Мокку, надлежит хранить тебе…

Получая приказы и участки патрулирования, отделения разбредались в ночь, держа багры не по уставу, как придется. Почти все предусмотрительно утеплились, натянув поверх кольчуг стеганые туники, потому что, хоть времена года на Кришне и не были выражены так же сильно, как на Земле, разброс температур в течение суток был довольно значителен, особенно в степных районах, в одном из которых и находился Занид.

В отделении Феллона, помимо него самого, было еще трое стражников: два кришнаита и осирианин. Вообще говоря, некришнаитам редко доставались командные армейские посты, но рота Джуру устанавливала собственные правила.

Патрулировать в районе, в котором располагался Сафк, вполне устраивало Феллона. Отделение прошло переулком на улицу Я’фал и двинулось по этой магистрали — по двое с каждой стороны — заглядывая в подворотни и дверные проемы и высматривая грабителей и прочих правонарушителей. Две самых крупных из трех кришнаитских лун, Каррим и Голназ, обеспечивали хоть и тусклое, но достаточное освещение, особенно когда ему помогали небольшие костры, разведенные в специальных железных решетках на главных перекрестках. Один раз стражникам встретилась повозка, запряженная шайханом, которая регулярно объезжала город по ночам, развозя дрова для этих осветительных приспособлений.

До Феллона доходили слухи о планах по замене устаревших решеток более эффективными битумными лампами, но проект был похоронен в угоду магнату, который снабжал Занид дровами.

Изредка Феллон и его «люди» останавливались, привлеченные звуками, доносившимися из домов, но, похоже, в эту ночь в их районе не происходило ничего противозаконного. Один раз шум явно производила какая-то женщина, ссорившаяся со своим джагейном, а в другом случае они безошибочно определили, что лихие голоса принадлежат участникам хмельной пирушки.

Перед тем, как перейти в Квадрат Кварара, восточная оконечность улицы Я’фал загибалась под острым углом. Приближаясь к повороту, Феллон услышал какой-то шум, доносившийся из-за него. Отделение ускорило шаг и отважно вылетело на площадь, чтобы обнаружить столпившихся вокруг фонтана Кварара кришнаитов, к которым спешили присоединиться другие.

Квадрат Кварара (или Гарара, как имя произносилось на балхибу) был вовсе не квадратом, а вытянутым неправильным многоугольником. В одном его конце находился фонтан Кварара, в центре которого возвышалась статуя знаменитого героя, взиравшего на освещенные лунным светом головы толпы. Скульптор изобразил полубога топчущим ногами чудовище, душащим одной рукой еще одно и обнимающим другой одну из своих бесчисленных возлюбленых. На другом конце площади была гробница царя Балейда, украшенная его сидячей статуей, недовольно наблюдавшей за происходящим.

Откуда-то из недр толпы доносился звон стали, и свет лун то и дело выхватывал занесенные над головами клинки. Отдельные фразы, которые смог разобрать Феллон, не оставляли сомнений в том, что происходит: «Проткни грязного йештита!», «Берегись выпада!», «Отбивай!».

— За мной, — сказал Феллон, и четверка гвардейцев двинулась на толпу, держа багры наперевес.

— Стража! — крикнул кто-то. Толпа начала рассеиваться с почти невероятным проворством, и любители дуэлей устремились во все стороны, ныряя в переулки и подворотни.

— Поймайте мне свидетеля! — крикнул Феллон и бросился в гущу толпы.

Она расступалась перед ним, и вскоре он увидел, что у самого фонтана бьются два кришнаита, вооруженные тяжелыми рапирами с колющими и режущими клинками, популярными у народов Варасто.

Краем глаза Феллон заметил, как Квоун, один из его кришнаитов, зацепил какого-то беглеца за ногу багром и прыгнул на спину своей растянувшейся на мостовой жертвы.

Прежде чем Феллон успел добежать до дуэлянтов, один из них, отвлеченный шумом, оглянулся, оторвав взгляд от противника.

Тот немедленно нанес мощнейший удар, со звоном послав чужой клинок на камни мостовой. Не теряя времени, он прыгнул вперед и опустил тяжелую рапиру на голову противника.

Одним черепом меньше, подумал Феллон. Получивший удар кришнаит повалился навзничь. Его противник сделал шаг вперед и уже занес рапиру, собираясь добить поверженного, когда Феллон отбил его клинок в сторону.

Издав нечленораздельный яростный вопль, дуэлянт повернулся к Феллону, которому пришлось отступить под бешеным натиском, но в этот момент Цикасса, стражник-осирианин, схватил дуэлянта сзади за талию своими чешуйчатыми руками, приподнял и швырнул в фонтан. Раздался плеск.

Появился Квоун, тащивший свидетеля за обруч, застегнутый на шее пленника. Когда из вод фонтана, словно морской бог, поднялся промокший дуэлянт, Цикасса снова схватил его, вытащил из чаши и немного потряс, чтобы тот умерил пыл.

— Этот ес-с-сть пьян, — прошипел осирианин.

В этот момент вернулся второй стражник-кришнаит. Он тяжело дышал и продемонстрировал чью-то тунику, болтавшуюся на крюке его багра.

— К великой скорби, свидетель мой ушел.

Феллон склонился над трупом на мостовой, который неожиданно застонал и сел, схватившись руками за окровавленную голову. Беглый осмотр показал, что колпак-тюрбан принял на себя и погасил основную силу удара.

Феллон поднял раненого на ноги и сказал:

— Этот тоже пьян. Что говорит свидетель?

— Я видел все! — завопил тот. — Зачем потребовалось хватать меня? Я всегда стою на стороне закона, и показания дал бы добровольно и охотно.

— Конечно, — сказал Феллон. — А то, что ты убегал, было только оптической иллюзией. Давай рассказывай, что видел.

— Охотно, господин. Вот этот, с прорубленной головой, есть йештит, а другой — последователь какого-то нового культа, зовущегося Кришнаитскою Наукой. Жаркий спор затеяли они в таверне Рацджуна, и кришнаитский ученый заявил, что нет в природе такой вещи, как зло, и посему ни Сафк, ни йештитский храм, расположенный внутри, не есть реальность, как нереальны и поклоняющиеся Йешту. Йештит же выразил несогласие и бросил вызов…

— Он лжет! — воскликнул йештит. — Ни единое враждебное слово не сорвалось с уст моих, и я лишь оборонялся с честью, от беззаконного и наглого нападения презренного мерзавца…

«Презренный мерзавец», выплюнув воду, которой успел наглотаться в фонтане, прервал его речь, завопив:

— Сам лжец! Кто выплеснул кружку, полную фалатского вина, в лицо мне? Если это не вызов…

— То было лишь доказательством того, что я реален, исчадие Майянда Отвратительного! — моргнув, чтобы стряхнуть заливавшую глаза темную кровь, йештит набросился на Феллона: — А ты, земная тварь, как смеешь честному балхибцу ты указывать, как вести себя в его собственном городе?! Почему вы, мерзкие мокрицы, не убираетесь обратно на планеты, с которых приползли? Почему оскверняете веру нашу, древнюю и почтенную, своими лживыми и тошнотворными ересями?

Феллон спросил:

— Вы трое сможете доставить нашего теолога и его дружка во Дворец Правосудия? И свидетеля?

— Да, начальник, — хором ответили кришнаиты.

— Так отведите их туда. Встретимся в оружейной перед вторым обходом.

— А я? Меня вести зачем? — возопил свидетель. — Хороший я и чистый пред законом гражданин. Всегда готов явиться я…

Феллон оборвал его:

— Если ты сможешь удостоверить свою личность во Дворце Правосудия, тебя отпустят домой.

Он пронаблюдал, как процессия покинула площадь под звон цепей, одетых на арестованных. Он был рад, что ему не нужно идти с ними, потому что до Дворца было добрых три хоуды, а повозки-омнибусы уже не ходили.

Больше того, его радовала и предоставившаяся возможность без помех обследовать Сафк. В своем официальном качестве он вызовет меньше подозрений, а то, что он будет один, даст ему большую свободу действий. Пока что ему везло.

Энтони Феллон взвалил багор на плечо и двинулся на восток. Когда он миновал несколько уличных кварталов, над крышами невысоких домов показалась верхушка Сафка. Здание, как он знал, стояло у самой границы, отделявшей квартал Джуру от квартала Баха, в котором располагались почти все занидские храмы. Баха специализировался на религии, как квартал Ицанду на мануфактурах.

Балхибское слово «safq» обозначало целый подкласс мелких кришнаитских беспозвоночных, как водяных, так и сухопутных. Обычные сухопутные сафки напоминали земных улиток, обладая такой же закрученной спиральной раковиной, но, вместо того чтобы скользить по собственной слизи, как полагалось улиткам, сафки передвигались с помощью бесчисленных крохотных ножек.

Само же строение под названием Сафк было громадным коническим зиккуратом[6], сложенным из плотно подогнанных джадеитовых[7] блоков. В высоту он достигал ста пятидесяти метров, а формой имитировал спиральные раковины настоящих сафков. Его происхождение затерялось в запутанном лабиринте кришнаитской истории. Во времена полисного периода, непосредственно после распада Калвмской империи под ударами Варасто, пребывавшими тогда в варварстве, Сафк уже существовал, и именно вокруг него и вырос город Занид, здания которого обступили башню, так что ее стало видно только издалека или в непосредственной близости. Король Балейд снес окружавшие исторический памятник строения и разбил вокруг него небольшой парк.

Феллон углубился в этот парк и медленно обошел колоссальное здание, чутко прислушиваясь и сверля башню глазами, как будто мог проникнуть взглядом внутрь одной только силой воли.

Однако для этого было мало просто хорошего зрения. За несколько тысячелетий не один грабитель мечтал пробиться сквозь эти стены, но прочный джадеит успешно противостоял любым попыткам. И на всем протяжении писаной истории Сафком пользовались жрецы Йешта.

Он не был их единственным храмом — храмы поменьше имелись в Луссаре, Малмадже и в других балхибских городах. И даже за парком, по ту сторону границы с кварталом Баха, Феллон мог различить луковичку купола Часовни Йешта. Она использовалась для повседневных церемоний, на которые допускалась широкая публика. Там же проводились занятия с потенциальными новообращенными и другие подобные мероприятия. Но в свою главную святыню жрецы Йешта пускали мирян лишь в исключительных случаях, да и то только проверенных и давно обращенных членов своей секты.

Феллон подошел ко входу, соответствовавшему отверстию в раковинах живых сафков. Лучи Каррима высвечивали массивные бронзовые двери, которые, по слухам, поворачивались на алмазных подшипниках. На дверях до сих пор были видны следы тщетной атаки, которой их подвергли солдаты Руца несколько сот кришнаитских лет назад. Взгляд Феллона упал на что-то белое слева от этих ворот.

Он подошел поближе. Изнутри не доносилось ни звука, пока он не приложил ухо к холодной бронзе портала. Тогда он стал различать что-то: удары то ли гонга, то ли барабана, ритмично повторяющиеся, но слишком приглушенные расстоянием и толстыми стенами, чтобы Феллон мог решить, что это такое. Это могли быть и удары молота по наковальне. Через некоторое время звуки затихли, чтобы вскоре возобновиться вновь.

Феллон не стал ломать голову над этой загадкой — которая, несомненно, должна была разрешиться, когда он попадет внутрь Сафка — и обратился к белому объекту, который оказался несколькими листами кришнаитской бумаги, приколотыми к доске объявлений храма шипами кустарника к’улаф. Доска была снабжена надписью: «ДАКХТ ВА-ИЕШТ ЗАНИДО» (храм Йешта в Заниде), и Феллон, хоть и не был силен в письменном балхибу, сумел ее разобрать. Слово «йешт» узнать было легко, поскольку он помнил, что заглавными балхибскими буквами оно писалось как «OU62», хоть и читалось справа налево.

Он прищурился, пытаясь разобрать, что написано на листках. Самые крупные буквы складывались в слова «ПРОГРАММА ЦЕРЕМОНИЙ», но, несмотря на свет двух лун, как он ни щурился, он не мог разобрать мелкий текст. (Когда он был помоложе, подумал он, такие тексты он читал без труда.) В конце концов он вынул зажигалку кришнаитского производства и высек огонь.

Потом прислонился к доске, достал небольшой блокнот и переписал в него текст с листков.

Глава IV

Когда Энтони Феллон вошел в оружейную, там за столом дежурного сидел капитан Кордак’. Шлем с пышным плюмажем стоял у его ног на полу. Капитан писал при свете лампы, нацепив на нос очки в черной оправе. Оторвавшись от списков роты, которые приводил в порядок, он глянул поверх очков на Феллона.

— Салют, мастер Антане! Где отделение твое?

Феллон рассказал, как обстоят дела.

— Хорошо — отлично! Деяние блистательной отваги совершил ты, достойное Кварара самого. Вольно, — капитан потянулся за кувшином и налил себе стакан шураба. — Мастер Антане, не джагейн ли ты Гази эр-Дукх?

— Да. А откуда ты знаешь?

— Что-то такое говорил ты, показалось мне.

— А зачем… Ты что, тоже ее знаешь?

Кордак’ вздохнул.

— Знал. В былые дни притязал я сам на положение твое. Я пылал страстью, как море лавы, но соглашения наладить не успел я, хоть близок был к тому, а вскоре убит был брат ее, и с ней не виделся я больше. Могу ли я надеяться когда-нибудь на доброту твою, чтобы позволил ты возобновить знакомство старое?

— Конечно — когда хочешь. Буду рад, если заглянешь.

Феллон посмотрел в сторону двери, в которую гуськом прошло его отделение с докладом о том, что арестованные и свидетель надлежащим образом доставлены во Дворец Правосудия. Феллон сказал:

— Дайте своим костям отдохнуть пару минут, ребята, и отправимся с новым обходом.

Гвардейцы расселись по скамьям и четверть часа отдыхали, потягивая шураб. Потом вернулось еще одно отделение, и Кордак’ выдал Феллону новое задание:

— Проследуйте по улице Барфур, а далее на юг, вдоль границы с Думу, ибо банда Чиллиана проходу не дает там никому в восточной части, близ границы с Джуру…

Думу, самый южный квартал Занида, завоевал печальную известность главного воровского гнезда города. Публика громко протестовала, заявляя, что местная рота муниципальной стражи закуплена преступниками на корню и позволяет ворам и грабителям действовать совершенно открыто. Командование гражданской гвардии гневно отметало обвинения, утверждая, что разгул преступности объясняется малочисленностью стражи.

Отделение Феллона свернуло с улицы Барфур и двигалось по вонючему переулку, который вел зигзагами в сторону границы квартала. Неожиданно донесшийся спереди шум заставил Феллона застыть на месте, а потом сделать знак остальным осторожно следовать за ним. Заглянув за угол, он увидел стоявшего спиной к стене гражданина, которого окружили трое недружелюбно настроенных кришнаитов.

Один из них держал его под приделом миниатюрного арбалета, другой угрожал мечом, а третий освобождал жертву от обременительных предметов, каковыми он считал кошелек и перстни. Ограбление находилось в самой начальной стадии.

Это был редкий шанс. Как правило, стражники обнаруживали на месте преступления только потерпевшего — либо в вице трупа, либо обобранного до нитки и проклинавшего грабителей, продажную стражу и в целом беззаконное состояние города.

Если бы Феллон и его люди бросились на преступников сразу, те разбежались бы, скрывшись в переулках раньше, чем стражники добежали бы до места, поэтому Феллон прошептал Цикассе:

— Обеги справа вокруг того дома и зайди им с тыла. Потом просто беги на них со всех ног. Когда мы тебя увидим, мы тоже выскочим из-за угла.

Цикасса тенью растворился в ночи. До Феллона лишь недолго доносилось легкое клацанье когтей вихрем несущегося динозавра-гвардейца. Цикасса, как знал Феллон, был способен развивать вдвое большую, чем любой землянин или кришнаит, скорость, иначе Феллон и не послал бы его. Если бы в обход побежал человек, грабители уже закончили бы свое дело и скрылись, прежде чем тот занял бы исходную позицию.

Через несколько десятков секунд клацанье когтей донеслось снова, на этот раз громче, и в переулок ворвался Цикасса, несущийся на злоумышленников огромными скачками.

— За мной, — сказал Феллон.

Заслышав шаги, грабители развернулись. Феллон услышал звон тетивы, но из-за темноты не смог разобрать в кого стреляли. В любом случае, никаких признаков того, что стрела попала в кого-то, не обнаружилось.

Грабители бросились врассыпную. Цикасса взвился в воздух и, пролетев невероятное расстояние, приземлился своими птичьими лапами на спину арбалетчика, повалив его на землю.

После мгновенного замешательства высокий худой грабитель с мечом побежал навстречу Феллону, затормозив в нескольких метрах от него. Феллон резко выбросил багор вперед, услышал звон стали и почувствовал мощный удар по древку, когда противник отразил его выпад. Двое стражников-кришнаитов бросились вдогонку за преступником, который обыскивал жертву, а теперь успел проскочить под Цикассой и пытался скрыться в переулке.

Феллон делал выпады и парировал их, решительно наступая, но одновременно следя за тем, чтобы противник не схватился свободной рукой за древко, получив таким образом возможность сблизиться и нанести решающий удар. По счастливой случайности Феллону удалось нанести колющий удар в правую руку грабителя. Меч со звоном упал на камни, и преступник развернулся и побежал. Прикинув, что длинноногого верзилу ему не догнать, Феллон метнул багор на манер дротика. Оружие угодило грабителю между лопаток и так и осталось торчать. Раненый сделал еще пару шагов, покачнулся и упал.

Феллон подбежал к нему, вытаскивая рапиру, но она ему не понадобилась, поскольку грабитель лежал на спине, кашляя кровью. Появились стражники-кришнаиты, которые гнались по переулку за третьим преступником. Они злобно ругались, потому что тому удалось скрыться. Стражники сумели вернуть кошелек жертвы, оброненный грабителем, перстни, однако, остались у него, и потерпевший немедленно разразился проклятиями и руганью в адрес бездельников и дилетантов, из которых состояла муниципальная стража.

Краешек красного диска Рок’ира уже появился над занидскими крышами, когда Энтони Феллон со своим отделением вернулся в оружейную с последнего обхода. Они составили свои багры обратно в пирамиду и построились, чтобы получить номинальную сумму, которую муниципальный префект выплачивал гвардейцам за ночную службу.

— Дежурство завершено. Не позабудьте о пятничном учении, — коротко сказал Кордак’, выдавая каждому по серебряной четвертькардовой монете.

— Что-то мне подсказывает, — пробормотал Феллон, — что в четверг всю нашу роту поразит загадочная хворь.

— Кварара кровь! Лишь только вздумайте попробовать, мерзавцы! Назначаю я командиров отделений ответственными за явку людей своих.

— Я и сам себя что-то неважно чувствую, господин капитан, — сказал Феллон, ухмыляясь и пряча полукард, полагавшийся ему по званию.

— Каналья непочтительная! — фыркнул Кордак’. — И чего ради мы терпим твои выходки, не знаю я… Но ты не позабудешь о том, о чем беседовали мы недавно, мастер Антане?

— Нет, нет. Я все устрою, — Феллон удалился, небрежно махнув на прощание рукой остальным гвардейцам.

Было довольно глупо с его стороны, думал иногда Феллон, проводить каждую десятую ночь, маршируя по темным улицам за полкарда — дневной заработок землекопа. Феллон был слишком своеволен и непредсказуем, чтобы гармонично вписываться в армейскую машину. Обладая недюжинными способностями как командир, он был почти начисто лишен их в том, что касалось подчинения, являясь же иноземцем, он вряд ли мог рассчитывать на высокое место в иерархии балхибской армии.

Тем не менее, он продолжал носить цвета гражданской гвардии. Почему? Потому что мундир обладал для него неодолимой притягательной силой, хоть это и было по-детски наивно. Расхаживать по пыльным занидским улочкам с багром на плече означало почувствовать себя — хотя бы ненадолго — потенциальным Александром или Наполеоном. А в его положении и такая пища для самолюбия была желанна.

Когда он, устало атакуя по пути проблему Сафка, добрел до дома, Гази спала, но проснулась, когда он скользнул в постель.

— Разбуди меня в конце второго часа, — пробормотал он и заснул.

Почти сразу же, как ему показалось, Гази стала трясти его за плечо, требуя, чтобы он вставал. Поспал он всего около трех земных часов, но нужно было подниматься, если он хотел успеть сделать все, что запланировал на этот день. Помня, что ему придется выступать в суде, он побрился, одел почти новую одежду и проглотил быстрый завтрак. Выйдя под яркие лучи утреннего Рок’ира, он направился в таверну Ташина.

Занидский квартал А’ваз состоял из трущоб, которые, впрочем, были представлены целым спектром градаций: от откровенных трущоб на границе с Джуру у Балейдских ворот до трущоб, перемежавшихся с художественными мастерскими на севере, где А’ваз граничил с богемным кварталом Сахи. Таверна Ташина располагалась на западе А’ваза у самой городской стены и была беспорядочным строением, окружавшим (как и большинство балхибских домов) центральный дворик.

В это утро двор был заполнен крикливыми, жуликоватого вида типами, составлявшими обычную клиентуру таверны. По диагонали двора была натянута веревка, на которой балансировал канатоходец, размахивавший для равновесия зонтиком. Трио акробатов практиковалось в прыжках и стойках, изредка подбрасывая друг друга в воздух. Напротив дрессировщик натаскивал ручную герку. Какой-то певец пробовал голос, а в углу репетировал актер, сопровождавший декламацию пламенными жестами.

Феллон спросил у привратника:

— Где Турандж-ясновидящий?

— Второй этаж, тринадцатая комната. Прямо и наверх.

Когда Феллон собрался пересечь двор, в него врезался один из троих проходивших мимо кришнаитов. Восстановив равновесие, Феллон повернулся, чтобы испепелить неуклюжего увальня взглядом, однако тот оказался вовсе не увальнем, а здоровенным детиной. Отвесив поклон, невежа сказал:

— Тысяча извинений, господин! Вино Ташина ударило мне в ноги. Постой, а ты не тот ли, с кем я пил вчера на фестивале?

Одновременно с обеих сторон к Феллону подступили двое его дружков. Столкнувшийся с ним кришнаит продолжал говорить что-то любезное, предлагая пропустить по стаканчику напротив у Саферира, а один из двух, подступивших сбоку, дружески положил ему руку на левое плечо. Феллон скорее учуял, чем увидел острый как бритва нож, которым третий участник трио как раз собирался взрезать кошелек у него на поясе.

Продолжая фальшиво улыбаться, Феллон оттолкнул кришнаитов, сделал шаг и прыгнул, разворачиваясь в воздухе и выхватывая рапиру, так что приземлился лицом к троице и в боевой позиции. Он не без удовольствия отметил про себя, что не растерял былого проворства.

— Прошу прощения, господа, — сказал он, — но у меня назначено свидание. И мои деньги мне тоже нужны.

Он окинул двор быстрым взглядом. Его речь вызвала веселый смех среди зрителей. Трое воров обменялись злобными взглядами и вышли за ворота. Феллон вложил оружие в ножны и пошел дальше. Толпа на этот раз оказалась на его стороне — но стоило бы ему попытаться убить или арестовать воров, или вызвать стражу, как за его жизнь никто не дал бы и медного арцу.

Феллон отыскал тринадцатую комнату на втором этаже. Внутри он обнаружил Квейса из Бабааля, который вдыхал дым корня раманду, тлевшего в небольшой жаровне.

— Ну, что еще? — сказал Квейс сонным голосом.

— Я поразмыслил над тем предложением, которое ты сделал вчера.

— Над каким предложением?

— Над тем, которое связано с Сафком.

— О. Не говори мне только, что, поразмыслив, сумел ты вновь вернуть утраченную было храбрость.

— Почему бы и нет? Я ведь намерен когда-нибудь вернуться на Замбу, знаешь ли. Но за несчастную тысячу кардов…

— Какую сумму ты имел в виду?

— Пять тысяч кардов вполне могли бы соблазнить меня.

— Оу! С таким же успехом мог бы ты попросить и всю камуранскую казну. Возможно, я накинул бы сотню-другую…

Они торговались неутомимо и долго, и, в конце концов, Феллон добился половины того, что запросил сначала, но с выплатой стокардового задатка немедленно. Двадцати пяти сотен кардов, как он знал, было мало для того, чтобы вернуть трон, но это было начало. Он сказал:

— Все это хорошо, мастер Кв… Турандж, если не считать одного момента.

— Какого же?

— В такой крупной сделке вряд ли было бы мудро с чьей-либо стороны полагаться на слово другой стороны — если ты понимаешь, что я имею в виду.

Квейс поднял сразу все брови и антенны.

— Мастер Антане! Не намекаешь ли ты на то, что я, споспешник верный великого гуура Кваата, намерен надуть тебя с деньгами? Клянусь носом Тиацана, такую наглость невозможно перенесть! Я есть тот, кто есть…

— Ну, ну — успокойся. В конце концов, и я могу попытаться сжульничать, знаешь ли.

— Вот это, тварь земная, вполне могло бы на уме быть у тебя, когда б я был настолько глуп, что уплатил бы все вперед.

— Да нет, я имел в виду оставить деньги у третьего надежного лица.

— У держателя заклада, а? Гм. Идея хороша, мой господин — но с двумя очевидными недостатками, а именно: с чего ты взял, во-первых, что я имею при себе такие суммы? И, во-вторых, кому в этой дыре мы можем доверять, если учесть, что нас, кваатцев, не очень-то балхибцы обожают, мягко говоря?

Феллон ухмыльнулся.

— Это я как раз недавно вычислил. У тебя есть банкир в Заниде.

— Смешно!

— Вовсе нет, если только ты не закапываешь деньги в землю. Уже дважды, имея дело со мной, ты оказывался без денег. И оба раза, через час или через два у тебя их снова было довольно. Пары часов не хватит на то, чтобы съездить в Кваат, но на то, чтобы сходить к кому-то в Заниде, хватит с лихвой. И я знаю, кто этот кто-то.

— Вот как, мастер Антане?

— Именно так. Кто из занидцев мог бы стать твоим банкиром? Какой-нибудь финансист, который недолюбливает короля Кира, И я вспомнил, что пару лет назад Кастамбанг эр-’Амирут попал в немилость к доуру. Киру вдруг вздумалось, чтобы все посетители приближались к нему босиком. Кастамбанг отказался, потому что у него больные ноги и он не может ходить без специальных ботинок. За несколько лет до этого случая он ссудил Киру пару сотен тысяч кардов, и Кир ухватился за удобный предлог; чтобы оштрафовать Кастамбанга на всю сумму долга — вместе с процентами. С тех пор Кастамбанг не ведет дел с доуром и не появляется при дворе. По всей логике, он и есть твой человек. А если еще и не стал твоим банкиром, то может стать. В любом случае, мы можем сделать его держателем заклада.

Феллон отклонился назад, сцепив руки над головой, и торжествующе ухмыльнулся. Квейс хмуро размышлял, оперев подбородок на руку, потом наконец сказал:

— Я не признаю пока ничего, кроме того, что ты весьма наблюдателен и ловок, мастер Антане. Ты смог бы увести сокровище Да’хаква из-под самого его носа. Однако прежде, чем мы пойдем дальше по мосту Зунг, соединяющему небеса и землю, расскажи мне, как ты собираешься проникнуть в Сафк.

— Я думал, что если мы договоримся с Касгамбангом, он может знать кого-нибудь, кто, в свою очередь, знаком с устройством здания. К примеру, если бы он знал какого-нибудь отступника из бывших жрецов Йешта — а они существуют, хоть и стараются не привлекать к себе внимания по соображениям безопасности — тогда сам Кастамбанг, либо я, могли бы убедить ренегата поделиться…

Квейс прервал его:

— Поделиться информацией о том, что происходит внутри? Ча! Тогда зачем мне, мастер Антане, вообще платить тебе? Ты не будешь подвергаться никакому риску. Почему бы мне просто не заплатить этому ренегату?

— Позволь мне закончить, — холодно сказал Феллон. — Я намерен без всякого обмана обследовать башню изнутри — ты получишь первосортную свежую информацию — отчет из первых рук.

— Но мне, как ты сам должен признать, будет гораздо легче выбраться оттуда живым, если я буду хоть примерно знать, где что расположено. Больше того, я думаю, бывший жрец может даже описать Ритуал Йешта, и я смогу проскользнуть внутрь, переодевшись жрецом, и участвовать в церемонии… Ну, какие еще возможности будут, нужно посмотреть, но в общих чертах тебе должно быть ясно, как я собираюсь действовать.

— Ясно, — Квейс устрашающе зевнул, заставив не выспавшегося Феллона последовать его примеру, и отодвинул жаровню с раманду. — Увы мне! Я погрузился в великолепнейшее видение как раз пред тем, как твой несвоевременный приход разбил его вдребезги. Но долг прежде всего, мастер Антане. Отправимся.

— К Кастамбангу?

— Куда ж еще?

Глава V

На улице Квейс остановил к’изун — балхибскую наемную коляску, запряженную айей. У Феллона поднялось настроение. Сам он уже давно не мог позволить себе поездок в экипажах, а дом Кастамбанга находился в квартале Кхарджу, на другом конце города.

Сначала они попетляли по зловонным улочкам А’ваза, потом пересекли северную часть Ицанду. Выезжая оттуда, они оставили слева бутафорское великолепие театров Сахи, а справа тяжеловесную суету мануфактур Ицанду. Кузницы вовсю дымили, и в уши бил причудливо перемешанный коктейль из грохота молотов, визга сверл и прочих звуков, которые издавали пилы, напильники и бог знает, что еще. Потом они проследовали под цокот копыт по нескольким широким бульварам, пересекавшим парк, над которым, подгоняемые ветром со степей, кружились небольшие песчаные вихри.

Наконец они окунулись в блистательную роскошь Кхарджу с его суетой, магазинами и торговыми компаниями. По мере того, как они продвигались на юго-восток, перед ними вырастал единственный в городе холм, на вершине которого был расположен древний замок балхибских королей.

— Дом Кастамбанга, — сказал Квейс, указывая тростью.

Феллон беззастенчиво предоставил ему право расплатиться с возницей — в конце концов, кваатский суперагент платил не из своего кармана, а залезал в бездонный кошелек гуура Урлика. Они вошли в дом. Там был обычный привратник и обычный центральный дворик, который, впрочем, был украшен журчащими фонтанчиками и статуями из далекой Катай-Джогораи.

Кастамбанг, с которым Феллону еще не доводилось встречаться, оказался огромным кришнаитом, зеленые волосы которого уже сильно поблекли, став нефритовыми, а его крупное толстое лицо было изборождено глубокими морщинами. Похожее на бочку с жиром тело финансиста было облачено в тогу цвета киновари, сшитую по сурускандской моде. Закончив церемонию представления, Квейс сказал:

— Мастер Кастамбанг, хотели бы мы побеседовать приватно.

— О, — сказал Кастамбанг, — это можно, это можно.

Не меняя выражения лица, он ударил в небольшой гонг, стоявший на его столе. В приемную просунул мохнатую голову хвостатый человек из майкардандских болот Колофт.

— Приготовь берлогу, — приказал банкир и обратился к Феллону, — Не угоститесь ли сигарой, господин землянин? Место скоро будет готово.

Сигара оказалась великолепного качества. Банкир сказал:

— Как вам праздник в нашем городе в этот ваш приезд, мастер Турандж?

— Я доволен, господин. Вчера я ходил смотреть пьесу — в третий раз в своей жизни.

— Какую же?

— «Печальная трагедия королевы Деджанаи Квирибской» Сак’квица, в четырнадцати актах.

— Понравилось ли вам?

— Акта до десятого, а дальше драматург стал повторяться. Больше того, сцена к концу была так густо усеяна трупами, что персонажам, которым по ходу действия приходилось бегать, с большим трудом удавалось не спотыкаться, — Квейс зевнул.

Кастамбанг сделал пренебрежительный жест.

— Мастер Турандж, этот Сак’квиц из Руца лишь один из сверхсовременных умников, которым, в действительности, нечего сказать, и которые маскируют это всякой чушью, написанной в излишне экстравагантной манере. Вам следовало бы посмотреть возрожденную классику, вроде «Конспираторов» Харьяна — завтра вечером как раз премьера.

В этот момент вернулся колофтянин, доложивший:

— Все готово, хозяин.

— Пойдемте, господа, — сказал Кастамбанг, помогая себе руками, чтобы подняться на ноги.

Стоя, он производил не такое внушительное впечатление, потому что ноги у него были коротки, а передвигался он с трудом, прихрамывая и задыхаясь. Он подвел их к задернутой занавеской двери в другом конце приемной. Подоспевший колофтянин открыл перед ними дверь, и Кастамбанг отступил в сторону, приглашая гостей пройти. Они ступили в клеть, подвешенную внутри шахты. Вскоре клеть начала рывками опускаться, а сверху донесся скрежет шестерней. Кастамбанг посмотрел на своих пассажиров сначала выжидающе, потом немного разочарованно. Затем сказал:

— Я забыл, мастер Антане, вы же с Земли и должны был привычны к подъемникам.

— О. Да, конечно, — сказал Феллон. — Но это чудесное нововведение. Напоминает мне лифты в небольших французских отелях, в которых висят объявления, что ездить разрешается только вверх.

Клеть остановилась, слегка подпрыгнув на большой кожаной подушке, уложенной на дно шахты. Подъемник Кастамбанга был вторым, после Сафка, чудом Занида, но Квейсу уже приходилось пользоваться им, а на Феллона он не произвел особого впечатления. Для подъема использовались два дюжих колофтянина, вертевших ручки лебедок, а спуск осуществлялся с помощью примитивного тормоза. Феллон подумал про себя, что рано или поздно лифтеры утратят бдительность и уронят своего хозяина на дно его тайной берлоги. Пока, впрочем, приспособление хотя бы щадило больные ступни финансиста.

Кастамбанг провел своих гостей по тускло освещенному коридору с несколькими поворотами и подвел к массивной двери из дерева квонг, перед которой стоял балхибец со взведенным арбалетом. Феллон заметил поперечную прорезь в полу в нескольких метрах от двери. Глянув вверх, он увидел соответствующую прорезь в потолке — судя по всему, доступ к двери можно было перекрыть выдвижной решеткой. Арбалетчик распахнул дверь, которая была снабжена амбразурами, прикрытыми сдвигающимися изнутри пластинами, и ввел хозяина и гостей в небольшую комнату с еще несколькими дверьми. Перед одной из них стоял мохнатый колофтянин, вооруженный шипастой палицей.

Дверь, у которой он стоял, вела в еще одну небольшую комнату, охраняемую воином в похожих на мавританские доспехах майкардандского рыцаря и с обнаженным мечом. Дверь из этой комнаты вела уже в саму берлогу: подземный склеп, сложенный из циклопических блоков. Стены тут были сплошные, без единого просвета, если не считать двери и двух небольших вентиляционных отверстий.

На каменном полу стоял большой стол из дерева квонг, инкрустированного другими породами и полированными раковинами сафков, образующими затейливый восточный узор. Вокруг стола были расставлены двенадцать кресел из того же материала. Феллон мысленно поздравил себя с тем, что поселился среди балхибцев, которые пользовались стульями в отличие от других народов Кришны, предпочитавших сидеть на коленях, или на корточках, или скрестив ноги наподобие йогов. Суставы Феллона уже не могли безболезненно переносить такую гимнастику.

Они сели. Колофтянин остался стоять в дверях.

— Во-первых, — сказал Квейс, — я хотел бы снять две с половиной тысячи кардов с моего счета. Золотом.

Кастамбанг приподнял антенны.

— Не дошли ли до вас слухи, что Дом Кастамбанга в тяжелом финансовом положении? Потому что я могу вас заверить, что они лживы.

— Дело вовсе не в этом, господин. Деньги мне нужны с определенной целью.

— Прекрасно, мой дорогой мастер Турандж, — сказал Кастамбанг, делая пометку в блокноте. — Прекрасно.

Он сказал несколько слов колофтянину, и тот поклонился и вышел. Квейс сказал:

— Мастер Антане взялся… скажем, за журналистский репортаж по моему заказу. Он должен выяснить, что происходит внутри Сафка…

Квейс изложил детали, пояснив, что деньги должны быть выплачены Феллону по завершении задания. Вернулся колофтянин с мешком внушительного размера (его содержимое весило больше семи килограммов). Когда мешок лег на крышку стола, из него послышался приятный звон. Кастамбанг развязал шнурок и высыпал монеты на стол.

Феллон с трудом удержал дыхание в норме, и еще большего труда ему стоило не дать себе наклониться вперед и впиться вожделенным взглядом в кучу золота. На Земле человек мог прожить всю жизнь, так ни разу и не увидев золотой монеты, но здесь, на Кришне, деньги все езде были звонкими блестящими кругляшами, которые оттягивали карманы владельца. Это были настоящие деньги о древнем смысле этого слова, а не бумажки, обеспеченные неизвестно чем. В Майкардандской республике, прослышав о земном обычае, как-то попробовали ввести бумажные деньги. Однако выпуск банкнот вырвался из-под контроля, и последовавшая чудовищная инфляция отвратила от этой идеи все государства Трехморья.

Феллон небрежно взял в руки одну из десятикардовых монет и осмотрел ее, повертев под желтоватым светом лампы, как будто это была занятная диковина, а не то, ради чего он был готов лгать, воровать и убивать — вернее, ради трона, который он надеялся вернуть с помощью таких кругляшей.

— Удовлетворителен ли для вас такой уговор, мастер Антане? — спросил Кастамбанг. — Устраивает он вас?

Феллон вздрогнул. Глядя на золотую монету, он погрузился во что-то вроде транса. Спустившись на землю, он сказал:

— Конечно. Во-первых, уплатите мне мою сотню… Спасибо. А теперь неплохо бы иметь письменное подтверждение сделки — ничего компрометирующего, достаточно будет векселя мастера Туранджа.

— Охе! — крякнул Квейс. — И что же может помешать, в таком случае, нашему другу получить по векселю, не выполнив своих обязательств?

Кастамбанг сказал:

— У нас в Балхибе принято разрывать подобные документы пополам и вручать половинки участникам сделки. Таким образом, ни один из них не может воспользоваться деньгами без другого. В нашем же случае, мне мыслится, могли бы мы разрезать бумагу на три части, а?

Он открыл ящик стола, вынул из него пачку бланков и начал заполнять один из них, Феллон попросил:

— Имя получателя не вписывай, ладно? Я потом сам заполню.

— Зачем? — спросил банкир. — Это не вполне надежно, ибо получить по векселю сможет любой мошенник.

— Возможно, мне придется воспользоваться другим именем, а поскольку вексель будет находится по частям у трех разных людей, опасаться особенно нечего. Кстати, у тебя есть счет в банке Та’луна и Фоска в Маджбуре, правильно?

— Есть такой счет, мастер Антане.

— Тогда сделай так, чтобы получить по векселю можно было и здесь, и там.

— Но, господин, зачем?

— Может быть, мне придется отправиться в поездку после окончания этой работы, — сказал Феллон, — а мне не хотелось бы таскать с собой все это золото.

— Да, люди, имевшие дело с мастером Туранджем, очень часто по достоинству ценят преимущества путешествий, — Кастамбанг вписал в документ еще несколько строчек. Когда Квейс поставил под ним свою подпись, Кастамбанг аккуратно сложил бумагу втрое и разорвал ее на равные части. По одной он вручил каждому из своих гостей, а третью спрятал в ящик стола, заперев его.

Феллон спросил:

— Кастамбанг, не согласился бы ты быть третейским судьей в случае спора?

— Если мастер Турандж не возражает, — сказал банкир. Квейс жестом выразил согласие.

— Тогда, — сказал Кастамбанг, — вам обоим желательно собраться снова у меня для завершения сделки. Я выслушаю стороны и решу, выполнил ли мастер Антане свои обязательства. Если я решу, что да, он может — как ему будет удобней — забрать либо золото, либо все три части документа, чтоб деньги получить в Маджбуре многолюдном.

— Это меня устраивает, — сказал Феллон. — А теперь вот еще что: возможно, ты в состоянии помочь мне решить мою задачу.

— А? Как? — подозрительно сказал Кастамбанг. — Я — тот, кто я есть, господин — банкир. Банкир, а не интриган какой-то…

Феллон поднял руку.

— Нет, нет. Я только подумал, что ты, со своими обширными связями, можешь знать кого-нибудь, имеющего представление о ритуалах Йешта.

— Ого! Вот куда река течет? Да, связи у меня обширны. Да, мастер Антане, обширны, и весьма. Дайте поразмыслить…

— Кастамбанг соединил руки кончиками пальцев и при этом стал как две капли воды походить на своих земных коллег. — Да, я знаю одного человека. Но он не сможет раскрыть тайны самого Сафка, поскольку никогда не бывал в башне.

— Откуда же ему известен ритуал?

Кастамбанг негромко рассмеялся.

— Все очень просто. Он был жрецом Йешта в Луссаре, но под влиянием земного материализма потерял веру, сменил имя, чтобы избежать возмездия за отступничество, и перебрался в Занид, где стал видным промышленником. Поскольку никто не знает о его прошлом, кроме меня, за определенное вознаграждение я мог бы — э-е — убедить его поделиться нужной информацией…

Феллон сказал:

— Твое вознаграждение должно быть выплачено из фондов мастера Туранджа, а не моих.

Квейс визгливо запротестовал, но Феллон был непреклонен, рассчитывая на то, что жадность кваатца к информации победит жадность к деньгам. И он не ошибся, потому что суперагент и банкир вскоре договорились о цене. Феллон спросил:

— Ну, и кто же этот жрец-ренегат?

— Клянусь Бакином, ты что же, считаешь меня таким простаком, что я скажу тебе, кто он? Чтоб мог ты без помех доить его? Нет, мастер Антане, нет — это моя жертва, а не твоя. К тому же, и сам он никогда не согласится публичным сделать прошлое свое.

— Как же тогда быть?

— Поступим так мы: завтра даю я званый вечер в своем доме, куда уж приглашен сей анонимный ренегат — вместе со многими другими столпами Занида, — Кастамбанг перебросил через стол карточку-приглашение.

— Благодарю, — сказал Феллон, едва взглянув на карточку и пряча ее с деланым безразличием. Кастамбанг пояснил:

— Приходите, мастер Антане, и я сведу вас с ним — в масках, в пустой комнате, так что ни один не сможет впоследствии свидетельствовать против другого. Имеется ли у вас праздничный наряд?

— Что-нибудь придумаю, — сказал Феллон, мысленно инспектируя свой гардероб. Это был удобный случай вывести Гази в свет и положить конец ее нытью о недостатке развлечений!

— Отлично! — сказал банкир. — Тогда в начале двенадцатого часа завтра. Не позабудьте, двенадцатого часа.

Кришнаитским законам, возможно, и не хватало тех изощренных установлений, которыми земная юриспруденция пыталась защитить права обвиняемых, но зато никто не мог отрицать, что суд здесь творился быстро. Дуэлянты признали себя виновными в нарушении общественного спокойствия и уплатили штрафы, чтобы избежать более серьезных обвинений.

Выходя из зала суда, йештит, которого звали Гирей, остановился у скамьи свидетелей и сказал Феллону:

— Мастер Антане, примите мои извинения за неподобающие речи прошлой ночью. Когда я поостыл, я вспомнил, что это ваш мастерский удар багром отбил клинок того ученого, мерзавца, когда он был готов пронзить меня мечом своим. Так что, благодарю вас я за то, что жизнь мою спасли вы.

Феллон сделал жест, означавший, что он не сердится.

— Все в порядке, старина. Я только исполнял свой долг.

Гирей кашлянул.

— Дабы загладить мою неучтивость и в качестве скромного знака благодарности, не позволите ли вы мне угостить вас стаканчиком квада?

— За подобное предложение я должен быть благодарен, только тебе придется подождать, пока закончится следующее дело.

Йештит согласился, и тут Феллона вызвали свидетельствовать против грабителя. (Тот, которого он пронзил багром, был пока слишком плох, чтобы предстать перед судом, а третьего еще не поймали.) Обвиняемый, некто по имени Шейв, захваченный flagranti delicto[8], был признан виновным и осужден.

Судья сказал:

— Заберите его, подвергните его пыткам, пока он не выдаст имя третьего сообщника, и отрубите ему голову. Следующий.

Феллон вышел из суда под руку с йештитом Гиреем: он всегда поощрял такие знакомства — в надежде получить полезную информацию. Они зашли в таверну и принялись утолять жажду. Гирей продолжал рассыпаться в благодарностях. Через некоторое время он сказал:

— Вы не только спасли гражданина нашего прекрасного, хотя и подверженного ветрам города, мастер Антане, — спасли вы от безвременной и жестокой кончины соратника-гвардейца.

— Как, и ты тоже в гвардии?

— Да, господин, и в той же роте Джуру, что и вы.

Феллон бросил на него острый взгляд.

— Странно. Я не помню, чтобы мне приходилось тебя видеть, а я обычно не забываю лиц, — последнее утверждение не было бахвальством. У Феллона была феноменальная память на имена и лица, и он знал больше кришнаитов в Заниде, чем любой из коренных жителей города.

— Некоторое время я выполняю специальное задание, мастер Антане.

— И какое же?

У йештита сделалось заговорщическое лицо.

— О, я дал клятву и потому, почтительнейше попросив прощения вашего, вынужден хранить молчание. Но вам я могу рассказать — лишь в общих чертах, конечно. Я охраняю дверь.

— Дверь? — сказал Феллон. — Еще по стаканчику?

— Да, дверь. Но не узнать вам нипочем, что за дверь это и куда ведет она.

— Интересно. Но, послушай: если эта дверь такая важная, почему правительство поставило у нее одного из нас? Прошу вашего прощения, конечно. Мне кажется, что они должны были назначить кого-нибудь из личной гвардии Кира.

— Так они и сделали, — сказал Гирей, посмеиваясь. — Но в начале года нынешнего, когда волнения великие поднялись в связи с предательскими замыслами Кваатского гуура, все регулярные войска были переведены на военное положение. Гвардейцев Кировых вполовину меньше стало — кого к границам отослали, кого пополнение набранное обучать. И потому министр Хабарьян надежных отобрал людей из гвардии гражданской, моего вероисповедания, и нас на этот пост поставил.

— А причем тут твое вероисповедание?

— Как, да ведь лишь йештит… Но нет, и так сказал я слишком много. Пей, мой земной друг, и не погружай сей длинный хоботок туда, где приключиться неприятность может с ним.

И больше Феллону ничего не удалось выведать у Гирея, хотя йештит обнял его на прощание и поклялся, что Феллон может рассчитывать на его дружбу и помощь.

Глава VI

— Гази! — крикнул Энтони Феллон, возвратившись домой.

— Ну, в чем дело? — донесся ее раздраженный голос откуда-то изнутри.

— Достань свою шаль, красавица моя. Мы отправляемся за покупками.

— Но я уже была на рынке сегодня…

— Не за какими-то там жалкими овощами. Мы пойдем покупать тебе шикарные тряпки.

— Опять нетрезв ты? — спросила Гази.

— И вот — благодарность за мое щедрое предложение! Нет, дорогая. Можешь верить, можешь — нет, но мы приглашены на бал.

— Что? — она возникла в дверях, уткнув руки в бока. — Антане, если это очередной твой фокус…

— Фокус? Мой? Вот — глянь-ка!

Он показал ей приглашение. Гази обвила его шею руками и едва не задушила.

— Мой герой! Но как оно к тебе попало? Его украл ты, я могу поклясться.

— И почему вы все так недоверчивы? Кастамбанг вручил его мне своей собственной пухлой ручкой, — Феллон проверил, не пострадал ли его позвоночник. — Бал завтра вечером, так что давай — собирайся.

— А что за спешка?

— Разве ты не помнишь? — сегодня банный день. Надо быть завтра чистыми. Ты же не хочешь, чтобы банкирская джагайни пялила на тебя глаза поверх лорнетки — и не забудь мыло.

— Единственная хорошая вещь из тех, что вы, земляне, привезли на Кришну, — заметила она, начиная суетиться. — Увы мне! В сих лохмотьях стыдно зайти в лавку за приличной одеждой.

— Ну, знаешь, промежуточный наряд, в котором затем можно было бы идти в приличный магазин, я тебе покупать не намерен, так что закупим все сразу.

— А у тебя действительно есть деньги на такие умопомрачительные траты?

— О, не волнуйся. Заплатить есть чем.

Они отправились на другой конец города, миновав по пути Сафк. Феллон бросил на грандиозное сооружение самый беглый взгляд, не желая, чтобы Гази заметила его повышенный интерес к джадеитовой улитке. Затем они прошли мимо Дворца Правосудия, перед которым как раз устанавливали на кольях головы казненных за день преступников. Под каждой головой чиновник-кришнаит вывешивал табличку, на которой перечислялись проступки казненного и приводились его биографические данные.

Оттуда они попали в Кхарджу, где смешивались стук копыт шестиногих ай, запряженных в экипажи богатеев, крики уличных торговцев, кативших свои тележки, вопли мальчишек-газетчиков, продававших «Рашм», шелест юбок и плащей, позвякивание рапир, браслетов и прочих массивных украшений. И надо всем этим гудели, рокотали, разливались, зачаровывали и оглушали гортанные сочные звуки балхибской речи.

В Кхарджу Феллон отыскал заведение Ве’кира Исключительного и смело прошел внутрь шикарного магазина. Как раз в этот момент Ве’кир лично демонстрировал что-то воздушно-кружевное джагайни наследственного дашта Кве’бы, а сам дашт сидел рядом на стуле и ворчал по поводу цен. Ве’кир бросил взгляд на Феллона, дернул антеннами, давая понять, что узнал его, и снова повернулся к покупательнице. Молодая помощница Ве’кира подошла выяснить, что нужно Феллону, но тот только отмахнулся от нее.

— Я подожду, пока освободится сам босс, — сказал он. Когда помощница отошла, что-то воспитанно пробормотав, Феллон прошептал в большое заостренное ушко Гази: — Перестань глазеть на тряпки. А то старый фастук взвинтит цену.

Чей-то голос сказал:

— Хелло, мистер Феллон, Есть мистер Феллон, да?

Феллон резко обернулся. Перед ним стоял седовласый археолог, Джулиан Фредро. Феллон ответил на приветствие и спросил:

— Просто прогуливаешься, Фредро?

— Да, спасибо. Как наш совместный проект?

— Продвигается помаленьку. Это моя джагайни — Гази эр Дукх, — вторую часть представления он произнес на балхибу, потом снова перешел на английский. — Мы решили одеть ее подобающим образом для завтрашнего бала. Знаешь, занидское высшее общество и все такое.

— О, вы совмещаете приятное с полезным. Это связано с нашим проектом?

— Да. Бал у Кастамбанга, и он обещал предоставить мне кое-какую информацию.

— О? Прекрасно. Я тоже приглашен туда, значит, мы увидимся. А не могли бы вы сказать мне, мистер Феллон, где тут — э-е — проводится публичное купание, о котором я слышал?

— Интересуешься местными обычаями, а? Тогда не теряй нас из вида. После магазина мы как раз собирались туда.

Феодальный властитель в изгнании наконец совершил свою покупку, и Ве’кир подошел к Феллону, потирая руки. Феллон потребовал самый лучший вечерний наряд, какой только можно было найти в магазине, и вскоре Гази неторопливо поворачивалась из стороны в сторону, а Ве’кир прикладывал к ее обнаженной фигуре то один, то другой предмет туалета. Феллон выбрал плиссированную юбку из полупрозрачной материи и такую дорогую, что запротестовала даже Гази.

— Брось ты, — сказал он. — Почтенный возраст только раз в жизни бывает, знаешь.

Она одарила его ядовитым взглядом, но юбку приняла. Затем модный портной примерил ей улемду из золотого кружева, украшенную драгоценными камнями. Улемдой называлось что-то среднее между жилеткой и бюстгальтером, и ее назначением было не прикрывать, а украшать. Носили их преимущественно женщины из балхибских высших классов.

Наконец, полностью экипированная, Гази повертелась перед зеркалом, любуясь собой.

— За это, — сказала она Феллону, — я многое простить тебе готова. Но, раз уж ты сегодня, так богат, почему бы тебе не купить что-нибудь себе? Доставит радость мне подобрать тебе наряд.

— О, мне ничего нового не нужно. И у нас не так много времени…

— Нужно, нужно, любовь моя. Этот старый плащ твой надеть и нищему последнему зазорно, так он чинен-перечинен.

— Ну, ладно, — имея в кошельке деньги, Феллон не мог долго противиться соблазнам. — Ве’кир, нет ли у тебя мужского плаща? Ничего такого шикарного — попроще, но чтоб был добротный.

Именно такой плащ, как выяснилось, у Ве’кира был.

— Прекрасно, — сказал Феллон, примеривая обнову. — Подсчитай все и не забудь про мою скидку.

Феллон расплатился, подозвал к’изун, усадил в него Гази и Фредро, влез сам и приказал вознице ехать обратно в Джуру. Гази сказала:

— Ты великодушен и щедр, любовь моя. Но скажи, как удалось тебе получить столь огромнейшую скидку у Ве’кира, который шкуру норовит содрать с несчастных, кои, завлеченные репутацией его, ступить решаются в его берлогу?

Феллон улыбнулся.

— Видишь ли, — сказал он, одновременно переводя на английский для Фредро, — у Ве’кира Исключительного был враг — некто Хулил, который до Чиллиана был главным возмутителем общественного спокойствия в Заниде. Этот Хулил шантажировал Ве’кира. Но однажды этот болван высунулся слишком далеко из окна, выпал и разбился о камни мостовой. Ну, и Ве’кир почему-то считает, что я приложил руку к этому делу, хотя я доказал следователям префекта, что как раз в то время я был у консула Перси Мджипы, а, значит, не мог вытолкнуть беднягу.

Когда они проезжали мимо Сафка, Фредро чуть не вывернул шею и пялил глаза, наивно болтая вслух о том, как ему хотелось бы попасть внутрь. К счастью, Гази знала всего с полдюжины английских слов, да и те такого рода, которые не принято употреблять в приличном обществе.

— Куда мы едем? — спросил Фредро.

— Ко мне домой, чтобы оставить покупки и переодеться в суфкиры.

— Пожалуйста, мы не можем остановиться, чтобы осмотреть Сафк?

— Нет. Мы можем опоздать на омовение.

Феллон озабоченно посмотрел на небо и проверил положение Рок’ира, опасаясь, что они уже опоздали. Он так никогда и не привык обходиться без наручных часов, которые пока не научились делать кришнаиты, хоть они уже и наладили производство примитивных стационарных.

Гази и Фредро интенсивно использовали Феллона в качестве переводчика, потому что познания Гази в земных языках были близки к нулю, а балхибу Фредро еще находился в зачаточном состоянии. В то же время Фредро переполняли вопросы о том, как живут кришнаитские домашние хозяйки, а Гази очень хотелось произвести впечатление на нового знакомого. Она попыталась скрыть смущение, когда они остановились у крохотной кирпичной коробки, которую Феллон называл домом и которая была втиснута между двумя домами побольше. Черепица на крыше кое-где потрескалась и обвалилась, когда осел фундамент. У дома даже не было центрального дворика, что, по балхибским меркам, низводило его на уровень лачуги.

— Скажи ему, — попросила Гази Феллона, — что мы живем лишь временно в таком позорном доме — пока ты не подберешь для нас чего-то подостойней.

Феллон переводить не стал, а провел Фредро внутрь и оставил в гостиной-столовой. Через несколько минут Феллон и его джагайни появились переодетые в суфкиры — огромные, завернутые на манер тог куски полотенечной ткани.

— Идти не далеко, — сказал Феллон. — Тебе понравится, Фредро.

Они пошли по улице Асад на восток, дошли до того места, где она сливалась с улицей Я’фал, идущей с юго-запада, и вышли к Квадрату Кварара. Пока они шли, к ним присоединялись все новые и новые попутчики, и на площадь они пришли уже посреди толпы завернутых в суфкиры купальщиков.

На Квадрате Кварара собрались десятки, а то и сотни занидцев, которые стояли на том самом месте, где лишь прошлой ночью Феллон со своим отделением прекратил незаконную дуэль. В толпе почти не было не-кришнаитов, поскольку отнюдь не всем нравились балхибские омовения. Осириане, например, вообще не пользовались в этих целях водой, а лишь через определенные промежутки времени соскребали краску, которой покрывали тела. Тотиане, искусные пловцы, предпочитали купаться в водоемах. Земляне же, по большей части, если только они не ассимилировались на Кришне или не были уроженцами какой-нибудь страны типа Японии, соблюдали свое табу на публичное раздевание.

Водяной фургон, запряженный парой мохнатых шестиногих шайханов, стоял у статуи Кварара. Камни мостовой блестели в том месте, где их полил водой и надраил помощник возницы, на редкость дюжий хвостатый колофтянин, который сейчас привешивал к боку фургона свою швабру с длинной ручкой.

Сам возница влез на бак и возился со снабженными душевыми насадками трубами, которые торчали по бокам фургона, нависая над головами толпы. Наконец он крикнул:

— Готовьсь!

Все зашевелились. Половина кришнаитов сняла свои суфкиры и отдала их другой половине. Раздетые столпились в центре площади, стремясь пробраться к фургону, а остальные отошли немного в сторонку.

Феллон отдал свою суфкиру Фредро, попросив:

— Подержи-ка, старина.

Гази поступила со своей точно так же. Фредро был немного удивлен, но одеяния принял, сказав:

— Пару веков назад, до русской оккупации, у нас в Польше тоже было что-то подобное. Русские заявили, что это nye kulturno. Насколько я понял, по одному тут не купаются, потому что некому подержать вещи?

— Поэтому. Занидцы народ такой, что нужен глаз да глаз: не дай бог, если что плохо лежит. Это, наверное, первый раз, когда я и Гази сможем помыться вместе. Если ты хочешь, можешь потом…

— Нет, спасибо! В отеле есть водопровод.

Феллон, держа в одной руке семейный кусок мыла, а другой увлекая за собой Гази, стал протискиваться к ближайшей душевой насадке. Возница и его помощник кончили возиться с выдвижными трубами и взялись за ручки помпы. Некоторое время они качали вхолостую, но вскоре насадки зачихали, а потом из них забили струйки воды.

Занидцы завопили, когда холодная вода брызнула на их зеленоватую кожу. Они смеялись и плескали друг на друга: это было праздничное событие. Занид располагался в безлесных прериях запада центральной части Балхиба, и от него было не так уж много сотен хоуд до бескрайних сухих степей Джо’ола и Кваата. Воду для города приходилось качать из глубоких колодцев или мутной маловодной Эшквы. Имелся небольшой водопровод, протянутый от речки, и система насосов, приводившихся в действие шайханами, но они обслуживали только королевский замок, отель «Земной» и очень небольшое число частных домов в квартане Габандж.

Феллон и Гази более-менее отмылись и стали выбираться из толпы, когда Феллон застыл как вкопанный. Фредро, стоя немного в стороне и перекинув суфкиры через руку, наводил на толпу свою камеру.

— Хой! — сказал Феллон. — Этот проклятый идиот понятия не имеет о вере в частицы душ!

Он поспешил к археологу, увлекая за собой Гази, но та потянула его назад и сказала:

— Посмотри! Кто это, Антане?

По Квадрату разнесся гулкий голос. Повернувшись, Феллон увидел над головами кришнаитов землянина в черном костюме и белом тюрбане, который влез на стену, окружавшую могилу царя Балейда, чтобы увещевать купавшихся:

— …потому что все виды нескромности — это грех пред лицом Господа, Бога нашего. Берегитесь, делающие неправду! Покайтесь, грешные граждане Балхиба, пока Он не предал вас в руки кваатцев и гоцаштандцев. Ибо быть нечистым в тысячу, в десять тысяч раз лучше, чем бесстыдно обнажать…

Это был Уэлком Вагнер, американский экуменический монотеист. Феллон заметил, что головы кришнаитов одна за другой поворачиваются на звуки нравоучительного голоса.

— …ибо сказано в Книге: «никто да не обнажит свой срам перед другими». И еще сказано…

— Они что, все хотят довести толпу до белого каления? — Феллон вздохнул. Он снова повернулся к Фредро, который наводил камеру на спины толпы. Феллон подскочил к археологу и рявкнул:

— Убери эту штуку, ты — идиот!

— Что? — спросил Фредро. — Убрать камеру? Почему?

В толпе, все еще смотревшей в сторону Вагнера, начался ропот. Тот продолжал громогласно вопить:

— И не ешьте плоть тварей, которых вы называете сафками, ибо дал нам свое откровение Единый, дабы не согрешили мы, поедая нечистых тварей: улиток, мидий и всех прочих моллюсков…

Феллон сказал Фредро:

— Балхибцы верят, что тот, кто их фотографирует, крадет частицу их души.

— Но этого не может быть. Я снял… сделал много снимков на фестивале, и никто не обращал на это внимания.

Феллон напряженно сказал:

— Они были в одежде! Табу действует, только когда они голые!

Толпа зароптала сильнее, но Уэлком Вагнер лишь заорал громче. Возница водяного фургона и его помощник бросили качать, заинтересованные происходящим. Когда вода перестала течь, те, кто до этого толпился у фургона, стали пробираться туда, где вокруг гробницы уже образовалась довольно большая толпа.

Фредро сказал:

— Еще всего один снимок, пожалуйста.

Феллон, потеряв терпение, попытался выхватить у него камеру. Вместо того, чтобы отпустить ее, Фредро только сильнее вцепился в ремешок и закричал.

— Psiakrew![9] Ты что делаешь, болван?

Пока они тянули камеру каждый на себя, суфкиры соскользнули с руки Фредро и упали на мостовую. Гази раздосадованно воскликнула (поскольку это ей предстояло стирать их) и подняла одеяния. Тем временем, привлеченные криком Фредро и последовавшей борьбой между археологом и Феллоном, занидцы стали обращать на них внимание. Один из них воскликнул:

— Поглядите на этих других землян! Один из них пытается похитить наши души!

— О — где? Ишь, что задумал! — сказал другой.

Поглядев по сторонам, Феллон обнаружил, что он и его спутники, в свою очередь, тоже стали центром притяжения враждебных взглядов. Крики столпившихся у гробницы Балейда почти заглушили голос Уэлком а Вагнера. Толпа подогревала себя до той точки, когда можно будет броситься на ненавистного землянина, стащить его с ограды и забить до смерти, если только не удастся придумать какую-нибудь смерть поинтересней и подольше. Даже возница с помощником слезли с фургона и отправились посмотреть, что происходит.

Феллон дернул Фредро за рукав.

— Давай шевелись, идиот! Уходим.

— Куда? — спросил Фредро.

— Да ну тебя к дьяволу! — воскликнул Феллон, едва не приплясывая от раздражения.

Он схватил Гази за руку и потащил ее по направлению к водяному фургону. Какой-то занидец подступил к Фредро, показал ему язык и крикнул:

— Bakhan Terrao!

После чего залепил пощечину археологу. Феллон услышал шлепок, а затем более глухой звук удара кулаком. Оглянувшись, он увидел сидящего на земле занидца. Хоть археолог и был уже не первой молодости, силенок у него пока хватало.

Вопя и размахивая кулаками, к Фредро устремились другие занидцы. Археолог, как будто только что заметив, какую бурю сам же он и вызвал, побежал за Феллоном и Гази. Его небольшая камера в кожаном футляре болталась на ремешке, а ее владелец выкрикивал на бегу многосложные польские эпитеты.

— К фургону! — сказал Феллон своей джагайни.

Добравшись до повозки, Гази повернулась, бросила скомканные суфкиры Феллону и влезла на место возницы, цепляясь за скобы. Потом протянула руки вниз за одеждой, и Феллон швырнул ей суфкиры и полез наверх сам. Сразу же вслед за ним туда взгромоздил свое солидное тело и доктор Джулиан Фредро.

Феллон вынул кнут из гнезда, взмахнул им над головой и крикнул:

— Хао! Хаога-й!

Мощные животные зашевелили всеми своими двенадцатью ногами и натянули постромки. Фургон дернулся и тронулся с места. Феллон совсем не собирался вмешиваться в спор между горожанами и Уэлкомом Вагнером, но так получилось, что фургон был направлен прямо в толпу, и Феллон не мог не заметить, как из нее тянутся руки, пытающиеся стащить вниз проповедника, который изо всех сил цеплялся за стену, не прекращая орать.

Как ни мало Феллона волновала судьба Вагнера, он не устоял перед искушением покрасоваться перед Гази и Фредро. Он щелкнул кнутом еще раз, закричав:

— Вьянт-хао!

Услышав его крик, кришнаиты оборачивались и рассыпались в стороны, очищая дорогу несущемуся фургону.

— Вьянт-хао! — визжал Феллон, щелкая кнутом над головами толпы.

Глава VII

Фургон катил посреди толпы, рассекая ее как корабль, а балхибцы, погнавшиеся за Фредро, бежали сзади, выкрикивая угрозы и оскорбления. Под управлением Феллона фургон причалил к ограде вокруг могилы — как будто катер к пирсу. Уэлком Вагнер как раз с трудом поднимался на ноги.

— Прыгай! — крикнул Феллон.

Вагнер прыгнул, едва не перелетев через бак. Еще несколько щелчков кнута, и шайханы перешли на галоп, устремившись к ближайшему выезду с Квадрата Кварара.

— Оу! — завопил возница. — Верните мой фургон!

Он догнал повозку и попытался влезть наверх, но Феллон как следует стукнул ему рукояткой кнута по голове, и преследователь упал на камни мостовой. Быстро оглядевшись, Феллон обнаружил, что на фургон пытаются влезть еще несколько балхибцев, но Фредро избавился от одного, пнув его в лицо, а Вагнер наступил на пальцы другому, цеплявшемуся за скобу. Феллон перегнулся вперед и щелкнул кнутом по голой спине третьего, который хотел схватить под уздцы одного из шайханов. Истошно завопив, кришнаит отстал, потирая рубец.

Выехав с площади, Феллон погнал животных еще быстрее. У него создалось впечатление, что по улице за ними гонится половина Занида. Но водяной бак был на три четверти пуст, и шайханы развили хорошую скорость, создавая опасность для пешеходов, которым приходилось отпрыгивать в стороны и уворачиваться.

— Куда… Куда мы едем? — спросила Гази.

— Подальше от этой толпы, — прорычал Феллон, ткнув назад через плечо большим пальцем. — Держитесь!

Он круто обогнул угол, так что фургон занесло и угрожающе закачало. Потом он завернул еще раз, и еще, выписывая зигзаги до тех пор, пока сам не перестал четко представлять, где находится, хотя неплохо знал город. Еще пара поворотов, и толпа затерялась где-то сзади, Феллон перестал гнать шайханов, и они перешли на свою размеренную шестиногую рысь.

Прохожие с любопытством поглядывали на проезжавший мимо водяной фургон с тремя землянами: двумя одетыми и одним в чем мать родила, и такой же голой кришнаиткой.

Вагнер заговорил:

— Не знаю, кто вы такие, но очень рад, что вам удалось вытащить меня оттуда. Не стоило, наверное, так распалять этих язычников. Они какие-то легко возбудимые.

Феллон сказал:

— Меня зовут Феллон, а это Гази эр-Дукх и доктор Фредро.

— Рад с вами познакомиться, — сказал Вагнер. — Но послушайте, а вы, двое, что, не собираетесь одеваться?

— Когда выберем время, — сказал Феллон.

— А то на нас обращают внимание, — сказал Вагнер.

Феллон хотел ответить, что Вагнера никто не удерживает, но в этот момент фургон въехал в парк, окружавший Сафк, и Фредро издал восхищенное восклицание.

Вагнер посмотрел на нависавшее над ними сооружение, потряс кулаком в его сторону и крикнул:

— Если бы я мог взорвать это капище идолопоклонников, я бы согласился погибнуть вместе с ним!

— Что? — вскричал Фредро. — Вы есть сумасшедший? Взорвать бесценное археологическое сокровище?

— Плевал я на вашу атеистическую науку.

— Невежественный дикарь, — сказал Фредро.

— Невежественный, вот как? — с пылом возразил Вагнер.

— Ну так, скажу вам, мистер, что эта ваша так называемая наука вовсе не такая уж благая вещь. Видите ли, я знаю истину, и потому всегда буду знать больше вас, сколько бы там ученых степеней вы не собрали.

— Заткнитесь, вы, оба, — сказал Феллон. — Из-за вас на нас обращают внимание.

— Я не замолчу, — сказал Вагнер. — Я свидетельствую об истине и не позволю безбожникам…

— Тогда слезай с фургона, — оборвал его Феллон.

— Не слезу! Это не ваш фургон, и я имею такое же право находиться на нем, как вы.

Феллон поймал взгляд Фредро:

— Abwerjen ihn, ja?

— Jawohl![10] — ответил поляк.

— Лови, — сказал Феллон Гази, перебрасывая ей вожжи. Потом он и Фредро ухватили Уэлкома Вагнера под руки. Мускулистый евангелист попытался оказать сопротивление, но силы были неравны. После недолгой борьбы, сопровождавшейся кряканьем, Вагнер слетел с водяного бака и угодил своим белым тюрбаном в обширную грязную лужу.

Шлеп!

Феллон забрал у Гази поводья и погнал шайханов, чтобы Вагнер не попытался догнать их и влезть обратно. Когда Феллон снова оглянулся, Вагнер сидел в луже с поникшей головой и колотил по грязной воде кулаками. Похоже, он рыдал.

Фредро улыбнулся.

— Так ему и надо! Таких сумасшедших идиотов, которые хотят взрывать исторические памятники, нужно варить в кипящем масле, — он сжал кулаки. — Когда я думаю о подобных типах, я… — он в буквальном смысле слова заскрежетал зубами, когда ему не хватило английских слов.

Феллон направил животных к обочине, остановил фургон и поставил его на тормоз.

— Лучше всего оставить фургон здесь.

— А почему бы нам не доехать до вашего дома? — спросил Фредро.

— Тебе не приходилось слышать американскую пословицу: «Не воруй цыплят в своей округе»?

— Нет. Что она означает? Объясните, пожалуйста.

Удивляясь тому, что такой образованный человек может быть таким дураком, Феллон объяснил, почему не стоило останавливать угнанную повозку перед его домом, где ее обнаружили бы стражники префекта, посланные на ее поиски. Пока он объяснял, он слез с фургона и обмотался суфкирой.

— Не хочешь заскочить к нам выпить квада, Фредро? После всех этих приключений я не прочь промочить горло.

— Спасибо, нет. Мне нужно вернуться в отель проявить фотографии. И сегодня я — э-е — ужинаю у мистера консула Мджипы.

— Ладно, передавай привет Перси. Можешь предложить ему, чтобы он подыскал повод аннулировать визу преподобного Вагнера. Этот тип одной своей проповедью наносит больший ущерб балхибо-земным отношениям, чем Перси в состоянии исправить сотней жестов доброй воли.

— Проклятый обскурант! Предложу. Это есть смешно. Я знаком с несколькими экуменическими монотеистами на Земле. И хоть я и не разделяю их воззрений и не одобряю их движение, таких типов, как этот Вагнер, я среди них не встречал.

— Ну, — сказал Феллон, — я полагаю, что они не считают возможным экспортировать миссионеров в такую даль и поэтому хватаются за любого, кто выразит желание, и назначают его ловцом душ. Кстати, о душах — никогда больше не пытайся фотографировать голых балхибцев! По крайней мере, не спросив их разрешения. Это ничем не лучше того, что делает Вагнер.

Лицо Фредро сделалось похожим на мордочку щенка, которого застали за каким-то строго-настрого запрещенным занятием.

— Это было глупо, да? Вы меня извините, пожалуйста? Я больше не буду этого делать. Обожженное дитя вдвое осторожней.

— Что? А, конечно. Если же все-таки невмоготу, пользуйся миниатюрной камерой — вроде Хайаши, вмонтированной в перстень.

— Они дают не очень четкое изображение, но… И еще раз спасибо. Мне… очень жаль, что я доставил вам столько хлопот, — Фредро посмотрел назад вдоль улицы, по которой они приехали, и на его лице появилось выражение ужаса. — О, посмотрите, кто сюда бежит! Dubranec![11]

Он довернулся и двинулся прочь быстрым шагом. Феллон ответил на балхибу:

— Nasuk genda, — а потом посмотрел туда, куда указывал Фредро. К своему удивлению, он обнаружил, что к ним спешит Уэлком Вагнер, сумевший не потерять свой изрядно вымазанный в грязи тюрбан.

— Эй, мистер Феллон! — крикнул Вагнер. — Послушайте, мне жаль, что мы повздорили. Я так завожусь, когда происходит что-то противное моим убеждениям, что не могу сдержаться.

— Ну? — сказал Феллон, глядя на Вагнера таким взглядом, будто тот только что выбрался из мусорной кучи.

— Э-е, я хочу сказать, не разрешите ли вы мне пойти домой с вами? И ненадолго заглянуть? Пожалуйста!

— Что-то все сегодня передо мной извиняются и говорят «пожалуйста», — сказал Феллон. — С чего это тебе захотелось в гости? Да еще ко мне?

— Ну, видите ли, когда я сидел там посреди улицы в луже, в которую вы меня сбросили, я услышал шум толпы — и точно, вскоре появилось множество голых кришнаитов. Они были очень рассержены, и у некоторых даже были дубинки. Они, наверное, двигались следом за нами, спрашивая по пути, куда поехал фургон. Поэтому я решил, что лучше переждать где-нибудь в доме, пока им не надоест искать. Эти язычники выглядели так, будто распалились не на шутку.

— Тогда пойдем скорее, — сказал Феллон, переходя на быстрый шаг и таща за собой Гази. — И ты тоже, Вагнер. Эта заварушка в основном на твоей совести, но я тебя не брошу. Кришнаитские толпы бывают еще хуже земных.

Несколько уличных кварталов, остававшихся до дома Феллона, они прошли так быстро, как только могли, не переходя на бег. Здесь Феллон загнал спутников внутрь и запер дверь.

— Вагнер, помоги-ка мне. Придвинем диван к двери — так, на всякий случай.

Они поставили диван перед дверью.

— А теперь, — сказал Феллон, — подожди здесь и поглядывай наружу, пока мы будем переодеваться.

Через несколько минут Феллон был уже в своем подгузнике, а Гази в юбке. Феллон вернулся в гостиную-столовую.

— Не видать твоих друзей?

— Нет. Не видать, — сказал Вагнер.

Феллон предложил ему сигару.

— Ты куришь? Я так и думал, что нет, — он закурил сам и налил себе квада. — С алкоголем, я полагаю, то же самое?

— Я не пью, но вы не стесняйтесь. Я не стану указывать вам, что делать в вашем собственном доме, даже, если вы совершаете грех.

— Что ж, это уже кое-что, Унылый Дэн.

— О, вы слышали обо мне? Действительно, я был самым большим грешником на планетах Кита — если не во всей галактике. Вы даже представить себе не можете, каких грехов я только не совершал, — он вздохнул, как будто не отказался бы совершить кое-какие из этих грехов по новой. — Но потом я увидел свет. Мистресс Гази…

— Она тебя не понимает, — сказал Феллон.

Вагнер перешел на неуклюжий балхибу:

— Мистресс Гази, я хотел сказать, что до тех пор, пока не увидишь свет, не можешь быть по-настоящему счастлив. Все эти мирские удовольствия рассеиваются, как клубы дыма, перед лицом Того, кто правит вселенной. Возьмите ваших кришнаитских богов. Они ведь, на самом деле, не существуют, если только не считать, что, поклоняясь, например, богу любви, вы поклоняетесь ипостаси истинного Бога, который есть Бог Любви. Но если поклоняешься одной ипостаси истинного Бога, почему не поклониться всему Ему…

Феллону, потягивавшему квад, вскоре надоела нравоучительная проповедь, но Гази, как будто, было интересно, и ради нее Феллон терпел. Он не мог не признать, что Вагнер демонстрировал изрядный природный магнетизм, когда не забывал пользоваться им. Длинный нос миссионера подрагивал, а карие глаза горели в предвкушении обращения. Когда Феллон изредка вставлял замечание или возражение, Вагнер обрушивал на него поток диалектических цитат и увещеваний, которым Феллон ничего не смог бы противопоставить, даже если бы хотел.

Тем временем прошло больше часа, Рок’ир зашел, а толпа голых занидцев так и не материализовалась. Проголодавшийся Феллон прервал, монолог Вагнера, сказав:

— Надеюсь, ты не очень-обидишься, что я выгоняю тебя, старина, но…

— О, конечно, вам пора есть. Я забываю обо всем, когда свидетельствую об Истине, Правда, я не отказался бы отужинать с вами, если вы не подаете сафков и…

— Было очень приятно побеседовать с тобой, — твердо сказал Феллон, отодвигая диван от двери. — Вот твой тюрбан, к не поддавайся искушениям.

Вздохнув, Вагнер обернул длинную грязную полоску материи вокруг головы, скрыв под ней прямые черные волосы.

— Ну ладно, тогда я пошел. Но вот моя карточка, — он передал Феллону картонный прямоугольник с текстом, отпечатанным на английском, португальском и балхибу. — Это адрес пансиона в Думу, где я остановился. Когда будете в подавленном настроении, просто загляните, и я наполню вас божественным светом.

Феллон сказал:

— Если тебе интересно мое мнение, то ты добьешься с кришнаитами гораздо большего, если не будешь начинать с оскорбления их древних традиций, очень хорошо приспособленных к их образу жизни.

Вагнер склонил голову.

— Я постараюсь быть более тактичным. В конце концов, я только жалкий заблудившийся грешник, ничем не отличающийся от остальных. Прощайте, и да благословит вас истинный Бог.

— Хвала Бакху, что он наконец убрался! — сказал Феллон.

— Как насчет того, чтобы поесть?

— Еда сейчас будет готова, — сказала Гази. — Но, по-моему, несправедлив ты к мастеру Вагнеру. По крайней мере, он обладает редкою чертой: не занимают ум его заботы о себе.

Феллон налил себе еще квада, хотя уже был навеселе от выпитого во время проповеди.

— Разве ты не слышала, как этот зафт пытался напроситься на ужин? Не доверяю я типам, которые делают вид, что не думают о себе. Вагнер был мошенником, знаешь ли — жил тем, что удавалось урвать у других, и, я думаю, продолжает заниматься тем же самым.

— Ты судишь всех лишь по себе, Антане, будь они земляне иль кришнаиты. Я думаю, мастер Вагнер хороший человек, в своей основе, хоть и ведет себя необдуманно и неосторожно. А что до теологии его — не знаю, она и истинною может оказаться. По крайней мере, доводы его ничуть не хуже, чем у последователей Бакха, Йешта, Квондьора или всех прочих.

Феллон нахмуренно смотрел в свой бокал. То, что его джагайни восхищалась презренным миссионером, задевало его, а алкоголь сделал его неосторожным. Желая произвести впечатление на Гази и заодно сменить тему разговора на более подходящую, которая позволила бы ему выставить себя в выгодном свете, он нарушил железное правило никогда не обсуждать своих дел с кем бы то ни было.

— Кстати, если то дело, которым я сейчас занимаюсь, выгорит, можно считать, что Замба у нас в кармане.

— Что за дело это?

— О, я заключил сделку. Если мне удастся добыть информацию для одного человека, мне заплатят достаточно, чтобы можно было вернуть трон.

— Для какого человека?

— В жизни не догадаешься! С виду это обычный шарлатан и мошенник, но в его распоряжении все золото Да’хаква. Сегодня утром я виделся с ним у Кастамбанга. Банкир оформил вексель, и тот подписал его, и Кастамбанг разорвал бумагу на три части и дал каждому из нас по одной. Так что тот, кто соберет все три части, может получить по векселю хоть здесь, хоть в Маджбуре.

— Как интересно! — Гази выглянула из кухонной двери.

— Можно мне посмотреть?

Феллон показал ей обрывок векселя и снова спрятал его.

— Не говори никому об этом.

— Не скажу.

— И не говори больше, что я не рассказываю тебе о своих делах. Ну, долго еще ждать ужина?

Глава VIII

На следующее утро, когда Феллон уже наполовину выпил вторую чашку шураба, миниатюрный гонг, подвешенный у его парадной двери, издал мелодичное «дзин-н-нь». Открыв дверь, Феллон обнаружил занидского мальчишку, который принес ему записку. Дав мальчику пять арцу и отослав его, Феллон прочитал:

«Дорогой Феллон. Вчера вечером Фредро рассказал мне, что ты собираешься на званый вечер к Кастамбангу. Не мог бы ты заскочить сегодня ко мне и прихватить приглашение? Это срочно.

П. Мджипа, консул.»

Феллон нахмурился. Не собирался ли Мджипа помешать его планам под каким-нибудь возвышенным предлогом, вроде того, что Феллон роняет престиж землян перед «туземцами»? Нет, тогда он не стал бы настаивать на проекте «Сафк». К тому же Феллон не мог не признать, что консул все-таки был порядочным и честным представителем земного человечества.

Так что, не мешало пойти и выяснить, чего хотел Мджипа — тем более, Феллону все равно было нечего делать. Поэтому он вернулся в дом и стал собираться.

— В чем дело? — спросила Гази, убиравшая со стола.

— Меня хочет видеть Перси.

— Зачем?

— Он не написал.

Ничего больше не объясняя, Феллон вышел из дома, сунув приглашение в кошелек у пояса. Сегодня он был не в таком щедром настроении, как накануне, и поэтому вместо того, чтобы нанимать к’изун, поехал омнибусом, запряженным парой рабочих ай. Омнибус провез его по улице Асад в Кхарджу, где располагалось земное консульство, стоявшее напротив правительственной резиденции. Там Феллону пришлось подождать, пока Мджипа закончит беседу с каким-то кришнаитом из ведомства префекта.

Когда тот наконец ушел, Мджипа пригласил Феллона в кабинет и заговорил со своим резким ритмичным акцентом:

— Фредро сказал мне, что ты собираешься к Кастамбангу с Гази. Это так?

— Так. А какое до этого дело консульству?

— Ты принес приглашение?

— Да.

— Дай, пожалуйста, посмотреть.

— Слушай, Перси, ты часом не собираешься выкинуть какой-нибудь фокус — порвать его, к примеру? Потому что я иду туда не просто так, а в связи с твоим проклятым проектом. Не будет бала — не будет Сафка.

Мджипа покачал головой.

— Не глупи, — он взял карточку-приглашение и внимательно изучил ее. — Я так и думал.

— Что ты думал?

— Ты внимательно прочитал приглашение?

— Нет. Я свободно говорю на балхибу, но читаю так себе.

— Тогда, наверное, ты не заметил эту строчку: «на одно лицо».

— Что?

Мджипа указал на нужное место. Феллон прочитал злополучную строчку, почувствовав, как у него внутри будто что-то оборвалось.

— Фуансак’! — выругался он в сердцах.

Мджипа объяснил:

— Видишь ли, я довольно хорошо знаю Кастамбанга. Он принадлежит к одной из лишенных титулов аристократических семей. Ужасный сноб — смотрит свысока даже на нас, если ты можешь вообразить такую наглость. Мне попадались его приглашения «На одно лицо», и я подумал, что вряд ли он стал бы приглашать Гази — женщину без брата, сам понимаешь. Вот я и решил предупредить тебя, чтобы потом не получилось неудобно, когда вы заявитесь вдвоем, а лакей ее не впустит.

Феллон молча посмотрел Мджипе в лицо. Признаков злорадства он там не обнаружил — похоже, что консул, как ни неприятно это было Феллону, действительно оказал ему добрую услуге.

— Спасибо, — сказал наконец Феллон. — Теперь осталось только сообщить об этом Гази таким образом, чтобы она при этом не свернула мне шею. Тут, пожалуй, потребуется мудрость ’Анерика, чтобы выкрутиться.

— В этом я тебе ничем помочь не могу. Если тебе нравится жить с этими мужеподобными кришнаитками…

Феллон воздержался от замечания, что собственная жена Мджипы напоминала пропорциями слонов его родного континента. Вместо этого он спросил:

— Ты там будешь?

— Нет. Я добыл приглашения для себя и Фредро, но он решил не ходить.

— Почему? Мне показалось, что он жаждет побывать на туземном бале.

— Он узнал, что там будут бои животных, а он не переносит жестокости. А лично у меня после этих попоек только болит голова. Я лучше побуду дома и почитаю «Аббек’ и Данги».

— В оригинале — на гоцаштандском? Все двести шестьдесят четыре стиха?

— В оригинале, все двести шестьдесят четыре.

— Господи, ну и скука же быть интеллектуалом! Кстати, ты вчера что-то говорил о накладных антеннах, ушах и так далее. Что с этим?

— Хорошо, что ты мне напомнил, — Мджипа открыл ящик стола и достал из него сверток. — Тут косметика и кое-какие мелочи для вас обоих: краска для волос, уши, антенны и все прочее. Поскольку в Балхибе земляне уже почти не пользуются этим, никто не должен ничего заподозрить.

— Спасибо. Пока, Перси.

Феллон вышел, лихорадочно строя планы. Сначала он не без труда подавил желание по-свински напиться, чтобы проклятый бал успел закончиться к тому времени, как он протрезвеет. Потом, поскольку день выдался хороший, он решил вернуться домой не через центр, а вдоль городской стены.

Ему не хотелось ни рвать отношения с Гази, ни даже ссориться ней. С другой стороны, если бы он просто рассказал правду, ему предстояло выдержать бурю. Вне всякого сомнения, он был виноват в том, что не дал себе труда разобрать все закорючки на карточке. Правда, он показал приглашение Гази, так что она тоже могла заметить роковую строчку, но напоминать ей об этом было бы равносильно самоубийству.

Ближайший участок стены лежал на юго-востоке, почти в противоположном направлении от дома Феллона, и стена здесь выдавалась наружу, огибая дворец на холме. В самой ее удаленной точке находились Луммские ворота. Почти все пространство от дворцовых фортификационных сооружений до ворот занимали казармы регулярной балхибской армии. В казармах обычно стоял столичный полк, а также жили офицеры, выполнявшие особые поручения. Одним из таких офицеров был Кордак’, командовавший ротой Джуру занидской гражданской гвардии.

Воспоминание о Кордак’е дало начало целой цепочке новых мыслей. Может быть, если Феллон правильно разыграет карты…

Он справился в казарме о капитане, и вскоре тот появился, протирая очки.

— Привет, Кордак’, — сказал Феллон. — Как армейская жизнь?

— Приветствую тебя, мастер Антане! Отвечая на вопрос твой, хоть задан был он лишь из вежливости, скажу: жизнь армейская тягостна, но не лишена своих прелестей.

— О войне больше нет слухов?

— Вообще-то говоря, роиться слухи продолжали, как аквебаты[12] ненасытные, но, как будто, не гуще, чем вчера. Вырабатываешь иммунитет, подобно тому, как, раз переболев бамбирскою чумой, можешь не опасаться более ее. Но, мастер Антане, что привело тебя в казарму нашу мрачную?

Феллон ответил:

— У меня затруднения, друг, и только ты в состоянии мне помочь.

— Вот как? Хоть благодарен я за похвалу, которую подобная уверенность подразумевает, надеюсь, все же, что не навалишься ты слишком на хилую тростинку, коей обозначаю я себя.

Феллон честно рассказал, в каком неловком положении оказался, и добавил:

— Ты ведь еще не передумал возобновить знакомство с мистресс Гази, нет?

— Хотел бы я возобновить его — воспоминаний старых ради и времен.

— Ну так вот, если бы я пришел домой больным и слег в постель, Гази была бы очень разочарована.

— Сдается мне, что да, — сказал Кордак’. — Но почему ты создаешь такие сложности из-за обычной вечеринки? Не проще ль сообщить ей, что вход туда двоим закрыт для вас, и повести ее куда-нибудь еще?

— Так ведь я же должен быть там — пойдет она, или нет. У меня там деловая встреча.

— О. Ну и что же?

— Если бы ты, как бы случайно, заглянул ко мне в одиннадцатом часу, ты мог бы посочувствовать больному, а потом утешить Гази, пригласив ее куда-нибудь.

— Да? И куда же мог бы пригласить я сей прелестный и хрупкий цветок раманду?

Феллон едва скрыл улыбку, подумав о внушительной фигуре своей джагайни, так мало напоминавшей хрупкий цветок.

— В Сахи сегодня премьера возрожденной пьесы Харьяна «Конспираторы». Я оплачу билеты.

Кордак’ погладил подбородок.

— Необычное предложение, но… Клянусь Бакхом, я так и поступлю, мастер Антане! Капитан Киун задолжал мне вечернее дежурство, и потому пошлю его сегодня я взамен себя. В одиннадцатом часу, сказал ты?

— Да. И можешь не слишком торопиться приводить ее домой, — заметив, как заблестели глаза Кордак’а, Феллон добавил: — Только не вздумай вообразить, что я ее тебе дарю.

Феллон вернулся домой к обеду и нашел Гази все еще в жизнерадостном настроении. После обеда он сел почитать выходившую два раза в неделю (то есть, раз в пять дней, поскольку кришнаитская неделя состояла из десяти дней) занидскую газету «Рашм». Название газеты было позаимствовано из балхибской мифологии и приблизительно означало «Громовержец». Почитав немного, Феллон пожаловался на плохое самочувствие.

— Гази, чем ты меня накормила?

— В еде не было ничего необычного, мой дорогой. Свежий бадр и только что забитый амбер.

— Гм, — Феллон уже давно преодолел брезгливость, которую у землян обычно вызывали амберы — «мокрицы» размером с омаров. Но поскольку забитые беспозвоночные очень быстро портились, Феллон решил воспользоваться удобным предлогом. Через некоторое время он начал корчиться и стонать, не на шутку встревожив Гази. Еще через час он уже был в постели и выглядел таким больным, что разочарование Гази уступило место истерическому рыданию и битью кулаками по стенам.

Когда всхлипывания и стенания утихли настолько, чтобы ее речь стала членораздельной, Гази запричитала:

— Воистину земной бог ополчился на нас, когда мы хотели лишь предаться невинному веселью! И столько полновесного золота потрачено на мою одежду, кою мне не одеть теперь вовек! Лучше б поместили мы его в надежный банк под добрые проценты.

— О, ну что ты, мы… угм… найдем случай дать тебе покрасоваться в обновах, — сказал Феллон, корчась от притворной боли. В этот момент он даже ощутил легкий укол своей слаборазвитой совести, подумав, что никогда не отдавал Гази должного в том, что касалось бережливости: она с куда большим, чем он, уважением относилась к добытым с трудом кардам.

— Не волнуйся, — сказал он. — К десятому часу мне полегчает.

— Не послать ли за К’ураном-врачевателем?

— Я не позволю вашим кришнаитским знахарям прикасаться ко мне. Чего доброго, еще печень вырежут, решив, что так у землянина выглядит аппендикс.

— В Габандже живет ваш врач, доктор Нунг. Я сходить могла б за ним…

— Не надо. Мне не настолько плохо. К тому же, он китаец и того и гляди накормит меня толчеными костями йеки, — это было несправедливо по отношению к доктору Нунгу, но нужно было как-то выкручиваться.

Остаток дня прошел для Феллона очень скучно, потому что он не решался даже читать, опасаясь создать у Гази впечатление, что ему стало легче. Когда подошло время ужина, он сказал, что не хочет есть. Это больше напугало Гази, привыкшую к его здоровому аппетиту, чем все его стоны и конвульсии.

Время тянулось невыносимо долго, но в конце концов лучи Рок’ира угасли, и вскоре у входной двери зазвенел гонг. Гази поспешно утерла слезы и пошла открывать. До Феллона донеслись голоса из прихожей, а затем внутрь прошел капитан Кордак’.

— Привет, мастер Антане! — сказал сей бравый воин. — Узнав, что нездоров ты, зашел я предложить слова сочувствия, насколько позволит солдатский неотесанный язык мой. Что беспокоит собрата по оружию?

— Да так, немного отравился. Ничего серьезного — завтра уже буду на ногах. Ты знаком с моей джагайни, Гази эр-Дукх?

— Так точно. Нас связывала в прошлом дружба крепкая, и мы тотчас узнали друг друга у дверей, почувствовав мгновенную печаль — ведь столько лет минуло. Воистину прекрасно вновь встретить друга старого, — капитан смущенно умолк. — Зашел я для того, чтоб предложить тебе пустяк, безделицу: билета два на «Конспираторов» Харьяна, но, раз болен ты…

— Своди на представление Гази, — сказал Феллон. — Мы собирались на бал к Кастамбангу, но мне сейчас не до веселья.

Последовало вежливое препирательство. Гази твердо заявляла, что не может оставить Феллона одного — и больного к тому же, а Феллон — при поддержке Кордак’а — уговаривал ее пойти. В конце концов она сдалась и оделась в свою прозрачную плиссированную юбку и искрящуюся улемду.

Феллон сказал:

— Не позабудь плащ. Мало ли, что на небе ни облачка: рисковать ни к чему — еще промочишь новые вещи!

Как только они вышли из дома, Феллон выпрыгнул из постели и надел лучшие подгузник и тунику. Все складывалось еще лучше, чем он рассчитывал. Во-первых, даже если бы он мог взять Гази с собой к Кастамбангу, она бы только помешала ему заниматься там делом.

А во-вторых, она как-то намекнула ему, что хотела бы посмотреть «Конспираторов». Феллону же, который уже видел их раньше в Маджбуре, вовсе не улыбалось высиживать нудную пьесу второй раз.

Он наспех заглотил какую-то пищу, пристегнул меч, хлебнул квада, посмотрелся в зеркало и отправился в гости к банкиру Кастамбангу.

Глава IX

Сотни свечей проливали свой мягкий свет на вечерние туники кришнаитов-мужчин и на обнаженные плечи и груди их спутниц. Сверкали разноцветные камни, сдержанно поблескивали драгоценные металлы.

Наблюдая за всем этим великолепием, Феллон (обычно не слишком склонный к философствованию) размышлял на политэкономические темы. Этих людей всего за каких-то несколько лет перетащили из феодализма в капитализм. Последуют ли за этим социалистическая и коммунистическая фазы, как у некоторых земных наций, или место капитализма сразу займет какая-то форма смешанной экономики? Неравномерность распределения богатства вполне могла стать почвой для развития революционных тенденций. Правда, кришнаиты были слишком воинственны, романтичны и склонны к индивидуализму, чтобы смириться с каким-нибудь коллективистским режимом.

Феллон сидел в одиночестве, потягивая квад из бокала, взятого в баре, и наблюдая за представлением на небольшой эстраде. Если бы он был с Гази, ему бы пришлось танцевать с ней в бальном зале, где ансамбль музыкантов-балхибцев неумело, но вдохновенно подражал популярным земным мелодиям. Поскольку Энтони Феллон танцевал плохо и не любил это занятие, он не испытывал неудовольствия от своей временной изоляции.

На эстраде выступала пара, которую объявили под именами Иван и Ольга. Они вертелись, прыгали и производили дрыганье ногами, напоминавшее славянский танец вприсядку. Хотя их кожа была покрыта розовым гримом, антенны приглажены, а большие заостренные уши прикрыты — у мужчины высокой казачьей папахой, а у женщины прической — по мелким деталям анатомии было видно, что это кришнаиты. Зачем им было притворяться землянами? Скорее всего, ради большего заработка: для кришнаитов Земля (а не их собственная планета) была средоточием экзотики, романтики и великолепия.

На плечо Феллона легла рука. Голос Кастамбанга сказал:

— Все готово, мастер Антане. Не соблаговолите ль вы пройти со мной?

Феллон последовал за хозяином в небольшую комнату, где их ждали двое слуг: один с маской, другой с вместительным черным балахоном.

— Оденьте это, — сказал Кастамбанг. — Собеседник ваш наряжен будет так же, дабы избежать того, чтобы узнали вы друг друга.

Феллон, которого распирало от беспричинного смеха, позволил слугам надеть на себя маску и балахон. Потом Кастамбанг, хромая и отдуваясь, провел его по коридорам, завешанным черным бархатом, которые вызвали у Феллона неприятное ощущение, будто он путешествует по пищеварительной системе какого-то огромного чудовища. Через некоторое время они подошли к двери в другую комнату, и банкир отпер ее.

Приглашая Феллона пройти внутрь, он сказал:

— Только, пожалуйста, без глупостей. Мои люди сторожат все выходы.

Он вышел и закрыл за собой дверь.

Первое, что увидел Феллон, осмотрев тускло освещенное помещение, была небольшая масляная лампада, горевшая в стенной нише рядом с отвратительным, зловещего вида медным богом из Зиада — страны лежавшей за Тройным Морем. Потом он разглядел у противоположной стены неясную фигуру, которая вдруг выпрямилась и оказалась одного роста с Феллоном.

Феллон вздрогнул, и его рука метнулась было к рукояти рапиры, но оружия на перевязи не оказалось — его отобрали при входе в дом. Тут Фелон понял, что видит человека — возможно, кришнаита — одетого так же, как он.

— Что ты хочешь знать? — спросил человек в черном.

Голос был срывающийся от напряжения, язык — балхибу, акцент — скорее даже не акцент, а восточно-балхибский говор с налетом гоцаштандского.

— Полный Ритуал Йешта, — сказал Феллон, вытаскивая блокнот и карандаш перемещаясь поближе к лампаде.

— Клянусь земным богом, на мелочи ты не размениваешься, — сказал незнакомец. — Одно лишь руководство по молитвам и гимнам занимает порядочную книгу — и помню я ее не целиком.

— Это руководство секретно?

— Нет. Его можно купить в любой приличной книжной лавке.

— Ладно, тогда давай все, чего нет в этом руководстве: одежда, жесты и так далее.

Где-то за час Феллон исписал почти целый блокнот — и это при том, что пользовался стенографией.

— И это все?

— Все, что я знаю.

— Что ж, тогда спасибо. Послушай, если бы я знал, кто ты, мы могли бы пригодиться друг другу еще когда-нибудь. Я иногда собираю информацию…

— И с какою целью, мой добрый господин?

— О… скажем, для статей в «Рашме», — Феллон действительно иногда печатался там, обеспечивая себе прикрытие на тот случай, если кто-нибудь заинтересуется его деятельностью.

Его собеседник сказал:

— Не желая подвергать сомнению твои добрые намерения, господин, я все же не могу не видеть, что тот, кто знал бы и меня, и прошлое мое, мог бы, когда бы пожелал того, немалый вред мне нанести.

— Но мне, как будто, незачем желать тебе вреда. В конце концов, ты тоже знал бы, кто я.

— Я и так, по-моему, догадываюсь, — сказал незнакомец.

— По голосу я слышу, что землянин ты, а хозяин наш не так уж много пригласил гостей сегодня из вашего числа. Так что, ограничен выбор, и весьма.

Феллон подумал о том, чтобы подскочить к незнакомцу и сорвать с него маску. Но, с другой стороны, так можно было получить нож между ребер, и даже если бы собеседник был безоружен, он вполне мог оказаться сильнее Феллона. Хотя земляне, привыкшие к более сильному тяготению, были в среднем мощнее кришнаитов, различие, все-таки, было невелико, и, к тому же, Феллон был уже не молод.

— Хорошо, — сказал он, — тогда прощай, — он постучал в дверь, через которую вошел.

Когда она открылась, Феллон услышал, как его собеседник стучит в другую дверь. Феллон вышел и проследовал за слугой через бархатные коридоры в комнату, где ему выдавали балахон с маской. Он стащил с себя маскарадный наряд.

— Добились ли вы удовлетворения? — спросил Кастамбанг, входя в комнату. — Получили ль то, чего искали?

— Да, спасибо. Могу ли я узнать, какова дальнейшая программа вечера?

— Вы как раз успеете на бой зверей.

— О?

— Да, да. Если вы хотите посмотреть, я прикажу лакею, чтоб проводил он вас в подвал. Будут лишь мужчины, потому, во-первых, что мы считаем столь кровожадное зрелище неподобающим для пола слабого, а во-вторых, из представительниц его немало есть таких, которые поддались уговорам земных миссионеров ваших и не приемлют развлечений этих с моральной точки зрения. Однако, когда и воины наши обабятся настолько, что вид крови расстраивать их будет, тогда, воистину, заслужим то мы, чтоб пасть под палицей иль от копья джунгавца.

— Я посмотрю с удовольствием, — сказал Феллон.

«Подвал» Кастамбанга был на самом деле подземным залом размером с приличную университетскую аудиторию. Часть его была отведена под бар, игорные столы и прочие удобства, а в другом конце, там, где должен был состояться бой зверей, имелось углубление в форме воронки, окруженное несколькими рядами сидений. Внизу располагалась круглая арена метров пятнадцати в диаметре. Глубина ямы составляла метров семь-восемь. В зале толпились пятьдесят или шестьдесят кришнаитов. В воздухе сильно пахло духами и дымом и стоял страшный шум, поскольку, разговаривая, каждый старался перекричать другого. Пенились бокалы с напитками, и вовсю заключались пари.

Как раз в тот момент, когда появился Феллон, двое споривших гостей перешли ту грань, которая отделяла слова от дел. Один из них щелкнул пальцами под носом у другого, который тут же выплеснул в лицо обидчику содержимое своего бокала. Тот попытался что-то сказать, но сумел издать лишь нечленораздельный вопль, схватился за перевязь, где не оказалось рапиры, и бросился на противника. Нескольких мгновений хватило на то, чтобы два мирно беседовавших гостя превратились и визжащий клубок тел, катавшихся по полу, пинавшихся, царапавшихся и таскавших друг друга за густые зеленые шевелюры.

Отряд лакеев растащил их. Один из драчунов держался за укушенный палец, а у другого было основательно расцарапано лицо. Лакеи вывели их через разные двери.

Феллон взял в баре кружку квада, поздоровался с несколькими знакомыми и перешел к яме, куда постепенно стягивались и все остальные. Он подумал: «Посмотрю немного, а потом двину домой. Не годится, чтобы Кордак’ и Гази вернулись раньше меня».

Поспешив к дальнему краю ямы, он успел занять одно из последних мест в первом ряду. Оперевшись на низкое ограждение, он огляделся и узнал своего соседа справа — высокого худощавого кришнаита. Это был Чиндор эр-Квинан, лидер тайной оппозиции и претендент на трон сумасшедшего короля Кира.

Поймав взгляд Чиндора, Феллон сказал:

— Привет, ваша светлость.

— Привет, мастер Антане. Как там твоя планета?

— Нормально, я думаю, хотя я давно там не был. Что в программе?

— Будет бой между йеки, пойманным в Джерабском лесу, и шаном из душных джунглей Мутаабвка. О, ты не знаком с моим другом, мастером Лийарой-медеплавильщиком?

— Рад познакомиться, — сказал Феллон, хватаясь за протянутый большой палец и подставляя свой.

— Я также рад, — сказал Лийара. — Сдается мне, что предстоит нам редкостное зрелище. Не хотите ль заключить небольшое пари? Я поставил бы на шана, если бы вы соблаговолили определить шансы.

— На йеки один к одному, — сказал Феллон, пристально вглядываясь в лицо медеплавильщика.

У Лийары был точно такой же восточный акцент, как у недавнего собеседника Феллона в черной маске. Это только показалось ему, или Лийара тоже посмотрел на него слишком пристально?

— Разрази меня Дьюпулан! — воскликнул Лийара. — Три к двум…

Их спор был прерван зашевелившимися зрителями, которые к этому времени уже все расселись по своим местам. Из небольшой двери внизу вышел хвостатый колофтянин. Он остановился посреди арены, ударил в небольшой гонг, который был у него в руках, и объявил:

— Благородные господа, мой хозяин Кастамбанг предлагает для раз влеченья вашего звериный бой. Из этих ворот… — мохнатый оратор размашисто указал рукой, — появится огромный йеки из Джерабского леса, самец матерый. Из других же выступит гигантский шан, захваченный с трудом великим и с опасностью для жизни в тропических джунглях Мутаабвка. Скорее ставки делайте свои, потому что сражение начнется, как только мы сумеем животных выгнать на арену. Желаю вам приятно и не без пользы время провести.

Колофтянин скрылся за той же дверью, из которой вышел. Лийара продолжил спор:

— Я сказал, три к двум…

Но его опять прервали, на этот раз скрежет шестерней и лязг цепей, сопровождавшие поднятие ворот. Потом снизу донесся басистый рев, ответом на который был жуткий крик, похожий на шум, который издает листовое железо, когда его рвут.

Рев прозвучал снова, почти оглушив зрителей, и на арену выпрыгнул огромный коричневый хищник, покрытый гладкой шерстью. Это был йеки: что-то наподобие шестиногой норки размером с тигра. Из других ворот показалось еще более кошмарное чудовище: тоже шестиногое, но безволосое и немного напоминавшее рептилию. У него была длинная шея, а тело постепенно сужалось к хвосту. Грубая кожа была покрыта яркими полосами и пятнами зеленых и коричневых тонов. Отличная маскировка для того, чтобы подстерегать кого-нибудь в джунглях, подумал Феллон.

Сухопутные животные Кришны происходили от двух различных морских ветвей. Одна была представлена четвероногими яйценосными, а другая живородящими, но шестиногими. Четвероногое подцарство включало в себя не слишком большое число приматоидных видов и еще кое-каких животных, в том числе похожих на верблюдов шомалов. Подцарство шестиногих было более обширным, в него входили многие одомашненные виды: айи, шайханы, эшуны и биштары, большая часть хищников, а также летающие формы, например, аквебаты, средние конечности которых развились в крылья, похожие на перепонки летучих мышей. Конвергентная эволюция провела несколько поразительных параллелей между четвероногим и шестиногим подцарствами — наподобие той, что существовала между кришнаитами и абсолютно неродственными им землянами.

Феллон подозревал, что с обоими животными обращались преднамеренно жестоко, чтобы довести их до той ярости, в которой они находились. В нормальных условиях инстинкт заставил бы их избегать друг друга.

Йеки припал к земле, едва не задевая по ней брюхом, как кот, подкрадывающийся к птице, и обнажил клыки, издавая непрерывный рык. Шан, наоборот, выпрямился во весь рост, выгибая лебединую шею и пританцовывая вокруг противника причудливым аллюром, свойственным только этим животным — переставляя лапы по очереди, по часовой стрелке. Каждая из этих лап была снабжена мощными, острыми как бритва когтями. Из утыканной зубами пасти шана то и дело вырывались резкие крики. Йеки подступил было поближе к нему, и голова на длинной шее тут же метнулась вперед, с лязгом щелкнув челюстями. Челюсти должны были сомкнуться на шее противника, но в последний момент йеки успел отскочить. И снова начал подбираться к врагу.

Кришнаиты доводили себя до совершенного исступления. Они орали и заключали пари с разных концов ямы. Они вспрыгивали на сидения и соскакивали обратно на пол, как обезьяны, и кричали тем, кто находился впереди, чтобы они не мешали смотреть. Сидевший справа от Феллона Чиндор эр-Квинан самозабвенно раздирал в клочья элегантный колпак.

Огромные челюсти то и дело лязгали. Первую кровь зрители приветствовали оглушительным ревом: не повезло йеки, который не успел увернуться от зубов тропического хищника, и из его распоротого плеча по блестящему меху потекла коричневая кровь, похожая на какао.

Находившийся в нескольких креслах от Чиндора кришнаит пытался заключить с ним пари, но они не могли расслышать друг друга за общим гвалтом. В конце концов кришнаит перелез через ноги соседей и выбрался в проход, а оттуда перебрался к Чиндору, который что-то орал, приложив руки рупором ко рту. Зрители из задних рядов перелезали через спинки кресел, становились позади тех, чьи места были впереди, и смотрели поверх их голов и плечей.

Лязг, ляз-з-зг. Кровь потекла из ран и у йеки, и у шана. Воздух был насыщен сигарным дымом, мощным ароматом духов, парами алкоголя и запахами тел кришнаитов и животных. Феллон закашлялся. Лийара-медеплавильщик что-то кричал.

Покрытые кровавой пеной пасти медленно сближались, животные выжидали — кто нанесет удар первым? Феллон обнаружил, что сжимает перила побелевшими от напряжения пальцами.

Лязг! Шан и йеки ударили одновременно. Шан вцепился в переднюю лапу врага, однако тот успел сомкнуть челюсти на шее противника. И тут же во все стороны полетел песок от лап катавшихся по арене сцепившихся зверей. Когда массивная лапа или тело задевали деревянное ограждение ямы, весь зал сотрясался под аккомпанемент мощных гулких ударов.

Глаза Феллона, как и у всех в зале, были прикованы к животным, и он ничего не замечал вокруг себя до тех пор, пока не почувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его за лодыжки и резко дернули Вверх. Толчок, и он перевалился через перила и полетел вниз.

Ему показалось, что его столкнул Лийара, но решить, так ли это, он не успел, потому что врезался лицом в песок.

Он перевернулся на живот, опасаясь, что сломал шею, но, как выяснилось, он ее лишь как следует вывихнул. Поспешив подняться на ноги, он оказался лицом к лицу с йеки, стоявшим над неподвижным шаном. Последний, как легко можно было видеть, уже расстался с жизнью.

Феллон посмотрел вверх. Край ямы был кольцом бледно-зеленых лиц. У большинства зрителей были раскрыты рты, но ничего разобрать Феллон не смог, потому что все вопили одновременно.

— Меч! — крикнул он. — Сбросьте мне меч, кто-нибудь!

Среди зрителей началась суета, но меча ни у кого не оказалось — все оружие, как и полагалось, было сдано при входе в дом. Кто-то кричал что-то о веревке, кто-то — о лестнице, а еще кто-то предлагал связать вместе несколько туник. Суеты было много, шума еще больше, но толку никакого.

Йеки оставил шана и направился к Феллону, припав брюхом к песку.

Тут сам хозяин дома перегнулся через ограждение и крикнул:

— Охе, мастер Антане! Ловите!

В яму, рукоятью вниз, полетел меч. Феллон подбежал, поймал его на лету и тут же развернулся лицом к йеки.

Зверь приближался. Еще несколько мгновений, и он должен был прыгнуть, и тогда, подумал Феллон, от меча не будет никакого проку. Может быть, ему и посчастливится нанести смертельный удар, но что толку — умирая, животное все равно прикончит его.

Единственным способом защиты могла стать только решительная атака. Феллон пошел на йеки, выставив перед собой меч. Тварь взревела и выбросила вперед неповреждённую переднюю лапу. Феллон парировал клинком и слегка царапнул пальцы, из которых торчали жуткие когти.

Йеки заревел еще громче. Феллон, сердце которого бешено стучало в груди, сделал выпад, целя в нос зверя. Почувствовав укол, тот отступил, рыча и брызгая слюной.

— Мастер Антане! — крикнул кто-то. — Гони его к открытым воротам.

Выпад — выигран шаг, еще выпад. Отдернуть клинок, уворачиваясь от мощной лапы. Еще шаг. Постепенно Феллон оттеснял йеки к воротам, каждое мгновение ожидая, что тот в ярости прыгнет и прихлопнет наглеца.

Потом, как будто вспомнив о своем убежище, зверь неожиданно развернулся и по-змеиному скользнул в отверстие в стене. Едва коричневый мех растворился в темноте, как ворота с лязгом опустились.

Феллон покачнулся. Кто-то наконец принес лестницу. Феллон неторопливо выбрался из ямы и вернул меч Кастамбангу.

Дружеские руки хлопали его по спине, ему совали сигары и бокалы с напитками, несколько кришнаитов взвалили его на плечи и пронесли вокруг комнаты. Чем-чем, а сдержанностью кришнаиты не отличались. Кульминацией торжества стал момент, когда один из кришнаитов вручил Феллону полный колпак золотых и серебряных монет, собранных зрителями в знак восхищения бесстрашием землянина.

Лийары нигде не было видно. Из разговоров Феллон понял, что никто не видел, как промышленник перебросил его через ограждение: «Какого Тиацана полетел ты вниз?», «Хватил, наверное, лишку ты?», «Нет, с чудовищами бьется он веселья ради!».

Если бы Феллон обвинил сейчас Лийару, он ничем не смог бы подкрепить своих слов.

Спустя несколько часов и множество бокалов, Феллон пришел в себя в к’изуне, в котором он ехал с двумя другими гостями и орал пьяную песню под аккомпанемент полудюжины копыт айи. Попутчики слезли раньше Феллона, потому что никто из гостей Кастамбанга не жил так далеко на западе. Это означало, что платить за проезд предстояло ему. Впрочем, со всеми теми деньгами, что для него собрали…

Куда они, к Хишкаку, подевались? Тут он вспомнил, что ввязался в игру и в какой-то момент выигрывал тридцать тысяч кардов. Но потом своевольная Да’ви, балхибская Фортуна, покинула его, и вскоре у него остались лишь те деньги, с которыми он приехал в дом Кастамбанга.

Феллон застонал. Неужели он никогда не поумнеет? Имея такие деньги в кармане, он мог бы отряхнуть балхибскую пыль со своих ног, предоставить Мджипе, Квейсу и Фредро разбираться с Сафком самостоятельно и отправиться вербовать наемников для возвращения замбийского трона.

Тут его посетила еще одна кошмарная мысль. Пока он бился с йеки, а потом праздновал победу, он совсем забыл о Гази и об уговоре с Кордак’ом. Они, конечно, уже давно вернулись — и каким же образом ему оправдываться? Он схватился за голову, которая трещала от боли. И от него, скорее всего, несло, как от винокурни. Оставалась, конечно, возможность во всем признаться.

Его воображение, обычно такое плодовитое, было как будто парализовано. Значит так: «Мои друзья Гарган и Вимс заскочили узнать, как мое самочувствие. Мне уже стало много легче, и они уговорили меня прогуляться с ними к Савейчу, а там у меня опять прихватило живот…»

Гази в это не поверит, конечно, но ничего другого он не мог придумать. К’изун остановился у его дома. Расплачиваясь с возницей, Феллон поглядывал на обшарпанный фасад, который, правда, ночью выглядел не так убого, как днем. Света видно не было. Или Гази уже спала, или…

Когда Феллон вошел в дом, какое-то чувство подсказало ему, что в доме никого нет. Так оно и оказалось — как не было и записки от Гази. Он поднялся по ступенькам, пошатываясь, стащил перевязь с мечом и сапоги, упал на кровать и сразу провалился в сон.

Глава X

На следующее утро Энтони Феллон проснулся с отвратительным привкусом во рту. Все мыщцы его тела болели, и самочувствие в целом тоже оставляло желать лучшего. Ощущения в области шеи были подозрительны и навевали грустные мысли о привычном вывихе. Медленно приходя в себя, он вспомнил, что когда он вернулся вчера от Кастамбанга, Гази не было…

Где она была сейчас?

Феллон сел и позвал ее. Ответа не было.

Несколько секунд он сидел на краю кровати, протирая сонные глаза и осторожно поворачивая голову из стороны в сторону, чтобы проверить, что с шеей. Потом встал и обыскал дом. Гази так и не нашлась. И пропала, как выяснилось, не только она сама: исчезла также вся ее одежда и прочие предметы туалета.

Готовя себе завтрак трясущимися руками, он прокручивал в уме различные варианты. Он мог бы напомнить себе, что, в конце концов, в Балхибе женщины были свободны менять джагейнов, когда им того хотелось. Но сейчас одна только мысль о том, что Гази могла уйти от него к Кордак’у, вызвала у Феллона такую ярость, что какие бы то ни было разумные соображения перестали на него действовать.

Он проглотил завтрак, не разогревая его, натянул сапоги, пристегнул меч и, не дав себе труда побриться, отправился на восток города в казармы. Рок’ир взошел меньше кришнаитского часа назад, но утренний ветер уже кружил небольшие пыльные вихри.

Проехав полчаса в запряженном айей омнибусе, он добрался до казарм, где хмурый солдат в дежурном помещении сообщил ему, где находится квартира Кордак’а. Еще через полчаса Феллон был у цели.

Многоквартирный дом, в котором жил Кордак’, стоял у северной границы Кхарджу, там, где магазины и банки этого квартала уступали место жилым массивам Зарду, квартала, где обитал средний класс. Феллон изучил список жильцов, вывешенный у входной двери, и решительно поднялся на третий этаж. Убедившись, что не ошибся дверью, он ударил в гонг, висевший рядом с ней.

Когда ответа не последовало, он ударил еще раз, сильнее, а потом заколотил в дверь кулаком, что балхибцы позволяли себе очень редко. Наконец внутри кто-то задвигался, и дверь открыл сонный и плохо соображающий Кордак’. Его зеленые волосы были взлохмачены, костлявые плечи защищало от утренней прохлады одеяло, а в руке он держал обнаженный меч. В столь неурочный час в этом не было ничего необычного — вместо Феллона стучать вполне мог и грабитель.

Кордак’ сказал:

— Во имя зеленых глаз Хоя, какого… О, это мастер Антане! Что привело тебя сюда сейчас, когда я отдыхаю от трудов? Надеюсь, что-то важное весьма?

— Где Гази? — спросил Феллон, опуская руку на рукоять своего меча.

Кордак’ несколько раз моргнул, прогоняя сон.

— Как где? — ответил он невинно. — Оказав мне честь, избрав меня своим джагейном новым — благодаря беспечности твоей и вскрытому обману, который я поддерживать не мог и не желал — в общем, она со мной. Где ж ей быть еще?

— Ты… ты признаешься…

— Признаюсь? В чем? Я ясным языком сказал все без утайки. А ты теперь иди отсюда, мой добрый господин, и дай продолжить мне мой отдых. И впредь, прошу тебя, коли зайти решишь, час поприличней выбирай.

Феллон чуть не задохнулся от ярости.

— И ты думаешь, что можешь вот так увести мою женщину, а потом приказывать мне убираться и не мешать тебе спать?

— Что в голову ударило тебе, землянин? Ты не в Кваате варварском, где женщины имуществом являются, как вещи. А теперь проваливай, пока не преподал тебе урок манер хороших я…

— Ну да? — прорычал Феллон. — Сейчас я тебе сам преподам урок!

Он отступил на шаг, выхватил меч и сделал выпад.

Все еще немного сонный, Кордак’ какую-то долю секунды колебался: отбивать ему атаку или захлопнуть дверь, поэтому прежде, чем он успел что-либо решить, клинок Феллона оказался в каких-то миллиметрах от его груди. Кое-как отбив выпад и едва не расставшись с жизнью, Кордак’ отпрыгнул.

Однако при этом он был вынужден оставить дверь, через которую в квартиру ворвался Феллон. Оказавшись в прихожей, землянин захлопнул дверь ударом ноги.

— Сумасшедший! — сказал Кордак’, сдергивая одеяло с плеч и обматывая им левую руку. — Сам ты навлек ту кару, что ждет тебя, — и Кордак’ ответил выпадом на выпад.

Тинк-дзинь-дон-н-н, звенели тяжелые клинки. Феллон отбил атаку, но его выпады и контрвыпады тоже с легкостью парировались клинком Кордак’а, либо же останавливались его обмотанной одеялом рукой. Сам Феллон был слишком поглощен боем, чтобы оценить, насколько причудливое зрелище представляет собой его противник — абсолютно голый, с мечом в правой руке и с одеялом вокруг левой.

— Антане!

И Феллон, и Кордак’ на мгновение перевели взгляды в сторону двери, в которой стояла Гази, прижавшая ладони к щекам. Однако прежде, чем кто-либо из соперников успел воспользоваться удобным случаем, оба они снова смотрели друг на друга.

Дзинь-дон-вжи-и-ик!

Дуэлянты кружили, проявляя теперь осторожность. После первых же выпадов Феллон понял, что их силы примерно равны. Он был немного тяжелее и (будучи землянином) сильнее физически, но Кордак’ был моложе, и его руки были длиннее, обмотанное же вокруг его левой руки одеяло компенсировало превосходство Феллона в технике фехтования.

Тинк-тинк-бом!

Феллон повалил какой-то столик и отшвырнул его ногой.

Вжик-дон-н!

Кордак’ сделал ложный выпад и тут же нацелил убийственный удар сбоку в голову Феллону. Тот пригнулся, и рапира просвистела над ним и перерубила бронзовую стойку лампы-торшера. Лампа с дребезгом запрыгала по полу, а сама стойка повалилась со страшным грохотом.

Дон-дзинь!

Они кружили и кружили. Один раз Феллон оказался лицом к двери, в которой стояла Гази, и воспользовался моментом, чтобы крикнуть ей:

— Слушай, Гази, уйди отсюда! Ты нас отвлекаешь!

Она не обратила на него внимания, и дуэль продолжалась. Неожиданно обрушив на Феллона град ударов, Кордак’ прижал его к стене. Последний выпад должен был вспороть живот землянину, но Феллон отпрыгнул в сторону, и острие клинка Кордак’а пронзило единственную в комнате картину: дешевую копию известного полотна Маш’ира «Заря над Маджбуром». Воспользовавшись тем, что рапира Кордак’а застряла в штукатурке, Феллон рубанул по противнику справа, но тот подставил под меч одеяло, выдернул рапиру из стены и снова оказался лицом к Феллону.

Дзинь-вжик!

Феллон в очередной раз взмахнул мечом, но Кордак’ парировал, и удар пришелся в перевернутый столик.

Феллон чувствовал, как кровь гулко стучит у него в висках. Его движения замедлились, как будто ему приходилось преодолевать сопротивление воды. Впрочем, он видел, что Кордак’у было не легче.

Тинк-бам!

Бой продолжался и продолжался, и через некоторое время противники измотались настолько, что едва могли поднять мечи и только стояли и злобно смотрели друг на друга. С интервалами секунд в десять то один, то другой находил в себе достаточно сил, чтобы сделать выпад, который неизменно парировался противником.

Динг-дзанг!

Феллон выдавил из себя:

— Мы… слишком равны!

Голос Гази объявил:

— На самом деле вы оба просто трусы и боитесь приближаться друг к другу.

Кордак’, еле дыша, выкрикнул:

— Дорогая, не хочешь поменяться со мною местами — попробовать, каково это?

— Вы оба просто смешны, — сказала Гази. — Я думала, один из вас убьет другого и тем разрешит все мои проблемы. Но если вы плясать намерены весь день и махать мечами…

Феллон сумел выговорить:

— Кордак’, по-моему… она подталкивает нас… чтобы насладиться видом крови… за наш счет.

Они покружили еще несколько секунд, пыхтя как локомотивы. Потом Феллон сказал:

— Как насчет того, чтобы закончить? Похоже, ни один из нас… не может одолеть другого… в честном бою.

— Ты сам начал, так что, если кончать намерен… я, как разумный человек… согласен.

— Решено.

Феллон отступил назад и вложил меч в ножны, но не до конца — на тот случай, если Кордак попробует нанести предательский удар. Кордак’ подошел к стенной нише у двери и вложил меч в ножны, которые висели там на вешалке для одежды. Он посмотрел на Феллона, чтобы убедиться, что его рапира убрана целиком, и только после этого оторвал руку от рукояти своей. Потом он снял меч в ножнах с вешалки и понес его в спальню.

Прежде, чем он добрался до нее, Гази возмущенно развернулась и вошла туда первой. Феллон упал в кресло. Из спальни донеслись сердитые голоса. Потом Гази снова появилась, уже в шали, юбке, сандалиях и с сумкой, в которой лежали ее вещи. Следом за ней вышел Кордак’, тоже одетый и застегивающий перевязь с рапирой.

— Мужчины, — сказала Гази, — кришнаиты они или земляне — это самые отвратительные, трусливые и беспомощные твари во всем животном царстве. Не вздумайте искать меня, вы оба, ибо видеть мне противно ваши рожи. Прощайте навсегда!

Она хлопнула дверью. Кордак’ расхохотался, упал в другое кресло и устало вытянулся.

— То был самый трудный бой мой со времени Таджрошского сражения в войне Джунгавской, — сказал он.

— Хотел бы знать я, что так взбесило даму нашу. Она кипела, как ливень летний над Квебесскими холмами.

Феллон пожал плечами.

— Иногда я тоже не уверен, что понимаю женщин.

— Ты завтракал?

— Да.

— Ха, это объясняет успех твой. Когда бы бился я не на пустой желудок, совсем другой расклад имели б мы, и с легкостью такою отделаться тебе не удалось бы. Пойдем на кухню — поджарю я яиц.

Феллон покряхтел, поднялся на ноги и пошел за Кордак’ом на кухню. Там он обнаружил, что хозяин дома снимает с полок провизию, в том числе и большой кувшин фалатского вина.

— Немного рано для того, чтоб налегать на квад, — сказал капитан, — но фехтование — тяжелая работа, так что, не повредит глоток-другой вина нам, чтоб возместить утерянную влагу.

После нескольких кружек вина, Феллон, сильно подобрев, сказал:

— Кордак, старина, не могу даже найти слов, как я рад, что не убил тебя. Таким, как ты, и должен быть настоящий мужчина.

— Взаимно, друг Антане, ты выразил прекрасно то, что и я сказать хотел. Почел бы я за честь считать тебя среди друзей своих, и лучшего товарища едва ль нашел бы я и между соплеменниками.

— Давай выпьем за дружбу.

— Да здравствует дружба! — воскликнул Кордак’, поднимая кружку.

Выпив, он поставил ее и испытующе посмотрел на Феллона.

— Раз уж речь зашла о дружбе, мой петушок, поскольку ты — когда не распален ты ревностию жгучей — весьма разумен и не склонен к болтовне, а также служишь под моим началом — короче, позволю сделать я намек, а ты уж поступай, как знаешь.

— О чем ты?

— Достигли вести нас, что завоеватель варварский, гуур Кваата, выступил, в конце концов. Известие пришло с биштарской почтой вчера за час, быть может, до того, как я отправился к тебе. К тому моменту он не переходил еще границу, но вполне могла прийти уже и эта новость.

— Это, наверное, означает, что гвардия?…

— Ты предвосхищаешь мои мысли. В порядок приведи дела свои, поскольку в любой момент приказ получен может быть о выступлении. А теперь пора в казарму мне, где придется, несомненно, потратить день на заполнение бумажек. Еще один чудовищный обычай! О, если бы родиться довелось мне столетий несколько назад, когда письма искусство было редким, и солдатам приходилось носить в уме приказы и, вообще, все то, что было нужно знать.

— А кто будет следить за порядком в городе, если вся гражданская гвардия отправится на фронт?

— Вся гвардия не отправится. Останутся ветераны, новички и резервисты, которым предстоит работать и за всех тех, кто уйдет. Мы, командиры рот, сражаемся с министром, перевести который хочет тех из гвардейцев, кто боеспособней, на службу в…

— В Сафк? — подсказал Феллон, когда Кордак’ умолк посреди фразы.

Капитан икнул.

— Я говорить не стал бы, когда б не оказалось, что тебе уже известна подробность эта. Но как узнал ты?

— Сам знаешь — слухи. Но что там внутри?

— Вот этого раскрыть я не могу, не обессудь уж. Одно скажу, однако: в сей древней башне скрыто нечто, столь новое и смертоносное, что стрелы лучников гуура весенним дождичком покажутся в сравненьи.

Феллон сказал:

— Йештиты действительно не пожалели усилий на охрану тайны того, что происходит в Сафке. Я даже ни разу не видел плана здания, да и не слышал, чтобы такой где-то существовал.

Кордак’ самодовольно усмехнулся и пошевелил одной из антенн, что было кришнаитским эквивалентом подмигивания.

— Ну, не так сокрыта эта тайна, как им хотелось бы считать. В таких делах всегда случаются утечки, и кое-что становится известным.

— Ты хочешь сказать, известным не членам культа?

— Да, мой друг. По крайней мере, мы подозреваем, в чем там дело, — Кордак опрокинул очередную кружку фалатского.

— Кто это — «мы»?

— Ученое собратство, в которое вступил я — Меджраф Джанджира. Не слышал ты о нас?

— Неофилософское общество, — пробормотал Феллон. — Я кое-что слышал о его догматах. Ты хочешь сказать, что ты… — он вовремя спохватился и не стал говорить, что считает эти догматы вопиющим примером межзвездного идиотизма.

Тем не менее, Кордак’ уловил неодобрительный тон последних слов Феллона и сурово посмотрел на него.

— Есть многие, глумящиеся над догматами собратства, не дав себе труда узнать их, и тем лишь проявляют верхогляды эти невежество свое, отбрасывая мудрость, которую должны бы были испытать. Я мог бы объяснить ее в словах немногих, насколько мне позволит скудный мой язык — а если заинтересован будешь ты, тогда могу свести тебя с другими, мудрее и начитанней меня. Слыхал ли ты о Пьятсмифе?

— О чем?

— О Пьятсмифе… Это подтверждает лишний раз дремучую невежественность вашу — ведь вы, земляне, не знакомы с планеты собственной мудрейшими мужами.

— Ты хочешь сказать, что это землянин? — Феллон никогда не слышал о Чарльзе Пьяцци Смите, эксцентричном шотландском астрономе девятнадцатого столетия, основавшем псевдонаучный культ под названием «пирамидология». Но даже если бы Феллону и доводилось слышать о нем, вряд ли он понял бы, что Кордак’ произнес именно его имя.

— Сей Пьятсмиф, — сказал капитан, — первый осознал, что величайший древний памятник Земли — по вашим меркам древний, не по нашим — собой являет нечто сверх того, чем видится поверхностному взгляду. В действительности, заключает он в себе, в своей структуре и в своих размерах, всю мудрость всех времен и тайны сокровенные вселенной.

Следующие полчаса Феллон нетерпеливо ерзал, слушая лекцию Кордак’а. Обрывать собеседника он не решался, потому что Кордак’ мог сообщить и полезную информацию.

Тем не менее, к концу этого получаса речь капитана стала нести на себе явственный отпечаток фалатского. Он стал путаться и терять нить рассуждений.

— …нет, друг Антане, я прстой рмейский офицр, а не филосф. Когда бы я влдел… владел бы я… крсноречим…

Он умолк, тупо глядя перед собой. Феллон спросил:

— А у тебя есть план Сафка?

Лицо Кордак’а приняло хитрое, но идиотское выражение.

— Я т-так говорл? Как будто, нет. Но не буду отрцать, что сущесвует план ткой.

— Это интересно, если это действительно правда.

Кордак’ ожил:

— Ты ставишь под сомнение слова мои? Да я!..

— Ну-ну, я поверю в твой план, если увижу его. Это ведь не запрещено законом, правильно?

— Не запрещено… — Кордак’ некоторое время размышлял над этой проблемой, потом встряхнул головой, будто пытаясь прочистить мозги. — Упрям, как биштар, и увертлив, как фондак’, соратник мой Антане. Ладно, я покажу тебе сей план, иль копию его. Поверишь ты тогда?

— О — э-е — да, наверное, поверю.

Сильно покачиваясь, Кордак’ вышел в гостиную. Феллон слышал, как он открывает там какие-то шкафы и шарит в ящиках. Потом капитан вернулся, держа в руках большой лист кришнаитской бумаги.

— Вот! — сказал он и расстелил бумагу на столе.

Феллон увидел, что на листе изображен схематичный план первого этажа Сафка, который было легко узнать по характерно изогнутому контуру внешней стены. Рисунок не отличался четкостью, поскольку был выполнен кришнаитским свинцовым карандашом — то есть, в качестве грифеля использовался действительно свинец, а не графит, который встречался на Кришне довольно редко.

Феллон ткнул пальцем в самое большое помещение на плане, расположенное сразу за единственным входом в здание.

— Это, надо понимать, главный храмовый зал или капелла?

— Говоря по правде, неведомо мне это, поскольку никогда не заходил я внутрь. Но предположение твое, как будто, в согласии находится с божественною логикой.

Помимо большого зала план изображал целый лабиринт комнат, комнаток и коридоров, которые казались разбросанными хаотично — по крайней мере человеку, никогда не бывавшему в Сафке и не знающему, какие комнаты для чего предназначены.

Феллон внимательно изучил схему, пытаясь запечатлеть ее в своем мозгу, потом спросил:

— Откуда это у тебя?

— О, гм, занятная история. Член нашего ученого собратства по случаю забрел в пристройку тайную библиотеки царской, куда не допускают публику… Попалась там ему большая кипа таких планов, изображавших известные балхибские строенья. Он никому не стал об этом сообщать, а выбрался из закутка и, как мог, по памяти восстановил рисунок, с которого и снята эта копия.

Капитан сложил бумагу и сказал:

— А теперь, коль извинить меня готов ты, товарищ боевой, пора мне за труды. Кварара кровь! Переборщил с вином я этим, так что пройтись пешком придется до казармы, чтоб протрезветь. Не слишком возликует лорд Чиндор, если ввалюсь я пьяный, как осирианин, и спотыкаясь обо все. Не пройдешься ты со мной?

— С удовольствием, — сказал Феллон и последовал за Кордак’ом на улицу.

Глава XI

— Что такое? — спросил доктор Джулиан Фредро. Феллон объяснил:

— Все готово для экскурсии в Сафк. У меня даже есть план первого этажа. Вот!

Он показал Фредро план, который нарисовал по памяти, как только распрощался с Кордак’ом и купил в лавке в Кхарджу карандаш и блокнот.

— Отлично, отлично, — сказал Фредро. — Когда идти?

— Завтра ночью. Но тебе сейчас придется пойти со мной, чтобы заказать костюм.

Фредро был в нерешительности.

— Я пишу важную статью для «Przeglad Archeologyczny»[13]…

Феллон поднял руку:

— Это может подождать, а вот наше дело — нет. Моему портному потребуется не меньше дня, чтобы сшить нам костюмы. Кроме того, завтра совершается Великий Ритуал Йешта, а потом его не будет недели три — что-то там с созвездиями, по-моему. Великий же Ритуал — единственное мероприятие, на котором жрецов достаточно много, чтобы среди них можно было затеряться. Поэтому нужно идти завтра.

— Ну, ладно. Подождите — я возьму свой плащ.

Они вышли из ’Avrud Terrao (как на балхибу назывался отель «Земной») и направились к магазину Ве’кира Исключительного. Там Феллон отвел Ве’кира в сторонку и спросил у него:

— Ты ведь бакхит, не так ли?

— Да, мастер Антане. А почему ты спрашиваешь?

— Я хотел увериться, что мой заказ не вызовет у тебя возражений по религиозным мотивам.

— Клянусь Кварара палицей, зловещее начало! Что за заказ ты хочешь сделать?

— Мне нужно два йештитских одеяния для жрецов третьего класса…

— Как, неужели чужестранцев принимают в это братство?

— Нет, но костюмы нам все равно нужны.

— О, господин! Среди йештитов у меня большая клиентура, и когда б известным дело это стало…

— Не станет. Но тебе придется шить рясы собственноручно, и, к тому же, они нужны нам срочно.

Портной отнекивался, возражал и ворчал, но Феллону в конце концов удалось уломать его.

Большую часть утра они провели в задней комнате магазина, где их сначала обмеряли, а потом примеривали им сметанные костюмы. Это оказалось несложно, потому что свободные мешковидные рясы, которые полагалось носить жрецам культа Йешта, не слишком подгонялись под фигуру. Ве’кир пообещал, что костюмы будут готовы к следующему полудню, и Феллон и Фредро расстались — последний для того, чтобы вернуться в отель и продолжить работу над статьей.

Прощаясь с ним, Феллон сказал:

— Тебе заодно придется избавиться от этой бороды.

— Сбрить бороду? Никогда! Я ее ношу уже на пяти планетах! У меня такое же право на бороду, как…

Феллон пожал плечами.

— Как хочешь, но тогда тебе не удастся сойти за кришнаита. У них волосы на лице вообще почти не растут.

Фредро сдался, все еще продолжая ворчать, и они договорились встретиться на следующее утро, чтобы зайти за рясами, а потом порепетировать Ритуал дома у Феллона.

Феллон задумчиво направился обратно в Джуру, пообедал по пути и вернулся домой. Подходя к своей двери, он увидел, что к дверной ручке подвешена на бечевке небольшая деревянная стрела.

Издав недовольный возглас, он снял стрелу с ручки. Ее появление означало, что на вечер был назначен сбор роты Джуру в арсенале. И у него не возникло ни малейшего сомнения в том, что это каким-то образом связано с кваатской угрозой.

Капитан Кордак’ оглядел ряды бойцов своей роты — все двести семнадцать существ. Примерно наполовину это были кришнаиты, остальные же — земляне, тотиане, осириане и так далее.

Капитан прочистил горло и сказал:

— До всех вас, без сомнения, тревожные доходят слухи по кваатскому вопросу. Роятся слухи эти, как чидебы над трупом смрадным, и всем должно быть ясно, что созвали вас как раз в связи с сей мрачною угрозой. Не стану вас обманывать — так оно и есть. И хотя я лишь простой солдат, а не оратор, попробую я все же изложить, прощенья испросив за скудость слога, как обстоят дела. В нескольких словах.

— Как все вы знаете — и как испытали некоторые на личной своей шкуре — минуло семь лишь лет с тех пор, как камуран кваатский (пусть грязный Дунулан его зароет под кучею отбросов) разбил нас при Таджроше, развеяв наших воинов подобно урагану. После этой битвы контроль мы утеряли над Джо’ольским пандратом, который ранее был буфером меж нами и степными дикарями. От всадников гуура в стране союзной бывшей стало тесно, и сам пандр Джо’ола поклялся в верности гууру — да ничего другого сделать и не мог он. С тех пор Джо’ол формально независимым считался, но пандр его искал защиты не у Кира, как то было в прошлом, а у гуура подлого.

— Если б царь наш был в своем уме… — сказал кто-то из задних рядов, но выступление было подавлено в зародыше.

— Я не потерплю неуваженья к дому царскому, — строго сказал Кордак’. — И хоть я тоже сознаю трагедию его Величества несчастья, не забываю я, что трону — а не сидящему на нем — обязаны хранить мы верность. Однако, продолжаю. С тех пор гуур могучий распространял тлетворное влияние свое, подмяв Дхаукию и Сурию и присоединив их к растущей вширь империи своей. Всадники его победоносные знамена пронесли до каменистых гор Мадкика, до болот у озера Кхааст и даже в неизведанные земли Гхоббеджа и Йерамиса — которые доселе лишь на карте письменами были и населялись безглавыми людьми и сказочными монстрами.

— Почему, могли б спросить вы, не раздавил Балхиб он прежде, чем в даль отправиться такую? Потому лишь, что, хоть и потускнела слава наша, и сами мы не те уже, что были, но все же и до наших дней остались мы воинственною расой — сталью, которую ковал джунгавский молот на наковальне всех других племен Варасто, для которых столетия все эти служили мы щитом от варваров степных. И хотя гуур разбил нас под Таджрошем, он сам при этом пострадал немало, и не хватило сил ему границу перейти и вторгнуться в балхибские пределы.

— Теперь же, подчинив себе столь много наций разных, готов сей варвар вновь испытать судьбу и с нами встретиться в прямом противоборстве. Его войска вошли в Джо’ол, не встретив никакой помехи. В любой момент мы можем ждать вестей о том, что вторгся он и к нам. Разведчики доносят, что многочислен враг, как морской песок, и стрелами затмить способен лик Рок’ира, что реки выпивают досуха кваатские солдаты. Помимо кавалерии гуура, в состав орды вошла сурийская пехота, драгуны из Дхаукии и лучники Мадкика, а также люди фантастических племен неведомо откуда, из земель, неслыханных доселе средь Варасто. Молва доносит также вести о странных боевых машинах, подобных коим не видывали ранее на Кришне.

— Зачем я говорю все это вам — чтоб напугать вас? Нет. Мы тоже не последнее в военном смысле государство, и не стоит лишний раз перечислять успехи славные балхибского оружья. (Тем не менее, Кордак все-таки выдал длинный список былых побед, приводить который здесь нет надобности.)

— Но сильны мы не одною лишь отвагой героев наших славных — врагу мы приготовили сюрприз. Почувствует на собственной он шкуре всю мощь оружья нового, которое рассеять может биштаров диких стадо целое! И оно готово быть должно к ученью пятничному — то есть через трое суток. Готовы будьте сами к этому.

— И еще одно, мои цыплята. Рота Джуру в занидской гвардии известна пестротою облаченья. Винить вас в том не буду — разнообразие обличий сам смысл военной формы под сомненье ставит. Однако же, хоть что-то сделать надо — иначе, оказавшись в гуще битвы жаркой, врага вы отличить не сможете от друга, а, главное, друзья вас отличить не смогут от врагов и навлекут на вас бесславную погибель, как то случилось с сэром Жиджурешем из легенды старой.

— Я поискал на складах арсенала и нашел запас немалый вот этих древних шлемов. Они попорчены, конечно, коварной ржавчиной и носят боевые шрамы сражений дней былых, но оружейники отчистить постарались их, насколько то возможно, и выправить помятые места. Главнейшее ж достоинство их в том, что схожи все они и потому служить способны знаком героев Джуру — а также защищать вам черепа.

— И добавлю, что форма роты Джуру по уставу — как все вы знать должны бы — туника красная, с нашитою на правом рукаве полоской белой, а не те лохмотья, что в дежурства вы напялить норовите. Так что, если у кого найдется что похожее, пускай оденет. Покрой неважен, была б одежда красной. И пусть сестра иль джагайни пришьет полоску. И это не какая-то дурная прихоть командира-солдафона — ваши жизни, может статься, зависеть будут от того, насколько вы серьезно отнесетесь к вопросу этому.

— А теперь постройтесь для примерки и раздачи шлемов древних сих и их носите с такой же честью, с какой герои славные былых времен их одевали!

Стоя в очереди за шлемом, Феллон размышлял о том, что этим утром Кордак’ поступил не очень осторожно, поделившись с ним секретными сведениями. Ему также пришло в голову, что было бы довольно пикантно, если бы он, Энтони Феллон, был убит благодаря информации, проданной им же противной стороне.

По пути домой Феллон соблазнился и заглянул к Савейчу, где и провел несколько часов, выпивая и болтая с приятелями. Поэтому на следующее утро он опять проснулся поздно и заторопился в «Земной» за Фредро.

Пока он ехал в омнибусе, он ощутил, что город подспудно бурлит. До него доносились обрывки разговоров: «…да, говорят, число биштаров у джунгавцев поболе, чем у нас, в два раза, и они умеют до паники их доводить и на врага гнать стадом…», «Сдается мне, что наши генералы совсем мозгов лишились — посылают ведь они сынов любимых наших сражаться где-то в прериях далеких. Куда логичней было б подождать врага и встретить его там, где нам привычно — на родной земле…», «Все это возбуждение и сплетни о войне лишь провоцируют кваатского гуура. Когда б вели себя спокойно мы, о нас он и подумать бы не вспомнил…», «Нет, это все ж бесславный и позорный век, мой друг. Во времена дедов отважных наших мы просто плюнули бы варвару в лицо…».

Феллон застал археолога за портативной пишущей машинкой, с помощью которой тот печатал какую-то статью на своем родном языке. Заглянув ученому мужу через плечо, Феллон обнаружил, что этот язык состоит в основном из букв «Z», «J» и «W». Подбородок и верхнюю губу археолога все еще украшали усы и козлиная бородка, которые он просто позабыл сбрить.

Феллон тормошил своего протеже до тех пор, пока тот наконец не спустился с небес, и они отправились пешком в магазин Ве’кира Исключительного. Потеряв там час, они забрали сверток с рясами и поехали домой к Феллону. Когда омнибус проезжал мимо главного занидского парка, расположенного к югу от Дворца Правосудия, на границе кварталов Габандж и Баха, Фредро схватил Феллона за руку и указал пальцем:

— Смотрите! — воскликнул он. — Зоологический сад!

— Ну и что? — сказал Феллон. — Ты что, не видел зоопарка?

— Нет! Здесь не видел! Давайте слезем, да? Мы можем посмотреть животных и заодно где-нибудь поесть.

Не дожидаясь ответа, поляк вскочил со своего места и кубарем слетел с омнибуса. Феллон неохотно последовал за ним.

Вскоре они бродили между клетками, в которых были выставлены йеки, шайханы, каруны, биштары и прочие представители кришнаитской фауны. Фредро спросил:

— Почему есть толпа? Наверное, что-то необычное?

Перед одной из клеток действительно скопилось множество кришнаитов. Полуденный зной заставил большинство из них снять шали и туники, так что на них оставались лишь набедренные повязки или юбки и обувь. Земляне направились туда. Из-за толпы им не было видно, кто сидит в клетке, но к ее прутьям была прикреплена табличка с надписью крупным шрифтом, чтобы ее можно было разобрать издалека. Феллон не без труда прочел:

ЧЕРНЫЙ МЕДВЕДЬ: URSO NEGRO[14]

Обитает: Соешфафы, Севамерик, Терра

— О! — сказал Феллон. — Его я помню. Когда его привезли еще детенышем, я написал о нем заметку для «Рашма». Это гордость Кира. Сначала он хотел привезти с Земли слона, но стоимость перевозки даже слоненка оказалась непосильной для казны.

— Но кто кто?

— Американский черный медведь. Если тебе хочется лезть в толпу и работать локтями, чтобы поглазеть на толстого, сонного и абсолютно обыкновенного медведя…

— Понятно, понятно. Лучше посмотрим кого-нибудь еще.

Они стояли у бассейна с аввалами и наблюдали, как плавают десятиметровые крокодило-змеи: когда хвост аввала еще двигался в одну сторону, голова уже поворачивала в другую — и в этот момент до них донеслись звуки оркестра.

Феллон огляделся и сказал:

— Хой! Поосторожней — это король. Черт возьми, совсем забыл — он же почти каждый день приходит кормить животных.

Фредро не обратил внимания на его слова, поскольку был занят извлечением из глаза соринки, занесенной ветром.

Глава XII

Королевские музыканты заиграли громче, и вскоре показалась процессия, выворачивавшая из-за угла на одну из дорожек. Впереди шли три флейтиста и барабанщик. Флейтисты дули в инструменты, устроенные наподобие шотландских волынок, только позамысловатей, а барабанщик колотил по двум приспособлениям, напоминавшим кастрюли. За музыкантами следовало шестеро рослых гвардейцев в позолоченных кирасах: двое с выложенными костью арбалетами на плечах, двое с алебардами и двое с двуручными мечами.

Они окружали очень высокого кришнаита почтенного возраста, который опирался во время ходьбы на украшенный драгоценными камнями посох. Одет он был пышно, но очень небрежно: колпак-тюрбан еле держался, у расшитой золотом туники были спутаны завязки, а сапоги принадлежали к разным парам. За гвардейцами тянулось с полдюжины штатских в развевавшихся на ветру одеждах.

Толпа кришнаитов у клетки с медведем рассосалась при первых же звуках волынок, и теперь в пределах видимости было всего несколько горожан, каждый из которых почтительно опустился на одно колено.

Феллон дернул Фредро за рукав:

— На колено, ты, проклятый болван!

— Что? — Фредро глянул на него покрасневшим слезящимся глазом, из которого ему, наконец, удалось извлечь постороннее тело. — Я — на колено? Я гражданин П-Польской Республики, ничем не хуже…

Феллон наполовину вытащил из ножен рапиру.

— Давай на колено, старина, пока я, черт возьми, не устроил тебе кровопускание!

Фредро ворчливо подчинился. Однако, когда оркестр проходил мимо них, эксцентрично одетый высокий кришнаит сказал что-то резкое. Процессия остановилась. Король Кир вгляделся в лицо доктора Джулиана Фредро, который, в свою очередь, тоже как ни в чем не бывало разглядывал короля.

— Ага! — воскликнул вдруг король. — Безбожный это Шургец, вернувшийся смеяться надо мной! И нацепив украденную бороду мою, могу поклясться! Сейчас воздам я по заслугам беспутному нахалу!

Двигавшиеся сзади придворные тут же подступили к королю, пытаясь его успокоить. Кир, не обращая на них внимания, взялся за посох обеими руками и потянул. Оказалось, что это не посох, а замаскированный меч. Клинок выскользнул из ножен, и доур Балхиба ринулся на Фредро, целя ему в грудь.

— Беги! — крикнул Феллон, поступая соответственно и не задерживаясь, чтобы проверить, хватило ли у Фредро здравого смысла послушаться совета.

У первого поворота Феллон рискнул оглянуться. Фредро был в нескольких шагах от него. По пятам за ученым гнался Кир, за ним флейтисты, барабанщик, гвардейцы, служители зоопарка и придворные. Все кричали, давая другдругу советы, как задержать сумасшедшего короля, не совершив при этом lese majeste[15].

Феллон побежал дальше. За время своего проживания в Заниде он был в зоопарке всего два раза и не очень хорошо представлял себе его географию, поэтому, добежав до перекрестка и увидев, что дорожка, по которой он бежал, ведет дальше между двумя клетками, он не стал сворачивать.

Когда уже было поздно, он понял, что это служебная дорожка, ведущая к задним запертым дверям клеток и заканчивающаяся тупиком. Точнее, она упиралась в скалу, служившую внешней стеной для обеих клеток. Влезть по скале можно было всего на несколько метров, а дальше подъем становился слишком крутым. Даже решетка клетки, сделанная из дерева квонг, на этом уровне была всего двухметровой высоты, потому что обитатели клеток все равно не могли туда добраться.

Феллон оглянулся. Несмотря на свой почтенный возраст, Фредро почти не отстал. Король Кир как раз вбегал в проход между клетками, размахивая сверкающим клинком. Все пути к отступлению были отрезаны, и оставалось только лезть наверх.

Что Феллон и сделал, сначала удерживаясь на ногах, а потом и на четвереньках, цепляясь руками. Оказавшись на крохотной площадке, на которой даже не умещались обе его ступни целиком, он посмотрел вниз. Фредро был совсем рядом, а король уже начинал восхождение, в то время как его свита только вбегала в проход. И со всех сторон сбегались орущие зрители. Феллон, конечно, мог бы сам вынуть меч и без труда отбить атаку короля, но в этом случае гвардейцы, увидев, что их полоумному монарху угрожают оружием, подстрелили бы злоумышленника без всяких колебаний — из принципиальных соображений.

Единственное, как показалось Феллону, что ему оставалось, это перелезть через ограждение в одну из клеток. Пробегая мимо, он не успел прочесть надписи на табличках, укрепленных на прутьях, а отсюда ему были видны только их обратные стороны. В правой клетке бродили две герки, хищные животные среднего размера, родственные йеки. Они могли быть опасными, когда в их дом вторгались чужаки. Обитателя — или обитателей — левой клетки видно не было: по-видимому, он прятался в пещере, которая имелась в скале, служившей задней стеной.

Феллон схватился за прутья решетки левой клетки и подтянулся. Хотя годы его были уже не те, меньшая, чем на Земле, сила тяготения — плюс страх смерти — позволили ему без особого труда оседлать вершину ограды. Оттуда он протянул руку вниз Фредро, который тяжело пыхтел, но, как заметил Феллон, все еще прижимал к груди сверток с жреческими рясами. Фредро передал сверток Феллону, который сбросил его внутрь клетки. Сверток упал на почти горизонтальную площадку у основания ограды, но не удержался и соскользнул вниз.

С помощью Феллона Фредро тоже влез на ограду, и оба они слезли с другой стороны как раз в тот момент, когда появился король Кир. Вцепившись в решетку, чтобы не оступиться, доур просунул клинок между прутьями.

Но удар пришелся в пустоту — земляне уже съезжали вниз по склону.

Вслед им донеслись вопли сумасшедшего монарха:

— Назад, преступные канальи, повелеваю я вернуться и получить свое!

Свита, выделившись из толпы зрителей, полезла на скалу за своим королем. Феллон увидел, как Кира окружили, успокаивая и стараясь отвлечь, и вскоре вся компания слезла обратно и удалилась по дорожке между двумя клетками. Гвардейцы разогнали любопытных, и процессия построилась в том же порядке, что и до инцидента: впереди надрывались флейтисты и бил по своим кастрюлям барабанщик; а за ними шел король, плотно окруженный гвардейцами и придворными.

— Теперь бы только выбраться отсюда… — сказал Феллон, оглядывая скалу.

Она была слишком крутой и гладкой, чтобы они могли вылезти тем же путем, каким скатились вниз. Но немного поодаль было место, где можно было спуститься еще ниже, а оттуда уже ничего не стоило перепрыгнуть на дно клетки.

Перед клеткой собралась небольшая группа служителей зоопарка, которые, как будто, спорили, пытаясь решить, как им избавиться от непрошеных гостей, и жестикулировали с итальянской горячностью. После того, как королевская процессия скрылась из вида, возле клетки вновь начала собираться толпа зевак.

Придя в себя от непривычных усилий и немного отдышавшись, Фредро поднялся, подобрал сверток с одеждой и пошел вдоль края площадки, сказав:

— Нехорошо… Нехорошо, если это найдут, нет? — он стал дышать ровнее и немного позже спросил: — Что — э-е — означает «шургец», мистер Феллон? Король снова и снова кричал мне это слово вслед.

— Шургец — это майкардандский рыцарь, который отрезал бороду у Кира, и с тех пор наш сумасшедший король имеет пунктик относительно бород. Я совсем забыл, что эта твоя козлиная бородка может… Эй, посмотри, кто тут!

Раздался громовой рев, и земляне прижались спинами к скале. Из пещеры в дальнем конце клетки показался самый большой шан из всех, когда-либо виданных Феллоном. Он двигался пружинистым шагом, переставляя ящериные лапы по часовой стрелке.

Фредро воскликнул:

— Ты не мог выбрать клетку побезопасней?

— Откуда мне было знать, Квокдьор тебя забери? Если бы ты побрился, как тебе было сказано…

— Он может достать сюда. Что теперь?

— Приготовься умереть, как мужчина, я полагаю, — ответил Феллон, обнажая меч.

— Но у меня нет оружия!

— Несколько неприятно, не правда ли?

Кришнаиты, столпившиеся перед клеткой, вопили и визжали, хотя и нельзя было понять, пытаются ли они отвлечь шана или, наоборот, подбадривают его. Шан не стал обращать внимания на крики, а прошел туда, где находились земляне, оперся двумя передними лапами на скалу, и его голова оказалась на одном уровне с людьми.

Феллон приготовился отразить атаку, насколько это было возможно в его неустойчивой позе. Служители зоопарка, стоявшие перед клеткой, что-то кричали ему, но он не осмелился отвести взгляд от хищника.

Клыкастая пасть раскрылась и приблизилась к ним. Феллон сделал выпад. Шан захлопнул челюсти, сдавив ими клинок, дернул головой, и рапира вырвалась из руки Феллона, описала дугу в воздухе и упала на дно клетки. Тварь страшно зарычала. Когда шан снова открыл пасть, Феллон увидел, что клинок слегка поранил его нижнюю Челюсть, с которой закапала кровь.

Чудовище отвело голову назад, раздвинуло челюсти пошире и приготовилось покончить с обидчиком — и в этот момент сверху на Феллона выплеснули ведро какой-то жидкости. Часто заморгав и отплевываясь, он услышал, как такой же процедуре был подвергнут стоявший рядом Фредро, и одновременно почувствовал страшную вонь, напоминавшую запах овечьего помета.

Шан, отдернувший от неожиданности голову, снова приблизил ее, принюхался, а затем опустился на все шесть своих лап, с отвращением фыркнув. И удалился обратно в свою пещеру.

Феллон огляделся. Над их головами двое служителей приставили к ограде лестницу, по которой влез третий служитель, поливавший из ведер Феллона и Фредро. Сейчас он как раз отдавал пустое ведро и готовился слезть на землю. Еще один кришнаит, стоявший немного поодаль, крикнул:

— Поторопитесь, господа, и выпустим мы вас через ворота. Запах этот отгонит шана лютого.

— Что это было? — спросил Феллон, спускаясь по склону.

— Сок альябы. Животное терпеть его не может, и потому мы брызгаем им на одежду, когда войти нам в клетку нужно.

Феллон подобрал свой меч и поспешил к воротам, которые уже отперли служители. Он не знал и не особенно хотел знать, что такое сок альябы, но он подумал, что их спасителям не стоило так щедро расходовать его. Сверток, который держал Фредро, промок насквозь, и кришнаитская бумага, не слишком водостойкая, уже начала расползаться.

Двое служителей, выпустившие их из клетки, прозрачно намекали, что не отказались бы от вознаграждения. Раздраженный Феллон хотел было послать их к Хишкаку и подумал, что вместо награды следовало бы подать в суд на городские власти. Но это было бы глупым и, к тому же, бесполезным жестом, потому что Балхиб еще не достиг той ступени цивилизации, на которой правительство позволяло бы своим гражданам судиться с собой. К тому же, служители действительно их спасли.

— Эти ребята просят денег, — сказал он Фредро. — Скинемся?

— Предоставьте это мне, — сказал Фредро. — Вы работаете на меня, поэтому и ответственность лежит на мне. Вопрос польской чести.

Он вручил Феллону целую горсть золотых монет, сказав, чтобы тот передал их старшему смотрителю для справедливого распределения между всеми, принимавшими участие в их спасении. Феллон, ничего не имевший против того, чтобы честь заплатить за спасательные работы досталась Польской Республике, так и сделал. Потом он сказал Фредро:

— Пошли. У нас еще куча дел.

Не успели они отойти на несколько шагов, как позади раздались визгливые голоса служителей, заспоривших, кому сколько причитается. Земляне забрались в омнибус и сели порознь на первые подвернувшиеся места.

Экипаж покатил на запад по северной окраине Баха. Через некоторое время Феллон заметил, что многие места как вокруг него самого, так и вокруг Фредро освободились. Он переорался туда, где сидел его подопечный.

С другой стороны прохода пышно одетый занидец с мечом на боку достал носовой платок, побрызгал на него духами и закрыл им нижнюю часть лица, злобно поглядывая на Феллона и Фредро поверх сымпровизированного респиратора. Еще один кришнаит оглянулся с переднего сидения, чуть не свернув шею, и посмотрел на землян через лорнет. В конце концов, с места поднялся небольшой мужчина в очках. Он подошел к кондуктору и что-то сказал ему.

Кондуктор направился к землянам, фыркнул и сказал Феллону:

— Вы должны сойти, земляне.

— Почему? — спросил Феллон.

— Потому что в омнибусе невозможно находиться от вашего благоухания.

— Что он говорит? — спросил Фредро, потому что кондуктор говорил на городском диалекте и слишком быстро.

— Он говорит, что мы воняем и чтобы мы слезали с его телеги.

Фредро надул щеки.

— Скажите ему, что я польский гражданин! Я ничем не хуже его, и я не слезу…

— О, помолчи ты, ради Кварара! Пошли. Мы не станем драться с этими типами из-за твоего драгоценного польского гражданства, — Феллон встал и протянул кондуктору руку ладонью вверх.

— В чем дело? — спросил тот.

— Будь добр вернуть нам наши деньги.

— Но вы уже проехали не менее, чем дюжину кварталов…

— Фастук! — взорвался Феллон. — Я сегодня уже достаточно натерпелся от этого города. Веруешь ты деньги, или…

Кондуктор перепугался и вернул плату за проезд.

Когда они добрались до дома Феллона и вошли внутрь, Фредро спросил:

— А где ваша — э-е — джагайни?

— Она гостит у родственников, — солгал Феллон, не желая распространяться о своих домашних проблемах.

— Она очень привлекательная женщина, — сказал Фредро.

— Возможно, я уже пробыл на Кришне достаточно долго, потому что зеленоватый цвет кожи кажется мне таким естественным. Очень жаль, что ее нет дома.

— Я ей передам, что ты спрашивал о ней, — сказал Феллон. — А пока давай-ка разложим наши рясы и будем надеяться, что к тому времени, как нам будет нужно их одевать, вонь выветрится.

Вздохнув, Фредро стал разворачивать раскисшую бумагу.

— Я вдовец уже тридцать четыре года, — сказал он. — Имею много потомков — детей, внуков и так далее до шестого колена.

— Я тебе завидую, Фредро, — искренне сказал Феллон.

— Но женщины у меня нет. Мистер Феллон, скажите, каким образом землянин может завести джагайни в Балхибе?

Феллон глянул на собеседника с саркастичной улыбкой:

— Таким же образом, как женщину на Земле. Нужно пойти и спросить, согласна ли она.

— Спасибо. Надеюсь, вы понимаете, что я интересуюсь этим исключительно с научной точки зрения.

— Не знаю уж, какая еще может быть в твоем возрасте.

Остаток дня они провели, репетируя Ритуал и практикуясь в скользящей походке йештитских жрецов. Ужинать они отправились к Савейчу.

Когда они вернулись оттуда, Феллон безжалостно сбрил бородку и усы Фредро, не обращая внимания на его протесты. Припорошив лица зеленой пудрой, они добились нужного оттенка, напоминавшего ликер шартрез. Потом они перекрасили в зеленый цвет волосы и приклеили фальшивые уши и антенны, которыми их снабдил Мджипа.

В последнюю очередь они напялили черно-пурпурные рясы йештитских священнослужителей поверх обычной одежды. Капюшоны они оставили откинутыми, а полы подоткнули под пояса так, чтобы они свисали не ниже колена. Поверх всего они одели широкие занидские плащи — Феллон свой новый, а Фредро латаный, который Феллон собирался выбросить.

Завершив свой туалет, они отправились в Сафк. Добирались они туда пешком, и вскоре увидели, как на фоне темнеющего неба показалась верхушка гигантского конического сооружения.

Глава XIII

Феллон спросил:

— Ты уверен, что действительно хочешь туда? Еще не поздно отказаться, знаешь ли.

— Уверен, конечно. Сколько… есть входов?

— Всего один, насколько я знаю. Возможно, имеется еще подземный ход из часовни в Баха, но нам от него никакого проку. Запомни: сначала просто проходим мимо, чтобы разведать, что и как. По-моему, там у них должен быть стол у двери, где нужно показаться привратнику, но наши рясы должны послужить вместо пропуска. Дождемся, пока никто не будет смотреть в нашу сторону, зайдем за доску с объявлениями и снимем плащи.

— Знаю, знаю, — нетерпеливо сказал Фредро.

— Можно подумать, тебе не терпится, чтоб тебе поскорей перерезали глотку.

— Когда я думаю о тайнах, которые лежат внутри и ждут, чтобы я их раскрыл, опасности для меня не существуют.

Феллон фыркнул, одаривая Фредро тем презрительным взглядом, который приберегал для незадачливых идеалистов.

Фредро продолжил:

— Вы думаете, я ненормальный кретин, да? Но знаете, мистер консул Мджипа кое-что рассказал мне о вас. Он сказал, что вы такой же, как я, когда речь заходит о возвращении на тот остров, где вы были королем.

Феллон признал про себя, что сравнение было не так уж натянуто. Но поскольку они уже входили в окружавший Сафк парк, у него не было времени на сравнительный анализ мотивов их поведения.

Понизив голос, Фредро продолжал:

— Кришна — это археологический рай. Древнейшим ее развалинам и находящимся под землей объектам по меньшей мере тридцать или сорок тысяч земных лет — в восемь или десять раз больше продолжительности писаной земной истории. В то же время, все это богатство лежит без дела и в полном беспорядке, имеются огромные неисследованные области, поскольку сами кришнаиты никогда не занимались археологией серьезно. Если захотеть, здесь можно стать Шлиманом, Шамполионом и Карнарвоном в одном лице…

— Тс-с, мы подходим.

Вход в Сафк был освещен колеблющимся от ветра пламенем костров, разведенных в двух железных решетках по обе стороны от огромных ворот. То туда, то обратно через ворота проходили верующие — как священнослужители, так и миряне. Звучала балхибская речь, и хлопали на ветру фиолетово-черные рясы.

Когда они приблизились к входу, Феллон сумел заглянуть внутрь поверх голов снующих туда-сюда кришнаитов. За воротами было светло от множества свечей и масляных светильников. Иногда толпа немного редела, и тогда можно было разглядеть стол, за которым сидел жрец-привратник, сверявший имена входивших с каким-то списком.

С тех пор, как на Кришну проникла техника фотографии, жрецы Йешта стали снабжать самых верных своих последователей пропусками-удостоверениями с небольшими фотокарточками владельцев. Человек пятнадцать-двадцать мирян стояли в очереди, которая протянулась от стола, через ворота и вниз по трем высоким ступенькам прямо на улицу. Все были с пропусками.

Феллон занял позицию у самого портала, наблюдая и прислушиваясь. Он испытал облегчение, обнаружив, что, как он и надеялся, жрецы протискивались сквозь пробку у входа, не удосуживаясь остановиться у стола. По-видимому, одеть жреческую рясу, не имея на то права, было настолько неслыханным святотатством, что против этого даже не принимались никакие специальные меры предосторожности.

Никто не обратил внимания на Феллона и Фредро, когда они подошли к доске с объявлениями и сделали вид, что читают их. Еще через минуту они уже вышли из-за доски в полном облачении жрецов Йешта третьего класса. Свои плащи они свернули и оставили в тени за доской. Их лица были скрыты капюшонами.

Феллон двинулся к воротам, чувствуя, как его сердце забилось чаще. Миряне почтительно уступали ему дорогу, так что толкаться ему не приходилось. Фредро шел за ним почти вплотную и иногда даже наступал на стоптанные каблуки сапог Феллона.

Они прошли в иссеченные древними шрамами огромные бронзовые ворота.

Откуда-то слева перед ними выступала перегородка, и между ней и столом привратника оставался совсем узкий проход. У перегородки стояли двое часовых в форме гражданской гвардии. Они опирались на алебарды и всматривались в лица входивших. Чуть впереди Феллона и Фредро развевалась ряса жреца, который приостановился между стражниками и столом привратника и пробормотал, как показалось Феллону, что-то наподобие «rukkval».

Феллон опустил голову, заколебавшись перед самым проходом. Откуда-то донесся звук гонга. Толпа у входа нетерпеливо зашевелилась, стараясь, впрочем, соблюдать почтительную тишину. Феллон решил, что гонг был сигналом поторопиться к началу службы.

Он шагнул вперед, пробормотав: «Rukkval!», но нащупал при этом под рясой рукоять рапиры.

Жрец за столом даже не поднял головы, когда Феллон и Фредро проходили мимо, потому что говорил о чем-то вполголоса с очередным мирянином. Феллон не решился посмотреть на стражников, опасаясь, что даже в искусственном свете они смогут различить земные черты его лица. И тут его сердце перестало биться, когда один из гвардейцев рявкнул:

— Со’й! Со’й хао!

Мозг Феллона был настолько парализован, что ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что часовой просто торопит кого-то. Феллон не стал задерживаться, чтобы выяснить, обращался ли гвардеец к нему и Фредро, или к жрецу за столом и мирянину, а рванулся вперед. Вслед за ними устремились другие жрецы.

Феллон позволил общему потоку нести себя. Оказавшись внутри Сафка, он стал слышать непонятный звук, который уже слышал четыре ночи назад, когда обследовал здание снаружи. Внутри звук был значительно громче, а также казался более сложным и загадочным, чем помнилось Феллону. Сейчас он различал не только размеренные гулкие удары, но и более частый стук — как будто кто-то работал молотком — а также визг и скрежет не то напильников, не то пил.

Поток кришнаитов двигался вдоль задней стены главного храмового зала, который был частью Сафка или был встроен в него, и который был представлен большим помещением на плане Кордак’а. Осторожно выглянув из-под капюшона и посмотрев влево, Феллон разобрал ряды церковных скамей — они были составлены в три больших блока и наполовину заполнены верующими. Оказавшись напротив одного из проходов между скамьями, он увидел, что за ними находилось ограждение, отделявшее мирян от священнослужителей. Немного левее центра за перегородкой возвышалась кафедра: цилиндрическое блестящее сооружение, по-видимому, из серебра. Прямо по центру и в глубине стояло что-то темное неопределенной формы. Это должна была быть статуя Йешта, изваять которую специально приезжал в Занид Панджаку Гхумендский, сам йештитского вероисповедания, если верить статье в «Рашме».

Свет ламп и свечей отражался от позолоты украшений и заставлял блестеть полудрагоценные камни, вделанные в мозаичные панно, которые шли вдоль верхней части стены по всему периметру зала. Оттуда, где находился Феллон, нельзя было как следует разобрать, что изображено на мозаиках, но ему показалось, что это последовательные иллюстрации мифа о Йеште — мифа, который слыл гротескным даже среди склонных к преувеличениям кришнаитов.

Поток входивших рассортировывался на небольшой площадке, расположенной за последним рядом скамей. Миряне просачивались в проходы, чтобы занять свои места, а жрецы, которых было гораздо меньше, шли дальше к двери, которая находилась в другом конце помещения.

Судя по тому, что говорил Феллону Лийара, там должна была находиться ризница, где жрецы облачались в дополнительные одеяния, которые полагалось носить только во время церемоний. Для жрецов низших классов, включая третий, это были лишь колпаки — особо пышные регалии предназначались исключительно для высших иерархов: начиная с пятого класса.

Оглянувшись, чтобы убедиться, что Фредро никуда не потерялся, Феллон направился к этой двери и вошел в нее. Оказавшись за ней, он обнаружил совсем не то, что ожидал увидеть в этой комнате, изображенной на плане Кордак’а ничем не примечательным квадратиком.

Комната была среднего размера и плохо освещена, и на другом ее конце была еще одна дверь, к которой и спешили остальные жрецы. Вдруг слева что-то звякнуло, и Феллон повернул туда голову и замер. То, что он увидел, было настолько неожиданно, что он попятился, отдавив ногу следовавшему за ним Фредро. Тот ойкнул от боли.

В левую стену комнаты было вделано кольцо, а к нему прикреплена цепь, которая заканчивалась металлическим обручем, одетым на змеиную шею шана. Животное было не так велико, как те экземпляры, с которыми Феллон имел дело у Кастамбанга и в зоопарке, но и этому ничего не стоило слопать человека в несколько приемов.

Голова твари сейчас лежала на передней паре ее шести лап, снабженных острыми когтями. Огромные глаза оглядели Феллона и его спутника, до которых было не больше двух метров. Ничто не могло помешать твари растерзать их.

Подавив готовое вырваться восклицание, Феллон взял себя в руки и продолжил движение, надеясь, что никто не заметил его промаха. Он вспомнил о душе из сока альябы, под которым они с Фредро сполоснулись днем в зоопарке. Не приходилось сомневаться в том, что хотя бы по этой причине — если не было еще какой-нибудь — шан не станет набрасываться на них. А может быть, все жрецы брызгали этой гадостью на свои рясы, и лишенные запаха злоумышленники, даже замаскированные — как Феллон и Фредро — становились добычей шана? Феллон не смог определить, пахнет ли от настоящих жрецов альябой, потому что сам был насквозь пропитан этим запахом, но если это действительно было так, значит им крупно повезло, когда их так щедро окатили в зоопарке.

Шан проследил за ними глазами, но даже не оторвал головы от лап. Феллон, не мешкая, прошел в следующую дверь.

За ней оказался коридор, который плавно изгибался, повторяя очертания внешнего контура здания. Окон тут не было, и хотя джадеит являлся до какой-то степени прозрачным материалом, стены башни были слишком толсты, чтобы пропускать свет извне, и поэтому через определенные промежутки в специальных стенных гнездах были укреплены светильники. С левой стороны коридора шла внутренняя стена, прерывавшаяся частыми дверными проемами. Ее изгиб ограничивал обзор, но Феллон знал по схеме, что впереди должна быть лестница, ведущая вверх, и еще одна — вниз.

Сразу же влево ответвлялся широкий коридор или, скорее, удлиненный зал, в котором было полно жрецов. Они толпились у прилавка, на котором были свалены облачения, выбирали себе подходящие, одевали их и смотрелись в зеркала, установленные на противоположной стене. Хотя в зале и не царила полная тишина, Феллон отметил, что это была очень сдержанная и немногословная толпа — для кришнаитов.

Следуя указаниям Лийары, Феллон направился к прилавку, демонстрируя при этом куда большую уверенность, чем на самом деле испытывал, и прошел к тому месту, где лежали красные колпаки, служившие отличительным признаком жрецов Йешта третьего класса. Он взял два колпака, передал один из них Фредро, а другой примерил перед зеркалом.

Не успел он как следует нацепить колпак, как дважды прозвучал гонг. Засуетившись и наспех поправляя одеяния, жрецы выстроились в две шеренги вдоль стены с зеркалами. Феллон потащил Фредро, который никак не мог справиться с завязками, к первому попавшемуся свободному месту в рядах жрецов третьего класса. Их класс стоял за четвертым — в синих колпаках — и предшествовал второму — в желтых. На их счастье, порядок внутри классов, как будто, не был жестко регламентирован.

Феллон и Фредро стояли бок о бок, низко склонив головы, чтобы не было видно их лиц. Трижды прозвучал гонг. Зашаркали многочисленные ноги. Краем глаза Феллон заметил, как мимо них торопливо прошла разнородная группа кришнаитов. Один из них нес свисавшее с цепи кадило, из которого вырывались клубы пахучего дыма. Запах был такой сильный, что забивал и альябу, и мощный запах пота, стоявший в зале. У другого кришнаита было что-то вроде арфы, а у третьего маленький медный гонг. Еще несколько человек были нагружены золотым шитьем, украшениями и резными посохами с культовыми изображениями на набалдашниках.

Феллон не удержался и вздрогнул при виде следующей проходившей мимо группы: двое жрецов тащили за собой обнаженную кришнаитку. Ее руки были связаны за спиной, а на шее был застегнут металлический обруч, от которого тянулись цепи к конвоирам.

Хотя в зале было не слишком светло, и Феллон не очень хорошо разглядел женщину, ему показалось, что это была низкорослая, бледнокожая и короткохвостая обитательница колоссального лесного массива, расположенного к востоку от Катай-Джогораи, за Тройным Морем. Западные кришнаиты мало что знали об этих отдаленных районах, если не считать того, что лесные племена издавна служили основным источником рабской силы для народов Варасто. Потому что из самих Варасто рабы получались неважные: они были слишком воинственны и нередко убивали хозяев — даже ценой собственной жизни.

Поэтому кротких и пугливых лесных людей из Джеги и Ауруса все еще продолжали похищать для продажи в западных портах Тройного Моря, хотя после уничтожения сункварских пиратов эта торговля сильно сократилась.

Феллон не успел подумать о том, что собирались делать с лесной женщиной йештиты, потому что снова прозвучал гонг, и последние и самые важные из собравшихся жрецов заняли свои места во главе колонны. Арфист и кришнаит с гонгом принялись производить музыкальный шум. Людская масса потекла вперед чинным, неторопливым ручейком, как будто и не было сумасшедшей спешки последних минут перед началом церемонии. Маршируя, жрецы затянули жутковатый заунывный гимн, слов которого Феллон не понимал, потому что пели на варастоу — мертвом языке, от которого произошли балхибу, гоцаштандский, квирибу и все прочие языки народов Варасто, населявших Трехморье.

Глава XIV

Издавая заунывный вой, жрецы прошествовали по ризнице и вышли в дверь, ведущую непосредственно в храм. Предводительствуемые иерархами и музыкантами, они спустились по правому проходу за скамьи с верующими, прошли за ними и вернулись по левому проходу обратно к алтарю. По пути Феллон окинул взглядом храмовые украшения: богатые, древние и на редкость вычурные. Мотив раковины сафка, являясь главным символом бога, которому был посвящен храм, повторялся в бесчисленных вариациях. Одну из резных колонн окружали леса — жрецы кое-где обновляли позолоту.

Верхняя треть стен по всему периметру зала была покрыта мозаиками, иллюстрировавшими мифы о Йеште. Благодаря рассказу Лийары, Феллон представлял в общих чертах, что означают изображения. В пантеоне Варасто Йешт изначально был богом земли, позаимствованным варварами у Калвмской империи после ее падения. Однако, в течении нескольких последних столетий в Балхибе — как в культе Йешта, так и в культе Бакха, бога неба Варасто — развились генотеистические[16] тенденции, и жрецы обоих богов вступили в борьбу за религиозную монополию вместо того, чтобы жить и давать жить другим, как в старые добрые времена балхибского политеизма. К текущему моменту перевес был, как будто, на стороне бакхитов, которым удалось заполучить в качестве почитателей своего бога королевскую династию и которые утверждали, что Йешт вовсе не бог, а чудовищный демон, которому поклонялись, исполняя мерзкие обряды, расы хвостатых людей, населявших земли Трехморья до того, как много тысяч лет назад его освоили бесхвостые племена.

В противовес этому, канонические мифы о Йеште утверждали, что во времена прекалвмского королевства Руакх этот бог воплотился в смертном человеке по имени Кхарадж и в этом обличье впервые донес свое учение до кришнаитов.

Йешт-Кхарадж побеждал чудовищ и демонов, изгонял злых духов и воскрешал мертвых. Некоторые из его приключений представлялись непосвященным сюрреалистически бессмысленными, но для увидевших истину они, несомненно, были исполнены глубокой символики.

Однажды Йешт-Кхарадж был захвачен в плен любвеобильной злой богиней — или демоном женского пола — и отпрыск этого противоестественного союза стал легендарным королем Руакха Майандом Отвратительным. После долгой и запутанной борьбы между богом и его сыном-полудемоном Йешт-Кхарадж был арестован солдатами короля и подвергнут изощренным и мучительным пыткам. В конце концов ему все-таки было позволено умереть. Люди короля похоронили останки бога, но на следующий день на месте погребения возник вулкан, уничтоживший и короля, и его город.

На мозаиках все эти события были отражены очень подробно, реалистично и откровенно. Феллон услышал, как, глядя на них, Фредро тихонько присвистнул. Чтобы пресечь это, Феллон с силой наступил ему на ногу.

Процессия прошла за ограждение, отделявшее скамьи от алтарного алькова, и там разбилась на группы. Феллон последовал за остальными жрецами третьего класса и втиснулся в последний ряд их формации, надеясь, что там будет привлекать меньше внимания. Он оказался слева от алтаря, если стоять к нему лицом, и высокая цилиндрическая серебряная кафедра сильно ограничила его поле зрения.

Немного сзади и тоже слева от него высилась огромная статуя Йешта. Бог стоял на четырех ногах, выполненных в виде древесных стволов, его голову венчала гора, на одной из шести протянутых рук лежал город, на другой — лес. Остальные руки также были заняты различными предметами: одна сжимала меч, однако назначение остальных объектов распознать было не так просто.

Из-за кафедры было видно, что сразу за ней, между статуей и скамьями, находится низкий алтарь. И Феллон был несколько шокирован, увидев, как иерархи располагают на нем лесную женщину, уложив ее навзничь и приковав за руки и за ноги золотыми кандалами.

Рядом с алтарем, как заметил Феллон, стоял жрец, лицо которого скрывал одетый на голову черный матерчатый мешок с прорезями для глаз. Этот здоровяк раскладывал поудобней и накалял на огне набор инструментов, назначение которых было очевидно.

Феллон услышал, как Фредро с отвращением и ужасом шепчет ему:

— Делать будут пытки?

Феллон слегка приподнял плечи. Заунывный вой прекратился, и очень пышно одетый иерарх полез по ступенькам на кафедру. Не очень далеко от Феллона кто-то прошептал:

— Что случилось со жрецами третьего класса? Они стоят так плотно, что подумать можно, будто у них там лишний человек.

На нарушителя тишины зашипели, тот испуганно умолк, и слово взял главный иерарх.

Начало службы не слишком отличалось от церемоний большинства земных религий: молитвы на варастоу, пение гимнов, проповедь и так далее. Феллон нервничал, переминался с ноги на ногу и старался не чесаться. Когда наступало временное затишье, были слышны негромкие жалобные стоны и плач лесной женщины. Иерархи кланялись друг другу и статуе и передавали из рук в руки священные предметы.

Наконец, главный иерарх снова влез на кафедру. Публика напряженно молчала, и чувствовалось, что вот-вот должна наступить кульминация.

Иерарх заговорил на современном балхибу:

— Слушайте, дети мои, историю бога Йешта и узнайте, как был он человеком. И наблюдайте, как разыграем мы повествованье наше в лицах, чтобы всегда вы помнили печальные событья эти, и образ их навек запечатлелся б в вашей печени.

— Случилось это на берегу реки Зигрос, где юноша по имени Кхарадж играл сдрузьями и товарищами. И снизошел бог Йешт, и овладел он телом юноши. И когда дух Йешта вселился в юношу, заговорил бог его устами и сказал так: «О, друзья мои и товарищи, слушайте и повинуйтесь. Потому что не юноша я боле, но бог, и несу вам слово божие и волю…»

Повествование шло своим чередом, а остальные иерархи разыгрывали пантомиму, иллюстрировавшую деяния Йешта-Кхараджа. Верховный жрец рассказал о том, как один из юношей отказался слушать слово Йешта и стал насмехаться над Кхараджем, и тогда бог указал на него пальцем, и скептик упал замертво. Когда рассказчик дошел до этого места, один из жрецов в крикливо ярком одеянии повалился на пол с очень натуральным стуком.

Пантомима продолжалась, и через некоторое время актеры воспользовались помощью лесной женщины, не испрашивая, правда, ее согласия. Ей пришлось сыграть роль бога, когда описывалась его ужасающая смерть от пыток. Глаза кришнаитов — как жрецов, так и мирян — на всем протяжении этого пикантного спектакля жадно блестели. Феллон был вынужден отвести взгляд, а стоявший рядом с ним Фредро непрерывно бормотал какие-то славянские ругательства.

Энтони Феллон не был человеком высоких моральных принципов. Тем не менее, хоть его приключения и приносили зачастую немало несчастий, а то и смерть окружающим, на его совести не было актов бессмысленной жестокости. В целом кришнаиты ему нравились — за исключением этой их садистской жилки, которая обычно никак не проявлялась, но всегда присутствовала и иногда проступала, как, например, сейчас, во время церемониальных пыток.

И хотя Феллон пытался сохранить внутренний циничный настрой, это ему плохо удавалось: он скрежетал зубами, а его ногти с силой впивались в ладони. В этот момент он с удовольствием выполнил бы пожелание несносного Вагнера и взорвал бы Сафк вместе со всеми, кто в нем находился. Может быть, пропавшие земляне Мджипы тоже кончили на этом окровавленном камне? Феллон не слишком жаловал обе конкурирующие религии и потому не верил обвинениям бакхитов в адрес йештитов, объясняя взаимные козни коммерческим соперничеством за души паствы. Но, как выяснилось, бакхиты знали, что говорили.

— Спокойно, — шепнул он Фредро. — Нам полагается наслаждаться этим.

Верховный жрец подал знак к началу очередного гимна, под пение которого собирались пожертвования. Потом, после многочисленных молитв и благословений главный иерарх слез с кафедры и возглавил шествие жрецов обратно в ризницу. Процессия возвращалась старым маршрутом, и пока Феллон и Фредро шли до двери из храмового зала, сзади до них доносилось шарканье ног и звон монет — на выходе прихожанам снова приходилось раскошеливаться. За дверью Феллон, подражая настоящим жрецам, небрежно бросил свой колпак на прилавок и вышел вместе с Фредро, так еще до конца и не оправившись от потрясения.

Непонятные звуки, которые до этого заглушались пением гимнов и криками лесной женщины, теперь снова были хорошо слышны. Настоящие жрецы либо беседовали, собравшись небольшими группами, либо расходились по своим делам. Феллон толкнул Фредро под локоть и кивнул в сторону коридора, который шел параллельно внешней стене здания.

Они пошли вдоль плавно закрученной спирали. Двери, выходившие в коридор, были снабжены какими-то табличками с надписями, увидев которые, Фредро страшно возбудился.

— Может быть, они на пре-калвмских языках, — прошептал он. — Некоторые я мог бы расшифровать. Надо остановиться и скопировать…

— Только не сегодня! — прошипел Феллон. — Ты можешь себе представить, что подумают эти ребята, если застанут тебя за подобным занятием? Если нас поймают, нас используют во время следующего Великого Ритуала.

Некоторые из дверей слева были открыты, и было видно, что за ними находятся архивы, кладовые и прочие помещения, так или иначе имеющие отношение к отправлению культа. Из-за одной из дверей просачивались кухонные запахи.

Заглянув в несколько комнат, Феллон пришел к выводу, что все стены в здании были огромной толщины, так что помещения и коридоры походили скорее на ходы, продолбленные в монолитной скале, чем на обычные комнаты, разделенные перегородками.

Никто не пытался остановить землян и не заговаривал с ними, и они без помех обогнули огромный храмовый зал и подошли к лестнице, которую искал Феллон. Непонятные звуки раздавались здесь громче. Сама лестница перегораживала коридор не полностью, оставляя узкий проход слева, а вверх и вниз по ней сновали жрецы. Феллон резво зашагал по ступенькам на следующий этаж. Здесь, как выяснилось, располагались жилые и спальные помещения иерархов. Земляне побродили по этажу, но недолго. В комнате для отдыха Феллон обнаружил старого кришнаита и узнал в нем верховного жреца. Тот уже сменил свое пышное одеяние на будничную черную рясу и сидел в кресле, покуривая толстую сигару и читая спортивную страницу «Рашма». Загадочные звуки на этом этаже, как будто, были слышны хуже.

Феллон повел Фредро обратно вниз по лестнице, и они двинулись дальше по коридору. Пройдя всего несколько метров, они обнаружили, что под лестницей на второй этаж имелась еще одна, которая вела вниз. По крайней мере так решил Феллон, потому что лестничная площадка была отделена от коридора массивной железной дверью, перед которой стоял кришнаит в форме гражданской гвардии Занида, вооруженный алебардой.

И Энтони Феллон узнал в нем Гирея — йештита, которого за два дня до этого арестовывал за нарушение общественного спокойствия.

Глава XV

Секунды три Феллон безмолвно смотрел на вооруженного гвардейца. Потом инстинкт игрока, который так часто приводил его к блистательным успехам — как, впрочем, и к сокрушительным поражениям — заставил его подойти к стражнику и сказать:

— Привет, Гирей.

— Здравствуйте, ваше священство, — ответил Гирей с ноткой неуверенности в голосе.

Феллон поднял голову повыше, чтобы из-под капюшона было видно его лицо.

— Я пришел получить причитающийся с тебя должок.

Гирей вгляделся в лицо Феллона и потер подбородок.

— Я… я должен знать вас, господин. Ваше лицо знакомо мне: готов поклясться я мужскою силой Йешта, что видел раньше вас, но…

— Помнишь землянина, который не дал кришнаитскому ученому прикончить тебя?

— О! То есть, в действительности вы не…

— Ты угадал. Только не выдавай нас никому, ладно?

Стражник немного опешил.

— Но как… Что… Это же святотатство! Мне же…

— А, брось ты! Ты же не против того, чтобы сыграть шутку с этими напыщенными иерархами, верно ведь?

— Шутку? В священном храме?

— Естественно. Я заключил пари на тысячу кардов, что побываю в подвале Сафка и выберусь обратно невредимым. Естественно, мне понадобится свидетель, готовый подтвердить, что я действительно там побывал — поэтому десятая часть суммы пойдет тебе, если ты скажешь, что видел меня здесь.

— Но…

— Что «но»? Я же не прошу тебя сделать что-то во вред религии. Я даже не предлагаю тебе взятку. Просто честную плату за то, чтобы рассказать правду, когда потребуется. Что в этом плохого?

— Но, благородные господа… — начал Гирей.

— И тебе никогда не хотелось, чтобы у этих надутых иерархов поубавилось спеси? Йешт, конечно, великий бог, но служат ему такие же люди, как мы, разве не так?

— Так, наверное…

— И разве ты не обещал помочь мне, когда я об этом попрошу?

Переговоры продолжались еще некоторое время, но мало кто — будь то кришнаит или землянин — был способен устоять перед аргументами Феллона, когда тот действительно вкладывал в них душу.

В конце концов, когда Феллон поднял ставку до четверти причитавшейся ему суммы, сбитый с толку Гирей сдался и сказал:

— Сейчас конец четырнадцатого часа, господа. Возвращайтесь не поздней конца пятнадцатого, ибо сменюсь я после этого. Когда ж не явитесь, придется вам до завтра ждать, когда я вновь на пост вступлю после полудня.

— И часто ты выстаиваешь десятичасовые вахты? — спросил Феллон, сочувственно приподнимая бровь. Поскольку кришнаиты делили свой день на двадцать часов, первый из которых начинался с рассветом (точнее, посередине между полуночью и полуднем), десятичасовая кришнаитская вахта продолжалась более двенадцати земных часов.

— Нет, лишь ночные столь длинны, — сказал Гирей. — Бывают же они через четыре дня на пятый, а завтра я стою с шестого по десятый час.

— Ладно, мы не забудем, — сказал Феллон.

Кришнаит прислонил алебарду к стене, чтобы отпереть дверь. Эта дверь, как и многие другие на Кришне, была снабжена примитивным замковым механизмом, состоявшим из скользящих засовов, имевшихся с обеих сторон, и больших замочных скважин над ними. Ключ, просунутый с одной стороны, мог открывать засов на противоположной. Сейчас ближний засов был задвинут, а дальний отперт, но из замочной скважины торчал большой ключ, которым его можно было сдвигать.

Гирей взялся за щеколду ближнего засова и выдернул ее из гнезда в дверной раме, потом потянул за бронзовую ручку. Дверь открылась, слегка скрипнув.

Феллон и Фредро проскользнули внутрь. Дверь с лязгом закрылась за ними.

Феллон заметил, что загадочные звуки были тут намного громче, как будто их источник находился где-то совсем рядом. Теперь уже можно было определить, что это шум кузнечной или слесарной мастерской. Феллон повел своего подопечного вниз по полутемной лестнице, которая вела в подвал. Шагая по ступенькам, он гадал, удастся ли им выбраться отсюда.

Фредро шепотом спросил:

— Что, если он выдаст нас жрецам?

— Меня тоже очень интересует ответ на этот вопрос, — сказал Феллон. — Но до сих пор счастье нам улыбалось.

— Может быть, мне не стоило настаивать на том, чтобы идти сюда. Плохое место.

— Ну и время ты выбрал, чтобы передумывать! Выпрямись-ка лучше и иди так, будто ты тут хозяин — может, еще и выкрутимся, — Феллон закашлялся, набрав в легкие задымленного воздуха.

У подножия лестницы начинался коридор с низким потолком и стенами, сложенными из грубо отесанных камней. С обеих сторон в него выходили многочисленные комнаты и ходы, из которых и доносились металлические звуки. Помимо желтого света от масляных светильников на стенах, лабиринт был освещен кроваво-красными отблесками, вырывавшимися из кузнечных и литейных печей, и сетка скрещивающихся алых лучей придавала ему жуткий вид, делая похожим на предместье Ада.

В дымном полумраке двигались кришнаиты — в основном хвостатые колофтяне обоих полов. Все они были почти голые, если не считать кожаных фартуков, и перетаскивали различные инструменты, ведра с водой и прочие тяжести, или же были заняты еще какой-то работой. Между ними прохаживались надсмотрщики.

Тут и там можно было видеть вооруженных кришнаитов в форме королевской гвардии Кира. Гражданские гвардейцы, как видно, заменили королевских лишь на менее ответственных постах. Стражи подозрительно поглядывали на проходивших мимо Феллона и Фредро, но не пытались их остановить.

По мере того, как земляне углублялись в лабиринт, в царившем вокруг них хаосе стал проступать какой-то порядок. По правую руку располагались комнаты, в которых отливали в чушки железо. Эти чушки перевозили в тачках в другие помещения, где их снова плавили и переливали в бруски поменьше, которые потом поступали к кузнецам. Кузнецы плющили бруски и выковывали из них длинные полосы, а затем отбивали и гнули их на круглых железных наковальнях и, в конце концов, заваривали получавшиеся трубы.

Проходя мимо все новых комнат, земляне постепенно начали понимать, в чем дело. Феллон угадал, какой конечный продукт здесь производят, еще до того, как они дошли до зала, который служил сборочным цехом.

— Мушкеты! — пробормотал он. — Гладкоствольные мушкеты!

Он задержался у стойки, к которой было приставлено с дюжину готовых ружей, и снял одно.

— А как стрелять? — спросил Фредро. — Я не вижу ни курка, ни замка.

— Вот это — лопатка для пороха. Его можно поджигать — наверное, зажигалкой — а через вот это отверстие воспламеняется заряд внутри. Я знал, что это рано или поздно произойдет! Это должно было случиться, еще когда я пытался провезти сюда пулеметы контрабандой. Ну, теперь МС не засунуть кота обратно в мешок!

Фредро сказал:

— Вы думаете, это сделал какой-то землянин, сумевший — э-е — обойти псевдо-гипнотическую блокаду, или же сами кришнаиты изобрели их независимо?

Феллон пожал плечами и поставил мушкет на место.

— Чертовски тяжелая штука. Я, конечно, не могу сказать наверное, но… Погоди-ка, сейчас я, по-моему, все узнаю.

Они стояли в сборочном цехе, где неподалеку от них двое работников прилаживали к стволам деревянные приклады. В другом конце зала три кришнаита обсуждали какую-то производственную проблему, двое на вид были надсмотрщиками, третий небольшого роста и в годах. Его длинные волосы успели приобрести бледно-нефритовый оттенок, и он был одет в длинную тунику иностранного фасона.

Феллон неспешно направился в сторону совещавшихся, рассчитав время подхода так, что к его моменту обсуждение закончилось, и надсмотрщики отправились по своим делам. Феллон дотронулся до рукава длинноволосого и сказал:

— Привет, мастер Саиньян. Каким образом ты замешался в это дело?

Пожилой кришнаит повернулся к Феллону.

— Да, господин? Вы что-то спросили?

Феллон вспомнил, что Саиньян был немного туговат на ухо, кричать же о своих делах на публике Феллону совсем не хотелось.

— Давай пройдем в твой личный кабинет, если ты не против.

— О, да. Сюда, пожалуйста, господа.

Саиньян провел их по подземному лабиринту в комплекс помещений, предназначенных для сна и отдыха персонала. Мебель тут была представлена охапками соломы, на которых валялись, храпя и воняя, колофтяне, не занятые на этот момент. Тут же находились и апартаменты для чиновников и руководителей работ.

В одну из таких квартирок Саиньян и привел землян. Она была обставлена без излишеств, но прилично. И хотя комната — келья? — не была украшена какими-либо произведениями искусства, здесь стояли удобные кровать и кресло, лежала на столе стопка книг. В наличии также имелся богатый запас сигар и фалатское вино.

Феллон представил ученых мужей друг другу, каждого на понятном ему языке. Потом обратился к Фредро:

— Слушай, ты все равно почти ничего не поймешь, пока мы будем разговаривать — так что, если не возражаешь, постой снаружи у двери, ладно? Предупреди нас, если кто-то будет пытаться войти.

Фредро заворчал, но вышел. Феллон закрыл за ним дверь, снял капюшон и сказал:

— Ну, узнаешь меня?

— Нет, господин, не узнаю… Постойте-ка! А вы действительно кришнаит, или же землянин? Сдается мне, последнее верней…

— Уже лучше. Вспомни Эршид четыре года назад.

— Клянусь сверхдушой вселенной! — воскликнул Саиньян.

— Ты же тот землянин, Антане бад-Фалн, который был доуром Замбы!

— Ну-ну, не так громко! — попросил Феллон. Саиньян, будучи глуховат, разговаривая, имел обыкновение орать во всю глотку.

— Но что, ради всех несуществующих демонов, ты тут делаешь? — спросил он понижая голос. — Ты действительно стал жрецом Йешта? Не производил ты раньше впечатления человека, готового поддаться дурману любой религии.

— Об этом немного позже. Сначала скажи: ты в этой дыре находишься постоянно, или можешь приходить и уходить, когда вздумается?

— Ха! Значит, ты не настоящий жрец, иначе знал бы и не спрашивая.

— Гм. Ну — я и так знал, что ты неглупый малый. Но ответь на мой вопрос.

— Что касается этого, — сказал Саиньян, закуривая сигару и пододвигая коробку с ними Феллону, — я свободен, как аквебат — в одной из клеток зоопарка Кирова. Я хожу, куда вздумается — как ходит дерево в королевском саду. Короче говоря, могу я невозбранно и никого не спрашивая бродить по миникоролевству, коим является подвал Сафка. Но если бы бежать я попытался, легко бы заработал копье в живот, или же стрелу в спину.

— И ты доволен таким положением?

— Все относительно, мастер Антане. Сказать, что дымный, мрачный сей подвал мне нравится не меньше, чем блистательный эршидский двор, значило бы отступить от истины. Но и заявить, что я предпочел бы этой жизни участь тех несчастных, коих йештиты обдирают живьем и поджаривают во время своих священных церемоний, тоже было бы преувеличением. Все относительно, как видишь. Как я всегда утверждал, такие термины, как «доволен» или «нравится» не имеют абсолютного смысла. Можно лишь сказать, что что-то нравится больше или меньше, чем…

— Погоди! — Феллон неплохо знал Саиньяна бад-Сабцована и потому остановил поток его рассуждений, подняв руку. — Значит, я могу рассчитывать на то, что ты меня не выдашь?

— Ага — значит, это и впрямь какой-то фокус-маскарад, как я и предположил! Не бойся: твои дела — ничто для меня, стремящегося смотреть на мир с философским спокойствием и отвлеченностью. Хотя такие западни, как та, в которой оказался я сейчас, делают затруднительным столь достойное поведение. Если бы мне вдруг предоставилась возможность утопить этого придурка Кира в каком-нибудь подходящем омуте, боюсь, эмоции мои превозмогли бы самые возвышенные принципы…

— Да, да. Но как ты попался?

— Сначала, мастер Антане, скажи, что ты делаешь в этом проклятом заведении. Ты ведь здесь не из праздного любопытства, я полагаю?

— Мне нужна была информация, поэтому… — не вдаваясь в подробности и не объясняя, зачем ему потребовалась информация, Феллон рассказал, каким образом ему удалось проникнуть в подвал.

— Клянусь Майандом Отвратительным! Теперь я буду верить самым диким сплетням, которые рассказывают о вас, сумасшедших землянах. У тебя, наверное, был один шанс из ста не попасться до сих пор.

— Да’ви пока не оставляла меня, — согласился Феллон.

— Вот только будет ли она столь же твердо стоять на твоей стороне на обратном пути? Мне совсем не хотелось бы увидеть твое растерзанное тело распятым на кровавом алтаре Йешта.

— А почему они вообще совмещают священнодейство с пытками? Просто для развлечения?

— Не совсем. В наших краях в ходу древнее поверье, что если время от времени приносить жертву таким образом, чтобы несчастный или несчастная при этом обливались слезами, то небеса — по принципу симпатической магии — тоже разрыдаются и, таким образом, обеспечат хороший урожай. И с какого-то момента это суеверие стали связывать с именем бога земли Йешта. Но настоящая причина, конечно, в том, что многим нравится смотреть на страдания других — качество характера, которое, если я правильно помню земную историю, не чуждо и вам. Выпьешь бокал вина?

— Только один — и не соблазняй меня потом вторым. Если придется пробиваться наружу с боем, координация движений мне еще понадобится. А теперь давай послушаем твою историю.

Саиньян глубоко затянулся сигарой и посмотрел на ее ярко разгоревшийся кончик.

— В Эршидс до меня дошли вести, что доур Балхиба нанимает ведущих философов всего мира, выплачивая им сказочное жалование, для совместных усилий по раскрытию тайн вселенной. Будучи — как и все люди науки — простаком в практических делах, я оставил пост профессора в Имперском Лицее, добрался до Занида и поступил на службу к доуру.

— Ну так вот, Кир хоть и сумасшедший, но придумал здорово — если только это не изобретение этого пройдохи, его зятя Хабарьяна. Сам я склоняюсь к последней гипотезе, потому что Хабарьян побывал на вашей Земле и набрался там всяких экзотических идей. Эта же, конкретно, заключалась в том, чтобы собрать побольше таких же легковерных дураков, как я, запереть нас в этих пещерах, обильно снабдить выпивкой и дамочками и объявить, что — либо мы изобретем способ покончить с кваатцами, либо сами кончим на дымящихся алтарях Йешта. Имея перед собой столь мрачную перспективу, мы трудились, не покладая рук, и за три года пота и нервов совершили то, что ранее никому на планете не удавалось.

— И что же именно вы совершили? — спросил Феллон.

— Мы создали работоспособный образец ружья. Не такой удобный, может быть, и не столь быстро мечущий свои смертоносные пули, как ваши земные, но стрелять из него можно. Мы слышали о ваших земных ружьях. И хотя никому из нас не доводилось видеть их воочию, мы обратились к тем, кому доводилось — в том числе и к тем замбийцам, которых ты повел за собой в опрометчивый рейд на Гоцаштанд во времена короля Эк’рара. От них мы узнали, из чего состоит ружье: из полой трубки, пули, взрывного заряда и средства для его подрыва. Трубка с деревянным прикладом трудностей не представляла, пули тоже.

— Главной проблемой было взрывчатое вещество. Мы были крайне разочарованы, когда выяснилось, что споры ясувара, так хорошо проявившие себя в шутихах, хлопушках и прочей пиротехнике, не годятся для наших нужд. После многочисленных опытов проблема была решена моим коллегой Неле-Джурдаре из Катай-Джогораи. Он использовал смесь нескольких широко распространенных веществ. Дальше оставалось лишь подобрать методом проб и ошибок нужные пропорции.

— Стимулированная диффузия.

— Что?

— Неважно, — сказал Феллон. — Это просто земное выражение, которое я слышал от Фредро. А кто помимо тебя занят этим проектом?

Саиньян прикурил потухшую сигару.

— Было еще всего двое, достойных называться философами: Неле-Джурдаре — который, увы, погиб не так давно во время случайного взрыва изобретенной им смеси… Кстати, а какой сегодня вообще день? Не имея возможности отличать день от ночи, теряешь счет.

Феллон сообщил ему дату и добавил:

— Пока я не забыл: за последние три года в Заниде пропало трое землян: Суареш, Боткин и Дали. Ты их не видел случайно? Может, Хабарьян включил их в свое министерство вооружений?

— Нет, единственный мой другой коллега — это Зарраш бад-Рау из Маджбура. Остальные руководители работ просто квалифицированные механики — их было пятеро, все кришнаиты. Трое из их числа умерли от естественных причин, а двое остаются на своих постах, где и пробудут до тех пор, пока — если верить обещанию Кира — наши трубки не докажут свою мощь на победном поле битвы, после чего всех нас отпустят, дав нам столько золота, сколько мы сможем унести. Это, конечно, в том случае, если доур не прикажет перерезать нам всем глотки, чтобы мы помалкивали, или йештиты не выследят и не перебьют нас за то, что мы слишком много знаем об их адском культе.

— А где теперь этот Зарраш?

— Его комната — третья по коридору. Но мы с ним сейчас едва здороваемся.

— Почему? — спросил Феллон.

— О, мы не сошлись во мнениях. Были затронуты вопросы эпистемологии, и Зарраш, будучи реалистом-трансценденталистом, отстаивал превосходство дедуктивного мышления. Я же, являясь номиналистом-позитивистом, естественно, защищал индукцию. Слово за слово, мы разгорячились — все это по-детски, я готов признать, но от долгого заключения становишься раздражительным. Тем не менее, размолвки наши продолжительными не бывают — поскольку другого разумного собеседника ни ему, ни мне не найти, поневоле приходится мириться через несколько дней.

Феллон спросил:

— Ты знаешь, из чего делается взрывчатое вещество?

— О да, секрет известен мне. Но не надейся, что разболтаю я его.

— Собираешься продать его какому-нибудь другому кришнаитскому властителю — доуру Гоцаштанда например?

Саиньян улыбнулся.

— Догадывайся сам, мастер Антане, в этом я тебе не помощник. Пока я не выберусь из этой крысоловки, откровенность мне противопоказана.

— А как ты относишься к появлению на планете огнестрельного оружия?

— Что тут сказать? Покойный Неле-Джурдаре к нашему проекту относился крайне отрицательно и участие в нем принимал лишь ради сохранения жизни. Он утверждал, что помогать созданию столь губительных новинок — значит совершать грех против собственной личности, недостойный истинного философа. Зарраш, с другой стороны, настроен в пользу ружей, так как уверен, что они положат конец войнам на планете, сделав их слишком ужасными — и его не убеждает даже пример Земли, где ничего подобного не произошло.

— А ты?

— О, я смотрю на все это с несколько иной точки зрения. До тех пор, пока мы, кришнаиты, не добьемся приблизительного равенства в вооружениях с вами, землянами, мы не можем рассчитывать на беспристрастное к себе отношение.

— А чем тебя не устраивает наше отношение?

— О — как раз устраивает, мастер Антане. Если представить, что вы могли бы сделать, ваше поведение покажется верхом сдержанности. Но вы изменчивые и, к тому же, разные люди. С одной стороны, вы дали нам мастера Барневельта, человека высочайших моральных качеств, покончившего с сункварскими пиратами и, в придачу, организовавшего мыльный бум. А с другой стороны, нам приходится иметь дело и с такими отвратительными мошенниками, как Борель. Ваши методы отбора тех, кого вы допускаете на планету, ставят нас в тупик. Не разрешая вашим людям науки делиться с нами полезными искусствами — чтобы мы не могли воспользоваться этим и покончить с вашим превосходством — вы выпускаете на нас свору беспардонных миссионеров десятков соперничающих и противоречивых культов, символы веры которых по меньшей мере столь же нелепы и абсурдны, как откровения наших местных культов.

Феллон открыл рот, чтобы заговорить, но Саиньян не позволил ему, продолжив:

— Вы, как я уже сказал, более изменчивы и разнообразны, чем мы. Среди вас не найдешь и двух подобных, и не успеем мы привыкнуть к одному из вас, как его заменяют другим, и слышать не желающим о методах предшественника. Возьмем, к примеру, тот случай, когда в Новорецифе ушли на пенсию мастер Кеннеди и мастер Обри — оба в высшей степени достойные люди. Ведь им на смену пришли беспробудные пьяницы Глюмелен и Горчаков. И ваше отношение к нам — это, в лучшем случае, отношение доброго и рачительного хозяина к своим рабам, которых берегут и не наказывают без нужды, но которые должны почтительно предугадывать малейшие прихоти своего естественного господина. Вот, например, занидский консул — как там его имя?…

— Я знаком с Перси Мджипой, — сказал Феллон. — Но послушай, а тебя не беспокоит, что вы тут можете перестрелять друг друга? Или что тот, кто первый наложит лапу на новое оружие, завоюет всех остальных?

— На первый твой вопрос отвечу так: убитый пулей не мертвее, чем обезглавленный мечом. А на второй: на мой взгляд, это было бы не так уж и плохо. Мы нуждаемся в едином мировом правительстве — во-первых, потому, что мы должны его иметь, чтобы вы приняли нас в свой драгоценный Межпланетный Совет. А во-вторых, потому, что так нам, в любом случае, будет легче иметь дело с вами. Как сказал Нехавенд, престиж следует за могуществом, а не наоборот.

— Но разве такое правительство не должно возникнуть в результате добровольного соглашения всех заинтересованных сторон? — Феллон улыбнулся, осознав, что он, циник и искатель приключений, отстаивает политический идеализм земного толка, а Саиньян, философ не от мира сего, проповедует маккиавелиевский прагматизм.

— На нашей нынешней стадии развития добровольное соглашение исключено, и ты это прекрасно знаешь, землянин. Даже если бы айя-люди с нашего ближайшего небесного соседа, Квондьора — как называете его вы, земляне?

— Вишну, — сказал Феллон.

— Я теперь вспомнил — в честь какого-то беспутного земного божества, не так ли? Ну так вот, даже если бы эти невежественные дикари напали на нас — скажем, переброшенные сюда на земных кораблях по какой-то вашей непонятной земной причине — ты думаешь, такая угроза объединила бы наши бесчисленные государства? Нет! Гоцаштанд попытается отомстить Майкарданду за свое поражение при Меоциде. Сурия и Дхаукия захотят воспользоваться вторжением, чтобы сбросить кваатское иго, а затем передерутся между собой — и так далее. Каждый будет стремиться заручиться помощью захватчиков в борьбе с соседями, и никому даже в голову не придет задуматься о будущем.

— Если бы мы могли еще лет тысячу развиваться в нашем привычном темпе, тогда другое дело — но этого времени у нас нет. И, насколько я помню земную историю, вы едва не взорвали собственную планету, прежде чем прийти к столь трогательному согласию, а ведь оощий уровень культуры был у вас тогда выше, чем наш нынешний. Поэтому я утверждаю, что равенства мы сможем добиться тогда — и только тогда — когда мы перестанем быть скопищем суверенных образований, которые вы можете стравливать друг с другом…

— Извини, — перебил его Феллон, — но нам нужно вернуться наверх до того, как сменится мой друг, охраняющий вход в подвал.

Он загасил сигару, встал и открыл дверь в коридор. Фредро там не было.

— Бакх его забери! — выругался Феллон. — Или этот идиот отправился что-то исследовать, или его схватила стража! Саиньян, показывай дорогу — я должен поскорее его найти.

Глава XVI

Саиньян стал водить Феллона по залам и комнатам подвала. Феллон шел сзади, посматривая по сторонам и заглядывая в темные углы и закоулки.

Саиньян пояснял:

— Здесь хранятся готовые ружья после того, как пройдут проверку… Вот в этой комнате доводят выкованные стволы… Здесь вырезают приклады. Видишь, как их тщательно обтесывают и шлифуют? Хабарьян заманил сюда сурускандских резчиков по дереву, потому что в нашей безлесной стране искусство это почти не развито… А здесь готовят взрывчатую смесь…

— Погоди-ка, — сказал Феллон, останавливаясь, чтобы понаблюдать за процессом.

Посреди комнаты стоял хвостатый колофтянин, колдовавший над огромным котлом, подогреваемым слабой масляной горелкой. Колофтянин набирал мерным половником белесый порошок из двух стоявших рядом бочек и сыпал его в кипящий в котле асфальт, не переставая тщательно размешивать смесь лопаткой, которую держал в другой руке.

— Осторожно! — сказал Саиньян. — Не вздумай отвлекать его, а то нас всех разнесет в клочья.

Но Феллон уже подступил к колофтянину, сунул палец в одну из бочек с порошком и попробовал его на вкус. Сахар!

Хоть Феллон и не был химиком, за свои девяносто четыре года он успел нахвататься отрывочных сведений из самых различных отраслей науки и техники и потому уверенно предположил, что другая бочка наполнена селитрой. За колофтянином Феллон разглядел формы, в которые выливалась готовая смесь и в которых она должна была застывать небольшими кирпичиками. Однако у него не было времени, чтобы изучить производственный процесс в подробностях.

Они заглянули еще в несколько помещений. Одни использовались под жилье для работников, в других хранил ось сырье, а некоторые стояли пустыми. В одном из закоулков подземелья Феллон увидел дверь, которую охранял королевский гвардеец.

— Что это за дверь? — спросил Феллон.

— За ней туннель, который ведет в часовню в квартале Баха. Раньше им пользовались йештитские жрецы, особенно в плохую погоду, но теперь, когда правительство заняло подвал под свои нужды, им приходится шлепать по улицам под дождем, как простым смертным.

Они продолжили поиски и какое-то время бродили по лабиринту, как вдруг по подвалу разнесся отчетливый звук сигнальной трубы. Феллон вздрогнул. Повсюду, гремя доспехами и стуча алебардами, засуетились стражники.

— В полночь меняется стража, — пояснил Саиньян. — Это имеет для тебя значение?

— Еще какое, Хишкак забери этого Фредро! — выругался Феллон. — Теперь нам не выбраться отсюда до завтрашнего полудня. Придется тебе приютить нас.

— Что? Но, мой друг, я поплачусь головой, если вас обнаружат у меня…

— Если нас поймают, тебе в любом случае не сносить головы, поскольку нас видели вместе.

— Ну что ж, тогда, я думаю, будет не слишком нескромно с моей стороны, если я тоже попрошу об одолжении. Скажи, не родились ли в столь хитроумном мозгу твоем какие-либо мысли о том, как избавить меня от этой грязной и шумной работы?

— Ты хочешь сказать, что намерен бежать?

— Безусловно!

— Но тогда ты лишишься права на те деньги, которые правительство складывало в банк на твое имя.

Саиньян ухмыльнулся и постучал указательным пальцем по лбу.

— Настоящее мое состояние спрятано здесь. Пообещай, что выведешь меня — и Зарраша тоже, если возможно — и я спрячу тебя и твоего товарища. И хоть Зарраш всего лишь безмозглый анимист, я все же не оставлю коллегу по профессии в столь гнусной западне.

— Я сделаю все, что смогу. Ага — вот и этот фастук!

Обыскав почти весь подвал, они наконец обнаружили доктора Джулиана Фредро. Археолог стоял перед древней стеной у лестницы наверх и изучал сохранившиеся на ней полустертые знаки. В одной руке он держал блокнот, в другой карандаш, которым и перерисовывал древние письмена.

Когда готовый метать громы и молнии Феллон подошел к нему, Фредро одарил своего проводника счастливой улыбкой.

— Посмотрите, мистер Ф-Феллон! По-моему, это самая древняя часть здания, и эти надписи могут позволить определить, когда оно было построено…

— Пойдем отсюда, осел несчастный! — прорычал Феллон вполголоса. Пока они возвращались к Саиньяну, Феллон объяснил доктору, что он о нем думает — очень образно и пространно.

Саиньян сказал:

— В моей комнате поместится только один из вас, поэтому другого я подселю к Заррашу, — он легонько стукнул в гонг, висевший у двери коллеги.

— Что такое? — поинтересовался еще один пожилой кришнаит, приоткрывая дверь на щелку.

Саиньян объяснил. Зарраш злобно захлопнул дверь и прокричал с другой стороны:

— Убирайся, пустая материалистическая трещотка! И не пытайся вовлечь меня в свои безумные планы. Забот хватает у меня и без того, чтобы шпионов прятать.

— Но это твой шанс выбраться из Сафка!

— Охе? Клянусь животом Дашмока, это айя совсем другого аллюра. Как ты сказал?

Саиньян объяснил более подробно, и Зарраш пригласил их всех в комнату и предложил вино и сигары. Узнав, что Фредро земной ученый, оба философа принялись забрасывать его вопросами.

Немного погодя, Саиньян сказал:

— А теперь касательно того спора об индукции и дедукции: высокочтимый земной коллега, может быть, вы, обладая преимуществами более зрелого мышления, способны пролить свет мудрости на наши с коллегой Заррашем расхождения. Что посоветовать вы нам могли бы?

Таким образом, разговор перешел в высшие сферы и продолжался едва ли не всю ночь.

На следующее утро Феллон пощупал щетину, выступившую у него на подбородке, и посмотрелся в зеркало Саиньяна. Землянин с начавшей отрастать бородой, если он был европейского происхождения или хотя бы вообще принадлежал к белой расе, просто физически не мог выдать себя за кришнаита. Бороды у последних были настолько жидкие, что их обладатели даже не брились, а просто выщипывали волоски пинцетом.

В комнату проскользнул Саиньян с подносом, уставленным столовыми принадлежностями с простым кришнаитским завтраком.

— Не пугайся чересчур, — сказал философ, — но йештиты прочесывают свой храм в поисках неверных, которые, как говорят, присутствовали на вчерашнем Ритуале, переодевшись жрецами. Цели и личности святотатцев неизвестны. Но поскольку привратники клянутся, что после окончания церемонии чужаки не выходили, считается, что они все еще должны быть в храме, причем не в подвале, потому что в него ведет единственная дверь, все время находящаяся под надежной охраной. Я, конечно, понятия не имею, кто такие эти злоумышленники.

— А как обо всем этом вообще узнали?

— Кто-то пересчитал колпаки жрецов третьего класса, и выяснилось, что их было использовано на две штуки больше, чем полагалось. Поэтому, пока загадка эта не привела к дальнейшим и обширным поискам, я бы посоветовал тебе и мастеру Жульяну не мешкая исчезнуть, дабы не навлечь на всех на нас беды.

Феллон внутренне содрогнулся, вспомнив о залитом кровью алтаре.

— Сколько времени осталось до полудня?

— Около часа.

— Нам придется подождать этот час.

— Что ж, тогда ждите, но чтобы ни на шаг отсюда. Я же тем временем переговорю с кем нужно, и сообщу вам, когда стража сменится.

Следующий час Феллон провел в нервном ожидании.

Саиньян просунул голову в дверь и сказал:

— Стражники только что сменились.

Феллон опустил капюшон рясы пониже, прикрыв лицо, и двинулся скользящим йештитским шагом к комнате Зарраша, чтобы забрать оттуда Фредро. Они пошли к лестнице, ведущей из подвала наверх. Коридоры были все так же освещены масляными лампами и плавильными печами: здесь не было никакой возможности отличать день от ночи. Когда Фредро увидел древние надписи, которые начал копировать накануне, но не успел перерисовать из-за вмешательства Феллона, он пожелал остановиться и докончить начатое.

— Делай, что хочешь, — прошипел Феллон. — Я пошел наверх.

Он стал подниматься по ступенькам и вскоре услышал за спиной шаги недовольного Фредро. На вершине лестницы Феллон остановился. Бросив последний взгляд вниз, он стукнул кулаком в железную дверь.

Через несколько секунд лязгнул отодвигаемый внешний засов, и дверь со скрипом открылась, Феллон посмотрел в лицо часовому в форме гражданской гвардии — и увидел, что это не Гирей. Это был совсем незнакомый ему кришнаит.

Глава XVII

Секунды три они смотрели друг на друга. Потом стражник начал поднимать свою алебарду, одновременно поворачивая голову, чтобы крикнуть кому-то в коридоре:

— Охе! Эй, ты, там! По-моему, это те…

В этот момент Феллон очень профессионально пнул его в то место, которое, несмотря на мелкие отличия в анатомии, было у кришнаитов столь же уязвимо, как у землян — при условии, что они были мужского пола. Стражник заорал и сложился пополам, а Феллон протянул руку из-за двери и вынул из замочной скважины большой ключ. Потом захлопнул дверь и задвинул засов со своей стороны — теперь те, кто остался снаружи, могли попасть в подвал, только сломав дверь, либо же отыскав другой ключ.

— Что такое? — спросил подоспевший Фредро.

Не затрудняя себя ответом, Феллон сунул ключ в карман и затрусил вниз по ступенькам. Именно в таких ситуациях он всегда оказывался на высоте. Когда он достиг коридора у подножия лестницы, с ее вершины донесся оглушительный гул — в железную дверь ударили чем-то тяжелым.

Припомнив маршрут экскурсии по подвалу, которую они с Саиньяном совершили прошлым вечером в поисках Фредро, Феллон стал пробираться к двери, за которой начинался подземный ход. Раза два он сбивался с пути, но снова находил дорогу, пометавшись по коридорам, подобно крысе в лабиринте психолога.

Сзади донеслись звуки шагов по лестнице и звон оружия — по-видимому, преследователям удалось открыть дверь.

Наконец Феллон увидел стражника перед заветной дверью. При виде бегущих жрецов кришнаит взял алебарду наизготовку. Феллон продолжал бежать прямо на него, размахивая руками и крича:

— Спасайся! В пороховом погребе пожар — сейчас нас всех по стенам размажет!

Ему пришлось повторить, чтобы до стражника дошло. Глаза бедняги от ужаса чуть не вылезли из орбит, он отшвырнул алебарду и принялся лихорадочно отпирать дверь.

Он уже отодвинул засов и потянул за ручку, когда Феллон, подобравший его алебарду, с размаху плашмя опустил ее на его шлем. Бонг! Гвардеец повалился без чувств, а Феллон и Фредро протиснулись в дверь.

Феллон собрался закрыть ее, но тут понял, что, во-первых, в проеме лежит гвардеец, а во-вторых, закрыв дверь, они оказались бы в полной темноте. Он мог либо оставить ее приоткрытой, либо же оттащить стражника с порога, позаимствовать из стенного гнезда одну из ламп и только после этого запирать вход в туннель.

Шум приближавшихся шагов убедил его в том, что времени на возню с дверью у него нет. Поэтому он схватил ключ, оставил дверь открытой и повернулся к ней спиной, бросив Фредро через плечо:

— Бежим!

Земляне подобрали полы своих ряс и припустили по прорубленному в камне ходу, иногда спотыкаясь о неровности пола. Они бежали, и свет, который попадал в открытую дверь, слабел по мере их удаления.

— Осторо…

Феллон не успел договорить, потому что налетел в темноте на еще одну дверь. При этом он расквасил себе нос и сильно ушиб колено.

Изрыгая ругательства сразу на нескольких языках, он стал шарить вслепую, пока не нащупал ручку. Когда дверь не поддалась ни наружу, ни внутрь, он отыскал замочную скважину и попробовал на ней оба трофейных ключа. Один из них подошел, и засов с внешней стороны выскользнул из своего гнезда.

Крики и шум со стороны входа в туннель показали, что преследователи обнаружили поверженного стражника.

— Поторопитесь, пожалуйста! — едва не прорыдал Фредро в промежутке между двумя хрипящими вдохами.

Феллон открыл дверь. Они оказались в помещении, в котором царила бы почти полная темнота, если бы в него не просачивался свет с лестничной клетки. Стены были скрыты полками, беспорядочно заполненными множеством книг — кришнаитских манускриптов, походивших на длинные шпаргалки-гармошки, вложенные в деревянные переплеты из парных дощечек. Феллону показалось, что это стандартные йештитские молитвенники, но проверить, так ли это, у него не было времени — из подземного хода доносился топот многочисленных ног.

Земляне бросились вверх по лестнице, перепрыгивая через ступени, и влетели в молитвенный зал первого этажа Часовни Йешта. Феллон перешел на шаг и стал придерживать через рясу ножны рапиры, чтобы она не звякала. Никаких признаков жизни заметно не было.

Они пересекли зал, миновали несколько комнат, уставленных рядами сидений, и вскоре оказались в вестибюле. Дверь на улицу была заперта на засов изнутри, и Феллон отодвинул его и выглянул наружу.

Мелкий дождь падал на мокрые камни мостовой, и несколько капель попало Феллону в лицо. Прохожих почти не было. Феллон прошептал:

— Пошли! Заскочим за угол и снимем там рясы. А когда появятся стражники, мы пойдем им навстречу.

Они крадучись выскользнули из Часовни и протрусили вниз по ступенькам крыльца и дальше вдоль фасада за угол в узкий проход между Часовней и соседним домом. Высаженные здесь декоративные кусты скрыли землян от нескромных взглядов прохожих. Они стащили с себя рясы, сделали из них небольшие плотные свертки, перетянули их веревочными поясами и забросили на куст, где они оказались выше уровня взгляда, и можно было надеяться, что их обнаружат не сразу. Затем земляне торопливо выбрались обратно на улицу, повернули к Часовне и неспешно проходили мимо, когда ее дверь распахнулась и наружу вывалилась возбужденная толпа жрецов и стражников. Преследователи сбежали с крыльца и принялись вглядываться в дождь, тыча в разные стороны руками и что-то крича.

Феллон остановился, картинно уткнул одну руку в бок, положив другую на рукоять рапиры, и стал с царственным видом поджидать, пока к ним подойдут. Дождавшись, он отвесил легкий поклон и обратился к стражникам в истинно кришнаитской манере:

— Приветствую вас, благородные господа! Не могли бы мы — насколько это в наших силах — способствовать вам в ваших поисках, кои вы проводите столь усердно?

Тяжело дыша, один из стражников сказал:

— Не видели… не видели вы двух мужчин в одеяниях йештитских жрецов, которые только что выбежали из этого портала?

Феллон повернулся к Фредро, вопросительно приподняв брови:

— Мы не видели чего-нибудь в этом роде?

Фредро одновременно пожал плечами и развел руками. Феллон сказал:

— Как ни горестно мне признавать это, господин, но ни я, ни мой товарищ ничего подозрительного не заметили. Но мы только что подошли сюда — возможно, беглецы покинули часовню ранее.

— Ну что ж… — начал кришнаит, но его перебил другой, подоспевший во время беседы:

— Погоди, Югашч! Не годится с готовностью такой верить первым попавшимся проходимцам — и инопланетным нелюдям таким к тому же. Откуда знаем мы, что они не те, кого мы ищем?

Остальные кришнаиты, привлеченные спором, начали собираться вокруг них с обнаженным оружием. Сердце Феллона провалилось в его кришнаитские сапоги из мягкой кожи. Он открыл рот и снова закрыл его, как рыба, выброшенная на берег.

— Кто вы такие, земляне? — спросил первый кришнаит.

— Я — Антане бад-Фалн, и проживать имею честь в квартале Джуру…

Второй кришнаит шумно перебил его:

— Ийа! Тысяча извинений, благородные господа — нет, миллион — за то, что мы узнать вас сразу не сумели. Я был во Дворце Правосудия, когда давал ты показания против грабителя Шейва и его сообщника, который потом умер от раны, кою отважно столь нанес ты при задержании его. Нет, Югашч, ошибся я. Этот Антане — один из крепчайших наших столпов закона и порядка. Еще раз извините, господа, и будем мы лишь рады, если помочь вы согласитесь искать злодеев.

Стражник повернулся и принялся выкрикивать указания своим подчиненным. Где-то с четверть часа Феллон и Фредро помогали искать самих себя. В конце концов, когда поиски ни к чему не привели, земляне чинно удалились.

Удалившись на безопасное расстояние от Часовни, перед входом в которую вновь столпились сбитые с толку и размахивающие руками преследователи, Фредро спросил:

— Все кончено? Я могу вернуться к себе в отель?

— Вне всякого сомнения. Но когда будешь писать статью в этот свой журнал, не вздумай упоминать мое имя. И передай Перси Мджипе, что его пропавших землян мы нигде не видели.

— Я понимаю. Спасибо, спасибо вам, мистер Феллон, за вашу помощь. Друг в беде — злотый бережет. Благодарю вас, и до свидания.

Он долго тряс руку Феллона, а затем огляделся, высматривая к’изун.

— Придется тебе добираться омнибусом, — сказал Феллон.

— Тут все в точности как на Земле: как только начинается дождь, все такси куда-то загадочно исчезают.

Он оставил Фредро и пошел в западном направлении, намереваясь застать Квейса в таверне Ташина и сделать ему доклад раньше, чем развитие событий превратит добытые с опасностью для жизни сведения в древнюю историю. С каждой минутой он становился все мокрее и вскоре начал жалеть о добротном новом плаще, спрятанном у входа в Сафк — он почти воочию представил себе засунутый за доску с объявлениями сверток. Но он не был настолько безрассуден, чтобы попытаться забрать его оттуда.

Однако к тому времени, как он добрел до Квадрата Кварара, он начал хромать от удара коленкой о дверь в подземном ходу и почувствовал себя таким промокшим и несчастным, что решил заглянуть домой, глотнуть чего-нибудь крепкого и переодеться, прежде чем идти дальше. Дома у него имелась старая зимняя туника, которая могла бы с грехом пополам заменить плащ, к тому же, крюк был небольшой.

Он ковылял сквозь дождь, низко опустив голову, когда раздавшаяся сзади барабанная дробь заставила его оглянуться. По улице Асад маршировала колонна гражданских гвардейцев с пиками на плечах. Во главе колонны шагал барабанщик, задавая темп. По двум белым полоскам, нашитым на рукав каждого из гвардейцев, Феллон узнал роту Габандж. Рота Джуру в сравнении с этими бравыми вояками выглядела бы сборищем огородных пугал.

У стен домов вдоль улицы выстроились немногочисленные прохожие, наблюдавшие за чеканящим шаг войском. Феллон поспрашивал у ближайших к нему зевак, что означал этот парад, но ни один из них не сумел дать вразумительного ответа. Когда колонна прошла, Феллон побрел дальше. Уже у самого дома, когда он отпирал свою дверь, чей-то голос позвал его:

— Мас-с-стер Антане!

Это оказался Цикасса, стражник-осирианин. Он был в псевдоформенном шлеме их роты, который с трудом удерживался на верхушке его ящериной головы с помощью кожаного ремешка, застегнутого под подбородком. Через плечо у него — если только это можно было считать плечом — была переброшена перевязь с неуклюже свисавшей кришнаитской рапирой.

Он продолжил со своим странноватым акцентом:

— Неметленно с-с-собирайся и отпрафляся со мной в арс-с-сенал. Рота Чжуру получила прикас-с-с о фыступлении.

— В чем дело? Что, война началась?

— Не с-с-снаю. Я лишь перетаю прикас.

«О, Бакх! — подумал Феллон. — Надо же было этому случиться именно сейчас!». Он сказал:

— Ладно, Цикасса. Ты беги, а я скоро догоню.

— Прошу прощ-щ-щения, коспотин, но это мне сапрещено; я толшен прифес-с-сти вас лич-ч-чно.

Предлагая Цикассе уйти, Феллон хотел ненадолго исчезнуть, чтобы успеть заскочить к Квейсу, но, как видно, Кордак’ предвидел попытки кое-кого из своих гвардейцев саботировать мобилизацию и принял соответствующие меры. Убегать же от Цикассы не было смысла: не родился еще землянин, которого тот не смог бы догнать.

То, что Феллону так не хотелось отправляться на воинский сбор, вовсе не было проявлением трусости — он не имел ничего против доброй схватки — просто он опасался, что позже ему не удастся получить причитающееся с Квейса.

Он устало сказал:

— Ладно. Зайди, пока я буду собираться.

— Поторопис-с-сь, мой топрый коспотин, мне ещ-щ-ще нушно сайти са троими, после токо, как тостафлю я тебя. У тебя нет крас-с-сной туники?

— Нет, и я не успел купить подходящую, — ответил Феллон, пытаясь найти свои походные сапоги. — Не хочешь чего-нибудь выпить на дорожку?

— Нет, спасипо. Долк префыще фсеко! Я страшно фоспужтен. А ты разфе не фоспуш-ш-штен?

— Просто сгораю от возбуждения, — мрачно ответил Феллон.

Арсенал был набит бойцами роты Джуру в полном составе — во всяком случае теми из них, которые успели явиться: каждую минуту подходили опоздавшие. Кордак’ сидел в очках за своим столом, а к столу выстроилась очередь тех, кто хотел получить освобождение от строевой службы.

Кордак’ выслушивал каждого и быстро решал вопрос, как правило отказывая. Если аргументы просителя казались ему легковесными, он обрушивал на него гневную тираду, обвиняя современное поколение в трусости по сравнению со славными балхибскими предками. Тех, кто утверждал, что болен, наскоро осматривал К’уран, живший по соседству врачеватель. Его метод осмотра заключался в проверке наличия у обследуемого должного числа глаз, рук и ног.

Феллон прошел в ту часть помещения, где к стене было приставлено две сотни новеньких мушкетов. Вокруг толпились и другие гвардейцы, которые щупали непонятные приспособления и терялись в догадках, пытаясь определить, что это такое. Феллон взял одно из ружей, повертел его и прицелился вверх — к его удовлетворению, мушкет хотя бы был снабжен мушкой и прицельной планкой — и в этот момент по арсеналу разнесся оглушительный голос Кордак’а:

— Внимание! Оставьте ружья и постройтесь у стены напротив, все вы, а я вам объявлю, в словах немногих, что вам сказать имею.

Феллон, зная о привычке кришнаитов не ограничиваться одним словом, когда можно было использовать десять, приготовился к длинной речи.

Кордак’ начал:

— Как всем вам, видимо, известно, войска Кваата варварские пересекли священные балхибские границы и наступают на Занид прекрасный наш. И потому великая нам выпадает честь: разбить их и назад отбросить, прогнав туда, откуда заявились супостаты. А вот пред вами средства для геройского деяния сего, о коих я упоминал уже недавно. Это — ружья, как все вы видите — ничем не хуже тех, что делают могучие земляне. Их изготовили у нас в Заниде, тайно.

Коль удивлены вы тем, что рота Джуру — из всех занидских самая лишенная порядка — выбрана была, чтобы носить оружье новое — хватает же его пока всего лишь на три роты — объясню я вам, чем вызвано отличье это. Во-первых, всем известно, что с пиками вы управляетесь бездарно, а с арбалетами еще того ужасней, в то время как другие роты равняться могут с регулярными войсками. Поэтому решили, что ни к чему лишать войска поддержки, хоть и малой, что могут оказать они. А во-вторых, тот факт, что в нашей роте немало есть существ с других планет, где смертоносные игрушки эти в большом ходу, склонил весы удачи в нашу пользу. И эти чужестранцы — имею я в виду землян с осирианами особо — могут послужить инструкторами по использование ружей.

Когда бы время позволяло нам, имело б смысл потратить дней пяток-другой на обученье — но чрезвычайность положения лишает нас возможности к тому. Поэтому мы выступим немедля и опыт обретем, какой сумеем, в дороге к полю брани. И зарубите на носу: не сметь стрелять без толку и не по приказу, поскольку ограничены запасы пуль и смеси взрывчатой. И если обнаружу я гвардейца, палящего невесть куда для развлеченья, то прикажу связать его, а остальным практиковаться, стреляя по нему вместо мишени.

Теперь о том, как с вооруженьем этим обращаться. Харсун, поставь-ка ты у той стены мешок с песком. Теперь смотрите на меня, герои, а я вам, как сумею, объясню, что делать, как стрелять и засыпать заряды. Должны мушкеты вы освоить досконально, чтоб и во сне все помнить.

Кордак' выбрал мушкет и стал объяснять, как он заряжается и как из него стреляют. Выяснилось, что поскольку замковые механизмы и курки у мушкетов отсутствовали, стрелок должен был все время держать в зубах зажженную сигару и в нужный момент воспламенять ею порох, подсыпанный в запальную лопаточку. У Феллона родилось предчувствие, что добрая половина роты расквасит себе носы, прежде чем освоится с отдачей.

Один из гвардейцев сказал:

— Ну что ж, покурим хоть задаром.

Кордак’ нахмурился на столь несерьезное отношение подчиненных к вопросам боевой подготовки, зарядил свой мушкет, прикурил сигару, прицелился в мешок с песком у дальней стены и поджег порох.

Бам!

Эхо выстрела зазвенело под сводами арсенала. Капитана закачало от отдачи, а из дула мушкета вырвался огромный клуб черного удушливого дыма. В мешке возникла аккуратная дырочка. Кашляя вместе со всеми, Феллон подумал, что хоть неле-джурдаровская смесь и работала, ее было бы лучше использовать в качестве начинки для дымовых шашек, а не для стрелкового вооружения.

Кришнаиты, входившие в роту, вздрогнули, а кое-кто и подпрыгнул. Часть героев завопила от страха. Некоторые кричали, что не согласятся и прикоснуться к этим адским приспособлениям. Другие утверждали, что ничто не может быть лучше старых добрых пик и арбалетов, которые хотя бы были понятны всем. Кордак’ прекратил базар и продолжил объяснение, особо обратив внимание на необходимость держать порох сухим, а канал ствола вычищенным и смазанным.

— Вот и все, — закончил он. — Есть у кого вопросы?

Вопросы были. Тотиане загалдели, напирая на то, что весили слишком мало, чтобы пользоваться таким мощным оружием без риска для жизни. Осириане же стали жаловаться, указывая, что сигарный дым вызывал у них приступы мучительного кашля, по причине чего среди них и не было курящих. И то, и другое возражение было признано — естественно, после бесконечных споров — имеющим основания, и этим существам было разрешено сохранить свои копья-багры. В конце концов, как заметил Кордак’, в роте должно было остаться хоть несколько ландскнехтов — на тот случай, если коварный враг, несмотря на все их громы и молнии, сумеет сойтись с ними в рукопашную.

Осталось разобраться только с единственным в роте исидианином, потому что, хоть его слоновий хобот и неплохо служил на улицах Занида, где нужно было хватать злоумышленников, к заряжанию гладкоствольного мушкета он не был приспособлен. Феллон предложил назначить исидианина знаменосцем. На том и порешили.

Дождь прекратился, и сквозь тучи начали пробиваться лучи Рок’ира, когда из арсенала неровным строем вышла рота Джуру — с капитаном Кордак’ом, барабанщиком и исидианином-знаменосцем во главе. Звенели кольчуги, и поблескивали взятые на плечо мушкеты и багры.

Глава XVIII

Балхибская армия стояла у Хоса, административного центра западного Балхиба. Феллон был назначен в караул и, взвалив мушкет на плечо, медленно обходил позиции, отведенные для занидской гражданской гвардии. Занидцы замыкали северный фланг балхибского войска, которое было выстроено в прямую линию — к югу от занидских гвардейцев стоял другой полк, за ним еще один и так далее.

Военные формирования кришнаитов были организованы гораздо проще своих земных аналогов. Сложные иерархические командные структуры отсутствовали, как и четкие различия между офицерским и унтер-офицерским составами. Феллон был командиром отделения. Он подчинялся Савейчу, который был старшим из командиров отделений их взвода. Над Савейчем стоял капитан Кордак’ (его звание приблизительно соответствовало земному рангу майора или даже подполковника), который командовал ротой Джуру.

Над Кордак’ом был лорд Чиндор, командующий гражданской гвардии, а над ним уже не было никого, кроме министра Хабарьяна, балхибского главнокомандующего. Теоретически армия была организована по десятичному принципу: отделения из десяти человек, взводы из десяти отделений, десятивзводные роты и так далее. На практике, однако, число составляющих того или иного подразделения почти никогда не соответствовало штатному. Так, рота Джуру, в которой на бумаге числилось больше тысячи бойцов, на самом деле не могла выставить на поле боя и двух сотен — и притом это была средняя в этом отношении рота. Штабные службы, снабжение и медицинское обслуживание были самые примитивные.

До сих пор Феллон и его отделение получали достаточное, хоть и несколько однообразное, питание. Феллону не доводилось видеть карту той местности, где они стояли, но это не имело особого значения, потому что в любом направлении до самого горизонта тянулись лишь невысокие холмы прерий, покрытые густой растительностью. На вид она напоминала земные травы, но биологически была ближе к длинностебельным мхам.

Из-за горизонта в бирюзовое небо поднимался столб черного дыма — разъезды гуура сожгли там деревню. В таких кавалерийских рейдах враг проникал уже довольно глубоко на балхибскую территорию. Но кваатцы не могли брать укрепленные города одной лишь кавалерией, а постройка осадных машин на месте была затруднена из-за почти полного отсутствия деревьев, которые здесь приходилось выращивать из импортных семян и с использованием искусственного орошения.

Все это Феллон знал либо по слухам, либо по собственному военному опыту. Сейчас до его ушей доносился скрип обозных фургонов, звуки, которые издавали верховые животные, металлический стук походных кузниц и пронзительные крики гавехонов — представителей похожего на цыган племени, которые обычно пристраивались за передвигавшимися армиями в качестве своеобразной службы быта. Слышен был также треск мушкетных выстрелов — это те, кому Кордак’ выдал дневную порцию пороха и пуль, практиковались в стрельбе по мишеням. За шесть дней после своего выступления из Занида рота Джуру немного освоилась с новым оружием. Большинство бойцов было теперь в состоянии поразить мишень размером в человека с расстояния в двадцать шагов. По крайней мере, иногда.

Потери роты на текущий момент составляли семь человек: двое убитыми и пятеро ранеными — все это были жертвы несчастных случаев с мушкетами. Одно из ружей взорвалось — то ли потому, что имело скрытый дефект, то ли в результате двойного заряжания. Второй смертельный случай произошел во время учебных стрельб, когда один из мушкетеров не посмотрел перед выстрелом, куда направлено его ружье. Все семеро были кришнаитами — инопланетяне либо проявляли большую осторожность, либо уже были знакомы с огнестрельным оружием.

Над прерией, примерно там, где должна была находиться западная дорога, возникло облачко пыли. Оно понемногу росло, и вскоре из него показался всадник. Ему не везло — как он ни погонял свою айю, поднятая им пыль сносилась ветром в направлении его движения почти точно с его скоростью. Феллон пронаблюдал, как всадник подскакал к лагерю и скрылся из вида между палатками. Такие гонцы приезжали достаточно часто, поэтому ничего необычного в этом не было, но Феллон знал, что рано или поздно появление одного из них будет означать, что пришел главный приказ.

Пока Феллон смотрел, выяснилось, что это был как раз тот самый случай, потому что вскоре раздалось пение сигнальной трубы. По лагерю принялись скакать всадники, а из-за небольшого холма спешным маршем вернулись мушкетеры со стрельбища. Феллон тоже пошел туда, где над палатками возвышался штандарт роты Джуру. Гвардейцы роты точили мечи, драили медные шлемы и чистили стволы мушкетов, засовывая внутрь промасленные тряпки.

Как раз в тот момент, когда подошел Феллон, барабанщик роты — низкорослый короткохвостый джэггянин-вольноотпущенник — забил сигнал к построению. С криками, шумом и обычной неразберихой рота медленно собралась на плацу. Феллон оказался едва ли не первым из третьего взвода, занявшим свое место.

Наконец все построились — за исключением двоих. Выругавшись, Кордак’ послал Цикассу разыскать их в палатках гавехонов.

Оставшиеся стали смотреть, как по дороге на запад скачет кавалерийский эскадрон. Всадники тащили за собой веревку, к которой был привязан ракетный планер — Хабарьян нанял в Сотаспе несколько этих примитивных летательных машин вместе с пилотами, предполагая использовать их для разведки. Аппарат взлетел, как воздушный змей. Когда пилоту удалось найти восходящий поток воздуха, он отцепил веревку и поджег первую из своих ракет, начиненных спорами растения ясувар. Тягу ракеты развивали довольно слабую, но другими двигателями кришнаиты пока не располагали.

Рота Джуру все стояла и ждала. Вернулся Цикасса с двумя загулявшими. Взад-вперед носились гонцы на айях, перевозившие чьи-то приказы и донесения. Группа офицеров в таких блестящих позолоченных латах, что на них было больно смотреть, стояла поодаль и о чем-то совещалась. Две роты занидской гвардии снялись со своих позиций и промаршировали перед фронтом всей армии на левый фланг.

Заскучавший Феллон стоял, оперевшись на мушкет и размышляя о том, что когда он командовал армией — и потому имел представление о том, что происходит — все воспринималось совсем иначе. Обстоятельства сложились так, что он, если можно так выразиться, начал сверху и дослужился до самого низа. Теперь он решил, что если он когда-нибудь снова заимеет собственную армию, то постарается держать войска в курсе текущих событий.

Бойцы вокруг него зевали, чесались и делились сплетнями: «Слыхал я, что у камурана есть механический биштар, весь в броне железной…», «Говорят, уджунгаитов целый флот галер летучих — машут они веслами заместо крыльев и забросать тяжелыми камнями нас…», «Я слышал, что министр Хабарьян в измене уличен и головы лишился!».

Наконец, больше чем через час после построения, последовало великое дутье в сигнальные трубы и битье в гонги и барабаны, и армия тронулась с места. Феллон, шагая по высокой мохотраве вместе с другими, постепенно догадался, что командиры пытались построить войско огромным полумесяцем с рогами — на правом из которых находилась занидская гражданская гвардия — обращенными на запад к противнику. Мушкетеры были сконцентрированы на флангах, а вооруженные более традиционно ландскнехты и арбалетчики в центре. Свою кавалерию Хабарьян разместил позади пехоты. У него также имелся эскадрон биштаров, но эти слоноподобные существа находились в тылу, поскольку обладали норовистым характером и, если впадали в панику, неслись не разбирая дороги, и им ничего не стоило разметать собственные войска.

Когда они отошли настолько, что лагерные палатки стали точками на восточном горизонте, им снова пришлось остановиться и ждать, пока офицеры выровняют боевые порядки. Сколько Феллон ни вертел головой, он ничего не разглядел, кроме колышущейся мохотравы, зелено-синего неба, кружившего в нем планера и ярко-желтого диска Рок’ира.

Потом роту Джуру передвинули немного вперед на вершину холма. Радиус обзора увеличился, но видеть все равно можно было только пустую оливково-зеленую равнину, которая волновалась, как море, когда ветер шевелил мохотраву. Феллон оценил, что балхибское войско насчитывало до тридцати тысяч бойцов.

С вершины холма была также видна дорога, и вскоре над ней снова возникли облака пыли. На этот раз вместе с пылью двигались целые эскадроны, а на горизонте появились еще всадники, похожие на крохотных черных насекомых. По их поведению Феллон решил, что это балхибские передовые разъезды, отступавшие перед джунгаитами.

Им снова пришлось ждать. Появились новые отряды отступавших балхибцев. И совершенно неожиданно, шагах в двухстах от Феллона, двое всадников завязали бой, размахивая крохотными как иголочки рапирами, которые ярко сверкали в лучах Рок’ира. Феллон толком не разглядел, что произошло; но один из всадников свалился на землю, а другой ускакал на запад, так что, по-видимому, дуэль проиграл балхибец.

И вот из-за горизонта выползло множество черных точек, которые, постепенно увеличиваясь, превращались в цепи степных наездников, протянувшиеся поперек равнины.

Кордак’ скомандовал:

— Рота Джуру! Зарядить мушкеты! Прикурить сигары!

Но в этот момент продвижение противника приостановилось, и вражеские всадники принялись носиться кругами без всякой видимой цели. От них отделился небольшой отряд, который пронесся по широкой дуге вдоль строя балхибцев, издавая дикие крики и стреляя из луков. Ближе всех к ним находилась рота Джуру, но и до нее стрелы не долетали — только одна с металлическим звоном ударила вскользь в шлем одного из гвардейцев, не причинив ему, впрочем, вреда. Феллон даже не сумел разглядеть врага как следует.

С левого фланга роты раздался одиночный мушкетный выстрел, и поднялось черное облачко дыма.

— Идиот! — вскричал Кордак’. — Не стрелять! Не стрелять!

Наконец, издавая страшный шум, кваатская армия снова двинулась вперед. Краем глаза Феллон заметил фалангу ландскнехтов, наступавшую на центр балхибской формации, где стояла королевская гвардия Кира. Фаланга, вне всякого сомнения, состояла из сурийцев или дхаукцев, или еще каких-то союзников гуура, потому что всем было известно, что своих пехотных подразделений у кваатцев нет. Другие пехотные и кавалерийские части хаотично перемещались по равнине. Тучи стрел заполнили воздух в промежутке между двумя армиями, обеспечивая своим свистом своего рода аккомпанемент усиливавшемуся шуму битвы.

Но оттуда, где стоял Феллон, почти ничего из того, что происходило в центре, видно не было, да к тому же роту Джуру ожидало ее собственное сражение.

Огромный отряд лучников на айях скакал на правый рог полумесяца. Кордак’ крикнул:

— У всех заряжено, прикурено, готово? Изготовиться к стрельбе! Первая шеренга — на колено!

Первые две шеренги подняли мушкеты, вторая целясь поверх голов первой. Сбоку от строя роты, высоко подняв руку с обнаженным мечом, сидел на своей айе Кордак’.

Засвистели стрелы. Одна или две куда-то попали. Кавалерия уже приблизилась настолько, что Феллон, который целился вместе со всеми, стал различать антенны над бровями вражеских всадников.

— Пли! — взвизгнул Кордак’, опуская меч.

Мушкеты плюнули длинным рваным залпом, который полностью спрятал роту под огромным облаком вонючего коричневатого дыма. Со стороны врага послышались крики и вопли.

Потом ветерок снес дым назад, и снова стало возможно видеть и дышать. Кавалерийская лава резко отвернула и сейчас пыталась обойти правый фланг балхибской армии. Феллон увидел, что перед строем роты валяются несколько ай, дрыгающих ногами в агонии. Еще пара животных потеряла своих седоков. Однако Феллон не смог подсчитать полных потерь врага, потому что высокая мохотрава скрывала тела упавших.

— Третья и четвертая шеренги — выдвинуться! — крикнул Кордак’.

Третья и четвертая шеренги протиснулись вперед между бойцами первой и второй, которые принялись перезаряжать ружья.

Откуда-то с юга донесся треск еще одного мушкетного залпа — в дело вступил левый фланг армии, но Феллону ничего не удалось разглядеть. В тылу роты поднялся страшный шум. Оглянувшись, Феллон обнаружил, что части вражеских всадников удалось обойти правый фланг балхибской пехоты, но там на них набросилась балхибская кавалерия. Кордак’ приказал осирианам и тотианам, которые, опираясь на свои багры, стояли группами позади мушкетеров, построиться и сформировать цепь для защиты роты от нападения с тыла.

Тем временем перед фронтом роты Джуру появился еще один отряд, на этот раз на шомалах (животных, немного напоминавших безгорбых верблюдов) и вооруженный длинными пиками. Когда атакующие приблизились и перешли на галоп, первые две шеренги гвардейцев опять подняли свои мушкеты. Снова последовал растянутый залп, и вновь все скрылось за клубами дыма. Когда он рассеялся, всадников на шомалах нигде не было видно.

После этого роту Джуру довольно долго никто не беспокоил. Центр балхибской армии был упрятан за пыльными облаками, и оттуда доносились крики, звон оружия и прочие звуки, которые издавали сошедшиеся в рукопашной ландскнехты и арбалетчики. Противоборствующие стороны прокатывались волнами то туда, то обратно по телам уже павших и продолжали увлеченно рубить и колоть. Земля дрожала под копытами атакующей и контратакующей кавалерии.

Феллону оставалось только надеяться, что князь Хабарьян лучше его представлял себе, что происходит.

Потом Кордак’ снова стал выкрикивать команды, потому что из пыли материализовался большой отряд вражеских ландскнехтов, с ходу устремившихся на занидцев. Первый мушкетный залп потряс передние шеренги атакующих, но находившиеся сзади продолжали напирать, и потому продвижение отряда только замедлилось. Второй залп проделал огромные бреши в рядах врага, но тоже не остановил его.

Первые две шеренги мушкетеров еще не успели перезарядить свои ружья, а третья и четвертая только что отстрелялись. Кордак’ приказал ландскнехтам выступить вперед, и осириане и тотиане прошли между перезаряжавшими и изготовились к рукопашной.

— В атаку! — крикнул Кордак’.

Осириане и тотиане побежали вниз по склону. Оставшиеся позади мушкетеры побросали свой ружья, обнажили мечи и бросились вдогонку. Вражеские ландскнехты, по-видимому, не выдержали вида стольких некришнаитов, потому что дрогнули и позорно бежали, роняя свои пики и вопя, что за ними гонятся полчища Демонов и чудовищ.

Кордак’ как-то сумел загнать свою роту обратно на холм и продолжал скакать кругами, как пастушья овчарка, нанося удары мечом плашмя тем из гвардейцев, которые проявляли понятное желание гнать неприятеля до самого Кваата.

Рота снова построилась на вершине холма, подобрав и перезарядив мушкеты. Вид трупов, усеявших пологий склон перед гвардейцами, сильно способствовал поднятию боевого духа.

Проходило время. Кордак’ послал одного из осириан за водой. Рота отбила еще той кавалерийских атаки с разных направлении. Феллон убедился, что для этого даже не обязательно попадать в кого-либо из неприятелей: грохот и дым сами по себе обращали ай и шомалов в паническое бегство. Какое-то время казалось, что сражение в центре затихает, но потом шум оттуда снова усилился.

Феллон сказал:

— Капитан, что там за суматоха в центре?

— У них там суматоха со времени атаки первой… Но погоди — и вправду что-то там не так! Сдается мне, что кое-кто из наших, спиною обратившись ко врагу, во все лопатки по дороге чешет, ведущей к дому. Что там могло случиться — ведь долго так врага они держали, а тут вдруг будто все без печени остались?

Подскакал курьер. Он переговорил с лордом Чиндором, и тот пустил свою айю рысью, направляясь к Кордак’у и крича:

— Забирай своих мушкетеров и веди их через тыл к центру, и побыстрей! Джунгавцы применили неведомую штуку мощи страшной! Гонец сей путь тебе укажет.

Кордак’ построил роту в походную колонну и повел ее быстрым маршем на юг, огибая балхибские позиции с тыла. По пути им попадались скопления раненых, ожидавших, пока ими займутся работавшие в бешеном темпе немногочисленные армейские медики. Справа оставались отряды арбалетчиков и ландскнехтов, сильно поредевшие и измотанные — кожа у них была уже даже не зеленая, а серая от усталости и пыли, и пыльную корку тут и там прорезали змеящиеся струйки пота. Они стояли, опираясь на оружие, и тяжело дышали, или же присаживались прямо на трупы, которых тут имелось в достатке. Мохотрава была вытоптана и прибита к земле, и обильно полита пурпурно-коричневой кровью.

Ближе к центру балхибской армии снова клубилась пыль. Солдаты, занимавшие там оборону, толпились и выглядывали друг из-за друга, пытаясь разобрать, что происходило за пыльными облаками. Затем арбалетчики принялись куда-то стрелять.

— Сюда, — показал курьер, и рота во главе со знаменосцем-исидианином прошла через боевые порядки своих войск и заняла позиции на переднем крае. Внимание Феллона сразу же привлекла «неведомая штука».

Она была похожа на огромный деревянный ящик величиной с палатку. Ящик катился на шести больших колесах, которые, впрочем, только виднелись из-под толстых квонговых щитов, навешенных по бокам. На крыше ящика имелась надстройка с дырой, обращенной вперед, а за надстройкой торчала короткая труба. Сооружение ползло со скоростью медленно идущего пешехода и извергало из трубы клубы дыма и пара. Пуфф-пафф, пуфф-пафф.

— Господи, — сказал Феллон, — да ведь у них танк!

— Что ты сказал, мастер Антане? — спросил стоявший рядом Кордак’, и Феллон понял, что невольно перешел на английский.

— Просто помолился своим земным богам, — сказал он.

— Поторопись, нужно выровнять фронт.

— Приготовиться к стрельбе! — крикнул Кордак’.

Танк продолжал пыхтеть, медленно приближаясь. Он направлялся не прямо на роту Джуру, а немного южнее. Его квонговые щиты были густо истыканы стрелами, застрявшими в твердом дереве. Следом за танком, прячась за ним, наступала вражеская пехота. Еще южнее из пыли выполз еще один ящик.

Ближний танк издал громкое «чвонк!». Из дыры в надстройке вылетело железное ядро, врезавшееся в подразделение ланскнехтов. Там все смешалось, закричали люди, роняя пики на землю. Весь отряд снялся с позиций и обратился в беспорядочное бегство.

Затрещали мушкеты роты Джуру, полив боковой щит танка дождем из пуль. Однако, когда дым рассеялся, Феллон увидел, что боевая машина ничуть не пострадала. Заскрежетали шестерни, «штука» подала немного назад, одновременно разворачиваясь, и снова начала надвигаться. Довернув еще немного, танк оказался нацеленным точно на роту мушкетеров.

— Еще залп! — истошно заорал Кордак’.

Но тут последовало еще одно «чвонк!», и железное ядро полетело в роту Джуру. Оно ударило в грудь айю Кордак’а, опрокинув животное на спину и послав капитана в воздух, затем срикошетировало и угодило в голову исидианину, убив восьминогого знаменосца. Знамя упало.

Феллон сумел послать пулю в амбразуру танка и оглянулся, чтобы обнаружить, что рота переставала существовать у него на глазах, начиная разбегаться с криками: «Все потеряно!», «Нас предали!», «Спасайся, кто может!».

Последовало еще несколько неприцельных мушкетных выстрелов, и рота Джуру окончательно перестала быть боевой единицей. Танк снова повернул на балхибских ландскнехтов.

Чвонк! Повалились новые пики. И Феллон, убегая вместе со всеми, успел заметить появление третьего танка.

Потом он улепетывал вместе с перемешавшимися друг с другом мушкетерами, ландскнехтами и арбалетчиками, а им на пятки наступали орды захватчиков. Феллон спотыкался о трупы и видел, как по обе стороны от него в бегущую толпу врезались кваатские всадники, рубившие направо и налево своими кривыми саблями. Он бросил мушкет, поскольку у него практически кончились порох и пули, а с разгромом балхибской армии терялась всякая надежда на пополнение запасов. Кое-где балхибские кавалерийские отряды пытались задержать противника, нанося ему разрозненные контрудары, но пехота была разбита наголову и рассеяна.

Давка немного ослабла, когда более быстроногие вырвались вперед, а преследователи проредили ряды отступавших. Неожиданно сзади над головой Феллона раздалась кваатская речь. Он оглянулся и увидел рядом с собой одного из всадников в меховых шапках. Тот сидел на своей айе, кричал что-то и размахивал саблей. Феллон фразу не понял, но разобрал слова «Кваат» и «Балхиб» — по-видимому, лихой рубака не мог понять, за какую армию сражался Феллон, одетый не по форме.

— Да здравсвует Англия! — крикнул Феллон, поймал кваатца за сапог и дернул. Застигнутый врасплох наездник вывалился из седла, в которое тут же вскочил Энтони Феллон. Он развернул животное перпендикулярно направлению погони и послал айю галопом.

Глава XIX

Через четыре дня, обогнув район боевых действий с севера, Феллон добрался до Занида. Гекланские ворота едва справлялись с потоком беженцев: как участников битвы при Хосе, так и сельских жителей, стремившихся укрыться за городскими стенами.

Охранявшие ворота стражники поинтересовались именем Феллона и потребовали, чтобы он доказал, что является истинным занидским патриотом — хоть и не-кришнаитского происхождения.

— Из роты Джуру, говоришь? — сказал один из них. — Слыхал я, что едва ль не в одиночку вы чуть сражение не выиграли, отбросив орды степняков, когда они фланг армии пытались завернуть, и только колесницы паровые адские врага вас с поля боя потеснили.

— Это куда более правдивое описание битвы, чем я ожидал услышать, — сказал Феллон.

— Да разве честности могли дождаться мы от варваров степных? И применив столь подлое оружье, лишь показали нам они, что не имеют представления о правилах цивилизованного боя.

Феллон не стал указывать, что если бы проиграли кваатцы, они с таким же основанием жаловались бы на ружья, которые применил противник, и проклинали бы его бесчестное коварство.

— А что еще известно? Балхибская армия существует?

Другой стражник пожал плечами в кришнаитской манере.

— Говорят, что Хабарьян сумел собрать остатки кавалерии своей и контрудар нанес под Малмаджем, но был убит при этом. Не знаешь ничего ты о местонахождении врага? С вчерашнего утра проходят в город люди, кои утверждают, что джунгавцы наседают им на пятки.

— Не знаю, — сказал Феллон. — Я ехал северной дорогой и их не видел. Так можно мне в город?

— Да — правда, нужно еще одну пустячную формальность соблюсти. Клянешься ли ты в верности Лорду-протектору Балхибскому, пандру могучему и благородному, Чиндору эр-Квинану?

— Э-е? Как ты сказал?

Стражник пояснил:

— Дела такие: как я уже сказал, пал Хабарьян при Малмадже. И лорд Чиндор примчался с поля боя и, весь в крови еще и в пыли, пошел докладывать его величеству доуру о тех несчастьях, что на нас свалились. И пока они наедине беседовали в тронном зале, Кир — в припадке меланхолии — свой выхватил кинжал и им сразил себя. Тогда Чиндор собрал тех членов кабинета, что живы были, и убедил их наделить его немедля властью чрезвычайной, на время кризиса. Клянешься ты, иль нет?

— О — да, конечно, — сказал Феллон. — Клянусь.

Про себя Феллон почти не сомневался в том, что сам Чиндор и ускорил отход Кира в мир иной, после чего силой заставил министров объявить себя диктатором.

Он проехал в ворота и, не теряя времени, поскакал по узким улочкам к собственному дому. Он опасался, как бы его домовладелец не вселил новых жильцов, поскольку Феллон запоздал с арендной платой. Но, к своей радости, он нашел свой домик таким же, каким его оставил.

Теперь он был намерен заполучить обрывок векселя, который остался у Квейса — захочет тот с ним расставаться, или нет. Затем можно было отправляться за последним обрывком к Кастамбангу, которому, если понадобится, можно будет рассказать какую-нибудь правдоподобную историю: скажем, что Квейс вручил ему бумагу, поскольку намеревался бежать из города.

Феллон торопливо умылся, сменил одежду и набил вещевой мешок тем своим имуществом, с которым было жаль расставаться. Еще через несколько минут он уже вышел на улицу, запер за собой дверь — в последний раз, если все сложилось бы так, как он рассчитывал — привязал мешок к седлу айи и вскочил на нее сам.

Привратник в таверне Ташина сказал, что — да, мастер Турандж был у себя, и пусть добрый господин пройдет прямо наверх. Феллон пересек двор — непривычно пустой — и поднялся на второй этаж.

Когда он ударил в гонг перед номером Квейса, изнутри никто не ответил. Он толкнул дверь, и она легко открылась. Заглянув в комнату, он схватился за рукоять рапиры, но тут же отпустил ее.

Квейс из Бабааля валялся на полу, и его туника была пропитана коричневой кришнаитской кровью. Феллон перевернул труп и увидел, что шпиона пронзили почти насквозь, по-видимому, рапирой. Пол рядом с ним был усеян документами.

Опустившись на корточки, Феллон просмотрел бумаги, но той, которую он искал, среди них не оказалось. Тогда он обыскал сначала труп, а потом и всю комнату.

Документ так и не нашелся. Первая догадка Феллона оказалась верной: Квейса убил тот, кто знал о разорванном на три части векселе и стремился заполучить его.

Но кто? Насколько помнил Феллон, о векселе не было известно никому, кроме Квейса, Кастамбанга и его самого. Деньги находились у банкира, так что, если бы тот решил присвоить их, он бы мог сделать это без всяких бумажек.

Феллон обыскал комнату еще раз, но не обнаружил ни трети векселя, ни чего-либо, способного пролить свет на личность убийцы.

В конце концов он сдался, вздохнул и вышел. Во дворе он спросил у привратника:

— Мастером Туранджем никто до меня не интересовался?

Тот задумался.

— Да, господин, напомнили вы мне. К нему тут приходили час назад или чуть поболе.

— Кто? Как он выглядел?

— Он был землянин, как и вы, и тоже был одет прилично.

— Но как он выглядел? Высокий — низкий? Худой — толстый?

Привратник безразлично пожал плечами.

— Вот этого сказать я не могу, мой добрый господин. Ведь вы, земляне, все на одно лицо — поди вас, отличи.

Феллон сел на свою айю и пустил ее размеренной рысью на восток, направляясь через весь город в банк Кастамбанга. Скорее всего, ехал он впустую, но он не мог себе позволить пренебречь даже самым призрачным шансом получить свои деньги.

На улицах Занида царило сдержанное возбуждение. Тут и там можно было заметить бегущих. Один из них крикнул:

— Джунгавцы у города! Все на стены!

Феллон поехал дальше. Проезжая мимо Дворца Правосудия, он обратил, внимание, что выставка голов казненных была более представительна, чем обычно. Он окинул ее самым беглым взглядом и поехал дальше, но тут до него дошло, что одна из голов была ему знакома.

Он оглянулся и с ужасом убедился, что эта голова с отвисшими щеками и нижней губой действительно принадлежала раньше тому самому кришнаиту, к которому он направлялся. На табличке под головой было написано:

КАСТАМБАНГ ЭР-АМИРУТ

Банкир из Габанджа,

в возрасте 103 лет 4 месяцев.

Осужден за измену

десятого числа месяца Харау.

Казнен

двенадцатого того же месяца.

Измена, по-видимому, заключалась в финансировании Квейса из Бабааля, разоблаченного агента гуура. А поскольку нормальной юридической процедурой балхибского правосудия являлись пытки осужденных — чтобы те выдали имена сообщников — обезумевший от боли Кастамбанг вполне мог упомянуть и Энтони Феллона. И теперь у Феллона имелась еще более веская причина спешно покинуть Занид, чем перспектива окружения и взятия города кваатцами.

Он пришпорил айю и поскакал к Луммским воротам, решив больше не мешкать. Однако, миновав несколько уличных кварталов, он понял, что контора Кастамбанга лежит прямо на его пути. И когда он проезжал мимо, он не мог не заметить, что ворота дома сорваны с петель.

Не в силах побороть Любопытство, он потянул за повод и завернул во двор. Повсюду были видны следы буйства толпы. Дворик был усеян осколками изящных Катай-Джогорайских статуй. Фонтаны молчали. Валялись и другие предметы. Феллон спешился и наклонился, чтобы рассмотреть их. Это были папки, векселя, конторские книги и прочие банковские принадлежности.

Феллон предположил, что после того, как Кастамбанга арестовали, у его дома собралась толпа, которая и разграбила его под патриотическим предлогом, что имущество изменника должно принадлежать народу.

Оставался еще небольшой шанс на то, что по крайней мере одна из двух недостающих частей векселя оставалась в доме. На самом деле, подумал Феллон, ему не стоило тратить время на поиски — занидский климат явно стал вреден для его здоровья. Но, с другой стороны, это могла быть его последняя возможность вернуть Замбу.

И был еще этот загадочный убийца Квейса. Побывал ли он уже и у Кастамбанга?

Феллон просмотрел все разбросанные по двору бумажки. Ничего.

Он прошел в дом и обнаружил у самых дверей труп одного из колофтян Кастамбанга.

Где банкир скорее всего мог хранить обрывки — или обрывок — векселя? В тот день, когда вексель был выписан, Кастамбанг спрятал свою часть в ящик стола в подземном конференц-зале. Феллон решил, что обыщет берлогу и, даже если ничего не найдет, немедленно уедет из города.

Подъемник, конечно, не работал, но Феллон нашел ведущую вниз лестницу. Сняв со стены лампу, он долил ее маслом из другой, подровнял фитиль и поджег его, чиркнув зажигалкой. После чего спустился.

В коридоре было темно и тихо. Шаги и дыхание Феллона казались слишком шумными.

Хорошая память и безотказное «чувство направления» позволили ему быстро найти путь к берлоге Кастамбанга через длинный ряд комнат и коридоров. Защитники даже не успели воспользоваться выдвижной решеткой. На полу поблескивало несколько монет, оброненных толпой, но дверь в саму берлогу была закрыта.

Почему бы это? Разбушевавшиеся погромщики вряд ли дали бы себе труд прикрыть за собой дверь.

К тому же, она была притворена неплотно, и в оставленную щель пробивался свет. Положив руку на рукоять рапиры, Феллон уперся ногой в дверь и с силой толкнул. Дверь с треском распахнулась.

Комната была освещена свечой, которую держала кришнаитка, стоявшая спиной к двери. Лицом к Феллону, с другой стороны большого стола, стоял землянин. Как только дверь распахнулась, женщина тоже развернулась лицом к ней. Мужчина выхватил меч.

Чисто рефлекторно Феллон тоже обнажил рапиру, но так и остался стоять на пороге с раскрытым от изумления ртом. Женщиной оказалась Гази эр-Дукх, а мужчиной Уэлком Вагнер в кришнаитском наряде.

— Привет, Гази, — сказал Феллон. — Это твой новый джагейн? Ты что-то стала их часто менять в последнее время.

— Нет, Антане, не джагейн он мне — но больше. Он дал мне то, что я всю жизнь искала — свет истинной религии.

Пока Гази говорила, Феллон окинул комнату взглядом, заметив, что великолепный квонговый стол Кастамбанга сильно пострадал от топора и зубила и был безнадежно испорчен. Все его ящики были изрублены или взломаны, а бумаги, которые в них лежали, валялись на полу. Только на покрытой следами от топора крышке стола перед Вагнером лежали два небольших бумажных прямоугольника. И хотя от двери Феллону не было видно, что на них написано, он был уверен — по их размерам, форме и цвету — что это обрывки его векселя.

— Где ты это взял? — спросил он у Вагнера.

— Одну часть у того, у кого она была, а другую из этого вот ящика, — сказал Вагнер. — Пришлось же мне за ними погоняться!

— Они мои. Я их заберу, если ты не возражаешь.

Вагнер взял оба бумажных прямоугольника в левую руку и сунул их в карман.

— А вот тут-то ты и ошибаешься, мистер. Они не принадлежат никому — так что, если они стоят денег, все пойдет Истинной Церкви — на распространение света. Я полагаю, третий обрывок у тебя?

— Давай-ка сюда эти два, — сказал Феллон, делая шаг вперед.

— Ты давай свой, — сказал Вагнер, начиная обходить стол. — Я против тебя ничего не имею, парень, но экуменическому монотеизму эти бабки нужны куда больше, чем тебе.

Феллон сделал еще шаг.

— Так это ты убил Квейса?

— Если бы не я его — он бы меня. И делай то, что тебе говорят. Но без глупостей: я неплохо управлялся с этими железками — до того, как увидел истину.

— Как ты узнал о Квейсе?

— Я был во Дворце Правосудия, когда судили Кастамбанга, и слышал его показания. Гази знала о векселе, разорванном на три части — об остальном догадаться было не трудно.

— Кончайте болтовню, — сказала Гази, ставя свечу на стол. — Иль разделите деньги, иль отношенья выясняйте в другом каком-то месте. Занид вот-вот возьмут — сейчас не время препираться.

— Моя крошка, как всегда, практична и верна себе, — сказал Феллон, потом обратился к Вагнеру: — Однако же интересный из тебя святой отец получается. Совершаешь два убийства — по крайней мере, собираешься довести счет до двух — и сматываешь вместе с добычей и красоткой — и все во имя своего бога…

— Ты ничего в этом не понимаешь, — беззлобно ответил Вагнер. — В отличие от тебя, я не нарушаю норм морали. С Гази у нас чисто духовные отношения. Она будет мне сестрой…

В этот момент Вагнер по-кошачьи прыгнул вперед, выставив вперед рапиру. Спасая жизнь, Феллон едва успел отбить удар и тут же сделал ответный выпад, но Вагнер без труда парировал. Клинки метались и поблескивали в полутьме: вжик-дзинь-бом!

В комнате было слишком тесно для свободного маневрирования, и Феллону к тому же мешала лампа, которую он держал в левой руке. От тряски из нее проливалось масло. Вагнер фехтовал умело и стремительно, и у него была сильная рука.

— Кончайте, недоумки! — воскликнула Гази как раз в тот момент, когда Феллон решил швырнуть лампу в фанатичное сосредоточенное лицо противника. Она схватила Феллона сзади за тунику и потянула. Феллон поскользнулся на какой-то бумажке. Вагнер сделал энергичный выпад.

Феллон успел заметить, как острие клинка миссионера приближается к его грудной клетке. Он только начал поднимать рапиру, когда острие скрылось из вида, и все его тело прострелило ледяной болью.

Вагнер извлек рапиру и отступил на шаг, оставаясь в боевой стойке. В ушах Феллона что-то ревело, но он услышал, как меч, выпавший из его ослабевшей руки, со звоном упал на каменные плиты. Его колени подогнулись, и он мешком осел на пол.

Откуда-то издалека до него донеслись звук падения погасшей лампы и восклицание Гази, хоть он и не разобрал ее слов. Затем Вагнер рылся в его кошельке у пояса. Последнее, что услышал Феллон, были удаляющиеся шаги Вагнера и Гази. Затем стало тихо и темно.

Феллон так никогда и не узнал, был ли он без сознания, а если был, то как долго. Но когда через неопределенное время он осознал, что валяется на каменном холодном полу в полной темноте, что его туника пропитана кровью, а рана горит адским огнем, он решил, что в таких антисанитарных условиях помирать не годится.

Он пополз к двери. Даже в таком состоянии чувство направления не подвело его. Он сумел преодолеть несколько метров, прежде чем усталость остановила его.

Немного погодя он прополз еще несколько метров. Неуклюже попробовал пощупать собственный пульс, но так его и не нашел.

Короткий отдых, новые метры. И еще, и еще. Он все больше слабел, поэтому каждый раз метров получалось все меньше.

Прошло несколько часов — как ему показалось — прежде чем он дополз до лестницы, по которой спустился в подвал. Мог ли он хотя бы представить себе, как полезет вверх по всем этим ступеням, если едва мог ползти по ровной поверхности?

Что ж, хуже ему от этого все равно не будет.

Глава XX

Энтони Феллон пришел в себя в чистой постели в незнакомой комнате. Когда его зрение пришло в норму, он узнал доктора Нунга.

— Чувствуем себя лучше? — спросил Нунг, а затем проделал с ним все те процедуры, которые обычно выполняют врачи, желая определить состояние пациента. От него Феллон узнал, что находится в доме консула. Через некоторое время доктор покинул его и вернулся с двумя землянами: один из них был Перси Мджипа, а другой худощавый и жилистый белый мужчина.

Мджипа сказал:

— Феллон, это Адам Дали, один из моих пропавших землян. Мне удалось их всех вернуть.

Поздоровавшись своим голосом призрака, Феллон спросил:

— Что произошло? Как я сюда попал?

— Когда камуран торжественно ехал по улице, чтобы вступить в королевский дворец, он заметил, что ты валяешься в канаве у обочины, и приказал убрать тебя вместе с остальным мусором. На твое счастье, там оказался я. Еще несколько минут, и тебе пришел бы конец в любом случае. Нунг тебя еле-еле вытащил.

— Кваатцы взяли Занид?

— Город был сдан на особых условиях. Это я их добился, убедив гуура, что занидцы будут защищаться до последнего, и пригрозив лично встать перед Гекланскими воротами, если он попытается прорваться сквозь них. Туземцы уважают твердость, и гуур не такой дурак, чтобы связываться с Новорецифом. Я, вообще-то, не должен был вмешиваться, но мне не хотелось, чтобы варвары гуура испортили такой приличный город.

— Какие же ты выторговал условия?

— О, Балхиб сохраняет местную автономию под управлением Чиндора, который остается пандром. Он, конечно, мерзавец и предатель, но другой кандидатуры не было. Да! И в Заниде не должно находиться более двух тысяч кваатских солдат одновременно — это, чтобы предотвратить грабежи и насилие над горожанами.

— И ты сумел заставить гуура уважать данное обещание после того, как перед ним открыли ворота?

— Его и заставлять не пришлось. Он вообще гораздо чаще держит свое слово, чем большинство остальных туземных боссов. А кроме того, по-моему, он меня побаивается. Понимаешь, он никогда раньше не видел землян с моим цветом кожи и подозревает, что я какой-то там демон.

— Ясно, — пробормотал Феллон. По крайней мере, теперь он понял одну вещь: какими бы странными не казались претензии Мджипы на превосходство землян над «туземцами», они были, хотя бы отчасти, обоснованы личными достоинствами консула, который был превосходным образчиком землянина.

— А куда пропадали твои земляне?

— О, это. Их похитили люди гуура — очередная ловкая интрига твоего покойного друга Квейса. У камурана есть тайный завод в Мадкике, где он производит вооружения, и туда он и переправил наших людей.

— Но они же были псевдо-загипнотизированы…

— Да, а потом псевдо-разгипнотизированы. Много лет назад, еще до того, как технологическая блокада началась всерьез, какой-то кришнаитский психолог успел закончить Венский университет, а не так давно, уже здесь, разработал процедуру нейтрализации метода Сан Реми. Он поработал с нашими тремя землянами… Расскажите лучше вы, мистер Дали.

Адам Дали прочистил горло.

— После того, как нас подвергли процедуре, нас посетил сам кайуран, который приказал изобрести что-нибудь такое, чтобы он мог разгромить балхибцев — или нам не поздоровится. Ему было наплевать на наши протесты или на утверждения, что мы не можем или не знаем как, и все такое прочее. Он просто приказал притащить какого-то землянина — мы так до сих пор и не знаем, кто это был — и снести ему голову просто для того, чтобы убедить нас, что в игрушки играть он не намерен.

— Мы, конечно, сразу подумали о ружьях, но никто из нас не знал, как делается порох. Но мы представляли себе, в общих чертах, как устроена простейшая паровая машина, а камуран предоставил нам на удивление неплохо оснащенную механическую мастерскую. Поэтому мы построили паровой танк с бронированием из квонговых щитов и вооружили его баллистой. Первые два экземпляра не получились, но третий работал и послужил базовой моделью для массового производства.

— Камуран заказал двадцать пять машин и непрерывно нас подгонял, но то металла не хватало, то еще чего-нибудь, и в результате заложено было семнадцать штук, да и из них до поля боя без поломок добрались только три. А судя по тому, что я слышал о ваших мушкетерах, балхибцы занимались примерно тем же самым.

— Да, — сказал Феллон. — Только это был чисто кришнаитский проект. Прощай, технологическая блокада. И я предвижу день, когда от меча тут будет не больше пользы, чем на Земле — и все то время, которое я потратил на уроки фехтования, пропадет даром. Кстати, Перси, а что там с Сафком?

Мджипа ответил:

— По условиям договора гуур получил доступ ко всем балхибским оружейным мастерским и фабрикам, поэтому, когда жрецы Йешта забаррикадировались внутри, он приказал своим людям высыпать перед воротами остатки пороха, захваченного у балхибской армии, и подорвать их.

— Кваатцы, случайно, не нашли в подвале двух кришнаитских философов — Саиньяна и Зарраша?

— По-моему, нашли.

— Где они теперь?

— Не знаю. Полагаю, арестованы и ждут, пока гуур решит, что с ними делать.

— Постарайся освободить их, ладно? Я обещал помочь им.

— Я попробую, — сказал Мджипа.

— А где этот осел Фредро?

— О, он на седьмом небе от счастья, щелкает камерой как пулеметом и перерисовывает в Сафке все подряд. Я договорился с Чиндором, чтобы он дал Фредро порезвиться там, после того как Лийара-медеплавильщик — по причинам, о которых ты должен догадываться — убедил Лорда-протектора запретить культ Йешта. Фредро совсем очумел и болтает без удержу, утверждая, кстати, что Майанд Отвратительный не только был историческим лицом, но сам и построил Сафк в память о своем отце — которым, правда, был не Кхарадж, а какой-то другой тип. Кхарадж же, вроде бы, жил несколькими веками раньше, но в мифах все перепуталось. А Майанда прозвали Отвратительным не за то, что он сделал со своим папой, а потому что он довел королевство до нищеты и измучил своих подданных, строя эту дурацкую улитку… Но если тебе интересно, Фредро тебе сам все расскажет.

Феллон вздохнул.

— Перси, ты будто подрядился всем все устраивать, вот только с моим королевством осечка вышла, — он повернулся к Дали: — А ты знаешь, эти ваши танки и медного арцу не стоили бы против кого-нибудь, кто знал бы о них заранее. Их можно остановить элементарным рвом, или перевернуть, или поджечь.

— Я-то знаю, но балхибцы не знали, — сказал Дали.

Феллон снова обратился к Мджипе:

— А что с Гази и Вагнером? И с моим другом Кордак’ом?

Мджипа нахмурился.

— Насколько мне известно, капитан Кордак’ пропал без вести после битвы при Хосе — так что, либо он убит, либо попал в рабство к кваатцам. Гази же живет с Фредро.

Феллон криво ухмыльнулся.

— Ах он старый…

— Я знаю. Он снял дом и собирается прожить тут не меньше года, так что… А Унылый Дэн Вагнер, как тебе, наверное, будет приятно услышать, попытался ночью спуститься с занидской стены и был застрелен кваатским лучником.

— Насмерть?

— Да. Похоже, он хотел попасть в Маджбур, чтобы получить по векселю, выписанному Квейсом на банк Кастамбанга, не зная, по-видимому, что балхибское правительство успело с последним караваном отослать в Маджбур приказ заморозить счета Кастамбанга как государственного преступника.

— Угм, — сказал Феллон.

Появился доктор Нунг. Он сказал:

— Вам пора уходить, джентльмены. Моему пациенту необходим покой.

— Хорошо, — сказал Мджипа. — О, еще одно. Как только ты будешь транспортабелен, тебя придется как-то потихоньку вывезти из города. Занидцы знают, что ты шпионил в пользу гуура. Они не могут арестовать и судить тебя открыто, но куча народа поклялась убить тебя при первой же возможности.

— Спасибо, — кисло поблагодарил Феллон.

Кришнаитский год спустя по улицам Майша, столицы Майкарданда, шел неопрятного вида землянин. У него были налитые кровью глаза и небритое лицо, и он нетвердо держался на ногах.

Он только что перепродал несколько сплетен майшской газете, самой старой на Кришне. Половину полученных денег он пропил и сейчас возвращался с остатками в тесную обветшалую комнатенку, в которой жил с майкардандской женщиной. Пошатываясь и выписывая зигзаги, он бормотал себе под нос. Проходивший мимо рыцарь ордена Кварара остановился и посмотрел ему вслед, ничего из его слов, впрочем, не поняв, поскольку не знал английского.

— Если б я токо провернул одно дельце — одну ха-а-арошую опрацию — я б собрал б армью, и перправил б эту чертову армью на Замбу, и снова стал б королем… Да, крлем!