Людмила Леонидова

Капризы женской любви

Глава первая

Я стою в зале прилета нью-йоркского аэропорта Джона Кеннеди, и меня никто не встречает. Я одинокая, брошенная русская девушка. Я дорого стою: моя грудь, ноги, живот застрахованы. Контракт, заключенный со мной, оценен в миллион долларов. Чек, который я получила от американского партнера, могу обналичить в Москве, Париже и даже здесь, на другом континенте. Но мне все равно обидно, грустно и страшно. Оглядываюсь по сторонам.

Вокруг суетятся люди, тащат сумки, здороваются, прощаются, смеются и плачут. Только до меня никому никакого дела. Одна-одинешенька. Никто не звонит из Москвы, не интересуется, как долетела. Я никому не нужна: ни своему московскому возлюбленному Владу, вытолкавшему меня сюда, ни его американскому партнеру по бизнесу Стиву, пригласившему меня в Америку для исполнения чрезвычайно важной миссии.

После длительного перелета удобная сумка через плечо давит тяжелым грузом, хочется сбросить с себя одежду и прилечь, растянувшись здесь, перед выходом в незнакомую страну.

«Поспать бы, — подумалось мне, хотя здесь, за океаном, только занималось утро. — В Москве, — я взглянула на часы, — полночь. — Мысли перенеслись назад. — Где ты мой Владик-Влад? О чем думаешь сейчас?»

— Я буду вычеркивать на календаре каждый день нашей разлуки, — шепотом выдыхал мой любовник между ритмичными движениями своего натренированного тела. — Рыжик, ты слышишь? Каждый день! — С силой вжимая меня в упругий матрас, он не замечал слез, которые, затекая за уши, уже образовали липкую муравьиную дорожку на моей шее.

— Нам с тобой за много лет столько не заработать, — убеждал он в тот вечер, когда американец предложил сделку. Влад буквально превзошел сам себя: так он меня никогда не уговаривал.

Я ничего не отвечала. Ком, который застрял в горле, я не могла вытолкнуть и на следующий день, когда пришлось собирать мелочи из своего кабинета. Мне было жаль себя, офис, который я создала собственными руками. Эта мебель, и полы, и стены — все было мной выстрадано.

Я сидела в жару в Москве, когда Владик с друзьями купался в Средиземном море. Изредка он позванивал по телефону:

— Рыжик, у тебя все в порядке? Если что, позвони своему папе, поможет.

Отцу я бы звонить все равно не стала, хотелось доказать, что я настоящая, самостоятельная бизнесвумен. Он мне и так помог во многом. Поэтому я гордо отвечала Владу, что все о’кей. Хотя… Фирма по ремонту, с которой я связалась и проплатила вперед, прислала рабочих в новеньких комбинезонах, те попросили денег на покупку каких-то специальных вентилей для радиаторов, вышли на полчаса и пропали. Пришлось долго выяснять отношения с фирмой. Нашла другую. Слава Богу, часть денег удалось вернуть, вскоре весь кошмар, связанный с ремонтом, закончился. Офис получился люкс: белый интерьер, подвесные потолки, подсветка, на стенах графика. Дизайнеры за все это запросили кругленькую сумму. Мебель подбирала с душой сама. Наконец-то я стала шефом! Точнее, мы с Владом вдвоем. Обязанности четко разграничены.

В благодарность за мой труд загорелый и отдохнувший Владик поставил на край моего компьютерного стола жирафчика Петю. Жираф смешно вытягивал шею и, обводя глазами пространство вокруг себя, через определенные промежутки времени издавал протяжные звуки. Причем разные.

— Видишь, как он внимательно смотрит на окружающих тебя людей? Вместо секьюрити, на случай когда я буду в отъезде, — многозначительно предупредил Влад.

— Ну да, и шпион, и «крыша» одновременно, — с горькой иронией отозвалась я, однако жирафчика разобрала, убедилась, нет ли в нем скрытой камеры.

— Это талисман, — обиделся Влад, — и мелодии достаточно приятные.

Мне все мелодии напоминали призывные крики самца-шакала из передачи «В мире животных». Но я к ним привыкла.

Сейчас в огромном чужом аэропорту я готова была послушать даже жирафа Петю. Пусть бы затянул одно из своих сочинений, не важно, что по мастерству он далек от своего тезки Чайковского!

Чайковского я обожала. Слушать могла часами. Это у меня от прабабушки. Она была очень музыкальна и красива. Хотя всему нашему женскому роду постоянно не везло с мужчинами. Я, моя мама, бабушка и прабабушка влюблялись в красивых. Рожали от них детей, а потом… Что было потом? Куковали в одиночестве. У меня детей пока нет. Но от судьбы не уйдешь! В гадание можно верить или не верить! Однако предсказание ворожеи в ночь перед Рождеством тянется уже через три поколения. Проклятие!

Глава вторая

Мою прабабушку еще в начале прошлого века выдали замуж за богатого старикашку. Картину «Неравный брак» художник Василий Пукирев писал, наверное, с нее. Смотрю на фотографию, прямо точь-в-точь: она нежная, в красивом кружевном платье, со свечой в руках, веночек на голове. Смотрит в пол, не поднимает глаз на батюшку, что ее венчает. Стыдно! Жених-то лысый, старый, но со звездой и Анной на шее. Поэтому жила в роскошном доме, ходила в бриллиантах, шелках. Чем она занималась со старцем в постели, об этом история нашей семьи умалчивает. Зато о том, как она дошла до такой жизни, легенды одна страшнее другой.

Прабабушку звали французским именем Мадлен. Известно, что в те времена в моде французы опережали всех: язык, блюда, одежда, обувь, даже танцы французские. Однако к именам это не относилось. Православная церковь нарекала детей славянскими именами. Но отец девочки, то есть мой прапрадед граф Нарусов, настоял. Наверное, хотел быть оригинальным. Семья Мадлен жила зажиточно, владели несколькими имениями под Москвой, городским домом, устраивали светские приемы, где шестнадцатилетняя барышня блистала русской косой и французским именем, а также необычайными музыкальными способностями. Она считалась завидной, образованной невестой.

До венчания со стариком она дошла так.

По легенде, которую в нашем роду передавали из уст в уста, в ночь перед Рождеством в богатый дом постучала старуха странница. Ее пустили с черного хода, накормили, как было принято в христианских семьях, чем Бог послал, и предоставили ночлег в той части флигеля, где жила прислуга.

А барышне Мадлен, как всем девушкам на выданье, в ту ночь не спалось. В гадание на зеркалах и прочие штучки играли все. Ей чудился королевич на белом коне. Ярко светил месяц, и сердце рвалось из груди, переполненное мечтаниями и грезами. Набросив поверх сорочки меховую накидку, она выскочила из теплого дома на мороз. Под каблучками скрипел снег, руки без муфты обжигало холодным ветром.

— Зайди в дом, простынешь, — раздался незна комый голос за спиной.

Мадлен, вздрогнув, обернулась и увидела согбенную незнакомую старуху с клюкой.

— Ты кто? — спросила девушка.

— Ворожея, — скрипучим голосом отозвалась та. — Не спится?

— Ой, не спится, бабушка!

— Пойдем в дом, я тебе погадаю, хочешь?

— Конечно. Мне в прошлом году Груня, няня моя, нагадала… — Девушка замолчала.

— Что?

— Нельзя говорить, а то не сбудется.

— Так уже не сбылось.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю.

— Она мне не на год, а на жизнь вперед, — обиделась за няню Мадлен и, прикрыв глаза, припомнила, что Груня нагадала ей скорое замужество с соседским сыном, что сейчас заканчивает обучение за границей.

Мадлен играла с ним еще в детстве. Он однажды шепнул ей на ушко о своей любви и поцеловал в локоток. «Вот вернется вскоре и придет к вашим родителям с предложением», — уверяла Груня.

— Слушай, что я тебе поведаю, дева красная, — прервала старуха ее мечтания. Она больно сжала нежную девичью руку костлявыми пальцами и, втащив в кухню, подвела к затухающей печи. Слуга Петруха кочергой разбивал оставшиеся угли, чтобы перекрыть на ночь дымоход. Синие языки пламени не сдавались. Ворожея оттолкнула Петьку, вырвала из его рук кочергу и набрала в подол несколько тлеющих угольков. Не обжигаясь, она перекинула их из руки в руку и, достав из сумы, перекинутой через плечо, ступку, пестиком потолкла уголь, затем заставила девушку взять черную остывшую массу в ладошку и рассыпать на блюдце. Пока Петька поливал барышне из кувшина на руки водой, девушка слышала, как старуха шепотом, наклоняясь крючковатым носом над блюдцем, издавала какие-то непонятные колдовские звуки. Искоса посмотрев на Мадлен, тяжело вздохнула, крякнула и вымолвила:

— Не нравится мне все это. Попробую по-другому.

Снова нырнув в свой мешок, она выудила кусок воска, расплавила его на огне и, налив в глубокий таз воды, попросила Мадлен бросить расплавленный воск в холодную воду, а потом собственноручно выловить застывшую форму.

Долго старуха не могла оторвать взор от причудливой фигуры. Наконец резко подняла голову и отчетливо произнесла:

— Запомни, дева, мои слова: никогда не гонись за богатством и славой! Выходи замуж только по любви. Иначе весь ваш женский род проклят будет, и жить вам всем девам в одиночестве, несчастье и безденежье до той поры, покуда не родится у кого-нибудь из вас сын.

— Что ты, бабушка, окстись, зачем мне богатство и слава? Наш род и так славен, а денег хватит на долгие годы.

Ничего не сказав, странница покачала головой.

— И это все-е? — разочарованно протянула Мадлен.

Ей хотелось услышать о рыцаре на белом коне.

Но странница, стуча посохом, удалилась на покой.

Вскоре наследница славного и богатого рода забыла о предсказании безумной старухи.

Шло время. Вернувшийся из-за границы сосед, тот, что целовал ей локоток в саду и шептал на ухо слова любви, набравшись заграничных манер, пожелал остаться холостым и погулять всласть. За что на него Мадлен затаила обиду. Он обманул ее в лучших чувствах. Однако вскоре произошло событие, перевернувшее ее жизнь. Никогда не баловавшийся спиртным, ее батюшка, благопристойный отец семейства, крепко выпил и по настоянию друзей сел играть в карты. Да проигрался так, что пришлось заложить два имения. Отыграться позже не удалось. Дом пошел с молотка в счет долгов. Отец пустил себе пулю в лоб. Мадлен, оставшись с матерью без гроша, вынуждена была принять приглашение к венцу старого генерала, награжденного государем всеми медалями и почестями. Обласканный двором императора, вдовец-генерал купался в славе и богатстве. Ему приглянулась обнищавшая молоденькая графиня. На пышную свадьбу пригласили знатных гостей. Все восхищались красавицей невестой, хвалили вкус генерала. Мадлен страдала. Но бедственное положение семьи толкало ее на этот неравный брак. Старик с первой же свадебной ночи пошел в наступление. Он требовал от юной девы наследника. Однако был немощен и слаб, поэтому, как ни старался с неопытной женой, увы, все понапрасну. Хотя поговаривали, что в молодости генерал слыл бравым молодцом и ловеласом. «Видно, поистратился», — шептали завистливые языки. Однако богатству, благополучию и семейному счастью баловня двора вскоре положил конец большевистский переворот.

Молодой красавец матрос Вася, в тельняшке и бескозырке, посетивший богатый дом старого генерала и юной Мадлен с целью экспроприации незаконно нажитого имущества, поискав глазами ценности, нашел в комнатах для прислуги то, что ему пришлось больше всего по душе, — гармошку. Растянув меха, он, талантливый самоучка, обратил на себя внимание молоденькой русской барыни с французским именем Мадлен, остро чувствовавшей музыку, и вместе с гармонью ухватил хозяйку. Остальные экспроприаторы, сорвав с боевого генерала ордена, расхватали все, что попадало под руку, разорили дом, а хозяина пинками выкинули на улицу. Старик от горя, что потерял разом все: честь, славу, богатство и самое дорогое — молодую жену, — скончался от удара на месте. А вдова, воспитанная в строгой патриархальной семье, заупрямилась как коза. Она не желала отдаваться матросику просто так, по-революционному, без благословения церкви. «Похороню законного мужа, траур выдержу, а уж после всего…» После всего у графини возникла другая прихоть — стала она настаивать на новом венчании.

— Что это за буржуазные предрассудки? Где я тебе попа в такое время буду искать? Страна революцией охвачена! — возмутился Вася. И вскоре, не вняв просьбе вдовы, вслед за гармошкой притащил ее на баржу, где жил сам.

Юная девушка с графской родословной, до тех пор не знавшая, как живет пролетариат, ужаснулась грязи и нищете. Но матрос, не обращая внимания на впечатлительную натуру графини, задрал ее пышные юбки и полюбил горячо. Да так, что не знавшая до того настоящей мужской силы Мадлен улетела в небеса и согласилась жить по-революционному, без обета верности, без соединения душ там, на том свете. На этом свете с богатырем Васей ей показалось совсем не так уж и плохо.

— Машкой буду тебя звать, Марусей, поняла? — не слушая возражений, изрек матрос. И она, глядя в его синие-пресиние глаза и каждой клеточкой впитывая революцию, с ее маршево-бравурной музыкой, что наяривал на гармошке Вася, решила и вправду кончать со старой жизнью.

Шло время, матрос, получив высокий чин в ЧК, вернул Марусе часть генеральского особняка — два просторных зала, где давал балы ее бывший муж. Остальную часть дома новая власть раздала более мелким сошкам. Молодой семье жить бы да жить в генеральских хоромах, но банды белобандитов, прячущихся по лесам, не давали Васе покоя. Вновь водрузив на лихую голову бескозырку и взяв под мышку гармонь, Вася ушел добивать врага. При прощании он строго-настрого приказал Марусе ждать его и верить в светлое будущее.

Пока матрос героически сражался с бандитами, в ЧК пришли новые люди, более бдительные и строгие. И тогда Мадлен пришлось расплатиться за все: за генерала-мужа, богатея, за свою графскую родословную, за прижитого неизвестно от кого ребенка, которого она носила под сердцем. Не важно, что она кричала и плакала: дескать, ребеночек у нее от красного матроса Васи и она за революцию. Ее выгнали из богатого дома, погрузили в вагон и отправили в Сибирь на поселение. Там у нее и родилась дочь, которую в честь горячо любимого Васи она назвала Василисой. У девочки были такие же синие глаза, как у матроса. Даже телом она удалась в отца, а не в хрупкую, тонкокостную мать. Росла Василиса не по дням, а по часам, обещая стать высокой, сбитой, одним словом, настоящей русской красавицей.

Мадлен и сама теперь себя Марусей величала. Чтобы заработать на жизнь себе и своей маленькой дочке, стала учительствовать в поселке для ссыльных. Грамоту из местных почти никто не знал. В клубе, некогда барской усадьбе, стоял рояль. Иногда, вспоминая прошлую жизнь, она играла на нем и учила маленькую Василису музыке. Девочка оказалась способной ученицей. У нее были хорошие природные данные, она неплохо пела и танцевала. «В отца пошла», — любуясь девочкой, приговаривала Мадлен, вспоминая, как Вася лихо танцевал «Яблочко».

На все запросы о нем приходил отрицательный ответ. Письма ссыльным разрешалось отправлять редко, а потому найти Васю перспектив почти не было. Так Мадлен, оставшись без мужа, старела, а Василиса росла и из девочки превращалась в высокую, статную девушку.

Отечественная война ужесточила режим ссыльных. Карточки и голод выматывали людей. Несмотря на стойкость, графиня болела, еле дотянув до конца войны. Победа принесла им облегчение. Ссыльным разрешили покинуть суровые края и переселиться в другие места. Однако часть самых крупных городов все равно оставалась для них под запретом. Мечта Мадлен о жизни в Москве таяла. Но они с Василисой перебрались в красивый русский городок на Волге недалеко от Москвы. Однако до самой смерти она вспоминала свою юность, дом, в котором выросла. Не перенесшая тягот суровой жизни, русская барышня Мадлен захворала и умерла совсем еще не в старом возрасте, взяв с дочери обещание при возможности приехать в столицу и перезахоронить ее прах в могилу к маменьке.

Глава третья

Василиса, получившая от матери хорошее образование в части русского, французского и начальной математики, приняла ее эстафету и стала работать учительницей в младших классах в приволжском городке, храня в душе мечту матушки о красивой столичной жизни. Воспитанная Советской властью, она была активной комсомолкой, участвовала в художественной самодеятельности, пела в местном хоре, собирала открытки с изображением столичных артистов. Даже на заграничные фильмы удавалось в районный центр билеты доставать. Захваченная игрой Одри Хепберн в «Римских каникулах», она сшила сама себе платье с рукавом-фонариком. Только русую косу в память о маме, как сбежавшая принцесса Анна, состричь не решилась. Партнера Одри по фильму, Грегори Пека, Василиса полюбила втайне от преподавателя немецкого языка, бывшего фронтового переводчика, который после войны вернулся с ранением в родной город. Он ухаживал за Василисой. Не считая покалеченной ноги, парень был неплох собой. Только росточком ниже Василисы. Матрос Вася наградил ее генами, которые не давали остановиться девушке — она все росла и росла в высоту.

«Мужчина должен быть выше женщины», — утверждала школьная медсестра, встав на цыпочки, чтобы измерить рост девушки. Василиса и сама об этом догадывалась, только где взять других? Звали преподавателя Федором, и они встречались после уроков. Он жарко целовал Василису темными ночами на лавочке у живописного берега Волги. А днем восхищался ее игрой на рояле, что стоял в актовом зале школы. Федор считал, что у Василисы талант и ей надо непременно ехать в Москву учиться дальше, может быть, даже на артистку. Василиса и сама не прочь была стать артисткой. Вскоре ей такой случай представился.

Однажды по городку пронесся слух, что прибывает пароход с группой участников культпросвета. Среди них знаменитые писатели, поэты, артисты и режиссеры. Для города это было событие огромной важности. Когда начинался навигационный сезон, городок посещали туристы. Но это были обычные люди, заглядывающие сюда полюбоваться русскими пейзажами. Пароходы с отдыхающими приходили пару раз в неделю. Некоторые девушки знакомились и уезжали из провинциального городка навсегда. Вокруг причала росли березы, многолетние дубы, в мае распускалась сирень. Природа на загляденье. Но по случаю прибытия почетных гостей председатель горсовета решил сделать город еще краше. Провел субботник. Василиса со своим классом принимала участие. Вырезали и раскрасили бумажные флажки, развесили по всей пристани. Она с малышами даже песню по случаю прибытия гостей сочинила. Комиссия парткома приняла песню и разрешила прикатить на деревянные настилы пристани рояль. Чтобы не ударить в грязь лицом, все руководство города буквально стояло на ушах. Наняли духовой оркестр. Развесили приветственные транспаранты.

И вот наконец час настал. Большой пароход, издавая протяжные гудки, подошел к пристани. Первыми делегацию культпросвета встречали секретарь горкома и председатель горсовета. Затем двинули детишек. От волнения они перезабыли слова сочиненной песни, и Василиса, играя на рояле, кричала громче всех, чтобы помочь своему хору.

Среди прибывших почти не оказалось женщин, зато мужчины на любой вкус: молодые, средних лет и пожилые. Они восторгались природой, чистотой воздуха и прозрачной водой красавицы Волги. Поэтов и писателей Василиса почти не знала, зато взгляд сразу приковал известный ей с детства артист Роман Лиханов. С платиновой гривой волос, зачесанных назад, теперь он снимал фильмы.

Огромного роста, широкоплечий, с белозубой улыбкой, артист выразительно произнес приветственную речь. Василиса стояла в первом ряду со своей малышней и смотрела на него во все глаза. Лиханов обратил на нее внимание, подошел и поцеловал руку. Статная синеглазая красавица Василиса зарделась. После выступления режиссера окружила толпа, всем хотелось взять автограф у самого Лиханова.

— Напишите что-нибудь от имени своего героя-разведчика, — просил один.

— Для моей жены, — умолял другой, просовывая сквозь море рук открытку с изображением Лиханова.

— Ваша фотография висит у моей дочери над кроватью, — заверял третий.

От того, что она рядом с такой знаменитостью, у Василисы кружилась голова.

Роман Евгеньевич быстро нашел общий язык с руководством города, поэтому ему не составило труда пригласить рядовую учительницу начальных классов вечером на банкет, куда собралась вся местная элита.

— Вы будущая звезда, — целуя Василисе ручки, шептал ей он. — Обожаю высоких баб. Кругом одни пигалицы! Вам не место тут, в провинции. Будете освещать своей красотой Москву, Советский Союз, а может быть, и всю Европу! Поедете со мной.

— Но у меня тут жених, — слабо сопротивлялась Василиса, хотя учитель Федор вовсе и не делал ей предложения.

— Кто он? — смеялся Лиханов. — Местный тракторист-ударник?

— Нет, это же не село, а город, — наивно объясняла молоденькая учительница.

— Ах город! — весомо повторил Лиханов. — Детка, перед тобой целый мир!

Во время приема артист сел за рояль.

— Это песня из моего последнего фильма. Я ее посвящаю самой красивой девушке на целой земле. Прости, милая, забыл, как тебя величают? — обратился он к Василисе, и она поняла, что бесповоротно в него влюбилась.

— Василиса, — смущаясь от всеобщего внимания, пробормотала она.

— Неповторимому цветку Василисе, родившемуся в таком прекрасном русском городе.

— Я не здесь родилась, — шепотом поправила Василиса.

— Не имеет значения, — отмахнулся артист, усаживая ее после выступления рядом с собой. — Привыкай, будем делать из тебя профессиональную актрису. Может, у тебя будет другое имя. В мире искусства это называется театральный псевдоним.

— Мне нравится свое.

— Как знаешь. В моем следующем фильме я дам тебе главную роль. Ты ведь немного поешь и играешь?

— В каком? — зарделась от счастья Василиса.

— Еще не решил, как я его назову, возможно, твоим именем — Василиса.

Он вальяжно раскинулся на стуле, обнимая ее на глазах у всех за плечи.

Партийные дамы ревниво шептались, показывая на Василису пальцем. Подвыпившие мужчины молча сохраняли солидарность. Многим бы пришлась по сердцу статная русская красавица, да должность не позволяла.

— У вас, артистов, свои порядки. А мы для вас вот таких рябинушек выращиваем, — хвастался председатель горсовета, довольный тем, что угодил столичной знаменитости.

— Да, — окидывая учительницу ласковым взглядом, соглашался артист. — Поедешь со мной? — пьяно шептал он на ухо девушке. — Сделаем из тебя королеву. Я полюбил тебя с первого взгляда.

И она согласилась.

Бросив Федора, свой класс, она безропотно отдалась всеобщему кумиру и отправилась с ним в каюте «люкс» в открытое плавание по Волге. На пути было много таких же городков, как их, только они с Романом, увлеченные друг другом, не выходили на берег.

На пароходе кипела светская жизнь. С Лихановым она лично получала приглашения на ужин, и капитан усаживал их по правую руку от себя за капитанским столиком. На корабле крутили фильмы давних лет с участием Романа Лиханова, где он, молодой, крепкий богатырь, опускался на морское дно, скакал верхом на коне, обнимался с девушками и целомудренно целовал их. В фильмах последних лет Лиханов играл респектабельных пожилых начальников. Теперь девушки сами увлекались им, флиртовали, строили глазки. Партнерши были менее известными актрисами, они на самом деле готовы были идти за ним на край света — с обожанием и преданно. Так же смотрела на него и Василиса. Однако любовником он оказался не таким, как казалось по фильмам. Поубавилось пороху. Лежа рядом с Романом, она вспоминала жаркие поцелуи учителя немецкого языка, такого влюбленного в нее, но такого незнаменитого.

Когда пароход сделал круг и они стали возвращаться, минуя городок Василисы, Роман сильно забеспокоился.

— Разве мы не причалим к берегу? — допытывался он у капитана.

— Никак нет, — приложив к козырьку руку, шутил капитан, повторяя игру Романа в некогда популярном фильме о русском флоте.

Василиса не могла понять, почему у него так испортилось настроение.

— Что с тобой? — обнимая, допытывалась она.

— Знаешь, детка, мне в Москве некогда задерживаться. Я приглашен на съемки в Киев. Договор подписан. Понимаешь?

— Понимаю, — удрученно согласилась Василиса, приготовившись быть Пенелопой. — Догадываюсь, что такой великий человек, как ты, имел обязательства и договоренности до меня. Все равно я не смогла бы сейчас с тобой поехать.

— Да ну? — обрадовался он. — Наверное, ты хочешь вернуться к своим деткам?

— Конечно, я по ним очень скучаю…

— Вот и замечательно, ты душевная девочка. — Он повеселел. — Не расстраивайся, я в ближайшем порту куплю тебе билет на поезд, и ты вернешься к своим малюткам.

— Как «вернешься»? Ты же сказал кино… роль… Я ничего не понимаю.

— Василиса, — официально начал он, протрезвев окончательно.

Но она его перебила:

— Знаю, что это не сразу, мне нужно поучиться, я, кроме школы, ничего не кончала, даже говорить правильно не умею. Но ты не беспокойся, я способная, за пару месяцев, пока тебя буду ждать, всему-всему научусь. Ведь твоя поездка продлится не дольше? — Она наивно заглядывала в его припухшие от частых возлияний глаза.

— У меня в Москве жена, — признался наконец кумир.

— Как жена? А я беременна, — с трудом вымолвила обманутая Василиса.

— Это меняет дело. — Роман произнес эти слова настолько искренне, что девушка поверила. Не знала она, что такую сцену ему приходилось играть неоднократно.

Столица встретила их пасмурной погодой и проливным дождем. У девушки, в спешке покидавшей город, не было с собой теплых вещей. А по правде, и взять-то нечего. Стыдно было перед великим актером за скудные пожитки. Но как только она сыграет первую роль, то сразу купит себе и модные ботики, и широкое пальто, а может, даже и шляпу. Юная провинциалка верила в Лиханова и в свою восходящую звезду. В столице у нее должна начаться новая жизнь!

Из речного порта Роман долго вез ее куда-то на «Победе». Они пронеслись через центр, который удивил Василису широкими улицами, высокими домами, магазинами с огромными стеклянными витринами. В витринах она впервые увидела манекены.

— А на метро мы поедем? — спросила Василиса, рассматривая через окна город, о котором столько слышала и мечтала.

— Нет, — хмуро отозвался Роман. — Туда метро еще не провели.

Василиса была настолько зачарована столицей, даже позабыла, что тут у Романа семья, жена.

Автомобиль остановилось возле дома с небольшим частоколом.

— Вылезай, — сказал Роман и, пройдя по тропинке, перегнулся через ограду, открыв калитку изнутри.

Поискав под ковриком проваленного крыльца ключи, Роман, чертыхаясь, долго возился с висячим замком. Наконец они вошли в покосившийся деревянный дом.

— А правда, что в Москве есть лифты? — оглядывая почти деревенский палисадник через оконце, спросила Василиса.

— Правда, — мрачно отозвался он.

— Покатаемся?

Роман не ответил. Он молча достал из скрипучего шифоньера вафельное полотенце и показал на рукомойник с ведром в кухне:

— Можешь умыться с дороги.

— Я вы? — Василиса огляделась.

— Я уеду, ненадолго. Ты останешься здесь и будешь меня ждать, — строго приказал он.

— А вы куда? — Здесь, в Москве, Лиханов казался ей вновь недосягаемым настолько, что она невольно обращалась к нему на вы.

— Я же сказал, меня ждет жена.

— Но вы не говорили мне раньше…

— Детка, если ты и дальше будешь капризничать, то… пропадешь.

Василиса смахнула слезу. Он потрепал ее по щеке.

— Все будет хорошо! — Роман попробовал улыбнуться. — Прощай. — Он помахал Василисе рукой, а она, присев у небольшого оконца, смотрела, как «Победа» с великим режиссером уезжала прочь.

Не думала она, что так встретит ее Москва. Через полчаса в дом ворвалась какая-то девушка.

— Привет, русская краса — девичья коса! — прокричала она с порога и оглядела Василису со всех сторон. — У-у, действительно ты какая!

— Какая?

— Рома не соврал, красивая! Я Леля. Поживешь пока со мной, а потом…

— Как с тобой? Когда потом? — испуганно переспросила Василиса.

— Ой, как ты смешно разговариваешь! С таким акцентом…

— Меня в артистки не возьмут? — испугалась Василиса.

— А ты в артистки собралась?

— Да-а.

— Роман наболтал?

— Почему наболтал?

— С таким ростом! — Она покачала головой. — Хорошо, что не толстая. В артистки с таким ростом никак! Любовь Орлову видела? А Зою Федорову? Тебя только в манекенщицы можно… постричь, конечно, покрасить, перманент… — Леля размышляла, обходя вокруг Василису, как скульптуру.

— Не хочу перманент. Не хочу стричься и краситься не хочу.

— Не хочешь? Ты в Москву приехала, — разозлилась Леля. — Тогда в дворники. Фартук на шею, метлу в руки — и вперед. Ты ведь больше ничего не умеешь?

— Я умею детей учить, на пианино играть, петь и танцевать.

— Танцевать и петь каждый может. А вот учить детей и на пианино играть? Об этом можно подумать! Ладно, отдыхай с дороги, мы что-нибудь придумаем.

— Кто это мы?

— Я и Роман Лиханов. Он тебе разве не сказал, я у него помрежем работаю. Знаешь, что это?

— Ну, когда кино снимают, у режиссера есть помощник.

— Точно.

— Он помогает сцены ставить.

— Эх ты! Ничего не смыслишь. Помреж делает всю грязную и тяжелую работу. Собирает актеров, тащит их на съемки, выписывает гонорар, следит, чтобы реквизит не растащили и не слопали.

— А зачем его лопать?

— Массовка голодная, а, к примеру, съемка в ресторане. Все покупаем настоящее: яблоки, апельсины, икру.

— Даже икру?

— А ты как думала? Не гвоздями же главный герой свою девушку угощать будет? Так куда решаешь? У дедушки Романа большие связи.

— Почему у дедушки? — не поняла Василиса.

— Ромчик — Дон Жуан и наш дедушка…

— Ты его внучка? — Василиса с недоверием посмотрела на девушку. Ей было столько же лет, сколько Василисе. А Роману? Она так в него влюбилась, что не представляла возраст великого артиста. Только припомнила, что смотрела фильмы с его участием, когда была еще ребенком.

— Нет. У него, конечно, есть внучка, но не я! Он всех своих девочек внучками называет.

— Ты тоже его девочка?

— Была, — махнула Леля.

— Была? — снова не поняла Василиса.

— Да он ничего не может, наш Ромчик старенький стал, пьет много. Так, побаловаться…

— Что ты такое говоришь? Он меня полюбил по-настоящему. Я беременна.

— Случайно, — Леля пожала плечами, — кровь взыграла, ты новенькая, свеженькая и красивая. Ишь, глазища и вправду, как у василька, синие. А может, это вообще не он? А? У тебя кто-нибудь до него был?

Василиса кивнула:

— Федор, учитель немецкого.

— Видишь, а ты на дедушку грешишь, — усовестила Леля новую знакомую.

— Так я с Федором только целовалась.

— Значит, этот старый козел еще и первый у тебя?

— Да.

— А ты ему сказала?

— Нет, — удивилась Василиса, — а надо было? — И, не дождавшись ответа, добавила: — А разве может быть иначе, если влюбилась?

— Ой, какая же ты дурочка! Совсем провинциалка.

Василиса заплакала. Леля обняла ее за плечи:

— Не расстраивайся, беру тебя на воспитание. Всем помогу. Ромчик деньги даст. Он порядочный мужик, добрый, так просто не бросит.

— Зачем деньги?

— Ты же беременна, у тебя ни прописки, ни направления на аборт. У нас в Москве с этим строго!

— Знаю. Я ничего такого делать не собираюсь.

— У него есть знакомая акушерка, — не обращая внимания на лепет Василисы, продолжила по-деловому помреж. — Она на дому тебе чистку сделает. Освободишься, пойдешь в манекенщицы. У Ромы там свои люди.

— Где?

— На Кузнецком мосту в Доме моделей, знаешь, что это такое? Шмотки модные будешь демонстрировать, шляпки. С таким ростом только туда. Знаешь, какие там красивые девушки? Известные. Их в журнале мод печатают. Тебя там научат носить вещи, ходить по подиуму.

— Я и так умею.

— Ага, вразвалку, как лесоруб.

Василиса вспомнила свою маму Мадлен, ее грациозную походку.

— Любовника заведешь. Он тебе дорогие подарки будет делать. Все манекенщицы заводят любовников.

— А артисты? Леля промолчала.

— Ты про подарки говорила.

— Да.

— Какие дарят подарки?

— Конфеты в больших коробках, — воодушевленно начала перечислять Леля. — В витринах магазинов видела? Вку-сны-е! Из шоколада. Наверное, ты таких еще и не пробовала?

— Нет, и не пробовала, и не видела. Я еще по Москве не гуляла. Он меня сразу к тебе привез.

— Вот избавишься от этого, — Леля показала на живот Василисы, — мы с тобой по Москве походим. Пройдемся по магазинам. Духи «Белая сирень» в огромной коробке увидишь. Или, к примеру, — Леля мечтательно закрыла глаза, — «Голубой ларец»! Я тебе сейчас покажу. — Леля притащила красивую коробку, изнутри обитую белым шелком. В ней лежали две пустые бутылочки.

— Понюхай.

— Вкусный запах. Я только «Красную Москву» знаю.

— Тоже хорошие. А я «Лель» люблю. Тонкий аромат. Эту, — девушка нежно погладила коробку, — мне один настоящий мужчина подарил. А Ромчик, ну какой он муж? Даже его жена Маровская серьезно к нему не относится. У нее любовник, знаешь, кто был? Алонов.

— Маровская — жена Романа?

— А ты, дурочка, не знала?

Василиса вспомнила музыкальные фильмы, в которых воздушная голубоглазая Маровская пела, танцевала, а потом кавалеры в смокингах выносили ее, как пушинку, на руках в блестящем купальнике на сцену.

— Да ведь она такая, такая… — Василиса не могла подобрать слов.

— Была.

— А теперь?

— Теперь она уже старая и больная.

— Не может быть! — Василисе казалось, что артисты не стареют, что они бессмертны.

— Он ведь тоже не первой свежести. Лет пять назад, когда я с ним познакомилась, был ничего еще. Только большой бабник.

Василиса смотрела на Лельку широко раскрытыми глазами, ничего не понимая. Роман, который оказался первым мужчиной в ее жизни, говорил ласковые красивые слова о том, что впервые встретил девушку своей мечты, оказался женатым да еще бабником!

— У вас там, откуда ты приехала, все такие? — Лелька покрутила около виска пальцем. — Да он, пока мог, переспал со всеми женщинами Москвы и Московской области. А теперь… они жалеют его. Вот и я тоже.

— А если ты все знала, зачем ты с ним?.. — У Василисы слова застревали в горле. — Зачем он меня к тебе привез?

— Я в отдельном доме живу. Таких в Москве еще полно. Собственный, деревянный. Соседей нет. Никто ничего не увидит.

— А он в каменном, в большом, с лифтом?

— И с лифтером. Там только актеры знаменитые живут.

— Возле Кремля?

— Конечно!

— У моей мамы тоже в Москве свой дом был. Большой. И склеп фамильный. — Василиса, вспомнив о маме, расстроилась.

— Вы из буржуев?

Девушка не ответила.

— Никому не болтай. Буржуев никто не любит. Донос состряпают — и опять в свою Тмутаракань тю-тю!

— Я и не болтаю.

— Ты ведь комсомолка?

— Конечно.

— Вот и ладненько. Сегодня ложись спать, а завтра поведу тебя к акушерке. У тебя сколько недель?

— Целый месяц, а может быть, и больше.

— Месяц? Это не беда. Проснувшись, Василиса обнаружила у постели на тумбочке конверт с деньгами.

— Это привет от Ромы. — Намазывая на хлеб масло, Леля уже прихлебывала чай из блюдца. — Тебе есть не велено. Перед абортом нельзя, еще вырвет. А там за тобой убирать некому. Поедем на трамвае. Она живет в коммуналке. Сюда идти не захотела.

— Не в больнице? — уже смирившись с мыслью, что ей нужно избавиться от ребенка, испугалась Василиса.

— Сказано же тебе, аборт в больнице — это направление из женской консультации, морока, в общем. Там тебя уговаривать начнут, медицинских показаний к аборту у тебя нет.

— Какие еще показания?

— Сердце больное, порок или еще что-то. У тебя порок?

— Нет.

— Вот видишь. Одевайся.

— А Роман?

— Роман ночью в Киев улетел.

Василиса с Лелей пересекли Москву из конца в конец. Сначала на трамвае, потом на метро.

— Не глазей, а то опоздаем, ей на смену идти, — одергивала Леля Василису, когда та чуть не застряла каблуком в эскалаторе. Огромное подземное царство в мраморе ошеломило девушку. — Видишь, сколько после буржуев понастроила Советская власть?

— Да-а, — остановившись около скульптуры матроса, замерла Василиса. — Это мой отец. Точь-в-точь!

— Да ты что? А говоришь из буржуев.

— Так это мама.

— Правильно сделала, что за революционера замуж пошла. Вон моя за бухгалтера, так у него растрата случилась.

— И что?

— Посадили и расстреляли.

— Как расстреляли? А вы?

— Ну, я маленькая была, а мама сказала: «Правильно, нечего народные деньги разбазаривать!»

— Так он ведь для вас с мамой старался, наверное?

— Нет, не для нас. Выяснилось, что его начальник подставил и все деньги украл. Потом и начальника под вышку. Но отца уже не вернуть. Вот я и говорю, если б революционный матрос был и на фронте погиб, тогда бы гордиться можно.

— Зачем тебе мертвый отец? Я бы любым гордилась, только живым!

Когда они подъехали к двухэтажному бараку, где жила акушерка, Василиса побледнела.

— Не дрейфь, — подбодрила ее Леля. — Я несколько раз уже… — Она не успела закончить фразу, как дверь распахнула полная тетка в грязном фартуке поверх байкового халата.

Она тихо повела их по длинному коридору, приложив палец к губам, и толкнула дверь в маленькую комнатушку, где стоял стол, оттоманка и деревянный буфет. Когда тетка ступала по неровным половицам, в буфете тоненько отзывался лафитничек со стеклянными стопочками в ряд. Акушерка протянула к нему руки.

— Водочки выпьешь? — обратилась она к дрожащей Василисе.

— Зачем? — Девушка вздрогнула.

— Дурная, затем, чтобы не больно было. Спроси подружку свою. — Она подмигнула Леле, как старой знакомой.

— Нет, я потерплю.

— Как знаешь. Мне больше достанется. Во время войны всем спиртику перед операцией давали.

Василиса с ужасом посмотрела на акушерку.

— Ну что ты зенки вылупила? Наркоза на всех не хватало.

— Нет-нет, я потерплю, — твердо повторила девушка.

— Смотри, орать тут нельзя. Соседи донесут. Правда, Варька — она у нас самая сплетница — на смене. Скоро вернется. Так что давай по-быстрому. Раздевайся, устраивайся тут. — Она показала на колченогий стол. — Я сейчас. — Она вернулась с эмалированным тазиком под мышкой, в котором, прикрытые полотенцем, зловеще позвякивали инструменты, и плотно закрыла за собой дверь.

Глаза Василисы наполнились слезами.

— Не сомневайся, здесь все стерильно. Я на плитке прокипятила инструмент.

— А ты помоги подружке. — Она подтолкнула Лелю к столу. — Вишь, как дрожит? Это тебе! Помогай! Будешь расширитель держать. — Она протянула длинный металлический предмет Леле.

Василиса, сняв юбку и трусы, легла на спину на столе, который оказался короток для ее высокого роста.

— Ноги согни, вот так. Ишь, дылда вымахала, а ума… Да, — вдруг вспомнила акушерка, — деньги вперед. А то потом, как в прошлый раз, скажешь, что не все достала, принесешь позже.

Она по-деловому пристроилась на высоком табурете возле ног пациентки, таз поставила на полу.

— Мне на шифоньер не хватает, — размахивая кюреткой, бормотала она, — пальто справила, а повесить некуда. Не в коридоре же держать. Там ванна и велосипед соседские на стене висят. Испачкается!

— Сейчас-сейчас, — засуетилась Лелька, сама напуганная неприятной обстановкой и не лучшими из своей жизни воспоминаниями. — Тут все в конверте, можете посчитать. — Она вынула из сумочки деньги и протянула акушерке.

— Да уж, — сказала тетка и, бросив стерильный инструмент, стала пересчитывать купюры, слюнявя пальцами.

— Ну, с Богом. — Еще раз сделав большой глоток из горлышка, она перекрестилась.

Василиса резко поднялась.

— Что тебе?

— Передумала. Не буду!

— Ну, девки, так дело не пойдет! Договорились ведь? Меня в магазине грузчики уже ждут, я им задаток оставила.

— Я ведь денег назад не беру, — успокоила Василиса, впопыхах попадая второй ногой в одну и ту же прорезь трусов.

— Как это не берешь? — забеспокоилась Леля. — А что я Роману скажу? Он ведь с меня спросит.

— Скажешь, что все в порядке. Сделала!

— Как же? Он ведь узнает!

— Не узнает. Я назад уеду. Замуж за Федора выйду.

— Что ты там, в своем захолустье, делать будешь? Тут перед тобой мир!

Тетка под их перебранку допила остаток водки.

— Выметайтесь, а то Варька с работы вернется, застукает меня.

— Уходим, уходим, — одергивая на ходу узкую старенькую юбку, заспешила Василиса.

Глава четвертая

Через восемь месяцев у Василисы, моей бабушки, родилась моя мама. Она назвала ее Олей. Лиханову, однако, кто-то донес, что Василиса оставила ребенка. Все же поинтересовавшись, кто родился, и узнав, что не мальчик, он потерял к новому семейству всякий интерес.

— У него своих баб хватает, — с горечью констатировала Леля, — вот если бы парень!

Хотя удивилась благородству великого актера, который согласился зарегистрировать дочь на свое имя.

То есть родившаяся дочь Оля получила отчество Романовна. Режиссер даже старался тайно помогать новому семейству. Хотя Василиса ничего и никогда не просила. Она страшно гордилась, что оказалась тверда и не согласилась на аборт. Свою дочь от возлюбленного она обожала. Чтобы вырастить ее, забросила мечты стать артисткой и пошла работать в ясли, сначала нянечкой, а потом, вслед за девочкой, в школу — преподавать в младшие классы. О замужестве не помышляла. Да и кто бы ее взял без прописки, с ребенком на руках? Спасибо Лельке, не выгнала, сдала им угол и временно прописала в свой деревянный домик. Позже домик снесли, им с Лелькой и с ребенком дали отдельную квартиру в новостройке. Правда, одну комнату на троих. Василиса с Лелей до сих пор живут там, как сестры.

Оленька с детства росла очень красивой. Внешнюю привлекательность, артистичность она унаследовала от Романа Лиханова. А вот наивна и доверчива оказалась в Василису.

Окончив с отличием школу, девушка без экзаменов поступила в институт. Умненькая и веселая Оленька пользовалась успехом у мужской половины курса и была всегда нарасхват. Среди прочих поклонников за ней ухлестывал толстый прыщавый сокурсник Сергей. Учился он так себе, едва сдавал сессии. И если бы не шишка-отец, то у Сереги шансы на внимание со стороны девушек равнялись бы нулю. Импортные сигареты, жвачка, которыми он частенько угощал ребят, свободные карманные деньги поднимали его авторитет в глазах даже самых требовательных девчонок. Однако Оленьку материальные блага Сережи вовсе не прельщали, она относилась к нему не более чем дружески. Поэтому, когда однажды он пригласил ее на свой день рождения, не могла отказать.

— У отца госдача на Рублевке, — таинственно сказал ей ухажер. — Предков я отправлю в Москву. Не опаздывай, будет очень весело.

Оля долго не могла придумать, что подарить Сереге. Посоветовавшись с мамой и Лелей, она пошла в ГУМ. На последние деньги, оставшиеся от стипендии, выбрала галстук. Сев в электричку с Белорусского вокзала, девушка прибыла по записанному адресу. Она долго стояла возле ворот высокого зеленого забора: ее не пропускали, выясняя личность, словно это был не дачный поселок, а военная часть. Охрана, сидевшая при входе, постоянно кому-то звонила, несколько раз уточняла фамилию, просила предъявить студенческий билет. Потом появился человек в шляпе и костюме, осмотрел ее с головы до ног, еще раз спросил, кто она и по какому делу, и только после этого сказал:

— Я вас провожу.

— Можно побыстрей, я уже опоздала, — попросила Оля.

Мужчина, не удосужив девушку ответом, пропустил ее вперед, а сам пошел следом.

Они обогнули тенистые аллеи парка, обошли цветущие клумбы, возле которых прохаживались вовсе не дачники с лопатами, а по-городскому одетые люди: женщины в красивых нарядных платьях, мужчины в костюмах с галстуками и наконец подошли к отдельно стоящему флигелю с резной верандой и красной крышей.

— Прошу, — сказал сопровождавший ее человек и показал на вход.

Большая компания молодых людей, разодетых по последнему писку моды, уже веселилась вовсю.

— Поздравляю. — Войдя в огромную столовую, Оля, совсем не из робкого десятка, почувствовала себя неуютно. Она протянула свой скромный подарок.

— Брось туда. — Сергей, даже не взглянув, показал на угол, где были свалены коробки в разноцветных обертках, перевязанные цветными лентами. Места возле именинника оказались занятыми, поэтому Сергей усадил ее возле симпатичного парня с пытливым взглядом и ежиком на голове.

— Штра-фну-ю! — прокричал кто-то, и ей налили полный фужер красного вина.

— Это «Хванчкара» — любимое вино Сталина, — пояснил Сережа.

— Да? — удивилась Оля. — Я не знала.

— Может, ты и вина такого не пробовала? — Надменная девушка в блузке с воланами, сидевшая рядом с Серегой, презрительно фыркнула, посмотрев на Олю как на белую ворону.

— Закусывай, скоро подадут шашлыки. Ты любишь шашлыки? — стараясь загладить неловкость, Сергей подошел к новой гостье и сам положил ей что-то на тарелку. Десятки глаз устремились на нее.

— Спасибо, — произнесла Оля.

Мясо на стол мамы и тети Лели попадало крайне редко.

В простеньком платьице, которое ей сшила Леля, и дешевых босоножках она чувствовала себя здесь совсем чужой. Присутствующие девушки были в импортной одежде и дорогой обуви. От них пахло французскими духами. О таких нарядах ей приходилось только мечтать. Уставившись в тарелку, она пробовала деликатесы, изредка поглядывая по сторонам.

Дачный домик оказался лучше любой московской квартиры, в которой Оле приходилось бывать, с полированной мебелью и коврами на полу. Накрытый стол ломился от невероятно вкусной еды: в хрустальных ладьях возвышались горки салатов с крабами, в серебряных плошках переливалась красная икра, осетрина тонкими ломтиками светилась на специальных блюдах. Сережиных гостей обслуживали несколько официанток в белых кружевных кокошниках.

— Ты из этих? — спросил ее на ухо сосед, показывая на разодетых девчонок.

— Мы с Сережей вместе учимся. — Оля с укором покачала головой, давая понять, как она относится к этой компании.

— А что это ты так головой качаешь? Сюда, за этот высокий забор, вхожа только элита общества — золотая молодежь. — Оля продолжала с непониманием смотреть на нового знакомого. — Кремлевские детки, слышала про таких? — И, не получив ответа, добавил: — Я тоже не из них. Кстати, меня Виктором звать, я школьный друг Сереги. Будем знакомы.

— Оля.

Он под столом пожал ей руку.

— А ты не знала, что здесь, на Рублевке, живут только такие?

— Нет, — честно созналась девушка.

— Вот сейчас напьются и порнуху по видику запустят.

Оля вновь подняла брови.

— Может, ты и видик никогда не смотрела?

— Нет, — честно призналась Оля. — Одной моей знакомой из-за границы привезли, только фильмов она пока еще не достала.

— О чем ты там с моей невестой шепчешься? — Полупьяный именинник подошел к друзьям.

Оле показалось, что те, кто услышал заявление Сереги о невесте, посмотрели на нее еще более презрительно и надменно. Мол, с какой это стати к нам затесалась?

— Ты правда его невеста? — поинтересовался Виктор.

— Первый раз слышу, — с обидой в голосе отозвалась Оля. — Я с ним раньше только в институте общалась. А про такое, — Оля показала то ли на компанию, то ли на стол, — даже и не подозревала.

Многоярусный торт с кремовыми розочками завершил обильный ужин. На нем горели двадцать две свечи. Кто-то выключил свет.

— Загадай желание, загадай! — кричали изряд но выпившие друзья Сергея.

Сережа изо всех сил раздувал щеки, чтобы загасить свечи. От этого в темноте он казался похожим на щекастого зайца из мультика «Ну, погоди!».

— Все вместе. — Виктор решил помочь другу: — Раз, два, три!

— Уф-ф!

С помощью присутствующих гостей упрямые свечки были потушены. Вспыхнул яркий свет огромной хрустальной люстры.

— А ведь желание не сбудется, сам не смог! — подначивали его разгулявшиеся приятели.

— Я загадал, что женюсь на самой красивой девушке!

— Она здесь? — спросила его соседка.

— Здесь, — отозвался Сергей и посмотрел на Олю. Все взоры с завистью вновь устремились на нее.

— Давайте потанцуем, — громко предложил Виктор. — Серега врубай.

— Дамы приглашают кавалеров, — выкрикнул кто-то, и та девушка, которая интересовалась, здесь ли возлюбленная Сережи, ухватила его за руку.

Заиграла музыка. Свет вновь погасили, и мужскую часть компании быстро расхватали. Оля продолжала сидеть за столом.

— Не хотите ли посмотреть занимательный фильм? — раздался в темноте чей-то мужской голос. — Зачем вам детские танцы-обжиманцы? Там в спальне у хозяев видеомагнитофон, выпивка. Солидная компания собралась. Только вас не хватает.

— Пойдем со мной, — услышала она шепот Виктора.

Но цепкая рука тащила ее уже совсем в другую сторону. Так она попала в спальню к родителям Сергея. Здесь на большом телевизионном экране шел фильм: группа полуголых девиц в длинных черных подвязках и чулках, в кружевных передничках, без лифчиков и трусов бегала по зеленому лугу. Неожиданно появился пастух в тирольской одежде с дудочкой в руках. Вся стая голопопых девушек бросилась на него, яростно срывая с него одежду. Та же цепкая рука в темноте пробралась Оле под платье, обхватив грудь. Она вскрикнула.

— Потише, — шикнули на нее, — если невмоготу, есть рядом комната для уединения.

— А-а! Так это новенькая здесь забавляется, а строила-то из себя…

— Оля, это ты? — Совсем рядом она услышала голос Виктора.

— Уведи меня, — взмолилась девушка.

Он легко отпихнул прилипшего к ней кавалера и вернул в столовую. Там начиналась вакханалия. Перепившиеся девушки, танцуя, активно приставали к кавалерам. Те не сильно возражали. Прислуга, вероятно, привыкшая к таким развлечениям молодежи, незаметно прибирала со стола.

— Пора отсюда бежать, — решил Виктор.

— А мы сможем? Здесь столько охраны.

— Здесь не тебя охраняют. А от тебя. И вообще я тут не в первый раз, положись на меня.

Оля посмотрела на решительного парня и поняла, что на такого действительно можно положиться.

Выбравшись из гостиной, они сначала проникли на веранду, а потом, взявшись за руки, чтобы не потеряться в темноте, пробрались через парк к воротам. И сбежали. Так случилось, что навсегда.

— Невесту мою увел, — позже обижался на друга Серега.

— Только ты один знал, что она твоя невеста. Сама Оля об этом не догадывалась.

Ухаживал Виктор красиво: покупал цветы, провожал домой, даже писал стихи.

После первой ночи, проведенной с красавицей курса, Виктор сделал ей предложение.

— Выйдешь за меня? — Во всех делах он был скор на решения.

— Давай подождем. Мне еще учиться. Мама не разрешит.

— Мы ведь любим друг друга? — не разделяя ее взглядов, удивился Виктор.

— Мама считает, что любовь нужно проверять. Давай подумаем. Может, мы характерами не сойдемся.

— Я никогда не останавливаюсь на достигнутом, — жестко заявил Виктор. — Пойдем к твоей маме.

— Ребята, ну куда вы спешите? Нужно институт закончить. Подождите, — попросила Василиса, — времена-то какие тяжелые. На что жить?

— Не волнуйтесь. Я стану очень богат. У нас с Серегой большие планы.

Василиса в сомнении покачала головой, но сама, промаявшись без мужа, не посмела встать поперек дороги дочери.

Они поженились. Вскоре поменялся строй и страна. Однако Оленька успела окончить институт и получить распределение в НИИ. Виктор не обманул. Открыв один из первых кооперативов вместе с Сергеем, он разбогател.

Позже друзья рассорятся и разбегутся. Но Виктор уже будет твердо стоять на ногах. У него с Ольгой родится первый желанный ребенок — девочка. Имя ей придумает отец: Надежда.

Надежда на их с Оленькой замечательное будущее, которого не будет.

Глава пятая

И вот я, Надежда, волей судьбы оказалась в аэропорту Нью-Йорка.

— Такси не нужно? — спросил меня кто-то по-русски, прервав воспоминания. Я посмотрела на часы. Все прилетевшие со мной одним рейсом рассосались.

— Куда ехать? Довезу недорого, — болтая ключом от машины, спросил меня, как в Москве, мужчина в кроссовках и джинсах.

Не могла же я сказать, что не знаю, куда ехать, поэтому, отказавшись, решила ждать до победного. Воспоминания продолжали лезть в голову.

Как маме жилось первые годы с отцом, никто не рассказывал, зато о том, как развелись, разговоров было столько! Бурно вспыхнувшая любовь-морковь не выдержала испытания временем. Между ними пробежала черная кошка. Каждый стал жить своей жизнью.

Я отца и не помню, расстались они с мамой, когда мне было лет пять. Но даже до этого я чаще жила у бабушки Василисы и Лели. Бабушка много занималась мной.

Поэтому так же, как и она, я решила стать педагогом. Окончив десять классов, поступила в педагогический. К тому времени снова высшее образование вошло в моду. Не то что во времена перестройки. Говорят, после революции девяностых все бросали учебу и шли в бизнес. Нарождалась новая буржуазия. Мой отец оказался в первых рядах. Физики, математики и даже гуманитарии создавали собственные кооперативы, богатели. Раньше я считала, что там, где деньги, там красивая жизнь, женщины, готовые на все. Да и по разговорам мой отец, пока я росла, поменял несколько жен, одну моложе другой. Завел с ними кучу детей.

Правда, лично попробовав бизнес на вкус, понимаю, что ошибалась.

Бабушка Василиса о моем отце всегда отзывалась с уважением. Считала, что жизнь изменилась и ценности поменялись, вот от этого они с мамой и разошлись.

Наше семейное гнездо очередной раз разрушила революция. А может, предсказание ворожеи в ночь перед Рождеством?

Только мне от этого не легче: дети всегда тяжело переживают разводы родителей. У всех моих подружек по институту были отцы. Хвастаясь, они заявляли: «Ты ведь знаешь, мой отец в банке работает», «Он у меня фирмач», «У нас тачка — улет», «После сессии отец обещал путевку на Канары купить».

В нашем педагогическом институте на занятиях все чаще стали твердить о плохом воспитании в неполных семьях. Беспризорные дети на вокзалах и в ночлежках как следствие неполных семей. А те, с которыми мамаши все-таки справляются, вырастают с комплексами — неполноценные члены общества! Меня это стало доставать. Еще не повзрослев, я приставала к маме: «Как же так случилось, что вы разошлись?»

— В чем дело? — стала спрашивать я.

— А что, собственно, тебе не хватает? С деньгами у нас все нормально.

Я знала, что отец до сих пор переводил деньги на мой личный счет. Но мама начинала сердиться всякий раз, когда я заводила разговор об отце.

— Зачем он тебе?

— Хочу, чтобы был. — Я настаивала на объяснении.

— Зачем?

— Как у всех!

— А, вот оно в чем дело!

Ну, чтобы мама не подумала, будто у меня комплекс, рассказала, что недавно прочла книжку про Мэрилин Монро. Оказывается, она была нежеланным ребенком. И всю жизнь от этого страдала. Мечтала увидеть своего отца. Не верила, что ему не хочется посмотреть, как она выросла и какой красавицей стала. Она надевала свои лучшие наряды и воображала, как однажды незнакомец постучит в дверь и скажет: «Я пришел за тобой, моя доченька!»

— Пришел? — Мама даже прослезилась от моего рассказа.

Я помотала головой:

— Так и не дождалась.

— Ты не думай, папа тебя любил и очень хотел, чтобы ты родилась. Просто у нас с ним не сложилось.

— Ты жалеешь?

— Что теперь жалеть, столько лет прошло! — В сердцах мама махнула рукой, и я поняла, что она его еще любит. — Ты ведь взрослая, догадываешься, что у меня есть… — Мама помедлила.

— Любовник Алик, — подсказала я.

Мама с ним по воскресеньям встречалась, иногда даже оставалась на ночь. Или приглашала к нам, когда я у бабушки ночевала. Они с тетей Лелей мне всегда рады были. Поставят раскладушку на кухне и про прошлую жизнь рассказывают. Интересно! Тетя Леля о том, как фильмы снимала с самим Лихановым! Даже на его роман с бабушкой намекала. Он, конечно, давно умер, и жена его Маровская тоже.

Теперь современные артисты выносят свою личную жизнь на общественное обсуждение. Про них в журналах пишут. Про все, про все. И у кого какие любовницы и дети внебрачные. Это раньше неприличным казалось. Все скрывали. А сегодня на снимке в солидном журнале втроем снимаются: в середине престарелый папаша семейства, справа старшая жена, слева младшая… любовница, с ребенком на руках. Папаша умиленно смотрит на потомство. Старшая жена контролирует младшую, чтобы к другому не сбежала.

Если бы бабушка Василиса в наши времена с таким, как Лиханов, тусовалась, весь бы мой курс мне завидовал! А я бы в лучах его славы купалась, как правнучка от внебрачной дочери.

Бабушка считает, что в сторону артистов даже смотреть нечего. Ни-ни! С ними жизнь нечеловеческая. И тетя Леля ее поддерживает.

С Аликом мама меня не знакомит. Бабушка Василиса, когда спрашиваю, только рукой машет.

— Пригласи его к нам, познакомимся, может, он с нами будет жить, — предложила я маме.

Мама неуверенно покачала головой, но все-таки однажды мой каприз выполнила.

Поздно вечером в нашу квартиру позвонили. На пороге стоял крепкий белобрысый мужчина. Вполне солидный, с портфелем и в плаще.

— Здрасьте, девчонки, — изрек белобрысый и подал маме увядший цветок. — Не возражаете, я пройду, — сказал он, потому что я стояла на входе, как бронепоезд. Он, легко приподняв меня, переставил на другое место, сунул в руки плащ и прошел в комнату.

— Не возражаем, — запоздало отозвалась я и добавила: — Располагайтесь.

Он расположился за столом. На часах стукнуло одиннадцать.

— Ну что, девчонки, поужинаем? — потирая руки, проговорил он.

Мама неловко засуетилась. А я села напротив и, подперев руками подбородок, уставилась на Алика. Выглядело это немного нахально. Но он, чувствовалось, тоже не из робких.

— Выпьем что-нибудь по случаю нашего знакомства? — все-таки первым, не выдержав моего взгляда, предложил он.

— Выпьем, — согласилась я, продолжая рассматривать белобрысого.

Алик был с гладким, откормленным лицом, накачанный, с бицепсами спортсмена — прямо гимн здоровому телу, как говорят, настоящий олимпийский бог.

Тарзана чем-то напоминает, с извилинами плоховато, и внешне, если честно, ничего из себя. Такие должны нравиться всем женщинам. А главное, видно, что ему все по барабану, ничего не берет в голову.

— Ну, неси, — приказал он, по-хозяйски оглядывая буфет — знал, где у нас стоит спиртное.

Мама уже летела к столу с бутылкой сухого вина. Разлив вино, он провозгласил тост:

— За наше будущее! — и залпом опрокинул фужер.

— А вы… вы кто по профессии? — пригубив вина, полюбопытствовала я.

Алик на минутку задумался, видимо, не ожидая такого вопроса.

— Был инженером, а сейчас, можно сказать, коммерческой деятельностью занимаюсь.

— Да?

— Да. — Он не смутился.

— И как успехи?

— Честно?

— Честно.

— Не очень.

— Обидно. Мой отец тоже коммерсант.

— Слышал.

— У него успехи неплохие. Он нам с мамой до сих пор помогает.

— Это очень похвально.

Тут за Алика вступилась мама:

— Мы с Аликом до перестройки в одном НИИ работали, ну потом долго не виделись.

— Да, случайно встретились, при оригинальных обстоятельствах. — Алик усмехнулся.

— Алик меня тогда очень выручил.

— Нет-нет, это Оля мне руку помощи протянула. На работу устроила.

— И чем все кончилось?

— Не то! — Мамин любовник щелкнул пальцами. — Понимаешь, мне пища для ума необходима, а там все одно и то же, все одно и то же.

— Да, у Алика голова светлая. Рацпредложения, изобретения…

— Я заметила, даже ореол вокруг головы, мама, взгляни, светится!

— Надежда не груби, — одернула меня мама. — Алик еще и талантливый руководитель.

— Может, он нами руководить собирается?

— Возможно. В доме у мужика всегда работа найдется. — Алик не обиделся. Он вылил в свой фужер остатки вина из бутылки и с аппетитом набросился на борщ, который мама приготовила для меня.

Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. Стены в современном доме тонкие, слышимость потрясающая.

Уснув на рассвете, я решила, что без такого «папы» можно обойтись.

Мама, смущаясь, согласилась.

— Мам, а если я своему отцу позвоню, ты как? — Мама с недоумением посмотрела на меня. — Биологическому, — робко добавила я.

Мама заплакала. Мне стало ее жаль.

— Столько лет жила со мной! Никакого отца не нужно было. Что с тобой?

— Сама не знаю, — заскулила я вместе с ней.

Размазывая по щекам слезы, мама порылась в записной книжке:

— На, звони. Только поподробнее объясни, кто ты. Он забыл о нас.

— Как это забыл? А деньги кто-то за него посылает?

— Это для него мелочь. После того как расстались, я с ним столько лет не виделась. Слышала, что у него после нас еще две семьи было.

— И дети тоже?

— И дети.

— Это его рабочий телефон?

— Да.

— Сотового нет?

— Нет.

— Мам, а почему ты все-таки с ним разбежалась, мне кажется, ты до сих пор его любишь? Что-нибудь случилось такое?

— Бабушка тебе не рассказывала?

— Нет. Мама тяжело вздохнула, решившись наконец-то мне рассказать.

Глава шестая

После революции девяностых, когда отец начал свой бизнес, у него дела сразу пошли в гору. Все его считали трудоголиком — целыми днями на работе. Мамин НИИ, куда ее распределили после вуза, закрыли. Она осталась не у дел. Конечно, я этого всего помнить не могла, маленькой была. Бабушка Василиса часто брала меня к себе. Мама одна-одинешенька дома куковала. Отец ей ни в чем не отказывал: хотела дорогое платье из бутика — пожалуйста, украшение — ради Бога. Только, со слов мамы, он на ней этого всего не замечал. Наденет новое платье, дорогие украшения навесит и сидит дома. А он на встречах, по ресторанам, с партнерами, а может… в общем, его жизнь протекала отдельно от ее. Приходил поздно, а иногда просто звонил и не приходил. Она не требовала объяснений, не задавала вопросов. Чувствовала, что семейная жизнь катится под откос. Стало казаться, что он ею и как женщиной перестал интересоваться. Тогда мама попросила, чтобы отец ее устроил на работу.

Меня она отдала в садик. Хотелось на люди. Папа порекомендовал ее в одну из фирм по продаже авиационных билетов и турпутевок. Фирма небольшая, человек десять. Шеф — мужчина. Больше половины сотрудников занимались туризмом, а мама с еще одной девушкой — длинноногой голубоглазой Ксюшей — билетами. Поначалу маму все жутко раздражало, особенно эта Ксюша, потому что мужики западали на нее, и когда она просто на них смотрела, готовы были улететь, куда угодно, даже в совершенно ненужном им направлении.

Она только хлопала длинными ресницами, улыбалась пухлыми накачанными губками, зубки свои белоснежные показывала, и клиент был готов.

Маме вообще не нравились длинные сухопарые девицы, напоминающие вешалки. В нашем роду женщины не маленькие, и бабушка Василиса, и мама не дюймовочка, только не такие тощие. Еще ее раздражали эти новомодные старые имена: Ксюша, Фекла, Дарья. Поведение этих кривляк просто выводило ее из себя — покачивание бедрами, воркующий голос, уговаривающий клиентов. После многолетнего сидения дома, где было не все в порядке, все это было непривычно. И клиенты на работе ей не нравились тоже: вечно куда-то спешили, требовали, чтобы им продавали билеты именно на сегодня, а потом по двадцать раз меняли дату отлета. Тем более что она работала не ради денег. Отец всем в доме нас с мамой обеспечивал. Поначалу ей хотелось все бросить и уйти. Только большого выбора у нее не было.

И она постепенно привыкла. Пригляделась к Ксюше и даже стала кое-что от нее перенимать. Сначала советовалась по поводу одежды, потом макияжа. Когда целыми днями сидишь бок о бок, даже манеру общения с клиентами перенимаешь.

К маминому удивлению, отец не обращал внимания на перемены в ней. А она, изменившись, чувствовала себя увереннее, лучше. Себя преподносила по-другому. На нее мужчины стали заглядываться, флиртовать! Может, все это со временем и на пользу бы семейным отношениям пошло, если бы не дурацкий случай.

Однажды утром, убегая на работу, отец мимоходом попросил помочь с билетом некому господину Барсову, приехавшему с каких-то нефтепромыслов.

— Ему нужен удобный рейс в Лондон. Постарайся, пожалуйста, он наш богатый клиент, — сказал он маме.

Когда солидный, очень привлекательный мужчина появился в офисе, представился Барсовым и, улыбаясь, вроде бы положил на маму глаз, она даже не удивилась. Случись такое полгода назад, она сочла бы это наваждением. Но после своего преображения приняла как само собой разумеющееся. Заметив, что Ксюша тоже встрепенулась и нарисовала на своем лице одну из лучших улыбок, мама собралась сама его обслужить, но тут ее вызвали к шефу. Однако она успела шепнуть Ксюше, что это клиент от папы, хотя в этом не было необходимости. Пока компьютер-тугодум подбирал Барсову рейс, Ксюша успела принести клиенту кофе и окружить его теплом и заботой. Дальнейшее маме увидеть не удалось, она вышла из комнаты. Ей показалось, что Барсов проводил ее многозначительным взглядом. Вернувшись, она гостя уже не застала, однако поинтересовалась, все ли в порядке. Ксюша ответила, что все о’кей.

На следующий день, когда в трубке раздался знакомый бархатный голос, ей припомнился многозначительный взгляд Барсова.

— Это опять я. Вы еще меня не забыли? — Он явно флиртовал.

— Кто? — притворилась мама, будто не узнала.

— Я обращался к вам вчера по поводу билета в Лондон от Виктора.

В ответ она защебетала ангельским голоском и сама удивилась, как подражает Ксюше.

По компьютеру она разглядела, что Барсов стоял на «листе ожидания», а это означало, что в случае отказа кого-нибудь он получит билет на желаемый рейс.

— Может быть, мне сегодня еще раз к вам зайти? — явно намекая на общение, предложил Барсов.

Про себя улыбнувшись, мама вежливо ему отсоветовала, объяснив, что как только появится место, компьютер сам его зарезервирует. Но ей все равно было приятно.

— Чем вы тут в Москве вечерами занимаетесь? — спросил он так, как делают люди, собравшиеся вас куда-то пригласить.

— Охраняем семейный очаг, — сама того от себя не ожидая, ответила она игриво. Хотя считала, что ей только кочерги не хватало, чтобы помешивать в этом очаге тлеющие угли, а в случае если у папы хватит нахальства заявиться с любовницей, запустить в него этой кочергой. Правда, про любовниц ей ничего известно не было.

— Женщине с такой внешностью, как у вас, грех сидеть дома, — попытался разогреть ее Барсов.

— Вы преувеличиваете, — переполняясь гордостью, проворковала мама и подумала: «Странно, как это папа не доложил Барсову, что направляет его к своей жене?»

— Думаю, что со мной согласится любой мужчина, вы как драгоценное украшение, которое всегда должно быть на виду. — Бизнесмен продолжал наступление.

Таких комплиментов ей не приходилось слышать никогда. Она размечталась.

— Может быть, поужинаем вместе?

— Я замужем, — на всякий случай предупредила мама Барсова.

— Я же вас не под венец зову, — резонно заметил он.

«Это уж точно», — мысленно согласилась она, но все же решила быстро не сдаваться. Мало ли чего! Может, отец такую шутку решил с ней сыграть.

— Даже не знаю, — неуверенно протянула она.

— Я остановился в «Палас-отеле» на Тверской улице, — доложил Барсов. — И столик на восемь часов в ресторане уже заказал. Договорились?

— Хорошо, — согласилась мама, подумав, что когда-нибудь и она может развеяться.

— Ксюш, — повесив трубку, обратилась мама к напарнице, — может быть, мне новую стрижку сделать?

— Конечно, я вам давно хотела посоветовать. Знаете, лесенкой до плеч. Вам хорошо будет.

Мама потрогала свой уютный пучочек, замотанный на затылке, и застыдилась. Папа долго не позволял ей стричься. Теперь она вся изменилась. От прежней жизни осталось только это. «Пора распрощаться с прошлым», — решила она и направилась в салон, который ей присоветовала Ксюша. Со времени замужества в парикмахерскую она не заглядывала. Поэтому то, что она увидела, поразило ее до глубины души.

Модное заведение выглядело как космическая лаборатория. Сверкая никелем колпаков и прилавков, оно завлекало батареей разноцветных флаконов и россыпью гламурных журналов.

Молодой человек в блузе, словно художник, окинул ее оценивающим взглядом.

— Может быть, сделаем вечерний макияж? — предложил он.

— Если только не очень яркий, — оробев от непривычной обстановки, попросила она.

— Конечно, вам же не на конкурс красоты? Сделаем натуральный, пастельный. Очень модный в этом сезоне, — приговаривал он, нанося пушистой кисточкой оттенок на щеки. — Губки бежевато-розовые, как родные.

Над прической он колдовал больше часа. Стрижка, мелирование, укладка. Чуть подлачил.

Вернувшись домой, мама переоделась и, увидев себя в зеркале, ахнула. Еще немного украшений на шею — и вперед! «Может быть, меня ждут перемены в жизни?» — подумала она.

— Ты куда? — спросил отец, заскочив на минуту домой с Серегой.

Сергей, тот самый друг отца, у которого они познакомились, так со времен студенчества и не женился, остался холостяком. Вместе с папой Сергей создавал кооператив. Папе очень пригодилась на начальном этапе поддержка высокопоставленного отца друга. Да и его деньги не оказались лишними при раскрутке.

На мамино преображение папа вовсе не обратил внимания.

Она ответила, что на ужин, вовсе не удивив его. Фирма частенько устраивала небольшие корпоративные встречи то в кафе, то в ресторанчиках.

Сережа, однако, уходя, поднял большой палец вверх и оценивающе произнес:

— Улет!

— Спасибо, — кивнула она. Настроение улучшилось, мама вызвала такси.

В зале ресторана светила огромная люстра. Мягко журчала вода в фонтане, окруженном тропическими растениями. Было прохладно, спокойно.

— Вам сюда. — Метрдотель подвел ее к столику. — Господин Барсов задерживается на несколько минут: пробки в городе, просил даму угостить шампанским.

— Просил — угощайте! — Наконец-то она почувствовала себя настоящей женщиной и отпила глоток пьянящей жидкости. На душе стало легко, закружилась голова. Подумала, что если бы ее попросили придумать желание, то она бы загадала: «Пусть меня здесь, в ресторане, увидит Виктор!» Хотя и с Барсовым встретиться она была не прочь! И тут же словно по щучьему велению в дверях появился Барсов с букетом из красных роз на длинных ножках.

«Как у Ксюши», — подумала она и вдруг узрела за широкой спиной Барсова папу. Улыбаясь и болтая о чем-то, они направлялись к ее столику. Увидев такую сладкую парочку, мама чуть не упала со стула. Но, желая сохранить лицо, тоже заулыбалась. По мере приближения улыбка сначала сошла с лица Барсова, а позже и отец перестал улыбаться.

— А где Ксюша? — подойдя к ней, полюбопытствовал Барсов и даже заглянул под стол, будто длинноногая Ксения могла сложиться пополам и спрятаться там.

Отец с окаменевшим лицом плюхнулся рядом и тут же, вынув из ведерка со льдом бутылку французского шампанского, налил себе полный фужер.

— Вот это номер! — выдохнул он и залпом опрокинул фужер, словно это была водка. — Склеил мою жену и вдобавок меня на смотрины пригласил.

— Это… это твоя жена? — воскликнул Барсов и вытер пот со лба. Затем следом за отцом допил остатки шампанского, даже бутылку потряс, чтобы ни капельки не осталось. — Поверь, Виктор, тут какое-то недоразумение! Я ее не приглашал. Я пригласил другую.

И вдруг маму осенило, как она влипла по своей наивности: Барсов принял ее по телефону за Ксюшу! В это время заиграл оркестр. Все напоминало плохой спектакль.

Ничего не подозревающий официант принес новую бутылку с шампанским и еще один прибор. На столе появилась розовая лососина с лимоном, расстегаи, черная икра и что-то еще.

— А как вас зовут? — желая все-таки разобраться в ситуации, спросил настырный Барсов.

— А вас? — огрызнулась мама.

— Не слабо, — присвистнул отец, — а действительно, при чем тут имя?

И тут мама вспомнила, что по телефону они никак друг друга не называли, так ведь она могла встретиться с кем угодно! И Барсов тоже.

Ресторанный вечер между тем продолжался. Зал наполнялся посетителями. На столах уютно горели свечи. Звучала медленная музыка. Недалеко от оркестра танцевало несколько пар. У окна за длинным столом большая компания что-то отмечала. Вдруг от нее откололся какой-то человек и подошел к их столику.

— Можно пригласить вашу даму? — услышали все трое голос. Это был мамин спасательный круг, нарушивший траурное молчание.

Папа и Барсов тупо уставились друг на друга, не зная кому распорядиться дамой. Мама подняла глаза, полные слез, готовых вот-вот хлынуть бурным потоком.

— Можно, — решила она за своих кавалеров. Следующий вопрос поверг ее в недоумение.

— Оля, это ты? — Перед ней стоял бывший коллега по НИИ Алик. — Как ты похорошела!

— Еще один старый знакомый, — констатировал папа, — случайно оказался за соседним столиком, как рояль в кустах.

Так окончательно испортились и без того непростые отношения моих родителей. История в ресторане послужила поводом для развода. Мама сама подала документы в суд. С тех пор они не встречались. Однако папа первое время позванивал, спрашивал обо мне, но мама грубила в ответ. Теперь понимает, что виновата перед ним и передо мной. Многие женщины так себя вели с бывшими мужьями. Теперь стало по-другому.

После встречи в ресторане у мамы начался роман с Аликом. Он действительно оказался в тот вечер случайно на дне рождения друга.

После такой исповеди мама тяжело вздохнула.

— Но ты можешь разыскать отца, — виновато сказала она. — Слышала, что у него все в порядке, он крутой бизнесмен и у него новая семья. Виктор — человек крепкий и очень упрямый. Пройдет через все. — Мама улыбнулась. Глаза ее просветлели. — Меня именно этим взял… всегда был решительным и очень конкретным.

Глава седьмая

«Вот и еще один красавец Алик в нашем девичьем роду», — подумала я и прервала свои воспоминания об одиноких женщинах и колдовских чарах ворожеи.

Мой сотовый трехдиапазонный телефон, который Влад купил специально для Америки, вынужденно молчал при перелете. Не успела я его включить, как он яростно затрезвонил.

— Ты где? — раздался в трубке взволнованный голос американского партнера Стива.

— В аэропорту Джона Кеннеди. А ты? — с надеждой в голосе поинтересовалась я, думая, что американец скажет: «Ситуация изменилась. Контракт отзываю».

— Я в пробке. Детка, стой там, где стоишь, и держи телефон включенным. Как хорошо, что я до тебя дозвонился. Ты у какого выхода?

Меня передернуло от слова «детка», хотя я знала, что у американцев это звучит нормально.

— Я посижу в баре, выпью кофе.

— О’кей, — коротко сказал он, и телефон замолчал.

А я, заказав чашку кофе с коньяком, предалась вновь воспоминаниям о судьбе, которую не удалось обмануть даже мне — четвертой в роду женщине, начиная от прабабушки Мадлен.

Рабочий телефон отца, который дала мама, принадлежал одной из его фирм.

— «Белый аист» слушает, — сладко прощебетал в трубке голос секретарши.

— «Белый аист»? Вы что, детей разводите? — решила поприкалываться я, потому что страшно нервничала.

— Вас что интересует? — сдержанно проговорила выученная на все случаи жизни секретарша.

— Чем вы конкретно занимаетесь? — Я решила исправиться.

— Наша фирма занимается поставками эксклюзивного постельного белья из Германии, самых дорогих фирм. А также перин, подушек, пуховых одеял.

— Разве у аистов есть пух?

— Вам что, собственно, нужно? — теряя терпение, не сдержалась секретарша.

— Мне нужен Виктор Максимович.

— По какому вопросу?

— По личному.

— Как вас представить?

Я назвалась, в трубке тотчас запиликала музыка. Уверенный голос: «Слушаю» — сразу же мне понравился.

Запинаясь я повторила свою фамилию, имя, отчество и собралась с духом, приготовившись вымолвить самое сокровенное.

— Ну, наконец-то, — радостно перебил меня голос в трубке. — Дождался. Приезжай.

— Куда? — Я затаила дыхание от счастья. Такого приема, конечно же, не ожидала.

— Как куда? Ко мне домой.

— А адрес?

— Боже, ну какие вы забывчивые.

«Это, наверное, мы с мамой», — подумала я. И, записав адрес, хотела распрощаться.

— Погоди, мою жену зовут Юлей. Ты можешь приехать прямо сейчас?

— Не знаю. — Конечно, такое радушие ошеломляло.

— Приезжай в любое время. Скажешь ей, я тебя пригласил.

Папа жил в самом центре в новом комплексе с резными башенками и красной крышей. Дверь в квартиру была открыта, и из нее выносили мебель.

— Не стой в дверях, проходи, — сказала мне молодая женщина, совсем ненамного старше меня.

— Вы Юля?

Она на ходу кивнула.

Я хотела раскрыть рот и представиться, но Юля замахала руками и прервала меня на полуслове:

— Знаю-знаю, Виктор Максимович мне звонил. Сейчас новую мебель занесут. Пойди пока в детскую с Машенькой познакомься.

Путаясь в лабиринтах огромных комнат, я продвигалась внутрь квартиры. Громкий плач, доносившийся через одну из дверей, остановил меня.

«Наверное, это и есть детская», — сообразила я и толкнула дверь.

— Почему ты так долго не шла? — В высокой кроватке стояла почти голенькая девочка и захлебывалась от слез.

Я растерялась.

— Одень меня. — Девочка сердито топнула ножкой.

Я стала одевать малышку.

Девочка перестала плакать и спросила:

— Ты теперь у нас жить будешь?

— Нет. — Я покачала головой. Девочка вновь приготовилась зареветь.

— Хочу, чтоб ты со мной жила.

— Хорошо-хорошо, — быстро пообещала я. Слезы высохли.

— А ты про курочку-рябу знаешь? — строго поинтересовалась Машенька.

Надевая на нее платьице, я кивнула.

— А у курочки вымя есть? — Машенька с любопытством заглянула мне в глаза.

— Вымя есть у коровки, — сообщила я ей.

— А как же курочка деток кормит? — Загоняя в тупик, Машенька уставилась на меня.

— Ну вот. — Вынув девочку из кроватки, я взяла ее за руку.

— Теперь кушать, — потребовала Машенька и потащила меня в кухню.

В просторном помещении метров сорок, не меньше — посредине за прилавком, где располагались плита и множество всяких приспособлений для готовки, стояла полная женщина в белом фартуке и колпаке, вероятно, повариха. Бросив взгляд на нас с Машенькой, она фыркнула:

— Неумеха ты, что ли? Посмотри, как ребенка одела?

Я повернулась к малышке и не обнаружила никаких изъянов в одежде.

— Колготки шерстяные надо было в шкафу взять.

Как в бумажных на холоде гулять с ней будешь?

— Да я не собираюсь с ней гулять.

Мой тон тетке в колпаке не понравился.

— Пойдешь как миленькая, — командирским голосом проговорила она. — Только вот Вовку из школы дождешься, и вместе пойдете. А теперь корми ребенка. — Повариха протянула мне белую пластиковую мисочку с кашей и показала на высокий стульчик, за который следовало посадить малышку.

— Не буду, — сразу же заявила Машенька и снова заревела.

В кухне появилась жена отца, Юля, и, взяв из шкафчика протертый до блеска стакан, налила в него что-то алкогольное из цветной бутылки:

— Ну как, все о’кей? — Почувствовав неладное, она перевела взгляд с поварихи на меня.

Повариха кивнула:

— Все в порядке, хозяйка, не беспокойтесь, разберемся. Занимайтесь своим делом.

Тут я не выдержала и вступила в разговор:

— А Виктор Максимович скоро придет? Я с ним повидаться хотела. Мне…

— Скоро-скоро. Ты ее вещи все нашла? — перебила меня Юля. И тут же, не дождавшись ответа, исчезла со стаканом в руках.

— Детей поразвели, а заниматься некому, — кряхтя, сообщила повариха, помешивая что-то в большой блестящей кастрюле.

— Я ведь тоже… — Мне хотелось поделиться с ней, рассказать, что я тоже не чужой человек в этой семье.

Но та, не дослушав, сказала:

— Ты тощая, кости светятся. Специально не ешь? Сейчас моду взяли… — подбрасывая на сковородке сочный кусок мяса, ворчала она.

— Ну что вы! — чувствуя аппетитные запахи, запротестовала я. — Это я в маму такая. Мама у меня не полная.

— Хозяин худеньких любит, видала? — Она намекала на жену отца. — Да ты садись, не стесняйся. — Повариха положила на тарелку вкусно пахнущее мясо и поставила передо мной на прилавок.

— А у них сколько детей? — поинтересовалась я и принялась за еду.

— Хватает, — махнула она рукой, и в этот момент в кухню со свистом влетел ранец.

Сделав пируэт в воздухе, он плюхнулся на стол, задев тарелку Машеньки. Тарелка, перевернувшись, поскакала по прилавку, но не разбилась, только каша пролилась на платьице девочки. Вместо того чтобы рассердиться, Машенька громко рассмеялась.

— Вовик пришел! — закричала малышка и стала бить ложечкой по столу.

— Привет, — крикнул на ходу Вовик и оценивающе посмотрел на меня. — В компьютерные игры умеешь?

— Смотря в какие.

— Научу, — пообещал Вовик и мимоходом надел тарелку Машеньке на голову. Остатки каши потекли по лицу ребенка.

— Ты что рот разинула? — рассердилась повариха. — Займись им.

— Да я не…

В этот момент девочка сползла на пол со стула и, подвернув ножку, заревела.

— Хочу гулять, хочу на улицу…

— Подожди-подожди, вот еще Таня придет, все вместе пойдете.

— А Таня — это еще…

— Танька — это моя сестра. Только сводная, — серьезно сообщил Вовик. — Мама у меня Юля, а отец…

— Виктор Максимович, — подсказала я.

— Не-е, у меня совсем другой папка. Он нас с мамой Юлей давно бросил, когда я еще не родился.

— Да он вообще подкидыш. — На пороге появилась начесанная девица с фиолетовыми волосами и пирсингом в ноздре. Ей было лет тринадцать.

— Дура, подкидыш — это когда ни матери, ни отца, а мама Юля меня очень любит.

— Твоя мама Юля любит только себя.

— Хай, а ты кто? — на скаку она дотронулась до воротничка моей новой блузки, ловко вытянув лейбл. — Где брала? О, фирма! Сейл?

Хорошо, что я надела действительно фирменную. Мама предупредила, что, коль к отцу собираюсь, никакой дешевки. Пусть не думает, что мы плохо живем. А Таня уже сняла с моего уха клипсу и, примеряя перед блестящей никелированной микроволновкой вместо зеркала, затараторила:

— Одна девчонка из нашего класса поясок от Ив Сен-Лорана тоже по сейлу за двести баксов отхватила. — И тут же без перехода предложила: — Махнемся на мои, не глядя?

— Ты о чем?

— У тебя бижутерия в ушах, а у меня белое золото с бриллиантиками. Вот еще брелок миленький, не правда ли? — На поясе у нее болтался увесистый якорек с сапфиром. — У мачехи на минуточку одолжила. Якорь, если она обнаружит, вернуть придется, а вот сережки — фига. Я к ним привыкла. Идут? — Таня крутилась в одной клипсе и в одной бриллиантовой сережке.

— Как же на чужое махаться? — возразила я.

— Тут нет ничего чужого, все папочкино, значит, наше, — твердо заявила девица. — А ты вообще чем занимаешься?

— Я в педагогическом институте учусь.

— А-а, — разочарованно протянула она. — Я в топ-модели пойду.

— Да? — Не желая обижать коренастую, коротконогую Таню, я все же выдала себя тоном.

— Вот рост доберу до ста семидесяти… хотя бы, — поняла она.

— Как это?

— Я гормоны для роста глотаю. — Таня вынула из рюкзака пачку таблеток.

— Тьфу ты! — услышав наш разговор, плюнула в сердцах повариха. — От них ведь усы вырастут!

— У таких, как ты, даже хвост может вырасти, — пренебрежительно заявила девушка.

— А у тебя что?

— Ноги, вот что! — с уверенностью сказала Таня и, задрав юбку, выставила вперед свою полную короткую ножку.

— Что вы с Машенькой сделали? — В кухне вновь появилась жена отца. — Вымой ее и переодень, пожалуйста, — обращаясь почему-то ко мне, проговорила она.

— Мне вообще-то еще на лекции надо!

Юля непонимающе посмотрела на меня.

— Она в педагогическом учится, — под громкий рев Машеньки сообщила Таня.

— В педагогическом — это очень кстати, — рассеянно проговорила мачеха и, чтобы успокоить малышку, протянула ей свой пустой стакан.

Малышка вцепилась в него. Юля постучала по нему ложечкой, чтобы развлечь Машу. И тут девочка выпустила стакан из рук — мелкие осколки разлетелись по розовым кафельным плитам пола.

— Скоро Виктор Максимович придет? — сквозь смех и плач детей выкрикнула я, теряя терпение. — Потому что…

В этот момент в дверь позвонили. Мачеха помчалась открывать.

— Папочка пришел! — обрадовалась Машенька и, взяв меня за руку, потащила встречать отца.

— Опаздываем, — донесся мужской голос из прихожей, и на нас чуть не налетела спешившая куда-то Юля.

— Проследи за детьми, мне нужно срочно уехать! — на ходу выкрикнула она и скрылась в одной из комнат.

«Ну уж хватит с меня!» — решила я и вылетела в прихожую.

На пороге стоял мужчина в костюме и галстуке. Он приветливо улыбнулся нам с Машенькой. Малышка, надув губки, почему-то убежала прочь.

«Какой молодой! — промелькнуло у меня в голове. — И совсем не похож на те фотографии, что я видела у мамы». Но времени на размышления не было. Я знала, что вернется Юля и они исчезнут.

Раскрыв объятия, я двинулась на отца в атаку.

Мужчина, немного смутившись, отступил назад.

— Вы… ты… кто?

Со словами «твоя дочь» я бросилась ему на шею.

Он слабо отбивался, стараясь отцепиться от меня. Но тщетно. Я висела на нем, как кошка. Обида, что отец не хочет признавать меня, как всех остальных своих детей, делала мою хватку еще крепче. У меня на глазах навернулись слезы.

— Неужели ты ничегошеньки не чувствуешь ко мне? — всхлипнула я.

Такой штурм должен был расплавить даже айсберг. И он сдался.

Тело мужчины напряглось, он наконец прижался ко мне и принялся целовать, но как-то странно, совсем не по-отцовски.

Когда его рука скользнула под мой лифчик и добралась до груди, в прихожую вплыла Таня. На ней было открытое вечернее платье с чужого плеча, налаченные волосы стояли дыбом, а в носу вместо маленького колечка-пирсинга торчала моя клипса. В вытянутой руке она держала зеркальце, в которое смотрелась на ходу.

— Как мой прикид? — прогундосила она и вдруг, увидев нас в обнимку, завопила: — Вы что, сладкие мои, травки обкурились? — Она потянула носом, подозрительно принюхиваясь. — Точно! Если не дадите затянуться… тебя, — ее палец с длинным, покрытым темно-фиолетовым лаком ногтем выстрелил в меня, — из гувернанток тю-тю. — Не дав мне раскрыть рот, добавила: — И водилу нашего за такую прыть папочка уволит тоже. Все ясно?

— Так он ваш в… в… — удивленно начала я, задыхаясь от стыда и ужаса.

— Водитель, — назидательным тоном закончила за меня сводная сестренка.

Глава восьмая

О своем конфузе я рассказала маме.

— Мы с тобой неудачницы. Не зря бабушке Мадлен гадалка предсказала, — вздохнула она.

— Не верю я в эту чушь! Вот увидишь! Я тебе докажу. У меня все будет по-другому. Подумаешь, ты один раз в жизни оттянуться решила и в ресторан оторвалась. Ну влипла в историю, ничего страшного! Но ты, мам, все равно его лучше, ты у меня красавица. А эта Юля как кошка драная, хоть и молодая! И он на такую… на такую тебя променял!

— Не говори плохо про отца. Он очень дельный человек. Таких еще поискать. А то, что его работа сгубила… — Мама махнула рукой. — Этот бизнес хуже любовницы… Что касается женщин, ему и выбирать-то некогда, они его сами находят, потом устают от этого, бросают, как я… — Мама помолчала. — Он же не монах, ему надо с кем-то жить!

— Но я все равно его найду. В офис к нему сама поеду.

— Не знаю, прорвешься ли? Теперь все не так, как десять лет назад. У него, наверное, и охрана, и секретарь.

Добравшись до фирмы «Белый аист», я позвонила в домофон и сообщила, что к Виктору Максимовичу, спокойно прошла через охрану, оставив паспорт.

Она сразу почувствовала запах дорогих духов и узкобедрой секретарши. Она стойко держала оборону у красивых темно-бордовых дверей:

— У Виктора Максимовича ленч.

— Это надолго?

— Лучше оставьте свою визиточку, я вас с ним свяжу, если вы с ним заранее не договаривались.

— Нет-нет, я зайду через полчаса.

Она пожала плечами.

Предупредив охрану, что вернусь, я решила пройтись возле низкого, запрятанного в глубине высоких домов особнячка, где и располагался офис «Белый аист».

Во внутреннем дворике офиса был разбит цветник, рядом спортивная площадка. Здесь можно не только на лавочке посидеть и на солнышке погреться, но и спортом заняться.

Вон мужик какой-то в шортах и кроссовках играл сам с собой в баскетбол. Прямо американское кино!

Там тоже врачи после операции мячик в сетку пуляют. Чтобы от стресса разрядиться.

Среднего роста, ежик с белой проседью на голове, игрок был упрям. Он подпрыгивал, метился и кидал раз, другой, третий, но мяч словно заколдованный отскакивал от сетки. Мимо-мимо! Неожиданно мяч подкатился к моим ногам, я нагнулась, подняла его высоко над головой и прямо с места — бац, и попала в корзину. Мужчина с любопытством посмотрел на меня.

— Молодец! Ты, что профессионально в баскетбол играешь? — Наверное, ему было не по себе, что я вот так запросто его обставила.

— Да, — чтобы не расстраивать незадачливого баскетболиста, подтвердила я. — Капитаном школьной команды была.

— Давно школу закончила?

— Нет, два года. Но я и в вузе тоже тренируюсь.

— А я вот сам учусь.

— Хотите, дам уроки? — просто предложила я. Но он меня не так понял:

— С меня уже уроков хватит.

Размечтался. Я и вправду хотела его подучить. К тому же он не в моем вкусе, хоть и ничего, да и старых я не люблю. А он возраста моей мамы.

— Ну, тогда прямо сейчас простой прием покажу.

Смотрите. — Пристроившись за ним сзади, я взяла его руки в свои: — Встаньте вот так, расслабьтесь и бросайте легче. — Меня так тренер учил: «Отлично! Бросок».

Прямое попадание. Мужик обрадовался.

— Молодец! — похвалил он меня.

— Да это вы молодец, способный.

— Нет, я просто настырный. Если чего не добьюсь, не брошу.

Мы сели на лавочку возле цветника. После нашего двора в спальном районе тут было как в раю. Даже птицы пели.

— Классно здесь у вас, — позавидовала я. — Вы тут работаете?

Мужчина кивнул.

— А ты что, работу ищешь?

— А вы что, помочь можете?

— Можно попробовать.

— Вообще-то я пришла по личному делу. — Вспомнив о своей нелегкой задаче, вздохнула и поднялась с лавочки. — Пока не добьюсь, не брошу. С отцом хочу встретиться. — Я вдруг разоткровенничалась с посторонним человеком. — Не виделась много лет.

У мужчины были живые, внимательные глаза и открытое лицо.

— Ну, удачи тебе, баскетболистка! Мне пора. Пока. — Незнакомец помахал рукой и вприпрыжку погнал мяч с площадки.

Я вновь проделала тот же путь. Охрана уже сменилась, эти меня не знали, поэтому опять потребовали паспорт.

Секретарша, всплеснув длинными ресницами, сообщила, что шеф еще не возвращался с ленча. Но я решила не сдаваться и твердо объявила, что буду ждать дальше. Она пожала плечиком. Чтобы убить время, я побродила по светлым коридорам, тщательно исследовала кожано-пальмовый интерьер просторного холла, заглянула в небольшой конференц-зал, где за круглым столом заседала группа людей. По их постным лицам было видно, что эта тусовка длится давно и изрядно им всем поднадоела. Наверное, им бы тоже хотелось, как этому мужику, попрыгать в райском садике. До меня донеслись невнятные обрывки фраз. Я прислушалась. Речь шла о рекламном ролике, который мелькал на проекционном экране перед их унылыми взорами. Эти безнадежно засохшие люди сочиняли к нему текст.

Неожиданно из боковой двери появился человек и бодрой, начальственной походкой направился к столу. Сонная тусовка встрепенулась. Властным голосом вошедший приказал остановить ролик. На экране зависла загорелая топ-модель с отставленным задом. Она нежилась на роскошной двуспальной кровати, утопая в подушках и одеялах, наряженная в белоснежно-изысканное белье — все вещи были от «Белого аиста».

— Давайте концовку, — потребовал мужчина, и через мгновение на экране задвигалась та же девица, но уже осчастливленная сияющим господином с бабочкой на шее. Под свадебный марш Мендельсона довольная пара выносила из магазина яркие пакеты с постельными принадлежностями от «Белого аиста».

На экране тем временем кружились белые снежинки, напоминающие пух.

— Итак, текст поставим в самом конце. — Голос мужчины показался мне знакомым. — Текст должен быть кратким, запоминающимся, звучать как девиз фирмы. — Он вопросительно посмотрел на присутствующих и с давлением произнес: — Слушаю ваши варианты.

Я приподнялась на цыпочки и обнаружила, что начальственный голос принадлежал тому самому незадачливому баскетболисту. В галстуке и белой сорочке он выглядел совершенно по-иному — уверенно и презентабельно. Не то что в шортах. «Наверное, один из руководителей», — подумала я и посмотрела на него совсем иными глазами.

Он обвел взглядом совершенно потухшую компанию, но ничего не услышав, решительно заявил:

— Лучшее предложение я готов вознаградить. — Мужчина сделал выразительную паузу. — Должностью менеджера по рекламе!

— Виктор Максимович, — обращаясь к моему знакомому, вдруг обиженно прошелестела женщина в круглых очках, — вы же обещали мне!

Я ахнула. Значит, тот, с кем я так запросто разговаривала во дворе, и есть шеф фирмы, а главное — мой отец!

Первым порывом было подбежать к нему и броситься на шею. Но печальный опыт с водителем останавливал. Кроме того, я почувствовала страшное желание помочь отцу, придумать за этих баранов что-нибудь такое!

— Ни пуха ни пера! — громко выкрикнула я с порога.

Все как по команде повернули головы. Я почувствовала, что во второй раз попала в цель — присутствующие захлопали.

— Очень удачно! Принимается! — воскликнул отец. — Вот вам и концовка, и девиз, — похвалил он.

— Оригинально, — поддержал аккуратный юноша, — как бы реклама наоборот.

— А вы кто? — раздались удивленные возгласы.

— Это наш новый менеджер по рекламе! — Отец подошел ко мне и, взяв за руку, подвел к столу. — Представься, пожалуйста.

Внезапно на своих длинных ногах, вертя бедрами, в зал прискакала секретарша.

— Как замечательно, что вы встретились! — пропела она. — Виктор Максимович, я вам докладывала, девушка уже давно вас ищет.

— Меня? — Видимо, припоминая нашу беседу, отец медленно произнес: — Ты ведь, кажется, искала…

— Отца, — умирая со страха, подсказала я и назвала себя.

Он оценивающе, словно в первый раз, взглянул на меня и, покачав головой, изрек:

— А ведь мы с тобой чертовски похожи!

— Ничего удивительного, — согласилась я, — ведь я же твоя старшая дочь!

Глава девятая

Так я не только разыскала отца, но и нашла приличную работу. Теперь уже все девчонки в группе завидовали мне. Даже мама стала чуточку ревновать к отцу. Ведь я теперь сразу после занятий неслась к нему, точнее, в офис. Он платил мне настоящую, как всем сотрудникам, зарплату. На нее я могла безбедно жить, одеваться да еще покупать подарки маме. Через год я перевелась на вечернее отделение, потому что отец сказал, что я его настоящее приобретение. Мне надо расти дальше. В фирме я, конечно же, была на привилегированном положении. Его секретарша с хлопающими ресницами стала советоваться со мной по вопросам покупки одежды. А про Таньку, мою сводную сестру, даже говорить не приходилось. Она то и дело выпрашивала у меня что-нибудь поносить.

Шло время, и я стала старожилом в его фирме.

Однажды отец вызвал меня к себе и сказал:

— У тебя отличные коммерческие способности.

— Это в тебя. — Наблюдая воочию, как он трудится, я не льстила.

— Помимо прочих достоинств, ты хороша собой.

— Так говорят, когда собираются уволить по собственному желанию.

— Нет. Считаю, что ты можешь вести самостоятельную работу.

— И…

— Открыть свою фирму. Я тебе в этом готов помочь. Отдам одну из своих.

— Насовсем? — уточнила я.

— Подарю насовсем. Купим тебе помещение, обустроишься…

— Когда? — Я загорелась.

— Скоро. Но пока тебе придется еще поработать на меня. Сейчас, в частности, хочу попросить выполнить одно задание. Понимаешь, здесь более доверенного человека мне не найти. — Мне было приятно это слышать. — Ты знаешь, что у нас проблемы с таможней.

— Да.

— Так вот. По моим сведениям, там сидит один крутой парень. Говорят, красавец мужчина.

— Ты хочешь меня выдать за него замуж? Как раньше, когда принцесс выдавали за принцев воинственной страны.

— Ты историю собиралась преподавать после вуза?

— Нет, иностранные языки.

— Языки — это хорошо. Попробуй найти с ним общий язык. Все равно какой. Прощупай его. Будешь моей шпионкой, заброшенной в логово врага. Материальное обеспечение для переговоров, — отец протянул корпоративную кредитную карточку, — обеспечиваю. Ты коммуникабельна. Да и женщин таможенники меньше боятся, чем мужчин. Дело деликатное. Суть такова. Наши товары месяцами торчат на таможне, портятся. Партнеры злятся. Предложи гонорар за быстрое оформление. Никому доверить этого не могу. Понимаешь?

— Да уж.

— Тебе все равно этому нужно учиться. Ника кие университеты в таком деле не помогут. Выполнишь задание и получишь в подарок собственную фирму! Это для стимула. Хотя ты и так ее заслужила.

Я давно мечтала, только откуда взять средства? Обрадовавшись, выскочила из отцовского кабинета, даже не сказав ему спасибо.

Наутро, захватив всю нашу документацию, я рьяно взялась за задание и десантировалась в логово врага, которое находилось теперь совсем не в центре, а за окружной дорогой. Впопыхах забыла спросить у отца имя красавца таможенника. Знала только, что фамилия у него Кравцов.

«Ничего, разберусь», — решила я, оставляя автомобиль на просторной стоянке возле новенького одноэтажного здания, облицованного современными материалами. Дверь в строгое учреждение я толкнула решительно.

Блеск погон и зелень форм, мелькавших по коридорам, чуть поумерили мой пыл.

— Не подскажете, где мне найти Кравцова? — робко остановила я марширующую куда-то молодую особу в фуражке.

— Вам Влада или Никиту? — Хитро улыбаясь, женщина оглядывала меня.

— Их у вас двое? — удивилась я.

— Да.

— Я точно не знаю. — Сотовый отца был выключен, а ни к кому другому я обращаться не могла. Я ведь шпионка.

— А вам по какому вопросу? — желая помочь, поинтересовалась она.

— По личному, — ляпнула я и прикусила губу.

Особа смерила меня оценивающим взглядом.

— Тогда к Владу. — Процедив это, она усмехнулась, хотя вид у меня был сугубо деловой: офисная одежда, низкий каблук. Правда, юбка чуть коротковата, но так считала только мама.

Что имела в виду таможенница под словом «тогда», я поняла позже, а пока… вошла в кабинет, на который она мне указала. В крутящемся кресле спиной ко мне сидел человек в форме и разговаривал по телефону.

Услышав скрип двери, он, как ребенок, крутанулся в кресле, сбросив фуражку, лежащую рядом на столе.

— Проходите, проходите, — увидев меня, приветливо произнес он и улыбнулся такой подкупающей улыбкой, будто ждал нашей встречи всю жизнь.

До этого в таможне мне приходилось бывать только раз. Когда я училась в школе, моя близкая подруга с родителями вернулась из Германии, где служил ее отец. У них на таможню пришел груз. «Личные вещи, нажитые честным трудом», — как сказала ее мама.

Среди этих вещей находился подарок для меня — джинсы, за которыми мне с подругой пришлось проторчать в таможне часов пять.

Мы приехали на площадь трех вокзалов в самый центр Москвы для растаможивания контейнера. Управление выглядело совсем не так, как сейчас — старое, грязное, обшарпанное помещение, а точнее, длиннющий коридор. Ни в один кабинет нас не впустили.

— Ждите, — бросил толстый служащий в засаленной форме, — я вас позову, — и ушел.

Ждали мы до обеда, но никто не позвал. Мама подруги ушла на работу, оставив нас стоять в очереди. Стоило ей покинуть это заведение, как тут же словно назло объявился этот толстый.

— Где взрослые? — строго спросил он нас.

— Сейчас приедет, — подскочила с места подруга.

— Тогда я пошел обедать, — бросил таможенник и исчез.

Вновь приехала мама подруги. А он обедал, потом полдничал и перед самым закрытием вышел к нам и строго спросил:

— Откуда?

— Что откуда?

— Груз.

— Из Германии.

— Везете что-нибудь в товарном количестве?

— Нет.

— Покрывала гобеленовые?

— Нет.

— Шубы?

— Нет.

— Ковры?

— Нет.

— Сервиз «Мадонна»?

Я не знала, что такое сервиз «Мадонна», но почувствовала, что мама подруги вся напряглась.

— У нас подарок от руководства военной части.

— Сервиз?

— Да.

— Бумага имеется?

— О чем?

— Что подарок от руководства.

— Нет.

— Ясно. Из скольких предметов состоит сервиз?

— Не считала, — растерялась мама.

— Будем считать.

— Это как же? Он запакован.

— Распакуем.

Мы вышли на задний двор, где царили хаос и грязь, а на платформе стоял металлический контейнер с вещами.

Таможенник лязгнул замком, сургучная печать отвалилась.

— Так, — протянул он, глядя на узлы и коробки. — Джинсы?

— Что — джинсы? — Мама девочки покрылась красными пятнами.

— Сколько пар джинсов?

— Пять, — тихо проговорила она, почти что прошептала.

— Одни для меня, — стараясь спасти положение, я бросилась на выручку, — а еще одни для моей мамы.

— А остальные три пары для моей, — без юмора отрезал таможенник. Я опять удивилась, почему он не спрашивал о размере. — Распаковывайте.

— А мне? — чуть не плача протянула подруга. Приехали они из Германии давно. Контейнер ждали три месяца. Джинсы шли «тихим ходом». Когда мы среди домашней утвари отыскали джинсы, толстый таможенник отобрал для себя самые фирменные, перекинул их через плечо и преспокойно ушел прочь. Мы трое засеменили за ним следом. Нам нужен был штамп о прохождении таможни. Но перед самым нашим носом он вновь захлопнул дверь. Мы вновь сели ждать. Спустя какое-то время, выйдя из кабинета в шинели и фуражке, он уставился на нас.

— Что вы тут делаете?

— Нам нужен штамп.

— Я давно поставил. Идите домой. Ваш груз уже давно вас там ждет.

Это было настоящее издевательство. Не поверив, мы бросились на задний двор. И правда платформа оказалась пуста. Контейнер увезли по адресу доставки. Мы были в шоке.

Конечно, мне джинсы не достались, зато пару кроссовок я получила в награду. Жаль, что кроссовки были малы. Но я стойко разнашивала их, натирая мозоли.

Сегодняшние таможенники были абсолютно другими. Чистенькими, аккуратными, вежливыми и предупредительными. Джинсами они уже давно не интересовались.

А Кравцов Влад, если с него снять форму… настоящий мальчик из «Плейбоя».

Коллега, направившая меня к нему, не ошиблась. Он оказался именно тем, кто работал с фирмой отца. Я пригласила его в ресторан поговорить. Он сразу же согласился!

Глава десятая

Перед тем как идти в ресторан, я навестила бабушку Василису с Лелей и упомянула о предстоящем рандеву. И бабушка, и Леля были мне очень рады.

Леля была переполнена свежими сплетнями о том, кто и с кем из старых артистов, а точнее, их детей развелся, женился, в каком снимается сериале, на какой даче теперь живет. Она была в теме. Ее не забывали. Частенько приглашали в Дом актера, Дом кино. Да и друзей среди богемы хоть отбавляй!

Леля вспоминала времена, когда снимала фильмы с Романом Лихановым, могла с утра до ночи рассказывать о нравах и нарядах богемы. Она рассказывала, как в кинотеатрах перед началом сеанса устраивали танцы под оркестр с певицей. Женщины приходили в меховых горжетках, мужчины непременно в костюмах. А уж список ресторанов, которые ей удалось посетить в советские времена, был бесконечен. Все старые гостиницы, о которых теперь москвичи вспоминают с ностальгией, располагали множеством баров, кафе и ресторанов. Леля называла их так же, как гостиницы: «Москва», «Берлин», «Будапешт», «Варшава».

— Представляешь, — с запалом тараторила она, — один из фильмов Лиханова выдвинули на фестиваль «Лучшая сказка XX века» в Каннах.

— Какой фильм? — поинтересовалась я.

— «Тридцать три богатыря» по мотивам сказок Пушкина. Фильму-победителю достанется главный приз — «Золотая камера». У этой замечательной картины есть шанс. Французы от Пушкина балдеют. Они даже юбилей его постоянно отмечают. Одного моего старого приятеля-сценариста пригласили во французское посольство на банкет и конфиденциально об этом сообщили. Он раньше писал сценарии по прозе Пушкина.

Ты помнишь, Василиса, это был потрясающий детский фильм? — Она обратилась к бабушке. — В массовке больше тысячи человек! Все на натуре снимали: и в пустынях Средней Азии, и на море, и в горах Грузии. Все живьем. Сегодня никакая компьютерная графика не сравнится. Гарри Поттер отдыхает! А сам Лиханов в молодости — древнерусский богатырь! Плечи — о. — Маленькая Леля развела руками. — Настоящую бороду несколько месяцев отращивал. Красив был Рома, настоящий мужик!

Василиса украдкой смахнула слезу.

«Все-таки первая любовь единственная!» — пожалела я бабушку.

— В Каннах не все жюри из французов состоит, — возразила она.

— Однако всем известно, что страна-устроитель оказывает огромное влияние на решения жюри, — с нажимом произнесла Леля.

— Зачем ему премия? Его же давно нет в живых, — удивилась я.

— Разве ты не понимаешь? Это же престижно! Может, и мне что-нибудь перепадет. — Леля хитро улыбается. — Я совсем молоденькой у него в этом фильме помрежем работала.

— Может, тебя еще в Канны на вручение «Золотой камеры» пригласят, — усмехнулась Василиса.

— А что ты думаешь? Нас, тех, кто отношение к этому фильму имеет, осталось раз-два и обчелся.

С моими любимыми старушками можно было проболтать вечность. Они мне так голову задурили, что чуть не забыла посоветоваться, как одеться на рандеву с таможенником.

— Детка, ты в любом наряде хороша, — восхищаясь мной, ответила бабушка Василиса. — Но лучше строго, — посоветовала она, когда я объяснила, что свидание деловое.

— Что ты такое говоришь? — возражала Леля. — Приличная девушка не должна выглядеть как «синий чулок».

— А как должна выглядеть приличная девушка?

— Пристойно.

— Лелечка, пристойно — это как? В вечернем платье? Или в школьной форме?

— Ну, знаешь, как у Коко Шанель, девиз — элегантность и простота. Всегда имей в гардеробе черное платье или костюм.

Черного в моем гардеробе, к сожалению, не было, да и не сезон. Лето стояло жаркое. Чтобы не ошибиться, я предпочла офисный костюм. Их у меня несколько. Недавно новый купила. «В крайнем случае сниму пиджак», — решила я. Под него я надела тоненькую белую блузку из шелка, рукава удлиненные, с воланами на конце. Нарядно и элегантно. Хотя желание надеть летнее платье, конечно, было.

В фирме отца я научилась одеваться как надо. Те, кто у него работал давно, показали мне магазинчики, где можно недорого в конце сезона купить приличную вещь.

Недавно я так приобрела красивое платье для коктейлей. Летом, конечно, каждой женщине нравится носить яркое, в цветах. Однако мода на цветы в каждом сезоне имеет свои особенности. То розы крупные — писк, то маки, то мелкий цветок, голубой, к примеру, как незабудка. К моим глазам голубой цвет подходит. Если к платью еще и босоножки в тон подобрать!

Скидки на обувь вообще круглый год. Я люблю туфли на высоком каблуке, повыше повседневного. Только когда мужчина не очень вышел ростом, а мой кавалер, к счастью, повыше меня, нужно об этом помнить. Не каждому нравится быть одного роста с дамой. Мысли о предстоящем свидании с красивым парнем замучили. Интересно, а этот Влад думает обо мне?

Оказалось, что думает, потому что явился с букетом цветов и даже поцеловал мне руку. Не важно, что свидание сугубо деловое. Он вел себя как настоящий кавалер — достойно и со мной обращался как с дамой. Не садился, пока я не села, подбирал напитки и блюда. Все выбранное им оказалось очень вкусным. Даже французское шампанское, которое предложил, оказалось самым-самым. Это мне потом папа сказал. Ведь ему пришел счет с корпоративной карточки.

Когда я заговорила о нашем товаре, он сразу же согласился помочь. Только цена за пропуск вне очереди оказалась выше, чем предполагал отец.

— Ты же понимаешь, эти деньги не для меня. У нас тариф. — Он обворожительно улыбнулся. — Если не устроит, разбежимся по-хорошему.

— Думаю, что договоримся, — уклончиво пообещала я, еще не зная, согласится ли отец.

Влад вел себя непринужденно, после выпитого расслабился. То ли я понравилась, то ли уютный ресторан с изысканными блюдами. Этот ресторан порекомендовал отец. Он находился близко от его дома. «Специально для бизнесменов из этого комплекса. Почти клубный. Туда ходят только свои. — Отец показал мне красивое сооружение в форме ракушки. — В других местах конкуренты могут подслушать разговор или еще кто похуже. А нам это не нужно, и ему тем более. На таможенников все время идет охота».

Перед тем как отправиться на такое серьезное дело, я описала Влада отцу. Он слушал и кивал, а потом дал совет:

— Послушай, Надежда, постарайся, чтобы ничего личного между вами не произошло. Это всегда мешает работе. — Он, наверное, почувствовал, что Влад мне понравился.

Ресторан назывался «Жемчужный». Раки, креветки, лобстеры и речная рыба плавали тут же, в бассейне. Живые белые кувшинки создавали впечатление, что сидишь у озера.

— Они похожи на тебя. — Поймав одну из них, Влад воткнул мне в волосы нежный цветок. Он явно проявлял ко мне нерабочий интерес. Наклонившись, заглядывал в узкую прорезь шелковой блузки, даже верхнюю пуговичку словно невзначай расстегнул. Он шептал на ухо, что я его мечта и что похожа на Шарон Стоун. — Волосы, фигура. Ты даже лучше, потому что моложе, и наши девчонки вообще красивее в сто раз иностранок.

— Мне уже говорили про сходство с этой актрисой, — ляпнула я.

— Неужели? Значит, я не первый? — Вопрос прозвучал двусмысленно.

Я промолчала.

Мы продолжали беседовать о жизни. Я рассказала Владу, что скоро буду хозяйкой фирмы.

— Возьми меня к себе?

— А как же таможня? Он ничего не ответил. Я даже не поняла, что он не шутил.

Когда ужин подошел к концу и поручение отца было выполнено, мне совсем не хотелось с ним расставаться.

— Может быть, продолжим вечер? — Он словно прочитал мои мысли. — Я приглашаю тебя к приятелю в гости. Тут сосем недалеко. Он музыкант. Ты любишь музыку?

— Очень, — прошептала я, забыв обо всех наставлениях отца.

К моему удивлению, оказалось, что приятель жил в том же комплексе, что и семья отца, только в другом корпусе.

— А он будет рад?

— Чему?

— Ну, что мы так неожиданно к нему нагрянули?

— Ему будет все равно, потому что он в отъезде, — открывая ключом массивную дверь, буднично проговорил Влад.

— Как? — Я широко раскрыла глаза. — Ты же музыку обещал!

— У него записи собственных концертов — мы их послушаем.

Наставления отца вылетели из головы, когда я очутилась в большой гостиной, с мягким диваном посередине, роялем и высокой живой пальмой. Наша с мамой двухкомнатная квартира была меньше прихожей в этом доме.

— Я сейчас, — сказал Влад, — ты тут располагайся, — и скрылся за какой-то дверью.

Я постояла в нерешительности, уставившись на свое отражение в открытой крышке рояля: «Кто же тут играл?»

Затем осторожно присела на краешек дивана и прислушалась к звукам, доносившимся из-за двери, скрывшей кавалера.

— Ты не могла бы нам приготовить кофе? — услышала я сквозь шум льющейся воды.

«Моется», — с беспокойством подумала я. Опыт общения со взрослыми мужчинами у меня ограничивался моей первой любовью. Ребята из школы и института не считались.

Мы собирались в общежитии или у кого-нибудь, когда уезжали родители. Все мечтали о собственном жилье, любом, даже крохотной съемной комнатушке. Близкого друга я пока что себе не завела. Да и возможности для встречи наедине не представлялось. Выгонять маму на улицу как-то неудобно. К бабушке с Лелей тоже не нагрянешь. Сразу начнутся расспросы, кто да что. Кроме того, я долго не могла «отойти» от своей первой любви, которая разорвала сердце на кусочки. Я их до сих пор не могу собрать. Переживала долго, но пережила, справилась. Потом рассказала обо всем маме.

«Тебя тянет к таким зрелым мужчинам, потому что нет отца. Мужской ласки не хватает», — виновато произнесла она.

Может, она и права.

Случилось это на первом курсе. «Зрелому мужчине» было около тридцати, он преподавал историю. Влюблялись в него все, даже те, у которых имелись и отцы, и дедушки. Так что мама оказалась не совсем права. Влюбилась я страстно и коллективно. На лекциях мы с девчонками доводили друг друга до экстаза, обсуждая каждую мелочь в его одежде: сорочку, пиджак, брюки, даже про носки не забывали. Он был такой, такой — словом, необыкновенный. Специально по сто раз приходили сдавать к нему зачеты.

Однажды я оказалась последней в очереди на его экзамен. Он порядком устал. Видимо, выдался тяжелый день.

— Знаете, приходите лучше завтра, — не глядя на меня и собирая бумаги в портфель, сказал он.

Я больше для того, чтобы обратить на себя внимание, жалобно попросила его принять именно в этот день.

— Ладно, вы ответите по дороге домой в моей машине. А потом я вас высажу у метро. Договорились?

Не знаю, что ему взбрело в голову, то ли действительно устал, то ли глаз на меня положил.

Замирая от счастья остаться с ним наедине, я от волнения даже вещи свои в аудитории забыла, так с зачеткой и помчалась за ним трусцой. Мы вышли из здания института и сели в его «ауди». То, что я говорила, он слушал рассеянно, следил за дорогой и думал о чем-то своем.

Когда я замолчала, он кивнул и включил музыку. Я замерла, влюбленно уставившись на него.

— Ну, приехали. — Он затормозил, словно испытывая меня, и попросил зачетку. — Вас звать Надеждой? — рассматривая мою маленькую школьную фотографию, спросил он.

Я была ни жива ни мертва. Мое желание выскакивало из меня, и он не мог этого не чувствовать. Можно сказать, я сама спровоцировала его — придвинулась и голову наклонила так, что копна волос коснулась его щеки. Потом подняла глаза.

Его машина рванула с места, и мы заехали в какой-то безлюдный парк. Он потянулся ко мне и стал целовать. Поцелуй взрослого мужчины совсем не такой, как мальчишки в подъезде или в подвыпившей компании, когда сверстник затягивает тебя в спальню к родителям.

Он был первым и первым сказал мне, что я похожа на Шарон Стоун. И так же, как Влад, добавил, что я лучше.

Будто бы им приходилось видеть ее рядом, а не на экране.

И еще, когда его губы скользили по моей шее, груди, спускаясь все ниже и ниже, а я извивалась, горя желанием, он шептал мне такое! Я вцепилась в него и не хотела отпускать, мне казалось, что после всего этого… если он уйдет — рухнет мир.

— Как же я теперь буду одна? — спросила я, когда он подвез меня поздно вечером к дому. Он не ответил, только сказал, что я очень впечатлительная. Позже я действительно помнила каждое его движение, каждый жест. Я не жалею о том, что он стал первым мужчиной в моей жизни, потому что был очень-очень желанным.

Мы стали встречаться и любить друг друга везде, где только представлялся случай, — у его друзей, на даче, в автомобиле. Я не могла насытиться его любовью. А потом, потом он сказал, что больше не может врать жене. И я ушла сама. После него я не хотела никого видеть. С тех пор прошло несколько лет.

Впервые после него я почувствовала что-то подобное к Владу.

Сидя на краешке дивана и озираясь по сторонам, я замерла в тревожном ожидании. Не знаю, хотела ли я повторения того, что было у меня с моей первой любовью, или желала каких-то новых ощущений?

— Кухня за барной стойкой, — прервал мои размышления Влад, и я, войдя в нее, вспомнила, что такое же расположение комнат у отца. Приборов было видимо-невидимо, как в космическом корабле. Как с ними справляться? У отца ими управляла повариха.

Шум воды в ванной прекратился. «Вытирается», — подумала я, представив загорелое мужское тело, руки, которые обнимают меня…

— Справишься? — еще раз крикнул Влад.

Так же, как у отца, за высокой стойкой находились яркие гладкие прилавки и шкафчики, микроволновка, гриль и прочее неведомое оборудование. Белоснежная мойка — мечта каждой женщины — зазывала различными кранами и краниками. Не зная, что нажать, я выбрала кран с холодной водой.

Маленький душик, выскочивший невесть откуда, напрягся и нахально обдал меня с ног до головы холодной водой. «Этого еще не хватало», — расстроилась я, пытаясь аккуратно вытереть лицо кухонным полотенцем, чтобы не размазать старательно накрашенные ресницы. Дотронувшись до головы, я обнаружила, что уложенные волосы тоже намокли. А опустив глаза, вовсе ужаснулась: легкая тоненькая блузка буквально прилипла к лифчику.

— У тебя проблемы? — услышала я голос прямо над ухом и, обернувшись, увидела Влада в бархатной домашней куртке, расстегнутой до пояса. Завитки волос темной дорожкой спускались по груди к самому торсу и уходили дальше под пояс домашних брюк. Он оказался вовсе не загорелым и одного роста со мной.

Но его тело манило. Мне стало не по себе.

«Форма ему явно шла больше. — Я старалась убедить себя, что не хочу стоящего тут рядом с собой почти раздетого мужчину. — Форма все же создавала какой-то невидимый барьер!»

Мои глаза невольно скользнули вниз, но дальше изучать было не очень-то ловко.

Воспользовавшись минутной заминкой, обнаглевший кран принялся разбрызгивать воду еще сильнее, значительно увеличивая радиус полива.

Влад нажал какую-то кнопку и, утихомирив разбушевавшуюся воду, с облегчением произнес:

— Ну вот, а то я прямо с работы, сегодня такая жара, дома только форму успел скинуть, даже в ресторане чувствовал себя плохо.

Оправдание прозвучало просто и убедительно. Торчал там у своих контейнеров, растаможивал грузы. Пыльно, не успел себя привести в порядок, хотел чистеньким меня поцеловать.

— Однако. — Влад сочувственно улыбнулся и, оглядев меня, мокрую с ног до головы, заметил: — Теперь я вижу, что тебе тоже не мешало бы привести себя в порядок. Ванная там.

Я хотела отказаться, объяснить, что я принимала душ перед рестораном, но, бросив взгляд на свою грудь, поняла, что не права.

Несмывающаяся тушь растекалась по моей блузке, не говоря о других красках, сползших с моего лица. И я направилась в ванную.

— Там есть халатик, — крикнул он мне вдогонку.

В халатик могла поместиться только половина моего тела, вторая оставалась бы неприкрытой, причем он был мне не по росту.

«Чей бы это мог быть?» — ревниво подумала я. Но роскошь ванной комнаты отвлекла. Она поразила мое воображение больше, чем кухня. Мне приходилось видеть такие джакузи, умывальники на выставках «Твой дом». Я мечтала о них в своей будущей жизни. Когда буду зарабатывать, как отец или этот музыкант, друг Влада. В сказочной квартире не хватает только золотой рыбки. Но отражение в зеркалах портило настроение: на меня смотрела поблекшая русалка в мокрых, обвисших тряпицах.

— Тебе помочь? — услышала я голос Влада.

Срочно нужно привести себя в порядок.

Я замыла пятна на блузке, отчего та промокла полностью. На халатик дюймовочки я посмотрела с сожалением.

Выскочила в гостиную. Восхищенный взгляд Влада приободрил меня.

Он успел сварить кофе и налил в огромные бокалы коньяк.

Я залпом выпила кофе, а коньяк стала медленно смаковать, стараясь не смотреть на Влада, стоявшего со мной рядом. Его близость была волнительно-сладкой. Он потянулся ко мне. «Это судьба», — решила я и, закрыв глаза, приготовилась к страстному поцелую. Он начал расстегивать мою мокрую блузку. Пуговицы не поддавались. Его дыхание стало прерывистым. В это время кто-то повернул ключ в замке двери, послышались быстрые шаги из прихожей в комнату. Открывать глаза совсем не хотелось. Ведь это была моя первая близость с мужчиной после долгого перерыва. Влад мне очень нравился.

— Извините, я, кажется, не вовремя, — послышался до ужаса знакомый голос.

Если бы я увидела отца, маму или даже бабушку Василису, то удивилась бы меньше. Я дернулась.

— Надя, это ты-ы? — Вопрос повис в воздухе, а Влад, сделав неловкое движение рукой, вылил остатки коньяка из моего бокала на все то, что можно было назвать моей одеждой.

— У вас чё, тут конкурс мокрых маек проходит? — Я открыла глаза и увидела, как через хлюпающий лифчик остатки спиртного стекали по ногам, и еще я увидела Таньку, свою сводную сестру.

Глава одиннадцатая

— Что ты делала в квартире моего учителя по музыке? — словно старшей была она, а не я, строго спросила Танька на следующий день по телефону. И пока я не успела сообразить, что ей ответить, тут же затараторила: — Не говори, не говори, я догадаюсь сама. Если я догадаюсь, то придумаю тебе наказание. Договорились? Чур, с трех раз! Вы там занимались сексом? Так?

— Как тебе не стыдно!

— Это мне стыдно? Сначала ты приставала к нашему водиле. Я подумала — обкурились, чтобы так, на глазах у всех! Знаешь, даже самые отважные секси в нашем классе и те от посторонних глаз прячутся. А ты? Потом выяснилось, перепутала его с кем-то! Теперь к моему учителю музыки кого-то в дом притащила. Это как? А?

— А ты что там делала? — Я решила, что пора мне взять инициативу в свои руки. — Ключами дверь кто открывал? Вот отец узнает, тогда…

— Ты не о том подумала!

— И думать нечего.

— Ты, моя любвеобильная сестричка, всех по себе меряешь?

— Не о том? А халат твой что в ванной делал?

— Отдыхал. Так вот, чтобы я не сообщила о твоих похождениях папочке, ты меня с ним познакомишь?

— Ему знаешь сколько лет? — возмутилась я нахальству малолетки.

— Какая разница! Я на него запала — настоящий плейбой! И волосы на груди!

— Он даже старше меня!

— Прикольно!

— У вас не будет общих интересов! Чем ты будешь с ним заниматься?

— Это тебя в твоем педвузе об общих интересах учат?

— Нет, это я сама догадалась.

— Тебе не дано догадаться, чем я буду с ним заниматься.

— Это чем же?

— Ну уж не обливать друг друга коньяком, стоя в мокрых майках. Ты фильм про Лолиту смотрела?

— Таня, я брошу трубку!

— Не бросишь. Тебе ведь хочется узнать, почему мой халатик грустил в такой шикарной ванной? Что ты молчишь? Моя взяла?

— Взяла!

— То-то же! Слушай, моя испорченная сестра. Учитель музыки, которого мне, кстати, папочка нашел, так вот, он уехал на гастроли за границу, а мне оставил ключи, чтобы я его любимую пальму поливала, а также… — после длительной паузы продолжила Танька, специально чтобы я понервничала, — могла воспользоваться его роялем. Потому что мачеха вместо музыкального инструмента в дом дрова притащила. Это папа так сказал. Она в этом ни бум-бум! Ей интерьер главное.

— Убедительно. Только при чем тут халат?

— А халатик? Я прихожу, переодеваюсь, поливаю пальму…

— Ты же пальму поливаешь, а не себя? Или ты ее из шланга?

— Тебе для того, чтобы целоваться, тоже нет необходимости быть мокрой…

— Я случайно.

— А я предусмотрительная девушка. Он хотел, чтобы я каждый листочек мокрой тряпкой. Ты видела, какой она высоты? Я ее, ты точно заметила, шлангом из кухни. Подтяну пальму, тряпку подложу и поливаю. Кран этот у него, идиотский, выскакивает. Я пару раз облилась, а потом халат принесла. Как полью, сажусь за рояль и репетирую. Все ясно? Теперь колись ты.

— Меня пригласил знакомый.

— Этот красавчик — твой знакомый?

— Да.

— К другу?

— Нет, вроде сказал к себе. — Я решила соврать.

— И ты пошла? — В голосе сестрички сквозило ехидство.

— А что? Кофе попить и вообще… — Я чувствовала, что оправдываюсь перед своей малолетней сестрой.

— Ну и как?

— Что?

— Вообще он как?

— Таня, об этом спрашивать неприлично.

— Это ты про занятия любовью, что ли?

— Про все.

— Я могу с тобой поделиться информацией, которой ты не располагаешь.

— О Владе?

— Так его Владом кличут?

— Его не кличут, а зовут.

— Он, между прочим, напялил домашнюю одежду моего учителя.

— А учитель тебе в пижамной куртке музыку преподает?

— С чего ты взяла?

— Однако ты в курсе, какая у него одежда домашняя, а какая…

— А тебя Влад в пижамной куртке кофе угощал или чем-нибудь еще? Можешь не говорить, я и так знаю, это любовной прелюдией называется.

— Что-о?

— То, чем вы занимались. Я же вас застукала! Игра такая между мужчиной и женщиной, перед тем как он ее в постель уложит и ножки раздвинет.

— Все, я вешаю трубку.

— Теперь уж точно не повесишь, захочешь узнать.

— Что?

— Чем кончается любовная прелюдия.

— Таня, скажи, твой учитель музыки, он какой? — Мне вдруг в голову пришла жуткая мысль.

— Что значит «какой»?

— Ну, молодой и…

— А-а, ты об этом. Нет, не беспокойся, он не голубой.

— Боже! Да я совсем не это имела в виду. — Хотя, конечно, именно это.

— Но ты подумала, раз Влад в его одежду облачился.

— Ничего такого я подумать не могла.

— Конечно, не могла. Твоего Влада за версту видно, он бабник! А ты дура!

— Это ты дура, — плюнув на педагогику, разозлилась я.

— Я, может, и дура, только так бы не лоханулась.

— О чем ты?

— Когда я вошла в прихожую, ботинки твоего дружка увидела. Они тысяча рублей — потолок! А флэт, куда он тебя вроде бы к себе пригласил, знаешь, на сколько кило деревянных тянет?

— Ботинки у него от служебной формы.

— Он что, из мусоров?

— Человек в жилье последние деньги может вложить, — не отвечая на ее выпад, вслух рассудила я.

— Так, чтобы на ботинки не хватило? Господи, ты хотя бы с папой посоветовалась.

— Посоветовалась.

— Он одобрил?

— Да.

— Тогда возьмите меня третьей. Поразвлечемся. Групповухой называется.

— Замолчи!

— Ну ладно, если папочка в курсе, я его вкусу доверяю, даю отбой.

— А насчет учителя музыки папочка тоже в курсе?

— Говорю же, он мне его сам порекомендовал.

— Ладно.

— Я тебя насчет групповухи просто проверить хотела. Соображаешь ты или как? А то могу «Камасутру» подкинуть.

— Она у тебя откуда?

— А-а, это учебник такой, теперь по нему в школе домоводство преподают. Ты просто не в курсе, в ваше время этого не было. Только про воду там ничего нет.

— Это новое прочтение!

— Хочешь сказать, я не догоняю? Читала, что такая писательница Жорж Санд… Кстати, ты слышала про такую?

— Слышала.

— Она тоже, как ты, на мужиков набрасывалась. Чтобы поумерить пыл, ей бедра мокрым полотенцем оборачивали.

— А ты не завидуй. — Я разозлилась не на шутку.

— Вот приедет мой учитель, я ему донесу, как вы в позе «ландыша» стояли.

— Это еще что такое?

— Ну, есть поза «лотоса», а есть «ландыша».

— Ты этого не сделаешь!

— Это почему же?

— Родственников не подводят.

— А я не про тебя, я про твоего Влада ему наплету.

— Находчивая ты наша!

— Ты меня еще не просекла! Кстати, я вам все испортила, да?

— Нет.

— Ты ему когда новую встречу назначила?

— Никогда. Я убежала вслед за тобой, и все.

Я не сказала Таньке, что Влад пробовал меня догнать, объяснить. Однако я не захотела слушать.

А мне с ним надо дело с нашим товаром на таможне до конца довести. Что теперь? Отец правильно предупредил: работу и личное соединять нельзя.

Глава двенадцатая

В этом мне пришлось убедиться еще не раз. Правда, Влад все, что обещал, выполнил. Встреч со мной больше не искал, словно забыл, и, когда я случайно наткнулась на него в офисе отца, даже сделал вид, что не узнал.

Я уходила с работы и устраивала прощальную вечеринку. Время, которое я проработала в фирме отца, пошло мне на пользу. Даже бабушка Василиса сказала, что я повзрослела и научилась отвечать за свои поступки. Но это, если речь шла о работе, а вот что касалось мужчин… особенно таких, как Влад.

— Вы не хотите принять участие в сегодняшнем вечере? — пробегая по коридору с большим тортом в одной руке и шампанским в другой, спросила я.

— По случаю чего праздник?

— Я ухожу.

— Далеко ли?

— В свой бизнес. Я же вам говорила, забыли? — Влад был опять в форме, поэтому я невольно называла его на вы.

— Помнится, мы пили с тобой на брудершафт, к чему такой официоз?

Ага, значит, притворялся, что меня не узнал, даже не поздоровался.

— Да-да. — Я покраснела, вспомнив свое бегство из квартиры его приятеля.

— Знаешь, я не люблю такой детский сад. В делах ты взрослая и уверенная, а вот что касается мужчин, ведешь себя как ребенок. Чего ты тогда унеслась? Если хочешь со мной… — Влад подыскивал слово.

— Дружить, — подсказала я ему.

— Да, — улыбнулся он, — хорошее слово «дружить», то, пожалуйста, без всяких этих сцен. Терпеть не могу! — Он делал мне выговор, а провинившаяся девчонка не знала, как себя вести дальше.

— Оставь кусочек на завтра, — он показал на коробку с тортом и снисходительно потрепал меня по щеке, — мы с чайком. Ладно? А сейчас я бегу. Некогда. — Время было вечернее. — Деловое свидание. Так что завтра, не возражаешь? У меня твой телефон где-то есть.

— Я дам.

— Не надо. Найду. Жди, я позвоню. Тебя как зовут, извини, замотался.

— Надя.

— Да-да, замечательное имя. — Он убрал пальцем челку с моего лба, потому что мои светлые кудели нависали прямо на глаза, а руки были заняты.

Этот жест свел меня с ума, и я пролепетала:

— Буду ждать.

Весь следующий день я как дура то и дело вытаскивала свой сотовый, потому что он, как назло, молчал. И действительно, по работе, с которой я уволилась, звонков никаких, а по личному… Когда я перестала ждать, около десяти вечера раздался звонок.

— Ты где? — Это был он.

— Я в своем новом офисе.

— Чего делаешь?

— Смотрю, с чего тут начать.

— Хочешь, я тебе составлю компанию?

— В чем?

— Смотреть, с чего начать.

— Ну, если тебе самому хочется.

Он подъехал ровно через полчаса.

— Ого, — оценил он помещение, которое досталось мне в подарок от папочки. — Если тут все привести в порядок… Это все твое или съемное?

— Мое.

— Тогда давай чай пить.

— Давай…те. Я вам вот торт вчерашний оставила.

— Ах ты моя умница. Правда оставила?

— Правда. — Я полезла в сумку и вытащила кусочек торта, завернутый в фольгу.

— Придется тебя поцеловать, тогда не будешь больше звать меня на вы.

Он присел на корточки у моих ног и, расстегивая блузку, стал меня целовать, сначала в живот, потом в грудь, нежно-нежно, по-мужски. Когда дошел до губ, я обвила его шею руками.

— У тебя, кроме стола, что тут еще есть?

Он усадил меня на стол и, приподняв юбку, стал целовать колени, а потом бедра. Ноги я раздвинула сама, сгорая от желания.

— Видишь, какая ты умница, — шептал он, зарывшись лицом мне в шею. Я кричала. — Тихо-тихо, — успокаивал меня Влад. — Уже поздно. Весь дом перебудишь, решат, что я тебя убиваю. — Я откинулась в изнеможении. — А теперь давай раздевайся сама.

В неотремонтированном офисе было пыльно. Я лежала на холодном жестком столе, и лампочка без плафона качалась над моей головой. Мы перемазались. Светлая сорочка Влада стала темной.

— Придется снова ехать к моему приятелю отмываться. Что ты на это скажешь? Больше не сбежишь?

— Нет. — Я помотала головой и полураздетая влезла в его машину. Теперь я сама хотела его, и когда он затормозил возле знакомого дома, в нетерпении влезла к нему на колени.

— Не знал, что ты такая воспламеняющаяся, как огонек. И волосы твои… — Моя светлая грива сползла на его колени. Влад застонал. — Я буду звать тебя Огонек, нет, лучше Рыжик. Как тебе больше нравится? Оказывается, ты совсем взрослая девочка.

— Нет. — Я оторвалась от него. — Просто я тебя… я тебя сразу полюбила.

— Ну прямо так, с первого раза?

— Ты не знаешь, я очень влюбчивая.

Мы поднялись в уже знакомую квартиру и залезли в ванну. Влад принес свечи, и мы, обнявшись, лежали в теплой воде. Мне казалось, что это и есть настоящее счастье.

Спустя короткое время мой возлюбленный ушел с работы, как мне объяснил, по собственному желанию. Оказывается, он не шутил, когда набивался ко мне в бизнес.

— У нас с тобой все должно получиться, — уверял он меня. — Мои связи, опыт.

— А мои деньги, помещение? — Отец купил мне офис и дал небольшую сумму для старта.

Влад дожимал до конца, чувствуя, что я сомневаюсь.

— Ведь все остальное получается! — уверял он меня, для большей убедительности его рука тотчас же оказывалась под моей блузкой, проползая медленно от спины вниз, к бедрам. Я начинала трепетать и таяла, как леденец. — Ведь получается, не правда ли?

Мы занимались любовью где ни попадя. Когда я отходила от его ласк, меня начинали одолевать сомнения. И я решила посоветоваться с отцом.

Отец, выслушав все доводы, поразмыслив обо всех «за» и «против», посоветовал мне сделать его младшим партнером, а это означало, что большая часть пая принадлежала мне, ему так мало, что в случае чего… Об этом я старалась не думать. Все это время, пока я размышляла, Влад от меня не отставал: присылал клиентов, договаривался о поставках товара, в общем, показывал свою нужность. А вечерами и ночами демонстрировал свое искусство любви. В этом он был мастак. И я, словно последняя дура, заболела им. Он меня притягивал словно магнит. Так бывает. Вроде бы знаешь, что такой человек тебе не подходит, все недостатки видишь, а без него никак.

Как только вопрос с фирмой был решен, Влад стал сваливать на меня всю тяжелую работу.

— Эгоист, — пробовала стыдить его я.

Но он этим даже гордился:

— Мама меня воспитала эгоистом. Я привык, что все хорошее мне. И девушки меня баловали. Я ведь парень хоть куда!

Вроде бы шутка, на самом деле факт.

Поэтому я даже не рассчитывала на него и многое, что даже не по силам, делала сама. После ремонта, во время которого Влад укатил на отдых, мне захотелось сделать пространство, в котором я буду находиться, хоть чуточку похожим на то, что было у отца. Конечно, у меня не особняк, а всего лишь небольшое помещение в жилом доме на первом этаже, и садик с клумбами и спортплощадкой я не могу завести. Но зато красивые пальмы, напоминающие солнце и южные страны, маячили в моем воображении, были моей давней мечтой. Я договорилась в питомнике под Москвой и, одолжив у знакомых прицеп, отправилась в путь.

Растениеводческое царство, раскинувшееся на нескольких гектарах, утопало в кустарниках, деревьях и цветах. Они стояли, лежали, плелись, свисали. Чего тут только не было! От разнообразия глаза разбегались. Хотелось купить все. Но в небольшом прицепе места хватило всего лишь на пару пальм, юкку и кактусы. Кактусы вообще хорошее растение — уход минимальный, полива почти не требуют, и здесь, в теплице, они цвели нежными розовыми цветами.

Женщина, продававшая эту красоту, долго объясняла, где каждое из растений лучше поставить. Одни любили свет, другие полутень. Я старательно запоминала. Даже кое-что записала. Любящая свою профессию и своих питомцев, она уважала тех, кто проявляет к ним интерес. Я проявляла, еще как!

Напоследок она решила похвастаться и вынесла в причудливом горшке, напоминающем амфору, растение необыкновенной красоты с ярко-алыми соцветиями. Она поставила его на высокую тумбу и обошла вокруг.

— Ой, что это? — Я всплеснула руками.

— Аленький цветочек, — улыбнулась хозяйка сада.

— Правда? — не поверила я.

— Это очень редкий цветок. — Лицо женщины сделалось серьезным. — Нам доставили его с островов Индийского океана. На родине он цветет круглый год. Его называют там цветком любви.

— Такие бывают? — с сомнением в голосе спросила я.

— Бывают всякие. В народе за некоторыми закрепились всевозможные названия со значениями. Например, сплетница. Наверное, слышали?

— Да.

— Не требует специального ухода, выживает в любых условиях. Еще денежный цветок. Считается, что там, где он хорошо растет, водятся деньги.

— Знаю, — улыбнулась я.

У Лели с Василисой, как они ни старались, ни ухаживали, денежный цветок сначала пожелтел, потом загнулся совсем. Богатыми их не назовешь.

— Рождественская звезда, — продолжила перечислять женщина. — Ярко-красные листья в форме звезды. Цветет в декабре перед Рождеством. Его приносят в дом вместе с елкой. — Она помолчала, сама любуясь аленьким цветочком. — А этот видите как назвали — любви! — Она нежно погладила амфору. — Там, на его родине, островитяне в день свадьбы плетут невесте из него венок. Посмотрите, от одного ствола идет множество веточек, в конце которых соцветие.

— Одного цветка может хватить на целый венок? — догадалась я.

— Совершенно верно.

Я задумалась: «Может, и мне…»

— Но вы покупаете для офиса, — уловила она мои мысли, — зачем вам там любовь? Возьмите денежный. Цветок любви — капризный, если что не так… сами понимаете, погибнет.

«И правда, зачем мне в офисе любовь?» — подумала я и, полюбовавшись, направилась к выходу, но цветок словно заколдовал меня, я вернулась с полпути:

— Пожалуй, я его возьму. Попробую, может, ему у нас понравится.

Я представляла себе, как порадуется Влад, как он оценит мой выбор.

С трудом затащив большие горшки с растениями на прицеп, чтобы не повредить листья, заплатив кучу денег, я потихоньку тронулась в обратную дорогу, с опаской посматривая в зеркало заднего вида — было страшно, что растения сломаются. Мои питомцы шелестели, переговариваясь между собой, и в сомнениях покачивали головами, покидая родные пенаты, где им было сытно и тепло.

Перед выездом с грунтовки на шоссе, где сумасшедшее движение, я пропустила все грузовики и, крутанув руль, попыталась влиться в поток. Но откуда ни возьмись, меня подрезал джип, я шарахнулась к обочине, и весь мой скарб с прицепом вместе перевернулся, утянув автомобиль в кювет. Выбравшись из кабины, я стала звонить Владу, чтобы он приехал на помощь.

— Любимая, я бы рад, но только что выпил пивка.

— Ты где? — чуть не плача кричала я в свой сотовый.

— С друзьями в баре. — Его голос был весел и сыт.

— Может быть, кто-нибудь не пил? — с надеждой в голосе простонала я. — Тебя подвезет?

— Рыжик, куда тебя занесло? Мы тут отмечаем одно событие. Позвони в дорожную помощь.

— Я купила нам в офис цветы, — звук телефона прерывался, я нервничала, — они перевернулись, их надо спасать. — Я так кричала, что осипла.

— Там кого-нибудь из помощи попросишь, денежки им подкинешь, они на все руки.

Я позвонила в дорожную помощь.

Как назло, пошел дождь. Я села на мокрую обочину и заплакала. Мне казалось, что вместе со мной плакали и цветы, взывая к состраданию. Через четверть часа они уже превратились в месиво. Пробуя их вытащить, я перепачкалась с ног до головы. Помощь не приезжала. То ли я бестолково объяснила, где стою, то ли она не спешила. Я стала голосовать, выйдя на шоссе. Крутые машины, да и наши «жигуленки» меня старательно объезжали. Некоторые притормаживали, но, видя, что я цела, а помощь нужна машине, стыдливо объясняли, что нет сцепки или что сообщат на ближайшем посту ГАИ о моем несчастье.

Неожиданно остановился автобус, что курсировал между Москвой и близлежащим Подмосковьем. Здесь у него оказалась остановка. Сошедшие пассажиры, в основном бабушки, сочувственно пялились на меня. Водитель, пожилой сельский мужчина, кряхтя, вылез из кабины.

— Ну что, дочка, авария?

Я плакала вместе с дождем.

— Сейчас поможем.

Он вытащил трос и воззвал к сидящим в автобусе крепким мужчинам. Мужчин оказалось всего два с половиной: два кряжистых деревенских парня в трениках и половинка — молодой городской юноша, тоненький, как тростинка. Он старался больше всех: толкал, тужился, упирался ногами в слякотную жижу, пытаясь за автомобилем вытащить мой прицеп. Водитель автобуса «помаленьку», как он выкрикивал из кабины, тянул весь наш паровоз. Когда и автомобиль, и прицеп оказались уже на дороге, приехали разом все: гаишники, дорожная помощь и даже «скорая». Ее кто-то вызвал.

Фельдшер все-таки на всякий случай меня осмотрел.

— Со мной все в порядке, — уверяла я.

— Когда авария, всякое бывает. Водитель заявляет, что все нормально, а у него шок, он еще не осознает, что его нужно лечить.

— Нет, нет, лечить теперь придется только цветы. — Я с жалостью смотрела на побитые растения.

— Ну, это не по нашей части, — закуривая, рассмеялся фельдшер, — скажите спасибо, что травму получили только они, прицеп тяжелый, мог бы и вас…

Автобус уехал. Мои несчастные растения, мокрые и лишенные своего уютного дома, проклиная меня, валялись в кювете. Разъехались и все остальные. Я даже не успела поблагодарить пожилого водителя. Так всегда бывает. Хорошим людям ничего не достается. Только худенький высокий парень остался со мной. Он или проворонил автобус, или посочувствовал мне. Я несколько раз звонила Владу, жаловалась, рассказывала обо всем.

— Не расстраивайтесь, — пожалел меня юноша. — Я вам помогу.

Он закатал брюки, все равно перепачканные глиной и землей, и мы с ним по одному вытаскивали каждое растение из грязной жижи, а потом, собрав рассыпавшуюся землю, воткнули растения на свои места. Молодой человек оказался очень тщательным, он расставлял горшки вплотную, чтобы в случае чего они не опрокинулись вновь.

Начинало темнеть, а он все помогал мне и помогал. Дождь продолжал лить. Он вымок до нитки. Мне было так плохо, что я не обращала внимания.

Когда наконец мы закончили, я подумала о парне:

— Спасибо. Вам ведь в другую сторону было нужно, а я в Москву.

— Вас в Москве кто-нибудь встретит?

Я была тронута его вниманием. Предположить, что я могла ему понравиться в таком виде, как сейчас, невозможно, значит, просто он такой сердобольный сам по себе. «Такие люди встречаются редко», — учила меня бабушка Василиса. А вот мне впервые повезло.

— Нет, никто. — Мне стало себя страшно жаль.

Он слышал, как я беседовала с Владом.

— Знаете, я все равно опоздал, давайте уж помогу вам до конца. Вам такой здоровый горшок и не поднять. — Он показал на пальму.

— Когда ставила, справилась. Ну, если вы все равно поедете обратно, не откажусь от помощи.

Юноша сел ко мне в машину. Мы познакомились. Его звали Максим. По дороге он рассказал мне, что учится на экономическом факультете. Хотел бы заниматься большим бизнесом.

— Но пока никто не приглашает.

— А я вот начинаю. — Махнув рукой, я показала на обвисшие от ужаса мои несчастные растения. — Только не большим, а маленьким.

— Цветочным?

— Что вы? Это я в свой новый офис купила.

— Они отойдут, не расстраивайтесь. Главное, корни целы, и дождь их поливает.

В салоне машины было сыро. Я включила печку. Мы обсохли и повеселели. Я уже посмеивалась, рассказывая о своих злоключениях. Когда мы доехали до Москвы, Максим помог мне занести цветы в офис и даже расставить их по местам. Встряски не вынес только капризный цветок любви. Чтобы не расстраиваться, я попросила Максима выкинуть его куда подальше с глаз долой.

— Можно мне его взять с собой?

— Конечно. — Я пожала плечами и, постаравшись тут же забыть о потере, спросила: — Сколько я вам должна? — Я была безмерно благодарна неожиданному помощнику, и какую бы цену он ни назвал, я бы дала.

Он покачал головой.

— Давайте обменяемся телефонами. Может, я тоже могла бы вам быть полезной?

— Когда возглавите такую компанию, как «Майкрософт», пригласите меня в советники по экономическим вопросам. — Максим рассмеялся.

На забрызганном грязью лице светились огромные карие глаза.

— Это будет еще не скоро. — Я устало улыбнулась.

— Я не спешу, мне еще учиться, подожду.

Я все-таки хотела ему впихнуть денег, хотя бы на такси до дома. Он категорически отказался. Мы распрощались.

Глава тринадцатая

Потихоньку наша фирма начала функционировать. Мы обзаводились связями, кое-что покупали, кое-что продавали. Специализации пока не намечалось.

Отец уверял, что так работают многие молодые фирмы. А специализация придет сама, «нарисуется, когда раскрутитесь по-настоящему». Но пока еще не все получалось. Однако Влад считал, что нужно громче заявлять о себе.

— Это еще как? На рекламу денег у нас нет.

— Устроим презентацию. Позовем нужных людей.

— Ты что! Денег уйма уйдет.

— Вместо рекламы. За расходы не беспокойся, я спонсора нашел. Он частично оплатит.

Владик снял зал в одном из престижных ресторанов. Я как ни сокращала список гостей, их было столько, что «отбить прием», как выражался мой бывший таможенник, стоило больших трудов. Даже при поддержке спонсоров.

Открывая встречу, Влад произнес речь — панегирик в мою честь: «Благодаря способностям моей талантливой партнерши» и прочее.

Все хлопали, с удовольствием закусывали и выпивали. Он был умный льстец.

Какая-то старая приятельница Влада «по работе» притащила познакомиться с нами девушку, одетую в прозрачное черное платье, под которым просвечивалось гибкое чувственное тело, «таящее бездну обещаний», так ей на ухо шепнул Влад. Я все равно расслышала.

— Патриция, — представилась она, протянув длинную руку с браслетами на тонких запястьях. — Сокращенно просто Патя. Моя мама русская, а папа итальянец.

Она говорила по-русски очень смешно, была грациозна и сексуальна: шатенка, с рыжеватым отливом длинных кудрявых волос, тоненькой талией, влажным, просящим взглядом.

— Вы настоящая красавица, — обольщал иностранку Влад. Если бы не итальянский нос, то Патриция действительно могла бы сойти за красавицу.

— У нас в Италии семейная фирма по пошиву изделий из кожи: куртки, пальто, обувь, сумки.

— Да, — подтвердил Влад, — я видел, все улет, Гуччи отдыхает.

— Именно Гуччи. — Девушка хитро улыбнулась. — Мы чуть меняем рисунок, например, если сейчас в коллекции Гуччи моден на белой коже синий цветок, мы делаем голубой. Цена соответственно в десять раз дешевле. Идет нарасхват.

— Ну да, понимаю, вы просто все крадете и, чуть изменив дизайн или рисунок, продаете.

— Ну зачем ты так? — толкнул меня Влад. — Они просто заимствуют.

— Да-да, крадем, — не очень-то разбираясь в тонкостях русского языка, запросто подтвердила Патриция. — Если вам надо, можем клеймо Гуччи поставить.

— А у вас не преследуется законом?

— У нас преследуется, а в России — нет. Мы с Владом ходили у вас по торговым точкам. Подделок полно.

— Однако вы ошибаетесь, законом это преследуется. — Запивая обиду шампанским, которое разносил на подносе официант, я посмотрела на обманщика-партнера. Влад не сообщил, что познакомился с итальянкой раньше и успел походить по торговым точкам. Он делал вид, что впервые встретил ее тут. Гостья пригласила нас приехать к ним в Италию на производство и отобрать для продажи то, что понравится.

— Где ваше производство?

— Недалеко от Неаполя. Небольшой городок, называется Сорренто. Не слышали?

Как мы будем реализовывать подделку, ее не волновало.

— Откроем свой бутик, — резво предложил Влад.

— А как же, и назовем его «Гуччи»! — В тот момент я ревновала Влада и ненавидела рыжеволосую итальянку.

— Тогда съездим на пару рынков и договоримся.

— Нет-нет, — запротестовала Патриция. — Наш товар очень качественный, он не для рынков, а для приличных магазинов. Увидите сами.

— Рыжик, — гипнотизируя меня своим обаянием, Влад пощекотал меня за шею, — я думаю, тебе не стоит оставлять фирму, я съезжу в Италию сам, отберу товар, потом здесь с таможней договорюсь…

— Ну уж нет, — разозлилась я. — В Испанию ты ездил, а я офис ремонтировала…

— Но это же на отдых. Мне в таможне три года отпуска не давали.

— Приезжайте вдвоем, — примирительно сказала новая знакомая. — У нас можно, как это говорят, приятное с…

— С полезным, — подсказал Влад.

— Вы отдохнете и поработаете.

Вечером дома, а мы теперь жили с Владом вместе на съемной квартире, я впервые устроила ему сцену ревности.

В Италию мы поехали вместе. Втроем.

Небольшой городок Сорренто, недалеко от Неаполя, встретил нас ярким и жарким до изнеможения солнцем.

Городок на скалах вознесся высоко к небу, утопая в зелени. Спуск к морю — только на лифтах, прорубленных в этих самых скалах, высотой не менее сорока метров. Страх! Пара крутых лестниц, бесконечных. Вниз прошагать может каждый. Вверх — только тренированные. Крохотные пляжи граничили с портом, где жужжали, гудели, грохотали трудяги-баржи. Небольшие отели, оккупировавшие право спуска к воде, казались прекрасными сказочными замками в ярких южных цветах. Желающих отдохнуть местных жителей немного. Море не привлекает чистотой и прозрачностью. Отходы строительного мусора из порта покрывали морскую гладь. Я, не видевшая море много лет, рвалась искупаться во что бы то ни стало в первый же день приезда.

— Будешь купаться? — Влад прочитал объявление, что вход на пляж и обшарпанный лежак стоили восемь евро.

— Если боишься сгореть, плати еще и за зонт. — Влад присвистнул.

Патриция улыбнулась:

— Страна дорогая, особенно для туристов.

— А как же вы? — удивилась я.

Патриция не ответила. Но все же я окунулась, пока мои спутники оставались секретничать на берегу.

Остановились мы у Патриции в большой и некогда роскошной квартире. Я возражала.

— Зачем обременять итальянку? — По правде я ревновала к ней Влада, хотя признаться в этом даже самой себе не хотела.

Однако подкупало ее радушие, а также упорство Влада.

— Рыжик, не стесняйся! С нее не убудет. Это в счет нашего совместного бизнеса.

Огромная квартира с тремя спальнями, гостиной, комнатой для прислуги, широкой верандой на последнем этаже дома, выходящей на море.

— Квартира осталась от родителей, — пояснила итальянка, — надо бы обновить, сделать ремонт, но я ничем тут не занимаюсь.

Когда Патриция в своей ванной, готовясь ко сну, распустила длинные золотистые волосы и Влад, якобы перепутав, забрел к ней, она позвала меня. Итальянка была хороша. Ее волнительная ночнушка с множеством кружевных воланов привлекала моего возлюбленного и вызывала во мне слепую ярость. Она нарочно расчесывала при нас густым гребнем свою роскошную гриву. На самом деле я заметила, что она крашеная брюнетка, а вовсе не золотистая шатенка.

Патриция уступила нам широкую кровать с резной металлической спинкой, а сама спала в гостиной на мягком диване. Всю ночь я невольно сторожила Влада. Когда на рассвете солнце стало пробиваться сквозь деревянные ставни, разбудив нас, я увидела, что любимого рядом нет. Словно фурия я вылетела из спальни и наткнулась на него. Он потягивался на веранде, словно кот, слизавший сметану.

— С добрым утром. — Он уткнулся носом в мою грудь. Я сразу же его простила, хотя сама не знала за что. — Приготовить дамам кофе?

— Даме, — поправила его я, но он сделал целых пять чашек.

Патриция за завтраком была в прекрасном настроении. Понять, что произошло ночью между ними, и произошло ли вообще, а может, это плод моего воображения, я не могла.

Патриция по-деловому рвалась показать свое производство:

— Поедем побыстрее, а вечером пройдемся по городу.

Днем Сорренто оказался не менее шумным, чем Москва, с газующими автомобилями и ревущими мотоциклами. Тротуары для пешеходов узкие, люди жались к домам, пугаясь и отлетая всякий раз, когда лихач-мотоциклист делал крутой вираж.

Минуя шумные улицы, автомобиль Патриции вывез нас за город, где находилась небольшая фабрика. Хозяйка водила нас по цеху, а затем в специальном офисном помещении, предназначенном для переговоров с клиентами, показывала образцы изделий. Влад всем восхищался и наобещал ей того, что мы при всем желании выполнить не смогли бы.

— Зачем? — упрекнула его я, когда мы возвращались назад.

— Но это же предварительные договоренности, Рыжик. Пусть думает, что мы солидная фирма.

Я вспомнила слова отца: «Нельзя путать личное с работой». В том, что Влад старался ей понравиться, у меня не было сомнений.

Итальянка осталась довольна. Мы вернулись в город.

— Вот теперь я могу провести экскурсию по Сорренто. Вы полюбите его навсегда.

И действительно вечером, когда кончилась сиеста и спала жара, Сорренто преобразился. Совсем не богатая местная публика наряжалась, выползала после дневного зноя на проезжую часть, которая превращалась в пешеходную зону, и развлекалась, как могла. В многочисленных увеселительных заведениях на открытом воздухе пели и играли музыканты. Мы зашли в одно из них. Родина знаменитого певца Карузо, чей памятник стоял в центре города, обаяла нас музыкой шестидесятых. Вот что Влад умел делать хорошо и с душой, так это на полную катушку отдыхать.

Растаяв от душещипательных мелодий и итальянского вина, он старался прикоснуться к загорелой итальянке. Зная все уловки, я замечала каждое его движение. Патриция не возражала. Я поинтересовалась, есть ли у нее бойфренд.

— У меня есть муж, — просто, как само собой разумеющееся, ответила она.

— Ты нас с ним познакомишь?

Итальянка не отозвалась.

— Рыжик, — вступился за нее Влад, — ну зачем нам муж? Нам так хорошо втроем.

Мы спускались по крутым ступенькам к морю. Дул вечерний бриз. На скалах всюду сидели влюбленные парочки.

Действительно, секс втроем — это то, о чем, возможно, мечтает мой возлюбленный. Я злилась. Но оказалось, что я ошибаюсь. Они лихо обвели меня вокруг пальца и исключили из своей компании ровно в тот момент, когда им захотелось… Любовная атмосфера, царящая на берегу, толкнула их в объятия друг друга. Стоило мне на минутку замешкаться перед лифтом, как они быстро нажали кнопку, закрывающую дверь, и отправились вдвоем. Лифты, прорубленные в скалах лет двадцать назад, шли очень медленно, но не настолько, чтобы собрать огромную очередь.

— Что? Что происходит? — волновались люди. — Авария?

Я все-таки не ушла. Воображение рисовало позу «ландыша» — секс стоя, о котором меня просветила моя сестра-малолетка. Лифт был очень узкий. В нем было сыро и страшно. У меня, например, там началась бы клаустрофобия. А у них?

— Как провели время? — поинтересовалась я, когда наконец мы встретились наверху.

Растрепанная, раскрасневшаяся Патриция и невозмутимый Влад мне мило улыбнулись. Их не смутило даже, когда турист, поднявшийся следом, принес ее заколку из бирюзы. Она выпала из волос в лифте.

— Синьорита, говорят, что это украшение ваше?

— Грация, — поблагодарила Патриция. — Все время расстегивается, — обращаясь ко мне, попробовала оправдаться она.

Меня бесило их поведение, казалось, что возлюбленный и итальянка просто издеваются надо мной.

Я отомстила ей при переговорах о цене на товар. Когда Влад попытался напомнить о предварительной договоренности, то получил такой отпор, что связываться со мной побоялся.

Чувствовал, что я вообще могла отказаться от сотрудничества с итальянкой.

Поза «ландыша» меня доконала.

Мщение мое продолжилось во время поездки на Капри. Небольшой катер отвез нас на знаменитый остров. Там был прекрасный песчаный пляж. Я медленно раздевалась, привлекая внимание итальянских мужчин. Загорать топлес — это и было моим мщением.

Местные девушки, получившие католическое воспитание, позволить себе этого у себя на родине не могли. Даже продвинутая Патриция. Она обзавидовалась. Горящие взгляды чернооких мужчин были направлены на мои груди. Я была единственная. И мое неоспоримое преимущество перед итальянками — светлые натуральные волосы были оценены по достоинству. Но Влада это не тронуло.

Глава четырнадцатая

Мы вернулись в Москву.

Деловая поездка оставила у меня неприятное чувство, которое вскоре рассеялось.

Здесь, в своем офисе, я чувствовала себя увереннее. Я окунулась в работу. Многое предстояло еще сделать. Я ощущала себя независимой бизнесвумен. Я повзрослела и научилась жить.

Теперь мне не надо уже было ни с кем советоваться, в чем и как ходить на коктейли, встречи и в рестораны. У меня было свое любимое дело, деньги на то, чтобы покупать одежду, на то, чтобы быть независимой.

И еще у меня был возлюбленный. Мне казалось, что я счастлива. Наши дела пошли в гору. И мы с Владом решили нанять несколько сотрудников.

Предстоял трудный подбор. Посчитав расходы, мы пришли к выводу, что нам требовалась одна секретарша на двоих, бухгалтер и еще один сотрудник для различных поручений.

Оживившись, Влад привел длинноногую девушку.

— Вот, она будет нашим секретарем. — Радостно вытолкнув худосочную девицу с кривыми ногами на середину кабинета, он продемонстрировал ее мне.

Девушка прошлась, виляя плоским задом, вокруг моих пальм и чуть не наступила на кактус.

— Что — вот? — зло спросила я.

— Наша секретарша.

— У нас что — модельное агентство?

— Рыжик, ты не понимаешь, каждая уважающая себя фирма должна иметь такое… такое…

— Чудо, — подсказала я, вспомнив, однако, что у моего отца есть нечто похожее, однако у той хоть оказались навыки профессионалки. Она окончила курсы секретарей, неплохо знала делопроизводство.

Эта напоминала что-то одноклеточное и не умела ничего. Не знаю, что ей наобещал Влад, только работа у нас в фирме ее тоже не привлекла.

— Ой, — протянула она, — а где же курительная комната, молодежь? И вообще меня в «БМВ» приглашали. А вы какими марками машин занимаетесь?

— Мы торгуем одеждой фирмы Гуччи, — не моргнув глазом соврал Влад.

— Да? Это интересно! А вы меня в командировки в Италию брать будете? — Хлопнув глазами, она не смущаясь посмотрела на Влада.

— А вы что, оказываете эскорт-услуги? — Я впилась в нее, не моргая.

Она поняла меня неправильно:

— С женщинами, я честно признаюсь, не пробовала. А вы лесбиянка?

— Нет, я сторонница только моногамной любви.

— Моногамной? Я такую не знаю… — Она манерно закатила глаза, изображая работу мыслей.

— Детка, я тебя научу, это нетрудно, — пообещал Влад.

— Вот если с вами? — Она бросила соблазняющий взгляд на Влада. — Я готова. Вы же шеф? — Влад успел кивнуть. — Вы очень при-ят-ный, не откажусь. — Она растягивала слова.

— Детка, выйди на минутку, мы посоветуемся.

Повернувшись, словно заводная кукла, девица странно проковыляла на каблуках, подражая манекенщицам, все-таки наступила на кактус и споткнулась.

— Ну уж нет. Всех сотрудников подберу я. — Тут я проявила твердость характера. — У меня на примете и бухгалтер, и менеджер, кстати, и секретарь уже имеются.

— Пожалуйста, — видя мой непоколебимый настрой, не стал спорить Влад, и я позвонила Максиму, тому самому, который выручил меня на дороге.

— Максим, здравствуйте, вы меня помните?

— А как же! Вы Билл Гейтс!

— Нет, пока еще Надежда.

— Надежда — это всегда хорошо.

— Да, к сожалению, до «Майкрософта» я еще не дотянулась. Вот если вы согласитесь стать моим со ветником сейчас, — напомнила я его слова, — то вместе мы справимся. — Максим молчал. — А если без шуток, мне нужен помощник. Такой, как вы.

— Спасибо.

— Обещаю хорошую перспективу. Приезжайте, поговорим.

Он приехал.

Теперь я смогла хорошенько рассмотреть своего бывшего спасителя: тоненький, высокий, совсем мальчишка, моложе меня правда всего лишь на год, он стыдливо зарделся, когда я попыталась заглянуть в его огромные глаза, обрамленные пушистыми ресницами. Сейчас даже не верилось, как он тогда справился со всем моим хозяйством.

В резюме, которое по примеру работы в офисе отца я предлагала заполнить всем нанимаемым сотрудникам, в графе «Опыт работы» он написал: «Помогал маме составлять отчеты для налоговой инспекции» — чем сразил меня наповал. У него с мамой было ИЧП. Он успевал и учиться, и работать. Позже я не пожалела, что выбрала его. В нем сочеталась трогательная наивность мальчишки и скрытый от посторонних глаз характер. В отличие от раскованного плейбоя Влада, который каждую особу женского пола провожал оценивающим взглядом, Максим выглядел девицей из монастыря. Мне даже казалось, что он девственник. Он млел передо мной. В процессе общения я стала чувствовать, что нравлюсь ему. За это он нравился мне.

Аккуратных и исполнительных женщин, которых нашла также я, Влад прозвал серыми мышами. Они ему не пришлись по душе. Я старалась обеспечить в нашем маленьком коллективе спокойный климат. С женщинами мы доверительно болтали, оставаясь после работы перед выходными. Они делились со мной своими проблемами. Обе оказались не замужем.

А Максима однажды я решила пригласить на обед в соседний ресторанчик. Теперь мы часто там обедали с Владом. Влад в этот день отбыл в командировку. Он частенько отлучался из офиса, объясняя это служебной необходимостью. Я не контролировала его.

Присматриваясь к своим сотрудникам, я заметила, что Максим приносит бутерброды из дома и пьет чай. Женщины бегали в закусочную. Ресторан всем был не по карману.

Выслушав мое приглашение, Максим опустил глаза и тихо проговорил:

— Спасибо.

— Спасибо — да или спасибо — нет? Он, наверное, и не подозревал, что мы с Владом сначала, пока не раскрутились, тоже не могли себе позволить шиковать. Хоть я и не изображала из себя недосягаемую королеву, но нас с ним тем не менее разделял барьер.

— Я принимаю ваше приглашение. — За этой напыщенной фразой он старался скрыть свое смущение.

Мы дошли до ресторана. Максим, пропустив меня вперед, раскрыл дверь.

И несмотря на робость, дальше повел себя как настоящий мужчина: уверенно, без суеты, окинул взглядом зал, выбрал место, предложил сесть. Когда подошел официант, поинтересовался, какое вино я предпочитаю, и смело дал совет:

— Возьмите это, оно вам понравится.

Он назвал хорошее белое вино, которое мне действительно понравилось и точно подошло к моему блюду. Мы разговаривали о делах. Вспоминали тот злополучный день, когда познакомились на дороге, как спасли цветы. Кстати, ни одно растение не погибло, и сейчас все зеленеют и цветут в кабинетах и небольшом холле. Даже кактус, пораненный топ-моделью, отошел. Мы понимали друг друга с полуслова, и нам было хорошо и легко вдвоем.

Неожиданно нашей идиллии пришел конец. За соседний столик плюхнулась компания подвыпивших парней. Сразу же они стали пялиться на меня и задираться. Это были здоровенные, невоспитанные бугаи. Мат витал над их столиком. Поначалу мы с Максимом делали вид, что не слышим. Однако обстановка накалялась и становилась невыносимой. Официанты не вмешивались. Бугаи пили водку, запивали пивом, заказывали много еды. Так замечательно начавшийся обед обещал стать испорченным.

— Я сейчас. — Мой кавалер поднялся из-за стола, я не успела его остановить. Со стороны он выглядел как мальчик-отличник, только что окончивший школу. Из белой офисной сорочки высовывалась длинная тонкая шея, перехваченная галстуком. Я приготовилась к скандалу и побоищу, из которого бы он не вернулся.

К моему великому удивлению, он вернулся через пару минут живым и здоровым, даже улыбающимся. Разлив остатки вина, он предложил тост:

— За вас.

Я замерла, ожидая продолжения. Но мат за соседним столом прекратился. Ребята перестали на меня беспардонно пялиться, материться, и вдруг совершенно нежданно официант принес нам ведерко со льдом. В нем гордо возвышалась бутылка французского шампанского.

— Это вам презент от соседнего столика.

— Что ты им сказал? — Я обалдело уставилась на своего спутника.

Максим молчал.

— Максим, ты мне должен раскрыть секрет. Пожалуйста. — Я настаивала изо всех сил.

— Я их попросил…

— О чем можно попросить вот таких?..

— Я им сказал: «Мужики, поддержите меня…»

— В чем?

— Объяснил им, что мне и так-то не просто… потому что вы первая девушка, с которой я пришел в ресторан.

Я смотрела на него во все глаза, до конца не веря его словам.

— Еще я сказал, — Максим медлил, — я сказал, что хотел признаться в том, — он посмотрел на меня так, что у меня побежали мурашки по спине, — что я вас люблю. Я ведь только из-за этого согласился работать у вас, чтобы быть рядом. Не думайте, я ни на что не рассчитываю, знаю, что вы и Влад… Но ведь вы с ним не поженились? — Он нахмурился. — В общем, сказал, что они орут и нам мешают.

Мы молча пили дорогое шампанское. Мне было приятно и одновременно грустно, что я не могу ему ответить на признание. В воздухе повисла неловкость.

Когда здоровенные парни, закончив трапезу, проходили мимо, один из них, отделившись от своих, подошел к нам:

— Ребята, вы пара что надо! — И, обращаясь к Максиму, спросил: — Тебя как звать-то?

— Максим. — Мой воздыхатель так печально посмотрел на незнакомца, что тот, видимо, догадался.

— Максим, ты держись, я тебе желаю… Ты настоящий мужик. Нас не забоялся! — Он похлопал Максима по плечу. — И вам, девушка, желаю. — Мои глаза выдали меня. Он махнул рукой: — Эх вы, бабы! Не цените настоящих…

Компания удалилась.

Когда принесли счет, Максим без разговоров накрыл его рукой и расплатился.

Я не успела возразить.

Глава пятнадцатая

То утро я запомню на всю жизнь. По дороге на работу два раза подряд гаишники содрали штраф — то ли иномарка моя приглянулась, то ли и вправду нарушала. День не задался. Так все и пошло дальше.

На диване в приемной сидел господин. Он поздоровался со мной.

«Чем больше занимаешься любовью, тем больше секс овладевает тобой», — мысленно я процитировала слова своего любимого, как только вошла в офис. Не посетитель же навеял эти мысли? Хотя он мне понравился как мужчина. Было в нем что-то такое, какая-то притягательная сила, и выглядел он по-другому, не так, как сотни мужчин, шагающих рядом по московским улицам, стоящих со мной в пробках на светофорах.

На нем светлые брюки. Взгляд ненапряженный. Не обороняется человек на всякий случай, как принято у нас.

— Он приехал уже с полчаса, — проходя в свой кабинет, услышала я вслед голос Максима. — С ним договорился Влад.

Точность и аккуратность Максима приятно удивляла: приходил раньше всех и успевал перевернуть горы. После того обеда в ресторане и объяснения в любви мы общались с ним исключительно по работе. Только теперь я стала по-настоящему чувствовать, с каким обожанием он смотрит на меня. Сама пережив в юности первую любовь, к признанию мальчика отнеслась с уважением, но… не более того. Конечно, приятно, когда тебя кто-то боготворит.

— Будете его принимать? — заглянув ко мне, спросил Максим. — Время истекло, Влад с ним договаривался на десять.

Часы показывали десять тридцать.

— Зови, — кивнула я Максиму и приготовилась к беседе.

Мужчина вошел.

Извинившись за своего партнера, я предложила ему себя вместо Влада. Интуиция меня не подвела, гость оказался иностранцем, американцем из штата Флорида.

К удивлению, он вел себя очень спокойно, не нервничал, не выговаривал мне за опоздание. Чувствовалась в нем какая-то доброжелательность, расположение к собеседнику.

Пока он на своем гортанном английском пробовал объяснить мне суть дела, по которому обратился к нам, я витала в облаках, пробовала догадаться, каков он… Он него пахло хорошим одеколоном и дорогой жизнью. Разглядывая собеседника, я бесстыдно раздевала его глазами. Начав с дорогого пиджака, я перешла к модной сорочке с круглым воротником… только вот с пуговицами не справилась, потому что меня прервал Максим — он без разрешения вошел в кабинет. Обычно он этого себе не позволял. Притащив какую-то ненужную бумагу якобы на срочную подпись, влюбленный мальчик враждебно посматривал на незнакомца. «Меня потянуло к чужим мужчинам, — подписывая документ, про себя отметила я, — вот Максим и почувствовал. Чертовщина какая-то! Только что из теплой постели вылезла, где остался досматривать сны мой возлюбленный».

Накануне с Владом мы легли очень поздно. Однако это не помешало ему утром на рассвете разбудить меня и… Он любил заниматься любовью на рассвете. «Никаких мыслей, — целуя меня в грудь, шептал он, — ты такая свеженькая». Однако после Италии я перестала доверять его словам. Наверное, поэтому стала приглядываться к другим. Вот, к примеру, этот американец, кажется, в моем вкусе. Или во мне пробуждается настоящая женщина? Недавно в каком-то журнале читала, если тебе изменяет любимый, попробуй сама, и еще я читала, что настоящей женщиной можно себя считать, если у тебя было по крайней мере шесть любовников. У меня шести не было. Почему именно шесть? Экстрасенсы правы — энергия существует и передается. Американец, до этого что-то мне говоривший, вдруг замолчал и повторил еще раз:

— Меня зовут Стив, давай на ты. — Он привстал и подал мне руку. Опять же во второй раз. Ведь он уже здоровался со мной.

— Давай, — очнувшись от сексуальных грез, согласилась я и дотронулась до его ладони. Никаких эмоций я не ощутила.

— Мне бы хотелось познакомиться с тобой поближе, — произнес он.

Я постаралась растянуть рот в улыбке и открутить все назад.

— Надеюсь, что после начала сотрудничества… я имела в виду дело, по которому пришел клиент, — непременно.

— Что — непременно? — Плохо понимая мой английский, переспросил он.

— Познакомимся поближе и подружимся семьями.

Эта фраза, звучащая по-русски как избитый штамп, почему-то ему ужасно понравилась.

— О’кей, я как раз это имел в виду. Ты должна познакомиться с моей женой. Она похожа на тебя. Такая же высокая и красивая. — Он с нежностью улыбнулся, видимо, вспоминая жену и сравнивая меня с ней.

Я позавидовала его жене: «Вот так бы Влад…» Вновь вошел Максим. Он укоризненно посмотрел на меня, будто бы стыдил: «Слышал? Понимает по-английски!»

— Ты не замужем?

Я вопросительно посмотрела на Стива: «С чего это он так решил?»

Максим продолжал стоять как истукан.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Звонит Влад, что ему передать?

— У тебя нет обручального кольца. — Американец уловил смысл моего вопросительного взгляда.

— Нет, я… Максим, ты можешь идти. Я перезвоню Владу сама. Скажи ему.

— Я не замужем, — когда за Максимом закрылась дверь, ответила я.

Что-то я не понимаю, к чему клонит Стив. То семьями соглашается дружить, то любопытствует, замужем ли я.

— Давай сначала договоримся о деле. — Я решительно тряхнула светлыми кудрями. — А то Влад звонит, интересуется.

— Знаешь, может быть, мы поужинаем сегодня вместе?

— Вместе с кем?

— Ты, я…

— И Влад, — решительно добавляю я.

— Конечно-конечно, — поспешно соглашается американец.

Прибывший с большим опозданием на работу Влад не удивился приглашению. Его партнеры частенько зовут на такие встречи. Я еду переодеваться домой и привести себя в порядок к вечеру.

Тихая музыка и вся атмосфера ресторана приятно расслабляют. Стив для всех заказал аперитив — виски со льдом. Поглядывая на меня как-то странно, он что-то тихо говорит на ухо Владу. Влад усмехается. Наконец фраза для меня:

— Твоя партнерша очень красива. Такие женщины у нас редко занимаются бизнесом. Красота отвлекает. Моя жена, например, умеет только подписывать счета.

Влад вежливо кивает, но я замечаю, что мыслями он далек от американца. В данный момент его внимание привлекла гостиничная проститутка, сидевшая в одиночестве у стойки бара. Она выразительно посматривала на наш столик. Может, знает, что Стив — гость этого отеля и живет один. А может, ей приглянулся Влад? Ведь им тоже иногда хочется кого-нибудь для души, вот такого плейбоя. Не всегда же «с лысыми в синий понедельник». Влад тем временем подробно изучал обтянутые черными сетчатыми колготками ее кривые, специально расставленные ноги.

Не знаю, что на меня нашло утром, но сейчас меня вовсе не тянуло к американцу. А-то неплохо бы позлить Влада, пригласить Стива потанцевать.

Я представила, как прижимаюсь к Стиву, сначала обнимаю его за шею, потом подсовываю руки под мягкую ткань дорогого пиджака и обхватываю за талию. Мне кажется, что это очень сексуально. Во всяком случае, Влад от этого очень заводился и сразу тащил меня подальше от людских глаз.

Я решила поиграть в такую игру: переводила взгляд с американца на Влада. Стив худощав, спортивен, подтянут, наверное, играет в гольф или в теннис, но все равно уступает Владу. Влад не следит за собой, стал раздаваться в талии, даже появился живот. Влад ни во что не играет, если только… и вообще спортом не занимается. Однако от него тащатся бабы. У него многообещающий взгляд. Широкие скулы, ямочка на подбородке, обворожительная улыбка… Ну и что с того, что бабник?

Мне стоило немного выпить, так я ему прощала все… и взгляды, которые он бросал на раскоряченную проститутку, и Патрицию, с которой у него, конечно же, было.

Но сегодня я отдыхаю. Ем запеченного на гриле лосося, пью белое вино и едва прислушиваюсь, как меня обсуждают два достойных мена… О чем это они говорят?

Слова Стива с трудом доплывали до моего сознания:

— Я заплачу очень хорошие деньги. Большие деньги, понимаешь? Таких денег ты даже никогда не держал в руках.

«Они изрядно выпили», — мелькнуло у меня в голове.

— Я специально пригласил вас вдвоем. Надежда будет иметь возможность всю оставшуюся жизнь не работать. У нее потом будет все. У вас с ней общий бизнес? Но год ты сможешь обойтись без нее.

В мгновение Влад преобразился. Он забросил проститутку и стал внимательно слушать американца, услужливо кивая в знак согласия.

— Конечно, после соответствующего медицинского освидетельствования, — добавил американец.

— О чем это вы? — Я не узнала своего голоса.

— Можно было обратиться в агентства… — Стив повернулся ко мне и улыбнулся. — Но такой, как ты, не найти, и потом, я не доверяю вашим службам. Есть еще очень важное обстоятельство: ты похожа на мою жену.

— И что? Я ничего не понимаю.

— Ребенок тоже будет похож.

— Чей ребенок?

— Наш, то есть твой. Понимаешь, я только что объяснил Владу, думал, ты слышала. Мы с женой хотим иметь детей. У нас для этого есть деньги. Много денег.

— Я рада за вас… — резко перебила я. Хотя, кажется, стала понимать, о чем речь.

Влад угрожающе посмотрел на меня.

— Но моя жена не может рожать. Мы с ней не раз обсуждали варианты и пришли к выводу, что сделаем именно так.

— Ты хочешь сказать, что я должна буду вам родить?

— Рыжик, что ты так выпучилась? Ты поедешь на год в Америку, в штат Флорида. Там живет Стив. Вернее, там живет его жена. У них там дом. Фазенда огромная, понимаешь? Ты останешься с ней. Стив работает в Майами. Это недалеко.

— Да, шестьсот миль. Но иногда мне ненадолго приходится уезжать в Нью-Йорк. Но я все буду держать под контролем.

— Это не страшно, — поддакнул Влад.

— Да, не страшно, — подтвердил Стив. — Я буду к вам приезжать.

— Он будет к вам приезжать, — вслед за американцем, как попка, повторил Влад.

— У тебя будет все, что ты пожелаешь. — Стив протянул руку, желая как бы по-дружески успокоить меня и обнять за плечо.

Я отпрянула.

— До тебя никто не дотронется пальцем.

— Как это не дотронется? Непорочное зачатие? Да?

— Тебе врачи все объяснят. Ты сможешь год отдохнуть от дел.

— Я не хочу отдыхать от дел!

— А через год…

— Вы что, меня не слышите! — Слова застревали у меня в горле. Я глотнула воздуха, чтобы не подавиться. — Целый год!

— Да-да, Рыжик, а через год ты вернешься в Москву. — Влад меня предал. Он работал на стороне Стива. — Сказочно богатой, — радостно продолжил он. — Мы расширим наш бизнес, он будет как… как…

— У Билла Гейтса, — подсказала я, совсем не знаю почему, вспомнив фразу Максима.

— Абсолютно точно — через год ты должна будешь нас покинуть. — Американец твердил о своем. — Это наше обязательное условие, чтобы ты не могла видеться с ребенком и претендовать на него.

— Но у меня здесь хороший бизнес! Он накроется медным тазом!

— Бизнес? Каким тазом? — не поняв выражения, серьезно переспросил Стив.

— Я не фабрика по производству детей. Я… я бизнесвумен. — Исчерпав все аргументы, выдохнула жалобно: — Даже мой отец считает, что у меня способности! — Это я скорее сказала для себя, чем для них. Влад вообще не знал, кто мой отец. Поначалу, когда он работал в таможне, считал меня просто сотрудником фирмы, от которой я пришла к нему. Позже, когда организовала свой бизнес, я не посвящала его в наши семейные тайны.

— Я занимаюсь своим би-зне-сом! — заорала я так, что с соседних столиков на меня стали оборачиваться люди как на подвыпившую. А проститутка, внимательно наблюдавшая за нами, во избежание ненужных разборок повернулась на своем табурете лицом к бармену.

— Ну какой у вас бизнес, леди? — поморщившись, с презрением в голосе спросил Стив. — Если хотите, я куплю всю вашу медь.

— Медь? При чем тут медь? — Я выпучила глаза.

— Надежда, ты же сама сказала: «Тазы из меди». — Стив удивленно посмотрел на Влада.

«Тазы» он не перевел на английский, видимо, считая это каким-то специальным термином, только ударение сделал на первый слог. Получалось очень смешно.

Я нервно расхохоталась. Он не понял, но приободрился. Американец протянул мне руку и спросил:

— Ты согласна? Все детали мы обговорим. Ты будешь застрахована на крупную сумму в случае чего.

— В случае чего — чего? — опять прокричала я.

— Не пугайся, Рыжик. При беременности мало ли какие бывают осложнения? Только у тебя с этим все в порядке, ведь так? — Влад знал, что я, опасаясь залететь, предохраняюсь всеми возможными способами. Решил, наверное, что беременею на счет раз.

— Нет, — твердо сказала я. — Не поеду.

— Рыжик, я тебя не хотел расстраивать, но у нас очень плохи дела, — наконец выдавил из себя Влад.

— Что ты такое говоришь? У нас все хорошо! У нас все в порядке!

— Нет, — избегая смотреть мне в глаза, пробормотал Влад. — Я хотел тебе преподнести сюрприз и…

— И?..

— Инвестировал все наши деньги в обновление фабрики…

— Какой фабрики?

Стив не вмешивался в наши разборки. Теперь он попивал вино и поглядывал на проститутку, ожидая, пока закончится наша перебранка.

— Патриции, там, в Италии, и… она лопнула. Так что мы с тобой полные банкроты.

Я протрезвела. На меня напала икота.

— Выпей водички. — Влад поднес к моим губам стакан. — Все образуется.

Он попытался меня успокоить, а заодно и развлечь. Для этого у моего любимого был только один способ: под столом он стал вышагивать пальцами по моим бедрам, пробираясь все выше и выше между моими ногами. Здесь, на людях, он не мог коснуться губами моих губ и нашептывать то, что я, как робот, буду послушно исполнять. Но сегодня дома… я знала, меня ждет ночь безумного секса с уговорами отправиться в Нью-Йорк, Майами, штат Флорида, к чертовой бабушке!

И все это из-за сегодняшней утренней встречи. Если бы Влад не проспал — ничего бы не произошло. Я, возможно, вообще бы не встретилась с этим американцем. И ему не пришла бы в голову столь безумная идея. Нет, все не так. Влад разорил меня, а всю эту встречу подстроил! Я посмотрела в глаза Стиву. Такого не может быть! Стив, добропорядочный американец, не пошел бы на обман. Он мог найти сотни желающих. Все-таки это совпадение. Конечно, я хотела бы поехать в Америку. Но не в таком качестве. Я готова посетить дом во Флориде обаятельного, дружелюбного и даже сексуального американца Стива и подружиться семьями. Но то, что он предлагает!

Мне приходилось слышать, что наши девушки, которые не умеют заработать ничем больше, уезжают в другие страны. Теперь это даже стало доходным бизнесом. Но это не мой бизнес.

Кажется, последнюю фразу я простонала вслух.

Глава шестнадцатая

— Вы по бизнесу, леди? — спросил меня американский пограничник, когда я проходила контроль. У него в компьютере на меня целое досье. Так же, как в посольстве, приложив мои пальцы к сканеру, страж впустил меня к себе в страну. Знал бы он, что это за бизнес!

— У нас с тобой все будет хорошо, все получится. Сегодня ты отдохнешь, придешь в себя, а завтра я покажу тебе Америку! — уговаривает меня Стив, видя мое измученное, страдающее лицо.

Мы сидим с ним в баре шикарного отеля «Хайят», что находится в центре Нью-Йорка.

Стив, примчавшийся с большим опозданием, извинялся, что простоял час в пробке, поэтому не успел к рейсу.

«Хайят», в котором он меня поселил, — один из красивейших отелей Нью-Йорка. Фонтан, каскадом спускающийся вниз, золото колонн, блеск эскалаторов… Стив ждет от меня восхищения. Но теперь русских этим не удивишь. В Москве есть и покруче. Передо мной окна на Сорок вторую улицу огромного города. О ней приходилось слышать много. Швейцар в красной ливрее с цилиндром на голове свистком останавливает такси.

— Завтра побродишь по центру, вот тебе план. — Стив заботливо, что для меня не совсем привычно, протягивает яркий буклет. — У тебя есть теплые вещи? Сейчас прохладно. Я отметил на карте пару приличных магазинов, в которые я рекомендую тебе зайти. А лучше дождись меня. После четырех я тебе помогу. — И, видя мою растерянность, дружелюбно улыбается: — Можешь на меня положиться. У тебя все будет хорошо.

Я смотрю в его ясно-зеленые глаза и почему-то верю. Владу нет, а этому, почти незнакомому, человеку верю. Он провожает меня до номера и, слегка пожав руку, желает спокойной ночи.

Что дальше? Влад бы… Засыпая, я думаю, как бы поступил в такой ситуации Влад.

На следующий день ровно в четыре на мой сотовый раздается звонок.

— Ты где? — спрашивает меня Стив.

— Я на набережной, у океана. Смотрю на статую Свободы. Сегодня видимость не очень. Туман.

— Хочешь, мы туда съездим?

— Конечно, хочу.

— Тебе будет холодно во время прогулки на катере. — Его забота трогает. Он даже не спрашивает, как я одета. Просто беспокоится, что замерзну.

— Я закаленная. Москва не Африка.

Мои доводы его не убеждают. Он подъезжает на автомобиле, и через несколько минут мы уже в одном из бутиков на Пятой авеню.

— Покажите, пожалуйста, леди что-нибудь из теплых вещей. Она приехала из Африки. Здешний климат для нее прохладен.

Продавщица смотрит на мои белокурые волосы и кожу, не тронутую загаром. Понимает, что это шутка, улыбается. Предлагает потрясающе красивый комплект: шерстяной жакет, в тон ему шаль из тонкого кашемира и кожаные перчатки.

— Нравится? — спрашивает Стив.

— Да, но…

— Мне тоже. Берем.

У него отменный вкус. Однако на вещах нет ценника. Это означает, что они страшно дорогие. Стив как само собой разумеющееся достает свою кредитную карту.

— Не помню, чтобы мои покупки входили в наш контракт. — Я не привыкла, чтобы за меня кто-то платил.

— Пока ты у нас, все расходы я беру на себя, — видя мое замешательство, говорит Стив. — Что-нибудь еще, пока мы здесь? — громко спрашивает он.

Продавщица подскакивает от счастья и волочет сумку из крокодиловой кожи.

— Как раз к перчаткам, — объясняет она нам.

— Сумка не является предметом первой необходимости, тем более от нее ни тепло ни холодно, — возражаю я.

— Это дополнение, аксессуар, — поясняет девушка.

Я и сама догадалась.

— Может быть, еще сапоги? — Не видя моего острого желания делать покупки, продавщица обращается теперь только к Стиву. Она показывает на роскошные сапоги.

Стив бросает взгляд на мои ноги.

— Конечно-конечно. Сапоги — самое главное.

Там ветрено.

Коричневые сапоги, такие же как сумка, настолько красиво сидят на ноге, что я готова отдать за них все остальные вещи.

— Наверное, не надо сумку, а? — спрашиваю я его.

— А куда ты положишь кошелек с фотографией Влада?

— У меня есть своя. — Я показываю на свою потертую, которую ношу через плечо. И кошелек тут. Вот только фотографию не захватила. Просто не хотелось, и все. Но этого я не говорю американцу.

— Но она не очень подойдет к этой одежде, — тактично намекает Стив.

Продавщица решила сделать на нас бизнес. Ей платят с выручки.

Она приносит юбку, которая точно подходит к жакету. Юбка из мягкой ткани, чуть удлиненная, тоже коричневая. Только в ней продернута фиолетовая нить. Она облегает бедра и чуть расклешена книзу. Откуда продавщица так точно угадывает мой размер? Я выхожу из примерочной, чтобы показаться во всем великолепии. На лицах вижу неподдельное восхищение. Продавщица заворачивает мои старые вещи в фирменный пакет.

— Счастливого возвращения в Африку, — шутит на прощание она.

Стив доволен, что я утеплилась, и мы выходим из магазина.

— Когда моя жена приезжает в Нью-Йорк, она тоже всегда здесь делает покупки. — Он имеет в виду этот бутик.

Мы снова на набережной.

Перед посадкой на кораблик, следующий к статуе Свободы, стоим в длинной очереди, чтобы пройти контроль. Сумку и все мелочи, как в самолете, пропускают через камеру. Хорошо, что старые вещи мы оставили в машине. Каждый предмет тщательно осматривают.

— Это у нас после одиннадцатого сентября, — мрачно сообщает Стив.

Я киваю.

На верхней палубе ледяной ветер. Но мне, полностью экипированной, он теперь не страшен. Однако несмотря на непогоду, желание прикоснуться к главному американскому символу велико, поэтому народу полно. Высаживаемся на берег. Щелкают вспышки фотоаппаратов, туристы позируют. Я обхожу статую, которая имеет такой же бирюзовый цвет и вблизи, потому что медь от времени зеленеет. Мы поднимаемся вверх по узкой лестнице, находящейся внутри. Нью-Йорк с птичьего полета выглядит осиротевшим без двух небоскребов Всемирного торгового центра, разрушенных террористами. Я бы хотела подойти ближе к месту трагедии. Говорю об этом Стиву. Он хмурится:

— Лучше покажу, где строятся новые.

Раз тема ему неприятна, я соглашаюсь.

Возвращаться назад на таком же кораблике тоже интересно. По мере удаления от острова статуя становится все меньше и меньше, потом совсем исчезает в плотном тумане. Стив подвозит меня к новой стройке, обнесенной низким забором. Там вовсю кипят работы.

— Скоро закончат, — говорит он. — Куда дальше?

Я пожимаю плечами. Он предлагает посмотреть Центральный вокзал. Снаружи здание величественно, внутри чистота, мрамор, простор — очень впечатляет. Потом мы медленно едем по знаменитому Бродвею. Дымящаяся кружка на огромном лазерном панно зазывает пить кофе.

— Будем? — спрашивает Стив. Я киваю.

— Но сначала поужинаем. Ты любишь суши?

— Я люблю суши, хотя это не совсем русская еда. То есть совсем не русская, — смеюсь я.

— Суши не везде умеют готовить.

— Ты знаешь, где его готовят вкусно?

— Конечно.

Мы зашли в небольшой японский ресторанчик.

Уютно. На столиках горят свечи. Японка в блестящем кимоно, семеня деревянными подошвами, приносит кувшинчик. Стив заказал саке, слабенькую теплую водку. Однако очень подходит к суши. Мы ужинаем и разговариваем просто так, сначала не касаясь волнующей нас обоих темы.

Но потом все-таки она возникает.

— Ты будешь наблюдаться в крупнейшем американском медицинском центре во Флориде. Там лучшие врачи. Я понимаю, какой для тебя это трудный шаг в жизни. — Этих слов мне очень не хватает. — Моя жена и я ценим твой поступок, и обещаю, будем относиться к тебе как к родному человеку. Надеюсь, что твое пребывание у нас не оставит в твоей душе мрачный след, потому что там, где ты будешь жить, — райский сад.

— А ты Адам?

Он улыбается. Все похоже — ребенок из ребра Адама, Ева — его жена. Как в школьном спектакле, хочется играть главную роль — быть Евой.

Возвращаемся в отель. Стив вновь провожает меня до номера и желает приятных снов.

Мне снятся приятные сны: райский сад, голый Влад в образе Адама и я сама в окружении летающих амуров.

Проснулась я рано с тревогой на душе.

Глава семнадцатая

Впереди меня ждала проблема, которая называлась ЭКО, или экстракорпоральное оплодотворение. «Свидание со Стивом в пробирке» — так я окрестила свою миссию здесь. Месяц должен уйти на медицинские обследования и тесты.

Американский врач престижного медицинского центра, представившийся Дэвидом Шолтоном, провел меня по сияющим чистотой и стерильностью корпусам заведения, подробно объяснил, как семенная жидкость Стива должна соединиться с моими яйцеклетками в специальной лабораторной чашке. Чашку он показал мне тоже. Только пустую.

— После оплодотворения, то есть обмена генетической информацией, эмбрион выдерживается в термостате, а потом переносится в вас, — пояснил он.

В отличие от «молчаливых» русских врачей американец старается максимально просветить пациента. Он представил меня своей помощнице — молоденькая медсестра, явно «ботаник». Крупные очки во все лицо и взгляд, будто она смотрит не на меня, а на эмбрион.

— Сандра — моя помощница. Она студентка университета. В некотором роде участница нашего эксперимента. С ее помощью счастье обрели многие семьи.

Позже я подружилась с Сандрой. Она оказалась неплохой девчонкой, а так смотрела на меня, потому что впервые видела русскую.

— У нас в университете учатся многие: китайцы, японцы, вьетнамцы, а вот русских видеть не приходилось, — призналась она.

Однако о нашей медицине наслышана. Своей темой увлечена, так же, как мой отец бизнесом. Про себя я этого сказать теперь не могу. Вот бросила все и прибыла на край света не поймешь зачем. О деньгах отца, которые промотал Влад, думать не хотелось.

В институте я слышала от девчонок, как они залетали. Некоторые от одних взглядов беременели. Возможно, у всех русских такие способности к деторождению. Своими мыслями на эту тему я поделилась с американским врачом, просила, чтобы не перестарался, а то рожу тройню. Стив об этом не просил. Мне лишнего не нужно тоже.

— Не беспокойтесь и доверьтесь, у меня большая практика и диссертация на эту тему. Все будет о’кей.

Обследования закончены. Я в определенные дни приезжаю на осмотр, болтаю с Сандрой про ее странную науку. Она готова часами беседовать только об этом. Когда видит, что мне ее тема поднадоела, интересуется земными вещами: например, сколько стоит у нас учеба в частной школе, в институте. Когда я ей говорю, что теоретически бесплатно, а практически шагу без денег не сделаешь, она очень удивляется, говорит, что у них, если школа бесплатная — никаких денег. Или, например, сколько стоит поесть в недорогом ресторанчике. И тоже удивляется, что у нас таких нет.

— Да, милая, у нас только дорогие! — Когда я называю ей, насколько дорогие, она не верит.

— Вы же таких денег не зарабатываете! Кто же в них ест?

— Те, кто ворует, — отвечаю я.

— Значит, они пустые?

— Наоборот, полные.

— Воруют так много людей? — удивляется она.

Я не задумывалась, но приходится с ней согласиться.

— Теперь я понимаю, зачем вам Сибирь.

Я смеюсь и рассказываю, что в Сибири у нас не только лагеря, но и просто живут люди. Работают. Кстати, в Новосибирске полно ученых.

— Их туда заточили?

— Нет. Там у нас научный центр.

— Они мерзнут?

— У вас же на Аляске люди не мерзнут! Так проходят наши беседы. Только никакого о’кея, обещанного доктором Дэвидом, не происходит. Сандра вновь колдует над чашкой, доктор надо мной, однако пока эксперимент не удается. Стив приезжает, интересуется, а я только плечами пожимаю:

— Пока нет.

Где-то это даже стало задевать мое женское самолюбие. Стив привез меня на свою фазенду, познакомил с женой и всеми ее обитателями, действительно не наврал — райский сад. Свое слово он держал четко: с его стороны никаких посягательств на мою честь и достоинство не наблюдалось. Правда, временами я ловила на себе его небезразличные взгляды, но не более того.

Я живу в большом доме на огромной территории. Жена Стива Нэнси, которой я опасалась, относится ко мне прохладно и вообще ни о чем не спрашивает. Ей вся эта затея, как мне кажется, до лампочки. Она своей жизнью богатой леди живет-поживает. Целыми днями с друзьями тусуется, ля-ля-тополя разводит. Частенько, когда он в отъезде, не возвращается домой ночевать. Какой ей ребенок и зачем? А Стив горбатится на работе с утра до ночи. Ему надо содержать огромную фазенду с прислугой, пальмами, водопадами да золотыми рыбками. Рыбы, как все в имении, только рты открывают — кушать просят. Мое положение, как Стив и обещал, завидное: я в мини-гареме, младшая жена, нетронутая. Бездельничаю, прохлаждаюсь под опахалами целой армии слуг, поглощаю фрукты. Тут они во Флориде от яркого солнца поспевают круглый год. Мимоходом я даже с одним плантатором договорилась. Он обещал отгрузить Владу в Москву партию консервированных персиков. Может, хоть как-то наше состояние поправится. Прибыль небольшая с учетом расходов на авиаперевозку, растаможку и взятки, но все лучше, чем, как Нэнси, только счета мужу под нос подсовывать и списки гостей на приемы оглашать.

После короткого пребывания я поняла, что она относится к Стиву более чем спокойно. Однажды я ее с каким-то ковбоем застукала. Не то чтобы в постели, но близко к этому, как говорит моя сестра Таня, можно ведь и в позе «ландыша». Нэнси не смутилась, даже глазом не моргнула. Правда, в ее оправдание можно сказать, если на наши с Владом отношения посмотреть со стороны, то мы тоже не покажемся «сладкой парочкой». Только вот ребенка не собираемся заводить. Господи, ну какой Владу ребенок? Да и Нэнси он ни к чему! Теперь мне стало ясно: эта затея принадлежит исключительно Стиву. Для мужчин случай необычайно редкий. Нэнси полностью занята собой, значит, только для него стараюсь. Может, в этом и есть разгадка его желания.

Очередной случай, который произошел у меня с Нэнси, полностью подтвердил мое предположение.

Во Флориде даже в зимний период океан не ниже восемнадцати градусов. И припекает солнце. Американцы занимаются пробежками по утрам. Я же обожаю воду. Плаваю в океане в любую погоду. На меня приходят смотреть местные жители. Для них это удивительно, откуда я такая взялась. Нэнси, прослышав о моих подвигах, как-то мимоходом бросила, что у них в саду прекрасный бассейн с подогревом и джакузи.

В один из дней шел сильный дождь.

Я решила последовать совету Нэнси и залезла в теплую джакузи. Плаваю себе нагишом, вокруг ни души, и поглядываю на свой плоский живот, с ужасом думаю, во что ему суждено превратиться. Нежась под напором бурлящих струй, ложусь на спину, трогаю свои груди: «Пока тоже в порядке». Тут же про Влада вспомнила, как он любил их целовать, что говорил мне при этом.

— Я тебе компанию составлю, — неожиданно раздался рядом голос Нэнси. И ее холодное бархатное тело вдруг коснулось моего.

Растерявшись, я сделала движение в сторону.

— Тебе тут совсем одиноко? — Преодолевая сопротивление бурлящей воды, Нэнси повторила попытку общения.

Я вновь отпрянула.

— Стив оказался не прав. Ты не похожа на меня.

Я свободна от предрассудков, — крикнула она мне вслед, пока я, интенсивно двигая голым бедрами, поднималась вверх по лестнице из джакузи.

В общем, дамочка, как могла, развлекала себя.

По пятницам Стив приезжал на уик-энд. Мы втроем ужинали на веранде. Мулатка в белом переднике подает блюда. Перед глазами журчит фонтан с подсветкой. А я в мечтах о Москве и своей съемной с Владом квартирке. Мы все втроем молча жуем что-то вкусное.

— Завтра у моей мамы день рождения, — говорит Стив и смотрит на Нэнси. Та делает вид, что у нее в ушах бананы.

Я из приличия киваю.

За столом атмосфера траурного митинга, и так до конца ужина.

Спозаранку на следующее утро слышу шум мотора. Нэнси необычно рано выруливает куда-то на своем «форде».

Мы со Стивом завтракаем в одиночестве. Он печален.

— Ты не составишь мне компанию? — спрашивает он меня.

Я поднимаю вверх брови.

— Поедем поздравим мою маму. Она будет очень рада.

— А это удобно? — Мне жаль Стива. Я вообще всегда жалею в таких ситуациях мужчин. За что их так?

Стив рад, что я согласна.

— Она живет в маленьком городке примерно милях в двадцати отсюда. Она знает о тебе. — И спешит добавить, чтобы я не передумала: — Она любит меня и очень скучает, если я ее долго не навещаю.

— Конечно-конечно. — Я думаю о своей маме, бабушке Василисе. Я им часто звоню. Они полагают, что мне хорошо, и спокойны за меня. Но все равно ждут не дождутся встречи.

Мы едем по четырехполосному фривею, так у американцев называется скоростная трасса, и выезжаем на сельскую дорогу, которая ведет вдоль аккуратно рассаженных фруктовых деревьев. Я представляю себе есенинскую старушку, проплакавшую глаза в ожидании сына. Поэтому элегантная моложавая женщина в открытом вечернем платье, приветствующая гостей возле бассейна, воспринимается мной кем угодно, только не несчастной вдовой, скучающей по сыну.

— Это твоя мама? — удивленно спрашиваю я.

Глаза Стива светятся гордостью за маман.

— Вы настоящая красавица, — легко коснувшись моей щеки при поцелуе, восхищается мать Стива.

Прием с тортом и поздравлениями продолжался до позднего вечера.

Таким вниманием я не пользовалась никогда. Мужчины делали мне комплименты, а женщины разглядывали, как восьмое чудо света. Этим людям, живущим провинциальной американской жизнью, далеко от всех столиц, русских приходилось видеть только в кино.

От нескольких бокалов шампанского, которое пока еще мне можно было смаковать, я почувствовала себя веселой и счастливой. Нельзя же горевать все время!

— Вы такая чудесная пара! — с чувством воскликнула хозяйка приема, провожая нас до машины, и, как мне показалось, укоризненно посмотрела на сына.

Мы были в хорошем настроении, обсуждая прошедший вечер, и проскочили выезд на главную дорогу.

— Сейчас разберемся, — пообещал Стив.

Остановив машину на обочине, он полез в бардачок за картой, его пальцы нечаянно коснулись моего колена и на мгновение задержались. Он вопросительно заглянул мне в глаза, словно спрашивая разрешения. Я точно знала, что так поступать нельзя, что нарушаю все договоренности, но мое тело вышло из-под контроля. Влад не звонил, врач меня замучил анализами, тоска и одиночество заели. Хотелось тепла. Я прильнула к Стиву. Руки скользнули под пиджак, ощутили сорочку, пояс, я обняла его за талию.

Переднее сиденье автомобиля мягко опустилось вниз.

Стив был учтив и нежен. Его спортивное тело скользило по моему. Я чувствовала, как он думает обо мне, стараясь доставить удовольствие. Надо сказать, у него это получалось отлично. На вкус любовь по-американски напоминает спелый персик. Я люблю персики и в этот момент обожаю Стива. Он занимается любовью тихо, медленно, под мелодичную американскую музыку кантри. Мы будто танцуем танго, прижавшись друг к другу. Долго и томительно. Мне не хочется, чтобы музыка прерывалась или внезапно кончилась.

— Еще, — шепчут мои губы.

— Не волнуйся, дорогая, будет столько, сколько тебе захочется, — шепчет он мне в ответ.

За окнами теплая ночь, благоухающая апельсиновыми садами. В нашем занятии сексом нет дикой страсти. Такой секс можно назвать бархатным. Как сезон: без возмущений и взрывов, палящих лучей солнца. Он деликатный, без спешки, однако доводит меня до экстаза! И я, испытывая совсем новые ощущения, забываю о Владе, о неприятностях в фирме, позволяя себя любить еще и еще.

Глава восемнадцатая

После этой ночи мое отношение к Стиву резко изменились. Мне хочется его увидеть. Не знаю, испытывает ли он те же самые чувства ко мне. Когда мы встречались, он вел себя точно так же, как всегда. Я же желала, чтобы он хоть чуточку изменился. Чтобы бросал на меня ласковые взгляды, спрашивал такое, о чем можем догадаться только мы вдвоем, только… вдвоем. Но этого не происходит.

Однажды ночью я проснулась от того, что в мою спальню кто-то зашел. Я почувствовала. Открыв глаза, увидела Стива. Он присел на краешек кровати и смотрит на меня.

— Ты такая красивая, твои волосы разметались по подушке, ты спишь, как ангел. — Он наклонился и поцеловал меня в губы.

Я не знала, противиться ли мне. И вообще как себя с ним вести дальше? Одно дело неожиданный порыв тогда в машине и другое… то, о чем он меня предупреждал. «Пальцем не дотронусь» — это была серьезная договоренность, и он это понимал, поэтому сидел, выжидал: решение за мной! Однако какие прагматичные американцы! Конечно же, мне очень хотелось, чтобы Стив лег рядом и мы вновь станцевали с ним тихое и такое нежное танго любви. Он положил мне на подушку белую розу. Она терпко пахла в ночи. И я не выдержала, протянула к нему руки.

— Иди, — шепнули мои губы. И еще мои губы поинтересовались, далеко ли Нэнси.

— Она не пришла сегодня, осталась на вилле у друзей.

Однако в доме должна находиться прислуга. На Стива не похоже. Он очень осторожен.

— А прислугу я отпустил, — словно отвечая на мои мысли, сказал он. И, чувствуя мое согласие, разделся донага.

Ярко светила луна, и его загорелое мускулистое тело влекло.

Он водил розой мне по животу. Крупные бархатные лепестки щекотали, опускаясь все ниже и ниже. Я закрыла глаза, извиваясь от желания. Но он продолжал свою изощренную сексуальную пытку. Лепестки розы касались губ и будили во мне желание, которое я не могла сдерживать. Я боролась с чувством, мне хотелось наброситься на Стива, но он словно нарочно медлил, наклоняя голову, еле-еле коснулся губами моего бедра, а затем, оторвав лепестки, засыпал ими мое лицо. Я боролась с ним, желая его все сильнее, потом начала злиться и требовать. Он тихо посмеивался надо мной. Я зажала его голову между своими бедрами. Я задыхалась от запаха лепестков, засыпавших мое лицо, и еще больше от желания иметь его. Не чувствовала, как закричала, как заставила Стива лечь на спину, как сама буквально оседлала его, словно скаковая лошадь.

— Попробуй не торопиться, — попросил он меня. — Тебе понравится.

Я попробовала.

Сдержанный по жизни американец в сексе оказался неуемным.

— Это дает новые ощущения. Это растягивает удовольствие, — нашептывал мне он. — Еще, еще медленнее.

— Не хочу, — стонала я, — хочу быстрее.

— Вот так, подержись за меня. — Он меня учил любить совсем по-другому.

Но это было не в моем характере. Ощущение, которое возникало, когда я возвышалась над человеком, словно распятым подо мной, было ощущением власти. Я гарцевала. Он молил не торопиться. Этот секс был для меня другим, томительно-сладким. Продолжительным, от которого, однако, не выбиваешься из сил, не устаешь, только временами возникали видения: мне казалось, что я плыву в лодке по безбрежному океану. Только изредка весло, то самое, одно-единственное, вздрагивает на волнах. Оно давало направление. У него твердый крепкий руль, с курса не собьешься. Рулевой не мой возлюбленный. Нет! Он чужой муж. Это придавало нашему сексу что-то запретное, то, что для меня навечно должно быть под замком. Запретный плод сладок. Это правда. И то, что Стив не стремился ко мне сам, еще больше подстегивало меня и злило. Но сейчас я властвовала над ним, я на коне. Он временно подчинялся. А точнее, играл со мной в свою игру.

Ночь пролетела как миг. Под утро он ушел в свою спальню. Около одиннадцати утра приехала Нэнси.

Я вышла к завтраку.

Нэнси потрепала меня по щеке:

— Как спалось, милая? — спросила она меня. — Сегодня ночь была душной. Что-то ты выглядишь измученной.

Стив, не поднимая глаз от кофе и утренней газеты, монотонно произнес:

— Наверное, врачи замучили.

Я промолчала. Произнеси я хоть слово, Нэнси бы почувствовала фальшь.

Теперь я жила ожиданием следующей ночи любви. Но ее не было. Он приезжал и уезжал, даже не взглянув на меня. Однажды я, не выдержав, позвонила Стиву среди недели и сказала, между прочим, что хочу посмотреть Майами.

— Уеду в Москву и даже не увижу город. — Мне нужен был повод встретиться с ним.

Он сухо отказал, сославшись, что занят.

Это было как удар, пощечина. «Пошла ты!» — другими словами. И я пошла. Однако через день услышала в трубке его веселый голос:

— Прости, пожалуйста. Я тебя обидел. У меня были неприятности. Приезжай.

— Я передумала, — холодно отозвалась я, отключилась и больше не подходила к телефону.

Он приехал, не дожидаясь воскресенья. И привез мне подарок. Это был бриллиантовый браслет. Я не приняла.

— Такие вещи дарят… знаешь кому? И за что? У нас с тобой чисто деловые отношения. — Мы гуляли в саду. Нэнси была в доме, близко, совсем рядом. Правда, сад был в несколько гектаров.

— Я слышал, ты купаешься в любую погоду? — Он хотел меня утащить подальше от дома.

— Да.

— Пойдем искупаемся в океане?

— Ты замерзнешь, и вообще скоро дождь.

— Ты согреешь.

— Не буду.

— Твое право. У нас с тобой соглашение. — Теперь обиделся он, а я… оттаяла:

— Пойдем.

Мы заплыли далеко-далеко. Было действительно холодно.

— Иди ко мне. — Я сдалась первая и протянула ему руки.

— Хочешь меня согреть?

— Да.

— Не боишься?

— Чего?

— Утонуть.

— Мне нельзя тонуть. Я дорого стою.

Он подплыл и крепко обнял меня. Я бедрами обхватила его. Мы прильнули друг к другу. Пошел дождь. Мои волнистые волосы выпрямились и висели словно сосульки, облепив его лицо. Он не видел ничего перед собой.

— Плывем к берегу, может начаться шторм.

— Я обожаю, когда опасно. Полюби меня здесь, посреди океана.

Мы поменялись позами, он обхватила мои бедра своими, вокруг был океан.

— Здесь, в воде, ты тоже любишь медленно?

Нас качали волны, и мне казалось, что Стив отключился. Но это было не так.

— Мы будем заниматься любовью так же долго?

— Пока не доплывем до берега, — сказал он и поцеловал меня, захватив мои губы. Его тело напряглось.

— Теперь торопишься ты, — упрекнула его я.

— Научился от тебя.

— Любить по-русски?

— Быстро, как ездить.

— А мне понравилось медленно, — сказала я, но слова оказались бессмысленными.

Крик чаек заглушил мой.

— Боже праведный, вы что, купались? — увидев нас, воскликнула Нэнси.

— Нет, купалась только я. — По Стиву не было видно. Он высох по дороге домой. А чтобы высушить мою густую гриву, требовалось побольше времени.

— Так ведь можно утонуть, и вообще это опасно. Я предложила Наде купаться у нас в бассейне или джакузи.

Она посмотрела на меня с укором. В нем таился и вопрос, и осуждение одновременно: «Со мной развлечься не захотела, а вот со Стивом…»

— Люблю купаться в экстремальных условиях.

— В следующий раз возьмите меня с собой. Я тоже хочу попробовать.

— Непременно, — отозвался Стив. — Но Надю мы больше не возьмем.

— Это еще почему? — взорвалась я.

— В твоем положении это опасно, и вообще можно простудиться. — Он меня дразнил.

Нэнси подняла бровь.

— Я имел в виду в ее будущем положении, — поправился Стив.

Он словно в воду смотрел.

Глава девятнадцатая

Через неделю я приехала в медицинский центр. Это был срок моего очередного обследования.

Я заглянула в кабинет к своему врачу. Никого не увидела, только услышала, что откуда-то раздаются громкие всхлипы. Звук плача привел меня в соседнюю с кабинетом гардеробную. В узком шкафчике, предназначенном для одежды, сидела Сандра без формы и, горько рыдая, размазывала слезы по своим близоруким глазам. Очки, упав с колен, валялись рядом на полу.

— Ты что? — Я подошла к девушке и, подняв с пола очки, погладила ее по плечу. В ответ она разразилась плачем еще громче.

— Представляете, они обвиняют меня, что я перепутала пробирки, поэтому у белой женщины родился ребенок-мулат.

— А отец тоже белый?

— Да-а, — ревела она.

— Как же так? — Я тут же подумала о себе, не хватало, чтобы я от нерадивости этой ученой девчонки Стиву преподнесла в подарок негра. Как она в очках с такими мощными диоптриями вообще что-то видит?

— Может, ты действительно… — Я не успела договорить.

— Нет-нет, я все делаю очень аккуратно, перепроверяю тысячу раз. Мой профессор в университете сказал, если я уверена на сто процентов, что это не моя ошибка, можно провести генетическую экспертизу…

— Конечно, — успокоила я Сандру, хотя слабо разбиралась в этом. — А может, в роду у твоих белых пациентов были темные корни? Бабушка темнокожая или дядя?

Сандра меня не услышала. Она продолжала рыдать:

— И вообще я занимаюсь плохим делом, все мы тут занимаемся… у-у… — Слезы капали на очки, которые Сандра усиленно протирала подолом юбки. Она выглядела обиженной, беззащитной девчонкой.

— Что ты! — уверила ее я. — Ваш труд очень ценен. Столько женщин, которые не могут сами родить и очень хотят ребенка!

— Знаете, почему я занялась этой темой? — Слезы высохли. — Моя мама умерла при родах. У нее было больное сердце. Ей нельзя было… нель-зя. — Она снова зашлась.

— Вот видишь. Если бы ей кто-то помог, то и ты бы родилась, и мама твоя осталась в живых. — Я, как могла, уговаривала Сандру.

— Нет, девчонки с факультета психологии дразнятся, говорят, что наша наука аморальна, потому что у таких детей, которых вынашивают не ро-ди-те-ли… — Она стучала зубами.

— Да-да, я поняла… принести тебе попить?

— Не на-до. У детей, которых мы выводим, — продолжила она самобичевание, — словно в инкубаторе цыплят, у них… не будет с родителями внутренней связи.

— Какой связи?

— Внутренней, которая через утробу матери передается.

— Что это еще за связь? — забеспокоилась я.

— Они проводят эксперименты с младенцами.

— Кто?

— Студенты с факультета психологии.

— У них своя наука, у тебя своя.

— Говорят, что дети, даже только что рожденные, безошибочно определяют своих мам.

Я задумалась. Ребенок, которого я рожу Стиву, будет несчастным. Он никогда меня не забудет. Именно об этом говорит Сандра.

— Малышам, которым было отроду двенадцать дней, — продолжила она, — давали соску, соединенную с магнитофоном, где была записана речь разных женщин, в том числе и их мам. При первых же звуках, произнесенных матерью, малютка выплевывал соску и начинал прислушиваться. Вы понимаете, о чем я говорю?

— А на другие голоса не реагировал?

— Нет. — Сандра покачала головой. — А в детском саду провели еще более необычный эксперимент. Мам всех маленьких детишек попросили поносить одинаковые ночные рубашки, пометили их и предложили малышам найти ту, которую надевала именно их мама. Выложили перед ними весь ворох.

— И что?

— Дети по запаху нашли «свою». И те, кто скучал и плакал по своим родителям, сразу успокоились. Как бы мама где-то рядом.

— Я не верю.

— Я тоже не поверила. Они позвали меня посмотреть на этот эксперимент.

— Хоть кто-нибудь ошибся?

— Один.

— Студенты-психологи выяснили, что у него проблемы в семье. Ребенок привыкает к голосу матери, находясь еще в ее утробе. Он любит ее подсознательно, он связан с ней всем своим существом. А потом еще выяснилось, что у того ребенка, который не опознал рубашку, мать — бывшая наркоманка.

— С ней не могло быть связи?

— Не знаю.

— Ты не думай об этом. — Мне было очень жаль девушку. — Сколько наук, и одна опровергает другую. — Я хотела привести пример, но как назло ни один не лез в голову. — Запомни, ты и вы все здесь делаете очень нужное и полезное дело. Не раскисай. И не жалей себя. Думай, как непросто сейчас тем, кому ты уже перенесла эмбрион.

— Да, я с вами согласна. — Она вытерла слезы и надела на глаза мутные очки. — Или той женщине, что родила мулата. Да?

— Конечно! — обрадовалась я, что мне удалось ее уговорить.

— У женщины, родившей темного ребенка, могло произойти то, что случается крайне редко, да и пока замечено только в животном мире.

— Что? — Я напряглась.

— Мой профессор в университете, он защищался по этой теме, объяснил уникальную возможность родить белым родителям темного ребенка.

— Это как? — Волосы на моей голове, кажется, встали дыбом.

— Пока опыты проводились только на лошадях.

— Слава Богу! — успокоилась я.

— Вы не расстраивайтесь, ведь у вас же в России нет черных.

— Девочка, с чего ты взяла? Только не говори мне, что если я держалась с ним за руку…

— Этот феномен называется телегония. — Сандра не обратила внимания на мою реплику. — «Теле» — даль, «гонос» — происхождение. Слово греческое. — Когда Сандра начинала говорить о науке, она преображалась. Ее некрасивое очкастое лицо превращалось в одухотворенное. — Впервые об этом заговорил приятель Чарлза Дарвина. Вы слышали о Дарвине?

— Сандра, я окончила институт.

— Да-да, хотя я думала, что вы изучаете Мичурина.

— Ты замечательно ориентирована в нашей науке, только Дарвина мы проходим еще в школе.

— Приятно слышать. Он ведь великий английский ученый. Так вот близкий друг Дарвина, граф Мортон, занимался биологическими экспериментами. Телегонию определяли как влияние первого партнера самки на признаки потомства последующих ее беременностей от других партнеров. Я понятно говорю?

— Не очень, но я попробую разобраться.

— Между заводчиками, разводившими лошадей, существовало довольно распространенное мнение, что первая случка, если она сопровождалась оплодотворением, могла влиять на последующие потомства. Понимаете? В том смысле, что потомство от этих последних кое-что заимствует от первого отца. Так, кобыла этого самого графа Мортона, имеющая семь восьмых арабских кровей и одну восьмую английской, была покрыта кваггой. Квагга — это род зебры, только менее полосатой. И родила помесь.

— Ясно, если скрестить немецкую овчарку с бульдогом, получится дворняжка.

— Да, но тут вот в чем дело. Через два года она же…

— Кобыла Мортон?

— Нет, это не имя кобылы, а фамилия графа. — Сандра была ко мне очень терпелива.

— Да-да, я перепутала.

— Она была покрыта жеребцом ее же породы, но рожденные жеребята были похожи на кваггу по различным признакам, в том числе по темным полосам вдоль хребта. — Сандра посмотрела на меня победоносно, как учитель математики, с блеском доказавший теорему Пифагора.

Я осмысливаю информацию, и она мне совсем не нравится.

— Последующие эксперименты на крысах, хомячках и кошках подтвердили эту теорию. Любопытно, правда? — Сандра, забыв о слезах, поправила на переносице свои большие очки. — Интересно, что признаки переносились даже в том случае, если предыдущее потомство не состоялось, но беременность достигла одной пятой срока.

— Вот это да! — воскликнула я. — Вы должны все это учитывать, ваши эксперименты обязаны быть чистыми.

— Хотите сказать, что те женщины, кто к нам обращается, до этого должны носить пояс верности?

— А ключик оставлять вам.

Когда мы были с Владом в Италии, я видела в музее этот самый пояс верности. Правда, сильно поржавевший от времени, но… получается, не потерявший актуальность до наших дней.

— Экспериментаторы, как сказал профессор, пришли к выводу, что наши предки были правы, заковывая своих жен в пояса Венеры. — Молоденькая Сандра произнесла это, абсолютно не сомневаясь в правоте слов учителя.

— Пояс целомудрия охранял женщину от самой себя, — сказала я вслух.

Помню, я тогда в Италии ужаснулась, увидев это приспособление. Теперь подумала, что этот пояс придуман для таких, как я.

— Сломанный замок пояса починить было очень трудно, — продолжила мечтательно Сандра.

— Ты хочешь сказать, что если эта белая женщина когда-то имела темного партнера…

— Любовника, — поправила меня Сандра. И я поняла, что у ученой девушки еще никогда не было возлюбленного.

— У нее с последующими белыми мужчинами могут быть черные дети?

— Если только она беременела от чернокожего, — уточнила Сандра.

— И даже не рожала?

— Совершенно точно. Даже если делала аборт. Только со сроком не менее одной пятой.

Какой ужас! Слава Богу, что мне это не грозит. Я ни того, ни другого в жизни не пережила.

— Но вашим женщинам нечего горевать, у вас в России нет темнокожего населения, — повторила Сандра.

— Еще сколько!

— И вы-ы… тоже?

— Нет-нет, что ты!

— Ух! Я второго такого случая не переживу.

— Не переживешь, потому что, как бы я ни отстаивал, все равно шеф выгонит тебя из медицинского центра. — В кабинете появился врач Дэвид.

— А сейчас нет? — с надеждой в голосе спросила Сандра.

— Нет. Мы провели генетическую экспертизу.

— И что? — воскликнули мы в два голоса.

— Генетическая экспертиза подтвердила отцовство родителей.

— Вау! — Сандра вылезла из одежного шкафчика и повисла сначала на шее у доктора, потом у меня.

— Я так за тебя рада. — Мне действительно стало спокойнее. Не хватало, чтобы я засомневалась в чистоте эксперимента.

— А вам, молодая леди, добрый день, раздевайтесь. — Доктор хмурился. Внеслужебные разговоры здесь не поощрялись. — Сандра, одевайся и приступай к своим обязанностям.

Доктор внимательно осмотрел меня. Затем отправил Сандру в лабораторию с моими мазками.

— Кажется, нам удалось. — Он облегченно вздохнул, чувствовалось, что продолжительность эксперимента со мной его настораживала. — Не хочу сглазить, поэтому абсолютно точно я вам скажу… — Он назвал число. — А пока постарайтесь вести спокойный образ жизни.

Что он имел в виду? Возможно, стрессы, заболевания, простуды. Только я восприняла это буквально. Стив приезжал два раза, я в это время старалась не попадаться ему на глаза. Он тоже не искал встреч.

В назначенный срок я вновь явилась к доктору. Теперь уже на УЗИ.

— Можете поздравить себя и меня, — сообщил он.

«Эх, доктор, — подумала я, — если бы знали, что именно вы тут абсолютно ни при чем. И эксперимент ваш не чистый. Если бы ваши пациентки пробовали завести ребенка таким же способом, как я…»

— Это точно? — спросила я, вглядываясь в экран монитора.

— Абсолютно. Даже могу порадовать вас, назвав пол ребенка.

— Неужели? Слышала, что у нас это возможно, когда срок переваливает за половину.

— У вас будет мальчик! — Водя компьютерной мышкой, он показал мне на экран. — Видите половые признаки?

Я, честно, ничего не видела, только темную движущуюся тень, похожую на облачко. Однако поверила безоговорочно.

Радовать этим сообщением Нэнси не было никакого желания. Я позвонила Стиву.

— У тебя будет сын. — Я сказала так нарочно. Не хотела говорить «у вас».

— Как я счастлив! Нэнси тоже будет рада. — Нэнси он не забыл. А меня? — Я счастлив за нас, — вдруг вспомнив, что я в некотором роде тоже участница, поправился он. — Хочешь, я приеду?

Если честно, мне тут, покинутой всеми, вдалеке от родины и близких, очень недоставало этих слов.

— Что тебе привезти? Может быть, тебе чего-нибудь не хватает?

— Птичьего молока, — грустно ответила я.

— Чьего молока? — по-деловому уточнил он.

— Это шутка.

— Рад, что у тебя хорошее настроение. Последнее время мне казалось, что ты грустишь. — Заметил. Значит, я ему не безразлична. — Скоро увидимся, — попрощался он.

Я не представляла, как у нас с ним будут складываться отношения дальше. Лучше об этом не думать, а то сойду с ума.

Спустившись к завтраку на следующий день, я украдкой посмотрела на Нэнси. Хоть бы она не догадалась! Женщины всегда очень чутки. Мне почему-то этого ужасно не хотелось.

Но Нэнси было не до меня. Она была необычно бледна и отказалась от своего неизменного апельсинового сока. Ей принесли воду со льдом. Сделав два глотка, она выронила стакан и потеряла сознание. В доме поднялся переполох. Вызвали доктора.

— Ничего страшного, — успокоил приехавший семейный врач, — обычные женские дела. — Он, конечно же, был не в курсе, зачем я тут, и громко объявил: — Нэнси беременна.

Глава двадцатая

Мне повезло. Я приехала в ближайший аэропорт как раз за четверть часа до вылета самолета. Это был местный рейс до Майами. Оттуда мне забронировали место до Москвы.

По дороге я представляла себе Влада: то нежно-ласкового: «Рыжик, черт с ними с деньгами, главное, мы вместе!», то грозного: «Ты сошла с ума, что мы будем делать с этим ребенком без денег, которые ты потеряла по контракту?».

Главное добраться до Москвы. Дома и стены помогают.

Самолет был полупустой. Я легла на последний ряд и заснула, убаюканная шумом мотора. Мне снились Москва и бабушка Василиса. Они с Лелей напекли гору блинчиков на завтрак. По дому разносится запах клубничного варенья и свежемолотого кофе.

— Эй, — кто-то тормошил меня за плечо, — эй, можно, я съем твой завтрак?

— Нет. Я хочу кофе и блинчиков!

— Нет никаких блинчиков, а кофе твой остыл. — Надо мной склонилась девчонка с короткой стрижкой каре. У нее круглые глаза, словно пуговки. Девчонка закутана в два самолетных пледа.

— Ты кто?

— Катерина.

Я снова провалилась в сон. Мне не хотелось просыпаться.

— Твой поднос с завтраком уже полчаса как стоит. Не хочешь? Можно, я его съем?

— Ты откуда взялась? — пробормотала я.

— Я сбежала. А ты?

— Тоже, — со сна призналась я незнакомке.

— Ну так можно, я съем?

— Ешь-ешь. Только дай глотнуть кофе. Катерина раскрыла мой пластиковый кювет, в нем было всего понемножку: листик салата, кусок красной рыбки, тертая морковь, сыр и ломтик апельсина. Отдельно на подносе лежала булочка.

— Булку будешь?

Я отрицательно помотала головой. Катя уплетала еду со скоростью паровоза.

— Представляешь, три дня не ела и денег не копья.

— Ты от кого сбежала?

— От мужа, — промычала она с набитым ртом. — Еще чуток — и пришлось бы от американской полиции сбежать.

Я окончательно проснулась.

— А что ты натворила?

— Замуж за американца по Интернету вышла.

— Это как?

— Он свою фотографию в Интернете поместил. «Я, Боб, ищу русскую жену. Буду любить» и так далее. Мы с девчонками посмотрели — улет! Красавец, в шляпе с уздечкой под подбородком, совсем не старый. Лет сорок на вид. Я сама-то детдомовская, но москвичка. Дальше окружной никуда. А тут Америка светит. С девчонками покумекали, они говорят: «Давай, если понравится, мы тоже». Он за мной прилетел, познакомились. Действительно симпатичный, только лысоватый, макушку свою шляпой на фотографии прикрыл. В сапогах с длинными загнутыми носами. Девчонки одобрили: прикольный, как в кино «Крокодил Данди». Фильм такой не смотрела? — Я покачала головой. — Я ему понравилась тоже. «Беби, ты моя лаф», — сказал он и сердце на салфетке в ресторане нарисовал. Представляешь, он меня в Москве в пивной ресторан пригласил. И девчонок моих тоже. «Это у нас с тобой, беби, как обручение» Мы так удивились — он совсем не пьющий. От кружки пива так развезло. Говорит, русское пиво как виски.

Я решила, хорошо, что не пьет, я через пьянство в детский дом угодила. Отец маму ударил, она упала и головой о швейную машинку. Неделю в больнице пролежала и умерла. Отца в тюрягу, а меня в детский дом. — Все это Катя рассказывала буднично, как сами собой разумеющиеся жизненные события. — Так вот, потом Боб все через агентство мне оформил — паспорт заграничный, приглашение, и мы тю-тю. Я когда в воздух на самолете поднялась, всю Москву обозрела. Первый раз летела. Огромная она у нас, я даже не представляла: дома высоченные, районы с новостройками, ни клочка свободной земли. А куда он меня привез, там такой простор. Только один его дом стоит в степи. Но дом большой. И лошадей у него целая куча.

«Это все твои лошади, — сказал мне Боб. — Будешь за ними ухаживать». А я, честно тебе признаюсь, лошадей живьем первый раз в жизни увидела. Ну где, скажи, в Москве можно посмотреть на лошадей?

— На ипподроме.

— А это что такое?

— Где скачки проходят.

— Нас, детдомовских, туда не водили. Раз в зоопарк экскурсию устроили. Когда его после ремонта открыли. Там я пони всяких видела. В общем, лошади, конечно, очень красивые животные, но капризные до ужаса. А жрут! Ты себе не представляешь. Я только успевала им корм подсыпать. У нас режим с Бобом хуже, чем у папки в тюрьме. — Заметив мое удивленное лицо, пояснила: — Знаю, потому что раз к нему на свидание ездила. Он ведь у меня один на целом свете. — В этот момент я подумала о разговоре с Сандрой, о привязанности детей к родителям. — Так вот у нас с Бобом подъем в четыре и целый день вкалывать. Я до койки еле ноги доволакивала.

— А там, кроме вас, кто-нибудь еще жил?

— В том-то и дело, что никого. На расстоянии ста миль ни души. Рядом только бензоколонка.

— И сколько ты так прожила?

— Целых три года. Сначала думала, что мужик он здоровый, хоть сексом меня развлечет. Но он сразу сказал: «Знаешь, беби, у меня проблема» — и показал мне на свой инструмент. «Не слушается меня. Вот ты девчонка — класс, таких в Америке не найдешь, а ему дела нет».

«Боб, миленький, ты к доктору сходи». — Я его просто умоляла. Я ведь молодая, мне любовь не только на словах требуется. Знаешь, в детдоме все девчонки этим рано начинают заниматься — кто с ребятами-сверстниками, кто со взрослыми. За нами особо никто не следил. Я в четырнадцать стала женщиной. Поэтому в этом толк знаю. Мне сейчас уже двадцать два стукнуло.

— Значит, ты в девятнадцать за него вышла?

— Получается, что так. Он объяснил, что доктор ему и посоветовал русскую найти. Доктор слышал, что наши девчонки за границу выезжают и продают себя в бордели. Значит, умеют этим делом заниматься.

— Доктор решил, что русская его непослушный инструмент расшевелит?

— Как я только не пробовала его расшевеливать. Поняла: с ним что-то не то, он больной. И вот представляешь, живу в степи, там прерии называются, без людей, только кони и работа. Зачем мне такая Америка?

— А денег он тебе давал?

— Он мне карточку свою давал, когда я в маленький городок за продуктами ездила. Ею только в магазинах расплатиться, наличные снять невозможно. В доме ни бакса не найдешь. Да они там и не нужны.

— А развестись ты не пробовала?

— Он сказал, что по их законам я ничего не могу, если муж возражает.

— А он возражал?

— Да. Плохо ли? Я, как рабыня Изаура, целыми днями за конями хожу.

— А в полицию ты не пробовала обращаться?

— Где ее взять? Раз шериф к нам на ранчо приезжал, на тачке такой шерифской, посмотрел на меня, спрашивает: «Все о’кей?» Что я должна ему сказать: «Плохо мне, муж не трахает». Да? Потом он уедет, а Боб меня прибьет.

— А что, он тебя бил?

— Нет, не то чтобы бил. Однажды его любимый конь заболел, я ему не ту еду подала, он меня так пнул, что я чуть ребро не сломала. Злой очень был. Я понимаю, не обижаюсь — расстраивался. Нам в детском доме еще не так доставалось. Я коня, как могла, лечила. Я ведь медучилище закончила и уже с детишками новорожденными работала. — Катя мечтательно закатила свои глаза-пуговки. — По вечерам на дискотеку ходили, с ребятами разными знакомились. В Москве жизнь! Я ведь москвичка коренная, и мама, и отец в Москве родились.

— Ну и что тебе не нравилось, почему в Америку захотелось?

— Денег совсем не платили. Я с девчонкой вместе в общаге жила, есть не на что было. Мы только картошку да сахар с чаем покупали. За общагу заплати, поесть надо, а шмотки на что купить? В Америке шмотки дешевые. Только мне там, на ранчо, они не пригождались. Целый день в джинсах да в сапогах. — И сейчас на Кате были надеты плотные джинсы с такой же безрукавкой и кожаные техасские сапоги. Она заметила, что я оглядываю ее. — Вот в чем была, так и сбежала. Здесь, в самолете, холодно, я пледами укрылась. Меня в Москве девчонки приедут встречать. Русских денег тоже ни копья. Я ведь не думала, что назад вот так возвращаться буду.

— Как же тебе все-таки удалось сбежать?

— О-о, это не простая история. Я целый год готовилась. Боялась в тюрягу американскую загреметь. У них там, говорят, негры-бабы — во, — Катя изобразила толстые бедра негритянок, — всех белых девок насилуют.

— Да за что тебя в тюрьму-то?

— Если бы захотел, придумал бы за что. Украла, например, что-нибудь или ущерб его коню нанесла.

— За коня только штраф могли бы тебе назначить.

— А деньги где на штраф взять? Вот тебе и тюряга. Значит, я к парню, что работал на бензоколонке, подлизалась, негритенок такой симпатичный и смышленый. «Привет, мол, привет! Тут у тебя все так круто, потусуемся?» Он головой мотает: «Нет, мне нельзя, я наемный, хозяин узнает, что жену у фермера отбиваю, выгонит, а здесь работу не найти». Я к нему за бензином часто ездила, у нас генератор собственный на ранчо. В общем, не зря же я в детдоме воспитывалась, уломала негритенка, сама понимаешь как. Знаешь, для чего он мне нужен был? У него компьютер, хоть и старенький, но зато Интернет имелся. Я девчонкам своим послала весточку: так, мол, и так, деньги позарез нужны, чтобы обратный билет купить. Они мне в ответ: «Насобираем и вышлем».

— Тоже через Интернет?

— Они мне просто билет через Интернет купили.

— А английский у тебя откуда?

— Я способная, в школе и училище он у меня отлично шел. А потом Боб меня учил. И телевизор у него классный был. Там фильмы показывали. За три года пень научится.

— Однако он не таким плохим оказался твой Боб?

— Я не говорю, что он плохой, может, какая баба постарше, деревенская с ним бы счастливо жила. Там тихо, спокойно, он не пьет. Она бы коней его кормила. Только не я!

— А он не захотел старую. Молодую сватать приехал. Да еще в Москву. — Я покачала головой.

— То-то и оно. Мне бы сразу на это внимание обратить: он в Москве от машин шарахался. Я подумала, может, у них не так лихо водят, вот он и боится. А он просто в большом городе жить не умеет. А главное, когда он в Москву приехал и в отеле жил, мне бы с ним хоть разок потрахаться надо было. Я, глупая, решила, что он меня за гулящую примет. А я не такая. По делу, если надо, конечно. А так только по любви. Ведь у нас с ним все чин-чинарем начиналось: обручение, цветы.

Так вот, когда мне девчонки номер рейса сообщили, я в ближайший городок приехала, потом с одного автобуса на другой — до маленького аэропорта. Хорошо, мне немного баксов негритенок одолжил. Я ему обещала, как до Москвы доберусь, с процентами выслать. Он поверил.

— Вышлешь?

— А то! Он сам несчастный, без родителей, как я. Ну вот, доехала до небольшого аэропорта, а оттуда местным рейсом до Майами. Теперь лечу в Москву.

— А почему они тебе из Майами билет сделали? Ведь место, где ты жила с Бобом на ранчо, совсем в других краях находится!

— Я тоже подумала, девчонки перепутали, а оказалось, они по акции самые дешевые купили — только из Майами. Вот я поэтому так оголодала, три дня добиралась.

Катя доела мой завтрак.

— А у тебя что, тоже импотент оказался? — Она с сочувствием посмотрела на меня.

— Нет, совсем наоборот. Я беременна. — Дальше мне не хотелось вдаваться в подробности с незнакомой попутчицей.

Катя с непониманием пожала плечами. Ее жест означал: беременность — это хорошо. Но дальше ничего не спросила. Только сказала, что любит новорожденных.

— Я вот, если все будет нормально, в больницу работать не пойду, а к новым русским наймусь в няньки. Детдомовских берут неохотно, теперь зато скажу, что бебиситером три года в Штатах отработала. Паспорт покажу. А что? Животные как дети, с ними даже еще тяжелее. Я тяжелой работы не боюсь, главное, знать за что. Как считаешь, меня возьмут?

— Конечно, возьмут. Ты мне телефон свой оставь или хочешь, позвони сама. Может, я тебя кому-нибудь предложу.

— А ты не новая русская? — Катька хитро посмотрела на меня своими глазами-пуговками.

— Нет. — Я улыбнулась. — С чего ты взяла?

— Ты одета дорого.

— Ты же сама сказала, что в Америке шмотки ничего не стоят.

— Смотря какие шмотки. Твои стоят.

— Я не богатая. Есть свой бизнес в Москве, но небольшой. И потом, — я помолчала, — у меня нет мужа. — Подумав, я еще добавила: — Официального.

— У меня, можно считать, все наоборот — есть официальный. Что толку-то! Я теперь замуж просто так не выйду ни за что! Только по любви.

Глава двадцать первая

В Москву самолет прилетел ранним утром. Я распрощалась с попутчицей Катей. Толпа девчонок на прилете орала ей так, что пассажиры, выходившие с рейса, глохли.

Доехав до нашей с Владом съемной квартиры, я открыла ключом дверь. Мое сердце билось так… Но наш дом оказался пуст. Несколько разбросанных сорочек, брюки, защемленные дверцей шкафа. Это в духе Влада. Хотя беспорядок успокоил: никакой женской руки не чувствовалось. На туалетном столике все по-старому — моя пудра, помада, даже духи. Только на зеркале поблескивало что-то синеватое. Я подошла ближе и увидела сапфировый якорь.

Якорь-якорь, откуда я его знаю? Ах да, висел на пояске у моей сводной сестры Татьяны. «Талисман мачехи», — вспомнила я. Кто его забросил в мое жилище? Кто встал на якорь? Таня! Этого не может быть! Ведь ей всего тринадцать! Я бросилась к телефону.

— Таня, это я, Надежда! — Не знаю, с чего начать.

— Ты из Штатов?

— Нет, из Москвы.

— Выслали?

— С чего ты взяла?

— Какой дурак раньше срока сюда вернется?

— Ты, случайно, не знаешь, где Влад? — Мой вопрос должен был прозвучать дико. Откуда Таня могла знать о моем любовнике, где он в такой ранний час.

— Представь себе, знаю.

— Понятно. — Мой голос звучал так, будто я поймала вора за руку.

— Что это тебе понятно? — возмущенно прокричала девочка. — Он в Италии на выставке итальянской моды!

— Да?

— Да. Почему ты не спрашиваешь с кем?

— С кем?

— Пообещай, что ты никому не расскажешь!

— Обещаю.

— Поклянись.

— Клянусь.

— Ты стоишь?

— Да.

— Сядь. Я села на край стула, ожидая ужасного.

— Он с моей мачехой.

Я с грохотом упала. Такого ужаса я не ждала точно. От неожиданности качнулась, и ножка стула подогнулась.

— Я же предупредила, — услышала шум Таня.

У меня не было слов. Я молчала. Потому что моя реакция отставала. Вероятно, это из-за беременности. Ребенок подключился, мысли оттягивает.

— Чего молчишь?

— Думаю.

— Думалка сломается. Не хочешь спросить, откуда я это взяла?

— Хочу.

— Я подслушала разговор моего учителя музыки с Владом. Знаешь о чем? Он собирался ее, Юлю, привести к нему.

— Зачем?

— Ваша съемная флэт ему не подходила. Хотел блеснуть «своим» богатством.

— Обычно он не врет. Девушки и так к нему готовы запрыгнуть в койку.

— Только не моя мачеха. Папочка ее избаловал. Она последнее время совсем оборзела. Машку полностью няньке скинула. А Вовку знаешь кому отдала?

— Кому?

— Родителям своего первого, то есть бабушке с дедушкой.

— Он что, теперь у вас не живет?

— Сейчас каникулы, он живет у них. Меня ей воспитывать незачем. Мебель менять надоело. Решила поразвлечься с твоим плейбоем. Не поделилась со мной, теперь отцу неприятности… — Танька шутила, однако в ее голосе чувствовалась тревога. — Влад потом еще раз звонил при мне учителю, поблагодарил за ключи и сказал, что уезжает в Италию.

— Как ты догадалась, что она уехала с ним?

— «Хороший вопрос!» — так мой учитель музыки любит говорить. Я бы не догадалась, если бы она одновременно не собралась на тот же показ. Папка все время на работе. Моя мама сказала, что от такого каждая сбежит. Женщинами нужно заниматься. А он что?

— Таня, а твоя мама кто? — впервые поинтересовалась я. Чувствовалось, что девочка без нее тоскует.

— Манекенщица.

— Нет, правда? — Я не могла подумать, что такая неказистая девочка могла родиться от красивой манекенщицы и отца с хорошими внешними данными. После разговоров с Сандрой я зависла на этом пункте.

— Он ее для эскорта выбрал. Вернее, не он, а дядя Сережа, знаешь такого папиного друга?

— Слышала. — Теперь я точно знала, кого мне напоминает Танька. Я видела в кабинете отца фотографию его с Сергеем — маленьким, толстым, коренастым.

— Так вот, мама на «Мисс Европы» в конкурсе участвовала, но ее не выбрали. Только приз зрительских симпатий достался. Тогда фирма, занимающаяся конкурсами, стала оставшихся топ-моделей для эскортов в фирмы раздавать. А у папы с дядей Сережей фирма молодая была, неизвестная. Вот они ее и взяли. Может, ты видела их рекламный ролик с манекенщицей, демонстрирующей постельное белье?

Я вспомнила день знакомства с отцом и тот рекламный ролик, загорелую манекенщицу с отличной фигурой.

— Видела.

— Красивая?

— Очень, — сказала я Тане.

— Да, моя мама — класс! А потом дядя Сережа захотел маму выгнать.

— Почему?

— Потому что я должна была родиться.

— Она забеременела?

— Да. Она же работала на них, а если манекенщица беременна, какая работа? Ведь у дяди Сережи с отцом бизнес совместный был, и они решать по отдельности ничего не могли. Тогда дядя Сережа сказал: «Если не хочешь выгонять, женись на ней». И папа женился. А потом я родилась.

Мне теперь все стало ясно. Я вспомнила рассказ мамы о некрасивом прыщавом парне с высокопоставленным отцом и дачей на Рублевке. О том, как он ухаживал за мамой, как потом они с отцом поссорились… Значит, эта манекенщица забеременела от Сергея, а отцу сказала, что от него. Или, наоборот, не врала, отец знал, что Танька — ребенок Сережи, и из благородства женился?

— А когда они развелись?

— Что ты мне допрос учиняешь? — недовольно буркнула Танька. — Мама сразу же после декрета работать пошла. Папа не пускал, хотел, чтобы она ребенком, то есть мной, занялась.

— А она?

— Зачем, чтобы талант и красота пропадали?

— Это она тебе все рассказала?

— Да. Только я ее не обвиняю. Любой бы на ее месте…

Каждый ребенок любит свою мать на подсознательном уровне и ее защищает. Теперь я научно подходила к проблеме.

— А ты с ней видишься?

— Нет, она за границу уехала. По телефону разговариваю.

Я посмотрела другими глазами на несчастную, никому не нужную некрасивую девочку Таньку. Но ее жалеть не было времени. Нужно было пожалеть себя. Я продолжила допрос:

— Откуда твоя мачеха знакома с Владом?

— Ты, наверное, познакомила.

— Я-я?

— Тогда не знаю. Не папа же. Я припомнила, что однажды Юля приезжала к отцу в офис, когда я приводила Влада. Это было очень давно, когда еще между нами почти ничего не было. Ничего не было. А может, и сейчас между нами… Слезы хлынули из глаз. Так вот почему он меня так выпроваживал в Америку!

— Таня, ты, случайно, не знаешь, а папу кто познакомил с Юлей?

— Знаю.

Безродная Танька знала все. Ей, брошенной родителями, нужно было как-то выживать в этой непростой ситуации.

— Может, опять скажешь, это его друг дядя Сережа познакомил?

— Не-е. Я.

— Как это ты?

— Мы летели к маме за границу. Я еще маленькой была. Папа хотел, чтобы она на меня посмотрела, как я выросла и какая красивая стала. Ты знаешь, какая я в детстве хорошенькая была?

— Ты и сейчас красавица, — приободрила я девочку.

— Ну так вот. Юля в самолете стюардессой работала. Кажется, главной.

— Старшей, — поправила я.

— Мы хоть и первым классом летели, только меня все время укачивало.

Она ко мне подсела и стала рассказывать, что ее сына, Вовика, тоже в самолете укачивает. Ну, в общем, развлекала меня. Соки разные предлагала, жвачку. Подлизывалась к папе. Он такой крутой, в костюме красивом, в галстуке. Она тоже ничего, в пилоточке, стройная, молодая. Вот папа на нее внимание и обратил. Она ему коньяк все подливала и подливала. Потом папа куда-то подевался. Я заплакала и пошла его искать.

— Нашла? — уже догадываясь, что она мне расскажет дальше, спросила я.

— Да, она его в туалете целовала. Прямо взасос. К раковине прижала и на шее повисла. До сих пор висит. Потом они встречаться стали. Она к нам приходила домой. А потом Вовика привела, чтобы я с ним познакомилась. Заботливую такую из себя изображала. Потом Машку родила, потом к нам перебралась, и они с папой ссориться стали. Она воспитывать нас не хотела, только по магазинам шастала, шмотки всякие покупала, мебель. Папа и повариху, и гувернантку, и няньку для нас нанял. Знаешь, Надежда, — по-взрослому заявила Танька, — когда у меня свои дети будут, никому их не доверю. Вот как только рожу, так целыми днями с ними сидеть буду, «агу» им говорить, ласкать.

— А что мама твоя тогда?

— Когда?

— Когда вы к ней повидаться летали.

— Маме одна французская фирма предложила контракт. У нее совсем времени для нас не было. Мы с ней встретились в ресторане. Она такая красивая была. Она и сейчас красивая… я думаю. И вообще она за француза замуж вышла. Он ее продюсер.

— Да-а, — впервые услышав признание Тани, протянула я.

— Надь, а зачем детей заводят?

Я понимала, что вопрос заключается не в том, как их заводят, потому что «про это» Танька могла просветить даже взрослого. Девочка хотела знать — для кого матери-кукушки рожают детей? В ее вопросе заключалась боль брошенного и никому не нужного ребенка. От ее разговоров мне стало совсем плохо. Потому что кто-то, а именно Влад, уговорил меня стать такой же матерью. Сейчас, осознав всю жуть того, что могла натворить в своей жизни, я расклеилась окончательно.

— Только ты папе ни-ни о том, что Юля с твоим Владом укатила, — напомнила мне Танька, — и вообще никому. Я ведь только тебе, потому что ты моя старшая сестра. А они пусть сами разбираются. Если папа ее бросит, у нас совсем никакой мамы не будет.

Ни у Машки, ни у Вовика… — Про себя она не сказала. — У него и так какие-то неприятности. Сердце, говорил, болит.

— У папы болит сердце?

Глава двадцать вторая

После разговора с Таней я почувствовала, что у меня тоже заныло сердце.

Что делать теперь мне, всеми покинутой, одинокой, да еще к тому же беременной? Можно сказать, что мне повезло. Ай да Нэнси, выкинула такой номер. Отговорки, что она не может рожать, скорее всего вранье. Ребенок, которого так хотел Стив, оказался бы никому не нужным. Вот как Танька глаза мне раскрыла!

Жизнь срочно нужно начинать сначала. Только с чего? Ехать в офис. Что там? Существует ли вообще? Может, Влад уже продал его или заложил? Я помчалась туда.

К моему счастью, там оказалось все на месте.

Только… в моем кресле сидела длинноногая лягушка с огромным ртом и большими зелеными глазами. Место Максима оказалось пустым. Всплеснув глазами, она проквакала:

— Я партнер Влада по бизнесу. Он, к сожалению, в командировке. Можете все вопросы обсудить со мной.

— А я королева Елизавета. — Моя рука изящно потянулась к собеседнице.

Она опешила.

Мой указательный палец обвел линию вокруг лица и, подперев подбородок, застыл в воздухе. Похлопав глазами, я передразнила девицу. Не знаю, слышала ли она обо мне, но тут же вскочила и вытянулась как струна.

— Расслабься, — великодушно разрешила я. — И освободи мое место.

— Может, вы пока сядете в комнате Влада, — забормотала она, — а то…

— А где Максим? — сверкнув глазами, зло выдавила я.

— Он теперь на складе работает.

— Как на складе? Кто его отправил на склад?

— Не-е зна-ю, — заблеяла Лягушка.

Я ворвалась в комнату, где должны были сидеть две нанятые мной сотрудницы. Они, к радости, оказались на месте. Увидев меня, обрадовались и бросились наперебой сообщать мне новости.

— Где Максим, как он попал на склад? Их лица скукожились.

— Это такая история… — забормотала одна.

— Может быть, не в первый день… — поддакнула другая.

— Рассказывайте, что произошло, — потребовала я.

— Когда я была в отпуске, Максим временно исполнял мои обязанности, — заикаясь начала бухгалтер. — И подписал документы на покупку партии одежды из Италии.

— Это от той же фирмы? — Я ничего не понимала, ведь фирма Патриции, со слов Влада, разорилась.

— Не совсем, у нее та же хозяйка, только фирма теперь другая.

«Так, — сразу же догадалась я, — значит, Влад с Патрицией, забрав мои деньги, просто обрушили ее старую фирму, с тем чтобы меня обмануть!»

— Что дальше?

— Она, эта итальянка, стала нам поставлять товар с клеймом Гуччи. Влад ставил его на продажу в лучшие наши бутики, — наперебой рассказывали мне сотрудницы. — А кто-то из знаменитой фирмы пронюхал и подал иск в Москву. Следственные органы начали расследование. Пришли к нам. Подняли документы. Влад оказался в отъезде. И вы тоже. Подпись на всех бумагах Максима. Вы наших следователей знаете. Они сказали: «Суд большие бабки присудит за контрафакт. Лучше нам заплатите. Мы дело замнем».

— Большую сумму?

— Большую. Влад вернулся и все свалил на Максима. Кричал, что у него таких денег нет, зачем он им документы показал…

— А что, он должен был забаррикадироваться и не пускать? — Я была вне себя.

— Это я им дверь открыла, — призналась вторая женщина.

— И правильно сделала. Я собиралась работать честно. Мне никакой криминал не нужен.

— Влад сказал, что раз Максим такой идиот и денег нет, пусть отправляется за решетку.

— При чем тут Максим? И вообще как это итальянцы из такой крупной фирмы могли до нас добраться? Что-то тут не так.

— Говорят, что владелица итальянской фирмы Патриция Джоладже разбежалась со своим мужем и отсудила у него фабрику.

А это мне понятно — сначала отсудила, потом обрушила.

— Чтобы ей досадить, он напустил на нее агентов с фирмы Гуччи. Он знал, что она и подделкой их товара занималась, и еще откровенным воровством — итальянская полиция обнаружила знак фирмы на одежде, приготовленной для отправки нам.

— Что дальше? — Я не могла дождаться конца этой криминальной истории, в которую фирму втянул мой любовник.

— Дальше Максим достал деньги, и Влад откупился от следователей. Они закрыли дело.

— А где Максим их взял?

Женщины переглянулись.

— Хорошо, что я была в отпуске, — пролепетала бухгалтер.

— А почему, собственно, ты ушла в отпуск? Он тебе еще не положен.

— Я за свой счет.

— Что-нибудь стряслось?

— Нет.

— Тогда я ничего не понимаю.

Бухгалтер была простая и откровенная женщина, никаких подвохов с ее стороны ждать не приходилось.

— Вы только ничего не подумайте, я не сама, это меня Влад отправил. Сказал: «Столько людей мне пока не нужно, зарплату нечем платить. Пусть двое остаются. Я тебе позвоню, когда потребуешься». Позвонил, когда Максим деньги принес.

— Откуда Максим взял такую сумму?

— Они с мамой квартиру заложили, — в два голоса выдохнули сотрудницы.

— Что-о?

Женщины заплакали.

— И потом он его выгнал. Только я не выдержала и сказала Владу, что вам позвоню. — Бухгалтер знала мой телефон. Я оставила ей на всякий случай.

— Тогда он его на склад… да?

— Максим не хотел. Собрался уходить. Но мы его отговорили. Убедили, что вы вернетесь и все уладите. Он только из-за вас остался. Хорошо, что вы так быстро вернулись!

Обе женщины смотрели на меня с такой надеждой, словно я могла, как маг, в мгновение волшебной палочки поправить все, что натворил мой партнер. Он разрушил мой бизнес. Он обокрал человека, выгнал его из собственной квартиры. Господи, что думает обо мне мать Максима? Он разрушил и мою жизнь, заставив меня уехать, черт знает куда и зачем! А сейчас развлекается с женой моего отца! Если после разговора с Таней у меня оставались какие-то сомнения, то теперь я верила ей. Он мог уговорить Юлю так же, как уговорил меня. Раньше я знала, что он может изменить мне с какой-нибудь посторонней женщиной. Я знала, что это плохо. Очень плохо. Но плохо только одной мне. Все остальное, то, что он сделал с Максимом, с моим отцом, — это же подлость!

Мне стало так стыдно, что я не справилась ни с чем. Отец предупреждал: не путать личное и бизнес. Я не послушалась. Если бы мне увидеть Влада сейчас… Нет, я не хочу его видеть. Мне нужно действовать.

Лягушка, хлопая глазами, безоговорочно отдала мои ключи от машины. Вскочив в нее, я собралась нестись к Максиму на склад, но, подумав, с чем к нему приеду, резко развернула машину. К бабушке Василисе. Она была моей советчицей с раннего детства.

Василиса всплеснула руками:

— Девочка, я тебя сегодня видела во сне.

— Не поверишь, я тебя тоже, бабушка.

— Почему это не поверю, мы с тобой тянулись друг к другу. Девочка, ты правильно сделала, что вернулась. — Все они думали, что я поехала по делам. — На тебя так карта плохо ложилась. Мы с Лелей гадали.

— А где Леля?

— Леля улетела в Канны, представляешь!

— А я ей подарки привезла. И тебе тоже. — Раскрыв сумку с ворохом шмоток, я радовалась, что хоть кому-то могу доставить удовольствие.

Нацепив очки, бабушка стала рассматривать презенты.

— Это бы Леле пригодилось, — она выудила бархатный черный костюмчик, — ей бы в самую пору. Жаль, вовремя не подоспел, она так горевала, что в Каннах не в чем на банкет заявиться.

Я обрадовалась и удивилась:

— Как это ей удалось?

— Она единственная, кого удалось отыскать из участников фильма Лиханова. Она ведь у нас, как ты говоришь, тусовочная.

Леля и в свои годы выглядела кокетливой. Крохотная, худенькая, она до сих пор заводила кавалеров, которые ее приглашали то в Дом кино, то еще куда-нибудь. Бывшая помрежа знаменитого Лиханова помнила всех актеров, что снимались в фильмах тех лет, она сыпала названиями картин, именами режиссеров, поставивших их.

— Один из старых приятелей похлопотал в Союзе кинематографистов, и на нее выделили квоту. Забронировали отель и купили билет. Улетела. Уже звонила мне из Канн. Уверяла, что фильм «Тридцать три богатыря» Лиханова получит первый приз. — Василиса чему-то улыбнулась.

— И тогда ей вручат «Золотую камеру»?

— И много денег, — грустно пошутила Василиса. — Только деньги достанутся наследникам, Леля говорит, у него дочь и внучка. Но я ей все равно пожелала успеха. «Лелечка, я буду за тебя болеть и за „Тридцать три богатыря“ — так я сказала ей на прощание.

Я смотрела на бабушку и думала о своем.

— Что ты грустная такая, Надежда? — Бабушка заглянула мне в глаза.

— Ничего, бабуль, все в порядке!

— Э-э нет. Стряслось то, что нельзя поправить? — Бабушка задала философский вопрос. Поправить! Первое, о чем я подумала после бабушкиных слов, так это о своей беременности. И фирму можно вытащить, и денег заработать, и Максима вернуть, и с Владом расстаться, а вот можно ли мне расстаться с тем, кто уже связан со мной, слышит мой голос и любит, как Таня покинувшую ее маму или как Катя своего отца-заключенного?

— Бабушка, я беременна. — Признание вырвалось у меня само.

Василиса села на стул и сложила руки на коленях.

— Девочка моя! — тихо сказала она. — Это все злой рок. Помнишь ту гадалку, что моей покойной маме нагадала: «Жить вам, всем девам, в одиночестве и бедности, пока не родится у вас мальчик».

— При чем тут гадалка? — в сердцах вырвалось у меня. — Кстати, у меня будет мальчик.

— Точно? — Бабушка чуть не подпрыгнула от радости.

— Точнее не бывает. Американцы в специальном медицинском центре установили.

Бабушка с недоверием качала головой.

— Да мне его на компьютере уже показали.

— Так это счастье какое! — обрадовалась Василиса. — Ты плясать должна! Наконец-то Бог смилостивился над нашим женским родом. А эти американцы ошибиться не могли?

— Нет. — В чем, в чем, а в этом я была уверена твердо.

— Деточка, тебе надо родить этого мальчика. Тогда у нас у всех жизнь поправится — и у мамы твоей, и у тебя. Мне-то уж старой все равно. Надо Леле сообщить. Она тоже будет счастлива. А ты и не думай, поезжай к Оле и расскажи.

Бабушка даже не спросила у меня, кто отец ребенка.

Глава двадцать третья

По дороге к маме я размышляла, что ей рассказать. Она будет интересоваться подробностями. Она не догадывалась, с какой целью я поехала на год в Америку. Я объявила всем, что по бизнесу. Поверили все: и бабушка Василиса, и Леля, и Алик. Он мне даже джинсы заказал. Не поверил только отец. Он посмотрел на меня внимательно и спросил:

— Помощь нужна?

— Нет. — Я замотала головой.

— У меня все деньги в деле, но если очень необходимо…

Я вновь сказала, что все в порядке. Он не догадывался, что все его деньги пошли по ветру и я поехала заработать такую сумму, от которой невозможно было отказаться.

Мамы дома не было. Я открыла ключом дверь и решила подождать, подумать о своей разбитой жизни. Но мне не удалось. Звонок прервал мои размышления. На пороге стояла симпатичная взволнованная брюнетка возраста мамы. Возможно, ее подруга. Глаза женщины неожиданно зло сверкнули, она скользнула взглядом по моей американской одежде, по светлым волосам, выгоревшим на южном солнце, и проговорила:

— Так вот вы какая! — Незнакомка укоризненно покачала головой. — Пройти можно?

— Проходите.

— Вам, секс-бомба, лет сколько? Вы знаете, что такое настоящая любовь? — Она, не давая опомниться, наступала, задвигая меня в глубь комнаты.

— Послушайте, по какому праву вы так со мной разговариваете? И какая я вам секс-бомба! Я занимаюсь бизнесом. Бизнесвумен, понимаете?

Помнится, то же я повторяла Стиву, когда он хотел меня, когда он назначал за меня цену. Да-да, он купил меня, как покупают мебель, любую вещь, только очень дорогую, скажем, как десяти-, нет, наверное, стокаратный бриллиант. Хотя я понятия не имею, сколько могут стоить бриллианты. Наверное, не меньше миллиона?

— Да, действительно, у меня прав никаких, только обязанности. Знаете, сколько обязанностей у жены? А права только у тех, с кем муж спит. Он ведь с вами спит?

В голове у меня возник образ Влада. Возможно, он был женат, и теперь она разыскала меня по адресу мамы. От него можно ожидать чего угодно.

— Может, вы еще и беременна? Я покраснела.

— Тогда все ясно. Вопросов нет.

— Будете рожать? — Ее голос прозвучал жалобно. Даже слезливо.

Несчастная женщина тоже хотела иметь ребенка, как Стив. Только зачем такому, как Влад, ребенок?

— Еще не знаю, — неожиданно выдохнула я сама, не понимая, зачем это я разоткровенничалась с незнакомкой.

— Он такой непостоянный человек. С ним трудно.

— Да уж, — согласилась я.

— Так бросьте его, зачем мучиться!

— Я подумаю.

— А ребеночка отдайте нам. Мы его воспитаем.

Сколько же желающих на одного моего еще не родившегося ребенка?

— Я знаю, что вы к нам иногда приходили. — Не понимая, я вытаращилась на женщину. — Когда я уезжала. Теперь я сменила работу. Без командировок.

Но он стал уходить сам. Раньше редко, а последнее время все чаще и чаще. Он вообще гуляка. Я не хочу вас пугать, но думаю, что вы не единственная, с кем он мне изменяет.

Что я к ним приходила, дамочка бредит, а вот что я не единственная — это факт. Этим все и объясняется. Кто-то ходил, она подумала на меня.

— Вот я и решила прийти поговорить. Ведь теперь такие страшные болезни. — Я хотела перебить страдалицу, но она вновь запричитала: — Мне даже не с кем поговорить, подруги сплетничать начнут, близких у меня нет. Ну зачем он вам? — Дамочка повторялась. — Ведь вы его в два раза моложе. Он вам в отцы… Хотя я, конечно, понимаю, сейчас все молоденьких заводят.

— Остановитесь. — Я подняла ладони вверх, чтобы успокоить женщину. — Вы что-то перепутали. Это не я. Не я отбиваю у вас мужа. Я вообще не знаю вашего мужа. Как вас звать?

— Какая вам разница, как звать меня. — Женщина была в отчаянии. — Достаточно, что я знаю, кто вы.

— Кто?

— Вы же сами сказали — бизнесвумен.

— Как меня звать и где я работаю?

— Понятно! Он меня тоже за сумасшедшую держит.

В это время в прихожей раздались звуки. Это мама. Два шага — и она перед нами. Они обе, не обращая на меня внимания, теперь уставились друг на друга. И наконец-то до меня доходит: это она пришла не ко мне, а к маме, это жена Алика! Господи, как же я сразу не сообразила!

— Простите, — бормочет незнакомка, — я, наверное, действительно перепутала. Вас Ольгой звать?

— Так вы жена Алика? — Теперь я наступала на женщину, она меня так разозлила, что я готова была ее разорвать. Мама, испугавшись, встала между нами. — Сколько можно из меня делать идиотку? — Настала очередь послушать меня. Я завелась. Бессонная ночь в самолете, дурные известия о Владе, эта лягушачья морда в офисе, а теперь в нашу с мамой квартиру врывается кто-то. Правду говорят, что у беременных бывают беспричинные приступы гнева. Только у меня много причин, их так много, что я выталкиваю несчастную женщину взашей из квартиры. А потом рыдаю у мамы на плече.

— Что на тебя нашло? — Мама расстроена не меньше меня.

— Ма-ма, эта спрашивает, беременна ли я? И я как дура отвечаю — да.

— Ты беременна?

— Да-а. — Я плачу навзрыд, вытираю кулаком слезы, а мама гладит меня по голове.

— Прости меня, что ты это слушала, мне так неприятно.

— Мама, ну зачем тебе этот Алик? — Я повторила слова обманутой жены.

— Детка, не плачь. Она действительно перепутала, потому что я с Аликом рассталась.

— У него кто-то другой?

— Да. — Мама опустила голову.

— Так он к той, другой, ушел? — догадалась я. — А эта жена… кстати, ты не говорила, что он женат.

— Ты не спрашивала.

— Поэтому она пришлепала. — Наконец до меня дошла суть происходящего.

— Наверное. — Мама вздохнула.

— Значит, правильно, что я ее вытурила. Сама не справляется, решила у тебя помощи просить.

— Так бывает.

Ну уж нет. Я не пойду к жене отца просить, чтобы она мне вернула Влада. А куда мне идти? Вот я к маме пришла.

Телефонный звонок прервал мои страдания. Это звонила Таня.

— Уф, — кричит она, — как хорошо, что ты взяла трубку. И вообще хорошо, что ты здесь, в Москве.

— Мне тоже хорошо, что я здесь, — говорю я ей в ответ, хотя пока еще ничего хорошего не произошло. Все только плохое.

— Сейчас звонили из какой-то больницы, отец в аварию попал.

— Как? — У меня перехватило дыхание. — Жив?

— Говорят, в критическом состоянии. В интенсивной терапии. То ли он на кого-то наехал, то ли на него.

— Он был с водителем?

— Нет. Сам за рулем.

— Почему?

— Да не знаю я почему!

— Может, с сердцем стало плохо?

— Может. Я же тебе говорила. А может… — Танька замолчала.

— Что ты молчишь?

— Мне, кажется, на него кто-то наехал.

— В каком смысле?

— Еще не знаю… в каком.

— Диктуй адрес, я сейчас к нему приеду.

— Это за городом, но близко от Москвы. Надя, не говори ему о Юле.

— Что я, с ума сошла?!

— Надя, мне кажется, что это она…

— Мало ли чего тебе кажется.

Я отключилась от Тани и попросила маму принести мне водички.

— Доченька, что с тобой?

— Отец… нет, отца… все, я поехала.

— Тебе нельзя в таком виде за руль. Ты совсем плохая. Скажи наконец, что произошло с отцом?

— Он в аварию попал. Мам, поехали со мной!

— Конечно-конечно.

Я увидела, как у мамы тряслись руки, пока она бессмысленно надевала на себя сначала одну ненужную вещь, потом другую.

— Может, что-нибудь из фруктов. — Она подошла к вазе с апельсинами.

— Какие фрукты! Он в реанимации.

Теперь уже я несусь к маме со стаканом воды.

Мы вышли на улицу и немного успокоились. Гнать машину было невозможно — кругом пробки. Через час выбрались из города.

Что могло случиться с отцом?

— На него наехал грузовик. — Это я разговариваю с санитаром. — Возможно, выскочил на встречную полосу и заснул, возможно, был сердечный приступ.

— А гаишники что сказали?

— Мы с ними не разговаривали. Приехали, забрали и увезли. — Санитар говорит буднично — привык.

Мама назвалась женой, поэтому ее впустили в реанимацию. Ее не было минут сорок. Все это время я думала, могла ли Юля организовать все это. Когда мама вышла, я уже была никакая.

— Ты поезжай домой. Врачи говорят, что все будет нормально. Хорошо, больница оказалась рядом, — говорит мама дрожащими губами.

— Мам, он тебя узнал? Мама заплакала.

— Значит, узнал.

— Он просит посидеть с ним. Я останусь тут на ночь.

— Можно, я взгляну на него?

— Конечно.

Я зашла в маленькую двухместную палату, где лежали два человека: женщина и мужчина.

— Как же так? — спросила я сестру, вспомнив шикарный центр в Америке.

— Нам не до жиру, спасибо, что есть аппаратура, а то, что люди разнополые, так им все равно сейчас.

— Папа. — Я наклонилась над мужчиной, замотанным бинтами. Он шевелил губами и звал Олю.

— Он под наркозом, пока не соображает.

— Очень даже соображает, раз Олю зовет, — сказала я и, погладив руку отца, вышла из палаты на поиски врача.

— Хотите забрать? — безразлично спросил меня мужчина лет тридцати, которого я нашла в курилке. — В ЦКБ переведете?

— Почему в ЦКБ?

— На таких тачках, как у него, только в ЦКБ лечатся. Спасибо подушкам безопасности, а то бы вам сейчас не сюда нужно было бы приезжать.

— Он сильно покалечен?

— Нет, не беспокойтесь. Переломы, конечно, имеются, но, как у нас говорят, жизненно важные органы не задеты.

Я полезла за деньгами.

— Потом расплатитесь, когда вылечим. Я вам его забирать не советую. Себя неудобно хвалить, но скажу так: я хороший врач, поэтому остался работать здесь. У вас там, в Москве, все только за бабки… А у нас здесь, в провинции, мы хотим иметь настоящую практику. Если потом, когда вылечу, заплатите, не откажусь. Вижу, вы денежные. С бедных не беру. Вот если ваша мама останется и поухаживает, ему это поможет. У нас с персоналом плохо. — Потом, будто засомневавшись в чем-то, спросил: — А она и есть Оля?

— Да.

— Он все время, пока мы его везли, все Олю звал, я так и подумал, когда ее увидел, что это она. Глаза у нее такие… — Он не договорил. — Некоторым ведь и позвать некого. Мужиков привозят, им лет пятьдесят, богатые, в костюмах дорогих, а они маму зовут. Денег заработали, всего накупили, а когда плохо, и позвать-то некого. — Он повторился и продолжил: — Если так, значит, счастья нет! Ну ладно, я пошел. — Доктор потушил сигарету. — До свидания. Оставляйте Олю, ему это поможет!

Глава двадцать четвертая

Я помчалась на склад, думая о несчастном Максиме, который так влип.

Это был огромный ангар, разделенный на множество отсеков, которые мелкие фирмы вроде нашей арендовали. Я припомнила наш номер и вошла.

Максим с бледным, как у каторжника, лицом сидел за раскладным пластмассовым столиком и сосредоточенно что-то заносил в журнал.

В непроветриваемом, загроможденном коробками помещении не было окон. Напольная лампа на длинной ноге, что-то вроде торшера, заменяла дневной свет, точнее, белый.

А под лампой — я не поверила своим глазам — в амфоре пышными алыми цветами вовсю цвел мой цветок любви.

— Это о-он? — Я присела на корточки возле этого чуда.

— Да, помните, когда мы только познакомились, шел дождь.

— Помню.

— Вы собирались его выкинуть, чтобы потом не расстраиваться.

— Да.

— Я попросил у вас разрешения его забрать себе.

— Припоминаю. — С тех пор произошло столько событий, что воспроизводились они с трудом.

— Потом, когда Влад со мной так поступил, — Максим обвел глазами свое заточение, — я решил его из дома принести сюда, чтобы он напоминал мне о вас. — Максим хотел еще что-то объяснить, но не стал. Я и так догадалась, о чем он промолчал. — И вот он зацвел…

— Раньше он у тебя тоже цвел?

— Нет, только на днях. — Максим схватился за голову и рассмеялся: — Он почувствовал, что вы вернетесь! Точно почувствовал. Теперь он ваш. — Максим приподнял цветок и протянул его мне. — Теперь вы знаете, как мы вас ждали… мы вдвоем.

Я посмотрела на Максима и подумала, как хорошо, что у меня есть он, тот, на кого всегда можно положиться.

И еще я думала, что женская любовь капризна, как этот цветок.

Холодный ветер измен сносит замерзшие от мороза лепестки. Недоверие, обман — листья желтеют, хиреет и засыхает цветок.

Но стоит вдохнуть в него тепло беззаветной преданности, терпения и веры, цветок любви наполняется живительной влагой, поднимаются листики, набухают бутоны, и наконец вспыхивают огненным цветом отзывчивые на добро и заботу алые соцветия.

— Раздевайся.

— Прямо здесь?

— Да.

Он медленно стянул с себя рабочую куртку, оставшись в майке и брюках.

— Я… я только из-за вас. Знал, что вы рано или поздно… — Я видела, как он рад.

— Давай дальше.

Загорелое мальчишеское тело без накачанных мышц, узкий торс, обыкновенная человеческая грудь. А в ней — я дотронулась до ее левой части ладонью — бьется обыкновенное человеческое сердце. Бьется гулко, даже отдается у меня в ушах: тук… тук… тук…

— Давай дальше.

— Как дальше? — спросил, смущаясь, Максим.

— Снимай брюки.

— Может быть… в раздевалке? У меня там одежда.

Я покачала головой. Пусть думает, что у меня вот такой бзик. У меня действительно бзик.

Расстегнув пояс, он перешагнул через штанины.

— Идем. — Я схватила его за запястье и, ощущая, как бьется пульс, потащила из зала.

Он оглянулся на свою рабочую форму, словно прощаясь, прежде чем оставить ее в зале. Мы дошли до шкафчиков, там его одежда. Худенький, как тростинка, он стоит передо мной и во все глаза таращится, стараясь понять, что происходит. Ноги длинные, как у жирафа, подаренного мне Владом.

Действительно, длина ног важна у мужчин, так же как у женщин. Вот Влад, зная, что он коротконожка, прибегал к разным хитростям: туфли на каблуках носил, а когда работал в таможне, фуражку с высоким козырьком. Он сдвигал ее на затылок, отчего казался выше, стройнее, а от того и ноги длиннее. Максим был высокий и стройный от природы, без всяких ухищрений.

Стоя почти вплотную, потому что площадь раздевалки не позволяла отодвинуться, я ощущаю каждую клеточку его тела. Несмотря на кучу неприятностей, злость, обиды, его волнение, его радость, что я тут, передаются сильно-сильно. Я опустила глаза: то, что я вижу, не вызывает сомнений. Он хочет меня. Я беру в ладони его лицо и притягиваю к себе. Когда мы целовались, кто-то ввалился в раздевалку и тут же выскочил вон. Я была благодарна Максиму за верность, я желала его, как никого. Бабник и подлый обманщик Влад, рациональный американец Стив — все это у меня в прошлом. Это прошлое не вернется никогда. Максим — единственный человек, который преданно ждал меня и был ради меня готов на все. Даже грузчиком работать в моей фирме. Это чего-то стоит! Но он еще не знает, что я не одна.

— У меня скоро будет ребенок, — лепечу я.

Мне кажется, он не слышит, что я ему говорю. Он осыпает поцелуями мои глаза, лицо, шею. Он не верит своему счастью.

— Ты понимаешь, мальчик, что со мной произошло? У меня скоро будет ребенок!

— У нас будет ребенок, — выдохнул он в мои волосы. — Я вас люблю. Я вас очень люблю. Моя мама будет очень рада, что у нас будет ребенок, она мечтала стать бабушкой, я ей сейчас позвоню. Люблю!

— Это так прекрасно! Так замечательно! Мне никто никогда не говорил таких слов! — У меня из глаз брызнули слезы.

Максим с недоверием посмотрел на меня.

— Никто? — переспросил он.

— Никогда, — подтвердила я. Он весь дрожал.

Я чуть отодвинула его и сказала: — Одевайся.

Он продолжал меня обнимать, не понимая, зачем ему одеваться.

Однако остановился и, повинуясь, впрыгнул в брюки. Сорочку я застегивала ему сама. По одной пуговичке. Когда я помогла заправить ее за пояс, пальцы коснулись возбужденной плоти. Еще мгновение — и мы бы так и остались в раздевалке загородного склада.

— Поехали. — Я дала команду себе и ему.

Он словно во сне потянулся за мной, боясь ослушаться.

— Такси. — Я не могла вести свою машину и бросила ее без сожаления у склада.

На заднем сиденье мы обнимались до исступления, борясь с собой и со своими чувствами.

Наконец, выползая из машины, растрепанная, обессиленная, я взглянула в бархатные глаза своего любимого.

Они горели счастьем. Крепко держась за руки, мы вошли в офис.

— Вам пришел факс из Америки. — Лягушка встречает меня с папкой в руках. — Это первое, второе — звонил Влад, он вернулся, скоро будет здесь, и… — Влажные глаза Лягушки излучали повиновение и преданность. — Я ему не говорила, что вы вернулись. Правильно?

— Факс из Америки? — переспросил Максим, его взгляд напряжен. Он не отпускает мою руку.

— Черт с ним, с этим факсом, — говорю я, чтобы не расстраивать его.

— Нет-нет, прочтите, — настаивает Лягушка.

Я, не отпуская руки любимого, читаю послание:

«Дорогая! Сожалею, что не успела объясниться с тобой. Мы расстаемся со Стивом. Я ухожу к отцу своего будущего ребенка. Желаю счастья. Нэнси».

И приписка:

«Вернись, пожалуйста. Стив».

Максим заглядывает через плечо.

Последние строчки он читает вместе со мной, потом печально отпускает мою руку — по пальцам, каждый по очереди, словно прощаясь.

— Глупышка, — шепчу я ему, — звони маме.

— Правда?

— Правда. — Я затаскиваю его в свой кабинет.

— Звонить прямо сейчас? Я качаю головой:

— Сначала иди ко мне.

Он сбрасывает пиджак и неуверенно приближается ко мне. Через секунду я теряю над собой контроль.

Стон вызывает переполох в офисе. Робкий стук в дверь:

— Вам плохо?

Растерзанная, я открываю дверь: перед нами широко раскрытые глаза Лягушки и щелочки у сотрудниц, которых Влад называет серыми мышами. Как я их перепугала!

— Нам хорошо! Хорошо! Лучше всех, понимаете?

Серые мыши хлопают в ладоши:

— Мы так ждали вас! А Лягушка пятится к выходу:

— Вы меня уволите?

— Оставайся, — великодушно разрешаю я. — Будешь у Максима секретарем. Теперь он вместо Влада. Согласна?

— Конечно, — квакает она.

И в это время, словно на сцену в спектакле, входит Влад. Он, как всегда, загорел, свеж и удовлетворен. Италия пошла ему на пользу. Одет в тоненькую белую сорочку с широкими, по моде, манжетами, в настоящий костюм от Гуччи. Не подделка от Патриции.

— Что тут происходит? — Он обводит всех удивленным взглядом, еще не успевая ничего сообразить.

— А ты почему не на складе? — Грубый окрик касается Максима. — Рыжик, красавица моя, ты уже вернулась? — Он направляется ко мне. — Ты уже все? — Вопрос звучит довольно глупо, прошло всего четыре месяца. Я молчу. — Зачем вернулась? — наконец догадался, и голос звучит жестче.

— Это я ее вернул, — вдруг твердо говорит Максим. Мы стоим рядом.

Влад отталкивает его и кладет мне руку на плечо.

— Рыжик, — он проводит пальцем, как всегда, убирая волосы с моего лица, — Рыжик, что происходит? — Это он говорит тихо, а затем орет так, что у меня лопаются перепонки: — Что случилось? Ты сорвала контракт?

— Ничего, — Максим берет меня за руку и отталкивает Влада, — просто у нас с Надей скоро будет ребенок.

Глава двадцать пятая

Мы с Максимом сидим у бабушки Василисы. Прилетела из Канн Леля. Она рассказывает о своей поездке в Канны и одновременно печет блины. От клубничного варенья, которое стоит на столе, исходит сладкий аромат.

— Нет, ты представляешь себе? — Леля заходится от переполняющих ее чувств. — Японцы были уверены, что им достанется «Золотая камера», а когда объявили Россию, чуть не сошли с ума. Я сижу в зале с Лаврентьевым. Василисочка, ты помнишь красавца Лаврентьева, того, что снимался в послевоенном фильме «Бойцы»?

— Конечно, помню, — улыбается Василиса, — он за тобой всегда на «Победе» приезжал.

— Раньше на «Победе», а теперь на «ауди», ты забыла, он же за мной, когда мы улетали, заезжал.

— Как же, как же, все наши старушки, что по лавочкам во дворе сидят, носами к оконным стеклам прилипли: «Видите, за Лелькой еще кавалеры на импортных…» Надюш, как ты новым словом машины называешь, «телегами», что ли?

— Тачками, Василиса Васильевна, — подсказал, расхохотавшись, Максим.

— Да-да, на импортной тачке прикатил.

— Да ну вас, — не обиделась Леля. — Так вот, — ей не терпелось дорассказать о Каннах, — объявляют: «Лучший фильм-сказка середины прошлого века… — все замерли — „Тридцать три богатыря“ Романа Лиханова!» И зал как захлопал. «„Золотая камера“ вручается российскому представителю, одному из создателей фильма…» — и я иду на сцену.

Леля продемонстрировала, как она трусцой неслась за призом. Мы смеемся и хлопаем.

— Когда я увидела бархатный костюмчик, — продолжала тараторить Леля, — который ты мне привезла, я расстроилась. В нем бы я, конечно, на сцене выглядела лучше.

— Ничего, — возразила Василиса, — то креповое ретро сейчас опять в моде. Правда, Надь?

— Конечно, снова в моде. А костюмчик ты наденешь в Дом кино, бабушка сказала, что тебя пригласили рассказать о Каннах.

— Да, — с гордостью заявляет Леля и кричит: — Из-за вас блин сгорел.

— Не расстраивайтесь, я люблю подгорелые, — утешает ее Максим.

— Василиса, а на свадьбу можно надеть черное, как считаешь?

— Леля, ведь не ты же невеста! — Бабушка Василиса улыбается.

— Мы тебе с Максимом подарим к свадьбе тоже светлое, наподобие моего. Правда, Максим?

— Только недорогое, — сразу же согласилась Леля.

— Нет, ты же знаешь, Макс на вещевом складе работал, там стоков столько — даром отдают!

— А вещи новые?

— Конечно.

— Тогда я согласна. Я же буду свидетельницей со стороны невесты, — ловко оправдываясь за то, что выпросила новое платье, говорит Леля.

— Главное, чтобы папа ко дню свадьбы поправился.

— Ему ходить уже разрешили? — Василиса смотрит пытливо.

— Разрешили. Только дома у него покоя нет. Лучше бы его в больнице подержали. Ему всех детей подкинули. Мама с ними занимается.

— Как же Оля справляется? Раньше, помнится, она от одной тебя на работу сбежала. — Бабушка качает головой.

— Нет, бабуль, теперь она всех папиных детей обожает и жалеет.

— А Юлька-шалава куда подалась? — Леля намазала последний блин маслом и с осуждением воскликнула: — Как можно от детей отказаться!

— Она не отказалась, она просто их оставила мужу. Ей папа все равно бы Машку не отдал.

— А Вовика? Он вообще ребенок не Виктора. — Лелька продолжала возмущаться.

— Все дети Божьи, — поучительно произнесла Василиса.

— Он уже к Машке и Татьяне привык. Ему от них сейчас тяжело оторваться. Я маме в помощницы одну девчонку нашла. Девчонка детдомовская, но…

— Господи, ну зачем им детдомовская, обворует ведь! — Лелька строго посмотрела на меня.

— Нет. — Я улыбнулась. — Три года в Америке проработала. — Ухаживала…

— За детьми?

— За детьми, за детьми, — подтвердила я. — Катей ее зовут. Мы с ней обратно на самолете вместе летели. Максим, правда, девчонка надежная?

— Она хорошая. В ней что-то есть такое… — Максим задумался, подбирая слова.

— Понравилась?

— Да.

— Так не говори о девушках, я ревнивая.

Максим посмотрел на меня бархатными глазами и поднес к губам мою руку.

— Я так тебя долго ждал, что заслужил твое доверие.

Бабушка Василиса с Лелей умильно заулыбались.

— Давайте к столу, ребята.

— Надюша, а тебе блины можно? — Максим серьезно относился к моей беременности.

— А почему нельзя?

— Фруктово-молочная диета. От блинов поправляются.

— Знаю. Я всего один. — Мне приятно, что кому-то, кроме меня самой, есть дело до моего здоровья.

— Надя, а я из Канн французского шампанского привезла, что тебе тоже нельзя?

— Символически можно.

— Ну, давайте, ребята! — Леля вытащила из холодильника красивую бутылку и разлила по фужерам. — Тостов так много, что не знаю, с чего начать, — произнесла Леля.

— Давайте начнем с главного, а уж потом за все остальное. За нашего будущего сына! — тихо сказал Максим.

Эпилог

У меня родился сын. Мы назвали его Максимом-третьим. Третьим, потому что мой папа Виктор Максимович, значит, мой дедушка по папе Максим. И я так люблю и ценю своего мужа, что хотела бы его замечательные качества приумножить. Получился Максим Максимович. Мальчик такой забавный, отнимает у меня все время, хоть Леля с бабушкой Василисой готовы сидеть с ним круглые сутки. Иногда я подкидываю его им. Но помню, как Сандра рассказывала мне об экспериментах психологов, о привязанности малышей к мамам. Поэтому пока никакой работы. Моя работа — малыш. Мама с папой теперь живут душа в душу. Все дети с ними. Катька ими занимается.

Максим после Влада медленно вытаскивает нашу фирму из долгов. Отец дал денег, чтобы выкупить его квартиру из залога. Мой муж твердо пообещал, что в ближайшее время мы ему эти деньги вернем. И раскрутимся покруче «Майкрософта».

Кажется, у Макса-третьего открылось богатое будущее. Недавно Леля притащила нотариуса. Тот объявил, что в завещании Роман Лиханов всю имеющуюся недвижимость: квартиру, дачу, автомобиль — оставлял своей дочери и внучке. А вот будущие деньги, если его оценят потомки, за интеллектуальную собственность, за его творчество он завещал первому мужчине, который появится в его роду. А конкретно наследнику. Как истинный художник, он считал, что при жизни его творчество недооценили. «Золотая камера» за фильм «Тридцать три богатыря», врученная Леле в Каннах, предполагала вознаграждение в кругленькую сумму. Когда устроительный комитет перевел эти деньги в Россию, стали разыскивать наследников. Как раз к этому времени появился на свет законный правнук Лиханова — Максим-третий. Бабушка Василиса нашла мамино свидетельство о рождении, мама — мое, и теперь право наследства у моего ребенка.

Когда он вырастет, станет, если пожелает, славным режиссером, как его прадед, или, как мечтает мой муж, создаст новый «Майкрософт». Перед ним огромное будущее. А в настоящем мы с Максом охраняем его покой.

Хорошо, что не пришлось оставить свою ночную рубашку далеко за океаном, в чужой семье, что моему ребенку не будут подкладывать ее в кроватку вместо меня, когда он заплачет.

Капризы любви не раз меняли судьбы всех женщин в нашем роду. Но на мне история не заканчивается. Мы с Максом ждем пополнения. Недавно узнали, что у нас будет девочка.

Москва, август 2006 г.