Кристиан Жак. Рамзес. Госпожа Абу-Симбела, Серия «След в истории». издательство «Феникс» Ростов-на-Дону 1997 5-222-00373-6

Кристиан Жак

Госпожа Абу-Симбела

Карта Египта

Карта Древнего Ближнего Востока эпохи Нового Царства

ГЛАВА 1

Боец, лев Рамзеса, издал грозный рев подобный грому, который заставил застыть от ужаса египтян. Украшенный Фараоном изысканным золотым ошейником за славную и преданную службу во время битвы при Кадеше с хеттами[1], огромный хищник, весивший более трехсот килограммов, с длинной густой гривой, отливающей на солнце золотом, с гладкой короткой шерстью светло-коричневого окраса, с горящими яростью глазами, был одновременно чудовищным и величественным.

За добрых двадцать километров ощущался гнев Бойца, и всякий понимал, что это был гнев Рамзеса, который после победы при Кадеше стал Рамзесом Великим.

Было ли оно реальным, это величие, если Фараону Египта, несмотря на славу и доблесть, не удалось продиктовать свой закон варварам Анатолии?

Во время битвы египетская армия не оправдала надежд. Трусливые и бездарные военачальники покинули Рамзеса, оставив его один на один с сотнями противников, уверенных в победе. Но бог Амон, скрытый в солнечном свете, услышал мольбу своего сына и вложил в руку Фараона сверхъестественную силу.

После пяти лет бурного царствования Рамзес полагал, что победа при Кадеше долго не даст хеттам поднять голову и что Ближний Восток войдет в полосу относительного спокойствия.

Он глубоко ошибался, он, мощный бык, любимец божественного провидения, покровительствующего Египту, Сын Солнца. Был ли он достоин этих громких титулов, когда мятеж клокотал и разрастался в его извечных владениях — Ханаане и Южной Сирии? Хетты не только не отказались от сражения, но даже предприняли широкое наступление, поддержанные бедуинами, грабителями и убийцами, давно уже страстно стремившимися в богатые земли Дельты.

К царю приблизился военачальник соединения «Ра».

— Ваше Величество... Положение более критическое, чем предполагалось. Это не обычный мятеж; по сообщениям наших осведомителей, против нас поднимается весь Ханаан. Когда преодолеем первое препятствие, будет второе, затем третье, затем...

— И ты не надеешься найти добрый порт?

— Мы рискуем понести тяжелые потери, Ваше Величество; и у людей нет желания гибнуть бессмысленно.

— Выживание Египта — это достаточный мотив?

— Я не хотел сказать...

— Однако это именно то, что ты подумал, воин! Урок Кадеша оказался бесполезным. Неужели я обречен быть в окружении трусов, которые расстаются с жизнью, стараясь ее спасти?

— Моя преданность и преданность других военачальников безупречны, но мы только хотели предостеречь вас.

— Есть ли какие-нибудь сведения по поводу Аша?

— К несчастью, нет, Ваше Величество.

Аша, друг детства и верховный сановник Рамзеса, попал в западню, когда наносил визит правителю Амурру[2]. Пытали ли его, жив ли он еще, считают ли его тюремщики, что посланник имеет ценность для обмена?

Как только Рамзес узнал новость, он собрал войска, едва оправившиеся от удара при Кадеше. Чтобы спасти Аша, ему нужно было пересечь ставшие враждебными территории. К тому же местные князьки нарушили клятву верности Египту и продались хеттам в обмен на горсть благородного металла и лживые обещания. Кто не мечтал захватить Землю Фараонов и воспользоваться ее богатствами, считавшимися несметными?

Рамзесу Великому нужно было осуществить столько дел: завершить строительство вечного храма в Фивах, Карнаке, Луксоре, Абидосе, создать вечное пристанище в Долине Царей и Абу-Симбеле, мечту из камня, которую он хотел преподнести обожаемой супруге Нефертари... А он находился здесь, у границ Ханаана, на вершине холма, рассматривая вражескую крепость.

— Повелитель, если бы я осмелился...

— Будь смелее, воин.

— Мощь нашей армии весьма убедительна. Я думаю, что император Муваттали поймет послание и прикажет освободить Аша.

Муваттали, император хеттов, жестокий и хитрый человек, был убежден, что его власть должна опираться только на силу. Однако, возглавив союзную армию, он потерпел поражение в попытке подчинить Египет, но вскоре предпринял новую попытку, разжигая мятеж с помощью бедуинов.

Только смерть Муваттали или Рамзеса положила бы конец конфликту, исход которого был бы решающим для будущего многих народов. Если бы Египет был побежден, хетты установили бы безраздельную власть, уничтожив тысячелетнюю цивилизацию, создаваемую, начиная с царствования Менеса, первого из Фараонов.

На мгновение Рамзес вспомнил о Моисее. Где прячется его друг детства, который бежал из Египта, совершив убийство? Поиски были напрасными. Кое-кто предполагал, что еврей, так деятельно принимавший участие в строительстве Пи-Рамзеса, новой столицы, возводимой в Дельте, был поглощен песками пустыни. Присоединился ли Моисей к мятежникам? Нет, он никогда не стал бы врагом.

— Ваше Величество... Ваше Величество, вы слушаете меня?

Глядя на испуганное и откормленное лицо этого чинуши, думающего только о своих выгодах, Рамзес вспомнил лицо человека, которого он ненавидел больше всего на свете, — Шенара, старшего брата. Презренный объединился с хеттами в надежде завладеть троном Египта. Воспользовавшись песчаной бурей, Шенар исчез во время его перевода из великой тюрьмы Мемфиса на каторгу в оазис. И Рамзес был убежден, что Шенар еще жив и не расстался с намерением уничтожить Рамзеса.

— Приготовь войска к сражению, полководец.

Озадаченный военачальник скрылся.

С каким бы удовольствием Рамзес упивался сладостью сада, находясь рядом с Нефертари, своим сыном и дочерью, как он наслаждался бы этим счастьем вдали от бряцания оружия! Но ему нужно было спасти Египет от набегов кровожадных орд, которые без колебаний разрушат храмы и будут попирать законы. Он не имел права думать о своем спокойствии, о своей семье, а должен был предотвратить беду даже ценой собственной жизни.

Рамзес посмотрел на крепость, которая преграждала путь, ведущий к сердцу земли Ханаана. Шестиметровые двойные стены укрывали солидный гарнизон, у зубцов стен застыли лучники. Рвы были наполнены острыми глиняными осколками, чтобы ранить ноги воинам, посланным установить лестницы.

Морской ветер освежал изнуренных солнцем египетских воинов, сосредоточившихся между двумя холмами. Они прибыли сюда спешным маршем, довольствуясь короткими остановками и случайными привалами. Только хорошо оплачиваемые наемники были готовы безропотно сражаться; новобранцы же, глубоко опечаленные от мысли, что покинули свою страну на неопределенное время, боялись погибнуть в жестоких сражениях. Каждый в тайне надеялся, что Рамзес, усилив северо-восточную границу, повернет войска обратно, в Египет.

В недалеком прошлом правитель Газы, столицы Ханаана, устроил блестящий пир для египетских военачальников, на котором поклялся, что никогда не станет союзником хеттов, этих азиатских варваров, чья жестокость стала притчей во языцех. Его слишком явное лицемерие возмутило тогда сердце Рамзеса; сегодня предательство правителя Газы не удивляло молодого двадцатисемилетнего Фараона, уже обладавшего умением разгадывать сокровенные тайны людей.

Обеспокоенный лев снова зарычал.

Боец очень изменился с того дня, когда Рамзес нашел его, умирающего в нубийской пустыне. Укушенный змеей львенок был обречен. К счастью, целитель Сетау, друг детства и соученик Рамзеса, смог найти хорошие снадобья. Огромная выносливость животного позволила ему преодолеть это испытание. Он стал взрослым львом, сильным и могущественным. Между хищником и человеком быстро установилась глубокая и таинственная симпатия. Царь не мог и мечтать о лучшем охраннике.

Рамзес запустил руку в гриву Бойца. Ласка не успокоила его.

Одетый в тунику из шкуры антилопы, с сумкой, наполненной снадобьями, пилюлями и флаконами, Сетау поднимался по склону холма. Коренастый, среднего роста, с черными волосами, плохо выбритый, он испытывал страсть к змеям и скорпионам. С помощью их яда Сетау готовил великолепные лекарства вместе со своей женой Лотос, обворожительной нубийкой, один вид которой заставлял краснеть воинов. Заклинатель змей беспрерывно вел свои поиски.

Рамзес доверил супружеской чете руководить службой здоровья армии. Сетау и Лотос принимали участие во всех кампаниях царя не из-за любви к войне, а для отлова новых рептилий и лечения раненых. И Сетау полагал, что в случае несчастья никто не смог бы лучше него прийти на помощь Рамзесу.

— Настроение наших воинов оставляет желать лучшего, — констатировал он.

— Военачальники хотят возвратиться, — признал Рамзес.

— Принимая во внимание поведение твоих воинов при Кадеше, на что ты мог надеяться? Им нет равных в отступлении и беспорядочном бегстве. Как обычно, ты примешь решение сам.

— Нет, Сетау, не сам. Посоветовавшись с солнцем, ветрами, душой моего льва, духом этой земли... Они не солгут. А мне останется принять их послание.

— Лучшего военного совета не существует.

— Ты говорил со своими змеями?

— Они тоже посланники Незримого. Да, я их спросил, и они мне ответили без обиняков: не отступай. Почему Боец так неспокоен?

— Посмотри туда, на дубовый лес слеза от крепости.

Сетау посмотрел в том направлении, пожевывая стебелек тростника.

— Ты прав, это дурно пахнет. Западня, как в Кадеше?

Она так хорошо сработала тогда, что хетты придумали еще одну, которая, они надеются, станет не менее эффективней. Как только мы предпримем атаку, наш натиск будет сломлен, в то время как лучники крепости начнут истреблять нас в свое удовольствие.

Перед царем возник Менна, конюх Рамзеса.

— Ваша колесница, Ваше Величество.

Фараон долго гладил своих лошадей, носивших клички «Победа при Фивах» и «Богиня Мут довольна»; вместе со львом они были единственными, кто не предал его при Кадеше, когда битва казалась проигранной.

Под недоверчивыми взглядами полководцев и воинов Рамзес взялся за вожжи.

— Ваше Величество, — обеспокоился Менна, — вы не отправитесь...

— Проедем вдоль крепости, — приказал царь, — и углубимся прямо в дубовый лес.

— Ваше Величество... Вы забыли ваши латы! Ваше Величество!

Держа в руках металлический панцирь, конюх напрасно бежал за колесницей Рамзеса, который один направился навстречу врагу.

ГЛАВА 2

На несущейся на огромной скорости колеснице, стоя в полный рост, Рамзес Великий больше походил на бога, нежели на человека. Высокий, с широким и открытым лбом, обрамленным голубой короной, повторяющей форму головы, с выпуклыми надбровными дугами, густыми ресницами, пронзительным, как у сокола, взглядом, длинным и тонким носом с горбинкой, круглыми и тонко очерченными ушами, волевым подбородком и мясистыми губами, он был воплощением силы.

При его приближении спрятавшиеся в дубовом лесу бедуины выскочили из своего укрытия. Одни натянули луки, другие воинственно потрясали копьями.

Как и при Кадеше, царь оказался быстрее сильного ветра и проворнее шакала, во мгновение ока преодолевающий огромные расстояния, как бык с огромными рогами, опрокидывающий своих врагов он раздавил первых нападающих, выскочивших ему навстречу, и пускал стрелу за стрелой, пронзая мятежников.

Предводителю отряда бедуинов удалось избежать бешеного натиска Фараона, и, коленопреклоненный, он приготовился выпустить стрелы ему в спину.

Прыжок Бойца привел в оцепенение мятежников. Огромный лев, казалось, летел. Выпустив когти, он набросился на предводителя бедуинов, вонзил клыки в его голову и сомкнул челюсти.

Ужас от этой сцены был таков, что большинство нападавших, бросив оружие, пустились наутек, спасаясь от хищника, который уже расправлялся с телами двух других бедуинов.

Египетские колесницы, сопровождаемые многими сотнями пеших воинов, поравнялись с Рамзесом, и им не составило никакого труда подавить последнее сопротивление бедуинов.

Успокоившийся Боец вылизал окровавленные лапы и подошел к своему хозяину. Признательность Рамзеса вызвала у него удовлетворенное урчание. Лев улегся недалеко от колесницы, бдительно поглядывая вокруг.

— Это большая победа, Ваше Величество! — заявил военачальник «Ра».

— Мы только что избежали разгрома; почему ни один дозорный не сумел заметить врага в лесу?

— Мы не придали значения этому месту, оно нам показалось незначительным.

— Неужели нужно, чтобы лев обучал моих полководцев военному искусству?

— Ваше Величество, без сомнения, желает созвать военный совет, чтобы приготовиться к штурму крепости...

— Атаковать немедленно.

По тону Фараона Боец понял, что передышка закончилась. Рамзес погладил по крупам своих лошадей.

— Ваше Величество, Ваше Величество... Я прошу вас!

Задыхающийся конюх протянул царю нагрудные латы, покрытые металлическими пластинками. Рамзес надел панцирь, который не слишком портил его льняного платья с широкими рукавами. На запястьях властелина красовались два золотых браслета с лазуритом, украшенных изображением двух диких уток, символа царской четы, похожей на двух перелетных птиц, взлетающих к таинственным областям неба. Свидится ли Рамзес с Нефертари, прежде чем отправится в великое путешествие по другую сторону жизни?

«Победа при Фивах» и «Богиня Мут довольна» приплясывали от нетерпения. Их головы были украшены великолепными султанами из перьев, красными, а по краям голубыми.

Из воинских рядов неслась песня, которую сложили после победы при Кадеше, ее слова стыдили малодушных: «Рука Рамзеса сильна, его сердце мужественно, он непревзойденный лучник, стена для воинов, пламя, сжигающее врагов».

Взволнованный конюх набил стрелами оба колчана царя.

— Ты их проверил?

— Да, Ваше Величество, они легки и мощны. Вы единственный, кто сможет попасть во вражеских лучников.

— Разве ты не знаешь, что лесть — тяжелый проступок?

— Нет, но я так боюсь! Не будь вас, разве эти варвары не уничтожили бы нас?

— Приготовь солидную порцию корма для моих лошадей; когда мы вернемся, они будут голодны.

Как только египетские колесницы приблизились к укреплению, ханаанские лучники и их союзники — бедуины выпустили множество стрел, которые посыпались к ногам упряжек. Лошади заржали, некоторые встали на дыбы, но спокойствие царя не позволило воинам поддаться панике.

— Натяните тетиву ваших луков, — приказал он, — и ждите моего сигнала.

Оружейная мастерская Пи-Рамзеса сделала луки из акаций, а их тетива была изготовлена из бычьих жил. Тщательно рассчитанная кривизна оружия позволяла точно посылать стрелу в полет более чем на двести метров. Эта техника делала ненадежной защиту стен крепости, за которыми прятались осажденные.

— Все вместе! — загремел Рамзес зычным голосом, придававшим энергии войску.

Большинство стрел попали точно в цель. Пораженные в голову, глаза, горло то там, то тут падали вражеские лучники — мертвыми или тяжелоранеными.

Следующих постигла та же участь.

Убедившись, что пехотинцы не погибнут от стрел мятежников, Рамзес отдал приказ ринуться к деревянным воротам крепости и разбить их ударами топоров. Египетские колесницы приближались, лучники Фараона еще точнее производили выстрелы, пресекая всякое сопротивление. Разбитые черепки, наполнявшие рвы, не помогли; вопреки обычаю, Рамзес не приказал возводить лестницы, а повел войско через главный вход.

Жители Ханаана сгрудились за воротами, но не смогли устоять под натиском египтян. Рукопашная схватка была ужасающей по своей жестокости; пехотинцы вскарабкались по груде трупов и, как огромная всесокрушающая волна, ворвались внутрь крепости.

Мало-помалу осажденные сдавались; те, кто еще продолжал сопротивляться, один за другим падали, обагряя землю кровью.

Мечи египтян разрубали шлемы, кромсали бока и плечи, разрезали сухожилия, вспарывали животы.

Когда все было кончено, в воздухе повисла жуткая тишина. Женщины умоляли победителей пощадить оставшихся в живых.

В захваченную крепость въехала колесница Рамзеса.

— Кто здесь главный? — спросил царь.

Вперед вышел пятидесятилетний воин, у него не было левой руки.

— Я самый старый воин... — сказал он, — я взываю к состраданию властелина Двух Земель.

— Как можно простить тех, кто не держит свое слово?

— Пусть, по крайней мере, Фараон дарует нам скорую смерть.

— Вот мое решение, ханаанец: деревья в твоей провинции будут вырублены и древесина перевезена в Египет; пленные, мужчины, женщины и дети, будут отправлены в Дельту и использованы на строительных работах; стада и лошади Ханаана станут нашей собственностью. Что же касается оставшихся в живых воинов, они будут зачислены в мою армию и сражаться под моим командованием.

Побежденные пали ниц, счастливые, что им даровали жизнь.

Сетау был вполне доволен. Число тяжелораненых было незначительным, а крепость располагала достаточным количеством свежего мяса и меда, так что можно было делать медовые повязки, а также прикладывать куски мяса к ранам, чтобы остановить нагноение. Своими умелыми и ловкими руками Лотос соединяла края ран тугими повязками, наложенными крестообразно. Улыбка прекрасной нубийки чудодейственно смягчала страдания. Помощники Сетау переносили раненых в большой шатер, где их лечили мазями, притирками и микстурами, а затем отправляли в Египет.

Рамзес обратился к воинам, которые пострадали при взятии крепости; затем он созвал полководцев, чтобы ознакомить их со своими планами. Он решил продолжать движение на север, чтобы вернуть одну за другой все крепости Ханаана, перешедшие с помощью бедуинов под власть хеттов.

Энтузиазм Фараона передался другим. Из сердец ушел страх, и все радовались возможности отдохнуть. Рамзес обедал с Сетау и Лотос.

— Куда ты рассчитываешь дойти?

— По меньшей мере, до Северной Сирии.

— До Кадеша?

— Увидим.

— Если поход продлится слишком долго, у нас закончатся снадобья.

— Реакция хеттов оказалась быстрой, наша должна быть еще быстрее.

— Когда-нибудь этой войне придет конец.

— Да, Лотос, в день полного поражения врага.

— Я терпеть не могу говорить о политике, — ворчливо заметил Сетау. — Пойдем, дорогая, займемся любовью, прежде чем отправиться на поиски змей. Я чувствую, что эта ночь будет благоприятной для сбора.

Рамзес совершал ритуалы богослужения в честь рассвета недалеко от своего шатра в центре лагеря. Алтарь, установленный специально для этой цели, был. довольно скромным, но усердие Сына Солнца оставалось таким же, как если бы он совершал ритуал в одном из храмов Пи-Рамзеса. Никогда его отец Амон не являл своего настоящего естества смертным, однако присутствие Незримого ощущалось всеми.

Когда ритуал был окончен. Фараон заметил воина, державшего на поводу орикса и едва сдерживавшего четвероногого.

В самом деле, странный воин — с длинными волосами, в разноцветной тунике, с бородкой и бегающим взглядом. И почему это дикое животное было приведено в лагерь так близко к царскому шатру?

У царя не оказалось больше времени на вопросы: бедуин спустил орикса, который бросился к Рамзесу, направив острые рога в живот безоружного Фараона.

Боец ударил антилопу в левый бок и запустил когти в загривок; удар могучей лапы оказался смертельным, антилопа рухнула наземь.

Ошеломленный бедуин выхватил из туники кинжал, но не успел воспользоваться им; резкая боль в спине, сопровождаемая ледяным туманом, ослепила его и принудила выпустить оружие. Он упал с вонзенным между лопатками клинком.

Спокойная улыбающаяся Лотос проявила поразительное проворство. Прекрасная нубийка не казалась даже взволнованной.

— Спасибо, Лотос.

Сетау вышел из шатра, последовав примеру многочисленных воинов, наблюдавших, как лев поглощал свою добычу, и обнаружил труп бедуина. Смертельно напуганный конюх распростерся в ногах Рамзеса.

— Я в отчаянии, Ваше Величество! Обещаю вам найти часовых, пропустивших убийцу в лагерь, и сурово наказать их.

— Прикажи подать сигнал к отправлению.

ГЛАВА 3

Все более и более злясь, в особенности на самого себя, Аша проводил дни, глядя на море из окна комнаты во дворце правителя, куда он был заключен. Как он, глава египетской дипломатии и верховный сановник Рамзеса Великого, мог попасть в ловушку, расставленную хеттами в провинции Амурру?

Единственный сын в знатной и богатой семье, Аша, блестящим образом прошедший, так же, как и Рамзес, обучение в Мемфисе, был элегантным и утонченным мужчиной, увлекающимся женщинами, которые отвечали ему взаимностью. Обладая приятной внешностью и стройной фигурой, он одевался с особой изысканностью. Но за внешностью законодателя мод скрывался человек действия и талантливый дипломат, говоривший на многих языках, прекрасно знающий жизнь и быт египетских провинций и Хеттской империи.

После победы при Кадеше, которая, казалось, окончательно остановила натиск хеттов, Аша решил как можно скорее отправиться в провинцию Амурру, томный Ливан, простирающийся вдоль Средиземного моря на восток от горы Хермон и центра торговли Дамаска. Дипломат хотел создать в этой, провинции сеть укреплений, откуда отправлялись бы отряды, способные остановить продвижение хеттов в Палестину и в Дельту.

Войдя в порт Берут на борту судна, которое доставило подарки для властителя Амурру, продажного Бентешины, египетский верховный сановник не сомневался, что будет встречен Хаттусили, братом хеттского императора, но не ожидал, что окажется пленником, хотя прекрасно знал цену своему противнику.

Маленький, тщедушный на вид, но умный и хитрый, Хаттусили был очень опасен. Он обязал египтянина написать послание Рамзесу, чтобы завлечь армию Фараона в капкан; но Аша нашел способ, как в послании предупредить Фараона об опасности.

— Как поступит Рамзес? — размышлял Аша. — Государственные интересы требуют от него оставить друга в руках врагов и продвигаться дальше на север... Но зная Фараона, он был убежден, что Рамзес, не колеблясь, нанесет последний, решительный удар по хеттам, какому бы риску он ни подвергался. Но как глава египетской дипломатии не представлял ли он превосходную разменную монету? Бентешина предпочел бы продать Аша Египту за изрядное количество благородного металла.

По правде говоря, надежда на спасение была невелика, но другой у Аша не было. Эта вынужденная бездеятельность раздражала его; с подросткового возраста он привык брать инициативу в свои руки, и ему претило быть зависимым от обстоятельств. Надо было как-то действовать. Возможно, Рамзес думает, что он мертв, возможно, Фараон предпринял широкомасштабное наступление, снабдив войска новым оружием.

Чем дольше Аша раздумывал, тем больше убеждался, что у него нет другого выхода, кроме как бежать.

Как всегда, служитель принес ему обильный завтрак; египтянин не мог пожаловаться на плохое обращение, к нему относились как к важному гостю. Аша жевал кусок хорошо прожаренной говядины, когда раздались тяжелые шаги правителя Амурру.

— Как чувствует себя наш дорогой египетский друг? — спросил Бентешина, тучный пятидесятилетний человек.

— Твой визит делает мне честь.

— Испытываю желание выпить вина с главой дипломатии Рамзеса.

— Почему тебя не сопровождает Хаттусили?

— Наш хеттский друг сейчас занят.

— Как прекрасно иметь столько друзей... Когда я вновь увижу Хаттусили?

— Этого я не знаю.

— Так значит Ливан подчиняется хеттам?

— Времена меняются, мой дорогой Аша.

— Ты не боишься рассердить Рамзеса?

— Между Фараоном и моим княжеством теперь воздвигнуты непреодолимые преграды.

— Весь Ханаан будет под хеттским контролем?

— Не спрашивай меня более... Знай, что у меня есть большое желание обменять такую драгоценную личность, как ты, на некоторые богатства. Я надеюсь, что во время этого обмена с тобой не произойдет ничего серьезного, но...

С кривой улыбкой Бентешина объявил Аша, что тот может быть уничтожен, прежде чем успеет рассказать о том, что увидел и услышал в Амурру.

— Ты уверен, что сделал правильный выбор?

— Конечно, друг Аша! По правде говоря, хетты установили более суровые порядки. А, кроме того, говорят о многочисленных заботах, которые мешают Рамзесу управлять спокойно... Либо заговор, либо военное поражение, либо и то и другое вместе, приведут его к смерти или заменят на другого, более покладистого Фараона.

— Ты плохо знаешь Египет, Бентешина, и еще меньше самого Рамзеса.

— Я умею разбираться в людях. Несмотря на неудачу при Кадеше, победа будет за хеттским императором Муваттали.

— Рискованное пари.

— Я люблю вино, женщин и золото, но я не игрок. У хеттов война в крови, а у египтян нет.

Бентешина осторожно потер руки.

— Если ты хочешь избежать несчастного случая во время обмена, мой дорогой Аша, ты должен серьезно подумать о своем выборе. Предположи, что ты даешь ложную информацию Рамзесу... после нашей победы ты будешь вознагражден.

— Мне, главе египетской дипломатии, ты предлагаешь измену?

— Не все ли в руках случая? Я сам клялся в верности Фараону...

— Одиночество ночи необходимо для моих раздумий.

— Не хочешь ли ты... женщину?

— Женщину утонченную и образованную, очень сообразительную...

Бентешина опорожнил стакан вина и провел ладонью по мокрым губам.

— На какие только жертвы не пойдешь, чтобы улучшить твои размышления!

Наступила ночь, две масляные лампы слабо освещали комнату Аша, лежавшего на постели и одетого в короткую набедренную повязку.

Одна мысль не давала ему покоя: Хаттусили покинул Амурру. Этот отъезд не связан с продвижением хеттов в Палестину и Финикию. Если наступление анатолийских воинов было показным, тогда почему Хаттусили покинул Амурру, откуда он мог контролировать ситуацию? Брат Муваттали не рискнул отправиться дальше на юг; вероятно, он вернулся в свою страну, но по какой причине?

— Господин...

Слабый дрожащий голос отвлек Аша. Он выпрямился и в сумрачном свете увидел молодую женщину со спутанными волосами и босыми ногами, одетую в короткую тунику.

— Меня направил Бентешина... Он мне сказал... он требует...

— Садись рядом со мной.

Она подчинилась.

Ей было лет двадцать, блондинка с хорошей кожей, очень привлекательная. Аша ласково погладил ее по плечу.

— Ты замужем?

— Да, господин, но правитель пообещал мне, что муж ничего не узнает.

— Кто он?

— Таможенник.

— Чем ты занимаешься?

— Я разбираю депеши.

Аша спустил бретельки ее туники, поцеловал блондинку в шею, затем опрокинул ее на постель.

— Ты получаешь сообщения из столицы Ханаана?

— Некоторые... Но я не имею права говорить о них.

— Много здесь хеттских воинов?

— Об этом тем более я не имею права говорить.

— Ты любишь своего мужа?

— Да, господин, да...

— Тебе не нравится заниматься со мной любовью?

Она отвернулась.

— Ответь на мои вопросы, и я не трону тебя.

Глазами, полными надежды, она разглядывала египтянина.

— Вы даете слово?

— Клянусь всеми богами провинции Амурру.

— Хеттов еще не очень много, несколько десятков. Они тренируют наших воинов.

— Хаттусили уехал?

— Да, господин.

— Куда?

— Я не знаю.

— Каково положение в Ханаане?

— Неопределенное.

— Разве провинция не под властью хеттов?

— Ходят противоречивые слухи. Некоторые утверждают, что Фараон овладел Газой, столицей Ханаана и что наместник провинции убит во время штурма.

Аша почувствовал, как радость переполняет его грудь. Это известие вновь возвратило египтянина к жизни. Рамзес не только понял его послание, но еще и предпринял определенные действия, мешая хеттам развернуться. Так вот почему Хаттусили покинул Амурру, он отправился в Хаттусу предупредить императора.

— Глубоко огорчен, моя прекрасная.

— Вы... вы не сдержите ваше обещание?

— Нет, но я должен принять некоторые меры предосторожности.

Аша связал ее и заткнул рот; ему нужно было выиграть несколько часов, прежде чем она поднимет тревогу. Обнаружив плащ девушки, который она оставила на пороге комнаты, дипломат решил им воспользоваться, чтобы выйти из дворца: он набросил плащ, надвинул капюшон на лицо и бросился вниз по лестнице.

В нижних залах шел пир.

Одни уже были пьяны, другие предавались возбужденному веселью. Аша перешагнул через два обнаженных тела.

— Куда ты идешь?

Аша не мог бежать. Много вооруженных людей охраняло двери дворца.

— Ты уже уходишь от египтянина? Иди сюда, моя девочка...

Через несколько шагов — и свобода.

Жирная рука Бентешины подняла капюшон.

— Не повезло, мой дорогой Аша.

ГЛАВА 4

Пи-Рамзес, воздвигнутую Рамзесом в Дельте столицу, называли «городом бирюзы» из-за украшавшей фасады домов черепицы, покрытой бирюзовой глазурью. На улицах Пи-Рамзеса каждый прохожий восхищался храмами, дворцами Фараона, озерами, воротами; любой приходил в восторг при виде фруктовых садов, каналов с рыбой, домами знати и их садами, обрамленными цветами, аллеями. Житель этого города наслаждался яблоками, гранатами, оливами и фигами, оценивал вкус лучших вин и любил распевать популярную песенку: «Какая радость царит в Пи-Рамзесе, здесь маленький чувствует себя большим, акация и смоковница отбрасывают тень, здания сверкают золотом и бирюзой, ветер мягок, птицы играют вокруг прудов».

Но Амени, личный писец правителя, старый друг и вечный слуга царя, не разделял этой радости жизни. Он чувствовал, как и многие жители города, что обычная веселость не царит больше здесь, потому что Рамзеса не было в столице.

Он отсутствовал и был в опасности.

Не слушая никаких предостережений, не делая никаких отсрочек, Рамзес ринулся на север, чтобы покорить Ханаан и Сирию.

Тщедушный на вид, маленький, худой и почти лысый, с бледной кожей, Амени, талантливый писец и верный помощник Фараона, был неутомимым работником. Сын продавца гипса чувствовал незримую связь с Рамзесом. В соответствии со старым выражением он стал «глазами и ушами правителя», возглавляя службу из двадцати ответственных и преданных чиновников. Работая с утра до вечера, он мало спал, потреблял много пищи, но не толстел, редко выходил из своего кабинета. На его рабочем столе возвышалась подставка под кисти из позолоченного дерева, которую подарил ему Рамзес. Когда он прикасался к этому предмету, сделанному в форме лилии, его энергия возрождалась, и Амени одним махом расправлялся с большим количеством документов, которое могло бы обескуражить любого писца. В кабинете, где он сам занимался уборкой, папирусы были размещены в деревянных кофрах и глиняных сосудах или завернуты в кожаные чехлы и разложены по полкам.

— Посланец из армии, — доложил один из его помощников.

— Пусть войдет.

Покрытый пылью воин изнемогал от усталости.

— Я принес послание от Фараона.

— Покажи мне его.

Амени узнал печать Рамзеса. Задыхаясь, он бросился бежать ко дворцу.

Царица Нефертари принимала главного управляющего Дома Рамзеса, писца расчетов, главного хранителя ритуалов, хранителя секретов, жреца Дома Жизни, хранителя казны, хранителя амбаров и многих других высших сановников, желавших получить предельно точные указания, лишь бы не предпринимать никаких самостоятельных действий. Которые могли быть не одобрены Великой Супругой Фараона, управлявшей страной в отсутствие царя. К счастью, Амени самоотверженно помогал ей, и Туйя, мать Рамзеса, поддерживала ее своими ценными советами.

Прекраснее всех прекрасных, с блестящими черными волосами, зелено-голубыми глазами, ясным, как у богини, лицом, Нефертари сейчас выдерживала испытание властью и одиночеством. Воспитанная в храме, увлеченная священными писаниями, она стремилась к спокойной жизни; но любовь к Рамзесу превратила скромную девушку в царицу Египта, решившую неукоснительно исполнять свои обязанности.

Одно управление Домом царицы само по себе требовало от нее тяжелого труда, поскольку он включал в себя школу, где обучали египтянок и чужеземных девушек, а также швейную мастерскую и мастерские, где создавали украшения, зеркала, вазы, веера, сандалии и предметы ритуала. Нефертари следила за многочисленным персоналом, состоявшим из жриц, писцов, управляющих основными доходами, ремесленников и крестьян, и стремилась лично назначать ответственных за каждый род деятельности. Избегать несправедливости и ошибок — такова была ее цель.

В эти тревожные дни, когда Рамзес рисковал жизнью, защищая Египет от вторжения хеттов, Великая Супруга Фараона должна была удвоить усилия и управлять страной, какой бы ни была ее усталость.

— Амени, наконец! У тебя есть новости?

— Да, Ваше Величество: посланец доставил из армии папирус.

Царица занималась делами не в кабинете Рамзеса, который оставался пустым до его возвращения, а в просторной комнате, украшенной светло-голубым фаянсом и выходящей окнами в сад, где у подножия акации спал Дозор, золотисто-желтый пес царя.

Нефертари взяла папирус и прочитала текст, написанный беглым почерком и подписанный самим Рамзесом.

Но улыбка не осветила хмурое лицо царицы.

— Он пытается успокоить меня, — призналась она.

— О чем сообщает Рамзес?

— Ханаан подчинен, предавший Фараона наместник убит.

— Прекрасная победа! — возликовал Амени.

— Рамзес повел армию на север.

— Почему же вы так грустны?

Потому что он дойдет до Кадеша, и каким бы ни был риск, постарается освободить Аша. А если удача покинет его?

— Чудесная сила не оставит царя.

— Как Египет выживет без него?

— Прежде всего, Ваше Величество, вы Великая Супруга Фараона, и вы будете превосходной правительницей, а потом, Рамзес вернется, я в этом уверен.

В коридоре послышался шум спешащих шагов. В дверь постучали. Амени открыл.

Появилась кормилица, охваченная волнением.

— Ваше Величество... Изэт вот-вот родит и просит вас прийти!

С зелеными глазами, маленьким носом и тонкими губами, Красавица Изэт в эти часы страдания сохранила шарм молодости, который позволил ей соблазнить Рамзеса и стать его первой любовью. Она часто вспоминала тростниковую хижину на краю хлебного поля, где юный Рамзес и она отдались друг другу.

Но Рамзес увлекся Нефертари, а Нефертари была настоящей царицей. Прекрасная Изэт уступила, потому что ей были неведомы честолюбие и зависть; ни она, ни кто-либо другой не могли соперничать с Нефертари. Власть страшила Изэт, единственное чувство занозой сидело в ее сердце: любовь, которую она испытывала к Рамзесу.

В миг безумства она чуть было не приняла участия в заговоре против него, но вскоре поняла, что не способна причинить вред царю и сама предупредила его об опасности. Изэт родила Рамзесу Ка, мальчика, обладающего исключительными способностями, не в том ли заключалось ее высокое призвание?

Родив девочку, Меритамон, Нефертари не могла больше иметь детей. Царица настояла, чтобы Красавица Изэт подарила Фараону второго сына. Но царь издал указ о «царских детях», гласивший, что любой ребенок, обучающийся и воспитывающийся в школе при дворце и проявивший выдающиеся способности, может быть назван наследником престола. Этот указ устранил бы всякие осложнения в престолонаследовании, если б таковые возникли.

Но Изэт будет жить своей страстью к Рамзесу, дав ему нового ребенка; благодаря традиционным испытаниям[3] она уже знала, что произведет на свет мальчика.

Она рожала стоя в присутствии четырех повитух, которых называли «нежные» и «те, кто с твердыми большими пальцами». Были произнесены ритуальные формулы, чтобы держать в стороне духов тьмы, которые пытались помешать рождению ребенка. Благодаря окуриванию и микстурам боли были ослаблены.

Красавица Изэт чувствовала, как малыш выходил из благодатного озера, где он рос в течение девяти месяцев.

Прикосновение нежной руки и чудесный запах лилии и жасмина на мгновение перенесли Изэт в прекрасный сад, где больше не существует страдания. Повернув голову в сторону, она заметила, что Нефертари заняла место одной из повитух. Влажным куском ткани царица вытерла лоб роженицы.

— Ваше Величество... я не верила, что вы придете.

— Ты звала меня, и я здесь.

— У вас есть новости о царе?

— Они превосходные. Рамзес отвоевал Ханаан, и он не замедлит подчинить себе и других восставших. Он опережает хеттов.

— Когда он вернется?

— Разве не поспешит он увидеть своего ребенка?

— Этот ребенок... Вы его полюбите?

— Я буду любить его как свою собственную дочь, как я люблю твоего сына Ка.

— Я боюсь, что...

Нефертари крепко сжала руки Красавицы Изэт.

— Мы не враги, Изэт; сражение, которое ты ведешь сейчас, нужно выиграть.

В это время боль усилилась; роженица вскрикнула. Главная повитуха засуетилась.

Изэт хотела забыть об огне, раздирающем ее внутренности, забыться в глубоком сне, прекратить бороться, мечтая о Рамзесе... Но Нефертари была права; ей нужно было закончить таинственное действо, начавшееся в ее лоне.

Нефертари приняла в свои руки ребенка Красавицы Изэт, а повитуха обрезала пуповину. Роженица закрыла глаза.

— Это, конечно, мальчик?

— Да, Изэт. Мальчик, красивый и крепкий.

ГЛАВА 5

Ка, сын Рамзеса и Красавицы Изэт, переписывал на чистый лист изречения старого мудреца Птахотепа, который в возрасте ста десяти лет посчитал разумным облечь в письменную форму некоторые советы, предназначенные для будущих поколений. Ка было только десять лет, но он питал отвращение к детским играм и проводил время в учении, несмотря на внушения Неджема, земельного управителя, заботившегося о воспитании мальчика. Неджем предпочел бы, чтобы он больше занимался развлечениями, но интеллектуальные наклонности Ка зачаровывали. Он быстро обучался, запоминал все и писал уже как опытный писец.

Недалеко от него играла на арфе прекрасная Меритамон, дочь Рамзеса и Нефертари. В шесть лет она проявила замечательное музыкальное дарование. Когда Ка чертил иероглифы, он любил слушать, как сестра наигрывает мелодии и поет нежные песни. Пес царя, Дозор, довольно посапывал, положив голову на ноги девочки, сходство которой с Нефертари было поразительным.

Когда царица вошла в сад, Ка прекратил писать, а Меритамон играть на арфе. Удивленные и взволнованные, дети подбежали к ней.

Нефертари поцеловала их.

— Все прошло хорошо, Изэт родила мальчика.

— Мой отец и ты должны были предусмотреть для него имя.

Царица улыбнулась.

— Ты полагаешь, что мы можем все предусмотреть?

— Да, потому что вы правители Египта.

— Твоего младшего брата зовут Меренптах, «Любимец бога Птаха», покровителя ремесленников и властелина созидательного слова.

Долент, старшая сестра Рамзеса, была крупной брюнеткой; из-за жирной кожи ей приходилось использовать много мазей. Проводя время в праздности, мучимая обычной скукой богатой знатной женщины, она нашла себе занятие, когда ливийский маг Офир рассказал ей о веровании царя Эхнатона, приверженца единого бога. Конечно, маг был вынужден идти против существующего порядка, но Долент одобрила его намерения и согласилась помочь ему, что бы с ним ни случилось.

По совету мага, нашедшего убежище в самом Египте, Долент вернулась во дворец и обманула Рамзеса, вымолив у него прощение. Разве не похитил ее маг, не воспользовался ею, чтобы выбраться из страны? Долент шумно выражала радость, что избежала худшего и вновь обрела свою семью.

Поверил ли Рамзес ее рассказу? Однако по его приказу Долент осталась при дворе в Пи-Рамзесе. Это было то, на что она надеялась, чтобы иметь возможность, как только представится случай, дать знать Офиру. Царь отправился вести войну в северных провинциях, и у нее не было возможности вновь его увидеть, чтобы добиться его доверия.

Долент не жалела никаких усилий, чтобы войти в доверие к Нефертари, чье влияние на супруга ей было хорошо известно. Как только царица вышла из зала совета, где она только что беседовала с ответственными за каналы, Долент склонилась перед государыней.

— Ваше Величество, позвольте мне заниматься Изэт.

— Что ты хочешь делать, Долент?

— Следить за ее домашним хозяйством, каждый день убирать комнату, использовать мыло из баланиа[4], купая ребенка, мыть каждый предмет смесью пепла и соды... И я приготовила для нее туалетную шкатулку, содержащую баночки для притираний с изысканными маслами, карандаш для бровей. Разве не должна Изэт оставаться прекрасной?

— Она будет тебе признательна.

— Если она согласится, я буду ухаживать за ее лицом.

Нефертари и Долент сделали несколько шагов по коридору, украшенному рисунками, изображавшими лилии, васильки и мандрагору.

— Кажется, ребенок великолепен.

— Меренптах будет очень крепким мужчиной.

— Вчера я хотела поиграть с Ка и Меритамон, но мне это запретили. Я почувствовала глубокую боль, Ваше Величество.

— Это приказы Рамзеса и мои, Долент.

— Сколько времени еще будут относиться ко мне недоверчиво?

— Нужно ли этому удивляться? Твоя связь с этим магом, твоя помощь Шенару...

— Разве я не достаточно испытала горя, Ваше Величество? Мой муж был убит Моисеем, этот гнусный маг чуть не завладел моей душой, Шенар всегда ненавидел меня и унижал, и меня же он обвинил! Больше всего я стремлюсь только к покою, и я так хотела бы вернуть признание и доверие своих близких... Я совершила серьезные ошибки, я признаю это, но разве меня всегда будут считать преступницей?

— Разве ты не принимала участие в заговоре против Фараона?

Долент преклонила колени перед царицей.

— Я была рабыней плохих людей, попав под их влияние. Теперь все закончилось. Я хочу жить одна, во дворце, как требует этого Рамзес, и забыть прошлое... Меня простят?

Нефертари смягчилась.

— Позаботься об Изэт, Долент, помогай ей сохранять свою красоту.

В кабинет Амени вошел Меба, помощник верховного сановника. Выходец из богатой семьи, Меба был непомерно высокомерен. Разве не принадлежал он к высшей касте, обладающей властью и богатством, разве его происхождение позволяло общаться с малозначительными людьми? Однако Меба прошел через суровое испытание, когда Шенар, старший брат царя, сместил его с поста верховного сановника. Он дал себе слово, что больше никогда не станет заниматься дипломатией, и жил тихо и незаметно до того дня, пока маг и хеттский шпион Офир не нашел его.

Предать... У Меба не было времени подумать об этом. Вновь ощутив свою значимость, зная толк в хитростях и тонкостях дипломатии, он добился доверия у Аша, притворившись его верным помощником. Показное смирение Меба усыпило бдительность молодого дипломата, желавшего иметь при себе человека опытного и надежного.

После исчезновения Офира Меба продолжал ждать указаний, которые все не поступали. Он воспользовался этим молчанием, чтобы укрепить дружеские связи в ведомстве и в высшем обществе, не забывая при этом жаловаться на свои несчастья. Разве не был он жертвой несправедливости? Разве его не унизили, лишив высокой должности? В конце концов, Меба забыл и хеттов, и предательство.

Продолжая жевать сушеные фиги, Амени составлял письмо с упреками в адрес хранителей амбаров и читал жалобу наместника одной из провинций по поводу нехватки древесины.

— Что происходит, Меба?

Бывший верховный сановник ненавидел этого маленького писца, грубоватого и плохо воспитанного.

— Мне необходимо поговорить с вами.

— У меня есть немного времени при условии, если вы будете кратким.

— Когда Рамзес воюет в провинциях, разве не вы управляете царством?

— Если у вас есть повод для недовольства, выразите его царице: ее Величество лично утверждает мои решения.

— Не будем лукавить: царица вернет меня к вам.

— На что вы жалуетесь?

— На отсутствие ясных указаний. Аша находится за границей, царь ведет войну, а мое ведомство пребывает в неопределенности и сомнениях.

— Подождите возвращения Рамзеса и Аша.

— А если...

— Если они не вернутся?

— Война есть война, нужно учитывать и эту страшную возможность.

— Я так не думаю.

— Вы слишком категоричны...

— Уж каков есть.

— Я же подожду.

— Вы и не могли бы принять лучшего решения.

Он родился в Сардинии, был предводителем пиратов, которые однажды напали на Рамзеса, но Фараон пощадил его, даровав ему жизнь — такова была необычная судьба Серраманна, начальника личной охраны египетского правителя. Амени долго не доверял бывшему пирату и даже пытался обвинить его в предательстве, но преданность и искренность сарда сделали их, в конце концов, друзьями.

Серраманна предпочел бы, конечно, сражаться с хеттами, но Фараон приказал ему обеспечить охрану царской семьи, и он впрягся в эту работу с тем же рвением, с каким раньше брал на абордаж богатые торговые корабли.

В глазах сарда Рамзес был самым великим полководцем, какого он когда-либо встречал, а Нефертари — самой красивой и самой недоступной женщиной. Серраманна очень привязался к царской чете и не мог больше жить, не служа им. Получая хорошую плату, наслаждаясь обильной пищей, пользуясь обществом великолепных женщин, он готов был отдать жизнь за существование Египетского царства.

Все же одно обстоятельство омрачало его дни. Возвращение Долент ко двору показалось ему подозрительным. Он считал сестру Рамзеса неуравновешенной и лживой особой и не верил в ее раскаяние. Серраманна был убежден, что она не прервала связи с Офиром, но у начальника личной охраны Фараона не было доказательств, чтобы обвинить ее.

Сард расследовал дело о смерти некой блондинки, чей труп был найден в жилище, принадлежавшем Шенару, вероломному брату Рамзеса, исчезнувшему в песчаной буре, когда его перевозили в оазис на каторгу.

Объяснения Долент были скорее туманными; сард не соглашался с тем, что жертва будто бы служила лишь медиумом и что Долент больше ничего не могла сказать о несчастной. Все это ему казалось неправдоподобным. А ее молчание? Желание утаить правду, скрыть важные факты? Однако это было только предположением. К тому же Долент добилась доверия Нефертари, и Серраманна ничего не мог с этим поделать. Но бывший пират был настойчив. Он умел ждать. Если делу придать нужное направление, то результат может быть великолепным. Вот почему он отправил своих людей в Мемфис, дав им описание молодой блондинки, такое же поручение было дано и стражникам в Пи-Рамзесе. Он должен найти свидетелей.

Кто-нибудь, в конце концов, заговорит.

ГЛАВА 6

Город Солнца[5], воздвигнутый по приказу фараона-еретика Эхнатона, теперь был покинут. Опустевшие дворцы, жилища знати, мастерские, дома ремесленников, навсегда затихшие храмы, пустынная главная улица, где когда-то проезжала колесница с Эхнатоном и Нефертити, торговые улицы и улочки простолюдинов.

В этом пустынном месте на обширной равнине, ограниченной Нилом, под защитой горного хребта в форме кругового изгиба, Эхнатон создал владение единому богу Атону, который воплощался в солнечном диске.

Никто больше не посещал забытую столицу. После смерти царя население перебралось в Фивы, унося с собой ценные вещи, мебель, кухонную утварь, архивы... То тут, то там валялась брошенная горшечная посуда, в мастерской одного скульптора пылилась незаконченная голова Нефертити.

Время постепенно разрушило здания: краска облупилась, фасады поблекли. Наспех построенный город Солнца плохо сопротивлялся дождям, ураганам и песчаным ветрам. Стелы, установленные Эхнатоном для определения границ священной территории Атона, стерлись; время сделало иероглифы неразборчивыми и отправило в небытие сумасшедшую идею мятежного фараона.

На обрывистом берегу были вырыты усыпальницы для сановников, но они пустовали. Заброшенность города соответствовала заброшенности могил, все было в полном запустении. Никто не осмеливался проникнуть сюда, ходили слухи, что местностью овладел злой дух-убийца, уничтожающий всех: и случайно забредшего путника, и любопытного посетителя.

Именно здесь прятались Шенар, старший брат Рамзеса, и маг Офир. Своим укрытием они выбрали гробницу верховного жреца Атона: зал с колоннами оказался очень удобным. На стенах сохранилось отражение былого блеска города Солнца. Скульптор увековечил Эхнатона и Нефертити, чтящих солнечный диск, откуда исходили длинные лучи, заканчивающиеся руками, дающими жизнь царской чете.

Маленькие карие глазки Шенара часто задерживались на барельефе, изображавшем Эхнатона, воплощавшего побеждающее солнце. Однако Шенар ненавидел солнце, звезду-покровителя своего брата Рамзеса.

Рамзес, Фараон Египта, которого он стремился уничтожить с помощью хеттов, Рамзес, который приговорил его к изгнанию, Рамзес, желавший его смерти.

По дороге в оазис, на каторгу, во время песчаной бури Шенару удалось бежать. И только ненависть к брату и желание отомстить позволили ему выжить. Шенар направился в покинутый город царя-еретика — единственное место, где он мог быть в безопасности.

Там он встретил Офира, мага и хеттского шпиона, того самого ливийца, хищный профиль которого надолго запечатлелся в его памяти, — человека собиравшегося когда-то сделать его, Шенара, властителем Двух Земель.

Разгневанный брат Фараона поднял камень и бросил его в изображение Эхнатона, испортив корону царю.

— Будь он проклят, чтоб исчезли навсегда фараоны и их царства!

Мечта Шенара растаяла, как утренний сон. А ведь какой был грандиозный план! Если бы Рамзес был побежден при Кадеше, хетты захватили бы Египет, и Шенар поднялся на трон, затем он бы избавился от императора Муваттали, став властелином огромной империи, от Анатолии до Нубии.

Шенар повернулся к Офиру, сидевшему в глубине гробницы.

— Почему мы потерпели неудачу?

— Полоса неудач. Но судьба изменчива.

— Слабый ответ, Офир!

— Даже если магия и точная наука, она не исключает непредвиденного.

— Этим непредвиденным оказался сам Рамзес!

— Ваш брат обладает исключительными качествами и редкой, чарующей способностью к сопротивлению.

— Чарующей... Рамзес и вас обаял, Офир?

— Чтобы уничтожить своего врага, о нем нужно знать все. Не бог ли Амон пришел ему на помощь во время битвы при Кадеше?

— Вы верите в подобную чепуху?

— Мир создан не только из зримого. В нем бродят тайные силы, и они формируют нить реальности.

Шенар ударил кулаком по поверхности, на которой был изображен солнечный диск Атона.

— Куда нас завели ваши речи? Сюда, в эту усыпальницу, подальше от всех, от власти! Мы одни и обречены погибнуть, как нищие.

— Это не совсем так, потому что приверженцы Атона кормят нас и защищают от непрошенных гостей.

— Приверженцы Атона... Банда сумасшедших, пленников своих иллюзий!

— Вы не ошиблись, но они нам полезны.

— Рассчитываете сделать из них армию, способную победить Рамзеса?

Офир рисовал на земле странные геометрические фигуры.

— Рамзес победил хеттов, — настаивал Шенар, — у меня нет больше ни одного сторонника. Что нам еще остается, сгнить в этой дыре?

— Магия поможет нам изменить его.

Шенар пожал плечами.

— Вам не удалось уничтожить Нефертари, вы оказались не способны ослабить Рамзеса.

— Вы несправедливы, — заметил маг. — Царица едва не погибла, и только чудо спасло ее.

— Красавица Изэт подарила Рамзесу второго сына, и царь может назначить столько наследников, сколько захочет! Ничто не помешает моему брату царствовать.

— Силы зла ослабят его.

— Разве вы не знаете, что Фараон Египта духовно возрождается, достигнув тридцатилетнего возраста?

— Хетты не отказались от борьбы, Шенар.

— Разве союзная армия, созданная ими не была уничтожена при Кадеше?

— Император Муваттали человек хитрый и осторожный, он сумел в нужный момент отступить и организует новое наступление, которое застигнет Рамзеса врасплох.

— У меня нет больше желания мечтать, Офир.

Вдали послышался топот копыт.

Шенар схватил меч.

— Условленный час, когда нам приносят еду, еще не настал.

Брат Рамзеса поспешил к выходу усыпальницы, которая возвышалась над мертвым городом и равниной.

— Два всадника.

— Они едут к нам?

— Они направляются к берегу... к нам! Надо было выйти из этой усыпальницы и спрятаться в другом месте.

— Не спешите, их только двое. Возможно, это знак, которого я ждал, Шенар. Посмотрите получше.

Присмотревшись, Шенар узнал приверженца Атона, а рядом с ним ехал человек, показавшийся ему знакомым. Шенар не верил своим глазам.

— Меба... Меба здесь?

— Он мой подчиненный и наш союзник.

Шенар положил меч.

— При дворе Рамзеса никто не подозревает Меба; сегодня нужно забыть наши разногласия.

Шенар не ответил. Он испытывал только презрение к Меба, единственным стремлением которого было защитить свое состояние и покой. Когда бывший верховный сановник представился ему как новый посланец хеттов, Шенар не поверил ему.

Всадники спешились в начале дороги, ведущей к усыпальнице верховного жреца Атона. Приверженец солнечного бога удерживал лошадей, в то время как Меба направился к логову своих сообщников.

Беспокойство сжало горло Шенара. А что, если Меба предал их, и за ним через несколько мгновений прибудет стража Фараона? Но горизонт оставался пустым.

Смущенный, Меба не произнес обычных слов приветствия.

— Я очень рисковал, приехав сюда... почему мне было передано послание, предписывающее встретиться с вами?

Ответ Офира был хлестким.

— Вы в моем подчинении, Меба; куда я вам скажу, туда вы и пойдете. Что нового вы можете нам рассказать?

Шенар был удивлен. Офир оказался проворнее, чем он думал, и даже отсюда продолжал плести свои интриги.

— Ничего особенного. Наступление хеттов не имело полного успеха; Рамзес уже отвоевал Ханаан.

— Он устремляется к Кадешу?

— Мне это не известно.

— Надо быть деятельным, Меба, немного более предприимчивым и давать мне больше сведений. Бедуины выполнили свои задачи?

— Мятеж кажется широким... Но я должен выказывать большую осторожность, чтобы не вызвать подозрение у Амени!

— Разве вы не работаете в подчинении верховного сановника?

— Осторожность...

— Имеете вы возможность приблизиться к маленькому Ка?

— К старшему сыну Рамзеса? Да, но почему...

— Мне нужен один предмет, который ему особенно дорог, Меба, и он мне нужен незамедлительно.

ГЛАВА 7

Моисей, его жена и сын покинули страну Мадиан, которая находилась к югу от Эдома и к востоку от залива Акаба. Именно здесь долгое время прятался еврей, прежде чем выйти из этого убежища, чтобы вернуться в Египет вопреки мнению своего деда. Не совершает ли он безумный поступок, сдаваясь страже Фараона, будучи обвиненным в убийстве? Он будет посажен в тюрьму и приговорен к смерти.

Но ничто не могло поколебать Моисея. Бог разговаривал с ним в сердце горы и приказал ему увести из Египта всех еврейских братьев, чтобы позволить им жить по правильному закону на земле, которая принадлежала бы евреям. Задача казалась невозможной, но у пророка будут силы выполнить ее.

Его жена Сепфора тоже пыталась отговорить Моисея.

Напрасно.

И маленькая семья направилась в Дельту. Сепфора следовала за мужем, шедшим спокойным шагом с новым посохом, не сомневаясь в выбранном пути.

Когда облако пыли указало на приближение отряда всадников, Сепфора сжала сына в своих объятиях и спряталась за спину Моисея. Высокий, бородатый, с широким торсом, он казался несокрушимым.

— Нам нужно спрятаться, — взмолилась она.

— Бесполезно.

— Если это бедуины, они убьют нас; если это египтяне, они схватят тебя!

— Не бойся, Сепфора.

Застыв неподвижно в ожидании всадников, Моисей вдруг вспомнил о годах своей учебы в Мемфисе, во время которых он познал всю премудрость египтян, вспомнил о большой дружбе с юным Рамзесом, будущим Фараоном. Затем, как одаренный выпускник Капа, он занимал высокий пост в гареме Мэр-Ур в Фаюме, позже руководил строительством Пи-Рамзеса, новой столицы Двух Земель. Доверив Моисею эту работу, Рамзес сделал его одним из первых лиц в царстве.

Но Моисей был в постоянном смятении. С юности неукротимый огонь жег его душу; и только после того, как Бог говорил с ним, представ в образе горящего куста, страдание исчезло. Еврей постиг, наконец, свое предназначение.

Всадники оказались бедуинами.

Их возглавляли Амос, лысый, бородатый, и Бадуш, высокий и худой. Амос и Бадуш, вожди племен, те самые бедуины, обманувшие Рамзеса перед битвой при Кадеше, чтобы завлечь его в западню. Их люди окружили Моисея.

— Кто ты?

— Мое имя Моисей. Вот моя жена и мой сын.

— Моисей... Ты друг Рамзеса, верховный сановник, ты был признан виновным в одном преступлении и сбежал в пустыню?

— Это я.

Амос спрыгнул на землю и поздравил еврея.

— Итак, мы в одной лодке, не правда ли! Мы также боремся с Рамзесом, который был твоим другом и который сегодня хочет твоей смерти!

— Царь Египта еще и мой брат, — заметил Моисей.

— Ты бредишь! Его ненависть не прекращает преследовать тебя. Бедуины и евреи должны объединиться с хеттами, чтобы победить Фараона. Его сила стала легендарной, Моисей; идем с нами и будем неотступно следовать за египетскими войсками, которые стремятся захватить Сирию.

— Я иду не на север, а на юг.

— На юг? — удивился Бадуш, — Куда же ты надеешься попасть?

— В Египет, в Пи-Рамзес.

Амос и Бадуш посмотрели друг на друга удивленно.

— Ты смеешься над нами? — спросил Амос.

— Я вам говорю правду.

— Но... ты будешь схвачен и казнен!

— Яхве будет охранять меня. Я должен вывести мой народ из Египта.

— Евреи... вне Египта... Ты стал безумным?

— Таково мое предназначение, доверенное мне Яхве, и я его выполню.

Бадуш в свою очередь спешился.

— Не двигайся, Моисей.

Оба вождя отошли в сторону, чтобы Моисей их не услышал.

— Это бессмысленно, — настаивал Бадуш, — слишком долгое пребывание в пустыне затмило ему разум.

— Ты ошибаешься.

— Я ошибаюсь? Моисей сумасшедший, несомненно.

— Нет, он хитрый и настойчивый человек.

— Это несчастный, потерявшийся на пустынной тропе со своей женой и сыном... Какая превосходная хитрость!

— Да, Бадуш, прекрасная! Кто будет остерегаться такого ничтожного странника, как этот? Но Моисей остается очень популярным в Египте, и у него есть намерение вызвать мятеж евреев.

— У него нет ни единого шанса на удачу! Стража Фараона не даст ему это осуществить.

— Если мы ему поможем, он может быть нам полезен.

— Помочь ему... Каким образом?

— Проведя его через границу и раздобыв оружие для евреев. Вероятно, они будут уничтожены, но они посеют смуту в Пи-Рамзесе.

Моисей полной грудью вдыхал воздух Дельты; став враждебной, эта земля принимала его снова. Он должен был ее ненавидеть, но нежность растений и ласковость пальмовых рощ восхищали его, напоминали ему о мечте, заключавшейся в том, чтобы всю жизнь провести рядом с Рамзесом, служить ему, помогать ему в хранении идеала истины и справедливости, питавшего династии. Но этот идеал принадлежал прошлому; теперь Моисея вел Яхве.

Благодаря Бадушу и Амосу еврей, его жена и сын вступили на египетскую территорию ночью, избегая дозорных отрядов, которые разъезжали между двумя укреплениями. Несмотря на страх, Сепфора не выразила ни недовольства, ни возражения; Моисей — ее муж, и она должна подчиняться ему, следуя за ним туда, куда он пожелает пойти.

С восходом солнца и пробуждением природы Моисей почувствовал, как его надежда растет и крепнет. Именно здесь он проведет свой бой, какими бы ни были силы, противостоящие ему. Рамзесу придется понять, что евреи требуют свою свободу и хотят обрести свою родину, в соответствии с божественной волей.

Маленькая семья остановилась в поселке, где, как обычно, с благосклонностью принимали путешественников. Манера держаться и разговаривать выдавала в Моисее истинного египтянина, и общение с жителями поселка не вызывало осложнений. Наконец, еврей, его жена и сын добрались до пригородов столицы.

— Я построил большую часть этого города, — признался он жене.

— Какой он большой и красивый! Мы будем жить здесь?

— Некоторое время.

— Где мы поселимся?

— Яхве позаботится об этом.

Моисей и его близкие проникли в квартал мастерских, где царило постоянное движение. Лабиринт улочек удивил Сепфору, которая уже жалела о спокойном существовании в оазисе. Со всех сторон перекликались и кричали торговцы, зеваки; увлеченно работали столяры, обувщики. Неспешно продвигались мулы, груженые корзинами с мясом, рыбой или сыром.

Немного дальше разместились дома еврейских каменщиков.

Ничто не изменилось. Моисей узнавал каждое жилище, слышал знакомые песни, и в нем поднимались воспоминания, в которых протест смешивался с энтузиазмом молодости. Когда он замешкался на площадке, где был вырыт колодец, старый каменщик подошел посмотреть на него поближе.

— Я уже тебя видел... Но... это невозможно! Никак ты знаменитый Моисей?

— Да, это я.

— Тебя считали мертвым!

— Ошибались, — сказал Моисей, улыбаясь.

— Когда ты был с нами, с нами, каменщиками, лучше обращались. Те, кто работает плохо, вынуждены теперь сами доставать солому. Ты бы протестовал! Ты слышишь: вынуждены сами доставать солому! И сколько споров, чтобы добиться повышения платы!

— Есть ли у тебя, по крайней мере, жилье?

— Я хотел бы иметь большее, но начальство не исполняет мою просьбу. Раньше ты бы мне помог.

— Я помогу тебе.

Взгляд каменщика стал подозрительным.

— Разве тебя не обвинили в преступлении?

— В самом деле?

— Как говорят, ты убил мужа сестры Рамзеса.

— Вымогателя и преступника, — напомнил Моисей, — я не хотел убивать его, это было случайностью.

— Итак, ты его все же убил... Но, знаешь, я тебя понимаю!

— Согласился бы ты приютить нас, мою семью и меня, на эту ночь?

— Добро пожаловать.

Как только Моисей, его жена и сын заснули, старый каменщик покинул свою постель и в темноте прошел к двери, выходящей на улицу.

Открывающаяся дверь заскрипела. Встревоженный каменщик замер. Удостоверившись, что Моисей не проснулся, он проскользнул наружу.

Выдав преступника страже, он получит хорошее вознаграждение.

Едва он сделал несколько шагов по улочке, как мощная рука прижала его к стене.

— Куда ты идешь, каналья?

— Я... Я задыхался, мне нужен был воздух.

— Ты рассчитывал продать Моисея, не правда ли?

— Нет, конечно, нет!

— Стоило бы тебя задушить.

— Оставь его, — приказал Моисей, появившись на пороге жилища, — это еврей, как и мы. Кто ты, пришедший мне на помощь?

— Мое имя Аарон.

Мужчина был в возрасте, но крепкий; он обладал сильным и зычным голосом.

— Как ты узнал, что я нахожусь здесь?

— Кто же тебя не знает в этом квартале? Совет старейшин желает видеть и слышать тебя.

ГЛАВА 8

Бентешина, правитель Амурру, видел дивный сон. Молодая знатная дама, родом из Пи-Рамзеса, полностью обнаженная и надушенная миррой, скользила вверх по его бедрам, как влюбленная лиана.

Вдруг она заколебалась и начала раскачиваться, словно ладья в момент качки. Бентешина схватил ее за шею.

— Господин, господин! Проснитесь!

Открыв глаза, правитель Амурру обнаружил, что чуть не задушил своего управляющего. Утренний свет освещал комнату.

— Почему меня потревожили так рано?

— Вставайте, прошу вас, и посмотрите в окно.

Колеблясь, Бентешина последовал совету слуги. Вес его обрюзгшего тела стеснял движения. На море тумана не было: день начинался великолепно.

— На что смотреть?

— На вход в порт, господин!

Бентешина протер глаза.

При входе в порт города Беруты стояли три военных египетских корабля.

— А как обстоят дела на дорогах к городу?

— Тоже перекрыты огромной египетской армией. Город осажден.

— Аша в порядке? — спросил Бентешина.

Управляющий опустил голову.

— По вашему приказанию египтянина бросили в темницу.

— Приведите его ко мне!

Рамзес сам кормил любимых лошадей «Победу при Фивах» и «Богиня Мут довольна». Два великолепных животных никогда не расставались. И одна, и другая с удовольствием принимали ласку Фараона и не забывали издавать гордое ржание, когда он хвалил их за смелость. Присутствие Бойца, нубийского льва, не вызывало у них ни малейшего страха; не вместе ли с хищником противостояли они тысячам хеттских воинов? Военачальник соединения «Ра» склонился перед царем.

— Ваше Величество, все подходы к городу перекрыты, даже мышь не проскочит. Мы готовы к штурму.

— Задерживайте все караваны, направляющиеся в город.

— Мы должны установить осаду?

— Возможно, если Аша еще жив, мы освободим его.

— Это было бы отрадно, Ваше Величество, но жизнь одного человека...

— Жизнь одного человека иногда очень драгоценна, полководец.

Все утро Рамзес находился со своими лошадьми и львом. Их спокойствие ему казалось хорошим предзнаменованием; и в самом деле, прежде чем солнце достигло зенита, Рамзесу принесли весть, которую он ждал с нетерпением.

— Бентешина, наместник Амурру, просит принять его.

Одетый в просторное цветное шелковое платье, скрывавшее его тучность, надушенный розовым маслом, вошел улыбающийся Бентешина.

— Привет Сыну Солнца...

— У меня нет желания выслушивать лесть от предателя.

Властитель Амурру продолжал улыбаться.

— Наша встреча должна стать полезной, Ваше Величество.

— Продавшись хеттам, ты сделал плохой выбор.

— Ваш друг Аша у меня в плену.

— Ты полагаешь, что его пребывание в тюрьме помешает мне уничтожить город?

— Я в этом уверен. Всем известно, как Рамзес Великий дорожит дружбой. Предающий своих близких Фараон вызовет гнев богов.

— Аша еще жив?

— Жив.

— Требую доказательства.

— Ваше Величество увидит своего друга и верховного сановника на вершине главной башни моего дворца. Я не отрицаю, что нахождение Аша в тюрьме из-за попытки побега могло причинить ему некоторые физические неприятности, но ничего серьезного.

— Что ты требуешь в обмен на его освобождение?

— Ваше прощение. Когда я отдам вашего друга, вы забудете, что я вас вроде бы предал, и издадите указ, предусматривающий полное доверие ко мне. Это много, я признаю, но мне нужно спасти свой трон и свое скромное состояние. А... если вы все-таки решите покарать меня, Аша будет, конечно, казнен.

Рамзес долго молчал.

— Мне нужно подумать, — сказал он спокойно.

Бентешина опасался только одного: что государственный интерес окажется сильнее дружбы. Колебания Рамзеса заставили его содрогнуться.

— Мне нужно время, чтобы убедить моих полководцев в необходимости отменить штурм города, — объяснил царь, — ты полагаешь, что легко отказаться от победы и простить преступника?

Бентешина был успокоен.

— «Преступник», не слишком ли сильное слово, Ваше Величество? Политика — трудное искусство; раз я пришел с повинной, почему бы не забыть прошлое? Египет открывает мне новое будущее, и я предоставлю доказательства моей верности, будьте уверены в этом. Если бы я осмелился, Ваше Величество...

— Что еще?

— Население и я сам плохо бы восприняли осаду города. Мы привыкли жить хорошо, и поставка продовольственных товаров является частью нашего соглашения. В ожидании утверждения договора и освобождения Аша, не будет ли он сам счастлив хорошо питаться?

Рамзес поднялся. Встреча была закончена.

— Ах, Ваше Величество... если бы я мог знать, как долго продлится ваше размышление...

— Несколько дней.

— Я убежден, что мы достигнем соглашения, выгодного как для Египта, так и для провинции Амурру.

Рамзес размышлял, глядя на море, а лев лежал у его ног. Волны подкатывались к берегу и умирали, дельфины играли на просторе. Дул сильный ветер с юга.

Сетау сел справа от Фараона.

— Не люблю море, в нем нет змей. И даже не видно другого берега.

— Бентешина пытается диктовать мне условия.

— И ты колеблешься между Египтом и Аша.

— Ты упрекаешь меня в этом?

— Я упрекаю тебя в обратном, но я знаю, какое решение ты примешь, и оно мне не нравится.

— У тебя есть предложение?

— Иначе зачем мешать размышлениям властителя Двух Земель?

— Аша не должен подвергаться никакому риску.

— Ты многого требуешь от меня.

— У тебя есть реальный шанс на удачу?

— Может быть, только один.

Слуга Бентешины следил за тем, чтобы удовлетворять не прекращающиеся желания хозяина. Наместник Амурру много пил и предпочитал только хорошие вина; хотя погреб дворца постоянно пополнялся, многочисленные пиры его быстро опустошали. Следовательно, управляющий с нетерпением ждал каждую поставку.

Когда египетские войска осадили Беруту, он ожидал прибытия каравана, который должен был доставить во дворец сотню амфор с вином из Дельты, именно то, которое требовал Бентешина, и никакое другое.

С каким удовольствием увидел управляющий прибытие в обширный двор вереницы повозок, груженых амфорами с вином!

Итак, осада была снята. Благодаря шантажу Бентешина победил Рамзеса.

Правитель Амурру поспешил к вознице главной повозки и дал ему указания: часть кувшинов — в погреб, другую часть — в подвал рядом с кухней, третьей частью пополнить запасы, прилегающие к пиршественному залу.

Началась разгрузка, сопровождаемая песнями и шутками.

— Может быть... попробовать? — подал мысль управляющий начальнику конвоя.

— Хорошая идея.

Оба спустились в погреб. Управляющий склонился над кувшином, уже предвкушая божественный вкус изысканного вина. В то время как он поглаживал пузатое чрево сосуда, резкий удар по затылку заставил его рухнуть на пол.

Начальник конвоя, воин армии Рамзеса, помог выйти из кувшина Сетау и его людям. Вооруженные легкими топориками с выемкой на обухе, с тремя шипами в виде выступов, воткнутых в рукоятку и крепко перевязанных, они уничтожили ливанских охранников, которые не ожидали нападения.

Пока другие люди Сетау открывали главные ворота города, давая проход пехотинцам соединения «Ра», заклинатель змей кинулся к апартаментам Бентешины. Когда охранники попытались преградить ему путь, он выпустил змей из мешка, своих вечных спутниц.

При виде рептилии, которой размахивал Сетау, Бентешина пустил от страха слюну.

— Освободи Аша, или ты умрешь.

Бентешина не мог отвечать. Дрожа, дыша как задыхающийся бык, он сам открыл дверь комнаты, где находился Аша.

Сетау убедился, что его друг в добром здравии, он был так взволнован, что сделал невольное движение, чтобы обнять Аша, его кулак разжался, и освобожденная змея метнулась на Бентешину.

ГЛАВА 9

Приближаясь к пятидесятилетию, худощавая, с тонким и длинным носом, с большими миндалевидными глазами, царица-мать Туйя оставалась хранительницей традиции и духа Египетского царства. Возглавляя многочисленный персонал, она давала советы, не приказывая, но следя за уважением обычаев и ценностей, издревле являющихся непоколебимым оплотом власти Фараонов, посредником между зримым и незримым.

Она, которую называли «матерью бога, родившей мощного быка, Рамзеса», жила воспоминанием о своем почившем муже — фараоне Сети. Вместе они построили сильный и могущественный Египет, а теперь их сын поддерживал процветание страны. Рамзес обладал той же энергией, что и его отец, той же верой в свое предназначение; ничего не значило для него больше, чем счастье его народа.

Чтобы спасти Египет от порабощения, он смирился с необходимостью вести войну с хеттами. Туйя поддерживала решение сына, так как пойти на сделку со злом означало прийти только к катастрофе. Избежать войны было невозможно.

Но конфликт затянулся, и Рамзес каждую минуту рисковал жизнью. Туйя молила, чтобы душа Сети, ставшая звездой, покровительствовала Рамзесу. В правой руке она держала зеркало, ручка которого имела форму стебля папируса, иероглифа, означавшего «быть зеленеющим, распустившимся, молодым»; когда драгоценный предмет клали в гробницу, он давал душе своего владельца вечную молодость. Туйя направила бронзовый диск к солнцу и попросила зеркало раскрыть тайну будущего.

— Могу я вас потревожить?

Царица-мать медленно повернулась.

— Нефертари...

Великая Супруга Фараона в длинном белом платье, стянутом в талии красным поясом, была так же красива, как богини, нарисованные на стенах вечных жилищ в Долине Царей и Цариц.

— Нефертари, ты принесла хорошие новости?

— Рамзес освободил Аша и вновь овладел провинцией Амурру; Берута подчиняется Египту.

Женщины крепко обнялись.

— Когда он возвращается?

— Не знаю, — ответила Нефертари.

Туйя села перед зеркалом. Кончиками пальцев она помассировала щеки, предварительно намазав их кремом, основными составляющими которого были мед, красная сода, алебастровая мука и молоко ослицы. Снадобье разглаживало морщины, укрепляло верхний слой кожи, омолаживая ее.

— Ты озабочена, Нефертари?

— Опасаюсь, что Рамзес решит идти дальше.

— На север, к Кадешу...

— К новой западне, подготовленной ему Муваттали, императором хеттов. Позволив Рамзесу легко завоевать территории, принадлежавшие Египту, не завлекает ли анатолиец нашу армию в ловушку?

Старейшины-евреи собрались в просторном жилище Аарона, сделанном из сырцового кирпича. Все собравшиеся поклялись хранить молчание о возвращении Моисея, о чем египетские власти не должны были узнать.

Многие евреи по-прежнему чтили и уважали Моисея и надеялись, что он, как и раньше, сумеет защитить их интересы. Лишь Либни, верховный старейшина, обязанный поддерживать сплоченность между кланами, был иного мнения.

— Почему ты вернулся, Моисей? — спросил старейшина скрипучим голосом.

— В горах я увидел пылающий куст, который не сгорал.

— Мираж.

— Нет, это знак божественного присутствия.

— Ты сошел с ума, Моисей?

— Бог окликнул меня из середины куста, и Он говорил со мной.

Старейшины зашептались.

— Что он тебе сказал?

— Бог услышал жалобы и стенания детей Израиля, угодивших в рабство.

— Смотри, Моисей: мы свободные труженики, а не пленники!

— Евреи не свободны в своих действиях.

— Конечно! Но что ты предлагаешь?

— Бог сказал мне: «Когда ты уведешь народ из Египта, вы создадите новую святыню на этой горе».

Старейшины посмотрели друг на друга, пораженные.

— Из Египта! — вскричал один из них. — Что это значит?

— Бог увидел нищету своего народа в Египте. Он хочет освободить от нее евреев и повести их в плодородную и просторную страну.

Либни вспылил.

— Изгнание помутило твой разум, Моисей. Мы пришли сюда давно, ты сам родился в Египте, и эта страна стала нашей родиной.

— Много лет я провел в Мадиане, там я был пастухом, там женился и обрел сына. Я был убежден, что моя жизнь вошла в новую колею, но Бог решил по-другому.

— Ты прятался, совершив преступление.

— Это правда, я убил египтянина, потому что он сам угрожал убить еврея.

— Ни в чем нельзя упрекнуть Моисея, — вмешался один из старейшин, — теперь нам следует его поддерживать.

Остальные согласились.

— Если ты желаешь жить здесь, мы спрячем тебя, — заявил Либни, — но ты должен забыть свои бессмысленные идеи.

— Я сумею вас убедить, если нужно, одного за другим, потому что такова воля Бога.

— Мы не желаем покидать Египет, — подтвердил другой старейшина, — здесь мы владеем домами и садами, никто не голодает. Зачем все это бросать?

— Потому что я должен отвести вас в Землю Обетованную.

— Ты не наш вождь, — возразил Либни, — и не можешь приказывать нам.

— И ты подчинишься, потому что Бог этого требует.

— Знаешь, с кем ты говоришь?

— У меня нет желания спорить с тобой, Либни, как и нет права отказываться от своих намерений. Только тщеславный человек может посчитать, что его воля сильнее воли Бога?

— Если ты и на самом деле Его посланец, тебе придется доказать это.

— Доказательств будет много, не сомневайтесь.

Распростершись на мягкой постели, Аша блаженствовал, массаж Лотос, чьи ласковые руки рассеивали боль и усталость, вернули его к жизни. Прекрасная нубийка, несмотря на хрупкость, проявляла удивительную энергию.

— Как вы себя чувствуете?

— Лучше... Но боль в пояснице еще невыносимая.

— Придется потерпеть! — сказал Сетау, который только что вошел в шатер Аша.

— Твоя жена божественна.

— Может быть, но она — моя жена.

— Сетау! Ты же не воображаешь...

— Дипломаты хитры и коварны, а ты — первый среди них. Поднимайся, нас ждет Рамзес.

Аша повернулся к Лотос.

— Вы можете мне помочь?

Сетау резко дернул Аша за руку и заставил его встать.

— Ты полностью выздоровел. Массажи больше не нужны!

Заклинатель змей протянул дипломату набедренную повязку и тунику.

— Поспеши, царь не любит ждать.

Назначив в провинции Амурру нового наместника, получившего образование в Египте, ливанца, чья верность, может быть более продолжительной и прочной, нежели у Бентешины, Рамзес произвел ряд назначений в Финикии и Палестине. Он старался, чтобы наместники и правители городов были коренными жителями и чтобы каждый из них поклялся сохранить союз с Египтом. Если они нарушат свое слово, вторжение египетской армии будет немедленным. Для этого Аша создал систему наблюдения и оповещения, на которую он очень надеялся: присутствие небольших военных отрядов и хорошо оплачиваемые соглядатаи.

Глава египетской дипломатии верил в эффективность шпионажа.

На низком столе Рамзес развернул карту Ближнего Востока. Усилия его войск были вознаграждены: Ханаан, Амурру, Южная Сирия снова подчинились Египту.

Это была вторая победа, которую Рамзес одержал над хеттами. Ему оставалось принять жизненно важное решение, касающееся будущего Двух Земель.

Сетау и Аша, не такой элегантный, как обычно, вошли, наконец, в шатер царя, где сидели высшие военачальники.

— Все вражеские укрепления взяты?

— Да, Ваше Величество, — сказал военачальник соединения «Ра», — последнее укрепление Шалом пало вчера.

— «Шалом» означает мир, — уточнил Аша, — на сегодня он царит в этой провинции.

— Должны ли мы продолжать двигаться на север, — спросил царь, — овладеть Кадешем и нанести окончательный удар хеттам?

— Таково желание военачальников, — заявил полководец, — мы должны добиться полной победы, уничтожив варваров.

— У нас нет никакого шанса на успех, — высказал мнение Аша, — еще раз хетты отступили, это так, но они готовят новые ловушки, к тому же наша армия измотана сражениями в провинциях, а хеттские войска целы и невредимы и готовы к битве.

— С Рамзесом во главе, — воскликнул с энтузиазмом военачальник, — мы победим!

— Вы плохо знаете местность. Хетты нас раздавят на высоких плато Анатолии, в ущельях, в лесах. При Кадеше погибнут тысячи пехотинцев, и мы даже не уверены, что сможем овладеть крепостью.

— Пустые опасения... На этот раз мы готовы!

— Ступайте, — приказал Рамзес. — Мое решение вы узнаете на рассвете.

ГЛАВА 10

Благодаря гостеприимству Аарона, Моисей провел несколько спокойных недель в квартале еврейских каменщиков. Его жена и сын могли свободно передвигаться по городу, оживленная жизнь которого манила и удивляла их. Сепфоре нравилось прогуливаться по улочкам столицы, где без конца сновали азиатские, палестинские и нубийские лоточники, предлагающие самый разнообразный товар.

Моисей жил затворником. Много раз он просил совет старейшин выслушать его еще раз. Вождям, недоверчивым и подозрительным, он снова попытался внушить волю Яхве.

— Твоя душа все еще не спокойна? — спросил Аарон.

— С того момента, когда передо мной явился горящий куст, нет.

— Здесь никто не верит, что ты встретил Бога.

— Когда человек знает свое предназначение, которое он должен выполнить на этой земле, у него больше нет сомнений. Впредь мой путь намечен, Аарон.

— Но ты один, Моисей!

— Так только кажется. Воля Яхве проникает в сердца евреев.

— В Пи-Рамзесе у евреев есть все, а в пустыре, где найдешь ты пищу?

— Бог снабдит ею.

— Ты говоришь как пророк, но ты идешь неправильным путем. Измени имя и внешность, забудь бессмысленные идеи, вернись к своим. Ты состаришься в мире, почете и спокойствии во главе многочисленной семьи.

— Это не моя судьба, Аарон.

— Но ты придумал свою судьбу, Моисей, откажись от нее.

— Я уже не в силах это сделать.

— Зачем же портить свою жизнь, когда счастье так доступно?

В дверь жилища Аарона постучали.

— Стража, откройте!

Моисей улыбнулся.

— Ты видишь, мне не оставляют выбора..

— Тебе нужно бежать.

— Эта дверь — единственный выход.

— Я защищу тебя.

— Нет, Аарон.

Моисей сам открыл дверь. Серраманна, гигант-сард, с удивлением рассматривал Моисея.

— Итак, меня не обманули... Ты все же вернулся!

— Ты хочешь войти и разделить с нами трапезу?

— Моисей, тебя выдал еврей, каменщик, который испугался потерять работу из-за твоего присутствия в квартале. Следуй за мной, я должен отвести тебя в тюрьму.

Аарон вступился.

— Моисея должны судить.

— Это само собой разумеется.

— Если только ты не освободишься от него до суда.

Серраманна схватил Аарона за шиворот.

— Ты принимаешь меня за убийцу?

— Ты не имеешь права грубить мне!

Тот отпустил Аарона.

— Ты прав... А ты, ты имеешь право оскорблять меня?

— Если Моисея арестуют, он будет казнен.

— Закон распространяется на всех, даже на евреев.

— Беги, Моисей, возвращайся в пустыню! — взмолился Аарон.

— Ты прекрасно знаешь, что мы отправимся вместе.

— Ты не выйдешь больше из тюрьмы.

— Бог поможет мне.

— Идем! — потребовал Серраманна, — не заставляй меня связать тебе руки.

Сидя в углу камеры, Моисей наблюдал за лучом света, который проник сквозь решетку. Он заставлял искриться тысячи частичек, висящих в воздухе, и падал на земляной пол, утрамбованный ногами заключенных.

В Моисее всегда будет гореть огонь, зажженный энергией горя Яхве. Забыто прошлое, забыты жена и сын. Он думал только об одном. Исход еврейского народа в Землю Обетованную стал единственным смыслом жизни.

Безумная надежда для человека, запертого в камере главной тюрьмы Пи-Рамзеса, которого египетское правосудие приговорит к смерти за преднамеренное убийство, или, в лучшем случае, к принудительным работам на каторге в оазисе. Несмотря на уверенность в Яхве, в душу Моисея закрались сомнения. Как Бог сможет освободить его и позволить ему выполнить свое предназначение?

Еврей засыпал, когда отдаленные крики прервали его оцепенение. С каждой минутой они усиливались, пока не стали оглушительными, город, казалось, был в полном смятении.

Возвращался Рамзес Великий.

Никто не ожидал увидеть его так скоро, но это был именно он, на своей колеснице, которую везли «Победа при Фивах» и «Богиня Мут довольна», украшенные султанами с красными, а по краям голубыми перьями. Справа от колесницы шел Боец, огромный лев, он смотрел на горожан, собравшихся по пути следования, как на забавных зверюшек. Рамзес был лучезарным: на голове красовалась голубая корона с золотой змеей во лбу, на нем была ритуальная одежда с нарисованными зелено-голубыми крыльями соколихи Исиды, покровительницы Фараона.

Пехотинцы пели ставшую традиционной песню: «Рука Рамзеса сильна, его сердце мужественно, он непревзойденный лучник, стена для воинов, пламя, сжигающее врагов». Он появился как избранник Божественного Света, как сокол, с грандиозными победами.

Военачальники, командиры колесниц и пехоты, армейские писари и простые воины были в парадной одежде и шествовали за знаменосцами. Под овации толпы воины уже мечтали об отпусках и вознаграждениях, которые заставят их забыть суровость сражений. В военной жизни не было лучшего момента, чем возвращение домой, особенно если оно триумфальное.

Захваченные врасплох садовники не успели украсить цветами главную улицу Пи-Рамзеса, ведущую к храмам Птаха, бога творящего слова, и Сехмет, ужасающей богини войны. Повара суетились, жаря гусей, куски говядины, свиные вырезки и наполняя корзины сушеной рыбой, фруктами и овощами. Из погребов доставили кувшины с пивом и вином. Кондитеры спешно готовили пироги. Щеголи надевали праздничные одежды, светские дамы облачались в лучшие наряды.

В хвосте колонны шли несколько сотен пленных: азиатов, ханаанцев, палестинцев и сирийцев; у одних руки были связаны за спиной, другие шли свободно рядом с женщинами и детьми. На ослах были приторочены узлы с их скудными пожитками. Пленных доставят в столичную управу, где решится их участь. По обыкновению, многие из них будут отправлены на главные стройки страны, другие станут заниматься общественными работами в городах и поселках, а труд женщин и детей используют на сельскохозяйственных полях и во многочисленных мастерских.

Собравшиеся на улицах Пи-Рамзеса спрашивали друг друга: что это? Мир или простая передышка? Уничтожил ли Фараон, наконец, хеттов или вернулся, чтобы набрать новых сил и отправиться в бой? Неизвестность порождала нелепые слухи, поговаривали о смерти императора Муваттали, взятии крепости Кадеш, разрушении хеттской столицы. Каждый ждал церемонию награждений, когда Рамзес и Нефертари появятся на террасе царского дворца и преподнесут золотые оплечья самым доблестным воинам.

К общему удивлению, Рамзес не последовал во дворец, а направился прямо к храму Сехмет. Он один заметил на небе зарождение облака, которое очень быстро росло и чернело. Лошади стали нервными, лев зарычал.

Собиралась гроза.

Страх сменил радость. Богиня Сехмет гневалась, посылая мрачное предзнаменование о грядущих несчастьях.

Воины прекратили петь.

Каждый осознавал, что Рамзесу предстоит новое сражение: он должен успокоить Сехмет и предотвратить самое ужасное.

Рамзес спустился на землю, погладил своих лошадей и льва, остановился на ступенях храма, задумавшись. Облако расширялось и множилось на глазах, становясь десятком, сотней, скрывая солнечный свет. На землю спустились сумерки, как во время затмения.

Забыв об усталости и о предстоящих праздниках, Рамзес приготовился встретить Устрашающую. Только он один мог рассеять ее гнев.

Фараон открыл огромную, покрытую золотом кедровую дверь, вошел в пустой зал, где снял голубую корону. Затем он медленно прошел между колоннами первого зала, переступил порог таинственного зала и двинулся к наосу.

Именно здесь он увидел ее, светящуюся в полумраке.

Ее длинное белое платье, казалось, сияло подобно солнцу, аромат ритуального парика околдовывал душу, благородство ее поступи то же самое делало с камнями храма.

Голос Нефертари взвился, нежный, как мед. Она произнесла слова почтения и успокоения, которые с момента появления египетской цивилизации тайно превращали ярость Устрашающей в любовь. Рамзес возвел руки к статуе женщины с головой львицы и прочитал иероглифы, выгравированные на стенах.

С двойной короной на голове, со скипетром в правой руке Рамзес склонился перед благотворящей энергией, заключенной в статуе.

Когда царская чета вышла из храма, огромное солнце заполняло небо и бирюзовый город. Гроза прошла.

ГЛАВА 11

Сразу же после вручения наград храбрецам Рамзес зашел к Гомеру, греческому поэту, давно уже поселившемуся в Египте, чтобы здесь создавать великие произведения и здесь закончить свои дни. Его удобное жилище рядом с дворцом было окружено садом, в котором лимонное дерево, самое прекрасное украшение, радовало взгляд старика с длинной белой бородой. Как обычно, Гомер курил трубку, набитую листьями шалфея, головка трубки была сделана из большой раковины улитки, и пил из кубка вино, ароматизированное анисом и кориандром, когда царь Египта пришел к нему.

Поэт поднялся, опираясь на ореховый посох.

— Сидите, Гомер.

— Когда не будут больше приветствовать Фараона как положено, это будет означать конец цивилизации.

Оба заняли места на садовых скамьях.

— Был ли я прав, написав эти слова, Ваше Величество:

Сражаешься ли со рвением, или остаешься встороне, польза одинакова. Одинаковая честь уготована трусу и храбрецу. Неужели попусту мое сердце так страдало, попусту я рисковал жизнью в стольких конфликтах?

— Нет, Гомер.

— Итак, вы вернулись победителем.

— Хетты в очередной раз отступили. Египет не будет захвачен.

— Давайте праздновать радостное событие, Ваше Величество, я приказал принести замечательное вино.

Повар Гомера принес критскую амфору с узким горлышком, пропускающим лишь тонкую струйку вина, смешанного с морской водой, собранной в ночь летнего солнцестояния и выдержанной три года.

— Надпись о сражении при Кадете закончена, — вспомнил Гомер, — ваш личный писец Амени записал его под диктовку и передал скульпторам.

— Она будет высечена на папертях храмов, объявляя о победе порядка над хаосом.

— Увы! Ваше Величество, сражения все повторяются! Разве хаос не желает поглотить порядок?

— Именно по этой причине был установлен закон фараонов. Он один может упрочить царствование Маат.

— Самое главное, не изменяйте его, у меня есть желание долго и счастливо жить в этой стране.

Гектор, черно-белый кот Гомера, прыгнул на колени поэта.

— Восемьсот километров между вашей столицей и столицей хеттов. Достаточное ли это расстояние, чтобы удержать тьму вдалеке?

— Пока дыхание жизни воодушевляет меня, я буду заниматься этим.

— Война никогда не кончается. Еще не раз вам придется покинуть Египет.

Когда Рамзес распрощался с Гомером, он нашел Амени, ожидавшего его. Более бледный, чем обычно, осунувшийся, личный писец царя был таким худым, что, казалось, вот-вот сломается. За ухом была заложена кисточка, про которую он забыл.

— Я хотел бы с тобой посоветоваться, это срочно, Ваше Величество.

— Один из документов поставил тебя в тупик?

— Документ, нет...

— Ты дашь мне несколько минут, чтобы увидеть семью?

— Обычай предписывает тебе прежде провести определенное число церемоний... Но есть нечто более важное: «он» вернулся.

— Ты хочешь сказать...

— Да, Моисей.

— Он находится в Пи-Рамзесе?

— Я должен сказать тебе, что Серраманна не совершил ошибки, арестовав его. Если бы он оставил Моисея на свободе, правосудие было бы лишь пустым словом.

Моисей в тюрьме?

Это было необходимо.

— Приведи его немедленно ко мне.

— Невозможно, Ваше Величество; Фараон не может вмешиваться в дела правосудия, даже если обвиняется его друг.

— Мы располагаем доказательствами его невиновности!

— Этого недостаточно, чтобы пройти нормальную процедуру; если бы Фараон не был первым служителем Маат и правосудия, в этой стране воцарился бы беспорядок и смятение.

— Ты настоящий друг, Амени.

Ка, сын Рамзеса, переписывал знаменитый текст, который до него писали и переписывали поколения писцов:

В качестве наследников писцы, достигшиезнания, располагают книгами мудрости. Ихлюбимый сын — палитра для письма. Их книги — это их пирамиды, их кисточка — этоих ребенок, каменная табличка, покрытаяиероглифами — жена. Памятники исчезают,песок засыпает стелы, гробницы забываются,но имена писцов, которые увековечили мудрость, остаются, благодаря сиянию их произведений. Будь писцом и выгравируй следующую мысль в своем сердце: тем полезнее книга,чем крепче камень. Используй стены храмов;даже когда ты исчезнешь, твое имя, благодаря книге, переживет тебя на устах людей,оно будет более крепко и долговечно, чем сооруженный дом.

Подросток не во всем был согласен с автором этих слов; конечно, написанное проходит через эпохи, но не происходит ли то же самое с вечными жилищами и каменными святилищами, которые воздвигли мастера? Писец, автор этих строк, чрезмерно хвалил превосходство своего ремесла. Так Ка поклялся одновременно быть писцом и творцом, чтобы не ограничивать своего духа.

С того времени как отец подверг его испытанию, заставив противостоять смерти в образе кобры, старший сын Рамзеса очень повзрослел и окончательно отказался от детских игр. Какую привлекательность может иметь деревянная лошадка на колесиках по сравнению с математической задачей, поставленной писцом Ахмесом в захватывающем папирусе, предложенном Нефертари. Ахмес увязывал круг с квадратом, сторона которого представляла 8/9 своего диаметра, что позволяло достичь значения гармонии, основывающейся на числе 3,16[6]. Как только у него появится возможность, Ка будет изучать геометрию памятников, чтобы проникнуть в секреты строителей.

— Могу ли я прервать размышления юного господина? — спросил Меба.

Подросток не поднял головы.

— Если вы считаете, что это хорошо...

С некоторого времени помощник верховного сановника часто приходил побеседовать с Ка. Сын Фараона питал отвращение к его аристократической надменности и светским манерам, но он признавал его культуру и литературные познания.

— Еще за работой, юный господин?

— Не лучшее ли это средство укрепить душу?

— Это очень серьезный вопрос для такого молодого человека, как вы! И вы не ошибаетесь. Как писец и царский сын вы будете давать приказы десяткам слуг, вы избегнете тяжелых работ, ваши руки останутся нежными, вы будете жить в великолепном доме, а в ваших конюшнях будет много прекрасных лошадей. Вы каждый день будете менять блестящие одежды, ваши носилки будут удобны и вы будете иметь доверие Фараона.

— Многие ленивые и обеспеченные писцы живут таким образом; я же надеюсь, что смогу читать трудные тексты, участвовать в редакции ритуалов и быть принятым как носитель даров в процессиях.

— Весьма скромные желания, юный господин.

— Наоборот, Меба! Они требуют больших усилий.

— Быть может, у сына Рамзеса другое предназначение?

— Иероглифы — мои вожатые; когда-нибудь они лгали?

Меба был напуган словами этого двенадцатилетнего мальчика, у него сложилось ощущение, что он беседует с опытным писцом, уверенным в себе и равнодушным к лести.

— Жизнь — не только труд, но и удовольствия.

— Свою жизнь я не мыслю другой, Меба; разве это предосудительно?

— Нет, конечно, нет.

— Вы, кто занимает важный пост, много ли вы имеете свободного времени, чтобы развлечься?

Меба избегал взгляда Ка.

— Я очень занят, так как политика Египта требует много времени и большой ответственности.

— Разве не мой отец принимает решения?

— Конечно, но мои подчиненные и я сам, мы работаем без устали, чтобы облегчить ему задачу.

— Я хотел бы узнать о вашей работе подробнее.

— Это очень сложно, и я не знаю, если...

— Я приложу все усилия, чтобы понять.

Появление маленькой сестры Ка Меритамон, свежей и подвижной, спасло Меба.

— Ты играешь с моим братом?

— Нет, я пришел к нему с подарком.

Заинтересованный Ка поднял голову.

— О чем идет речь?

— Об этом футляре с кисточками, юный господин.

Меба вынул красивую колонку из позолоченного дерева, в выемке она содержала двенадцать кисточек различных размеров.

— Это... это очень красиво! — заявил Ка и положил на табурет старую кисточку.

— Могу я посмотреть? — спросила Меритамон.

— Ты должна быть очень осторожной, — сказал Ка, — эти вещи очень хрупкие.

— Ты мне позволишь писать?

— При условии, чтобы ты была внимательной и стремилась избегать ошибок.

Ка дал своей сестре кусок испорченного папируса и новую кисточку, конец которой она обмакнула в чернила. Он бдительно наблюдал за тем, как девочка с усердием чертила иероглифы.

Захваченные своим занятием, дети забыли о присутствии Меба. Этого момента бывший верховный сановник ожидал с нетерпением.

Он потихоньку взял старую кисточку Ка и скрылся.

ГЛАВА 12

Всю ночь Красавица Изэт видела во сне тростниковую хижину, где впервые занималась любовью с Рамзесом. Там они прятали свою страсть, не думая о будущем, жадно наслаждаясь желанием.

Никогда Изэт не хотела стать царицей Египта; она считала, что только Нефертари была достойна этого сана. Но как забыть Рамзеса, как забыть любовь, сжигавшую ее сердце? Когда он сражался, она умирала от страха за его жизнь. От этой мысли Изэт теряла сознание, у нее пропадало желание прихорашиваться и красиво одеваться.

Но едва он вернулся, как этот страх исчез. И Изэт вновь обрела свою красоту. Она могла покорить самого пресыщенного человека, если бы он ее заметил, трепещущую, неспокойную, в коридоре дворца, который вел из кабинета Рамзеса в его личные апартаменты. Когда он пойдет по этому коридору, она осмелится обратиться к нему... Нет, желание убежать было гораздо сильнее.

Если Изэт потревожит Рамзеса, он отправит ее в провинцию, и она больше никогда не увидит его. Существует ли более непереносимое наказание?

Когда царь появился, ноги Изэт задрожали. Она не могла ни убежать, ни оторвать взгляда от Рамзеса, величественного подобно богу.

— Что ты здесь делаешь, Изэт?

— Я хотела тебе сказать... Я родила тебе второго сына.

— Кормилица мне его показывала: Меренптах великолепен.

— У меня будет к нему столько же нежности, сколько и к Ка.

— Я в этом уверен.

— Для тебя я останусь клочком земли, который ты будешь возделывать, водой, которой ты будешь мыться... Ты хочешь еще сына, Рамзес?

— Указ о «царских детях» позаботится об этом.

— Требуй от меня все, что ты захочешь... Моя душа и мое тело принадлежат тебе.

— Ты ошибаешься, Изэт, ни один человек не может быть хозяином другого человека.

— Однако я твоя, и ты можешь зажать меня в кулаке, как птичку, выпавшую из гнезда. Лишенная твоего тепла я зачахну.

— Я люблю Нефертари, Изэт.

— Нефертари царица, я же только женщина; не мог бы ты меня любить другой любовью?

— С ней я создаю мир. Только одна Великая Супруга Фараона разделяет этот секрет.

— Позволь мне... остаться в твоем дворце?

Голос Красавицы Изэт почти затих; от ответа Рамзеса зависело ее будущее.

— Ты будешь здесь растить Ка, Меренптаха и мою дочь Меритамон.

Критянин принадлежал к отряду наемников, руководимых Серраманна, он производил расследование в поселках Среднего Египта вблизи покинутого города Эхнатона, фараона-еретика. Бывший пират, как и его начальник, он привык к египетской жизни и материальным преимуществам, которые она давала. Хотя моря ему не хватало, он утешался, плавая по Нилу на маленьких и быстрых суденышках, преодолевая западни реки быстрыми и неожиданными действиями. Даже опытный моряк растерялся бы перед потоком с песчаными отмелями, скрытыми под тонким слоем воды, или перед стадами раздражительных гиппопотамов.

Критянин без успеха показывал портрет убитой молодой блондинки сотням жителей поселков. По правде говоря, он без энтузиазма выполнял эту работу, уверенный, что жертву необходимо искать в Пи-Рамзесе или Мемфисе; Серраманна направил своих людей во все провинции в надежде, что один из них найдет след, но удача не улыбалась критянину. Ему досталась мирная местность, живущая в ритме сезонов; и обещанная гигантом-сардом награда достанется другому, но он все же исполнял задание тщательно, счастливый тем, что может проводить много времени на теплых постоялых дворах. Еще два или три дня расследования, и он вернется в Пи-Рамзес ни с чем, но довольный своим времяпрепровождением.

Восседавший за хорошим столом критянин разглядывал молодую девушку, которая подавала пиво. Бывший пират решил попытать счастья.

Он ухватил ее за рукав туники.

— Ты мне нравишься, малышка.

— Ты кто?

— Мужчина.

Она разразилась смехом.

— Все так тщеславны!

— Я могу это подтвердить.

— Ну да... И как же?

— На свой манер.

— Все вы говорите одно и то же.

— Я действую.

Служанка провела пальцами по его губам.

— Остерегись, я не люблю бахвалов, и я гурманка...

— Кстати: это мой главный недостаток.

— Ты будишь мое воображение, парень.

— Может, мы перейдем к действиям?

— За кого ты меня принимаешь?

— За того, кто ты есть: красивая девушка, которая захотела заняться любовью со смелым мужчиной.

— Где ты родился?

— На острове Крит.

— А ты... честен?

— В любви я даю столько, сколько беру.

Они оказались на гумне посреди ночи. Ни он, ни она не любили пустых разговоров. Они тотчас же бросились друг на друга с пылом, ослабевшим только после множества штурмов. Наконец, насытившись, они затихли, лежа рядом.

— Ты заставляешь меня вспомнить кое о ком, — сказал он, — твое лицо напоминает мне человека, которого я хотел бы найти.

— Кто это?

Критянин показал служанке портрет молодой блондинки.

— Я ее знаю, — сказала служанка.

— Она живет в местечке?

— Она проживала в маленьком поселке на окраине покинутого города, около пустыни. Я сталкивалась с ней на рынке много месяцев назад.

— Как ее имя?

— Я не знаю его. Я с ней не говорила.

— Она жила одна?

— Нет, с ней был старый человек, какой-то знахарь, он еще верил в вымыслы проклятого фараона. Никто к нему не приближался.

В отличие от других поселков, этот был в совершенном запустении. Убогие дома, потрескавшиеся фасады, покрытая трещинами краска, заброшенные садики... Кому в голову могло прийти желание поселиться здесь? Критянин отважился выйти на главную улицу, оскверненную нечистотами, которые оставили козы.

Стукнул деревянный ставень.

Подбежала девочка, сжимая в руках тряпичную куклу. Ребенок споткнулся, критянин подхватил ее.

— Где здесь живет знахарь?

Девочка начала вырываться.

— Если ты не ответишь, я заберу твою игрушку.

Она указала на дом с закрытой дверью и окнами, снабженными деревянными решетками. Отпустив девочку, критянин побежал к бедному жилищу и вышиб дверь плечом.

Квадратная комната с земляным полом, погруженная в полумрак. На постели из пальмовых веток умирал старик.

— Стража, — объявил Критянин, — вам нечего бояться.

— Что... что вы хотите?

— Скажите мне, кто эта молодая женщина?

Человек Серраманна показал портрет старику.

— Лита... Это моя маленькая Лита... Она верила, что принадлежит семье еретика... И он ее увел.

— О ком вы говорите?

— О чужеземце... О чужеземном маге, который украл душу Литы.

— Как его зовут?

— Он вернулся... Он прячется в гробницах... В гробницах, я уверен в этом.

Голова старика откинулась в сторону. Он еще дышал, но не мог говорить.

Критянин испугался.

Темные входы брошенных гробниц походили на пасти преисподней. Нужно было быть злыми духами, чтобы использовать их убежище. Может быть, старик обманул его, но ему нужно обследовать это место. Существовал маленький шанс, что он схватит убийцу Литы, приведет его в Пи-Рамзес и получит вознаграждение.

Несмотря на эти благоприятные перспективы, критянин чувствовал себя не в своей тарелке. Он предпочел бы сразиться в открытом поединке или напасть на пиратов в море... Ему не нравилось лезть в склепы, но он все же переборол свой страх и не отступил.

Вскарабкавшись по крутому склону, он сунулся в первую гробницу с довольно высоким потолком, стены которой были украшены лицами, отдающими почести Эхнатону и Нефертити. Осторожными шагами стражник продвинулся в глубину склепа, но не обнаружил ни мумии, ни следов человеческого присутствия, ни демонов.

Успокоившись, критянин обследовал вторую гробницу, такую же обманчивую, как и первая. Слабая скала рассыпалась; высеченные на стенах сцены из жизни богов не переживут, конечно, столетия. Взлетели потревоженные летучие мыши.

Старик, давший ему сведения, несомненно бредил, однако посланец Серраманна решил посетить еще два или три больших склепа, прежде чем оставить это покинутое место.

Здесь все было мертво.

Пройдя вдоль скал, которые возвышались над равниной, где был воздвигнут город Солнца, он проник в гробницу Мерире, верховного жреца Атона. Барельефы в ней были тщательно отделаны. Критянин залюбовался изображением царской четы, освещенной лучами солнца.

За спиной критянину послышался легкий шум шагов.

Прежде чем стражник успел повернуться, маг Офир перерезал ему горло.

ГЛАВА 13

Меба закрыл глаза. Когда он их снова открыл, труп критянина лежал на земле.

— Вы не имели права, Офир, вы не имели права...

— Прекратите охать, Меба.

— Вы только что убили человека!

— А вы были свидетелем убийства.

Взгляд Офира был таким угрожающим, что Меба отступил и растворился в глубине гробницы. Он хотел убежать от этих глаз с невообразимо жестоким взглядом, которые преследовали его во мраке.

— Я знаю этого проныру, — заявил Шенар. — Он один из наемников, оплачиваемых Серраманна, чтобы охранять Рамзеса.

— Стражник, пущенный по нашему следу... Сард, должно быть, знает о Лите и пытается получить сведения. Присутствие этой ищейки подтверждает, что задействованы немалые силы.

— Это проклятое место для нас не безопасно, — сделал вывод Шенар.

— Не будем поддаваться панике; любопытный больше не заговорит.

— Все же ему удалось добраться до нас... Серраманна сделает то же самое.

— Только один болтун мог открыть наше укрытие: опекун Литы, тот, кого жители в поселке принимают за знахаря. Старый идиот умирает, но у него еще хватит сил нас предать. Этим вечером я займусь им.

Меба посчитал себя обязанным вмешаться.

— Вы не совершите еще одно убийство!

— Выйдите из темноты, — приказал Офир.

Меба заколебался.

— Быстрее.

Помощник верховного сановника приблизился. Нервный тик кривил его губы.

— Не прикасайтесь ко мне, Офир!

— Вы наш союзник и мой подчиненный, не забывайте об этом.

— Конечно, но эти убийства...

— Мы не в уютном помещении вашего ведомства. Вы принадлежите к группе людей, у которой одна задача — противостоять мощи Рамзеса, дабы уничтожить ее и помочь хеттам победить Египет. Вы полагаете, что для этого достаточно дипломатических хитросплетений? Однажды вам тоже придется уничтожить противника, угрожающего вашей безопасности.

— Я помощник верховного сановника и я...

— Вы сообщник убийцы этого стражника, Меба, нравится вам это или нет.

Меба снова посмотрел на труп критянина.

— Я не думал, что он придет сюда.

— Теперь вы это знаете.

— Нас прервали, — напомнил Шенар, — тебе удалось, Меба?

— Да, мне удалось.

Голос мага стал нежным и ласковым.

— Прекрасная работа, друг мой. Мы рады за вас.

— Я держу свои обещания, не забывайте о ваших.

— Новая власть не забудет вас, Меба. Показывайте сокровище, которое вы украли.

Дипломат достал кисточку Ка.

— Мальчик использовал ее для письма.

— Превосходно, — согласился Офир, — превосходно.

— Что вы рассчитываете делать с ней?

— С помощью этого предмета уловить энергию Ка и повернуть ее против него.

— Все же у вас нет намерения...

— Старший сын Рамзеса входит в число наших противников. Любое испытание, ослабившее царскую чету, хорошо для нашего дела.

— Ка ребенок!

— Он — старший сын Фараона.

— Нет, Офир, только ребенок.

— Вы сделали свой выбор, Меба. Слишком поздно, чтобы отступать.

Маг протянул руку.

— Дайте мне этот предмет.

Колебания сановника позабавили Шенара. Он так ненавидел этого труса, что готов был задушить его собственными руками.

Меба медленно передал кисточку Офиру.

— Неужели на самом деле необходимо вредить мальчику?

— Возвращайтесь в Пи-Рамзес, — приказал маг, — и не приходите сюда больше.

— Вы долго будете находиться в этой гробнице?

— Все время, необходимое для наведения порчи.

— И затем?

— Не будьте слишком любопытны, Меба, я сам свяжусь с вами.

— В столице мое положение становится невыносимым.

— Сохраняйте хладнокровие, и все будет хорошо.

— Как я должен себя вести?

— Выполняйте обычную работу, мои инструкции поступят в нужное время.

Меба уже было вышел из гробницы, но вернулся.

— Подумайте, Офир. Если затронут его сына, Рамзес разозлится и...

— Отправляйтесь, Меба.

У входа в склеп Офир и Шенар наблюдали, как их соучастник спускается по склону и садится на лошадь.

— Этот трус ненадежен! — проворчал Шенар, — он похож на безумную крысу, которая напрасно ищет выход из своей тюрьмы. Почему бы его не уничтожить прямо сейчас?

— Пока Меба занимает высокую должность, он будет нам полезен.

— А если ему в голову придет мысль открыть место нашего укрытия?

— Вы думаете, я не задавал себе этого вопроса?

Со времени возвращения Рамзеса Нефертари только изредка получала возможность побыть наедине с супругом. Амени, сановники и верховные жрецы осаждали кабинет царя, и царица сама продолжала отвечать на прошения писцов: управляющих мастерскими, сборщиков податей и других чиновников, принадлежавших к ее Дому.

Часто она сожалела, что не стала заниматься музыкой в храме; там она жила бы в спокойствии, в стороне от ежедневных забот; но царица Египта не имела права на такое убежище и должна была исполнять свой долг, не обращая внимания на усталость и груз испытаний.

Благодаря постоянной помощи Туйи Нефертари овладела искусством управлять. В течение семи лет царствования Рамзес много месяцев провел в провинциях и на полях сражений; молодая царица черпала в себе скрытые силы, чтобы выносить тяжесть управления страной и выполнять ритуалы, которые поддерживали необходимые связи между миром богов и миром людей.

Пусть у нее не было возможности подумать о себе самой, но это не раздражало Нефертари; день приносил больше забот, чем в нем было часов. Конечно, она не могла часто видеть Ка и Меритамон, и теряла незабываемые моменты, когда можно наблюдать, как распускается сознание ребенка. Хотя Ка и Меренптах были детьми Рамзеса и Красавицы Изэт, она любила их так же, как и свою дочь Меритамон. Рамзес имел все основания, чтобы просить Изэт заботиться о воспитании троих детей. Между двумя женщинами не было ни соперничества, ни вражды; не имея возможности больше быть матерью, Нефертари сама попросила Рамзеса сойтись с Красавицей Изэт, чтобы последняя дала ему потомков, среди которых он, возможно, выберет своего преемника. После рождения Меренптаха Рамзес решил удалиться от Изэт, издав указ о «царских детях», позволявший Рамзесу назначить столько наследников престола, сколько он захочет.

Любовь, которую царица испытывала к Рамзесу, была гораздо больше, чем единение тел, это было магическое единение их душ; ее покорил не только мужчина, но и его сияние. Каждое мгновение она ощущала, как тонкая незримая связь объединяет их, даже когда Рамзеса нет рядом.

Уставшая царица отдалась в опытные руки прислужниц; после трудного дня в заботе о теле и красоте она забывалась и расслаблялась.

Наступил чудесный момент душа: две служанки вылили на голое тело царицы ушат теплой и ароматизированной воды. Затем она распростерлась на теплых плитах; одна из прислужниц начала делать массаж, используя специально предназначенный для этого крем, состоящий из ладана, скипидара, масла и лимона, обладавших свойством снимать напряжение и усталость перед сном.

Нефертари думала о принятых ею за день решениях, за которые была ответственна, об ошибках, которые совершила, о своих ненужных вспышках раздражения; для того, кто действует, верный путь — действовать правильно, обогащая Законы Маат и ограждая страну от хаоса.

Однако рука, массировавшая царицу, сменила ритм и стала более ласковой.

— Рамзес...

— Позволь мне заменить служанку?

— Я должна подумать.

Очень медленно она повернулась и встретила его влюбленный взгляд.

— Неужели твое бесконечное собрание с Амени и управляющими погребов закончилось?

— Этот вечер и эта ночь принадлежат нам.

Она развязала набедренную повязку Рамзеса.

— В чем твой секрет, Нефертари? Иногда меня охватывает мысль, что твоя красота нереальна.

— А наша любовь реальна?

Они сплелись на теплых плитах, их ароматы смешались, их губы соединились, затем желание понесло их на своих волнах.

Рамзес накрыл Нефертари огромной шалью; развернутая, она представляла крылья богини Исиды, бесконечной в движении, чтобы давать дыхание жизни.

— Какое великолепие!

— Новый шедевр ткацкой мастерской Саиса, чтобы тебе никогда не было холодно.

Она свернулась клубочком около царя.

— Пусть боги сделают так, чтобы мы никогда не расставались.

ГЛАВА 14

Освещенный тремя окнами кабинет Рамзеса был лишен украшений так же, как кабинет его отца. Белые стены, большой стол, кресло с прямой спинкой для Фараона, соломенные кресла для посетителей, сундуки с папирусами, имеющие магические надписи, предназначенные для того, чтобы защитить царскую персону. Карта Ближнего Востока и статуя умершего фараона, чей взгляд из вечности следил за работой сына.

Около письменных принадлежностей лежали две ветки акации, соединенные на концах крепкой льняной веревкой: рамка искателя подземных вод Сети, которой уже однажды воспользовался Рамзес.

— Когда будет суд? — спросил Фараон у Амени.

— Через две недели.

Писец, как всегда, был нагружен большим количеством папирусов и исписанных табличек. Несмотря на слабость спины, он сам предпочитал носить секретные документы.

— Ты предупредил Моисея?

— Разумеется.

— И какова была его реакция?

— Он казался спокойным.

— Ты ему сказал, что мы располагаем доказательствами его невиновности?

— Я дал ему знать, что у него есть надежда.

— К чему столько предосторожностей?

— Потому что ни ты, ни я не знаем, чем закончится суд.

— Но это была самооборона!

— Моисей убил человека, и более того, мужа твоей сестры Долент.

— Я вмешаюсь, чтобы сказать, что я думаю об этом несчастном.

— Нет, Ваше Величество, никоим образом ты не можешь вмешаться. Так как Фараон обеспечивает присутствие Маат на земле и четкость правосудия, он не должен вмешиваться в судебную процедуру.

— Ты полагаешь, что я этого не знаю?

— Был бы я твоим другом, если бы не помог тебе бороться против самого себя?

— Трудная задача, Амени!

— Я упорный и настойчивый.

— Но Моисей сам вернулся в Египет, ведь так?

— Это ничего не меняет.

— Ты выступишь против него?

— Моисей также и мой друг; я представлю доказательства его невиновности, но убедят ли они судей?

— Моисея очень ценили при дворе; каждый поймет стечение обстоятельств, которые заставили его убить Сари.

— Будем надеяться на это, Ваше Величество.

Несмотря на приятную ночь в обществе двух сирен, хорошо дополнявших друг друга, Серраманна был в плохом настроении. Еще до завтрака, который египтяне называли «полоскание рта», он прогнал двух красоток.

Серраманна приложил столько усилий, а убитая молодая блондинка все еще не была опознана.

Сард не верил, что описание жертвы поможет его людям выйти на правильный след. Но ни в Пи-Рамзесе, ни в Мемфисе, ни в Фивах не нашлось ни одного свидетеля. Напрашивается единственно возможный вывод: она была убита с самыми большими предосторожностями.

Лишь один свидетель должен кое-что знать об этом: Долент, сестра Рамзеса. Увы! Серраманна не мог ее допросить, как бы он этого не желал. Сделав публичное покаяние и поклявшись в верности царской чете, лицемерная Долент вновь вернула, по крайней мере, наполовину, доверие к себе.

Раздосадованный сард просмотрел отчеты, написанные его людьми после возвращения из провинций. Элефантина, Эль-Каб, Эдфу, города Дельты... Ничего. Одна деталь его удивила, когда он проверял список отчетов: критянин не передал никакой информации о своих расследованиях. Хотя и знал о последующем наказании в случае неповиновения.

Наспех одевшись, Серраманна направился к Амени. В столь ранний час никого из подчиненных Амени еще не было, но личный писец и носитель сандалий Рамзеса уже разбирал папирусы, отведав ячменной каши, фиг и сухой рыбы. Несмотря на большое количество пищи, которую он поглощал, Амени, на удивление, не толстел.

— Что-то не так, Серраманна?

— Отсутствует отчет одного из моих людей.

— Это так серьезно?

— Да. Критянин — фанатик точности.

— Куда ты его отправил?

— В Средний Египет, в провинцию Эль-Берше. Точнее, недалеко от покинутого города Эхнатона.

— Глухое место.

— Беру с тебя пример, я стал сознательным.

Амени улыбнулся. Два этих человека не всегда были друзьями, но после примирения они испытывали истинное уважение друг к другу.

— Может быть, речь идет о простом опоздании?

— Критянин должен был вернуться еще неделю назад.

— Откровенно говоря, я не стал бы волноваться.

— Мой инстинкт убеждает меня в обратном.

— Зачем ты мне говоришь об этом? Ты располагаешь необходимыми возможностями, чтобы раскрыть тайну.

— Потому что ничего не получается, совершенно ничего.

— Объясни.

— Маг исчез, труп Шенара так и не нашли, эта убитая девушка... Я обеспокоен.

— Рамзес контролирует ситуацию.

— Насколько я знаю, мир не установлен, и хетты еще не отказались от мысли разрушить Египет!

— Ты думаешь, что хеттские шпионы существуют?

— Затишье перед бурей... вот что я чувствую. А мой инстинкт редко обманывает.

— Что ты предлагаешь?

— Отправлюсь в это затерянное место, я хочу знать, что произошло с критянином. До моего возвращения охраняй Фараона.

Долент, старшая сестра Рамзеса, была охвачена сомнением. Крупная брюнетка вернулась к аристократическому образу жизни, праздному и обеспеченному, посещая один пир за другим. Она обменивалась пустыми словами с безмозглыми щеголями, а немолодые ухажеры с речами такими же глупыми, как и их мысли, ухаживали за ней.

С того времени как она стала поклонницей культа Атона, единого бога, у Долент была одна мысль: благоприятствовать возрождению правды, заставить ее, наконец, воссиять на земле Египта, выгнав ложных богов, и тех, кто поклонялся им.

Лишенная советов Офира, она походила на потерпевшего кораблекрушение во время урагана. С каждой неделей ее решимость уменьшалась. Как сохранить веру, если ничто и никто не питает ее? Долент не надеялась на будущее, которое казалось ей безнадежным.

Ее служанка, брюнетка с острым взглядом, сменила постельное белье и вымела комнату.

— Вы страдаете, госпожа?

— Кто позавидовал бы моей участи?

— Красивые платья, прогулки по прекрасным садам, встречи с великолепными людьми... Я немного завидую вам.

— Ты несчастна?

— О, нет! У меня есть добрый муж, двое здоровых детей, и мы хорошо зарабатываем. Скоро мой муж закончит строить наш новый дом.

Долент осмелилась задать вопрос, мучивший ее.

— А бог... Ты думаешь о нем иногда?

— Бог везде, госпожа: достаточно почитать богов и наблюдать природу.

Долент больше не настаивала, Офир прав: настоящую религию нужно внедрять силой. Подчиняясь вере, народ отступится от всех своих пошлых заблуждений.

— Госпожа... Знаете, что говорят?

Чувствовалось, что у служанки была охота поболтать. Может быть, Долент услышит что-нибудь интересное?

— Ходят слухи, что вы собираетесь снова выйти замуж и, что многие воздыхатели оспаривают это счастье.

— Неважно, что говорят.

— Жаль... Вы достаточно долго носили траур. По моему мнению, нехорошо, когда такая женщина, как вы, страдает так долго от одиночества.

— Я не жалуюсь на жизнь.

— Иногда вы кажетесь грустной. Возможно, это нормально. Вы должны думать о вашем муже. Несчастный! Быть убитым! Несмотря на уважение к вам, госпожа, говорят, что ваш муж не всегда поступал честно.

— Это печально, но правда.

— Тогда зачем вам замыкаться на плохих воспоминаниях?

— Новое замужество не интересует меня.

— Счастье вернется, госпожа! Особенно, когда убийца вашего мужа приговорен.

— Что ты знаешь об этом?

— Моисея будут судить.

— Моисей... Но он в бегах!

— Это тайна, но мой муж — друг начальника охраны главной тюрьмы: еврей заключен там. Он точно будет приговорен к смертной казни.

— Его можно увидеть?

— Нет, это тайна, из-за тяжести обвинения, выдвинутого против него. Вас обязательно пригласят на суд, и у вас будет случай отомстить.

Моисей вернулся! Моисей, который верит в единого бога! Не знак ли это, обращенный к Долент?

ГЛАВА 15

Суд над Моисеем проходил в большом зале правосудия, возглавляемый жрецом, служителем Маат. Одетый в тяжелое накрахмаленное платье, он носил единственное украшение — сердце, символ человека, которое во время испытания смертью будут взвешивать на весах загробного царства.

До открытия заседания жрец встретился с Рамзесом в храме Птаха для возобновления клятвы, данной им во время коронации: он будет чтить богиню правосудия и никому не окажет предпочтения. Остерегаясь давать ему какие-либо советы, царь ограничился разговором об организации предстоящего процесса.

Большой зал был полон.

Ни один придворный не хотел пропустить такое событие.

Замечено было присутствие некоторых старейшин еврейских племен. Мнения разделились: одни верили в виновность Моисея, другие ожидали признаний, объясняющих причину возвращения преступника.

Жрец открыл заседание, приветствуя Маат, Закон, который будет жить вечно в человеческом обществе. Он приказал выставить на настил из плиток сорок две медные пластинки, напоминавшие, что правосудие осуществляется в сорока двух провинциях. Два воина привели Моисея.

Все взгляды устремились на еврея. Словно высеченное из камня лицо, длинная борода, огромный рост; бывший сановник Рамзеса выказывал удивительное спокойствие. Воины указали ему место напротив жреца.

Расположившийся по обе стороны верховного судьи — суд из четырнадцати человек включал землемера, жрицу богини Сехмет, лекаря, плотника, мать семейства, крестьянина, писца казны, придворную даму, скульптора, ткачиху, военачальника соединения «Ра», каменотеса, ответственного за царские погреба и моряка.

— Ваше имя Моисей?

— Именно так.

— Отводите ли вы кого-нибудь из этого суда? Посмотрите на них и подумайте некоторое время.

— Я доверяю правосудию этой страны.

— Разве это страна не ваша?

— Я здесь родился, но я — еврей.

— Вы египтянин и будете судимы как таковой.

— Была бы процедура и приговор другим, если бы я был иностранцем?

— Конечно, нет.

— Какая разница в таком случае?

— Суду решать. Вы стыдитесь быть египтянином?

— Суду решать, как вы говорите.

— Вы обвиняетесь в убийстве мастера по имени Сари, а затем — в побеге. Признаете вы эти факты?

— Признаю, но они требуют объяснений.

— Это цель данного разбирательства. Вы считаете неточными термины обвинения?

— Нет.

— Следовательно, вы понимаете, что в соответствии с законом я должен потребовать для вас смертной казни.

По залу пробежал шепот; Моисей остался невозмутимым, как будто эти ужасающие слова его не касались.

— Исходя из тяжести обвинения, — уточнил жрец. — Я не стану устанавливать никаких ограничений во времени, чтобы вы могли защититься и объяснить свое преступное поведение. Я требую также абсолютной тишины и прерву заседание при малейшем беспорядке; виновные будут наказаны тяжелым штрафом.

Чиновник обратился к Моисею.

— Какую должность занимали вы в то время?

— Сановник египетского двора и мастер на строительстве Пи-Рамзеса. В частности, я руководил еврейскими каменщиками.

— По моим документам, все были этим довольны. Вы были другом Фараона, ведь так?

— Точно.

— Учеба в Мемфисе, первый официальный пост — в гареме Мэр-Ур, старший мастер в Карнаке, мастер в Пи-Рамзесе... Блестящая карьера, которая только что начиналась. Жертва, Сари, проделал обратный путь. Он, бывший воспитатель Рамзеса, надеялся стать главой школы в Мемфисе, но был назначен на незначительную должность. Вы знали о причинах этой неудачи?

— У меня было свое мнение.

— Можно его узнать?

— Сари подлый человек, честолюбивый и жадный. Мою руку направила судьба.

Амени попросил слова у жреца.

— Я хочу внести некоторые уточнения: Сари участвовал в заговоре против Рамзеса. Так как он был мужем его сестры, царь выказал милость и заговорщик избежал сурового наказания.

Многие придворные были удивлены.

— Пусть предстанет перед судом госпожа Долент, — приказал жрец.

Не скрывая своего волнения, приблизилась величавая брюнетка.

— Вы подтверждаете слова Моисея и Амени?

Долент опустила голову.

— Они мягки, слишком мягки... Мой муж стал чудовищем. Когда он понял, что его карьера окончательно загублена, он начал питать сильную ненависть к подчиненным, проявляя по отношению к ним беспощадную жестокость. В течение последних месяцев своей жизни он преследовал еврейских каменщиков, за которых он отвечал. Если бы Моисей не убил его, кто-нибудь другой сделал бы это.

Речь Долент крайне удивила жреца.

— Не слишком ли сильны ваши слова?

— Клянусь вам, нет! Из-за мужа моя жизнь стала мучением.

— Его гибель вас обрадовала?

Долент еще больше опустила голову.

— Я... я как бы освободилась, и мне стыдно за себя... Но как сожалеть о таком человеке?

— Что еще вы можете сказать, госпожа?

— Все... больше ничего.

Долент вернулась и села среди придворных.

— Кто-нибудь желает защитить память Сари и опровергнуть слова его супруги?

Таковых не оказалось. Писец, обязанный записывать показания, вносил их тонким и быстрым почерком.

— Что вы можете сказать о случившемся? — спросил жрец Моисея.

— Это была случайность. Хотя мои отношения с Сари были натянутыми, но у меня не было намерения убивать его.

— Почему такая враждебность?

— Потому что я обнаружил, что Сари, будучи строительным мастером, шантажировал и обкрадывал еврейских каменщиков. Стремясь защитить одного из них, я убил Сари, не желая этого, а лишь спасая собственную жизнь.

— Вы утверждаете, что это была самооборона?

— Именно так.

— Почему вы сбежали?

— Я поддался панике.

— Странный поступок для невинного.

— Убийство человека вызывает глубокий шок. На мгновение теряешь голову и действуешь, как пьяный. Затем понимаешь, что совершил нечто ужасное, и остается только одно желание: сбежать, исчезнуть, забыть и быть забытым. Вот почему я спрятался в пустыне.

— Волнение прошло, вы должны были вернуться в Египет и предстать перед судом.

— Я женился, и у нас родился сын. Египет мне казался далеким, очень далеким.

— Почему же вы вернулись?

— У меня есть предназначение, которое я должен выполнить.

— Какое?

— Сегодня это еще моя тайна, не имеющая отношения к разбирательству; но завтра о ней узнает каждый.

Ответы разгневали жреца.

— Ваш рассказ не совсем убедителен и ваши объяснения очень запутаны. Я полагаю, что вы убили Сари преднамеренно, потому что он вел себя несправедливо по отношению к евреям. Ваши мотивы понятны, но речь идет все же о преступлении. По возвращении в Пи-Рамзес вы продолжали прятаться! Не является ли это подтверждением вашей виновности? Уверенный в своей правоте человек не поступает таким образом.

Амени посчитал, что настал момент для решающего удара.

— Я располагаю доказательством невиновности Моисея.

Тон жреца стал строгим.

— Если у вас нет серьезных оснований, я обвиню вас в оскорблении правосудия.

— Еврейского каменщика, которого Моисей взялся защищать, звали Абнер; Сари вымогал у него деньги. Абнер пожаловался Моисею. Сари захотел отомстить Абнеру, мучая его. Моисей прибыл вовремя и помешал Сари истязать свою жертву. Но драка обернулась убийством, Моисей убил Сари, но защищая свою жизнь. Абнер был свидетелем, и его показания включены в дело. Оно в вашем распоряжении.

Амени отдал документ жрецу.

Последний удостоверился, что папирус имел печать судьи. Он сломал ее, проверил дату и прочитал текст.

Моисеи не осмелился проявить своей радости, но обменялся с Амени взглядом заговорщика.

— Этот документ подлинный и приемлемый, заключил жрец.

Суд был закончен, Моисей освобожден от обвинений. Ему вынесли оправдательный приговор.

— До освобождения, — снова взял слово верховный судья, — я все же предпочел бы провести последнюю проверку.

Амени заморгал глазами.

— Пусть этот Абнер предстанет перед нами, потребовал жрец, — и пусть он подтвердит свое показание.

ГЛАВА 16

Амени физически ощущал ярость Рамзеса.

— Неоспоримое доказательство, подлинный документ, а Моисей все еще в тюрьме!

— Жрец дотошен, — осторожно заметил личный писец Фараона.

— Но что еще ему нужно?

— Я повторяю тебе, он хочет услышать подтверждение Абнера.

Рамзес признал справедливость этого желания: требования верховного суда должны быть удовлетворены.

— Он вызван?

— Да, и в этом-то все и дело.

— Почему?

— Абнера нигде нет. Еврейские старейшины утверждают, что он исчез уже много месяцев назад. Никто не знает, что с ним произошло.

— Ложь! Хотят навредить Моисею.

— Возможно, но что делать?

— Пусть поиском займется Серраманна лично.

— Нужно будет немного подождать... Серраманна занят расследованием в Среднем Египте около покинутого города фараона-еретика. Он одержим одной идеей: опознать убитую блондинку. И, если быть откровенным, он уверен, что хеттские шпионы не уничтожены, они в Египте.

Гнев Фараона прошел.

— Каково твое мнение, Амени?

— Шенар мертв, его сообщники в бегах. Но Серраманна полагается на свой инстинкт.

— Может быть, он не ошибается, Амени; инстинкт — подсознательное чувство, внутреннее чутье, которое сбивает нас с толку или успокаивает. Мой отец превращал инстинкт в интуицию. Он гениально пользовался ею.

— Сети не был пиратом!

— Серраманна — выходец из мрака, и он достаточно хорошо знает его хитрости. Было бы ошибкой не прислушаться к нему. Доберись до него как можно быстрее и прикажи ему вернуться в Пи-Рамзес.

— Я отправлю посыльных.

— И передай мое требование жрецу: я желаю увидеть Моисея.

— Но... он в тюрьме!

— Суд прошел, факты известны: эта встреча не повлияет на свершение правосудия.

Резкий ветер дул на равнине, где в спешке был построен город Солнца, чьи руины удручали взгляд. Когда Серраманна проходил по одной из улиц, неожиданно рухнула стена полуразрушенного дома. Хотя сард всегда умел противостоять страху, он почувствовал себя неуютно. Опасные тени бродили в этом дворце и в этих покинутых домах. Прежде чем спрашивать жителей, он хотел ознакомиться с местностью, встретиться с ее призраками, оценить драму, которая протекала под солнцем Атона.

С приближением вечера Серраманна направился в соседний поселок, чтобы поесть там, поспать несколько часов и возобновить поиски. Поселок казался пустынным: ни осла, ни гуся, ни собаки. Двери и ставни домов были открыты. Однако сард вынул из ножен короткий меч. Осторожность подсказывала ему действовать осмотрительно там, где таится опасность, но он доверился своему опыту и своей силе.

На земляном полу убогого жилища, прижавшись к стене, сидела старая женщина.

— Убей меня, если хочешь, — сказала она слабым голосом. — Здесь нечего красть.

— Успокойся, я из стражи Рамзеса.

— Уходи, пришелец, этот поселок мертв, мой муж мертв, и я мечтаю только о том, чтобы исчезнуть.

— Кем был твой муж?

— Добрым человеком, которого обвинили в том, что он — недобросовестный знахарь, он, который провел жизнь, помогая другим... Вместо благодарности проклятый маг убил его!

Серраманна присел рядом с вдовой, одетой в грязное платье.

— Опиши мне мага.

— Зачем?

— Я ищу этого злодея.

Вдова посмотрела на сарда с удивлением.

— Ты смеешься надо мной?

— Разве я похож на шутника?

— Слишком поздно, мой муж убит.

— Я его не воскрешу, боги займутся им; а схвачу мага.

— Высокий мужчина, сухощавый, с профилем хищной птицы и холодными глазами.

— Его имя?

— Офир.

— Египтянин?

— Ливиец.

— Откуда ты все это знаешь?

— В течение многих месяцев он приходил разговаривать с нашей приемной дочерью Литой. Бедное дитя... У нее были видения, и она считала себя связанной с семьей царя-еретика. Мой муж и я пытались вернуть ей разум, но она предпочитала верить магу. Однажды ночью Лита исчезла, и больше мы ее никогда не видели.

Серраманна описал вдове внешность молодой блондинки, убитой Офиром.

— Это она?

— Да, это моя дочь, Лита... Она...?

Сард не любил скрывать правду; он утвердительно кивнул головой.

— Когда ты видела Офира в последний раз?

— Несколько дней назад он посетил моего больного мужа. Это он, Офир, убил его!

— Он прячется в окрестностях?

— В береговых скальных гробницах, часто посещаемых злыми духами... Перережь ему горло, стражник, растопчи его труп и сожги его!

— Ты должна будешь покинуть это место, вдова; люди не живут рядом с призраками.

Серраманна вышел из лачуги, вскочил на лошадь и пустил ее галопом по направлению к склепам. День начал клониться к вечеру.

Оставив лошадь у подножия склона, сард вскарабкался на него с мечом в руке; он не станет прятаться, а предпочтет вступить в открытый поединок. Начальник охраны Рамзеса выбрал гробницу, вход в которую был самым широким, и нырнул внутрь.

Везде пусто. Единственными обитателями этих покинутых склепов были изображения, высеченные на стенах, последние оставшиеся следы минувшей эпохи.

Меритамон, дочь Рамзеса и Нефертари, играла на арфе для царской четы с искусством, удивившим Фараона. Сидя на складных стульях у края водной глади, на которой плавали голубые лотосы, Рамзес и Великая Супруга Фараона рука в руке наслаждались мгновением счастья. Восьмилетняя девочка не только была виртуозна, но она еще и проявляла удивительную чувствительность. Боец, огромный лев, и Дозор, золотисто-желтый пес, лежавший между передними лапами хищника, казалось, были околдованы мелодией.

Мягко затихли последние ноты, оставляя после себя нежное эхо.

Царь обнял дочь.

— Ты доволен?

— Ты очень способная девочка, но тебе нужно будет еще многому научиться.

— Мама мне пообещала, что я буду принята в храм Хатор и что там меня научат всему, что должна знать дочь Фараона.

— Если таково твое желание, оно будет выполнено.

Красота девочки была такой же ослепительной, как и у Нефертари; в ее глазах сиял тот же свет.

— Если я стану заниматься музыкой в храме, ты придешь меня послушать?

— Ты полагаешь, что я мог бы обойтись без твоих мелодий?

Приблизился Ка с недовольным видом.

— Ты чем-то озабочен, Ка, — заметила царица.

— У меня кое-что украли.

— Ты в этом уверен?

— Каждый вечер я сам собираю свои вещи. У меня украли одну из моих старых кисточек, которой я любил писать.

— Ты не ошибаешься?

— Нет, я всюду искал.

Рамзес взял сына за плечи.

— Ты выдвигаешь серьезное обвинение.

— Я знаю, что нельзя говорить сгоряча; поэтому я сначала подумал, прежде чем жаловаться...

— Кого ты подозреваешь?

— Пока еще никого; но я буду искать. Я очень любил эту кисточку.

— У тебя есть другие.

— Да, но эта была особой.

Лев приподнял голову, собака навострила уши.

— Кто-то приближался.

Появилась Долент. На ней был парик из длинных кос и зеленое платье, подходившее к ее матовому цвету лица.

— Ваше Величество хотели меня видеть?

— Во время суда над Моисеем, — заявил Рамзес, — твое поведение было замечательным.

— Я сказала только правду.

— Необходимо было мужество, чтобы описать твоего мужа так откровенно.

— Перед лицом Маат и судьи не лгут.

— Твои показания очень помогли Моисею.

— Я только выполнила свой долг.

Царский виночерпий принес новое вино, и разговор пошел о работе, которую должны будут проделать оба ребенка, чтобы достичь мудрости.

Когда Долент покидала сад, она была убеждена, что добилась доверия царя. Внешнюю приветливость сменила симпатия.

Долент отослала свои носилки, она предпочла побродить по улицам и вернуться к себе пешком.

Под скромной одеждой остановившего ее водоноса кто узнал бы Шенара, исхудавшего, с усами и бородой?

— Ты довольна, моя дорогая сестра?

— Твой план оказался превосходным.

— Дружба делает слепым моего брата; придя на помощь Моисею, ты стала союзником Рамзеса.

— Рамзес уязвим, потому что он верит в мою честность; что должна я делать теперь?

— Открой свои уши: малейшая новость может быть драгоценна. Я встречусь с тобой таким же образом.

ГЛАВА 17

Рамзес и Амени с вниманием выслушали длинный рассказ Серраманна. Мягкий свет, проникающий в кабинет Рамзеса, составлял контраст напряжению, которое царило в комнате. С окончанием жаркого лета Египет наряжался в золотистые и умиротворяющие тона.

— Офир, ливийский маг, — повторил Амени, — и Лита, слабоумная... Должны ли мы и правда беспокоиться о нем? Эта мрачная личность где-то скрывается, у него нет сторонников в стране, и он, несомненно, уже пересек границу.

— Ты недооцениваешь серьезность ситуации, — заметил Рамзес, — забывая о месте, где он спрятался: город Солнца, столица Эхнатона.

— Она уже давно заброшена.

— Но опасные идеи ее основателя продолжают смущать некоторые души! Офир мечтал воспользоваться ими, чтобы посеять смуту в стране.

— Офир — хеттский шпион?

— Я в этом уверен.

— Но хетты насмехаются над Атоном и над единым богом!

— Но не евреи, — вмешался Серраманна.

Амени боялся услышать это утверждение. Но сард совершенно не придавал никакого значения тонкостям дипломатии и продолжал выражать свою мысль напрямик.

— Мы знаем, что с Моисеем встречался мнимый архитектор, — напомнил начальник охраны Рамзеса, — и описание этого самозванца точно соответствует описанию мага. Не правда ли, факт, достойный внимания?

— Успокойся, — посоветовал Амени.

— Продолжай, — приказал Рамзес.

— Я ничего не понимаю в высоких материях, — сказал великан, — но я знаю, что евреи говорят об одном — едином боге. Должен ли я напомнить вам, Ваше Величество, что я подозреваю Моисея в предательстве?

— Моисей наш друг! — запротестовал Амени.

— Даже если он и встретил Офира, почему он будет принимать участие в заговоре против Рамзеса? Маг встречался со многими знатными лицами.

— Зачем не верить очевидному? — спросил сард.

Фараон поднялся и посмотрел вдаль через центральное окно кабинета. Великолепные пейзажи Дельты казались воплощением самой изысканной жизни.

— Серраманна прав, — рассудил Рамзес, — хетты предприняли двойное наступление, атакуя в провинциях и действуя в Египте. Мы выиграли сражение при Кадеше, отбросили хеттские войска от границ наших провинций и уничтожили их шпионов на территории Египта. Но не являются ли эти победы ничтожными? Хеттская армия не уничтожена, и Офир все еще бродит где-то по стране. Такой человек не отступит ни перед чем, не откажется причинить нам вред. Но Моисей не может быть его сообщником... Это честный человек, не способный действовать исподтишка. Насчет Моисея Серраманна ошибается.

— Я бы этого хотел, Ваше Величество.

— У меня для тебя есть новое поручение, Серраманна.

— Я арестую Офира.

— Прежде всего, найди каменщика-еврея по имени Абнер.

Нефертари хотела отпраздновать свою годовщину рядом со столицей в сердце обширной области Дельты, управление которой было доверено Неджему. С приятным характером, постоянно радующийся чудесам природы, он представил царской чете новый плуг, более приспособленный к плодородным и жирным почвам Дельты. Энтузиаст своего дела, он сам опробовал орудие. Плуг вспахивал почву на необходимую глубину, не раня землю.

Служащие поселка не скрывали своей радости: видеть так близко царя и царицу было настоящим даром небес, который наполнит год наступлением тысячи и одного счастья. Урожай будет большим, прекрасные фрукты вырастут в садах, стада принесут многочисленный приплод.

Нефертари чувствовала, что Рамзес оставался равнодушным к радостям этого прекрасного дня. В конце обильного обеда она воспользовалась моментом отдыха.

— Страх сжимает твое сердце... Моисей — виновник этого?

— Да, его судьба меня беспокоит.

— Абнер найден?

— Нет еще. Если он не предстанет перед судом, жрец не произнесет оправдательного приговора.

— Серраманна не разочарует тебя. Я чувствую, что другая тревога неотступно преследует моего супруга.

— Закон фараонов предписывает мне защищать Египет от врагов как внешних, так и внутренних, и я боюсь, что потерпел поражение.

— Поскольку хетты держатся на расстоянии, тебя беспокоит противник, находящийся на нашей земле.

— Мы будем вести войну с сыновьями тьмы, которые передвигаются в масках в неверном свете.

— Какие странные слова! Однако они не удивляют меня. Вчера во время выполнения вечернего ритуала в храме Сехмет глаза гранитной статуи загорелись неспокойным светом. Мы хорошо знаем этот взгляд: он объявляет о несчастье. Я тотчас же произнесла слова заклинания. Но после возвращения спокойствия в святилище, распространится ли оно на внешний мир?

— Призраки Амарны возвращаются и преследуют умы, Нефертари.

— Разве Эхнатон не очертил границы своего опыта в пространстве и во времени?

— Конечно, но он вызвал силы, которым он больше не хозяин. И Офир, ливийский маг, на службе у хеттов, разбудил злых духов, дремавших в покинутом городе.

Нефертари, закрыв глаза, долгое время молчала. Преодолевая связь с повседневностью, ее мысль устремилась к незримому в поисках правды, спрятанной в лабиринтах будущего. Практика ритуалов развила у Нефертари способность к провидению, прямому соприкосновению с силами, создающими жизнь каждое мгновение. Иногда ей удавалось приоткрыть завесу тайны.

Не без страха ждал Рамзес слов Великой Супруги Фараона.

— Столкновение будет опасным, — сказала она, открыв глаза. — Армии, приготовленные Офиром, будут не менее сильными, чем армия хеттов.

— Раз ты подтверждаешь мои опасения, нужно действовать как можно быстрее. Употребим энергию основных храмов царства, накроем его защитной силой, петли которой будут сплетены богами и богинями. Мне необходима твоя помощь.

Нефертари обняла Рамзеса с выражением бесконечной нежности.

— Разве нужно меня просить об этом?

— Мы предпримем длительное путешествие и будем вместе, если столкнемся с опасностями.

— Разве имела бы смысл наша любовь, если бы не была отдана Египту? Он дает нам жизнь, мы ему отдаем свою.

Молодые крестьянки с оголенной грудью, голова которых была украшена убором из роз, а талия перевязана повязкой из растений, танцевали в честь плодородия земли и перебрасывались маленькими тряпичными шариками, чтобы отвести дурной глаз. Благодаря их искусству злые духи, тяжелые, неповоротливые и бесформенные, не могли проникнуть в сельскохозяйственные культуры.

— Если бы мы могли обладать их сноровкой, — пожалела Нефертари.

— В тебе тоже живет скрытая тревога.

— Меня беспокоит Ка.

— Он совершил серьезную ошибку?

— Нет, это из-за кисточки, которую у него украли. Помнишь об исчезновении моей любимой шали? Вне всякого сомнения, Офир использовал ее, чтобы произнести заклинание, разрушить мое здоровье и ослабить наше супружество. Благодаря вмешательству Сетау я смогла родить Меритамон, избежать смерти, и я опасаюсь нового нападения, и на этот раз на твоего старшего сына.

— Он страдает?

— Лекарь Парьямаху осмотрел его и ничего необычного не обнаружил.

— Этого недостаточно; обратись к Сетау и попроси его создать магическую стену вокруг Ка. С сегодняшнего дня пусть он сообщает нам о малейших подозрениях. Ты предупредила Изэт?

— Конечно.

— Нужно найти вора, неужели предатели действуют во дворце? Серраманна опросит челядь.

— Я боюсь, Рамзес, я боюсь за Ка.

— Будем сдерживать этот страх, он может ему навредить. Тот, кто общается с мраком, будет использовать любую оплошность.

С палитрой писца и кисточками Ка вошел в лабораторию Сетау и Лотос. Прекрасная нубийка заставляла черную кобру выплюнуть яд, в то время как ее муж готовил микстуру для лечения расстройства пищеварения.

— Это ты мой учитель магии?

— Твоим единственным учителем будет сама магия. Ты еще боишься змей?

— О, да!

— Только дураки не боятся рептилий. Они родились раньше нас и знают секреты, которые нам нужны. Ты заметил, что они проскальзывают через миры?

— С того момента, как отец подверг меня испытанию, заставив встретить огромную кобру, я знаю, что избегну ужасной смерти.

— Все же тебя, кажется, нужно охранять.

— У меня украли кисточку, и маг может воспользоваться ею, чтобы навредить мне; царица сказала мне правду.

Серьезность и взрослость мальчика удивила Сетау.

— Околдовывая, — объяснил он, — они учат нас способу борьбы против черной магии. Вот почему я буду давать тебе каждый день микстуру из толченого лука, змеиной крови и крапивных растений. Через две недели к этому я добавлю медные стружки, красную охру, квасцы и оксид свинца: а затем Лотос предложит тебе снадобье, которое она сама придумала.

Ка сделал гримасу, надул губы.

— Это, наверное, не очень приятно.

— Немного вина уничтожит неприятный вкус.

— Я его никогда не пил.

— Заполнишь еще один пробел в своем образовании.

— Вино мутит сознание писцов и мешает иметь им верную руку.

— Избыток воды мешает сердцу расшириться; не поддавайся этому недостатку. Чтобы хорошо различать вина, нужно раньше начинать их пробовать.

— Они охранят меня от злых духов?

Сетау потрогал зеленоватую мазь.

— Тот, кто ничего не делает, не может сопротивляться черной магии; только энергичная работа позволит тебе отвратить нападки незримого.

— Я готов, — подтвердил Ка.

ГЛАВА 18

Уже десять дней в Хаттусе[7], столице Хеттской империи, основанной на Центральном Анатолийском плато, где пустынные степи чередовались с ущельями и теснинами, шел дождь.

Усталый, сутулый, с короткими ногами, с постоянно бегающими глазами, император Муваттали все время зяб. Даже около камина он оставался, не снимая шерстяной шапки.

Несмотря на неудачу при Кадеше и поражение в провинциях, Муваттали чувствовал себя в безопасности в своей столице, состоявшей из нижнего и верхнего города с акрополем, где возвышался императорский дворец. Гигантские укрепления, благодаря рельефу местности, превращали Хаттусу в неприступную крепость.

Однако в гордом и непобедимом городе против императора поднималось скрытое недовольство. Впервые за все время правления Муваттали дважды потерпел поражение.

На девять километров в окрестности, ощетинившейся башнями и укреплениями, воины несли неусыпную охрану, но каждый спрашивал себя, продолжит ли завтра Муваттали вершить судьбу империи. До сих пор тот, кого называли «великим вождем», предотвращал попытки захвата власти, уничтожая самых дерзких; но последние события сделали его правление уязвимым.

Два человека страстно стремились к трону: его сын Урхи-Тешшуб, поддерживаемый военачальниками, и Хаттусили, брат императора, создавший мощную союзную армию против Египта. Союз, который император пытался поддерживать, преподнося большое количество дорогостоящих подарков правителям провинций.

Муваттали провел умиротворенно полдня в обществе очаровательной молодой женщины, забавной и образованной, заставившей его отвлечься на время от забот. Он предпочел бы, как и она, посвятить себя любовной поэзии, чтобы забыть обо всем. Но это только мечта, а хеттский император не имеет ни времени, ни права мечтать.

Муваттали согрел руки. Он еще колебался: кого нужно уничтожить, брата или сына, или обоих? Несколько лет тому назад он бы использовал грубое, но надежное средство; все интриганы при хеттском дворе умерли от яда. Теперь враждебность между двумя претендентами на трон могла послужить ему. Быть может, они станут действовать друг против друга, позволив ему выступить необходимым посредником?

Еще одно обстоятельство диктовало ему его поведение: империя была на грани распада. Повторяющиеся военные поражения, тяготы войны, трудности торговли изрядно пошатнули гиганта.

Муваттали предался размышлениям в храме бога урагана, самом красивом украшении квартала святилищ нижнего города, который включал не менее двадцати одного монумента, посвященного божествам. Подобно жрецу, император разломил три хлеба и вылил вино на каменный блок, произнося ритуальную формулу: «Чтобы ты мог длиться бесконечно». Муваттали хотел именно такого будущего для своей страны. В кошмарах он не раз видел себя побежденным Египтом и преданным своими союзниками. Сколько еще времени с высоты акрополя он будет разглядывать террасы, сооруженные из плотно прилегающих камней, прекрасные жилища знати, величественные ворота, закрывающие проход в его столицу?

Слуга предупредил императора, что к нему прибыл посетитель. Последний прошел многочисленные посты охраны, прежде чем достичь апартаментов императора, окруженных резервуарами с водой, конюшнями, оружейной мастерской и казармой.

Муваттали любил принимать гостей в зале с темными и строгими колоннами, украшенными памятным оружием — символом побед хеттской армии.

Тяжелые четкие шаги Урхи-Тешшуба можно было узнать среди тысяч. Высокий, мускулистый, крепкий, с длинными волосами, он выглядел как суровый воин, всегда готовый ринуться в бой.

— Как ты себя чувствуешь, сын мой?

— Плохо, отец.

— Однако твое здоровье кажется превосходным.

— Вы меня звали, чтобы смеяться надо мной?

— Не забывай, с кем ты разговариваешь!

Урхи-Тешшуб усмирил свое высокомерие.

— Простите меня, моя душа в смятении.

— От чего?

— Потому что я был главой победоносной армии. А теперь низведен в ранг подчиненного. Поставлен под командование Хаттусили, побежденного при Кадете!

— Без Хаттусили не было бы союзной армии.

— Для чего она нам нужна? Если бы вы доверяли мне, я бы победил Рамзеса!

— Ты упорствуешь в своем заблуждении, сын мой; зачем без конца вспоминать прошлое?

— Прогоните Хаттусили и передайте мне командование!

— Хаттусили — мой брат, он уважаем нашими союзниками и пользуется расположением торговцев, без которых ослабла бы наша военная мощь.

— Итак, что вы предлагаете мне?

— Забыть ссоры и объединить усилия, чтобы спасти страну.

— Спасти страну... Но кто ей угрожает?

— Вокруг нас меняющийся мир; мы не победили Египет. Некоторые союзы могут распасться быстрее, чем я предполагал.

— Я ничего не понимаю в этой речи! Я рожден, чтобы сражаться, а не для того, чтобы плести интриги.

— Поспешные и неверные выводы, сын мой. Если мы хотим установить господство на всем Ближнем Востоке, начнем с устранения внутренних разногласий. Есть спасительный и необходимый шаг: примирение с Хаттусили.

Урхи-Тешшуб стукнул кулаком по одной из колонн.

— Никогда! Никогда я не соглашусь унизиться перед этим ничтожеством!

— Положим конец раздорам, и мы станем более сильными.

— Заточите вашего брата и его жену в храм и дайте мне приказ напасть на Египет: вот спасительный шаг!

— Ты отказываешься от примирения?

— Отказываюсь.

— Это твое последнее слово?

— Если вы устраните Хаттусили, я стану вашим верным помощником. Я и армия.

— Сын, торгующий своей любовью к отцу?

— Вы много больше, чем отец, вы — император хеттов. Только интересы державы должны диктовать нам решения. Моя позиция правильная, в конце концов, вы признаете это.

Император казался усталым.

— Может быть, ты и прав... Я должен подумать.

Выходя из зала для приемов, Урхи-Тешшуб был уверен, что убедил отца. У стареющего императора, не будет другого выбора, кроме как предоставить ему полную власть, прежде чем оставить трон.

Одетая в красное платье, золотое оплечье, серебряные браслеты и кожаные сандалии, Путухепа, супруга Хаттусили, жгла ладан в подземном зале храма Иштар. В этот поздний ночной час акрополь был тих.

Два человека спустились по лестнице. Маленький, одетый в просторное платье из разноцветной ткани, с браслетом на левом локте, Хаттусили выступал впереди императора.

— Как холодно, — пожаловался Муваттали, запахивая полы своего шерстяного одеяния.

— Эта комната очень неудобна, — признался Хаттусили, — но она имеет и немалое преимущество, будучи самой спокойной.

— Хотите присесть, Ваше Величество? — осведомилась Путухепа.

— Эта деревянная скамья не подойдет. Несмотря на долгое путешествие, мой брат кажется менее усталым, чем я. Что ты узнал важного, Хаттусили?

— Я обеспокоен нашим союзом. Некоторые из союзников, кажется, вот-вот забудут свои обязательства. Они становятся все более ненасытными, но мне пока что удалось их удовлетворить. Знайте, что этот союз становится дорогостоящим; однако есть нечто более важное.

— Говори, прошу тебя.

— Ассирийцы становятся опасными.

— Это жалкий народ.

— Они берут пример с нас и считают, что наша империя ослаблена по причине поражений и раздоров.

— Мы могли бы их раздавить за несколько дней!

— Не думаю; разве было бы мудро разделить наши силы в тот момент, когда Рамзес готовится напасть на страну?

— Вы располагаете точной информацией?

— По сведениям наших осведомителей, армия Рамзеса как будто готова вновь начать наступление. На этот раз ханаанцы и бедуины не будут больше противостоять царю Египта. Путь в нашу страну окажется свободным. Поэтому начать войну против ассирийцев — это безумие.

— Что ты предлагаешь, Хаттусили?

— Нам необходимо внутреннее единство; ссора между мной и вашим сыном слишком затянулась и ослабила нас. Я готов встретиться с ним и поговорить, чтобы он осознал всю серьезность момента.

— Если мы будем продолжать упорствовать и выступать друг против друга, мы погибнем.

— Урхи-Тешшуб отказывается от примирения и требует передать ему командование войсками.

— Чтобы броситься сломя голову против египтян и потерпеть поражение!

— По его мнению, упреждающий удар — наш единственный выход.

— Вы император, и вам выбирать между сыном и мной. Если вы поддержите вашего сына, я уйду.

Муваттали сделал несколько шагов, чтобы согреться.

— Существует только одно разумное решение, — спокойно заявила Путухепа. — Будучи императором, вы должны предпочесть всему величие державы. Пусть Хаттусили — ваш брат, а Урхи-Тешшуб ваш сын, это не имеет значения, наше царство в опасности, и вы хорошо знаете, что воинственная ярость Урхи-Тешшуба приведет нас к катастрофе.

— Каково ваше решение... разумное?

— Никто не может убедить бешеного. Поэтому его нужно уничтожить. Ни Хаттусили, ни вы не должны быть замешаны в его исчезновении; поэтому я сама займусь этим.

ГЛАВА 19

Моисей поднялся.

— Ты здесь?

— Правосудие разрешило мне увидеть тебя.

— Разве Фараону нужно просить разрешения, чтобы посетить свои тюрьмы?

— В твоем случае — да, потому что ты обвиняешься в убийстве. Но, прежде всего ты мой друг.

— Итак, ты не отказался от меня...

— Разве покидают друга в несчастье?

Рамзес и Моисей застыли в долгом объятии.

— Я не верил тебе, Рамзес, и не думал, что ты придешь.

— Недоверчивый человек! Почему ты сбежал?

— Я подумал сначала, что паника могла бы объяснить мое поведение... Но в стране Мадиана, где я спрятался, у меня было время на размышление. Это не побег, а призыв.

— От кого исходил этот призыв?

— От бога Авраама, Исаака и Иакова. От Яхве.

— «Яхве» — это название горы в пустыне Синая; сделать из нее символ божественности — в этом нет ничего удивительного. Не укрывает ли богиню тишины гора Востока в Фивах?

— Яхве — единый бог, он не сводится к ландшафту.

— Что произошло во время твоего изгнания?

— На горе я встретил Бога в обличии горящего куста. Он открыл мне свое имя: «Я есть».

— Почему он ограничивается одним наполнением существующего? Атум — создатель, одновременно «Тот, кто есть» и «Тот, кого нет».

— Яхве доверил мне миссию, Рамзес, священную миссию, которая может тебе не понравиться. Я должен вывести из Египта еврейский народ и повести их в святую землю.

— Ты хорошо услышал голос Бога?

— Он был так же ясен и глубок, как твой.

— Разве пустыня не населена миражами?

— Ты не введешь меня в сомнение; я знаю, что я видел и слышал. Мое предназначение было установлено Богом, и я его выполню.

— Ты говоришь обо всех евреях?

— Весь еврейский народ свободно уйдет из Египта.

— Кто мешает еврею свободно передвигаться?

— Я требую признания веры евреев и разрешения предпринять исход.

— В ближайшее время нужно вытащить тебя из тюрьмы, поэтому я приказал найти Абнера. Его свидетельство будет решающим в пользу оправдательного приговора.

— Может быть, Абнер покинул Египет?

— Даю тебе слово: не пожалею никаких усилий, чтобы привести его в суд.

— Моя дружба с тобой безупречна, Рамзес, и я желаю тебе победы в борьбе против хеттов; но ты Фараон, а я — будущий вождь еврейского народа.

— Если ты не уступишь моему желанию, я стану самым непримиримым твоим врагом.

— Разве друзья не смогут найти точки соприкосновения?

— Наша дружба будет значить меньше, чем моя миссия; даже если мое сердце будет разрываться, я должен подчиниться голосу Яхве.

— У нас будет время поговорить об этом; прежде всего ты должен обрести свободу.

— Заключение не стесняет меня. В одиночестве я готовлюсь к будущим испытаниям.

— Первым из них может стать тяжелый приговор!

— Яхве помогает мне.

— Я желаю тебе этого, Моисей, и прошу тебя подумать, может, ты вспомнишь какие-нибудь моменты, полезные для твоей защиты.

— Я сказал правду, и правда победит.

— Ты мне не слишком-то помогаешь.

— Когда ты друг Фараона, зачем заботиться о несправедливости? Никогда ей ты не позволишь захватить царство и души судей.

— Ты встречал человека по имени Офир?

— Я не помню...

— Вспомни: Офир, мнимый архитектор, который встречался с тобой в Пи-Рамзесе, когда ты строил мою столицу; несомненно, он расхваливал достоинства религии Эхнатона.

— В самом деле...

— Он тебе делал какие-нибудь предложения?

— Нет, но он мне показался понимающим бедствия евреев.

— Бедствие... Не слишком ли сильное слово?

— Ты египтянин, ты не можешь этого понять.

— Этот Офир — хеттский шпион, он плетет заговор против Египта; он также и убийца. Любое соглашение с ним навлечет на тебя подозрение в государственной измене.

— Кто бы ни помогал моему народу, он достоин моей признательности.

— Ты ненавидишь землю, видевшую, как ты рождался?

— Детство, отрочество, наша учеба в Мемфисе, моя служба тебе... — все это мертво и забыто, Рамзес. Я люблю только одну землю: ту, которую Бог пообещал моему народу.

Неджем, земельный управитель, был необычно нервозен. Всегда приветливый и жизнерадостный, он грубо и без причин оттолкнул писца. Неджем не мог сосредоточиться на документах, и, покинув кабинет, отправился в лабораторию Сетау и Лотос.

Присев на корточки, прекрасная нубийка держала змею с красной головой.

— Подержите эту медную чашку, — попросила она сановника.

— Я не знаю, если...

— Поторопитесь.

Колеблясь, Неджем взял сосуд, содержавший коричневую тягучую жидкость.

— Ничего не пролейте, это очень едкая жидкость.

Неджем задрожал.

— Куда я могу ее поставить?

— На полку.

Лотос уложила змею в корзину и накрыла крышкой.

— Что я могу сделать для вас, Неджем?

— Вы и Сетау...

— Что хотят от Сетау? — раздался резкий голос заклинателя змей.

Раздражающие пары поднимались от фильтров различных размеров; на полках горшки соседствовали с цедилками, фляги с трубками, отвары с микстурами.

— Я хочу сказать...

Приступ кашля помешал сановнику продолжить.

— Итак, говорите, — потребовал Сетау. Плохо выбритый, хмурый, едва видимый в дыму, заполнившем часть лаборатории, где он работал, Сетау переливал из сосуда в сосуд разжиженный яд.

— Это по поводу маленького Ка.

— Что с ним случилось?

— Это спрашиваете вы, кто... Я хочу сказать, что до сегодняшнего дня я занимался обучением этого ребенка. Он любит читать и писать, Ка исключительно умен для своего возраста и уже обладает культурой, которой позавидовал бы любой писец, не колеблется изучать секреты неба и земли, хочет...

— Я все это знаю, Неджем, у меня работа. Переходите к фактам.

— Вы... Вы тяжелый человек!

— Жизнь не легка. Когда ежедневно сталкиваешься с рептилиями, нет времени на светские разговоры.

Неджем был шокирован.

— Но... но мой визит не светский!

— Итак, говорите, наконец, что у вас.

— Хорошо, я буду более откровенным: почему вы увлекаете Ка на опасную дорогу?

Сетау поставил чашу, с которой возился, и вытер тряпкой лоб.

— Вы приходите ко мне, Неджем, отвлекаете меня от работы, и более того, оскорбляете! Каким бы вы ни были вельможей, у меня есть желание дать вам пощечину.

Неджем отступил, толкнув Лотос.

— Извините меня... Я не думал... Но этот ребенок...

— Приобщение Ка к магии вам кажется преждевременным? — спросила нубийка с чарующей улыбкой.

— Да, да, именно так, — ответил Неджем.

— Сомнения делают вам честь, но ваши опасения беспочвенны.

— Такой маленький ребенок должен изучать такую сложную и опасную науку...

— Фараон приказал мне защитить его; чтобы добиться этого, нам необходима помощь Ка.

Сановник побледнел.

— Защитить его... От чего?

— Вы любите говяжий маринад?

— Я... Конечно.

— Это одно из моих лучших блюд; согласитесь разделить с нами трапезу?

— Принуждать меня так, в последний момент...

— Это уже сделано, — рассудил Сетау, — Ка не маленький, слабый ребенок, а старший сын Рамзеса. Нападая на него, хотят ослабить царскую чету и всю страну. Мы возведем магическую стену вокруг Ка, чтобы уничтожить зло, направленное против него. Наше дело требует точности, оно будет трудным и рискованным. Любая добрая воля хороша.

ГЛАВА 20

На улочке еврейского квартала царило оживление, укрепленные между домами балки были накрыты тростником, который защищал прохожих от солнечных лучей, давая тень и прохладу. Сидя на порогах своих домов, беседовали домохозяйки. Когда проходил водонос, они утоляли жажду и возвращались к нескончаемым беседам, к ним присоединялись ремесленники, используя момент отдыха, и каменщики, возвращаясь со строек.

Единственная тема занимала все мысли: суд Моисея. По мнению одних, он будет приговорен к смертной казни, по мнению других — к тюремному заключению. Некоторые горячие головы призывали к восстанию, большинство же склонялось к покорности: кто осмелится выступить против армии и стражи Рамзеса? И, кроме того, Моисей испытывает только то, что заслуживает: разве он не убил человека? Как ни строг был закон, этот факт ни у кого не вызывал возмущения, даже если Моисей и убил, он оставался уважаемым человеком в квартале; как не вспомнить о его самоотверженности по отношению к каменщикам и о материальных преимуществах, которых он добился для них? Многие рабочие желали, чтобы он снова стал зодчим и занимался их судьбой.

Аарон разделял общий мрачный настрой. Конечно, судьба Моисея была в руках Яхве, так как египетское правосудие не проявляло снисходительным к преступникам. Если Абнер согласился бы засвидетельствовать показания в суде, то Моисей был бы спасен; но каменщик упорно утверждал, что Моисей лжет. Он также отказывался выйти из своего укрытия до конца суда. Аарон ни в чем не мог упрекнуть Абнера, как не мог и потребовать, чтобы тот явился в суд.

Проходя по улочке, Аарон заметил нищего, голова которого была покрыта капюшоном. Прислонившись к стене, человек выпрашивал у прохожих куски хлеба. Аарон вначале старался не замечать несчастного, затем сам дал ему поесть, и, наконец, решился с ним заговорить.

— У тебя нет семьи?

— У меня ее больше нет.

— Ты был женат?

— Моя жена умерла, а дети ушли...

— Что за горькая судьба выпала на твою долю?

— Я был продавцом зерна, имел красивый дом, вел спокойную жизнь... И совершил серьезную ошибку, изменив своей жене.

— Бог наказал тебя.

— Ты прав, но это не ему я обязан своим несчастьем. Один человек обнаружил мою связь, вымогал деньги, разорил меня и разрушил семью. Моя жена умерла от горя.

— Ты говоришь о каком-то чудовище!

— Чудовище, которое продолжает свирепствовать и распространять несчастья... Будут и другие страдать, как я, от его жестокости.

— Как его имя?

— Мне стыдно его произнести.

— Почему?

— Потому что он еврей, как ты и я.

— Меня зовут Аарон, и я имею некоторое влияние в нашем сообществе. Ты не должен больше молчать, потому что паршивая овца все стадо портит.

— Не все ли теперь равно... Я один и безутешен.

— Несмотря на свою беду, ты обязан подумать о других. Этот человек должен быть наказан.

— Его зовут Абнер, — прошептал нищий.

На этот раз у Аарона был серьезный повод, чтобы пожаловаться на поведение Абнера. В тот же вечер он собрал совет старейшин и рассказал им о несчастьях торговца зерном.

— Когда-то, — признал один старейшина, — Абнер будто бы вымогал деньги у каменщиков, но они хранили молчание, и только слухи достигали наших ушей. Теперь понятно, почему у Абнера нет желания появиться перед судом. Он предпочитает, чтобы волнение утихло.

— Моисей в тюрьме, и свидетельство Абнера могло бы его спасти!

Старейшинам явно не хотелось принимать чью-либо сторону. Один из них выразил общее мнение.

— Скажем честно: Моисей совершил убийство, бросившее тень на всех евреев. Справедливость восторжествует, если он будет наказан. Более того, он вернулся, чтобы сеять волнение среди нас своими безумными идеями. Осторожности ради позволим событиям развиваться своим чередом. Аарон пришел в ярость.

— Трус среди трусов! Значит, вы предпочитаете помочь такому прохвосту, как Абнер, и отправляете на смерть Моисея, который боролся за вас? Пусть Яхве утопит вас в несчастьях и невзгодах.

— Аарон прав, — вмешался один из собравшихся, — наше поведение непростительно.

— Мы защищали Абнера, — напомнил другой, — и не имеем права заставить его предстать перед судом.

Аарон гневно стукнул об пол посохом.

— Может, и тебе Абнер помог обогатиться?

— Как осмеливаешься ты так говорить?

— Сведи нищего с Абнером.

— Предложение принято, — объявил старейшина.

Абнер прятался в центре квартала каменщиков в доме, откуда он решил выйти только после осуждения Моисея. Став богатым и уважаемым, он сытно ел и большую часть времени спал.

Когда совет старейшин призвал Абнера к ответу, он рассмеялся. Как смеет какой-то нищий обвинять его? Это он, Абнер, обвинит евреев в том, что они оставили человека в нищете, что противоречило египетскому закону. Ну, а если дело примет плохой оборот, его сообщники заставят исчезнуть этого жалкого обвинителя.

На совете старейшин присутствовали вожди еврейских племен, посланные своими собратьями, и Аарон, который поддерживал нищего, почти не способного передвигаться.

Абнер был насмешлив.

— Этот бедняга бредит... Только способен ли он говорить? Более мудро было бы дать ему пищи и отправить доживать свои дни на ферме в Дельте.

Аарон помог нищему сесть.

— Мы не станем обвинять тебя, Абнер, — объявил старейшина, — если ты согласишься свидетельствовать в пользу Моисея в суде.

— Моисей — беспокойный и опасный человек. Я помог многим нашим братьям! Зачем я буду зря рисковать?

— Правда должна восторжествовать, — вмешался Аарон.

— Она изменчива... И будет ли достаточно ее, чтобы освободить Моисея? Он все же убийца! Мы ничего не выиграем, вмешавшись в эту историю.

— Моисей спас твою жизнь, и ты должен спасти его.

— Это старые события, мои воспоминания тусклы... Не лучше ли подумать о будущем? И затем, мое письменное показание поможет Моисею. Если использовать благоприятное сомнение, он не будет приговорен к смертной казни.

— А длительное заключение — более завидная участь?

— Моисей должен был держать себя в руках и не убивать Сари.

Взбешенный Аарон ударил посохом об пол.

— Не горячись, — потребовал старейшина.

— Этот мерзавец предал своих и еще предаст.

— Сохраняй спокойствие, — посоветовал Абнер, — я умею быть благодарным и обязуюсь помочь в твоих нуждах. Для меня уважение старших имеет первостепенное значение.

Если бы не присутствие старейшин и вождей, Аарон разбил бы Абнеру голову.

— Остановимся на этом, друзья, и отпразднуем наше примирение за хорошим обедом, которым я с удовольствием угощу вас.

— Ты забыл о нищем, Абнер?

— А! Нищий... Что он может сказать?

Аарон обратился к несчастному.

— Не бойся, говори свободно.

Человек продолжал молчать, Абнер расхохотался.

— Это и есть ваш великий обвинитель! Покончим с ним... Передайте нищего моим слугам, они накормят его на кухне.

Аарон был раздражен.

— Говори, я прошу тебя.

Медленно нищий поднялся, снял капюшон и открыл лицо.

Ошеломленный, Абнер едва смог произнести имя этого неожиданного и опасного гостя.

— Серраманна...

— Ты арестован, — объявил сард.

Пока происходило слушание показаний Абнера, Серраманна был охвачен противоречивыми чувствами. С одной стороны, он не желал искать Абнера, так как считал Моисея виновным в заговоре; с другой — справился с поручением Фараона. Только способность Рамзеса оказывать сильное влияние на людей вызвала в нем подобное подчинение. Серраманна был уверен в опасности еврея и считал, что царь не прав, доверяя ему. Но убедить в этом Фараона не представлялось возможным. Моисей являлся его другом, а дружба для Рамзеса священна.

Весь Пи-Рамзес замер в ожидании решения суда. Этот процесс значительно поднял авторитет Моисея; простые люди и почти все каменщики теперь полностью поддерживали его. Они видели в нем своего защитника.

Серраманна втайне надеялся, что Моисей будет выслан и не станет больше досаждать Фараону своими идеями и сеять смуту в стране.

Когда Амени вышел из зала суда, сард пошел ему навстречу. Личный писец Рамзеса сиял от счастья.

— Моисей оправдан!

ГЛАВА 21

Двор собрался в зале приемов дворца Пи-Рамзеса, в который вела величественная лестница, украшенная фигурами побежденных врагов. Никто не знал, для чего Фараон созвал всех высших сановников и придворных, но каждый предполагал, что будет объявлено о важных решениях, касающихся будущего страны.

Проходя через парадную дверь, где были выгравированы титулы Рамзеса, Амени плохо скрывал свое недовольство: почему царь не доверяет ему? Глядя на высокомерный вид Аша, он понял, что и его друг знает не больше, чем он.

Придворных собралось так много, что невозможно было разглядеть пышное и великолепное убранство зала. Люди сгрудились между колоннами и около стен, на которых художники изобразили цветущие сады, пруды с резвящейся в них рыбой.

Взгляд Сетау задержался на одной из картин, где была изображена молодая женщина, размышляющая перед розовым кустом, очень похожая на царицу. Фризы лотосов, маков, маргариток и васильков воплощали мирную и улыбающуюся природу.

Вельможи, высокие сановники, царские писцы, хранители секретов, жрецы и жрицы и другие важные лица замолчали, когда Рамзес и Нефертари вошли в зал. Мощь Фараона была неоспоримой, его величие — несравненным. Увенчанный двойной короной, означавшей господство над Верхним и Нижним Египтом, одетый в белое платье и позолоченную набедренную повязку, Рамзес держал в правой руке «магический» жезл, посох пастуха, служивший ему для того, чтобы созывать свой народ в незримом мире и удерживать его сплоченность в реальном.

Нефертари казалась самой грацией, Рамзес — могуществом. Каждый из собравшихся почувствовал глубокую любовь, которая объединяла их и придавала обоим очарование вечности.

Главный жрец прочитал гимн Амону, чествуя присутствие бога, скрытого во всех формах жизни. Затем заговорил Рамзес.

— Я сообщу сейчас несколько решений, чтобы рассеять волнения, и объясню некоторые действия, которые я собираюсь предпринять немедленно. Все это — плод долгих размышлений, моих и Великой Супруги Фараона.

Царские писцы приготовились записывать слова Фараона.

— Я решил усилить северо-восточную границу Египта, построить там новые крепости, укрепить старые стены, удвоить отряды воинов и улучшить их оплату. Царская Стена должна стать непреодолимой и защитить Дельту от любых попыток вторжения. Завтра же каменщики отправятся туда, они должны начать необходимые работы.

Слово попросил один из сановников.

— Ваше Величество, будет ли достаточно Царской Стены, чтобы остановить нашествие хеттов?

— Нет; она только последний элемент защитной системы. Благодаря недавним успешным действиям нашей армии, мы вновь вернули себе провинции.

— Не предавали ли нас наместники провинций?

— И не раз: вот почему я доверил административное и военное управление защитной системой Аша, ему я передаю неограниченную власть на территориях Ханаана, Амурру и Южной Сирии. Я поручаю ему также контролировать местных правителей, создать там осведомительную службу и подготовить отборный гарнизон, способный сдерживать атаки хеттов.

Аша оставался невозмутимым, хотя он и стал объектом внимания всех присутствующих. Одни смотрели на него с восхищением, другие — завидовали. Верховный сановник становился главным лицом государства.

— Кроме того, я решил предпринять длительное путешествие с царицей, — продолжал Рамзес, — во время моего отсутствия Амени займется текущими делами государства и, при необходимости будет советоваться с моей матерью Туйей. Мы будем поддерживать связь с помощью посыльного, ни один указ не будет принят без моего согласия.

Двор был ошеломлен. Роль тайного советника Амени не была новостью, но почему царская чета удаляется из Пи-Рамзеса так спешно?

Глава службы депеш осмелился задать вопрос, который был у всех на устах.

— Ваше Величество... Не согласитесь ли вы открыть нам цель вашего путешествия?

— Упрочить священное основание Египта. Царица и я, мы отправимся сначала в Фивы, чтобы проверить, как продвигается строительство Храма Миллионов Лет, затем поедем на юг.

— До Нубии?

— Вот именно.

— Простите, Ваше Величество... Но так уж необходимо это путешествие?

— Необходимо.

Двор понял, что Фараон больше ничего не скажет. Поэтому о причинах этого удивительного решения придется только догадываться.

Дозор, золотисто-желтый пес царя, лизал руку царицы-матери, а лев лежал у ее ног.

— Мои верные спутники оказывают тебе почтение, — заметил Рамзес.

Туйя умело составляла большой букет, который будет установлен на столе подношений, предназначенных для богини Сехмет. Как была величественна царица-мать в длинном льняном платье с золотой каймой, ее плечи были накрыты короткой накидкой, талия затянута красным поясом с кистями, падающими до земли! Как было благородно ее лицо, пронзительны ее глаза! Царицей восхищались и одновременно побаивались. Властность, требовательность и неуступчивость этой женщины были известны всем.

— Что ты думаешь о моих решениях?

— Нефертари мне о них долго рассказывала, и я боюсь даже, что сама подтолкнула вас к этому. Только надежность защиты северо-восточных границ сможет помещать хеттскому вторжению, поэтому необходимо контролировать наши провинции и управлять ими твердой рукой.

— Ты управляешь страной так же мудро, как и твой отец. Девять лет царствования, сын мой... как выносишь ты бремя власти?

— У меня нет даже времени подумать об этом.

— Тем лучше, продолжай идти вперед. Уверен ли ты, что твои приказы выполняются четко и правильно?

— Мое близкое окружение очень невелико, и у меня нет намерений увеличивать его.

— Амени замечательный человек, — оценила Туйя, — даже если его кругозор и недостаточно широк, он обладает двумя очень редкими качествами: честностью и преданностью.

— Будешь ли ты также хвалить Аша?

— Он тоже обладает исключительной добродетелью: смелостью, особенной смелостью, основанной на глубоком анализе ситуации. Кто лучше, нежели он, подходит для наблюдения за нашими северными провинциями?

— Может ли Сетау снискать твое расположение?

— Он ненавидит условности и искренен: как не отметить такого драгоценного союзника?

— Остается Моисей...

— Я знаю твою дружбу с ним.

— Но ты не одобряешь ее.

— Нет, Рамзес; этот еврей преследует цели, которые ты будешь вынужден осудить. Какими бы ни были обстоятельства, ставь государственные интересы выше своих чувств.

— Моисей еще не является виновником волнений.

— Если он им станет, только Законы Маат, они, и только они должны определять твое поведение. Испытание будет опасным даже для тебя, Рамзес.

Туйя расправила стебель лилии; букет имел блеск ста цветов.

— Согласишься ли ты управлять Двумя Землями во время моего отсутствия?

— Ты же знаешь, годы начинают тяготить меня.

Рамзес улыбнулся.

— Я не верю.

— Ты еще слишком молод, чтобы понять это. Теперь ты откроешь мне настоящую причину такого длительного путешествия?

— Любовь к Египту и Нефертари. Я хочу вновь оживить тайный огонь храмов, от них должно исходить больше энергии.

— Но являются ли хетты нашими единственными противниками?

— Ливийский маг Офир использует против нас темные силы; может быть, я ошибаюсь, придавая слишком большое значение его действиям, но я ничем не рискую. Нефертари уже достаточно настрадалась от его колдовства.

— Боги благоприятствуют тебе, сын мой; могли бы они дать тебе большее счастье, чем такая прекрасная супруга?

— Было бы тяжелой ошибкой не боготворить ее так, как она того достойна; у меня есть великий замысел, чтобы имя царицы славилось миллионы лет и, чтобы царская чета служила бы тем неосязаемым основанием, на котором построен Египет.

— Если ты возымел это намерение, твое царствование будет великим. Нефертари владеет магией, без которой ни одно действие не будет иметь успеха. Насилие и мрак исчезнут, пока поколения будут сменять поколения, но гармония будет жить на этой земле, пока правит царская чета. Укрепляй ее, делай из нее краеугольный камень здания. Когда любовь освещает народ, она дает ему больше счастья, чем богатство.

Букет был закончен, и он был великолепен.

— Ты думаешь иногда о Шенаре?

В глазах Туйи появилась грусть.

— Как мать может забыть сына?

— Шенар больше не твой сын.

— Царь прав, я должна бы его послушать... Простит ли он мне мою слабость?

Рамзес нежно прижал Туйю к себе.

— Лишив его могилы, — добавила она, — боги обрекли его на ужасное наказание.

— Я сталкивался со смертью в Кадеше, Шенар встретил ее в пустыне. Может быть, она очистила его душу.

— А если он еще жив?

— У меня тоже была эта мысль... Если он прячется в тени с теми же намерениями как прежде, будешь ли ты к нему снисходительна?

— Ты — Египет, Рамзес, и кто бы ни напал на тебя, он встретит меня на своем пути.

ГЛАВА 22

Рамзес остановился перед статуей Тота при входе в управление верховного сановника и положил букет лилий на жертвенник. Воплощенный в большой каменной обезьяне, господин иероглифов, «речи богов», устремил взгляд к небесам.

Визит Фараона был счастьем. Посещению царя радовались служащие управления; Аша встретил правителя и склонился перед ним. Когда Рамзес обнял его, подчиненные молодого сановника почувствовали гордость от сознания того, что работают под началом человека, которому царь оказывает такой знак доверия.

Оба закрылись в кабинете Аша. Обстановка кабинета соответствовала утонченным вкусам хозяина: розы, привезенные из Сирии, в растительных композициях с ними соседствовали нарциссы и ноготки, сундуки из акации, стулья с панно, украшенные лотосами, искусно вышитые подушки, столик с бронзовыми ножками. Стены разрисованы сценами охоты на птиц.

— Убранство комнаты нельзя назвать скромным, — отметил Рамзес, — не хватает только экзотических ваз Шенара.

— Слишком плохое воспоминание! Я приказал продать их, и использовал деньги на нужды моего управления.

Элегантный, в легком парике, с маленькими, ухоженными усиками, Аша, казалось собирался, присутствовать на званом пиру.

— Когда мне удается прожить несколько спокойных недель в Египте — признался он, — я упиваюсь неисчислимыми удовольствиями, которые он мне предоставляет... Но пусть царь успокоится: я не забываю о работе, доверенной мне.

Таков был Аша: противоречивый, непредсказуемый, законодатель мод, отчаянный волокита, но и государственный деятель, опытный дипломат, талантливый переводчик.

— Что ты думаешь о моих решениях?

— Они меня удручают и радуют, Ваше Величество.

— Я хотел бы принять еще одно решение.

— Самое главное, не правда ли? И именно это является причиной твоего визита. Позволь мне догадаться: это... Кадеш?

— Я не ошибся, назначив тебя верховным сановником и главой дипломатической службы.

— Ты все еще думаешь овладеть этой крепостью?

— Кадеш был местом победы, но крепость цела и невредима и продолжает притягивать взоры хеттов.

Несколько раздраженный Аша налил восхитительного красного вина в серебряные кубки, ручки которых были сделаны в форме газелей.

— Я сомневаюсь, чтобы ты вернулся к Кадешу... Рамзес не смог бы перенести поражения. Да, эта крепость бросает нам вызов; да, она так же сильна, как и вчера.

— Вот почему я рассматриваю ее как постоянную угрозу Южной Сирии; именно на Кадеш будут направлены атаки хеттов.

— На первый взгляд рассуждения кажутся безупречными.

— Но ты не можешь с ними согласиться, ведь так?

— Представь себе на мгновение разжиревшего вельможу, обладающего большими привилегиями, занимающего высокий пост и ведущего спокойную жизнь, который пал бы перед тобой ниц и сказал бы примерно так: «Рамзес Великий, могущественный царь, отправляйся на завоевание Кадеша!». Такого придворного сочли бы опасным идиотом.

— Почему же необходимо отказаться от завоевания Кадеша?

— Благодаря тебе, Рамзес, миф о непобедимости хеттов развеян. Конечно, их армия остается сильной, но среди воинов замечены волнения. Муваттали пообещал своим подданным легкую победу, а должен с трудом оправдывать возвращение войск в столицу. Разворачивается и другой конфликт: война между его сыном Урхи-Тешшубом и его братом Хаттусили.

— У кого больше шансов победить?

— Невозможно предугадать: и тот и другой располагают равными силами.

— Падение Муваттали неминуемо?

— По моему мнению, да: при хеттском дворе убивают охотно. В воинственном обществе вождь, проигравший сражение, должен быть уничтожен.

— Не правда ли, идеальный момент, чтобы атаковать Кадеш и овладеть им?

— Конечно, если наша цель — подорвать основы Хеттской империи.

Рамзес ценил проницательность своего друга Аша и его колючий характер, но на это раз он был удивлен.

— Не это ли является главным в нашей политике?

— Я в этом теперь не очень уверен.

— Ты смеешься надо мной?

— Когда от решения зависит жизнь или смерть тысяч людей, у меня нет настроения шутить.

— Итак, у тебя есть сведения, и они должны изменить мое мнение.

— Простая интуиция, основанная на некоторых фактах, о которых сообщили наши осведомители. Ты слышал об Ассирии?

— Воинственное племя, такое, как хетты.

— Так было до сегодняшнего дня, пока это государство находилось под хеттским влиянием. Но Хаттусили, когда создавал союз, дал много драгоценного металла ассирийцам, чтобы они соблюдали доброжелательный нейтралитет. И эти неожиданные богатства превратились в оружие. Сегодня в этой стране военные пользуются большим уважением, чем дипломаты. Ассирия превращается в более опасного врага для нас, чем хетты.

Рамзес задумался.

— Ассирия... Она готова напасть на хеттов?

— Нет еще, но со временем конфликт мне кажется неизбежным.

— Почему же Муваттали не борется с этим злом?

— Из-за внутренних разногласий, угрожающих его трону, и потому что он опасается продвижения нашей армии к Кадешу. Для него мы остаемся основными противниками.

— А для тех, кто рвется к власти?

— Его сын Урхи-Тешшуб — слепец, мечтающий только овладеть Двумя Землями, уничтожив как можно больше египтян. У Хаттусили более гибкий ум, и он должен лучше понимать опасность, которая растет у самых ворот Хеттской империи.

— Значит, ты мне не советуешь начинать широкое наступление на Кадеш.

— Мы потеряем много людей, хетты тоже; настоящим победителем может стать Ассирия.

— Разумеется, ты не удовлетворился размышлениями; каков твой план?

— Боюсь, что он тебе не совсем понравится из-за того, что противоречит политике Египта.

— Я слушаю тебя.

— Заставим хеттов поверить, что мы готовим штурм Кадеша. Ложные слухи, фальшивые секретные депеши, учения в Южной Сирии. Я этим занимаюсь.

— Пока ты не удивил меня.

— Продолжение будет более неожиданным. Как только обнаружится эффективность этих действий, я отправлюсь в Хеттскую империю.

— В каком качестве?

— С секретной миссией, вести переговоры с императором.

— Но... О чем ты хочешь вести переговоры?

— О мире, Ваше Величество.

— О мире... с хеттами!

— Это лучшее решение, чтобы помешать ассирийцам действовать.

— Хетты никогда не согласятся.

— Если я буду располагать твоей поддержкой, я ручаюсь, что смогу их убедить.

— Если бы кто-нибудь другой, а не ты, сделал мне это предложение, я бы обвинил его в государственной измене.

Аша улыбнулся.

— Я немного сомневался в этом. Но кто другой, кроме Рамзеса, может предвидеть будущее?

— Не учат ли мудрецы, что льстить другу — непростительная ошибка?

— Я обращаюсь не к другу, а к Фараону. Недальновидный политик поступил бы именно так: завоевал Кадеш, победил хеттов и прозевал опасного врага; появление Ассирии должно изменить наши действия и планы.

— Простая интуиция, основанная на фактах, Аша; ты признал это сам.

— Мне, как главе дипломатии, важно предугадать и предчувствовать предстоящие события раньше других. Именно так приходят к верному решению.

— Я не имею права позволить тебе так рисковать.

— Мое пребывание у хеттов? Оно будет не первым.

— Ты хочешь снова побывать в тюрьме?

— Существуют более приятные места, но нужно уметь подтолкнуть судьбу.

— Я не найду лучшего верховного сановника.

— Я вернусь, Рамзес. И потом, легкая светская жизнь со временем ослабляет ум. Посещать любовниц, одевать их, пресытиться ими... мне нужна жизнь, полная опасностей, чтобы ум оставался живым и деятельным. Этот опыт не пугает меня. Я хочу использовать слабости хеттов и убедить их прекратить вражду.

— Ты понимаешь, Аша, что это совершенно бессмысленно?

— Нет, мой план обладает свежестью новизны и прелестью неизведанного: не украшен ли он соблазнами?

— Все же ты не верил, что я дам тебе свое согласие.

— Я его получу, так как ты принадлежишь к правителям, способным изменить мир. Прикажи мне вести переговоры с варварами, которые хотят нас поработить, чтобы их превратить в подданных.

— Я отправляюсь в длительное путешествие на юг, а ты будешь на севере.

— Занимайся другим и оставь хеттов мне.

ГЛАВА 23

Юноши, в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти лет за их выдающиеся способности, физическую силу и ум были выбраны Рамзесом «царскими сыновьями». Они носили серьги, широкое оплечье, браслеты, сборчатую набедренную повязку и гордо держали жезл, заканчивающийся страусовым пером.

Им Рамзес оказал особую честь, доверив командование различными воинскими отрядами. Своим присутствием на поле брани они сумеют поддержать боевой дух воинов, о позорном бегстве которых в битве при Кадеше царь еще не забыл.

«Царские сыновья» отправятся на север и займутся управлением провинциями. Они получили точные распоряжения от Аша и с честью выполнят их.

По стране уже распространялась легенда о том, что Рамзес Великий, могущественный Фараон, кроме того, и плодовитый отец, существование многочисленных детей было явным доказательством его божественной мощи.

В тени лимонного дерева старый Гомер умащивал благовониями свою белую бороду. Гектор, черно-белый кот, замурлыкал, как только его погладил Рамзес.

— Простите мне мою неделикатность, Ваше Величество, но мне кажется, что вы раздражены.

— Скажем... озабочен.

— Плохими известиями?

— Нет, предстоящее путешествие несколько беспокоит меня.

Греческий поэт набил листьями шалфея трубку, головка которой была сделана из раковины улитки.

— Рамзес Великий... Так называет вас теперь народ, вот что я сейчас написал:

— Вы становитесь суеверны, Гомер?

— Это привилегия возраста, Ваше Величество. Мои «Илиада» и «Одиссея» закончены. Я написал последние строчки в поэме, воспевающей вашу победу при Кадеше. Остается только курить шалфей, пить ароматизированное анисом вино и заставлять делать себе массаж.

— У вас нет желания перечитать свои произведения?

— Только посредственные авторы любуются в зеркало своих фраз. Почему вы задумали это путешествие, Ваше Величество?

— «Часто возвращайся в Абидос, — требовал мой отец, — и заботься об этом храме». Я пренебрегал его приказами, но теперь должен заняться этим святилищем.

— Есть большее.

— На вопрос: «Кто такой Фараон?» Сети отвечал: «Тот, кто делает свой народ счастливым». Как этого достичь? Совершая благие дела ради Первоначала и для богов, с тем, чтобы они отражались в людях.

— Это царица посоветовала вам действовать таким образом?

— С ней и для нее я хочу создать нечто, что произведет сияющую энергию, в которой мы так нуждаемся и которая защитит Египет и Нубию от несчастий.

— Место уже выбрано?

— В сердце Нубии Хатор отметила своим присутствием место под названием «Абу-Симбел». Воплощаясь в камне, повелительница звезд открыла секрет своей любви. Его я хочу подарить Нефертари, чтобы она навсегда стала госпожой Абу-Симбела.

Сидя на корточках, повар, пользуясь листом пальмы, раздувал огонь жаровни, на которой жарил гуся. В клюв и горло птицы он вставил вертел и держал ее прямо над очагом. Когда он справится с этим занятием, то ощиплет утку, выпотрошит ее, отрубит ей голову, концы крыльев и лапы и насадит на вертел, чтобы поджарить на слабом огне.

Знатная дама позвала его.

— Вся птица подготовлена?

— Почти вся.

— Если я у вас потребую утку, вы сможете приготовить ее тотчас же?

— Но я очень занят...

Долент, сестра Рамзеса, поправила левую бретельку своего платья, постоянно соскальзывающую; затем величавая брюнетка поставила горшок из-под меда около ног повара.

— Твой необычайный наряд превосходен, Шенар. Если бы ты не назначил мне свидание в этом месте, я бы тебя не узнала.

— У тебя есть какие-нибудь новости?

— Я полагаю... Я была на совете, созванном царской четой.

— Возвращайся через два часа, я отдам тебе утку, закрою лавочку, и ты последуешь за мной. Я отведу тебя к Офиру.

Расположенный недалеко от царских погребов, квартал поваров и мясников успокаивался только ночью. Несколько тяжело нагруженных подмастерий направлялись к домам знати, чтобы доставить туда жареные куски мяса, дичь, которые будут съедены во время пиршеств.

Шенар углубился в пустынную улочку, остановился перед покрашенной в голубой цвет дверью, несколько раз постучал в нее. Как только она открылась, старший брат Фараона сделал Долент знак поспешить. Величавая брюнетка не без страха вошла в помещение с низким потолком, переполненное корзинами. Шенар приподнял дверцу погреба, и они спустились вниз по деревянной лестнице.

Увидев мага Офира, Долент распростерлась перед ним и поцеловала полу его платья.

— Я так боялась не увидеть вас вновь!

— Я пообещал вам вернуться. Дни размышлений в городе Солнца упрочили мою веру в Атона, единого бога, завтра он будет царить в этой стране.

Зачарованными глазами Долент созерцала мага, лицо которого напоминало хищную птицу. Он ее околдовывал, пророк настоящей веры. Завтра его сила поведет народ, завтра он опрокинет Рамзеса.

— Ваша помощь драгоценна для нас, — сказал Офир ласковым и глубоким голосом, — без вас как нам бороться с безбожным и ненавистным Фараоном?

— Рамзес мне доверяет, я даже убеждена, что он верит мне после моего благоприятного вмешательства в судьбу его друга Моисея.

— Каковы намерения царя?

— Он доверил управление северными провинциями «царским сыновьям» под началом Аша.

— Этого проклятого дипломатишки! — воскликнул Шенар, — он обманул меня и посмеялся надо мной. Я отомщу, я его растопчу, я...

— Есть более важные дела, — сухо оборвал его Офир. — Послушаем Долент.

Сестра Рамзеса была горда, что играет важную роль.

— Царская чета скоро предпримет длительное путешествие.

— Куда?

— В Верхний Египет и Нубию.

— Знаете ли вы, какова цель этого путешествия?

— Рамзес хочет преподнести небывалый подарок царице. Кажется, храм.

— Это единственная причина путешествия?

— Фараон хочет восстановить и упрочить магическую энергию храмов, создав своеобразный щит, способный защитить Египет.

Шенар рассмеялся.

— Мой любимый брат потерял разум!

— Нет, — запротестовала Долент, — он чувствует, что ему угрожают тайные противники; у него нет другого решения, кроме как призвать богов и создать невидимую армию, чтобы бороться с врагами, которых он опасается.

— Он становится сумасшедшим, — настаивал Шенар, — и погрязнет в своем сумасшествии. Армия божеств... это смешно!

Брат царя почувствовал на себе ледяной взгляд Офира.

— Рамзес осознал опасность, — сказал он.

— Все же вы не думаете...

Шенар остановился... От мага исходила неистовая свирепость; в этот момент старший брат Фараона перестал сомневаться в колдовских возможностях ливийца.

— Кто охраняет маленького Ка? — спросил Офир у Долент.

— Сетау, заклинатель змей. Он передает свое знание сыну Рамзеса и окружил его силами, которые охраняют от любого зла, откуда бы оно ни исходило.

— Змеи обладают магией земли, — признал Офир, — тот, кто общается с ними, знает ее. Благодаря кисточке мне все же удастся разрушить защиту. Но для этого потребуется больше времени, чем было предусмотрено.

Сердце Долент не могло смириться с тем, что Ка пострадает от незримой напасти; но ее разум подчинился воле мага. Зло ослабит Рамзеса, уменьшит его «ка» и, может быть, приведет к отречению. Каким бы ни было жестоким это действо, Долент не станет вмешиваться.

— Нам нельзя больше встречаться, — решил Офир.

Долент схватилась за платье мага.

— Когда я вновь увижу вас?

— Мы с Шенаром покинем столицу на некоторое время, поскольку не можем долго находиться в одном и том же месте. Вы будете первой, кого мы предупредим о нашем возвращении. Все это время собирайте сведения.

— Я продолжу распространять настоящую веру, — заверила она.

— Есть более важное занятие, — прошептал Офир с хитрой улыбкой.

ГЛАВА 24

Чтобы отпраздновать освобождение Моисея, еврейские каменщики организовали пышный пир в своем квартале; треугольные хлеба, голубиное рагу, фаршированные перепела, фиговый компот, крепкое вино и свежее пиво было предложено приглашенным, которые пели всю ночь, много раз повторяя имя Моисея, ставшего еще более популярным среди евреев.

Устав от шума, последний удалился от сутолоки праздника, когда участники пира стали слишком пьяны, чтобы заметить его отсутствие. Моисей испытывал необходимость побыть одному и подумать о борьбе, предстоящей ему; убедить Рамзеса в том, чтобы весь еврейский народ ушел из Египта, будет нелегко. Однако Моисею во что бы то ни стало нужно выполнить предназначение, открытое ему Яхве; чтобы достичь этого, он горы свернет.

Моисей сидел на краю точильного камня; к нему подошли два человека. Это были бедуины: лысый и бородатый Амос и худощавый Бадуш.

— Что вы здесь делаете?

— Мы принимаем участие в этом веселье, — заявил Амос, — торжественный момент, не так ли?

— Вы не евреи.

— Мы можем быть вашими союзниками.

— Я не нуждаюсь в вас.

— Не переоцениваешь ли ты свои силы? Без оружия тебе не удастся воплотить мечты в жизнь.

— Я использую другое оружие.

— Если евреи объединятся с бедуинами, — подтвердил Бадуш, — они образуют настоящую армию.

— Для чего она нужна?

— Для борьбы с египтянами и для победы над ними.

— Опасная затея.

— Ты, Моисей, осмеливаешься осуждать наш план? Вывести свой народ из Египта, бросить вызов Рамзесу, поставить себя над законом этой страны... Это ли не опасная мечта?

— Кто рассказал тебе о моем намерении?

— Нет ни одного каменщика, который бы не знал о нем! Тебе приписывают даже стремление завладеть Двумя Землями, во имя Яхве, единого бога.

— Люди быстро впадают в безумие, когда великий замысел захватывает их целиком.

Хитрый взгляд Бадуша зажегся опасным светом.

— Тем не менее, ты рассчитываешь поднять евреев против египетских властей.

— Уйдите с моей дороги, вы оба.

— Ты не прав, Моисей, — настаивал Амос, — твой народ будет вынужден бороться, но без оружия он не сможет ничего сделать. Мы бы могли помочь вам.

— Уходите и оставьте меня в покое.

— Как хочешь... Но мы вернемся.

Передвигаясь на ослах, как простые крестьяне, и снабженные разрешением на свободный проезд, выданным Меба, бедуины сделали остановку к югу от Пи-Рамзеса. Они закусили сладким луком, свежим хлебом и сушеной рыбой, когда два человека подсели к ним.

— Как прошла встреча?

— Моисей слишком упрям, — признался Амос.

— Надо было пригрозить ему, — сказал Шенар.

— Это не поможет. Нужно, чтобы он сам понял, что без оружия не обойтись. И рано или поздно мы понадобимся ему.

— Евреи приняли его?

— Оправдательный приговор сделал из него героя, и каменщики убеждены, что он будет защищать их права, как раньше.

— Как они находят его план?

— По-разному, но он горячит кровь молодым, которые мечтают о независимости.

— Подбодрим их, — сказал Шенар, — подстрекая волнения, мы ослабим Рамзеса. Если же он начнет преследовать евреев, это вызовет гнев народа против него и его власти.

Амос и Бадуш уже много лет являлись сообщниками Офира и хеттскими шпионами. В Дельте у них было немало сторонников, помогавших им скрываться от людей Серраманна.

Встреча Офира, Шенара, Бадуша и Амоса, похожая на военный совет, означала, что наступление на Рамзеса началось.

— Где находятся хеттские войска?

— По сведениям наших осведомителей, — ответил Бадуш, — они расположились лагерем в районе Кадеша, ожидая наступления египетской армии.

— Я знаю своего брата, — осклабился Шенар, — он не откажется от желания броситься вперед!

Во время битвы при Кадеше Амос и Бадуш, сыграв роль обезумевших пленных, обманули Рамзеса, чтобы завлечь его в западню. Но эта затея провалилась, и бедуины стремились поскорее забыть о позорном поражении.

— Что передали наши друзья-хетты? — спросил маг у Бадуша.

— Любыми средствами ослабить власть Рамзеса.

Офир очень хорошо знал, что означает этот расплывчатый приказ. С одной стороны, Египет вновь завоевал провинции, и хетты были не в состоянии вернуть их обратно; с другой стороны, сын и брат императора в беспощадной борьбе за трон сеяли волнения и смуту в империи. Муваттали пока удерживал власть, но как долго это продлится?

Поражение при Кадеше, неудачное наступление в Ханаане и в Сирии, отсутствие ответа на возвращение этих земель Египтом, казалось, подтверждали, что Хеттская империя ослабла от внутренних раздоров. Но и это не помешало бы Офиру продолжать свою деятельность. Когда власть Рамзеса пошатнется, новый огонь воспламенит хеттскую державу.

— Вы двое, — приказал Офир Бадушу и Амосу, — должны войти в доверие к евреям. Пусть ваши люди объявят себя сторонниками Яхве и призовут евреев следовать за Моисеем. Долент, сестра царя, сообщит нам о развитии событий при дворе во время отсутствия царской четы. Я займусь Ка, какой бы ни была защита, которой он окружен.

— Я оставляю себе Аша, — проговорил сквозь зубы Шенар.

— Ты можешь заняться и другим, — заметил Офир.

— Я хочу убить его собственными руками, прежде чем уничтожить моего брата.

— А не начать ли вам с последнего?

Предложение мага вызвало у Шенара новый приступ ненависти к Рамзесу, укравшему у него трон.

— Я возвращаюсь в Пи-Рамзес, чтобы там объединить наши усилия; вы, Шенар, направитесь на юг.

Шенар почесал бороду.

— Повременить с Рамзесом... таково ваше намерение?

— Я жду большего от вас.

— Но каким образом?

Офир был вынужден открыть замыслы Муваттали.

— Хетты вторгнутся в Дельту, нубийцы перейдут границу и нападут на Элефантину. Рамзесу не удастся потушить пожары, которые мы зажжем одновременно во многих местах.

— Какова будет моя роль?

— У города Солнца вас ожидает отряд воинов, они помогут расправиться с Рамзесом; вы также должны поднять мятеж среди нубийских племен, осыпая их вождей драгоценным металлом и подарками. Направляясь в сердце этой страны, Рамзес не знает, что попадет в ловушку и живым оттуда не вернется.

Широкая улыбка осветила лицо Шенара.

— Я не верю ни в единого Бога, ни в богов, но я снова начинаю верить в удачу. Почему мне не говорили раньше об этих драгоценных союзниках?

— У меня не было таких полномочий.

— Сегодня вы их получили?

— Я доверяю вам, Шенар. Теперь вы знаете о целях, поставленных передо мной.

Разгневанный брат Рамзеса сорвал несколько травинок, бросил их по ветру, поднялся и сделал несколько шагов. Наконец он получил возможность действовать самому. Офир слишком полагался на магию, хитрость и потусторонние силы; он, Шенар, применит иные действия, менее сложные и более действенные.

В его голове уже теснились тысячи идей. Навсегда прервать путешествие Рамзеса... У него не было другой цели.

Рамзес... Рамзес Великий, его неслыханная удача грызла Шенару сердце! Он не обольщался относительно своих недостатков, но обладал качеством, которое можно было причислить к достоинствам: настойчивостью. Как у самого опасного и непримиримого врага, у него была увеличивающая с каждым днем злоба, дававшая ему силы для борьбы с властелином Двух Земель.

На мгновение, проникшись спокойствием природы, Шенар заколебался.

В чем он может упрекнуть Рамзеса? С начала своего царствования преемник Сети не совершил ни одной ошибки, ни против своей страны, ни против своего народа. Напротив, он взял их под защиту от врагов, вел себя как доблестный воин, способствовал процветанию страны и справедливости.

В чем он мог его упрекнуть, кроме того, что он был Рамзесом Великим?

ГЛАВА 25

Во время совета, собравшего основных представителей касты военных и касты торговцев, император Муваттали напомнил слова одного из своих предшественников: «В наше время убийство стало обычным явлением в царской семье; была убита царица, сын царя тоже был убит. Поэтому необходимо, во избежание подобных драм, установить закон: чтобы никто не смел поднять руки на члена царской семьи, чтобы никто не мог обнажить меча или кинжала против него и чтобы можно было прийти к соглашению при выборе наследника государя».

С трудом признавая, что его преемник не назван, император обрадовался бы, если бы убийства возобновились, он вернул доверие Хаттусили, своему брату, и Урхи-Тешшубу, своему сыну. Последнему он передал полномочия командующего армией, брату он вменил в обязанность заботиться о благополучии страны и поддерживать крепкие связи с союзниками хеттов. Иначе говоря, он отнимал у Хаттусили военную власть и делал Урхи-Тешшуба неуязвимым.

При виде торжествующей улыбки Урхи-Тешшуба и озадаченного лица Хаттусили нетрудно было определить преемника, которого Муваттали выбрал, не произнося его имени.

Усталый и неловкий в красно-черном шерстяном платье император не позволил обсуждать свои решения и удалился, окруженный личной охраной.

Обезумевшая от ярости прекрасная жрица Путухепа топтала серьги, подаренные ей мужем Хаттусили.

— Это невероятно! Твой брат император втаптывает тебя в грязь, и ты так спокоен!

— Муваттали скрытный человек... И за мной остается важная должность.

— Без армии ты всего лишь марионетка, зависящая от воли Урхи-Тешшуба.

— У меня есть друзья среди военачальников крепостей, охраняющих наши границы.

— Но сын императора, можно сказать, уже царствует в столице!

— Урхи-Тешшуб не нравится тем, кто умеет мыслить здраво.

— Сколько еще драгоценного металла необходимо истратить, чтобы убедить их сделать правильный выбор?

— Торговцы помогут нам.

— Почему император изменил намерения? Он был враждебно настроен к своему сыну и одобрил мой план, чтобы уничтожить его.

— Муваттали никогда не действует сломя голову, — напомнил Хаттусили, — несомненно, он принял во внимание угрозы военных, успокоил их, передав Урхи-Тешшубу свои бывшие привилегии.

— Он совершил ошибку! Этот безумец использует их, чтобы захватить власть.

Хаттусили надолго задумался.

— Я спрашиваю себя, не попытался ли император таким образом выразить согласие по поводу твоего плана? Урхи-Тешшуб становится могущественным человеком, следовательно, ему мы кажемся ничтожествами. Не лучший ли момент для того, чтобы уничтожить его? Я убежден, что император советует тебе поспешить. Нужно ударить, и ударить очень быстро.

— Я надеялась, что Урхи-Тешшуб рано или поздно придет в храм богини Иштар, чтобы обратиться к прорицателям. Теперь с новым назначением назрела необходимость в гадании. Новоявленный командующий должен узнать свое будущее. Гадание произведу я. Когда я убью его, то объясню всем, что он стал жертвой гнева небес.

Нагруженные оловом, материалами и продуктами ослы вошли в хеттскую столицу медленным и размеренным шагом. Караванщики, как обычно, отвели их к прилавку, где торговец проверил список и количество товаров, установил долговые обязательства, подписал договоры, угрожая плохим плательщикам судебным преследованием.

По торговому кварталу прохаживался самый богатый из торговцев, тучный шестидесятилетний человек. Его внимательный взгляд наблюдая за сделками, и он спешил вмешаться, если назревал спор. Обходительная улыбка торговца исчезла, когда ему навстречу вышел Хаттусили. Одетый в платье из разноцветной материи брат императора, казалось, нервничал.

— Плохие новости, — сообщил торговец.

— Неприятности с поставщиками?

— Нет, хуже; с Урхи-Тешшубом.

— Но... Но это мне император доверил управлять торговлей!

— Урхи-Тешшуба подобное обстоятельство вовсе не смущает.

— Какое лихоимство он совершил?

— Сын императора решил ввести новый налог на каждую торговую сделку, чтобы лучше платить воинам.

— Я тотчас же заявлю решительный протест.

— Бесполезно, уже слишком поздно.

Хаттусили чувствовал себя униженным; впервые император не оказал ему доверия, и он, его брат, узнает важную новость не из уст Муваттали, а от других.

— Я попрошу императора отменить налог.

— Вы потерпите неудачу, — предсказал торговец. — Урхи-Тешшуб хочет восстановить военную мощь хеттов, раздавив торговцев и лишив их всех привилегий.

— Я выступлю против этого!

— Пусть боги помогут вам, Хаттусили.

Более трех часов Хаттусили ожидал в холодном зале дворца императора. Обычно он без церемоний проникал в личные апартаменты своего брата; на этот раз охранники Муваттали преградили ему путь, и управляющий, выслушав его прошение, ничего ему не пообещал.

Был поздний вечер, когда Хаттусили обратился к одному из охранников.

— Предупредите управляющего, что я не буду ждать слишком долго.

Воин заколебался, посоветовался взглядом со своим собратом, затем исчез на несколько минут. Второй, казалось, был готов проткнуть Хаттусили копьем, если бы он попытался подойти к двери.

Вновь появился управляющий, сопровождаемый шестью охранниками с враждебными лицами. Брат императора подумал, что они пришли арестовать его и бросить в тюрьму, откуда он никогда не выйдет.

— Что вы хотите? — спросил управляющий.

— Видеть императора.

— Разве я вам не сказал, что он никого не принимает сегодня? Бесполезно ждать дольше.

Хаттусили удалился, охранники не сдвинулись с места.

Когда он выходил из дворца, столкнулся с Урхи-Тешшубом, который быстро шел навстречу. С усмешкой на губах, главнокомандующий хеттской армией даже не поприветствовал Хаттусили.

С высоты террасы своего дворца император Муваттали любовался Хаттусой. Огромная укрепленная скала в сердце пустынных степей, она была воздвигнута, чтобы свидетельствовать о существовании незримой силы. При виде ее любой завоеватель повернет назад. Никто не завладеет этими башнями, не достигнет императорского акрополя, возвышающегося над храмами божеств.

Никто, кроме Рамзеса.

Он заставил пошатнуться великую крепость и нанес жестокие удары по империи. Отвратительная картина поражения мелькала иногда в сознании Муваттали; при Кадеше он избежал несчастья, но будет ли и дальше служить ему удача? Рамзес молод, любим небесами, и он не остановится, пока не уничтожит хеттов.

Он, Муваттали, властелин воинственного народа, должен теперь действовать иначе.

Управляющий объявил о приходе Урхи-Тешшуба.

— Пусть войдет.

Бравый шаг военного заставил дрожать плиты террасы.

— Да храни вас бог грозы, отец мой! Армия скоро будет готова вновь захватить провинции.

— Я слышал, что ты установил новый налог, который вызвал недовольство купцов.

— Эти купчишки трусы, их богатства послужат усилению нашей армии.

— Ты переступил границу дозволенного, сын мой! Торговлей управляет Хаттусили.

— Мне нет дела до Хаттусили! Разве вы не отказали ему в приеме?

— Я не должен оправдываться в своих решениях.

— Вы выбрали меня преемником, мой отец, и вы были правы. Армия воодушевлена, народ спокоен. Рассчитывайте на меня в упрочении нашей мощи и уничтожении египтян.

— Я знаю твое мужество, Урхи-Тешшуб, но ты должен еще многому научиться: политика хеттов не сводится к постоянному конфликту с Египтом.

— Существует только два сорта людей: победители и побежденные. Хетты могут принадлежать лишь к первому. Благодаря мне мы победим.

— Согласись подчиниться моим приказам.

— Когда мы выступаем?

— У меня другие планы, сын мой.

— Зачем отказываться от войны, которой жаждет империя?

— Потому что мы должны вести переговоры с Рамзесом.

— Мы, хетты, будем вести переговоры с врагом... Вы потеряли разум, отец?

— Я запрещаю тебе говорить со мной таким тоном! — вышел из себя Муваттали. — Встань на колени перед твоим императором и извинись!

Урхи-Тешшуб остался неподвижен со скрещенными на груди руками.

— Покорись или...

Задыхаясь, Муваттали схватился за грудь и рухнул на плиточный пол.

Урхи-Тешшуб с удовольствием наблюдал за ним.

— Мое сердце... сердце, как камень... Позови дворцового лекаря.

— Я требую полной власти. Впредь приказы армии буду отдавать я.

— Лекаря, быстрее...

— Откажись от трона.

— Я твой отец... Ты оставишь меня умирать...?

— Откажись от трона.

— Я... я отказываюсь. Даю тебе слово...

ГЛАВА 26

Совет старейшин внимательно выслушал Моисея. Оправдательный приговор повысил его популярность до такой степени, что голос того, кого называли «пророком», становился слышен повсюду.

— Бог помог тебе, — проговорил Либни хриплым голосом, — вознеси к нему хвалу и проведи остаток своих дней в молитвах.

— Ты знаешь мои намерения.

— Не испытывай удачу, Моисей.

— Бог приказал мне вывести еврейский народ из Египта, и я подчинюсь ему.

Аарон стукнул посохом об пол.

— Моисей прав: мы должны обрести независимость. Когда мы будем жить на своей земле, мы, наконец, познаем счастье и благоденствие. Уйдем вместе из Египта; выполним волю Бога!

— Вы толкаете наш народ на путь несчастья? — возмутился Либни. — Армия уничтожит восставших, стража арестует непокорных!

— Отбросим страх, — посоветовал Моисей, — В нашей вере найдем мы силу, чтобы победить Фараона и избежать его гнева.

— Разве не достаточно служить Яхве здесь, на этой земле, на которой мы родились?

— Бог явился мне, говорил со мной, — напомнил Моисей, — именно он наметил нашу судьбу. Отказ от его воли приведет нас к гибели.

Ка был зачарован, Сетау говорил ему об энергии, циркулирующей во Вселенной и оживляющей все существа, о песчинках звезд, о магической силе, сконцентрированной в статуях божеств. Внутри храмов, куда Сетау приводил его, старший сын Рамзеса не мог оторваться от созерцания каменных изваяний.

Мальчик был восхищен. Жрец омыл его руки и ноги, надел на него набедренную повязку и потребовал, чтобы он очистил рот содой. С момента как Ка впервые появился внутри святилища, тихого и благоухающего, он ощутил присутствие странной силы, этой «магии», связывающей между собой элементы жизни, которыми насыщается Фараон и питает ими свой народ.

Сетау приказал открыть для Ка лабораторию храма Амона, стены ее были покрыты текстами, воспроизводящими секреты составления ритуальных мазей и снадобий, использованных богами для очищения глаз Гора, чтобы мир не был лишен света.

С жадностью читал Ка тексты, стараясь сохранить в памяти как можно больше иероглифов, он предпочел бы все дни проводить в святилищах, изучая их. Благодаря этим знакам, носителям жизни, передавалась мудрость древних.

— Здесь ощущается настоящая магия, — уточнил Сетау, — она — оружие, которое боги дали людям, чтобы отвратить несчастье и не испытать гнета судьбы.

— Можно избежать своей судьбы?

— Нет, но можно жить сознательно. Разве это не отвратит удары судьбы? Если ты сумеешь сделать магической повседневность, ты будешь располагать силой, которая позволит узнать секреты неба и земли, дня и ночи, гор и рек; будешь понимать язык птиц и рыб, ты проникнешь в рассвет вместе с солнцем и увидишь божественную мощь, покоящуюся на водах.

— Ты обучишь меня формулам познания?

— Может быть, если ты будешь упорным и если выйдешь победителем из битвы с тщеславием и ленью.

— Я буду бороться изо всех сил!

— Мы с твоим отцом отправляемся на юг, и будем отсутствовать много месяцев.

Ка расстроился.

— Я бы предпочел, чтобы ты остался и обучил меня настоящей магии.

— Преврати это испытание в завоевание. Ты будешь приходить сюда каждый день, и изучать знаки, живущие в камне; они защитят тебя от любого внешнего зла. Для большей безопасности я дам тебе амулет и защитную ткань.

Сетау приподнял крышку сундука из позолоченного дерева, достав оттуда амулет в форме рулона папируса, символизирующего силу и учение, и повесил его на шею Ка. Затем он развернул ленточку и свежими чернилами нарисовал священный и открытый глаз; как только чернила высохли, он обернул ткань вокруг левого запястья мальчика.

— Остерегайся потерять амулеты; они помешают темным силам проникнуть в твою кровь.

— Это змеи хранят формулы?

— Они знают больше, чем мы, о жизни и смерти, двух сторонах реальности; понимание их послания является началом любой науки.

— Я хотел бы быть твоим учеником и готовить снадобья.

— Твоя судьба не лечить, а царствовать.

— Я не хочу царствовать. Мне нравится изучать иероглифы и формулы познания. Фараон должен встречаться со многими людьми и решать много проблем, я же предпочитаю тишину.

— Жизнь не приспосабливается к нашим желаниям.

— Приспосабливается, потому что мы обладаем магией!

Моисей завтракал с Аароном и двумя старейшинами, которых соблазнила идея исхода.

В дверь постучали, Аарон открыл, порог переступил Серраманна.

— Моисей здесь?

Старейшины пытались защитить пророка, но испугались гневного взгляда Серраманна.

— Следуй за мной, Моисей.

— Куда ты его уводишь? — забеспокоился Аарон.

— Это вас не касается, не заставляйте применять силу.

Моисей вышел вперед.

— Я иду, Серраманна.

Сард предложил еврею подняться в свою колесницу. Сопровождаемый двумя другими повозками, он выехал быстрым ходом из Пи-Рамзеса, пересек зеленые насаждения и свернул в пустыню.

Серраманна остановился у пригорка, возвышавшегося над песком и камнем.

— Поднимайся на вершину, Моисей.

Подъем не составил большого труда.

Сидя на изъеденном ветрами камне, Рамзес ждал.

— Я люблю пустыню так же, как и ты, Моисей; разве не провели мы незабываемые часы на Синае?

Пророк сел рядом с Фараоном, и они посмотрели в одном направлении.

— Какой бог тебя часто посещает, Моисей?

— Единый Бог, настоящий Бог.

— Ты, познавший мудрость Египта, открыл душу многим граням божественного.

— Не стоит возвращать меня к прошлому. Мой народ имеет будущее, и это будущее осуществится вне Египта. Позволь евреям отправиться в пустыню в трех днях ходьбы отсюда, чтобы там принести жертву Яхве.

— Ты хорошо знаешь, что это невозможно. Бедуины могут напасть на вас в пустыне. И этот поход приведет к многочисленным жертвам.

— Яхве защитит нас.

— Евреи — мои подданные, и я ответственен за их безопасность.

— Мы — пленные.

— Евреи вольны свободно передвигаться по стране и за ее пределами. Но то, что ты у меня просишь, неразумно в такое тревожное время. К тому же, многие не последуют за тобой.

— Я поведу мой народ к земле, которая ему обещана.

— Где находится она?

— Яхве откроет ее нам.

— Евреи так несчастны в Египте?

— Не имеет значения. Важна только воля Яхве.

— Почему ты так непреклонен? В Пи-Рамзесе существуют святилища чужих богов. Евреи могут жить в своей вере и на свой лад.

— Этого нам больше недостаточно. Яхве не выносит присутствия ложных богов.

— А ты не заблуждаешься, Моисей? В нашей стране мудрые всегда чтили единство богов в своем Принципе и многообразие в проявлении. Когда Эхнатон попытался утвердить культ Атона в ущерб другим созидательным силам, он совершил ошибку.

— Его вера оживает сегодня, очищенная от заблуждений.

— Почему единый Бог твоего народа отвергает присутствие богов других народов и уничтожает надежду на братство между людьми?

— Яхве защитник и помощник верным.

— Ты забудешь Амона? Он прогоняет зло, слышит просьбу того, кто возносит ее любящим сердцем, тотчас же приходит к тому, кто его зовет. Амон — целитель, дающий зрение слепому, не используя снадобья, ничто не ускользает от его взгляда, он — един и одновременно множественен.

— Евреи почитают не Амона, а Яхве, и это Яхве поведет их к собственной судьбе.

— Слепая вера ведет к смерти, Моисей.

— Мое решение принято, и я буду придерживаться его. Такова воля Яхве.

— Не тщеславие ли — считать, что ты единственный хранитель завета?

— Твое мнение мне безразлично.

— Значит, наша дружба окончена?

— Евреи выберут меня своим предводителем, ты же — владыка страны, где мы всего лишь пленники. Какими бы ни были дружба и уважение, которые я испытываю к тебе, они должны отступить перед моим предназначением.

— Упорствуя, ты глумишься над Законами Маат.

— Мне все равно.

— Ты веришь, что ты выше вечного закона Вселенной, которая существовала до появления человечества и, которая будет существовать после него?

— Единственной верой для евреев является вера в Яхве. Даешь ли ты согласие на наш поход в пустыню, чтобы там принести жертвы в его честь?

— Нет, Моисей; во время войны против хеттов мне нельзя так рисковать. Ни одно волнение не должно нарушить нашу защитную систему.

— Если ты настаиваешь на отказе, Яхве наполнит силой мою руку, и я сотворю чудеса, которые пошатнут процветание твоей страны.

Рамзес поднялся.

— К твоему сведению, мой друг, — промолвил он, — я презираю шантаж.

ГЛАВА 27

Караван продвигался по пустыне. Египетское посольство, состоявшее из тридцати человек конных, писцов и воинов и сотен нагруженных подарками ослов, продвигалась между скалами, на которых были высечены гигантские фигуры хеттских воинов, двигавшихся на юг, к Египту. Аша прочитал надпись: «Бог грозы прокладывает путь воинам и дает им победу».

Много раз глава египетской дипломатии должен был увещевать небольшой отряд, обезумевший от устрашающего пейзажа и присутствия темных сил, бродивших по лесам, ущельям, горным массивам. Хотя он сам не чувствовал страха, все же Аша ускорил марш, счастливый тем, что избежал грабителей, свирепствовавших в здешних местах.

Посольство вышло из ущелья, прошло вдоль реки мимо скал, также украшенных скульптурами воинственных анатолийцев, затем продвинулось на равнину, созданную ветрами. Вдали показалась возвышенность, на которой была построена крепость, огромный и устрашающий пограничный столб империи.

Ослы то и дело останавливались: погонщики использовали все усилия, чтобы заставить их продвигаться вперед, к ужасному строению.

За стенами крепости притаились лучники, готовые выстрелить.

Аша приказал воинам сойти с лошадей и положить оружие на землю.

Размахивая разноцветным знаменем, глашатай сделал несколько шагов к воротам крепости.

Стрела расщепила древко знамени, другая вонзилась в землю у ног глашатая, третья оцарапала его плечо. Скривившись от боли, он повернул назад.

Тотчас же египетские воины схватились за оружие.

— Нет, — вскричал Аша, — не прикасайтесь к нему!

— Мы не позволим перебить нас! — запротестовал сотник.

— Такое поведение необъяснимо. Чтобы хетты озлобились до такой степени, необходимы веские причины, но какие? Я узнаю это только после встречи с комендантом крепости.

— После такого приема, вы же не считаете...

— Бери десяток воинов и скачите обратно; пусть войска наших провинций будут наготове на тот случай, если хетты предпримут наступление. Прикажи гонцам сообщить Фараону о создавшейся ситуации. Как только будет возможно, я передам подробные сведения.

Неприветливый прием покоробил сотника, и он не заставил повторять приказ дважды. Забрав раненого глашатая, воин повернул отряд обратно.

Тем, кто остался с Аша, было не по себе. Он написал на папирусе текст на хеттском языке, указав свое имя и титулы, прикрепил к острию стрелы и выпустил ее из лука к воротам крепости.

— Подождем, — посоветовал Аша, — либо они нас примут для переговоров, либо перебьют.

— Но... мы посольство! — напомнил один писец.

— Если хетты уничтожат наше посольство, просящее о переговорах, это значит, что скоро начнется новая война. Это ли не главное известие?

Писец сглотнул слюну.

— Быть может нам отступить?

— Это было бы недостойно. Мы представляем особу Его Величества.

Ворота крепости приоткрылись, дав проехать трем хеттским всадникам.

Воин в шлеме и мощном панцире подобрал послание и прочитал его. Затем он отдал приказ остальным окружить египтян.

— Следуйте за нами, — приказал он.

Внутри крепость была так же страшна, как и снаружи. Холодные стены, ледяные комнаты, оружейные мастерские, казармы, тренирующиеся пехотинцы... Эта удручающая атмосфера так подействовала на Аша, что у него перехватило дыхание, но он подбодрил своих людей, которые уже считали себя пленниками.

Вскоре появился тот самый воин, который сопровождал египтян в крепость.

— Кто из вас Аша? — спросил он.

Дипломат выступил вперед.

— Комендант крепости хочет видеть вас.

Аша был проведен в комнату, обогреваемую камином. Около очага сидел человек, одетый в толстое шерстяное платье.

— Добро пожаловать в империю; счастлив вновь видеть вас, Аша.

— Могу ли я выразить мое удивление тем, что вижу вас здесь, Хаттусили?

— Какова цель вашего визита?

— Предложить императору большое количество подарков.

— Мы находимся в состоянии войны... Этот жест весьма необычен.

— Разве вражда между нашими странами должна длиться бесконечно?

Хаттусили не выразил удивления.

— Как я должен вас понимать?

— Я предпочел бы быть принятым императором, чтобы с ним говорить о намерениях Рамзеса.

Хаттусили согрел руки у очага.

— Это будет трудно... очень трудно...

— Вы хотите сказать: невозможно?

— Возвращайтесь в Египет, Аша... Нет, я не могу позволить уйти вам...

Видя растерянность Хаттусили, Аша решил приоткрыть завесу тайны.

— Я пришел предложить мир Муваттали.

Хаттусили повернулся.

— Это западня или шутка?

— Фараон убежден, что речь идет о наилучшем пути, как для Египта, так и для Хеттской державы.

— Рамзес хотел бы... мира? Невероятно!

— Я должен убедить вас в этом и вести переговоры.

— Откажитесь от этого, Аша!

— Но почему?

Хаттусили оценил искренность своего собеседника. В том положении, в котором он оказался, брат императора ничем не рискует, сказав правду.

— Муваттали стал жертвой сердечного приступа. Лишенный дара речи, парализованный, он не может управлять страной.

— Кто же возглавляет империю?

— Его сын Урхи-Тешшуб, верховный главнокомандующий армии.

— Муваттали не оказал вам доверия?

— Он доверил мне торговлю и дипломатию.

— Следовательно, вы ценный для меня собеседник.

— Я больше ничто, Аша; мой собственный брат закрыл передо мной дверь. Как только я узнал о состоянии его здоровья, то скрылся здесь, в этой крепости, отряд которой верен мне.

— Урхи-Тешшуб объявит себя императором?

— После смерти Муваттали.

— Почему вы отказываетесь бороться, Хаттусили?

— У меня нет больше сил.

— Разве вся армия под властью Урхи-Тешшуба?

— Некоторые опасаются его воинственного темперамента, но они вынуждены молчать.

— Я готов направиться в Хаттусу и сделать предложение о мире.

— Урхи-Тешшуб не знает слова «мир». Вы не сможете убедить его.

— Где находится ваша супруга, Путухепа?

— Она не покинула Хаттусу.

— Как это неосторожно!

Хаттусили вновь повернулся к очагу.

— У Путухепы есть план, как сдержать излишний пыл Урхи-Тешшуба.

Уже три дня благородная и гордая Путухепа пребывала в храме Иштар. Когда один из прорицателей положил на алтарь грифа, убитого стрелой, она поняла, что настал ее час.

С серебряной диадемой в волосах, одетая в длинное платье гранатового цвета Путухепа сжала рукоять кинжала, она всадит кинжал в спину Урхи-Тешшуба, когда он по приглашению прорицателя наклонится над внутренностями грифа.

Она одна могла помешать этому злому духу довести до конца свое разрушительное дело, она одна могла предложить власть Хаттусили, который вывел бы империю на путь разума.

Урхи-Тешшуб вошел в святилище.

Путухепа скрылась за массивной колонной рядом с алтарем.

Сын императора пришел не один. Четыре воина охраняли его. Раздраженная Путухепа хотела уже отказаться от своего замысла и выйти из храма, чтобы ее не увидели: но представится ли более удобный случай? Если Путухепа окажется проворной, ей удастся уничтожить будущего правителя, но она сама будет убита охранниками.

Принести себя в жертву. Да, она должна думать о будущем страны, а не о собственной жизни.

Прорицатель вскрыл чрево грифа, откуда распространился ужасный запах. Запустив руку во внутренности, он положил их на алтарь.

Урхи-Тешшуб приблизился к алтарю, охранники остались у входа в святилище. Путухепа сжала рукоятку кинжала и приготовилась ударить; она должна быть проворной, как дикая кошка, вложив всю свою энергию в этот удар.

Крик прорицателя пригвоздил ее к месту. Урхи-Тешшуб отступил.

— Господи, это ужасно!

— Что ты видишь в этих внутренностях?

— Нужно отложить ваши планы... Судьба не благоприятствует вам.

У Урхи-Тешшуба появилось желание перерезать горло жрецу, но его охранники могли распространить повсюду слухи о неблагоприятном предзнаменовании. Хетты не пренебрегали решениями прорицателей.

— Сколько времени я должен ждать?

— Пока предсказания не будут благоприятными, господин.

Взбешенный Урхи-Тешшуб покинул храм.

ГЛАВА 28

Двор полнился противоречивыми слухами по поводу отъезда царской четы на юг; одни утверждали, что этот отъезд очень важен, другие, что Фараон задержится «на неопределенное время» из-за неопределенной ситуации в провинциях. Некоторые даже думали, что царь, несмотря на присутствие «царских сыновей» в воинских отрядах, будет вынужден отправиться на войну.

Свет потоками проникал в кабинет Рамзеса, который предавался размышлениям перед статуей своего отца. На большом столе — депеши из Ханаана и Южной Сирии. Дозор, золотисто-желтый пес, спал в кресле хозяина.

Амени ворвался в кабинет.

— Послание от Аша!

— Ты установил его подлинность?

— Это его почерк и в нем условным знаком упомянуто мое имя.

— Кто доставил послание?

— Один из наших осведомителей, прибывший из Хеттской империи. Никто другой не держал послание в руках.

Рамзес прочитал текст, из которого узнал об опасностях, угрожающих разрушить Хеттскую империю. Он теперь понимал, почему Аша ускорил укрепление северо-восточной границы.

— Хетты не могут напасть на нас, Амени: мы с царицей можем уезжать.

Снабженный амулетом и магическим текстом Ка переписывал математическую задачу, состоявшую в том, чтобы вычислить идеальный угол уклона и втащить камни на вершину строящегося здания, окруженного земляными холмами. Его сестра Меритамон совершенствовалась в игре на арфе каждый день и радовала своего маленького брата Меренптаха, который начинал ходить под присмотром Красавицы Изэт и Бойца. Огромный нубийский лев, полуприкрыв глаза любил смотреть, как, неуклюже шатаясь, шагает маленький человечек.

Хищник поднял голову, когда на пороге сада показался Серраманна. Почувствовав мирные намерения сарда, он ограничился ворчанием и вновь принял позу сфинкса.

— Я желал бы переговорить с Ка, — сказал Серраманна Красавице Изэт.

— Он совершил... какую-нибудь ошибку?

— Нет, конечно, нет; но он мог бы помочь мне в моем расследовании.

— Как только он решит задачу, я отправлю его к вам.

Серраманна уже достиг некоторых успехов.

Он знал, что ливиец Офир убил несчастную Литу. Став глашатаем ереси Эхнатона, он сеял смуту и волнения в стране, смущая умы людей верой проклятого фараона, стремясь, по воле хеттов, ослабить власть Рамзеса. Речь шла уже не о предположениях, а об уверенности, полученной благодаря допросу бродячего торговца, попавшего в сети людей Серраманна, появившись в жилище Шенара, где Офир прятался долгое время. Конечно, этот человек не мог многого знать; так как работал от случая к случаю для сирийского торговца Райя, бежавшего после разоблачения в Хеттскую империю. Опасаясь физической расправы, допрошенный ничего не скрыл от Серраманна, приоткрыв завесу некоторых тайн.

Однако Офира так и не нашли, к тому же Серраманна был убежден в том, что Шенар жив. Из собственного опыта сард знал, что люди, подобные Шенару и Офиру, никогда не устанут вредить и что их воображение в этом смысле не знает границ.

Ка приблизился к гиганту и поднял на него глаза.

— Ты очень большой и сильный.

— Согласен ли ты ответить на мои вопросы?

— Ты знаешь математику?

— Я умею считать своих людей и оружие, которое им даю.

— Умеешь ли ты строить храм или пирамиду?

— Фараон доверил мне другую роль: заниматься преступниками.

— А я люблю писать и читать иероглифы.

— Я как раз хотел поговорить с тобой о кисточке, украденной у тебя.

— Это была моя любимая кисточка. Я очень о ней сожалею.

— Ты, наверное, уже много думал об этом случае, и я уверен, что у тебя есть подозрения, которые помогут найти мне виновного.

— Да, я подумал, и все же ни в чем не уверен. Обвинить кого-нибудь в воровстве — это слишком серьезно, чтобы легко об этом говорить.

Взрослость мальчика поразила сарда; если бы и правда существовала какая-нибудь улика, Ка не пропустил бы ее.

— Не заметил ли ты чего-нибудь подозрительного в последнее время? — настаивал сард.

— Несколько недель назад у меня появился новый друг.

— Кто же?

— Меба. Неожиданно он заинтересовался моей работой и также неожиданно исчез.

Широкая улыбка осветила грубое лицо сарда.

— Спасибо, юный господин.

В Пи-Рамзесе, как и в других городах Египта, Праздник цветов был днем народного веселья. Старшая над всеми жрицами, Нефертари не забывала, что, начиная со времен первой династии, управление государством зиждется на календаре праздников, отмечающих сочетание неба и земли. В ритуалах, которые исполняла царская чета, весь народ принимал участие в жизни богов.

На алтарях храмов так же, как и перед каждым домом, стояли большие букеты цветов: здесь — из пальмовых веток и бутонов роз; там — из лотосов, васильков, мандрагоры.

Танцуя с круглыми тамбуринами, держа в руках ветви акации, неся гирлянды васильков и маков, прислужницы богини Хатор проходили по главным улицам столицы и ступали по тысячам лепестков.

Сестра Рамзеса Долент старалась все время быть рядом с царицей, чья красота ослепляла тех, кто имел счастье увидеть ее. Нефертари вспомнила о своем девичьем желании жить затворницей в храме, вдали от мира; могла ли она тогда вообразить, что станет Великой Супругой Фараона?

Приветствуемая радостными песнями процессия направилась к храму Амона.

— Дата вашего отъезда уже известна, Ваше Величество? — спросила Долент.

— Наш корабль отплывает завтра, — ответила Нефертари.

— Двор обеспокоен; уверяют, что ваше отсутствие продлится много месяцев.

— Возможно.

— Вы и правда отправляетесь в Нубию?

— Таково решение Фараона.

— Египет так нуждается в вас!

— Нубия составляет часть нашей страны.

— Край очень опасный...

— Речь и не идет о приятном путешествии.

— Какое же дело могло позвать вас в такую даль от столицы?

Нефертари мечтательно улыбнулась.

— Любовь, Долент, только любовь.

— Я не понимаю, Ваше Величество.

— Я размышляла вслух, — сказала царица, глядя вдаль.

— Я так хотела бы вам помочь... Какое поручение могла бы я выполнить во время вашего отсутствия?

— Помогите Изэт, если она этого захочет; единственное, о чем я сожалею — так это о том, что не могу сама заниматься воспитанием Ка и Меритамон.

— Пусть боги защитят вас, как они защищают их.

Как только закончится праздник, Долент представит Офиру сведения, которые она раздобыла. Покидая столицу так надолго, Рамзес и Нефертари совершали ошибку, их враги сумеют воспользоваться этим.

Сопровождаемый носителем сандалий, Меба предполагал совершить долгую прогулку в лодке по озеру удовольствий Пи-Рамзеса. Он испытывал необходимость провести время в раздумьях, разглядывая спокойные воды.

Меба попал в ужасный круговорот событий, перевернувших его жизнь вверх дном. Он стремился к спокойному существованию, занимая высокий пост, имея большие привилегии и купаясь в удовольствиях. Но стал хеттским шпионом и работал на разрушение Египта... Нет, он этого не хотел.

И Меба боялся. Боялся Офира, его ледяного взгляда, едва сдерживаемой ярости. Нет, он не мог больше вырваться из западни. Его будущее зависело от падения Рамзеса.

Носитель сандалий окликнул лодочника, который спал на берегу. Серраманна появился перед ним.

— Могу я вам помочь, господин Меба?

Дипломат подскочил.

— Нет, я не думаю...

— А я думаю! Я насладился бы прогулкой на прекрасный остров. Позвольте мне быть вашим гребцом?

Физическая сила сарда пугала Меба.

— Как хотите.

Под ударами весел Серраманна лодка быстро удалялась от берега.

— Какое восхитительное место! Увы, я и вы слишком перегружены работой, для того, чтобы любоваться природой.

— С какой целью вы преследуете меня?

— Успокойтесь, у меня нет желания допрашивать вас.

— Допрашивать меня!

— Просто мне нужно знать ваше мнение по одному деликатному вопросу.

— Я не уверен, что смогу вам помочь.

— Вы слышали о странной краже? Кто-то украл одну из кисточек Ка.

Меба избегал взгляда бывшего пирата.

— Украли... Это правда?

— Свидетельства старшего сына Фараона вполне достаточно, чтобы это было правдой.

— Ка только ребенок.

— Я спрашиваю себя, нет ли у вас каких-либо соображений относительно личности вора.

— Этот вопрос оскорбителен. Отвезите меня немедленно к берегу.

Улыбка Серраманна стала хищной.

— Это была поучительная прогулка.

ГЛАВА 29

Стоя на палубе царского корабля, Рамзес нежно прижимал к себе Нефертари. Царская чета наслаждалась мгновением истинного счастья, соединяясь с душой реки, великой кормилицы, родившейся на границах Вселенной и спустившейся на землю, чтобы превратиться в созидательный поток. Благодаря хорошему северному ветру, уровень воды был высоким и навигация легкой. Капитан, однако, оставался постоянно настороже, так как поток создавал опасные водовороты; плохой маневр мог закончиться кораблекрушением.

Каждый день красота Нефертари все больше восхищала Рамзеса. В ней соединялись изящество и величавость, в ней воплотилось таинственное единство блестящего ума и совершенного тела. Это длительное путешествие к югу будет путешествием любви, которую царь испытывал к возвышенной женщине; одно только присутствие ее радовало сердце как Фараона, так и его народа. Начав жить с Нефертари, Рамзес понял, почему мудрецы потребовали, чтобы Египтом управляла царская чета, у которой был бы один взгляд на вещи.

После девяти лет царствования Рамзес и Нефертари, обогатившись опытом, оставались влюбленными друг в друга, как и в тот момент, когда почувствовали, что вместе пройдут дорогу жизни и смерти.

С развевающимися по ветру волосами, одетая в простое белое платье, Нефертари с восхищением любовалась пейзажами Среднего Египта; пальмовые заросли, зелень по краю воды, поселки с белыми домами на холмах источали сладость рая, которую праведники откроют по ту сторону бытия и которую царская чета пыталась построить на земле.

— Не боишься, что наше отсутствие...

— Я посвятил большую часть царствования северу, пришло время заняться югом; Египет не выживет без союза Двух Земель. И война с хеттами так долго удерживала меня вдали от тебя.

— Она не закончилась.

— Азия скоро пройдет через глубокие потрясения; и если существует шанс на мир, не нужно ли его использовать?

— Это причина секретной миссии Аша, ведь так?

— Он очень рискует. Но кто, кроме него, мог бы хорошо выполнить такое деликатное поручение?

— Мы вместе как в радости, так и в страдании, как в надежде, так и в страхе; пусть магия этого путешествия защитит Аша.

На палубе послышались шаги Сетау.

— Могу я вас побеспокоить?

— Подойди, Сетау.

— Я предпочел бы остаться около Ка; этот мальчик станет превосходным магом. В отношении его защиты будьте спокойны: никто не сможет преодолеть незримый щит, который я создал.

— Разве вы с Лотос, не спешите вновь увидеть вашу дорогую Нубию? — спросила Нефертари.

— В Нубии живут самые красивые змеи на свете... Вы знаете, что капитан обеспокоен состоянием реки? Он думает, что мы приближаемся к опасной зоне и рассчитывает направиться к берегу, когда мы пройдем мимо островка евреев посередине не реки.

Нил после нескольких плавных поворотов, огибал крутой отвесный берег, где селились грифы, и величественно удалялся от обрыва. Скоро взору путешествующих открылись горные цепи, протянувшиеся километров на двадцать.

Нефертари поднесла руку к горлу.

— Что с тобой? — забеспокоился Рамзес.

— Трудно дышать... Это ничего.

Резкий толчок заставил корабль покачнуться. Волна от водоворота. На берегу виднелись разрушенные здания покинутой столицы Эхнатона.

— Проводи царицу до каюты, — приказал Рамзес Сетау, — и позаботься о ней.

Испуганные матросы метались по палубе, не зная, что делать. Один из них упал рядом с мачтой, когда попытался вернуть парус на место, и толкнул капитана. Тот, казалось, был не в состоянии отдавать ясные распоряжения. С его губ срывались невнятные приказы.

— Тихо! — распорядился Рамзес. — Пусть каждый займет свое место, кораблем буду управлять я.

Опасность продолжалась несколько минут. Сопровождающие корабли, подхваченные противоположным течением, не понимая причин качки царского корабля, оказались вдалеке и были не способны прийти на помощь.

Когда корабль выровнял курс, царь заметил двойное препятствие.

Непреодолимое.

Посередине реки бурлил широкий водоворот; со стороны дебаркадера[9] города Солнца, где проход мог быть судоходным, путь преграждали плоты, на которых были установлены жаровни. Царский корабль ожидала неминуемая гибель. Обойти преграду не представлялось возможным.

Кто устроил эту западню поблизости от покинутого города? Рамзес понял причину приступа Нефертари, обладая способностью предвидения она ощутила приближающуюся опасность.

У царя было только несколько мгновений на раздумье. На этот раз лев ничего не мог сделать для него.

— Вот он! — завопил наблюдатель.

Далеко отбросив ножку гуся, которую он только что со смаком обгладывал, Шенар схватил лук и меч. Он, великий сановник, любящий покой и уют, ощутил в себе душу воина.

— Корабль Рамзеса изолирован?

— Так, как вы предвидели... Сопровождающие корабли отстали на приличное расстояние.

Наемник приплясывал от нетерпения. Ему, как и его сообщникам, составлявшим небольшой отряд, собранный Офиром, Шенар пообещал прекрасную добычу. Брат царя выказывал редкое красноречие, щедро добавляя в свою речь пламя ненависти, разъедавшей его сердце.

Ни один наемник не осмелился бы ударить Рамзеса из страха быть пораженным божественной энергией, которая жила в Фараоне. С момента его победы при Кадеше каждый опасался сверхъестественных сил властелина Двух Земель. Шенар пожал плечами и решил сам убить Фараона.

— Половина людей на плоты, остальные за мной.

Итак, Рамзес должен был погибнуть вблизи города Солнца словно ересь Эхнатона, наконец, по покончила бы с Амоном и другими богами, благоволившими египетскому царю. Нефертари возьмут в заложники. Шенар перебьет сопровождающих Фараона и объявит себя царем. Смерть Рамзеса решит все проблемы Шенара в одночасье.

Многие наемники прыгнули с дебаркадера на плоты и приготовились выпустить стрелы по царскому кораблю, который их сообщники под командованием Шенара атаковали сзади.

— Все гребцы на правый борт! — приказал Рамзес.

Первая зажженная стрела вонзилась в деревянную перегородку центральной каюты; прекрасная Лотос, гибкая и быстрая, потушила начинавшийся пожар куском грубой материи.

Рамзес поднялся на крышу кубрика, натянул лук, прицелился в одного из противников, затаил дыхание и выстрелил. Стрела пронзила горло наемника, его собратья спрятались за жаровни, чтобы уберечься от смертоносных выстрелов Фараона; их собственные стрелы, не достигая цели, терялись в клокочущих волнах, лишь слегка касаясь корабля.

Резкий маневр, предпринятый Рамзесом, изменил траекторию корабля, носовая часть вздыбилась на манер взбесившейся лошади, и корабль встал поперек, испытав удар яростной волны в левый борт. Появилась надежда, что течением корабль отнесет к берегу и ему удастся миновать водоворот, если их не догонят быстрые лодки людей Шенара, те уже уложили двух моряков, находившихся на корме; пронзенные стрелами, несчастные упали в воду.

Сетау побежал на нос корабля, неся глиняное яйцо, которое он держал очень осторожно. Покрытый иероглифами талисман был копией яйца мира, хранившегося в великом храме Тота в Гермополе; только маги, такие как Сетау, имели право использовать символ, наполненный опасным веществом.

Сетау был мрачен. Он предполагал воспользоваться талисманом в Нубии, если бы непредвиденная опасность угрожала царской чете, его злила необходимость лишиться такого оружия, но нужно было победить этот проклятый водоворот.

Заклинатель змей бросил яйцо мира в сердце вод. Вода, словно закипев, забурлила и спиралью пошла вниз, волна захлестнула плоты, сметя многие жаровни и утопив двух наемников.

Царский корабль больше не подвергался риску утонуть или быть подожженным, но на корме ситуация ухудшилась. Люди Шенара бросили абордажные крюки и начали карабкаться по канатам; их неистовый предводитель выпускал стрелу за стрелой, препятствуя действиям египетских моряков.

Две зажженные стрелы вонзились в парус, вызвав пожар, который Лотос снова погасила. Хотя Рамзес оказался под вражескими стрелами, он не менял позиции и продолжал уничтожать наемников. Привлеченный криками, шедшими с кормы корабля, он повернулся и увидел, что один из пиратов занес топор над головой безоружного матроса.

Стрела Фараона пронзила руку нападавшего, и тот отступил, крича от боли; Боец вонзил когти в голову другого наемника, которому удалось подняться на мостик.

На мгновение взгляд Фараона скрестился со взглядом предводителя банды, бородатого и разъяренного человека, целившегося в него. Почти незаметным движением Фараон переместился налево; стрела задела его щеку. Разгневанный главарь отдал оставшимся в живых приказ к отступлению.

Возобновление пожара удивило Лотос, у нее загорелось платье. Нубийка нырнула в воду, но неудачно, затухающая спираль водоворота увлекла ее за собой. Она не могла плыть и взмахнула рукой, чтобы позвать на помощь.

Рамзес нырнул следом за ней.

Выйдя из каюты, Нефертари увидела, как царь исчезает в водах Нила.

ГЛАВА 30

Проходили минуты.

Царский корабль и сопровождающие его корабли бросили якорь вблизи города Солнца в ставших спокойными водах. Трем или четырем наемникам удалось бежать, но их судьба не занимала ни Нефертари, ни Сетау. Как и у Бойца, их взгляды были прикованы к месту, где исчезли Рамзес и Лотос.

Царица вознесла молитву Хатор, богине навигации; со спокойствием и достоинством, которые покорили сердца моряков, Нефертари ожидала отчета людей, отправленных на поиски исчезнувших. Одни бороздили реку, другие высадились на берег, чтобы лучше обследовать высокие травы, окаймлявшие берега. Несомненно, течение отнесло далеко на юг царя и нубийку.

Сетау оставался около царицы.

— Фараон вернется, — прошептала она.

— Ваше Величество... Река иногда безжалостна.

— Он вернется, и он спас Лотос.

— Ваше Величество...

— Рамзес не закончил свое дело, поэтому он не может умереть.

Сетау понял, что он не в силах поколебать твердую убежденность царицы: но как прореагирует она, когда будет вынуждена признать неотвратимое. Заклинатель змей забыл о собственной боли, чтобы разделить боль Нефертари. Он уже представлял себе ужасное возвращение в Пи-Рамзес и объявление двору об исчезновении Рамзеса.

Шенар и его сообщники, несомые сильным течением, проплыли не один километр, прежде чем смогли перевести дыхание. Они пустили лодки вниз по реке и устремились в находящийся на берегу поселок, где обменяли аметисты на ослов.

— Куда мы идем? — спросил наемник-критянин.

— Ты направишься в Пи-Рамзес, а ты пойдешь предупредить Офира.

— Он меня не похвалит.

— Нам не в чем себя упрекнуть.

— Офир не любит поражений.

— Он знает, что мы имеем дело с сильным врагом и что я не щажу сил. И ты ему передашь две добрые вести. Первая: я видел Сетау на борту; царского корабля, следовательно, Ка не пользуется его защитой. Вторая: я отправляюсь в Нубию, как предусмотрено, и там убью Рамзеса.

— Я предпочитаю идти с тобой, — сказал критянин, — а к Офиру пусть пойдет кто-нибудь другой. Я умею драться и травить дичь.

— Договорились.

Неудача не огорчила Шенара. Бурная деятельность превратила его в военачальника, сдерживаемая долгие годы ярость, наконец, нашла себе применение. Разве не застал он врасплох Рамзеса Великого, не достиг кое-чего с небольшим отрядом воинов и своей изобретательностью?

При его упорстве судьба пошлет ему, наконец, удачу.

На всех кораблях царской флотилии царила тишина. Никто не осмеливался начать разговор из опасения потревожить горестные размышления царицы. Приближался вечер, а Нефертари все еще стояла на палубе, устремив взгляд на берег.

Сетау тоже молчал, лелея последнюю надежду, которая соединяла его с тенью Рамзеса. Но когда солнце зайдет Нефертари придется признать ужасную реальность.

— Я знала об этом, — сказала она тихим голосом, удивившим Сетау.

— Ваше Величество...

— Рамзес находится там, на крыше белого дворца.

— Ваше Величество, наступает ночь. И...

— Посмотри хорошенько.

Сетау определил место, куда ему указала Нефертари.

— Нет, это только мираж.

— Мои глаза его видят, давай приблизимся.

Сетау не осмелился противоречить требованиям царицы. Царский корабль поднял якорь и направился к городу Солнца, на который уже спустились сумерки.

Заклинатель змей снова посмотрел на крышу белого дворца, где когда-то жили Эхнатон и Нефертити. В одно мгновение ему показалось, что он там различает стоящего человека. Он протер глаза, посмотрел получше. Мираж исчез.

— Рамзес жив, — повторяла Нефертари.

— Ускорьте ход! — потребовал Сетау.

И силуэт Рамзеса приближался, становясь все больше и больше в последних лучах солнца.

Сетау не переставал сердиться.

— Почему властелин Двух Земель не попытался подать нам знак о своем присутствии и не позвал на помощь?

— У меня было дело поважнее, — ответил царь. — Мы с Лотос проплыли под водой, она потеряла сознание, и я подумал, что она захлебнулась. Мы достигли берега на южной окраине покинутого города, и я долго приводил в чувство Лотос. Затем мы отправились к центру города и нашли наиболее высокое место, чтобы подать вам сигнал о нашем присутствии. Я знал, что дух Нефертари следует за нами шаг за шагом и что она увидит нас.

Царица скрывая свое волнение, прижимала к груди руку Рамзеса.

— Я подумал, что яйцо мира не смогло спасти тебя, — проговорил сквозь зубы Сетау, — если бы ты исчез, моя репутация пострадала бы.

— Как чувствует себя Лотос? — выразила беспокойство царица.

— Я ей дал успокоительную микстуру, после долгого ночного сна она забудет это злоключение.

Виночерпий налил в кубки свежего белого вина.

— Было время, — сказал Сетау, — когда я спрашивал себя, находимся ли мы еще в цивилизованной стране?

— Во время сражения, — спросил Рамзес, — ты рассмотрел главаря нападавших?

— Они мне показались злобными, все на одно лицо, я даже не заметил присутствия главаря.

— Это был бородатый, полный ярости человек век, со взглядом, затуманенным ненавистью... Лишь в одно мгновение мне показалось, что я узнал Шенара.

— Шенар умер в пустыне по дороге на каторгу. Даже скорпионы уже закончили его объедать.

— А если он выжил?

— Если это случилось, он будет думать только о том, чтобы спрятаться, а не гоняться за тобой с бандой наемников.

— Эта западня была не случайной, и мы чуть не погибли.

— Может ли ненависть поглотить человека, настолько, чтобы превратить знатного вельможу в воина, готового на все, даже убить собственного брата и напасть на священную личность Фараона?

— Если речь идет о Шенаре, то он только что дал тебе ответ.

Сетау нахмурился.

— Если это чудовище еще живо, мы не должны оставаться безучастными. Безумие, которое его направляет, является безумием злых духов, живущих в пустыне.

— Это нападение не было случайным, — повторил Рамзес и добавил. — Как можно скорее собери каменотесов ближайших городов.

Одни пришли из Гермополя, города Тота, другие из Асьюта, города Анубиса; десятки каменотесов расположились в наспех построенном городке и, выслушав короткую, но твердую речь Рамзеса, начали работать под управлением двух мастеров.

Перед дворцом покинутого города Рамзес сформулировал свои требования: город Солнца, посвященный богу Атону, должен исчезнуть. Один из предшественников Рамзеса, Горемхеб, разобрал некоторые храмы и использовал их камни как материал для пилонов в Карнаке. Как только они заставят исчезнуть дворцы, дома, мастерские, набережные и другие постройки мертвого города, Рамзес закончит свое дело. Только усыпальницы, в которых не было мумий, должны остаться нетронутыми.

Царский корабль задержится здесь до тех пор, пока здания не будут разрушены до основания; скоро песчаные ветры засыплют их, низвергнув в небытие забытую столицу, ставшую вместилищем злых сил.

Распорядители переправят материалы на грузовые корабли, чтобы передать их на нужды соседних населенных пунктов. Раздача мяса, масла, пива и одежды побудит рабочих со старанием заниматься своей задачей.

Рамзес и Нефертари в последний раз посетили дворец города Солнца; декорированный настил будет вновь использован во дворце Гермополя.

— Эхнатон ошибался, — признал Рамзес, — вера в единого бога, которую он восхвалял, завела его в тупик. Он сам предал дух Египта. К несчастью, Моисей пошел по той же дороге.

— Эхнатон и Нефертити были царской четой, — напомнила Нефертари, — они уважали наши верования и проявили мудрость, ограничив свой опыт во времени и пространстве. Установив пограничные столбы, они заперли культ Атона в этом городе.

— Тем не менее, вера в Атона еще долгое время продолжала смущать умы людей. Я не уверен, что исчезновение города, где тьма заменила свет, развеет все беды. По крайней мере, это место вновь станет пустыней и больше ни один восставший не воспользуется им как своим убежищем.

Когда последний каменотес покинул разрушенный город, отныне обреченный на молчание и забвение, Рамзес отдал приказ плыть в сторону Абидоса.

ГЛАВА 31

При приближении к Абидосу сердце Рамзеса сжалось. Он знал, как отец любил этот город, какое значение он придавал постройке великого храма Осириса, и он упрекал себя, что так долго не возвращался сюда. Конечно, война с хеттами и защита Египта занимали все его помыслы, но никакое оправдание не будет понято богами во время суда.

Сетау представил себе толпу «чистых жрецов» с обритыми головами, благоухающих и одетых в белые платья, крестьян, нагруженных подношениями, жриц, играющих на лирах, спешащих, чтобы встретить царя. Однако причал был пуст.

— Здесь что-то не так, — объявил он, — оставайся на корабле.

— Чего ты опасаешься? — спросил Рамзес.

— Представь, что другие наемники захватили храм и готовят тебе новую западню.

— Здесь, на священной земле Абидоса?

— Не нужно рисковать, отправимся дальше на юг.

— Как признаю я, что часть моей земли была для меня неприкасаема? И чем теперь является Абидос?

Гнев Рамзеса был страшнее урагана бога Сета.

Сама Нефертари не надеялась успокоить его.

Флотилия пристала к берегу. Фараон лично возглавил отряд колесниц, отдельные части которых были привезены на судах и теперь спешно собраны.

Путь, ведущий от причала до паперти храма, был пустынным, как если бы священный город покинули. Перед пилоном громоздились блоки известняка со следами обработки, инструменты, уложенные в ящики. Под тамариском, отбрасывающим тень на паперть, стояли большие деревянные сани, нагруженные гранитными блоками, поступавшими из карьеров Асуана.

Удивленный Рамзес направился во дворец, примыкающий к храму.

Сидя на ступенях, ведущих к основному входу, старик клал козий сыр на кусок хлеба. Появление воинов испортило ему аппетит; охваченный страхом, он оставил свою еду и попытался убежать, но был схвачен пехотинцем, который привел его к Фараону.

— Кто ты?

— Я один из уборщиков дворца.

— Почему ты не на работе?

— Но... Нечего делать, потому что они все уехали. Да, почти все... Осталось несколько жрецов, таких же старых, как и я, около священного озера.

Несмотря на усердие Рамзеса в начале своего правления, храм был еще не закончен. Миновав пилон, царь и несколько воинов пересекли административную территорию, состоявшую из домишек, мастерских, бойни, булочной и пивоварни, поражавших безлюдьем, и торопливым шагом направились к жилищам жрецов. Сидя на каменной скамье, опираясь на посох из акции, один старик с обритой головой попытался встать при приближении царя.

— Не утруждай себя, служитель богов.

— Вы — Фараон... Мне столько говорили о Сыне Солнца, чья мощь испускает лучи, как светило! Мои глаза слабы, но я не могу ошибиться... Как я рад, что увидел вас до того, как смерть заберет меня. В девяносто два года боги дарят мне огромную радость.

— Что здесь происходит?

— Всех забрали на другие работы.

— Но кто позволил?

— Управитель соседнего города... он посчитал, что персонал храма слишком многочисленен, что более полезно ремонтировать лодки, чем совершать ритуалы.

Управитель был жизнерадостным толстяком; пухлый живот стеснял ему движения, и он передвигался только на носилках. Но во дворец Абидоса его привезли на колеснице.

Ценой мучительного усилия управитель пал ниц перед царем, сидевшим на позолоченном деревянном троне, ножки которого были сделаны в форме львиных лап.

— Простите меня, Ваше Величество, я не был предупрежден о вашем прибытии! Если бы я знал, то организовал достойную вас встречу, я бы...

— Ты ответственен за перевод персонала Абидоса на другие работы?

— Да, но...

— Ты забыл, что она категорически запрещена!

— Нет, Ваше Величество, но я подумал, что эти люди были не так уж заняты, и лучше было бы дать им полезную работу в провинции.

— Ты оторвал их от дела, которое им поручил мой отец и которое я подтвердил.

— Я все же подумал...

— Ты совершил очень серьезную ошибку. Знаешь ли ты, какое наказание ожидает тебя? Сто палочных ударов и отрезанные нос и уши.

Бледный управитель забормотал:

— Это невозможно, Ваше Величество, это бесчеловечно.

— Ты знал, что совершаешь ошибку, и знал, каким будет наказание. Даже суд тебе не потребуется.

Уверенный, что суд вынесет наказание, может быть, даже более жестокое, управитель зашелся в стенаниях.

— Я плохо поступил, это правда, но это не для личного блага! Благодаря рабочим Абидоса была быстро сделана запруда и углублены каналы.

— В таком случае, я заменю наказание: ты и твои подчиненные послужите рабочими на строительстве храма до его окончания.

Каждая жрица и каждый жрец выполнили свои ритуальные обязанности таким образом, чтобы храм Осириса стал схож с небесным сводом, освещающим все лица. Рамзес освятил золотую статую, изображавшую его отца, и справил вместе с Нефертари церемониал подношения Законам Маат. Двери из ливанского кедра, покрытые электрумом, пол, покрытый серебром, гранитные пороги, разноцветные барельефы превращали храм в место, словно из другого мира, где божественные силы проявлялись во всей своей мощи. На алтарях стояли цветы, вазы с благовониями и пищей, предназначенной Незримому.

Сокровищница была заполнена золотом, серебром, царским льном, праздничным маслом, ладаном, вином, медом и мазями; в хлевах стояли тучные быки, коровы и крепкие телята, в закромах хранилось зерно лучшего качества. Как об этом гласили иероглифы: «Фараон множит для бога все земное».

В речи, произнесенной перед знатью провинции, собранной в приемном зале дворца Абидоса, Рамзес объявил, что корабли, поля, живность, ослы и все другие богатства, принадлежавшие храму, не могут быть отняты ни под каким предлогом. Что касается хранителей полей, птицеловов, рыбаков, землепашцев и другого персонала, прикрепленного к владению Осириса, чтобы сделать его процветающим, то никто из них не может быть отозван для выполнения какой-либо работы в другом месте.

Любой, нарушивший этот указ, понесет телесное наказание, будет освобожден от всех должностей и приговорен ко многим годам каторги.

Под присмотром Рамзеса работы продвигались быстро; обряды освящали изваяния богов, зло было наказано, и храм наполнялся силой Маат.

Нефертари проводила счастливые дни. Это пребывание в Абидосе предоставило ей неожиданный случай исполнить мечту своей молодости: жить рядом с богами, склоняться перед их красотой и проникать в их секреты, совершая ритуалы.

Когда приблизился момент, чтобы закрыть двери храма на ночь, Рамзеса с ней не было. Царица отправилась на поиски и обнаружила его в помещении, посвященном памяти предков, где он разглядывал список фараонов, которые предшествовали ему, начиная со времен первой династии. Запечатленные в иероглифах их имена всегда будут в памяти людей; имя Рамзеса Великого последует за именем его отца.

— Как быть достойным этих великих людей? — спросил себя царь громким голосом. — Должностные преступления, глупость, ложь... Удастся ли фараонам когда-нибудь вырвать эти пороки из сердца людей?

— Не удастся, — ответила Нефертари, — но все они будут вести эту борьбу, заранее проигранную, и лишь немногие добьются победы.

— Если даже священная территория Абидоса не уважалась, стоит ли вообще принимать указы?

— Ты отчаялся, Рамзес?

— Поэтому я пришел посоветоваться со своими предками.

— Они могут тебе дать только один совет: извлекать пользу из испытаний, чтобы усилить свое могущество.

— Нам так хорошо в этом храме, здесь царит мир, который мне не удается установить в невежественном мире.

— Моя обязанность — оторвать тебя от соблазна, даже если я говорю вопреки моему самому дорогому желанию.

Рамзес заключил царицу в объятия.

— Без тебя мои действия — только бессмысленные жесты. Через две недели состоятся таинства Осириса. Мы будем присутствовать при совершении этих ритуалов, у меня есть к тебе предложение: и решать тебе.

Вооруженная палками, издавая отчаянные вопли, толпа бесчинствующих напала на процессию. В маске бога-шакала, «открывателя дорог», жрец Абидоса прогнал нападавших, произнеся слова проклятия, чтобы изгнать темные существа с лодки Осириса.

Посвященные в таинство помогали «открывателю дорог» и разгоняли тех, кто восстал против света.

Процессия возобновила свой путь к острову Первого Утра, где Рамзес в образе Осириса, раненного братом, возлежал на ложе. Воды Нила окружали этот главный холм, которого достигли, используя мостик, две божественные сестры Исида и Нефтида.

Остров находился в сердце колоссального сооружения, состоявшего из десяти монолитных столбов, поддерживающих потолок, достойный времен пирамид. Тайное святилище Осириса заканчивалось комнатой, где хранился саркофаг бога.

Нефертари играла роль Исиды, супруги Осириса, а Красавица Изэт изображала Нефтиду, чье имя означало «хранительница храма». Сестра Исиды помогала Осирису во время ритуалов, которые выводили бога из покоев смерти.

Нефертари согласилась с предложением Рамзеса; ей показалось желательным участие Изэт в ритуале.

Две женщины преклонили колени, Нефертари в голове ложа, Красавица Изэт — в ногах; кувшин со свежей водой — в правой руке, круглый хлеб в левой; они прочитали длинные и трогательные литании, необходимые для того, чтобы заставить забурлить новую энергию в венах неподвижного тела.

Их голоса соединились в единой мелодии под покровительством богини неба, чье огромное тело, населенное звездами, простиралось над ложем воскресения.

На исходе долгой ночи Осирис воскрес. И он произнес слова, которые произносили все его предшественники, совершая те же таинства: «Чтобы мне был дан свет на небе, созидательная сила на земле, справедливость голоса в царстве потустороннего мира и способность путешествовать во главе звезд; чтобы я мог схватить носовую веревку на лодке ночи и кормовую — в лодке дня».

ГЛАВА 32

Урхи-Тешшуб был в ярости.

Гадание другого прорицателя в храме бога грозы закончилось тем же результатом: мрачные предсказания, запрещение предпринимать наступление. Большинство воинов были настолько суеверны, что Урхи-Тешшуб не мог идти дальше. И ни один жрец не в состоянии указать дату, когда предсказание станет благоприятным.

Хотя лекари двора оказались не способны улучшить состояние Муваттали, император не соглашался умирать. По правде говоря, эта долгая агония была на руку Урхи-Тешшубу: никто не обвинит его в убийстве. Лекари определили, что император страдает от сердечного приступа и хвалили преданность сына, который каждый день наносил визит больному. Урхи-Тешшуб был недоволен отсутствием Хаттусили, тот словно бы насмехался над здоровьем своего брата.

Когда он столкнулся с благородной и гордой Путухепой, супругой Хаттусили, сын императора не преминул съязвить.

— Где прячется ваш муж?

— Хаттусили находится в провинции по приказу императора.

— Мой отец мне об этом не говорил.

— По мнению лекарей, Муваттали не сможет больше произнести ни слова.

— Вы неплохо осведомлены.

— Однако вы запретили посещать покои императора и присвоили себе одному право ходить туда.

— Муваттали нуждается в отдыхе.

— Все мы желаем, чтобы он поскорее вернулся к своим обязанностям.

— Конечно, но представьте себе, что эта болезнь продлится еще долго. Нужно будет принять решение.

— Без Хаттусили это невозможно.

— Заставьте его вернуться во дворец.

— Это приказ или совет?

— Как вам нравится, Путухепа.

Путухепа покинула столицу ночью в сопровождении нескольких охранников, еще раз удостоверившись, что Урхи-Тешшуб не послал за ней соглядатаев.

При виде мрачной крепости, где скрывался Хаттусили, она задрожала; не захватил ли отряд ее мужа в плен, чтобы расположить к себе главнокомандующего. В этом случае ее жизнь, так же, как и жизнь Хаттусили, окончилась бы самым жестоким образом за этими серыми стенами.

У Путухепы не было желания умирать. Она чувствовала в себе силы послужить империи, хотела пережить еще много жарких лет, еще тысячи раз преодолеть дикие тропы Анатолии и увидеть Хаттусили владыкой хеттов. Если бы существовал шанс, каким бы маленьким он ни был, победить Урхи-Тешшуба, она ухватилась бы за него обеими руками.

Встреча воинов крепости успокоила жрицу; она была сразу же проведена в центральную башню в покои коменданта.

Хаттусили вышел ей навстречу, они обнялись.

— Урхи-Тешшуб уже властвует в столице.

— Здесь мы в безопасности; все воины этого отряда его ненавидят. Многие из них испытали на себе несправедливость и жестокость Урхи-Тешшуба. Путухепа заметила присутствие человека, сидевшего перед очагом.

— Кто это? — спросила она тихим голосом.

— Аша, верховный сановник Фараона и чрезвычайный посол.

— Он здесь!

— Он — может быть, и есть наш шанс.

— Но... что предлагает он?

— Мир.

Хаттусили был поражен. Темно-карие глаза его супруги засияли, как если бы их озарил внутренний свет.

— Мир с Египтом, — повторила она. — Мы знаем, что это невозможно!

— Не должны ли мы использовать этого неожиданного союзника в наших интересах?

Путухепа отстранила Хаттусили и подошла к Аша. Дипломат поднялся и приветствовал красавицу-хеттку.

— Извините меня, Аша, я должна была поприветствовать вас раньше.

— Кто не поймет радости встречи супругов?

— Вы очень рискуете, находясь здесь.

— Я рассчитывал направиться в столицу, но Хаттусили убедил меня дождаться вашего прибытия.

— О болезни императора вам уже известно?

— Я постараюсь все же поговорить с ним.

— Бесполезно, он умирает: империя принадлежит Урхи-Тешшубу.

— Я приехал, чтобы предложить мир, и я его добьюсь.

— Вы забываете, что единственная цель Урхи-Тешшуба — разрушение Египта? Я не одобряю его упорства, хотя сознаю, что мощь нашей империи порождена войной.

— Вы знаете о настоящей опасности, которая угрожает вам?

— Нападение египетской армии!

— Не забывайте и о другой опасности: Ассирия может стать достойным противником.

Хаттусили и Путухепа озадаченно переглянулись. Аша знал гораздо больше, чем они предполагали.

— Рано или поздно Ассирия нападет на вас, и вы окажетесь между двух огней, вести войну на два фронта очень затруднительно. Глупо было бы полагать, что хеттская армия сможет разрушить Египет; наученные уроками прошлого, мы создали мощный заслон в наших провинциях. Преодолев его, вы будете встречены основными силами нашей армии. К тому же вы уже на собственном опыте убедились в магической силе Рамзеса, благодаря покровительству Амона он один способен противостоять тысячам воинов.

— Таким образом, вы пытаетесь предсказать гибель Хеттской империи!

— Нет, госпожа Путухепа, Египет не заинтересован в гибели вашего царства. Напротив, Рамзес мечтает о мире и сотрудничестве, и Великая Супруга Нефертари не станет отговаривать его от этого.

— Что думает об этом царица-мать Туйя?

— Она разделяет мое мнение, осознавая, что Ассирия скоро будет представлять страшную угрозу для всех. В первую очередь — для хеттов, затем это коснется и египтян.

— Союз против Ассирии... Это именно то, что вы нам предлагаете?

— Мир и союз, чтобы защитить наши народы от нашествия. И будущий император хеттов должен принять решение.

— Никогда Урхи-Тешшуб не откажется от нападения на Египет!

— А каков ваш ответ, Хаттусили?

— Мы с Хаттусили больше не обладаем реальной властью.

— Ваш ответ, — настаивал Аша.

— Мы бы согласились начать переговоры, — заявил Хаттусили, — но имеет ли смысл этот спор?

— Меня только забавляет игра случая, — сказал египтянин, улыбаясь, — сегодня вы ничто, но именно с вами я хочу вести переговоры, чтобы сделать светлым будущее моей страны. Пусть Хаттусили станет императором, и наши предложения приобретут неоценимое значение.

— Это только мечта, — возразила Путухепа.

— Чтобы мечта стала действительностью, за нее нужно бороться, а не бежать от нее.

Гордость прекрасной хеттки была уязвлена.

— Что вы имеете в виду, Аша?

— Хаттусили и вы должны завоевать или купить доверие большинства военачальников. Командующие крепостями перейдут на вашу сторону, поскольку Урхи-Тешшуб относится к ним с презрением, недооценивая их службу. С помощью торговцев, которые почти все относятся к вам благожелательно, распространяйте слухи, что страна не выдержит еще одной войны и что конфликт с Египтом приведет к разрухе и нищете. Эти слухи породят волнения среди купцов и ремесленников, они обвинят Урхи-Тешшуба во всех своих бедствиях.

— Это дело требует много времени.

— Это цена вашего успеха и мира.

— Как рассчитываете действовать вы? — спросила Путухепа.

— У меня есть идея, довольно рискованная; я намереваюсь обольстить Урхи-Тешшуба.

Аша разглядывал окрестности Хаттусы. Ему не нравилась мрачная панорама города, окруженного скалистыми горами. Он попытался представить себе хеттскую столицу, украшенную флагами, на улицах которой прогуливаются обворожительные женщины, но появившийся отряд вооруженных до зубов всадников развеял это прекрасное видение.

Аша сопровождали только конюх и носитель сандалий. Остальные спутники его вернулись в Египет. Когда Аша показал свою печать на первом охранном посту нижнего города, военный был ошеломлен.

— Будьте добры предупредить императора о моем прибытии.

— Но... вы египтянин!

— Чрезвычайный посол. Поспешите, прошу вас.

Обескураженный военный, оставив Аша под бдительным наблюдением охранников, отправился во дворец.

Аша не удивился, увидев отряд пехотинцев, вооруженных копьями, под командованием одного из тех служак, воинский долг для которых заключался в слепом подчинении приказам.

— Главнокомандующий хочет видеть посла.

Аша приветствовал Урхи-Тешшуба, но уклонился от перечисления его титулов.

— Самый блестящий сановник Рамзеса в Хаттусе... Какой сюрприз.

— А вы главнокомандующий армии, примите мои поздравления.

— Египет должен опасаться меня.

— Мы знаем вашу храбрость и дарования полководца и опасаемся их; вот почему я приказал увеличить отряды в наших провинциях.

— Я уничтожу их.

— Они готовы к любому натиску, каким бы сильным он ни оказался.

— Довольно болтовни. Какова причина вашего прибытия в Хаттусу?

— Я слышал, что император Муваттали болен.

— Все это только слухи; здоровье нашего властелина — государственная тайна.

— Властелин хеттов — наш враг, но мы уважаем его величие, вот почему я здесь.

— Что вы хотите этим сказать, Аша?

— У меня есть необходимые снадобья, чтобы излечить императора Муваттали.

ГЛАВА 33

Семилетний мальчик помнил завет своих предков, передававшийся из поколения в поколение: чем давать рыбу тому, кто голоден, лучше научить его самого ловить рыбу — и свято чтил его.

Став помощником рыбака, он со рвением стремился усвоить премудрости рыбной ловли: ударами палки по воде мальчик подгонял добычу к сети, которую натянул около высоких папирусов.

Вдруг он заметил их.

С севера приближалась флотилия, на главном корабле возвышался золотой сфинкс. Да, это, конечно, был корабль Фараона!

Забыв о рыбе и сети, помощник рыбака нырнул в Нил и поплыл к берегу, чтобы предупредить поселок. Много дней будет длится праздник в честь прибытия Рамзеса Великого.

Зал с могучими колоннами в храме Карнака предстал во всем своем великолепии; двенадцать колонн двадцатиметровой высоты демонстрировали мощь государства и начало сотворения мира.

Верховный жрец Амона Небу, помогая себе позолоченным посохом, вышел навстречу царской чете. Несмотря на возраст и слабое здоровье, ему удалось поклониться Фараону, Рамзес помог ему подняться.

— Я счастлив снова видеть вас, Ваше Величество, и я, как всегда, восхищен красотой царицы.

— Ты стал бы превосходным придворным, Небу!

— Отнюдь, Ваше Величество, я продолжал бы говорить то, что думаю, как только что сделал.

— Как твое здоровье?

— Нужно привыкать к старости, хотя она делает мои движения мучительными; но лекарь храма дает мне снадобье из листьев ивы, которое мне помогает. Сознаюсь, что у меня почти нет времени подумать о собственном благополучии... Вы мне доверили такое тяжелое дело!

— Кажется, у меня есть основательные причины быть довольным своим выбором.

Восемьдесят тысяч служащих, чью деятельность направлял верховный жрец, около миллиона голов скота, сотня грузовых кораблей, многочисленные строительные работы, огромное пространство возделываемой земли, рощи, фруктовые сады, виноградники — такова была вселенная Карнака, богатого владения Амона.

— Самое трудное, Ваше Величество, это направлять и контролировать работу писцов, кладовщиков, учетчиков... Без верховной власти этот маленький мир быстро стал бы похож на хаос, каждый думал бы только о своей выгоде.

— Благодаря твоим организаторским талантам Карнак процветает.

— Я знаю только две добродетели: подчиняться и служить. Остальное — лишь болтовня. А в моем возрасте нет на это времени.

Рамзес и Нефертари любовались величественными колоннами, своей формой напоминающими лианы, изображения, сделанные на них, перечисляли именах божеств, которым Фараон делал подношения. Эти каменные изваяния превратились в вечный символ, соединяющий землю, первозданное болото, и небо, сверкающее золотыми звездами.

Как этого и желал Сети, огромный колонный зал Карнака навсегда воплотит славу таинственного бога, раскрывающего свои тайны.

— Фивы являются простой остановкой, — спросил Небу, — или вы рассчитываете на длительное пребывание?

— Чтобы привести Египет к миру, — ответил Рамзес, — я должен умилостивить богов, построив им храмы, окончив строительство Храма Миллионов Лет и вечного жилища Нефертари. Жизнь, которую боги вложили в наши сердца, принадлежит им; с чистой душой мы должны быть готовы предстать перед ними.

Рамзес пробудил божественную силу в центральном зале Карнака, обратившись к ней со словами:

— Приветствую того, кто порождает жизнь, богов и людей, создателя моей страны и дальних земель, того, кто творит зеленеющие поля и изобилие. Каждое существо наполнено твоим совершенством.

Карнак проснулся.

Дневной свет заменил свет масляных ламп, жрецы наполнили очистительные вазы водой из священного озера, обновили алтарные свечи, от которых исходил приятный аромат, украсили алтари цветами, фруктами, овощами и свежим хлебом, организовали процессии, чтобы доставить подношения, они будут вознесены к Маат. Только Маат воскрешала различные формы жизни, только она оживляла мир благодаря аромату своей росы, орошающей землю на восходе солнца.

Вместе с Нефертари Рамзес присоединился к процессии, они шли по дороге, с обеих сторон которой замерли сфинксы и которая вела к храму Луксор.

Перед пилоном храма царскую чету ожидал один человек. Это был бывший военный наставник Рамзеса.

— Когда я был еще юным, — напомнил царь супруге, — он научил меня сражаться с противником, и я очень гордился, когда мне удавалось противостоять ему.

Оставив военную службу, чтобы стать четвертым жрецом Карнака, Бакхен сильно изменился. Он был растроган до слез. Вновь увидеть Фараона; это доставило ему такую большую радость, что он не знал, какими словами ее выразить. Жрец был человеком дела, он сразу показал Фараону прекрасный фасад храма Карнака, перед которым возвышались два обелиска и многочисленные колоссы, изображавшие Рамзеса. На красивых камнях песчаника были высечены сцены, рассказывающие об эпизодах битвы при Кадеше и победе царя Египта.

— Ваше Величество, — объявил Бакхен с пылом, — ваше поручение выполнено, работы окончены!

— Но дело должно продолжаться.

— Я готов.

Царская чета и Бакхен проникли в большой двор, расположенный за пилоном и окаймленный портиками и колоннами, между которыми были воздвигнуты статуи Рамзеса, содержавшие его «ка». Бессмертную энергию, делающую его царствование благополучным.

— Работа каменотесов и скульпторов превосходна, Бакхен, но я не могу дать им отдыха, более того, я рассчитываю, что они займутся работой на другой территории.

— Могу я узнать, что вы задумали, Ваше Величество?

— Воздвигнуть много святилищ в Нубии, и в том числе особый храм. Собери ремесленников и поговори с ними; я принимаю только добровольцев.

Храм Миллионов Лет Рамзеса Великого, построенный по планам самого царя, был грандиозным, самым огромным на западном берегу. Гранит, песчаник, базальт были использованы для создания пилонов и дворов; множество ворот из позолоченной бронзы разделяли различные части сооружения, защищенного кирпичной оградой.

С наступлением ночи Шенару удалось проникнуть в пустую кладовую. Офир дал ему некий предмет, который, как он надеялся, окажется полезным, брат Рамзеса дождался темноты, чтобы пробраться в священное здание.

Он прошел вдоль стены дворца и пересек двор. В нескольких метрах от храма, посвященного Сети, он заколебался.

Сети, его отец...

Но отец, который предал его, выбрав Рамзеса Фараоном! Отец, который его презирал и унизил, отдав предпочтение Рамзесу.

После того, как Шенар выполнит задуманное, он больше не будет сыном Сети. Но так ли это важно? В противоположность тому, что утверждали приобщенные к тайнам, никто не преодолевал препятствия смерти. Небытие поглотило Сети, как оно поглотит и Рамзеса. Жизнь имеет только один смысл: достичь власти любыми средствами и распоряжаться ею без стеснения.

И подумать только, что тысячи идиотов начали принимать Рамзеса за бога! Когда Шенар ниспровергнет идола, будет открыт путь к новому порядку. Он уничтожит устаревшие ритуалы и станет действовать только в двух направлениях, заслуживающих интереса: завоевания и торговые связи.

Как только Шенар взойдет на трон, он прикажет снести Храм Миллионов Лет и разрушить все изображения Рамзеса. Хотя храм еще не был окончен, он уже испускал энергию, против которой становилось бороться все труднее. Иероглифы, сцены в скульптурах и рисунках жили, утверждая в каждом камне присутствие и могущество Рамзеса. Нет, это только иллюзия, порожденная ночью!

Шенар очнулся от мечтаний, захвативших его. Он положил предмет в условное место, указанное Офиром, и вышел из святилища.

Он принимал форму, он рос, как существо, полное гордости, этот Храм Миллионов Лет, благодаря ему укреплялось царствование Рамзеса. Царь оказал почтение сооружению, куда впредь он будет приходить черпать силу, которой будут насыщаться его мысль и его действие.

Как и в Карнаке, в Луксоре мастера, каменотесы, скульпторы, художники сотворили чудо. Святилище, много небольших храмов и их пристройки, маленький зал с колоннами были закончены так же, как и здание, предназначенное для культа Сети.

А все другие части священного владения находились в лесах, не считая склада для кирпичей, библиотеки и жилищ жрецов.

Посаженная во второй год царствования акация выросла с поразительной быстротой. Несмотря на небольшую крону, она уже давала приятную тень. Нефертари погладила ствол дерева.

Царская чета пересекла большой двор под восхищенными взглядами каменотесов, отложивших деревянные молотки и зубила.

После беседы с мастером Рамзес расспросил каждого рабочего о тех трудностях, с которыми пришлось столкнуться во время строительства. Царь не забыл часов, проведенных в карьерах Гебель-Зильзиле в то время, когда он хотел стать каменотесом. Ремесленникам Фараон пообещал добавить оплату, а также отблагодарить, выдав вино и лучшую одежду.

Когда царская чета приблизилась к храму Сети, Нефертари поднесла руку к своему сердцу и застыла.

— Опасность... опасность так близко.

— Здесь, в этом храме? — удивился Рамзес.

Тревога рассеялась, царская чета подошла к святилищу, где всегда будет почитаться душа Сети.

— Не трогай дверь святилища, Рамзес. Опасность там, за ней. Позволь действовать мне.

Нефертари открыла дверь из позолоченного дерева.

На пороге — глаз сердолика, разбитый на несколько частей; перед статуей Сети внутри храма — красный комок из шерсти животных пустыни.

Обладающая силой Исиды, великая кудесница-царица узнала глаз. Если бы нога царя ступила на составляющие символа скверны, он был бы парализован. Затем Нефертари накрыла красный комок подолом платья, не касаясь его пальцами, и вынесла его наружу, чтобы он был сожжен.

Дурной глаз — вот что осмелились использовать существа, пришедшие из мрака, желающие прервать связь, которая соединяла Сети с сыном, и уничтожить магическую энергию Фараона, защищающую его от темных сил.

— Кто еще, кроме Шенара, — подумал Рамзес, — зашел бы так далеко в желании отомстить? Кто еще, кроме Шенара, стремился бы так разрушить то, что ему, Рамзесу, было дорого?

ГЛАВА 34

Моисей колебался.

Конечно, он должен выполнить свое предназначение, которое Бог определил ему, но не слишком ли велики преграды? Теперь он больше не тешился иллюзиями: Рамзес не уступит. Моисей достаточно хорошо знал царя Египта, чтобы понимать, что он не произносил слова впустую и что считал евреев частью египетского народа.

Однако идея исхода бродила в умах людей, и сопротивление пророку ослабевало день ото дня. Многие думали, что особые отношения Моисея с Рамзесом помогут преодолеть препятствия. Один за другим старейшины уступили; и Аарон во время последнего совета представил Моисея как вождя еврейского народа, объединенного одной религией и одной волей.

Были забыты распри, пророку оставалось только победить одного врага: Рамзеса Великого.

Аарон потревожил размышления Моисея.

— Один каменщик просит о встрече с тобой.

— Займись им.

— Это с тобой он хочет говорить, и ни с кем другим.

— Что ему надо?

— Обещание, которое ты ему будто бы дал в прошлом. Он верит в тебя.

— Приведи его.

В коротком черном парике, стянутом белой лентой, парик закрывал ему лоб и оставлял открытыми уши, с загорелым лицом, обрамленным маленькой бородкой и неровными усами, проситель был похож на каменщика.

Однако у Моисея появилось подозрение, что этот человек был ему знаком.

— Что ты хочешь от меня?

— Не так давно мы верили в одно и то же.

— Офир...

— Конечно, я, Моисей.

— Ты сильно изменился.

— Меня ищет стража Рамзеса.

— Значит у нее есть на это причины, не так ли? Если я не ошибаюсь, ты хеттский шпион.

— Я работал на них, это правда, но сейчас все уничтожено, и хетты больше не могут разрушить Египет.

— Таким образом, ты меня обманул, и ты меня искал, чтобы использовать против Рамзеса!

— Нет, Моисей. Мы с тобой верим в одного всемогущего Бога, и встречи мои с евреями меня убедили, что этим богом является Яхве и никто другой.

— Ты считаешь меня глупцом, пробуя убедить пустыми словами?

— Даже если ты отказываешься признать мою искренность, я буду служить твоему делу, потому что только ему и стоит служить. Знай только, что я не ищу личной выгоды, а только спасения своей души.

Моисей был встревожен.

— Ты отказался от веры в Атона?

— Я понял, что Атон — только прообраз настоящего бога. Я отказываюсь от своих заблуждений, потому что мне явилась истина.

— Что стало с молодой женщиной, которую ты хотел привести к власти?

— Она жестоко убита, и я до сих пор испытываю огромное горе; однако египетская стража меня обвиняет в ужасном преступлении, но я его не совершал. В этой трагедии я увидел знак судьбы. Ты сегодня единственный, кто может противостоять Рамзесу. Вот почему я поддержу тебя всеми силами.

— Чего ты хочешь, Офир?

— Помочь тебе приобщить людей к вере в Яхве, и ничего более.

— Ты знаешь, что Яхве требует исхода моего народа?

— Я признаю этот замысел грандиозным. Если он будет сопровождаться падением Рамзеса и проникновением в Египет истинной веры, я буду очень доволен.

— Но шпион остается шпионом, верно?

— У меня нет больше связей с хеттами, эта часть моей жизни забыта. Мое будущее и надежда — это ты, Моисей.

— Как ты рассчитываешь помочь мне?

— Будет нелегко бороться против Рамзеса; поэтому может пригодиться мой опыт тайной борьбы.

— Мой народ хочет уйти из Египта, а не восставать против Рамзеса.

— Какая разница, Моисей? Твои намерения покажутся Рамзесу мятежными, и он подавит любой протест со стороны твоего народа.

И по совести, еврей должен был признать, что ливийский маг прав.

— Я должен подумать, Офир.

— Ты хозяин, Моисей; позволь мне дать тебе совет: ничего не предпринимай во время отсутствия Рамзеса. С ним ты, возможно, сможешь вести переговоры; но Амени и Серраманна, не считая царицу-мать Туйю, не проявят никакого снисхождения к твоему народу. Чтобы удержать евреев в повиновении, они отдадут приказ расправиться с ним. Воспользуемся путешествием царской четы для развития нашего сотрудничества, убеждения колеблющихся и подготовки к неизбежному столкновению с властями.

Убежденность Офира произвела впечатление на Моисея. Хотя он и не решился объединиться с магом, но отрицать правильность его слов он не мог.

Фиванский начальник стражи признал, что его люди не жалели сил, чтобы найти Шенара и его возможных сообщников. Рамзес дал им точное описание человека, который пытался убить его, но усилия стражников оказались напрасными.

— Он покинул Фивы, — решила Нефертари.

— Как и я, ты уверена, что он жив.

— Я чувствую опасное присутствие, темную силу... Это Шенар, маг или один из их прислужников?

— Это он, — определил Рамзес, — он попытался навсегда оборвать связь, соединяющую меня с Сети, чтобы лишить защиты отца.

— Дурной глаз не принесет вреда; огонь помешал ему сделать это. Благодаря клею из древесной смолы, мы восстановили добрый глаз, скрытый в сокровищнице храма Сети в Пи-Рамзесе.

— Животные пустыни, из чьей шерсти сделали красный глаз, являются созданиями Сета... Шенар собирался творить зло, используя его опасную энергию.

— Он надеялся воспользоваться особенностями твоих связей с Сетом.

— Гармония создается каждый день... При малейшей ошибке, неожиданности, огонь Сета уничтожает того, кто полагал, что стал над ним властелином.

— Когда мы отправимся на юг?

— После того, как побываем в Долине Царей.

Царская чета направилась к самой южной долине фиванской горы, носившей имя «место восстановления» и «место лотосов». В Долине Цариц будет навечно погребена Туйя, мать Рамзеса, и Нефертари, Великая Супруга Фараона. Их могилы будут вырыты под защитой вершины во владениях богини молчания. В пустыне, высушенной солнцем, царила Хатор, улыбающаяся богиня неба, заставляющая сверкать звезды и биться сердца.

Хатор, изображение которой Нефертари обнаружила на стенах своей усыпальницы в образе чародейки, дающей энергию воскрешения вечно молодой Великой Супруге Фараона, носившей золотую прическу в форме грифа. Таким образом, она символизировала божественную мать. Художникам удалось воспроизвести красоту и «любовную нежность» в формах невероятного совершенства.

— Тебе нравится твое жилище, Нефертари?

— Столько великолепия... Я его недостойна.

— Никогда не было подобного вечного жилища, никогда не будет; ты, чья любовь — дыхание жизни, ты всегда будешь царить в сердцах людей и богов.

Осирис с зеленым лицом, облаченный в белую одежду Ра, яркий, увенчанный огромным солнцем; Хепри — всеобщая изменчивость, бог в облике скарабея; Маат, всеобщий Закон, красивая и тонкая молодая женщина, обладающая одним символом, — пером страуса, легким, как истина... Божественные силы собрались, чтобы воскресить Нефертари во времени и за пределами времени. Скоро на еще пустых колоннах писец Дома Жизни нанесет иероглифы из «Книги о выходе к свету» и из «Книги Врат», которые позволят царице странствовать по прекрасным дорогам потустороннего мира, избегая опасностей.

Это была больше не смерть, а улыбка таинства.

В течение многих дней Нефертари изучала божественные лица, населявшие вечное жилище, желанной хозяйкой которого она станет в момент великого перехода. Она свыклась с потусторонностью своего собственного существования и стала понимать тишину. В сердце земли тишина имела вкус неба.

Когда Нефертари решила покинуть «место лотосов», Рамзес отвел ее в «Великий Луг», Долину Царей, где покоились фараоны, начиная со времен восемнадцатой династии. Долгие часы оставалась царская чета в усыпальницах Рамзеса Первого, носившего это имя, и Сети. Каждая картина была шедевром, и царица расшифровывала «Книгу скрытой комнаты», которая раскрывала фазы превращения умирающего солнца в молодое солнце, прообраз воскрешения фараона.

С волнением Нефертари осматривала вечное жилище Рамзеса Великого. В маленьких горшочках художники разводили измельченные минеральные пигменты, прежде чем оживить стены символическими фигурами, они будут охранять вечную жизнь Фараона. Цветочный порошок, смешанный с водой и смолой акации, давал чрезвычайную точность выражения.

«Жилище золота», зал саркофага с восьмью столбами, был почти готов. Смерть могла принять Рамзеса.

Царь позвал мастера.

— Как и в гробницах некоторых моих предков, ты выроешь коридор, который упрется в скалу, и там оставишь неотесанный камень. Он будет хранить последний секрет, о нем ни одна человеческая душа не может знать.

У Нефертари и Рамзеса было чувство, что они только что прошли решающий этап в своей жизни, к их любви теперь добавлялось осознание собственной смерти как пробуждения, а не кончины.

ГЛАВА 35

Серраманна старался выглядеть спокойным.

Меба вышел из кабинета более часа назад, чтобы присутствовать на пиру, который давала царица-мать Туйя, заботившаяся о поддержании сплоченности двора в отсутствие царской четы. Поддерживая постоянную связь с Рамзесом, вдова Сети была довольна кропотливой работой Амени и строгостью Серраманна, поддерживавшего порядок. У евреев, кажется, все было спокойно.

Но бывший пират, доверяя своему чутью, был убежден, что этот покой предшествовал буре. Конечно, Моисей часто беседовал с евреями, и он, безусловно, стал их вождем. Более того, большинство египетских сановников, зная о верности Рамзеса в дружбе, считали за благо обходительно вести себя с Моисеем. Через день-другой, полагали они, он получит новый важный пост и оставит свои нелепые идеи.

На первом месте среди забот Серраманна стоял Меба. Сард был уверен, что именно он украл кисточку Ка, но с какой целью? Бывший пират ненавидел знатных особ вообще, а Меба — слишком светского, слишком элегантного и слишком покладистого — особенно. Такой человек, как Меба, по мнению сарда, имел естественную наклонность ко лжи.

А если кисточка Ка спрятана у Меба? Серраманна обвинит его в краже, и он будет вынужден объяснить причины своего поступка перед судом.

Сановник Меба отправился спать, его слуги вернулись в свои комнаты. Сард пробрался через заднюю часть дома и достиг террасы. Отсюда он свободно проник в основные комнаты.

Серраманна располагал большей частью ночи, чтобы довести до благополучного конца этот замысел.

— Ничего, — заявил сард, мрачный и плохо выбритый.

— Ты действовал незаконно, — напомнил Амени.

— Если бы мой план удался, Меба прекратил бы вредить.

— Почему ты подозреваешь его?

— Потому что он опасен.

— Опасен, Меба? Он занят только собственной карьерой, и эта постоянная забота исключает любой шаг в сторону.

Сард с аппетитом съел кусок сушеной рыбы, сдобренный острым соусом.

— Может быть, ты и прав, — пробубнил он с набитым ртом, — но мое чутье подсказывает мне, что это невероятный пройдоха. Он должен находиться под постоянным наблюдением; и рано или поздно совершит ошибку.

— Как хочешь... Но это бессмысленно!

— За Моисеем тоже нужно установить наблюдение.

— Он был моим другом, — напомнил Амени, — и Рамзеса тоже.

— Еврей — опасный мятежник! Ты — слуга Фараона, а Моисей восстанет против него.

— Он не сделает этого.

— Конечно, сделает! Я знаю, что представляют из себя подобные типы. Он станет возмущать народ против Фараона, а ты отказываешься слушать меня.

— Мы знаем Моисея и верим ему.

— Однажды вы пожалеете об этом.

— Иди спать и постарайся не трогать евреев. Наша роль — поддерживать порядок, а не сеять смуту.

Аша разместили в одной из комнат дворца, он ел грубую, но сносную пищу, пил посредственного качества вино и наслаждался любовью светловолосой хеттки, которую управляющий догадался предложить ему. Лишенная всякой застенчивости, она сама хотела проверить слухи о том, что египтяне являются прекрасными любовниками. Аша согласился на этот опыт, и был то ведущим, то ведомым, но всегда воодушевленным.

Не был ли это самый приятный способ проводить время? Урхи-Тешшуб, удивленный поступком Аша, был, однако, польщен присутствием верховного сановника Фараона; не означает ли это, что Рамзес признавал его как будущего императора, его, сына Муваттали?

Урхи-Тешшуб вошел в комнату Аша в тот момент, когда хеттка жадно целовала египтянина.

— Я зайду позже, — сказал Урхи-Тешшуб.

— Останьтесь, — попросил Аша, — молодая особа поймет, что государственные дела иногда важнее удовольствия.

Обворожительная хеттка исчезла, Аша облачился в изысканную тунику.

— Как чувствует себя император? — спросил он у Урхи-Тешшуба.

— По-прежнему.

— Я снова предлагаю вам помощь: позвольте мне помочь ему.

— Зачем приходить на помощь самому злейшему врагу?

— Ваш вопрос приводит меня в замешательство.

Тон Урхи-Тешшуба стал повелительным.

— Однако я жду ответа.

— Дипломаты не любят открывать свои секреты... Мирный характер моего визита вас не удовлетворяет?

— Я требую настоящего ответа.

— Хорошо... Рамзес знает Муваттали. Он испытывает по отношению к нему большое уважение и даже некоторое восхищение. Его болезнь причиняет Фараону глубокое страдание.

— Вы смеетесь надо мной?

— Я уверен, что вам не понравилось бы быть обвиненным в убийстве собственного отца.

Несмотря на ярость, которая поднималась в нем, Урхи-Тешшуб не возразил. Аша постарался закрепить свое преимущество.

— Нас волнует все, что происходит при хеттском дворе; мы знаем, что армия желает, чтобы переход к власти осуществился в спокойной обстановке и чтобы император сам указал на своего преемника. Вот почему я желаю помочь его выздоровлению, используя секреты нашей медицины.

Урхи-Тешшуб не мог исполнить эту просьбу. Если к Муваттали вернется речь, он бросит сына в тюрьму и доверит империю Хаттусили.

— Откуда такая осведомленность? — спросил он у Аша.

— Мне трудно...

— Отвечайте!

— К сожалению, я должен хранить молчание.

— Вы не в Египте, Аша, а в моей столице!

— Я здесь с официальным визитом, чего я должен опасаться?

— Я воин, а не дипломат. И мы находимся в состоянии войны.

— Это угроза?

— Спокойствие мне не присуще, Аша. Поспешите ответить.

— Вы прибегнете к пытке?

— Без колебаний.

Содрогаясь, Аша закутался в шерстяную накидку.

— Если я скажу, вы меня пощадите?

— Мы останемся добрыми друзьями.

Аша опустил глаза.

— Я должен признаться вам, что настоящая цель моего визита состоит в том, чтобы предложить перемирие Муваттали.

— Перемирие! На какое время?

— Как можно дольше...

Урхи-Тешшуб возликовал. Итак, армия Фараона была ослаблена! Как только эти проклятые знамения станут благоприятными, новый властелин хеттов бросится на штурм Дельты.

— Затем... — продолжил Аша.

— Затем?

— Мы знаем, что император, выбирая преемника, колеблется между вами и своим братом Хаттусили.

— Откуда вы знаете, Аша?

— Дадите ли вы нам передышку, если у вас будет власть?

«Почему бы, — подумал Урхи-Тешшуб, — не пойти на хитрость, столь любезную сердцу моего отца?»

— Я военный человек, но я не исключаю эту возможность при условии, что она не ослабит нашу державу.

Аша расслабился.

— Я говорил Рамзесу, что вы мудрый человек, и не ошибся. Если вы пожелаете, мы заключим мир.

— Конечно, мир... Но вы не дали мне ответа, которого я требовал: откуда все это вам известно?

— Военачальники, делающие вид, что поддерживают вас. В действительности они вас предают, поддерживая Хаттусили.

Открытие поразило Урхи-Тешшуба как раскат грома.

— С Хаттусили мы не добьемся ни мира, ни перемирия; его единственная цель — командовать союзной армией, как при Кадеше.

— Я хочу услышать имена, Аша.

— Станем ли мы союзниками против Хаттусили?

Урхи-Тешшуб почувствовал вдруг, как напряглись мускулы, словно при приближении битвы. Использовать египтянина, чтобы освободиться от соперника, какой странный поворот судьбы! И он не упустит такой случай.

— Помогите мне уничтожить предателей, Аша, и вы получите перемирие а, возможно, даже больше.

Аша заговорил.

Каждое из имен, которое он называл, было как пощечина. В списке состояли некоторые из самых горячих сторонников Урхи-Тешшуба, по крайней мере, на словах. И даже старшие военачальники, сражавшиеся рядом с ним, предали его.

Мертвенно-бледный Урхи-Тешшуб пошел тяжелым шагом к двери комнаты.

— Еще одна деталь, — остановил его Аша, — Вы можете попросить мою молодую подругу вернуться?

ГЛАВА 36

Обходя гранитные карьеры Асуана с Бакхеном, Рамзес вновь стал рудознатцем, выбирающим хорошие камни, которые в дальнейшем превратятся в обелиски и статуи. В восемнадцать лет сын Сети проявил это магическое умение — распознавать места, где располагались гранитные жилы превосходного качества; сегодня Рамзес с радостью убедился в том, что не утратил этой способности.

Рамзес пользовался рамкой для поиска воды, принадлежавшей Сети, в свое время она помогла ему обнаружить подземные источники. Мир людей являлся только местом для выхода из энергетического океана, где он будет вращаться, когда боги призовут его; под землей так же, как и на небе, происходят превращения, эхо которых утонченный ум способен уловить.

На вид карьеры казались неподвижными вселенными, закрытыми и враждебными, где жара была невыносимой большую часть года; но внутренность земли проявлялась здесь с чрезвычайной щедростью, заставляя появиться на поверхности гранит несравненного великолепия. По преимуществу именно он являлся материалом, не знающим износа, заставляющим жить вечно храмы Египта. Рамзес замер.

— Ты будешь рыть здесь, — приказал он Бакхену, — именно здесь можно найти монолит, из которого ты сделаешь колосса для храма. Ты говорил с ремесленниками?

— Они все пожелали отправиться в Нубию, и я вынужден был выбрать немногих. Ваше Величество... Это не в моих привычках, но у меня к вам есть просьба.

— Я слушаю тебя, Бакхен.

— Позвольте мне участвовать в этой экспедиции?

— У меня есть веская причина для отказа: назначение третьим жрецом Амона в храме Карнака обязывает тебя оставаться в Фивах.

— Я... я не желал этого назначения.

— Я знаю, Бакхен, но верховный жрец Небу и я сам посчитали, что можем возложить на твои плечи более тяжелую ношу. Ты поможешь верховному жрецу поддерживать процветание этих владений и наблюдать за строительством моего Храма Миллионов Лет. Благодаря тебе Небу с легким сердцем преодолеет все повседневные трудности.

Прижав руку к сердцу, Бакхен поклялся, что со всей ответственностью возьмется за новые обязанности.

Очень мощный, но не опасный для плотины, каналов и культур, разлив воды облегчал путешествие царской четы. Скалистый хаос первого водопада исчез под ревущими потоками и водоворотами, делавшим навигацию опасной. В первую очередь, нужно было остерегаться отмелей, неожиданно встречающихся в этих бурных водах, и волн, способных опрокинуть любое судно. Поэтому были приняты дополнительные предосторожности, чтобы подготовить путь, по которому царская флотилия прошла бы без риска угодить в катастрофу.

Обычно спокойный и безразличный к поступкам людей, Боец выказывал некоторую нервозность; огромный лев спешил в родную Нубию. Рамзес успокаивал его, гладя густую гриву.

Два человека попросили разрешения подняться на борт, чтобы поговорить с Фараоном. Первый, писец, обязанный наблюдать за уровнем воды, представил отчет.

— Ваше Величество, уровень воды достиг двадцати одного локтя и три ладони, третья часть[10].

— Превосходно, как мне кажется.

— Совершенно верно, Ваше Величество; в этом году Египет не будет знать никаких проблем с поливом полей.

Вторым человеком был начальник стражи Элефантины; его сообщение было менее успокаивающим.

— Ваше Величество, таможенники сообщили о человеке, похожем, по данному вами описанию, на убийцу.

— Почему он не был допрошен?

— Охранники не задержали его, потому что он не совершил никаких нарушений.

Рамзес едва сдерживал гнев.

— Что еще?

— Он назвался торговцем и зафрахтовал быстрое судно, чтобы отправиться на юг.

— Какой у него был груз?

— Глиняные кувшины, наполненные сушеной говядиной для крепостей второго водопада.

— Когда он отбыл?

— Неделю назад.

— Передайте сообщение командующим укреплений и прикажите им задержать его.

Почувствовав облегчение, от того, что избежал наказания, стражник побежал выполнять приказы.

— Шенар опередил нас, он уже в Нубии, — промолвила Нефертари, — ты считаешь благоразумным продолжать наше путешествие?

— Нам не следует опасаться его.

— Он готов на все... Ненасытная ненависть Шенара приведет его к безумству.

— Шенар не помешает нам путешествовать. Я недооценивал его способность вредить, Нефертари, не опасайся. Однажды мы окажемся лицом к лицу, и он склонится перед своим царем, прежде чем быть наказанным богами.

Они обнялись, и этот момент единения усилил решимость Рамзеса.

Подозрительный больше обычного, Сетау обследовал каждый корабль, проверяя груз, снасти, ощупывая паруса, убеждаясь в крепости рулей; навигация не была его излюбленным делом, но он не оказывал доверия морякам, слишком уж уверенным в себе. К счастью, речная стража сделала все необходимое, чтобы обеспечить безопасность царской флотилии. Но заклинатель змей, не доверяя водной стихии, почувствует себя в безопасности, когда ступит вновь на твердую землю.

Вернувшись на царский корабль, где ему была приготовлена каюта, Сетау проверил, ничего ли он не забыл; кувшины с фильтрами, маленькие вазы, наполненные твердыми и жидкими снадобьями, корзины для змей различной величины, дробилки, ступки, пестики, бронзовые бритвы, мешочки с окисью свинца и стружкой меди, красной охрой, медицинской глиной, мешки с луком, компрессами, горшки с медом, бутылочные тыквы... Он ничего не забыл.

Напевая старую нубийскую песню, Лотос складывала повязки и туники в деревянные сундуки. Из-за жары она была обнажена, и ее гибкие движения восхитили Сетау.

— По-моему, у наших кораблей крепкий вид, — сказал он, обнимая ее за талию.

— Твоя проверка была серьезной?

— Разве я сам не серьезный человек?

— Пойди проверь самые высокие мачты; я не закончила наводить порядок.

— Это не так срочно.

— Я не выношу хаоса.

Набедренная повязка упала на пол каюты.

— Неужели ты будешь настолько жестока, что покинешь меня в такой момент?

Ласки Сетау стали слишком настойчивыми, чтобы позволить Лотос продолжать свою работу.

— Ты пользуешься моей слабостью, я счастлива, что скоро вновь увижу Нубию.

— Занимаясь любовью, мы сможем превосходно отметить этот счастливый момент.

Флотилию при отплытии на юг провожала многочисленная толпа. Несколько отважных мальчишек, помогая себе поплавками из тростника, бросились следом, сопровождая корабли до входа в канал. Все были рады и. благодарны царской чете, устроившей населению пир на свежем воздухе, на котором пиво лилось рекой.

Настоящие плавучие дома, корабли, построенные для путешествия в Нубию, были одновременно крепкими и комфортабельными. Оснащенные только одной центральной мачтой и очень большим парусом, прикрепленным многочисленными снастями, они управлялись двойным рулем, один на левом, другой на правом борту, окна кают, широких и хорошо обставленных, были рассчитаны так, чтобы обеспечить циркуляцию воздуха.

Водопад пройден, опасность миновала, путешествующие вернулись к привычным обязанностям.

Нефертари захотела пригласить Сетау и Лотос разделить с ней трапезу, но исходящие из каюты четы стоны наслаждения не позволили ей постучать в дверь. Позабавившись, царица вернулась на палубу полюбоваться прекрасными нубийскими пейзажами.

Великая Супруга Фараона мысленно поблагодарила богов за предоставленное ей такое огромное счастье, которым она хотела поделиться со своим народом. Она, скромная мечтательница, желавшая когда-то жить в уединении, стала женой Рамзеса, его Великой Супругой, первой женщиной Египта.

С каждым днем ее любовь к Рамзесу становилась все сильнее, она ясно ощущала, как некая магическая связь объединяет их узы, делая священным их союз. Если бы Рамзес был земледельцем или простым точильщиком ваз, Нефертари все равно любила бы его с той же страстью; но роль, которую судьба предназначила для них, делала это блаженство недолгим. Она понимала, что Рамзес — Фараон, ответственный за судьбу Египта, и жизнь его принадлежит, прежде всего, стране, а не ей, Нефертари.

Когда рука Рамзеса обняла Великую Супругу Фараона с силой, окрашенной нежностью, той нежностью, которую сердце Нефертари хранит с первой их встречи, она на мгновение снова пережила прожитые вместе годы. Их великая любовь и великое единение душ помогли преодолеть все испытания. Их великая любовь поможет им пережить века.

И прижавшись к его телу она почувствовала, что тот же порыв воспламенил его сердце и понес их обоих по пути незримого, где богиня любви играла музыку звезд.

ГЛАВА 37

Полноводный и гордый Нил, неся свои величественные воды, то с силой устремлялся вперед, то расслаблялся в соблазнительных изгибах, лаская прибрежную растительность. Божественный Нил Великого юга, он никогда не терял величия небесной реки, земным продолжением которой он был. Проходя между пустынными холмами и гранитными островками, он питал своими водами узкую растительную ленту, усеянную пальмами. Венценосные журавли, ибисы, розовые фламинго и пеликаны летали над царской флотилией, зачарованной совершенством лазури и пустыни.

Во время остановок местные племена приходили танцевать вокруг царского шатра; Рамзес беседовал с вождями, Сетау и Лотос записывали их жалобы и пожелания. Вечерней порой вокруг огня заклинатели призывали созидательную волну, поднимавшую благоприятный для орошения уровень воды и прославляли имя Рамзеса Великого, супруга Египта и Нубии.

Нефертари сознавала, что слава Фараона росла и могла сравниться лишь со славой богов; начиная с победы при Кадеше, рассказы о сражениях с хеттами переходили из уст в уста, достигая даже самых отдаленных поселков. Возможность видеть Рамзеса и Нефертари рассматривалась как божественное благословение; не проник ли Амон в сознание царя, чтобы оживить его руку, Хатор — в сознание царицы, чтобы распространять любовь как сверкание драгоценных камней?

Так как дул ласковый северный ветер, продвижение флотилии было медленным; Нефертари и Рамзес наслаждались этими блаженными часами, проводя время на мостике под тентом. Недалеко от них спал Боец.

Золотой песок и чистота пустыни — не были ли они эхом другого мира? Царский корабль приближался к владениям Хатор, этому забытому району, где богиня хранила чудотворный камень, с каждым часом Нефертари все больше охватывало чувство соприкосновения с высочайшим действом, соединявшим ее с первопричиной всех вещей.

Ночи были наслаждением.

В каюте царской четы стояла любимая кровать Рамзеса, основа которой была сделана из пеньки, совершенным способом переплетенной и прикрепленной на раму, два ремня придавали ей большую гибкость. Собранная на болтах рама была внизу вторично закреплена. На ножках — изображения папируса и лотоса, являющиеся символами севера и юга.

Даже во время сна Фараон медитировал.

Ночи были наслаждением, так как любовь Рамзеса была такой же огромной, как звездное небо.

Благодаря серебряным пластинам, которые ему дал Офир и которые представляли собой настоящее богатство, Шенар купил услуги пятидесяти нубийских рыбаков, обрадованных тем, что улучшат свою жизнь, даже если то, что требовал египтянин, и было необычным и опасным. Большинство чернокожих поверило богатому и своенравному человеку, хорошо платившему и тем самым обеспечивавшему сносное существование для их семей на многие годы.

Шенар не любил Нубии. Он ненавидел солнце и жару. Вынужденный пить много воды и есть только скудную пищу, он все же радовался возможности, которая позволит ему уничтожить Рамзеса.

Ненавистная Нубия, однако, снабдила его отрядом беспощадных убийц, воины Рамзеса не смогут их одолеть. Наемникам была чужда дисциплина, но их свирепость и стремление к битве были несравненны.

Оставалось только ждать корабль Рамзеса.

Наместник Нубии проводил спокойные дни в удобном дворце Бухен, недалеко от второго водопада, охраняемого многочисленными укреплениями, защищавшими от вторжения врагов. В прошлом нубийские вожди пытались напасть на Египет, и египтяне решили уничтожить эту опасность, соорудив укрепления, отряды которых, регулярно пополняемые, получали повышенную плату.

Наместник Нубии, носивший также титул «царский сын Куш», одной из нубийских провинций, имел только одну заботу: обеспечивать добычу золота и переправлять его в Фивы, Мемфис и Пи-Рамзес. Золотых и серебряных дел мастера использовали драгоценные металлы для украшений дверей, стен храмов и статуй, а Фараон направлял эти богатства в провинции, оплачивая верность наместников Ханаана, Сирии, Амурру.

Пост наместника Нубии являлся весьма завидным, даже если занимавший его должен был долгие месяцы находиться вдали от Египта; высокий сановник управлял огромной территорией и опирался на опытных военных, в рядах которых было много местных жителей. Не опасаясь больше мятежа со стороны усмиренных племен, наместник большую часть времени проводил, занимаясь музыкой и поэзией. Его супруга, давшая ему четверых детей, очень ревновала и запрещала ему любоваться привлекательными формами молодых нубиек, таких опытных в любовных играх. Расстаться же с супругой наместник не решался, так как по закону он был обязан обеспечить ей и детям безбедное существование, а это привело бы его к разорению.

Поэтому наместник опасался любых неожиданностей, способных потревожить ее спокойствие... И вот послание объявляло о прибытии царской четы! Однако точная дата их приезда в Бухен не указывалась. А другое послание приказывало арестовать Шенара, старшего брата Рамзеса, уже давно считавшегося погибшим! Наместник не решился направить корабль навстречу Рамзесу, потому что Фараону ничто не угрожало; стоило лучше сосредоточиться на церемонии встречи и на организации пиров в честь царской четы.

Командующий крепости Бухен делал ежедневный отчет наместнику.

— Следы подозреваемого в округе не обнаружены, но есть кое-что странное.

— Я ненавижу странности, воин!

— Должен ли я все же рассказать вам?

— Если хотите.

— Многие рыбаки на два дня покидали поселок, — признался военачальник, — а возвратившись, они поссорились и подрались. Во время драки один из них погиб, и в его хижине я нашел маленький слиток серебра.

— Целое состояние!

— Конечно, но наши расспросы оказались безуспешными, никто не открыл правды. Я убежден, что кто-то заплатил рыбакам, чтобы они украли рыбу, предназначенную для армии.

Если бы наместник начал бесплодное расследование, Фараон обвинил бы его в неумелости, следовательно, наилучшее решение заключалось в том, чтобы ничего не делать, надеясь, что Его Величество не узнает об этом.

Ветер был таким слабым, что свободные от вахты моряки спали или играли в кости. Они ценили это спокойное путешествие, его веселые остановки, приятные встречи с приветливыми нубийками.

Капитан замыкающего корабля не любил, когда матросы предавались безделью. Он уже приготовился отдать приказ привести в порядок палубу, выдраить ее до блеска, как вдруг раздался резкий удар, заставивший покачнуться корабль; многие моряки, не устояв, упали на мостик.

— Скала, мы наткнулись на скалу!

Рамзес услышал треск корпуса. Все корабли тотчас же спустили паруса и замерли посреди реки, глубина которой в этом месте была небольшой.

Лотос была первой, кто понял, в чем дело.

Десятки серых скал едва выступали из грязной воды, но внимательный взгляд различал на их поверхности глаза и маленькие уши.

— Стадо гиппопотамов, — сказала она Рамзесу.

Прекрасная нубийка вскарабкалась на вершину мачты и поняла, что флотилия попала в ловушку. Быстро спустившись, она рассказала, как обстоит дело.

— Я никогда не видела столько животных сразу, Ваше Величество! Мы не можем ни отступить, ни плыть вперед. Это странно... Можно подумать, что их принудили собраться здесь.

Фараон понимал, в чем заключалась опасность. Взрослые гиппопотамы весили более трех тонн и они обладали мощным оружием: длинными желтыми клыками длиной в несколько десятков сантиметров, способными продырявить корпус корабля. Властелины реки чувствовали себя в воде непринужденно и плавали с удивительной ловкостью. Когда они гневались, то раздвигали огромные челюсти в угрожающей зевоте.

— Если самцы начнут борьбу за самок, — указала Лотос, — они опустошат все на своем пути и утопят наши корабли. Многие из нас утонут или будут растерзаны.

Десятки ушей затрепетали, полузакрытые глаза открылись, на поверхности воды появились ноздри, пасти открылись, ужасающее хрюканье заставило взлететь хохлатых цапель, сидевших на акации. Тела самцов изобиловали шрамами, следами жестоких битв, многие из которых заканчивались смертью одного из соперников.

Вид страшных желтых клыков заставил моряков остолбенеть. Они заметили несколько огромных самцов во главе стада из двадцати особей, начинающих нервничать. Если бы они перешли в атаку, то сначала одним ударом челюстей раздробили рули кораблей, лишив их маневренности, и раздавили их своей массой. Броситься в воду и попытаться выплыть представлялось рискованным, так как невозможно было проложить себе путь к берегу среди яростных чудовищ.

— Нужно загарпунить их, — предложил Сетау.

— Их слишком много, — рассудил Рамзес. — Мы можем убить только нескольких, вызвав ярость остальных.

— Мы не сдадимся без боя.

— А если я предприму то же, что и при Кадеше? Мой отец Амон — властелин ветра. Создадим тишину, чтобы раздался его голос.

Рамзес и Нефертари подняли руки в знаке подношения, повернув ладони к небу. Огромный лев с достоинством держался справа от своего хозяина.

Приказ передавался от корабля к кораблю, и над флотилией воцарилась тишина.

Гиппопотамы медленно сомкнули челюсти, властелины Нила погрузились в воду, оставив видимыми только кончики ноздрей и ушей.

В течение нескольких минут ничего не изменилось.

Северный бриз коснулся щеки Лотос, бриз, в котором воплощалось дыхание жизни. Царский корабль тихо двинулся вперед, скоро за ним последовали другие корабли, проходившие между внезапно успокоившимися животными.

С вершины пальмы, где Шенар занял удобную позицию, чтобы присутствовать при кораблекрушении, он стал свидетелем нового чуда, которое только что совершил Рамзес. Чудо... Нет, немыслимый случай, неожиданный ветер, поднявшийся в середине дня, несмотря на сильную жару!

Разъяренный, Шенар раздавил между пальцами финики, капли солнца.

ГЛАВА 38

Во время жаркого сезона еврейские каменщики отдыхали. Одни использовали эти дни, чтобы посвятить их семье, другие увеличивали свой заработок, нанимаясь садовниками в большие имения. Сбор фруктов обещал быть замечательным; знаменитые яблоки Пи-Рамзеса будут занимать важное место на пиршественном столе.

Красавицы дремали в деревянных беседках, увитых вьющимися растениями, или купались в бассейнах, молодые люди, собравшиеся там же, старались привлечь к себе внимание, старики дышали свежим воздухом в тени виноградников и рассказывали о последнем подвиге Рамзеса, который с помощью магической силы успокоил огромное стадо разъяренных гиппопотамов. И возвращался припев песни: «Какая радость жить в Пи-Рамзесе, дворцы сияют золотом и бирюзой, ветер мягок, птицы играют вокруг прудов», этот припев подхватывали даже еврейские каменщики.

Замысел исхода казался забытым. Однако, когда Амени увидел Моисея, входящего в его кабинет, он забеспокоился, как бы ни оказалось потревоженным это прекрасное спокойствие.

— Ты никогда не отдыхаешь, Амени?

— Один папирус подгоняет другой: в отсутствие Рамзеса их становится все больше. Царь способен принять решение в несколько мгновений, я же озабочен деталями.

— Ты не думаешь жениться?

— Типун тебе на язык! Жена будет упрекать меня, что я слишком много работаю, приведет в беспорядок мои дела и помешает добросовестно служить Фараону.

— Фараон наш друг...

— Он на самом деле остается твоим другом, Моисей?

— Ты в этом сомневаешься?

— Да, такое сомнение в последнее время закралось в мою душу.

— Дело евреев верное.

— Исход, какое безумие!

— Если бы твой народ был в неволе, у тебя не было бы желания освободить его?

— Какая неволя, Моисей? Каждый свободен в Египте, ты так же, как и другие!

— Наша настоящая свобода — это возможность утверждать веру в Яхве, настоящего бога, единого.

— Я занимаюсь управлением, а не религией.

— Ты назовешь мне дату возвращения Рамзеса?

— Я ее не знаю.

— Если бы ты ее знал, то сказал бы мне?

Амени потрогал исписанную табличку.

— Я не одобряю твои замыслы, Моисей; потому что я твой друг, и должен признаться, что Серраманна считает тебя опасным человеком. Не становись виновником волнений, не то он возьмется за тебя, и ты можешь пострадать.

— Под защитой Яхве я никого не боюсь.

— Все же опасайся Серраманна; если ты нарушишь общественный порядок, он уничтожит тебя.

— Разве ты не придешь мне на помощь, Амени?

— Моя вера — это Египет. Если ты предашь мою страну, то перейдешь на сторону мрака.

— Я боюсь, что у нас больше нет ничего общего.

— Кто виноват в этом, Моисей?

Выходя из кабинета Амени, еврея терзали противоречивые мысли. Офир прав: нужно ждать возвращения Рамзеса и попытаться убедить его, надеясь, что слово будет достаточным оружием.

Живя в одном из домов еврейского квартала, маг Офир заканчивал создание своей лаборатории. Он даже начал опыты по наведению порчи, используя кисточку Ка, старшего сына Рамзеса, но совершенно безуспешно. Объект оставался спокойным, лишенным вибрации, как если бы человеческая рука его не касалась.

Магическая защита, которой воспользовался Ка, оказалась весьма эффективной и заставила усомниться ливийского мага: располагает ли он достаточными средствами, чтобы преодолеть эту преграду? Один человек мог помочь ему: дипломат Меба.

Однако сановник, представший перед ним, сильно изменился, потеряв былую уверенность в себе; трясущийся, неловкий, в плаще с капюшоном, скрывавшем его лицо, Меба походил на беглеца.

— Наступила ночь, — заметил Офир.

— Все же меня могли узнать... Для меня приход сюда опасен! Мы должны избегать такого рода встреч.

— Она была необходима.

Меба сожалел о союзе с хеттским шпионом, но как избавиться от него?

— Что вы можете мне сообщить, Офир?

— Глубокие изменения могут произойти в Хеттской империи.

— В каком смысле?

— В том смысле, который будет для нас благоприятным. Какие у вас новости?

— Аша — осторожный человек. Только Амени читает его послания, прежде чем передать их Рамзесу. Они закодированы, и я не могу их прочесть. Если я слишком заинтересуюсь ими, на меня падет подозрение.

— Я хочу знать содержание этих посланий.

— Риск...

Ледяной взгляд Офира вынудил Меба искать другие объяснения.

— Я сделаю все возможное.

— Вы уверены, что кисточка, которую вы принесли, принадлежит Ка?

— Нет никаких сомнений!

— Это Сетау создал для сына Рамзеса магическую защиту, не так ли?

— Именно так.

— Сетау отправился в Нубию вместе с Рамзесом, но сила его магии более эффективна, чем я предполагал. Какие именно предосторожности он предпринял?

— Я полагаю талисманы... Но я не могу больше приближаться к Ка.

— Почему?

— Серраманна подозревает меня в краже кисточки. Если я сделаю неверный шаг, он бросит меня в тюрьму!

— Сохраняйте хладнокровие, Меба; в Египте правосудие — не пустое слово. Сард не располагает доказательствами против вас, следовательно, вы ничем не рискуете.

— Я уверен, что Ка тоже подозревает меня.

— У него есть наперсник?

Меба задумался.

— Без сомнения, его наставник Неджем, земельный управитель.

— Расспросите его и постарайтесь узнать природу талисманов.

— Это чрезвычайно опасно.

— Вы на службе у Хеттской империи, Меба.

Сановник опустил глаза.

— Я сделаю все, что смогу, обещаю вам.

Серраманна шлепнул по ягодицам двадцатилетней ливийки, она только что развлекала его. У нее была грудь, которую сард не сможет забыть, и волнующие бедра, настоящий призыв, от которого благородный мужчина не сможет отказаться. И бывший пират хотел бы похвастаться принадлежностью к этой категории.

— Может повторим все сначала, — прошептала она.

— Проваливай, у меня много работы!

Перепуганная молодая женщина не стала настаивать.

Серраманна вскочил на коня и помчался к посту охраны, где его люди сменяли друг друга. Обычно они играли в кости или в игру змеи и крепко спорили по поводу расчетов или первенства; во время отсутствия царской четы Серраманна удвоил продолжительность охраны, чтобы обеспечить защиту царицы-матери и членов царской семьи.

Глубокая тишина царила внутри помещения.

— Вы что, онемели? — спросил Серраманна, предчувствуя неладное.

Главный из охранников был явно смущен.

— Прежде всего, господин, мы подчинились приказам.

— И что?

— Следовали приказам, но наблюдателю еврейского квартала не повезло... Он не видел, как прошел Меба.

— Ты хочешь сказать, что он заснул?

— Можно было бы и так сказать, господин.

— И это ты называешь «подчиняться приказам»?

— Сегодня было так жарко...

— Я требую от тебя организовать слежку за подозреваемым, неотступно следовать за ним, особенно когда он посещает квартал еврейских каменщиков, и если ты испортишь дело!..

— Это больше не повторится, господин.

— Еще одна такая ошибка, как эта, и я вас всех отправлю на греческие острова или неважно куда!

Разъяренный, чеканя тяжелый шаг, Серраманна вышел из помещения. Интуиция подсказывала ему, что Меба тесно связан с еврейскими смутьянами и что он готов помочь Моисею. Многие из знати настолько глупы, что не сознают опасности, которую представляет пророк.

Офир закрыл дверь своей лаборатории. Двое человек, которых он принимал, Амос и Бадуш, не знали о его опытах. Как и маг, оба бедуина были одеты на манер еврейских каменщиков и отрастили усы.

Благодаря кочевым племенам, подчинявшимся этой паре, Офир поддерживал связь с Хаттусой, хеттской столицей. Бедуинам хорошо платили за службу и верность.

— Император Муваттали все еще жив, — сообщил Амос, — его сын Урхи-Тешшуб должен стать его преемником.

— Когда начнутся военные действия?

— Не в самое ближайшее время.

— У вас будет оружие?

— В достаточном количестве, но его доставка несколько затруднена. Чтобы снабдить евреев нам нужно осуществить много маленьких поставок, если мы не хотим привлечь внимание египетских властей. Это будет долго, но мы не должны совершить оплошность. Вы получили согласие Моисея?

— Я его получу. Вы спрячете оружие в подвалах домов евреев, решивших бороться против армии и стражи Фараона.

— Мы составим список верных людей.

— Когда начнутся поставки?

— Через месяц.

ГЛАВА 39

Тысячник, отвечавший за безопасность хеттской столицы, был одним из самых горячих приверженцев Урхи-Тешшуба; как и большинство других военных, он с нетерпением ожидал смерти императора Муваттали и перехода власти к его сыну, который, наконец, отдаст приказ о выступлении против Египта.

Проверив караулы, тысячник направился к казарме, чтобы там насладиться заслуженным отдыхом. Завтра он подвергнет лодырей интенсивной тренировке и произведет несколько арестов, чтобы поддержать дисциплину.

Хаттуса со всеми ее укреплениями и серыми стенами была мрачна как никогда; но после победы хеттская армия будет пировать в богатой сельской местности Египта и весело проводить время на берегу Нила.

Тысячник сел на край постели, разулся, помассировал ноги мазью из крапивы. Он уже начинал засыпать, когда отворилась дверь.

Два воина с оголенными клинками напали на него.

— Что такое? Прочь отсюда!

— Ты хуже грифа, ты предал нашего командира, Урхи-Тешшуба!

— Что вы говорите?

— Вот твоя плата!

Издав крик, подобный крику мясника, воины вонзили мечи в живот изменника.

Вставало бледное солнце. После бессонной ночи Урхи-Тешшуб испытывал необходимость поесть. Он пил теплое молоко и ел козий сыр, когда два исполнителя, наконец, предстали перед ним.

— Все кончено, господин!

— Какие возникли трудности?

— Никаких. Все предатели были захвачены врасплох.

— Прикажите зажечь костер перед Воротами Львов и сложите трупы; завтра я сам разожгу погребальный огонь. Пусть каждый знает, какая участь ожидает тех, кто попытается ударить меня в спину.

Благодаря списку, предоставленному Аша, расправа была быстрой и жестокой; у Хаттусили больше не было шпионов среди приближенных Урхи-Тешшуба.

Главнокомандующий направился в комнату императора, которого двое слуг поместили подышать воздухом на террасе дворца, возвышавшегося над высоким городом.

Взгляд Муваттали оставался неподвижным, его руки сжимали подлокотники кресла.

— Вы можете говорить, отец?

Рот приоткрылся, но ни один звук не сорвался с его губ. Урхи-Тешшуб был успокоен.

— Вам нечего волноваться за империю, я забочусь о ней. Хаттусили прячется в провинции, он больше ничто, и у меня даже нет необходимости убирать его с дороги. Этот трус пребывает в страхе и забвении.

В глазах Муваттали тлел огонь ненависти.

— Вы не имеете права критиковать меня, отец; когда власть не передается добровольно, ее нужно захватить, неважно, какими средствами?

Урхи-Тешшуб вынул кинжал из ножен.

— Разве вы не устали страдать, отец? Великий император только в полновластии видит смысл жизни. В том состоянии, в каком вы находитесь, разве у вас есть какая-нибудь надежда снова заниматься этим? Сделайте усилие, чтобы ваш взгляд попросил меня прекратить эту ужасную пытку.

Урхи-Тешшуб приблизился к Муваттали. Веки властелина не опустились.

— Одобрите мой поступок, одобрите его и уступите мне трон, который перейдет ко мне по праву.

Всем своим существом Муваттали пытался протестовать, и его неподвижный взгляд не поддавался уговорам сына.

Урхи-Тешшуб поднял руку, готовый ударить.

— Уступите, ради всех богов!

Император так сильно сжал пальцы рук, что один из подлокотников кресла лопнул, как зрелый фрукт. Пораженный, его сын выпустил кинжал, который упал на плиточный пол.

Внутри святилища Язылыкая, воздвигнутого на склоне храма на северо-востоке столицы Хеттской империи, жрецы мыли статую бога грозы, чтобы укрепить его власть; затем совершили ритуалы, предназначенные прогнать хаос и похоронить зло в земле. Они также вбили семь железных гвоздей, семь бронзовых и семь медных, прежде чем принести в жертву поросенка, обремененного темными силами, угрожавшими равновесию в стране.

Церемония была окончена, жрецы прошли перед фризом двенадцати богов, остановились перед каменным столом и выпили крепкого вина, чтобы удалить противоречивые сомнения из своего сознания. Затем они воспользовались лестницей, высеченной в скале, чтобы направиться в храм, находящийся в сердце камня, и там помолиться.

Жрец и жрица покинули процессию и спустились в подземную комнату, которую освещали масляные лампы, Хаттусили и Путухепа сняли капюшоны, скрывавшие их лица.

— Этот миг мира меня успокоил, — призналась она.

— Здесь мы в безопасности, — согласился Хаттусили, — ни один воин Урхи-Тешшуба не осмелится проникнуть в этот священный уголок. Из предосторожности я приказал расставить наблюдателей вокруг святилища. Ты довольна своим путешествием?

— Результаты превзошли мои ожидания. Многие военачальники менее преданы Урхи-Тешшубу, чем мы это предполагаем, и очень неравнодушны к идее получить хорошее состояние, не подвергая себя риску быть убитым. Некоторые прекрасно сознают опасность, которую представляет Ассирия, и согласны с необходимостью усилить нашу систему обороны вместо того, чтобы возобновить военные действия против Египта.

Хаттусили наслаждался словами супруги, как нектаром.

— Это сон, Путухепа, или ты несешь настоящую надежду?

— Золото Аша подействовало и развязало языки; военачальники ненавидят спесь, жестокость и тщеславие Урхи-Тешшуба. Они больше не верят его грозным речам, его способности победить Рамзеса, и не прощают его отношения к императору. Конечно, они не решились убить его, но открыто желают его смерти. Если мы будем действовать умело, царствование Урхи-Тешшуба будет коротким.

— Мой брат умирает, и я не могу оказать ему помощь...

— Ты хочешь, чтобы мы попытались произвести переворот?

— Это было бы ошибкой, Путухепа, судьба Муваттали решена.

Прекрасная жрица с восхищением рассматривала мужа.

— У тебя хватит сил принести в жертву свои чувства, чтобы царствовать над хеттами?

— Потому что это нужно... Но то, что соединяет меня с тобой — нерушимо.

— Мы будем бороться вместе и победим вместе, Хаттусили. Как приняли тебя торговцы?

— Доверие не уменьшилось; оно даже усилилось из-за страха перед Урхи-Тешшубом. По их мнению, он разорит страну. У нас есть поддержка провинций, но нам не хватает поддержки столицы.

— Запас золота Аша еще полон, я отправлюсь; в Хаттусу и уговорю высших военачальников перейти на нашу сторону.

— Если ты попадешь в руки Урхи-Тешшуба...

— У нас есть друзья в Хаттусе, они спрячут меня, и я организую короткую встречу на нейтральной территории.

— Это слишком опасно, Путухепа.

— Не дадим Урхи-Тешшубу отсрочки и не будем терять времени.

Язык молодой светловолосой хеттки медленно лизал спину полусонного Аша и поднимался к затылку. Когда ласка стала очень нежной, дипломат вышел из оцепенения, повернулся на бок и обнял любовницу. Он приготовился вознаградить ее несказанной лаской, когда Урхи-Тешшуб ворвался в комнату.

— Вы думаете только о любви, Аша!

— Ваша столица богата на волнующие открытия.

Урхи-Тешшуб схватил девушку за волосы и выбросил ее из комнаты, в то время как египтянин одевался.

— У меня превосходное настроение, — объявил хетт.

Всем свои видом он показывал, что произошли события, результатом которых он остался доволен.

— Были уничтожены все мои противники, — объявил Урхи-Тешшуб, — ни один предатель не остался в живых. Впредь армия будет подчиняться каждому моему слову.

Урхи-Тешшуб много думал, прежде чем развязать бойню. Если Аша сказал правду, это был случай уничтожить паршивых овец; если он солгал — случай подавить возможных противников. Если согласиться на предложение египетского посла, эта бойня при всех подсчетах сулила только выгоду.

— Вы все еще отказываетесь разрешить мне лечить вашего отца?

— Император неизлечим, Аша, бесполезно мучить его снадобьями и микстурами, которые не улучшат его состояния и которые могут усилить его страдания.

— Так как он не способен управлять, империя останется без правителя?

Урхи-Тешшуб торжествующе улыбнулся.

— Военачальники скоро выберут меня императором.

— И мы заключим долгое перемирие, не так ли?

— Вы сомневаетесь в этом?

— У меня есть ваше слово.

— Однако остается одно главное препятствие: Хаттусили, брат императора.

— Разве его влияние так существенно?

— Пока он жив, он будет пытаться уничтожить меня! С помощью торговцев он учинит заговоры, чтобы лишить меня денег и припасов, в которых я нуждаюсь для хорошего оснащения армии.

— Разве вы не можете схватить его?

— Хаттусили — настоящий угорь, обладающий искусством прятаться.

— Досадно, — признал Аша, — но есть одно решение.

Взгляд Урхи-Тешшуба загорелся.

— Какое, Аша?

— Подготовить ему западню.

— И... вы мне поможете схватить его?

— Не такова ли роль египетского посла, желающего преподнести роскошный подарок новому императору хеттов?

ГЛАВА 40

— Используя дар ясновидения, Нефертари подтвердила предчувствие Рамзеса: стадо разъярившихся гиппопотамов, преградивших путь царской флотилии на реке, не было делом случая.

— Шенар... Это его рук дело, — решил Рамзес, — никогда он не откажется уничтожить нас, это единственная цель его существования. Ты согласна, Нефертари, чтобы мы продолжали путь на юг?

Фараон не должен отказываться от своего замысла.

Нил и пейзажи Нубии заставили забыть Шенара и его ненависть. На остановке Лотос и Сетау изловили замечательных кобр, одна из которых была с черной головой и красными полосами. Сбор яда обещал быть обильным.

Обольстительная нубийка с золотистой кожей была еще более прекрасна; благородное пальмовое вино, удовольствия любви в мягком тепле ночей превратили путешествие в праздник желания.

Когда рассвет оживил зелень пальм и охру холмов, Нефертари наслаждалась радостью воскрешения мироздания, приветствуемого пением птиц. Каждое утро, одетая в традиционное белое платье, она молилась богам неба, земли и промежуточного мира и благодарила их за дарованную народу Египта жизнь.

Возле песчаного островка потерпел кораблекрушение торговый корабль.

Царская флотилия сделала остановку поблизости; на оставленном корабле не было видно никаких признаков жизни.

Рамзес, Сетау и два матроса взяли лодку, чтобы исследовать судно поближе. Нефертари попыталась отговорить царя, но тот, убежденный, что речь идет о корабле Шенара, надеялся обнаружить там его следы.

На мостике — ничего.

В трюме кто-то есть. Но дверь закрыта.

С помощью Сетау он разбил деревянную задвижку.

Судно село на мель в том месте реки, где этого можно было избежать, что указывало на поспешное бегство, которое даже не дало экипажу времени спасти груз.

Матрос ворвался в трюм.

Ужасный крик разорвал голубой воздух раннего утра. Сетау попятился. Он, не знавший страха перед самыми опасными рептилиями, был пригвожден к месту.

Крокодилы, проникшие в трюм через разверзшуюся дыру, схватили матроса за ноги и пожирали его. Человек уже не кричал.

Рамзес хотел прийти на помощь несчастному, Сетау помешал ему.

— Ты сам погибнешь... Никто уже не может спасти его.

Новая ловушка, такая же изощренная по своей жестокости, как и предыдущая. Зная об отваге Фараона, Шенар предвидел, что он бросится на помощь и сам падет жертвой рептилий.

Сдерживая ярость, царь вместе с Сетау и другим матросом отступили. Они спрыгнули с корабля на песчаную отмель.

Между ними и лодкой огромный восьмиметровый крокодил, весящий более тонны, смотрел на них неподвижным взглядом, пасть была открыта, он явно готовился напасть. Его неподвижность таила в себе опасность, в любой момент он мог продемонстрировать необычайную быстроту действий, человек был бессилен против молниеносной реакции крокодила.

Сетау посмотрел вокруг: их окружили другие рептилии. Спастись не было никакой возможности.

Крокодилы, из закрытых пастей которых выпирали зубы, более острые, чем кинжалы, казалось, улыбались, готовые воспользоваться такой прекрасной добычей.

С царского корабля невозможно было увидеть происходящее. Никто не мог оказать им помощь.

— Я не хочу умирать таким образом, — прошептал Сетау.

Рамзес медленно вынул кинжал из ножен; он не сдастся без борьбы. Когда чудовище нападет, он проскользнет под него и попытается перерезать ему глотку.

Крокодил быстро продвинулся метра на два и снова застыл. Моряк упал на колени и закрыл лицо руками.

— Мы будем кричать вместе, бросаясь на противника, — сказал Рамзес Сетау, — может быть, с корабля нас услышат. Ты — налево, я — направо.

Последняя мысль Рамзеса была о Нефертари, такой близкой и уже такой отдаленной. Затем он собрал всю свою волю, всю свою энергию и приготовился к поединку, выбрав самого огромного крокодила.

Царь уже приготовился закричать, когда заметил движение в хвойной роще, неподалеку от реки. И раздался рев, громоподобный, такой мощный, что испугал даже крокодилов.

Рев принадлежал гигантскому слону, который бегом вошел в воду и ступил на островок. Хоботом он схватил чудовище и отбросил его на сородичей; толкаясь, крокодилы исчезли под водой.

— Ты, — признал Рамзес, — ты, мой верный друг!

Хобот слона, каждый бивень которого весил, по меньшей мере, восемнадцать килограммов, нежно обхватил талию царя Египта, поднял его и поместил себе на спину.

— Я спас тебе жизнь раньше, сегодня ты мне спасаешь жизнь.

Раненый стрелой, попавшей в хобот, спасенный и вылеченный благодаря вмешательству Рамзеса и Сетау, молодой слон стал великолепным самцом.

Когда Рамзес погладил его лоб, он испустил новый рев, но на этот раз рев радости.

Неджем, земельный управитель, заканчивал свой отчет: благодаря превосходному разливу закрома будут полны и обе страны заживут в изобилии. Строгое управление финансами позволит даже облегчить бремя налогов. После возвращения в столицу Рамзес сможет убедиться, что каждый высокий сановник выполнял обязанности с усердием под руководством Амени, внимательного и требовательного.

Неджем скорым шагом направился в сад дворца, где Ка обычно играл со своей сестрой Меритамон; но он нашел там только девочку, упражнявшуюся игре на лютне.

— Давно ли ушел твой брат?

— Он не приходил.

— Мы должны были встретиться здесь...

Неджем направился в библиотеку, где незадолго до завтрака он оставил Маленького Ка, желавшего переписать «Премудрости», написанные лучшими писцами времен пирамид.

Подросток был здесь, сидя, как писец, водя тонкой кисточкой по папирусу, который он развернул на коленях.

— Но... разве ты не устал?

— Нет, Неджем, эти тексты настолько прекрасны, что переписка рассеивает усталость и делает руку гибкой.

— Может быть, нужно... прерваться?

— О, нет, не теперь! Мне так нравится изучать исследования по геометрии того мастера, который построил пирамиду Униса в Сахаре.

— Обед...

— Я не голоден, Неджем; ты согласен, скажи?

— Хорошо, я даю тебе еще немного времени, но...

Ка поднялся и поцеловал вельможу в обе щеки, затем вновь принял прежнюю позу и погрузился с жадностью в чтение, письмо и исследование.

Выходя их кабинета, Неджем покачивал головой. Еще раз он был восхищен исключительными способностями старшего сына Рамзеса. Чудо-ребенок стал подростком, который подтверждал прежние обещания; если Ка продолжит верить в мудрость, Фараон будет обеспечен преемником, достойным его.

— Как здоровье земельного управителя, моего дорогого Неджема?

Голос, который оторвал его от размышлений, был голосом Меба, элегантного и улыбающегося.

— Хорошо, очень хорошо.

— Уже давно у нас не было случая побеседовать... Примете ли вы приглашение на обед?

— Водоворот дел принуждает меня отказаться.

— Я огорчен.

— Я тоже, Меба, но служба царству прежде всего.

— Таково убеждение всех служащих Фараону; не оно ли вдохновляет каждый из наших шагов?

— Увы! Люди остаются людьми, и они часто забывают о своих обязанностях.

Меба ненавидел этого работягу, наивного и напыщенного, но должен был изображать уважение и предупредительность, чтобы добыть у него сведения, в которых он нуждался.

Положение сановника было не блестящим; множество бесплодных попыток убедили его, что ему не удастся узнать содержание посланий Аша. Амени был очень осторожен.

— Могу ли я отвезти вас домой? Я располагаю новой колесницей и двумя очень спокойными лошадьми.

— Я предпочитаю ходить пешком, — сказал Неджем.

— У вас был случай увидеть Ка?

Лицо земельного управителя просияло.

— Да, мне это удалось.

— Какой удивительный мальчик!

— Более, чем удивительный. Он сын Рамзеса.

Меба стал серьезным.

— Только такой человек, как вы, Неджем, может оградить его от плохих влияний; такой талант, как у него, будет вызывать зависть и интриги.

— Не волнуйтесь, Сетау создал для него защиту от дурного глаза.

— Вы совершенно уверены, что он принял все меры предосторожности?

— Амулет в форме куска папируса, который сулит силу и процветание, и полоска ткани, на которой нарисован полный глаз. Не правда ли, совершенное магическое оснащение против вредных сил, откуда бы они ни исходили?

— На самом деле, впечатляюще.

— Более того, — добавил Неджем, — Ка ежедневно проникается силой формул, выгравированных в лаборатории храма Амона. Верьте мне, этот ребенок хорошо защищен.

— Вы меня убедили. Мог бы я повторить свое приглашение на обед?

— Если быть откровенным, меня не привлекает светская жизнь.

— Как я вас понимаю, мой дорогой! В дипломатии, к несчастью, невозможно ее избежать.

Когда они расстались, Меба едва подавил желание скакать от радости. Офир будет доволен им.

ГЛАВА 41

Когда корабль пристал к берегу Абу-Симбела, огромный слон, который следовал по дороге пустыни, издал рев приветствия. С вершины возвышенности он как бы следил за Рамзесом, с восхищением озиравшим окрестности: золотой песок, окруженный горной цепью. Царь вспомнил о том дне, когда открыл это замечательное место и поиски Лотос, нашедшей корень богини с лечебными свойствами.

Красавица-нубийка не отказала себе в удовольствии поплавать обнаженной в водах реки и проплыть с ловкостью рыбы до крутого берега, залитого солнцем. Многие матросы вторили ей, счастливые, что достигли хорошего порта.

Все были покорены великолепием места, где возвышался скалистый волнорез, служивший ориентиром для навигаторов; Нил выписывал великолепную кривую, обходя возвышенность, разделенную на два высоких мыса, между которыми проникал поток рыжеватого песка.

Тело нубийки поблескивало серебряными каплями воды, когда она поднималась по склону горы, преследуемая Сетау, одетым в шкуру антилопы, пропитанной целебными растворами.

— Что внушает тебе это место? — спросил Рамзес у Нефертари.

— Я чувствую здесь присутствие богини Хатор; камни похожи на звезды, золото неба заставляет их сиять.

На севере песчаная гора падает крутым склоном и приходит в соприкосновение с высокими водами; на юге гора отходит в сторону и образует широкую отмель. Два мыса окаймляют ее. Здесь я отпраздную нашу любовь, соорудив два святилища, неразделимых как Фараон и Великая Супруга Фараона. Твое лицо будет навсегда выгравировано в камне, чтобы встречать солнце, которое заставит тебя возрождаться каждый день.

Нефертари нежно обняла Рамзеса и с жаром поцеловала его.

Когда корабль был в виду Абу-Симбела, наместник Нубии протер глаза, считая себя жертвой миража.

На крутом берегу десятки каменотесов организовали стройку для возведения обширного здания. Некоторые, используя строительные леса, начинали обрабатывать скалу песчаника, в то время как другие занимались каменными блоками. Грузовые корабли привезли необходимое оборудование, десятники, заботившиеся о дисциплине, разделили ремесленников на группы, предназначенные для определенных работ.

Руководил работами сам Рамзес. Царь наблюдал за воплощением своего замысла и заставлял исправлять ошибки, переговорив с архитектором и главным скульптором.

Как показать свое присутствие, не потревожив властелина? Наместник посчитал благоразумным подождать, пока Рамзес сам направит взгляд на него. Все знали, что Фараон не любил, когда его отвлекали от дела.

Что-то мягкое и холодное прикоснулось к его левой ноге... Высокопоставленный сановник посмотрел вниз и застыл.

Это была красно-черная змея длиною около метра. Она струилась по песку и застыла у ноги наместника. Малейшее движение — и она укусит его. Даже крик мог вызвать атаку рептилии.

В нескольких шагах от него стояла молодая женщина с обнаженной грудью, одетая в короткую набедренную повязку, которая, поднятая ветром, больше демонстрировала ее прелести, чем скрывала их.

— Змея, — прошептал наместник, холодный пот струился по его лбу.

Лотос оставалась совершенно спокойной.

— Чего вы опасаетесь?

— Но... это змея...

— Говорите громче, я вас не слышу.

Рептилия медленно проползла вдоль ноги. Наместник больше не мог произнести ни слова.

— Это вы ее побеспокоили?

Высокопоставленный сановник был в крайнем затруднении.

Прелестная нубийка схватила красно-черную змею и обвила ее вокруг левой руки. Почему этот слишком толстый человек боится змеи, у которой она только что взяла яд?

Наместник побежал, задыхаясь, споткнулся о камень и растянулся недалеко от царя. Рамзес с удивлением оглядывал сановника.

— Какая оригинальная манера приветствовать правителя, не так ли?

— Простите меня, Ваше Величество, но змея... Я только что едва избежал смерти!

Сановник поднялся.

— Ты арестовал Шенара?

— Будьте уверены, Ваше Величество, что я не жалел сил! Все было сделано, чтобы угодить вам.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Наша неудача только временная; мои воины полностью контролируют Верхнюю и Нижнюю Нубию. Виновник волнений не уйдет от нас.

— Почему ты так поздно пришел на встречу со мной?

— Требования безопасности...

— По-твоему она важнее, чем царская чета?

Наместник побагровел.

— Конечно, нет, Ваше Величество! Это совсем не то, что я хотел сказать и...

— Следуй за мной.

Важный сановник опасался гнева Фараона, но Рамзес оставался спокойным.

Наместник последовал за ним внутрь одного из больших шатров, разбитых на краю стройки. Он служил местом размещения больных и раненых во время работы людей. Сетау как раз заканчивал обрабатывать ногу одного каменотеса, оцарапанную блоком песчаника.

— Ты любишь Нубию, Сетау? — спросил Рамзес.

— Неужели нужно задавать мне этот вопрос?

— Твоя супруга также в нее влюблена, как мне кажется.

— Здесь ее любовь меня утомляет; энергия Лотос как будто удваивается и ее любовные желания становятся неистощимыми.

Наместник остолбенел. Как таким образом могли разговаривать с властелином Двух Земель?

— Ты знаешь этого сановника, который насмешил нас своим своеобразным приветствием?

— Я ненавижу сановников, — возразил Сетау, — они объедаются привилегиями, которые в конечном счете их подавляют.

— Да, тебе не позавидуешь.

Сетау поглядел на царя с удивлением.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Нубия — обширная территория, управлять ею — трудная задача, не так ли, наместник?

— Да, да, Ваше Величество!

— Прекрасная провинция Куш, одна она требует твердой руки. Ты же разделяешь мое мнение, наместник?

— Конечно, Ваше Величество!

— Так как и я очень считаюсь с мнением подчиненных, я решил назначить моего друга Сетау «царским сыном провинции Куш» и доверить ему управление.

Как если бы это его не касалось, Сетау складывал белье. Наместник походил на статую, казалось все признаки жизни покинули его.

— Ваше Величество, проблемы, которые возникнут, мои отношения с Сетау...

— Они будут открытыми и сердечными, я уверен. Возвращайтесь в крепость Бухен и займитесь поисками Шенара.

Наместник был совершенно выбит из колеи...

— Я предполагаю, Ваше Величество, что это шутка.

— Змеи в этом районе многочисленны, вы соберете много яда. Лотос будет счастлива, вы будете жить в несравненном месте. Ты мне нужен, мой друг, чтобы руководить работами и наблюдать за ростом двух храмов Абу-Симбела. Его святилища будут предназначены для того, чтобы увековечить образ царской четы. Здесь, в сердце Нубии, будет воспета тайна нашей цивилизации. Но если мое решение не нравится тебе, я оставляю за тобой право выбора.

Сетау исторг нечто вроде ворчания.

— Несомненно, вы сговорились с Лотос... И кто смог бы сопротивляться воле Фараона?

Магией ритуала царь перенес души врагов юга на север, а души врагов севера на юг, души противников запада на восток, а души противников востока на запад. Благодаря перестановке магических точек, которые располагались вне земного мира, Абу-Симбел будет под защитой от человеческих бурь; созданное царицей вокруг будущих зданий силовое поле защитит их от внешних посягательств.

В маленьком храме, построенном перед фасадом большого святилища, Рамзес преподнес Маат любовь, соединявшую его с Нефертари, и присоединил к свету единство царской четы, их союз, постоянно воспеваемый в Абу-Симбеле, будет собирать божественные энергии, питающие источник жизни египетского народа.

Под наблюдением Рамзеса и Нефертари возводились храм царя и храм царицы. Ремесленники углубились в сердцевину скалы, чтобы вырыть там наос; скала будет вырублена в высоту на тридцать три метра, в ширину на тридцать восемь метров и на шестьдесят три метра в глубину.

Когда имена Рамзеса и Нефертари были выгравированы в камне Абу-Симбела, Рамзес отдал приказ готовиться к отъезду.

— Ты возвращаешься в Пи-Рамзес?

— Нет еще. Я поищу другие места в Нубии, чтобы и там построить святилища; боги и богини поселятся в этой огненной стране, и именно ты будешь направлять усилия наших строителей. Чтобы Абу-Симбел стал центральным светочем, окруженным мирной армией святилищ, они станут содействовать упрочению мира. Для воплощения этого замысла, потребуется много лет, но мы победим время.

Растроганная и сосредоточенная Лотос смотрела на удаляющийся царский корабль. С высоты скалы она любовалась Рамзесом и Нефертари, стоящими на палубе корабля с белым парусом, который скользил по голубой воде, отражающей нубийское небо.

То, что она поняла сегодня, можно было сформулировать так: Рамзес был великим Фараоном, потому что любил Нефертари и потому что сумел заставить ее полюбить себя.

Нефертари, госпожа Абу-Симбела, открывала пути неба и земли.

ГЛАВА 42

Шенар злился.

Все шло не так, как он задумал. После неудачных попыток уничтожить Рамзеса и нанести вред его флотилии и людям, Шенар был вынужден обратиться в бегство, продвигаясь к Великому югу.

Люди Шенара украли корабль в одном из нубийских поселков. Жители поселка подали жалобу властям. И брат Фараона, преследуемый воинами наместника, непременно попал бы в их руки, если бы не сметливость нубийских моряков. Из осторожности он вынужден был покинуть причал и углубиться в пустыню в надежде запутать следы. Критский наемник, правая рука Шенара, на чем свет стоит, ругал обжигающий воздух и постоянную угрозу, которую представляли рептилии, львы и другие хищники.

Маленький отряд под командованием Шенара оказался недалеко от места, где мыли золото, это была запретная зона, где люди работали под наблюдением египетских воинов. Именно здесь Шенар должен посеять мятежи, чтобы прервать поставку драгоценного металла в Египет.

С вершины дюны Шенар увидел, как нубийские рабочие моют руду, отделяя ее от землистой породы, которая остается с ней даже после измельчения и растирания. Вода, добытая из колодца, вырытого посреди пустыни, наполняла резервуар, его опрокидывали на сетку, опущенную в бассейн; легкого потока воды было достаточно, чтобы вымыть породу и освободить золото. Однако, чтобы оно было полностью очищено, операцию необходимо повторить много раз.

Многочисленный отряд египетских воинов был хорошо вооружен и справиться с ними не представлялось возможным; поэтому Шенар решил посеять смуту среди проживающих в пустыне нубийских племен.

Именно здесь, в стране Ирем, Шенар, по совету проводника, встретился с одним из вождей-нубийцев, огромным негром, лицо которого было покрыто шрамами. Вождь принял его в просторной хижине в центре своего поселка, но прием оказался весьма холодным.

— Ты египтянин.

— Да, я им являюсь, но я ненавижу Рамзеса.

— Я ненавижу всех фараонов, притесняющих мою страну. Кто тебя направил?

— Могущественные враги Рамзеса, живущие на севере Египта. Если мы им поможем, они победят Фараона и вернут тебе твою землю.

— Если мы восстанем, воины Фараона убьют нас.

— Людей твоего племени, конечно, недостаточно, я согласен с этим; вот почему необходимо заключить союз с другими племенами.

— Союз... Это трудно, очень трудно... Нужно собрать вождей и долго объяснять, очень долго, в течение многих лун.

Спокойствие было добродетелью, которой больше всего не хватало Шенару; но он сдержал свой гнев и поклялся быть упорным, какими бы ни были препятствия, связанные с переговорами.

— Ты готов мне помочь? — спросил он у вождя.

— Я должен оставаться в поселке, а чтобы хорошо договориться с вождями, нужно отправиться в соседний поселок. А это далеко.

Критский наемник передал Шенару слиток серебра.

— Это серебро поможет тебе прокормить племя в течение многих месяцев. Кто помогает мне, тому я хорошо плачу.

Нубиец оживился.

— Если я уговорю других, ты дашь мне это?

— Если твои действия будут успешными, я дам тебе еще много таких слитков.

— И все равно на это уйдет очень много времени.

— Завтра же начнем действовать.

Возвратившись в Пи-Рамзес, Красавица Изэт часто вспоминала тростниковую хижину, где проходили любовные свидания с Рамзесом, пока он не встретился с Нефертари; время, когда она надеялась выйти замуж за человека, в которого была сильно влюблена, но как соперничать с этой величественной женщиной, с полным правом ставшей Великой Супругой Фараона?

Когда боль любви становилась слишком мучительной, Красавица Изэт забывала ухаживать за собой, носила старые одежды... Но нежность к Ка и Меренптаху, двоим сыновьям, которых дал ей Рамзес, и к Меритамон, дочери царя и Нефертари, думы об их будущем помогали ей освобождаться от грусти: Меренптах, красивый крупный мальчик; Меритамон, обаятельная и мечтательная девочка; Ка, будущий великий ученый. Эти трое детей были ее надеждой, они станут ее будущим.

Прислужник принес ей колье из аметистов и сердолика, серьги, платье, украшенное и вышитое позолоченными нитями. За ним следовала Долент, сестра Рамзеса.

— Вы кажетесь усталой, Изэт.

— Это пройдет. Но... кому предназначено все это?

— Позвольте мне преподнести вам скромные подарки.

Величественная брюнетка, внушающая доверие и покровительственно держащаяся, решила перейти в наступление.

— Ваша жизнь похожа на тяжелое бремя, моя дорогая Изэт.

— Нет, конечно, нет, потому что я имею счастье воспитывать детей Рамзеса Великого.

— Почему вы смирились с такой жизнью?

— Я люблю царя, люблю его детей: боги дали мне такое блаженство!

— Боги... боги это обман, Изэт!

— Я не понимаю вас.

Существует только один бог, тот, которого почитал Эхнатон, тот, которому молятся Моисей и евреи. Это к нему мы должны устремить взоры.

— Следуйте своим путем, Долент, и оставьте меня в покое.

Сестра Рамзеса поняла, что она не сможет убедить Красавицу Изэт; но у нее был еще один маленький шанс, чтобы смутить душу Изэт.

— Мне кажется несправедливым, что вам отведена роль второй супруги.

— Я так не думаю, Долент. Нефертари красивее и умнее меня; никакая женщина не сравнилась бы с ней.

— Это так. Но у нее есть один недостаток.

— Какой?

— Нефертари не любит Рамзеса.

— Как вы осмеливаетесь утверждать...

— Я знаю это. Мое любимое занятие состоит в том, чтобы внимательно слушать придворных и собирать их наблюдения; поэтому я могу вас уверить, что Нефертари притворщица. Кем сна была до встречи с Рамзесом? Маленькой жрицей, единственной целью которой было служить богам... И вдруг Рамзес обратил свой взор на нее! Настоящее чудо, превратившее скромную девушку в честолюбивую гордячку.

— Простите меня, Долент, я не могу в это поверить.

— Знаете ли вы настоящую причину путешествия царской четы в Нубию? Нефертари потребовала, чтобы был построен огромный храм во славу ей, который бы обессмертил ее имя! Рамзес покорился и начал стройку, она продлится много лет. Замыслы Нефертари стали очевидными: занять место царя и самостоятельно править страной. Чтобы помешать этому безумию, все средства хороши.

— Не осмеливаетесь ли вы думать...

— Я повторяю: все средства. Только один человек может спасти Рамзеса: вы, Изэт.

Молодая женщина была потрясена. Конечно, она презирала Долент, и сестра Рамзеса явно преувеличивала. Однако образ влюбленной Нефертари, почитающей Рамзеса, потускнел.

— Что вы, посоветуете мне, Долент?

— Рамзес был обманут, это на вас он должен был жениться, вы — мать его старшего сына Ка, которого двор уже признает его преемником. Если вы любите царя, Изэт, если вы любите Египет и желаете ему счастья, единственное решение: освободить Рамзеса от Нефертари.

Красавица Изэт закрыла глаза.

— Долент, это невозможно!

— Я вам помогу. Любое преступление — отвратительно, оно ведет к разрушению сознания, души, имени... Посягнуть на Великую Супругу Фараона и погубить себя для вечности?

— Кто узнает об этом? Когда вы решитесь нанести удар, нужно будет действовать исподтишка, чтобы не оставить никаких следов.

— Это воля вашего бога, Долент?

— Нефертари — порочная женщина, оскверняющая сердце Рамзеса и ведущая его к совершению серьезных ошибок. Мы обязаны объединиться, чтобы помешать ей навредить Фараону; именно так мы и будем верны царю.

— Мне необходимо подумать.

— Естественно. Я очень надеюсь на вас, Изэт, и знаю, что вы примете верное решение. Каким бы оно ни было, вы снискали мою привязанность.

У Красавицы Изэт была такая жалкая улыбка, что, прежде чем уйти, Долент поцеловала ее в обе щеки.

Вторая супруга Рамзеса задыхалась; неверным шагом она подошла к окну, выходившему в дворцовый сад, и подставила лицо под теплые и ласковые лучи солнца, но это не помогло ей успокоиться.

В ней поднялась мольба к силам, скрытым на небесах, к тем силам, которые решают судьбу живых, определяют длительность их существования и час кончины. Имеет ли она право действовать вместо них, прервав жизнь Нефертари только потому, что Великая Супруга Фараона была недостойна Рамзеса?

Соперница! Впервые Изэт увидела в Нефертари соперницу. Их молчаливое соглашение разбилось, и открытая вражда выплескивалась с неистовой силой, сдерживаемой столько лет. Изэт была матерью двух сыновей Рамзеса, первой женщиной, которую он любил, той, которая должна была царствовать рядом с ним. Долент открыла ей правду. Эту правду Изэт пыталась до сих пор заглушить в себе.

Нефертари будет повержена, Рамзес наконец осознает, что эта любовь — только мимолетный эпизод в его жизни; освобожденный от чар этой колдуньи, он вернется к Красавице Изэт, к страсти юности, к той, которую он никогда не переставал любить.

ГЛАВА 43

Испытывая глубокое презрение к евреям, Офир принимал во внимание, что квартал еврейских каменщиков предоставил ему надежное пристанище, несмотря на то, что приходилось часто менять жилище, чтобы добиться полной безопасности. Благодаря умело поданным свидетельствам Серраманна вынужден был поверить, что ливийский маг покинул Египет; и, смирившись с этим фактом, он прекратил серьезные поиски. Угрозу представляли только стражники, обязанные предотвращать любые ночные беспорядки.

Однако маг не спешил обнаруживать себя. Многие месяцы положение оставалось неизменным; на пятнадцатом году царствования Рамзеса, достигшего тридцати семи лет, Египетское царство процветало.

Сообщения, приходившие из Хеттской империи, были странными и малоутешительными; конечно, Урхи-Тешшуб все еще жаждал войны с Египтом, но, однако, не предпринимал никаких действий. Более того, система защиты, сформированная Южной Сирией и Ханааном, контролировались египетскими войсками, закаленными и способными отразить любое массированное наступление. Почему же Урхи-Тешшуб прибегал к уверткам? Очень короткие послания, которые передавали бедуины Офиру, не могли ничего объяснить.

На юге Шенару никак не удавалось поднять мятежи среди нубийских племен, поскольку их вожди не могли прийти к согласию.

Долент продолжала поддерживать дружеские связи с Изэт, пытаясь убедить ее действовать против Нефертари, но вторая супруга царя так и не решилась на это. Что касается Меба, то он пребывал в отчаянии, чувствуя свою бесполезность и ненужность: он так и не смог раскрыть содержание посланий Аша, а сведения о магических талисманах Ка, защищавших сына Фараона от темных сил, добытые для Офира, также не принесли пользы. Магу не удалось нарушить защиту Ка, созданную для него Сетау.

После долгого путешествия, во время которого было основано много храмов, Рамзес вернулся в столицу. Нефертари светилась от счастья. Несмотря на угрозу войны, царская чета пользовалась огромной популярностью; каждый был убежден, что они сохранят стране длительное процветание и сумеют защитить ее от любой внешней опасности.

Размышляя, Офир пришел к неутешительным выводам. С каждым годом надежда уничтожить Рамзеса становилась все меньше и меньше. Все его уловки и хитросплетения ни к чему не привели, он впал в уныние.

Офир сидел в глубине комнаты, в темноте, когда к нему вошел человек.

— Я хотел бы поговорить с вами.

— Моисей...

— Вы заняты?

— Нет, я думал.

— Рамзес, наконец, вернулся, а я, как вы советовали, терпеливо ждал этого.

Уверенный тон Моисея придал сил Офиру. Неужели еврей наконец-то решился восстать против Фараона?

— Я собрал совет старейшин, — продолжил пророк, — и они решили назначить меня посланником к Фараону.

— Исход все еще тревожит умы евреев?

— Еврейский народ уйдет из Египта, потому что такова воля Яхве. Вы сдержали свои обещания?

— Наши друзья бедуины доставили оружие; оно спрятано в подвалах.

— Мы не желаем насилия, но было бы предпочтительней располагать средствами защиты в случае, если нас будут преследовать.

— Вас будут преследовать! Рамзес не согласится с исходом целого народа.

— Мы хотим не воевать, а уйти из этой страны и достичь земли, обещанной нам.

Офир ликовал. Наконец представился случай для осуществления всего, что им было задумано! Моисей создаст обстановку, благоприятную для вторжения Урхи-Тешшуба.

Перед фризом двенадцати богов святилища Язылыкая Путухепа распростерлась на каменном ложе, как мертвая.

Она выпила опасный напиток, погрузивший ее в глубокий сон на три дня и три ночи. Не существовало более верного способа войти в контакт с силами судьбы и узнать их волю.

Обычного гадания оракулов, которое указывало на неблагоприятное время для действий Урхи-Тешшуба, было недостаточно, чтобы принять решение; поэтому она прибегнула к этому опасному методу.

Конечно, большинство торговцев и немалая часть армии благодаря их усилиям оказались на стороне Хаттусили, но не обманулись ли они в своем будущем? Благодаря золоту египетского посла Аша многие военачальники выступили за усиление границ Хеттской империи и отказались от наступления на Египет. Но не изменят ли они свое мнение, если Урхи-Тешшуб прозреет и обнаружит заговор, зреющий против него?

Оспаривание власти у Урхи-Тешшуба рано или поздно приведет к войне; поэтому Хаттусили, несмотря на большое количество сторонников, еще был не готов предпринимать серьезные действия, во время которых погибнут тысячи хеттов.

Вот почему Путухепа пожелала прибегнуть к вещему сну, откроющему ей будущее.

Это действо представляло большую опасность для гадающего, он мог не проснуться или потерять рассудок, поэтому Хаттусили, боясь за жизнь супруги, долгое время не соглашался на подобный опыт. Но Путухепа настаивала, и Хаттусили сдался.

И вот она лежала на каменном ложе, погруженная в глубокий сон, сон, который, согласно пророческим книгам, поведает ей о событиях будущего, силы судьбы подскажут ей правильные действия.

Хаттусили нервно сжал полы шерстяного платья.

— Путухепа... Просыпайся, прошу тебя!

Ему показалось, что рука ее дрогнула. Нет, он ошибся... Она не шевелилась. Да, все-таки рука ее дрогнула! Путухепа открыла глаза, остановила взгляд на изображении лиц двенадцати богов.

Вдруг из ее уст раздался голос, медленный и глубокий, Хаттусили вздрогнул, это был не ее голос, силы извне говорили с ним!

— Я видела бога грозы и богиню Иштар... И он, и она сказали мне: «Я поддерживаю твоего мужа, и вся страна пойдет за ним, тогда как его враг будет походить на кабана в своем логове».

Нежная рука, такая нежная, что заставляет думать о меде и весеннем тростнике; ласки такие настойчивые, что вызывают в нем все новые ощущения и наслаждение, полностью захватывающее его. Пятая хеттская любовница Аша была так же хороша, как и предыдущие, но он начинал скучать о египтянках, о берегах Нила и пальмах.

Любовь была единственным развлечением в давящей и скучной атмосфере хеттской столицы. К этому добавлялись еще и многочисленные встречи с торговцами и молчаливыми военачальниками. Аша вел двойную игру: с одной стороны, он проводил переговоры с Урхи-Тешшубом о мире, и, заключив мнимое соглашение с сыном Муваттали, выслеживал Хаттусили, которого Урхи-Тешшуб намеревался уничтожить, с другой — поддерживал Хаттусили, предупреждая его о действиях Урхи-Тешшуба.

Трижды воины Урхи-Тешшуба пытались задержать Хаттусили, но всякий раз ему удавалось ускользнуть.

На этот раз Аша и его любовница успели закончить свои забавы, когда Урхи-Тешшуб вошел в комнату египетского посла.

Взгляд полководца был тяжелым, почти неподвижным.

— У меня хорошие новости, — сказал Аша, натиравший руки благовонным маслом.

— У меня тоже, — объявил Урхи-Тешшуб тоном победителя, — Мой отец, Муваттали, наконец-то скончался, и я единственный хозяин в стране!

— Мои поздравления... Но остается Хаттусили.

— Скоро он будет в моих руках, не сомневайтесь. Вы говорили о хороших новостях?

— Они касаются именно Хаттусили; благодаря заслуживающему доверия информатору я знаю, где находится брат Муваттали. Но...

— Но что, Аша?

— Когда Хаттусили будет схвачен, обещаете ли вы мне, что мы заключим мир?

— Вы сделали хороший выбор, друг, будьте уверены; Египет не будет обманут. Где прячется этот предатель?

— В святилище Язылыкая.

Урхи-Тешшуб сам возглавил небольшой отряд из десяти человек, чтобы не вызвать никаких подозрений. Он боялся, что кто-нибудь их тайных сторонников Хаттусили предупредит его об опасности.

Итак, это жрецы, находившиеся под началом Путухепы, предоставили убежище брату почившего императора; Урхи-Тешшуб сурово накажет их за предательство.

Хаттусили совершил ошибку, расположившись недалеко от столицы. На этот раз он не ускользнет. Урхи-Тешшуб еще не решил, как поступить с Хаттусили: убить его или учинить над ним суд. Но немного поразмыслив, он выбрал первое решение. В силу сложившегося положения он вынужден был, к несчастью, отказаться от мысли собственноручно перерезать горло Хаттусили и возложил эту обязанность на одного из своих воинов. Возвратившись в Хаттусу Урхи-Тешшуб организует грандиозные похороны Муваттали, и он, любимый сын императора, станет его бесспорным преемником.

Хеттская армия, готова сражаться, он захватит Южную Сирию, установит связь с бедуинами, разгромит Ханаан, перейдет египетскую границу и нападет на Рамзеса, совершившего ошибку — поверив в мир, который он якобы обещал его послу.

Он, Урхи-Тешшуб, властелин империи хеттов! Его мечта осуществилась, и ему не было дела до союзной армии, сформированной Хаттусили, Урхи-Тешшуб чувствовал себя достаточно сильным, чтобы покорить Ассирию, Нубию и всю Азию; его слава затмит славу других хеттских императоров.

Отряд Урхи-Тешшуба приблизился к священной скале Язылыкая, где был выстроен храм. Там, говорили, располагалась верховная божественная сила, бог грозы и его супруга; Урхи-Тешшуб носил; имя этого грозного и опасного бога. Да, он сам был божественной Грозой, чей гнев падет на его врагов.

На пороге святилища замерли мужчина, женщина и ребенок.

Хаттусили, его супруга Путухепа и их девочка восьми лет. Безумцы сдались, полагаясь на великодушие Урхи-Тешшуба!

Он приказал всадникам остановиться, чтобы насладиться триумфом. Аша предоставил ему прекрасный случай избавиться от последних противников. Эта проклятая семья будет уничтожена, он прикажет убить египетского посла, ставшего ненужным. Подумать только, что этот наивный дурак поверил, будто Урхи-Тешшуб желал мира! Столько лет ожидания, столько лет испытаний, чтобы, наконец, прийти к абсолютной власти...

— Убейте их, — приказал Урхи-Тешшуб своим воинам.

Когда тетива лука натянулась, Урхи-Тешшуб испытал ощущение неземного удовольствия. Вероломный Хаттусили и надменная Путухепа, пронзенные стрелами, их трупы сожжены... Возможно ли более приятное видение?

Но стрелы не были выпущены.

— Убейте их! — повторил Урхи-Тешшуб, доведенный до исступления.

Луки повернулись в его сторону.

Предан... Его предали, его, нового императора! Вот почему Хаттусили, его жена и дочь были так спокойны.

Брат Муваттали выступил вперед.

— Ты наш пленник, Урхи-Тешшуб, сдавайся. Тебя будут судить.

Издав вопль ярости, Урхи-Тешшуб поднял на дыбы коня, захваченные врасплох лучники отступили. С горячностью воина, проигравшего битву, сын почившего императора прорвал кольцо воинов и поскакал к столице.

Стрелы свистели в ушах Урхи-Тешшуба, но ни одна не настигла его.

ГЛАВА 44

Урхи-Тешшуб проехал через Ворота Львов и галопом направился ко дворцу, пришпоривая коня, почти загнав его, через минуту он уже был на вершине акрополя, откуда бывший император любовался своей империей.

Подбежал начальник личной охраны.

— Что с вами, Ваше Величество?

— Где египтянин?

— В своих апартаментах.

На этот раз Аша был один, кутаясь в толстый плащ, он ждал сына императора.

Урхи-Тешшуб не сдерживал свой гнев.

— Ловушка... Это ловушка! Мои воины восстали против меня!

— Нужно бежать, — рассудил Аша.

Слова египтянина поразили хетта.

— Бежать... Куда бежать? Моя армия вырежет это проклятое святилище и уничтожит всех мятежников!

— У вас нет больше армии.

— Нет армии, — повторил Урхи-Тешшуб озадаченно, — что это значит?

— Ваши военачальники прислушиваются к оракулам и словам богов Путухепы; вот почему они перешли на сторону Хаттусили. У вас осталась только личная охрана и один или два полка, которые не смогут долго сопротивляться. В ближайшие часы вы окажетесь пленником в вашем же собственном дворце до триумфального прибытия Хаттусили.

— Это неправда, это невозможно...

— Это реальность, Урхи-Тешшуб. Мало-помалу Хаттусили овладел всеми рычагами империи.

— Я буду бороться до конца.

— Бессмысленное решение, существует другой выход.

— Говорите!

— Вы прекрасно знаете хеттскую армию, ее реальные силы, вооружение, способ действия, слабости...

— Конечно, но...

— Если вы немедленно соберетесь, у меня есть возможность помочь вам выехать из страны.

— Но куда?

— В Египет.

Урхи-Тешшуб остолбенел.

— Вы бредите, Аша!

— Где еще вы сможете быть в безопасности? Конечно, право убежища должно быть обговорено; вот почему в обмен на спасенную жизнь вы должны рассказать Рамзесу все о хеттской армии.

— Вы требуете, чтобы я изменил своей стране.

— Вам судить.

Урхи-Тешшуб был готов убить Аша. Столько времени этот египтянин манипулировал им? Но он предоставил ему единственную возможность выжить... И Урхи-Тешшуб нанесет больший вред Хаттусили, если откроет военные секреты.

— Я согласен.

— Это мудрый выбор.

— Вы будете сопровождать меня, Аша?

— Нет, я остаюсь здесь.

— Это рискованно.

— Моя работа здесь не закончена; вы забыли, что я здесь в поисках мира?

Как только известие о бегстве Урхи-Тешшуба распространилось по городу, последние оставшиеся верными ему воины присоединились к Хаттусили, объявленному императором. Первая обязанность нового государя состояла в том, чтобы отдать последние почести своему брату Муваттали, чей труп был сожжен на гигантском костре во время грандиозной церемонии.

Во время пира, завершившего церемонию коронования, Аша занимал почетное место слева от императора Хаттусили.

— Позвольте, Ваше Величество, пожелать вам продолжительного и мирного царствования.

— Никаких следов Урхи-Тешшуба... Вы, всезнающий Аша, не имеете какой-нибудь информации по этому поводу?

— Никакой, Ваше Величество; без сомнения, вы больше не услышите о нем.

— Я был бы очень удивлен этим. Урхи-Тешшуб — человек злобный и упорный: он не прекратит мстить.

— Для этого нужно, чтобы у него были средства.

— Воин его закалки не откажется от своего.

— Я не разделяю ваших опасений.

— Это забавно, Аша... У меня такое чувство, что вы что-то знаете.

— Это только такое впечатление, Ваше Величество.

— Не вы ли помогли Урхи-Тешшубу выехать из страны?

— Определенно будущее готовит нам сюрпризы, но не я ответственен за них; не является ли моей единственной миссией то, чтобы убедить вас начать переговоры с Рамзесом о мире?

— Вы ведете очень опасную игру, Аша; а если я изменил свое решение, и предполагаю продолжить войну с Египтом?

— Вы слишком хорошо знаете, что нельзя пренебрегать ассирийской опасностью, и слишком озабочены благосостоянием своего народа, чтобы разорить его в бесполезном конфликте.

— В ваших словах много правды, но должен ли я согласиться с ними? Правда почти бесполезна, когда речь идет об управлении; война предоставит возможность заглушить споры и снова объединить народ.

— Разве число жертв будет вам безразлично?

— Как их избежать?

— Заключив мир.

— Я любуюсь вашим упорством, Аша.

— Я люблю жизнь, Ваше Величество, а война разрушает ее радость.

— Этот мир не должен вам нравиться.

— В Египте царствует удивительная богиня Маат, которая принуждает всех, даже фараонов, уважать закон Вселенной и соблюдать справедливость на земле. Такой мир мне нравится.

— Красивая сказка, но это только сказка.

— Вы заблуждаетесь, Ваше Величество, если вы решите напасть на Египет, то столкнетесь с Маат. И если вы станете победителем, то уничтожите несравненную цивилизацию.

— Не важно, если хетты возвысятся над миром!

— Но время упущено, Ваше Величество, уже ничто не помешает Ассирии стать сильной державой. Только союз с Египтом защитит вашу территорию.

— Если я не ошибаюсь, Аша, вы не являетесь моим советником, вы посол Египта...

— Это только видимость. Даже если ваша страна не столь прекрасна, как Египет, я привязался к ней и не желаю видеть ее гибель.

— Вы искренны?

— Я знаю, что искренность дипломата всегда сомнительна... Однако я прошу мне поверить. Цель Рамзеса — мир.

— Вы выступаете от имени вашего царя?

— Не колеблясь. Он говорит моими устами.

— Нужно, чтобы нас соединяла глубокая дружба...

— Дело случая, Ваше Величество.

— Рамзесу везет, очень везет.

— Это именно то, что утверждают все его противники.

Каждый день в течение пяти лет Ка приходил в храм Амона и проводил, по крайней мере, час в лаборатории, изучая священные тексты. За это время он познал основы астрономии, геометрии, символики и других священных наук; благодаря им он постиг новые горизонты мысли и великой мудрости древних.

Несмотря на свой юный возраст, Ка уже был приобщен к первым таинствам храма. Когда двор Рамзеса узнал эту новость, он восхитился: не было никакого сомнения, что старший сын царя был достоин самых высоких должностей.

Ка снял амулет, который носил на шее, и повязку с левого запястья. Обнаженного, с закрытыми глазами, его провели в склеп храма, чтобы там медитировать перед таинствами создания мира, представленными на стенах. Четыре самца лягушки и четыре самки змеи составляли первоначальные пары, сформировавшие мир, волнистые линии изображали первоначальную воду, в которой рождался Закон, чтобы создать Вселенную, небесная корова давала рождение звездам.

Затем Ка подвели к порогу зала с колоннами, где два жреца в масках Тота-ибиса и Гора-сокола вылили свежую воду на его голову и плечи. Два бога надели на Ка белую набедренную повязку и призвали его почитать богов, изображенных на колоннах.

Жрецы с обритыми головами окружили Ка. Юноша ответил на тысячи вопросов о скрытой природе бога Амона, об элементах создания, содержавшихся в основе Вселенной, о значении основных иероглифов, содержании формул приношений и многом другом, о чем мог без ошибок рассуждать только очень опытный писец.

Опрашивающие не выразили своего мнения. Ка долго ждал их ответа в тихом храме.

После полуночи пожилой жрец взял его за руку и провел на крышу дома, он приказал ему сесть и наблюдать звездное небо, тело богини Нут; единственной, способной превращать смерть в жизнь.

Возведенный в ранг носителя Закона, Ка мечтал только о тех радостных днях, которые он проведет в храме, чтобы там постичь все ритуалы. Чувства переполняли его, юноша забыл вновь надеть повязку и амулет, защищавшие его от злых духов, он снял их перед свершением обрядов.

ГЛАВА 45

В Абу-Симбеле Сетау увлекся стройкой, которую он оживлял своей энергией, желая преподнести царской чете сооружение во всем его великолепии; в Фивах Бакхен ускорял строительство Храма Миллионов Лет, Дома Рамзеса; что касается столицы с ее бирюзовыми фасадами, то она хорошела день ото дня.

Со времени возвращения Фараона в Пи-Рамзес Амени постоянно осаждал его кабинет. Испытывая страх при мысли, что мог сделать ошибку, личный писец и носитель сандалий царя работал день и ночь, не давая себе ни минуты отдыха. Почти лысый и очень худой, несмотря на отличный аппетит, Амени спал мало, зато знал все, что происходило при дворе, никогда не появляясь там и упорно отказываясь от почетных титулов. Несмотря на слабое здоровье и боли в спине, Амени сам носил секретные документы, которые он должен был обсудить с Рамзесом, не обращая внимания на тяжесть папирусов и деревянных табличек.

Вооруженный футляром для кисточек из позолоченного дерева, подаренным ему царем, писец испытывал настоящее благоговение перед Рамзесом; и как не восторгаться делом Сына Солнца, который уже вошел в длинную вереницу династий как один из самых могущественных фараонов?

— Ты столкнулся с серьезными трудностями, Амени?

— Ничего особенного. Царица-мать Туйя мне очень помогла; когда некоторые сановники проявляли нежелание работать, она вмешивалась очень решительно. Египет процветает, но мы не должны расслабляться. Малейшая задержка на несколько дней с расчисткой и укреплением каналов, недостаточная бдительность в подсчете голов скота, попустительство ленивых писцов — и благополучие страны рухнет.

— Что нового слышно от Аша?

Амени поклонился.

— Сегодня я могу утверждать, что наш старый друг — настоящий гений.

— Когда он возвращается?

— Но... он остается в хеттской столице.

Рамзес был удивлен.

— Хаттусили — император хеттов. Его миссия закончена.

— Он вынужден продолжить ее, и приготовил нам важный сюрприз!

Видя оживление Амени, Рамзес понял, что Аша удалось совершить нечто невероятное. Иначе говоря, он выполнил план, согласованный с Рамзесом, несмотря на непреодолимые, казалось бы, трудности.

— Позволит ли мне государь открыть дверь кабинета и ввести сюда высокого гостя?

Рамзес согласился, приготовясь пережить нечто невероятное.

Серраманна пропустил вперед себя человека, высокого, мускулистого, с длинными волосами, грудь которого была покрыта рыжей шерстью. Задетый жестом сарда, Урхи-Тешшуб повернулся к гиганту, потрясая кулаком.

— Не смей так обращаться с законным императором хеттов.

— А ты, — вмешался Рамзес, — не повышай голоса в царстве, оказывающем тебе гостеприимство.

Урхи-Тешшуб попытался выдержать взгляд Фараона, но только несколько мгновений. Хеттский воин почувствовал, что этот поединок он проиграл. Появиться перед Рамзесом, как жалкий беглец... Рамзес, чья мощь подавляла сознание.

— Я прошу убежища у Вашего Величества и знаю ему цену. Я отвечу на все интересующие вас вопросы.

— Начинай сейчас же, — потребовал Рамзес.

Сгорая от унижения, Урхи-Тешшуб подчинился.

Фруктовый сад дворца благоухал; здесь соперничали друг с другом красотой гранатовое дерево, можжевельник, бальзамовое дерево. Именно здесь Красавица Изэт любила прогуливаться с Меренптахом. Крепкое сложение девятилетнего мальчика поражало его воспитателей; младший сын Рамзеса любил играть с Дозором, золотисто-желтым псом Фараона; несмотря на свой почтенный возраст, животное подчинялось всем капризам ребенка. Вместе они бегали за бабочками, которых никак не могли поймать. Затем Дозор потягивался и погружался в крепкий сон. Что касается нубийского льва, Бойца, он позволял Меренптаху гладить себя сначала с любопытством, затем с доверием.

Изэт жалела о времени, уже далеком, когда Ка, Меритамон и Меренптах забавлялись в фруктовом саду, наслаждаясь беззаботностью детства. Сегодня Ка учился в храме, а красавица Меритамон, которую некоторые высокопоставленные сановники уже просили выйти за них замуж, занималась священной музыкой. Красавица Изэт вспоминала очень серьезного мальчика, изучавшего иероглифы, и обворожительную девочку, игравшую на арфе, очень большой для нее. Это было вчера — счастье, теперь недоступное.

Сколько раз Изэт виделась с Долент, сколько часов провели они, говоря о Нефертари, о ее честолюбии и лицемерии? При мысли об этом у второй супруги царя кружилась голова. Уставшая от настойчивости Долент, она решила действовать.

На низком столике из смоковницы, украшенном нарисованными голубыми лотосами, Изэт поставила два бокала, наполненные соком цератонии. Тот, который она предложит Нефертари, содержал яд, убивающий постепенно. Когда через четыре, пять недель Великая Супруга Фараона умрет, ни у кого и мысли не возникнет обвинить Красавицу Изэт. Это Долент снабдила ее ядом, заверяя ее, что только божественный суд спросит с нее за смерть Нефертари.

Незадолго до захода солнца царица прошла в фруктовый сад: она сняла диадему, поцеловала Меренптаха и Изэт.

— Утомительный день, — призналась она.

— Вы видели царя, Ваше Величество?

— К несчастью, нет, Амени осаждает его делами, и я со своей стороны должна была решить тысячу и одно дело.

— Не изнуряют ли вас водоворот общественной жизни и ритуальные обязанности?

— Более, чем ты это представляешь, Изэт. Как я была счастливая в Нубии! Мы с Рамзесом не расставались, каждая секунда была восхитительна.

— Однако...

Голос Изэт дрожал, Нефертари была взволнованна.

— Ты страдаешь?

— Нет, но... я...

Красавица Изэт не могла больше сдерживать себя, она задала вопрос, жегший ей губы и сердце.

— Ваше Величество, вы правда любите Рамзеса?

Тень недовольства на мгновение пробежала по лицу Нефертари; радостная улыбка развеяла ее.

— Почему ты сомневаешься в этом?

— При дворе шепчут...

— Двор неутомим, как болтливая сорока, и никому никогда не удается заставить замолчать тех, чья единственная забота состоит в том, чтобы злословить и клеветать. Разве ты об этом не знала до сих пор?

— Да, конечно, но...

— Но я скромного происхождения и вышла замуж за Рамзеса Великого: вот причина этого слуха.

Нефертари посмотрела прямо в глаза Изэт.

— Я полюбила Рамзеса с первой нашей встречи, с первой секунды, как только его увидела, но я не осмеливалась признаться ему. С каждым днем наша любовь становится все сильнее и продлится до тех пор, пока боги не призовут нас.

— Не вы ли потребовали построить храм в вашу честь в Абу-Симбеле?

— Нет, Изэт, это Фараон желает воплотить в камне нерушимое единство царской четы. Кто другой задумал бы такой грандиозный план?

Красавица Изэт поднялась и направилась к низкому столику, на нем были поставлены бокалы.

— Любить Рамзеса — это великое счастье, — продолжила Нефертари, — Я все для него, он все для меня.

Изэт толкнула столик коленкой; оба кубка опрокинулись, их содержимое вылилось на траву.

— Извините меня, Ваше Величество, я взволнованна; будьте добры, забудьте мои нелепые и презренные сомнения.

Император Хаттусили приказал снять военные трофеи, украшавшие приемный зал дворца. Серый и холодный камень, слишком суровый на его взгляд, будет покрыт коврами с геометрическим рисунком и живыми красками.

Одетый в широкое платье из разноцветной ткани, с серебряными колье на шее, с браслетом на левом локте и волосами, стянутыми повязкой, Хаттусили надел шерстяную шапку, принадлежавшую его усопшему брату. Экономный, мало заботящийся о своей внешности, он управлял финансами государства со строгостью до сих пор невиданный.

Самые богатые торговцы в империи следовали один за другим в зал приемов, чтобы вместе с императором установить новые порядки страны. Императрица Путухепа, являясь верховной жрицей, присоединившись к этим переговорам, боролась за сокращение средств на содержание армии. Несмотря на полученные привилегии, торговцы удивлялись этому обстоятельству: разве империя не была все еще в состоянии войны с Египтом?

В соответствии со своими взглядами Хаттусили действовал постепенно и осторожно, множил личные встречи как с торговцами, так и с военачальниками, и настаивал на преимуществе длительного перемирия, никогда не произнося слово «мир». Путухепа предпринимала те же действия в религиозных кругах, а присутствие египетского посла являлось живым доказательством улучшения отношений между двумя враждебными державами. Раз Египет отказывался нападать на хеттов, то и Хаттусили должен был проявить инициативу и действовать так, чтобы прочный мир был, наконец установлен.

Но вскоре грянул гром, разрушив это прекрасное сооружение, построенное из иллюзий.

Хаттусили вызвал к себе Аша.

— Я вынужден сообщить вам о решении, которое я только что принял и которое вы передадите Рамзесу.

— Предложение мира, Хаттусили?

— Нет, Аша. Подтверждение продолжения войны.

Посол был потрясен.

— Отчего такая стремительная перемена?

— Я только что узнал, что Урхи-Тешшуб попросил и получил убежище в Египте.

— Это шокирует вас до такой степени, что вы ставите под сомнение наши соглашения?

— Это вы, Аша, помогли ему выехать из империи и скрыться в вашей стране.

— Разве это не осталось в прошлом, Ваше Величество?

— Я хочу получить голову Урхи-Тешшуба, этот предатель заслуживает смертной казни. Мирные переговоры не будут проводиться, пока убийца моего брата не возвратится в Хаттусу.

— Раз он поселился в Пи-Рамзесе, чего вам опасаться его?

— Я хочу увидеть, как горит его труп на костре, здесь, в моей столице.

— Маловероятно, чтобы Рамзес согласился отречься от своего слова и выдал человека, которому он предоставил свою защиту.

— Немедленно отправляйтесь в Пи-Рамзес, убедите царя и верните мне Урхи-Тешшуба. В противном случае моя армия вторгнется в Египет, и я сам захвачу предателя.

ГЛАВА 46

В сильную майскую жару настало время для сбора урожая. Взмахи серпа отделяли колосья от стеблей, жниво оставалось на месте; сильные и неутомимые ослы перевозили зерно на гумно. Труд был тяжелым, но хватало и хлеба, и фруктов, и свежей воды. И ни один надсмотрщик не осмеливался запретить сиесту.

Это было время, которое выбрал Гомер, чтобы прекратить писать. Когда Рамзес появился в его доме, поэт не курил, как обычно, трубку, сделанную из раковины улитки; одетый в шерстяную тунику, несмотря на сильную жару, он лежал на циновке под лимонным деревом. Под его головой была подушка.

— Ваше Величество... Я не надеялся увидеть вас вновь.

— Что с вами случилось?

— Ничего, кроме преклонного возраста. Моя рука устала, и сердце тоже.

— Почему вы не позвали лекарей из дворца?

— Я не болен, Ваше Величество; не является ли смерть частью всеобщей гармонии? Меня покинул Гектор, мой черно-белый кот. И мне не хватает смелости заменить его другим.

— Вам еще много нужно написать, Гомер.

— Лучшую часть себя я отдал «Илиаде» и «Одиссее». Зачем сопротивляться, если пришел час последнего путешествия?

— Мы вылечим вас.

— Как долго вы царствуете, Ваше Величество?

— Пятнадцать лет.

— У вас еще недостаточно опыта, чтобы суметь обмануть старика, видевшего столько смертей. Постепенно смерть вошла в мои вены, она леденит кровь, и ни один лекарь не сумел бы помешать ее победе. Но есть нечто более важное: ваши предки построили удивительную страну, сумейте ее сохранить. Вы смогли установить мир с хеттами?

— Аша удалось убедить хеттского императора, мы надеемся подписать договор, который положит конец вражде.

— Как легко покидать эту землю, когда установлен мир, после того как, столько написал о войне... Один из моих героев говорит:

— Сегодня я побежденный и стремлюсь во мрак.

— Я прикажу соорудить вам великолепное вечное жилище.

— Нет, Ваше Величество... Я остался греком, а для моего народа другой мир — только забвение и страдание. В моем возрасте слишком поздно отказываться от своих верований. Даже если это будущее не кажется вам радостным, это именно то, к которому я приготовился.

— Наши мудрецы утверждают, что творения великих писателей будут жить дольше, чем пирамиды.

Гомер улыбнулся.

— Жалуете мне последнюю милость, Ваше Величество? Возьмите мою правую руку, ту, которая писала... Благодаря вашей силе мне будет легче перейти на ту сторону.

И поэт мирно угас.

Гомер покоился в земле около лимонного дерева в саване из экземпляров «Илиады» и «Одиссеи» и папируса, описывающего битву при Кадеше. На его похоронах присутствовали только Рамзес, Нефертари и Амени.

Когда Фараон вернулся в кабинет, Серраманна представил ему отчет.

— Никаких следов мага Офира, Ваше Величество, без сомнения, он покинул Египет.

— Мог бы он спрятаться среди евреев?

— Если бы он изменил внешность и добился их доверия, почему бы нет?

— Что говорят осведомители?

— С того времени, как Моисей признан вождем евреем, они молчат.

— Значит, тебе неизвестно, что они замышляют.

— И да и нет, Ваше Величество.

— Объясни, Серраманна.

— Речь может идти только о мятеже, организованном Моисеем и врагами Египта.

— Моисей попросил меня о встрече.

— Не соглашайтесь на нее, Ваше Величество!

— Чего ты опасаешься?

— Что он попытается уничтожить вас.

— Не чрезмерны ли твои опасения?

— Мятежник способен на все.

— Моисей — мой друг детства.

— Ваше Величество, он забыл эту дружбу.

Майское солнце проникало в кабинет Рамзеса через три больших окна, одно из которых выходило во внутренний двор, где стояли колесницы. Белые стены, справа кресло со спинкой для Фараона и соломенные стулья для посетителей, сундук с папирусами и большой стол составляли строгую обстановку, от какой не отказался бы и Сети, чью статую часто разглядывал Рамзес.

Вошел Моисей.

Высокий, широкоплечий, с пышной шевелюрой, густой бородой, высеченным словно из камня лицом, еврей казался олицетворением силы и могущества.

— Садись, Моисей.

— Я предпочитаю оставаться на ногах.

— Что ты хочешь?

— Мое отсутствие было длительным, а размышление глубоким.

— Привело ли оно тебя к мудрости?

— Я был обучен мудрости египтян, но что она в сравнении с волей Яхве?

— Значит, ты не отказался от своих бессмысленных замыслов?

— Наоборот, я убедил мой народ последовать за мной.

— Я вспоминаю слова моего отца Сети: «Фараон не должен терпеть ни мятежника, ни виновника волнений. В противном случае это был бы конец царства Маат и наступление беспорядка; а он порождает несчастье для всех, больших и маленьких».

— Закон, которому следуют в Египте, не относится к евреям.

— Сколько они будут жить на этой земле, столько они должны подчиняться ему.

— Дай согласие моему народу отправиться в пустыню, чтобы там принести жертву Яхве.

— Соображения безопасности вынуждают меня ответить тебе отказом.

Моисей сильнее сжал ореховый посох.

— Я не могу довольствоваться этим ответом.

— Во имя дружбы я согласен забыть твою дерзость.

— Я сознаю, что обращаюсь к Фараону, властелину Двух Земель, и не думаю выказывать ему непочтение никоим образом. Все же требования Яхве остаются, и я буду его голосом.

— Если ты подтолкнешь евреев к мятежу, то вынудишь меня подавить его.

— Я это понимаю. Вот почему Яхве будет использовать другие средства. Если ты будешь упорствовать, отказывая евреям в свободе, которую они требуют, Бог осыплет Египет ужасными бедами.

— Ты хочешь запугать меня?

— Я буду защищать мое дело от твоих сановников и твоего народа, и бесконечная власть Яхве их победит.

— Египту нечего бояться тебя, Моисей.

Как красива была Нефертари! Когда она руководила ритуалом освящения новой часовни, посвященной далекой богине, Рамзес любовался ею.

Она нежная любовь, та, чей голос приносил радость и не произносил ни одного бесполезного слова, она, кто наполнял дворец благоуханием и грацией, она, кто умел различать добро и зло, не путая их, стала обожаемой властительницей Двух Земель. Золоте колье в шесть рядов украшало ее шею, на голове была корона с двумя высокими перьями, она казалась принадлежавшей к миру богинь, где не тускнеют молодость и красота.

Во взгляде своей матери Туйи Рамзес заметил счастье: счастье убедиться, что царица, пришедшая ей на смену, была достойна Египта. Ее невидимая, но ощутимая помощь позволила Нефертари засиять и найти верный тон, присущий великим государям.

За ритуалом следовал прием в честь Туйи. Каждый придворный стремился приветствовать царицу-мать, которая рассеянно слушала обычные банальности. Меба удалось, наконец, приблизиться к Туйе и Фараону; с широкой улыбкой на устах он наговорил массу комплиментов вдове Сети.

— Твоя работа в ведомстве оставляет желать лучшего, — прервал его Рамзес, — в отсутствие Аша ты должен был больше обмениваться посланиями с нашими союзниками.

— Ваше Величество! Будьте уверены, я сделал все, что было в моих силах. Многие послы домогаются приема, чтобы оказать почтение Вашему Величеству, потому что никогда не был так высок авторитет Фараона!

— У тебя нет ничего другого, чтобы сообщить мне?

— Да, Ваше Величество: Аша только что сообщил о своем возвращении в Пи-Рамзес. Я рассчитываю организовать прекрасный прием в его честь.

— В его сообщении говорится о причинах возвращения?

— Нет, Ваше Величество.

Царь и его мать удивились.

— Сохранится ли мир, Рамзес?

— Если Аша в открытую отправил письмо Меба и внезапно покинул Хаттусу, то, без сомнения, не для того, чтобы сообщить мне добрую весть.

ГЛАВА 47

После длительных бесед с Урхи-Тешшубом Рамзес знал все о хеттской армии: о ее вооружении, слабых и сильных сторонах. Поверженный полководец проявил сильное желание сотрудничать, так хотелось ему навредить Хаттусили. В обмен на сведения, которые он сообщил, Урхи-Тешшуб получил дом, двух слуг-сирийцев, пищу, к ней он немедленно почувствовал расположение. За ним было установлено пристальное наблюдение.

Рамзес понимал, с каким гнусным и свирепым чудовищем ему пришлось столкнуться в юности. Без защиты Амона и Сети его неосторожность могла бы привести Египет к катастрофе. Даже ослабленная хеттская держава оставалась довольно опасной. Союз, пусть даже непрочный, между Египтом и хеттами установил бы продолжительный мир на обширной территории, так как ни один народ не осмелился бы воевать с ними.

Рамзес обсуждал эту возможность с Нефертари в тени смоковницы, когда запыхавшийся Амени объявил о прибытии Аша.

Долгое отсутствие главы египетской дипломатии не изменило его. Маленькие и ухоженные усики, светящиеся умом глаза, горделивая осанка, это был все тот же Аша.

Он склонился перед царской четой.

— Пусть простят меня Ваши Величества, но у меня не было времени освежиться, сделать массаж и употребить благовония... Предстать перед вами осмеливается в некотором роде грязный кочевник, но послание, носителем которого я являюсь, слишком спешное, чтобы принести его в жертву моему личному комфорту.

— Приветствия мы оставим на потом, — сказал Рамзес, улыбаясь — хотя твое возвращение доставляет нам одну из тех радостей, надолго остающихся в памяти.

— В моем состоянии заключить в объятия царя сравнимо с оскорблением Его Величества. Как красив Египет, Рамзес! Только тот, кто долго отсутствовал, способен оценить его утонченность!

— Неправда, — возразил Амени, — путешествие изменяет сознание, зато, не покидая своего кабинета и наблюдая за сменой времен года, можно насладиться счастьем жить здесь.

— Оставим этот спор на потом, — потребовал Рамзес, — ты был изгнан Аша?

— Нет, но император Хаттусили настоял на том, чтобы его требования были переданы Фараону устами посла.

— Ты сообщаешь мне о начале длительных переговоров, ведущих к миру?

— Это было бы моим самым большим желанием... К несчастью, я привез ультиматум.

— Хаттусили оказался таким же воинственным, как Урхи-Тешшуб?

— Хаттусили признает, что установление мира с Египтом положило бы конец ассирийской угрозе, но все дело именно в Урхи-Тешшубе.

— Твой ход оказался великолепным! Благодаря ему я знаю все о хеттской армии.

— Очень полезно в случае конфликта, я с этим согласен; но если мы не отдадим ему Урхи-Тешшуба, Хаттусили продолжит войну.

— Урхи-Тешшуб — наш гость.

— Хаттусили хочет увидеть, как его труп горит на погребальном костре.

— Я дал убежище сыну Муваттали и не изменю своему слову. В противном случае Маат прекратит царить над Египтом, чтобы уступить место лжи и глупости.

— Это именно то, что я сказал Хаттусили, но его позиция не изменится: мы выдаем Урхи-Тешшуба, и мир становится реальностью, или неизбежен конфликт.

— Моя позиция тем более не изменится: Египет не станет топтать ногами Закон Маат, Урхи-Тешшуб не будет выдан.

Аша опустился в кресло с низкой спинкой.

— Все эти годы потеряны, все усилия превращены в ничто... Это было рискованно, но Ваше Величество правы: лучше война, чем клятвопреступление. По крайней мере, у нас есть все, чтобы победить хеттов.

— Позволит ли Фараон вмешаться мне? — спросила Нефертари.

Мягкий и хорошо поставленный голос Великой Супруги Фараона восхитил посла и писца.

— Женщины освободили Египет от захватчиков в прошлом, — напомнила Нефертари, — именно женщины заключали мир с иностранными дворами; сама Туйя последовала этой традиции, дав мне пример для подражания.

— Что ты предлагаешь? — спросил Рамзес.

— Я напишу императрице Путухепе. Если мне удастся убедить ее начать переговоры, то она сможет повлиять на непримиримость своего мужа.

— Препятствие, которое представляет Урхи-Тешшуб, будет трудно устранить, — возразил Аша, — но все же императрица Путухепа — женщина блестящая и мудрая, более заботящаяся о величии страны, чем о своем собственном интересе. Она не останется безучастна, если царица Египта обратится к ней. Так как влияние Путухепы на Хаттусили велико, возможно, этот ход будет иметь благоприятные последствия.

— Простите, что покидаю вас, — сказала Нефертари, — но вы понимаете, меня ждут мои обязанности.

Растроганный Аша, любуясь, смотрел на удаляющуюся царицу, воздушную и светлую.

— Если Нефертари удастся сделать это, — сказал Рамзес своему послу, — ты вернешься в Хаттусу. Я никогда не выдам Урхи-Тешшуба, но ты должен добиться мира.

— Ты требуешь невозможного; вот почему я так люблю работать для тебя.

Царь обратился к Амени.

— Ты попросил Сетау срочно вернуться?

— Да, Ваше Величество.

— Что происходит? — заволновался Аша.

— Моисей считает себя голосом своего бога, этого Яхве, приказавшего ему вывести евреев из Египта, — объяснил Амени.

— Ты хочешь сказать... всех евреев?

— Для него речь идет о народе, имеющем право на независимость.

— Это безумие!

— Невозможно урезонить Моисея, к тому же он становится все более непримиримым.

— Ты боишься его?

— Я боюсь того, что наш друг Моисей станет опасным врагом, — заявил Рамзес, — а я часто недооцениваю своих противников; вот почему присутствие Сетау здесь необходимо.

— Ну и дела, — сказал с сожалением Аша, — Моисей — человек сильный и прямой.

— Он всегда такой, но он поставил эти качества на службу некоей высшей истине.

— Ты пугаешь меня, Рамзес; не будет ли это противостояние более опасным, чем конфликт с хеттами?

— Или мы выиграем, или мы погибли.

Сетау положил руки на хрупкие плечи Ка.

— Клянусь всеми змеями земли, ты уже почти мужчина!

Контраст между двумя людьми был впечатляющим Ка, старший сын Рамзеса — молодой писец с бледной кожей и хрупким телосложением; Сетау, коренастый, мужественный, с матовой кожей, плохо выбритый, в тунике из шкуры антилопы, похожий на авантюриста или золотоискателя.

При виде этих людей трудно было даже представить, что их могло что-то объединять. Однако Ка считал Сетау учителем, приобщившим его к познанию незримого, а Сетау видел в Ка исключительно способного юношу со жгучим желанием проникнуть в сокровенность тайн.

— Я боялся, как бы ты не совершил много глупостей после моего отъезда, — сказал Сетау.

Ка улыбнулся.

— Итак... я все же надеюсь не разочаровать вас.

— Ты уже многого достиг!

— Я выполнил несколько ритуальных обязанностей в храме, это правда... Но у меня не было выбора. И затем... я очень счастлив.

— В добрый час, мой мальчик! Но скажи мне... Я не вижу ни амулета на шее, ни повязки на запястье.

Я их снял во время очищения в храме и не нашел потом; раз вы вернулись, не существует никакого риска, тем более, что я воспользовался магией ритуалов.

— Все же ты должен носить амулеты.

— Вы их носите, Сетау?

— У меня есть шкура антилопы.

Стрела угодила точно в цель, к удивлению Сетау и Ка, которые находились в поле, где тренировались лучшие лучники. Именно здесь царь назначил им встречу.

— Рамзес все такой же ловкий, — заметил Сетау.

Ка посмотрел, как отец отложил лук, тетиву которого только ему удавалось натянуть и который он использовал во время битвы при Кадете. Фигура Фараона была великолепной, уже своим видом он воплощал верховную власть.

Ка упал ниц перед этим человеком, намного большим для него, чем отец.

— Почему ты собрал нас здесь? — спросил Сетау.

— Потому что мой сын и ты будете помогать мне вести сражение, и нужно научиться точно попадать в цель.

Ка ответил со всей откровенностью.

— Я опасаюсь оказаться очень неловким.

— Перестань заблуждаться, сын мой; нужно бороться умом и магией.

— Я принадлежу к жрецам храма Амона... и...

— Жрецы единодушно выбрали тебя как лучшего в их сообществе.

— Но... мне еще нет двадцати лет!

— Возраст не имеет значения; все же я отклонил их предложение.

Ка обрадовался.

— До меня дошла плохая весть, — признался Рамзес. — В Мемфисе недавно исчез верховный жрец Птаха. Я выбрал именно тебя, чтобы заменить его, сын мой.

— Меня, верховным жрецом Птаха... Но это...

— Такова моя воля. В этом качестве ты будешь находиться среди сановников, перед которыми хочет предстать Моисей.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Получив отказ позволить евреям удалиться в пустыню, Моисей угрожает Египту карами, наложенными его богом. Новый верховный жрец Птаха и лучший из моих магов, сумеют ли они рассеять эту угрозу?

ГЛАВА 48

Сопровождаемый Аароном, Моисей приблизился к входной двери приемного зала дворца Пи-Рамзеса, находившегося под охраной Серраманна и лучших воинов. При виде еврея сард бросил на него гневный взгляд; на месте Фараона он приказал бы бросить этого мятежника в подземелье, темное и сырое, или еще лучше, отправил бы его в самую глубину пустыни. Бывший пират доверял своему инстинкту: Моисей не имеет другого намерения, кроме как принести вред Рамзесу.

Продвигаясь по центральному проходу между двумя рядами колонн, вождь и пророк еврейского народа отметил без всякого удовольствия, что приемный зал был хорошо обставлен. Справа от царя стоял его сын Ка, одетый в шкуру пантеры, украшенную золотыми звездами. Несмотря на свой юный возраст, Ка теперь получил самую высокую должность. Понимая глубину его познаний, ни один жрец не оспаривал этого решения. Старшему сыну Фараона уже не раз приходилось доказывать свою способность воспринимать послание богов и переводить их в иероглифы; каждый со вниманием наблюдал за его действиями, так как он сохранит традиции эпохи пирамид, золотого века, во время которого были созданы главные ценности египетской цивилизации.

Это назначение удивило Моисея; но увидев Ка вблизи, он почувствовал, что решительность и зрелость молодого человека были исключительными. Не было никакого сомнения, что он станет опасным противником.

А что говорить о том человеке, стоявшем слева от Фараона? Сетау, заклинатель змей и настоящий маг царства Сетау, который был, как и Рамзес, одним из друзей Моисея так же, как и Амени, сидевший поодаль и уже готовый записывать содержание их споров.

Моисей не хотел больше думать о тех временах, когда он работал на величие Египта. Его прошлое умерло в тот день, когда Яхве открыл его предназначение, и он не имел права подчиняться воспоминаниям о днях, давно уже миновавших.

Моисей и Аарон остановились перед ступенями, ведущими на возвышение, где разместился Фараон и его сановники.

— О чем вы хотите говорить перед этим собранием? — спросил Амени.

— У меня нет намерения говорить попусту, — ответил Моисей, — я намерен потребовать то, что мне причитается в соответствии с волей Яхве; чтобы Фараон разрешил мне и моему народу покинуть Египет.

— В разрешении отказано по мотивам общей безопасности.

— Этот отказ — оскорбление Яхве.

— Яхве не царит над Египтом, насколько мне известно.

— Однако его гнев будет ужасен! Бог охраняет меня, и он совершит чудеса, чтобы доказать свое могущество.

— Я тебя хорошо знал, Моисей, мы были даже друзьями; во время нашей учебы ты не тешился подобными выдумками.

— Ты египетский писец, Амени, а я — вождь еврейского народа. Яхве говорил именно со мной, и я это утверждаю!

Аарон бросил свой посох на землю, Моисей устремил на него напряженный взгляд. Сучки дерева зашевелились, посох вытянулся и превратился в змею.

Ужаснувшись, многие придворные отступили; змея подползла к Рамзесу, не проявившему никакого страха. Сетау подскочил и схватил рептилию.

Все придворные пришли в замешательство, крики сопровождали действия Сетау, особенно когда змея вновь превратилась в посох в его руке.

— Я обучил Моисея этому магическому трюку в гареме Мэр-Ур уже давно; нужно нечто большее, чтобы ослепить Фараона и египетский двор.

Моисей и Сетау обменялись взглядами. С этого момента они стали врагами.

— Через неделю, — предсказал пророк, — другое чудо приведет народ Египта в смятение.

Под наблюдением Дозора, который лежал в тени тамариска, Нефертари купалась обнаженной в самом близком ко дворцу бассейне. Вода в нем была всегда чистой, благодаря медным пластинкам, прикрепленным на камнях, пожирающим бактерии растениям и канализационной системе, обеспечивавшей регулярное обновление воды; более того, смотритель регулярно бросал в воду порошок медной соли.

С приближением времени повышения уровня воды жара становилась изнуряющей; прежде чем начать прием, царица наслаждалась этим восхитительным моментом, когда тело, оправившееся от усталости, оставляло свободным течение мысли, легкой, как птичий пух. Плавая, Нефертари думала о словах то подбадривающих, то строгих, которые она должна была адресовать своим собеседникам, все их просьбы представляли для нее большую важность.

Переодевшись в платье с глубоким вырезом, оставлявшим грудь обнаженной, с распущенными волосами, Изэт бесшумно прошла к бассейну. Она, считавшаяся красивой, чувствовала себя почти дурнушкой, любуясь Нефертари. Каждое движение Нефертари было исполнено несравненной чистоты, царица являлась самим совершенством.

После длительных колебаний, и еще раз встретившись последний раз с Долент, Изэт приняла окончательное решение.

На этот раз она будет действовать.

Освободившись от сомнений, которые могли бы выдать ее, Изэт сделала еще один шаг к бассейну. Действовать... Она не должна больше отказываться от своей цели.

Нефертари заметила Изэт.

— Иди купаться!

— Я не очень хорошо себя чувствую, Ваше Величество.

Царица подплыла к краю и вышла из бассейна по каменной лестнице.

— Отчего ты страдаешь?

— Я не знаю этого.

— Меренптах причиняет тебе заботы?

— Нет, он чувствует себя превосходно, и его здоровье меня каждый день поражает.

— Ляг на эти теплые плиты рядом со мной.

— Простите меня, я плохо выношу солнце.

Тело Нефертари очаровывало душу; оно было похоже на тело богини Запада, чья улыбка освещала потустороннее и этот мир. Лежа на спине, вытянув руки вдоль тела, с закрытыми глазами, она была одновременно близка и недосягаема.

— Почему ты так взволнованна, Изэт?

Снова сомнения охватили вторую супругу Рамзеса; должна ли она следовать принятому решению, или убежать отсюда с риском показаться сумасшедшей?

К счастью, Нефертари не глядела на нее. Нет, случай был слишком хорош. Изэт не должна упустить его.

— Ваше Величество, Ваше Величество, я хотела бы...

Красавица Изэт встала на колени возле лица Нефертари; царица осталась неподвижной, залитая солнцем.

— Ваше Величество, я хотела убить вас.

— Я не верю тебе, Изэт.

— Да, я должна вам признаться в этом... Эта ноша становится невыносимой. Теперь вы знаете.

Царица открыла глаза, приподнялась и взяла руку Красавицы Изэт.

— Кто попытался сделать из тебя убийцу?

— Я поверила, что вы не любите Рамзеса и что в вас живет только честолюбие. Я была слепой и глупой! Как могла я слушать такую, достойную презрения клевету?

— Каждый человек испытывает моменты слабости, Изэт; зло пытается захватить сознание и подавить сердце. Разве не главное, что ты устояла в этой ужасной борьбе?

— Мне стыдно за себя, так стыдно... Когда вы решите, чтобы я предстала перед судом, я приму любой приговор.

— Кто обманул тебя?

— Я хотела признать ошибку, Ваше Величество, а не играть роль доносчицы.

— Стремясь уничтожить меня, метили в Рамзеса, ты должна сказать мне правду, если любишь царя.

— Вы... вы меня ненавидите?

— Ты не гордячка, не интриганка, у тебя хватило смелости признаться в своих ошибках; в моем сердце нет ненависти, я все еще расположена к тебе.

Изэт заплакала и заговорила от избытка чувств, освобождая свое сердце.

На берегу Нила Моисей собрал тысячи евреев, сопровождаемых зеваками, пришедшими из различных кварталов столицы. По слухам, воинственный бог евреев осуществит великое чудо, доказывая то, что он более могущественен, чем все боги Египта, вместе взятые. Не должен ли был Фараон удовлетворить требования пророка?

Вопреки мнениям Амени и Серраманна, Рамзес решил не запрещать происходящее. Послать армию и стражу, разогнать собравшихся было бы неразумно; ни Моисей, ни евреи не нарушали общественного порядка, бродячие торговцы радовались огромной толпе.

С террасы своего дворца Фараон смотрел на реку, на берегу которой происходила вся эта суматоха; но все время думал только о страшных признаниях, сделанных ему Нефертари.

— Существует ли сомнение?

— Нет, Рамзес, Изэт искренна.

— Я должен сурово наказать ее.

— Я требую твоего прощения; из-за любви она чуть не совершила ужасного преступления. Но непоправимого не произошло, и благодаря ей мы знаем, что твоя сестра Долент ненавидит тебя до такой степени, что может пойти на убийство.

— Я надеялся, что она победила демонов, которые разъедали ее душу много лет назад... Но я ошибался. Никогда она не изменится.

— Ты предашь Долент суду?

— Она откажется от всего и обвинит Изэт, что та все придумала; суд закончится простым скандалом.

— Подстрекательница убийства останется не наказана?

— Нет, Нефертари; Долент использовала Изэт, мы используем Долент.

На берегу волнения и крики улеглись.

Моисей бросил свой посох в Нил, вода приобрела красный оттенок.

Пророк набрал немного воды в чашу и вылил на землю.

— Будьте все свидетелями этого чуда! По воле Яхве вода Нила превратилась в кровь... И если его желание не будет исполнено, она наполнит все каналы страны, и рыба погибнет. Это будет первое бедствие, которое испытает Египет.

В свою очередь Ка набрал в чашу странную воду с острым запахом.

— Ничего подобного не произойдет, Моисей; это всего лишь красная волна паводка. В течение нескольких дней эту воду нельзя пить, и нельзя употреблять рыбу. Если речь идет о чуде, то им мы обязаны природе, и должны уважать ее законы.

Молодой и хрупкий Ка не испытывал страха перед огромным Моисеем. Еврей сдержал свой гнев.

— Это прекрасные слова, но как объяснишь ты то, что мой посох вызвал поднятие воды?

— Кто станет оспаривать пророка? Ты предчувствовал изменение воды, силу, которая идет с юга, и день, когда появится красная волна. Ты знаешь эту страну так же хорошо, как я, ни один из ее секретов не скрыт от тебя.

— До сих пор, — повысил голос Моисей, — Яхве довольствовался предупреждениями. Так как Египет упорствует в сомнении, он нашлет на него другие несчастья, более страшные.

ГЛАВА 49

Аша сам отнес письмо Великой Супруге Фараона, которая беседовала с Рамзесом, обсуждая различные хозяйственные проблемы.

— Вот послание, Ваше Величество, оно от императрицы Путухепы. Я надеюсь, что его содержание вас не разочарует.

— Вы не хотите нам его прочесть, Аша? С одной стороны, вы в совершенстве владеете хеттским языком; с другой — исходящая из Хаттусы информация напрямую касается вас.

Глава египетской дипломатии подчинился.

«Моей сестре, царице Нефертари, Супруге Сына Солнца, Рамзеса Великого.

Как чувствует себя моя сестра, в полном ли здравии ее семья, превосходны и крепки ли ее лошади? В нашей стране наступил прекрасный сезон. Высок ли будет уровень воды в Египте?

Я получила длинное письмо от моей сестры Нефертари и прочитала его с огромным вниманием. Император Хаттусили очень недоволен появлением презренного Урхи-Тешшуба в Пи-Рамзесе. Урхи-Тешшуб — дурной человек, жестокий и трусливый. Он должен быть выдан и переправлен в Хаттусу, чтобы здесь быть осужденным. Император Хаттусили выказывает неуступчивость в этом вопросе. Но не является ли мир между нашими странами такой ценою, которая стоит некоторых жертв? Конечно, невозможно найти компромисс в отношении Урхи—Тешшуба, и император никогда не откажется от его выдачи. Все же я настаивала, чтобы он признал правоту Рамзеса, который держит данное слово. Какое доверие могли бы мы иметь к государю, изменившему своему слову?

Итак, хотя случай с предателем Урхи-Тешшубом не подлежит обсуждению, почему бы не предположить его уже решенным, чтобы перейти к заключению договора о перемирии? Разработка этого документа займет много времени, поэтому было бы разумно начать как можно раньше.

Царица Египта, моя сестра, разделяет ли она мои мысли? Если это так, было бы хорошо как можно быстрее отправить к нам дипломата высокого ранга, пользующегося доверием Фараона. Мне приходит на ум имя Аша.

Моей сестре, царице Нефертари, с искренней дружбой».

— Мы вынуждены отказаться от этого предложения, — высказал сожаление Рамзес.

— Почему? — вскинулся Аша.

— Потому что речь идет о западне, предназначенной для того, чтобы удовлетворить чувство мести. Император не может простить, что ты помог бежать Урхи-Тешшубу. Если ты прибудешь туда, то оттуда не вернешься.

— Я понимаю это письмо иначе, Ваше Величество. Царица Нефертари сумела найти убедительные слова, императрица Путухепа подтверждает свое стремление к миру. Учитывая влияние, которое она имеет на императора, разве это не решающий шаг?

— Аша прав, — согласилась Нефертари, — моя сестра Путухепа прекрасно поняла смысл послания, отправленного ей. Не будем больше говорить об Урхи-Тешшубе и приступим к переговорам по подготовке мирного договора.

— Урхи-Тешшуб по-прежнему здесь! — возразил Рамзес.

— Должна ли я снова разъяснить мою позицию и позицию моей сестры Путухепы? Хаттусили требует выдачи Урхи-Тешшуба. Рамзес отказывает в ней. Пусть каждый остается твердым и несговорчивым, в то время как переговоры будут продвигаться. Разве это не называется дипломатией.

— Я доверяю Путухепе, — сказал Аша.

— Если царица и ты объединились против меня, как могу я сопротивляться? Мы отправим посла, но не тебя.

— Невозможно, Ваше Величество. Ясно, что желание императрицы — это приказ. И кто знает хеттов так же, как я?

— Ты готов подвергнуть себя такому риску, Аша?

— Отказаться от подобного случая заключить мир было бы преступно; этой задаче должны быть посвящены все наши силы. Победа над невозможным... не правда ли, это символ твоего царствования?

— Я редко видел тебя таким воодушевленным.

— Я люблю удовольствия и удовольствия, а война не лучшее время для них.

— Я не буду заключать мир любой ценой; никоим образом Египет не останется в проигрыше.

— Я предвидел некоторые трудности такого рода, но они — часть моей профессии. Мы будем работать много дней подряд, чтобы подготовить подходящий договор, я нанесу визит некоторым дорогим подругам, затем отправлюсь в Хаттусу. Мне это удастся, потому что этого требуешь ты.

Сначала она сделала поразительный скачок, затем замерла недалеко от Сетау, который, сидя на берегу реки, с удовлетворением наблюдал за изменением воды в Ниле, ставшей вновь пригодной для питья.

Вторая, затем третья, ловкая, веселая, со светло-зелеными пятнами: великолепные лягушки наслаждались тиной, которую выносила река на землю Египта, чтобы оплодотворить ее и обеспечить пищей народ Фараона.

Возглавляя небольшую группу евреев, Аарон, простер свой посох к Нилу и сказал звучным голосом:

— Раз Фараон отказывается позволить евреям уйти из Египта, то вот вам второе несчастье, налагаемое Яхве: лягушки, тысячи лягушек, миллионы лягушек проникнут повсюду, в мастерские, дома, комнаты богатых!

Спокойным шагом Сетау вернулся в свою лабораторию, где Лотос готовила новые снадобья благодаря яду превосходных кобр, пойманных в окрестностях Абу-Симбела, откуда шли успокаивающие известия: стройка продвигалась быстрыми темпами. Заклинатель змей и его супруга поспешат вернуться туда, как только Рамзес позволит им это сделать.

Сетау улыбнулся. Ни он, ни Ка не будут бороться с Аароном и этим несчастьем: подручные Моисея должны были просветить своего вождя, прежде чем позволить ему предрекать несчастье, которое не испугает ни одного египтянина.

В этот период года изобилие лягушек не представлялось удивительным, более того, оно считалось у народа счастливым предзнаменованием. В иероглифическом письме знак лягушки служил обозначением цифры «сто тысяч», множественности, почти неисчислимой, в соответствии с изобилием, которое давало повышение уровня воды.

Наблюдая за метаморфозами этого земноводного, жрецы первых династий увидели в ней нескончаемость изменения жизни; и в народном сознании лягушка стала одновременно как символом счастливого рождения в конце многочисленных превращений, начиная от эмбриона и заканчивая детенышем, так и символом вечности, существующей во времени и вне его.

На следующий день Ка приказал бесплатно раздать амулеты из фаянса, изображавшие лягушек. Счастливое население столицы устроило бурное ликование в честь Рамзеса и почувствовало признательность Аарону и евреям; благодаря их деятельности многие простые люди стали обладателями драгоценного предмета.

Аша поставил последнюю точку в проекте договора, разработанного вместе с царской четой; потребовалось больше месяца интенсивной работы, чтобы взвесить каждое слово и обдумать каждую фразу. Как и предполагал Аша, требования Фараона сделают переговоры очень трудными, и все же Рамзес воспринимал Хеттскую империю не как побежденную страну, но скорее как партнера, который найдет много преимуществ в этом соглашении. Если Путухепа и правда хотела мира, шансы на удачу были весьма велики.

Амени принес чудесный папирус, цвета амбры, на нем Рамзес лично напишет предложения мира.

— Жители южного квартала направили мне жалобу: они подверглись нашествию мух.

— В это время года они размножаются со страшной силой, если не соблюдать правила гигиены. Наверное, они забыли осушить лужу?

— По мнению Аарона, Ваше Величество, это будет третье несчастье, посланное на Египет Яхве. Ученик Моисея протянул свой посох и ударил им по земле, чтобы она превратилась в мух; тебе предназначается видеть в этом перст мстящего бога.

— Наш друг Моисей всегда был упрямым, — напомнил Аша.

— Немедленно направь людей в южный квартал, чтобы они провели необходимые работы по уничтожению мух, — приказал Рамзес Амени, — избавь обитателей квартала от этого бедствия.

Большой разлив воды обещал счастливое будущее. Рамзес совершил ритуалы рассвета в храме Амона и позволил себе прогулку на пристань в обществе Бойца, прежде чем вернуться во дворец и написать послание Хаттусили, которое сопроводит его предложения о мире.

Вдруг посох Моисея стукнул по плитам. Рычание огромного льва удержало еврея.

— Разреши уйти моему народу, Рамзес, чтобы они смогли воздать Яхве культ, который он ждет от них.

— Разве мы не все сказали друг другу, Моисей?

— Чудеса и бедствия открыли тебе волю Яхве.

— Неужели это мой друг изрекает такие странные слова?

— Я больше не твой друг! Я посланник Яхве, ты безбожный Фараон.

— Как излечить тебя от слепоты?

— Это ты слеп!

— Следуй своей дорогой, Моисей, я буду следовать своей, что бы ни случилось.

— Сделай мне одолжение: пойди и посмотри на стада моих еврейских братьев.

— Что в них особенного?

— Пойдем, прошу тебя.

Боец, Серраманна и отряд наемников обеспечивали охрану Фараона. Моисей приказал собрать стада евреев в десятке километров от столицы в болотной местности. Вокруг животных роились тысячи слепней, которые не давали им покоя и вызывали жалобное мычание.

— Вот четвертое бедствие, посланное Яхве, — объяснил Моисей, — мне будет достаточно разогнать этих животных, и слепни заполнят столицу.

— Я не понимаю тебя... Неужели необходимо содержать их в таком состоянии, такой грязи и заставлять страдать?

— Мы должны принести в жертву Яхве баранов, коров и других животных, считающихся у египтян священными. Если мы совершим наши ритуалы в твоей стране, мы вызовем ярость крестьян. Позволь нам пойти в пустыню, или слепни нападут на твоих подданных.

— Серраманна и отряд воинов сопроводят тебя, твоих жрецов, больных животных в пустыню, где вы совершите жертвоприношения. Остальная часть стада будет очищена от грязи и помещена в стойла. Затем вы вернетесь в Пи-Рамзес.

— Это только отсрочка, Рамзес; завтра ты будешь вынужден разрешить евреям уйти из Египта.

ГЛАВА 50

— Нужно ударить сильнее, — процедил Офир, — намного сильнее.

— Разве нам не удалось принести жертву Яхве в пустыне, как он того требовал? — заметил Моисей.

— Рамзес уступил и уступит еще.

— Разве не пришел конец его спокойствию?

— Яхве защищает нас.

— У меня другая идея, Моисей, идея, которая выразится в пятом несчастье, и оно глубоко ранит Фараона.

— Это не нам решать, а Яхве.

— Может, нужно прийти к нему на помощь? Рамзес — упрям, на него произведут впечатления только знаки иного мира, заставив его отступить. Позволь мне помочь вам.

Моисей согласился.

Офир вышел из жилища пророка и добрался до своих сообщников — Амоса и Бадуша. Оба вождя бедуинов продолжали складывать оружие в подвалах домов еврейского квартала; они только что возвратились из Южной Сирии и привезли новости от хеттов. Маг страстно желал узнать их.

Амос погладил свою лысую голову.

— Император Хаттусили разгневан, — сознался он, — потому что Рамзес отказывается выдать Урхи-Тешшуба, он готов возобновить войну.

— Превосходно! Что ждет он от моих людей?

— Приказы просты: продолжайте поддерживать волнение евреев в Египте, организуйте волнения по всей стране, чтобы ослабить Рамзеса, постарайтесь выкрасть Урхи-Тешшуба и отвезти его Хаттусили, или убейте его.

Дуаг-Тордус был крестьянином, влюбленным в свой клочок земли и в маленькое стадо коров, двадцать животных, одно лучше другого, грациозных и ласковых, только самая старая имела норовистый характер и не подпускала к себе кого попало. Дуаг-Тордус проводил долгие часы, разговаривая с ней.

По утрам Рукина, шалунья, будила его, лизала его лоб; напрасно пытался Дуаг-Тордус схватить ее за ухо, всегда заканчивалось тем, что он вставал.

В это утро солнце было уже высоко над горизонтом, когда Дуаг-Тордус вышел на улицу.

— Рукина... Куда ты девалась, Рукина?

Протерев глаза, Дуаг-Тордус сделал несколько шагов в поле и увидел корову, лежавшую на боку.

— Что с тобой, Рукина?

С вываленным языком, пустыми глазами и вздутым животом красивая корова доживала последние минуты. Немного дальше в поле два животных были уже мертвы.

Охваченный паникой, Дуаг-Тордус добежал до площади поселка в поисках коновала. Того уже осаждали десятки крестьян, переживавшие ту же трагедию.

— Эпидемия! — закричал Дуаг-Тордус.

— Нужно тотчас же предупредить дворец!

Когда Офир с террасы своего дома увидел сбегающуюся толпу взволнованных и гневных крестьян, он убедился, что его распоряжения были выполнены правильно. Отравив несколько коров, вожди бедуинов Амос и Бадуш создали превосходный беспорядок.

Посередине улицы, ведущей ко дворцу, Моисей остановил толпу.

— Вы — жертвы пятого несчастья, которое Яхве послал на Египет! Его рука ударит по всем стадам, мор затронет крупный и мелкий скот! Он пощадит только животных, принадлежащих моему народу.

Серраманна и отряд воинов были готовы прогнать крестьян, когда на черной лошади галопом прискакала Лотос и остановилась совсем рядом с собравшимися.

— Пусть никто не безумствует, — сказала она спокойным голосом, — речь идет не об эпидемии, а об отравлении. Я уже спасла двух дойных коров и с помощью коновалов вылечу тех животных, которые еще живы.

Тотчас же растерянность сменилась надеждой. И когда земельный управитель объявил, что Фараон возместит мертвых животных за счет государства, вернулось спокойствие.

У Офира и его союзников оставалось еще достаточно яда, чтобы помочь Моисею, на этот раз не говоря ему об этом. Используя старый магический рецепт, пророк по приказу Яхве взял пригоршнями печную сажу и бросил ее в воздух, чтобы она пылью упала на людей, животных и покрыла их гнойниками. Это шестое несчастье будет таким ужасным, что Фараону придется уступить.

У Офира была другая идея. Что больше всего может обеспокоить Фараона, если не болезнь его близких? Лысый Амос, неузнаваемый благодаря парику, закрывавшему половину его лба, доставил испорченные продукты повару, который готовил еду Амени и его служащим.

Когда носитель сандалий царя принес Рамзесу свои ежедневные отчеты, Рамзес заметил на щеке друга красную сыпь.

— Ты ранен?

— Нет, но это высыпание начинает становиться болезненным.

— Я приглашу лекаря Парьямаху.

Сопровождаемый очаровательной девушкой, прибежал запыхавшийся лекарь.

— У вас недомогание, Ваше Величество?

— Вам известно, дорогой Парьямаху, что я не знаю болезней. Будьте добры осмотреть моего личного писца.

Парьямаху обошел вокруг Амени, потрогал кожу рук, послушал пульс и приложил ухо к грудной клетке.

— Ничего небычного на первый взгляд... Нужно подумать.

— Если речь идет об изъявлении, вызванном желудочным расстройством, то нужно приготовить снадобье из измельченных плодов смоковницы, аниса, меда, древесной смолы терпентина, укропа и употреблять его в виде микстуры.

Лекарь Парьямаху принял важный вид.

— Это, может быть, неплохая идея... Попробуйте, мы посмотрим... Идите в лабораторию, моя дорогая, и прикажите приготовить снадобье.

Девушка исчезла, после того как поклонилась Фараону.

— Как имя вашей помощницы? — спросил Рамзес.

— Неферет, Ваше Величество: не обращайте на нее никакого внимания, это просто ученица.

— Она показалась мне очень знающей.

— Она только рассказала рецепт, которому я ее обучил. Простая помощница без большого будущего.

Офир был задумчив.

Снадобья вылечили язвы, а Рамзес все еще не отказался от своего решения. Моисей и Аарон пока поддерживали спокойствие среди евреев, любые их действия могли спровоцировать грубое вмешательство Серраманна и стражников.

К этим событиям добавилось еще одно — исчезновение Долент, сестры царя. Вне всякого сомнения, она потерпела поражение. Нефертари была жива и здорова. Чувствуя опасность, Долент не осмеливалась приходить даже ночью в еврейский квартал, лишая, таким образом, Офира сведений о маленьких секретах двора.

Это препятствие не помешало, однако, хеттскому шпиону смущать умы и разжигать мятеж в кварталах каменщиков; события принимали опасный оборот.

Было бы трудно организовать побег Урхи-Тешшуба. Поселенный в доме, охраняемом днем и ночью воинами Серраманна, Урхи-Тешшуб был недосягаемым. Вместо того, чтобы подвергаться неоправданному риску, не лучше ли было заставить его исчезнуть, чтобы как можно быстрее вызвать благодарность Хаттусили? Умный, хитрый и безжалостный император, безусловно, достоин своего брата Муваттали. У Офира оставался приспешник, о чьем предательстве никто не подозревал: Меба. Конечно, он был ничтожеством, но именно он может уничтожить Урхи-Тешшуба.

Аша сопровождала лишь небольшая группа людей, поскольку он не рассчитывал на радужный прием в Хаттусе. Новый император подозревал его в том, что он позволил Урхи-Тешшубу избежать наказания. Как поведет себя Хаттусили: как злопамятный человек или как мудрый политик? Если он уступит гневу, прикажет арестовать, даже казнить Аша и его людей, тем самым вынудив Рамзеса развязать военные действия, чтобы смыть оскорбление.

Конечно, Путухепа, казалось, желала мира, но согласится она пойти против мужа? Императрица очень практична; и если путь переговоров окажется слишком затруднительным, она выступит за военные действия.

Резкий ветер, нередкий на Анатолийском плато, сопровождал Аша и его людей до ворот хеттской столицы, неприветливость которой показалась еще более устрашающей, чем во время предыдущего визита.

Аша передал верительные грамоты начальнику стражи, и долгий час ожидал у стен города, прежде чем получил разрешение пройти в Хаттусу через Львиные Ворота. В противоположность тому, на что надеялся Аша, его провели не во дворец, а в здание из сероватого камня. Там ему отвели комнату, на единственном окне которой была железная решетка.

Аша это место напоминало тюрьму. Чтобы вести игру с хеттами, требовалось умение и удача, много удачи; будет ли и на этот раз судьба благосклонна к Аша?

После заката военный в шлеме и тяжелых доспехах попросил его следовать за ним. На этот раз он пошел по маленькой улочке, ведущей к акрополю, где возвышался дворец императора.

Час истины, если она существовала в мире дипломатии, настал.

Огонь горел в очаге приемного зала, украшенного коврами. Императрица наслаждалась приятным теплом.

— Пусть египетский посол соизволит занять место около меня перед этим огнем: ночь может быть прохладной.

Без лишних церемоний Аша расположился на стуле, стоявшем на почтительном расстоянии.

— Я высоко оценила письма царицы Нефертари, — заявила императрица. — Ее мысль ясна, слова убедительны, намерения открыты.

— Должен ли я считать, что император согласится начать переговоры?

— Император и я сама надеемся на конкретные предложения.

— Я податель текста, согласованного Рамзесом и Нефертари и написанного самим Фараоном, он послужит основой наших переговоров.

— Это то, чего я желаю; конечно, у империи есть свои требования.

— Я здесь, чтобы услышать их, и прибыл с твердой волей прийти к согласию.

— Тепло этих слов так же приятно, как тепло этого огня, Аша. Вы удивлены таким... сдержанным приемом?

— Это было бы неуместно, не так ли?

— Хаттусили простудился и останется некоторое время в постели: мои дни очень загружены, вот почему я вынуждена была заставить вас ждать. С завтрашнего дня император будет в состоянии начать переговоры.

ГЛАВА 51

День еще не наступил, и Рамзес направился в храм Амона, когда путь ему преградил Моисей. Царь удержал руку охранника, сопровождавшего его.

— Я должен с тобой поговорить, Фараон!

— Будь краток.

— Разве ты не понимаешь, что до сих пор Яхве проявлял снисходительность? Если бы он этого захотел, ты и твой народ были бы уже уничтожены! Он оставил тебе жизнь, чтобы лучше заявить о своем всемогуществе, о могуществе Его, не имеющего соперников. Позволь евреям покинуть Египет, не то...

— Не то...!

— Седьмая кара принесет твоей стране невыносимые мучения. Пойдет град такой силы, что будут многочисленные жертвы! Когда я протяну свой посох к небесам, раздастся гром и ударят молнии.

— Разве ты не знаешь, что один из этих храмов посвящен Сету, властелину грозы? Он — гнев небес, и я сумею успокоить его ритуалами.

— На этот раз тебе не удастся. Люди и животные умрут.

— Уйди с моей дороги.

Сразу же после обеда царь побывал у «жрецов времени», наблюдавших за небом, изучавших движение планет и предсказывавших погоду. И в самом деле, они предвидели сильные ливни, которые могли уничтожить часть урожая льна.

Как только разразилось несчастье, Рамзес закрылся в святилище Сета и остался один перед лицом бога. Красные глаза величественной статуи горели, как угли.

Царь не имел власти противостоять воле Сета и ярости туч; но, общаясь с его духом, он уменьшит силу грозы и сделает ее менее длительной. Сети научил своего сына, как вести диалог с Сетом и отводить его разрушительную энергию, не гневая его самого. Фараону требовалось много энергии, чтобы вынести, противостоять и не уступить ни пяди земли невидимому огню Сета, и его предприятие увенчалось успехом.

Меба трясся от страха. Он опасался быть узнанным, хотя и был в коротком парике и одет в грубый плащ плохого покроя. Но кто бы мог его узнать в этом пивном заведении в квартале докеров, где утоляли жажду заготовщики провианта и моряки.

Напротив него сидел Амос, рыжий бородач.

— Кто... кто вас направил?

— Вы хорошо знаете... маг.

— Довольно! Вы передадите ему эту табличку. Она содержит сведения, которые могут заинтересовать его.

— Маг желает, чтобы вы занялись Урхи-Тешшубом.

— Но... его охраняют люди Серраманна.

— Офир требует: убейте Урхи-Тешшуба. В противном случае мы выдадим вас Рамзесу.

В душах евреев начало поселяться сомнение. Семь несчастий было уже послано на Египет, а Фараон оставался неуступчивым. Во время собрания совета старейшин Моисею все же удалось сохранить их доверие.

— Что рассчитываешь ты делать теперь?

— Вызвать восьмое несчастье, такое страшное, что египтяне почувствуют себя покинутыми богами.

— Каково будет это бедствие?

— Посмотрите на небо, на восток, и вы узнаете.

— Уйдем мы, наконец, из Египта?

— Будьте терпеливыми, каким был я эти долгие годы, и сохраняйте веру в Яхве: он поведет нас к Земле Обетованной.

Нефертари проснулась внезапно среди ночи.

Рядом с ней спокойным сном спал Рамзес. Тихо ступая, царица вышла из комнаты и сделала несколько шагов к террасе. Воздух был благоухающим, город — тихим и спокойным, но страх Великой Супруги Фараона не прекращал увеличиваться. Видение, которое мучило ее, не рассеивалось, кошмар продолжал сжимать сердце.

Рамзес нежно обнял ее.

— Плохой сон, Нефертари?

— Если бы это было только так...

— Чего ты опасаешься?

— Опасности, идущей с востока с опасным ветром...

Рамзес посмотрел в этом направлении.

Он надолго сосредоточился, как если бы хотел видеть в темноте. Сознание царя стало ночью и небом, и он перенес себя на край земли, туда, где рождаются ветры.

То, что обнаружил Рамзес, было так ужасно, что он в спешке оделся, разбудил челядь дворца и послал за Амени.

Подгоняемая резким ветром, с востока надвигалась огромная туча саранчи. Нападение этих насекомых происходило не впервые, но это было ужасающего размаха.

Благодаря вмешательству Фараона крестьяне Дельты разожгли костры, в которые они бросали пахучие вещества, призванные отпугнуть саранчу; на некоторые культуры накинули покрывала из грубого льна.

Когда Моисей прокричал, что насекомые съедят все деревья Египта и не оставят ни одного фрукта, известие об угрозе быстро распространилось по деревням благодаря царским посланцам, и люди поздравляли себя, что на этот раз без промедления приняли все меры предосторожности, предписанные Рамзесом.

Опустошения были незначительными; вспоминали, что саранча была одной из символических форм, облекавших душу Фараона, чтобы достичь неба в гигантском прыжке. Насекомое рассматривалось как благоприятное в небольшом количестве; только большое число делало его опасным.

Царская чета объехала на колеснице окрестности столицы и останавливалась во многих поселках, опасавшихся нового нашествия саранчи; но Рамзес и Нефертари обещали, что бедствие не замедлит исчезнуть.

Как это и предчувствовала Великая Супруга Фараона, восточный ветер стих, и его заменили шквалы, унесшие саранчу до моря тростника за пределы полей.

— Вы не больны, — сказал Парьямаху, — но все же должны взять несколько дней для отдыха.

— Это недомогание...

— Сердце в превосходном состоянии, печень работает хорошо. Не беспокойтесь, вы умрете в возрасте ста лет!

Меба симулировал недомогание в надежде, что Парьямаху ему прикажет оставаться в комнате несколько недель, в течение которых Офир и его сообщники, может, будут арестованы.

Этот детский план провалился... А донести на них — значило донести на самого себя!

Ему оставалось только выполнить свою работу. Но как пробраться к Урхи-Тешшубу, не побеспокоив Серраманна и его охранников?

В конечном итоге его лучшим оружием стала дипломатия. Столкнувшись с сардом в одном из коридоров дворца, Меба остановил его.

— Аша только что прислал мне послание, в котором мне приказано допросить Урхи-Тешшуба и собрать сведения о хеттском управлении, — заявил Меба, — то, что мне сообщит Урхи-Тешшуб, должно оставаться тайной, поэтому мы должны беседовать один на один. Я запишу его показания на папирус, запечатаю его и передам царю.

Серраманна казался недовольным.

— Сколько времени вам потребуется?

— Я не знаю.

— Вы спешите?

— Это срочное поручение.

— Хорошо... Идем туда.

Урхи-Тешшуб принял Меба с презрением, но сановник сумел употребить лесть и убеждения, чтобы умаслить хетта. Он не спешил задавать ему вопросы, поблагодарил за сотрудничество и успокоил, уверив, что его будущее все же станет более светлым.

Урхи-Тешшуб описал свои самые удачные сражения и даже вставил несколько шуток.

— Вы довольны тем, как к вам здесь относятся? — удивился Меба.

— Жилище и пища приятны, я делаю упражнения, но... мне не хватает женщин.

— Наверное, я мог бы это уладить...

— Каким образом?

— Потребуйте прогулку в саду на закате, чтобы воспользоваться свежестью вечера. Под сенью рощи тамариска около потайной дверцы вас будет ждать женщина.

— Я полагаю, что мы станем добрыми друзьями.

— Это самое заветное мое желание, Урхи-Тешшуб.

Погода ухудшалась, небо темнело. Бог Сет снова проявлял свое могущество. Удушающая жара при отсутствии ветра стали для Урхи-Тешшуба поводом, чтобы потребовать прогулки в сад. Его сопровождали два охранника и оставили побродить между цветочными клумбами, так как у хетта не было никакого шанса сбежать. Впрочем, зачем ему покидать позолоченную тюрьму, где он был в безопасности?

Скрываясь под тамариском, от страха трясся Меба. Напичкав себя настойкой мандрагоры, в одурманенном состоянии он перелез через стену ограды и приготовился к удару.

Когда Урхи-Тешшуб наклонится к нему, он перережет ему горло кинжалом, украденным у одного сотника. Он оставит оружие в трупе, а обвинят в убийстве военных, они сделали это, чтобы отомстить врагу, на совести которого смерть многих египтян.

Меба никогда не убивал и знал, что это деяние приведет к проклятию, но он будет защищаться перед судьями загробного мира, объясняя, что его принудили. Теперь сановник должен был думать только о кинжале и горле Урхи-Тешшуба.

Шаги.

Шаги медленные и уверенные. Его добыча приближалась, остановилась, наклонилась...

Меба поднял руку, чтобы ударить, но сильный удар кулака по голове заставил его погрузиться во тьму.

Серраманна приподнял Меба и схватил его за ворот туники.

— Предатель, жалкий тупица... Вставай, Меба.

Тот оставался неподвижен.

— Хватит прикидываться!

Голова Меба как-то неестественно склонилась к плечу. Удар Серраманна был слишком сильным.

ГЛАВА 52

В рамках необходимого расследования по поводу ужасной смерти Меба Серраманна должен был подвергнуться допросу, проводимому Амени. Чувствуя себя неуютно, сард опасался быть наказанным.

— Дело ясное, — заключил писец, — ты подозревал с полным на то основанием, что Меба обманул тебя и хочет уничтожить Урхи-Тешшуба. Ты попытался арестовать Меба на месте преступления, но он защищался и подверг твою жизнь опасности и был убит во время борьбы.

Бывший пират расслабился.

— Это прекрасный отчет.

— Если бы он не умер, Меба отдали под суд. Его виновность не вызывает сомнения, имя Меба будет убрано из всех официальных документов. Но остается вопрос: на кого он работал?

— Он утверждал, что действовал по приказу Аша.

Амени потрепал свою кисточку.

— Заставить уничтожить хетта, чтобы освободить Рамзеса от обузы... Но Аша не доверил бы это задание светскому человеку и трусу! И, кроме того, он не пошел бы против воли Рамзеса, уважающего право убежища. Меба обманул еще раз. А если он был одним из хеттских шпионов?

— Разве они не были расположены к Урхи-Тешшубу?

— Сегодня императора зовут Хаттусили. Урхи-Тешшуб — лишь изменник. Уничтожая заклятого врага нового властителя хеттов, шпионы стремились завоевать его хорошее расположение.

Сард погладил свои длинные усы.

— Иначе говоря, Офир и Шенар не только живы, но все еще находятся в Египте.

— Шенар исчез в Нубии, Офир не появлялся многие годы.

Серраманна сжал кулаки.

— Этот проклятый маг может быть совсем близко от нас! Косвенные доказательства его бегства в Ливию были лживы и предназначены для того, чтобы усыпить мое недоверие.

— Разве Офир не доказал, что умеет оказываться вне досягаемости?

— Не для меня, Амени, не для меня...

— А если однажды ты приведешь нам его живого?

В течение трех нескончаемых дней густые черные облака закрывали солнце над Пи-Рамзесом. Для египтян волнения, названные богом Сетом, смешивались с опасностями, которые передавали посланники богини Сехмет, предвестники болезней и несчастий.

Только один человек мог помешать ухудшению ситуации: Великая Супруга Фараона, земное воплощение вечного Закона, который Фараон насыщал подношениями. Это было время, когда каждый смотрел сам за собой, и без снисходительности пытался честно исправить недостатки. Беря на себя ответственность за недостатки и достоинства своего народа, Нефертари отправилась в Фивы в храм Мут, чтобы возложить подношения к ногам статуи грозной богини Сехмет и таким образом превратить мрак в свет.

В столице Рамзес согласился принять Моисея, кричавшего, что темнота, покрывавшая столицу, была девятым несчастьем, посланным Яхве на египетский народ.

— Ты убежден, наконец, Фараон?

— Ты только по-своему истолковывал естественные явления, приписывая их твоему богу; это твое видение мира, и я его уважаю. Но я не соглашусь, чтобы ты сеял волнения в народе во имя религии. Это противоречит Законам Маат и может привести только к хаосу и мятежам.

— Требования Яхве остаются неизменными.

— Покинь Египет со своими сподвижниками, Моисей, и молись своему богу там, где ты этого хочешь.

— Это не то, что ждет Яхве; вместе со мной должен уйти весь еврейский народ.

— Ты оставишь здесь скот, крупный и мелкий, так как по большей части он вами нанят и принадлежит нам. Те, кто отказывается от Египта, не могут пользоваться его благами.

— Наши стада уйдут вместе с нами, ни одно животное не останется в твоей стране, так как каждое послужит культу Яхве. Нам они нужны, чтобы совершить жертвоприношение до нашего прибытия в Землю Обетованную.

— Ты поведешь себя, как вор?

— Только Яхве может меня судить.

— Какая вера могла мы оправдать такое действие?

— Ты не способен ее понять. Лучше уступи.

— Фараонам удавалось пресекать фанатизм и нетерпимость, смертельные яды, разъедающие сердце человека. Ты не опасаешься, как я, последствий абсолютной и окончательной истины, вера в которую навязывается одними людьми другим?

— Выполни волю Яхве!

— Неужели у тебя больше нет ничего, кроме угроз и поношений на устах, Моисей? Что стало с нашей дружбой?

— Меня интересует только будущее, и это будущее — исход моего народа.

— Уходи из дворца, Моисей, и не появляйся больше предо мной. Не то я буду считать тебя мятежником, и суд вынесет тебе наказание, применяемое к виновникам беспорядка.

Объятый гневом, Моисей прошел через ворота дворца, не поприветствовав придворных, которые охотно обменялись бы несколькими словами с ним, и вернулся в свое жилище в еврейском квартале, где его ждал Офир.

Приспешники мага рассказали ему о неудаче и смерти Меба. Но последний отчет, написанный сановником, содержал интересную информацию: во время церемонии в храме Птаха в Мемфисе Меба убедился, что Ка освободился от магической защиты, созданной Сетау. Конечно, должность верховного жреца защищала его от темных сил; но почему бы Офиру не испытать удачу?

— Рамзес уступил? — спросил маг.

— Он не уступит никогда! — ответил Моисей.

— Рамзес не знает страха. Эта ситуация останется без изменений, пока мы не обратимся к насилию.

— Мятеж...

— У нас есть оружие.

— Евреи будут уничтожены.

— Кто говорит об открытом бунте? Нужно использовать смерть, она явится десятым и последним несчастьем, обрушившимся на Египет.

Ярость Моисея не спадала. И слушая угрожающие слова Офира, он полагал, что слышит голос Яхве.

— Ты прав, Офир, нужно ударить так сильно, чтобы Рамзес был вынужден освободить евреев. В полночь, в ночь смерти, Яхве пройдет по Египту, и умрут все первенцы.

Офир столько ждал этого момента! Наконец он отомстит за поражения, которые ему нанес Фараон.

— Одним из первых, старший сын Рамзеса и его вероятный наследник. До сих пор он пользовался магической защитой, и я никак не мог преодолеть ее. Но теперь...

— Рука Яхве не пощадит его.

— Мы должны обмануть, — предложил Офир, — пусть евреи братаются с египтянами, как когда-то, и пусть воспользуются этим, чтобы забрать много драгоценных вещей. Они нам потребуются во время исхода.

— Мы отпразднуем Пасху, — объявил Моисей, — и украсим наши дома красными букетами иссопа, окропленными кровью животного, принесенного в жертву в честь праздника. В ночь смерти злой дух пощадит эти жилища.

Офир поспешил в свою лабораторию. Благодаря кисточке, украденной у Ка, магу, возможно, удастся вызвать паралич у старшего сына Рамзеса и заставить его уйти в небытие.

Игра тени и света оживляла сад, делая Нефертари еще более красивой. Таинственная и величественная, прохаживаясь среди деревьев и цветов с грацией богини, она была счастлива. Однако, когда Рамзес поцеловал ей руку, он сразу почувствовал ее недовольство.

— Моисей не прекратил угрожать нам, — прошептала она.

— Он был моим другом, и я не могу поверить в его испорченную душу.

— Я тоже, я испытываю уважение к нему, но разрушительный огонь исходит из его сердца, именно этого я опасаюсь.

С озабоченным видом Сетау подошел к царской чете.

— Прости меня, я привык говорить прямо: Ка болен.

— Это серьезно? — спросила Нефертари.

— Я опасаюсь этого, Ваше Величество; мои снадобья не помогают.

— Ты хочешь сказать...

— Не будем обольщаться: это порча.

Дочь Исиды, чародейка по призванию, Великая Супруга Фараона поспешила к изголовью старшего сына Рамзеса.

Несмотря на боль, верховный жрец Птаха сохранял достоинство. Лежа на низкой постели с искаженными чертами лица, Ка прерывисто дышал.

— Мои руки неподвижны, — сказал он Нефертари, — и я не могу больше двинуть ногой.

Царица положила руки на виски юноши.

— Я дам тебе всю свою энергию, — пообещала она, — мы вместе будем бороться против смерти. Я дам тебе свое счастье, свою жизнь, и ты не умрешь.

В хеттской столице переговоры продвигались очень медленно. Хаттусили оспаривал каждый пункт, написанный Рамзесом, предлагал другую формулировку, упорно боролся с Аша, с трудом приходил к согласию, взвешивая каждое слово. Путухепа добавляла свои замечания, разгорались другие споры.

Аша сохранял невозмутимое спокойствие. Он осознавал, что присутствует при подготовке мира, от которого зависело счастье всего Ближнего Востока и большей части Азии.

— Не забывайте, — напомнил Хаттусили, — что я требую выдачи Урхи-Тешшуба.

— Это будет последним пунктом для обсуждения, — ответил Аша, — когда мы подпишем соглашение по всему договору.

— Замечательно... Но вы убеждены, что император полностью доверяет вам?

— Если бы он допустил этот промах, был бы он императором хеттов?

— Читая мои тайные мысли, не подвергаете ли вы опасности исход переговоров?

— У вас есть тайные мысли, Ваше Величество, и вы пытаетесь добиться договора более благоприятного для хеттов, чем для Египта... Моя роль состоит в том, чтобы установить равновесие на чашах весов.

— Тонкая игра... может быть, обреченная на неудачу.

— Будущее мира... вот что доверил мне Рамзес, вот что находится в наших руках, Ваше Величество.

— Я спокоен, рассудителен и упрям, мой дорогой Аша.

— Я такой же, Ваше Величество.

ГЛАВА 53

Серраманна больше не покидал помещения, выделенного для его наемников. Лишь позволял себе некоторые развлечения с женщинами из харчевни, но удовольствию не удавалось оторвать его от навязчивой идеи: противник неизбежно совершит ошибку, и он должен быть бдительным, чтобы воспользоваться этим.

Болезнь Ка повергла сарда в глубокую печаль; все, что касалось несчастий царя и его близких, приводило его в расстройство, как если бы царская семья была его собственной, и он топал ногами, разозленный, что не мог раздавить врагов Рамзеса.

Один из наемников пришел с донесением.

— У евреев происходят странные вещи...

— Объясни.

— На дверях их домов видны следы красной краски. Я не знаю почему, но подумал, что это могло бы вас заинтересовать.

— Ты хорошо сделал. Приведи ко мне Абнера под любым предлогом.

Дав свидетельские показания в пользу Моисея, каменщик Абнер, имевший склонность грабить своих братьев-евреев, больше не заставлял говорить о себе.

Опустив голову, он чувствовал себя как не в своей тарелке.

— Может быть, ты совершил преступление? — спросил Серраманна грозным тоном.

— Нет, нет, господин! Мое существование так же незапятнанно, как белое платье жрецов.

— Тогда почему ты трясешься?

— Я только презренный каменщик и...

— Этого достаточно, Абнер; почему ты запачкал дверь своего дома красной краской?

— Это случайно, господин!

— Случайность, которая повторилась на десятках других дверей! Прекрати принимать меня за идиота.

Гигант-сард заставил хрустеть суставы своих пальцев, еврей подскочил.

— Это... это обычай!

— А, да... А если бы мой обычай заключался в том, чтобы отрезать тебе нос и уши?

— Вы не имеете на это права, суд вас обвинит.

— Чрезвычайное обстоятельство: я расследую порчу, наведенную на старшего сына Рамзеса, и я бы не был слишком удивлен, узнав, что ты замешан в этом.

Судьи выказывали большую суровость против тех, кто практиковал черную магию; Абнер подвергался риску тяжелого обвинения.

— Я не виновен!

— С твоим прошлым было бы трудно в это поверить.

— Не делайте этого, господин, у меня семья, дети...

— Или ты говоришь, или я обвиняю.

Абнер не долго колебался между своей безопасностью и безопасностью Моисея.

— Моисей навел порчу на первенцев, — признался он, — в ночь несчастья они будут убиты Яхве. Чтобы он пощадил евреев, нужен был отличительный знак на их домах.

— Всеми демонами моря клянусь, этот Моисей — чудовище!

— Вы... вы меня отпустите, господин?

— Ты разболтаешь, змееныш; в тюрьме ты будешь безопасен.

Явно удовлетворенный Абнер кивнул головой.

— Когда я из нее выйду?

— Когда произойдет эта ночь несчастья?

— Не знаю, но скоро.

Серраманна кинулся к Рамзесу, тот принял его сразу же после встречи с земельным управителем. Очень обеспокоенный болезнью Ка, которому только магия Нефертари сохраняла жизнь, Неджем едва мог исполнять свои обязанности; но Рамзес убедил его, что служба стране и сообществу египтян была важнее любого несчастья. Будь хоть то личная трагедия.

Сард рассказал о допросе Абнера.

— Этот человек лжет, — рассудил Рамзес, — никогда Моисей не мог бы замыслить такую гнусность.

— Абнер трус и боится меня; он мне сказал правду.

— Убийства, хладнокровное уничтожение первенцев... Такой ужас мог родиться только в больном мозгу. Это исходит от Моисея.

— Я настаиваю на применении силы, чтобы помешать убийцам осуществить их замысел.

— Прикажи также вмешаться страже.

— Простите меня, Ваше Величество... Но не нужно ли арестовать Моисея?

— Он не совершил преступления. Суд его оправдает. Я должен принять другое решение.

— Я бы хотел предложить вам идею, которую вы сочли бы ужасной, но она могла бы оказаться эффективной.

— Ты слишком уж осторожничаешь! Говори, Серраманна.

— Дадим знать, что Ка не проживет и трех дней.

При этих мрачных словах Рамзес задрожал.

— Я знал, что огорчу вас, Ваше Величество, но это известие заставит убийц действовать быстро и дерзко, и я рассчитываю воспользоваться их спешкой.

Царь раздумывал лишь несколько мгновений.

— Неплохо, Серраманна.

Долент, сестра Рамзеса, дала пощечину своей служанке, которая слишком сильно дернула за прядь ее пышной прически.

— Пошла отсюда, неловкая!

Служанка убежала в слезах. Тотчас же ее заменила другая, ухаживавшая за ногтями.

— Срежь мертвую кожу и покрась ногти в красный цвет... И будь осторожна, чтобы не поранить меня.

Служанка славилась большим опытом в этом деле.

— Ты работаешь хорошо, — отметила Долент, — я щедро тебе заплачу и порекомендую тебя своим друзьям.

— Спасибо, госпожа, несмотря на всеобщую грусть, вы доставляете мне удовольствие.

— Почему ты говоришь о грусти?

— Утром одна госпожа, важная придворная дама, узнала ужасную новость: старший сын царя скоро умрет.

— Разве это не просто слух?

— Увы, нет! По мнению дворцового лекаря, Ка не проживет дольше трех дней.

— Поспеши закончить, у меня дела. Быстрее!

Это был тот случай, когда Долент считала себя обязанной нарушить правила безопасности. В спешке она надела обычный парик и набросила на плечи коричневую накидку, чтобы никто не узнал ее.

Долент смешалась с толпой прохожих и повернула к кварталу еврейских каменщиков. Она проскользнула между водоносом и продавцом сыров, растолкала двух девочек, игравших в куклы посреди улочки, толкнула старика, идущего слишком медленно, и постучала пять раз в маленькую дверь, покрашенную в темно-зеленый цвет.

Скрипя, дверь отворилась.

— Кто вы? — спросил каменщик.

— Подруга мага.

— Входите.

Каменщик провел Долент по лестнице, ведущей в подвал, освещенный масляной лампой, слабый свет которой озарял лицо мага Офира. Профиль хищной птицы, выпуклые скулы, выступающий нос отличали это загадочное лицо, зачаровывавшее сестру Рамзеса.

Офир сжимал кисточку Ка, покрытую странными знаками.

— Что стряслось, Долент?

— В ближайшие часы умрет Ка.

— Лекари отказались его лечить?

— Парьямаху считает, что смерть неминуема.

— Превосходная новость, но она несколько меняет наши планы. Вы хорошо сделали, что предупредили меня.

Следовательно, ночь несчастья наступит немного раньше, чем предусмотрено. Первенцы будут умирать, начиная с сына Рамзеса, и отчаяние обрушится на египетский народ. Придя в ужас от могущества и гнева Яхве, он повернется против Рамзеса. Восстание будет всеобщим.

Долент бросилась в ноги магу.

— Что произойдет, Офир?

— Рамзес будет сметен, победят Моисей и истинный Бог.

— Осуществится наша мечта...

— Именно о реальности нужно говорить, дорогая Долент... Как вы были правы, когда предвидели это.

— Нельзя ли избежать... излишнего насилия?

Офир поднял Долент и приложил ладони своих рук к щекам крупной брюнетки, бывшей почти без сил.

— Решения принимает Моисей, а Моисея вдохновляет Яхве, мы не должны обсуждать его приказы, какими бы ни были их последствия.

Вдруг резко открылась дверь, раздался задыхающийся крик и быстрые шаги по лестнице, гигант-сард ворвался в подвал!

Он оттолкнул Долент, за которой следовал до убежища мага, и ударил Офира по голове. Падая, хеттский шпион выпустил кисточку Ка. Бывший пират надавил ногой на его руку, принудив его разжать пальцы.

— Офир... Наконец я поймал тебя!

ГЛАВА 54

Сетау вошел в комнату Ка, бросил злосчастную кисточку на пол и с яростью раздробил ее на мелкие кусочки.

Нефертари, не перестававшая поддерживать силы старшего сына Рамзеса, подняла на Сетау признательный взгляд.

— Порча разрушена, Ваше Величество, Ка быстро поправится.

Нефертари убрала руки с затылка юноши и упала в изнеможении.

После того как доктор Парьямаху прописал безвредные укрепляющие микстуры, Сетау дал царице настоящее снадобье, вернувшее ее крови исчезнувшую энергию.

— Великая Супруга Фараона смертельно устала, — сообщил он Рамзесу.

— Я требую правду, Сетау.

— Поддерживая своей магией Ка, Нефертари отняла у себя много лет жизни.

Рамзес остался у изголовья царицы, стараясь дать ей силу, исходившую от него, ту силу, на которой было построено его царство. Он был готов пожертвовать ею, чтобы Нефертари познала долгую и счастливую старость и освещала своей красотой страну.

Потребовалась вся убежденность Амени, чтобы заставить Рамзеса вернуться к делам государства. Царь согласился разговаривать с другом после того, как услышал успокаивающий голос Нефертари, подтверждающей, что она почувствовала, как мрак отступает от нее.

— Серраманна представил мне длинный доклад, — заявил Амени. — Маг Офир арестован и будет судим за шпионаж, черную магию, покушение на членов царской семьи и убийство несчастной Литы и ее служанки. Но он не один виновен: Моисей так же опасен, как и он. Офир заговорил, он открыл, что Моисей имел намерение уничтожить всех первенцев в Египте. Без вмешательства Серраманна, расстроившего этот чудовищный план, сколько жертв мы бы оплакивали?

От самых старых до самых молодых, от самых бедных до самых богатых — все евреи были ошеломлены. Никто не ожидал появления Фараона во главе отряда воинов под командованием Серраманна. Улицы опустели, и люди довольствовались наблюдением за Фараоном из приоткрытых ставень.

Рамзес направился прямо к жилищу Моисея. Предупрежденный людьми, тот стоял на пороге с посохом в руке.

— Мы не должны были вновь увидеться, Ваше Величество.

— Это будет наша последняя встреча, Моисей, будь уверен. Почему ты пытался посеять смерть?

— Во мне живет только подчинение Яхве.

— Не слишком ли жесток твой бог? Я уважаю твою веру, мой друг, но я не соглашусь, чтобы она стала источником беспорядка на земле, завещанной мне моими предками. Покинь Египет, Моисей, покинь его с евреями. Отправляйтесь служить вашей вере в другом месте. Не ты просишь об исходе, это я требую его.

Одетый в длинное красно-белое шерстяное платье, император Хаттусили разглядывал столицу с высоты акрополя, на вершине которого возвышался дворец. Его супруга Путухепа нежно взяла его за руку.

— Наша страна сурова, но она не лишена красоты. Зачем жертвовать ею в угоду злобе?

— Урхи-Тешшуб должен быть наказан, — подтвердил император.

— Разве он не наказан уже? Представь этого беспощадного воина в охраняемом доме у своего заклятого врага! Разве не смертельно ранена гордость Урхи-Тешшуба?

— Я не имею права уступить Египту.

— Ассирия не позволит нам упорствовать слишком долго; ее армия становится все более угрожающей, и она не поколеблется напасть на нас, если узнает, что переговоры о мире с Египтом провалились.

— Эти переговоры секретны.

— Император хеттов стал наивным? Гонцы не прекращают сновать между империей и Египтом, и то, что было секретом, больше не является таковым. Если мы как можно раньше не заключим договор о мире, ассирийцы посчитают нас легкой добычей, потому что Рамзес не придет нам на помощь.

— Мы сумеем защититься.

— С начала твоего царствования, Хаттусили, твой народ очень изменился. Даже воины желают мира. И у тебя самого, разве у тебя другая цель?

— Не Нефертари ли влияет на тебя?

— Моя сестра, царица Египта разделяет мои убеждения; ей удалось убедить Рамзеса не воевать больше с хеттами, но будем ли мы способны оправдать ее надежду?

— Урхи-Тешшуб...

— Урхи-Тешшуб принадлежит прошлому. Пусть он женится на египтянке, пусть он растворится в народе Фараона и пусть исчезнет из нашего будущего!

— Ты многого требуешь от меня.

— Не в этом ли состоит долг императрицы?

— Рамзес посчитает мое отступничество знаком слабости.

— Ни Нефертари, ни я сама не будем так расценивать твое великодушие.

— Неужели женщины руководят внешней политикой Хеттской державы и Египта?

— Почему бы и нет, — ответила Путухепа, — если мы приведем их к миру?

Во время суда Офир многое рассказал. Он признался в том, что был хеттским шпионом в Египте; в том, что посягнул на жизнь Ка; когда он описал, каким образом уничтожил несчастную Литу и ее служанку, судьи поняли, что Офир не испытывал угрызений совести и что он не поколебался бы снова убивать с тем же хладнокровием.

Долент рыдала. Обвиненная в соучастии, она ничего не отрицала и отдалась на милость своего брата, царя Египта. Она обвинила Шенара, чье дурное влияние столкнуло ее с правильного пути.

Обсуждение было коротким. Жрец огласил приговор. Приговоренный к смерти Офир смирился со своей участью: Долент, чье имя будет уничтожено и изъято из всех официальных документов, навсегда вышлют в Южную Сирию, где она будет жить как простая работница, отданная в распоряжение фермера, чтобы работать на тяжелой работе. Что касается Шенара, он был заочно приговорен к смерти, и его имя так же будет предано забвению.

Сетау и Лотос вновь отправились в Абу-Симбел в тот же день, когда Аша вернулся в Египет. У них едва было время, чтобы поприветствовать друг друга, прежде чем снова расстаться.

Аша тотчас же был принят царской четой; как ни сильна была усталость, Нефертари не переставала переписываться с Путухепой. Боец, нубийский лев и его друг Дозор, золотисто-желтый пес, оставались резвыми, несмотря на свой возраст, они не покидали царицу, как если бы понимали, что их присутствие придавало ей силы. Как только Рамзес мог отвлечься от своих обязанностей, он отправлялся к супруге. Они гуляли в садах дворца, он читал ей тексты мудрецов эпохи пирамид; и он и она все больше проникались сознанием огромной любви, которая их объединяла, той сокровенной любви, которую не может выразить ни одно слово, пылающей как летнее небо и нежной, как закат солнца на Ниле.

Это Нефертари принудила Рамзеса расстаться с ней, чтобы повернуться к Египту, направить государственный корабль в правильном направлении и ответить на тысячи повседневных вопросов, которые ставили вельможи и высокопоставленные сановники. Благодаря Красавице Изэт, Меритамон и Ка, выздоровление царицы возвращало ей сияние радости и молодости. Она радовалась визитам маленького Меренптаха, уже с замечательной осанкой, и визитам Туйи, умело скрывавшей свою собственную усталость.

Аша распростерся перед Нефертари.

— Мне очень не хватало вашей мудрости и красоты, Ваше Величество.

— У тебя хорошие новости?

— Превосходные.

— Хаттусили желает подписать договор? — спросил Рамзес недоверчиво.

— Благодаря царице Египта и императрице Путухепе случай с Урхи-Тешшубом почти урегулирован: пусть он остается в Египте. Таким образом, больше не остается препятствий для заключения соглашения.

Широкая улыбка осветила лицо Нефертари.

— Мы одержим самую прекрасную из побед?

— Нашей основной поддержкой была императрица Путухепа; письма Великой Супруги Фараона тронули ее сердце. С начала царствования Хаттусили хетты боялись опасности, которую представляет ассирийская армия, и они знали, что мы, их вчерашние враги, станем лучшей поддержкой в будущем.

— Будем действовать быстро, — посоветовала Нефертари, чтобы использовать этот благоприятный момент.

— Я привез вариант договора о мире, предложенный Хаттусили. Изучим его со вниманием; как только получу ваше согласие и согласие Фараона, я отправлюсь в Хаттусу.

Царская чета и Аша принялись за работу; не без удивления Рамзес отметил, что Хаттусили принял большинство его условий.

Аша выполнил огромную работу, не изменив решениям царя. И когда, в свою очередь, Туйя закончила внимательное чтение, она дала свое одобрение.

— Что здесь происходит? — спросил наместник Нубии, чья колесница, которую тащили две лошади, управляемые опытным кучером, направлялась ко дворцу в Пи-Рамзесе, продвигаясь по бурлящим и переполненным улицам.

— Исход евреев, — ответил возница. — Под предводительством своего вождя Моисея они покидают Египет и направляются в Землю Обетованную.

— Почему Фараон дал согласие на это безумие?

— Рамзес изгоняет их за смуту и нарушение общественного порядка.

Удивленный наместник Нубии, находившийся с визитом в столице, видел тысячи мужчин, женщин и детей, уходивших из Пи-Рамзеса, подгоняя стада и таща повозки, наполненные одеждой и провизией. Некоторые пели, у других был грустный вид. Уход из страны, где они вели приятное существование, удручали большинство, но они не решались противоречить Моисею.

Встреченный Амени, наместник Нубии был проведен в кабинет Рамзеса.

— Какова причина вашего приезда? — спросил Фараон.

— Я должен был предупредить вас как можно быстрее, Ваше Величество, и не поколебался взять самое быстрое судно, чтобы самому сообщить о трагических событиях, повергающие в печаль ту землю, за которую я отвечаю... Они оказались такими неожиданными, такими ужасными! Я не мог представить...

— Прекрати эту болтовню, — потребовал Рамзес, — и говорите правду.

Нубийский наместник сглотнул слюну.

— Мятеж, Ваше Величество. Ужасный мятеж объединившихся племен.

ГЛАВА 55

Шенар добился своего.

Месяц за месяцем он уговаривал, упорно стремясь убедить одного за другим вождей племен объединиться, чтобы овладеть главным золотым рудником Нубии. Хотя он пообещал щедро заплатить, раздавая серебряные слитки, чернокожие воины проявляли сдержанность к идее бросить вызов Рамзесу Великому. Не было ли это безумием — противостоять египетской армии, которая в начале царствования Сети уже нанесла тяжелое поражение мятежникам?

Несмотря на многочисленные неудачи, Шенар упорствовал. Последний шанс уничтожить Рамзеса — заманить его в ловушку. Для этого ему требовалась помощь отчаянных воинов, решившихся завладеть значительными богатствами и не боявшихся противостоять воинам Фараона.

Упорство Шенара было вознаграждено. Первый вождь уступил, затем второй, третий и многие другие... И вновь понадобились переговоры, чтобы указать того, кто возглавит мятеж.

Споры переросли в потасовку, во время которой два вождя и критский наемник были убиты. В итоге все сошлись на имени Шенара. Хотя он не был нубийцем, но именно он лучше всех знал Рамзеса и его армию.

Охранники, обязанные наблюдать за рабочими рудников, оказали такое слабое сопротивление нахлынувшей орде чернокожих воинов, вооруженных копьями и луками; что за несколько часов нападавшие стали хозяевами местности, а несколькими днями позднее прогнали войска, пришедшие из крепости Бухен для восстановления порядка.

Размах мятежа был таков, что нубийскому наместнику не оставалось другого решения, кроме как направиться к Рамзесу.

Шенар знал, что его брат лично явится усмирять непокорных. Таким образом он совершит ошибку.

Пустынные холмы, гранитные островки, узкая полоска растительности, сопротивляющаяся наступлению пустыни, абсолютной голубизны небо, здесь жили пеликаны, розовые фламинго, венценосные журавли, росли пальмы с двойным стволом...

Такой была восхитительная Нубия, которую любил Рамзес и прелесть которой проявлялась каждое мгновение, несмотря на серьезные беспорядки, вынуждающие царя и его армию срочно отправиться на Великий юг.

По сведениям, полученным из донесения наместника, восставшие нубийские племена овладели главным золотым рудником. Вмешательство в производство драгоценных металлов имело катастрофические последствия: с одной стороны, золотых дел мастера нуждались в драгоценных металлах, чтобы украшать храмы; с другой стороны, царь использовал их для подарков своим подданным, чтобы поддерживать с ними превосходные дипломатические отношения.

Царь сожалел том, что удаляется от Нефертари, но он должен был нанести стремительный удар по мятежникам, тем более что у него была уверенность, подтвержденная интуицией Великой Супруги Фараона, зачинщиком этого мятежа мог быть только Шенар.

Его старший брат не исчез, как это полагали. В пустынной глуши он умудрился найти себе новых сторонников. Обеспечив себе господство над золотом, он надеялся поднять орды наемников, напасть на египетские крепости, став завоевателем земли фараонов. Ненависть и зависть — плоды неудач — заставили Шенара войти в царство, откуда он не выйдет никогда, царство безумия.

Между ним и Рамзесом были разорваны все родственные связи. Даже Туйя не протестовала, когда Фараон рассказал ей о своих намерениях. Это противостояние братьев будет последним.

Многие «царские сыновья» держались рядом с Рамзесом, страстно желая доказать свою храбрость. В париках с длинными прядями, складчатых рубашках с длинными рукавами и набедренных повязках, они с гордостью держали знак бога-шакала, «открывателя дорог». Но когда гигантский слон преградил дорогу, даже самые большие смельчаки были готовы убежать. Рамзес приблизился к живой горе, погладил его хобот, дотронулся до огромных бивней, слон поприветствовал Фараона громким ревом. Как можно еще было сомневаться в божественной защите, которой обладал Фараон?

Боец, лев с изумительной гривой, двигался справа от слона в направлении рудника. Лучники и пехотинцы, убежденные, что Фараон обратит неприятеля в бегство путем стремительного натиска, были уверены в победе; Рамзес приказал разбить лагерь на приличном расстоянии от приисков. Повара тотчас же принялись за работу. Воины чистили оружие, точили клинки, кормили ослов и быков.

Один из «царских сыновей» двадцатилетний юноша, осмелился выразить протест.

— Чего мы ждем, Ваше Величество? Несколько нубийских мятежников не способны противостоять нашей силе!

— Ты плохо знаешь эту страну и ее обитателей; нубийцы прекрасные лучники, и они сражаются с неистовой злобой. Если мы будем раньше времени считать себя победителями, многие погибнут.

— Разве это не закон войны?

— Мой закон состоит в том, чтобы спасти как можно больше жизней.

— Но... нубийцы не сдадутся!

— Конечно, если мы попытаемся угрожать им.

— Мы же не будем вести переговоры с этими дикарями, Ваше Величество?

— Их надо обмануть. Победу приносит разум, а не сила. Нубийцы имеют обыкновение организовывать засады, чтобы атаковать передовой отряд или напасть с тыла. Мы не дадим им такой возможности, так как захватим мятежников врасплох.

Да, Шенар хорошо знал Рамзеса. Царь бросится вперед, идя по единственному пути, который ведет к руднику. С одной и другой стороны обожженные солнцем холмы и скалы послужат укрытием для нубийских лучников. Когда они убьют военачальников, египетская армия разбежится, и Шенар собственными руками уничтожит Рамзеса, умоляющего и беззащитного.

Ни один египетский воин не ускользнет из этой ловушки.

Тогда Шенар прикрепит труп Рамзеса к борту своего корабля и совершит триумфальное восхождение в Элефантину, прежде чем овладеть Фивами, Мемфисом, Пи-Рамзесом и всем Египтом. Народ присоединится к нему, и Шенар, наконец, заняв царский престол, отомстит тем, кто унижал и преследовал его.

Брат царя вышел из каменной хижины, ранее занимаемой мастером, осуществлявшим наблюдение за работой по очистке золота, и поднялся на вершину холма, возвышавшегося посреди зоны промывки золотоносной руды. Только вода, текущая по пологому склону, спускавшемуся к промывочному бассейну, могла освободить драгоценный металл от породы. Частицы земли оставались во взвеси, более тяжелый и плотный минерал падал на дно бассейна. Скучная операция, требующая терпения. Шенару представилась собственная жизнь; понадобились нескончаемые годы, прежде чем ему удалось освободиться от магии Рамзеса, прежде чем стать способным победить его и утвердить свое величие! В час триумфа он был как пьяный.

Один из часовых подавал тревожные сигналы, крики разорвали тишину. Черные воины со страусовыми перьями в волосах разбежались в разные стороны.

— Что здесь происходит? Прекратите панику!

Шенар спустился с холма и схватил одного из нубийских вождей, кружившегося как безумный, за горло.

— Успокойся, приказываю тебе!

Воин взмахнул копьем в сторону окружающих холмов и скал.

— Повсюду... они повсюду!

Шенар направил взгляд к скалам и увидел их. Тысячи египетских воинов окружали рудник.

На вершине самого высокого холма десяток человек установили шатер, под которым установили трон. На нем восседал Рамзес, увенчанный голубой короной. Лев лежал у его ног.

Нубийцы не могли оторвать взгляда от сорокадвухлетнего Фараона, который на двадцатом году царствования достиг вершины своего могущества. Черные воины поняли, что сопротивление бессмысленно. Ловушка, задуманная Шенаром, захлопнулась за ними. Воины фараона, уничтожив нубийских часовых, не оставили мятежникам никакого шанса на спасение.

— Мы победим! — вопил Шенар. — Все за мной!

Нубийские вожди опомнились. Да, нужно было сражаться. Один из них во главе небольшого отряда, крича и потрясая копьем, бросился к шатру Рамзеса.

Ливень стрел уложил их на землю. Более проворный, чем его собратья, молодой воин, передвигаясь зигзагом, достиг подножия трона. Боец прыгнул и вонзил когти в голову нападавшего.

Со скипетром командующего в руке Рамзес оставался невозмутимым; Боец поскреб песок и вернулся к ногам своего хозяина.

Почти все нубийские воины бросили оружие и пали ниц перед Фараоном в знак почтения. Разъяренный Шенар пинал вождей ногами.

— Вставайте и сражайтесь! Рамзес перед вами!

Так как никто не подчинился ему, Шенар от злости вонзил меч в поясницу одного из вождей. Потрясенные ужасной смертью предводителя и жестокостью Шенара, нубийцы окружили брата Фараона.

— Ты нас предал, — заявил один из них, — ты нас предал и лгал нам. Никто не может победить Рамзеса, а ты, ты нас вверг в несчастье.

— Сражайтесь, трусы!

— Ты обманул нас, — повторяли они хором.

— Следуйте за мной, убьем Рамзеса!

Обезумев, Шенар схватил меч и бросился бежать к холму, где находился шатер царя, повторяя:

— Я властелин, единственный властелин Египта и Нубии, я...

Десять стрел, выпущенные нубийскими вождями одновременно, вонзились ему в голову, горло, грудь. Шенар упал навзничь на пологий склон, и его тело медленно заскользило к промывочному бассейну, смешавшись с земляной породой, которую очищал спокойный поток воды.

ГЛАВА 56

Исход еврейского народа проходил спокойно, без происшествий. Многие египтяне сожалели о потере друзей и близких, которые уходили в пустыню вместе с остальными; со своей стороны, евреи опасались тяжелого и опасного путешествия. Сколько врагов предстоит им встретить на пути, скольким народам придется противостоять во время перехода в Землю Обетованную?

Серраманна злился.

Прежде чем отправиться в Нубию, Рамзес поручил Амени и сарду поддерживать порядок в столице. При малейшем волнении, вызванном евреями, силы безопасности должны были энергично и немедленно вмешаться. Так как начало исхода проходило в спокойной обстановке, то у Серраманна не было повода для обращения к Моисею и Аарону.

Сард, убежденный, в опасности пророка, корил Фараона за его излишнюю снисходительность к нему. И вдали от Египта Моисей был способен навредить.

Из предосторожности Серраманна приказал десятку наемников следовать за Моисеем и посылать регулярно донесения о его продвижении. К его великому удивлению, пророк не пошел по дороге к Силе, располагавшей колодцами и охраняемой египетской армией; но выбрал трудный путь, ведущий к тростниковому морю. Таким образом, Моисей сжигал мосты, уничтожая всякую попытку возвращения назад.

— Серраманна! — воскликнул Амени, — я тебя повсюду искал. Ты так и будешь преследовать евреев?

— Моисей, причинивший столько зла, ушел невредимый... Несправедливость угнетает меня.

— Перед смертью Офир дал нам еще кое-какие сведения, прежде чем уничтожить себя собственным ядом, как скорпион: бедуинские предводители Амос и Бадуш, хеттские шпионы, покинули Египет вместе с евреями. Именно они снабдили оружием верных Яхве, надеясь, что евреи используют его против Фараона.

Серраманна ударил кулаком по левой ладони.

— Эти разбойники должны рассматриваться как преступники... Следовательно, у меня есть право схватить их, так же как и их соучастника Моисея.

— Верно.

— Отряд из пятидесяти колесниц поможет мне задержать злодеев и привезти в Пи-Рамзес.

Рамзес сжал Нефертари в объятиях. Нежная от любви, благоуханная, как богиня, она была прекраснее, чем когда-либо.

— Шенар убит, — сообщил царь, — и мятеж нубийцев подавлен.

— Нубия наконец узнает мир?

— Нубийские вожди казнены за измену, поселки, которые они захватили, устроили праздник в честь нашей победы. Украденное золото возвращено, часть его я разместил в Абу-Симбеле, другую — в Карнаке.

— Как продвигаются работы в Абу-Симбеле?

— Сетау ведет стройку с удивительной энергией.

Царица не могла долго скрывать важную новость.

— Серраманна и отряд колесниц направились по следу Моисея.

— По какой причине?

— Вместе с евреями из Египта ушли бедуины, состоявшие на службе у хеттов. Серраманна хочет задержать их и Моисея. Амени не противился этому, потому что сард действует соответственно Законам Маат.

Рамзес представил Моисея, возглавляющего еврейский народ, открывающего ему путь, умоляющего Яхве вести их и ночью, освещая дорогу огненным столпом, и днем, колоннами облаков указывая направление к Земле Обетованной. Ничто не заставит его отступить, никто не испугает его.

— Я только что получила длинное письмо от Путухепы, — добавила Нефертари, — она убеждена, что мы придем к миру.

— Превосходная новость!

В то время, как Рамзес произносил эти слова, мысли его были далеко, они неслись вслед за Моисеем.

— Ты боишься, как бы не был убит Моисей, не так ли?

— Я никогда бы не хотел увидеть его снова.

— Что касается мирного договора, остается один спорный пункт.

— Опять Урхи-Тешшуб?

— Нет, проблема, связанная с текстом... Хаттусили не хочет признавать, что он один виноват в войне, и жалуется, что выглядит подвластным, вынужденным подчиниться воле Рамзеса.

— Разве это не так?

— Текст договора будет обнародован, его прочтут будущие поколения: Хаттусили не хочет терять своего лица.

— Пусть хетт подчинится, или он будет уничтожен!

— Неужели мы должны отказаться от мира из-за нескольких резких слов?

— Каждое слово имеет большое значение.

— Могу я все же предложить новый текст договора властелину Двух Земель?

— Наверное, принимая во внимание требования Хаттусили?

— Принимая во внимание будущее двух народов, которые отказываются от войн, насилия и несчастья.

Рамзес поцеловал Нефертари в лоб.

— Есть ли у меня шанс избежать остроумия Великой Супруги Фараона?

— Никакого, — ответила она, кладя голову на плечо Рамзеса.

Моисей пришел в сильную ярость, когда узнал, что большинство евреев, ненавидевших пустыню, не привыкших спать под открытым небом, не имевших вдоволь пищи и воды и уставших от исхода, пожелали вернуться обратно в Египет. Аарон пытался призвать всех к порядку, гневно потрясая посохом.

Вдруг загремел голос Моисея. Он приказал подчиниться Яхве и продолжать путь к Земле Обетованной, какими бы ни были ужасными испытания. И длительный марш возобновился за пределы Силе в болотистую и влажную местность; иногда евреи проваливались в грязь, повозки опрокидывались, пиявки нападали на людей и животных.

Моисей решил сделать остановку недалеко от озера Сарбонис, граничащего со Средиземным морем; место считалось опасным, так как ветер пустыни приносил сюда огромное количество песка, песок оседал на непостоянные водные поверхности и создавал ложные земли, образовавшие «море тростника».

Никто не жил в этих пустынных местах, открытых порывам ветра и гневу моря и небес; даже рыбаки избегали их из боязни стать добычей зыбучих песков.

Женщина с растрепанными волосами простерлась у ног Моисея.

— Мы все умрем в этой глуши!

— Ты ошибаешься.

— Посмотри вокруг! Это Земля Обетованная?

— Конечно, нет.

— Мы не пойдем дальше, Моисей.

— Конечно, да. Мы пойдем туда, куда позовет Яхве.

— Как ты можешь быть таким уверенным в успехе?

— Потому что я видел Его зримого, женщина, и потому что он говорил со мной. Теперь иди спать, нам еще нужно будет приложить много усилий.

Покорившись, женщина подчинилась.

— Это место ужасно, — рассудил Аарон, — надо спешить вновь отправиться в путь.

— Необходим длительный отдых, завтра на рассвете Яхве даст нам силы.

— Ты никогда не сомневаешься в том, что мы достигнем цели, Моисей?

— Никогда, Аарон.

Колесницы Серраманна, сопровождаемые «царскими сыновьями», которые представляли особу Рамзеса, спешно продвигались по следам евреев. Когда он вдыхал воздух моря, ноздри старого пирата раздувались. Он дал знак своим людям остановиться.

— Кто из вас знает эти места? Откликнулся один возница.

— Это недоброе место. Я не советую вам беспокоить злых духов.

— Однако, — возразил сард, — евреи пошли по этому пути.

— Они вольны вести себя как безумные... Мы должны вернуться назад.

Вдали показался дым костров.

— Лагерь евреев не слишком далеко, — заметил «царский сын», — осуществим захват злодеев.

— Поклонники Яхве вооружены, — напомнил Серраманна, — и их много.

— Наши люди умеют сражаться, и колесницы дают нам превосходство. Лучники выпустят тучи стрел, и мы принудим евреев выдать бедуинских вождей. В противном случае мы нападем на них.

Не без опасения колесницы поехали через влажные земли.

Аарон внезапно проснулся; Моисей был уже на ногах, держа посох в руке.

— Этот глухой шум...

— Да, это шум египетских колесниц.

— Они движутся прямо на нас!

— У нас есть время бежать.

Бедуины, Амос и Бадуш, отказались идти в тростниковое море, но евреи, обезумевшие, согласились следовать за Моисеем. В наступившей темноте больше никто не отличал воду от полоски песка, но Моисей шел вперед уверенным шагом между морем и озером, ведомый огнем, который жег его душу, это был огонь, ставший желанием Земли Обетованной.

Разворачиваясь, египетские колесницы совершили ошибку. Колеса одних увязли в зыбучих песках, другие потерялись в топях с невидимыми течениями; колесница «царского сына» застряла в вязкой земле, а колесница Серраманна задавила двух бедуинов, которые не последовали за евреями.

Поднялся восточный ветер, соединившийся с ветром пустыни, таким образом был высушен проход, которым воспользовались евреи, чтобы пересечь тростниковое море.

Безразличный к смерти двух шпионов, Серраманна сам застрял в песках; необходимо было принимать меры, вытаскивая колесницы и собирая людей, некоторые из которых были ранены, да и ветер изменился. Насыщенные влагой его резкие порывы вызвали сильные волны, затопившие проход.

С яростью в сердце Серраманна смотрел, как исчезает вдали Моисей.

ГЛАВА 57

Несмотря на заботу, которой окружила ее Неферет, женщина-лекарь, молодая и талантливая, царица-мать Туйя готовились к последнему путешествию. Скоро она присоединится к Сети и покинет Египет. Царица была спокойна, счастливое будущее страны почти обеспечено. А почти, потому что мирный договор с хеттами еще не был заключен.

Когда Нефертари нашла ее в саду, где она размышляла, Туйя чувствовала большое волнение Великой Супруги Фараона.

— Ваше Величество, я только что получила письмо от императрицы Путухепы.

— Я плохо вижу, Нефертари, прочти его, прошу тебя.

Мягкий и чарующий голос царицы восхитил сердце Туйи.

«Моей сестре, Супруге Сына Солнца, Нефертари. Все идет хорошо для наших двух стран, я надеюсь, что ваше здоровье и здоровье ваших близких цветущее. Моя дочь чувствует себя превосходно, и мои лошади прекрасны; пусть будет так же для твоих детей, твоих лошадей и льва Рамзеса Великого. Твой покорный слуга Хаттусили у ног Фараона и падает ниц перед ним.

«Мир и братство»: таковы должны быть слова, которые хетт должен произнести, так как бог — солнце Египта и бог — гроза хеттов хотят побрататься.

Везущие текст договора, послы Египта и хеттов, пустились в путь по направлению к Пи—Рамзесу, чтобы Фараон навсегда скрепил печатью наше общее решение.

Пусть моя сестра Нефертари будет под защитой богов и богинь».

Упав друг другу в объятия, Нефертари и Туйя заплакали от радости.

Серраманна чувствовал себя насекомым, которое раздавит сандалия Рамзеса. С опущенной головой сард готовился быть изгнанным из дворца, и глубоко страдал. Он, старый пират, привык к положению человека, наводящего порядок и наказывающего виновных. Абсолютная преданность Рамзесу положила конец его блужданиям и давала смысл его существованию; Египет стал его родиной. Он, мореплаватель, привык к этой земле и не испытывая желания уйти.

Серраманна был признателен Рамзесу и за то, что тот не поставил его в унизительное положение перед двором и подданными, а принял сарда в своем кабинете с глазу на глаз:

— Ваше Величество, я совершил ошибку. Никто не знал местность и...

— Два бедуинских шпиона?

— Они погибли под колесами моей колесницы.

— И ты уверен, что Моисей избежал урагана?

— Он и евреи пересекли тростниковое море.

— Забудем о них, потому что они пересекли границу.

— Но... Моисей вас предал!

— Он следует своим путем, Серраманна. Так как он больше не будет нарушать гармонию Двух Земель, пусть идет к своей судьбе; у меня есть поручение, которое я хочу доверить тебе.

Сард не верил своим ушам. Царь простил ему неудачу?

— Ты отправишься на границу с двумя отрядами колесниц, чтобы встретить хеттское посольство, чью защиту ты будешь обеспечивать.

— Эта задача... это задача...

— Решающая задача для мира в мире, Серраманна.

Хаттусили уступил.

Прислушиваясь к своей интуиции государственного человека, советам супруги Путухепы и рекомендациям египетского посла Аша, он написал текст договора о мире с Египтом, не выступая против требований Рамзеса, и назначил двух посланников, призванных отвезти Фараону серебряные пластины, покрытые клинописью с версией соглашения.

Хаттусили обещал Рамзесу выставить договор в храме богини солнца в Хаттусе, при условии, что египетский правитель сделает так же в одном из великих святилищ Двух Земель; но согласится ли Рамзес утвердить документ, не добавив новых условий?

Путешествие Аша и посланников Хаттусили в Египет проходило в атмосфере крайнего беспокойства. Дипломат осознавал, что он не смог потребовать большего от Хаттусили, и если Рамзес проявит какое-либо недовольство, то договор останется мертвой буквой. Что касается хеттских воинов, то они каждую минуту ожидали нападения грабителей или разбойников. Перевалы, ущелья, леса им казались ловушками.

Поэтому когда Аша заметил Серраманна и египетские колесницы, он облегченно вздохнул. Теперь они будут путешествовать спокойно.

Сард и военачальники хеттского войска холодно поприветствовали друг друга; бывший пират охотнее уничтожил бы варваров, но он должен был подчиниться Рамзесу и с честью выполнить его поручение.

Впервые хеттские колесницы появились в Дельте и направились по дороге, ведущей в Пи-Рамзес.

— Что с мятежом в Нубии? — спросил Аша.

— Об этом было слышно в Хаттусе? — забеспокоился сард.

— Успокойся, информация осталась тайной.

— Рамзес восстановил порядок, Шенар убит своими союзниками.

— Теперь мир установится на севере, как и на юге! Если Рамзес согласится с договором, который ему предоставят хеттские посланники, начнется эра процветания, о ней будут вспоминать будущие поколения.

— Почему он может отказаться?

— Из-за одной детали, которая... Надежда не покинет нас, Серраманна.

На двадцать первый день зимнего сезона двадцать первого года царствования Рамзеса Аша и два хеттских дипломата были проведены Амени в приемный зал дворца Пи-Рамзеса, великолепие которого их поразило. Серость их воинственного мира сменилась на разноцветное пространство, соединяющее грандиозность и утонченность.

Посланники поднесли Фараону серебряные пластины; Аша прочитал предварительное заявление.

«Пусть тысячи божеств из богов и богинь хеттов и Египта будут свидетелями этого договора, который заключает император хеттов и Фараон Египта. Свидетелями являются солнце, луна, боги и богини неба и земли, гор и рек, моря, ветров и облаков.

Эти тысячи божеств сокрушат дом, страны и подданных того, кто не будет подчиняться договору. В отношении же того, кто будет следовать ему, божества станут действовать так, чтобы он был процветающим и жил счастливо в своих домах, со своими детьми и подданными».

В присутствии Великой Супруги Фараона Нефертари, царицы-матери Туйи Рамзес одобрил это заявление, которое Амени записал на папирусе.

— Признает ли император Хаттусили ответственность хеттов за военные действия, совершенные во время последних лет?

— Да, Ваше Величество, — ответил один из посланников.

— Признает ли он, что этот договор обязывает наших преемников хранить мир?

— Наш император желает, чтобы его соглашение породило мир и богатство и чтобы оно выполнялось нашими детьми и детьми наших детей.

— Какие границы мы будем уважать?

— Линия укреплений в Южной Сирии, дорога, отделяющая Библос Египетский от провинции Амурру, рассматриваемой по договору как хеттская провинция; дорога, проходящая к югу от Кадеша Хеттского; и отделяющая его от северного выхода из долины Бекаа, находящейся под египетским влиянием. Финикийские города останутся под контролем Фараона, египетские дипломаты и торговцы будут свободно передвигаться по дороге, ведущей в Хеттскую державу.

Аша задержал дыхание.

Согласится ли Рамзес окончательно отказаться от крепости Кадеш и, особенно, от провинции Амурру? Ни Сети, ни его сыну не удалось овладеть знаменитым укреплением, у подножия которого Рамзес одержал свою самую большую победу, и казалось естественным, чтобы Кадеш оставался в хеттском ведении.

Но Амурру... Египет много боролся, чтобы сохранить эту провинцию, воины умирали за нее. Аша опасался, как бы Фараон ни проявил непримиримость.

Царь посмотрел на Нефертари. Во взгляде царицы он прочитал ответ.

— Мы согласны, — объявил Рамзес Великий.

Амени продолжал писать, Аша почувствовал огромную радость.

— Что еще желает мой брат Хаттусили? — спросил Рамзес.

— Окончательный договор о ненападении, Ваше Величество, и оборонительный союз против любого, кто нападет на Египет или Хеттскую империю.

— Он думает об Ассирии?

— О любом народе, который попытался бы захватить земли Египта и хеттов.

— Мы также желаем заключить этот договор и этот союз; благодаря им мы сохраним процветание и счастье.

Уверенной рукой Амени продолжал свою запись.

— Ваше Величество, император Хаттусили желает также, чтобы в наших странах уважалось и сохранялось царское наследование в соответствии с ритуалами и традициями.

— Оно не может происходить по-другому.

— Наш повелитель желал бы, наконец, решить проблему обоюдной выдачи беглецов.

Аша опасался этого последнего препятствия; одна спорная деталь поставит под сомнение все соглашение.

— Я требую, чтобы с выдаваемыми обращались гуманно, — заявил Рамзес. — Когда они будут возвращены в их страны, Египет и Хеттскую империю, они не испытают ни наказания, ни оскорбления, и их дома должны будут стать неприкосновенным владением. Более того, Урхи-Тешшуб, став египтянином, останется свободным и в будущем.

Получив согласие Хаттусили на принятие этих условий, посланники согласились.

Договор мог вступить в силу.

Амени передаст его окончательный вариант царским писцам, которые перепишут его на папирусы лучшего качества.

— Этот текст будет выгравирован на камне во многих храмах Египта, — объявил Рамзес, — в том числе в святилище Ра в Гелиополисе, на южном фасаде восточного крыла девятого пилона Карнака и на южной стороне фасада великого храма Абу-Симбел. Таким образом, от севера до юга, от Дельты до Нубии, египтяне узнают, что они навсегда будут жить в мире с хеттами под взглядами богов.

ГЛАВА 58

Расположившись в жилых помещениях дворца Пи-Рамзеса, хеттские послы приняли участие в празднествах, захлестнувших египетскую столицу; они увидели огромную популярность Рамзеса, приветствуемого повсюду песней:

«Он освещает нас, как солнце, он возрождает нас, как вода и ветер. Мы любим его как хлеб и прекрасные ткани, так как он отец и мать всей страны, солнце двух берегов».

Нефертари пригласила хеттов присутствовать при ритуале, совершаемом в храме Хатор; они услышали молитву удивительной силы, которая сама создавалась каждый день, приводила в движение все формы жизни, зажигала лица, заставляла дрожать от радости деревья и цветы. Когда взгляды повернулись к великому Смыслу, скрытому в золоте неба, птицы взлетели в это счастливое мгновение, и мирная дорога открылась перед тысячами людей.

Переходя от удивления к восхищению, хетты были приглашены на пир, во время которого они отведали рагу и голубей, маринованные почки, жареную говяжью вырезку, нильских окуней, жареных гусей, чечевицу, чеснок и сладкий лук, тыквы, салат-латук, огурцы, сладкий зеленый горошек, фасоль, компот из фиг, яблоки, финики, арбузы, козий сыр, круглые пирожки с медом, свежий хлеб, легкое пиво, вино красное и белое. По этому исключительному случаю подавали старое вино в глиняных кувшинах седьмого дня четвертого года царствования Сети, отмеченных символом Анубиса, властелина пустыни. Дипломаты дивились обилию и качеству блюд, любовались красотой каменной посуды и, в конце концов, отдались общему веселью, напевая по-египетски восхваления Рамзесу. Да, это был, конечно, мир.

Наконец столица заснула.

Несмотря на поздний час, Нефертари собственной рукой написала длинное послание своей сестре Путухепе, чтобы поблагодарить ее за усилия и рассказать ей о великолепных часах, которые переживали Хеттская империя и Египет. Когда царица поставила свою печать, Рамзес нежно положил руки ей на плечи.

— Разве не закончилось время для работы?

— День несет больше забот, чем часов, и не может быть по-другому, и хорошо, что это так: разве не повторяешь ты то же самое своим высокопоставленным сановникам? Великая Супруга Фараона не может пренебрегать Законом.

Праздничный аромат Нефертари очаровал Рамзеса. Мастер благовоний храма использовал не менее шестнадцати составляющих, среди которых были пахучий тростник, можжевельник, цветы шильной травы, смола терпентина, мирты и благовония. Зеленые тени подчеркивали длину ресниц, смазанный ливийским маслом парик оттенял величественную красоту лица.

Рамзес снял парик и распустил длинные и прямые волосы Нефертари.

— Я счастлива... Мы поработали на счастье нашего народа.

— Твое имя всегда будет связано с этим договором; это твой мир, ты его создала.

— Что значит наша слава в сравнении с точным следованием дней ритуалов?

Царь заставил соскользнуть бретельки платья с плеч Нефертари и поцеловал ее в шею.

— Как тебе сказать о моей любви?

Она повернулась и подставила ему свои губы.

— Сейчас не время для разговоров.

Первое послание из Хаттусы сразу же после подписания мирного договора вызвал всплеск любопытства при дворе Пи-Рамзеса. Неужели Хаттусили хочет вернуться к спорному пункту соглашения?

Царь сломал печать на ткани, прикрывавшей дощечку из драгоценного дерева, и пробежал текст, написанный клинописью.

Он тотчас же пришел к царице. Нефертари заканчивала перечитывание ритуала для праздников весны.

— Странное послание, в самом деле!

— Что-нибудь серьезное? — разволновалась царица.

— Нет, в некотором роде призыв о помощи. Хеттская императрица страдает от непонятной болезни. По мнению Хаттусили, кажется, в нее вселился злой дух, которого хеттским лекарям не удается изгнать из ее тела. Зная о талантах наших лекарей, наш новый союзник умоляет меня направить к нему врачевателя из Дома Жизни, чтобы восстановить здоровье императрицы и дать ей возможность иметь, наконец, ребенка, которого она желает.

— Это превосходная новость: связи между нашими странами будут усиливаться.

Царь приказал прийти Аша, ему он передал содержание послания Хаттусили. Тот разразился смехом.

— Эта просьба кажется такой несуразной, — удивилась царица.

— У меня ощущение, что хеттский император испытывает по-настоящему безграничное доверие к нашей медицине! Он требует, по меньшей мере, чуда.

— Ты что не доверяешь нашей науке?

— Конечно, нет, но как она дала бы возможность иметь ребенка женщине, будь она даже хеттская императрица, которая переступила порог шестидесятилетия?

Когда приступ смеха прекратился, Рамзес продиктовал Амени ответ для своего брата Хаттусили.

«В отношении императрицы, которая страдает — особенно от своего возраста — как мы знаем. Никто не может составить снадобье, которые сделали бы ее беременной. Но если бог грозы и бог солнца решат это... Я же отправлю превосходного мага и превосходного лекаря».

Рамзес тотчас же приказал отправить в Хаттусу магическую статую бога-целителя Хонсу, пронизывателя пространства, воплощенного в полумесяце. Кому другому, как не богу, в самом деле удалось бы изменить законы физиологии?

Когда посланник Небу, верховный жрец Карнака, достиг Пи-Рамзеса, царь решил перевести двор в Фивы. Со своей обычной распорядительностью Амени зафрахтовал необходимые суда и раздал указания, чтобы путешествие проходило по возможности в самых лучших условиях.

На царском корабле заняли места самые дорогие Рамзесу люди: его супруга Нефертари, сияющая; его мать Туйя, которая проявляла радость, что прожила достаточно долго, чтобы увидеть, как устанавливается мир между Египтом и хеттами; Красавица Изэт, смущенная от того, что будет присутствовать на великом празднике, его трое детей: Ка — верховный жрец Мемфиса, красавица Меритамон и юный Меренптах; его верные друзья, Амени и Аша, благодаря которым Рамзес смог построить счастливое царство, Неджем и Серраманна — преданные слуги. Не хватало только Сетау и Лотос, вынужденные уехать в Абу-Симбел, они присоединятся к свите только в Фивах. И Моисей... Моисей, который отказался от Египта.

На пристани верховный жрец Карнака лично встречал царскую чету. Небу очень постарел. Он с трудом передвигался, говорил дрожащим голосом и страдал тяжким ревматизмом; но взгляд оставался живым и чувства не ослабли.

Царь и верховный жрец обнялись.

— Я сдержал обещание, Ваше Величество; благодаря работе Бакхена и ремесленников зал Храма Миллионов Лет закончен. Боги мне даровали счастье любоваться этим огромным шедевром, где они найдут себе пристанище.

— Я сдержу свое слово, Небу; мы вместе поднимемся на крышу храма и полюбуемся на святилище, на его пристройки и дворец.

Огромный пилон, внутренняя сторона которого была украшена сценами победы при Кадеше, обширный первый двор с колоннами, изображавший царя в облике Осириса, колосса семнадцатиметровой высоты, представлявшего царя сидящим, второй пилон, снимавший покров с ритуала жатвы, зал с колоннами, тридцать один метр в длину и сорок один метр в ширину; святилище, рельефы воспроизводили чудеса повседневного культа, изваяние огромного дерева, которое символизировало постоянство власти фараона... Столькими чудесами любовалась царская чета на вершине блаженства.

Празднества освящения Храма Миллионов Лет продлятся несколько недель. Для Рамзеса кульминацией их должно было стать ритуальное рождение храма, посвященного его отцу и матери; Нефертари и Фараон произнесут слова оживления, высеченные в колонках иероглифов.

Когда фараон заканчивал одеваться в «жилище утра», Амени предстал перед ним с искаженным лицом.

— Твоя мать... твоя мать зовет тебя.

Рамзес побежал в комнаты Туйи.

Вдова Сети лежала на спине, вытянув руки вдоль тела, с полузакрытыми глазами. Царь стал на колени и поцеловал ее руку.

— Ты слишком устала, чтобы участвовать в освящении храма?

— Меня гнетет не усталость, а смерть.

— Отгоним ее вместе.

— У меня нет больше сил, Рамзес... И зачем сопротивляться? Пришел час присоединиться к Сети, и это — счастливый момент.

— Ты не можешь покинуть Египет!

— Царская чета правит, она следует верным путем... Я знаю, что будущий разлив воды будет превосходным и правосудие уважаемо. Я могу спокойно уйти, мой сын, благодаря миру, который Нефертари и ты сумели построить и который вы сделаете продолжительным. Это так хорошо, мирная страна, где играют дети, где стада возвращаются с полей, а пастухи напевают песню под игру на флейте, где люди уважают друг друга, зная, что Фараон защитит их... Сохрани это счастье, Рамзес, сохрани это счастье и передай этот Закон своему преемнику.

Туйя не боялась высшего испытания. Она оставалась гордой и величавой, ее невозмутимый взгляд был устремлен в вечность.

— Люби Египет всем своим существом, Рамзес, чтобы никакое испытание, каким бы жестоким оно ни было, не отвлекало тебя от твоих обязанностей фараона.

Рука Туйи сильно сжала руку сына.

— Пожелай мне, царь Египта, добраться до поля приношений, поля блаженства, пожелай мне разместиться навечно в этой дивной стране воды и света, и оттуда сиять вместе с нашими предками и Сети...

Голос Туйи растворился в глубоком вздохе.

ГЛАВА 59

В Долине Цариц, месте красоты и совершенства, вечное жилище Туйи было совсем близко от жилища, предназначенного для Нефертари. Великая Супруга Фараона и Фараон руководили погребением вдовы Сети, чья мумия будет лежать впредь в золотой комнате. Ставшая воплощением Осириса и Хатор Туйя будет жить в теле света, который каждый день вновь оживляется незримой энергией, исходящей из глубины неба. В гробницу поместили ритуальное имущество, вазы, драгоценные ткани, кувшины с вином, вазы с маслом и мазями, мумифицирующие вещества, платья жрицы, скипетры, украшения, колье и драгоценности, золотые и серебряные сандалии и другие сокровища, превратившие Туйю в путешественницу, оснащенную для странствия по прекрасным дорогам Востока и ландшафтам другого мира.

Рамзес испытывал противоречивые чувства, и радость и горе одновременно завладели его душой. С одной стороны, был установлен такой желанный мир с хеттами и закончено строительство Храма Миллионов Лет; с другой — уход Туйи. Сын и человек были убиты горем, но Фараон не имел права предавать царицу-мать, такую непоколебимую, ее даже смерть не могла подчинить себе. Он должен был выполнить завет, который она ему оставила: Египет важнее его чувств, важнее его радости, его горя.

И Рамзес подчинился ему; он — Фараон и будет крепко держать руль государственного корабля, как если бы Туйя была все еще здесь, рядом. Теперь он научится обходиться без ее советов и действовать сам. Нефертари надлежит исполнять обязанности, которыми занималась Туйя; несмотря на самоотверженность супруги, Рамзес чувствовал, как тяжесть непосильным грузом легла на плечи Нефертари.

Каждый день после отправления ритуалов рассвета царская чета подолгу медитировала в храме, посвященном Туйе и Сети; царю было необходимо проникнуться незримой реальностью, которую создавали живые камни и иероглифы, оживленные словом. Общаясь с душами своих предшественников, Рамзес и Нефертари вбирали в себя тайный свет, питавший их мысли.

На семидесятый день траура Амени посчитал необходимым передать Рамзесу срочные дела. Расположившись в кабинете со всеми своими служащими, личный писец Фараона постоянно поддерживал связь с Пи-Рамзесом, не теряя ни минуты для изучения поступающих докладов.

— Повышение уровня воды превосходно, — сообщил он Рамзесу. — Казна царства никогда не была столь богата, управление нашими продовольственными резервами не представляет никакой трудности, и цехи ремесленников работают без устали. Что касается цен, они стабильны.

— Золото Нубии?

— Добыча и запасы достаточны.

— Ты описываешь мне рай.

— Конечно, нет, но мы прилагаем все усилия, чтобы быть достойными Туйи и Сети.

— Откуда такая досада в твоем голосе?

— Итак... Аша хотел бы поговорить с тобой, но он не знает, настал ли момент...

— Ты становишься дипломатом, Амени, пусть он найдет меня в библиотеке.

Библиотека храма была достойна Дома Жизни в Гелиополисе; изо дня в день в нее поступали папирусы и исписанные таблички, за классификацией которых Фараон наблюдал сам. Без знания ритуалов, философских текстов и архивов невозможно было управлять Египтом.

Элегантный, одетый в льняное платье с цветной бахромой, Аша пришел в восхищение.

— Работать здесь будет благословением, Ваше Величество.

— Храм станет одним из жизненных центров государства. Ты хотел говорить со мной о книге мудрости?

— Я просто хотел тебя видеть.

— Я чувствую себя хорошо, Аша. Ничто не изгладит смерть Туйи, никогда не забуду Сети, но и тот и другая проложили путь, с которого я никогда не сверну. Нам причиняют беспокойства хетты?

— Нет, Ваше Величество; Хаттусили весьма рад нашему договору, заставившему Ассирию отказаться от своих планов. Соглашение о взаимопомощи между Египтом и хеттами дало ассирийцам понять, что любое нападение вызовет мощный и немедленный отпор. Осуществляются многочисленные торговые связи с Хеттской державой, и я могу утверждать, что мир между нашими государствами воцарился надолго. Разве данное слово не так же крепко, как гранит?

— В таком случае, почему ты переживаешь?

— Это из-за Моисея... Согласен ты выслушать о нем?

— Я слушаю тебя.

— Мои люди не теряют евреев из виду.

— Где они находятся?

— Они продолжают бродить по пустыне, несмотря на протесты, все более и более многочисленные; но Моисей управляет своим народом твердой рукой. «Яхве — пожирающий огонь и ревнивый бог» — любит он говорить.

— Ты знаешь его цель?

— Вероятно, Земля Обетованная — это Ханаан, но овладеть ею будет трудно. Евреи уже провели сражения с людьми Мадиана и с аморитами, и они теперь занимают территорию Моава. Народы этих областей опасаются еврейских кочевников, которых они считают разбойниками.

— Моисей не падает духом; если нужно будет провести сто сражений, он их проведет. Я уверен, что он рассмотрел Ханаан с высоты горы Неджеб и что он увидел край, обливающийся медом и праздничным маслом.

— Евреи сеют волнение, Ваше Величество.

— Что ты предлагаешь, Аша?

— Уничтожим Моисея. Лишенные своего вождя, они вернутся в Египте при условии, что ты пообещаешь не наказывать их.

— Выбрось это головы. Моисей будет следовать своей судьбе.

— Друг радуется твоему решению, а дипломату оно не нравится. Как и я, ты убежден, что Моисей достигнет своих целей и что прибытие евреев в Землю Обетованную изменит равновесие на Ближнем Востоке.

— Если Моисей не будет стремиться распространять свою веру, почему бы нам не услышать друг друга? Мир между нашими народами будет залогом равновесия.

— Ты даешь мне прекрасный урок политики и дипломатии.

— Нет, я просто пытаюсь наметить путь надежды.

В сердце Красавицы Изэт нежность заменила страсть. Она, давшая Рамзесу двух сыновей, все еще испытывала то же восхищение царем, но отказывалась покорить его. Как бороться против Нефертари, которая с годами становилась все более красивой? Со временем Красавица Изэт успокоилась и научилась наслаждаться моментами счастья, предоставляемые ей жизнью. Говорить с Ка о таинстве создания. Слушать Меренптаха, описывающего ей устройство египетского общества, которое он изучил с серьезностью будущего руководителя, беседовать с Нефертари в садах дворца, сталкиваться с Рамзесом так часто, как это возможно... Разве не пользовалась она бесценными сокровищами?

— Идем, — предложила ей Великая Супруга Фараона, — давай прогуляемся на барке по реке.

Было лето, разлив превратил Египет в огромное озеро, они плыли от поселка к поселку. Палящее солнце заставляло блистать плодоносные воды, сотни птиц танцевали в небе.

Две женщины, сидя под балдахином, намазали кожу благовонным маслом; имевшиеся в их распоряжении глиняные кувшины сохраняли свежесть воды.

— Ка уехал в Мемфис, — сказала Красавица Изэт.

— Тебе это не нравится?

— Старший сын царя интересуется только древними монументами, символами и ритуалами. Когда его отец призовет его к себе, чтобы заниматься делами государства, как он поступит?

— Его ум так обширен, что он сумеет приспособиться.

— Что вы думаете о Меренптахе?

— Он очень отличается от своего брата, но исключительное дарование уже проступает в этом молодом человеке.

— Ваша дочь Меритамон стала обворожительной женщиной.

— Она воплощает мою детскую мечту: жить в храме и заниматься музыкой для богов.

— Весь народ вас боготворит, Нефертари; его любовь соразмерна любви, которую вы даете ему.

— Как ты изменилась, Изэт!

— Я выпустила добычу, демоны зависти и злобы ушли из моей души. Я чувствую себя в мире с собой. И если бы вы знали, как я вами восхищаюсь за то, что вы есть, за дело, которое вы выполняете.

— Благодаря твоей помощи отсутствие Туйи будет легче перенести. Так как ты освободилась от забот по воспитанию детей, не согласишься ли ты работать рядом со мной?

— Я не достойна...

— Позволь мне судить.

— Ваше Величество...

Нефертари поцеловала Красавицу Изэт в лоб. Было лето, и Египет праздновал.

Дворец в Фивах был уже так же оживлен, как и дворец в Пи-Рамзесе; как этого желал царь, пристройки, сделанные к Храму Миллионов Лет, стали новым центром Верхнего Египта наравне с Карнаком. На западном берегу от Фив Дом Рамзеса будет вечно символизировать великолепие царствования Рамзеса Великого, чей размах уже поражал умы людей.

Амени получил послание, подписанное Сетау. Прекратив все работы, взволнованный, еле переводя дух, писец отправился на поиски Рамзеса, которого нашел в большом бассейне рядом с дворцом; как обычно, в течение теплого сезона царь плавал не менее получаса.

— Ваше Величество, послание из Нубии!

Фараон приблизился к краю бассейна. Встав на колени, Амени протянул ему папирус.

Он содержал только несколько слов, которые ожидал Рамзес.

ГЛАВА 60

Корабль царской четы украшала голова богини Хатор из позолоченного дерева, несущая диск солнца между своими рогами. Властительница звезд была также покровительницей навигации; ее неусыпное присутствие гарантировало спокойное путешествие к Абу-Симбелу.

Абу-Симбел, два храма, прославляющие союз Рамзеса и Нефертари, были закончены. Послание от Сетау не оставляло этому никакого сомнения, заклинатель змей не имел привычки хвастаться. В центре возвышалась кабина с выгнутой крышей, опиравшейся на две колонны капителями из папируса сзади и лотосов спереди; отверстия позволяли циркулировать воздуху. Мечтающая царица наслаждалась путешествием, как лакомством.

Нефертари скрывала свою страшную усталость, чтобы не беспокоить царя; она поднялась на палубу, подошла к Фараону, стоявшему под белым парусом, натянутым на корме и между двумя кольями. Лежа возле борта, огромный лев дремал, старый желтый пес пристроился около его спины; погруженный в сон Дозор чувствовал себя под защитой Бойца.

— Абу-Симбел... Делал ли кто-нибудь из царей подобный подарок царице?

— Выпало ли какому-либо царю когда-нибудь жениться на Нефертари?

— Слишком много счастья, Рамзес... Порой я испытываю даже страх.

— Это счастье, мы должны разделить его с нашим народом, всем Египтом и поколениями, последующими за нами; вот почему я хотел, чтобы царская чета жила вечно в камне Абу-Симбела. Ни я, ни ты, Нефертари, но Фараон и Великая Супруга Фараона, чьим земным и преходящим воплощением мы только являемся.

Нефертари прижалась к Рамзесу и разглядывала Нубию, дикую и великолепную.

Показался крутой берег из песчаника, владение богини Хатор, ограниченное с запада поворотом Нила. Раньше поток дикого песка разделял возвышенности, которые ждали вмешательства архитектора и скульптора; и они пришли, превратив скалу в два храма, высеченные в ее сердцевине и заявляющие о себе двумя фасадами, чья мощь и грация поразили царицу. Перед южным святилищем — четыре колосса, изображающие сидящего Рамзеса, высотой в двадцать метров; перед северным святилищем изваяния стоящего и идущего Фараона, окружали изваяния Нефертари высотой в десять метров.

На высоком берегу Сетау и Лотос подавали знаки приветствия, им вторили ремесленники, окружавшие их. Все немного попятились, когда Боец ступил на трап, чтобы спуститься на землю, но величавая осанка царя рассеяла страхи. Хищник держался справа от него, старый желтый пес — слева.

Рамзес никогда не видел такого выражения удовольствия на лице Сетау.

— Ты можешь гордиться собой, — сказал царь, обнимая друга.

— Это зодчих и скульпторов нужно благодарить, а не меня, я только подбадривал их, чтобы они создали произведение, достойное тебя.

— Достойное таинственных сил, которые находятся в этом храме, Сетау.

Внизу сходней Нефертари сделала неверный шаг. Лотос поддержала ее и заметила, что царица побледнела.

— Пойдем, — потребовала Нефертари, — со мной все в порядке.

— Но, Ваше Величество...

— Не будем портить праздник, Лотос.

— У меня есть снадобье, которое, может быть, рассеет вашу усталость.

Грубоватый Сетау не знал, как вести себя перед Нефертари, чья красота его зачаровывала; взволнованный, он поклонился.

— Ваше Величество... Я хотел сказать...

— Отметим рождение Абу-Симбела, Сетау; я хочу, чтобы праздник был незабываем.

Все вожди нубийских племен были приглашены в Абу-Симбел, чтобы отпраздновать создание двух храмов; в своих самых красивых и новых набедренных повязках они поцеловали ноги Рамзеса и Нефертари, затем завели победную песню, которая вознеслась к звездному небу.

В эту ночь изысканной пищи было больше, чем песчинок на берегу, больше кусков жареной говядины, чем цветов в царских садах, неисчислимое количество хлеба и пирогов. Вино текло как обильный поток, курился ладан на алтарях, воздвигнутых под открытым небом. Так же, как мир был установлен далеко на севере с хеттами, так же он будет долго царить на Великом юге.

— Абу-Симбел является впредь духовным центром Нубии и символическим выражением любви, объединяющей Фараона и Великую Царственную Супругу, — говорил Рамзес Сетау. — Ты, мой друг, будешь приглашать сюда в определенные дни вождей племен и заставлять их участвовать в ритуалах, которые осветят эту землю.

— Иначе говоря, ты мне позволяешь остаться в Нубии... И Лотос останется со мной.

За теплой сентябрьской ночью последовала неделя праздников и ритуалов. Во время праздников восхищенные зрители увидели внутренние убранства большого храма. В зале с тремя нефами и восьмью колоннами, на которые опирался спиной царь, воплощенный в статуе Осириса десятиметровой высоты, они любовались сценами сражения при Кадеше и встречей Фараона с богами, обнимавшими его, чтобы лучше передать ему свою энергию.

В день осеннего равноденствия Рамзес и Нефертари одни проникли в святую святых. Во время восхода солнца свет шел по направлению к храму и освещал заднюю часть святилища, где, сидя на каменной скамье, находились четыре бога: Pa-Гор, бог страны света, «ка» Рамзеса, Амон, скрытый бог, и Птах-строитель, последний оставался в тени, кроме весеннего и осеннего равноденствия; в эти два утра свет поднимающегося солнца слегка касался статуи Птаха, чьи слова, поднимавшиеся из самых недр скалы, некогда услышал Рамзес: «Я братаюсь с тобой, я даю тебе долголетие, постоянство и силу; мы соединены в радости сердца, я делаю так, чтобы твоя мысль пребывала в гармонии с мыслью богов, я выбрал тебя и придаю твоим словам действенность. Я питаю тебя жизнью, чтобы ты давал жизнь другим».

Когда царская чета вышла из храма, египтяне и нубийцы издали крики ликования. Настал момент освящения второго святилища, посвященного царице и носящего имя «Нефертари, для которой встает солнце».

Великая Супруга Фараона преподнесла цветы богине Хатор, чтобы осветить лицо богини звезд; отождествляя себя с Сешат, хозяйкой Дома Жизни, Нефертари обратилась к Рамзесу:

— Ты придал гордость и храбрость Египту, ты его властелин; как звездный сокол, ты распростер крылья над своим народом, для него ты подобен несокрушимой звездной стене, которую никакая враждебная сила не смогла бы преодолеть.

— Для Нефертари, — ответил царь, — я построил храм, высеченный в настоящей нубийской горе, в прекрасном песчанике навечно.

На царице было длинное желтое платье, колье из бирюзы и позолоченные сандалии; на голубом парике покоилась корона, состоявшая из двух длинных тонких коровьих рогов, заключавших между собой солнце, которое поднимали два высоких пера. В правой руке она держала ключ жизни; в левой — гибкий скипетр, напоминавший лотос, поднявшийся из воды в первое утро мира.

Возвышаясь над колоннами храма, царицу окружали улыбающиеся лица богини Хатор, высеченные на стенах ритуальные сцены, объединяющие Рамзеса, Нефертари и богов.

Царица оперлась на руку Фараона.

— Что происходит, Нефертари?

— Немного устала...

— Хочешь, мы прервем этот ритуал?

— Нет, я желаю пройти каждый уголок этого храма с тобой, прочесть каждый из этих текстов, присутствовать на каждом подношении... Разве не для меня ты построил это жилище?

Улыбка супруги успокоила царя. Он действовал в соответствии со своим желанием, и они освятили каждую часть храма вплоть до наоса, где появлялась звездная корова, выражение Хатор, выходящей из скалы.

Нефертари долго оставалась в сумраке святилища, как если бы нежность богини могла рассеять холод, который проникал в ее вены.

— Я хотела бы вновь увидеть сцену коронации, — попросила она у царя.

С одной и другой стороны изображения царицы, силуэты, выполненные почти с нереальной тонкостью, Исида и Хатор поддерживали ее корону. Скульптор запечатлел мгновение, во время которого женщина этого мира вступала в божественную вселенную, чтобы свидетельствовать на земле о ее реальности.

— Обними меня, Рамзес.

Нефертари была холодна.

— Я умираю, Рамзес, я умираю утомленной, но здесь, в моем храме, с тобой, так близко от тебя, мы составляем одно существо навсегда.

Царь прижал ее так сильно к себе, что на миг ему показалось, будто он сможет удержать ее жизнь, которую она отдавала своим близким и Египту, чтобы помочь им избежать беды.

Рамзес увидел, как спокойное и чистое лицо царицы застыло, и ее голова медленно склонилась. Дыхание Нефертари замерло.

Рамзес понес Великую Супругу Фараона на руках, как невесту, которую будущий супруг переносит через порог своего жилища, чтобы скрепить брак. Он знал, что Нефертари станет нетленной звездой, которой ее мать-небо даст новое рождение и что она поднимется на барку вечного странствия, но как это знание могло бы уменьшить непереносимую боль, разрывавшую его сердце?

Рамзес пошел к воротам храма. С опустошенной душой и потерянным взглядом он вышел из святилища.

Дозор, золотисто-желтый старый пес, только что испустил дух между лапами льва, который нежно лизал голову своего друга, чтобы вылечить его от смерти.

Рамзес слишком страдал, чтобы плакать. В это мгновение его мощь и величие ничем не могли ему помочь.

Фараон поднял к солнцу величественное тело той, которую он будет любить вечно, госпожи Абу-Симбела, Нефертари, для которой светило солнце.