Крис Хаслэм

Стриптиз-клуб «Аллигатор»

Посвящаю Фредерику, который считает, что аллигаторы не такие уж и плохие

Часть первая

1

Распорядитель ресторана отеля «Фуко», вне всякого сомнения, слегка двинутый, задыхался, но все равно продолжал бежать.

Впрочем, мы оба бежали уже довольно долго.

Надо сказать, отель «Фуко» на пять звезд не тянет, но «королевское меню» в ресторане отеля – выше всяческих похвал.

Я заказал себе carte du jour[1] за двести дирхамов, потому как кускус[2] – вообще классное блюдо, а, по слухам, этим арабским яством ресторан и славился.

Между прочим, в Северной Африке хорошие рестораны – редкость, а из самых лучших я уже сбегал.

Я сознательно лишил себя десерта, чтобы развить предельную скорость, а потом взял и попросил добавки обалденно вкусного кускуса. И вот, пожалуйста, бегу из последних сил!

Считаю нужным пояснить, что с некоторых пор я взял себе за правило плотно ужинать, хотя бы раз в неделю. Думаю, без упорядоченного питания, необходимого для сносного существования, мало чего добьешься в нашей безалаберной жизни. Согласны?

Было время ужина, и в многочисленных ларьках и лавчонках на площади Фуко, утопавшей в сизой дымке, стряпали арабские разносолы. Желающих отведать местную стряпню хватало. Короче, когда я мчался по мостовой, ловко петляя среди машин и прочих транспортных средств, берберы в своих длинных белых балахонах и юркие, остроглазые арабы прекращали работать челюстями и только ахали.

Ужин в ресторане, за который я не заплатил, отличался высокой калорийностью и объемистостью, иными словами, моему организму требовалось немало времени и желудочного сока, чтобы его переварить, но об изжоге в данный момент я и думать забыл, потому как в Королевстве Марокко я находился на нелегальном положении и мне вовсе не улыбалась разборка с полицией.

Я совсем приуныл, когда сообразил, что шизанутый ресторатор, бегущий за мной следом и вопящий во все горло, измутузит меня, причем, скорее всего, ногами, если, конечно, догонит.

Перемахнув через невысокую ограду сквера на площади Фуко, я понесся мимо апельсиновых деревьев, отмахиваясь на бегу от тщедушных чистильщиков обуви, предлагавших с радостным видом почистить мне штиблеты «как в Париже».

С трудом переводя дыхание, я выбежал из сквера на улицу. Пропуская одноконный экипаж с туристами, я замешкался и едва не стал жертвой мопеда с пятью седоками, которые не врезались в меня лишь по милости Аллаха.

Я мчался по направлению к площади Джемма аль-Фна. Оставалось преодолеть еще метров пятьсот.

Отвлекусь на минуточку. Дело в том, что я англичанин, и, надо сказать, уважаю своего великого соотечественника сэра Уинстона Черчилля, и с его мнением считаюсь. Так вот он, похоже, именно эту площадь имел в виду, когда советовал: «Если у вас появится возможность провести в Марокко всего лишь день, проведите его в Марракеше».

Я с ним полностью согласен. Без базарной площади Джемма аль-Фна Марракеш был бы просто еще одним марокканским городом. Главная фишка заключается в следующем. Именно на этой площади целый день происходит самое интересное – импровизированные средневековые цирковые представления. Допускаю, что заклинатели змей, дрессировщики обезьян, акробаты, танцоры и музыканты на телегах тусуются здесь с целью привлечь иностранных туристов, но вот дантисты, цирюльники и писцы, составляющие счета и завещания, всегда окружены плотным кольцом местных жителей.

Я знаю точно, что для туристов сумерки – это самое чарующее время суток, когда загораются фонари вокруг площади. Появляются глотатели огня, целители, предсказатели. Площадь наполняют ароматы из бесчисленных закусочных, исходящие от шипящих кебабов, кускуса и прочих арабских кушаний. Народу там – не протолкнешься!

Вот пересеку площадь Джемма аль-Фна, размышлял я на бегу, и тогда затеряюсь в Старом городе, в лабиринте узких извилистых улочек, как дождевая капля в океане.

Между тем в Марракеше еще никто не преследовал меня так упорно!

Распорядитель ресторана, этот смуглый толстяк в дурно скроенном белом смокинге, совсем оборзел!.. Я, надо заметить, уже привык к еженедельным пробежкам по четвергам. Обычно старшие официанты лениво трусили за мной примерно с полквартала, а потом останавливались и осыпали меня проклятиями. Таким образом, они сохраняли и лицо, и внешний вид. А вот этот старпер, похоже, решил выиграть гонку! Дистанция между нами стремительно сокращалась.

За время погони я успел обрасти кучкой сочувствующих. Рядом со мной трусили горластые дети и попрошайки. На бегу они предлагали мне всяческие услуги.

– Эй, англичанин, чего несешься как ошпаренный? – гаркнул какой-то обтрепыш с самодельной табличкой, на которой было написано «Офецыяльный гид». – Айда со мной, раскрою тебе все тайны Марракеша!

– Отвали! – сплюнул я.

Оставалось меньше ста метров до «Кафе де Франс», когда я понял, что мне крышка. Погоня привлекла внимание бездельников – со всех сторон меня обступили праздные зеваки. Правда, мой элегантный парусиновый костюм, хоть и великоватый, мог ввести в заблуждение – меня можно было принять за состоятельного туриста, которому срочно понадобилось облегчиться. В общем, если и был в Марокко человек, способный помочь мне, то только не на этой площади. Когда я, работая локтями, продирался сквозь толпу, со всех сторон ко мне потянулись смуглые руки. Дело в том, что мой преследователь, задыхаясь на бегу, посулил награду тому, кто меня остановит. До Старого города оставалось метров пятьдесят, когда я поскользнулся на гранатовой корке и шлепнулся прямо в пыль.

Окруженный толпой, я свернулся калачиком и стал ждать, когда арабы накинутся на меня, как гиены на поверженного бородавочника. Украдкой глянув вверх, я увидел, что они стоят и пялятся на меня. Арабы, что с них возьмешь… Иностранцы в этих краях, надо думать, на дороге не валяются, а тут вот, пожалуйста… сопящий краснорожий толстяк подоспел вовремя и, в отличие от остальных, немедленно активизировался. Толпа расступилась, когда он, стиснув зубы, прокладывал себе дорогу, распуская на ходу галстук. Он явно предвкушал удовольствие, которое собирался получить за свои треволнения. Поведя широкими плечами, он скинул с себя белый смокинг, вручил его какому-то щербатому арабчонку, затем расстегнул манжеты на рубашке и склонился надо мной.

– Итак, что именно в нашем ресторане не пришлось господину по вкусу? – процедил он по-французски с ужасным акцентом, протягивая подвернувшемуся берберу свою влажную от пота рубашку.

– Вы меня неправильно поняли, – буркнул я. – Я заказал кофе и десерт и тут вспомнил, что оставил бумажник в отеле, где остановился. Вот я и побежал за своим бумажником.

Я всегда загодя прикидывал, когда удобнее всего смываться. Конечно, приходилось жертвовать чашечкой крепчайшего кофе, зато моя тактика усыпляла бдительность владельцев ресторанов. Если меня останавливали на выходе, я говорил, что бегу в свой отель за деньгами.

В ответ на мои слова толстяк сплюнул в пыль, а берберы залопотали что-то невнятное – похоже, призывали его к бою.

Мой преследователь не разочаровал их. Он несколько раз лягнул меня в область диафрагмы. Запыленные мыски его штиблет ударялись о мои ребра с глухим стуком – эти звуки воодушевили толпу. К распорядителю ресторана «Фуко» примкнули дети и старики: они обзывали меня мошенником и неверным, на мое бедное тело посыпались удары. Я катался по земле, пытаясь от них уклониться, но понимал, что скоро меня начнут побивать камнями, а побивание камнями – не самый приятный способ скоротать вечерок.

Народ вокруг меня гоготал, то и дело раздавались призывы к расправе. И вдруг, когда я уже смирился с неизбежным, чей-то зычный голос перекрыл гам и вернул меня к жизни.

Мой спаситель энергично работал локтями, его английский выдавал американца, а акцент – уроженца южных штатов. Сложен он был крепко, отчего внушал почтение. Я приоткрыл один глаз и окинул взглядом своего спасителя. Похоже, рыжий песок не приставал к его белым кроссовкам. На нем были просторные бежевые слаксы фирмы «Гэп», производящей модную молодежную одежду, и спортивная рубашка. Лица его я не разглядел, но решил, что его окружает нимб святого.

– Господа, господа! – кричал американец. – Прошу вас, остановитесь! Произошло недоразумение. Скажи им, парень!

Его гид-переводчик кое-как изложил версию американца. Пока толпа слушала, этот здоровяк подошел ко мне совсем близко.

– Вставай, зайди мне за спину, только не смотри им в глаза. Понял?

Я с трудом поднялся с земли.

– Вот так! – одобрил американец. Он похлопал по плечу своего гида, нервного вида юнца со смуглым исхудалым лицом, и сделал ему знак замолчать. – Спроси того типа, сколько он хочет.

Юнец повернулся к моему преследователю, а потом назад, к американцу:

– Она говорить, она хорошо говорить английски… Она сказала мне идти туда, откуда я пришел на белый свет.

– Вот как? – вскинул брови американец. – Ну ладно! Боец, сколько ты хочешь?

Марокканец продолжал изображать возмущение.

– Дело не в деньгах! – заявил он. – Это вопрос принципа и вообще нарушение закона… Но так и быть! Сто долларов США!

– Двадцать пять! – отрезал американец.

– Восемьдесят, как минимум! – стоял на своем ресторатор.

Сошлись на тридцатке…

– Поворачивайся и иди следом за моим гидом к стоянке такси, – прошептал мой спаситель, отсчитывая ресторатору деньги. – И все время смотри себе под ноги – не вступай с арабами в визуальный контакт. Я пойду поодаль.

– Вам крышка… – заявил на вполне сносном французском мой преследователь, когда я проходил мимо него. – Мой двоюродный брат служит в комиссариате. В Марракеше вам не жить…

Я зашаркал по тротуару, опустив голову. Спустя минуты три я понял, что отомщен, хотя бы частично, – судя по воплям настырного ресторатора, у него стибрили и смокинг, и рубашку, пока он качал права.

– Тебе повезло, – сказал американец, когда мы садились в такси.

– Спасибо вам. Огромное вам спасибо! Вы ведь мне, можно сказать, жизнь спасли. Вы только представьте, шел я себе по площади, любовался достопримечательностями, и вдруг они набросились на меня, как стая кровожадных волков.

Я повернулся и протянул моему спасителю руку. Его рукопожатие оказалось вялым. Когда мы проезжали мимо ярко освещенной мечети Кутубия, глаза у него сверкнули.

– Меня зовут Мартин Брок, – сообщил я, понимая, что, по крайней мере, такую правду он заслужил.

Глянув на меня с прищуром, он изобразил подобие улыбки, растянув свои тонкие губы чуть ли не до ушей.

– Юджин Ренуар, – представился он. – Зови меня Джин, но только не надо пудрить мне мозги. Договорились?

Такси остановилось у отеля «Мамуния», помпезного сооружения в стиле ар-деко. До сих пор мне еще ни разу не удавалось проникнуть в тамошний бар с кожаными диванами. Сейчас же, непринужденно улыбнувшись охраннику в феске, я следом за Джином вошел в вестибюль, на ходу отряхивая пиджак от пыли.

В отеле «Мамуния» останавливались толстосумы, как местные, так и из Европы, богатые туристы, предпочитавшие зрелищу заката в пустыне дорогущие коктейли и джазовые хиты, исполняемые на пианино. Мы сели за низкий столик и смерили друг друга оценивающими взглядами.

– Тебя не так уж сильно побили, – заметил мой спаситель. – Надеюсь, он того стоил.

– Вы о чем это? – спросил я, кивая бармену.

– Я о твоем ужине, – ответил он, пряча улыбку и делая вид, будто облизывает губы. Поняв, что я собираюсь возразить, он жестом остановил меня. – Я все видел. Наблюдал за тобой. Я там был.

Бармен завис над нами, как маленькая птичка колибри.

– Пиво, только не местное, – сказал я. – А вы что будете, Джин?

– Кока-колу, – бросил он. – И льда побольше!

Бармен кивнул.

– Никакого льда! – вмешался я, покачав головой.

Американец спас мне жизнь, и я, разумеется, в долгу не остался.

– Антисанитария здесь такая, что гепатит либо что-нибудь и похлеще можно запросто словить! – добавил я.

– Я обратил на тебя внимание, как только ты вошел, – растянул он губы в улыбке. – Смотрел на тебя и думал: ну, этому европейцу палец в рот не клади. А ловко ты придумал заказать кофе и десерт! Такие фишки обычно усыпляют бдительность. Правда, потом сам все и испортил, когда рванул в туалет. Пока ты соображал, как оттуда слинять, толстяк тоже не дремал. И не налети ты с разбегу на тележку с десертами, он бы тебя точно сцапал!

Я кивнул и посмотрел ему в глаза. Мы познакомились при крайне неблагоприятных обстоятельствах, но не в том я был положении, чтобы скупиться на изъявления благодарности. Он только что спас меня от озверевшей толпы и заслуживал особой признательности. Я еще раз поблагодарил его в ответ, и он пожал плечами.

– Пока они ползали по полу с тряпками и губками – ты ведь опрокинул тележку, – я под шумок свалил оттуда. Так что мы с тобой, полагаю, квиты. Посмотришь со мной шоу?

Просьба была необычной, и я счел нужным отказаться.

Да и вообще, стоит ли транжирить свою жизнь на случайных знакомых, если она, жизнь, всего одна, и та недлинная?

Залпом допив пиво, я положил сотню дирхамов на столик, еще раз поблагодарил своего спасителя и заковылял к выходу.

Для нашего брата житье-бытье в Марракеше – сплошной риск. Хочешь вырваться из цепких лап нужды – держи ушки на макушке и умей вовремя делать ноги.

Многие считают, будто те, кто «работает на доверии», – самые настоящие хлюсты-хищники, и бабки у них – легкая добыча. Спешу развеять это весьма распространенное заблуждение. Чаще всего такие, как я, едва сводят концы с концами, и потому нас следует считать не хищниками, а, скорее, плутоватыми страдальцами. Уж вы мне поверьте! А если учесть, что в Марракеше, в городе, где все арабское население – от мала до велика – прирожденные торгаши, придерживающиеся древнего как мир правила «не обманешь – не продашь», станет понятно, что европейцу, к тому же «неверному», здесь не светит.

Впарить заезжему туристу свой товар – для марокканца дело принципа. Вы только представьте: глаза горят, за руки хватают, в свою лавку силком затаскивают… А я тут как тут! Ошарашенные туристы сразу успокаиваются, мой внешний вид – приветливая улыбка, элегантного кроя светлый парусиновый костюм – вселяет в них уверенность в том, что на меня во всем можно положиться. Ну и, конечно, я сразу даю им понять, что я непревзойденный знаток «марокканских сладостей» и могу им предложить любое лакомство, начиная от дешевого кифа – спрессованного гашиша – до высокосортного гашиша двойной очистки.

Здесь уместно заметить, что те из туристов, кому удается просечь голодный блеск у меня в глазах, как правило, отказываются от моих услуг. Но тут уж ничего не поделаешь!

В общем я влачил довольно жалкое существование, которое скрашивалось лишь тем, что я постоянно носил с собой ярко размалеванную жестянку с прессованным гашишем, именуемым в народе «пластилином», размером с кусок мыла.

В конце дня, вдоволь натаскавшись по шумным базарам и площадям, вволю пообщавшись с туристами и берберами, короче, изрядно попотев, я, преисполненный дурных предчувствий, сваливал в свой скорбный приют – каморку под крышей скотобойни, где глазел сквозь щели на яркие звезды, потягивал косячок – а то и два! – собственноручно замастыренные мной экологически чистым гашишем двойной очистки. Словив кайф, я грезил, будто веду вполне достойную и сытую жизнь. Подо мной, в чреве скотобойни, пировали в лужах запекшейся крови членистоногие насекомые, а я, засыпая, таращился на звезды, пытаясь среди созвездий разглядеть надежду.

По утрам из-за гряды Атласских гор выкатывалось солнце. Когда оно переваливало через потрескавшийся розовый парапет моей крыши, его горячие лучи всегда обжигали мне лицо – как будто меня тыкали в лоб бильярдным кием. Я вываливался из гамака, где спал, предпочитая не плавать в собственном поту, разглаживал ладонями мятые брюки и накидывал на плечи пиджак.

По утрам меня обычно плющит и колбасит. Душа болит, сердце ноет… Почему-то мне кажется, что подобные ощущения испытывают многие отцы семейств.

Три раза в неделю сочувствующий мне одноглазый и беззубый цирюльник сбривает мою щетину и поит меня сладким, с мятой, чаем. В Марокко чай с мятой и колотым сахаром – национальный напиток. Отличная вещь, замечу я, справедливости ради! Глядя в зеркало на свое отражение, я вижу живописную развалину и обдумываю, каким образом можно предотвратить превращение развалины в руины. После бритья страдающий аутизмом мальчуган, судя по всему, сын бедолаги-цирюльника, осторожно вычищает грязь из-под моих ногтей и купает мои пожелтевшие от никотина пальцы в горячей душистой воде. Грязь из пор на лице впитывают влажные, горячие полотенца… Приведенный таким образом в надлежащий вид, я направляюсь на площадь Фуко, чтобы встретить первый автобус с выводком туристов.

Все туристы – хоть пешеходы с рюкзаками, добирающиеся сюда автостопом, хоть завзятые путешественники – задолго до того, как попадают в удушливую атмосферу Марракеша, знают о нем все. В шестидесятых, а может, в семидесятых, здесь был Кит Ричардс, бард и гитарист английской рок-группы «Роллинг стоунз». Говорят, приехал и обкурился марихуаной, а возможно, и другой какой дурью. Дурачок… Ему тогда и тридцати не было… Впрочем, кажется, его откачали…

Приезжал сюда и Эрик Клэптон, и даже Джими Хендрикс, лучший гитарист рок-н-ролла. Джими, как известно, присоединился к «молчаливому большинству» в двадцать восемь лёт. Лабал бы себе и лабал, так нет – наркотой увлекся. Хватил через край, и привет!..

Марокканский совет по туризму свое дело знает туго! В королевстве есть на что посмотреть, а в Марракеше – в особенности. Тут вам и музыканты, и танец живота, и заклинатели змей, а восточный базар, сук – по-ихнему, вообще отпад. В лавках гончаров, кожевников и чеканщиков прямо на ваших глазах изготовят настоящий шедевр. Любой путеводитель вызовет у вас трепет, а я продам вам десять граммов того, за чем вы на самом деле сюда пожаловали, и готов поспорить на все уплаченные вами деньги, что именно меня вы запомните крепче всего остального.

Проведя пару дней в гамаке, я пришел к выводу, что о посттравматическом синдроме – о стрессе то есть – можно забыть. Пора было снова отправляться на заработки – мне ведь надо было платить за жилье. Для фотографирования тот день выдался неподходящим: все вокруг заволокло марево – туманная, пыльная дымка. Вершины Атласского хребта под серым небом напоминали клубившиеся гигантские облака.

На востоке, за горами, терпеливо ждал своего часа жгучий ветер, который в Марокко называют шерги. Этот злобный и норовистый поток воздуха, движущийся в горизонтальном направлении, прихватывал с собой верхний – а стало быть, грязный – слой песка пустыни, а потом выплевывал его на город, отчего пот сразу превращался в грязь, а слюна – в слизь.

Правоверные мусульмане спасаются от этой песчаной бури в хаммаме – турецкой бане. В ту пару дней, когда свирепствует шерги, Марракеш как будто накрывается колпаком из закопченного стекла.

Я сидел на автовокзале, в своем любимом кафе, чей суровый владелец хорошо меня знал, пил сладкий чай с мятой и слушал перепалку арабов в джелабах[3], бабушах[4] и фесках – моих конкурентов.

Скоро прикатят автобусы с туристами, и мы нападем на них, как шакалы на отбившихся от стаи раненых зверей. Те, кому удастся вонзить свои гнилые клыки в зазевавшихся путешественников, уйдут насытившись, остальным придется дожидаться следующего рейса. Шакалов всегда бывает больше, чем автобусов, и некоторые неизбежно уходят домой голодными. Впрочем, ко мне это не относится. Я считаю, что охота на туристов – занятие хоть и низменное, но ничем не уступающее любому другому ремеслу, а чтобы преуспеть в этом виде бизнеса, нужно иметь хоть какое-то преимущество. Я обладаю врожденными преимуществами: я белокожий, англичанин, у меня обаятельная улыбка. Вдобавок я довольно неплохо разбираюсь в психологии туристов.

Сначала я увидел, как двести пар глаз зыркнули влево, потом услышал рев. К автовокзалу подъезжал автобус. Украшенный выцветшим флагом Королевства Марокко, он горделиво выставлял напоказ надписи на обоих бортах: «Марракеш экспресс».

Тех, кто опасался гонок по серпантинам Атласа, должны были успокоить надписи помельче, сулившие туристам комфорт в пути: «Кондиционер», «Видео» и «Частые остановки». Этот автобус не вызвал у меня никаких эмоций: я знал, что водитель – высокий, загорелый южноафриканец по имени Гектор – уже содрал со своих пассажиров за поездку втридорога.

Туристы – все до одного в шортах, сандалиях и с огромными рюкзаками за спиной – покорно поплелись за Гектором к его дому. Он же, как легендарный крысолов, ловко провел их сквозь толпу назойливых арабов, предлагавших показать туристам все красоты Марракеша, а кое-кто сулил поселить их во дворце. Попрошайки и быстроглазые наркоторговцы пока помалкивали.

Я не стал суетиться, потому что к вокзалу уже подъезжал второй автобус. Этот второй вселил в меня надежду. Пыльный, желтый, видавший виды американский школьный автобус с наглой хипповой надписью на борту «Волшебный автобус» оправдал мои ожидания. Бесстрастно, как Грегори Пек из «Римских каникул», я наблюдал, как по ступенькам, спотыкаясь и щурясь, спускаются нынешние «принцессы» с африканскими дредами на голове, не идущие ни в какое сравнение с очаровательной Одри Хепберн. Какой-то сплошь татуированный юнец в типично туристском облачении – шортах с многочисленными карманами и кроссовках – раздвинул локтями арабов и вскарабкался на крышу, откуда стал швырять своим попутчикам их рюкзаки. Девицы, влившиеся в компанию «дикарей» по дороге, подхватывали свой багаж и с томным видом отходили в сторону – их манера поведения, похоже, целиком и полностью зависела от заранее оговоренных условий будущей общей ночевки. Как оказалось, три девицы не возражали против того, чтобы пойти ночевать вместе с парнями, но их набычившиеся спутники стали настаивать, чтобы те поселились отдельно.

Отмахиваясь путеводителем от толпы назойливых приставал, как от докучливых насекомых, старшая в группе девушек повела своих товарок в кафе – как я и ожидал.

Вблизи автовокзала находилось три кафе, но туристы всегда выбирали именно то, в котором сидел я. Я знал, в чем дело, но никому не рассказывал. Когда они вошли, я улыбнулся – просто так, дружеское приветствие, не более, но и не менее. На открытой террасе стояло четырнадцать столиков, но только под тремя из них было достаточно места для рюкзаков. Я сидел за средним из трех столиков, девицы расположились справа от меня.

Через пару минут они уже были моими со всеми своими потрохами – не подумайте плохого, я имею в виду их расселение. Короче, я увел их из кафе прежде, чем чертыхающийся официант успел вонзить в них свои когти. Я отвел их в квартал Кеннария, где в переулке стоял риад, дворец – по-нашему. Если бы звезды присваивали за выгодное местоположение, красивый вид из окна, дружелюбие обслуживающего персонала и соотношение «цена – качество», быть бы ему пятизвездочным!

Я обычно говорю своим клиентам, что они могут там остановиться, только если пообещают никому не рассказывать об этом сказочном дворце. Они всегда смеются. Марракеш – город, где с помощью незлобивых шуток можно заработать на пропитание. Если сомневаетесь, спросите об этом любого торговца коврами.

Сунув в карман комиссионные, я поспешил по начинающему оживать базару назад, к следующему автобусу. Очередных туристов ожидала пара двойных номеров во Французском квартале, где в саду отеля росли лимонные деревья и функционировал фонтан. Для этих номеров лучше всего подходили богатые парочки. Если попадутся щедрые клиенты, я обеспечен на целую неделю. Они, как правило, отстегивают мне комиссионные за экскурсии по городу, за знакомство с окрестностями расплачиваются по своему усмотрению. Таким было мое ремесло, и, пока оно позволяло мне коротать вечера и ночи в своем пристанище над скотобойней, где я мог спокойно выпить и покурить, оно меня вполне устраивало, лишь бы ничего не менялось.

Спустя три дня все круто изменилось.

Я заманил в свои сети четырех американских туристов из Уинчестера, молодых и симпатичных. Мы отправились на целый день на обалденную экскурсию, а если точнее – на плантации марокканской конопли в горах к востоку от Марракеша. По завершении экскурсии мои клиенты знали о выращивании, сборе, приготовлении, упаковке и экспорте марокканского гашиша больше, чем остальные туристы из Нью-Гемпшира, но так обкурились, что даже не помнили, где этот самый штат находится. Мужчинам захотелось выпить. Их подруги заявили, что обязательно должны купить ковер. Как ни хотелось мне присоединиться к мужской компании, честолюбие обязывало упомянуть, что у меня есть знакомый продавец, в лавке которого ковры продаются по баснословно низкой цене. Сначала и дамы, и их спутники были настроены скептически, но я решительно повел их на базар, стремясь доказать, что я – человек слова.

Должно быть, американец, который придерживался противоположного мнения, следил за мной. Я увидел, что он приближается, когда мои подопечные любовались ковром – три на два метра – ручной работы, и всего лишь кивнул ему, что означало: «Не позорь меня при клиентах». Но ухмыляющийся Юджин Ренуар, похоже, плевал на мое предостережение. Не обращая внимания на классные образчики ковроткачества, он подошел ко мне вплотную и открыл рот… Голос у него был громкий, зычный.

– Эй, командир, как поживает твоя селезенка? Из скольких еще ресторанов ты сбежал не заплатив?

Улыбка, которой я наградил его в ответ, у большинства народов мира означает: «Ха-ха, как смешно. А сейчас отвали!», но Джин, вторгшийся в мое личное пространство, прямо как экспедиционный корпус морских пехотинцев США, видимо, не уловил намека и, прежде чем я успел дать ему вербальный отлуп, уже базлал с моими клиентами.

– Этот халявщик, – настоящий везунчик! – поведал он им. – Если бы не я, ему бы здорово надрали задницу…

– Я уступлю ковер за очень хорошую цену, – вмешался Мохаммед, плативший мне восемь процентов комиссионных с каждой сделки.

– Распорядитель ресторана одного из самых классных отелей в городе, – продолжал Джин, – догнал его, повалил на землю и начал мутузить его ногами. Разве не так, приятель?

Мои клиенты перестали восхищаться произведением искусства размером три на два, не откликнулись они и на потрясающе выгодное предложение Мохаммеда, «какое бывает один раз в жизни». Подмостки Марракеша залил яркий свет, и я благодаря какому-то бухому американцу буквально купался в огнях рампы.

Я пожал плечами.

Мои клиенты считали, что я – лингвист из Кембриджа, коллекционирующий не только иноземные наречия, но и иноземные сорта травки. В общем, я мнился им хоть и слегка эксцентричным, но заслуживающим доверия и с хорошими связями. С подобным имиджем никак не вязалось мое бегство из ресторана и побоище на площади Джемма аль-Фна.

Американец ловко отделил от группы двух дамочек и, положив каждой руку на плечо, наклонялся то к одной, то к другой и доверительно шептал на ухо:

– После того случая я решил не выпускать его из поля зрения, и оказалось, что этот типчик – один из самых отъявленных жуликов в Марракеше! Представляете? Местные прозвали его Гиеной, потому как он нападает на слабых и беззащитных. В местах, откуда я родом, таких, как он, называют кидалами на доверии, то есть он мелкий пакостник, обманщик и плут. В вашей стране таких, как он, называют пронырами – он не лишен обаяния, у него хорошо подвешен язык, и при этом он изворотливый и скользкий, как змея.

Я мог бы возразить, что змеи не скользкие, а скорее шершавые, но какая разница? Он все равно нанес моей репутации непоправимый урон. Клиенты кидали на меня косые взгляды, покачивали головой, и я понял, что запланированная на завтра экскурсия по плантациям окрест Марракеша, с дегустацией образцов травки, не состоится.

Я закипал. По какому такому праву американский чистоплюй портит мне всю игру.

А он подтолкнул дам к их кавалерам и, слегка пошатываясь, подошел ко мне, а потом вдруг улыбнулся.

– Ребята, да я вас разыгрываю! Он отличный малый, – похлопал он меня по плечу. – Держитесь его, и вы останетесь довольны. – Он улыбался по-доброму, не пьяной улыбкой, а скорее отеческой… Затем он украдкой, точь-в-точь как карманный воришка, сунул в карман моего пиджака свою визитную карточку. Спиртным от него не пахло, а лишь мятным чаем. – Только, ребята, следите за бумажниками, – посоветовал он, провожая взглядом небольшой самолет с рекламной растяжкой. – А я иду набираться опыта у заклинателя змей.

Мои надежды разбогатеть растаяли как дым, а мои клиенты скисли, ковры их перестали интересовать. Они отказались отведать местные коктейли в баре отеля, со скидкой между прочим, под тем предлогом, что у дам разыгралась мигрень, добавив при этом, что вряд ли головная боль пройдет к утру. Стало ясно, что экскурсия с дегустацией отменяется. Проклятый американец!.. Когда мои клиенты ушли, я задумался. Завтра – воскресенье… Куда податься в воскресенье в Марокко? Я решил пойти в гости.

2

– Прикинь, что ожидало бы тебя, напечатай я фотографии и так далее, – сказал Джин, кивнув на три катушки фотопленки на низком мраморном столике.

Я прикинул. Сто восемь кадров, и на всех я с зазывной улыбочкой возле туристов, прихилявших в Марракеш.

Оказывается, американец тот еще следопыт!..

– Ты что, стукач? – усмехнулся я.

– Примитивно мыслишь, командир, – покачал он головой. – Я всего-навсего почитатель Чарлза Дарвина, твоего соотечественника, создателя принципа естественного отбора. Усек?

– Допустим…

– Что такое homo sapiens знаешь?

– А то! Название человека как зоологического вида…

– А если короче?

– Человек разумный, в натуре…

– Ого! А ты, оказывается, начитанный…

– Я просто любознательный и как человек разумный…

– Не знаю, насколько ты разумный, – прервал меня Джин, – но талантом тебя Создатель явно не обделил. Ты, конечно, разгильдяй, но чертовски смекалистый. Уж поверь мне!

Двадцать минут назад я пешком притопал в его престижный квартал. Я запыхался от быстрой ходьбы, взопрел и озлобился. Упорно игнорируя домофон, я барабанил в обитую медными гвоздями дверь XVI века до тех пор, пока ее не распахнул передо мной облаченный в джелабу слуга.

Пока я не переступил порог его дома, мною владела слегка напускная гневливость. Когда же я очутился в миниатюрном садике с лимонными и апельсиновыми деревьями, когда прошагал по мостику над ручейком, вытекающим из фонтана с мозаичным дном, гнев сменился изумлением. Богатенький, надо думать, этот американец! Здесь самое время заметить, что у меня нюх на бабло.

Будь моя воля, я приказал бы всем, кто находился в доме, свалить к едреням, а сам целый день глазел бы на водичку в фонтане и бродил бы по мостику туда-сюда. Н-да!..

Джин принял меня в гостиной на первом этаже. В шелковом халате и в бабушах с блестками Джин здорово смахивал на педика.

– Выпьешь чего-нибудь прохладительного? – предложил он.

Отказываться было бы невежливо. Я сел, а свой киф, пластилин то есть, поставил на столик. Пусть знает! Джин жестом велел убрать банку.

– Я не ханжа, – заметил он, – но заруби себе на носу: я наркоманов презираю. Наркота – это убожество! Сколько раз я наблюдал во Вьетнаме, как наши парни гибли, подсаживаясь на это зелье… В общем, в своем присутствии я не потерплю никакой «дури». – Он подвинул ко мне запотевшую банку «Бадвайзера», себе открыл банку кока-колы. Джин в упор смотрел на меня и отводил взгляд, лишь когда моргал. – Ну, до дна!

Мне его умничанье было по фигу. Я тащился два квартала в гору по жаре, собираясь выплеснуть на него свое негодование. И что? И ничего…

Американцы, оказывается, в Юго-Восточной Азии от конопли загибались… Ха-ха! Всему миру известно, что вьетконговцы всыпали им по первое число. Ладно, пусть считает, что вьетнамская война закончилась победой конопли и прочей «дури»…

Я пил пиво и курил «Мальборо», потворствуя таким образом культурной экспансии США в данный конкретный момент.

Чем дольше я наслаждался кондиционированной прохладой, тем больше склонен был забыть и простить возмутительное поведение Джина на базаре. Но потом вспомнил, что в кармане у меня ни шиша, и перешел в наступление.

– Вчера у меня по твоей милости сорвалась крупная сделка, – заявил я.

Он выпятил губу и передернул плечами.

– Считай вчерашние события мастер-классом по минимизации риска.

– Не умничай, – усмехнулся я. – Ты лишил меня недельного заработка! После твоего выступления клиенты слиняли, а я остался с носом.

Луч солнца сверкнул на золотом шитье халата Джина, рикошетом высветил нимб редких волос у него на голове.

– Не переживай, командир, – сказал он, поднимаясь и подходя к старинному комоду.

Окинув взглядом этот предмет мебели, я пришел к выводу, что он значительно старше Соединенных Штатов.

– Может, это тебя утешит? – добавил он, и двести пятьдесят американских долларов упали мне на колени. Двести пятьдесят!..

– Это еще зачем?! – спросил я, нахмурившись.

Джин, похоже, оценил мою тактичность.

– Как зачем? Судя по моим наблюдениям, – он махнул рукой в сторону катушек с фотопленкой, – это твое недельное жалованье.

– Тоже мне наблюдатель выискался! Да я вдвое больше делаю, а если повезет, то и втрое, а то и вчетверо…

Мое хладнокровие его доконало. Он вздохнул и вернулся к комоду.

Спустя мгновение я не мигая смотрел на четыреста зеленых, упавших ко мне на колени.

– Ну как, достаточно? – поинтересовался он.

Я кивнул, в душе костеря себя… Надо было взять и назвать сумму от фонаря! И все-таки шестьсот пятьдесят баксов – приличный улов. Жаль только, что в этих хоромах нельзя забить косячок. Пришлось довольствоваться сигаретами «Мальборо».

Джин громко хлопнул какой-то деревянной штуковиной, отчего я выпрямился и насторожился.

– Ладно, кончаем пудрить мозги друг другу, – заявил он. – Вот что я тебе предлагаю: завязывай со своим скребаным туристическим бизнесом и переходи работать ко мне. У тебя высокий потенциал, жаль будет, если тебя заметут в какую-нибудь местную тюрягу. Короче, я гарантирую, что за три месяца ты заработаешь у меня больше, чем где-либо в другом месте. Я серьезно, командир.

– О чем базар? – спросил я спокойным голосом, лишенным всяческих эмоций.

– Про базары забудь, командир, потому как тебе придется покинуть Королевство Марокко, а также носить элегантные костюмы, сшитые на заказ, и немного чаще мыться. Усек?

– Интересно! – протянул я. – И чем же это мне придется заниматься?

Я терялся в догадках. Может, он собирается предложить мне работенку с нетрадиционным сексуальным уклоном? Уж не хочет ли он, чтобы я стал «мальчиком» для богатого «папика»? Тогда, наверное, придется сделать ему отлуп по полной программе! Ладно, утремся – разберемся…

– Ты будешь моим референтом, – ответил Джин. – Станешь отвечать на телефонные звонки, писать деловые письма, рассылать факсы, оформлять текущую документацию и сопровождать меня в деловых поездках. Ты, командир, способный, думаю сумеешь выглядеть на уровне в любом обществе. Короче, ты станешь моей правой рукой.

– А ты сам-то чем занимаешься? – усмехнулся я.

Он долго смотрел на меня в упор, потом сказал:

– А ты, командир, действительно любознательный. Мне это нравится. Я бизнесмен. Поле моей деятельности – дно золотое, если угодно, – приобрело такие размеры, что без помощника мне не обойтись, и ты мне подходишь. Ты вправе спросить: «Почему я? Почему не какой-либо выпускник Гарвардского университета, с дипломом менеджера?»

Он говорил убедительно, прямо проповедник, и у него неплохо получалось.

– Природа наделила тебя талантом, – продолжил он после паузы, – но оставила без средств к существованию, поэтому ты вынужден ловчить, чтобы не подохнуть с голоду. Ты честолюбив, ты англичанин; если не облажаешься, твое умение себя подать придаст моей фирме шик. И наконец, тебя разыскивает марокканская полиция, стало быть, пришла пора заметать следы.

Ну надо же, все помнит! А я почти забыл про двоюродного брата мстительного распорядителя ресторана! Если меня сцапают, меньшее, что меня ждет, – это депортация в страну, откуда я прибыл транзитом через Танжер в Марокко, но я вовсе не жаждал снова оказаться в Испании.

– Ну а сейчас что мне делать? – пожал я плечами, стараясь сохранить невозмутимый вид.

– Во-первых, избавься от наркоты, – ответил Джин, закуривая. – Срок – до пяти сорока. Избавься от этой привычки навсегда. Это – основа нашего договора. Условие приемлемое?

– Почему до пяти сорока?

Он допил кока-колу, смял банку и, рыгнув, пояснил:

– Потому что в пять сорок заканчивается регистрация на мой рейс. Я улечу с тобой или без тебя. Решать тебе, командир.

Когда предлагают кое-куда смотаться на халяву, лучше не задумываться.

– Куда летим? – спросил я.

– Кейп-Корал, штат Флорида, – ответил Джин, поднимаясь из кресла.

Спустя пару минут мы уже топали по мостику у фонтана.

– Ты обдумай все хорошенько, – сказал он мне, когда слуга бросился к калитке.

– Чтобы найти себе помощника – надо было пересекать океан, да? – спросил я. – Ладно, обсудим кое-какие детали в самолете. Необходимо кое-что уточнить во избежание возможных недоразумений.

– В самолете не получится. – Джин покачал головой. – Видишь ли, у меня на руках билет первого класса, а у тебя, командир, – всего лишь борсетка, а если точнее – дамская сумочка, расшитая бисером. За шестьсот пятьдесят баксов, думаю, можно купить билет, поэтому – если ты, конечно, заинтересован в совместной работе – мы с тобой увидимся только по ту сторону океана, в Штатах. Моя контора находится по адресу: Флорида, Кейп-Корал, Санрайз-Драйв, строение 18/70. Это пригород Форт-Майерса, шикарного курорта, между прочим. Короче, когда появишься, назови свое имя консьержу. Желаю приятного полета!

Я приехал в аэропорт на пятнадцать минут раньше его.

3

Как только самолет компании «Эр-Франс», на котором я летел, совершил посадку в Майами, мною занялась Служба иммиграции и натурализации США, контролирующая въезд в страну иностранцев. У меня были все основания полагать, что сотрудниками службы руководил разум, а не интуиция, поскольку доза гашиша, которую я принял за двенадцать часов до вылета, сказалась на моем самочувствии не лучшим образом. Мой внешний вид и некоторая заторможенность говорили об интоксикации. Но вот отсутствие багажа насторожило.

– Потеряли в Париже, – соврал я, когда потомок кубинских беженцев рылся в моей сумочке. – Я уже настрочил жалобу.

Службе явно хотелось подробнее расспросить меня о сумочке, но, наверное, это запрещалось какой-то инструкцией.

– Где будете жить в Соединенных Штатах, сэр?

Моя интуиция – Джин назвал это свойство моей натуры врожденным талантом – заставила меня еще раз соврать.

– Мотель «Блугрэсс», город Мемфис, штат Теннесси. – Ответив на этот вопрос, я лишь повторил то, что указал в анкете. И сразу же вспомнил еще один вопрос, на который мне пришлось ответить в анкете. Неглупый вопрос, скорее – каверзный, своего рода ловушка для беглых нацистов. – Скажите, пожалуйста, – вкрадчиво начал я, – много ли народу призналось в том, что они состояли членами Национал-социалистической немецкой рабочей партии, которую возглавлял Гитлер?

Ни кубинец, ни его начальник – типичный южанин – даже бровью не повели.

– Ни одного, – отрезал южанин. – Как долго намерены пробыть у нас?

Я сказал, что две недели, и он вернул мне паспорт.

Я прошмыгнул через здание аэровокзала Майами, как крыса, почуявшая запах жратвы. Образно говоря, кончик носа у меня, как у крысы, задергался, едва лишь я ощутил аромат Нового Света.

Местные копы выглядели вальяжнее и покладистее тех, что показывают по телевизору.

Двери из дымчатого стекла разъехались в стороны, и отливная волна вынесла меня на американский берег.

От яркого света я зажмурился. Сам себе я казался беженцем, неспособным отличить север от юга.

После того как я купил билет в страну моих грез и позволил себе в самолете кое-какие излишества, скрасившие долгие часы полета, у меня осталось тридцать пять долларов с мелочью. Предстоявший перелет в Форт-Майерс стоил больше ста пятидесяти. Вокруг сновали деловые люди в измятых костюмах. Они наверняка могли бы мне объяснить, как правильно забронировать билет на внутренний рейс, но я не собирался никого ни о чем расспрашивать. Почему? Да потому что перемещение из одного места в другое в любом случае напрягает, то есть является убойным стрессом для организма. Не успеваешь дух перевести, как ты уже в небе, где с тобой обращаются как с младенцем или тяжелобольным нахалы и нахалки, облаченные в шикарный прикид. Тебя то и дело поучают и одергивают! Здесь не сиди, туда не ходи… Сказал бы я представителям Службы иммиграции и натурализации, где укрываются недобитые нацисты!..

Когда открыли Америку, никто и не думал перелетать через ее территорию на самолете, а федеральная автострада номер 66 никогда не была взлетно-посадочной полосой. Не просади я столько бабок на самолетную развлекуху, возможно, мне хватило бы зеленых на временную аренду дешевой машины, с которой легче приобретать американский опыт. Однако моя извечная привычка потакать своим желаниям и прискорбная недальновидность не оставили мне иного выхода, кроме как отправиться к месту назначения автостопом либо на автобусе. Понаблюдав некоторое время за своими трясущимися руками, я принял решение ехать на автобусе, но не раньше, чем основательно подзаправлюсь. Как только я вышел из кондиционированного зала аэровокзала Майами, дремлющее у меня в голове зеленоглазое чудовище проснулось, ощутив знакомый запах. От каждой банкноты и каждой емкости в этой стране исходило благоухание коки, кокаинового куста, и если точнее – кустарника семейства кокаиновых, и зеленый змий у меня в голове уже облизывался, вдыхая чуткими ноздрями манящий аромат.

Проведя семь тощих лет в африканской глуши, змий оказался в США, на пороге Большого Бизнеса! Здешняя пищевая корпорация производила и продавала самый любимый во всем мире продукт, изготовленный из коки, заполучить которую жаждала вся планета. Почему? Да потому, что этот продукт, субстанция, вселяет уверенность, окрыляет, укрепляет веру в качество и, если угодно, незыблемость жизненных ценностей.

Кстати сказать, кола – род вечнозеленых деревьев, семена которых содержат кофеин, – тоже в большом порядке субстанция! А кока – вообще отпад! Короче, кола и кока в умелых руках объединились, и понеслось!

Кока-колу покупали, пробовали? Ну и как?

Я купил банку ледяной классической кока-колы в огромном торговом автомате и зашагал к стоянке такси, прикидывая, по карману ли мне самая крошечная доза кокаина в этом городе порока.

– У вас в Англии что, кока-колы нету? – спросил таксист, как только мы рванули на восток по скоростной автостраде.

– Попадается иногда, – ответил я, соображая, правду ли говорят, будто здесь все таксисты башляют кокаин.

– Зайдите как-нибудь в мою церковь, – предложил он. – У нас там по бутылке в каждой нише.

Меня от водителя отделяла перегородка, на которой я мог лицезреть его изображение в рамке, напоминавшей конверт от блюзовой пластинки сороковых годов. Под портретом, прямо по пластику, кто-то крупно вывел: «Шел бы ты к едрене фене!» Непруха, как известно, всегда проявляется в деталях…

В зависимости от того, под каким углом зрения на нее смотреть, автовокзал компании «Грейхаунд» на Шестой улице находился либо в начале, либо в конце Американской мечты.

Разъездные рекламные агенты со своими образцами и каталогами сидели бок о бок с несовершеннолетними мамашами, проживающими неподалеку, в передвижных автофургонах-трейлерах, и скармливали четвертаки автоматам с «веселыми картинками», а соскучившиеся по дому рекруты, бритые наголо, в новенькой форме, мусолили комиксы, не обращая внимания на престарелых алкоголиков, дремавших рядом в пластмассовых креслах, привинченных к полу.

Билет в один конец до Форт-Майерса стоил двадцать девять баксов, поездка на такси обошлась мне в пятнадцать. Пересчитав наличность, я понял, что нахожусь в начале конца.

Я был иммигрантом, въехавшим в Штаты по туристической визе. У меня оставалось меньше двадцати долларов, и я находился на автовокзале. Надеяться мне было не на что. Туманные посулы какого-то проходимца я в расчет не брал. Короче, меня так и подмывало сберечь остаток денег – просто так, на всякий случай. Но, с другой стороны, на что мне двадцатка? Двадцать баксов – недоразумение какое-то, ни то ни се, ни много ни мало. Но если двадцаткой разумно распорядиться, ее можно растянуть надолго, добывая известными мне способами средства к существованию и удовлетворяя минимальные потребности. Но ведь все равно двадцатка мгновенно растает, как кубик льда в пустыне! А деньги, между прочим, существуют для того, чтобы получать от них удовольствие…

И лучшего места, чем бар «На посошок», я не нашел.

Барменшей оказалась изможденного вида блондинка, которую, скорее всего, взяли на работу из жалости. Как и все остальные в баре, она, судя по выражению ее лица, хотела бы находиться где-нибудь в другом месте. Она подвинула ко мне по стойке бокал с холодным пивом, не сводя глаз с экрана телевизора. Я проследил за ее взглядом и попытался завязать разговор.

– Как думаете, будет дождь? – спросил я, когда прогноз погоды закончили штормовым предупреждением.

Барменша кивнула и сменила тему:

– Англичанин, что ли?

Пожав плечами, я кивнул.

– Убойное произношение! – заявила она таким тоном, будто больше ей во мне ничего не приглянулось.

Перед тем как напиваться в хлам, важно утолить жажду. Это всякий знает! Поэтому я залпом прикончил пиво и заказал еще, разглядывая бутылки у нее за спиной и обдумывая следующий ход. Традиция требовала, чтобы я потратил оставшиеся баксы на пойло из солода и сусла, а моя амбициозность настаивала на текиле. Текила, между прочим, – отменный напиток из сока агавы. Никакого похмелья! Просыпаешься утром, голова не болит… Спасибо испанцам! Это они, отчаявшись вырастить в мексиканском климате и на мексиканских почвах виноград, довели дело до ума.

Короче, в итоге экономические соображения одержали верх.

– Что тут у вас самое дешевое из крепких напитков? – поинтересовался я, по ходу дела сообразив, что ответить на мой вопрос можно по-разному.

– Наверное, немарочное виски, – сказала барменша, почесав живот. – Когда у вас автобус?

– Какой автобус? – ответил я, наблюдая, как она наливает в стакан для виски подкрашенное жженым сахаром пойло, объемом на два пальца.

– Почти все, кто здесь заправляется, ждут свой автобус.

– Мне билет не по карману, – сообщил я, пожав плечами и посмотрев ей в глаза в надежде снискать ее сочувствие.

– Вот так так! – вскинула она брови. – А выпивка, стало быть, вам по карману, да?

Я послушал музыку, посмотрел телик и предпринял попытку составить план дальнейших действий.

Бар накрыли густые тропические сумерки. Пропустив еще пять бокалов пива и шесть порций виски, я по требованию барменши выложил на стойку всю свою наличность. Мне не хватало четырех долларов, что заставило блондинку принять угрожающий вид.

– Кажется, у меня осталась кое-какая марокканская валюта, – вякнул я, однако выражение ее лица не изменилось.

Я порылся в сумочке и вытащил вещицу, которую стащил за пару дней и целую жизнь до этого вечера.

– Ну, может, это… – промямлил я заплетающимся языком. – Возьмите в счет разницы. Это открывалка из отеля «Мамуния» в Марракеше.

Я положил открывалку на барную стойку, и мы принялись ее оценивать.

– Ух ты! – оживился парень на соседнем табурете. – Антикварная вещица!

– Реликвия! – добавил я. – В этом отеле, жемчужине в ожерелье многочисленных экзотических отелей Марокко и Северной Африки, всегда Уинстон Черчилль останавливался. В любимом номере Черчилля с видом на Марракеш с его мечетями полно картин маслом самого Черчилля, изображающих сад во внутреннем дворике, заложенный еще в XVI веке. Возможно, этой открывалке лет двести…

Парень подался вперед и схватил со стойки открывалку. Похоже, смысл его жизни заключался в том, чтобы надираться по вечерам. Типичный разъездной агент! Прикид так себе… Мотается из одного конца страны в другой, впаривает лохам всякую лабуду, чтобы иметь возможность бухать в каждом баре каждого штата, кроме тех, где в цене трезвость. Я почувствовал к нему огромное уважение, несмотря на то что манжеты у него были в пятнах от супа.

– Даю вам за нее пять баксов, – предложил он.

Для меня стоимость открывалки была равноценна «выездной визе» из бара, для него открывалка служила доказательством для жены, что он вышел на международный рынок.

– Десять, – возразил я.

– Пять! – отрезал он.

– Ладно! – сказал я и, пожав плечами, взял у него банкноты.

Бросив пятерку на стойку, я взял себе доллар. Барменша выхватила его у меня.

– У нас, – оскалилась она по-волчьи, – принято давать чаевые.

Проливенный дождь с Атлантики барабанил по тротуару, а я прятался под навесом автовокзала и наблюдал за тем, как подходят и уходят в ночь мокрые «Грейхаунды».

Последний автобус на Форт-Майерс отправлялся в десять тридцать, и я рассчитывал на него сесть. Билеты у пассажиров водители проверяли на входе, а затем жадные до чаевых шоферюги междугородных автобусов спешили помочь каждому из них устроиться как можно комфортнее. Судя по всему, контролеров в салоне не было и не предвиделось. Стало быть, если мне удастся незамеченным сесть в кресло, я спокойненько покачу в Форт-Майерс. Важно не привлечь к себе внимание, то есть не занять оплаченное место.

Мои опасения проколоться возрастали по мере заполнения автобуса пассажирами, так что в идеале мне следовало проскользнуть в салон в последнюю минуту. Я поежился, когда очередной порыв ветра обрушил на меня брызги дождя. Мне не терпелось поскорее очутиться в тепле и уюте автобуса.

В лужах отражался свет оранжевых уличных фонарей и мерцающих неоновых вывесок закусочной, переговорного пункта и круглосуточного винного магазина. Нехилый пейзаж с натюрмортом подкинула мне судьба! Не попаду в автобус, придется любоваться им до утра, как минимум…

– Вам чё, как бы помощь нужна? – раздался вкрадчивый голос.

Я оглянулся. Рядом стоял тощий коротышка в надвинутом на глаза капюшоне. Неоновый свет вывески автовокзала позволил мне разглядеть тонкие усики и козлиную бородку.

– Все в порядке, приятель, – ответил я, вытаскивая руки из карманов.

– Вы чё, типа ждете кого-то?

Я вздохнул.

Лихие люди донимали путешественников на больших дорогах еще задолго до того, как апостол Павел отправился пехом в Дамаск.

Техника во всем мире развивалась в общем-то одинаково, но природа брала свое. А в наши дни еще и чужое норовила прихватить!

Гиены постоянно снуют вокруг мест обитания парнокопытных, и стаи волков с высунутым языком терпеливо ждут, когда какой-нибудь олень отобьется от стада. Усекли? Короче, я пожалел о том, что у меня нет при себе пистолета, рукояткой которого можно было бы заехать незнакомцу по сусалам, положив тем самым конец беседе, смахивающей на допрос с пристрастием. Но с другой стороны, я находился в Майами, и у моего дотошного собеседника наверняка была заткнута пушка за пояс мешковатых штанов.

– Мне некого ждать, так как у меня нет ни друзей, ни приятелей, – ответил я. – И бабок тоже нет, – добавил я с усмешкой. Взять с меня нечего, кроме вот этой гребаной дамской сумочки.

Коротышка сдвинул капюшон на затылок, и я увидел его лицо, на котором застыло слегка озадаченное выражение.

– Тебе чё, остановиться негде?

Я покачал головой:

– Есть у меня одно местечко. Форт-Майерс… Может, слыхал?

– Не-а, не слыхал. Сигареткой не угостишь?

Я протянул ему пачку «Мальборо». Он взял сигарету, закурил.

– Ну а билет-то у тебя есть? – поинтересовался он после первой затяжки.

– Нет, билета у меня нет, – сказал я, отводя взгляд.

– Тогда как же ты попадешь в этот самый Форт-Майерс?

– А я знаю?

Коротышка присвистнул.

Мимо проехала патрульная машина, завывая сиреной и мигая проблесковым маячком.

– Двигай за мной, – буркнул он, ткнув меня локтем в ребра. – Я научу тебя путешествовать на халяву.

Мы пересекли перрон и направились к тому месту, где стоял большой белый автобус с эмблемой компании «Грейхаунд оф Америка» на которой была изображена бегущая борзая. Водитель сидел на своем месте, делая вид, будто изучает важные документы.

– Как только водила спустится со ступенек, все пассажиры ломанутся ко входу. У некоторых большие сумки. – Коротышка кивнул в сторону автовокзала, не вынимая рук из карманов. – Я мигом к ним и, конечно, спрашиваю, не нужно ли помочь, или прошу разменять крупные купюры, и пока водила возится со мной, посылая меня на хрен и угрожая вызвать охрану, выныривай сзади и сразу в автобус. А там беги в сортир и сиди там, пока автобус не тронется. Врубился?

– А то! – кивнул я и протянул ему руку. – Я Мартин.

Он не вынул руки из кармана.

– Какая разница? Я Сальвадор. Дай сигаретку, я тебе еще кое-что скажу.

Я протянул ему пачку, он взял сигарету, убрал ее в карман.

– Купи себе машину, мужик! В муниципальном транспорте, как правило, водилы – полное дерьмо. Уж я-то знаю!

План Сальвадора оказался безупречным во многих отношениях, но, к сожалению, не во всех. Я затаился в своем кресле, когда мы проехали город Холливуд, в тридцати километрах к северу от Майами, на подъезде к Форт-Лодердейлу я стал притворно похрапывать, а затем мы покатили на запад, потом свернули на федеральную автостраду 75, и я, как говорится, перевел дух, решив, что все обошлось. Но не тут-то было! Мы остановились на перекрестке двух дорог в какой-то глухомани, чтобы высадить двоих пассажиров, которых ждала машина. Наш водила, убедившись, что с пассажирами все в порядке, медленно двинулся по проходу в конец салона. Я покосился на своего соседа, натужно кашлявшего старикана в белых штиблетах и белой кепке, и пожал плечами. Раскашлялся старпер… Может, ему помощь нужна?

– Сэр, можно мне взглянуть на ваш билет? – Водила обратился ко мне.

– Билет? – Я вскинул брови. – Ну конечно, можно! – Я начал вполне предсказуемый розыгрыш – рылся в карманах, хлопал себя по бедрам, тормошил сумочку. – Куда это запропастился мой билет?

Водила выждал пару минут, а потом положил мне на плечо мощную ладонь.

– Судя по журналу регистрации пассажиров, в данном пункте у меня в салоне должен остаться сорок один пассажир. Вы – сорок второй. – Ухмыляясь, он покачал головой. – Выходи! Придется тебе, приятель, топать ножками. Смотри, в болото с аллигаторами не угоди, у нас тут во Флориде…

– Умолкни, – оборвал я его. – Про ваше американское болото я и без тебя кой-чего знаю.

О национальном парке Эверглейдс я действительно много чего узнал из буклета о Флориде, когда летел из Марракеша в Майами. Когда автобус отъезжал от перекрестка, все пассажиры хлопали в ладоши. Струи дождя яростно хлестали меня по лицу.

Вначале я не унывал, потому как за свою жизнь мне доводилось попадать в самые разные передряги. Свет фар проезжающих мимо машин на какие-то мгновения выхватывал из темноты деревья на обочине. Дождь шуршал в кронах деревьев, а мне казалось, будто это шуршат всякие членистоногие и пресмыкающиеся. Впервые в жизни радуясь тому, что не обкуренный, я выкинул из головы мысли о земноводных и прочих гадах, которые выползают из своих укрывищ на охоту по ночам, и поднял большой палец.

Среди приверженцев автостопа существует мнение, будто легче поймать попутку в плохую погоду, чем в хорошую, но это не совсем так – осадки на руку лишь в первые пять-десять минут, когда одиноким путникам сочувствуют. Но когда эти путники остаются позади, на смену сочувствию приходят практические соображения. Кому охота, чтобы какой-то замызганный хиппарь изгваздал велюровый салон.

Дождь между тем то ослабевал, то принимался лить как из ведра у меня над головой, будто в небе столкнулись два грозовых фронта. Я промок до нитки, ботинки хлюпали, загребая прохудившимися подошвами жидкую грязь под ногами. Налетающие порывы ветра нагибали кроны деревьев то в одну, то в другую сторону. Ну прямо армрестлинг! Говорят, первые поселенцы в Америке при помощи этого поединка на руках определяли право на земельный надел. Презрительно вздыхая, меня ветер не задевал. Небо пронзали зигзаги молний, широкие, как скоростная автомагистраль, расцвечивая ночной мрак. Раскаты грома оглушали. Говорят, при грозе нельзя стоять на одном месте, а то убьет, пришло мне в голову. Я начал метаться по обочине, подвывая и вопя после каждого удара грома. Теперь меня точно никто не подберет, надо быть стебанутым, чтобы посадить к себе в машину длинноволосого психа, выделывающего кренделя в полночь под дождем, под раскатами грома!

Но мне не пришлось долго ждать.

Пелену дождя пронзили желтые лучи, и я рванул на шоссе.

Должно быть, в свете фар я смотрелся настоящим пугалом. Тем не менее я улыбался. Промчавшийся мимо меня джип-пикап марки «Форд», обдав меня грязью, притормозил у обочины. Я подбежал и поздоровался с водилой.

– Подвезти, что ли? – протянул он.

Огромная гончая, развалившаяся рядом с ним на трехместном сиденье, встрепенулась и залаяла.

– Клинтон, заткни свою поганую пасть! – прикрикнул на псину хозяин.

Сверкнула молния, и я увидел у него на шее толстенную золотую цепь.

– Ага! Подвези, сделай милость, – сказал я, кинув недобрый взгляд на большую черную собаку.

Псина в ответ оскалилась, продемонстрировав частокол акульих клыков.

– Давай знакомиться, – сказал водила, протягивая руку и небрежно пожимая мою. – Я Брэдли Эрвин Лак. Можешь называть меня Брэд.

– А я Мартин, – улыбнулся я. – Мартин Брок… Рад с тобой познакомиться, Брэд. И с тобой, Клинтон.

Злобный пес ерзал на сиденье между мной и Брэдом, стараясь отвоевать себе побольше места. Радиоприемник гремел на всю катушку. Элвис Пресли спрашивал, когда кончится дождь.

– Актуально, – заметил я.

– На то он и король, хоть и рок-н-ролла! – ухмыльнулся Брэд. – Ну и акцент у тебя… Ты вообще откуда?

– Из Великобритании. Из Англии…

– Ни фига себе! – Он взглянул на меня.

Клинтон зевнул, выпустил газы и зарычал – и все это одновременно. При этом пес смотрел на меня, словно подначивал превзойти его подвиг. Знай, мол, наших…

Закурив, я заметил, что в «форде» есть еще какой-то источник света, помимо мерцающей приборной панели. Я покосился на моего спасителя и увидел в его ярко-синих глазах мерцающие огоньки. Это играл в его глазах отблеск, отбрасываемый толстенной голдой. Брэд перехватил мой взгляд, и я, чтобы не показаться нахалом, спросил:

– Что означает аббревиатура ХК у тебя на бейсболке?

Брэд ухмыльнулся, должно быть польщенный.

– Парень, ХК означает «Хеклер и Кох». Это самая лучшая фирма на всей планете.

– Ясненько! – кивнул я. – Эта фирма производит тракторы или что другое?

– Ты чё, за деревенщину меня держишь? – окрысился он, резко тормознув.

– Да ты что? – Я поднял руки вверх. – Просто я всегда считал, что вы, американцы, носите бейсболки либо с названиями тракторов, либо бейсбольных команд.

Он смерил меня внимательным взглядом, словно прикидывал, заслуживаю я смертного приговора или нет. Подумав, он, похоже, решил, что я не хотел его обидеть, и мы поехали дальше.

– Фирма «Хеклер и Кох», основанная на базе бывшего завода Маузера, производит огнестрельное оружие, – пояснил Брэд. – У них самые крутые стволы на свете, и я от своего мнения не откажусь, хотя у наших спецназовцев на вооружении «соком». Знаешь, что такое «соком», Мартин?

Я пожал плечами.

– «Соком» – специальное тактическое оружие для формирований особого назначения, одобренное министерством обороны.

– Ух ты! – воскликнул я, как если бы был в этом деле докой.

– А знаешь, что я еще тебе скажу, парень? – оживился Брэд.

Я понял, что он сел на своего любимого конька.

– Меня зовут Мартин, – напомнил я.

Брэд кинул на меня виноватый взгляд:

– Ну, прости меня, Марти! Я собирался сказать, что фирма «Хеклер и Кох» входит в состав «Бритиш аэроспейс», крупнейшей авиационно-космической компании Великобритании, вот почему у меня в машине ты, Марти, желанный гость. – Хохотнув, он нырнул под приборную доску, не обращая внимания на дорогу. – Давай вмажем за здоровье славных парней из «Бритиш аэроспейс»!

Он вынырнул вовремя и быстро крутанул руль, иначе мы врезались бы в бордюр. Потом он протянул мне бутылку в коричневом пакете.

– За процветание фирм «Бритиш аэроспейс», «Хеклер и Кох» и «Соком»! – провозгласил я тост, решив, что в медицинских целях пара глотков алкоголя не помешает. Отхлебнув из бутылки, я отдал ее Брэду.

– «Все в порядке, мама», – пропел он следом за Элвисом, сделав пару глотков. – В порядке-то в порядке, но не у всех и не всегда.

Я сделал попытку просечь ход его мысли, но Брэд сменил тему.

– У вас ведь в Англии левостороннее движение транспорта? – спросил он.

– Ну да! – кивнул я.

– Леваки вы, стало быть, – усмехнулся Брэд. – Лево руля! – гаркнул он спустя минуту.

Пикап пересек сплошную и понесся под дождем по встречке.

– Ты чего вообще, а? – одернул я его. – Так ездят только шизанутые…

– Вот как ездят шизанутые! – хохотнул Брэд и вырубил дальний свет.

Я заерзал на сиденье в поисках ремня безопасности и нечаянно столкнул на пол пса. Тот заворчал.

– Ё-мое! – вскрикнул Брэд, когда мы спикировали в кювет.

Я вскочил, ударился головой о крышу и шмякнулся на сиденье. Я буквально потерял дар речи, зато пес разошелся вовсю.

– Эй, все живые? – хохотнул Брэд спустя минуту. Вытирая кровь с рассеченной брови, добавил: – Забыл, что здесь поворот! Гребаное шоссе все время прямое, как стрела, а здесь чья-то тупая башка придумала сделать поворот!

Я сказал Брэду, что со мной все в порядке, и вылез из пикапа, чтобы помочь ему вытолкнуть машину из кювета. Потом он целых пятнадцать минут успокаивал свою псину, стараясь заманить ее назад на сиденье. Когда мы снова тронулись в путь, Брэд какое-то время молчал, а затем сказал:

– Ну, ты даешь! Несешься по встречке ночью, под дождем, вырубив фары, в пикапе, объявленном в розыск, а рядом собака, между прочим, необученная… Не хотел бы я пойти с тобой в разведку, шизик ты скребаный!

«Все в порядке!» – заливался Элвис.

Я взглянул на Брэда. У него было явно кое-что не совсем в порядке.

Спустя какое-то время мы свернули на заправку на окраине какого-то городка. Брэд схватил щетку и принялся счищать с капота ошметки грязи, а я улегся на сиденье и свернулся калачиком, щурясь от яркого света.

Клинтон сновал между бензоколонками, помечая каждую своим автографом – вот олух необученный!

– Давай поехали! – скомандовал Брэд пять минут спустя. – Заправиться хочешь? У меня витаминчики имеются!

От витаминчика-амфетаминчика я, разумеется, не отказался. Взял у него пакетик и высыпал порошок на язык, как сухую шипучку. Я и забыл, какой у амфетамина противный привкус.

– Дай запить, – просипел я. – Быстрее! – Внезапно насторожившись, я спросил: – Куда мы едем?

Элвис заливался соловьем, умоляя кого-то любить его нежно. Брэд подпевал, но потом нахмурился.

– Лично я еду убивать мою подружку, – заявил он. – А ты едешь в Кейп-Корал.

– Брэд, куда конкретно ты намылился и почему у тебя в руке пушка? – спросил я, сделав еще один хороший глоток из бутылки в коричневом пакете.

– Хороший вопрос, – кивнул он. – Хочу пристрелить мою зазнобу. Она, похоже, скурвилась.

– А дальше что? Свалишь в Мексику?

Брэд сделал пару глотков виски и вытер рот тыльной стороной ладони.

– Не знаю, – произнес он задумчиво. – Что будет дальше, я еще не решил.

– Почему от твоего пса так воняет?

– На той неделе паршивец сожрал скунса, – ухмыльнулся Брэд. – С тех пор пердит не переставая. Настоящий сукин сын!..

Компакт с лучшими песнями Элвиса мы прослушали пару раз. За это время Брэд успел поведать мне о себе многое, причем так четко и ясно, как может вещать лишь завзятый торчок.

Брэду было двадцать девять. Последний раз он был доволен жизнью в двадцать четыре. Пять лет он мотал срок в тюрьме в Камероне, штат Миссури. Ему вменили в вину присвоение чужой собственности и хранение двадцати восьми килограммов мексиканской марихуаны.

– Марти, ты сидел? – спросил он, не отводя взгляда от «дворников», разметавших дождевые струи на лобовом стекле.

– Нет еще. – Я покачал головой.

Брэд тоже покачал головой, улыбаясь чему-то своему, невысказанному.

– Знаешь, чего мне больше всего не хватает в тюряге?

– Баб? – предположил я.

– Тьфу! – Он сплюнул.

– Наркоты?

Брэд поморщился.

– Бабы, наркота, пиво, виски, телик, боулинг – это все фуфло.

– Сдаюсь…

– Оружия… А если точнее, мне не хватало моей пушки и моего старого гончего песика.

– Надо же! – удивился я. – Ты про этого песика говоришь?

– Нет. – Покачав головой Брэд, шлепнул Клинтона по загривку. – Этот – мой новый гончий песик.

– Почему ты назвал его Клинтоном?

– Потому что он дружелюбный, непривередливый и трахает все, что движется. Даже свинью пытался употребить пару недель назад, да, малыш? Прямо как его стебанутый тезка. – Брэд глотнул из бутылки и вздохнул. – Я слышал, у вас там в Англии полным-полно ирландских террористов, но, скажу тебе, у нас тут тоже скучать не приходится. Вот, к примеру, сегодня еду я себе и еду, никого не трогаю, а тут ты под дождем трепыхаешься, будто птенец, которого выкинули из гнезда. – Он смерил меня долгим взглядом. – Прикинь, что могло случиться, реши я, что ты – подстава…

Я пожал плечами.

– Вот почему я так холю и лелею свои пушечки. У меня там, вместе с тросами, веревками и лопатами, целый арсенал, – кивнул он на накрытый брезентом кузов. – Будь готов, как говорится…

– Ты это о чем?

– О том, что может произойти в ближайшие сутки.

– Да, но на что стволы тебе там, сзади? Допустим, у меня нож, и я…

Брэд вдавил тормоза в пол, машина дернулась вправо, и не успел я опомниться, как он приставил дуло пистолета к моему виску.

– Вы, сэр, что-то сказали, или это мне показалось?

Клинтон залаял, а я проглотил подступивший к горлу комок.

– Ты из этого пистолета собираешься пристрелить свою подругу? – спросил я и поморщился, когда он дулом почесал у меня за ухом.

– Не решил еще! А неплохо было бы… Клинтон, сукин сын, заткнись! – Выщелкнув магазин, он отвел затвор и проверил патронник. – На, подержи! – Он протянул мне пистолет.

Я повертел пистолет в руках. Надежная вещь, мощная…

– Это, – объявил Брэд, – «хеклер-и-кох». Универсальный самозарядный пистолет, самый лучший пистолет на свете. Никакие «магнумы», «вальтеры» с ним не сравнятся! Это, Марти, культовое оружие, и я тебе очень рекомендую как можно скорее приобрести такое же.

– А почему пистолет называется самозарядным?

– Потому что после выстрела он автоматически перезаряжается, но, к сожалению, следующего выстрела автоматически не производит. Зато у него надежное спусковое устройство.

– А что будет, если нас остановят со всем твоим арсеналом?

– Мы убежим или сдохнем на месте. Сдаваться я, во всяком случае, не намерен.

– А пикап ты и правда угнал?

– Ну да, угнал! – кивнул Брэд. – Кстати, тебе крупно повезло. Будь я законным владельцем пикапа, я бы не позволил тебе марать сиденье мокрой задницей! Кто, кроме меня, подобрал бы тебя? Ты везунчик, Марти…

Вдали замаячили оранжевые огни городов западного побережья Флориды. Я насторожился. Наверняка по обочинам шоссе притаились в засаде, как аллигаторы в трясине, патрульные машины местной дорожной полиции, хотя из-за проливного дождя добыча им явно не светит.

– Где обитает твоя невеста? – поинтересовался я.

– В Форт-Майерсе. Гонюсь за этой стервой и обманщицей из Сент-Луиса, из самого центра Соединенных Штатов. Да и не невеста она мне больше. Будь она моей невестой, сейчас бы вот что носила на пальчике! – Он достал из кармана обручальное кольцо на блестящей цепочке. – Давай выпьем кофейку и разработаем план действий, – предложил он, сворачивая на парковку возле круглосуточной закусочной «У Терри». – Стереги машину, Клинтон!

Накатившая усталость, словно мощная волна, смыла рукотворные «дамбы», позволявшие нам обоим бодрствовать. Моргая от яркого света и едва волоча ноги, мы ввалились в зал закусочной. Тщедушного вида официантка с татуировкой в виде слезы на щеке принесла нам кофе, минералку и кусок вишневого пирога, а мы сидели, глазели в окно на дождь и молчали, как незнакомцы в купе поезда.

Я отхлебнул кофе. Он оказался таким же горячим, как мое сердце, но некрепким, как мой дух.

– По-моему, не стоит тебе делать то, что ты задумал, – прервал я затянувшееся молчание.

– А что мне, по-твоему, стоит делать?

Откуда мне было знать? Я находился в Соединенных Штатах менее суток, промотал все деньги, меня ссадили с автобуса «Грейхаунд» в Эверглейдсе, на задворках Майами, и подобрал меня шизик, освобожденный условно из тюряги и одержимый мыслью об убийстве. Явно двинутый мужик. Угнал машину, набил ее битком стволами, вонючую собаку прихватил и прет на район. Видите ли, он должен прикончить свою невесту. А дождь хлестал в окошко с такой силой, что мне показалось, будто моя вертихвостка-судьба пытается мне что-то сообщить. Да и сигареты кончились. Я взял одну у Брэда и поднялся.

– Откуда мне знать? – пожал я плечами и вышел.

Ливень окатил меня с головы до ног, к тому же я поскользнулся и свалился в канаву.

Брэд предусмотрительно распахнул дверцу машины, поджидая меня.

– Залезай, – процедил он. – Кончай прикалываться! Клинтон, заткнись на хрен!

Мы молча проехали километров двадцать пять, прежде чем он сказал:

– Дело в том, Марти, что моя зазноба сама меня в тюрягу упекла!

– Слушай, Брэд, – поморщился я, – зачем ты изливаешь мне душу? Я ведь всего-навсего случайный попутчик.

– Да ладно, Марти, кончай стебаться! Последние пять лет я провел в обществе жалких горемык, а ты – первый фартовый парень, которого я встретил с тех пор, как вышел.

– Каким образом она упекла тебя в тюрьму? – спросил я, закуривая.

– Вообще-то она умная, – сказал он, покачивая головой.

Похоже, ум бывшей невесты против его воли приводил Брэда в восхищение.

– Я рядом с ней просто недоумок, – продолжал он. – Я умею хорошо делать две вещи: сваривать кузова и сбывать марихуану. Ты бывал в Мексике?

– Нет еще. – Я покачал головой.

– В Мексике навалом марихуаны. Один мой кореш по имени Руфус поведал мне, что наклевывается выгодное дельце. Пятьсот кило на пятерых… Только у него, мол, вступительного взноса нет. Я тоже был пустой, но один мой знакомый из Сент-Луиса снабдил меня стартовым капиталом. Усек?

Он покосился на меня. Я кивнул, понимая, что он проверяет меня. Видимо, что-то подсказывало ему, что не обязательно выкладывать все подробности первому встречному. Но амфетамин против его воли развязал ему язык, и он был не в силах тормознуть.

– Все было тип-топ! Мы и тачку оборудовали как надо, с тайниками, все чин чинарем. Остальных четверых, кто был в доле, я даже и не видел. Мы с Руфусом решили толкнуть всю партию и затаиться. Мол, выждем какое-то время, а уж потом начнем потихоньку тратить денежки. Те, у кого ума нет, сразу покупают себе шикарные шмотки и тачки, потому-то их и ловят. Но мы с Руфусом обмозговали все до мельчайших деталей. Ты бывал в Сент-Луисе?

– Нет еще.

– Фартовый город! У нас с Руфусом повсюду там клиенты. Пять кило здесь, десять кило там – за первую неделю мы распродали больше половины партии. Я вернул долг моему знакомому, а остаток наличных – пачками по десять тысяч – сховал на ферме у моего папаши. Это в округе Кроуфорд. – Брэд помолчал. – Короче, пришлось нам с моим корешем попотеть, зато мы и выгадали. Ко Дню труда, общенациональному празднику, который отмечается в первый понедельник сентября, у нас остались нераспроданными двадцать восемь кило. И вот сижу я в баре «У Денни», а товар в пикапе. Сижу, стало быть, и жду своего дружка. Прикинь, десять утра, и почему-то вокруг куча всякого народу колготится. Какие-то бегуны трусцой, ходоки, какие-то, мля, пидоры с мобильниками. И вдруг они все разом как накинутся на меня! Руфус все это видел с противоположной стороны улицы. Он сказал, что даже снайпер на соседней крыше сидел, над которой еще и вертолет крутился. Пришили мне, цитирую, «тяжкое уголовное преступление – наркоторговлю второй степени, и уголовное преступление средней тяжести – хранение наркотических веществ с намерением дальнейшей перепродажи». Власти штата требовали пятнашку, судья дал пять. Продолжение следует…

Мы проезжали по рабочим окраинам. За окном мелькали невзрачные домишки на неухоженных участках земли, но над каждым домом гордо реял национальный флаг.

– Может, я чего-то упустил, – заметил я, – но при чем тут твоя бывшая? Сдается мне, тебя сдал твой кореш Руфус, а сам смылся со всей наличкой.

– Марти, – Брэд вздохнул, – я как раз подхожу к самому главному. Руфус навестил меня в тюрьме, предупредил, что ко мне придет Шерри-Ли, на которую федералы нацепили «жучок», и вскоре после этого его прикончили выстрелом в голову, а моя бывшая, то есть Шерри-Ли, и шестьдесят четыре штуки баксов до сих пор на свободе. Ну, как тебе все это?

Я кивал, как болванчик. Я так устал, что был не в состоянии комментировать услышанное.

Я проснулся оттого, что меня столкнули с сиденья. Оказывается, Клинтон со всей силы лягнул меня своими мощными задними лапами. Похоже, пикап, на его кобелиный взгляд, принадлежал собачьей стае, и я в этом его раскладе котировался вместе с суками и щенками.

– Где мы? – спросил я, озираясь.

– На месте, – ответил Брэд, закуривая.

– В каком смысле?

– В смысле прибыли на место, – усмехнулся Брэд, вглядываясь в предрассветные сумерки.

Мы стояли на грунтовой дороге, и шины пикапа омывались водой какой-то речушки.

Справа от полузатопленной дороги расстилалась болотистая низина, а слева просматривался участок земли, огороженный проволочной сеткой, за которую цеплялась хвойная живая изгородь. Неосвещенная вывеска над воротами извещала о том, что мы находимся на стоянке трейлеров – жилых автоприцепов, автотуристы приветствуются в «Привале у моста» и что оплата по договоренности – раз в неделю или раз в месяц.

– Там она и живет! – кивнул Брэд на открытые ворота. – Ну и дыра! Хреново Шерри-Ли распорядилась нашей с Руфусом выручкой!

Часы на приборной панели показывали четверть пятого утра.

– Это Кейп-Корал? – спросил я, собираясь распрощаться с Брэдом.

– Нет. – Брэд покачал головой. – Корал отсюда в двадцати минутах езды. Когда закончу свои дела, я тебя подброшу.

– Спасибо, не надо. Ты и так мне здорово помог. Короче, я ухожу, а ты занимайся своими делами.

– Да брось ты! – Брэд схватился за руль обеими руками. – Мне ведь все равно возвращаться, а Форт-Майерс – это по пути, на север. Заодно и позавтракаем.

– Слушай, Брэд, думаю, вам с Шерри-Ли есть о чем поговорить…

– Не о чем нам с ней разговаривать.

– Брэд, я тебе благодарен за внимание, проявленное ко мне, но я здесь по туристической визе, и соучастие в убийстве мне ни к чему.

Брэд снял бейсболку, запустил пятерню в сальную светлую шевелюру и задумался, похоже подыскивая нужные слова. Поскольку нужные слова ему на ум не приходили, я заполнил паузу.

– Извини, Брэд, но я тебя почти не знаю. – Я открыл дверцу и вышел под дождь. – Желаю удачи, Брэд!

– Ладно, пока! – кивнул Брэд. Вид у него был обиженный.

Я зашагал назад, к шоссе, жалея, что не стрельнул у него сигарету до того, как расстался с ним.

Что-то огромное и темное внезапно показалось слева от меня. Очертания этой громадины становились все определеннее, и, наконец, я разглядел вдали, в сумерках, дугу моста.

Ах, ну да, конечно! «Привал у моста»… Где-то там спит Шерри-Ли. А может, не спит, а ворочается в одном из трейлеров, снятых с колес. Шерри-Ли не ведает, что ее смерть уже на подходе. С минуты на минуту психованный Брэд подойдет к ее трейлеру, взломает замок выкидным ножом, и начнется…

О господи! Сначала она заплачет и станет умолять его пощадить ее. А потом?

А потом Брэд выстрелит в нее. Ни на какой север Брэд, конечно, не поедет. Последнюю пулю он всадит себе в голову. Хотя вряд ли, не такой он человек… Но, с другой стороны, кто я такой, чтобы вмешиваться? Я остановился. А если у Шерри-Ли гости? А если у нее дети? С тех пор как Брэд последний раз видел ее, прошло четыре года, стало быть, нельзя исключить появления детишек.

Если честно, я не очень люблю детей. Им свойственны невинность и доверчивость – недостатки, которые необходимо искоренить до того, как взрослый человек испытает душевную боль и разочарование. Дети – маленькие человечки, у которых вся жизнь впереди и почти никаких обязанностей, но я им не завидую. Они вообще не виноваты в том, что появились на свет, а устраивать разборки при детях – последнее дело!

Клинтон первый услышал мои шаги и приветствовал меня оглушительным лаем.

– Чего приперся? – спросил Брэд, когда я подошел к пикапу. – Да заткнись ты, Клинтон, мать твою!

В руках у Брэда был пистолет, ствол которого удлинился почти вдвое.

– Что это? – спросил я.

– Глушитель, – буркнул он. – Ты что-то забыл?

– Забыл, но, к счастью, вовремя вспомнил. Брэд, нам надо поговорить.

– Давай поговорим, – кивнул он, наклоняясь и доставая из-под сиденья коробку с патронами «венчестер» калибра девять миллиметров.

– По-моему, не стоит тебе туда ходить, – начал я. – А вдруг она не одна?

Брэд пожал плечами:

– У меня патронов на всех хватит. Не сомневайся!

– Я другое имел в виду. Ты, Брэд, мыслишь не как стратег. Почему не произвести разведку? Прешься напролом, как какой-нибудь бандюга, а встретишь отпор – тебе крышка.

Он задумался, и я понял, что у него слегка поубавилось прыти. Я говорил на языке Брэда и, как мне казалось, достаточно бегло. Я решил его дожать.

– Как стратег – ты так себе, а тактик – просто никудышный, поэтому без разведки не обойтись. На разведку пойду я, а не ты. Ты не можешь, потому как если на нее напорешься… Короче, я турист, только что с трапа самолета и хочу недельку пожить тут у них в «Привале у моста». Сечешь?

Брэд помолчал, потом сказал:

– Пожалуй, ты прав. Так и надо сделать!

– Номер ее трейлера знаешь?

– 34В.

– Вернусь минут через пятнадцать, – пообещал я. – А ты пока покатайся поблизости. Да смотри, чтобы Клинтон помалкивал.

Клинтон мгновенно ощерился, глядя куда-то мимо меня. Он, надо думать, меня в упор не видел.

Я мигом прошмыгнул в ворота, лишив Брэда возможности осознать, что я понятия не имею, что предпринять. У меня даже не было часов. Ряды трейлеров в различных стадиях разрушения стояли на мизерных участках земли. Рядом с каждым таким «домом» стояла машина, а то и две, а на небольшой огороженной лужайке почти у всех стояли мангалы. Повсюду виднелись надувные бассейны, трехколесные велосипеды и ярко раскрашенные пластмассовые игрушки. За окошками некоторых трейлеров было темно, в иных мерцали телеэкраны.

На каждой улице трейлерного городка можно было насчитать две дюжины домов – по дюжине на каждой стороне.

Всего, по моим подсчетам, было около дюжины рядов, то есть улиц. Трейлер номер 34В я вычислил без труда. Рядом с ним стояла видавшая виды синяя «мазда». На неухоженной лужайке никаких игрушек я не обнаружил. Что ж, стало быть, детей у Шерри-Ли нет, пришел я к выводу.

Ливень между тем угомонился – превратился в моросящий дождичек. Морской туман вместе с болотными испарениями окрашивал занимающуюся зарю в серый цвет.

Шерри-Ли была дома. Я видел сквозь окошко мерцающий экран телевизора, но понятия не имел, что делать дальше. Может, просто взять и постучать в дверь. Странно будет выглядеть мой визит в полпятого утра… Ну откроет она дверь, а я – пугало пугалом! – у нее на пороге… Напугаю женщину и получу от ворот поворот. О господи! И курить нечего… А может, она не одна? Я заглянул в окошко. Компанию Шерли-Ли составляли бутылка теннессийского виски-бурбона «Джек Дэниелс» и черно-белое кино. У нее были длинные темные волосы и узкие покатые плечи, а больше я ничего не увидел.

Я обогнул трейлер и поднялся по металлическим ступенькам к двери, предоставив инициативу собственной интуиции. «Чего медлишь?» – подначил меня внутренний голос. Я постучал в дверь. Звук телевизора тут же стал заметно тише, но к двери никто не подошел.

Я постучал снова.

– Это ты, Соломон? Тебя опять не пускают домой? – произнесла она ласковым голосом.

– Это вы, Шерри-Ли? – отозвался я.

Последовала долгая пауза, во время которой можно было вставить в пистолет магазин с патронами и тихо взвести курок. Телеэкран погас, послышались тихие шаги. Я отошел от двери.

– Шерри-Ли! Меня зовут Мартин или, если угодно, Марти. Я англичанин. Не знаю, кто вы такая и что вообще происходит, но я пришел сюда из-за Брэда. Он просил вам кое-что сообщить. Я понимаю, что фактор времени против вас, но все равно необходимо побеседовать, причем не откладывая. Вам даже не придется открывать мне дверь. Вы ведь меня слышите, не так ли?

– Парень, я держу тебя на мушке! Понял? Если хочешь знать, мой «глок» бьет без промаха.

– Поздравляю, – сказал я. – А вот у нас в Англии визитеров не принято встречать с оружием в руках.

– Ты и правда из Англии?

– Истинная правда! Из Корнуолла, графства на юго-западе Великобритании, неподалеку от Лондона.

– Где Брэд? – спросила она после паузы.

– Недалеко отсюда, – произнес я вполголоса. – Сидит в угнанном пикапе с целым арсеналом оружия. Злой как черт. Думаю, вам надо уезжать прямо сейчас, потому что…

Щелкнул замок, и она распахнула дверь.

Шерри-Ли – длинноногая красавица в длинной футболке – заставила меня задержать дыхание. А от ее взгляда я на мгновение потерял дар речи.

– Вам надо немедленно уезжать. Я вам добра желаю. Поймите меня правильно. Ну, мне пора. Спасибо, что выслушали меня. Прошу прощения за беспокойство. Всего хорошего!

– Всего хорошего, Мартин, – сказала она. – Передайте Брэду, ему не за что на меня злиться. А старуху с косой я не боюсь.

– Это почему же?

– Потому что двум смертям не бывать, а одной не миновать.

– А я считаю, жить – хорошо, а жить хорошо – еще лучше!

Шерри-Ли засмеялась и сразу преобразилась.

– Ну, желаю вам жить долго и счастливо, – улыбнулась она по-доброму.

Сердце у меня бухнуло в ребра, ноги стали ватными.

– И вам того же! – нашелся я и ушел.

Я был уверен, что она провожает меня взглядом.

Брэд ждал меня там, где мы с ним расстались.

– Закрой свою поганую пасть, Клинтон, мать твою! – прошипел он, когда я подошел к нему.

– Тебе везет, Брэд! – сказал я, покачивая головой. – Сегодня как никогда.

– А в чем, собственно, дело?

– Если бы сегодня ты попробовал сыграть роль старухи с косой, ты бы, как говорят у нас в Англии, забил гол в собственные ворота. Сегодня в трейлере 34В полно народу. Намечается пикник. Трое парней возятся с мангалом. На вертеле – баранья нога…

– Пикник под дождем? – усмехнулся Брэд. – Думаю, огонь им развести не удастся.

– Удастся! – возразил я. – Плеснут на угли бензинчика, и порядок. Они все на мотоциклах прикатили. Короче, сваливаем отсюда!

Брэд угостил меня завтраком в кафе «У Денни». После того как я умял «завтрак героя», горячее блюдо из жареного хлеба с мясом, сыром, помидорами, за три доллара девяносто девять центов, я навалился на его котлеты, запеченные в тесте. Белобрысая официантка налила нам кофе, не дожидаясь, пока ее попросят. Брэд – кроткий как ягненок – смотрел в окно.

Занималась утренняя заря, которую – я был уверен – он и не надеялся встретить живым.

Я хотел было его приободрить, но передумал. Наврал с три короба, так уж помалкивай!

– Как у тебя с бабками? – рассеянно спросил он.

Не переставая жевать, я развел руками.

Он протянул мне пятидесятидолларовую банкноту.

– Это тебе за разведку, старик. Нормально?

Я кивнул, и он поднялся.

– Мне пора, – вздохнул он. – Думаю, еще встретимся.

Я проглотил подступивший к горлу ком.

– Ты куда теперь?

Он пожал плечами:

– Не знаю. Скорее всего, махну в Сент-Луис. Надо отметиться у своего полицейского надзирателя. У меня как-никак условно-досрочное освобождение…

– А Шерри-Ли?

– С ней я разберусь потом. А пока…. – Брэд задумался. – Да пошла она! – поморщился он.

А меня Шерри-Ли зацепила. Не буду лукавить…

4

Теплый юго-западный ветер гнал над побережьем Флориды светло-серые клубы дождевых облаков, а я брел по бульвару Дель-Прадо в Кейп-Корал. Мои попытки облагородить свой внешний вид в туалете кафе «У Денни» не увенчались успехом, и редкие пешеходы посматривали на меня с явным недоумением.

Кейп-Корал, аккуратный город среди болот, считался вторым по безопасности в США, о чем сообщалось в постере местной Ассоциации риелторов. Если бы не моя небритая, помятая физиономия, быть бы этому городу первым среди равных.

Да, не спорю, я выглядел не лучшим образом, но у меня имелись неплохие виды на будущее. Вот разыщу Джина, и все наладится! Джин видел меня в деле в Марракеше и оценил мои возможности. Сегодня утром я удержал Брэда от рокового шага и, смею надеяться, спас жизнь Шерри-Ли. Ах, Шерри-Ли, Шерри-Ли! Я окинул ее с ног до головы мысленным взором, и, к моему удовольствию, оказалось, что ее зрительный образ стал еще и звуковым.

«Зайди выпей пива, – как бы шепнула она. – У меня, к сожалению, не представилось возможности отблагодарить тебя как следует за то, что ты сделал для меня».

Я взглянул на себя со стороны и скис. На мне был испачканный полотняный костюм, который был мне велик, футболка с логотипом группы «Пушки и розы» и остроносые ковбойские сапоги с подошвами, которые, что называется, просили каши. Я не мылся уже месяц. Зубы покрылись коричневатым налетом. От меня плохо пахло, меня подташнивало – вчерашний амфетамин напоминал о себе.

Шерри-Ли, вне всякого сомнения, заслуживала лучшего. Да и Америка тоже.

А Джин, эстет и сибарит, все худшее вообще отметает!..

Джин смотрелся круто – типичный денди. Прикид у него был как у владельца первоклассной яхты: слаксы, спортивная трикотажная рубашка и парусиновые туфли на толстой каучуковой подошве.

– Сгинь с глаз долой! – прошипел он, увидев меня.

На веранде сидели двое крепышей в летных куртках и с трехдневной щетиной. Они жевали жвачку, и челюсти у них ходуном ходили, как у жвачных парнокопытных. Джин отправился на кухню вместе с коротышкой-латиноамериканцем.

– Ты его помощник? – спросил один из крепышей, когда я спустился на лужайку и закурил «Мальборо».

– Вроде бы… – ответил я с улыбкой, желая расположить его к себе.

– Значит, ты уже уволен, – хмыкнул второй.

Я сделал пару затяжек, не сводя с него глаз.

– Когда ты последний раз причащался? – спросил я, но прежде, чем тот смог вспомнить, его позвал низкорослый босс.

Затем все трое забрались в джип и укатили.

Джин мог бы поприветствовать меня, однако он этого не сделал.

– А ты не можешь куда-нибудь уехать месяца на два? – спросил он, когда я бросил на него вопросительный взгляд. – Сейчас у меня напряженка.

– Мне некуда ехать, – покачал я головой. – Чтобы оказаться здесь, я потратил все бабки.

– Командир, в данный момент я ничем не могу тебе помочь. У меня нет для тебя никакой работы. Мне самому жить негде. Меня выселяют за неуплату. Дали на сборы полчаса. Так что мотай отсюда!

– Не прогоняй меня. Вместе мы не пропадем. Кстати, у меня есть одно местечко на примете, где мы можем перекантоваться. Никаких соседей, никаких вопросов, оплата понедельно или помесячно. И между прочим, на взморье…

Джин потер подбородок.

– Что ж, я согласен. Морской воздух, думаю, мне не повредит, – вздохнул он.

Администратор «Привала у моста» мне сразу не понравился. Скользкий типчик! С прилизанными курчавыми темными волосами, с небритым подбородком, измазанным кетчупом, он смотрел на нас с прищуром сальных глаз. Этот латинос, американец мексиканского, а возможно, испанского происхождения, похоже, мерил всех своей меркой. Ему хватило ума лишь на то, чтобы нас с Джином причислить к гомикам.

– Страховые агенты, стало быть, – ухмыльнулся он, когда Джин протянул ему анкету. – Теперь это так называется?

– Да, сэр, именно так! – улыбнулся Джин, вручая ему удостоверение личности, выданное в штате Алабама, и водительские права.

Администратор долго изучал оба документа, будто там могло быть указано, что их обладатель повинен в содомии.

– Все в порядке, мистер Ренейр, – сказал он, возвращая документы. – Вы к нам всего на неделю?

– Совершенно верно, – кивнул Джин. – Всего на неделю. Между прочим, моя фамилия Ренуар, как у известного французского художника. Слышали о таком?

Администратор скорчил гримасу. Какой-то педик его поучает!

– Художества – это по вашей части! – ухмыльнулся он, вертя на пальце ключ. – Ваш трейлер 37Д вдоль ограды до конца. И ради вашего блага, за ограду – ни шагу! Там болото, аллигаторы и трясина. Я вас предупредил. А своих клиентов… м-м-м… стра-хуй-те, – произнес он по слогам, – не слишком активно. Договорились?

Трейлер 37Д мне понравился, а Джину – нет. Надев резиновые перчатки и фартук, он немедленно принялся за уборку. В чистящих и моющих средствах недостатка не было. И загляни к нам администратор, он бы наверняка решил, что Джин – активный педераст. Моя радость от обретения крыши над головой омрачалась лишь отсутствием «мазды» Шерри-Ли возле трейлера напротив. Должно быть, в данный момент она пересекает границу штата, спасая свою жизнь и сбережения и гадая, что собой представляет великодушный рыцарь в жалких с виду доспехах.

Когда я водрузил последнюю коробку с пожитками Джина на продавленную кровать в лучшей из двух комнат трейлера, он позвал меня на кухню, на первое в моей жизни совещание.

– Итак, Мартин, сообщаю тебе, я являюсь основателем Общества нумизматов Уайтхолла. Что такое Уайтхолл знаешь?

– Конечно знаю. Это улица в центральной части Лондона, на которой находятся министерства и другие правительственные учреждения Великобритании.

– Молодец! Ты настоящий англичанин.

– А ты чего, сомневался?

– Нет, но в нашем деле во всем должна быть ясность. Согласен?

Я кивнул.

– А что такое «нумизмат»?

– Это тот, кто занимается нумизматикой, то есть коллекционированием монет. Так?

– В общих чертах так.

– Значит, мы что, монеты чеканить будем? – улыбнулся я.

– Примитивно мыслишь, Мартин! Мы не фальшивомонетчики, мы всего лишь инвесторы… – Джин задумался, а потом продолжил: – Одним из самых выгодных способов вложения денег сегодня считаются инвестиции в золотую монету. Никаких специальных условий хранения она не требует. Ее даже в кошельке носить можно. Монеты бывают двух видов – памятные и инвестиционные. Памятные монеты интересны тем, что кроме стоимости драгоценного металла, из которого монеты изготовлены, они имеют еще и нумизматическую, художественную ценность. Здесь важно точно угадать, какая именно монета будет дорожать со временем. Однако нумизмат, скупающий монеты, никогда не приобретет монету с изъяном.

– С каким таким изъяном?

– Изъяном считается нарушение целостности монеты, а следовательно, речь идет о частичной потере ее стоимости. Нумизмат не купит монету, если она затерта, поцарапана, если просверлена и так далее. Идеальное состояние монеты такое, при котором она была явно исключена из обращения и чудом дошла до наших дней нетронутой.

В США чеканились «Орлы» – монеты достоинством десять долларов – и «Двойные орлы» – достоинством двадцать долларов.

– Считаешь, мне все это нужно знать?

– А как же! Фирма у нас находится в Лондоне, ты англичанин – тебе, как говорится, и карты в руки…

И тут меня осенило! Оказывается, я этому проныре-американцу приглянулся, потому что англичанин… Стало быть, без меня его планам – крышка!

– А цены на памятные монеты от чего зависят? – проявил я заинтересованность, сообразив, что знание тонкостей нумизматики мне пригодится.

– Хороший вопрос! – произнес Джин с воодушевлением. – Дело в том, что памятные монеты выпускаются ограниченным тиражом – от ста штук до десяти-пятнадцати тысяч. И чем «старше» такая монета, тем она дороже. В наши дни золотые монеты перестали быть платежным средством и вышли из обращения. Теперь их назначение в другом – во многих странах их чеканят в честь какого-то события либо по случаю знаменательной даты. В основном для коллекционеров. Монеты типа proof, то есть «не поддающиеся внешнему воздействию», относят к высшему коллекционному состоянию. Такие монеты нельзя даже трогать руками. Их касаются только в нитяных перчатках и сразу помещают в прозрачные пластиковые футляры.

– Хотелось бы мне взглянуть на такую монету!

Джин достал из кейса монету в пластиковом футляре и положил на стол.

– Вот, взгляни!

Я взял монету. Для своего размера она оказалась довольно увесистой.

– Что это за монета?

– Это крюгерранд, – произнес Джин с расстановкой. – В 1970 году в Южно-Африканской Республике начали выпускать золотые монеты крюгерранды, названные по имени основателя и первого президента ЮАР Пауля Крюгера.

– А почему еще и «ранд»?

– «Ранд» обязан своим названием Витватерсранду, крупнейшему в мире месторождению золотоносных руд в ЮАР. Крюгерранд содержит ровно одну тройскую унцию золота. Треть крюгеррандов находится на руках у американских нумизматов – больше, чем собственных «Золотых орлов». Массу одна унция имеют также канадские золотые монеты «Кленовый лист».

– И много у тебя крюгеррандов?

– Пока только три.

– Ну и с чего мы начнем?

– Мы начнем с того, что я сейчас дам тебе три крюгерранда, и ты поедешь с ними в город, где постараешься продать их по самой высокой цене. Считай это поручение проверкой твоих способностей. Если смоешься, я заявлю в полицию, что ты украл у меня эти монеты, а если привезешь мне выручку от их продажи, считай себя моим компаньоном. Вопросы есть?

– Вопросов нет! – расплылся я в улыбке.

Сидя за рулем «тойоты» Джина, я катил по шоссе в Форт-Майерс и размышлял. Продать три монеты за самую выгодную цену, не предъявляя никаких документов, не принимая чеков и не привлекая к себе нежелательное внимание, по-моему, несложно. Однако последнее соображение заставило меня притормозить у магазина подержанных вещей, и за пару минут я сменил гардероб.

– Вы неплохо смотритесь, – заявила молодящаяся старушенция с выщипанными бровями и клевым загаром, стоявшая за прилавком.

Склонный с ней согласиться, я отстегнул продавщице десятку из тех баксов, что дал мне Брэд, и вернулся к «тойоте» в джинсах «Вранглер», белой футболке и гавайской рубашке.

Выдрав нужные мне страницы из телефонного справочника в закусочной, я отыскал адреса ростовщиков и отправился на их поиски.

Шерри-Ли между тем не шла у меня из головы. В моем любвеобильном сердце любовь вспыхивала легко, но благоразумием не отличалась. Я почему-то постоянно испытывал страсть к официанткам, что странно, потому как гурманом меня можно назвать лишь с большой натяжкой. Кроме официанток, меня по понятным причинам влекло к барменшам, хотя они редко отвечали на мои чувства взаимностью. Но так или иначе, официантки и барменши были просто временными увлечениями, болезненными, но сладостными ранами, которые я наносил себе сам. Они зудели, то и дело напоминали о себе, а потом проходили, как ноющая боль от пирсинга, который делают в торговых центрах.

Шерри-Ли нанесла мне рану, боль от которой не проходила. К примеру, я до сих пор помню физические страдания, какие я испытал, когда зубодер в Марракеше без всякого наркоза удалял мой гнилой коренной.

Я не понимал, в чем тут дело. Шерри-Ли, конечно, к физической боли не имеет никакого отношения, но душевная боль порой не идет ни в какое сравнение с физической. Скорее всего, пришел я к выводу, мое влечение к Шерри-Ли вызвано ее недоступностью. Мы, как правило, ценим то, что достается с трудом!

Потерял я ее, укатила Шерри-Ли, затерялась в каменных джунглях Соединенных Штатов, и я никогда ее не увижу.

У ростовщика, первого, к кому я пожаловал, оказался наметанный глаз.

Он с ходу предложил мне по двести пятьдесят баксов за монету, хотя я просил за каждую по триста шестьдесят. Я, разумеется, согласился, смикитив, что в следующей лавке мне могут вообще указать на дверь.

Когда я ввалился в трейлер, Джин, думаю, обрадовался, но виду не подал. Он лежал на полу и просовывал компьютерный провод в зазор между кухонной стеной и шкафом.

– А это что за хрень? – кивнул он на огромный крафтовый пакет у меня в руках.

– Здесь пиво, – ответил я, грохнув пакет на пластиковый стол. – В багажнике текила, настоящий крепчайший ром и бутылка «Джека Дэниелса».

– А еды ты купил?

– Спрашиваешь! – растянул я губы в улыбке. – Картофельные чипсы – раз, шоколад – два плюс четыре лимона, полдюжины лаймов и упаковку льда. Пивка хочешь?

– Сколько ты выручил за крюгерранды? – спросил Джин, поднимаясь с пола и отряхивая зад своих отутюженных джинсов.

– Шестьсот пятьдесят, – ответил я таким тоном, будто подвиг совершил. – Я решил, что это событие надо достойно отметить, – добавил я, открывая банку «Бадвайзера».

Джин смотрел на меня с прищуром. Думаю, он пытался в уме разделить шестьсот пятьдесят на три, но эта сумма без остатка не делилась, а затем он, надо думать, решил, что я кое-что прикарманил. Он правильно решил. Какой уважающий себя начинающий барыга не поступил бы, как я?

– Ладно, – вздохнул он. – Слушай устав, регулирующий деятельность нашей фирмы.

Я допил первую банку, потянулся за второй.

– Давай излагай, – сказал я, рыгнув.

– В общем, рабочий день начинается в семь утра. В середине дня получасовой обеденный перерыв, а при этом ничего крепче кофе, а заканчиваем работу в зависимости от обстоятельств. Короче, по окончании работы тебе разрешается спиртное. Мне все равно, сколько ты выпьешь, лишь бы выпивка не сказывалась на твоей работоспособности на следующий день. Ясно?

Его тон исключал отрицательный ответ. И хотя нелимитированный рабочий день меня не устраивал, я кивнул.

– Далее, – продолжил он. – Наш офис рядом с пляжем, но мы здесь не в отпуске. Можешь развлекаться в этом «Привале», в нашем трейлере и больше нигде. Вот так! Ты доволен?

– Не особенно. – Я пожал плечами. – Я даже не знаю, в чем заключается моя работа.

– Твоя работа заключается в том, чтобы делать то, что я скажу, и если ты будешь четко выполнять мои указания, через пару недель мы станем богатыми, а затем, пожав друг другу руки, расстанемся. Что скажешь?

– Сколько конкретно каждый из нас поимеет?

– Думаю, по полмиллиона. А теперь попробуй скажи, что ты недоволен.

Недоволен? Да я буквально потерял дар речи.

Джин, похоже, решил, что ростовщик меня облапошил, но потом пришел к выводу, что шестьсот пятьдесят – неплохой результат для новичка. Отсчитав мне пятьдесят баксов, он вылил мое пиво в раковину и велел сесть за стол напротив него.

– Оторви страницу и записывай все, что я скажу, – распорядился он, протянув мне блокнот и фломастер.

Палящее солнце закатилось в Мексиканский залив, на востоке небосклона взошла бледная луна, жужжал кондиционер, я сидел за столом, а Джин мерил шагами нашу кухню-столовую.

Во дает! Все предусмотрел, все продумал… Излагает план дальнейших действий четко и ясно, только успевай записывать! Ну прямо как свергнутый диктатор… Утром из дворца выкинули, а вечером закладывает в трейлере фундамент светлого будущего! Решительный мужик и энергичный… Жаль, что упертый насчет травки. Я бы сейчас не прочь словить кайф.

– Итак, что нам требуется? – прервал он ход моих мыслей. – И не дави со всей силой на бумагу, – одернул он меня. – Никаких отпечатков на пластике столешницы! Понял? Поэтому я и дал тебе фломастер.

Я пробежал глазами перечень первостепенных дел.

– Во-первых, мне водительские права и визитки. Во-вторых, сообщить в «Федерал экспресс», частную почтовую службу срочной доставки небольших посылок и бандеролей, о перемене адреса и вывесить на твоем сайте снимки лондонского офиса. Тебе нужно открыть счет в швейцарском банке «Креди-Сюисс», а мне постричься.

– Что еще?

– Необходимо купить сейф либо несгораемый шкаф, а мне тачку… – я запнулся, – с откидным верхом и с кондиционером, CD-магнитолой и белобокими автопокрышками.

– Однако! – Джин вскинул брови. – Впрочем, выполняй беспрекословно мои приказы и не засирай свои мозги наркотой, и тогда через пару-тройку недель сможешь купить себе «кадиллак».

Как оказалось, он слов на ветер не бросал, но об этом позже.

Около полуночи я сидел на ступеньках трейлера, отбивался от москитов и потягивал виски марки «Джек Дэниелс». Ущербный серп луны освещал трейлер Шерри-Ли тусклым светом. Прошлую ночь она была в пределах досягаемости, но где она сейчас? Неужели я ее никогда не увижу?

– Господь с ней, – произнес я вполголоса, позевывая.

В Форт-Майерсе наверняка найдутся женщины, на которых я сумею произвести впечатление, а Джин со своим уставом перебьется! – подвел я итог.

Сделав глоток виски, я отправился на боковую.

Две недели я постигал азы нумизматики. Джин будил меня ни свет ни заря, а если точнее – в шесть ноль-ноль.

Мы завтракали вместе. Джин в темно-сером спортивном костюме, разрумянившийся от утренней пятикилометровой пробежки, хавал «Брэн чекс» – подушечки из отрубей с минерально-витаминными добавками, запивая их обезжиренным молоком. Я молча сидел напротив, клевал носом, курил, пил слабый кофе, сваренный Джином, а он просматривал последний номер журнала «Нумизмат» либо «Авиатор-любитель» за прошлый месяц.

За день я обязан был загрузиться сведениями о торговле монетами, а вечером Джин устраивал мне проверочное испытание. Если я успешно сдавал экзамен, то с полным правом мог перед сном кирять, но если проваливался, он объявлял сухой закон сроком на два вечера.

После экзамена мы непременно играли в триктрак.

– Стало быть, мы перекупщики коллекционных монет? – отважился я спросить однажды вечером, когда мы сидели за кухонным столом друг против друга.

Джин бросил кости. Выпало пять и три.

– Вроде того, – кивнул он, бросаясь в атаку на мои позиции.

Мне выпали единица и двойка.

– Большая ошибка, – усмехнулся он, когда я, сделав ход, оказался у него на фланге.

– На ошибках учатся, – возразил я. – Кроме того, я – стратег.

– Стало быть, обмишуривая туристов в Марракеше, ты мыслил стратегически?

Я повел плечами и закурил. Ну что тут скажешь.

– Но все-таки к какому типу перекупщиков мы принадлежим?

– Барышники – вот кто мы такие! Понял? – процедил Джин, глядя на меня в упор. – Твой ход.

«Барышник» – вульгарный, пошлый термин. Любой нумизмат-профессионал, собравший, к примеру, коллекцию из сорока серебряных монет, скажет вам, что порой за какой-либо редчайшей монетой гоняешься годы. Ну и конечно, в этом деле нужно быть докой!

За пару недель, если очень постараться – сосредоточиться и не употреблять спиртного, – можно узнать о нумизматике вполне достаточно, чтобы выдавать себя за эксперта-профи. Главное – уметь вовремя прикусить язык.

– Не болтай лишнего, поддакивай и старайся кивать, когда я киваю, – изрек Джин не раскрывая рта, когда мы подъехали к «Конвеншн-сентер», комплексу для конференций в городе Далтоне, на северо-западе штата Джорджия. – А свою позорную сумочку оставь в машине!

Мы провели в дороге четырнадцать часов, спали часа четыре на площадке для отдыха дальнобойщиков на бензоколонке «Тексако», там же, в душевой, привели себя в порядок, переоделись, позавтракали в кафе «У Денни» и покатили на парковку на Даг-Гэп-роуд.

Город Далтон в штате Джорджия снискал славу во время Гражданской войны в США, когда солдаты армии конфедератов, удерживая «высоту», склон холма, разбили превосходящие силы янки, сбрасывая на них валуны. Сегодня этот город напоминает рекламное агентство и предпочитает называться Столицей ковров.

Переступив порог «Конвеншн-сентер», я задержал взгляд на своем отражении в зеркале вестибюля. Костюм на мне сидел как влитой. Джин подобрал его мне в городе «пенсионеров», Сент-Питерсберге, во Флориде, в магазине подержанных вещей. Костюм обошелся ему в двадцать баксов, но, как он язвительно заметил, «стильная вещь дешевой не бывает». Любимый парикмахер Джина привел в порядок мою голову. Платил я. Стрижка и укладка обошлись мне в четвертак. Кроме того, я купил солнечные очки и теперь мог смотреть кому угодно в глаза не отводя взгляда. Глядя в зеркало, я видел ухватливого фраера, а девушка за стойкой администрации – помощника толстосума. Она улыбнулась мне, я улыбнулся ей в ответ и следом за Джином прошел в зал.

Огромное помещение напоминало восточный базар. Витрины из шлифованного стекла, справа, слева от пола до потолка, полотнища хлопчатобумажного бархата в качестве перегородок.

По проходам между рядами витрин прохаживались супружеские пары пенсионного возраста с таким видом, словно забрели сюда совершенно случайно.

А торговцы монетами, в свою очередь, делали вид, будто им этот бизнес по барабану.

Джин взглянул на свои часы «Ролекс», затем поискал глазами часы в зале.

– Иди в тот конец, – тихо сказал он. – Иди быстрым шагом, будто опаздываешь на важную встречу. Главное, чтобы все обратили внимание на то, что ты спешишь. Если столкнешься с кем-то по пути, скажи: «Прошу прощения», громко и отчетливо, чтобы все услышали твое произношение. Постарайся, чтобы сказанное тобой прозвучало так, будто ты – птица высокого полета. Через полчаса встречаемся в туалете. Ни с кем в разговоры не вступай. Понял?

Я кивнул, и он ушел.

– Для чего все это было нужно? – спросил я его спустя полчаса, когда мы встретились в мужском туалете.

Он зыркнул туда-сюда, убедился, что рядом никого нет, стряхнул с плеча твидового пиджака перхоть и произнес вполголоса:

– Встречаемся минут через десять возле стенда Е-41, там вывеска «Хердманн и наследники». Я скажу, что нашел монету без износа, а ты возразишь, что я не прав. – Он посмотрелся в зеркало и повернулся ко мне. – Ты приехал из Англии, ты профессионал, и этим все сказано! Усек?

Хердманн оказался толстяком в гавайской рубашке. У него в витрине стояли стеклянные ящики и корзинка типа «тяни на счастье», в которой лежали монеты, завернутые в станиоль.

– Эй, Марти! – крикнул Джин при моем приближении. – А ну, друг, взгляни!

– Прошу прощения, сэр! – произнес я, отчетливо выговаривая слова. – Мартин Брок-Кроссфилд! – Я протянул руку Хердманну.

Он дернулся, отпрянул, схватил мою руку на удивление крепкой хваткой, осторожно пожал ее.

– Герберт Хердманн-младший, – отрекомендовался он.

– Рад познакомиться, – улыбнулся я и повернулся к Джину. – Ну как, старина, удалось тебе разжиться чем-нибудь стоящим?

Джин ткнул пальцем в витрину:

– Золотая пятидолларовая монета «Свобода» 1892 года выпуска. Сохранность шестьдесят четыре балла, цена пять тысяч. А ну, проверь!

– С удовольствием! – заметил я. – Можно взглянуть?

Хердманн явно озадачился.

– Это очень редкий экземпляр, – прошептал он, изумленно глядя, как я натягиваю на руки белые хлопчатобумажные перчатки.

Я вынул желтую монету из полиэтиленового конвертика и, прищурившись, посмотрел на нее с расстояния вытянутой руки.

– Боюсь, старина, ты ошибаешься. Я вижу изъяны, по крайней мере две зазубрины и кое-где потертости. Эта монета не тянет на шестьдесят четыре балла. Я оцениваю ее в шестьдесят баллов, и она стоит значительно меньше пяти тысяч долларов. – Я положил монету на бархатную подушечку и смерил Джина убийственным взглядом. – Коллекция моего клиента одна из лучших в Европе. Если у монеты не идеальная сохранность, стало быть, она должна стоить дешевле. Прошу прощения, мистер Хердманн, можно вашу визитку? – Распахнув полы пиджака достаточно широко, чтобы Герберт разглядел лейбл известной фирмы, я сунул руку во внутренний карман. Затем вручил ему визитку, на которой значилось: «Общество нумизматов Уайтхолла», и спросил: – Когда вы последний раз были в Лондоне?

Герберт покачал головой.

– Вам стоит там побывать, – улыбнулся я. – Дайте мне знать, если соберетесь, и я замолвлю за вас словечко перед нужными людьми.

– Ты блестяще провел свою партию! – ухмыльнулся Джин, когда мы тронулись в обратный путь. – Я сразу понял, что ты непревзойденный лицедей. А я просто гений по части определения отличительных признаков того или иного человека.

Он вроде бы отвесил мне комплимент, но при этом ловко перевел стрелку на себя. Должен заметить: если я хоть сколько-нибудь разбираюсь в людях, он в этом смысле – полный профан.

– Почему мы ничего не купили? – поспешил я сменить тему.

Джин улыбнулся с таким видом, словно он совершил беспосадочный перелет по экватору.

– А зачем? Мы прикатили в Далтон с целью произвести впечатление, только и всего. И нам это удалось! – Склонившись над рулевым колесом, он перевел взгляд с меня на маленький белый самолетик в небе. – Видишь? Не так надо заходить на посадку при снижении!

Мы вернулись в «Привал у моста» поздним вечером в воскресенье. В окнах трейлеров мерцали голубые экраны. Возле нашего трейлера, буквально из-под колес, метнулся в сторону какой-то чернокожий псих.

По всей видимости, у Джина отношение к расовой проблеме нисколько не изменилось с 1968 года, когда массированное новогоднее наступление армии Северного Вьетнама и Вьетконга вызвало массовые антивоенные выступления, а убийство Мартина Лютера Кинга в Мемфисе 4 апреля – крупнейшие в истории США расовые волнения.

Эпитет, которым Джин наградил нашего соседа, не делал ему чести.

Я смотрел, как пожилой чернокожий бредет к своему трейлеру, через каждые три шага оборачиваясь. Он напоминал человека, которому кажется, будто его преследуют… Мне это чувство было знакомо.

Как только мы вошли в трейлер, Джин тут же принялся за уборку, а я с пачкой «Мальборо» и бутылкой «Джека Дэниелса» уселся на ступеньках.

Было темно, парило…

Жужжали кондиционеры, стрекотали цикады.

А я все размышлял, откуда здесь взялся тот чернокожий.

Вспышка электрического света за занавесками, как далекая зарница за грозовыми облаками, заставила меня перевести взгляд на трейлер Шерри-Ли. Я сидел и тупо смотрел на него. Она чего, дома? Телевизор, что ли, смотрит? Сериал, должно быть… Уехала, а потом вернулась? Ну да, конечно! Вот и «мазда» ее рядом с трейлером…

Я сделал пару глотков виски, вскочил и закурил. Шерри-Ли вернулась! И я ее увижу… Я поднес ладонь ко рту и дыхнул. Настоящий мужской запах… Виски и сигареты. Я обтер бутылку полой рубашки, потом заправил рубашку в брюки, поправил галстук, схватил сумочку.

Ну, вперед! А если прогонит?.. Скажет: чего приперся среди ночи? А, ладно… Была не была…

– Шерри-Ли! – позвал я, поднявшись по ступенькам. – Это я, Мартин. Помните меня?

Телевизор умолк, и я услышал ее шаги. Вспомнив о ее «глоке», я пригнулся.

– Мартин? Какой Мартин? Торговец недвижимостью?

– Нет, Мартин, который спаситель. Я некоторым образом связан с Брэдом.

Последняя фраза решила дело. Она распахнула дверь…

За то время, что мы не виделись, ее красота расцвела еще пышнее. На ней был длинный, до лодыжек, розовый халат из какой-то легко воспламеняющейся ткани, на ногах пушистые, в тон, шлепанцы, которые стоило бы подарить ее бабушке, но Шерри-Ли удавалось и без каблуков выглядеть на все сто.

«А чего это я про бабушку? Старею, что ли?»

– Какого черта ты приперся? – произнесла она с вызовом в голосе, но ее огромные глаза под черной челкой светились скорее любопытством, нежели неприязнью.

– Я тоже рад тебя видеть, – нашелся я. – Может, выпьем?

Она повернулась, качнув бедром, подошла к шкафчику. Карман с пистолетом оттопырился. Ноготком, покрытым светлым лаком, она включила радиоприемник, и трейлер наполнили печальные звуки музыки в стиле блуграсс, зазвучали традиционные струнные инструменты шотландско-ирландских горцев.

– А ты зачем сюда вернулась?

Она встала на цыпочки, взяла с полки два бокала:

– Как это зачем? Это мой дом, я здесь живу.

Она подошла ко мне с бокалами в руках.

Я перевел дыхание. Пути Господни неисповедимы!

– Ты видела Брэда? – спросил я, наливая виски ей и мне.

– Я собиралась то же самое у тебя спросить, – вздохнула она.

Мы подняли бокалы и одновременно поднесли их к губам. Прежде чем мы выпили, наши глаза встретились и сердце у меня бухнуло в ребра.

– Я не видел, – просипел я, поперхнувшись бурбоном.

Шерри-Ли выпила виски, помолчав, сказала:

– Брэд вернется. Он всегда доводит начатое до конца.

– Ничего себе! – покачал я головой. – Ты так спокойно об этом говоришь?

– Сядь, пожалуйста, – кивнула она на диван с выцветшей обивкой.

Я сел, улыбнулся. Она на мою улыбку не отреагировала. Окинув меня пристальным взглядом, заметила:

– Ты меня напрягаешь. Если честно, я тебя побаиваюсь. Почему при тебе дамская сумочка?

– Эта сумочка – все, что осталось у меня по завершении одного романа, с самого начала не заладившегося, – пожал я плечами. – Сумочка – своего рода напоминание о житейской мудрости: что не получилось сразу, не получится и потом!

– Забавно! – Она одарила меня грустной улыбкой. – Каким ветром занесло тебя в «Привал у моста»?

– Я живу на соседней улице. Из моего окна видны окна твоего трейлера.

Она вскинула брови.

– В смысле, мы соседи, – поспешил я уточнить. – Вообще-то я не заглядывал к тебе в окна, да и не собираюсь.

Она засмеялась, и сердце мое мгновенно пустилось вскачь.

– Но почему ты поселился именно в «Привале»?

Потому что хочу жить рядом с тобой, Шерри-Ли, потому что хочу заслонить тебя собой, когда Брэд вскинет револьвер, потому что я хочу тебя, Шерри-Ли…

– Потому что здесь дешево, – пожал я плечами.

Метнув на меня пронзительный взгляд, Шерри-Ли опустилась на табуретку напротив. Она, похоже, больше не опасалась меня, но ведь, с другой стороны, не у меня был «глок» в кармане…

Ее трейлер уютным домом можно было назвать с большой натяжкой. Впрочем, временное жилище ни у кого особым уютом не отличается.

– Славные бокалы, – заметил я, кинув взгляд на полочку у окна.

– У меня тут целая коллекция. Красиво, правда?

Она плеснула виски в наши бокалы. Из радиоприемника доносился голос Тани Такер, известной исполнительницы кантри-рока.

– Тебе нравится Таня Такер? – спросила Шерри-Ли. – Мне она ужасно нравится. Ее голос за душу берет. Ты вообще любишь музыку?

– Хорошую – люблю, плохую – нет! – улыбнулся я.

Мы продолжали усердно опустошать бутылку. Когда виски оставалось на донышке, мы объяснились. После моего предыдущего визита Шерри-Ли приняла решение уехать, надумав обрести душевный покой среди своих единоверцев, обосновавшихся на берегу озера Окичоби, крупнейшего на территории национального парка Эверглейдс. Они вместе молили Бога о прощении, об отпущении ее грехов, после чего она, положившись на волю Господню, вернулась в «Привал».

– Я доверила свою жизнь воле Божией. А ты, Мартин?

– А что я? – покачал я головой. – На мою жизнь Брэд не покушался и, по-моему, не собирается.

– Не зарекайся! Если он узнает, что ты тут был…

– Шерри-Ли, – прервал я ее, – ты умница, красавица, но, по-моему, у тебя крыша поехала, раз ты сидишь здесь, зная, что Брэд вернется и, как ты выразилась, доведет начатое до конца.

– Ни черта ты не понимаешь, друг мой! – Она поднялась с табуретки, подошла ко мне, положила руки мне на плечи.

А затем она наклонилась ко мне. Пряди ее шелковистых волос коснулись моего лица. Аромат ее духов произвел короткое замыкание у меня в голове. Прикосновение ее губ к моей щеке, ее жаркое дыхание заставили замереть мое сердце.

– Я знаю, почему ты навестил меня, Мартин, – сказала она, понизив голос. – Ты славный, ты милый…

Я несся назад, к нашему с Джином трейлеру, не чуя под собой ног.

Она назвала меня «славным и милым». Она поцеловала меня в щеку, а когда я уходил, пожелала спокойной ночи. Разве этого мало? «Славный, милый»… Я стану ее добрым и надежным другом, кому можно когда-нибудь – не исключено! – признаться в любви… к другому. А мне на другого плевать!

Я отгонял своей сумочкой летучих мышей, за которую она ухватилась, когда я поскользнулся на ступеньках ее трейлера, и чувствовал себя на седьмом небе.

В ту ночь я долго не мог заснуть – грезы, мечты гнали сон прочь.

Весь следующий день мы с Джином отправляли письма нумизматам, с которыми познакомились в Далтоне. На фирменных бланках на плотной веленевой бумаге цвета слоновой кости, с шапкой, где значилось: «Общество нумизматов Уайтхолла». Мы сообщали адреса филиалов общества – наши послания выглядели солидно – в Лондоне, Гонконге и почему-то в Форт-Майерсе, штат Флорида. Засвидетельствовав свое почтение адресату, мы подкрепляли его рекламным буклетом в глянцевой темно-синей обложке с золотым тиснением названия нашей компании. Я и не подозревал, что вкалываю в такой крутой фирме! Короче, я был потрясен.

– А что, если кто-либо позвонит нам в Лондон?

– Возьми и позвони! – огрызнулся Джин.

Наш трейлер, то бишь офис, представлял собой отнюдь не крутое зрелище, что вызывало у Джина раздражение. Кто затащил его сюда? Я… Чувство вины заставляло меня помалкивать.

– Ну, чего не звонишь? – окрысился он.

Я вздохнул и набрал номер нашего офиса в Лондоне. После трех гудков ответил женский голос. Мне сообщили, что мистер Ренуар и мистер Брок-Кроссфилд сейчас в зарубежной командировке. Что им передать? Спасибо, ничего! Я положил трубку.

– Понял? – усмехнулся Джин. – Отстегиваешь сто шестьдесят баксов в неделю Службе управления международным менеджментом в Гонконге, и полный порядок!

– А если кто-либо захочет к нам приехать?

Джин поднял голову от своих бумаг, взглянул на меня поверх очков и отчеканил:

– Если кто-либо из лавочников Джорджии и Флориды отважится когда-либо пересечь Атлантику, он обнаружит пустую квартиру с уведомлением на дверях: «Фирма переехала в более просторное помещение. Номер телефона прежний». Пока риелтор одного агентства показывал мне квартиры, сдающиеся в аренду, я улучил момент и приклеил к двери записочку. Еще вопросы будут?

– Джин, я тебя достал?

– Еще как! – процедил он и снова уткнулся в свои бумаги.

Какая муха его укусила, размышлял я, когда мы спустя два дня отправились на Федеральную ярмарку нумизматов в штате Миссисипи. Восемь с половиной часов со скоростью сто пять километров в час в полном молчании – это кое-что!

Мы остановились у невзрачного блочного сооружения барачного типа где-то между Таллахасси и Пенсаколой, километрах в двадцати от Мексиканского залива. Неоновая вывеска извещала о том, что перед нами «Мот…ль Др…жба».

Когда я вошел в наш номер, огромный таракан юркнул под шкаф.

Американский таракан, хочу заметить, уникальное насекомое, исключительно живучее. Длина его тела достигает порой четырех сантиметров, и он может обходиться без еды до трех месяцев, без воды – до одного месяца. До сорока восьми часов может находиться в замерзшем состоянии, обладает молниеносной реакцией и высокой чувствительностью. В Соединенных Штатах, уникальном государстве, и насекомые – единственные в своем роде. О москитах я уже упоминал. Это прямо-таки звери!

Вид стен нашего номера, сплошь в пятнах крови тех, кого здесь до нас кусали москиты, заставил меня поморщиться.

Я опустился на кровать и закурил. Молчание, конечно, золото, но не всегда!..

– Джин, в чем, собственно, дело? – начал я.

– Ты ставишь под угрозу нашу репутацию своими шашнями с какой-то шлюхой! – ощерился он.

– Она не шлюха! – взорвался я. – Как ты посмел назвать мою…

– Твою невесту? – прервал он меня. – Нареченную? Непорочную деву?

В его словах был смысл. Я лег на спину и выпустил в потолок струю дыма.

– Она мой друг. – Я вздохнул. – Мы друзья…

Джин долго и придирчиво разглядывал себя в потрескавшемся зеркале, расчесывая пряди редеющих волос и втирая в пухлые щеки дорогой крем для лица.

– Нет у тебя никаких друзей, Мартин, – произнес он после продолжительной паузы. – У тебя есть только я да еще дамская сумочка.

Мы отправились в путь на следующий день в шесть утра и спустя четыре часа приехали в Хаттисберг, когда-то небольшой деревянный городок, ныне крупный железнодорожный узел на юге штата Миссисипи.

– Какова наша диспозиция? – спросил я, наблюдая, как торговцы монетами подгребают ко входу в «Конвеншн-сентер», где раз в четыре года проводится очередной съезд по выдвижению кандидатуры на пост президента США.

Джин уставился на меня сквозь зеркальные стекла очков, изготовленных для него на заказ.

– Ого! – протянул он. – Я поражен. Ты делаешь успехи! Язык профи – все равно что шифрограмма!

– Да ладно! – пожал я плечами. – Так какова ваша диспозиция?

Джин пригнулся к рулю и обвел взглядом приверженцев золотого тельца.

– Поддержка и натиск. Уточняю: ведомый следует за ведущим и обеспечивает успех операции. Ты – мой британский бизнес-партнер. Торговля монетами в Европе тебе известна досконально, а сюда ты приехал с целью приобрести кое-какие редкие экземпляры для своей клиентуры из Старого Света. Если я укажу тебе на какой-либо экземпляр и упомяну леди Монро, ты попросишь меня вести переговоры от твоего имени. Намекнешь, что месяц назад тебя обошли при покупке десятидолларовой золотой монеты 1875 года чеканки, которая ушла в другие руки за тысячу семьсот пятьдесят баксов. Сегодня мы кое-что купим.

– Леди Монро, – произнес я в раздумье.

Джин кивнул.

– Как Мэрилин Монро?

– Да, – вздохнул он. – Как Мэрилин…

В Хаттисберге мы накупили золота в огромном количестве.

«Орлы» чеканки 1866 года, мексиканские песо с незначительным изъяном, соверены, которые чеканились до 1917 года, – монеты разного происхождения и разного возраста, но все до единой мне они почтения не внушали. Почему? Да потому что… Нет, пожалуй, не поймете!.. Кто такой Мидас, знаете? Кто не знает, поясняю. Мидас, царь Фригии – было такое древнее государство на территории современной Турции, – имел ослиные уши и обращал в золото все, к чему прикасался. Поняли, куда я клоню?

Поехали дальше. Про Мамону слыхали? Нет?.. Тогда знайте, что в христианских церковных текстах – это злой дух, олицетворяющий корысть и стяжательство. Въехали?

Короче, мы стали обладателями кучи золотишка с душком, откуда торчали ослиные уши Мидаса.

Ладно, кончаю вас грузить! От теории перехожу к практике.

Завершая сделку, Джин доставал из кармана чековую книжку, с важным видом выписывал чек авторучкой с золотым пером, а я хватался за отключенный сотовый и с радостным видом звонил – будто бы! – в Великобританию, своим – якобы! – благодарным клиентам. Продавцы пожимали нам руки и приглашали в бары и ночные клубы, но Джин вежливо отклонял все приглашения.

– Джин, почему ты избегаешь общения с этими людьми? – поинтересовался я. – Они к нам расположены. На мой взгляд, хотят установить с нами тесные контакты, а ты кобенишься.

– Мы на них произвели впечатление, и это основное. А чего они хотят, меня не интересует. – Он помолчал. – Я покупаю золотые монеты, торгуюсь, как последний лавочник, выписываю чек, а монеты – золотые, заметь! – с собой не забираю. Почему?

– Чтобы нас не ограбили на парковке?

– Допустим, но не это главное. Я предоставляю этим лохам возможность убедиться в том, что чек подлинный, и только после этого отослать нам монету. Улавливаешь?

– Не врубаюсь я что-то! – покачал я головой.

– Наша акция, внушающая доверие, производит впечатление! – сказал Джин с расстановкой.

В помещении было душно, но Джин, похоже, уходить не собирался. Он у каждой витрины останавливался, ни одной монеты не оставил без внимания, а я буквально валился с ног от усталости.

Когда мы сели за грязный столик, купив в автомате кофе в бумажных стаканчиках, он поморщился.

– Куда подевалась романтика? – спросил он, не ожидая ответа. – Разве золотые монеты не должны находиться в выстланных бархатом сундучках английского дуба в окружении честнейших охранников? – Он окинул взглядом навесной потолок из пластика и вздохнул. – Антураж все портит. Дешевка!

Допив кофе, он освежил дыхание извлеченным из кармана аэрозолем и поднялся.

– Вперед, командир! – произнес он вполголоса. – Кто ищет, тот находит…

Джин обнаружил монету, которую мы искали, на стенде под вывеской: «Нед. Чистое золото».

– По-моему, нам повезло! – воскликнул он, изобразив восторг.

Нед, сидевший в инвалидной коляске, смял недокуренную сигарету и подался к нам верхней половиной туловища, чтобы было лучше слышно. Он напомнил мне героя войны, которому изменила жена.

Балладу Кенни Роджерса «Руби, не бери любимую в город» слышали? Ну так вот!..

Потом Нед улыбнулся и подкатил к нам. Ему явно льстило, что к нему залетели такие важные птицы, как мы. Мы произвели на него впечатление, он на нас – тоже.

На нем были шляпа для рыбной ловли с какими-то мухами на полях, рубашка с короткими рукавами с узором в виде лошадей на груди, шорты цвета хаки, белые носки и, дабы не подчеркивать увечье, черные грубые башмаки. Крошечная желтая булавка с черной полосой по диагонали на шляпе Неда привлекла внимание Джина.

– ВВС? – спросил Джин.

Нед кивнул:

– Ты тоже?

Джин покачал головой и протянул руку.

– Semper Fi, приятель! – ввернул он латынь ни к селу ни к городу.

Нед стиснул руку Джина.

– Semper Fidelis, стало быть… «Всегда верен!» – девиз морской пехоты. Нереально! А твой дружок?

Я раскрыл было рот, но Джин меня опередил:

– Он британец. Служил в Королевской конной гвардии.

Нед сделал большие глаза – возможно, не поверил.

– Кавалерист, значит? Что скажешь, британец?

– Habeas corpus, – нашелся я и подмигнул.

– Закон о свободе личности – в порядке закон. К примеру, при задержании требует предъявления судебного обвинения в течение суток. Помню, с британцами у меня в семидесятом в Германии любопытнейший «хабеас корпус» приключился.

– Меня тогда там не было, – заметил я. – В то время я еще бегал в коротких штанишках. Возможно, в семидесятом в Германии в сухопутных войсках служил мой отец. Он… м-м-м… недавно вышел в отставку.

– Что тогда с тобой случилось, Нед? – спросил Джин, перехватив мой взгляд.

– Однажды, в одном запретном местечке, очередью из автомата прошили нижний отдел моего позвоночника. Ни за что ни про что!..

Джин вдруг сделал круглые глаза и уставился на один из выставленных в витрине желтых кругляшей.

– «Орел» 1872 года! Покажи-ка!

Нед взмахнул мощной рукой, наверняка стоившей жизни многим азиатам.

– Бери сам, морпех!

Джин натянул перчатку, взял монету, взглянул на меня.

– По-моему, мы нашли то, о чем мечтает ее светлость.

Я кинул внимательный взгляд на монету и улыбнулся.

– Думаю, она будет очень рада, – заметил я. – Я сразу позвоню ей, если ты договоришься о цене.

Когда я шагнул в сторону от витрины, Нед схватил меня за руку:

– Да ты хоть знаешь, что это за монета, сынок?

– Разумеется! – Я вскинул брови. – Это десятидолларовая монета чеканки 1872 года. Данный конкретный образчик отчеканен на Монетном дворе в Карлсон-Сити, штат Невада. Девяносто процентов золота, десять процентов меди, вес – чуть более восьми граммов. Незначительный износ, сохранность семь или восемь баллов по десятибалльной шкале. Больше пока ничего добавить не могу, кроме того, что мой коллега хочет совершить покупку.

На улице было еще светло, когда мы шагали по почти пустой автостоянке. Насекомые во влажном вечернем воздухе кишмя кишели. Влажность, по-моему, зашкаливала. Хотелось расстегнуть рубашку, а галстук пульнуть под колеса проносящихся мимо машин. Хотелось расслабиться, завалиться в какой-нибудь бар, отвести, так сказать, душу. Джин намеревался что-то считать-подсчитывать, писать-подписывать, так что расслабуха мне не светила. Однако мне нечего было терять, поэтому я, кивнув в сторону бара в конце парковки, сказал:

– Давай вмажем по холодному пивку перед тем, как отправиться в путь.

Джин не отводил взгляда от легкого спортивного самолета, который взлетал с летного поля, расположенного неподалеку.

– Убери закрылки, придурок! Выжимай газ до предела, – донеслось до меня.

Дались ему эти самолеты! Авиатор хренов…

– Джин, сейчас пиво со скидкой, пошли опрокинем по кружке! – повысил я голос.

Он проводил тоскливым взглядом самолет, растаявший в дымке, повернулся ко мне и процедил сквозь зубы:

– Рабочий день еще не окончен, садись, поехали!

Я всю дорогу курил, а Джин гнал на юго-восток, и скоро мы остановились у придорожного мотеля.

– Вылезай, приехали! – скомандовал он.

– Долго это будет продолжаться? – усмехнулся я.

– Ты это о чем?

– Мне осточертели мотели вроде этого. Это же дыра! Ни мини-бара, ни даже самого паршивого телевизора. Мне осточертело вкалывать по семь дней в неделю, без выходных. Я тебе кто? Мальчик на побегушках? Болтаюсь с тобой без гроша в кармане. На-до-е-ло!

– Кончай стебаться! Разберемся… Жди меня в машине, а я – к администратору.

Через пять минут он вернулся, и мы потопали в свой «фургон». Джин первым вошел в наше убогое пристанище, включил свет и попятился, когда стая американских тараканов метнулась из-под его ног в обшарпанную кухню.

Джин врубил кондиционер, повесил костюм на вешалку-распялку, которую стащил из парижского отеля «Жорж V», разделся и остался в одних трусах. Затем он открыл свой кейс, взял упаковку хирургических масок. Далее он извлек из упаковки одну маску, напялил на свою физиономию, натянул на руки оранжевые резиновые перчатки, достал из кейса распылитель «Рейд» и в течение получаса обрызгивал инсектицидом углы, щели и закоулки очередного нашего пристанища. Между прочим, рекламный лозунг фирмы «Джонсон», выпускающей инсектицид «Рейд»: «Муравьев и тараканов убивает наповал», в который раз убедил меня, что у этой фирмы слова не расходятся с делом, – муравьи и москиты мгновенно подохли, но американские тараканы убежали еще до начала экзекуции.

Завершив экзекуцию, Джин снял маску, подтянул трусы и объявил:

– Итак, командир, приступаем к выплате денежного содержания.

Он сел на кровать, достал из бумажника пять стодолларовых купюр, разложил их веером на нейлоновом стеганом покрывале.

– Пять сотенных, так?

Я кивнул и хотел было их забрать, но он убрал в свой бумажник одну банкноту.

– Это арендная плата за жилье, – пояснил он. – Согласен?

Я пожал плечами. Для меня и четыре сотни сойдет!

– Еду и другие предметы первой необходимости как на привале, так и в пути округляем до сотни. Не возражаешь?

Еще одна банкнота нырнула в бумажник. Я готов был взъерепениться. Джин мгновенно уловил мой настрой.

– Мартин, – начал он вкрадчивым тоном, – ты считаешь, что я обязан кормить тебя, одевать, предоставлять приют да еще и полностью выплачивать тебе жалованье? Откуда, по-твоему, берутся деньги?

– Может, на деревьях растут? – съязвил я.

– О, если бы! – вздохнул он. – Я взял тебя на работу, разумеется, не задарма, но ты обязан платить по счетам. Так у нас в Америке живут все. Понятно?

Я поморщился, но промолчал.

– Идем дальше! – оживился Джин. – Тебе на пиво и крепкие напитки еще три сотни. Многовато, по-моему?

– Нормально! – возразил я.

Он взял еще две банкноты и убрал в свой бумажник.

– Ты что, совсем оборзел? – возмутился я.

– Сотни тебе вполне хватит и на пиво, и на виски. Иди гуляй!

Я схватил сотню, свою сумочку и был таков! Я отмахал километров двадцать, когда понял, что еду явно не туда, куда надо. Наконец, три рокера в пикапе, размалеванном в стиле хеви-метал, объяснили мне, как достичь желаемого в этом краю трезвенников.

Пара ярко освещенных винных магазинов на границе округа вернула мне отличное расположение духа. Когда я подъехал к первому, меня остановила компания несовершеннолетних пацанов в мешковатых джинсах и с металлическими цепями на шее. Они хотели выпить, а у них были только наличные и сигареты с марихуаной. Я взял у них и то и другое, купил им и себе виски и пиво, а потом покатил восвояси.

Я включил радиоприемник, и грянул рок…

Я закурил сигарету с марихуаной, и захотелось обнять весь мир.

Когда Келли Кларксон запела «С тех пор, как ты ушел», я сразу вспомнил Шерри-Ли. Что она сейчас делает у себя в трейлере? Может, мы вместе слушаем одну и ту же песню?

Дорога привела меня к реке, и я затормозил у моста, возле площадки для отдыха почти на самом берегу. Прихватив банку «Бадвайзера», я спустился к самой кромке воды. Когда я ступил в ил, какая-то крупная тварь с тихим всплеском скользнула в воду. В тростниковых зарослях мерцали светлячки, высоко в небе сияли звезды, а я стоял… вернее, катился под гору, и не было у меня никаких ориентиров на жизненном пути.

Homo sapiens… Человек разумный… Может, кто-то другой и разумный, но только не я. А почему? Да потому что жизнь – борьба, а мне любая борьба претит, потому что я по натуре не хищник.

Когда я вернулся в мотель, Джин ждал меня. Но я сразу понял, что разбора полетов не предвидится. Ему хотелось сыграть в триктрак, и разве мог я ему отказать?

– По-моему, нам стоит попытаться лучше узнать друг друга, – сказал он, когда у него на первом же броске выпали шестерка и единица. – Давай условимся: всякий раз, когда у кого-то из нас выпадает дубль, противник обязан ответить на его вопрос.

– Какого рода вопрос? – поинтересовался я, когда у меня выпали единица и двойка.

– Личного свойства, – объяснил Джин и сразу выкинул две тройки. – Для начала ответь: откуда ты родом и чем занимался твой папаша?

– Это уже два вопроса, – возразил я.

– У меня выпал дубль, – заметил Джин.

– Я родился в местечке под названием Сент-Муди, которое находится в графстве под названием Корнуолл, которое является составной частью Англии, а мой отец был трактористом.

Я бросил кости, и у меня выпало две единицы.

– Когда все это кончится?

Джин сделал глоток из бутылки с диетической кола-колой, достал сигарету из пачки «Мальборо-Лайт».

– На День труда, в первый понедельник сентября, – сказал он, закуривая.

Увидев, что у меня выпала шестерка и единица, Джин вскинул брови.

– Я собираюсь разбить тебя в пух и прах, – сообщил он, выкинув пятерку и четверку и таким образом заблокировав две мои шашки.

Я вынужден был пропустить целых два хода, но неожиданно у меня выпали две шестерки.

– Почему бы тебе не выпить? У меня такой вот вопрос.

Джин смерил меня подозрительным взглядом, ища подвоха в моем невинном вопросе, а потом пожал плечами.

– Можно и выпить, – улыбнулся он. – Твой ход.

Я свинтил пробку с бутылки местного бурбона и налил нам по полной.

Следующий бросок у меня оказался удачным, но до победы было еще далеко. Джин умело сопротивлялся, и моим шашкам оставалось лишь топтаться на месте, как британцам во время высадки в Нормандии. Даже дубли, которые мне выпадали, почти ничего не меняли.

Джин был во всех отношениях военной косточкой. Его отца, оказывается, убили в Корее, а мать была школьной учительницей. Спустя пару десятилетий, в 1966 году, он записался в морскую пехоту с целью преодолеть шок, невроз, если угодно, вызванный трагической гибелью отца. Он, по его словам, дважды совершал вылазку к лаосской границе в качестве командира взвода во время какой-то разведывательной операции, включая выброску парашютного десанта. Третью вылазку он совершил уже в качестве командира роты, а в 1974 году в чине майора он был с почетом уволен на пенсию. В итоге он приобрел кучу наград и нежелательных воспоминаний – так он выразился. О Вьетнаме он вообще говорить не любил.

Потом удача мне изменила, и настал мой черед «исповедоваться». Вешать лапшу на уши Джину мне всегда было легко, но, оказавшись в плену условностей игры, я отвечал на его вопросы без утайки. Я признался в том, что являюсь отцом мальчугана, которого оставил спустя три недели после того, как ему исполнилось восемь лет. В качестве оправдания я заметил, что ребенку гораздо лучше расти вовсе без отца, чем иметь отцом такого охламона, как я. А когда я сказал, что какое-то время работал учителем, он лишь руками развел.

Джин ненавидел детей и этого не скрывал.

– Скребаные высерки, – процедил он сквозь зубы. – Видеть их не могу! А уж когда они хнычут, я и вовсе зверею. Н-да!.. Нет ничего легче, чем поиметь ребенка!

Поиметь… Идиотское какое-то слово! Я поинтересовался, какой смысл он вкладывает в это слово, но его внимание снова привлекла игра.

Хотя дубли ему больше не выпадали, он расставил шашки для следующей партии, несмотря на то что выиграл. Следующий дубль выпал мне. По этому случаю я плеснул виски, ему и мне, на два пальца.

Мысли у меня к этому времени куда-то слиняли.

– Ты республиканец или демократ? – вякнул я, не подозревая, куда заведет нас этот вопрос.

– Я не пацан какой-нибудь, я вполне сформировавшаяся личность. – Джин усмехнулся. – Политика – это средство, при помощи которого всякого рода деятели занимаются манипуляцией общественным сознанием. Я не из тех, кто поддается на уговоры, обещания, не имеющие под собой никакой экономической основы. Политический стеб – это для инфантилов, а я человек здравомыслящий. На всякие посулы я не ведусь. Я знаю четко, что мне надо, и развести меня никому не удастся.

Четверка и тройка слегка озадачили его. Он закурил, затянулся и, отправив белую шашку в мои владения, продолжил:

– Всякие чиновники гонят туфту, когда стебаются по поводу благосостояния, охраны здоровья и окружающей среды, а сами в это время набивают себе карманы. Уж лучше бы помалкивали! Мне плевать на «Дженерал моторс», «Форд», «Боинг» и «Майкрософт», и я не верю ни единому слову из того, что слышу по каналам Эй-би-си, Си-эн-эн и «Фокс». Когда-то Ленин сказал, мол, каждому – по потребности, от каждого – по его вере в справедливость властей. Может, я его слова переврал, но за смысл ручаюсь. – Он потер лоб, будто задумался, а затем осушил свой бокал. – Думаешь, во время выборов твой голос в поддержку демократа либо республиканца изменит хоть на йоту твою скверную жизнь?

– Откуда мне знать? – Я пожал плечами. – Я никогда не голосовал.

– Неужели? – Он вскинул брови. – А почему?

Я хотел было сказать, что никогда не голосовал, потому как уверен, что любой, кто добивается общественного признания, руководствуется лишь собственными интересами и поэтому никогда не станет бескорыстно действовать на пользу другим, но передумал.

– Просто никто и никогда не смог убедить меня в том, что мне непременно нужно голосовать, – произнес я после паузы.

– Никто и никогда его, видите ли, не убедил. – Джин покачал головой. – Ты просто подсознательно понимал, что все это фигня! Все это политиканство не будет стоить выеденного яйца, когда Иисус вернется! Это уж точно! – Увидев, какое у меня сделалось выражение лица, он хохотнул. – Успокойся, командир! Иисус не вернется. Его тело римляне изрубили на куски, а куски закопали в разных частях империи. Пилату мученик был на фиг не нужен! В наши дни подобное случается сплошь и рядом. Когда-нибудь я расскажу тебе такое, что сразу многое поймешь. А пока у тебя есть только я, и я выведу тебя из дикой пустыни без всякого глаза вопиющего.

Я разлил остатки виски по бокалам.

– Ну, вздрогнем! – поднял я свой бокал.

Джин поднял свой бокал и растянул рот в улыбке. Глаза у него мерцали странным блеском. Я смотрел ему в глаза до тех пор, пока блеск их не начал меня раздражать, а когда я отвел взгляд, он еще улыбался.

– За нас, – предложил он тост торжественным тоном.

– За нас, – произнес я весьма сдержанно.

На рассвете меня разбудил лай какого-то пса, озверевшего, надо думать, от выхлопных газов. Я спустил ноги на пол и обалдел – оказывается, я спал обутый и в брюках. Покачиваясь, я поплелся в совмещенный санузел – мочевой пузырь у меня, похоже, раздулся, как анаконда, заглотнувшая свинью. Я рванул дверь, но она не поддалась.

– Джин, закругляйся, мне нужно отлить! – крикнул я.

– Отстань! – простонал он.

Я прислушался. Звуки, раздававшиеся за дверью, никаких сомнений не вызывали – Джина выворачивало наизнанку. Кажется, это надолго, сообразил я и поспешил на улицу.

Жарища, духотища и придорожный смрад убедили меня, что до платной парковки я не дотяну, пришлось нырнуть в кусты на задворках нашего «бунгало», где я и облегчился.

Между тем ошалевший пес выдавал собачьи непристойности проносившимся мимо машинам. Зарулив на парковку, я купил в автомате банку ледяной кока-колы, осушил ее в три глотка, рыгнул и купил еще парочку.

В наших хоромах никаких изменений не произошло – Джин по-прежнему блевал, о чем свидетельствовал то и дело урчавший бачок.

Я сидел, пил колу и оценивал ущерб, нанесенный «разгулом нашей стихии». Смятые пачки из-под сигарет и пепел на ковролине, тут и там жестянки из-под пива – все это свидетельствовало о победе эмоций над разумом. На столе стояли опорожненные бутылки из-под виски и водки. Ничего себе! Когда это мы успели? Я покачал головой. Ну надо же, провал в памяти! Помню, как мы прикончили бутылку «Дикой индейки», а дальше – тайна, покрытая мраком…

Джин выполз из санузла и рухнул на кровать. Вид у него был тот еще! Цвет лица зеленый, глаза красные, веки набрякшие…

– Достань из холодильника мою гелевую маску! – мяукнул он.

Морпех называется… Пару стаканов засосал – и в ауте! Теперь вот маску гелевую ему подавай…

– Сегодня я не имею права садиться за руль, – прошелестел он, приподнимаясь. Отхлебнув из банки пару глотков холодной кока-колы, добавил: – Передай мне мой кейс, а сам – быстро бриться, мыться, одеваться. Форма одежды – официальная.

Видите ли, быстро все надо делать! А сам, как баба, часами прихорашивается… Несессер у него – ну прямо косметический салон на дому! Три вида шампуня, два восстановителя для волос, шапочка для душа из фешенебельного отеля «Уолдорф Астория» в Нью-Йорке, гели для душа, тюбик зубной пасты для курильщиков, отбеливающая зубная паста, нить для чистки зубов, две щетки для снятия зубного налета, четыре обычные зубные щетки, три из которых были еще в упаковке, и одна – электрическая. Увлажняющие, очищающие и омолаживающие кремы и тоники для лица из Лондона, Нью-Йорка и Парижа, а два дезодоранта вообще из Токио! В общем, размышлял я, вскрывая упаковку с зубной щеткой, чрезмерное внимание к своей внешности – странная черта характера, в особенности для американского морского пехотинца.

– Вчера Общество нумизматов Уайтхолла пропиарило девятнадцать тысяч семьсот пятьдесят пять долларов, – объявил Джин, когда я, побритый и благоухающий, в бежевых джинсах, черной рубашке из магазина «Ковбойский стиль» и штиблетах из змеиной кожи, купленных за пятнадцать баксов в магазине подержанной одежды «Вторая жизнь», предстал перед ним.

В таком прикиде я смахивал на участника родео и одновременно на парикмахера, но все лучше, чем если бы напялил рекомендованные Джином молодежные слаксы фирмы «Гэп» и трикотажную рубашку.

– Казна почти пуста, поэтому поехали продавать то, что у нас есть. – Он приподнял край гелевой маски и подмигнул мне, как завзятый гомосек. – Ты что, брал мой увлажняющий гель?

Я решил, что не стоит допытываться у Джина, где он спроворил мне водительские права. Фото мое, имя и фамилия – тоже мои, зарегистрирован в штате Нью-Йорк. Класс! Мы сидели в закусочной на окраине Перкисона, штат Миссисипи. Я был голодный как волк, заказал себе всякого-разного. Джин пил жидкий кофе из огромной чашки, листал местный справочник «Желтые страницы», а я разглядывал права.

– Убери, – прошипел он, не поднимая глаз.

Пожав плечами, я сунул права в бумажник и начал строить пирамиду из баночек с обезжиренными сливками для кофе. Пирамида рухнула, когда я водрузил верхушку. Джин закрыл глаза и, как мне показалось, сосчитал про себя до десяти.

– Ты всегда такой бодрячок после того, как напьешся?

– Напиться, Джин, – значит проснуться на следующее утро либо на пепелище, либо женатым, либо сплошь в наколках. Вчера я всего-навсего отдыхал душой и телом.

Джину вовсе не обязательно знать, почему я такой жизнерадостный, вовремя сообразил я, проведя ладонью по карману, где ждали своего часа сигареты с марихуаной.

А водительские права – этот долгожданный законный статус американца – просто окрыляли!

У меня за плечом возникла сорокалетняя рыжая красотка в мини-юбке и гольфах.

– Завтрак туриста, рубленые бифштексы на вынос, пшеничный тост, – объявила она.

– Тост – это мне, сударыня! – вздохнул Джин.

Я не возразил.

Говорят, что посеешь, то и пожнешь! Мысль не новая, но справедливая. В трейлерном поселке «Привал у моста» Джин даром времени не терял. Из Интернета буквально не вылезал, нумизматические журналы и каталог Американской нумизматической ассоциации изучил досконально, зато теперь у нас были адреса тридцати торговцев, чьи лавки и конторы находились вблизи шоссе, по которому мы возвращались домой.

Мы мчались по Сорок девятому шоссе на юг, пока оно не уперлось в Мексиканский залив, а потом повернули на восток и скоро подкатили к гавани с яхтами и прогулочными катерами.

– Это Галфпорт, – сообщил Джин. – Этот город на юге штата Миссисипи известен как глубоководный порт, а также как курорт. Здесь самый протяженный в мире песчаный пляж, его длина более сорока одного километра, но фишка не в этом – пляж этот искусственный, потому как возник в результате разработки серебра в Мексиканском заливе. Улавливаешь?

– Хочешь сказать, те, кто здесь вкалывали, купались в серебре?

– Вроде того! Во всяком случае, требовались немалые средства, чтобы возвести на территории штата, между городами Галфпорт и Билокси, предприятия индустрии отдыха и развлечений. По сути, это еще один Лас-Вегас! Игорные заведения, официально открытые в 1931 году, ночные клубы и тому подобное привлекают сюда толпы туристов, а если принять во внимание тот факт, что большая часть горожан занята в сфере обслуживания и торговле, лучшего места для начала нашей операции с монетами не сыскать.

Мимо нас промчались на роликах две красотки в бикини.

Я обернулся, проводил их взглядом.

– Отвязные курортницы! – ухмыльнулся я.

– Шлюхи на колесах! – ощерился Джин.

Мы ехали вдоль побережья, я с интересом поглядывал по сторонам.

– Смотри-ка, Джин, почти все яхты в гавани – плавучие казино. Похоже, сюда валом валят те, кто умеет… – Я задумался, решив выдать что-либо сверхумное. – Кто знает, как осуществлять менеджмент своего бумажника.

Покосившись на меня, Джин усмехнулся:

– Дело не в этом, командир! Просто люди жаждут действий, а это – часть того самого возбуждения, по-нынешнему драйва, которое делает жизнь более интересной. Не будь этого, от всего, что мы делаем, несло бы скукой и рутиной. – Джин помолчал, затем продолжил: – Именно поэтому, командир, большинству из нас нравятся азартные игры, то есть возможность предаться азарту, иными словами – попытать счастья и удачи за чрезвычайно возбуждающими игорными столами. Между прочим, в определенных играх есть шанс выиграть, а во многих других играют ради самого процесса игры. Согласен?

Я кивнул.

– Кстати сказать, – продолжил Джин, – когда пытаются объяснить значение термина «азартная игра», дают определение в том смысле, что в обмен на возможность конечной выгоды допускается некий риск.

– Как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанское! – ввернул я, как мне показалось, вовремя и к месту.

– Кто о чем, а ты все о выпивке! – поморщился Джин. – К твоему сведению, командир, в большинстве казино посетителям предлагают халявную выпивку. Почему? Да потому что затуманенное сознание игрока может в ряде игр сказаться фатальным для него образом, но не для владельца казино. Впрочем, в любой игре играть «набравшись» может обойтись недешево! – Он помолчал. – Повторяю, азартная игра – это когда в обмен на возможность конечной выгоды допускается риск. Фактически это определение схватывает сущность нашего образа жизни. С этой точки зрения завести собственный бизнес – это азартная игра, инвестиции в биржевые акции – это азартная игра, покупка дома – это тоже азартная игра. Да что там, жениться – это азартная игра, да еще какая! В конце концов, в определенном смысле то, чем занимаются казино, игорные заведения, ипподромы, наконец, представляет собой хорошо организованный и наполовину искусственно воссозданный формат наших маленьких житейских драм. Именно в этом наверняка заключается притягательность игорных заведений. В жизни мы частенько попадаем в рискованные ситуации, практически ничего не зная о конечных ставках, но за игорным столом, к примеру, вероятные нюансы рулетки или костей кажутся игроку более легким делом, чем, скажем, попытка воспитать детей в нашем сумасшедшем обществе. Согласен?

– А что делать, если постоянно проигрываешь?

– О проигрыше за игорным столом надо думать как о деньгах, потраченных на удовольствие. Многие проигрывают кучу денег и теряют голову, но ведь жизнь – это нечто большее, чем доллары и центы. Не так ли?

Мы съехали с автострады и, обогнув город с севера, вскоре подкатили к магазину «Все для коллекционеров». Объявление извещало, что для владельцев карт прибрежных казино скидка десять процентов.

– Доброе утро! Ну, как сегодня делишки? – воскликнул Джин.

Не дав владельцу магазина задать ему тот же самый вопрос, он сразу выложил на стеклянный прилавок три монеты.

– «Золотые орлы». Один чеканки 1867 года, два других – 1870 года. Что вы мне за них дадите?

Владелец сдвинул очки на лоб, вставил монокль и придвинул к себе огромное увеличительное стекло на штативе с гибкой рукояткой.

– Что вам известно о монете шестьдесят седьмого года? – спросил он тихим контральто.

– Монетный двор Сан-Франциско. Я бы сказал, что она «почти необращавшаяся», то есть присвоил бы ей пятьдесят баллов.

– Почти необращавшаяся, значит? – ухмыльнулся владелец магазина. – Ну-ка, посмотрим!

Надев перчатки, он вытащил монету из прозрачного футляра и положил на черную бархатную подставку.

– Взгляните на кончики крыльев орла! Видите, как истерлась позолота? Посмотрите, как вытерты перья у шеи. И вы купили монету как «почти необращавшуюся»?

Джин покачал головой:

– Мой отец купил ее на нумизматической ярмарке в Таскопси в шестьдесят девятом году.

Нумизмат вынул из глаза монокль и надел очки.

– Что ж, можете оценить монету где-нибудь еще, но я бы сказал, что вашего отца либо обманули, либо он обращался с монетой ненадлежащим образом. Я даю монете сорок баллов.

– Сколько же она стоит? – прищурился Джин.

Владелец сверился с компьютером:

– Сегодняшняя цена – две семьсот пятьдесят. За идеальную монету дают шесть восемьсот шестьдесят. Хотите, чтобы я взглянул на остальные?

– Непруха, – подвел я итог, когда мы отправились на поиски следующего адресата. – Обдираловка, а не ярмарка.

– Все путем! – усмехнулся Джин, закуривая. – Тут вот какое дело, командир. Если говоришь торговцу, что у тебя монета, условно говоря, класса Б, он старается убедить тебя в том, что ты когда-то приобрел монету класса В. Надо сразу говорить, что у тебя монета класса А, тогда получишь столько, сколько она стоит на самом деле. Мы ничего не приобрели, но ничего и не потеряли – нормальный ход, короче. – Склонившись над рулем, он проводил взглядом летящий над нами самолет.

– Одномоторный «бичкрафт», – произнес он, покачав головой. – Вот идиот, завалился на крыло, того и гляди гробанется.

Мы пообщались с шестью нумизматами и продали наше золотишко, получив шесть чеков. Последнюю партию «некачественных» монет Джин сплавил одному ростовщику за тысячу долларов наличными, причем лишних вопросов нам не задавали.

Затем он отстегнул мне две сотни и велел отвезти его домой. Сам он лег на заднее сиденье, заложив руки под голову, и закурил. Он радовался, что все идет по плану, а я по-прежнему недоумевал. Мы таскались по всевозможным нумизматическим ярмаркам и «производили впечатление». Мы покупали дорогие монеты, которые доставляли нам позже по почте, а кое-какие продавали. Мы продавали купленные монеты другим торговцам и в целом выходили в ноль. Мы обзванивали торговцев и совершали сделки по телефону. Три раза в неделю служба срочной почтовой доставки США привозила нам ценные бандероли. Мы не жульничали, хотя не имели аккредитации Американской нумизматической ассоциации. Будь мы американской компанией, такая аккредитация была бы необходима, но, как неоднократно объяснял Джин, мы не были американской компанией, потому как наша компания называлась Общество нумизматов Уайтхолла и мы были зарегистрированы в Лондоне, и это все объясняло.

Мы покупали и продавали лишь небольшие партии монет, так что на прибыль пока и рассчитывать не приходилось. Тем не менее я склонен был верить Джину, который уверял, что мы на пороге обогащения. Я не понимал, каким образом мы вдруг обогатимся. Ладно, упремся – разберемся! Как-никак Джин в этом деле дока, ему виднее, пришел я к выводу.

Я включил радио и прибавил газу. Не терпелось поскорее увидеть Шерри-Ли.

– Выключи радио, командир! Всякое буесловие и музыкальная дребедень – это для одноклеточных. Понял?

Мы вернулись в «Привал» в начале пятого утра. Машина Шерри-Ли стояла рядом с ее трейлером, но света в окнах не было.

– Завтра у тебя выходной, – объявил Джин. – Только без глупостей!

На следующее утро шестое чувство разбудило меня в начале девятого. Я поднял жалюзи и выглянул в окно. Шерри-Ли в обрезанных джинсах и белой мужской рубашке, завязанной узлом на талии, стояла возле «мазды» и разговаривала с одной из своих соседок, матерью-одиночкой четверых детей.

Шерри-Ли, похоже, куда-то собиралась, поэтому я поспешно натянул джинсы, футболку и босиком выскочил на улицу.

– Доброе утро! – сказала соседка.

– Привет, Мартин! – улыбнулась Шерри-Ли.

– Скажите, вам не попадался на глаза мой старший, Соломон? – спросила соседка.

Я покачал головой.

– Вот ведь сорванец! – вздохнула соседка. – Собирался на болото поохотиться на опоссума и пропал.

– Когда вы видели его последний раз? – спросил я.

– В четверг, около семи утра.

– Зачем вы его отпустили на болото? С аллигаторами шутки плохи… – Я пожал плечами.

– С моим Соломоном никакого сладу! Может, Бесноватый Джек напугал его и он спрятался? Не знаю, что и думать!

– Кто это, Бесноватый Джек?

– Один чернокожий псих, наш сосед!

– Он не псих, – возразила Шерри-Ли. – Он всего лишь приверженец религии вуду. Когда он отбывал срок в тюрьме за какую-то мелкую кражу, его навестил хунган – глава общины вуду и в качестве своей меры наказания превратил его в зомби, и теперь он вроде бы как одержимый, то есть лишенный воли и постоянно ощущающий присутствие невидимого мира духов и души предков. У него потерянный взгляд, он никому не имеет права сказать, что он зомби, он сторонится людей и свои ритуальные действа исполняет в одиночестве. Мне говорили, будто зомби верят в то, что с помощью самоубийства они способны воссоединиться со своими предками, оставив злым силам на грешной земле лишь свое тело. Каждый утешает себя как умеет…

– Чем такая жизнь, как у него, уж лучше никакой, – заметила соседка. – Ну ладно, я пошла…

– Можно подумать, что у нее жизнь лучше! – сказала Шерри-Ли, глядя ей вслед.

– Ты куда-то собралась?

– В церковь.

– В таком виде? – Я окинул Шерри-Ли взглядом с головы до ног.

– Да ты что?! – улыбнулась она. – Когда приеду, переоденусь в платье.

– А мне можно с тобой?

– В мою церковь? – Она нахмурилась.

– Ну да! А что, нельзя?

– Можно, но тебе, думаю, там не понравится. Да и на дорогу уйдет пара часов.

Пара часов наедине с Шерри-Ли! Об этом я и мечтать не мог…

– Веротерпимость – мое кредо! – улыбнулся я. – И должен признаться, давненько я не молился Господу в храме Божьем.

Шерри-Ли задумалась. Похоже, ей требовались более весомые аргументы.

– Как там говорится в Евангелии от Марка, глава шестнадцатая, начиная со стиха девятого?

Я не знал, о чем именно говорится в шестнадцатой главе, но, как оказалось, моя реплика сразила ее наповал. Темные глаза у Шерри-Ли стали круглыми, а хорошенький ротик приоткрылся.

– Иди переоденься, – прошептала она.

Через десять минут мы отправились в путь. Мой костюм, штиблеты и чистая рубашка лежали на заднем сиденье рядом с ее платьем. Я не мог не обратить внимание на символичность происходящего и усилил эффект, оставив дома свою сумочку. Шерри-Ли, похоже, все еще находилась под впечатлением моих познаний Нового Завета – на все мои вопросы она отвечала односложно. И только когда мы повернули на Восьмидесятое шоссе за рекой Калузахатчи, она выдала прикольную фишку:

– Ты – тот, кто ты есть на самом деле, потому как считаешь, что лучше быть таким, как есть, чем казаться.

– Ты всегда права, – ответил я, включая радио. – Ты какую музыку любишь?

– Пастор Захария считает любую музыку искушением от Лукавого.

– Ему видней, – сказал я и выключил радио.

– Кончай! – фыркнула Шерри-Ли, включая радио. – Ты не пастор, и мы не в церкви. У тебя травка есть?

Я сварганил нам по самокрутке с марихуаной, опустил окошко, и спустя пару минут мне стало казаться, будто мы катим в машине с откидывающимся верхом. Волосы у Шерри-Ли плескались на ветру, словно поле спелой пшеницы, загорелая кожа у нее отливала золотом, а я, откинувшись на спинку сиденья, не отводил от нее взгляда. Джими Хендрикс исполнял на гитаре «Вуду-чили», и я подпевал ему. Шерри-Ли поглядывала на меня и улыбалась. На ней были солнцезащитные очки. Мне казалось, она видит меня насквозь.

У города Ла-Белль мы повернули на север по Двадцать девятому шоссе, а в Палмдейле вывернули на федеральную Двадцать седьмую трассу. Шерри-Ли подпевала группе «Бэд компани».

Мелькнул указатель с надписью «Венера», и я задержал дыхание. Это же знак судьбы! Венера – богиня любви и красоты…

– Давай налево! Налево в темпе! – крикнул я.

Мы остановились в тени раскидистого каштана, и я купил нам по банке газировки «Доктор Пеппер» в придорожной закусочной.

Шерри-Ли сняла очки и смотрела, как я скручиваю нам еще по косяку.

– Каждый хочет казаться лучше, чем он есть на самом деле! – произнесла она задумчиво. Согласен?

– Согласен, – ответил я, глядя ей прямо в глаза, – но хочу заметить, что первое впечатление о человеке самое верное, так как он еще не знает, что скрывать от другого. Согласна?

Вместо ответа, она поцеловала меня прямо в губы. Я закрыл глаза, а сердце у меня готово было выскочить из груди. Дыхание рвалось, стучало в висках. Шерри-Ли обвила руками мою шею, прижалась ко мне. А я перевел дыхание, зарылся лицом в ее волосы и, прижимая ее к себе как можно крепче, целовал ее и шептал ласковые слова.

– Нам надо ехать, – сказала Шерри-Ли, отстранившись. – Опоздаем в церковь.

Мы сели в «мазду» и покатили дальше.

– Я еще никогда не целовалась с англичанином! – сказала Шерри-Ли погодя.

– Я тоже, – отозвался я, и она рассмеялась.

– Дорогой, я в восторге от твоего английского чувства юмора!

Я положил ладонь на изгиб ее бедра, и глаза у нее сверкнули.

– Дорогой, в основном я придерживаюсь политики неприкосновенности, но для тебя готова сделать исключение. – Она покосилась на меня. – У тебя нежные, ласковые руки. Я привыкла к рукам погрубее.

– Дорогая, у меня на мозгах мозоли, а не на руках, – нашелся я, и она опять рассмеялась.

Засмеялся и я.

– Мартин, дорогой, настройся на серьезный лад. Церковь, куда мы едем, не совсем обычная. Думаю, сегодня тебя ждет настоящее потрясение!

– Вряд ли! Я уже усвоил, что многие стороны духовной жизни американцев любому стороннему наблюдателю кажутся совершенно непостижимыми. Полагаю, и религиозные каноны отличаются от общепризнанных. Так ведь это замечательно! Я ничего необычного в этом не нахожу.

– Ну, как знаешь. Уже подъезжаем…

Грунтовая дорога петляла среди вековых дубов, оплетенных испанским бородатым мхом. Казалось, будто кроны дубов цепляются за облака, несущиеся по синей лазури неба в сторону залива.

На опушке дубовой рощи мы остановились. Шерри-Ли перегнулась через спинку сиденья, взяла свое платье и вышла из машины.

– Давай переодевайся! Я мигом.

Она исчезла в придорожных кустах. А я сидел и размышлял о том, что самая сложная вещь в жизни – это научиться понимать, какие мосты наводить, а какие сжигать за собой.

– Ты еще не готов! – всплеснула она руками, когда вернулась преобразившаяся, в ситцевом платье в цветочек. – Поторапливайся! Здесь частные владения, и, если нас увидят, придется платить штраф!

Я переодевался прямо в машине, а она прогуливалась неподалеку.

– Я готов! – объявил я, выходя из машины.

На мне были черный пиджак, черные брюки, белая рубашка и… синие кеды. Оказалось, лакированные штиблеты я забыл дома.

– Ну, как я тебе в кедах? – улыбнулся я.

– Нормально! – сказала Шерри-Ли, окинув меня взглядом с головы до ног. – Поехали!

Минут через десять дорога привела нас на поляну, где находилась, по ее словам, «не совсем обычная» церковь, представлявшая собой низкое строение из серо-белых шлакоблоков. Не было ни шпиля, ни колокольни, только плоская крыша, крытая наполовину дранкой, поросшей мхом, наполовину ржавой жестью. В лесу на опушке, вокруг поляны, было припарковано несколько машин и мини-вэнов, видавших виды.

– Ах ты господи! Мы опоздали! – воскликнула Шерри-Ли.

И тут я услышал пение. Нас от церкви отделяло еще метров двести, но ветер доносил голоса певчих.

– Идите на гору, несите благую весть… – запел я.

– Подумать только, ты, оказывается, знаешь этот хорал! – просияла Шерри-Ли.

Я кивнул. Я знал этот хорал, а также спиричуэл «Приди, Господь, приди».

Шерри-Ли взяла меня за руку, и мы направились к церкви.

Деревянный крест и табличка с надписью «Церковь Небесных Знамений Иисуса Христа» на деревянной двери, исчирканной всякими непристойностями, заставили меня придержать шаг. Ох уж эта Америка! Следы убогого умишка стебанутых сатанистов, фанов хеви-метал, встречаются на каждом шагу.

Когда мы вошли в церковь, худощавый мужчина в черном облачении до пят улыбнулся:

– Шерри-Ли, и ты, брат, добро пожаловать!

Десятка два прихожан обернулись, чтобы приветствовать нас. На лицах многих из них промелькнуло выражение откровенного провинциального любопытства. Видимо, горожане здесь редкость, решил я и улыбнулся им в ответ.

Шерри-Ли повела меня к кафедре.

– Это пастор Захария, – прошептала она, склонив голову. – Он тебе непременно понравится.

– Возвысим наши сердца! – провозгласил пастор Захария.

– Аминь! – отозвалась кроткая паства.

– Возвысим сердца наши! – повторил он.

– Аминь! – ответствовали прихожане.

– Возвысим сердца наши! – гаркнул пастор.

– Аминь! – рявкнули Божьи избранники.

– Есть там кто-либо еще, Шерри-Ли? – спросил пастор Захария.

Прихожане снова завертели головой. Мне показалось, что женщины смотрят на Шерри-Ли с таким же неодобрением, как мужчины – на меня.

– Нет, мы последние. – Шерри-Ли покачала головой.

– Те, кто были первыми, станут последними, а последние – первыми, дитя мое, – заметил пастор с улыбкой. – Не правда ли? – Затем он положил обе руки на кафедру и то сжимал, то разжимал кулаки, оглядывая прихожан, словно нерешительный журналист, ведущий репортаж с места события и ожидающий тайного приказа начинать, полученного через наушники.

Гитарист воспользовался паузой и подтянул струну ре. Прихожане, уловив нерешительность пастыря, стали подбадривать его:

– Начинайте, пастор! Произнесите проповедь…

– Преподобный, воздайте Ему хвалу!

– Мы готовы, пастор Захария! – воскликнула Шерри-Ли и покосилась на меня, чтобы я тоже проявил активность.

– Приступайте, пастор! – крикнул я.

Преподобный закрыл глаза, и проповедь во славу Господа началась.

По мере того как духовное напряжение в зале росло, я насторожился. Казалось, что входная дверь вот-вот распахнется и ворвутся «Братья Блюз». Я оглянулся.

Но тут пастор повернулся и вскинул руки перед простым деревянным крестом, прибитым к стене.

– Благословен Грядущий во имя Господне! Благословенно грядущее царство отца нашего Давида! Осанна в вышних!

– Осанна! – воскликнули хором прихожане.

– Осанна в вышних! – произнес пастор, поворачиваясь лицом к пастве. – И ответил им Иисус: имейте веру в Бога. Истинно говорю вам, кто скажет горе этой: «поднимись и бросься в море», и не усомнится в сердце своем, но будет верить, что совершится то, что он говорит, – будет ему.

Я понемногу переставал следить за ходом проповеди. Я думал о своем. Преподобный расхаживал взад и вперед, цитировал Библию и укреплял в вере собравшихся.

Я кидал взгляды на Шерри-Ли, сидевшую рядом со мной. Ее лицо излучало радость, а сияющие глаза смотрели только на пастора.

Какой-то невидимый знак побудил пастора уступить кафедру мужчине средних лет, похоже истово верующему.

– Продолжайте, брат Воон!

– Он же сказал им: Я видел сатану как молнию с неба упавшего. Вот, Я дал вам власть наступать на змей и скорпионов и – над всею силою врага; и ничто не повредит вам.

Я пошевелил пальцами ног, когда брат Воон сел, уступив место на кафедре очередному прихожанину. Ноги у меня горели, тело как бы вибрировало в такт аккордам гитариста.

Стало до странности трудно дышать, на верхней губе выступил пот, когда к пастве обратилась прихожанка в ситцевом платье, с жесткими, как проволока, волосами до талии. У нее был тихий, но уверенный голос. Похоже, она знала, что в конце концов все будет хорошо.

Все новые прихожане поднимались на кафедру, возбуждение нарастало.

Неожиданно там оказалась Шерри-Ли. Она стиснула руки, и солнце осветило ее фигуру, просвечивавшую сквозь платье.

– Воскресши же рано в первый день недели, Он явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов. – Шерри-Ли смотрела прямо на меня. – Евангелие от Марка, глава шестнадцатая, стих девятый.

Мой выстрел наугад рикошетом угодил прямо в сердце Шерри-Ли, а меня задел в висок. Я старался изо всех сил сохранить невозмутимое выражение и послал ей одобрительный кивок.

– Если уверуешь сердцем, что Бог воскресил Его из мертвых, ты будешь спасен. – Шерри-Ли смотрела прямо на меня. – Каждый, кто бы ни призвал имя Господа, будет спасен. Как же им призвать Того, в Кого не уверовали? И как им уверовать в Того, о Ком не слышали? И как им услышать без проповедующего? И как им проповедовать, не будучи посланными? Как написано: как прекрасны ноги благовествующих благое.

Глаза всех присутствующих в церкви были прикованы к Шерри-Ли – особенно к силуэту ее длинных ног, просвечивающих сквозь тонкое платье.

– Аллилуйя! Аминь! – кричали прихожане, когда Шерри-Ли возвращалась на свое место.

Она села рядом со мной, сжала мне руку, а гитарист и два прихожанина с бубнами грянули «Восславим Господа».

Я тщетно листал сборник церковных песнопений. Найти там нужные слова – все равно что искать слова композиций группы «Металлика».

Поэтому я просто открывал и закрывал рот, когда это казалось мне уместным. Но пастора Захарию не удалось провести. Понаблюдав за мной некоторое время, он направился ко мне по проходу, медленно и размеренно ударяя по бубну в форме треугольника. При его приближении я замер, ожидая взбучки.

– Похоже, брат мой, ты не знаешь слов. Может, будешь просто отбивать ритм? – прошептал он, а потом повернулся и добавил свой голос к множеству голосов.

Я растянул губы в улыбке и ударил по треугольнику – раз, другой…

Потом пастор взгромоздил на кафедру какой-то деревянный ящик и возил его взад-вперед. Когда дошли до рефрена, сестра с грустным выражением лица и волосами, напоминавшими проволоку, впала в эйфорию и не заметила, что поет мимо нот.

К тому моменту, когда мы запели второй стих, она уже завывала. Пение прекратилось, но сестра этого не заметила. Голова у нее дергалась то вправо, то влево, тело извивалось и корчилось, как у удавленницы, которую только что вынули из петли. Она голосила в воскресной тишине, и слезы градом катились по ее румяным щекам. У нее изо рта вырывались гортанные звуки, какие-то недосказанные слова.

Шерри-Ли схватила меня за запястье, и я почувствовал, что она дрожит.

– На нее снизошла благодать! – прошептала она. – Она говорит на новом языке!

Преподобный склонился над своим ящичком, и, когда он обернулся, мне на секунду показалось, будто он держит над головой что-то типа ризы.

– И вот те знамения, которые будут сопровождать уверовавших: именем Моим будут изгонять бесов, будут говорить на новых языках; будут брать змей; хотя бы и смертоносное что выпили, не повредит им; на больных будут возлагать руки, и они будут здоровы.

И вдруг я понял, что пастор Захария держит в руках метровую гремучую змею – блестящая чешуя у нее была цвета соломы с каким-то земляным оттенком.

– Господи Иисусе! – вскрикнул я.

– Восславим Его! Аминь! – вторили верующие.

Какой-то молодой человек в джинсах и белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, наклонился над ящиком и достал оттуда еще одну извивающуюся змею. Он водрузил ее себе на голову и стал водить по лицу блестящим хвостом.

На меня напал колотун. Руки дрожали, а палочка будто сама ударяла по внутренней стороне бубна-треугольника, выбивая чистый звук, – такого результата невозможно было бы добиться сознательно. Извлекаемые мною – мною ли? – звуки вторили пению не впавшей в транс сестры. Прихожане оборачивались, улыбались мне, кивали, словно думали, будто я знаю, что они знают, что я знаю.

Я улыбнулся им в ответ, а потом повернулся к Шерри-Ли и пожал плечами.

– Это не я извлекаю звуки из треугольника, – прошептал я сквозь зубы.

Ее большие глаза сверкали от слез.

– Благослови тебя Бог, Мартин, – ответила она с улыбкой Мадонны. – На тебя снизошел Святой Дух!

Теперь уже трое мужчин и священник держали змей – все они были в трансе, и все произносили тексты из Библии, имеющие отношение к змеям.

Унылая сестра выговаривала последние слова какого-то утраченного языка, и какие-то неземные звуки исходили из стальной трещотки в форме треугольника.

Все остальные либо рыдали, либо кричали «Аллилуйя!», а мне хотелось выпить.

– Рад видеть тебя сегодня, брат, – улыбнулся преподобный, когда я, все еще в полном оцепенении, вышел на солнце.

Я пару раз моргнул.

– Восславьте Господа, пастор Захария!

Впавшая в транс сестра сидела на поросшем травой берегу и, как и я, ждала, когда к ней вернутся земные чувства.

Шерри-Ли что-то всовывала ей в руку, а та, по-видимому, отказывалась. Победила Шерри-Ли, скрепив свою победу поцелуем.

Вдруг пастор Захария подался ко мне и впился в меня губами.

– Церковь Христа приветствует тебя, – заявил он. – Братья и сестры, давайте поприветствуем друг друга священным поцелуем!

В то утро меня поцеловали в губы четырнадцать мужчин в возрасте от девятнадцати до семидесяти лет. Я не спросил почему.

– Не кури, – попросила меня Шерри-Ли, когда мы длинным караваном двинулись от церкви. – Курить и пить нельзя, табу.

– Господи! – вздохнул я.

– И не богохульствуй.

Я запихал сигарету обратно в пачку и спрятал ее под сиденьем.

– Ты была права, – признал я. – Я потрясен.

Шерри-Ли просияла и улыбнулась.

– Разве не изумительно?

Пастор Захария пригласил нас на трапезу у него на ферме, расположенной за Бэсинджер-Вэй. Шерри-Ли с воодушевлением согласилась. Я планировал напиться и обкуриться до чертиков в «Венере», но Шерри-Ли все еще была милой, белой Христовой невестой, и мне не оставалось ничего другого, кроме как ждать, когда завершится период «табу».

У пастора Захарии в округе Окичоби было семьсот голов крупного рогатого скота на заливных лугах общей площадью сто семьдесят восемь гектаров.

– Возблагодарим за это Господа, – ответил я, будто знал, о чем он говорит.

Клан пастора, оказывается, владеет этой фермой с Гражданской войны, и сам Джордж Хенсли в сороковых-пятидесятых годах несколько раз гостил здесь.

– Папа, он понятия не имеет, о ком ты говоришь, – заметил мускулистый пижон со стрижкой ежиком, в майке и шортах.

– Ты прав, брат мой, не знаю, – улыбнулся я.

– Я тебе не брат, – оскалился он крайне недружелюбно.

– Джордж был основателем нашей церкви, – объяснил пастор Захария. – Именно он все и начал, благослови, Господи, его душу!

– Что с ним случилось? – полюбопытствовал я.

Пастор Захария оглянулся на свой одноэтажный дом-ранчо, откуда женщины выносили закуски.

– Его укусили, – ответил он.

Все начиналось как милый, хотя и безалкогольный, пикник на свежем воздухе.

В основном мы подкреплялись рисом и лимонадом.

Но затем мы углубились в ожесточенную дискуссию по богословским вопросам.

Потом Шерри-Ли стала играть со своей племянницей, малышкой в синих штанах на лямках, а женщины снова возблагодарили Господа за щедрость Его.

А в это время мужчины усердно расчесывали старую зарубцевавшуюся рану, нанесенную Церкви Небесных Знамений Иисуса Христа.

Кто-то когда-то – янки, евреи или мусульмане – предпринял попытку доказать, что шестнадцатая глава Евангелия от Марка на самом деле заканчивалась на восьмом стихе. Стихи же с девятого по двадцатый, на которых были основаны мои отношения с Шерри-Ли и всей сектой «змеедержателей», – позднейшая средневековая вставка. В заговор, как считалось, были вовлечены все, начиная с Флоридского отделения охраны окружающей среды и заканчивая актером театра и кино Джоном Траволтой и Ага-ханом, имамом мусульманской секты исламистов, крупным индийским земельным собственником. Понимая, что от меня в таком споре, который уже стал ритуалом, проку мало, я незаметно вышел из-за стола и отправился искать Шерри-Ли.

Я нашел ее на крыльце. На коленях у нее сидела голубоглазая племянница. Шерри-Ли беседовала с сыном пастора.

– Мартин, ты знаком с Восьмеркой? – спросила она, прикрывая глаза рукой от солнца.

– Мы уже познакомились, – кивнул Восьмерка, державший в руке гантель. – Ты англичанин, что ли?

– Да, а что? – прищурился я.

– Англичане – они типа янки, да? – спросил он, поигрывая мускулами.

– Почему тебя зовут Восьмеркой? – ответил я вопросом на вопрос.

Он выронил гантель, вскинул руки и ухмыльнулся.

– А чего ты у меня спрашиваешь? Кто зовет меня Восьмеркой, у того и спроси.

На правой руке у него недоставало мизинца и безымянного пальца. Лихой парень, похоже, не из робкого десятка!

– Славная девчушка! – сказал я, оборачиваясь к Шерри-Ли.

– Озорница! – улыбнулась Шерри-Ли. – Вот пытаюсь кое-что у нее разузнать.

Шерри-Ли подбросила малышку на колене, та взвизгнула от восторга, вырвалась и убежала.

– Учти, спущу на тебя собак! – крикнула ей вслед Шерри-Ли.

– Я ее поймаю и допрошу! Я большой специалист по части выведывания тайн.

Шерри-Ли поспешила направо, я – налево, и девчушка, прятавшаяся за деревом авокадо, оказалась у нас в руках.

– Я буду ее держать, а ты задавай ей вопросы, – сказала Шерри-Ли, обнимая смеющуюся малышку.

– У испанской инквизиции длинные руки! – Я погрозил девчушке пальцем. – Как тебя зовут?

– Энджи, – взвизгнула она.

– Сколько тебе лет?

– Четыре с половиной года.

– Какой твой любимый цвет?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – А у тебя какой любимый цвет, Шерри-Ли?

– Голубой, как небо, как море и как твои глазки, дорогая.

Энджи кивнула и сказала:

– Мой любимый цвет – голубой. А тебя как зовут?

– Меня зовут Томас Торквемада, но вопросы здесь задаю я.

Я собирался продолжить нашу игру, когда появились две важные дамы.

– Энджи! – воскликнула одна из них. – Подойди-ка ко мне.

– Ну что еще? – надула губки Энджи.

– Разве тебе не говорили, что ребенку не место на скотном дворе? О чем ты только думаешь, дитя?

Шерри-Ли вскинула брови и поспешила к дамам. Что именно она им говорила, я не слышал, но было ясно, что Шерри-Ли получила нагоняй.

Становилось все жарче. Девочку увели.

– А в чем, собственно, дело? – поинтересовался я у Шерри-Ли. – В вашей общине запрещается беседовать с детьми?

– В нашей общине детям запрещается находиться на скотном дворе, вот и все. Между прочим, у Восьмерки есть арбузная настойка. Хочешь попробовать?

– Хочу, – кивнул я. – А что это такое?

– Южный деликатес, – сказал Восьмерка. – Потопали в мои погреба! – усмехнулся он, направляясь вдоль забора во дворик с сараями по периметру.

– Голубчик, расскажи Мартину, как ты ее делаешь, – попросила Шерри-Ли.

«Голубчик», видите ли… Я насторожился.

– Выбираешь самый большой арбуз, вырезаешь сверху клин, наливаешь внутрь водку, вставляешь клин на место и убираешь арбуз в холодильник. Ничего сложного! – Восьмерка достал из-под куста большую сумку-холодильник. – Ну что, отведаем арбузной настойки?

Восьмерка явно был раздосадован: женщина, которую он желал, как оказалось, встречалась с другим. Я ему сочувствовал, потому как встречался с той самой женщиной, которую он желал.

Шерри-Ли, похоже, не догадывалась о нашем незавидном положении – она держалась в равной степени мило с нами обоими. Мы расположились в высокой траве у подножия пологого холма, откуда открывался приятный глазу вид на пастбища со стадами коров и поросшие кустарником берега реки Киссимми.

Шерри-Ли лежала на животе и жевала травинку.

– Мы с Восьмеркой почти родственники. Правда, Восьмерка? – Не дождавшись ответа, она продолжала: – Мой отец, пастор Льюис, тоже был проповедником. Когда мама от нас с папой сбежала, папа привез меня сюда. Он хотел, чтобы я росла на природе. – Шерри-Ли приподнялась и посмотрела мне прямо в глаза. – Кроме того, он еще мог брать меня с собой, когда разъезжал с проповедями, потому что мне было тогда всего шесть лет.

Над нами вились пчелы и мухи, когда мы по очереди прикладывались к арбузу и передавали его друг другу. Жидкое содержимое арбуза уменьшалось с каждым глотком, а досада Восьмерки, наоборот, все увеличивалась. Наконец его прорвало.

– Это твой новый хахаль? – заплетающимся языком спросил Восьмерка, махнув здоровенной ручищей в мою сторону.

– Нет, дорогой, – улыбнулась Шерри-Ли, – Мартин всего лишь мой друг и сосед.

– Он что, твой клиент?

– Повторяю, он мой друг, а если ты будешь продолжать в том же духе, я уйду.

Крошечной частью разума, не замутненного алкоголем, я понимал, что она, называя меня другом, пытается сохранить мир, а сердце подстрекало к немедленным действиям. Я встал, окинул взглядом склон холма и снова сел. Восьмерка, пошатываясь, поднялся на ноги и швырнул арбуз вниз, в стадо коров.

– Везет коровам, – усмехнулся он. – Жаль, что я не корова. Может, выпьем бражки?

Я повернулся к Шерри-Ли.

– Что Восьмерка имел в виду, упомянув про какого-то клиента? – спросил я, прищурившись.

Шерри-Ли вскочила, одернула платье и, глядя на меня в упор, отчеканила:

– Он абсолютно ничего не имел в виду. Он пьян, вот и все! И ты тоже, между прочим.

В полном молчании мы вернулись к коровнику.

– Слушай, Восьмерка, нам пора ехать, – заявила Шерри-Ли. – Путь долгий, завтра понедельник…

– А мне без разницы! – прервал ее Восьмерка.

Радуясь, что мы уезжаем до начала «боевых действий», я надумал прислониться к стене коровника, но не рассчитал и промахнулся всего на каких-нибудь полметра.

– Шерри-Ли, твой новый хахаль рухнул в коровье дерьмо! – закричал Восьмерка.

Я с трудом поднялся на ноги, взглянул на Шерри-Ли. Она покачала головой:

– Оставайся-ка лучше тут, а я подгоню машину. Пастор Захария огорчится, если увидит тебя – вас обоих – пьяным-пьяными. Не показывайтесь никому на глаза. Я мигом…

Восьмерка пожал плечами и поплелся в сарай. Я последовал за ним.

– Вон там, под брезентом, «бьюик», «восьмерка»… – сообщил он, помочившись на дверной косяк. – Моего деда тачка. «Восьмерка» – это вещь!

– Ты, Восьмерка, приглядывай за ней, не то твою «восьмерку» какие-нибудь бродяги угонят, – посоветовал я.

– Кроме тебя, пацан, других бродяг здесь нет.

Я тоже решил помочиться на дверной косяк; как только я расстегнул ширинку, он пихнул меня. Я ударился о косяк, повернулся к нему, но промолчал. Зачем нарываться, если мы, так сказать, в разных весовых категориях.

– Знаешь, сколько у нее было таких, как ты? – процедил он, толкая меня в грудь.

Я удержал равновесие и толкнул его в ответ.

– И чего ты этим добьешься? Думаешь, изметелишь меня, и она после этого сильнее тебя полюбит?

– Ты чё несешь, ваще? – хохотнул Восьмерка. – Я врежу тебе по сусалам, потому что ты ей не пара! Штаны обоссал, надрался так, что стоять не можешь! У тебя даже тачки нет! Ты просто фраер позорный! – Он шагнул вперед, но я уже приготовился. – Скажи, чё ты можешь для нее сделать? А?

– Я спасу ее. Понял? Спасу…

– Он ее, видите ли, спасет! – снова хохотнул Восьмерка. – Хотелось бы знать, от кого ты собираешься ее спасать?

– Да хотя бы от тебя, – процедил я. – От тебя с твоей арбузной настойкой, с твоими гантелями и твоей «восьмеркой». – Я сделал паузу. – От прозябания в трейлере, да и вообще от всего плохого в жизни и за ее пределами.

– За какими такими пределами? Ты чё несешь?

– Я избавлю ее от Лукавого… От Дьявола, стало быть…

– Ты, по-моему, стебанутый через всю голову! Этого не удалось сделать ни ее отцу, ни моему…

– Да, выискался… Представь себе!

– Тогда вперед! – гаркнул Восьмерка и с силой толкнул меня в грудь.

Я ударился о деревянный ящик и сразу услышал, как внутри его ворохнулось что-то объемистое и громоздкое. Восьмерка схватил метлу, а я вскинул руки, чтобы защититься от удара. Однако он попятился и ударил палкой по ящику. В ящике поднялась какая-то возня.

– Слышишь? – спросил он погодя. – Вот где Дьявол-то!

– Будет тебе! – огрызнулся я, направляясь к выходу из сарая.

– Вот, взгляни! – прошептал он, хватая меня за руку и открывая крышку ящика.

Я заглянул внутрь и обомлел. Две змеи, свернувшиеся в клубок, смотрели прямо на меня, приподняв громадные головы.

– Какая из них Дьявол? – спросил я.

– И та и другая… Обе они – воплощение Дьявола. Ну что, насмотрелся?

Я пожал плечами.

– Между прочим, смотреть на Дьявола – далеко не то же самое, что помериться с ним силой, – добавил Восьмерка. – Если ты собрался спасти нашу Шерри-Ли от Дьявола, тебе надо хотя бы прикоснуться к змее. Евангелие от Луки, читал? Может, напомнить тебе стих девятнадцатый, глава десятая?

– Напомни…

– Я дал вам власть наступать на змей и скорпионов и над всею силою врага, и ничто не повредит вам.

– Хочешь сказать, у вас тут и скорпионы водятся?

– Нет, не водятся. А ты что, обделался со страху? Ну, протяни руку, положись на веру, – подначивал меня Восьмерка. – Или Шерри-Ли того не стоит?

Он сильно ударил по ящику – раз, другой, третий – и сунул внутрь палку метлы. Я раздумывал не больше минуты, а затем подошел к ящику и сунул внутрь левую руку.

Показалось, будто меня со всего маху ударили бейсбольной битой. Я выхватил руку, отшатнулся от ящика и улыбнулся Восьмерке.

– Ё-мое! Сдурел, что ли? – заорал Восьмерка, роняя метлу. – Ну-ка, покажи!

Я протянул ему ладонь.

– Ё-мое! Насквозь прокусила!.. Знаешь, кто ты? Придурок скребаный, мать твою…

Ладонь уже начала распухать. Кровь тяжелыми каплями падала на грязный пол. Во рту пересохло, а мозг пронзили вспышки сильной и резкой боли. Я прислонился к «восьмерке», возле которой стоял ящик, и тут я понял, почему жулики обходят этот сарай стороной.

Неожиданно мышцы руки свело судорогой. Дышать становилось все труднее.

– Ну, что теперь делать? – покосился я на Восьмерку.

– Наверное, ангелов ждать, – ответил он, пожав плечами.

Я услышал, как хлопнула дверца машины. Спустя минуту в сарай вошла Шерри-Ли.

– А вот и мы! – сказал я.

Шерри-Ли посмотрела на Восьмерку, потом на меня:

– Вы что, подрались?

– Его змея укусила, – сообщил Восьмерка. – Покажи ей!

Я протянул Шерри-Ли окровавленную руку, ладонь которой уже раздулась и стала напоминать надутую резиновую перчатку. При этом я оскалился, как пес, ожидающий похвалы.

– О господи! – вскрикнула Шерри-Ли. – Как это произошло?

– Он сунул руку в ящик со змеями, – сказал Восьмерка. – Этот псих сунул туда руку, чтобы доказать, что он тебя достоин. Ну как, впечатляет?

Шерри-Ли смерила его долгим, тяжелым взглядом, а потом посмотрела на меня:

– Он правду говорит?

– Это и сущая правда, и Божий свет, и дорога в никуда…

– Надо скорую вызывать, – покачала головой Шерри-Ли. – Он бредит…

Когда я пришел в себя, возле меня суетились какие-то люди, но ни одного медика среди них я не заметил. Голова у меня раскалывалась – пульсирующая боль напоминала удары каменного ядра, каким разрушают отжившие свой век постройки. Между приступами боли я уловил вот что – у членов общины, оказывается, возникли разногласия по поводу того, имеет ли смысл вызывать скорую. Некоторые утверждали, что укус стал испытанием моей веры, следствием того, что я вознесся выше Господа.

– А я сегодня стал свидетелем того, как он получил знак избранника Божиего, – прошамкал какой-то старикан.

Я закрыл глаза, когда змеиный яд добрался до предплечья.

– Рана все еще сильно кровоточит, – заметил кто-то. – Наверное, вена задета.

– Твой суженый подвергается испытанию за прошлые грехи, – объявил пастор Захария. – Лишь вера его подтвердит его безгрешность.

– Относительно Мартина вы заблуждаетесь, – возразила Шерри-Ли. – Во-первых, он не имеет к нашей общине никакого отношения, во-вторых, он мне не суженый, а в-третьих, нужно немедленно вызвать скорую помощь. Вставай, Мартин! – Она потянула меня за рубашку, и я послушно поднялся на ноги. – Я отвезу его в Центр интоксикации, – заявила она. – Мне абсолютно все равно, что сказал бы мой отец по этому поводу и что скажете вы, пастор Захария. Уж если на то пошло, змея должна бы тяпнуть меня. Почему? Это одному Богу известно. Ну ладно, мы уезжаем! Покажи руку, – сказала Шерри-Ли, когда мы сели в машину.

Кожа на руке вздулась и почернела, рана на ладони все еще кровоточила. Шерри-Ли оторвала лоскут от своей белой рубашки и обмотала мою ладонь.

Затем она стремительно вышла из машины, сорвала с дерева плод авокадо и быстро вернулась.

– Сунь под мышку укушенной руки, – вздохнула она.

Я поморщился, когда очередной залп боли обрушился на мое левое предплечье.

– Авокадо поможет, да? – спросил я.

– Да. Моего папашу змеи кусали девятнадцать раз, и в восемнадцати случаях я была рядом и именно так поступала. – Она прикурила две сигареты и одну сунула между моих онемевших губ. – Давай, затянись! Никотин в таких случаях тоже помогает.

– А кто был рядом с твоим отцом в девятнадцатый раз? – спросил я, затягиваясь.

– Никого, – ответила она, глядя на меня в упор. – Поэтому он и умер. Между прочим, медицина тоже не помешает. Мы сейчас прямиком к врачу! – заявила она, трогаясь с места.

– У меня нет при себе денег, – попытался я уклониться от медицинского вмешательства в мою жизнь.

– Я выпишу чек и скажу, что ты мой жених, – сказала она, когда я указал на то, что я иностранец.

– Меня беспокоит, что скажет Джин.

– Пошел он! – огрызнулась она. – Он не внушает мне доверия.

Я хотел улыбнуться, но мускулы лица вели себя так, словно мне вкатили новокаиновую блокаду. Я хотел вздохнуть, но легкие отказывались повиноваться.

– Тяжело дышать, – прошептал я, затягиваясь сигаретой.

– С тобой все будет в порядке, если ты сохранишь спокойствие, – улыбнулась она, положив мне руку на плечо. – Постарайся не думать о дыхании…

– Я знал, я предчувствовал, что со мной случится нечто подобное.

– Неужели? Ну и какие же у тебя были предчувствия? Расскажи…

Я покачал головой. Голова стала тяжелой, будто шее было трудно выдерживать ее вес.

– Когда-нибудь расскажу, но не теперь. Можно включить музыку?

– Конечно, дорогой! – кивнула она, включая радио.

«Твое сердце как лед», – пел Элис Купер.

– Я люблю эту песню, – сказал я. – Уже много лет ее не слышал.

– А я терпеть ее не могу, – отозвалась Шерри-Ли. – Она напоминает мне о моей работе.

«Твои губы – смертельный яд», – продолжал Элис.

И, несмотря на то, что я был при последнем издыхании, я стал подпевать ему.

– «Ты яд в моих жилах», – пел я. – «Ты отрава, но я не хочу разрывать эти цепи…»

– Хватит! – отрезала Шерри-Ли, переключаясь на другую волну. – Успокойся…

Под музыку кантри я медленно слабел. Рука раздулась до самого плеча. Змеиный яд полз по сосудам, как выброс на химическом заводе. Кровоподтек, как грозовая туча, накрыл руку синевой от предплечья до кончиков пальцев, а молнии, вспыхивающие в его сердцевине, то и дело пробирали меня до костей. Кровотечение прекратилось, но вокруг раны вздулись волдыри. Меня бил озноб, – похоже, поднялась температура. Внезапное кровотечение из носа испортило костюм, в котором я производил впечатление. Голова кружилась, как у пьяного. Приступы тошноты угрожали потопить меня в собственной блевоте. Я слышал громкий голос Шерри-Ли. Кажется, она подбадривала меня, но сознание покидало меня против моей воли. Я попытался сделать вдох и вдруг стремительно стал погружаться в пучину темного хаоса. Я задыхался и всхлипывал, задыхался и кашлял, и наконец вырубился.

Когда я пришел в себя, где-то играла музыка в стиле блуграсс. Я стоял на коленях на поросшей травой обочине. Кружилась голова, а я кашлял и судорожно извергал из себя арбузную настойку.

– Боже! – донесся до меня голос Шерри-Ли. – А я уж думала, тебе конец, дорогой. Трави, не стесняйся, пусть тебя вырвет хорошенько – это хороший признак.

Я кивнул, надеясь, что она не заметила следов рвоты на костюме. Однако каждый спазм, каждая судорога толкала меня назад, в блаженное небытие, но Шерри-Ли помогла остаться в сознании, довела до машины, усадила на заднее сиденье, сама метнулась к водительской дверце. Это все, что я помню.

– Очнись, ё-мое! – Ее голос вернул меня из небытия, а сама она отвешивала мне пощечины и дергала за волосы.

5

Джин, в красном шелковом халате, напоминавший Терминатора в состоянии замешательства, стоял на верхней ступеньке нашего трейлера. Скрестив руки на груди, он без всякого выражения на лице смотрел вдаль, уставившись в одну точку, по всей видимости стараясь обнаружить в своей базе данных подходящую причину моего возвращения. Увидев, что одна рука у меня на перевязи, в другой – дорожная сумка, а Шерри-Ли помогает мне выйти из машины, он почесал сначала ухо, а потом бровь.

– Доброе утро, мистер Ренуар! – сказала Шерри-Ли. – Присмотрите, пожалуйста, за ним хорошенько. Вот его костюм, пусть повисит за дверью. Почти все пятна я стерла губкой, но, по-моему, костюм нужно отдать в химчистку. Ну, всего доброго!

Джин кивнул и одновременно покачал головой. Он слегка поморщился, когда Шерри-Ли помогла мне подняться по ступенькам.

– Удачи, дорогой, – прошептала ока, чмокнув меня в щеку. – Позже я зайду узнать, как ты себя чувствуешь, хорошо?

Я кивнул, а Джин посторонился, открыв передо мной дверь нашего трейлера. Зайдя в трейлер следом за мной, он с шумом захлопнул дверь.

– Как все это понимать? – вскинул он брови.

– Меня укусила гремучая змея. Какая-то особо ядовитая местная разновидность, – произнес я спокойным тоном, доставая из сумки лекарство, за которое Шерри-Ли отвалила целых триста девяносто баксов. – Вот видишь, у меня тут целая куча таблеток.

– Твою мать! – рявкнул Джин. – Стоило мне дать тебе, моему помощнику, один-единственный выходной в воскресенье, и вот вам, пожалуйста, ты возвращаешься только в среду! Его, видите ли, гремучая змея укусила… – Он усмехнулся. – Как это произошло?

– Я нагнулся сорвать цветок, – пожал я плечами. – Только и всего…

– Как это произошло? – прищурился он. – Где тебя черти носили?

– На озере Окичоби, а если точнее, во время пешей прогулки.

С минуту Джин молча смотрел на меня, а потом открыл дверь и приволок в трейлер мой окровавленный, весь в блевотине, вонючий костюм.

– Какого хрена ты отправился на прогулку в деловом костюме? – рыкнул он.

– Денек выдался хороший, люди вокруг отдыхают, вот я и решил…

– Здесь же Флорида, мать твою! – прервал меня Джин. – Здесь каждый денек – хороший!

– И что? По-твоему, я должен в лохмотьях ходить?

Джин хлопнул себя ладонью по лбу и уставился в пол, словно надеялся найти там ответ на мой вопрос.

– Ты видел свою рожу? – спросил он, ухмыляясь. В это время в дверь постучали. Джин окинул меня презрительным взглядом. – Иди посмотри на себя в зеркало, а я пока приму посылку от «Федекса», – приказал он. – А потом мы определим, какой вклад намерен внести именно ты в завершающую часть операции.

Я взглянул на свое отражение в узком зеркале Джина и вздрогнул. Неужели это я? Можно подумать, будто я сначала пострадал в пожаре, затем попал под грузовик, а потом бултыхался в чане с кислотой. Лицо у меня распухло, словно меня искусали пчелы, губы покрылись коростой и язвами, а глаза заплыли так, что казались щелочками.

Левая рука неподвижно лежала на перевязи, пальцы, торчавшие из повязки, казались пережаренными сосисками. Ногти уже сошли, а кожа висела лохмотьями, как пожухлая листва на дереве.

Мне повезло, надо сказать. Врач-сальвадорец, к которому мы с Шерри-Ли обратились за помощью, специализировался на локализации действия змеиного яда. В результате на память мне остался лишь черный диск некротированной ткани на ладони размером с серебряный доллар. Правда, вследствие интоксикации у меня возникли проблемы с печенью и почками. В общем, врач пообещал мне, что пальцы на руке у меня останутся, но, скорее всего, мне суждено мочиться кровью.

Однако моя работа к моему здоровью не имела никакого отношения.

Джин молча разложил на обеденном столе тринадцать золотых монет и стал их внимательно разглядывать, как если бы пытался предсказать будущее.

– Ты прав, – нарушил я молчание. – Видик у меня тот еще! Прошу прощения…

Я сел на продавленный диван и приготовился к спектаклю.

Джин не обманул моих ожиданий. Он бушевал, он был в ярости, чего и следовало ожидать от человека с задатками шоумена.

Во вводной части он коснулся следующих тем: предательство и бесчестье, снисходительность, всепрощение и благородство в мире, полном страданий и разочарований.

Особое внимание он уделил действиям некоего индивида, который одновременно был партнером и публикой, фигляром и шутом гороховым, чье безрассудство, разгильдяйство, беспечность и себялюбие добром не кончатся.

Я понимал, куда он клонит. Однажды я, по его словам, залил зенки и потерял ценную бандероль, в другой раз оставил чековую книжку на крыше машины, а теперь меня еще и изувечили…

В результате я был подвергнут домашнему аресту.

Доктор Альфаро в Центре токсикологии сказал, что моему организму требуется три недели, чтобы прийти в норму.

Я намекнул Джину, что мне нужно четыре, он дал мне две, заметив, что мы в данный момент как бы на фронте и, поскольку одного члена команды отстранили от военных действий, командиру приходится брать ответственность на себя. Пока он, Джин, будет действовать на переднем крае, я должен обеспечивать поддержку в тылу. Джин вручил мне список из двухсот монет, которые мечтают приобрести наши вымышленные коллекционеры, и кивнул на наш архив:

– Покажи, на что ты способен, командир!

– Доброе утро, Рей! Вас беспокоит Мартин Брок-Кроссфилд из Общества нумизматов Уайтхолла.

– Уайтхолла? Вы из британской компании, что ли?!

– Так точно! Мы познакомились на ярмарке в Пенсаколе. У вас еще был классный пруф, доллар с головой индейца…

– Да, да, конечно! Припоминаю… Чем могу помочь?

– Рей, наш клиент остался очень доволен, и он хочет еще. Я зашел на ваш сайт и обнаружил, что у вас есть голова индейца семьдесят шестого года, наивысшего качества, стопроцентная сохранность… Сколько она стоит?

– Сейчас посмотрю… Да, монета наивысшего качества. Хотите купить? Ну, скажем… за двенадцать.

– Рей, давайте за десять.

– Господи, Марти, у меня дети в колледже учатся. Одиннадцать пятьсот.

– Мне дети вообще не по карману. Десять пятьсот.

– Одиннадцать, но знайте, что вы меня разоряете!

– Договорились! Одиннадцать, включая доставку и страховку.

– Считайте, вам крупно повезло, потому что я не сквалыга. У меня есть ваш адрес?

– Я скину его вам на «мыло». Можете выслать монету сегодня?

– Договорились. Ценной бандеролью с уведомлением.

– Я перешлю вам чек по почте вместе с квитанцией о доставке. Пока, Рей.

Осталось приобрести еще сто девяносто девять монет. Придется побегать!

Джин уехал утром в четверг, по-прежнему злой как черт. Сказал, что отправляется в округ Леон на Восьмой ежегодный съезд нумизматов Таллахасси. Добавил, что по пути заедет в Дейтона-Бич, дабы разгрузиться, велел не звонить ему вечером в субботу, так как собирается завалиться с одним своим однополчанином в какой-либо стриптиз-бар. Помолчав какое-то время, спросил, обойдусь ли я без машины. Я кивнул, мол, нет проблем. Он уехал, а я начал обзвон.

– Джордж? Привет! Это Мартин Брок-Кроссфилд из Общества нумизматов Уайтхолла…

Джин еще не добрался до Тампы, а я уже просадил пятнадцать тысяч баксов. Накупив монет, я закрыл лавочку и сосредоточился на личной жизни.

Я сидел возле трейлера в шезлонге, когда мимо прошмыгнул Бесноватый Джек.

– Эй, Джек! – позвал я. – Как делишки?

Он остановился, оглянулся:

– Я Джон, а не Джек. И пожалуйста, не кричите.

– Заходи, гостем будешь! – Я кивнул на свой трейлер. – Я в одиночестве. Составь мне компанию.

– У вас стакан воды найдется?

– Конечно, – кивнул я. – Проходи, присаживайся…

– Предпочитаю оставаться на своих двоих. – Бесноватый покачал головой.

Этот босоногий чернокожий великан, ростом под метр девяносто и весом килограммов под сто, напомнил мне Калибана из трагедии Шекспира «Буря». Припоминаете? Раб, уродливый дикарь…

Я протянул Бесноватому банку холодного «Бадвайзера».

– Пивка не желаешь?

Джек покачал головой:

– Нет, сэр, только не это! Я не имею права пить, курить, совершать какой-либо другой грех, что даст повод моим недругам схватить меня. Следует, сэр, вести безгрешный образ жизни и всегда быть бдительным.

Хорошее правило! – подумал я и протянул ему стакан с водой.

– Вас укусила змея? – спросил он, кивнув на мою повязку.

– Гремучая змея. Болит чертовски.

– Змеиные укусы – это к счастью, – заметил он. – Когда речь заходит о змеях, я обычно говорю: «Живи и давай жить другим».

– Знаешь что, Джек?

Он поморщился.

– Извини, Джон. Тебе, думаю, стоит перебраться в какую-нибудь глухомань, где нет ни души. Может, такое местечко отыщется на островке у побережья Флориды либо среди болот Эверглейдс, куда ведет всего одна дорога. Тогда ты любого увидишь за километр и примешь необходимые меры предосторожности.

Бесноватый Джек яростно покачал головой:

– Я уже думал об этом, но я так не сделаю! – Он допил воду и вытер край стакана подолом своей рубахи в клетку. – Когда за мной придут, я хочу, чтобы у меня были свидетели. Как вас зовут? Я хочу поблагодарить вас за воду.

– Мартин, – сказал я, протягивая руку.

– Ну, Мартин, спасибо вам за воду. Теперь вы стали немножко змеей. Постарайтесь этим воспользоваться. Счастливо оставаться!

Я смотрел ему вслед. Он шел и все время дергался, как паяц. Нет, скорее как туземец, исполняющий ритуальный танец. Общение с Бесноватым Джеком выбило меня из колеи. Я пришел к выводу, что мне следует развеяться. Телевизор, что ли, включить? Но тут пришла в гости Шерри-Ли. Она принесла громадную пиццу с пеперони, сыром и томатами.

– У меня для тебя два подарка. – Она улыбнулась. – Текила «Сауза Орнитос» и пакетик мексиканской травки высшего качества. Я подумала, что текила и марихуана помогут тебе скоротать тягостные часы недомогания.

– А я думал, ты сама поможешь мне скоротать эти часы, – нашелся я.

– Помогу, помогу, но сначала покажи мне руку.

Я протянул ей обе руки.

– Отек спадает, – заявила она, переводя взгляд с одной руки на другую. – У тебя на левой ладони останется большой шрам, совсем как тот, что вот тут, на правой. Кстати, откуда он у тебя?

Давным-давно в одной забегаловке чокнутый североирландец поранил мне ладонь дулом своего пистолета.

– Не помню, – улыбнулся я. – А может, у меня стигматы? В общем, считай, что в моем лице ты обрела собственного Иисуса.

Шерри-Ли засмеялась, а затем поцеловала меня в губы.

– Слушай, давай махнем на пляж! – предложила она. – Не возражаешь?

Красавица и Чудовище появились на пляже Форт-Майерс-Бич с сумкой-холодильником, полной пива, и с упаковкой марихуаны. Распухшая физиономия и рука на перевязи меня явно не украшали, а Шерри-Ли в желтом бикини выглядела потрясающе. Мне еще никогда в жизни не доводилось лежать на песочке рядом с очаровательным черноволосым ангелом. Я блаженствовал, хотя сладострастные ухмылки, которые бросали в ее сторону накачанные пляжные пацаны, выводили меня из себя.

Шерри-Ли заметила мое состояние и улыбнулась.

– Ну чего ты, в самом деле? – сказала она, протягивая мне флакон со средством для загара. – Намажь мне, пожалуйста, спину, и тогда те парни поймут, что я с тобой.

Да со мной ли она?

Всякий нормальный мужик на моем месте просто нежился бы на солнышке на берегу Мексиканского залива с банкой холодного пива и самокруткой, но я ощутил потребность прояснить ситуацию.

– Шерри-Ли!

– Что, дорогой?

– Расскажи мне о Брэде.

– Зачем ты все портишь? – протянула она. – Такой хороший день, а ты про Брэда вспомнил…

Я перекатился на бок и уставился на ее намазанный маслом для загара живот.

– Вспомнил, потому что кое-чего не понимаю…

– Господи, ну чего тут непонятного?

Я затянулся косячком с марихуаной.

– Почему он хочет тебя убить?

– Убить меня? – Она села и посмотрела на меня поверх солнцезащитных очков. – Зачем ему убивать меня? Вымолить у меня прощение – это еще куда ни шло, но убивать?!

– Возможно, я его неправильно понял из-за того, что при нем целый арсенал оружия, – сказал я, пожимая плечами.

– Возможно, – кивнула Шерри-Ли. – А теперь помолчи, и пусть солнце поскорее заживит твою змеиную кожу.

Кожа у меня не была змеиной, но я не стал ее поправлять.

Я всегда считал, что змеиный яд – коварная штука. Укушенный змеей либо отдает концы, либо выживает. Третьего не дано. Шерри-Ли просветила меня. Пока я, потея и заткнув кровоточащий нос салфеткой из рыбного ресторана «У капитана Джека», валялся на песке под флоридским солнышком, она поведала мне много чего, всякого-разного.

– Тебе будет паршиво еще пару-тройку дней. У тебя время от времени будет идти носом кровь, и на тебя постоянно будет накатывать депрессия. В таком состоянии лучше всего быть под кайфом, потому-то я и принесла тебе травку.

– Мексиканскую…

Она сделала вид, будто пропустила мою реплику мимо ушей.

– Есть поверье, что укушенные змеей становятся ясновидцами. Так считают индейцы-семинолы. Мой отец, пастор Льюис, тоже в это верил. Когда отцу нездоровилось, ему в голову обычно приходили самые светлые мысли. Он, к примеру, знал, что мама ему изменяет, а после того, как она ушла от него к кузену Гари, он сказал ей, что Гари погибнет в бою, и что ей лучше вернуться домой, иначе и она погибнет, и что он прощает ее и все такое, но она решила, что отец просто бредит.

– А что было потом?

– Отец оказался прав. Кузен Гари подорвался на мине в Бейруте, а мама погибла.

– Если я замечу что-либо необычное, я дам тебе знать. – Я помолчал. – К примеру, имей в виду, что Брэд раскатывает на угнанном пикапе, под завязку набитом огнестрельным оружием.

Шерри-Ли вздохнула, проглотив слова, которые собиралась сказать. Может, подумала, что про пикап с оружием я упомянул для острастки?

Я развеял ее заблуждение:

– Брэд все мне рассказал. И о том, чем занимался, и о том, как здорово у него все было налажено и как его сдали. Ничего удивительного, что он психует.

– Психует? Кто – Брэд психует?! Хочешь сказать, что он псих?

– Он злой как черт! Вот что я хочу сказать.

– Ему-то на что злиться? – воскликнула Шерри-Ли.

Я покачал головой. Я-то думал, что они с Брэдом давно обо всем договорились, но Шерри-Ли, видимо, понятия не имела, почему Брэду хочется ее прикончить.

Шерри-Ли встала и пошла к берегу, я побрел за ней.

Мелкие волны катились от полуострова Юкатан и разбивались у ее ног.

– Мы с Брэдом мечтали там поселиться. – Она махнула рукой в сторону Мексики. – Купить домик где-нибудь на берегу. Гасиенду на северо-востоке Мексики, в окрестностях города Сьюдад-Виктория.

– Говорят, там живописные окрестности, – заметил я.

– Может, и живописные, но дело не в этом! Брэд подцепил в Мексике какую-то местную шлюшку, а меня бросил, в двухкомнатной квартире в Сент-Луисе. Интересно, с чего ему на меня злиться? – Она шагала вдоль берега, я плелся за ней. – Знаешь, что связывает нас с Брэдом?

– Что?

– Мы с ним полные ровесники. Плюс-минус пара часов. Родились в один день, в один год. Представляешь, какое совпадение!

– Тебе надо было испечь ему именинный торт со шпилькой внутри, – поддел я ее.

Шерри-Ли остановилась.

– Какой ты смешной! – покачала она головой. – Когда мы с ним познакомились в баре, где я работала, он показался мне не таким, как все. Провинциальный парень из Озарка, глухомани на северо-западе штата Арканзас, он приехал в город за славой. Сказал, что у него авторемонтная мастерская, но потом выяснилось, что он всего лишь работает там. Выяснить это не составило труда, так как на дверях была вывеска: «Авторемонтная мастерская Лютера». Мы начали встречаться, вскоре он переехал ко мне и сразу начал строить планы на будущее и давать обещания, которые не выполнял. – Шерри-Ли посмотрела на меня, улыбнулась и взяла меня за руку. – Все мужчины такие, правда, дорогой? – Не дожидаясь ответа, она продолжала: – Спустя какое-то время он ввязался в аферу с наркотиками, в которую его втянул один проходимец, владелец оружейного магазина в пригороде Сент-Луиса. Этот тип, Руфус Купер Третий, считал себя таким же удачливым, как Берт Рейнолдс, известный киноактер. Короче, вел себя так, будто он важняк и воротила.

– Вообще-то торговля оружием – дело прибыльное! – заметил я.

– Руфус торговал не только оружием, но и наркотой. Стволы он продавал копам, а, к примеру, кокаин всякой шелупони. Брэд целыми днями околачивался у него в магазине. Он считал, что у Руфуса нет проблем, постоянно твердил об этом. Но Брэд ошибался. Руфус жил взаймы. И вот однажды какой-то коп, один из клиентов Руфуса, узнает, что тот приторговывает наркотиками, и предлагает ему на выбор либо мотать срок, либо взять его в долю.

– И что? Руфус взял копа в долю?

– Взял, конечно! А что было делать? И как-то раз замели наркокурьеров, и таким образом сорвалась поставка крупной партии наркотиков. Ну и, конечно, наркодилеры сделали вывод, что курьеров заложил коп. Разумеется, Руфуса выкинули из дела, и он остался на мели и по уши в долгах. Ситуация аховая, но Руфус находит выход из создавшегося положения. Однажды он приглашает Брэда на охоту, а когда они вернулись, объявили, что вместе займутся оптовыми поставками марихуаны. Лютер, шеф Брэда, соглашается стать гангстером, и вот спустя какое-то время я узнаю о том, что Брэд уезжает в Мексику на «додже», который они с Лютером оборудовали специально для таких целей. – Шерри-Ли нагнулась и подняла ракушку, повертела ее в руках и протянула мне. – Красивая, – сказала она.

Я сунул ракушку в карман.

– Брэд, стало быть, отправляется в Мексику, а дальше что было?

– Брэд отправляется в Мексику, говорит, что мы туда позже переберемся, поженимся и станем жить на доходы от наркоторговли. Он уверял меня, что у них все тип-топ. Конечно, я ни единому слову не верила. Во-первых, они оба не говорили по-испански, во-вторых, там им никто не доверял. Парень, через которого поддерживалась связь с владельцами плантаций конопли в штате Чиуауа – это на севере Мексики, – был в деле до Руфуса. Он окочурился от инфаркта в притоне в Карсон-Сити, а Руфуса взяли в долю только потому, что больше никто из инвесторов не соглашался заниматься наркобизнесом. В общем, у Брэда и Руфуса дело не очень-то ладилось, потому как мексиканские наркодилеры не хотели иметь никаких дел с новичком. Короче, Брэд и Руфус почти все лето мотались из Сент-Луиса в Санта-Клару и обратно. И вот уже осень наступает, День труда… Брэд уже балакает на испанском, может заказать пива и травки, а Руфус – представь себе! – обгорает на солнце. Однако каким-то чудом им все-таки удается купить партию мексиканской травки, и вот они возвращаются, как два комика Чич и Чонг. Помнишь этих придурков, тоже двинутых на марихуане? Насколько мне известно, у Брэда и Руфуса в доле было еще трое двинутых, поэтому поставка осуществлялась по пяти адресам. Между прочим, Брэд заставил Руфуса подписать нечто вроде договора о страховке. Корявый, наивный документ, но должна признать, что Брэд поступил довольно мудро, оговорив непременное условие: они продают всю партию целиком, вне зависимости от срока продажи. Затем они расплачиваются с Лютером, далее три месяца будут держать деньги, как говорится, под матрасом и только потом начнут их тратить. Руфус не возразил, и понеслось…. – Шерри-Ли помолчала. – Но, как оказалось, почти три месяца у них ушло на то, чтобы доставить марихуану в Сент-Луис, и ребята из Санта-Клары начали вибрировать.

– Почему?

– Потому что третий месяц со дня поставки на исходе, а денег все нет и нет. Брэд стоял на своем. Он отвез все деньги на ферму к своему папаше и заявил, что выплату они получат только после праздника сбора урожая. Началась свара. И вот однажды Руфус стучится ко мне в дверь, я открываю, и он говорит, что Брэд засыпался, и просит, чтобы я на суде дала показания против Брэда. Я, конечно, отказываюсь, и тогда Руфус говорит, что Брэд совсем не тот, за кого себя выдает, и протягивает мне фотку, на которой Брэд в обнимку с пятнадцатилетней мексиканской девочкой по имени Гуадалупе. Ну и имечко! И, мол, она приходится племянницей продавцу травки в Санта-Кларе. Представляешь, оказывается, Брэд собирался рвануть в Мексику без меня! Короче, Руфус все это мне выкладывает… – Шерри-Ли вздохнула. – У тебя сигареты есть?

Мы сидели и курили. Пляж, море, плеск волн вступали в резкий контраст с отнюдь не радужными воспоминаниями Шерри-Ли. Воспоминаниями или измышлениями? Мне хотелось ей верить, но в наши дни трудно кому-либо доверять.

– Вот и все! – подвела она итог. – Никакой свадьбы, никакого объяснения со стороны Брэда. Паршиво, не правда ли?

– Ты навещала его в тюрьме?

– Навещала, несмотря на то что Руфус просил меня не делать этого. Я думала, у него есть какое-то оправдание, пусть даже самое неправдоподобное. Думала, пусть хотя бы попытается…

– Что он сказал?

– Ничего он мне не сказал, – усмехнулась Шерри-Ли, бросив окурок на песок. – Отказался от свидания, и я сразу все поняла.

Зато я ничего не понял.

– Ты выяснила, кто сдал Брэда?

– Его шеф. Руфус навел справки у одного из своих приятелей-копов. – Шерри-Ли помолчала, потом спросила: – Ну как, достаточно? Или мне продолжать?

– А сама ты как думаешь?

– Думаю, пусть ты знаешь все, хотя, возможно, изменишь свое мнение обо мне.

– Мое мнение о тебе никогда не изменится, – заверил я ее.

– Еще как изменится, дорогой! – засмеялась она, положив руку мне на колено. – Ты ведь ничего не знаешь.

– Расскажешь – буду знать, – улыбнулся я ей.

– В общем, хочешь – верь, хочешь – не верь, но мы с Руфусом начали встречаться. Он казался таким милым, заботливым, заходил почти каждый вечер справиться, как я, и не успела я оглянуться, как он уже пригласил меня на ужин в ресторан «Дары моря». За ужином мы пили хорошее вино, и он сказал, что положил на меня глаз, как только увидел меня, но помалкивал, так как они с Брэдом были деловыми партнерами. Хотя его коробило от того, как Брэд со мной обращался. Вот, мол, связался с малолеткой в Мексике, а теперь, когда загремел в тюрягу, показав свою истинную натуру, он решил, что пришла пора открыть мне свои чувства. Наверное, я тогда вела себя как настоящая дура – развесила уши и ловила каждое его слово. Руфус сказал, что, если он не унесет ноги до того, как Брэд расколется, ему светит срок от десяти до пятнадцати лет. Но он не намерен сидеть и ждать, когда за ним придут. Я спросила, какие у него планы на этот счет, он ответил, что оставляет магазин брату, а сам двинется в Мексику. Больше он тогда ничего не сказал.

– А на следующий день он, надо думать, позвонил тебе и спросил, не хочешь ли ты поехать с ним?

– Откуда ты знаешь? – Шерри-Ли вскинула брови.

– После укуса змеи я ведь стал провидцем, забыла?

– Ну тогда скажи, что я ему ответила?

– Ты согласилась, хотя понимала, что совершаешь глупость.

– А что случилось потом?

– Точно не знаю, но могу предположить. Ты была нужна Руфусу как подружка Брэда, чтобы забрать денежки с фермы его папаши.

– Умница! Ты умнее меня. Руфус уверял, что возьмет только свою долю, но папаша Брэда ни за что не отдал бы ему эту долю, если бы он приехал один. Мы отправились на ферму в субботу, и я сказала папаше, что деньги нужны для того, чтобы заплатить адвокату Брэда и, если его сына согласятся выпустить, внести залог. Папаша Брэда, ни слова не говоря, протягивает нам ключ от амбара. Там Руфус отсчитывает семьдесят пять тысяч долларов, оставляет папаше Брэда пять тысяч, а мне отдает половину того, что осталось. Нормально?

– По крайней мере, по-честному, – кивнул я. – Но ведь в Мексику ты так и не попала?

– Руфус, между прочим, тоже, – усмехнулась она. – Слушай, что было дальше. Мы возвращаемся в Сент-Луис, катим по федеральной трассе, и вдруг Руфус останавливается на площадке для отдыха. Я в недоумении, а он насыпает две дорожки кокаина и говорит, мол, хочет отметить удачное завершение поездки к папаше Брэда, потом расстегивает ширинку и велит сделать ему минет. Я, разумеется, отказываюсь, а он настаивает, говорит, мол, Брэду делала, а он что, рыжий? Я говорю, дескать, это не его собачье дело, и тогда он хватает меня за шею и начинает нагибать. Я кричу, отбиваюсь, но кругом ни души, только я и он… А потом он бьет меня кулаком в губы, а я коленом ему по яйцам, затем нажимаю кнопку замка и выбегаю из машины на шоссе. И вдруг я слышу выстрел и останавливаюсь. «Я ведь нарочно промахнулся, – орет он, – лучше возвращайся, сука, не то снесу твою блядскую башку на хрен!» – Шерри-Ли говорила очень тихо, губы у нее дрожали, и она, чтобы унять дрожь, грызла костяшки пальцев. – Мартин, я еще никому не рассказывала о том, что тогда было, понятия не имею, почему я рассказываю тебе об этом.

– Потому, что я твой Иисус! – Я показал ей ладони со шрамами. – Продолжай!

– В общем, я вернулась в его внедорожник, и он меня изнасиловал. Сначала ударил, а потом изнасиловал. Затем заржал и спросил, куда меня подбросить. Представляешь, какой кошмар! – Голос у нее дрогнул.

– Перестань, успокойся! Руфус – ублюдок, и тут уже ничего не поделаешь…

– Это еще как сказать! – усмехнулась Шерри-Ли. – Знаешь, что я сделала? Я схватила его «смит-вессон» и велела ему убираться из машины. Он заржал, сказал, что револьвер на предохранителе, а я взяла и выстрелила ему в промежность. Он вывалился из машины. Сначала пытался идти, но потом упал, а кровь из него хлестала, как из недорезанной свиньи. Он визжал, поливал меня площадным матом, а потом сказал: «Забирай мою долю и сматывайся!» Я велела ему перевернуться на живот и ползти к деревьям, а он сказал: «Ладно, Шерри-Ли, ладно, ползу…» И действительно пополз. За ним тянулся кровавый след. Не успела я сообразить, что делаю, как еще два раза выстрелила ему в затылок… – Она помолчала. – Этого я никогда не забуду. И как только я его пристрелила, зазвонил его мобильник. – Она пожала печами. – Я не стала отвечать. Забрала деньги, на его внедорожнике вернулась в Сент-Луис, бросила «смит-вессон» в реку Миссури, а салон машины вытерла влажными бумажными салфетками и оставила внедорожник на стоянке у его машины. Да, еще я прихватила «глок», который лежал в бардачке, а затем на своем стареньком «камаро» домчалась без остановок до Окичоби. Вот такое черно-белое кино!..

6

У моего трейлера мы тормознули ровно в пять.

– Я загляну к тебе после работы, – улыбнулась Шерри-Ли. – Принесу что-нибудь на ужин.

– Ты работаешь в ресторане? – спросил я.

Меня всегда тянуло к официанткам.

– Вроде того. Ну, до скорого!

Я ждал ее, но она не пришла.

В начале третьего ночи я увидел, как в окнах ее трейлера зажегся свет, и начал спешно наводить у себя порядок. В три часа я обнаружил, что из-за занавесок в ее спальне пробивается голубоватый свет экрана телевизора. Возможно, мне бы следовало просто лечь спать, но мне не улыбалось одиночество, поэтому я прихватил текилу, травку, пачку сигарет и отправился в гости.

Шерри-Ли встретила меня на верхней ступеньке. Скрестив руки на груди, она сказала, что очень устала и зайдет ко мне завтра. Я кивнул, хотя моментально скис, чувствуя себя полным идиотом. Тем не менее мне удалось выдавить подобие улыбки.

Она в ответ послала мне воздушный поцелуй и попросила не волноваться.

До сих пор мне и в голову не приходило волноваться!..

Весь следующий день я занимался обзвоном знакомых нумизматов по списку, канцелярской работой и прочими делами, за которые мне не платили. Три раза в дверь звонили представители почтовой службы США и я расписывался за получение заказных бандеролей со старинными золотыми монетами. Кроме того, обычный почтальон доставил шесть чеков за проданные мною инвестиционные монеты. Джин целых три дня учил меня контролировать денежные потоки, но его система учета казалась мне слишком сложной, поэтому я придумал собственную. Насколько я помнил, я потратил чуть более двадцати пяти тысяч, а получил около пятнадцати, таким образом, в остатке оставалось тысяч десять. Джин позвонил в четверть шестого, требуя отчета, а в половине шестого я, как говорится, закрыл лавочку и включил телевизор.

Переключая каналы, я сидел и предавался размышлениям. Спустя какое-то время я казался сам себе кораблем без руля и ветрил, дрейфующим в море голосов, картинок и ненужной информации. Я не мог поверить как тому, что услышал на пляже, так и тому, что она, все мне рассказав, в ту же ночь меня кинула. Правда, не верил я и в то, что после укуса змеи у меня изменилась группа крови. Но похоже, именно это и случилось! Ни с того ни с сего меня стал бить колотун, будто я только что зашел в дом с мороза.

Может быть, ей просто хотелось побыть одной, наедине со своими воспоминаниями, может, у нее просто выдалась тяжелая рабочая смена, может, она думала, что, излив мне душу, поступила нечестно? А возможно, разговоры о Брэде отразились на ее отношении ко мне, напомнив ей, чего она лишилась?

Однако не все так плохо, пришел я к выводу. У меня был пакет мексиканской травки, текила «Сауза», пять банок холодного пива и трейлер. Я своевременно покупал монеты, и бабки поступали регулярно.

Было раннее утро пятницы, а женщина, в которую я втюрился, обещала навестить меня.

Учитывая, что я приземлился здесь меньше месяца назад с двадцатью с чем-то баксами и дамской сумочкой, Америка обошлась со мной сравнительно гуманно. Мне следовало радоваться жизни, но у меня, как и у Бесноватого Джека, было дурное предчувствие. Может, мой разум все еще отравлен змеиным ядом? Я произвел осмотр руки. Отек спадал, но не прошел. Пальцы напоминали спелые баклажаны, которые рекомендуется хранить в холодильнике. Я не знал, следует ли прикладывать к пальцам лед, но решил, что прогулка до торгового автомата в любом случае мне не повредит.

В «Привале» наступил «час жаворонков». Когда я шагал по нашей пыльной улице с пластмассовым ведерком в здоровой руке, жирдяи в шортах и майках приветствовали меня. Одни сидели развалясь в шезлонгах, другие возились с барбекю, раздувая огонь.

Восход солнца во Флориде сопровождался запахом дымка сигарет «Мальборо», кубинских сигар, мексиканской марихуаны, автомобильных выхлопов и двухтактных газонокосилок. Но все эти запахи перебивал аромат Мексиканского залива. Пахло мескитовым деревом, деревом гикори, рыбой, птицей, а мясо, шипевшее на решетках грилей под розовеющим небом, лишь добавляло аромата. Я впитывал все эти запахи и постепенно успокаивался. Подумалось, что змеиный яд все же сделал меня ясновидящим, и я уверился, что ничего плохого не случится.

Однако у Брэда на этот счет были другие соображения.

Три полицейские машины, на двух из которых не было проблесковых маячков, взметая пыль, направились к трейлеру все еще отсутствующего Соломона Бендера. Я наблюдал, как выруливают по-наглому эти стражи порядка, когда рядом со мной тормознул огромный, вишневого цвета «шевроле-импала».

– Ё-мое, Марвин! – гаркнул Брэд. – Какого черта ты здесь делаешь?

Я уставился на свое отражение в его темных очках, пытаясь наскоро сочинить какое-либо объяснение.

Брэд сам подал мне идею, когда Клинтон зашелся в лае, высказывая таким образом свое ко мне отношение.

– Ты тут что, сортиры чистишь? Клинтон, мать твою, пес паршивый, заткни пасть!

Я проследил за взглядом Брэда. Он смотрел на пластмассовое ведерко у меня в руке.

– Вроде того, – ухмыльнулся я. – Надо же мне было с чего-то начинать в вашей великой стране.

– Значит, ты тут работаешь?

– Да, работаю. То здесь, то там.

– Что у тебя с рукой?

– Возился с барбекю и обжегся.

Клинтон презрительно прищурился, я ответил псу таким же взглядом.

– И тебя все равно заставляют работать?

– Ничего не поделаешь! – пожал я плечами. – Бабки мне нужны, так как без бабла в вашей Америке сдохнуть можно.

Брэд покачал головой:

– С Шерри-Ли сталкивался?

– Не доводилось, – соврал я не моргнув глазом.

– Давай по пивку за встречу! Не возражаешь?

– Можно, – кивнул я.

– А где? Может, в одном из твоих сортиров?

– Ну уж нет! Поехали в нормальный бар, Брэд!

– А тебя с работы не попрут?

– Да пошли они! – хохотнул я, залезая к нему в машину.

Часть вторая

7

– Странно, что ты не столкнулся с моей бывшей невестой, – задумчиво произнес Брэд, когда мы влились в плотный поток машин, направлявшихся на побережье. – Судя по моим данным, она где-то здесь разгуливает.

– А мне разгуливать некогда, – пожал я плечами. – Днем работаю, вечером бухаю. Курнуть хочешь?

– А то! Всю дорогу от Сент-Луиса торчу на амфетамине. К вечеру мне, думаю, не помешает немножко расслабиться.

Я начал одной рукой свертывать самокрутку. Ну и козел же я! Снова куда-то еду с Брэдом, хотя понимаю, что ничего хорошего это мне не сулит. А он по-прежнему выглядит так, будто одевается на помойке, хотя наверняка считает, что только так и должен выглядеть настоящий мужик. Цепь у него на шее показалась мне еще толще, чем прежде.

– Где ты так долго пропадал? – поинтересовался я.

– Скребаный полицейский надзиратель по условно-досрочному освобождению вменил мне в обязанность отмечаться каждые двое суток. Пару недель назад я не явился к нему, и он накатал на меня телегу. Так что все мои планы рухнули. Но я не терял времени даром, натаскивал Клинтона на кабанов.

– Пригодится, – кивнул я. – А что это у тебя, новая золотая цепь?

– Ага, новая! – расплылся он в улыбке. – Якорное плетение, девятнадцать кусков, четырнадцать карат, полметра длиной, сто пятьдесят граммов. Класс! – Он помолчал. – Кто понимает, конечно! Ты, похоже, в этом плане фишку не сечешь.

Ага, не секу… Тоже мне знаток нашелся!

– Ты при оружии? – покосился я на него.

– Спрашиваешь. Как всегда, «хеклер-и-кох», модель, дающая возможность использовать патроны четырех разных калибров, а также австрийский пистолет-пулемет под патрон девятимиллиметрового калибра.

– «Глок», что ли?

– Точно, «глок». Ну, Марвин, ты даешь! Неужели выучил это на курсах для получения гражданства?

– Меня зовут Мартин, – напомнил я, запаливая косячок. – А «марвин» – это марка пистолета.

– Ну ты даешь, Мартин! – покачал он головой. – А вот где мне искать свою бывшую невесту на этой Ривьере для лохов?

– А я знаю? С чего ты взял, что она работает на побережье?

– Видишь, сколько повсюду огней? Она точно в каком-то баре, и нас с тобой ждет та еще развлекуха, пока мы будем ее искать.

Мы остановились на бесплатной стоянке, где песок был усеян пивными банками, окурками и использованными презервативами. Брэд задом въехал на отведенное место, убедился, что рядом никого нет, столкнул собаку на пол и положил на сиденье между нами два вороненых ствола.

– Что предпочитаешь? «Хеклер-и-кох» или «глок»? С чем шляются местные лохи?

– Охолони! – отмахнулся я. – Здесь никто не таскает при себе ствол. Люди приезжают сюда развлекаться.

– Ясненько! – усмехнулся он.

– Брэд, если ты возьмешь с собой любую из этих пушек, я с тобой не пойду.

– Ладно, уговорил. Слушай, англичане все такие чистоплюи или ты один? Да, и вот еще что! Не мексиканскую ли травку мы курили?

– Откуда мне знать. На пляже купил. А что?

– Да так, ничего. Просто интересуюсь. – Спрятав ключ зажигания под пикапом, он хлопнул меня по спине. – Пошли расслабимся. Клинтон, стереги машину!

Был ранний вечер, и на променаде было полно беззаботных отпускников, фланирующих от одного киоска с изделиями народных промыслов к другому.

Мы сели в баре под открытым небом и сразу клюнули на заманчивое предложение «два коктейля „Закат“ по цене одного». Брэд поинтересовался у официантки:

– Что такое «Калузахатчинская плакса», мисс?

Барменша задорно подмигнула:

– Водка, текила, светлый ром, джин, ликер и капелька вермута. От такого коктейля кого хочешь слеза прошибет!

Мы выпили каждый по две порции, но «Плакса» лишь ввергла нас в задумчивость.

– Шерри-Ли мы не найдем, – пришел к выводу Брэд, когда мы зашагали по улице. – Здесь дешево, но низкопробного пошиба. Но не переживай, так как кто ищет, тот находит! Смотри-ка, кувшин разливного пива по три бакса! – оживился он.

Когда я входил в бар, все повернулись в мою сторону и долго не отводили взгляда. Когда вошел Брэд, все лишь мельком взглянули на него. Именно на такой эффект я и рассчитывал, поскольку сегодня я должен был привлекать внимание, а не он. Было важно, чтобы Шерри-Ли первой заметила меня, и еще важнее – чтобы Брэд по-прежнему считал, будто я понятия не имею, где она. Последнее условие выполнить было легко, потому что я и правда не знал, где она, что превращало ее поиски в опасную азартную игру. Я решил уточнить, стоит ли эта игра свеч.

– Брэд, что ты станешь делать, если найдешь ее?

– Убью, наверное, – буркнул он, глядя в пивную кружку.

– А смысл? – покачал я головой, закуривая «Кэмел».

– Я ведь тебе уже объяснял! Добавлю лишь, что ничего не изменилось.

Изменилось много чего, но я не мог сказать ему что и почему.

– Ладно, – кивнул я. – Убивай, а пока попей пивка. – Я налил ему еще пива. – И как ты собираешься это осуществить?

– А ну, потише, парень! – Он поднес палец к небритой губе. – Чего орешь? – Он рыгнул. – Сделаю это легко. – Он щелкнул пальцами. – Так будет лучше для заинтересованных сторон. В кино перед тем, как пустить пулю, устраивают целое представление с прологом, произносят длинные речи, но, по-моему, в этом нет никакого резона. Спускаешь курок – вот и весь спектакль! Какой смысл устраивать представление и пытаться произвести впечатление на человека, который спустя мгновение перестанет существовать? И потом, известно, что горбатого только могила исправит. Поэтому всякое там краснобайство, толковище, обсуждалово, если угодно, играет на руку другой стороне, и рисковать ради этого не стоит. Согласен?

Я даже не подозревал, что Брэд столь основательно обмозговал проблему, и потому промолчал.

– Марти, – он нагнулся ко мне, – если я когда-нибудь соберусь убить тебя, ты вряд ли догадаешься о моем намерении. Будешь чистить женский туалет в своем трейлерном поселке, а через минуту… раз, и все!

– Ты хоть понимаешь, чего я говорю-то? Впрочем, можно отомстить и не убивая. Пусть вражнина живет и страдает… Ты бы наверняка сохранил жизнь, не так ли? Держал бы впроголодь в какой-нибудь лачуге в лесу, со связанными руками и ногами и измывался… Нет, лучше прикончить сразу, так будет гуманней. А вообще-то всякая психотерапия не для меня.

– Но ведь когда убивают, совершают акт мести! – возразил я. – Убивают, чтобы расквитаться.

Брэд зыркнул направо, налево, потом склонился над кувшином, высыпал в пиво амфетамин из пакетика и размешал порошок пальцем, черным от машинного масла.

– Повысим крепость, – ухмыльнулся он. – Нет, убивают не для того, чтобы расквитаться, а за преступления, а если точнее – за убийство, воровство и предательство. Вообще-то за это приговаривают к смертной казни.

– За воровство не приговаривают.

– Ты мне тут не указ! – Он глянул на меня с прищуром. – Ну как, хлебнешь крепкого? – Он разлил пиво по стаканам и закурил. – Убивая, я, можно сказать, помогаю федеральным властям. Короче, отрабатываю свои налоги, хотя и несу дополнительные расходы, покупая бензин, патроны и так далее, а всякие там судьи и политики, на мой взгляд, вообще мышей не ловят…

Брэд, похоже, обсосал проблему со всех сторон, и ему было что сказать.

– Сколько человек пристрелили в прошлом году в Великобритании? Не знаешь? Девяносто семь… А во Франции сколько, по-твоему?

– Откуда мне знать?

– Сорок четыре. В Японии – девяносто два. А у нас в Штатах знаешь сколько?

– Тысячи полторы, наверное…

– Двадцать восемь тысяч восемьсот семьдесят четыре человека! Почти тридцать тысяч американцев пристрелили в нашей великой стране в прошлом году, а в позапрошлом и того больше! – Он украдкой обвел взглядом переполненный бар, будто собирался наверстать упущенное в прошлом году, и допил остатки своего пива. – Пошли отсюда, ассенизатор. Повышаю тебя в звании, назначаю своим помощником, нам с тобой надо произвести задержание. Ну, потопали!

Мы топали недолго, так как вскоре набрели на кабак под названием «Харлей-Дэвидсон – для продвинутых». Если сюда и забредали туристы, то, похоже, только байкеры с длинными сальными патлами. Мы прошли через нестройные ряды припаркованных мотоциклов, поднялись по деревянным ступенькам и оказались в заведении, которое смело можно было отнести к категории «отстой».

Байкеры-ветераны в банданах опрокидывали рюмки за барной стойкой, а те, что помоложе, с усами и со стрижками «рыбий хвост», отплясывали с крутобедрыми любительницами валиума и время от времени потягивали холодное светлое пиво из одноразовых стаканов.

Местные оркестранты, наяривавшие во всю мощь, исключали возможность всякого общения.

Короче, несмотря на то, что завсегдатаям, похоже, здесь нравилось, я сразу понял, что в этом баре, объявившем себя последним прибежищем всего, что осталось от Америки, многое позволено. По моим наблюдениям, здесь купить травку было проще, чем заказать пиво. Я сосредоточился на том, чтобы произвести на клиентов бара хорошее впечатление, а Брэд добивался прямо противоположного.

Я заметил его отсутствие только после того, как оркестр, вразброд и фальшиво исполнявший «Кого ты любишь?», умолк, а тягостную атмосферу в баре разрядила разборка, что вовсе не редкость в барах для конкретных пацанов.

Взвыл микрофон, на пол полетели стулья и столики, девицы выдали площадную брань, а крепко сбитые байкеры активно вмешались в частное толковище между Брэдом и каким-то громилой по кличке Колун. Мне хотелось нахезать на все это, допить пиво и свалить отсюда, но я понимал, что смогу тормознуть Брэда, помешать ему отыскать Шерри-Ли, только если буду при нем.

Я допил «Бадвайзер», покачал головой и вышел на улицу.

Брэда выволокли на парковку и бросили в заросли сорняков за крайним мотоциклом в ряду. Он лежал на спине и хохотал. Из носа у него шла кровь, была рассечена бровь. Я воспрянул духом: нет худа без добра! О Шерри-Ли пока можно не беспокоиться. Я свернул косячок и протянул Брэду.

– Золотая цепь-то еще у меня, – подмигнул он, когда словил кайф. – Ну, как я выгляжу?

– Скажем, теперь ни у одного из нас нет преимущества.

Мы купили упаковку пива в круглосуточном магазине и выпили две бутылки из шести на обратном пути на стоянку. Пока Брэд, спотыкаясь, огибал машину, пытаясь вспомнить, где оставил ключи, Клинтон бесновался на переднем сиденье. От его яростного лая запотели стекла.

– Я нашел ключи, – заявил Брэд, применив метод исключения, когда мы наконец открыли дверцу пикапа. – Я найду мою бывшую невесту, применив этот метод. Успокойся, Клинтон, я тебя тоже люблю. Ну, как тебе мой метод исключения, Марти?

– Нормальный метод, но вот только тебя неслабо приложили!

Брэд посмотрелся в зеркало заднего вида и сунул за щеку плитку прессованного табака.

– Нормалек! – хохотнул он. – Наклею пластырь, переоденусь, и все. – Он окинул меня взглядом с ног до головы и покачал головой. – Жаль, что того же самого нельзя сказать про тебя!

Приведя себя в порядок, Брэд надел футболку с надписью «Оружие вне закона», линялые джинсы и стал выглядеть на удивление клево.

Он катил по улицам Форт-Майерс-Бич со скоростью тридцать километров в час, пропуская пешеходов и подмигивая проходящим мимо девицам. Пистолеты лежали внизу, рядом с его подкованными каблуками. Когда мы поравнялись с припаркованной у обочины патрульной машиной, я ощутил выброс адреналина, мгновенно прочистившего мне мозги.

– Эй, мужики! – крикнул Брэд. – Где здесь бар с сисястыми девками?

Копы пили газировку из литровых стаканов и, как оказалось, знали несколько таких заведений в непосредственной близости от нас. Самое лучшее, заявили они, на Сорок первом шоссе южнее Кэликоу-роуд. И хотя, предупредили они, тамошние стриптизерши снимают только лифчики, зато там пиво хорошее. Брэд поблагодарил их и, притронувшись к козырьку своей бейсболки, пожелал им приятного вечера и газанул.

Я курил и размышлял о всяком-разном, наслаждаясь вечерним теплом. Как поступить, что предпринять? Расскажи я Брэду все, что я знаю теперь о его дружке Руфусе Купере Третьем, я спасу жизнь Шерри-Ли, но ее потеряю. А если промолчу, отрекусь от нее в пользу Брэда, она будет потеряна для нас обоих. Можно, конечно, попытаться прикончить Брэда, но это у меня вряд ли получится.

Я покосился на него. Он барабанил пальцами по рулевому колесу, подпевая группе «Металлика».

– «Там, в стране, откуда нет возврата, – ревел он, – я был бы барабанщиком».

– Это уж точно! – заметил я.

Мы провели целый час, наблюдая за стремными стриптизершами с остекленевшими глазами, силиконовыми сиськами и мощными бедрами, которые крутились на подиуме вокруг сверкающих хромом шестов. В стриптиз-баре под названием «Жеребец» было полно вопящих ботанов в футболках и шортах. Оглушительный рок исключал любые разговоры. Охранники с бритыми головами слонялись между баром и подиумом, сводя контакты с девицами на подиуме к чисто денежным отношениям, а потные бармены то и дело наполняли кружки пенным напитком.

Брэд сунул вышибале двадцатку, но тот в ответ на его вопрос лишь головой покачал.

Я выпил большую кружку разбавленного водой темного пива и поволок Брэда к выходу.

– Взгляни-ка! – кивнул я на фотки работающих здесь девиц. Они были сняты поляроидом, поэтому у всех были красные глаза. – Ее среди них нет.

Брэд покачал головой и сунул за щеку очередной квадратик жевательного табака.

– Мне дали наводку, – сообщил он. – Клуб, где в баре стриптизерши крутятся вокруг шестов голехонькие и где нет пива, называется «Аллигатор».

Не доезжая до моста, мы свернули вправо и поехали по грунтовой дороге, идущей вдоль темных болот, на фоне которых ярко освещенный клуб был виден издалека. При ближайшем рассмотрении «Аллигатор» оказался приземистым, одноэтажным строением из дерева и фанеры. На парковке стояли ржавые развалюхи, сверкающие пикапы и видавшие виды малолитражки. Короче, тачки посетителей «Аллигатора» как бы представляли собой визитные карточки представителей американского общества. Брэд остановился у дороги, спрятал ключи и повел меня ко входу, где вышибала, которому с трудом удавалось сохранять угрожающий вид, базарил с какими-то молокососами. Те рвались в клуб, а он их не пускал. Зато с нами у него проблем не возникло.

– Мне надо отлить, – сказал Брэд, как только мы вошли. – Иди займи нам места у стойки.

Еще со стоянки я услышал знакомый мотивчик. И точно! Элис Купер исполнял свой «Яд», и под звуки этой музыки на тускло освещенном подиуме вокруг массивного шеста крутилась, извиваясь, стриптизерша. Ее намазанная маслом кожа лоснилась и блестела, ее темные волосы и серьги в ушах в виде колокольчиков взметывались в такт музыке. Она была совершенно голехонькая, не считая кольца в пупке и ковбойских сапог. Я оцепенел. В этот момент прозвучал заключительный аккорд музыкальной композиции, и тогда Шерри-Ли – это была она! – одарила присутствующих сияющей улыбкой и с кошачьей грацией скрылась за шторой.

Рванув к выходу, я столкнулся с Брэдом.

– Ты куда? – посторонился он. – Стриптизерши в своих артистических уборных, скоро выползут…

– Мне тоже надо отлить. Дай мне немножко твоего амфетамина.

Считается, что амфетамин отнюдь не повышает интеллект, но я решил вдунуть две дорожки, потому что мне требовалось соображать как можно быстрее. Шерри-Ли стриптизерша! Что делать, как поступить? Необходимо найти ее, сказать, чтобы она немедленно убиралась из «Аллигатора». Если не получится, надо как можно скорее уводить отсюда Брэда.

Я задержал дыхание, ожидая, когда амфетамин начнет действовать. Затем сделал глубокий вдох, оторвал туалетную бумагу, спустил воду, закурил и вышел из мужского туалета. Итак, прежде всего нужно выяснить, где здесь артистические уборные! Я двинулся по коридору к запасному выходу. Из бара доносился энергичный, зверски ритмичный рок. Это меня порадовало. Под такую музычку вокруг шеста не повертишься! Черт возьми, когда у нее следующий выход? Я шел по коридору, открывая по пути все двери. Минут через пять я вышел во двор. «Мазду» Шерри-Ли я увидел сразу. Стояло еще штук пятнадцать машин, принадлежавших, как я решил, служащим «Аллигатора». Из окна кухни валил пар. Увидев оранжевый огонек сигары, я понял, что меня засекли.

– Что вы тут ищете? – окликнул меня чернокожий верзила в замызганном поварском комбинезоне.

– Артистическую, – ответил я. – Это не то, что вы думаете. У меня срочное дело. Нужно кое-что сообщить одной из ваших танцовщиц.

– Почему не спросить в баре?

– Не могу, – объяснил я. – Я принадлежу к Церкви Небесных Знамений Иисуса Христа, и мы верим, что тот, кто увидит обнаженную плоть, будет проклят. Иногда нам приходится совсем непросто!

– Это уж точно! – покачал он головой. – Что вы хотите ей сообщить? Я передам.

– А может, вы лучше скажете, где мне ее найти?

– Не получится, приятель! Лучше я ей передам ваше сообщение. Как ее зовут?

– Шерри-Ли…

– У нас нет никакой Шерри-Ли.

– Как же так? Я только что ее видел.

Повар задумался.

Я спохватился и постарался исправить свою оплошность:

– Я хочу сказать, я только что видел ее машину, вон ту «мазду».

– Это машина Дарлин. Что вам от нее нужно?

Дарлин? У Шерри-Ли прямо-таки талант в выборе имен!

– Скажите ей, что здесь Мартин и у него… срочное дело.

– Правда срочное?

Я выпростал из повязки свою раздутую руку и сунул ему в нос пальцы-баклажаны.

– Срочнее некуда! Когда я сегодня славил Господа, меня укусила змея.

Повар ахнул и поморщился.

– Приятель, в следующее воскресенье загляните в мою церковь. Мы тоже все попадем в рай, но мы всего лишь бьем в бубны. Ждите меня здесь!

Шерри-Ли вышла на крыльцо в серебристом бикини. Она явно не обрадовалась, увидев меня.

– Мартин! Что ты здесь делаешь?

– Шерри-Ли, я бы не пришел, честное слово, меня Брэд затащил сюда.

Вскинув голову, она подбоченилась:

– Мартин, хватит приплетать Брэда. Если хочешь посмотреть на мой голый зад, иди в бар и плати, как все. Будь мужчиной, Мартин, перестань рыться в отбросах…

– Ему нельзя смотреть на твой голый зад, Дарлин, – прервал ее повар. – Это против его веры.

– Брутус Десото, иди и занимайся своим делом, готовь гамбургеры, – оборвала она повара. – Не лезь не в свое дело!

– Послушай, Шерри-Ли, ты все не так поняла! – вскинулся я. – Брэд приволок меня сюда! Он сидит там, в баре, и ждет, когда я выйду из туалета, а ты вернешься на подиум. Иди, сама посмотри! Тебе нужно сматываться отсюда как можно скорее! У него в машине «глок» и «хеклер-и-кох». Он вполне мог сунуть в карман любой из этих стволов. Иди взгляни сама!

– Допустим, я пойду и посмотрю… – сказала она после паузы. – А дальше что? Думаешь, этот прохвост собирается помешать мне честно зарабатывать на жизнь?

– По-моему, он собирается тебя пристрелить. Ему ведь известно только то, что наплел ему Руфус Купер Третий. Он ведь не знает, что было на самом деле…

– И не узнает! – протянула она, точь-в-точь как Долли Партон в своей песне «С девяти до пяти». – А ты, друг мой любезный, либо катись в свой трейлер, либо топай в бар и смотри мое шоу. Все. Не желаю больше об этом слышать!

Она повернулась и ушла, громко хлопнув дверью.

Брэд выходил из бара, как раз когда я входил.

– Где ты, мать твою, пропадал? – процедил он.

Я открыл было рот, чтобы ответить, но Брэд, похоже, уже забыл, о чем спрашивал.

– Пошли отсюда! – поморщился он. – Я навел справки, здесь нет никакой Шерри-Ли. Мне дали адрес еще одного стриптиз-бара, поехали проверим. Я купил тебе кока-колу. Где ты был?

Я не ответил, а он не переспросил.

Когда мы выруливали на шоссе, Брэд сказал:

– Надо было мне сохранить ее фотокарточку!

– Ни фига себе! – покачал головой Брэд, когда мы подъехали к бару «Пылкая Венера», с собственным кабельным телеканалом, Интернетом и яркой неоновой вывеской. – У этих слабаков есть свой круглосуточный порносайт! У тебя в трейлере видак есть?

– Нет, а что?

– А то, что бар сегодня закрыт. Видишь объявление?

– Травка у тебя осталась? – спросил Брэд погодя.

– Есть немного.

– А пиво?

– У нас еще четыре банки.

– Отлично! Хочешь научиться стрелять?

Я пожал плечами. Только недоумок отказывается от знаний.

– Это магазин, – объяснял Брэд, прищурив глаз над самокруткой с марихуаной в углу рта. – А это боеприпасы. – Он достал из багажника полистироловый ящик с выдвижной картонной крышкой. – Патроны девятимиллиметрового калибра. Смотри, как надо вставлять их в магазин. – Он вынул патроны из коробки и не торопясь вставил их в магазин. – Теперь вставляем заряженный магазин в рукоятку пистолета и нажимаем до щелчка.

Громкий щелчок подтвердил, что магазин встал на место.

– Понял? – спросил Брэд после затяжки.

Я кивнул.

– Дай мне пиво. Не видел, куда убежал мой гребаный пес?

Я покачал головой.

Брэд сделал хороший глоток, рыгнул и продолжил свой мастер-класс.

– Вот это – скользящий затвор, который двигается туда-сюда. Нам нужно, чтобы патрон из магазина, вот отсюда, – он похлопал по рукоятке, – попал в патронник. Для этого надо отвести затвор назад до упора, вот так, и отпустить, чтобы он вернулся на место под действием давления газов. – Он улыбнулся, когда затвор, вкрадчиво щелкнув, встал на место. – Люблю этот звук, – добавил он. – Сразу все сомнения пропадают, и становится спокойно. – Он склонил голову и прислушался к звукам музыки. – Ну-ка, сделай радио погромче! Это ведь «Роллинг стоунз». «Коричневый сахар».

Брэд приплясывал, одновременно читая мне краткий вводный курс по обращению с оружием. Звезды мерцали над нами на бархатном небе, как отражение глаз озера, где полным-полно аллигаторов; в зарослях колючей меч-травы шуршал Клинтон, словно змея в собачьем обличье.

– Что еще происходит после того, как мы отводим затвор назад? Мы взводим курок. Усек? Таким образом, сейчас наш пистолет заряжен и стоит на предохранителе. Теперь остается повернуть вот этот маленький рычажок с предохранителя на режим огня, и вперед! – Он взмахнул пистолетом, держа его за ствол, и протянул мне рукояткой вперед. – Давай, Марти, покажи, на что ты способен!

Смикшировав завершающий аккорд выступления группы «Роллинг стоунз», диджей, явно под балдой, объявил, что следующая песня исполняется для Брэнди из Лихай-Эйкрез, что в Пенсильвании. Группа «Криденс» оповестила о том, что «восходит плохая луна», а я взял у Брэда пистолет «хеклер-и-кох», посмотрел ему в глаза, пытаясь понять, что у него на уме.

– Красивая штучка, да? – улыбнулся он, и я не понял, что он имеет в виду – Шерри-Ли или эту пушку.

Я повертел пистолет в руке. Буквы USP на вороненом стволе светились в бледных лучах луны.

– Что такое «Ю-эс-пи»?

Брэд пожал плечами:

– Может, «Юркий стопор пердунов», а возможно, «Южная стриптизерша-предательница». Ну как, в порядке штукенция?

– Мне нравится, – произнес я. – Даже очень.

Из зарослей появился мокрый, весь в тине, Клинтон. Постоянно озираясь, он спрятался за пикап.

– Так заведи свою, – посоветовал Брэд. Под длинным козырьком бейсболки не было видно его глаз. – Моя уже занята.

Я сжимал в руке его заряженный пистолет, а он стоял метрах в полутора от меня, повернувшись ко мне лицом.

«Труп не скоро найдут, если я его кокну!» – пришло мне на ум.

Словно прочитав мои мысли, Брэд сделал шаг назад и перенес вес тела на другую ногу. Правую руку он небрежно свесил вдоль корпуса. Новенький «глок» был где-то у него под рубашкой.

– Ну, стреляй?! – усмехнулся он, затягиваясь самокруткой.

– А куда целиться?

– Куда хочешь! Да и целиться-то не нужно, просто ткни, куда надо, указательным пальцем, а средним нажми на спусковой крючок. Вот, смотри!

По моим барабанным перепонкам ударил мощный колокол. Показалось, будто в меня шаровая молния закатилась. Я зажмурился и пошатнулся. Пистолет в дрожащей руке казался мне молотом, как бы пригибающим меня к земле своей значимостью, значительностью, весомостью, что ли…

С ума сойти! Что я здесь делаю? Луна еще не взошла, темнотища, ночь…

Гораций говорил: «Carpe diem», то есть «Лови момент», буквально – «Лови день». Что мне делать? Ловить момент ночью?

Carpe noctem…

Я вскинул пистолет…

Не дождется!.. Удобный момент еще не настал…

– Не люблю громкого шума, – сказал я и положил пистолет на багажник.

Брэд пожал плечами, выплюнул табачную жвачку, поставил свой пистолет на предохранитель.

– Кое-что втихаря не получается! – хохотнул он. – Ну ты хотя бы теперь знаешь, что делать, если возникнет необходимость… Поехали, отвезу тебя домой, – произнес он.

Весь обратный путь в «Привал» Брэд пел, а я помалкивал, размышляя. Оружие позволяет с любым нахрапистым фраером разговаривать с позиции силы. Исключается необходимость в каких-либо уловках, хитростях. Срок на принятие решения ограничивается всего лишь одним мигом, а далее мгновенный эффект с необратимыми последствиями. Судьбе при этом плевать, как ты справишься с последствиями. А может, она и сама не знает, как поступить? Скорее всего… Подкинула шанс избавить Шерри-Ли от беды, а сама в кусты… Что мне было делать? Стрелять в Брэда? А если бы я промахнулся?..

Ни один из нас не заметил патрульную машину, припаркованную у трейлера администрации, когда мы прикатили в «Привал». Полицейский осветил наш пикап своими фарами, и Брэд выругался.

– Какого хрена тут копы околачиваются? – прошипел он.

– На той неделе один парнишка потерялся, – объяснил я.

– Иди поговори с ним. Только не лезь на рожон!

Я шагнул в свет фар, посасывая темно-зеленую пастилку, отбивающую всякие запахи, хотя понимал, что пиво и травку вряд ли перешибешь.

Однако оказалось, что коп остановил нас для проформы.

– Домой едешь, парень? – спросил он.

– Да, сэр, – кивнул я.

– Где живешь?

– Трейлер 37Д. – Вот ключ.

Он с секунду смотрел на большой пластмассовый брелок для ключа, потом перевел взгляд на меня.

– Повезло тебе, что ты не у меня работаешь, – повел он носом, принюхиваясь. – Когда поедешь по поселку, притуши ближний свет.

«Мазда» Шерри-Ли была припаркована рядом с ее трейлером, и компанию ей, как всегда, составлял телик.

Я напрягся. А вдруг Брэд узнает ее машину? Хотя вряд ли… Последний раз, когда он видел Шерри-Ли, у нее был «шевроле-камаро». Впрочем, поди знай, что на этот раз подкинет мне судьба!

Оказавшись в нашем трейлере, Брэд схватил бутылку с текилой, включил радио, плюхнулся в кресло Джина и начал скручивать самокрутку.

Я, устроившись на диване, слушал композицию «В порыве благодарности». Когда я посмотрел на Брэда, оказалось, что он спит.

В семь утра меня разбудил Джин. Он звонил из отеля в городе Джэксонвилл, одном из крупнейших торгово-финансовых центров Юга. Джин продиктовал мне список нумизматов и телефонных номеров, и, хотя в глазах у меня двоилось, я постарался записать все как можно точнее. Затем он потребовал от меня отчета. Я вкратце перечислил даты последних продаж и покупок, общую сумму издержек, сообщил, сколько мы получили за проданный товар. Помня о том, что у меня нет машины, он предложил мне пехом смотаться километров за сорок, чтобы обналичить чеки, отправить по почте буклеты новым клиентам, свести расходы к десяти кускам, прочистить фильтр кондиционера, убраться во дворе, а в воскресенье не подходить и близко к озеру Окичоби.

– Какие у тебя новости?

– Да почти никаких, – ответил я, покосившись на Брэда, храпевшего в кресле Джина с бутылкой текилы в руках. – В нашем поселке копы шныряли, даже поставили охрану у ворот.

– Нелегалов, должно быть, искали… – протянул Джин. – Найдут, отправят в банановые республики. Всего и делов!

– Нелегалы тут ни при чем, – возразил я. – Пропал один мальчишка… Соломон Бендер…

– Что еще за Соломон?

– Парнишка, который пропал. Копы считают, что его похитили.

Джин кашлянул, но ничего не сказал.

– Джин, послушай, ты когда назад?

– Занимайся своим делом и держись подальше от копов. Если начнут допрашивать, держи язык за зубами, но постарайся дать им понять, что тебе скрывать нечего. Когда пропал этот маленький паршивец?

– В четверг на прошлой неделе.

– Где тогда были мы?

– Кажется, на нумизматической ярмарке. А может, были в дороге…

Брэд заворочался и громко пернул. Я поморщился.

– Мы были в мотеле, в мотеле «Дружба», – сказал Джин. – Я заплатил за номер наличными, так что свидетели у нас есть. Короче, мотель «Дружба». Ну все! Перезвоню часа через четыре.

Несмотря на то что я находился в солнечной Флориде, после разговора с Джином меня зазнобило и вообще стало как-то не по себе.

– Кто это звонил? – прохрипел Брэд, будто имел право задавать вопросы.

– Мой приятель. Между прочим, у соседки пропал сын. С минуты на минуту копы начнут поголовный опрос. А у тебя пикап ворованный…

– Заткнись, без тебя знаю! Сегодня я так и так собирался линять. Где душ?

– Ну уж нет! – Я покачал головой. – Сначала я, потом ты. Свари пока кофе.

Я размотал грязный эластичный бинт, бросил его на пол душевой кабины. Отек постепенно спадал, но обещанное ясновидение почему-то не приходило. Даже обидно!

Я шагнул под душ. Наслаждаясь струями горячей воды, я зажмурился и попытался узреть свое будущее. Да есть ли оно у меня? Кажется, в Америке мне ничего не светит! Я снова открыл глаза, услышав стук в дверь.

– Это почтальон, – крикнул Брэд. – Я приму!

К тому времени, как я вышел из душа, он вскрыл упаковку и теперь любовался «Орлом» 1869 года выпуска.

– Это мне? – ухмыльнулся он, вертя монету в пальцах. – Видишь, птичка мне подмигивает?

– Положи на стол! – вскипел я. – Вообще-то вскрывать чужую корреспонденцию дурной тон.

– Ах, ах! – хмыкнул он. – Давай разыграем… Орел или решка? «Свобода» или «Орел»?

Он подбросил монету, а я метнулся и поймал ее.

Брэд изумленно поднял брови.

– Отличный бросок, Марти! – Брэд вскинул брови. – Сколько эта монета стоит?

– Пару сотен. – Я пожал плечами. – Ну, может, немножко больше.

– Ага, как же! – присвистнул Брэд, взмахивая счетом-фактурой. – Вот тут написано, что она стоит четыре с половиной тысячи баксов! – Он уронил бумажку на пол, встал и поправил бейсболку. – А тебе, Мартин, оказывается, нельзя доверять, что означает… – Он усмехнулся. – Ладно, еще увидимся, тогда поговорим, а мне пора на свидание с надзирателем.

Через секунду он вернулся:

– Где, на хрен, мои ключи?

В начале десятого полицейские и сотрудники в подчинении округа Ли приступили к своим прямым обязанностям. Они вежливо стучались в двери трейлеров и задавали жильцам пару-другую вопросов.

Джин заверил меня в том, что нам нечего скрывать, поэтому я расположился в шезлонге и в ожидании своей очереди впитывал солнечные лучи.

Шерри-Ли еще спала, как в дверь ее трейлера постучали. Кинув на помощников шерифа взгляд через занавеску, она появилась на верхней ступеньке в своем немыслимом халате, с полотенцем на голове. Дознаватели улыбались и кивали, пока Шерри-Ли хмурилась и покачивала головой, а потом они ушли, а она отправилась досыпать.

У меня они появились через полчаса. Я показал им водительское удостоверение, сообщил, что я здесь в отпуске, а по профессии – страховой агент. Я сказал, что видел пропавшего мальчика, говорил с его матерью, но понятия не имею, куда он мог деться.

– Когда вас укусили, мистер Брок? – спросил помощник шерифа в конце беседы.

– В прошлое воскресенье на озере Окичоби.

– Не откажите в любезности, мистер Брок, скажите, пожалуйста, на ваш взгляд, что случилось с юным Соломоном?

Я потер подбородок и постарался придать себе умный вид.

– Думаю, его слопал аллигатор…

– Учтем ваше мнение, мистер Брок. Приятного отпуска!

Я смотрел им вслед, пока они не скрылись из вида, а потом приступил к делам. «Золотого орла» я удачно толкнул в городе Юнион-Сити, штат Джорджия, за четыре семьсот пятьдесят, включая доставку, – значительное достижение для дилетанта. Теперь будет чем похвастаться Джину.

Его реакция на известие об исчезновении Соломона встревожила меня. Он прямо-таки ударился в панику, будто был в чем-то виноват или опасался, что его в чем-то обвинят. Наверняка отсчитывает минуты до назначенного времени, когда можно будет мне перезвонить! Шустрит на нумизматической ярмарке в каком-то провинциальном городе, а сам места себе не находит…

Мне не терпелось выслушать его оправдания и объяснения, хотя я понимал: независимо от того, что он скажет, уравновешенность наших отношений нарушена, они уже никогда не будут такими, какими были в шесть пятьдесят девять.

Я позвонил в «Федекс» с целью договориться о доставке, замастырил себе самокрутку и стал гадать, одолжит ли мне Шерри-Ли свою машину сгонять в банк.

А чего, собственно, такого? Спросить-то можно?

Я постучал в ее дверь достаточно громко, чтобы разбудить человека, отсыпающегося после ночной смены.

Она чуть приоткрыла дверь:

– Чего тебе, Мартин?

– Да так… Я просто спросить, как ты сегодня, – промямлил я. – И еще… вот косячок. Если хочешь, поделюсь.

Она смотрела на меня в упор, покусывая верхнюю губу.

– Ты что, явился посмотреть индивидуальное шоу?

Идея неплохая, но она выбрала неподходящее время! Я потер небритый подбородок и вздохнул.

– Видела сегодня утром пикап, припаркованный возле моего трейлера?

Она окинула взглядом территорию поселка, глянула в сторону болот, потом посмотрела на меня:

– Нет, Мартин, не видела.

– Такой большой красный пикап… «шевроле»… Значит, не видела?

Она вскинула брови:

– Мартин, я терпеть не могу двадцать раз повторять одно и то же!

– Это был Брэд! – выпалил я. – Он неожиданно объявился тут вчера вечером и сказал, что намерен тебя разыскать. Увез меня на пляж, напоил, потащил в какой-то кабак «Жеребец», а оттуда мы рванули в «Аллигатор». Он едва не столкнулся с тобой – ты танцевала под Элиса Купера, а он отлучился в сортир. Когда вернулся, ты уже ушла.

– А где он был, когда я с тобой разговаривала?

– Сидел в машине, ждал меня. Он спросил бармена, нет ли у них стриптизерши по имени Шерри-Ли, и ему сказали, что у них такой нет. Это правда, клянусь!

Она прищурилась, почесала нос и нагнулась ко мне:

– Вот что, Мартин! Я тебя выслушала, а теперь ты меня послушай. Я делаю то, что считаю нужным, потому что у меня это хорошо получается. Мне досталось хорошее тело, а хорошим телом не грех гордиться. Я никому не причиняю вреда тем, что занимаюсь своим делом, а посетители глазеют на меня. Я выступаю для мужчин и радую их взоры, я плачу налоги, жертвую на благотворительность и по воскресеньям хожу в церковь. Конечно, я бы с большей охотой растила детей и пекла пироги, принимала участие в работе школьного родительского комитета, но пока не могу заниматься тем, чем хочется, поэтому я буду продолжать делать то, что у меня получается, и мне плевать, какого мнения о моей работе ты, Брэд или еще кто-либо, а если ты против – это твои проблемы. Скажи мне в лицо все, что ты обо мне думаешь, и я тебе так же откровенно отвечу. Не надо сочинять разные сказки в попытке запугать меня и заставить бросить мою работу. Понял? И еще одно, Мартин: перестань стараться все исправить. Ты меня не знаешь, и ты не знаешь Брэда. Пусть все идет как идет. Прошу тебя. Привет!

Я решил, что до банка доберусь и на такси.

8

Утром в воскресенье за Бесноватым Джеком приехал шериф. Жители трейлерного поселка всполошились. Когда Бесноватого выводили, никто из его соседей не свистел и не улюлюкал. Всем было ясно, что полицейское управление округа возводит на него напраслину.

Джин тоже так считал. Я уже приготовился было опрыскивать наш трейлер инсектицидом, средством для истребления насекомых, но Джин позвонил из кафе «У Денни» и сообщил, что сегодня не вернется, так как решил, не теряя времени, отправиться на ярмарку в Клируотер.

Я заметил, что эта ярмарка назначена на четверг, но Джин велел мне заткнуться и дать ему знать, как только Бесноватому Джеку предъявят обвинение. Голос у Джина по-прежнему звучал озабоченно.

Остаток утра я провел сокрушаясь о потерянной репутации в глазах красавицы стриптизерши, живущей через дорогу.

Я полагал, что могу считаться ее спасителем, так сказать, надежной альтернативой ее беспокойной жизни. Моими козырями были безупречное английское произношение и сногсшибательное чувство юмора. А ей, как оказалось, эти мои козыри по фигу! В ее глазах я недоумок и зануда, которому следует дать от ворот поворот. Жаль, конечно, но тут уж ничего не поделаешь! Как говорится, сердцу не прикажешь, а женскому – в особенности. Я подошел к зеркалу и долго смотрел самому себе в глаза. Ну что, англичанин, не покатило тебе с самой красивой женщиной в южной Флориде? То-то же!..

Я скатал самокрутку, включил любимую радиостанцию Джина и задумался. Певица Оливия Ньютон-Джон наставляла на путь истинный, советуя «подтянуться». По делу совет! Кто я такой в глазах Шерри-Ли? Очередной встрескавшийся в нее клиент. Чем я отличаюсь от других? Пожалуй, ничем… То-то и оно… Женщины, между прочим, более всего ценят поступки, а не слова… вот так-то!

Я приподнял край линолеума в своей комнате, достал целлофановый пакетик с китайской «Пандой», которую пару недель назад стибрил на ярмарке в Долтоне. Ценная монета! Как и многие китайские раритеты, «Панда» приобрела особую ценность благодаря революции. «Пандой» называют не бамбукового медведя в белых «очках» на морде, обитающего в юго-западной части Китая, на севере Бирмы и Непала, а монету с высоким процентом золота в сплаве меди и благородного металла, на аверсе которой изображен зверек – панда.

Джин считал, что ценная китайская монета свидетельствует о крайней тупости американцев: приобретая «Панду», то есть инвестируя средства в «коммунистическое» золото, американские коллекционеры, по сути, способствуют процветанию красного Китая.

Пусть себе инвестируют, а я вот взял и стырил!

Я спрятал «Панду» в свою сумочку и вышел из трейлера. На Сорок первом шоссе меня подобрал неразговорчивый бывший коп в автомобиле-универсале, набитом под завязку рыболовными снастями. Он высадил меня в пыльном пригороде американского Неаполя. Я сразу нырнул в закусочную, заказал спагетти и кофе, принялся листать местный телефонный справочник «Желтые страницы» в поисках ломбардов. Их здесь оказалась целая дюжина. Мне нужны были ростовщики особые, не отличающиеся любопытством и щепетильностью. Вычислить таких по справочнику, разумеется, невозможно. Самые простые объявления мне показались многообещающими. Я выписал адреса на салфетку, расплатился и вышел на улицу.

Без машины любой в Америке человек третьего сорта. Пешехода здесь склонны считать шизиком, неудачником либо иностранцем-нелегалом. Стоя на перекрестке в ожидании, когда на светофоре загорится зеленый свет, я пришел к выводу, что, скорее всего, сочетаю в себе эти признаки, что, разумеется, меня не вдохновило. А некий Де Сото и вовсе выбил из колеи, сообщавший в «Желтых страницах», будто его ломбард работает без выходных. Злой, потный и утомившийся от ходьбы, я целый час стоял на автобусной остановке, изучая остальные адреса. Наконец подошел битком набитый автобус, на котором я добрался до центра города, откуда таксист-кубинец отвез меня в ломбард Холландейла, «работающего в Неаполе с 1989 года».

На стоянке возле ломбарда стояли примерно такие же машины, как и возле клуба «Аллигатор». Я смешался с толпой – работягами-иммигрантами, белой голытьбой и прочим людом, терпящим финансовые бедствия.

Ломбард оказался хранилищем «недостижимых желаний» – электрогитары, теннисные ракетки и всякие ручные инструменты для производства каких-то работ говорили о вдохновении, больших затратах и аккуратности бывших владельцев. Одного, всего лишь одного взгляда было достаточно, чтобы у меня в голове зародились идеи о лучшем будущем. Приобрети я шлифовальный станок и набор для сварки, я мог бы открыть небольшую автомастерскую, как Лютер, прежний босс Брэда из Сент-Луиса. Заимей я электрогитару и парочку усилителей, я мог бы с успехом выступать в каком-либо из баров в Форт-Майерсе, одном из самых фешенебельных мест штата Флорида.

Но у меня имелся план получше.

У пары застекленных прилавков ломбарда столпились грудастые бабенки и зыркающие мужики. Я пустил в ход локти и, протолкнувшись к одному из прилавков, положил на залапанное стекло китайскую «Панду».

Здоровяк с седыми кудрями, в глаженых джинсах посмотрел на монету, перевел взгляд на меня.

– Вы знаете, что это такое? – буркнул он.

– Китайская «Панда» 1992 года выпуска. Номинал сто юаней, содержит унцию чистого золота. Курс по сделкам за наличные – около трех тысяч шестисот пятидесяти баксов, но монета коллекционная, стало быть, стоит дороже.

– Она ваша?

– Конечно.

– Вы можете это доказать?

Я пожал плечами.

– У вас есть удостоверение личности?

– Водительские права.

Он вздохнул и протянул мне анкету:

– Вот, заполните. Имя, адрес и все такое. Монету оставьте. Я дам вам квитанцию. За три рабочих дня мы проверим, не краденая ли она. Через три дня приходите, и получите… – он постучал пальцем по кнопкам калькулятора, – две тысячи двести пятьдесят баксов. Следующий!

Я сунул «Панду» в карман и ушел.

На стоянке какой-то худощавый юнец со стрижкой ежиком и парой золотых цепочек на тощей шее стрельнул у меня сигарету и дал совет:

– Наведайтесь к Флиммервитцу. Его контора на Сейбл-Палм-роуд. Там не такие, как здесь, бюрократы.

Флиммервитц оказался заядлым курильщиком, тучным и близоруким, с аккуратно подстриженной бородкой. Его заведение напоминало свалку – от пола до потолка оно было завалено сломанными телевизорами, магнитолами, игрушками, в которых не хватало деталей, и другим хламом, отвергнутым магазинами, торгующими подержанными вещами и отдающими выручку от продажи на благотворительные цели.

– Вы продаете или что? – просипел он, подставляя лоснящееся от пота лицо под струю воздуха из переносного вентилятора.

Я положил свой товар на его неопрятный прилавок, и он долго извлекал монету из пакетика толстыми, желтыми от никотина пальцами.

– Китайская «Панда», – пояснил я.

Флиммервитц уставился на меня сквозь сильные линзы дорогих очков.

– Я и сам знаю, что это такое, – осадил он меня, поджав губы. – Две тысячи долларов.

– У Холландейла мне предлагали две двести пятьдесят, – заметил я.

– Ну и почему же не отдали? Нет желания заполнять анкету?

– Мне не нужны наличные, – пожал я плечами. – Вообще-то я могу эту монету на что-либо обменять.

– Ясно, понял, – кивнул Флиммервитц. – Хотите, чтобы я сам догадался? – Он поднес палец к губам, изображая озадаченность. – Ну-ка, подумаем… Вам нужна удочка. Нет, пожалуй, роликовые коньки. Ха! Вам магнитола нужна, не так ли?

– Мне нужен ствол.

– Молодой человек, этот желтый медвежонок на ствол не тянет, – процедил Флиммервитц, отодвигая от себя монету.

– Быть такого не может! – заявил я. – Сколько стоит ствол?

– А я знаю? – Флиммервитц нахмурился. – Да и вообще, молодой человек, у меня не оружейный магазин.

– Ладно, проехали! – Сунув монету в карман, я направился к выходу.

– Две тысячи семьсот пятьдесят! – крикнул он, когда я отворил дверь.

– У меня столько нет, – ответил я.

– Вы меня весьма удивили. – Он вздохнул. – Сколько у вас есть?

– Пятьдесят баксов и «Панда».

– Вернитесь! – буркнул он, выложив на прилавок небольшую картонную коробку. – Вы из полиции или из ФБР?

Я покачал головой.

– Скажите словами, – отрезал ростовщик. – Моему адвокату мало толку от качания головой.

Я сказал то, что он хотел услышать, и он открыл коробку.

– Две тысячи пятьсот, и я вас никогда не видел.

На дне картонной коробки лежал карманный пистолет с дешевой пластмассовой рукояткой, а рядом с ним – нечто напоминавшее магазин. Я не оружейник, но и мне было понятно, что пистолет этот, сварганенный кустарно, «на коленке», – одноразовое изделие и, следовательно, после однократного применения его надлежит немедленно выкинуть. Именно то, что я искал.

– Какие к нему нужны патроны?

– Откуда мне знать? – Флиммервитц пожал плечами. – Прочтите инструкцию, там все написано.

– У вас есть патроны?

– Только бывшие в употреблении, – хмыкнул он. – Вот! – Он высыпал на прилавок несколько пустых гильз. – Вы берете ствол или нет?

Сунув холодный ствол за пояс, я ушел. А дальше что? Я решил вернуться на автобусную остановку. Ствол пистолета «Дженнингс К-80» впивался мне в живот при каждом шаге, напоминая о своем зловещем присутствии и угрожая выпасть через штанину на мостовую. Какой-нибудь «хеклер-и-кох» не позволил бы, чтобы его так небрежно носили, но «дженнингс», как истинный друг в беде, находился как раз на своем месте. Он как бы знал, что я его в упор не вижу, как и то, что он мне нужен позарез, поэтому до тех пор, пока он составляет мне компанию, придется плясать под его дудку. Он бередил мои старые раны, напоминая мне о том, что я без машины, нелегал, топаю в компании с нелицензионным оружием по улицам Неаполя, что в штате Флорида. Моя жизнь оказалась под угрозой – какая-либо опрометчиво произнесенная фраза могла завершиться юридически санкционированной смертью и парой столбцов мелким шрифтом в местной газете. А финал известен! Пока мое бренное тело будет разлагаться в местном морге, «дженнингс», как нераскаявшийся рецидивист, проведет какое-то время в заключении, а потом его с шутками-прибаутками отправят на переплавку.

Я сутулился, вжимая голову в плечи, как беглый преступник, ловя на себе взгляды проезжавших владельцев транспортных средств. Меня бросало в дрожь при мысли о том, что любая следующая машина может оказаться патрульной машиной полиции Неаполя. «Дженнингсу» хотелось побыстрее оказаться в трейлере и напиться до бесчувствия. Устав от его понуканий, я вытащил его из штанов и запихал на самое дно сумочки.

Я начал сегодняшний день с того, что почувствовал себя размазней и пожалел себя. После того как я, подключив мозги, попытался изменить свою жизнь к лучшему, лучше не стало. Теперь мне стало не по себе. Я ощущал себя никчемным недоумком. Мнилось, будто я досрочно освобожденный из заключения уголовник, возвращающийся домой.

Солнце припекало мне затылок, опускаясь в Мексиканский залив; влажная от пота рубашка высохла и покоробилась, а я брел по обочине скоростного шоссе, держа курс на север. К тому времени, как я достиг северной границы Неаполя, миновав площадь, застроенную автосалонами, мебельными магазинами, ресторанчиками, где можно подзаправиться не выходя из машины, я знал, что меня ждет впереди.

Шерри-Ли поедет в Мексику…

Чтобы растить там детей…

Со мной поедет…

Вот так! Все очень просто!

9

Сбив ноги в кровь, я около девяти вечера благополучно доставил пистолет «дженнингс» в «Привал у моста». После ареста Бесноватого Джека полицейское оцепление сняли. Кое-где на вертеле жарили мясо. Там толпились мужики с банками пива в руках и, похоже, обсуждали его шансы.

Едва войдя в свой трейлер, я бросился к холодильнику. Не обращая внимания на ноющую боль в укушенной руке, в два глотка осушил банку холодного «Бадвайзера», потом достал из-под раковины моток скотча, вышел на участок и обогнул трейлер.

Наш трейлер 37Д находился в последнем ряду трейлерного поселка, так что когда я, распластавшись на животе, прикрепил пистолет с помощью скотча к днищу трейлера, меня видели только сплетницы цикады. «Дженнингс» злобно ощерился, как психопат-оптимист, как матерый уголовник Макс Кейди из фильма «Мыс страха», отсидевший длительный срок за изнасилование.

– Чувствуй себя как дома, ублюдок! – прошептал я, поднимаясь с колен.

Я не спал всю ночь, надеясь, что Шерри-Ли увидит в моем окне свет, и заснул, когда на востоке занимался рассвет.

Джин разбудил меня, как всегда, ровно в семь.

– В девять ноль-ноль операция вступает в третью фазу, – сообщил он.

Я поморщился. Что еще за третья фаза? Я и о второй ни уха ни рыла.

– Ты сейчас где?

– В Тампе. Классный город. Ниггеру предъявили обвинение?

– Не знаю. Что такое «третья фаза»?

– Легенда такая: мы специалисты по коллекционным монетам, так? Мы покупаем и продаем редкие экземпляры для нумизматических коллекций. Мы не стремимся вложить деньги в золото. Мы не создаем запаса крюгеррандов, «Кленовых листьев» и «Орлов». Однако, если кто-то из наших клиентов попросит нас купить какую-либо редкую монету, было бы непрофессионально сообщить клиенту, что мы не можем удовлетворить его потребность. Так? Ты следишь за ходом моей мысли?

– Пока все более-менее ясно.

– Ладно. Сегодня утром мне позвонила леди Монро и спросила, не сможем ли мы достать ей дюжину крюгеррандов. Приступай, командир!

– Сколько я могу потратить?

– Купи десять монет, не более чем по три штуки за каждую. Проверь курс по сделкам за наличные и как можно скорее сплавь их. Если кто-либо поинтересуется, где я, скажи, что я в Лондоне до четверга. Звони мне на сотовый, как только появятся новости про черномазого. Что-нибудь еще?

Вишь ты! Думает, я наивняк… Вообще-то хотелось ошарашить его. Ах, Джин, дорогой, я втюрился по уши в соседку-стриптизершу, готов рискнуть своей и твоей жизнью, чтобы завоевать ее сердце. Пью не просыхая и начинаю вибрировать, потому как не знаю, где достать очередную порцию травки. А уж если мои подозрения оправдаются и ты, мой наставник, окажешься растлителем малолетних, я за себя не ручаюсь…

– Больше никаких новостей. Когда ты вернешься?

– Не твое дело. Если будет время, вымой окна. Звони мне на сотовый.

Я сделал, как было приказано. Покупка монет обошлась чуть меньше сорока тысяч долларов. Нас высоко ценили нумизматы и торговцы коллекционными монетами от самого южного города США Ки-Уэста до штата Кентукки. Мы постоянно расширяли круг знакомых. Никто из них не подозревал, что Общество нумизматов Уайтхолла – всего лишь ширма, иными словами, прикрытие мошеннической операции, которую проворачивают ярый расист и его помощник-нелегал, спроворивший ствол без лицензии. Я прополоскал рот антисептическим средством «Листерин», перечел список адресов и начал обзвон.

– Большое вам спасибо, мистер Вендельман, за то, что выручили нас на той неделе с «Индейскими головами», и за срочную доставку.

– И вам спасибо, ребята, что так быстро прислали чек.

– Не за что, мистер Вендельман. Срочную доставку мы мгновенно оплачиваем. Настоящие джентльмены по-иному не поступают. Не поможете нам еще раз в связи с заказом, поступившим от одного из наших английских клиентов?

– С радостью, мистер Брок! Выкладывайте, что там у вас?

– Можете подкинуть «Кленовых листьев»? К нам время от времени поступают заказы на так называемые инвестиционные монеты, а запаса у нас нет, потому что мы в основном занимаемся коллекционными монетами.

– «Кленовые листья» вышлем, но я бы советовал вам приглядеться к заказчикам. Доллар падает, а котировки на золото растут. Все больше народу вкладывает средства в золото – как у нас, так и у вас, в Англии.

– Совершенно с вами согласен. Мистер Ренуар сказал то же самое, когда вчера звонил из Лондона.

– Значит, вам нужна партия из десяти монет? Еще что-нибудь?

– Давайте сначала договоримся о цене за «Кленовые»…

– По три двадцать пять за штуку. Годится? Пошлю через почтовую службу США.

– Великолепно! Я вышлю вам чек.

– Вы настоящий джентльмен, мистер Брок. Всегда рады помочь вам, звоните, если что…

Во вторник Бесноватому Джеку предъявили обвинение в похищении и убийстве Соломона Бендера, одиннадцати лет, который проживал в трейлерном поселке «Привал у моста» в округе Ли. Я позвонил Джину и сообщил эту новость.

– Так и знал, что это он, – отозвался Джин и поспешил сменить тему: – Я вернусь вечером в пятницу. Продолжай заниматься инвестиционными монетами. Постарайся до выходных отправить монеты дюжине наших посредников. Ты вымыл окна?

В среду я убедился в том, что рука зажила, выбросил бинт в мусорное ведро, взял крюгерранд из Таскалузы, штат Алабама, и продал монету за триста долларов в лавке ростовщика «У Дейва» в Форт-Майерс-Бич. Двенадцать с половиной долларов я потратил на химчистку своего костюма, еще десять – на стрижку. Я купил новую рубашку и лаковые подержанные штиблеты, которые мне немного жали, зато отлично смотрелись.

Потом я с удовольствием пил холодное пиво в пивной «У Майка», затем перешел дорогу и зашел в «Дамское счастье», пастельно-розовый ювелирный магазин с пуленепробиваемыми витринами, привлекавшими дамских угодников, как липучка – мух.

За прилавком стояла крашеная блондинка, ростом метр восемьдесят, со стрижкой под мальчика. Она сказала, что ее зовут Таня. Я заказал золотую цепочку к золотой монете. Таня попросила оставить монету до пятницы. В «Привал у моста» я вернулся на такси и оставшееся время посвятил мытью окон.

В четверг я проснулся рано, вызвал такси, поехал на почту и отправил бандеролью каждому из двенадцати торговцев монетами в Арканзасе и Теннесси по монете с большим содержанием золота высшей пробы, стоимостью где-то три с половиной тысячи долларов. Почтовая служба США гарантировала доставку в любую погоду и определяла ценность вложения в двадцать пять тысяч долларов.

Вернувшись в «Привал у моста», я стал готовиться к встрече с Шерри-Ли.

Она сидела на ступенях своего трейлера, разговаривала с администратором трейлерного поселка. На ней был розовый топ и обрезанные джинсы.

Я помахал ей, будто ничего не произошло.

– Привет, Мартин, – вскинула она руку в ответ.

– Погодка-то какая, а? – улыбнулся я.

– Вы, наверное, ещё не слышали. – Администратор ухмыльнулся, покачав головой.

– О чем я не слышал?

– Черномазый псих повесился!

– Вам следовало бы проявлять больше уважения, – сказала Шерри-Ли. – Джек был несчастным, одиноким человеком, который нуждался во внимании.

Она поднялась по ступенькам к себе и закрыла дверь.

– Уж не ей бы говорить об уважении, если вы понимаете, о чем я, – подмигнул мне администратор.

– Мне бы очень хотелось заткнуть вам глотку, – улыбнулся я, – но не хочется руки марать.

Администратор ушел, а я поднялся по ступенькам и постучал в дверь трейлера Шерри-Ли.

– Чего тебе? – отозвалась она, не открывая двери. – Неужели не понимаешь, что мне не до тебя?

– Мне необходимо поговорить с тобой. Не здесь, не сейчас. Я прекрасно понимаю, что ты расстроилась из-за Бесноватого Джека и все такое. Давай встретимся завтра вечером. Я буду ждать тебя на пляже, в кафе «Закат». Приходи, пожалуйста! Это очень важно.

– Мартин, сегодня у меня еще один отвратительный день в совершенно паршивой жизни, – произнесла она с нажимом в голосе. – Пожалуйста, оставь меня в покое!

Я еще целую минуту топтался у ее двери, а потом кивнул и побрел к трейлеру 37Д.

На душе кошки скребли. Как же так? Почему Шерри-Ли меня отшила? Она должна была понять, что я ей добра желаю. У нее, видите ли, «паршивая жизнь»… Кто в этом виноват? Не я же!.. Так-то это так, но, похоже, она ко мне никаких чувств не питает! А может, она просто не в духе?

Лучи заходящего солнца меркли под темными грозовыми тучами, клубившимися над горизонтом. Накатила тоска. И если весь день я сопротивлялся желанию выпить, то сейчас, на исходе дня, решил наверстать упущенное. После первого стакана я почувствовал себя лучше. Эмоции, переполнявшие меня, угомонились, уступив место рассудку.

Два года назад я демобилизовался из боливийской армии, где прослужил пять лет. Избавившись от постоянных наездов полковника Чарли, я сразу воспрянул духом. По натуре я человек эмоциональный, легко возбуждающийся. Меня постоянно захлестывали противоречивые чувства и желания, поэтому я не привлекал внимание хороших девушек, да и работу менял то и дело. Мне с большим трудом удалось укротить свои эмоции и загнать их в угол. Сегодня, к примеру, я все утро сосредоточенно и деловито работал. По списку и заранее намеченному графику… И вот, пожалуйста, Шерри-Ли выбила меня из колеи. Имеет ли смысл связывать будущее с женщиной, которая способна на такую степень духовного разрушения? Шерри-Ли сродни наркотику, от которого поначалу получаешь кайф, а потом тебя плющит и колбасит.

Я допил текилу, отсчитал «Орлов» на шесть тысяч долларов, тут же продал их и с тяжелым сердцем лег спать.

Проснувшись в пятницу, я не сразу понял, спал я или нет. Я помнил, что лежал без сна, мокрый от пота, смотрел на засиженный мухами потолок и пытался в сумерках предугадать будущее. Шерри-Ли была первой женщиной, на которую я положил глаз после Луизы, случившейся в моей жизни очень давно и очень далеко отсюда. Но откуда мне знать, не является ли она лишь кратковременным привалом на моем пути на дно жизни? Я совершенно не разбирался в психологии, но был убежден, что любой неудачник в чужой стране старается отыскать родственную душу, и с годами это мое убеждение не ослабевало. Возможно, все, что я увидел в Шерри-Ли, была сама Америка, а ее расположенность ко мне я воспринял как символ благожелательности американцев.

Федеральные власти наверняка решили бы, будто я собираюсь жениться на Шерри-Ли с целью получить вид на жительство. Откуда им знать, что я по натуре не циник и не наглец, короче, суетная расчетливость – не мое амплуа. Я хочу, чтобы она была счастлива. Стоит ей поманить меня пальцем, и я пойду за ней, куда она пожелает. Откуда федеральным властям знать, что я намерен получить не американское, а мексиканское гражданство. Возможно, это мое намерение явилось следствием моего одиночества и неприкаянности в этой Америке, где проживают двести девяносто миллионов граждан, известных своим ярко выраженным индивидуалистическим подходом к жизни. А ведь особый духовный и несравненный жизненный опыт первопоселенцев вкупе с опытом иммигрантов, чей приток сродни извечным приливным волнам, понятное дело, не могли не повлиять на формирование системы общеамериканских ценностей. Я сразу понял, что быть американцем – значит не просто стать им сознательно, быть американцем – означает быть идейно приверженным системе определенных ценностей и жизненных правил. В основе американской этики лежит поговорка, которая гласит: «Бог помогает тем, кто помогает сам себе». Американцы уверены, что, только положившись «на самого себя», можно найти выход из непредвиденных трудностей. Вот так! Будем искать этот выход…

Помню, я закурил, чтобы избавиться от запаха перегара. Эти американцы – пропади они пропадом! – убеждены, что «все люди рождаются равными». Конечно, кое-кому из американцев «везет» по рождению. Но теоретически в американском обществе, где социальные роли и статусы меняются по сто раз на дню, любой может заработать миллионы или поступить в Гарвардский университет. Американцы – надо все же отдать им должное! – уважают тех, кто чего-то достиг в жизни, начав с нуля и одолев немало трудностей на пути к успеху.

Меня тоже можно будет уважать через пару недель. Джин уверяет, что бабок обломится немерено!

Я долго лежал без сна, все размышлял и курил. Не помню, как заснул, а когда проснулся, обомлел: в комнате плавало облако удушливого дыма. Я вскочил и закашлялся. Оказывается, непотушенная сигарета прожгла простыню и, кажется, добралась до матраса. Я ухватился за край матраса и выволок его на улицу.

Когда возвращался в трейлер, меня окликнул почтальон.

– Общество нумизматов Уайтхолла? – Он окинул меня внимательным взглядом, затем уставился на клубы дыма. – Пожар, что ли?

– Тостер барахлит, хлеб обуглился, – ответил я. – Где расписаться?

– Вот здесь. – Почтальон протянул квиток.

Я взял у него посылку и метнул ее на стол.

Так как в матрасе окурка не оказалось, я вернулся в комнату и стал его искать. Потом я решил полить все кругом пеной из огнетушителя, полагая, что пена непременно потушит зловредный окурок. Мое решение могло лишь усложнить ситуацию. Я даже обрадовался, когда в трейлер ворвался Джин.

– Что здесь происходит, мать твою? – завопил он. – Что это такое? – Он лягнул кучу банок из-под пива. – Что все это значит?

– Пожар в бардаке во время наводнения, – вспомнил я анекдот с бородой.

– Ты что, так твою растак?! – гаркнул он, размахивая свертком, который я только что метнул на стол. – Это же золотые монеты! Инвестиционные! Валяются на столе, а дверь нараспашку! – Он перевел дыхание, а затем прошипел: – Даю тебе ровно один час. Через час я вернусь. Короче, либо ты убираешься отсюда, либо здесь не остается и следа бардака, который ты учинил. Понял?

Полминуты я обдумывал первый вариант. Можно взять свою сумочку, обуться и уйти. Шерри-Ли меня отвергла. Если я уйду сейчас, к закату я буду уже в Мемфисе. У меня при себе немного наличных, дешевая пушка и водительские права. Возможно, я сумею устроиться таксистом. Буду вкалывать не покладая рук, завяжу с выпивкой, стану экономить, приобрету полезные навыки, превращусь в уважаемого члена общества, женюсь на хорошей девушке, поселюсь в домике в пригороде, нарожаю детей, заведу любовницу, буду играть в гольф, оплачивать медицинскую страховку, учить внуков ловить рыбу, потом умру, и меня закопают в землю, которая никогда мне не принадлежала.

Как говорится, мечтать не вредно, но у меня оставалось всего пятьдесят девять с половиной минут на то, чтобы Джин принял меня обратно и помог достичь всего легчайшим способом. Я поспешно вдунул две дорожки амфетамина, похвалив себя за запасливость, лег и стал ждать кайфа.

Амфетамин – отличное дополнение к генеральной уборке. Рекомендую такое сочетание любой домохозяйке. Кстати, и для фигуры тоже полезно.

Через пятьдесят восемь минут наш трейлер снова стал пригоден для проживания. Я беспокоился только о моем пистолете, прикрепленном скотчем к днищу трейлера. Здравый смысл говорил, что лучше оставить все как есть, а если пистолет обнаружат, сделать вид, будто я его впервые вижу. Но в тот день я не склонен был к разумным решениям. Я в панике метнулся на улицу, достал пистолет из укрывища и сунул к себе в сумочку.

Через пару минут вернулся Джин. В качестве предупреждения он громко хлопнул дверцей машины.

Он вошел в наш трейлер с видом человека, который ожидает увидеть выгребную яму. Прищурившись, он окинул придирчивым взглядом помещение. Я топтался рядом, ожидая приговора. Ноги мои буквально отбивали чечетку, будто я наглотался слабительного вместе с мочегонным. Тем не менее я был уверен в том, что порошок, который ссудил мне Брэд, помог мне справиться с уборкой.

Наконец Джин перевел взгляд на меня и покачал головой.

– Ты разгильдяй, каких свет не видел, – заявил он. – И если не возьмешься за ум, пеняй на себя! – Он сунул в рот сигарету и чиркнул зажигалкой «Зиппо» с выгравированными на ней глобусом и якорем – эмблемой морской пехоты США. – Покажи мне бухгалтерские книги и свари кофе.

Приходно-расходной книгой мне служил блокнот на спирали, формата А5. Телефоны и адреса регистрировались в другом блокноте, а счета за бензин, доставку и прочие расходы я складывал в коробку из-под бумаги формата А4. Джин все это просмотрел и пришел к выводу, что если я и разгильдяй, то весьма старательный. Выкурив три сигареты и выпив полкофейника кофе, он вздохнул и сложил всю отчетность в картонную коробку. Если способности его помощника вести бухгалтерию и произвели на него впечатление, он никак этого не показал.

– Как поживает твоя девица? – спросил он, заглянув на кухню, где я сосредоточенно надраивал подставку для сушки посуды.

– Которая?

– Та, что живет через дорогу. Официантка…

Мне показалось, будто на свете нет более приятного занятия, чем уборка на кухне.

– Она не официантка, – возразил я. – Она стриптизерша. И от меня без памяти…

– С ума можно сойти! – Джин покачал головой. – Куда катится эта страна?

– Я принял решение порвать с ней, – продолжал я. – Она угрожает нашей безопасности. Кстати, ты заметил, что я постригся?

Может, он и заметил, но, увидев, как я шныряю по трейлеру в обнимку с огнетушителем, забыл обо всем остальном.

– Сегодня вечером мы с ней встречаемся на пляже. Никаких разборок, никаких объяснений, вообще ничего, только краткое подведение…

– Бога ради, не продолжай! – оборвал он меня. – Мне плевать, как ты с ней поступишь. Есть новости о мальчишке?

– Его так и не нашли. Подозреваемый вчера утром повесился. Все говорят о том, что копы взяли не того человека.

Джин закрыл лицо руками и застонал.

– Уж скорее бы отыскали труп маленького паршивца! – Он помолчал. – Я еду в Кейп-Корал на сеанс ароматерапии. Разбери адреса в моем кейсе и займись рассылкой благодарственных уведомлений. Я вернусь в пять.

– Нет проблем. – Я улыбнулся. – Как только еще раз вымою линолеум, сразу и займусь. Кстати, Джин…

Он замер.

– Ну что еще?

– Можно позже взять твою машину?

Мой вопрос обрадовал его.

В Форт-Майерс-Бич я поехал на такси. Для начала заглянул в бар «У Майка», в химчистку и в ювелирный, а потом в той же машине отправился в обратный путь.

– У вас есть все, что нужно? – спросил водитель, гватемалец с грустными глазами и тонкими усиками.

Я тут же уловил намек.

– Нет, не все. Нигде не могу найти марихуану.

– Мария-Хуанита – покладистая бабенка, могу поспособствовать, – улыбнулся он.

Я купил у него пол-унции и взял его визитную карточку. Уж раз Шерри-Ли дала мне отставку, по крайней мере, можно будет поплакаться в жилетку Марии-Хуаниты.

Когда я вернулся, Джин был уже в другом настроении. Хотя он не стал веселее, чем прежде, но, как мне показалось, расслабился и успокоился. Он жевал сандвич с рубленым бифштексом и просматривал рыночные сводки, при этом покачивая головой, будто поражаясь всеобщей устойчивой тупости.

– Кажется, ты говорил, что вымыл окна, – обратился он ко мне.

Я осторожно провел утюгом по рукаву новой рубашки.

– Да, вымыл.

– К твоему сведению, окна, как правило, моют с двух сторон.

Я вздохнул. Некоторым никак не угодишь!

– Снаружи помою завтра.

– Завтра рано утром вместе со мной ты едешь в Майами, так что сегодня не задерживайся.

Я прогладил воротничок.

– Сегодня не задержусь. Если хочешь, можем потом сыграть в триктрак.

Он взял глянцевый журнал по авиации и стал листать страницы с таким видом, будто искал там какой-то приз или купон на скидку.

– Триктрак – это неплохо! – кивнул он наконец. – Ладно, бери машину, только смотри не лихачь.

Темные тучи, испортившие день любителям загара, притащили за собой к побережью дождевые облака. К тому времени, как я приехал в Форт-Майерс-Бич, пошел дождь.

В черном костюме, зеленой рубашке с широким отложным воротником и в остроносых штиблетах я выглядел франтом, хотя Джин, уверен, был явно противоположного мнения.

Я сел в баре возле окна, выходившего на пляж, за столик, на котором горела свеча, и сразу заказал пиво, чтобы утолить жажду.

Сквозь пелену дождя я наблюдал, как утомленное солнце, вынырнув из-за темных туч, медленно погружается в поблескивающую в его лучах купель.

Я обещал Шерри-Ли, что буду ждать ее весь вечер. А если она не появится? Я принял решение дождаться момента, когда в баре станут продавать «два коктейля по цене одного», опрокинуть парочку «Плакс», забить косячок на пляже, вернуться домой и проиграть Джину партию в триктрак.

К тому времени, как я приступил ко второму коктейлю, солнце уже наполовину погрузилось в Мексиканский залив.

– Спокойной ночи, солнышко! – произнес я вполголоса, приподняв бокал с коктейлем.

– Если мы быстренько поднимемся наверх, в ресторан, то сможем посмотреть на закат еще раз, – раздался у меня за спиной голос Шерри-Ли.

Мы в темпе поднялись в ресторан, заняли столик у окна, выходящего на залив, и успели увидеть прощальные лучи солнца над заливом.

Шерри-Ли выглядела великолепно. На ней было короткое желтое платье и черные сандалии на веревочной подошве.

– Закажи мне коктейль и выкладывай, что хотел сказать, – произнесла она тоном, заставившим меня насторожиться.

Шерри-Ли явно нервничала. Она то и дело озиралась. Я без промедления приступил прямо к делу:

– Я намерен перебраться в Мексику. Собираюсь купить там дом на побережье, где-нибудь на острове Косумель, и хочу, чтобы ты поехала со мной.

Она сделала большие глаза и открыла было рот, чтобы что-то сказать, но я быстро добавил:

– Комментарии потом, а пока вот тебе доказательство того, что именно все так и будет. – Я вынул из кармана золотую монету и положил ее на стол аверсом вверх. – Эта монета называется «Орел». Такие выпускает Казначейство США. В монете почти девяносто два процента чистого золота, и ее принимают в любой стране мира.

Шерри-Ли взяла монету и, повертев ее в своих длинных пальцах, спросила:

– Сколько за нее дают?

– Ее номинал – пятьдесят долларов, то есть цена недорогого ужина на двоих. Как инвестиционная монета, она, по сегодняшнему курсу, стоит примерно три тысячи шестьсот пятьдесят баксов. Я знаю, о чем говорю, потому что именно этим я зарабатываю себе на жизнь. Я помогал Джину наладить дело, и сейчас моя работа почти закончена. Через пару недель он со мной рассчитается. Я рассчитываю получить кругленькую сумму.

– Какую?

– Достаточно большую, чтобы купить дом и обеспечить достойную жизнь в Мексике тебе и мне.

Она задумалась, потом заметила:

– Если ты и твой друг такие крутые, почему ютитесь в трейлере и почему у тебя нет своей машины?

– Когда я ехал в Америку, предполагалось, что я буду жить в Кейп-Корал. Три спальни, веранда, бассейн… Потом я познакомился с Брэдом, и он привез меня в «Привал». Затем я увидел тебя. Я поселился в трейлерном поселке потому, что хотел жить рядом с тобой.

– А твой друг? Он-то почему с тобой живет?

– Потому что ни он, ни я не видели смысла в том, чтобы тратиться на временное жилье. Наш с ним трейлер – наш дом и офис одновременно.

Я откинулся на спинку стула и кивнул официанту. Тот подошел, и я заказал себе четвертую «Плаксу», а Шерри-Ли – второй бокал пива марки «Миллер».

Я закурил. Шерри-Ли не отводила взгляда от монеты.

– Все вокруг считают, что вы с ним любовники, – произнесла она вполголоса. – Говорят, вы – первая парочка голубых в «Привале».

– Ну и ну, – покачал я головой. – Только потому, что два мужика живут в одном и том же трейлере, они уже голубые?

– Дело ведь не только в том, что вы живете в одном и том же трейлере! – улыбнулась Шерри-Ли.

– А в чем еще?!

– Твой мистер Ренуар – типичный гей.

– С чего ты взяла? Он служил в морской пехоте, воевал во Вьетнаме, у него есть медали и все, что полагается.

– Ну и что? Разве морские пехотинцы не бывают геями? А его халат?

– А что с его халатом?

– Да ладно тебе! – отмахнулась она. – Ходит все время в халате, как баба…

– По-твоему, если мужик ходит дома в халате, он гей? – усмехнулся я.

– Успокойся, тебя я геем не считаю, но…

– Что «но»? – оборвал я ее.

– Я думала, ты бисексуал, потому что вечно таскаешь с собой сумочку…

– Далась тебе моя сумочка! Я ведь тебе уже про нее рассказывал.

– Между прочим, ты многого мне не рассказывал.

– Например?

– Например, о том, чем вы на самом деле занимаетесь в своем трейлере. Я сразу поняла, что вы явно что-то замышляете, потому что разъезжаете повсюду, разодетые в пух и прах, а живете в нашем отстойнике.

– Все, чем я занимаюсь, я занимаюсь ради нас с тобой, – увернулся я от дальнейших расспросов. Я снял с шеи золотую цепочку и покачал ее в руке над свечой, отчего подвешенная на ней золотая монета сверкнула ярким блеском. – Говорят, золото красивее всего смотрится при солнечном свете или при свечах, – сказал я. – Это тебе. Монета «Гибралтарский ангел», почти сто процентов чистого золота… Бери.

Шерри-Ли даже зажмурилась, когда я положил монету ей на ладонь.

– Ты даришь мне портрет британской королевы? – спросила она погодя, кинув небрежный взгляд на аверс.

– Переверни! – вздохнул я.

Она перевернула монету и ахнула. Выбитые на реверсе херувимы, выполненные по эскизу знаменитого французского художника XIX века Адольфа Уильяма Бужеро, потрясли ее. Херувимы, стрелявшие золотыми стрелами, заставили ее оценить мой подарок – она заплакала.

– Монета твоя, – прошептал я. – Вне зависимости от того, примешь ты мое предложение или нет.

Шерри-Ли вытерла слезы тыльной стороной ладони.

– Мартин, ты такой милый и так добр ко мне. Никто раньше не дарил мне драгоценностей. И вообще, мне так давно ничего не дарили…

– Шерри-Ли, сказать тебе, почему я хочу, чтобы ты поехала со мной в Мексику?

Она посмотрела мне в глаза и тихо произнесла:

– Скажи.

– Потому что я люблю тебя. Я тебя обожаю. Я полюбил тебя с первого взгляда. Я переехал в трейлерный поселок, чтобы быть рядом с тобой, и я сунул руку в ящик со змеями, чтобы доказать, что ради тебя я готов на что угодно.

– Глупейший поступок, – фыркнула она.

– Знаю, – кивнул я. – Именно любовь к тебе толкает меня на глупейшие поступки. Знаю, ты не веришь, когда я говорю, что на той неделе со мной в «Аллигаторе» был Брэд…

– Я тебе верю, – прошептала она, взяв меня за руку. – Я его там видела, он тоже видел меня. Посмотрел, встал и ушел.

Ее признание нарушило ход моих мыслей. Целую секунду я сидел и молча смотрел на нее. Мне пришлось напомнить себе, что Брэд уже в прошлом.

– Я люблю тебя, – повторил я. – И я намерен посвятить свою жизнь тебе. Я даже не предполагал, как намерен прожить жизнь, пока не встретил тебя. Ты как-то раз сказала, что хотела бы растить детей в Мексике. И вот тогда я понял, что хочу это делать вместе с тобой. Только не знал, как сказать тебе об этом.

– Ах, Мартин! – воскликнула она.

– Моя дорогая. – Я поцеловал ей руку.

Мы босиком брели по пляжу. Дождь перестал. Край темной тучи по-прежнему нависал над побережьем, но нам подмигивали звезды.

Ее маленькая и нежная рука покоилась в моей руке. Она то и дело останавливалась, поворачивалась ко мне и целовала меня.

Мне нравилось то, что происходило, но ответа от нее я так и не услышал.

Я запалил косячок, мы сели на песок. На горизонте то вспыхивали, то гасли зеленые и красные огни.

– Мне бы хотелось сейчас оказаться вместе с тобой на одной из тех шлюпок. Представь себе, мы держим курс на Мексику, – произнес я.

Шерри-Ли вздохнула и положила голову мне на плечо.

– Как романтично! – воскликнула она, передавая мне самокрутку.

Я глубоко затянулся и бросил недокуренную пятку в океан.

Шерри-Ли, похоже, все никак не могла решиться принять мое предложение. Может, слов недостаточно? Может, от слов следует перейти к действию?

Я повернулся к ней, обнял ее, положил ее на влажный песок и стал нежно целовать.

Моя нервная система ощущала приятное томление, что приходит вместе с настоящей любовью и хорошей травкой.

Когда я отпрянул, она притянула меня к себе. Сквозь тонкую ткань ее желтого платья бугрились набухшие соски.

Моя плоть тоже восстала, но разум одернул меня.

А дальше что?

Я хотел ее здесь и сейчас…

А что потом? Я хотел заполучить ее навсегда! А если она меня отвергнет после того, что вот-вот произойдет?

Я решительно отстранился и поднял ее, обмякшую, на ноги.

Она обвила мне шею руками и заглянула в глаза.

– Дорогой, нас ждало что-то очень хорошее, а истинный джентльмен, как правило, идет до конца.

– А я пока воздержусь, – покачал я головой, игнорируя возражения собственного тела.

Она отвернулась.

– У меня что, вся спина в песке? – спросила она погодя.

Я стряхнул песок с ее платья.

– Так, кое-где… – сказал я.

Мерцающие огоньки вспыхнули и замигали на волнах легкого бриза; до нас долетели приглушенные голоса… «У капитана Джека», судя по всему, завсегдатаи отмечали пятницу.

– Давай поужинаем, – предложил я.

– А как же моя работа?

– К черту работу! – выдал я свое кредо. – Надо радоваться жизни!

Она улыбнулась, потом нахмурилась.

– Как я выгляжу?

Я положил руки ей на плечи. Она выглядела так, словно ее только что употребили на морском берегу.

– Ты, как всегда, прекрасна, – улыбнулся я.

Когда мы вошли в ресторан, официанты в гавайских рубахах встретили нас двусмысленными ухмылками.

Я осадил их, выдав свой рафинированный английский:

– Наша яхта угодила в шторм и пошла ко дну, и нам пришлось добираться до берега вплавь. С нами все в полном порядке, но мы умираем с голоду. У вас найдется столик на двоих?

– Разумеется, сэр! – улыбнулся официант и проводил нас к уединенному столику.

Нам сразу принесли холодное пиво, запотевшие бокалы и зажженную свечку в подсвечнике.

Шерри-Ли поднесла монету к мерцающему пламени.

Я потянулся к ней через стол и коснулся пальцами пухленьких золотых херувимов.

– Это – ты, а это – я. Вооруженные стрелами ангелы с пивными животиками…

Она улыбнулась, но у нее в глазах сверкнули слезы.

– Дело ведь не только в нас с тобой, – сказала она.

Сердце у меня упало. Неужели Брэд? Но ведь он остался в прошлом, а меня интересует только будущее…

– Нет, я не о Брэде. – Она как бы прочитала мои мысли. – О господи, Мартин! Последние пять лет я будто в чистилище, а потом появляешься ты… Ты такой милый, добрый, заботливый, подарил мне этого славного занзибарского ангелочка…

– Гибралтарского, – поправил я. – Гибралтарского…

– Хорошо, гибралтарского, – кивнула она. – Все вроде бы складывается как в сказке, а на душе у меня неспокойно… – Она проглотила ком в горле. – Дело в том, что у меня есть мой собственный ангелочек.

– У тебя ребенок?

– У меня дочь, – прошептала она.

– Сколько ей?

– В апреле будет пять. Ты ее видел.

– Я ее видел?

– Ну да! Пару недель назад. Ты у нее выпытывал секреты… В воскресенье она спрашивала о тебе. Спрашивала, когда придет дядя Том Торквин. Моя прелесть, мой ангелочек, моя красавица…

– Почему она не живет с тобой?

Шерри-Ли покачала головой, вздохнула:

– В трейлере? Мать – стриптизерша, а девочка лишена детства… Понимаешь, о чем я.

Как не понять! Шерри-Ли убила Руфуса Купера Третьего, сама себя приговорила к пожизненному заключению в трейлерном поселке за поступок, который присяжные посчитали бы «необходимой самообороной», а она почему-то предпочла скрываться от правосудия, хотя наверняка считает, что ее поступок – свидетельство ее греховности. Будучи по-настоящему верующей, она убеждена, что совершила смертный грех. А пастор Захария и его община почти ничего не сделали для того, чтобы исцелить ее душу. Я видел, как косятся на нее и как разговаривают с ней женщины Окичоби. Шерри-Ли для них своего рода Иезавель, считающаяся коварной женщиной. По мнению святош из Окичоби, Шерри-Ли заключила договор с Сатаной, скрепив его кровью. Что ж, в жизни всякое бывает, и я ей не судья!

– Отец твоей девочки Руфус Купер Третий? – спросил я спокойным тоном.

Шерри-Ли закурила.

– Когда я поняла, что беременна, у меня случилась истерика. Можно только восхищаться чувством юмора Всевышнего, не правда ли? Большинство людей считают это проклятием Всевышнего, а я выносила ее и привезла в Окичоби. Представляешь, она родилась в мой день рождения… Как только она родилась, мои тетки забрали ее у меня. Я отдала им все свои сбережения на ее воспитание, на одежду, подгузники и прочее, но они мне все вернули. Сказали, что ангельская душа ребенка и мои грязные деньги несовместимы. Я привожу им заработанные мною деньги каждое воскресенье, но, по-моему, они к ним тоже не прикасаются. Однажды миссис Олсон призналась, что они их отдают на благотворительные нужды. Помнишь миссис Олсон? Она говорила на каких-то новых языках…

– И как ты собираешься вернуть Энджи назад?

– Поеду и заберу! – заявила она.

Я потянулся к ней, взял ее за руку:

– Я поеду с тобой. Я люблю тебя и все, что с тобой связано. В том числе и Энджи. Считай, что все плохое у тебя позади. Короче, ты свободна, а я – твой надзиратель по условно-досрочному освобождению от прошлого, и я требую, чтобы каждые полчаса ты докладывала мне о своем местонахождении. Поняла?

Она покачала головой.

– Это значит, ты обязана каждые полчаса являться ко мне с докладом. Обнаженная…

Она рассмеялась, и сердце мое затрепетало.

Мы ели, пили, шутили, смеялись, потом ушли.

На небе сверкали звезды, желтая луна висела на юго-восточном небосклоне.

– Нам надо спуститься на пляж, – сказала Шерри-Ли, когда мы шагали по променаду.

– Ты в этом уверена?

– Абсолютно! – кивнула она.

Опьяненные любовью и обкуренные, мы набрели на пляжный бар и решили выпить по стаканчику на ночь. Сообразив, что никто не собирается нас обслуживать, мы огляделись.

Все пялились на экран телевизора, висевшего на стене. Я встал на цыпочки, чтобы разглядеть, что там показывают, и задержал дыхание, увидев на экране трейлерный поселок «Привал у моста».

К тому времени, как мы туда вернулись, вокруг трейлера администрации уже расположились лагерем съемочные группы шести телекомпаний. Усатые операторы пили пиво, которое доставали из сумок-холодильников. Когда Шерри-Ли спросила у них, не нашелся ли Соломон, они покачали головой. Мол, пока ничего нового. Нас предупредили, что в выходные национальные гвардейцы собираются прочесать всю округу.

Телекамеры выманили обитателей «Привала» из трейлеров. Под звездным небом царила атмосфера междусобойчика.

Я оставил машину подальше от трейлера 37Д и пешком проводил Шерри-Ли до ее жилища.

– У Бендеров свет не горит, – заметил я.

Она обернулась:

– И у Бесноватого Джека тоже. Как грустно! Не уходи… Останься со мной.

Что еще мне оставалось делать?

В половине седьмого, поцеловав Шерри-Ли на прощание, я поплелся к своему трейлеру. Вошел и остолбенел. Все было готово для игры в триктрак. Пепельницы чистые, для каждого игрока приготовлено по пачке «Мальборо», шашки расставлены, кости наготове, кожаные стаканчики для костей перевернуты. С моей стороны стояла почти целая бутылка «Джека Дэниелса», на противоположной – пустая банка из-под кока-колы.

Мой «голубой» компаньон готовился к настоящему празднику, а я все испортил…

Стараясь загладить свою вину, я заправил кофеварку и стал напрягать мозги в поисках благовидного предлога своего отсутствия. В голове у меня было шаром покати – ни одной мысли. К тому времени, как Джин прошаркал мимо меня в кожаных шлепанцах и своем шикарном шелковом халате, я так и не придумал ничего убедительного. Между прочим, когда обстоятельства складываются не в мою пользу, я предпочитаю демонстрировать доброжелательность.

– Кофе готов, – произнес я жизнерадостным голосом.

Джин кивнул. Потом убрал в коробку шашки.

– Извини за вчерашнее, – продолжал я. – Свидание затянулось. Ты же знаешь, женщины такие…

Он не знал, но все равно пожал плечами.

– Можешь не объяснять, меня твои шашни не скребут.

– Телик смотрел?

– Только этого мне не хватало.

– Какие планы на сегодня? Что у нас на повестке дня?

– Мартин, на твоем месте я бы не беспокоился, – ответил он приторным голосом. – Я все предусмотрел.

Я подал ему кофе. Он кивнул, взял чашку и направился в ванную. На пороге он обернулся и высказался по поводу моего прикида:

– Костюм у тебя выглядит так, будто ты в нем купался. Его нужно привести в порядок, и выкини на помойку свою сутенерскую рубашку, ясно? Если не забыл, сегодня суббота. Готовность номер два.

Я сел на диван и включил телевизор. Похоже, я избежал еще одной серьезной взбучки.

Новостные каналы сообщали о новой резолюции ООН, о крушении поезда в Баварии, о бомбе, взорванной в Иерусалиме, и о том, что в зоопарке Дурбана, города в ЮАР, родилась панда.

Телевидение штата показывало аэрофотосъемку крушения нефтеналивного танкера вблизи берегов Флориды, кроме того, я посмотрел репортаж о том, как наркобароны Майами проводят чистку в собственных рядах. Мелькали проблесковые маячки, пестрели заградительные ограждения, краснели лужи латиноамериканской крови… Следом показали прыжки новорожденного дельфиненка в океанариуме Исламорада. Показ трейлерного поселка «Привал» сопровождался обещанием позже передать репортаж из округа Ли, где шестнадцатый день идет поиск пропавшего одиннадцатилетнего Соломона Бендера.

Я выключил телевизор. О том, что происходит в трейлерном поселке, я мог узнать, выглянув в окно.

В начале восьмого мы с Джином выехали из поселка, когда его брали в кольцо машины с национальными гвардейцами. Все они возбужденно переговаривались и явно пребывали в состоянии ажиотажа. С юго-востока наползало рваное облако, угрожавшее испортить им показуху.

– Тыловые крысы, – презрительно фыркнул Джин, когда мы проезжали мимо. – Ты только посмотри на этих долдонов! Они салютуют. Придурки… Гражданским честь не отдают!

Он купил местную газету в автомате закусочной «У Денни» и читал ее, дожидаясь, пока я расправлюсь с «Завтраком туриста».

– Мальчишки нет уже в живых, – заявил он наконец, бросив газету на диванчик и отхлебывая кофе. – Значит, твоя девка укатила?

– Уехала, – кивнул я.

Он следил за мной, ожидая подробностей, а я сосредоточился на ломтиках канадского бекона.

Джин к еде даже не притронулся.

– Мальчишка пропал, и никаких следов. Сработано профессионально, – подвел он итог, кивнув на газету.

– Скажи, ты был ранен? – спросил я, переходя в наступление, несмотря на то что рот у меня был забит яичницей. – Ну, когда ты воевал во Вьетнаме?

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто интересуюсь, – пожал я плечами. – Подумал, может, тебя наградили за боевое ранение медалью «Пурпурное сердце».

– Я не хочу говорить о Вьетнаме, – ответил он. – Доедай, и поехали!

Южнее Неаполя мы повернули на восток, следуя за солнцем, и покатили по Аллигаторовой аллее, дороге, проложенной в густых мангровых зарослях в национальном заказнике «Биг-Сайпрес». Ландшафт удивил меня.

Я всегда рисовал себе национальный парк Эверглейдс мрачным местом, где трудно сказать, чего больше – воды или суши, где кишмя кишат аллигаторы и более четырнадцати видов змей. Хищники живут в этой сложной экосистеме и копят силы, как колумбийские наркокартели. В таких местах охотятся с собаками на беглых заключенных…

Джин, выслушав меня, покачал головой:

– Ты перепутал Эверглейдс с Луизианой. Здесь вообще нет земли. Это, по сути, река. – Он взмахнул рукой с северо-востока на северо-запад. – Ширина ее восемьдесят километров, скорость течения – тридцать метров в день. Она вытекает из озера Окичоби на севере и впадает в Мексиканский залив где-то у Карибских островов. Дорога, по которой мы едем, – на самом деле мост. – Он показал на отдаленную рощу. – Там участок леса среди болот. Все, что нужно деревьям, – это несколько метров суши, и все они как бы столпились на одном месте, как выжившие в наводнение. О чем тебя спрашивали копы, когда приходили?

Без всякой рекламной паузы «Клуб путешественников» превратился в «Криминальные новости». Я закурил и опустил окошко.

– Спросили, кто я и откуда. Я сказал им, что я турист, а пропавшего мальчишку видел пару раз, и все.

– Они спрашивали, кто еще живет в трейлере?

– Нет, но, наверное, администратор им и так сказал, кто где живет.

Джин покачал головой:

– Относительно меня он вряд ли распространялся, так как я его приручил.

Не было никакого смысла пересказывать Джину мой последний разговор с администратором, скользким и беспринципным типом.

– Круто, – кивнул я.

Какое-то время мы ехали молча. Я ждал, что Джин попросит меня дать, в случае чего, показания в его защиту, мол, он никак не мог похитить Соломона Бендера, потому как в то время, когда мальчишка отправился охотиться на опоссумов, мы с ним катили на запад и находились где-то между Пенсаколой и Таллахасси.

Но пока Джина никто ни в чем не подозревал, и не было причин считать его похитителем.

Хотя, может быть, он маньяк? – мелькнула у меня мысль.

Я задумался. Впрочем, какое мне дело до прошлого и будущего Джина, ведь до дня окончательного расчета остается десять дней, до Мексики – самое большее две недели. Меньше чем через месяц осуществится моя мечта, а что там будет с Джином – мне по барабану.

Майами оказался показушным городом. Горожане, как говорится, из кожи вон лезли, лишь бы выпендриться. Жители других приморских городов тоже модничали сверх всякой меры, но по сравнению с жителями Майами они выглядели жалкими провинциалами.

– На мой взгляд, здесь проживают одни болтуны и балаболки, – буркнул Джин, когда мы проезжали мимо Мемориала жертвам холокоста. – А тебе, думаю, этот город пришелся по вкусу.

– Ничего подобного! – повысил голос я. – Я на этот город кладу с прибором…

Мы тормознули у пешеходного перехода, пропуская дряхлую пергидрольную блондинку лет шестидесяти, всю сморщенную, как печеное яблоко, но в бикини «под леопарда». Она еле-еле плелась на высоких каблуках, волоча за собой выкрашенную в розовый цвет чихуахуа, самую крошечную собаку в мире.

Когда нас обогнал велосипед-тандем, которым управляли двое стройных, загорелых юнцов с серьгами и в крошечных плавках – явно голубые, – я заметил:

– По-моему, Майами – как раз на твой вкус…

К половине третьего мы, превратив наше золото в наличные и чеки, заскочили пообедать в закусочную «У Фредди», где заказали гамбургеры и картошку фри.

– Все еще скучаешь по ней? – поддел меня Джин, вытирая с подбородка кетчуп.

– Не так сильно, как она по мне.

– Ты ее хотя бы трахнул?

– А то! – кивнул я.

– Эти шлюхи из трейлерных поселков только на это и годятся!

Я готов был послать его подальше, но вовремя прикусил язык. Как-никак до окончательного расчета всего десять дней осталось!

– Тебе лучше знать! – съязвил я. – Еще вопросы будут?

Он положил на стол пять стодолларовых купюр:

– Вот тебе аванс в счет окончательной выплаты.

– Годится! – кивнул я и протянул руку, собираясь заграбастать наличность, но он осадил меня:

– Подожди! Разменяю сотни на купюры помельче.

Я пожал плечами. Наличка есть наличка!

– Как хочешь…

Он взял четыре сотенные купюры, сунул их в свой бумажник, а вместо них положил две двадцатки.

– Джин, ты что, охренел? – вспылил я.

– Итого сто сорок, – ухмыльнулся он. – Пятьсот минус триста шестьдесят будет сто сорок. Именно триста шестьдесят ты присвоил из фондов компании, когда купил на прошлой неделе незарегистрированную монету.

Он имел в виду «Гибралтарского ангела». Я промолчал, а Джин вычел еще сотню за кров и стол.

– Грабеж средь бела дня! – покачал я головой. – Ничего себе аванс, всего сорок баксов.

– Нормально! – заметил Джин. – На пиво и сигареты хватит. Ведь цветочков ты, кажется, больше не покупаешь?

– Ты, Джин, жлоб, каких свет не видел, а я…

– Заткнись, – оборвал он меня. – На следующей неделе мы пожнем то, что посеяли. В течение десяти дней нам необходимо быть сосредоточенными, бдительными и трезвыми. Скажу откровенно: чем тяжелее нам придется сейчас, тем богаче мы станем. Отныне я должен полагаться на твои стопроцентные старание, аккуратность и неподкупность. Никаких пожаров, никаких подружек, никаких змеиных укусов. Либо так, либо – скатертью дорога. Договорились?

– Может, все-таки объяснишь, что происходит?

– Никаких объяснений. Делай, что велю, и разбогатеешь.

– Хотя бы намекни, ради какой суммы я горбачусь…

– Сколько у нас дилеров в списках А и Б?

– Сто десять или около того.

– Сто тринадцать, – поправил он меня. – Умножь эту цифру на пятнадцать тысяч. Твоя доля – где-то тридцать процентов от полученной суммы.

– Пятьсот восемьдесят тысяч пятьсот долларов, – отчеканил я.

Математика всегда давалась мне легко.

Он откинулся на спинку стула и улыбнулся, словно папаша, который гордится сыном-отличником.

– Вот тебе и ответ!

Его трюк удался. Я сидел в «тойоте» и делил шкуру неубитого медведя, покупая машины, текилу и гасиенду с видом на море. Джин любовался одномоторными самолетами, выставленными на продажу в прибрежном ангаре. Кто он на самом деле – морпех или летчик? Скорее всего, грузчик… Грузить он мастер!

Я решил, что подарю падчерице живую лошадку, любимой – бриллианты, а себе – холодильник с прозрачной дверью, чтобы всегда можно было видеть, сколько там пива. И еще тюнинговый седан «кадиллак-девилль»! В такой машине даже разбившиеся о стекла жучки смотрятся вполне сносно. Неужели я скоро снова окажусь в испаноговорящей стране? Прямо не верится! Для этого ближайшие десять дней мне только и надо, что выполнять все – ну, или почти все – приказы Джина. А если не окажусь? По спине у меня пробежал холодок. Я во второй раз за этот день принимался делить шкуру неубитого медведя. А ведь медведя-то вряд ли убьют! Ладно, мечтать не вредно…

Мы покинули Майами при солнечном свете и покатили на запад.

Миновали Суитуотер и попали под сильный ливень. Прогноз на выходные сулил жителям Флориды, южнее округа Хендри, высокую влажность, порывистый ветер и затяжные дожди, иногда сильные.

– Лето называется, – буркнул Джин, закурив.

А мне по фигу! Через пару недель у меня наступит вечное лето… Пока мы ехали под дождем, я дремал и видел во сне тропические леса в стране, где все змеи держали меня за равного. Я никогда раньше не бывал в Мексике, но зато в количестве отведал образчики тамошнего экспорта. Я говорил на языке этой страны и любил народную музыку, которую исполняют уличные оркестры-марьячи. С тех пор как между Соединенными Штатами и Мексикой установили государственную границу, в Новый Свет, этот сумасшедший дом, стремились все скрывающиеся от правосудия. В этом отношении Новый Свет напоминал мне испанские побережья, которые я хорошо знал и по которым скучал. Мое переселение в Мексику с Шерри-Ли и Энджи будет, по сути, возвращением домой.

Все прекрасно, все замечательно, но зачем я сказал Джину, будто бросил Шерри-Ли? Конспиратор хренов… Но ведь невозможно угодить всем сразу! Надо будет сказать Джину, что мне нужно вернуть Шерри-Ли кое-какие цацки, и, воспользовавшись удобным случаем, шепнуть ей, что Джин на следующие две недели загрузил меня работой на полную катушку. Но, как известно, человек предполагает, а Бог располагает!

Дорогу Тамайами-Трейл, которая связывает Тампу и Майами, думаю, было чертовски трудно сооружать. Отрезок километров в сто пятьдесят – от атлантического побережья на западе до Неаполя на побережье Мексиканского залива – проложен по низинам и окружен кишащими москитами болотами. В таких местах наверняка тусуются еще неизвестные науке вирусы. Клубятся, спариваются и мутируют…

Я вздрогнул, когда в борт машины ударил мощный порыв ветра. Показалось, будто нас изо всей силы хлестнул мощный пучок водорослей. Захотелось поскорее убраться с этой дороги и оказаться дома…

Впереди показался перекресток – такой смурной и унылый, что сам Роберт Джонсон миновал бы его, отводя взгляд.

Кто не в курсе, поясняю: Роберт Лерой Джонсон, легендарный блюзмен, на вопрос друзей, где он научился так потрясающе исполнять блюз, рассказывал байку о некоем стремном перекрестке, где он якобы заключил сделку с Дьяволом – обменял душу на умение играть блюз.

Ну а Джин бодро повернул налево, и мы покатили по грунтовке, поросшей с обеих сторон чахлыми, скрюченными деревцами, стоящими в лужах зловеще черной воды.

– Куда мы едем? – спросил я.

– В Эверглейдс-Сити, – ответил Джин.

Проехав километров восемь по топкой однополосной дороге среди болот, мы миновали горбатый мостик, а за ним – поселок, где на широких, открытых участках земли в один ряд стояли деревянные хибары. Джин притормозил у магазина, торгующего товарами первой необходимости.

– Нам понадобятся моющие и чистящие средства, – заявил он, вручая мне список. – Выполняй!

Подкатив тележку с покупками к кассе, я понял, что оказался в рыболовном краю. Продавцу не без труда удавалось одновременно болтать по телефону, изображая всеобщего приятеля, и сканировать мои покупки. Я тем временем читал приклеенные к прилавку объявления, в которых все, кто предлагал услуги гида, именовали себя «капитанами». Все знали, где лучший клев и где водится тарпон. И все они жили в Эверглейдс-Сити.

– Ну здесь и народ! – сообщил я Джину, когда мы поехали дальше по дороге, напоминавшей мятую глину, мимо растяжек, рекламировавших прогулки на катерах на воздушной подушке, сафари на каноэ и прочие мечты рыбака.

Всякий раз, когда «тойота» попадала в очередную рытвину, Джин матерился.

– Неужели это основная дорога, ведущая в город? – спросил я, поморщившись.

– Какой еще город? – бросил Джин.

– Эверглейдс-Сити, – пояснил я.

– Ну ты даешь! – хохотнул Джин. – Да вот же он, Эверглейдс-Сити, у тебя под носом! Мы заезжали в местный торговый центр, справа от нас – городской банк, а впереди – жилые кварталы.

– Издеваешься? – фыркнул я.

Но он не шутил.

Мы остановились у некрашеного деревянного дома, стоящего на толстых, покосившихся деревянных сваях. Между сваями блестела вода, крутые ступеньки вели наверх, к двери с навесным замком.

Джин протянул мне ключ на желтом пластмассовом брелке:

– Вперед!

– Куда?

– Туда!

– Зачем?

– Войдешь в дом, прикинь, что к чему, а потом попробуй сложить два и два.

– Генеральная уборка? – предположил я.

– Ты догадлив, командир. Вперед!

– Зачем?

Он склонился в полунасмешливом поклоне:

– Все-то тебе надо разъяснять, командир, будто сам не понимаешь. Я вернусь через пару часов.

Он поднял стекло, отъехал, остановился и вернулся назад.

– Ты забыл свою педерастическую сумочку.

Увидев, что он поднял ее с пола, я буквально оцепенел.

– Что у тебя там, кирпичи? – крякнул он.

Я выхватил у него сумочку, прежде чем он и моя пушка столкнулись нос к носу.

– Губная помада, тени для век, игральные кости, – буркнул я. – Всякие девичьи штучки.

Когда он уехал, я вспомнил, с помощью какой наживки он заманил меня сюда.

В Королевстве Марокко я жил как король, у меня было полно свободного времени и гашиша.

Где обещанные им дорогие костюмы?

Я до нитки вымок под проливным дождем, пока возился с ключом, который упорно не желал входить в замок.

Куда он меня привез?

В какую-то хибару в глуши, на болоте!

Такие места называют «жопой мира»!

Кстати, где частые перелеты бизнес-классом по льготному тарифу?

Я оказался глупее, чем рыбы, которые здесь водятся. Их хотя бы ловят на наживку. Я клюнул на примитивный стеб!

Насыпав на некрашеный деревянный стол две дорожки амфетамина из заначки, я огляделся.

Избушка на курьих ножках явно сдавалась внаем, а хозяин отсутствовал. Такие хазы охотно снимают для холостяцких рыбалок.

Интерьер представлял собой «постоялый двор» для неприхотливых искателей приключений. Большая гостиная с просторной кухонной зоной выходила на веранду с видом на темную реку и мангровое болото, затянутое пеленой дождя. Дыры и прорехи в москитной сетке были заклеены скотчем, а дверная рама – кусками пожелтевшего полиэтилена. Кровососущим насекомым – полный облом!

Левее гостиной располагались две спальни, в каждой я обнаружил по два грязных полосатых матраса на низких железных каркасах. Спальни разделяла ванная с ржавой сантехникой выпуска тридцатых годов.

Я набрал ведерко ржавой воды из-под кашляющего крана и приступил к наведению чистоты и порядка.

Джин прекрасно понимал, что, ознакомившись с условиями увеселительной прогулки, я ни за что не соглашусь остаться на сверхсрочную, поэтому он все предусмотрел – я не нашел ни документов на дом, не обнаружил фамилии владельца на двери, но почему-то понял, что этот форпост в устье реки Баррон – тайный бивуак Джина. Подметая пол, я думал о том, что мне еще повезло. Видимо, Джину выгоднее было сдавать хибару внаем рыбакам, нежели использовать ее в качестве штаб-квартиры нашей фирмы.

Взбодрившись амфетамином, я трудился как пчелка. Летая по дому, я травил муравьев, тараканов и сороконожек одной и той же химической дрянью, но принимал все меры предосторожности, чтобы спасти от гибели многочисленных ящериц, живущих в стропилах, потому что они были пехотинцами, второй линией обороны против зудящих летающих дивизий черных москитов, уже колготившихся за сеткой.

К шести я решил, что работа сделана, сел на деревянный стул у окна и стал обозревать окрестности.

Я выкурил пачку сигарет, расчесал ухо до крови, прежде чем появился Джин.

Он вошел, подбоченился и, будто дежурный капрал, провел пальцами по всем выступам и полочкам в комнатах, надеясь выявить халтуру. Пыли он не нашел и в виде исключения похвалил меня.

– Когда-нибудь из тебя выйдет славный муженек, – заявил он. – Иди забери свои шмотки из машины.

Почти на пороге до меня дошло то, что он сказал.

– О чем это ты? В чем дело?

– Иди забери свои вещи, вот что! Мои оставь. Я сам их возьму.

– Что происходит?

– Передислокация. Раньше мы занимались стратегией, а сейчас самое время заняться тактикой. Меньше всего нам нужно, чтобы за нами шпионили СМИ. В общем, не переживай, командир! Я обо всем позаботился. Почтовая служба Соединенных Штатов станет доставлять сюда всю корреспонденцию из трейлера 37Д, а телефонная компания переключила нам номер. Наши дилеры даже не узнают, что мы переехали, но, главное, – он крутанулся на каблуках и раскинул руки, – здесь у нас тихо, спокойно и никто не мешает!

Именно в этот момент тишину нарушил страшный рев. Показалось, будто кто-то распиливает ржавый вертолет бензопилой. Я глянул через сетку, предчувствуя недоброе. Может, какая-нибудь «сессна» падает прямо нам на крышу? Шум нарастал. Он сопровождался еще более оглушающими звуками музыки. А потом я увидел мужика в бейсболке и клетчатой рубахе, который – мне показалось – скользит по болоту на высоком стуле.

– Катера на воздушной подушке, чтоб их! – прошипел Джин, оскалившись. Он кинул на меня убийственный взгляд, будто передислоцироваться в Эверглейдс-Сити предложил я. – Кажется, у нас намечаются осложнения, – добавил он задумчиво.

Я достал из багажника мешок для мусора, в котором находились мои личные вещи, и с недовольным видом вернулся в дом.

Джин сразу заявил, что занимает спальню с видом на природу. Мне досталась вторая спальня, без занавесок.

Утром, надо думать, солнце станет будить меня, будто сам Господь.

Десять дней показались мне вечностью. Ах, Мексика! Ах, мечта жизни! Раскатал губы… С половины шестого утра делил шкуру неубитого медведя, подогревая свои мечты всеми возможными способами, и вот, пожалуйста, все мои мечты раздавил сапогами от Гуччи какой-то голубой из Сайгона. Я лег на матрас, испещренный пятнышками крови, и уставился в засиженный мухами потолок.

Интересно, о чем сейчас думает Шерри-Ли?

Я закрыл лицо руками, когда представил, что конкретно она обо мне думает.

История повторилась…

Очередной фраер с хорошо подвешенным языком наобещал ей всякого-разного, новую жизнь в Мексике, трахнул ее…

Поманил блеском золота, добился своего и свалил…

Мои акции в округе Ли упали так, что ниже некуда.

Мне необходимо было связаться с единственным человеком, чьим мнением я дорожил, необходимо убедить Шерри-Ли, что я ее не обманул.

Проблема заключалась в том, что связаться с ней напрямую не представлялось возможным. Но я решил, что дозвонюсь в «Аллигатор» во что бы то ни стало, а там передадут сообщение танцовщице Дарлин.

Набычившись, я вышел в гостиную. Действие амфетамина заканчивалось, и я стал вялым и раздражительным. В таком случае лучший способ избежать депрессии – догнать кайф любой дурью, но мои запасы амфетамина подходили к концу, а остаток я берег – вдруг придется еще раз делать генеральную уборку.

Джин стоял на коленях, подсоединяя ноутбук к телефонной розетке.

– Пойду пройдусь, – заявил я.

До ближайшего телефона-автомата, а потом – до ближайшего бара, решил я.

– Ты куда? – буркнул Джин с модемным проводом в зубах.

– Пройдусь по берегу реки и обратно. Понаблюдаю за птичками и прочей живностью.

– Погоди! – сказал он. – Я с тобой.

Вот пожалуйста, все сикось-накось! Можно подумать, будто Джин когда-либо наблюдал за птицами.

Думаю, сексоты министерства финансов услышали хлопки и шлепки задолго до того, как мы показались на прибрежной тропе.

Для человека, проведшего много месяцев в джунглях на границе с Лаосом, Джин подозрительно сильно боялся насекомых. Я же встречал кровососов буквально распахнутыми венами. Я готов был терпеть их укусы сколь угодно долго, лишь бы они помогли мне избавиться от Джина.

Как только он свалит, я сверну влево и направлюсь в поселок.

– Что ты знаешь о рыбалке? – спросил он, взмахнув тлеющей сигаретой над головой.

Я хлопнул москита, присосавшегося к моему запястью.

– В здешних краях хорошо ловятся снук и тарпон.

– Правильно, а что еще тебе известно?

Я пожал плечами:

– Пожалуй, больше ничего.

Американцы терпеть не могут, когда раскрывается их неосведомленность по части рыболовства. Все равно, кто они – черные, белые, геи, гетеросексуалы, потомки англосаксов, евреев или итальянцев, – ни один не признается, что не умеет отличить окуня от радужной форели. Советую иностранным службам контрразведки намотать на ус: поймать американского агента можно запросто – достаточно лишь объявить, что никто вокруг не умеет ловить большеглазую сельдь. Вот тут он и проколется!

Джин упорно настаивал на том, что мы должны прикинуться рыбаками. Между прочим, из него такой же рыбак, как из меня повар. Едва взглянув на него, всякий поймет, что этот холеный тип не способен отличить спиннинг от удочки. Единственная рыба, о которой я что-то знал, называлась плотва. А в Эверглейдс-Сити вообще не ловили на удочку. Какие мы к дьяволу рыбаки! Но другой причины находиться здесь у нас не было.

– Значит, мы не рыбаки? – нахмурился Джин.

– Не рыбаки, – кивнул я.

– Тогда ложимся на дно. Ни с кем не общаемся до дня «Д» плюс еще трое суток. Никаких баров, никаких ресторанов, вообще ничего.

Я остановился и со всей силы заехал ему по уху.

– Ты чего, мать твою? – взвизгнул он.

– Москит, – сказал я. – Здоровый, как слон, сидел и пил твою кровь.

Он долго смотрел на меня, потирая ухо одной рукой и скребя живот другой.

– Пошли затоваримся в магазине, – буркнул он наконец.

Вывеска на двери единственного супермаркета в Эверглейдс-Сити гласила, что магазин работает до восьми. Я подергал ручку и посмотрел внутрь. Там было темно.

– Сегодня они рано закрылись, потому что все пошли в клуб на танцы, – сообщил какой-то увалень на горном велосипеде.

Сквозь затемненное стекло я видел ряды банок с пивом. Ё-мое, вот ведь непруха какая!

– Ну и где мы теперь купим жратвы?

– Попробуйте в «Кошкином доме», – пожал плечами парень.

Я знал, что «Кошкиным домом» в здешних краях называют бордель, и покосился на Джина, сидевшего за рулем.

– Думаю, моему другу там не понравится. А где еще?

– Вы рыбаки?

– Да, а что?

– Тогда езжайте в клуб «Охотник-рыболов». Там всегда рыбаки ошиваются.

– Нет, уж лучше в бордель.

– «Кошкин дом» – не бордель, – заржал парень. – Там просто ресторан и бар.

– Вот как? А я все понять не мог, почему ваш поселок – не город, – ухмыльнулся я.

«Кошкин дом», куда мы приехали, оказался придорожной закусочной с морской тематикой. У стойки подавали пиво, а в зале – закуски, до хруста зажаренные в кляре. Но сегодня вечером ресторан не работал, потому что все ушли в клуб на танцы. Оставалась возможность заказать еду в баре, но, как нас предупредила пожилая уборщица, там нет ничего особенного. Я огляделся. В таком месте и не могло быть чего-то особенного!

Однако бар, как ни странно, оказался вполне сносным. Я приободрился, увидев длинную стойку с высокими табуретами и подставкой для ног, музыкальный автомат, игровой автомат-пинбол «Семейство Аддамс» и пару бильярдных столов, к которым выстроилась очередь.

Наконец-то Эверглейдс-Сити оправдал себя в моих глазах!

Джин занял отдельную кабинку как можно дальше от стойки. Трое типов, смотревшие по телевизору автогонки, смерили его неодобрительными взглядами. Нахохлившиеся и мрачные, они напомнили мне воронов лондонского Тауэра.

Барменша едва успевала всех обслуживать. Когда она наконец подошла к нам, чтобы принять заказ, сразу заявила, что тоже хочет в клуб на танцы. Я заказал кувшин пива, два стакана и разного рода морскую живность, зажаренную в кляре. Она налила пиво в кувшин, поставила кувшин на барную стойку и удалилась в кухню.

Я пошел забрать пиво. Как только я вышел из кабинки, Джина поймала на крючок высокая девица в наколках. На ней были джинсы в обтяжку, полосатая блузка с низким вырезом и линялая джинсовая куртка с вышитым на спине флагом США. Густые рыжие волосы дыбились копной на голове. Справедливости ради надо заметить, что она опередила нас на несколько кружек пива.

– Это твой сын, миленький? – спросила она заплетающимся языком, когда я вернулся.

Джин подумал, потом кивнул.

Девица окинула меня насмешливым взглядом.

– С-совсем не похож на папочку! – протянула она и повернулась к Джину: – Миленький, не угостишь ли выпивкой?

– Непременно, – улыбнулся он, кинув на меня многозначительный взгляд.

Я улыбнулся ему в ответ.

– Что будете пить, мэм?

– Ром с колой, пожалуйста. Называй меня Кэнди. А тебя как зовут?

– Папа, я принесу даме выпить, – сказал я и направился к стойке.

– Эй, Шеф! – позвала барменша, наливая ром «Куба Либре».

Самый здоровый из трех типов у телевизора, мужик со шрамом и обвислыми усами, чей прикид недвусмысленно говорил о его любви к продукции фирмы «Харлей-Дэвидсон», поднял одну бровь.

– Чего?

– Уведи Кэнди, пока не появился Кокаин и не застукал ее.

– Опять туристов ловит? – прохрипел Шеф, поднимаясь с табурета.

Мой «папаша» вздохнул с облегчением, когда я принес коктейль для Кэнди. Он наверняка решил, что Шеф – муж Кэнди и что его ждет разборка с потасовкой.

Я сел и стал пить пиво.

Кэнди никак не хотела уходить.

– Богатый дяденька угостил меня, и я, Шеф, посижу с ним и выпью! – хихикнула она. – Не бери в голову, Шеф, я же не собираюсь брать в рот!

Шеф что-то там буркнул, Кэнди повернулась к Джину:

– Шеф опасается, что заявится мой муж и устроит трам-тарарам. Шеф – водила тягача, – добавила она шепотом.

– Папа, почему бы нам и Шефа не угостить? – предложил я.

Кэнди повернулась ко мне, слегка пошатнувшись.

– А у твоего сынишки хорошие манеры, – заявила она. – Дядечка, как его зовут?

– Иуда, – произнес Джин сквозь зубы.

– Будем знакомы, Иуда! – воскликнула она. – Я – Кэнди, это вот Шеф, а скоро заявится мой Кокаин. Мы не делаем ничего предосудительного, просто дружим, и все.

– Будем надеяться, твой муженек это поймет, – усмехнулся Джин.

– Кокаин мне никакой не муж, – скривилась Кэнди. – Моего мужа кличут Барон, и он сейчас в Шарлотте срок мотает.

– Ё-мое! Похоже, мы завалились в притон…

– У многих здешних баб мужья сидят, – прогнусавил Шеф. – Потому-то эти бабенки и вертят хвостом.

– Полегче, Шеф! – повысила голос Кэнди. – Может, кто другой и вертит хвостом, но я не из таких! Я, может, Барона жду не дождусь! – Она распахнула куртку и ткнула пальцем в ложбинку между мощными грудями. – Дядечка, у меня тут наколка в виде слезы – по одной за каждый год, что его нету.

– Повезло тебе с титьками, здоровые, как у коровы, – заметил Шеф с ухмылкой. – Места для наколок хватит, потому как твоему сидеть и сидеть.

– Разве я не заслужила немножко развлекухи за мое долгое и терпеливое ожидание? Ну скажи что-нибудь, дядечка!

– Могу сказать одно: человеку свойственно ошибаться, а прощать – Богу. – Джин помолчал. – А вот морской пехоте не свойственно ни то ни другое. Я прав, Шеф?

– Точняк! – Шеф расплылся в улыбке. – Ты где служил?

– Девятая армия, воздушная разведка.

– Надо же! – всплеснул руками Шеф. – Как тебя зовут?

Пока Джин окапывался и отстреливался, я выскользнул из-за стола и направился к таксофону возле туалетов.

– Справочная, – пискнула телефонистка. – Ваш город, пожалуйста!

– Форт-Майерс, штат Флорида.

– Служебный или домашний?

– Служебный.

– Место работы?

– Стриптиз-клуб «Аллигатор».

– Минуточку…

Я нетерпеливо барабанил пальцами по стене рядом с телефоном. Сейчас ее позовут, и что я скажу? Надо сказать ей что-нибудь жизнерадостное, многообещающее и милое, в то же время минимум слов, убедительных и емких…

– Извините, сэр, но в окрестностях Форт-Майерса нет заведения под названием «Аллигатор». У вас будет другой запрос?

Вот те на! Я попросил телефонистку проверить базу данных еще раз, произнес название клуба по буквам, описал его местонахождение, упомянул о стриптизершах. Телефонистка сообщила мне о нескольких похожих заведениях в окрестностях города Форт-Майерс, но никаких сведений о стриптиз-клубе «Аллигатор» у нее не оказалось. Из бара между тем доносился какой-то шум и громкие голоса. Я положил трубку и поспешил вернуться.

Кэнди стряхивала пиво с куртки и покачивала головой.

Один из друганов Шефа держал его за руки, второй чихвостил его за рукоприкладство.

Джина нигде не было видно. Я направился к выходу, но Шеф заметил меня и окликнул.

– Парень! – гаркнул он. – Передай своему папаше, что я еще до него доберусь! Понял?

Я даже бровью не повел. Повернулся и ушел.

Думаю, Джина не в первый раз уличили во лжи. С рассеченной губой, насупленный, он сидел на водительском сиденье «тойоты» и курил.

Я сел в машину, и мы рванули с места. Всю дорогу мы молчали.

Едва войдя в нашу берлогу, я кинулся на кухню и вернулся с мокрой салфеткой.

– Приложи к губе. Что вообще случилось?

По мнению Джина, во всем, что случалось, бывали виноваты другие. Сейчас у него под рукой не было никого, кроме меня. Самобичевание и чувство стыда, которые, как известно, безжалостно бередят душевные раны, выплеснулись на меня.

Веселенький вечерок! Угостил шлюху, угостил бузотера и за это схлопотал по мордасам… Что такого он сделал?

Джин бушевал, возмущался, но ни словом не обмолвился по поводу своего участия в победе над Хо Ши Мином.

Вообще-то он и раньше говорил, что не любит вспоминать о Вьетнаме. Его понять можно. Я тоже не люблю говорить о Вьетнаме, потому что я тоже никогда там не был.

Когда Джин остыл, я сварил ему кофе и разложил доску для игры в триктрак. Мы умяли сухой паек, то есть картофельные чипсы, а мое отчаяние, вызванное невозможностью связаться с Шерри-Ли, в какой-то мере смягчилось тем, что Джин отменил на время свой идиотский «сухой закон». После того как его пощипали, он, думаю, сообразил, что исключение из рациона алкоголя чревато стихийным восстанием масс, и выдал мне в качестве утешительного приза полбутылки «Джека Дэниелса». Сам он пил кофе. Кофеин и никотин привели его в агрессивное, задиристое состояние. Всякий раз, как у него выпадал дубль, он как бы наносил апперкот – удар снизу вверх в подбородок Шефу, а когда выигрывал у меня, он словно бил ногой по яйцам этого ветерана вьетнамской войны. Я потерпел сокрушительное поражение со счетом сорок восемь – девять, однако, встав из-за стола, пожелал победителю спокойной ночи, как какой-нибудь граф во фраке в Монте-Карло. Правда, на этом мое сходство с вшивым аристократом из Старого Света заканчивалось. Мне хотелось забить косячок, но, поскольку у нас, как говорится, горел свет и все были дома, я пришел к скорбному выводу, что заторчать мне не суждено. Следующий день тоже не сулил никаких радостей.

Мне приснилось, будто Шерри-Ли устроила мне разнос, и я проснулся.

Наступил понедельник.

Я лежал на спине, глазел на ящерицу на отсыревшем потолке нашей убогой хижины в Эверглейдс-Сити и был уверен, что Шерри-Ли тоже не спит, ворочается на своей узкой кровати, смотрит в потрескавшийся потолок и просит Бога, чтобы Тот покарал меня. Несмотря на мое предательство, она вчера наверняка ездила навестить дочку в Окичоби. Интересно, спросила ли Энджи, куда подевался Том Торквин.

Я встал и подошел к окну. Ну погода! Шел дождь, дул сильный ветер.

– Ну и денек! – вздохнул я. – Хороший хозяин собаку не выгонит.

– Лето кончилось, это точно, – заметил Джин, включая кофеварку.

Он обожал объявлять плохие новости, как если бы они могли отвлечь внимание других от его постоянного вранья, ущербности и цинизма.

– Кончилось лето, но это еще не конец света! – сострил я, доставая из кухонного шкафа чашку. – Чем сегодня займемся?

– Хороший вопрос, – оживился он. – Сегодня мы начинаем размещать заказы, то есть покупать. Нам нужны крюгерранды, «Панды». Мы покупаем «Кленовые листья», но главное – это «Орлы». Минимальная партия – десять штук, максимальный заказ – двадцать тысяч баксов. Начнем с наших поставщиков из списка А и обзвоним их всех. Затем из списка Б. Всем необходимо говорить, что оплату произведем немедленно по получении ценной бандероли. Усек? – Он глянул на свои часы.

Я кивнул. Монеты, бандероли, почта… Все-таки привыкли мы к благам цивилизации! Привыкли узнавать любые новости по первому требованию, привыкли к междугородной телефонной связи, твердо знаем, что стоит нам повернуть кран, и потечет горячая вода, а щелкнув зажигалкой, высечем пламя. За одну минуту можно поиметь больше всяких развлечений и разных знаний, чем за год, и тем не менее стоит всего лишь одному телефонному номеру не оказаться в справочнике, и мы немедленно погружаемся в пучину безнадеги и тоски. Мысль о том, что я в любой момент могу позвонить Шерри-Ли на работу и оставить ей сообщение, поддерживала меня на плаву, как спасательный жилет. И вдруг оказалось, что я тону, а сильное течение уносит меня все дальше от Форт-Майерс-Бич. Надо во что бы то ни стало перестать дрейфовать и плыть по течению, необходимо срочно связаться с Шерри-Ли.

– Почте – гип-гип-ура! – гаркнул Джин.

Я вздрогнул:

– Джин, ты что, в самом деле?

– Я – в полном порядке, потому как у нас в Штатах можно целиком и полностью положиться на службу срочной доставки почты, которая на днях одарит кучей золотишка Общество нумизматов Уайтхолла. Усек?

Я вздохнул:

– Хотелось бы знать, каким образом мы будем с ними всеми расплачиваться?

Джин потер подбородок и хохотнул.

– А кто сказал, что мы собираемся с ними расплачиваться?

За шесть месяцев, прошедшие с тех пор, как Джин возглавил фиктивное Общество нумизматов Уайтхолла, мы всеми возможными способами доказывали свою надежность, имели дела с многочисленными нумизматами и дилерами из южных штатов – их перечень занимал три страницы. Мы твердо знали, чего хотим, и торговались как черти, требуя скидок. Мы вели себя жестко и профессионально, но мы не жульничали, и наши чеки на крупные суммы приходили к поставщикам именно тогда, когда мы им обещали. Короче, нам удавалось производить хорошее впечатление на наших поставщиков. Мы обращались с ними как с очень важными персонами, можно сказать, стелили им под ноги красную ковровую дорожку, а теперь, как оказалось, намерены выдернуть эту дорожку у них из-под ног.

– Короче, все будет как всегда, – ухмыльнулся Джин. – Мы заказываем, и они получают чек через три дня. Из недели в неделю Общество нумизматов Уайтхолла держало и держит слово. Улавливаешь? Покупаем мы или продаем, мы последовательны в своих действиях, а сейчас мы намерены сосредоточиться лишь на инвестиционных монетах. Скоро День труда, общенациональный праздник, отмечаемый в первый понедельник сентября. На следующий день после Дня труда в школах начинается учебный год. Представляешь, сколько у граждан хлопот и забот!

– Представляю, и что?

– Всем хочется в четверг вечером уйти пораньше с работы, взять в пятницу выходной и целых четыре дня всей семьей отдыхать по полной программе где-нибудь на лоне природы.

– А мы тут при чем?

– А мы звоним накануне праздничных дней нашим знакомых нумизматам, заказываем «Орлов» на пятнадцать кусков и обещаем, как всегда, выслать чеки по почте после получения заказа. Славная сделка наклевывается! Есть что отметить на отдыхе. Сечешь?

– Но если в стране общенациональный праздник, когда же они получат наши чеки?

– Во вторник они чеки точно не получат, в среду тоже, в четверг спохватываются и начинают звонить нам, а мы как в воду канули… Угадай, что они сделают в четверг вечером?

– Позвонят в полицию?

– Черта с два! Они примутся поносить себя за доверчивость, а затем примут решение списать убытки. Кому охота признаваться в том, что его кинули заезжие аферисты? Более всего они заботятся о своей репутации. И хотя наши недоумки со всего американского Юга будут регулярно встречаться на нумизматических ярмарках, ни один из них не признается в том, что лажанулся по-крупному. Ну, как тебе мой расклад?

– Нормально! Потеряют денежки, зато опыт приобретут.

– Согласись, командир, что я все же гений. Мы не грабители, мы – белые воротнички, и никому никакого вреда. Начинай звонить. Покупай. Хлопок на южных плантациях созрел, пора его собирать.

Я отдавал Джину должное, хотя он вызывал у меня неприязнь. Если бы он в самом деле воевал во Вьетнаме, я, может быть, пересилил бы свою антипатию к нему и счел себя участником «Команды А» приключенческого сериала о команде четырех вьетнамских ветеранов войны, которые не в ладу с законом.

Один из главных героев этого сериала, лейтенант Темплтон, по кличке Красавчик, вызывал у меня определенную симпатию.

10

– Вас приветствует Мартин Брок из Общества нумизматов Уайтхолла!

– Добрый день, Сэм! Это Джин Ренуар из Форт-Майерса – у меня для тебя классный заказ!

– Совершенно верно, Дейв! Кто не рискует, тот не пьет шампанского… Сколько у тебя в наличии крюгеррандов?

– Да, я могу выслать тебе партию «Кленовых листьев». Я звякну тебе на неделе. Сколько тебе нужно?

– Совершенно верно, мистер Уайлдстерн. По тому же адресу, который зарегистрирован в Службе срочной доставки. Мы, как всегда, вышлем чек на всю сумму вместе с распиской о получении.

– Не понял, Тед! У нас тут связь плохая, на Форт-Майерс надвигается грозовой фронт. Повтори, пожалуйста… Вот теперь нормально! Добавь еще пять кусков к тем пятнадцати для ровного счета и вышли. Но разными бандеролями…

К середине дня в понедельник Джин, поморщившись, объявил перерыв: закупочный отдел Общества нумизматов Уайтхолла разместил заказы на золотые инвестиционные монеты на общую сумму чуть менее ста восьмидесяти тысяч долларов.

Джин что-то писал, а я стоял у окна и курил, выдыхая дым навстречу надвигающемуся циклону.

Лето кончилось, а Рождество наступило раньше обычного – «шоколадные» монеты уже были в пути.

Мне бы следовало испытывать удовлетворение при мысли о том, что скоро я стану обладателем целого состояния и моя американская авантюра подходит к концу, а я смотрел сквозь пелену дождя на север, и настроение у меня было хуже некуда.

Джин вызывал у меня раздражение, хотелось рвать и метать. Пороха не нюхал, а туда же – герой войны! Пару раз выманил меня из дому, причем оба раза под лицемерными предлогами. Лицедей и враль, каких мало! Да и вообще мелкий пакостник! Ну что ему сделала Шерри-Ли? А ведь он терпеть ее не может, и ему, похоже, удалось нас разлучить! Жеманный, самодовольный тип… А я тоже хорош! Со своей поразительной способностью просрать все, что можно, я еще хорохорюсь, наобещал Шерри-Ли всякого-разного, Брэда пытался усовестить, Джину подыгрывал не только в триктрак, а на самом деле я и понятия не имел, что я собой представляю. Кто я такой? Авантюрист в худшем смысле слова. На протяжении своего жизненного пути я успел побыть наркодилером, кидалой, нелегалом и гидом без лицензии. Должность помощника ушлого пройдохи сулила успех после постоянной невезухи, и я согласился с предложением Джина. И что в итоге? Я пристрастился к амфетамину, приобрел дешевый ствол, и, если мне не удастся затормозить, следующим этапом будет бродяжничество и наркомания. А там, глядишь, и человеческий облик потеряю. Нет, не бывать этому! Я поежился и прижался пылающим лицом к холодному стеклу. На днях я разбогатею, но мне нужна Шерри-Ли. И ее дочь, которую Бог послал мне в качестве вознаграждения за сочувствие, проявленное к ее матери. С ними я еще могу рассчитывать на спасение. Без них буду Мидасом, и все золото мира не поможет мне обрести счастье и покой.

Дом на сваях вдруг заходил ходуном. Мимо по реке с ревом пронеслись два катера на воздушной подушке. Стекла в рассохшихся рамах задребезжали, с потолочных балок посыпались хлопья пыли.

– Что это было, черт возьми? – оскалился Джин, швырнув ручку в окно.

– Крутые из Флориды рыбачат под дождем, – отозвался я. – Понтярщики дешевые!

Я закурил и включил телевизор. Я надеялся узнать что-нибудь о пропавшем мальчишке. Может, покажут трейлерный поселок «Привал у моста», и я соображу, как побыстрее связаться с Шерри-Ли.

Однако на каналах говорили только о зарождающемся где-то там урагане, поэтому я выключил телик, ушел к себе и написал письмо на бланке нашей фирмы:

«Милая Ш.-Л.!

Тебе кажется, что все паршиво, не так ли? Получается, будто я получил что хотел и слинял, но поверь мне, я понятия не имел о том, что уеду. Я сейчас недалеко от тебя, сижу за столом в развалюхе и пишу тебе. Глухомань, где я в данный момент обитаю, называется Эверглейдс-Сити, это где-то южнее Неаполя. Операция по сворачиванию нашего бизнеса вступила в завершающую фазу, и мои планы на будущее, о которых я тебе говорил, остаются неизменными. Трудно сосредоточиться на подробностях, потому что я днем и ночью думаю только о тебе, о Мексике и от всей души надеюсь, что ты еще веришь мне. Я приеду с вещами, пожалуйста, упакуй свои и будь готова. Перезвони мне прямо сейчас – номер указан на шапке. Если к телефону подойдет Джин, скажи, что тебя зовут Лайза и что ты из фирмы „Монеты Корнуолла“. Я пойму, что это ты. Чего ты ждешь? Звони сейчас же! Я люблю тебя.

Мартин».

На конверте, там, где «Получатель», я написал: «Трейлерный поселок „Привал у моста“, трейлер 2ЗА», там, где «Отправитель», – «Новости из Англии». Запечатав конверт, я сунул его в карман и вернулся в гостиную.

– Пойду пройдусь, – сказал я. – Захотелось подышать свежим воздухом.

Джин кинул на меня подозрительный взгляд.

– Будто бы! – хмыкнул Джин. – Захотелось травки, да?

– Какая травка? – вскинулся я. – Как ты можешь говорить такое?

Джин покачал головой:

– Могу, потому что ты ее куришь. Ну а теперь – за работу!

К пяти вечера мы почти удвоили наш капитал. Джин зевнул, потом глянул на часы.

– Хочешь прокатиться со мной в магазин?

Я ответил не сразу.

Поездка с Джином давала мне возможность отправить письмо, зато, если я останусь дома, телефон в моем распоряжении до тех пор, пока он не вернется.

На мое решение повлияла возможность купить пива, и я поехал с ним в магазин. Моросил дождь. Пока Джин возился со своим огромным цветастым бабским зонтом, я успел бросить письмо в почтовый ящик.

Вернувшись домой, я включил на кухне духовку, сунул туда замороженную телятину, а пиво отнес охлаждаться в ванную.

Я пренебрег инструкцией на упаковке, но мой ужин, кажется, только выиграл оттого, что провел в духовке лишних полчаса. Я включил телик, сел на диван и стал с хрустом жевать мясо, ожидая, что по местному каналу покажут новости из трейлерного поселка «Привал».

Джин сначала возился с чесноком, луком и цукини, затем, прицокивая языком, долго вытаскивал пробку из бутылки калифорнийского шардоне.

– Знаешь, мне кажется, я вполне мог бы вести какое-либо кулинарное телешоу, – заявил он. – Не перестаю удивляться, что здесь, на южной окраине Соединенных Штатов, в каком-то захудалом магазинчике, который находится ближе к Гаване, чем к столице, можно купить свежую телятину, нежнейшую кукурузную кашу и свежайшую пряную травку.

– Надо говорить не «пряную травку», а «пряную траву»! – буркнул я. – Кстати, к телятине шардоне не подходит…

– Вы только послушайте этого гурмана, который дует пиво и у которого в духовке подгорел полуфабрикат, – усмехнулся Джин.

– Не подгорел, а образовалась хрустящая корочка, как и положено! А пиво отлично сочетается с любым мясом.

– Особенно с подгоревшим! – упорствовал Джин.

Он, разумеется, хотел, чтобы за ним осталось последнее слово. Я предоставил ему такую возможность.

Я то и дело переключал каналы и везде видел одно и то же: ведущие телеэфира на фоне метеорологической карты. Выключив телик, я зашаркал к окну.

– В этих краях прогнозу погоды стоит уделять больше внимания, – заметил Джин.

Я закурил и стал смотреть на дождь.

– Лично мне не нужен никакой метеоролог, чтобы понять, откуда ветер дует, – съязвил Джин.

Джин отпил глоток шардоне и отбил пас:

– Как говорится, после меня хоть потоп!

Я не нашелся что ответить.

– Сейчас самый разгар сезона ураганов, – сказал Джин, подойдя к окну. – Вот почему телевизионщики так паникуют. Ураган «Эндрю» в девяносто втором буквально смыл этот штат к едреням, а после Эль-Ниньо наделало дел, всю Мексику поставило с ног на голову, местная администрация наложила в штаны. Короче, к худшему надо готовиться загодя.

– По ящику говорили совсем другое, – заметил я.

– Они, мать их, ни хрена не знают, – фыркнул Джин. – Тебе не захочется оставаться здесь, когда разразится ураган, поверь мне.

– Но мы почему-то приперлись именно сюда, – усмехнулся я. – Лучше бы нам остаться в трейлерном поселке!

– Считаешь, наш трейлер урагану не по зубам?

– Трейлер все же не такой хлипкий, как эта твоя хибара на курьих ножках.

– Для урагана, который движется со скоростью двести пятьдесят километров в час, по плечу и более солидные сооружения. Ураганы, командир, это – ядерное оружие Всевышнего! Понял? А ваши английские грозы – всего-навсего хилый пердеж. И прижать нас к ногтю, будь мы в Эверглейдс-Сити, или в Неаполе, или в Форт-Майерсе, для урагана с его скоростью плевое дело. – Он повел носом, принюхиваясь. – Ты что, брал мой лимонный гель для душа?

– Мне твой гель на фиг не нужен! – хмыкнул я, затягиваясь сигаретой. – Ты не считаешь, что нам пора отсюда делать ноги?

– Как только получим последнюю монетку, так сразу… Затем пересекаем линию Мейсона – Диксона, символическую границу между Севером и Югом, обмениваем монеты на наличные по рыночной цене, и в дамки… – Он покосился на меня. – Ты когда-нибудь бывал в Нью-Йорке?

– Пока нет.

– Тебе там понравится, – усмехнулся Джин. – В Нью-Йорке навалом народу с ограниченными умственными способностями.

День с самого начала не заладился, а вечер вообще доконал меня, когда я узнал, что срок действия моего контракта продлевается до тех пор, пока мы не продадим все прикарманенные монеты. Более того, из соображений безопасности ни с одним «Золотым орлом», как выяснилось, не сунешься южнее Хейгерстауна, штат Мэриленд. Я понял, что мне придется вкалывать на севере, в пятнадцати тысячах километров от того места, куда я так стремился.

Мрачный как туча я слушал прогнозы погоды, а Джин жевал телятину и листал последний номер «Авиатора-любителя».

Крашеная блондинка с начесом, в синем джерсовом костюме, повторяла новости для тех, кто только что включил телевизор:

– Метеорологи пристально следят за тропическим циклоном, зародившимся в пятистах километрах к востоку от Майами. Сообщают, что сегодня днем увеличившаяся скорость ветра вызвала значительное понижение давления в атмосфере с минимумом в центре. По словам Джеффа Мейклмана, возглавляющего Национальную администрацию по океану и атмосфере со штаб-квартирой в городе Роквилле, штат Мэриленд, остается лишь гадать, понизится ли давление настолько, что этому природному явлению будет присвоен статус урагана, то есть ветра силой двенадцать баллов по шкале Бофорта, или же тропический циклон развеют ветры, дующие на значительно большей высоте. – Дикторша передернула плечами, лишь усугубив недоумение налогоплательщиков, и зашелестела бумагами. – У нас на связи, – продолжала она, – Пабло Трашелл из управления по чрезвычайным ситуациям юго-восточных штатов. В данный момент он находится на улице, стоит под дождем. Пабло, метеорологи пока не знают, будет ли давление падать и дальше или все уладится само собой. И вообще, можно ли считать, что лето ушло?

Открытый всем ветрам мужчина в оранжевом дождевике стоял под зонтиком, с которого дождь лил ручьями.

– Нэнси, поскольку День труда уже на подходе, можно официально заявить, что лето закончилось. Трудно спрогнозировать дальнейшие события, но хочу напомнить нашим телезрителям, что сезон ураганов в разгаре, что мы уже были свидетелями разгула стихии, несомненно, станем ими вновь.

Все это были одни догадки. Я переключился на другой канал, где прокручивали старый сериал «Герцоги Хаззарда». Одно и то же, одно и то же!.. Я отправился спать, надеясь, что утро и впрямь окажется мудренее вечера.

Джин, Пабло Трашелл и Нэнси Родригес ошиблись, утверждая, что лето ушло.

Возможно, лето забыло выключить утюг либо оставило дома паспорт, потому что, когда я проснулся во вторник утром, оказалось, что лето вернулось.

Когда я открыл дверь почтальону, то увидел ослепительно-голубое небо и яркое солнце.

Четыре упаковки с монетами привели Джина в отличное расположение духа. Сияя улыбкой, он вскрыл каждую, ставя галочку против фамилии отправителя в списке наших поставщиков.

– Мы богатеем, командир, – заявил он. – Вот, смотри!

Столбики поблескивающих золотых монет в моем воображении выглядели намного романтичнее пластиковых упаковок, приглушающих блеск золота.

Как всегда, действительность оказалась куда прозаичнее!

Крюгерранды, «Кленовые листья», «Орлы» и «Панды», упакованные в пластиковые капсулы, стояли точь-в-точь как упаковки таблеток на полке в аптеке. Хотя нет, скорее они выглядели как упаковки зубодробительных картофельных чипсов на витрине магазинчика, работающего допоздна.

Упаковка сводила монету к обыкновенному товару. А может, дилеры предприняли все меры предосторожности, чтобы золото не запачкалось людской нечистоплотностью? А может, наоборот? Ведь золотая лихорадка – все равно что радиация! К примеру, Джин уже болен – симптомы золотой лихорадки налицо. Не заставит себя ждать паранойя, затем мегаломания и непременно суицид.

Но я к тому времени буду уже в Мексике, если, конечно, проявлю благоразумие.

И не один, а с Шерри-Ли и ее дочуркой!

Джин принялся считать деньги, а я стал названивать поставщикам. Ожидая, пока возьмут трубку в компании «Инвестиции у Престона», я представил себе Шерри-Ли. Вот она босая, освещенная солнцем, идет к трейлеру администратора. В руках у нее букетик желтых цветов. Метод позитивной визуализации заставляет мое сердце биться сильнее. Она входит в трейлер, спрашивает, нет ли ей писем. Роско уже уволили. На его месте сидит пожилой господин с добрым лицом. Шерри-Ли улыбается, и пожилой господин в очках с линзами в форме полумесяца начинает просматривать почту…

– Престон слушает. Сколько вам выслать сегодня?

Еще один день, еще одна ценная.

Я работал в шортах. Пот по мне катился градом – влажность была стопроцентная. Когда солнце, наконец, решило, что пора на покой, мы тоже решили передохнуть, заказав монет на сумму немногим меньше пятисот тысяч долларов.

Я разогрел себе полуфабрикат под названием «Сырный ланч» и запил его пивом.

Джин приготовил себе спагетти с морепродуктами, салат из разной зелени и бокал терпкого шардоне. Я сказал, что к морепродуктам больше подходит белый совиньон, но он велел мне заткнуться.

В триктрак он одержал победу со счетом девяносто два – восемь, а потом отправился на боковую, прихватив с собой журнал с описанием моделей самолетов.

Я какое-то время сидел и смотрел на телефонный аппарат, ожидая, что он вот-вот зазвонит, и от всей души желая, чтобы Джин погрузился в глубокий сон без сновидений и дал мне возможность спокойно поговорить.

Не произошло ни того ни другого.

Когда я пошел спать, у него еще горел свет. В среду утром вид у него был усталый и болезненный.

– Ты не видел мои запасные ключи? – окрысился он на меня, когда я вошел в гостиную.

– Какие ключи? – спросил я спокойным тоном, наливая себе кофе.

– Ключи от машины на брелке от «сессны».

Я покачал головой.

– Черт-те что! Их нет там, где я их оставил, а я вещей не теряю. Вчера они там были, а сегодня пропали.

– Ну и что? – Я пожал плечами. – У тебя ведь есть другие…

– Дело не в этом, черт побери! – огрызнулся он. А когда мимо дома пронесся очередной катер на воздушной подушке, Джин вошел в раж. Задернув оконные занавески, он прошипел: – Скребаные соплежуи пялятся в окно всякий раз, как проносятся мимо. К другим они, думаю, в окна не заглядывают!

Я вздохнул.

Для Джина день начинался скверно – исчезли ключи от машины, и он пришел к выводу, что за ним шпионят. Золотая лихорадка вызвала помутнение разума, и вот вам пожалуйста – паранойя.

Я отвел взгляд и снял трубку. Я звонил всем, кого он пометил галочкой на второй страничке списка.

Почта прибыла в десять, и я, потягиваясь, встал, чтобы встретить почтальона.

Джин опередил меня.

– Продолжай звонить, – приказал он. – Отныне я буду расписываться в получении посылок.

Я глянул на него с прищуром, давая тем самым ему понять, мол, я просек, что он мне не доверяет.

– Нормально, – кивнул я. – Имеешь право!

– Не тебе судить о моих правах, – процедил он сквозь зубы.

Он мог бы много чего добавить, если бы не почтальон.

Первая из прибывших в этот день посылок несколько приободрила его, но ненадолго.

Он принес из своей комнаты черный полиэтиленовый мешок и начал вынимать из него упаковки с монетами и расставлять на столе по ранжиру. Пополнив ряды золотых монет новыми поступлениями, он принялся считать и пересчитывать, что-то записывая и зачеркивая в своем блокноте.

– Нельзя ли покороче? – заметил он, когда я закончил разговор с мистером Терри из Мейкона, штат Джорджия. – Нечего с ними рассусоливать! Делаешь заказ и отключаешься. Только так мы достигнем цели.

Я не возразил, поскольку я и так старался свести телефонные разговоры до минимума: в любую минуту могла позвонить Лайза из фирмы «Монеты Корнуолла». Я опасался, что, услышав короткие гудки, она не станет перезванивать. Со мной такое уже случалось не раз.

В полдень за обедом мы смотрели новости. Сообщили, что тропический циклон набирает силу в районе южнее Алеутских островов, области низкого атмосферного давления. Скорость ветра достигает примерно 250 километров в час, так что его можно считать тропическим ураганом разрушительной мощности.

За окнами нашей хибары по-прежнему царило лето.

В половине шестого я завершил последний на тот день телефонный разговор. У меня приняли заказ на «Панды» и «Орлов» в одной компании из Батон-Руж.

Общая сумма заказанных нами монет составляла, таким образом, восемьсот восемьдесят пять тысяч долларов, а до конца операции оставался еще один день. Почта США и целая сеть компаний курьерской доставки доставили нам 650 «Орлов», 240 «Кленовых листьев», 230 крюгеррандов и 200 черноглазых «Панд». Наш запас золотых монет весил около тридцати пяти килограммов.

Джин сидел за столом, облизывал губы и потирал потные ладони, без конца расставляя и переставляя упаковки золотых монет.

Я разогрел себе полуфабрикат под названием «Вэн-Дэн-Дудл» и поглощал это прямо из одноразовой упаковки, не отводя взгляда от телеэкрана.

Нэнси Родригес, как всегда, выглядела богатой и преуспевающей бизнес-леди, однако, похоже, она вовсе не радовалась жизни. Нахмурившись, она приступила прямо к делу.

– В половине пятого Федеральное агентство по управлению страной в чрезвычайных ситуациях предупредило о приближении урагана к побережью Флориды. Примите к сведению, что это предупреждение означает следующее: ураган достигнет Флориды в течение полутора суток. Представитель агентства Джон Биллман сейчас расскажет, как нам следует готовиться к стихийному бедствию… Джон!..

– Приближается ураган, – сообщил я.

– А я что говорил? – буркнул Джин.

– Надо подготовиться, – заметил я. – Где у нас запасные батарейки?

Джин смотрел на вынутого из упаковки «Золотого орла», как я, наверное, смотрел бы на красотку из «Плейбоя».

– Понятия не имею, – протянул он.

– Нам нужно запастись продуктами, купить электрические фонарики, пиво, и еще надо заправиться бензином под завязку.

– Что, сдрейфил? – Джин растянул губы в ехидной ухмылке.

– Ничего подобного! Просто считаю, что нам следует встретить ураган во всеоружии.

Джин зевнул и покачал головой.

– Я слежу за метеосводками. Вряд ли ураган доберется до нас. Но даже если пожалует к нам, мы устоим. Этот дом, – он встал и топнул по полу своей ярко-белой кроссовкой, – был построен в 1934 году, задолго до принятия Кодекса жилищного строительства на съезде градостроителей Юга. Он устоял перед натиском урагана «Донна» в шестидесятом, «Изабель» в шестьдесят четвертом, «Эндрю» в девяносто втором и «Джорджа» пару лет назад. Мы останемся здесь и будем вести себя как обычно, а когда ураган свалит, мы отсюда слиняем. Ну как, доволен?

Я пожал плечами. Совсем недавно он сравнивал ураган с ядерным оружием Всевышнего, а сейчас уверяет, будто можно спастись от урагана в деревянной халупе. Я чувствовал себя как поросенок Ниф-Ниф из сказки про трех поросят.

– Говорят, дороги затопит. Как бы нам не застрять…

Джин подошел к раковине и стал мыть тарелку.

– Мы не застрянем. – Обернувшись ко мне, он подмигнул. – Кто сказал, что нам понадобятся дороги, командир?

По одному из популярных каналов прокручивали сериал про собак, натасканных на серфинг. Я в течение часа обалдел от собачьих трюков. Не собаки, а настоящие морские волки! Запросто спасут, вытащат на берег, если понадобится…

А Джин в это время не спеша готовил себе салат «Цезарь» с копченой курицей.

Я допивал последнюю банку пива, а Джин уже выхлестал все вино, и ни у одного из нас не возникло желания сразиться в триктрак.

Джин изъявил желание смотреть полицейские хроники, я отправился в свою комнату и рухнул на кровать, как подстреленный. Я вдруг вспомнил кое-какие слова, произнесенные Шерри-Ли. Я лежал, смотрел в окно на те же звезды, что улыбались нам неделю назад над Форт-Майерс-Бич, и снова слышал то, что она обронила в разговоре.

«Я видела Брэда в „Аллигаторе“. Он тоже увидел меня, встал и вышел…»

Ну и что?

Может быть, Брэд дрогнул, увидев объект своей страсти, ну а потом ему, возможно, не хватило мужества признаться мне в том, что он передумал и расправа отменяется.

Сдался мне этот Брэд!

Я чиркнул зажигалкой и стал рассматривать свою потную ладонь. Змеиный укус пришелся посередине линии жизни и линии сердца. Поднеся язычок пламени к зарубцевавшейся ране, я не ощутил ни боли, ни жара.

Я всегда считал, что после змеиного укуса остаются две дырочки, но гремучая змея из Окичоби оставила мне на память целых четыре.

Вот тебе и Америка! Всегда ожидай большего.

Я метнул взгляд в небеса, надеясь найти там одобрение своим мыслям, но звезды исчезли, и их холодный свет сменился перламутровым мерцанием сплошной облачности.

В четверг ураган обрушился на Эверглейдс-Сити. Как вражеский десант, он захватил городишко врасплох. Прорвавшись сквозь залитые дождем участки, ураган ломился в двери и стучал в окна, как бы проверяя линию нашей обороны и вроде бы советуя всем добропорядочным гражданам оставаться дома.

Высокие пальмы кренились набок, обреченно скрипели – им уже доводилось переживать нечто подобное.

Сильный порыв ветра сбил с ног мальчишку-газетчика и вырвал у него из рук стопку свернутых в трубку экземпляров «Новостей Неаполя». Я смотрел, как летят над пустынными улицами газетные страницы, и гадал, есть ли в них какие-нибудь сведения о пропавшем Соломоне Бендере.

Скверная погода не повлияла на исполнение своих обязанностей почтой США, и, если нам по-прежнему продолжали доставлять монеты, можно было предположить, что Шерри-Ли получила мое письмо.

Я смял окурок, допил кофе и начал обзвон поставщиков.

Может быть, она объявится сегодня?

К двум часам дня мы обзвонили всех дилеров из списка. Сумма наших заказов превысила миллион триста тридцать пять тысяч долларов. Нам уже доставили монет на восемьсот тысяч, и даже Джин не мог не испытывать удовлетворение.

Он беспрерывно вертел в пальцах «Орла», будто обдолбанный торчок, страдающий навязчивым неврозом. Говорил он слишком громко и слишком быстро. Он не брился со вторника. Трехдневная темная щетина у него на подбородке напоминала ошметок грязи.

– Готов поспорить, что ты никогда в глаза не видел столько золота, – лыбился он, слизывая слюну с угла рта. – Десять лет ушло на замысел, два года на планирование, и вот, пожалуйста, остался один день, а стол ломится под тяжестью так называемого презренного металла. – Он взял монету «Орел» и стал вертеть ее в пухлых пальцах. – Видишь, она будто сама генерирует свет… – прошептал он. – Может, не будем продавать их все сразу?

Я с ним не согласился, хотя разделял его чувства, так как испытывал то же самое по отношению к спрессованным плиткам гашиша и кокаину высшего качества. Но в данный момент я видел на столе лишь товар для продажи. Вот когда появится наличка в должном количестве, тогда можно будет передохнуть!

Я взял со стола «Кленовый лист» и потер щеки королевы большим пальцем.

– Ты что делаешь, мать твою?! – рявкнул Джин.

Я оставил королеву в покое.

– А что?

Вид у Джина был такой, будто я только что наступил ему на любимую мозоль.

– Положи на место! Понял?

– Не понял…

– Положи на место, мать твою! – Он сверлил меня взглядом, налитые кровью глаза исключали всякую возможность разумных переговоров.

Я не отвел взгляда и продолжал подбрасывать монету на ладони.

За окнами завывал ветер. Дождь хлестал по стеклам с такой силой, будто кто-то швырял в окна пригоршни гравия.

У меня в сумке по-прежнему лежал пистолет, купленный по случаю. Я мог в любую минуту с его помощью без особого напряга отобрать тридцать пять кило золотых инвестиционных монет у этого откормленного извращенца-враля. А может быть, лучше прямо сейчас потолковать о Вьетнаме, Лаосе, высказаться по поводу подобающего обращения с людьми и внушить ему мои представления о том, что такое уважение? А стоит ли, если Джина поразил вирус золотой лихорадки, отчего он стал безбашенным тупарем? Похоже, наше с ним сотрудничество добром не кончится. Мои размышления прервал громкий стук в дверь.

– Почта США, доставка ценной заказной корреспонденции! – гаркнул почтальон.

Я положил «Кленовый лист» на стол и подошел к окну посмотреть, как там на улице.

Весь день мы хранили молчание. Вечером я спросил Джина, когда мы уезжаем, и он сдержанно ответил, что мы уедем, как только получим последнюю бандероль.

Угроза урагана разрушала то хрупкое доверие, которое установилось между нами. А что, если Джин бросит меня и укатит на север с полным багажником золота? Я понял, что не смогу спокойно спать.

Джин тоже бодрствовал, наверное оттого, что запасной комплект ключей от машины так и не нашелся. Поэтому мы вынуждены были ночь напролет играть в триктрак. На заднем плане мерцал голубым светом экран телевизора. В половине двенадцатого ночи Джон Биллман с мрачным видом сообщил, что в прибрежных районах вводится чрезвычайное положение.

– Жителям в течение суток необходимо эвакуироваться, всем владельцам плавсредств необходимо заранее обеспечить безопасность своих судов. Тем, кто по какой-либо причине не имеет возможности эвакуироваться, следует запастись всем необходимым и оборудовать убежище, где можно переждать ураган. Тем, кто решит покинуть район бедствия, следует уезжать только рекомендованными маршрутами, которые постоянно показывают на данном телеканале и на нашем интернет-сайте. Если вам некуда уехать, вы можете воспользоваться убежищами, предоставленными властями округа. В большинстве случаев такие убежища размещаются в зданиях школ. В настоящее время сотрудники Агентства по управлению страной в чрезвычайных ситуациях, которым помогают полицейские, объезжают все потенциально опасные районы и районы вблизи убежищ. У нас на связи сотрудник Национального метеорологического центра.

Брюнетка с пучком на затылке и в очках сообщила, что скорость ветра достигла двухсот десяти километров в час и что ураган получил название «Луиза».

– Ничего себе! – присвистнул Джин.

«Луиза» несется на северо-запад, ни в чем не уступая своему братцу «Джорджу». По пути она наломала дров на Антильских островах, раскурочила кладбища на Гаити и вырвала с корнем всходы табака на Кубе. Сейчас ее блуждающий взор зацепился за Багамы.

Джин вскочил и помчался в свою комнату.

– Ну и сука эта «Луиза»! – заорал он, вернувшись с кейсом в руках. – Давай посмотрим, что к чему! – добавил он, разворачивая на столе большую летную карту. Измеряя расстояние пальцами от Багам до Эверглейдс-Сити, он прошипел, кинув взгляд на часы: – Эта сучка через шесть часов постучится к нам в дверь!

– Неужели все так плохо?

Джин кивнул:

– Хреново, командир. Задень нас ураган краем, это еще куда ни шло, но он, судя по всему, обрушится прямо на нас, и тогда воды Мексиканского залива нас утопят. Я как знал, что это случится! На нас хлынет мощная волна высотой с наш дом, и нам шиздец!

Ну и фрукт! А ведь уверял, что ураган нам не страшен…

– Сколько мы набрали золота? – произнес Джин в раздумье.

– Шестьдесят шесть процентов от запланированного.

– Шестьдесят шесть процентов, – вздохнул он.

Закурив, он подошел к окну и стал смотреть, как развеваются освещенные молниями юбки «Луизы», потом повернулся и объявил:

– Сматываемся, командир! Все бросаем и сматываемся прямо сейчас.

– А как же завтрашняя доставка?

– Скребаная почтовая служба не осуществляет доставку во время ураганов, а завтра к девяти утра Эверглейдс-Сити будет напоминать Нагасаки после атомной бомбежки. Забирай только те свои шмотки, где есть твоя монограмма, метка, а остальное бросай.

Уши у меня заложило, и я зевнул раз, другой…

– Уши заложило, да? – спросил Джин. – Давление падает… Ну, хватит стебаться, сваливаем…

Я схватил свою сумочку, смену белья, запихал все в пластиковый мешок для мусора и рванул к двери, где столкнулся с Джином. Он протянул мне два саквояжа из мягкой кожи и свою косметичку, велел уложить все в багажник и догнал меня у крыльца, волоча тридцать пять килограммов золота в черной брезентовой сумке на «молнии».

Сильный ливень хлестал по болоту, как метлой. На севере мерцали какие-то синие огни. Сначала мы ехали на восток, затем, повернув назад, стали продираться сквозь вихрь сорванных листьев и сломанных пальмовых ветвей. Неожиданно фары высветили вывеску «Аэропорт Эверглейдс. Эверглейдс-Сити, Флорида, США». Я взглянул на Джина, а он смотрел на дорогу. Немного погодя затормозил перед каким-то препятствием, напоминавшим нос самолета. Выключив мотор, он открыл дверцу и шагнул было под дождь, но ветер захлопнул дверцу, и ему прищемило пальцы. Он чертыхнулся. Я вышел следом.

– Ты что, спятил? – крикнул я, но шквалистый ветер унес мои слова в бушующий океан.

Громадные волны, вздымаясь метрах в тридцати от берега, перекатывались через узкую дорогу, напоминавшую взлетно-посадочную полосу.

– Эй, ты куда? – заорал я, когда Джин зашагал к одноэтажному, слабо освещенному зданию.

Ветер завывал, как овдовевшая волчица, а Джин молотил кулаком в дверь, прижимаясь носом к мокрому стеклу.

Спустя пару минут он вернулся. Вид у него был еще тот! Похоже, он не ожидал, что в половине двенадцатого ночи в четверг никого не окажется в офисе аэродрома, когда штормяга рвал и метал буквально под носом.

– Придется выкручиваться самим, – буркнул он. – Включи фары!

– Джин, объясни, в чем дело, чего мы здесь забыли?

– Мы улетаем! – Он похлопал ладонью по фюзеляжу зачехленного самолета. – Кончай базарить, включи фары!

– Ты что, вообще ошизел! Ты ведь, мать твою, даже летать не умеешь!

– Кто сказал, что я не умею летать? – повысил голос Джин, стаскивая брезентовый чехол с легкомоторного самолета.

– Чей это самолет?

– Мой, черт бы тебя побрал! Ты, мать твою, включишь фары или мне все делать самому?

Я не был летчиком, и я почти не разбирался в метеосводках, но был убежден, что на этой плоскодонке с крыльями во время урагана можно конкретно улететь на тот свет.

Включив фары, я откровенно высказал Джину свое мнение.

– Останемся здесь – утонем! – процедил он.

– А если взлетим – гробанемся!

– В общем, так, командир! Ты как хочешь, а я улетаю и золото забираю с собой!

Налетел мощный порыв ветра, и самолетик задергался, натягивая крепежные канаты.

– Джин, почему бы нам все-таки не поехать на машине?

– Слишком рискованно. – Он покачал головой.

Я расхохотался.

– А взлетать в ураган на игрушечном самолетике не рискованно?

– Это не игрушечный самолетик! – заорал он. – Это «Пайпер-Чероки-140» семьдесят четвертого года выпуска! Через восемь часов мы приземлимся в городе Фредерик, на севере штата Мэриленд. К твоему сведению, я налетал триста часов на жестком крыле, так что не говори, мать твою, что я не умею летать!

Одномоторный «чероки», чуть длиннее микроавтобуса, с низкими крыльями и кабиной как у «форда-сиерры», напоминал планер, который поднимается вверх лишь при наличии в атмосфере восходящих потоков воздуха. На «чероки» я не полетел бы даже в спокойный и солнечный день! Джин, похоже, просек мои сомнения относительно надежности «чероки» и зашел с другого конца:

– Выбираться отсюда на машине – гиблое дело! Сейчас все население сидит в своих машинах, с детьми и собаками, со всем своим скарбом. Вернее, стоит в пробках на Сорок первом и Семьдесят пятом шоссе, бампер к бамперу, и почти не двигается с места. Скоро копы начнут сгонять всех в школьные здания, где оборудованы убежища, а когда ураган обрушится на побережье, отсюда вообще не выбраться. Район объявят зоной бедствия, на всех дорогах начнется повальная проверка – куда едешь, чего везешь, то да се… Если нас остановят, я не собираюсь объяснять какому-нибудь прыщу, всякой мелкоте, откуда у меня столько золотых монет. Я давно уже задумал свалить отсюда на самолете и никому не позволю нарушить мои планы. Дождемся, когда ветер немного утихнет, поднимемся в воздух, через двадцать минут окажемся вне зоны циклона и возьмем курс на север. На дозаправку сядем в Джорджии, в аэропорту Вэйкросс-Вэр, а во Фредерике приземлимся… – он посмотрел на часы, – завтра, примерно в семь тридцать утра. Усвоил? Короче, кончай стрематься! Давай, отвязывай канаты!

Я повиновался. А затем мы вдвоем легко развернули его, несмотря на шквалистый ветер. Ни фига себе, легче пушинки! Лететь на таком самолете в ураган – примерно то же самое, что выходить в штормящее море на плоскодонке либо пересекать границу вечных снегов в кроссовках. Ладно, поживем – увидим!

Мы подкатили наш «лайнер» к бензонасосу, где надо было, как оказалось, расплачиваться с помощью кредитной карточки, и залили в топливные баки сто девяносто литров горючего.

Нововведение с кредиткой не понравилось Джину.

– Раньше после конца рабочего дня здесь действовала система на доверии, – заявил он.

– Я, когда беру газету в автомате, действующем на принципе доверия, тоже никогда не плачу, – заметил я. – Халяву всякий любит!

Мы заправились, Джин, постоянно озираясь, подогнал «тойоту» к мокрой от дождя взлетной полосе, где стоял «чероки», и мы погрузили в крошечную кабину золото и наши шмотки.

– Отгони машину куда-нибудь в безопасное место, – велел он, протягивая мне ключи от «тойоты».

– Щас, разбежался! – ощерился я. – Я, конечно, наивняк, но не идиот же! Валяй, отгоняй свою машину, а я подожду тебя у самолета.

Он вытер пот со своей ряшки и уставился на меня. Его узкие губы расплывались в улыбке.

– Все правильно! Халявщики на принцип доверия кладут с прибором, – усмехнулся он. – Ладно, не кури тут!

Я привалился было к крыше самолета, но отшатнулся, подумав: а что, если под тяжестью моего веса оно отвалится?

Невдалеке от берега в битву стихии с человеком вступила тяжелая артиллерия – грозовые облака. Несмотря на то что у меня над головой небо было пока еще ясное, на фюзеляж «чероки» обрушились залпы ливневого дождя. Ветер усилился и грозно завыл. Мелководье за взлетной полосой всколыхнулось, как объятая паникой толпа.

Я сел на кучу брезента под крыльями самолета и скатал самокрутку. Я вдруг понял, что чувствовали древние мореплаватели, когда пересекали океан под парусами, полагаясь на волю Всевышнего.

После каждой затяжки я все острее осознавал, что я обыкновенный смертный. В вопросах жизни и смерти иногда даже травка не помогает! Более того, я пришел к выводу, что полет на «чероки» с Джином у штурвала равносилен самоубийству. Увидев, что он рысцой приближается со стороны ближайших кустиков, я швырнул недокуренную пятку в темноту.

– Курил, что ли? – подойдя ко мне вплотную, повел он носом. – Говорил ведь! Ну, залезай.

Я забрался в кабину, где пахло потом, плесенью и… страхом. Потертые сиденья из кожзаменителя не мешало бы протереть. Ремни безопасности истрепались, а пряжки у них погнулась.

Джин обошел «чероки» кругом, качнул крылья, пнул шины, приподнял закрылки и опустил, как заправский технарь.

Довольный, он вытер капли дождя, сел в кабину, надел пластмассовые наушники и улыбнулся.

– Удобнее, чем в вашем «Бритиш эруэйз», не находишь?

– У нас на «Бритиш эруэйз» классные летчики, а ты, похоже, всего лишь любитель! – парировал я.

Он потер руки, кинул взгляд на приборный щиток, улыбнулся.

– Ну прямо пианист-виртуоз перед началом концерта! Ладно, поехали, электрорубильник – в порядке, топливо – под завязку, я, конечно, не профи, но и не профан, – хохотнул он. – Короче, все путем.

– Все путем – это как? – решил я уточнить. – Что ты хочешь этим сказать?!

– Заткнись на хрен и не мешай пилоту. – Джин протянул мне белый пластмассовый анемометр. – Высунь эту штукенцию из окна и дай мне знать, когда скорость ветра упадет до сорока пяти километров в час или около того.

Я сделал, как было велено.

Как ни странно, Джин как будто и в самом деле разбирался в показаниях хитромудрых приборов, но, с другой стороны, он враль, каких мало. Достаточно вспомнить его байки о войне, в которой он не участвовал.

– Все тип-топ! – объявил он. – Дроссель включен на четверть, топливный насос – на максимуме, горючее – в норме. Поехали!

Я услышал хлопок, похожий на вспышку в карбюраторе машины. Мотор чихнул, выплюнув облачко сизого дыма, пропеллер стремительно завертелся…

В одной руке я держал анемометр, другой удерживал на голове наушники, в которых раздавался голос Джина.

– Какова скорость ветра? – крикнул он.

– Сорок… тридцать пять… сорок. Джин, давай лучше поедем на машине!

Трехколесный самолетик с задней опорой раскачивался и подрагивал. Думаю, если бы не наше золото, его бы унесло в океан.

– Какая скорость?

– Сорок… сорок пять… по-прежнему сорок пять… Ты, по-моему, маньяк!

– Это по-твоему, – буркнул он, – но тебе лучше не злить меня. Взлетим, когда снова будет тридцать пять.

Миниатюрные «дворники» не справлялись с потоками дождя, заливавшими плексигласовый козырек кабины. С правой стороны взлетной полосы бурлили волны, а на западе, как шквал заградительного огня, полыхали молнии.

– Джин, а где мой парашют?

– Ну ты даешь, командир! – рассмеялся Джин. – У нас нет парашютов!

– Как так! А если…

– Кончай! – оборвал он меня. – Какова скорость ветра?

– Сорок.

– Ладно, сойдет, – объявил он и выжал штурвал на себя.

«Чероки» покатил по взлетной полосе. Джин дал полный газ, и самолет начал набирать скорость, невзирая на сильный лобовой ветер.

Я уперся руками в приборный щиток и откинулся на спинку сиденья. Спустя минуту мы взмыли над землей и понеслись над бушующей водой. Джин взял курс на запад. Чем выше мы поднимались, тем меньше оставалось шансов, что мы рухнем в воду. В наушниках зазвучали обрывки разговоров авиадиспетчеров и штурманов – они, судя по всему, всполошились, когда обнаружили на радарах наш самолет.

Джин щелкнул тумблером, и на приборной панели осветился какой-то сложный прибор. Он щелкнул другим и включил освещение в кабине.

– Посмотри, нет ли под сиденьем географического атласа?

Я пошарил под сиденьем и вытащил атлас производства компании «Рэнд Макнэлли», специализирующейся на картографических изданиях.

– Прекрасно. Найди Эверглейдс-Сити. Нам надо держаться Сорок первого шоссе. Когда долетим до Неаполя, повернем на север и полетим над Семьдесят пятым.

Я обомлел. Похоже, в этой нелепой стране пилотажное свидетельство, как и право на ношение огнестрельного оружия, дают кому попало. Это же надо!

– Где твой план полета? Где твои аэронавигационные карты? – вспылил я. – Нельзя же, в конце концов, лететь в Мэриленд по дорожному атласу!

Джин закурил, потом сказал:

– Какой-то козел из Федерального управления гражданской авиации засек нас на радаре и теперь ведет. С минуты на минуту последует запрос о том, кто мы такие, куда путь держим, а я по известным причинам отвечать не собираюсь. Короче, держим курс на Форт-Майерс. Там в небе полно самолетов, и мы затеряемся в общем потоке. Когда вырвемся оттуда, включим автопилот и отдохнем до самого Вэйкросс-Вэр. – Джин смерил меня многозначительным взглядом. – Тебе полагается отвечать: «Есть, мистер Ренуар!» – поскольку я все-таки летчик, а ты в пасмурный день даже на своих двоих не найдешь дорогу домой.

Тоже мне Чарлз Линдберг выискался! Я хотел было приложить мистера Ренуара, но тут послышался треск – как будто сам дьявол хлестнул наш самолет хлыстом. Я не успел и рта открыть, как в кабине погасло освещение, а на приборной панели что-то зажужжало.

Джин затушил сигарету и выругался.

– Нас достали! – гаркнул он. – Следи за компасом!

– Что случилось? – крикнул я, зажмурившись.

Мотор громко взвыл, как пациент психиатрической клиники. В его вое слышались всхлипы: мол, он слишком слаб и не в состоянии тянуть лямку.

– Должно быть, дроссельный тросик перегорел, – сказал Джин, покачивая головой и без всякого результата щелкая тумблерами и рычажками. – Ради бога, следи за альтиметром!

– Садиться надо! – посоветовал я. – Ищи ближайший аэродром!

Джин нервно дергал штурвал, как насос на бочке с пивом, пытаясь выровнять самолет.

– Ты вообще соображаешь что-нибудь? Я, видите ли, найду несуществующий аэродром, а ты прыгнешь с самолета с несуществующим парашютом! Так, что ли? Где мы, мать твою? – Он пнул меня по ноге. – Где мы находимся? Смотри вниз, высматривай огни, машины, хоть что-нибудь. Господи Иисусе, я вообще ничего не вижу!

– А я вижу внизу громадное черное болото, над которым свирепствует ураган.

– Мы кренимся влево, – крикнул Джин. – Я постараюсь выровняться, а ты, мать твою, следи за альтиметром!

Я взглянул на альтиметр и обомлел: стрелка крутилась в обратном направлении, как на испорченных часах. Прибор для определения высоты полета как бы пытался раскрутиться назад, к той секунде, когда все пошло не так, как надо.

– Говорил я тебе, надо было ехать на машине! Того и гляди, гробанемся прямо в болото с аллигаторами и…

– Заткнись на хрен! – оборвал меня Джин.

Сверкнула молния, и я увидел крупные капли пота у него на лице.

То-то, летчик хренов! Небось перетрухал?..

Джин потянул штурвал на себя, лягнул педали, и вдруг мотор что-то там залопотал, а затем взревел в полный голос, как ирландец, опорожнивший одним махом кружку крепчайшего портера.

Взглянув на меня, Джин растянул рот в самодовольной ухмылке.

– Порядок! – процедил он. – Со мной не пропадешь!

И тут мы врезались в дерево.

11

Представьте, будто вы накрепко пристегнуты ремнем безопасности к спинке пластмассового сиденья в раздолбанном пикапе – такие тачки фермеры скупают по дешевке для своих пастухов.

Короче, вы сидите и пялитесь в окно, хотя за окном – ливень и не видно ни зги.

И вдруг откуда ни возьмись прямо перед вами появляется кипарис, метров тридцати высотой, весом тонн в пятьдесят, как бы разбегается, набирает скорость километров сто пятьдесят в час, замахивается своей кроной и посылает вас в нокдаун.

Думаю, теперь вы имеете представление о том, что такое шок от нехилого удара!

Между прочим, если бы Джин вмазал свой «чероки» в ствол дерева, мы бы с ним оба в тот же миг отдали наши души Богу. Но «чероки» всего лишь чиркнул по мощной кроне кипариса правым крылом, отчего оно влегкую отделилось от фюзеляжа и в виде искореженного обломка металла полетело вниз.

Мотор взвыл, как раненый зверь, а пропеллер продолжал крутиться, будто обещал вытащить нас из болота.

Но тут мы врезались в другое дерево, и мне показалось, будто из меня вышибло все внутренности.

Меня куда-то швырнуло, и я нырнул в темноту.

Я не переставая орал и умолк лишь после того, как тяжеленная башка Джина расквасила мне нос и отправила в нокаут.

А ведь прошло всего секунды две с тех пор, как он высокомерно заявил, что все в порядке!

Я успел подумать, что непотопляемых «Титаников» не бывает, что подобным образом заканчиваются всякие-разные авантюры, и вырубился.

И вот я вижу, будто я весь оброс волосами. Прямо горилла какая-то! А ногти – длинные-длинные… Черт-те что! И будто я в баре «Аллигатор», а кругом одни уроды. Даже бармен выглядит так, будто только что пережил автокатастрофу. Одна рука у него вся в бинтах, а другой он наливает мне на два пальца виски в стакан и пятится, вытирая горло бутылки куском окровавленной ткани.

А вот и Брэд! Он возвращается из сортира, одной рукой держась за подбородок, а другой – за ширинку. Он идет прямо ко мне. И вдруг как заорет, чтобы нам налили еще по одной, а потом, наморщив лоб, делает вид, будто задумался.

«Я пропустил что-то интересное?» – спрашивает он, озираясь.

Я покачиваю головой. У меня так болят ребра, что ответить я не в силах. И тут я замечаю, что у него отросла борода.

«Опасайся бородачей, – нашептывает мне какой-то ковбой с мертвенно-бледным лицом. – Борода у мужика – верный признак того, что ему есть что скрывать».

Я жестом прошу Брэда наклониться ко мне и шепчу ему на ухо: «Положи руки на стойку, чтобы я их видел».

Он допивает свой виски и выкладывает на стойку «хеклер-и-кох» и «глок». Оба ствола как бы не заряжены.

«Мне нечего скрывать, – говорит Брэд и показывает мне свои ладони. – Я всегда был честен с тобой, всегда откровенно рассказывал обо всем, что у меня на уме. А вот ты… Почему не показываешь мне левую руку?»

Я силюсь показать ему руку, но это мне не удается – левая рука висит плетью, вернее, ее оттягивает тяжелая сумка с золотом.

Брэд терпеливо ждет, за что я ему как бы благодарен.

Ему, конечно, невдомек, что бросить сумку на пол я просто не могу, не имею права.

Я пожимаю плечами и протягиваю ему пачку «Мальборо», которую достаю из кармана правой рукой.

«Они тебя убьют», – бросает мертвенно-бледный ковбой, прошмыгнув мимо меня.

Брэд закуривает, затягивается, покачивает головой, придвигает ко мне «хеклер-и-кох» и говорит: «Либо подними левую руку, либо бери ствол!»

А у самого, вижу, пальцы уже сомкнулись на рукоятке «глока».

Я вроде бы хочу ему все объяснить, но он уже меня не слушает, потому что шум и свара, неожиданно приключившиеся рядом с нами, прекратились, и все стали напевать: «Ты игровой автомат, у тебя кровь как лед…»

«Обожаю эту песню, – говорю я Брэду. – Целую вечность ее не слышал!»

«А я ненавижу, – морщится он. – Потому что песня напоминает ей о том, чем она занимается вон там».

У меня вдруг немеет левая рука, я ее больше не чувствую, но спрашиваю: «Кому напоминает?»

«Ей», – говорил Брэд и кивает в сторону подиума.

«Ты – яд в моих жилах…»

И тут на подиуме появляется моя любимая. На ней – ничего, кроме ковбойских сапог и галстука-бабочки. На правом виске у нее пороховой ожог, прямо как синяк…

«А вот и моя бывшая невеста, – ухмыляется Брэд. – Правда, она – то, что надо, когда под кайфом?»

«Драйв под кайфом – это в наше время стиль жизни!» – уточняю я.

Она поворачивается, и я вижу выходное отверстие пули с запекшейся кровью размером с кулак. Торчащие из раны осколки кости прикрыты ее длинными, шелковистыми волосами.

«Слышь, ты, из тебя кровища хлещет! Убирайся отсюда! – говорит мне Брэд. – Уходи, пока никто этого не заметил».

Я смотрю, а у меня из носа прямо на стойку, а потом на пол капает кровь.

Правой рукой я зажимаю нос и пробираюсь к выходу. Кое-кто кидает на меня подозрительные взгляды, а мне вроде бы плевать!

На парковке, напоминающей свалку мусора, я нахожу машину Брэда и забираюсь в салон через разбитое лобовое стекло. Кровь из носа еще идет, но салон и так весь в крови. Я накидываю на себя ремень безопасности, почему-то из меха. И тут только до меня доходит, что сумку с золотыми монетами я, оказывается, оставил в баре.

Я хохочу, и мне становится больно.

Я прихожу к выводу, что, уходя, мог спокойно показать Брэду левую руку.

И тут же мне приходит на ум, что все это уже не имеет никакого значения.

12

Я открыл глаза. Меня знобило, подташнивало, а футболка на мне была вся в крови.

Я лежал на полу кабины, свернувшись калачиком. Сквозь дыру в крыше кабины лил дождь.

Когда я пошевелился, бок, на котором я лежал, пронзила острая боль.

Я с трудом дотянулся до мокрого ремня безопасности, болтающегося у меня за спиной, и, ухватившись за него, приподнялся, сел и огляделся.

Разбитый приборный щиток, разбитый козырек кабины… Рычаги управления отломаны, левой дверцы нет, правая болтается на одной петле…

Ни фига себе! Прилетели, но не приземлились. Земля где-то внизу, а я в раскуроченном самолетике, застрявшем в ветвях кипариса, ствол которого раскачивается, реагируя на порывы шквалистого ветра.

Я хватал ртом воздух, нос был забит сгустками крови. Я высморкался, и сразу возобновилось кровотечение. Я пошарил вокруг себя, нашел какую-то тряпку, заткнул ноздри, и немедленно на меня накатила дурнота от запаха авиационного топлива. Я, должно быть, надышался испарениями высокооктанового топлива и траванулся, пришел я к выводу, когда меня вырвало желчью.

А как там Джин? Может, его выбросило из кабины и он уже на земле?

– Джин! – крикнул я. – Джин, где ты, мать твою!

Никакого ответа.

– Джин, отзовись! – гаркнул я, набрав в грудь воздуха.

Где он? Смылся, что ли? Я перевел дыхание и поморщился. Показалось, будто мою грудную клетку пронзили штыком. Должно быть, ребра сломаны… Не все, конечно, но пара ребер – верняк!

А что будет, если очередной порыв ветра скинет в болото обломки самолета вместе со мной? Двух авиакатастроф за ночь мне точно не пережить!

Вниз, на землю, во что бы то ни стало! Я жив и буду жить, если мне удастся выбраться из кабины изуродованного «чероки».

Удастся! – одернул я себя. А воля к жизни на что? Между прочим, воля к жизни – не мастерство, не навык и не владение специальными приемами, что бы там ни впаривали всякие спецы, обучая выживанию в экстремальных условиях. К примеру, искусству карате – японской системе самозащиты, основанной на ударах руками и ногами по наиболее чувствительным местам тела противника, – можно научить, но черный пояс не спасет от поражения, если только вы не прирожденный боец.

Я всегда считал себя воителем, потому как у меня воинственный характер. Боец я или трус? Боец… А вот Джин – прирожденный… сукин сын!

Я снова ухватился за ремень безопасности, подтянулся и осторожно опустился на край сиденья возле приоткрытой двери. Я с трудом дотянулся до дверной ручки и выглянул.

«Луиза» немедля показала мне, на что она способна. Сверкнула молния, и я увидел внизу оторванное крыло и хвостовое оперение. Ветер дул со страшной силой.

Короче, тот еще кипиш!

Кипарис гнулся и скрипел, грозя сбросить вниз обузу, свалившуюся на него с неба.

Я обвел взглядом кабину. Мои шмотки валялись под сиденьями, кожаные саквояжи и сумка с золотыми монетами исчезли. Я кое-как собрал свое барахло и уже вылез наружу, как вдруг ни с того ни с сего оглянулся и увидел на полу свою сумочку.

Ё-мое! Это же надо!

Я вполз обратно в кабину, схватил свою священную реликвию, перекинул ремешок через плечо.

Я не сучонок какой-нибудь, хоронить ее в топях американского Эверглейдса не собираюсь!

Отдышавшись, я приказал заткнуться инстинкту самосохранения, который настырно требовал остаться в кабине и дожидаться спасателей.

Какие на хрен спасатели, откуда они здесь возьмутся?

Я выполз из кабины на фюзеляж и пополз по его боку, отворачиваясь от ветра. Я полз с величайшей осторожностью.

Только и не хватает зацепиться за рваные края обшивки, где раньше было крыло!

А «чероки», похоже, надумал оправдать свое имя: когда я нашаривал ногой прочный сук, «индеец» стал скрипеть и крениться, будто собирался снять с меня скальп.

Когда же я встал, наконец, на толстый сук, разразился издевательским улюлюканьем ветер. И хотя я никогда не был хипарем, то есть не испытывал особой страсти к природе, я прижался всем телом к стволу кипариса.

Теперь мне оставалось сползти по стволу вниз. И мне это почти удалось – я сорвался, когда до земли оставалось метров пять. Приземлился я удачно – шлепнулся задницей на кучу мокрых листьев. Надо мной, на высоте трехэтажного дома, освещаемый вспышками молний висел раскуроченный «чероки», обломки которого валялись тут и там, словно оторванные конечности.

Я отполз подальше от места авиакатастрофы. Укрывшись под разлапистой кроной какого-то дерева, я привалился к стволу, перевел дыхание и призадумался.

Ну и что дальше? Может, Джин где-то рядом? Может, валяется без сознания неподалеку? Прежде чем отправляться на его поиски, надо устроить перекур!

Я достал из кармана джинсов смятую пачку «Мальборо», вытащил сигарету и закурил. Спустя минуту мысли у меня прояснели.

Понадобилась всего-то пара глубоких затяжек! А еще впаривают, будто никотин вреден для здоровья… Как бы не так! А я наивняк и простофиля! Джин удрал, прихватив саквояжи и сумку с золотыми монетами. Бросил меня, оставил одного без гроша в кармане. Ну не падла ли?! Умри я, так и остался бы висеть на дереве. Смерть между небом и землей… Нехилый сюжет для убойного детектива!

Я прикурил вторую сигарету от окурка прежней, наплевав на протесты изнывающей от боли грудной клетки. Обойдется! Между прочим, душевная боль не идет ни в какое сравнение с физической. Кто этого не знает, тот бесчувственный, бездушный и жестокий выродок, типа Джина!

Я приподнялся, сел на какую-то кочку и почувствовал, как что-то впилось мне в зад. Сунув руку в карман джинсов, я вытащил запасные ключи от его машины. Ну полный улет! Я размахнулся и швырнул их в болото. Вот так-то! Я всегда считал, что Джину нельзя доверять, и оказался прав.

Ладно, тут все ясно! Сидя на очке и прикидывая что и как, мало чего добьешься, надо действовать, и не абы как, а четко ориентируясь во времени и в пространстве.

Если мы вылетели из Эверглейдс-Сити около полуночи, стало быть, сейчас где-то около четырех утра. Тучному, неповоротливому Джину наверняка понадобилось не менее часа, чтобы выбраться из кабины самолета вместе со всеми своими манатками и золотишком. С ношей килограммов в семьдесят далеко не уйдешь, даже если ты накачанный морпех! А Джин – слабак, да и в морской пехоте никогда не служил.

А если он все же добрался до шоссе и проголосовал? Тогда сейчас он уже далеко. Допустим…

Охнув, я с трудом поднялся. Пора в путь. Но куда? На юг или на север? После взлета мы взяли курс на запад вдоль «Тропы Тамайами» до Неаполя. Но щебеночно-асфальтовую дорогу мы точно не пересекали. Значит, остается предположить, что эта дорога где-то на севере, вернее, не дорога, а насыпь…

Я пошарил ладонью по стволу дерева, пытаясь нащупать мох. Мне это удалось. На всякий случай я ощупал еще одно дерево. Теперь я знал, где север. Наверняка это знал и Джин.

Итак, мне предстоит шагать по насыпи через болото, где полным-полно аллигаторов и всяких-разных змей. А угодить в трясину вообще легче легкого! Ну, уж если угожу, выберусь, я ведь как-никак налегке. Вот только сигареты намокнут, так что не разумнее ли выкурить их все прямо сейчас? Я достал из кармана пачку, и тут мне под ноги упал маленький пакетик. Амфетамин! Ах, теперь мне любая дорога нипочем. Великое спасибо Брэду! Этот его «ускоритель» все равно что семимильные сапоги.

Чтобы ветер не унес драгоценный порошок, я высыпал содержимое пакетика в рот, подержал под языком, а потом проглотил.

Я получил мощное подкрепление и завелся не на шутку. Я найду Джина и отомщу ему! Да, отомщу, потому что он предал меня. Да, предал… Разве нет? Бросил меня, удрал… Такое не прощают!

Амфетамин оправдал мои надежды. Я рванул вперед, как семинол, вышедший на тропу войны. Я старался держаться ближе к деревьям. Когда очередной порыв ветра пригибал меня к земле, я пережидал какое-то время, как солдат под шквалистым огнем, и снова пер напролом.

Скоро я сообразил, что шагать ночью, да еще в ураган, прямиком по болоту – дохлый номер. А если точнее – безумство! Нет, скорее – безрассудство. Ну и что такое? Безрассудство давным-давно стало моим проводником на пути к достижению призрачной цели. Призрачной? – усмехнулся внутренний голос. Да, призрачной! В Мексику, с Шерри-Ли? Да, в Мексику, вместе с ней! Я готов на все, лишь бы вытащить ее из трясины жизни! А силенок хватит? А если в Мексику вместе с ней, то на какие шиши?

Я велел внутреннему голосу заткнуться и стал смотреть под ноги.

И сразу увидел цепочку небольших углублений, заполненных водой. Крошечные такие озерца! А рядом с ними тянулась довольно глубокая колея, тоже заполненная водой. Сообразить, что это Джин тащится по болоту, волоча за собой сумку с золотыми монетами, не составило труда.

Когда налетевший порыв ветра сбил меня с ног, я матюгнулся. Упав на колени, какое-то время постоял так, вдыхая влажный воздух. Левый бок саднило.

Джина, похоже, ветер неоднократно сбивал с ног. Углубления в болотной жиже выглядели широченными лужами там, где он всей своей тушой падал плашмя. Спустя какое-то время я пришел к выводу, что болото Эверглейдса буквально притягивает его.

Очередная вспышка молнии высветила Джина метрах в трехстах от меня, и я задержал дыхание.

Джин тащился по болоту задом наперед, волоча сумку с золотом.

Ну вот и встретились! Я упал ничком, обливаясь потом от боли в боку. В груди у меня клокотало, во рту скопилась густая слюна.

Передохнув, я двинулся за ним. Вскоре я увидел оба брошенных им дорогих кожаных саквояжа. Я взял более легкий из них, а его содержимое швырнул в болото.

Джин часто останавливался, чтобы перевести дух. И вдруг распоясавшийся ветер повалил меня. Что ж, полежу, отдохну! Когда спустя минут пять я поднялся, оказалось, Джин как сквозь землю провалился.

Черт возьми, где он?

Я рванул вперед и буквально сразу наткнулся на него. Короче, я подоспел вовремя, потому что Джин провалился в трясину. Он судорожно цеплялся пальцами за какую-то кочку, а мешок с золотыми монетами, наполовину скрытый под водой, удерживался на поверхности лишь узким ремешком, перехватывавшим, как жгут, его белесую пухлую руку.

Я подошел сзади и склонился над ним. Я был в одном шаге от пресловутого золота. Я стоял и ждал, сам не знаю чего.

Вот его рука дернулась. Похоже, он предпринял попытку вытащить сумку с золотом из трясины.

– Бросил меня полуживого, подонок! – гаркнул я.

Голос мой в тишине прозвучал как трубный глас.

Я наклонился с целью вырвать у него из руки сумку с золотом, но его пальцы сомкнулись у меня на запястье.

– Не полуживого, а мертвого, – прохрипел он.

Я без труда разжал его пальцы, вытащил сумку из воды и сорвал у него с плеча ремешок.

Эти три действия совершенно обессилили меня, и я повалился ничком, обняв обретенное сокровище.

Лишившись тяжелой ноши, Джин перекатился на спину и начал жадно втягивать воздух, широко разевая рот. Все лицо у него было в каких-то темных потеках прямо из-под бейсболки с надписью «Флоридский летчик».

Я бы, конечно, добавил кое-что, но уж ладно!

– Ты не подавал признаков жизни, – вякнул он. – Пульса не было, даже не дышал. Я подумал, у тебя шея свернута. – Джин взглянул на небо. – Богом клянусь, командир!

Я резко нагнулся к нему и ахнул от боли. Моим сломанным ребрам резкие движения, видимо, были противопоказаны. Я это принял во внимание, когда осторожно вытащил у него из кармана куртки мятую пачку «Мальборо».

В целлофановой обертке сигареты не намокли, но я достал всего одну – для себя – и закурил.

– Я был жив, а ты меня бросил! – укорил я Джина.

– Потому что ты был как мертвый! – огрызнулся он.

– Будем считать, что я воскрес и пришел за своим золотом, – усмехнулся я. Маленький, но увесистый медный навесной замочек воспрепятствовал моим попыткам расстегнуть «молнию» на сумке-мешке.

– Дай мне ключ! – протянул я руку.

– Ключа нет, – покачал головой Джин. – Замок кодовый.

– Отлично! – кивнул я, выдыхая дым. – Значит, я забираю всю сумку.

– Ну и куда ты с этой сумкой двинешь, командир?

– В Мексику.

Он выдавил улыбку.

– Тебе туда не добраться! Посмотри на себя…

– Это ты посмотри на себя! Я, по крайней мере, хотя бы могу стоять.

Он покачал головой.

– Попробуй протащить этот мешок минут пятнадцать, и ты не сможешь стоять. – Он помолчал. – Да, кстати, в каком направлении ты собираешься топать с этим драгоценным грузом?

– Туда. – Я ткнул пальцем через правое плечо.

– Интере-е-е-е-сно, – протянул он, поморщившись.

Я закурил еще одну сигарету. Во рту ощущался привкус крови и амфетамина. Я сплюнул. Сгусток слюны напоминал сгусток крови.

– Что, командир, спекся? – заметил Джин. – Внутреннее кровотечение?

– Язык прикусил, только и всего! – нашелся я.

Джин вздохнул.

– Командир, я паршиво себя чувствую. Мне сейчас не до шуток. Вот что я тебе скажу! В одиночку тебе не выбраться отсюда ни сегодня, ни завтра, вообще никогда. И мне тоже. Хотя, возможно, ты и выберешься, если бросишь золото, но тогда зачем тебе было приезжать в нашу великую страну! Не так ли? Можешь, конечно, где-нибудь спрятать сумку, но как ты ее потом найдешь? А самое главное, как только ураган стихнет, сюда нагрянут спасатели. Они будут искать пассажиров и экипаж самолета, который висит на дереве. Поэтому слушай мое предложение. Хочешь его выслушать?

– Выкладывай, – усмехнулся я.

– Давай пойдем вместе. Поделим все, что в сумке, пополам и будем держать курс на запад, – он кивнул налево, – к федеральной автостраде номер девяносто два. Потом можешь делать что хочешь. Код замка – восемь-ноль-восемь. Принимай решение, командир!

Я открыл замок, расстегнул «молнию», зачерпнул пригоршню монет. Джин, бледный, следил за мной, с трудом переводя дыхание.

– Можешь, конечно, взять все, что сможешь унести, и идти дальше один, но мне кажется, это неразумно. Здесь тебе не Гайд-парк, короче – ни тропинок, ни дорожек. Повернешь не туда, и поминай как звали! Командир, даже я не рискнул бы выбираться отсюда в одиночку, а я знаю эти места как свои пять пальцев. Так что… тебе решать.

Джин думал, что я повелся на его стеб. Он, видите ли, принял меня за мертвого! Вот и сейчас он пытался развести меня, вешал лапшу на уши, а всего-то старался спасти свою жалкую шкуру. Он явно получил тяжелую травму, хотя крови не было видно, и, конечно, выбился из сил, таща по болоту тяжеленный мешок с золотом. Несфокусированный взгляд, короткое дыхание говорили о низком кровяном давлении. Может, у него внутреннее кровотечение? Все может быть… Не дай бог, окочурится! А ведь когда я валялся без сознания на полу его «чероки», он меня бросил, а сейчас в аховом положении оказался он сам. И теперь рассчитывает на мою помощь, а как только поймет, что выкрутился, кинет меня, это уж точно! Но, с другой стороны, я слабо ориентируюсь на местности, а он, готовясь к полету, наверняка вдоль и поперек изучил окрестности.

Я наполнил монетами подобранный мною кожаный саквояж, поднялся и сказал:

– Ладно, потопали!

Каждый шаг давался нам с огромным трудом. Мы брели по колено в грязной жиже, и нас тормозил ветер, вновь набравший силу. Через каждые десять шагов я падал, Джин через каждые пять. Наше золото, добытое весьма сомнительным путем, казалось, сговорилось с ураганом похоронить нас в болоте. Мы задыхались и потому тащилась молча. Когда один из нас падал, другой не помогал подняться. Я видел, что Джин держится из последних сил. К тому времени, как мы добрались до заболоченного рукава речушки, протянувшегося до залива, порывы ветра достигли такой силы, что мы еле плелись. Джин надвинул бейсболку на лоб и ткнул пальцем в сторону речушки. Я остановился и сразу услышал, как в воде плещутся аллигаторы. Впрочем, за сутки я пережил столько всего, что даже не испугался. Дойдя до узкого деревянного мостика, перекинутого через речушку, я насторожился. На досках лежала длинная толстобрюхая тварь и молотила хвостом по воде. Я огляделся, нет ли поблизости чего-нибудь, чем можно было тварюгу спугнуть.

– Чего такое? – прохрипел Джин, поравнявшись со мной.

– На мосту аллигатор. Нужно чем-нибудь его шугануть. – Я нагнулся, собираясь зачерпнуть болотной жижи.

Джин покачал головой.

– Хорошо бы запустить в него камнем, – сказал он. – Но на болоте камней нет. – Он постучал пальцем по своей голове, со свистом втягивая в себя воздух, как альпинист, впервые поднявшийся на горную вершину. – Пошевели мозгами, командир!

Я подошел к аллигатору.

Ё-мое! А какую скорость он способен развить, да и вообще жрал ли он сегодня?

– Пошел на хрен с моста! – гаркнул я, со всей силы топнув по доскам.

Аллигатор медленно повернул ко мне плоскую бронзовую башку, слегка распахнул пасть и зашипел.

Я поспешил отскочить подальше.

– Убирайся, тварь поганая! – крикнул я во все горло.

На этот раз аллигатор на мой выпад вообще не отреагировал.

– Сразу видно, что ты на крокодилов не охотился, – заметил Джин, подойдя ко мне.

– Ты, что ли, охотился? – огрызнулся я. – Валяй, прогони его!

– Надо бросить в него чем-нибудь тяжелым, – вздохнул Джин.

– Издеваешься?! – сплюнул я. – Грязью, что ли?

Джин порылся в сумке и протянул мне капсулу с «Орлами».

– Вот, возьми! В этих монетах меньше золота, чем в других.

Я уставился на Джина, потом перевел взгляд на упаковку с золотыми монетами.

– Ты что, на полном серьезе?

– А у тебя есть варианты?

Капсула с монетами весит около трехсот граммов. Если прицелиться хорошенько, то удар будет весьма ощутимым! Я прицелился аллигатору в лоб и промахнулся. Капсула упала в болото, издав громкий всплеск.

– Облом, – объявил я. – Давай другую.

– Не понял! – прошипел он.

– Давай еще капсулу, мать твою! – ощерился я. – Я пристреливаюсь.

Джин широко, почти как аллигатор, разинул пасть.

– Ты что, кинул всю капсулу сразу?! – рявкнул он. – Слабоумный кретин! Твоя скребаная пристрелка обошлась нам в тридцать шесть тысяч баксов! Тупарь недоделанный…

– От такого слышу! – оскалился я. – Давай еще капсулу!

– Разбежался! – хохотнул Джин.

Я достал капсулу из своих запасов, вытащил монету и метнул ее в трехметровую тварь. От броска у меня свело ребра, но дело того стоило. Монета угодила хищнику между глаз, и его передернуло. Он глянул на меня и снова зашипел, но на сей раз я твердо стоял на ногах. Я бросил в него еще одну монету, которая попала ему в нос и вызвала еще одно сердитое шипение.

Умора! Если швырять золотишко в людей, они только спасибо скажут, а вот аллигаторы рассвирепеют. Наверное, поэтому мы пользуемся благами цивилизации, а у них не жизнь – а сплошная трясина!

Я подошел к аллигатору на пару шагов ближе и швырнул еще одну монету ему в голову. Тварюга оскалилась и сделала два шажка мне навстречу. Я отстегнул ей еще триста шестьдесят баксов, угодив в нос, потом еще, но уже в спину. Получив в целом семь тысяч семьсот семьдесят баксов, аллигатор ощерился, зашипел и с громким плеском плюхнулся в болото.

Джин покачал головой.

– Дороговато обходится нам наша вылазка! – буркнул он.

– Жизнь вообще штукенция не из дешевых! – заметил я.

– Сразу за мостом начинается Девяносто второе шоссе федерального значения. Если пойдем направо, выйдем к какому-то городку – забыл название, – а еще через три километра будет океан. А если налево, то километров через десять выйдем на Сорок первую магистраль. Выбор за тобой.

Вдруг он зашатался и упал. Я опустился на колени рядом с ним.

– Курить будешь? Передохнуть не мешает…

– Не хочу, ослаб я. Ты двигай на Сорок первую, а я подожду тебя здесь. – Он пополз к обочине, волоча за собой мешок.

Я стоял на коленях, смотрел ему вслед. Он обернулся. Я подошел к нему.

– Уходи! – прохрипел он. – И вот еще что! Не продавай ничего восточнее города Тексаркана, что на границе штатов Техас и Арканзас. И помни, что территория севернее города Хейгерстаун, что на западе штата Мэриленд, моя. А теперь уходи!

Я медлил.

– Давай закурим, а?

– Я бросил, – покачал он головой.

Сверкнула молния, и я увидел, как крупная капля крови скатилась с его подбородка прямо на рубаху.

Я наклонился, заглянул ему в лицо.

– Чего тебе? – просипел он.

– У тебя кровь на щеке, голову разбил, что ли? Сними бейсболку, что там у тебя…

– Не могу я снять бейсболку, потому как долбаный «чероки» снял с меня скальп. – Он помолчал. – Раскурочил мои мозги к едреням, – добавил он. Затем сложил ковшиком ладонь, приставил к уху, потом разжал пальцы. – Видишь, капает… Это мозговая жидкость, командир! Подтекаю я, как донка на реке Меконг! Такие вот дела, командир! Я не виноват, что самолет гробанулся…

– Это индеец хотел нас угробить…

– Какой индеец?

– «Чероки»…

Джин не улыбнулся моей шутке.

– Смотри-ка, к нам спешат на помощь! – кивнул он в сторону дороги.

Я оглянулся. По дороге мчался мотоцикл. Я выбрался на обочину и стал размахивать руками. Мотоциклист меня заметил.

Раздолбанный мотоцикл с чихающим мотором и двумя седоками остановился. У первого были ободраны колени, кровоточила рана на щеке, второй тоже был не в лучшем виде.

– Здорово, мужики! – крикнул первый. – Ну и ветрила! Вырвал из-под нас серфинг и кинул на берег. А мы рассчитывали поймать хорошую волну, но там полный облом. Говорят, катит какой-то штормовой нагон, так что самое время сматываться на фиг! А с вами какая фигня приключилась?

Я хотел было рассказать ему про нашу авиакатастрофу, но Джин меня опередил:

– У нас машину занесло, и мы перевернулись. Нам вообще-то надо на Сорок первое шоссе.

– Мужики, слушай сюда! Я сейчас подброшу Чернику… – Он улыбнулся. – У моего кореша кликуха такая. А у меня – Малина. Короче, я сейчас подброшу его до перекрестка и вернусь за вами.

Он врубил сцепление, и длинноволосые пацаны – с виду им было не больше девятнадцати – унеслись в вихре веток и листвы.

– Хипари, шелупонь местная… – буркнул Джин, отползая на берег ручья.

– Думаешь, он вернется?

Джин кивнул.

– Здесь живых в беде не бросают. – Он метнул на меня настороженный взгляд. – Только мертвых…

– Штормовой нагон – это что? – спросил я, усаживаясь рядом с ним.

– Это когда волны вздымаются все выше и выше, ветер гонит их на берег, и получается наводнение. Усек? Раньше у этой дороги был номер девяносто два. – Он вздохнул. – Давай сыграем в триктрак.

Он подобрал ветку и провел на песке двадцать четыре неровные линии.

– Ты как-то говорил, что таскаешь в своей сумочке кости.

Я порылся в сумочке, нащупал пистолет, затем высыпал игральные кости.

– Твой ход, – сказал Джин, вытирая кровь со лба.

Над головой пролетела огромная пальмовая ветка, похожая на подбитого альбатроса.

– Что у нас будет вместо шашек?

– Я буду играть «Орлами», – заявил Джин, достав две капсулы Казначейства США. – Ты – «королевами».

Я вынул из своего саквояжа две капсулы «Кленовых листьев».

– Играем три партии, – объявил Джин. – Кто победит, тот первый едет с Малиной. Идет?

Очередная вспышка молнии осветила болото. Ветер буйствовал на дороге, как грузовик, ведомый социально опасным психопатом со склонностью к самоубийству.

Джин сосредоточился на игре. Прикрыв рукой заплывший глаз, не обращая внимания на кровь, капающую ему на рубаху, он играл, как Наполеон, тщательно обдумывая каждый ход.

Кости оказались добры к нему, как всегда, но ему не хватало сосредоточенности по-умному распорядиться дарами фортуны. Он долго думал над самыми простыми ходами, а я наблюдал за ним, и мне становилось не по себе. Ураган, болото, смертельная рана Джина, золото и Шерри-Ли как бы утратили свою значимость, уступив пальму первенства шашкам, костям и залитым кровью золотым монетам. Он выиграл у меня со счетом два – один. Когда я стал расставлять монеты-шашки для следующей партии, он покачал головой.

– Больше не хочу играть, – поморщился он.

Ветер, набравший скорость сто пятьдесят километров в час, вдруг ослабел, развернулся на сто восемьдесят градусов и помчался в другую сторону с прежней скоростью, срывая кроны с деревьев, стоявших вдоль дороги.

Мне заложило уши, а Джин застонал.

– Я умираю, командир, – с трудом произнес он. – Сколько… таланта зазря пропадает.

Он взмахнул рукой, покривился…

– Не придумывай! – отмахнулся я. – Отвезем тебя в больницу, там тебя быстренько подлатают, и станешь как огурчик.

– Нет, Мартин, не жилец я…

– Не хочешь жить – дело твое! Может, хочешь снять какой грех с души, прежде чем…

– Прежде чем что?

Прежде чем откинешь копыта, идиот, подумал я, а вслух сказал:

– Прежде чем вернется Малина.

– Хочешь, чтобы я кое в чем признался, да? Ждешь…

– Я ничего не жду, – оборвал я его.

– Ладно, командир! Я все понимаю. Короче, не верь тому, что обо мне болтают. – Он помолчал. – Я отдал родине свое сердце… спалил свои чувства… ради того, чтобы выполнить возложенные на меня задачи, а меня долбанули после первой же ошибки. Черт бы побрал Атлантик-Сити!

– Что случилось в Атлантик-Сити?

– Ничего там не случилось. Господи, парнишке светила тюряга… Все вышло так глупо…

Он понизил голос, а шквалистый ветер унес его воспоминания, отягощенные сожалением о чем-то случившемся, мне неведомом.

– Твой ход, черт тебя дери! – процедил он. – Где доска?

– Пропала, ее смыло. Впрочем, ты выиграл два – один.

– Тогда отдавай мне золото! – Он взмахнул рукой.

– Как бы не так! – усмехнулся я. – Когда вернется Малина, ты поедешь с ним, а я останусь. Этот расклад поважнее золота.

Я повернулся спиной к ветру и стал смотреть на дорогу. Вскоре показался мотоцикл.

– Просто жуть! – заорал Малина, тормознув. – Ну и досталось Чернике! Шандарахнуло по башке громадной веткой! Сук оторвался от дерева, когда мы проезжали под ним, и – бабах! Прямо его по спине. У него плечо вывихнуто, точняк! Ну, мужики, пора сматываться. Кто первый?

Я показал на Джина.

– Езжай ты, – процедил он, покачав головой.

– Хватит валять дурака! – заорал я. – Садись и уезжай!

– Уступаю тебе очередь за пятьдесят баксов, – заявил Джин.

Я уставился на него. Он протянул руку.

– Гони пятьдесят баксов и уматывай!

– Мужики, нас скоро смоет, – вмешался Малина. – Волны с трехэтажный дом. Давайте, решайте в темпе!

– Гони баксы! – стоял на своем Джин. – Пора бы уже знать, что забесплатно в этой жизни ничего бывает.

– Ты что, рехнулся?

– Давай плати! Я альтруистом отродясь не был…

– Мужики, кончайте базар, время поджимает, – гаркнул Малина.

Я сунул руку в сумку, достал «Орла» и бросил монету на ладонь Джину.

Он улыбнулся.

– Жертвование своими интересами ради других до добра не доводит, – буркнул он. – Помни об этом…

– Ты помни, а мне не обязательно! – отозвался я, усаживаясь на сиденье.

– Как хочешь. – Он пожал плечами. – Скажи мне только одно, пока не уехал…

– Мужики, кончайте! – Малина выжал сцепление.

– Твоя сумочка, – Джин ткнул в нее веткой, – зачем ты постоянно таскаешь ее с собой?

– Не твое собачье дело! – отрубил я.

Малина определенно не зря тратил драгоценное время, совершенствуя навыки езды на мотоцикле. Он несся по шоссе, попавшему под власть урагана, с щегольством, от которого волосы дыбом на голове вставали. С небрежной грацией объезжая поваленные деревья, он ловко уклонялся от встречного ветра. Перекресток «Тропы Тамайами» в районе Ройял-Палм-Хэммок был ярко освещен. Я увидел проблесковые маячки патрульных машин. Когда мы подъехали ближе, нас остановил помощник шерифа в нелепой оранжевой зюйдвестке.

– Ты приятель Черники? – гаркнул он.

– Да, сэр! – крикнул Малина в ответ.

Помощник шерифа посмотрел на меня:

– Это у вас машина перевернулась?

Я кивнул.

– А где второй?

– Еще там! – крикнул я. – Надо скорее вернуться и забрать его!

– Я сам поеду за ним, а вы двое – марш в эвакуатор к Шефу. Сидите там и ждите!

Помощник шерифа побежал к своей машине, завел ее и понесся по Девяносто второму шоссе. В лучах его проблескового маячка высвечивались искореженные деревья.

– Копы, мать их! – вздохнул Малина. – Любят они ковыряться в дерьме.

Будто сам не любил!

Местный тягач-эвакуатор с включенными фарами стоял под навесом придорожной закусочной, изрядно пострадавшей от урагана. Малина вкатил свой облепленный грязью мотоцикл на платформу, а я закинул сумку-саквояж в кабину, где, скрючившись, лежал Черника. Рядом с ним сидел знакомый мне пожилой байкер из Эверглейдс-Сити.

Увидев меня, он вытаращил глаза.

– Ведь это ж надо! Где твой папаша, сынок?

Я устроился поудобнее между Черникой и Малиной.

Кабину заполнял сладкий аромат марихуаны.

– Не понял! – ухмыльнулся я.

– Где папаша твой? Тот, который капитан.

– Там, – сказал я, кивнув на дорогу. – Но он мне не папаша, а то, что он никакой не капитан, ты и сам прекрасно знаешь.

Черника передал мне самокрутку, и я присосался к ней, как умирающий к кислородной подушке.

– Ну, дела! – протянул Шеф. – Он был капитаном, сукин сын, когда отправил меня в тюрягу. Капитан Юджин Кассо поломал мне на хрен всю военную карьеру, но так и не отучил курить травку! – Он подмигнул мне. – Знаешь, позавчера я рассвирепел, когда узнал его. Я, конечно, не сдержался и врезал ему, но в данный момент я к нему злобы не питаю. Все-таки он был неплохим взводным. Ходил в разведку и замочил кучу косоглазых. По-моему, он заслуживает уважения. Согласен?

Я кивнул.

– Я прибалдел, когда увидел его в нашей глухомани, – продолжал Шеф. – Я всегда считал, что такие, как он, крутятся в районе Майами-Бич. Кстати, что он здесь делает?

Я передал самокрутку дальше по очереди.

Пелену дождя прорезал луч проблескового маячка патрульной машины.

– Думаю, он умирает, – вздохнул я.

– Ё-мое! – произнес Шеф, затягиваясь и сминая окурок.

– Атас! – вякнул Черника. – Коп возвращается.

Помощник шерифа подкатил к эвакуатору, опустил стекло.

– Наводнение! – сообщил он. – Добраться до твоего приятеля, парень, нет никакой возможности.

Он перевел взгляд на Шефа, наморщившего лоб.

– Шеф, даже не думай! Мост впереди уже на три-четыре метра под водой. Беднягу, полагаю, уже смыло. Езжай за мной, сматываемся!

Шеф покачал головой и дал по газам. Он вырулил на шоссе, и сразу его рация взорвалась пиканьем и взволнованными голосами.

– Морпехи вообще-то не бросают своих в беде, – буркнул он.

Я кивнул.

13

Хотелось бы, конечно, поразить всех сообщением, будто на моих глазах громадная волна высотой с десятиэтажный дом затопила юго-западное побережье Флориды, короче – вода поглотила сушу, смыла с лица земли города и поселки, но ничего подобного не происходило.

Коп высадил нас на восточной окраине Неаполя, у приспособленного под убежище здания школы, и велел мне дождаться его. Ему, мол, надо меня допросить.

– Ага, как же! – фыркнул Малина, когда помощник шерифа уехал.

Мы сидели на оранжевых пластиковых стульях, дожидаясь, когда нас осмотрит врач.

Грузная медсестра со значком добровольца на необъятной груди вручила нам отксерокопированные бланки анкет и велела их заполнить.

– В случае необходимости мы сможем оповестить ваших ближайших родственников, – пояснила она, доставая из кармана халата пластинку жвачки «Джуси Фрут».

Я оставил свою анкету на полке и подошел к врачу. Я сказал ему, что попал в автоаварию. Осмотрев меня, он заявил, что у меня, скорее всего, сломана пара ребер и, возможно, нос. Медсестра дала мне две таблетки тайленола, патентованного средства от головной боли и простуды, велела запить их водой, а потом отправила к добровольцам, которые сидели в раздевалке для старшеклассников, где мне вручили ношеные джинсы, футболку и носки. Какая-то старушенция с подведенными глазами и яркой помадой на губах протянула мне пакет с надписью «Киванис, служба благотворительности», где лежали туалетные принадлежности, и подтолкнула к душу.

Помывшись и переодевшись в сухую одежду, я отправился в школьный актовый зал. Там мне налили слабенький кофе в пластиковую чашку.

– Вы уже зарегистрировались? – спросил загорелый пенсионер в шортах и сандалиях. – Регистрироваться нужно обязательно, тогда власти, в случае необходимости…

– Все в порядке, – сказал я, допив кофе. – Моя анкета у медсестры, которая помогает врачу, – добавил я, взяв свой кожаный саквояж.

Стресс, угрызения совести и законники разного толка убедили меня, что пора делать ноги.

Ураган способен из любого сделать бродягу. В то апокалиптическое утро человек, ковыляющий по шоссе с тяжелой сумкой, уже не казался серьезной угрозой американскому образу жизни. Я не прошагал и полквартала, когда рядом остановился сверкающий внедорожник, и обходительный менеджер какого-то местного клуба предложил свои услуги. Он спросил, куда я иду, и я сказал, что в Форт-Майерс-Бич.

– Сегодня вы туда не попадете, – покачал он головой. – Трасса I-75 и «Тропа Тамайами» еще закрыты. Только что слышал по радио. – Он брызнул себе в рот освежителем дыхания и похлопал пальцами по рулю. – Попробуйте в обход, через Иммокали. Я высажу вас на бульваре Рзндалл, а там уж как повезет!

Он хмурился, глядя на дождь, и все спрашивал у меня, позади самое худшее или будет еще хуже. Я лишь пожал плечами.

Джин пропал без вести, скорее всего умер. Так сказать, продал свою жизнь за пятьдесят баксов. Я остался жив. При мне удостоверение личности, дешевый пистолет и около полумиллиона долларов в инвестиционных монетах. О господи! На меня навалилось чувство вины, будто я угодил в лужу крови, и моя опустошенная душа впитывает эту кровь, как кусок хлеба, который макают в вино.

– А дождь все льет и льет! – вздохнул менеджер. – Как по-вашему, сегодня перестанет?

Мне казалось, что дождь будет идти вечно.

Он высадил меня у круглосуточного магазина на бульваре Рэндалл и пожелал всего хорошего. Я купил пачку сигарет и спросил у продавца, что ему известно об Иммокали.

– Это своего рода гетто для иммигрантов. Туристы туда обычно не заглядывают.

То, что надо! Я сразу воспрянул духом.

У обочины притормозил ржавый пикап техпомощи.

– Тебе куда? – спросил водитель.

– В Иммокали.

– Садись, подвезу.

Я опустился на сиденье рядом с ним и мгновенно заснул.

Через час он растолкал меня и объявил:

– Приехали…

Спросонья я не сразу сообразил, где я. Ах да! Это же Иммокали… А где твои вещи? – всполошился внутренний голос.

Я опустил голову и увидел, что саквояж и моя драгоценная сумочка лежат у моих ног. Поблагодарив водителя, я вышел из машины на грязную мостовую.

Дождь лил как из ведра. Мне предоставлялась возможность пойти на все четыре стороны. Слева от меня располагался пустырь, заваленный мусором. Чуть поодаль виднелась заводская ограда, на которой был намалеван помидор размером с микроавтобус. Справа, за ограждением из колючей проволоки, плотными рядами стояли рефрижераторы. Впереди, по направлению к центру города спешила толпа людей в дешевых желтых дождевиках, напоминавшая мутный водный поток.

Я перешел дорогу и смешался с толпой.

Я шагал медленно – тридцать килограммов золота давали о себе знать.

Обгоняющие меня жилистые смуглые мужчины улыбались, а некоторые вежливо здоровались:

– Buenos dias, Senor!

Добрый день, сеньор, стало быть…

Они шагали быстро. На запястьях у них болтались жестяные коробки с едой. От дождя их черные волосы защищали широкополые сомбреро.

– Вы куда, ребята? – спросил я на ломаном испанском.

– На остановку у блинной, – ответил мрачного вида мужик с обвислыми усами. – Оттуда отходит автобус, понятно?

Я покачал головой, прибавив шагу.

– Автобус, который повезет нас на работу в поле, останавливается у блинной, – добавил он.

Вполне правдоподобно. Через каждые два шага я перекладывал саквояж из одной руки в другую, но облегчение быстро проходило, сменяясь новым приступом боли. Я остановился передохнуть под навесом лотка торговца фастфуда под названием «бурритос».

Холостяки, проходя мимо, брали со стойки завернутые в бумажные салфетки тортильи, кукурузные лепешки в виде рулетов с курицей и белым сыром в остром соусе, а женатые спешили мимо. Я был голоден, но у меня не было денег.

Торговец смерил меня подозрительным взглядом:

– Если ищешь работу, ты не вовремя. Сейчас не сезон. До сбора урожая еще два-три месяца. Эти парни – квалифицированные сельскохозяйственные рабочие, но в такую поганую погоду даже им работы не найти.

– Мне не нужна работа, – пояснил я. – Мне нужен ростовщик, ссужающий деньги под залог.

– Что у тебя в качестве залога?

– Монета.

– Покажи-ка!

– Ты что, ростовщик?

– Нет, не ростовщик. Терпеть не могу возиться с бумагами. Понимаешь?

Я вынул из кармана джинсов «Орла» и положил ему на ладонь.

Он повертел монету в пальцах и вернул мне.

– Даю за нее двадцать баксов.

– А я не возьму, – улыбнулся я. – Потому что монета из чистого золота и стоит почти четыреста долларов.

– Твое дело, – усмехнулся торговец. – Но цену товара всегда определяет спрос на него. Понял? И вот еще что: поосторожней с золотом на улицах Иммокали. Эти парни зарабатывают сущие гроши за то, что ползают в грязи и выращивают для Америки помидоры и огурцы. Последнюю неделю работы нет, и в городе полно голодных детишек и трейлеров, у которых протекает крыша. Понимаешь, что я имею в виду?

Я кивнул и перевел взгляд с торговца на его товар.

Стоимость «Орла» на бирже Мартина Брока стремительно приближалась к стоимости двух «бурритос» и чашки кофе.

– Сколько у тебя монет?

Я задумался, взвешивая все за и против. Я мог бы уйти, раздобыть справочник «Желтые страницы», найти адреса ростовщиков либо какого-нибудь ломбарда. С другой стороны, любого ростовщика наверняка насторожит мой потрепанный вид. Задержит меня под каким-либо предлогом, а сам вызовет полицию. И что тогда?

– Одиннадцать, – ответил я.

– И все такие же?

– Ну да!

– Хочешь их все продать?

– Ну да!

– Ясно, – кивнул владелец лотка фастфуда. – Сейчас я кое-кому позвоню.

Хорхе Луис был владельцем бара «Эль-Параисо».

В таком замызганном хлеву, как деловой центр Иммокали, бар смотрелся настоящей жемчужиной.

Владелец поджидал меня в черном «шевроле-блейзере» с затемненными стеклами.

Глаз у него был наметанный.

– Приятель! – окликнул он меня, когда я направился к дверям бара, таща за собой по замусоренному тротуару тяжеленную ношу. – Мне сказали, что у тебя одиннадцать монет, а не тысяча сто! – Он кивнул на саквояж «Малберри».

– Там книги. – Я покачал головой. – Монеты у меня в другом месте…

– Продолжим разговор в баре, – улыбнулся он.

Он отпер дверь и пропустил меня вперед. Я ожидал увидеть жалкую забегаловку с цементным полом, с дешевыми пластмассовыми столами и стульями, провонявшую блевотиной и мочой, где напиваются в хлам бездомные бродяги.

Действительность превзошла мои ожидания.

Вдоль противоположной стены тянулась длинная барная стойка. Сбоку стояли два бильярдных стола, крытые синим сукном. Пол был выложен терракотовой плиткой, фасад барной стойки украшал затейливо выложенный кафель, столешница была из массивного дуба, медная и латунная утварь блестела, как золото.

Я провел ладонью по стойке, обернулся и кинул на Хорхе Луиса одобрительный взгляд.

Он улыбнулся:

– Нравится мой бар? Я сам его соорудил. Выпить хочешь?

Я взглянул на большие настенные часы над стойкой. Было начало девятого.

– Капелька текилы, думаю, не повредит, – задумчиво произнес я.

Хорхе щедро плеснул мне текилы марки «Дон Хулио».

– Значит, любишь текилу? Ну а я – кубинский ром. Ты бывал на Кубе?

– Пока нет.

– Обязательно съезди. Ну, салют!

Мы выпили. Я ждал, когда он нальет еще, но Хорхе Луис перешел от слов к делу:

– Мой друг сказал, у тебя есть несколько стоящих монет на продажу. Покажи!

Я вынул из кармана казначейскую капсулу и положил на стойку.

– Десять «Золотых орлов», нераспечатанные, – заявил я. – Номинал пятьдесят баксов, рыночная цена… приблизительно триста шестьдесят. Девяносто пять процентов чистого золота. У меня есть еще одна такая капсула. Все монеты такие же, как эта. – Я протянул ему «Золотого орла».

Хорхе Луис взял монету. Когда золотой блеск «птички» ударил ему в глаза, я понял, что он утратил невозмутимость.

– Двадцать один «Золотой орел», так? – взглянул он на меня. – Целая стая золотых птичек… – Он засмеялся и со всей силы ударил меня по плечу. – Почему ты не продашь их в Неаполе или в Форт-Майерсе? Там есть настоящие нумизматы. Ты получишь хорошую цену.

– Потому что не могу, – ответил я, посмотрев ему прямо в глаза.

Хорхе Луис пожал плечами:

– Я не смогу дать тебе за них настоящую цену…

– Знаю, – ответил я. – Мне нужны наличные. Назови сумму.

Он постучал по клавишам калькулятора.

– Ты правду сказал насчет рыночной стоимости?

Я закурил, достал сигарету из пачки «Мальборо».

– У тебя есть газета?

Он протянул мне вечерний выпуск «Новостей Неаполя», и я показал ему таблицу купли-продажи валют.

– Вот смотри! Золото продается по цене триста пятьдесят девять за тройскую унцию. Ну как, тебя устраивает?

Он снова склонился над калькулятором.

– Семнадцать пятьдесят. Тебя устраивает?

Продавать «Орлов» за такую цену – безрассудство, но у меня не было другого выхода. Я взял незапечатанную монету.

– Ее я сохраню на память.

Он пожал плечами. Для одного из нас сделка все равно была выгодной.

Я облизнул губы, когда он отсчитал наличные. Однако он не предложил спрыснуть сделку.

– Хочу кое-что тебе рассказать! – сказал он погодя. – У тебя найдется свободная минутка?

Я пожал плечами, водя по стойке пустым бокалом. Хорхе Луис понял намек и плеснул мне текилы на два пальца.

– Теперь у тебя точно найдется минутка, – усмехнулся он. – Видишь тех парней на улице? Они спешат на рынок. Это иммигранты, приехавшие в Штаты на заработки, разумеется, тебе до них нет дела. Почти все они – нелегалы, и все позорно бедны.

– Непристойно бедны, – поправил его я.

– Вот именно! Они прибыли сюда из Мексики, Гватемалы, с Гаити и с моей родины, с Кубы. Сейчас их здесь не так много, потому что время сбора урожая еще не наступило. Они обитают в лачугах, в развалюхах, в хибарах, в ночлежках, иногда в трейлерах, куда набиваются по двадцать и больше человек. Каждое утро в любую погоду в половине пятого они отправляются на рынок, где ждут автобуса. Иногда автобус приходит, иногда – нет, иногда им удается сесть, иногда – нет. Но даже те из них, кому удается занять место в автобусе, не уверены в том, что повезет с работой. Если в поле помидоры созрели – тогда другое дело! А когда им хозяин дает отмашку, они выскакивают из автобуса, хватают ведра и собирают, собирают, собирают… В одном ведре помещается около пятнадцати кило спелых помидоров. Сборщик получает талон за каждое доверху наполненное ведро. Если не хватает хотя бы полкило, ему талон не дают. Во время работы нельзя останавливаться ни на минуту, нельзя уходить с поля, потому что нерадивых просто выгоняют. В конце дня сборщик обменивает свои талоны на наличные.

Хорхе Луис замолчал, раскурил потухшую сигару, затянулся и продолжал:

– Ведро помидоров стоит сорок центов. Нужно собрать почти две тонны, чтобы получить пятьдесят баксов, которые уходят на оплату жилья, пропитания, покупки всякого-разного детишкам. Короче, чтобы свести концы с концами, каждый в поле вкалывает семь дней в неделю. И заметь, без контракта, без пенсионных и медицинских отчислений, без страховки. В конце рабочего дня, если случается лишний доллар, гастарбайтер приходит сюда расслабиться. Поэтому у меня здесь комфортно! И что интересно! Когда я смотрю любому из них в глаза, в них больше радости, чем у тебя, друг мой!

Хорхе Луис ждал от меня реакции. Я не спешил ее проявлять.

Наивняк этот кубинец! Думает, если у меня золотишко завелось, значит, мой жизненный путь усыпан розами?

Я пожал плечами, протянул ему руку.

– Жизнь прожить – не поле перейти! – заметил я, обернувшись у порога.

– Это уж точно! – согласился Хорхе Луис.

В закусочной через дорогу от «Эль-Параисо» я заказал яичницу-болтунью с зеленым луком, перцем и томатами. Смуглая официантка в пластмассовых шлепанцах, синем нейлоновом халатике оказалась на редкость приветлива, хотя темные круги у нее под глазами говорили о многом.

Завтрак мне обошелся в пятьдесят баксов плюс десять баксов на чай официантке.

В винном магазине я купил у нервного продавца-мексиканца две бутылки текилы и блок «Мальборо». Он, похоже, привык к тому, что его постоянно грабят. Когда я заплатил, он прямо-таки стелился передо мной.

– Ну и видик у вас! – заметил он, покачав головой.

– Ничего, пройдет! – улыбнулся я. – Где тут поблизости можно купить подержанную тачку?

Он сообщил, что на этой улице чуть поодаль есть огороженный участок под названием «Четыре колеса». Как зовут владельца, он не знает, но прозвище у него – Самокат.

Самокат, откровенно говоря, торговал барахлом. Увидев, что я покачиваю головой, остановившись у помятого «шевроле-нова», он заулыбался.

– Классная тачка! – заявил он, похлопав ладонью по капоту развалюхи. – У меня самого когда-то такая была, – соврал он не моргнув глазом.

– Не гони туфту, Самокат, – буркнул я. – Что у тебя найдется на тысячу?

Сначала он уставился на меня, а затем облизнулся.

– Двигай за мной! – подмигнул он мне.

Я побрел следом за ним по заваленному всяким хламом двору. В дальнем закоулке он посторонился, пропустив меня вперед.

– Вот смотри! – взмахнул он рукой. – «Кадиллак-эльдорадо», модель семьдесят восьмого года, открытый автомобиль с жестким верхом, который складывается и убирается в автоматически открывающийся багажник. Только на той неделе поступил! Цвет, как видишь, розовый – воплощение американской мечты…

Неожиданно я проникся симпатией к Самокату, а городишко Иммокали стал милым и приветливым.

– Восьмицилиндровый двигатель, – продолжал Самокат, – расход топлива – четыре литра на пятнадцать километров…

– Беру. Сколько с меня?

Вот эта тачка что надо! На ней Шерри-Ли и я покатим в Мексику…

– Она стоит гораздо больше того, что вы предлагаете. – Самокат пожал плечами. – И скидок на эту модель я не предоставляю. Извините…

– Не тяни резину! Сколько?

– Две двести пятьдесят!

– Золото берешь?

Он сделал большие глаза.

– Золото?

Спустя полчаса я, освободившись от всей наличности и еще нескольких «Золотых орлов», ехал по Восемьдесят второму шоссе на северо-запад, в сторону Форт-Майерса, в автомобиле, который лакал топливо, как я – пиво.

И вот спустя какое-то время вижу рядом на сиденье Джина.

Ну, думаю, глюки!.. Устал я, измотался…

Короче, Джин молчит, смотрит куда-то вдаль и, похоже, чем-то недоволен.

Надо же! Чего только не привидится порой…

Я включаю радиоприемник. Дэвид Боуи заканчивает петь свою знаменитую композицию «Джин Джини»…

«Выключи это дерьмо!» – произносит Джин, и его протяжный голос отдается эхом в моей больной голове.

Ни фига себе! Уже слуховые галлюцинации начались…

– Передаем последние новости. Ураган «Луиза» движется в сторону океана. В списках жертв – четырнадцать погибших и сотни раненых.

Джин поворачивает голову и смотрит на меня.

– По некоторым данным, ущерб от урагана четвертой категории превысил два миллиарда долларов. Федеральные власти официально объявили зоной бедствия округ Кольер и часть округа Ли. Несмотря на ураган, объявленная на сегодня встреча бейсбольных команд «Дэвил Рэйз» и «Сент-Луис Кардиналз» состоится. К нашему величайшему прискорбию сообщаем, найден объеденный аллигаторами труп пропавшего в округе Ли ребенка. Оставайтесь с нами на частоте девяносто восемь и четыре FM. После завершения выпуска новостей слушайте хиты группы «Блэк Саббат»…

– Ё-мое! – воскликнул я. – Оказывается, Соломон Бендер стал добычей аллигаторов…

«А я что говорил? – донеслось до меня. – А ты считал, что я убил его».

– Никогда я так не считал, – произнес я вслух. – Я думал, тебя разыскивает полиция за преступления на сексуальной почве, но не был уверен.

«Теперь уже ты никогда ничего не узнаешь!» – вздохнул Джин.

Я тоже вздохнул. Дался мне этот Джин.

«Допустим, я жив, а ты умер, – донеслось до меня уже с заднего сиденья. – Представь себе это, если, конечно, у тебя хватит воображения».

Я включил радио на полную катушку и стал слушать Оззи Осборна. Голос Джина по-прежнему звучал у меня в голове.

«Посмотри на себя, оглянись вокруг. Ты едешь на машине своей мечты. Надо сказать, мечты у тебя довольно примитивные. Вот ты катишь по проселочной дороге, в багажнике у тебя сумка с золотом. Спешишь к своей подружке… Думаешь, она упадет в твои объятия и вы оба рванете в Мексику? Ладно, мечтать не вредно!»

Из-за горизонта показалось солнце, на душе стало легче, но Джин не унимался.

«Ты все выдумал, – фыркает он. – Твоя стриптизерша любит только одного мужчину, но не тебя, командир. Конечно, ты можешь увезти ее из того дерьма, в котором она завязла, но ты ее не удержишь! Помяни мое слово. Ты ей нравишься, и даже очень, но она любила и любит неотесанного мужлана штата Миссури. Поверь мне, командир, я знаю женщин».

Ну и гнусный тип! Уже на том свете, а все пытается меня достать… А ловко он обвел меня вокруг пальца в Марракеше! Вернее, я повелся, а он решил, что я буду у него шестеркой. Ха-ха!..

Джин опять оказался рядом, на пассажирском сиденье.

«Я был на пределе, когда ты меня нашел, – вздохнул он. – Я мог отправиться к праотцам прямо там, на болоте… Тебя не удивляет, что я спас тебе жизнь?»

Вообще-то меня это удивило!

«Командир, а ты не находишь, что жизнь вообще-то мы ни во что не ставим? Постоянно укорачиваем ее, приближаем, так сказать, смертный час…»

Я задумался.

«Мы все время в состоянии стресса, иными словами – под напряжением в силу самых разных обстоятельств, что ведет к угнетенному, подавленному состоянию, а в итоге – к инфаркту, инсульту и даже летальному исходу нашей суетливой жизни. Мы, командир, не живем, а суетимся – то нам этого не хватает, то другого… Vanitas vanitatum et omnia vanitas. „Суета сует и все – суета“, – не уставали повторять мудрецы прошлого и добавляли: „Memento mori“, то есть „помни о смерти“. Так что, командир, наступит момент, когда на тебя навалится депрессуха, жить не захочется, и никакая жизнь под кайфом будет тебе не в радость…»

Ну, это мы еще посмотрим! – приструнил я себя.

14

Хотя оцепление сняли и телевизионщики уехали, Соломон Бендер по-прежнему будоражил общественное мнение. Радиостанция сообщила, что объеденный аллигатором труп мальчика, скорее всего, вынесло течением наверх, когда из-за урагана поднялся уровень воды в реке Калузахатчи.

Некоторые считали, что людоеда-аллигатора надо найти и пристрелить. Кое-кто возражал, мол, чего ждать от хищника? О Бесноватом Джеке никто и не вспоминал.

Когда я подъехал к трейлерному поселку «Привал у моста», сердце у меня сжалось от тревожного предчувствия. Скоро я увижу Шерри-Ли. А она? Как она встретит меня?

Подобное чувство знакомо солдатам, возвращающимся с войны, и заключенным, освобожденным ранее установленного срока. И те и другие, вне всякого сомнения, понимают, что в реальном мире никто не гарантирует им благополучия. Мне захотелось развеять сомнения, и я стал убеждать себя в том, что все будет хорошо. Завтра в это время мы с Шерри-Ли и Энджи будем держать путь на запад, в золотое будущее, отбросив все заботы, как хлам, как мусор.

Я выдавил из себя улыбку.

Все будет хорошо.

Ну а если окажется, что она меня не любит?

Но даже если не любит, что в этом такого?

Любовь – сродни растению, выращенному из семечка. Проклюнется росток, который необходимо холить и лелеять…

На плодородной мексиканской почве, под теплым солнцем росток любви у Шерри-Ли расцветет… Она меня непременно полюбит… Когда-нибудь…

А если она любит Брэда?

Я миновал ворота трейлерного поселка на своем «эльдорадо». Под шинами хрустел гравий, а у меня пересохло горло, как будто я наглотался пыли. Трейлерный поселок выглядел так, словно ураган залетал сюда с целью набедокурить. Приземлился, раскидал пластмассовые стулья, шезлонги и мусор мощным ударом своего убойного хвоста.

С нескольких трейлеров сорвало крышу, раскуроченные веранды валялись в пыли.

Тощий пуэрториканец, голый по пояс по случаю усиливающейся жары, стоял разинув рот и глазел на трейлер, смятый, как пустая банка из-под пива.

Пластиковые окна были выломаны из рам, топорщились грязные москитные сетки.

Когда я проехал мимо него, он махнул мне рукой.

У трейлера Шерри-Ли, прямо у дверей, валялась крона королевской пальмы.

Я оставил «эльдорадо» на ближней стоянке и оттащил крону. От удара дверь заблокировало, а железные ступени прогнулись. Если бы крона пальмы упала чуть левее, она проломила бы и крышу.

Я встал на цыпочки и заглянул в окно. Флакон лака для ногтей на столе и джинсы, перекинутые через спинку стула, подсказали мне, что Шерри-Ли по-прежнему живет здесь. Скорее всего, она сейчас в здании местной школы, где оборудовано убежище. Пьет кофе и утешает несчастную миссис Бендер.

Я оглянулся на трейлер Бендеров. Дерзкая и безжалостная «Луиза» сорвала с него крышу, вышвырнула одежду на забор, через который Соломон перемахнул навстречу своей судьбе. Бендеры, лишившиеся ребенка и крова, вызвали у меня желание помочь им.

Я вернулся к машине, поднял багажник, достал десять капсул «Кленовых листьев», завернул их в валявшуюся поблизости полиэтиленовую сумку и, убедившись, что вблизи не рыщут мародеры, просунул руку в пролом в стене трейлера и положил свой дар на пол бывшей гостиной миссис Бендер.

Надеясь, что Бог сейчас меня видит, я сел в «кадиллак», подал вперед сиденье, устроился поуютнее и мгновенно провалился в сон.

Когда я проснулся, уже стемнело. Судя по часам на приборной панели, было начало одиннадцатого. У меня затекла шея и кружилась голова. Прополоскав рот текилой, я сорвал обертку с новой пачки сигарет. До возвращения Шерри-Ли оставалось четыре часа и сорок сигарет, и мне оставалось только ждать. Небо прояснилось. Я забрался на крышу «эльдорадо», пил «Саузу» и наблюдал за метеоритами, бесцельное блуждание которых в межпланетном пространстве заканчивалось тусклыми вспышками света.

Я старался не волноваться, но я был измотан, и моя воля оказалась никудышным пастырем разбредающихся мыслей. Я был сыт по горло скитаниями, неопределенностью, потрясениями, которые обрушивал на меня мой нездоровый образ жизни, меня воротило с души от травки, сигарет и спиртного.

Возможно, последнее было преувеличением, но, сидя темной летней ночью под мерцающими звездами, я чувствовал, что моя измученная душа умоляет отыскать что-либо приятное, к чему можно прилепиться. Я больше не хотел приключений, тосковал по предсказуемой обыденности нормальной жизни.

Значение свободы часто переоценивают. Мне хотелось иметь то, что можно потерять, но я не мог отделаться от чувства, что это уже случилось.

В начале третьего яркие фары машины Шерри-Ли всколыхнули мои невеселые мысли.

Когда она вышла из машины и осторожно обошла свой трейлер, оценивая ущерб, на душе у меня потеплело. Помня о ее «глоке», я держался в тени, наблюдая, как она пытается открыть покосившуюся дверь. Я сглотнул подступивший к горлу ком, когда дверь со щелчком распахнулась, а затем на землю упал желтый луч света.

Пора было идти в гости.

Если Шерри-Ли и была рада меня видеть, она умело скрыла свои чувства. Загородив вход в трейлер, она окинула меня пренебрежительным взглядом с ног до головы.

– Так, так, так! – процедила она. – Объявился, значит…

– Ты получила мое письмо?

– Какое письмо? – фыркнула она.

Я увидел, что цепочка с ангелом по-прежнему на ней, и приободрился.

– Я послал тебе письмо, в котором объяснил, что происходит. Я сообщил номер моего телефона… Пытался тебе позвонить, но твоего стриптиз-клуба «Аллигатор» нет в телефонном справочнике. Сюда я звонить не стал, потому что Роско ненавидит меня, и, даже если бы я дозвонился, он бы ничего тебе не передал. Я с ума сходил, пытаясь связаться с тобой, Шерри-Ли!

Она молча смотрела на меня, не спеша выносить приговор. Наконец она вздохнула и произнесла нараспев:

– Что ж, входи. Видишь, свет уже дали…

Я поднял сумку, поволок ее по расшатанным ступенькам, с трудом втащил через порог.

– Что там у тебя? Кирпичи? – протянула она.

– Задерни занавески, – сказал я.

– Ты имеешь в виду шторы?

– Ну да, шторы, – кивнул я. – И дверь запри!

– А дверь запереть не получится, потому что она перекосилась. А в чем, собственно, дело?

Я протянул ей бутылку с остатками текилы.

– Давай выпьем! – предложил я.

Она покачала головой и ушла на кухню.

Я расстегнул «молнию» на битком набитой сумке. А когда она вернулась, сказал:

– Знаешь, в кино гангстеры, ограбив банк, едут в какой-нибудь дешевый мотель, заходят в номер, швыряют деньги куда ни попадя и ржут как сумасшедшие.

Шерри-Ли поставила на кофейный столик две стопки, налила в них текилу до краев и внимательно посмотрела на меня.

– С золотом так не получится, – добавил я, приподняв сумку.

А потом я перевернул сумку, и на линолеум упали завернутые в станиоль золотые монеты в пластмассовых капсулах. Вскрыв упаковку «Орлов», я подбросил монеты в воздух. Они, ударяясь о потолок, падали на пол.

Шерри-Ли опустилась на колени рядом со мной и окунула руки в золото. Я вспомнил, как сверкнули у нее глаза, когда она дотронулась впервые в жизни до золотой монеты, и понял, что она в отпаде.

– Вот это да! – прошептала она. – Сколько здесь?

– Точно не знаю, – ответил я, включая ее CD-проигрыватель. – Если хочешь, помоги мне их посчитать.

Прослушав целиком диск Долли Партон, одной из наиболее известных и состоятельных исполнительниц и авторов музыки в стиле кантри, и половину диска кантри-рока Джонни Кэша, мы насчитали 563 «Орла», 479 «Кленовых листьев» и ровно 400 «Панд».

– Сколько же все это стоит? – спросила она.

Захлопнув ногой входную дверь, распахнувшуюся от ветра, я ответил небрежным тоном:

– Немногим более полумиллиона.

Шерри-Ли набрала полные руки монет.

– Но ведь ни с одной из этих монет в магазин за покупками не пойдешь!

– Это уж точно, – улыбнулся я. – Но у меня теперь есть тачка, и я собираюсь объехать всех нумизматов и торговцев монетами от Вако до Браунсвилла, с целью превратить золото в баксы.

– И что ты собираешься делать с такими деньжищами?

– Собираюсь отдать тебе, как и обещал, – заявил я. – Но и ты, в свою очередь, тоже дашь мне кое-что.

Вскинув брови, она сделала большие глаза и долго смотрела на меня в упор, не мигая.

– Интересно! – протянула она наконец. – Что я должна тебе дать?

Настал важный момент. Наши забавы под кайфом на пляже, возможно, были всего лишь доморощенными попытками двух неудачников устроить свое будущее.

Шерри-Ли легко и просто согласилась с моими планами в баре «Тики», поддалась обаянию фантазий бездомного бродяги. Но здесь, сейчас, когда на полу валялось веское доказательство реальности фантазий, стоимостью в полмиллиона, согласие с моими планами значило гораздо больше. Мы оба перестали улыбаться. И когда я глубоко вздохнул, она не отвела взгляда.

– Дай мне надежду, – сказал я. Но голос мой прозвучал чуть громче, чем мне бы хотелось.

– Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой в Мексику?

– Да, хочу. Ты, я и Энджи уедем отсюда навсегда. Я уже все продумал. Завтра утром мы поедем в Окичоби на моей машине, подождем, пока мужчины уйдут кормить змей, заберем Энджи с ранчо Захарии и умчимся. Думаешь, они кинутся нас догонять? Вряд ли…

Шерри-Ли ахнула, услышав мой отважный план, и я не мог не улыбнуться.

Дверь снова открылась, я снова захлопнул ее, но она открылась еще шире. Озадаченный, я обернулся и увидел поношенные байкерские сапоги и потертые джинсы Брэдли Эрвина Лака.

– Так и знал, Марти, что тебе нельзя доверять! – процедил он.

Когда я глянул на приспособление, привинченное к стволу его «хеклер-и-коха», меня прошиб пот.

– Это что, глушитель? – заметил я.

– Молодец! – кивнул он. – А вот это – лазерный прицел. А теперь встань рядом с ней. – И тут он заметил золото. – Откуда такая прорва деньжищ? Ты что, ограбил банк, Марти?

Неожиданно он метнулся вперед и схватил со стола сумку Шерри-Ли, украшенную кисточками. Его налитые кровью глаза рыскали налево и направо, как у человека, которому приснился страшный сон. Он расстегнул сумку, перевернул ее и встряхнул. На пол упали баллончик со слезоточивым газом, складной нож с деревянной ручкой, помада, пудра, ключи от машины и бумажные салфетки.

– Где твоя пушка, лапочка? – процедил он.

– Сам найди, подонок! – нахмурилась Шерри-Ли.

Брэд посмотрел на меня, качая головой:

– Представляешь? Видит меня впервые с тех пор, как меня заложила, и еще грубит!

– Ты, Брэд, тоже ведешь себя довольно агрессивно! – заметил я.

Продолжая целиться в нас из пистолета, он стал рыться в карманах ее одежды, висящей на крючках возле двери.

– У меня-то есть все основания быть агрессивным, – объявил он. Самодовольная ухмылочка превратилась в широкую улыбку, когда он обнаружил «глок» в кармане халата Шерри-Ли. Одной рукой он выщелкнул магазин и сунул его в задний карман своих джинсов. – Одиннадцатый калибр, милашка? Отличный выбор. – Он передернул затвор, проверяя патронник.

– Ну и наглец же ты! Вломился в чужое жилище, и даже не стыдно, – сказала Шерри-Ли. – Уверена, ты и закон об условном освобождении нарушил.

Брэд коротко хохотнул – как залаял.

– Нарушил? – Брэд хохотнул, как пролаял. – Милашка, если меня схватят, то отправят в тюрягу еще на десять лет без всякой возможности выйти раньше срока. А уж если узнают, что у меня есть стволы…

– Я ничего никому не скажу, – вмешался я.

– Заткнись, Марти! Ты еще хуже, чем я о тебе думал. Прикидываешься другом, а сам норовишь нож мне в спину воткнуть. – Тыльной стороной руки, в которой он держал пистолет, он вытер пену с губ. – Ты трепло, Марти!

– Это почему же я трепло?

Брэд сунул руку в карман джинсов, достал сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его.

– Узнаешь?

Я узнал лист бумаги с шапкой Общества нумизматов Уайтхолла. Вот, оказывается, кто перехватил мое письмо к Шерри-Ли.

– Ты пустозвон и балаболка, Марти! – ухмыльнулся Брэд. – И давно ты трахаешь мою бывшую невесту?

– Ты хам, Брэд! – взорвалась Шерри-Ли. – И вообще это тебя не касается!

– Вот именно, – кивнул я. – А читать чужие письма и вообще западло! И между прочим, это федеральное преступление!

– Вишь ты, законник выискался! Чинить препятствие работе почтового ведомства США – это федеральное преступление, а стибрить письмо после доставки – всего лишь незначительный проступок. И вообще, не я его прикарманил, а здешний администратор. Я твое письмо только выкупил.

– Все равно ты поступил подло, – огрызнулась Шерри-Ли. – Интересно, что еще наплел тебе этот Роско?

– Хватит выпендриваться, милашка! – хохотнул Брэд. – Мне кое-что надо тебе сказать. Речь пойдет в основном о шестидесяти четырех тысячах баксов, украденных с фермы моего отца. – Он помолчал. – Марти, собери все свои монетки в сумку, пока мы с моей бывшей обсудим кое-какие семейные дела.

Я в темпе собрал монеты. На то, чтобы запихать в саквояж золото на полмиллиона долларов, не ушло много времени.

– Курить можно? – прервал я перепалку Брэда и Шерри-Ли.

– Умолкни! – рыкнул Брэд.

– Курево у меня в сумочке, – добавил я.

Брэд смерил меня злобным взглядом.

– Мне плевать, где твое курево, – процедил он. – А ты, милашка, меня разочаровала. Трахаться с мужиком, который таскает дамскую сумочку…

– В Европе так принято, – оборвала она его. – Это утонченно! Тебе не понять.

– Да неужели? Кстати, милашка, я еще кое-чего не понимаю, – парировал Брэд.

Я схватил свою заляпанную грязью сумочку. Полпачки «Мальборо» лежали на затворе моего дешевого пистолета.

Внезапно в конце туннеля забрезжил свет.

Я лихорадочно соображал, что делать, как поступать.

Судьба растерялась и просила указаний, и я, поставив на кон мою вторую линию жизни, сомкнул пальцы на рукоятке пистолета.

В два прыжка я очутился у перекошенной двери трейлера.

Шерри-Ли ахнула, когда я схватил Брэда за сальные длинные патлы, оттянул его голову назад и приставил дуло своей пушки к уязвимому местечку за ухом, где основание черепа переходит в шею.

Наверное, у меня здорово подскочило давление, потому что перед глазами замельтешили красные круги.

Кажется, я что-то кричал, потом вмазал Брэду рукояткой в висок, рассек кожу и измазал пальцы его кровью.

Затем послышался тихий, благодаря глушителю, хлопок, и сразу вслед за выстрелом раздался грохот: пуля угодила в коллекцию стопочек Шерри-Ли и, изрядно проредив их ряды, застряла в противоположной стене.

На миг сопротивление Брэда ослабло, и я ослабил свою хватку, но он тут же саданул меня локтем по губам. И тогда я вмазал ему по черепу, понимая шестым чувством, что я утратил инициативу.

«Хеклер-и-кох» опять кашлянул, и в трейлере погас свет. Когда луч лазерного прицела прорезал темноту, я наотмашь ударил его в челюсть, отчего он сразу обмяк.

– Беги! – крикнул я Шерри-Ли, зыркая в темноте в надежде вырвать из руки Брэда пистолет. Но Брэд успел отползти, и я понял, что теряю время. Я вскочил, схватил саквояж, выронил собственный пистолет и вытолкал Шерри-Ли на улицу.

– Ключи от машины! – крикнул я, крепко держа ее за руку. – Где ключи от твоей машины?

– Там, в доме, – крикнула она в ответ. – Где-то на полу.

Я повернулся, собираясь вернуться в трейлер, но передумал, когда дверь пронзила пуля.

– К черту ключи! Бежим!

Я потащил ее к ограде через весь участок, мимо разрушенного жилища Бендеров. Над проволочной сеткой мельтешили красные огоньки лазерного прицела, который находился в шести сантиметрах от указательного пальца Брэда. Когда он, шатаясь, вывалился из двери, мы юркнули в калитку, взметнув с сырой земли тучи москитов. Узкая белесая тропинка терялась в густых мангровых зарослях.

– Взять их, Клинтон! – гаркнул Брэд во все горло.

– Все получилось бестолково и глупо! – вздохнула Шерри-Ли, хлопая москитов у себя на руках. – Почему бы тебе просто не пристрелить его?

– Не могу, – признался я.

– Тогда отдай мне пистолет.

– Я его обронил в трейлере.

Она недоверчиво покачала головой.

– Сюда, тупая псина! – проорал Брэд. – Даже я знаю, куда они двинули!

– Ну и что дальше? – спросила Шерри-Ли после паузы.

Я стоял и смотрел на болото. Напор и предприимчивость, проявленные мною в первые секунды нашего спонтанного побега, куда-то испарились.

Шерри-Ли тяжело вздохнула.

– Давай сюда, – кивнула она на заросли шуршащей травы в человеческий рост. – Пройдем немного в ту сторону, а потом, сделав крюк, вернемся к ограде.

– Годится! – согласился я.

Мы углубились в колючие заросли. Спустя минут пять за спиной послышался лай – Клинтон, похоже, взял наш след.

Наше продвижение замедляла болотная жижа до лодыжек, а шуршание острой меч-травы приглушало угрозы, выкрикиваемые Брэдом и нам, и своей гончей.

Мы выбрались из густых зарослей на поблескивающую темную поляну, сплошь покрытую хохолками какой-то растительности.

Вдалеке виднелся мачтовый лес, а прямо за ним – огни побережья Форт-Майерс-Бич.

До рукотворного убежища было рукой подать – и вместе с тем оно было опасно недостижимо. Я сторонился густых зарослей и все время пригибался, опасаясь словить пулю, выпущенную мне в спину с помощью лазерного прицела.

– Следуй за мной! – крикнула Шерри-Ли, легко и грациозно перепрыгивающая с кочки на кочку.

– Я лучше понизу, – ответил я, переводя дыхание.

Внезапно я действительно ухнул вниз, да еще как!

Я погрузился по пояс в черную жижу. Еще через секунду меня засосало по грудь. В ноздри ударил ядовитый болотный газ, на изумрудной поверхности трясины стали вздуваться пузыри.

– Не двигайся! – крикнула Шерри-Ли, приближаясь ко мне с величайшей осторожностью, как сапер по минному полю. – Замри!

Я кивнул, и трясина сразу засосала меня еще на пару сантиметров.

– Я тебя вытащу, – крикнула Шерри-Ли, озираясь по сторонам в поисках чего-либо, что помогло бы ей меня вытянуть из трясины.

Сумка с золотом наполовину затонула, ее широкая часть затрудняла дальнейшее погружение в трясину.

Когда Шерри-Ли опустилась на колени и протянула мне руку, выражение ее лица, отражающее ее внутреннее состояние, подтвердило самые худшие мои опасения.

– Потихонечку, милый, цепляйся за меня и выбирайся.

Чтобы услышать эти слова, я готов был тонуть всю ночь, но, когда я протянул к ней руку, я увидел, что по зарослям мечется крошечное красное пятно. Оно исчезло, но вскоре заплясало на груди у Шерри-Ли. Я отдернул руку.

– Беги! – крикнул я. – Сматывайся! Быстрее!

Пятно переместилось ей на плечо, на какой-то миг исчезло, а затем появилось у нее на шее.

– Заткнись, Марти! Давай руку!

– Мне уже крышка, идиотка! – завопил я. – Тебе ни за что меня не вытянуть! Убегай, пока этот маньяк не вогнал в тебя пулю!

На лице у Шерри-Ли появилось выражение наивного изумления, когда она увидела на своей руке красный огонек лазерного прицела.

– Все равно погибать, так уж лучше я один, чем мы оба! – прошипел я. – Подумай об Энджи!

Шерри-Ли исчезла в зарослях, оставив после себя лишь грустную улыбку. Я пожал плечами и тут же провалился еще глубже, гадая, не пляшет ли сейчас красный огонек у меня на затылке. Если у Брэда есть хоть капелька мозгов, он пристрелит меня без лишних слов. Мой труп опустится на дно болота, а он сбежит с саквояжем, полным золота. Тогда ему останется прикончить всего лишь единственную свидетельницу.

Я всегда боялся, что, когда забрезжит конец жизни, проявлю малодушие. Полагал, что стану глотать слезы, думая о том, сколько еще не успел сделать и сколько всего натворил. Я всегда знал, что костлявая с косой явится, посвистывая, именно тогда, когда я соберусь начать новую жизнь, будто она все время до этого поджидала за углом, когда я завяжу с выпивкой и забью последний косячок. Я страшился проявления слабоволия больше, чем самой смерти, но сейчас, пробуя смерть на вкус, как пациент, вышедший из кабинета стоматолога трогает одеревеневшим после новокаина языком только что запломбированный зуб, я не ощущал ничего, кроме оцепенения.

Я услышал всплески его шагов. Потом Брэд, крякнув, похоже, упал…

– Тварь поганая, Клинтон, – крикнул он. – Не путайся у меня под ногами!

Черная псина промчалась мимо меня, пыхтя как паровоз. Брэд остановился и в гневе заломил руки.

– Ко мне, дебильная скотина! Марти, богом клянусь, тупой пес несся прямо на тебя!

От ярости он с трудом переводил дыхание, хотя ему хватило хладнокровия, чтобы оценить мое плачевное положение.

– Ну что, Марти, тонешь? – вякнул он наконец, а красное пятно его лазерного оружия стало чертить параболы на чавкающей поверхности трясины. – А здорово ты меня саданул! – Он протянул окровавленную ладонь. – И только потому, что я ценю твою выдержку, я не вышиб к едреням твои английские мозги.

Я кивнул, давая понять, что оценил его великодушие, и сразу же погрузился в трясину по подбородок.

– Будь здоров, Брэд, не кашляй! – нашелся я.

– Между прочим, ты сам виноват в том, что случилось и где ты сейчас. И будь я проклят, если помогу тебе задарма выбраться из трясины, если учесть, что ты стал трахаться с моей бывшей невестой.

На самом деле я не «стал трахаться», а трахнулся всего один раз, но я не стал Брэда разубеждать. С каждым вздохом я все глубже погружался в трясину, от недостатка воздуха у меня кружилась голова. Я вскинул брови, призывая его продолжать.

– Короче, парень, ты можешь прихватить свой саквояж с золотыми монетами, отправляясь прямиком в ад, а можешь отдать его мистеру Лаку, вызволив таким образом свою задницу из гребаной дыры. Вот какова в данный момент цена моего великодушия. – Он вырубил лазерный прицел и вытер кровь со лба. – Ну так как, Марти? Жизнь или кошелек?

Отчаяние и презрение к Брэду призывали меня утонуть и утащить сокровище с собой в трясину, а благоразумие, у которого я никогда не шел на поводу, всполошилось, и тогда я приподнял намокший кожаный саквояж. Вот, мол, жизнь выбираю! Болото пыталось проглотить меня вместе с золотом. Но Брэд, протянув руку, выхватил у меня саквояж, отчего я еще больше погрузился в трясину.

Я не помню, какие были мои последние мысли перед тем, как я потерял сознание.

Разумеется, смертная тоска и раскаяние овладели мною, когда я погружался во мрак забвения, но смерть пожаловала ко мне в компании со страхом и отчаянием. Удастся ли мне задерживать дыхание, прежде чем моя воля подчинится неизбежному и я наглотаюсь болотной жижи? Мир и покой… Вечный покой были в нескольких секундах от меня, но вдруг чьи-то цепкие пальцы схватили меня за руку и выдернули из небытия на белый свет, как новорожденного.

– Что, испугал я тебя? – ухмыльнулся Брэд. – Я и сам испугался, с трудом тебя нащупал.

Он приподнял меня над трясиной, а затем швырнул на земную твердь, словно какую-то малоценную рыбину. Рывок обессилил его, и он рухнул на колени. Его черный «хеклер-и-кох МК23» напоминал правую руку Дьявола.

– Стрёмная ситуация! – заявил он, отдышавшись. – Я, наплевав на правосудие матушки-природы, вытащил тебя из болота, а теперь не знаю, что делать дальше. По уму, надо было дать тебе утонуть, но я твой должник, потому как ты не отправил меня к праотцам в трейлере. Но при любом раскладе я стал богаче, чем был. Клинтон, тварь глупая, не лезь в трясину!

– Не стал ты богаче! – кашлянул я. – Ты на мели, как и я.

– Чего ты несешь? Крыша, что ли, поехала?

Я потянулся, потому что меня начал бить колотун, с трудом сел. На прохладном ветру жидкая грязь на моем теле подсохла и отваливалась кусками. Не хватало еще заболеть!

– У тебя только и есть что сумка с золотом. – Я поежился. – Ты потерял Шерри-Ли, как и я. Мы с тобой, Брэд, оба неудачники.

Он закурил. В пламени зажигалки высветилось его окровавленное лицо. Мне он сигарету не предложил.

– С чего ты взял, будто я ее потерял? – огрызнулся он. – Она где-то здесь, шляется по болоту. Я без труда найду ее.

– И что ты сделаешь?

Он глубоко затянулся и, наморщив лоб, процедил:

– То, ради чего я сюда притащился.

– Ха-ха! – подзадорил я его. – Если слабо выговорить, значит, сделать точно не сможешь!

– Не заводи меня, Марти! – Он прицелился мне в лоб. – Я обошелся с тобой снисходительно, но, если будешь цепляться ко мне, я тебя прихлопну. Ты и сам отлично знаешь, что я должен сделать с этой сучкой!

Я задумался. Шерри-Ли сейчас уже далеко. По всей видимости, она направляется на север, в сторону «Тропы Тамайами». Ни Брэд, ни я не найдем ее, если она не захочет, чтобы ее нашли. А если Брэд отыщет ее, он ее не убьет. Не убил же он ее в стриптиз-клубе «Аллигатор». Да и потом, когда следил за ней. Брэд потерял Шерри-Ли уже давно, пять лет назад, и была единственная причина, по которой я просто обязан уступить ее ему. Меня снова передернуло, как будто я схватил болотную лихорадку. Впрочем, от готовности бескорыстно действовать на пользу другим, не считаясь со своими личными интересами, меня всегда бросало в дрожь.

– Ты, думаю, не собираешься оставить сиротой собственную дочь, – произнес я хриплым голосом.

Брэд нахмурился и смял окурок.

– Чего ты несешь, мать твою?

– У Шерри-Ли есть ребенок. – Я посмотрел на него в упор. – Ты что, не знал?

Он некоторое время не отрываясь смотрел на меня.

– Бред собачий!

– На день рождения Шерри-Ли девочке исполнится пять лет. Ее зовут Энджи. Дай закурить, я тебе еще кое-что расскажу.

Брэд протянул пачку «Мальборо». Я закурил.

– Короче, Руфус Купер Третий подставил вас обоих. Более того, он показал Шерри-Ли твою фотку с какой-то мексиканской девкой и сказал, что ты с ней трахаешься. – Я смотрел на свою промокшую обувь и говорил медленно и тихо, как на исповеди. – Ты ведь не изменял Шерри-Ли, да? Кстати, кто такая Гвадалупе?

Брэд задумчиво покачал головой:

– Гвадалупе – внучка босса. Тронь я ее хоть пальцем, я был бы мертв, еще не успев штаны натянуть. Понял? Это знал даже Руфус.

Я сплюнул и затянулся.

– Руфус сказал Шерри-Ли, что ты намерен выступить свидетелем обвинения, потому как тебе светит срок от десяти до двадцати лет, и что ты свалил всю вину на него. Он посоветовал ей спросить тебя самого, если она ему не верит. Наверное, он тебе рекомендовал отказаться от свидания, если она придет.

Брэд энергично кивнул:

– Все так и было! Не советовал он мне ей доверять. Сказал, что ее зарядили, нацепили на нее «жучок», и рекомендовал мне отказаться от свидания.

Я лег на спину и выдохнул струю дыма к звездам.

– А знаешь, что еще он ей сообщил? – Я помолчал. – Сказал, что ты ей все время изменял, а вот он любит ее по-настоящему. В общем, запудрил ей мозги. И не только… – Я, не отводя взгляда, смотрел ему прямо в глаза. – На придорожной площадке для отдыха, где-то между Карсон-Сити и Сент-Луисом, Руфус наставил на нее ствол и изнасиловал. Вот почему она его застрелила!

– Она сама тебе так сказала?

Я кивнул:

– Угадай, что было дальше?

– Погоди, не гони картину! Ты что, пытаешься убедить меня, будто Руфус изнасиловал Шерри-Ли под дулом пистолета?! – Вид у Брэда был такой, словно я сообщил ему, что Христос – всего-навсего еврей.

– Не отвлекайся, Брэд! Слушай дальше. Вскоре Шерри-Ли обнаружила, что беременна. Но ведь не Руфус Купер заделал ей ребенка, а?

Я понял, кто отец ребенка, в тот же миг, как увидел девочку, когда ерошил ее светлые волосенки и заглядывал в ярко-синие глаза, которые она унаследовала от своего стебанутого папочки. Как говорится, гены пальцем не придавишь!

– Этот скребаный… – Брэд запнулся. – Этот кебрашон… – Мозги Брэда работали не так быстро, как язык. Чтобы не сболтнуть лишнего, он хлопнул себя грязной ладонью по губам.

– Что такое «кебрашон»? – спросил я.

– Да так, что-то вроде чудака на букву «м»… На мексиканском жаргоне это… В общем, ничего особенного! – Брэд задумался, потом почесал затылок глушителем, не спуская пальца со спускового крючка. – Почему ты мне все это рассказал?

– Потому что я уже забыл, что значит поступать, как надо, потому что мне обрыдло оказываться не в том месте не в то время не с теми людьми по не зависящим от меня причинам. Я полюбил Шерри-Ли, мне казалось, что она выведет меня из лабиринта жизненных передряг, в котором я заплутал, но я не имею права идти за ней, потому как она твоя, Брэд, короче – ты принадлежишь ей, а синеглазая девчушка принадлежит вам обоим. Вы все трое даже родились в один день, а я, получается, четвертый лишний…

– Марти, я ценю твою искренность, – произнес Брэд с расстановкой. – А ну-ка, отдавай сигареты!

Я заглянул в пачку – там оставалось всего три сигареты.

– Ни за что! А ты верни мне мое золото. Получается, все путем, ты остаешься с Шерри-Ли, я – с золотом, и все счастливы.

– Курить охота, дай сигарету…

– Верни золото, тогда дам!

– Обойдешься без золота. Теперь оно мое, а ты можешь оставить себе мои сигареты. Это пока… Обналичу монеты, куплю тебе тачку сигарет.

– Ты что, оборзел? – Я прищурился.

– А ну, мать твою, гони сигареты! – ощерился он, вскинув пистолет.

– Брэд, уймись! – повысил я голос. – Ты что, ничего лучше не придумал?

– Кое-что придумал, – заявил он, поднимаясь. – Я намерен вынести вердикт по данному конкретному делу. Усек?

Я вскинул голову и вздохнул. Он продолжал:

– За то, что ты лживый друг, за то, что ты обманывал меня, за то, что ты предал мужское доверие, я объявляю тебя виновным по всем трем пунктам…

– Возражаю! – покачал я головой.

– Возражение отклоняется, – процедил Брэд, взмахнув пистолетом, как судейским молотком. – Кроме того, я обвиняю тебя в прелюбодеянии. Это, Марти, одна из десяти заповедей, если ты забыл!

– Это ты забыл, что вы не женаты и даже не помолвлены, так что ни о каком прелюбодеянии не может быть и речи!

– Ты домогался женщины ближнего своего, а это все равно нарушение заповеди, – не сдавался Брэд. – И если по-честному, тебя надо приговорить к высшей мере наказания. Не надо было мне вытаскивать тебя из болота. – Он помолчал. – Марти, подвинься ко мне, похоже, тебя просто тянет в трясину.

Судья Лак проявил великодушие. Я опять тонул, а он, видимо, предпочел продолжать судебное разбирательство.

– Прошу вас, ваша честь, продолжайте! – произнес я с сарказмом в голосе, подвинувшись к нему.

Он оставил мой сарказм без внимания, а может, просто не понял.

– Переходим к рассмотрению смягчающих обстоятельств. Ты заслуживаешь снисхождения, потому как в трейлере ты проявил милосердие ко мне, хотя вполне мог пристрелить меня из своей пушки. Не пристрелил, но рукояткой нанес мне физическое увечье, саданул меня по голове. Далее, ты по доброй воле сообщил мне ценную информацию, касающуюся моей личной жизни. Оказывается, у меня есть дочь… Ё-мое, до сих пор не верится!

– Следите за своим языком, ваша честь! – съязвил я.

– Да пошел ты! – отозвался он. – В общем, высшая мера наказания на время отменяется. Более того, я собираюсь наградить тебя за то, что ты предоставил мне ценную информацию. Что скажешь, Марти?

– Офигительный вердикт! – хмыкнул я. – Ну а что за награда?

Брэд расстегнул мешок, достал упаковку с «Пандами».

– Сколько эти монеты стоят?

Я бросил на них оценивающий взгляд.

– По пятнадцать баксов за штуку.

Брэд нахмурился.

– Лепила ты, Марти! Враль, каких мало… А эта птица почем нынче? – Он вытащил «Золотого орла». – Я точно знаю, что она стоит семьдесят пять сотен баксов, потому как месяц назад почтальон при мне доставил в твой трейлер точно такую же. А эта, думаю, еще дороже, потому что она новее. Я дам тебе парочку птичек, то есть пятнадцать штук баксов. Ну, что ты теперь скажешь?

Что тут скажешь, если Брэд явно запутался в нулях. Такая монета стоит не семь тысяч, а семьсот баксов. Не хватит даже на авиабилет до Марракеша! Брэд ни за что не поверит мне, если внесу ясность в проблему. Ощущая неимоверную усталость, я поморщился.

– Оставь золотишко себе, – отмахнулся я.

Брэд закурил, затянулся.

– Возьми монетки! Ты честно их заработал.

– Отвянь! – огрызнулся я. – Ты честно у меня сбондил золото, вот и оставь все себе.

– Я золото взял в качестве уплаты за то, что спас тебе жизнь. Пара монет с птичкой – это тебе награда еще и за то, что ты отказался от Шерри-Ли в мою пользу! Короче, ты заслуживаешь награды за то, что вернул мне удачу.

– Не нужна мне твоя скребаная награда! Ты хапнул полмиллиона баксов за то, что спас мне жизнь, а теперь предлагаешь мне две монетки за то, что я спас твою? Давай проваливай! Благодетель хренов выискался…

– Марти, ты что, тупой? – Брэд запустил пятерню в свои лохмы. – Мы с тобой не друзья – после того, как подло ты себя повел, и не компаньоны. И ты уже доказал, что среди жуликов честь не в почете. Мы противники – ты и я, вот как все просто. Я стараюсь соблюсти приличия, а ты хотя бы согласись, что я заслужил это золото. Две птички – не милостыня, это плата за оказанную услугу. Положи их в карман и заткнись, пока я не передумал и не пустил тебе пулю в лоб.

Я потянулся к монетам. А когда взял их, из зарослей вышла Шерри-Ли. Она напоминала вьетконговского подрывника – вся в грязи и крови оттого, что порезалась об острую меч-траву. Мой дешевый пистолет у нее в руках казался внушительным.

– Брось пушку, Брэд! – крикнула она.

– Детка! – завопил Брэд.

– Не смей называть меня «деткой»! – Она ловким движением, как героиня боевика, сняла пистолет с предохранителя. – Сукин сын, брось пушку!

– Лапочка! – улыбнулся Брэд, швырнув «хеклер-и-кох» ей под ноги и наплевав на глушитель за триста баксов.

Шерри-Ли нагнулась и подняла пистолет. Я обомлел. Судя по всему, она вернулась к трейлеру, нашла пистолет там, где я его обронил, всю дорогу бежала, чтобы спасти меня. Брэд оказался прав: она и в самом деле была лапочка. А мое бедное сердце билось только ради нее!

– Брэдли Лак, ты ничтожная личность, – заявила она.

– Ах, детка, ты не права! У нас с тобой все впереди! У нас с тобой все наладится!

– Нечего нам с тобой налаживать! – огрызнулась Шерри-Ли. – Мартин, дорогой, передай мне, пожалуйста, сумку, будь так любезен!

– Какую сумку? – спросил я.

– Она имеет в виду сумку с золотом, тупарь ты законченный! – Брэд пихнул ногой сумку в ее сторону.

– Это же моя сумка! – возмутился я.

– А может быть, моя? – усмехнулся Брэд.

Шерри-Ли выстрелила вниз, в грязь, приглушенный хлопок привлек наше внимание.

– Джентльмены, это моя сумка! Дайте мне ее… И побыстрее, пока я кого-нибудь из вас не прихлопнула!

– Ну, чего стоишь? Выполняй… – Я покосился на Брэда.

– Она тебя просила! – Он глянул на меня с прищуром.

– Ах, так? – взорвалась Шерри-Ли. – Где собака? – Она направила лазерный прицел в темноту, и спустя пару секунд красное пятнышко замерло на мокром носу Клинтона. Помахивая хвостом и скосив глаза, как загипнотизированный, пес смотрел на красную точку, как Бемби на бабочку.

– Раз… два…

Брэд поднял сумку и бросил к ее ногам.

– Сумка тяжелая, лапочка, – заметил он. – Может, мне ее взять?

Шерри-Ли перевела прицел с морды Клинтона на насупленный лоб Брэда.

– Как мило с твоей стороны, Брэд! – произнесла она с усмешкой. – А теперь шагом марш в трейлер. Гуськом и не торопясь! Я замыкающая… И пусть ни один из вас даже не думает ни о каких глупостях!

Так и знал, что она именно так поступит! С нашим братом рассусоливать вредно и опасно…

– Напрягись, Марти! – бросил Брэд, идя впереди меня по узкой тропке в зарослях меч-травы. – Сколько раз я успел выстрелить – одиннадцать или двенадцать?

– Заткнись, Брэд! – осадила его Шерри-Ли.

– Видишь ли, если из этого превосходного ствола выпустить двенадцать патронов, он станет пустым, как башка моего пса…

– А если одиннадцать?

– Лапочка, я не сомневаюсь в том, что ты способна всадить двенадцатый мне в затылок, – хохотнул Брэд. – В общем, по моим подсчетам, я уже выстрелил двенадцать раз. Что скажешь, Марти?

По моим подсчетам, он выстрелил семь раз, что оставляло ей еще пять попыток.

– Ты кое-что упустил из виду, мой дорогой, – вмешалась Шерри-Ли. – У меня в кармане ствол Мартина, и, хотя ему недостает всяких прибамбасов, как у твоего «хеклер-и-коха», я совершенно уверена в том, что он сумеет сделать дырку в твоей тупой башке. Так что хватит болтать…

Я понял, ради чего все это было затеяно, когда мы протиснулись сквозь дыру в сетчатой ограде и оказались в цивилизованном мире трейлерного поселка. Ограниченные, но вполне адекватные способности моего пистолета позволяли продырявить башку Брэдли Лака. Мне стало как-то не по себе… Шерри-Ли, похоже, что-то задумала. Хотелось бы знать, что именно.

– Что ты намерена предпринять, Шерри-Ли? – спросил я, когда мы проходили мимо трейлера Бендеров.

– Я намерена оставить вас обоих здесь, потому что вы друг друга стоите. Я заберу золото, дочь и исчезну, как Чеширский кот из «Алисы в Стране чудес». По-моему, вполне справедливо, учитывая, что вы оба меня поимели.

– А как же Руфус Купер Третий? Он ведь тоже тебя поимел?

У меня созрел план. Как нежеланный ребенок, он был хилым, беспомощным, то есть без надежды на успех, но попытаться все же стоило. Шерри-Ли никогда не будет моей. В глубине души я понимал это с самого начала. Более того, мое намерение уступить ее Брэду, скорее всего, доказывало то, что по-настоящему я никогда не стремился связать себя с ней супружескими узами. Возможно, меня просто прельстила мысль обзавестись семейным очагом, но, когда представилась реальная возможность, я дрогнул и пошел, как говорится, на попятный. Шерри-Ли Льюис и Брэдли Эрвин Лак созданы друг для друга, а я здесь сбоку припека.

– Что ты там насчет Руфуса Купера вякнул? – прошипела Шерри-Ли.

Если бы только я мог убедить ее в том, что подонок Руфус наврал ей с три короба, что Брэд ей не изменял и что она, он и Энджи созданы друг для друга и для жизни в клевом трейлерном поселке, где можно растить детей, натаскивать собак, гнать самогон, складировать оружие и так далее, возможно, она поймет, что инвестиционные золотые монеты просто не вписываются в их семейный быт. Если она сообразит, что я отдаю им троим то, что ни в магазинах, ни в супермаркетах не продается и не покупается, тогда, возможно, она поймет то, что не дано понять Брэду, и, может, она поступит так, как надо.

В данный момент «поступить так, как надо» означало вернуть мне монеты.

Я кивнул в сторону ее трейлера:

– Ну вот мы и пришли!

К тому времени, как я втолковал им, что между ними целых пять с половиной лет царило недопонимание, на востоке уже прорезалась утренняя заря. Я говорил, а Брэд по-прежнему крепко держал в руках сумку с золотыми монетами. Шерри-Ли то и дело заламывала руки, и я тешил себя слабой надеждой на то, что из всего этого я извлеку хоть какую-то выгоду.

Первые лучи субботнего солнца осветили потрепанные края рваных облаков. У меня пересохло в горле, я охрип. Короче, я вышел из трейлера и, прополоскав горло текилой, задумался. Если Шерри-Ли застрелит Брэда и бросится в мои объятия… Размечтался! – одернул я себя. Покачав головой, вернулся в трейлер, намереваясь немедленно потребовать свою долю золота.

– Вовремя ты, Марти! – заметил Брэд. – Смотри и помни!

Он поставил правую ногу на край стола и закатал штанину. На пол упали ошметки подсохшей болотной жижи, когда он, вытащив из-за голенища сапога короткоствольный вороненый револьвер, шваркнул его на столешницу.

Шерри-Ли ахнула, а он вскинул руку.

– Даже не думай, лапочка! – Задрав край рубашки, он обнажил еще один револьвер за поясом, потом достал из левого сапога стилет и ткнул им в револьвер. – Короткоствольный «смит-вессон». Классический дизайн. Следующий в своем классе после «таурус-миллениума», пугача для ниггеров. Это все равно как Лана Тернер рядом с Дженнифер Лопес. И обе пушки у меня в штанах! – Он подбросил стилет, и тот вонзился в столешницу, как дротик. – А ножичек я смастерил сам. Я назову его «Энджи».

Он явно пытался произвести впечатление на Шерри-Ли, но она смотрела на него бесстрастно, пока он не распахнул ворот рубашки и не снял с шеи цепочку с обручальным кольцом.

– Вот что я приготовил для тебя! – произнес он с улыбкой, надевая ей на палец скромное колечко.

Мне казалось, что Гибралтарский ангел – более стильный подарок, но о вкусах, как говорится, не спорят.

Задержав ее руку в своей, Брэд заглянул ей в полные слез глаза.

– Хочешь поехать со мной в Мексику, лапочка?

Ну вот, пожалуйста! Опять Мексика… Пора забирать мою долю и сваливать. Заложив большие пальцы рук в задние карманы джинсов, я подошел к сумке и постучал по ней носком кроссовки.

– Думаю, вам, ребята, немного бабок не помешают, – протянул я. – Сейчас посмотрим, сколько я смогу вам дать. – Я нагнулся, ухватился за ручку сумки и поволок ее к двери.

– Марти, мать твою, ты что себе позволяешь? – окрысился Брэд.

– Ничего особенного! Хочу подарить вам немного моего золота, чтобы вы могли безбедно начать новую жизнь. Что тебе не нравится?

Брэд наступил на сумку ногой.

– Я скажу тебе, Марти, что мне не нравится, – процедил он. – Это не твое золото, это золото мое и Шерри-Ли.

– Брэд, черт возьми, золото мое! – взорвался я. – Не ты, а я сбондил его, если честно и справедливо…

– Кончайте базарить! – вмешалась Шерри-Ли. – Мартин, по-моему, ты согласишься с тем, что Брэд увел золото у тебя, а потом я умыкнула золотишко у него…

– Я это золото заработал, – вскинулся Брэд, – если честно и справедливо…

– Ах, да ладно тебе! – отмахнулась Шерри-Ли. – А раз мы с тобой помолвлены и все такое, значит, золото наше общее. Я права, Брэд?

– Солнышко, что мое – то твое, и наоборот! – заявил Брэд, сложив руки на груди.

Ни фига себе! Эта парочка – два сапога пара.

Я посмотрел на Шерри-Ли, надеясь, что потрясение от ее предательства не отражается на моем лице.

– Ну ты даешь! – покачал я головой. – После всего, что у нас было…

– Мартин, – оборвала она меня, вскидывая голову. – У нас с тобой не так уж много всего и было! Церковь, пьянка, ужин; так, шапочное знакомство.

Я обомлел, а она стояла подбоченясь и смотрела на меня не мигая.

– А как же ангел, которого я тебе подарил? – обрел я дар речи наконец.

– А что такое? – вскинула брови Шерри-Ли. – Хочешь, чтобы я его вернула?

Я перевел дыхание. Вот так так!..

– Да нет, пусть остается у тебя!

– Ты просто прелесть, Мартин! – просияла Шерри-Ли. Потом она подошла ко мне и взяла меня за руку. – Мартин, у нас с тобой все равно ничего бы не получилось. Да ты, наверное, и сам все прекрасно понимаешь, иначе ни за что не сделал бы то, что сделал, не помирил нас с Брэдом. Кстати, помнишь, что ты сказал мне вчера, когда объявился?

Я открыл было рот, но она опередила меня:

– Ты сказал, что отдаешь золото мне, как и обещал, и чтобы я забрала у церковников Энджи. Разве не так ты говорил? И помимо всего прочего, ты еще вернул мне жениха и дал нам, всем троим, возможность зажить новой жизнью. Разве не так, Брэд? Разве это не замечательно?

Брэд вертел в руках мою пушку.

– Ага, – кивнул он, не поднимая головы.

Связь между моим мягкосердечием и отсутствием патронов в патроннике прошла мимо его сознания.

– И если у нас родится мальчик, мы назовем его в твою честь, когда будем крестить, – продолжала Шерри-Ли.

– А может, гончую или еще кого, – поддержал ее Брэд.

Шерри-Ли заглянула мне прямо в глаза, ища в них сочувствия.

– Ты, Мартин, сделал доброе дело, – сказала она. – Не надо все портить!

– Солнышко, нам пора, – напомнил о себе Брэд.

– Ты прав, любимый, – кивнула Шерри-Ли, отпуская мою руку. – Пойду соберу вещи.

Она ушла, и мне оставалось только глазеть на Брэда. Он тоже не отводил от меня взгляда, но его положение было куда выгоднее.

– Женскому сердцу не прикажешь, Марти! – Он пожал плечами. – Так что не держи на нас зла!

– Отвянь! – буркнул я.

– Да ладно тебе, – усмехнулся он. – Ты не пропадешь. Те монеты, что я тебе дал, еще у тебя?

– Да, у меня. А что?

Он достал из сумки капсулу с «Кленовыми листьями» и кинул их мне. Тяжелая капсула угодила мне точно по яйцам, и я поморщился.

– Убери подальше! – хохотнул он. – Шерри-Ли взбеленится, если узнает, что я разбазариваю семейный бюджет.

Я запихал капсулу с монетами в задний карман. Мое страдальческое выражение лица смыло ликующую улыбку с лица Брэда.

– Послушай, Марти, – вздохнул он. – Я не могу дать тебе больше золота, чем уже дал, но хочу, чтобы у тебя осталось на память обо мне еще кое-что.

– Ты и так одарил меня более чем… – усмехнулся я.

Он протянул мне свою золотую цепочку.

– Вот, возьми! Тройная, панцирное плетение…

Я попятился.

– Нет, нет, ни в коем случае… Не придумывай! Я эту цепку не возьму.

– Почему? – Он нахмурился.

– Не в моем вкусе…

– Тогда возьми Клинтона.

– Ни за что!

– Прошу, возьми цепку на память о нас. Не обижай, бери!

– Пожалуйста, оставь ее у себя! – не сдавался я. – Я не пацан какой-нибудь!

– Бери, черт тебя возьми! – Брэд подался ко мне и надел идиотскую золотую цепь мне на шею. – Отлично смотрится! Ты сейчас прямо как Оливер Уэнделл Холмс, наш известный законник… «Великий инакомыслящий», как его называют.

С хреновым ярмом на шее! – подумал я, глядя на Шерри-Ли, появившуюся с сумками в руках.

– Славная цепочка, – улыбнулась она, окинув меня взглядом.

– Я заставил его взять ее, – сказал Брэд. – Либо цепочка, либо собака. Ты готова, детка?

Она кивнула:

– Дорогой, заводи машину, а я пока попрощаюсь с Мартином.

– Ну, давай пять! – хохотнул он, протянув мне руку, потом хлопнул меня по плечу и направился к двери. – Братан, скажи мне напоследок, на хрена тебе твоя дамская сумочка? – обернулся он на ходу.

– Эта сумочка принадлежала Луизе. Эта женщина налетела на меня как ураган, разбила мне сердце и унеслась прочь.

Брэд замешкался, похоже, собирался мне кое-что сказать, но потом повернулся и ушел.

Шерри-Ли стояла, смотрела на меня, а затем, услышав, как отец ее ребенка орет во дворе на Клинтона, подошла ко мне и взяла меня за руки.

– Знаешь, мне в самом деле очень паршиво, – буркнул я.

– Будет тебе, – улыбнулась она. – У тебя все сложится хорошо.

Она отпустила мои руки и поднесла пальцы к вискам, будто я причинил ей головную боль.

– Мартин, ты говорил, что в сумке золота на полмиллиона, но нам с Брэдом ни за что не продать монеты за такую цену. Я рассчитываю выручить за них тысяч триста, но этого не хватит на то, чтобы обустроиться, тем более что возвращение в Штаты исключается. И потом, я еще никогда не жила за границей, но мне кажется, нужно иметь за душой кругленькую сумму…

– Когда я сюда приехал, у меня было всего тридцать пять баксов, – прервал я ее.

– И что в итоге? – вздохнула она. – Ты ранен, бездомный, и тебя только что обули мошенники из трейлерного поселка.

Брэд обозначил свое нетерпение, нажав на клаксон.

Шерри-Ли приподнялась на цыпочки и прошептала мне на ухо:

– Мартин, у тебя все будет хорошо. Поверь мне!

Я отпрянул.

– Поверить тебе? Ну уж нет! – Я вынул из кармана ракушку и протянул ей. Когда-то давно, когда будущее рисовалось мне безоблачным, я обещал сохранить ракушку для нее. – Вот, держи на память обо мне!

Она посмотрела на ракушку, вспомнила кое-что, и на глаза у нее навернулись слезы.

– Я тоже оставила тебе подарок на память, – прошептала она. – А сейчас мне пора. Я тебя никогда не забуду, Мартин!

Она поцеловала меня в одну щеку, потом в другую, чмокнула в губы и ушла.

Хлопнула дверь, взревел мотор, заскрипел гравий, и я остался один-одинешенек. Гримаса судьбы… Казнь на рассвете… Вот такое черно-белое кино!

Шерри-Ли оставила свой радиоприемник. Я включил его. Эммилу Харрис и Грэм Парсонс исполняли композицию «Любовь ранит», будто я и сам не знал. Короче, я сидел и слушал, подперев голову руками, и ждал, когда хлынут слезы.

Но слез я не дождался. Да и откуда им было взяться?! И когда «Любовь ранит» закончилась, я пошел в спальню, лег на ее узкую кровать и стал обдумывать дальнейшую программу действий.

На стеганом покрывале она оставила дешевую виниловую сумку для боулинга. Ее содержимое было завернуто в пластиковый пакет. Я развернул пакет и обомлел – по покрывалу рассыпались пачки банкнот. Мне не нужно было их пересчитывать: я узнал ответ на вопрос, куда делись шестьдесят четыре тысячи долларов, которые Шерри-Ли увезла с фермы папаши Брэда. Совесть не позволила ей тратить деньги.

Теперь деньги принадлежали мне. Учитывая все обстоятельства, я пришел к выводу, что это самый лучший подарок на память о ней. А уж то, что она отдала их мне за спиной у Брэда, вообще поразило меня. Жаль, что, когда мы прощались, я держался с ней крайне сдержанно. Ладно, что было, то прошло! Тем более что жизнь – всего лишь миг, и надо стремиться к тому, чтобы не расширять, а сужать поле своей уязвимости.

Я запихал деньги обратно в сумку, засунул сумку в багажник «эльдорадо», выехал на «Тропу Тамайами» и помчался в сторону международного аэропорта.

Гуд-бай, мисс Шерри-Ли Льюис.

15

В то солнечное утро, ровно в девять, я тормознул у торгового центра в Вест-Палм-Бич. В девять тридцать я совершенно преобразился. Мои грязные, поношенные шмотки валялись на дне мусорного бака, а на мне был новенький джинсовый костюм.

Миловидная девица из бюро путешествий при торговом центре сказала, что простому смертному довольно сложно улететь на Кубу из Штатов, хотя она, хоть убей, не понимает, в чем тут дело. Она предположила, что, возможно, все дело в проблеме незаконной иммиграции, и посоветовала мне вылететь из Майами в Кингстон, центр популярной зоны отдыха на юго-востоке штата Нью-Йорк, а оттуда – в Гавану. Я купил билет до Ямайки, пояснив, что предпочитаю решать проблемы по мере их возникновения.

Откуда мне знать, сколько продлится остановка в пути в Кингстоне?!

В половине двенадцатого я стоял на перекрестке, на южной стороне Бойнтон-Бич, дожидаясь, когда на светофоре зажжется зеленый. Ко мне направился босой латино-иммигрант с губкой и пластиковым ведерком, но я жестом остановил его. Потом я передумал и поманил его.

– Эй, приятель, скажи, что такое «кебрашон»?

Он смерил меня весьма подозрительным взглядом, и тогда я помахал десяткой. Озираясь, будто опасался засады, он подошел и объяснил, что «кебрашон» – это как бы извращенец, таких полным-полно южнее Майами-Бич. Такой тип прикидывается, будто может трахнуть бабу, а на самом деле – «жопочник». Педик, короче…

Вот так так! Стало быть, Шерри-Ли подверглась изнасилованию в извращенном виде… А может, выдумала все, чтобы отмазать убийство?

В качестве благодарности я протянул мексиканцу золотую цепочку панцирного плетения, двадцать четыре дюйма, весом сто пятьдесят граммов.

Он лишь глянул на нее и покачал головой:

– Не возьму, слишком уж она в глаза бросается!

– А как насчет машины?

– Не понял…

– Нравится она тебе?

– Еще бы!

– Хочешь такую?

– Кончай прикалываться!

Я улыбнулся. Если уж «кадиллаку» суждено уехать в Мексику, тогда пусть этой навороченной тачкой владеет мексиканец.

– Залезай. – Я распахнул дверцу. – Доедем до аэропорта, а потом машина твоя. В этой стране без машины ты – никто.

Мексиканец пристроил губку с ведерком на заднем сиденье «эльдорадо» и захлопнул дверцу.

– А сам-то ты, случаем, не кебрашон?

– Не. – Я покачал головой. – Я обожаю обхаживать стриптизерш и официанток.

– А вообще-то ты кто?

– Благородный пьяница, всю жизнь стараюсь поступать по совести. Понял?

Мексиканец кивнул.

Я съехал на магистраль I-95 и включил радио.

День обещал быть погожим.

Я надеялся, что Господь Бог не выпускает меня из поля своего зрения и простит мне мои прегрешения.