Линн Флевелинг

Месть Темного Бога

ОТ АВТОРА

Древний иерофантический календарь основывается на лунном годе, состоящем из двенадцати месяцев по 29 дней в каждом и четырех празднеств, отмечающих середины сезонов года, на которые приходятся остающиеся двенадцать дней.

Зимнее солнцестояние — отмечается самая долгая ночь в году и празднуется начинающееся увеличение дня (Ночь Печали и Праздник Сакора в Скале). За ним следуют месяцы:

САРИЗИН. ДОСТИН, КЛЕСИН.

Весеннее празднество — подготовка к севу, празднование даруемого Далной плодородия (Праздник Цветов в Майсене). За ним следуют месяцы:

ЛИТИОН. НИТИН, ГОРАТИН.

Летнее солнцестояние — празднуется самый длинный день в году. За ним следуют месяцы:

ШЕМИН, ЛЕНТИН. РИТИН.

Праздник урожая — окончание жатвы, время благодарения (Большой Праздник Далны в Майсене). За ним следуют месяцы:

ЭРАЗИН, КЕММИН, ЦИНРИН.

ПРОЛОГ

Хрупкие древние кости рассыпались в прах под ногами благородного Мардуса и Варгула Ашназаи, когда они спускались в тесное подземелье под курганом. Не обращая внимания на удушливый запах затхлости и тления, на комья влажной земли, падающие на голову и за воротник, Мардус прошагал по лежащим на полу скелетам к грубо вытесанной каменной плите у задней стены. Отшвырнув несколько черепов, он благоговейно поднял с алтаря маленький мешочек. Истлевшая кожа расползлась в его пальцах, и на ладони Мардуса оказались восемь резных деревянных дисков.

— Похоже, ты достиг цели, Варгул Ашназаи, — улыбнулся Мардус, и шрам на его левой щеке выступил резче.

Ашназаи, со своим узким бледным лицом, казался призраком в еле просачивающемся от входа свете. Удовлетворенно кивнув, он провел рукой над дисками, и на мгновение их форма стала расплывчатой — как будто намекая на их истинную природу.

— После всех этих столетий наконец-то мы нашли еще одну недостающую часть! — воскликнул он. — Это знак, господин. Время приближается.

— Весьма добрый знак. Будем надеяться, что и дальше наше путешествие будет столь же успешным. Капитан Тилдус!

В неправильной формы отверстии входа показалось чернобородое лицо.

— Я здесь, господин.

— Жители деревни собрались?

— Да, господин.

— Прекрасно. Начинай.

— А я приму меры, чтобы с этим ничего не случилось. — Варгул Ашназаи протянул руку к дискам.

— Что ты можешь сделать такого, о чем древние уже не позаботились бы? — холодно поинтересовался Мардус, опуская диски в собственный карман так небрежно, как будто это были всего лишь игральные кости. — В наибольшей безопасности находится вещь, не имеющая никакой цены. Так что положимся на мудрость предков.

Ашназаи быстро убрал руку.

— Как тебе угодно, господин.

Безжалостные черные глаза Мардуса в упор смотрели в лицо Ашназаи. Сверху донеслись вопли, и Ашназаи первым отвел взгляд.

ГЛАВА 1. Удача в сумерках

Тюремщики Асенгаи никогда не меняли давно сложившихся привычек: они пытали пленников в одни и те же часы и на закате отправлялись на отдых. Алек, которого снова приковали в углу сырой холодной камеры, отвернулся к стене и долго всхлипывал, несмотря на то что каждый судорожный вдох причинял боль.

Ледяной горный ветер врывался в зарешеченное окошечко под потолком, неся с собой свежий запах приближающегося снегопада. Все еще не в силах унять слез, паренек зарылся в гнилую солому, брошенную на пол камеры. Колючие стебли оживили боль в царапинах и синяках, покрывавших все его голое тело, но все же это было лучше, чем позволить сквозняку лишить его последних крох тепла.

Алек остался в камере один. Мельника стражники повесили накануне, а узник, называвший себя Данкером, умер под пытками. Алек ни с одним из них раньше не встречался, но все же они разделяли его беду и были добры к нему. Теперь он лил слезы не только от боли и страха, но и оплакивая их ужасную участь.

Потом, когда слезы иссякли, Алек опять начал гадать, почему тюремщики пощадили его, почему благородный Асенгаи снова и снова приказывал: «Не изуродуйте мальчишку!» Так что его не пытали раскаленным железом, ему не отрезали уши, узловатые кнуты не изорвали в клочья его кожу. Над ним издевались более изощренно, чтобы не осталось следов: палачи, привязав его к доске, окунали Алека в воду, пока юноша не начинал захлебываться. Сколько бы он, ловя ртом воздух, ни уверял их, что забрел во владения Асенгаи случайно, охотясь на полосатых диких котов, ему не верили.

Теперь он уже хотел только одного: чтобы его поскорее убили и смерть наконец избавила от бесконечных часов боли, от потока вопросов, которых он не понимал и на которые не находил ответа. Цепляясь за эту горькую надежду, Алек провалился в беспокойный сон.

Но вскоре знакомый грохот подкованных сапог вырвал его из забытья. Теперь в окошечко под потолком проникал свет луны, бросая отблеск на солому на полу. В ужасе ожидая новых издевательств, Алек забился, насколько позволяла цепь, в дальний темный угол.

Шаги приближались, и теперь к ним присоединился высокий резкий голос, сыпавший руганью и проклятиями. Дверь камеры со стуком распахнулась, и в свете факелов стали видны двое стражников, тащившие упирающегося пленника.

Новый узник был маленьким и тощим, но вырывался он из рук тюремщиков с яростью загнанной в угол ласки.

— Руки прочь, вы, безмозглые животные! — Яростные вопли пленника сопровождались заметным пришепетыванием. — Я, наконец, требую, чтобы меня отвели к здешнему господину! Как вы посмели схватить меня! Или в этой глуши даже бард не может рассчитывать на безопасность?

Вывернувшись из рук одного из стражников, он отвесил ему размашистую оплеуху. Верзила-тюремщик с легкостью отразил удар и резко заломил руки пленника за спину.

— Не трепыхайся ты так, — фыркнул второй и заехал человечку кулаком в ухо. — Ты скоро познакомишься с нашим хозяином, хотя вряд ли это тебя сильно обрадует.

Его напарник издевательски засмеялся:

— Уж это точно! Он заставит тебя петь — громко и долго. — Сильный удар по лицу и еще один — в живот — заставили пленника умолкнуть. Стражники подтащили его к стене напротив Алека и надели на него ручные и ножные кандалы.

— А как насчет этого? — Один из тюремщиков ткнул пальцем в Алека. — Его отправят завтра или послезавтра. Не позабавиться ли нам с ним пока?

— Нет, ты же знаешь, что приказал господин. Он спустит с нас шкуру, если мы подпортим товар, предназначенный для работорговцев Да и пора нам: ребята небось уже начали играть. — Ключ заскрежетал в замке, и голоса стражников затихли вдали.

Работорговцев. Алек сжался в комок в своем углу. Здесь, в северных краях, рабства не было, но он наслышался достаточно о дальних землях и ужасной судьбе тех, кого туда увозили. Эти люди никогда не возвращались обратно. Ледяная рука страха сжала его горло, Алек забился в своих цепях.

Бард со стоном поднял голову:

— Кто здесь?

Алек замер, подозрительно глядя на соседа по камере. Бледного света луны было достаточно, чтобы разглядеть яркую одежду, какую обычно носят бродячие певцы, — тунику с длинными рукавами с буфами, полосатый пояс, узкие штаны. Наряд дополняли высокие заляпанные грязью дорожные сапоги. Лица человека Алек не видел — его закрывали длинные до плеч черные волосы, завитые в щегольские локоны.

Алек был слишком измучен и несчастен, чтобы предаваться праздной болтовне; он снова молча забился в свой угол. Человек, казалось, в свою очередь пытался рассмотреть Алека, но прежде чем он успел что-нибудь сказать, снова раздались шаги. Бард распластался на соломе и лежал неподвижно, пока тюремщики затаскивали в камеру третьего узника — коренастого толстошеего крестьянина в домотканой одежде и забрызганных грязью леггинсах.

Несмотря на свои могучие размеры, человек покорно дал приковать себя к стене рядом с бардом, храня полное страха молчание.

— Теперь у тебя есть компания, парень, — с ухмылкой сказал Алеку стражник, ставя маленькую глиняную плошку с горящим в масле фитилем в нишу над дверью. — Не так скучно будет ждать утра.

Свет от лампы упал на Алека, и синяки и царапины стали отчетливо видны на его белой коже, еле прикрытой остатками полотняной рубахи. Алек безучастно смотрел на своих мучителей.

— Клянусь Создателем, малыш! Что ты натворил, что они так тебя отделали? — воскликнул первый из узников.

— Ничего, — выдохнул Алек. — Они меня пытали… других тоже. Те умерли… вчера? Какой сегодня день?

— Как рассветет, будет третий день месяца эразин. Голова Алека болела, ему было трудно соображать. Неужели прошло всего четыре дня?

— Но за что они тебя схватили? — настаивал человек, глядя на Алека с подозрением.

— Они сказали, что я шпионил. Но это неправда! Я пытался объяснить…

— Вот и со мной то же самое, — вздохнул крестьянин. — Меня схватили, избили, отняли все, что у меня при себе было, и ни слова не пожелали выслушать. «Я же Морден Свифтфорд, — говорил я им, — простой пахарь, никакой не шпион». И вот я здесь.

С глухим стоном бард сел, неловко повернувшись в своих оковах. С большим трудом ему удалось прислониться спиной к стене.

— Эти твари дорого заплатят за свои бесчинства, — с бессильной яростью прошипел он. — Подумать только, Ролан Силверлиф — шпион!

— Тебя тоже обвиняют в этом? — спросил Морден.

— Это же абсурд! Только на прошлой неделе я выступал на ярмарке в Рук Торе. В здешних краях у меня найдутся могущественные покровители, и уж поверьте, они все узнают о тех издевательствах, которым меня подвергли!

Человек продолжал бормотать, в подробностях перечесляя, где проходили его выступления и к каким благородным господам обратится он за защитой.

Алек не обращал на него внимания. Ему хватало собственных несчастий, и он бессильно скорчился в своем углу. Морден же слушал барда, разинув рот.

Не прошло и часа, как тюремщики вернулись и уволокли дрожащего крестьянина. Скоро в камеру долетели знакомые вопли. Алек уткнулся лицом в колени и зажал уши, стараясь ничего не слышать. Он знал, что бард наблюдает за ним, но ему было все равно.

Когда стражники швырнули Мордена обратно в камеру и приковали к стене, его волосы и куртка были покрыты кровью. Он остался лежать там, где упал, издавая хриплые стоны.

Один из тюремщиков вернулся и раздал узникам по кружке воды и сухарю. Силверлиф посмотрел на еду с отвращением.

— В сухарях полно червей, но тебе следует подкрепиться, — сказал он, перебрасывая свою порцию Алеку.

Тот не прикоснулся ни к своему сухарю, ни к порции барда. Появление еды означало, что рассвет близок и скоро начнется новый мучительный день.

— Ну-ка поешь, — мягко подбодрил его Ролан. — Силы тебе скоро понадобятся. — Алек отвернулся к стене, но тот настаивал: — По крайней мере попей воды. Ходить-то ты можешь?

Алек безразлично пожал плечами:

— Какое это имеет значение?

— Может быть, скоро это будет иметь очень даже большое значение, — ответил человек со странной кривой улыбкой. В его голосе появилось что-то новое: расчетливая нотка, совсем не соответствующая его щегольской внешности. Тусклый свет лампы высветил его длинный нос и один внимательный глаз.

Алек сделал глоток, потом залпом выпил всю воду: потребности его тела давали себя знать, несмотря на всю безнадежность положения. У него во рту не было ни крошки еды и ни капли воды уже больше суток.

— Так-то лучше, — пробормотал Ролан. Он встал на колени, так что цепи, сковывающие его ноги, натянулись, и наклонился вперед. Морден поднял голову, глядя на него с тупым любопытством.

— Это бесполезно, тюремщики услышат и явятся сюда, — прошипел Алек. Хоть бы этот человек догадался не шуметь!

К его удивлению, Ролан хитро подмигнул. Потом он начал сгибать и разгибать руки, выпрямив напряженные пальцы. В тишине Алек услышал мягкий тошнотворный щелчок: большие пальцы выскочили из суставов. Кисти рук Ролана выскользнули из колец кандалов. Бард упал вперед, но ловко оперся на локоть и быстро вправил пальцы в суставы.

— Ну вот, теперь еще ноги… — Ролан рукавом вытер со лба пот. Отогнув верх сапога, он вытащил из шва в голенище длинный тонкий похожий на шпильку инструмент. Секунда возни с замками ножных кандалов — и бард был свободен. Подняв с пола кружки с водой — свою и Мордена — он подошел к Алеку.

— Ну-ка выпей. Только медленно. Как тебя зовут?

— Алек из Керри. — Паренек с благодарностью выпил воду, все еще гадая, на самом ли деле он видел то, что только что проделал Ролан. Впервые с тех пор, как его схватили, перед ним забрезжила надежда.

Ролан внимательно смотрел на Алека, как будто принимая нелегкое решение. Наконец он вздохнул и сказал:

— Пожалуй, тебе лучше отправиться со мной. — Потом, нетерпеливо откинув волосы с лица, он повернулся к Мордену с улыбкой, которую никак нельзя было бы назвать дружеской.

— Что-то ты, приятель, уж вовсе дешево ценишь свою жизнь.

— Добрый господин, — заикаясь, выдавил из себя Морден, — я всего лишь простой крестьянин, но моя жизнь дорога мне так же…

Ролан остановил его нетерпеливым жестом; сунув руку за ворот грязной куртки Мордена, он сорвал с шеи того тонкую серебряную цепочку и сунул ее под нос «крестьянину».

— Ты не очень убедительно играешь свою роль, знаешь ли. Хоть они и грубые животные, приспешники Асенгаи слишком хорошо знают свое дело, чтобы прозевать такую финтифлюшку.

«У него совсем другой голос!» — подумал Алек, в растерянности наблюдая эту странную сцену. Ролан больше не пришепетывал, щеголь бард превратился в смертельно опасное существо.

— Должен также тебе сказать — просто чтобы повысить твою квалификацию,

— что после пытки человек всегда страдает от жажды, — продолжал Ролан. — Кроме, конечно, тех случаев, когда он утолил жажду элем, которым от тебя разит за версту. Верно, у вас с тюремщиками был веселый ужин? Интересно, какой это кровью ты перемазан?

— Менструальной кровью твоей матушки! — прорычал Морден. Простоватое выражение исчезло с его лица; выхватив из леггинса короткий кинжал, он бросился на Ролана. Бард легко парировал удар и, резко выбросив вперед кулак, раздробил Мордену кадык, одновременно локтем стукнув его в висок. Морден рухнул к ногам Ролана, изо рта и из уха у него хлынула кровь.

— Ты его убил! — слабым голосом произнес Алек. Ролан пощупал пульс на горле поверженного противника, затем кивнул:

— Похоже на то. Иначе этот дурак заорал бы и позвал стражников.

Алек отпрянул и прижался к сырым камням.

— Успокойся, парень, — сказал ему Ролан, и Алек с изумлением обнаружил, что тот улыбается. — Хочешь ты отсюда выбраться или нет?

Алек смог только молча кивнуть, когда Ролан начал освобождать его от цепей. Покончив с этим, тот подошел к телу Мордена.

— Посмотрим теперь, кто ты такой. — Ролан сунул кинжал Мордена за голенище собственного сапога и задрал грязную куртку «крестьянина», обнажив волосатый торс. — Хмм, удивляться тут особенно нечему, — пробормотал он, заглядывая под мышку мертвеца.

Любопытство побороло страх, и Алек подобрался поближе и заглянул через плечо Ролана.

— Видишь? — Тот показал ему на три расположенных треугольником маленьких кружка, вытатуированных на бледной коже.

— Что это значит?

— Знак гильдии. Он был жонглером.

— Циркачом?

— Нет, — фыркнул Ролан. — Соглядатаем, подсадной уткой. Жонглеры берутся за любую грязную работу, если за нее хорошо платят. Они вьются вокруг таких князьков, как Асенгаи, как мухи вокруг навозной кучи. — Он стянул с мертвеца куртку и сунул ее Алеку. — Вот, надевай. И поторопись! Повторять не буду: отстанешь — заботься о себе сам.

Одежда была грязная и мокрая от крови, но Алек поспешно подчинился, хотя его и передернуло от отвращения, когда он ее натягивал. К тому времени, когда он был готов, Ролан уже возился с замком в двери камеры.

— Ржавый сукин сын, — пробормотал он себе под нос и плюнул в замочную скважину. Наконец замок поддался, и Ролан выглянул в коридор, слегка приоткрыв дверь.

— Как будто все спокойно, — прошептал он. — Не отставай и делай, как я скажу.

Алек следом за бардом выбрался из камеры; сердце его бешено колотилось, в ушах стоял шум, как от кузнечного молота. Их отделяло несколько ярдов от помещения, где узников пытали; затем следовала дверь, ведущая в комнату стражи. Она была открыта, и до беглецов доносились голоса тюремщиков, азартно играющих в кости.

Сапоги Ролана ступали по каменному полу так же бесшумно, как и босые ноги Алека. Ролан осторожно выглянул из-за косяка и поднял вверх четыре пальца, потом жестом велел Алеку быстро и тихо миновать дверь.

Алек тоже заглянул в комнату. Четверо стражников расположились вокруг расстеленного на полу плаща. Как раз в этот момент один из них бросил кости, раздалась ругань проигравшего, зазвенели монеты.

Дождавшись, когда внимание игроков будет отвлечено следующим ходом, Алек проскользнул мимо двери. Ролан бесшумно последовал за ним, и беглецы, обогнув угол, поспешили туда, где начиналась лестница. В нише на нижней площадке горела масляная лампа. Ролан прихватил ее с собой и двинулся дальше.

Алек совсем не представлял себе расположения помещений в замке и скоро утратил всякое понятие о том, в каком направлении они идут. Миновав извилистый проход, Ролан наконец привел его к маленькой дверце, открыл ее и нырнул в темноту, шепотом предупредив Алека, чтобы тот смотрел под ноги — как раз вовремя, иначе парень свалился бы с лестницы, начинающейся сразу за дверцей.

Там, куда они попали, было холодно и сыро. Колеблющийся свет лампы выхватывал из темноты покрытые мхом камни стен. Пол тоже был каменный, неровный и местами провалившийся от долгого запустения.

Наконец они дошли до выщербленных ступеней, ведущих к низкой окованной железными полосами двери. Камни под босыми ногами Алека казались ледяными, дыхание вырывалось клубами пара. Ролан передал юноше лампу, а сам занялся тяжелым замком, висящим на двери.

— Ну вот, — прошептал он, когда дужка поддалась его усилиям. — Задуй лампу и оставь ее здесь. Мы уже почти на свободе!

Беглецы выскользнули в тень, отбрасываемую стеной, окружающей внутренний дворик. Ущербная луна стояла низко над западным горизонтом; небо, усеянное звездами, начало светлеть, предвещая рассвет. На всем, что находилось поблизости, лежал толстый слой поблескивающего в лунном свете инея: на поленнице, стенке колодца, наковальне, где кузнец, по-видимому, обычно подковывал лошадей. Зима будет ранней в этом году, подумал Алек. Воздух пах морозом.

— Это двор конюшни, — прошептал Ролан. — За поленницей — ворота и коновязь. Проклятие, ну и холодина! — Взъерошив свои смешные локоны, он оглядел Алека:

если не считать грязной куртки, тот был совсем раздет. — Не можешь же ты отправиться в странствие через всю страну в таком виде! Спрячься-ка пока за боковой дверью. Стражников там быть не должно, но все равно не зевай и, главное, не шуми. Я сейчас вернусь. И прежде чем Алек успел возразить, Ролан растворился в темноте, двинувшись к воротам конюшни.

Алек скорчился за дверью, обхватив себя руками, чтобы хоть как— то согреться. Теперь, оставшись один, он почувствовал, что вспыхнувшая было надежда на освобождение оставляет его. Глянув в сторону конюшни, он не увидел своего странного спутника. Теперь уже Алека охватил ужас, грозя снести хрупкую плотину его самообладания.

Борясь с паникой, юноша заставил себя внимательно присмотреться к теням, отбрасываемым поленницей. «Не для того я перенес все мучения, чтобы теперь снова попасться из-за собственной слабости, — отчитывал он себя. — Дална-Создатель, простри свою могучую руку надо мной!»

Сделав глубокий вдох, Алек кинулся вперед. Когда ему оставалось до поленницы шага два, из-за наковальни всего в нескольких футах от него появилась высокая фигура.

— Кто там? — рявкнул человек, выхватывая из-за пояса нож. — Эй ты, стой смирно и отвечай мне!

Алек нырнул за поленницу и распластался на земле. Он упал грудью на что-то твердое, его руки сомкнулись на гладкой рукояти топора. Юноша тут же перекатился на бок, увернувшись от тяжелой дубинки, которой размахивал его преследователь. Выставив вперед топор, Алек каким-то образом сумел отразить следующий удар, но противник был силен, а сам он после пыток и голода последних дней совсем ослабел. Стражник обрушил на парня град ударов. Тот отпрыгнул назад, заметив при этом Ролана, появившегося из ворот конюшни. Однако вместо того, чтобы прийти на помощь Алеку, бард снова исчез в тени стены.

«Вот и все, — подумал Алек. — Я попался, и он бросил меня».

Ярость, рожденная отчаянием, заставила Алека броситься на не ожидавшего этого стражника, бешено размахивая топором. Если уж ему суждено погибнуть в этом ужасном месте, он умрет сражаясь, и умрет под открытым небом.

Противник Алека быстро опомнился и сам начал наступать, готовясь нанести юноше смертельный удар, когда на них обрушился грохот. Ворота конюшни распахнулись, и оттуда вылетел Ролан, сидя без седла на огромном вороном жеребце. За ним бежали конюхи и солдаты, крича и ругаясь.

— Ворота, будь они прокляты! Открой ворота! — прокричал Алеку Ролан, направляя своего скакуна через двор, чтобы заставить погоню свернуть в сторону.

Отвлеченный шумом, противник Алека сделал неловкое движение, и юноша яростным ударом вонзил топор ему в грудь Стражник с воплем рухнул на землю, а Алек, отбросив топор, кинулся к воротам, с трудом поднял тяжелый засов и распахнул створки.

Что же будет?

Растерянно оглянувшись, Алек увидел, как Ролан отбивается от преследователей в дальнем конце двора. Один из стражников схватил его за ногу, конюх пытался повиснуть на узде коня. Увидев открытые ворота, Ролан поднял своего скакуна на дыбы, а потом послал в галоп через двор. Вороной жеребец без всяких усилий перемахнул через ограду колодца и рванулся к воротам. В последний момент резко натянув поводья и вцепившись в гриву одной рукой, Ролан другую протянул Алеку, свесившись с коня.

— Давай! — завопил он.

Алек еле успел ухватиться за протянутую руку. Пальцы Ролана сомкнулись на его запястье, и тот рывком закинул юношу на круп жеребца. Юноша выпрямился и обхватил Ролана за талию; копыта коня прогрохотали по мосту, ведущему от ворот к дороге.

Обогнув деревушку, прилепившуюся у подножия замка, беглецы устремились к лесистым горам, где кончались владения Асенгаи.

Через несколько миль Ролан развернул коня и направил его в густой лес, тянувшийся вдоль дороги. Оказавшись в чаще, он натянул поводья.

— Вот что, держи, — прошептал он и сунул в руки Алека какой-то сверток.

Это оказался плащ. Грубая ткань пропахла конюшней, но юноша с благодарностью завернулся в теплую одежду, прижав босые ноги к бокам разгоряченного скачкой коня.

Ролан хранил молчание, и тут до Алека дошло, что они как будто чего-то ждут. Вскоре с дороги донесся стук копыт. Было еще слишком темно, чтобы пересчитать всадников, но, судя по звукам, их было не меньше полудюжины. Дав им удалиться, Ролан направил вороного в сторону замка.

— Мы не туда свернули, — прошептал Алек, дергая своего спутника за рукав.

— Не беспокойся, — ответил тот, хихикнув. Через несколько минут он свернул с дороги на заросшую тропу. Тропа резко пошла под уклон, ветви деревьев хлестали всадников. Отъехав достаточно далеко от дороги, Ролан остановил коня и, взяв у Алека плащ, закутал им голову жеребца, чтобы не дать тому заржать. Вскоре они услышали, как возвращается погоня. Солдаты теперь тащились медленно и переговаривались между собой. Двое из них решили обследовать тропу и проехали всего в двадцати ярдах от затаивших дыхание беглецов.

— Должно быть, он колдун, точно говорю тебе, — уверял один стражник другого. — Убил этого прохвоста южанина, исчез из камеры, а теперь и вовсе скрылся.

— Какой там, к черту, колдун, — сердито ответил ему напарник. — Ты сам захочешь научиться летать, если только Берин не схватит их там, дальше по дороге. Господин Асенгаи спустит с нас шкуру за побег этих шпионов.

Лошади солдат начали спотыкаться на крутой тропе и попятились.

— Клянусь потрохами Билайри! По этой чащобе в темноте не проехать. Если они сюда сунулись, то небось сломали себе шеи, — проворчал стражник. Солдаты развернули коней и поскакали к дороге.

Дождавшись, пока все стихло, Ролан снова сел на жеребца и вернул плащ Алеку.

— Что мы теперь предпримем? — прошептал тот, когда Ролан направил коня дальше по тропе.

— Я кое-что припрятал недалеко отсюда. Надеюсь, мое добро так там и лежит. Держись крепче, дорога тут нелегкая.

ГЛАВА 2. Через холмы

Когда Алек открыл глаза, солнце стояло в зените. Несколько секунд он, сонно моргая, смотрел на ветви над головой, пытаясь сообразить, где он находится и почему прикосновение грубого колючего одеяла так приятно.

Потом воспоминания обрушились на него, и тут уж он полностью проснулся. Приподнявшись, паренек закутался в одеяло и стал настороженно озираться.

Ролана нигде не было видно, но украденный ими вороной вместе с гнедой кобылой мирно паслись на лужайке; неподалеку валялся и потрепанный кожаный мешок, который Ролан оставил здесь, прежде чем отправиться во владения Асенгаи. Алек снова прилег, закрыв глаза и уткнувшись в одеяло, чтобы дать своему сердцу время перестать так бешено колотиться.

Его поражало, что Ролану вообще удалось найти дорогу сюда. Сам Алек, совершенно измученный, воспринимал скачку через лес как бесконечную череду препятствий: чащобы, бурные потоки, заросли чертополоха высотой в человеческий рост, через которые им пришлось продираться. спешившись. Неунывающий Ролан подбадривал Алека, обещая ему в конце пути горячую еду и теплое одеяло. К тому времени, когда они добрались до полянки, юноша был настолько измотан и так замерз, что сразу рухнул на подстилку из ветвей под большой елью, предусмотрительно приготовленную Роланом несколько дней назад. Последнее, что он запомнил, были проклятия, которые Ролан посылал ночному холоду, забираясь под груду одеял и плащей.

Теперь тоже было очень холодно, хотя солнце светило ярко. Хрупкие кристаллы инея пронизали поросль лишайника на стволе ели, под которой они с Роланом ночевали. По небу плыли пухлые, похожие на пятнистых рыб облака, обещая снегопад — первый в этом году.

Их лагерь располагался рядом с небольшим водопадом, шум которого вторгался в сны Алека. Накинув на плечи украденный из конюшни плащ, Алек отошел в кусты, чтобы облегчиться, а потом спустился к берегу озера, в которое впадал поток. Каждая царапина и каждый ушиб напомнили о себе. когда Алек начал умываться ледяной водой, но он был слишком счастлив, чтобы обращать на это внимание:

он был жив и на свободе! Кем бы и чем бы ни оказался этот Ролан Силверлиф, Алек был обязан ему жизнью.

Но где же он теперь?

На противоположном берегу озера хрустнула ветка, и из-за деревьев показалась лань, пришедшая на водопой. Пальцы Алека напряглись, как будто натягивая тетиву лука.

— Пусть Создатель даст тебе нагулять жирку к тому времени, когда мы встретимся опять! — тихо сказал Алек животному. Испуганная лань одним прыжком скрылась в чаще, а Алек отправился искать другую дичь.

Лес вокруг был старым. Могучие ели не давали расти здесь древесной поросли, и между толстыми прямыми стволами свободно могла бы проехать повозка. Высоко над головой ветви переплетались так густо, что свет, проникавший сквозь них, казался приглушенным и зеленоватым, как под водой. Склон холма был усеян поросшими мхом камнями. Сухие листья папоротника тихо шелестели под ногами Алека. Юноша нашел несколько поздних грибов и стал грызть один из них на ходу.

Около большого валуна он, к своему удивлению, увидел силок и в нем мертвого кролика. Надеясь, что силок поставлен Роланом, Алек высвободил тушку и понюхал ее. Добыча была совсем свежей. Алек представил себе горячее жареное мясо после всех этих дней голодухи, и его рот наполнился слюной. Он поспешно повернул в сторону лагеря. Подходя к лужайке, юноша услышал, как кто-то высекает огонь кресалом, и ускорил шаги, чтобы порадовать Ролана добычей.

Но выйдя из-под деревьев, он застыл на месте, парализованный ужасом.

О Дална -Создатель, они нашли нас!

Спиной к Алеку стоял незнакомец в грубой крестьянской одежде: зеленой домотканой куртке и потертых кожаных штанах. Внимание юноши привлек длинный меч на левом бедре пришельца.

Первой мыслью Алека было спрятаться в лесу и попытаться найти Ролана. Однако стоило ему сделать осторожный шаг назад, как под ногой громко треснула сухая ветка. Человек мгновенно обернулся, выхватив клинок. Бросив на землю кролика и найденные грибы, Алек собрался удирать, когда знакомый голос заставил его остановиться:

— Все в порядке. Это же я, Ролан!

Все еще испуганный, Алек бросил подозрительный взгляд на человека и только тут понял свою ошибку. Это действительно был Ролан, хотя теперь он совсем не походил на того щеголеватого хлыща, которым был накануне.

— Доброе утро! — крикнул юноше Ролан. — Ты лучше подбери тушку, которую ты выронил. Мне удалось добыть еще только одного кролика, а съесть я готов целого оленя.

Алек покраснел, поспешно собрал с земли грибы, поднял кролика и отнес все к костру.

— Я тебя не узнал, — стал он оправдываться. — Как тебе удается так меняться?

— Просто надел другую одежду. — Ролан откинул густые темные волосы, свисавшие мокрыми прядями на плечи. — К тому же не думаю, чтобы тебе удалось так уж хорошо рассмотреть меня раньше: нам слишком много вчера пришлось бегать в темноте.

«Это правда», — подумал Алек, присматриваясь к своему компаньону. При дневном свете Ролан казался выше, хотя его никак нельзя было назвать крупным мужчиной. Он был хрупок, с тонкими чертами лица, большими серыми глазами, высокими скулами и длинным носом. Тонкие губы кривила лукавая усмешка, которая заставляла его выглядеть моложе, чем раньше казалось Алеку.

— Не знаю, Ролан…

— Да, кстати, насчет имени. — Улыбка стала еще шире. — На самом деле меня зовут не Ролан Силверлиф.

— Как же мне тебя называть? — спросил Алек, которого не особенно удивило это признание.

— Можешь звать меня Серегилом.

— Как?

— Се-ре-гил.

— Ага. — Имя звучало странно, но Алек почувствовал, что сейчас никаких пояснений от спутника не дождется. — А куда ты уходил?

— Проверял, не выследили ли нас. Пока людей Асенгаи поблизости нет, но нам лучше побыстрее отсюда смыться. Только нужно сначала поесть. Ты выглядишь совсем оголодавшим.

Алек опустился на колени около костра и с грустной улыбкой посмотрел на двух тощих кроликов:

— Будь у меня лук, мы бы сейчас лакомились олениной. Эти подонки отобрали у меня все мое имущество. Даже ножа теперь у меня нет! Дай мне свой кинжал, и я разделаю добычу.

Сунув руку в голенище высокого сапога, Серегил вытащил длинный тонкий стилет.

— Да помилует меня Создатель, что за красавец! — воскликнул Алек, проводя пальцем по узкому трехгранному лезвию. Но когда он принялся свежевать кролика, наступила очередь Серегила удивиться.

— Ты здорово справляешься с этим делом, — сказал он, когда Алек вскрыл тушку одним быстрым ударом. Алек протянул ему красно— коричневый кусок — печень:

— Хочешь? Зимой полезно есть печенку — согревает кровь.

— Спасибо. — Серегил взял предложенное угощение и уселся у огня, задумчиво глядя на юношу.

Алек покраснел под этим откровенно оценивающим взглядом.

— Я должен поблагодарить тебя за то, что ты спас мне жизнь прошлой ночью. Я твой должник.

— Ты сам не терялся Кстати, сколько тебе лет? Ты выглядишь слишком юным, чтобы бродить по лесам в одиночку.

— Летом исполнилось шестнадцать. — ворчливо ответил Алек. Ему часто давали меньше лет, чем было на самом деле. — И я всю жизнь прожил в лесах.

— Но ведь не один же?

Алек заколебался, обдумывая, как много сведений о себе стоит сообщать этому странному человеку.

— Мой отец умер как раз после летнего солнцестояния.

— Понятно. Несчастный случай?

— Нет, он долго болел. — Слезы обожгли глаза Алека, и он наклонился над кроликом, надеясь, что Серегил ничего не заметил. — Он тяжело умирал. Под конец даже дризиды не могли ему помочь.

— Значит, последние три месяца ты сам по себе?

— Да. Мы пропустили весеннюю охоту на птиц, так что мне пришлось провести лето в Стоун Тор, отрабатывая наш долг трактирщику — хозяину постоялого двора, где лежал больной отец. Потом я отправился на осеннюю охоту, как мы всегда делали. У меня уже набралась целая связка шкурок, и хороших шкурок, когда я попался солдатам Асенгаи. Теперь — без снаряжения, без лошади… Не знаю, что и делать.

Он умолк, нахмурившись; Алеку было известно, какая тонкая черта отделяет его от голода.

— И у тебя нет никого родных? — после паузы спросил Серегил. — Где твоя мать?

— Я никогда ее не знал.

— А друзья?

Алек передал ему разделанного кролика и принялся за второго.

— Мы с отцом по большей части держались особняком. Он не любил появляться в городах.

— Понятно. Так что же ты собираешься теперь делать?

— Не знаю. В Стоун Торе я работал в трактире и иногда помогал конюху. Думаю, придется мне вернуться туда на зиму.

Серегил ничего не сказал на это, и Алек продолжал молча свежевать тушку. Потом, не поднимая глаз, он спросил:

— Вчера, в замке Асенгаи… Они ведь охотились за тобой, верно?

Серегил слегка улыбнулся, насаживая первого кролика на длинный прут и пристраивая импровизированный вертел над углями.

— Задавать такой вопрос человеку, которого ты не знаешь, небезопасно. Если бы дело было действительно так, я мог бы тебя убить за излишнее любопытство. Нет, я просто путешествовал, собирая песни и сказания. Таким образом мне обычно удается хорошо пополнить свой репертуар.

— Значит, ты на самом деле бард?

— Иногда. Я недавно побывал в окрестностях Керри — собирал там сказания о фэйе, которые, говорят, когда-то жили в Железных горах за перевалом Дохлого Ворона. Раз ты из тех краев, ты тоже должен знать что-нибудь об этом.

— О древнем народе, хочешь ты сказать? — ухмыльнулся Алек. — Это всегда были мои любимые легенды. Мы иногда путешествовали вместе со скальдом, который знал их множество. По его словам, древний народ был волшебным — как тролли или кентавры. Когда я был маленьким, я высматривал их в тенях деревьев, хоть отец и говорил, что это все глупости. «Все эти россказни — выдумки болтунов», — обычно ворчал он…

Голос Алека дрогнул, и юноша умолк, вытирая глаза, как будто их ел дым.

Серегил тактично не заметил его печали.

— А потом я попался в лапы солдатни Асенгаи — так же, как и ты. Теперь мне нужно в Вольд — через три дня я должен там выступать.

— Три дня? — Алек покачал головой. — Чтобы добраться туда так быстро, тебе придется двинуться напрямик через холмы.

— Проклятие! Похоже, я забрался дальше на запад, чем предполагал. Как мне говорили, путешествовать в тех местах — дело опасное, если не знаешь, где находятся источники.

— Я могу показать тебе дорогу, — предложил Алек. — Я провел в тех краях всю жизнь. Может, и работу себе найду в Вольде.

— А город ты знаешь?

— Мы с отцом каждый год продавали там шкурки на осенней ярмарке.

— Похоже, я нашел себе проводника. — Серегил протянул Алеку руку. — Сколько это будет стоить?

— Я не могу взять у тебя деньги, — запротестовал Алек. — После всего, что ты для меня сделал… Серегил отмахнулся от возражений:

— Гордость — это для тех, у кого толстый кошелек, а тебе предстоит пережить долгую холодную зиму. Брось, назови свою цену, и я охотно заплачу тебе.

Против этого возразить было нечего.

— Две серебряные марки, — сказал Алек, подумав. Однако когда он протянул руку Серегилу, чтобы скрепить сделку, юноша вспомнил предостережения своего отца; он запнулся и добавил: — Звонкой монетой, и половину вперед.

— Очень разумно с твоей стороны. Серегил еще не выпустил его руку, как Алек вдруг ощутил в ладони что-то круглое: это оказалась большая и тяжелая серебряная монета — шириной в два пальца, покрытая тонкой чеканкой.

На одной стороне монеты был изображен полумесяц, от которого расходились пять лучей, и стилизованное изображение пламени; на другой — женщина в короне и латах поверх развевающегося одеяния, с мечом в руке.

— Как тебе удалось всунуть ее мне в руку? — удивился Алек.

— Если раскрыть секрет фокуса, пропадет все впечатление, — ответил Серегил, кидая Алеку влажную тряпку. — Теперь я займусь готовкой, а ты пойди вымойся. На твоем месте я бы поплавал.

Улыбка Алека угасла.

— Клянусь потрохами Билайри, на дворе зима, а ты предлагаешь мне искупаться?

— Раз нам с тобой в ближайшие дни предстоит спать под одним одеялом, то да. Не хочу тебя обидеть, но пребывание в темнице не придает человеку аромата. Так что давай, а я присмотрю за жарким. И сними это рубище! Я дам тебе чистую одежду.

Преисполненный сомнений, но не желая выглядеть неблагодарным, Алек взял тряпку и одеяло и направился к озеру. Кружевная наледь на прибрежных камнях, однако, заставила его усомниться в необходимости проявлять благодарность очень уж рьяно. Сбросив свои лохмотья, Алек поспешно ополоснулся и закутался в одеяло. Наклонившись к воде, чтобы умыться, Алек увидел свое отражение и замер, дрожа. Только накануне головорезы Асенгаи привязывали его к доске и окунали в бочку с водой; они держали его в ней так долго, что он уже думал: легкие его лопнут. Нет уж, спасибо, хватит с него воды…

Серегил ехидно улыбался себе под нос, наблюдая поспешное омовение. Эти северяне за зиму обретают прямо-таки отвращение к воде. Порывшись в котомке, Серегил вытащил запасную тунику, штаны и пояс.

Алек поспешно вернулся к костру, и Серегил передал ему одежду.

— Думаю, что это тебе подойдет. Мы с тобой почти одного роста.

— Спасибо. — Ежась от холода, Алек отошел на несколько шагов и повернулся спиной к Серегилу, прежде чем сбросить одеяло.

— Ребята Асенгаи не жалели усилий, — заметил тот, глядя на следы побоев на спине и ягодицах юноши.

— О благословенные руки Далны, есть же на свете такая вещь, как скромность… — пробормотал Алек, натягивая штаны.

— Никогда не видел в ней никакого прока и не знаю, почему ты этим так озабочен. Если не считать синяков и недовольной мины, на тебя вполне приятно смотреть. — Выражение лица Серегила не говорило ни о чем, кроме задумчивого интереса, — как у человека, рассматривающего лошадь, которую он собирается купить.

Действительно, Алек достаточно привлекателен, думал Серегил, забавляясь смущением своего спутника, — строен и быстр в движениях, с умными синими глазами и светлой кожей; парень легко краснеет и явно не умеет скрывать своих чувств. Впрочем, этому легко помочь, хотя иногда лицо простака — вещь полезная. Растрепанные золотистые волосы выглядели так, словно их ровняли не ножницами, а охотничьим ножом… скоро они отрастут, и тогда парня можно будет привести в приличный вид. И все же было что-то еще, что занимало Серегила больше, чем внешность Алека. У парня ловкие руки, он быстро схватывает — а этому научить нельзя, — и он задает вопросы.

Алек кончил одеваться и протянул руку за серебряной монетой, которую ему дал Серегил, чтобы положить ее в кошелек, привешенный к одолженному поясу.

— Подожди секунду. Посмотри, как я это делаю. — Серегил достал из собственного кошелька еще одну монету, поставил ее на ребро на ладонь, потом быстрым движением перевернул руку и поймал монету прежде, чем она успела упасть. — Хочешь попробовать?

Озадаченный, но заинтересованный, Алек попытался повторить фокус. Первый раз он уронил монету, второй и третий — почти поймал ее кончиками пальцев, на четвертый, однако, схватил ее, не дав пролететь и нескольких дюймов.

Серегил одобрительно кивнул:

— Недурно. Теперь попробуй левой рукой. Когда Алек научился ловить монету обеими руками, Серегил предложил ему использовать только указательный и большой пальцы, а потом делать то же самое с закрытыми глазами.

— Ага, это, пожалуй, для тебя слишком просто. Попробуй-ка сделать так,

— предложил Серегил.

Он положил монету на землю и опустил руку рядом — в дюйме от монеты Незаметным движением мизинца Серегил задвинул монету под ладонь, даже не потревожив пыль; когда он поднял руку, монеты под ней не оказалось Серегил с комичными ужимками вытряхнул ее из рукава туники и показал Алеку, как делается этот фокус. И снова Алек сумел повторить уловку всего после нескольких попыток.

— У тебя руки прирожденного воришки, — заметил Серегил. — Пожалуй, лучше не показывать тебе другие приемы.

Как ни двусмыслен был этот комплимент, Алек широко улыбнулся, извлекая монету из рукава в последний раз.

Беглецы быстро поели, потом уничтожили все следы своего пребывания на поляне — засыпали кострище листьями, а объедки кинули в озеро. Пока они занимались всем этим, Серегил размышлял о том, что можно сделать из парня с такими задатками, как у Алека. Юноша был смышлен и на удивление складно говорил, а сочетание упрямой настойчивости с поразительной общительностью открывало интересные перспективы. Если его обучить, дать ему возможность пообтесаться…

Тряхнув головой, Серегил отогнал эти мысли.

Но когда они садились на лошадей, крошечная сова пролетела над поляной и уселась на сухом дереве. Моргая круглыми глазами от яркого послеполуденного света, птица взъерошила перья и несколько раз прокричала свое мелодичное «туу», «туу», «туу».

Серегил почтительно поклонился ей: собственная посланница Светоносного, появившаяся среди бела дня, — знамение, которым не стоит пренебрегать.

— Как ты думаешь, почему это сова вылетела на охоту так рано? — спросил Алек.

Серегил задумчиво покачал головой:

— Понятия не имею, Алек. понятия не имею.

Холодный ветер закружил первые невесомые снежинки, когда путники двинулись в путь сквозь деревья на горном склоне.

Бросив поводья своей гнедой кобылы, Серегил, ехавший позади Алека, внимательно осмотрел лес: не заметно ли следов солдат Асенгаи. На украденном ими накануне жеребце седла не было, и Алеку приходилось держаться руками и ногами; ему удавалось не свалиться, но дорога оказалась нелегкой, и беглецам было не до разговоров.

Они достигли края холмистого взгорья на закате и остановились, спрятавшись от возможной погони за деревьями. Перед ними до далекого горизонта расстилалась однообразная травянистая равнина. Ветер стонал над пустынными холмами, взметая плюмажи мелкого снега. Мятое серое одеяло облаков нависало низко над землей.

— Пальчики Иллиора, как же я ненавижу холод! — воскликнул Серегил, поправляя капюшон плаща и натягивая перчатки.

— А ты еще советовал мне искупаться, — поддел его Алек. — Это пока цветочки, ягодки нас ждут впереди… — Он резко оборвал фразу, вытаращив на Серегила глаза. — Но ты же… Ты поклялся именем Иллиора!

— Ну а ты клянешься Далной. Что из того?

— Иллиором клянутся только южане. Ты оттуда? Из Трех Царств?

— Ну в общем-то да, — ответил Серегил, забавляясь простодушным изумлением юноши. Для большинства северян Три Царства были чем-то вроде сказочной страны из легенд, которые рассказывают барды. Скажи он: «Я с невидимой стороны Луны» — впечатление было бы таким же. — Ты что-нибудь знаешь о тех краях?

— Очень мало Золотой путь ведет туда через Вольд — до Майсены. Большинство караванщиков, которых я встречал, были тамошними жителями, хотя среди них попадались и скаланцы. Скала ведь рядом с Майсеной, верно?

— Более или менее. Это огромный полуостров между Внутренним и Осиатским морями. На запад от Майсены лежит Пленимар, другой полуостров, его омывает Гетвейдский океан. Золотой путь, как ты называешь его, — основной торговый маршрут между Тремя Царствами и северными землями.

— И из какой же страны ты сам?

— О, я не сижу на месте.

Если Алек и заметил, каким уклончивым был ответ, он не стал настаивать.

— Некоторые торговцы рассказывают, что на юге водятся драконы и живут могущественные волшебники. Я видел однажды волшебницу на ярмарке. — При этом воспоминании лицо юноши оживилось; как обычно, эмоции на нем можно было читать как по раскрытой книге. — За небольшую плату она извлекала саламандр из куриных яиц и заставляла пламя гореть синим и красным.

— Правда? — Серегилу случалось совершать эти заезженные фокусы и самому. Тем не менее он ценил впечатление, производимое ими на неискушенных зрителей.

— И однажды купец-скаланец начал плести басни о том, будто улицы в их городах вымощены золотом, — продолжал Алек. — Только я ему не поверил. Он тогда хотел выкупить меня у отца и забрать с собой — мне было лет восемь или девять. Ума не приложу, зачем я мог ему понадобиться.

— В самом деле — зачем? — поднял бровь Серегил, старательно изгоняя из своего голоса всякое выражение. К счастью, Алека больше занимали другие темы.

— Я слышал, что Скала и Пленимар все время воюют между собой.

Серегил криво улыбнулся:

— Не все время, но часто.

— И почему?

— Ох, это очень старая проблема и к тому же очень сложная. На этот раз, как я понимаю, они оспаривают друг у друга контроль над Золотым путем.

— На этот раз? — Глаза Алека широко раскрылись. — Они снова собираются воевать? И пошлют своих солдат сюда?

— Похоже на то. Некоторые считают, что Пленимар собирается выгнать из этих мест скаланских и майсенских купцов и установить тут свое владычество, включая северные поселения.

— Ты хочешь сказать — завоевать их?

— Ну, зная замашки пленимарцев, другого от них ожидать не приходится.

— Но тогда почему я ничего об этом не слышал? В Стоун Торе даже на ярмарке никто не говорил о войне!

— Стоун Тор далеко от оживленных торговых путей, — напомнил ему Серегил. — Да и вообще очень немногие северяне пока что поняли, что к чему,

— кроме тех, кого пленимарцы уже переманили на свою сторону. Сейчас дела обстоят так, что ни одна из сторон не сможет ничего предпринять до весны.

— А Асенгаи и тот тип Морден — они что, на стороне пленимарцев?

— Интересный вопрос. — Серегил поглубже натянул капюшон — По— моему, наши лошадки совсем обленились и еле плетутся, тебе не кажется? Нам ведь до темноты еще немало нужно проехать.

Путь по взгорью был нетруден, и путники скакали, пока не начало смеркаться. Алек знал, где находится источник, — у него они и решили разбить лагерь.

Юноша прекрасно ориентировался на пустынной равнине, но мог себе представить, как чувствует себя его спутник:

Серегил все время тревожно оглядывался, пытаясь разглядеть в наступающих сумерках дальние горы и понять, насколько они уже углубились в холмы.

Но горы скоро скрылись в сгущающемся сумраке и взвихренном ветром снеге. Серегил мог определить направление только по изредка проглядывавшему бледным пятном сквозь тучи солнцу.

— Нам придется экономить ту еду, что у тебя с собой, — сказал Алек, когда они остановились на ночлег. — Дичь по большей части откочевала уже к югу, да я и не могу подстрелить ничего, ведь лука у меня нет, — добавил он с горечью.

— У меня хватит сыра и колбасы для нас обоих, — успокоил его Серегил. — А ты ловко управляешься с луком?

— Довольно ловко. — Без лука Алек чувствовал себя так, словно лишился руки. Лук, который у него отняли солдаты Асенгаи, был самым удачным из всех, что Алек изготовил.

Спешившись, путники стали собирать топливо для костра, но нашли только редкие тощие кустики, ветки которых сгорали так быстро, что почти не давали тепла. Найдя хоть немного защищенное от ветра место, Алек и Серегил, прижавшись друг к другу, принялись за свой холодный ужин.

— Ты сказал, что вражда между Скалой и Пленимаром — старая проблема, — наконец проговорил Алек. — Что ты имел в виду?

— Это длинная история, — хмыкнул Серегил, плотнее закутываясь в плащ. — Впрочем, длинная история поможет нам скоротать длинную ночь. Для начала… Знаешь ли ты, что Три Царства были когда-то одной страной?

— Нет.

— Ну так вот, они были едины, и правил ими царь-жрец из династии Иерофантов. Первый Иерофант со своими людьми прибыл откуда-то из-за Гетвейдского океана больше двух тысяч лет назад. Это у них твой народ научился почитать Далну-Создателя, Иллиора и других богов. Впервые они высадились на побережье Пленимарского полуострова, и Беншал, столица Пленимара, построен на том месте, где раньше находилось поселение, основанное первым Иерофантом.

Алек скептически прищурился; ему трудно было поверить в существование такого древнего города, как и в то, что божество, которому он привык поклоняться, столь экзотического происхождения. Но он не стал высказывать сомнения, чтобы не перебивать рассказчика.

— Шли годы, и эти люди расселились по берегам Внутреннего и Осиатского mopeй, неся с собой свои верования. Они основали поселения, которые с течением времени превратились в Майсену и Скалу, — продолжал Серегил.

— И они принесли на север веру в Далну?

— Правильно. Подданные Иерофанта поклонялись Священной Четверке: Далне-Создателю, Астеллусу-Страннику, которых ты знаешь, и Иллиору-Светоносному и Сакору-Пламени, почитание которых в здешних местах не привилось.

Но возвращаясь к истории Трех Царств… Их единство продлилось недолго. По мере того как проходило время, разные районы находили собственные интересы. Пленимарцы, например, навсегда остались у Гетвейдского океана — водного пространства, которое ты и вообразить себе не можешь. Они и до сих пор великие мореплаватели и путешественники. Именно пленимарцы проплыли на юг до пролива Бал и открыли страну ауренфэйе…

— Погоди! Ауренфэйе? Вроде тех фэйе, что живут за перевалом Дохлого Ворона? — взволнованно перебил Серегила Алек и тут же покраснел, услышав, как Серегил засмеялся.

— Точно. Этот твой древний народ по-настоящему называется «хадрилфэйе». Говорят, они — потомки тех ауренфэйе, что добрались до северных земель еще до Иерофанта. Ауренен — земля ауренфэйе — лежит на юг от Трех Царств, за Осиатским морем и Ашекскими горами.

— Значит, ауренфэйе тоже не люди?

— Нет. «Фэйе» на их языке значит «народ», или «принадлежащие». Аура — так они называют Иллиора. Так что ауренфэйе — «народ Иллиора». Но это совсем другая история…

— Но они на самом деле существуют? — настаивал Алек. Об этом Серегил раньше ничего не говорил. — Ты их когда-нибудь видел? На кого они похожи?

Серегил улыбнулся:

— Они не так уж отличаются от нас с тобой. Ни рогов, ни хвостов. Наоборот, они по большей части красивый народ. Основное отличие ауренфэйе от людей — это что они обычно живут по триста — четыреста лет.

— Ну да! — фыркнул Алек, не сомневаясь, что Серегил его разыгрывает.

— Думай как хочешь, но только это правда. Однако самое главное в другом, они первыми научились использовать магию. Не то чтобы все ауренфэйе стали волшебниками. конечно…

— Жрецы тоже знакомы с магией, — перебил его Алек. — Особенно дризиды. Давным-давно, когда ДалнаСоздатель еще жил среди людей, он явился женщине по имени Дризия и раскрыл ей все тайны на свете. Так что ее потомки — дризиды — могут черпать силу земли и знают целебные свойства растений и камней Некоторые из них даже понимают язык зверей.

Серегил посмотрел на Алека со своей обычной кривой усмешкой:

— А у тебя дар скальда, как видно. Ты прав в том, что жрецы знакомы с магией, но только это не то же самое, что быть настоящим волшебником. Если тебе когда-нибудь случится увидеть настоящего мага, ты сразу поймешь разницу.

— Так что же, все волшебники — на самом деле ауренфэйе?

— Ох, ничего подобного. Ведь на протяжении веков кровь ауренфэйе и тирфэйе смешалась.

— Тирфэйе?

— Прости. Хороший рассказчик должен всегда помнить, что известно, а что неизвестно его слушателям. Тирфэйе — так ауренфэйе называют людей; в переводе — «те, кто живет недолго».

— Что ж, так они и должны называть нас, если то, что ты рассказываешь об их долгожительстве, — правда, — нехотя согласился Алек

— Именно. Так или иначе, за те годы, что ауренфэйе торговали с Тремя Царствами, они смешались с местными жителями, и родились дети, научившиеся магии своих родителей-ауренфэйе. Говорят даже, что Аура — или Иллиор, называй его как хочешь, — послал огромного дракона, чтобы тот научил этих полукровок настоящей магии.

— Так и драконы тоже существуют на самом деле? — выдохнул Алек, глядя на Серегила широко раскрытыми глазами.

Тот усмехнулся:

— Ну, не стоит рассчитывать, что ты их встретишь. Насколько мне известно, никто в Скале с тех пор не видел дракона.

— В Скале? А я думал, что это пленимарцы встретились с ауренфэйе.

— Ну а я думал, что ты раньше не слышал этой истории, — сухо ответил Серегил.

— Я и не слышал. Ты же сам сказал, что пленимарцы…

— Да, верно. В конце концов ауренфэйе предпочли скаланцев. Те из них, кто остался в Трех Царствах, обосновались в Скале, но все это было очень давно, больше восьми столетий назад. В конце концов почти все ауренфэйе вернулись в родную страну.

— Почему же? Серегил развел руками.

— Как и всегда, причин тут было несколько. Но их наследие не пропало. Все еще рождаются потомки тех волшебников, и они все еще отправляются овладевать искусством магии в Римини. Это, кстати, столица Скалы.

— Римини… — Алек посмаковал экзотическое название. — Но все-таки что насчет волшебников? Ты когда-нибудь хоть одного видел?

— Я знаю даже нескольких. Но сейчас нам лучше лечь спать. Думаю, впереди нас ждет немало тяжелых дней.

Хотя выражение лица Серегила почти не изменилось, Алек ясно ощутил, что снова вступил на запретную территорию.

Они устроились на ночлег, стараясь сохранить крохи тепла под своими плащами и одеялами; ветер тоскливо завывал над пустынными холмами.

На следующее утро Алек попробовал повторить фокус с монетой, которому его научил Серегил, но его замерзшие пальцы не гнулись.

— Первым делом, как попадем в Вольд, купим тебе перчатки, — сказал Серегил, склоняясь над чахлым костерком и показывая Алеку свои руки в тонких кожаных перчатках. Он и вчера не снимал их, сообразил юноша. — Покажи-ка мне руки.

Повернув ладони Алека к свету, Серегил огорченно пощелкал языком, разглядывая трещины и мозоли.

— Последствия жизни в примитивных условиях. Так ты не обретешь тонкости ощущений. — Стащив с руки перчатку, Серегил приложил свою ладонь к ладони Алека. Тот ощутил необыкновенно мягкую и гладкую кожу.

— Я могу отличить серебро от золота в темноте — просто на ощупь. Глядя на мои руки, не подумаешь, что я хоть когда-нибудь в жизни работал. А вот ты… Тебя можно одеть как знатного господина, и руки тут же выдадут тебя — даже прежде, чем ты заговоришь.

— Не думаю, что мне стоит об этом беспокоиться. Но те фокусы, что ты показал, мне нравятся. Не научишь ли ты меня чему-нибудь еще?

— Ладно. Следи за мной. — Не поднимая руки с колена, Серегил пошевелил пальцами, как будто выбивая дробь на невидимом барабане.

— Для чего это? — спросил заинтригованный Алек.

— Я сейчас попросил тебя оседлать лошадей. А вот это… — Серегил почесал указательным пальцем правой руки подбородок, потом глянул влево; при этом палец его как бы случайно переместился к уху. — Это значит, что сзади тебе грозит опасность. Не все знаки такие простые, конечно, но как только ты запомнишь основные, ты сможешь переговариваться со мной, и никто ничего не заподозрит. Предположим, мы с тобой в комнате, где много народа, а мне нужно тебе что-то сообщить по секрету. Я должен поймать твой взгляд, а потом чуть склонить голову — вот так. Ну-ка, попробуй ты подать мне знак. Нет, ты кивнул слишком заметно — это все равно что кричать во всеуслышание. Вот теперь лучше. А теперь знак седлать лошадей. Молодец!

— Тебе часто приходится этим пользоваться? — спросил Алек, пробуя — сначала не очень успешно — подать сигнал об опасности сзади.

Серегил хмыкнул:

— Чаще, чем ты, может быть, думаешь.

Первую половину дня они скакали быстрой рысью. Серегил по— прежнему не мог найти на унылой равнине никаких ориентиров, но Алек уверенно показывал дорогу. То, как легко он нашел источник накануне вечером, обнадежило Серегила, так что свои сомнения он держал при себе.

Поглядывая на небо, паренек точно определял направление по приметам, о которых Серегил не мог и догадаться. Наблюдая за юношей, он решил, что от природы Алек довольно молчалив. В этом не было ни стеснительности, ни принужденности: просто он явно предпочитал сосредоточенно заниматься своим делом. Однако скоро выяснилось, что размышлять это ему не мешает. Остановив коня у маленького родничка, до которого они добрались как раз перед полуднем, Алек обратился к Серегилу, как будто их разговор и не прерывался:

— А в Вольде ты будешь выступать как бард?

— Да. В тех краях меня знают как Арена Виндовера. Может, ты даже слышал это имя?

Алек скептически посмотрел на спутника:

— Это ты Арен Виндовер? Я прошлой весной слышал Арена Виндовера — он пел в гостинице «Лисица», — да только ты совсем не похож на него.

— Ну, если на то пошло, то сейчас я вряд ли похож и на Ролана Силверлифа.

— Действительно, — признал Алек. — Сколько же у тебя всего имен?

— О, сколько потребуется. Раз уж ты не веришь, что я и Арен Виндовер — одно и то же лицо, придется дать тебе доказательство. Какая из моих песен тебе больше всего понравилась?

— «Смерть Арамана», — без колебаний ответил Алек. — Мелодия потом вертелась у меня в голове очень долго, но я не мог вспомнить все слова.

— Что ж, пусть будет «Смерть Арамана». — Серегил откашлялся и запел. У него оказался звучный, выразительный тенор. Вскоре Алек начал подпевать. Его голос не был так же хорош, но он верно следовал мелодии.

По бурному морю Араман поплыл, Сотню бойцов он вел. Как смерть, корабль его черен был, Багрянцем парус расцвел. К далекой Симре правил их рулевой, Сквозь туман и снежную муть. Из тех ни один не вернулся домой, Кто с Араманом двинулся в путь.

Чести цена — кровь и сталь, И гибель — не за горой.

Солдатская жизнь — не благостный рай, Но клянусь, мне не надо другой.

Король Миндар, укрыт за стеной, Смотрел, как корабль спешит. Пять сотен солдат у него за спиной, И все как один хороши. И вышли они из ворот городских — Не страшен заморский им враг. Но вверх по берегу вел своих Араман, поднявший стяг.

Чести цена — кровь и сталь, И жизнь, коль на то уж пошло. И тщетно любимые смотрят вдаль, И ждут, не плеснет ли весло.

Араман рванулся в кипящий бой — Король отразил удар.

«Заплатишь за ложь свою ты головой!» — Услышал сквозь крики Миндар.

«Пусть войско твое и стоит стеной, А людей моих — наперечет, Клянусь, ждать не буду я тени ночной, Твою голову меч мой снесет, Чести цена — кровь и сталь, И пусть плоть рассечет клинок, Солдату награда — совсем не медаль, А славы бессмертной венок.

На поле кровавом отряды сошлись, Меч ударил о медный щит, Друг друга противники в битве нашли:

Шлем погнулся, копье трещит.

Пловцу не спастись среди бурных стремнин…

Остались средь мертвых тел Араман с Миндаром один на один — И каждый могуч и смел.

Чести цена — кровь и сталь. И знает только вдова, Что значит навек обрести печаль Тем, чья жизнь началась едва.

Грудь к груди, меч на меч бьются смертно они Ни один не готов уступить.

Ненавистен Араману враг искони, Должен чашу свою он испить.

Кровь ручьем уж течет из Миндаровых ран, И Араман свое получил…

Тень ночная легла, и Миндар проиграл — Наземь рухнул и дух испустил.

Чести цена — кровь и сталь — И для лорда, для смерда — одна. Во главе войска в ад попадет генерал:

Там уж, верно, получит сполна.

Победитель Араман на землю упал, Был отлив, и вместе с волной Жизнь его покидала — как бледный опал Стал лик его мертвый, немой. Цену чести Араман сполна уплатил. Жизнью, кровью — своей и чужой. Берег пуст, скоро будет тут много могил… Но добился победы герой.

Чести цена — кровь и сталь. И хоть слава громка, солдат, Не воскресит она, как ни жаль, Тех, что в хладных могилах лежат.

— Молодец! — поаплодировал ему Серегил. — Если тебя подучить, из тебя получится неплохой бард.

— Из меня? — переспросил Алек со смущенной улыбкой. — Представляю себе, что на это сказал бы мой папаша!

«Я тоже», — подумал Серегил; из того, что ему случилось услышать, он заключил, что старик был довольно мрачным типом.

Большую часть дня путники развлекали друг друга, распевая по очереди. Заметив, как краснеет Алек от непристойных песен, Серегил постарался включить в свой репертуар их как можно больше.

Два дня они скакали без отдыха и мерзли по ночам, но все равно время пролетело быстро. Серегил оказался спутником, о каком Алек мог только мечтать: долгие часы он заполнял своими рассказами, песнями и легендами. Единственной темой, которой он упорно избегал, было его собственное прошлое, и Алек быстро усвоил, что настаивать тут бесполезно. В остальном же они прекрасно ладили. Алека особенно интересовали рассказы Серегила о жизни в южных краях.

— Ты так и не рассказал мне, почему Три Царства так часто воюют между собой, — напомнил он Серегилу, когда однажды пауза в их беседе затянулась.

— Что поделаешь, я все время отвлекаюсь, такой уж я человек. О чем ты хочешь узнать?

— О царе-жреце и вообще обо всем. Ты говорил, что раньше это была одна страна, а потом она разделилась на три. Что произошло?

— То, что обычно происходит, когда один думает, что у другого больше земель и власти, чем у него, — разгорелась война.

Около тысячи лет назад в разных местах начались беспорядки. Рассчитывая успокоить недовольных, Иерофант предоставил им самоуправление, разделив страну примерно так, как и сейчас проходят границы между Скалой, Майсеной и Пленимаром. Каждая область получила собственного правителя, назначенного Иерофантом, конечно.

С географической точки зрения это было логичное деление, но на беду Пленимар счел себя обделенным. Скале достались плодородные равнины, защищенные от северных ветров хребтом Нимра, Майсене — горные долины и торговля с северными землями, а Пленимар — самая древняя часть государства — получил засушливый полуостров с почти исчерпанными ресурсами. Дров в огонь еще подбросили слухи о том, что на севере нашли золото — именно там, дороги куда были под властью Майсены Чего у Пленимара, однако, было в избытке — это кораблей и солдат, и не понадобилось много времени, чтобы тамошние правители решили употребить их в дело. Ровно через два столетия после разделения Пленимар напал на Майсену; началась война, которая длилась семнадцать лет.

— Как давно это было?

— Почти восемьсот лет назад. Пленимар. наверное, победил бы. если бы в войну не вмешались ауренфэйе.

— Опять ауренфэйе! — возбужденно воскликнул Алек. — Но почему они ждали так долго? Серегил пожал плечами:

— Дела тирфэйе не представлялись им важными. Только когда военные действия приблизились к их собственным водам, они объявили о своем союзе со Скалой и Майсеной.

Алек задумался.

— Но если .у этих двух стран было и золото, и плодородные земли, и все остальное, как получилось, что они не одолели Пленимар?

— Так и должно было случиться. Маги Скалы были югда на вершине своего могущества. Даже дризиды были вовлечены в сражения, а, как ты можешь себе представить, это сила, с которой приходится считаться Но в некоторых старых балладах говорится, что в Пленимаре были некроманты, и они призвали на помощь армии ходячих мертвецов, справиться с которыми могли лишь самые могущественные волшебники. Правда это или нет, только это была самая жестокая война из всех.

— И в конце концов Пленимар потерпел поражение?

— Да, но только в последний момент. Весной на пятнадцатый год войны был убит Иерофант Эстмар; это послужило последним толчком к распаду единого государства. К счастью, как раз тогда черные корабли Ауренена, пройдя проливом Бал, напали на Беншал, а армия ауренфэйе и их маги атаковали силы Пленимара у Цирны. То ли благодаря магии, то ли просто потому, что в сражение вступили свежие войска, но сопротивление Пленимара было сломлено, А в битве при Исиле Крикопт, первый правитель Пленимара, объявивший себя Верховным Владыкой, пал от руки царицы Скалы, Герилейн Первой.

— Погоди-ка! — Алек сунул руку в кошелек и вытащил фебряную монету. — Это ведь она изображена здесь?

— Нет, это Идрилейн Вторая, царствующая сейчас. Алек перевернул монету и показал на полумесяц и пламя:

— А что значат эти символы?

— Полумесяц — знак Иллиора, пламя — знак Сакора. Вместе они образуют герб Скалы.

«Скала! — подумал Алек, убирая монету обратно в кошелек. — Ну, теперь по крайней мере я знаю, откуда ты родом».

ГЛАВА 3. Предложение серегила

Рассвет третьего дня их путешествия через холмы был ясным и морозным.

Серегил проснулся первым. Накануне вечером шел снег; на счастье, как раз перед тем, как солнце село, Алек нашел пустую берлогу, так что они смогли переночевать в укрытии. В яме чувствовался сильный запах предыдущего обитателя, но она была достаточно просторна, чтобы оба путешественника могли в ней улечься. Заткнув входное отверстие мешком и седлом Серегила, чтобы ветер не задувал внутрь, они согрелись в первый раз с тех пор, как оказались на взгорье.

Серегил испытывал соблазн позволить ровному дыханию Алека вновь убаюкать себя; покидать теплое убежище ему не хотелось. Глянув на сонное лицо юноши, он снова задал себе вопрос: «Не вижу ли я в нем просто то, что хочу увидеть?» — ощутив знакомое чувство узнавания. Впрочем, для размышлений на эту тему еще будет время. Сейчас нужно сосредоточиться на Вольде…

Растолкав Алека, Серегил выполз из берлоги. Золотисто-розовый свет заливал нетронутую снежную пелену; сияние ослепило его привыкшие к полумраку глаза.

Лошади выкапывали копытами из-под снега пожухлую траву. Глядя на них с симпатией, Серегил ощутил, как бурчит в его собственном животе. Как ни надоели путешественникам засохшие остатки колбасы и сыра, оставшиеся на завтрак крохи были всем, чем они располагали.

— Спасибо Создателю за солнышко! — воскликнул Алек, выбираясь из берлоги.

— Спасибо Сакору, хочешь ты сказать, — зевнул Серегил, отбрасывая с глаз волосы. — Из всей Четверки… О проклятие, что это меня с утра пораньше потянуло на философию! Как ты думаешь, сегодня мы доберемся до Вольда?

Алек бросил внимательный взгляд на юг и кивнул:

— Думаю, мы будем там еще до заката. Серегил, проваливаясь в снег, подошел к лошадям и похлопал свою кобылу по боку.

— Сегодня вас, ребятки, ждет хорошая порция овса, а меня — горячая ванна и сытный ужин. Если наш проводник отработает свои денежки, конечно.

Серегил был непривычно молчалив этим утром. Когда в полдень они сделали привал, чтобы дать лошадям отдохнуть, Алек почувствовал, что тот что-то задумал. Глаза Серегила обрели то же задумчивое выражение, как и в камере, когда он предложил юноше бежать с ним вместе: будто он сомневался, правильное ли решение принял.

— Помнишь, я в шутку сказал, что тебе следовало бы сделаться подмастерьем, — начал он, глядя через плечо и поправляя подпругу. — Что ты думаешь на этот счет?

Алек с удивлением посмотрел на него:

— Подмастерьем барда, хочешь ты сказать?

— Может быть, подмастерьем — не совсем подходящее название. Я ведь не вхожу ни в какую гильдию, да барды и не имеют собственного объединения. Но ты шустрый и сообразительный. Я многому мог бы тебя научить.

— Чему, например? — Алек испытывал некоторое замешательство, смешанное с любопытством.

Серегил заколебался, как будто еще раз оценивая Алека, потом сказал:

— Я в основном занимаюсь выуживанием всяких ценных вещичек и, главное, информации. Сердце Алека оборвалось.

— Так ты вор…

— Ничего подобного! — нахмурился Серегил. — По крайней мере не в том смысле, который ты в это слово вкладываешь.

— А в каком смысле? — настаивал Алек. — Может, ты шпион, вроде того жонглера, которого ты тогда убил? Серегил усмехнулся:

— Я бы почувствовал себя оскорбленным, если бы ты имел хоть малейшее представление о том, что говоришь. Давай считать, что я своего рода агент, и весьма почтенный господин нанял меня, чтобы узнать о некоторых довольно необычных событиях здесь на севере. Я не могу сказать тебе больше, но уверяю тебя — моя цель благородна, даже если методы не всегда оказываются таковыми.

Как заподозрил Алек, последняя высокопарная фраза скрывала признание его компаньона в том, что он все-таки шпион и есть. Более того, не существовало доказательств того, что сказанное Серегилом — или то, на что он намекал, — было хоть в какой-то мере правдой. Но факт оставался фактом: Серегил спас ему жизнь, когда ему проще было бы бросить парня на произвол судьбы, да и потом Алек не видел от него ничего, кроме проявлений дружбы.

— Думаю, что ты уже и так здорово умеешь читать следы, — между тем продолжал Серегил. — И к тому же, по твоим словам, хорошо стреляешь из лука, а как ты управляешься с топором, я и сам видел. Тебе приходилось иметь дело с рапирой?

— Нет, но…

— Не важно, ты быстро все схватываешь — если, конечно, учитель знает свое дело. Я знаю как раз подходящего человека. Потом, конечно, нужно развить ловкость рук, научиться этикету, работе с замками, маскировке, языкам, изучить геральдику, фехтование… Читать ты, наверное, не умеешь?

— Я знаю руны, — возразил Алек, хотя на самом деле он мог прочесть только свое имя и еще несколько слов.

— Нет, нет, я имел в виду настоящую грамоту.

— Подожди, — вскричал ошарашенный юноша. — Мне не хотелось бы быть неблагодарным — ты спас мне жизнь и все такое, но…

Серегил нетерпеливо отмахнулся:

— Зная, при каких обстоятельствах тебя схватили и что тебя ждет, это было самое меньшее, что я должен был сделать. Но сейчас я говорю о том, кем ты хочешь стать — не завтра, не на следующей неделе. Скажи мне честно: ты на самом деле собираешься провести остаток жизни, выгребая навоз из хлевов какого-нибудь трактирщика в Вольде?

Алек замялся.

— Не знаю… Я имею в виду, охота — это все, что мне до сих пор было знакомо…

— Тем больше оснований заняться чем-нибудь другим. — Серые глаза Серегила горели воодушевлением. — Сколько, ты говорил, тебе лет?

— Шестнадцать.

— И ты никогда не видел дракона.

— Ясное дело, не видел.

— В отличие от меня, — бросил Серегил, вскакивая в седло.

— Ты же сам говорил, что драконов больше не осталось.

— Я сказал, что в Скале их нет. Но я видел, как они летают при полной луне зимой. И я танцевал на великом празднике Сакора и пил вина Зенгата, и слышал, как на рассвете в тумане поют русалки. Я ходил по залам дворца, построенного в незапамятные времена, и пожимал руку тем, кто первыми поселился в нем. То, о чем я говорю тебе, — не легенда и не плод моего воображения, Алек, я действительно все это испытал… и многое другое в придачу Алек молча ехал с ним рядом; волна смутных, но завораживающих образов захлестнула его.

— Ты говоришь, что не можешь представить себе жизни иной, чем та, которую ты ведешь, — продолжал Серегил, — но позволь тебе сказать: тебе просто никогда не представлялся шанс попробовать что— то еще. Я предлагаю тебе такой шанс. Поедем со мной на юг после Вольда, и ты увидишь, как много в мире всего — не то что в твоих лесах

— Но воровать?..

В кривой улыбке Серегила не было ни следа раскаяния.

— Что ж, должен признаться, что в свое время я не пренебрег кошельком-другим и многое из того, что я делаю теперь, тоже может быть названо воровством — зависит от того, кого ты об этом спросишь. Но ты только подумай — чувствовать, что ты преодолеваешь невероятные препятствия ради благородной цели! Подумай о возможности путешествовать по землям, где герои легенд встречаются тебе на каждом шагу, где даже цвет морских волн — что— то, чего ты себе никогда не мог вообразить! Я снова тебя спрашиваю — хочешь ли ты всю жизнь оставаться просто Алеком из Керри или предпочтешь увидеть, что лежит за пределами твоих лесов?

— Но это… честная жизнь? — настаивал Алек, стараясь противостоять соблазну.

— Большинство тех, кто нанимает меня, великие властители и благородные люди.

— Все это выглядит довольно опасным, — заметил Алек, понимая, что Серегил снова уклонился от прямого ответа.

— Но в этом-то и вся прелесть! — воскликнул Серегил. — И ты можешь разбогатеть!

— Или быть повешенным? Серегил ухмыльнулся:

— Это как повезет.

Алек, задумчиво нахмурив брови, грыз ноготь.

— Что ж, ладно, — решил он наконец, — мне хотелось бы отправиться с тобой, но только сначала ответь мне прямо на кое-какие вопросы.

— Хоть это и не в моей натуре, но я постараюсь.

— Насчет войны… Той, о которой ты говорил, что она скоро начнется. На чьей ты стороне?

Серегил глубоко вздохнул:

— Ты имеешь право знать. Я предпочитаю скаланцев, но и ты, и я будем в большей безопасности, если не станем особенно об этом распространяться.

Алек покачал головой:

— Три Царства далеко отсюда. Трудно поверить, что война между ними затронет и здешние края.

— Ради золота и плодородных земель люди готовы на все, а и того, и другого на юге, особенно в Пленимаре. давно уже не хватает.

— И ты собираешься остановить их?

— Едва ли, — фыркнул Серегил. — Мне такое не по силам, но я сделаю все, чтобы помочь тем, кто может это сделать. Что еще ты хочешь знать?

— Куда мы отправимся после Вольда?

— Ну, в конце концов в мой родной город — Римини, хотя сначала…

— Что? — Глаза Алека расширились. — Ты хочешь сказать, что живешь в Римини? В том самом городе, где обитают волшебники?

— Так что же ты решаешь?

Остатки прежних сомнений заставили Алека помолчать еще несколько секунд. Потом, глядя Серегилу в глаза, он спросил:

— Почему?

— Что почему? — недоуменно поднял бровь тот.

— Ты ведь совсем меня не знаешь. Почему же ты хочешь, чтобы я отправился с тобой?

— Как тебе сказать? Пожалуй, дело в том, что ты мне кое-кого напоминаешь.

— Кого-то, кого ты знал раньше? — недоверчиво переспросил юноша.

— Того, кем я когда-то был. — Кривая улыбка снова появилась на лице Серегила. Он снял перчатку с правой руки и протянул ее Алеку. — Ну так что, решено?

— Пожалуй. — Алек с изумлением заметил в выражении глаз спутника что-то похожее на облегчение, когда пожал ему руку. Но в следующее мгновение оно исчезло, и Серегил начал обсуждать планы на ближайшее будущее:

— Прежде чем мы доберемся до Вольда, нам нужно кое о чем позаботиться. Насколько хорошо тебя знают в городе?

— Мы с отцом всегда останавливались в торговом квартале, чаще всего — в «Зеленой ветке». Но, кроме хозяина гостиницы, там сейчас не должно быть никого, кто меня знает.

— Все равно не стоит рисковать. Нужно правдоподобное объяснение того, почему ты вдруг путешествуешь вместе с Ареном Виндовером. Вот тебе первое задание: придумай три убедительные причины Алеку Охотнику оказаться в компании барда.

— Ну, наверное, можно рассказать о том, как ты меня спас…

— Нет, нет, это совсем не годится! — перебил его Серегил. — Во— первых, совершенно ни к чему сообщать, что я — а точнее, Арен — был поблизости от владений Асенгаи. Во-вторых, у меня есть твердое правило: никогда, никогда не говорить правду, разве что только не останется другого выхода или правда окажется столь неправдоподобной, что в нее все равно никто не поверит. Запомни это на будущее.

— Ну хорошо, — еще раз начал Алек, — на меня напали бандиты, а ты…

Серегил кивнул и знаком предложил ему продолжать. Алек повозился с уздечкой, перебирая в уме варианты.

— Это, конечно, в какой-то мере правда, но можно было бы сказать, что ты нанял меня в качестве проводника. Отец иногда нанимался…

— Неплохо. Продолжай.

— Или, — Алек довольно улыбнулся, — Арен взял меня в ученики.

— Совсем недурно для первой попытки, — снисходительно кивнул Серегил. — Особенно хорош был бы рассказ о том, как я тебя спас. Преданность человеку, которому ты обязан жизнью, понятна и не вызывает вопросов. К несчастью, репутация Арена такова, что никто в эту историю не поверит. Боюсь, Арен трусоват. А вот вариант с проводником едва ли годится. В окрестностях Вольда Арен Виндовер хорошо известен, и раз уж барды зарабатывают себе на жизнь, кочуя от ярмарки к ярмарке, с какой стати нанимать проводника, если и так знаешь дорогу?

— Ох… — разочарованно протянул Алек.

— Зато идея взять ученика как раз в духе Арена. К счастью, ты неплохо поешь. Только вот способен ли ты и думать, как бард?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, предположим, ты оказался в придорожной таверне. Какие там у тебя окажутся слушатели?

— Торговцы, конюхи, солдаты.

— Прекрасно! И предположим, что все они уже крепко нагрузились и требуют от тебя песни. Какую балладу ты выберешь?

— Что-нибудь вроде «Смерти Арамана».

— Хороший выбор. А почему именно ее?

— Ну как же — это песня о сражении и чести, солдатам понравится. И ее все знают, так что смогут подпевать. Припев легко запомнить…

— Молодец! Арен часто выбирает именно эту балладу, и как раз по названным тобой причинам. А теперь предположим, что ты — менестрель и пришел в замок барона, чтобы поразвлечь знатных господ и их толстых жен.

— Может быть, подойдет «Лилия и роза»? Весьма изысканная канцона.

Серегил со смехом хлопнул Алека по плечу:

— Похоже, это Арен должен пойти к тебе в подмастерья! Вот только ты ведь, наверное, ни на каком музыкальном инструменте не играешь?

— К сожалению, нет.

— Ну что ж, Арен извинится перед слушателями за своего ученика.

Весь остаток дня они провели, пополняя репертуар Алека.

К вечеру путники достигли склона, спускающегося к реке Бритуин. Вдали виднелись квадратики голых полей и разбросанные между ними фермы — признак близости Вольда. Река — тонкая черная линия, повороты которой повторял ряд прибрежных деревьев, — далеко впереди впадала в Черное озеро. В нескольких милях к востоку от ее устья располагался город. На северном берегу озера — играющей бликами уходящей к горизонту водной поверхности — тянулся огромный и непролазный Озерный лес.

— Так ты говоришь, что Гетвейдский океан даже больше, чем это озеро? — спросил Алек, из-под руки оглядывая открывшиеся дали. Всю свою жизнь он охотился на этих берегах и не мог представить себе ничего огромнее.

— Во много раз, — жизнерадостно ответил Серегил. — Давай поспешим, пока не начало смеркаться.

Вечернее солнце лило мягкий свет на речную долину. Осторожно спустившись по каменистому склону, путники выбрались на дорогу, ведущую по берегу реки к Вольду. Уровень воды в Бритуине был низок, всюду виднелись галечные отмели. Вдоль берега густо росли ясени и ивы, иногда скрывая реку от взгляда.

Примерно за милю до устья дорога поворачивала в сторону от русла, огибая густую рощу. Натянув поводья, Серегил некоторое время вглядывался в чащу, потом спешился и знаком предложил Алеку сделать то же самое.

Голые ветки ив хлестали путников и цеплялись за одежду и сбрую лошадей, пока наконец Серегил и Алек не выбрались на поляну у реки. На самом берегу оказался маленький каменный домик, окруженный обмазанным глиной плетнем.

Когда Серегил подошел к калитке, из-за угла дома с рычанием вылетела пятнистая собака; Алек поспешно отступил туда, где они оставили лошадей, но Серегил не двинулся с места. Тихо пробормотав что-то, он сделал левой рукой какой-то странный знак. Собака замерла на месте, не добежав до калитки, потом повернулась и поплелась обратно.

— Как тебе это удалось? — разинул рот Алек.

— Просто воровская уловка, которой я когда-то научился. Пошли, теперь опасаться нечего.

На стук вышел древний лысый старик.

— Кто там? — спросил он, глядя мимо них невидящими глазами. Глубокий, побелевший от времени шрам тянулся через весь лоб старца до переносицы.

— Это я, батюшка. — Серегил сунул что-то в протянутую руку хозяина.

Старик коснулся кончиками пальцев лица Серегила.

— Я так и подумал, что это ты, когда Свирепый вдруг успокоился. И не один на этот раз, э?

— Со мной мой новый друг. — Серегил взял руку слепого и приложил ее к щеке Алека.

Юноша стоял неподвижно, пока сухие как пергамент пальцы ощупывали его лицо. Он обратил внимание на то, что ни хозяином, ни Серегилом никакие имена названы не были.

Старик тоненько захихикал:

— Без бороды, но не девушка. Входите, входите, вы оба. Располагайтесь у огня, пока я приготовлю вам чего-нибудь поесть. Здесь все так же, как и было, господин.

Маленький домик состоял из единственной довольно просторной комнаты. В углу виднелась лестница, ведущая на чердак. Помещение оказалось опрятным, хотя и бедным; немногочисленные пожитки старика были разложены по полкам вдоль стен.

Серегил и Алек с радостью воспользовались возможностью согреться у весело горящего в очаге огня, пока хозяин с привычной ловкостью расставлял на чисто выскобленном деревянном столе хлеб, горшок с супом и миску с крутыми яйцами.

Серегил с жадностью набросился на еду, потом отправился на чердак. Когда он спустился оттуда, на нем была вышитая туника барда и полосатые рейтузы, а через плечо висела дорожная арфа из темного дерева, украшенная серебряными накладками. И он снова умылся, заметил Алек с некоторым изумлением. Ему еще никогда не случалось встречать человека, который придавал бы такое значение омовениям.

— Ну и как, узнаешь ты меня, мальчик? — спросил Серегил высокомерным, несколько гнусавым голосом, отвешивая Алеку изысканный поклон.

— Клянусь Создателем, ты и на самом деле Арен Виндовер!

— Вот видишь! Ты помнил не лицо Арена, а его вычурные манеры, щегольскую одежду, манерную речь. Поверь, я делаю все это не зря. Если отвлечься от того обстоятельства, что физически я и Арен одно и то же, мы с ним совсем не похожи.

Из угла рядом с очагом донеслось тихое хихиканье хозяина.

— Что же касается того, как должен выглядеть ты, — продолжал Серегил, — я приготовил для тебя кое-какую одежду там, на чердаке. Первым делом вымойся, а потом мы посмотрим, что можно сделать с твоими волосами. Арен никогда не потерпит, чтобы его подмастерье выглядел таким неряхой.

Чердак, как и комната внизу, был почти пуст. Там оказались только кровать, умывальник и сундук для одежды. При тусклом свете сальной свечи в пыльном подсвечнике Алек разглядел, что на стене над кроватью висит меч в потертых ножнах, потемневших от времени. На постели оказались разложены шерстяная туника, новый плащ, штаны из мягкой замши и пояс с кинжалом в ножнах и кошельком. Заглянув в него, Алек обнаружил десять серебряных пенни. К изголовью кровати были прислонены высокие кожаные сапоги. Все вещи были чистыми, но не новыми — без сомнения, собственная одежда Серегила.

«Как мне повезло, что мы с ним почти одного роста», — подумал Алек, внимательно разглядывая сапоги. Как он и ожидал, в голенище левого сапога оказался кармашек для ножа. Юноша спрятал туда свою скаланскую монету и пять пенни — всегда полезная предосторожность на случай встречи с воришкой-карманником. Еще отец учил Алека: попадая в город, никогда не хранить все деньги в одном месте.

До него донеслись звуки арфы, на которой что-то наигрывал Серегил. Потом Алек уловил отрывки знакомых мелодий. «Он играет так же хорошо, как и поет», — подумал Алек, гадая, какие еще таланты он обнаружит в своем спутнике. Между аккордами, однако, он неожиданно услышал обрывки тихого разговора. После секундного колебания юноша подкрался к люку, ведущему на чердак, и прислушался. Оба собеседника говорили очень тихо, и Алек мог уловить только отдельные фразы.

— …несколько дней назад. Они выглядят достаточно миролюбивыми, но тогда почему их так много? — прозвучал шепот слепого.

« — Без сомнения… — Разобрать слова Серегила было труднее. — Думаю, вместе с мэром.

— Верно. Называет себя Боранеусом и утверждает, что Верховный Владыка послал его по торговым делам.

«Верховный Владыка?» — подумал Алек. Где-то он этот титул уже слышал. И разве Серегил не намекал, что послан на север, чтобы разузнать о происках пленимарцев? Затаив дыхание, Алек подобрался еще ближе к люку, стараясь не пропустить ни слова.

— Она его узнала? — спрашивал Серегил.

— …Прошлым вечером… Темноволосый, красивый… Шрам от сабельного удара…

— …Какой глаз?

— Она говорила, левый.

— Пальчики Иллиора! Мардус! — Серегил казался настолько пораженным, что на мгновение забыл об осторожности. Старик пробормотал что-то в ответ, и Серегил ответил ему: — Нет, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы ему не удалось… Нет демона ужаснее…

На секунду оба умолкли, потом Серегил крикнул:

— Алек! Ты там не уснул?

Алек быстро свернул свою старую одежду, подождал, пока предательский румянец сбежит с его лица, и спустился с чердака.

Взгляд, которым его встретил Серегил, выражал только нетерпение, но юноше показалось, что тот не спускал с него глаз, пока Алек собирался в дорогу.

Серегил сунул арфу под мышку и подошел к хозяину, чтобы попрощаться.

— Пусть в сумерки тебе улыбнется удача, — шепнул старик, пожимая ему руку.

— Тебе тоже.

ГЛАВА 4. Вольд

Вольд — самый крупный торговый город в северных землях — своим процветанием был обязан Золотому пути, бурному потоку, носящему название Галлистром, и крошечному желтому цветочку.

Золотой путь начинался у подножия Железных гор: там находились рудники, в которых драгоценный металл добывали с незапамятных времен. Потом в Керри из руды выплавляли золото, отливали большие плоские круглые слитки и зашивали их в огромные тюки, набитые шерстью. Шерсть овец местной породы, отличавшаяся особой мягкостью и тонкостью, тоже служила источником богатства для местных жителей. Однако все-таки основной целью ее упаковки вместе с золотыми слитками была защита драгоценного металла:

дорога изобиловала опасностями, и главной опасностью были разбойники. Каждый тюк весил столько же, сколько два взрослых мужчины, и украсть его было нелегко. К тому же благодаря набитой внутрь шерсти такой тюк не шел ко дну, даже если падал в воду одной из многочисленных рек и речек, пересекавших Золотой путь. Тюки везли на запряженных быками повозках, а потом в Боерсби перегружали на баржи, и могучая река Фолсвейн несла их в Нанту — порт на побережье Майсены.

Пустынные земли между Керри и Боерсби купцы пересекали, объединившись в большие караваны, охраняемые наемными солдатами. Последним безопасным пристанищем между Черным озером и Боерсби был Вольд, стоящий на берегу Галлистрома.

В отличие от спокойного Бритуина Галлистром обладал стремительным течением, был глубок и широк. Начинаясь в Железных горах, он пересекал Озерный лес, и единственной относительно безопасной переправой служил когда-то паром при впадении реки в Черное озеро. Пока повозки ждали на берегу, они становились легкой добычей бандитов, да и сам паром в весенний паводок нередко переворачивался, и драгоценный груз, люди и быки гибли в бурных водах.

Потом на месте паромной переправы построили широкий каменный мост, и маленькое поселение на берегу превратилось сначала в деревню, а вскоре и в город: окрестности оказались богаты растениями, дававшими прекрасные красители. От одного из них — крошечного желтого вольда — город и получил свое название. Из цветков вольда с добавлением других росших между Черным озером и Озерным лесом трав люди научились получать краски всех цветов радуги — гораздо лучшие, чем все, что производилось на юге. Красильщики, ткачи, сукновалы поселились в Вольде, потому что спрос на шерстяные ткани из здешних мест рос с каждым годом Рулоны мягких ярких вольдских сукон ценились на юге почти так же, как и золотые слитки. Ко времени, когда Алек впервые попал в Вольд, это был процветающий центр ремесел, город, контролирующий мост через Галлистром, окруженный надежными деревянными стенами.

Солнце коснулось горизонта, когда Серегил и Алек приблизились к воротам в стене, выходящим на берег озера. По водной глади скользили рыбачьи суденышки под разноцветными парусами, спешившие укрыться в городе на ночь.

— Вроде бы еще рано, чтобы ворота оказались заперты, — пробормотал Серегил, натягивая поводья. — Сколько раз я ни бывал здесь раньше, всегда они оставались открыты еще долго после захода солнца.

Алек огляделся по сторонам:

— И стены к тому же надстроили.

— Назовите себя и скажите, по какому делу прибыли, — раздался откуда-то сверху равнодушный голос.

— Арен Виндовер, бард, — ответил Серегил, сразу же демонстрируя несколько напыщенные манеры Арена. — Со мной мой подмастерье.

— Виндовер, вот как? — Стражник свесился через парапет, чтобы получше разглядеть путников. — Верно, я помню тебя! Ты еще выступал на весенней ярмарке и оказался лучшим из всех певцов. Проезжай, господин, вместе с пареньком.

Калитка в воротах распахнулась, и Серегил и Алек, пригнувшись, въехали в нее. Стражник, молодой парень в кожаной куртке, протянул им укрепленную на длинной ручке корзинку для въездной платы.

— Медную монетку за каждую лошадь и по полпенни с человека, господин. Надо же, в городе не было ни единого барда или скальда с самой весны! Где ты будешь выступать на этот раз?

— Собираюсь начать с «Трех рыбок», но надеюсь потом перебраться куда-нибудь поближе к благородным господам, — ответил Серегил, жестом предлагая Алеку заплатить въездную пошлину, — Как мне помнится, так рано ворота никогда не закрывали. Да и стражи больше обычного, не так ли?

— Еще бы, господин, — ответил стражник, качая головой. — За последние два месяца разбойники трижды нападали на караваны — и не дальше чем в десяти милях от городских стен. Купцы бесятся, как ошпаренные кошки, вопят, что власти Вольда должны охранять дорогу. Ну а мэр больше опасается, как бы кто не напал на сам город. Вот мы и надстроили стены и усилили охрану. Правда, все поутихло, когда появились эти южане.

— Южане? — Алек отметил, как искусно Серегил изобразил удивление.

— Ага. И подумать только — из самого Пленимара! Благородный Боранеус прибыл, чтобы вести переговоры о торговле, как я слышал.

Боранеус? Алек искоса бросил взгляд на Серегила. Это имя было ему знакомо — когда он подслушивал в домике слепого старика, оно упоминалось… И еще одно — начинающееся на М…

— Привел с собой целый отряд, — продолжал стражник. — Дюжины две солдат, а то и больше. Мы не знали, что и думать, когда известия о них дошли до города, но все обернулось хорошо. Ну и нагнали же они страху на разбойников, скажу я вам! Правда, трактирщики жалуются, что солдаты буянят, но платят они хорошо, и не медью, а серебром. Тебе тоже, господин, от них что-нибудь небось перепадет.

— Я рассчитываю на лучшее. — Откинув плащ, Серегил достал серебряную монетку из собственного кошелька и кинул ее охраннику. — Благодарю за полезные сведения. Выпей за мое здоровье в «Трех рыбках».

Солдат с довольным видом сунул монетку в карман и помахал им вслед.

Оказавшись внутри городских стен, Серегил и Алек по извилистой улице направились через центр города к рыночной площади, раскинувшейся по обе стороны моста через Галлистром.

Вдоль улиц тянулись канавы, по которым текли разноцветные вонючие потоки — отходы производства многочисленных красилен. Там, где жили горожане побогаче, над канавами были сделаны деревянные тротуары, чтобы пятна краски, не дай Бог, не попали на нарядные одеяния. От красильни к красильне целый день грохотали по мостовым повозки, груженные сырьем для производства красок. Даже лохмотья нищих были в этом городе окрашены в веселые цвета, а бродячие собаки и роющиеся в помоях свиньи поражали необычностью своей раскраски. К скрипу колес добавлялся ритмичный стук ткацких станков, и поперек узких улиц сушились яркие полотнища свежеокрашенных тканей. Все это придавало городской суете вид постоянного праздника.

Торговый район был хорошо знаком Алеку, и он ощутил грусть: в прошлый его приезд сюда его отец был еще жив.

— Вон там дом мэра, где остановился этот тип Боранеус, — сказал он, когда путники выехали на центральную площадь. Слишком поздно он вспомнил, что ему не полагалось бы знать об этом — ведь разговор-то он подслушал… Серегил бросил на него загадочный взгляд, и Алек поспешно добавил: — Важные господа всегда гостят у мэра — таков местный обычай.

— Мне повезло, что у меня такой знающий проводник, — с чуть заметной насмешкой ответил Серегил.

Большой, пышно украшенный дом мэра находился рядом с храмом Далны. Здания гильдий и богатые лавки ремесленников окружали площадь с этой стороны реки. На противоположном берегу высился храм Астеллуса, окруженный тавернами и гостиницами.

Теперь дорогу показывал Серегил; он направил свою лошадь через мост в расположенный на берегу озера квартал. Чем ближе к берегу, тем уже и извилистее становились улицы. Вонь красилен сменилась не менее «благовонными» запахами тухлой рыбы и сохнущих сетей. Ветхие дома нависали над темными и грязными проходами.

— Мы с отцом никогда в этой части города не бывали, — нервно оглядываясь, пробормотал Алек.

— Ну, здешние жители не суются в чужие дела, — пожал плечами Серегил.

В тавернах начиналась ночная жизнь — из некоторых доносился шум потасовок, из других — пьяные песни. Кто-то вкрадчиво шепнул путникам приглашение из темного угла… Повернув еще несколько раз, Серегил и Алек оказались на берегу.

Укрепления, служившие продолжением городских стен, уходили в воды озера с двух сторон. В ограниченном ими пространстве располагались верфи, склады и многочисленные гостиницы и трактиры; все строения опирались на сваи, возвышаясь над галькой берега. Алек снова попытался представить, как же велик должен быть океан, чтобы превзойти открывшиеся взору просторы. По обе стороны городских стен береговая линия тянулась, казалось, бесконечно, а противоположный берег можно было разглядеть только в самые ясные дни.

Серегил поспешно направился к узкому зданию, втиснутому между двумя верфями. Вывеска над распахнутой дверью изображала трех извивающихся рыб. и изнутри доносились звон стаканов и звуки шумного веселья. Несколько завсегдатаев расположились со своими кружками и трубками под окном.

Спешившись, Серегил передал Алеку арфу и седельную суму.

— Не забывай, какую роль ты должен играть, — шепнул он юноше. — С этого момента ты — подмастерье Арена Виндовера, барда. Ты уже видел, что он за человек; веди себя соответственно. Если я буду резок или стану обращаться с тобой как со слугой, не возмущайся — это замашки Арена, а не мои. Честно говоря, тебе не позавидуешь. Готов?

Алек кивнул.

— Прекрасно. Акт первый. — С этими словами Серегил сделал шаг к двери и превратился в Арена. — Отведи лошадей в конюшню — это за углом, — приказал он, намеренно повышая голос, чтобы его услышали в таверне. — Позаботься, чтобы за ними как следует смотрели. Потом найди трактирщика и договорись с ним о комнате. Мне нужно помещение на верхнем этаже с окном на озеро. И не позволяй этому грабителю содрать с тебя больше чем серебряную марку! Когда кончишь возиться с вещами, принеси мне арфу в общий зал. И поторапливайся!

Арен вошел в дверь таверны.

— Клянусь Старым Мореходом, парень, повезло тебе с хозяином! — засмеялся один из зевак; остальные тоже не поскупились на насмешки.

Нахмурившись. Алек повел лошадей в конюшню. Несмотря на поспешное предупреждение Серегила, такой поворот событий ему был не очень по нраву. Когда лошади получили свой овес, он забрал мешок и седло Серегила и отправился в полную чада кухню, где суетились несколько служанок.

— Мне нужен хозяин, — сказал он, хватая одну из них за рукав.

— Он пиво разливает, — бросила та, махнув рукой в сторону двери. Оставив свой груз у порога, Алек вошел в нее и оказался лицом к лицу с тучным краснолицым здоровяком в кожаном фартуке.

— Мне нужна комната для моего господина и меня, — сообщил ему Алек, стараясь подражать высокомерной манере Арена.

Трактирщик еле поднял глаза от бочонка с пивом, который открывал.

— В большой комнате на втором этаже найдется место. Там не должно быть больше трех или четырех постояльцев.

— Мой господин предпочитает помещение на верхнем этаже, — возразил Алек. — Мы проведем здесь несколько дней, и я думаю, мой господин…

— Черт бы побрал твоего господина! — рявкнул трактирщик. — Это моя лучшая комната, и я не сдам ее даже самому мэру вместе с городским советом меньше чем за три марки в день! Теперь тут полно этих южан, у которых больше денег, чем мозгов, и с них я мог бы получить за нее и все пять марок!

— Прошу прощения, — Алек тщательно выбирал слова, — но мне кажется, мой господин. Арен Виндовер, привлечет сюда столько посетителей, что ты заработаешь на них в десять раз больше.

Кончив возиться с бочонком, трактирщик засунул руки за пояс и с высоты своего роста скептически оглядел Алека.

— Ну, прошу прощения, нахальный ты щенок, как же, ты думаешь, это ему удастся?

Алек упрямо гнул свое: его отец был мастер поторговаться. и юноша помнил его уроки.

— Что приносит тебе больше прибыли — сдача комнат или твое пиво?

— Пиво, пожалуй.

— И сколько же ты за него берешь?

— Пять медяков за кружку, половину серебряного пенни за кувшин. Ну и что из этого?

Чувствуя, что трактирщик теряет терпение, Алек быстро сказал:

— Тогда тебе нужно, чтобы людей что-то привлекало сюда. А что больше привлекает любителей выпить, чем хороший бард? Может, ты и не знаешь Арена Виндовера, но в городе он хорошо известен. Оповести всех, что он будет выступать в твоей таверне, и тебе потребуется не одна новая бочка пива. Я, пожалуй, смогу уговорить зайти сюда нескольких солдат, а они приведут дружков, а те — своих дружков на следующий вечер. Ты же знаешь, сколько вояки могут выпить!

— Это точно, я сам был солдатом, — кивнул трактирщик, менее пренебрежительно глядя на Алека. — Если подумать, я, кажется, слышал что-то об этом парне. Арене Виндовере. Это ведь он собрал целую толпу в «Олене и ветке» в прошлом году. Пожалуй, я соглашусь сдать вам комнату за две с половиной марки.

— А я готов заплатить вперед, — заверил его Алек; потом, ободренный успехом, добавил: — Мастер Виндовер ведь будет выступать перед мэром, знаешь ли.

— Мэром? — удивленно крякнул трактирщик. — Что же ты сразу не сказал! И перед мэром, и перед завсегдатаями «Трех рыбок»… Что ж, ладно, можешь сказать своему хозяину, что он получит ту комнату за две марки.

— Ну-у… — упрямо покачал головой Алек.

— Чего тебе, проклятый ты кровопийца, еще нужно? Ну черт с тобой — полторы, ведь должен же я получить хоть какую-то прибыль!

— Хорошо, — согласился Алек. — Но в эту цену пусть входят свечи и ужин. И белье на кровати должно быть чистым! Мастер Виндовер очень требователен по части белья.

— Ты просто вампир, — проворчал трактирщик. — Ладно, ладно, получит он свою кормежку и это проклятое чистое белье. Но клянусь Старым Мореходом, смотри, если он не оправдает надежд — я скормлю вас обоих рыбам!

Алек заплатил за две ночи, чтобы продемонстрировать добрую волю, и отправился наверх, держа в одной руке седло, а в другой — огарок свечи. Миновав общую спальню на втором этаже, он вскарабкался по крутой лесенке на чердак. Короткий темный коридор вел к единственной двери.

Расположенная под самой крышей комнатка, выбранная Серегилом, была тесной, между скошенных стен еле нашлось место для кровати и умывальника, на котором в щербатом подсвечнике стояла дешевая сальная свеча. Алек зажег ее от своего огарка, потом распахнул ставни окна над постелью. Эта часть гостиницы, опирающаяся на сваи, выходила на озеро; выглянув в окно, Алек обнаружил, что стена обрывается прямо в воду.

Яркая, почти полная луна протянула серебряную дорожку по черной поверхности озера. В комнате было тихо и тепло. Алек подумал о том, что мог бы пересчитать по пальцам одной руки случаи, когда он оказывался в настоящем доме, да еще один в комнате, и к тому же на верхнем этаже. Но позволить себе наслаждаться непривычным ощущением долго он не мог; со вздохом юноша снова спустился вниз.

Оглядев шумную таверну, он заметил Серегила, беседующего с хозяином, и еще раз подивился тому, как различаются два человека — Серегил и Арен: и движения, и походка, и выражение лица — все было настолько непохожим, словно это на самом деле были разные люди.

Как раз в этот момент Серегил поднял глаза, заметил Алека и нетерпеливо поманил его. Уворачиваясь от служанок с деревянными подносами, уставленными кружками, паренек пробрался сквозь толчею.

— Конечно, мы совсем недавно прибыли в город, — говорил Серегил трактирщику, — но я намерен представиться достопочтенному мэру завтра же. — Слегка покашляв в кулак, он добавил: — Я, кажется, немного застудил сегодня горло, но уверен — ночной отдых пойдет на пользу моему голосу. А пока, конечно, вас развлечет мой ученик.

Трактирщик заметно помрачнел, а Алек бросил на Серегила испуганный взгляд, который тот игнорировал.

— Ты не беспокойся, — продолжал Серегил. — Этот мальчик просто поражает меня тем, как быстро всему учится. Вот сегодня он и продемонстрирует свои таланты.

— Что ж, посмотрим, — с сомнением протянул хозяин. — Твой парень тут распинался, как полезны для моей торговли ваши выступления. Вот пусть поскорее и начнет.

Хоть великан хозяин и поклонился Серегилу при этих словах, Алек был уверен, что в глазах его появился злорадный блеск.

— Ну. ты времени зря не терял, — сухо бросил Алек. Серегил, настраивая арфу. Завсегдатаи таверны придвинулись поближе, предвкушая развлечение.

— Но ведь с твоим голосом все в порядке! — прошептал охваченный паникой Алек.

— У меня тут есть некоторые дела, так что мне не годится весь вечер быть в центре внимания. У тебя все прекрасно получится, не беспокойся. Как я понял, тебе удалось сбить цену за комнату до полутора марок. Не думал, что старый разбойник согласится меньше чем на две. Но вот что мне интересно — это как ты собираешься заманить сюда пленимарцев?

— Сам не знаю, — признался Алек. — Просто в тот момент мне показалось, что хозяин на это клюнет.

— Ну, остается только надеяться, что мы смоемся отсюда прежде, чем придется выполнять все твои обещания. Но если мы задержимся, послушай совета: держись подальше от солдат, особенно когда ты один. Эти пленимарские головорезы способны на все, если ты понимаешь, о чем речь.

— Боюсь, что не понимаю, — ответил Алек, озадаченный встревоженным тоном Серегила.

— Тогда запомни вот что: у них есть поговорка «Когда нету шлюхи, сойдет и мальчишка». Теперь понял?

— Ох… — Алек почувствовал, как вспыхнули его щеки.

— Ну, я тебя предупредил. Теперь, мой ученичок, время показать, на что ты способен.

Серегил встал, прокашлялся и заговорил прежде, чем Алек успел возразить.

— Добрые люди, — объявил Серегил, жестом требуя тишины, — я — Арен Виндовер, скромный бард, а это мой ученик. К несчастью, по дороге в ваш славный город я несколько простудился. Тем не менее я надеюсь, что вам понравится наше выступление.

Он снова сел под радостный гомон и стук кружек. Посетители начали выкрикивать названия своих любимых песен и баллад и требовать еще пива. У Алека язык прилип к гортани, когда он оглядел обращенные к нему в ожидании лица. Ему раньше случалось присутствовать на таких сборищах, но он никогда не оказывался главным действующим лицом.

Серегил протянул ему кружку эля и заговорщицки подмигнул.

— Да не бойся ты их, — прошептал он. — У них уже больше пива в животах, чем в кружках.

Алек сделал большой глоток и слабо улыбнулся в ответ.

Серегил знал, какие песни известны Алеку, и соответственно откликался на просьбы слушателей. Первая баллада, выбранная им, оказалась «Далеко за морями скрылась моя любовь».

Хоть голос Алека и не походил на голос настоящего барда, собравшиеся остались довольны. Он спел им все рыбацкие песни, какие знал, и несколько эпических баллад, которым его научил Серегил за время путешествия через холмы. Слушатели прониклись самыми горячими чувствами, тем более что пение сопровождалось искусной игрой Серегила на арфе. Когда Алек стал уставать, Серегил добавил к арфе губную гармошку и заиграл залихватский танец.

В таверну набивалось все больше народа по мере того, как известие о прибытии бардов распространялось, и посетители требовали новых песен и побольше пива. Среди них выделялись несколько человек разбойничьего вида в кожаных доспехах и шлемах с забралами, вооруженные длинными мечами. Алек догадался, что это те самые пленимарские головорезы, о которых его предупреждал Серегил. Да, от таких лучше держаться подальше…

Алек пел еще в течение часа, потом Серегил объявил перерыв для отдыха.

— Побудь здесь и присмотри за арфой, — велел он юноше, сунув ему в руки инструмент. — И пусть служанка принесет тебе воды промочить горло. Эль хорош для поднятия духа, но голосу певца он не на пользу. Молодец, ты здорово справляешься!

— А куда…

— Я скоро вернусь.

Алек посмотрел ему вслед; Серегил проскользнул в дальний угол, где в одиночестве сидел высокий широкоплечий человек. Лицо его было затенено глубоко надвинутым капюшоном, но по потертой кожаной кирасе и длинному мечу на поясе Алек заключил, что на жизнь себе верзила зарабатывает, охраняя в пути купеческие караваны. Серегил обменялся с ним приветствиями и уселся на скамью. Мужчины тут же углубились в разговор.

Поняв, что его присутствие поблизости нежелательно, Алек принялся рассматривать собравшихся в таверне. Его внимание привлекла представительница касты дризидов, расположившаяся около двери. Женщину в простом платье и с бронзовым кулоном на шее в виде свернувшейся восьмеркой змеи сразу же окружили жаждущие исцеления. Они молча стояли рядом, со смесью почтения и надежды наблюдая, как жрица осматривает новорожденную девочку.

В темной косе, соскользнувшей с ее плеча, когда женщина наклонилась вперед, было много седины, лицо прорезали морщины, но руки, касавшиеся младенца, были уверенными и умелыми. Жрица осторожно ощупала крошечное тельце, потом подняла ребенка и приложила ухо сначала к груди, потом к животику. Стиснув рукой посох, прислоненный к скамье, жрица прошептала что-то над девочкой, потом передала ее матери.

— Заваривай по одному листику на чашку воды каждое утро, — велела она женщине, доставая из висящего на поясе кошеля шесть сухих листьев какого-то растения, — добавь молока и меда, остуди и пои малышку этим весь день Когда израсходуешь последний листик, ребенок будет здоров. В этот день вознеси благодарность Далне в храме и пожертвуй три медные марки. Мне ты должна дать сейчас одну марку, и да будет с тобой милость Создателя.

Потом жрица занялась другими страждущими. Кому-то она давала травы, кому-то — амулеты, над некоторыми просто молилась. К ней подошли несколько рыбаков, когда она кончила осматривать детей, потом муж и жена — по виду богатые торговцы — почтительно подвели к жрице свою дочь. После обычного осмотра та дала матери девушки пучок трав и потребовала с нее серебряную марку — не медь, как со всех остальных. Отец девушки, не торгуясь, заплатил, и семейство покинуло таверну.

Алек как раз собрался отвернуться, когда жрица посмотрела прямо на него и спросила:

— Почему, ты думаешь, я взяла с них больше, чем с остальных?

— Н-не знаю… — заикаясь, пролепетал Алек.

— Потому что это им по карману, — объяснила жрица и несказанно удивила Алека, заговорщицки ему подмигнув. — Может быть, я смогу помочь и твоему господину. Вы здесь остановились на ночь?

— Да, в комнате на самом верху. — ответил юноша, гадая, что она подумает о притворной болезни Серегила. — Как мне назвать тебя ему?

— В этом нет необходимости. Просто скажи, что я зайду попозже.

Она поднялась со скамьи, и ее посох упал на пол. Не думая о том, что делает, Алек поднял его и протянул жрице. В тот момент, когда оба они коснулись посоха, Алек ощутил сильную и не особенно приятную вибрацию, пробежавшую по дереву.

— Да будет с тобой этой ночью благословение Создателя, — сказала жрица и исчезла в толпе.

Барды развлекали собравшихся до полуночи. К этому времени скромный репертуар Алека давно иссяк, но любители пива потребовали, чтобы Серегил играл им на арфе, и сами стали распевать разудалые песни. Когда наконец трактирщик объявил, что закрывает таверну, слушатели, наградив барда и его подмастерье дружными аплодисментами, разошлись; почти каждый оставлял при этом на столе у двери монету. Очень довольный своей частью заработка, хозяин налил Серегилу и Алеку еще по кружке эля, и они, прихватив напиток, отправились к себе наверх.

Растянувшись на постели, Серегил пересчитал заработанное и протянул половину Алеку.

— Неплохо. Тридцать медяков, две серебряные монеты. Ты, как я заметил, говорил с Эризой.

— С кем?

— С жрицей-дризидкой. Как она тебе понравилась?

— Похожа на всех остальных. Довольно… — Алек умолк, подыскивая подходящее слово.

— Смущающая?

— Точно. Не пугающая, а смущающая.

— Поверь, дризиды могут быть очень даже пугающими, когда им это нужно.

— Прежде чем Серегил смог объяснить, что имеет в виду, дверь отворилась, и в комнату бесшумно проскользнула Эриза собственной персоной.

— Я уж думала, ты заставишь бедного паренька петь всю ночь, — укоризненно сказала она Серегилу. — Как я понимаю, на самом деле тебе вовсе не нужна моя помощь?

Серегил пожал плечами и криво улыбнулся.

— Я и не рассчитывал тебя обмануть. Алек, сбегай-ка на кухню. Нам обоим не повредит что-нибудь съедобное после всего выпитого эля, да и Эриза, я думаю, не ужинала.

— Мне только чаю и кусочек хлеба, — сказала Эриза, скрестив руки на груди. И она, и Серегил явно дожидались, когда Алек оставит их одних.

«Опять сделали из меня мальчишку на побегушках!» — недовольно подумал Алек, когда Серегил решительно закрыл за ним дверь. Однако он испытывал больше любопытства, чем раздражения. Эта жрица, должно быть, та самая загадочная «она», о которой говорил слепой старик. А кто, интересно, воин в низко надвинутом капюшоне?

Спустившись до середины лестницы, Алек, поколебавшись, вернулся на цыпочках к двери.

— Коннел сообщает об отряде из пятидесяти воинов, — говорила Эриза, — что свернул к Западным Пустошам у Кротовой Норы. Коннел видел их у брода Энли седьмого эразина, а потом они как в воду канули.

— Понятно, что пленимарцы обхаживают северных князьков, чтобы хозяйничать на Золотом пути, — ответил Серегил, — но ведь в тех краях никто не живет, кроме нескольких варварских племен. Что, ради всего святого, им там понадобилось?

— Это-то и хотел разузнать Коннел. Он отправился за ними следом, как только мы услышали об этом отряде. К сожалению, он тоже как сквозь землю провалился… Алек, пожалуйста, принеси же мне чаю!

Алек ощутил ту же неприятную вибрацию, как и при прикосновении к посоху жрицы. С пылающими щеками он поспешил на кухню, но торопиться с приготовлением чая не мог себя заставить — его совсем не радовала перспектива снова оказаться лицом к лицу с Эризой. Когда он все-таки вернулся в комнату, жрица, однако, просто поблагодарила его за чай и скоро собралась уходить.

— Ну что ж, кровать тут хорошая, но слишком узкая для двоих, — зевнул Серегил. — Где ты собираешься ночевать? — Он явно не собирался обсуждать манеру Алека подслушивать под дверью.

— Мне, как твоему подмастерью, положено, наверное, ночевать в конюшне,

— ответил Алек, которому это не особенно улыбалось.

— Ты рассуждаешь, как ученик нищего жестянщика, у которого нечего красть. Какая мне будет от тебя польза, если ты отправишься в конюшню? Самое тебе подходящее место — на тюфяке перед дверью, на случай если ночью к нам явятся посетители. Устраивайся.

Когда они улеглись, Алек снова начал думать о жрице дризидке.

— Ты давно ее знаешь? — спросил он Серегила, глядя в темноту.

— Эризу? Давно.

Последовала пауза, ясно говорившая, что Серегил считает тему исчерпанной.

— Как ты с ней познакомился? — гнул свое Алек. Он уже начал думать, что Серегил уснул или не хочет отвечать, когда кровать заскрипела и послышался голос:

— У меня были дела в Олдерисе. Это город в Майсене, недалеко от побережья. Я был тогда совсем зеленый, а задание оказалось трудным. Так или иначе, я провалился, и меня схватили Мои противники хорошо потрудились, чтобы отбить у меня охоту совать нос в чужие дела, а потом бросили то, что от меня осталось, довольно далеко от города. Они считали меня мертвым; помню, у меня и у самого возникли такие же подозрения. Когда через несколько дней я пришел в себя. я находился в лесной избушке, а рядом была Эриза.

— Держу пари, ее могущество не ограничивается целительством, — сказал Алек, которому вспомнилась встряска при прикосновении к посоху.

— Она может заставлять людей делать то, что ей нужно, — ответил Серегил. — Я видел это сам, хоть она и не любит прибегать к своей силе. И вот что я тебе скажу:

она не раз спасала жизнь мне, я не раз спасал жизнь ей, но все равно, когда она поблизости, я не в своей тарелке. Никогда не знаешь, о чем думают дризиды или что они видят.

— Она знала, что я подслушиваю. Серегил хмыкнул.

— Она знала бы, даже если бы я подслушивал. Не печалься, для начинающего ты делаешь это не так уж плохо. А теперь давай спать — нам обоим нужен отдых, а завтра будет тяжелый денек. Тебе требуется приличная одежда, а мне нужно присмотреться к тем солдатам.

Алек услышал, как кровать заскрипела снова. Под окном волны тихо и убаюкивающе плескались о сваи. Он совсем уже засыпал, когда услышал неожиданный смех Серегила:

— И ты еще пообещал, что мы будем выступать перед мэром!

ГЛАВА 5. Старые друзья, новые враги

Алек сел, моргая спросонок, когда Серегил рано утром на следующий день распахнул ставни. В комнату хлынул холодный воздух и яркий солнечный свет.

— Сомневаюсь, что ты услышал бы, если бы ночью появился грабитель, но перегородить собой дверь тебе вполне удалось, — сказал Серегил, беря под мышку арфу. — Пока ты храпел, я тут размышлял. Твоя идея насчет выступления перед мэром была озарением свыше. В конце концов, именно в его доме остановился этот тип — Боранеус… У меня есть дела на рынке, так что позавтракай и потом найди меня там — мы займемся твоим снаряжением. Я буду у оружейника Маклина примерно через час, если не встретимся раньше. А теперь с дороги!

Серегил ушел, а Алек поднялся, оделся и натянул сапоги. Солнце ярко сверкало на спокойной воде озера, на горизонте были видны паруса рыбачьих лодок. Как ни торопился Алек догнать Серегила на рынке, запах овсянки и жареных колбасок, долетевший с кухни, был слишком притягателен, чтобы не заглянуть туда.

— Ты ведь ученик барда, верно? — спросила его толстая повариха. — Заходи, паренек! Твой хозяин уже завтракал, но он распорядился, чтобы ты получил все, что захочешь.

«Серегил сегодня в хорошем настроении!» — подумал Алек. Повариха принесла ему целую тарелку колбасок, миску овсянки, кружку молока и еще горячие пышки.

— И как это ты при таком щедром хозяине умудряешься оставаться таким тощим, а? — улыбнулась толстуха, с довольным видом наблюдая, как Алек расправляется с ее стряпней.

— Я только недавно с ним, — ответил ей Алек с набитым ртом. — А раньше мне приходилось несладко.

— Ты держись за него, миленький. С таким хозяином станешь достойным человеком.

Алек согласно кивнул, хотя на этот счет у него и были кое-какие сомнения. Положив на стол монету в уплату за завтрак, он отправился на рынок.

«Все, что нужно, — это идти той же дорогой, какой мы приехали сюда», — сказал себе юноша. Но как ни здорово он ориентировался в лесах и холмах, город всегда сбивал его с толку. Одна узкая извилистая улица в точности походила на другую, и скоро он так запутался, что не мог уже даже найти дорогу обратно к берегу озера. Проклиная города и их строителей, он решил, что нужно спросить кого-нибудь, как пройти на рынок.

На его несчастье, народу на улицах почти не было. Рыбаки давно отправились на озеро, их жены еще не вернулись с рынка, где торговали вчерашним уловом, другие горожане сидели по домам за закрытыми ставнями. Алек видел раньше стайки детей, но теперь и их не было видно, и скоро он обнаружил, что оказался в тупике между глухими стенами складов. Ничего не оставалось, как идти обратно.

Повернув за угол, Алек увидел таверну и решил попробовать узнать дорогу там. Он как раз подошел к двери, когда она распахнулась и на улицу вывалилась ватага нетвердо держащихся на ногах пленимарских солдат Пятеро здоровенных вояк, пошатываясь, орали пьяные песни. Алек не успел нырнуть за угол и оказался окружен со всех сторон.

Вежливо поклонившись, Алек попытался прошмыгнуть к таверне, но один из солдат ухватил его за плащ и грубо дернул. Это был круглолицый детина со шрамом, рассекавшим нижнюю губу. Тыча Алеку пальцем в грудь, он прорычал что-то, похожее на вызов.

— Безмозгла пьянчуга! — рявкнул другой, высокий бородач. Он оттолкнул солдата со шрамом и крепко обнял Алека за плечи. Он тоже говорил с акцентом, но понять его было можно. — Брат-солдат сказать, ты хорош для отряд. Почему бы ты не пойти с нами?

— Не думаю, что из меня получится солдат. — ответил Алек. Руки пленимарцев потянулись к кинжалам. — Я хочу сказать, мне еще мало лет, да и ростом я не вышел — не то что вы!

Одноглазый солдат потрогал рукав туники Алека:

— Добрый сукно! Ты думать, ты слишком хорош стать брат-солдат?

— Нет! — воскликнул Алек, переводя взгляд с одного лица на другое. — Я очень даже уважаю братьев-солдат! Храбрецы! Позвольте мне угостить вас выпивкой!

Неожиданно одноглазый и круглолицый схватили его за руки, а бородатый сорвал с пояса Алека кошель и вытряхнул содержимое на ладонь.

— Факт, угощать выпивка! — Ухмыляясь, он стал рассматривать монеты. Вдруг его лицо свирепо перекосилось, и он сунул что-то под нос Алеку.

Это оказалась скаланская монета; накануне вечером Алек вынул ее из сапога и забыл потом спрятать обратно.

— Где взял, мальчишка? — прорычал бородатый. — Ты не похожий на проклятый скаланец! Как ты иметь монета скаланский сука-царица?

Прежде чем Алек успел ответить, солдат нанес ему удар в живот и прошипел:

— Проклятый шпион, да?

«О Создатель, неужели снова!» — пронеслось в голове у Алека.

Хватая ртом воздух, юноша согнулся пополам; пинки солдат опрокинули его в полузамерзшую грязь улицы. Алек поднялся на колени, моля богов, чтобы плащ скрыл движение его руки — он потянулся за кинжалом в голенище.

— Эй, Тилдус! С утра пораньше мучаешь ребятишек? Алеку не было видно говорившего, но в низком голосе слышался родной северный выговор. Солдаты прервали свое мерзкое развлечение, и бородатый обернулся.

— Микам Кавиш! Привет! Не мучать вовсе, просто допрашивать шпиона.

— Какой же это шпион, дурак ты набитый! Это же мой племянник! Ну-ка отпусти его, или мы с тобой больше не друзья!

Алек ошеломленно оглянулся, чтобы хоть увидеть этого Микама Кавиша. Тут он начал догадываться, в чем дело.

Это был тот самый человек в капюшоне, с которым Серегил разговаривал прошлым вечером в таверне. Теперь капюшон был откинут, и Алек разглядел веснушчатое лицо под гривой рыжих волос. Густые рыжие брови нависали над бледно-голубыми глазами, а губы обрамляла пышная рыжая борода. Воин стоял, небрежно сунув правую руку за пояс — рядом с рукоятью тяжелого меча. Тот факт, что противников пятеро, казалось, его нисколько не волновал.

— Ты простить, — говорил Тилдус. — Мы много пить. Увидеть монета сука-царица и разъяриться, понято?

— С каких это пор из-за одной-единственной монеты из человека делают шпиона? — Тон Микама Кавиша был шутливым, но рука оставалась на рукояти меча. — Мальчишка недавно поступил в подмастерья к барду. Они не сидят на месте, а в странствиях каких только денег тебе не платят! Здесь у нас серебро всегда серебро, и никому не интересно, чье лицо на монете.

— Ошибка, э? — Тилдус выдавил из себя улыбку и сделал знак остальным, чтобы те поставили Алека на ноги. — Не сильно больно, а, парень? Вы певцы, мы, может, прийти слушать. Платить добрый пленимарский серебро! Пошли, братья, мы стать трезвый и не попасть больше в неприятность. — Он повел своих хмурых солдат прочь.

— Спасибо, — сказал Микаму Алек, собирая с земли рассыпанные монеты. Присмотревшись к воину получше, он с удивлением обнаружил у того седину на висках. — Значит, ты мой дядюшка Микам?

Верзила ухмыльнулся:

— Это мне просто первое пришло в голову. И счастье, что я оказался здесь как раз в нужный момент. Этот Тилдус редкостный сукин сын, а уж когда напьется… А как ты оказался здесь, да еще в одиночку?

— Я шел на рынок и заблудился.

— Дойди до угла, поверни налево и никуда больше не сворачивай. — По-приятельски подмигнув Алеку, он добавил: — Думаю, ты найдешь Арена во второй лавке справа. — Микам двинулся по улице в другую сторону.

— Еще раз спасибо! — крикнул Алек вслед Микаму. Высокий воин поднял руку в небрежном приветствии и исчез за углом.

Серегил, когда Алек нашел его, отчаянно торговался, выбирая себе туники. Заметив, какой грязный и взъерошенный его подмастерье, он быстро закончил разговор и вышел из лавки.

— Что с тобой случилось?

Алек в нескольких словах рассказал о происшествии. Серегил поднял бровь, услышав о вмешательстве Микама, но не стал его обсуждать.

— Сегодня тут жизнь бьет ключом, — сообщил он Алеку. — Похоже, мы успели как раз вовремя. Пленимарцы завтра покидают город, и мэр вечером устраивает празднество в их честь. Он только не знает, как их развлекать. Вот я и собираюсь приложить усилия, чтобы он меня заметил.

— И как ты это сделаешь? Станешь петь перед его дверью?

— Ну, это было бы слишком очевидно. Но на площади как раз напротив его дома есть очень симпатичный фонтан. Подходящее место, как ты думаешь?

Серегил быстро завершил свои переговоры с портным, и они с Алеком двинулись через мост к лавкам оружейников. Стук молотков по металлу здесь был таким громким, что Алек едва не оглох, но когда они поравнялись с лавкой мастера, делающего луки, юноша остановился, глядя на оружие загоревшимися глазами.

— Я мало в этом смыслю, но слышал, что Корда — лучший мастер, — сказал Серегил.

Алек пожал плечами, не сводя глаз с выставленных на продажу луков.

— Луки Корды нарядные, но они не бьют так далеко, как луки Рэдли. Только и те, и другие мне не по карману. Давай заглянем к Толману. Я чувствую себя неуютно, когда приходится путешествовать без лука.

— Обязательно, только сначала мы поговорим с Маклином насчет клинка.

Они вошли в лавку оружейника. В мастерской в задней части дома сталь пела под молотками так громко, что Алек с трудом удержался, чтобы не зажать уши. Серегил же, не обращая внимания на шум, увлеченно принялся рассматривать сверкающие мечи, рапиры и ножи, развешанные по стенам. Большинство клинков были работами хозяина, но на одной стене оказалось старинное оружие — оставленное в лавке в обмен на новое. Серегил рассматривал его с особым интересом, объясняя Алеку, какие клинки самые ценные, обращая его внимание на детали заморской отделки, показывая отличия от современного оружия. Алек с трудом мог расслышать его слова.

К его большому облегчению, грохот внезапно стал тише, и в лавку вышел толстяк в покрытом пятнами кожаном фартуке. Увидев Серегила, он прокричал приветствие:

— Рад тебя видеть, мастер Виндовер! Чем могу тебе служить?

— Я тоже рад встрече, мастер Маклин, — завопил в ответ Серегил. — Мне нужен хороший клинок для моего молодого друга.

— Для меня? — изумился Алек. — Но ведь я же говорил тебе…

Оружейник оценивающе посмотрел на него:

— Когда-нибудь держал в руках рапиру, а, паренек?

— Нет.

Вытащив набор шаблонов, кузнец принялся измерять Алека со всех сторон. Потом, с серьезным видом пощупав мускулы его правой руки, громогласно сообщил:

— У меня есть как раз то, что ему нужно! — С этими словами оружейник снова исчез в мастерской и через секунду вернулся с длинной рапирой в ножнах. Протянув ее рукоятью вперед Алеку, он знаком предложил тому обнажить оружие.

— У него как раз подходящий рост и длина руки для этого клинка, — объяснил кузнец Серегилу. — И сталь хороша, оружие прекрасно уравновешено, им удобно обороняться. Я сделал его специально по заказу одного караванщика, да только он так за ним и не явился. Никаких особых украшений, но все равно загляденье. Я закалил клинок в бычьей крови, а ты ведь знаешь, что лучшей магии не бывает.

Даже Алеку было понятно, что оружейник скромничает. Сверкающая рапира казалась естественным продолжением его руки. Она не была легкой, но юноша ощутил удивительную свободу движений, когда по команде Маклина стал принимать разные позы. Эфес имел насечку, руку защищала круглая блестящая гарда. От нее отходили изящные бронзовые дужки, похожие на неразвернувшиеся листья папоротника. Сам клинок ничем не был украшен, но голубоватые блики света на нем были прекрасны сами по себе.

— Мне нравится, — согласился Серегил, беря рапиру в руки и поглаживая рукоять. — Никаких особых украшений, как ты говоришь, но и не дешевка. Видишь, как дужки загибаются вокруг рукояти? Как раз то, что нужно: можно выбить оружие противника или сломать его, если, конечно, знаешь, как это сделать.

Обнажив собственный клинок, Серегил протянул Алеку обе рапиры, и тот заметил, что в них есть что-то общее. И впервые он обратил внимание на то, что дужки на мече Серегила, заканчивающиеся головами дракона, поцарапаны и выщерблены от употребления.

— Прекрасный клинок, Маклин. Сколько ты за него хочешь?

— Пятьдесят марок вместе с ножнами, — ответил кузнец.

Серегил, не торгуясь, заплатил требуемую сумму, и Маклин добавил пояс, показав Алеку, как оборачивать его вокруг талии и крепить к нему ножны, чтобы шпага висела на левом бедре под нужным углом.

Когда они снова оказались на улице, Алек начал благодарить Серегила.

— Так или иначе, ты мне отплатишь за это, — отмахнулся тот. — А теперь просто обещай, что не обнажишь клинок, пока не научишься им пользоваться, а то у тебя такой задиристый вид, что ты просто напрашиваешься на вызов на поединок.

Когда они снова оказались перед лавками, где продавались луки, Серегил помедлил у витрины Рэдли.

— Нет смысла туда заходить, — сказал ему Алек. — Хороший лук Рэдли стоит не меньше, чем эта шпага.

— И он стоит того?

— Да, но…

— Тогда пошли. Раз дело касается защиты наших жизней, я не хотел бы, чтобы у тебя в руках оказалась какая-то дешевая палка.

Сердце Алека забилось быстрее, когда перед ними открылась дверь лавки. Его отец, сам умелый мастер, часто показывал сыну на мастерскую Рэдли с необыкновенным почтением. Талант этого оружейника, говорил он, от Бога. Алек никогда и представить себе не мог, что когда-нибудь войдет сюда как покупатель.

Мастер, пожилой сутулый человек с морщинистым лицом, показывал ученику тонкости полировки дерева. Предложив посетителям осмотреть выставленное оружие, он продолжил урок.

Здесь Алек был в своей стихии. Он разглядывал луки с таким же увлечением, как Серегил — клинки в лавке Маклина.

С потолка свешивались огромные боевые луки — шести футов в длину. На широких полках были разложены арбалеты разных конструкций, дамские охотничьи луки, составные луки для стрельбы с седла — почти все разновидности, известные в северных краях. Но вниманием Алека завладели те, что назывались просто «черные Рэдли».

Несколько более короткие, чем обычные боевые луки, они изготовлялись из росшего только в Озерном лесу черного тиса — дерева, с которым работать было нелегко. Менее опытный мастер испортил бы десяток заготовок, прежде чем у него получился бы хоть один лук, но Рэдли и его подмастерья владели каким-то секретом. Натертые маслом и воском, черные луки мягко блестели, как выточенные из рога.

Семь таких луков лежали на столе посередине комнаты, и Алек внимательно осмотрел каждый, любуясь точными линиями изогнутых частей, гладкостью выемок для тетивы, пластинками слоновой кости с инициалами мастера на перехвате. Потом, выбрав один, он ухватил его посередине и резко повернул части друг относительно друга; они разъединились у него в руках.

— Что ты делаешь! — в ужасе прошипел Серегил.

— Это дорожный лук, — объяснил Алек. Он показал Серегилу стальную муфту на конце одной из половинок и крошечный стержень, входящий в нее; механизм был скрыт под обтяжкой перехвата. — Он удобнее, если нужно пробираться сквозь чащу, и особенно при езде верхом.

— И спрятать его легче, — заметил Серегил, соединяя части. — Он такой же мощный, как и боевой лук?

— Сила натяжения бывает больше восьмидесяти фунтов, в зависимости от длины.

— И что это, скажи на милость, значит? Алек взял со стола другой лук и поднял его, как будто прицеливаясь.

— Это значит, что если перед тобой стоят два человека — один за другим,

— то боевой стрелой ты прострелишь их обоих. Стреляя из такого лука, уложишь почти любую дичь — от зайца до оленя. Я слышал, что они пробивают даже кольчуги.

— Стрела из такого лука заставит кровоточить даже медный флюгер! — воскликнул подошедший к ним Рэдли. — Судя по твоим словам, ты кое-что смыслишь в луках, молодой господин. И что ты скажешь о тех, что разложены на столе?

— Мне нравятся вот эти. — Алек показал на два лука, которые он отложил в сторону. — Но я не уверен насчет длины.

— Лучше всего проверить это, когда ты будешь целиться-. Алек взял лук и сделал вид, что натягивает невидимую тетиву, а мастер измерил расстояние от указательного пальца его левой руки до мочки правого уха.

— Тебе подходит любой из этих, — заключил он, — и еще вон тот. — Рэдли показал на лук, не привлекший внимания Алека.

— Я все-таки остановился бы на тех двух, — стоял на своем Алек.

Рэдли взял луки — те, что выбрал Алек, и тот, который его не заинтересовал:

— Обрати внимание на пластинки.

Фирменный знак, стилизованное изображение черного тиса, казался одинаковым на всех трех, пока оружейник не показал крошечную букву «Р» среди ветвей дерева на тех, которые понравились юноше. Это означало, что луки сработаны самим Рэдли, а не одним из его подмастерьев.

— У тебя хороший глаз для такого молодого человека, — с уважением произнес мастер. — Пойдем, ты их испробуешь.

Рэдли натянул тетивы на луки и повел Алека и Серегила через мастерскую на задний двор.

В дальнем конце его оказалось установлено несколько мишеней. Первая была обычная — концентрические круги на доске; вторая ничем от нее не отличалась, но, чтобы попасть в яблочко, стрела должна была пронизать три железных кольца, подвешенных между мишенью и стрелком. Последняя представляла собой просто ряд из восьми ивовых прутьев, вертикально воткнутых в землю.

— Для чего это все? — прошептал Серегил, пока мастер поправлял прутья.

— Я слышал, что Рэдли не продает свои черные луки тем, кто не может поразить все три мишени, — прошептал в ответ Алек, надевая на левую руку широкий кожаный браслет.

Подошедший к ним Рэдли вручил Алеку колчан со стрелами.

— Посмотрим, как ты стреляешь, молодой человек.

Тщательно выбрав стрелы, Алек попал в яблочко первой мишени — и из одного лука, и из другого: вторая стрела расщепила первую.

Следующая мишень далась ему не так легко — первая стрела задела за кольцо. Алек посмотрел на чистое голубое небо и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться; вторая и третья стрелы прошли сквозь кольца и попали в яблочко Взяв другой лук, он быстро сделал три выстрела подряд — все удачно.

Прекрасный денек для стрельбы из лука, решил Алек, ощущая почти невероятную легкость и радость бытия, которые приходили к нему в таких случаях. Перейдя к последней мишени, он быстро спустил тетиву четыре раза и срезал прутья через один на почти одинаковой высоте.

Стоявший у него за спиной Серегил тихо присвистнул, но Алек не отвел взгляда от мишени. Взяв другой лук. он так же быстро срезал и оставшиеся прутья, хотя и на разной высоте.

Когда юноша опустил лук, раздались аплодисменты, Серегил, Рэдли и подошедшие подмастерья восхищенно улыбались.

Алек покраснел и пробормотал:

— Пожалуй, я выберу первый лук.

Серегил тоже попал в яблочко, выбрав для выступления фонтан на площади

— вернувшись в гостиницу, он сообщил Алеку, что они приглашены петь на празднестве, которое мэр устраивает вечером.

Извинившись перед хозяином таверны за то. что не будет развлекать его посетителей на этот раз, Серегил потащил Алека в ближайшую баню. а потом в их комнате внес завершающие штрихи в наряд юноши.

— Тебе эта одежда больше к лицу, чем мне, — заметил он, поправляя на Алеке пояс.

Юноша был одет в один из костюмов Арена — длинную голубую тунику из тонкой шерсти, вышитую по вороту и рукавам. Одна из служанок не поленилась навести на его сапоги зеркальный глянец.

Сам Серегил был великолепен в алой тунике с изысканным черно— белым узором на воротнике, манжетах и полах. Узкая черно-красная лента, завязанная сзади замысловатым узлом, украшала его волосы. Изящно задрапированный на левом плече темно-синий плащ удерживался на месте тяжелой серебряной пряжкой.

— Пока я торговался насчет платы за выступление с мажордомом мэра, я сумел порасспросить его о гостях, — сообщил Серегил Алеку. — Благородный Боранеус, называющий себя торговым представителем, возглавляет целую пленимарскую экспедицию. С ним путешествует еще один арисюкрат, благородный Тригонис, тоже явно обладающий определенной властью, хоть он и редко во что-нибудь вмешивается. Полюбезничав с одной из служанок, я узнал, что Боранеус и Тригонис разместились в парадных покоях на втором этаже, выходящих на площадь. Помимо почетного караула, который всегда бывает во время таких торжеств, думаю, вокруг дома окажется немало пленимарских солдат. Ты хорошо понял, что нам предстоит сделать и что от тебя требуется?

Алек безуспешно пытался расположить складки плаща так же элегантно, как Серегил.

— Мы будем петь, пока все как следует не напьются. Тогда ты начнешь настраивать арфу, и у тебя лопнет струна. Ты пошлешь меня в гостиницу за запасной, а тем временем выйдешь подышать свежим воздухом. Позади дома есть лестница, ведущая на второй этаж, которой пользуются слуги. Я встречу тебя у нее и мы вместе поднимемся наверх.

— Запасную струну ты взял?

— Лежит у меня за пазухой.

— Хорошо. — Серегил порылся в сумке и вытащил что-то, плотно завернутое в мешковину. Это оказался великолепный кинжал с рукоятью из черного рога, инкрустированного серебром. Узкое лезвие было острым как бритва. — Это тебе.

— Серегил положил оружие на ладонь. — Я приметил его, пока Маклин учил тебя носить рапиру Клинок у него длиннее, чем у твоего, и он лучше уравновешен. Может, немного излишне наряден для подмастерья барда, но ведь никто его не увидит в твоем сапоге.

— Серегил, это же… — заикаясь, пробормотал Алек. — Я же никогда не смогу отплатить тебе…

— За что? — удивленно спросил Серегил.

— За все это! — воскликнул Алек, показывая на разложенные по комнате вещи. — Одежда, шпага, лук… Я за всю жизнь не заработаю столько, сколько все это стоит! Да помилует меня Создатель, мы с тобой знакомы меньше недели, а…

— Не говори ерунды! Это все орудия нашего ремесла. Без них мне от тебя мало пользы Так что не думай об этом и не обижай меня разговорами о плате. Деньги — мелочь, их легко добыть.

Качая головой, Алек вложил кинжал в ножны в голенище и улыбнулся:

— Точно по размеру!

— Что ж, тогда за работу. Да будет Иллиор благосклонен к нам сегодня ночью.

На небе уже высыпали звезды, когда Серегил и Алек отправились к дому мэра. С озера дул холодный ветер, и они завернулись в плащи. Как и обещал, Серегил купил Алеку перчатки, и теперь юноша был ему очень благодарен за это.

Не в первый раз за этот день Серегил спрашивал себя, как это ему пришло в голову взять зеленого новичка, которого неделю назад он еще и не знал вовсе, на такое деликатное дело, как проникновение в апартаменты пленимарцев. Да и сам Алек о чем думает, соглашаясь на такое… Парнишка кажется смышленым, но уж очень он доверяет своему учителю… Серегилу никогда еще не приходилось отвечать за кого-то, кроме себя, и теперь он сомневался в правильности своего решения, хотя там, на взгорье, идея сделать из Алека своего партнера пришлась ему по душе. Но какие бы сомнения ни диктовала ему логика, Серегил, глядя на шагающего рядом Алека, интуитивно ощущал, что сделал удачный выбор.

В доме мэра их отвели на кухню для полагающегося по традиции менестрелям угощения. Завеса на двери оказалась откинута, и Серегил и Алек могли наблюдать, как гостей развлекает жонглер. Когда ужин закончился, тарелки были убраны и поданы вино и фрукты, мажордом объявил выступление Арена Виндовера.

Огромный зал был ярко освещен пламенем в очаге и множеством свечей. Гостями мэра, кроме пленимарцев, были богатые торговцы, главы гильдий и знаменитые вольдские ремесленники. Все они одобрительно захлопали, когда Серегил и Алек поднялись на небольшое возвышение перед камином. Алек вручил Серегилу арфу с изящным поклоном, которому научился всего час назад.

В самой цветистой манере Серегил-Арен приветствовал мэра и его жену и выразил благодарность за приглашение петь перед таким благородным собранием Его слова понравились, и, когда он заиграл вступление к первой балладе, раздались аплодисменты Арен сразу завоевал сердца слушателей, начав с речитатива, прославляющего героев; потом он перешел к любовным песням и балладам, вставляя довольно рискованные куплеты, когда убедился, что женщины ничего против не имеют. Алек подхватывал припев и, по знаку Серегила, приносил своему хозяину кружки эля.

Пленимарец, называющий себя Боранеусом, сидел на почетном месте рядом с толстяком мэром, и Серегил во время пения незаметно его разглядывал. Это был высокий румяный человек с иссиня— черными волосами, довольно молодой — не старше сорока — и замечательно красивый; его не портил даже тонкий шрам, тянущийся от угла левого глаза через всю щеку. Черные глаза благородного гостя лукаво блестели, когда пленимарец обменивался шутками с женой мэра, но, когда Боранеус переставал улыбаться, его лицо становилось непроницаемым и жестоким.

«Клянусь Светоносным, это князь Мардус — как бы он ни называл себя здесь», — подумал Серегил. Хотя ему никогда не приходилось видеть Мардуса, он хорошо знал его по описаниям, да и репутация того была известна. Глава разведки Пленимара славился как ловкостью, так и садистской жестокостью По спине Серегила пробежал холодок, когда безразличный взгляд пленимарца на секунду задержался на нем. Когда такой человек рассматривает тебя, это ничего хорошего не предвещает.

Второй знатный гость не производил особого впечатления. У него было узкое бледное лицо, жидкие черные волосы, и он кисло отвечал на заигрывания двух разбитных красоток, между которыми сидел. Хотя он был в великолепных одеяниях пленимарского посланника, опытному взгляду Серегила его бледная кожа и манера щуриться говорили о другом: он больше походил на книжного червя, проводящего дни и ночи в потайных книгохранилищах, куда солнечный свет никогда не проникает.

Серегил развлекал гостей уже почти час, когда решил, что время пришло. Настраивая арфу в перерыве между двумя песнями, он порвал струну, и после тихой перебранки с Алеком поднялся и поклонился мэру.

— Мой добрый господин, — сказал он с видом человека, еле сдерживающего раздражение, — как оказалось, мой неопытный ученик не захватил с собой запасных струн для арфы. Если будет на то твое милостивое согласие, я пошлю мальчишку к себе в гостиницу за заменой.

Мэр был сыт и пьян, он только благодушно махнул рукой. Алек поспешно выскользнул из зала.

Серегил поклонился снова.

— Если я могу просить еще об одном снисхождении, то не позволишь ли ты мне пока дать своему горлу отдых на свежем воздухе.

— Конечно, конечно, мастер Виндовер. Ты поешь прекрасно, и мы тебя еще долго не отпустим, так что отдохни пока Твои баллады замечательно подходят к вину.

Выйдя из зала на воздух, Серегил позаботился, чтобы все видели, как он любуется звездами. Потом, заметив рядом с парадным входом пленимарского часового, он спросил у него, как пройти в уборную. Тот показал ему на двор за домом мэра. Как только Серегил повернул за угол и скрылся из глаз солдата, он нырнул в тень и притаился, удостоверяясь, что позади дома охраны нет. Алек. уже ждал его у подножия лестницы для слуг.

— Тебя никто не видел? — прошептал Серегил. Алек отрицательно покачал головой:

— Я пересек площадь, а потом вернулся задворками.

— Молодец. Теперь не отставай и смотри в оба. Если что-нибудь пойдет не так, выбирайся сам, понял? Если такое случится, я постараюсь выручить тебя, но лучшая гарантия против неприятностей — не попадаться. Готов?

Этот совет не придал Алеку особой уверенности в себе; все же он решительно кивнул и последовал за Серегилом на второй этаж здания.

Дверь, выходящая на лестницу, оказалась запертой, но Серегил вытащил длинную отмычку, и замок уступил. За дверью оказался полутемный проход. Серегил знаком поторопил Алека и двинулся к другой двери. За ней были слышны звуки продолжающегося в главном зале празднества. Чуть-чуть приоткрыв створку, Серегил увидел, что они оказались совсем рядом с площадкой парадной лестницы.

Только они собрались проскользнуть по коридору к покоям предводителей пленимарцев, как услышали шаги: одетый в черное солдат, поднявшись по лестнице из зала, свернул в коридор и вошел в одну из комнат, окна которых выходили на площадь. Через секунду он появился снова. неся небольшой ящичек, и направился к лестнице. Серегил медленно досчитал до десяти, потом потянул Алека за собой. Они проскользнули к двери той комнаты, откуда только что вышел солдат; она оказалась незапертой.

— Это комната Тригониса, — прошептал Серегил. — Стой на страже. А если тронешь что-нибудь, потом проверь, чтобы все осталось так, как было.

У правой стены стояла роскошная резная кровать, рядом с ней — сундук. Высокий шкаф и письменный стол занимали простенок между окнами.

— Сначала займемся этим, я думаю, — пробормотал Серегил, опускаясь на колени перед сундуком. После быстрого осмотра он вытащил из-за пазухи плоский кожаный кошель и положил его на пол рядом с собой — как какой-нибудь добропорядочный ремесленник, раскладывающий инструменты перед работой: в кошеле оказались узкие кармашки с впечатляющим набором отмычек. Тяжелый замок на сундуке открылся с первой же попытки.

Кроме медного футляра для карт, в сундуке было обычное имущество, которое могло бы скорее принадлежать дипломату, а не воину. Серегил быстро вытряхнул из футляра пергаментный свиток и подошел к двери, от которой падал узкий лучик света, чтобы разглядеть карту. Это оказалась карта северных областей. Алек бросил на нее быстрый взгляд через плечо Серегила и вернулся на свой наблюдательный пост. Серегил изучил карту более внимательно, запоминая все пометки на ней.

Маленькими красными точками оказались помечены города вдоль Золотого пути — Вольд, Керри и Сарк. Еще несколько точек были нанесены в предгорьях Железных гор — замки местных князьков, среди них замок Асенгаи.

Ничего такого уж нового. Серегил скатал карту и сложил в сундук все вещи в том же порядке, как они лежали раньше. В столе ничего интересного ему не попалось, но в шкафу нашелся шелковый мешочек и в нем золотой диск на цепочке.

Одна сторона медальона была гладкой. На другой был барельеф — непонятное сплетение линий и завитков. Как бы он ни старался, Серегил не смог бы воспроизвести его потом по памяти. Несколько разочарованный, он положил медальон обратно и присоединился к Алеку у двери. На осмотр комнаты Серегил потратил не больше пяти минут.

Соседнее помещение очень походило на комнату Тригониса, если не считать шкатулки для писем на столе. Безопасность ее содержимого должны были обеспечить кованые медные накладки и внутренний замок.. Снова подойдя к двери, откуда проникал свет, Серегил внимательно осмотрел металл вокруг замочной скважины; там оказались крошечные вмятины. Менее опытный вор не обратил бы на них внимания, Серегил же узнал в них отверстия, замазанные сверху воском. Это был хитрый защитный механизм: всякий, кто попытался бы вскрыть замок, получил бы укол в палец — еле заметный, но без сомнения смертельный: иглы наверняка были покрыты быстродействующим ядом. Чуткие пальцы Серегила скользнули по головкам гвоздей на медных накладках. Одна из них — на левом нижнем углу шкатулки — подалась с легким щелчком. Еще раз проверив все остальные — ошибиться с выключением смертоносного механизма не годилось, — Серегил отмычкой отпер шкатулку.

Сверху лежало несколько бумаг, написанных шифром. Серегил отложил их и стал рассматривать оказавшуюся под ними карту. Она весьма походила на ту, что хранилась в футляре у Тригониса, но имела всего две пометки красным:

одну в самом сердце болот, окружающих южную оконечность Черного озера, другую где-то в Дальнем лесу. Первая из них была обведена кружком.

Еще в шкатулке лежал кожаный мешочек с таким же медальоном, как и у Тригониса. «Что же, во имя Билайри, это такое?» — гадал Серегил, снова обескураженный непонятным сложным узором.

В сундуке хранилось множество туник и плащей. Серегил порылся в них, но скоро его пальцы нащупали деревянную поверхность. Вынув одежду, он обнаружил прямоугольный ящик длиной в фут и в полфута шириной. Он был не заперт. С невеселой улыбкой Серегил, подняв крышку, глянул на набор небольших, но совсем не игрушечных пыточных приспособлений и несколько керамических горшочков. Это только подтвердило его предположение, что на самом деле Боранеус — это Мардус, и Серегил с особой тщательностью стал укладывать в сундук вынутую одежду. При этом из складок одной из туник выпал кожаный кошелек. В нем оказалось несколько пленимарских монет, два кольца и какие-то небольшие деревянные диски.

Их было всего восемь; в середине каждого виднелось квадратное отверстие. Диски казались слегка маслянистыми на ощупь, и на темном дереве были вырезаны такие же загадочные узоры, что и на золотых медальонах.

«Ну вот, наконец-то повезло», — подумал Серегил. Эти странные поделки не выглядели чем-то, чего хозяин хватится немедленно. Серегил сунул один диск в карман, чтобы потом изучить на досуге.

Он как раз запирал сундук, когда Алек начал отчаянно жестикулировать. Кто-то шел по коридору.

Серегил бесшумно скользнул к окну, Алек за ним. Распахнув створки, Серегил обнаружил, что до карниза крыши легко дотянуться.

Он уже коснулся бруса, служащего основанием черепичной кровле, когда заметил двух стражников, расположившихся у фонтана. На секунду у него перехватило дыхание: случись им поднять глаза, и они увидели бы его. Шум из зала, однако, заглушил скрип окна, или, может быть, солдаты были пьяны — ни один из них не посмотрел вверх.

Алек вскочил на подоконник следом за Серегилом, и тот протянул руку и помог юноше вскарабкаться на крышу. Паренек был перепуган, но все же ему хватило самообладания, чтобы осторожно закрыть за собой окно.

Скользкая черепица круто поднималась к резному коньку, но Серегилу и Алеку удалось перебраться на скат, обращенный во двор, а потом беспрепятственно спуститься на лестницу для слуг. Ступив на землю, Серегил молча одобрительно похлопал Алека по плечу, потом показал ему на дверь, ведущую в кухню.

Алек уже почти добежал до нее, когда откуда-то появилась высокая фигура и сильная рука ухватила паренька за плащ. Серегил напрягся, сжав рукоять кинжала. Алек инстинктивно отскочил в сторону, и человек засмеялся. Серегил уже совсем был готов кинуться на помощь Алеку, когда услышал голос солдата и понял, что это, должно быть, один из тех, с кем Алек повстречался утром.

— Эй, ты хорошо петь там в зал, — добродушно начал солдат, не выпуская, однако, плаща. — Не спеть ли теперь для меня?

— Я должен как можно быстрее вернуться. — Алек отодвинулся от солдата и вытащил из-за пазухи струну, размахивая ею, как пропуском. — Мой хозяин послал меня за этим. Мне попадет, если я заставлю его ждать.

— Попадет? — Солдат, прищурившись, разглядывал струну. — Это не надо, мальчишка Кавиша. Идти петь для толстый мэр и мой господин. — Он отпустил плащ Алека и сильным пинком подтолкнул того к двери.

С беззвучным вздохом облегчения Серегил нырнул в тень и, убедившись, что путь свободен, вышел со двора, как будто возвращаясь из уборной.

В «Три рыбки» они вернулись уже после полуночи. Несмотря на поздний час, Серегил настоял на том, чтобы собрать все для отъезда при первых лучах солнца.

— Ты сегодня славно потрудился, — сказал он Алеку, завязав свою суму. — И вовремя сообразил насчет окна.

Алек улыбнулся, довольный похвалой, тщательно упаковывая свое новое снаряжение. Мастер Рэдли дал в придачу к луку кожаный футляр и колчан, а сам Алек купил еще дюжину стрел, запасную тетиву и воск для ее смазки.

Серегил открыл было рот, чтобы сказать еще что-то, когда по лестнице загрохотали шаги. В комнату ворвался Микам Кавиш и, пыхтя, сообщил:

— Не знаю, что уж ты вытворил на этот раз, Серегил, но только за тобой послан отряд пленимарских солдат!

Где-то внизу хлопнула дверь, потом затопали солдатские сапоги.

— Захвати пожитки, Алек! — скомандовал Серегил, открывая ставни.

Когда через минуту Тилдус и дюжина пленимарских солдат ворвались в комнату, она была пуста и темна.

ГЛАВА 6. Алек расплачивается за лук

Все трое спрыгнули с высоты в тридцать футов в воду — такую холодную, что у них перехватило дыхание.

Алек забултыхался, ловя ртом воздух, стараясь удержать свою котомку и не уйти с головой под воду. Сильная рука схватила его, и Микам подтащил юношу к скользким сваям, на которых стояла гостиница.

— Ни звука! — шепнул ему в самое ухо Серегил. Выбравшись сначала на более мелкое место, а потом на узкий илистый берег, беглецы притаились там; из гостиницы над их головами доносился шум обыска, больше похожего на погром.

— Не думаю, что к вам двоим в «Трех рыбках» в будущем отнесутся гостеприимно, — стуча зубами от холода, прошептал Микам.

Их терзал не только ужасный холод, но и ощущение близкой опасности. Несколько солдат решили обследовать берег под гостиницей, и Серегилу, Алеку и Микаму пришлось снова нырнуть в ледяную воду. Прошло больше часа С момента их бегства, прежде чем Микам решил, что выбраться на сушу безопасно.

Они представляли собой жалкое зрелище, когда, пошатываясь, вышли на улицу перед гостиницей. Жидкая грязь, засыхая, придала их одежде и волосам самые фантастические формы. Беглецы двинулись к рыночной площади со всей скоростью, на которую были способны их онемевшие ноги.

Микам привел их к храму Астеллуса рядом со зданием рыбачьей гильдии. Храм представлял собой простое строение без окон, единственным украшением которого служили высокие двустворчатые двери, покрытые замысловатой резьбой, изображающей корабли и водную живность. Карниз над дверью имел форму стилизованных волн — символа Астеллуса-Странника. По обычаю, двери храма никогда не запирались, и беглецы беспрепятственно проникли в него.

Алек никогда не бывал внутри храма, хотя часто проходил мимо. Оштукатуренные стены основного зала оказались расписаны фантастическими подводными сценами и изображениями наиболее знаменитых чудес, совершенных божеством.

Перед центральным алтарем дремал молодой послушник. Прокравшись мимо него, троица через еще одну дверь проникла в помещение склада в задней части храма.

Здесь хранились приношения верующих, запасы еды для жрецов, какие-то предметы мебели. Алек сел на опрокинутый ящик и стал смотреть, как Микам что-то ищет на полу.

— Может быть, дальше налево? — предположил Серегил.

— Нашел. — Микам поднял крышку люка. Заглянув через его плечо, Алек увидел лестницу, уходящую в темноту. Из шахты потянуло холодным сырым воздухом.

— Будем надеяться, что мэр не сообщил своим постояльцам об этом ходе, — пробормотал Серегил. Микам пожал плечами:

— Хорошая потасовка зажигает пламя благословенного Сакора у тебя в крови. Думаю, нам всем не помешало бы согреться!

Серегил, подняв бровь, лукаво взглянул на Алека:

— Он прилагает столько же стараний, чтобы попасть в переплет, сколько я

— чтобы этого избежать.

Насмешливо хмыкнув, Микам начал спускаться по лестнице. Алек последовал за ним, а Серегил задержался и прислонил несколько небольших ящиков к крышке люка так, чтобы они упали на нее, когда она закроется.

Когда они оказались у подножия лестницы, Микам порылся в кошеле на поясе и вытащил небольшой светящийся предмет. Его слабое сияние, просачиваясь сквозь пальцы Микама, озарило начало подземного хода.

— Магия? — спросил Алек, наклоняясь поближе.

— Это светящийся камень — Серегил поежился. — Я проиграл свой в кости два месяца назад и с тех пор пробавляюсь огнивом.

— Жаль только, что тепла он не дает, — сказал Микам, растирая руки и делая первый шаг в туннель.

— Где это мы?

— Это подземный ход, по которому можно выбраться из города, — объяснил Микам. — Один выход из него находится на берегу озера, другой — на опушке леса. В храме Далны тоже есть такой туннель. Когда-то горожане решили построить их для тайного бегства, если город окажется осажден Сомневаюсь, правда, чтобы такое удалось — скорее беглецы оказались бы прямо в гуще неприятеля. Ну, это придумали купцы, а не генералы. Как бы то ни было, нам с Серегилом эти подземные ходы очень даже хорошо служили последние несколько лет.

— А теперь куда? В пещеру? — Серегила колотил озноб, как ни пытался он закутаться в свой негнущийся от засохшей грязи плащ.

— Это ближе всего.

Подземный ход вел по прямой линии прочь от реки. Он был узкий — два человека не могли бы идти рядом — и такой низкий, что местами Микаму приходилось наклоняться. Сырые стены, кое-где укрепленные досками, дышали холодом. Подпорки поросли мхом и какими-то бледными грибочками. Через некоторое время беглецы дошли до развилки.

Микам свернул направо, обнажил свой тяжелый меч и прошептал.

— Смотри в оба, парень, нас могут встречать у выхода. Алек потянулся было за собственным клинком, но Серегил отвел его руку:

— Не стоит. Сражаться вдвоем здесь нет места, а если ты споткнешься, то проткнешь Микама насквозь. Если мы кого-нибудь встретим, скройся в темноте и не путайся под ногами.

Но никто, кроме нескольких крыс и медленно ползающих саламандр, им не встретился; вскоре туннель стал наклонным, а потом вывел их в узкую пещеру. Она представляла собой всего лишь трещину в скале, и идти стало совсем уж неудобно: люди обдирали руки и ушибали головы об острые края камней. Микам спрятал свой светящийся камень, когда они добрались до выхода из пещеры и стали продираться сквозь густые заросли ежевики.

Оглядевшись, Алек понял, что они оказались в лесу:

кругом густо росли дубы, березы и ели. Низко стоящая луна бросала голубые лучи сквозь сплетение ветвей, хотя и не могла рассеять тьмы под елями. До рассвета было еще несколько часов. Вокруг стояла полная тишина.

Серегил дрожал сильнее, чем остальные.

— Ты никогда не выносил холода, — сказал Микам, снимая плащ. Когда Серегил попытался было отказаться, воин остановил его суровым взглядом и сам накинул плащ на плечи товарища.

— Оставь свою гордость для жарких деньков, балбес. Мы с парнем родились в этих краях и привычны к холоду. Это тебя кровь не греет. Пошли.

Нахмурившись, но больше не протестуя, Серегил затянул завязки плаща под подбородком.

Бесшумно ступая по заснеженной земле, беглецы углубились в лес. Крутые подъемы сменялись не менее крутыми спусками, в густой тени почти ничего не было видно, но Микам шел уверенно, как по торной дороге.

Дойдя до середины склона высокого холма, они достигли еще одной пещеры. Она была больше предыдущей, и вход в нее находился на виду; из-под высокого, но неглубоко уходящего внутрь холма свода в глубину скалы вел узкий проход. Серегил и Алек, оба достаточно щуплые, протиснулись в него боком без особых трудностей, а Микам кряхтел и ругался, протискиваясь в щель.

— Что-то я не припомню, чтобы раньше тебе это давалось с таким трудом,

— заметил Серегил.

— Заткнись! — яростно пропыхтел Микам. Проход несколько раз резко поворачивал, и иногда казалось, что вот-вот он станет настолько узок, что дальше пройти будет нельзя, но наконец расширился достаточно для того, чтобы все трое смогли стоять рядом. Микам вытащил свой светящийся камень, и Алек увидел, что они находятся в просторном зале.

Посередине пещеры был выложен из камней очаг, рядом лежали запасенные кем-то дрова. Присев на корточки, Серегил вытащил маленький глиняный сосуд, спрятанный между поленьями, и вытряхнул из него на сухие ветки что-то, похожее на тлеющий уголек.

— Вот тебе еще колдовство, — сказал он Алеку, ухмыляясь, и протянул ему сосуд. В нем оказались кусочки камня, похожие на раскаленные угли, но, как и светящийся камень, холодные на ощупь.

— Это огненный камень, — пояснил Серегил. — Будь с ним осторожен: он не обожжет тебе руку, но стоит ему коснуться чего— нибудь, что может гореть — одежды, дерева, пергамента, — как он это воспламенит. Мне приходилось наблюдать слишком много несчастных случаев из-за огненного камня, поэтому я никогда не ношу его с собой.

Пламя лизало сухие поленья, разгоняя темноту и холод. Пещера сужалась кверху, и дым уходил в эту естественную трубу.

Алек разглядел, что в пещере, кроме запаса топлива, имеются одеяла и несколько горшков в углублениях скалы, где, по-видимому, хранилось продовольствие. У стен лежали кучи еловых лап — грубые, но вполне удобные подобия постелей.

— Какой замечательный лагерь! — воскликнул Алек, с восхищением глядя по сторонам.

— Микам нашел эту пещеру несколько лет назад, — сказал Серегил, придвигаясь как можно ближе к огню. — О ней знают лишь немногие наши друзья Кто, интересно, был здесь последним?

Микам осмотрел каменную полку, на которой стояло несколько мисок, и поднял черное перо.

— Эриза. Она, должно быть, останавливалась здесь, прежде чем отправиться в город. Посмотрим, что она оставила из еды.

Он переставил горшки поближе к огню и присмотрелся к пометкам на запечатывающем их воске.

— Так… На этом нацарапан рисунок, изображающий пчелу — значит, мед. Тут колосок — сухари. Пчела и бокал — наверное, медовуха. А ты что нашел?

— Я не очень уверен… — Серегил повернул горшок, чтобы на него упал свет от костра. — Вяленая оленина. И еще табак — это для тебя.

— Да благословят боги ее доброту. — Микам порылся в складках туники и вытащил откуда-то трубку. — Во всей это беготне я потерял свой кисет.

— в этих двух, похоже, травы — тысячелистник и зверобой. Ну, благодаря нашему доброму другу Микаму Кавишу, лекарства нам не понадобятся — только бы высохнуть и согреться!

Сняв с себя мокрую и грязную одежду, Серегил, Микам и Алек расстелили ее у огня и завернулись в одеяла.

На этот раз Алек слишком замерз, чтобы особенно беспокоиться о скромности; глядя на своих спутников, он поразился количеству шрамов на телах обоих, хотя у Микама их было больше. Самым страшным был розовый рубец, тянущийся от правой лопатки почти до бедра. Заметив интерес юноши, Микам повернулся к свету и с гордостью коснулся зажившей раны.

— В тот раз я ближе всего подошел к воротам, что сторожит Билайри. — Микам раскурил трубку и выпустил несколько колец дыма. — Девять зим назад, верно, Серегил?

— Пожалуй, да. — Серегил подмигнул Алеку. — Наша компания прогуливалась вокруг Безрыбного моря и повстречалась с удивительно недружелюбными кочевниками.

— Недружелюбными! — фыркнул Микам. — Никогда не видел таких чудищ — представь себе только сплошь покрытых волосами великанов! Мы так и не узнали, откуда они взялись, — они слишком рьяно принялись убивать нас, чтобы еще отвечать на вопросы Однажды вечером мы случайно наткнулись на их лагерь и решили, что поздороваемся и попытаемся купить у них припасы. Но только мы приблизились к часовому, как вся банда этих людоедов — а каждый был размером с медведя, и куда до них мишкам по части свирепости — кинулась на нас непонятно откуда. Мы были на лошадях, а они — пешие, но они окружили нас прежде, чем мы поняли, что происходит. Вооружены они были чем-то похожим на большие цепы: длинная рукоятка и несколько отрезков цепи длиной фута в два. К тому же плоские звенья цепи были заточены, и их кромки резали, как бритвы. Мы, ясное дело, понятия об этом не имели, пока не началась потасовка. Сирил потерял руку — ее срезало почти у плеча, а Беррита они ослепили, бедняга вскоре умер .. Один из этих подонков подсек передние ноги моей лошади, а потом взялся за меня. Тогда-то я и получил это украшение. — Микам снова положил руку на выпуклый рубец. — Я запутался в стременах, но мне удалось выхватить меч вовремя — я парировал его удар, но все-таки одна из цепей прошлась по мне и рассекла тело до кости прямо сквозь кожаную куртку. Если бы я не отбил атаку, этот дикарь наверняка разрубил бы меня пополам. Тут откуда-то выскочил Серегил и прикончил моего противника, как раз когда тот замахнулся снова. Мне тогда повезло — с нами был дризид Валериус, иначе я там бы и остался.

— А вот это — следы моего самого неприятного приключения, — сказал Серегил, показывая на глубокие вмятины по обеим сторонам левого бедра. — Я решил глянуть на покинутое жилище одной колдуньи. Она уже многие годы как умерла, но ее подопечные все еще там оставались. Я был очень осторожен, высматривал все знаки, обезвреживал ловушку за ловушкой… Та колдунья была мастерицей по этой части, и я гордился собой, да только как ни старайся, от судьбы не уйдешь. Что-то я прозевал — так и не понял, что именно, — и в следующий момент моя нога провалилась сквозь пол, и к тому же в нее вонзилась железная пика. Еще бы полдюйма в сторону — и я бы истек кровью. Дыра была узкая, и я не мог просунуть в нее руку, не мог освободиться — разве что отрезать себе ногу. Я плохо переношу боль… Дальнейшее я помню смутно — я то вопил, то терял сознание; в конце концов меня нашел и вытащил оттуда Микам. Не очень героическую роль я тогда играл, надо признаться.

Алек тем временем вынул свой лук из чехла, чтобы удостовериться в отсутствии повреждений. Не поднимая глаз, он застенчиво прошептал:

— И все равно вам обоим хватило храбрости на это…

— Что-то у тебя стало плохо с памятью, — фыркнул Серегил, передавая ему кувшин с медовухой. — Разве это не ты полумертвый от голода бежал со мной из застенков Асенгаи, не говоря уже о сегодняшних приключениях? Не так уж мало для парня, еще не достигшего совершеннолетия.

Алек смущенно пожал плечами:

— Это не смелость. Мне просто ничего другого не оставалось.

Микам мрачно усмехнулся:

— Клянусь Сакором, значит, ты усвоил секрет храбрости. Тебе нужно только еще немножко потренироваться. — Протянув руку над углями, он взял у Алека кувшин с медовухой и спросил Серегила: — Что ты думаешь делать дальше?

Серегил задумчиво покачал головой.

— Я собирался присоединиться к какому-нибудь каравану и отправиться по Золотому пути до Нанты, но теперь, похоже, это не годится. Из-за чего, собственно, поднялся весь переполох? Я уверен, что нас никто не видел. — Я следил за тем, что творится у мэра, из дома напротив. Все было спокойно еще долго после того, как вы ушли. Потом гости разошлись, и в доме стали гасить свечи. Я уже и сам собрался уходить, когда будто все черти с цепи сорвались. .Кто— то начал вопить, по всему дому зажглись огни, забегали солдаты. Я подобрался как можно ближе — при таком переполохе это было нетрудно — и заглянул в зал. Там этот здоровенный тип — Боранеус — загнал мэра в угол. Единственное, что мне удалось услышать, — это как он требовал, чтобы все, кто присутствовал на празднестве, были арестованы и немедленно собраны в доме мэра. Тут-то я и помчался к вам. Эти дисциплинированные пленимарцы делают все быстро. Я уж боялся, что вовремя не успею.

Серегил похлопал себя по подбородку длинным пальцем.

— Если бы кто-то на самом деле видел нас, им не понадобилось бы арестовывать всех гостей. Нам повезло, должен сказать.

— Но что же, в конце концов, ты украл?

— Всего лишь это. — Серегил сунул руку в кошель на поясе и вручил Микаму деревянный диск. — Я хотел, чтобы Нисандер посмотрел на узор.

Микам повертел диск в руках и бросил его обратно Серегилу.

— По-моему, похоже на фишку для какой-то игры — не такая вещь, чтобы из-за нее поднимать весь этот шум. Знаешь, я думаю, вы могли быть не единственными, кто вышел на ночную охоту. Вдруг кто-то из стражников страдает зудом в пальцах?

— Мы как раз видели одного из них — он выходил из комнаты Боранеуса со шкатулкой в руках, — вспомнил Алек. — И кто-то чуть не застукал нас, когда мы уже собрались смываться. Может быть, переполох был из-за них?

— Пожалуй. — Серегил, нахмурив брови, смотрел в огонь. — Как бы то ни было, мы уж точно стали выглядеть подозрительно, когда тут же сбежали. По-моему, нам лучше держаться подальше от Золотого пути. Добудем себе лошадей…

— Добудем? — с хитрой улыбкой переспросил Микам.

— …и поедем напрямик к броду у Боерсби, — продолжал Серегил, не обращая внимания на подначку. — Это достаточно далеко, чтобы сбить со следа любую погоню. Потом мы спустимся вниз по Фолсвейну до Нанты. Если повезет, будем там меньше чем через неделю. Если погода не испортится, оттуда на корабле доберемся до Римини.

— Да и мне лучше не показываться в Вольде, пока пленимарцы не уберутся оттуда подальше, — сказал Микам, вытягиваясь на подстилке из веток и зевая так, что челюсти затрещали. — Я провожу вас до Боерсби на случай каких-нибудь неприятностей.

— Пленимарцы успели тебя рассмотреть?

— Не уверен, что мне удалось этого избежать. Они буквально наступали мне на пятки по пути к «Трем рыбкам». Лучше перестраховаться, чем рисковать головой, а?

Чувствуя себя в безопасности в пещере, трое беглецов долго спали на следующий день.

— Лучше дождаться темноты, прежде чем пускаться в путь, — проговорил Серегил, глядя на лучик света, проникающий через дымовое отверстие в потолке пещеры Вынув арфу из чехла, он старательно проверил, не повредило ли ей купание накануне, и принялся настраивать инструмент. — Нам предстоит убить несколько часов. Микам, как ты смотришь на то, чтобы дать моему подмастерью урок фехтования? Мальчишке пойдет на пользу, если он познакомится с твоими приемами в дополнение к моим.

Микам подмигнул Алеку:

— Он хочет сказать, что мои приемы не такие утонченные, как у него. Ну да я все-таки до сих пор как-то справлялся…

— Ладно, ладно, дружище, — пробормотал Серегил. — Я же не спорю — мне пришлось бы нелегко, случись нам оказаться лицом к лицу в бою.

— Это точно Только я бы не был так уверен в своей безопасности, окажись я не лицом, а спиной к тебе. Давай, Алек. Я покажу тебе кое— какие честные приемы.

Микам начал с основ — показал Алеку, как нужно держать оружие, чтобы им было удобно и нападать, и обороняться, какую принимать позу, чтобы не оказаться легкой мишенью для противника. Серегил кончил настраивать арфу и стал лениво наигрывать какую-то мелодию, иногда прерывая игру, чтобы дать совет или обсудить тонкости того или иного приема.

Пока Алек медленно и старательно повторял показанные ему приемы, до него начало доходить, что его учителя — выдающиеся мастера фехтования. Рука его скоро начала болеть от попыток отразить притворные атаки Микама. Хотя у того был более тяжелый клинок, Микам размахивал им, как будто его меч не тяжелее перчатки.

— Прошу прощения, — сказал наконец Алек, вытирая пот со лба. — Очень трудно делать такие медленные движения.

Микам напряг и расслабил плечи.

— Действительно трудно. Но ты должен научиться контролировать свои движения и направлять клинок, а не просто размахивать им в надежде задеть противника. Ну-ка давай, Серегил, покажем парню, как это делается.

— Я занят, — ответил Серегил, отрабатывая трудный пассаж.

Микам подошел к нему и прорычал:

— Отложи эту свою грошовую игрушку, сосунок, и покажи, на что ты способен с клинком в руках! Серегил со вздохом отложил арфу.

— Боже мой, это ведь похоже на вызов… Молниеносно вскочив на ноги, он выхватил рапиру и нанес удар, целясь в правую руку Микама. Тот парировал атаку и напал сам. Хищно улыбаясь и осыпая друг друга ужасными оскорблениями, мужчины крутились по пещере, перепрыгивая через костер и чуть не сбивая Алека с ног, пока тот предусмотрительно не отступил в узкий проход. Оттуда он с восхищением наблюдал за ними — бойцы с легкостью двигались по неровному полу, как танцоры или акробаты.

Сначала ему казалось, что Серегил по большей части только защищается; он легко перемещался с места на место, его рапира вспыхивала в отблесках огня, когда он парировал удары, заставляя Микама менять позицию, чтобы дотянуться до него. Но Микам тоже никак не походил на неуклюжего медведя. В его движениях были сила и грация, беспощадный ритм; он упорно атаковал. Но скоро Алек уже не мог бы сказать, кто из них нападает, а кто защищается, кто наступает, а кто преследует.

Шутливое сражение окончилось своего рода ничьей:

Микам, отбив в сторону клинок Серегила, ухватил того за тунику и отсек от нее кусочек. Но в этот же момент неизвестно откуда появившийся в левой руке Серегила тонкий стилет проткнул куртку Микама как раз там, где сердце. Противники секунду стояли неподвижно, потом со смехом разошлись.

— Вот так — рука в руке мы прибудем к воротам, что охраняет Билайри, — заметил Микам, убирая меч в ножны. — Ты попортил мою куртку, как я вижу.

— А ты устроил сквозняк в моей новой тунике!

— Клянусь Сакором, так тебе и надо — за то, что ты воспользовался кинжалом при честном поединке, пронырливый сукин сын!

— Разве это не мошенничество? — спросил Алек, выбираясь из своего убежища.

— Конечно! — с хитрой улыбкой подмигнул ему Серегил.

— Потому-то ты и клянешься руками Иллиора! — в притворном гневе буркнул Микам. — Мне всегда приходится следить за обеими твоими руками.

— Иллиор и Сакор… — покачал головой Алек. — Серегил говорит, что они такие же боги, как и те, которым поклоняюсь я, но что в северных краях их забыли.

— Правильно, — ответил Серегил. — Дална, Астеллус, Сакор и Иллиор — Священная Четверка. Тебе следует узнать о них побольше, когда мы прибудем в Скалу.

Микам закатил глаза.

— Ну, теперь мы не выберемся отсюда неделю. Он хуже жреца, когда дело доходит до этих вещей.

Серегил не обратил внимания на протест друга.

— Каждый из них управляет своей стороной человеческого существования, — объяснил он. — И каждый обладает двойственностью.

— Ты имеешь в виду — как Астеллус: он помогает человеку рождаться, но и сопровождает в царство мертвых?

— Именно.

— А остальные?

— Сакор — покровитель огня, благодаря ему встает солнце, — объяснил Микам. — Он друг солдата. Но он же воспламеняет ярость врага, а также посылает бури и засуху.

Алек повернулся к Серегилу:

— А Иллиор, которым ты всегда клянешься?

— Где та монета, которую я тебе дал? — Взяв монету в руки, Серегил повернул ее той стороной, на которой был изображен полумесяц. — Это — самый распространенный знак Иллиора. Он символизирует частичное раскрытие великой тайны. Светоносный посылает сны, он покровитель всякой магии, а также провидцев и волшебников — и воров. Но Иллиор же насылает безумие и кошмары.

Каждый из Четверки — смесь добра и зла, проклятие и благословение. Иногда даже о них говорят как о мужчине и женщине одновременно. Бессмертные показывают нам, что для любой вещи естественно иметь и хорошую сторону, и дурную: отдели одну от другой — и обе лишатся своего значения. В этом-то и заключена сила Четверки.

— Другими словами, — с хитрой улыбкой заметил Микам, — если один становится жрецом, другой должен стать убийцей.

— Правильно. Так что когда я мошенничаю при поединке, это на самом деле проявление благочестия.

— А другие боги? — спросил Алек. — Аши, и Мор — владыка птиц, и Билайри?

— По большей части это духи, в которых верят на севере, и герои легенд,

— ответил Серегил, поднимаясь и принимаясь упаковывать свое имущество. — Билайри — просто привратник в мире душ: он присматривает, чтобы ни одна душа не прошла туда или обратно до времени, назначенного Создателем. Насколько мне известно, существовало всего одно божество, достаточно могущественное, чтобы бросить вызов Четверке, — темный бог зла.

— Сериамайус, хочешь ты сказать? — пробормотал Микам.

Серегил поспешно сделал знак, отвращающий чары.

— Тебе ведь известно, что произносить имя Пустого бога — плохая примета. Даже Нисандер не решается на это.

— Уж эти последователи Иллиора! — фыркнул Микам, подталкивая Алека локтем. — Они по самую макушку набиты суевериями. Стоит ли верить в россказни, которые распускали некроманты во времена Великой войны? Добрая сталь разделалась с ними, что бы они там ни болтали.

— Разделаться-то разделалась, только не без изрядной помощи дризидов и волшебников, — ответил Серегил. — И понадобилось вмешательство ауренфэйе, чтобы положить войне конец.

— Но все-таки, что это был за злой бог? — спросил Алек, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — И откуда он взялся, если он не входит в Четверку?

Серегил проверил, хорошо ли увязана его сума.

— Говорят, пленимарцы научились почитать Пустого бога где-то за морями. Его культ — гнусность, полная отвратительных обрядов. По слухам, это божество питается жизненной силой мира. Оно действительно дарует поразительное могущество своим адептам, но требует за это ужасную цену. Однако всегда находятся те, кто готов пойти на любой риск ради власти.

— И этот-то Пустой бог и затеял Великую войну?

— К тому времени его культ уже давно существовал…

— Клянусь пламенем Сакора, Серегил, можно состариться, дожидаясь, пока ты сделаешь хоть маленький перерыв, стоит тебе начать разговоры разговаривать, — нетерпеливо перебил его Микам. — Нам предстоит проделать долгий путь, и нужно еще «добыть» лошадок.

Серегил ответил ему непристойным жестом, потом подошел к полке, где хранились припасы, и положил на нее несколько монет.

—Мы ничем не пополнили кладовую, но, думаю, сойдут и деньги. — Он заменил перо — знак Эризы — на завязанную узлами веревку.

Микам выудил из своего кошеля еловую шишку и тоже положил на полку.

— Нужно будет и тебе обзавестись собственным знаком, раз теперь ты знаешь это место, — сказал он Алеку. — Хорошие манеры требуют сообщать другим, что ты здесь побывал.

Алек взял комочек воска для тетивы и положил его рядом с веревкой и шишкой.

Микам одобрительно похлопал его по плечу. — Думаю, нет необходимости предупреждать тебя, чтобы ты держал язык за зубами насчет наших секретов.

Алек смущенно кивнул и повернулся, чтобы взять свои вещи, надеясь, что остальные не заметили, как он покраснел. Кто бы эти люди на самом деле ни были, приятно пользоваться их доверием.

Как только стемнело, Серегил, Микам и Алек двинулись к опушке и дальше

— вдоль границы возделанных земель, окружающих город. Следы на заснеженных полях могли их выдать, поэтому путники по возможности пробирались проселочными дорогами, с опасением глядя на каждую ферму, мимо которой проходили.

Серегил остановился на пригорке, с которого были видны городские огни; они постепенно гасли — время было позднее; прямо перед беглецами раскинулись строения зажиточной фермы.

— То, что нам нужно, — сказал он. — В доме темно, а конюшня выглядит впечатляюще.

— Ты сделал хороший выбор. — Микам жизнерадостно потер руки. — Это хозяйство Даблвейна, и кони у него самые лучшие в округе. Ты занимайся лошадками, а мы с Алеком позаботимся о сбруе.

— Ладно, — согласился Серегил. — Алек, теперь ты получишь урок конокрадства.

Они свернули с дороги на утоптанную землю перед загоном, почти не оставив следов. Но как раз когда до ворот конюшни оставалось несколько шагов, из темноты вынырнули две ощетинившиеся овчарки.

Серегил спокойно повернулся к собакам, что-то тихо произнес и сделал левой рукой тот самый жест, который несколько дней назад укротил Свирепого — собаку слепого старика. Оба пса замерли на месте, потом подбежали к Серегилу и стали лизать его руки, виляя хвостами. Тот почесал им уши, что-то ласково приговаривая.

Микам покачал головой.

— Чего бы я только ни отдал за умение проделывать этот трюк. У Серегила талант, почти как у дризида. Должно быть, это от его…

— Пошли, у нас мало времени! — нетерпеливо перебил его Серегил, и Алеку показалось, что он одновременно сделал Микаму предостерегающий знак, хотя юноша и не разглядел его как следует.

Ставни на окнах под крышей конюшни были закрыты, и Серегил решил, что можно рискнуть работать при свете. Микам неохотно разломил свой светящийся камень пополам и отдал половинку Серегилу. При свете остающейся половинки они с Алеком скоро нашли кладовку, где хранилась упряжь, и начали выносить из нее седла и уздечки.

Одновременно из теплой пахучей темноты стойла появился Серегил в сопровождении прыгающих вокруг собак, ведя трех лошадей с лоснящимися шкурами.

Под снова начавшимся снегопадом Серегил, Микам и Алек отвели своих скакунов подальше от фермы. Когда Серегил решил, что там уже не услышат стука копыт, они вскочили в седла и галопом помчались напрямик через поля, надеясь, что свежевыпавший снег скроет их следы.

К рассвету они были уже далеко — пересекли открытую холмистую местность, отделявшую Вольд от Фолсвейнского леса, и добрались до Стока, но не стали въезжать в город, свернув на дорогу, идущую через лес.

Снег толстым слоем лежал на дороге и на ветвях деревьев. Небо было затянуто густой пеленой серых туч.

Алек ехал позади Серегила и Микама, о чем-то увлеченно разговаривавших. Глядя на их повернутые друг к другу лица, он размышлял о том, какой далекой кажется ему теперь его прошлая жизнь. Он и сам изменился — перестал быть тем простодушным охотником, каким был до встречи с Серегилом.

Он так погрузился в свои мысли, что не сразу осознал связь между резкой болью в левой ноге и стрелой, торчащей из бока его лошади как раз рядом со стременем. Конь взвизгнул, взвился на дыбы, сбросил Алека и помчался вперед по дороге.

Снег смягчил падение юноши. Ошарашенный, он ощупал ногу. Рана была ерундовой — просто царапина, — но неожиданность нападения на какой-то момент лишила его способности соображать. Только когда он приподнялся, чтобы убедиться в том, что с луком ничего не случилось, до него дошел смысл происходящего: как будто время остановилось, а потом возобновило свой бег, и он услышал сердитое пение стрел в воздухе

— Алек, ложись! — донесся до него откуда-то неподалеку голос Серегила.

Вцепившись в лук и колчан, Алек пополз на животе к ближайшей купе деревьев. Спрятавшись за толстым стволом он осторожно выглянул, с опозданием сообразив, что оказался по другую сторону дороги от Микама. Впереди, меньше чем в двухстах футах, выстроились четыре лучника, посылающих в его сторону дождь стрел. Еще несколько человек продирались между деревьями.

Лучники продолжали стрелять, и стрелы с гудением вонзались в деревья, за которыми прятался Алек, осыпая его срезанными ветками. Серегила нигде не было видно, и только третий след тянулся от дороги к деревьям — туда, где Алек заметил Микама. Оказавшись более или менее предоставлен самому себе, Алек сразу сообразил, что нужно делать.

Его сердце болезненно сжалось, когда он положил стрелу на тетиву и впервые в жизни прицелился в человека. Высокий лучник, стоящий на дороге, был прекрасной мишенью, но, как Алек ни старался, он не мог заставить свои руки не дрожать. В этот момент какая-то лошадь отчаянно заржала, Алек от неожиданности спустил тетиву, и стрела ушла вверх. Мерин, на котором ехал Микам, рухнул на колени прямо перед Алеком со стрелой в горле, и тут же вторая стрела вонзилась ему в грудь; животное застонало и забилось в предсмертных судорогах.

— Эти подонки знают, что делают, — без лошадей нам от них не уйти! — крикнул Алеку Микам. — Надеюсь, у тебя еще остались стрелы? Я тут ничего не могу сделать.

Достав еще одну стрелу, Алек оттянул тетиву до уха и попробовал еще раз.

— О Дална! — простонал он, когда его рука снова дрогнула. — Даруй мне прежнее умение!

«Проклятие, он не сможет!» — в панике подумал Микам, глядя, как ходит из стороны в сторону лук в руках Алека. Но прежде чем он смог придумать, как бы ему перебраться через дорогу и помочь пареньку, на него из-за деревьев напал головорез с мечом в руке. Поручив в душе Алека покровительству его богов, Микам повернулся, чтобы отразить атаку.

Микам имел привычку смотреть в глаза своему противнику во время боя; на этом покрытом шрамами смуглом лице не было страха. Их мечи, сталкиваясь, звенели в размеренном смертоносном ритме; каждый из сражающихся учитывал, какой ненадежной опорой является покрытая снегом земля, и старался спровоцировать другого на неверное движение. Неожиданно Микам заметил, как воин бросил быстрый взгляд налево. Он сразу отпрыгнул в сторону и обернулся ко второму, появившемуся сзади противнику, прежде чем тот успел замахнуться. Первый воин счел, что Микам потерял при этом равновесие, и сделал выпад; меч Микама тут же вонзился ему под ребра.

Микам рывком вытащил меч из тела убитого и, заметив краем глаза третьего нападающего, еле успел отразить удар. Выхватив левой рукой длинный кинжал, он отступил, выставив вперед оба клинка. Двое его оставшихся противников были моложе первого, не так уверены в себе, но дело свое они знали. Хищно улыбаясь, они держались далеко друг от Друга, затрудняя Микаму защиту от обоих одновременно. Один из них делал выпад и отражал ответный удар, а второй в это время пытался напасть с незащищенной стороны. Микам был слишком опытным бойцом, чтобы эта тактика сработала. Используя меч и кинжал, он не только парировал выпады, но и умудрялся атаковать сам.

Ранив одного из нападающих в руку, он учтиво сообщил:

— Будет только справедливо, если я скажу вам: мой кошелек слишком тощ, чтобы тратить столько усилий ради него. — Его противники быстро переглянулись, но ничего не ответили и решительно продолжали бой. — Что ж, как угодно.

Воин справа нанес сильный удар и ранил Микама в бок, заставив его пожалеть об оставленной в Вольде кольчуге. Отскочив, однако, нападающий поскользнулся на утоптанном снегу; Микам убил его прежде, чем тот сумел восстановить равновесие, и как раз повернулся к последнему противнику, когда резкий удар сзади заставил его упасть на колени. Микам опустил глаза и увидел окровавленный наконечник стрелы, торчащий из кожаного нагрудника как раз под правой рукой: вооруженные мечами бандиты не могли справиться с ним, но сумели заставить выйти на дорогу — под стрелы лучников.

«Так мне и надо за ротозейство», — сердито подумал Микам, ожидая смертельного удара. Но замахнувшийся мечом головорез вдруг опрокинулся назад; из его груди торчала оперенная красными перьями стрела.

Микам тут же спрятался за ствол и стал высматривать, что происходит на другой стороне дороги. Алек, опустившись на колени за трупом лошади, осыпал лучников дождем стрел. Двое из них были уже мертвы, а третий упал на глазах у Микама.

— Клянусь пламенем, — ошеломленно прошептал Микам. — Клянусь пламенем!..

Серегил скрылся в лесу, как только понял, что они попали в засаду. Сделав большой круг, он заметил троих бандитов, направлявшихся к Алеку, и притаился за упавшим деревом. Когда те миновали его, Серегил выскочил, напал на ближайшего к себе и убил его, рубанув сзади по шее. Второй как раз в этот момент обернулся и получил удар в горло.

К несчастью, третий головорез, высоченный мускулистый верзила с тяжелым мечом, имел достаточно времени, чтобы приготовиться к защите. Он подставил Серегилу свой клинок, когда тот атаковал его, и попытался обезоружить нападающего. Серегилу удалось не выпустить из руки эфес, но рука у него онемела от удара. Он даже подумал, не стоит ли ему скрыться в лесу, но снег был слишком глубок для таких пробежек. Отскочив, он бросил на противника оценивающий взгляд.

Тот ответил ему тем же и сделал презрительный жест в сторону тонкого клинка Серегила; плюнув в снег, верзила изо всех сил взмахнул мечом. Надеясь на удачу, Серегил вытащил кинжал, наклонился, так что клинок просвистел над его головой, и кинулся в ноги противнику, целясь в колено. Неожиданное нападение застало того врасплох, и Серегил успел вонзить кинжал ему в бедро. Взревев от боли, бандит опрокинулся на спину, сбив с ног и Серегила. и тут же навалился на него.

Оказавшись лицом в снегу под тяжелой тушей, Серегил начал задыхаться. Как он ни боролся, освободиться ему не удавалось. Потом верзила приподнялся, и холодные мозолистые пальцы сомкнулись на шее Серегила, встряхнув его, как крысу. Напрягая всю свою волю, Серегил сумел согнуть ногу так, чтобы дотянуться до стилета в голенище сапога. Перед его глазами плясали огненные круги, но пальцы сомкнулись на рукоятке, и он из последних сил вонзил клинок в грудь противника.

Верзила изумленно вскрикнул и рухнул на землю, придавив Серегила. Судорожно глотая воздух, тот отпихнул тело и, шатаясь, поднялся на ноги.

— Сегодня Иллиор милостив ко мне, — выдохнул он и наклонился удостовериться, что бандит мертв.

Серегилу показалось, что над ним прожужжала сердитая пчела, и он распластался по земле, вытаскивая стилет, застрявший в груди убитого врага Но из-за деревьев показался Алек со стрелой на тетиве лука. Левая нога юноши была окровавлена, и он был бледен. Следом за ним шел Микам, прижимая к боку запятнанную кровью тряпку.

— Оглянись, — кивнул он Серегилу на что-то позади него.

Обернувшись, Серегил увидел еще одного бандита: тот лежал в снегу, и от Серегила его отделяло всего четыре фута; из горла мертвеца торчала оперенная красным стрела.

— Ну, — ловя воздух ртом, прошептал Серегил и поднялся на ноги, отряхивая снег, — думаю, ты рассчитался со мной за покупку лука.

— Клянусь Сакором. этот малец умеет стрелять! — широко улыбнулся Микам.

— Я его должник: там у дороги он меня спас, а потом уложил еще двоих, как будто стрелял в мишень! Я видел только одного оставшегося в живых бандита — он удрал в чащу. когда Алек подошел помочь мне.

— Проклятие! — пробормотал Серегил, поднимая с земли свою рапиру и принимаясь обыскивать лежащих вокруг мертвецов. — Алек, собери свои стрелы.

Юноша приблизился к одному из убитых и осторожно потянул за древко; голова мертвеца повернулась, широко раскрытые глаза, казалось, уставились на убийцу. Алек, дрожа, попятился, потом тщательно стер со стрелы кровь, прежде чем опустить ее в колчан.

Серегил, Микам и Алек вернулись на дорогу и стащили всех убитых бандитов в одну кучу. Алек выдернул стрелу из тела того, кого убил первым, но прежде, чем он успел обтереть ее о снег, вмешался Микам.

— Это твоя первая жертва, верно? — спросил он.

— Микам, такое не для него, — остановил его Серегил, догадавшийся, что задумал его друг.

— Все нужно делать как положено, — невозмутимо ответил Микам. — Помнишь, я и тебя заставил? Ты сам должен бы предложить это парню.

— Нет уж, это твое дело, — вздохнул Серегил, устало прислоняясь к стволу дерева. — Ладно, давай. Только поскорее.

— Иди сюда, Алек. Встань ко мне лицом. — Ставший необычно серьезным Микам поднял окровавленную стрелу. — Этот ритуал служит двум целям. По старому солдатскому поверью, если ты выпьешь крови первого убитого тобой, души тех, кого ты еще когда— нибудь убьешь, не будут тебя преследовать. Открой рот.

Алек бросил на Серегила вопросительный взгляд, но тот только пожал плечами и отвернулся. Подчиняясь команде Микама, Алек открыл рот. Воин коснулся острием стрелы его языка. Серегил заметил, как скривился Алек, и вспомнил соленый металлический вкус во рту, когда, годы назад, Микам проделал то же с ним. Его затошнило.

.Микам похлопал юношу по плечу:

— Я вижу, тебе это не доставило удовольствия, но ведь и убивать этих головорезов тоже было не так уж приятно. Ты только помни: ты защищал себя и своих друзей — а это благородное дело, единственное достойное оправдание убийства. Вот и вторая цель ритуала: пусть убивать тебе всегда будет так же противно, как противен был вкус крови. Ты понял?

Алек взглянул на дымящиеся алые пятна, расплывающиеся на снегу там, где лежали тела, и кивнул:

— Я понял.

ГЛАВА 7. На юг к Боерсби

Микам согласился с Серегилом, что, несмотря на его рану, им следует как можно быстрее пересечь лес и добраться до Боерсби. Далеко объезжая новые поселения и гостиницы — около одной из них удалось украсть лошадей взамен убитых, — что выросли в последние годы вдоль дороги, путники быстро продвигались на юг, не останавливаясь до тех пор, пока Микам мог держаться в седле, ночуя под открытым небом и питаясь дичью, которую удавалось подстрелить Алеку.

Рана Микама не воспалилась, но была болезненной, хоть он в этом и не признавался; однако воина гораздо больше беспокоила все возрастающая молчаливость Серегила. По прошлому опыту Микам знал: это верный признак каких-то неприятностей; черная меланхолия Серегила могла длиться долго, если не случалось чего-то, что заставило бы его начать активные действия.

Через полтора дня они выехали из леса и остановились, глядя на широкий Фолсвейн. Рана Микама снова открылась, от потери крови он чувствовал слабость и был раздражителен.

— Клянусь потрохами Билайри, Серегил, если ты сейчас же все не выложишь, я вышибу тебе мозги! — прорычал он.

Серегил не поднял глаз, хмуро уставившись на шею своего коня.

— Хотелось бы мне, чтобы хоть одного из них мы захватили живым.

— Одного из… Ох, черт возьми, братец! Так вот из-за чего ты не можешь успокоиться? — Микам повернулся к Алеку. — Нет, ты только подумай: банда лесных разбойников — совсем не редкость в здешних местах — напала на нас, и тут же этот балбес подозревает какой-то зловещий заговор! Я думаю, он просто раздосадован тем, что не слышал, как они подкрались!

Алек тоже не поднимал глаз, считая, по-видимому, что вежливость требует воздержаться от комментариев.

— Ну хорошо. — Серегил повернулся в седле и посмотрел в лицо Микаму. — Мы обыскали убитых. Что мы нашли?

— Ничего необычного, — фыркнул Микам. — Ни единой хоть чем-то необычной вещички!

— Верно. Но вспомни: что все-таки у них было? Микам раздраженно бросил:

— Плащи, сапоги, пояса, туники — все местного производства.

— Еще мечи и луки, — вставил Алек.

— Тоже местного производства?

— Насчет мечей не знаю, а луки — наверняка.

— Мечи, похоже, тоже, — медленно произнес Микам, стараясь вспомнить все в точности. — Но что, во имя всех святых…

— Все было совершенно новым! — воскликнул Серегил таким тоном, как будто уличал спутников в тупости. — Разве нашли мы золото, драгоценности, хоть какое-то украшение? Ничегошеньки! Несколько серебряных монет в кошельках, но ни амулета, ни кольца на пальце! Так что же мы имеем:

банда разбойников в новой одежде местного производства, с новым оружием местного производства, притом таких неумелых в своем ремесле, что и добычи у них никакой нет, или таких аскетов, что не носят даже обычных украшений?

Серегил требовательно смотрел на спутников, сморщив лицо в гримасе нетерпения.

«Этот малый похож на избалованного молодого вельможу, отчитывающего придурков слуг», — подумал Микам, преодолевая искушение сбить Серегила с коня.

Алек неожиданно выпрямился в седле.

— Это были вовсе не разбойники. Они просто хотели казаться бандитами.

Серегил слегка улыбнулся — в первый раз за день.

— Более того: в этих краях они появились недавно — иначе их одежда и оружие не были бы такими новыми.

— Когда мы их обыскивали, мы ведь не заметили знаков гильдий, верно? — спросил Алек. — Ну, вроде как у того жонглера…

— Нет, по крайней мере ни одного, который бы я знал. Но само по себе это может ничего не значить.

Микам улыбнулся в усы, слушая, как эти двое обсуждают детали организации засады, похожие на двух гончих, взявших свежий след. «Мальчишка попался на крючок», — довольно подумал он.

— Так кто же это был? — не выдержал Микам в конце концов. — Пленимарцы? Даже если они выследили нас, во что я не верю, как им удалось бы опередить нас настолько, чтобы устроить засаду?

— Сомневаюсь, что это бы им удалось. Те ребята уже были в нужном месте, поджидая нас.

Микам пригладил свои пышные усы. — Но все равно — значит, они должны были получить известие о том, кто мы такие и каким путем едем.

— Правильно, — согласился Серегил. — А это возможно только или при помощи колдовства, или если бы у них был почтовый голубь. В любом случае дело гораздо серьезнее. чем мы думали. И тем больше резонов нам держаться подальше от торных дорог и постараться добраться до Скалы как можно скорее. Может быть, у нас остается совсем мало времени.

— Если войска Верховного Владыки… — начал Микам, но Серегил бросил ему предостерегающий взгляд и кивнул на Алека.

— Прости, малыш, — обратился он к юноше, — мы вполне доверяем тебе, но это не наш секрет Тебе и безопаснее поменьше знать.

Серегил посмотрел на нависшие тучи:

— Скоро стемнеет, но мы уже довольно близко от города, и мне не хотелось бы ночевать еще раз под открытым небом. Что скажешь, Микам? Ты в состоянии выдержать скачку?

— Поскакали. У тебя ведь в Боерсби есть знакомцы, верно?

— Да, в «Пьяной лягушке» Мы там остановимся.

К тому времени, когда они добрались до города, в окнах уже зажигались огни.

В отличие от Вольда Боерсби не мог похвастаться достижениями цивилизации: это был типичный придорожный поселок, состоящий исключительно из того, что нужно проезжим торговцам — гостиниц, таверн, складов, сгрудившихся на берегу, как стадо пришедшего на водопой скота, рядом с несколькими длинными доками.

Приближающаяся зима собрала в городе множество купцов, торопящихся получить свою прибыль до того, как дороги станут непроезжаемы до весны.

Серегил привел своих спутников к сомнительного вида гостинице на окраине, на облезлой вывеске которой было изображено страдающее какой-то мучительной болезнью зеленое существо — так местный живописец представлял себе лягушку.

В главном зале толпились люди, кричали и стучали кружками по столам, требуя пива. В огромном очаге чадил огонь, и дым ел глаза посетителям.

Прилавком служила тяжелая доска, положенная на две бочки; за ним стоял тощий бледный человек в кожаном переднике.

— Комнаты сдаются? — спросил его Серегил, делая исподтишка какой-то знак.

— Свободна только одна — выходящая на задний двор каморка, — ответил тот, подмигивая. — Серебряный пенни за ночь, и денежки вперед.

С оскорбленным видом Серегил бросил на прилавок несколько монет:

— Пусть нам принесут туда ужин — и хороший ужин, а также воды. Мы с дороги и голодны как волки.

Каморка оказалась пристройкой на заднем дворе с единственным предметом мебели — проваленной кроватью, белье на которой помнило не одного предыдущего постояльца. Вскоре появился чумазый мальчишка со свечами и жаровней, следом за ним — еще один с блюдом жареной свинины и овощей, кувшином эля и кружкой воды.

Не успели они закончить ужин, как в дверь тихо постучали. Это оказался трактирщик; не говоря ни слова, он вручил Серегилу какой— то узел и ушел.

— Пошли, Алек, — скомандовал Серегил, закидывая узел на плечо. — Возьми сумку. Тут неподалеку есть баня, а вымыться нам давно необходимо. Как насчет тебя, Микам?

— Хорошая мысль. Иначе в этой клетушке мы втроем задохнемся. — Он провел рукой по густой рыжей щетине на щеках. — И побриться мне не мешает — ну, этого вам, сосункам, не понять.

По бане гуляли сквозняки, две деревянные бадейки — все, чем могло похвастаться это заведение, — были полны мыльной воды, и только после долгих препирательств с хозяйкой Серегилу удалось добиться, чтобы та выплеснула ее и налила чистой. За дополнительную плату старуха согласилась нагреть еще два ведра воды, потом принесла полотенца и вонючее желтое мыло и забрала одежду путников, чтобы выстирать. Привычная к голым клиентам, она только фыркнула, когда Алек покраснел и смутился.

— Пора уж тебе преодолеть свою стеснительность, знаешь ли, — заметил Серегил, когда они с Микамом начали плескаться в бадейках.

— Что? — Алек съежился у еле теплящегося огня, дожидаясь своей очереди.

— Я говорю об этой твоей скромности. И особенно о привычке краснеть.

Микам со вздохом облегчения откинулся на скамье, позволяя влаге размягчить корку засохшей крови вокруг раны.

Серегил энергично намылился с ног до головы и выплеснул на себя воду из бадейки.

— Ну вот, бадейка твоя, Алек. Не жалей мыла и займись своими ногтями. У меня есть намерение с завтрашнего дня повысить наш статус в обществе. — Он поежился, растираясь грубым полотенцем. — Клянусь руками Иллиора! — вздохнул он. — Как только я снова окажусь в Римини, тут же отправлюсь в приличную баню и не вылезу из нее неделю!

— Я видел, как он сражается с огнем, кровью, голодом, колдовством, — заметил Микам, не обращаясь ни к кому в отдельности, — но скажи ему, что после всего этого ему не видать горячей ванны, и он устроит скандал, как шлюха, которой не заплатили.

— Много ты знаешь! — Серегил развязал узел, принесенный трактирщиком, достал из него женское платье из грубого сукна и натянул через голову.

Алек изумленно разинул рот, и Серегил хитро подмигнул ему:

— Пришло время дать тебе еще один урок. Серегил быстро заплел волосы в косу и свернул ее на затылке, потом вытянул несколько прядей, чтобы они неряшливо висели вдоль щек. В узле оказалась баночка серой пудры, и с ее помощью он сделал волосы седыми, а кожу — увядшей. Еще там оказалась большая полосатая шаль, грубые деревянные башмаки и кожаный пояс. Глянув в осколок зеркала, Серегил остался доволен, потом спрятал самый маленький свой кинжал за пояс и отвернулся, горбясь и съеживаясь. Когда он повернулся к друзьям снова, перед ними была незаметная старушка— служанка.

— Что скажут добрые господа? — спросил Серегил старческим голосом с сильным майсенским акцентом.

Микам одобрительно кивнул:

— Привет, бабушка. Куда это ты собралась такая нарядная?

— Меньше сказано — меньше подслушано, — ответил Серегил, подходя к двери. — Пойду узнаю, куда ветер дует. Если хозяйка будет любопытствовать, скажите ей, что у меня с собой была запасная одежда. И это, — добавил он, делая старомодный реверанс и улыбаясь своей обычной кривой улыбкой, — истинная правда!

Когда их выстиранную и выглаженную одежду принесли обратно. Алек и Микам вернулись в «Лягушку». В их клетушке горели свечи, жаровня на треножнике посреди комнаты бросала веселые отсветы на стены.

— Как твой бок? — спросил Алек.

— Лучше, но все-таки я, пожалуй, лягу на полу, — ответил Микам, глядя на кособокую кровать. — Будь хорошим мальчиком и помоги мне соорудить подстилку из плащей около двери.

Алек постелил на пол одеяла и плащи, и Микам со вздохом облегчения опустился на них, положив на колени меч.

— Давай-ка сюда свою рапиру, и я покажу тебе, как нужно ее точить, — предложил он, вынимая из своего мешка пару точильных брусков.

Они принялись за дело, и некоторое время в комнате было слышно только пение металла, скользящего по камню. Алек так устал, что с благодарностью принял дружелюбное молчание Микама. С этим простым и добродушным человеком праздная болтовня была не обязательна. Поэтому юноша удивился, когда Микам, не отрываясь от работы, сказал:

— Что-то ты молчалив, как старый пень. Ты можешь об этом и не догадываться, но я по-своему не менее любопытен, чем Серегил.

Заметив колебания Алека, Микам с улыбкой пояснил:

— Мне никогда и в голову не приходило, что Серегил может обзавестись подмастерьем, и уж подавно не таким простодушным лесовичком, как ты. Я не хочу тебя обидеть, ты же понимаешь. Просто ты больше похож на добропорядочного сына егеря, чем на шпиона. Так что расскажи мне, что ты думаешь о нашем приятеле?

— Н-ну… — пробормотал Алек, — по правде говоря, я не знаю, что и думать. Сначала он обращался со мной как… как будто я… Алек смутился и умолк; никто до сих пор не интересовался тем, что он думает, и ему было нелегко найти подходящие слова. Кроме того, открытость Микама предполагала ответную откровенность,. но юноша не забывал, что они с Серегилом близкие друзья.

— Как будто он все обо мне знает, — выдавил он из себя наконец. — А иногда — как будто он считает, что и я все знаю о нем. Он спас мне жизнь, дал одежду, учил всему. Но только иногда я понимаю, что на самом деле мне о нем ничего не известно. Я пытался расспрашивать о его доме, его семье — обо всем таком, — но он просто улыбается и переводит разговор на другое. Это у него здорово получается.

Микам ухмыльнулся и кивнул.

— Так или иначе, — продолжал Алек, — мне кажется, он считает, что может сделать из меня то, чем является сам, и это-то меня и смущает: я слишком мало знаю о нем, чтобы догадываться, какого поведения он от меня ждет. Ты — его друг и все такое, и я не собираюсь просить тебя раскрывать какие-то секреты, но ведь есть же, наверное, что-то, о чем ты мог бы мне рассказать?

— Пожалуй. — Микам провел ногтем по кромке лезвия. — Мы впервые встретились много лет назад в верховьях Золотой реки, подружились и, когда он возвращался в Римини, я отправился с ним вместе. Там живет его старый друг Нисандер, и от него-то я и узнал большую часть того, что мне известно о нашем скрытном приятеле.

Где он родился и почему оттуда ушел — это пусть он сам тебе расскажет. Я не очень много знаю об этом, за исключением одного: в его жилах течет благородная кровь, и каким-то образом он связан со скаланской царствующей династией. Он был ненамного старше тебя, когда объявился в Скале, но уже успел побывать в переделках. Нисандер — волшебник, и он взял его себе в подмастерья. Но тут что— то, похоже, не сработало: Серегил колдуном не стал, несмотря на все его чудеса с животными, хотя они с Нисандером остались друзьями. Ты наверняка встретишь его, когда попадешь в Скалу: Серегил всегда первым делом отправляется к Нисандеру, когда возвращается из своих странствий.

— Волшебник! — выдохнул Алек. — Какой он?

— Нисандер-то? Славный старичок, добрый, как Создатель летним днем. Многие другие маги — важные и неприступные, а этот, стоит ему выпить кружку-другую, тут же начинает создавать зеленых единорогов или заставлять ножи танцевать с ложками, хоть он и один из древних.

— Древних?

— Волшебники живут так же долго, как и ауренфэйе, и Нисандер — не самый молодой из них. Похоже, ему лет триста. Он знал бабку царицы Идрилейн, а она сама уже бабушка. Нисандер — любимец царицы. Она часто приглашает его во дворец, и на всех пирах он — непременный участник.

— Серегил говорил, что в Римини много волшебников.

— Там есть коллегия магов — Дом Орески, хотя это скорее замок, чем дом. Как я уже говорил, волшебники, по большей части самодовольный народ, считают Нисандера выжившим из ума старым дураком и даже иногда насмехаются над ним. Но только ты подожди, пока встретишь его, — тогда сам решишь, что он собой представляет.

А насчет Серегила не беспокойся — он человек недоверчивый, но, если уж он взял тебя с собой, можешь не сомневаться: ты его устраиваешь, каковы бы ни были его резоны. Одну вещь могу сказать тебе наверняка: он за друга отдаст жизнь и никогда не заставит товарища отвечать за свои проделки. Никогда. Сам он может говорить тебе иначе, да и когда ты увидишь, как он живет в Римини, ты, пожалуй, усомнишься в этом, — но я хорошо знаю его и ручаюсь:

на него можно положиться, как можно положиться на солнце — оно обязательно встанет на рассвете. И единственное, чего он не прощает, — это предательство, так что ты лучше хорошенько запомни мои слова. Когда-то, еще до того, как он появился в Скале, его кто-то предал, и тот случай оставил на нем след на всю жизнь. Он убьет всякого, кто его предаст.

Алек обдумал услышанное, затем спросил:

— Что собой представляет Римини?

— Самый красивый город на свете. И самый прогнивший и полный интриг. У царской семьи больше ветвей, чем у ивы, и все они борются друг с другом за более высокое место на стволе. Политические заговоры, старые распри, тайные романы и все, что угодно. И как правило, когда кому-то из них требуется выкрасть важный документ или заполучить ценный амулет, они обращаются к нашему приятелю Серегилу. Те, кто его нанимает, никогда и в глаза его не видят, учти, но всегда известно, как вступить с ним в контакт. Нужно только спросить «Кота из Римини». Он самый широко известный и одновременно лучше всего сохраняемый секрет в этом городе.

— Все это трудно себе представить, — сокрушенно покачал головой Алек. — И он думает, что я тоже способен на такое?

— Я тебе уже говорил: не будь он уверен, что ты на это способен, тебя бы здесь не было. Держу пари, он видит в тебе такое, о чем ни ты, ни я не подозреваем. О, он бы спас тебя в любом случае, но должно быть что-то еще, ради чего он держит тебя при себе. — Микам подмигнул Алеку. — Вот и попробуй разгадать эту загадку — разгадку от Серегила ты услышишь едва ли. А пока не беспокойся о том, чтобы его не разочаровать. Просто держи глаза открытыми и подыгрывай ему по мере возможности.

Проскользнув в каморку, Серегил сбросил шаль и растянулся на постели, разминая затекшие от сгорбленного положения плечи. Микам и Алек вопросительно посмотрели на него.

— За голову Арена Виндовера назначена награда, — сообщил им Серегил. — И за твою, Алек, тоже. Есть упоминание и о неизвестном третьем человеке. Думаю, все это сделано с подачи того головореза, что улизнул от нас на дороге.

— Не стоит ограничиваться только этой возможностью, — предостерег его Микам. — Кто назначил награду? Мэр Вольда?

— Предположительно. Весть принес вчера почтовый голубь. В письме говорится, что мы ограбили кассу гильдии или что-то в этом роде.

— И во сколько же они оценили Арена на этот раз?

— В двадцать серебряных марок.

— Билайри и его ворота! — ахнул Микам. — Во что же это ты оказался замешан?

— Будь я проклят, если знаю. — Серегил устало провел рукой по волосам.

— Где мой кошель?

Алек перебросил ему кошель, Серегил вынул оттуда деревянный диск и стал его озадаченно разглядывать.

— Это единственное, что мы взяли. Не могу понять, что в нем такого ценного, чтобы стоило устраивать весь этот переполох. Однако надо как следует охранять диск — на всякий случай. — Продев в квадратное отверстие кожаный ремешок, Серегил снова внимательно посмотрел на вещицу, а потом надел ремешок на шею. — Раз они так сильно хотят заполучить его обратно, тем больше оснований доставить его в Скалу.

— А какая награда назначена за меня? — поинтересовался Алек. — Я в первый раз оказался вне закона.

— Двадцать марок — столько же, сколько за меня. Не так плохо для твоих юных лет. За Микама предлагают только половину этой суммы.

— Ты уверен, что в объявлении я не назван по имени? — спросил Микам.

— Абсолютно уверен. Похоже, тебе удалось улизнуть из Вольда незамеченным.

— Я там всегда появлялся и исчезал, когда мне было угодно, так что меня вряд ли хватятся. Здесь нам грозит опасность?

— Не думаю. Будь у них в городе собственные агенты, они не стали бы привлекать местных жителей. Похоже, что одинаковые извещения были разосланы везде — в Сток, Балтон, Оск, даже Сарк. Кто бы ни были эти «они», их люди потеряли наш след и не очень-то довольны таким поворотом событий. Но все равно: нам следует соблюдать максимальную осторожность.

— Раз они ищут двоих мужчин и мальчишку, имеет смысл разделиться. — Микам задумчиво погладил усы. — — И мне, пожалуй, стоит вернуться и по дороге взглянуть на то местечко в Черных топях, что ты видел отмеченным на карте. Я отправлюсь в дорогу до рассвета.

— Ты уверен, что тебе это по силам?

— Ну, ехать-то верхом нетрудно.

— Прихвати с собой и наших лошадей, а главное, сообщи новости как можно скорее. Я уже позаботился о проезде до Нанты нам с Алеком. Если тебе понадобится с нами связаться, мы будем на борту торгового судна — «Стремительного». У него черный корпус с красным бушпритом. Спрашивать нужно госпожу Гветелин из Кадор— брода.

— Леди Гветелин? — ухмыльнулся Микам. — Давненько я не слышал об этой красотке. Ну, Алек, мой мальчик, тебя ждет увлекательное приключение!

ГЛАВА 8. Дама и капитан

— Красотка не выглядит ледышкой, хоть уже и не первой молодости, а, капитан Раль? — заметил рулевой.

Треугольный парус «Стремительного» был наполнен свежим ветром, корабль хорошо слушался руля, и капитан Раль подошел к поручням мостика, чтобы еще раз глянуть на пассажирку, сидящую на носу судна.

Капитан был коренастым черноволосым мужчиной средних лет, и, хотя у него уже наметилась лысина, он все еще сохранял мужественную привлекательность, чем и был не прочь воспользоваться, — как могла бы подтвердить не одна женщина в многочисленных портах, куда заходил «Стремительный».

— Да уж конечно. Я всегда предпочитал стройных милашек, — согласился он, не обращая внимания на замечание Скайвейка по поводу возраста женщины: по мнению рулевого, не первой молодости были все представительницы прекрасного пола старше четырнадцати лет. Хотя дама, которую они обсуждали, уже, конечно, утратила свежесть ранней юности, она, безусловно, не была старой каргой. Лет двадцать пять, пожалуй?, Госпожа Гветелин и ее юный паж прибыли на корабль на рассвете. Проследив за тем, чтобы багаж отнесли в маленькую пассажирскую каюту, она попросила у капитана разрешения посидеть на носу: она страдает морской болезнью и надеется, что свежий воздух поможет ей привыкнуть к качке. Мягкий тихий голос дамы и ее изысканные манеры очаровали капитана. На этот раз путешествие вниз по реке, похоже, обещало быть не таким уж скучным.

Разглядывая теперь женщину в ярком утреннем свете, Раль решил, что его первое впечатление было верным. Ее элегантно задрапированная вуаль обрамляла тонкое задумчивое лицо. Из-под мантильи было видно дорожное платье с высоким воротом, выгодно подчеркивавшее тонкую талию и округлость груди. Конечно, любителю пышнотелых красоток ее бедра показались бы слишком узкими, размышлял капитан, но, как он уже говорил Скайвейку, он предпочитал стройных женщин. Холодный ветер с реки разрумянил ее бледные щеки, и широко расставленные серые глаза оживленно заблестели, когда она наклонилась вперед, указывая на что-то на дальнем берегу своему спутнику. Может, ей все-таки всего лет двадцать?

Грузом «Стремительного» обычно бывали меха и пряности, но Раль уже давно обнаружил, что небольшая пассажирская каюта на нижней палубе изрядно увеличивает доходность перевозок. Вот и накануне вечером старушка-служанка заплатила за путешествие до Нанты молодой дамы и ее пажа. Когда капитан угостил старую сплетницу стаканом эля, та принялась расписывать красоту своей госпожи и горевать по поводу слабого здоровья, вынуждающего ту проводить суровые зимние месяцы на юге у родственников.

Это было обычным делом: многие богатые купцы-северяне находили себе жен в южных краях, и эти избалованные дамы нередко предпочитали возвращаться на зиму на свою теплую родину, пока еще ледяная хватка зимы не остановила движения по дорогам.

Убедившись в том, что парус ловит ветер как раз под нужным углом, капитан отправился на нос, чтобы проверить курс. Фолсвейн был широк, и плавание по нему обычно не представляло трудностей, но иногда в русле реки появлялись новые отмели.

Теперь капитану были лучше видны его пассажиры, и мысли его обрели новое направление. Этот вечно торчащий рядом с дамой паж — совсем неотесанный мальчишка, несмотря на нарядный костюм и рапиру на боку… Женщина продолжала смотреть на берег, нахмурив брови и стиснув руки на коленях.

Ее наряд, ее манеры, большое кольцо с гранатом на затянутой в перчатку руке — все говорило о ее принадлежности к знатному роду, но Раль уже не в первый раз задавал себе вопрос об истинных причинах ее путешествия. Ее багаж состоял всего лишь из большого саквояжа и не особенно тяжелого сундука. У пажа оказалась потрепанная, хотя и тяжелая сумка. Все это не походило на то, как обычно путешествуют благородные дамы. И слуг у нее с собой нет, и каюту ее служанка оплатила в последний момент… Нет ли тут более романтической истории? Уж не сбежавшая ли это жена? Если так, тут открываются интересные возможности… и у него еще целая неделя, слава Астеллусу, чтобы все выяснить.

Хотя Серегил, знай он о впечатлении, произведенном . им на капитана, был бы весьма доволен, его настроение оставалось тревожным., Прошлой ночью, после того как он раздобыл одежду для себя и Алека, он осмотрел рану Микама и попытался уговорить друга провести несколько дней в постели. Однако все его старания пропали даром, и усталый Серегил лег на кровать рядом с Алеком и мгновенно уснул. Это к тому же был единственный способ не слышать могучего храпа Микама.

Через некоторое время он проснулся с чувством приближающейся беды. За стенами каморки выл ветер, задувал в щели и стенал в трубе. Угли в жаровне еле тлели, и Серегил дрожал от холода; единственным источником тепла была голая спина Алека, прижимавшаяся к его боку. Это само по себе было странным: мало того, что он не помнил, чтобы раздевался, ложась, стеснительность парнишки едва ли позволила бы тому спать обнаженным в одной постели с кем-то.

Но дело не в этом, сонно подумал Серегил. В скудном свете, отбрасываемом жаровней, он разглядел фигуру Микама на подстилке у двери. Что-то с ним не так, что-то совершенно очевидное… Если бы только затуманенный мозг начал работать!..

Выскользнув из постели, он тихо пересек каморку и приблизился к Микаму, ежась от холода неструганых досок пола под босыми ногами. Предчувствие беды стало еще сильнее, когда он наклонился над Микамом: тот никогда не спал так беззвучно.

Его друг лежал на боку лицом к стене, так что Серегил едва мог расслышать его дыхание. Нет, вовсе никакого дыхания не мог он расслышать…

— Микам, проснись, — прошептал Серегил, но горло его так пересохло, что не издало ни звука. Ужас — тяжелый и липкий — сгустился вокруг него. Серегил схватил друга за плечо, страстно желая, чтобы тот проснулся и заговорил.

Тело Микама было таким же холодным, как доски пола. Отдернув руку, Серегил увидел на ней темные пятна сворачивающейся крови. Микам медленно перевернулся на спину, и Серегил разглядел зияющую рану на горле, из которой все еще торчал его собственный стилет. Глаза Микама оставались открытыми, на лице застыло выражение Удивления и печали.

Мучительный стон вырвался из горла Серегила. Он отшатнулся и попятился от тела, занозив ногу о грубые доски пола.

В этот момент налетел особенно сильный порыв ветра, ставень на окне распахнулся, и угли в жаровне от сквозняка на мгновение вспыхнули ярким пламенем. В этом неверном свете Серегил заметил высокую фигуру в углу у окна. Человек был закутан с ног до головы в темную мантию, но Серегил сразу же узнал несгибаемо прямую спину, легкий наклон головы, характерный острый локоть руки, лежащей на эфесе меча. И он точно знал — благодаря какой-то ужасной смеси предчувствия и воспоминания, — как начнется сейчас разговор между ними.

— Что ж, Серегил, в хорошем же виде я тебя нахожу.

— Отец, на самом деле все не так, как кажется, — ответил Серегил, с отвращением слыша умоляющую нотку в собственном голосе — эхо тех же слов, произнесенных им когда-то в схожей ситуации, — но бессильный заставить себя говорить иначе. Однако теперешний — повзрослевший — Серегил еще и с беспокойством ощутил, что безоружен.

— Как кажется, на полу — твой убитый друг, а в постели — мальчишка-сожитель. — Голос отца был точно таким, как Серегил его помнил, — сухим, саркастическим, полным сдержанного отвращения.

— Это всего лишь Алек… — сердито начал Серегил, но слова замерли у него на языке, когда обнаженный юноша с томной грацией, совсем ему обычно не свойственной, поднялся с постели, подошел к Серегилу, прижался к нему и бросил на отца игривый взгляд.

— Твой вкус в выборе компаньонов не стал лучше.

— Отец, прошу тебя! — У Серегила закружилась голова, и с ощущением нереальности происходящего он опустился на колени.

— Изгнание лишь усилило твои греховные наклонности, — усмехнулся его отец. — Как и раньше, ты позор для нашего дома. Придется найти для тебя какое-то другое наказание. — Потом с той особой нежностью, которая всегда захватывала Серегила врасплох, он покачал головой и вздохнул: — Серегил, мой самый младший сын, что мне делать с тобой? Мы так давно не виделись! Давай хотя бы пожмем друг другу руки.

Серегил протянул отцу руку и сквозь слезы стыда заглянул под капюшон, надеясь увидеть знакомые черты. В тот же момент тошнотворное сомнение выползло откуда-то из глубин памяти; руки Алека сильнее обхватили его плечи, а рука отца сжала его руку.

— Ты же мертв! — простонал Серегил, слишком поздно пытаясь освободиться от хватки костлявой руки. — Уже девять лет! Эдзриел сообщил… Ты мертв!

Его отец кивнул и отбросил капюшон. Серегил увидел несколько прядей черных волос, прилипших к ссохшейся коже, на месте острых серых глаз зияли две черных дыры, носа не было вовсе. То, что было когда-то губами, скривилось в подобии улыбки, когда отец склонил мумифицированную голову, обдав Серегила запахом плесени и тления.

— Верно, но отцом твоим я остаюсь, — сказало привидение, — и тебя все еще ждет заслуженное наказание.

Из-под мантии блеснул меч, и фигура отступила назад, сжимая отрубленную правую руку Серегила в своих костлявых пальцах…

…И Серегил подскочил на постели, обливаясь потом и сжимая руками готовую разорваться грудь. Не было ни ветра, ни распахнувшегося ставня. Микам продолжал храпеть. Только Алек пошевелился и пробормотал какой-то вопрос.

— Ничего, ничего, спи, — прошептал Серегил. Хотя его сердце все еще колотилось, он тоже попытался снова уснуть.

Даже сейчас, когда отблески солнца весело танцевали на воде и за бортом что-то бормотала вода, Серегила мучило зловещее предчувствие, оставленное сном. У него и раньше бывали кошмары, но никогда ему не снился отец — с тех пор, как он покинул свой дом, — и ни один из них не оставлял после себя такой пульсирующей головной боли. Стакан подогретого вина, выпитый в таверне, помог, но теперь пытка возобновилась; к стучащим в висках молотам прибавилась горечь во рту и мучительное желание протереть глаза; но даже этого Серегил не мог себе позволить, чтобы не нанести урона тщательно наложенной косметике.

— Тебе все еще не по себе, госпожа? Серегил обернулся и обнаружил склонившегося к нему капитана.

— Немного голова болит, капитан, — ответил он, придавая голосу мягкость, соответствующую его роли.

— Может быть, это от блеска солнца на воде, госпожа. Не стоит ли тебе перейти к другому борту? Ветерок по-прежнему будет тебя обдувать, но в тени паруса глаза не будет резать свет. И я прикажу коку согреть для тебя вина:

это хорошо помогает.

Предложив прекрасной пассажирке руку, Раль отвел ее к скамье у стены палубной надстройки. К его неудовольствию, которого капитан особенно и не скрывал, Алек последовал за ними и встал, опираясь на перила

— Этот мальчик бдительно охраняет тебя, госпожа, — заметил Раль, усаживаясь на скамье ближе к «Гветелин», чем это было бы оправдано размерами скамьи.

— Кирис — родственник моего мужа, — ответил Серегил, — и мой супруг поручил ему заботу о моей безопасности. Кирис очень серьезно относится к своим обязанностям.

— Однако не кажется ли тебе, что такой юный спутник — не особенно надежный защитник? — Матрос принес кувшин вина и две деревянные чаши, и капитан собственноручно предложил вино Серегилу.

— О, я уверена, что ты можешь быть спокоен за меня. Кирис — прекрасный фехтовальщик, — солгал Серегил, пригубливая вино; от его острых глаз не укрылось, что Раль налил его чашу гораздо полнее, чем собственную.

— И все же, — галантно продолжал капитан, наклоняясь к пассажирке, — я считаю своим долгом оберегать тебя, пока мы не прибудем в порт. Если есть хоть какая-нибудь услуга, которую я мог бы тебе оказать — днем ли, ночью ли,

— тебе стоит только сказать. Может быть, ты окажешь мне честь отужинать со мной сегодня вечером в моей каюте?

Серегил скромно потупил глаза.

— Ты очень добр, но я так устала после своего путешествия в Боерсби, что сегодня рано лягу.

— Тогда завтра вечером, когда ты отдохнешь, — настаивал капитан.

— Хорошо, завтра вечером. Я уверена, что ты знаешь о многих приключениях, рассказы о которых будут интересны не только мне, но и моему пажу. Для нас обоих твое приглашение — большая честь.

Раль поднялся с легким поклоном; недовольный взгляд, брошенный им на Алека, показал Серегилу, что по крайней мере пока он одержал победу над своим настойчивым поклонником.

— Капитан Раль собрался соблазнить меня, — объявил тем вечером Серегил в их тесной каюте, накладывая свежую косметику; Алек держал перед ним лампу и маленькое зеркало.

— И что же ты собираешься делать? — спросил Алек озабоченно.

Серегил подмигнул:

— Подыграть ему, конечно. До определенного предела.

— Но ведь едва ли ты можешь позволить ему… — Алек сделал неопределенный жест.

— Да, я знаю, хотя знаешь ли ты, о чем говоришь, я не уверен. — Серегил оценивающе взглянул на своего юного спутника, подняв бровь. — Но ты, безусловно, прав. Позволить ему залезть мне под юбку — значило бы разрушить иллюзию, над созданием которой я так трудился. Тем не менее, — Серегил заговорил голосом госпожи Гветелин и бросил на Алека кокетливый взгляд из-под ресниц, — этот капитан Раль — симпатичный шалунишка, не правда ли?

Алек покачал головой, не понимая, шутит Серегил или нет.

— Ты собираешься спать со всей этой краской на лице?

— Думаю, это может оказаться уместным. Раз мужчина так настойчив, что приглашает замужнюю даму в свою каюту в первый же день знакомства, я не удивлюсь, если он найдет предлог заявиться сюда посреди ночи. Поэтому я надену и вот это. — Он кивнул на тонкую полотняную ночную рубашку, разложенную на постели. — Для того чтобы путешествовать переодевшись и не оказаться разоблаченным, самое важное — не выходить из роли ни при каких обстоятельствах. Расшнуруй меня. — Серегил встал и, откинув волосы в сторону, повернулся к Алеку спиной. — Такая практика может тебе когда-нибудь пригодиться.

Глядя на спутника, Алек со смущением подумал; насколько же полно его перевоплощение! Целый день, наблюдая, как Серегил играет роль госпожи Гветелин перед капитаном и командой, он чувствовал, что и сам наполовину верит: перед ним женщина.

Иллюзия перестала быть такой полной, однако, когда платье соскользнуло и Серегил начал освобождаться от своих поддельных грудей. Как он с гордостью сообщил Алеку, это было его собственное изобретение: что-то вроде облегающей нижней рубашки с коническими карманами, набитыми мягкой шерстью.

— Грудки получше, чем некоторые натуральные, — заявил он с ухмылкой. — Сейчас, правда, думаю, без них можно обойтись. — Он аккуратно убрал рубашку с карманами в сундук. — Как защитник моей чести, ты должен проследить, чтобы доблестный капитан, если появится, не сумел обнаружить отсутствие этой части моего тела.

— Ты был бы в большей безопасности, если бы с нами был Микам.

— Микам терпеть не может работать со мной, когда я переодеваюсь женщиной. Говорит, что я слишком хорошенькая и это его нервирует.

— Я могу его понять, — заметил Алек со смущенной улыбкой. «Госпожа Гветелин» заставляла звучать в нем какую-то струну, которая лишала его покоя. Убедительное перевоплощение Серегила повергало его в тревогу, выразить которую словами ему не хватало умения.

— Ты прекрасно справляешься. К тому же благородная женщина вправе и сама позаботиться о собственной безопасности. — Серегил, улыбаясь, вытащил маленький кинжал из рукава снятого платья и засунул его под подушку. — Как я слышал, пленимарским женщинам полагается закалываться такими, если в их спальне появится кто-то посторонний, — чтобы защитить честь своего мужа. Я сказал бы, что бедняжки страдают вдвойне.

— Ты когда-нибудь бывал в Пленимаре? — спросил Алек, предвкушая интересный рассказ.

— Только в пограничных территориях, в самой стране — никогда. — Серегил натянул ночную рубашку и принялся заплетать волосы в косу. — За чужеземцами там следят. Если у тебя нет веской — и убедительной для других — причины появиться там, лучше этого не делать. Насколько я слышал, шпионы там быстро прощаются с жизнью. Мне хватает занятий и в Римини.

— Микам говорил… — начал Алек, но был прерван громким стуком в дверь.

— Кто там? — откликнулся Серегил голосом госпожи Гветелин, закутываясь в плащ и указывая Алеку на отгороженный занавеской закуток, предназначенный для прислуги.

— Капитан Раль, госпожа, — раздался приглушенный голос. — Я подумал, что чашка чая на ночь будет тебе на пользу.

Алек выглянул из закутка, и Серегил закатил глаза.

— Как любезно с твоей стороны.

Повинуясь знаку Серегила, Алек вышел вперед и с поклоном, который помешал капитану войти в каюту, взял у него исходящий паром чайник.

— Я уже собиралась тушить свечу, — зевая, сообщил Серегил. — Но чашечку чая я выпью, это поможет мне сразу уснуть. Спокойной ночи.

Раль натянуто поклонился и отбыл, бросив на Алека весьма недружелюбный взгляд.

Алек решительно запер дверь на задвижку и, обернувшись, увидел, как Серегил беззвучно хохочет.

— Клянусь Четверкой, Алек, будь осторожен, не то получишь нож в спину. Мой новый поклонник ревнует к тебе, — прошептал он. — А уж то, как ты встретил его в дверях… — Серегил замолк, вытирая глаза. — Ах, я так спокойно буду сегодня спать, зная, что добродетель моя надежно защищена. Но такая верность заслуживает награды. Разлей чай, и ты услышишь интересный рассказ.

Когда они уютно расположились на койке, держа чашки с чаем, Серегил сделал глоток и сказал добродушно:

— Ну так о чем бы ты хотел услышать? Алек на секунду задумался: вопросов было так много, что было трудно выбрать, с чего начать.

— Расскажи мне о воительницах-царицах Скалы, — ответил он наконец.

— Прекрасный выбор. История цариц определяет всю жизнь этого государства. Ты помнишь, я тебе рассказывал, что первая царица взошла на престол во время Великой войны с Пленимаром? Алек кивнул:

— Да. Ее звали Гера…

— Герилейн Первая. Ее еще иногда называют Предсказанная царица — из-за тех обстоятельств, при которых она взошла на трон. Когда война началась. Скалой правил Фелатимос, ее отец. Он был хорошим правителем, но Пленимар тогда достиг вершины своего могущества, и к десятому году войны стало казаться, что Скала и Майсена обречены на поражение. Пленимар давно уже захватил земли Майсены до реки Фолсвейн и благодаря превосходству на море и ресурсам, предоставляемым плодородными северными равнинами, имел на своей стороне все преимущества.

— И еще у них были некроманты, — вставил Алек. — И армии оживших мертвецов, ты говорил.

— Как я вижу, некоторые темы тебя особенно интересуют. Мне кажется, я говорил, что сохранились слухи об этом. Пленимарцы знамениты своей жестокостью и в сражениях, и после них. Разве это не достаточное основание, чтобы легенды превратили их в чудовищ?

Заметив, что Алек выглядит разочарованным, Серегил ласково добавил:

— Но это хорошо, что у тебя чуткое ухо и цепкая память. В нашем деле приходится собирать все россказни и отсеивать правду от вымысла — так сказать, видеть основу ткани, а не вышивку на ней.

Однако возвращаясь к моему рассказу… На десятую зиму войны стало ясно, что дело идет к концу. В отчаянии Фелатимос решил обратиться к Афранскому оракулу. Для этого нужно было совершить долгое и опасное путешествие, в Афру, лежащую в горах в центре Скалы. Однако царю удалось добраться туда как раз перед солнцестоянием и задать свой вопрос. Царский писец, сопровождавший его, записал ответ оракула слово в слово. По приказу Фелатимоса пророчество позднее было выгравировано на золотой пластине, и до сих пор его можно видеть в тронном зале в Римини. Оно гласит: «До тех пор, пока дочь, наследница Фелатимоса, сражается и правит, Скала никогда не будет покорена».

Эти слова навсегда изменили историю Скалы. Афранские оракулы знамениты точностью и мудростью своих пророчеств, и Фелатимос, хоть и был поражен услышанным, решил подчиниться указанию. Божественная воля была объявлена народу, и четверо сыновей Фелатимоса уступили право на трон сестре, Герилейн, девушке, которой тогда было не больше лет, чем тебе сейчас, самой младшей в семье.

Полководцы начали препираться и говорить, что оракул вовсе не требовал, чтобы неопытная девушка на самом деле возглавила армию, однако Фелатимос решил строго следовать предсказанию и, объявив дочь царицей, приказал своим генералам обучить ее военной науке. Как рассказывают, те имели свой взгляд на вещи. Они научили ее ездить верхом. преподнесли ей роскошные доспехи, а потом, дав ей почетный эскорт, отправили в тыл армии. Но во время сражения Герилейн собрала вокруг себя отряд, пробилась в первые ряды и своей рукой убила Верховного Владыку Хризетана Второго. Хотя после этого война длилась еще два года, победа в той битве дала Скале и Майсене передышку, а тем временем прибыли ауренфэйе. С того дня никто не подвергал сомнению божественное право Герилейн.

— И с тех пор в Скале правят только царицы? — спросил Алек. — Никто и никогда не усомнился в пророчестве?

— Некоторые пытались. Пелис, сын Герилейн, отравил свою сестру, чтобы захватить престол, и начал говорить, что оракул на самом деле имел в виду «дочь Фелатимоса», а не наследницу, принадлежащую к царской семье. Однако, на его несчастье, на второй год его правления случился ужасный неурожай, за которым последовала эпидемия чумы. Сам царь умер, так же как и сотни других. Но как только на трон взошла его племянница Агналейн, дела пошли на поправку.

— А что, если у царицы не окажется дочерей?

— Такое несколько раз случалось за последние восемь столетий. У царицы Марнил было шесть сыновей, но передать престол ей было некому. В отчаянии она отправилась в Афру, и там оракул посоветовал ей найти себе нового супруга — человека, прославившегося смелостью и благородством.

— А как отнесся к этому ее муж? — поинтересовался Алек.

— Эту проблему действительно было нелегко разрешить, тем более что пророчество оракула оказалось довольно туманным. Но идея была ясна, и с тех пор не одна царица воспользовалась ею. Некоторые даже превратили возможность стать мужем царицы во что-то вроде награды. Бабка царицы Идрилейн, Элестера, сменила больше тридцати супругов, так что даже скаланцы сочли, что это уж чересчур.

— И как же царице удается обзавестись законной наследницей, если она спит с любым, кто ей приглянется? — воскликнул шокированный Алек.

— Что, в конце концов, значит «законной»? — смеясь, ответил Серегил. — Царю можно — и даже совсем нетрудно — наставить рога, а потом уверить его, что дитя любовника царицы — его собственное. Но любой ребенок, рожденный царицей, — несомненно ее, кто бы ни был отец, и таким образом является законным наследником.

— Да, конечно, — согласился Алек с явным неодобрением. — А бывали в Скале плохие царицы?

— За такой длительный срок случалось всякое — в обычной пропорции. Божественное право божественным правом, но они остаются людьми.

Алек встряхнул головой и улыбнулся:

— Вся эта история… Как ты только помнишь столько всего!

— Приходится, раз уж я имею дело со скаланскими аристократами. Знатность определяется принадлежностью к определенной ветви, тем, насколько древнее твое благородное происхождение, от какого супруга царицы ведет начало твой род, является ли твое родство с царской семьей родством по женской или по мужской линии, был ли родоначальник законным или побочным отпрыском… Продолжать можно было бы долго, но, я думаю, принцип ты уловил.

— Серегил отставил чашку и потянулся. — А теперь, пожалуй, нам обоим пора на боковую. У меня завтра будет занятый денек — занятый нашим доблестным капитаном, да и тебе придется потрудиться, защищая мою добродетель.

ГЛАВА 9. Дама недомогает

Серегил проснулся на рассвете от собственного сдавленного стона. Он попытался заглушить его, уткнувшись в подушку, но даже слабого звука оказалось достаточно, чтобы Алек появился из своего закутка.

— Что такое? Что случилось? — прошептал юноша, на ощупь пробираясь через заставленную багажом каюту.

— Ничего не случилось. Просто приснился кошмар. Алек положил руку на плечо Серегила:

— Ты дрожишь, как перепуганная лошадь.

— Будь добр, зажги свечу. — Серегил сел на постели, обхватив колени, стараясь унять дрожь.

Алек быстро зажег свечу от висящего у трапа фонаря и встревоженно посмотрел на Серегила.

— Ты и бледен как привидение. Иногда самый быстрый способ прогнать кошмар — это рассказать о нем.

Серегил сделал долгий медленный вдох и жестом пригласил Алека придвинуть поближе единственный стул; он явно не торопился уснуть опять.

— Было утро, — начал он тихо, не сводя глаз с пламени свечи. — Я оделся и собрался выйти на палубу. Я позвал тебя, но ты куда-то отлучился, так что я пошел один., В небе бурлили тяжелые лиловые тучи, свет, пробивавшийся сквозь них, был резким и желтоватым — знаешь, как бывает перед самой грозой. Наш корабль представлял собой жалкое зрелище — мачта сломана, парус наполовину свешивается в воду, палуба засыпана обломками. Я снова позвал тебя, но на корабле не было никого, кроме меня. Вода за бортом казалась черной и маслянистой, и всюду вокруг плавали отсеченные головы, руки, ноги, тела… — Серегил провел рукой по губам. — Насколько я мог разглядеть берег, там тянулась безжизненная пустыня — обожженная и развороченная земля. Почва с погибших полей плыла по реке и у меня на глазах, казалось, собиралась вокруг корабля в огромные кольца и полосы. По мере того как они приближались, я начал слышать звуки. Сначала я не мог определить их источника, но потом понял, что они доносятся отовсюду вокруг меня. Это были… были плавающие в воде части тел. Они все двигались, руки сгибались, ноги брыкались, головы гримасничали.

Серегил услышал, как Алек ахнул от отвращения: для последователя Далны не было ничего ужаснее расчлененного трупа. Серегил порывисто вздохнул и заставил себя продолжать:

— Тут корабль качнулся, и я понял, что нечто карабкается по полощущемуся в воде парусу. Я не мог видеть, что это такое, но оно дергало судно, как поплавок. Я вцепился в поручень, ожидая появления этого нечто. Я знал, что оно невыразимо мерзко, что один вид его вдребезги разобьет мое самообладание, но даже в пучине этого ужаса какая-то крохотная часть моего рассудка кричала, что есть нечто невероятно важное, о чем я обязательно должен вспомнить. Я не знал, спасет ли меня то, что я должен вспомнить, но понимал всю необходимость подумать об этом до того, как погибну. И тут я проснулся. — Серегил выдавил из себя бодрый смешок. — Вот и все. Звучит довольно глупо.

— Нет, это по-настоящему плохой сон! — Алек поежился. — И ты все еще выглядишь неважно. Как ты думаешь, тебе удастся теперь уснуть?

Серегил бросил взгляд на светлеющий квадрат окна.

— Не стоит, скоро утро. А ты отправляйся в постель. Нет смысла нам обоим бодрствовать из-за ерунды.

— Ты уверен?

— Да. И ты был прав: нужно было рассказать сон. Он уже потускнел, — солгал Серегил. — Все будет хорошо.

Пока Серегил занимался утренним туалетом, сон действительно начал тускнеть в его памяти, но на смену ему пришло сильное чувство беспокойства. Головная боль вернулась тоже, сделав Серегила раздражительным и лишив аппетита. К полудню он так плохо себя чувствовал, что снова уселся у бушприта, рассчитывая, что там его никто не побеспокоит.

Путешествовать переодевшись всегда непросто, но Серегил обнаружил, что выбранная им на этот раз роль еще более обременительна, чем обычно. Он определенно был не в настроении должным образом реагировать на несвоевременные заигрывания Раля. Капитан же постоянно находил предлоги появляться рядом с госпожой Гветелин: то обращая ее внимание на достопримечательности, мимо которых они плыли, то интересуясь, удобно ли ей, то предлагая всевозможные развлечения ее молодому пажу. Он принимал ее застенчивые извинения вполне добродушно, но был тверд в своем намерении угостить их ужином вечером., Вскоре после обеда, поданного в полдень, Серегил извинился и удалился в свою каюту отдохнуть. К тому времени, когда Алек разбудил его и напомнил, что пора одеваться к ужину, Серегил чувствовал себя гораздо лучше.

— Мне жаль, что пришлось оставить тебя в одиночестве на палубе, — извинился он перед Алеком, пока тот возился с запутавшейся шнуровкой. — Завтра госпожа Гветелин решит не выходить из каюты, а паж будет ей прислуживать:

пора продолжить твое обучение. Для фехтования здесь нет места, ну да мы что-нибудь придумаем. Может быть, займемся пением или потренируемся в фокусах. Этим нужно заниматься все время, иначе теряешь сноровку.

Серегил сбросил помявшееся платье и вынул из сундука новый наряд. После того, как Алек туго зашнуровал его, Серегил набросил на волосы тонкую вуаль, закрепил ее шелковой лентой и расправил складки так, чтобы они изящно легли на плечи. К кольцу с гранатом, которое он носил раньше, добавились другие украшения: тяжелая золотая цепь и серьги из крупных жемчужин.

— Клянусь пальцами Иллиора, я умираю с голода, — сообщил он Алеку, заканчивая туалет. — Надеюсь, я сумею вести себя за столом, как положено даме. Что будет на ужин? Алек, ты меня слышишь?

Юноша смотрел на него с озадаченным выражением. Вспыхнув, он моргнул и ответил:

— Рагу из дичи. Я ощипывал птичек по просьбе кока, пока ты спал. — Он сделал паузу, потом добавил, усмехаясь: — И я наслушался разговоров матросов: твой маскарад производит на них впечатление.

— Да? И что же они говорили?

— Кок уверяет, что он никогда еще не видел, чтобы капитан так увлекся женщиной. Другие заключали пари, добьется ли он от тебя милостей до тех пор, как мы прибудем в Нанту.

— Весьма маловероятно. Надеюсь, ты будешь верен долгу и защитишь мою добродетель, пока мы не ступим на берег, мой дорогой Кирис.

На их стук дверь открыл сам капитан Раль. Ради торжественного случая он нарядился в старомодный бархатный кафтан и даже подстриг бороду. Стеная в душе, Серегил протянул ему руку и позволил проводить себя к столу.

— Добро пожаловать, прекрасная госпожа! — воскликнул Раль, подчеркнуто игнорируя Алека и удерживая руку Серегила в своей. — Надеюсь, тебе все здесь понравится.

Маленький столик был накрыт на троих, вино уже налито в бокалы, восковые свечи — вместо вонючего масляного фонаря — зажжены.

— Ах, ты свежа, как весенняя роза на рассвете, — продолжал капитан, усаживая Серегила с обретенной долгой практикой галантностью. — Мне больно было видеть, какой поникшей ты выглядела сегодня днем.

— Мне гораздо лучше, благодарю, — пробормотал Серегил. Алек подмигнул ему за спиной Раля.

И дичь, и вино оказались превосходны, однако беседа во время еды носила не особенно оживленный характер. Раль продолжал не замечать Алека и довольно резко оборвал его, когда юноша намеренно заговорил о гипотетическом супруге госпожи Гветелин. К этому времени, однако, Алек освоился со своей ролью и начал получать от нее удовольствие.

— Не расскажете ли вы нам о новостях с юга, капитан, — предложил Серегил, когда над столом повисла особенно напряженная пауза.

— Ну, я думаю, ты уже слышала о пленимарцах? — Раль потянулся за большой почерневшей трубкой. — Ты позволишь, госпожа? Благодарю. Перед тем как мы отчалили из Нанты две недели назад, пошли разговоры о том, что старый Верховный Владыка, Петасариан, снова болеет и долго не протянет. Это ничего хорошего нам не сулит, если ты хочешь знать мое мнение. Я ведь скаланец по рождению и не очень люблю пленимарцев, но Петасариан по крайней мере соблюдал заключенные договора. Молодой же его наследник Клистис — это совсем другое дело. Говорят, последний год он является фактическим правителем, и многие считают, что он опять готовит войну. По слухам, и к болезни старика он руку приложил, если ты понимаешь, что я хочу сказать. К тому же многие в Пленимаре считают, что Двенадцатый Куросский договор не должен был быть подписан; поэтому они хотят, чтобы Петасариан не путался под ногами у сына, когда тот примется наводить порядок.

— Так ты думаешь, что будет война? — Серегил с легкостью придал своему голосу женственное очарование. Раль важно пыхнул трубкой.

— Скала и Пленимар не знают, чем себя занять, когда не воюют друг с другом, хотя я считаю, что это Пленимар раскачивает лодку. Да, я думаю, что они снова собираются напасть друг на друга, и попомни мои слова, на этот раз пустяками не обойдется. Те купцы, что имеют дела в Пленимаре, говорят, что в портах вовсю строят новые корабли. По всему побережью орудуют вербовщики, и матросы побаиваются сходить на берег.

Это было новостью для Серегила, но прежде, чем он смог расспросить капитана более подробно, появился юнга, чтобы убрать со стола. Пока юнга уносил тарелки и менял скатерть, Раль отпер шкафчик над своей койкой и достал оттуда пыльную бутылку и три маленьких оловянных бокала.

— Выдержанный коньяк из Зенгата. Настоящая редкость, — сообщил он, наполняя бокалы. — Мои деловые контакты в Нанте дают мне возможность приобретать такого рода вещи. Давай, молодой господин Кирис, выпьем за здоровье нашей прекрасной дамы. Да будет она радовать глаза и сердца тех, кто удостоится чести видеть ее!

Хотя капитан обращался к Алеку, он при этом не отрывал взгляда от Серегила.

Тот скромно потупился и пригубил огненный напиток.

Алек поднял кубок в ответ и, демонстрируя искреннее ликование, провозгласил ответный тост:

— И за здоровье благородного младенца, которого она носит под сердцем, моего будущего кузена!

Раль поперхнулся коньяком. Серегил бросил на Алека веселый изумленный взгляд, но успел взять себя в руки, пока капитан не прокашлялся.

— Я не стала бы касаться этой темы, если бы не юношеский энтузиазм моего дорогого родича, — пробормотал Серегил, отставляя кубок. Майсенские благородные дамы были известны своей сдержанностью и скромностью.

Однако Раль явно был обескуражен меньше, чем рассчитывал Алек. Серегил мог догадаться, какие мысли промелькнули за этими темными глазами: «В конце концов, если поле уже вспахано и засеяно, а красотка все еще хороша, так в чем же дело?», — О госпожа, я и не имел представления!.. — Капитан похлопал ее по руке с еще большим жаром. В этот момент появился кок с подносом, на котором было несколько закрытых чаш. Раль поставил одну из них перед Серегилом. — Неудивительно, что ты не очень хорошо себя чувствовала. Может быть, десерт восстановит твои силы.

— Действительно. — С улыбкой предвкушения Серегил поднял крышку и застыл в неподвижности, смертельно побледнев. В чаше, полной отсеченных ушей и языков и вырванных глаз, извивались черви. Серегила обдала горячая волна тошноты и паники. Со звоном уронив крышку чаши, он бросился вон из каюты.

— Не пугайся, мальчик, — услышал он за спиной голос Раля. — Это вполне обычно для женщин в ее положении…

Добежав до поручней, Серегил перегнулся через борт, и его вырвало. Только через несколько секунд он смутно осознал, что рядом стоит Алек.

— В чем дело? — спросил юноша испуганным шепотом.

— Отведи меня вниз, — простонал Серегил. — Быстро, отведи меня вниз.

Алек почти в охапку отнес его по трапу в каюту, и Серегил рухнул на койку и закрыл лицо руками.

— Что случилось? — умоляюще спросил Алек, обеспокоенно склоняясь над ним. — Может быть, сходить за капитаном или принести тебе коньяка?

Серегил отчаянно замотал головой, потом взглянул на юношу:

— Что ты видел?

— Как ты выбежал из каюты.

— Нет! В чаше. Что ты в ней видел?

— В чаше с десертом, имеешь ты в виду? — непонимающе переспросил Алек.

— Печеные яблоки.

Серегил поднялся, подошел к единственному маленькому окошку, открыл его и глубоко вдохнул холодный воздух. Его мучил страх, острый, как лезвие кинжала. Все его инстинкты требовали, чтобы он защищался, а главное, бежал — бежал куда угодно. Голова его снова раскалывалась, а пустой желудок, казалось, завязался узлом.

Повернувшись лицом к Алеку, он тихо проговорил:

— Я видел совсем другое. Чаша была полна… — Он умолк, вспоминая ужасное, непреодолимое чувство паники, охватившее его при взгляде на чашу. — Не важно. Только это вовсе не были печеные яблоки.

По его телу прошла судорога, и Серегил прислонился к стене.

Перепуганный еще больше, Алек подвел его к койке и заставил сесть. Серегил забился в угол, прижавшись спиной к переборке. Но он все же достаточно владел собой, чтобы послать Алека к капитану Ралю с извинениями от имени госпожи Гветелин: по-видимому, в ее теперешнем состоянии дама не переносит запаха некоторых блюд.

Когда Алек вернулся, он обнаружил, что Серегил беспокойно мечется по каюте.

— Запри дверь и помоги мне снять это проклятое платье! — прошипел он; ему было трудно стоять спокойно, пока Алек возился со шнуровкой. Потом Серегил натянул кожаные штаны под ночную рубашку, закутался в плащ и снова уселся ; в углу койки, спрятав рапиру между подушкой и стеной.

— Иди сюда, — прошептал он и указал Алеку на место рядом с собой.

Сидя плечом к плечу с Серегилом, Алек чувствовал, как того время от времени сотрясает озноб, хотя тело его горит лихорадочным огнем.

Однако голос Серегила был тверд, хотя еле слышен.

— Со мной что-то происходит, Алек. Я не уверен в том, что именно, но ты должен обо всем знать — неизвестно, что будет со мной дальше. — Серегил рассказал Алеку о кошмарном видении и о сопровождавшем его чувстве всеобъемлющего ужаса. — Это или безумие, или колдовство, — заключил он мрачно. — Не знаю, что хуже. Я никогда ничего подобного не испытывал. Это… это в чаше… Я видывал вещи во сто раз ужаснее и внимания на них не обращал. Обо мне многое можно сказать, Алек, но назвать трусом меня нельзя. Что бы со мной не происходило, боюсь, что все станет еще хуже, прежде чем пойдет на лад. — Он рассеянно потрогал деревянный диск, висящий на шее. — Если ты захочешь продолжать путешествие без меня, я пойму. Ты мне ничего не должен.

— Может быть, и нет, — ответил Алек, стараясь не думать о том страхе, который внезапно охватил его, — но мне это кажется неправильным. Я остаюсь.

— Что ж, я не буду требовать от тебя выполнения обещания, но все равно спасибо. — Подтянув колени к подбородку, Серегил опустил голову на руки.

Алек собрался было уйти в свой закуток, когда ощутил, как Серегила снова начал бить озноб. Прислонившись к стене, он молча просидел рядом с ним всю ночь.

ГЛАВА 10. Серегил унижен

Как раз перед рассветом Серегил высвободился из цепких когтей очередного кошмара. Распахнув окно, он быстро оделся и сидел, глядя, как светлеет небо. Беспокойство, вызванное сном, постепенно уходило, но головная боль росла вместе с разгорающейся зарей. Вскоре он услышал. как Алек завозился в своем закутке.

— У тебя снова была тяжелая ночь, — сказал он, и это не было вопросом.

— Иди сюда и подержи зеркало, пожалуйста. — Серегил открыл коробку с косметикой и принялся за дело. Его запавшие глаза были окружены темными кругами; рука, когда он протянул Алеку зеркало, была не столь твердой, как неделю назад. — Думаю, госпожа Гветелин по большей части будет оставаться у себя в каюте. Я не способен сегодня к бесконечному притворству. Кроме того, это даст нам возможность заняться твоей подготовкой. Тебе давно пора научиться читать. Заниматься нашим делом без этого невозможно.

— А это трудно?

— Ты легко усваивал до сих пор все, что я тебе показывал, — успокоил Алека Серегил. — Научиться предстоит многому, но как только ты запомнишь буквы и их произношение, дальше все пойдет быстро. Давай только сначала немного погуляем по палубе. Мне нужно подышать воздухом, прежде чем пытаться завтракать. И пусть капитан увидит, какой больной я выгляжу, — может быть, тогда он оставит меня в покое.

Этим утром шел снег; влажные рыхлые снежинки образовывали тяжелый занавес вокруг корабля, глуша все звуки и делая невозможным разглядеть что-нибудь за пределами палубы Каждая снасть и каждая поверхность на корабле была белой, а сама палуба оказалась покрыта мокрым месивом Капитан Раль стоял около мачты, отдавая команды матросам.

— Скажи Скайвейку, пусть держится середины фарватера, если знает, где он! — крикнул он одному из матросов, ткнув пальцем в сторону рулевого. — И продолжай закидывать лот, пока хоть немного не прояснится. Меньше опасность сесть на мель, пока мы держимся фарватера Клянусь Старым Мореходом, ветер сегодня такой слабый, что даже девственница… Э-э, доброго утра тебе, госпожа Ты себя чувствуешь лучше, надеюсь?

— Качка плохо на меня действует, — ответил Серегил, для большего правдоподобия опираясь на руку Алека — Боюсь, что остаток путешествия мне придется провести внизу

— Верно, верно, погодка паршивая, и чертовски рано пошел снег в этом году — мы ведь уже в южных краях. И ветер . При таком ветре нам повезет, если доберемся до Торберна завтра к вечеру. Так что денек предстоит нелегкий, и ты уж извини меня .. Кирис. принес бы ты госпоже подогретого вина с камбуза. С этими словами Раль повернулся и направился на нос. — Не знаю, радоваться мне или чувствовать себя оскорбленной, — тихо хихикнул Серегил. — Пойди раздобудь завтрак. Я буду ждать тебя внизу.

Несмотря на те странные видения, что преследовали его накануне, Серегил не ожидал увидеть в миске с овсянкой то, что увидел. Отодвинув миску подальше, он снова уселся на койку.

— Опять, да? — нахмурившись, спросил Алек. Серегил кивнул, но предпочел не описывать копошащееся нечто, увиденное в миске, и зловоние, которое издавал налитый в чашку чай. Собрав посуду, Алек унес ее и вернулся с кружкой воды и куском хлеба.

— Ты должен съесть и выпить хотя бы это, — настойчиво сказал он, протягивая Серегилу кружку.

Серегил кивнул и быстро выпил воду, стараясь не обращать внимания на то, как что-то защекотало его язык.

— Этого недостаточно, — обеспокоенно пробормотал Алек. — А проглотить немного хлеба ты не можешь? Смотри, он совсем свежий, только что из печи. — Он развернул салфетку, и Серегил увидел, как от еще теплого каравая идет пар, ощутил божественный запах свежеиспеченного хлеба; у него забурчало в пустом животе. Но стоило ему протянуть руку, и ломоть покрыли черви, посыпавшиеся из-под пальцев Алека на стол.

Серегил с гримасой отвернулся.

— Нет. И я думаю, лучше, если ты будешь есть в другом месте, пока это не кончится Иди и закончи завтрак, а потом я, как и обещал, начну учить тебя грамоте Позже они и в самом деле занялись обучением Алека. В потертой кожаной суме Серегила оказались несколько небольших свитков пергамента, перья и бутылочка с чернилами.

— Теперь попробуй ты, — сказал Серегил, вручая юноше перо. — Скопируй каждую букву рядом с написанной мной, а потом я скажу тебе, какому звуку каждая соответствует.

Алек имел представление о том, как обращаться с пером, не большее, чем о фехтовании, поэтому Серегилу пришлось сначала учить его азам каллиграфии. Скоро Алек весь перемазался в чернилах, но Серегил придержал язык: паренек делал успехи. После того, как он освоил буквы, Серегил отобрал у него перо и быстро написал их имена, а также слова, обозначающие лук, меч, корабль и лошадь. Его элегантный почерк казался особенно красивым рядом с каракулями Алека.

Алек следил за ним со всевозрастающим интересом.

— Вот это слово: оно обозначает меня?

— Оно обозначает любого, кто носит имя Алек.

— А вот «лук». Похоже, что эти маленькие значки обладают собственной силой. Я смотрю на них, и у меня в голове появляется изображение вещи. Настоящая магия. Буквы совсем не похожи на лук, но теперь, когда я знаю, как они звучат, я не могу, посмотрев на них, не представить себе лук.

— А как насчет этого? — Серегил написал «лук Алека „Черный Рэдли“, затем прочел написанное вслух, показывая Алеку каждое слово по очереди.

Алек, довольно улыбаясь, повторил за ним.

— А теперь я представляю себе свой собственный лук. Это на самом деле магия?

— Не в том смысле, какой ты имеешь в виду. Обычно слова просто передают мысли, однако ты должен соблюдать осторожность: слова могут лгать или быть неправильно поняты. Написанные буквы не содержат в себе ничего волшебного, но они обладают властью.

— Не понимаю.

— Ну вот, например: мэр Вольда написал письмо мэру Боерсби, что— то вроде «Арен Виндовер и его подмастерье украли у меня деньги. Прикажи их схватить, за их головы я назначаю награду». Мэр Боерсби знаком с мэром Вольда, он читает и верит написанному. Но разве мы украли деньги?

— Нет, мы просто обыскали те комнаты, и ты…

— Да, да, — резко оборвал его Серегил. — Я хочу сказать вот что: достаточно оказалось всего нескольких слов на клочке бумаги, чтобы мэр Боерсби поверил в нашу виновность.

Серегил внезапно замолчал: он обнаружил, что почти кричит. Алек попятился от него: казалось, он ждал, что тот его ударит. Серегил стиснул кулаки и глубоко вздохнул. У него снова сильно разболелась голова, и вместе с болью на него обрушилась неуправляемая волна гнева.

— Я не очень хорошо себя чувствую, Алек. Не пойти ли тебе погулять на палубе? — Спокойные слова дались Серегилу с трудом.

Упрямо подняв подбородок, Алек, не говоря ни слова, вышел.

Обхватив голову руками. Серегил боролся с раздиравшими его противоречивыми чувствами. Ему хотелось догнать Алека и извиниться, но что он мог сказать парню? «Прости, Алек, но на меня напало желание придушить тебя»?

— Проклятие! — Серегил заметался по тесной каюте. Головная боль усилилась настолько, что он почти ничего не видел. Помимо боли, он начал ощущать смутный позыв, быстро превратившийся во всеобъемлющее стремление. Оно заполнило все его существо, и губы Серегила раздвинулись в ужасной волчьей улыбке. Ему хотелось ударить, вцепиться, рвать в клочья…

Он хотел…

И тут, вместе с ослепительной вспышкой перед глазами, все прошло — даже головная боль. Когда он снова смог отчетливо видеть, Серегил обнаружил, что сжимает рукоять перочинного ножа. Каким— то образом он всадил его в крышку стола с такой силой, что лезвие сломалось.

Серегил даже не помнил, как взял нож в руку.

Комната закружилась вокруг него, когда он выпрямился, глядя на сломанный нож.

— Иллиор, помоги мне! — хрипло прошептал он. — Я схожу с ума!

Обиженный и смущенный, Алек мерил шагами палубу. До прошлой ночи Серегил не проявлял в отношении него ничего, кроме доброты и заботы; если он не всегда оказывался разговорчив, то, во всяком случае, был ровен и великодушен.

А теперь, как гром среди ясного неба, такая несправедливость…

Однако острота обиды постепенно проходила, и гнев сменился тревогой. Именно о чем-то подобном Серегил пытался предупредить его прошлой ночью, понял Алек. Конечно, он знает только от самого Серегила, что раньше с ним такого не случалось; что, если он всегда был безумен? Но Алек не мог забыть своего разговора с Микамом Кавишем в Боерсби. Алек с самого начала их знакомства доверял Микаму, а теперешнее поведение Серегила никак не соответствовало тому, что тогда говорил ему воин. Нет, решил Алек, Серегил не виноват в своей вспышке.

«Он совершенно не обязан был освобождать меня из замка Асенгаи, — напомнил себе Алек сурово. — Я обещал, что буду верен ему, и обещание сдержу».

И однако, он еще раз пожалел о том, что Микам не отправился с ними вместе на юг.

Ночью Алек снова оказался на палубе, беспокойно шагая от борта к борту, не обращая внимания на любопытные взгляды, которые бросали на него матросы. Серегил странно вел себя весь день, а вечером, не в силах ничего есть, стал еще более возбужденным и раздражительным. Алек пытался успокоить его, но только разозлил. В конце концов Серегил снова приказал ему уйти, медленно цедя слова сквозь стиснутые зубы.

Было слишком холодно, чтобы спать на палубе, так что Алек спустился по трапу вниз и сел, прислонившись спиной к двери каюты. Он совсем уже засыпал, когда появился капитан Раль.

— Что ты здесь делаешь? — изумленно спросил капитан. — Что— нибудь не так с твоей госпожой?

Алек сумел без запинки произнести приготовленную заранее ложь:

— Мой храп беспокоил госпожу и не давал ей уснуть, так что я вышел сюда. — Он стал растирать затекшую шею.

Раль, нахмурившись, несколько мгновений смотрел на него, потом предложил:

— Ты можешь расположиться на моей койке: не похоже, что мне самому она понадобится, при такой-то погоде.

— Спасибо, но мне лучше остаться здесь, поблизости, на случай, если госпоже что-нибудь понадобится, — ответил Алек, удивляясь неожиданной щедрости капитана.

В этот момент в каюте раздался хриплый вопль, за ним последовали звуки чего-то похожего на борьбу.

Вскочив на ноги, Алек попытался помешать Ралю ворваться в каюту.

— Нет! Позволь мне ..

Дородный капитан отшвырнул его с дороги, как ребенка; обнаружив, что дверь заперта изнутри, он одним ударом взломал замок и сделал шаг внутрь.

Алек в панике смотрел на него; тот резко остановился, и рука юноши скользнула к рукояти длинного ножа на поясе.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — прорычал Раль.

Алек в отчаянии застонал.

Бледный и осунувшийся, Серегил, шатаясь, стоял в углу каюты с рапирой в руке. Его ночная рубашка была разорвана на груди, так что никаких сомнений в том, что из себя представляет «госпожа Гветелин», не оставалось. Мгновение Серегил смотрел на них так, будто готов был напасть. Однако вместо этого он потряс головой и бросил рапиру на койку. Жестом худой руки он пригласил их войти в каюту. Алек подошел к Серегилу, Раль же остался, где был — рядом со взломанной дверью.

— Я спрошу тебя только об одном, — произнес он медленно. с трудом сдерживая гнев. — Что бы ты ни затеял, опасно ли это для моего корабля или для команды?

— Не думаю, — ответил Серегил спокойно.

Раль долгое мгновение разглядывал их обоих.

— Тогда чего ради, во имя Билайри, ты околачиваешься здесь в женских тряпках?

— Мне нужно было скрыться от… некоторых людей. Если я расскажу тебе больше, тогда и ты окажешься под угрозой.

— Вот как? — Раль скептически поднял бровь. — Ну, тогда одно из двух — или тут замешана политика, или ты улепетываешь от ревнивого мужа какой-нибудь красотки. Ведь «Стремительный» был не единственный корабль у причала Боерсби. Зачем было взваливать это на меня?

— Как я слышал, ты — человек чести…

— Ах ты дерьмо! Серегил слегка улыбнулся.

— К тому же не секрет, что ты не пылаешь любовью к пленимарцам.

— Это правда. — Раль бросил на Серегила долгий взгляд. — Я понял, во что ты хотел бы, чтобы я поверил. Но даже если предположить, что я куплюсь — а это еще не факт, — как ты объяснишь весь этот балаган? Ты заставил меня играть роль простака, что мне совсем не по нраву.

Серегил устало опустился на койку.

— Объяснять свои мотивы я не собираюсь — они тебя не касаются Что же до твоих авансов несчастной госпоже Гветелин, мы делали все, что могли, чтобы отвадить тебя.

— Ну, с этим я могу согласиться, хотя не знаю, что мне мешает отправить вас, прекрасная парочка, за борт.

— Тебе пришлось бы объяснить это своей команде, разве нет? — Серегил многозначительно поднял бровь.

— Будь ты проклят! — Раль растерянно поскреб бороду — Если кто— нибудь из моих людей пронюхает — история мигом разнесется от истоков до устья Фолсвейна!

— Этого легко избежать. Завтра мы прибудем в Торберн. Госпожа Гветелин может сойти там на берег по причине нездоровья. Я знаю, матросы заключают пари — удастся ли тебе затащить ее к себе в постель. Если хочешь, я устрою так, чтобы меня видели выходящим из твоей каюты утром: с играющей на губах нежной улыбкой и…

Раль потемнел, как грозовая туча.

— Последи лучше за тем, чтобы не высовывать носа из каюты до прибытия. Играй свою роль, пока тебя видит хоть кто-нибудь из команды, а потом не попадайся мне на глаза!

Капитан в ярости развернулся и вышел из каюты, столкнувшись в проходе с первым помощником. Тот только и успел ухмыльнуться; Раль прорычал: «Занимайся своим делом, Нитлс!» — и дверь капитанской каюты с грохотом захлопнулась.

— Должен признаться, это один из самых неловких моментов в моей жизни,

— простонал Серегил; бравады как не бывало. — Нелегко спорить со здоровенным и злющим моряком, когда на тебе ничего, кроме женской ночной рубашки.

— Ты отбросил рапиру! — удивленно воскликнул Алек, прикрывая дверь.

— Если бы я этого не сделал, была бы драка. Этого мы с тобой не могли себе позволить, кто бы в ней ни победил. Как бы мы все объяснили, если бы я его убил? Сказали бы, что ты защищал мою честь? Команда расправилась бы с тобой в секунду, и страшно даже подумать, что сделали бы они с госпожой Гветелин. Если бы он убил меня, тоже ничего хорошего. Нет, Алек, всегда лучше договориться, если только это возможно. А теперь, я думаю, никто не сохранит наш секрет лучше, чем капитан. Кроме того, он меня заинтересовал. Хоть он и хвастун, похоже, он умен и ловок конечно, когда дело не касается женщин. Никогда не знаешь, когда подобный человек тебе пригодится.

— Но почему ты думаешь, что он согласится помогать тебе?

Серегил улыбнулся и пожал плечами:

— Интуиция, наверное. Я редко ошибаюсь. Алек уселся и потер глаза.

— Что за переполох ты устроил — перед тем, как мы явились?

— Ох, снова один из моих кошмаров, — ответил Серегил. делая вид, что не придает этому особого значения. Ему и думать не хотелось о том, что могло случиться, находись Алек в каюте, когда он во сне стал прокладывать себе путь клинком.

Серегил потянулся за плащом, лежащим на сундуке, и порванная ночная рубашка соскользнула с его плеча. При этом стало видно красное пятно на груди, чуть пониже ключицы.

— Что это? — спросил Алек, протягивая руку, чтобы отвести в сторону висящий на шее Серегила деревянный диск.

Ледяные пальцы сжали сердце Серегила. Объятый внезапным приступом ярости, он схватил Алека за запястье и грубо отшвырнул его руку.

— Держи свои руки при себе! — прорычал он. Завернувшись в плащ, он снова забился в угол. — Отправляйся спать. Ну!

Много позже, свернувшись калачиком в своем закутке, Алек услышал, как Серегил пошевелился.

— Алек, ты не спишь?

— Нет.

Последовала долгая пауза.

— Прости меня.

— Я все понимаю. — Алек долго размышлял, и у него появился смутный, но постепенно принимающий более ясные очертания план. — Микам говорил, что ты знаешь волшебника в Римини. Как ты думаешь, он мог бы помочь тебе?

— Если он не поможет, не знаю, кто и мог бы. — Снова последовало молчание. Алеку показалось, что он услышал невеселый смех, и от этого звука волосы зашевелились у него на голове.

— Алек…

—Да?

— Будь осторожен, слышишь? Сегодня ночью был момент…

Алек сжал эфес рапиры, которая лежала у него на коленях.

— Все будет в порядке. Спи.

Последний день на борту «Стремительного» показался Серегилу и Алеку ужасно длинным. Серегил провел все утро, мрачно глядя в окно.

Алек на всякий случай держался от него подальше, занятый собственными планами. К полудню он решил, что готов вытерпеть гнев Раля, и отправился наверх.

Он устроился на носу, надвинув пониже капюшон плаща, чтобы защититься от холодного ветра. К тому времени, когда они на закате подошли к Торберну, он сумел поговорить с рулевым и некоторыми матросами, не попавшись на глаза капитану. Если ему предстоит доставить их обоих в Римини, нужно знать, как это сделать.

Раль испытал огромное облегчение, когда госпожа Гветелин появилась из своей каюты уже после того, как корабль встал на якорь в Торберне. Первый помощник не держал язык за зубами, и матросы, посмеиваясь исподтишка, приняли как должное и молчаливость дамы, и внезапную холодность к ней капитана. Команда понимающе кивала и толкала друг друга локтями, когда наконец госпожа Гветелин направилась к сходням.

Никто, кроме Раля, не заметил, однако, что дама сунула что-то ему в руку, когда капитан помогал ей сойти на берег. Позже, развернув в своей кабине шелковый лоскуток, он обнаружил кольцо с гранатом, которое носила его странная пассажирка.

— Чудной тип, это уж точно! — прошептал капитан и, качая головой, спрятал кольцо подальше.

ГЛАВА 11. Темная погоня

Тележка подпрыгивала на рытвинах проселочной дороги, ведущей через холмы Майсены. Серегил сидел, закутавшись в плащ, позади Алека на единственном сиденье — доске, прибитой к поперечине. В этих краях морозы еще не ударили, но снег мог выпасть в любой момент, и промозглый холод пробирал до костей.

Серегил обнаружил, что если сидеть совершенно неподвижно, то можно сохранять голову ясной, удерживая и боль в висках, и все учащающиеся приступы бессмысленной ярости в пределах, когда он еще не теряет контроль над собой. Это было очень утомительно, и в редкие моменты просветления он испытывал облегчение, видя, как хорошо справляется со всем Алек, хотя то обстоятельство, что парень не бросил его, несмотря на множество поводов и полную возможность это сделать, продолжало удивлять его.

Свою первую ночь в Торберне они провели в крошечной каморке в гостинице на берегу, где и переоделись в свою прежнюю запятнанную дорожную одежду. Тогда же Алек спокойно сообщил Серегилу о своем плане

— Ты болен, — начал он очень решительно. — И раз ты думаешь, что единственный, кто может тебе помочь, — это Нисандер, я считаю, что нам следует как можно быстрее добраться до Римини.

Серегил кивнул.

Сделав глубокий вдох, Алек продолжал:

— Тогда решено. Как я понимаю, самый быстрый путь в это время года — добраться по суше до Кестона, а оттуда плыть в столицу на корабле — по каналу, который начинается в Цирне. Я не знаю здешних мест. Ты можешь помочь или я буду спрашивать дорогу, но так или иначе мы доберемся.

Серегил начал пристегивать ножны с рапирой, потом, после секундного колебания, протянул оружие Алеку.

— Лучше пусть она будет у тебя. И эти тоже. — Он отдал Алеку и кинжал, который носил на поясе, и острый как бритва клинок, спрятанный в капюшоне плаща.

Алек взял их, никак не комментируя решение Серегила, потом сказал извиняющимся тоном:

— У тебя есть еще один.

— Верно, есть. — Серегил достал стилет из сапога и протянул Алеку, стараясь сдержать очередной взрыв яростного гнева.

Оба они чувствовали себя неловко, отлично сознавая, что все эти предосторожности окажутся бесполезны, если уж Серегил решит вернуть себе оружие. Алек, заметил Серегил, теперь всегда держал собственный кинжал под рукой.

— Сколько дней понадобится, чтобы добраться до Кестона? — спросил Алек, когда со сборами было покончено. Серегил откинулся на постели и вперил взгляд в потолок.

— Два, если скакать быстро, но сомневаюсь, что это мне по силам.

Его голова болела снова; как скоро начнется следующий приступ? Прогулка на свежем ночном воздухе могла бы помочь, но он был слишком слаб для этого. Лучше сосредоточиться на том, чтобы помочь Алеку все организовать.

— Мне понадобятся деньги, — сказал Алек после небольшой паузы. — Сколько у тебя осталось?

Серегил бросил ему свой кошелек: в нем оказалось пять серебряных марок и те драгоценности, что он надевал на «Стремительном». Порывшись в собственных карманах, Алек добавил к этому два медных гроша и скаланскую серебряную монету.

— Украшения прибереги на будущее, — посоветовал Серегил. — Ты недостаточно хорошо одет, чтобы на тебя не обратили внимания, если ты захочешь их сбыть. А вот одежду продай.

— За нее много не дадут.

— О руки Иллиора! Деньги — не единственное средство приобрести что-нибудь. Я думал, ты учился у меня достаточно, чтобы понять это.

К тому времени, когда Алек пришел на рыночную площадь Торберна, уже стемнело. Только немногие лавки были еще открыты, но он в конце концов нашел одну, где торговали одеждой. Ее хозяин, как выяснилось, умел торговаться, и разочарованный Алек ушел от него со всего четырьмя серебряными пенни.

Он тяжело вздохнул, пряча монеты, и подумал: «Эта сделка не очень-то облегчает мне дело».

Проходя мимо торговки, жарившей на жаровне колбаски, он замедлил шаг, испытывая соблазн утолить голод, но потом двинулся дальше. Через час, охрипнув от препирательств с продавцом, Алек стал владельцем ободранной тележки. Хотя она и была всего лишь большим ящиком, укрепленным на единственной оси, она казалась достаточно прочной. После этой сделки и приобретения немногих припасов Алек остался с двумя медными грошами и скаланской монетой. О покупке лошади явно нечего было и думать.

«Пора мне сделаться настоящим вором», — сказал он себе, все еще переживая упрек Серегила. Он вернулся в гостиницу, отдохнул несколько часов и бесшумно спустился по лестнице перед рассветом. Выскользнув через боковую дверь, он натянул сапоги и направился к конюшне.

Посеребренные низкой луной облака величественно плыли по небу. Сердце Алека гулко забилось в груди, когда он поднял щеколду на воротах конюшни. Произнеся в душе молитву Иллиору, покровителю воров, он на цыпочках вошел.

Тусклый фонарь давал достаточно света, чтобы Алек благополучно миновал пьяного конюха, храпевшего в пустом стойле. На глаза ему попался лохматый рыжий с белым пони. Накинув веревку ему на шею, юноша вывел его в безлюдный переулок, где он оставил тележку, и запряг лошадку. Благополучно завершив приготовления, он поспешил обратно в гостиницу.

Серегил не спал и был готов в дорогу. Один взгляд на него сказал Алеку, что тот провел беспокойную ночь.

Несмотря на это, когда Серегил увидел тележку и пони, на его лице появилась знакомая кривая улыбка.

— За что из этого ты платил? — спросил он тихо.

— За тележку.

— Молодец.

К рассвету они уже изрядно отъехали от Торберна в направлении Кестона. Дорога вилась через по-зимнему голые поля и леса, и им навстречу попадались лишь редкие повозки да немногочисленные патрули местной милиции. После окончания жатвы и закрытия Золотого пути на зиму Майсена становилась тихим местом.

Серегил весь день хранил мрачное молчание и отвечал Алеку так неохотно, что тот в конце концов прекратил попытки поддерживать разговор. Когда они остановились на ночь в придорожной гостинице, Серегил сразу же улегся в постель, предоставив Алеку в одиночестве коротать вечер за кружкой эля.

К следующему утру голод, который испытывал Серегил, превратился в сосущую боль; но даже мысль о глотке воды вызывала у него тошноту.

К его мучениям добавлялось чувство вины перед Алеком. Юноша оказался слишком благороден, чтобы бросить его, но как же он должен жалеть о своем обещании! Серегил собрал все силы, чтобы хоть развлечь паренька в дороге приятным разговором, но тут ему показалось, что слева от них что-то шевельнулось. Серегил протер глаза, подумав, что это мерещится ему из-за слабости, но тут мелькание повторилось — на самом краю поля зрения.

— В чем дело? — спросил Алек, бросая на него озадаченный взгляд.

— Да ничего. — Серегил обвел глазами пустые поля. — Мне показалось, будто я что-то заметил.

Раздражающее мелькание преследовало Серегила весь день, сделав его еще более напряженным и ушедшим в себя, чем раньше. Может быть, это какое-то новое проявление безумия, подумал он, хотя тренированные чувства говорили ему иное. Но к вечеру головная боль так усилилась, что отупевший и затуманенный мозг был не способен обдумать это как следует. Серегил завернулся в плащ, защищаясь от холодного ветра, и лишь боролся с желанием уснуть.

На этот раз они ночевали на сеновале рядом со стоящей на отшибе фермой. Кошмары особенно мучили Серегила, и он проснулся перед рассветом весь в холодном поту. Он ощущал какую-то смутную тревогу; вспомнить детали сна он не мог, но настороженный взгляд Алека сказал ему, что ночью он был еще более беспокоен, чем обычно. Серегил как раз собрался спросить об этом юношу, когда заметил, как ему показалось, движение в темном углу сарая. Алек был занят тем, что запрягал пони, и не видел, как Серегил напрягся и потянулся за клинком, которого не было у него на поясе.

Но в сарае никого больше не оказалось.

«Уже четвертый день он обходится без еды», — думал Алек под стук колес. Вялый, с запавшими глазами, Серегил, однако, держался гораздо лучше, чем Алек ожидал; то есть физически — что касается его странного поведения, оно становилось все более пугающим.

Сегодня он сидел в тележке, сгорбившись, как старик, равнодушный ко всему за исключением моментов напряженной бдительности. Тогда в его глазах появлялся яростный блеск, а кулаки сжимались с такой силой, что, казалось, кости вот-вот прорвут кожу. Это новое его состояние, в совокупности со странными происшествиями прошлой ночи, ничего хорошего не предвещало.

Алек начал, признавался он себе, бояться не только за Серегила, но и его самого.

Предыдущей ночью он собирался бодрствовать, но усталость последних дней навалилась на него, и он уснул. Проснувшись посреди ночи, он обнаружил Серегила, сидевшего, пригнувшись, не более чем в футе от него; глаза того горели в темноте, как у кошки, дыхание было таким шумным, что почти походило на рычание. В полной неподвижности он пристально смотрел на Алека.

Алек не знал, как долго они, замерев, смотрели друг на друга, но Серегил наконец отвернулся и бросился ничком на солому. Остаток ночи Алек провел, наблюдая за ним с безопасного расстояния.

Утром ни один из них не заговаривал о происшествии. Алек не был уверен, помнит ли о нем Серегил вообще. Однако случившееся, вкупе с нервной настороженностью на протяжении дня, укрепило его решимость не смыкать глаз до тех пор, пока он не сможет надежно запереть своего спутника в каюте корабля.

Однако сидя вместе с ним в тележке и глядя на него при свете дня, Алек не мог не видеть, как сильно страдает Серегил. Сунув руку под сиденье, он вытащил одно из их потрепанных одеял и накинул на плечи Серегила.

— Ты не очень хорошо выглядишь.

— Ты тоже, — прохрипел тот сухими губами. — Если мы будем ехать и ночью, может, доберемся до Кестона завтра к середине дня. Наверное, я смогу какое-то время править, чтобы ты поспал.

— Да нет, я прекрасно справлюсь, — поспешно ответил Алек. Слишком поспешно: Серегил отвернулся и снова погрузился в мрачное молчание.

Ощущение преследования становилось все сильнее. Теперь уже Серегилу удавалось более отчетливо разглядеть то, что гналось за ним: то движение на горизонте, то темную фигуру, мгновенно исчезающую из поля зрения Когда полдень миновал, Серегил вздрогнул так сильно, что Алек положил руку ему на плечо.

— Что с тобой? — спросил он. — Такое случается все чаще со вчерашнего дня.

— Нет, ничего, — пробормотал Серегил; на этот раз он был уверен: он на самом деле видел кого-то на дороге далеко позади.

Вскоре после этого, перевалив через гребень холма, они встретили похоронную процессию адептов Далны. Несколько хорошо одетых мужчин и женщин и двое детей стояли у дороги, распевая гимн и глядя, как молодой пахарь гонит вола по голому полю. Замерзшая земля с трудом поддавалась лемеху плуга. За пахарем шла пожилая женщина, кидая пригоршни пепла из деревянной чаши в свежую борозду. Когда последний пепел был рассеян, она тщательно протерла чашу горстью земли и высыпала ее тоже. Пахарь развернул вола и медленно повел его обратно, засыпая борозду. Легкий снежок начал падать на поле и людей, когда Алек и Серегил проезжали мимо них в своей тележке.

— Здесь делают все так же, как и у нас на севере, -сказал Алек. Серегил равнодушно оглянулся. — Я имею в виду, запахивают пепел умерших в землю. И гимн, который они пели, был тот же самый.

— Я не заметил. Что за гимн? Обрадованный тем, что его спутник проявляет интерес хоть к чему-то, Алек запел:

Все блага, что щедрой рукою, о Дална, Создатель могучий, при жизни даруешь ты людям, В день смерти тебе возвращаем и сами становимся частью творенья великого бога. Прими же умершего в лоно твоей земли плодородной, пусть новая жизнь весною взойдет на полях из пепла. Так пусть же и в сев, и на жатве умершего мы не забудем! Ничто не теряется в мире, который ты создал, о Дална.

Серегил кивнул:

— Я слышал этот… — Он резко оборвал фразу, схватил вожжи и натянул их, останавливая пони. — Клянусь Четьеркой, посмотри туда! — вскрикнул он, отчаянным жестом указывая в поле слева от дороги. Высокая, одетая в черное фигура стояла меньше чем в сотне ярдов от них.

— Куда? Что там?

— Прямо перед тобой! — свистящим шепотом ответил Серегил.

Даже на расстоянии полета стрелы Серегил мог различить какую— то ужасную неправильность в облике этого существа, какое-то жуткое нарушение пропорций, и это испугало его больше, чем очевидный факт: Алек никого не видел.

— Кто ты? — крикнул Серегил, испытывая скорее ужас, чем гнев.

Темная фигура молча повернулась к нему, низко поклонилась и начала какой-то гротескный танец, подпрыгивая и кружась; это выглядело бы смешным, если бы не было таким отвратительным. Серегил почувствовал, как все его тело онемело от этого зрелища.

Дрожа, он сунул вожжи в руки Алека.

— Скорее уедем отсюда!

Алек, не задавая вопросов, хлестнул пони.

Когда Серегил оглянулся, зловещее видение исчезло.

— Что все-таки случилось? — громко спросил Алек, перекрикивая тарахтенье тележки.

Все еще дрожа, Серегил вцепился руками в сиденье и ничего не ответил. Когда через несколько мгновений он поднял глаза, существо шествовало по дороге перед тележкой. Теперь Серегил разглядел, что оно было выше человеческого роста: расстояние между плечами и головой оказалось слишком велико, а между бедрами и плечами — слишком мало; руки были ужасно длинными, их движения неуклюжими, но мощными. Существо оглянулось через покатое плечо и поманило Серегила, как будто торопя его к какой-то цели.

— Посмотри туда! — воскликнул Серегил помимо воли, хватая Алека за плечо и показывая вперед. — Тот, в черном! Клянусь глазами Билайри, теперь-то ты должен его видеть!

— Но я не вижу ничего! — ответил Алек, и в голосе его прозвучал страх.

Серегил отпустил его и прорычал:

— Ты что, ослеп? Оно высокое, как…

Но в этот момент существо исчезло, помахав на прощание рукой. Серегила окатила ледяная волна ужаса.

Весь остаток сумрачного дня его мучитель играл с Серегилом в зловещие прятки. То Серегил видел его вдали, кружащегося и прыгающего посреди чистого поля, то секундой позже он оказывался на дороге и шагал рядом с тележкой, так близко, что его можно было коснуться рукой. Им встретился отряд майсенской милиции, и Серегил смотрел, как существо лавирует между всадниками, не замечаемое ими, а через несколько минут оно проехало мимо тележки, усевшись на крыше встречного крестьянского фургона.

Алек явно не мог его видеть, и Серегил скоро оставил попытки привлечь внимание юноши. Что бы ни означало видение, оно было предназначено ему одному.

Самое худшее началось, когда солнце скрылось за горизонтом. Серегил не видел призрака уже около получаса, когда вдруг его коснулось дуновение леденящего холода. Шатаясь, он вскочил на ноги в тележке и увидел тварь, сидящую на заднем сиденье; руки ее были простерты вперед, как будто хотели прижать Алека и его самого к груди. Один из черных рукавов даже коснулся головы Алека.

И тут оно рассмеялось. Издевательское хихиканье донеслось из глубины черного капюшона, и вместе с ним Серегила обдало такое зловоние склепа, что пустой желудок ощутил позыв к рвоте. Серегил попытался вырвать у Алека его рапиру.

Сделав очевидный вывод, что Серегил окончательно лишился рассудка, Алек начал с ним бороться, и оба они вывалились из тележки и тяжело упали на землю. Пони продолжал идти, потом остановился. Подняв глаза, Серегил обнаружил, что тележка пуста.

Он с трудом встал на ноги, задыхаясь и прижав руки к груди.

— Посмотри на меня! — сердито потребовал Алек, тоже поднимаясь и встряхивая Серегила за плечи. — Не обращай внимания на пони. он никуда не уйдет. Ты должен объяснить мне, что происходит. Я ведь хочу помочь тебе, Серегил, но, черт возьми, ты же мне ничего не говоришь!

Серегил медленно потряс головой, все еще глядя через плечо на тележку.

— Нужно свернуть с дороги, прежде чем стемнеет! — прошептал он. — Аура Элустри малрей…

— Скажи мне, что ты видел! — воскликнул Алек, в отчаянии снова встряхивая его.

Глаза Серегила наконец остановились на Алеке, и он вцепился в тунику юноши.

— Мы должны свернуть с дороги! Алек долго смотрел на него, потом безнадежно покачал головой.

— Свернем, — пообещал он.

В сумерках они добрались до обветшалой придорожной гостиницы. Ноги Серегила подкосились, когда он слезал с тележки, и Алеку пришлось помочь ему дойти до дома.

— Мне нужна комната. Нет, две комнаты, — отрывисто бросил Алек трактирщику.

— Вверх по лестнице, — ответил тот и с беспокойством взглянул на Серегила: — Твой приятель не болен ли?

— Не настолько болен, чтобы это нельзя было уладить деньгами, — выжал из себя улыбку Серегил. От него потребовалось напряжение всех сил, чтобы эти слова прозвучали убедительно, и, как только они оказались одни, он тяжело оперся на Алека.

Он неожиданно ощутил себя таким усталым! Он уже почти уснул, когда Алек опустил его на кровать.

Серегил засыпал, просыпался, снова засыпал. Какое-то время рядом был Алек; парень пытался напоить его, но пить не хотелось, хотелось только отдохнуть. Наконец Алек ушел, и Серегил расслышал, как в замке повернулся ключ. Это было очень странно, но он был слишком сонным, чтобы думать… Повернувшись на бок, Серегил провалился в мутные глубины сна.

Через некоторое время он проснулся, дрожа. В комнате стало холодно, и Алек сталкивал его с кровати, толкая острым локтем в спину. Повертевшись, Серегил отвоевал себе какое-то место на постели, но все-таки было слишком холодно, чтобы снова уснуть. Может быть, окно открылось? Да и было ли в комнате окно? Серегилу казалось, что не было.

Наконец Серегил не выдержал и открыл глаза, чтобы посмотреть, в чем дело. Оказалось, что ночник все еще горит.

— Черт возьми, Алек, подвинься… — Слова замерли у него на языке.

К нему прижимался вовсе не Алек, а его мучитель, черное привидение. Оно лежало кверху лицом, сложив руки на груди в ужасающей пародии на приготовленный к погребению труп. Оно было абсолютно неподвижно, и Серегил заставил себя передвинуться к ногам кровати, потом спустил ноги на пол. Слишком поздно он вспомнил щелчок ключа в замке: он был заперт.

— Алек! Алек, помоги! — закричал он, стуча в дверь. Слепая паника сжала его грудь, как железные оковы.

— Никто тебя не услышит.

Голос твари походил на завывание ветра в голых ветвях — саркастический, нечеловеческий, олицетворение безнадежности. Серегил обернулся и увидел, как существо село на кровати странным механическим движением, как будто сложился нож. Потом таким же неестественным образом оно встало. Казалось, огромная фигура занимает всю тесную каморку.

Серегил попытался закричать опять, но ни единого звука не сорвалось с его губ.

— Теперь он не может помочь тебе. — От привидения шли волны леденящего холода и тот же самый гнусный запах.

— Что ты такое? — спросил Серегил полупридушенным шепотом.

Привидение сделало шаг в его сторону, сразу вдвое уменьшив расстояние между ними.

— Ты здорово заставил погоняться за тобой, — раздался тихий стонущий голос. — Но тебе не скрыться, таким, как ты, нет прощения.

Серегил прижался к стене и обвел глазами комнату в надежде найти убежище. Спрятаться было негде.

— Чего ты от меня хочешь?

— Разве ты не знаешь? Должно быть, грустно умирать в неведении. Но мы едины. Ты вор, Серегил из Ауренена, и мы хотим получить обратно то, что ты украл. Тебе больше не удастся скрываться от нас.

— Скажи мне, что это! — потребовал Серегил. Гнев и отчаяние немного потеснили страх, и к нему вернулись остатки сил.

Вытянув вперед руки, ужасная тварь обдала его снова запахом тления.

Он умрет, понял Серегил. Умирать, не узнав, за что, казалось ужасной несправедливостью.

Привидение снова засмеялось и потянулось к нему, и звук этого смеха окончательно погрузил Серегила в пучины безумия.

— Нет! — зарычал он и кинулся на противника. На долю секунды его руки, казалось, сомкнулись на нечеловеческом теле, потом он врезался в стену комнаты. Когда он обернулся, тварь стояла у двери.

Прежний приступ кровожадной ярости обрушился на Серегила. На этот раз он приветствовал его, ту силу, которую давал гнев. Он жаждал крови и исходил ненавистью, когда снова кинулся на черное существо. Ночник оказался опрокинут и погас, но Серегил и в темноте нашел врага, ощущая его по источаемому холоду; тварь снова и снова ускользала от него.

Неожиданно пальцы Серегила сомкнулись на чем-то материальном. Он усилил хватку, стремясь стиснуть горло врага. Тот словно играл с ним, позволяя нападать, но не нанося ответных ударов.

Однако игра длилась недолго. Огромные когти внезапно вонзились в его грудь, мир взорвался ослепительной вспышкой боли, и сознание Серегила милосердно угасло.

Полузадушенный, Алек лежал на холодном полу рядом с Серегилом. В темноте он не мог разглядеть, что случилось с его рукой, но болела она ужасно.

— Что там творится? — раздался сердитый голос хозяина из другого конца коридора. — Я не потерплю этих безобразий посреди ночи, слышите!

— Принеси свечу, быстро! — задыхаясь, прохрипел Алек, поднимаясь на колени с помощью одной руки.

Трактирщик появился в дверях, сжимая в одной руке свечу, в другой — суковатую дубинку.

— Вы шумите так, как будто кого-то убивают… Он замер на месте, когда свет упал на Серегила и Алека. Серегил лежал без сознания, его грудь и шея были залиты кровью. Алек подумал, что и сам он, пожалуй, выглядит не лучше. Из носа, разбитого Серегилом, текла кровь, лицо и горло покрывали глубокие царапины. Согнув левую руку, Алек увидел посередине ладони вспухший круглый ожог.

— Опусти свечу пониже, — попросил он. Встав на колени рядом с Серегилом, он удостоверился, что его друг еще дышит, потом распахнул ворот его рубашки и охнул в ужасе.

Тогда на «Стремительном» он видел покраснение на груди Серегила. Теперь на его месте была кровавая рана. Подняв свою пульсирующую болью руку к свету, Алек обнаружил, что рана и ожог на ладони — в точности одинаковой формы и размера.

На полу рядом с Серегилом валялся деревянный диск, бесполезная безделушка, которую Серегил украл в доме мэра, считая, что такой мелочи никто не хватится. Осторожно подняв его за обрывок кожаного ремешка, Алек сравнил диск с раной на груди Серегила и с ожогом на собственной руке.

Соответствие было полное. Приглядевшись внимательнее, Алек даже смог разглядеть отпечаток квадратного отверстия посередине.

«Оно же все время было у нас перед глазами, — подумал он горько. — Как мог он не заметить? И почему я не понимал?..»

Алека разбудил грохот в комнате Серегила, и он пошел посмотреть, в чем дело. В спешке он не захватил лампу и отчаянно ругал себя за это, потому что никак не мог попасть ключом в замочную скважину. В коридоре было темно, в комнате, когда он все же отпер дверь, еще темнее. Хотя Алек и слышал шум, он оказался совсем не готов к нападению, которому подвергся, как только переступил через порог.

Когда ледяные пальцы Серегила стиснули его горло, единственной мыслью Алека было — как защититься, не причинив вреда другу. Он пытался получше ухватить тунику Серегила, чтобы оттащить его от себя, когда его рука скользнула по груди Серегила и нащупала кожаный ремешок. Алек потянул за ремешок, потом почувствовал, как он выскользнул из руки — Серегил в этот момент откинулся назад, — и тут пришла эта ужасная боль.

— Что все это значит? — потребовал объяснений трактирщик, заглядывая через плечо Алека. Потом он попятился. делая знаки, отвращающие зло. — Ты убил его при помощи колдовства!

Алек убрал диск.

— Он не умер. Вернись и посвети мне.

Но хозяин уже убежал. Ругаясь сквозь зубы, Алек на ощупь добрался до своей комнаты и высек огонь.

Что ему делать с этим проклятым диском? Сжечь в печке казалось самым мудрым, но сомнение остановило Алека: Серегил счел диск достаточно ценным для того, чтобы украсть, а потом говорил, что обязательно хочет доставить его в Римини.

Не прикасаясь к диску и держа его за ремешок, Алек нашел в сумке старую тунику Серегила и завернул в нее безделушку. Засунув сверток на самое дно мешка, он отнес их вещи вниз и поспешил обратно за Серегилом. Трактирщик и его семья забаррикадировались в кладовке и, несмотря на уверения и просьбы Алека, отказывались выйти.

В конце концов Алеку пришлось нести Серегила по лестнице одному, взвалив бесчувственное тело на плечи, как тушу убитого оленя. Добравшись до кухни, он положил Серегила на стол и вернулся к кладовке.

— Эй вы там! — крикнул он сквозь дверь. — Мне нужны припасы. Я оставлю деньги на каминной полке. — Ответа не последовало.

На столе в подсвечнике стояла свеча. Алек зажег ее угольком из остывающего очага и стал искать еду. Большая часть продовольствия хранилась в той самой кладовке, где заперлись трактирщик и его домочадцы, но ему все же удалось обнаружить миску с крутыми яйцами, бутылку бренди, кусок хорошего майсенского сыра, каравай свежего хлеба и мешок яблок. Отправившись к колодцу за водой, он обнаружил там кувшин молока, спущенный вниз, чтобы молоко не прокисло. Алек присоединил его к своей добыче.

Сложив припасы под сиденье тележки, Алек из своих одеял и нескольких, прихваченных в гостинице, соорудил что-то вроде постели. Когда все было готово, он уложил Серегила и старательно закутал его. Если бы не затрудненное дыхание, Серегил казался бы мертвецом.

— Что ж, ему не станет лучше, если мы задержимся здесь, — мрачно пробормотал Алек, хлестнув пони вожжами. — Я обещал ему, что мы отправимся в Римини, и мы туда отправимся.

ГЛАВА 12. В одиночестве

Спят ли мертвецы? Какая-то крохотная часть его сознания чувствовала, как проходит время. Что-то менялось, только что? Очень постепенно он начинал воспринимать боль, но ощущение было слабым, как будто доходящим с огромного расстояния.

Как странно…

Вместе с болью начали возвращаться и запахи: запахи болезни, неблагополучия, его собственного немытого тела, от которых его чистоплотная натура стала страдать сразу же, как вернулась способность обонять. Может быть, он все-таки не мертв? Он не мог найти ни объяснения своему теперешнему состоянию, ни хоть какой— нибудь зацепки, которая позволила бы вспомнить прошлое; даже боль снова куда-то исчезла. Безмолвно и безрезультатно он приказывал ей вернуться.

Он был один. И одиночество…

Алек ехал так быстро, как только мог, желая во что бы то ни стало добраться до порта к следующему дню. Он останавливался лишь ради того, чтобы дать отдых пони и перевязать рану Серегила.

Ожог на его собственной руке отдавался болью до самого локтя, но уже подсыхал Рана же Серегила, когда он осмотрел ее при дневном свете, оказалась воспаленной и начинающей гноиться.

Алек зашел в первый же крестьянский дом, мимо которого ехал, в надежде выпросить какие-нибудь целебные травы и чистое полотно для перевязки. Старая женщина, которая открыла ему дверь, бросила единственный взгляд на Серегила и сразу же отправилась на кухню за корзинкой, в которой оказались мазь из зверобоя, листья алоэ, чистые льняные тряпки, бутылка с отваром коры ивы, молоко, сыр, свежий хлеб и полдюжины яблок.

— Я… Я не смогу заплатить тебе, — пробормотал Алек, смутившись от такой щедрости.

Крестьянка улыбнулась и похлопала его по руке.

— И не надо, — сказала она с сильным майсенским акцентом. — Создатель замечает любое доброе дело.

Поля сменились пологими холмами, когда тележка стала приближаться к Кестону. К середине следующего дня путники оказались в более населенных местах.

Ветер здесь пах иначе. Ветер нес влагу, но к тому же и еще какой— то незнакомый Алеку запах. В воздухе кувыркались чайки, гораздо более крупные, чем те черноголовые птицы, которых Алек видел на Черном озере. У этих были желтые клювы и серые крылья с черной каймой. Огромные стаи птиц пролетали над головой или искали пропитание на убранных полях и мусорных кучах. Перевалив через гряду холмов, Алек увидел в отдалении то, что могло быть только морем. Пораженный, он остановил пони и долго глядел на открывшуюся картину. Первые оранжевые лучи заката протянули сверкающую дорожку по зеленовато-серебристым волнам. Несколько островов лежали недалеко от берега, как пригоршня кубиков, брошенных ребенком, — некоторые покрытые деревьями, другие — просто голые скалы.

Дорога петляла, спускаясь к берегу, и вела к городу, раскинувшемуся по берегам широкой бухты.

— Ты, должно быть, житель далеких от моря мест, — обратился к Алеку старый жестянщик, поравнявшись с тележкой. Сухонький кривоногий старичок сгибался почти вдвое под тяжестью большого мешка, из-под полей потрепанной шляпы выглядывало лицо, темное от небритой щетины и дорожной пыли. — Ты смотришь на море так, будто видишь его первый раз в жизни. Такой разинутый от удивления рот может принадлежать только сухопутному жителю. — Старик хрипло засмеялся.

— Это больше всего, что я видел!

— А вот когда окажешься далеко от берега, оно покажется еще больше, — сказал жестянщик. — В молодости я был моряком, пока акула не пообедала моей ногой.

Откинув в сторону полу запыленного плаща, он показал Алеку на деревяшку, привязанную к культе левой ноги. Она была искусно вырезана, так что напоминала настоящую ногу, и даже заканчивалась деревянным башмаком, в точности таким же, как и на здоровой конечности.

— Как походишь целый день, так уж и не знаешь, какая нога больше болит. Не подвезешь ли попутчика до города?

— Забирайся. — Алек протянул руку, чтобы помочь старику.

— Очень тебе обязан. Ханнок из Бритии, к твоим услугам, — представился жестянщик, усаживаясь. Последовала вопросительная пауза.

— Арен… Арен Силверлиф. — Алек почувствовал себя глупо, назвавшись старику вымышленным именем, но это уже стало привычкой.

Ханнок коснулся пальцем полей шляпы.

— Рад познакомиться. Арен. Что случилось с твоим другом?

— Упал и поранился, — быстро ответил Алек. — Скажи, ты хорошо знаешь Кестон?

— Еще бы. Чем я могу тебе помочь там?

— Мне нужно продать эту тележку и найти корабль, который довезет нас до Римини.

— Римини? — Старик потер заросший подбородок. — Клянусь Старым Мореходом, тебе повезет, если вообще удастся найти судно, отправляющееся в Римини, когда зима на носу. И это обойдется дорого, много дороже, чем ты сможешь выручить за эту развалюху и твоего одра. Но не грусти, сынок. У старого Ханнока найдутся приятели в любом порту. Предоставь это мне.

Алек скоро порадовался обществу жестянщика. Кестон был оживленным городом, кривые улицы его пересекались без всякого порядка, и переулки, в которые они сворачивали по указаниям Ханнока, были зажаты между скоплениями жилых домов, складов, таверн. Компании моряков, изрядно подвыпивших, попадались на каждом шагу, и обрывки песен и ругань звучали на языках всех концов света.

— Да, на причале у меня найдется дружок-другой, — повторил Ханнок, когда они выбрались к берегу. — Давайка я поспрашиваю, что к чему, а потом мы с тобой встретимся в «Красном колесе». Видишь вон ту вывеску? Минуешь еще две лавки и в следующем складе найдешь человека по имени Гешер. Он, наверное, купит у тебя тележку. Только не забудь сказать ему, что ты от Ханнока.

Но хоть Алек и сослался на Ханнока, возчик Гешер посмотрел на потрепанную тележку, усталого пони и его не менее усталого хозяина весьма скептически.

— Три серебряных дерева, и ни пенни больше, — сказал он ворчливо.

Алек не имел представления, какова относительная ценность серебряного дерева, но был рад избавиться от тележки и пони за любую цену. Договорившись, что возчик расплатится, когда Алек доставит тележку и пони, сгрузив Серегила и вещи, юноша поспешил в «Красное колесо».

Там он нашел старого жестянщика, который, сидя за длинным столом, перебрасывался шутками с человеком в моряцкой одежде.

— Вот и сам парнишка, — сообщил старик своему компаньону, пододвигая Алеку кружку пива. — Садись, малый. Арен Силверлиф, а это — капитан Талриен, хозяин «Касатки». Лучший моряк на всех морях, уж ты мне поверь. Мы плавали вместе под командой капитана Стрейка, я тогда был помощником, а он еще зеленым юнгой. Он согласен обсудить с тобой, как тебе и твоему приятелю добраться до Римини.

— Денег у тебя негусто? — улыбнулся Талриен, сразу переходя к делу. Его светлые волосы и борода подчеркивали почти коричневый цвет продубленной солнцем и солью кожи. — Сколько ты наскребешь?

— Мне дают три серебряных дерева за тележку и пони. Это хорошая цена?

Ханнок пожал плечами:

— Не слишком хорошая, но и не плохая тоже. Что скажешь, Талли? Возьмешь парнишку?

— Этого еле хватит за одного человека. Тебе очень нужно в Римини, верно? — протянул Талриен, откидываясь на стуле. Когда Алек замешкался с ответом, моряк рассмеялся и поднял руку.

— Ладно, это твое дело. Вот что я тебе скажу. В этом рейсе мне не хватает людей. За три серебряные монеты я возьму твоего приятеля, а ты можешь отработать свой проезд. Спать тебе придется в трюме, но тут тебе повезло: наш груз — зерно и шерсть. Прошлым рейсом мы везли гранитный щебень. Если ты согласен, ударим по рукам.

— Уговорились, — ответил Алек, протягивая ему руку. — И большое спасибо вам обоим.

У Талриена была лодка, привязанная к свае у берега. Алек погрузил в нее свои немногочисленные пожитки, а потом они с Талриеном осторожно уложили на дно Серегила.

Серегил был еще более бледен, чем раньше. Его голова бессильно перекатывалась, когда волны ударяли лодку о камни набережной, и, подкладывая под голову другу свернутый плащ, Алек ощутил прилив страха. «Что, если он умрет? Что мне тогда делать?»

— Не убивайся, паренек, — мягко сказал ему Талриен. — Я присмотрю, чтобы его устроили удобно. Отправляйся продавать свою повозку, а я пришлю за тобой лодку.

— Я… Я быстро, — запинаясь, выдавил из себя Алек, которому вдруг ужасно не захотелось оставлять Серегила в чужих руках. Но что он мог поделать? Юноша влез в тележку и хлестнул пони.

Майсенские серебряные деревья оказались прямоугольными полосками металла, на каждой из которых было вычеканено грубое изображение дерева. Сжав монеты в кулаке, Алек со всех ног помчался на причал.

Когда он оказался на безлюдной набережной, его остановила неожиданно пришедшая мысль. Не говорил ли капитан Раль, прежде чем они покинули «Стремительный», что в портах орудуют пленимарские вербовщики?

— О Создатель, — простонал Алек, ощущая ледяную тяжесть недоброго предчувствия. Из-за необходимости спешить и усталости, затуманившей ум Алека, не оказался ли Серегил в руках двух хитрых мошенников? Проклиная себя, Алек шагал туда и сюда по причалу, высматривая в темноте хоть какое-нибудь движение. Он даже не догадался спросить Талриена, какой из кораблей «Касатка»!

Ночь была тихой, волны еле слышно плескались внизу. Отзвуки веселого пения, которым моряки сопровождали возлияния в окрестных тавернах, лишь усугубляли одиночество Алека. На стоящем на якоре корабле пробили склянки, звук показался юноше унылым и далеким.

Он в десятый раз называл себя проклятым дураком, когда заметил свет фонаря, приближающийся к нему. Огонек исчез, скрывшись за корпусом какого-то судна, потом появился снова, равномерно качаясь в такт с плеском невидимых весел.

Тощий рыжий матрос, едва ли старше самого Алека, ловко подогнал шлюпку к причалу. Алек мало что знал о вербовщиках, но этот парень не показался ему похожим на злодея.

— Это ты новый матрос «Касатки»? — спросил тот, суша весла и оглядывая Алека с нахальной улыбкой. — Я Бинакел, приятели зовут меня Бини. Лезь сюда, если не хочешь всю ночь прохлаждаться на пристани. Клянусь Старым Мореходом, здесь холоднее, чем у трески в желудке!

Алек едва успел спрыгнуть на заднюю банку шлюпки, как Бини оттолкнулся веслом от причала. Все время, пока он греб к кораблю, парень не переводя дыхания болтал, не нуждаясь ни в поощрении, ни в репликах. Он перескакивал с одного на другое, пересыпая свою речь ругательствами, но Алеку удалось понять из его болтовни достаточно, чтобы к тому времени, когда они добрались до «Касатки», успокоиться. По словам Бини, капитан Талриен был славным малым, отличавшимся большим достоинством — он ни разу никого еще не приказал высечь.

«Касатка» была каботажным судном, с тремя большими прямоугольными парусами на высоких мачтах и двадцатью парами весел на случай штиля, и совершала регулярные рейсы между портовыми городами Майсены и Скалы.

Команда лихорадочно готовилась к отплытию. Алек надеялся, что ему удастся поговорить с Талриеном, но капитана нигде не было видно.

— Твой приятель внизу, — сказал Бини и повел Алека к трапу.

Серегил спал в углублении между огромными тюками шерсти. Дальше, насколько Алек мог разглядеть при свете фонаря Бини, трюм был забит мешками с зерном.

— Будь осторожен с огнем, — предупредил его моряк. — При таком грузе одна искра — и мы заполыхаем как костер. Повесь фонарь на крюк над головой, и, если начнется качка, сразу же туши его.

— Я буду осторожен, — пообещал Алек, роясь в своем мешке в поисках чистых бинтов: повязка на ране Серегила заскорузла от крови и гноя.

— Кэп прислал тебе еду и ведро воды, — показал Бини. — Вон там, в углу. И ты завтра поговори с Седриком насчет раны твоего приятеля. Старый Седрик лечит не хуже, чем готовит похлебку. Ладно, пока!

— Спокойной ночи. И передай капитану мою благодарность.

Повязка прилипла к ране. и ее пришлось отмачивать. Когда Алеку удалось ее снять, он увидел, что воспаление не уменьшилось. Не похоже было, что мазь, которую дала старая крестьянка, помогает, но Алек все равно снова наложил ее, поскольку не знал, что еще можно сделать.

Серегил и раньше был худощав, теперь же он казался совсем бестелесным; Алек почувствовал, как он хрупок, когда приподнял друга, чтобы завязать бинт на спине. Дыхание его тоже стало более затрудненным и иногда переходило в болезненный кашель.

Уложив Серегила снова на тюки с шерстью, Алек откинул влажные черные волосы с его лица; щеки больного ввалились, бледная кожа приобрела синеватый оттенок. Теперь еще несколько дней — и они доберутся до Римини и Нисандера, но только доживет ли Серегил?..

Согрев у пламени фонаря остатки молока, Алек положил голову Серегила себе на колени и попытался влить хоть несколько капель ему в рот, но Серегил сразу начал давиться, и молоко струйкой потекло по его щеке.

С тяжелым сердцем Алек отставил чашку и вытер молоко полой плаща, потом улегся рядом с Серегилом.

— По крайней мере до корабля мы добрались, — прошептал он грустно, прислушиваясь к тяжелому дыханию друга. Алек был абсолютно вымотан и скоро уснул.

…Каменистая равнина под низким свинцовым небом окружала Серегила со всех сторон, под ногами шуршала мертвая серая трава. Не звук ли это прибоя доносится издали? Воздух был неподвижен, это не мог быть шум ветра. Вдалеке сверкнула молния, но раскатов грома за ней не последовало. Над головой быстро летели тучи.

Он не чувствовал своего тела, воспринимал только то, что его окружает, как будто все его существо заключалось теперь в одном лишь зрении. Однако двигаться он мог, мог оглядывать безжизненную равнину вокруг и кипящую мешанину туч над головой, сквозь которую не проглядывало ни клочка голубого неба. Все еще был слышен шум моря, хотя он и не мог определить направления, откуда доносится равномерный гул. Он хотел бы пойти туда, бросить взгляд за пределы окружающей его серой монотонности, но как это сделать? Он вполне мог выбрать неверное направление, удаляясь от моря, уходя все глубже в пустыню. Эта мысль заставила его застыть на месте. Откуда-то ему было известно, что равнина тянется бесконечно, стоит только уйти от моря.

Он знал теперь, что мертв и что только сквозь врата Билайри может достичь истинной жизни после смерти или, может быть, полного небытия. Мысль о том, чтобы оказаться навеки пленником этой безжизненной равнины, была непереносима.

«О Иллиор Светоносный! — беззвучно взмолился он. — Пролей свой свет на это безрадостное место. Научи, что мне делать!»

Но ничего не изменилось. Он заплакал, но даже его рыдания не отдались ни единым звуком в пустоте…

ГЛАВА 13. Расспросы

— Да, точно, были они тут, были. Уж мы их долго не забудем, скажу я вам. — заявил трактирщик, кидая оценивающий взгляд на двух господ. Один из них, бледный и сутулый, требовательно смотрел на него, но другой, темноволосый красавец со шрамом под глазом, понимал как будто, что информация стоит денег.

И действительно, темноволосый полез в свой изукрашенный кошелек и положил на прилавок перед хозяином гостиницы тяжелую монету — двойное дерево.

— Если ты будешь так добр и ответишь на несколько вопросов, я буду весьма признателен. — Еще одна тяжелая прямоугольная монета присоединилась к первой. — Эти люди — мои слуги, и мне очень важно найти их.

— Небось украли что-нибудь?

— Ну, ситуация довольно деликатная… — начал темноволосый.

— Эх, на целую неделю вы от них отстаете, должен вас огорчить. Я сразу понял, что непорядочные они люди, как только глянул, верно, мать?

— Верно, верно, — подтвердила жена трактирщика, выглядывая из-за плеча мужа. — И не надо было нам их пускать, говорила ведь я муженьку, при том что пустые комнаты в гостинице — чистый убыток.

— И ведь права была старуха. Этот белобрысый пытался убить второго ночью. Я с семейством заперся в кладовке, когда застукал его. А утром их и след простыл. Не знаю, жив был еще тот, хворый, или уже и нет.

Хозяин гостиницы потянулся за монетами, но темноволосый господин придержал их кончиками затянутых в перчатку пальцев.

— А ты случайно не заметил, в каком направлении они отправились?

— Нет, господин. Я ж говорю, мы сидели в кладовке, пока не уверились, что они убрались подальше.

— Какая жалость, — пробормотал черноволосый, пододвигая монеты к трактирщику. — А не покажешь ли ты нам комнаты, в которых они останавливались?

— Как пожелаете, — неуверенно ответил трактирщик, поворачиваясь к лестнице. — Но только они ничего не оставили. Я сразу же хорошенько все осмотрел. Уж очень странно было, когда мальчишка потребовал ключ от наружного замка на двери второго. Запер его там, а потом, ночью, хотел прикончить. Ох, слышали бы вы, какой шум они подняли! Такой грохот, такой кошачий концерт!.. Вот мы и пришли, господа, вот тут все и было.

Хозяин гостиницы стоял в сторонке, пока двое господ оглядывали тесные комнатушки.

— А где они дрались? — спросил бледный. Он вел себя не так любезно, как его спутник, заметил трактирщик, и говорил с каким-то странным акцентом.

— Вот в этой, — ответил он. — Вон, на полу еще видны следы крови, как раз рядом с твоим сапогом., Обменявшись быстрым взглядом с бледным господином, темноволосый увлек трактирщика к лестнице.

— Ты должен позволить нам задержаться здесь на несколько минут, чтобы удовлетворить наше любопытство. А тем временем не отнесешь ли пива и жаркого нашим слугам, которые ждут во дворе?

Почуяв возможность дополнительного дохода, трактирщик заторопился на кухню.

Мардус дождался, пока трактирщик отошел достаточно далеко, чтобы ничего не слышать, и кивком приказал Варгу лу Ашназаи начинать.

Некромант опустился на колени, вынул маленький ножичек и соскреб засохшую кровь с грубых досок пола, потом осторожно собрал ее во флакон из слоновой кости и заткнул его. Его тонкие губы искривила неприятная улыбка, когда он бросил взгляд на зажатый между большим и указательным пальцами флакончик.

— Они наши, благородный Мардус! — злорадно сказал он, переходя на Древнюю Речь. — Даже если он больше не носит Того, теперь мы их выследим!

— Если только они те, кто нам нужен, — ответил Мардус на том же языке. В этом деле некромант разбирался лучше и был скорее всего прав, но Мардус, как всегда, не стал его поощрять. У каждого своя роль, и ее нужно играть.

Мардус спустился вниз, и Варгул Ашназаи с кислым видом последовал за ним. Увидев трактирщика и его жену, Мардус выразительно пожал плечами:

— Как ты и говорил, ничего там нет, — притворяясь разочарованным, сказал он. — Но у меня есть еще один, последний вопрос.

— Что же ты хочешь знать? — спросил трактирщик, явно предвкушая еще одну монету.

— Ты говорил, они дрались, — начал Мардус, теребя завязки кошелька. — Мне любопытно знать из-за чего. Нет ли у тебя каких— нибудь соображений?

— Ну… — протянул трактирщик, — я уже говорил тебе, что они вцепились друг другу в глотку до того, как я пришел. Пока я зажег свечу, пока нашел свою дубинку, мальчишка уже уложил второго. Но, как я заметил уже потом, похоже, они вырывали друг у друга что-то вроде ожерелья.

— Ожерелья! — воскликнул Варгул Ашназаи.

— Ох, там и смотреть-то особенно не на что было, — вмешалась жена трактирщика. — А уж убивать из-за этого и вовсе не стоило!

— Точно, — согласился ее супруг с отвращением. — Всего-то и было, что кусок дерева размером с монету в пять пенни на кожаном шнурке. На нем, правда, была какая-то резьба, да только таких безделок полно у любого бродячего торговца.

Мардус озадаченно улыбнулся:

— Что ж, они заблудшая парочка, как ты сам сказал. Пожалуй, и хорошо, что я от них избавился. Спасибо тебе.

Бросив трактирщику еще одну монету, он вышел во двор, где его дожидался отряд.

— Теперь ты, надеюсь, не сомневаешься, господин? — прошептал Ашназаи, дрожа от сдерживаемого гнева.

— Похоже, они еще раз улизнули от нас, — задумчиво пробормотал Мардус, поглаживая пальцем в перчатке подбородок.

— Он должен был быть мертв еще неделю назад! Никто не может выжить…

Мардус слабо улыбнулся.

— Да нет же. Даже ты, Варгул Ашназаи, должен признать, что мы преследуем не обыкновенных воришек.

Кинув довольный взгляд на безлюдные окрестности гостиницы, он повернулся к своим солдатам:

— Капитан Тилдус!

— Да, господин?

Мардус слегка кивнул в сторону гостиницы:

— Убей всех, кто там есть, а дом подожги.

ГЛАВА 14. Плавание на юг

Алеку захотелось громко запеть, когда земля скрылась за горизонтом в первый день плавания. Пустынные воды, безбрежное небо, жалящий ветер, ледяные брызги, летящие от бушприта весело бегущей под всеми парусами «Касатки», казалось, омывают его, унося все плохое.

Трудиться приходилось в поте лица, ничего не скажешь. Матросы сваливали на него самую грязную работу не по злому умыслу, а просто потому, что знали

— пробудет он на корабле недолго и нет смысла учить его моряцким премудростям. Хотя ожог на руке все еще болел и кожа скоро потрескалась от соли и ледяной воды, Алек старательно делал все, что ему поручали: драил палубу, черпал воду из-за борта, помогал на камбузе. Как только ему удавалось найти свободную минутку, он спешил вниз, присмотреть за Серегилом.

Но несмотря на уход, его спутнику становилось хуже. Воспаление распространилось по его худой груди, и на щеках горели пятна лихорадочного румянца, только и нарушавшие смертельную бледность. От него даже пахло тяжелой болезнью. Седрик, судовой кок и лекарь, помогал Алеку, чем мог, но ни одно из его лекарств, казалось, не оказывало действия.

— По крайней мере тебе все еще удается хоть чем-то его поить, — заметил Седрик, глядя, как Алек терпеливо вливает ложку бульона между запекшимися губами больного. — Пока он пьет, надежда еще есть.

Алек сматывал перепутавшуюся веревку, когда на третий день плавания к нему подошел капитан. Погода держалась хорошая, и Талриен был весел и дружелюбен.

— Жаль, что ты расстанешься с нами в Римини. Думаю, мы сделали бы из тебя неплохого моряка, — заметил он, опираясь на перила. — Большинство сухопутных жителей проводят свое первое плавание, свесившись через борт и выворачиваясь наизнанку.

— Тут у меня проблем нет. — ответил Алек, немного повеселев. — Трудно только найти то, что Бини именует «морскими ногами».

— Я заметил. В первый день, когда была сильная качка, тебя швыряло, как поплавок на воде. Когда сойдешь снова на землю, тебя тоже сначала будет шатать. Поэтому-то моряки сразу и отправляются в таверны, знаешь ли. Посидишь да выпьешь как следует, вот и почувствуешь себя опять как на палубе в шторм. Хочется оказаться в родной стихии.

Как раз в этот момент впередсмотрящий с мачты закричал:

— Земля, капитан!

— Быстро мы добрались, — сказал Талриен, глядя изпод руки на морские просторы. — Видишь темную линию на горизонте? Это перешеек. Завтра утром поглядишь на одно из самых больших чудес на свете!

На следующее утро, проснувшись, Алек ощутил головокружение. Движение корабля ощущалось иначе, чем раньше, и не было слышно ударов волн о корпус.

— Эй, Арен! — окликнул его Бини, свесив голову в люк. — Выбирайся наверх, если хочешь кое-что увидеть.

Поднявшись на палубу, Алек обнаружил, что корабль стоит на якоре в маленькой гавани. У борта уже собралась толпа матросов.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Алека Бини с гордостью.

Над поверхностью моря висел легкий туман. Первые розово— золотые лучи рассвета пронизывали его, заливая все вокруг бледным колеблющимся сиянием.

Ограждающие гавань утесы взмывали сквозь туман ввысь с обеих сторон узкого пролива, и прямо перед Алеком лежала Цирна — скопление квадратных белых оштукатуренных строений, лепящихся к крутым склонам, как гнезда ласточек.

Заметив Алека, Талриен помахал ему рукой.

— Это один из самых древних городов Скалы. Корабли приставали здесь, еще когда Эро не был построен. Вон там, слева, начинается канал.

Посмотрев на другую сторону бухты, Алек увидел, что в скалах пробит проход. Вход в канал обрамляли огромные колонны, высеченные из скалы и покрытые барельефами. Каждая поднималась на пять сотен футов над уровнем воды и была увенчана резной капителью. Час был ранний, и над колоннами все еще были видны клубы черного дыма и языки пламени: там горела нефть, питающая огни маяков.

— Как сумели соорудить такие громады? — воскликнул Алек, пытаясь найти масштаб увиденному.

— При помощи магии, конечно, — фыркнул Бини.

— И тяжелого труда, — добавил Талриен. — Их построила царица Тамир Вторая, когда основала Римини. Говорят, на строительстве канала пять лет трудились сто чародеев и тысяча каменотесов. Конечно, это было в древние времена, когда жило много волшебников и можно было им поручить такую работу. Канал тянется на пять миль, а ширина его триста футов. А маяки! Их можно видеть за много миль. Мы находили по ним дорогу прошлой ночью. — Капитан повернулся и помахал рукой команде. — Эй вы, за работу! Нам еще много нужно сделать.

Груз «Касатки» предназначался для Цирны, и они подошли к одному из волноломов, выдававшихся в воды гавани. Алек позаботился о том, чтобы Серегила перенесли в закуток, где он никому бы не мешал, потом поднялся наверх и стал смотреть на суету на берегу. На более близком расстоянии он разглядел, что верхушки огромных колонн не одинаковы. Та, что слева, изображала рыбу, вынырнувшую из волны. Даже снизу были видны чешуи на боках, грациозный изгиб плавников. Капитель на другой колонне изображала стилизованные языки пламени.

— Почему они разные? — спросил Алек Седрика, глядя вверх из-под ладони.

— Это же колонны Астеллуса и Сакора, — ответил кок, пораженный невежеством юноши. — Колонны Иллиора и Далны — на другом конце канала. Говорят, древние строители решили, что, раз уж они нарушили законы природы, приведя воду туда, где была суша, им стоит позаботиться о благосклонности богов к их проделке.

Талриен стоял у сходней вместе с одним из матросов и выкрикивал номера мешков с зерном и тюков шерсти, которые тот отмечал в списке. На пристани купцы, которым предназначался груз, тоже вели им учет.

Алек с интересом разглядывал скаланцев. Вместо туник они носили длинные подпоясанные кафтаны и кожаные штаны вроде тех, что так любил Серегил. Многие были в широкополых шляпах, украшенных длинными разноцветными перьями.

У соседней пристани разгружалось другое судно. Алеку хватило одного взгляда на то, что на нем привезли, чтобы отправиться посмотреть поближе. Уворачиваясь от снующих матросов и грузчиков, он присоединился к толпе, которая окружила сооруженный на берегу временный загон: в него с корабля сводили коней. Алеку случалось видеть много лошадей, но ни одна из них не могла сравниться с этими.

Прекрасные создания были такими же высокими, как тот черный жеребец, на котором он добрался до Вольда, но не такими коренастыми. У них были длинные ноги, округлые крупы, изящные копыта, гордые головы на выгнутых шеях. Их шкуры и гривы были шелковисты и блестели на утреннем солнце, как полированные. Несмотря на суету вокруг, животные оставались спокойны. Но внимание Алека немедленно оказалось приковано только к одной лошади — вороному жеребцу с белыми гривой и хвостом.

— Хороши, верно? — заметил Бини, оказавшийся рядом с Алеком.

— Хороши, — согласился Алек. — Я никогда не видел ничего подобного.

— Еще бы. Это кони из Ауренена, их только что привезли с юга.

— Из Ауренена! — Алек вцепился в руку Бини и показал на корабль. — И ауренфэйе там есть? Ты знаешь, как они выглядят?

— Да нет, — пожал плечами Бини. — Это скаланский корабль. Ауренфэйе не приплывают сюда. Корабли вроде этого плавают в Вирессу и привозят оттуда товары — коней, драгоценности, стекло и все такое прочее — в Три Царства.

Виресса. Серегил однажды упомянул, что это единственный порт в Ауренене, открытый для иностранцев.

— Такие кони только для знатных и богатых, — продолжал Бини. — Я однажды слышал, что сама царица отправляется в битву только на аурененском скакуне, да и на-ледная принцесса тоже. А она глава всей кавалерии в Скале.

Жеребец, которым восхищался Алек, подошел к загородке, и юноша не утерпел и погладил его. К его удовольствию, конь прижался своей точеной головой к его ладони, довольно заржал и стал тыкаться в руку бархатными ноздрями. Алек так был увлечен красавцем конем, что не замечал, как Бини и другие зеваки отодвинулись в сторону, пока рука в перчатке не стала гладить шею жеребца. Повернувшись, он оказался лицом к лицу с молодой женщиной такой же изысканной красоты, как и конь.

Темно-каштановые волосы оставляли открытым чистый лоб, тяжелая коса лежала на забрызганном грязью зеленом плаще. Несколько выбившихся прядей обрамляли ее сужающееся к подбородку лицо мягкими волнами. Когда она повернулась к Алеку, замершему на месте от восхищения, он увидел, что глаза ее сияют голубизной, а на щеках играет здоровый румянец. Секунду он мог думать только о том, что перед ним стоит самая красивая девушка из всех когда-либо виденных им. И к тому же совершенно необыкновенная, потому что вместо платья она была одета в узкие штаны из оленьей кожи и зеленый камзол, отороченный белым. Камзол украшала богатая вышивка — герб, на котором две скрещенные сабли поддерживали корону. Тяжелый серебряный латный воротник сверкал у нее на шее, а на боку висел длинный меч на военной перевязи.

— Красавец, не правда ли? — заметила девушка.

— О да. — Алек поспешно перевел глаза на коня.

— Ты собираешься купить его? — спросила девушка,-, когда конь вытянул шею поверх ограды и потерся о плечо Алека. — Ты определенно ему понравился.

— Нет! Ох… нет, я просто смотрю. — Алек сделал шаг назад, стыдясь своей грязной и потрепанной одежды. — Я никогда раньше не видел аурененских лошадей.

Она неожиданно улыбнулась и стала выглядеть совсем девочкой, несмотря на свои доспехи.

— Я тоже сразу его высмотрела, но только не хотела покупать, если ты его уже выбрал. — Поглаживая морду лошади, она ласково заговорила с конем: — Как ты считаешь, хороший мой? Ты пойдешь со мной?

Как бы в ответ жеребец фыркнул и ткнулся носом в ее руку.

— Ну вот, он и решил, — сказал Алек, довольный тем, что полюбившийся ему конь получит такую прекрасную хозяйку.

— Пожалуй, — согласилась та. Торговец лошадьми давно стоял наготове и по жесту девушки теперь приблизился, низко кланяясь. — Твои лошади, как всегда, прекрасны, мастер Рокас. Этот господин и я решили, что мне следует взять твоего черно-белого. Сколько ты за него просишь?

— Для тебя, повелительница, его цена двести золотых сестерциев.

— Справедливая цена. Деньги у капитана Миррини.

— Премного благодарен, повелительница. Это все, что тебе нужно сегодня?

— Нет, я должна еще выбрать нескольких коней для гвардии, но я хотела сначала купить этого, пока его кто-нибудь не перехватил. Не попросишь ли ты кого-нибудь из моего эскорта оседлать его для меня? — Повернувшись к Алеку, она снова улыбнулась. — Спасибо тебе за помощь. Скажи мне, как тебя зовут?

— Арен Силверлиф.

Солдат в зеленой с белым форме подвел оседланного жеребца. Легко вскочив в седло, девушка сунула руку в кошель на поясе.

— Силверлиф, вот как? Что ж, удачи тебе. Арен Силверлиф. — Она бросила ему монету, блеснувшую на солнце желтым. Алек ловко поймал ее, не сводя глаз со всадницы. — Выпей за мое здоровье. Это и мне принесет удачу.

— Обязательно, и спасибо, — ответил Алек отъезжающей девушке и, быстро повернувшись к солдату, сказал: — Какая красавица! Кто она?

— Ты не знал? — воскликнул тот, оглядывая Алека с ног до головы. — Это принцесса Клиа, младшая дочь царицы. Ну и повезло тебе, а, парень!

Толпа опять окружила загон, и несколько незнакомцев стали хлопать Алека по плечам, завидуя его знакомству с особой царской крови.

Бини локтями растолкал их.

— Что она тебе дала? — Алек посмотрел на золотую монету. Она была меньше, чем его скаланская серебряная; на ее аверсе был тот же герб — полумесяц и пламя, — но на реверсе изображен профиль мужчины. — Полсестерция! На это ты можешь пить за ее здоровье два дня не просыхая! — Бини шутливо ткнул его локтем в бок.

— Принцесса! — изумленно покачал головой Алек.

— О, она часто здесь бывает. Она в конной гвардии, под командой своего брата, и здорово разбирается в лошадях. Пошли, уже началась погрузка. Лучше нам быть на месте.

Разгрузив товары, привезенные из Майсены, команда Талриена теперь носила в трюм небольшие глиняные кувшины с вином. Потом настала очередь клеток с домашней птицей; их Талриен приказал разместить на палубе и как следует привязать. Матросы перешучивались: теперь всю дорогу кудахтанье и кукареканье будут веселить их, заодно с запахами курятника и тучами птичьего пуха.

К середине дня все дела были закончены, и судно двинулось ко входу в канал; другие корабли уже ждали своей очереди, разделенные предписанным расстоянием: смотрители опасались толчеи, которая могла бы перекрыть движение по узкому каналу. Вскоре после того, как «Касатка» встала на якорь, к ней подошла шлюпка, и маленький толстенький человечек в засаленной шляпе взобрался по трапу. Это был смотритель гавани, и Талриен, быстро переговорив с ним, заплатил за стоянку и проход по каналу. Когда смотритель отбыл, Талриен заметил стоящего неподалеку Алека и поманил его к себе.

— Предстоит ждать целый час. Скажи Седрику, чтобы он пока подал обед, ладно?

Алек передал распоряжение, потом налил в чашку бульона и спустился к Серегилу. К тому времени, когда он снова поднялся на палубу, несколько судов, стоявших впереди, уже скрылись в темном устье канала. Яркая вспышка, отраженная зеркалом с высоты башни Астеллуса, оказалась сигналом очередному кораблю, и толстобокая шхуна, ожидавшая своей очереди перед «Касаткой», подняла якорь и скрылась в темной расселине.

Наконец вахтенный крикнул:

— Нам сигналят, капитан!

— За дело, ребята! Весла на воду! — скомандовал Талриен.

Пока поднимали якорь, несколько матросов занялись установкой на носу и корме больших факелов, другие подняли доски палубы и вытащили оттуда длинные весла. Каждое из них продели в круглую оплетенную канатом уключину в борту, и по сигналу капитана помощник влез на возвышение на корме и завел песню. Гребцы, подчиняясь ритму, поднимали и опускали весла, и судно плавно скользило по спокойной воде. Капитан Талриен встал к рулю, направляя корабль в гулкий сумрак между колоннами.

Солнце уже миновало зенит, и отвесные стены не давали лучам освещать канал. Внутри было холодно, пахло мокрым камнем. Алек посмотрел вверх и изумленно спросил стоящего рядом Седрика:

— Неужели это звезды? — Узкая полоска неба, видная снизу, была усеяна светящимися точками.

— Стены тут высокие, солнце сюда не проникает. Когда я был мальчишкой, я однажды свалился в колодец; так тогда было то же самое. Единственное время, когда внизу светло, — это в летний полдень.

Необработанный камень стен вздымался с обеих сторон, готовый, казалось, раздавить корабль. Кое-где били родники, и струйки воды стекали по скале. В некоторых местах камень отражал свет, как зеркало, и это озадачило Алека.

— Это все колдовство, — объяснил Седрик. — Сейчас камень блестит, а тогда он просто тек, как воск по свече. Не хотел бы я оказаться здесь, когда волшебники пробивали путь воде, скажу я тебе!

Их плавание проходило спокойно. В узкой расселине каждый шепот и всплеск многократно отражались от стен, и это, казалось, утихомирило даже неугомонного Бини. Когда наконец вахтенный доложил: «Половина пути, капитан!» — его голос разнесся странным эхом по водной глади.

Алек недоверчиво посмотрел на него: ему было непонятно, как можно определить здесь расстояние; но тут юноша увидел справа что— то белое. Когда они подплыли поближе, он разглядел огромную статую из белого полированного мрамора в нише стены. Фигура, казалось, излучала бледное сияние.

— Кто это? — спросил Алек.

— Царица Тамир Вторая. — Седрик почтительно поднес руку к шапке. — В Скале всякие царицы бывали — и плохие, и хорошие, так вот старая Тамир — одна из лучших. Даже слагая баллады о ней, барды не сумели ничего особенно приукрасить.

Алек, прищурившись, разглядывал статую. Скульптор изобразил женщину, идущую против ветра; длинные волосы струились позади, одежды облегали грациозное тело. Слева царица была прикрыта большим овальным щитом, правой рукой она поднимала меч, как бы приветствуя проходящие корабли. Ее лицо не отличалось ни красотой, ни уродством, но гордая посадка головы и решительное выражение не могли оставить равнодушными даже тех, кто был отделен от нее столетиями.

— После того, как пленимарцы разрушили старую столицу — Эро, она подняла народ, увела всех на другую сторону полуострова и построила этот канал, — продолжал рассказывать Седрик, зажигая трубку от фонаря. — Должно быть, тому уж больше шести сотен лет. Да, никто не мог ее остановить. Ее воспитывали как мальчика, где-то в горной глуши — ее дядя захватил трон. Ничего хорошего из этого, конечно, не вышло — тогда-то пленимарцы и разрушили Эро. Когда царь-узурпатор погиб в битве, где и Тамир сражалась в мужской одежде, эта его племянница вышла вперед и говорит: «А я ведь девушка!». Дядюшка вырезал все семейство, так что ее тут же короновали. За время своего царствования она прогнала пленимарцев. пропала без вести во время морского сражения, через год нашлась и правила потом до глубокой старости. Железный характер был у старухи. Царица Идрилейн, говорят, на нее похожа.

Когда они оказались в водах Осиатского моря у западного конца канала, Алек запрокинул голову, чтобы разглядеть резные капители, венчающие колонны на выходе. Он узнал символ Далны — сноп пшеницы, обвитый змеей. Другой — извивающийся дракон, коронованный полумесяцем, — должно быть, принадлежал Иллиору.

«Касатка» повернула на юг и пошла вдоль берега под свежим попутным ветром. Зимнее море сверкало в лучах клонящегося к западу солнца, как полированная сталь. Крутые каменистые острова самых разных размеров вставали из прибрежных вод, напоминая разрушенные крепости. Некоторые заросли темными елями или дубами; там, где берег давал укрытие судам, виднелись рыбачьи деревушки. Тут встречалось довольно много торговых судов, и Талриен переговаривался с их капитанами при помощи рупора.

Однако в водах Осиатского моря плавали не только корабли: скоро Алек впервые увидел стаю дельфинов. Перегнувшись через борт, он следил, как десятки животных ныряют в волнах, сопровождая суда. Потом он увидел другую стаю, удирающую, выскакивая из воды, от тезки их корабля — хищной касатки. Хотя и не такая большая, как кит, она показалась Алеку огромной. Мысль о том, что такие чудовища проплывают под их килем, оставила у него очень неприятное чувство.

Западный берег Скалы был неприступен. Суровый гранит — могучий скелет страны — проступал из земли на побережье и в горах — ее становом хребте. Между этими двумя скалистыми стенами лежали плодородные террасы и долины, леса и гавани — их-то столетия назад и выбрали себе для поселения скаланцы. За отполированными прибоем береговыми утесами начинались пологие склоны, постепенно переходившие в предгорья.

Глядя на берег, Алек видел повозки и всадников, едущих по вьющейся вдоль моря дороге. В облаке пыли, наполовину скрывавшем отряд воинов, сверкали доспехи.

— Это Дорога Царицы, — сообщил ему Бини. — Она тянется вокруг всего полуострова, потом по перешейку и наконец доходит до Кротовой Норы.

К вечеру они зашли в небольшой порт и сгрузили там часть вина и клеток с птицей, взяв на борт взамен медные слитки.

Когда погрузка закончилась и все ушли из трюма, Алек уселся рядом с Серегилом, надеясь, что ему удастся влить тому в рот еще бульона. Но после нескольких ложек Серегил начал давиться, и Алек отказался от этой затеи. Дыхание вырывалось из медленно поднимающейся и опадающей груди больного со свистом, и Алек почувствовал, как отчаяние холодной рукой сжимает его горло. Он больше не мог этого выносить. Сунув руку в мешок Серегила, он вытащил завязанные в платок драгоценности. Спрятав их за пазуху, он поспешил наверх, чтобы найти капитана и Седрика.

— Вы должны посмотреть на него, — сказал он им, стараясь, чтобы его голос не дрожал. — Я думаю, что так он не доберется до Римини.

В трюме Седрик склонился над неподвижным телом, потом покачал головой:

— Парень прав, капитан. Этот человек при смерти. Талриен тоже пощупал пульс Серегила, потом в задумчивости опустился на бочонок.

— Даже если мы отправимся прямиком в столицу, не заходя в другие порты, не уверен, что мы доберемся туда вовремя.

— Но ты мог бы это сделать? — спросил Алек. Поймав отчаянный взгляд юноши, Талриен кивнул:

— На этом корабле я хозяин. Я решаю, куда он плывет и когда. Моей деловой репутации, конечно, не пойдет на пользу, если я доставлю товары с недельным опозданием…

— Может быть, если дело в деньгах, это может помочь? — Алек вытащил узелок с драгоценностями и протянул его капитану.

Талриен развернул платок и вынул тяжелую золотую цепь, серьги и монету в полсестерция, которую Клиа дала Алеку.

— Я не должен был продавать их — он не велел. — Алек взволнованно показал на Серегила. — Если этого мало, я думаю, он отплатит тебе с лихвой, когда мы доберемся до столицы.

Талриен снова завязал платок и вручил его Алеку.

— Мы доставим тебя в Римини завтра к полудню. А о цене можно поговорить и потом. Седрик, принес бы ты парню кружечку эля.

Когда они ушли, Алек улегся рядом с Серегилом и натянул на них обоих плащи, стараясь согреть больного теплом собственного тела. Кожа Серегила была влажной и холодной, глаза под потемневшими веками провалились. На мгновение Алеку показалось, что лицо друга исказилось от боли.

Слезы обожгли глаза Алека, и, стиснув холодную руку Серегила, он прошептал:

— Держись! Нам уже недолго теперь, держись… Снова ему показалось, что по неподвижному лицу скользнула тень какого-то чувства, но, может быть, это была всего лишь игра света.

…Опять эта равнина. Все та же пустота и стонуш.ий ветер.

Ох, от этого с ума можно сойти! Ему хотелось ругаться, кричать, ударить кого-нибудь. Но все, что он мог, — это поворачиваться кругом снова и снова, как идиот, высматривая на горизонте хоть какой— нибудь ориентир.

Но даже ослепляющая ярость не помешала ему заметить вдалеке темную фигуру; он изумленно застыл на месте. Тот зловещий преследователь, последний его противник при жизни, неужели он последовал за ним и сюда?

Но нет, даже на огромном расстоянии, разделявшем их, он мог разглядеть, что это человек — капюшон его черного плаща был откинут, белело лицо, и человек что-то кричал ему.

Нет, он пел!

Серегил не мог разобрать слов, но мелодия была так прекрасна, полна такого привета и обещания, что на глаза наворачивались слезы. Как далеко до него? Сколько времени нужно, чтобы туда добраться? В этой проклятой пустыне невозможно определить расстояние, но не важно. Он будет бежать — Серегил внезапно ощутил удивительную легкость, скользя над мертвой травой и камнями. Он уже бежит — нет, он летит! Чувство освобождения, радостного приближения к цели было опьяняющим. Земля под ногами стала смутным видением, и фигура впереди ждала его, раскрыв объятия. Слишком быстро и все же недостаточно быстро он приблизился; руки человека обхватили его и подняли — он снова обрел тело, а человек перестал петь и ласково улыбнулся ему. Что за лицо! Прекрасное и безмятежное, как у бога. Кожа цвета чистого золота собралась в тонкие морщинки у глаз и губ, когда человек улыбнулся. Один глаз был закрыт повязкой, но это не портило совершенства лица. Другой глаз, синий, как сапфир, смотрел на Серегила с бесконечной любовью.

— Наконец-то ты пришел, страдалец! В голосе звучали вся любовь и тепло, какие только Серегил мог надеяться встретить в своей короткой и бурной жизни.

— Помоги мне, забери меня отсюда! — взмолился Серегил, вцепившись в руки существа, холодные и твердые, будто каменные.

— Конечно, — ответило божество, потому что, несомненно, именно божество это и было — Билайри или Иллиор, — пришедшее, чтобы спасти его из этого ужасного места.

Прижав его к себе, как ребенка, бог ласкал его своей холодной нежной рукой.

— Мы пройдем сквозь ворота и пересечем море вместе, ты и я. Отдай мне тот дар, что ты принес, и мы сразу же отправимся.

— Дар? Но я не принес никакого дара, — запинаясь, пробормотал Серегил, и сердце его болезненно заколотилось в груди.

— Да нет же, ты принес. — Рука бога ласково коснулась его головы, плеча, распахнула рубашку на груди, болевшей от бешеных ударов сердца. — Вот же он.

Запах больной плоти коснулся ноздрей Серегила, и обжигающая боль пронзила его насквозь. Глянув вниз, он увидел небольшую рану, зияющую как раз над сердцем; из нее, как из кровавой глазной впадины, смотрело на него око такой же сапфировой голубизны, как глаз бога. Точно такое же. И внезапно Серегил обнаружил, что бессильно бьется в стальных объятиях бога с золотым лицом; рука божества протянулась, чтобы вернуть себе…

«Касатка» всю ночь шла на юг. Выйдя на палубу на рассвете, Алек увидел громоздящиеся серые утесы берега по левому борту и группу островов, сгрудившихся у берега, прямо по курсу.

— Эти островки защищают гавань Римини, — прокричал Талриен, перекрывая ветер.

Римини был самым крупным из западных портов и самым укрепленным. Несколько длинных гранитных молов соединяли три маленьких островка, расположенных у входа в гавань, оставляя лишь два узких прохода для кораблей. Когда «Касатка» миновала одни из этих морских ворот, Алек заметил, что широкие молы ощетинились катапультами и баллистами. Такое же сооружение

— молы, соединяющие два островка — имелось и в самой гавани, разделяя ее, как крепость, на внутренний и внешний рейд.

Матросы спустили все паруса, за исключением одного, и корабль медленно вошел во внешнюю гавань, минуя десятки стоящих на якоре судов. Длинные быстроходные боевые галеры с алыми парусами и двумя рядами весел, бронзовые тараны на носах которых просвечивали сквозь воду, стояли у волноломов. Вокруг теснились десятки торговых судов — каравелл с высокими бортами и неуклюжих барж.

Ворота во внутреннюю гавань представляли собой каменный желоб, так что любой корабль, проходя по нему, оказывался полностью на виду. На берегах пролива высились стены, увенчанные баллистами, с рядами амбразур для лучников, которые могли бы атаковать любое вражеское судно, если бы тому удалось прорваться к этим внутренним укреплениям.

Берега бухты поднимались круто вверх. Еще прежде, чем они миновали островки, разделяющие гавань на внутреннюю и внешнюю, Алек увидел столицу. Она была огромна: город раскинулся на нескольких холмах на расстоянии полумили от берега; Алек решил, что диаметр города не меньше трех миль. Отвесные каменные стены охраняли Римини, скрывая от взгляда большую часть зданий, за исключением нескольких сверкающих куполов и башен.

Попасть из гавани в город можно было по единственной дороге, петляющей между длинными каменными стенами. Алек мало смыслил в тактике, но, вспомнив, что Римини был построен после захвата прежней столицы во время войны, решил, что скаланцы не намерены дать этому повториться.

На берегу внутренней гавани теснились склады и верфи, облепив подножие утеса, на котором высилась цитадель. Когда корабль причалил к набережной, Алек ощутил растерянность: кругом шла своя кипучая жизнь, и радость оттого, что добраться удалось быстро, уступила место панике:

Алеку предстояло найти единственного человека — волшебника — в этом огромном и непонятном городе.

Он поймал за рукав пробегавшего мимо Бини:

— Ты слышал что-нибудь о месте, которое называется Дом Орески?

— Кто же о нем не слышал? — Бини ткнул пальцем в направлении верхней части города. — Видишь вон ту блестящую штуку слева? Она укреплена на верхушке купола Дома Орески.

Сердце Алека оборвалось: ему предстояло найти способ переправить туда Серегила через весь город. Он пощупал спрятанный под туникой узелок с драгоценностями, решив про себя, что доставит Серегила в Дом Орески до наступления темноты, даже если ему для этого придется купить повозку.

Несколько человек поднялись на борт судна, чтобы поговорить с капитаном Талриеном. Алек как раз собрался отправиться на берег, когда один из них повернулся к нему и положил руку на плечо юноши.

— Это ты друг человека, который болен? Алек удивленно обернулся и увидел высокого худого старика, ласково улыбавшегося ему. Длинное добродушное лицо оказалось покрыто морщинами, борода и курчавые волосы, окружающие лысину, были седыми, но держался незнакомец прямо и двигался так же легко, как и сам Алек. В темных глазах под кустистыми бровями юноша не прочел ничего, кроме дружелюбного интереса. Судя по его одежде — простому камзолу и штанам под поношенным плащом, — Алек решил, что это, должно быть, какой-то торговец.

— У тебя есть к нему дело? — спросил Алек настороженно, удивляясь про себя, откуда тот узнал о присутствии Серегила на корабле.

— Я пришел встретить вас, мой мальчик, — мягко ответил старик. — Я Нисандер.

ГЛАВА 15. Наконец в Римини

У Алека дрожали колени, когда он вел Нисандера в трюм.

— Все так, как я опасался, — пробормотал волшебник, касаясь лица Серегила. — Нужно доставить его в Дом Орески немедленно. Меня ждет карета. Приведи сюда возницу.

Полный печальных предчувствий, Алек нашел кучера и помог ему устроить завернутого в плащи и одеяла Серегила в карете.

Тем временем Нисандер о чем-то поговорил с капитаном Талриеном и передал ему увесистый кошелек. Довольный сделкой, Талриен поблагодарил и повернулся к Алеку, чтобы попрощаться с ним.

— Спасибо тебе, капитан, — горячо сказал Алек, жалея, что не может найти более подходящих слов.

— У тебя смелое сердце, Арен Силверлиф, — ответил Талриен, хлопнув его по плечу. — Да принесет тебе это удачу.

— До сих пор так оно и было, — ответил Алек, бросая тревожный взгляд в сторону кареты. — Только бы удача не отвернулась от нас еще немножко.

Когда наконец они тронулись в путь, Нисандер, опустившись на колени рядом с Серегилом, отодвинул повязку. Одного взгляда на рану оказалось достаточно; отшатнувшись, он вернул повязку на место.

— Как давно это случилось? — спросил он Алека, радуясь, что юноша не видит его лица.

— Пять дней назад.

Нисандер покачал головой и начал шептать заклинания Если дело было так, как он подозревал, кто, кроме Серегила, мог бы выжить после такого?

Кончив шептать, Нисандер откинулся на сиденье и более внимательно посмотрел на Алека. Бледный и мрачный, юноша сидел, крепко держа мешок Серегила и его рапиру, не отрывая глаз от лица друга и лишь изредка бросая взгляды в окно на великолепные виды столицы.

«Измучен до последней степени, — подумал старик, — и до смерти меня боится».

Действительно, парень выглядел как дикарь в своей грубой одежде северянина и с всклокоченными волосами. Нисандер заметил и сбившуюся повязку на левой руке, и как Алек осторожно поворачивает ладонь вверх — рука его явно болела. Напряженное выражение на обветренном лице заставляло его казаться старше своего возраста. Было видно, что юноша ужасно устал и не уверен в будущем. Но за всем этим Нисандер почувствовал твердую волю, которая и позволила и самому Алеку, и Серегилу победить то зло, что вставало на их пути.

— Еще один Силверлиф, а? — улыбнулся Алеку Нисандер, стараясь успокоить паренька. — Серегил уверяет, что это счастливое имя. Надеюсь, так оно и оказывалось?

— Временами. — Алек на секунду поднял глаза на старика. — Он сказал мне, что никогда не нужно называть свое настоящее имя.

— Ну, я уверен, Серегил не стал бы возражать против того, чтобы ты сообщил его мне. Юноша покраснел.

— Прости меня, господин. Я Алек из Керри.

— Короткое же у тебя имя. Меня, например, зовут Нисандер-и— Азушра Хипириус Илланди, Великий Чудотворец Третьего Уровня Орески. Но ты называй меня Нисандер — так здесь у нас принято обращаться к друзьям.

— Спасибо, господин… Нисандер, хотел я сказать, — застенчиво пробормотал Алек. — Это для меня высокая честь.

Нисандер отмахнулся:

— Ничего подобного. Серегил дорог мне, как сын, и это ты привез его ко мне. Я твой должник.

Юноша снова посмотрел на старика, на этот раз забыв о смущении.

— Он умрет?

— То, что он выжил до сих пор, дает мне надежду, — ответил Нисандер, сожалея в душе, что не может дать более обнадеживающего ответа. — Ты молодец, что доставил его сюда. Но как случилось, что вы двое оказались вместе?

— Он спас мне жизнь, — ответил Алек. — Это случилось уже почти месяц назад, в Железных горах.

— Понятно. — Нисандер посмотрел на неподвижное бледное лицо, гадая, услышит ли он когда-нибудь рассказ об этом от самого Серегила.

После минутной паузы Алек спросил:

— А откуда ты узнал, что мы прибыли?

— Неделю назад меня почти ослепило видение — я увидел Серегила в ужасной опасности. — Нисандер тяжело вздохнул. — Но такие видения мелькают очень быстро. К тому времени, когда мне удалось увидеть Серегила снова, кризис как будто миновал. Тогда же, кстати, я впервые увидел и тебя; я почувствовал, что Серегил в надежных руках. — Юноша снова покраснел и принялся теребить край своей поношенной туники. — Мне удавалось видеть и другие моменты вашего путешествия за последние несколько дней. Ты очень находчивый молодой человек. Но расскажи мне подробно, что случилось: как я вижу, ты и сам ранен.

Нисандер продолжал незаметно наблюдать за Алеком, пока тот рассказывал ему об их бегстве из замка Асенгаи и последующих приключениях. Небольшая доля магии помогла ему оценить, насколько удачен был выбор Серегила, хотя причина, по которой его друг взял с собой паренька, оставалась для Нисандера загадкой.

Когда Алек дошел до рассказа о доме слепого старика на окраине Вольда, он признался в том, что подслушал разговор, и почувствовал большое облегчение, когда Нисандер только улыбнулся.

— Они говорили о человеке по имени Боранеус, — сообщил он Нисандеру, — но потом Серегил называл его Мардусом и был очень озабочен и удивлен, произнося это имя.

Нисандер нахмурился.

— Еще бы. Ты видел этого человека?

— Да, в доме мэра, — ответил Алек. — Серегил устроил, что нас позвали туда как менестрелей, так что мы смогли рассмотреть и его, и второго — какого-то дипломата, путешествующего вместе с Боранеусом.

— Этот Мардус — высокий, темноволосый, со шрамом под глазом?

— Отсюда и досюда. — Алек провел пальцем от угла левого глаза через всю щеку. — Его можно назвать красивым, наверное, только уж очень холодное у него лицо, когда он не улыбается.

— Прекрасно! А другой? Алек на секунду задумался.

— Он низенький, тощий, похож на горожанина, лысеет, в волосах седина. — Юноша покачал головой. — Он из тех, на кого обычно не обращают внимания. Впрочем, мы… э-э… обыскали их комнаты той ночью.

Нисандер ухмыльнулся:

— Я так и думал. И что вы узнали благодаря своему вторжению?

— Там-то мы и нашли…

Нисандер предупреждающе поднял руку, потом молча показал на грудь Серегила. Алек кивнул.

— Мы поговорим об этом позже, — предупредил его маг. — Но обо всем остальном ты мне расскажи.

— Ну, я стоял на страже большую часть времени, пока Серегил все там осматривал. Он нашел несколько карт. Потом они с Микамом Кавишем говорили о них, когда мы уже покинули Вольд. На картах было отмечено несколько мест — по большей части города, расположенные на севере. Микам отправился выяснить, что находится в одном из них, в глубине болот. Боюсь, что больше я ничего об этом не знаю. Серегил расскажет тебе остальное.

«Будем надеяться, что он сможет это сделать», — подумал Нисандер, глядя на распростертую фигуру.

Выражение его лица, должно быть. сказало Алеку, как старик озабочен, потому что юноша воскликнул:

— Ты ведь можешь помочь ему, правда? Он говорил, что если не ты, то никто ему не поможет!

Нисандер ободряюще похлопал Алека по руке:

— Я знаю, что нужно делать, милый мальчик. Ты продолжай. Что случилось потом?

Нисандер одобрительно ухмыльнулся, когда Алек описал их поспешное бегство из Вольда, но снова стал серьезным, когда Алек начал описывать пугающее поведение Серегила на борту «Стремительного» и потом.

— И на протяжении всего путешествия он ничего больше не говорил тебе ни о том, что обнаружил в Вольде, ни о тех людях?

— Нет, Серегил не хотел говорить об этом. Он все уверял, что я буду в большей безопасности, если ничего не буду знать о некоторых вещах.

Нисандер задумчиво посмотрел на Алека. Его удивляло, что даже столь юный паренек проявил такое нерассуждающее доверие — если, конечно, это можно было назвать доверием. Хоть Нисандер и знал, как убедительно может рассуждать Серегил, все равно казалось странным, что Алек последовал за ним так далеко и перенес все выпавшие на его долю испытания ради немногих ничем не подкрепленных обещаний.

Нет, думал Нисандер, доверие, конечно, здесь имело место, и в преданности Алека Серегилу сомневаться не приходилось, но что-то наверняка во всем этом есть еще. Да и Серегил никогда не прибег бы к помощи неопытного мальчика при разведке в Вольде, если бы не почувствовал в Алеке какие-то скрытые качества, которые его и привлекли. Вот уж поистине подмастерье!

Алек нервно завозился на сиденье.

— Я сказал что-то не то?

— Что ты! — улыбнулся Нисандер. — Я просто задумался — это привычка многих волшебников. И Серегил, и Микам выполняли мое поручение, когда ты с ними повстречался. Как-нибудь при случае я объясню тебе, в чем там было дело.

Как ни обеспокоен был Алек состоянием Серегила, он не мог удержаться от того, чтобы иногда не бросать взгляды на город, по которому они проезжали. Повозки, всадники, носилки, пешеходы самого разнообразного вида заполняли улицы Вымощенная камнем и заключенная между стенами дорога, ведущая из гавани в город, отражала все звуки и усиливала их. Дорога кончалась у широких ворот; полдюжины одетых в синее и вооруженных мечами и копьями стражников охраняли их, но не препятствовали движению в обе стороны. Миновав ворота, их карета замедлила движение, проезжая под навесной башней, а затем въехала во вторые ворота, очень древние с виду, украшенные резными изображениями рыб. За ними раскинулась самая большая рыночная площадь, какую только приходилось видеть Алеку.

Вымощенная квадратными каменными плитами мостовая тянулась во все стороны; на ней разместились сотни деревянных киосков с яркими полотняными навесами, колыхавшимися под свежим ветром. В середине площади был оставлен широкий проход для движения транспорта, и от него в стороны отходили узкие проезды, сжатые со всех сторон лавками.

На Алека обрушился городской шум: крики, ржание лошадей и рев быков, стук молотков ремесленников, грохот повозок. Высокие, покрытые белой штукатуркой дома — некоторые в пять этажей — окружали рыночную площадь. И всюду, куда ни глянь, были люди.

Карета въехала в лабиринт узких улиц, раскинувшийся на холмах Вдоль улиц теснились самые разнообразные здания; балконы и замысловатые террасы некоторых из них нависали над тротуарами. Мостовые были запружены повозками и всадниками, под ногами коней шныряли дети, собаки и свиньи.

Глядя на проплывающую мимо окон кареты сумятицу, Алек с ужасом вспомнил свой первоначальный план: провезти Серегила через Римини в одиночку.

Они ехали по широкому проспекту, периодически выходящему на круглые мощеные площади, от которых в стороны, как спицы от оси колеса, расходились улицы. При других обстоятельствах Алек расспрашивал бы Нисандера обо всем, мимо чего они проезжали, но маг снова погрузился в молчание, наблюдая за затрудненным дыханием Серегила с очевидным беспокойством. Алек тоже молчал, глядя в окно на большие и роскошные здания, между которыми они теперь ехали.

Наконец они оказались на одной из круглых площадей; в центре ее высилась колоннада футов сорока в диаметре. С одной стороны зданий не было: там тянулся густой парк.

— Это фонтан Астеллуса, источник, ни разу не пересыхавший с момента основания города, — заметил Нисандер, показывая на колоннаду. — Изначально Римини строился вокруг него. Мы уже почти добрались до Орески.

Проехав половину окружности площади, их возница свернул налево по широкой, обсаженной деревьями улице. По обе стороны тянулись высокие глухие стены, украшенные по верху и вокруг ворот широкими декоративными фризами:

то росписью, то мозаикой из цветного камня или изразцов. Потом Алек узнал, что эти разукрашенные стены, окружающие элегантные виллы, играют не только декоративную роль: в квартале знати тебя могли направить на улицу Золотого Шлема в дом «с золотой змеей вокруг ворот» или «за стеной, украшенной черными и золотыми кругами на синем фоне».

Небольшие мраморные колонны стояли по всей длине улицы; на каждой было высечено изображение, отражающее ее название: маленький позолоченный шлем.

— Это все дворцы? — спросил Алек, разглядывая подымающиеся над стенами резные или расписанные яркими красками фасады.

— О нет, это просто виллы. Многие, правда, принадлежат членам царской семьи, — ответил Нисандер. — Тетки, братья, кузены — такая дальняя родня, что нужно рыться в архивах, чтобы узнать, от какого безвестного брата какой царицы или ее супруга ведет начало этот род.

— Серегил говорил, что тут все очень запутано, но что мне придется это выучить, — вспомнил Алек, которого эта перспектива отнюдь не радовала.

— Совершенно верно, но не будет же он требовать, чтобы ты все запомнил за один день. — Нисандер ободряюще похлопал Алека по руке. — А уж лучшего учителя, чем Серегил, и не найти. А вот теперь, если ты посмотришь вперед, то увидишь настоящий дворец.

Улица Золотого Шлема заканчивалась у ограды парка, окружающего царский дворец. Когда они проезжали мимо открытых ворот, Алек успел разглядеть широкие лужайки, а за ними огромное здание из серого камня, стены которого были украшены черно— белыми узорами.

Наконец они достигли еще одного парка. Сверкающие целые стены его служили, однако, скорее для создания атмосферы уединения, чем для защиты: в арке, через которую они въехали, не было даже ворот.

Оказавшись внутри, Алек ахнул от удивления; казалось, в этих стенах времена года не имеют власти и они снова вернулись в лето. Небо над головой сохраняло бледную зимнюю голубизну, но воздух был теплым и ароматным, как весенним днем, и по обеим сторонам дорожки тянулись ухоженные лужайки, яркие клумбы и деревья в цвету Фигуры в мантиях ходили меж них или отдыхали на скамьях. Алек заморгал, не веря своим глазам, когда увидел огромного кентавра, играющего на лире под деревом.

У этого существа было тело крупного гнедого жеребца, но от него вверх подымался волосатый торс мужчины. Жесткие черные волосы свешивались челкой над глазами, а сзади переходили в гриву. Рядом в воздухе на высоте десяти футов от земли парила сидящая по-турецки женщина; она лениво бросала вверх шары из цветного стекла и заставляла их танцевать в воздухе под музыку кентавра.

Нисандер помахал кентавру, когда они проезжали мимо, и существо приветствовало старика, наклонив свою огромную голову.

Среди всех этих чудес высился сам Дом Орески:

взмывающее ввысь строение из ослепительно белого камня, увенчанное куполом в форме луковицы, ярко блестевшим на солнце. По углам здания располагались стройные башни с эркерами, заканчивавшиеся куполами меньшего размера.

Широкие ступени вели к главному входу, у которого выстроились слуги в красных ливреях. Двое из них поспешили к карете с носилками; третий вскинул на плечо потрепанный мешок Серегила и жалкий узелок Алека. По знаку Нисандера Серегила внесли внутрь.

В центре здания был огромный холл, освещенный солнечным светом, струящимся сквозь стеклянный купол. Пол покрывала великолепная мозаика, а по стенам тянулись пять рядов балконов, украшенных тончайшей скаланской резьбой и изразцами.

Нисандер пересек холл и вошел в одну из больших арок в стене. За ней начиналась лестница, пологой спиралью поднимающаяся до самого верха, с просторными площадками на каждом этаже Дойдя до площадки третьего этажа, они свернули в коридор, куда выходило множество дверей, прошли по нему до другой лестницы и снова стали подниматься.

Навстречу им попадалось множество людей в самых разнообразных одеждах. Слуги и посетители не обращали на них внимания, но маги, которых Алек узнавал по длинным многоцветным мантиям, неизменно отшатывались от них, как будто испытывая страх или отвращение. Некоторые чертили при этом в воздухе какие-то странные знаки, а один, совсем мальчик, белое одеяние которого было украшено всего лишь скромными полосами на рукавах, рухнул на пол, потеряв сознание.

— Почему они это делают? — шепотом спросил Алек Нисандера.

— Скоро я все тебе объясню, — пробормотал старик. Пройдя по одному из балконов пятого этажа, он остановился у тяжелой двери.

— Добро пожаловать в мое жилище, — сказал Нисандер, открывая дверь перед носилками и жестом предлагая Алеку войти.

Алек оказался в узком, похожем на туннель проходе. Ящики, коробки, свитки пергамента заполняли все пространство от пола до потолка. Чтобы пройти во внутренние помещения, оставалось совсем мало места: два человека могли бы протиснуться друг мимо друга, чтобы разойтись, но при этом им угрожала бы опасность быть погребенными под обвалом того, что здесь хранилось.

Комната за проходом, тоже заставленная, по сравнению с ним казалась светлой и просторной. Подняв глаза, Алек понял, что они находятся наверху одной из угловых башен:

сквозь стекла купола в тяжелых свинцовых рамах, кое-где украшенных какими-то замысловатыми символами, было видно небо и солнце.

Комната в башне была заполнена невероятным скоплением всяких предметов, ориентироваться в котором мог, вероятно, только сам Нисандер. Бесчисленные книжные полки, ряды свитков, диаграммы, схемы, карты покрывали все стены. Стопки книг громоздились на полу и на ступенях лестницы, ведущей на галерею, окружающую купол на половине его высоты.

В комнате стояло три больших рабочих стола и высокая конторка. Два стола были завалены всякими предметами; Алек разглядел на них жаровни, горшки, закрытые реторты, несколько черепов, маленькую железную клетку. На третьем столе лежала только толстая книга в окружении хрупких стеклянных сосудов и стержней. Конторка тоже была относительно свободна. Пыльные сталактиты воска спускались с одного ее угла, где одна свеча сменяла другую явно на протяжении многих лет.

Там, где на стене оказывалось хоть какое-то свободное пространство, в нее были вбиты крюки и гвозди, с которых свешивались самые разнообразные предметы — от пучков сухих листьев и шкурок каких-то животных до полного скелета существа, которое определенно не было человеком.

Нисандер подошел к дверце в правой стене и велел носильщикам внести туда Серегила. Алек последовал за ними и оказался в маленькой комнатке с побеленными стенами. Посередине ее находился большой прямоугольный стол из темного дерева, инкрустированный слоновой костью; другой такой же, но маленький, с придвинутым к нему креслом, стоял у стены.

По приказанию Нисандера слуги опустили носилки на пол и бесшумно удалились. Тут же появился худой молодой человек в блистающей чистотой бело-голубой мантии с охапкой покрытых листьями веток в руках. Курчавые черные волосы юноши были коротко острижены, а редкая черная бородка подчеркивала впалость бледных щек.

Положив ветки на пол рядом с маленьким столом и отряхнув мантию от прилипших листьев, он посмотрел на Серегила, и в его бледно-зеленых глазах промелькнуло отвращение.

— Ах, ты пришел вовремя! — обратился к нему Нисандер. — Алек, это Теро, мой помощник и ученик. Теро, это Алек, он доставил сюда Серегила

— Добро пожаловать, — сказал Теро, хотя ни в голосе, ни в манерах его не было теплоты.

— Приготовления закончены? — спросил Нисандер.

— Я принес еще веток на всякий случай. — Снова посмотрев на Серегила, молодой маг покачал головой. — Похоже, они нам понадобятся.

Теро с явной неохотой помог Алеку снять грязную тунику с Серегила и разрезать бинты, удерживающие на месте повязку на ране. Теро касался одежды Серегила, как будто она была испачкана экскрементами, и, закончив, поспешно отступил на шаг и быстро сделал охранительный знак.

— В чем дело? — обеспокоенно воскликнул Алек. — Нисандер, почему все, кого мы встречаем, делают это?

— Думаю, что ты и Серегил соприкасались с телесмом очень опасной природы, — спокойно ответил волшебник. Посмотрев на Алека и встретив непонимающий взгляд, он виновато улыбнулся: — Прости меня. Я хочу сказать, что вы двое имели дело с чем-то, на чем лежит проклятие. Хотя на взгляд непосвященного это имеет только физические последствия, для волшебника от вас исходит такая эманация зла, такая вонь, как будто вы только что вылезли из выгребной ямы.

— Уж это точно! — от всей души подтвердил Теро. Снова повернувшись к Серегилу, Нисандер достал из-за пояса маленький серебряный нож и осторожно приложил его плоской стороной к воспаленной плоти. Когда его взгляд упал на круглую отметину, оставленную диском, кустистые брови мага сошлись над переносицей. Нисандер отложил нож и, нахмурившись, отодвинулся от Серегила.

— Вот теперь пора посмотреть на то, что было причиной всех бед.

Развязав мешок, Алек вытащил из него старую тунику; он не прикасался к этому свертку с той ночи, когда на Серегила было совершено странное нападение.

— Положи это вон туда, на середину маленького стола, — велел ему Нисандер. — Мы должны проявить большую осторожность. Ты готов, Теро?

Нисандер развернул тунику и поднял диск длинными серебряными щипцами.

— Именно то, чего я боялся, — пробормотал он. — Так, теперь сосуд.

Теро поставил на стол маленький хрустальный сосуд, и Нисандер бросил в него диск. Когда он закрыл сосуд крышкой, что-то мгновенно вспыхнуло, и крышка легла так плотно, что не было видно сочленения.

— Ну, с этим по крайней мере покончено, — сказал Нисандер, засовывая сосуд в карман. — Теперь предстоит заняться очищением. Начнем с тебя, Алек, потому что нам потребуется твоя помощь в уходе за Серегилом. Успокойся, мальчик, не смотри так испуганно!

Теро поставил кресло на середину комнаты и жестом предложил Алеку сесть. Юноша опустился в кресло и напряженно стиснул подлокотники, следя за Теро, который принес большой поднос.

Нисандер похлопал Алека по плечу.

— Тут нечего бояться, милый мальчик. Только теперь ты должен молчать, пока я не закончу.

Вытащив из кошеля на поясе кусок голубого мела, волшебник начертил на полу вокруг кресла круг и быстро нарисовал рядом с ним какие-то символы Тем временем Теро налил воды из серебряного кувшина в серебряную чашу, стоявшую на маленьком столике, взял три ветки из охапки, лежащей на полу, и аккуратно разложил их рядом с чашей.

Алек нервно наблюдал за его действиями. Ветки оказались от трех разных деревьев: кедра с длинными иглами, подстриженными так, что ветка походила на щетку, березы и какого-то сильно пахнущего, незнакомого Алеку дерева с круглыми зелеными листьями и прямыми побегами.

Потом Теро поставил на стол плоскую глиняную чернильницу с тонкой кисточкой в ней и толстую восковую свечу, которую и зажег, щелкнув пальцами.

— Все готово, — сказал он и встал за креслом Алека.

Нисандер склонился над чашей, вытянул над ней руки ладонями вниз и что-то тихо произнес; поверхность воды начала светиться, и комнату наполнило благоухание. Взяв чернильницу с кисточкой, Нисандер начертил какие-то знаки на лбу и ладонях Алека. Особое внимание он уделил той руке, на которой был ожог.

Закончив, Нисандер несколько раз провел пахучей веткой над пламенем свечи, потом окунул ее в светящуюся воду и обрызгал Алека с ног до головы; такая процедура была повторена трижды. Капельки воды сияли тем же волшебным светом, что и вода в чаше, мерцая на коже и одежде Алека, как светлячки.

Отложив первую ветку. Нисандер взял березовый прутик, тоже провел им над пламенем и, окунув в чашу, слегка хлестнул Алека по щекам, плечам, груди, бедрам и ногам, а потом разломил на две части. Из обломков вырвались клубы коричневого зловонного дыма. Маг прошептал еще несколько непонятных слов, и благоухание, исходящее от воды в чаше, усилилось, прогнав зловоние. Наконец Нисандер взял ветку кедра и обрызгал Алека ею. На этот раз светящиеся капельки исчезли сразу же, как только коснулись Алека, оставив после себя ощущение слабого покалывания. Нисандер резко произнес что-то, и знаки нарисованные на лбу и ладонях юноши, исчезли.

— Твой дух чист, — сказал Алеку Нисандер, бросив ветку на стол. — Теперь тебе стоит позаботиться и о теле:

вымыться, пока мы будем заниматься Серегилом.

Алек собрался возразить, кинув взгляд на Серегила, но Нисандер остановил его:

— У тебя есть на это время. Нам с Теро нужно еще сделать некоторые приготовления. На сей раз перед нами стоит трудная задача, Алек. И я хочу, чтобы ты приступил к ней освеженный и бодрый. Ради Серегила, если уж не ради себя, сделай, как я сказал. Мой слуга Ветис проводит тебя в термы. И ты мог бы также передать от меня послание госпоже Илинестре: скажи ей, что я задержусь.

Теро замер, взяв в руки поднос, и бросил на своего хозяина взгляд, значения которого Алек не понял.

— Если ты сам хочешь посетить госпожу, я пока могу заняться приготовлениями и один.

— Спасибо, Теро, но для предстоящего обряда мне нужно ни на что не отвлекаться, так же как и тебе. Теро почтительно поклонился.

— Иди, Алек.

На зов Теро явился длинный рыжий парень.

— Это Ветис, — коротко бросил молодой маг, повернулся и скрылся в боковой комнатке, не оглядываясь.

Алек заметил, как Ветис скорчил рожу вслед Теро. Юноши обменялись виноватыми улыбками: только теперь Алек понял, насколько же скованным он чувствовал себя в присутствии чародеев.

— Нам нужно зайти в покои дамы по имени Илинестра, — сказал Алек Ветису, когда они начали спускаться по бесконечной лестнице. — Мне велено передать ей сообщение от Нисандера. Ты знаешь, кто это такая?

— Илинестра Эриндская? — Ветис бросил на Алека загадочный взгляд. — Ее все знают, господин. Нам сюда, ее покои в крыле, отведенном для гостей.

— Значит, она не одна из волшебниц Орески?

— Нет, господин, это молодая колдунья с юга, приехавшая учиться. — Некоторое время они шли в молчании, потом Ветис, бросив на Алека взгляд искоса, не выдержал: — Ты, господин, тот самый человек, который прибыл с благородным Серегилом, верно?

— Да, — ответил Алек, удивившись тому, что Ветис сказал «благородный Серегил». — И не называй меня госюдином. Меня зовут Алек.

Миновав путаницу лестниц и коридоров, они вышли на галерею, окружающую холл. Глянув через перила вниз, Алек разглядел, что мозаика на полу изображает огромного алого дракона, увенчанного полумесяцем. Его кожистые крылья были распростерты как для полета; позади свернувшегося в кольца тела виднелось что-то, что Алек принял за изображение гавани и обнесенного стенами города — вероятно, Римини.

— Должно быть, это дракон Иллиора, — заметил Алек, наклоняясь над перилами, чтобы лучше рассмотреть мозаику.

— Он самый.

Остановившись наконец у одной из дверей, выходящих на галерею. Ветис постучал в нее и отступил, пропуская Алека вперед.

Дверь открыла женщина, за приветливую улыбку которой любой мужчина был бы готов отдать жизнь. Однако улыбка исчезла, как только она увидела своих посетителей. Внезапно Алек почувствовал, что даже под страхом смерти не мог бы вымолвить ни слова.

Илинестра была ослепительно красива. Ее лицо, нежное и чувственное, было обрамлено массой черных как вороново крыло волос; бархатистые глаза имели глубокий лиловый оттенок, как лепестки ириса. Ее свободное вышитое платье было сделано из такого тонкого шелка, что лишь слегка прикрывало прекрасное тело.

Алек, никогда не видевший почти обнаженной женщины, прирос к месту, слишком пораженный, чтобы думать. Ветис стоял за его спиной в почтительном молчании.

— Да? — нетерпеливо сказала Илинестра, складывая руки на груди.

— Я пришел от Нисандера, — наконец выдавил из себя Алек. Он изо всех сил старался смотреть женщине в глаза, но выдержать ее взгляда не мог. Чувствуя, что, стоит ему посмотреть ниже, чем на плечи, и он совсем пропадет, Алек воззрился на ее подбородок и выпалил: — Он велел сказать тебе, что задержится.

— Но он сказал, когда именно придет? — поинтересовалась она зловещим тоном.

— Нет, — ответил Алек, борясь с желанием отступить на шаг.

— Благодарю тебя, — бросила женщина и захлопнула дверь перед его носом. Из-за двери вслед поспешно удаляющимся посланцам донесся грохот бьющейся посуды.

— Если бы я знал, что тебе поручено передать, я предупредил бы тебя о ее нраве, — виновато сказал Ветис. — Она и Нисандер любовники, видишь ли. Думаю, она ждала его самого.

— Его любовница!

— По крайней мере последняя, — ответил Ветис, не скрывая восхищения. — Нисандер один из немногих магов Орески, кто не соблюдает обета безбрачия. На самом деле даже совсем не соблюдает, хотя я не уверен, что в этом он может тягаться с Илинестрой, если ты меня понимаешь. — Он подмигнул Алеку и, понизив голос, добавил: — Без сомнения, она стоит всех усилий!

Вернувшись снова в холл, Ветис повел Алека в длинную галерею, уставленную всевозможными статуями.

— Это всего лишь вестибюль перед термами, — объяснил он, заметив интерес на лице Алека. — Действительно удивительные вещи находятся в музее. Благородный Серегил сводит тебя туда: он знает музей лучше, чем многие из магов.

Горячий влажный воздух обдал Алека, когда Ветис распахнул перед ним высокую дверь и ввел его в огромное помещение со сводчатым потолком. Для юноши мытье всегда ассоциировалось с холодной водой озера или со сквозняками, гуляющими по бане. Алек никак не ожидал увидеть роскошь, открывшуюся его взгляду.

В центре просторного зала находился большой восьмиугольный бассейн, выложенный красной и золотой плиткой. Мраморные грифоны с позолоченными крыльями сидели на четырех противоположных углах, из их клювов били струи. Журчание падающей воды заполняло весь зал.

Стены зала были расписаны фресками, изображающими нимф— нереид и сцены подводной жизни. Вдоль стен тянулись вделанные в пол ванны; слуги суетились вокруг тех, кто в них мылся. Даже сквозь подошвы сапог Алек чувствовал тепло от нагретого пола.

Резная скамья, вешалка для одежды и самое огромное зеркало, какое Алек только видел в жизни, были приготовлены рядом с ванной, предназначенной для него. Тут же стоял мальчик с корзиной фруктов, а другой приближался с подносом, уставленным всевозможной едой. Благовонная вода ванны выглядела очень заманчиво, но Алек чувствовал себя ужасно неловко, раздеваясь на глазах стольких людей. Заметив его колебания, Ветис отослал слуг и отвернулся сам; Алек поспешно нырнул в воду.

— Похоже, Нисандер считает, что ты должен подкрепиться, — сказал Ветис, пододвигая к нему поднос.

Несмотря на желание не задерживаться, Алек не мог устоять перед разнообразными ароматами, исходящими от блюд, и его пустой желудок начал бурчать. Взяв ложку, он с жадностью сделал несколько глотков, но острый красный соус заставил его задохнуться.

Ухмыляясь, Ветис протянул ему стакан с холодной водой.

— Ты лучше не торопись, — посоветовал он. — Скаланская еда может оказаться сюрпризом, если ты к ней непривычен.

— Уж это точно, — прокаркал Алек, протягивая стакан, чтобы Ветис налил ему еще воды. Взяв с подноса последний кусок хлеба, Алек отодвинул остальное. — А ты не хочешь поесть?

— Нет, — со смущенной улыбкой ответил Ветис. — Я лучше уберу поднос.

Желая как можно скорее покончить со всей процедурой, Алек нырнул в воду с головой и стал скрести волосы пальцами. Когда он вынырнул, рядом стоял молодой прислужник, собравшийся мыть юношу. Выхватив из рук изумленного слуги губку, Алек решительно отослал его прочь.

Поспешно смыв мыло, Алек вылез из ванны и тут обнаружил, что его грязная одежда исчезла. На скамье для него оказались разложены чистое белье, свободная рубашка, штаны из тонкой кожи и нарядный алый камзол. Завершал наряд широкий кожаный, украшенный металлическими бляшками пояс.

— Где мой лук? — встревоженно спросил он вернувшегося Ветиса. — И рапира? И кошелек?

— Твой кошелек здесь, — ответил тот, протягивая его Алеку. — Носить оружие в Доме Орески запрещено. Оно надежно хранится и будет тебе возвращено, когда ты соберешься отсюда уезжать.

Служитель терм неуверенно подошел к Алеку, когда тот оделся, и протянул ему поднос с разнообразными маслами, щетками и гребнями. Алек собрался было отказаться, но тут увидел собственное отражение в зеркале. Впервые в жизни он видел себя целиком и с трудом узнал себя в нарядно одетом юноше, которого показало ему зеркало. Влажные волосы его торчали в беспорядке, и Алек неловко расчесал их гребнем.

Вернувшись наверх, он обнаружил, что Серегила раздели, тщательно обмыли и нагим положили на большой полированный стол в боковой комнате. Его худое бескровное тело выглядело еще более изможденным на фоне темного дерева. Воспаление вокруг раны на груди казалось зловещим багровым цветком.

Нисандер стоял на стуле, рисуя голубым мелом круг на потолке над Серегилом Такой же круг был уже проведен на полу вокруг стола. За время отсутствия Алека маг сменил одежду; теперь на нем была просторная мантия из тонкой голубой шерсти, ворот и рукава которой украшала богатая золотая вышивка. Широкий кожаный пояс с золотыми с «малью бляхами и шелковыми кистями подчеркивал его худобу, так что старик казался еще выше, чем раньше.

— Ах, ты уже вернулся? Так быстро? Надеюсь, тебе хорошо служили? — Нисандер легко соскочил со стула и оглядел Алека Сунув мел в карман, он рассеянно вытер руки о полу, оставив полосы на тонкой ткани. — Скаланская одежда тебе к лицу, милый мальчик, хотя твои волосы выглядят по-прежнему как у дикаря-северянина. — Он небрежно показал на свою одежду — Я не сомневаюсь, что ты теперь больше веришь в мои колдовские способности. По крайней мере так считает Теро, а мне проще не спорить с ним Я был бы ничуть не менее могуществен в старом рваном камзоле или, если уж на то пошло, совершенно голым, но он настаивает…

В этот момент вернулся Теро, и Нисандер отвернулся, подмигнув Алеку, чем очень напомнил юноше Микама Кавиша.

Алеку велели встать около стола. Глядя на ничего не выражающее лицо Серегила, он ждал, пока Теро закончит последние приготовления к обряду. Все было таким же, как и во время его очищения, но на этот раз прибавились тонкая палочка из слоновой кости и нож. Приготовив все, Теро встал в ногах Серегила.

Нисандер подошел к столу, скрестив руки на груди, и, помолчав немного, обратился к Алеку:

— Мы сейчас начнем. Некоторые наши действия могут тебя смутить, но помни: мы делаем это, чтобы спасти жизнь Серегила и вернуть ему целостность души. Как только обряд, начнется, ты не должен будешь ничего говорить или выходить из круга. Ты понял?

— Да. — Алек беспокойно переступил с ноги на ногу. Нисандер взялся за чернильницу и кисточку и целый час разрисовывал руки, лоб, грудь Серегила сложными переплетающимися друг с другом символами. Особенно много их он нанес вокруг странной раны.

Пробормотав заклинание, он начал обрызгивать Серегила — так же, как раньше Алека. Капельки так же сияли на коже Серегила; когда Нисандер закончил, все тело распростертого на столе человека было словно окутано светящимся покрывалом.

Нисандер взял березовый прут, и Алек поморщился, когда маг начал стегать Серегила — настолько сильно, что на коже того вспухли рубцы. С последним ударом капельки погасли, затем исчезли.

Нараспев произнося что-то сильным ясным голосом, Нисандер переломил прут о колено. Зловонный коричневый дым поднялся от обломков двумя густыми струями и образовал вихрь внутри магического круга. Вонь была ужасная, и Алек и Теро, полуослепшие от дыма, закашлялись.

На Нисандера дым не оказал никакого действия. Волшебник сунул палочку из слоновой кости в очищающее пламя свечи, потом спокойно начертил ею в воздухе светящийся знак над Серегилом. По его приказанию иероглиф начал принимать разные очертания и наконец исчез с громким хлопком, унеся с собой зловонный дым.

Нисандер кивком привлек внимание Алека, потом поднял руку и стал быстро делать какие-то знаки. До Алека не сразу дошло, что тот обращается к нему на условном языке, которому его обучил Серегил.

«Держи его».

Теро начал вторить Нисандеру, когда под быстрое ритмичное пение тот стал обрызгивать Серегила с помощью ветки кедра. Капельки прыгали и шипели на обнаженной коже, как на раскаленной сковородке; когда они исчезли, на их месте остались пятнышки, светящиеся красным. Сначала Алек испугался, решив, что это капли крови, но они быстро росли, достигнув размера вишни, и обретали форму пауков. Двигались они тоже, как пауки, и Алека передернуло от отвращения, когда светящиеся твари расползлись по беспомощному телу, бегая по губам, щекам, векам.

Вокруг раны они скопились в особенно большом количестве, и Алек инстинктивно отступил на шаг и начал делать охранительный знак. Но прежде чем он смог его завершить, Нисандер схватил его за руку и строгим жестом запретил это.

К тому времени, когда Нисандер и Теро кончили обрызгивать Серегила, тот был еле виден под шевелящейся массой похожих на пауков тварей. Его дыхание стало затрудненным, и он беспокойно задвигался, перекатывая голову из стороны в сторону. Знаком приказав Теро и Алеку держать его, Нисандер поднял палочку из слоновой кости над грудью Серегила и снова начал чертить в воздухе сложные символы. Когда рисунок удовлетворил мага, он заключил его в круг. Тут же налетел порыв ураганного ветра.

Дыхание Серегила превратилось в череду всхлипов; светящиеся пауки оторвались от его тела и свернулись шнуром. Когда последняя тварь поднялась вверх, Нисандер и Теро одновременно что-то выкрикнули; их голоса загрохотали в маленькой комнате с нечеловеческой силой. Звук этого приказа заставил облачко светящихся пауков погаснуть, и их, почерневшие остовы посыпались на пол, скрипя под ногами, как осколки стекла.

Нисандер и Теро тщательно счистили их с тела Серегила и с поверхности стола, потом начали обряд заново.

Серегил становился все более беспокойным. По истечении часа он уже стал сопротивляться Алеку, а когда обряд очищения начался в четвертый раз, Теро и Алеку понадобилась вся их сила, чтобы удерживать его. Во время самой сильной судороги Серегил вцепился себе в грудь, что-то неразборчиво выкрикивая. Нисандер замер, вслушиваясь, потом покачал головой.

Прошел еще час, все они были на грани изнеможения. Лицо и шея Алека были сплошь покрыты следами ногтей Серегила, у Теро под глазом расплывался синяк, а из носа шла кровь от неожиданного удара. Черные обугленные останки тварей лежали слоем почти в три дюйма, а сломанные прутья покрывали пол по щиколотку Нисандеру.

Наконец рана вскрылась, и из нее хлынул густой гной. Скоро все они были перепачканы им, поскольку приходилось удерживать бьющегося Серегила. Нисандер стер губкой гной с его груди, и стало видно, что отметина, оставленная диском, появилась снова. Алек мог даже разглядеть отпечаток непонятного узора и квадратного отверстия в центре.

К тому времени, когда обряд очищения подошел к концу, сквозь стеклянный купол падали косые лучи вечернего солнца. Несколько светящихся красных тварей появились из капелек, слетевших с кедровой ветки, потом уже не появлялось ничего. Серегил успокоился, хотя дышал все еще с хрипом. Взяв нож из слоновой кости, Нисандер осторожно разрезал кожу над пульсирующей на горле веной. Из разреза выступила единственная капля крови. Нисандер поднял палочку и стер часть голубого мелового круга на потолке, потом — часть круга на полу. Устало разогнувшись, он потер шею.

— Он чист.

— Он теперь поправится? — неуверенно спросил Алек:

внешне в состоянии Серегила никаких улучшений не было заметно.

Нисандер с ласковой улыбкой отвел влажные черные волосы со лба больного.

— Да. Иначе он не выжил бы во время очищения.

— Ты хочешь сказать, что обряд мог его убить? — задохнулся Алек, вцепившись в край стола, чтобы не упасть. Нисандер обнял юношу за плечи и посмотрел ему в лицо.

— Он наверняка умер бы, не пройди он очищения, и. может быть, его ожидала участь гораздо худшая, чем просто смерть. Я не стал говорить тебе этого заранее, потому что не хотел, чтобы ты особенно переживал во время обряда.

Алек судорожно вздохнул.

— Не послать ли теперь за Валериусом? — спросил Теро.

— Да, пожалуйста. Думаю, сейчас его можно найти в холле.

— Кто такой Валериус? — поинтересовался Алек.

— Дризид. Серегил страдает и телом, не только душой. Он нуждается в особом лечении.

Это по крайней мере было Алеку понятно. Он принялся убирать комнату. Осторожно подняв одну из почерневших тварей, он обнаружил, что она такая же хрупкая, как и настоящий паук, на которого она походила.

— Что они собой представляют? — спросил он и с отвращением бросил останки твари на пол.

— Телесное воплощение зла, проникшего в Серегила через диск, — ответил Нисандер, пересыпая в пальцах пригоршню черных пауков. — Очень трудно воздействовать на то, что не имеет материальной природы. Благодаря той процедуре, которую ты только что наблюдал, я сумел мало-помалу извлечь зло из тела Серегила и заключить его в материальные объекты, с которыми легче управляться:

можно уже было уничтожить их властью магии. Эти угли — просто остатки временной телесной формы, в которую я заключил враждебные силы.

— Это трудно сделать?

— Не столько трудно, сколько утомительно. Ты сам, должно быть, устал до смерти, удерживая нашего бедного друга столько часов. Вот и представь, как себя чувствует после этого всего бедный старик, которому почти триста лет от роду.

Алек заморгал.

— Микам говорил, что ты — самый старый из магов, но я никогда…

— Едва ли я самый старый среди волшебников, мой мальчик, я просто старше всех, кто живет в Доме Орески, — поправил его Нисандер. — Я знаю нескольких магов, возраст которых раза в полтора больше моего. Для волшебника я в самом соку, так что не делай из меня беспомощную развалину!

Алек, заикаясь, начал извиняться, боясь, что обидел хозяина, но Нисандер со смехом взъерошил ему волосы.

— Раз тебе рассказывал обо мне Микам, он, должно быть, говорил, что бояться меня не нужно. Так что говори откровенно все, что думаешь, — я только больше буду тебя любить за это.

— Ко всему здесь трудно привыкнуть, — признался Алек.

— Ничего удивительного. Как только Серегил будет удобно устроен, мы с тобой не спеша о многом побеседуем.

Алек молча принялся за уборку, удивляясь про себя, что ценного рассчитывает услышать от него маг, даже такой снисходительный, как Нисандер. Его размышления, однако, были прерваны, когда кто— то вошел в соседнюю комнату.

— Во что же вляпался этот негодник на сей раз? — рявкнул требовательный голос.

Человек, похожий на дикаря, в грубых одеждах, решительно вошел в комнату. Он принес с собой запахи свежего воздуха, дыма костра, только что собранных лесных растений. За ним следовал Теро с выражением неодобрения на тонкогубом лице.

— Валериус, дружище! — радостно приветствовал его Нисандер. — Как удачно, что ты сегодня оказался в Римини! Я прогнал чары, но Серегила нужно лечить.

Швырнув на стол ветхий мешок, дризид, нахмурившись, стал осматривать Серегила. Черные всклокоченные волосы Валериуса торчали из-под полей драной фетровой шляпы, борода воинственно топорщилась, курчавая черная поросль покрывала руки и выбивалась из ворота незастегнутой туники; в целом он очень напоминал медведя. Его одежда, как у большинства дризидов, была простой и носила следы нелегких путешествий. Принадлежность к дризидам подчеркивалась тяжелым серебряным медальоном и отполированным руками до блеска посохом. С пояса, охватывающего внушительный живот, свешивались мешочки всех видов и размеров, а глубокие морщины, прочертившие лицо, говорили о несговорчивом характере.

— Думаю, что он страдал от какого-то проклятия, — сообщил ему Нисандер.

— Это я вижу, — ответил Валериус. Его карие глаза блеснули, когда он принялся ощупывать Серегила. — А УГО что? — Его палец коснулся припухлости вокруг открытой раны.

— Отпечаток деревянного диска, который Серегил несколько дней носил на груди. Я не знаю, появилась ли рана вследствие злых чар диска или в результате того, что этот паренек по неведению сорвал его с Серегила. Алек, ты ведь говорил, что заметил покраснение на этом месте за несколько дней до последнего происшествия?

Острый взгляд дризида пригвоздил Алека к месту. Юноша кивнул.

— Никогда не видел ничего подобного, но от Серегила просто разит колдовством. — Валериус сморщил нос, разглядывая слабый, но все еще отчетливо видный отпечаток. — Лучше всего было бы удалить отметину.

Нисандер поднес руку к ране и подержал ее так несколько секунд, потом покачал головой:

— Думаю, будет лучше оставить пока все как есть.

— Едва ли Серегил захочет, чтобы его красоту портил шрам, особенно такой заметный, — прорычал дризид. — К тому же кто знает, что эта штука может означать?

— Такая мысль сразу пришла и мне, — согласился Нисандер, ничуть не смущенный манерами Валериуса. — И тем не менее я чувствую, что будет лучше пока ничего не трогать.

— Конечно, какое-нибудь мистическое предчувствие? — презрительно фыркнул дризид. — Ладно, как хочешь, но объясняться с ним, когда он подымет шум, будешь сам.

Потом целитель выгнал всех из комнаты и принялся за дело, велев Ветису помогать. Скоро комната наполнилась клубами пара и дыма курений.

Нисандер отодвинул в сторону сосуды, заполнявшие один из столов, и предложил Теро и Алеку сесть рядом.

— Клянусь руками Иллиора, от такой работы хочется пить. — Он быстро пробормотал заклинание, и на столе появился высокий, завернутый в покрытую тающим снегом мешковину кувшин. Алек осторожно коснулся его пальцем, чтобы убедиться: перед ним не мираж

— Майсенское яблочное вино лучше всего пить холодным. — Нисандер улыбнулся, видя изумление Алека. — Поэтому я держу некоторый запас на вершине горы Апос.

Нисандер, Теро и Алек расположились за столом с кружками легкого ледяного вина, дожидаясь, пока дризид кончит свои манипуляции. Бедняге Ветису приходилось бегать по его поручениям так часто, что Нисандер в конце концов подпер входную дверь, чтобы не открывать ее каждую минуту.

Когда наконец Валериус появился из боковой комнатки, с его бороды стекали струйки влаги. Бесцеремонно усевшись на скамью рядом с Алеком, он снял с пояса кружку и налил себе вина. Не обращая внимания на вопросительные взгляды, он осушил ее одним глотком и удовлетворенно рыгнул.

— Я вытянул яд из его крови, — сообщил он наконец. — Теперь он поправится.

— Это был акотайр? — поинтересовался Теро. Валериус чокнулся с ним.

— Верно, акотайр. Не часто встречающийся яд и очень сильный. Я сказал бы, что он проникал в его кожу с диска:

это было нужно, чтобы, когда Серегил достаточно ослабеет, чары могли подействовать быстрее.

— Или с большего расстояния, — предположил Нисандер.

— Может быть. Такое сочетание убило бы почти любого, учитывая, как долго он носил проклятую штуку.

— Ну, ты же знаешь про Серегила и колдовство, — вздохнул Нисандер. — Однако тебе, Алек, повезло, что не пришлось дольше иметь дело с диском.

— Что ты имеешь в виду — «про Серегила и колдовство»? — спросил Алек.

— Он каким-то образом может ему противиться…

— Вставляет ему палки в колеса, хочешь ты сказать, — насмешливо бросил Валериус.

Зубоскальство дризида не смущало Алека в отличие от благопристойной усмешки Теро; чем дальше, тем меньше нравился юноше этот помощник Нисандера.

— Что бы это ни было, оно спасло ему жизнь, — заключил Нисандер. — И жизнь Алека тоже, судя по тому, что он рассказывал о поведении Серегила. Вознамерься он убить тебя, милый мальчик, сомневаюсь, что тебе удалось бы остановить его.

Вспомнив взгляд Серегила той ночью на сеновале, Алек признал, что Нисандер прав.

— Он теперь будет спать сутки, может быть, двое, — сообщил Валериус. — Лучше, если неделю он проведет в постели, но, зная его, думаю, можно будет ограничиться и пятью днями. Но не меньше — запомните. Привяжите его к кровати, если понадобится! Я оставил кое-какие травы. Вливайте в него столько настоя, сколько сможете, и заставляйте его есть. А вот пить не давайте ничего, кроме воды, да побольше. Нужно его как следует очистить, прежде чем он сможет вернуться к обычному образу жизни Спасибо за вино, Нисандер. — Дризид встал и закинул свой мешок на плечо. — Да дарует Создатель вам силу!

Алек посмотрел ему вслед, потом повернулся к Нисандеру:

— Он давно знает Серегила, верно? Они друзья? Нисандер лукаво улыбнулся, обдумывая ответ.

— Не могу припомнить, чтобы они называли друг друга друзьями. Однако, я думаю, так оно и есть, хотя это своеобразная дружба. Ты достаточно скоро сможешь судить об этом сам.

ГЛАВА 16. Обед с Нисандером

Как ни устал Алек после обряда, он настоял на том, чтобы помочь Ветису перенести Серегила из башни Нисандера в жилые покои. Короткий полукруглый коридор, в который выходило несколько закрытых дверей, кончался уютной спальней.

Комната была обставлена очень просто. По сторонам маленького, похожего на амбразуру оконца стояли две узкие кровати, пол покрывал толстый яркий ковер, а в камине весело горел огонь.

Ветис и Алек опустили бесчувственное тело на кровать справа от окна; Нисандер склонился над Серегилом и взял его руку в свои.

— Он ведь теперь поправится, правда? — спросил Алек, которого озадачило выражение лица старого мага. — Станет таким же, каким он был раньше?

Нисандер похлопал спящего Серегила по руке и осторожно опустил ее.

— Да, я так думаю. Он обладает специфической силой, хотя и не вполне осознает это. Но тебе тоже теперь нужно отдохнуть. Когда выспишься, я пришлю за тобой, и мы подробно обо всем поговорим. Я буду в своей комнате — наискосок по коридору — или в башне, если я тебе понадоблюсь.

Когда Нисандер ушел, Алек придвинул кресло к кровати Серегила и уселся. Ему было приятно видеть, как спокойно спит его друг. Истощенное лицо каким-то образом казалось не таким пустым, и легкий румянец окрасил впалые щеки.

«Я просто посижу здесь несколько минут», — подумал Алек.

В следующую секунду он уже спал.

— Алек…

Алек подпрыгнул и начал в панике озираться: ему снилось, что он снова на «Касатке», и юноша не сразу сообразил, где находится. Кто— то принес в комнату ночник, пока он спал, и при его мягком свете Алек увидел, что Серегил смотрит на него из-под тяжелых век.

— Римини? — Шепот был еле слышен.

— Я же сказал, что доставлю тебя сюда, — ответил Алек, безуспешно стараясь, чтобы голос не выдал волнения, и придвинул кресло поближе.

Взгляд Серегила сонно скользнул по комнате, и слабая улыбка появилась на бледных губах.

— Моя прежняя комната…

Алек подумал, что его друг снова уснул, но тот встрепенулся и хрипло прошептал:

— Расскажи.

Он молча слушал, пошевелившись только, чтобы взглянуть на шрам на ладони Алека, и вздрогнув, когда тот упомянул Валериуса.

— Он! — пробормотал Серегил; казалось, он ищет подходящие слова, но потом только слегка покачал головой. — Объясню потом. Что ты думаешь о Нисандере?

— Он мне нравится, — тепло сказал Алек. — Он из тех, кому сразу же доверяешь, как Микаму.

— Всегда доверяй ему. Всегда… — Веки Серегила снова смежились.

Когда Алек удостоверился, что его друг крепко спит, он улегся в собственную постель, но вскоре снова был разбужен тихими голосами. Откинув с лица край одеяла, он увидел Валериуса и Нисандера, склонившихся над Серегилом. Сквозь окно лились солнечные лучи.

— Добрый день, — приветствовал Алека Нисандер. Прежние роскошные одежды волшебника сменила простая мантия с обтрепанными рукавами, без всяких украшений.

— Мне давно следовало встать, — сказал Алек, садясь в кровати и зевая.

— Как дела у Серегила? Прошлой ночью он на несколько минут приходил в себя.

— Достаточно хорошо, — ответил Валериус, меняя повязку на свежую. Накрыв Серегила одеялом, он повернулся к Алеку и, к удивлению того, улыбнулся ему почти по-дружески: — Как сегодня твои ссадины?

— Немножко болят.

Взяв Алека за подбородок, Валериус повернул его голову к свету.

— Ничего серьезного. Следи только за тем, чтобы в царапины не попала грязь. Нисандер рассказал мне, как ты доставил сюда Серегила. Ты должен быть таким же упрямцем, как и он сам.

Все еще держа юношу за подбородок, Валериус протянул другую руку ладонью вниз к полу. Алек ощутил, как по его телу пробежал приятный холодок.

— Ну вот, это поможет тебе разделаться со всеми твоими болячками. — Махнув рукой в сторону Серегила, Валериус ворчливо добавил: — Надеюсь, ты за ним присмотришь. Он должен оставаться в постели, пока я не разрешу ему встать, понятно?

В глазах дризида вновь появился воинственный блеск, и Алек поспешил кивнуть.

— Нечего покрикивать на парня, — упрекнул Нисандер собравшегося уходить Валериуса. — Ты же прекрасно знаешь, что на него можно положиться; к тому же он ведь последователь Далны.

— Эге, ведь не с правоверным же последователем Далны ему предстоит иметь дело, как только Серегил опять примется за свои обычные штучки, — фыркнул Валериус. — Ладно, удачи тебе, паренек, и да благословит тебя Создатель!

— И тебя! — поспешно крикнул Алек ему вслед.

— Ты, должно быть, умираешь с голоду, — сказал Нисандер. — Я и сам не прочь подкрепиться. Обед нам подан в моей гостиной.

Алек бросил озабоченный взгляд на Серегила

— Пойдем, пойдем! Тебе нужно подкрепить силы, если ты хочешь быть полезным ему, — усмехнулся Нисандер, ласково беря Алека за руку. — Это рядом

— через коридор. Мы оставим обе двери открытыми, а как только поедим, вернемся сюда с вином.

Ветис деловито расставлял блюда на круглом столе посреди комнаты и весело кивнул Алеку. После загроможденных комнат в башне юношу поразил порядок, царивший в гостиной Нисандера. Здесь было все, что нужно для комфорта: посреди комнаты стоял обеденный стол, а у камина, где пылало жаркое пламя, — два глубоких кресла. На полках вдоль стен размещались книги, пергаментные свитки, какие-то магические предметы.

Самой заметной особенностью комнаты оказалась фреска, тянувшаяся узкой лентой вокруг всего помещения. Хотя ширина ее не превышала двух футов, Алек, присмотревшись, разглядел, что изображенные на ней фантастические звери и птицы нарисованы с мельчайшими деталями. Тут крошечный дракон парил на покрытых чешуей крыльях над еще более миниатюрным замком, опаляя его своим огненным дыханием; там кентавры похищали девиц, унося их в своих мускулистых руках. Дальше по стене из морских волн поднималось ужасное чудовище; из его разинутой змеиной пасти торчали обломки корабля. В углу создание с телом льва и женскими головой и грудями сжимало в когтях тело поверженного юноши. Эти сцены отделялись друг от друга символами, серебристо поблескивавшими в лучах солнца.

Неожиданно Алек услышал, как Нисандер довольно посмеивается за его спиной.

— Тебе нравятся мои рисунки, как я вижу, — проговорил волшебник.

Алек спохватился и только теперь понял, что рассматривает фреску на стенах, совсем не обращая внимания на хозяина. Повернувшись, он обнаружил, что Нисандер уже сидит за столом, а Ветиса нигде не видно.

— Прости меня, я не хотел вести себя так неучтиво, — заикаясь, пробормотал Алек, поспешно усаживаясь тоже.

— Тут не в чем извиняться. Фреска производит такое впечатление на всех, кто видит ее в первый раз. На самом деле это одна из ее функций.

— Ты хочешь сказать, что она волшебная? — Как ни хотелось Алеку есть, ему было трудно оторвать взгляд от рисунков.

Нисандер поднял кустистую бровь и улыбнулся.

— Прости меня! Всегда так приятно встретить бесхитростного человека вроде тебя. Большинство моих гостей ожидает чего-то более впечатляющего — дракона под столом или ручных демонов, прилетающих через трубу. В них не осталось способности удивляться мелким чудесам — один только аппетит.

Однако я должен ответить на твой вопрос Да, фреска на самом деле волшебная. Ее назначение, помимо того, что она развлекает гостей, — охранять мои покои. Символы, которые ты видишь, защищают их каждый от какого-то определенного возможного вторжения. Ты найдешь их по всему Дому Орески: может быть, ты заметил их в башне Все здание в целом охраняется сложной системой магических изображений… Но я отвлекаю тебя от еды. Лучше, пока мы будем обедать, говорить о мелочах. А уж после, как цивилизованные люди, за вином мы побеседуем о вещах более важных.

Алек осторожно попробовал угощение, памятуя об огненном соусе, которым его потчевали накануне; но каждое новое блюдо было вкуснее предыдущего.

— Серегил говорил, что волшебники приезжают в Римини, чтобы учиться, — наконец не выдержал он.

— Волшебники, ученые, безумцы — все они стремятся к знаниям, которые собраны и хранятся в Третьей Ореске. Здесь ведь учат не только магии. Мы собираем информацию самых разнообразных видов Наша библиотека — лучшая в Трех Царствах, а подвалы хранят артефакты более древние, чем династия Иерофантов., Алек отложил в сторону нож.

— А почему ты называешь ее Третьей Ореской?

— Первые маги, пришедшие сюда из Ауренена, были Первой Ореской, — объяснил Нисандер. — Это они первые стали учить тому, что знание — по-своему не менее могущественно, чем магия, и что магия без знаний хуже, чем бесполезна: она опасна. Позже в Эро они основали Вторую Ореску, когда стало ясно, что дети ауренфэйе и людей обладают колдовскими способностями. К несчастью, почти все, кто принадлежал ко Второй Ореске, погибли во время Великой Войны; с тех пор никогда уже не бывало так много волшебников. Последний удар Второй Ореске нанесло разрушение Эро. Это была ужасная трагедия, погибло так много древних рукописей! Царица Тамир даровала здешние угодья уцелевшим магам, когда заложила Римини, — с условием, что они позаботятся о защите Скалы. Этот новый союз получил название Третьей Орески. Строительство канала в Цирне было первым доказательством крепости союза.

— Я кое-что слышал об этом, — откликнулся Алек. — А сколько магов есть сейчас?

— Боюсь, что всего несколько сотен во всех Трех Царствах. Все меньше и меньше рождается детей, наделенных волшебной силой; в их жилах течет все меньше крови ауренфэйе.

— Но разве дети волшебников не наследуют их могущество?

Нисандер покачал головой:

— У магов не бывает детей. Это, может быть, самая большая часть цены, которую мы платим за свои дарования. Магические способности забирают всю творческую энергию, которой мы обладаем. Нам воздается, конечно, — властью и долгой жизнью, но сила, которую дарует нам Иллиор для изменения мира вокруг, сжигает также естественные производительные силы тела. Бессмертный не открыл нам, почему это так, даже ауренфэйе… Но я читаю тебе лекцию, как новичку-студенту! Давай вернемся в вашу комнату. Серегил все еще в глубинах собственной души и, наверное, не скоро их покинет, но, думаю, ему пойдет на пользу, если мы будем рядом.

Нисандер снял с полки два больших кубка и вручил один Алеку. Юноша с изумлением стал вертеть его в руках: он никогда не видел ничего подобного. Кубок был вырезан из единого кристалла горного хрусталя и инкрустирован золотом и драгоценными камнями, которые в бликах огня светились, гкак вино.

— Я вполне мог бы обойтись и стаканом, которым пользовался за едой, — запротестовал Алек, осторожно держа кубок обеими руками.

— Ерунда! — рассмеялся Нисандер, прихватил грарин и направился к двери.

— За эти кубки я чуть не заплатил жизнью. Было бы очень обидно не пить из них после этого.

Они обнаружили, что Серегил все еще крепко спит.

— Давай расположимся поближе к нему, — сказал Нисандер и снова озорно подмигнул Алеку. — Ты, конечно, из почтения к моему старческому возрасту уступишь мне кресло, а сам можешь сесть в ногах его постели. Какая-то часть его души поймет, что мы рядом, и это ее порадует.

Алек по-турецки уселся в ногах кровати Серегила, опершись на спинку. Нисандер наполнил кубки красным вином и протянул один юноше:

— Пей, мой мальчик! Это вино способствует разговорам, и я знаю, что у тебя накопилось много вопросов. Я вижу, как они роятся, подобно пчелам, у тебя в глазах.

Алек сделал большой глоток и почувствовал, как теплая волна разлилась по телу.

— Я хотел бы больше узнать о том диске. Как ты тогда назвал его?

— Телесм. Волшебный предмет, обладающий внутренней магической силой, но который к тому же человек, знающий о его свойствах, может использовать для собственных чар. Яд, покрывающий его, облегчает задачу. Мы с Валериусом обсуждали это вчера вечером. К сожалению, я мало что еще могу рассказать о диске

— Хорошо, а как насчет того черного существа, которое, по его словам, видел Серегил? Оно было на самом деле?

По лицу Нисандера пробежала тень.

— Чтобы быть уверенным, мне нужно услышать рассказ Серегила. Как бы то ни было, кто-то тратил много средств и сил, чтобы найти вас обоих и диск.

Алек внимательно посмотрел на волшебника:

— И ты думаешь, что этот кто-то продолжает нас преследовать?

— Весьма вероятно. Но тебе нечего бояться, милый мальчик. Я поместил диск в такое место, где до него никто не доберется. Кто бы ни шел по вашему следу, он потерял его с того момента, как я закрыл диск в сосуде, а может быть, и раньше, когда ты снял его с Серегила. Пока ты остаешься в Ореске, даже целая армия тебе не страшна.

— Но если Мардус такой могущественный маг…

— Мардус не маг! — Нисандер оценивающе посмотрел на Алека. — То, что я скажу тебе, должно остаться между нами, понимаешь? Повторяю, он не маг. Мардус один из самых влиятельных аристократов, к тому же, по слухам, незаконный сын старого Верховного Владыки. Как бы там ни было, он человек безжалостный, обладающий опасным и изобретательным умом, умелый воин и жестокий убийца. Чрезвычайно жаль, что он видел вас в Вольде; будем надеяться, ни один из вас никогда больше не попадется ему на глаза. Но я совсем не намерен пугать тебя — ты и так натерпелся страху за эти недели. Так что давай-ка выпьем еще этого прекрасного вина и перейдем к более безобидным темам. Говорил тебе Серегил, что он когда-то был моим учеником?

— Нет, но мне об этом рассказывал Микам, еще в Боерсби. — Алек любовался игрой луча солнца в алых глубинах кубка. За все те долгие дни, что они провели вместе в холмах, Серегил ни разу не касался своего прошлого. — Микам говорил, что из этого ничего не получилось.

Нисандер улыбнулся, глядя на Алека поверх кубка.

— Это, мой мальчик, ужасное преуменьшение. Ни у одного волшебника не было еще такого старательного и такого неуклюжего ученика. Но давай я начну сначала. Серегил прибыл ко двору царицы Идрилейн в качестве бедного дальнего родственника, изгнанного собственной семьей, совершенно одинокого. Его сделали пажем при дворе, но долго он не выдержал, как ты можешь догадаться. Потом он был, кажется, младшим писцом. Опять неудача. После еще одной или двух попыток найти ему занятие его представили мне.

Я был очень ему рад, не мог поверить своему счастью:

Серегил обладает хорошими способностями, к тому же он страстно хотел учиться. Но через несколько месяцев обнаружилось, что что-то не так. Он постиг основы с легкостью, которая радовала нас обоих, но как только мы попробовали перейти к магическим наукам более высокого уровня, все пошло как-то наперекосяк.

Нисандер покачал головой, погрузившись в воспоминания.

— Сначала дело было просто в том, что заклинания не срабатывали, а если и срабатывали, то совершенно неожиданным образом. Если он пытался передвинуть, не прикасаясь к ней, какую-нибудь вещицу, например, солонку, — она переворачивалась. Он пытался снова — и соль вспыхивала ярким пламенем. С третьей попытки солонка могла полететь мне в лицо. Однажды он попробовал простенькие чары, вызывающие посланца, — и через пять минут все пауки, сороконожки и уховертки, какие только обитали поблизости, хлынули в нашу дверь. После этого мы стали проводить занятия на свежем воздухе.

При попытке левитировать он снес целую купу деревьев в парке. Когда он хотел позвать какое-то безобидное существо, кажется, бабочку, лошади в конюшне сходили с ума в течение часа. Дело дошло до того, что, если в Ореске случалось что-то необычное, винили в этом нас.

Ох, как же мне было обидно! Ведь несмотря на все неудачи и разрушения, я-то знал: в нем есть сила. Я ее чувствовал, даже когда не чувствовал сам Серегил. Ему все-таки иногда удавалось добиться результата, но это было так непредсказуемо! Бедный Серегил совсем пал духом. Я видел, как просто попытка зажечь свечу довела его до слез. Потом случилось так, что он превратил себя в кирпич.

Алек, который как раз в этот момент пригубил вино, поперхнулся и расхохотался. Он знал, что смеяться не следует, но вино сделало свое дело, и он никак не мог остановиться. Все рассказанное Нисандером так не соответствовало тому Серегилу. которого он знал!

Нисандер сокрушенно покачал головой:

— Тот обряд, который он тогда совершил, применяется для превращения в другое существо, и обычно я помогал ему. Но тут он настоял, чтобы сделать все самому — и в результате стал кирпичом. Насколько я помню, он хотел превратиться в лошадь. Во всяком случае, вспышка, которой обычно сопровождается превращение, была, а потом последовал удар — и все: у моих ног лежал обыкновенный кирпич.

Алек, зажав рот рукой, пытался сдержать смех; в результате он так трясся, что вся кровать заходила ходуном и Серегил зашевелился под одеялом.

— Нет-нет, Алек, не вставай: Серегилу полезно чувствовать твою близость. — Нисандер ласково похлопал Серегила по плечу. — Ты, милый мой, никогда не любил вспоминать тот случай. Ах, Алек, теперь мы можем смеяться, но уверяю тебя, тогда нам было не до смеха. Вернуть изначальный облик человеку, который сам превратил себя в неодушевленный предмет, чрезвычайно трудно. Мне понадобилось два дня, чтобы расколдовать его! Я знал, что нам следует на этом остановиться, но Серегил умолил меня дать ему еще один шанс. И он его использовал: отправил себя в другую плоскость.

— Другую плоскость? — икнул Алек, вытирая глаза.

— Это как попасть в другую страну или другой мир, за тем только исключением, что другие плоскости не существуют в нашей реальности. Никто на самом деле не понимает, что они собой представляют, известно лишь, что они существуют и в них можно попасть. Однако там подстерегают опасности, и оттуда трудно вернуться. Если бы я не был рядом, когда Серегил это сделал, он там бы и остался. Вот тогда я и сказал: все.

Нисандер снова посмотрел на Серегила, и теперь на его лице уже не было веселья.

— День, когда тебе, мой мальчик, пришлось снять одежду ученика, был самым печальным в моей жизни. — Маг сделал глоток из кубка и продолжал: — Видишь ли, Алек, поскольку мы лишены возможности иметь детей, мы часто привязываемся к ученикам, как к собственным сыновьям. Мы передаем им свои знания и умения, и они несут память о нас в то будущее, где мы уже не существуем. Так это было между моим старым учителем и мной, и поэтому потерять Серегила было мне так же тяжело, как потерять любимого сына.

— Но ведь ты же на самом деле не потерял его, правда?

— Нет. Как потом выяснилось, я оказал большую услугу нам обоим, не позволив ему продолжать упражнения в магии до тех пор, пока он не погиб бы. Эта неудача заставила его найти свое истинное призвание. Но он тогда надолго покинул Римини, и я не знал, увижу ли его еще когда-нибудь. Когда же он вернулся, оказалось, что он далеко продвинулся к тому, чтобы стать тем, кем является теперь.

— Кем бы он ни являлся, — вздохнул Алек.

— Разве ты не знаешь?

— Я не уверен. Я хотел бы понять это — чтобы лучше понимать, чему он пытается меня научить.

— Очень разумный подход. И я уверен, что, когда Серегил будет к этому готов, он объяснит тебе все гораздо лучше, чем смогли бы мы с Микамом Теперь же я скажу тебе только, что и Серегил, и Микам — наблюдатели.

— Наблюдатели?

— Шпионы, если хочешь. Никто из них никогда не говорит об этом, даже друг с другом. Но поскольку я — глава наблюдателей, я могу дать тебе некоторые пояснения.

— Ты — шпион? — изумленно воскликнул Алек.

— Ну, не совсем. Наблюдатели — мои глаза и уши в дальних странах. Они путешествуют, разговаривают с людьми, слушают, наблюдают. Среди прочего они присматривают за пленимарцами. У царицы, конечно, есть собственная разведка, но мои люди часто приходят ей на помощь. В последний год распространились слухи о необычной активности пленимарцев на севере, вот я и послал Серегила и Микама оценить ситуацию.

— Но почему такое дело возглавляет волшебник, если мне позволено будет спросить?

— Согласен, это может показаться странным, но такова традиция, существующая еще со времен, предшествовавших основанию Третьей Орески Мой учитель, а до него его учитель — и так на протяжении столетий — занимал этот пост, и после меня его займет мой ученик. Наблюдатели за эти годы основательно пополнили библиотеку Орески. Благодаря им также те из нас, кто интересуется событиями в мире, всегда в курсе того, что происходит за границами Скалы

— Но разве не можете вы узнавать все, что вам нужно, просто при помощи магии?

— Иногда можем, но не следует думать, будто магия обеспечивает нам всезнание Алек повертел в руках кубок, разглядывая золотой узор, прежде чем задать следующий вопрос.

— Давай, Алек, спрашивай! Думаю, я знаю, о чем ты хочешь спросить.

Сделав глубокий вдох, Алек отважился:

— Нисандер, ты знал, что с Серегилом что-то случилось, и знал, что он пытается добраться сюда. Почему же ты просто не перенес нас в Римини, как ты это сделал вчера с кувшином вина?

Поставив кубок на стол, Нисандер обхватил руками колено.

— Вопрос справедливый и часто задаваемый. В данном частном случае для этого было несколько причин. Во-первых, я не знал точно, ни где вы находитесь, ни что произошло. То немногое, что мне было известно, промелькнуло передо мной в мимолетном видении — оно не было результатом моего целенаправленного поиска. Искать же кого— то при помощи колдовства, когда ты многого не знаешь, в лучшем случае затруднительно, а обычно и бесполезно. Потом в течение нескольких дней мне удавалось на мгновение увидеть вас, но из этих проблесков я узнавал не более того, путешествуете ли вы по суше или по морю, — до того момента, когда я увидел вход в канал.

Другой причиной является то, что чары, необходимые, чтобы перенести сюда Серегила, более трудны, чем ты думаешь. Магия взимает с творящего ее свою цену, и перенести человека в тысячу раз труднее, чем кувшин с вином, даже для меня. К тому же странная особенность Серегила — противостоять любому колдовству — мешает действию заклинания перемещения, и даже в лучшем случае после переноса он бывает совершенно больным. В том же состоянии, в каком он находился, он мог и не выжить. И еще: перенести вас обоих я не мог бы, и только представь себе, что бы ты подумал, если бы твой друг неожиданно исчез. Учитывая все это, я счел, что наиболее безопасно дождаться вашего прибытия сюда.

Нисандер помолчал, глядя на Алека из-под кустистых бровей, потом продолжил:

— Это все достаточно веские причины, но есть еще одна, которая их все перевешивает. Принцип, ради которого создавалась Ореска, заключается в следующем: цель колдовства — помочь действиям человека, а не заменить их.

Несмотря на все тяготы, которые вы перенесли, на все твои заботы и тревоги, есть ведь и выигрыш: тебе пришлось проявить больше смелости, силы и верности, чем, может быть, за всю свою жизнь, и воздаянием за это оказалась спасенная жизнь друга. Разве ты захотел бы отдать все это ради того, чтобы просто быть перенесенным сюда по воздуху из той гостиницы?

Алек посмотрел на спящего Серегила, вспомнил его лицо, когда тот проснулся в чистой постели в Римини, и тихо ответил:

— Нет. Ни за что.

— Так я и думал. Алек покачал головой:

— Микам рассказывал мне о тебе, но все равно ты совсем не такой, какими я представлял себе волшебников.

— Правда? — Нисандер довольно улыбнулся. — Большинство моих коллег согласились бы с тобой. Но у них свои методы, у меня — свои. Все мы по-своему служим добру. Но я, кажется, перебил тебя, ты хотел сказать что-то еще.

— Э-э… Просто, когда ты рассказывал мне про Серегила… Я не понимаю насчет Теро. Мне вчера показалось… Я хочу сказать, он не… Ну, он не очень любит Серегила. Да и я ему не понравился.

Нисандер сделал хитрую гримасу.

— Если это может тебя утешить, не думаю, чтобы и я был ему особенно по душе.

— Но он же твой ученик!

— Это еще не гарантирует симпатии, мой мальчик, хотя в идеале именно такие отношения должны существовать между учителем и учеником. Вот твоя верность Серегилу после столь недолгого знакомства многое говорит в пользу вас обоих.

После Серегила мне понадобились годы, чтобы найти нового ученика. Как я говорил тебе раньше, те, кто имеет врожденную силу, встречаются редко, да и они имеют разные способности. Среди тех немногих, кто каждый год приходит в Ореску, я не мог найти никого, кто мне подошел бы, пока не появился Теро. Что бы ты ни думал о нем, он необыкновенно талантлив. Нет такой тонкости в нашем искусстве, которой он не овладел бы. То обстоятельство, что он происходит из семьи моего учителя, тогда показалось мне тоже важным. В общем, все это в добавление к настоятельной необходимости найти преемника побудило меня закрыть глаза на некоторые его особенности, которые при иных обстоятельствах заставили бы меня задуматься. Теро ни в чем меня не разочаровал, но его жажда знаний граничит с алчностью, а это для мага большой недостаток. И у него нет чувства юмора. Хотя оно и не числится среди качеств, необходимых для приема в Ореску, я считаю его бесценным для любого человека, в руках которого может оказаться власть. И вот это-то отсутствующее чувство юмора и заставляет его иногда стыдиться меня.

Однако больше всего меня беспокоит именно его враждебность к Серегилу: она говорит о завистливости — одной из самых опасных слабостей. Теро не удовлетворен тем, что он пришел на смену Серегилу, что он гораздо более способен к магии, чем тот. И хотя ему самому не нужна моя привязанность, он не может простить Серегилу моей к нему любви. Конечно, Серегил тоже не лучше, как ты скоро увидишь, но ведь Теро — волшебник. Если он ведет себя так относительно мелочей, как же он поступит, когда окажется причастен к делам огромной важности, когда станет могуществен? Нисандер помолчал, потирая глаза пальцами.

— А он станет могуществен, независимо от того, буду я его учить или нет. Поэтому я держу его при себе — я просто боюсь дать ему уйти к другому учителю. Вся моя надежда на то, что с возрастом он станет более зрелым, научится сочувствовать — каким же великим магом он тогда сделается!

Алек покачал головой, удивляясь искренности старого волшебника.

— Серегил ничего мне о себе не говорил, а ты рассказываешь все!

— Ну, пока еще не все, — засмеялся Нисандер. — У каждого есть свои секреты и свои резоны их хранить. Я рассказал тебе про Теро и меня, чтобы ты лучше его понимал и, может быть, научился видеть причины его поступков. Как и Серегил, я рассчитываю на твое благоразумие.

Нисандер протянул руку к кубку, но в этот момент перед ним замерцал желтый светящийся шар. Он повисел в воздухе, как маленькое солнце, потом опустился на протянутую руку мага. Тот склонил голову к шару, словно прислушиваясь к неслышному Алеку голосу. Потом шар исчез, так же внезапно, как и появился.

— Это Илинестра, — объяснил Нисандер. — Извини меня.

Закрыв глаза, Нисандер поднял вверх длинный указательный палец, и на нем вдруг оказался сияющий голубой шар.

— Непременно, моя дорогая, — сказал шару Нисандер. — Я скоро буду у тебя. — Он подбросил шар вверх, и тот мгновенно исчез.

Подумав, что Нисандер сейчас уйдет, Алек встал и почувствовал, как вино ударило ему в голову.

— Э-э… Я думаю, что начинаю кое-что понимать. Спасибо тебе.

Нисандер поднял брови.

— Сиди, нам некуда спешить. Я ведь послал ответ.

— Но как же… Если бы меня ждала Илинестра… Ох, проклятие! — пробормотал Алек, чувствуя, как запылали его щеки. — Это все вино…

— Светоносный Иллиор, мальчик, что сможет сделать из тебя Серегил, если ты не научишься скрывать свои чувства! — Нисандер со смехом поднялся на ноги. — Впрочем, может быть, ты прав. Она бывает нетерпелива. Не погулять ли тебе по саду? Думаю, это будет тебе приятно, ты ведь долго не покидал корабля, а потом этого дома. С Серегилом может посидеть Ветис.

— Не думаю, что я сумею найти дорогу, — ответил Алек, вспоминая все повороты и лестницы между их комнатой и главным входом.

— Твоей беде легко помочь. Возьми с собой вот это. — Нисандер раскрыл ладонь, и юноша увидел на ней маленький кубик из зеленого камня, на каждой грани которого были выгравированы крохотные символы.

— Что это такое? — Алек с любопытством повертел кубик в руках.

— Камень-проводник. Просто подними его и скажи, куда ты хочешь пройти. Он тебя отведет.

Чувствуя себя несколько глупо, Алек поднял камень и сказал:

— В сад.

Не успел он произнести эти слова, как слабое сияние окружило камень, он взлетел в воздух и повис перед юношей.

— Он может отвести тебя в любое место в Ореске, куда не запрещено ходить, — объяснил Нисандер. — Только не забудь — не пытайся войти в покои любого мага, пока не получишь приглашения. Если готов, просто прикажи камню двигаться.

— Вперед, — сказал Алек камню. Кубик полетел через комнату и самым сверхъестественным образом прошел сквозь полированное дерево двери.

За спиной Алека Нисандер хихикнул:

— Тебе лучше не пытаться пройти в дверь таким же способом.

ГЛАВА 17. Корпус наблюдателей

Памятуя о наставлении Валериуса, Алек позаботился о том, чтобы Серегил выпил все приготовленные для него отвары. Серегил был все еще ужасно слаб и большую часть времени спал, просыпаясь только, чтобы поесть.

Настойчивость Алека заслужила похвалу сурового дризида, и юноша начал привыкать к его резкой манере разговаривать, распознав за ней глубокие знания целителя и заботу.

Нисандер следил за тем, чтобы у Серегила было все необходимое, и несколько раз на день навещал его. Когда Алек как-то упомянул уроки грамоты, которые давал ему Серегил, волшебник принес чернильницу и свиток пергамента, чтобы молодой человек мог упражняться.

На второе утро после обряда очищения Алек и Нисандер играли в комнате Серегила в девять камешков, когда в дверях появилась старая женщина в запыленной дорожной одежде.

— Магиана! — воскликнул Нисандер, поднимаясь и обнимая гостью. — Нужно было предупредить! Я понятия не имел, что ты вернулась.

— Я хотела сделать тебе сюрприз, дорогой мой, — ответила женщина, целуя мага в обе щеки. — Однако сюрприз ждал меня саму. Теро говорит, что Серегил ранен.

Подойдя к постели, женщина положила руку на лоб Серегила.

«Она, должно быть, не моложе Нисандера», — подумал Алек. Лицо женщины покрывали глубокие морщины, тяжелая коса, свернутая на затылке, была бела, как снег в лунном свете.

Быстрым движением она начертила в воздухе знак, тут же налившийся сиянием, и покачала головой:

— Благодарение Светоносному, он в безопасности. Кто и каким образом сделал это с ним?

— Он перешел дорожку Мардусу и его некромантам, когда был в северных землях, — ответил ей Нисандер. — Молодой Алек, которого ты видишь, привез его сюда как раз вовремя. Алек, это Магиана, волшебница и моя подруга с юных дней.

Магиана обернулась к Алеку с теплой улыбкой:

— Да благословят тебя боги, Алек. И Нисандер, и я были бы безутешны, если бы потеряли его.

В этот момент Серегил заметался на подушке, борясь с очередным кошмаром.

— Ну, ну, Серегил, — громко сказал Нисандер, наклоняясь над ним. — Открой глаза, милый мальчик. Ты в безопасности. Ты проснулся наконец?

Серегил приподнялся, глаза его широко открылись. Увидев, что рядом с ним Нисандер и остальные, он со вздохом облегчения снова откинулся на подушку.

— Мне все еще снится, что я там, в Майсене. Нисандер присел на кровать и взял его руку в свои.

— Теперь ты в безопасности и поправляешься, спасибо Алеку. Он рассказал мне о ваших приключениях, а ты расскажешь еще больше, когда наберешься сил. Но сейчас тебе нужно отдыхать. На этот раз ты чуть не погиб.

— Я знаю. — Серегил слегка покачал головой. — Я вел себя как дурак и сам навлек на себя все неприятности. — Он повернулся и озабоченно посмотрел на Алека: — С тобой все в порядке? Я… Я был не в себе какое-то время.

— Все прекрасно, — заверил его юноша, сознавая в глубине души, что это так только потому, что ему чертовски повезло.

Оставив Серегила на попечение Алека, Нисандер проводил Магиану в ее башню на северном углу Дома.

— Тебя слишком долго не было, моя дорогая, — мягко пожурил он ее, обнимая за талию и целуя в щеку.

— Разве прекрасная Илинестра не развлекала тебя в мое отсутствие? — лукаво ответила Магиана, тоже целуя его.

— Что за невозможная женщина! Это твое проклятое безбрачие! Все эти годы я затаскивал к себе в постель кого попало, а ты даже ни разу не приревновала! Ты говоришь о них, словно это любимчики-дети или избалованные собачки.

— А разве кто-нибудь из них был для тебя чем-то большим, волокита? Что ж, может быть, я на этот раз немножко тебя и ревную. Эта колдунья… Как я понимаю, она столь же одарена магическим даром, как и искусна в любви. Ну вот, теперь ты доволен?

— Ну, пожалуй, — ответил Нисандер, притворяясь обиженным. — У этой девочки действительно есть голова на плечах, но, по правде сказать, она начинает меня утомлять своими требованиями — не только в постели.

— Ах, эти тревоги людей с горячей кровью… — Магиана ввела его в свои апартаменты в башне. — Ты же знаешь, что не дождешься от меня ни капли симпатии. Но вернемся к Серегилу. Ты ведь еще не рассказал мне, как случилось, что он так пострадал. Для того, чтобы оставить на нем такие следы, нужна не обычная магия.

Остановившись посередине безупречно аккуратной рабочей комнаты, Нисандер смотрел, как Магиана начала свой обычный ритуал заваривания чая.

— Похоже на то, что Серегил вдвоем с этим мальчиком украли что— то у Мардуса, когда тот появился в северных землях. С виду этот предмет ничего собой не представляет, но ты же видела — он оказался чрезвычайно опасен. Боюсь, что больше мне нечего тебе рассказать.

Повесив чайник на крюк над огнем, Магиана обернулась и внимательно посмотрела на Нисандера. Они слишком хорошо и слишком долго знали друг друга, чтобы она не поняла значения краткости его ответа.

— О боги, — прошептала она, поднося руку к губам. — Нет, невозможно!

В последующие несколько дней Серегил начал быстро поправляться и, как и предсказал Валериус, стал беспокоен. На четвертый день он решил, что постельного режима с него хватит.

— Валериус сказал, что ты не должен вставать еще по крайней мере один день! — решительно заявил Алек, увидев, что Серегил спустил ноги на пол.

— А мы ничего ему не скажем. У меня уже все тело болит от бесконечного лежания.

Однако как только он встал, пол под ним, казалось, заколебался. Обливаясь холодным потом, Серегил тяжело оперся на Алека.

— Ну вот видишь? Рано тебе еще вставать, — ворчал Алек, укладывая друга обратно в постель. — Да помилует тебя Создатель, Серегил, от тебя же ничего не осталось:

все ребра наружу торчат!

— Я слышал голоса, — пророкотал Валериус, входя и бросая на них суровый взгляд. — Ты собираешься добровольно остаться в постели, или мне привязать тебя к ней?

— Это будет надежнее, — задиристо ответил ему Серегил, однако обессиленно откинулся на подушку. — Впрочем, тебе виднее.

— Вот именно, мне виднее. Не то чтобы, впрочем, это имело для тебя хоть какое-нибудь значение. — Все еще хмурясь, он снял повязку и принялся осматривать рану. — Что ж, тут все хорошо — рана не должна тебя беспокоить.

Бросив взгляд на собственную грудь, Серегил впервые увидел шрам и почувствовал дурноту. Последний струп отвалился, и теперь отчетливо был виден выпуклый узор с диска на фоне розового круга здоровой кожи.

— Что это такое? — спросил он, ощупывая шрамы. Валериус вскинул руки вверх:

— Об этом тебе лучше спросить Нисандера. Я предлагал удалить это в первый же день, но он запретил. Впрочем, со временем все должно сгладиться. Я сегодня отправляюсь в Майсену, так что ты останешься на попечении Алека. Постарайся не заработать осложнений, хотя на твое благоразумие я особенно не рассчитываю. Умереть ты не умрешь, но, если не будешь беречься, проведешь в постели лишнюю неделю. Да будет милость Создателя с вами обоими!

Валериус решительно вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь.

— Он на тебя рассердился, — сказал Алек Серегилу, явно довольный, что не на него обрушился гнев дризида.

— Рассердился? — Серегил бросил еще один встревоженный взгляд на шрам и запахнул рубашку. — Да что ты. Когда Валериус сердится, мебель загорается, а стены обваливаются. Уж его-то гнев ни с чем не перепутаешь.

— Ну, он был недоволен тобой.

— А он всегда мной недоволен. — Серегил поудобнее устроился на подушке и закинул руки за голову. — Даже другие дризиды считают его старым ворчуном. Однако мы с ним иногда бываем друг другу полезны. Как твоя рука?

— Лучше.

— Ну-ка, дай мне взглянуть. — Серегил осмотрел круглый след ожога на ладони Алека. Кожа была гладкой, за исключением маленькой квадратной припухлости посередине. — Нисандер что-нибудь говорил обо всем этом?

— Только что диск — это что-то, называемое «телесм».

— Ну, это-то очевидно, — фыркнул Серегил. — Мне нужен более вразумительный ответ. Не приведешь ли ты сюда Нисандера?

Алек нашел волшебника за конторкой в его кабинете.

— Серегил интересовался, не сможешь ли ты спуститься к нему, — сообщил Алек магу.

— Конечно, — ответил тот, откладывая перо. — Ко мне должен прийти Теро. Не дождешься ли ты его и не скажешь ли, куда я ушел?

Только когда Нисандер отправился к Серегилу, Алеку пришло в голову, что никакой нужды оставлять его здесь не было: Нисандер вполне мог послать Теро сообщение с волшебным шаром.

Минуты шли за минутами, Теро не появлялся. Алеку не терпелось вернуться к Серегилу, и он беспокойно бродил по комнате, пока не заметил лестницу, ведущую к галерее, тянущейся по периметру купола на половине его высоты. Поднявшись туда, юноша выглянул сквозь толстое стекло в свинцовой раме.

С испуганным вздохом он вцепился в окружающие галерею перила: благодаря выпуклости купола он оказался вне пределов башенных стен и прямо под собой на расстоянии нескольких сотен футов видел землю. Ему никогда не приходилось оказываться на такой высоте, и ощущение оказалось не из приятных. Сосредоточившись на надежном полу у себя под ногами, Алек все— таки заставил себя посмотреть на расстилающийся перед ним город. Улицы расходились от площадей, как спицы колеса, и пересекались, образуя ровные квадраты. С этой высоты Алек мог видеть окрестности за крепостной стеной: во внешней гавани корабли стояли на якоре между волноломами, а с другой стороны мягкие холмы уходили к покрытой снегом горной гряде.

Как только Алек повернулся, чтобы спуститься с галереи, перед ним возник голубой шар-посланец; голос Нисандера произнес: «Алек, пожалуйста, присоединись к нам в комнате Серегила».

Спустившись туда, Алек обнаружил, что Нисандер и Серегил о чем-то горячо спорят. Волшебник был спокоен, хотя озабочен, а лицо Серегила выражало хорошо знакомое юноше упрямство.

— Ты уверен, что его нужно во все это вовлекать? — услышал Алек вопрос Нисандера.

— Да что ты, Нисандер! Он уже увяз по самые брови, подозревает он о том или нет! — ответил Серегил. — К тому же ты и не позволил бы ему остаться здесь, если бы не доверял парню.

— Это две совершенно разные вещи, — возразил волшебник, многозначительно глядя на Серегила. Тот с упрямым видом промолчал, и Нисандер мрачно кивнул: — Хорошо. Но все-таки окончательное решение должен принять он сам. — Он в первый раз посмотрел прямо на Алека: — Хотел бы ты стать наблюдателем, Алек?

Юноша почувствовал возбуждение.

— Означает ли это, что вы оба расскажете мне о том, что происходит? — спросил он, догадавшись наконец о смысле странного спора, который слышал.

— Конечно.

— Тогда да, хотел бы.

Серегил подмигнул ему, а Нисандер достал маленький кинжал из слоновой кости, который он использовал во время обряда очищения, и жестом велел Алеку сесть в кресло. Кинжал, быстро вращаясь, взлетел в воздух, скользнув всего в нескольких дюймах от глаз юноши. У того стало сухо во рту, когда острие с жужжанием мелькнуло перед его лицом; он почувствовал производимое им движение воздуха.

— Алек из Керри, — торжественно произнес Нисандер, — наблюдатель должен внимательно смотреть по сторонам, докладывать правдиво, хранить доверенные ему секреты. Клянешься ли ты своим сердцем, своими глазами, клянешься ли именем Четверки соблюдать это?

— Да, — быстро ответил Алек, борясь с желанием отстраниться от вращающегося лезвия.

— Хорошо! — Нож послушно скользнул в руку Нисандера.

— И это все? — воскликнул Алек, откидываясь в кресле.

— Ты ответил правдиво, — сказал ему маг. — Вздумай ты солгать, результат был бы гораздо более неприятным.

— И при этом кровавым, — с улыбкой облегчения добавил Серегил.

— Верно, — согласился Нисандер. — А теперь я готов выслушать твое сообщение, Серегил. Тот поудобнее устроился на подушке.

— Когда я покинул Римини в конце месяца ритин, я кораблем добрался до Нанты и провел два дня, околачиваясь по портовым кабачкам. До меня дошли слухи, что необычно много пленимарских кораблей ремонтируется этой осенью везде, и особенно в Карий. Это подтверждало то, что мы уже слышали от Корбина.

Двигаясь из Нанты на север, я добрался до окрестностей Боерсби. Там я узнал, что месяцем раньше в тех местах побывала пленимарская купеческая делегация, чтобы обсудить безопасность торговых путей. Эти пятьдесят вооруженных всадников направлялись в глубь страны, в направлении Безрыбного моря.

— С какой целью? — спросил Нисандер. — В тех бесплодных землях никто, кроме немногих кочевников, не живет. Серегил пожал плечами:

— На этот счет были всякие предположения. Местных жителей пленимарцы наняли в качестве проводников, и с тех пор их никто не видел. Если этот отряд и вернулся на юг, то другим путем. Я подумал, что они могли отправиться вдоль реки Брилит в окрестности Вольда, и связался кое с кем в Балтоне. Моя приятельница сообщила, что в их краях отряд не появлялся, но пленимарцев видели дальше к востоку. По слухам, они посещали замки горных князьков, но никто не знал толком, с какой целью. Присутствие пленимарцев в северных землях ничего хорошего не сулило, поэтому я решил отправиться в горы тоже и поразнюхивать, что они затеяли. Если бы оказалось, что они добрались до Керри, можно было бы не сомневаться, что они снова бросают жадные взгляды на Золотой путь.

Я оказался прав, но узнал на своей шкуре, что пленимарцы особенно настраивали своих новых друзей против всех чужаков. Даже как бард я не пользовался особыми симпатиями, и в конце концов люди Асенгаи меня схватили. Конечно, пленимарцы склонили на свою сторону не всех горных владетелей. Благородный Воркилл с сыновьями выставили их из своих владений, а другие, вроде Ностора, держались настороже. Мой старый друг Герисс недавно умер, а его вдова, майсенка по рождению, отказалась иметь дело с пленимарскими послами.

— Госпожа Брита? Я знал ее еще девочкой, — заметил Нисандер. — Ее владения где-то совсем в глуши.

— Однако земли ее обширны и густо населены. Я с ней поговорил и посоветовал быть осторожной. У нее четыре сына, двое из них уже взрослые — надежные воины. Если дела пойдут совсем плохо, они сумеют оборониться или пробьются на юг.

— Будем надеяться, до этого не дойдет, — нахмурился волшебник. — Да, по моим сведениям, пленимарцы затеяли козни в Керри, но, как мне говорили, получили вежливый отказ.

Серегил мрачно рассмеялся:

— Под вежливым отказом понимается отсутствие кровопролития? Шахтеры уже столетия получают хорошие доходы и вполне этим довольны, а заставить этих упрямцев изменить взгляды нелегко. Но если горные владетели повернутся против них, Керри не удержать.

— Кто предводительствует пленимарцами? Каковы их методы?

— Хитроумны, как всегда. Такое впечатление, что все северяне имели дело с разными людьми. Это значит, что или пленимарцев несколько отрядов, или они все время меняют предводителей. Я узнал их имена, но они мало о чем говорят. Что же касается их методов, то это старая игра в зеркало желаний.

— Игра во что? — перебил Алек озадаченно.

— Ты никогда не слышал историю про зеркало желаний? — Серегил усмехнулся. — Это такое зеркало, в котором отражается то, чего ты хочешь больше всего на свете. Пленимарцы еще раньше заслали в те края шпионов, чтобы узнать, кто чем дышит. А потом с помпой является полномочный посол Верховного Владыки и начинает раздавать обещания — каждому то, чего, как сообщили шпионы, тот желает. Формио, например, посулили руку племянницы Верховного Владыки, а Воркиллу, земли которого лежат у истоков Силвервинда, была обещана помощь в завоевании окрестностей Вольда. После этого наш приятель Мардус отправляется в Вольд и обещает мэру защиту именно от такого вторжения.

Мне повезло — меня захватила банда разбойников недалеко от Дерилы. Их вожак оказался любителем музыки, вот они и решили, что бард им пригодится. Воины из них неважные, и я удрал от них, как только захотел, но прежде мне удалось выяснить, что эти недотепы недели за две до того напали на отряд пленимарцев. Вместо того чтобы перебить разбойников, как обычно поступили бы солдаты — хотя бы ради практики, — эти негодяи завербовали их, соблазнив обещаниями, вином и золотом. Они даже предложили награду за любого захваченного ими чужестранца.

— Какую же стаю хищников раздразнят эти пленимарцы! — с горечью воскликнул Нисандер. — Они натравят каждого мелкого князька против соседа и позволят им перерезать друг другу горло.

— А потом явятся и все приберут к рукам, — согласился Серегил. — После того как мы с Алеком сбежали от Асенгаи, мы встретили Эризу и Микама в Вольде. Эриза побывала на побережье, добралась почти до Сира; она узнала то же самое, даже про путешествие к Безрыбному морю, и так же, как я, ничего не могла понять. По ее сведениям, Мардус остановился на неделю на острове Сарк, прежде чем двинуться к Черному озеру. Я там никогда не бывал, но, по словам Микама, на Сарке ничего нет, кроме руин древнего торгового поселения. Не похоже, чтобы это представляло такой уж интерес для Мардуса.

— А что узнал Микам?

— Он сообщил еще более странные новости. Он был в горах, недалеко от перевала Дохлого Ворона, и встретил там отряд солдат в полном боевом снаряжении. Если только они не собрались завоевать то, что осталось от хадрилфэйе, не могу себе представить, что они рассчитывают там найти, кроме скал и льда.

Серегил замолчал, но Нисандер сделал ему знак продолжать.

— Теперь нужно рассказать тебе о празднестве у мэра Вольда Алек говорил, что он тебе об этом уже сообщил, но, я думаю, есть некоторые детали, которые мне лучше уточнить.

— Насчет карт, как я понимаю, — сказал Нисандер.

— Да Одну я нашел в дорожном сундуке Тригониса, она лежала на виду, не была спрятана. На ней были отмечены Вольд, Керри, Сир и каждый из замков горных князьков

— Очень аккуратный человек, — заметил Нисандер.

— Дальше лучше. В запертой шкатулке нашлась еще одна карта. На ней были отмечены остров Сарк, какое-то место к северу от перевала Дохлого Ворона и еще одно — в болотах у Черного озера. Эта точка оказалась обведена кружком. Что ты можешь сказать по этому поводу?

— Чрезвычайно интересно, — пробормотал Нисандер, поглаживая бороду.

— Микам отправился из Боерсби в окрестности Черного озера и собирался прибыть сюда, когда закончит разведку.

— И давно ты его в последний раз видел?

— Мы расстались в Боерсби… Сейчас прикину. — Серегил задумался, потом раздраженно потряс головой. — Проклятие! Я все еще помню дальнейшее смутно. Алек, сколько времени прошло?

Алек сосчитал дни.

— Чуть больше двух недель.

— Тогда он скоро должен прибыть, — сказал Нисандер, но что-то в выражении его лица встревожило Серегила.

— В чем дело, Нисандер?

— А? Да нет, ничего. Это все, о чем ты хотел мне рассказать?

— Нет. Думаю, что те разбойники, что напали на нас по дороге к Стоку, были пленимарские наемники. Когда мы обыскали убитых, они выглядели очень странно. У них оказалась новая одежда и новое оружие, все местного производства, очень мало денег и никаких личных вещей: как будто они только накануне появились в Фолсвейнском лесу, не имея при себе ничего. Вся ситуация показалась мне подозрительной.

— Мне уже не раз в прошлом приходилось полагаться на твою интуицию.

— Как раз перед тем, как появились эти пленимарские торговые послы, вокруг Вольда на караваны неожиданно участились нападения, — добавил Алек.

Серегил кивнул с хитрой улыбкой:

— Не слишком ли много совпадений? Вдруг ниоткуда появляются головорезы

— как раз вовремя, чтобы доблестные пленимарские солдаты их разогнали.

— Понятно, — протянул Нисандер. — Так ты считаешь, что Пленимар обеспечивает северные города основанием искать союзников?

— Именно.

— Что еще?

— Вот это. — Серегил распахнул рубашку и показал на шрам у себя на груди.

Нисандер поднялся и подошел к окну.

— Боюсь, что мне придется просить тебя потерпеть. Об этом ты не должен говорить ни с кем и ни при каких обстоятельствах Ошибиться в окончательности его решения было невозможно. Брови Серегила гневно сошлись над серыми глазами.

— Из-за этого я просто словно проспал последние две недели! — взорвался он. — Не говоря уже о приступах безумия, о кошмарах и видениях, о желании убить каждого, кто оказывался поблизости, включая Алека!

— Ты должен проявить терпение.

— Ради чего мне проявлять терпение? — не унимался Серегил — Я хочу знать, кто это со мной сделал. Известно ли это тебе?

Нисандер вздохнул и сел на подоконник.

— Я мог бы сказать, что все свои мучения ты причинил себе сам, в определенном смысле. Во-первых, ты решил украсть диск, а потом повесил его себе на шею. Я не ругаю тебя за это, конечно. Я знаю, что ты сделал это ради меня. Тем не менее…

— Давай не менять тему, я сам слишком хорошо умею делать этот трюк! — горячо прервал его Серегил. — Ты со мной говоришь, а не с каким-нибудь посланцем из провинции. Что происходит?

Оказавшись между двумя спорящими, Алек обеспокоенно переводил глаза с одного на другого. Губы Серегила упрямо сжались, глаза горели на изможденном лице. Но Нисандер спокойно выдержал яростный взгляд друга.

— Серегил-и-Корит Солун Мерингил Боктерса, — тихо произнес он, выговаривая имена, как заклинание. — Это дело слишком серьезно, чтобы твое личное неудовольствие имело какое-либо значение. Отметина, оставшаяся на тебе, — магическая сигла, значение которой я давал самые страшные клятвы не разглашать.

— Тогда почему ты не позволил Валериусу уничтожить ее?

Нисандер беспомощно развел руками:

— Ты лучше, чем кто-либо, понимаешь значение предчувствий. В то время мне показалось неразумным делать это. Теперь же, когда силы возвращаются к тебе, я намерен наложить на твою отметину заклятие.

— Но она все равно никуда не денется! — обеспокоенно воскликнул Серегил. — У меня… У меня были странные сны, после того как Алек снял с меня диск, — совсем не такие, как кошмары до этого.

Нисандер в тревоге вскочил на ноги

— Да помилует тебя Светоносный, Серегил, почему же ты до сих пор не говорил об этом!

— Виноват. Я только теперь вспомнил их — да и то частично.

Нисандер опустился на край постели Серегила и взял его руку в свои.

— Ты должен рассказать мне все, что можешь. Твоя клятва наблюдателя…

— Да, да, знаю! — отмахнулся Серегил и потер глаза. — Вспоминать — это как пытаться удержать в руках семейство угрей. В одну секунду я помню кусочек чего-то, в другую — он снова от меня ускользает.

— Нисандер, ему же плохо! — прошептал Алек. Худые щеки Серегила стали совсем бескровными, на лбу выступил пот.

— К тому времени, когда мы добрались до гостиницы на перекрестке, я чувствовал себя совсем больным, — хрипло выговорил Серегил. — Алек, ты и представить себе не мог… Все вокруг для меня утратило реальность. Это было похоже на то, что тебе снится кошмар, а ты никак не можешь проснуться. Я не имел никакого представления о том, до какой части Майсены мы добрались к тому времени. Черное чудовище преследовало нас с предыдущего дня. Алек не мог его видеть, даже когда оно сидело рядом с ним в тележке, и это-то меня и пугало больше всего. Я знаю, Алек рассказал тебе, Нисандер, как я напал на него той ночью, но мне-то все представлялось совсем не так! Чудовище схватило меня, точнее, позволило мне броситься на него, а потом отступило. Наверное, Алек вошел как раз в этот момент, а я слишком обезумел, чтобы его узнать. Боги, я ведь был готов убить тебя, Алек…

— Это было колдовство, мой мальчик, злые чары, — мягко произнес Нисандер.

Серегил поежился и провел рукой по волосам.

— После… После того, как я потерял сознание, я продолжал видеть сны. Я был на пустынной равнине, я не мог двигаться, кроме как поворачиваться на месте, и ничего, кроме ветра и серой травы, не было вокруг. Я был один. Сначала я решил, что я мертв.

Алек смотрел на Серегила с возрастающим беспокойством. Тот стал еще бледнее, вокруг глаз легли темные тени, дыхание тяжело вырывалось из груди: казалось, Серегилу нужны все его силы, чтобы продолжать говорить. Юноша умоляюще взглянул на Нисандера, но внимание волшебника было поглощено рассказом.

— Через какое-то время там появился кто-то еще. — Теперь Серегил говорил, крепко зажмурив глаза и подняв руку к лицу, как будто заслоняясь от удара — Я не могу вспомнить его .. только, что он был золотым И глаза… что-то было с его глазами…

Грудь больного вздымалась, и Алек положил руку ему на плечо.

— Голубой… — выдавил из себя Серегил. — Такой голубой!.. — Со стоном он откинулся на подушку, потеряв сознание.

— Серегил! Серегил, ты меня слышишь? — вскрикнул Нисандер, пытаясь нащупать пульс на шее Серегила.

— Что случилось? — воскликнул Алек.

— Не уверен, — ответил волшебник, поднимаясь. — Какое-то видение или ужасное воспоминание. Принеси полотенце и кувшин с водой.

Веки Серегила затрепетали, когда Алек положил ему на лоб холодный компресс.

— Не пытайся продолжать, — предупредил Нисандер, положив руку больному на голову. — Ты начал бредить, как будто что-то смешало твои мысли, как только ты стал облекать их в слова.

— Не могло ли это снова быть то черное чудовище? — нетвердым голосом спросил Алек, опускаясь на край постели.

— Я почувствовал бы его присутствие, — заверил его Нисандер. — Нет, больше похоже на то, что сами воспоминания каким-то образом нарушают ход мыслей. Наводит на размышления… Ты можешь теперь говорить, мой мальчик?

— Да, — выдохнул Серегил, проводя рукой по глазам.

— Ты должен отдохнуть и не думать больше обо всем этом. Я услышал достаточно. — Нисандер поднялся и направился к двери.

— Ну а я нет! — Серегил с усилием приподнялся и оперся на локоть. — Я узнал совсем недостаточно! Что со мной происходит?

Алеку показалось, что он заметил выражение боли на лице мага, когда тот снова повернулся к Серегилу.

— Ты должен доверять мне, милый мальчик, — сказал он. — Мне нужно обдумать все, что я узнал. Твое дело — отдыхать и поправляться. Не хочешь ли, чтобы Ветис принес тебе чего-нибудь подкрепиться?

Алек сжался, ожидая новой вспышки со стороны Серегила, но тот отвел глаза и только покачал головой.

Когда Нисандер ушел, Алек раздул огонь в очаге, потом придвинул кресло и сел рядом с кроватью.

— То черное чудовище, с которым ты боролся, — начал он, теребя рукав. — Оно ведь на самом деле было с нами в тележке, да? И в комнате в гостинице. Оно было реальным.

Серегил поежился, глядя в огонь.

— Для меня по крайней мере — вполне реальным. Я думаю, ты спас жизнь нам обоим, когда сорвал ту штуку у меня с шеи.

— Но это была случайность! А что, если бы я этого не сделал?

Серегил некоторое время молча смотрел на Алека, потом пожал плечами:

— Но ты это сделал, и мы теперь в безопасности. Везение в сумерках, Алек: ты не задаешь ему вопросов, ты просто благодаришь за него и молишься, чтобы оно тебя не покинуло!

В самый глухой час ночи Нисандер вынул диск из сосуда, где тот хранился. Комната вокруг вибрировала от густой вязи заклинаний, которые произнес Нисандер, готовясь изучать диск. Поворачивая перед собой телесм, зажатый в щипцах, маг пытался понять тайную силу, заключенную в нем. Несмотря на безобидную внешность предмета, Нисандер ощущал исходящую от него энергию, волнами накатывающую на него.

С тяжелым сердцем волшебник снова запечатал диск в сосуд и опустил его в карман; потом Нисандер спустился в подвалы под Домом Орески, совершая свой еженощный обход.

ГЛАВА 18. Вокруг кольца

Алек с огорчением, хотя и без удивления, обнаружил На следующее утро, что Серегил встал с постели.

— Валериусу это не понравилось бы.

— Значит, нам повезло, что его здесь нет, а? — подмигнул Алеку Серегил, надеясь, что тот не заметит, как дрожат у него ноги. — Кроме того, нет ничего более благотворного, чем хорошая ванна. Ты только позволь мне на тебя немножко опираться, и все будет в порядке.

С помощью ворчащего себе под нос Алека Серегил медленно преодолел путаницу коридоров и лестниц и добрался до терм.

Усталый, но довольный, он позволил служителям помочь ему погрузиться в ванну под недовольным взглядом Алека, усевшегося рядом на скамью.

— О Светоносный Иллиор, до чего же здорово снова оказаться в цивилизованном городе! — воскликнул Серегил, погружаясь в горячую воду по самый подбородок.

— Я еще не встречал никого, кто принимал бы ванну так часто, как это делаешь ты! — проворчал юноша.

— Стоило бы и тебе хорошенько отмокнуть — это улучшает настроение, — поддразнил его Серегил, удивляясь раздражительности Алека этим утром. В нем чувствовалось напряжение, которого раньше не было — даже во время их трудного путешествия через Майсену.

— Ради Иллиора, Алек, расслабься! Никто ведь нас не видит! — уговаривал он юношу, болтая в воде ногами. — Думаю, после ванны мне не повредит прогулка по парку.

— Ты же еле дошел досюда, — с безнадежностью в голосе возразил Алек.

— Куда подевалось твое любопытство? Ты живешь посередине величайшего собрания чудес в мире уже целую неделю и все еще почти ничего не видел!

— В настоящий момент меня больше волнует, что сказал бы Валериус, если бы знал, что ты вовсю разгуливаешь, вместо того чтобы лежать в постели. Я ведь в ответе за тебя, знаешь ли.

— Никто не в ответе за меня, кроме меня самого! — Серегил помахал в воздухе намыленной рукой, чтобы подчеркнуть сказанное. — Нисандер это знает, Микам тоже. Даже Валериус знает. Вот и ты тоже теперь в курсе.

К его удивлению, Алек, бросив на него долгий взгляд, резко поднялся и отошел к центральному бассейну. Его спина была такой прямой, что походила на лезвие меча.

— Что случилось? — окликнул его Серегил, искренне изумленный.

Алек буркнул что-то и махнул рукой.

— Что? Плеск воды мешает слышать.

Алек слегка повернулся, сложив руки на груди, и рявкнул:

— Я сказал, что, пока ты был болен, отвечал за вес! «Что я за слепой дурак», — обругал себя Серегил, поняв наконец, в чем дело. Он вылез из ванны, завернулся в полотенце и подошел к юноше.

— Я перед тобой в огромном долгу, — сказал он, глядя на мрачное лицо Алека. — Я ведь даже не поблагодарил тебя как следует за все, что ты для меня сделал.

— Я не жду от тебя благодарности! — отмахнулся Алек.

— Но ты ее тем не менее заслуживаешь. И мне жаль, если я тебя сейчас обидел. Дело просто в том, что я не привык ни от кого ничего получать.

Алек мрачно посмотрел на него:

— Микам говорил иное. Он сказал, что ты требуешь преданности и никогда не простишь того, кто тебя предаст.

— Ну да… Но ведь мы говорим о другом, не правда ли? Щеки Алека вспыхнули.

— Я говорю только об одном: все это время я был тебе предан, а если я тебе больше не нужен, то какого черта я тут в Римини околачиваюсь?

— Кто сказал, что ты мне больше не нужен? — удивленно спросил Серегил.

— Никто. Дело не в словах… Просто с тех пор, как мы прибыли сюда, когда сошли с корабля… все эти маги и целители… — Алек запутался и умолк. — Не знаю, похоже, я здесь просто не на месте.

— Что за ерунда! — воскликнул Серегил. — Кто это наговорил тебе такого? Теро! Этот паршивый сукин сын!..

— Теро ничего мне не говорил. — Воцарилась напряженная тишина, с каждой секундой становившаяся все более взрывоопасной.

— Никогда не умел спорить голышом, — наконец лукаво сказал Серегил. Алек против воли улыбнулся. — Ты уж мне скажи, когда надумаешь, что же так тебя разозлило. А пока пойдем-ка в музей. Я обещал показать тебе здешние чудеса, а где еще найдешь их в таком количестве!

Чувствуя себя бодрее после ванны и в чистой одежде, Серегил увлек Алека к арке на противоположной стороне вестибюля.

— Подвалы под Домом Орески ломятся от сокровищ того или иного рода, — сообщил он, все еще опираясь на руку Алека. — Я часто ходил туда с Нисандером или Магианой. Ты не поверишь, сколько всего накопилось за столетия!

Открыв огромную дверь, ведущую в музей, Алек присвистнул от изумления.

Сводчатое помещение музея имело такие же размеры, как и термы. Здесь, однако, стены были увешаны гобеленами, картинами, щитами, доспехами. С потолка свешивался скелет какого-то чудовища пятидесяти футов в длину; его клыки были длиннее, чем рука Алека. Деревянные витрины всевозможных размеров с толстыми стеклами сверху стояли вдоль стен и аккуратными рядами поперек зала. Самая ближняя к дверям витрина содержала драгоценные украшения и сосуды, следующая — золотую корону, украшенную рубинами, следующая — какие-то колдовские принадлежности.

— Как тебе это нравится? — с улыбкой прошептал Серегил, глядя на изумленное лицо и открытый рот Алека. Тот ничего не ответил, медленно переходя от витрины к витрине с видом умирающего от жажды человека, неожиданно обнаружившего источник.

В зале стояла тишина, но безлюдным он не был. Несколько ученых расположились у дальней стены, рассматривая гобелен. Ближе к дверям девушка в одежде ученицы сидела на высоком табурете у одной из витрин, старательно копируя на восковой табличке страницу лежащей за стеклом открытой книги. В противоположном конце помещения двое слуг в красных ливреях заменяли содержимое хрустального ящика.

— Я раньше проводил здесь много времени, — тихо сказал Серегил. — Мне даже удалось добавить к коллекциям два или три предмета. Вот этот, например.

Он подвел юношу к витрине в середине зала и показал на изящный цветок, искусно вырезанный из полупрозрачного розового камня.

— Он принадлежал чародейке Нимии Решал. Если произнести соответствующее заклинание, он издает колдовской аромат, превращающий всякого, кто его вдохнет, в беспомощного раба владелицы. Ей удалось завлечь Микама, прежде чем я подоспел.

— А почему она и тебя не поработила тоже? — прошептал Алек.

— Случилось так, что я подошел к ним с другой стороны и увидел, что происходит. Она сосредоточилась на Микаме, и я просто зажал нос, подкрался сзади и ударил ее по голове. Не следует недооценивать неожиданного нападения.

Алек кивнул, сделал шаг к следующей витрине и оцепенел. Внутри лежали две мумифицированные руки цвета старого пергамента.

— Что это такое? — выдохнул Алек.

— Ш-ш! Это нечто необыкновенное. Приглядись получше.

На иссохших пальцах все еще сверкали драгоценные кольца, бледные ногти покрывали тонкие золотые узоры; грубые железные наручники, защелкнутые на запястьях, выглядели странно рядом с изысканными украшениями. Каждый наручник крепился еще и длинным железным стержнем, проходящим между костями ладони, и все это металлическое сооружение было приковано ко дну витрины цепью.

Алек вытаращил глаза с выражением изумления и отвращения.

— Что, ради всего святого, это за…

Тут же один из костлявых указательных пальцев медленно поднялся и качнулся из стороны в сторону, словно осуждая праздное любопытство.

Серегил внимательно следил за происходящим и, как только заметил движение мумифицированной руки, слегка ткнул Алека в спину. Юноша подпрыгнул, издав пронзительный вопль.

— Будь ты проклят, Серегил! — рявкнул Алек, оборачиваясь.

Ученые, изучавшие гобелен, с любопытством посмотрели на них, девушка, копировавшая надпись, уронила стило, потом начала хихикать. Слуги обменялись недовольными взглядами.

Серегил облокотился на витрину, его плечи тряслись от беззвучного смеха.

— Прости меня, — сказал он наконец, хотя по его лицу было ясно, что никакого раскаяния он не испытывает; они с девушкой весело подмигнули друг другу. — Так разыгрывают каждого подмастерья, когда он появляется здесь впервые. Я тоже не избег этой участи, так что теперь просто не мог удержаться.

— Ты испугал меня до полусмерти! — прошипел Алек. — Все-таки, что это такое?

Серегил поставил локти на стекло витрины и постучал по нему пальцем.

— Это руки Тикари Меграеша, великого некроманта.

— Они двигались. — Алек с содроганием еще раз заглянул в витрину поверх плеча Серегила. — Как будто они все еще живые.

— В определенном смысле так оно и есть, — ответил Серегил. — Великий некромант окончил свои дни как дирмагнос. Ты когда— нибудь слышал это слово?

— Нет. Что оно значит?

— Это судьба, которая постигает в конце концов всех некромантов. Видишь ли, все формы магии требуют определенной платы от тех, кто к ним прибегает, но некромантам их чары обходятся дороже всего. Они высасывают жизнь из их тел, хотя и увеличивают при этом их власть. Постепенно человек превращается в ходячий труп, обладающий могучим интеллектом, — в дирмагноса. Этому колдуну было по крайней мере шесть сотен лет, когда Нисандер отсек ему руки. Если верить рассказу Нисандера, они уже тогда были такими же, как сейчас, — отсюда ты можешь сделать вывод, что собой представлял Тикари Меграеш.

Левая рука снова пошевелилась, почерневшие ногти слегка поскребли дно витрины. Алека снова передернуло.

— Если так выглядели его руки, не хотел бы я увидеть лицо.

— Они однажды сбежали, — продолжал Серегил, глядя на подергивающиеся пальцы. — Убить дирмагноса, который достиг такого возраста, почти невозможно. Все, что можно сделать, — это расчленить тело и держать его части под замком. Видишь символы, начертанные на ногтях? Они часть заклятия, которое должно обессилить эту тварь. Постепенно жизнь покинет руки.

Алек, нахмурившись, продолжал смотреть на пальцы.

— А что, если все части собрать вместе прежде, чем чары подействуют?

— Они соединятся, и дирмагнос снова оживет. Насколько я помню, другие части тела Тикари Меграеша хранятся где-то в подвалах, но по большей части их хранят у себя для надежности другие волшебники. Наибольшую опасность представляет голова. Ее запечатали в свинцовый сосуд и бросили в море. То обстоятельство, что руки продолжают двигаться, означает, что голова все еще жива.

Серегил тоже поежился, представив себе живую голову, запертую в темном сосуде под холодными волнами; снятся ли ей сны, проклинает ли она с ненавистью бесчувственные существа, копошащиеся в иле? Однако следом за этой мыслью пришла другая: приходилось ли ему раньше видеть, чтобы руки так активно шевелились, как теперь?

— Здесь есть и другие мертвые твари? — спросил Алек, переходя к другой витрине.

Серегил отогнал неприятную мысль и присоединился к нему.

— Такие, чтобы двигались, — нет.

— Хорошо!

Они еще некоторое время побродили по залу, но силы скоро оставили Серегила. Скрывать это от Алека было бесполезно; парень, казалось, знал не хуже самого Серегила, когда тот начинал чувствовать усталость.

— Ты снова побледнел, — сказал юноша. — Пойдем, прогулка на воздухе, может быть, и не такая уж плохая идея.

Посмотрев на бледное зимнее небо, Алек решил, что скоро будет снегопад; однако внутри стен садов Орески дул теплый благоуханный ветер. Мягкая трава под ногами пестрела ромашками и цветами чабреца.

Теперь Серегил сильнее опирался на руку Алека, чем раньше. Алек забеспокоился: не совершил ли он ошибку, не настояв на возвращении в свою комнату.

— Пойдем туда. — Серегил указал на один из фонтанов. Там он обессиленно опустился на траву, прислонившись к ограде бассейна.

Алек встревожился еще больше:

— Ты бледен, как этот мрамор! Серегил нетерпеливо отмахнулся. Окунув руку в воду, он смочил лоб и виски.

— Просто дай мне перевести дух.

— Он все это делает только назло Валериусу, знаешь ли, — раздался знакомый голос.

К ним приблизились две женщины. Обе носили белозеленую форму царской конной гвардии. Более миниатюрная из них, как с изумлением сообразил Алек, была принцесса Клиа. Ее спутница, суровая темноволосая женщина, молча стояла рядом с ней.

Клиа без всяких церемоний уселась на траву рядом с Серегилом, но обратилась не к нему, а к Алеку, как будто они были старыми друзьями.

— Понимаешь, если бы Валериус велел ему немедленно встать, он валялся бы в постели до весны. А ты гораздо лучше выглядишь, чем когда мы встретились в прошлый раз, должна я сказать. Под каким именем ты известен теперь?

Юноша смущенно улыбнулся:

— Алек.

— Еще раз здравствуй, Алек. А это капитан Миррини. К удивлению Алека, темноволосая женщина весело улыбнулась и тоже уселась на траву.

— Я тогда удивилась, встретив еще одного Силверлифа, — жизнерадостно продолжала Клиа. — Если бы я знала, что Серегил с тобой, вы могли бы приехать в столицу вместе с нами.

— Я тогда был нездоров. — Задорный взгляд Клиа наконец обратился на Серегила. — Откуда ты узнала, что я вернулся?

— Я встретила Нисандера, когда он вчера вечером направлялся к матушке и благородному Бариену. — Ее голубые глаза яростно сверкнули. — Из того, что она говорила сегодня утром, можно сделать вывод, что жизнь скоро снова станет интересной.

Серегил поморщился:

— Мне казалось, что с тебя хватило битв в прошлом году. Это развлечение едва не стоило тебе руки, а Миррини — обеих.

Миррини шутливо толкнула Клиа ногой.

— Ты же ее знаешь. Ее подзуживает Сакор. Те неприятности только распалили нашу воительницу.

— Как будто ты сама не такая же, — усмехнулась Клиа. — Мы обе давно могли бы обзавестись ребеночком или двумя, если бы не предпочитали сражения речам придворных красавчиков. Серегил, пойдем посмотрим на коня, которого Алек помог мне купить в Цирне. Хверлу как раз осматривает его в роще.

Клиа помогла Серегилу подняться, потом обняла его за талию и повела к расположенной неподалеку группе дубов.

— Я знаю одного красавчика, который ей нравится, — если бы только у него хватило ума это заметить, — шепнула Миррини Алеку, кивнув в сторону Серегила.

Дойдя до деревьев, Алек с радостью обнаружил, что Хверлу — это тот самый кентавр, которого он видел в первый день по прибытии в Римини.

При ближайшем рассмотрении он производил даже еще более сильное впечатление: гнедое конское тело было могучим, а человеческий торс принадлежал великану. Чернобелый жеребец Клиа и еще одна ауренфэйская лошадь стояли рядом с ним, и он похлопывал их своими большими мозолистыми руками, словно это были собаки. Серегил и Клиа перед ним выглядели детьми.

— Ну-ка иди сюда! — крикнул Серегил Алеку. — Мне помнится, ты однажды говорил, что кентавры — это всего лишь легенда.

Когда Хверлу наклонился, чтобы поздороваться с ним, Алек разглядел, что глаза у него лошадиные — большие и темные.

— Приветствую тебя, маленький Алек! — пророкотал низкий голос. — Свет Иллиора просветил тебя! Должно быть, приятно обнаружить, что легенды оборачиваются правдой!

— Это так, — ответил ему Алек. — И я никогда не думал, что кентавры такие большие!

Хверлу со смехом откинул черную гриву и загарцевал вокруг них; его огромные копыта сотрясали землю у них под ногами. Потом он неожиданно остановился, повернулся и потрусил к лужайке.

— А вот и еще одно легендарное существо! Моя прекрасная Фийя! — объявил он. Под сень деревьев вступила золотисто-гнедая женщина— кентавр.

Фийя была только немного миниатюрнее, чем Хверлу, у нее была такая же спутанная грива волос, падающая на спину, но кожа ее человеческого торса была столь же гладкой, как у любой женщины. Тяжелое ожерелье было ее единственной одеждой, как и у Хверлу, но Алек сразу же заметил, что у него нет оснований смущаться: груди у женщины-кентавра отсутствовали, поскольку своих малышей кентавры вскармливают так же, как лошади. Крупные черты лица не были красивы в общепринятом смысле, но, с точки зрения кентавра, вероятно, обладали специфической привлекательностью.

Хверлу галантно представил Алека своей подруге.

— Она не говорит на твоем языке, но любит слушать человеческую речь.

Алек поклонился женщине-кентавру. Она с улыбкой взяла его за подбородок и с явным интересом принялась рассматривать лицо юноши, говоря при этом что-то на своем свистящем языке.

Серегил из-за плеча Алека ответил ей на ее языке. Встряхнув гривой, Фийя кивнула им обоим и отошла, чтобы рассмотреть нового коня Клиа.

— Что она сказала? — поинтересовался Алек.

— О, просто приветствовала тебя. Я поблагодарил ее. — Серегил опустился на траву и с довольным вздохом прислонился к дереву.

— В Скале много кентавров? — спросил Алек, любуясь величественными созданиями, резвящимися на лужайке. Серегил покачал головой:

— Они живут в основном в горах за Осиатским морем. Там на плоскогорьях еще сохранилось несколько больших племен. Магиана привела Хверлу и Фийю сюда несколько лет назад. Вон ее башня — слева от башни Нисандера.

— Они с Нисандером друзья?

— Да. Магиана много путешествует. Вот она и отправилась в земли кентавров, чтобы побольше о них узнать. Хверлу заинтересовался ее колдовскими приемами — они очень отличаются от его собственных, — поэтому решил сопровождать ее в Римини. Со временем, удовлетворив свое любопытство, он вернется к соплеменникам.

— Значит, ты тоже волшебник? — спросил Алек подошедшего к ним Хверлу.

— Я не умею зажигать огонь без топлива и летать по воздуху, как это делают маги в Ореске. Моя сила — в музыке. — Хверлу показал на большую арфу, висящую на ветке дерева. — Мое пение приносит исцеление, зачаровывает, насылает сны. Пожалуй, мне стоит спеть тебе, Серегил, чтобы ты исцелился. Я все еще вижу в тебе болезнь.

— Буду тебе благодарен. Твое лечение не оставляет противного вкуса во рту, как отвары дризидов. Пожалуй, я пробуду здесь до вечера. Алек, почему бы тебе не взять в конюшне лошадку и не отправиться на прогулку? Это пошло бы тебе на пользу.

— Лучше я останусь здесь, — возразил тот, не испытывая никакого желания в одиночку разъезжать по незнакомому городу.

— И будешь смотреть, как я сплю? — фыркнул Серегил. — Нет, думаю, пора тебе продолжить свое образование. Отправляйся-ка ты на Кольцо, а потом расскажешь мне, что видел.

— Кольцо? Я даже не знаю, что это…

— Я ему покажу, — предложила Миррини. — Мне все равно нужно обратно в казармы, а это по дороге.

— Ну вот, — довольно кивнул Серегил, не обращая внимания на умоляющий взгляд Алека. — Ты уже познакомился с кентаврами, с магами, а теперь отправишься кататься по городу с капитаном царской гвардии. Только надвинь капюшон поглубже. Не годится, чтобы кого-нибудь из нас узнали. И будь осторожен! Ты теперь не в пустынных лесах. В Римини опасность может подстерегать даже среди белого дня. И ради Иллиора, надень перчатки! Твои руки еще не в таком состоянии, чтобы можно было обойтись…

Миррини вытащила из-за пояса пару кавалерийских рукавиц и бросила их Алеку.

— Пошли, парень, пока он не нашел еще чего-нибудь, к чему придраться.

Все еще недовольный, Алек последовал за ней к конюшням, расположенным в стороне от Дома Орески; конюх оседлал для него резвого коня.

Покинув волшебные сады впервые со времени своего прибытия в Римини, юноша с удовольствием ощутил холод и свежесть зимнего ветра.

Вдоль улицы Золотого Шлема тянулись высокие стены, ограждающие виллы знати. Заглядывая поверх них, Алек иногда мог разглядеть статуи, резные карнизы, колонны зданий более величественных, чем любой храм в северных землях. После того, как они проехали несколько кварталов, улица вывела всадников на круглую мощеную площадь, которую Алек помнил еще по первой своей поездке через Римини вместе с Нисандером.

— Для чего она? — спросил он Миррини, оглядываясь по сторонам.

— Это круг для катапульт, — объяснила та. — Часть оборонительных сооружений. Улицы, которые отходят от площадей, прямые — это дает защитникам возможность стрелять по приближающемуся противнику. Такие круги есть во всех городских кварталах. Кольцо и рыночная площадь у ворот тоже входят в систему укреплений: на них враг будет перебит, даже если ему удастся ворваться в ворота.

— Римини когда-нибудь подвергался нападению?

— О да. Пленимарцам, правда, удалось проникнуть в город лишь однажды. Последний раз они осаждали Римини всего лет сорок назад.

Улица Двух Соколов вывела их на улицу Серебряной Луны — широкий проспект, идущий вдоль царского парка. Напротив дворцовой ограды тянулись богато украшенные общественные здания, а дальше — роскошные виллы, гораздо больше тех, что Алек видел раньше.

Часовые в синей форме отдали честь Миррини, когда они с Алеком въехали через ворота на территорию царской резиденции.

— Вон там казармы, — показала женщина на ряд длинных низких строений, видневшихся за громадой дворца.

Натянув поводья, Миррини остановила своего коня у широкого плаца перед казармами; на нем несколько всадников практиковались в развертывании боевого строя. Надвинув пониже капюшон, Алек не удержался, чтобы не присвистнуть в восхищении.

У каждого всадника было копье, украшенное зеленым флажком. Легкий ветерок весело развевал полотнища, когда кавалеристы ровным строем проносились по полю. Достигнув противоположного конца, всадники резко развернулись, опустили копья и с устрашающими воплями ринулись в атаку. Снова развернувшись, они побросали копья на землю и, выхватив сабли, начали практиковаться в нанесении ударов направо и налево.

— Немного найдется более захватывающих зрелищ, верно? — спросила Миррини, следя глазами за наездниками. Ее собственный конь беспокойно заплясал на месте, явно желая присоединиться к скачке.

Пока они наблюдали за учениями, со стороны казарм появились три всадника — двое придворных и суровая женщина со светлыми глазами, одетая в зеленый мундир с золотой перевязью. Старший из придворных был облачен в изысканный черный бархат, отделанный серебром и мехом. Сверкающая камнями цепь, говорящая о высоком ранге, лежала на его широкой груди. Второй придворный, с маленькими светлыми усиками и бородкой, был много моложе — вероятно, ему не было еще и тридцати — и показался Алеку гораздо менее важной персоной, несмотря на богатое красное с золотом бархатное одеяние.

— Генерал Фория, — сказала Миррини, отдавая честь женщине. — Приветствую вас, благородные Бариен и Теукрос.

— Надеюсь, твой отряд готов к смотру сегодня вечером? — строго спросила женщина, тоже отдавая честь. Алек заметил, что на руке ее не хватает двух пальцев.

— Как только прикажешь, генерал! Светлые глаза Фории скользнули по Алеку, как будто она только что заметила его присутствие.

— А это кто?

— Гость мага Нисандера, генерал. Я должна показать ему дорогу к Кольцу.

Алек искоса бросил взгляд на Миррини, но поостерегся вступать в разговор. Фория заметно смягчилась, услышав имя Нисандера.

— Ты не похож на волшебника, — откровенно сказала она Алеку.

— Нет, генерал, я не волшебник, — быстро ответил юноша, используя подсказку Миррини. — Я прибыл в город учиться.

— А, молодой студент! — Старший придворный одобрительно улыбнулся. — Надеюсь, ты пробудешь здесь достаточно долго, чтобы увидеть празднества. Наш город славится ими.

Алек не имел представления, о чем тот говорит, но вежливо кивнул и постарался придать себе почтительный вид. На его счастье, Фория торопилась. Коротко кивнув Миррини и Алеку, она увлекла своих спутников ко дворцу.

Алек облегченно перевел дух.

— Это тот самый Бариен, о котором говорила Клиа?

— Благородный Бариен, — подчеркнула Миррини. — Благородный Бариен-и-Жал Камерис Витуллиен Рильнский, если уж быть точной. Он наместник Скалы, самый могущественный правитель после царицы С ним был его племянник, благородный Теукрос-и-Эриан.

— А генерал?

— Помимо того, что Фория командует всей скаланской кавалерией, она — старшая дочь царицы, так что ты, мой мальчик, познакомился с будущей повелительницей Скалы. Ладно, пошли: я выпишу тебе пропуск.

Спешившись у одной из казарм, Алек последовал за Миррини в помещение стражи. Несколько солдат сидели за столом и играли в бакши, увидев своего командира, они вскочили и отдали честь. Миррини кивнула им и села к столу, чтобы выписать пропуск. Бросая на Алека любопытные взгляды, солдаты вернулись к игре.

— Покажешь это у любых ворот Кольца, — сказала Миррини, прикладывая к бумаге свой перстень-печатку, — и стража тебя пропустит. Один из входов находится как раз за казармами. Бери своего коня, и я тебя провожу — Выйдя из здания, она повела Алека к строго охраняемым воротам рядом с дворцом. — Заблудиться ты не сможешь, — заверила женщина. — Оставайся все время между двух стен, и ты, обойдя город, вернешься сюда. Легче всего попасть к Дому Орески тебе будет через Жатвенный рынок: по улице Ножен ты дойдешь до фонтана Астеллуса, а оттуда по улице Золотого Шлема уже до Орески.

Объяснения Миррини казались достаточно понятными, но, когда тяжелые ворота с лязгом закрылись за его спиной, Алек ощутил, что прежнее беспокойство возвращается к нему.

Осмотревшись, он обнаружил, что находится на красивом бульваре с клумбами и деревьями с мощеными проездами по сторонам. Стены дворца уступами уходили вверх и кончались колоннадой, поддерживающей крышу. Предприимчивые торговцы расположились у подножия укреплений, и множество нарядно одетых горожан сновало вокруг лотков и лавок. По мостовой катились экипажи; в них были видны мужчины в ярких камзолах и мантиях с капюшонами, женщины в роскошных мехах, на чьих затянутых в перчатки пальцах и в завитых волосах сверкали драгоценности. Многие имели при себе ручных животных, и Алек улыбнулся, подумав, нет ли среди этих кречетов и пятнистых котов пойманных ими с отцом: они их немало продали торговцам с юга.

Направив своего коня рысью по бульвару на север, он скоро достиг первых ворот. Стражник мельком глянул на его пропуск и жестом предложил ему выехать на Жатвенный рынок. Он был меньше, чем рынок у Морских ворот, и в это время года на нем было не так много торговцев. Ворота, ведущие за городскую стену, были открыты, сквозь них тянулся поток повозок; многочисленные гостиницы и таверны окружали рыночную площадь. Присмотревшись к уличным указателям, Алек убедился, что знает теперь, где начинается улица Ножен, и направился через площадь к следующим воротам, чтобы продолжить свою прогулку по Кольцу.

Следующая секция использовалась как загон для скота Алек ехал мимо небольших отар овец, стойл для коров и быков, сосредоточенно жующих сено из кормушек под бдительным присмотром ребятишек. У внутренней стены в землю были вкопаны вместительные цистерны. Хотя стадо, которое здесь содержалось, казалось не таким уж большим, было ясно, что в случае осады за городскими стенами можно держать достаточно животных, чтобы обеспечить защитников пищей надолго.

Проезжая галопом по северной части Кольца, Алек через некоторое время начал встречать признаки того, что здесь живут и люди: к стенам лепились грубые дощатые лачуги, окруженные мусорными кучами. Обитатели выглядели мрачными оборванцами, худые детишки и тощие собаки рылись в отбросах и провожали проезжающих голодными взглядами.

Когда Алек поравнялся с одной из этих хижин, чумазый ребенок в рваной одежде метнулся почти под копыта его коня. Алек резко натянул поводья, чтобы не раздавить малыша, и тут же оказался окружен толпой малолетних нищих, визгливыми голосами клянчивших подачку. В дверях лачуги появилась простоволосая женщина и стала недвусмысленными жестами приглашать его внутрь. Кроме рваной юбки и шали на плечах, на ней ничего не было, да и шаль она тут же сбросила, что-то крикнув юноше.

Алек поспешно выудил несколько медяков и бросил их назад, чтобы дети убрались с дороги. Но чем дальше он ехал, тем больше на пути встречалось трущоб и тем гуще становились толпы нищих.

Следующие ворота были уже видны, когда Алек заметил троих мужчин, с интересом наблюдавших за ним. Когда он подъехал ближе, они поднялись со скамьи перед покосившейся палаткой и вышли на дорогу. Это были крупные мужчины, каждый из которых, наверное, оказался бы сильнее Алека, и у всех за поясами торчали длинные ножи. Алек раздумывал, повернуть ли ему назад или, пустив коня в галоп, попытаться прорваться, когда увидел, что навстречу едет отряд всадников в военной форме.

Зимнее солнце сверкало на их шлемах, одеты они были в синее, как и стражники у ворот, и вооружены тяжелыми мечами и пиками. Грабители с большой дороги поспешно скрылись между лачугами, и Алек благополучно добрался до ворот, проехал через них и оказался на Морском рынке.

Огромная площадь произвела на него такое же ошеломляющее впечатление, как и в первый раз. Остановившись на минутку, чтобы оглядеться, Алек увидел вдали широкую улицу Ножен и направил коня в ту сторону по проходу между лавками. Несколько освоившись в городе, Алек решил задержаться у харчевни, чтобы поесть. Спешившись, он купил ломоть мяса и кружку сидра, уселся на оказавшийся рядом ящик и принялся разглядывать снующую толпу.

«Не так уж и плохо в конце концов», — подумал он. Где он был всего шесть месяцев назад? Бродил по тем же горам, которые знал всю жизнь. А теперь он сидит в центре столицы одного из самых могущественных царств в мире, у него добротная теплая одежда, в кошельке звенит серебро. Он начинает, решил Алек, наслаждаться жизнью. Он как раз заканчивал трапезу, когда раздался громкий неровный звон колокола, перекрыв уличный шум. Толпа хлынула в ту сторону, откуда несся звук, и Алек присоединился к зевакам, распихивая их локтями.

По мостовой ехала телега, окруженная дюжиной солдат в синем. К задку телеги была прибита высокая пика; на ее острие болталась отрубленная голова. Челюсть ее дергалась при каждом толчке, остекленевшие глаза смотрели вверх, как будто и после смерти не хотели видеть выражения ненависти и отвращения на лицах тех, мимо кого проходила мрачная процессия. К пике стражники прибили дощечку с надписью, но буквы не были видны под потеками свернувшейся крови.

Алек поспешно выплюнул мясо, которое жевал, и опустил глаза. Похоже, куда бы он сегодня ни шел, всюду ему встречаются части мертвых тел. Неожиданно сзади его обхватила чья-то рука.

— Тебе нехорошо, молодой господин?

Лица Алека коснулось зловонное дыхание. Оглянувшись, он обнаружил, что в его рукав вцепился тощий молодой головорез. Худое лицо напоминало лезвие топора, что подчеркивалось тонким горбатым носом и выступающими зубами. Прядь светлых волос все время падала ему на глаза, и парень отбросил ее одной рукой, по— прежнему крепко держа Алека другой. Его одежда когда-то была нарядной, но по ее теперешнему виду и запаху Алек заключил, что это обитатель трущоб в северной части Кольца.

— Со мной все в порядке, спасибо, — ответил Алек, которому не нравилось, что незнакомец все никак не выпускает его руку.

— Некоторым такие зрелища не по нутру, — сообщил парень, осуждающе качая головой, хотя было непонятно, то ли ему не нравится зрелище насильственной смерти, то ли проявленная Алеком слабость. — Как я тебя увидел, так сказал себе: этот сейчас свалится с копыт. Может, тебе сесть вон там, пока слабость не пройдет? Хорошо кончил старый Вардарус, верно?

— Да со мной все в порядке, — настаивал Алек. — А кто такой Вардарус?

— Ты на его лицо сейчас смотришь, а если заглянешь в телегу, то увидишь и все остальное. Казнили сегодня утром за заговор против самого наместника, как говорят. — Парень умолк и смачно сплюнул. — Проклятый леранский предатель!

«Против наместника!» — подумал Алек, вспоминая веселого человека, с которым Миррини познакомила его на плацу. Вот теперь будет что рассказать Серегилу! Благородный Бариен, должно быть, шел как раз с казни своего неудачливого убийцы. Алек мысленно сделал заметку: спросить Серегила, что значит «леранский».

— Так ты в порядке, молодой господин? — еще раз спросил его обшарпанный спаситель.

— Да, все хорошо. — Алек коротко кивнул и оглянулся, высматривая своего коня. Когда он повернулся снова, парня рядом с ним уже не было. Изумленно покачав головой, Алек снова двинулся в путь.

Та часть Кольца, что была обращена к морю, охранялась гораздо строже. Пропуск Алека стражники внимательно рассмотрели, прежде чем позволили ему проехать в ворота. Теперь между стенами тянулись огромные загоны, где содержались лошади различных воинских отрядов Сотни животных были видны за оградой по обе стороны дороги Тут же располагались мастерские кузнецов, шорников, оружейников. Ремесленники добавляли шуму к ржанию коней. На каждом загоне виднелся знак воинской части; форма охраняющих их солдат тоже была разной. Алек сразу заметил шлем и саблю — эмблему царской конной гвардии, а чуть дальше — изображение пламени: его носили воины в синем, охраняющие город. Другие эмблемы и мундиры были ему незнакомы. Солдаты в небесно-голубых с белым туниках и эмблемой, изображающей летящего сокола, занимались табуном, состоящим из одних только белых лошадей. Другая группа носила темно-лиловую одежду, на которой была вышита свернувшаяся змея.

Дорога оказалась запружена солдатами, лошадьми, повозками с сеном, тачками с навозом. О том, чтобы ходить тут пешком, очевидно, нечего было и думать. Зеваки торчали у загородок и глазели по сторонам.

Некоторые из них, и женщины, и мужчины, делали в сторону Алека жесты столь же недвусмысленные, как и женщина в трущобах. Смущенный повадками местных жителей, Алек галопом проскакал до следующих ворот и с облегчением выехал снова на широкий бульвар позади царского дворца. Подгоняя коня, он проехал на Жатвенный рынок, а с него на улицу Ножен.

На ней тоже было не протолкнуться. Люди сновали по своим делам; дома, казалось, тоже толкаются, прижимаясь плечом к плечу, ловят уличный шум и отражают его обратно. Алек снова почувствовал себя неуютно от близости такого количества народа.

Вечерние тени начали удлиняться, когда Алек наконец добрался до фонтана Астеллуса и остановился возле колоннады. На другой стороне площади начинался парк, его пересекала единственная улица. На нее вела изящная резная каменная арка. В нее все время сворачивали богато одетые всадники и элегантные коляски. Заинтригованный, Алек решил подъехать поближе и все рассмотреть.

Парк тянулся по обеим сторонам улицы и, вместе с аркой, придавал ей таинственный, почти волшебный вид: как будто она существовала совершенно независимо от всего остального города. Виллы здесь не были окружены стенами, и Алек подивился красоте их фасадов и окружающих садов. Хотя было еще рано, у каждого входа горела одна или несколько разноцветных ламп. Повторялись всего четыре цвета: розовый, золотистый, белый и зеленый. Они придавали улице праздничный вид, но казались расположенными без всякого порядка.

— Прости меня. господин, — рискнул обратиться к человеку, вышедшему из-под арки, Алек. — Что это за улица?

— Улица Огней, конечно! — ответил человек, оглядывая Алека.

— Это я вижу, но что все эти огни означают?

— Если тебе приходится спрашивать об этом, тогда тебе нечего тут делать, мой мальчик! — Подмигнув Алеку, человек, насвистывая, удалился.

Бросив последний взгляд на загадочную улицу, Алек направился к Дому Орески. Указания Миррини позволили легко найти дорогу, а камень-проводник, который ему дал Нисандер, довел его до двери башни.

Алек только поднял руку, чтобы постучаться, как из двери вылетел Теро, держа в руках охапку свитков. Они столкнулись с такой силой, что оба на мгновение задохнулись. Футляры со свитками раскатились во все стороны; один из них перелетел через перила, и снизу из вестибюля донеслись испуганные голоса. Теро секунду гневно смотрел на Алека, потом начал собирать документы.

— Прошу прощения, — пробормотал Алек, наклоняясь за свитками, закатившимися в коридор. Теро с недовольным видом взял их у него и ушел, не побеспокоившись о том, чтобы оставить дверь открытой.

«Прекрасный прием!» — кисло подумал Алек и, прежде чем постучаться, отошел в сторону от двери.

На этот раз ему открыл Серегил, который явно был чем-то очень доволен.

— Убрался, да? — хихикнул он, впуская Алека в прихожую.

— Из-за чего весь шум? Он чуть не сбросил меня через перила.

Серегил посмотрел на Алека невинным взглядом:

— Я поднялся наверх, чтобы взять у Нисандера книгу, но его здесь не оказалось. В его отсутствие Теро позволил себе сообщить мне, что книги не даст. Я долго убеждал его, а потом предположил, что, возможно, причиной его раздражительности является обет безбрачия. Я как раз углубился в детальное описание — основанное на личном опыте — методов, которые могут облегчить его состояние, когда он поспешно покинул помещение. Возможно, он торопился применить мои советы на практике

— Сомневаюсь. И разве не опасно дразнить волшебника?

— Он слишком серьезно к себе относится, — фыркнул Серегил, садясь у одного из рабочих столов. — Ну, как ты прокатился? Видел что-нибудь интересное? И кто украл твой кошелек?

— На Морском рынке мне повстречалась процессия… — начал Алек и тут же замер с открытым ртом, когда до него дошел последний вопрос Серегила. Ощупав пояс, он обнаружил лишь перерезанные ремешки там, где раньше висел кошель.

— Этот подонок с Морского рынка! — простонал он. Серегил посмотрел на него со своей кривой улыбкой:

— Ну-ка попробую угадать: бледный, большеносый, с плохими зубами? Подобрался к тебе поближе под каким-то предлогом, и ты никак не мог от него избавиться? Вот он тебя и обчистил, я думаю.

Серегил бросил Алеку его кошелек — пустой.

— Его зовут Тим. — Улыбка Серегила стала шире. — Я так и думал, что он подберется к тебе на рынке. Не может парень удержаться, когда оказывается в толпе, да еще если рядом солдаты.

Алек растерянно посмотрел на Серегила:

— Это ты напустил его на меня! Он на тебя работает?

— Иногда, так что ты, возможно, еще его увидишь. Тогда, если хочешь, сможешь с ним посчитаться. Надеюсь, он стащил у тебя не так уж много.

— Не так уж. Но я все равно не понимаю, зачем ты это сделал. Клянусь локтями Билайри, Серегил, если бы я не спрятал пропуск за пазуху…

— Считай, что это твой первый урок жизни в большом городе. Что— нибудь в этом роде рано или поздно все равно с тобой случилось бы. Я решил, что лучше рано. Я ведь предупредил тебя, чтобы ты был осторожен.

— Мне казалось, что я и был. — обиженно воскликнул Алек, вспоминая тех типов, от которых ему удалось ускользнуть на Кольце.

Серегил хлопнул его по плечу.

— Ладно, не переживай. Тим профессионал, а ты как раз такой, каких он любит: только что из деревни, зеленый как травка, глазеешь на город разинув рот. Ну а теперь расскажи мне о своей прогулке.

— Разве Тим не рассказал тебе? — мрачно поинтересовался Алек, чувствуя, что его выставили дураком.

— Тим — это не ты. Я хочу услышать, что ты видел. Все еще не остыв, Алек кратко описал увиденное на Кольце, особенно подчеркнув, как он избег засады. Потом он перешел к процессии на Морском рынке.

— Благородный Вардарус… — Серегил нахмурился и начал вертеть в пальцах стеклянную палочку. — Я выполнял пару его поручений в прошлом. И я сказал бы, что он полностью предан царице.

— Твой карманник говорил, что он пытался убить благородного Бариена. Мы с Миррини как раз перед этим встретили его в царском парке. Да будет со мной милость Создателя, Серегил, он, должно быть, шел с казни, а разговаривал с нами о каких-то празднествах!

— Праздник Сакора, во время зимнего солнцестояния, — рассеянно заметил Серегил. — Интересно, знает ли обо всем этом Нисандер? Никогда не подумал бы, что Вардарус — леранец.

— Да кто .такие леранцы?

Серегил удивленно взглянул на Алека:

— Потроха Билайри, уж не хочешь ли ты сказать, что я никогда не рассказывал тебе про Идрилейн Первую?

— Нет. Той ночью на «Стремительном» ты только сказал, что мне предстоит выучить много всего про царский род, но потом ты заболел.

— Ах, ну тогда тебя ждет удовольствие. Идрилейн Первая — одна из моих любимиц. Она жила четыре столетия назад и была первой и единственной царицей, выбравшей себе в супруги ауренфэйе.

— Ауренфэйе? — воскликнул Алек.

— Именно, хотя он был не первый ее супруг. Идрилейн была великая воительница, знаменитая своей сильной волей и вспыльчивостью. К двадцати годам она была уже генералом. Когда ей исполнилось двадцать два и ее короновали, она выбрала себе супруга и в должный срок родила наследницу — дочь, которая получила имя Лера. Вскоре после этого Зенгат объявил войну Ауренену. Ауренфэйе обратились к Скале за помощью, и Идрилейн повела войска на юг.

— А где находится Зенгат? — перебил Алек, в голове которого смешались все незнакомые имена и названия.

— К западу от Ауренена, там, где горы Аред Нимра выходят к Зелонскому морю. Зенгатцы дикий народ, сплошь воины, разбойники и пираты. Иногда им надоедает грызться между собой, и тогда они объединяются, чтобы напакостить соседям, особенно Ауренену. На этот раз они претендовали на земли вокруг горы Бардок, но, когда прорвались в западные провинции Ауренена, решили, что им пригодится и все остальное.

Во время похода против зенгатцев Идрилейн влюбилась в красавца капитана ауренфэйе по имени Коррут. После войны он вернулся с ней в Скалу, и Идрилейн чуть не вызвала гражданскую войну, когда отвергла своего первого супруга, чтобы выйти за Коррута замуж.

— Но ты как-то говорил, что царицы меняли возлюбленных, сколько хотели,

— вспомнил Алек.

— Но обычно они делали это только для того, чтобы обеспечить продолжение династии. А у Идрилейн уже была дочь. И к тому же Коррут оказался ауренфэйе.

— То есть не человеком?

— Это верно. Хотя древние связи времен Великой Войны все еще вспоминались с благодарностью, дело повернулось совсем иначе, когда возникла угроза, что чужая кровь смешается с царской.

Как всегда, Идрилейн в конце концов настояла на своем, и от этого нового брака родилась другая дочь, Коррутестера. Ее отец, добрый и благородный, постепенно привлек на свою сторону многих аристократов. Однако по-прежнему существовала сильная партия, леранцы, которая не могла примириться с тем, что дочь Коррута может когда-нибудь взойти на трон. С самого начала их подстрекал первый супруг Идрилейн, а может быть, и сама Лера, хотя это осталось недоказанным. Как бы то ни было, отношения между царицей и наследницей престола сделались напряженными, чтобы не сказать больше.

— И что случилось?

— На тридцать втором году царствования Идрилейн была отравлена. Вина леранцев не была доказана, но Лера взошла на трон, оставаясь под подозрением. Дело усугублялось еще и тем, что благородный Коррут бесследно исчез в день ее коронации. Надо отдать Лере справедливость: она не попыталась сразу же избавиться от своей сестры, Коррутестеры. Она просто втихомолку выслала ее на остров в Осиатском море. Народ Ауренена был оскорблен, и с тех пор отношения между двумя странами уже никогда не стали прежними.

Царица Лера была жестокой и жадной женщиной. Согласно летописям, за ее восемнадцатилетнее царствование было казнено больше людей, чем в любое другое царствование в истории Скалы.

Судьба посмеялась над ней. Ее сестра благополучно пережила три покушения на ее жизнь, а сама Лера умерла в родах, произведя на свет мертворожденного сына. Несмотря на то что снова возникла опасность гражданской войны, Коррутестера была возвращена из изгнания и коронована как единственная оставшаяся наследница.

Алек некоторое время обдумывал услышанное.

— Так это значит, что все царицы, которые были потом, частично ауренфэйе? Серегил кивнул:

— Коррутестера покровительствовала народу своего отца. Говорят, в пятьдесят лет она выглядела как девочка.

— Как это?

— Ну, — объяснил Серегил, — помимо того, что они живут в три или четыре раза дольше, чем люди, ауренфэйе медленнее взрослеют. Человек, которому под восемьдесят, уже близок к воротам Билайри, а ауренфэйе все еще юноша.

— Они должны становиться очень мудрыми, раз живут так долго.

Серегил ухмыльнулся:

— Мудрость не всегда приходит с возрастом. Но все таки представь себе, что ты можешь использовать опыт, накопленный не за одну жизнь, а за три.

— И как долго прожила Коррутестера?

— Она погибла в битве, когда ей было сто сорок семь лет. Царица Идрилейн Вторая была ее правнучкой. Алек задумчиво протянул:

— Тогда, если Тим сказал правду, леранцы все еще действуют?

— О да, хотя им мало что удалось, за исключением убийства или двух. Но они все еще иногда причиняют неприятности. Теперь, когда на носу война, они могут представить более серьезную угрозу, и не только для царицы, похоже. Когда вы встретили Бариена, он был один?

— Нет. Фория, старшая принцесса…

— Наследница престола, — поправил его Серегил, снова играя стеклянной палочкой. — Она сама, правда, предпочитает звание генерала. О них с Бариеном давно уже сплетничают… Но продолжай.

— С ним была генерал Фория и его племянник.

— Благородный Теукрос? — Серегил непочтительно фыркнул.

— Вот тебе истинный представитель скаланской аристократии. Племянник и единственный наследник самого могущественного вельможи в Римини, отпрыск одной из знатнейших семей, без единой капли чужой крови в его лилейно-чистых жилах. Прекрасные манеры, расточительные вкусы, а мозги как у камбалы. Любитель азартных игр. Я столько раз у него выигрывал.

— Он наследник Бариена?

— О да. Наместник бездетен и всегда обожал сына своей сестры. Бариен не дурак, но любовь делает человека снисходительным, говорят. Просто скаланским аристократам нужно бы знать то, что известно любому фермеру по части улучшения породы.

ГЛАВА 19. Ужасные секреты

Серегил с удовольствием вдохнул знакомые утренние запахи, когда они с Алеком на следующий день поднимались в башню. Это был смешанный аромат старого пергамента, горящего воска свечи, сухих трав и готовящегося завтрака.

Лучи поднимающегося солнца, проходя сквозь стекла купола, заливали загроможденную комнату веселым светом. Нисандер сидел, как обычно, у краешка стола, обхватив обеими руками кружку, и разговаривал .с Теро.

Серегил ощутил укол ревности. В былые дни, дни своего ученичества, на месте Теро каждое утро сидел он, наслаждаясь утренней тишиной и выслушивая задания Нисандера на предстоящий день. Именно в такие моменты он впервые в жизни почувствовал, что он нужен, что ему рады и что от него есть польза.

Вместе с этим воспоминанием пришло и мимолетное чувство вины: на дне его мешка хранился старательно спрятанный кусочек пергамента… Серегил поспешно прогнал мысль об этом.

— Доброе утро, вы двое! Надеюсь, вы должным образом проголодались, — улыбнулся Нисандер, пододвигая к Серегилу чайник. Теро ограничился холодным кивком.

Завтраки Нисандера в его рабочей комнате давно уже стали легендой Дома Орески: поджаренная ветчина, мед, сыр, горячие лепешки с маслом, замечательный крепкий черный чай. Здесь были рады любому гостю, а если ему хотелось еще чего-то, он мог это принести с собой.

— Валериус был бы доволен тобой, Алек, — сказал Нисандер. — Серегил сегодня гораздо больше похож на себя. Юноша бросил на Серегила выразительный взгляд:

— Я тут ни при чем. Он делает все что хочет с тех пор, как Валериус ушел, но все равно каким-то образом поправляется.

— Позволю себе предположить, что ты недооцениваешь свое влияние, мой милый мальчик. — Волшебник вопросительно посмотрел на Серегила. — Ну так что, каковы твои планы?

Серегил чувствовал, что его старый учитель наблюдает за ним. Тот наверняка ожидал, что снова начнется спор по поводу шрама на груди Серегила, и так бы оно, конечно, и оказалось, если бы не обстоятельства. Нет, сейчас для этого не время.

Сосредоточенно глядя на намазанную медом лепешку, Серегил спокойно ответил:

— Нам пора отправляться. Раз весной ожидается начало войны, нам многое нужно узнать.

— Верно, — согласился Нисандер. — У меня тоже есть для тебя задание.

— Касающееся этого нового выступления леранцев?

— Именно. Я рассчитываю сообщить тебе необходимую информацию в течение ближайших дней.

Серегил откинулся на стуле, почувствовав себя более уверенно.

— Ты думаешь, что Вардарус действительно был в этом замешан?

— Должен сказать, что сам я никогда бы его ни в чем не заподозрил, — ответил Нисандер. — Но Вардарус перед казнью подписал полное признание и ни слова не сказал в свою защиту. Доказательства кажутся неопровержимыми. Серегил скептически пожал плечами:

— Если бы он опротестовал приговор и не смог доказать своей невиновности, его наследники лишились бы всех прав на его имущество. Раз он признался в измене, они теперь получат наследство.

— Но если он был невиновен, почему же он об этом не объявил? — спросил Алек.

— Как сказал Нисандер, свидетельства против него были неопровержимы, — вступил в разговор Теро. — Суду были предъявлены письма, написанные рукой Вардаруса. Он мог, конечно, утверждать, что это подделка или что письма заколдованы, чтобы выглядеть, как его собственные, но он отказался от защиты. Царице не оставалось ничего другого, как вынести приговор. При всем моем уважении к тебе, Нисандер, я все-таки допускаю, что Вардарус был виновен.

Серегил рассеянно потеребил прядь волос.

— А если он был невиновен, что, черт возьми, могло заставить его хранить молчание? Вардарус ведь был смотрителем царской сокровищницы? Мне понадобится список тех придворных, с которыми он был связан по службе, и хоть какие-нибудь сведения о его личных пристрастиях.

— Я позабочусь о том, чтобы ты все это получил, — сказал Нисандер.

Алек присматривался к лицам собравшихся за завтраком. Серегил был необычно задумчив, хотя несколько оживился после того, как основательно насытился, Теро, как всегда, выглядел чопорным, а Нисандер — добродушным; однако он смотрел на Серегила так, словно пытался разгадать мысли друга.

Что касается его самого, то Алек наконец стал чувствовать себя здесь совершенно свободно. Ощущение растерянности, которое преследовало его во время болезни Серегила, прошло Наблюдая за тем, как его друг поддразнивает Теро, Алек думал о неопределенном, но важном равновесии в отношениях между сидящими за столом, которое наконец-то восстановилось.

— Ты что-то молчаливее обычного сегодня утром, — заметил Нисандер, встретившись с Алеком глазами. Тот улыбнулся и кивнул на Серегила:

— А вот он, наоборот, снова стал таким, как был, когда я только встретился с ним.

— Досаждать Теро всегда было его любимым развлечением, — вздохнул маг.

— Ради всего святого, Серегил, дай ты ему поесть спокойно. Не все способны к словесным перепалкам с утра пораньше.

— Да, боюсь, наши с Теро вкусы мало в чем совпадают, — согласился Серегил.

— Обстоятельство, за которое я не перестаю благодарить богов, — сухо парировал Теро.

Предоставив им препираться и дальше, Алек повернулся к Нисандеру:

— Мне не дает покоя кое-что, о чем ты говорил еще в первый вечер.

—Да?

— Ты говорил о заклинании превращения. Неужели на самом деле человек может быть превращен во что-то другое?

— В кирпич, может быть? — вставил Теро. Серегил в ответ отсалютовал ему ложкой с медом.

— Это так, — ответил Нисандер. — Превращение, или метаморфоза, если предпочитаешь, — всегда было моим любимым занятием. В свое время, еще в молодости, я глубоко изучал его. Немногие из заклинаний действуют долго и риск достаточно велик, но мне все равно превращения доставляют удовольствие.

— Во что только он не превращал нас, — сказал Серегил Алеку. — Впрочем, иногда это бывает очень к месту.

— Существует несколько общих классов изменений, — продолжал Нисандер, сев на любимого конька. — Полная трансформация превращает что-то одно в нечто совершенно иное — человека в дерево, например. Его мысли становятся мыслями дерева, он живет, лишившись памяти, пока его прежняя природа не будет восстановлена. Метастатическое заклинание, однако, просто придает человеку внешность дерева. Для превращения одного элемента в другой — например, железа в золото — применяется алхимическая трансмутация.

— А как насчет того заклинания, что выявляет внутреннюю сущность вещей?

— спросил Серегил ласково, глядя в свою чашку.

— Так я и знал, что ты об этом спросишь, — фыркнул Теро. — Дешевый трюк, рассчитанный на детей и невежественных крестьян!

— Ну, есть мнение, что эти чары имеют определенную ценность, — сказал Нисандер, бросая на Теро многозначительный взгляд. — Я принадлежу к числу тех, кто его разделяет.

Серегил наклонился к Алеку, как будто желая сказать ему что-то по секрету, но голоса не понизил:

— Теро терпеть не может это заклинание, потому что применительно к нему оно не работает. Он, видишь ли, не имеет внутренней сущности.

— Это правда, данное заклинание в отношении Теро бессильно, — признал Нисандер, — но я уверен, со временем мы выясним, что тут мешает. Но я думаю, ты имел в виду не Теро, задавая свой вопрос.

Серегил шутливо ткнул Алека в бок:

— Как ты смотришь на небольшое колдовство? Нисандер со вздохом положил нож.

— Я вижу, спокойно позавтракать мне все равно не дадут. Предлагаю выйти в сад на случай, если Алек превратится во что— нибудь очень большое.

— Я? — Алек подавился лепешкой. Он понятия не имел, что собой представляет заклинание для выявления внутренней сущности, а тут выясняется, что применить его они намерены именно к нему…

Серегил был уже на ногах.

— Надеюсь, он не превратится в барсука. Я никогда не мог найти с ними общий язык. Это Теро скорее всего превратится в барсука, если ты когда-нибудь заставишь заклинание сработать.

Все следом за Нисандером спустились в парк, в густую березовую рощицу, окружающую маленький пруд.

— Вот здесь будет хорошо, — сказал маг, останавливаясь в тени пронизанной солнечными лучами листвы у края воды. — Первым я превращу Серегила, чтобы ты, Алек, мог увидеть, как это делается.

Алек нервно кивнул; Серегил встал на колени в траве перед волшебником, опустил руки и закрыл глаза; всякое выражение исчезло с его лица.

— Он так легко входит в состояние восприятия, — невольно с восхищением пробормотал Теро. — Но все-таки, Нисандер, ты рискуешь, пытаясь работать с ним.

Нисандер знаком потребовал тишины и положил руку на голову Серегила.

— Серегил-н-Корит Солун Мерингил Боктерса, да явится нам символ твоей внутренней сущности!

Перемена оказалась мгновенной. Только что Серегил стоял на коленях перед Нисандером, и вот уже что-то извивается в куче его одежды.

Нисандер наклонился к шевелящейся одежде.

— Как я понимаю, превращение прошло успешно.

— О да, — ответил ему тихий гортанный голос, — только я тут заблудился. Не поможет ли мне кто-нибудь?

— Помоги другу, Алек, — со смехом сказал Нисандер. Парень осторожно приподнял полу камзола и от неожиданности отскочил назад: из горловины рубашки выглянула тупая голова выдры.

— Вот так-то лучше, — проворчала она. Выкарабкавшись из одежды полностью, животное уселось на задних лапах, опираясь на хвост. Выдра выглядела в точности как все те выдры, на которых охотился Алек, только ее маленькие круглые глаза были серыми, как у Серегила.

Выдра разгладила усы перепончатой лапой и сказала:

— Нужно было сначала раздеться, но ради эффекта стоило пожертвовать удобством, как ты считаешь?

— Это на самом деле ты! — восхищенно воскликнул Алек, проводя рукой по гладкому блестящему меху. — До чего же ты хорош!

— Пожалуй, мне стоит тебя поблагодарить за похвалу, — хихикнул Серегил.

— Учитывая твою прежнюю профессию, я, правда, не уверен, был ли это комплимент или просто оценка моего меха. Смотри!

Выдра скользнула к берегу и нырнула в воду; через несколько секунд зверек снова выбрался на берег и положил к ногам Теро трепыхающегося карпа.

— Холодной рыбе — холодная рыба! — объявил он с хищным смешком и вновь нырнул в пруд.

— Где бы он ни оказался, никак не может удержаться и не украсть что-нибудь, — скривился Теро и столкнул ногой карпа обратно в воду.

Нисандер повернулся к Алеку:

— Готов попробовать?

— Что я должен сделать? — с азартом воскликнул юноша.

— Сначала разденься. Как ты видел, одежда может мешать.

На этот раз возбуждение побороло стеснительность, и Алек быстро разделся. Тем временем Нисандер возвратил Серегилу его прежний облик; это превращение было таким же мгновенным, как и первое.

— Давненько мы этим не развлекались, — с довольной улыбкой сказал Серегил, натягивая штаны. — Я как-то целую неделю был выдрой. Надо будет как-нибудь снова то сделать.

— Во всем этом нет особой хитрости, — заверил Нисандер юношу, когда тот опустился перед ним на колени. — Просто постарайся очистить свой ум от всех мыслей. Думай о чистой воде или безоблачном небе. Но прежде чем мы начнем, я должен узнать твое полное имя.

— Кроме как Алеком из Керри меня никогда не называли.

— Он сын бродячего охотника, а не аристократа, — напомнил Серегил. — Эти люди не употребляют длинных имен в отличие от нас.

— Понятно. Но все равно мальчику требуется подходящее имя, раз уж он будет твоим учеником. Алек, как звали твоего отца, деда и прадеда?

— Имя отца было Амаса. Об остальных я ничего не знаю, — сообщил Алек.

— Значит, на южный манер твое имя будет Алек-иАмаса из Керри, — сказал Нисандер. — Что ж, это сойдет.

— Вряд ли он часто будет пользоваться своим настоящим именем, если пойдет по стопам Серегила, — нетерпеливо бросил Теро.

— Верно, — согласился Нисандер, кладя руку на лоб Алеку.

Алек изо всех сил принялся думать о чистой воде и смутно услышал, как Нисандер произнес: «Алек-и-Амаса из Керри, да явится нам символ твоей внутренней сущности!»

Алек пошатнулся, восстановил равновесие, напрягся, приготовившись к бегству.

Все вокруг было окрашено в различные оттенки серого, но его глаза ловили малейшее движение. И запахи — они были такими яркими! От пруда поднимался сладкий запах воды, где-то поблизости были лошади — среди них несколько кобыл. Бесчисленные растения сада свивали сложный узор ароматов, аппетитных и соблазнительных, хотя среди них он различил несколько ядовитых.

Но самым сильным был тревожный запах человека. Какая-то часть его подала сигнал тревоги. Он никак не, мог понять, что за странный шум издают люди и почему они так гримасничают.

Потом самый маленький из трех подошел поближе, издавая успокоительные звуки. Наблюдая с подозрением за людьми, он, однако, остался на месте и позволил человеку подойти близко и погладить его по шее.

— Какое великолепие! — воскликнул Серегил, оглядывая молодого оленя, в которого превратился Алек. Ноздри животного тревожно нюхали ветер, сильная шея изогнулась. Откинув назад увенчанную рогами голову, олень смотрел на Серегила широко расставленными голубыми глазами.

— Замечательно, — согласился Теро, делая шаг к оленю. — Подведи его к воде, чтобы он мог увидеть…

— Теро, не надо! Я думаю, он… — прошипел Серегил, но было поздно.

При неожиданном приближении молодого мага олень попятился в панике, и Серегил еле-еле успел отпрыгнуть, чтобы не попасть под взметнувшиеся в воздух копыта.

Ухватив Теро за полу мантии, Нисандер сумел оттащить его с дороги испуганного оленя, который ринулся вперед, наклонив рога.

— Преврати его обратно! — вскрикнул Серегил. — Он слишком полно перевоплотился! Преврати его в человека, пока он не ускакал!

Нисандер выкрикнул слова заклинания, и олень исчез, оставив вместо себя растянувшегося на траве Алека.

— Получилось? — спросил он, чувствуя головокружение. — Я на минуту так странно себя почувствовал…

— Получилось ли? — засмеялся Серегил, раскачиваясь на пятках. — Вот смотри: сначала ты стал самым красивым оленем, какого я только видел, потом попытался забодать Теро. Конечно, Нисандер остановил тебя, а то можно было бы сказать, что успех превзошел все ожидания.

— Превращение оказалось несколько чересчур полным, — недовольно сказал Нисандер. — Как ты себя чувствуешь?

— Немного дрожат коленки, — признался Алек. — Но я все равно хотел бы попробовать еще раз.

— Обязательно, — пообещал Нисандер, — но сначала ты должен научиться управлять своим рассудком.

Оказавшись предоставленным самому себе. Алек вечером снова вышел в сад. Он все еще не совсем пришел в себя; звуки вокруг казались приглушенными после того, как он воспринимал все острыми чувствами животного.

Дойдя до рощи, где жили кентавры, Алек услышал звуки арфы и остановился, потом, поборов застенчивость, вошел под деревья. Хверлу и Фийя стояли рядом на прогалине; Фийя оперлась на спину супруга, слушая его игру. Эта сцена была так интимна, что Алек снова остановился, но, прежде чем он успел уйти, Фийя заметила его и расплылась в широкой ласковой улыбке.

— Привет, маленький Алек, — окликнул его Хверлу, опуская арфу. — Ты явно нуждаешься в компании. Иди сюда и спой с нами.

Алек принял приглашение, обнаружив с удивлением, что чувствует себя с этими огромными существами совершенно свободно. Они с Хверлу по очереди пели, потом Фийя попыталась научить его нескольким словам на своем свистящем языке. С помощью Хверлу ему удалось выучить слова, «вода», «арфа», «песня» и «дерево». Он как раз пытался просвистеть слово «друг», когда кентавры неожиданно подняли головы и насторожились.

Через секунду Алек тоже услышал стук копыт мчащейся галопом лошади. В просвет между деревьями они увидели всадника, направляющегося к главному входу Дома Орески. Когда он остановил лошадь и спешился, его капюшон соскользнул с головы.

— Это Микам! — воскликнул Алек, пускаясь бегом к всаднику. — Микам! Микам Кавиш!

Уже дойдя до половины лестницы, Микам остановился и помахал подбегающему Алеку.

— Как же я рад тебя видеть! — пропыхтел парень и тут же заметил, пожимая руку Микаму, каким изможденным тот выглядит. — Серегил и Нисандер в этом не признаются, но я думаю, они уже начали о тебе беспокоиться. Похоже, тебе пришлось несладко.

— Это так, — ответил великан. — А как вы с Серегилом?

— У нас были неприятности на пути сюда, но теперь с Серегилом все хорошо. Думаю, сейчас он у Нисандера.

— Неприятности? — нахмурившись, переспросил Микам, поднимаясь вместе с Алеком по лестнице. — Что за неприятности?

— Злые чары от той деревянной штуки. Серегил заболел, но Нисандер его вылечил. Я только не могу нарадоваться, что мы добрались сюда вовремя. Я еще мало понимаю во всем этом, но Нисандер и Серегил тебе все расскажут.

— Что ж, давай найдем их. Мне нужно кое-что рассказать вам всем, и я не хотел бы повторять одно и то же много раз.

Микам почувствовал большое облегчение, когда Нисандер открыл им дверь башни. Ему хотелось как можно скорее разделить ту тяжесть, какой являлся его отчет как наблюдателя.

— Наконец-то ты прибыл! — воскликнул Нисандер.

— Уж не Микам ли это? — Серегил оторвался от того, чем был занят, и поспешил ему навстречу. — Потроха Билайри, до чего же ты выглядишь изможденным, дружище!

— Да и ты тоже. — Микам озабоченно посмотрел на друга, следы колдовства, о которых говорил Алек, все еще были заметны, Серегил стал еще более худым, чем раньше, и выглядел усталым, несмотря на свою обычную усмешку — Твой парень сказал мне, что по дороге у вас были неприятности?

— Мне кажется, будет лучше, если мы сначала выслушаем тебя, — вмешался Нисандер. — Пойдемте-ка в гостиную.

Это приглашение не распространялось на Теро, заметил Микам, глядя, как Нисандер закрывает за ними дверь.

— Серегил, налей всем вина, — сказал Нисандер, усаживаясь у огня. — Ну, Микам, каковы же твои новости?

Микам устало опустился в другое кресло и с благодарностью взял у Серегила кружку.

— Они довольно плохие.

— Ты нашел то место в топях? — заинтересованно спросил Серегил.

— Да Из Боерсби я добрался до южного края болот. Из твоих слов я заключил, что пленимарцы, должно быть, поднялись вверх по течению Оска. Я скоро напал на их, след: в деревнях их хорошо запомнили. Мардус и его отряд прошли там меньше месяца назад.

— Путешествовать по Черным топям — трудное дело, — покачал головой Алек. — Шаг в сторону от твердой земли — и ты по пояс в жидкой грязи.

— Это верно. Если бы зима не подморозила болота, я бы давно потерял лошадь и не смог выбраться оттуда быстро, — ответил ему Микам. — Мардус же отправился в самое сердце топей — в жуткие пустынные непроходимые места. Деревни остались во многих милях позади, и я уже собрался поворачивать обратно, когда набрел на небольшое поселение на пригорке.

Это оказалась обычная для тех мест деревушка — кучка грязных хижин вокруг утоптанной площадки. Ко входу в селение через болото вела деревянная мостовая, и я уже наполовину прошел ее, когда почувствовал неладное: не было видно ни души. Вы ведь знаете, как обычно бывает в таких глухих деревушках: стоит показаться чужаку, и собаки поднимают лай, а дети выбегают посмотреть, кто явился. Только вокруг никого не было, не было дыма от очагов, голосов, шума работы, хотя у дверей лежали корзины собирателей и сети охотников, как если бы хозяева только на минуту их отложили. Сначала я подумал, что они прячутся, но потом услышал, как где-то поблизости орут вороны.

Я огляделся и начал догадываться, что за зрелище меня ждет. На противоположном склоне холма, на котором расположена деревушка, я нашел останки трех человек; их совсем обглодали животные, а кости вмерзли в грязь. Двое были взрослыми. По тому, как они лежали, я понял, что люди пытались бежать, но их догнали. Голова мужчины отлетела на двадцать футов в сторону, а женщина была разрублена чуть ли не пополам. Чуть дальше, наполовину в воде, лежал мальчик со стрелой в спине.

Разобраться в следах труда не составило. Десятки отпечатков вели к яме на склоне холма, а ведущих обратно оказалось совсем мало. По тому, как земля была разбросана вокруг, я понял, что без колдуна там не обошлось. Я подошел поближе, чтобы все разглядеть, и неожиданно провалился в землю выше чем по колено: нога оказалась в пустоте, я еле отполз.

В склоне холма было прикрытое сверху дерном углубление вроде канавы; оно вело к маленькому низкому склепу с укрепленными досками стенами.

Микам помолчал и отхлебнул вина, прежде чем продолжать.

— Там и оказались все жители деревни. Они были перебиты и снесены внутрь. Вонь стояла ужасная — мне даже странно, что вы не ощущаете исходящего от меня до сих пор запаха. Когда я просунул внутрь факел, огонь стал голубым. Тела лежали везде вокруг…

Встретив спокойный взгляд Серегила, Микам покачал головой:

— Мы с тобой повидали кое-что, но клянусь Сакором, ничего подобного нам не встречалось. Кого-то просто убили, у других грудная клетка была разрублена и растянута в стороны, у третьих были взрезаны животы.

Посередине склепа находился большой плоский камень, похожий на стол. Должно быть, на нем эти мясники и работали — камень был весь черен от крови. На камне еще лежали маленькая девочка и старик с позеленевшими лицами. Я насчитал там двадцать три трупа, да еще те трое снаружи. Должно быть, все, кто жил в деревне., Микам вздохнул и прикрыл глаза.

— Но странно еще вот что: под телами жителей деревни я нашел другие, более древние кости.

Нисандер на протяжении всего рассказа Микама бесстрастно смотрел в огонь. Не поднимая глаз, он спросил:

— Ты рассмотрел камень?

— Да. И нашел вот это. — Микам вытащил из кошеля на поясе сгнившие остатки кожаного мешочка. Нисандер взял их у него и внимательно осмотрел, потом, ни слова не говоря, бросил в огонь.

Микам был слишком изумлен, чтобы действовать, но Серегил кинулся к очагу и начал выуживать кожаный мешочек кочергой.

— Оставь! — резко приказал Нисандер.

— Это ведь имеет какое-то отношение к диску, верно? — сердито спросил Серегил, все еще сжимая кочергу.

Микам физически ощутил, как накалилась атмосфера в комнате. Судя по напряженному лицу Алека, юноша тоже это почувствовал. Маг никак не проявлял своего гнева, но свет лампы на мгновение стал тусклым, а огонь перестал давать тепло.

— Я сказал тебе об этом все, что мог. — Хотя Нисандер говорил тихо, его голос прозвучал как раскат грома. — Еще раз повторяю: не пришло время, чтобы ты узнал остальное.

Серегил гневно бросил кочергу рядом с очагом.

— Сколько лет я храню твои секреты? — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — В скольких интригах участвовал, сколько грязной работы переделал? Теперь речь идет о моей жизни — жизни Алека и Микама тоже, — а ты не хочешь сказать и слова. К черту все клятвы, Нисандер! Если я не заслуживаю твоего доверия, мне нечего делать под твоим кровом! Я переселяюсь в «Петух» — сегодня же! — Бросив на волшебника разъяренный взгляд. Серегил вышел из комнаты, хлопнув дверью.

— В чем, черт возьми, дело? — спросил Микам; они оба с Алеком поднялись, готовые последовать за Серегилом. Нисандер знаком предложил им снова сесть.

— Дайте ему время успокоиться. Сложившаяся ситуация тяжела для всех вас, я понимаю, но особенно для Серегила. Он от любопытства— то сошел бы с ума, но к этому добавляется еще и чувство оскорбленной гордости.

— Уж не хочешь ли ты сказать, — спросил Микам, которому все это не особенно нравилось, — что тебе известно что-то про случившееся в топях, о чем ты нам не говоришь?

— Пожалуйста, Микам! Мне сейчас нужна твоя помощь, чтобы успокоить Серегила. Как только возникнет необходимость действовать, уверяю тебя, что я сразу обращусь к вам двоим… — Его взгляд упал на Алека, прямо и напряженно сидящего в кресле. — Прости меня, милый мальчик, — к вам троим, чтобы справиться с этим. А пока не смогли бы вы помешать ему в ярости убежать отсюда? Есть еще вещи, которые мне необходимо обсудить с Серегилом, прежде чем он покинет Ореску.

— Хотелось бы мне, чтобы его гнев прошел быстро, — поморщился Микам. — Мне не особенно хоЧется торчать в Римини, когда я так близко от дома. Я уже четыре месяца не видел жену!

— Кого? — изумленно повернулся к нему Алек. Микам хитро подмигнул ему:

— Нам так много пришлось удирать и сражаться, что эта тема как— то не возникла в наших разговорах. Однажды, когда мы только еще познакомились с Серегилом, мы с ним раскрыли заговор против царицы. Главаря казнили, и Идрилейн в награду отдала нам часть его владений. Серегил особенно не интересовался землями, так что они достались мне. Правда, управляется там в основном Кари — я-то все время в разъездах. Вот она с девчонками и хозяйничает.

— Девчонками?

Микам заметил, как Нисандер игриво подмигнул Алеку:

— Этот головорез обзавелся тремя дочерьми.

— А внуки есть? — спросил Алек сухо.

— Надеюсь, что нет! Старшая, Бека, всего на год или на два старше тебя; она собирается служить в армии. Серегил обещал похлопотать, чтобы ее взяли в царскую конную гвардию. Две другие, Элсбет и Иллия, еще слишком молоды, чтобы думать о замужестве. — Неожиданно зевнув, Микам так потянулся, что его камзол затрещал по швам. — Клянусь Пламенем, ну и устал же я! После такой скачки уснешь посреди Морского рынка и не заметишь! Пойду-ка я к Серегилу, пока еще держусь на ногах. Но только сначала скажи мне одну вещь, Нисандер.

— Он серьезно посмотрел на волшебника: — На данный момент я готов согласиться с тем, чтобы ты держал все в секрете. Ты ведь знаешь, что всегда можешь на меня положиться, — как, впрочем, и на Серегила, несмотря на все его фокусы. Но если дело хотя бы наполовину так серьезно, как это следует из твоих слов, то разве нам не грозит опасность? С тех пор, как я побывал в Черных топях, я не нахожу себе места. Все время, пока я добирался сюда, я видел перед собой Серегила и Алека, распростертых на том камне. А теперь ты еще сказал, что он пострадал от злых чар. Не мог ли Мардус проследить за нами — от Вольда до Римини? И не отправится ли он по моим следам, когда завтра я двинусь к дому? Нисандер глубоко вздохнул.

— Пока я не вижу признаков такой погони. Но как ни хотелось бы мне заверить тебя, что опасности нет, что Серегил и Алек ускользнули от своих преследователей, я не могу быть в этом уверенным. Но в одном ты можешь на меня положиться: я никогда — каковы бы там ни были мои клятвы — не стану давать вам ложных заверений. Я буду присматривать за вами со всем доступным мне вниманием, но и вы сами не должны терять бдительности.

Микам нахмурился и потеребил усы.

— Мне это не нравится, Нисандер. Мне это совсем не нравится, однако я доверяю тебе. Пойдем, Алек, поищем Серегила. Если он еще не остыл, ты поможешь мне окунуть его в конскую поилку.

Сначала они решили проверить, нет ли Серегила в спальне. Его мешок лежал на полу, рядом оказалась неряшливая груда карт и пергаментных свитков. На кресло был брошен дорожный плащ, тут же валялись несколько туник и скомканная шляпа. Из-под кровати выглядывал, как собачий нос, старый сапог. Расчески, моток бечевки, стакан, кусочки кремня были разложены на подоконнике, словно приготовленные для какой-то церемонии.

— Он еще не отбыл, — заметил Микам, оглядывая беспорядок в комнате. — Но прежде чем мы пойдем его искать, я хотел бы услышать, что случилось с вами в пути.

Алек снова перечислил свои приключения и описал странную болезнь Серегила. Когда он закончил, Микам глубоко вздохнул и провел рукой по рыжей щетине на подбородке.

— Это не такая история, чтобы человек спокойно мог выбросить ее из головы, согласен. Но все-таки должен же Серегил понимать, что Нисандер не будет ничего от него скрывать без очень веской причины. Клянусь, нет человека хитрее и смелее Серегила, но он становится сущим ребенком, стоит ему столкнуться с чем-то, что не удается повернуть на свой лад. — Микам снова широко зевнул. — Ладно, давай кончать с этим делом.

— Где будем искать? — спросил Алек, следом за Микамом выходя из комнаты. — Он может быть где угодно.

— Ну, я знаю, с чего начать. — Микам повел юношу в сторону конюшни. Серегил оказался в одном из стойл: он чистил скребницей измученного коня Микама.

— Ты чуть не загнал несчастное животное. — Серегил даже не потрудился взглянуть на вошедших; его сапоги были в навозе, одежда в пыли и конской шерсти. С плеча свисала пропитанная конским потом тряпка, а полоса грязи на щеке придавала ему весьма печальный вид.

Микам прислонился к коновязи у входа.

— Ты вел себя как дурак, знаешь ли. Я-то думал, ты не станешь подавать плохой пример Алеку.

Серегил кисло посмотрел на него и снова взялся за скребницу.

Микам некоторое время молча следил за ее движениями.

— Ты поговоришь с Нисандером до своего отъезда? Серегил мрачно уставился на грязный лошадиный бок.

— Как только закончу.

— Похоже, нам все-таки не придется окунать его в поилку, э? — улыбнулся Алеку Микам. — А я так предвкушал это удовольствие!

— А когда ты отправляешься?

Микам уловил нотку вызова в голосе друга.

— Как только рассветет. Кари спустит с меня шкуру, если я задержусь. Почему бы вам двоим не отправиться со мной вместе? Сейчас охота должна быть хороша, да и заняться обучением Алека не помешало бы. Бека будет для него подходящей противницей.

— Сначала я хочу устроиться в «Петухе», — ответил Серегил.

— Как хочешь. Когда ты в таком настроении, от тебя никакой пользы.

Микам снова зевнул и стиснул руку Серегила. Он смотрел ему в глаза до тех пор, пока не заставил того против воли улыбнуться. Довольный результатом, Микам хлопнул Алека по плечу.

— Я усну прежде, чем вы дойдете до башни, поэтому прощаюсь с вами сейчас. Да сопутствует вам удача в сумерках!

— Тебе тоже. — ответил ему Алек.

Перевернув ведро, Алек уселся на него и стал смотреть, как Серегил заканчивает чистить коня.

— Он ведь здесь обычно не задерживается, верно? Серегил пожал плечами:

— Микам? Иногда задерживается, хотя и не так часто, как раньше.

Что-то в голосе Серегила сказало Алеку, что развивать эту тему не стоит.

— А что это за «Петух», куда мы с тобой отправляемся?

— Мой дом, Алек. Мы с тобой сегодня поедем домой. — Серегил повесил скребницу на гвоздь. — Дай мне минутку поговорить с Нисандером, а потом заходи попрощаться с ним.

Дверь Серегилу открыл Теро. Обменявшись, как обычно, угрюмыми кивками, они прошли мимо полок с книгами и рукописями в рабочую комнату. Следуя за молодым магом, Серегил заметил, как тот напряжен, и улыбнулся про себя. Для их сильной взаимной неприязни никогда не было особой причины, но они невзлюбили друг друга с первого взгляда. Чтобы не обижать Нисандера, они поддерживали перемирие, но тем не менее никогда не чувствовали себя свободно друг с другом, хотя ни за что и не признались бы в этом.

Серегил считал, что он выше таких мелочей, как ревность или зависть. Что из того, что Теро занял его место при Нисандере и оказался в некоторых отношениях более подходящим учеником, чем он сам? У Серегила не было оснований сомневаться в добром к нему отношении Нисандера, как и в важности их совместной работы. Поэтому нелюбовь к Теро, решил он, — вещь чисто инстинктивная, непреодолимая и, возможно, оправданная.

— Он в гостиной, — сообщил Теро Серегилу, возвращаясь к своим занятиям за одним из столов.

Нисандер сидел у очага, все еще печально глядя в огонь. Серегил прислонился к притолоке двери и откашлялся.

— Я вел себя как идиот. Нисандер отмахнулся от извинений.

— Входи и садись. Знаешь, я как раз думал: много времени прошло с тех пор, как ты проводил под этой крышей столько же времени, как сейчас.

— Слишком много, боюсь.

Нисандер посмотрел на него с грустной улыбкой:

— Действительно, слишком много, раз ты подумал, будто я могу что-то скрывать от тебя из недоверия. Серегил смущенно поерзал в кресле.

— Я знаю, это не так, но не рассчитывай, что я просто кивну и с улыбкой приму твое решение.

— На самом деле ты воспринял все не так уж плохо. Ты все еще намерен сегодня уехать?

— Мне пора вернуться к делам, да и Алек чувствует себя не в своей тарелке. Чем скорее мы начнем действовать, тем лучше будет для нас обоих.

— Не перескакивай через этапы в его обучении, — предостерег Нисандер. — Мне не хотелось бы, чтобы кто-то из вас попал в руки палача за воровство.

Серегил задумчиво посмотрел на старого друга:

— Он тебе нравится.

— Конечно, — ответил Нисандер. — У мальчика острый ум и благородное сердце.

— Это тебя удивляет?

— Только в том отношении, что ты взял на себя ответственность за другого человека. Ты всегда был одиночкой.

— Я ничего такого не планировал, поверь. Но по мере того, как я узнавал его лучше… Не знаю, в чем дело. Пожалуй, я просто привык к его компании.

Несколько секунд Нисандер внимательно всматривался в лицо друга, потом мягко сказал:

— Он очень молод, Серегил, и явно глубоко уважает и любит тебя. Надеюсь, ты это понимаешь?

— Мои намерения в отношении Алека вполне благородны! — вспыхнул Серегил. — Уж ты-то должен бы…

— Я хотел сказать совсем не это, — спокойно прервал его маг. — Тебе следует иметь в виду не только его обучение. Ты должен стать ему другом, а не просто учителем. Приходит время, когда мастер признает своего ученика равным себе.

— В этом-то все и дело, не правда ли?

— Рад, что ты это понимаешь. И ты должен быть с ним честен. — Нисандер посмотрел на Серегила с глубокой серьезностью. — Мне известно, что есть вещь, о которой он не подозревает. Почему ты не сказал ему о его истинном…

— Я обязательно это сделаю! — быстро ответил Серегил, услышав за дверью шаги Алека. — Сначала я не был уверен, а потом начались неприятности. Я просто не нашел еще подходящего момента. Ему и так изрядно досталось за последние недели.

— Может быть, это и так, хотя, должен признаться, я не понимаю твоей медлительности. Я все гадаю: как он это воспримет?

— Я тоже, — пробормотал Серегил. — Я тоже.

ГЛАВА 20. Домой

Пока Серегил и Алек добирались до «Петуха», рваные облака то и дело закрывали луну. Холодный ветер с моря гнул деревья вдоль улицы Золотого Шлема, и фонари скрипели и раскачивались, заставляя тени танцевать.

Желая в полной мере насладиться свободой в эту первую ночь в Римини, Серегил отказался от предложенных Нисандером лошадей, хотя и смирился с тем, что мешок его несет Алек. Ежась под пронизывающим ветром, Серегил чувствовал себя бодрым и жизнерадостным.

Ночной город скрывал за своими стенами тысячи опасностей, но и тысячи радостей. Когда путники проходили освещенные места, Серегил заметил в глазах Алека прежний блеск. Может быть, все-таки его решение было верным?

Однако к тому времени, когда они достигли колоннады Астеллуса, Серегилу пришлось признать, что его тело в отличие от духа силы еще не восстановило.

— Что-то мне пить хочется, — сказал он, сворачивая к фонтану. Капители мраморных колонн, высеченные в форме лилий, поддерживали резной фриз и купол. Внутри концентрические круги ступеней сходились к бассейну с чистой водой, поступающей из глубокой расщелины в скале.

Серегил и Алек опустились на колени и, сняв перчатки, зачерпнули свежую ледяную воду.

— Тебя трясет, — озабоченно сказал Алек. — Все таки нам следовало взять лошадей.

— Пешая прогулка — самое для меня лучшее. — Серегил уселся на ступени и завернулся в плащ. — Запомни эту ночь, Алек. Впивай ее. замечай каждую мелочь. Твоя первая ночь на улицах Римини!

Опустившись с ним рядом, Алек бросил взгляд на окружающую их красоту и радостно вздохнул.

— У меня такое чувство, словно что-то начинается, хотя мы здесь уже больше недели.

Юноша умолк, и Серегил заметил, что он смотрит в сторону улицы Огней. На противоположной стороне площади темная арка и мерцающие за ней огни, казалось, манили к себе.

— Я еще раньше хотел спросить тебя кое о чем, но до сих пор забывал, — сказал Алек. Серегил ухмыльнулся в темноте.

— Насчет того, что находится за той аркой, как я понимаю? Улица называется улицей Огней. Думаю, ты догадываешься почему.

Алек кивнул:

— Мне еще раньше сказали ее название. И тот человек, которого я спрашивал, еще посмеялся, когда я спросил, что означают разные цвета.

— Он сказал тебе, что раз ты спрашиваешь, то слишком молод, чтобы знать?

— Что-то в этом роде. Что он имел в виду?

— За этими стенами, Алек, находятся самые роскошные публичные и игорные дома Римини.

— Ох. — Света было достаточно, чтобы заметить, как расширились глаза юноши при виде многочисленных всадников и экипажей, сворачивающих в арку.

— Вот тебе и «ох».

— Но почему все-таки огни разных цветов? Я не могу уловить никакого порядка в их расположении.

— Они не просто украшение. Цвет фонарей у каждой двери говорит о том, какие развлечения предоставляет данное заведение. Если тебе нужна женщина, выбирай дом с розовым фонарем, если желательна мужская компания — то с зеленым. То же самое и для женщин: желтый фонарь означает услуги мужчины, белый — женщины.

— Правда? — Алек поднялся и прошел к другому концу колоннады, чтобы лучше видеть. Когда он вернулся к Серегилу, на его лице было озадаченное выражение. — Зеленых и белых огней почти так же много, как розовых и желтых.

— И что?

— Ну, просто… — Алек умолк. — Я хочу сказать, что слышал о таких вещах, но не знал, что они… настолько распространены. Здесь все не так, как в северных краях.

— Различий меньше, чем ты думаешь, — ответил Серегил, поднимаясь и направляясь в сторону улицы Ножен. — С другой стороны, ваши жрецы Далны осуждают такие отношения, как я слышал, поскольку они не продуктивны.

Алек смущенно пожал плечами:

— Это и в самом деле так.

— Это зависит от того, что ты хочешь произвести, — заметил Серегил с загадочной улыбкой. — Иллиор учит нас находить выход в любой ситуации. И я много раз убеждался в том, что такая философия в высшей степени продуктивна.

Поскольку Алек по-прежнему выглядел смущенным, Серегил хлопнул его по плечу:

— Разве ты никогда не слышал пословицы: «Не отказывайся от блюда, не попробовав его»? А ты еще даже не почуял запахов с кухни! Нам с тобой стоит побывать там, и не откладывая.

Алек только перебросил мешок на другое плечо, но Серегил заметил, что тот несколько раз оглядывался, пока улица Огней не скрылась из вида.

Город, казалось, окружал их теснее и теснее, по мере того как они продвигались вперед. Хотя капюшоны их плащей были опущены, Алек сумел заметить на лице Серегила выражение наслаждения: тот снова был в своей стихии.

Дойдя до Жатвенного рынка, Серегил заглянул в посудную лавку. Через секунду он вышел оттуда и, ничего не объясняя, повел Алека на северную сторону площади, где теснились маленькие магазинчики и таверны. Они несколько раз поворачивали, пока не оказались на узкой улочке, название которой обозначалось изображением какой-то рыбы.

— Вот она, — прошептал Серегил, показывая на большую гостиницу на противоположной стороне улицы. — Теперь нам нужно соблюдать осторожность.

Небольшой двор гостиницы окружала низкая стена; с обеих сторон ворот красовались бронзовые фигурки петухов — в соответствии с названием заведения. Каждый петух держал в поднятой лапе фонарь.

«Петух» был уютной и чистой гостиницей; помещался он в квадратном трехэтажном здании из камня и дерева. Маленькие окошки на верхних этажах были закрыты ставнями, но два больших окна первого этажа, выходящие во дворик, бросали веселый приветливый свет сквозь мелкие стекла в свинцовых рамах.

— Похоже, сегодня здесь много посетителей, — тихо заметил Серегил, держась в тени и направляясь к конюшне с левой стороны двора.

Парень с растрепанной ярко-рыжей шевелюрой поднял на них глаза от сбруи, которую чинил, и с улыбкой приветственно помахал Серегилу. Тот ответил ему таким же жестом и пошел вдоль стойл.

— Кто это? — спросил Алек, удивленный тем, что парень промолчал.

— Это Рири. Он глухонемой и абсолютно преданный. Самый лучший слуга, какой только у меня когда-либо был. — Остановившись у стойла в глубине конюшни, Серегил осмотрел одну из лошадей — гнедого коня с белым пятном на шее.

— Привет, Лохматый! — Серегил похлопал животное по мохнатому боку. Конь тихо заржал, выгнул шею и ткнулся носом в грудь Серегила.

— Где же это оно? — поддразнил его Серегил, распахивая плащ. Лохматый начал принюхиваться к его карманам и ткнулся в правый. Серегил с довольным видом достал угощение — яблоко, — и не менее довольная лошадь захрустела им и потерлась головой о плечо хозяина. Из соседнего стойла раздалось беспокойное шевеление.

— Я тебя не забыл, Цинрил, — сказал Серегил, вытаскивая из кармана еще одно яблоко. Крупная гнедая кобыла вскинула голову и прижала плечом Серегила к стене, как только он вошел в стойло.

— Пусти, озорница! — пропыхтел тот, отталкивая лошадь. — Она наполовину ауренфэйская, но по ее поведению этого не скажешь. — Несмотря на ворчливый тон, Серегил ласково потрепал кобылу по шее. В глубине конюшни оказалась еще одна дверь, выходящая в другой, более просторный двор. В небольшом флигеле находилась кухня, откуда -на плиты, которыми был вымощен двор, падал яркий свет. Алек ощутил аппетитные запахи и услышал звон посуды. Слева от окна располагалась широкая дверь, предназначенная для доставки бочек пива и провизии. Больше ни на первом этаже, ни на остальных окон не было. Под навесом во дворе виднелись колодец и поленница. Стены здесь были гораздо выше, чем в первом дворе, и попасть в него можно было только через ворота, сейчас надежно запертые.

Проскользнув на кухню, Серегил показал Алеку на сгорбленную старуху, сидевшую, опираясь на палку, перед огромным очагом.

— Это Триис, здешняя хозяйка, — сообщил он Алеку на ухо.

Лицо Триис покрывали глубокие морщины, седина придавала волосам цвет стали. Несмотря на жар очага, она была в теплой вышитой шали поверх шерстяного платья. Расторопность, с какой она распоряжалась всем на кухне, странно противоречила ее виду древней старухи. Ее голос перекрывал звон посуды, и подавальщицы, повара и судомойки сновали, подгоняемые ее резкими окриками.

Внешность Триис показалась Алеку странно знакомой; после минуты озадаченного разглядывания юноша догадался, что Серегил, когда заказывал для них каюту в Боерсби, подражал ее манере одеваться и держать себя.

— Сколько лука ты положила в похлебку, Силла? — спрашивала она у дородной молодой женщины, помешивающей варево. — Пахнет так, как будто его мало. Еще не поздно добавить. И пожалуй, щепотку соли. Кир, ленивый щенок, сейчас же отнеси то блюдо! Извозчики надерут тебе уши, если ты еще заставишь их ждать, а я добавлю! Купцам в отдельной комнате отнесли вино? Силла, отнесли?

Все на кухне, казалось, привыкли к резкому тону хозяйки и весело занимались своими делами, не обращая на нее внимания. Силла, явно второе лицо в заведении, спокойно командовала слугами, иногда останавливаясь около стоящей рядом с очагом колыбели.

Поманив Алека за собой, Серегил обошел вокруг длинного стола так тихо, что ни Триис, ни Силла его не заметили. Подкравшись сзади к старой хозяйке, он быстро поцеловал ее в щеку.

— Клянусь Пламенем! — воскликнула Триис, поднося руку к щеке. — Вот и ты наконец!

— Мы не виделись всего полгода, — улыбаясь ей, ответил Серегил.

— Если бы ты предупредил, я бы приготовила тебе что-нибудь особенное! Сегодня у нас только жаренная на углях говядина и похлебка из барашка. Хлеб зато только что из печи, и Силла испекла лепешки с тмином. Силла, ну-ка подай ему для начала блюдо лепешек, а я тем временем найду что-нибудь еще.

— Это все может подождать. Пойдемте со мной, вы обе. В этот момент Триис заметила Алека и принялась пристально его рассматривать.

— Кто это?

— Сейчас объясню. — Серегил взял с полки у очага маленькую лампу и открыл перед Алеком и двумя женщинами дверь. Они попали в помещение, куда вела со двора широкая дверь для разгрузки; в другом углу находилась лестница на второй этаж.

— Триис и Силла, это Алек, — сказал Серегил после того, как закрыл дверь на кухню. — Он будет жить здесь наверху.

— Добро пожаловать в «Петух», благородный Алек, — с ласковой улыбкой сказала Силла.

— Просто Алек. — быстро поправил он ее; юноше с первого взгляда понравилось ее доброе лицо.

— Правда? — переспросила Триис, бросая на него острый взгляд; Алек не мог понять, что вызывает подозрение старой женщины.

— Алек — Друг, — сказал ей Серегил. — Все здесь должны относиться к нему с таким же почтением, как и ко мне, — хотя ты меня им не особенно балуешь. Он будет уходить и приходить, когда захочет, а вы не должны никому отвечать ни на какие вопросы про него. Предупреди об этом Диомиса и остальных.

— Как пожелаешь, господин. — Триис бросила на Алека еще один подозрительный взгляд. — Твои комнаты в том же порядке, как ты их оставил. Прислать тебе туда вина?

— Да. и чего-нибудь на ужин. — Повернувшись к Силле, Серегил обнял ее за талию, заставив женщину покраснеть. — Как я посмотрю, у тебя опять совсем девичья фигура. Как малыш?

— С маленьким Лутасом все хорошо. Он такой милый, с ним совсем нет хлопот.

— А как дела в гостинице? Триис поморщилась:

— Сейчас мало посетителей, но празднества не за горами. Утром я представлю тебе все счета.

— Не беспокойся. — Серегил повернулся к лестнице, потом помедлил. — А где Руета?

— Это животное! — Триис закатила глаза. — Сгинула сразу же, стоило тебе уехать, — как всегда. Я ей сливок налила, но неблагодарная тварь даже усом не повела. Теперь, раз ты вернулся, небось к завтраку явится.

— Триис все такая же, — с нежностью пробормотал Серегил, поднимаясь вместе с Алеком по лестнице. — Сколько бы я ни отсутствовал — два дня или шесть месяцев, она всегда говорит мне, что нужно было предупредить о возвращении. Я этого, понятно, никогда не делаю, а она сразу начинает извиняться за бедность угощения, чего на самом деле никогда не бывает, обещает показать счета, на которые я никогда не смотрю, и ругает мою кошку.

На втором этаже лестница круто поворачивала и вела дальше — по— видимому, на чердак. В направлении главного здания отходил короткий, слабо освещенный коридор, в котором виднелось несколько закрытых дверей.

— Та дверь в конце прохода ведет в гостиницу, — показал Серегил. — Она всегда заперта. Ближняя к нам дверь — кладовка, дальше комнаты Диомиса и женщин. Диомис — сын Триис, а Силла его дочь.

— А как насчет мужа Силлы? — поинтересовался Алек. Серегил пожал плечами:

— Женщине совсем не обязательно иметь мужа, чтобы обзавестись младенцем. В прошлом году пошли разговоры о призыве в армию, и Силла просто позаботилась о том, чтобы ее не взяли. Она даже предлагала честь стать отцом ребенка мне, но я вежливо отказался. Через некоторое время у нее появился живот. Триис в молодости была сержантом гвардии, и поведение внучки ей не очень-то понравилось, но дело было уже сделано, так сказать. Теперь иди за мной и не зевай. Я должен тебе кое-что показать.

Лестница на чердак была крутой. Подняв маленькую лампу, Серегил дошел до середины пролета и показал Алеку на голую оштукатуренную стену.

— Слушай и смотри на стену, — сказал он тихо. — Этуис миара кориатуан кирис.

На долю секунды на стене засветились магические символы, вроде тех, что Алек видел в Доме Орески. Они исчезли прежде, чем он смог разглядеть их или даже понять, сколько всего символов было, но тут же узкая секция стены повернулась, как дверь. Серегил знаком предложил Алеку войти, потом плотно закрыл дверь за ними. Впереди оказались еще более крутые ступени, упирающиеся в глухую стену. Дойдя до нее, Серегил остановился и сказал:

— Кларин, магрил, ноденсе.

В стене открылась дверь, и Алек почувствовал дуновение воздуха — они вошли в холодную и душную комнату.

— Почти пришли, — прошептал Серегил. — Смотри под ноги.

Пробираясь между ящиков и корзин на полу, они приблизились к дальней стене.

— Ну вот мы и на месте. Боктерса!

В сплошной стене открылась третья дверь; за ней оказалась еще одна темная комната.

— Добро пожаловать в мою скромную обитель, — сказал Серегил со своей обычной кривой улыбкой.

Перешагнув порог, Алек ушиб ногу о каменную фигуру василиска, охранявшую дверь. Вытянув руку, чтобы не упасть, он нащупал тяжелые занавеси на стене. В темноте мало что можно было разглядеть, но пахло здесь вовсе не пылью, а чем-то весьма экзотическим.

— Лучше постой на месте, пока я не зажгу светильники, — посоветовал Серегил. Маленькая лампа в его руках, когда он двинулся через комнату, выхватывала из темноты то блеск полированного дерева, то яркий узор ковра. Неожиданно свет лампы метнулся в сторону, раздался звук падения какого-то тяжелого предмета, сопровождаемый ругательством. Лампа мигнула, потом оказалась стоящей на каминной полке; лучи света отразились в радужном сиянии множества драгоценностей, высыпавшихся из опрокинутой шкатулки.

Серегил порылся на полке, нашел плошку с огненными камнями и вытряхнул один на дрова в камине. Огонь весело затрещал, а Серегил двинулся по комнате, зажигая свечи и лампы.

Алек с изумленным восклицанием сделал шаг вперед, когда комната осветилась. Стены были увешаны яркими гобеленами, а само помещение вполне могло потягаться с рабочей комнатой Нисандера по части беспорядка и разнообразия находящихся в нем предметов. Медленно поворачиваясь, Алек пытался все разглядеть.

Половину стены напротив двери занимали полки с книгами и свитками пергамента. Стопки книг занимали и обеденный стол посреди комнаты, и каминную полку. Огромный ковер с красными, синими и золотыми узорами покрывал пол между столом и камином, в остальном же комната была застелена толстыми циновками.

В правой стене оказались два окна, выходящих на задний двор. Перед одним из них стоял небольшой письменный стол с аккуратно разложенными перьями, чернильницей, пергаментными свитками, веленевой бумагой и восковыми табличками. Стол, как и большинство мебели в комнате, был из светлого дерева с инкрустациями. Простые и элегантные линии выгодно отличали убранство от вычурной мебели, которую Алек видел в Доме Орески.

Под вторым окном располагался длинный рабочий стол, исцарапанный и прожженный. На нем лежало множество замков, инструментов, книг, что-то похожее на маленькую наковальню и дюжина полуразобранных механизмов, назначение которых угадать было трудно. Стену рядом занимали полки с невероятной мешаниной всяких предметов: еще замки, еще инструменты, куски дерева и металла; неизвестные Алеку приборы соседствовали с масками, статуэтками, разнообразными музыкальными инструментами, черепами животных, высушенными растениями, тончайшими фарфоровыми чашками, кристаллами — все это без какой-либо системы. Свет лампы играл в рубинах, украшающих широкое ожерелье, и яркие отблески ложились на кусок засохшей глины — то ли грубо вылепленную чашу, то ли гнездо.

Слева от двери на стене висело множество предметов вооружения — в основном мечей и кинжалов, выбранных явно за необычную форму или украшения. В углу комнаты оказалась еще одна дверь, и всюду громоздились ящики и узлы — вдоль стен, в углах, под столами. Из самых неожиданных мест на Алека смотрели статуи — некоторые прекрасные, другие гротескные. Комната представляла собой смешение таких разных стилей, что наводила на мысль о большой эксцентричности хозяина, однако оставляла впечатление уюта и странной беспорядочной красоты.

— Похоже на музей в Доме Орески! — воскликнул Алек, ошеломленно качая головой. — Где только ты все это раздобыл?

— Кое-что — украл. — Серегил опустился на кушетку перед камином. — Вон та статуя у двери — из древнего храма, который мы с Микамом откопали по поручению Нисандера в восточных предгорьях Ашекских гор. А вон та штука — у двери в спальню — подарок обожательницы. — Он указал на прелестную статуэтку русалки, изваянную из мрамора и нефрита. Морская дева покоилась на гребне волны, частично закрывавшей ее покрытый чешуей хвост, рукой откидывая с лица тяжелую массу волос. — Красный гобелен между книжными шкафами — добыча зенгатского разбойника, которую я нашел, убив его в схватке, — продолжал Серегил, переводя взгляд с предмета на предмет. — Замки на столе… Ну, с ними ты познакомишься как следует, пока будешь проходить курс обучения. Что касается всего остального… — Серегил смущенно улыбнулся. — Я ведь как сорока — не могу удержаться, чтобы не унести необычный или блестящий предмет. Большая часть всего этого на самом деле барахло, я все собираюсь его повыбрасывать. Настоящая ценность — это то, что ты можешь унести с собой, если приходится удирать в спешке.

— По крайней мере здесь нет шевелящихся рук. — Алек еще раз посмотрел на полки. — Или есть?

— Мне подобные вещи нравятся ничуть не больше, чем тебе, поверь!

Продолжая озираться, Алек сообразил, что что-то в комнате было неправильно.

— Окна! — Он выглянул в одно, перегнувшись через стол. — Снаружи я не видел никаких окон!

— Нисандер сделал их невидимыми, как и шрам на моей груди, — объяснил Серегил. — Снаружи окна нельзя обнаружить, если только ты не вздумаешь вылезти через одно из них; но даже и тогда будет казаться, что ты появился с другой стороны здания.

— В этом городе, должно быть, кругом все заколдованное.

— Не так уж чтобы все. Это дорогое удовольствие, да и волшебники из Орески не всякому сделают такое одолжение. Но тем не менее иногда приходится сталкиваться с чарами, так что благоразумный человек всегда учитывает подобную возможность.

В комнате стало тепло. Бросив плащ на вытянутую руку русалки, Серегил взял маленькую серебряную лампу и поманил Алека ко второй двери.

— Иди сюда, я должен показать тебе еще кое-что. Второе помещение оказалось спальней; оценить его размеры Алек не смог: так все было заставлено гардеробами, комодами, ящиками и непременными книжными полками. В дальнем углу стояла роскошная кровать под зелено-золотым бархатным балдахином.

— Неужели это твоя? — воскликнул Алек, никогда не видевший ничего подобного.

— Выиграл ее как-то в кости. — Пробираясь между загромождающими комнату вещами, Серегил высматривал, куда бы поставить лампу, и в конце концов водрузил ее на стопку книг на умывальнике. — А вон там — туалет. — Он показал на узкую дверь, еле видную между гардеробом и нагромождением ящиков, и с улыбкой смотрел, как Алек обследует очередное чудо — уборную в доме. — Будь осторожен — если уронишь туда что-нибудь, конец: отверстие соединено с городской системой канализации. Теперь иди сюда: вот это я и хотел тебе показать.

Серегил перелез через огромную кровать и поднял бархатный занавес; взяв руку Алека, он положил ее на маленькую кнопку в стене за кроватью. Алек нажал ее и услышал тихий щелчок. Часть панели отошла в сторону, и на юношу пахнуло холодом из черного провала.

— Это запасной выход — на всякий случай. — Серегил протиснулся через дверцу в еще одну захламленную кладовку. — Чтобы попасть в спальню через эту дверь, ты должен запомнить команду: порасту карил венту а.

— Я никогда всего этого не запомню, — простонал Алек.

— О, ты все быстро усвоишь, — заверил его Серегил, направляясь к двери, через которую они вошли. — Ведь не захочешь же ты всю жизнь ночевать на кухне. Черт, я забыл ключ!

Взяв со стола отмычку, он быстро отпер дверь и спустился по ведущей на чердак лестнице. На ящике на площадке его ждал поднос с двумя бутылками вина, блюдом лепешек, сыром и огромной пушистой кошкой. Увидев людей, кошка перестала грызть сыр, с громким мурлыканьем подбежала к Серегилу и начала тереться об его ноги, потом встала на задние лапки, чтобы хозяин погладил ее.

— Так вот ты где! — Серегил с улыбкой взял кошку на руки. — Алек, познакомься с Руетой. Руета, это Алек. Не съешь его, он друг.

Бесцеремонно взвалив тяжелое животное Алеку на плечо, Серегил взял поднос и понес его в комнату. Все еще мурлыча, кошка лениво посмотрела на юношу зелеными глазами. Она была настоящая красавица: с шелковистой полосатой шкуркой, белой грудкой и лапками. Одно ухо оказалось порвано, в остальном же внешность животного была безупречна.

Вернувшись в комнату, Серегил порылся в своем мешке, взял плащ и повернулся к выходу.

— Куда это ты? — удивился Алек.

— У меня тут есть небольшое дельце. Располагайся как дома. Вот ключ от двери на чердак. Команды ты еще не знаешь, поэтому, если тебе понадобится выйти, воспользуйся той дверью. Только не выходи без абсолютной необходимости. Обратно без меня ты не попадешь, лучше не пытайся, иначе можешь пострадать. Меня, наверное, всю ночь не будет, так что ты ложись. О черт! — Серегил задумался, нахмурившись. — Я забыл распорядиться, чтобы для тебя приготовили постель. Ложись на моей, а завтра займемся этим. Спокойной ночи!

Алек озадаченно смотрел на захлопнувшуюся дверь, удивленный внезапным уходом Серегила. Уже несколько недель они почти не расставались, и вот пожалуйста! Так бесцеремонно брошенный в этом незнакомом окружении, Алек почувствовал одиночество.

Он бесцельно побродил по комнатам, пытаясь занять себя различными диковинками Это занятие, однако, только заставило его почувствовать себя еще больше не в своей тарелке. При других обстоятельствах он нашел бы пристанище в тепле и суете кухни, но предупреждение Серегила лишало его даже этого слабого утешения. Мысль об одиноком ночлеге в роскошной постели Серегила была мало привлекательна.

То же чувство беспокойства и ненужности, которое он испытывал одно время в Доме Орески, вернулось к нему. Задув лампы и свечи, он сел на кушетку у камина. Руета с довольным мурлыканьем устроилась у него на коленях. Алек смотрел в огонь и задавал себе вопрос, на который не мог найти ответа: что он делает в этом чужом и непонятном месте?

Направляя коня по темным улицам, Серегил порадовался тому, что не поддался искушению взять в путешествие на север Лохматого. Он ездил на многих лошадях, и ему не хотелось бы потерять этого своего любимца. Лохматый очень подходил ему: надежный, выносливый, покладистый.

Думать о Лохматом было гораздо приятнее, чем признаться себе в растущем чувстве вины, и не только за то, что он собирался сделать вопреки запрету Нисандера. Ему понадобилось несколько минут скачки по улицам, прежде чем он набрался мужества посмотреть правде в лицо: увидев Алека в своем убежище, он неожиданно впал в панику. И обратился в бегство.

Это чувство, конечно, не имело отношения лично к Алеку, однако оно было удивительно неприятным. Лучше забыть о нем, решил Серегил.

Он объехал несколько мест, где могло быть оставлено послание для «Кота из Римини», самого ловкого вора в городе.

Первым из них было «Черное перо», притон, содержатель которого, бывший моряк, слишком любил деньги, чтобы задавать лишние вопросы. На каминной полке в зале для посетителей стояла модель корабля; если для «Кота» было сообщение, нос корабля смотрел налево. Обычно за запечатанными посланиями отправлялся Рири, но Серегил и сам часто заглядывал сюда, чтобы поинтересоваться новостями.

Он подъехал ко входу как раз в тот момент, когда оттуда вывалилась толпа пьянчуг, оравших прощальные приветы своим замученным подружкам. Серегил сквозь окно увидел, что нос кораблика на каминной полке смотрит вправо, и проехал мимо. Другие условные сигналы — в таверне на улице Цапли и в респектабельной гостинице поблизости от царского парка — также его разочаровали.

По улице пронесся порыв ветра, отбросил его капюшон. взъерошил ледяными пальцами волосы. «Не стоит откладывать», — подумал Серегил и направил Лохматого в сторону Храмовой площади.

Умение обдумывать все на много ходов вперед никогда не было его сильной стороной, и Серегил признавался себе в этом. Да, у него был талант выкапывать интересные факты и строить на их основе тактику: это, в конце концов, был его хлеб с маслом. Но он всегда действовал по наитию, в тот же момент.

Так что же принесла ему эта его склонность? Пометину на груди. И Алека.

Серегил ощутил новый укол совести. Он не забыл прощальные слова Нисандера. Что на него нашло, когда он решил забрать парня с собой? Алек был способным, даже талантливым учеником, обучать его было одно удовольствие. Но это обнаружилось уже потом Так что же? Одиночество осиротевшего мальчишки? Его беззащитность? Или проявленная им ловкость?

Или его привлекательное лицо?

Добравшись до этого места в своих рассуждениях и не стремясь особенно приблизиться к неприятной правде, Серегил так же легко прогнал мысли об Алеке, как мог бы задуть свечу.

Значит, остается подумать о шраме. Теперь, на холодную голову, Серегил не сомневался в правоте Нисандера, хотя это и не успокоило его оскорбленных чувств. Он жалел о каждом резком слове, стоило тому сорваться с его губ; но, к его глубокому огорчению, это не помогало ему удержаться от следующей дерзости.

«Ладно, всякий замок можно открыть не одной отмычкой», — подумал Серегил, теребя тот маленький свиток пергамента, что он увез из Дома Орески Добравшись до храмового квартала, Серегил спешился и направился между небольшими храмами и святилищами вглубь. Миновав целительную рощу при храме Далны, он оказался на огромной центральной площади. В этот час здесь было тихо; лишь гонг мягко прозвенел где-то в роще, да печально заворковала горлица. Через площадь до Серегила донеслось журчание воды из храма Астеллуса, слева вдалеке между колоннами храма Сакора трепетали отсветы пламени.

Каменные плиты, которыми была вымощена площадь, образовывали большие квадраты, те — еще большие, и все они сливались в узор, символизирующий вечное единство и равновесие между Великой Четверкой. И пусть молодые послушники различных храмов часто заканчивали религиозные диспуты кулаками, пусть жрецы присваивали приношения, предназначенные храму, пусть святилища мелких божков и храмы чужих религий, занесенных из Зенгата и Пленимара, множились с каждым годом — священный квадрат с его четырьмя храмами по-прежнему был сердцем любого скаланского города; даже самые маленькие деревушки не обходились без небольшой квадратной площади с четырьмя простенькими часовнями. Поклонение Четверке во всем ее противоречивом единстве на протяжении столетий давало Скале внутреннюю гармонию и силу.

Свернув к храму Иллиора с его белым куполом, Серегил поднялся по широкой лестнице. Под колоннадой он остановился, чтобы разуться. Даже в этот поздний час обувь дюжины посетителей оказалась аккуратно составлена у стены.

Зевая в рукав своей белой мантии, послушница вручила ему серебряную храмовую маску. По привычке Серегил взял ее так, что девушке пришлось повернуть руку ладонью кверху. Свернувшийся в кольцо дракон, вытатуированный на коже, у послушницы был всего лишь черным контуром: двенадцать цветов, как и завершающие золотые и серебряные чешуи, появятся на эмблеме, только когда в последующие годы девушка пройдет все испытания и станет полноправной жрицей.

— Да принесешь ты свет, — сказала послушница, подавляя очередной зевок.

— Темноты не существует, — произнес положенную реплику Серегил. Надев маску, он направился к Кругу Размышлений.

Зал окружали высокие алебастровые колонны, между ними жаровни курились сладким дремотным дымком наркотических трав. Растения добавлялись в жаровни крошечными щепотками — ровно столько, сколько нужно для подготовки рассудка к медитации. Те же, кто желал удостоиться пророческого сна или отправить свой дух странствовать, должны были провести несколько дней, постясь и очищая душу, прежде чем им дозволялось войти в маленькие кельи, скрытые за колоннами. Серегил иногда прибегал к таким обрядам, но пережитое недавно лишило его желания видеть сны. Он сомневался, что с того момента, как очнулся в Доме Орески, какие бы то ни было сны вообще его посещали.

Посетители храма сидели скрестив ноги на черном мраморе пола внутри круга колонн; их лица были скрыты за бесстрастными серебряными масками. Другие лежали на спине, обратив взоры к символам, изображенным на куполе: Магу, Царице Плодородия, Дракону, Облачному Оку, Лунному Луку.

Наклонившись над ближайшей жаровней, Серегил вдохнул дым и опустился на пол в ожидании, когда к нему подойдет жрица. Черный мрамор был отполирован до зеркального блеска, и взгляд Серегила остановился на отражении в нем Облачного Ока — символа магии, секретов, скрытых сил, дороги к безумию. Приняв этот случайный выбор, Серегил прикрыл глаза и погрузился в медитацию.

Но вместо ожидаемого потока мыслей он неожиданно ощутил головокружение. Гладкий черный пол превратился в бездонную бездну. Иллюзия была такой полной, что Серегилу пришлось упереться руками в пол и перевести взгляд на ближайшую колонну, чтобы прийти в себя. Сзади раздались тихие шаги.

— Что ищешь ты у Иллиора? — спросила фигура в маске. На протянутой в приветствии ладони переливались зеленые, желтые, синие цвета посвященной Третьего Круга.

— Я хочу сделать благодарственное приношение, — ответил Серегил, доставая тяжелый кошелек. — И получить совет посвященной Золотого Круга.

Младшая жрица взяла у него кошелек и повела Серегила между колоннами в приемную в глубине храма. Традиционным жестом она указала ему на маленькую скамью в центре помещения, потом ушла.

На возвышении в другом конце комнаты стояло резное кресло; позади него между двух огромных колонн — Колонны Просветления и Колонны Безумия — висел занавес с двенадцатицветным изображением Царицы Плодородия, летящей в своей колеснице по ночному облачному небу.

Вскоре занавес колыхнулся, и из-за него появилась фигура в мантии. Несмотря на то что золотая маска скрывала лицо, Серегил узнал пышные седые волосы и худые плечи: это была Орфирия Малани, старейшая из верховных жриц и двоюродная бабка по материнской линии царицы Идрилейн.

Бросив на него бесстрастный взгляд, жрица подняла тонкую руку — на ладони переливалась полностью завершенная эмблема Иллиора — и медленно опустилась в кресло.

— Поделись со мной своим светом, Благословенная, — сказал Серегил, склоняя голову.

— Чего просишь ты у меня, Ищущий?

— Знаний, касающихся вот этого. — Серегил извлек из кошеля на поясе свиток пергамента и передал жрице.

На пергаменте был рисунок с диска — насколько Серегил сумел его скопировать. Изображение было несовершенным, он это знал: с самого первого раза, как он увидел диск, рисунок было невозможно не только воспроизвести, но даже запомнить. Но может быть, для жрицы этого будет достаточно…

Орфирия расправила свиток на колене, бросила на него быстрый взгляд и вернула Серегилу.

— Это, несомненно, сигла, но, что она скрывает, я определить не могу. Можешь ли ты рассказать мне что-нибудь об этом знаке?

— Это невозможно, — ответил Серегил. Он и так уже едва ли не нарушил клятву, данную Нисандеру.

— Тогда, может быть, тебе обратиться к Оракулу?

— Благодарю тебя, Благословенная. — Серегил поднялся со скамьи, низко поклонился жрице и вернулся в центральный зал храма.

Орфирия не поднималась с кресла, пока Ищущий не покинул комнату. День ото дня это становилось все труднее. Скоро придется пожертвовать гордостью и позволить кому-то из молодых жриц помогать ей. Грустно размышляя о цене, которую приходится платить за приходящую с возрастом мудрость, Орфирия неловко повернулась, откидывая занавес, и сильно ударилась коленом о Колонну Безумия.

Серегил давно подозревал, что лестница, ведущая вниз, в покои Оракула, предназначалась для того, чтобы проверить решимость Ищущих. Узкие крутые ступени уходили во тьму. Верхняя часть лестницы была сделана из мрамора, но потом мрамор сменял грубый гранит; ступени были высечены в скале, на которой высился храм.

Сжимая в руке положенный Ищущему светящийся камень, а другой рукой держась за круто изгибающуюся стену, Серегил в благоговейной тишине спускался все ниже и ниже. У подножия лестницы начинался узкий коридор, уходящий в темноту. Дальше света уже не полагалось, и Ищущий должен был оставить свой светящийся камень в прикрепленной к стене корзине. Прежде чем сделать это, однако, Серегил сел на последнюю ступень лестницы, чтобы приготовить для Оракула необходимые предметы.

Традиция требовала, чтобы вещь, о которой вопрошали Оракула, была представлена ему вместе с другими; Оракул должен сам выбрать нужный предмет, Ищущему не следовало ему ничего говорить.

Пошарив в карманах и кошеле, Серегил нашел струну для арфы, кусочек воска, которым Алек натирал тетиву лука, моток бечевки, отмычку, которую он прихватил с собой, и маленький амулет. Пожалуй; это составит достаточно загадочный набор для оракула, решил он.

Распрямив маленький свиток, Серегил еще раз бросил на него виноватый взгляд. Глядя в зеркало, он перечертил отражение своего шрама, прежде чем Нисандер наложил на него чары, делающие шрам невидимым. Он знал, что изображение не точно, но тут уж ничего больше не поделаешь:, заклинание Нисандера сделало шрам не только невидимым, но и не различимым на ощупь.

Сжимая в руке приготовленные предметы, Серегил опустил светящийся камень в корзину и двинулся по холодному коридору.

Из всех разновидностей темноты подземная — которую не нарушал ни луч звезды, ни отсвет далекой свечи — всегда казалась Серегилу самой полной. Тьма накатывала на него почти ощутимыми волнами. Его глаза инстинктивно старались увидеть хоть что-то, пока перед ними не заплясали огненные круги. Половик на полу заглушал шаги его окоченевших босых ног. Единственный звук, который Серегил слышал, было его собственное дыхание, отдававшееся от маски.

Наконец впереди забрезжил слабый свет, и Серегил вошел в комнату Оракула. Ее освещали большие светящиеся камни, которые в отличие от живого огня не потрескивали и не шипели. Полную тишину мог нарушить здесь лишь голос Провидца.

Оракул смотрел в пустоту перед собой, скорчившись на подстилке и кутаясь в ветхую мантию. Это был молодой человек — смуглый, бородатый, безумный, — но боги благословили его особым безумием, дающим прозрение и способность прорицать.

Поблизости на скамье сидели два жреца в мантиях, натянув поверх гладких серебряных масок капюшоны.

Когда Серегил приблизился. Оракул встал на колени и начал раскачиваться из стороны в сторону; его мутные глаза заблестели.

— Приблизься, Ищущий, — приказал он высоким визгливым голосом.

Опустившись перед ним на колени, Серегил разложил на полу принесенные предметы. Оракул стремительно нагнулся над ними и стал перебирать, что-то бормоча под нос.

Через несколько секунд он с презрительным пожатием плеч отбросил отмычку. Такая же участь постигла амулет, потом моток бечевки. Взяв струну. Оракул поднес ее к уху, словно прислушиваясь, потом стал напевать песенку, придуманную Серегилом в детстве и давно забытую. Улыбаясь собственным мыслям, Оракул спрятал струну под свою подстилку.

Наконец он взял пергамент и кусочек воска, как бы взвешивая их в руках. Пристально присмотревшись к воску, он вручил его Серегилу, плотно сжав на нем пальцы того.

— Дитя земли и света, — прошептал Оракул. — Земли и света!

— Чье дитя?

Рот Провидца растянулся в хитрой улыбке.

— Теперь твое! — Он ткнул Серегила пальцем в грудь. — Отец, брат, друг, возлюбленный! Отец, брат, друг, возлюбленный!

Оракул с детским удовольствием начал раскачиваться, повторяя эти слова. Потом так же внезапно, как начал, он перестал, и его широкое лицо снова утратило всякое выражение. Сжимая пергамент в ладонях, он выгнулся, как эпилептик. Ничем не нарушаемая тишина царила в комнате несколько минут.

— Смерть. — Сначала это был еле уловимый шепот, потом Оракул повторил громче: — Смерть! Смерть и жизнь в смерти. Пожирающий мертвецов рождает чудовищ. Береги Хранителя! Береги Воина и Копье!

Глаза Оракула на мгновение стали разумны.

— Сожги это и больше не делай копий. — Он сунул пергамент в руку Серегила. — Слушайся Нисандера!

Таинственное просветление исчезло так же быстро, как и наступило. Взгляд Оракула снова стал таким же бессмысленным, как у деревенского дурачка. Он отполз на свою подстилку, вытащил струну арфы и принялся довольно напевать. Голос Оракула сопровождал Серегила, пока тот не добрался до лестницы.

Возвращаясь в «Петуха», Серегил мрачно размышлял, удалось ли ему продвинуться к разгадке тайны. Упоминание Оракулом Алека озадачило его, хотя его слова казались достаточно понятными, особенно относящиеся к земле и свету. «Отец» и «брат» были, очевидно, иносказаниями, поскольку кровное родство между ними исключалось. «Друг» — это несомненно.

Оставалось еще «возлюбленный». Серегил недовольно поерзал в седле: видимо, и Оракул ошибается.

Отбросив мысли об Алеке, Серегил сосредоточился на той тревожащей бессмыслице, которая относилась к пергаменту. Как мог он понять очевидное предостережение, если не знал, кто такой «пожирающий мертвецов»? И как мог он охранять кого-то или что-то, именуемое «Хранителем», «Воином» и «Копьем»?

В нормальных обстоятельствах он обратился бы за советом к Нисандеру, но это сейчас было совершенно невозможно. Ругаясь и проклиная все на свете, Серегил через кухню поднялся к себе наверх.

Лампа еще бросала вокруг слабый свет, но дрова прогорели, и в комнате было холодно.

— Черт, черт, черт! — бормотал Серегил, подбрасывая новые поленья. Они занялись, и при их свете Серегил обнаружил спящего Алека на узкой кушетке у себя за спиной.

Юноша лежал, свернувшись в комок; одна рука была под головой, другая, посиневшая от холода, свешивалась до полу. К нему прижималась Руета. накрыв нос пушистым хвостом.

«Что он здесь делает?» — Серегил, хмурясь, смотрел на мальчика и кошку. Ему было неприятно обнаружить, что Алек постеснялся воспользоваться его постелью. Потом, наклонившись, чтобы накрыть его плащом, Серегил заметил следы слез на щеке юноши. «Что-то связанное с его отцом?» — с удивлением и беспокойством подумал Серегил.

В спальне он разделся, не зажигая огня, и с наслаждением вытянулся на свежих простынях.

Но сон к нему не шел. Глядя в темноту, Серегил рассеянно поглаживал то место на груди, где был заколдованный шрам, и размышлял о том, что жизнь его стала еще более странной, чем раньше.

ГЛАВА 21. Рапиры и этикет

Серегил запрятал поглубже в память загадочные слова Оракула и окунулся в жизнь Римини. Известие о том, что «Кот из Римини» снова в городе, распространилось быстро, и поручения интриганов— аристократов — вместе с заданиями Нисандера — заставляли Серегила большую часть ночей проводить вне дома.

Алек не скрывал недовольства тем, что он ни в чем не участвует, но Серегил считал, что не следует еще подвергать его опасностям городской жизни. Вместо этого в дневные часы он старался наверстать упущенное: показывал юноше достопримечательности и заставлял его бесконечно упражняться в тех многочисленных умениях, которых требовала их беспокойная профессия.

Самым главным было фехтование, и они почти каждое утро посвящали тренировкам в комнате на втором этаже «Петуха»; босые ноги тихо шаркали по циновкам, стучали деревянные учебные мечи, когда противники отрабатывали основные приемы защиты и нападения. Эти уроки были самыми изнурительными: Алек в слишком позднем возрасте начал овладевать азами, и, как он ни старался, успех приходил огорчительно медленно.

Единственными другими предметами, которым Серегил уделял внимание постоянно, были чтение и работа с замками. Всем же остальным они занимались, если ему являлось такое желание. Один день они могли посвятить изучению родословной царской семьи или разглядыванию драгоценностей из шкатулки на каминной полке; Алек с широко раскрытыми глазами внимал рассказам Серегила о свойствах камней и методах их оценки. Другой день они проводили, переодевшись, с труппой рыночных акробатов, среди которых Серегил был известен как Колл-Бродяга. Одевшись в живописные лохмотья и вымазав лицо сажей, Алек весело наблюдал, как Серегил жонглирует, ходит по канату, участвует в пантомиме. Неуклюжие попытки Алека подражать принесли ему репутацию талантливого клоуна.

Но часто они просто слонялись по лабиринту городских улиц, исследуя разные районы. Серегил повсюду на чердаках и в заброшенных сараях хранил маленькие узелки с самым необходимым — на случай, если срочно понадобится исчезнуть.

Постепенно Серегил начал показывать Алеку наиболее безобидные приемы воровской профессии — как проникнуть в запертый дом, как скрыться от городских стражников в небезопасных трущобах Нижнего города.

По мере того как проходили недели, Алек обнаружил, что, если не считать быстро смолкающих укоров совести, он никогда не чувствовал себя счастливее. Черные дни путешествия через Майсену постепенно тускнели в памяти, и Серегил, вернувшийся в свою стихию, снова был тем веселым бесстрашным Серегилом, который произвел на него такое впечатление в первые дни их знакомства.

Несмотря на то что их активность приходилась на самые разные часы дня и ночи, Алек сохранил привычку вставать вместе с солнцем. Серегил редко просыпался так рано, так что парень бесшумно спускался по лестнице, чтобы позавтракать вместе с семейством Триис.

В этот час кухня была особенно уютна. Какие бы подозрения на его счет Триис ни питала в ту первую ночь, она скоро привязалась к нему и гостеприимно приняла в группу, собиравшуюся каждое утро вокруг выскобленного дубового стола.

Наслаждаясь хрупкой тишиной, которая предшествовала каждому трудовому дню, Диомис, Силла и Триис неторопливо решали, каково будет меню, а Силла кормила грудью малыша. Вид ее круглой тугой груди сначала заставлял Алека краснеть, но скоро он стал смотреть на это как на одно из невинных развлечений.

Беспорядочные «уроки» Серегила содержали великое множество не связанных между собой знаний, которые Алек должен был усвоить. Необходимость научиться читать, открывать замки, владеть рапирой была понятна, но настояния Серегила, чтобы Алек усвоил правила этикета, приводили того в изумление.

Однажды вечером, когда ставни были закрыты, а слуги отпущены, по предложению Серегила они облачились в многоцветные парадные одеяния и спустились в кухню к ужину.

— Переодевание предполагает большее, чем просто смену одежды, — принялся поучать Алека Серегил, усаживаясь за одним из длинных столов. — Ты должен знать, как вести себя в той или иной ситуации, иначе самые лучшие наряды не помогут тебе обмануть зрителей. Сегодня мы с тобой обедаем среди аристократов на богатой вилле на улице Серебряного Шлема, где прислуживают многочисленные слуги.

Силла и Триис серьезно кивнули. Жизнерадостный бородатый Диомис, качая на колене внука, ухмыльнулся:

— Матушка была главной поварихой у одного из самых знатных вельмож Римини, пока благородный Серегил не переманил ее. Лучшего угощения, чем здесь, ты не найдешь на столе у принца. Только не забудь показать, как ты это ценишь, молодой господин, иначе она огреет тебя ложкой по лбу. Опасное дело, я всегда говорю, пировать на глазах у поварихи.

— Отнесись к этому предостережению серьезно, — усмехнулся Серегил. — А теперь обрати внимание на сервировку.

Покрытые зеленой глазурью тарелки и чаши казались Алеку хрупкими, как яичная скорлупа. На дне каждого сосуда виднелся изящный тонкий рисунок; справа от каждой тарелки стояла небольшая чашка с таким же узором.

— Это иланский фарфор. Очень тонкий, очень дорогой; его производят только в одном месте — маленьком городке в предгорьях неподалеку от Кечлана. Обрати внимание: он почти прозрачен, если смотреть на просвет, зеленый оттенок ему придает глазурь. Рисунок в середине каждого сосуда — стилизованный цветок бархатца; считается, что это образец вкуса и изящества, но, помимо прочего, такой узор говорит о том, что хозяин не счел нужным тратить время и деньги на сервиз с собственной эмблемой. Это может свидетельствовать о разных вещах: то ли хозяин не так богат, как хочет казаться, то ли он просто консервативен или лишен воображения. Или, принимая тебя, он приказал подать не самый лучший свой сервиз, а это в свою очередь может говорить о многом. Тебе придется приложить дополнительные усилия, чтобы выяснить, какой из этих вариантов имеет место.

Наличие на столе иланского фарфора определяет также то, какой ужин тебя ожидает. На нем подают только рыбу и никогда — мясо. Обрати внимание: кроме ложки, рядом с тарелкой лежит нож. Никогда не пользуйся за едой собственным кинжалом. Вино в кувшинах майсенское, очень выдержанное, оно называется «Золотой дым». Это, в свою очередь, говорит о том, что нас будут угощать морской живностью в раковинах или панцирях — такое вино не подается ни к чему другому. Неси первое блюдо, голубушка!

Изо всех сил стараясь сохранить серьезность, Силла поставила перед ними широкое плоское блюдо с водой. На нем оказалась дюжина круглых комков размером с кулак; они были черно-зеленого цвета и топорщились медленно движущимися острыми колючками.

— Это моллюски? — с сомнением спросил Алек, потыкав ножом ближайший комок.

— Даров моря очень много разновидностей, — ответил Серегил. — Это морские ежи. Мелких ежей дети собирают на берегу после отлива и продают на рынках целыми корзинами. Эти, более крупные, продают рыбаки, которые ставят ловушки на крабов и омаров. В Римини их едят все; главное — правильно разделать их в зависимости от того, где ты находишься. Так что посмотрим, как бы ты взялся за дело.

Алек недоверчиво посмотрел на Серегила:

— Разве их сначала не готовят? Серегил, они же еще шевелятся!

Триис насмешливо фыркнула, но Серегил знаком велел ей молчать.

— Варка лишает их аромата и нежности. Так что давай! Я не предложил бы тебе угощения, которое нельзя есть.

Все еще сомневаясь, Алек поднял с блюда самого маленького ежа за одну из его колючек. На полпути к его тарелке колючка обломилась, и Алеку пришлось жонглировать этим колючим кошмаром обеими руками. Когда еж все же оказался на тарелке, Алек покатал его ложкой, не зная, что делать дальше. Обнаружив на нижней части панциря щель, он попытался расширить ее кончиком ножа. Еж тут же разломился на несколько частей. Вода, обломки колючек, куски мягкой серо-желтой плоти разлетелись во все стороны, запятнав наряд Алека.

— Превосходно! — зааплодировал Серегил, протягивая юноше салфетку. — Если ты будешь выдавать себя за аристократа из провинции, впервые посетившего побережье, делай это именно так. Я еще не видел никого, кто своего первого морского ежа не разломал бы таким же образом. Теперь смотри: если ты выдаешь себя за крестьянина или работника с фермы, приехавшего в город в базарный день и зашедшего в таверну, то разделай ежа так.

Небрежно взяв с блюда ежа, Серегил стукнул им по краю стола; панцирь разломился, обнажив нежное мясо внутри.

— Вот эти серые кусочки — тело ежа. Его не едят, — объяснял Серегил, выскребая их пальцем. Обнажился круг белых конических образований, похожих на крошечных, вырезанных из камня птичек. — Это зубы. Ты стараешься добраться до желтого — икры.

Выковыряв несколько тонких студенистых пластинок, Серегил с наслаждением съел их.

— Я купила их на пристани рано утром, — сообщила Силла. — Рыбак дал мне ведро морской воды, и я опустила ежей в колодец, где прохладно.

— Замечательно, — одобрил Серегил. кидая пустой панцирь в очаг. Вытерев руки и губы салфеткой, Серегил снова стал учить Алека: — Такие манеры годятся везде, за исключением аристократических кварталов, если, конечно, ты хочешь выдать себя за простолюдина. Но мы с тобой, как помнишь, ужинаем на улице Серебряного Шлема, и здесь так себя не ведут. Смотри.

Во-первых, свисающие рукава парадного одеяния нужно сдвинуть — не завернуть, а именно сдвинуть, — вверх на величину ладони. Ты можешь опереться на стол левым локтем; только ни в коем случае не правым, хотя положить на стол правую кисть разрешается. При еде используют большой, указательный и средний пальцы обеих рук. Безымянный и мизинец нужно согнуть

— вот так. Молодец. Теперь возьми ежа левой рукой, не сжимая его сильно, и поверни его, чтобы видеть ротовое отверстие. Теперь расколи панцирь одним резким ударом ножа, удали кончиком отходы и ложкой зачерпни икру. Пустую скорлупу оставь на тарелке. Никогда не разговаривай с набитым ртом; если кто-то обратится к тебе в этот момент, прижми пальцы к губам и проглоти еду, прежде чем ответить.

Алек исколол пальцы о колючки ежей, прежде чем освоил искусство их открывать, а безымянные пальцы и мизинцы у него затекли от постоянного усилия держать их согнутыми Икра, когда ему наконец удалось извлечь несколько ломтиков, показалась неприятно вязкой; ее сладковато-соленый вкус вызвал у него отвращение. Только большое количество светлого, отдающего запахом дуба вина помогло ему осилить двух ежей, прежде чем его желудок взбунтовался.

— Какая гадость! — Скривившись, он отодвинул тарелку. — В лесу под гнилушками и то более вкусные личинки.

— Тебе не понравилось? — Серегил ловко управился с четвертым ежом. — Придется нам заняться воспитанием твоего вкуса. В Римини все дары моря считаются деликатесом. Может быть, тебе больше по вкусу придется следующее блюдо. — Он кивнул Силле. — Ты когда— нибудь пробовал осьминога?

Шли недели, и Серегил все больше огорчался отсутствием успехов у Алека в фехтовании. Наконец примерно через месяц после их прибытия в «Петух» он не выдержал.

— Не поворачивайся ко мне левым боком! — в пятый раз за полчаса сделал Серегил замечание Алеку, тыча в его плечо деревянным мечом. — Если ты, отразив удар, делаешь шаг вперед, твоему противнику предоставляется двойное преимущество. Ему только и нужно, что сделать так… — Серегил ловко отвел клинок Алека в сторону и притворился, что наносит ему рубящий удар в живот.

— И все — можешь собирать свои вывалившиеся кишки!

Алек молча занял оборонительную позицию, но Серегил видел, каким напряженным было его тело. Парень неуклюже отразил следующий выпад, потом снова подставил противнику левое плечо, пытаясь контратаковать.

Серегил не смог сдержаться: отбив клинок Алека, он резко ударил того по шее.

— Ты снова убит.

— Прости, — пробормотал Алек, вытирая пот.

Серегил выругался про себя. Впервые за все время их знакомства он видел Алека признающим свое поражение. Сдерживая собственное раздражение, он снова повторил прием.

— Просто ты все еще не почувствовал себя фехтовальщиком. Попробуй принять такую позу, как будто ты натягиваешь лук.

— Лук держишь левой рукой, а натягиваешь правой, — поправил его Алек. — Значит, ты поворачиваешься левым боком вперед.

— Да, действительно. Ну, будем надеяться, что фехтовальщиком ты окажешься лучшим, чем я лучником. Давай попробуем еще раз.

Алеку удалось отразить удар сверху, но он тут же снова неуклюже повернулся к Серегилу всем телом. Деревянное острие так сильно ударило его в горло, что появилось даже несколько капель крови.

— Клянусь всеми… — Серегил переломил через колено деревянный меч, отшвырнул обломки и стал обследовать порез на шее юноши.

— Прости, — повторил Алек, напрягаясь под пальцами друга. — Я снова повернулся.

— Я на тебя не сержусь. А что касается этого, — Серегил показал на обломки, — — надо же было переломить невезение. «Да будет проклят клинок, пьющий кровь друга». Давай-ка посмотрим, сильно ли тебе досталось.

Алек стянул с себя пропитанную потом рубаху. Серегил осмотрел синяки, темневшие на груди, плечах и руках.

— Так я и думал. Пальцы Иллиора! Что-то мы делаем не так. Ты ведь всему остальному учишься так быстро!

— Не знаю, — вздохнул Алек, падая в кресло. — Похоже, я просто безнадежен как фехтовальщик.

— Не говори так, — остановил его Серегил. — Иди омойся, а я пока принесу обед. У меня есть мысль, как тебе помочь.

Серегил вернулся с блюдом каких-то жареных птичек, фаршированных сыром, специями и изумительно пахнущими грибами.

— Освободи-ка место, — пропыхтел он, ставя тяжелый поднос на краешек стола.

— Благодарение Создателю, сегодня кормят чем-то, что живет на твердой земле! — с хищным блеском в глазах воскликнул Алек, сдвигая в сторону книги и свитки пергамента; накануне Триис подала на ужин какую-то разновидность моллюсков, и парень отправился спать голодным.

Алек надел чистую рубашку, пока Серегил ходил на кухню, но не побеспокоился ни заправить ее, ни застегнуть, и теперь полы развевались вокруг него, когда он поспешно доставал с полки кружки. Светлые волосы юноши, теперь аккуратно подстриженные, засияли золотом, когда на него упал из окна солнечный луч.

Серегил поймал себя на том, что во все глаза смотрит на Алека, и поспешно перевел взгляд на блюдо с жарким.

— Надеюсь, меня сейчас не ждет еще один урок хороших манер? — с подозрением спросил Алек, глядя на обилие предметов сервировки на подносе и протягивая руку за птичкой.

Серегил шлепнул его по пальцам ложкой:

— Ждет. Смотри, как надо.

— И почему это любую еду в Скале нужно есть с таким трудом? — простонал Алек, наблюдая за сложным процессом разделки крошечной птички при помощи ножа и вилки.

— Признаюсь, я велел Триис готовить нам блюда, которые труднее всего есть, но, если ты освоишь это, остальное будет просто, — заверил его Серегил, усмехаясь. — Не следует недооценивать важность хороших манер. Вот, скажем, ты являешься в дом какого-нибудь аристократа, выдавая себя за сына его старого боевого товарища. Ты выучил все о битвах, в которых они вместе участвовали, знаешь, как звали всех генералов, ты говоришь с нужным акцентом и одет как подобает. Но в тот момент, когда ты потянешься к общему блюду раньше более знатных гостей или начнешь есть угря ножом, ты окажешься под подозрением. Или представь, что ты изображаешь из себя матроса в каком-нибудь кабаке в Нижнем городе. Если ты по ошибке велишь принести себе вина, бутылка которого стоит больше, чем матрос получает в месяц, или начнешь есть, изящно согнув безымянный палец и мизинец, то весьма вероятно, что очень вскоре будешь плавать у пристани с ножом в спине.

Присмирев, Алек взялся за вилку и нож и принялся ковырять ими птичку.

— А что ты придумал насчет обучения фехтованию?

— Ах да. Ну, я подумал, что дело, может быть, не в тебе, а во мне.

Алек недоверчиво посмотрел на него:

— Микам говорил, что ты один из лучших фехтовальщиков!

— В этом-то и проблема. Все, что касается фехтования, у меня там. — Серегил похлопал себя по груди. — Владеть рапирой для меня так же естественно, как дышать. Так было всегда: у меня как раз подходящий темперамент и к тому же есть интуиция. Каждый раз, когда ты открываешься для удара, я бросаюсь вперед и пользуюсь твоей ошибкой; в результате все, чего я пока что сумел добиться, — это лишить тебя уверенности в себе. Нет, научить тебя фехтовать я не смогу. Поэтому я решил отправить тебя в Уотермид. Алек пристально посмотрел на него:

— Но мы еще только…

— Да знаю, знаю, — перебил его Серегил, надеясь, что новый спор о том, почему он не берет Алека с собой на ночную работу, удастся предотвратить. — Ты поедешь туда всего на неделю — остальное обучение за это время не пострадает. Мне все равно нужно отвезти туда приказ о зачислении Беки в гвардию, так что сегодня и отправимся.

В этот момент кто-то решительно постучался в дверь, и Алек подпрыгнул от неожиданности.

— Не беспокойся, — сказал ему Серегил. — Любой, кто в состоянии постучаться, поднявшись по нашей лестнице, — друг. Это ты, Нисандер?

— Добрый день вам обоим. — Атмосфера колдовства витала вокруг вошедшего в комнату мага, хотя одет он был так же неприметно, как и в тот день, когда Алек впервые увидел его в гавани. — Ах, я, оказывается, пришел как раз вовремя, чтобы отведать великолепной стряпни Триис!

Серегил вопросительно поднял бровь.

— Мы же должны были встретиться с тобой вечером?

— Говоря по правде, я соскучился по Алеку. Ты очень загружаешь бедного мальчика. К сожалению, это не единственная причина моего прихода. Я хотел бы узнать, что ты думаешь об этом., Вытащив из кармана маленький футляр для свитка, Нисандер протянул его Серегилу. С ленты, перевязывавшей футляр, свешивалась восковая печать.

— Это мой, — удивленно сказал Серегил. Он озадаченно взглянул на Нисандера, вынул лист кремовой веленевой бумаги и просмотрел написанное на нем. — Это письмо, которое я написал барону Лицениасу прошлой весной, чтобы поблагодарить его за приглашение на охоту в его поместье. Ты сам послал меня туда, помнишь? Это было в связи с госпожой Нортил…

— Прочти письмо внимательно.

— Да? — Брови Серегила полезли еще выше. — Что ж, посмотрим. Герб в порядке. Дата — третий день литиона, правильно. «Мой дорогой Лицениас-и-Маррон, позволь мне выразить сердечную признательность за весьма приятное…» Да, да: обычная галиматья — прекрасная охота, восхитительное общество. В чем… — Он оборвал себя и недоверчиво засмеялся: — Клянусь потрохами Билайри, Нисандер! Тут написано, что я благодарю его за несколько ночей чувственных наслаждений. Как будто я когда-нибудь связался бы с этой старой перечницей!..

— Читай дальше. Там есть и кое-что похуже. Серегил стал читать; его глаза возмущенно блеснули, потом он побледнел. Поднеся письмо к окну, он внимательно рассмотрел его, потом перечитал.

— Что случилось? — спросил Алек.

— Что-то очень нехорошее. — Серегил рассеянно подергал себя за прядь волос. — Нет никаких сомнений, что это мой почерк. Даже росчерк, соединяющий последнее слово и подпись, — предназначенный как раз для того, чтобы предотвратить то, что каким-то образом случилось, — и тот на месте.

— Кто-то изменил то, что было написано тобой?

— И еще как. «Что касается Тарина Диала, не сомневайся в моей полной поддержке». Нет, это мне очень не нравится!

— Я не понимаю. Что все-таки случилось? — спросил Алек, поворачиваясь к Нисандеру.

— Тарин Диал — конспиративная кличка пленимарского шпиона, который подкупил нескольких скаланских вельмож, — объяснил маг. — Все они как предатели были казнены два месяца назад.

— Арграгил и Мортейн, — задумчиво кивнул Серегил. — Оба они были гостями Лицениаса на той охоте. Тогда я и понятия не имел, что они затеяли. Думаю, ты проверил, нет ли здесь колдовства?

— Ни следа. Если только ты не сможешь доказать, что это подделка, дело может обернуться очень плохо. .

— Но как это письмо оказалось у тебя?

— Сегодня утром его кто-то прислал благородному Бариену.

— Наместнику?!

— О да. К счастью, я поместил среди его помощников несколько наблюдателей. Один из них узнал твою печать и перехватил документ до того, как он попал в руки Бариена. Однако могут существовать копии. Мне подумать страшно, какой ужасный скандал может разразиться, если подобное письмо попадет в неподходящие руки. Для царицы это был бы ужасный удар — как раз то, чего хотели бы леранцы.

Ни Серегил, ни Нисандер не заметили, как насторожился при этих словах Алек. Он внимательно посмотрел на Серегила. Смутные подозрения, тревожившие его последнее время, начали принимать более определенные формы.

— Существует всего три мастера подделок, способные обеспечить такое качество, — задумчиво пробормотал Серегил. — К счастью, двое из них живут в Римини, и можно быстро выяснить, их ли это работа. По делу Вардаруса я уже пытался взяться за них, только безуспешно. Но тут крупный заговор, и я не думаю, что леранцы привлекли бы кого-то, кто живет далеко. На этот раз они лучше организованы, чем обычно, но все такие же злобные и недалекие; это и подводило их всегда в прошлом.

— Что ж, пока оставляю это в твоих руках, — сказал Нисандер, вставая. — Все время держи меня в курсе и, если дело повернется плохо, рассчитывай на мою защиту. Прощай, Алек.

— Если дело повернется плохо для меня, тогда у тебя самого возникнут проблемы! — поморщился Серегил, провожая его до двери.

— Серегил! Это все потому, что ты ауренфэйе? — неожиданно выпалил Алек.

Как громом пораженный, Серегил повернулся и вытаращил на него глаза:

— Где это ты такое услышал?

— Ты хочешь сказать, что все еще не рассказал Алеку? — воскликнул пораженный Нисандер.

— Значит, это правда? — ухмыльнулся Алек.

— Ну, если хочешь знать, я все ждал, когда же он сам догадается, — ежась под гневным взглядом Нисандера, пробормотал Серегил. — Молодец, Алек. Странно только, что ты не сообразил раньше.

— В самом деле? — Нисандер бросил на него еще один недовольный взгляд.

— Ну, тогда вам двоим о многом нужно поговорить. Вот и займитесь этим. Прощайте!

Вернувшись к столу, Серегил опустил голову на руки:

— Ну и ну, Алек! Выбрал же ты момент!

— Прости, — пробормотал юноша, краснея. — Просто как-то вырвалось…

— Кто тебе сказал? Триис? Силла? Кто-нибудь в Ореске?

— Я сам сообразил, только что, — признался Алек. — Это единственное, что все объясняет. То, что о тебе говорили твои друзья, все эти истории… Через некоторое время я начал удивляться, как это такому молодому человеку, как ты, удалось уже так много совершить. Я имею в виду, что с виду тебе дашь лет двадцать пять; но Микаму много больше, а он упомянул, что познакомился с тобой в молодости. Значит, ты гораздо старше, чем кажешься. Как только я это сообразил, мне припомнилось все, о чем ты говорил или отказывался говорить… Тут я и стал догадываться. Вот, например: половина книг здесь написана на языке ауренфэйе.

— Откуда, черт возьми, ты это знаешь?

— Нисандер показывал мне некоторые ауренфэйские буквы, пока мы жили в Доме Орески. Читать я не могу, но буквы узнаю. У меня было много времени все здесь осматривать, тебя ведь по ночам обычно дома не бывает.

— Молодец, что не скучал, — поморщился Серегил, почувствовав скрытый укор. — Но почему ты раньше не спросил?

— Я не был уверен, пока Нисандер не сказал, что разразится ужасный скандал, если леранцы уличат тебя в предательстве. И Микам, и Нисандер говорили раньше, что ты дальний родственник царицы. Значит, для леранцев ничего лучше не придумаешь, если окажется, что родственник царицы, друг ее дочери, ученик ее любимого советника-мага и к, тому же ауренфэйе шпионит для пленимарцев. — Алек запнулся. — Ты не сердишься на меня? Мне очень жаль, что я выпалил это при Нисандере, но неожиданно все так совпало…

— Сержусь? — рассмеялся Серегил, наконец поднимая голову. — Алек, ты постоянно превосходишь мои самые смелые ожидания!

— За исключением фехтования.

— Ну, об этом мы позаботимся. Собирайся. Упакуй все, что может тебе понадобиться. — Вскочив, Серегил быстро прошел в свою комнату. — Где-то здесь у меня должно быть еще одно седло. И не забудь взять лук! Бека сама неплохая лучница.

— Так ты все-таки хочешь меня отослать? — огорченно воскликнул Алек.

— А почему бы и нет?

— После всего, что только что рассказал Нисандер! Как же мы можем просто уехать, когда тебе грозит такая беда?

— Я вернусь в город завтра к вечеру.

— Ты просто хочешь, чтобы я не путался под ногами! Подойдя к Алеку, Серегил ласково обнял его и заглянул в глаза:

— Это опасное дело, Алек. Как я могу сосредоточиться на нем, если придется постоянно беспокоиться, как бы не потерять тебя в темном закоулке в случае погони? Я не буду чувствовать себя спокойно, беря тебя на дело, пока не удостоверюсь, что ты сможешь постоять за себя. Вот почему так важно, чтобы ты научился пользоваться рапирой. Отправляйся к Микаму и учись у него. Он за неделю научит тебя большему, чем я за полгода, уверяю тебя.

— Ты не считал меня беспомощным, пока мы не прибыли в Римини, — проворчал Алек, пытаясь отстраниться.

Серегил обнял его крепче, не отпуская от себя.

— Ох, друг мой, уж ты-то не беспомощен. Мы оба это знаем. — Отпустив юношу, он добавил: — Но поверь мне:

я не напрасно говорю, что ты еще не видел Римини, который я так хорошо знаю.

— А как же леранцы? Как же ты можешь уехать, когда тут такое заварилось?

— Это письмо пришло только сегодня утром, так что те, кто его отправил, день или два не будут беспокоиться о том, получил ли его Бариен. Да и тогда вряд ли они начнут действовать сразу же.

— Почему? Если у них есть копии, они могут послать их еще кому— то.

— Они не станут ничего предпринимать, пока не узнают, что случилось с первым письмом; а этого они не узнают, пока я не сочту, что уже пора, — заверил Алека Серегил с мрачной улыбкой. — Теперь поторопись со сборами. Полдня уже прошло, а нам еще нужно купить тебе лошадь!

ГЛАВА 22. Одна лошадь, два лебедя, три дочери

Рынок, где торговали скотом, находился за городской стеной у Жатвенных ворот. Сидя на позаимствованном в гостинице коне, Алек с интересом оглядывался вокруг.

— Вот кто нам нужен, — сказал Серегил, показывая на дородную женщину в запыленной юбке для верховой езды и сапогах. В этот момент она яростно препиралась с другими торговцами лошадьми около одного из загонов. Спешившись, Серегил повел Лохматого в поводу и скоро оказался среди спорящих. Женщина кивнула ему и показала пальцем на большое деревянное здание в нескольких сотнях ярдов от рынка.

— Чертовская глупость, — проворчала она. — Ты только посмотри, что творится с моими бедняжками!

— Ты имеешь в виду новую бойню? — переспросил Серегил, сморщив нос. Слабый ветер доносил оттуда отвратительный сладковатый запах и крики ворон и галок, ссорящихся из-за выброшенных потрохов в ямах за зданием бойни.

Опираясь на загородку, торговка лошадьми наблюдала за беспокойно принюхивающимися животными.

— Мы уже давно подали прошение, чтобы нам отвели место для торговли подальше от этих проклятых мясников, но Совету не до нас, кажется! Коровы, свиньи, овцы — они слишком тупые, их не смутил бы запах крови, даже окажись они в ней по колено. Но мои бедные красотки — ты только посмотри на них! Как, интересно, мне показать покупателю надежную спокойную лошадку, когда они все сходят с ума от этой вони!

— Подай прошение прямо царице, — посоветовал Серегил. — Идрилейн больше понимает в лошадях, чем эти толстопузые купцы в Совете.

— Эге, неплохая идея, — кивнул один из торговцев.

— Мы с тобой, матушка Бирн, давно знаем друг друга, так что я не сомневаюсь в качестве твоего товара. — Серегил показал на Алека, который внимательно разглядывал лошадей. — Думаю, и моему другу нравятся твои лошадки Давай посмотрим на них поближе.

Удовлетворенно кивнув, торговка заткнула подол своей шерстяной юбки за пояс и перелезла через загородку следом за Алеком и Серегилом.

Серегил принялся бродить среди табуна, похлопывая коней по шеям и бокам и что-то тихо мурлыча себе под нос. Идя следом за ним, Алек удивлялся тому, как успокаиваются животные от прикосновения Серегила. Другие лошади тянулись к своей хозяйке.

— Они же просто большие жеребята, — сказала она Алеку, ухмыляясь — По большей части северная порода, с каплей ауренфэйской крови. Они сильные и умные. Сомневаюсь, что ты найдешь лучших ближе, чем в Цирне., Алек переводил взгляд с одного коня на другого, стараясь определить, который обладает лучшими качествами. Он только протянул руку, чтобы погладить золотистую трехлетку, как вдруг толчок сзади чуть не сбил его с ног. Темный нос оттолкнул его руку, и гнедая кобыла начала грызть кошель на его поясе.

— Ах ты безобразница, Заплатка! — воскликнула торговка, хлопнув кобылу по холке. — Прекрати, скотинка!

Кобыла, не отличающаяся красотой, грустно оглянулась на Алека, отходя в сторону. Несмотря на ее непритязательную внешность, Алеку понравилось, как хитро шевельнулись ее уши. Он протянул руку, и тут же нос снова ткнулся в его пояс.

— Она обожает кожу, — объяснила торговка. — Сходит по ней с ума, как другие лошади — по яблокам. Настоящее наказание, сколько сбруи она у меня погрызла!

— И тем не менее она очень недурна, — заметил Серегил, обходя кобылу со всех сторон.

Придирчиво осмотрев ноги и копыта лошади, Алек заметил неправильной формы белое пятно размером с детскую ладонь справа на крупе.

— Как это она заработала такой шрам? Торговка ласково провела рукой по крупу кобылы.

— Прошлой зимой в загон ворвались волки. Зарезали трех жеребят, прежде чем мы выбежали с факелами. Один из волков повис на ней, но Заплатка его стряхнула и размозжила ему голову копытом. Она стервозная, эта кобылка, и упрямая, но бегает прекрасно и устали не знает. Оседлай ее, молодой господин, и попробуй, как она тебе понравится.

Проскакав галопом вокруг рынка, Алек влюбился в лошадку. Она ничего не пугалась и хорошо слушалась узды.

— Так тому и быть! — одобрительно пробормотал Серегил, расплачиваясь.

Привязав мешок к седлу и закинув лук за плечо, Алек следом за Серегилом выехал на горную дорогу, ведущую к Цирне.

Отъехав на несколько миль от города, они свернули на проселок, ведущий в предгорья. Серегил, казалось, не торопился, и они путешествовали не спеша, предоставив лошадям самим решать, идти ли им рысью или шагом, и наслаждаясь прохладной ясной погодой.

Зима наконец добралась и до Скалы, хотя ветер все еще нес запахи коптящихся окороков, сена и сидра с ферм, мимо которых они проезжали.

Некоторое время они ехали в дружелюбном молчании, потом Серегил повернулся к Алеку и спросил:

— Ты, наверное, удивляешься, почему я не рассказал тебе всего раньше?

— Ты никогда ничего о себе не рассказывал, — с оттенком упрека ответил Алек. — Я уже привык не задавать вопросов.

— Деликатность ничего тебе не даст, когда дело касается меня, — без смущения ответил Серегил. — Так что давай спрашивай.

— Что ж, хорошо. Почему ты не рассказал мне раньше?

— Ну, сначала потому, что у тебя были такие почерпнутые из сказок представления о фэйе, — ответил Серегил — Ты ведь думал, что все мы великие волшебники или питающиеся цветочным нектаром феи.

Щеки Алека вспыхнули, когда он вспомнил, какими детскими фантазиями делился с Серегилом в первые дни их знакомства.

Серегил искоса взглянул на него и ухмыльнулся:

— Ах вы, северные варвары, каких только историй вы не напридумывали! Так что я решил, что лучше сначала дать тебе ко мне привыкнуть. А потом я заболел. — Он помолчал, смущенно потупив глаза. — Я все время хотел рассказать тебе, когда мы вернулись в город, но… Сам не знаю, я все никак не мог выбрать подходящий момент. И то, что я сказал Нисандеру, в определенной мере правда; так что я горжусь тем, что ты обо всем догадался сам. Что еще ты хотел бы узнать?

«Чего только я не хотел бы узнать!» — подумал Алек, гадая, как долго продлится странное откровенное настроение Серегила.

— Сколько тебе лет?

— В лентине исполнится пятьдесят восемь. По обычаям моего народа я ненамного старше тебя, хотя, конечно, я гораздо опытнее. Трудно сравнивать возраст ауренфэйе и человека: мы по-разному взрослеем. По законам ауренфэйе я еще слишком молод, чтобы жениться или владеть землей, — хихикнул Серегил.

— Так что в Скале, можно считать, я достиг больших успехов.

— Это потому, что ты родич царицы?

— В определенной степени, хотя это очень отдаленное родство. Его хватило только на то, чтобы меня приняли при дворе и дали место среди доверенных слуг. Благородный Коррут, супруг Идрилейн Первой, был кузеном моей прабабки, так что мои права на принадлежность к скаланской аристократии весьма сомнительны.

Из намеков Микама и Нисандера Алек понял, что лучше не спрашивать Серегила, почему он покинул Ауренен.

— На что похожа твоя родина?

Несколько минут Серегил ехал молча, отвернувшись от Алека. Тот уже начал бояться, что совершил ошибку, он хотел сказать, что не ждет ответа на вопрос, когда Серегил начал петь.

Язык был Алеку незнаком, но звучал так певуче, так благозвучно, что юноше стало казаться, будто он почти понимает его — а когда поймет, то песня раскроет ему такие глубины чувства и мысли, на которые его собственный язык не способен. Мелодия, простая, но берущая за сердце, была полна грусти, и на глаза Алека навернулись слезы.

Серегил запел во второй раз, теперь уже переводя слова, чтобы Алек понял.

Любовь моя облачена в наряд из листьев зеленый, Венчает светлая луна ее драгоценной короной. Живым серебром ожерелья звенят, даруя душе утешенье, И ясное небо в ее зеркалах видит свое отраженье.

О, доведется ли еще мне блуждать под листьев зеленой сенью, В серебряном свете луны внимать живительных струй пенью? Судьба, что доселе хранила меня. дарует ли мне благодать Ступить вновь на милые те берега.

взглянуть на зеркальную гладь?

Глядя на голые зимние поля, Серегил хрипло прошептал:

— Вот на что похож Ауренен.

— Прости меня, — грустно сказал Алек. — Больно думать о своей родной стране, когда ты так от нее далеко. Серегил пожал плечами:

— Ири нала молкрат ей при нала эстин.

— Это на ауренфэйском?

— Да. Старая поговорка: «Лучше кислое вино, чем никакого».

На холмы уже легли вечерние тени, когда Серегил свернул с дороги на тропу, ведущую к каменному мосту через широкий поток. Они спугнули кормившуюся на берегу стаю лебедей, которые взлетели, громко хлопая крыльями.

С поразительной быстротой сняв в плеча лук, Алек подстрелил двух великолепных птиц и пустил Заплатку галопом, чтобы подобрать их.

— Здорово ты стреляешь! — крикнул Серегил, спускаясь к воде, чтобы дать коню напиться. — А я как раз думал, не потеряешь ли ты навыки без практики.

Алек подъехал к нему; с седла юноши свешивались белоснежные лебеди.

— Я тоже этого опасался. — Он спешился и подвел Заплатку к воде. — Теперь по крайней мере мы не явимся с пустыми руками. Мы, наверное, уже почти добрались?

Серегил показал в глубь долины:

— Это и есть Уотермид. К ужину мы опоздали, но я уверен, что Кари не отправит нас в постель голодными.

В нескольких милях выше по долине были видны пастбища и несколько домов у опушки горного леса. Всюду вокруг главного здания по холмам, как серые тучи, бродили стада овец. На более отдаленных пастбищах пасся крупный рогатый скот.

Алек, прищурившись, смотрел на поместье, гадая, как их там примут.

— Не беспокойся. Ты сразу станешь членом семьи, — заверил его Серегил.

— Сколько их там всего?

— У Микама три дочери. Бека — старшая, ей скоро будет восемнадцать. Большую часть времени на этой неделе ты проведешь, отражая удары ее рапиры. Элсбет четырнадцать, она имеет склонность к наукам. Думаю, она скоро поступит в школу при храме Иллиора. Самая младшая — Иллия, ей шесть, и она-то всем в доме и заправляет.

— Надеюсь, жена Микама не будет возражать, что я путаюсь у нее под ногами.

— Кари? — рассмеялся Серегил. — Микам наверняка уже рассказал ей о бедном парне-сироте, которого я притащил с собой с севера. Мне еще повезет, если удастся забрать тебя обратно. Что касается того, чтобы путаться под ногами, вряд ли для этого у тебя будет время.

Серегил свистнул, и Лохматый, разбрызгивая воду, выбрался на берег. Заплатка, однако, забрела на середину потока и, по-видимому, не собиралась трогаться с места, сколько Алек ее ни звал. Он и свистел, и уговаривал ее, но кобыла не обращала на юношу никакого внимания. Наконец он сдался, хмуро глядя на лошадь.

— Мрачные взгляды не помогут, — ухмыльнулся Серегил. — Похоже, придется тебе лезть в воду.

— Тут вымокнешь до нитки, — пожаловался Алек, глядя на скользкие камни. Неожиданно он хитро улыбнулся и достал из кошеля запасную кожаную накладку для лука. — Эй, Заплатка! -позвал он лошадь, протягивая ей кусочек кожи.

Кобыла немедленно повернула голову и насторожила уши. Шумно втянув воздух, она подошла к берегу, и Алек схватил ее за повод.

— Ты избалуешь животное, — предостерег его Серегил, угощая яблоком собственного коня. — Нужно приучить ее слушаться свиста, иначе тебе потребуется собственное кожевенное производство.

Когда путники добрались до вершины холма, ворота в деревянном заборе оказались открыты, и они въехали во двор, где их немедленно окружила свора огромных овчарок. Собаки грозно рычали, пока не учуяли знакомый запах Серегила. Когда он спешился, старый кобель с сединой в густой шерсти положил лапы ему на плечи, преданно глядя в глаза. Остальные радостно скакали вокруг Алека, виляя хвостами и принюхиваясь к висящим на седле лебедям.

— Привет, Храбрец! — Серегил ласково погладил пса, прежде чем освободился от его лап. Расталкивая прыгающих вокруг собак, они с Алеком добрались до двери дома.

Первой, кто увидел их, когда они вошли в холл, была Кари. После ужина столы отодвигались к стенам, и хозяйка со своими помощницами расположилась у огня прясть. Встретившись с ней глазами, Серегил прочел в них старое опасение: «Неужели опять? Нет, прошло совсем мало времени, он же еще только вернулся!»

В былые дни тревога женщины доставляла ему удовольствие, однако потом прежнее соперничество уступило место дружеским чувствам. Теперь он с грустью видел, что его внезапное появление вызвало ту же вспышку испуга и недовольства.

Прежде чем он успел ее обнадежить, на него обрушился вихрь темных косичек и развевающихся юбок. Бросив седельные сумы, Серегил сгреб в охапку Иллию и получил звучный поцелуй в щеку.

— Дядюшка! Смотри, мама, дядюшка все-таки приехал! — воскликнула девочка, снова его целуя. — Но знаешь, забрать с собой папу тебе не удастся! Он обещал завтра повезти меня кататься верхом!

Серегил строго посмотрел на девочку:

— Ну и ну, ничего себе гостеприимство!

— Иллия, разве можно так себя вести! — сурово принялась отчитывать ее Кари, откладывая прялку. Она была темноволоса, как и дочь, с добрым овальным лицом, выражение которого противоречило строгости голоса. — Серегил вовсе не для того проделал такой дальний путь, чтобы ты тут же повисла на нем как репей!

Ничуть не смущенная, Иллия выглянула из-за плеча Серегила и принялась рассматривать Алека.

— Это тот самый храбрый парень, что спас папу от бандитов?

— Он и есть, — ответил Серегил, свободной рукой выталкивая Алека вперед. — Алек — лучший лучник на свете, и по дороге он застрелил двух огромных лебедей специально для твоей мамы. Они привязаны к его седлу, если только ваши собаки уже ими не поужинали. Он будет учиться фехтованию у твоего папы и Беки, но я уверен, в промежутках между уроками вы с ним сможете хорошо поиграть. Он останется у вас на неделю, если ты пообещаешь не замучить его до смерти. Что ты на это скажешь?

Снова поймав взгляд Кари, Серегил подмигнул ей, увидев на ее лице облегчение.

— Ой, какой красивый! — воскликнула Иллия, слезая с плеча Серегила и беря Алека за руку. — Ты почти такой же красивый, как дядюшка Серегил. А ты умеешь петь и играть на арфе?

— Ну, петь я умею, — признал Алек, которого девочка тянула поближе к огню.

— Иллия, дай бедному мальчику перевести дух, — остановила ее мать. — Сбегай лучше на конюшню и позови папу и сестер. Быстро!

Иллия еще раз улыбнулась Алеку и убежала.

— Идите оба сюда и располагайтесь у огня, — пригласила Кари, жестом предлагая своим женщинам подвинуться. — Арна, найди-ка нашим друзьям чего-нибудь на ужин и проследи, чтобы в гостевой комнате было натоплено.

Старая служанка кивнула и вышла; остальные женщины перебрались к меньшему очагу в глубине холла. Подойдя к Алеку, Кари взяла его руки в свои.

— Добро пожаловать в наш дом, Алек из Керри, — ласково сказала она. — Микам рассказал нам о той засаде в Фолсвейнском лесу. Мы все у тебя в долгу.

— Микам сделал для меня не меньше, — ответил смущенный Алек. Но в этот момент в холл ворвался Микам с Иллией на плече; за ним шла девочка постарше. В шерстяных штанах и кожаной куртке Микам выглядел настоящим помещиком.

— Ну что за приятный сюрприз! — воскликнул он. — Эта маленькая сорока сообщила, что Алеку нужен настоящий мастер фехтования.

Спустив Иллию на пол, он пожал руки гостям.

— Бека тоже придет, как вымоется. Одна из ее кобыл никак не могла ожеребиться. — Подтолкнув к Алеку старшую девочку, Микам сказал: — А эта молчальница Элсбет, гордость нашей семьи.

Смущенно покраснев, Элсбет быстро пожала руку Алеку дрожащей рукой. Ее гладкие темные волосы и овальное нежное лицо очень напоминали мать.

— Добро пожаловать в Уотермид, — пробормотала она и поспешно села рядом с Кари.

— После такой поездки вы, должно быть, умираете от жажды, — сказала Кари, лукаво посмотрев на Серегила. — Зная тебя, думаю, что вы болтали всю дорогу. Рискнете попробовать пива этого сезона? По— моему, оно почти годится для того, чтобы его пить.

Микам шутливо ткнул Алека в бок, когда его жена вышла.

— Это первый раз с тех пор, как мы перебрались на юг, что моя женушка довольна пивом. Должен тебе сказать, пиво она варит лучше всех в долине, но всегда говорит, что хмель, который растет на севере, дает пиву лучший вкус.

— Да, я не раз слышал это от нее, — с улыбкой подтвердил Серегил. — Иллия, как ты думаешь, хватит тебе силенок, чтобы принести мои седельные сумы от двери?

Глаза девочки стали круглыми:

— Там подарки?

— Кто знает? — поддразнил ее Серегил. — Ах, ну вот и Бека!

Высокая девушка в перепачканной тунике и штанах вбежала в холл с улыбкой предвкушения на лице.

— Какие новости, Серегил? — воскликнула она, обнимая его.

— Терпение, терпение, Бека, — шутливо подмигнул ей Серегил. — Сначала хоть поздоровайся с Алеком., Из всех дочерей только Бека пошла в отца. Ее светлая кожа была усыпана веснушками, а небрежно завязанные волосы были того же медно-рыжего цвета. Ее сходство с Микамом было слишком сильным, чтобы ее можно было назвать красавицей, но живые голубые глаза и дружелюбная улыбка делали девушку очень привлекательной.

— Папа говорит, ты замечательный стрелок, — пожимая Алеку руку и внимательно на него глядя, сказала Бека. — Надеюсь, ты привез с собой свой знаменитый лук. Я никогда еще не видела «Черного Рэдли».

— Он там, у двери, — ответил Алек, неожиданно почувствовав себя совершенно свободно в этом доме.

— Вот они! — пропыхтела Иллия, подтаскивая к Серегилу его седельные сумы. — Ты не забыл, о чем я тебя просила?

— Иллия, как не стыдно попрошайничать! — пожурила ее вернувшаяся с кувшином и кружками Кари.

— Вот и распакуй их и посмотри, что внутри, пока я буду пить замечательное пиво твоей матушки, — предложил Серегил, делая большой глоток.

— Чистое наслаждение, Кари! Такого не подают и за царским столом в Майсене.

Алек тоже отхлебнул из кружки и от души согласился с Серегилом, хотя Кари, кажется, сочла похвалы неискренними.

— Ну, оно хотя бы лучше прошлогоднего, — пробурчала она.

Иллия тем временем развязала первую суму.

— Это, должно быть, для Беки. — Она вытащила пару блестящих кавалерийских сапог. — Она ведь будет служить в конной гвардии.

— В царской конной гвардии, — уточнила Бека, с надеждой глядя на Серегила.

Микам с шутливым отчаянием покачал головой:

— Как только она узнала, что ты вернулся, у нас не было ни минуты покоя.

Серегил вытащил из кармана футляр со свитком и вручил девушке. Взломав печать, та вытащила из него бумаги и принялась их быстро просматривать; улыбка на лице Беки становилась все шире.

— Я так и знала, что тебе это удастся! — воскликнула она, повиснув у Серегила на шее. — Смотри, мама, я должна явиться в казармы через неделю!

— Лучшего полка не существует, — сказала Кари, обнимая дочь за плечи. — Только подумать, как тихо у нас станет, когда ты перестанешь носиться туда-сюда!

Бека села, чтобы примерить новые сапоги, а Микам ласково взял жену за руку; та хоть и улыбалась, но глаза ее подозрительно затуманились.

— Она твоя дочь, это точно, — вздохнула Кари, крепко сжимая руку мужа.

Иллия продолжала рыться в суме; оттуда появился кисет для Микама и большой пакет для Кари.

— Ох, Серегил, ну зачем… — начала та, но оборвала фразу, обнаружив в пакете сухие шишки хмеля и какие-то сморщенные корешки.

— Хмель Кавиша! — воскликнула она, нюхая шишки. — Я как сейчас помню хмелевник моего отца! Ведь черенки, которые я привезла с собой, не принялись. Ох, Серегил, какой же ты милый, что подумал об этом! Может быть, в один прекрасный день я смогу сварить настоящее пиво!

Серегил поднял кружку, приветствуя ее:

— Я намерен быть первым, кому достанется бочонок того пива, которое заслужит твою похвалу., Отобрав у Иллии книгу в прекрасном кожаном переплете, которую та бесцеремонно листала, он вручил ее Элсбет.

— Диалоги Тассиса! — выдохнула девочка. Вся ее застенчивость исчезла, она торопливо раскрыла книгу. — И на ауренфэйском! Где тебе удалось ее отыскать?

— Этого я тебе, пожалуй, не скажу. Но если ты долистаешь ее до середины, я думаю, там найдется кое-что еще.

Глаза Элсбет стали совсем круглыми, когда она обнаружила небольшой лист пергамента с приглашением Нисандера посетить Ореску как можно скорее.

— Наверное, кто-то сказал ему, что ты интересуешься библиотекой Дома Орески, — с невинным видом сказал Серегил.

Полная восторга и страха одновременно, Элсбет прошептала:

— Я даже не знаю, как к нему обращаться!

— С Нисандером очень легко разговаривать, — успокоил ее Алек. — Через несколько минут начинаешь чувствовать себя так, словно знаешь его всю жизнь.

Элсбет с пылающим лицом снова стала листать книгу.

— Дядюшка! — Иллия с возмущенным видом выпрямилась. — Тут больше ничего нет!

— И госпожа решила, что о ней забыли? Ну-ка дай мне свой платок и забирайся к Алеку на колени. Не стесняйся — все прекрасные юные леди только и делают, что сидят у него на коленях. Ты ведь уже привык к этому, а, Алек?

Алек бросил на Серегила мрачный взгляд поверх макушки Иллии: такие шутки ему совсем не нравились.

— Теперь, — сказал Серегил, беря платок за концы и поднимая его, — скажи мне, о чем ты просила, когда я был здесь в последний раз?

— О чем-нибудь волшебном! — выдохнула Иллия, не сводя глаз с платка.

Торжественно делая пассы и шепча заклинания, Серегил вручил Иллии ее платок. Когда она развернула его, внутри оказалась маленькая резная фигурка из слоновой кости на цепочке.

— А что она умеет делать? — спросила Иллия, вешая украшение себе на шею. Прежде чем Серегил успел ответить, в окно влетела ласточка и опустилась на колени к девочке. Моргая в ярком свете, она принялась чистить перышки.

— Это дризидский талисман, — объяснил Серегил, глядя, как девочка гладит блестящие синеватые крылья. — Ты должна быть очень ласкова с теми птицами, которых он привлекает, и никогда не использовать его для охоты. Рассматривай птиц сколько хочешь, но, когда закончишь, убирай талисман, чтобы птица могла улететь.

— Обещаю, — серьезно сказала Иллия. — Спасибо, дядюшка.

— А теперь твоей ласточке пора лететь, а то она останется без ужина, — ласково сказала Кари, — а тебе, моя маленькая птичка, пора лететь в кроватку.

Поцеловав на прощание Серегила, Иллия послушно последовала за матерью. Элсбет забралась в уголок, увлеченная своей новой книгой.

— Алек, держу пари, Бека умирает от желания рассмотреть твой черный лук, пока еще не стало совсем темно, — сказал юноше Микам. — А она пусть покажет тебе своих лошадей.

— У меня тут есть настоящие красавицы, — с гордостью отозвалась девушка. — И чистокровные ауренфэйские, и полукровки. Тебе нужно будет поездить на всех, пока ты здесь.

Когда Бека и Алек вышли, Микам вопросительно посмотрел на Серегила:

— Алек займет Беку до того времени, как ей нужно будет явиться в казармы. Но чему я могу его научить, раз ты с ним занимался?

Серегил пожал плечами:

— Ты же меня знаешь. Мне не хватает терпения для занятий с начинающими. Ты сможешь приехать в город с ним и с Бекой через неделю?

— Конечно, — ответил Микам, почуяв что-то необычное. — Какие новости в Римини?

Серегил достал то письмо, что так встревожило их с Нисандером.

— Похоже, что благородный Серегил чем-то не по нраву леранцам. Мне нужно найти того умельца, который подделал мой почерк.

Микам быстро просмотрел письмо.

— Алек знает?

— Да. И он не очень-то доволен, что не участвует в охоте. Так что займи его тут делом и сделай из него приличного фехтовальщика. Неудача в этом — единственное, что ему мешает. Клянусь Светоносным, Микам, я еще никогда не встречал никого, кто бы так впитывал знания. Мне нелегко будет оставаться впереди, имея такого ученика.

— Он очень напоминает мне тебя в таком же возрасте.

— Что ж, значит, я сделал недурной выбор. И вот что: если на этой неделе ничего плохого не случится, я хотел бы устроить ему небольшой праздник, когда вы вернетесь в город.

— Что-то, что было бы ему по шерсти, э? — понимающе подмигнул ему Микам. — Что у тебя на уме?

— Думаю, ты хорошо тут устроишься, — зевая, пробормотал Серегил, когда они с Алеком улеглись на широкую кровать в комнате для гостей.

Алек закинул руки за голову и стал смотреть на отсветы пламени очага на побеленных стенах.

— Ты на самом деле думаешь, что Микам лучше справится с обучением?

— Разве я потащил бы тебя в такую даль, будь это не так?

— А что, если ты ошибаешься?

— Я не ошибаюсь.

Алек умолк, но Серегил чувствовал: что-то все же тревожит юношу.

— Ну-ка давай выговаривайся.

Алек бросил взгляд на тени на потолке и вздохнул:

— У меня такое чувство, что ты просто хочешь, чтобы я не путался под ногами.

— Это так, но только на неделю, как я тебе и говорил. — Приподнявшись на локте, Серегил посмотрел на Алека. — Послушай меня. Может быть, я и зарабатываю на жизнь не очень честным способом, но друзьям я всегда говорю правду. Может случиться, что я о чем-то не захочу тебе рассказать, но лгать я не буду. Это я тебе обещаю, и вот тебе моя рука., Алек смущенно пожал ему руку, потом снова откинулся на подушки.

— Что ты собираешься делать, когда вернешься?

— Сначала увижусь с Нисандером, чтобы узнать, не раскопали ли чего его люди. Потом, есть еще Гемелла, женщина, занимающаяся резьбой по камню, которая живет на Собачьей улице и о которой говорят, что она мастерица по подделке печатей.

— Но как ты заставишь ее говорить?

— Ну, что-нибудь придумаю.

ГЛАВА 23. Небольшая ночная работенка

На следующее утро Серегил проснулся задолго до рассвета. Алек перекатился за ночь на другой край постели и спал, как обычно, свернувшись калачиком и свесив руку Подавив желание потрепать светлые волосы, разметавшиеся по подушке, Серегил вышел в холл, оделся и галопом поскакал в город.

Еще до полудня он был уже в башне Нисандера; волшебник вместе с Теро изучал какой-то свиток.

— Новости есть? — спросил Серегил.

— Пока нет, — ответил Нисандер. — Как мы и ожидали, заговорщики достаточно благоразумны, чтобы не посылать за раз больше одной фальшивки. Думаю, мы еще можем кое-что предпринять, прежде чем они нанесут очередной удар.

— Значит, все, чем мы располагаем, — поддельное письмо. — Серегил вытащил из кармана и стал снова внимательно разглядывать восковые печати на ленте. — Это, должно быть, работа Гемеллы. Не знаю никого больше, кто мог бы добиться такого совершенства. Ты только посмотри!

Он вынул собственную печать из кошеля и приложил к отпечатку на воске; они оказались неразличимы. Серегил в свое время сам нарисовал эмблему: грифон с развернутыми крыльями, держащий в поднятой лапе полумесяц. Неизвестный мастер передал все мельчайшие детали рисунка, включая даже те незаметные погрешности, которые Серегил специально допустил, чтобы легче отличить подделку.

— Она прекрасно знала, чью печать подделывает, — добавил он лукаво. — Благородный Серегил не раз делал ей вполне добропорядочные заказы

— А нет ли вероятности, что оттиски были сделаны настоящей печатью? — спросил Теро, разглядывая перстень-печатку. — Мне помнится, что тебе случалось проникать в дома аристократов, чтобы тайком получить оттиски их печатей.

— Именно поэтому я никогда не разлучаюсь со своей печатью, — резко ответил Серегил, пряча вещицу.

— Ты сам этим займешься, надеюсь? — спросил Нисандер.

— Еще бы.

— Прекрасно. А пока оставь, пожалуйста, письмо у меня. Серегил изумленно посмотрел в лицо старому волшебнику, потом молча передал ему документ Первым поползновением Гемеллы было не обращать никакого внимания на робкий стук в дверь. Золото в ковше достигло как раз нужного цвета, пора было его разливать, а если не сделать этого немедленно, придется все начинать заново Дверь была на запоре, ставни опущены — любому дураку ясно, что лавка уже закрыта.

Ухватив ковш длинными щипцами, она осторожно подняла его с подставки над углями. Надоедливый стук раздался снова, как раз когда Гемелла наклонилась, чтобы вылить металл в форму. Стук отвлек ее, и несколько драгоценных капель пролилось на песок, в котором стояла форма. Она поставила ковш снова на подставку, даже зашипев от раздражения.

— Закрыто! — крикнула она, но стук только стал настойчивее. Подняв с табурета свое необъятное тело, ремесленница проковыляла к маленькому окошечку и опасливо приоткрыла ставень. — Кто там?

— Это Дакус, госпожа!

Сгорбленный старик, тяжело опираясь на толстую палку, подвинулся так, чтобы на него упал луч света из окна. Искривленная спина не давала ему возможности поднять лицо, но Гемелла узнала узловатую руку, лежащую на рукояти клюки. Как большинство мастеровых, она всегда обращала внимание на руки. Передернувшись от отвращения, она отодвинула засов и посторонилась, пропуская сухонького, как кузнечик, человечка.

На фоне богатых занавесей на стенах лавки он казался еще более убогим, чем ей помнилось; шишковатые кости рук и лица, казалось, вот-вот прорвут сухую желтоватую кожу.

Хромая, старик подобрался к излучающему тепло очагу, опустился на табурет и обратил к хозяйке свой единственный зрячий глаз. Этот блестящий ясный глаз на таком лице всегда оскорблял чувства Гемеллы, как драгоценный борианский сапфир, сияющий на навозной куче.

— Сколько тут прекрасных вещиц! — прошамкал старый уродец, касаясь пальцем незаконченной статуэтки на рабочем столе. — Ты, похоже, все так же процветаешь, дорогуша!

Гемелла не снизошла до ответа.

— Что ты продаешь теперь, старик?

— Что мог бы я продать такой богатой женщине! — с хитрой улыбкой протянул Дакус. — Разве только случайно услышанную новость, дошедшую до этих старых ушей, пока я побираюсь на задворках у тех, к кому судьба более благосклонна! Ты все еще интересуешься секретами, Гемелла? Свеженькими, хорошенькими секретами? Я пока еще никому их не предлагал.

Швырнув несколько сестерциев на стол перед стариком, Гемелла отступила подальше и скрестила руки на своем широком кожаном фартуке.

Дакус вытащил из кошеля медную чашу.

— Барон Динарил отравил свою возлюбленную ядом, который он приобрел у Черного Рогуса. Его слуга купил яд в «Двух Жеребцах» неделю назад.

Гемелла достала золотую монету, и Дакус поставил чашу на стол.

— Госпожа Синрил беременна от своего конюха. Ремесленница фыркнула и покачала головой. Дакус согласно покивал, сунул руку под рваную тунику и достал пачку бумаг.

— А это жалкие плоды скитаний старого нищего. Тебе понравится, я думаю.

— Ах, Дакус! — промурлыкала женщина, жадно хватая бумаги. Листы были разного размера, некоторые мятые или грязные. — Благородный Битрин, да, госпожа Корин… Нет, это бесполезная бумажка, эта тоже… А вот это! И это!

Выбрав семь документов, она отложила их в сторону.

— За эти я дам пять золотых сестерциев.

— По рукам, и да прольются на тебя щедроты Четверки за твою доброту! — прокаркал старый нищий. Он сгреб со стола монеты и отвергнутые бумаги и прошаркал к двери, не оглядываясь.

Гемелла задвинула засовы и позволила себе хитро улыбнуться. Отшвырнув в сторону табурет, оскверненный тощим «адом Дакуса, она придвинула другой и уселась, чтобы изучить украденные бумаги более внимательно.

Тем временем калека-нищий проковылял по улице Собаки и свернул в темный безлюдный переулок. Убедившись, что рядом никого нет, он достал из-за пазухи плоский глиняный амулет и разбил его о стену. Хрупкое тело старика скрутила судорога, когда чары рассеялись, и на его месте появился Серегил, молодой и здоровый.

Икнув, он опустился на корточки, дожидаясь, пока пройдет тошнота. Многие заклинания оказывали на него это побочное действие в той или иной степени — еще одна неприятная сторона его странной реакции на магию.

Наконец, выпрямившись, он провел рукой по лицу, чтобы убедиться в полноте обратного превращения, достал светящийся камень и принялся листать те бумаги, что Гемелла отвергла.

Он предложил ей очень соблазнительный выбор: долговые расписки, частную переписку, признания в любви (вовсе не к супругу) многих влиятельных лиц. Некоторые из них были старыми, добытыми во время его давних ночных похождений. Вперемежку с ними там оказались, однако, три неоконченных письма благородного Серегила. Зная методы своих возможных противников, Серегил позаботился о том, чтобы они были в достаточной мере двусмысленными. Гемелла взяла все три.

Мрачно усмехнувшись, Серегил направился обратно к ювелирной лавке, чтобы начать терпеливое ожидание.

ГЛАВА 24. Уотермид

Алек отвел свой клинок и отпрыгнул назад; это заставило Беку потерять равновесие В первый раз за полчаса ему удалось прорваться сквозь ее защиту и получить очко.

— Правильно! Держи ее! Держи ее! — воскликнул Микам. — Теперь отступи, как я тебя учил! Молодец. Давайте-ка снова.

С раннего утра шел густой снег, так что для урока фехтования им пришлось освободить холл. За последние три дня Алек добился заметных успехов, и они с Микамом не хотели потерять завоеванное.

Кари терпеливо сносила все это и только потребовала придвинуть столы к стенам, чтобы защитить гобелены. Они с Элсбет удалились на кухню, но Иллия взобралась на стул рядом с отцом и радостно вопила каждый раз, когда Алеку удавалось взять верх над ее сестрой. Пока что это случалось нечасто.

Бека, морщась и улыбаясь одновременно, потерла бок.

— Ты делаешь успехи, это точно. Серегил будет доволен. Ее веснушчатые щеки раскраснелись, а глаза сверкали тем же огнем, который Алек замечал в глазах Серегила и, Микама, когда те устраивали шуточные баталии. Сейчас, когда ее волосы были заплетены в косу, Бека казалась старше, а облегающий камзол подчеркивал округлость груди, которую обычно скрывала ее бесформенная туника.

Когда девушка снова подняла рапиру, Алек так засмотрелся на грацию ее движений, что внезапный выпад застал его врасплох; это стоило ему еще одного синяка на плече.

— Проклятие, снова я прозевал! — Морщась, он занял более защищенную позицию.

— Сосредоточься, — посоветовал Микам. — Наблюдай за противником, но старайся видеть и все вокруг. Куда она посмотрела, как переступила с ноги на ногу, как поджала губы — подмечай все, что может тебе подсказать, какое движение она хочет сделать. И не напрягайся: это делает тебя медлительным.

Стараясь держать все это в уме, Алек отступил, заставив Беку двинуться вперед. Защищенный дужками эфес был теплым и знакомым в его руке; Алек сумел провести успешную атаку. Поймав конец клинка Беки дужкой, он резко повернул руку и почти сумел обезоружить девушку.

— Ура Алеку! — закричала Иллия и захлопала в ладоши, довольная успехом своего любимца.

Этот прием, однако, Беке был известен, и она тут же подставила Алеку ножку; тот тяжело упал на спину, и его рапира отлетела, зазвенев по камням пола.

Бека не особенно нежно придавила его ногой и приставила острие рапиры к горлу.

— Проси пощады!

— Пощады! — Алек поднял руки, сдаваясь. Когда она отпустила его, однако, он ухватил ее за щиколотку и повалил на пол рядом с собой. Навалившись на девушку, он выхватил из сапога кинжал и приставил лезвие к ее горлу.

— Сама проси пощады! — прорычал он.

— Ты жульничаешь! — возмутилась Бека.

— Ты тоже.

— Да уж, Серегил будет доволен! — простонал Микам, качая головой.

— Судя по грохоту, тут кто-то швыряется наковальнями, — засмеялась Кари, входя со стопкой тарелок. — Вы, честная компания, шли бы буянить куда-нибудь еще, а мне нужно накрывать к обеду.

Холл быстро наполнился слугами и работниками, собравшимися к обеду в полдень. Топая, чтобы стряхнуть снег с ног, они вытащили столы на середину, и скоро уже все сидели за горячей едой.

Микам за обедом обсуждал с управляющим установку новой механической пилы, но тем не менее от его внимания не укрылось, что Алек и Бека все время о чем-то шептались. Судя по тому, что Элсбет, сидевшая по другую сторону от Алека, не проявляла интереса к их беседе, Микам решил, что они говорят о фехтовании или стрельбе из лука.

Кари наклонилась к нему, проследив за его взглядом.

— Уж не думаешь ли ты, что Бека в него влюбилась? — прошептала она.

— Когда у нее в кармане назначение в царскую гвардию? — хмыкнул Микам.

— Она слишком целеустремленная для этого.

— И все-таки… Он славный мальчик.

— Не отчаивайся, — поддразнил ее Микам. — На вкус Элсбет он недостаточно цивилизован, но Иллия готова выйти за него при первой возможности. По крайней мере она так говорит дважды на дню.

Кари шутливо ткнула мужа в бок.

— Да ну тебя! Уж что нам в семье ни к чему — так это еще один мужчина-непоседа. А раз его взял к себе Серегил, можно спорить на что угодно, что именно такой он и есть.

Микам притянул ее к себе.

— Кому как не тебе это знать, терпеливая моя. Обед подошел к концу, и Микам отодвинулся от стола.

— Я собираюсь проведать благородного Квинеуса. Я обещал ему, что мы сыграем партию в девять камешков. Ты ведь поедешь со мной. Кари? Вы с госпожой Мадриной не виделись уже несколько недель.

— Я тоже! Я тоже! — закричала Иллия, повиснув у отца на шее. — Мне хочется показать Нарии амулет, который мне подарил дядюшка Серегил.

— Что ж, тогда давайте поедем все! — воскликнул Микам, подбрасывая девчушку в воздух. Бека и Алек переглянулись.

— Мы собирались поохотиться у реки, — сказала Бека.

— Она не хочет встречаться с Раником, — начала дразнить сестру Иллия.

— Пусть он для разнообразия делает глазки Элсбет. Она к тому же считает его таким утонченным!

— Он такой и есть, — чопорно возразила Элсбет. — Он ученый и к тому же поэт. Только потому, что он не пропадает целыми днями в лесу, стреляя во все, что попадется на глаза…

— И слава Богу, — фыркнула Бека. — Этот криворукий дурень не попадет быку в задницу, даже если тот наступит ему на ногу! Пошли, Алек. Ты можешь снова оседлать Ветерка.

Лошади возбужденно заржали, когда Бека и Алек вошли в конюшню. Подойдя к Ветерку, Алек положил седло на спину лоснящегося гнедого жеребца. Парень чувствовал вину перед Заплаткой, которая высунула голову из своего стойла, но возможность поездить на чистокровном ауренфэйском коне нельзя было упускать.

— Я хочу показать тебе кое-что особенное, — сказала Бека и бросила на Алека загадочный взгляд, затягивая подпругу.

Выехав со двора, они дали лошадям волю. Свежевыпавший снег взвихрился следом за ними, когда всадники поскакали по убранным полям. Алек начал описывать Беке маневры отряда капитана Миррини, которые он видел однажды, и они стали подражать гвардейцам, вопя и размахивая луками вместо копий.

— Я все еще не могу поверить в это! — воскликнула Бека, натягивая поводья. — Еще несколько дней, и я буду в гвардии!

— А не будешь ты скучать по семье? — осторожно поинтересовался Алек. За свое короткое пребывание в Уотермиде он познакомился с жизнью, которой никогда не знал. Это был шумный и безалаберный дом, со слугами, собаками и Иллией, всегда путающейся под ногами, но, как и в «Петухе», здесь чувствовались тепло и надежность, которые очень ему нравились., Бека посмотрела на дальние холмы, на рваные облака, скользящие по небу.

— Конечно, буду, — ответила она, направляя свою кобылу к реке. — Но я же не могу остаться тут навсегда, правда? У меня не такой характер, как у мамы, я не могла бы растить детей и вечно ждать мужчину, который исчезает на месяцы. Я сама хочу путешествовать. Думаю, уж ты-то понимаешь это.

Алек улыбнулся:

— Я как раз думал о том, какая это замечательная жизнь — оставаться все время на одном месте. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Мы с отцом бродили по одним и тем же лесам всю мою жизнь. И тут появляется Серегил с рассказами о дальних краях и чудесах, которые и вообразить-то себе трудно… Вот ему и не понадобилось долго меня уговаривать.

— Тебе повезло, что ты с Серегилом, — сказала Бека с оттенком зависти.

— Они с отцом — что только они вдвоем не делали! Когда— нибудь я рассчитываю отправиться вместе с ними, но сначала мне нужно найти собственный путь в жизни. Поэтому-то я так и хочу попасть в царскую гвардию.

Несколько минут они скакали молча, потом Бека спросила:

— И все-таки — каково это, быть с ним?

— Тебе бы понравилось. Ни один день не похож на предыдущий. Думаю, что нет ничего, о чем бы он не знал хоть немного. И к тому же есть еще и Нисандер. Я пытался рассказать о нем Элсбет, но очень трудно объяснить, как человек может одновременно быть ужасно могущественным и самым обыкновенным.

— Да, я с ним встречалась. Знаешь, ведь он первый предложил мне вступить в гвардию. Потом он засмеялся и взял с меня обещание никогда не говорить маме, что это он придумал. Ну не странно ли?

Алек подумал, что, пожалуй, понимает старого волшебника: из Беки получился бы превосходный наблюдатель.

Лебеди улетели с берега замерзшей реки; повернув вверх по течению, Алек и Бека проехали больше мили, но так и не обнаружили никакой дичи. Махнув рукой на охоту, они стали соревноваться в стрельбе в цель. Стрелы Беки с белосерым оперением редко летели более метко, чем красные стрелы Алека.

— Хватит, — наконец сказала Бека, заметив, как низко уже стоит солнце.

— Давай-ка соберем стрелы. И у меня для тебя еще приготовлен сюрприз.

Они снова проехали вдоль реки, добрались до поросших лесом холмов и свернули под деревья. Там, где дорожка поворачивала, они спешились, и Бека показала Алеку на широкий полузамерзший пруд. Приложив палец к губам, она подвела его к стволу упавшего дерева, за которым можно было спрятаться, и показала на противоположную сторону пруда.

В полынье играли две выдры. Доковыляв до верха заснеженного склона берега, они весело съезжали в воду на животах. Щелкая и покряхтывая, они повторяли представление снова и снова, к вящему удовольствию Беки и Алека.

— Они напоминают мне Серегила, — прошептал Алек, опираясь на ствол. — Однажды, когда мы были в Доме Орески, Нисандер превратил его в выдру. Есть такое специальное заклинание — не помню, как он его называл, — но Нисандер говорил, что то, в какое животное ты превращаешься, как-то связано с тем, что ты за человек.

— В выдру, вот как! — задумчиво произнесла Бека. — Я скорее представила бы его себе рысью или пантерой. А тебя Нисандер превращал тоже?

— Я превратился в оленя. Бека критически осмотрела его:

— Пожалуй, это по тебе видно. А в кого, ты думаешь, превратилась бы я? Алек поразмыслил.

— В сокола или, может быть, волка. Уж во всяком случае, в охотника.

— В сокола или волка? — пробормотала Бека. — Мне нравится.

Они еще молча понаблюдали за выдрами, наслаждаясь дружеской близостью, так легко возникшей между ними.

— Ладно, пошли, пора возвращаться, — наконец прошептала Бека. Когда они подошли к лошадям, она повернулась к Алеку и спросила: — Ты ведь любишь его, верно?

— Кого? Серегила?

— Конечно.

— Он мой друг, — ответил он, удивленный вопросом. — Почему бы мне его не любить?

— А-а, — кивнула Бека, как будто ожидавшая другого ответа. — Я думала, может быть, вы любовники.

— Что! — Алек остановился как вкопанный. — Что это тебе взбрело в голову!

— Не знаю, — фыркнула Бека. — Пламя Сакора. Алек, почему бы и нет? Он ведь был влюблен в моего отца, знаешь ли.

— В Микама? — Алек прислонился к тонкому стволу ольхи. Дерево наклонилось под его весом, осыпав их обоих снегом. Снежинки заблестели на волосах Беки и холодными иглами укололи его кожу, попав за ворот. — Откуда ты знаешь? — ошарашенно спросил Алек.

— Мама сказала мне давным-давно. Я услышала коечто и спросила ее. Как она говорит, это была безответная любовь. У папы и мамы уже был роман, когда они встретились с Серегилом, но тот какое-то время не сдавался. Они с мамой в те дни не очень-то ладили, это только теперь они друзья. Она выиграла, и ему пришлось смириться. Но знаешь, я помню, когда я была еще совсем маленькой, я однажды слышала, как родители спорили. Отец тогда сказал что-то вроде «не заставляй меня выбирать, я этого не могу сделать». Мама потом рассказывала, что это он о Серегиле говорил. Так что я думаю, что он тоже любил Серегила, но любовниками они никогда не были.

Алеку было нелегко переварить это неожиданное открытие. Чем больше он узнавал об обычаях южан, тем более непонятными они ему казались.

Наблюдая, как дочери учат Алека деревенскому танцу в холле морозным вечером, Микам подумал, что будет скучать по юноше, когда тот уедет.

Как и предсказывал Серегил, Алек сразу же нашел со всеми общий язык и уже казался членом семьи. Кари сразу же к нему привязалась, а девочки обращались с Алеком, как с братом. И в фехтовании он делал быстрые успехи без нетерпеливого понукания Серегила., Кари подошла к Микаму сзади и обхватила за талию, глядя, как продвигается обучение танцам. Фигуры были сложные, и Элсбет с Бекой добродушно отчитывали Алека, когда он путался.

— Хотела бы я, чтобы у нас был такой сын, — прошептала Кари.

— Не дай Бог тебя услышит Бека, — улыбнулся Микам в ответ.

Кари, как всегда по субботам, занималась починкой белья, сидя у окна, когда в холл вошел Алек со своим луком.

— Нет ли у тебя воска? — спросил он.

— Вон там, на полке, рядом с сухими травами, — сказала Кари, показывая на полку иглой. — И там же есть чистые тряпки, если нужно. Поставь на огонь воду и посиди со мной. Завтра ты уже уезжаешь, за неделю я с тобой и не поговорила как следует.

Алек повесил на крюк над углями котелок и сел на табурет, положив лук на колени.

— Мне так нравится, когда ты у нас, — сказала Кари; ее игла вспыхивала на солнце — Кари зашивала дырку в одной из юбок Иллии. — Надеюсь, ты будешь часто приезжать. Серегил выбирается к нам реже, чем хотелось бы. Может быть, ты сумеешь на него повлиять.

— Не думаю, что на него кто-нибудь может особенно влиять, — с сомнением проговорил Алек, потом добавил: — Ты ведь знаешь его давно, правда?

— Больше двадцати лет, — ответила Кари. — Он член семьи.

Алек принялся втирать воск в тетиву.

— Он сильно изменился с тех пор, как вы познакомились? Я хочу сказать — он ведь ауренфэйе.

Кари улыбнулась, погрузившись в воспоминания.

— Это было еще до того, как мы с Микамом поженились. Микам то появлялся, то исчезал, совсем как сейчас, только тогда он путешествовал один. Потом одним прекрасным весенним утром он явился в дом моего отца вместе с Серегилом. Я помню, как увидела его около двери кухни и подумала: «Вот самый красивый мужчина, которого я только видела, а я ему совсем не нравлюсь». — Кари потянулась за следующей юбкой для починки. — Наши отношения начались не очень гладко.

— Бека говорила мне.

— Я так и думала. Он показался мне тогда таким взрослым. Мне ведь было всего пятнадцать. А теперь — ты только погляди на меня… — Она провела рукой по волосам, где серебряные пряди уже мешались с темными. — Мать семейства с тремя дочерьми, и Бека уже старше, чем я была тогда. Серегил кажется мне таким юнцом, все еще красивым юношей. По обычаям его народа он и в самом деле юнец и будет молод еще долго после того, как меня запахают в борозду поля. — Кари грустно опустила глаза на камзол, который штопала. — Мне кажется, его тоже смущает то, что Микам стареет; он ведь понимает, что рано или поздно потеряет его. Потеряет всех нас, кроме, может быть, Нисандера.

— Я никогда об этом не думал, — пробормотал Алек.

— Да. Ему уже приходилось терять друзей. Но ты спрашивал меня, изменился ли он. Изменился, только скорее в, поведении, чем во внешности. Тогда в нем чувствовалась горечь, хотя и теперь он иногда бывает довольно злым. Нам он всегда был хорошим другом и бессчетное число раз выручал Микама из всяких переделок.

Кари умолчала о том, что по большей части именно Серегил и втравливал Микама в неприятности. Этот мальчик скроен из той же материи, что и Микам с Серегилом, да и Бека тоже, к огорчению ее матери. Что остается, кроме как любить их всех и надеяться на лучшее?

ГЛАВА 25. Возвращение в Римини

в свое последнее утро в Уотермиде Алек поднялся до рассвета, но оказалось, что Бека встала еще раньше. Одетая для езды верхом, она сидела в холле, занимаясь починкой чехла для лука. Рядом лежали несколько небольших свертков — все, что она собиралась взять с собой в гвардейские казармы.

— Похоже, ты уже готова отправляться, — сказал Алек, опуская свой мешок на пол.

— Скорее бы, — вздохнула она, продевая дратву через твердую кожу. — Этой ночью я почти не спала, так волновалась!

— Интересно, удастся ли нам с тобой много видеться в городе. Мы живем не очень далеко от дворца.

— Надеюсь, что удастся, — ответила Бека, осматривая свою работу. — Я была в Римини всего несколько раз. Держу пари. ты мог бы показать мне немало интересного.

— Пожалуй, — улыбнулся Алек, только теперь почувствовав, каким знакомым сделался город со времени его прибытия., Скоро появились и остальные члены семьи, и все уселись за последний завтрак вокруг очага.

— Нельзя ли Алеку побыть немножко подольше? — жалобно спросила Иллия, крепко его обнимая. — Бека все же часто его побеждает. Скажите дядюшке Серегилу, что Алеку нужны еще уроки!

— Если ему удается хоть изредка побеждать твою сестрицу, значит, он прекрасный боец, — сказал Микам. — Ты же помнишь, что сказал дядюшка Серегил, маленькая ты моя птичка. Алек ему нужен.

— Я скоро снова приеду, — пообещал Алек, дернув ее за темную косичку. — Ведь вы с Элсбет еще не научили меня как следует танцевать.

Иллия придвинулась к нему поближе и захихикала:

— Ты действительно еще ужасно неуклюжий.

— Схожу-ка я посмотрю на лошадей, — сказала Бека, отодвигая почти нетронутый завтрак. — Не копайся, Алек. Мне хочется выехать пораньше.

— У вас впереди целый день. Дай парню спокойно поесть, — остановила ее мать.

Однако непоседливость Беки оказалась заразительной, и Алек быстро проглотил свою овсянку. Вскинув на плечо мешок и лук, он вышел во двор и обнаружил, что Бека оседлала для него Ветерка. Заплатка возмущенно фыркала, привязанная сзади к ауренфэйскому коню, и натягивала повод.

— Что это такое? — спросил Алек и только тут обнаружил, что все семейство с улыбками смотрит на него. Кари подошла к юноше и крепко его поцеловала.

— Это наш подарок тебе, Алек. Приезжай к нам почаще и присматривай за нашей девицей в городе.

— Мы увидимся во время празднеств, посвященных Сакору, — проворчала Бека, обнимая мать. — До них остается всего месяц.

Кари ухватила Беку за медные кудри и притянула к себе:

— Помни, чья ты дочь, и все будет хорошо.

— Не могу дождаться, когда и я приеду в город! — воскликнула Элсбет. — Напиши нам сразу же.

— Сомневаюсь, что жизнь в казарме будет похожа на то, что ждет тебя в храмовой школе, — засмеялась Бека. Легко вскочив в седло, она следом за Алеком и своим отцом выехала со двора.

До городских ворот они добрались вскоре после полудня. На рынке, лежащем за городской стеной, был птичий день, и все разновидности пернатых — от цесарки до фазана, от куропатки до гуся, живые или ощипанные — были здесь представлены. Каждый торговец имел красочный вымпел на шесте, укрепленном над клеткой с птицей, и это, вкупе с пестрыми одеждами разносчиков сладостей, придавало рынку праздничный вид, несмотря на серое нависшее небо. .Ветер гонял перья разных цветов, и на путников обрушилось кудахтанье, кряканье, шипение и писк.

Алек молча улыбнулся, вспомнив, как страшно ему было при первой поездке по улицам города. Теперь он чувствовал себя здесь как дома; он знал уже некоторые секреты Римини, а скоро узнает еще больше. Оглянувшись, он неожиданно заметил в толпе знакомое лицо.

Те же торчащие вперед зубы, хитрая улыбка, одежда, бывшая когда-то нарядной. Это был Тим, молодой воришка, стащивший у него кошелек на Морском рынке. Пользуясь затором у Жатвенных ворот, он присоседился к богато одетому молодому человеку, очевидно, собираясь сыграть с ним ту же шутку, что в свое время с Алеком. Девушка в грязном розовом платье прижималась к жертве с другой стороны, отвлекая ее.

«Он мой должник», — подумал Алек, спешиваясь и бросая поводья Беке.

— Куда ты? — поинтересовалась та.

— Увидел старого приятеля, — ответил юноша с мрачной улыбкой. — Я сейчас вернусь.

Он помнил уроки Серегила и сумел подобраться к воришкам незамеченным. Дождавшись, когда кошелек ничего не подозревающей жертвы перекочевал к Тиму, Алек подошел к нему сзади и крепко ухватил за руку. Торжествовать ему, правда, пришлось недолго: только уроки Микама спасли ему жизнь.

Благодаря своим новым отточенным инстинктам он вовремя разгадал внезапное движение Тима; схватив его за запястье, он остановил кинжал всего в нескольких дюймах от собственного живота.

Глаза Тима хищно прищурились, он старался вырвать руку — угроза была налицо. Девушка повернулась так, чтобы заслонить от окружающих нож в руке сообщника. Алек только молился, чтобы и у нее не оказалось ножа: в толчее ей ничего не стоило ударить его и исчезнуть прежде, чем кто-нибудь что-то заметит. К счастью, она не сделала этого, но Алек почувствовал, как напрягся Тим.

— У нас с тобой есть общий друг, — сказал Алек тихо. — Ему не особенно понравится, если ты меня убьешь.

— Кто это? — бросил Тим, продолжая вырывать руку.

— Это уловка, милок, — предостерегла его девушка. Она была едва ли старше Элсбет. — Кончай с ним, и смываемся.

— Заткнись, ты! — прорычал Тим, не сводя глаз с Алека. — Я тебя спрашиваю — что еще за друг?

— Красивый и щедрый господин из-за моря, — ответил Алек. — Он здорово управляется с рапирой в сумерках.

Тим свирепо смотрел на него еще несколько секунд, потом неохотно принял более миролюбивую позу.

— Ему следовало бы сказать тебе, что не следует хватать нашего брата сзади, если только у тебя не серьезные намерения, — прошипел он, отталкивая девушку в сторону. — Попался бы ты мне в тихом местечке, я бы уже прирезал тебя. — Бросив на Алека еще один враждебный взгляд, Тим вместе с девушкой исчез в толпе.

— Встретился ты со своим другом? — поинтересовалась Бека, когда Алек вернулся.

— Всего на минутку. — Алек сел в седло и взял у Беки поводья. Его руки все еще слегка дрожали.

Выехав с рынка, они повернули на юг, к казармам царской гвардии. Там Бека показала свои бумаги часовым. Обняв на прощание отца и Алека, она въехала в ворота, не оглядываясь назад.

Микам смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, потом глубоко вздохнул и повернул коня к Жатвенному рынку.

— Ну вот, она получила, что хотела.

— Ты беспокоишься о ней? — спросил Алек.

— Год назад я был бы спокоен, но теперь назревает война. Не вижу, как можно было бы ее избежать. И уж не сомневайся — царская кавалерия первой ввяжется в дело. Так что Беке остается не так уж много времени, чтобы привыкнуть к здешним порядкам — месяцев пять или шесть, а то и меньше.

— Но посмотри, как многому научил меня Серегил за несколько месяцев, — ободряюще сказал Алек, когда они, направились к «Петуху». — А ведь ему пришлось начинать почти с нуля. Бека же никому не уступит ни в стрельбе из лука, ни в фехтовании, а уж верхом она ездит, как будто родилась в седле.

— Это верно, — признал Микам. — И Сакор любит смелых.

Добравшись до улицы Синей Рыбы, они свернули в ворота, ведущие на задний двор, вошли в дверь рядом с кухней и поднялись по лестнице, не откидывая капюшонов. Микам молча прошел вперед к скрытому в стене проходу и произнес волшебные слова так же легко, как это делал Серегил.

Пробираясь за ним в темноте, Алек впервые подумал о том. что Микам бывает здесь уже много лет; ему всегда тут рады. Все, что Алек узнал о дружбе этих двух мужчин, теперь предстало перед ним как единое целое: это были давние отношения, в которых ему самому пока что отводилась совсем небольшая роль.

Дойдя до последней двери, они вошли в загроможденную, но ярко освещенную и уютную комнату. В камине потрескивал огонь. Все вокруг было в еще большем беспорядке. чем обычно, если предположить, что такое возможно. На всех стульях и кипами в углах лежала разнообразная одежда; на любой свободной поверхности громоздились тарелки, бумаги, очистки фруктов. Алек заметил на обеденном столе кувшин, который он принес неделю назад, — он стоял на том же месте, словно символизируя собой присутствие Алека до его возвращения. Свежие металлические и древесные опилки и разбросанные инструменты окружали маленькую наковальню на рабочем столе у окна.

Единственным ничем не захламленным местом в комнате был тот угол, где размещалась постель Алека. На ней был аккуратно разложен нарядный костюм, а к подушке прислонена дощечка с крупной надписью «Добро пожаловать домой, господин Алек!», сделанной красивыми буквами красной тушью.

— Похоже, он тут потрудился, — сказал Микам, оглядывая беспорядок. — Ты дома, Серегил?

— Привет! — раздался сонный голос откуда-то из-за кушетки. Обойдя ее, Микам и Алек обнаружили Серегила в гнезде из подушек перед камином, окруженного книгами и свитками и с кошкой на груди.

Серегил лениво потянулся.

— Я смотрю, ни один из вас не изрубил другого в куски. Как у вас дела?

Широко улыбаясь, Микам уселся на кушетку.

— Все пошло прекрасно, как только мне удалось заставить Алека забыть твои дурацкие поучения. Тебя ждет сюрприз, когда вы в следующий раз скрестите клинки!

— Молодец, Алек! — Столкнув с себя кошку, Серегил встал и снова потянулся. — Я так и знал, что у тебя дела пойдут на лад. И как раз вовремя, должен заметить. У меня есть для тебя работа на эту ночь.

— Работа «Кота из Римини»? — с надеждой спросил Алек.

— Конечно. Что ты думаешь на этот счет, Микам? Всего-то и нужно, что перелезть через подоконник, а потом вылезти обратно в одном доме на улице Колеса.

— Почему бы и нет. Он еще не готов к тому, чтобы взять штурмом царский дворец, но о себе позаботиться он сможет, если не привлечет слишком много внимания.

Серегил шутливо взъерошил Алеку волосы.

— Тогда решено. Это дело за тобой. Пожалуй, тебе пригодится кое— что., Картинным жестом Серегил извлек маленький, завернутый в шелк узелок и вручил его Алеку.

Сверток был тяжелым. С интересом сняв обертку, Алек обнаружил набор инструментов — такой же, какой всегда носил с собой Серегил. Развернув его, Алек провел пальцем по резным рукояткам: отмычки, крючки, надеваемая на голову лента с крошечными светящимися камнями. На клапане тусклым серебром блестел вытесненный на коже полумесяц Иллиора.

— Я решил, что пора тебе обзавестись собственным набором, — пояснил Серегил, наслаждаясь произведенным впечатлением.

Алек бросил взгляд на наковальню:

— Ты сделал их сам?

— Ну, видишь ли, это не те вещицы, что можно купить на рынке. Тебе понадобится также новое имя и биография. Я как раз ее обдумываю.

Микам кивнул в сторону дощечки у подушки:

— Господин Алек?

— Благородный Алек из Айвиуэлла, никак не меньше. — Серегил слегка поклонился Алеку и уселся на кушетку напротив Микама. — Он майсенец.

Алек подошел к своей постели и более внимательно посмотрел на разложенную там одежду.

— Значит, благородный Серегил, как обычно, вернется в город к началу празднеств, посвященных Сакору? — заметил Микам. — И на этот раз не один?

Серегил кивнул:

— Я привезу с собой молодого аристократа — благородного Алека, единственного сына барона Гарета из Айвиуэлла, последнего представителя благородного, но обедневшего майсенского рода. Надеясь, что это поможет его отпрыску пробиться в жизни, барон Гарет поручил сына старому верному другу, благородному Серегилу из Римини.

— Неудивительно, что барон Гарет умер в нищете, — лукаво перебил его Микам. — Похоже, благородный барон не отличался здравостью суждений.

Не обращая на него внимания, Серегил объяснил Алеку:

— Поместив разоренное и к тому же мифическое поместье Айвиуэлл в самом глухом углу Майсены, мы убиваем одним выстрелом нескольких зайцев. Те манеры, которые окажутся отличными от принятых здесь, можно будет отнести за счет твоего провинциального воспитания. К тому же такая выдумка уменьшает вероятность того, что у кого-то найдется знакомый в тех краях. Таким образом, благородный Алек окажется и достаточно аристократичен для высшего общества, и в то же время никому не известен.

— То обстоятельство, что он и не скаланец, и не ауренфэйе, сделает его подходящим объектом для внимания тех леранцев, что захотят добраться до благородного Серегила.

— Наживка! — сказал Алек.

— Что-что? — засмеялся Серегил.

— Наживка, приманка, — объяснил юноша. — Когда ты хочешь поймать большого зверя, вроде медведя или горного кота, ты привязываешь в лесу ягненка и ждешь, пока твоя добыча не явится.

— Что ж. верно. Ты будешь нашей наживкой. Если появятся медведи, оставайся милым, невинным мальчиком, пробалтывайся обо всем, во что мы хотели бы, чтобы они поверили, и докладывай мне обо всем, что скажут они.

— Но как они узнают обо мне? — спросил Алек.

— Тут не будет затруднений. Благородный Серегил известен своей общительностью. Его дом в Квартале Благородных уже приводят в порядок, так что слухи распространятся быстро. Уверен, они достигнут нужных ушей рано или поздно. А через несколько дней мы устроим большой прием, чтобы ввести тебя в общество.

Микам ласково улыбнулся другу:

— Ах ты изобретательный сукин сын! Чего тебе удалось достичь, пока нас не было?

— Ну, на это ушла целая неделя, но думаю, что нашел нашего ловкача. Ты помнишь мастера Албена?

— Того аптекаря, баловавшегося шантажом, которого ты ограбил несколько лет назад по поручению госпожи Мины?

— Его. С тех пор он перебрался на улицу Задней Ноги.

— Как ты его нашел?

— Я был уверен, что печать подделала Гемелла. Поскольку она к тому же скупает краденые бумаги, я подсунул ей несколько своих писем, и прошлой ночью она привела меня прямо куда надо. Теперь остается только найти его тайник и посмотреть, что в нем хранится. Если Албен подделал то мое письмо, тогда, я думаю, он позаботился сделать и пару копий для себя на всякий случай. А если они попадут в наши руки, тогда удастся выжать из него и имена заказчиков.

— Это та работа, которую я должен сегодня сделать? — спросил Алек с заблестевшими глазами. — Чем скорее мы очистим твое имя от подозрений, тем лучше.

Серегил улыбнулся:

— Твоя забота о моей репутации очень меня трогает, благородный Алек, но для того, чтобы заняться Албеном, нужен еще день или два подготовки. Не беспокойся, все под контролем. Тем временем, я думаю, твои новые умения пригодятся тебе сегодня ночью.

Улица Колеса, тихая и респектабельная, была застроена довольно скромными виллами и находилась на окраине Квартала Благородных. Сумерки только что сгустились; в добротной одежде, чтобы не привлекать к себе внимания, Алек прогуливался по ней с Серегилом и Микамом — трое господ, вышедших подышать ночным воздухом.

Фасады узких домов, как и всюду в Скале, были украшены мозаикой и лепниной. Первый этаж некоторых зданий был отведен под лавки и мастерские. Было еще достаточно светло, чтобы Алек мог разглядеть вывески портного, шляпника, ювелира. Улица кончалась маленькой круглой площадью, на которую выходила конюшня, где можно было нанять повозку. Всадники и экипажи сновали туда и сюда, из некоторых домов доносились звуки вечеринок.

— Нам нужен вон тот, с виноградной гроздью над дверью, — прошептал Серегил, показывая на ярко освещенное здание на противоположной стороне улицы. — Дом принадлежит не очень знатному придворному, занимающему какую-то должность в порту. Семьи у него нет, слуг трое — старый дворецкий, кухарка и горничная.

Перед домом было привязано несколько лошадей, изнутри доносились звуки настраиваемых скрипок и свирелей.

— Похоже, у него гости, — прошептал Микам. — Что, если по этому случаю он нанял еще слуг?

— Это самое неприятное, — предупредил Алека Серегил. — Временные слуги вечно лезут туда, где постоянным слугам и в голову не придет появиться. Да и гости тоже! Держи ушки на макушке и помни: все, что нам нужно, — это шкатулка с письмами. Ты нырнешь туда и тут же обратно, никаких импровизаций. По моим сведениям, шкатулку он держит в своем столе в кабинете. Это угловая комната на втором этаже, выходящая на улицу.

Мимо них проехало еще несколько экипажей, грохоча по камням мостовой.

— Здесь слишком людно, — прошептал Алек. — А черного хода нет? Серегил кивнул:

— Позади дома есть обнесенный стеной сад. Другим концом он выходит к лужайке. Сюда.

Они миновали еще несколько домов, пересекли улицу, свернули в переулок и вышли на лужайку. Такие места имелись по всему городу — заросшие травой скверики, на которых в случае осады можно было бы пасти скот. Сейчас здесь было только несколько спящих гусей и поросят.

Бесшумно крадясь по траве, Серегил и его спутники отсчитывали ворота, пока не нашли нужные. Стена, окружающая сад, оказалась высокой, ворота были надежно заперты изнутри.

— Похоже, тебе придется лезть, — прошептал Серегил, прищурившись. — Будь осторожен: в таких местах обычно по верху стены натыканы осколки стекла или стальные острия.

— Погоди-ка! — Алек в темноте пытался разглядеть выражение лица Серегила. — Разве вы оба не со мной?

— Это работенка для одного. Чем меньше участников, тем лучше, — заверил его тот. — Я думал, ты как раз к этому стремишься — проверить себя в деле.

— Ну…

— Разве я послал бы тебя туда одного, если бы не был уверен, что ты справишься? — фыркнул Серегил. — Конечно, нет! Только лучше оставь мне свою рапиру.

— Что? — прошипел Алек. — Я думал, при такой работе обязательно нужно быть вооруженным.

— Вообще-то да, но только не на этот раз.

— А если меня кто-нибудь увидит?

— Ну что ты, Алек! Нельзя же выпутываться из любой трудной ситуации только при помощи оружия! Это нецивилизованно, — строго произнес Серегил. — Это дом благородного человека; ты одет тоже как благородный человек. Если тебя поймают, просто притворись пьяным буяном, а потом скажи, что по ошибке зашел не в тот дом.

Вдруг почувствовав себя совсем не таким уж уверенным в себе, Алек отцепил рапиру и начал взбираться на стену сада. Он добрался до середины, когда его тихо окликнул Микам:

— Когда кончишь, мы тебя встретим здесь. Да, и не забудь про собак.

— Собак? — Алек спрыгнул обратно. — Каких еще собак? Ты ничего о них не говорил! Серегил хлопнул себя по лбу.

— Клянусь ловкими пальцами Иллиора! О чем я только думаю сегодня? Там пара сторожевых псов — зенгатских овчарок, белых, размером с медведя.

— Как же ты забыл такую мелочь! — протянул Микам.

— Вот что, давай-ка я покажу тебе, что нужно делать. — Взяв левую руку Алека, Серегил согнул все пальцы, кроме указательного и безымянного, потом повернул руку ладонью вниз. — Вот и все. Ты только должен посмотреть собаке в глаза, сделать этот знак, оттопырить мизинец и сказать при этом: «Мир, друг собака».

— Я видел, как ты это делаешь. Ты говорил что-то другое, — с сомнением сказал Алек, повторяя знак.

— Соора тазали, ты имеешь в виду? Что ж, можешь говорить по— ауренфэйски, если хочешь. Я просто думал, что тебе будет легче запомнить слова на родном языке.

— «Мир, друг собака», — повторил Алек, еще раз делая знак. — О чем еще мне нужно знать?

— Давай сообразим: острия по верху стены, собаки, слуги — нет, больше как будто ничего. Пусть сумерки принесут тебе удачу, Алек.

— Тебе тоже, — пробормотал Алек и снова полез на стену.

Верх стены действительно оказался утыкан острыми шипами и осколками битой посуды. Алек уцепился за самый край, потом осторожно подтянул плащ и, сделав из него подушку, накрыл режущие острия. Повиснув на локтях, он расстегнул плащ на шее.

Сад казался безлюдным, хотя из полуоткрытой задней двери доносился знакомый шум кухни. Быстро перекинув тело через стену, Алек повис на руках, потом спрыгнул на землю.

В центре сада был овальный бассейн. Посыпанные гравием дорожки, огибающие клумбы и по-зимнему голые кусты, четко выделялись в темноте. Совсем рядом с домом росло большое дерево, ветви его свешивались на резной балкон, тянущийся вдоль всего второго этажа. Это, пожалуй, был самый легкий путь внутрь.

Алек нырнул в тень и стал пробираться к дереву, стараясь двигаться бесшумно и не наступать на хрустящий гравий, Он был на расстоянии вытянутой руки от ствола, когда рядом с ним шевельнулся кто-то огромный, и горячие челюсти сомкнулись на его руке чуть повыше локтя.

Белая зенгатская овчарка, может быть, и уступала медведю размером, но Алеку было не до точных сравнений. Животное не рычало и не пыталось рвать его зубами; оно просто крепко держало юношу. Желтые глаза собаки горели в темноте.

Алек подавил паническое желание начать вырываться или закричать; он быстро сделал левой рукой знак, которому его научил Серегил, и прохрипел: «Соора, друг собака».

Пес, казалось, не возражал против мешанины языков. Он тут же отпустил Алека и потрусил прочь, даже не оглянувшись на него. Алек сам не заметил, как оказался на дереве и протянул руку к мраморной балюстраде.

На балконе скопились сухие листья. Осторожно перешагнув их, чтобы не зашуршали, Алек стал изучать окна, выходившие на балкон, — по одному с каждой стороны затейливо украшенной двери. Она была заперта, окна закрыты прочными ставнями.

Молча воззвав к Иллиору, Алек начал возиться с дверью. Просунув проволоку в щель, он выяснил, что дверь заперта на три замка. Перейдя к окну, он обнаружил на ставне два таких же надежных механизма. Другое окно, маленькое, сквозь которое и ребенок бы пролез с трудом, было закрыто на простую задвижку.

Однажды во время урока по проникновению в чужие дома Серегил заметил, что часто путь, кажущийся невозможным, в наименьшей степени охраняется. Алек вытащил из набора инструментов тонкую пластинку лимонного дерева и просунул ее в щель у края ставня. Не прошло, и минуты, как он обнаружил два крюка, удерживающие ставень. Они, как и задвижка, легко открылись, и ставень распахнулся; за ним обнаружились стекла в мелком свинцовом переплете. Комната за окном была погружена в полную темноту.

Понадеявшись на то, что, будь в комнате кто-нибудь, он уже поднял бы шум, Алек снова воспользовался проволокой и без затруднений открыл единственный шпингалет. Рама беззвучно распахнулась. Спрятав инструменты в карман, Алек ухватился за раму и, извиваясь всем телом, ногами вперед влез в окно. Когда он коснулся пола, его нога зацепила что-то, что перевернулось и задребезжало.

Алек прижался спиной к стене и замер, ожидая, поднимется ли тревога; все было тихо. Пошарив в кармане, он вытащил светящийся камень.

На полу рядом с ним лежал перевернутый умывальник. «Спасибо богам за ковры!» — подумал Алек, поднимая умывальник и ставя на место таз и кувшин.

Просторная спальня по меркам Римини была обставлена довольно скромно. Широкая кровать с балдахином из прозрачного шелка занимала один конец комнаты. На нее оказался небрежно брошен халат, у изголовья лежала раскрытая толстая книга, в мраморном камине еще тлели угли — все говорило о том, что хозяин покинул комнату недавно.

Вдоль стен стояло несколько высоких шкафов и комод. К камину был придвинут столик, рядом с ним — глубокое кресло. Ноги Алека утонули в пушистом узорчатом ковре, когда он двинулся к двери, выходящей в коридор. Убедившись, что она не заперта, Алек спрятал в карман светящийся камень и осторожно выглянул в щелку.

Коридор с несколькими дверьми по обе стороны тянулся во всю длину этажа. Посередине его вниз уходила лестница. Оттуда доносились звуки музыки и оживленный разговор.

Алек выскользнул в коридор и закрыл за собой дверь спальни. Представив себе. где должен находиться кабинет, он быстро и бесшумно метнулся к двум дверям в углу. В той, которая, по его представлениям, была ему нужна, оказался сложный замок.

Нервничая и чувствуя себя на виду у всех в доме, Алек попробовал сначала одну отмычку, потом другую. Никакого результата. Достав третью отмычку, Алек закрыл глаза и сосредоточился на том, что ощущают его пальцы.

Хозяин дома явно заботился о собственной безопасности. Как и замки на окне и балконной двери, этот был замысловатым механизмом. Но бесконечные уроки Серегила все-таки не пропали даром. Замок щелкнул и открылся, и Алек проник в кабинет.

Письменный стол с придвинутым к нему креслом стоял между двух высоких, выходящих на улицу окон. Бросив взгляд наружу, Алек убедился, что там все такое же оживленное движение. Он задернул шторы, вытащил светящийся камень и сел к столу, чтобы начать поиски.

На полированной крышке в безукоризненном порядке были размещены чернильница, стаканчик с неоточенными перьями, песочница на серебряном подносе, аккуратная стопка листов пергамента. Рядом оказалась пустая шкатулка для писем. Не найдя в ней нужного, Алек принялся за ящики.

Стол имел широкий средний ящик и два узких по бокам. Средний ящик был заперт, но замок легко уступил отмычке. Внутри оказались перевязанные шелковым шнурком связки, писем, воск для печатей, кисточка для стряхивания песка и перочинный нож.

Левый ящичек был обит шелком; в нем хранились четыре перевязанных лентами локона. Один, черный как вороново крыло, был к тому же заколот застежкой с драгоценными камнями. Алек засунул руку глубже и извлек бархатный кошелек с тяжелым золотым кольцом и маленькой статуэткой нагого мужчины.

В третьем ящике хранилась всякая чепуха — использованные промокашки, восковые дощечки, стило, перепутанный моток бечевки, несколько игральных костей — ничего, в чем могла бы храниться переписка. Алек встал из-за стола, подошел к двери, выглянул в коридор, удостоверился, что все по-прежнему спокойно, и вернулся к столу.

Вытащив все три ящика, он поставил их рядом: узкие ящички оказались на целую ладонь короче, чем средний.

Стол со всех сторон был украшен резными панелями, снизу так же, как и с боков и сзади. Заглянув внутрь, Алек обнаружил, что ниша для среднего ящика тянется во всю глубину, отделенная от боковых тонкими деревянными перегородками. К низу ниши были прибиты кусочки кожи, чтобы ящик задвигался плотно. Подобные же приспособления имели и боковые ящички, но обнаружилось и различие: сразу за кусочками кожи виднелись деревянные панели, закрывающие остающееся пространство. Как ни неопытен был Алек, но ему было ясно: такой изысканный и дорогой стол наверняка имеет хотя бы одно потайное отделение.

Сунув руку по очереди во все три ниши, Алек принялся нажимать на стенки в разных местах — безрезультатно. В отчаянии Алек откинулся на спинку кресла, гадая, что на его месте сделал бы Серегил. Его взгляд упал на шкатулку, и тут же всплыло воспоминание: как Серегил осматривал подобную шкатулку, когда они проникли в комнату Мардуса в Вольде, и как нашел потайной механизм.

Алек медленно провел руками по всем поверхностям стола и наконец обнаружил маленький рычажок, скрытый за правой передней ножкой. Но когда он нажал на него, ничего, казалось, не произошло: не раздалось даже щелчка. На лбу Алека выступил пот; он встал на колени и снова осмотрел внутренность стола.

На этот раз он заметил кое-что, пропущенное раньше. Нижняя поверхность средней ниши несла на себе параллельные царапины, оставленные выдвигаемым ящиком; их появления здесь следовало ожидать, Алек их и увидел. Но на середине ниши оказался еще еле заметный полукруглый след, резко обрывающийся у правой стенки. Приглядевшись внимательнее, Алек обнаружил тонкий как волосок просвет между нижним краем перегородки и дном стола. Если бы не полукруглый след, он не обратил бы на это внимания, решив, что дерево просто рассохлось.

Алек снова нажал на скрытый рычаг и одновременно надавил на перегородку. Повернувшись на невидимой оси, перегородка выдвинулась в центральную нишу и наружу; Алек увидел небольшой треугольный ящичек, прикрепленный к ее заднему концу. Ухмыльнувшись в безмолвном ликовании, юноша вытащил из него кожаную папку; в ней зашуршал пергамент. Сунув папку за пазуху, Алек поспешно привел комнату в первоначальное состояние.

Выскользнув в коридор, он снова запер за собой дверь, чтобы все было как следует. Но только он успел это сделать, как услышал шаги на лестнице. У него не было времени ни снова отпереть дверь кабинета, ни скрыться в спальне в другом конце коридора: пламя свечи уже ярко осветило лестничную площадку.

В отчаянии Алек толкнул другую дверь — рядом. Ручка легко повернулась под его рукой. Скользнув внутрь, Алек выглянул в щель.

По лестнице поднялись две женщины. Одна из них несла канделябр, и в его свете Алек увидел, что обе они богато одеты и весьма привлекательны.

— Он сказал, что нужно поискать на второй полке справа от двери: толстая книга в зеленом с золотом переплете, — произнесла более молодая из них, оглядываясь по сторонам.

— Нам сегодня поистине везет, Исмей, — заметила ее спутница. — Так редко удается попасть в его библиотеку. Только какая дверь нам нужна? Я так давно была здесь в последний раз.

В темных локонах молодой женщины, когда она повернула в сторону двери, за которой прятался Алек, сверкнули драгоценности. Потом в свете канделябра засверкало и ожерелье на ее груди. Алек покраснел: ожерелье было единственным, что прикрывало грудь; вырез платья был таким низким, что между камнями и золотом оправы даже был виден один сосок.

— Ах, дорогая тетушка, как я благодарна тебе, что ты взяла меня с собой сегодня! — воскликнула девушка. — Я чуть чувств не лишилась, когда ты представила меня ему. Я до сих пор чувствую его губы на своей руке.

— Надеюсь, твой достопочтенный батюшка никогда об этом не узнает, — с тихим мелодичным смехом ответила вторая женщина. — Когда я в первый раз встретила его, я чувствовала то же самое. Он один из самых очаровательных мужчин в Римини, а до чего красив! Но берегись, моя дорогая: ни одна женщина не могла еще удержать его надолго, впрочем, как и мужчина. Но давай все-таки найдем эту замечательную книгу. Какая комната нам нужна?

— Эта, я думаю, — ответила девушка, направляясь прямо к той двери, за которой прятался Алек.

Не имея ни малейшего представления о том, что его окружает, Алек прижался к стене, надеясь, что дверь его скроет.

— Ах, это не она, — воскликнула тетушка, осветив канделябром спальню, похожую на ту, что Алек видел в другом конце коридора.

— Это его комната? — выдохнула Исмей, подходя к кровати.

— Не думаю. Видишь расписной комод? Это майсенская работа. Совсем не в его вкусе. Пойдем, дорогая, кажется, теперь я знаю, куда нам нужно.

Как только женщины исчезли в комнате напротив, Алек бесшумно метнулся в спальню, через которую проник в дом. Не решаясь снова использовать светящийся камень, он двинулся к смутно белеющему пятну окна.

Однако не сделал он и трех шагов, как огромная мозолистая ладонь зажала ему рот, а его правую руку заломили за спину. Алек начал извиваться, пытаясь вырваться.

— Держи его! — прошипел кто-то.

— Поймал! — прорычал глубокий голос прямо в ухо Алеку. Его сжали еще крепче. — Ни звука, ты! И перестань вертеться!

Где-то рядом появился светящийся камень, и противник грубо развернул Алека. Тот еще раз конвульсивно дернулся, потом замер на месте с полупридушенным восклицанием удивления., Опершись рукой на полку камина, перед ним стоял Серегил. По его знаку человек, который держал Алека, отпустил юношу. Обернувшись, тот оказался лицом к лицу с Микамом Кавишем.

— Клянусь Пламенем, малыш, тебя удержать труднее, чем угря! — тихо воскликнул Микам.

— Ты добрался до бумаг? — спросил Серегил.

— Да, они у меня, — прошептал Алек, бросая нервный взгляд на дверь. — Но что вы тут делаете?

— А почему бы мне не быть в собственной спальне? — пожал плечами Серегил.

— Собственной… Твоей спальне! — вспылил Алек.

— Не так громко. Как ты не понимаешь! Нам нужно было удостовериться, что ты справишься с трудным делом.

Алек яростно смотрел на них обоих, его щеки пылали. Вся его тщательная работа свелась к глупой шутке.

— Вломившись в твой собственный дом? Что же это за проверка?

— Не переживай так, — сказал искренне обеспокоенный Серегил. — Ты проник в один из лучше всего охраняемых домов в городе! Признаюсь, я убрал некоторые самые смертоносные ловушки, но неужели ты думаешь, что любой взломщик справился бы со здешними замками?

— Уж это последнее место, куда мы послали бы тебя, если бы сомневались в твоей готовности, — добавил Микам. Алек в гневе скрестил руки на груди, но все же обдумал услышанное.

— Да, потрудиться пришлось. Дверь в кабинет чуть не свела меня с ума.

— Вот видишь! — воскликнул Серегил, обнимая Алека за плечи и встряхивая его. — Для простого грабителя ты справился просто замечательно. Если уж говорить правду, ты удивил нас с Микамом: пролез через такое маленькое окошечко! Напомни мне завтра, что им нужно заняться, ладно? И ты быстро сообразил, что делать, когда появились дамы.

Алек оттолкнул его, глаза юноши угрожающе сузились.

— Это ты их послал!

— На самом деле это была моя идея, — признался Микам. — Все уж слишком гладко у тебя шло. Согласись, это придаст истории дополнительную занимательность, — потом, когда ты будешь кому— нибудь об этом рассказывать.

— И что теперь? — спросил Алек, все еще ожидая подвоха. — Сегодня вечером, хочу я сказать.

— Сегодня вечером? — Серегил улыбнулся своей кривой улыбкой. — Ну как же, нам нужно развлекать гостей.

— Гостей? На этом приеме? Сейчас? Раньше ты говорил, что это будет дня через два. Серегил улыбнулся снова:

— Разве? Ну, во всяком случае, хорошо, что мы уже одеты должным образом. Кстати, как тебе понравилась твоя новая комната?

Алек смущенно усмехнулся, вспомнив замечание женщины о расписном комоде майсенской работы в спальне, где он прятался.

— Из того немногого, что я там увидел, она представляется… весьма пригодной.

Алек неохотно последовал за Серегилом и Микамом вниз и оказался в зале, полном элегантно одетых людей.

Его освещали десятки толстых свечей, распространявших медовый аромат ушедшего лета. Блеск огня отражался сверкающими драгоценностями, переливающимися шелками, начищенной кожей., Сам зал был не менее элегантен, чем гости. Роспись на высоких стенах изображала лес, ветви дубов сплетались на куполе потолка. Гирлянды ярких цветов оплетали деревья, в просветах между ними виднелись дальние горы или морские просторы. На резном балконе играли музыканты.

Серегил помедлил на середине величественной лестницы, положив руку на плечо Алека.

— Мои досточтимые гости! — обратился он к собравшимся тем же формальным тоном, которым пользовался, играя роль госпожи Гветелин на «Стремительном».

— Позвольте мне представить моего подопечного и компаньона, благородного Алека из Айвиуэлла, недавно прибывшего из Майсены. Прошу вас, будьте к нему доброжелательны, он никогда еще не бывал в нашем прекрасном городе и почти никого здесь не знает.

У Алека пересохло во рту, когда десятки лиц обернулись к нему.

— Спокойно, — прошептал Микам. — Помни, кем ты должен быть. — Тайком сделав ему знак — пожелание удачи, — Микам нырнул в толпу.

Когда они спустились в зал. вперед выступил слуга с подносом, на котором стояли стаканы охлажденного вина. Алек взял один из них и одним глотком опорожнил.

— Полегче с этим, — пробормотал Серегил, направляя Алека от одной группы гостей к другой.

Гости были в основном не особенно знатными придворными и богатыми купцами, связанными с «благородным Серегилом» деловыми интересами. Алек услышал обрывки разговоров о купеческих караванах и морских перевозках, но самой популярной темой была возможность начала войны весной.

— Не думаю, что тут могут быть какие-нибудь сомнения, — говорил молодой придворный, которого представили Алеку как благородного Мелвита. — Приготовления к войне начались еще летом.

— Это верно, — проворчал дородный барон, делая глоток вина. — Последние месяцы не найдешь нигде приличных досок — все хватают интенданты. Я даже сомневаюсь, удастся ли мне достроить солярий к весне.

— Вольдское сукно! — воскликнула поблизости нарядная женщина. — Не говорите мне о нем! С этими теперешними тарифами новый костюм для верховой езды мне просто не по карману! А золото? Помяните мое слово, благородный Дециус, пока эта заварушка не закончится, мы не сможем позволить себе других украшений, кроме стеклянных бус и перьев!

— Но что за прекрасная это была бы мода! — воскликнул ее собеседник.

Следуя за Серегилом, Алек неожиданно оказался лицом к лицу с теми двумя женщинами, которых он видел наверху.

— Позволь мне познакомить тебя с моим дорогим другом, — сказал Серегил с намеком на свою обычную кривую улыбку. — Госпожа Килит, это благородный Алек из Айвиуэлла. Благородный Алек, это госпожа Килит из Римини и ее племянница госпожа Исмей из Орутана.

Кланяясь со всем доступным ему изяществом, Алек почувствовал, что краснеет. Бархатный наряд госпожи Килит облекал все еще стройное и красивое тело; как диктовала мода, ее грудь была еле прикрыта прозрачным шелком под тяжелым сверкающим ожерельем.

— Что ты за счастливчик, — промурлыкала госпожа Килит, обволакивая юношу томным взглядом темных глаз, от, которого у него заколотилось сердце.

— Наш друг благородный Серегил один из самых изысканных мужчин в городе, он прекрасно разбирается во всем, что может предложить Римини по части удовольствий. Не сомневаюсь, что твое пребывание здесь окажется весьма приятным и полезным.

— Ты льстишь мне, прекрасная госпожа, — пробормотал Серегил. — Но может быть, я могу воспользоваться твоим дружеским расположением? Не окажешь ли ты честь выбрать благородного Алека своим партнером для первого танца? Мне кажется, музыканты играют одну из твоих любимых мелодий.

— С радостью, — ответила Килит, делая реверанс. — А ты в порядке ответной любезности мог бы пригласить мою племянницу. В конце концов, я обещала ей, что сегодня ее ждут не совсем безгрешные удовольствия, а большего, чем танцевать с тобой, и вообразить нельзя.

Мило покраснев, Исмей оперлась на руку Серегила. Это послужило сигналом и другим гостям пригласить дам и приготовиться танцевать.

Килит с ослепительной улыбкой протянула Алеку руку:

— Не окажешь ли ты мне честь, благородный господин?

— Право же, это ты оказываешь мне честь, — ответил Алек. Собственные слова показались ему неуклюжими и глупыми, но он взял себя в руки и продолжил: — Должен предупредить тебя, прекрасная госпожа, что я никогда не был хорошим танцором.

Занимая свое место перед ним, Килит снова посмотрела на него томным взглядом:

— Пусть это тебя не беспокоит, мой дорогой. Учить неопытного молодого человека — что может сравниться с таким удовольствием!

Серегил шутливо флиртовал с Исмей, присматривая при этом краем глаза за Алеком. Как он и ожидал, Килит быстро заставила юношу почувствовать себя свободно. Еще один или два танца с ней — и Алеку начнет казаться, что в этом обществе он вращался всю свою жизнь. Такое же влияние она оказала на самого Серегила много лет назад.

Начав свою карьеру как куртизанка на улице Огней, Килит вошла в благородное общество, когда упрямый молодой аристократ, преодолев отчаянное сопротивление своей семьи и друзей, женился на ней. На протяжении последующих лет ее красота, умение держаться, остроумие в определенной мере примирили с ней высший свет, и на ее знаменитые приемы стали съезжаться вельможи. В ее доме выступали лучшие музыканты, там можно было встретить авантюристов, магов, влиятельнейших придворных. Мало кто лучше ее знал, что происходит и в царском совете, и в спальнях аристократов.

Это и было одной из причин стремления Нисандера познакомить с ней Серегила после окончания его неудачного ученичества в Доме Орески. Заинтригованная его таинственным прошлым и сомнительной репутацией, Килит охотно ввела его в свой блестящий салон; на короткое время, после смерти ее мужа, он нашел место и в ее постели. Серегил никогда не мог с уверенностью сказать, подозревает ли она, что он и есть невидимый, непредсказуемый «Кот из Римини», или считает его просто посредником; так или иначе, она часто передавала ему пожелания вельмож, нуждавшихся в его услугах, и была в курсе того, как быстро эти поручения выполняются.

Как бы то ни было, она была в числе тех немногих представителей аристократии, которым он доверял. Если Алек сегодня выйдет из роли, она не станет широко об этом оповещать. Да и Алеку ее общество явно доставляло удовольствие.

Выполняя соглашение со своей стороны, Серегил полностью переключил внимание на Исмей. Он так отчаянно флиртовал с ней, что каждое его прикосновение заставляло девушку дрожать.

Алек как раз танцевал второй танец с госпожой Килит, когда Микам положил руку ему на плечо.

— Прости меня, прекрасная госпожа, я должен увести твоего партнера ненадолго, — сказал он, кланяясь даме. — Алек, на два слова.

Беда? Алек вздохнул, следуя за ним ко входу в зал.

Брошенный искоса мрачный взгляд спутника был ему достаточным ответом.

В небольшой передней они обнаружили Серегила, окруженного четырьмя солдатами в синей форме. Еще один связывал ему руки спереди. Рядом стоял старый слуга Серегила, Рансер, рыдая и ломая руки.

Офицер с цепью царского пристава на груди при виде Микама и Алека развернул свиток, перевязанный черной лентой. Лицо Серегила по-прежнему ничего не выражало.

— Что здесь происходит? — требовательно спросил Микам.

— А кто ты такой, господин? — вопросом на вопрос ответил пристав.

— Я благородный Микам Кавиш из Уотермида, друг господина Серегила. Этот юноша его подопечный, благородный Алек из Айвиуэлла. Почему вы арестовали этого человека?

Пристав развернул другой свиток, просмотрел его, потом бросил внимательный взгляд на Микама и Алека.

— Благородный Серегил из Римини обвиняется в измене. Мне также вменено в обязанность предупредить благородного Алека, чтобы он не пытался покинуть город.

Глядя на офицера с ледяным достоинством, Микам спокойно спросил:

— Следует ли понимать это так, что и он тоже под подозрением?

— В настоящее время нет, благородный Микам. Но таковы данные мне инструкции.

— Серегил, что случилось? — спросил Алек, к которому наконец вернулся голос.

Серегил мрачно пожал плечами:

— Это явно какое-то недоразумение. Будь добр, принеси за меня извинения гостям.

Алек молча кивнул. Взглянув на связанные руки Серегила, он заметил, что тот изобразил пальцами знак имени Нисандера, прижав согнутый указательный палец к большому.

— Пойдем, господин, — обратился к Серегилу пристав, беря его за локоть.

— Куда вы его увозите? — потребовал ответа Алек, следуя за стражниками к закрытому черному возку у дверей.

— Я не могу этого сказать, господин, — ответил пристав. Он влез в возок следом за Серегилом и махнул рукой вознице. Возок загромыхал по камням мостовой.

— Серегил велел идти к Нисандеру, — прошептал Алек стоящему рядом Микаму.

— Я видел. Так что пошли.

— Но как же с гостями?

— Я быстренько предупрежу госпожу Килит. Она знает, что делать.

Алек с тоской смотрел вслед исчезающему в темноте возку.

— Как ты думаешь, куда они его повезли?

— Его арестовали по приказу царицы, так что поместят в Красную башню, — печально ответил Микам. — А это такое место, откуда даже Серегил не сможет выбраться без посторонней помощи.

ГЛАВА 26. В «Петухе» строят планы

Алек и Микам были на полпути к Дому Орески, когда перед ними замерцал крошечный шар-посланец.

«Алек, Микам, немедленно приходите в „Петух“.

Алек удивленно моргнул:

— Это послание от Теро!

— Ох, потроха Билайри! — пробормотал Микам, поворачивая и направляясь в другую сторону.

В «Петухе» они нашли ожидающего их Теро; его учитель. однако, отсутствовал.

— Где Нисандер? — спросил Алек, несколько озадаченный тем, что Теро тоже известно, как проникнуть в тщательно охраняемые покои Серегила.

— Он у царицы. — Теро с его напыщенностью был совсем не на месте среди устроенного Серегилом беспорядка. — Он послал меня встретить вас. Он явится сюда, как только сможет.

— Как я понимаю, арест Серегила для него такая же неожиданность, как и для нас? — спросил Микам, швыряя на стол перевязь с рапирой Серегила.

— События стали развиваться быстрее, чем мы ожидали. Нисандер очень обеспокоен тем, что Идрилейн не посоветовалась с ним, прежде чем отдать приказ об аресте.

— Но что случилось? — простонал Алек, в беспокойстве шагая по комнате.

— Нисандер ведь перехватил то письмо! Серегил говорил, что они не посмеют отправить другое, пока не узнают, что случилось с первым.

— Не имею представления. Царица прислала уведомление, что он помещен в Красную башню, больше ничего. Его арестовали без шума?

— Если бы не Рансер, мы могли бы и вовсе вовремя ничего не узнать! — прорычал Микам. Теро мрачно потер подбородок.

— Ну это по крайней мере обнадеживающий знак. В первый раз за все время знакомства Алек сообразил, что Теро, должно быть, тоже наблюдатель. Данное обстоятельство, а не личные чувства, конечно, объясняли его интерес к этому делу.

— Ты не думаешь… — воспоминания холодным комом давили грудь Алеку, — что его будут пытать? Теро задумчиво поднял бровь:

— Это будет зависеть от тяжести обвинений, мне кажется.

— Пристав сказал, что его обвиняют в измене.

— Ах так. Тогда это довольно вероятно.

— Проклятие, Теро, соображай, что говоришь! — рявкнул Микам, заметив, как побледнел Алек, и обнимая его за плечи. — Брось, мальчик, нечего об этом думать. Нисандер никогда такого не допустит.

— Сомневаюсь, что Нисандер сможет тут что-то сделать, — возразил Теро, не обращая внимания на отчаяние Алека. — Красная башня охраняется магическими заклинаниями в дополнение к обычным замкам. Мы с Нисандером сами этим занимались. И дело не только в этом: Нисандер слишком тесно связан с Серегилом, чтобы позволить себе вмешаться в отправление закона.

— Что же нам делать? — прошептал Алек.

— Сидеть здесь и ждать Нисандера, как нам велено, — спокойно ответил Микам. Неприязненно посмотрев на Теро, он добавил: — И нечего тратить время на праздные измышления.

Нисандер почувствовал облегчение, когда царский посланец проводил его в кабинет царицы, а не в зал для аудиенций. Они всегда обходились без обременительных церемоний: Нисандер знал Идрилейн с детства, и, хотя он всегда оказывал ей подобающее почтение, из взаимной симпатии обычно позволяла наедине обходиться без формальностей. Однако сегодня ее приветствие прозвучало холодно, и Нисандер уловил в этом предостережение.

Даже в парадном платье, с распущенными по плечам седеющими волосами, Идрилейн выглядела воительницей, которой и была. Присоединившись к ней за маленьким столом, на котором стояли графин с вином и бокалы, Нисандер постарался скрыть свое растущее беспокойство. Ни один из них не начинал разговор, пока они не чокнулись бокалами и не сделали по традиционному глотку, означавшему обязательство говорить откровенно.

— Ты приказала арестовать Серегила, — начал Нисандер, глядя в спокойные глаза царицы. — В чем его обвиняют?

— В измене.

Сердце Нисандера упало: уж очень решительно прозвучал ее голос; каким-то образом врагам удалось обойти их с фланга. Следовало действовать с осторожностью и проявлять максимальное уважение к царице.

— На основании каких свидетельств ему предъявлено обвинение?

— Благородный Бариен получил это сегодня. — Она протянула ему свиток.

Нисандер узнал первые строки: документ был составлен на основе того незаконченного письма, которое Серегил продал Гемелле. Как и предыдущее послание, попавшее в его руки, письмо казалось подлинным во всем, кроме содержания. Почерк, подпись, чернила, которыми оно было написано, — все было безупречным.

— Оно кажется подлинным, согласен, — наконец сказал Нисандер. — И все же я не верю, что письмо написано Серегилом. Могу я узнать, каково твое мнение?

— Мое мнение значения не имеет. Мой долг действовать на основании фактов, — ответила Идрилейн. — Пока что никаких признаков подделки, магической или иной, обнаружено не было.

— И все же у тебя, должно быть, есть сомнения, иначе я не сидел бы здесь с тобой, — мягко произнес Нисандер.

Царственное выражение на лице Идрилейн немного смягчилось.

— Я не особенно хорошо знаю Серегила, но я знаю тебя. Я не забыла, что всегда могла тебе доверять, так же как моя мать, и ее мать, и мать ее матери. Мне трудно поверить в то, что человек, которого ты так высоко ценишь, может быть предателем. Если ты знаешь что-нибудь об этом деле, лучше скажи мне сейчас.

Нисандер вынул из кармана поддельное письмо, которое он перехватил, и протянул ей.

— Это попало мне в руки неделю назад. Поверь, будь у меня хоть малейшее сомнение в невиновности Серегила, я немедленно поставил бы тебя в известность. Содержание этого послания основывается на письме, которое Серегил действительно написал, но строки, доказывающие его вину, были добавлены — подделаны. Я обсудил это с Серегилом и имею все основания считать, что он сказал мне правду.

Лицо Идрилейн потемнело, когда она сравнила два письма.

— Не понимаю. Если эти письма поддельные, то это произведения искусства. Кто станет тратить столько усилий, чтобы дискредитировать человека, имеющего так мало веса? Прости резкость старой вояке, Нисандер, но, помимо дружбы с тобой и с моими детьми, чем может похвастаться Серегил — изгнанный из родных мест потомок благородного рода с задатками торговца? При моем дворе он не играет никакой роли, не обладает влиянием.

— Верно. Единственная его отличительная черта — это дальнее родство с тобой да еще, может быть, близость ко мне. Кому, кроме леранцев, это могло бы пригодиться?

— Леранцев! — презрительно фыркнула Идрилейн. — Кучка ограниченных болтунов, бормочущих угрозы, которым даже их прадеды уже не верили! Клянусь Четверкой, Нисандер, леранцы всего лишь политическое пугало еще со времен Элани Прекрасной.

— Так обычно думают, госпожа. Но ты должна помнить, что я еще мальчиком был на свадьбе твоей предшественницы и тезки, Идрилейн Первой, когда она сочеталась браком с ауренфэйе Коррутом. С тех пор сменилось семь поколений, и кто, кроме старых колдунов, помнит вопли гнева, раздававшиеся вокруг храма во время церемонии? Но должен тебе сказать, моя царица, что сейчас я слышу их так же отчетливо, как и тогда. «Скалой должен править скаланец», — кричала толпа, когда царская кавалерия мечами расчищала путь кортежу. И не только чернь восставала, аристократы тоже — они считали, что их власть узурпирована чужеземцем. Это были те же вельможи, что поддерживали царицу Леру во время ее жестокого правления. Я видел, как протестовал народ, когда после ее смерти на трон взошла ее сестра Корруте стера.

— И все же Коррутестера царствовала, не свергнутая никакой революцией, и ее потомки после нее — тоже.

— Не забудь, две царицы — ее потомки — умерли при сомнительных обстоятельствах.

— Это просто слухи! Элани умерла во время эпидемии чумы, а Клиа была отравлена пленимарскими наймитами.

— Так решили историки, моя царица. Однако в те времена говорили иное.

— Но в обоих случаях ничего доказано не было. А без доказательств это все — дым на ветру, — упрямо возразила Идрилейн. — Вернемся к Серегилу. Может быть, и было бы в интересах леранцев доставить мне неприятности через него. Сакор мне свидетель, я не могу допустить раскола в моем народе, когда нам угрожает война. И ты же понимаешь, что, показав мне это второе письмо, ты удваиваешь серьезность обвинений против Серегила, если только не сможешь доказать, что письма поддельные.

— Понимаю, — ответил Нисандер. — И я передал его тебе как доказательство моей веры в твою справедливость:

теперь я должен или доказать его невиновность, или увидеть человека, которого я люблю как сына, в руках палача. Он арестован. Слух об этом распространится, как того и желают леранцы. Все, о чем я прошу тебя, — это дать мне время, чтобы найти доказательства невиновности Серегила. Идрилейн сцепила руки и оперлась на них лбом.

— Я не могу себе позволить промедление. Бариен займется этим делом лично.

— Потому что его преданность тебе не запятнана привязанностью к Серегилу?

— Именно.

Нисандер поколебался, потом нагнулся через стол и взял ее руки в свои:

— Дай мне два дня, Идрилейн, умоляю тебя. Говори Бариену что хочешь, но дай мне время спасти человека, который более верен и ценен для тебя, чем ты думаешь.

На лице Идрилейн появилось выражение изумления, когда она поняла, что он хочет сказать.

— Серегил — наблюдатель? О Сакор и его пламя, как я могла быть так слепа!

— Он мастер своего дела, моя дорогая, — печально ответил Нисандер. — Что бы я ни стремился сделать из него, Иллиор определил ему собственный путь. С твоего разрешения я не скажу тебе ничего больше — кроме того, что я с радостью поручусь честью в его преданности Скале и тебе.

Идрилейн с сомнением покачала головой:

— Надеюсь, тебе никогда не придется пожалеть об этих словах, мой друг. Ведь он однажды совершил предательство — мы оба знаем это. То, что ты мне только что сказал, может оказаться палкой о двух концах.

— И все равно я не отрекусь от Серегила.

— Что ж, хорошо. Два дня. Но большей отсрочки ты не получишь, и твои доказательства должны быть неопровержимы. Думаю, мне не нужно предупреждать тебя, что вмешательство в дела закона с твоей стороны было бы неразумно? Нисандер встал и низко поклонился. — Я это прекрасно понимаю, моя госпожа.

Прибыв в «Петух», Нисандер не стал скрывать от остальных своей озабоченности.

— Все так, как мы и боялись, — сказал он им. — Наместнику было доставлено второе поддельное письмо — датированное шестым днем эразина. Ирония судьбы — как я понимаю, заговорщики использовали то настоящее письмо, которое Серегил вручил Гемелле, чтобы подстроить ловушку фальсификатору.

— Шестой день эразина? — Алек принялся отсчитывать дни. — Мы тогда еще только встретились и путешествовали через холмы.

— Кровь и ад! — воскликнул Микам. — То ли эти подонки знают, чем занимается Серегил, то ли случайно попали в яблочко. Они устроили так, что Серегил должен придумать какую-то ложь или раскрыть себя, а это само по себе может означать для него смертный приговор.

— Я мог бы заявить, что он в это время был в Айвиуэлле, — предложил Алек. — Мы уже использовали историю о том, что я приехал с ним в Римини оттуда. Он всем гостям рассказывал…

— Боюсь, так не годится, — ответил Нисандер. — Эта версия достаточно правдоподобна для знакомых, но не выдержит проверки царскими дознавателями. Самое малое, что они могут сделать, — это послать за подтверждением в Майсену. А когда свидетелей не найдется, ты окажешься в таком же опасном положении, что и Серегил. К тому же у нас мало времени. Идрилейн дала нам всего два дня. Пожалуй, нам ничего не остается, как следовать плану Серегила насчет улицы Задней Ноги.

— Я тоже об этом думал, — пробормотал Микам. — Серегилу понадобилась неделя, чтобы найти Албена, да и то он не уверен, что Албен — тот, кто нам нужен. Даже если мы обнаружим его тайник — если таковой существует, — что, если при этом выяснится: Албен тут ни при чем? Чтобы узнать то, что Серегил выяснил бы за день, нам могут понадобиться недели.

Нисандер беспомощно развел руками:

— Верно, но мне ничего другого не приходит в голову.

— Если бы у Серегила оказался еще хоть один день! — с горечью воскликнул Алек. — Он был так доволен тем, как идут дела, словно время совсем не поджимало.

— Мне кажется, — сказал Теро, молчавший все это время, — что отсутствие Алека среди гостей на улице Колеса сегодня вечером не пройдет незамеченным. Может быть, ему стоит посетить тюрьму — выразить возмущение, беспокойство и тому подобное? Появляться там Нисандеру не следует, а вот молодой подопечный вполне мог бы принести своему покровителю всякие мелочи — одеяло, чистое белье…

— И отмычку!

Теро бросил на Алека уничтожающий взгляд:

— Только если ты хочешь наверняка попасть на виселицу с ним вместе. Я думал о том, что, если тебе удастся повидаться с Серегилом, он мог бы сообщить тебе полезную информацию. А даже если и нет, что мы теряем?

— Все-таки в тебе есть шпионская жилка! — ухмыльнулся Микам.

Теро в оскорбление, посмотрел на него:

— Это просто логика. Я способен мыслить ясно, поскольку мое суждение не искажено эмоциями.

— Так или иначе, это прекрасная мысль. — Нисандер бросил на молодого мага одобрительный взгляд. — Молодец, Теро.

Алек поднялся и накинул плащ.

— Я отправлюсь сразу же. Ты со мной, Микам? Нисандер предостерегающе поднял руку:

— Подождите, вы оба. Необходимо, чтобы все поняли, насколько важен для нас успех. Если нам не удастся доказать невиновность Серегила, мы лишимся всякого доверия царицы и можем сами оказаться в Красной башне, а то и где-нибудь похуже. — Сделав это предостережение, Нисандер с облегчением заметил, что опасность никого не заставила поколебаться. — Хорошо. Я должен добавить еще одно:

любая наша ошибка может очень сильно повредить царице; этот факт должен учитываться в первую очередь. Если здесь действительно замешаны леранцы, наши промахи будут играть им на руку. Они наверняка ничего так не хотели бы, как показать наличие широко разветвленного заговора со мной во главе. Поэтому будем молить Иллиора даровать нам удачу в сумерках.

— Да будет так, — отозвался Микам. — Пошли, благородный Алек. Нас ждет работа.

Влажный ветер со стороны гавани дул в спину Алеку и Микаму, направлявшимся к тюрьме, расположенной у южной части городской стены. Это была уродливая приземистая башня, окруженная высоким забором. Спешившись, во дворе, Алек поморщился от запаха человеческой мочи и сальных свечей, пропитавшего все вокруг.

— Трудно поверить, что еще сегодня утром я был в Уотермиде, — прошептал он, сжимая принесенный с собой узелок.

— Теперь это уже скорее вчера утром, — вздохнул Микам.

— А что, если нас не пустят внутрь?

— Будь настырным и не скупись на золото. И откинь плащ, чтобы все видели, что ты — аристократ.

Следуя совету Микама, Алек забарабанил в ворота. В зарешеченном окошечке показалось бородатое лицо.

— Что тебе тут нужно в такой час?

— Сюда сегодня привезли узника, — сказал Алек. — Его имя — благородный Серегил. Он мой опекун, и я привез ему одежду и одеяла. Нельзя ли мне увидеть его ненадолго?

— Такой темноволосый парень?

— Да, это он.

— Сейчас чертовски поздно, знаешь ли.

— Я готов заплатить за доставленное беспокойство. — Алек достал полсестерция. — Мы и впредь будем весьма признательны.

Из темноты выступил Микам:

— Ему ведь не запрещено принимать посетителей, верно? Стражник посмотрел на монету, потом обернулся, чтобы посоветоваться с кем— то. Скоро ворота распахнулись.

— Не будет вреда, если парнишка поднимется к узнику, — проворчал привратник, пряча в карман монету и провожая Алека и Микама в комнату стражи. — Но только он один и на минутку. Ты, господин, можешь подождать тут у очага, если хочешь. И я должен сначала посмотреть, что у него в узелке., Начальник стражи остался удовлетворен осмотром и второй монетой. Он поручил Алека другому тюремщику, который повел его в промозглую глубину здания.

Стены, казалось, стремились задавить Алека, пока он поднимался за стражником по продуваемой ледяными сквозняками лестнице. Побывав в каземате Асенгаи, юноша приобрел неистребимую ненависть к таким местам.

Остановившись у низкой дверцы камеры, тюремщик заглянул в зарешеченное оконце.

— К тебе гость, господин! Изнутри донесся невнятный ответ.

— Разговаривать с ним тебе придется отсюда, — сказал стражник Алеку. — Не просовывай ничего сквозь окошко, даже руку. Я сам передам ему узелок. — Забрав его у Алека, тюремщик отошел, чтобы дать возможность юноше поговорить с узником без чужих ушей.

Окошечко было прорезано в толстой деревянной двери. Неподалеку горел фонарь, и его луч осветил профиль Серегила и один блестящий глаз.

— С тобой все в порядке? — обеспокоенно прошептал Алек.

— Пока что да, — ответил Серегил спокойно. — Правда, здесь чертовски холодно.

— Я принес одеяло и чистую одежду.

— Спасибо. Что нового?

Наклонившись как можно ближе к окошечку, Алек поспешно пересказал ему все, о чем говорилось в «Петухе».

— Нисандер считает, что наш единственный шанс — это найти доказательства того, что письма были подделаны. Этим должны будем заняться мы с Микамом, но мы не знаем — как. Боги, как бы я хотел, чтобы ничего этого не случилось!

— Я знаю, что ты чувствуешь. Стражник все еще далеко?

—Да.

— Тогда смотри внимательно. — Серегил просунул пальцы сквозь решетку и быстро просигналил что-то, имеющее отношение к Микаму.

Пальцы его двигались слишком быстро. Алек покачал головой:

— Я тебя почти не слышу. Что ты сказал?

— Я говорю, это тупик. Тут ничего не выиграешь, — сказал Серегил достаточно громко, чтобы слышал тюремщик. Его пальцы задвигались снова, на этот раз более медленно. Ему мешала решетка, но все-таки Алек понял:

«Скажи Микаму о чешуйке».

— Не понимаю! — отчаянно прошептал Алек, решив, что он неправильно разобрал это загадочное послание. — Я не оставлю тебя гнить тут!

— Не переживай, — ответил ему Серегил, глядя прямо в глаза юноше. — Завтра ночью светит луна — это добрый знак. Пусть молитвы Светоносному поддержат тебя, и все будет хорошо. А пока я поручаю тебя Микаму Кавишу. Доверяй его мудрости, он многогранная личность.

— Мне жаль, молодой господин, но больше я не могу позволить тебе находиться здесь, — окликнул Алека стражник.

— Проклятие, — пробормотал Алек, уверенный, что он неправильно понял самое важное. Притворяясь, что поправляет волосы, он просигналил пальцами: «Чешуйка?»

К его удивлению, Серегил выразительно закивал.

— Пойдем, господин!

Алек еще секунду смотрел на Серегила; его сердце болезненно сжалось. Неожиданно лицо узника озарила знакомая кривая улыбка.

— Что нос повесил? — прошептал Серегил. — Ты не один будешь работать мне на пользу. Все будет хорошо!

Но Алек совсем не чувствовал себя хорошо, спускаясь следом за тюремщиком по лестнице. Как ни хотелось ему верить мужественным заверениям Серегила, ему казалось, что в голосе друга он услышал печальную нотку. Им загадали трудную загадку, и многое теперь зависело от него. Последствия неудачи оказались бы такими тяжелыми, что Алек не в состоянии был о них думать.

Должно быть, на лице юноши отразились его чувства, потому что тюремщик пробормотал обнадеживающе:

— Не унывай, господин, может, все еще и поправится. Твой приятель кажется порядочным человеком.

Почувствовав, что может найти в тюремщике союзника, Алек выжал слезы из глаз. Это ему удалось с легкостью.

Как только они оказались достаточно далеко от тюрьмы, .Алек передал Микаму странное послание Серегила. Минуту Микам выглядел озадаченным, явно ничего не понимая, и у Алека оборвалось сердце.

— Чешуйка? — Потеребив кончики усов, Микам покачал головой, но тут же расплылся в широкой улыбке. — Клянусь Пламенем, он, должно быть, имел в виду чешуйницу — знаешь, такое насекомое.

— Это тебе о чем-нибудь говорит? — с сомнением переспросил Алек.

— Ну да! Более того, наш хитроумный друг дал нам план всей кампании. Я тебе все объясню, когда мы доберемся до дому — на улицу Колеса.

У дверей их встретил Рансер.

— Гости разошлись, благородный Алек, и я растопил камин в твоей комнате. Нужно тебе что-нибудь еще?

— Нет, спасибо, — ответил юноша, чувствуя себя несколько смущенным. Казалось, старый слуга, служивший Серегилу всю жизнь, теперь ожидал распоряжений от Алека. — Я, пожалуй, справлюсь и сам. Тебе пора отправляться в постель, э-э…

— Рансер, — прошептал из-за его спины Микам.

— Рансер. Да, отправляйся спать. Уже поздно. Спасибо. На морщинистом лице слуги было написано почтительное внимание; он поклонился и ушел. Поспешно поднявшись на второй этаж, Алек обнаружил, что в его спальне горит множество свечей вдобавок к камину.

— Он обставил комнату заново, — сухо заметил Микам, озираясь. — Она стала выглядеть очень по-майсенски.

— Ты так считаешь?

Шкафы, комоды, кресла, высокая резная кровать — вся мебель в спальне была ярко расписана цветами, плодами и животными. Балдахин над кроватью, хоть и несколько выцветший, украшала богатая вышивка — гранаты, обвитые колосьями. Общее впечатление, даже на неопытный взгляд Алека, было несколько раздражающим. Единственными знакомыми предметами оказались его рапира и лук, лежавшие на постели.

— Наверное, считается, что все это должно быть мне привычно, — поморщился Алек, придвигая кресло к камину. — Ну, теперь расскажи мне про чешуйницу.

— Мы так прозвали одного скользкого типа, которого по поручению Нисандера выслеживали несколько лет назад, — начал объяснять Микам. — Он был шантажист и умел здорово, как и его тезка, прятаться в прогрызенных ходах. Серегилу пришлось очень туго, пока он нашел его тайник, и должен сказать, что никогда еще я не видел более ловкого жульничества.

— И в чем же там было дело?

— До этого я еще дойду. Серегил говорил что-нибудь?

— Советовал мне полагаться на тебя и молиться Иллиору — завтра будет луна, предвещающая удачу. Думаю, он хотел сказать, что именно тогда нам и следует проникнуть к этому Албену.

— Правильно. Мы еще днем зайдем в лавку аптекаря, оглядимся там, а уж ночью примемся за работу.

— Но что, даже если Серегил прав? У пристава, который арестовал его, в списке было и мое имя. Если именно я представлю доказательства невиновности Серегила, он же мне не поверит.

— Может быть, и нет. Это значит, что мы должны позаботиться, чтобы доказательства попали в руки царицы другим путем. Через городскую стражу, например. Думаю, они обрадуются возможности арестовать предателя.

— Это-то конечно, но почему ты думаешь, что стража поверит нам, в отличие от пристава?

— Ну, стражники-то не поверят, — ответил Микам с хитрой улыбкой, — но есть еще Миррини.

— Кто? — Алек слишком устал, чтобы сразу вспомнить имя.

— Подруга принцессы Клиа. Она капитан конной гвардии.

Алек кивнул и протер глаза.

— Ах да, та самая, что снабдила меня пропуском — в тот день, когда по милости Серегила меня ограбили.

— Что по милости Серегила?

— Не важно. Ты думаешь, Миррини поможет нам?

— Ради Клиа, если уж не ради Серегила. Я дам ей знать, но не думаю, что она появится раньше завтрашнего утра. Так что ты пока обнови-ка свою кровать. Мне так кажется, что и завтра будет длинный день.

Алек невесело рассмеялся:

— С тех пор, как я встретил Серегила, других не бывает.

ГЛАВА 27. Улица Задней Ноги

Открыв глаза на следующее утро, Алек с изумлением обнаружил склонившегося над ним Рансера.

— Прости меня за вторжение, господин, но благородный Микам послал меня будить тебя. — С достоинством переставляя негнущиеся ноги, старый слуга поставил на умывальник кувшин с горячей водой.

Первые лучи серенького рассвета сочились сквозь окно. Алек не проспал и нескольких часов. Сев в постели, он стал смотреть, как старик выполняет ежеутренний ритуал: приготовив все необходимое для умывания, он достал чистое белье и разложил его в ногах кровати.

Алек не привык, чтобы ему оказывались подобные услуги, и теперь следил за действиями Рансера со всевозрастающей неловкостью. Приобретенный им в Доме Орески опыт заставлял его относиться к помощи слуг настороженно. Что, если старик вознамерится помогать ему одеваться? Это было против природы — чтобы другой человек так ухаживал за ним, словно за ребенком или инвалидом. Почтительное молчание старого слуги только ухудшало ситуацию.

— Ты ведаешь всем хозяйством, верно? — спросил Алек, когда Рансер стал чистить его плащ. Интересно, размышлял юноша, знает ли этот морщинистый старик, кто Алек на самом деле? И если уж на то пошло, кто такой Серегил?

— Конечно, господин, — ответил слуга ровным голосом. — Благородный Серегил велел мне заботиться о твоих удобствах. Завтрак подан в столовой, капитан Миррини вот-вот появится. Приготовить твой костюм, господин?

— Приготовь.

Рансер подошел к шкафу, скрипя суставами, наклонился и достал штаны; потом открыл дверцу гардероба и спросил:

— Какой камзол прикажешь подать, господин? Алек не имел ни малейшего представления о том, какая одежда может быть в гардеробе, и ответил наобум:

— Голубой, пожалуйста.

— Хорошо, господин, голубой. — Старый слуга вынул невероятно нарядный камзол, расшитый золотыми бусинами.

— Э-э… Пожалуй, все-таки не голубой, — поспешно сказал Алек. — Я потом решу какой.

— Как пожелаешь, господин.

Алек смутился: старик и не думал уходить и вопросительно смотрел на него. После долгого неловкого молчания юноша сообразил, что слуга ждет позволения удалиться.

— Спасибо, Рансер. Мне больше ничего не нужно.

— Как прикажешь, господин. — Рансер поклонился и вышел.

— Потроха Билайри! — Алек выпрыгнул из постели, подошел к гардеробу и осмотрел разнообразную одежду. Голубой камзол оказался самым нарядным. Перебрав остальные, Алек выбрал скромный коричневый костюм, поспешно оделся и даже не удивился, обнаружив, что все — включая сапоги — ему точно впору, как будто сшито по мерке.

«Серегил занимался одеждой для меня, пока я был в Уотермиде, — подумал Алек с болью. — Только зачем мне все это, если нам не удастся вызволить его из Красной башни».

С этими мрачными мыслями Алек спустился на первый этаж и, следуя запаху поджаренных колбасок, вошел в уютную столовую, выходящую в сад. Микам уже сидел за столом; с обеих сторон от его кресла расположились зенгатские овчарки Серегила. Они явно не держали зла на Алека за вчерашнее вторжение: увидев его, они подняли свои белые головы и застучали по полу мохнатыми хвостами.

— Доброе утро, — сказал Микам, пододвигая Алеку блюдо с колбасками. — Поешь, а то Миррини появится с минуты на минуту.

Они как раз поспешно кончали завтракать, когда Рансер ввел в комнату высокую воительницу.

— Давайте выкладывайте, что у вас, и побыстрее. У меня через час смотр,

— предупредила она, сбрасывая заляпанный грязью плащ.

— Как Клиа восприняла новость об аресте Серегила? — спросил Микам.

— Ох, она рвет и мечет, но и очень обеспокоена. Хоть Серегил царский родич, Бариен жаждет крови и страшно недоволен отсрочкой, которую даровала узнику Идрилейн, прежде чем его начнут допрашивать.

— Нисандер ожидал этого, — сказал Алек. — У Бариена зуб на Серегила?

Миррини развела руками:

— Кто знает? Клиа говорит, Бариен считает, что Серегил оказывает плохое влияние на нее и на близнецов, и недоволен их дружбой.

«Близнецы — это Элестера и Тимор», — вспомнил Алек. Серегил безжалостно заставлял его зубрить царское родословное древо; близнецы были старшими сестрой и братом Клиа, детьми Идрилейн от второго брака.

— Ты сказала Клиа, что встретишься с нами? — спросил Микам.

— Нет, и она спустит с меня шкуру, когда узнает. Но я согласна с тобой: лучше не вовлекать ее в это дело, пока мы не поймем, куда ветер дует. Итак, чем я могу помочь?

Микам налил себе еще чая и откинулся в кресле.

— На улице Задней Ноги живет один мошенник; он, возможно, и подделал письма, из-за которых Серегил попал в Красную башню. Серегил сам собирался заняться им на следующую ночь; теперь он хочет, чтобы этим занялись мы.

— Но доказательства его невиновности не должны быть получены от нас, — добавил Алек. — Бариен может заявить, что мы их сфабриковали, чтобы обелить Серегила.

Миррини посмотрела в окно на серое небо, еще только начинающее светлеть над унылым облетевшим садом.

— Значит, вам нужен кто-нибудь, кто навел бы на след стражников, но не задавал при этом слишком много вопросов.

— Примерно так, — согласился Микам. — Конечно, в этом есть риск, и я пойму тебя, если ты не захочешь оказаться замешанной.

Миррини недовольно отмахнулась от предостережения:

— У меня как раз есть знакомый капитан в городской страже, который будет рад оказать мне услугу. И улица Задней Ноги входит в его участок, так что поимка шантажиста, который доит аристократов, пойдет на пользу его карьере.

Микам понимающе улыбнулся:

— Тогда довольно разговоров. Мы дадим тебе знать сразу же, как только убедимся, что это тот человек, который нам нужен. Когда получишь от нас весточку, сразу поговори, со своим капитаном— стражником. Мы с Алеком загоним дичь, а он сможет ее поймать. Но нужно, чтобы ты тоже оказалась там. Твой капитан не должен нас увидеть.

— Я буду, где надо, — заверила их Миррини, поднимаясь. — В том, чтобы иметь одну из царских дочерей лучшей подругой и начальницей, есть определенные преимущества, знаете ли.

Часом позже Алек под холодным зимним дождем добрался до улицы Задней Ноги. Здесь жили добропорядочные ремесленники, и дома здесь были солидные, хотя и без претензий: пятиэтажные деревянные здания на каменных фундаментах с небольшими внутренними двориками.

Одетый как крестьянский парень из зажиточной семьи, Алек громко и возбужденно принялся расспрашивать прохожих, как ему найти аптекаря. Его тут же направили к третьему дому от угла. Войдя во двор, юноша сразу увидел подвешенную над дверью первого этажа медную ступку. Ставни в лавке были открыты. Произнеся в душе молитву Иллиору, покровителю воров, Алек поднял щеколду и вошел в тесное помещение.

Низкая комната вся пропахла травами и мазями. Молодой подмастерье в дальнем углу что-то разогревал на спиртовке.

— Здесь лавка аптекаря? — тяжело дыша, спросил Алек.

— Да, но мастер Албен еще завтракает, — ответил паренек, не отрываясь от дела.

— Позови его, пожалуйста! — воскликнул Алек. — Меня послали за лекарством, моя бедная мать с ночи истекает кровью, и никак не удается остановить кровотечение!

Это заставило подмастерье поторопиться. Отставив реторту, он исчез за занавеской в задней части комнаты и через минуту вернулся с лысым человечком, заросшим длинной седой бородой.

— Мастер Албен? — спросил Алек.

— Это я, — ворчливо ответил тот, отряхивая крошки с одежды. — Что за переполох ни свет ни заря?

— Я по поводу своей матушки, господин. У нее ужасное кровотечение!

— Дарник сказал мне об этом, парень. Нечего зря тратить время на истерику, — рявкнул Албен. — Кровь у нее идет изо рта, из носа, из уха или из матки?

— Из матки. Мы только что приехали из деревни и не знаем, где найти повитуху. В гостинице сказали, что у тебя, наверное, есть травы…

— Да, да. Дарник, ты знаешь, где стоят нужные банки.

Подмастерье достал с тесно заставленной полки три банки с сухими травами, и аптекарь принялся отмерять нужные количества и растирать их в ступке. Алек отошел к окну, ломая руки и всем своим видом демонстрируя нетерпение.

Во дворе снаружи были видны другие жильцы дома, начинавшие свои утренние дела. Микам стоял в воротах, оглядывая двор, как будто в поисках нужной двери. Заметив Алека, он вошел внутрь и направился к куче мусора в углу.

Алек снова вернулся к столу.

— Нельзя ли побыстрее? — спросил он умоляюще.

— Еще минуту! — бросил Албен, продолжая растирать травы. — Лекарство не подействует, если составные части как следует не перемешать… Клянусь Четверкой! Уж не дым ли это?, В этот момент во дворе раздался крик «Пожар!»; тут же послышались вопли и топот ног. Бросив пестик, аптекарь кинулся к двери. Мусор в углу двора пылал ярким пламенем.

— Пожар! Поджог! — выкрикнул Албен, побелев. — Дарник, скорее неси воды! Пожар, горим!

Теперь уже крики раздавались по всему дому, хлопали двери, люди выбегали наружу тушить огонь.

Юный Дарник бросился к колодцу, но его хозяин нырнул в помещение за лавкой. Алек последовал за ним; за занавеской оказалась уютная комната. Албен возился около камина, одной рукой поворачивая поддерживающую каминную полку колонну, другой нервно теребя бороду.

Увидев Алека в дверях, он прорычал:

— Что ты здесь делаешь? Убирайся!

— Лекарство, господин! — робко напомнил Алек. — Лекарство для моей матушки…

— Что? Ах да, лекарство! Забирай его, забирай!

— Но какую цену ты за него назначишь?

— К черту цену, идиот! Ты что, не видишь — в доме пожар! — яростно выдохнул Албен, но с места не двинулся. — Убирайся отсюда, будь ты проклят!

Алек попятился. Оказавшись в лавке, он пересыпал содержимое ступки в пакетик из пергамента и поспешно выбежал на улицу, протолкавшись сквозь толпу. Через несколько кварталов из переулка навстречу ему вышел Микам.

— Ну что?

— Кажется, сработало, — сказал ему Алек. — Как только начался переполох, он кинулся в комнату за лавкой и стал что-то делать с камином.

— Значит, мы его поймали! Серегил сказал, когда мы в первый раз устроили такое — со стариком Чешуйницей:

«Закричи „Пожар!“ — и мать кинется спасать свое дитя, ремесленник — инструменты, шлюха — драгоценности, а шантажист — припрятанные бумаги».

— И теперь мы дадим знать Миррини?

— Да, и молись Иллиору, чтобы это оказался тот мошенник, который нам нужен!

Той ночью Серегил ничем не мог унять беспокойства. Крошечное окошечко в его камере было слишком высоко, чтобы в него можно было выглянуть; течение времени он мог определить только по тому, как затихали вокруг звуки. Скорчившись на жесткой каменной скамье и закутавшись в единственное одеяло, он отдался тревожным мыслям.

«Отправились ли они уже?»

К тому же Серегил не мог знать наверняка, поняли ли Алек и Микам его сообщение.

«Но ведь Микам наверняка нашел бы способ связаться, если бы ему что-то показалось непонятным. Если только леранцам не удалось и их с Алеком опутать своей сетью…»

Микам и Алек, конечно, представляют удобную мишень — оба чужестранцы, оба — друзья заточенного в тюрьму предателя. Даже Нисандер может оказаться под подозрением из-за их многолетней дружбы. Воображение, недобрый компаньон, рисовало Серегилу одну угрозу за другой — новые поддельные письма, неожиданные аресты, а то и что-нибудь похуже.

Отбросив одеяло, Серегил начал разминать затекшие руки и ноги, шагая по такой знакомой уже камере: три шага — поворот, три шага — поворот… Вряд ли новости появятся прежде, чем рассветет, даже если все пройдет удачно.

Серегил остановился у двери, встал на цыпочки и попытался выглянуть в окошко. Наступила ли уже полночь? Или до нее еще час? А может быть, скоро рассвет? Пустой и тихий коридор ничего ему не сказал.

«Проклятие! — про себя сыпал ругательствами Серегил, снова принимаясь мерить шагами камеру. — Я бы уже давно сделал все, что надо, и вернулся домой к жаркому огню!»

Если только он вообще не ошибся насчет аптекаря…

Алек и Микам встретились с Миррини на погруженной в темноту небольшой площади неподалеку от улицы Задней Ноги. Миррини предусмотрительно сменила свою гвардейскую форму на неброские штаны и тунику и закуталась в темный плащ, хотя и не рассталась с рапирой. Развернув громоздкий сверток, она вручила им похожие на горшки шлемы, которые носила городская стража.

— Откуда ты их взяла? — спросил Микам, надевая свой.

— Не спрашивай. Если что-нибудь пойдет не так, в темноте вы можете сойти за подчиненных Тирина.

— Этот твой Тирин, он в готовности? Миррини кивнула:

— У него десять человек в переулке рядом с домом твоего мошенника и двое — во дворе. Им приказано ворваться внутрь, как только начнется шум. Я только надеюсь, что Алека не поймают.

— Если я смогу оказаться внутри, я сумею и выбраться, — тихо ответил юноша, беря шлем под мышку.

Привязав лошадей к столбу на площади, они втроем отправились на улицу Задней Ноги и, проскользнув в узкий переулок позади дома, где находилась лавка Албена, стали осматриваться.

На первом этаже между створками ставней света не было видно, темно было и на втором этаже, где, вероятно, размещались жилые комнаты Албена. Одно из окон лавки выходило в переулок, и проникнуть внутрь можно было через него.

Стянув сапоги, Алек влез на плечи Микама и заглянул в щель между ставнями. Комната была погружена в полную темноту, из нее не доносилось ни звука — ни дыхания спящего, ни храпа. Откинув защелку по возможности без шума, Алек скользнул внутрь.

Он почуял запах горящей свечи, ощутил под ногами голые доски пола. В углу комнаты начиналась лестница, ведущая наверх, и оттуда проникал слабый свет. Когда глаза Алека привыкли к темноте, он с облегчением перевел дух: юноша находился в той самой комнате за лавкой, которая была ему нужна. Но кто-то — вероятно, Албен — наверху еще бодрствовал. Оттуда донесся скрип пола и приглушенный кашель. Однако огонь в камине и комнате за лавкой был потушен, и это означало, что хозяин вряд ли собирается спускаться сюда до утра.

Алек вынул светящийся камень из своего набора инструментов и, прикрывая его рукой, прокрался к двери, ведущей в лавку. Дверь на ночь была заперта и закрыта на засов.

Алек вытащил из кошеля кожаный колпачок и надел его на светящийся камень, чтобы свет падал только вниз.

Алеку не понадобилось много времени, чтобы найти то, что он искал. Проведя рукой по резьбе на колонне, на которую опиралась каминная полка, он скоро обнаружил, что квадратное основание колонны подвижно. Сунув острие кинжала в щель, Алек повернул камень; за ним оказалась узкая глубокая выемка. В ней лежал длинный железный ящик, запертый на массивный замок. Наклонившись, Алек отмычкой открыл его. В ящике оказалось несколько связок документов. Алек еще не особенно хорошо умел читать, но он знал крупный красивый почерк Серегила и его подпись. Одна пачка целиком состояла из писем Серегила; часть из них были неоконченными. Всего их насчитывалось одиннадцать, и некоторые явно выглядели копиями.

«Мы тебя поймали, Чешуйница, клянусь Создателем!» — возликовал Алек. Вернув документы на место, он спрятал ящик в тайник, но повернул скрывающий его камень не до конца — так, как было до его прихода.

Сделав это, Алек прихватил маленький табурет, вернулся к окну, перекинул одну ногу через подоконник и швырнул загрохотавший по полу табурет на середину комнаты; сам он тут же выпрыгнул в переулок. Приготовившись быстро скрыться, Микам, Миррини и Алек прислушались, ожидая переполоха.

Ничего не произошло.

— Как они могли ничего не услышать? — прошептала Миррини. — Даже я слышала грохот! Микам пожал плечами:

— Придется попробовать еще раз.

Он еще раз подсадил Алека, и тот заглянул в комнату. Слабый отсвет свечи по-прежнему лежал на ступенях лестницы, но в остальном никаких признаков жизни заметно не было.

Алек влез внутрь; у него мелькнула мысль еще раз устроить пожар, но юноша быстро от нее отказался, ночью весь дом мог заполыхать прежде, чем люди сбежались бы тушить огонь. Оглядевшись, Алек заметил на полке кувшин и, сделав глубокий вдох, разбил его о каминную решетку.

Раздался оглушительный звон, за которым последовали испуганные крики. Удовлетворенный, Алек метнулся к окну, но споткнулся о перевернутый табурет и растянулся на полу.

— Это ты, мастер Албен? — испуганно спросил кто-то из-за двери лавки.

— Чтоб тебе провалиться, Дарник! — проскрежетал сварливый голос откуда-то сверху. — Что, во имя Билайри и его шлюх, ты там делаешь?

Поднявшись с пола, Алек увидел пару тощих ног на верхней ступени лестницы. Юноша головой вперед нырнул в окно и оказался в объятиях Микама.

— Вот теперь порядок! — усмехнулся тот, напяливая на голову Алека шлем, пока тот поспешно натягивал сапоги. Они побежали по переулку, а Миррини направилась в другую сторону, чтобы убедиться, что Тирин и его солдаты действуют, как договорено.

Микам и Алек остановились на перекрестке и стали прислушиваться: Албен на чем свет стоит ругал своего ничего не понимающего подмастерья. Ставни на окне распахнулись, потом снова захлопнулись. Тут же раздался стук в дверь лавки — это наконец появились стражники.

Окно в переулок открылось, и из него показалась неуклюжая фигура в ночной рубашке.

— Ад и все его дьяволы! — возмущенно воскликнул Микам. — Только не говори мне, что все проклятые синемундирники отправились штурмовать дверь лавки!

Однако переулок действительно был безлюден.

— Быстро, обнажи рапиру! — прошептал Алек и сам сделал то же. Левой рукой он вытащил из кошеля светящийся камень и поднял его над головой, надеясь, что шлемы скроют их лица.

— Эй ты, ни с места! — прокричал он самым хриплым голосом, на какой только был способен.

Албен прижал к груди свой железный ящик и заморгал от неожиданно вспыхнувшего света. Вид шлемов и обнаженных клинков вызвал у него такую панику, что он повернулся и кинулся бежать — прямо в руки стражников капитана Тирина, наконец-то появившихся со двора.

Алек быстро спрятал свой светящийся камень, а Микам прокричал:

— Мы застукали его, когда он пытался улизнуть через окно!

В суматохе никто не обратил внимания, кто это кричал, и Микам с Алеком беспрепятственно скрылись.

ГЛАВА 28. Полуночный допрос

Теро услышал стук в дверь как раз перед полуночью. Взяв из рук посланца свиток, он отнес его Нисандеру, который дремал в кресле в гостиной.

Молодой маг слегка потряс учителя за плечо.

— За тобой прислала царица.

Нисандер, моргая, посмотрел на него, и сонливость тут же слетела с волшебника.

— От нее послание? Теро вручил ему свиток.

Нисандер быстро прочел его, поднялся и разгладил свою голубую мантию.

— Здесь ничего не объясняется, просто сказано, что я должен явиться немедленно. Что ж, будем надеяться на лучшее.

— Мне пойти с тобой?

— Спасибо, милый мальчик, но, я думаю, пока тебе лучше оставаться здесь. Если что-нибудь пошло не так, нужно, чтобы Микам и Алек могли обратиться к тебе.

Нисандер в одиночестве шел по знакомым коридорам царского дворца. Стены были украшены гобеленами и фресками, однако ощущение простора, свойственное Дому Орески, здесь отсутствовало. Дворец служил наполовину официальной резиденцией, наполовину крепостью; стены были толстые, коридоры извилистые, двери обиты широкими чеканными полосами металла.

Зал судебных заседаний был строг и неуютен — и сделан таким намеренно. В длинном помещении не было мебели, лишь в дальнем конце на возвышении стоял черный с серебром трон. Чтобы приблизиться к нему, нужно было пройти долгий путь по черному полированному мрамору пола под холодными взглядами статуй цариц, выстроившихся вдоль стен. Факелы в кованых подставках бросали мрачный колеблющийся свет на кучку людей, окружающих трон.

Идрилейн едва кивнула в ответ на поклон Нисандера. Сегодня она была в короне и в панцире, на коленях царицы лежал обнаженный меч. Рядом с троном стояли наместник Бариен и командующая гвардией Фория; их лица также были мрачны.

— Нами получены некоторые документы, которые могут обелить имя благородного Серегила, — сказала Нисандеру Идрилейн, кладя руку на длинный железный ящик, который стоял открытым на маленьком столике рядом. — Я сочла нужным, чтобы ты присутствовал при разборе дела.

— Я очень благодарен, моя госпожа, — ответил Нисандер, занимая место у подножия трона.

Царица бросила взгляд на старшую дочь и знаком предложила ей начинать.

— Введите первого узника!

В ответ на приказ Фории распахнулась боковая дверь, и двое стражников втащили упирающегося старика в грязной ночной рубашке Нисандер позволил себе слегка коснуться поверхности разума обвиняемого и обнаружил там панику пополам с изворотливостью и страстное желание выжить.

Следом за стражниками и стариком вошли еще трое:

офицер городской стражи, женщина в мундире старшего пристава и молодой маг второй степени — Иманеус. Нисандер хорошо его знал: это был талантливый чтец мыслей, часто приглашаемый на подобные судилища.

Наместник обратил на узника мрачный взор.

— Албен, аптекарь, проживающий на улице Задней Ноги, — пророкотал он, — тебя обвиняют в приобретении и подделке писем царского родича. Оба преступления караются смертью. Признаешь ли ты себя виновным?

Упав на колени, Албен жалобно начал что-то выкрикивать.

— Повтори, — приказала женщина-пристав, наклоняясь к старику. — Благородный Бариен, обвиняемый утверждает, будто имеет место ошибка.

— Ошибка, — повторил Бариен без всякого выражения. — Аптекарь Албен, разве не был ты схвачен людьми капитана городской стражи Тирина при попытке бежать через окно с этим ящиком в руках? В ящике обнаружены письма и документы, написанные представителями самых знатных семей.

— Ошибка, — снова прошептал Албен, дрожа. Вынув из ящика пачку документов, Бариен продолжал:

— Среди прочего в этом ящике, обнаруженном у тебя при аресте, находятся письма и копии писем. Другими словами, подделки. Против тебя выдвигаются следующие обвинения. Первое: ты способствовал ложному обвинению и осуждению невинного, верного слуги ее величества царицы Идрилейн Второй. — Бариен сделал паузу и отобрал из пачки два письма. — У тебя найдена копия письма, будто бы написанного благородным Вардарусом-и-Борунтасом Луд Мирин из Римини, того самого письма, которое отправило благородного Вардаруса на плаху. Вместе с этим письмом, запечатанным твоей собственной печатью, было обнаружено другое, почти идентичное, однако не содержащее тех фраз, из-за которых он был осужден. — Бариен вынул из ящика другую пачку документов. — Второе: ты обвиняешься в попытке совершить подобное же гнусное преступление в отношении благородного Серегила-и-Корита Солун Мерингил Боктерсы. Я сам получил письмо, идентичное тому, что обнаружено у тебя, письмо с подписью и печатью благородного Серегила. Данное письмо содержит доказательства его измены и враждебных намерений против Скалы. Однако в дополнение к этой копии здесь имеется письмо с тем же обращением, подписью и печатью — совершенно невинного содержания.

Голос наместника, натренированный годами практики, грозно раскатился по холодному залу:

— Предостерегаю тебя от лжи, аптекарь Албен. Признаешь ли ты себя виновным перед лицом этих доказательств?

— Я… Я услышал шум… Ночью я услышал шум у себя в лавке, — заикаясь, выдавил старик. — Я спустился туда и обнаружил этот ящик. Кто-то, должно быть, бросил его в окно. Когда я услышал, что в лавку ломятся стражники, я впал в панику, могущественный наместник и грозная царица!

Из-за спины обвиняемого Иманеус сделал отрицательный жест.

Такая же бесстрастная, как статуи ее предков, Идрилейн сделала знак приставу; та подошла к двери и ударила в нее. Дверь распахнулась, и двое стражников ввели необыкновенно толстую женщину в яркой вышитой ночной сорочке.

— Гемелла, камнерез с улицы Собаки, — объявила женщина-пристав.

Увидев Албена, Гемелла завопила:

— Скажи им, Албен, скажи, что я только вырезала печати! Ты, жалкий подонок, скажи им, что я больше ничего об этом не знаю!

Обвиняемый со стоном закрыл лицо руками.

— Пристав, объяви, какое наказание полагается за подделку писем или печатей знати, — приказала царица, строго глядя на жалких узников.

— Смерть под пыткой, — произнесла женщина. Албен снова застонал, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Моя царица, поскольку ты призвала меня на суд, позволь мне сказать, — вмешался Нисандер.

— Я всегда ценила твой совет, Нисандер-и-Азушра, — кивнула Идрилейн.

— Моя царица, мне кажется сомнительным, чтобы эти двое действовали по своей инициативе; скорее они выполняли чей-то заказ, — начал Нисандер, тщательно выбирая слова. — Я знаю определенно, что эти несчастные не пытались шантажировать благородного Серегила, нет свидетельств этого и в деле покойного Вардаруса. Действуй эти преступники сами по себе, их мотив, конечно, был бы именно таков.

Фория раздраженно бросила:

— Не хочешь же ты сказать, что это хоть в какой-либо мере смягчает их вину?

— Безусловно, нет, высокородная, — серьезно ответил Нисандер. — Я только хочу подчеркнуть, что тот, кто все это организовал, представляет собой гораздо большую опасность, чем эти несчастные. Если окажется, что один и тот же человек — а я подозреваю, что это именно так, — источник клеветы и на благородного Вардаруса, и на благородного Серегила, очень важно узнать, что подвигло его на столь отчаянный шаг.

— Ответ на этот вопрос мы быстро получим от этих двоих! — прорычал Бариен.

— Со всем должным почтением должен заметить тебе, наместник, что сведения, полученные под пыткой, не всегда надежны, даже если при этом присутствует маг. Боль и страх затуманивают разум, достоверно читать мысли становится трудно.

— Мне известны твои взгляды на применение пыток, — натянуто ответил Бариен. — Чего ты хочешь добиться?

— Я хочу сказать, благородный Бариен, что все это дело слишком серьезно, чтобы можно было полагаться на такие методы. Как ни предосудительны действия этих тварей, они всего лишь пешки в большой игре. И именно их господина мы должны обнаружить любой ценой.

Как он и ожидал, Бариен и Фория посмотрели на него недовольно, но Идрилейн одобрительно кивнула.

— И что ты предлагаешь? — спросила она.

— Моя царица, я смиренно прошу тебя, в твоей неизреченной милости, заменить смертный приговор на изгнание, если обвиняемые полностью и по доброй воле обо всем расскажут. Мы от этого гораздо больше выиграем. Иманеус должен будет подтвердить достоверность сообщаемых ими сведений.

Идрилейн посмотрела на молодого мага.

— Я всегда придерживался тех же взглядов, что и Нисандер, на признания, полученные под пыткой, моя царица, — сказал Иманеус.

С невеселой улыбкой Идрилейн повернулась к осужденным, впервые обратившись непосредственно к ним.

— Что выберете, вы двое? Лишиться руки и отправиться в изгнание в случае полного признания или быть посаженными на кол?

— Я признаюсь, великая царица, я признаюсь! — прокаркал Албен. — Я не знаю имени этого человека, я никогда его о нем не спрашивал. Он выглядел как аристократ, хотя я никогда раньше его не видел, да и говорил он не как житель Римини. Но приходил ко мне оба раза один и тот же человек — за письмами… то есть фальшивками, — чтобы можно было обвинить Вардаруса и благородного Серегила тоже.

— Пока что он говорит правду, моя царица, — объявил Иманеус.

— Какие еще фальшивки ты делал для этого человека? — спросила царица.

— Корабельные документы главным образом, — пробормотал Албен, потупясь.

— И… — Он замялся и начал трястись.

— Говори, подонок, — рявкнул Бариен. — Что еще?

— Два… два царских пропуска, — прошептал Албен. Царский пропуск позволял обладателю проходить куда угодно, даже во дворец.

— Ты признаешься в подделке подписи самой царицы?! — взорвалась Фория.

— Когда это было? Албен поежился.

— Должно быть, уже года три назад. Только они не годились в дело, когда были готовы.

— Почему же? — Голос Бариена был бесстрастным, но Нисандер с изумлением увидел, что наместник смертельно побледнел. Фория тоже казалась потрясена чем-то.

— На них еще не было печатей, — проблеял перепуганный аптекарь. — Не знаю, как он собирался их получить. Я не делал копий пропусков, высокородная, клянусь! Пусть этот маг будет свидетелем: я не такой дурак, чтобы рискнуть оказаться замешанным в подобном деле!

— И я никогда не подделывала царской печати, — воскликнула Гемелла, — клянусь Четверкой! — Снова Иманеус кивнул, подтверждая, что она говорит правду.

— Когда это случилось? — снова спросил Бариен.

— В прошлый ритин исполнилось три года, господин.

— Ты уверен? Ведь ты делал сотни фальшивок. Как случилось, что именно эту ты помнишь так хорошо?

— Потому что это были царские пропуска, господин, — дрожащим голосом ответил Албен. — Не каждый день выпадает такое везение. И еще тогда я делал документы для корабля под названием «Белый олень», приписанного к Цирне. Я хорошо помню это, потому что тогда сосед попросил меня об одолжении — я вставил в список команды имя его сына. Только, видишь ли, корабль вместе со всеми матросами пошел ко дну в осенний шторм меньше чем через месяц, так что парень погиб.

— Ты точно помнишь название корабля? «Белый олень»? — спросила Фория.

— Да, высокородная. Других кораблей я не помню, а насчет этого не мог бы ошибиться. Я долго еще следил за списками прибывающих судов, надеясь, что «Белый олень» все-таки не потонул и парень вернется. Сосед перестал со мной разговаривать. А этот человек, который приходил ко мне… Ему всегда было что-нибудь нужно, все это время — по большей части корабельные документы — до прошлой весны. Однажды поздней ночью в месяце нитин он явился и сказал, что у него есть письмо, которое нужно подправить, так не могу ли я это сделать? То самое письмо, милостивая царица, которое прислали тебе, — письмо благородного Вардаруса. За сотню золотых сестерциев я сделал ему две копии — немного разные. Гемелла, как всегда, сделала печати.

— А ты сделал еще копии и для себя, — добавил Нисандер. — На случай, если ты сам сможешь в будущем кого-то ими шантажировать.

Албен молча кивнул.

— И этот же человек снабдил тебя письмами благородного Серегила?

Албен заколебался.

— Нет, господин, их я получил от Гемеллы.

— Я купила их у барыг, — поспешно встряла та.

— Что она говорит? — поморщилась Фория.

— Барыги — так на уличном жаргоне зовут скупщиков краденого, — пояснил Нисандер.

— Именно так, благородная госпожа, — тараторила Гемелла, торопясь сообщить все подробности. — Первую порцию я купила у торговца по прозвищу Сластена, а второй раз — у старого калеки, которого зовут Дакус.

«Ах, Серегил, на этот раз ты перехитрил сам себя», — сокрушенно подумал Нисандер, хорошо знавший, кто такой Дакус на самом деле и откуда появилось второе письмо.

— Тот человек, что заказывал мне бумаги, — продолжал Албен, — был доволен моей работой и сказал, что хорошо заплатит за письмо любого аристократа, который по происхождению не скаланец.

— Прапрадед Вардаруса был пленимарский барон, — нахмурилась Идрилейн, барабаня пальцами по рукояти меча. — А Серегил… Ну. это и подавно всем было известно.

— Так, значит, ты делал для него эти фальшивки, а заодно и копии для себя, — сказал Бариен. — И для чего же они были ему нужны?

— Он никогда не говорил, господин, а я не спрашивал, — ответил Албен со странным достоинством. — Прости мою дерзость, но человек, подделывающий документы, не протянет долго, если не научится не проявлять любопытства.

— Так это все, что ты можешь нам рассказать? — Бариен посмотрел на мага, стоявшего за спинами осужденных. Иманеус кивнул и собрался ответить, но Нисандер опередил его.

— Нужно выяснить еще несколько важных моментов. Первое: когда должна была быть готова последняя фальшивка и кому ее следует доставить. Второе: что знают узники о связи всего этого дела с леранцами?

— Леранцами! — Бариен сердито дернул цепь на груди. — Какое отношение подделки имеют к леранцам?

— Про леранцев я ничего не знаю! — завопил Албен, умоляюще глядя на Идрилейн. — Я твой верный подданный, милостивая царица, каково бы ни было твое происхождение! Я никогда бы не оказался замешан в измене!

— И я, благородные господа, и я! — всхлипнула Гемелла.

— Они говорят правду, — подтвердил Иманеус.

— Просто образцы преданности, — саркастически заметила Идрилейн. — Но как насчет ответа на первый вопрос благородного Нисандера? Когда и кому должны быть доставлены новые подделки?

— Завтра ночью, моя царица, — ответил Албен. — На этот раз писем должно быть три, это те, что перевязаны желтой лентой. Там письма благородного Серегила, госпожи Бисмы и господина Дериана.

— Все трое имеют родственников за пределами Скалы, — заметила Фория.

— Мне об этом ничего не известно, — проскулил Албен. — Тот человек сказал только, что я должен передать их ему в собственные руки, как и раньше. Он всегда приходит ночью и всегда один. Я все рассказал, моя царица, клянусь рукой Далны, ничего не утаил.

Идрилейн перевела ледяной взгляд на Гемеллу:

— Тебе есть что добавить?

— Я покупала письма и делала печати, — ответила та. Слезы лились из ее глаз и стекали по дрожащему подбородку. — Клянусь Четверкой, благородная госпожа, больше я ничего не знаю.

Когда царица велела стражникам увести осужденных, Бариен повернулся к Нисандеру.

— Что это за разговоры насчет леранцев? — требовательно спросил он. — Если у тебя есть доказательства их деятельности, ты сейчас же должен мне о них сообщить!

— Я непременно так и поступил бы, — спокойно ответил Нисандер. — Сейчас это всего лишь теория, которая, правда, многое объясняет.

— Бедный старый Вардарус, — печально сказала Идрилейн, доставая из ящика одно из писем. — Если бы только он заговорил…

— У тебя не было выбора, — упрямо возразила Фория. — Доказательства были неопровержимы. По крайней мере с благородным Серегилом ничего плохого не случилось.

— Ах да, Серегил. Как с ним быть, Нисандер? Я должна была бы освободить его, но, если я сделаю это, подонки-предатели, заварившие всю эту кашу, тут же удерут.

— Совершенно справедливо, — согласился волшебник. — Пока он должен оставаться в тюрьме, а нам нужно сделать так, чтобы в доме аптекаря все выглядело как обычно. Соседи и так будут сплетничать о том, что случилось, а слухи быстро достигнут нежелательных ушей. Наша единственная надежда — выследить покупателя фальшивок, когда он явится за ними следующей ночью. Албена нужно вернуть в его лавку, под соответствующим присмотром, конечно, на то время, пока мы в нем нуждаемся.

— Это нужно сделать без шума, — предупредил Бариен. — Если хоть что-нибудь просочится, особенно насчет Вардаруса, страшно подумать, что начнется.

Идрилейн нетерпеливо махнула рукой:

— Меня больше всего волнует, как выследить того негодяя. Тут нельзя промахнуться. Бариен, Фория, оставьте нас.

Привычные к резкости царицы, наследная принцесса и наместник немедленно покинули зал. Нисандер смотрел им вслед; что-то в манерах Бариена тревожило его.

— Он очень переживает все это дело, — сказала Идрилейн. — Было бы лучше, если бы ты раньше сказал ему о своих подозрениях насчет леранцев. Он всегда принимал такую возможность очень близко к сердцу.

— Прости меня, царица, — ответил Нисандер. — Это был ведь всего лишь выстрел наугад.

— Но удачный выстрел — чем больше я думаю, тем больше все складывается одно к одному. Проклятие, Нисандер, если у этих предателей достаточно сил для подобной затеи, я хочу, чтобы они немедленно были уничтожены! Поимка того, кто придет за письмами, должна пройти без сучка без задоринки, а раз это человек, который получил в свои руки царский пропуск, то он может знать в лицо моих людей. Твои наблюдатели — другое дело, даже мне неизвестно, кто они такие.

Нисандер низко поклонился, радуясь, что царица приняла желательное ему решение по своей инициативе.

— Наблюдатели к твоим услугам, как всегда, моя царица. Позволишь ли ты мне все сделать так, как я сочту нужным? Идрилейн стиснула рукоять меча.

— Принимай те меры, какие сочтешь подходящими. Кто бы ни был предатель, я хочу, чтобы к концу недели его голова красовалась на пике!

— Я тоже хочу этого, моя царица, — ответил Нисандер, — хотя буду удивлен, если такая голова окажется единственной.

ГЛАВА 29. Неожиданная смена декораций

Продолжая метаться по камере, Серегил неожиданно наткнулся на что-то в темноте. Он поспешно попятился и с трудом разглядел две высокие фигуры, каким-то образом материализовавшиеся посередине помещения. На какую-то секунду его разум словно заледенел от ужаса: ему вспомнилась майсенская придорожная гостиница и черное чудовище, с которым он там боролся; но тут до него донесся знакомый запах пергамента и свечного воска.

— Нисандер?

— Да, милый мальчик, это мы с Теро. — Он потянул Серегила в дальний от двери угол и прошептал ему в ухо: — Теро займет твое место.

— Каким образом?

— Сейчас не время для объяснений. Возьми его за руку. С трудом удержавшись от рвавшихся с языка вопросов, Серегил сделал, как ему было сказано. Рука Теро была холодна, но не дрожала; Нисандер решительно взял их обоих за плечи и принялся шептать заклинание.

Превращение произошло так мгновенно, что у Серегила закружилась голова. На миг темнота в камере словно рассеялась, вихрь света подхватил их, и, когда в глазах у Серегила прояснилось, он обнаружил, что стоит в другой части камеры рядом с Нисандером.

Серегил поднес руку к лицу и нащупал колючую бороду, впалые щеки и коротко подстриженные курчавые волосы.

— Яйца, почки и прочие потроха Билайри!.. — Тихо! — прошипел Нисандер.

— Хорошенько заботься о моем теле, — предупредил его Теро, ощупывая собственное новое лицо.

— Я гораздо больше тебя заинтересован в возвращении обратно, поверь, — пожал плечами Серегил и пошатнулся, не привыкнув еще к другому, более высокому телу. Он догадывался, что теперь последует, и это вызывало у него ужас.

Нисандер решительно взял его за руку и подвел к стене. Преодолевая внутреннее сопротивление, Серегил глубоко вздохнул, расправил плечи, шагнул в разверзшуюся перед ним дышащую холодом пропасть, более темную, чем сама темнота. И спотыкаясь, задыхаясь и моргая от неожиданного света, вошел в рабочую комнату Нисандера в Доме Орески.

— Не бойся, я тебя держу! — успокоил его Микам, когда колени Серегила подогнулись. — Алек, где бренди? И тазик пригодится, судя по тому, как он выглядит.

Серегил скорчился над тазиком, борясь с тошнотой, вызванной превращением; такие заклинания он всегда переносил тяжелее всего. Когда позывы прекратились, он с благодарностью взял у Алека стакан бренди.

Юноша смотрел на него, вытаращив глаза.

— Серегил, это на самом деле ты?, Серегил глянул на белые худые пальцы, сжимающие стакан, и выпил обжигающий напиток одним глотком.

— Непривлекателен, да?

— Теро это нравилось не больше, чем тебе, — вздохнул Нисандер. — Он, правда, вел себя гораздо более сдержанно.

— Прости меня, — ответил Серегил. — Я сейчас просто не в себе.

Алек продолжал ошеломленно смотреть на него.

— У тебя и голос Теро, но только… Каким-то образом ты разговариваешь скорее как Серегил. Это заклинание отличается от того, что превратило тебя в выдру?

— Очень даже. — Серегил подозрительно оглядел свое новое тело. — Похоже на то, как если бы ты носил не подходящую тебе одежду и не мог ее снять. Да и белье он предпочитает слишком облегающее. Я не знал, что ты способен на такое, Нисандер!

— Маги Орески не особенно одобряют такие дела, — подмигнул ему волшебник. — Однако все удалось, а поэтому мне хотелось бы проделать некоторые опыты. Ты помнишь, как заклинанием зажечь свечу?

— Ты хочешь, чтобы я попробовал колдовать, пока я в этом теле?

— Да, пожалуйста.

Нисандер поставил посередине стола свечу в подсвечнике. Серегил поднялся на ноги и вытянул руку над свечой. Микам предостерегающе дернул Алека за рукав:

— Ты бы лучше отошел подальше на всякий случай.

— Ты думаешь, я не слышу? — пробормотал Серегил. Он сосредоточил внимание на почерневшем фитиле и произнес нужное слово.

Последствия не заставили себя ждать. С раздирающим уши скрипом полированный стол треснул посередине и развалился на половинки. Свеча, так и не загоревшись, упала на пол.

В течение долгой минуты все молча смотрели на разгром, потом Нисандер наклонился и провел пальцем по дереву.

— Что ж, ты получил ответ на свой вопрос, — вздохнул Серегил.

— Эксперимент ответил больше, чем на один вопрос, и среди них на самый главный: вы обменялись только телами, но не волшебной силой. Значит, Теро будет в безопасности, особенно если мы поторопимся. Нам многое нужно обсудить, прежде чем Алек вернется на улицу Колеса.

— Я должен туда вернуться сегодня ночью? — разочарованно протянул Алек.

— Но Серегил только что появился здесь…

Серегил шутливо толкнул его в бок:

— Не забывай, Алек, о приличиях. В мое отсутствие ты хозяин в доме, не говоря уже о том, что остаешься подозреваемым с точки зрения властей. Нельзя допустить, чтобы ты вдруг без всяких объяснений исчез.

— Совершенно верно, — согласился Нисандер. — Но мы обсудим планы, прежде чем ты уйдешь. Давайте-ка перейдем в гостиную. Думаю, Серегил не откажется от приличного ужина. Теро сегодня почти ничего не ел.

— Это чувствуется! — Серегил похлопал себя по тощему животу. Спускаясь следом за остальными вниз, он снова провел рукой по лицу. Колючие усы щекотали ему ноздри, и он нетерпеливо пригладил их. — Поразительно! — пробормотал он. — Мне никогда особенно не нравились отращиваемые на лице волосы, но теперь, испытав это сам, я нахожу такую привычку абсолютно отвратительной!

Микам с гордостью погладил собственные густые рыжие усы.

— К твоему сведению, это признак мужественности.

— Вот как? — фыркнул Серегил. — Ты забыл, сколько раз мне приходилось дожидаться, пока ты соскребешь с подбородка щетину тупым ножом?

— Таков мой стиль, — подмигнул Алеку Микам. — И Кари нравится, чтобы рядом с гладкими щеками торчали колючие усы.

— Они же чешутся, — пожаловался Серегил. — Микам, научи меня бриться.

Спускавшийся впереди них Нисандер обернулся и строго посмотрел на Серегила:

— Ничего подобного ты не сделаешь!

Когда ужин был подан, Нисандер, Микам и Алек рассказали Серегилу о происшедшем за ночь. Тот ухмылялся, слушая о приключении Микама и Алека, но стал серьезным, когда Нисандер поведал ему о том, что выяснилось на суде.

— Он подделал царский пропуск? Неудивительно, что Бариен занервничал. Помимо самой царицы и Фории, только он один имеет доступ к печати.

— Доступ по праву, — поправил его Микам. — И как ты думаешь, что находилось в трюме того корабля, «Белого оленя»?

Серегил посмотрел на Нисандера:

— Это, наверное, можно выяснить. Три года долгий срок, но в том порту, куда корабль направлялся, могли сохраниться записи. В них мы не найдем, конечно, описания груза, который судно перевозило на самом деле, но какую-то отправную точку получим.

— Может оказаться, что к нашему делу это никакого отношения и не имеет,

— задумчиво ответил тот, — но лучше обследовать все имеющиеся следы. А теперь давайте обсудим планы на завтра.

До рассвета оставалось всего несколько часов, когда разговор закончился, и Алек неожиданно зевнул во весь рот.

— Прошу прощения, — сказал он и тут же зевнул снова.

— Ты изрядно потрудился, — усмехнулся Серегил. «Теро был бы гораздо привлекательнее, если бы почаще улыбался», — подумал Алек, поражаясь тому, как меняет человека выражение лица. Интересно, как выглядит сейчас Серегил — когда его телом управляет Теро?

— Я и сам вымотался, — признался Микам и тоже зевнул. — Если насчет завтрашней работы мы договорились, нам с Алеком лучше отправиться в постели, пока солнце еще не взошло.

— Стареешь, — поддразнил его Серегил, поднимаясь следом за ними по лестнице. — Раньше мы с тобой могли два-три дня оставаться на ногах, прежде чем ты начинал сдавать.

— Клянусь Пламенем, тут ты прав, — ухмыльнулся Микам. — Еще несколько лет, и мне ничего не будет нужно, кроме солнечного уголка в саду у Кари да ребятишек, чтобы рассказывать им о моих приключениях.

У двери Алек еще раз обернулся и посмотрел на Серегила в теле Теро. Он не мог представить себе более странного сочетания. Покачав головой, Алек сказал:

— Хорошо, что ты вернулся, — или вроде того.

— Вроде хорошо или вроде вернулся? — спросил Серегил с улыбкой, которая каким-то образом была типично Серегиловой — кривой и лукавой.

— И то, и другое, — ответил Алек.

— И я вроде благодарен тебе, как и всем вам. Вы хорошо потрудились в мою пользу этой ночью, — проговорил Серегил, пожимая руки друзьям. — Там, в камере, дела начинали выглядеть очень уж мрачно. Теперь же мы вчетвером быстро во всем разберемся.

Несмотря на это жизнерадостное утверждение, на Серегила, когда он повернулся и пошел к комнате Теро, обрушилась ужасная усталость. С благодарностью вытянувшись на узкой кровати, он почувствовал, что даже не в силах разуться.

«Это все магия, — подумал он, засыпая. — Эти проклятые заклинания всегда выжимают меня досуха».

Как ни измучен был Серегил, отдых его не был спокоен. Тревожные сны заставляли его вертеться на постели. Сначала это были просто отрывочные воспоминания о прошедших днях — отдельное событие, повторяющиеся снова и снова обрывки разговоров, настырно мелькающие лица каких-то случайных знакомых, — однако постепенно образы начали принимать более отчетливые очертания.

Он — все еще в теле Теро — ехал верхом по улицам Римини. Кругом было темно, и он не знал, где находится. Символы названий улиц отсутствовали, фонари не горели. Раздраженный и немного испуганный, он пустил коня галопом.

У его лошади не было головы; поводья, перекинутые через гладкий выступ на месте шеи, исчезали где-то под грудью животного.

«Мне его не остановить», — подумал Серегил. Отпустив поводья, он вцепился в луку седла.

Покрытое пеной странное существо мчалось много часов по незнакомым улицам, пока вдруг ему в ноги не кинулась сова. Испуганная лошадь встала на дыбы, сбросила седока и исчезла в темноте.

Оглядевшись, Серегил обнаружил, что находится у ворот Красной башни.

«Хватит! — сердито подумал он. — Я сейчас же верну себе свое тело». Он взлетел с земли и взвился к крыше тюрьмы.

Ощущение полета было восхитительным, и Серегил несколько раз облетел вокруг башни, наслаждаясь им. При этом, однако, он увидел, что все корабли в гавани пылают, и это очень встревожило его. Круто спикировав, как ласточка, он влетел в дыру в крыше тюрьмы.

Внутри тоже оказалось темно. Спотыкаясь, Серегил стал спускаться по лестнице и наконец увидел проблеск света впереди. луч падал на стену из окошечка в двери камеры. Дверь была заперта, но, как только Серегил коснулся ее, дерево превратилось в рой красных бабочек. Преодолев их слабое сопротивление, он вошел в камеру, залитую таким ярким светом, что ему пришлось прикрыть глаза рукой.

Его настоящее тело стояло посередине помещения — нагое, сплошь покрытое массой крошечных, похожих на пауков язычков пламени.

«Они же должны были исчезнуть!» — подумал Серегил, ощутив приступ отвращения.

— Они выползают отсюда, — сказало его тело голосом Теро, поднимая руку к груди.

— Я прогоню их.

Серегил осторожно приблизился и начал смахивать пламенеющих пауков. От его прикосновения они разлетелись, открыв ярко-голубой глаз, злорадно глядящий из кровавой раны на груди. Серегил отшатнулся и с нарастающим ужасом увидел, как кожа вокруг глаза начала дергаться и выпячиваться. Обуглившиеся паукообразные существа осыпались на пол, и теперь стали заметны какие-то движения под кожей груди и живота, словно что-то чудовищное прорывалось изнутри.

Глаз на груди заплакал кровавыми слезами, но лицо — теперь это было лицо Теро — по-прежнему спокойно улыбалось. С той же улыбкой Теро, раскинув руки, метнулся к Серегилу, будто намереваясь заключить его в объятия. С придушенным криком Серегил отпрянул сквозь рой красных бабочек…

Серегил, задыхаясь, сел на постели. Расправив сбитые простыни, он подошел к камину и раздул угли, чтобы осветить комнату. Его одежда насквозь пропиталась холодным потом. Сбросив ее, он оглядел белокожее угловатое тело, в котором теперь обитал. Неудивительно, что ему приснилось его собственное тело! Сон уже стал забываться, но воспоминание о глазе заставило Серегила поежиться.

Подкинув несколько поленьев в камин, Серегил снова улегся в постель и натянул одеяло до самого носа. Уже засыпая, он подумал: а ведь это первый раз за многие недели, когда ему вообще что-то приснилось!

Полуденное солнце светило в открытое окно, когда Серегил снова открыл глаза. Он некоторое время лежал неподвижно; оказалось, что большую часть своего кошмара он уже забыл. Потом, когда он заснул во второй раз, его сон был наполнен сладострастными мечтами, совсем ему обычно не свойственными, и при пробуждении тело Теро проявило все признаки возбуждения. Холодная вода, однако, успокоила его, и Серегил, поспешно одевшись, поднялся в башню, перепрыгивая через две ступени.

— Доброе утро, — улыбнулся ему Нисандер. Он пил чай — знакомая, успокаивающая картина. — Чувствуешь ли ты себя… О боги, похоже, ты плохо спал сегодня.

— Это так, — признал Серегил. — Мне приснился кошмар: я отправился за своим настоящим телом, а у него в груди, там, где шрам, оказался тот самый глаз. Все было вроде бы знакомым, словно этот сон мне уже снился раньше.

— Как неприятно. Ты можешь вспомнить еще какие-нибудь детали?

— Очень немногие. Там было что-то насчет полета по воздуху и пламени… Не помню. Потом появились другие образы, совсем иного характера. Может случиться так, что я буду видеть сны Теро?

— Ты думаешь, что через тело у тебя возникла духовная связь с ним? Едва ли это возможно. Почему ты спрашиваешь?

Серегил потер глаза и зевнул.

— А, ерунда. Просто первая ночь в непривычном теле. Между нами говоря, однако, Теро не помешало бы несколько денечков порезвиться на улице Огней.

— Он всегда производил впечатление человека, по натуре склонного к целибату, — заметил Нисандер. Серегил насмешливо хмыкнул:

— На практике — может быть, но не по натуре. На протяжении всего дня они не покидали башни, чтобы никто не заметил перемен в «Теро» — этого было бы нелегко избежать в окружении такого количества магов, как в Доме Орески., Ветис как будто ничего необычного в поведении «Теро» не видел; Серегил, внутренне посмеиваясь, наблюдал за скрытой за почтительностью неприязнью, когда молодой слуга явился убирать комнату Теро.

В середине дня Нисандер отправился по каким-то делам в другую башню, а Серегил бесцельно слонялся по комнате, когда раздался решительный стук в дверь. В обычаях Дома Орески было открывать любому, кто стучал, так что Серегилу пришлось сделать это. Выглянув в коридор, он обнаружил там нетерпеливо постукивающую ногой по полу Илинестру.

Ее зеленое шелковое платье туго облегало грудь, и Серегил не мог не заметить женственной прелести Илинестры. Он никогда не был с ней близко знаком, при встречах колдунья оставалась вежлива, но холодна. Сейчас, однако, стало совершенно очевидно, что ее сдержанность не распространялась на помощника Нисандера.

— Ах, Теро! Нисандер у себя? — Ее фиалковые глаза сияли улыбкой.

— В настоящий момент его нет, моя госпожа, — ответил Серегил, гадая, как обходился Теро с этой красавицей. На этот вопрос он тут же, однако, получил ответ.

— Как ты официален сегодня! — игриво пожурила она его, входя в коридор. Загроможденность прохода могла, конечно, быть причиной того, как тесно прижалось к Серегилу облаченное в шелка тело, но что-то в голосе Илинестры опровергало это предположение. Идя следом за ней в рабочую комнату, Серегил испытал приятное предвкушение: оба они сейчас, по-видимому, окажутся участниками занятного представления.

— Все еще рыщет кругом, чтобы вызволить своего милого ауренфэйского дружка? — вздохнула Илинестра, поворачиваясь к нему с видом заговорщицы.

— На этот раз нет. — Серегил достаточно правдоподобно изобразил гримасу отвращения, обычно появляющуюся на лице Теро при упоминании его персоны. — Ему нужно было повидать Морина-и— Аргавана. Что-то связанное с библиотекой.

— Бросил тебя, бедненького, трудиться в одиночестве? Как грустно. Я тоже, правда, чувствую себя одинокой. — Илинестра подошла поближе, и Серегил почувствовал легкий сладкий запах ее благовоний. Перед его умственным взором ясно предстал источник аромата — теплая ложбинка между ее грудей. Это насторожило Серегила. Такая мысль была для него необычна; это смахивало на колдовские махинации. — Я теперь так редко вижу Нисандера, — надув губы, прошептала Илинестра, придвигаясь еще ближе. — Передай ему от меня, что, если он не исправится, я могу начать искать вдохновения в другом источнике. Да и тобой он пренебрегает, стоит только появиться этому Серегилу. Это наводит на размышления… — Подняв красивую бровь, она не закончила фразу и, к изумлению Серегила, быстро, почти по-матерински, похлопала его по руке. — Если ты обнаружишь, что тебе нечем себя занять, мое предложение остается в силе.

— Предложение?

— О, как не стыдно! — подмигнула она, снова обретая игривость. — Помнишь заклинание для левитации, которому меня научил Илани? Ты так и не пришел, чтобы его узнать, а ведь казался таким заинтересованным! Я и еще кое-что знаю, такие вещи, которым Нисандер не сможет тебя научить, — думаю, тебе понравится. Я бы показала, их тебе сейчас, только мне нужны некоторые принадлежности… Приходи лучше в мои покои. Ты же не хочешь, чтобы я на тебя рассердилась, верно?

— Что ты, ни в коем случае, — заверил ее Серегил. — Я приду сразу же, как только смогу. Обещаю.

— Вот и молодец. — С невинным видом прижавшись щекой к его щеке, Илинестра выплыла из комнаты, оставив за собой легкий аромат благовоний.

«Пальцы Иллиора!» — подумал Серегил, на которого сцена произвела глубокое впечатление. Чего она хотела добиться, соблазняя Теро, было ему невдомек, но чем скорее Нисандер узнает об этом, тем лучше.

К его разочарованию, Нисандер посмеялся вместо того, чтобы рассердиться.

— Чем ты так возмущен? — спросил он. — Только сегодня утром ты советовал Теро именно такое лечение.

— Да, конечно, но только не с возлюбленной собственного учителя! — прошипел Серегил.

— Такое ханжество на тебя непохоже, — возразил Нисандер. — Я ценю твою заботу, но в ней нет никакой нужды. Прекрасная Илинестра и я не связаны никакими узами. Хотя я льщу себе мыслью, что она получает искреннее удовольствие от моего общества, ее больше всего интересует моя магическая сила. Она продемонстрировала мне несколько интересных примеров собственного искусства, но тебе уж по крайней мере должно быть совершенно ясно, что меня в ней привлекает.

— Хороша в постели?

— Выше всяких похвал. И поскольку ни я, ни она не хотим друг от друга большего, чем каждый готов дать, мы вполне удовлетворены сложившимися отношениями. В глубине души Илинестра тщеславна, и ее сексуальные устремления обычно направлены на завоевание юных девственников.

— Это точно, она — пожирательница мужчин, — поморщился Серегил. — Хотя вот что странно: со мной она всегда была весьма холодна.

Нисандер сухо усмехнулся:

— Ну, тебя трудно назвать девственником. К тому же я подозреваю, что она выбирает любовников с более традиционными вкусами, чем те, что приписывает тебе молва. Это за Алеком тебе следовало бы присматривать. Она съест его… Как это столь красочно описывает Микам?

— С гарниром из жареного лука, — фыркнул Серегил. — Спасибо за предупреждение.

ГЛАВА 30. Наконец-то взялись за дело

К вечеру среди соседей Албена были распространены подходящие объяснения происшествий прошлой ночи. Мошенник, перепуганный и стремящийся услужить, вернулся в свою лавку; наблюдение за ним, хотя и незаметное, не прекращалось ни на мгновение.

На город опустился холодный туман, пробиравший до костей. Серегил поставил Микама под окном лавки, выходящим в переулок, а Алеку велел присматривать за домом со стороны улицы. Сам он занял позицию в темном углу двора.

Медленно тянулись часы; Серегил с завистью подумал, что в теле Теро он меньше страдает от холода. С другой стороны, видел в темноте он теперь хуже, а уж об обонянии и говорить не приходилось. В целом, размышлял Серегил, переселение в тело другого человека не такое дело, к которому можно относиться легкомысленно. В этом было даже нечто непристойное: он не мог почесаться без того, чтобы не почувствовать себя неловко, а визиты в уборную определенно лишали его душевного спокойствия. Должно быть, заключил он, так чувствуешь себя в постели с партнером, который тебе не слишком нравится. Такой близости с Теро он рассчитывал никогда в будущем не испытывать.

Серегилу совсем не хотелось представлять себе, что ощущал Теро, находясь в собственном теле.

Он как раз раздумывал, можно ли позволить себе размять ноги, когда с улицы донесся звук быстрых шагов. Во двор вошел закутанный в плащ человек и тихонько постучал в дверь Албена. Аптекарь немедленно открыл, осветив своего посетителя высоко поднятой свечой. Серегил смог хорошо разглядеть ночного гостя: им оказался нарядно одетый немолодой господин. Несмотря на одежду, однако, его выдал невольный поклон, которым он приветствовал Албена: это был слуга, посланный с поручением.

Албен помедлил в дверях и слегка наклонил свечу. Это был условный знак. Бесшумно подкравшись к воротам, Серегил подал сигнал Алеку.

Только он собрался вернуться от входа во двор на прежнее место, как стукнула задвижка на двери лавки. Серегила это застало врасплох, и он притворился, будто собирается подняться по лестнице на верхний этаж дома. Посланец не встревожился тем, что его видели, и даже кивнул Серегилу, проходя мимо.

Серегил медленно сосчитал до пяти, прежде чем выскользнул на улицу посмотреть, куда тот свернул. Алек вышел из глубокой тени, скрывавшей его, и показал налево. Микаму он успел подать знак еще раньше, и они втроем двинулись следом за посланцем.

Человек, за которым они следили, не спеша миновал несколько улиц, потом свернул в таверну.

— Внутрь войти лучше тебе, — шепнул Серегил Микаму. — Меня он видел. — Микам кивнул, оглядел здание и медленно двинулся к дверям. Микам Кавиш обладал особым умением смешиваться с посетителями любого кабака. Расположившись недалеко от двери, он заказал пинту пива и стал незаметно присматриваться к человеку, за которым следил.

Тот в одиночестве сидел у очага, прихлебывая эль, словно дожидаясь кого-то. Вскоре к нему подсела девушка-служанка. Она поздоровалась с посланцем, сердечно расцеловав его. Хотя девушка сидела спиной к Микаму и он ничего подозрительного не заметил, объятия были, конечно, прекрасной возможностью передать что-то из рук в руки. Еще минута, и пара вместе покинула таверну.

Микам вышел следом и помедлил под фонарем, поправляя плащ и присматриваясь, в каком направлении пошли мужчина и девушка. Из теней тут же появились Серегил и Алек и бесшумно двинулись за ними. Микам помедлил еще немного, потом двинулся следом.

Держась за руки, те двое дошли, разговаривая, до маленького фонтана посреди площади, а потом неожиданно свернули в темный проход. Микам заторопился, чтобы не потерять их из виду, и чуть не упал, наткнувшись на своих друзей, притаившихся в тени. Из закоулка донеслись тихие, но несомненные звуки поспешного совокупления.

Оставив Алека на страже, Серегил и Микам отошли к фонтану, чтобы посовещаться.

— Как ты думаешь, он ей что-нибудь передал? — спросил Серегил.

— Это вполне возможно, хотя я и не видел ничего такого. — Микам ткнул пальцем в сторону закоулка. — Учитывая, чем они там занимаются, нельзя быть уверенным, что девушка замешана в нашем деле; Может, они просто любовники.

— Проклятие! Все-таки нам лучше последить за обоими. Они ведь когда-нибудь расстанутся.

— Ты иди за ней, — предложил Микам, — а мы с Алеком займемся красавчиком. Встретимся потом у Нисандера.

Через несколько минут запыхавшиеся любовники снова появились на площади и двинулись в сторону Квартала Благородных. Теперь улицы, по которым они шли, были лучше освещены, на них попадалось больше прохожих. Серегил и остальные разделились, чтобы не привлекать к себе внимания.

На площади у фонтана Астеллуса с ними чуть не случилась беда. Улица Огней кишела народом, и площадь заполнили посетители различных заведений. Пробираясь сквозь толпу, Серегил вдруг потерял из виду слугу и девушку. В нескольких ярдах от себя он заметил растерянно озирающегося Алека. Резкий свист заставил их обоих обернуться. Стоя на ступенях у колоннады, Микам показывал одновременно в двух направлениях.

Серегил успел заметить девушку, свернувшую на улицу Орла. Решив, что за ее спутником проследят Микам и Алек, он двинулся следом.

Следовать за ней оказалось нетрудно. На улице было достаточно прохожих, чтобы он был незаметен среди них, и девушка явно не тревожилась насчет собственной безопасности. Она не спеша шла мимо огороженных стенами садов. Улица Орла вывела ее на улицу Серебряной Луны, а потом девушка свернула налево, к царскому дворцу. Серегил уже начал строить планы того, как ему пробраться туда следом за ней, когда девушка направилась к задней двери богатого особняка, отделенного от дворца широким проспектом.

Серегил подождал, чтобы убедиться: девушка не выйдет обратно, потом вернулся на улицу. С усиливающимся дурным предчувствием он посмотрел прищурившись на золоченые фигуры быков над воротами этой великолепной и хорошо всем известной резиденции.

Алек и Микам следом за слугой миновали несколько улиц в фешенебельном квартале, пока не оказались на улице Трех Фонтанов — недалеко от улицы Колеса. Открыв боковую калитку, слуга исчез во дворе богатой виллы.

— Одному из нас придется пробраться внутрь, — прошептал Алек. — Другой останется на страже — вдруг что-то пойдет не так.

— Ну, мы оба знаем, кому это удастся лучше. Отправляйся.

Алек перелез через стену и оказался в саду. Расположение построек напоминало усадьбу Серегила, хотя здесь было просторнее. Сад окружал дом с трех сторон, и в него выходило много окон. Высматривая сторожевых собак или охрану, Алек прокрался к дому.

Начав с правой стороны, он переходил от окна к окну, подтягиваясь за подоконники и заглядывая внутрь. В большинстве комнат было темно, только в салоне в передней части дома у пылающего камина сидели две привлекательные молодые женщины. Одна из них вышивала, другая рассеянно перебирала струны лиры.

Отойдя от окна салона, Алек сделал круг, чтобы миновать дверь кухни, и стал осматривать комнаты слева, хотя тоже без всякого успеха. Он уже собрался прекратить поиски, когда заметил лучик света из двери, выходящей на небольшой балкон. Каменная резьба вокруг окон первого этажа давала прекрасную опору для рук и ног, и Алек, взобравшись по ней, перелез через балюстраду. На балконе помещался небольшой столик, на нем стояли два винных бокала и лежала еще теплая трубка.

Балконная дверь оказалась слегка приоткрыта, сквозь щель Алек разглядел элегантную спальню, освещенную единственной лампой В стене сбоку была еще одна открытая дверь, и сквозь нее доносились спорящие голоса двух мужчин. один — полный гнева, другой — визгливо оправдывающийся.

— Как ты можешь обвинять меня в такой низости! — проблеял высокий голос.

— Как смеешь ты смотреть мне в лицо и отрицать свою вину? — грохотал другой. — Ты, жадный, тупой идиот! Ты уничтожил меня! Ты уничтожил всю семью!

— Дядя, пожалуйста…

— Никогда больше не смей так меня называть, ты, змея подколодная! — рявкнул другой. — С этого дня ты мне не родственник!

Дверь с грохотом захлопнулась, заставив Алека отпрянуть в темный угол. В спальню вошел молодой человек и бессильно рухнул в кресло. Его роскошный наряд говорил о том, что это, по-видимому, хозяин дома Он был белокож, с маленькой белокурой бородкой, которую он теперь нервно теребил.

В уме Алека, пока он смотрел на осунувшееся лицо, зашевелилось смутное воспоминание. Он никак не мог заставить свою память подсказать ему, где он видел этого человека, но не сомневался, что где-то его встречал.

Молодой человек находился в ужасном волнении. Сначала он сидел и грыз ногти, потом вскочил и ударил себя кулаком по бедру, потом начал бегать по комнате.

Когда до Алека наконец дошло, для чего предназначен накрытый на балконе стол, чуть не оказалось поздно. Обитатель комнаты вдруг резко повернулся и вышел наружу, решив, по-видимому, успокоить нервы вином и табаком. Алек перемахнул через балюстраду, уцепился за резные столбики и повис на руках. Туман тем временем превратился в изморось, и полированный мрамор стал скользким, как смазанный салом. Алек висел на высоте двадцати футов, чувствуя, что вот-вот упадет. Бросив взгляд по сторонам, он заметил, что, возможно, сумел бы поставить ногу на карниз окна первого этажа, но не рискнул, опасаясь зашуметь. На его несчастье, та сторона балкона, за которую он цеплялся, выходила на улицу; для человека на балконе было бы совершенно естественно подойти к перилам, облокотиться на них, глянуть вниз…

Подняв глаза, Алек увидел шелковую туфлю хозяина дома меньше чем в футе от собственных побелевших пальцев. Ледяное пламя пробежало по его рукам, ослабляя хватку. Мокрый снег таял на лице юноши, затекал под рукава, холодил подмышки. Закусив губу, Алек вцепился в столбики из последних сил, стараясь сдерживать даже дыхание.

В тот момент, когда он уже думал, что ему придется прыгнуть вниз и попытаться убежать, в дверь спальни постучали. Выбив трубку о перила как раз над головой Алека, человек на балконе вернулся в комнату.

Алек стряхнул с волос горячий пепел и поставил ногу на карниз. Упираясь плечом в каменную резьбу, он стал разминать затекшие пальцы. Балконная дверь осталась открытой, и он мог слышать, что говорилось внутри комнаты.

— С Албеном не возникло никаких затруднений? — Это говорил аристократ; теперь он несколько успокоился, голос его звучал властно.

— В общем-то нет, господин, хотя он казался несколько не в себе, — ответил человек, вошедший в комнату. — Я получил от него документы, а по дороге еще вот это.

— Молодец, Марсин, молодец! Алек услышал звон монет.

— Благодарю тебя, господин. Мне следует теперь доставить их?

— Нет, я отвезу их сам. Лошадь уже оседлана. Проследи, чтобы все двери были как следует заперты, и предупреди госпожу Алтию, что я вернусь утром.

— Слушаюсь, господин, и доброй тебе ночи. Алек услышал, как слуга закрыл за собой дверь; еще через секунду свет в комнате погас. Юноша слез с балкона и помчался к стене сада. На улице он оказался как раз вовремя, чтобы увидеть всадника на белой лошади, выезжающего из ворот,

— Мы упустим его! — прошипел Алек, когда Микам присоединился к нему. — Думаю, он отправился отвозить поддельные письма!

— Куда отвозить? — спросил Микам, оглядываясь и гадая, где бы можно было раздобыть лошадь. Такой возможности явно не представлялось.

— Не знаю! — воскликнул Алек, лихорадочно озираясь. Всадник уже исчез за углом, и стук копыт быстро затихал вдали. — Проклятие, мы его упустили!

— Ну, этому не поможешь. По крайней мере мы ухватили кончик нити, теперь есть над чем работать. И ты ни за что не угадаешь, кто еще выехал из ворот незадолго до твоего появления.

— Кто?

— Ни больше ни меньше как господин наместник собственной персоной. Видел бы ты его! Вот уж не думал, что старик способен скакать таким бешеным галопом.

— Бариен? — Глаза Алека расширились: воспоминание наконец-то стало отчетливым. — Да помилует нас Создатель, вот оно! Это же дом благородного Теукроса! Племянника наместника! Я знал, что когда— то раньше его видел — в тот день, когда отправился на прогулку по Кольцу!

— Племянничек, а? Клянусь Пламенем, это дурно пахнет, хотя я и не могу себе представить, чтобы Бариен оказался замешан в заговоре против царицы.

— Он клял Теукроса на чем свет стоит, когда я добрался до балкона, — сказал Алек. — Он обозвал его змеей подколодной и лишил наследства.

— Что ж, это очко в пользу наместника. Пошли, нужно сообщить обо всем остальным.

Все еще переживая, что они упустили Теукроса, Алек мрачно проследовал за Микамом в башню Нисандера.

— Удачно поохотились? — поинтересовался волшебник. вводя их в свою рабочую комнату.

— В определенном смысле, — ответил Микам. — Серегил уже вернулся?

— Нет, он занимался чем-то неподалеку от дворца, когда я в последний раз проверял, как идут дела. Пойдемте в гостиную, вы там согреетесь. Вы же оба промокли насквозь.

Стоя у камина, Алек подробно рассказал о своих приключениях. Нисандер не скрывал огорчения услышанным; он долго молча смотрел в огонь, когда юноша закончил свой рассказ.

— Что ты думаешь обо всем этом? — наконец не выдержал Алек. — Может оказаться, что Бариен замешан во всем этом деле?

— Это трудно себе представить. Вот Теукрос — другое дело. Несмотря на то что он очень богат, Теукроса-и-Эриана никто не назвал бы предприимчивым. Какую бы роль он ни играл в заговоре, готов биться об заклад, что действует он по наущению кого-то другого.

— Мы узнали бы кого, если бы смогли проследить за ним сегодня! — пожаловался Алек.

— Терпение, Алек! — Лицо Нисандера смешно сморщилось, он подмигнул юноше. — Это нетрудно будет выяснить. Ты говоришь, что прекрасная жена Теукроса сегодня дома?

— Да, но не можем же мы просто постучаться в дверь и спросить ее.

— А почему бы и нет! Что скажешь, Микам? Что, если слуга из Дома Орески принесет срочное послание, послание, которое любой ценой должно попасть в руки благородного Теукроса сегодня же ночью?

Микам хищно улыбнулся:

— Это должно сработать.

Подойдя к столу, Нисандер быстро написал сердечное приглашение на ужин, который должен состояться следующим вечером.

— А что будет, когда он явится на ужин? — спросил Алек, заглядывая через плечо мага.

Нисандер мрачно усмехнулся:

— Если предположить, что он придет, то у меня появится возможность получше присмотреться к этому шустрому молодому шпиону. — Приложив к письму впечатляющее количество печатей, Нисандер велел Ветису доставить его.

Вскоре после этого появился и Серегил. Он был весь в грязи, одежда его оказалась в нескольких местах порвана, на одной руке краснела глубокая царапина.

— Клянусь глазами Иллиора, Серегил, что ты сделал с телом бедного Теро?

— спросил Нисандер, протягивая ему чистую мантию.

— Можно было бы надеяться, что оно сможет хотя бы перелезть через стену сада! — с отвращением проговорил Серегил, сбрасывая покрытые грязью штаны и показывая большой синяк на одном волосатом колене. — Впрочем, не важно. Микам, Алек, вы никогда не догадаетесь, куда в конце концов привела меня наша крошка служанка! Прямо в резиденцию наместника! — Он сделал драматическую паузу. — Что? В чем дело? Ни один из вас не кажется особенно удивленным.

— Дело в том, что наш голубок привел нас к вилле Теукроса, — ответил Микам. — Алек подслушал, как Теукрос и его дядюшка ссорились.

— Человек, за которым мы следили, оказался слугой Теукроса по имени Марсин, — добавил Алек. — Он передал поддельные письма хозяину, и тот поскакал доставлять их по назначению, мы только не знаем — куда. Нисандер послал Ветиса, чтобы это выяснить.

— Надеюсь, это ему удастся, — ответил Серегил. — Этот болтун Теукрос наверняка не является главой заговора. Да, между прочим, Бариен явился домой, после того как закатил скандал племяннику. Я околачивался поблизости, чтобы убедиться — девица не отправится куда-нибудь еще, и видел, как он прискакал. А через несколько минут из дому вышел посланец, постучал в дворцовые ворота и объявил, что у него письмо для наследной принцессы. Его пропустили, и скоро он вышел из дворца с кем-то, закутанным в темный плащ и с надвинутым на глаза капюшоном. Лица я разглядеть не мог, но это была Фория: я прекрасно знаю ее деревянную походку. Я перелез через стену, чтобы посмотреть, что будет дальше, — тут-то я и упал, — но мне не удалось подобраться достаточно близко.

Рассказ Серегила был прерван появлением Ветиса, который вернулся, выполнив поручение.

— Благородного Теукроса не было дома, так что вручить ему письмо я не мог, — сообщил молодой слуга. — Госпожа Алтия говорит, что ее супруг отправился в поместье госпожи Кассарии и не вернется до завтрашнего дня. Мне поехать к нему туда?

— В этом нет необходимости, Ветис, спасибо, — ответил волшебник. — Ты мне сегодня больше не понадобишься.

Микам с сомнением поднял брови.

— Кассария? Какие дела у нее могут быть с этим надутым индюком?

— Они совместно владеют несколькими кораблями, — ответил Нисандер.

— Очень любопытно, если Кассария действительно замешана во всем этом, — задумчиво пробормотал Серегил. — Она богата, влиятельна, пользуется авторитетом среди консервативно настроенной знати. Насколько я знаю, она не особенно приближена к царице, но…

— Кто такая Кассария? — спросил Алек.

Серегил сложил пальцы домиком — жест, обычно означавший, что сейчас последует одно из его энциклопедических повествований.

— Госпожа Кассария-а-Мойриан — глава одного из знатнейших скаланских семейств. Как и Бариен, она происходит из рода, известного еще со времени Иерофантов; должен добавить, что в ее благородных жилах не течет ни капли чужеземной крови, хотя она обычно этим и не похваляется. Ее предки разбогатели еще во время строительства Эро, а потом умножили свои богатства, поставляя царице Тамир каменщиков и материалы для строительства ее новой столицы. Поместье Кассарии расположено в горах милях в десяти на юго-запад от столицы.

Нисандер поднялся и принялся мерить шагами маленькую комнату.

— Как бы то ни было. я нахожу невозможным, чтобы Бариен оказался замешан в заговоре. Клянусь глазами Иллиора, я ведь знаю его больше пятидесяти лет! И Фория! Это вообще бессмысленно!

— Не могу себе представить, что она и леранцы выиграли бы от союза друг с другом, — вступил в разговор Микам. — В их глазах ее кровь такая же нечистая, как кровь ее матери.

— Если все же она замешана, то окажется не первой представительницей царского рода, которую заставили совершить предательство так, что она сама этого не поняла, — сказал Серегил. — И если ее дружок Бариен сталкнулся с леранцами, ему было нетрудно это сделать.

— Но зачем ему подставлять ее под удар? — фыркнул Нисандер.

— Кто знает? Мы с Алеком могли бы пробраться…

— Ни в коем случае! — Нисандер потер глаза. — Согласен, милый мальчик, это дело нужно расследовать самым тщательным образом, но Бариена и наследную принцессу ты оставь мне. На ближайшее время вы трое ограничьте свои интересы Теукросом и Кассарией. Полночь еще не наступила; как вы смотрите на то, чтобы начать прямо сейчас?

— Ну, если это необходимо, мы могли бы потащиться и прямо сейчас, — протянул Серегил, подмигивая остальным.

— Прекрасно. Я позабочусь о том, чтобы вы получили пропуск, и велю оседлать лошадей. Берите с собой все. что может вам пригодиться. А теперь извините меня — я должен безотлагательно заняться собственной работой. Да пошлет вам Иллиор удачу!

Алек с облегчением вздохнул:

— По крайней мере мне сегодня ночью не придется возвращаться на улицу Колеса. Рансер обращается со мной, как с хозяином дома, а я понятия не имею, что должен делать.

— Я понимаю твои чувства. — Серегил встал и потянулся. — Я и сам бы сошел с ума, если бы пришлось долго оставаться здесь взаперти.

Глядя, как его друг раздраженно чешет бородатую щеку, Алек гадал, что тот имеет в виду под «здесь взаперти»:

башню Нисандера или тело Теро?

Глава 31 Кассария

Благодаря красным ливреям Дома Орески и пропуску, предъявленному «Теро», Серегила, Микама и Алека легко пропустили через Морские ворота. Оказавшись вне пределов города, они направились на юг по дороге, петлявшей у подножия скал. Отъехав на несколько миль, путники свернули на другую дорогу, ведущую в горы.

«Совсем как раньше — дорогу знают все, кроме меня», — уныло подумал Алек.

Скоро они въехали в большой лес, раскинувшийся по берегу реки. Обледенелые стволы елей сомкнулись слева; справа слышался неумолчный шум воды.

Через несколько миль Микам знаком велел остановиться. Спешившись, он вытащил светящийся камень и принялся рассматривать следы на дороге.

— Что-нибудь увидел? — поинтересовался Серегил.

— Не особенно много. Грязь здесь, похоже, даже и днем не оттаивает.

Они двинулись дальше и вскоре увидели отсветы сторожевых костров. Замок Кассарии стоял на высоком утесе над рекой. Позади него поднимались отвесные скалы, а спереди подъезд охраняла неприступная башня. Скрытно пробравшись вдоль стены, трое разведчиков вскарабкались по покрытому лесом крутому склону и устроились в ветвях высокой ели, откуда замок был виден как на ладони.

Открывшийся им вид был самым обыкновенным: ничем не примечательное скопление сараев, поленниц, загонов для скота. Сам же замок выглядел впечатляюще: высокое квадратное здание с глухими стенами. Окна отсутствовали, лишь на уровне третьего этажа наружу смотрели бойницы. На всех четырех углах высились башни; на плоских крышах всех их, кроме одной, горели сторожевые костры.

— Непроницаемый, как запечатанная бочка, — пробормотал Серегил, вытягивая шею, чтобы получше все рассмотреть.

— Похоже на то, — согласился Микам, устраиваясь поудобнее на ветке. — Лучше было бы нам придумать какую-нибудь душещипательную историю, чтобы нас туда пустили на ночлег.

— Теперь уже слишком поздно, — ответил Алек. — До рассвета не больше двух часов.

— Верно. — Серегил, хмурясь, слез на землю. — Похоже, что заночевать придется прямо здесь.

Как только Серегил и остальные отбыли, Нисандер отправился на улицу Серебряной Луны. В этот поздний час улицы были пустынны, и он встретил только одного человека по пути к дому Бариена: ночную тишину разорвал стук копыт, звяканье сбруи, а потом недовольные голоса стражников у дворцовых ворот.

К удивлению Нисандера, ворота резиденции наместника оказались заперты и даже фонарь над ними потушен. Бариен, как и сам Нисандер, обычно работал допоздна и редко ложился спать до полуночи. Спешившись, Нисандер до тех пор стучал в ворота, пока не появился привратник.

— Добрый тебе вечер, господин, — приветствовал он Нисандера: слуга был привычен к тому, что у того бывают дела к наместнику в любой час дня и ночи.

— Добрый вечер, Квил. Мне нужно поговорить с наместником.

— Прости меня, господин, но благородный Бариен уже спит. Он не велел будить его, кто бы ни пришел, кроме только самой царицы. Он очень строго это наказал. И между нами, господин, дворецкий говорил, что благородный Бариен плохо выглядел вечером. Он ужинал не дома и вернулся просто не в себе.

— Понятно, — ответил Бариен. — Бедняга. Надеюсь, дело не в угощении, которым его потчевали. А где он ужинал?

— Дворецкий не сказал. Он только велел не будить хозяина ни под каким видом.

— Что ж, придется заглянуть завтра. Пожалуйста, передай своему господину мое почтение.

Проехав дальше по улице Серебряной Луны, Нисандер спешился, уселся на бортик фонтана и заглянул на виллу Бариена при помощи волшебного зрения.

Действительно, наместник лежал в постели, рассеянно перелистывая небольшую книжицу, раскрытую на середине. Нисандер с грустью узнал томик: это был сборник поэзии бардов, который он сам подарил Бариену несколько лет назад. Наместник наконец выбрал стихотворение, и Нисандер осторожно заглянул на страницу.

О благородное сердце, разбейся, рассыпься золою, Коль честь твоя, дар драгоценный, утрачена, рыцарь, тобою.

Нисандер молча повторил про себя эти строки. Он узнал балладу. Легкое прикосновение к мыслям Бариена не показало ему ничего, кроме глубокой меланхолии и усталости.

Нисандеру ничего не стоило бы перенестись в спальню Бариена, но, подумав немного, он отказался от этого. Ни настроение наместника, ни состояние дел не оправдывали подобных экстренных мер. Завтра наступит быстро.

Серегил и остальные провели остаток ночи, без особого уюта устроившись под деревьями, а когда на рассвете проснулись, над головой Серегила висел голубой шар-посланец от Нисандера. Серегил протянул к нему руку, и шар сообщил:

«Узнайте все что можно, но поскорее возвращайтесь в город — прямо ко мне».

Хотя колдовство заставило бесплотный голос мага звучать несколько неестественно, в нем явственно ощущалось напряжение и беспокойство.

— Как ты думаешь, что случилось? — зевая, спросил Микам и принялся отряхивать с плаща налипшие мокрые листья.

— Наверное, он что-то узнал от Бариена, — предположил Серегил. — Давайте займемся разведкой здесь и не откладывая вернемся в Римини.

Быстро осмотрев двор замка с вершины ели, они не обнаружили никаких перемен, хотя и узнали, почему наверху одной из башен костер ночью не горел.

Башня, возвышающаяся над узким ущельем, была разрушена. Часть ее плоской кровли провалилась, сожженная ударом молнии. Судя по тому, как выветрился камень, по пробивающейся между плит поросли и оплетающим руины вьющимся растениям, это случилось уже несколько лет назад. Полуразрушенная башня на фоне суровой симметрии замка смотрелась как гнилой зуб в хищно оскаленной пасти.

Дождавшись подходящего для визита часа, разведчики приступили к осуществлению своего первоначального плана. Сменив ливрею служителя Орески на одежду ремесленника, Алек отправился доставлять еще одно поддельное послание Теукросу. Он отвел лошадь достаточно далеко назад по дороге, чтобы казалось, будто он только что прибыл.

— У меня известие для благородного Теукроса, — обратился он к привратнику, показывая ему запечатанный свиток, искусно изготовленный Серегилом.

— Зря ты сюда явился, парень, — ответил ему стражник. — Благородного Теукроса здесь нет.

— Но мне сказали, что он проводит ночь в этом замке, — настаивал Алек, стараясь вести себя как слуга, только что узнавший, что напрасно проделал долгий и трудный путь.

— Ничего не знаю, — проворчал привратник и начал закрывать ворота.

— Погоди! — воскликнул Алек, спешиваясь прежде, чем тяжелая створка захлопнулась перед его носом. — Я же должен привезти ответ!

— А мне-то какое дело, — фыркнул тот, многозначительно глянув на кошель у Алека на поясе.

Появление мелкой монеты сделало привратника более любезным.

— Может, хочешь поговорить с госпожой?

— Пожалуй, мне следует это сделать.

Алек пошел следом за слугой через двор, стараясь запомнить как можно больше деталей. Перед парадным крыльцом замка стояли три породистые оседланные лошади. К седлам двух из них оказались приторочены вьючные корзины, третья была под дамским седлом.

У двери одной из башен старый дворецкий, недоверчиво глядя на Алека, осведомился, какое у того дело, и велел дожидаться в холле; уходя, он кинул на юношу взгляд, красноречиво предостерегавший: «Не вздумай что-нибудь украсть, пока меня не будет».

Богатая мебель в сводчатом помещении была в безукоризненном порядке. На каминной полке сияли начищенные серебряные вазы и чаши, камыш на каменном полу был свеж.

Великолепные старинные гобелены, любовно сохраняемые, скрывали каменные стены. Алек медленно поворачивался, с восхищением разглядывая обычные для скаланского искусства фантастические пейзажи и сказочных животных. Один гобелен особенно привлек его внимание; он изображал распахнутое окно и сад за ним, по которому гуляли грифоны. Поглощенный прекрасным произведением искусства, Алек удивился, обнаружив в правом нижнем углу совершенно выпадающее из общего стиля вышитое там изображение свернувшейся ящерицы. Оно не имело никакого отношения к остальному. Присмотревшись к другим гобеленам, он обнаружил подобные же изображения — розу, корону, орла, крошечного единорога — как бы подпись мастера. На некоторых больших полотнищах таких знаков было несколько в ряд. Алек наклонился, чтобы разглядеть их получше, и в этот момент ощутил какое-то движение у себя за спиной.

Юноша повернулся, ожидая увидеть старого дворецкого и снова встретить его подозрительный взгляд.

В холле никого не было.

Наверное, это просто сквозняк, подумал Алек, еще раз пристально оглядывая холл. С другой стороны, любой из больших гобеленов мог скрывать проход. Как бы то ни было, юноша внезапно почувствовал себя неуютно: за ним, похоже, наблюдали. Не будучи уверенным, то ли это просто воображение, то ли предупреждение обостренных чувств, Алек на всякий случай постарался выглядеть просто безобидным деревенским парнишкой.

Скоро появился дворецкий и объявил выход своей госпожи, благородной Кассарии-а-Мойриан. Женщина быстро вошла следом, натягивая охотничьи перчатки. Ей было за сорок, широкое лицо казалось суровым, держала она себя высокомерно. Алек неуклюже поклонился.

— Что за разговоры насчет благородного Теукроса? — нетерпеливо спросила Кассария.

— У меня послание для него, госпожа… — начал Алек, показывая свиток.

— Да, да, — оборвала она его. — Но почему тебе взбрело в голову искать его здесь?

— Э-э… Я первым делом отправился к нему домой, госпожа, — промямлил юноша, — и благородная Алтия сказала, что он должен был провести ночь здесь. Больше я ничего не знаю.

— Боги, это меня тревожит! — обеспокоенно воскликнула женщина. — Он не появлялся здесь и даже не предупредил, что собирается приехать. Ты никого не встретил по дороге сюда?

— Нет. госпожа. — честно ответил Алек.

— Как странно! Я должна немедленно известить Алтию. Ты можешь отвезти ей мое письмо, мальчик. Кстати, кто тебя послал?

— Господин Верик с Полотняной улицы, — ответил Алек. Серегил снабдил его и именем, и описанием: Верик был богатым купцом, который вел совместное с Теукросом дело.

— Что ж, прекрасно. Я сейчас напишу записку. — Приняв решение, Кассария обернулась к дворецкому. — Иллистер, отведи мальчика на кухню. За свои труды он должен получить хоть что-то горячее на завтрак.

Иллистер поручил Алека другому слуге, и они вышли через заднюю дверь.

— Что за старый сухарь, — сказал тому Алек, когда дворецкий уже не мог его слышать.

— Не тебе, деревенщина, судить, — с важным видом оборвал его слуга.

Миновав несколько грядок с овощами и огромный черный котел, кипевший на костре, они добрались до двери кухни. Внутри две женщины месили тесто в деревянных кадушках и сажали в печь хлебы.

— Кора, госпожа велела накормить мальчишку-посыльного, — бросил слуга.

— И присмотри, чтобы он никуда не делся, пока его не позовут.

— Как будто у нас сегодня мало работы! Мы же по горло в муке, — проворчала высокая повариха, откидывая со лба выбившуюся прядь волос. — Стеми! Эй, Стеми! Куда ты подевалась, чтоб тебе пусто было!

Костлявая девушка лет семнадцати с изрытым оспой лицом появилась из кладовки, прижимая к себе огромный окорок.

— Что, тетушка? Я собиралась поставить вариться ветчину, как ты велела.

— Пока отложи и дай этому парню чего-нибудь поесть. Пусть сядет в уголке за печью. В кладовке давно стоят остатки пирога с крольчатиной. Для него сойдет.

Алек покорно отправился в закуток за печью. Скоро все, кроме некрасивой Стеми, перестали обращать на него внимание. Девушка казалась единственным дружелюбным человеком в замке.

— Подожди, пока я разогрею, — сказала она юноше, ставя на огонь горшок с остатками вчерашнего обеда. — Не хочешь ли кружечку пива к завтраку?

— Да, пожалуйста. От Римини сюда не близкая дорога.

— От Римини, говоришь? — тихо воскликнула девушка, бросая на свою тетку боязливый взгляд. — Боги, чего бы я только не отдала, чтобы найти работу в городе! Но ты тоже говоришь, как деревенский. Как это тебе удалось?

— Получить там место, имеешь ты в виду? Ну, тут особенно нечего рассказывать, — запинаясь, пробормотал Алек. Да будет к нему милостив Создатель, он ведь должен играть роль простого посыльного! Никому из них и в голову не пришло, что потребуется придумывать детальную легенду. — Господин Верик знал моего отца, вот и все.

— Повезло тебе. А я как родилась здесь, так и застряла в этой глуши, только и вижу те же лица день за днем. — Ее мозолистая рука коснулась его руки, когда девушка потянулась, чтобы помешать угли, и красные пятна вспыхнули на худых щеках. — Как тебя зовут, незнакомец?

— Элрид. Элрид с Полотняной улицы, — ответил Алек, заметивший, и как она покраснела, и как стала теребить бусинку, висевшую на красной тесемке вокруг шеи.

Это был обычный для деревенских девушек приворотный талисман.

— Что ж, Элрид с Полотняной улицы, очень приятно увидеть нового человека, да еще кого-то, кому не нужно все время прислуживать, — добавила Стеми, закатывая глаза.

— У госпожи Кассарии часто бывают гости?

— Да, только все равно всегда одни и те же лица. Мне сегодня опять полночи пришлось отбиваться от лакея благородного Галвейна. И почему это всегда вольничает именно тот, на кого глаза бы не глядели?

Это замечание и ласковый взгляд ясно показали Алеку, какого мнения девушка о нем.

— Ты бы занялась наконец ветчиной, Стеми, — ворчливо прервала ее тетка.

— Этот парень совсем взрослый, его не нужно кормить с ложечки. Ну-ка отправляйся! И нечего считать ворон!

Выразительно подняв глаза к небу, Стеми взяла окорок и понесла его во двор. Быстро проглотив чуть теплое варево под неодобрительным взглядом Коры, Алек даже почувствовал облегчение, когда за ним явился Иллистер.

Старик с мрачным видом вручил ему свиток и серебряную монету.

— Позаботься, чтобы письмо попало в собственные руки госпожи Алтии, парень. Твою лошадь конюх напоил. А теперь отправляйся!

Сжимая в руке письмо, Алек галопом проскакал по дороге полмили, потом свернул в лес и направился туда, где его ждали Серегил и Микам.

— Ну что?

— Я говорил с госпожой Кассарией. Она уверяет, что Теукрос не приезжал сюда, да и не собирался. То же самое сказал и привратник, когда открыл мне ворота.

— Но ведь она не стала притворяться, что незнакома с Теукросом? — спросил Микам.

— Нет, она просто была удивлена и немного встревожена. Она поручила мне отвезти это письмо.

Серегил вскрыл печати кинжалом и прочел послание.

— Ничего необычного. Она шлет привет и выражает надежду, что супруг госпожи Алтии скоро найдется. Никаких иносказаний или шифра.

— Она еще спрашивала меня, не видел ли я кого на дороге утром, — вспомнил Алек.

— В этом тоже ничего подозрительного, — ответил Микам. — А как тебе показался замок?

— Я видел только холл, кухню и немножко — двор. У Кассарии, однако, гости. Я заметил двух оседланных лошадей, а служанка упомянула благородного Галвейна.

— Молодец, — хлопнул его по плечу Серегил. — А что насчет самой Кассарии и ее людей?

— Она была достаточно любезна, пожалуй. Послала меня на кухню, чтобы я поел, пока она пишет письмо. Ну а слуги — другое дело. Обращались со мной так, словно я грязь под ногами. Иллистер, дворецкий, явно решил, что я явился, только чтобы украсть серебряную чашу да испачкать ковры. Повариха вела себя так же. Дружелюбна была только судомойка.

— Стала на тебя засматриваться, верно? — спросил Микам, многозначительно подмигнув.

— Думаю, она просто чувствует себя одинокой, да и неудивительно. Спрашивала, как мне удалось найти место в городе. Тут мне пришлось что-то придумать, но…

— Погоди-ка, — прервал его Серегил. — Эта девчонка, что строила тебе глазки… Имя ее ты узнал?

— Стеми. Она племянница поварихи. Серегил одобрительно похлопал его по плечу:

— Здорово сработано! Если нам когда-нибудь понадобится ключ к задней двери, Стеми может пригодиться.

— А все-таки, что нам теперь делать? — спросил Микам. — Алек ведь не может отправиться ухаживать за девушкой, когда считается, что он скачет во весь опор в Римини.

— В том-то и дело. — Серегил провел рукой по волосам и, наткнувшись на коротко подстриженные кудри Теро, сморщился. — Мы пока что не имеем доказательств, кроме предположения Алека, что бумаги вообще попали к Кассарии. Служанка Бариена могла и забрать их у посланца Теукроса, когда они встретились в таверне.

— Это не так, судя по тому, что я слышал, — упрямо стоял на своем Алек, хотя теперь сомнения начинали одолевать и его.

— Ты же слышал всего несколько слов. Неразумно строить теорию, имея так мало данных. Ты можешь в результате зайти в тупик.

— А что ты думаешь насчет лошадей, которых я видел во дворе?

— Среди них была белая?

— Э-э… нет. Но Теукрос мог приказать оседлать себе другую.

— И вернуться домой на чужом коне? — скептически поднял бровь Серегил.

— Зачем это ему, если он и так не собирается скрывать, куда ездил?

— Но ведь мы же своими глазами видели, как Теукрос прошлой ночью куда-то поскакал, — настаивал Алек. — И он сказал жене, что едет сюда.

— Может быть, это ложь, прикрывающая его истинные намерения, — предположил Серегил. — Откуда нам знать, что он сказал жене правду?

— Может быть, стоит вернуться в город и узнать, что там откопал Нисандер? — предложил Микам.

— Ты предлагаешь просто взять и уехать отсюда? — спросил Алек. Что бы там ни обнаружил Нисандер, а в замке Кассарии Алек побывал сам, и обстановка там ему не понравилась.

— Пока что, — ответил Серегил, направляясь к лошадям, — ты хорошо потрудился. Если это и не даст ничего больше, для тебя такая практика очень полезна.

Полный разочарования, Алек бросил последний взгляд на вздымающийся над ущельем замок и поскакал за остальными.

ГЛАВА 32. Неприятный сюрприз

Когда через несколько часов они подъехали к городским воротам, Серегил первым заметил, что число стражников удвоилось.

— Что-то случилось, — пробормотал он, оказавшись вместе со своими спутниками на заполненной народом площади.

— Тут ты прав, — ответил Микам, озираясь. — Нужно узнать, в чем дело.

Всюду люди, сбившись в тесные кучки, что-то обсуждали; говорили они тихо, все лица были серьезны. Пользуясь тем, что старшие не обращают на них внимания, стайки детей носились между лавками и лотками, дразня друг друга и подбивая приятелей стащить с прилавка сладости, пока торговец не смотрит.

Подъехав к одной такой группе горожан, Микам откинул плащ, чтобы была видна его красная ливрея Дома Орески, и обратился к какой-то женщине:

— Меня не было в городе. О чем это все шепчутся?

— О наместнике, — со слезами ответила женщина. — Благородный Бариен убит, бедняжечка!

Алек от изумления шумно втянул воздух.

— Ох, свет Иллиора! Как же такое случилось!

— Никто точно не знает, — ответила женщина, вытирая глаза концом передника.

— Его убили! — воскликнул стоявший рядом здоровяк. — Это поганых пленимарцев дело, вот увидите!

— Да заткнись ты, Фаркус! Нечего слухи распускать, — оборвал его сосед, с подозрением покосившись на ливрею Микама. — Не знает он ничего, господин. Все мы только слышали, что наместника сегодня утром нашли мертвым.

— Премного благодарен, — сказал им Микам, отъезжая. Путники галопом поскакали к Дому Орески. Бледный, но спокойный Нисандер открыл им дверь в башню.

— Мы слышали, что Бариен мертв. Что случилось? — спросил Серегил.

Нисандер прошел к столу и сел, сцепив руки на исцарапанной и покрытой пятнами поверхности.

— Похоже, что это самоубийство.

— Похоже? — Серегил чувствовал, какая буря эмоций скрывается за внешней бесстрастностью друга, но не мог прочесть его мысли.

— Когда его нашли, он лежал в постели со вскрытыми венами, — продолжал Нисандер. — Кровь пропитала матрац. Ничего не было заметно, пока не откинули одеяло.

— Тебе удалось поговорить с ним вчера вечером? — спросил Алек.

Нисандер с горечью покачал головой:

— Нет. Он уже лег, когда я приехал. Действительно, было поздно, и я не опасался, что он сбежит. Так что я… — Оборвав фразу, он протянул Микаму пергамент. — Думаю, когда я заглядывал, он как раз писал вот это. Прочти всем, пожалуйста.

Последнее короткое послание Бариена было таким же деловым, как и тысячи документов государственной важности, составленные им на протяжении долгой карьеры. Почерк был тверд, ровные строчки бежали по листу без помарок, без клякс; писавший это не колебался.

«Моя царица, — прочел Микам, — знай, что я. Бариен-и-Жал Камерис Витуллиен, в последние годы моей тебе службы совершил гнусное предательство. Мои действия были намеренными, осознанными и непростительными. Я не пытаюсь оправдаться, лишь молю тебя поверить: умер я, будучи верен своей царице. Бариен, предатель».

— Клянусь глазами Иллиора, как я мог быть таким глупцом? — простонал Нисандер, закрывая лицо руками.

— Но это же ничего не доказывает! — огорченно воскликнул Серегил. — Ни подробностей, ни имен — вообще ничего определенного!

— Идрилейн ведь знает о нашем расследовании. Думаю, она поняла, что значит это письмо, — ответил маг.

— Что ж, прекрасно, — резко сказал Серегил, поднимаясь и начиная шагать из угла в угол, — если только она вдруг не задумается о том, почему он умер сразу же после того, как началось расследование. А что, если она начнет сомневаться: не предан ли ты больше мне, чем ей? Ведь мое тело все еще в Красной башне, знаешь ли, и я хотел бы получить его обратно в целости и сохранности.

Микам снова посмотрел на записку Бариена:

— А не может ли это быть подделкой? Клянусь пламенем Сакора, мы наступили на хвост банде самых ловких мошенников в Римини.

— И что насчет Теукроса? — вступил в разговор Алек. — Мы же только от его жены знаем — да и то Кассария говорит обратное. — что он вообще собирался посетить замок. Вместо этого он мог отправиться к Бариену. Ему легко было бы проникнуть в дом — он же родня. А потом он убивает дядюшку, оставляет записку и скрывается. Я ведь говорил вам: Бариен за что-то очень на него гневался.

Нисандер покачал головой:

— Ни на теле Бариена, ни в комнате нет следов насилия, да и колдовства тоже.

— А на дверях? — поинтересовался Серегил.

— Все были заперты изнутри. Что же касается исчезновения Теукроса, если такой человек, как Бариен, счел бы, что племянник опозорил семью, то он вполне мог и сам позаботиться об устранении молодого человека — последнем долге перед семьей. Таких примеров среди аристократии сколько угодно. Но факт остается фактом: о чем бы они ни спорили накануне вечером, это наверняка сыграло роль в смерти Бариена.

— Что слышно про Форию? — спросил Микам. — Похоже, она одна из последних видела Бариена живым и к тому же посещала его по его приглашению. С ней кто-нибудь говорил об этом?

— Как объявлено, наследная принцесса в глубоком трауре и ни с кем не желает видеться, — ответил Нисандер.

— Это звучит довольно расплывчато, — задумчиво произнес Серегил. — Как ты думаешь, она замешана в заговоре?

Волшебник, не поднимая глаз, тяжело вздохнул:

— Я так не считал — пока не умер Бариен. Теперь же, боюсь, мы должны допустить такую возможность. И если окажется, что так оно и есть, то заниматься этим будем уж никак не мы с тобой.

Серегил продолжал беспокойно шагать по комнате.

— Так что мы остаемся все перед той же загадкой: один человек мертв, а другой исчез. Скажи, Нисандер, их дома обыскали?

Волшебник кивнул:

— На вилле Теукроса был найден тайник с немногочисленными поддельными судовыми документами. Там же оказались копии печатей некоторых придворных — включая твою и печати благородного Вардаруса, Бирутуса-и-Толомона, госпожи Ройян-а— Жирини.

— Моя и Вардаруса — это понятно, — пробормотал Серегил, рассеянно беря со стола секстант. — А кто такие остальные? Я никогда о них не слышал.

— Оба — не особенно знатные мелкие чиновники. Госпожа Ройян — начальница порта Кадумир на Внутреннем море, недалеко от Кротовой Норы. Эта должность — наследственная в ее семье. Молодой Бирутус недавно назначен интендантом — насколько я понимаю, по поставкам мяса в армию.

— Не похоже, чтобы это были такие персоны, чтобы из-за них пало правительство, — озадаченно сказал Микам.

— И где же эти подделки были найдены? — спросил Серегил, останавливаясь около стола.

— Довольно любопытный момент, — ответил Нисандер. — Тайник обнаружили под доской пола в спальне Теукроса.

— Под доской пола! — с отвращением воскликнул Серегил. — Клянусь шкурой Билайри, даже самого зеленого воришку этим не проведешь. С тем же успехом можно пришпилить документы к входной двери! Тут какая-то неувязка! Бариен имел, конечно, доступ к государственной печати, но чтобы он доверил ее такому идиоту? Чушь!

— Ты же сам говорил, что он обожал своего племянника, — напомнил Алек.

Серегил ткнул пальцем в пергамент:

— Человек, способный столь хладнокровно написать предсмертную записку, никогда не оказался бы таким простофилей. Попомните мои слова: за этим скрывается много больше, чем видно невооруженным глазом.

Все пятеро, находившиеся в комнате, погрузились в молчание, обдумывая противоречивые факты.

— А как насчет тех слуг, за которыми мы следили? — наконец спросил Алек.

— Да что они могут знать, — буркнул Серегил, все еще не отрывая взгляда от записки.

— Ну, насчет девушки не знаю, а тот слуга Теукроса, похоже, знал, куда нужно доставлять подделки. Он ведь предложил их отнести, помнишь? Теукрос еще сказал ему, что отвезет их сам.

Остальные вытаращили на него глаза, потом обменялись огорченными взглядами.

— Клянусь Светоносным, как мы могли прозевать такую очевидную вещь! — воскликнул Нисандер. — Слуг из обеих резиденций держат пока под стражей. Они должны быть в Красной башне. Пойдемте туда все!

— Да будет благословен день, когда я вытащил тебя из той переделки в замке Асенгаи, — засмеялся Серегил, обнимая Алека за плечи и увлекая к двери.

Приказ царицы поручал Нисандеру допрос заключенных, и, поскольку Серегил все еще пребывал в теле Теро, никому и в голову не пришло усомниться в его праве сопровождать учителя. Оставив их заниматься этой работой, Алек и Микам отправились узнавать, как дела у настоящего Теро.

Случаю было угодно, чтобы на дежурстве оказался тот самый тюремщик, который сопровождал Алека при первом его посещении башни.

— Бедняга! — покачал головой сердобольный стражник. — Плохо ему в тюрьме, благородный Алек! В первый день он был еще веселый, настоящий аристократ. А потом вроде как скис. Последние два дня он все больше помалкивает, а уж если и открывает рот, то такого наслушаешься…

Доведя посетителей до камеры, тюремщик занял свой пост в конце коридора.

— Правила те же, молодой господин. Передавать ничего нельзя.

Алек заглянул в окошечко:

— Серегил!

— Это ты, Алек?

— Да, и со мной Микам.

К прутьям решетки прижалось бледное лицо, и Алек ощутил знакомое противоречивое чувство: черты и голос принадлежали Серегилу, интонации были не его; общее впечатление оказалось сходным с тем, какое Серегил производил в роли Арена Виндовера.

— Как ты тут? — спросил Микам, стоя спиной к тюремщику.

— Очень необычные ощущения, — мрачно ответил Теро. — К счастью, меня по большей части оставляют в покое, да и Нисандер прислал несколько книг.

— Ты слышал насчет Бариена? — прошептал Алек.

— Да. Если честно, то я не уверен…

— Хорошие новости! Хорошие новости, благородный Серегил! — перебил его стражник, провожая к двери камеры появившегося пристава.

Теро снова прижал лицо к решетке.

— Меня освобождают?

— Да, да, господин! — Тюремщик поспешно отпер камеру.

Встав рядом с дверью, пристав развернул свиток и торжественно прочел: «Благородный Серегил-и-Корит Солун Мерингил Боктерса, проживающий в Римини, с тебя снимается обвинение в измене. Имя твое чисто от подозрений. Милостью царицы, выходи на свободу».

— И сказать не могу, как я рад за тебя, господин, — просиял тюремщик. Теро заморгал, попав в относительно светлый коридор. — Уж очень не хотелось бы передавать тебя в руки палачей, как сначала нам говорили. Очень бы было тяжело.

— Мне было бы тяжелее, чем тебе, — резко оборвал его Теро и пошел по коридору, не оглядываясь. Тюремщик, подняв брови, взглянул на Алека:

— Ты видишь, молодой господин?

Алек и Микам догнали Теро около лестницы.

— Ты мог бы обойтись с ним и помягче, — сердито прошипел Микам. — В конце концов, считается ведь, что ты благородный Серегил.

Теро искоса бросил на них недовольный взгляд:

— После двух бесконечных дней общения с крысами и с этими дураками он тоже не был бы особенно любезен.

Чтобы соблюсти приличия, они сразу отправились на улицу Колеса. Рансер открыл им дверь со своим обычным бесстрастным выражением.

— Меня предупредили, господин, — серьезно сказал он. — Ванна для тебя приготовлена, не соизволишь ли подняться в свои покои?

— Спасибо, Рансер, конечно, — ответил Теро, стараясь подражать обычному легкому тону Серегила. — И предупреди меня сразу же, как появится Нисандер.

Морщинистое лицо старого слуги мало что выдавало, но Алеку показалось, будто он заметил намек на странную недовольную гримасу, прежде чем тот поковылял на кухню.

Прибыв из Красной башни, Нисандер и Серегил нашли остальных за столом, накрытым в спальне хозяина.

Оказавшись лицом к лицу впервые после того, как они обменялись телами, Серегил и Теро молча разглядывали друг друга. Серегил медленно обошел вокруг своего второго «я», пораженный тем, как его собственное лицо оказывается способно выражать характерную для Теро настороженность.

— Скажи что-нибудь, — не выдержал он наконец, — Мне хочется послушать, как звучит мой голос, когда им пользуется кто-то другой.

— С тех пор как ты покинул это тело, оно разговаривало значительно меньше, чем обычно, — ответил Теро. — .Думаю, кстати, что мое горло окажется охрипшим от болтовни, когда я получу его обратно.

Серегил повернулся к Алеку:

— Ты был прав. Тембр голоса тот же самый, но обороты речи выдают другого человека. Какой интересный феномен!

— К сожалению, у нас нет сейчас времени на его изучение, — прервал его Нисандер. — Нужно поскорее вернуть вас в собственные тела.

Теро и Серегил взялись за руки со всем нетерпением, которое каждый из них был способен выразить; они стояли неподвижно, пока Нисандер произносил заклинание.

Магия никак себя не проявила, но эффект был мгновенным. Оказавшись в собственном теле, Серегил позеленел. Отпустив руку Теро, он, шатаясь, подошел к креслу у камина и упал в него. Алек поспешно наполнил чашу и протянул ее другу.

Теро тоже согнулся вдвое и с болезненной гримасой схватился за колено.

— Что ты сделал с ним? — вскрикнул он, поднимая подол мантии и разглядывая воспаленный сустав.

— Сделал? — Серегил слабо усмехнулся, ловя ртом воздух. — Сколько же неудобств доставило мне твое неуклюжее тело! — Своими длинными пальцами он провел по гладким щекам и коснулся волос. — Клянусь Четверкой, до чего же хорошо вернуть себе свою истинную форму! И к тому же ванна и чистая одежда! Я твой должник, Теро! Правда, думаю, что обилие мыла не доставило тебе удовольствия.

— Тебе нечем так уж гордиться, — раздраженно ответил Теро, принимаясь за ужин.

Все еще улыбаясь, Серегил подергал завязки рубашки.

— Не могу понять, почему ты носишь все такое облегающее, ведь…

Алек был единственным, кто заметил, как вдруг изменилось выражение лица Серегила. Прежде чем юноша успел спросить, в чем дело, Серегил поймал его взгляд и незаметно сделал ему знак молчать.

— Что рассказали слуги? — спросил в это время Микам, которому не терпелось узнать подробности.

— Их в башне не оказалось, — ответил Серегил, затягивая завязку рубашки. Его пальцы скользнули по шраму, который почему-то стал видимым. Ощущение грубого рубца заставило его волосы зашевелиться.

— Вот это сюрприз! — мрачно пробормотал Микам. — А от остальных что вы узнали?

— Слуги из обоих домов говорят одно и то же: Марсин, лакей Теукроса, и горничная из дома Бариена Каллия давно уже любовники. Их сотоварищи решили, что они вместе сбежали.

Микам скептически поднял брови.

— На мой взгляд, уж слишком много совпадений. А что насчет жены Теукроса?

— Тут улов еще меньше, — ответил Серегил. — Госпожа Алтия глупая и безобидная девчонка, после года замужества все еще смотрит мужу в рот. Все, что ей известно о его делах, — это что они приносят доход, достаточный, чтобы у нее не было недостатка в драгоценностях, нарядах, породистых лошадях.

— Значит, мы снова там, откуда начали, — простонал Алек. — Марсин, сам Теукрос и девушка-служанка были нашими единственными ниточками, а теперь мы лишились их всех.

— Придется проверить склепы; если кто-то из этих людей был убит в городе, их могли обнаружить и отвезти туда мусорщики, — сказал Серегил. — Этим займемся мы с Алеком и Микамом, поскольку только мы знаем, как они выглядели. Кстати, о мертвых телах: что теперь будет с Бариеном?

Нисандер печально вздохнул:

— По закону он должен подвергнуться порке, затем быть четвертован, выставлен на Холме Предателей и потом выброшен на городскую свалку.

Микам покачал головой:

— Что за конец для человека, сделавшего для своей страны столько хорошего! Это ему я должен быть благодарен за Уотермид — он предложил царице передать его мне.

— По крайней мере он теперь мертв, — с дрожью сказал Серегил, прекрасно понимая, что ему грозила именно такая судьба, и к тому же живому. Но в настоящий момент предаваться печальным мыслям было некогда. — Прежде чем мы все займемся каждый своим делом, Нисандер, я хотел бы поговорить с тобой наедине.

Пройдя в библиотеку, расположенную напротив, Серегил тщательно закрыл за собой дверь, потом распахнул рубашку, чтобы показать Нисандеру шрам на груди. Круглый отпечаток, оставленный деревянным диском Мардуса, зловеще выделялся на его светлой коже.

— Заклинание обмена телами, по-видимому, ослабило чары, скрывавшие его,

— предположил Нисандер, — хотя мне и не известно, чтобы такое случалось раньше.

— Дело в другом, и ты прекрасно это знаешь, — сказал Серегил, подойдя к маленькому зеркалу на стене, чтобы получше рассмотреть шрам. Рисунок рубцов был более четким, чем когда-либо. — Может это быть делом рук Теро? — резко спросил он. — Тот сон, что мне привиделся…

— Нет, нет! — воскликнул Нисандер, протягивая руку и касаясь искореженной плоти. — Он наверняка заметил бы неладное, когда принимал ванну, и сказал бы мне. Это, должно быть, случилось, когда происходил обмен телами. Придется мне снова заняться этой отметиной.

Серегил схватил Нисандера за руку и сжал ее.

— Что это за метка? — спросил он, пристально вглядываясь в лицо старого волшебника. — Что она означает, ради чего ты так стараешься сделать ее невидимой?

Нисандер не стал освобождать руку.

— Ты вспомнил что-нибудь еще из того кошмара? Того, когда тебе приснилась безголовая лошадь?

— Нет. Только что я был в теле Теро и увидел глаз в своей груди. И еще

— что летал. Ради милости Иллиора, Нисандер, собираешься ты или нет рассказать мне, в чем тут дело?

Нисандер отвел глаза и промолчал.

Отпустив его руку, Серегил в гневе шагнул к двери.

— Так, значит, мне предстоит всю жизнь носить это клеймо, а ты ни словечка мне и не скажешь!

— Милый мой мальчик, моли лучше богов, чтобы никогда этого не узнать, — вздохнул маг.

— Такие молитвы не для меня, как тебе прекрасно известно, — бросил Серегил. На секунду злость сделала его безрассудным. — Если хочешь знать, мне известно больше, чем ты предполагаешь. Я рассказал бы тебе, если бы не…

Слова замерли у него на устах. Нисандер побледнел, его лицо исказила ярость. Он быстро пробормотал заклинание, и свет в комнате померк. По прошлому опыту Серегил знал, что это значит: волшебник запечатал помещение, так что теперь никакое вторжение в него было невозможно.

— Ты расскажешь мне все, — приказал Нисандер, — как этого требует твоя клятва наблюдателя. — Еле сдерживаемый гнев обрушился на Серегила, как удар.

— В ту ночь, когда мы с Алеком покинули Дом Орески, — прошептал Серегил пересохшим ртом, — я отправился в храм Иллиора.

— Один?

— Конечно.

— И что ты там делал?

По коже Серегила пробежали мурашки. Черные волны гнева, исходящие от Нисандера, были почти ощутимы. В комнате стало еще темнее, словно лампы совсем погасли. Взяв себя в руки, он сообщил Нисандеру:

— Я перерисовал это. — Серегил показал на шрам. — Еще до того, как ты сделал его невидимым в первый раз, я, глядя в зеркало, скопировал отметину так точно, как только сумел. В храме я показал рисунок Орфирии… Нисандер, что случилось?

Нисандер побледнел еще сильнее. Шатаясь, он подошел к креслу, сел и опустил голову на руки.

— Клянусь Светоносным… — простонал он. — Я должен был догадаться. Но после всех моих предостережений…

— Ты же ничего мне не рассказал! — бросил ему Серегил, все еще разъяренный, несмотря на страх. — Даже после того, как я чуть не умер, после того, как Микам рассказал о том побоище в деревне в топях, ты ничего не рассказал! Так что же мне оставалось делать?

— Упрямый идиот! — гневно посмотрел на него Нисандер. — Ты мог бы и выполнить мой приказ. Мог бы прислушаться к предостережению! Расскажи мне все остальное. Что сказала Орфирия?

— Она ничего не могла разобрать, поэтому послала меня к оракулу. Тот во время ритуала выбрал рисунок. Он говорил о пожирателе мертвецов.

Нисандер внезапно схватил Серегила за руку и заставил его опуститься перед собой на колени. Пристально глядя ему в глаза, он спросил:

— Он именно это тебе сказал? Что еще? Ты помнишь его слова точно?

— Он сказал «смерть» и повторил это несколько раз. Потом: «Смерть и жизнь в смерти. Пожирающий мертвых рождает чудовищ. Береги Хранителя! Береги Воина и Копье».

— Это были его точные слова? — воскликнул Нисандер, до боли в своем возбуждении сжимая руки Серегила. Гнев его улетучился, его сменило что-то похожее на надежду.

— Ручаюсь своей жизнью.

— Он объяснил, что хотел этим сказать? Кто такой Хранитель? Воин? Копье?

— Нет, но я помню, что тогда подумал: он говорит о конкретных людях, особенно о Хранителе.

Отпустив Серегила, Нисандер хрипло рассмеялся:

— Уж это несомненно. Еще что-нибудь он говорил? Подумай хорошенько, Серегил. не пропускай ничего. Серегил сосредоточился, потирая затекшие руки.

— Когда он начал пророчествовать, он взял струну арфы и стал напевать песенку, которую я сочинил еще ребенком. Струну он оставил себе. Потом там был еще кусочек воска, которым Алек натирает тетиву лука. Оракул сказал, что Алек — дитя земли и света, а теперь — мое дитя. Он сказал, что я ему отец, брат, друг и возлюбленный.

Серегил умолк, но волшебник знаком предложил ему продолжать.

— После этого он говорил о пожирателе мертвых, а под конец посмотрел мне в глаза и сказал: «Слушайся Нисандера. Сожги это и больше никогда так не делай».

— Надо сказать, дельный совет. Ты к нему прислушался?

—Да.

— Что удивительно, — проворчал Нисандер. — Но ты с кем-нибудь об этом еще говорил? С Алеком? С Микамом? Ты должен сказать мне правду, Серегил.

— Никому. Я никому ничего не говорил. Если хочешь, я поклянусь в этом.

— Нет, милый мальчик, я тебе верю. — Румянец вернулся на щеки старого мага. — Серегил, умоляю тебя, пойми, это не игра. Ты и представить себе не можешь, на краю какой пропасти ты танцуешь, а я все еще ничего не могу тебе объяснить… Нет, не перебивай! Я не жду от тебя клятв, но хочу, чтобы ты дал мне честное слово — ради любви ко мне, если уж на то пошло, — что ты будешь терпелив и позволишь мне делать все так, как я должен делать. Клянусь тебе клятвой волшебника — своими руками, сердцем, голосом, — теперь я уверен, что однажды смогу все тебе рассказать. Достаточно тебе этой моей клятвы, сможешь ли ты теперь быть более терпеливым?

— Да. — Серегил стиснул холодные руки волшебника. — Обещаю ради моей любви к тебе. А теперь сделай эту проклятую штуку невидимой!

— Спасибо, мой нетерпеливый друг. — Нисандер на секунду крепко его обнял, потом коснулся рукой шрама на груди. Тот словно растаял под его пальцами.

— Ты должен сразу же сообщить мне, если он снова появится, — предостерег Нисандер Серегила. — А теперь лучше займись делами.

— Другие будут удивляться, чем мы с тобой так долго заняты.

— Ты иди. Я еще немножко посижу здесь. Ты меня потряс, должен сказать.

— Что ж, когда-нибудь это станет мне понятно, — усмехнулся Серегил, хотя он сам тоже еще чувствовал себя не очень уверенно. — Пожалуй, мы первым делом осмотрим склепы. Вернемся мы к утру, но вряд ли кто из нас захочет завтракать.

— Конечно… Серегил!

— Да?

— Будь осторожен, мой мальчик, и присматривай за Алеком. Сейчас еще больше, чем обычно, я полагаюсь на твою природную осторожность.

— Я всегда осмотрителен, но спасибо за предостережение. — Серегил помолчал, уже положив руку на щеколду двери. — Хранитель — это ведь ты, верно? Что бы это ни значило — я ни о чем тебя не спрашиваю, — оракул ведь именно это имел в виду?

К его огромному удивлению, Нисандер кивнул:

— Да, Хранитель — это я.

— Спасибо. — Бросив на волшебника задумчивый взгляд, Серегил вышел, не догадываясь, что был момент, когда его ближайший друг чуть не стал, выполняя свой долг, его палачом.

Глава 33 у мусорщиков

— Они должны… Их должны были давно сжечь! — задыхаясь, выдавил из себя юноша.

— Мусорщики обязаны хранить тела несколько дней, на случай, если их востребуют, — объяснил Серегил. — Те, которые были найдены на свалках и в выгребных ямах, пахнут, конечно, ужасно. Пожалуй, лучше ты присмотри за лошадьми.

Испытывая и стыд, и облегчение, Алек в открытую дверь наблюдал, как Серегил принялся за свою неприятную работу. Они с Микамом ходили вдоль рядов, всматриваясь в почерневшие лица и исследуя одежду, пока не убедились, что ни одного из троих исчезнувших среди мертвецов нет. Потом смотритель принес тазик с уксусом, Серегил и Микам вымыли в нем руки, после чего присоединились к Алеку.

— Похоже, придется продолжить охоту в другом месте, — мрачно заметил Микам.

Второй склеп находился неподалеку от Морского рынка. Пока они туда ехали, Алек молчал, рассеянно прислушиваясь к ровному стуку копыт Заплатки. К тому времени, когда они добрались до места, он принял решение. Он спешился, как и остальные, и вместе с ними вошел внутрь; никто ему ничего не сказал.

— Подожди-ка. — Серегил заглянул в низкую боковую дверь и вернулся с намоченной уксусом тряпкой. — Это помогает. — Он показал Алеку, как обвязать тряпкой рот и нос.

Прижимая повязку к лицу, Алек решительно приблизился к дюжине мертвецов, разложенных для опознания. Воздух в помещении был влажный и словно липкий, по стокам, вырубленным в камне пола, текла какая-то вонючая жидкость.

— Вот знакомое лицо, — сообщил Микам с другого конца склепа. — Не из тех, правда, кого мы ищем.

Серегил подошел к нему:

— Экрид, нищий. Старый бедолага, ему, должно быть, было за девяносто. Его дочь побирается обычно на площади Тибурна. Надо сообщить ей.

Здесь, как и в первом склепе, они не обнаружили ни Теукроса, ни слуг. С облегчением выйдя на свежий ночной воздух, Серегил со своими спутниками поскакал по гулким улицам к гавани — мимо верфей и лачуг, лепившихся к восточному берегу бухты.

Серегил показывал дорогу сквозь трущобы; он остановил коня перед полуразвалившимся складским зданием, которое и служило самым большим моргом города. Вонь обрушилась на них еще до того, как они открыли дверь.

— О пламя Сакора! — прохрипел Микам, прижимая к носу смоченную в уксусе тряпку.

Алек поспешно сделал то же самое. Все виденное сегодня ночью не шло ни в какое сравнение с этим местом; даже Серегила, казалось, вот-вот вырвет.

На грязном деревянном полу было разложено более полусотни трупов — некоторые свежие, некоторые разложившиеся настолько, что плоть слезала с костей. Факелы, пропитанные дегтем, чтобы бороться с гнусными испарениями, горели мрачным синеватым пламенем.

Сгорбленная старушка в сером балахоне гильдии мусорщиков, хромая, приблизилась и протянула им корзину с полуувядшими букетиками цветов.

— Цветочки для господ! — ухмыльнулась она. — Они облегчат грустный долг.

Серегил бросил в корзину несколько монет.

— Добрый вечер, матушка. Может быть, ты смогла бы сделать наши поиски более быстрыми. Мы ищем троих, которые могли оказаться здесь за последний день: молодую черноволосую служанку, пожилого слугу, тоже темноволосого, и молодого аристократа со светлой бородкой.

— Похоже, тебе повезло, господин, — хмыкнула старуха и заковыляла в дальний угол. — Свеженькие у меня вот здесь. Не твоя ли это красотка?

Нагая Каллия лежала между утонувшим рыбаком и молодым бродягой с перерезанным горлом. Ее глаза были открыты, на лице осталось выражение смутного беспокойства.

— Действительно, это она, — сказал Серегил.

— Просто позор, — пророкотал Микам, подбирая плащ и опускаясь на корточки рядом с девушкой. — Ей ведь не больше двадцати. Посмотрите на ее запястья!

Серегил коснулся темных синяков на бледной коже.

— Ее связали и засунули в рот кляп. Видите, углы рта поцарапаны.

Ежась и сдерживая тошноту, Алек заставил себя смотреть, как Серегил обследует жертву. Все, что он видел здесь, слишком оглушило его, чтобы юношу смутила нагота служанки. Последние часы были для него удушающим ночным кошмаром, проникающим до глубины души.

Спереди тело не пострадало, если не считать синяков на запястьях. Когда же труп перевернули, обнаружилась единственная маленькая ранка между ребрами слева.

— Работа профессионала, — пробормотал Серегил. — Через артерию прямо в сердце. По крайней мере смерть была мгновенной. Где ее нашли, матушка?

— Бедный ягненочек! Ее вытащили из-под причала в конце улицы Угря, — ответила мусорщица. — Я-то приняла ее за шлюху. У нее есть семья, чтобы позаботиться о похоронах?

Серегил осторожно опустил тело на пол и выпрямился.

— Я узнаю. Проследи, чтобы ее здесь подержали еще денек-два, ладно?

Выйдя наружу, все трое с благодарностью вдохнули пахнущий смолой и дегтем ветер, но запах уксуса от собственных рук и одежды, казалось, сохраняет вокруг них ауру смерти.

— Мне хотелось бы прыгнуть в море прямо в одежде, — поежился Алек, глядя с вожделением на блестящую водную поверхность.

— Я бы тоже не прочь, только выйдем мы из воды грязнее, чем были, — ответил Серегил. — Вот хорошая горячая ванна — это то, что нужно.

— Это твое решение любой проблемы, — с хитрецой заметил Микам. — В данном случае, однако, я с тобой согласен.

— По крайней мере теперь точно известно, что мы на верном пути, — с надеждой сказал Алек. — Интересно, где обнаружатся Теукрос и Марсин?

— Если они когда-нибудь обнаружатся, — поморщился Серегил. — С тем же успехом они могли разделаться с девушкой сами, и тогда они теперь уже далеко. С другой стороны, оба могут валяться где-нибудь на свалке. Однако, учитывая все, особенно внезапную смерть Бариена, можно предположить, что где-то у нас еще много врагов и, кто бы они ни были, они теперь настороже. Теукрос кому-то о чем-то проболтался!

ГЛАВА 34. Признание Фории

После самоубийства наместника прошло два дня. В полдень тело Бариена должны были публично подвергнуть казни — символическому наказанию за предательство, в котором тот признался.

Микам решительно отказался присутствовать при этом. Пока Серегил заканчивал свой туалет, Микам вышел из спальни на балкон и стал смотреть, как Алек в саду тренируется в стрельбе из лука. Терпеливо оценивая каждый свой выстрел, юноша посылал стрелу за стрелой в мишень — мешок с соломой, укрепленный в развилке ветвей дерева.

Накануне вечером Алек скрепя сердцем предложил отправиться на казнь вместе с Серегилом. но Серегил и Микам в один голос принялись его отговаривать.

— Там не будет ничего, что тебе следовало бы увидеть, — убеждал его Серегил, тактично не упоминая того факта, что после посещения склепов юноша теперь просыпается каждую ночь с криком из-за преследующих его кошмаров.

Алек явно испытывал облегчение, хотя и явился к завтраку с виноватым видом.

Пока Микам следил за его тренировкой, внезапный порыв ветра бросил прядь волос в глаза юноше, и стрела не попала в цель. Без всякого раздражения Алек отбросил прядь и отправился собирать стрелы, чтобы начать все сначала.

«Какая жалость, что ты не столь же заботлив по отношению к себе, как к луку и стрелам», — подумал Микам, возвращаясь в теплую спальню.

Серегил перед зеркалом примерял широкополую черную шляпу. Сдвинув ее набок, он отступил подальше, чтобы оценить достигнутый эффект.

— Как тебе кажется, так хорошо? — спросил он. Микам критически оглядел простой серый бархатный кафтан и более темный плащ.

— Никому в голову не придет, будто ты явился на свадьбу. Серегил поклонился ему с невеселой улыбкой.

— Элегантно, но строго, а? Прекрасно. Пусть никто и никогда не скажет, что благородный Серегил не знает, как одеваться для такого случая. Алек все еще стреляет?

— Да. Но знаешь что: может быть, ты зря отговорил его от поездки. Он теперь переживает, не подвел ли тебя. Серегил пожал плечами:

— Возможно. Но ведь в конце концов он сам так решил. Ты же видел: он заставил себя отправиться в склеп, потому «то знал: это важно. Сегодня такой необходимости нет, и ему о том известно. Он просто недоволен собой за брезгливость. Черт возьми, я и сам бы не пошел, если бы не был должен. По Римини и так уже ходят слухи, обо мне уже поют баллады: несчастный изгнанник безвинно брошен в тюрьму и прочие вопли и сопли. Так что я должен появиться, вот я и отправляюсь. По крайней мере этот бедолага облегчил нам предстоящее дело, заблаговременно убив себя. Когда такой казни подвергают живого человека, я сам потом мучаюсь от кошмаров.

Эшафот находился в нескольких милях от города. На голой возвышенности рядом с пустынной дорогой, ведущей в Цирну, известной как Холм Предателей, была сооружена каменная платформа. Виселица и иссеченная топором плаха говорили о неумолимом правосудии царицы.

Серегил поглубже нахлобучил шляпу, проклиная в душе долг, заставивший его отправиться в дорогу в столь ненастное утро. Зима уже месяц как сковала морозом северные края, но здесь, на побережье, только теперь настали настоящие холода. Легкий снежок припорошил поля на рассвете; вдали сверкали ледяными шапками горные вершины.

Вокруг эшафота уже собралась изрядная толпа. Аристократы верхом на породистых лошадях жались друг к другу; от толпы — зевак, нищих, любителей кровавых зрелищ — их отделяло небольшое, но хорошо заметное пространство.

Зрители окружили платформу, перебрасываясь приветствиями и шутками, словно на ярмарке, закусывали в тени виселицы и подначивали друг друга подойти достаточно близко к плахе, чтобы до них долетели капли крови жертвы.

Не обращая внимания на внезапное волнение и крики в толпе, вызванные его появлением, Серегил подъехал к Нисандеру и Теро, стоявшим с краю группы аристократов.

Теро поднял брови, увидев его.

— Алек не поехал с тобой?

Серегил сразу же ощетинился, ожидая, как обычно, колкости от молодого волшебника.

— Может быть, это и к лучшему, — спокойно сказал Нисандер. — То, что здесь произойдет, не принадлежит к вещам, которыми общество Скалы могло бы гордиться. Очень жаль, что такая жестокость оказывается столь эффективной уздой для злоумышленников.

Этим утром Нисандер казался еще более озабоченным, чем обычно, заметил Серегил. Несмотря на наличие неопровержимых доказательств, старый маг все-таки не мог поверить в предательство Бариена. Серегил знал Нисандера достаточно хорошо, чтобы понимать: переживания его гораздо мучительнее, чем просто разочарование в человеке; как самый близкий советник и царицы, и наместника, Нисандер винил себя в том, что вовремя не разглядел такого серьезного заговора. К несчастью, сейчас обсуждать это с ним было совершенно неуместно.

Сохраняя приличествующее случаю мрачное выражение лица, Серегил успешно уклонился от попыток некоторых любопытных придворных втянуть его в разговор. Вместо этого он с определенным сардоническим удовольствием прислушивался к болтовне вокруг.

Господа и дамы, которые только неделю назад пировали за столом наместника, теперь многозначительно говорили о неожиданно пришедших им на память подозрительных обстоятельствах, о разговорах за столом, которые теперь представлялись им доказательством предательства.

Время приближалось к полудню; серое небо стало понемногу светлеть. Толпа, которой надоело ожидание, начала проявлять беспокойство, и в ответ всадники в синей форме городской стражи стали наводить порядок.

Озябший и недовольный, Серегил поежился в седле.

— Процессия должна была бы уже появиться.

— Он прав. Не взглянуть ли мне в магический кристалл, Нисандер? — предложил Теро.

— Может быть, мы… — Старый волшебник умолк и поднес руку ко лбу, вглядываясь вдаль. — Нет, пожалуй, в этом нет надобности.

По дороге во весь опор мчался всадник. Когда он приблизился, стало видно, что это царский глашатай.

— Ад и все его дьяволы, — завопил кто-то, — сейчас нам испортят все удовольствие!

Предположение казалось справедливым, и толпа заворчала, но раздалась, чтобы дать дорогу глашатаю. Спешившись, тот поднялся на подножие виселицы, развернул свиток и громким ясным голосом объявил:

— По приказу царицы Идрилейн Второй показательная казнь Бариена-и-Жала откладывается. Сегодня четвертование не состоится. Да здравствует милосердие царицы!

Раздался свист и недовольные крики зевак, но аристократы по большей части повернули коней к городу с выражением облегчения.

— Что случилось? — пробормотал Серегил.

— Представить себе не могу, — ответил Нисандер. — Подозреваю, однако, что в Доме Орески меня ждет вызов к царице.

Нисандер оказался прав. Он поспешил во дворец; Идрилейн и Фория ждали его в кабинете царицы. Идрилейн сидела в кресле, рядом, вытянувшись по стойке «смирно», застыла Фория. Обе женщины были чрезвычайно мрачны.

— Садись, Нисандер. Я хочу, чтобы ты кое-что выслушал, — коротко бросила Идрилейн, указывая ему на единственное, кроме ее собственного, кресло в комнате. — Фория, повтори Нисандеру то, что ты рассказала мне.

— Благородный Бариен не принадлежал к леранцам, — начала Фория так же невыразительно, как армейский сержант доложил бы о смене караула. — Он умер потому, что решил, будто, сам того не зная, помог заговорщикам, поскольку и он, и Теукрос пользовались услугами Албена и наживались на этом.

— Значит, он узнал Албена тогда на допросе? — спросил Нисандер, вспомнив странное выражение лица наместника. Фория покачала головой:

— Нет, он никогда не видел этого мошенника и даже имени его не слышал. Все делалось через Теукроса. Это началось три года назад. Благородный Теукрос оказался втянут в крупную спекуляцию недвижимостью в западных провинциях, которая кончилась провалом.

— Я помню тот скандал, — сказал Нисандер. — Я, правда, не знал, что Теукрос был в нем замешан.

— Он был разорен, — сообщила Фория. — Под конец он должен был благородному Херлеусу, который все затеял, несколько миллионов.

— Херлеусу? — Нисандер порылся в памяти, но не смог вспомнить этого человека.

— Он был убит кабаном на охоте в том же году, — напомнила ему Идрилейн.

— После его смерти выяснились некоторые обстоятельства, говорящие о том, что он был одним из леранцев, но доказать тогда это не удалось.

— Ах, я начинаю догадываться…

— Теукрос был разорен, — повторила Фория. — Даже у Бариена не было достаточно денег, чтобы выручить его, а Херлеус ничего не хотел слушать. Бариен говорил мне, что он советовал племяннику признать свой позор и отправиться в изгнание. Сначала Теукрос согласился. На следующий день, однако, он явился к дяде и предложил план для спасения чести семьи.

— В этот план входила подделка некоторых документов, к которым, кроме самой царицы, имел доступ только Бариен? Фория неохотно кивнула:

— По-видимому, Теукрос отправился к Херлеусу, чтобы последний раз умолять его об отсрочке. Тогда-то Херлеус и предложил ему использовать высокое положение Бариена, чтобы золото, доставляемое по Золотому пути, попало не в царскую сокровищницу. Херлеус познакомил Теукроса с Албеном, который мог подделать необходимые документы. Короче говоря, Бариен не мог вынести, что его бесхребетный негодяй племянник будет опозорен, и на все согласился. Им нужна была моя помощь в этом деле, и я ради Бариена не стала отказываться. Мы оба потом жалели об этом, но думали, что тем случаем все и ограничилось, пока не всплыли обстоятельства, связанные с ролью Албена в деле благородного Серегила.

Нисандер задумчиво погладил бороду.

— Мне нужно будет, конечно, узнать все подробности того плана по присвоению золота, но я все же не понимаю, как Бариен, который, как ты говоришь, ничего не знал об Албене, понял во время допроса, что между мошенником и его племянником имеется связь.

Фория тяжело вздохнула:

— Албен назвал «Белый олень». Так назывался корабль, на который украденное золото было погружено в Цирне.

Нисандер кивнул, ему сразу стала понятна важность этого обстоятельства.

— Поскольку ты командовала теми кавалерийскими частями, которые охраняли золото при перевозке, нужен был твой приказ, чтобы изменить пункт назначения. И нужно было вмешательство Бариена, чтобы изменить записи поступлений в сокровищницу. Уж название-то корабля вы оба не могли не знать.

Фория мрачно выдержала его взгляд.

— Мне следовало отказаться. Я должна была остановить его. Мне нечем оправдать свои поступки.

Идрилейн взяла со стола свиток и протянула его Нисандеру.

— Это завещание Бариена, написанное три года назад. Ты увидишь, что все свои владения он завещал Скале. Они стоят больше, чем причиненный им урон.

Идрилейн ударила кулаком по столу, вскочила и начала шагать по комнате.

— Как будто я не простила бы его и не постаралась бы помочь! Это его прекрасное распроклятое старомодное чувство чести! Оно стоило мне лучшего советника, какой только у меня был, не говоря о том, что чуть не лишило моего доверия наследную принцессу. И все ради молодого идиота, не стоящего веревки, чтобы его повесить!

Фория скривилась:

— Я, конечно, напишу отречение от всяких прав на трон.

— Ничего подобного ты не сделаешь! — рявкнула Идрилейн, оборачиваясь к дочери. — Назревает война, леранцы затевают беспорядки в моем собственном доме, и уж чего нашей стране не нужно, так это скандала вокруг твоего отречения. Ты сделала ошибку — по глупости, из-за дурацкой гордости — и увидела, к чему это привело. Как будущая царица ты должна брать на себя ответственность за свои действия и ставить интересы государства выше собственных интересов. Как командующая кавалерией ты останешься на своем посту и будешь выполнять свои обязанности. Понятно это тебе?

Бледная как смерть, Фория преклонила колено и подняла кулак в военном салюте:

— Слушаюсь, моя царица!

— Ох, встань и доскажи Нисандеру остальное. — Идрилейн с отвращением отвернулась и снова уселась в кресло. Поднявшись, Фория снова застыла неподвижно.

— Насколько мне известно, золото было доставлено на «Белый олень», как и намечалось. Бариен никогда больше не говорил со мной об этом — до той ночи, когда он умер.

На секунду в ее похожем на маску лице что-то дрогнуло. Впервые за многие годы Нисандер увидел отражение хоть какого-то чувства — за исключением гнева — в ее чертах. Однако оно исчезло так же быстро, как и появилось.

— Бариен отправился к Теукросу и потребовал у него ответа, почему тот не прекратил отношений с мошенником, — продолжала Фория. — Очевидно, Теукрос отрицал свою причастность к леранскому заговору и попытке погубить Серегила, но признался в том, что продолжал использовать таланты Албена для сомнительных финансовых делишек.

— Тут-то и кроется секрет его богатства, как я подозреваю, — пробормотал Нисандер. — Я и не подумал бы, что он способен на такую прыть; похоже, мы недооценивали этого мерзавца. Принцесса Фория, не думаешь ли ты, что Бариен позаботился о том, чтобы Теукрос был убит той же ночью?

— Ничего подобного он мне не говорил.

— А ты сама не приказывала убрать Теукроса?

— Нет. — В первый раз Фория посмотрела Нисандеру в глаза, и он почувствовал, что верит ей.

— Ты можешь еще что-нибудь рассказать про «Белого оленя»?

— Ничего, кроме одного: Бариен никогда так и не смог выяснить, что же случилось с золотом, — ответила Фория. — Херлеус перестал требовать долг, а через несколько месяцев погиб. Когда его наследники получили состояние Херлеуса, о долге Теукроса и речи не шло. Впрочем, это неудивительно. Им наверняка хватило припрятанного где-то золота.

Получив сообщение Нисандера о происшедшем во дворце, Серегил и Алек исчезли на целый день. Они вернулись в башню уже в сумерки, одетые, как и положено исследователям, в мантии с капюшонами, покрытые пылью книгохранилищ.

Микам, который провел день с Нисандером, обменялся с ним многозначительными улыбками. Серегил и Алек оба были похожи на гончих, взявших свежий след. Такими довольными их не видели уже давно.

— У Херлеуса не было наследников! — радостно сообщил Серегил, протягивая озябшие руки к огню.

— Совсем не было? — Нисандер с удивлением поднял мохнатые брови.

— И не только это, — возбужденно добавил Алек. — После его смерти все имущество было распродано для уплаты долгов, и никаких следов золота там и в помине не было!

— Значит, вы перерыли городские архивы?

— И еще раз побывали в Нижнем городе, — сказал Серегил. — О, мы с Алеком сегодня потрудились. И завтра мы отправляемся в Цирну.

— Подождите, подождите, я уж совсем ничего не понимаю, — взмолился Микам. — Что вы искали в Нижнем городе?

— Записи смотрителя порта, — ответил Серегил— — «Белый олень» принадлежал семейству Тиремиан, живущему в Римини, но их контора в Цирне, и там же хранятся все документы. Если, конечно, хранятся.

Микам медленно покивал головой:

— Так ты думаешь, что между пропавшим золотом и заговором против тебя есть какая-то связь?

— Похоже на то, что в обоих случаях действовали одни и те же люди; скорее всего это все-таки леранцы. Если я не прав, тем более нужно все выяснить.

Микам подозрительно прищурился:

— Снова твоя интуиция за работой, да?

— Даже если это всего лишь интуиция, думаю, Серегил может оказаться прав, — сказал Нисандер. — То, что Теукрос оказался в долгу у человека, заподозренного в симпатиях к леранцам, говорит о хитром замысле. Что могло бы быть лучше для леранцев, чем поймать в свои сети Бариена — через его обожаемого племянника? Мы должны любой ценой постараться выяснить, куда же в конце концов попало золото. Если, как справедливо заметил Серегил, документы все еще существуют.

— Всегда есть какой-то шанс, — ответил Серегил. — Ты поедешь с нами, Микам? Тот покачал головой:

— Не похоже, чтобы я вам там понадобился, а Кари ждет не дождется, когда же я вернусь. Я доеду с вами вместе до Уотермида. Вы сможете передохнуть у нас, если захотите.

— Спасибо, но я предпочел бы не задерживаться. В зависимости от того, что мы узнаем в Цирне, мы можем погостить у тебя на обратном пути.

— Лучше я ничего не скажу об этом Кари, — шутливо поморщился Микам. — Если вы явитесь, как снег на голову, и увезете меня, я смогу свалить всю вину на вас. Сколько времени, по твоим расчетам, вы пробудете в Цирне?

— Зависит от того, что мы там узнаем, — ответил Серегил. — «Белый олень» был каботажным судном, плававшим вдоль берегов по обе стороны от канала. Если придется отправиться в какой-нибудь отдаленный порт, на это могут уйти недели.

Серегил помолчал и повернулся к Нисандеру:

— Еще одно. Сколько понадобилось бы царских пропусков, чтобы переправить золото в нужное заговорщикам место?

— Только один, мне кажется. — Нисандер вопросительно поднял брови. — Это имеет какое-нибудь значение?

— Может быть, — задумчиво протянул Серегил. — Как я припоминаю, ты говорил, что Албен признался в подделке двух таких пропусков, но в доме Теукроса ничего подобного обнаружено не было. Значит, где-то гуляет дающий очень большую власть документ, снабженный всеми необходимыми печатями.

Нисандер представил себе все возможные последствия этого и встревоженно нахмурился.

— О боги!

ГЛАВА 35. Цирна

Алек разорвал цепкие объятия сна, все еще ощущая мерзкий запах склепа. Откинув полог кровати, он обнаружил, что в окно светят первые лучи рассвета. Запах, который он теперь чувствовал, был всего лишь ароматом поджаривающихся на кухне колбасок.

— Благодарю тебя, Создатель! — прошептал он, проведя рукой по покрытому потом лицу.

Этой ночью он спал плохо; его преследовали кошмары, в которых ужасная черная фигура кралась за ним по склепам. Гнет страшного сна преследовал Алека, пока он одевался и спускался вниз.

Серегила и Рансера он нашел в главном зале; они обсуждали достоинства расставленных на полу дорожных сундуков. «Благородный Серегил» собирался совершить поездку, чтобы развеяться после перенесенных испытаний, в сопровождении «благородного Алека». Все должны были видеть, как много багажа необходимо им для длительного путешествия.

— Все это мы оставим в Уотермиде, — говорил Серегил, когда Алек вошел в зал.

— Что мне отвечать тем, кто будет интересоваться тобой и благородным Алеком, господин? — спросил Рансер.

— Говори всем, что я был слишком потрясен пережитым, чтобы заранее решить, когда вернусь. О, Алек, доброе утро. Мы выезжаем сразу же, как только ты позавтракаешь. И поторопись.

— Благородный Микам возвращается домой? — спросил Рансер.

— Уж в этом можешь не сомневаться, — ухмыльнулся Микам, появляясь в дверях столовой. — Можешь сообщать всем, кто будет спрашивать, что я отправился домой, где меня ждет самая прекрасная женщина в Скале, и натравлю собак на всякого, кто попробует потревожить нас в ближайшую неделю.

Рансер с серьезным видом поклонился.

— Посетители не останутся в неведении насчет твоих чувств, господин.

Пока Алек расправлялся с колбасками и пил чай, Серегил непоседливо шагал по столовой.

— Когда вернемся, снова поселимся в «Петухе».

— Замечательно, — радостно откликнулся Алек. Изысканные манеры и слишком подобострастные слуги успели ему надоесть. Поспешно закончив завтрак, он следом за Серегилом и Микамом вышел на улицу, где у крыльца их ждали лошади и целый небольшой караван с багажом под бдительным присмотром Рансера.

Путешественники были одеты, как подобает благородным господам, отправляющимся в путешествие; конюх оседлал для них Цинрила и Ветерка, но среди вьючных лошадей были Лохматый и Заплатка.

День был ясный и прохладный — очень подходящий для прогулки верхом, и к полудню они добрались до поворота на Уотермид. Переехав через мост, Алек и Серегил спешились и в кустах переоделись — дальше им предстояло путешествовать как простым торговцам.

— Собираешься остановиться на ночлег в «Пони»? — спросил Микам.

Серегил посмотрел на солнце.

— Думаю, мы туда доберемся, если поднажмем.

— Передай от меня привет Кари и девочкам, — сказал Алек. В глубине долины над трубой Уотермида поднимался светлый дымок. Юноша со сладкой грустью представил себе запах свежего хлеба, копчений, сухих трав.

Серегил оседлал Лохматого и Заплатку и привязал ауренфэйских коней к цепочке вьючных животных.

— Когда мы вернемся, я не знаю. — Он вручил Микаму поводья.

— Желаю удачной охоты, — ответил Микам, пожимая им руки. — Будьте осторожны на тех козьих тропах, которые в Цирне почему-то называют улицами. Там ведь не туда ступил — и полетишь кувырком в бухту, не успеешь и глазом моргнуть.

Алек и Серегил снова пересекли мост и галопом поскакали на север.

Пологие холмы скоро уступили место более крутым склонам. Голые скалы слева обрывались к морю, так что путешественники могли любоваться прибрежными островами и просторами Осиатского моря, уходящими к горизонту.

Когда наконец они сделали привал, чтобы дать отдохнуть лошадям, Серегил, откинув капюшон плаща, издал радостный вопль:

— Клянусь Четверкой, до чего же хорошо снова сбежать с улицы Колеса!

— Ты тоже это чувствуешь? — с удивлением повернулся к нему Алек.

— Мне там теперь просто нечем дышать! — воскликнул Серегил. — Не хотелось бы в этом признаваться, но последние годы я чувствую себя там как в западне. Это была маска, а теперь она обрела собственную жизнь. Поживешь подольше — поймешь.

— Поэтому ты никогда и не рассказывал мне о своей жизни на улице Колеса? — спросил Алек. Воспоминание о последнем ночном кошмаре вместе с обстоятельствами его первого появления в доме Серегила придали его словам неожиданную резкость.

Серегил с удивлением посмотрел на него:

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю о всех тех неделях, что мы провели в городе: ты же ни разу не упомянул о доме на улице Колеса — до тех пор, пока не понадобилось устроить мне испытание.

— Только не говори мне, что ты все еще злишься по этому поводу!

— Наверное, все еще злюсь, — пробормотал Алек. — Ты ведь все время так

— ничего мне не говоришь.

— Клянусь пальцами Иллиора, Алек! Последние два месяца я только и делаю, что рассказываю тебе о чем-нибудь. Думаю, никогда в жизни я еще не говорил так много! О чем же это я тебе не сказал?

— Ну, для начала хотя бы об улице Колеса, — огрызнулся Алек. — Заставил меня влезть в дом, как вора, а потом по твоей милости я оказался посреди гостей…

— Но я же все тебе объяснил! И не говори мне, будто ты не гордился успехом, когда пришел в себя.

— Дело не в этом. — Алек изо всех сил старался выразить свои противоречивые чувства словами. — Просто мне хотелось бы, чтобы мое мнение тоже учитывалось. Если подумать, с того времени, как мы встретились, я никогда не принимал участия в принятии решений. И это после всего, через что мы прошли! Потроха Билайри, Серегил, я же в конце концов спас тебе жизнь!

Серегил открыл было рот, собираясь ответить, потом молча пустил Лохматого рысью.

Алек последовал за ним, все еще в гневе, но уже стыдясь своей вспышки. Почему это сильные эмоции всегда сваливаются на него как снег на голову?

— Пожалуй, ты имеешь основания так думать, — наконец произнес Серегил.

— Серегил, я…

— Да нет, все в порядке. Не нужно извиняться за то, что ты сказал правду. — Опустив глаза, Серегил сокрушенно вздохнул. — Когда мы только встретились, все было иначе. Ты был просто мальчишкой, который нуждался в помощи и мог быть полезен. До того, как мы покинули Вольд, я не был еще уверен, стоит ли брать тебя с собой на юг.

— Покинули Вольд! — Алек резко повернулся к нему; его гнев снова разгорелся. — Так ты мне лгал? Все эти разговоры про Скалу, про то, как я стану бардом, пока мы пробирались по глуши?

Серегил пожал плечами, все еще не поднимая глаз.

— Не знаю, наверное. Я хочу сказать, тогда это представлялось мне удачной мыслью. Но я на самом деле не знал, сможешь ли ты быть мне полезен, пока мы не забрались в дом мэра.

— И что бы ты сделал, если бы я не оказался «полезен»?

— Оставил бы где-нибудь в безопасном месте, снабдив деньгами, а сам бы исчез. Я часто раньше так поступал с людьми, которым приходилось помогать. Но ты оказался не такой, как другие, так что я отказался от этой мысли.

Алек удивился странному чувству общности, когда их глаза встретились. Тепло, как от глотка вина, разлилось по его телу.

— Так что да, сначала я тебя обманывал, — продолжал Серегил. — Ты только вспомни, скольким людям тебе пришлось лгать с тех пор, как ты связался со мной. Такова природа нашей работы. После Вольда, однако, я был с тобой честен, насколько это вообще для меня возможно. Я собирался рассказать тебе больше, подготовить тебя, но тут меня свалила болезнь. — Он помолчал. — Сомневаюсь, что, окажись я на твоем месте, я проявил бы такую же преданность. Но так или иначе, после Вольда и той засады в лесу я стал думать о тебе как о своем друге — первом новом друге за многие годы. Я считал, что ты это понимаешь, и за эту свою уверенность я прошу у тебя прощения.

— В этом нет необходимости, — смутившись, пробормотал Алек.

— А я думаю, что есть. Проклятие, Алек, ты для меня такая же загадка, как и я, наверное, для тебя. Я все время забываю, как ты молод, как мы с тобой отличаемся друг от друга. Мы с Микамом были почти ровесниками, когда познакомились. Мы одинаково смотрели на мир. А уж Нисандер! Он, по-моему, всегда знал, о чем я думаю, прежде чем я сам это осознавал. А с тобой — все не так. С тобой я Двигаюсь на ощупь и, похоже, причиняю тебе боль, не понимая этого.

— Да не так уж, — промямлил Алек, выбитый из колеи этой неожиданной откровенностью. — Просто иногда кажется… кажется, будто ты не доверяешь мне.

Серегил невесело рассмеялся:

— Ах, Алек! «Рей форил тос токун ме бритир, вре шруит я».

— Что это значит?

Серегил протянул Алеку свой кинжал рукоятью вперед.

— «Ударь меня ножом в глаз, я не поморщусь», — перевел он. — Это старая клятва, означающая полное доверие, и я даю ее тебе от всего сердца. Можешь ударить меня кинжалом, если хочешь.

— Ты это сейчас придумал?

— Нет, это действительно старинная клятва. И я готов дать тебе еще десять столь же суровых, если это убедит тебя, что я на самом деле сожалею о своем поведении.

— Да помилует меня Создатель, я ведь просто хотел, чтобы ты рассказал мне про улицу Колеса!

— Ладно, про улицу Колеса. — Серегил снова сунул кинжал в сапог. — Все началось после того, как я не смог осилить науку Нисандера. Я сбежал и несколько лет вел тяжелую жизнь. Тогда-то я и научился воровать. Когда я вернулся в Римини, я увидел, что интриги скаланской знати могут обеспечить меня занятием. Мне нужно было только зарекомендовать себя, а это оказалось нетрудно. Мое пестрое прошлое, интерес ко мне как к родичу царицы и как к ауренфэйе, мои воровские таланты и пронырливость… — Серегил шутливо развел руками. — Все это обеспечило мне успех. Благородный Серегил, раскаявшийся изгнанник, скоро приобрел репутацию человека, с симпатией выслушивающего любого, охотно угощающего выпивкой, гуляки не особенно строгих правил. В общем, человека незначительного, а потому такого, с кем все болтали без всяких опасений.

Я сделался любимцем молодых знатных шалопаев, а у них мне удавалось узнавать весьма ценные сведения. После этого было уже нетрудно пустить слух, что благородный Серегил, при всех своих прекрасных качествах, не всегда вращается в самом лучшем обществе. Просочились намеки, что я иногда могу посодействовать, если нужно нанять ловкача, готового за соответствующую плату выполнить деликатное поручение.

— «Кота из Римини»! — ухмыльнулся Алек.

— Именно. Мой секрет был известен только Нисандеру, и он с радостью воспользовался моими услугами. От меня ему гораздо больше пользы было как от шпиона, чем как от подмастерья. Но даже тогда я слишком любил свободу, чтобы играть роль аристократа все время. Поэтому я купил «Петуха» и оборудовал там себе убежище. Нисандер по моей просьбе нашел для меня Триис. Силла тогда была не старше, чем теперь Иллия…

— Да, но все же как насчет улицы Колеса? — настойчиво спросил Алек, которому хотелось услышать конец этой истории до того, как стемнеет. Серегил, раз уж начинал рассказывать о чем-то, не упускал ни единой детали.

— Опять я отвлекся? Так вот, время шло, и молодые шалопаи, с которыми я водился, остепенились и сами обзавелись молодыми шалопаями-сыновьями. Ауренфэйе я или нет, от меня ожидали того же. Чтобы сохранить доверие клиентов, я должен был создать видимость такой же солидности. Я начал вкладывать деньги в морскую торговлю и преуспел в этом, что, впрочем, неудивительно, если учесть, к какой информации я имел доступ. Помимо денег, мои предполагаемые деловые интересы давали мне прекрасное оправдание для длительных отлучек.

К сожалению, вся эта конструкция стала со временем уж очень громоздкой. Если бы я так не любил Римини, я мог бы покончить с благородным Серегилом и начать заново где-нибудь в другом месте Для тебя, однако, это означает, что благородному Алеку из Айвиуэлла предстоит еще многому научиться

— К тому времени, когда я выучу половину того, что ты хочешь, я буду стариком с бородой до колен.

Ухмыльнувшись, Серегил повернулся к широко раскинувшемуся перед ними морю.

— Ну, в этом я сомневаюсь. Очень, очень сомневаюсь.

Они переночевали в «Пони», респектабельной придорожной гостинице, а на рассвете следующего дня отправились дальше. Еще до середины дня путешественники добрались до перешейка, соединяющего Скаланский полуостров с материком.

Вздымающаяся из морских вод скалистая перемычка, похожая на выбеленный солнцем хребет, нигде не достигала в ширину больше пяти миль. Дорога шла по самому верху, и Алек видел водные просторы с обеих сторон: блестящее стальным блеском Осиатское и более мелкое голубое Внутреннее море.

Вскоре после полудня они добрались до заставы, охраняющей развилку дорог. Отсюда можно было попасть к двум мостам — восточному и западному — через канал и портам у его оконечностей — Цирне и Талосу. Свернув направо, Серегил и Алек скоро увидели восточный мост, изящной дугой вздымающийся над провалом канала. Это было основательное сооружение, достаточно широкое для того, чтобы даже самые большие телеги могли с легкостью на нем разминуться.

— До чего же отсюда потрясающий вид, верно? — сказал Серегил, натягивая поводья. В этот момент к мосту с противоположной стороны приблизилось несколько фургонов; за ними следовал кавалерийский отряд.

Алек почувствовал, как на спине выступил холодный пот, стоило ему бросить взгляд в открывающуюся под ногами пропасть. Он бывал на дне ее, мог оценить глубину. Поэтому огромный мост представлялся ему не более чем паутинкой над бездной.

— Пальцы Иллиора, да ты побледнел! — воскликнул Серегил, взглянув на юношу. — Может, тебе лучше спешиться и вести коня в поводу? Очень многие чувствуют себя не в своей тарелке, когда впервые попадают на мост.

Не в силах оторвать взгляд от зияющего провала, Алек быстро помотал головой:

— Нет, нет. Со мной все в порядке. Мне… мне просто никогда еще не приходилось пересекать такую бездонную пропасть.

Стыдясь своей внезапной слабости, Алек решительно тряхнул поводьями и подхлестнул Заплатку. Стараясь, насколько позволяло движение, держаться середины моста, он сосредоточил внимание на караване мулов, трусивших впереди, и постарался не думать о том, что лежит внизу.

— Послушай, это же совершенно безопасно, — заверил его Серегил, ехавший рядом. — Мост такой же надежный, как дорога по перешейку.

Алеку удалось заставить себя кивнуть. Из глубины провала доносился скрип весел и снастей парусников; голоса моряков долетали оттуда, как шепот привидений.

— Смотри, отсюда хорошо виден западный мост, — показал влево Серегил.

Алек посмотрел, куда было велено, и почувствовал тошноту. Отсюда западный мост выглядел как построенный ребятишками игрушечный мостик из палочек, хрупкая игрушка, оставленная над головокружительной бездной. Закрыв глаза, он постарался изгнать внезапно возникшее перед его мысленным взором зрелище крошащихся опор моста, рушащегося вместе с ним в черную пустоту.

— Как им удалось построить мосты? — задыхаясь, спросил он.

— Древние строители и маги знали цену предусмотрительности. Они сначала построили мосты, а потом уже под ними рыли канал.

Оказавшись на противоположной стороне моста, Алек с трудом разжал стискивавшие поводья пальцы и с облегчением перевел дух.

Извивающаяся змеей дорога вела вниз, к гавани у подножия могучих скал. Цирна была странным городом: на узких улочках, иногда таких крутых, что всадники с трудом не съезжали на шеи своих лошадей, стояли квадратные, лепящиеся друг к другу здания. Местные жители, по-видимому, предпочитали передвигаться пешком, поскольку в некоторые части города можно было попасть вообще только по узким лестницам.

Алек крепко уцепился за луку седла и стал смотреть на бухту; отсюда были видны блестящие колонны Астеллуса и Сакора, первое, что он запомнил по прибытии в Скалу. Теперь в гавани стояло на якоре гораздо меньше судов: зимние штормы загнали в порты все корабли, кроме немногих смельчаков, все еще совершающих каботажные плавания.

К тому времени, когда путники добрались до таможни на берегу, оба были рады вновь ступить на ровную землю. Войдя в оштукатуренное и побеленное здание, они обнаружили там коренастую женщину в покрытых морской солью сапогах; она сидела за заваленным документами столом, запечатывая воском свиток.

— Добрый вам день, — приветствовала она вошедших, кончив возиться с печатью. — Я Катия, смотрительница порта. Чем могу быть вам полезна, господа?

— И тебе тоже добрый день, — ответил Серегил. — Я Мирус, купец из Римини, а это мой брат Альсандер. Мы прибыли сюда, чтобы попытаться узнать судьбу груза, пропавшего три года назад Женщина с сомнением покачала головой:

— Вам предстоит в этом случае нелегкая работа. Знали бы вы, сколько кораблей проходит через гавань каждый год!

— Нам известно название корабля и месяц, когда он прошел по каналу, — сказал Алек. — Это не может помочь? Мы ищем шхуну «Белый олень», принадлежащую семейству Тиремиан, приписанную к Цирне. Она встала здесь на якорь в начале эразина.

— Ах, ну с этого по крайней мере можно начать поиски. — Открыв дверь, ведущую в глубь здания, женщина ввела их в комнату, с пола до потолка уставленную полками со свитками.

— Если корабельные документы сохранились, они где-то здесь. Вообще-то архивы трехлетней давности должны были бы быть уже выброшены, но прежний смотритель порта умер, не закончив работы, а у меня до этого руки так и не дошли.

Пройдя в глубь комнаты, Катия оглядела полки и наугад взяла свиток с одной из них. Пыль, толстым слоем покрывающая документ, взлетела в воздух, заставив женщину и посетителей расчихаться.

— Открой-ка окно, молодой господин, ты с ним рядом стоишь, — иначе мы тут задохнемся, — пропыхтела Катия, вытирая нос.

Алек распахнул ставни. Катия развернула свиток и поднесла его к свету.

— Вот, смотрите, господа, каков порядок: сверху название корабля и имя капитана, дальше дата прибытия и перечень грузов, которые здесь выгружены и которые погружены. Снизу печати капитана и тех торговцев, которые зафрахтовали судно. Вот эта большая печать в правом нижнем углу — отметка смотрителя порта. Дальше разбирайтесь сами и не забудьте закрыть ставни, когда закончите. Только кладите свитки на прежнее место.

Никакой системы, кроме соблюдения приблизительной хронологии, в расположении свитков не было. Просмотрев несколько документов и сверив даты, Алек и Серегил скоро ограничили свои поиски немногими наиболее подходящими полками. Клубы пыли вздымались вокруг них, заставляя чихать, пока они перебирали ряд за рядом пожелтевшие, заплесневевшие пергаменты. Записи, сделанные на качающейся палубе стоящего на якоре судна, было не так легко расшифровать — особенно Алеку, умение которого читать было далеко от совершенства. Задумчиво покусывая губу, он с трудом разбирал каракули:

«Собака», «Крыло ласточки», «Два брата», «Прекрасная Ригель», «Серебряное перо», «Кориола», «Морской туман», «Королева»…

Алек был так поглощен разными — один неразборчивее другого — почерками, что чуть не пропустил смазанный заголовок: «Белый олень».

— Вот! Нашел! — воскликнул он с триумфом. В очередной раз чихнув, Серегил весьма неэлегантно вытер нос рукавом.

— Я тоже нашел. «Олень» был каботажным судном, перевозившим грузы на короткие расстояния по обе стороны канала, поэтому в интересующем нас году к нему должны относиться многие документы. Продолжай искать, нам нужно просмотреть архивы и за некоторое время после того, как корабль исчез. Не годится пропустить хоть что-нибудь.

В конце концов они нашли восемь свитков и разложили их в хронологическом порядке.

— Этого я и боялся, — пробормотал Серегил, когда прочел их. — «Олень» по большей части совершал регулярные рейсы. Вот смотри — продовольствие в три маленьких городка на западном побережье, потом обратным рейсом — кожи, костяные и серебряные изделия. Маршрут на восток — к шахтам на берегу Внутреннего моря; туда он доставлял инструменты и продовольствие, масло для ламп, ткани, медикаменты. То же самое и здесь, и здесь.

— А не было ли дополнительных рейсов? — Алек присел рядом на корточки и заглянул через плечо Серегила.

— Хороший вопрос. Были. Куры в Миль, вино в Накрос, шелка, ароматические свечи, три больших гобелена госпоже Вере из Ареуса, сотня мотков шерстяной пряжи…

— Все это трудно было бы спутать с двумя сотнями слитков золота.

— Совершенно верно. Думаю, наши приятели-леранцы были достаточно догадливы, чтобы спрятать золото среди чего-то тяжелого, чтобы не привлекать лишнего внимания. Вот тут есть изделия из железа, горняцкие инструменты, доски…

— От этого мало прока, — перебил его Алек. — Прошло ведь три года. Как мы узнаем, который именно рейс нам нужен? Это же невозможно!

— Может быть. — Серегил подошел к окну, бросил взгляд на тонущую в сумерках гавань и снова чихнул. — Потроха Билайри! Неудивительно, что тут мы ни до чего не можем додуматься. Забирай— ка эти свитки, Алек. Только свежий воздух может нам помочь. Давай— ка прогуляемся, чтобы проветрить мозги, и промоем глотки доброй кружкой местного эля.

Здесь, в тени скал, ночь наступила быстро, но почти полная луна освещала лабиринт улиц за причалами. Серегил задумался и в отличие от обычного был молчалив; почти час они бродили по городу, не обменявшись и словечком. Наконец Серегил и Алек оказались на площади, откуда открывался великолепный вид на бухту.

Огромные факелы на башнях у входа в канал бросали яркие отблески на темную воду гавани; чистый лунный свет мешался с ними, как серебряные монеты с пригоршней червонного золота.

— Такое место нам и нужно, — пробормотал Серегил, поворачивая к ближайшей пивной.

Таверна оказалась уютной, полутемной, битком набитой. Пробравшись сквозь толпу, заполняющую дымную комнату, Серегил и Алек устроились в уголке со своими кружками. Серегил опять принялся читать свитки, потом откинулся с безнадежным вздохом.

— Похоже, мы в тупике. — Серегил сделал большой глоток из кружки и раздраженно скатал пергамент. — Конечно, мы ни на что особенно и не рассчитывали, но иметь эти проклятые документы в руках и быть не в силах выжать из них хоть какое-нибудь указание — это хуже, чем если бы мы вообще ничего не нашли.

Алек склонился над пергаментами.

— Ты думаешь, ключ на самом деле здесь, верно?

— Меня сводит с ума мысль, что мы, возможно, что-то упускаем. — Серегил сделал еще один глоток и мрачно уставился в кружку, словно ожидая, что на поверхность всплывет ответ оракула. — Давай-ка еще раз просмотрим свитки. Нет, ты лучше читай мне их вслух.

— Это же займет целую вечность, — запротестовал Алек. — Ты же знаешь, я плохо умею читать.

— Ничего. Когда я слушаю, я лучше соображаю, так что читай помедленнее. Ограничься списками того, что они грузили в Цирне.

Повернувшись так, чтобы на пергамент падал свет от очага, Алек с сомнением приступил к делу.

Серегил откинулся, привалившись к стене, и закрыл глаза. Казалось, его совсем не интересует содержание свитков; он только изредка помогал Алеку разобрать непонятные слова. Так дело шло, пока Алек не добрался до середины четвертого документа.

— «Три ящика пергамента, десять ящиков сальных свечей, — читал Алек, ведя пальцем по списку. — Шестьдесят пять мешков ячменя, сорок бочонков сидра, тридцать мотков толстой веревки, пятьдесят топоров, двести железных клиньев, три дюжины молотков, два ящика мрамора, двадцать рулонов кожи…»

Глаза Серегила неожиданно широко раскрылись.

— Этого не может быть. Ты, должно быть, перескочил на список привезенного в Цирну.

— Ничего подобного, — возразил Алек, показывая ему пергамент. — Здесь написано: «Товары, отправленные из Цирны», а дальше «пергамент, свечи, ячмень»…

Серегил наклонился вперед, вчитываясь в указанное Алеком место.

— Ты прав, здесь действительно написано «мрамор». Но ведь этот груз предназначен для шахты на Осиатском побережье. — Его голос упал до шепота. — Нет, даже не шахты, для каменоломни! Здесь написано, что место разгрузки — Иллендрийские карьеры.

— И что?

Серегил опустил тяжелую руку на плечо юноши и многозначительно поднял брови.

— Кому вздумается платить за доставку двух тяжелых кусков мрамора в карьер, где мрамор добывается? Глаза Алека расширились.

— Штаны Билайри! Вот оно!

— Может быть. А вдруг это действительно был мрамор, который по какой-то причине решили вернуть? Но все равно выглядит подозрительно.

— Ну и где мы оказались в результате?

— В настоящий момент? — Серегил ухмыльнулся и сгреб свитки. — Мы оказались в дешевой таверне, где за шесть медяков можно получить койку на чердаке. Мы с тобой заслужили лучшее пристанище, не говоря уже об ужине. Пошли. А завтра посмотрим, что еще удастся раскопать в гавани.

— А как насчет каменоломни, этих Иллендрийских карьеров? Не стоит нам отправиться туда?

— Только в крайнем случае. Туда и обратно — неделя пути, да и наверняка золото уже не там. Сомневаюсь, что местные вообще знали о содержимом ящиков. Нет, подозреваю, ответы мы найдем гораздо ближе.

ГЛАВА 36. Неприятности на дороге

Следующие несколько дней они провели на продуваемых всеми ветрами причалах, отслеживая суда, ходящие по тем же маршрутам, что и «Белый олень». Хотя нашлось несколько таких кораблей, никакие расспросы не принесли полезной информации. На четвертый день, однако, в порту появился тупоносый маленький шлюп с малоподходящим названием «Стрекоза», по самые борта нагруженный строительным камнем.

Алек вместе с Серегилом стоял, прислонившись к составленным на причале ящикам, и смотрел, как грузчики сгружают на набережную каменные блоки разной величины и формы. Грубо обтесанные глыбы строительного камня были обернуты веревочной сеткой, чтобы не поцарапали друг друга в пути, а более хрупкие мраморные плиты оказались заключены в дощатые футляры.

— Должно быть, это продукция нескольких каменоломен, — пробормотал Серегил.

— Будем надеяться, что и Иллендрийского карьера тоже. — шепотом ответил Алек.

Подойдя поближе, Серегил и Алек стали осматривать разные блоки, словно прикидывая, какие из них купить. Они все еще были одеты, как богатые купцы, и их добротная одежда скоро пробудила интерес капитана «Стрекозы».

— Не торгуете ли вы камнем, господа? У меня сегодня отличный товар, — окликнул он их с палубы.

— Это я вижу, — ответил Серегил, проводя рукой по плите из блестящего черного гранита. — Но мне нужен мрамор, подходящий для изготовления статуй.

— О, тебе повезло, господин, — затопал вниз по сходням капитан. — На этот раз у меня замечательный выбор, — сказал он, подводя их к стоявшим отдельно ящикам. — Розовый, черный, серый и чистейший белый — белый, как горлышко голубки. Дайте-ка вспомнить: где тут кусок из Корнивара? Самый лучший мрамор. — Сверяясь со знаками на ящиках, капитан поднял крышки некоторых из них. — Вот прекрасный блок, господин, — белый. Тебе нужно что-то определенное?

— Ну, — протянул Серегил, заглядывая в ящик, — я не большой знаток, сказать по правде, но мне говорили, что самый лучший мрамор — из Иллендрийских карьеров.

— Может, это и было правдой во времена твоего батюшки, господин, но теперь оттуда мало что поступает, — снисходительно объяснил ему капитан. — Иллендрийские каменоломни в основном истощены, хотя небольшие плиты они еще поставляют. У меня здесь есть несколько, но, думаю, тебе больше понравятся другие.

— Может быть, и так, — ответил Серегил, потирая подбородок, — но все же я хотел бы посмотреть на иллендрийский мрамор, если тебе не трудно.

— Как прикажешь. — Капитан поискал и наконец подвел их к небольшому ящику, наполовину скрытому за другими. Вскрыв его, он показал Серегилу невзрачный блок сероватого камня с рыжими прожилками. — Сам видишь, качество не первоклассное.

— Эта каменоломня принадлежит благородному Томасу, верно? — с невинным видом поинтересовался Серегил, с интересом оглядывая камень.

— Нет, господин, там хозяин старый Эммер. Он с племянниками занимается камнерезным промыслом, хоть и еле сводит концы с концами. Их продукция идет главным образом на верстовые столбы и другие подобные надобности.

Ящик был невелик, и, чтобы заглянуть внутрь, Алеку пришлось обойти приземистую фигуру капитана. При этом он заметил на досках выжженные знаки; один из них показался ему очень знакомым — маленькая свернувшаяся ящерица.

— А что означают эти эмблемы? — спросил он, стараясь не выдать своего внезапного волнения.

— Это пометки, нужные для того, чтобы разобраться, откуда, куда и кем перевозится груз. Стрекоза — это моя эмблема, дальше идет знак десятника грузчиков…

— А чья эта маленькая ящерица? Серегил бросил быстрый взгляд на Алека, почувствовав, что с его стороны это не праздный интерес.

— Это эмблема каменоломни, господин. Мы зовем ее иллендрийский тритон.

— Мне нравится расцветка — камня, я хочу сказать, — продолжал Алек, стараясь отвести Серегила в сторону, не привлекая к этому особого внимания.

— Мне кажется, это то, что нужно, правда, братец?

— Для сада — пожалуй, — подыграл ему Серегил. Продолжая поглаживать подбородок, он задумчиво прищурил глаза. — Хотя, мне кажется, матушка хотела большую статую для ниши в зале. И ты же знаешь, как она любит белый мрамор. Как ты думаешь, не взять ли нам этот вместе с тем белым блоком, который рекомендует капитан?

Алек нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока Серегил расплачивался и договаривался о доставке, потом потащил его прочь.

— Что на тебя нашло? — прошептал Серегил. — Иллендрийский это мрамор или нет, камень никуда не годится…

— Я совсем не имел в виду, что его нужно покупать, — перебил его Алек.

— Дело было в эмблеме — этом иллендрийском тритоне. Мне уже случалось его видеть!

Серегил остановился на месте.

— Где?

— В замке Кассарии Эмблема была на одном из старинных гобеленов в главном холле — вроде как знак производителя. Не знаю, почему я обратил на нее внимание — просто она мне понравилась.

— И ты уверен, что гобелен был старинный? Что он висит в замке на протяжении жизни нескольких поколений?

— Гобелен? — недоверчиво переспросил Алек: опять не вовремя Серегил проявляет свои художественные интересы. — Ну, я так подумал. Гобелен был похож на те, что ты показывал мне в Доме Орески, — те, что с узорами по краям. Я еще запомнил, как ты сказал: они нравятся тебе больше, чем которые производятся теперь.

Серегил с довольной усмешкой обнял Алека за плечи.

— Пальчики Иллиора, у тебя такая же цепкая память, как и у меня самого! Ты уверен, что ящерица была точно такая же?

— Да, только какое это имеет отношение к тому, старые гобелены или нет?

— озадаченно спросил Алек.

— Потому что, если бы гобелены были новые, их могли купить, и эмблема оказалась бы чистым совпадением. Очень старые гобелены скорее всего вытканы кем-то из родственников Кассарии — кем-то, кто жил в замке, развлекался ткачеством и использовал тритона как свою подпись. Держу пари, я знаю, кому принадлежала каменоломня, пока не истощилась!

— Готов проспорить тебе тот мерзкий мраморный ошметок, что это была благородная Кассария-а-Мойриан! Разговор с капитаном «Стрекозы» подтвердил это предположение. По словам того, благородная Кассария пять лет назад передала захиревшие каменоломни старому слуге за долгую беспорочную службу. Старик все еще использовал эмблему в знак почтения к своей прежней госпоже.

— Похоже, нам снова в путь на юг. — Серегил с довольным видом потирал свои затянутые в перчатки руки, когда они направились к гостинице, чтобы забрать лошадей.

— Побывать в каменоломне не надо?

— Нет. Благодаря твоему вечному любопытству, я думаю, мы нашли ключ к нашей маленькой загадке. Мы успеем добраться до Уотермида еще до полуночи, завтра уже будем в Римини, а потом — отправимся в замок Кассарии. Похоже, твоя влюбчивая посудомойка нам все-таки пригодится.

— Ты это предвкушаешь, да? — ухмыльнулся Алек.

Серегил ответил ему мрачной кривой улыбкой.

— Вернуть себе честное имя было облегчением; дать леранцам хороший пинок в зад будет настоящим удовольствием!

В спешке и радостном возбуждении ни один из них не заметил, как двое грузчиков отошли от товарищей и пошли за ними следом, прячась за спины прохожих.

Они снова пересекли перешеек и двинулись вдоль берега. Этим вечером на дороге было немного путников; за несколько часов они встретили только несколько телег и военный патруль.

Вскоре после заката, обогнув скалу, они оказались перед каменным завалом. Проехать было можно, но это означало бы очень рискованную попытку пробраться по самому краю пропасти. Дорога в этом месте была особенно узкая: с одной стороны вздымалась отвесная скала, с другой — такие же отвесные утесы обрывались к морю.

— Похоже, оползень совсем недавний. — Серегил, нахмурившись, натянул поводья и стал осматривать камни. — Иначе тот патруль, что мы встретили, расчистил бы дорогу или по крайней мере предупредил нас.

Алек взглянул на узкую полоску ровной земли между каменным завалом и краем обрыва.

— Лучше вести лошадей в поводу, — сказал он, стараясь, чтобы голос не выдал его страха.

— Хорошая мысль, — согласился Серегил. — Накинь плащ на голову Заплатке, чтобы она не испугалась. Иди первым.

Алек покрепче обмотал поводья вокруг руки и двинулся вперед, успокаивая нервную лошадь ласковыми словами, когда камни у нее под ногами начинали качаться. Сзади до него доносился голос Серегила, уговаривавшего Лохматого по— ауренфэйски. Алеку оставалось до безопасного участка дороги футов десять, когда он услышал красноречивый скрежет над головой.

— Берегись! — закричал он, но было уже поздно. Всюду вокруг них сыпались камни. Заплатка отчаянно взвизгнула, сильно натянув поводья.

— Иди же! — рявкнул Алек, морщась, когда острый обломок задел его щеку. Он услышал, как позади него Заплатка взвилась на дыбы, и Серегил прокричал какое-то неразборчивое предостережение.

Резко взмахнув головой, лошадь сбросила плащ и рванулась вперед. Алек не смог освободить руку от намотанных поводьев; рывок сбил его с ног и швырнул вниз с утеса.

На какой-то ужасный момент он повис над пропастью, глядя на волны, разбивающиеся о скалы в тысяче футов внизу; в этот же момент краем глаза он заметил какое-то движение, и что-то — человек, животное или камень — пронеслось мимо и рухнуло в море.

Прежде чем он успел разглядеть, что это было, Заплатка снова взвилась на дыбы, выдернув Алека и закинув его себе на шею, как рыбак вытаскивает попавшуюся на крючок рыбину. Алек отчаянно уцепился за седло, другой рукой ухватился за гриву; лошадь рванулась вперед и каким-то чудом вынесла его на безопасное место. Алеку наконец удалось усесться в седло, перехватить поводья и остановить Заплатку.

Бешеная скачка унесла их далеко от оползня. С сердцем, колотящемся где-то в горле, Алек повернул коня и галопом помчался искать Серегила.

Теперь дорога была перекрыта полностью; последний обвал воздвиг огромную кучу камней, тянущуюся до самого обрыва. Ни Серегила, ни его коня видно не было.

— Серегил! Серегил, ты где? — крикнул Алек, молясь о том, чтобы услышать ответ из-за груды каменных обломков. Он не в силах был заставить себя взглянуть туда, где вероятнее всего мог увидеть Серегила.

Озираясь со все возрастающим ужасом, Алек вдруг заметил яркое пятно высоко на осыпи, там, где она начиналась у отвесной скалы. Это было похоже на обрывок ткани — красной ткани, такой же, как та, из которой был сшит кафтан Серегила.

Вскарабкавшись по камням, он нашел друга, лежащего на боку, наполовину засыпанного каменными осколками и пылью. По его лбу медленно текла струйка крови из раны на голове; из угла рта тоже капала кровь.

— Да дарует нам Создатель свою милость! — ахнул Алек, откапывая Серегила. — Пожалуйста, окажись живым! Не умирай!

Правая рука Серегила дернулась, один серый глаз приоткрылся.

— Слава Четверке! — воскликнул Алек, чуть не плача от облегчения. — Ты сильно поранен?

— Пока еще не знаю, — прохрипел Серегил, снова закрывая глаза. — Я подумал, ты упал с обрыва…

— А я думал, что ты упал! Серегил судорожно вздохнул:

— Лохматый, бедняжка Лохматый… Алека передернуло, когда он вспомнил, как что-то пролетело мимо него, висящего на поводьях, в пропасть.

— Этот конь был у меня восемь лет, — тихо простонал Серегил, и что-то похожее на влагу сделало пыль у него на лице более темной. — Сволочи! Эти подлые твари устроили засаду и убили мою лучшую лошадь!

— Засаду? — переспросил Алек и забеспокоился: не бредит ли Серегил.

Но серые глаза смотрели ясно.

— Когда камни начали падать, я взглянул вверх и увидел силуэт человека на фоне неба.

Алек с беспокойством огляделся, но никого не увидел.

— Когда я сейчас скакал обратно, я заметил тропинку, ведущую вверх на скалы. Она начинается за следующим поворотом. Держу пари, он мог подняться по ней.

— Вот тебе и объяснение.

— Но если они все еще там наверху, они видели, как я вернулся. Нужно отсюда выбираться.

— Нет, подожди. — Серегил снова закрыл глаза, размышляя. — Кто бы это ни был, свое дело он знает. Если мы обратимся в бегство, они просто догонят нас и докончат начатое.

— А как насчет военных постов? Мы, должно быть, милях в пяти от одного из них.

— Побольше, я думаю. Имея всего одну лошадь, в темноте мы туда не доберемся.

— Значит, мы в ловушке!

— Спокойно, Алек, спокойно! Если повезет, мы сможем сами подстроить западню этим гадам. Только тебе придется разыграть спектакль. — Он слегка повернулся, протянул руку к левому бедру и тихо застонал: — О, дьявол, я потерял рапиру! Она, должно быть, отцепилась, когда я карабкался сюда.

— Моя все еще цела, — успокоил его Алек; его больше беспокоило, не страдает ли Серегил от серьезной раны. — Она привязана к седлу.

— Тащи ее сюда, но незаметно. Притворись, что я умираю, и ты совсем потерял голову.

— Хочешь заманить его — чтобы он явился прикончить нас, да?

— Именно, только их больше, чем один, как я подозреваю. Нужно, чтобы они поверили, будто имеют дело с растерявшимся мальчиком и умирающим. Пощупай в сапоге. Мой кинжал на месте?

— На месте.

— Значит, я не совсем беззубый. Отправляйся, у нас мало времени Алек полез по камням обратно на дорогу, ожидая каждую секунду, что стрела вонзится ему в спину. Всячески изображая панику, он спрятал рапиру под вынутыми из сумы одеялами и фляжкой с водой и вернулся к Серегилу.

Несмотря на многочисленные ушибы, кости у Серегила остались целы. Солнце уже совсем село в море, и Серегилу с Алеком теперь оставалось только ждать. Алек привалился к скале, спрятав обнаженную рапиру под вытянутой левой ногой. Серегила он приподнял и устроил так, чтобы одеяло скрывало кинжал Долго ждать им не пришлось. Когда последняя скопа полетела к гнезду, Серегил расслышал стук копыт по камню. Всадники приближались оттуда, откуда он и ожидал: из-за поворота дороги слева от них.

Через минуту появились два человека, гнавших лошадей уверенной рысью. Разглядывая их в красных лучах заката, Алек увидел двух головорезов в грубой дорожной одежде.

Один был тощий, с растрепанными седеющими волосами и длинным унылым лицом. Его спутник оказался толстым и краснолицым, с лысиной, окаймленной курчавыми рыжими волосами.

— Это они, — прошептал Серегил. — Хорошо играй свою роль, дружок. У нас есть единственный шанс.

Всадники не скрывали своих намерений. Подъехав к оползню, они спешились и вытащили мечи.

— Как там твой приятель, парень? — спросил лысый, ухмыляясь.

— Он умирает, сукин ты сын! Неужели не можешь дать человеку умереть спокойно? — воскликнул Алек, не скрывая вполне искреннего страха.

— Было бы жестоко оставить его мучиться, разве не так, парень? — безразлично ответил второй. Он обладал такой спокойной уверенностью, какую Алек наблюдал у Микама Кавиша: это был убийца, хорошо знающий свое дело. — Да и с тобой нам нужно разобраться, верно?

— Что вам от нас нужно? — хрипло выдавил Алек, крепче сжимая эфес рапиры.

— Я ничего против тебя и твоего приятеля не имею, — ответил седой, начиная карабкаться по камням. — Но есть люди, которым не нравится, когда в их дела суют нос. Так что будь хорошим мальчиком, и я быстро с тобой кончу. Ты умрешь прежде, чем поймешь, что случилось.

— Я совсем не хочу умирать! — Алек поднялся и начал швырять в головорезов камни левой рукой. Те легко уворачивались, и Алек стал пятиться, словно пытаясь убежать.

— Займись вторым, Трейк, — приказал седой, показывая на Серегила. который по-прежнему лежал неподвижно, как будто при смерти. — Я разделаюсь со щенком.

Алек сделал еще несколько шагов назад, потом замер, как испуганный олененок. Дождавшись, когда его убийца окажется в пределах досягаемости рапиры, он выхватил клинок и ударил.

В самый ответственный момент камень под ногой подался, и его удар не оказался смертельным, но все же рапира сильно стукнула седого по ребрам; тот потерял равновесие, неуклюже развернулся и попытался достать Алека мечом, но вместо этого упал и тяжело покатился вниз — почти до самого края обрыва.

В этот момент позади Алека раздался приглушенный крик, но он не рискнул обернуться. Его противник был уже на ногах и снова двигался к нему.

— Шутить изволишь? — прорычал он. — Я свяжу тебя твоими собственными кишками, мальчишка, и вобью тебе в горло…

Алек не был достойным противником головорезу и знал это. Не задумываясь, он схватил камень и швырнул его. Удар пришелся убийце в лоб. Оглушенный, тот покачнулся и снова скатился к обрыву. Он мог бы и удержаться, но его падение сдвинуло с места камни на краю осыпи. С грозным скрежетом целая груда — как раз ниже того места, где стоял Алек, — заскользила и рухнула в пропасть, увлекая с собой человека.

Отчаянно взмахнув руками, Алек опрокинулся на спину и тоже поехал по склону оползня ногами вперед — к неминуемой смерти. Он был охвачен таким ужасом, что даже не вскрикнул и только смотрел в закатное небо, понимая, что это последнее, что он увидит в жизни.

Неожиданно сильная рука схватила его за плечо. Алек вцепился в нее, проехал еще несколько футов и наконец остановился на самом краю — ноги его повисли в пустоте. Едва осмеливаясь дышать, он поднял глаза и увидел Серегила — тот, распластавшись на животе, лежал на камнях; лицо его было белым — то ли от пыли, то ли от страха.

— Не двигайся! — прошептал Серегил. Потом, так же тихо, продолжил: — Перекатись на бок, в ту сторону, где лошади. От ровной земли нас отделяет всего несколько футов. И помни о своей рапире. Постарайся не потерять ее, если сможешь.

Предательский камень, сорвавшийся вниз, заставил их снова ухватиться друг за друга. Осторожно перемещаясь, они наконец добрались до узкой полоски ровной земли, которую очистил последний камнепад. Только они оказались на дороге, как новый слой камней начал скользить к пропасти. Отчаянно помогая друг другу удержаться на ногах, они достигли безопасного места как раз в тот момент, когда вся огромная масса рухнула вниз, унося с собой тело второго головореза, которого Серегилу удалось захватить врасплох еще в начале схватки.

Все еще цепляясь друг за друга, Серегил и Алек смотрели, как последние камни скатываются с обрыва.

— Сколько же раз мне видеть сегодня, как ты чудом остаешься в живых! — выдохнул Серегил.

— Два — больше мне не выдержать, — хрипло прошептал Алек, опускаясь на колени. Он оглянулся туда, где чуть не погиб, и вдруг заметил блеск металла на вершине оставшейся осыпи. — Серегил, посмотри! Видишь?

— Ну, дьявол меня побери! — Серегил, хромая, подошел к камням и осторожно высвободил свою побитую камнепадом рапиру. Эфес был исцарапан и лишился дужки, но ножны защитили клинок.

ГЛАВА 37. По следу

На следующее утро, когда они въехали в Уотермид, Серегил скакал впереди.

Их встретил Микам, окруженный своими гончими.

— Уже вернулись? — спросил здоровяк, поднимая на них глаза. Его улыбка поблекла, однако, когда он присмотрелся повнимательнее. — Что, черт возьми, с вами приключилось?

— В Цирне мы привлекли к себе некоторое внимание, — ответил Серегил, неловко спешиваясь, и, хромая, направился к дому.

— Мы попали в засаду на обратном пути, — объяснил Алек. — Думаю, это были наемные убийцы.

— Думаешь?

Серегил с усмешкой поднял брови.

— У нас было не так уж много времени на разговоры с ними, но, мне кажется, Алек прав. Похоже на то, что за мной следили с того момента, как Теро вышел в моем теле из тюрьмы.

— То-то мне показалось, что я слышу знакомые голоса, — воскликнула Кари, выходя из своей комнаты в холл; она выглядела бледной и изнуренной. — Серегил, ты ранен! Сейчас принесу травы.

— Со мной все в порядке, — заверил он ее, опускаясь на скамью перед камином. — Прошлую ночь мы провели на военном посту. Их хирург подштопал меня. А вот от горячей ванны я бы не отказался.

— Я скажу Арне, пусть добавит в воду березовые почки и листья арники, чтобы утишить боль. И чай с корой ивы тебе не повредит.

— Она плохо выглядит, — заметил Серегил, обращаясь к Микаму. — Уж не заболела ли?

— Не заболела на самом деле, — ответил Микам, не глядя другу в глаза. — Просто неважно себя чувствует.

Серегил внимательно посмотрел на Микама, потом понимающе улыбнулся:

— Я знаю, что означает это выражение. Она снова беременна, не так ли?

— Ну…

— Ах, да скажи ты им, — проворчала Кари, возвращаясь с двумя кружками на подносе. — Бесполезно пытаться что-то скрыть от Серегила.

— Значит, правда? — воскликнул тот. — Потроха Билайри, Микам, и давно ты об этом знаешь?

— Она мне сказала, когда я вернулся домой в последний раз. Малыш родится в конце лета, да будет на то воля Создателя.

— Да будет на то воля Создателя, — повторила Кари, прижимая руки к переднику. — У меня это всегда-то проходило не слишком гладко, а теперь я к тому же немолода. Я уж не думала, что буду еще когда— нибудь вынашивать ребенка, но Дална, должно быть, увидел, что в доме есть место еще для одного. — Она мягко улыбнулась. — Может быть, на этот раз родится сын. Говорят, мальчишка доставляет матери больше неприятностей в первые недели.

— Бедняжку тошнит днем и ночью, — объяснил Микам, обнимая жену за талию.

— Да, я сейчас не чувствую себя особенно бодрой, — вздохнула Кари, проводя рукой по лбу. — Пожалуй, мне лучше снова лечь. Девочки не будут вам мешать. Сегодня их нет дома.

Микам проводил Кари в ее комнату и осторожно прикрыл туда дверь. Когда он вернулся, Серегил демонстративно отсчитывал по пальцам недели.

— Ну и ну. К концу лета, так? Горячо же тебя приветствовали дома в прошлом эразине.

— Горячее, чем тебя, это уж точно. Если ей удастся выносить малыша, я ничего против не имею, чтобы снова кто-то путался под ногами.

— Удастся выносить? — переспросил Алек.

— Да, — грустно кивнул Микам. — У нее было столько же выкидышей, сколько и благополучных родов. Последний раз такое случилось через год после рождения Иллии. Это всегда приходится на первые недели, и потом она долго болеет. Опасный период еще не миновал, видишь ли, и она очень беспокоится. Но давайте вернемся к вашим делам. Чем это они вас так, сукновальными колотушками?

— Камнями при обвале, — ответил Серегил, снова становясь серьезным. — Два человека подстроили нам ловушку там, где дорога в горах уже всего. Нам удалось выбраться, но Лохматого я потерял.

— Жаль его! Хороший был старичок. Но кто такие были напавшие?

— У нас не было возможности выяснить это. Мы прикончили их, защищаясь, а тела свалились с обрыва. Но один, из них успел сказать Алеку, что их послал кто-то, кому не нравится, что мы суемся в его дела. Это было после того, как мы в Цирне нашли ниточку, ведущую к госпоже Кассарии.

Серегил показал Микаму судовые документы и вкратце объяснил, что им удалось выяснить.

— Значит, мы вернулись туда, откуда начали, — к благородной Кассарии, — кивнул Микам. — Как ты думаешь, она тогда догадалась про Алека?

— Сомневаюсь. В тот момент еще считалось, что я в тюрьме, и все вроде шло по ее плану. Как ни противно мне признаваться в этом, но, должно быть, они следили за мной после моего «освобождения» из башни.

— И что ты намерен делать теперь?

— Нужно вернуться в замок, — упрямо заявил Алек. — Нельзя дать ей время узнать, что ее головорезы куда-то исчезли.

— Это точно, — согласился Микам. — А ты что собираешься делать, Серегил? Позволит царица тебе обыскать замок или просто прикажет арестовать Кассарию?

— Я думал об этом, — протянул Серегил. — Самая большая опасность заключается в том, что Кассарию предупредят. Ты видел, в каком месте находится замок: это же неприступная крепость. Вооруженный отряд она заметит за много миль и успеет сбежать или уничтожить все доказательства своей вины.

— Верно, — кивнул Микам, глядя в огонь. До Серегила неожиданно дошло, что Микам ни разу не предложил присоединиться к ним. «Он нужен здесь», — кольнула его прежняя ревность. Однако он слишком хорошо знал друга, чтобы не прочесть на его лице внутренней борьбы; видеть это было ему тяжело.

— Сделать все быстро и без шума было бы лучше всего, — продолжал Серегил, ничем не выдавая своих чувств. — Если повезет, мы с Алеком можем проникнуть в замок, а потом вернуться восвояси так, что никто и не заметит. Та девушка-судомойка послужит нам ключом, если Алеку удастся вскружить ей голову.

— Только вы с Алеком вдвоем?

— Вы с Нисандером будете знать, куда мы отправились, — ответил Серегил.

— Я не хочу, чтобы это стало известно еще кому-нибудь. Шпионы и так доставили нам достаточно неприятностей.

После ванны и еды Серегил и Алек к полудню были готовы двинуться в путь. Микам, пока они седлали коней, куда-то исчез и вернулся, неся длинную рапиру.

— Этот клинок не так хорош, как твой, конечно, — сказал он, протягивая оружие Серегилу, — но он послужит тебе, пока тот не будет починен. У меня станет легче на душе, если ты будешь хорошо вооружен.

Серегил провел рукой по плоской стороне клинка и улыбнулся.

— Я помню его. Мы привезли его для Беки из рейда в Оронто.

— Совершенно верно. — Микам посмотрел на рапиру, и его смущение стало еще более заметно. — Знаешь, мне кажется, я мог бы…

Серегил не дал ему договорить, обняв друга на прощание.

— Не дергайся, дружище, — тихо шепнул он тому на ухо. — Нам предстоит всего лишь незаметно проникнуть в замок. Ты же знаешь, это не по твоей части.

— Будьте осторожны, — хрипло сказал Микам. — И пусть Нисандер держит меня в курсе, слышишь?

— Слышу. — Серегил засмеялся и вскочил в седло. — Поехали, Алек, пока старенький дедушка совсем не поседел от тревоги.

Когда Серегил и Алек въехали в сады Орески, из дубовой рощи их окликнул знакомый глубокий голос. Серегил натянул поводья, и к ним подскакал Хверлу.

— Привет, друзья! — пророкотал кентавр. — Давненько вы не приходили ко мне. Надеюсь, у вас все в порядке?

— Более или менее, — ответил Серегил, которому не терпелось продолжить путь. — Мы заехали сюда, только чтобы повидаться с Нисандером.

— Но вы разминулись с ним — он уже день как уехал.

— Разминулись? — переспросил Алек. — Его здесь нет?

— Нет. Он и Теро сопровождают госпожу Магиану. Куда-то на южное побережье, как я понимаю.

— Проклятие! — пробормотал Серегил. — Все-таки поднимемся в башню — Ветис должен знать, куда они отправились.

— Они с госпожой Магианой поехали в порт Айри, — сообщил молодой слуга.

— Они не должны отсутствовать больше нескольких дней. Вы можете остановиться до возвращения Нисандера здесь, если хотите.

— Спасибо, но мы лучше не будем задерживаться. — Серегил достал потрепанные свитки судовых документов и протянул их Ветису вместе с поспешно нацарапанной запиской. — Позаботься о том, чтобы он сразу же прочел это и связался с Микамом. Передай Нисандеру, что мы тоже не собираемся отсутствовать больше нескольких дней.

Оставив лошадей в Ореске, Серегил и Алек отправились в «Петух» пешком.

— Не стоит нам подождать Нисандера? — с сомнением сказал Алек. — Ты сам говорил Микаму, что нужно сначала все с ним обсудить.

— Чем дольше мы будем ждать, тем более вероятно, что Кассария заподозрит неладное и позаботится о своей безопасности.

— Это, конечно, верно, но тогда все дело ложится только на нас двоих…

— Пальцы Иллиора, Алек! Нам нужно всего лишь забраться в дом, пусть это и замок. Мы скорее всего вернемся в город раньше Нисандера.

Незаметно проскользнув в гостиницу, Серегил и Алек переночевали в своих покоях, а на следующее утро, переодевшись, отправились в путь. Алек изображал, как и раньше, слугу торговца, Серегил же совсем изменил свою внешность: теперь это был одноглазый бродячий менестрель. У обоих на поясе висели кинжалы, но рапиры и разобранный лук Алека были спрятаны среди поклажи.

— Тут все зависит от тебя, — напомнил Серегил юноше. — Может быть, тебе придется дня два поухаживать за девчонкой, прежде чем она согласится пустить тебя в замок.

— Если она вообще согласится, — мрачно ответил Алек. — И что я должен ей говорить? Серегил хитро подмигнул:

— С твоим-то симпатичным личиком… Не в разговорах вы будете проводить время. Судя по тому, что ты о ней рассказывал, наша Стеми — вольная птичка, которая только и ждет случая расправить крылышки. Предложи ей свободу от кухонного рабства — другого колдовства не потребуется. Меня больше беспокоит ее страх перед Кассарией и ее присными. Кассария подозрительная и властная хозяйка, и девушка, может быть, не захочет рискнуть ради тебя собственной шкурой. Если это так и окажется, тебе придется разыграть из себя страстного любовника.

— Из этого может ничего не получиться, — пробормотал Алек.

— Пальчики Иллиора, у тебя же в жилах течет кровь, а не вода! — поддразнил его Серегил. — Дай волю воображению, и пусть события развиваются своим чередом. Такие дела происходят сами собой, знаешь ли.

Достигнув дороги, ведущей к замку, они постарались держаться под прикрытием деревьев и так добрались до холмов над замком. Привязав лошадей подальше — чтобы их не услышали часовые, — к своему наблюдательному пункту они подошли уже пешком. Серегил и Алек влезли на ту же ель, которую использовали в прошлый раз, и стали рассматривать двор замка.

Там шла обычная суета. Грум перед воротами конюшни чистил породистого коня, и откуда-то доносились удары молотка по камню. Скоро дверь кухни отворилась, и появилась Стеми с коромыслом на узких плечах. Глядя в землю, она свернула за угол основного здания.

— Посмотри-ка туда! — прошептал Серегил, увидев маленькую калитку рядом с кухней. От нее в лес вела хорошо утоптанная тропинка. Воспользоваться ею ничего не стоило — это было бы похоже на засаду у оленьего водопоя: нужно только дождаться, когда добыча подойдет достаточно близко.

— На что смотреть? — спросил Алек.

— Вон там — маленькая дверца в стене, около утеса. Наклонись в эту сторону и посмотри на разрушенную башню, оттуда переведи взгляд вниз, мимо… — Серегил оборвал фразу, пораженный неожиданной мыслью. Схватив Алека за руку, он возбужденно прошептал: — Башня! Что-то не так с башней!

— Похоже, в нее ударила молния, — прошептал в ответ Алек. — Выглядит так, будто это случилось давным-давно и… — Он тоже умолк, и на его лице появилась такая же улыбка, как у Серегила — радостная и хищная.

— И что дальше? — поторопил его Серегил.

— И они и не подумали отремонтировать ее.

— Что чертовски странно, учитывая…

— …что у них самые лучшие каменщики в Скале, — закончил Алек. — Я так и знал. что в прошлый раз мы что-то упустили, я просто никак не мог сообразить, что именно!

Серегил все еще смотрел на замок с хитрой улыбкой.

— Да, вот оно, прямо перед глазами. Что бы мы ни нашли, готов спорить на свою лучшую лошадь: это окажется связано с башней. Все, что нам нужно, — это проникнуть внутрь.

— Что нам не удастся сделать, пока Стеми не выйдет из замка. Может быть, все-таки нам нужно было дождаться Нисандера.

— Терпение, Алек. Ты же хороший охотник, ты знаешь, как нужно подкарауливать дичь!

— Ты чувствуешь себя виноватым, что не отправился с ними, правда? — спросила Кари, лежа рядом с Микамом в темноте их спальни. Она знала признаки: в эти два дня после отъезда Серегила Микам становился все более беспокойным и рассеянным. Сегодня он брался за всякие домашние дела, но так ни одного и не закончил. — Может быть, было бы лучше, если бы ты поехал тоже.

— О, да у них все будет в порядке. — Микам повернулся и крепче ее обнял. — Только странно, что Нисандер ничего не сообщает.

— Ну так пошли ему записку сам. Один из слуг добрался бы до города еще до полудня.

— Да, пожалуй.

— Не пойму, чего ты так тревожишься. Серегил ведь не раз занимался подобными делами. И два дня — это же совсем не долго.

— Верно. — Микам нахмурился, глядя на тени, пляшущие в колеблющемся свете свечи. — С другой стороны, Алек зеленый новичок, и…

— Ну так пошли записку Нисандеру. Мне ни к чему, чтобы ты смотрел на меня грустными глазами, как старый пес. — Кари поцеловала его в подбородок.

— А еще лучше, отправляйся в город сам. Ты меня замучаешь, пока будешь дожидаться ответа. И ты сможешь проведать Беку.

— Прекрасная мысль. Она, должно быть, скучает по дому. Но как ты тут обойдешься без меня?

— Да уж обойдусь! — фыркнула Кари. — Ты же будешь в отсутствии всего несколько часов, мои женщины прекрасно обо мне позаботятся. А теперь спи, дорогой. Думаю, завтра ты встанешь рано.

Чувствуя себя виноватым, Микам тем не менее миновал казармы конной гвардии и отправился прямиком в Дом Орески. Войдя в холл, он услышал знакомый голос, окликающий его, и, повернувшись, увидел приближающихся Нисандера и Теро. Оба были в пыльной дорожной одежде и сапогах.

— Эй, доброе утро! — крикнул ему Нисандер. — Что заставило тебя так рано приехать в город? Сердце Микама оборвалось.

— Разве Серегил и Алек тебе ничего не рассказали?

— Нас не было в Римини, — ответил ему Теро. — Мы только что вернулись.

— Действительно, — хмурясь, сказал Нисандер, — я не слышал ничего о них с тех пор, как они отправились в Цирну.

— Ах паршивец! — прорычал Микам. — Он ведь обещал мне, что поговорит с тобой, прежде чем что-нибудь предпринять. Я никогда не отпустил бы их одних, если бы знал!

— Что произошло?

— Они с Алеком вернулись дня два назад, раздобыв доказательства причастности Кассарии к краже золота. По дороге из Цирны на них напали, и Серегил уверен, что это ее рук дело. Серегилу не терпелось отправиться по следу, но он обещал, что сначала поговорит с тобой.

— Может быть, он и оставил записку. Теро, пойди найди Ветиса, пожалуйста. Если кому Серегил и доверил что-нибудь, то, уж конечно, ему. Пойдем в башню, Микам.

— Я не совсем понимаю причины твоего беспокойства, — продолжал волшебник по дороге. — Два дня — не так уж много для такого дела, и я уверен, что почувствовал бы, случись с одним из них несчастье.

— Может быть, и так, — ворчливо согласился Микам. — Наверное, я просто чувствую себя виноватым из-за того, что не поехал с ними. Но Кари снова беременна. и мне очень не хотелось оставлять ее.

Теро поспешно догнал их, держа в руках свитки пергамента.

— Они были здесь, и Серегил оставил для тебя это. Нисандер развернул судовые документы и прочел короткую записку Серегила, объяснявшую их значение.

— Ну да, он торопился пойти по обнаруженному следу. Я сейчас посмотрю, как у них дела, сквозь магический кристалл.

Сев к столу, Нисандер сосредоточенно забормотал сложное заклинание. Через несколько секунд он с облегчением откинулся на спинку кресла.

— Четко разглядеть их трудно, но все, кажется, в порядке. Ты не останешься здесь на несколько дней, чтобы дождаться их?

— Пожалуй, стоит это сделать. Только ты пошли, пожалуйста, весточку Кари. И позаботься о ней с помощью своей магии. А я пока схожу повидаюсь с Бекой. Ее матушка беспокоится, что девочка скучает по дому.

ГЛАВА 38. Ключ к сердцу бедной девушки

Алек и Серегил два дня мерзли на своем посту, и наконец их терпение было вознаграждено. Во время своего дежурства на ели утром третьего дня Алек увидел, как Стеми вышла из калитки с большой корзиной за плечами и углубилась в лес.

Серегил в это время дремал у подножия ели. Алек быстро слез и разбудил друга; вместе они поспешно двинулись через лес, чтобы выйти на тропинку впереди девушки.

Серегил остался в чаще, где его не было видно, а Алек занял позицию на поваленном дереве за поворотом дорожки. Издалека донесся голос Стеми, напевавшей на ходу.

Увидев перед собой Алека, она резко остановилась.

— Кто ты и чего тебе надо? — настороженно окликнула Стеми юношу.

— Это Элрид. Помнишь меня? — Алек медленно встал, надеясь, что выглядит не таким чурбаном, каким неожиданно себя почувствовал. — Я приезжал сюда несколько дней назад, когда разыскивал благородного Теукроса.

— А, посыльный из города. — Стеми стояла на прежнем месте; любопытство боролось в ней с недоверием. — Но что ты делаешь в нашей глуши снова? И почему прячешься в лесу?

— Ты говорила тогда, что хотела бы найти место в городе, — ответил Алек. — Я узнал об одном таком — и притом хорошем — и приехал сказать тебе. Твоя тетушка не показалась мне особенно гостеприимной, вот я и решил подождать, не удастся ли поговорить с тобой наедине. — Заметив, что эти слова смягчили девушку, он добавил: — Ночью было холодно, а развести костер я не смог.

— Ах ты бедный! — Бросив корзину, Стеми подбежала к Алеку и стала растирать ему руки. — Ты совсем закоченел. Чему они только учат тебя там в городе! Только подумать, ночевать под открытым небом в такую погоду — от мороза даже звезды стали колючими, как кинжалы. Ты же простудишься! — На ее худых щеках пятнами проступил румянец, девушка все не отпускала руки Алека.

— Ты проделал такой путь ради меня?

— Я все думал о нашем разговоре, представил себе, как должно быть тебе тут одиноко, ну и вот… — Алек пожал плечами, притворяясь смущенным, чтобы не смотреть в ее полные обожания глаза Одно дело обманывать трактирщиков и надутых аристократов, и совсем другое — лгать этой некрасивой, доброй и несчастной девушке. Заглушив, как только мог, голос совести, Алек снова заговорил: они с Серегилом заранее придумали для нее подходящую байку.

— На соседней с нами улице живет швея, ей нужна девушка в подмастерья. Работа чистая, на кухне тебе не придется возиться. — Он многозначительно помолчал. — И это совсем рядом с лавкой моего хозяина.

— Вот как? — Стеми понимающе улыбнулась. — Что ж, жаловаться на это я не буду. У тебя здесь лошадь?

— Мы не можем отправиться сразу же! — «Вот, называется, и очаровал ее!»

— подумал Алек. Вся их надежда была на то, чтобы задержать Стеми на прежнем месте на несколько дней и с ее помощью проникнуть в замок.

— Почему бы и нет?

— Ну… — Алек лихорадочно придумывал подходящую причину. — Нужно же тебе собрать вещи и уволиться.

— Уволиться? Так они меня и отпустят! Я ишачу здесь с тех пор, как стала достаточно большой, чтобы поднять горшок. Я лучше вернусь сейчас, увяжу узелок, и мы вечером улизнем.

Загнанному в угол Алеку пришлось срочно придумывать новую отговорку.

— Двое слуг, которые путешествуют ночью! — фыркнул он. — Патруль сцапает нас, как воришек, мы даже до города не доберемся. Да и то, если останемся в живых: разбойники разделаются с нами быстро. Ты же этого не хочешь? А то и чего-нибудь похуже?

Глаза Стеми расширились от страха.

— Нет, конечно, но как же тогда мы уедем? Добром меня не отпустят — ни тетушка, ни этот Иллистер.

— А они ничего не узнают. — Алек обвил рукой ее талию, увлекая девушку глубже в лес. — Все ведь так просто. Дождись, пока остальные уснут, собери вещички и сиди тихо до рассвета Вот тогда— то и будет самое время смыться. Любой, кого мы встретим на дороге рано утром, подумает, что мы едем на рынок. Понятно?

— Ой, да! Я сделаю все, как ты сказал. До чего же я тебе благодарна!, Стеми вдруг обняла Алека с удивительной решительностью и запечатлела на его губах неловкий поцелуй, чуть не выбив ему зубы. Не отрываясь от него, она положила его руку на свою тощую грудь, а сама стала расстегивать домотканую юбку.

— Эй, нам сейчас не до этого! — пропыхтел Алек, стараясь высвободиться из ее объятий. Девушка к тому же, как и все деревенские, ела чеснок, чтобы зимой не заболеть.

— Это ж ведь недолго, — хихикнула Стеми и потянулась к завязкам его туники.

С трудом высвободившись, Алек отодвинул ее от себя.

— Погоди ты, ради Бога!

— Что это с тобой? — возмущенно воскликнула девушка. — То ты весь из себя ласковый, то ведешь себя так, словно и не хочешь меня!

— Конечно, я хочу, — заверил ее Алек. — Но только чтобы это не повредило тебе. А если ты не принесешь растопки или чего там, за чем тебя послали, тебя начнут искать, а то и запрут за нерадивость.

— С них станется, — ответила Стеми с отвращением. — Уж сколько раз так бывало.

— Вот видишь, — сказал Алек, стараясь, чтобы его хватка на ее руке больше походила на ласку. — И что нам тогда делать? Вот если мы будем осторожны, завтра к вечеру мы уже окажемся в Римини. Вместе.

— Вместе! — прошептала Стеми, снова растаяв.

— Точно. Теперь за дело — я тебе помогу. Стараясь не попасться на глаза часовым на башнях замка, Стеми и Алек стали собирать хворост, чтобы наполнить корзину. Девушка в возбуждении весело болтала, и Алеку не составило труда повернуть разговор на разрушенную башню. Башня -над ущельем была в руинах уже не один год, хотя Стеми и не знала точно, сколько именно. Никому не разрешалось к ней приближаться, и старый Иллистер говорил даже, что там водится привидение — призрак какого-то аристократа, который был в башне, когда в нее ударила молния.

— Говорят, оно сталкивает в пропасть любого, кто посмеет туда явиться ночью, — сообщила она со сладким ужасом. — И это правда. Многие слуги слышали странные звуки и видели там движущиеся огоньки. Тетка рассказывала, что один из слуг однажды подошел близко и вдруг почувствовал, как мертвая рука шарит по его лицу. Тогда он остался в живых, но всего через неделю сорвался в ущелье и разбился насмерть. Тетка видела, как его несли. Привидение опасно, не к добру даже увидеть его!

— Я тоже об этом слыхал, — ответил Алек, поеживаясь: ему вспомнился странный ветер, пахнувший на него в холле замка.

Корзина скоро наполнилась. Поцеловав Алека на прощание, девушка провела руками по его бедрам и прошептала:

— Я сегодня ночью и глаз не сомкну!

— А уж я тем более. — Готовясь закинуть приманку, Алек жалобно взглянул в сторону замка и тяжело вздохнул. — Ночью здесь снова будет жуть как холодно.

— Ах, дорогой ты мой, бедняжечка! Да еще, похоже, и снег пойдет.

Алек затаил дыхание, заметив ее колебания. «Пусть она сама до этого додумается», — предупреждал его Серегил.

— Нам обоим не сносить головы, если нас поймают. — Стеми нахмурилась, все еще колеблясь. — Но я могу прокрасться к двери и впустить тебя, когда все уснут. Если ты не высунешь носа из кладовки и будешь сидеть тихо, все обойдется.

— А что насчет стражников?

— Они смотрят по большей части за дорогой. А эта часть двора не освещается. Ох, только идти нужно будет тихо-тихо!

— Как привидениям. — Алек улыбнулся и взял ее за руку. — Теплый угол, где не дует, — больше мне ничего не нужно.

— Хотела бы я согреть тебя ночью как следует, — пробормотала девушка.

— Скоро согреешь, — пообещал Алек. — В Римини.

— В Римини! — закатила глаза Стеми. Дохнув на него чесноком, она последний раз поцеловала его и заспешила обратно.

Алек дождался, пока девушка скроется из глаз, потом вернулся в лес. Перешагнув через поваленное дерево, он чуть не налетел на Серегила.

— Повезло нам, что это простая деревенская девчонка, страдающая от одиночества, — покачал головой Серегил. — Служанка с улицы Золотого Шлема показала бы тебе где раки зимуют. «Эй, нам сейчас не до этого!», «Погоди ты, ради Бога!» — ну и страстный же из тебя любовник.

— Я тебе ведь говорил, что тут я не силен, — возразил Алек, уязвленный критикой. — И очень уж противно было врать ей.

— Сейчас не время мучиться угрызениями совести. Руки Иллиора, можно подумать, что на нашей работе хоть когда-нибудь удается никого не обманывать!

— Я знаю, — проворчал Алек. — Только тут другое. Она ведь не какая— нибудь мошенница или крикливый капитан корабля — она такая же бедная деревенщина, как и я сам. И вот являюсь я и предлагаю ей то, чего она хочет больше всего на свете, а завтра все ее надежды разлетятся в прах.

— Кто сказал, что мы разобьем ее надежды? — пожал плечами Серегил. — Она хочет получить место в городе — я позабочусь о том, чтобы она его получила.

— Ты на самом деле сделаешь это?

— Конечно, сделаю! Я напишу для нее прекрасную поддельную рекомендацию. Она сможет выбирать себе хозяйку! Ну что, теперь ты доволен?

Алек растерянно кивнул:

— Я просто не…

— Если подумать хорошенько, можно забрать ее и на улицу Колеса, — безжалостно закончил Серегил, — раз уж тебе так дорого ее благополучие.

— Я совсем не это имел в виду…

— Нет? — ухмыльнулся Серегил и положил Алеку руку на плечо. — Ты меня удивляешь!

ГЛАВА 39. Башня

Алек скорчился в самой глубокой тени около калитки и посматривал на небо. Судя по звездам, было близко к полуночи. Снег все-таки не пошел, небо к вечеру прояснилось, резко похолодало. Лишенный тепла костра или хотя бы Серегила, с которым они согревали друг друга в прошлые ночи, Алек продрог до костей. И к тому же он беспокоился.

Огни в замке давно погасли; юноша стал опасаться, что или Стеми поймали на месте преступления, или она слишком перетрусила, чтобы его впустить. А может быть, уснула в своей теплой постели и совсем забыла про него.

Однако Алек упрямо оставался на месте, и в конце концов из-за стены донеслись тихие шаги. Еще секунда — и Стеми приоткрыла калитку и поманила его внутрь. Двигаясь на цыпочках, она провела юношу через кухню в темную кладовку.

— Я спущусь снова до того, как остальные проснутся, — прошептала она, прижимая его руку к своей груди. — Ох, я жду не дождусь, когда же наконец выберусь отсюда!

Алек ощутил под грубой тканью торчащие ребра, услышал, как быстро бьется ее сердце. Твердо решив, что свою роль он должен играть как полагается, он заключил девушку в объятия, поцеловал — где-то под левым ухом

— и прошептал ласковые слова, которым его научил Серегил. Стеми радостно прижалась к нему.

— Где твоя комната? — тихо спросил Алек.

— На чердаке, где спят все слуги, игривый ты мой!-Мой тюфяк лежит в ногах тетушкиной постели.

— У вас там есть окно, чтобы ты могла наблюдать за звездами?

— Как раз надо мной люк, ведущий на крышу. Я немножко приоткрою его, чтобы видеть.

— Спускайся ко мне, как только звезды начнут бледнеть.

— Когда звезды начнут бледнеть… — выдохнула девушка и, последний раз обняв Алека, отправилась к себе.

Алек какое-то время оставался на месте, опасаясь, что она найдет какой-нибудь предлог, чтобы вернуться. Ожидание было вовсе не обременительным: после двух дней, когда они не осмеливались разжечь костер, чтобы согреться, даже за тепло остывающего очага юноша был благодарен судьбе. К тому же в кладовке чудесно пахло копчеными колбасами. Было слишком темно, чтобы их разглядеть, но Алек на ощупь нашел связку.

Выбравшись наконец наружу, он заметил на гвозде рядом с кухонной дверью длинную шаль и накинул ее себе на плечи — для лучшей маскировки. Подкравшись к калитке, он отпер ее. Серегил проскользнул внутрь, держа в руках их рапиры, и Алек снова задвинул засов.

Благополучно добравшись до кухни, Серегил при свете углей в очаге оглядел импровизированный наряд Алека и сморщил нос:

— Чесночком угощалась, бабуся?

— Тут есть замечательная колбаса, если хочешь, — ответил Алек, снова вешая шаль на гвоздь.

— Сними-ка ты сапоги, — прошептал Серегил. — Босые ноги шума не производят, а для такой работы это важно. Только не забудь кинжал — может пригодиться.

Спрятав сапоги за бочками с сидром, они двинулись в направлении главного холла.

Все лестницы в замке были только в башнях — чтобы их легче было оборонять в случае нападения. Серегилу с Алеком нужно было попасть в ту из них, что находилась в юго-восточном углу, и они скоро нашли ведущий туда узкий проход.

Арка в его дальнем конце выходила в небольшую прихожую В свете прикрытого рукой светящегося камня в углу была видна тяжелая дубовая дверь. Серегил отодвинул массивный засов и открыл ее. За дверью оказалась тесная лестничная площадка без окон. Большая часть маленького помещения и ступени уходящей вверх лестницы были полностью завалены обрушившимися камнями, досками, мусором.

Алек сделал шаг внутрь и замер на месте, скованный ужасом: к его щеке прикоснулось что-то невесомое и холодное. Прикосновение повторилось, сопровождаясь на этот раз тихим стоном и дуновением воздуха.

— Привидение! — сдавленно прошептал Алек.

— Ах, привидение! — Серегил взмахнул рукой над головой Алека и при свете камня показал ему длинные черные нити, которые, как паутина, облепили его пальцы. — Вот тебе твое привидение: тонкий шелк, повешенный на сквозняке. Как только я услышал рассказ Стеми о прикосновениях призрака, я сразу заподозрил что-то подобное.

— Но холодное дуновение?

— Мы с тобой в крепости, где работают превосходные каменщики, Алек. Где-нибудь в стенах сделаны воздуховоды. Они-то и обеспечивают холодный сквозняк, да к тому же и эти таинственные стоны. Здесь нужно быть очень осторожными.

— А как насчет магии?

— Вот об этом мы, пожалуй, можем не беспокоиться. Если Кассария на самом деле принадлежит к леранцам, она никогда не опустится до того, чтобы использовать сверхъестественные штучки ненавистных ауренфэйе. Но ловушки здесь наверняка есть, смертельные ловушки, так что нам лучше не очень полагаться на удачу.

Они тщательно осмотрели площадку, но не обнаружили ни потайных ходов, ни замаскированных люков.

— Похоже, искать вход нужно в другом месте, — пробормотал Серегил.

— Но где?

— Этажом выше, я думаю. Алек оглядел завал:

— Как там может что-то быть? Ты только посмотри! Должно быть, внутри башни все обрушилось

— Однако снаружи кажется, что вершина башни пострадала только с одной стороны; разрушения должны бы быть не такими уж большими.

— Ты имеешь в виду, что эта куча всего лишь для отвода глаз?

— Именно так, если только я не заблуждаюсь. — Серегил криво улыбнулся.

— Зачем бы оставлять башню полуразрушенной, если бы для этого не было веской причины?

— Так что, идем наверх?

— Идем наверх.

— Микам! Иди сюда!

Неожиданно разбуженный, Микам подскочил и стал шарить под подушкой в поисках светящегося камня. В комнате — той, где жил Серегил в бытность свою подмастерьем Нисандера, — никого не было, но встревоженный голос Нисандера раздавался совсем рядом.

Натянув штаны, Микам поспешил по коридору к спальне волшебника. Нисандер был уже одет в старый дорожный кафтан; лицо его потемнело от беспокойства. У Микама все похолодело внутри.

— Что случилось?

— Мы должны немедленно туда отправиться! — ответил Нисандер, накидывая на плечи плащ. — Им грозит какая-то ужасная опасность — или грозила; молю Иллиора, чтобы это оказалось видение будущего, а не прошлого.

— Видение чего? — спросил Микам. — Что ты видел, Нисандер?

Руки Нисандера тряслись, когда он стал застегивать плащ.

— Падение. Я видел, как они падали. И слышал их крики.

Серегил и Алек перешли в северо-восточную башню и поднялись на второй этаж замка. Дверь с лестницы оказалась не заперта; по обеим ее сторонам в стене были скобы для факелов. Спрятав свои светящиеся камни, Серегил и Алек осторожно заглянули за дверь.

Там было темно, но помещение, в которое они попали, казалось просторным. Откуда-то поблизости доносился разнообразный храп, хотя определить, где именно находятся спящие, и не было возможности. Когда глаза привыкли к темноте, Серегил и Алек разглядели в противоположной стене широкую арку. В воздухе чувствовалась резкая вонь окалины, смешанная с запахом металла и масла; Серегил предположил, что они попали в оружейную или кузницу.

Он нашел руку Алека и потянул юношу в сторону, знаком велев ему пригнуться и двигаться вдоль правой стены. Однако это ничего им не дало: дверь в разрушенную башню хоть и нашлась, но была загорожена тяжелой наковальней. Вернувшись в северо-восточную башню, Серегил и Алек поднялись на третий этаж.

Приоткрыв дверь с лестничной площадки, они оказались в длинном коридоре. На некотором расстоянии от них горел ночник: там проход пересекался с другим. В слабом свете лампы на стенах были видны прекрасные фрески, выполненные в наимоднейшем стиле; мозаичный пол сверкал полировкой. За одной из многочисленных резных дверей, выходивших в коридор, находилась их противница.

Приблизившись на цыпочках к тому месту, где висел светильник, Серегил и Алек обнаружили, что верхний этаж разделяется на четыре части диагональными коридорами, соединяющими башни. Все коридоры были одинаковы — одинаковы были фрески, резьба на дверях, даже рисунок мозаики на полу. Три из них, включая тот, по которому они пришли, кончались дверями в башни. Торец же того, что вел на юго-восток, от пола до потолка оказался завешен большим гобеленом.

Как Серегил и надеялся, за гобеленом обнаружилась дверь; вход в разрушенную башню был заперт на тяжелый замок. Знаком велев Алеку придерживать занавесь и стоять на страже, Серегил стал внимательно осматривать его.

Сложный механизм снаружи был покрыт ржавчиной, но от него пахло маслом. Хорошо смазаны были и массивные дверные петли. Серегил провел пальцем по нижней петле, понюхал его, потом сунул палец под нос Алеку. Юноша ухмыльнулся, поняв значение запаха свежей смазки: к чему бы это так ухаживать за дверью в разрушенную башню?

Серегил быстро открыл замок, и холодный ночной воздух хлынул в дверь с залитой лунным светом верхней площадки башни. Они стояли на квадратном каменном полу — он явно был отремонтирован после повреждения, что бы его ни вызвало, хотя парапет с южной и с восточной стороны остался в руинах. Босые ноги сразу замерзли от ледяных каменных плит.

В провалах разрушенного парапета стонал ветер, бросая волосы в лицо Серегилу. Они с Алеком осторожно подошли к южному краю площадки. С этой стороны замок был выстроен прямо на обрыве: отвесная скала уходила вниз на сотни футов в темные глубины ущелья.

— Опять мы попались в ловушку над пропастью, — нервно прошептал Алек, отшатнувшись от края.

— Еще не попались. И вот то, что нам нужно. — Серегил присмотрелся к теням в северной части площадки и показал на еще одну дверь. Дерево было исцарапано и потемнело от непогоды, но замок и петли тоже оказались хорошо смазаны. За дверью вниз в темноту уходила винтовая лестница.

Серегил ощутил знакомую тяжесть в желудке.

— Это очень опасное место — я это чувствую. Держи кинжал наготове и проверяй пол, прежде чем на него ступить. И пересчитывай ступени, на случай, если мы лишимся наших светящихся камней, Ступени были гладкими, но очень узкими, они напомнили Серегилу его спуск в каморку оракула под храмом Иллиора. Изгиб тщательно обработанного камня стен не давал возможности видеть вниз больше чем на пятнадцать футов. В ржавые железные подсвечники, вделанные в стены через равные промежутки, были вставлены сальные свечи, покрытые толстым слоем пыли. Все тут казалось давно заброшенным, неиспользуемым.

Серегил двинулся вниз, высматривая возможную западню и про себя считая ступени. На пятьдесят третьей что-то привлекло его внимание, и он остановился, предостерегающе подняв руку. Вдоль ступени на уровне щиколотки было протянуто что-то похожее на темную тетиву.

— Неприятное падение, если за это зацепишься, — прошептал Алек, выглядывая из-за его плеча.

— Может быть, и кое-что похуже, — ответил Серегил, присматриваясь к колеблющимся теням впереди. Он снял плащ и бросил его впереди себя. Плащ пролетел несколько футов, потом зацепился за что-то, что выглядело как еще одна натянутая тетива. Рассмотрев это нечто повнимательнее, Серегил и Алек убедились, что поперек лестницы укреплен тонкий упругий клинок.

Серегил попробовал лезвие ногтем.

— Упадешь на него, споткнувшись о ту бечевку, и останешься без головы или без руки.

Они нашли еще три ловушки такой же конструкции. Потом, сделав последний поворот, оказались перед грудой камней, загораживающей дверь.

— Это же бессмысленно! — огорченно воскликнул Алек. — Должно быть, мы чего-то не заметили, пока спускались.

— Мы нашли именно то, что хозяева хотели, чтобы мы нашли, — пробормотал Серегил, снова поднимаясь по лестнице. — Это просто очередная декорация, слишком очевидная, но и опасная. Одну вещь мы, правда, выяснили:

башня прекрасным образом отремонтирована и они прячут здесь что-то важное.

Осторожно поднявшись по лестнице, они снова вышли на площадку.

— Теперь нам придется поторопиться, — предупредил Серегил, взглянув на звезды. Они уже заметно переместились к западу.

— А что, если настоящий проход начинается совсем не здесь?

— Вероятность этого существует. — Серегил провел рукой по волосам. — Однако все, что мы пока обнаружили, говорит, что это то самое место. Оглядись-ка здесь как следует, пощупай каждый камень. Начни вот от того угла, а я начну отсюда. Обращай внимание на неровности, слушай, не издаст ли какой камень гулкий звук при выстукивании. Времени у нас остается мало.

Прикрывая рукой светящийся камень, Алек прошел к обрушившемуся парапету, а Серегил остался в тени стены около двери.

Несмотря на уверенность Серегила, Алек начал поиски, почти не рассчитывая на удачу. Цемент всюду был нетронут, камни прочно сидели на месте. Юноша несколько раз обшарил свою часть пола, так ничего и не обнаружив, а луна опускалась все ниже и ниже.

Он в очередной раз направлялся к северной части парапета, когда его босая нога нащупала углубление, которого он не заметил раньше. Будь на нем сапоги, он ничего бы и не почувствовал, но замерзшие пальцы ощутили неровность, совсем не похожую на гладкую поверхность других плит. Опустившись на колени, Алек обнаружил поверхность, словно покрытую песком, — размером с его ладонь.

— Серегил, быстро иди сюда!

Серегил присел рядом с ним на корточки, и Алек поспешно разгреб песок. Под ним оказалась квадратная выемка. На дне ее было большое бронзовое кольцо, прикрепленное к вбитой в камень скобе, достаточно большое, чтобы за него удобно было ухватиться; Алек с силой потянул кольцо, ожидая, что придется подымать тяжелую плиту. Вместо этого откинулась целая секция тонких каменных пластин, а под ней обнаружилась деревянная крышка люка. Осветив провал светящимся камнем, они увидели уходящую вниз квадратную шахту и деревянную лестницу в ней, ведущую к закрытой двери.

— Молодец! — прошептал Серегил, радостно хлопнув Алека по плечу. Они спустились по лестнице, прикрыв за собой люк.

Дверь, перед которой они оказались, не имела замка — только позеленевший от времени засов. Алек в возбуждении потянулся к нему, но Серегил перехватил его руку.

— Подожди! — прошипел он. Достав из кошеля на поясе кусок бечевки, Серегил сделал петлю, накинул ее на засов и потянул, отойдя от двери на безопасное расстояние. Засов скользнул назад, и при этом раздался отчетливый щелчок.

Из толщи дерева выскочили четыре длинные иглы, расположенные так, что по крайней мере одна из них вонзилась бы в руку неосторожного пришельца. Концы их были смазаны каким-то черным вязким веществом. Дверь открылась, Серегил отпустил засов, и иглы убрались обратно, как втягивающиеся кошачьи когти.

— Никогда не доверяй ничему, что выглядит легким, — проворчал Серегил, укоризненно взглянув на Алека.

От двери вниз вдоль стен квадратной башни, поворачивая под прямыми углами, вела крутая лестница с несколькими площадками.

— Ну конечно! Двойной спуск, — пробормотал Серегил, который шел впереди, держа наготове кинжал. — Одна лестница — для слуг, другая — потайной выход для хозяев в случае нападения

— Тогда, значит, мы можем выйти по нему из замка, не проходя снова через внутренние помещения?

— Посмотрим, — с сомнением ответил Серегил. — Может быть, этот ход перекрыт, чтобы никто случайно не проник в башню снаружи.

В отличие от винтовой лестницы эта была деревянной, сделанной из толстых дубовых плах, — должно быть, ровесницей самого замка. Серегил ощупывал ногой каждую ступеньку, прежде чем ступить на нее; лестница казалась вполне надежной.

Здесь не было ловушек, однако Серегил и Алек понимали, что расслабляться нельзя; они, напротив, были все время настороже, ожидая какой-нибудь более хитроумной западни.

Этой лестницей пользовались часто, и последний раз совсем недавно. Пыли на середине ступеней не было, на площадках отпечатались следы ног. Сальные свечи в подсвечниках на стенах еще пахли горелым. На ступенях были и капли воска — признак того, что кто-то недавно спускался с канделябром в руках. Некоторые капли успели покрыться пылью, другие оставались еще блестящими и пахли свежим воском.

— Как глубоко мы спустились, как ты думаешь? — спросил Алек, остановившись на минуту, чтобы отдышаться. Они уже несколько часов то поднимались, то спускались по лестницам, и ноги его начали болеть.

— Должно быть, второй этаж мы уже миновали, приближаемся к первому, — ответил Серегил, вступая на очередную лестничную площадку. — Мы спускаемся дольше, чем я…

Неожиданно пол словно бросился Алеку в лицо. Замерев на ступени, он беспомощно смотрел, как деревянная платформа, повернувшись на укрепленной по диагонали оси, встала вертикально, открыв провал с гладкими стенами, уходящий вниз. Оторвавшаяся доска рухнула в колодец; звука ее падения даже не было слышно.

«О Иллиор, Серегил!..» — Слова бились в голове Алека, когда он в ужасе смотрел в разверзшуюся перед ним пропасть. Оттуда не доносилось ни звука. Все произошло слишком быстро. Он словно оцепенел. «Сначала лавина в горах, теперь…»

— Алек! — хриплый испуганный крик донесся до него откуда-то из-за вставшего дыбом пола.

Алек вздрогнул от неожиданного направления звука.

— Серегил! Так ты не упал!

— Но вот-вот упаду. Сделай хоть что-нибудь! Скорее! Ужасное чувство беспомощности охватило Алека — верхний угол повернувшейся платформы был в нескольких футах от его протянутой руки. Если он прыгнет, чтобы ухватиться за него, пол повернется и раздавит его о стену, возможно, стряхнув при этом Серегила с той ненадежной опоры, за которую тот цепляется. Если бы у него была веревка — что-нибудь достаточно длинное, чтобы захлестнуть за верхний угол и потянуть…

— Алек!

Юноша сорвал с себя плащ, ухватил конец его одной рукой и взмахнул плащом, надеясь зацепить угол платформы капюшоном. Для того, чтобы цель оказалась достигнута, не хватило всего нескольких дюймов.

— Проклятие! — Алек слышал тяжелое дыхание Серегила всего в нескольких ярдах, которые невозможно было преодолеть. Юноша в отчаянии огляделся, и его взгляд упал на ржавый подсвечник, вделанный в стену на уровне нижней ступени лестницы.

Ни секунды не колеблясь, он ухватился за него правой рукой и наклонился вперед как только мог, замахиваясь плащом для нового броска.

Резкое движение лишило его равновесия, и в тот же момент подсвечник согнулся под его рукой. Алек услышал зловещий скрип металла в камне.

Он повис, не смея дышать, с ужасом ожидая, что сейчас из камня вырвется последняя удерживающая подсвечник скоба.

Этого не случилось.

Однако скоба могла не выдержать, если он пошевелится; с другой стороны, могла и выдержать — этого он не узнает, пока не попытается что-то предпринять.

Выбор у него был невелик: попробовать накинуть плащ на платформу или ждать, пока его хватка не ослабеет и он не упадет.

— Алек!

Чувствуя, как по его лицу и телу струится пот, юноша заставил себя сделать последнюю решающую попытку.

Взмахнув плащом левой рукой, Алек почувствовал, как капюшон зацепился за угол и не соскользнул. Каким-то чудом железный подсвечник тоже еще держался.

Вцепившись в плащ, Алек потянул платформу к себе изо всех оставшихся сил. Ее вес вместе с весом цепляющегося с другой стороны Серегила был почти неподъемен, но медленно-медленно пол стал выпрямляться. Алеку удалось согнуть левую руку и перехватить плащ, вцепившись в него в этот момент зубами, чтобы откинуться в сторону и не быть раздавленным приближающимся краем платформы. Наконец он смог вцепиться в доски рукой и повиснуть на них.

Когда стала видна противоположная сторона платформы, Алек увидел, что Серегил обеими руками держится за рукоять кинжала, который он, падая, успел воткнуть в щель между досками; лезвие выдержало вес его худого тела.

— Брось мне конец своего плаща, — хрипло прошептал бледный и обессиленный Серегил. — Пол снова повернется, если я попытаюсь переползти к тебе. Ты сможешь удержать меня, если я опять соскользну?

— Подожди секунду. — Удерживая край платформы одной рукой, другой Алек снял пояс, продел его в пряжку, надел петлю на руку и бросил свободный конец Серегилу. — Ухватись получше. Так мне легче будет тебя удержать, чем с помощью плаща.

Используя рукоятку кинжала для опоры, Серегил ухватился за конец ремня и стал подтягиваться.

Платформа угрожающе наклонилась, когда вес его переместился, но Алек быстро вытащил Серегила в безопасное место.

— Потроха Билайри! — выдохнул Серегил, бессильно опускаясь на ступеньку.

— И всех остальных богов тоже! — Алека трясло, он прислонился к стене.

— Эта штука для свечи чуть не обломилась. Поверить не могу, что все обошлось.

Однако, присмотревшись к подсвечнику, он обнаружил, что дело обстоит совсем иначе. Подсвечник был крепко соединен с металлическим стержнем, уходящим в глубь стены. Когда Алек нажал, подсвечник легко повернулся и встал на место.

— Ты только посмотри на это! — воскликнул пораженный юноша.

Поднявшись на ноги, Серегил осмотрел механизм. Повернув подсвечник так, чтобы свеча торчала вертикально вверх, он концом рапиры нажал на край платформы. Пол угрожающе накренился. Когда же Серегил повернул подсвечник на сто восемьдесят градусов, пол остался неподвижным. Скоро Алек и Серегил обнаружили два толстых металлических штыря, которые выдвигались при повороте подсвечника и удерживали платформу в горизонтальном положении.

— Изобретательно, — сказал Серегил с искренним восхищением. — Когда она спускается, она поворачивает подсвечник и оставляет его в таком положении. Возвращаясь, она снова настораживает ловушку. Та доска, что упала вниз, должно быть, служила своего рода перемычкой, которая удерживала платформу, пока я не дошел до середины. Это делает западню смертельной, потому что не остается шанса прыгнуть обратно.

— Как тебе удалось вовремя воткнуть кинжал? — с изумлением спросил Алек. Серегил покачал головой.

— Я даже не помню, как это сделал.

Двигаясь с удвоенной осторожностью, они продолжили спуск. Еще несколько поворотов, и каменная кладка стен сменилась скалой; Серегил и Алек поняли, что спустились ниже первого этажа замка. Добравшись до конца лестницы, они оказались в коротком прямом коридоре, ведущем к двери.

Серегил наклонился и осмотрел замок.

— Выглядит довольно сложным. Только лучше займись им ты: у меня все еще руки дрожат.

Алек опустился на колени, вытащил инструменты и выбрал подходящий крючок.

— После всех опасностей, — ухмыльнулся он, подняв глаза на Серегила, — будем надеяться, что не попадем всего лишь в винный погреб.

ГЛАВА 40. Бегство

Петли протестующе заскрипели, и дверь отворилась. Протянув вперед руку со светящимся камнем, Алек застыл на пороге и от изумления со свистом втянул в себя воздух.

— Что там? — прошептал Серегил, делая шаг вперед и стискивая эфес рапиры.

Света камней было недостаточно, чтобы полностью осветить комнату, но все же можно было различить фигуру человека, сидящего в богато украшенном кресле у противоположной стены. Однако ни движения, ни звука не последовало, и, подойдя ближе, Алек и Серегил увидели, что в кресле сидит мумифицированный труп.

Мужчина был в роскошных одеждах, скроенных по моде давно прошедших лет. На высохшей шее сверкало тяжелое золотое ожерелье, а костлявые пальцы, сжимавшие подлокотники кресла, были украшены перстнями. Густые светлые волосы сохранили свой блеск, их контраст с провалившимися щеками был поразителен.

— У вен ари нобис! — тихо воскликнул Серегил, поднося светящийся камень поближе.

Алек не понял слов, но уловил, с каким благоговением произнес их Серегил. Борясь с инстинктивным отвращением, он внимательнее присмотрелся к лицу мертвеца. Под ссохшейся кожей проступали кости благородных пропорций, высокие скулы, на месте глаз чернели глубокие провалы.

— Светоносный Иллиор! Серегил, этого же не может быть…

— Может, — мрачно ответил Серегил. — Это он и есть. Благородный Коррут, исчезнувший супруг Идрилейн Первой. Достаточно посмотреть на перстни. Видишь вот этот? — Он показал на правую руку мертвеца: на ней сверкал ромбический изумруд в изысканной оправе, на котором был выгравирован дракон Скалы. — Это печать консорта. И вот этот, серебряный с красным камнем — это лучшая ауренфэйская работа. Перед тобой Коррут-и-Гламиен Янари Мерингил Боктерса.

— Твой родич.

— Я никогда его не видел, хотя часто надеялся… — Серегил осторожно коснулся руки мертвеца. — Кожа сухая и твердая, как шкурка высохшей тыквы. Кто-то приложил много усилий, чтобы он сохранился.

— Но почему? — с дрожью спросил Алек. Серегил гневно вскинул голову.

— Думаю, эти подонки получают извращенное удовольствие, когда в присутствии своего врага плетут заговоры против его потомков. Может быть, перед ним они приводят к присяге своих сторонников — не знаю. Секта вроде леранцев не может сохраняться на протяжении поколений, если в ней не процветает фанатизм.

Покой, в котором они находились, был примерно того же размера, что и рабочая комната Нисандера. Во всем было, видно мастерство высекшего его в скале каменотеса: здесь оказалось сухо, дышалось легко, на стенах не было ни плесени, ни мха. Сводчатый потолок, хотя и невысокий, создавал ощущение простора и не давил. В комнате находился круглый стол, несколько сундуков и шкафов вдоль стен. С левой стороны располагалось небольшое возвышение со вторым похожим на трон креслом — пустым. На стене за креслом висел большой щит.

— Еще один священный предмет, — мрачно заметил Серегил, глядя на изображенного на щите увенчанного короной дракона. — Щит, несомненно, царицы Леры. Интересно, кому они его предназначают?

— Я думал, у нее не осталось наследников.

— Дочерей у нее не было, но во всех скаланских семьях всегда найдется множество племянниц или кузин.

Быстро просмотрев содержимое шкафов, Серегил и Алек нашли аккуратно разложенные карты, письма, документы.

— Проклятие! — Серегил расстелил на столе огромный пожелтевший пергамент. — План коллекторов сточных вод Римини. И посмотри сюда: видишь эмблему того, кто это чертил?

Алек узнал крошечное изображение свернувшейся ящерицы.

— Должно быть, строители коллекторов были из семейства Кассарии.

— Некоторые из них, во всяком случае. Это была огромная стройка. Только представь себе, какова была бы цена этого плана для вражеских саперов!

Продолжая поиски, они скоро нашли достаточно уличающих писем, чтобы отправить на Холм Предателей представителей дюжины самых знатных семей.

Открыв один из сундуков и отодвинув в сторону скомканные мотки шерсти, Алек нащупал округлый металлический предмет.

— Серегил, ты только посмотри, что я нашел! — На дне сундука сверкали восемь золотых слитков с эмблемой царской сокровищницы.

— Золото с «Белого оленя»! — ухмыльнулся Серегил. — Наша дама не теряла времени даром, однако. Слитки отправляют всегда по две дюжины. Говорю тебе, Алек: если Кассария и не глава леранского заговора, она в нем увязла по уши!

Слитки были слишком тяжелыми, чтобы их можно было унести с собой, поэтому Серегил выбрал несколько самых красноречивых писем; часть взял себе, часть передал Алеку. Снова приблизившись к мертвецу, он осторожно снял с высохших пальцев перстни, шепча при этом что-то по-ауренфэйски.

Алеку он вручил серебряное кольцо, а перстень-печать повесил себе на шею на шнурке.

— Мы с тобой наблюдатели, и это дело чрезвычайной важности, — сказал он с необычной серьезностью. — Если что-то случится с одним из нас, второй должен продолжать путь во что бы то ни стало. Обязательно нужно доставить хотя бы одно из этих колец Нисандеру. Ты понял? — Алек надел кольцо на палец и неохотно кивнул. — Хорошо. Если нам придется разделиться, встречаемся у той ели, под которой мы разбили лагерь.

— Когда ты в прошлый раз носил на шее ту штуку таким же образом, мы попали в ужасную переделку, — заметил Алек, касаясь перстня-печати на груди друга.

Серегил спрятал кольцо под тунику и хмуро улыбнулся:

— Не мне принесет неприятности это кольцо.

Приведя комнату в порядок, они поспешно выбрались на площадку наверху башни. Серегил посмотрел на небо и с облегчением перевел дух: хотя работа заняла гораздо больше времени, чем он рассчитывал, похоже было, что они успеют выбраться из замка раньше, чем проснутся его обитатели. Однако когда они с Алеком вышли из-за гобелена в коридор третьего этажа, Серегил почувствовал какую-то инстинктивную тревогу.

Что-то изменилось.

Серегил стиснул эфес рапиры, в желудке у него опять появился тяжелый холодный ком.

Свет. Кто-то поправил фитиль ночника.

Алек заметил это тоже и тоже потянулся к оружию.

Они с Серегилом бесшумно проскользнули к тому месту, где коридоры пересекались. Нигде никого не было видно. Они свернули направо, к той же северо-восточной башне, по которой и поднимались. Они уже почти дошли до нее, когда дверь распахнулась и из нее вышли двое с мечами.

Спрятаться было негде. Не зная, сколько еще противников может оказаться за первыми двумя, Серегил и Алек повернулись и бросились бежать обратно.

— Вон он! — завопил один из преследователей. — А с ним еще один! Сюда! Он здесь!

Беглецы свернули направо и кинулись к северо-западной башне. Крики за спиной становились все громче; Серегил распахнул дверь на лестницу, и они с Алеком метнулись внутрь башни.

— Беги вперед, я за тобой! — приказал Серегил и почувствовал облегчение, когда юноша не стал спорить.

К двери приближался целый отряд вооруженных стражников. Серегил схватил деревянный брус, стоявший в углу, и подпер им створки. Тут же тяжелое тело налетело на дверь, потом еще одно. Серегил слышал приглушенные проклятия, устремляясь за Алеком вниз по лестнице.

Он догнал юношу, как раз когда тот миновал площадку второго этажа. Повернув за угол, однако, они увидели свет факелов и услышали голоса поднимающихся снизу людей.

— На второй этаж! — прошипел Серегил, разворачиваясь.

Когда они достигли двери, шаги звучали совсем близко уже и сверху, и снизу. Времени на разведку не оставалось. Держа рапиры на изготовку, Серегил и Алек ворвались в большое помещение на втором этаже замка.

В нем не было никого, кроме старухи, державшей лампу. Увидев беглецов, та выронила светильник и бросилась бежать, призывая на помощь скрипучим голосом. Не обращая внимания на пламя, которое начало распространяться от разбитой лампы, Серегил запер дверь позади себя на засов.

— Должно быть, отсюда и доносился храп, — пробормотал Алек. озираясь с несчастным видом.

Они попали в казарму; пустые кровати тянулись по обе стороны — Серегил предпочел не пересчитывать их.

— Теперь уже все на ногах, — мрачно бросил он, устремляясь к выходу в юго-западную башню. — Попробуем прорваться здесь.

— Вверх или вниз? — поинтересовался Алек, когда, добежав до двери, они заперли ее за собой.

— Вниз.

Однако, огибая третий по счету угол, они налетели на еще один отряд людей Кассарии.

То, что они оказались выше по лестнице, спасло их. Серегил и Алек нанесли удары противникам прежде, чем те успели поднять оружие. Два человека упали и перегородили лестницу на те несколько секунд, которые понадобились беглецам, чтобы отступить на безопасное расстояние. Но тут сверху появился еще один нападающий, вооруженный короткой дубинкой. Алек избежал удара и сам вонзил рапиру в ногу стражника; Серегил добавил и, когда бедолага согнулся пополам, столкнул его вниз по лестнице.

Кто-то пытался взломать дверь второго этажа, когда они пробегали мимо. Не задерживаясь, беглецы взбежали на верхнюю площадку.

Алек задвинул засов на двери и, отдуваясь, привалился к стене. Они снова были на третьем этаже.

— Куда теперь?

— Дай подумать… — Серегил вытер лоб грязным рукавом. Через сколько башен они пробежали? И сколько дверей заперли за собой? Впрочем, это уже не имело значения:

к этому времени все двери, конечно, охраняются Впереди них одна из выходящих в коридор дверей распахнулась, и Серегил с Алеком оказались лицом к лицу с четырьмя мужчинами.

Бросившись на них, Серегил сумел поразить одного прежде, чем тот обнажил клинок. Остальные отчаянно оборонялись, но уступали в искусстве фехтования нападающим Серегил проткнул еще одного рапирой и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как противник Алека ударил его ножом в левую руку. Однако юноша, не обращая внимания на рану, разделался с ним сильным ударом в бедро; тот с криком упал, и Серегил добил его. В суматохе четвертый из противников бросился бежать и скрылся за поворотом коридора.

— Пусть его, — остановил Серегил Алека, когда тот собрался преследовать беглеца. — Ты же ранен. Серьезно? Алек согнул окровавленную руку.

— Просто царапина.

Яростные вопли заглушили его голос. Свет ночника озарил приближающийся отряд стражников.

— Здесь! Они снова здесь!

— Сюда! — рявкнул Серегил, поворачиваясь к распахнутой двери, через которую вышли те четверо.

Перед ними оказалась небольшая кладовка, в ее дальней стене находилась еще одна открытая дверь. Серегил и Алек кинулись туда, взбежали по узкой лесенке и через люк попали на крышу замка.

— Мы в ловушке! — воскликнул Алек, с отчаянием озираясь.

Он был прав: другого пути вниз не оказалось; одного взгляда через низкий парапет было достаточно, чтобы убедиться — спуститься с этих стен невозможно. Позади них через люк уже выбирались на крышу люди Кассарии, вооруженные мечами и дубинками, с факелами в руках.

— Займем позицию здесь! — прорычал Серегил, отступая к южной части парапета.

Спиной к спине, с клинками наготове, они приготовились к обороне. Ухмыляясь, стражники обступили их зловещим полукругом.

— Мы их поймали, госпожа. Мальчишку и с ним какого-то нищего, — крикнул кто-то из них.

Появились еще факелы, и воины расступились, пропуская благородную Кассарию. Одетая в темный плащ, с перекинутой через плечо косой, она приблизилась, чтобы рассмотреть пришельцев. Алек узнал старого дворецкого, Илистера, следующего за госпожой.

— Нищего? Ох, непохоже, — нахмурилась Кассария. — Благородный Серегил-и-Корит. И благородный Алек-как-его-там, не правда ли? Знай я, что вы так интересуетесь моими делами, господа, я послала бы вам вежливое приглашение.

Серегил откинул назад свой запятнанный плащ и насмешливо поклонился женщине.

— Благородная Кассария-а-Мойриан, твой недавний Интерес к моим делам послужил достаточным приглашением, уверяю тебя.

Кассария окинула его оценивающим взглядом:

— Твоя репутация не отдает тебе должного. То небольшое дельце в Цирне показало, что ты гораздо предприимчивее, чем считалось, а теперь еще и это! Кто мог бы ожидать от тебя такой прыти! Впрочем, это глупо с моей стороны. Будь ты на самом деле таким светским хлыщом, каким всегда притворялся, тебе не удалось бы так ловко втереться в доверие к властям

— Ты льстишь мне, госпожа.

— Ты слишком скромен, благородный Серегил. В конце концов, сумел же ты завоевать доверие волшебников и принцесс. — Рот Кассарии искривила горькая улыбка. — Хотя что же тут удивительного? Ты ведь один из них! Родич нашей ублюдочной царствующей династии. Надеюсь, ты остался доволен встречей с благородным Коррутом.

Серегил стиснул зубы.

— За эту гнусность, госпожа, да будет на тебе вечное проклятие моей семьи.

— Постараюсь заслужить эту честь. Но скажи мне, по чьему приказу ты ворвался в мой дом?

— Мы на службе Идрилейн Второй, законной царицы Скалы, — ответил Серегил.

— Смелое утверждение! — засмеялась Кассария. — Как бы плохо мне пришлось, будь это правдой. Однако у меня есть собственные агенты, видишь ли, умелые и надежные. Если бы ты работал на царицу, я бы об этом знала. Нет, я полагаю, ауренфэйские происки гораздо изощреннее, чем обычно считают. Твои соплеменники были бы только рады, я уверена, скомпрометировать скаланцев, верных истинной царской крови.

Странный лихорадочный блеск появился в ее глазах при этих словах. Сжав покрепче рапиру, Серегил подумал с не оставляющей надежды уверенностью: «Она собирается нас убить».

— Все это не имеет особого значения, — мрачно продолжала Кассария. — Твое исчезновение вызовет, конечно, толки, но немногие, пожалуй, станут тебя оплакивать.

— Вместо нас придут другие, — возразил Серегил. — Придут так же, как мы: когда ты меньше всего будешь этого ожидать.

— И обнаружат, что птичка улетела. Никчемный дурак Теукрос причинил мне больший вред, чем это удалось тебе. Но ведь ты знаешь о Теукросе, верно? — Кассария перевела взгляд на Алека: — Этот мальчишка явился сюда, чтобы узнать про него. И отплатил мне за гостеприимство, соблазнив мою судомойку.

— Она ничего не знала, — выдавил из себя Алек. — Я обманул ее. чтобы она впустила меня в замок.

— Ах, что за галантный кавалер, — издевательски улыбнулась Кассария. — Обещал прекрасную жизнь в городе, неувядающую страсть… До чего же трогательно-вульгарное, но, надо признать, действенное средство. Только она оказалась неудачным выбором. Тетка поймала ее с узлом пожитков, когда она собиралась удрать.

— Мы скоро выбьем из нее правду, — прокаркал Иллистер. — Девчонка никогда не была надежной.

— Пожалуйста, не причиняйте ей зла, — тихо попросил Алек.

— Конечно, я не могу не испытывать жалости к этой несчастной безобразной девке, — продолжала Кассария. — Ее сердце было разбито, когда она узнала о твоем предательстве. Но тебе недолго придется мучиться раскаянием. Бросьте ваши рапиры, господа!

Серегил почувствовал, как напрягся рядом с ним Алек. Глядя на властное лицо Кассарии, он еще раз подумал о том, есть ли шанс остаться в живых, спрыгнув с крыши. Это представлялось сомнительным.

— Я не очень доверяю твоему гостеприимству, — начал он, стараясь выиграть время. «Думай, братец, думай! Найди дорогу на свободу через эту толпу! Как далеко до ближайшей лестницы, до одной из башен?»

— Для одной ночи ты и так уже доставил мне достаточно хлопот, — бросила Кассария, теряя терпение. — Оглядись вокруг! Ты не сможешь пробиться. И посмотри назад: там обрыв в тысячу футов. Теукрос все время кричал, пока летел вниз, когда его сбросили туда. Ты тоже хочешь попробовать?

За своей спиной Серегил услышал тихий сдавленный стон. Если сдаться — значит получить хоть какой-то шанс…

— Прыгайте, мои дорогие!

Голос Нисандера потряс их, как звук боевой трубы, хотя было видно, что никто больше ничего не слышал.

— Госпожа приказала вам сдаться, — пролаял Иллистер.

— Ты слышал? — прошипел Серегил.

— Я не могу! — прошептал Алек в ответ. Он побелел от страха, глаза его широко раскрылись — невозможно было поверить в помощь Нисандера.

— Ну, хватит! — прорычала Кассария, глядя на них с растущим подозрением.

— Ты должен! — умоляюще выдохнул Серегил, хотя его собственные внутренности заледенели от ужаса.

— Нет…

— Серегил, Алек, прыгайте! Немедленно!

— Схватить их! — вскричала Кассария. — Взять живьем!

— Алек, прыгай!

— Не могу…

— Немедленно, Серегил, ради милости Иллиора!

— Давай! — завопил Серегил, отшвырнул рапиру, обхватил Алека и перебросил его через парапет. Стараясь не слышать крика, растворяющегося во тьме, он тоже перевалился через ограждение и прыгнул в пропасть. Сзади раздался саркастический смех Кассарии.

В течение какого-то ужасного момента Серегил просто падал, зажмурив глаза, ощущая только ветер на лице.

Потом колдовская сила подхватила его. Серегила скрутило, словно его душу выдавливали из тела. Но тут же пришла восхитительная легкость, хотя он все еще падал, стесненный чем-то. Подняв глаза к сияющим звездам, он стряхнул с себя тунику и распахнул…

Крылья!

Замечательные, могучие полосатые крылья, рассекающие воздух, опирающиеся на него. Выровнявшись и паря над бездной, Серегил глянул вниз своими новыми глазами и увидел другую птицу, неуклюже кувыркающуюся в воздухе поблизости и издающую хриплые крики. Сове трудно изобразить на круглой физиономии удивление, подумал Серегил, но Алеку это удалось. Пустая одежда их обоих трепетала на ветру, опускаясь куда-то вниз, в темноту; Алек и Серегил взмахнули крыльями и взмыли над замком.

Кассария нагнулась над краем парапета и показывала на приближающийся к воротам конный отряд. Всюду были видны пылающие факелы: защитники замка разбегались по своим постам, готовясь отразить нападение.

Алек и Серегил заложили крутой вираж, чтобы приблизиться к всадникам; ветер восхитительно пел в перьях их крыльев. Алек снова хрипло закричал: его зоркие глаза различили эмблему царской конной гвардии. Возглавляла отряд Клиа, по бокам которой скакали Миррини и Микам.

Резко спикировав, Серегил пролетел перед Микамом.

— Серегил, это ты?

Серегил развернулся и сел на протянутую руку друга, вцепившись когтями в кольчужную рукавицу.

— Это он? — воскликнула Клиа, глядя, как большой филин хлопает крыльями, чтобы сохранить равновесие.

Серегил наклонил голову и подмигнул одним огромным янтарным глазом.

— Это он! — воскликнул Микам. — И Алек с тобой? Серегил снова кивнул, и Алек сделал круг над их головами.

— Отправляйтесь к Нисандеру, — сказал Микам. — Он позади на дороге вместе с Теро и Бекой. Эй, погоди-ка, что это у тебя?

Микам снял кольцо, висевшее на пушистой груди филина. Шнурок, продетый сквозь перстень, выдержал; Серегил даже не заметил веса кольца, когда летел. Микам спрятал перстень в карман, и Серегил снова расправил широкие крылья и устремился следом за Алеком.

Алек летел вдоль дороги и скоро заметил небольшой костер на обочине. Около него, скрестив ноги, сидели Нисандер и Теро, охраняемые несколькими гвардейцами.

Опуститься на землю оказалось гораздо труднее, чем лететь, скоро обнаружил юноша. После нескольких безуспешных попыток скопировать изящное приземление Серегила он в конце концов просто свалился кучей взъерошенных перьев к ногам одного из солдат.

— Алек? — окликнул его знакомый голос. Бека опустилась на колени и подняла сову, потом ласково пригладила перья. Растопырив лапы, чтобы не потерять равновесие, Алек заморгал и тихо крикнул. Что-то мешало его лапе; это оказалось серебряное ауренфэйское кольцо, все еще надетое на один когтистый палец. Подняв лапу, он несколько раз крикнул, пока наконец Бека не заметила кольцо и не сняла его.

Серегил тем временем грациозно опустился на протянутую руку Нисандера.

— Да будет благословен Светоносный! — с облегчением вздохнул маг. — Мы не были уверены, что чары подействуют на вас вовремя. — Нисандер выглядел абсолютно измученным.

— Нам повезло, что мы вообще смогли вас найти, — добавил Теро. — Мы чуть не потеряли вас, так вы метались по замку. Мне произвести теперь обратное превращение, Нисандер?

— Будь добр. Я совсем выдохся. На этот раз трансформация была такой же мгновенной и принесла с собой то же чувство растерянности.

После минутного головокружения Алек обнаружил, что стоит перед Бекой совершенно голый.

— Это тебе, пожалуй, пригодится. — Бека протянула ему свой плащ, изо всех сил стараясь не рассмеяться при виде ужаса, написанного на его лице.

Алек стыдливо завернулся в плащ. Он был настолько взволнован всем случившимся, что совершенно не предвидел осложнений такого рода. Бека протянула ему кольцо; юноша повернулся к Серегилу, который стоял на коленях перед старым волшебником.

— Письма пропали вместе с моей одеждой, но это уцелело.

— И другое кольцо тоже, — задыхаясь, выдавил Серегил. Он обхватил руками голову: на него навалилась тошнота, как всегда после соприкосновения с магией. — Печать консорта. Она у Микама. Нисандер, мы нашли его. Там, в комнате под разрушенной башней. Нам пришлось… Мы… Расскажи ты, Алек!

Еле сдерживая рвоту, он, шатаясь, нырнул в кусты.

— Кассария точно во главе леранцев, — возбужденно начал Алек. — У нее все еще осталась часть украденного золота. И тело благородного Коррута!

— Бедняга. Я всегда опасался, что с ним случилось что-то в этом роде, — вздохнул Нисандер. — Но что вы говорили о кольцах и письмах?

— Мы забрали с собой перстни Коррута и некоторые письма в качестве доказательства того, что нашли, — объяснил Алек, протягивая Нисандеру тяжелое ауренфэйское кольцо. — У Микама печать консорта, но все остальное мы потеряли, когда… — Алек умолк, огорченно вздохнув. — Моя рапира! Ох, проклятие, она пропала, и черный кинжал тоже. — Эти предметы, как и лук, были тем среди его скромного имущества, чем он дорожил: они были первым оружием, которое Серегил приобрел для него в Вольде.

— Мы постараемся вернуть их тебе, милый мальчик, как и все остальное, — заверил его Нисандер.

— Нам нужно попасть в замок, и побыстрее, — сказал Серегил, возвращаясь к костру. Выглядел он измученным, но решительным. Один из гвардейцев протянул ему плащ, и он рассеянно завернулся в него. — Она же все уничтожит, Нисандер! Может быть, она уже успела это сделать. Даже перстня будет недостаточно, чтобы наши слова были достаточно весомым обвинением.

— Он прав, — согласился Теро.

— Она — голова ядовитой змеи, я в этом уверен, — подчеркнул Серегил. — Стоит справиться с ней, и все они станут неопасны. Но Клиа и остальные никогда не найдут без нас ту потайную комнату. Мне обязательно нужно туда вернуться!

— Никуда ты без меня не вернешься! — заявил Алек. Нисандер устало кивнул:

— Сержант Тамир, пожалуйста, добудь этим двоим одежду, коней и оружие. Бека сделала шаг вперед.

— Позволь мне отправиться с ними. Нисандер решительно покачал головой:

— Не мне отменять распоряжения принцессы Клиа. Она приказала тебе оставаться здесь.

— Но…

— Никуда ты не поедешь, — отрезал Серегил. — Оставишь пост — тебя выгонят из гвардии. Тебе хватит дел и здесь., Алек, со своей обычной скромностью, отошел в сторонку, чтобы одеться; Серегил же сбросил плащ и принялся натягивать штаны и тунику, озабоченный только быстротой. При этом Алек с ужасом увидел, что чары, делавшие шрам на груди друга невидимым, снова исчезли; странный отпечаток выделялся на бледной коже. Нисандер тоже это заметил и бросил на Алека предостерегающий взгляд. К счастью, Серегил натянул позаимствованную тунику раньше, чем шрам увидел кто-нибудь еще.

Бека, которая тактично смотрела в сторону, пока Алек одевался, протянула ему свою рапиру.

— Возьми ее, — настойчиво предложила она. — Я почувствую себя спокойнее, если у тебя будет надежный клинок.

Алек с благодарностью взял оружие: ее слова прозвучали как эхо сказанного ее отцом Серегилу в Уотермиде.

Быстро пожав ей руку, он ответил:

— Я знаю, что этому клинку можно доверять. — Неожиданно он смутился: юноша чувствовал, что должен сказать еще что-то, но не мог найти слов. — Хорошенько охраняй Нисандера и Теро, — наконец проговорил он, — на случай, если им придется превращать нас во что— нибудь, чтобы выручить из трудного положения.

— Хорошо еще, что на этот раз он не превратил тебя в оленя, а Серегила в выдру. — Девушка шутливо хлопнула его по плечу.

Как только приготовления были закончены, Серегил и Алек вскочили на коней и галопом поскакали к замку.

Главные ворота теперь стояли распахнутыми. Оглядевшись, Серегил решил, что ночная охота на них с Алеком нарушила обычный порядок в замке и атака отряда Клиа застала его гарнизон врасплох.

Во дворе несколько гвардейцев охраняли захваченных в плен слуг. Среди них была и съежившаяся Стеми; она отвернулась от Алека, когда тот попытался заговорить с ней.

Остальные гвардейцы были внутри здания. Из окон второго этажа вырывались языки пламени.

— Похоже, на этот раз мы можем войти через парадный вход, — с мрачной улыбкой сказал Серегил, показывая на выбитые двери.

Внутри отовсюду раздавались звуки боя; Серегил с Алеком бросились к северо-восточной башне. Лестница была завалена телами, но гвардейцы оттеснили противника на третий этаж.

Оказавшись в знакомом коридоре, Серегил и Алек обнаружили, что остающиеся защитники замка заняли оборону на подступах к разрушенной башне. Коридоры были слишком узки, чтобы в них можно было развернуться, и сражающиеся постепенно отступали в расположенные по сторонам комнаты. Пробегая мимо, Серегил с Алеком видели тела, распростертые на перевернутой драгоценной мебели. Звон клинков, казалось, доносился отовсюду разом. Кровь запятнала изысканные фрески, мозаичный пол местами стал скользким от пролитой крови.

Когда они добрались до юго-восточного коридора, там сражалось несколько гвардейцев и среди них — Микам.

— Кассарию захватили? — прокричал Серегил, стараясь, чтобы Микам услышал его за шумом боя.

— Последнее, что до нас дошло, — это что ее все еще ищут, — рявкнул Микам в ответ.

— За гобеленом — дверь, — показал в конец коридора Серегил. — Передай ребятам — ее нужно захватить немедленно.

Прошло еще несколько минут, и замок огласил победный клич Клиа — последние из людей Кассарии бросили оружие и пали на колени, моля о пощаде.

Серегил протолкался к принцессе.

— Сюда! — крикнул он, срывая гобелен. Дверь за ним оказалась заперта.

— Рилин, Томас, взломайте ее, — приказала Клиа.

Двое здоровенных гвардейцев навалились на дверь и сорвали ее с петель. Серегил и Алек бросились к люку на башне. Клиа, Микам, Миррини и несколько солдат бежали за ними следом.

Крышка люка оказалась опущена, и даже песок в выемке кто-то разровнял. Серегил ухватился за кольцо и открыл люк. Они с Алеком повели остальных по деревянной лестнице и, благополучно миновав ловушку на лестничной площадке, проникли в подземный коридор. Дверь в конце была открыта, комната залита ярким светом.

Осторожно приблизившись, Серегил и остальные обнаружили, что Кассария ждет их. Она стояла у стола, загораживая собой тело Коррута. В руке женщина держала небольшую лампу, словно для того, чтобы осветить пришельцам дорогу, и ее свет превращал властное лицо Кассарии в величественную скульптуру.

Тревожное предчувствие охватило Серегила: Кассария была похожа на ядовитую змею, готовую напасть. В комнате чувствовался сильный запах воска и нефти. Давно ли стоит здесь эта женщина, ожидая их прихода?

— Ну вот вы и вернулись, — с горькой улыбкой произнесла она, когда Серегил и Алек перешагнули порог.

Клиа протиснулась между ними. При других обстоятельствах она могла позволить себе быть просто резвой и хорошенькой девушкой, сейчас же она командовала отрядом и вела себя со свойственной ее матери холодной уверенностью.

— Кассария-а-Мойриан, ты арестована именем Идрилейн Второй, — объявила она бесстрастно. — Против тебя выдвинуто обвинение в измене.

Кассария с достоинством поклонилась.

— В твоих руках сила. Я сдаюсь принцессе только поэтому, а не из уважения к твоим так называемым правам.

— Как угодно, — ответила Клиа, делая шаг к ней.

— Ты найдешь здесь все, что ищешь. — Кассария обвела рукой комнату. — Возможно, как и благородному Серегилу, тебе будет любопытно увидеть вашего общего предка. — Кассария сделала шаг в сторону и драматическим жестом подняла лампу. — Позволь мне представить благородного Коррута— и— Гламиена Янари Мерингила Боктерса. Твои стервятники уже ограбили тело, но, думаю, они подтвердят, что я говорю правду.

Слишком поздно Серегил вспомнил, что он ничего не сказал Клиа о том, что они с Алеком обнаружили в замке. Девушка с тихим изумленным восклицанием наклонилась вперед, чтобы лучше видеть. Микам и остальные были поражены не меньше; все вытаращили глаза на ужасное зрелище: мертвое иссохшее лицо.

Все, кроме Алека.

За последние недели он видел слишком много трупов Стараясь не смотреть на останки в кресле, он вместо этого наблюдал за Кассарией и поэтому оказался единственным, кто заметил злорадную улыбку на лице женщины, когда она подняла лампу еще выше.

Предупредить Клиа он уже не успевал. Оттолкнув Серегила в сторону, он метнулся вперед как раз в тот момент, когда Кассария швырнула лампу на пол под ноги принцессе. Все в комнате было полито нефтью — Алек почувствовал запах еще раньше, но не понял значения этого. Кругом мгновенно взвились языки пламени.

Испепеляющий жар лишил его легкие воздуха и опалил его кожу. Кинувшись к Клиа, он схватил ее за руку и изо всех сил потянул назад. Другие руки вцепились в него и грубо вытащили их обоих в благословенную прохладу коридора.

— Вниз! — рявкнул Микам.

Алека прижали к полу и почти задушили, навалив на него плащи. Чьи-то руки били его по спине. Где-то рядом отчаянно ругался Серегил.

Когда ему наконец удалось высвободиться, Алек обнаружил, что их с Клиа отнесли к подножию лестницы. Волны жара накатывались на них по короткому коридору из открытой двери комнаты. Внутри нее бушевало пламя. Кассарии нигде не было видно.

Клиа лежала на полу рядом с ним, на ее прелестном лице краснели ожоги и чернели полосы сажи; половина ее косы обуглилась.

— Ты спас мне жизнь! — хрипло прошептала она, протягивая ему руку. На гладкой коже вздулись пузыри там, куда брызнула горящая нефть.

— А у нас, остальных, вместо голов оказались задницы! — мрачно пробормотала Миррини, вытирая глаза рукавом и опускаясь на колени рядом с принцессой.

Алек неожиданно почувствовал, что кожа у него на шее и спине болит, и поморщился.

— Ну-ка дай-ка! — скомандовал Серегил, стаскивая с Алека одолженную тунику. Одежда сзади еще тлела. — Ты так сгоришь, знаешь ли. И так уже ты лишился части волос.

Алек поднес руку к затылку: он оказался удивительно шершавым, и ладонь стала черной.

— И это когда мы наконец-то привели тебя в пристойный вид, — пожаловался Серегил; голос его предательски дрожал. — Потроха Билайри, ты воняешь, как паленая курица.

ГЛАВА 41. Шрамы

Солнце еще только-только осветило верхушки деревьев, когда Серегил, Алек и Микам вместе с Нисандером выехали в город. Теро остался в замке, чтобы помочь в поисках потерянных писем и оружия.

— Ну, на этот раз я уж думал, что удача нам изменила, — признался ехавший между Нисандером и Алеком Серегил.

— Вы чертовски близко были к гибели! — воскликнул Микам. — Нисандер ведь даже не знал, что вы отправились сюда, пока я не появился в Римини.

— А когда я понял, что вам угрожает опасность, я был бессилен помочь на таком расстоянии, — добавил волшебник. — Я смог узнать, живы вы или нет, только добравшись до замка, да даже и тогда мне никак не удавалось определить, где вы находитесь, пока вас не загнали в угол. А к этому моменту уже не оставалось времени ни на что, кроме самых отчаянных мер.

— А все-таки это было здорово, — ответил неунывающий Серегил. — Ты уже много лет не превращал меня в птицу. А в филина и вовсе никогда не превращал.

Алек тоже был возбужден.

— Это было замечательно, по крайней мере когда я освоил полет. Но мне не понятно, почему мой ум оставался ясным. В тот раз, когда ты превратил меня в оленя, все было таким расплывчатым…

— Это совсем разные виды превращений, — объяснил Нисандер. — Заклинание истинной сути будит внутреннюю магию того, на кого обращено, а она часто изменяет разум, как это было с тобой. Чтобы превратить тебя в сову, я использовал метастатические чары. Хотя мне пришлось затратить при этом гораздо больше сил, особенно на таком расстоянии, изменилась только твоя внешняя форма, а разум остался незатронут. Больше всего заботило меня, сумеете ли вы вовремя освоить крылья.

— Он быстро учится, — сказал Серегил, с трудом удерживаясь, чтобы не обнять Алека за плечи: по тому, как юноша сидел в седле, было видно, что ожоги причиняют ему большие страдания, чем он признается.

— Чего вам не удалось узнать, так это кем леранцы собирались заменить Идрилейн, — заметил Микам. — Теперь, когда там все сгорело, мы уже ничего не сможем выяснить.

— Это не совсем так, — ответил Серегил и похлопал себя по лбу. — Я просмотрел некоторые письма, пока они еще не сгорели. Есть немало аристократов, у которых можно будет получить ответы на наши вопросы. С них мы и начнем.

Нисандер кивнул:

— Как только вернемся, я дам задание некоторым из наблюдателей. Что касается вас троих, думаю, на вашу долю выпало достаточно волнений.

— Пожалуй, так. — Серегил снова бросил взгляд на Алека, неловко выпрямившегося в седле.

День разгорался все ярче. Скоро путники достигли перекрестка у городских стен. Простившись с остальными, Микам повернул коня к дому.

— Вы знаете, где меня найти в случае нужды, — крикнул он им, пуская жеребца галопом.

— Как я понимаю, вы теперь переберетесь в «Петуха»? — спросил Нисандер, глядя, как Серегил и Алек поглубже натягивают капюшоны плащей.

Серегил кивнул:

— Благородный Серегил и благородный Алек вернутся в город ко времени начала празднеств в честь Сакора. Лучше не упоминать наши имена при расследовании, правда?

— Думаю, это мне удастся. Царица достаточно ценит наблюдателей, чтобы отнестись с уважением к нашим методам. Но я должен просить вас сначала отправиться в мою башню. Есть еще одно дело, которым нам следует заняться.

Поймав вопросительный взгляд Алека, Серегил похлопал затянутой в перчатку рукой по груди.

Алек задумчиво взглянул на собственную левую руку, на ладони которой отчетливо выделялся гладкий круг на месте зажившей раны.

Добравшись до Дома Орески, Нисандер настоял на том, чтобы прежде всего позавтракать. Подкрепившись, он отвел Серегила и Алека в меньшую рабочую комнату и закрыл дверь. Велев Серегилу снять рубашку, Нисандер принялся внимательно рассматривать шрам.

— Ты же делал его невидимым, — с удивлением заметил Алек.

— Да, и таковым он и должен бы оставаться.

— Ведь это не первый раз, когда он снова появляется, — сказал Алеку Серегил, встревоженно глядя в потолок, пока Нисандер осторожно ощупывал шрам. Вдруг у него возникла смутная идея, и он схватил волшебника за руку. — Но ведь шрам не был виден, когда ты превратил меня в старого Дакуса!

Нисандер покачал головой:

— То было лишь поверхностное превращение. Я всего-навсего изменил твою внешность.

— Ты хочешь сказать, что к старости я все равно буду выглядеть, как он?

— Пожалуйста, Серегил, помолчи. Мне нужно сосредоточиться.

Прижав руку к шраму, Нисандер закрыл глаза и стал ждать, какие образы возникнут перед ним. Улов был невелик:

след падающей звезды, загадочная вспышка голубого света, отдаленный рокот океана, смутный абрис чьего-то профиля. Потом ничего.

— Ну и что? — поинтересовался Серегил.

— Просто какие-то не связанные между собой куски. — Нисандер устало помассировал переносицу. — Обрывки воспоминаний, возможно, но ничего, что говорило бы, будто какая-то сила еще сохраняется в этих отметинах. Все это загадочно. Как твоя рука, Алек?

— Ничего не меняется, — ответил юноша, показывая волшебнику ладонь.

— Да, очень загадочно, — протянул Нисандер, хмуря кустистые брови. — Проблема, похоже, в рисунке на шраме Серегила.

Серегил взял ручное зеркало и принялся разглядывать шрам.

— Та сторона деревянного диска, что обожгла руку Алека, была гладкой, на ней никакой резьбы не было. Но рисунок на моем шраме становится со временем более отчетливым, а не стирается. Ты не чувствуешь никаких чар, исходящих от него?

— Никаких, — ответил Нисандер. — Так что дело, должно быть, в характере самого изображения, каков бы он ни был.

Серегил поднял на него глаза:

— И ты в самом деле не знаешь, что это такое?

— Я узнал сиглу, как и говорил. Что кроется в ней, такая же загадка для меня, как и для вас. Даю тебе слово.

— Значит, мы вернулись туда, откуда начали, — с отчаянием воскликнул Серегил.

— Может быть, и нет, — тихо пробормотал Нисандер, в последний раз касаясь шрама и начиная творить заклинание, делающее его невидимым. — Шрам снова появился после того, как ты обменялся телами с Теро, и потом, когда ты превратился в самого себя из филина. Это должно иметь какое-то значение, хотя я и не понимаю, какое именно.

— Это означает, что всю оставшуюся жизнь мне предстоит постоянно прибегать к тебе и просить избавить меня от этого украшения, — пожаловался Серегил, натягивая рубашку. — Держу пари, Валериус мог уничтожить шрам совсем.

— Этого не следует делать, по крайней мере пока, — терпеливо объяснил Нисандер. — Уничтожить шрам, пока мы не поняли, что к чему, было бы неразумно. Потерпи еще, милый мальчик. Может быть, нам удастся разгадать эту загадку. Пока вроде бы шрам не причиняет тебе вреда.

— Эта штука уже достаточно навредила мне! — проворчал Серегил. — Ладно, Нисандер, вернемся к делам. Мы будем под рукой, на случай, если понадобимся.

После их ухода Нисандер прошел в свою спальню. Устало опустившись в кресло, он откинул голову на спинку и снова вызвал те образы, что появились перед ним, когда он коснулся шрама: звезду, шум моря, вспышку голубого света, намек на лицо…

Голова его раскалывалась. У него не было ни минуты для отдыха с того момента, как начался рейд на замок. Сейчас он был обессилен — слишком обессилен, чтобы глубже вникнуть в суть увиденного. Короткий сон прямо в кресле освежит его, решил Нисандер. Позже, соответствующим образом подготовившись, он углубится в медитацию…

Тишина в комнате обволокла его, как большое теплое одеяло. Жар камина чувствовался на щеке, как ласка летнего солнца, — такой приятный, мягкий, словно губы женщины. Погружаясь в глубины сна, Нисандер словно снова ощутил под рукой грудь Серегила, миниатюрные выпуклости шрама коснулись его ладони. Но только сейчас кожа Серегила была холодна, холодна, как мрамор статуи…

Нисандер беспокойно пошевелился в кресле. «Приближается видение, — подумал он в смутной тревоге. — Я слишком устал для видения…»

Однако оно все равно пришло.

Он стоял в холле Дома Орески. Яркое солнце струило лучи сквозь огромный купол, согревая его приятном теплом. Другие волшебники проходили мимо, не глядя на него, подмастерья и слуги спешили по своим делам.

Но тут раздался Голос, и все люди вокруг превратились в мраморные статуи.

Голос доносился откуда-то неподалеку, тихий, зловещий смех словно проникал откуда-то из глубин сквозь плиты пола. Нисандер чувствовал это подошвами. Глянув вниз, он впервые заметил, что скрепляющий плиты цемент раскрошился. Большие фрагменты мозаики, изображающей гордого дракона Иллиора, сдвинулись с места, яркие изразцы рассыпались в пыль.

Голос прозвучал снова, и Нисандер повернулся и пошел сквозь ряды неподвижных фигур в направлении музея. Он миновал сумрачный зал, прошел мимо витрин, через небольшую прихожую к двери в подвалы — она оказалась слегка приоткрытой.

Когда Нисандер приблизился, он услышал, как что-то шмыгнуло в темноту. Оно издавало скребущий, щелкающий звук, совсем не похожий на шум, производимый крысами. Под ногой у Нисандера что-то треснуло — какая-то деревяшка. Витрина, в которой хранились руки Тикари Меграеша, была пуста; в ее днище зияла неровная дыра размером с кулак.

Вызвав сияющий волшебный шар и держа его на левой ладони, Нисандер двинулся дальше. Когда он приблизился к двери, она распахнулась с такой силой, что дерево оказалось расщеплено сверху донизу, а петли покривились.

— Иди сюда, старик, — раздался свистящий шепот из темноты. — Старик. Старик. Древний, древний старик.

Хотя по его спине побежали мурашки от отвращения, Нисандер подчинился.

В прихожей все было без изменений, но каменная лестница, начинавшаяся оттуда, исчезла. На ее месте перед ним разверзлась ужасная черная пропасть, через которую не было возможности перебраться. Вызвав второй светящийся шар и взяв его в правую руку, Нисандер бросился в бездонную темноту, рассекая ее, как сокол.

Он не мог сказать, как долго он падал; казалось, прошла целая вечность. Здесь не было ветра, не было ощущения движения, только знание, что он падает все ниже и ниже, пока наконец, как во сне, он мягко не опустился на неровный каменный пол. Перед ним арка вела в знакомый вымощенный кирпичом самый глубокий подвал Дома Орески.

Низкий проход разветвлялся в лабиринт коридоров и кладовых. Нисандер бессчетное количество раз совершал одинокие обходы этого подвала, минуя этот угол, сворачивая за тот, чтобы убедиться, что Место — ничем не помеченный, невзрачный кусок зацементированной стены — и все, что лежит глубже, сохраняется так, как должно.

Но этот свой обход, знал Нисандер, он совершит не в одиночестве. Голос раздавался теперь спереди и звучал громче, окликая его от Места.

— Сюда, старик! Сюда, Хранитель! — Громогласный вызов ледяным эхом отдавался в сырых каменных коридорах. — Приди, чтобы увидеть первые плоды своего святого служения!

Обогнув последний угол, Нисандер оказался лицом к лицу с дирмагносом, Тикари Меграешем. Блестящие глаза, влажные и живые, смотрели с почерневшего иссохшего лица. Руки, которые он сам — тогда еще молодой волшебник, только что получивший мантию мага, — отсек, теперь вернулись к своему владельцу и выглядывали из рукавов нарядной мантии ужасной твари.

— Проходи, о благороднейший Хранитель, — пригласил его Тикари, с легким поклоном отступая в сторону. — Прекрасный ждет. Проходи и присоединяйся к пиршеству. — Голос дирмагноса, как и его глаза, сохранил ужасное сходство с человеческим.

Миновав своего старого врага, Нисандер обнаружил, что коридор завален огромной грудой нагих трупов. Твари в ярких лохмотьях ползали и рылись в груде, и Нисандер мог слышать жадное чавканье.

Некоторые из тварей были людьми, среди них он узнал некоторых своих давно исчезнувших врагов, возвращавшихся к нему теперь только в кошмарных снах.

Другие скрывали под нарядными мантиями чудовищные, искривленные, вызывающие отвращение формы.

И все они пожирали мертвецов. Набрасываясь на безжизненные тела, они по-шакальи рвали свои жертвы на части, вцепившись в куски плоти клыками и когтями, разгрызая кости.

Из колышущихся теней появился высокий силуэт; темный плащ не давал рассмотреть его.

— Присоединяйся к пиршеству, — произнес призрак голосом, подобным завываниям ветра в трубе покинутого дома. Протянув невероятно длинную руку, он выхватил из груды тело и швырнул к ногам Нисандера.

Это был Серегил.

Половина его лица оказалась жутко изгрызена, обе руки отсутствовали, с груди была содрана кожа.

Стон родился в горле Нисандера от невыносимой скорби.

— Пожри его, — приказал призрак и снова протянул руку к груде тел.

Следующим к ногам Нисандера был брошен Микам — с разорванной грудью, обеими сильными руками, вырванными из плеч.

За ним последовал Алек, лишившийся кистей рук и глаз. Кровь, как слезы, струилась из пустых глазниц, светлые волосы слиплись.

Призрак кидал к ногам Нисандера все новые и новые тела, быстрее и быстрее — друзей, знатных воинов, слуг, незнакомцев, — пока вокруг не выросла стена из трупов. Еще мгновение, и он окажется замурован в башне из мертвой плоти.

Борясь со скорбью и ужасом, Нисандер заставил свои светящиеся шары ярко вспыхнуть, швырнул их вперед и сам ринулся за ними сквозь тела своих изувеченных друзей. Гнусный призрак взвился вверх и исчез, унеся с собой груду мертвых тел.

Теперь перед Нисандером стоял обладатель Голоса, и скорбь мага сменилась лишающим сил ужасом. Огромная фигура как саваном была скрыта тенями, и лишь там, куда падал свет, было видно совершенной формы золотое плечо.

Нисандер смотрел на него, стараясь разглядеть своего врага, несмотря на невыносимое омерзение. Он чувствовал холодную силу в устремленных на него глазах; от этого взгляда его тело немело, словно погруженное в ледяную воду.

Фигура подняла руку, приветствуя Нисандера; при этом золотая кожа плеча и руки лопнула, как гнилая тряпка, зловонная плоть повисла с костей клочьями.

— Добро пожаловать, о Хранитель, — сказала фигура. — Ты проявил похвальную преданность.

Разрастаясь на глазах, тварь ударом кулака разрушила каменную стену, словно это была натянутая на рамку бумага, и запустила руку в пустоту за ней…

Нисандер подпрыгнул в кресле, задыхаясь и обливаясь потом. Огонь в камине почти погас, в комнате сгустились тени.

— О Иллиор! — простонал волшебник, закрывая лицо руками. — Неужели именно мне суждено увидеть конец всего?