Хеннинг Манкелль

Убийца без лица

1

Что-то он забыл, это точно. Что-то приснилось, А вот что… Он напрягает память. И ведь не вспомнить. Сон — черная дыра, бездонный колодец, что там в нем — поди узнай.

Но не быки. Будь это быки, он бы проснулся в испарине, словно от приступа лихорадки. Этой ночью быки оставили его в покое.

Он лежит в темноте. Жена дышит так тихо, что надо прислушиваться — дышит ли?

Однажды утром Ханна будет лежать рядом мертвая, а я и не замечу. Или это буду я. Все равно один из нас умрет раньше. Однажды на рассвете кто-то из нас осиротеет.

На столике рядом с кроватью стоят часы. Без четверти пять.

С чего это я проснулся? Обычно сплю до полшестого. Уже сорок лет. И с чего я проснулся?

Он вслушивается в темноту, и сон окончательно покидает его. Что-то не так. Что-то не так, как всегда.

Он осторожно протянул руку, дотронулся кончиками пальцев до ее лица. Теплое. Значит, не умерла. Что же это было?

Лошадь. Не слышно ржания лошади. Вот почему я проснулся. Кобыла обычно ржет по ночам. И я это слышу, но не просыпаюсь. Она всегда ржет. Заржала — значит, все в порядке. Можно поспать еще.

Он медленно встает, стараясь, чтобы не заскрипела кровать. Этой кровати уже сорок лет. Купили сразу после свадьбы. И наверное, в ней же и умрут.

Он идет к окну. Идет по деревянному полу, стараясь не обращать внимания на боль в колене.

Я уже старый, думает он, старый и больной. Каждое утро удивляюсь, что мне уже семьдесят.

На дворе зимняя ночь. Зимняя ночь 8 января 1990 года, а снега в Сконе нет. В свете лампы на кухонном крыльце ему виден сад, голый каштан и чуть подальше — поля. Он смотрит прищурившись на соседний двор, где живут Лёвгрены. Большой и низкий белый дом погружен во тьму. Над черной дверью в конюшню, пристроенную к дому под прямым углом, висит желтая лампа. Это там стоит кобыла в своем стойле и ржет по ночам.

Он опять вслушался. Кровать за спиной заскрипела.

— Что ты там делаешь? — сонно бормочет Ханна.

— Спи, — отвечает он. — Хочу немного размять косточки.

— Ничего не болит?

— Нет.

— Тогда спи! И не стой у окна, простудишься.

Он слышит, как она поворачивается на другой бок.

Когда-то мы любили друг друга, думает он и тут же усмехается про себя. Нет, это чересчур шикарно сказано; «любили» — это не для таких, как мы. Если ты крестьянин, если ты сорок лет копался, согнувшись в три погибели в тяжелой и вязкой сконской глине, сказать «любовь» просто не придет в голову, когда говоришь о жене. Какая еще любовь… Нет, в нашей жизни это не любовь, это что-то другое.

Он вглядывается прищурившись в соседский дом, пытается что-то рассмотреть во тьме зимней ночи.

Что бы тебе не заржать, мысленно обращается он к лошади.

Заржешь — значит, все в порядке, можно еще немного полежать под одеялом. Все равно для крестьянина на пенсии, у которого все болит, день тянется бесконечно.

Внезапно он настораживается. Что-то не так. Окно в кухне. Долгие годы маячило это окно перед глазами, а сейчас что-то в нем не так. Или это просто ему кажется в темноте? Зажмуривается и считает до двадцати, чтобы дать глазам отдохнуть. Потом опять всматривается. Совершенно точно — окно открыто. Окно, которое всегда закрыто по ночам, теперь открыто. И кобыла не ржала, и…

Кобыла не ржала потому, что старик Лёвгрен не зашел к ней ночью, он всегда заходил к ней ночью, когда простата напоминала о себе и выгоняла из теплой постели…

Мне все это только чудится, убеждает он себя. Глаза уже не те.

Все, как обычно. Что здесь может случиться? В маленькой деревушке Ленарп, чуть севернее Кадешё, по дороге к красивому озеру Крагехольм, в самом сердце Сконе? Здесь ничего не случается. Время стоит неподвижно, жизнь — как ручей на равнине, в ней нет ни силы, ни страсти. И живут-то здесь всего лишь несколько стариков крестьян, которые сдали в аренду или продали свою землю, и мы тоже здесь живем — в ожидании неизбежного…

И еще раз он смотрит на окно кухни. Чтобы старик Юханнес или Мария забыли его запереть? Ну нет… С возрастом подкрадываются страхи, замков и запоров становится все больше, старый человек не забудет закрыть окно до наступления ночи. Стареть — значит бояться. Когда человек стареет, возвращаются детские страхи.

Надо бы одеться и выйти. Всего-то несколько шагов через морозный ветреный двор до забора между усадьбами. Уж там-то он наверняка все разглядит.

Или подождать? Наверняка Юханнес встанет и начнет варить кофе. Сначала загорится лампа в туалете, потом на кухне. Все, как обычно.

Стоять у окна холодно. Это он от старости так зябнет, ему зябко даже в жарко натопленной комнате. Мария и Юханнес… Лёвгрены им уже почти родня. Они помогали друг другу в худые времена, вместе тянули лямку, вместе радовались. Вместе отмечали праздник середины лета и сидели за рождественским столом. Их дети бегали друг к дружке в усадьбы, как к себе домой. А теперь вот старятся вместе…

Сам не зная зачем, он открывает окно, очень тихо и осторожно, стараясь не разбудить спящую Ханну. На всякий случай он придерживает раму — а вдруг ветер? Но на дворе совершенно тихо, ну да, по радио же говорили, никакой непогоды в Сконе не предвидится.

Ясное звездное небо. Ну и мороз, думает он. Он уже собирается закрыть окно, как вдруг ему чудится какой-то звук. Он поворачивается на звук левым ухом — левое слышит хорошо, а вот правое почти совсем оглохло, и ничего странного — сколько лет провел он в душных грохочущих тракторах!

Птица. Это кричит ночная птица.

Ноги внезапно сделались ватными. Откуда-то снизу поднялась ледяная волна страха.

Никакая не птица. Это человеческий крик. Кто-то кричит из последних сил, старается докричаться.

Человек, который знает, что его голос должен преодолеть толстые каменные стены, чтобы услышали соседи.

Он так резко захлопнул окно, что цветочный горшок подпрыгнул и Ханна проснулась.

— Что ты там возишься? — спрашивает она, и он ясно слышит раздражение в ее голосе.

Он уже уверен: что-то случилось. Страх его не напрасен.

— Кобыла не ржала, — говорит он, садясь к ней на край кровати. — И кухонное окно у Лёвгренов настежь. И кто-то кричит.

Она села в кровати.

— Что ты такое говоришь?

Ему не хочется верить, но теперь он знает совершенно точно — это не птица.

— Это Юханнес или Мария, — говорит он. — Кто-то из них зовет на помощь.

Она вылезает из кровати и идет к окну. Встала там, такая огромная в своей ночной рубашке, и смотрит в темноту.

— Окно на кухне не открыто, — шепчет она, — око разбито.

Его бьет озноб.

— И кто-то зовет на помощь, — говорит она дрожащим голосом.

— Что будем делать? — спрашивает он.

— Иди туда, — говорит она, — да поторопись же!

— А если там опасно?

— И что? Разве мы не должны помочь нашим лучшим друзьям? У них что-то случилось!

Он быстро одевается. Фонарик лежит на полке рядом с банкой с кофе. Земля во дворе насквозь промерзла. Он оборачивается и видит в окне силуэт жены.

У забора он останавливается. Все тихо. Теперь и ему видно, что кухонное окно разбито вдребезги. Он осторожно перелезает через низкий забор и приближается к белому домику. Никаких голосов не слышно.

Все я себе сам напридумывал, думает он. Я выжил из ума. Уже не могу различить, что происходит на самом деле, а что только чудится. Или все же ему снились ночью быки? Давний сон: на него мчатся огромные быки, как тогда, в далеком детстве. Тогда он впервые понял, что смертен…

Нет, снова крик. Даже не крик, а слабый стон. Это Мария.

Он крадется к окну спальни и осторожно заглядывает в щель между гардинами.

И внезапно осознает: Юханнес мертв. Он светит фонариком внутрь и крепко зажмуривается, прежде чем решается посмотреть еще раз.

Мария сидит на полу. Она привязана к стулу. Лицо в крови, сломанный зубной протез валяется на испачканной кровью ночной рубашке.

Потом он видит ногу Юханнеса. Только ступню, больше из-за гардины ничего не видно.

Он торопится назад, вновь перелезает через забор, бежит по замерзшей глине. Колено болит просто невыносимо.

Сначала он звонит в полицию.

Потом открывает пахнущий апельсиновыми корками гардероб и находит там ломик.

— Оставайся здесь, — говорит он Ханне. — Тебе не надо на это смотреть.

— Но что случилось? — спрашивает она, и в глазах ее блестят слезы страха.

— Еще не знаю, — говорит он. — Но точно знаю, что проснулся оттого, что кобыла не ржала нынче ночью. Это уж точно.

8 января 1990 года. Еще не рассвело.

2

Телефонный звонок был зарегистрирован в управлении полиции Истада в 5:13 утра. Трубку взял измученный полицейский, дежуривший почти непрерывно с самого Нового года. Он слушал заикающийся голос и думал, что это наверняка какой-то впавший в детство старик. Но что-то все-таки его насторожило, и он стал задавать вопросы. Повесив трубку, несколько секунд поразмышлял, а потом снял трубку и набрал номер. Он знал этот номер наизусть.

Курт Валландер спал. Накануне он засиделся за полночь, слушая записи Марии Каллас, присланные приятелем из Болгарии. Раз за разом Валландер возвращался к предсмертной арии Виолетты из «Травиаты» и лег только в два часа ночи. Телефонный звонок оборвал роскошный эротический сон. Чтобы убедиться, что это был только сон, он на всякий случай протянул руку и пощупал постель. Нет, он был один. Рядом не было ни жены — она ушла от него три месяца назад, — ни белозубой негритянки, с которой он черт-те что вытворял во сне.

Взяв трубку, по привычке посмотрел на часы. Автомобильная авария, быстро решил он. Неожиданная гололедица, и кого-то на большой скорости занесло на дороге Е-14. Или ссора беженцев, прибывших утренним паромом из Польши.

Он поудобнее сел в постели и прижал трубку к щеке, ощущая неприятное покалывание отросшей щетины.

— Валландер!

— Надеюсь, я тебя не разбудил?

— Нет, конечно. Я уже встал.

Интересно, зачем люди врут? Почему не сказать как есть? Что охотнее всего он бы снова свернулся под одеялом и попытался снова настичь этот сон с голой шоколадной красавицей?

— Я подумал, что должен тебе позвонить.

— Авария?

— Да нет, не совсем. Позвонил какой-то старик крестьянин, сказал, что его зовут Нюстрём. И что живет он в Ленарпе. Он утверждает, будто их соседка сидит связанная на полу, а кто-то еще — мертв.

Валландер стал поспешно вспоминать, где же этот Ленарп. Недалеко от Марсвинсхольма, там еще такой необычный для Сконе холмистый ландшафт.

— Похоже, дело серьезное. Я решил, что лучше всего позвонить прямо тебе.

— Кто сейчас в управлении?

— Петерс и Нурен где-то в городе, пытаются найти, кто разбил окно в «Континентале». Вызвать их?

— Скажи, чтобы ехали к перекрестку между Кадешё и Катслёсой и ждали меня там. Дай им адрес. Когда он позвонил?

— Несколько минут назад.

— А это точно не какой-нибудь алкоголик?

— Не похоже.

— Ну ладно. Действуем…

Он быстро оделся, даже не приняв душ, налил чашку остававшегося в термосе чуть теплого кофе и поглядел в окно. Он жил в центре Истада на Мариагатан. Серый фасад дома напротив покрывали трещины. Будет ли вообще снег этой зимой? Лучше бы не надо. Сконские вьюги означают непрерывную и утомительную работу. Автокатастрофы, роженицы, которые не могут добраться до больницы, отрезанные от мира старики и оборванные линии электропередач. Со снегом наступал хаос, а к хаосу он нынче не готов. После ухода жены в душе осталась жгучая горечь.

Он вел машину по Регементсгатан, пока не выехал на Эстерледен. На Драгунгатан его остановил красный свет, и он включил радио, чтобы послушать новости. Взволнованный голос рассказывал подробности авиакатастрофы на далеком континенте.

Время жить и время умирать, подумал он и потер глаза, чтобы окончательно прогнать сон. Эту формулу он усвоил много лет назад. Он был еще совсем юным полицейским и патрулировал улицы в родном Мальмё. Как-то они пытались уговорить пьяного, бузившего в парке Пильсдам, идти домой, и тот внезапно выхватил здоровенный нож. Валландер получил глубокое проникающее ранение у самого сердца. Несколько миллиметров отделяли его от неминуемой смерти. Тогда ему было двадцать три и он впервые осознал, что значит быть полицейским. И с тех пор неизменно повторяет эту фразу как заклинание. Она всегда спасала, помогая отогнать стоящие перед глазами картинки.

Курт Валландер выехал из города, миновал недавно построенный мебельный центр на выезде и увидел полоску моря на горизонте. Оно было серым, но странно спокойным — большая редкость зимой в Сконе. Где-то далеко на горизонте виднелся силуэт корабля, идущего на восток.

Будут снег и метели, подумал он, будут на нашу голову.

Он выключил радио и постарался сосредоточиться на деле, которое его ожидало.

Что он, собственно, знает?

Связанная старуха на полу? И старик сосед, который утверждает, что видел ее через окно. Проехав поворот на Бьерешё, он увеличил скорость и решил, что у деда, скорее всего, внезапно случился приступ слабоумия. За долгие годы службы он уже встречался с этим: одинокие старики нередко звонят в полицию. Что это? Крик о помощи?

На повороте на Кадешё его ожидал полицейский автомобиль. Петерс вылез из машины и с интересом наблюдал за скакавшим по полю зайцем.

Увидел Валландера в его синем «пежо», помахал рукой и полез за руль.

Под колесами скрежетал замерзший гравий. Курт Валландер следовал за полицейской машиной. Миновали поворот на Труннеруп, дальше дорога пошла по холмам, и вскоре они въехали в Ленарп. Свернули на проселок, едва ли более широкий, чем колея от трактора; еще километр — и они на месте. Две похожие усадьбы рядом: белые домики с хозяйственными пристройками посреди ухоженных садов.

Какой-то старик спешил им навстречу. Курт Валландер заметил, что он сильно хромает, похоже, у него болит колено.

Вылезая из машины, он почувствовал, что ветер усилился. Неужели все-таки пойдет снег?

Как только он увидел старика, сразу понял: впереди большие неприятности. В глазах у того был такой ужас, что Валландер отбросил всякие мысли о старческом маразме.

— Я взломал дверь, — твердил он. — Взломал дверь, должен же я был знать, что там произошло. Взломал, и все. Но она тоже скоро умрет. И она тоже…

Они прошли через взломанную дверь. Курту Валландеру в нос ударил характерный запах старческого жилья. Старомодные обои. Валландер сощурился, чтобы лучше видеть в полутемной комнате.

— Что же здесь произошло? — спросил он.

— Там, внутри, — сказал старик.

И заплакал.

Трое полицейских переглянулись.

Курт Валландер носком ботинка толкнул дверь.

Все оказалось хуже, чем он ожидал. Много хуже. Потом он говорил, что ничего хуже не видел, а повидал Валландер довольно много.

Спальня была вся залита кровью. Кровь даже на фарфоровой люстре. Около кровати ничком лежал голый старик в спущенных кальсонах. Лицо изуродовано до неузнаваемости. Нос почти отрезан, руки связаны за спиной, бедро размозжено. Из кровавого месива торчит белая трубчатка сломанной кости.

— О черт, — простонал позади Валландера Нурен. Он и сам почувствовал спазмы в желудке.

— «Скорую», — сказал он, сглатывая. — «Скорую», быстро…

Потом он склонился над полулежащей на полу женщиной. Она была привязана к стулу. Вокруг ее худой шеи была затянута веревка так, что женщина едва дышала, и Курт Валландер крикнул Петерсу, чтобы тот скорее подал нож. Они разрезали тонкий шпагат, глубоко врезавшийся в шею и запястья, и осторожно положили женщину на пол. Курт держал ее голову у себя на коленях.

Он перевел взгляд на Петерса и понял, что они думают об одном и том же. Кем надо быть, чтобы затянуть удавку на шее старой женщины? Откуда такая чудовищная жестокость?!

— Подождите снаружи, — сказал Курт Валландер плачущему соседу. — Подождите снаружи и ничего не трогайте.

Он понял, что почти орет.

Я ору, потому что мне страшно, подумал он. В каком мире мы живем?

«Скорая» приехала через двадцать минут. Дыхание женщины делалось все более прерывистым, и Курт Валландер испугался, что уже слишком поздно.

Он узнал водителя. Антонсон.

Второй был совсем молодой парень, он видел его в первый раз.

— Привет, — сказал Валландер, — он-то мертв, но она еще жива. Постарайтесь ее спасти.

— Что здесь стряслось? — спросил Антонсон.

— Расскажет, если выживет. Поторопитесь же!

Когда «скорая» уехала, они с Петерсом вышли во двор.

Нурен вытирал лицо носовым платком. Медленно светало. Курт Валландер поглядел на часы: семь двадцать восемь.

— Бойня какая-то, — сказал Петерс.

— Хуже, — ответил Валландер. Позвони и скажи, чтобы прислали всю бригаду. Скажи Нурену, пусть оцепит место. А я пойду поговорю со стариком.

И тут раздался чей-то крик. Он прислушался.

Крик повторился.

Это кричала лошадь.

Он пошел в конюшню и открыл дверь. Там, в полумраке, лошадь беспокойно била копытом в своем стойле. Пахло теплым навозом и конской мочой.

— Дайте ей воды и сена, — сказал Курт Валландер. — Может, здесь есть еще какая-то живность?

Он вышел из конюшни, и его пробрала дрожь. На одиноком дереве посреди поля галдели черные птицы. Он вдохнул холодный воздух и отметил, что ветер усилился.

— Ваша фамилия Нюстрём, — обратился он к старику, когда тот перестал плакать. — Я очень прошу вас рассказать, что случилось. Если я правильно понял, вы живете по соседству?

Старик кивнул.

— Что же там такое произошло? — спросил он дрожащим голосом.

— Я-то надеялся, это вы мне расскажете, — сказал Курт Валландер. — Может, пройдем в дом?

На кухне сидела сгорбившись пожилая крупная женщина в допотопном халате и плакала. Курт представился. Она кивнула и поднялась сварить кофе. Они сидели на кухне за столом. В окне еще висели рождественские украшения. Рядом, пристально уставившись на него, разлегся большой старый кот. Валландер протянул руку, чтобы его погладить.

— Кусается, — предупредил Нюстрём. — Не привык к людям. Только меня и Ханну признает.

Курт Валландер невольно подумал про жену, которая бросила его. С какого же конца взяться за это дело? Совершено зверское убийство, а не повезет, будет двойное убийство.

Тут он спохватился и постучал в окно, так чтобы его услышал Нурен.

— Прошу прощения, я на минутку, — сказал он хозяевам дома и вышел во двор.

— У лошади есть сено и вода, — доложил Нурен, — других животных нет.

— Проследи, чтобы кто-нибудь поехал в больницу, — сказал Валландер. — Если она придет в себя, может что-то сказать. Она же наверняка все видела.

Нурен кивнул.

— Пошли кого-нибудь, у кого уши хорошие. Кто у нас умеет читать по губам?

Вернувшись на кухню, он снял пальто и бросил на скамью.

— Рассказывайте, — сказал он. — И постарайтесь ничего не упустить. Торопиться нам некуда.

После двух чашек безвкусного кофе он понял, что ни Нюстрёму, ни его жене рассказать почти нечего. Он выслушал всю историю жизни пострадавших стариков.

Оставалось два вопроса.

— Может быть, вы знаете, — спросил он, — не было ли у них привычки хранить дома большие суммы денег?

— Нет, — сказал Нюстрём. — Они все переводили в банк, и пенсию тоже. Они же не были богатыми. Они продали и землю, и скотину, и технику, все пошло детям.

Второй вопрос казался бессмысленным, но он все равно его задал. Протокол есть протокол.

— Не знаете, враги у них были?

— Враги?

— Ну, кто-то, кого бы вы могли заподозрить, что он… что они могли бы такое сотворить.

Казалось, они не понимают вопроса.

Он спросил снова, но старики все равно глядели на него непонимающе.

— У таких, как мы, врагов нет, — обиженно сказал Нюстрём. — Конечно, собачимся иногда — ну там, чья очередь дорожку почистить или тут один… где, говорит граница пастбища. Но не убивать же из-за этого?

Валландер кивнул.

— Я скоро с вами свяжусь. — Он взял пальто и поднялся. — Если что-нибудь узнаете, сразу звоните в полицию, не раздумывайте. Спросите Курта Валландера.

— А если они вернутся? — спросила женщина.

Курт Валландер покачал головой.

— Они не вернутся, — сказал он. — Это были грабители. Такие не возвращаются. Вам не о чем тревожиться.

Он подумал, что надо бы сказать что-то еще, чтобы успокоить стариков. Но что? Что можно сказать людям, чей ближайший сосед был только что зверски убит? И с минуты на минуту можно ждать еще одной смерти.

— А лошадь, — спросил он, — кто будет ее кормить?

— Мы, — сказал старик. — Мы позаботимся о ней.

Валландер вышел во двор. Уже почти рассвело. Пригибаясь под сильным ледяным ветром, он побежал к машине. Вообще-то следовало бы остаться и помочь техникам, но он замерз, его мутило да и не хотелось задерживаться здесь дольше, чем необходимо. Тем более он видел в окно, что с бригадой приехал Рюдберг. Значит, техники-криминалисты не уедут отсюда, пока не перевернут каждый ком земли на месте преступления. Рюдбергу осталось совсем немного до пенсии, но он по-прежнему был влюблен в полицейскую работу. Непосвященным он казался чересчур педантичным и медлительным, но само его присутствие было гарантией, что все будет сделано как полагается.

Рюдберг ходил с палочкой. Ревматизм. Сейчас он, прихрамывая, шел к нему по двору. Валландер остановился.

— То еще зрелище, — сказал Рюдберг. — Бойня какая-то.

— Ты не первый, кто это заметил, — ответил Курт Валландер.

Рюдберг помолчал, глядя в сторону.

— Есть за что зацепиться? — спросил он.

Курт покачал головой.

— Что, вообще ничего? — Голос Рюдберга звучал чуть ли не умоляюще.

— Соседи ничего не слышали и не видели. Думаю, обычные грабители.

— Подобное зверство ты называешь обычным?

Валландер понял, что выразился неудачно.

— Ну да, конечно… Редкие сволочи. Из тех, кто ищет поживу на отдаленных хуторах, где никого нет, кроме одиноких стариков.

— Мы должны их найти, — сказал Рюдберг, — а то все это повторится.

— Да уж, — задумчиво согласился Валландер, — других кого, может, и не найдем, а этих обязаны.

Он сел в машину и выехал из усадьбы. И на узком проселке чуть не столкнулся с мчавшимся навстречу автомобилем. Он узнал человека за рулем. Журналист из центральной газеты. Когда в районе Истада случается что-то из ряда вон выходящее, он всегда возникает как черт из табакерки.

Валландер покружил немного по Ленарпу. В окнах горел свет, но на улицах не было ни души. Интересно, что скажут местные, когда узнают?

На душе у него было скверно. Старушка с удавкой на шее… Жестокость непостижимая. Кто мог такое сделать? Почему не ударить топором по голове, раз — и все кончено? Зачем эти пытки?

Он пытался составить план расследования, пока кружил с черепашьей скоростью по крошечной деревне. На перекрестке у поворота на Блентарп остановился, подкрутил печку, чтобы окончательно не замерзнуть, и долго сидел, неподвижно уставясь на горизонт.

Он знал, что дело поручат ему. Если не считать Рюдберга, он единственный по-настоящему опытный следователь в Истаде, хотя ему всего лишь сорок два года.

Большая часть следствия — это рутина. Осмотр места преступления, беседы с жителями Ленарпа и тех мест, где преступники могли бы скрыться. Не заметил ли кто-нибудь чего подозрительного? Чего-то необычного? Вопросы уже сами формулировались в голове.

Валландер знал не понаслышке: ограбления в малонаселенных местах — одни из самых труднораскрываемых преступлений.

Единственное, на что он надеялся, — старушка выживет. Она все видела. Она знает.

Но, если она умрет, раскрыть это двойное убийство будет очень и очень непросто.

На душе было беспокойно.

Обычно беспокойство придавало ему сил и энергии. А поскольку силы и энергия — необходимое условие всякой полицейской работы, то Курт Валландер считал себя хорошим полицейским. Но на этот раз он ощущал только растерянность и усталость.

Он заставил себя включить первую скорость, тронулся с места, но резко затормозил. Словно только сейчас он полностью осознал, что произошло этим морозным утром.

Исступленное зверство по отношению к двум старикам испугало его.

Случилось нечто, чего здесь никак не должно было случиться. Он посмотрел в окно. Снаружи бушевал ветер.

Пора начинать, подумал он.

Рюдберг прав, надо их найти.

Больше не останавливаясь и никуда не сворачивая, он поехал в больницу. Лифт поднял его в отделение реанимации. В коридоре он сразу наткнулся на молодого стажера Мартинссона. Тот сидел на стуле около дверей.

Курт Валландер постарался преодолеть раздражение.

Что, никого больше не нашлось послать в больницу, кроме этого неопытного мальчишки? И почему он не рядом с пострадавшей, почему не ловит каждое слово, которое несчастная могла бы прошептать?

— Привет, — сказал он вслух. — Как дела?

— Она без сознания, — сказал Мартинссон. — Врачи особых надежд не питают.

— А почему ты сидишь здесь? Почему не там?

— Не пускают. Сказали, позовут, если что.

Курт Валландер уловил в голосе парня растерянность.

Я тоже хорош, подумал он. Ворчу на него, как старый ментор.

Он осторожно приоткрыл дверь и заглянул в палату. В зале ожидания Смерти работали насосы, мерно вздыхали какие-то приборы. Бесчисленные шланги, как прозрачные черви, змеились по стенам. Когда он открыл дверь, медсестра читала какую-то диаграмму.

— Сюда нельзя, — резко сказала она.

— Я из полиции, — тихо произнес Курт Валландер. — Просто хочу узнать, как дела.

— Вам было сказано: ждите, — отрезала сестра.

Курт Валландер не успел ответить, как в палату быстрым шагом вошел врач. Курт удивился, что он такой молодой.

— Здесь не должно быть посторонних, — сказал он, увидев Курта Валландера.

— Я сейчас уйду. Но мне надо знать, как ее дела. Меня зовут Курт Валландер, я из полиции. Из криминальной полиции, — подчеркнул он, хотя не был уверен, что это что-то меняет. — Я расследую это преступление. Как она?

— Странно, что еще жива. — Врач кивком пригласил его к кровати. — Что у нее повреждено или сломано, мы пока не можем сказать, сейчас главное — чтобы она выжила. Но гортань сильно деформирована, как будто женщину пытались задушить.

— Так оно и было, — сказал Курт Валландер и посмотрел на желтое морщинистое лицо, видневшееся между простыней и шлангами.

— Она должна была уже умереть, — сказал врач.

— Надеюсь, что выживет, — сказал Курт Валландер. — Единственный свидетель.

— Вообще-то мы надеемся, что все наши больные выживут, — сухо ответил врач и уставился на монитор, по которому бежала тонкая зеленая волна.

Курт Валландер вышел из комнаты. Врач сказал ему, что ни за что не может ручаться. Исход неясен. Мария Лёвгрен может скончаться в любой момент, не приходя в сознание. Никаких гарантий.

— Ты умеешь читать по губам? — спросил он Мартинссона.

— Нет, — ответил тот удивленно. — А что?

— Жаль, — сказал Курт Валландер и ушел.

Из больницы он направился в коричневое здание управления полиции на восточной границе города. И сидел теперь за столом, разглядывая старую красную водонапорную башню за окном.

Наверное, в наше время нужны другие полицейские, думал он. Полицейские, которым все равно, если их ранним январским утром заставляют ехать и смотреть на жуткую бойню посреди мирного деревенского пейзажа. Есть, наверное, такие. Им все равно. Им не знакома ни боль, ни растерянность.

Внезапно зазвонил телефон. Больница, тут же подумал он.

Сейчас они скажут, что Мария Лёвгрен умерла.

Но успела ли она прийти в сознание? Сказала ли хоть что-то?

Он уставился на звонящий телефон.

Черт, подумал он. Черт.

Что угодно, только не это.

Он поднял трубку.

Это была его дочь. Он чуть не уронил телефон на пол.

— Папа, — сказала она, и он услышал, как провалилась монетка.

— Привет, — ответил он. — Откуда ты?

Только бы не Лима, подумал он. И не Катманду. Или Киншаса.

— Я в Истаде.

Он обрадовался. Значит, увидимся.

— Я приехала повидать тебя, — сказала она, — но передумала. Я уже на вокзале и сейчас уезжаю. Хотела только сообщить, что собиралась с тобой повидаться.

Разговор прервался. Он все держал трубку, как отрубленную голову.

Чертова молодежь, подумал он. Как можно так поступать?

Его дочери Линде было девятнадцать. До пятнадцати у них были замечательные отношения. Это к нему, а не к матери приходила она со своими детскими трудностями или когда чего-нибудь очень хотела, но не решалась осуществить. Он видел, как она из угловатого подростка превращается в красивую молодую женщину. До пятнадцати лет никак нельзя было догадаться, что творится, какие тайные демоны в нее вселились.

Как-то весной, без всякого к тому повода, Линда попыталась покончить с собой. Это было в субботу днем. Курт Валландер чинил садовые стулья, а жена мыла окна. Вдруг его охватило внезапное беспокойство, он отложил молоток и пошел в дом. Она лежала на кровати в своей комнате. Вены на запястьях были перерезаны бритвой. Потом, когда все осталось позади, врач сказал ему, что она погибла бы, войди он минутой позже. Главное, ему хватило самообладания наложить давящую повязку.

Шок так и не прошел. Контакт между ним и Линдой прервался. Она ушла в себя, и он так и не понял, что привело ее к той попытке свести счеты с жизнью. Она окончила школу, подрабатывала где придется и вдруг исчезала, иногда довольно надолго. Дважды жена заставляла его объявить ее в розыск. Коллеги видели, как он мучается, ведя следствие по делу собственной дочери. Но потом она возвращалась, не говорила ни слова, и оставалось только потихоньку обшаривать ее карманы и перелистывать паспорт, чтобы быть в курсе хотя бы ее путешествий.

Черт бы тебя побрал, мысленно завопил он. Почему ты передумала? Почему бы тебе не задержаться?

Телефон зазвонил снова. Он схватил трубку.

— Это папа! — крикнул он, не раздумывая.

— Что ты имеешь в виду? — Он услышал голос своего отца. — Почему «папа»? Я-то думал, ты полицейский.

— Прости, но у меня сейчас нет времени. Могу я позвонить тебе попозже?

— Нет, не можешь. А что у тебя за важные дела?

— Серьезное происшествие утром. Я позвоню.

— А что за происшествие?

Его стареющий отец звонил ему на работу каждый день. Несколько раз Валландер даже просил девочек на коммутаторе не соединять его, но отец разгадал хитрость и то представлялся другим именем, то просто изменял голос.

Не отвертеться.

— Я загляну к тебе вечерком, — сказал Валландер. — Тогда и поговорим.

Отец неохотно согласился:

— Приходи в семь. Тогда у меня будет время.

— Приду в семь. Ну, пока. — Он положил трубку и отключил телефон.

А что если просто прыгнуть в машину и мчаться на вокзал. Найти Линду. Поговорить с ней, попытаться возродить ту близость, которая в один прекрасный день так загадочно исчезла. Но он знал, что этого делать не следует. Иначе он рискует потерять дочь навсегда.

Дверь приоткрылась, и в проеме показалась голова Неслунда.

— Привет, — сказал он. — Привести его сюда?

— Кого?

Неслунд глянул на часы.

— Уже девять. Ты сказал вчера, что в девять хочешь допросить Класа Монсона.

— Какого Класа Монсона?

Неслунд поглядел на него с интересом.

— Ты что, забыл? Того, что ограбил магазин на Эстерледен.

Он вспомнил и тут же сообразил, что Неслунд ничего не знает о ночном убийстве.

— Займись Монсоном сам, — сказал он. — Ночью произошло убийство в Ленарпе. Может быть, двойное убийство. Старики, муж и жена. Так что забирай Монсона и постарайся отделаться побыстрее. Мы должны в первую очередь заняться Ленарпом.

— Его адвокат уже здесь, — пожал плечами Неслунд. — Если я его отошлю, он нам устроит веселую жизнь.

— Проведи предварительный допрос. Если адвокат поднимет шум, значит, поднимет, ничего не поделаешь. Назначь на десять оперативное совещание. Явка для всех обязательна.

Вдруг он почувствовал прилив энергии. Он снова был полицейским. Тоска по дочери и по предавшей его жене может подождать. Пора начинать терпеливую охоту за убийцами.

Он убрал со стола ненужные бумаги, порвал купон цифровой лотереи — все равно не успеть заполнить — и пошел в столовую выпить кофе.

В десять все собрались в его кабинете. Рюдберга вызвали с места преступления, он устроился на шатком стульчике у окна. Для семи человек кабинет был тесноват. Валландер позвонил в больницу и выяснил, что состояние старушки по-прежнему критическое.

Потом он проинформировал коллег о случившемся.

— Такого ужаса вы себе даже вообразить не можете, — сказал он. — Верно, Рюдберг?

— Именно так, — подтвердил тот. — Как в американском фильме. Там даже пахло кровью. Обычно не пахнет.

— Мы должны их взять, — закончил Курт Валландер. — Такие психи не должны оставаться на свободе.

Стало тихо. Рюдберг барабанил пальцами по подлокотнику. Из коридора донесся женский смех.

Курт Валландер оглядел кабинет. Его сотрудники. Ни с кем из них он не был особенно дружен, но им хорошо работалось вместе.

— Вот так, — сказал он. — Что будем делать? Пора начинать.

На часах было двадцать минут одиннадцатого.

3

Без четверти четыре Валландер понял, что проголодался. Он не успел пообедать — после совещания непрерывно занимался только тем, чтобы запустить машину розыска. Он не сомневался, что убийц было несколько. Трудно представить, чтобы один человек смог устроить такую кровавую баню.

На улице уже стемнело. Он неохотно сел за стол — надо было составить пресс-релиз. Вся столешница обклеена желтыми бумажками с телефонными номерами, их принесла девушка с коммутатора. Не найдя среди них телефона дочери, Валландер смахнул все листочки в ящик для входящей корреспонденции. Чтобы избежать сомнительного удовольствия стоять перед телекамерами службы новостей Южной Швеции и мямлить, что полиция, дескать, пока еще не напала на след кровавых убийц, он упросил Рюдберга заменить его. Но пресс-релиз придется писать самому. Он вытащил из ящика чистый лист бумаги. А что писать? Всю их сегодняшнюю работу можно было представить в виде длинного ряда вопросительных знаков.

Это был день ожидания.

В реанимации лежала и боролась за жизнь старая женщина, чудом не погибшая от удавки.

Узнают ли они когда-нибудь, что она видела той страшной ночью? Или она так и умрет, не сказав ни слова?

Курт Валландер опять посмотрел в окно. Четыре часа, а на дворе ночь.

И вместо того, чтобы сочинять сообщение для прессы, он начал записывать результаты сегодняшнего дня. Что же им, по сути, известно?

Ничего, думал он, глядя на исписанный лист. Двое стариков, никаких врагов, никаких припрятанных денег. Убиты зверски, перед смертью их пытали. Никто ничего не слышал. Только когда грабители уже были далеко, соседи обнаружили разбитое окно и услышали стоны. Рюдберг пока не нашел никаких улик. Это всё.

Вообще-то старики на отдаленных хуторах всегда были приманкой для грабителей. Их связывали, иногда били. Иногда даже убивали.

Но здесь что-то совсем иное, подумал Курт Валландер. Удавка… Что это? Истерика? Озлобленность? Ненависть? Может быть, месть?

В привычную схему не укладывается.

Что ж, остается только надеяться. Полицейские патрули целый день опрашивали жителей Ленарпа. Может, те что-то видели? Перед тем как пойти на такое ограбление, преступники часто наводят справки, разнюхивают, что и как. А может, Рюдберг что-нибудь обнаружит на месте преступления?

Он поглядел на часы.

Когда он последний раз звонил в больницу? Сорок пять минут назад? Час?

Нет. Сначала надо сочинить этот проклятый пресс-релиз.

Курт Валландер надел наушники и поставил кассету с Юсси Бьёрлингом. Потрескивающая запись тридцатых годов нисколько не портила очарования музыки «Риголетто».

Весь релиз занял восемь строк. Он пошел в канцелярию и попросил напечатать его на машинке и отксерокопировать. Тут же просмотрел вопросник — его предстояло разослать всем жителям Ленарпа и окрестных хуторов. Не заметили ли они чего-нибудь необычного? Чего-то такого, что может иметь отношение к убийству? В глубине души он был уверен, что вопросник не принесет им ничего, кроме лишней головной боли. Телефон будет звонить беспрерывно, а двое полицейских — заниматься исключительно выслушиванием бесполезных свидетельств.

Все равно это надо сделать, подумал Валландер. По крайней мере, будем уверены, что никто ничего не видел.

Он вернулся в кабинет и позвонил в больницу. Там все было по-прежнему. Старушка все еще боролась за свою жизнь.

Не успел он положить трубку, как вошел Неслунд.

— Я был прав, — сказал он.

— Прав?

— Адвокат Монсона вне себя.

Курт Валландер пожал плечами.

— Переживем и это.

Неслунд потер лоб и спросил, как идут дела.

— Пока ничего. Запустили розыск, вот и все.

— Пришел протокол вскрытия.

Курт Валландер посмотрел на него с удивлением:

— Почему я его не получил?

— Он лежит у Ханссона.

— Какого черта он там лежит!

Он поднялся и вышел в коридор. Всегда одно и то же. Бумаги оказались не там, где надо. Хотя все больше канцелярской работы выполняют компьютеры, самые важные документы все равно имеют скверную привычку попадать не по адресу.

Ханссон говорил по телефону. Его стол был завален лотерейными билетами и программами бегов. В полиции все знали, что Ханссон большую часть рабочего времени названивает наездникам и тренерам, пытаясь выведать имена фаворитов. Вечера он посвящал более интеллектуальной работе: разрабатывал систему, позволяющую крупно и безошибочно выигрывать в лотерею. Поговаривали, будто однажды он сорвал-таки изрядный куш, но точно никто не знал. Жил Ханссон, во всяком случае, не то чтобы на широкую ногу.

При виде Валландера он прикрыл рукой трубку.

— Протокол вскрытия, — сказал Курт Валландер, — он у тебя?

— Я как раз шел с ним к тебе. — Ханссон проворно спрятал программу бегов в Егерсру.

— Четвертый номер в седьмом заезде победит, — заверил его Валландер и взял со стола пластиковую папочку.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Ханссон.

— Что четвертый номер победит.

Он ушел, оставив Ханссона сидеть с открытым ртом. До пресс-конференции оставалось полчаса. Он вернулся в кабинет и внимательно прочитал судебно-медицинский протокол.

И осознал нечеловеческую жестокость этого убийства еще отчетливей, чем утром в Ленарпе.

Патологоанатом при первом осмотре даже не смог определить, что именно послужило причиной смерти.

Выбор оказался слишком велик.

На теле имелось восемь глубоких колотых ран, нанесенных острым зубчатым предметом, врач полагал, что это было полотно ножовки. Открытый перелом левой бедренной кости, переломы левого плеча и лучевой кости. На теле обнаружены также ожоги, мошонка отечна, лобная кость вдавлена. Истинную причину смерти установить пока не удалось.

«Этих повреждений хватило бы, чтобы лишить жизни четверых или пятерых», — написал врач на полях.

Курт Валландер отложил протокол.

На душе стало совсем скверно.

Что-то тут не так.

Грабителями, нападающими на стариков, вряд ли движет ненависть. Грабителям нужны только деньги. Откуда такое зверство?

Поняв, что не может ответить на этот вопрос, он стал заново перечитывать свои записи. Не забыл ли он чего? Не проглядел ли какую-то мелочь, которая потом окажется решающей? Хотя работа полицейского и состоит главным образом из терпеливого собирания фактов и их сопоставления, за годы службы он понял, что первое впечатление на месте преступления очень важно. Особенно если полиция попадет туда по горячим следам.

Что-то в записях его насторожило. Неужели он все-таки что-то забыл? Он долго сидел, но так и не сообразил, что именно.

Вошла девушка и принесла перепечатанный и отксерокопированный пресс-релиз. Идя на пресс-конференцию, Валландер заглянул в туалет и посмотрел на себя в зеркало. Надо бы постричься, волосы уже закручиваются за ушами. И сбросить вес. За три месяца, с тех пор как от него ушла жена, он прибавил семь кило. Его охватило тупое равнодушие. Все равно, что есть, лишь бы не возиться — и он поглощал пиццы, жирные гамбургеры и венские слойки.

— Разжирел, — громко сказал он себе. — Выглядишь, как опустившийся старикашка.

И тут же решил, что будет питаться по-другому. Если так уж необходимо похудеть, можно снова начать курить.

Интересная закономерность. Чуть ли не каждый второй полицейский в разводе. Почему жены уходят от своих мужей? Помнится, он читал какой-то детективный роман и со вздохом констатировал, что и в книжках то же самое.

Если ты полицейский, жена непременно тебя бросит. И ничего тут не поделаешь.

В помещении для пресс-конференций народу было полно. Большинство журналистов Валландер знал. Но попадались и незнакомые лица. Молодая девушка с прыщавым лицом бросала на него жадные взгляды, пока перематывала пленку в диктофоне.

Курт Валландер раздал всем краткий пресс-релиз и сел в кресло на небольшом подиуме. Строго говоря, пресс-конференцию должен был проводить начальник управления полиции, но тот отдыхал в Испании. Обещал прийти Рюдберг, если успеет разобраться с телевидением. Но пока Валландер был один.

— Вы получили релиз, — сказал он. — Собственно говоря, на данный момент мне нечего больше сказать.

— Можно вопрос? — спросил местный корреспондент газеты «Арбетет».

— Для того я и здесь, — ответил Валландер.

— Должен сказать, что ваш релиз на редкость бессодержателен. Хотелось бы поговорить поподробнее.

— У нас нет никаких зацепок, — пожал плечами Курт Валландер, — мы не знаем, кто убийцы.

— Значит, убийца не один?

— По-видимому, нет.

— Почему вы так считаете?

— Мы так считаем. Но точно не знаем.

Журналист разочарованно скривился. Курт Валландер кивнул в сторону другого журналиста. Этого он хорошо знал.

— Как он был убит?

— Тяжкие телесные повреждения.

— Это может означать все, что угодно!

— Мы пока не знаем. Судебно-медицинское заключение еще не готово, я получил лишь предварительный протокол. Придется подождать пару дней.

Журналист хотел спросить что-то еще, но тут вмешалась в разговор прыщавая девица с диктофоном. Он успел прочитать наклейку. Местное радио.

— Что взяли грабители?

— Не знаем, — сказал он. — Мы даже не знаем, ограбление ли это.

— Что же еще, если не ограбление?

— Неизвестно.

— Есть какие-то признаки, указывающие, что это не ограбление?

— Нет.

Валландер почувствовал, что вспотел в тесном помещении. И вдруг вспомнил, что когда только начинал работать в полиции, то мечтал проводить пресс-конференции. Но в мечтах никогда не было так душно и никто не потел.

— Я задал вопрос, — сказал журналист, стоявший сзади у стены.

— Простите, я не слышал.

— Считает ли полиция это преступление важным?

Странный вопрос.

— Конечно. Для нас очень важно раскрыть это преступление. Как может быть иначе?

— Собираетесь ли вы привлечь дополнительные ресурсы?

— Сейчас еще рано об этом говорить. Мы, конечно, надеемся на быстрое раскрытие. Но я все равно не совсем понимаю ваш вопрос.

Журналист, совсем еще молодой парень в толстых очках, протиснулся вперед. Курт Валландер никогда не видел его раньше.

— Я просто хочу сказать, что в Швеции сейчас до стариков никому нет дела.

— Нам есть дело, — сказал Курт. — И мы сделаем все возможное, чтобы поймать преступников. В Сконе много пожилых одиноких людей живут вдали от населенных пунктов, на хуторах. Они должны быть уверены, что мы делаем все, что в наших силах. — Он поднялся. — Когда будем знать больше, сообщим. Спасибо, что пришли.

Девушка с местного радио загородила ему дорогу.

— Мне правда нечего больше сказать, — улыбнулся он.

— Я знаю вашу дочь Линду.

Он остановился.

— Вот как? Откуда?

— Встречались иногда. То тут, то там.

Он попытался сообразить: может, он все-таки где-то ее видел? Может быть, они вместе с Линдой учились в школе?

Словно прочитав его мысли, она покачала головой.

— Мы с вами никогда не виделись, — сказала она, — вы меня не знаете. А с Линдой мы случайно познакомились в Мальмё.

— Вот как, — сказал Курт Валландер, — очень приятно.

— Мне она очень нравится, просто очень. Можно задать вам несколько вопросов?

Курт Валландер повторил все, что уже говорил, в микрофон. Охотнее всего он поговорил бы с ней о Линде, но не решился.

— Передайте ей привет, — сказала она, запихивая диктофон в сумку. — Передайте ей привет от Катрин. Каттис.

— Передам, — сказал Курт Валландер. — Обещаю.

Он вдруг почувствовал грызущую боль в желудке. Что это — голод или тревога?

Довольно, сказал он себе. Пора понять: жена ушла. Пора понять: в его отношениях с Линдой вряд ли что-то можно изменить. Остается терпеливо ждать, пока Линда сама не захочет повидаться. Жизнь такая, какая есть, и другой не станет.

Около шести полицейские собрались снова. Из больницы никаких новостей не было. Курт Валландер поспешно прикинул график ночного дежурства в палате.

— А зачем это? — удивился Ханссон. — Поставь там магнитофон. Любая санитарка может ткнуть кнопку, если старушка вдруг очухается.

— Это необходимо, — заверил Валландер. — Я могу взять на себя смену с полуночи до шести утра. Есть добровольцы подежурить до этого?

Рюдберг кивнул:

— Мне все равно, где сидеть, в больнице или где-нибудь еще.

Курт Валландер обвел всех взглядом. В свете неоновой лампы парни выглядели бледно.

— Ну и куда мы пришли? — спросил он.

— С Ленарпом закончили, — сказал Петерс. Несколько человек под его руководством за день обошли все ленарпские дома. — Никто ничего не видел. Но, может, через пару дней они припомнят что-нибудь? Сейчас они запуганы. Там одни старики да еще какая-то молодая польская семья. Живет там, похоже, нелегально, но я не стал их трогать. Продолжим завтра.

Курт кивнул и поглядел на Рюдберга.

— Полно отпечатков пальцев, — сказал тот. — Может, это что и даст, хотя сомневаюсь. А так — меня больше всего заинтересовал узел.

Курт посмотрел на него вопросительно:

— Узел?

— Узел на удавке.

— И что с этим узлом?

— Странный узелок. Я таких еще не видел.

— А ты удавки-то раньше видел? — поддел его Ханссон, нетерпеливо переминаясь в дверях.

— Видел, — ответил Рюдберг. — Видел, видел. Поглядим, что даст этот узелок.

Курт знал, что больше из Рюдберга ничего не вытянешь. Но если тот заинтересовался узлом, то неспроста.

— Я съезжу завтра еще разок к соседям. Кстати, детей Лёвгрена нашли?

— Этим Мартинссон занимается, — сообщил Ханссон.

— Мартинссон? Он же дежурит в больнице? — удивился Валландер.

— Он со Сведлундом поменялся.

— И где его теперь черти носят?

Этого никто не знал. Курт позвонил на коммутатор, где ему сказали, что Мартинссон ушел час назад.

— Позвоните ему домой. — Курт Валландер поглядел на часы. — Сбор завтра в десять. Всем спасибо и до завтра.

Не успел он остаться один, как зазвонил телефон. Мартинссон.

— Извини, — сказал Мартинссон. — Я забыл, что мы должны были встретиться.

— Как с детьми?

— Черт его знает! Похоже, у Рикарда ветрянка.

— Да не с твоими! Я имею в виду детей Лёвгрена. Двух дочерей.

— А ты что, не получил рапорт? — удивился Мартинссон.

— Я ничего не получил.

— Я оставил его девочке на коммутаторе.

— Проверю. Но сначала расскажи.

— Одной из дочерей пятьдесят, она живет в Канаде. В Виннипеге, что ли… где он там у них. Я совершенно забыл, когда звонил, что там давно уже ночь. Она сначала никак не могла понять, о чем я говорю. Только когда муж подошел к телефону, они сообразили, что у нас здесь произошло. Он, кстати, тоже полицейский. Настоящий канадский конный полицейский. Завтра мы свяжемся опять. Но она летит сюда, это точно. Со второй дочкой было потруднее, хоть она и в Швеции. Ей сорок пять, она готовит холодные закуски в ресторане «Рубин» в Гётеборге. А в свободное от закусок время тренирует команду гандболисток и сейчас с ними в Норвегии. Мне обещали, что ей дадут знать. Список остальных родственников Лёвгренов я передал на коммутатор. Их полно, но большинство живет тут, в Сконе. Кто-то наверняка проявится, когда прочитает газеты.

— Хорошо, — сказал Курт Валландер. — Можешь меня сменить в шесть утра в больнице? Если старушка не умрет.

— Я приду, — сказал Мартинссон. — Но мне кажется, не больно-то умно с твоей стороны — сидеть в больничной палате.

— А что?

— А то, что ты ведешь расследование и тебе надо выспаться.

— Одну ночь выдержу, — ответил Курт Валландер и повесил трубку.

Он сидел неподвижно и смотрел в одну точку. Успеем ли мы? Или эти убийцы уже оторвались от нас слишком далеко?

Он надел пальто, погасил настольную лампу и вышел из кабинета. Коридор был совершенно пуст. Валландер сунул голову в окошко, за которым сидела дежурная телефонистка и листала газету. Он успел заметить, что это были программы бегов. С ума все посходили с этим тотализатором, подумал он.

— Мартинссон должен был оставить для меня бумаги, — сказал Валландер.

Эбба, телефонистка, проработавшая в полиции больше тридцати лет, дружески кивнула в ответ:

— Тут у нас новенькая, прислали из бюро по трудоустройству. Очень милая и славная, но совершеннейшая балда. Ничего не соображает. Она, наверное, просто забыла тебе их отдать.

Валландер покачал головой.

— Я пошел. Через пару часов буду дома. Если что случится до этого, звони моему отцу, я буду у него.

— Ты все думаешь об этой бедняжке в больнице, — сказала Эбба.

Он кивнул.

— Жуткая история.

— Да, — сказал Курт Валландер. — Иногда я не могу взять в толк, что происходит с этой страной.

Едва он вышел из управления полиции, в лицо ударил ледяной ветер. Валландер пригнулся и почти побежал к автостоянке. Только бы снег не пошел, подумал он. По крайней мере, пока мы их не поймали.

Он забрался в машину и долго выбирал кассету. Так и не решив, что бы ему послушать, поставил «Реквием» Верди. В свое время он не поскупился и установил в машине хорошие, дорогие колонки. Величественные и мощные звуки заполнили салон. Он свернул направо и поехал по Драгунгатан в сторону Эстерледен. Над дорогой кружились редкие сухие листья. Одинокий велосипедист, борясь с ветром, упрямо крутил педали. Валландер опять почувствовал голод и завернул в кафетерий при заправке «ОК». На диету сяду с завтрашнего дня, решил он. Если я опоздаю хоть на минуту, отец скажет, что я предатель.

Он мгновенно умял гамбургер с картошкой во фритюре. Так быстро, что его прохватил понос.

Сидя в туалете, он заметил, что пора бы сменить трусы. И внезапно понял, до чего устал. Он поднялся, только когда в дверь настойчиво постучали.

Он заправил машину и поехал на восток, через Сандскуген, потом свернул на Косебергу. Отец жил в небольшом домике на отшибе, между морем и Лёдерупом.

Было без четырех минут семь, когда Валландер въехал на засыпанную гравием площадку перед отцовским домом.

Эта площадка была причиной последней продолжительной ссоры с отцом. Раньше двор был красиво вымощен булыжником, которому было столько же лет, сколько и самому дому. И вдруг отцу стукнуло в голову, что надо засыпать ее каменной крошкой. Стоило Курту возмутиться, как отец вышел из себя.

— Я не нуждаюсь в опекунах! — кричал он.

— Но зачем уничтожать прекрасную каменную кладку! — пытался убедить его Курт.

И они поссорились.

Теперь подъезд к дому был усыпан хрустящей под колесами серой гранитной крошкой.

В сарае горел свет.

Такое ведь может случиться и с отцом, внезапно подумал Валландер.

Вполне возможно, убийцам придет в голову, что его отец — подходящий объект для ограбления.

И никто не услышит, как тот зовет на помощь, — при таком-то ветре: до ближайшего соседа полкилометра, и он тоже старик.

Он дослушал до конца «Dies Irae», вышел из машины и потянулся. В сарае была студия. Там отец вечно писал свои картины.

Это одно из его первых воспоминаний. От отца всегда пахло скипидаром и масляными красками. Он постоянно стоял перед своим липким от краски мольбертом — в темно-синем комбинезоне и обрезанных резиновых сапогах.

Только когда Курту исполнилось лет пять или шесть, он сообразил, что отец пишет разные картины — раньше ему казалось, что он работает все время над одной и той же.

Мотив, во всяком случае, не менялся.

Грустный осенний пейзаж, зеркальное озеро, на переднем плане кривое дерево с голыми ветками. Далеко, на горизонте, неясно маячит горная цепь, окутанная облаками, неправдоподобно сияющими в лучах вечернего солнца.

Иногда, под настроение, отец добавлял глухаря. Глухарь сидел на пеньке, всегда в левом углу полотна.

К ним домой регулярно приезжали люди в дорогих костюмах и с тяжелыми золотыми кольцами на пальцах. Иногда они приезжали в ржавых грузовичках, иногда — в огромных, сверкающих никелем американских машинах. Они забирали картины. Курт не помнил, какие полотна пользовались предпочтением, — с глухарями или без.

Всю жизнь отец писал один и тот же мотив. Его картины продавались в магазинах и на аукционах и давали ему средства к существованию.

Они жили в Клагсхамне, недалеко от Мальмё, в доме, перестроенном из старой кузницы. Там выросли и Курт, и его сестра Кристина, и стойкий запах скипидара сопровождал все их детство.

Лишь когда отец овдовел, он продал старую кузницу и переехал на хутор, поближе к природе. Курт никогда не мог толком понять, зачем он это сделал, потому что теперь отец постоянно жаловался на одиночество.

Курт Валландер приоткрыл дверь в сарай и увидел, что отец работает над картиной, на которой для глухаря места, похоже, не было. Как раз сейчас он выписывал дерево на переднем плане. Пробормотав «Привет», он продолжал водить кистью.

Валландер налил себе кофе из чумазого кофейника, стоявшего на коптящей спиртовке.

Он наблюдал за отцом. Ему уже скоро восемьдесят, маленький, сгорбленный, но все равно просто излучает энергию и волю.

Буду ли я таким же, когда состарюсь, подумал он.

В детстве я был похож на мать. Теперь — на деда. Может быть, к старости стану похожим на отца.

— Выпей кофе, — сказал отец. — Я сейчас закончу.

— Уже выпил.

— Значит, выпей еще, — сказал отец.

Не в духе, подумал Курт Валландер. Старый тиран, все у него зависит от настроения. Что ему от меня надо?

— У меня полно работы, — сказал Курт Валландер. — Придется работать всю ночь. Я подумал, тебе что-то нужно.

— Почему это тебе надо работать всю ночь?

— Я должен дежурить в больнице.

— Это еще зачем? Кто-то заболел?

Курт Валландер вздохнул. Хоть он и сам провел сотни допросов, ему никогда не достичь того упорства, с каким отец допрашивал его самого. И это притом, что его абсолютно не интересовало, чем сын занимается там в полиции. Отец был огорчен и разочарован, когда Курт Валландер в восемнадцать лет решил стать полицейским. Но какие именно отцовские надежды он не оправдал, выяснить так и не удалось.

Он пытался поговорить с ним на эту тему, но безрезультатно. Несколько раз при встрече он затевал разговор об этом с Кристиной, у которой была дамская парикмахерская в Стокгольме. Сестра с отцом прекрасно ладила, но и она не знала, о какой карьере для сына тот мечтал.

Курт Валландер прихлебывал остывший кофе и думал, что, может быть, отец надеялся, что сын возьмется за кисть и продолжит писать тот же пейзаж.

Отец вытер руки грязной тряпкой. Когда он подошел, чтобы налить себе кофе, Курт заметил, что он него пахнет грязным бельем и немытым телом. Как сказать собственному отцу, что от него пахнет, и при этом не обидеть?

Может, он уже настолько стар, что в одиночку не справляется? И что тогда делать?

Я не могу взять его домой. Мы убьем друг друга.

Он наблюдал за отцом. Тот размашисто вытер нос рукой и шумно отпил кофе.

— Давно ты у меня не был, — сказал он с упреком.

— Позавчера я у тебя был!

— Полчаса!

— Но был же.

— Почему ты не хочешь меня видеть?

— Да хочу я, хочу! Но не забывай, у меня полно работы.

Отец сел на стоящие в углу сломанные финские санки. Они хрустнули под его тяжестью.

— Я только хотел сказать, что у меня вчера была твоя дочь.

— Линда была здесь? — изумился Курт Валландер.

— Ты что, не слышал, что я сказал?

— Что ей было надо?

— Она хотела картину.

— Картину?

— В отличие от тебя она с уважением относится к моей работе.

Курт Валландер не мог поверить своим ушам.

Линда никогда не интересовалась дедом, разве что когда была совсем маленькой.

— Что ей было нужно?

— Я же тебе сказал — картина! Ты меня не слушаешь!

— Да слушаю я! Откуда она приехала? Куда собиралась? Как ее сюда угораздило? Почему из тебя надо все вытягивать?

— Приехала на машине, — сказал отец. — Ее привез молодой и очень черный человек.

— Что ты имеешь в виду — черный человек?

— Ты что, никогда не слышал о неграх? Он был очень вежлив и прекрасно говорил по-шведски. Взяли картину и уехали. Я думал, тебе будет интересно узнать. Вы же почти не видитесь.

— И куда они поехали?

— А мне откуда знать?

Курт Валландер понял, что никто из близких понятия не имеет, где она живет. Иногда она ночевала у матери. Но затем опять исчезала и шла своей, неизвестной им дорогой.

Я должен поговорить с Моной, подумал он. В разводе мы или нет, но общаться нужно. Так больше не может продолжаться.

— Выпить хочешь? — спросил отец.

Меньше всего Валландеру хотелось пить. Но он знал, что отказываться бессмысленно.

— Спасибо, — сказал он.

Из сарая был проход в дом. Низкий потолок, убогая мебель. Он сразу заметил, что в доме грязь и беспорядок.

Он этого не замечает, подумал он. А почему я раньше не видел? Надо поговорить с Кристиной. Он уже не может жить один.

И в этот миг зазвонил телефон.

Отец взял трубку.

— Тебя, — буркнул он, даже не пытаясь скрыть раздражение.

Линда, подумал Валландер. Наверняка Линда.

Это был Рюдберг. Он звонил из больницы.

— Она умерла, — сказал он.

— Приходила в сознание?

— Вообще-то да. Десять минут, не больше. Врачи думали, что теперь пойдет на поправку, а она взяла и умерла.

— Сказала что-нибудь?

Голос Рюдберга прозвучал задумчиво:

— По-моему, тебе лучше приехать в город.

— Что она сказала?

— Вряд ли тебе понравится то, что она сказала.

— Я еду в больницу.

— Лучше в полицию. Я же сказал, она мертва.

Курт Валландер положил трубку.

— Мне надо ехать.

Отец смотрел на него со злобой:

— Тебе нет до меня никакого дела.

— Я приеду завтра, — сказал Курт Валландер, думая про себя, что же делать с этой разрухой, среди которой живет отец. — Я точно приеду завтра, и мы сможем посидеть и поболтать. Приготовим что-нибудь поесть, сыграем в покер.

Курт Валландер почти не умел играть в карты, зато знал, чем ублажить отца.

— Буду завтра в семь, — сказал он.

И поехал назад в Истад.

Без пяти восемь он вошел в ту же самую стеклянную дверь, из которой вышел два часа назад. Эбба приветливо кивнула ему.

— Рюдберг ждет в столовой.

Рюдберг сидел, склонившись над чашкой кофе. Когда Курт увидел его лицо, сразу понял: их ждут неприятности.

4

В столовой они были одни. На первом этаже какой-то пьяница громко возмущался, что его привезли в полицию. А так было тихо, только слабо жужжали обогреватели.

Курт Валландер присел напротив.

— Сними пальто, — сказал Рюдберг, — иначе замерзнешь, когда выйдешь на улицу.

— Сначала я хочу услышать, что она сказала. Потом решу, снимать пальто или нет.

Рюдберг пожал плечами:

— Она умерла.

— Это я уже понял.

— Но она пришла в себя незадолго до смерти.

— Говорила что-нибудь?

— Это сильно сказано — говорила. Шептала. Или шипела.

— Записали на магнитофон?

Рюдберг покачал головой.

— Нечего было писать. Даже и расслышать было почти невозможно. В основном бред. Но я записал все, что понял.

Он вытащил из кармана видавший виды блокнот, стянутый широкой аптечной резинкой. Из блокнота торчал карандаш.

— Она назвала имя мужа, — сказал Рюдберг. — Думаю, хотела узнать, как он себя чувствует. Потом что-то непонятное. Я попытался спросить, кто к ним приходил ночью. Знала ли она их, как они выглядели? Я спрашивал все время, пока она была в сознании. И мне кажется, она меня поняла.

— И что она ответила?

— Я понял только одно слово. «Иностранный».

— Иностранный?

— Именно так. Иностранный.

— То есть она имела в виду, что те, кто убил ее мужа, были иностранцы?

Рюдберг кивнул.

— Ты уверен?

— Часто я говорю, что уверен, если я не уверен?

— Нет.

— Вот так. Теперь мы знаем: последнее, что она произнесла на пороге смерти, было слово «иностранный».

Валландер снял пальто и налил себе кофе.

— Что она имела в виду, черт подери? — пробормотал он.

— Я сидел и думал, пока тебя ждал, — ответил Рюдберг. — Они могли выглядеть не по-шведски. Или говорить на другом языке. Или по-шведски, но с акцентом. Возможностей много.

— Что значит — выглядеть не по-шведски? — спросил Курт Валландер.

— Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать, — ответил Рюдберг. — В общем, мы можем только догадываться, почему она так сказала.

— А если она все выдумала?

Рюдберг кивнул:

— Тоже возможно.

— Но ты так не думаешь?

— С чего бы ей в последние секунды жизни что-то выдумывать? Старики обычно не врут.

Курт Валландер отхлебнул остывший кофе.

— Из всего этого следует, что нам надо искать следы одного или нескольких иностранцев. Лучше бы она сказала что-нибудь другое.

— Ситуация — поганей не приснится.

Некоторое время оба сидели молча. Пьяница наконец замолчал. Было без девятнадцати минут девять.

— Представь, как это звучит, — прервал Курт Валландер затянувшуюся паузу. — «Единственное, что известно полиции в связи с двойным убийством в Ленарпе, это то, что убийцы, по-видимому, были иностранцами».

— У меня есть опасения и похуже, — сказал Рюдберг.

Курт Валландер прекрасно понимал, что он хотел сказать.

В двадцати километрах от Ленарпа был большой лагерь беженцев, уже не раз подвергавшийся нападению. По ночам там жгли кресты, бросали камни в окна, стены были изрисованы нацистскими лозунгами. Жители окрестных деревень и хуторов с самого начала протестовали против организации лагеря в старом замке Хагехольм. Протесты продолжались и сейчас.

Люди не хотели жить рядом с беженцами.

Валландер и Рюдберг знали еще кое-что, что не было известно широкой публике.

Двоих беженцев поймали на месте преступления при попытке взломать контору предприятия, сдающего в аренду сельскохозяйственную технику. К счастью, хозяин предприятия не был таким уж яростным ксенофобом, так что все дело удалось спустить на тормозах. Взломщиков в стране уже не было, поскольку в виде на жительство им, естественно, отказали.

Валландер и Рюдберг уже не раз говорили о том, что случилось бы, выплыви эта история наружу.

— В это трудно поверить. Чтобы кто-то из беженцев, ожидающих вида на жительство, совершил убийство? Маловероятно, — сказал Курт Валландер.

Рюдберг смотрел на него задумчиво.

— Помнишь, я говорил об удавке? — спросил он.

— Что-то насчет узла?

— Я не знаю этого узла. А об узлах я знаю довольно много, можешь мне поверить, я ходил под парусом всю свою молодость.

Курт Валландер глядел на него изучающе.

— Ну и к чему ты ведешь?

— К тому, что этот узел вряд ли завязал кто-то из бывших членов шведского скаутского кружка.

— Ну и что? Что, черт подери, у тебя на уме?

— Узел завязан иностранцем.

Курт не успел ничего ответить, потому что вошла Эбба. Она налила себе кофе.

— Шли бы вы домой и выспались, если хотите быть в форме, — посоветовала она. — Беспрерывно звонят журналисты, хотят, чтобы вы им что-нибудь сообщили.

— О чем? — сказал Курт. — О погоде?

— Похоже, они пронюхали, что бедняжка умерла.

Курт Валландер поглядел на Рюдберга. Тот покачал головой.

— Сегодня вечером никаких сообщений не будет, — сказал он. — Подождем до завтра.

Валландер поднялся и подошел к окну. Ветер дул по-прежнему, но небо было чистое. Ночь опять выдастся холодная.

— Вряд ли мы сможем скрыть, что она перед смертью что-то сказала, — произнес он задумчиво. — А сказав «А», придется сказать и «Б» — что именно она сказала. А это скандал.

— Можно попытаться не упоминать подробностей, — сказал Рюдберг, надевая шляпу. — В интересах следствия.

Валландер посмотрел на него с удивлением:

— Чтобы потом нас обвиняли, что мы скрываем от прессы важную информацию? Что мы прикрываем преступников-иностранцев?

— Ты же понимаешь — могут пострадать невинные люди. Ты представляешь, что начнется в лагерях, если станет известно, что полиция ищет каких-то иностранцев?

Валландер знал, что Рюдберг прав. Внезапно он почувствовал неуверенность.

— Утро вечера мудренее, — сказал он. — Давай встретимся завтра в восемь, только ты и я. Тогда и решим, как быть дальше.

Рюдберг кивнул и, прихрамывая, пошел к выходу. У дверей он остановился и обернулся.

— Но есть и такая возможность, и мы не можем ее исключить, — сказал он. — Что это все же кто-то из беженцев.

Курт сполоснул чашки и поставил их в сушилку.

На самом деле я надеюсь, что так оно и есть, подумал он. Я даже надеюсь, что убийцы отыщутся в лагере беженцев. Тогда, может быть, удастся переломить этот безответственный, безалаберный настрой в стране, когда кто угодно и на любых основаниях может пересечь границу и попросить убежища.

Но Рюдбергу он этого, понятно, не сказал. О таких вещах лучше не распространяться.

И опять, пригибаясь, пошел к своей машине. Проклятый ветер… Несмотря на усталость, домой ему не хотелось.

По вечерам он особенно остро ощущал свое одиночество.

Он включил зажигание и поменял кассету. Теперь настала очередь увертюры к «Фиделио».

Уход жены стал для Валландера полной неожиданностью. Правда, в душе он сознавал, хотя и не мог с этим смириться, что должен был почувствовать опасность задолго до ее ухода. Что брак постепенно шел к своему краху — им просто-напросто стало скучно вместе. Они поженились с Моной очень молодыми и слишком поздно поняли, что постепенно отдаляются друг от друга. Может быть, именно Линда первая среагировала на окружающую их пустоту.

Когда Мона в тот октябрьский вечер сообщила, что хочет развестись, он подумал, что этого, собственно, и ожидал. Но, поскольку в самой мысли таилась угроза, Курт Валландер инстинктивно отгонял ее, все сваливая на собственную занятость. Слишком поздно он осознал, что Мона хорошо подготовилась к разводу. В пятницу вечером она сказала, что им надо развестись, а в воскресенье уехала от него в Мальмё, в заранее снятую квартиру. Он чувствовал себя брошенным, стыд и гнев переполняли его. В бессильной ярости, ощущая, как рушится его мир, он ударил ее по лицу.

После этого осталось только молчание. Она собирала свои вещи днем, когда его не было дома. Взяла с собой очень мало, почти все оставила, и он чувствовал себя глубоко уязвленным. Подумать только — с какой легкостью она расставалась со своим прошлым, чтобы начать новую жизнь, в которой для него не было места. Даже в виде воспоминания.

Он звонил ей. Поздно по вечерам встречались их голоса. Изнемогая от ревности, он выспрашивал, оставила ли она его ради другого мужчины.

— Ради другой жизни, — ответила она. — Чтобы начать другую жизнь, пока не поздно.

Он умолял ее. Пытался казаться равнодушным. Просил прощения за то, что был к ней недостаточно внимателен. Но ничто не могло заставить ее изменить решение.

За два дня до Рождества по почте пришли документы о разводе. Открыв конверт и осознав, что все кончено, Валландер почувствовал, что в нем что-то сломалось. Словно пытаясь убежать, он взял больничный и отправился куда глаза глядят. Почему-то оказался в Дании. Внезапная непогода застигла его на севере Зеландии, и он провел Рождество в холодной комнате в пансионате под Гиллелейей. Там он писал ей длинные письма. Потом все порвал и развеял клочки над морем — символический жест, попытка убедить себя смириться с тем, что случилось.

За два дня до Нового года он вернулся в Истад и приступил к работе. Новый год он встретил, расследуя избиение женщины в Сварте, и вдруг с ужасом подумал, что ударил Мону и сам мог бы стать обвиняемым.

Увертюра к «Фиделио» закончилась, магнитофон выплюнул кассету, и тут же автоматически включилось радио. Передавали репортаж с какого-то хоккейного матча.

Он выехал со стоянки с мыслью отправиться домой.

Но вместо того ехал по прибрежному шоссе в сторону Треллеборга. Миновав старую тюрьму, он увеличил скорость. Езда всегда отвлекала его от мрачных мыслей.

Вдруг он сообразил, что уже в Треллеборге. В гавань медленно входил огромный паром, и тут, повинуясь мгновенному побуждению, Валландер остановил машину.

Он вспомнил, что несколько бывших сотрудников полиции в Истаде работают теперь на паспортном контроле в треллеборгском порту. Может быть, кто-то из них сегодня на дежурстве.

Он шел по пустынному причалу, залитому бледно-желтым светом.

С ревом, будто призрачное доисторическое чудовище, промчался грузовик.

Открыв дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен», Валландер увидел, что двое дежурных полицейских ему незнакомы.

Он кивнул и представился. У старшего была седая борода и шрам на лбу.

— Ну и историйка у вас там, — сказал он. — Взяли их?

— Нет еще, — ответил Курт Валландер.

Разговор прервался — на контроль пошли пассажиры с парома. В основном — возвращающиеся домой шведы, встречавшие Новый год в Берлине. Но были и немцы из Восточной Германии, воспользовавшиеся наконец вновь обретенной свободой.

Через двадцать минут остались только девять пассажиров. Они пытались разъяснить, что ищут в Швеции убежища.

— Сегодня еще тихо, — сказал другой полицейский, тот, что помоложе. — Иногда их бывает до сотни на одном пароме. Можете себе вообразить.

Пятеро из беженцев принадлежали к одной эфиопской семье, но только у одного из них имелся паспорт, и Курт Валландер удивился про себя, как это им удалось проделать такое длинное путешествие с одним-единственным паспортом. Кроме эфиопов решения ожидали двое ливанцев и два молодых парня из Ирана.

Курт Валландер не понимал, что за настроение владеет беженцами — радостное предвкушение или страх.

— А теперь что? — поинтересовался он.

— Сейчас приедут из Мальмё и заберут их, — сказал старший. — Сегодня очередь Мальмё. Нам сообщили по рации, что среди пассажиров много беспаспортных. Иногда мы даже просим подкрепления.

— А что будет в Мальмё? — спросил Валландер.

— Их разместят пока на корабле в порту Ольехамн. Такой плавучий лагерь. Там они и будут, пока их не переправят дальше. Если не выдворят сразу.

— А что думаете насчет этих?

Полицейский пожал плечами:

— Этим, скорее всего, разрешат остаться. Хотите кофе? У нас есть немного времени до следующего парома.

Валландер покачал головой:

— В другой раз. Мне надо ехать.

— Надеюсь, вы их возьмете.

— Я тоже надеюсь, — сказал Курт Валландер.

По дороге домой он задавил зайца. Что-то мелькнуло в свете фар, он резко затормозил, но зверек все равно мягко шлепнулся о левое переднее колесо. Он не остановился посмотреть — заяц наверняка погиб.

Что это со мной? — подумал он.

Ночью он плохо спал. В пять утра внезапно проснулся. Во рту пересохло. Ему приснилось, что кто-то пытается его задушить. Поняв, что уже не заснет, он встал и сварил кофе.

Вгляделся в темноту — термометр, который он когда-то криво прибил за кухонным окном, показывал шесть градусов мороза. Уличный фонарь раскачивался на ветру. Валландер сидел на кухне и думал про вчерашний разговор с Рюдбергом. Случилось именно то, чего он боялся. Умирающая женщина не сказала ничего, что могло бы им помочь. Ее слова о каком-то иностранце ничего определенного не дают. Им не за что ухватиться, чтобы двигаться дальше.

В половине седьмого Валландер оделся. Долго бродил по комнатам, бессистемно открывая шкафы. Где же его толстый свитер?

Он вышел на улицу, где свистел и выл ветер, поехал по Эстерледен, а оттуда свернул на шоссе в направлении Мальмё. До встречи с Рюдбергом, назначенной на восемь, надо еще раз поговорить с соседями Лёвгренов. Его не оставляло чувство — что-то тут не то. Нападения на стариков редко бывают случайными. Как правило, они вызваны слухами о припрятанных деньгах. Такие грабители иной раз тоже не церемонятся с жертвами, но с подобной методичной, хладнокровной жестокостью он столкнулся впервые.

В деревнях люди встают рано, думал он, сворачивая на проселок к дому Нюстрёма. Может быть, они припомнили что-нибудь?

Он остановился и заглушил мотор. В ту же секунду в кухонном окне погас свет.

Боятся, подумал он. Может, вообразили, что это вернулись убийцы?

Фары он оставил включенными, чтобы было видно, как он идет к дому.

Он больше почувствовал, чем увидел, вспышку огня, ударившего из зарослей рядом с домом. Оглушительный грохот бросил его на землю. Камешек царапнул щеку, так что на какую-то секунду Валландер подумал, что ранен.

— Полиция! — закричал он. — Не стреляйте! Не стреляйте, черт бы вас подрал!

В лицо ударил луч карманного фонаря. Рука с фонарем дрожала, и пучок света прыгал из стороны в сторону. Старик Нюстрём стоял над ним со старым дробовиком.

— Это вы, что ли? — спросил он.

Валландер поднялся отряхиваясь.

— Куда вы целились? — спросил он.

— Я стрелял в воздух, — ответил Нюстрём.

— А лицензия на оружие у вас есть? Иначе могут быть неприятности.

— Сегодня моя очередь сторожить, — пролепетал старик дрожащим от пережитого страха голосом.

— Я погашу фары, — сказал Валландер спокойно, как мог. — А потом мы с вами поговорим.

На кухонном столе стояли две коробки с патронами, на скамье лежали ломик и большая кувалда. Черный кот сидел на подоконнике и глядел на него с явной угрозой. Жена стояла у плиты и варила, помешивая, кофе.

— Откуда мне знать, что это полиция, — виновато пробормотал Нюстрём. — В такую-то рань.

Курт Валландер отодвинул кувалду и сел на скамью.

— Она умерла вчера вечером, — сказал он. — Я подумал, что лучше мне самому вам рассказать.

Всякий раз, когда приходилось сообщать о чьей-то смерти, Валландер испытывал чувство нереальности происходящего. Рассказать незнакомым людям о том, что их ребенок или родственник внезапно скончался, рассказать так, чтобы это прозвучало более или менее достойно? Смерти, о которых сообщала полиция, были, как правило, неожиданными, чаще всего насильственными, а их обстоятельства — весьма жестокими. Кто-то ехал в автомобиле за покупками — погиб. Ребенок катался на велосипеде — попал под машину. Кого-то избили или ограбили, кто-то покончил жизнь самоубийством. Когда полицейский стоит в дверях, люди просто отказываются верить тому, что слышат.

Двое стариков на кухне молчали. Пожилая женщина продолжала помешивать ложкой в кофейнике. Старик поглаживал ствол дробовика, и Валландер незаметно чуть отодвинулся, чтобы не попасть под случайный выстрел.

— Значит, померла Мария, — проговорил старик медленно.

— Врачи сделали все, что могли.

— Может, это и к лучшему, — сказала его жена с неожиданным жаром. — Для чего бы ей жить, раз его убили?

Нюстрём положил ружье на стол и встал. Валландер обратил внимание на то, что старик по-прежнему щадит колено.

— Пойду задам лошади корма, — сказал Нюстрём и натянул старую кепку.

— Вы не против, если я пойду с вами? — спросил Курт Валландер.

— Почему я должен быть против? — пожал плечами старик и открыл дверь.

Когда они вошли в конюшню, кобыла заржала. Пахнуло теплым навозом. Нюстрём привычно забросил в стойло охапку сена.

— Потом я у тебя почищу, — сказал он лошади и потрепал ее по холке.

— Зачем они держали лошадь? — поинтересовался Валландер.

— Для старого крестьянина пустое стойло — хуже покойницкой, — сказал Нюстрём. — Она была у них вместо товарища.

Курт Валландер подумал, что он с таким же успехом может задать свои вопросы прямо здесь, в конюшне.

— Вы сегодня сторожили усадьбу, — сказал он. — Вам страшно, я могу это понять. И вы наверняка думали, почему убили именно их. Наверняка ведь задавали себе вопрос: почему их? Почему не нас?

— Денег у них не было, — сказал Нюстрём. — И особых ценностей тоже. Во всяком случае, ничего не пропало. Я так и сказал давешнему полицейскому. Он попросил, чтоб я дом осмотрел. Ежели чего может и не хватает, так это старых стенных часов.

— Ежели чего?

— А может, кто из дочек взял. Всего не упомнишь.

— Значит, денег не было, — сказал Валландер. — Нет денег — нет врагов.

Тут его осенило:

— А вы? Вы-то сами храните деньги дома? Может, они просто перепутали дом?

— Все наши деньги в банке, — сказал Нюстрём. — И у нас тоже нет никаких врагов.

Они вернулись в дом и выпили кофе. Курт Валландер заметил, что у женщины красные глаза. Она воспользовалась их отсутствием, чтобы поплакать.

— Ничего необычного не замечали в последнее время? — спросил он. — Никакие незнакомцы их не навещали?

Старики переглянулись и отрицательно покачали головами.

— Когда вы говорили с ними в последний раз?

— Позавчера мы пили кофе, — сказала Ханна, — как обычно. Мы уже сорок лет вместе пьем кофе. Каждый день. Пили…

— Они не казались встревоженными? Обеспокоенными чем-то?

— Юханнес был простужен, — сказала Ханна. — А так — все, как всегда.

Безнадежно, подумал Курт Валландер. Он не знал, что еще спросить. Каждый их ответ был как захлопывающаяся перед носом дверь.

— У них не было знакомых иностранцев?

Старик удивленно поднял брови:

— Иностранцев?

— Ну, нешведов.

— Несколько лет назад у них жили в палатке какие-то датчане, — вспомнил старик. — На празднике середины лета.

Курт Валландер посмотрел на часы: уже полвосьмого. Если он не хочет опоздать на встречу с Рюдбергом, надо ехать.

— Попробуйте еще повспоминать, — сказал он. — Подумайте. Все, что вы ни вспомните, может принести пользу расследованию.

— У меня на дробовик лицензия, — сказал Нюстрём, провожая его к машине. — И я в вас не целился. Хотел только напугать.

— Это вам удалось, — сказал Валландер. — Но я думаю, вы можете спать по ночам спокойно. Грабители сюда не вернутся.

— А вы смогли бы? — спросил Нюстрём. — Вы смогли бы спать, если бы ваших соседей зарезали, как на бойне?

Поскольку Курт Валландер не знал, что ответить, то предпочел промолчать. Поблагодарил за кофе, сел в машину и поехал.

Черт знает что, думал он. Ни следа, ни зацепки, ничего. Только этот Рюдбергов узел и слово «иностранный». Двое стариков, никакой антикварной мебели, никаких денег в кубышке, убиты так, будто это не просто ограбление, а убийство из ненависти или из мести.

Что-то должно быть, размышлял он. Что-то должно быть необычное в этих двух стариках.

Если бы лошади умели говорить!

Эта лошадь… Что-то его беспокоило, хоть он и не мог понять что. Но он был достаточно опытен, чтобы не оставлять свое беспокойство без внимания. Что-то там не то с этой лошадью.

Без четырех минут восемь он затормозил у здания полиции в Истаде. Казалось, ветер ещё усилился, теперь он налетал порывами. Хотя, похоже, стало немного теплее.

Только бы не пошел снег, в который раз подумал он. Эбба была на месте. Он кивнул ей:

— Рюдберг пришел?

— Он у себя, — сказала Эбба. — Уже начали звонить. И телевидение, и радио, и газеты. И шеф полиции из Мальмё.

— Попридержи их еще чуть-чуть, — попросил Курт Валландер. — Я должен сначала поговорить с Рюдбергом.

Прежде чем идти к Рюдбергу, он зашел к себе и повесил куртку.

Кабинет Рюдберга был в том же коридоре, что и его. Он постучал в дверь и услышал в ответ невнятное бурчание.

Когда он вошел, Рюдберг стоял и смотрел в окно. Вид у него был невыспавшийся.

— Привет, — сказал Валландер. — Принести кофе?

— С удовольствием. Только без сахара. Я с этим завязал.

Валландер взял в столовой две пластмассовые кружки с кофе и направился к Рюдбергу.

Но у дверей он остановился.

Как же все-таки быть, подумал он. Что делать? Держать в секрете ее последние слова в так называемых интересах следствия? Или все открыть прессе? Как быть?

Не знаю я, как быть, подумал Валландер с раздражением и толкнул дверь ногой.

Рюдберг уже сидел за столом и расчесывал редкие волосы. Курт Валландер опустился в продавленное кресло для посетителей.

— Закажи новое кресло, — посоветовал он.

— Денег не дают, — коротко сказал Рюдберг и сунул расческу в ящик стола.

Курт Валландер поставил кофе на пол рядом с креслом.

— Я сегодня проснулся ни свет ни заря, — сказал он мрачно. — Поехал еще разок поговорить с Нюстрёмом. Старик сидел в засаде и встретил меня залпом из дробовика.

Рюдберг показал на щеку и вопросительно посмотрел на Курта.

— Нет, — сказал Курт, — это не дробь. Я бросился на землю. Где стоял, там и бросился. Говорит, у него есть лицензия, черт его знает.

— Что-нибудь новое сказали?

— Ничего. Ничего. Ни денег, ничего не было. Если они не врут, понятно.

— С чего бы им врать?

— И в самом деле, с чего бы?..

Рюдберг отхлебнул кофе и скривился:

— А знаешь, что у полицейских рак желудка бывает чаще, чем у других людей?

— Не знал.

— Так вот знай. Я думаю, это из-за бесчисленных чашек скверного кофе.

— Без кофе ничего не раскроешь. За чашкой кофе только и можно что-нибудь придумать.

— Как сейчас, например?

Валландер покачал головой.

— У нас что, есть с чего начать? Нет. Ничего нет.

— Ты слишком нетерпелив, Курт. — Рюдберг смотрел на него, потирая нос. — Ты меня прости, что я говорю, как старый ментор. Но в этом случае мы должны полагаться только на терпение.

Они еще раз обсудили ситуацию. Техники-криминалисты снимают отпечатки пальцев и пробивают по центральному дактилоскопическому регистру. Ханссон собирает информацию о всех раскрытых случаях подобных ограблений — где сейчас преступники, кого освободили за недостатком улик, кто сидит в тюрьме. Контакт с жителями Ленарпа надо продолжить, может быть, что-то даст разосланный опросник. И Рюдберг, и Валландер следовали традициям истадской полиции — вести дело настойчиво, методично и скрупулезно, рано или поздно что-нибудь да выплывет. Какой-то след, ниточка, зацепка. Только терпение. Методичная работа и терпение. Умение ждать.

— Мотив? — настаивал Валландер. — Если это, конечно, не деньги. Или слухи о деньгах. Что тогда? Удавка… Ты ведь думаешь то же, что и я. Это двойное убийство продиктовано ненавистью или местью или тем и другим.

— Давай подумаем. Представь себе двух грабителей, которым отчаянно нужны деньги. И они уверены, что у Лёвгренов есть кубышка. Представь, что деньги им нужны до зарезу, а уважения к человеческой жизни у них никакого. Тут недалеко и до пыток.

— Почему это — до зарезу? — удивился Валландер.

— Ты знаешь не хуже моего. Есть наркотики, вызывающие такую зависимость, что человек готов на все.

Да, это он знал, и не только знал, но и видел собственными глазами. Насилия в стране становилось все больше, и почти всегда за этим стояла наркоторговля или наркозависимость. Бог пока милует Истад — такие преступления случаются здесь достаточно редко, но Валландер не строил иллюзий насчет того, что их это не коснется.

Тихих уголков уже не осталось. И Ленарп тому доказательство.

Он сел поудобнее.

— Что будем делать?

— Это ты — начальник, — улыбнулся Рюдберг.

— Я хочу знать твое мнение.

Рюдберг поднялся, подошел к окну, пальцем пощупал землю в цветочном горшке. Земля была сухая.

— Если хочешь знать мое мнение, ты его узнаешь. Но ты должен понимать, что я далеко не на сто процентов уверен. Во-первых, с чего бы мы ни начали, все равно поднимется переполох. Но все же, я думаю, разумнее потянуть несколько дней. У нас куча такого, в чем надо разобраться.

— Например?

— Были у Лёвгренов знакомые иностранцы?

— Я спрашивал об этом сегодня. Возможно, некие датчане.

— Вот видишь.

— Вряд ли это они. Те просто ставили палатку на земле Лёвгренов, когда приезжали на праздник середины лета.

— А почему не они? Во всяком случае, это тоже надо проверить. И есть же еще люди, не только соседи. Насколько я понял, у Лёвгренов большая родня.

Курт Валландер подумал, что Рюдберг прав. И в самом деле есть причины, по которым лучше не спешить с разглашением предсмертных слов старушки Лёвгрен. Поиски убийц иностранного происхождения надо пока вести негласно — в интересах следствия.

— А что мы вообще знаем об иностранцах, совершивших преступления в Швеции? — спросил он. — Есть какой-нибудь реестр?

— Реестры есть на все, — кивнул Рюдберг. — Посади кого-нибудь за компьютер, пусть зайдет в центральную базу данных, может, что и найдем.

Курт Валландер поднялся. Рюдберг смотрел на него с удивлением.

— Ты ничего не спрашиваешь об удавке? — поинтересовался он.

— Прости, забыл.

— Так вот, в Лимхамне есть старый парусный мастер, который знает все об узлах. Я читал о нем в прошлом году в газете. Я думаю, стоит потратить время и найти его. Не обязательно это что-то нам даст. Но все-таки…

— Я хочу, чтобы ты был на совещании, — перебил его Валландер. — Потом можешь ехать в Лимхамн.

В десять часов все были в кабинете Курта Валландера.

Разговор был очень коротким. Валландер передал слова умирающей женщины и подчеркнул, что эти сведения пока не должны разглашаться. Никто не возражал.

Мартинссон уселся за компьютер искать преступников-иностранцев. Несколько полицейских поехали в Ленарп продолжать расспросы. Валландер попросил Сведберга присмотреться к польской семье, по-видимому, находившейся в Швеции нелегально. Он хотел узнать, почему они выбрали именно Ленарп. Без четверти одиннадцать Рюдберг уехал в Лимхамн искать парусного мастера.

Оставшись один, Валландер уставился на прикнопленную к стене карту. Откуда прибыли эти убийцы? И куда потом скрылись?

Потом он сел за стол и сообщил Эббе, что готов отвечать на звонки. Больше часа он разговаривал с журналистами. Но девушка с местного радио так и не позвонила. В четверть первого в дверь постучал Нурен.

— А ты разве не в Ленарпе? — удивился Курт.

— Был в Ленарпе. Но есть одна штука, которая не дает мне покоя. — Вымокший до нитки Нурен присел на краешек стула. Снаружи лил дождь — температура была уже плюсовая. — Может быть, это все не имеет никакого значения, — сказал Нурен. — Но я все время об этом думаю.

— Обычно почти все имеет значение, — сказал Валландер.

— Ты помнишь лошадь?

— Конечно, помню.

— Ты просил меня дать ей сена.

— И воды.

— Сена и воды. Но я этого не сделал.

Курт Валландер посмотрел на него с удивлением:

— Почему?

— Не надо было. У нее уже были и сено, и вода.

Курт Валландер помолчал немного.

— Продолжай, — сказал он. — У тебя, похоже, есть какие-то идеи.

Нурен пожал плечами.

— Когда я был мальчишкой, у нас была лошадь, — сказал он. — Когда ей давали сено, она съедала все подчистую. Я только хочу сказать, что кто-то уже дал ей сена. Самое большее за час до нашего приезда.

Валландер потянулся к телефону.

— Если ты собираешься звонить Нюстрёму, то незачем.

Рука Валландера повисла в воздухе.

— Я говорил с ним перед тем, как сюда ехать. Он не давал лошади корм.

— Мертвецы тоже не кормят лошадей, — сказал Курт Валландер. — Кто же мог это сделать?

Нурен поднялся со стула.

— Странно, — произнес он задумчиво. — Они пытают и забивают насмерть одного, душат другую, а потом идут на конюшню кормить лошадь. Что за логика?

— Логики никакой, — согласился Валландер.

— А может, это ничего и не значит.

— Или наоборот. Молодец, что пришел и рассказал.

Нурен попрощался и вышел.

Валландер задумался. Интуиция его не подвела — с лошадью и правда что-то было не так. Зазвонил телефон.

Еще какой-то журналист жаждал с ним поговорить.

Без четверти час он вышел из управления полиции. Он решил навестить старого друга, которого не видел уже много-много лет.

5

Курт Валландер свернул с трассы Е-14 у дорожного указателя «Развалины крепости Шернсунд». Проехав немного, он остановил машину и вышел по малой нужде. Сквозь свист ветра слышался рев реактивных двигателей на аэродроме Стуруп. Прежде чем сесть в машину, счистил глину с башмаков. Погода менялась очень быстро, на термометре было уже плюс пять. По небу мчались рваные облака.

Сразу за развалинами гравийная дорога разделилась, и он поехал налево. Он никогда здесь раньше не бывал, но почему-то знал, что едет правильно. В памяти всплыло описание, полученное десять лет назад. Причем в малейших деталях. Наверное, у него мозги особым образом запрограммированы на дороги и вообще на топографию.

Примерно через километр покрытие стало совсем скверным. Он медленно переваливал через ухабы и удивлялся, как здесь могут ездить большие машины.

Дорога внезапно закончилась крутым спуском и уперлась в усадьбу с длинным рядом пристроенных друг к другу конюшен. Валландер въехал во двор и остановился. Когда он вышел из машины, стая ворон подняла дикий крик.

Усадьба выглядела заброшенной. Дверь конюшни хлопала на ветру. На какую-то секунду он даже решил, что не туда приехал.

Полное запустение, подумал он.

Символ сконской зимы — орущие черные птицы. И глина, прилипающая к подметкам.

Вдруг в дверях конюшни показалась молодая светловолосая девушка. Чем-то она напоминала Линду. Те же волосы, та же тонкая фигурка, такая же нервная походка. Он внимательно наблюдал за ней.

Она взялась за приставную лестницу, увидела Валландера и вытерла руки о серые жокейские галифе.

— Добрый день, — сказал Курт. — Я разыскиваю Стена Видена. Это здесь?

— Вы что, из полиции? — спросила девушка.

— Да, — сказал Валландер удивленно. — А откуда вы знаете?

— По голосу слышно. — Девушка опять ухватилась за лестницу.

— А он дома?

— Вы мне не поможете с лестницей? — попросила девушка.

Валландер увидел, что одна из планок лестницы зацепилась за доску внутренней обшивки, взялся за лестницу и, покачав, высвободил.

— Спасибо, — сказала девушка. — Стен у себя в конторе. — Она показала на красный кирпичный дом неподалеку.

— А вы здесь работаете? — спросил Курт Валландер.

— Да. — Она быстро полезла наверх. — А теперь отойдите-ка в сторонку!

Судя по тому, как она ловко сбрасывала сверху большие тюки сена, руки у нее были сильные.

Валландер пошел к конторе. И только собрался постучать в толстую дверь, как из-за угла появился мужчина.

Он не видел Стена Видена лет десять. Тот мало изменился. Те же вьющиеся волосы, то же худое лицо, красная сыпь на подбородке.

— Вот так сюрприз! — Стен издал нервный смешок. — Я-то думал, пришли подковать лошадей. А это ты. Сколько лет, сколько зим!

— Одиннадцать, — сказал Курт Валландер, подумав. — Лето семьдесят девятого.

— Лето рухнувших надежд, — сказал Стен Виден. — Пошли выпьем кофе?

Через гараж они прошли в здание из красного кирпича. Сильно пахло масляной краской. В полумраке виднелся ржавый комбайн. Стен Виден открыл еще одну дверь. Из-под ног выскочила кошка. Они вошли в комнату — странную смесь жилья и конторы. У стены стояла незастеленная постель с несвежим бельем. Телевизор, видео, микроволновая печь на столе. В старом кресле свалена одежда. Огромный письменный стол. Стен Виден налил кофе из термоса, стоявшего рядом с факсом в широкой оконной нише.

А ведь он мечтал петь в опере, подумал Валландер. И вспомнил, как они оба в конце семидесятых мечтали о будущем — как оказалось, недостижимом. Курт Валландер мечтал стать импресарио, а тенор Стена Видена должен был звучать на всех оперных подмостках мира.

Курт служил тогда в полиции. Он и сейчас служит в полиции.

А когда Стен Виден понял, что голос не так уж хорош, то занялся пришедшей в полный упадок конюшней для скаковых лошадей, доставшейся ему от отца. Их дружба не выдержала общих разочарований. И вот прошло одиннадцать лет. Хотя живут они всего-то в пятидесяти километрах друг от друга.

— А ты малость разжирел, — заметил Стен, снимая со стула ворох газет.

— Зато ты все такой же, — сказал Курт с удивившим его самого раздражением.

— Лошадники толстыми не бывают, — засмеялся Стен своим нервным смехом. — У всех тонкие кости и тощие кошельки. Кроме таких, как Хан или Штрассер. Те могут себе позволить.

— Как дела? — спросил Курт, усаживаясь.

— Ни шатко ни валко. Не могу сказать, что достиг больших успехов, но и не прогорел. Всегда есть неплохая лошадь в стойле. Сейчас получил нескольких двухлеток, так что дело крутится. Но, по правде сказать… — Он, не закончив фразы, сунул руку в ящик стола и достал оттуда ополовиненную бутылку виски. — Хочешь?

Курт Валландер покачал головой.

— Полицейскому не стоит попадаться пьяным за рулем, — сказал он. — Хотя такое случается.

— Ну что ж, за твое здоровье, — сказал Стен и отпил прямо из горлышка.

Он достал из мятой пачки сигарету и долго искал среди бумаг зажигалку.

— Как Мона? — спросил он. — Линда, отец? И твоя сестра, как ее, Черстин?

— Кристина.

— Ну конечно, Кристина. У меня плохая память, ты же знаешь.

— Мелодии ты никогда не забывал.

— Разве?

Он сделал еще глоток из бутылки. Курт заметил, что его что-то мучает. Может быть, не следовало сюда приезжать? Может, Стен вовсе не хочет вспоминать прошлое?

— Мы с Моной развелись, — сказал он. — Линда живет сама по себе, а отец, как всегда, пишет свои картины. Но, похоже, начинает впадать в маразм. Что с ним делать, ума не приложу.

— А ты знаешь, что я женился? — спросил Стен. Похоже, он даже не слышал, что сказал ему Курт.

— Нет, конечно.

— Когда отец понял, что ему уже не под силу тянуть лямку, он передал эту чертову конюшню мне, а сам запил по-черному. До этого он хоть как-то соображал, сколько может в себя влить. Я понял, что мне одному не справиться с ним и с его собутыльниками, и женился на девушке, она работала здесь же в конюшне. Потому, наверное, что она ловко управлялась с отцом. Она с ним обращалась как со старым конем. Пусть делает все что хочет, но до определенных границ. Мыла его из шланга. Но, когда отец умер, я заметил, что от нее пахнет так же, как от него, и развелся.

Он опять выпил. Курт Валландер заметил, что Виден начинает пьянеть.

— Каждый день думаю, не продать ли эту конюшню. Думаю, миллион за нее возьму. После раздачи долгов останется тысяч четыреста, куплю кемпер и поеду куда глаза глядят. Будет у меня дом на колесах.

— Куда поедешь?

— В том-то и дело. Не знаю. Нет такого места, куда бы мне хотелось поехать.

Курту Валландеру стало очень грустно. Хотя Стен Виден внешне почти не изменился за последний десяток лет, это был другой человек. Тусклый, без выражения, надтреснутый голос, голос отчаявшегося человека. А десять лет назад это был веселый парень, желанный гость на вечеринках.

Девушка, спросившая, не из полиции ли он, ехала верхом мимо окна.

— Кто это? — спросил Курт Валландер. — Она сразу угадала, что я из полиции.

— Ее зовут Луиза. Она уж точно чует полицейских за версту. С двенадцати лет по приютам для малолетних преступников. Я у нее вроде опекуна. С лошадьми она — лучшего желать нельзя. Но полицейских ненавидит. Утверждает, что какой-то полицейский ее изнасиловал.

Он выпил еще и мотнул головой в сторону незастеленной кровати.

— Иногда она спит со мной. По крайней мере, у меня такое чувство, что именно она спит со мной, а не наоборот. Это ведь не наказуемо?

— С чего бы? Она ведь не малолетка.

— Ей девятнадцать. Но ведь я опекун, мне же не положено спать с ней, а?

Курт почувствовал, что Виден становится агрессивным. Внезапно он пожалел, что приехал.

Хоть он и старался убедить себя, что сделал это исключительно в интересах следствия, в глубине души Валландер знал, что просто хотел дать себе передышку, поговорить о Моне, услышать слова утешения.

— Я хотел поговорить о лошадях, — сказал он. — Ты, может быть, читал о двойном убийстве в Ленарпе?

— Я не читаю газет, — хмыкнул Стен Виден. — Только программы скачек, и все. Меня не касается, что там у вас происходит.

— Убиты двое стариков, — продолжал Курт. — У них была лошадь.

— Лошадь тоже убили?

— Нет, лошадь не убили. Мало этого, убийцы, похоже, задали ей корма перед тем, как исчезнуть. Вот я и хотел тебя спросить: как быстро лошадь может управиться с охапкой сена?

Стен сделал еще глоток и взял новую сигарету.

— Шутишь? Ты хочешь сказать, что приехал сюда узнать, как быстро едят лошади?

— Я хотел тебя попросить съездить со мной и посмотреть на эту лошадь, — довольно резко произнес Валландер. Он начинал злиться.

— У меня нет времени, — сказал Стен. — Сейчас приедет кузнец, и мне надо еще сделать шестнадцать уколов витамина.

— А завтра?

Глаза у Стена блеснули.

— А мне заплатят? — спросил он.

— Заплатят.

— Посмотрим, — сказал Стен и записал номер на клочке грязной бумаги. — Позвони мне с утра.

Они вышли во двор. Ветер не стихал. Девушка по-прежнему была в седле.

— Красивое животное, — сказал Курт.

— Королева Маскарада. В жизни никогда ничего не выиграет. Ее хозяйка — богатая вдова мэра Треллеборга. Я честно советовал продать ее какой-нибудь школе верховой езды, но она упорно считает, что у кобылы есть шансы. Нет у нее никаких шансов.

Они дошли до машины.

— Знаешь, как умер мой отец? — внезапно спросил Свен Виден.

— Нет.

— Поперся однажды на развалины крепости. Он любил там выпивать. Дело было ночью, осень… Свалился в крепостной ров и утонул. Там все заросло водорослями, ни черта не видно. Кепочка всплыла. Кепка с надписью: «Да здравствует жизнь!» Реклама какой-то фирмы, занимающейся секс-туризмом в Бангкоке.

— Ладно, приятно было повидаться, — сказал Курт Валландер, усаживаясь за руль. — Завтра позвоню.

— Как знаешь. — Стен Виден развернулся и пошел к конюшне.

В зеркало заднего вида Валландер видел, как тот стоит и о чем-то говорит с девушкой на лошади.

Зачем я приезжал, снова подумал он.

Когда-то мы были друзьями. У нас была мечта. Когда мечта лопнула, не осталось ничего. Наверное, мы оба очень любили оперу. Или это тоже нам только казалось?

Он ехал очень быстро. Надо было дать выход раздражению.

Когда он затормозил у выезда на шоссе, зазвонил телефон. Связь была скверная, но он разобрал, что это Ханссон.

— Езжай сюда! — кричал Ханссон. — Ты меня слышишь?!

— Что случилось? Что — там — случилось? — Курт старался говорить громко и раздельно.

— Тут сидит фермер из Хагестада и говорит, что знает, кто их убил.

Валландер почувствовал, как забилось сердце.

— Кто?! — закричал он. — Кто?!

Связь прервалась. Шорох и треск.

— Проклятье, — буркнул он себе под нос.

И помчался в Истад. Слишком быстро, упрекнул он себя. Если дежурит Нурен или Петерс, ему не поздоровится.

На спуске к центру мотор начал чихать. Кончился бензин.

Значит, датчик топлива не сработал — лампочка не загорелась.

Он чудом дотянул до бензоколонки напротив больницы. Подошел к автомату и обнаружил, что у него нет при себе денег. Пришлось идти в слесарную мастерскую в том же здании и просить взаймы двадцатку у хозяина. Тот знал его, Валландер несколько лет назад расследовал взлом в их фирме.

Оставив машину на стоянке, Валландер бросился в управление. Эбба попыталась что-то ему сказать, но он только нетерпеливо отмахнулся.

Дверь в кабинет Ханссона оказалась открыта, и он вошел без стука. Там было пусто.

В коридоре Валландер наткнулся на Мартинссона. Тот шел ему навстречу с ворохом компьютерных распечаток.

— Вот кого я ищу, — сказал Мартинссон. — Я накопал кое-что интересное. Черт знает, может, это были финны.

— Когда ничего не известно, мы считаем, что виноваты финны, — буркнул Валландер. — Сейчас мне некогда. Ты Ханссона не видел?

— По-моему, он не выходил из кабинета.

— Тогда объяви розыск. Его там нет.

Он заглянул в столовую, но и там никого не было, кроме девушки из канцелярии. Она готовила себе омлет.

Куда его черт понес, подумал Валландер и заглянул в свой кабинет.

Там тоже было пусто. Тогда он позвонил Эббе.

— Ты не знаешь, где Ханссон? — спросил он.

— Если бы ты не пролетел мимо как сумасшедший, я бы тебе сразу сказала, — ответила Эбба. — Он пошел в Фёренингсбанк.

— Что ему там делать? Он был один или с кем-то?

— С кем-то. Но я не знаю, кто это.

Валландер бросил трубку. Что задумал Ханссон?

Он позвонил Эббе еще раз:

— Можешь его отыскать?

— В банке?

— Если он там, то в банке.

Он очень редко просил Эббу кого-нибудь для него разыскать. Никак не мог привыкнуть к мысли, что у него есть секретарь. Если ему было что-то надо, он старался сделать это сам. Так привык с молодости. Только богачи и зазнайки гоняют других, чтобы те за них бегали. Что, трудно открыть телефонный справочник и поднять трубку? Валландеру казалось, что это непростительная лень.

Его размышления прервал телефонный звонок. Звонил Ханссон из Фёренингсбанка.

— Я думал, успею до того, как ты приедешь, — сказал он. — Тебе, наверное, интересно, что я здесь делаю?

— А ты как думаешь?

— Мы хотим проверить банковский счет Лёвгрена.

— Кто — мы?

— Его зовут Хердин. Но ты поговоришь с ним сам, мы будем через полчасика.

Они вернулись через час с четвертью. Хердин был ростом под два метра, жилистый и сухой, и, пожимая ему руку, Курт Валландер почувствовал, что тот очень силен.

— Мы немножко задержались, — сказал Ханссон, — зато сходили не впустую. Послушай, что говорит Хердин. И что мы обнаружили в банке.

Хердин сел на стул. Даже сидя он был огромного роста.

Похоже, ради похода в полицию он оделся в свой самый парадный наряд — выношенный костюм и рубашку с махрящимся воротом.

— Лучше будет, если мы начнем с самого начала, — сказал Курт Валландер и достал блокнот.

Хердин с удивлением посмотрел на Ханссона:

— Что, опять все сначала?

— Так будет лучше, — сказал Ханссон.

— Это длинная история, — засомневался Хердин.

— Давайте начнем с того, как вас зовут, — предложил Валландер.

— Ларс Хердин. У меня ферма в Хагерстаде, двадцать гектаров. Выращиваю бычков, но последнее время дело идет все хуже.

— У меня есть все его данные, — вставил Ханссон. Похоже, он торопился на бега.

— Если я правильно понимаю, вы пришли к нам, потому что у вас есть факты, касающиеся убийства супругов Лёвгрен. — Валландер поймал себя на излишней официальности. Надо бы попроще, подумал он.

— Ясно, что дело в деньгах, — сказал Ларс Хердин.

— В каких деньгах?

— В их деньгах, в чьих же еще?

— Вы не могли бы выражаться понятнее?

— Что тут непонятного? Немецкие деньги.

Курт Валландер глянул на Ханссона. Тот незаметно пожал плечами — имей терпение.

— Давайте поподробнее, — сказал Валландер. — Пожалуйста, все, что вы знаете.

— Лёвгрен и его отец неплохо заработали во время войны, — сказал Ларс Хердин. — У них была тайная скотобойня в смоландских лесах. Они покупали выбракованных лошадей, а мясо втихую продавали в Германию. Заработали кучу денег, и никто их не поймал. А Лёвгрен не только жадный, но и ушлый. Он хорошо поместил деньги, и с годами его капитал только рос.

— Вы имеете в виду отца Лёвгрена?

— Я имею в виду Лёвгрена. Отец умер сразу после войны.

— Вы хотите сказать, что они были состоятельными людьми?

— Не они. Она-то ничего не знала о деньгах.

— Он скрывал свое состояние от жены?

Ларс Хердин кивнул.

— Он всегда обманывал сестру.

Курт Валландер посмотрел на него вопросительно.

— Мария Лёвгрен была моей сестрой. Ее убили, потому что он припрятал свои денежки.

Валландер уловил горечь в словах Хердина. Или то была ненависть?

— И он хранил деньги дома?

— Только иногда.

— Иногда?

— Когда снимал со счета.

— Можно поподробнее?

На Хердина словно накатило.

— Юханнес Лёвгрен был просто мразью, — сказал он, — и я ничуть не жалею, что он подох. Но Марии не надо было умирать, этого… этого я никогда не прощу!

Взрыв произошел так неожиданно, что ни Ханссон, ни Валландер не успели среагировать. Ларс Хердин схватил со стола толстую стеклянную пепельницу и шарахнул ею со всей силы в стену, рядом с головой Валландера. Осколки брызнули во все стороны, и один из них впился ему в нижнюю губу.

Наступила такая тишина, что, казалось, заложило уши.

Ханссон поднялся с места, готовый броситься на огромного Хердина, но Валландер сделал предостерегающий жест рукой, и Ханссон медленно опустился на стул.

— Прошу прощения, — сказал Ларс Хердин. — Если у вас есть щетка… и совок… я все уберу… Вы не беспокойтесь, я заплачу.

— Уберут без вас, — сказал Курт Валландер. — Если вы успокоились, давайте продолжим разговор.

Ларс Хердин, казалось, овладел собой.

— Юханесс Лёвгрен был просто мразью, — повторил он. — Притворялся, что такой же, как все. Но думал он только о деньгах, которые они с папашей наворовали во время войны. Вечно жаловался, дескать, все так дорого, крестьяне все беднеют… А у самого была куча денег, и их становилось все больше.

— И эти деньги он держал в банке?

Ларс Хердин пожал плечами:

— В банке, в акциях, в облигациях — откуда мне знать?

— А зачем он иногда снимал большие деньги?

— Он ходил налево. У него была баба в Кристианстаде, он с ней в пятидесятые годы прижил ребенка. Мария опять же ничего не знала. Ни о бабе, ни о ребенке. Той он каждый год отдавал больше денег, чем Мария видела за всю свою жизнь.

— О каких примерно суммах идет речь?

— Двадцать пять, тридцать тысяч. Два-три раза в год. Он брал в банке наличные, находил подходящий предлог и ехал в Кристианстад.

Курт Валландер задумался, пытаясь выделить самые важные вопросы — выяснение всех деталей заняло бы несколько часов.

— Что сказали в банке?

— Если нет ордера, они ничего не скажут, — сказал Ханссон. — Мне не дали посмотреть бумаги. Но я поинтересовался, бывал ли он в банке в последнее время.

— Ну и что — бывал?

Ханссон кивнул:

— В четверг. За три дня до смерти.

— Точно?

— Одна из кассирш знает его в лицо.

— И что, он снял большие деньги?

— Я же сказал, этого они не могут сообщить. Но кассирша кивнула — улучила момент, когда директор отвернулся.

— Поговорим с прокурором, когда будет готов протокол свидетельских показаний. Мы должны заглянуть в его счета и понять, что происходит.

— Это кровавые деньги, — вставил Ларс Хердин.

Он был чернее тучи. Валландер испугался, как бы фермер опять не стал кидаться предметами.

— Вопросов остается много, — сказал он, — но один из них я хочу задать прямо сейчас. Откуда вы все это знаете? Вы же утверждаете, что Лёвгрен даже от жены скрывал свои тайны?

Ларс Хердин молча уставился в пол.

Курт Валландер посмотрел на Ханссона, но тот покачал головой.

— Вы должны ответить на этот вопрос. — Валландер снова повернулся к Хердину.

— Я никому ничего не должен, — буркнул тот. — Я их не убивал. По-вашему, я убил свою сестру?

Курт Валландер попробовал подобраться к вопросу с другого края:

— Сколько человек знает про эти деньги?

Ларс Хердин молчал.

— То, что вы скажете, останется в этой комнате.

Ларс Хердин смотрел в пол.

Инстинкт подсказывал Валландеру, что не надо на него нажимать.

— Слушай, принеси нам кофе, — сказал он Ханссону. — И может, булочку найдешь.

Ханссон удалился.

Ларс Хердин продолжал изучать рисунок на линолеуме. Валландер ждал.

Ханссон принес кофе, Ларс Хердин стал грызть черствую венскую слойку.

Курт Валландер решил, что можно предпринять еще одну попытку.

— Все равно когда-то же вам придется ответить на этот вопрос.

Ларс Хердин поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза:

— Еще когда они поженились, я знал, что Лёвгрен не тот, за кого себя выдает. Я просто чувствовал. Мария — моя младшая сестра, и я, ясное дело, хотел, чтобы у нее все было хорошо. Мне он казался подозрительным, еще когда терся в доме наших родителей и уговаривал Марию выйти за него замуж. Тридцать лет. Тридцать лет ушло на то, чтобы выведать, кто он такой. Как — мое дело.

— Вы рассказывали сестре об этом?

— Никогда. Ни слова.

— Еще кому-то? Вашей жене?

— Я не женат.

Курт Валландер смотрел на сидящего перед ним человека. Суровый и твердый. Как будто с детства питался гранитом.

— И последний вопрос, — сказал Курт Валландер. — Теперь мы знаем, что у Юханнеса Лёвгрена водились денежки. Возможно, у него дома была приличная сумма, когда он был убит. Это мы, конечно, выясним. Но кто мог об этом знать? Кроме вас?

Ларс Хердин поднял на него глаза, и Валландеру показалось, что в них мелькнул страх.

— Я об этом не знал, — сказал Хердин.

Курт Валландер кивнул.

— Хорошо, поставим пока точку. — Он спрятал блокнот в ящик стола. — Но ваша помощь может нам понадобиться и в дальнейшем.

— Я могу идти? — спросил Хердин и поднялся.

— Вы можете идти. Только никуда не уезжайте, не предупредив нас. И если что вспомните, дайте знать.

У дверей Ларс Хердин остановился, хотел еще что-то сказать, но потом махнул рукой и вышел.

— Скажи Мартинссону, пусть его проверит, — распорядился Валландер. — Ничего, конечно, не найдем, но хоть будем это знать наверняка.

— Как тебе его рассказ? — поинтересовался Ханссон.

Курт Валландер задумался.

— Звучит довольно убедительно. Не думаю, чтобы он врал или фантазировал. Наверное, Хердин и вправду обнаружил, что Юханнес Лёвгрен жил двойной жизнью. Он хотел уберечь сестру.

— А сам он не замешан?

— Ларс Хердин их не убивал. — Ответ Курта Валландера звучал уверенно. — И я не думаю, чтобы он знал, кто мог это сделать. А пришел он к нам по двум причинам. Он хочет помочь нам найти того или тех, кому бы он с удовольствием и сказал спасибо, и плюнул в морду. Убив Юханнеса, они, с его точки зрения, сделали доброе дело; а за убийство его сестры им надо публично отрубить голову.

Ханссон поднялся:

— Я скажу Мартинссону. Что-нибудь еще?

— Соберемся через час. Попробуй найти Рюдберга. Он с утра намылился в Мальмё к какому-то дядьке, который вяжет паруса.

Ханссон глядел на него непонимающе.

— Удавка, — сказал Курт Валландер. — Узел. Ладно, потом поймешь.

Ханссон вышел, и он остался один.

Ну вот, дело сдвинулось с мертвой точки, подумал он. Во всех удавшихся расследованиях бывает такой момент, момент прорыва, словно в глухой стене медленно проявляется контур двери. Мы еще не знаем, что увидим там, за стенкой, но со временем решение непременно найдется.

Он подошел и посмотрел в окно. На улице смеркалось. Из окна тянуло холодом. Ветер, судя по раскачивающимся фонарям, и не думал утихать.

Он подумал о Нюстрёме и его жене.

Всю жизнь они прожили рядом с человеком, который был совсем не тем, кем казался.

Как они поведут себя, когда узнают правду? Не поверят? Возмутятся? Удивятся?

Он вновь подошел к столу и сел. Ощущение прорыва сквозь глухую стену быстро прошло. Но теперь по крайней мере имелся мотив, самый обычный и самый частый мотив. Деньги. Но не было пока того невидимого указующего перста.

Убийцы пока нет.

Если поторопиться, он успеет добежать до сосисочного киоска у вокзала и что-нибудь перехватить до начала совещания. Прошел еще день, а с диетой пока все по-прежнему.

Только он стал надевать куртку, как зазвонил телефон. И в тот же самый миг постучали в дверь.

Он схватил трубку и одновременно крикнул: «Войдите!» Куртка упала на пол.

Пришел Рюдберг. В руках у него был объемистый пластиковый пакет.

По телефону звонила Эбба:

— Телевизионщики во что бы то ни стало хотят тебя видеть!

Он сообразил, что до встречи со СМИ ему необходимо поговорить с Рюдбергом.

— Скажи им, что я на совещании и смогу дать информацию через полчаса.

— Точно?

— Что — точно?

— Что ты поговоришь с ними через полчаса? Центральное шведское телевидение ждать не любит. Они считают, что при их появлении все должны упасть на колени.

— Я не буду падать на колени. Но через полчаса я с ними поговорю.

Он положил трубку.

Рюдберг уже сидел у окна и вытирал мокрые волосы бумажной салфеткой.

— Есть хорошие новости, — сказал Курт Валландер.

Рюдберг продолжал свое занятие.

— Я думаю, мы нашли мотив. Деньги. И убийц надо искать в кругу, близком к Лёвгрену.

Рюдберг выкинул салфетку в корзину.

— У меня был мерзкий день, — сказал он, — так что хорошие новости не помешают.

За пять минут Валландер рассказал ему про Ларса Хердина. Рюдберг мрачно смотрел на валявшиеся на полу осколки стекла.

— Странная история, — сказал он. — Достаточно странная, чтобы быть правдой.

— Я попытаюсь подвести итог, — продолжил Валландер. — Кто-то знал, что у Лёвгрена иногда бывают дома крупные суммы. Это мотив. Если Ларс Хердин описывает Лёвгрена верно, это был редкий жмот. И он, конечно, отказался сказать, где у него припрятаны деньги. И грабеж превращается в убийство. Мария Лёвгрен, по-видимому, вообще не поняла, что происходит, она просто составила Лёвгрену компанию в последнем путешествии. Так что главный вопрос — кто, кроме Ларса Хердина, знал, что Лёвгрен, пусть нерегулярно, снимал со счета большие суммы. Если мы узнаем это, значит, узнаем все.

Рюдберг смотрел на него задумчиво.

— Я что-нибудь упустил? — спросил его Валландер.

— Я думаю о ее предсмертных словах, — сказал Рюдберг. — «Иностранный». И еще о том, что у меня в пакете.

Он вывалил содержимое пакета на стол. Это была куча бечевок с мастерски завязанными узлами.

— Мы со стариком провели четыре часа в квартире, где стояла невообразимая вонища. — Рюдберг брезгливо скривился. — Оказалось, ему уже почти девяносто и он почти выжил из ума. Я думаю, надо сообщить о нем в социальные службы. Он настолько не в себе, что принял меня за собственного сына, а соседи говорят, что сын этот уже тридцать лет как умер. Но что касается узлов, у него память — что надо. Четыре часа! Он подарил мне эти веревочки.

— Но ты узнал, что хотел?

— Когда старикан поглядел на удавку, он сказал, что узел гадкий, обиделся и замолчал. Три часа пришлось его уговаривать рассказать об этом гадком узле. В промежутке он немного поспал. — Говоря, Рюдберг складывал бечевки обратно в пакет. — Потом вдруг он начал рассказывать, как служил на флоте. И вспомнил, что подобный узел он видел в Аргентине. Аргентинские матросы вязали таким узлом удавки для собак.

— Значит, ты был прав, — кивнул Валландер. — Узел нездешний. Остается только понять, как все это соотносится с рассказом Хердина.

Они вышли в коридор. Рюдберг скрылся в своем кабинете, а Валландер пошел к Мартинссону посмотреть распечатки. Оказалось, что существует на удивление подробная статистика по иностранцам, совершившим преступление в Швеции или подозреваемым в их совершении. Мартинссон успел к тому же собрать сведения о нападениях на одиноких стариков. За последние несколько лет минимум четыре разных человека или банды совершили подобные грабежи на территории Сконе. Но Мартинссон сказал также, что все они в настоящее время сидят за решеткой. Он ждет сообщения, не получал ли кто-нибудь из них разрешение на выезд за пределы тюрьмы в день преступления.

Совещание они провели в кабинете Рюдберга, поскольку девушка из канцелярии предложила пропылесосить пол у Валландера. Телефон звонил непрерывно, но трубку она не брала.

Совещались долго. Все согласились, что рассказ Ларса Хердина — это прорыв. По крайней мере теперь у следствия появилось направление. Затем еще раз обсудили результаты опроса в Ленарпе, звонки, ответы на вопросник. В ночь на понедельник в деревне в нескольких километрах от Ленарпа видели машину, промчавшуюся на огромной скорости. Водитель грузовика, который в три часа утра выехал в Гётеборг, чуть не столкнулся на крутом повороте с неизвестным гонщиком. Узнав о двойном убийстве, водитель призадумался и позвонил в полицию. А там, просматривая фотографии разных машин, опознал встречную как «ниссан», хоть и без особой уверенности.

— Имейте в виду прокатные пункты, — напомнил Валландер. — Грабители чаще всего воруют машины или берут напрокат.

Совещание закончилось в шесть часов. Настроение было боевое.

Ларс Хердин вселил в них оптимизм.

Валландер зашел в кабинет и переписал начисто заметки, сделанные во время беседы с Хердином. Ханссон оставил свои записи, так что можно сравнить. Не успев начать читать, Валландер понял, что Ларс Хердин не хитрил. Записи почти совпадали.

Ровно в семь он отложил бумаги и вдруг вспомнил, что никто с телевидения так и не появился. Позвонил на коммутатор и спросил, не оставила ли Эбба ему какой-нибудь записки перед тем, как уйти домой. Ответила практикантка:

— Здесь ничего нет.

Внезапно будто что-то подтолкнуло его. Он пошел в столовую и включил телевизор. Как раз начались местные новости. Он придвинулся к столу и краем уха слушал сюжет о том, как плохо работают коммунальные службы в Мальмё.

Он думал о Стене Видене.

О Юханнесе Лёвгрене, продававшем конину немецким нацистам во время войны.

Он думал о себе самом, о том, что у него вырос живот.

И хотел уже выключить телевизор, когда женщина-репортер вдруг заговорила о двойном убийстве в Ленарпе.

Он с изумлением услышал, что полиция Истада сосредоточилась на поиске пока неизвестных иностранных граждан, поскольку убеждена: преступление совершили иностранцы. Причем не исключено, что речь идет о беженцах, запросивших политического убежища.

Потом он услышал о себе самом.

Несмотря на настойчивые просьбы, сказала дикторша, было совершенно невозможно уговорить руководителей следствия прокомментировать данные, полученные из анонимных, но заслуживающих доверия источников.

Говорила она все это на фоне здания управления полиции Истада.

Дальше шел прогноз погоды.

С запада приближается область низкого давления. Ветер значительно усилится, но снега пока не ожидается. Температура по-прежнему сохранится чуть выше нуля.

Валландер выключил телевизор.

Он сам не мог понять, рассержен он или просто устал. А может быть, голоден.

Но кто-то в полиции проболтался. Может, за информацию теперь платят?

Неужели даже гостелевидение подкупает информаторов? Кто, думал он.

Да кто угодно, кроме меня самого.

А зачем?

Есть ли какое-то другое объяснение, кроме денег? Расизм? Неприязнь к беженцам?

Он пошел к себе в кабинет и еще из коридора услышал, как звонит телефон.

Он очень устал. Сейчас бы поехать домой и приготовить себе что-нибудь поесть. Валландер со вздохом сел на стул и потянулся за телефонной трубкой.

Пора дезавуировать информацию с телевидения. Дай бог, чтобы в ближайшие дни тут не начали снова жечь кресты.

6

Ночью на Сконе обрушился шторм. Курт Валландер сидел в своей неприбранной квартире, покуда ветер пытался сорвать с крыши черепицу. Он налил себе виски и поставил немецкую запись «Аиды». Вдруг погас свет. Стало темно и тихо. Он подошел к окну и посмотрел в темноту. Все тот же вой ветра да стук сорванного рекламного щита о стену.

Он посмотрел на светящиеся стрелки ручных часов. Без десяти три.

Странно, но спать не хотелось. Он вернулся домой в полдвенадцатого. Перед уходом ему позвонил человек, не пожелавший себя назвать. Он сказал, что полиция должна объединиться с местным националистическим движением, чтобы раз и навсегда выдворить из страны иностранцев. Валландер немного послушал, потом бросил трубку и попросил больше ни с кем его не соединять. Он погасил свет, прошел по темному и тихому коридору и поехал домой. Отпирая дверь квартиры, он подумал, что надо во чтобы то ни стало узнать, кто именно в полиции разболтал конфиденциальную информацию. Вообще говоря, это было не его дело. Все вопросы, касающиеся внутренних конфликтов, решал шеф. Через несколько дней Бьёрк вернется из отпуска, пусть он этим и займется. Но узнать, кто это был, необходимо.

Однако после большого глотка виски стало понятно: Бьёрк ничего не станет делать. Хотя каждый полицейский и подписывает обязательство о неразглашении, но то, что кто-то позвонил на государственное телевидение и рассказал, что именно говорилось на следственном совещании, вряд ли можно считать преступлением. А доказать, что телевидение заплатило позвонившему за информацию, будет еще труднее. Курту Валландеру вдруг стало интересно, как телевидение проводит такие взятки через бухгалтерию.

Потом он подумал, что Бьёрк вряд ли начнет проверять всех сотрудников на лояльность сейчас, когда на них висит дело об убийстве.

После второго глотка он стал размышлять, а кто же это все-таки мог быть? Кроме себя самого он мог исключить только Рюдберга. А мог ли? Почему он решил, что Рюдберг ему понятнее, чем остальные?

А теперь шторм порвал где-то провода и он сидит один в темноте. Мысли об убитых, о Ларсе Хердине и странной удавке мешались с размышлениями о Стене Видене, Моне, Линде и об отце. В темноте все казалось бессмысленным. Словно какая-то гнусная рожа издевательски ухмыляется в ответ на все его попытки наладить свою жизнь…

Он проснулся, когда снова зажегся свет. Посмотрев на часы, Курт понял, что спал не больше часа. Пластинка с шипением крутилась на проигрывателе. Он допил стакан и не раздеваясь упал на кровать.

Надо поговорить с Моной, думал он. Надо поговорить с ней обо всем, что происходит. И с Линдой. Надо поехать к отцу и решить наконец, что с ним делать. А в промежутках между всеми этими делами неплохо бы поймать убийц.

Он, похоже, снова задремал. Когда зазвонил телефон, ему показалось, что он у себя в кабинете. Спросонок он доплелся до кухни и взял трубку. Какой идиот звонит ему в четверть пятого утра?

Он успел только подумать, что хорошо бы этим идиотом оказалась Мона.

Сначала ему почудилось, что это Стен Виден.

— У вас есть три дня, чтобы доказать, что вы на что-то годитесь, — сказал незнакомый голос.

— Кто это? — спросил Курт.

— Какая разница кто? Один из Десяти Тысяч Спасителей.

— Я не буду говорить неизвестно с кем, — отрезал Валландер.

Сон как рукой сняло.

— Не кладите трубку, — сказал голос. — У вас есть три дня, чтобы поймать этих негодяев. Три дня, но не больше.

— Не понимаю, о чем вы.

От этого незнакомого голоса Валландеру стало не по себе.

— Три дня, чтобы поймать иностранцев-убийц и показать их людям. В противном случае мы возьмем это на себя.

— Возьмете — что? Кто — вы?

— Три дня. Не больше. Потом все заполыхает.

Разговор прервался.

Курт Валландер зажег свет и опустился на стул. Он занес содержание разговора в старый блокнот. Раньше Мона записывала туда свои покупки. Вверху на листке было слово «хлеб». И еще что-то, он не разобрал.

Он не в первый раз сталкивался с анонимными угрозами. Несколько лет назад тип, считавший, что его незаконно осудили за нанесение телесных повреждений, преследовал его угрожающими письмами и ночными звонками. Тогда Мона, устав от всего этого, потребовала принять какие-то меры. И Курт Валландер послал к этому типу Сведберга, пусть припугнет шантажиста большим сроком, если тот не прекратит преследования. В другой раз кто-то проколол ему шины.

Но тут было другое.

Все заполыхает, сказал тот. Курт понимал, что заполыхать может все что угодно: лагеря беженцев, восточные рестораны, квартиры, где живут иммигранты.

Три дня. Или трое суток. Включая пятницу, в крайнем случае субботу, тринадцатое число.

Он снова лег и попытался заснуть. Ветер выл и стучал в стены.

Как тут заснуть, когда лежишь и прислушиваешься, не позвонит ли тот опять?

Уже в полседьмого утра он был в управлении полиции. Обменялся парой слов с дежурным. Несмотря на шторм, ночь прошла относительно спокойно. На въезде в Истад перевернулся грузовик, а в Скорбю упали строительные леса. Вот и все.

Он налил кофе и пошел в кабинет. В ящике стола у него лежала старая электробритва. Побрившись, он сходил за свежими газетами. Чем больше он их листал, тем больше раздражался. Несмотря на все его долгие, до самой ночи, беседы с журналистами, похоже, опровергнуть вчерашнюю телевизионную информацию, что полиция якобы сосредоточилась на поисках каких-то иностранцев, не удалось. Газеты хоть и писали, что это не совсем так, но как-то без особой уверенности.

Он решил, что устроит еще одну пресс-конференцию во второй половине дня и расскажет, на какой стадии находится расследование. И пусть, кстати, узнают об анонимных звонках.

Валландер снял с полки большую папку с данными обо всех лагерях для беженцев. Кроме большого лагеря в Истаде, было еще несколько поменьше.

Но почему он решил, что угроза касается именно лагеря в Истаде?

Непонятно. Они могут спалить и ресторан, и квартиру. Сколько, к примеру, пиццерий в Истаде? Пятнадцать? Больше?

Но в одном он был уверен: ночной звонок — это серьезно. В последние годы произошло много такого, что ясно указывало: в стране есть достаточно хорошо организованные силы, готовые перейти к открытому насилию против иностранцев и беженцев.

Без четверти восемь. Он позвонил Рюдбергу, но тот, очевидно, был уже в дороге. Никто не ответил.

Мартинссон просунул голову в дверь.

— Привет, — сказал он. — Когда соберемся?

— В десять, — ответил Курт Валландер.

— Ну и погодка!

— Пусть дует, лишь бы снега не было.

Он ждал Рюдберга. Где же эта записка, которую сунул ему Виден?

После визита Ларса Хердина он уже не удивлялся, что грабители задали лошади корм. Если это были знакомые Лёвгренов или даже их родственники, они, конечно, знали про лошадь, а может быть, и про то, что Юханнес заходит к ней по ночам.

На самом деле он весьма смутно представлял себе, чем ему может помочь Стен Виден. Скорее всего, подумал он, я звоню ему, чтобы не терять с ним связь.

Никто не ответил, хотя он держал трубку больше минуты. Можно перезвонить попозже.

До прихода Рюдберга ему надо было позвонить еще в одно место.

Он набрал номер.

— Прокуратура, — сказал веселый женский голос.

— Это Курт Валландер. Окесон у себя?

— Он же на повышении квалификации, разве вы не знаете?

Он просто забыл. Городской прокурор Пер Окесон говорил ему, что едет на курсы, причем говорил недавно, кажется, в конце ноября.

— Я могу соединить вас с его заместителем, если хотите.

— Давайте, — согласился Валландер.

К его удивлению, это была женщина.

— Аннет Бролин.

— Мне надо поговорить с прокурором, — сказал Курт Валландер.

— Это я, — сказала женщина. — В чем дело?

Валландер вдруг сообразил, что не представился. Назвав свое имя, он продолжал:

— Речь идет о двойном убийстве в Ленарпе. Я подумал, что пора проинформировать прокуратуру. Забыл, что Пер на курсах.

— Если бы вы сегодня не позвонили, я бы сама позвонила вам, — сказала женщина, как показалось Валландеру, укоризненно.

Ведьма, подумал он. Что, будешь читать мне лекцию о сотрудничестве полиции и прокуратуры?

— У нас, к сожалению, пока мало материала, — сказал он, и заметил, что голос его звучит излишне сухо.

— Хотите кого-то задержать?

— Нет. Просто хотел вас проинформировать.

— Очень хорошо, — сказала женщина. — Скажем, в одиннадцать у меня? В десять я должна присутствовать при аресте, но к одиннадцати вернусь.

— Я могу опоздать. У нас в десять оперативка. Давайте чуть позже.

— Постарайтесь в одиннадцать.

Разговор прервался, и он остался сидеть с трубкой в руке.

То, что на бумаге называлось «сотрудничество полиции с прокуратурой», было совсем не простым делом. Но Курту Валландеру удалось наладить хорошие и неофициальные отношения с Пером Окесоном. Они частенько обращались друг к другу за советом. У них почти не было разногласий, когда шла речь о задержании или освобождении.

— Черт, — сказал он себе под нос. — Кто она такая — Аннет Бролин?

Из коридора послышались характерные неровные шаги Рюдберга. Тот заглянул в кабинет. На Рюдберге были старомодная меховая куртка и берет. Садясь, он скривился от боли.

— Болит? — спросил Курт и показал на ногу.

— Когда дождь — нормально, — сказал Рюдберг извиняющимся тоном. — Или снег. Или даже мороз. Но когда ветер, сил никаких нет. Что ты хотел?

Курт Валландер рассказал ему об анонимном звонке.

— Как ты считаешь? — спросил он. — Это серьезно?

— Вполне. Во всяком случае, мы обязаны отнестись к этому серьезно.

— Я думаю провести пресс-конференцию после обеда, — сказал Курт Валландер. — Расскажу о Хердине, без имени, понятно. И об этом звонке. Скажу, что слухи об иностранцах не имеют под собой оснований.

— Но это же не так, — сказал Рюдберг.

— Что ты имеешь в виду?

— Женщина же сказала то, что сказала. Плюс аргентинский узел.

— Как ты можешь связать это с убийством, которое, похоже, совершил кто-то из тех, кто знал Лёвгрена как облупленного?

— А вот этого я еще не знаю. Мне кажется, для выводов рановато. А ты так не думаешь?

— Это предварительные выводы, — уточнил Курт Валландер. — Вся наша работа заключается в том, что мы делаем какие-то выводы, которые потом или отбрасываем, или развиваем дальше.

Рюдберг вытянул больную ногу.

— А что ты собираешься делать с утечкой? — спросил он.

— Я скажу все, что я об этом думаю, на совещании. А потом пусть этим займется Бьёрк.

— И что, по-твоему, он предпримет?

— Ровным счетом ничего.

— Вот именно.

Курт развел руками:

— Похоже, тут уж ничего не поделаешь. Вряд ли нам удастся прищемить болтуну язык. Как ты считаешь, телевидение платит осведомителям?

— И даже слишком щедро, — ответил Рюдберг. — Потому у них и нет денег на хорошие программы. — Он встал. — И не забудь одну вещь, — добавил он, уже держась за дверную ручку. — Раз полицейский начал болтать, он будет болтать и дальше.

— Что ты хочешь сказать?

— Возможно, он будет отстаивать версию насчет иностранного следа. А след и в самом деле существует.

— Никакой это не след, — сказал Курт Валландер. — Просто последние слова умирающей женщины, сказанные в полубреду.

Рюдберг пожал плечами:

— Делай как знаешь. Увидимся на совещании.

На совещании все пошло наперекосяк. Валландер решил, что сначала расскажет об утечке информации и о том, какие последствия это может повлечь. Он собирался рассказать коллегам и об анонимном звонке и узнать, что, по их мнению, надо предпринять в этот отпущенный им трехдневный срок. Но едва он заикнулся, что кто-то из присутствующих, похоже, разгласил закрытую информацию и, возможно, даже получил за это деньги, как раздались яростные протесты. Многие полагали, что слухи могли просочиться из больницы. И врач, и медсестры присутствовали, когда Мария пришла в сознание.

Валландер попытался возразить, но каждое его слово встречали в штыки, и, когда наконец началось обсуждение самого следствия, настроение у всех было подавленное. Вчерашнего оптимизма как не бывало. Курт Валландер понял, что начал не с того конца.

Попытки найти машину, в которую чуть не врезался шофер грузовика, пока ни к чему не привели. Он подключил к этой работе еще одного человека.

Продолжался анализ прошлого Ларса Хердина. Предварительная проверка ничего не выявила: нет ни судимостей, ни крупных долгов.

— Его надо проверить под микроскопом, — сказал Курт Валландер. — И узнать все, что только можно. Сейчас я поеду к прокурору. Попрошу ордер на проверку банковских счетов.

Самая главная новость оказалась у Петерса.

— У Юханнеса Лёвгрена были ячейки в двух банках, — сказал он. — В Фёренингсбанке и Хандельсбанке. Я проверил ключи на его связке.

— Очень хорошо, — сказал Курт Валландер, — туда мы сходим попозже.

Решено было продолжить поиски лёвгреновских знакомых и родни.

Рюдбергу поручили заняться дочерью из Канады. Она должна была прибыть в Мальмё из Копенгагена скоростным паромом в три часа дня.

— А где вторая дочь? — спросил Валландер. — Гандболистка?

— Она уже приехала, — сказал Сведберг. — Живет у родственников.

— С ней поговоришь ты, — распорядился Курт Валландер. — Есть еще какие-то зацепки? Не забудьте спросить у дочек, кому достались стенные часы.

Мартинссон занимался просеиванием входящих сведений. Вся информация, поступавшая в полицию, загружалась в компьютер. Потом Мартинссон ее сортировал. Наиболее нелепые сведения так и оставались навсегда в бесчисленных файлах.

— Звонила Хульда Унгвесон из Валльбю. Она сказала, что удар нанесен карающей рукой Господа, — доложил Мартинссон.

— Она всегда звонит, — вздохнул Рюдберг. — Теленок сбежал — карающая рука Господа.

— Я внес ее в рубрику «ИИ», — сказал Мартинссон.

Тягостное настроение немного развеялось, когда Мартинссон разъяснил, что рубрика «ИИ» означает «Идиоты Информируют».

Ничего особо интересного в том, что им удалось собрать, пока не было. Но всему свое время.

Неясным оставался вопрос о внебрачной связи Лёвгрена в Кристианстаде. И о ребенке от этой связи.

Курт Валландер огляделся. В углу сидел Тумас Неслунд, тридцатилетний полицейский, тихий и незаметный, но основательный и добросовестный.

— Можешь поехать со мной, — сказал Курт Валландер. — Но сначала позвони Хердину и постарайся выкачать из него все, что он знает об этой даме в Кристианстаде. И о ее сыне, понятно.

Пресс-конференцию назначили на четыре часа. К этому времени Валландер и Неслунд должны уже вернуться из Кристианстада. Если они опоздают, встречу с журналистами придется провести Рюдбергу.

— Пресс-релиз напишу я сам, — сказал Валландер. — Если ни у кого ничего нет, пошли работать.

В двадцать пять минут двенадцатого он постучал в дверь Пера Окесона в другом крыле здания управления полиции.

Ему открыла дверь молодая и очень красивая женщина. Он уставился на нее.

— Когда насмотритесь, дайте знать, — сказала она. — Вы опоздали на полчаса.

— Я предупредил, что совещание может затянуться.

Войдя к ней, он едва узнал помещение. Строгий и суровый кабинет Пера Окесона превратился в веселенькую гостиную с яркими портьерами и цветами вдоль стен.

Он наблюдал, как Аннет Бролин усаживается за стол. Ей не больше тридцати, подумал он. Костюм цвета ржавчины, элегантный и, по всей видимости, очень дорогой.

— Садитесь. — Она протянула ему руку. — Я буду замещать Окесона все время, пока его нет. Так что нам предстоит немало поработать вместе.

Валландер пожал ей руку и обратил внимание на обручальное кольцо. Как ни странно, это его огорчило.

Волосы у нее были темные, коротко стриженные, с высветленной прядью над ухом.

— Добро пожаловать в Истад, — сказал он. — Я ведь совершенно забыл, что Пер на курсах.

— Мы можем перейти на ты, — сказала она. — Меня зовут Аннет.

— Курт. Как тебе здесь нравится?

Она отделалась коротким ответом.

— Еще не знаю. Нам, стокгольмцам, трудно привыкнуть к сконской неторопливости.

— Неторопливости?

— Ты опоздал на полчаса.

Ему показалось, что она на него злится. Но он же сказал, что следственное совещание может затянуться. Она что, считает всех в Сконе копушами?

— Не думаю, чтобы жители Сконе были ленивее других. Не слишком ли стокгольмцы высокомерны?

— Прошу прощения?

— Не важно.

Она откинулась на стуле. Почему-то ему было трудно смотреть ей в глаза.

— Не мог бы ты изложить мне дело? — попросила она.

Валландер старался говорить так четко и сжато, как только мог. Об утечке информации он не упомянул.

Она задала несколько коротких вопросов, и он понял, что, несмотря на молодость, Аннет Бролин уже имеет приличный профессиональный опыт.

— Нам понадобится посмотреть на счета Лёвгрена, — сказал он, — и открыть две банковских ячейки.

Она выписала ордера и протянула ему.

— А разве судье их не надо показать? — спросил Валландер.

— Потом покажу, — сказала она. — Буду признательна, если вы будете постоянно информировать меня о ходе расследования и присылать копии всех материалов.

Валландер кивнул и пошел к выходу.

— А что пишут в газетах о каких-то иностранцах? — спросила она.

— Слухи, — сказал Валландер. — Знаешь, как это бывает.

— Нет, не знаю.

Выйдя из ее кабинета, он почувствовал, что вспотел.

Вот это кадр, подумал он. И как только такие идут в прокуратуру? Охотиться на хулиганов и бороться с уличной преступностью?

В вестибюле Валландер остановился. Он никак не мог сообразить, что ему делать дальше.

Поесть, решил он. Если я не поем сейчас, то уже вообще не поем.

А сообщение для прессы можно написать за едой.

Когда он вышел на улицу, его чуть не сбило с ног. Шторм бушевал по-прежнему.

Сначала Валландер решил поехать домой и сделать себе овощной салат. Хотя он ничего не ел с утра, в желудке ощущалась тяжесть. Но в конце концов не устоял перед соблазном поесть в «Дудочнике». Еще один день неправильного питания.

Без четверти час Валландер вернулся в управление полиции. От слишком торопливой еды его опять прохватил понос, так что первым делом пришлось помчаться в уборную. Когда кишечник немного успокоился, Валландер передал пресс-релиз девочкам из канцелярии и направился к Неслунду.

— Хердина я не нашел, — сказал Неслунд. — Он отправился в какой-то поход с Обществом защитников природы в Фюледалене.

— Значит, поедем туда и разыщем его!

— Думаю, это я и один смогу сделать, а ты займись банками. Если он разводил такие секреты вокруг этой дамы и ее ребенка, там наверняка что-нибудь есть. Так мы сэкономим время.

Курт Валландер кивнул. Все верно. Незачем за все хвататься самому. И переть напролом, как взбесившийся паровоз.

— Так и поступим, — сказал он. — Не успеем сегодня, поедем в Кристианстад завтра.

Прежде чем отправиться в банк, он еще раз позвонил Стену Видену. Опять никакого ответа.

Он оставил Эббе листок с номером.

— Может быть, тебе удастся дозвониться. И проверь, правильный ли номер. Стен Виден. Может быть, номер зарегистрирован на его скаковую конюшню, но названия я не знаю.

— Ханссон наверняка знает.

— Я сказал — скаковая конюшня. Это не бега.

— Он ставит на все, что шевелится, — сказала Эбба и улыбнулась.

— Если что, я в Фёренингсбанке.

Он припарковал машину у книжной лавки на площади и кинул монетки в автомат. Ветер чуть не вырвал из рук квитанцию. Город, казалось, вымер. В такую погоду люди предпочитают отсиживаться дома.

У витрины радиомагазина он остановился. Мелькнула мысль купить видео, чтобы не так тоскливо было по вечерам. Он посмотрел цены и стал прикидывать, хватит ли ему денег в этом месяце. Или лучше купить новый музыкальный центр? Все-таки музыка для него важнее.

Он оторвался от витрины и свернул на пешеходную улицу к китайскому ресторану. Отделение банка находилось в соседнем доме. Там был всего один посетитель — какой-то фермер со слуховым аппаратом громко и сердито ругал высокие проценты по займу. Слева была открыта дверь в кабинет, там сидел мужчина, уставившись на экран компьютера. Пожалуй, именно к нему стоит обратиться, подумал Валландер. Клерк испуганно поднял на него глаза, точно увидел грабителя.

Валландер вошел в кабинет и представился.

— Не могу сказать, что мы рады вас видеть, — признался клерк. — За все время, что я служу в банке, мы ни разу не имели дела с полицией.

Курт Валландер почувствовал неприязнь к этому службисту. Похоже, Швеция стала страной, где люди больше всего боятся, что их побеспокоят или отвлекут. Рутина — это святое!

— На этот раз придется. — Он протянул ордер, подписанный Аннет Бролин.

— А без этого никак нельзя обойтись? — спросил клерк. — В этом весь смысл банковских ячеек. Их содержимое не должно быть известно никому, кроме владельца.

— Нельзя, — буркнул Валландер, — к тому же владелец мертв, а у меня не так много времени.

Клерк со вздохом встал из-за стола. Валландер понял, что тот уже успел приготовиться к визиту полиции.

Они прошли сквозь решетчатую дверь и спустились в подвал. Ячейка Лёвгрена была внизу, в самом углу, Курт открыл ее, вынул ящик и поставил на стол.

Там лежали документы на места на кладбище, а также на хутор в Ленарпе. Несколько старинных фотографий и выцветший конверт со старыми марками. И все.

Ничего, подумал он. Ничего из того, на что я надеялся. Банковский служащий стоял рядом и наблюдал. Курт переписал регистрационный номер документа на недвижимость, номера кладбищенских участков, потом сунул ящик обратно в ячейку.

— Все с этим? — спросил клерк.

— Пока да. Теперь я хочу посмотреть на его счет.

На обратном пути ему кое-что пришло в голову.

— Имел ли кто-нибудь кроме Юханнеса Лёвгрена доступ к ячейке?

— Нет.

— А может быть, вы знаете, когда в последний раз он открывал ее?

— Я уже посмотрел в книге посетителей. Похоже, это было много лет тому назад.

Когда они вернулись в зал, фермер продолжал громогласно ругать новые порядки. Теперь он возмущался низкими ценами на зерно.

— Все данные у меня в кабинете, — сказал клерк.

Курт Валландер сел с ним рядом и просмотрел два длинных листа компьютерных распечаток. Всего у Юханнеса Лёвгрена оказалось четыре счета, два из них — совместные с Марией Лёвгрен. В сумме на них находилось девяносто тысяч крон. Никаких операций с этими счетами давно не производилось, была лишь указана сумма начисленных на днях процентов. Третий счет был еще с тех времен, когда Лёвгрен активно занимался фермерством; там числилось 132 кроны 97 эре.

Оставался последний счет. На нем лежало около миллиона крон.

Мария Лёвгрен в качестве сораспорядителя счета не указывалась. Первого января на счет были начислены проценты в размере 90 тысяч крон. Четвертого января Лёвгрен снял со счета 27 тысяч крон.

Курт Валландер поглядел на собеседника.

— На сколько лет назад мы можем проследить этот счет?

— В принципе на десять. Но это потребует времени. Надо посмотреть по нашим компьютерам.

— Начните с прошлого года. Меня интересуют движение средств за 1989 год.

Клерк вышел из кабинета. Валландер продолжал просматривать лежащие на столе бумаги. Оказалось, помимо миллионного счета у Лёвгрена еще семьсот тысяч было вложено в различные инвестиционные фонды, которыми управлял банк.

Ларс Хердин не соврал, подумал он.

А Нюстрём еще уверял, будто денег у них не было. Как мало мы знаем даже о соседях.

Не прошло и пяти минут как клерк вернулся. Он протянул Валландеру новую распечатку.

В 1989 году Лёвгрен снял со счета в общей сложности 78 тысяч крон наличными в январе, июле и сентябре.

— Я могу взять эту выписку? — спросил Валландер.

Клерк кивнул.

— И еще я бы хотел поговорить с кассиршей, которая последний раз обслуживала Лёвгрена.

— Бритта-Лена Будэн, — уточнил сотрудник банка. — Сейчас я ее приведу.

В комнату вошла очень молодая девушка. Не старше двадцати, подумал Курт Валландер.

— Она в курсе, — сообщил клерк.

Валландер кивнул и поздоровался.

— Ну, рассказывайте.

— Денег было много, — сказала девушка. — А то бы я не запомнила.

— Он не выглядел озабоченным? Не нервничал?

— Насколько я помню, нет.

— В каких купюрах ему нужны были деньги?

— Он просил в тысячных.

— Только в тысячных?

— И еще несколько по пятьсот.

— Куда он убрал деньги?

У девушки была замечательная память.

— В коричневый портфель. Такой, знаете, старинный портфель, с ремешком.

— Вы бы узнали этот портфель, если увидели?

— Думаю, что да. Ручка была драная.

— Как это — драная?

— Кожа вся полопалась.

Курт Валландер снова кивнул. Ну и память!

— Можете еще что-нибудь вспомнить?

— Он взял деньги и ушел.

— Он был один?

— Да.

— А вы не видели, его никто не ждал на улице?

— Этого из кассы не видно.

— Не помните, в котором часу это было?

Девушка на секунду задумалась.

— Сразу после этого я пошла на обед. Значит, около двенадцати.

— Спасибо, вы нам очень помогли. Если вспомните что-нибудь еще, позвоните.

Валландер поднялся, вышел в кассовый зал и огляделся. Девушка права — с места кассирши улицы не видно.

Тугоухий фермер ушел, и в банке теперь были другие клиенты. Какие-то иностранцы обменивали валюту.

Валландер вышел. Отделение Хандельсбанка было совсем рядом. Его сотрудник оказался куда приветливей. Он сразу проводил Валландера в хранилище. Открыв металлический ящик, Курт чуть не плюнул от разочарования: там вообще ничего не было.

И здесь тоже никто, кроме Юханнеса Лёвгрена, не имел доступа к ячейке, которую тот завел еще в 1962 году.

— Когда он пользовался ячейкой в последний раз? — спросил Валландер.

И вздрогнул, услышав ответ.

— Четвертого января, — сказал сотрудник банка, посмотрев в книгу. — Если точно, в тринадцать пятнадцать. Он пробыл тут двадцать минут.

Опрос персонала ничего не дал. Никто не помнил, было ли у него что-нибудь в руках, когда он вышел из банка. На его портфель тоже никто не обратил внимания.

Кассирша из Фёренингсбанка, подумал он, вот это память. Посадить бы таких в каждом банковском отделении.

Борясь с ветром, он добежал до кондитерской Фридольфа, где выпил кофе с коричной булочкой.

Интересно бы узнать, что делал Юханнес Лёвгрен между двенадцатью и четвертью второго, размышлял он. Между двумя визитами в банки? И как он добрался до Истада? И назад… Машины у него не было.

Он стряхнул крошки со стола и достал блокнот. Через полчаса был готов список вопросов, требующих немедленного ответа.

По дороге к машине он купил пару носков в магазине мужской одежды. Цена удивила его, но он покорно заплатил. Раньше одежду ему покупала Мона. Он попытался вспомнить, когда в последний раз покупал себе носки.

Когда он вернулся, под один из дворников была засунута штрафная квитанция за неправильную парковку.

Если не заплачу, против меня возбудят судебное дело, подумал он.

Хорош я буду в зале суда с Аннет Бролин в качестве обвинителя!

Он бросил квитанцию в бардачок и еще раз подумал, до чего красива Аннет Бролин. Красива и привлекательна… Он мысленно попрекнул себя съеденной булочкой с корицей. Зачем он ее ел? В детстве коричные булочки были вкуснее.

В три часа позвонил Тумас Неслунд. К этому времени Валландер решил для себя, что поездка в Кристианстад подождет до завтра.

— Я промок до нитки, — сказал Тумас. — Пришлось месить глину по всему Фюледалену.

— Вытяни из него все, что сможешь, — сказал Курт Валландер. — Нажми как следует. Мы должны знать все, что знает он.

— Задержать его?

— Проводи его домой. Может быть, на собственной кухне он станет разговорчивее.

Пресс-конференция началась в четыре. Валландер спросил про Рюдберга, но никто не знал, где он.

Журналистов набился полный зал. Курт Валландер заметил, что девушка с местного радио тоже здесь, и сразу решил, что расспросит ее поподробнее о Линде.

Он снова почувствовал резь в животе.

Ничего-то я не успеваю, подумал он. Я ищу убийц, но мертвые уже мертвы, а на живых у меня не хватает времени.

На долю секунды вспыхнуло желание все бросить. Сбежать. Исчезнуть. Начать новую жизнь.

Он встал на невысокий подиум и открыл пресс-конференцию.

Пятьдесят семь минут спустя все было позади. Валландеру показалось, он сумел опровергнуть слухи, будто полиция якобы ищет каких-то иностранцев, виновных в двойном убийстве. Никаких неприятных вопросов. Он сошел с подиума довольный.

Девушка с радио ждала, пока он даст интервью телевидению. Как всегда под камерой, он был очень напряжен и с трудом подбирал слова. Но репортер остался доволен, и повторять интервью не пришлось.

— Нашли бы себе информатора побойчее, — сказал Курт Валландер, когда они закончили.

— Поищем, — улыбнулся репортер.

Когда телевизионщики уехали, Курт Валландер предложил девушке с радио пройти к нему в кабинет.

Перед микрофоном он чувствовал себя свободнее, чем перед камерой.

Записав его ответы, она сложила диктофон. Он хотел уже спросить ее насчет Линды, но тут, постучав в дверь, вошел Рюдберг.

— Мы сейчас закончим, — сказал Курт Валландер.

— Уже закончили, — сообщила девушка и удалилась.

Он растерянно смотрел ей вслед. О Линде он не успел сказать ни слова.

— Новое дело, — сообщил Рюдберг. — Звонили из лагеря беженцев в Истаде. Легковая машина на скорости въехала к ним во двор, и какой-то сукин сын бросил пакет с гнилой репой прямо в голову какому-то старику из Ливана.

— О черт, — сказал Валландер. — А что дальше?

— Он сейчас в больнице, его перевязывают. Но директор лагеря очень встревожен.

— Номер машины записали?

— Все произошло за секунду.

Курт Валландер задумался.

— Пока ничего предпринимать не будем, — сказал он. — Завтра во всех газетах появятся убедительные опровержения версии с иностранцами. А по телевизору это скажут сегодня вечером. Остается надеяться, что все успокоится.

— Пойду передам, — сказал Рюдберг.

— Передай и возвращайся, посмотрим, что мы теперь имеем.

Было уже полдевятого вечера, когда они закончили.

— Что скажешь? — спросил Валландер.

Рюдберг потер лоб.

— С Хердином — это хорошая ниточка. Найти бы только эту тайную супругу и ее сына. Может быть, разгадка совсем рядом. Настолько рядом, что трудно разглядеть. Но в то же время… — Он вдруг замолчал.

— В то же время?

— Не знаю, — продолжил Рюдберг. — Есть во всем этом что-то странное. Ну взять хоть ту удавку… — Он пожал плечами и поднялся. — Продолжим завтра.

— Ты не помнишь, случайно, не попадался тебе у Лёвгренов старый коричневый портфель?

Рюдберг покачал головой:

— Насколько я помню, нет. Но там из шкафов сыпалось столько всякого старья… Интересно, почему люди на старости лет становятся как белки?

— Пошли кого-нибудь завтра, — сказал Курт Валландер. — Пусть поищут старый коричневый портфель. С драной ручкой.

Рюдберг ушел. Курт Валландер видел, что у него разболелась нога.

Интересно, нашла ли Эбба Стена Видена? Но он не стал ей звонить. Вместо этого он отыскал адрес Аннет Бролин во внутреннем справочнике. К его удивлению, они жили в двух шагах друг от друга.

Надо бы пригласить ее поужинать, подумал он. И вспомнил про обручальное кольцо.

Затем он поехал домой и принял ванну. Потом лег поверх одеяла и стал листать биографию Джузеппе Верди.

А через пару часов вдруг проснулся от холода. За несколько минут до полуночи.

Ну вот, обреченно подумал он. Теперь опять буду лежать и таращиться в потолок.

Настроение окончательно испортилось. Валландер оделся и вышел на улицу. С тем же успехом можно посидеть и у себя в рабочем кабинете.

Ветер немного стих. Опять похолодало. Снег, подумал он. Скоро выпадет снег.

А что, если проехать мимо лагеря беженцев на западной окраине города?

Лагерь состоял из нескольких длинных бараков, стоявших в чистом поле. Мощные прожекторы освещали их выкрашенные в зеленый цвет стены.

Он поставил машину и вышел. Где-то рядом шумел прибой. Он посмотрел на лагерь.

Еще бы колючую проволоку вокруг, и получится типичный лагерь для военнопленных.

Он уже собрался ехать дальше, когда услышал тихое дребезжание, потом глухой хлопок.

В ту же секунду из окон барака вырвалось пламя.

7

Он не знал, сколько времени простоял, завороженный видом огня, полыхающего в зимней ночи. Несколько минут, а может, секунд. Потом он стряхнул оцепенение и схватил рацию.

Голос на другом конце был слышен плохо, телефон трещал и шипел.

— Горит лагерь беженцев в Истаде! — кричал Валландер. — Пожарный расчет в полном составе!

— Кто говорит?

— Валландер из полиции!

— Ваш идентификационный номер?

— О дьявол! Сорок семь-одиннадцать-двадцать один! Да поторопитесь же!

Он отключил трубку, чтобы избежать дальнейших расспросов. К тому же ясно, что Единый центр по чрезвычайным ситуациям может легко идентифицировать любого полицейского в округе.

Валландер ринулся к горящему бараку. Огонь ревел на ветру. А если бы пожар начался накануне, во время шторма? Даже и сейчас языки пламени достигали соседнего барака.

Почему не включилась сирена? Он не знал даже, все ли бараки обитаемы. И, ощущая, как жар пышет ему в лицо, начал колотить в дверь соседнего барака. Пламя уже лизало стены.

Барак, загоревшийся первым, был уже весь объят огнем. Валландер попытался подойти к двери, но жар отогнал его. Он обежал вокруг здания, нашел окно, стал колотить по раме, пытаясь одновременно что-то разглядеть, но дым был такой густой, что он видел только сплошной клубящийся туман. Валландер огляделся, но ничего подходящего не увидел. Сняв куртку, обернул ею руку и разбил окно. Набрав в легкие воздуха, чтобы не наглотаться дыма, он стал нащупывать шпингалеты, но открыть окно удалось лишь с третьей попытки, два раза он отбегал назад, чтобы глотнуть воздух.

— Выходите! — кричал он в огонь. — Выходите!

В бараке были двухэтажные нары. Он подтянулся и сел на корточках в оконном проеме. В бедро ему вонзился стеклянный осколок. На верхних нарах, кажется, никого не было. Но внизу лежал человек.

Он крикнул еще раз, но ответа не получил. Тогда Валландер спрыгнул на пол, сильно ударившись головой о край стола. Задыхаясь от дыма, ощупью подобрался к койке. Сначала ему показалось, что перед ним безжизненное тело, но потом понял, что это всего лишь свернутый матрас. В этот момент куртка его загорелась, и он, задыхаясь, выскочил из окна. Вдалеке уже слышался вой пожарных сирен, и когда он вновь выбежал во двор, то увидел, что там полно полуодетых кричащих людей. Загорелись еще два барака. Он рванул дверь ближайшего из них, но все, кто там жил, уже были на улице. Голова и бедро сильно болели, от дыма кружилась голова. Примчались пожарный автомобиль и «скорая помощь». Командира пожарного расчета он узнал: Петер Эдлер, тридцатипятилетний парень, увлекавшийся дельтапланеризмом. О нем он слышал только хорошее. Крепкий, решительный профессионал.

Валландер спотыкаясь побрел к нему, по пути заметив, что ко всему прочему сильно обжег руку.

— Те, которые горят, пусты, — сказал он, еле переводя дыхание. — Не знаю, как с остальными.

— С остальными мы справимся, — заверил его Петер. — Видел бы ты, на кого похож!

Они уже проливали водой ближайшие дома. Курт слышал, как Петер Эдлер требует подогнать трактор, чтобы развалить уже сгоревшие бараки. Надо было изолировать очаг пожара.

С миганием и воем подкатила первая полицейская машина. Это были Петерс и Нурен. Валландер захромал к ним.

— Ну как? — спросил Нурен.

— Вроде бы обошлось, — сказал Валландер. — Оцепите район и спросите Эдлера, может, ему нужна помощь.

— Знал бы ты, на кого похож, — сказал Петерс.

— Это я уже слышал.

— Как ты вообще сюда попал?

— Ехал мимо, — мрачно сказал Валландер. — Давайте, ребята.

Слаженной работе пожарных как будто ничуть не мешала полная неразбериха в лагере. Растерянный директор слонялся по территории, не зная, что предпринять. Курту Валландеру пришлось прикрикнуть на него, чтобы тот ответил, сколько всего в лагере беженцев, а потом провел перекличку. К его изумлению, сведения Иммиграционного управления о беженцах в Истаде оказались неполными и разобраться в них было крайне трудно. А на помощь перепуганного директора рассчитывать явно не приходилось. Тем временем трактора растащили горящие развалины. С пожаром удалось справиться. Машины «скорой помощи» увезли в больницу несколько беженцев. У большинства — шоковое состояние. Но среди них был мальчик-ливанец, который упал и разбил голову о камень.

Петер Эдлер взял Валландера за локоть:

— Поезжай с ними и сделай перевязку.

Валландер кивнул. Руку жгло просто невыносимо, а вся нога была липкой от крови.

— Даже не хочу думать, что было бы, если бы ты не позвонил в первые же секунды, — сказал Эдлер.

— Какой идиот поставил бараки так близко друг к другу?

Петер покачал головой.

— Не надо утомлять старого брандмейстера дурацкими вопросами. Ты прав, конечно, — большей глупости и придумать трудно.

Валландер подошел к Нурену. Тот уже закончил с оцеплением.

— Скажи директору, чтобы с утра явился ко мне.

Нурен кивнув спросил:

— Ты что-нибудь видел?

— Я слышал какое-то жужжание. Потом барак взорвался. Никаких машин или людей. Если это поджог, то заложили мину с часовым механизмом.

— Тебя отвезти домой или в больницу?

— Сам доберусь. Все, пока.

Только в больнице он понял, что ему прилично досталось. Предплечье сильно обожжено, резаная рана на бедре, а над правым ухом красовалась здоровенная шишка. Несколько глубоких царапин на лице, откуда они взялись, он не знал. И, помимо всего прочего, он сильно прикусил язык.

В четыре часа Валландер вышел из больницы. Повязка на бедре давила, и его по-прежнему сильно мутило — он порядком-таки надышался дымом.

Прямо на пороге больницы в лицо ему сверкнула фотовспышка. Он узнал фотографа из самой крупной утренней газеты. Когда тот, вынырнув из тени, захотел взять интервью, Курт отмахнулся и поехал домой.

Ему на удивление хотелось спать. Он разделся и залез под одеяло. В глазах плясал огонь, все тело болело, но уснул он мгновенно.

В восемь часов Валландер проснулся оттого, что кто-то бил его по голове кувалдой. Придя в себя, он ощутил сильную пульсирующую боль в висках. Опять ему приснилась эта загадочная голая негритянка. Когда он протянул к ней руку, на ее месте вдруг оказался Стен Виден со стаканом виски в руке, а дама повернулась к Курту спиной и, не обременяя себя одеждой, ушла под руку со Стеном, презрительно оттопырив полированный шоколадный зад.

Он лежал совершенно неподвижно и пытался определить, как себя чувствует. Жжет в глотке и руке. Голова болит. На какую-то секунду он почувствовал соблазн повернуться на другой бок и поспать еще. К чертям все следствия об убийствах, к чертям ночные пожары.

Но тут зазвонил телефон.

Не буду отвечать, подумал он. Потом встал и поплелся на кухню. Это была Мона.

— Курт, — сказала она, — это Мона.

Его захлестнула радость. Мона, подумал он, боже мой, Мона! Как мне тебя не хватает!

— Я видела тебя в газетах, — сказала она. — Как ты себя чувствуешь?

Он вспомнил ночного фотографа с его вспышкой.

— Нормально, — сказал он. — Побаливает там и сям, а так — нормально.

— Правда?

Внезапно его радость как ветром сдуло. Появилась знакомая грызущая боль в желудке.

— А тебе в самом деле интересно, как я себя чувствую?

— А почему бы нет?

Ему было слышно, как она вздохнула:

— Это было очень мужественно с твоей стороны, я тобой горжусь. В газете написано, что ты спасал людей с опасностью для собственной жизни.

— Никого я не спасал! Что еще за бред!

— Я только хотела узнать, не ранен ли ты.

— И что бы ты сделала, если бы я был ранен?

— Что бы я сделала?

— Если бы я был ранен? Или вообще помирал? Что бы ты стала делать?

— Почему ты злишься?

— И не думаю. Я просто спрашиваю. Я хочу, чтобы ты вернулась домой. Ко мне.

— Ты знаешь, что этого не будет. Я просто хочу, чтобы мы могли нормально разговаривать.

— Ты же не даешь о себе знать! Как мы можем нормально разговаривать, если я даже не знаю, где тебя искать?

Он услышал, как она снова вздохнула. Почему-то это его разозлило.

— Мы можем встретиться, — сказала она. — Только не у меня дома. И не у тебя.

То, что он сказал в ответ, не было стопроцентной правдой. Но он и не солгал.

— Есть целый ряд вещей, о которых мы должны поговорить. Чисто практические вопросы. Если хочешь, я могу приехать в Мальмё.

Она помедлила с ответом.

— Только не сегодня, — сказала она. — Но завтра я могу.

— Где? Поедим вместе? Я теперь не знаю в Мальмё ничего, кроме «Савоя» и Центрального вокзала.

— В «Савое» цены бешеные.

— Тогда на Центральном. В котором часу?

— В восемь?

— Я приеду.

Он услышал короткие сигналы отбоя. И посмотрел в зеркало на свою изуродованную физиономию.

Рад ли он? Или просто взволнован?

Он не мог понять. Мысли в голове совершенно перепутались. Он вдруг увидел себя в «Савое», но почему-то не с Моной, а с Аннет Бролин. И хотя Аннет оставалась по-прежнему прокурором в Истаде, она была теперь негритянкой.

Он оделся и пошел к машине, даже не выпив кофе. Ветер совершенно стих. Опять стало теплее. С моря в город наносило последние клочья влажного тумана.

Когда он пришел в управление полиции, каждый счел своим долгом подойти к нему, улыбнуться и хлопнуть по плечу. Эбба обняла его и вручила банку грушевого варенья. Он был смущен, но в то же время это ему льстило.

Хорошо бы Бьёрк был тут, подумал он. Тут, а не в Испании.

Это же как раз то, о чем Бьёрк мечтает. Скромный героизм полицейских…

В полдесятого утра Валландер вновь погрузился в текучку. К этому времени он уже успел наорать на директора лагеря за полное отсутствие контроля над вверенным ему учреждением. Маленький кругленький директор, по всей видимости, безвольный и ленивый, яростно защищался, утверждая, что все предписания Иммиграционного управления он выполняет безукоризненно.

— За безопасность в лагере должна отвечать полиция, — попытался он перейти в атаку.

— За что мы можем отвечать, когда вы даже не знаете, сколько людей у вас живет в этих чертовых бараках и кто они такие?

Уже выходя со свекольно-красной от злости физиономией, директор огрызнулся:

— Я буду жаловаться. Это дело полиции — обеспечить безопасность беженцев.

— Можете жаловаться хоть королю, — сказал Курт Валландер. — Хоть премьер-министру, хоть в Европейский суд, куда угодно. Но чтобы с сегодняшнего дня были именные списки, кто и в каком бараке живет.

Перед самым началом следственного совещания позвонил Петер Эдлер.

— Как ты себя чувствуешь?

— Да иди ты знаешь куда, — сказал Курт Валландер. — Нашел что-нибудь?

— А нечего искать, — сказал Петер. — Любительский запал, завернутый в бензиновые тряпки.

— Ты уверен?

— Еще бы не уверен! Ты получишь рапорт через несколько часов.

— Мы, конечно, можем заняться делом о поджоге параллельно с убийством. Но, если случится что-нибудь еще, придется просить, чтобы кого-то прислали из Симрисхамна или Мальмё.

— А что, в Симрисхамне есть еще полиция? Я думал, там всех давно уволили.

— Это пожарных уволили, — наставительно поправил Валландер. — А насчет полиции говорят, что ее даже намерены усилить.

На совещании Курт первым делом рассказал о находке Эдлера. Потом начались предположения, кто бы мог поджечь барак. Все сошлись на том, что это выходка более или менее организованных юнцов. Но никто не ставил под сомнение серьезность происшествия.

— Важно их найти, — сказал Ханссон. — Не менее важно, чем убийц из Ленарпа.

— Может, это те же, кто угостил того деда репой, — предположил Сведберг.

Курт Валландер уловил в его голосе отчетливое презрение.

— Поговори с ним. Может быть, он запомнил, как они выглядят.

— Я не говорю по-арабски.

— Полно переводчиков! После обеда я хочу услышать его рассказ. — Валландер чувствовал, что начинает злиться.

Совещание вышло короткое. Все заняты сбором данных. Выводов и результатов почти не было.

— После обеда собираться не будем, — сказал Курт Валландер, — если, конечно, не случится чего-то из ряда вон выходящего. Мартинссон займется лагерем. Сведберг! Подменишь Мартинссона, чем он там занят, если это срочно.

— Я как раз ищу машину, ту, что видел шофер грузовика, — сообщил Мартинссон. — Я дам тебе все бумаги.

Неслунд и Рюдберг задержались после совещания.

— Придется поработать сверхурочно, — сказал Валландер. — Когда Бьёрк возвращается из своей Испании?

Никто не знал.

— А он вообще-то в курсе, что здесь происходит? — поинтересовался Рюдберг.

— А ему есть до этого дело? — вопросом на вопрос ответил Валландер.

Он позвонил Эббе и получил исчерпывающий ответ. Она знала даже авиакомпанию и номер рейса.

— В субботу вечером, — сказал он, положив трубку. — Но поскольку я его замещаю, то считайте, что приказ о сверхурочной работе отдан.

Рюдберг рассказал о поездке на место преступления.

— Я обыскал все. Даже сено переворошил. Никакого коричневого портфеля там нет.

Курт Валландер знал, что Рюдберг не прекратил бы поиски, если бы не был совершенно уверен.

— Тогда будем считать, что это свершившийся факт. Коричневый портфель с двадцатью семью тысячами крон исчез.

— Людей убивали и за меньшие деньги, — отозвался Рюдберг.

Оба помолчали.

— Странно, что никак не найдем ту машину. — Валландер потер шишку на голове. — Я дал ее описание на пресс-конференции. И попросил водителя грузовика выйти на связь.

— Терпение, — сказал Рюдберг.

— О чем поговорили с дочерьми? Если есть протокол, я могу прочитать его по дороге в Кристианстад. И еще вот что. Считает ли кто-нибудь из вас, что ночной поджог как-то связан с телефонной угрозой?

Рюдберг и Неслунд одновременно покачали головами.

— И я так не думаю, — согласился Валландер. — Это значит, что мы должны быть готовы к эксцессам в пятницу или субботу. Рюдберг, займись этим. Продумай, какие меры мы должны принять. К вечеру обсудим.

Рюдберг скривился:

— Я не большой мастер на эти дела.

— Ты хороший полицейский. Не сомневаюсь, что справишься.

Рюдберг посмотрел на него скептически. Потом встал и пошел к выходу, но у дверей остановился.

— Та дочка, о которой я говорил, ну та, из Канады, прилетела с мужем. Он у нее конный полицейский. Никак не может понять, почему мы не носим оружие.

— Может, скоро и будем, — мрачно отозвался Валландер.

Он только начал обсуждать с Неслундом его встречу с Ларсом Хердином, как зазвонил телефон. Эбба сказала, что с ним хочет поговорить глава Иммиграционного управления.

Курт Валландер удивился, услышав женский голос. Руководителей государственных ведомств он по привычке представлял себе исполненными холодного достоинства и завышенной самооценки пожилыми господами.

Но у этой дамы голос оказался приятный. Правда, то, что она сказала этим приятным голосом, вывело его из себя. В голове промелькнула мысль, не будет ли служебным нарушением, если он, простой офицер полиции, начнет возражать высокопоставленной чиновнице. А, плевать.

— Мы очень недовольны, — сказала дама. — Полиция должна гарантировать безопасность беженцев.

— Мы делаем все, что можем, — возразил он, даже не пытаясь скрыть раздражения.

— Очевидно, не все.

— Наша работа была бы намного проще, получай мы своевременную информацию о том, сколько беженцев находится в том или ином лагере.

— Наши сотрудники всегда в курсе дела.

— У меня не сложилось такого впечатления.

— Министр по делам иммиграции очень обеспокоена, — сказала дама.

Перед мысленным взором Курта Валландера возникла рыжеволосая дама, то и дело выступающая по телевидению.

— Мы будем крайне рады ее звонку, — ответил он и скорчил рожу Неслунду, листавшему какие-то бумаги.

— По-видимому, полиция выделила недостаточно людей для защиты беженцев.

— Или просто беженцев слишком много, если учесть, что вы понятия не имеете, где они живут.

— Что вы имеете в виду? — Голос ее вдруг стал холоднее льда.

Курт Валландер злился все больше.

— Во время ночного пожара в лагере выявился полный бардак с документами. Вот что я имею в виду. И вообще от вас невозможно получить более или менее толковые директивы. Нам говорят, что такие-то и такие-то подлежат высылке, а где они находятся — вы понятия не имеете. И мы тратим недели, чтобы их разыскать и выполнить ваше указание.

То, что он сказал, было чистой правдой. Он много раз слышал от своих коллег в Мальмё, что Иммиграционное управление абсолютно не справляется со своими обязанностями. Это ставило полицию в отчаянное положение.

— Это ложь, — сказала дама, — и я не собираюсь тратить свое дорогостоящее время на препирательства.

И повесила трубку.

— Ведьма, — сказал Курт Валландер, Какое-то мгновение он подержал трубку в руке, потом аккуратно положил ее на место.

— Кто это был? — спросил Неслунд.

— Генеральный директор Иммиграционного управления, — ответил Валландер. — Понятия не имеет, что творится в ее управлении. Ты не принесешь кофе?

Рюдберг выложил протоколы бесед, проведенных им и Сведбергом с дочерьми Лёвгрена. Курт Валландер коротко рассказал ему о состоявшемся телефонном разговоре.

— Скоро позвонит министр и скажет, что она очень обеспокоена. — Рюдберг недобро усмехнулся.

— С ней будешь говорить уже ты, — сказал Курт Валландер. — А я постараюсь вернуться из Кристианстада к четырем часам.

Пришел Неслунд с двумя кружками, но пить кофе расхотелось.

Захотелось на воздух. Повязка по-прежнему давила, и голова болела ничуть не меньше. Поездка должна пойти на пользу.

— Расскажешь в машине, — сказал он Неслунду и отодвинул кружку.

Вид у Неслунда был несколько растерянный.

— Вообще-то я не знаю, куда ехать и где ее искать. Насколько Ларс Хердин знает о лёвгреновских денежных делах, настолько же мало у него информации об этой женщине.

— Но что-то он все-таки знает?

— Я расспрашивал его и так и эдак. Думаю, он не врет. Единственное, в чем он уверен, так это в том, что она существует.

— А это он откуда знает?

— Он как-то был в Кристианстаде и видел Лёвгрена с ней на улице.

— Когда?

Неслунд полистал блокнот.

— Одиннадцать лет назад.

Валландер снова взял кружку и отхлебнул.

— Что-то здесь не так, — сказал он. — Он должен знать больше. Намного больше. Откуда он так уверен, что существует ребенок? Откуда он знает, что Лёвгрен помогал им деньгами? Ты надавил на него?

— Он утверждает, будто кто-то написал ему и рассказал всю историю.

— Кто?

— Этого он не хочет говорить.

Курт Валландер задумался.

— В Кристианстад мы поедем в любом случае. Обратимся к коллегам, может, они чем-то помогут. А потом я займусь Ларсом Хердином сам.

Они взяли полицейский автомобиль. Курт Валландер забрался на заднее сиденье и предоставил Неслунду вести машину. Когда они выехали из города, он почувствовал, что Неслунд едет очень быстро.

— Это не выезд на место происшествия, не гони. Мне надо почитать и подумать.

Неслунд снизил скорость.

Пейзаж был серым и угрюмым. Курта Валландера охватило чувство безнадежного одиночества. Насколько он любил весну и лето, настолько тяжело переносил мрачную тишину осени и зимы.

Он откинулся назад и закрыл глаза. Все тело болело, руку жгло. Сердце колотилось так, будто он выпил десять чашек крепкого кофе.

Разведенные мужчины подвержены инфарктам, подумал он. Мы жрем жирную еду, нас мучает одиночество. Либо бросаемся в новые увлечения очертя голову, и сердце не выдерживает.

Мысли о Моне злили его и одновременно наводили грусть. Он снова открыл глаза и посмотрел в окно.

Потом он начал читать записи бесед с двумя дочерьми Лёвгрена. Ничего, что могло бы пролить хоть какой-то свет. Никаких врагов, никаких тайных конфликтов.

Никаких денег.

Дочерям о своем немалом капитале старик тоже не рассказывал.

Курт Валландер попробовал поставить себя на место Юханнеса Лёвгрена. Каков был ход его мыслей? Что им двигало? Как он себе представлял судьбу своих денег, если в один прекрасный день его не станет?

На этой мысли он вздрогнул. Где-то должно быть завещание.

Но если они не нашли его в банковской ячейке, то где оно может быть? Или у него были еще ячейки?

— Сколько в Истаде банковских отделений? — спросил он Неслунда.

— С десяток.

Неслунд знал город как свои пять пальцев.

— Завтра сходим в остальные. Может быть, у него были и другие ячейки. К тому же я хочу знать, как он добирался из Ленарпа и обратно. Такси, автобусом, чем-то еще?

Неслунд кивнул:

— Он мог сесть на школьный автобус.

— Тогда его кто-то должен был видеть.

Они миновали Тумелиллу, потом шоссе на Мальмё и продолжили ехать на север.

— Как у Хердина дома? — спросил Валландер.

— Старомодно. Но чистенько и, я бы сказал, красиво. Странно, он готовит еду в микроволновке. Угостил меня домашними булочками. У него здоровенный попугай. Вообще и сад, и усадьба — все ухожено. Никаких повалившихся заборов.

— Что у него за машина?

— Красный «мерседес».

— «Мерседес»?

— Да, «мерседес».

— Он же говорил, что едва сводит концы с концами.

— Такой «мерседес» стоит больше трехсот тысяч.

Курт Валландер задумался.

— Надо побольше узнать о Ларсе Хердине, — сказал он. — Даже если он не догадывается, кто их убил, он может, сам того не сознавая, навести нас на ответ.

— А при чем тут «мерседес»?

— Сам не знаю. Просто мне кажется, что Ларс Хердин для нас важнее, чем он сам думает. А потом и правда непонятно, как крестьянин в наши дни может купить машину за триста тысяч крон. Может, в квитанции у него написано, что он купил трактор.

Когда они въехали в Кристианстад и остановились у здания управления полиции, пошел дождь со снегом. Курт Валландер почувствовал, как в горле начало пощипывать — первый признак начинающейся простуды.

Черт, подумал он. Сейчас нельзя болеть. Температура и насморк — совсем не то, что мне нужно для встречи с Моной.

Между полицейскими управлениями Истада и Кристианстада никаких особых отношений не было, кроме, конечно, отдельных случаев, когда ситуация заставляла их сотрудничать. Но Курт Валландер там знал кое-кого, они встречались на всяких собраниях. Прежде всего он надеялся на Йорана Бумана. Они были примерно одних лет. Подружились, сидя за стаканом виски в Тюлёсанде после невыносимо скучного учебного семинара, организованного выездной группой Управления государственной полиции. Цель семинара заключалась в том, чтобы подвигнуть их улучшить и активизировать кадровую политику на вверенных им участках. Они сидели за виски, перекидываясь ядовитыми замечаниями, и обнаружили, что у них очень много общего. В частности, и у Валландера, и у Бумана отцы были категорически против того, чтобы их сыновья поступали в полицию.

Валландер и Неслунд вошли в приемную. Девушка на коммутаторе сообщила, что Йоран Буман на месте. Она говорила на забавном для этих мест певучем северном диалекте.

— У него сейчас допрос, — сказала она, — но скоро он освободится.

Валландер зашел в туалет и вздрогнул, увидев свою физиономию в зеркале. Ссадины и шишки на лице пламенели. Он умылся холодной водой и тут же услышал в коридоре голос Йорана Бумана.

Они встретились как старые друзья. Курт даже не думал, что так обрадуется. Они захватили кофе и пошли к Йорану в кабинет. Валландер обнаружил, что у того точно такой же письменный стол, как у него самого. Но сам кабинет выглядел лучше. Сразу вспомнилось, как Аннет Бролин преобразила стерильный прокурорский офис.

Йоран, конечно, слышал и о двойном убийстве в Ленарпе, и о поджоге в лагере, где Валландер проявил себя как герой (сильно преувеличено, подумал Курт). Они поговорили о беженцах. У Йорана Бумана было то же впечатление, что и у Валландера: прием беженцев организован безобразно. У полиции Кристианстада хватало своих примеров таких заданий по высылке беженцев, которые можно выполнить, только бросив на них едва ли не все силы. Прямо перед Рождеством пришел приказ о высылке нескольких болгарских граждан. Согласно Иммиграционному управлению, они должны были находиться в лагере в Кристианстаде. Несколько дней ушло на то, чтобы выяснить, что на самом деле они жили и живут в лагере в Арьеплуге.

Потом разговор перешел, собственно, к причине их визита. Валландер рассказал Буману всю историю.

— И ты хочешь, чтобы мы ее тебе нашли, — сказал Йоран.

— Было бы совсем неплохо.

Неслунд, сидевший до этого молча, вдруг подал голос.

— Я тут вот что подумал, — сказал он. — Если у Юханнеса Лёвгрена ребенок от этой женщины и мы исходим из того, что родился он тоже здесь, он должен быть зарегистрирован. Наверняка Юханнес указан там как отец ребенка.

Курт Валландер кивнул.

— Верно, — сказал он. — И мы примерно знаем, когда он родился. Можем остановиться на периоде с 1947-го по 1957 год, если, конечно, Ларс Хердин ничего не перепутал. А я думаю, он не перепутал.

— Как, по-твоему, сколько детей родилось в Кристианстаде за десять лет? — спросил Йоран Буман. — Такой поиск может занять уйму времени. Тогда же не было компьютеров.

— К тому же не исключена возможность, что в книгах стоит «отец неизвестен», — сказал Курт Валландер. — Тогда нам придется перебрать всех детей с неизвестными отцами.

— Почему бы не объявить, что мы разыскиваем эту женщину? — спросил Йоран Буман. — И не попросить ее откликнуться?

— Потому что я почти уверен, что она не откликнется, — ответил Валландер. — Это, конечно, просто ощущение, я понимаю, звучит не особенно профессионально. Но я бы охотнее попробовал первый путь.

— Мы ее найдем, — сказал Йоран. — Мы живем в такое время и в таком обществе, где исчезнуть почти невозможно. Если, конечно, кто-то не совершит самоубийство таким хитрым образом, что тело исчезнет. У нас был такой случай прошлым летом. Один парень устал от жизни. Жена заявила о его исчезновении. Его лодка пропала. Мы так его и не нашли. Я думаю, он вышел в море и утопился с лодкой вместе. Но если эта женщина и ее сын существуют, мы их найдем. Сейчас же распоряжусь.

В горле саднило. Все тело стало влажным от пота.

Хорошо бы посидеть и спокойно обсудить с Буманом обстоятельства убийства в Ленарпе. Буман явно толковый полицейский, и его мнение могло бы оказаться полезным. Но Валландер чувствовал себя совершенно разбитым.

Йоран Буман проводил их до машины.

— Мы ее найдем, — повторил он.

— А потом встретимся как-нибудь вечерком, — сказал Валландер. — И выпьем виски.

Буман кивнул:

— Может, будет еще какой-нибудь идиотский семинар.

Продолжал идти мокрый снег, на тротуарах была слякоть, и Курт Валландер чувствовал, как вода просачивается в ботинки. Он опять забрался на заднее сиденье, устроился поудобнее и заснул.

Он открыл глаза, когда Неслунд затормозил у полицейского управления в Истаде. Валландер чувствовал себя вдрызг простуженным и несчастным. С неба сыпалась все та же мокрая дрянь. Он попросил у Эббы таблетку от головной боли. Ясно, конечно, что надо пойти домой и лечь, но не терпелось выяснить, что произошло за день. Кроме того, надо узнать, какие меры предлагает Рюдберг по охране беженцев.

Стол покрывали стикеры с телефонными номерами. Его разыскивала, в частности, Аннет Бролин. И отец. Он перебрал остальные листочки и отложил в сторону. Ни Линда, ни Стен Виден не звонили.

Валландер набрал номер Мартинссона.

— Повезло нам! — сказал Мартинссон. — Похоже, мы нашли машину. По описанию все сходится. Машину взяли напрокат в гётеборгском отделении фирмы «Авис», но не вернули, хотя и должны были. Только одно странно…

— Что?

— Машину взяла женщина.

— А что в этом странного?

— Мне трудно себе представить, чтобы женщина совершила двойное убийство…

— А вот тут ты неправ. Надо найти машину и водителя. Женщину или нет. Посмотрим, имеют ли они вообще какое-то отношение к делу. Исключить след не менее важно, чем подтвердить. На всякий случай назови номер водителю грузовика, может, он припомнит цифры.

Он повесил трубку и пошел к Рюдбергу.

— Как дела?

— Веселого мало, — мрачно отозвался Рюдберг.

— А кто сказал, что в полиции работать весело?

Но Рюдберг, как и рассчитывал Валландер, поработал основательно. Он собрал сведения обо всех лагерях в округе и о каждом написал докладную записку. А в качестве первоочередной меры предложил хитроумный график регулярного патрулирования лагерей по ночам.

— Отлично, — сказал Валландер. — Только надо вдолбить патрульным, насколько это серьезно.

Он вкратце рассказал Рюдбергу о поездке в Кристианстад и поднялся:

— Я поехал домой.

— Что, расклеился?

— Заболеваю. Похоже, никакой спешки не предвидится, так что надо попробовать прийти в себя.

Он отправился домой кратчайшим путем, заварил чай и забрался в постель. Когда через несколько часов он проснулся, остывший чай стоял на полу рядом с кроватью. Было без четверти семь. Вроде стало полегче. Он вылил чай и сварил себе кофе. Потом позвонил отцу.

И сразу понял, что отец не слышал и не читал о ночном пожаре.

— Мы, кажется, собирались сыграть в покер? — сердито поинтересовался отец.

— Заболел я.

— Ты же никогда не болеешь!

— Простудился.

— Простуда — это не болезнь.

— Не у всех же такое железное здоровье, как у тебя.

— Что ты этим хочешь сказать?

Курт Валландер вздохнул.

Если он сейчас же что-нибудь не придумает, разговор станет невыносимым.

— Заеду завтра с утра, — сказал он. — Сразу после восьми, если ты уже встанешь к этому времени.

— Я всегда встаю в полпятого.

— А я — нет.

Он попрощался и положил трубку.

И тут же пожалел о своем обещании. Если он с утра поедет к отцу, день будет испорчен. Все оставшееся время его будет мучить тоска и чувство вины.

Он огляделся. Повсюду в квартире лежал слой пыли. Несмотря на то что он часто проветривал квартиру, воздух был затхлый. И пахло одиночеством.

Вдруг он вспомнил о шоколадной красавице, снившейся ему чуть не каждую ночь. Откуда она взялась? Где он ее видел? Мелькнула на телеэкране? Или это была фотография в газете? Или «Аида» навеяла?

Интересно, почему его эротические сны совершенно не похожи на то, что было у них с Моной?

Он почувствовал возбуждение. И опять подумал, не позвонить ли ему Аннет Бролин. Но не мог решиться. Злясь на самого себя, он плюхнулся в кресло и включил телевизор. Было без одной минуты семь, и он переключился на датский канал, где вот-вот должны были начаться новости.

Диктор начал с краткой сводки. Голод в очередной африканской стране. Террор в Румынии усиливается. В Оденсе захвачена партия наркотиков.

Валландер выключил телевизор. Вдруг расхотелось слушать какие бы то ни было новости вообще.

Мона. Он уже не был так уверен, что хочет, чтобы она вернулась. Почему он вообразил, что тогда все наладится?

Самообман, подумал он.

Он поплелся в кухню и налил стакан сока. Потом сел за стол и записал все, что касалось следствия. Разложив бумажки по столу, он долго смотрел на них, точно на кусочки пазла. Было чувство, что разгадка не так уж и далеко. Хотя многие нити пока никуда не ведут, но некоторые детали словно бы сходятся.

Пока ни единой личности не установлено. Не было даже подозреваемых. Но все равно Валландера не покидало предчувствие близкого успеха. Это и радовало его, и беспокоило. Слишком много у него бывало случаев, когда начало казалось многообещающим, но потом следствие заходило в тупик и там застревало. Многие дела так и были закрыты.

Терпение, подумал он. Только терпение.

Было уже почти девять. Он еще раз подумал, не позвонить ли Аннет Бролин, но опять отказался от этой мысли. Он просто не знал, как начать разговор. А если трубку возьмет муж?

Он еще раз включил телевизор и, к своему удивлению, увидел собственную физиономию. Женский голос за кадром вещал о непростительном отсутствии интереса к обеспечению безопасности лагерей для беженцев у Валландера и всей истадской полиции.

Потом вместо него появилась женщина на фоне огромного офисного здания. Когда на экране появилось ее имя, он понял, что это и есть глава Иммиграционного управления, с которой он сегодня говорил по телефону.

— Мы не можем исключить расистские настроения у полиции в Истаде, — заявила она.

Он был взбешен.

Ну и ведьма! То, что она говорит, — чистейшая ложь. И почему они не поговорили со мной? Я бы им показал план Рюдберга по охране лагерей.

Это мы — расисты? Да о чем она говорит! Его переполняли горечь и обида.

Тут зазвонил телефон. Он сначала не хотел отвечать, но все же взял трубку.

Голос был тот же, что и в прошлый раз. Хрипловатый и глухой.

Валландер догадался, что собеседник говорит через носовой платок.

— Мы ждем результатов, — сказал голос.

— Катись к дьяволу! — зарычал Валландер.

— Самое позднее — суббота.

— Это твои подонки подожгли ночью лагерь?

— Самое позднее — суббота, — повторил голос невозмутимо. — Суббота. — И повесил трубку.

Курту стало совсем плохо. И по-настоящему страшно. Он подошел к окну и посмотрел на улицу.

Было совсем тихо. Фонарь ровным светом освещал улицу.

Что-то произойдет, это точно.

Но что? И где?

8

На следующее утро он вытащил из шкафа выходной костюм и тут же обнаружил жирное пятно на лацкане.

Эбба, подумал он. Это как раз для нее. Если она узнает, что он встречается вечером с Моной, то вложит всю душу, чтобы вывести это пятно. Эбба считает, что огромное число разводов угрожает обществу куда сильнее, чем растущая преступность.

В четверть восьмого он положил костюм на заднее сиденье и поехал на работу. Над городом нависли тяжелые серые облака.

Неужели снег, подумал он. Только бы не снег.

Он медленно ехал на восток, мимо заброшенного поля для гольфа, потом свернул на Косебергу.

Впервые за много дней он выспался. Девять часов непрерывного сна. Шишка на голове стала поменьше, и руку жгло уже не так сильно.

Он еще раз методично проверил сложившуюся накануне схему. Самым важным сейчас было найти эту женщину. И ее сына. Грабители наверняка из круга их знакомых. Совершенно ясно, что двойное убийство связано с исчезнувшим портфелем с 27 тысячами крон, а может быть, и с другими тайными доходами Юханнеса Лёвгрена.

Кто-то знал об этих деньгах, кто-то задал корм лошади перед тем, как скрыться. Они знали даже привычки Лёвгрена.

Только вот взятая в Гётеборге напрокат машина в схему не укладывалась. Скорее всего, это просто случайное совпадение.

Он посмотрел на часы: без двадцати восемь. Четверг, 11 января. Вместо того чтобы направиться прямо к отцу, он проехал еще несколько километров и свернул на извилистый проселок между холмами, ведущий к Бакокре. Оставив машину на пустой стоянке, он поднялся на скалу, откуда открывался вид на море.

Здесь несколько лет назад сложили большой круг из камней. Каменное кольцо. По замыслу скульптора, оно должно было располагать к наслаждению одиночеством и стимулировать медитацию.

Валландер сел на камень. Море было таким же свинцовым, как и облака.

Он никогда не был склонен к философствованию, просто не чувствовал потребности погружаться в себя. В реальной жизни возникали тысячи практических вопросов, и они требовали решения. То, что лежало за пределами всего этого, было тем неизбежным, на что он вряд ли мог повлиять своими размышлениями о смысле жизни. Если такой вообще существует.

Но одиночество — совсем другое дело. Несколько минут огромного покоя, когда можно вообще ни о чем не думать. Только слушать и смотреть не шевелясь.

Корабль на горизонте. Большая птица беззвучно парит над морем. Тишина.

Через десять минут он поднялся и пошел к машине.

Когда он вошел в мастерскую, отец, как всегда, стоял у мольберта. На этот раз пришла очередь глухаря.

Отец выглядел раздраженным. И немытым. К тому же от него пахло.

— Зачем ты приехал? — спросил он ворчливо.

— Мы же договорились!

— Мы договорились в восемь.

— Господи, сейчас одиннадцать минут девятого!

— Не понимаю, как ты можешь служить в полиции, если не умеешь быть точным.

Курт не ответил. Он подумал о сестре Кристине. Сегодня же надо выбрать время и позвонить ей. Спросить, знает ли она, как плохо дело с отцом. Он всегда думал, что слабоумие развивается постепенно. Теперь он видел, что это не так.

Отец искал нужную краску на палитре. Задержался на секунду и по-прежнему уверенно добавил слабый красноватый тон в оперение глухаря.

Курт сел на старые санки и наблюдал за ним. От отца исходил резкий неприятный запах. Вспомнился бродяга, лежавший на скамейке в парижском метро. Тот же запах. Это было их с Моной свадебное путешествие.

Надо что-то ему сказать, подумал он. Хоть он и впадает в детство, надо говорить с ним как со взрослым.

Тот продолжал сосредоточенно работать кистью.

Курт прикинул, сколько раз отец писал этот мотив. Получилось примерно семь тысяч.

Семь тысяч закатов. Он налил кофе из стоявшего на спиртовке кофейника.

— Как твои дела? — спросил он.

— Соответствуют возрасту, — сухо сказал отец.

— Ты не хотел бы переехать?

— А куда я должен переезжать? И с какой стати? — резко и отрывисто ответил он.

— В дом престарелых.

Отец прицелился в него кистью, точно дротиком:

— Ты хочешь моей смерти?

— Как тебе не стыдно? Я просто думаю, что там тебе будет лучше.

— Как я смогу там жить, среди старух и старикашек? К тому же в комнате наверняка нельзя работать над картинами.

— В наше время можно получить отдельную квартиру. С уходом.

— У меня же есть дом! Впрочем, ты этого даже не видишь. Неужели настолько болен?

— Обычная простуда.

Тут только Курт заметил, что простуда его уже не беспокоит. Все угрожающие симптомы куда-то исчезли. Так с ним бывало и раньше. Когда человек очень занят, он словно запрещает себе болеть. Но, стоит закончить следствие, инфекция вспыхнет с новой силой.

— Сегодня вечером я встречаюсь с Моной, — сказал он.

Продолжать разговор о доме престарелых или о специальной квартире было бессмысленно. Сначала надо поговорить с Кристиной.

— Она ушла от тебя, — сказал отец. — Выкинь ее из головы.

— Мне совсем не хочется выкидывать ее из головы.

Отец продолжал писать. Теперь он был занят розовым облаком. Разговор иссяк.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил Курт.

— Что, уже уезжаешь? — отозвался, не поглядев на него, отец.

В его вопросе звучал упрек. Курт Валландер понял, что пытаться успокоить свою совесть бессмысленно.

— У меня куча работы, — сказал он. — Я сейчас за начальника. Мы пытаемся найти убийц двух стариков. И заодно нескольких пироманов.

Отец хмыкнул и почесал в паху.

— Начальник полиции, — произнес он значительно. — Это что, большая шишка?

Курт Валландер поднялся.

— Пап, я заеду на днях, — сказал он. — Помогу тебе навести здесь порядок.

Взрыва он никак не ожидал.

Отец бросил кисть на пол и стоял перед ним, потрясая кулаками.

— Ты приехал сюда, чтобы заявить мне, что у меня не убрано?! — вопил он. — Чтобы лезть в мою жизнь? Не беспокойся, у меня есть кому прибраться и присмотреть за хозяйством. А знаешь ли ты, что я еду в Римини? У меня там выставка! Я беру по двадцать пять тысяч крон за картину! А ты являешься сюда и долдонишь что-то о доме престарелых. Но тебе не удастся меня уморить, можешь быть уверен!

Хлопнув дверью, он вышел из мастерской.

Он спятил, подумал Курт. С этим надо кончать. Он, похоже, и вправду воображает, что у него есть и уборщица, и экономка. И что он поедет в Италию на свою персональную выставку.

Отец грохотал чем-то на кухне. Похоже, швырялся кастрюлями. Зайти, что ли?

Нет, не стоит. Он пошел к машине. Надо сейчас же, не откладывая, позвонить Кристине. Вместе им, может быть, удастся убедить отца, что так продолжаться не может.

В девять он был в полиции и вручил Эббе свой костюм. Она обещала, что к полудню тот будет почищен и отглажен.

А в десять он собрал совещание. Вчерашний сюжет в новостях возмутил всех, кто его видел. После короткой дискуссии решили, что Валландер должен написать резкий ответ с опровержением и передать его в Агентство новостей.

— А почему молчит начальник Управления государственной полиции? — спросил Мартинссон.

В ответ он услышал презрительный смех.

— Он-то? — сказал Рюдберг. — Он вмешивается только тогда, когда можно на этом погреть руки. А на то, каково приходится полицейским на местах, ему глубоко плевать.

После чего началось обсуждение собственно двойного убийства.

Ничего такого, что стойло бы внимания, пока не произошло. Следствие по-прежнему находилось в начальной фазе.

Они собирали материал, анализировали его и сортировали.

Все согласились, что самый главный след — таинственная женщина в Кристианстаде и ее сын. Уже никто не сомневался, что это было убийство с целью ограбления.

Курт Валландер спросил, как дела в лагерях беженцев.

— Я проверил ночные рапорты, — сказал Рюдберг. — Как будто бы все спокойно. Самое страшное происшествие за ночь — на трассу Е-14 выбежал лось.

— Завтра пятница, — сказал Курт Валландер. — Вчера мне опять позвонил тот же тип. Он повторил свои угрозы.

Рюдберг предложил известить Управление государственной полиции. Пусть там сами думают, как усилить наблюдение.

— Правильно, — согласился Валландер. — Лучше подстраховаться. А мы тут у себя выделим еще один ночной патруль — специально для лагерей.

— Тогда отдай приказ о сверхурочных, — сказал Ханссон.

— Знаю, — кивнул Валландер. — Я бы хотел назначить в ночную смену Петерса и Нурена. И пусть кто-нибудь обзвонит всех директоров лагерей. Пугать не надо, попросите только усилить бдительность.

Совещание продолжалось около часа.

Оставшись один, Валландер стал обдумывать гневное письмо на телевидение, но тут зазвонил телефон.

Это был Йоран Буман.

— Видел тебя вчера в новостях, — сообщил он и засмеялся.

— Ну не сволочи, а? Бесстыжие сволочи…

— Ага. А ты даже не возмутился.

— Как раз им письмо пишу.

— О чем они вообще думают, журналисты?

— Только не о том, где правда, а где ложь. Больше о броских заголовках.

— У меня для тебя хорошие новости.

Курт Валландер напрягся.

— Ты ее нашел?

— Может быть. Сейчас к тебе придет факс. У нас девять возможных кандидатур. Актами гражданского состояния пренебрегать не стоит. Ты посмотри, что я тебе прислал, и позвони, кем заняться в первую очередь.

— Молодец, Йоран, — сказал Курт Валландер. — Я позвоню.

Он спустился в приемную. Молодая девушка, которую он видел впервые в жизни, принимала факс.

— А кто это — Курт Валландер? — обратилась она к нему.

— Это я. А где Эбба?

— Она собиралась в химчистку.

Ему стало неловко. Эбба должна бегать и решать его личные проблемы.

Факс был на четырех страницах. Он вернулся к себе и разложил их на столе. Читал фамилию за фамилией, даты рождения. У всех отцы неизвестны.

Четверых он довольно быстро отверг. Оставались еще пятеро мальчиков, родившихся в пятидесятых годах.

Двое из них живут по-прежнему в Кристианстаде. Один в Гладсаксе, недалеко от Симрисхамна. Еще один живет в Стрёмсунде, а последний уехал в Австралию.

Он улыбнулся, подумав, что в интересах следствия придется послать кого-то на другую сторону земного шара.

А потом позвонил Йорану Буману.

— Молодец! — похвалил он его еще раз. — Выглядит многообещающе. Будем выбирать из пяти.

— Пригласить их на беседу?

— Пока нет. Я хочу заняться этим сам. Вернее, вместе с тобой. Если у тебя, конечно, найдется время.

— Найдется. Начнем сегодня?

Курт Валландер поглядел на часы.

— Давай завтра. Я постараюсь в девять быть у тебя. Если, конечно, ночью ничего не произойдет.

Он коротко рассказал об анонимных звонках.

— А ты нашел этих, которые подожгли лагерь?

— Еще нет.

— Ладно. Я пока подготовлю кое-что к завтрашнему дню. Узнаю, по крайней мере, не переехал ли кто из них.

— Может быть, встретимся в Гладсаксе, — предложил Курт Валландер. — Это как раз на полпути.

— В девять часов в отеле «Свеа» в Симрисхамне. Выпьем кофе для разгона.

— Отлично. И спасибо за помощь.

Ну погодите, черти, подумал он, кладя трубку. Теперь пойдет работа.

Потом Валландер единым духом написал письмо на шведское телевидение. Не выбирая выражений. Копии он собирался направить в Иммиграционное управление, министру по делам иммиграции, окружному полицмейстеру и начальнику Управления государственной полиции.

Рюдберг, стоя в коридоре, прочитал письмо.

— Здорово, — сказал он, — только не думай, что кто-нибудь пошевелит пальцем. Журналисты в этой стране, а особенно на телевидении, ошибаться не могут.

Курт Валландер отдал перепечатать письмо и пошел в столовую выпить кофе. О еде пока думать не хотелось. Было уже около часа, и он решил разобраться до обеда со всеми листочками с телефонными звонками у себя на столе.

Накануне вечером он изрядно струхнул после анонимного звонка. А сейчас неприятные предчувствия удалось отогнать. По крайней мере, случись что, полиция начеку.

Он набрал номер Стена Видена. Но, не успели начаться сигналы, быстро положил трубку. Стен подождет. В свое время они еще развлекутся, замеряя скорость, с которой лошадь съедает свою порцию сена.

Вместо этого он набрал номер прокуратуры.

Девочка на коммутаторе сказала, что Аннет Бролин на месте. Он поднялся и пошел в другое крыло.

Она стояла в пальто.

— Я иду обедать, — сказала она.

— Можем пообедать вместе.

Она замешкалась на секунду, потом улыбнулась:

— Почему бы и нет?

Курт Валландер предложил «Континенталь». Они сели за столик у окна и оба заказали соленую лососину.

— Я тебя видела вчера в новостях, — сказала Аннет. — Как можно делать такие односторонние и пристрастные репортажи?

Валландер, приготовившийся к обороне, расслабился.

— Журналисты относятся к полицейским как к дичи, — сказал он. — Много мы делаем или мало, не важно, нас все равно облают. К тому же они не понимают, что какие-то вещи мы просто вынуждены утаивать в интересах следствия.

Он не собирался рассказывать ей насчет утечки информации, но не удержался. Рассказал, как его взбесило, когда секретные сведения пошли прямым ходом на телевидение.

Он заметил, как внимательно Аннет слушает. И вдруг увидел за элегантным костюмом и прокурорской должностью человека, которого он почти не знает.

Они заказали кофе.

— А твоя семья тоже переехала сюда? — спросил он.

— Нет, муж остался в Стокгольме. И детям не стоит менять школу ради одного года.

Курт огорчился. В глубине души он надеялся, что она носит кольцо просто так.

Официант пришел со счетом, и Курт потянулся за бумажником.

— Пополам, — сказала она.

Официант подлил кофе.

— Расскажи об этом городе, — попросила она. — Я проглядела часть уголовных дел за последние годы. Все иначе, если сравнивать, например, со Стокгольмом. Огромные различия.

— Они уменьшаются, эти различия, — сказал Курт Валландер. — Скоро все маленькие шведские городки будут просто пригородами больших. Двадцать лет назад здесь не слыхали, что такое наркотики. Десять лет назад наркотики были уже и в Симрисхамне, и в Истаде, но мы как-то с этим управлялись. Теперь наркота повсюду. Едешь мимо какой-нибудь красивой старинной усадьбы и думаешь: а чем черт не шутит, может, тут делают амфетамин?

— Насилия здесь меньше, — сказала она. — И оно не такое жестокое.

— Будет больше, — мрачно сказал он. — Не хочется признавать, но это так. Скоро грань между большим городом и глубинкой совсем сотрется. Мальмё, к примеру, полно организованной преступности. Открытые границы, паромы — для них слаще меда. У нас есть полицейский, он раньше работал в Стокгольме и сбежал оттуда. Сведберг. Он там не выдержал. На днях он, правда, сказал, что подумывает, не вернуться ли назад.

— И все-таки здесь спокойно, — задумчиво произнесла она. — Нет, это не Стокгольм.

Они вышли из «Континенталя». Валландер оставил машину рядом, на Стикгатан.

— А разве здесь можно парковаться? — спросила она.

— Нет, — ответил он с улыбкой. — Но если мне лепят штраф, я его плачу. Как правило. А может, стоит не платить и дождаться приговора.

Они вернулись в управление полиции.

— Я собирался как-нибудь пригласить тебя поужинать, — сказал он. — Могу показать тебе окрестности.

— С удовольствием.

— Ты часто ездишь домой?

— Раз в две недели.

— А муж приезжает? Дети?

— Муж — когда может. А дети — когда захотят.

Я люблю тебя, подумал вдруг Курт.

Увижу сегодня Мону и скажу, что полюбил другую женщину.

Они расстались в приемной.

— Я заброшу тебе в понедельник отчет по следствию, — сказал Валландер. — У нас появились кое-какие зацепки.

— Собираетесь кого-то задержать?

— Нет. Пока нет.

Она кивнула:

— В понедельник лучше бы с утра, до десяти. Позже у меня пойдут сплошные продления сроков содержания и судебные документы.

Договорились на девять.

Она ушла по коридору, а он долго смотрел ей вслед.

Вернувшись в кабинет, он ликовал. Аннет Бролин, мысленно произнес он. Чего только не случается в мире, где, как утверждают, случиться может все.

Остаток дня он читал протоколы допросов, которые до этого успел только пролистать. Пришли окончательные результаты вскрытия. Его опять передернуло от чудовищной жестокости по отношению к двум беспомощным старикам. Он прочитал рапорты о беседах с дочерьми и результаты массового опроса в Ленарпе.

Никаких противоречий он не обнаружил. Все данные дополняли и уточняли друг друга.

Никто даже не догадывался о двойной жизни простого фермера. Во время войны, в 1943 году, его привлекали к суду за драку, но оправдали. Кто-то раскопал даже копию судебного дела, и Валландер внимательно его прочитал, но никаких особых мотивов для мести не обнаружил. Скорее всего, речь шла об обычной ссоре, перешедшей в рукоприкладство. Дело было в деревне под названием Эрикслунд.

В полчетвертого Эбба принесла вычищенный костюм.

— Ты ангел, — сказал Валландер.

— Надеюсь, проведешь приятный вечер, — сказала она с улыбкой.

Он вдруг почувствовал, что к горлу подступил комок. Эбба сказала это совершенно искренне.

До пяти часов он заполнил лотерейный купон, записался на техосмотр и продумал тактику завтрашних разговоров. Потом написал самому себе памятку, чтобы не забыть подготовить пресс-релиз до приезда Бьёрка.

В три минуты шестого в двери появилась физиономия Тумаса Неслунда.

— Ты еще здесь? — спросил он. — А я думал, ты уже ушел.

— Почему ты так решил? — спросил Курт.

— Эбба сказала.

Как она меня опекает, подумал он, улыбнувшись. Надо ей с утра подарить цветы, еще до Симрисхамна.

Неслунд зашел в кабинет.

— Есть время? — спросил он.

— Очень мало.

— Я недолго. Этот Клас Монсон…

Курт не сразу вспомнил, кто это такой.

— Ага, это тот, который грабанул ночной магазин?

— Ну да. Свидетель его опознал, хотя тот был с чулком на голове. Татуировка на запястье. Совершенно очевидно, что это он. А новая прокурорша с нами не согласна.

Курт Валландер поднял бровь:

— Почему?

— Она считает, что следствие проведено небрежно.

— А на самом деле?

— Ничуть не более небрежно, чем обычно. Дело совершенно ясное.

— А что она говорит?

— Она говорит, что, если не будет более исчерпывающих доказательств, ордер на арест она не подпишет. Это же черт знает что, какая-то стокгольмская бабенка является сюда и воображает, что умнее всех.

Валландера покоробили слова Неслунда, но он постарался это скрыть.

— С Пелле не было бы никаких проблем, — сказал Неслунд. — Ведь ясно же как день, что именно этот тип ограбил магазин.

— Дело у тебя?

— Я дал его Сведбергу, чтобы он просмотрел.

— Положи его ко мне на стол. Завтра прочитаю.

Неслунд взялся за ручку двери:

— Ты бы поговорил с этой теткой.

Курт Валландер кивнул и улыбнулся:

— Поговорю. Нельзя же, чтобы прокурор из Стокгольма все время вставлял нам палки в колеса.

— Я знал, что ты так скажешь. — Неслунд вышел из кабинета.

Прекрасный повод для ужина, подумал Валландер. Он надел куртку, перекинул костюм через руку и погасил свет.

Он быстро принял душ и успел в Мальмё за несколько минут до семи.

Найдя стоянку, Валландер спустился от Большой площади по лестнице к «Поварскому кабачку». Хотелось что-нибудь выпить до встречи с Моной.

Поежившись от цен, он заказал двойной виски. Обычно он предпочитал солодовый, но на этот раз пришлось удовлетвориться сортом попроще.

Он поднес стакан ко рту и сделал глоток. Несколько капель пролились на пиджак, точно на то место, где утром было пятно. Теперь будет другое.

Все, еду домой, подумал он, задыхаясь от презрения к самому себе. Поеду домой и лягу. Даже стакан не могу удержать, чтобы не облиться. Но в глубине души он понимал, что это всего лишь тщеславие. Тщеславие и нервы. Он очень нервничал перед встречей с Моной. Это, наверное, самая важная встреча с тех пор, как он сделал ей предложение.

А теперь он поставил себе целью отменить уже состоявшийся развод. А чего он хочет на самом деле?

Он вытер лацкан салфеткой, допил виски и заказал еще. Через десять минут ему надо идти.

Что он скажет Моне?

И что она ответит?

Он залпом опустошил стакан. И сразу почувствовал, как алкоголь ударил в голову. Он опять вспотел.

Ни до чего он не додумался.

В глубине души он надеялся, что Мона сама скажет спасительные слова.

Это же она захотела развода.

Пусть она и придумает, как вернуть все назад.

Он заплатил и вышел. Шел медленно, чтобы не прийти слишком рано.

И пока он ждал зеленого светофора на Валльгатан, решил для себя две вещи.

Во-первых, он должен поговорить с Моной о Линде. И во-вторых, он ждал ее совета, что делать с отцом. Мона хорошо его знает. Хотя они никогда не были близки, она хорошо разбиралась в таинственных и внезапных перепадах его настроения.

Забыл позвонить Кристине, вспомнил он, переходя улицу. А может, хотел забыть?

Когда он переходил канал по мосту, его обогнала машина с открытым верхом. Молодые люди охотились на девочек. Пьяный юнец орал что-то, перевесившись через борт машины.

Курт Валландер вдруг вспомнил, как ходил по этому мосту двадцать лет тому назад. Район выглядел так же. Он был тогда совсем молодым полицейским, и чаще всего патрулировал в паре с коллегой постарше. Они приходили на вокзал, чтобы проследить за порядком. Иногда выставляли какого-нибудь пьяницу или безбилетника. Насилия почти не случалось.

Того мира больше нет, подумал он.

Он исчез, утрачен навсегда.

Валландер вошел в здание вокзала. Здесь многое изменилось, но каменный пол был тот же. Как и скрежет вагонных тормозов.

И вдруг он увидел свою дочь.

Сначала ему показалось, что он обознался. С таким же успехом это могла быть девушка из конюшни Стена Видена. Но нет, это была Линда.

Она стояла рядом с угольно-черным парнем и покупала билет в автомате. Африканец был чуть не на полметра выше ее, с пышной кудрявой шевелюрой и в лиловом комбинезоне.

Валландер тут же спрятался за колонной, как будто был на задании. Негр что-то сказал, и Линда засмеялась.

Он подумал, что уже много лет не видел, как она смеется.

То, что он видел, привело его в отчаяние. Дочь для него недосягаема. Он не существует для нее, хотя стоит совсем рядом.

Моя семья, подумал он. Я стою на вокзале и шпионю за собственной дочкой. Моя жена тем временем уже, наверное, ждет в ресторане, и, может быть, нам удастся спокойно поговорить и не начать сразу же кричать друг на друга.

Глаза его наполнились слезами, контуры предметов стали расплываться. Он не плакал примерно столько же, сколько не видел смеющуюся Линду.

Линда со своим африканцем пошли к перрону. Он хотел броситься за ней, потянуть ее к себе.

Потом они скрылись из виду. И он, как истинный полицейский, стараясь остаться незамеченным, выскользнул на перрон, насквозь продуваемый ледяным ветром с пролива. Он видел, как они шли, взявшись за руки, и смеялись. Потом голубые двери вагона с шипением закрылись, и поезд отошел — то ли в Лунд, то ли в Ландскрону.

Он попытался утешить себя тем, что она хорошо выглядит, ей весело, она раскована и радостна. Такой она была только в раннем детстве. Но единственное, о чем он мог думать, — это о собственной катастрофе.

Курт Валландер. Несчастный полицейский с несложившейся семейной жизнью. Теперь он опаздывал. Может быть, Мона уже повернулась на каблуках и ушла? Она была пунктуальна и ненавидела ждать.

Особенно его.

Он побежал по перрону. Ярко-красный тепловоз шипел, как разъяренный хищник.

Он так торопился, что споткнулся на ступеньках ресторана. Коротко стриженный вышибала смотрел на него ледяными глазами.

— И куда ты собрался? — спросил он лениво.

Его сразил вопрос. Он сразу понял, что парень имел в виду. Вышибала решил, что он пьян, и не хотел пускать его в ресторан.

— Я договорился поужинать с женой.

— Зря договорился. Иди-ка лучше домой.

Курт Валландер ощутил ярость.

— Я полицейский! — заорал он. — И я не пьян, мало ли что тебе показалось. Пропусти меня сейчас же, говорю добром.

— Поцелуй меня в жопу! — сказал вышибала. — Иди, пока я не позвал легавых.

Он почувствовал, что сейчас ударит наглеца, но сумел взять себя в руки. Он вынул свое полицейское удостоверение.

— Я же тебе говорил, что я полицейский, — сказал он, — и я совершенно трезв. Просто поскользнулся. К тому же меня и в самом деле ждет жена.

Вышибала подозрительно изучал удостоверение. Потом вдруг просиял.

— Я тебя узнал, — сказал он, — ты был вчера на ТВ.

Хоть какой-то прок от телевидения, подумал Курт.

— Я целиком на твоей стороне, — сказал вышибала. — Целиком и полностью.

— В каком смысле?

— А в том, что давно пора окоротить этих понаехавших. Пускаем в страну всякое дерьмо, а они наших стариков убивают! Ты прав — надо гнать их к черту отсюда. Пинком под зад.

Курт Валландер понял, что спорить бесполезно. Он слабо улыбнулся.

— Теперь неплохо бы и поесть, — сказал он.

Охранник открыл перед ним дверь.

— Но ты понял, что с ними надо быть настороже?

— Ясное дело, — сказал Валландер и вошел в ресторан. Он повесил пальто и огляделся. Мона сидела у окна с видом на канал.

Он втянул живот, насколько смог, провел рукой по волосам и подошел к ней.

Все пошло наперекосяк с самого начала. Он понял, что она заметила пятно на пиджаке, и разозлился.

И не знал, удалось ли ему это скрыть.

— Привет, — сказал он и сел напротив нее.

— Как всегда, опаздываешь, — сказала она. — Как ты растолстел!

Сразу же принимается его оскорблять. Никакой любви. Ни даже просто дружелюбия.

— А ты такая же, как всегда. Где это ты так загорела?

— Мы были неделю на Мадере.

Мадера. Сначала Париж, потом Мадера. Их свадебное путешествие. Гостиница, балансирующая на скале, крошечный рыбный ресторан на берегу. И она там была с кем-то еще.

— Вот как, — сказал он. — Я-то думал, Мадера — это наш с тобой остров.

— Не будь ребенком.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что ты ведешь себя как ребенок.

— И что в этом плохого?

Они начали заводиться. Их спасла дружелюбная официантка. Она пришла взять заказ, и он почувствовал, что их в последний момент словно вытащили из ледяного омута.

Когда появилось вино, они немного успокоились.

Курт Валландер смотрел на женщину, которая когда-то была его женой, и думал, что она очень красива. По крайней мере, ему так казалось. Он попытался унять ревность.

Он пытался сделать вид, что абсолютно спокоен. Быть бы спокойным и на самом деле!

Они выпили.

— Вернись, — попросил он. — Попробуем начать сначала.

— Нет. Ты должен наконец понять, что все кончено. Все в прошлом.

— Я был сейчас на вокзале и видел нашу дочь.

— Линду?

— Тебя это удивляет?

— Я думала, она в Стокгольме.

— Что ей делать в Стокгольме?

— Она хотела поступать учиться. Выбрать что-нибудь, что ей подходит.

— Я не ошибся. Это точно была она.

— Ты говорил с ней?

Валландер покачал головой:

— Она села в поезд. Я не успел.

— Какой поезд?

— В Лунд. Или в Ландскрону. Она была с каким-то африканцем.

— Это хорошо.

— Что значит — хорошо?

— Это значит, что Герман — лучшее, что было у нее в жизни. За много лет.

— Герман?

— Герман Мбойя. Он из Кении.

— Он был в лиловом комбинезоне!

— Одевается он забавно.

— Что он делает в Швеции?

— Изучает медицину. Скоро уже будет врачом.

Валландер не поверил своим ушам. Она что, шутит?

— Врачом?

— Ну да, врачом. Доктором, если угодно. Он приветливый, заботливый. Прекрасное чувство юмора.

— Они живут вместе?

— У него крошечная студенческая квартирка в Лунде.

— Я спросил, живут ли они вместе.

— Я думаю, что Линда наконец решилась.

— Решилась на что?

— Переехать к нему.

— Как же она тогда собирается учиться в Стокгольме?

— Это Герман предложил.

Официантка подлила им вина. Курт заметил, что начинает слегка пьянеть.

— Она как-то позвонила. Была в Истаде. Но не зашла. Если увидишь ее, передай, что я по ней скучаю.

— Она делает то, что считает нужным.

— Я тебя только попросил ей передать!

— Передам! Не кричи!

— Я не кричу.

На столе появился бифштекс «а-ля тартар».

Ели молча. Ему было невкусно. Он заказал еще бутылку вина и с легкой тревогой подумал, как он будет добираться домой.

— У тебя, похоже, все в порядке.

Она говорила решительно. Как будто возражала.

— А у тебя?

— Отвратительно. А в остальном — нормально.

— О чем ты хотел со мной поговорить? — спросила Мона.

Это он забыл. Он забыл, что придумал предлог для встречи, а теперь ему было совершенно нечего сказать.

Надо сказать правду, подумал он с иронией. Почему бы не попробовать для разнообразия?

— Я просто хотел тебя увидеть. Все остальное — просто враки.

Она улыбнулась:

— Я рада, что мы встретились.

Внезапно он заплакал.

— Мне так страшно тебя не хватает, — пробормотал он сквозь слезы.

Она погладила его по руке. Но ничего не сказала.

И только теперь Курт понял, что все кончено. Что развод — это навсегда. Поужинать вместе они могут, но жизни их разошлись. Ее молчание было красноречивее слов.

Он подумал об Аннет Бролин. И о негритянке из снов.

Он был совершенно не готов к одиночеству. Но теперь придется с ним смириться и постепенно начинать все сначала. Начинать жизнь, за которую отвечать будет только он сам.

— Ответь мне только на один вопрос, — сказал Курт. — Почему ты ушла?

— Если бы я не ушла, жизнь бы ушла от меня, — сказала она. — Я только хочу, чтобы ты понял: это вовсе не твоя вина. Я сама поняла, что пора рвать. И сама решилась на это. Когда-нибудь ты поймешь, о чем я говорю.

— Я хочу понять сейчас.

Она пыталась заплатить за себя, но он и слышать не пожелал.

— Как ты будешь добираться домой? — спросила она.

— Ночным автобусом, — сказал он. — А ты?

— Я пройдусь.

— Я провожу тебя.

Она покачала головой:

— Расстанемся здесь. Так лучше. Звони, если что. Надо поддерживать связь.

Она быстро чмокнула его в щеку. Он смотрел, как она энергичным шагом идет по мосту. Когда она скрылась в переулке между «Савоем» и туристским бюро, он пошел следом. Пару часов назад он шпионил за дочерью, теперь — за женой.

Около радиомагазина на углу Большой площади ее ждала машина.

Она села на переднее сиденье. Он шагнул в подъезд, когда они проезжали мимо него, но успел разглядеть, что за рулем сидит мужчина.

Валландер пошел к машине. Никакого ночного автобуса на Истад не было. По пути он зашел в автомат и набрал номер Аннет Бролин. Услышав ее голос, положил трубку.

Он залез в машину, поставил кассету с Марией Каллас и закрыл глаза. Проснулся от холода. Он проспал почти два часа. И решил ехать домой, хотя еще не протрезвел. Поеду через Сведалу и Сванехольм, решил он, там никогда не нарвешься на патруль.

И все-таки нарвался.

Курт совершенно забыл, что сам поручил патрулировать лагеря беженцев по ночам.

Петерс и Нурен обнаружили вихляющую машину на полпути из Сванехольма в Свимминге. Они проверяли, все ли спокойно в лагере в Хагехольме. Хотя и тот и другой прекрасно знали машину Валландера, им просто не пришло в голову, что тот куда-то поедет среди ночи.

К тому же номер был настолько забрызган грязью, что его не было видно. Только остановив машину, они увидели, что за рулем не кто иной, как их временный шеф.

Они молчали. Карманный фонарь Нурена светил прямо в покрасневшие глаза Валландера.

— Все тихо? — спросил Курт Валландер.

Петерс и Нурен переглянулись.

— Вроде да, — сказал Петерс.

— Хорошо, — сказал Валландер и хотел поднять стекло.

И тогда вперед шагнул Нурен:

— Лучше всего, если ты выйдешь из машины. Сию же минуту.

Курт вопросительно посмотрел на него. Лица Нурена он не видел, потому что фонарь светил ему прямо в глаза.

Он нагнулся и вылез из-за руля. Ночь была холодной. Его бил озноб. Похоже, все кончено.

9

Когда в пятницу в начале седьмого утра Курт Валландер вошел в вестибюль гостиницы «Свеа» в Симрисхамне, ему было не до смеха. Надо всем Сконе лил обложной дождь со снегом, и, пока Валландер шел от машины к гостинице, башмаки насквозь промокли.

К тому же адски болела голова.

Он попросил официантку принести ему таблетку от головной боли.

Она принесла стакан воды, в котором вскипал белый порошок.

Взяв чашку с кофе, он заметил, что руки дрожат.

Может, от тревоги, а может, от облегчения.

Когда несколько часов назад Нурен приказал ему выйти из машины, он решил, что с его полицейской карьерой все кончено. Попасться пьяным за рулем означало немедленное увольнение. И если он, даже отсидев срок, вернется когда-нибудь на службу в полиции, как он будет смотреть в глаза коллегам?

Мелькнула мысль, что можно устроиться в отдел безопасности на какую-нибудь фабрику. Или на какое-нибудь небольшое охранное предприятие, если удастся. Но его двадцатилетняя служба в полиции кончена. А он был полицейским, и никем другим.

Ему даже в голову не пришло попытаться как-то задобрить или подкупить Петерса и Нурена. Единственное, что он мог сделать, — просить. Взывать к их профессиональной солидарности, партнерству. Дружбе, которой вообще-то и не было.

Но ему и этого делать не пришлось.

— Езжай с Петерсом, а я отгоню твою машину домой, — сказал Нурен. Валландер почувствовал колоссальное облегчение, но в голосе Нурена явственно слышалась брезгливость.

Курт молча сел на заднее сиденье. Всю дорогу до его дома Петерс не проронил ни слова.

Нурен подъехал почти сразу и отдал ему ключи.

— Тебя кто-нибудь видел кроме нас? — спросил он.

— Ни одна душа.

— Тебе чертовски повезло.

Петерс кивнул. И тут Курт Валландер окончательно понял, что они будут молчать. Они пошли ради него на должностное преступление. Почему, он так и не понял.

— Спасибо, — выдавил он.

— Ладно, обойдется, — сказал Нурен.

И они уехали.

Он поднялся к себе, допил оставшийся в бутылке виски и прилег на диван. Думать он ни о чем не мог, но сон тоже не шел.

В четверть седьмого, кое-как побрившись, он уже был в машине. Он понимал, что совершенно трезвым его назвать нельзя. Но теперь он уже не рисковал встретить Петерса и Нурена — их смена закончилась в шесть.

Он попытался сосредоточиться на работе. Вместе с Йораном Буманом они должны найти недостающее звено в следствии о двойном убийстве в Ленарпе.

Ни о чем другом он старался не думать. Потом. Когда пройдет похмелье, когда он сможет посмотреть на все со стороны.

Он был один в гостиничном кафе. Сквозь пелену дождя со снегом свинцово поблескивало море. Из гавани выходил рыболовный тральщик, и он попытался разглядеть черные цифры на борту.

Пива бы, подумал он. Кружку старого доброго пильзнера, вот было бы счастье.

Соблазн был силен. Неплохо бы еще купить выпивки на вечер. Ему не хотелось быстро трезветь.

Хорош полицейский, подумал он.

Жалкий легаш.

Миловидная официантка налила ему кофе. Он вдруг представил, что поселился в этой гостинице и она пришла к нему ночью. За плотно задернутыми занавесками можно попытаться все забыть, забыть себя самого. Страна забвения. К черту реальность.

Он допил кофе и взялся за портфель. У него оставалось еще немного времени, чтобы освежить в памяти детали следствия.

Вдруг его охватило беспокойство. Он поднялся и пошел к автомату. Трубку взяла Эбба.

— Как прошел вечер? — спросила она.

— Лучше не придумаешь. Спасибо еще раз за костюм.

— Всегда пожалуйста.

— Я звоню из гостиницы «Свеа» в Симрисхамне. Сейчас поедем с Йораном Буманом из Кристианстада кататься по округе. Я позвоню.

— Все спокойно. И в лагерях тихо.

Он пошел в туалет и вымыл холодной водой лицо, стараясь не смотреть в зеркало. Осторожно потрогал шишку на лбу. Она еще побаливала, но обожженная рука уже не беспокоила.

Рана в бедре давала о себе знать, только когда он вытягивал ногу. Он вернулся в кафе и заказал завтрак. За едой еще раз перелистал свои бумаги.

Йоран Буман был точен. Он вошел в кафе ровно в девять.

— Ну и погодка! — хмыкнул он.

— Лишь бы не снежная буря, — отозвался Курт Валландер.

Пока Буман пил кофе, они обсудили план действий.

— Похоже, нам повезло, — сказал Буман. — Женщина в Гладсаксе и те две в Кристианстаде на месте, мы найдем их без хлопот.

Они начали с Гладсакса.

— Ее зовут Анита Хесслер, — сказал Йоран. — Пятидесяти восьми лет. Два года назад вышла замуж за маклера по недвижимости.

— Хесслер — это ее девичья фамилия?

— Сейчас она Юханссон. Ее муж — Клас Юханссон. У них собственный дом на окраине. Мы немножко покопались в ее прошлом. Ничего особенного. Домохозяйка. — Он посмотрел в записи. — Девятого марта пятьдесят первого года она родила сына в кристианстадском роддоме. В четыре часа тринадцать минут, если быть точным. Насколько мы знаем, это ее единственный ребенок. Но у Класа Юханссона четверо детей от предыдущего брака. Он к тому же на шесть лет моложе ее.

— То есть этому сыну сейчас тридцать девять, — сказал Валландер.

— Его окрестили Стефаном, — сказал Йоран Буман. — Живет в Охусе, работает в Кристианстаде налоговым инспектором. Живет скромно, больших долгов нет, таунхаус, жена, двое детей.

— А налоговые инспектора — они часто совершают убийства? — поинтересовался Валландер.

— Как тебе сказать… — Бауман сделал вид, что задумался.

Оба рассмеялись и поехали в Гладсакс. Мокрый снег перешел в проливной дождь. У въезда в деревню Йоран свернул налево.

Район вилл резко отличался от низких белых домиков в самой деревне. Напоминает пригород большого города, где живут состоятельные люди, подумал Валландер.

Дом стоял последним в ряду. На бетонном пьедестале высилась огромная параболическая антенна. Сад безукоризненно ухожен. Они немного посидели в машине, рассматривая внушительное строение красного кирпича.

— Муж вряд ли дома, — сказал Буман. — У него контора в Симрисхамне. Он продает недвижимость богатым немцам.

— А разве это законно?

Йоран Буман пожал плечами.

— Подставные лица. Немцы хорошо платят, а право собственности получает какой-нибудь швед. У нас тут некоторые люди этим живут.

Внезапно Валландер уловил легкое движение гардины в одном из окон. Едва заметное, различимое только опытному полицейскому глазу.

— Кто-то дома, — сказал он. — Пошли?

Открывшая дверь женщина была необыкновенно красива. На ней был застиранный тренировочный костюм, но это нисколько не уменьшало ее обаяния. Курт Валландер подумал, что она не похожа на шведку.

Как она себя поведет, когда узнает, что они из полиции?

Только посмотрела с удивлением. Потом улыбнулась, показав ряд ровных белых зубов. Неужели ей пятьдесят восемь? Больше сорока пяти он бы ей не дал.

— Какая неожиданность, — сказала она, — входите.

Гостиная была обставлена с большим вкусом. Много книг. Роскошный телевизор. Рыбки в аквариуме, похожие на крошечных тигров. Курт Валландер с трудом представил себе Юханнеса Лёвгрена в этой гостиной. Вряд ли у них была какая-то связь.

— Могу я вас угостить чем-нибудь? — спросила хозяйка.

Отказавшись и поблагодарив, они сели.

— Мы должны задать несколько рутинных вопросов. Меня зовут Курт Валландер, а это Йоран Буман из кристианстадской полиции.

— Полиция — как здорово, — сказала женщина, продолжая улыбаться. — Здесь, в Гладсаксе, никогда ничего не случается.

— Мы только хотим спросить, не знаете ли вы человека по имени Юханнес Лёвгрен.

Она смотрела на Валландера с удивлением.

— Юханнес Лёвгрен? Кто это? Нет, не знаю такого.

— Вы уверены?

— Совершенно уверена!

— Он и его жена были убиты в деревне под названием Ленарп несколько дней назад. Может быть, вы читали об этом.

Ее удивление выглядело совершенно естественным.

— Теперь я вообще ничего не понимаю. Припоминаю, что-то такое было в газетах. Но как это связано со мной?

Никак, подумал Курт Валландер и посмотрел на Йорана, который, похоже, был того же мнения. Что у нее общего с Юханнесом Лёвгреном?

— В 1951 году у вас родился сын в Кристиан-стаде, — сказал Йоран Буман. — В бумагах написано, что вы не указали имени отца. Отец неизвестен. Может так случиться, что этот неизвестный отец и есть Юханнес Лёвгрен?

Она посмотрела на него долгим взглядом.

— Я не понимаю, почему вы спрашиваете. И еще меньше понимаю, как это все может быть связано с убитым фермером. Но, если это вам поможет, я могу сказать, что отца Стефана звали Рюне Шерна. Он был женат, и я знала, на что иду. Я решила не указывать его имени, чтобы не причинять ему неприятностей. Он умер двенадцать лет назад. И у Стефана всегда были с ним очень хорошие отношения.

— Я понимаю, что вопросы звучат для вас нелепо, — сказал Курт Валландер. — Но мы иногда вынуждены задавать странные вопросы.

Они спросили еще кое-что и пометили в блокнотах.

— Надеюсь, вы извините нас за беспокойство, — сказал Курт Валландер и поднялся со стула.

— Вы мне верите? — вдруг спросила она. — Вы верите, что я сказала правду?

— Да, — сказал Курт Валландер. — Мы верим, что вы сказали правду. Но, если вы сказали неправду, это все равно станет известно. Раньше или позже.

Она засмеялась:

— Конечно, я сказала правду. Я вообще не умею врать. И, если у вас будут еще странные вопросы, добро пожаловать.

Они пошли к машине.

— Вот так, — сказал Йоран Буман.

— Это не она, — ответил Валландер.

— Будем разговаривать с сыном?

— По-моему, не обязательно. Пока, во всяком случае.

Они заехали за машиной Валландера и направились в Кристианстад.

Там взяли полицейский автомобиль и дальше ехали вместе.

— Маргарета Веландер, сорока девяти лет, владелица дамской парикмахерской под названием «Волна». Трое детей, разведена, опять вышла замуж, опять развелась. Живет в собственном доме. В декабре 1958 года родила сына по имени Нильс. Он, по-моему, большой авантюрист. Перепродавал какое-то импортное барахло. К тому же числится владельцем агентства по продаже эротического женского белья. В Сёльвесборге. Как ты думаешь, кто станет заказывать по почте эротическое белье в Сёльвесборге?

— Многие, — предположил Валландер.

— Сидел за драку, — продолжал Йоран. — Дела я не видел, но ему дали год. Значит, не пустяк.

— А в это дело я хотел бы заглянуть, — сказал Курт Валландер.

— Это было в Кальмарском суде. Ребята ищут дело.

— А в каком году?

— По-моему, в восемьдесят первом.

Йоран вел машину по городу. Валландер задумался.

— То есть ей было всего семнадцать, когда она родила. Если считать, что отец — Юханнес Лёвгрен, не чересчур ли велика разница в возрасте?

— Я думал об этом, — сказал Буман, — но чего не бывает.

Парикмахерская была на первом этаже многоквартирного дома на окраине города.

— Может, постричься заодно? — спросил Йоран. — Где ты стрижешься, кстати?

Он чуть не ответил, что его стрижет жена.

— Где когда, — ответил он уклончиво.

В парикмахерской было три кресла. И все оказались заняты.

Две дамы сушили волосы под колпаками, третьей парикмахерша мыла голову. И с удивлением посмотрела на вошедших.

— У меня только по записи, — сообщила она. — Сегодня все забито и завтра тоже. Если, конечно, вы не пришли записать ваших жен.

— Маргарета Веландер? — спросил Йоран Буман и показал удостоверение. — Мы хотим с вами поговорить.

Курт Валландер заметил, что она испугалась.

— Сейчас я занята.

— Мы можем подождать.

— Пройдите в заднюю комнату, — сказала Маргарета Веландер. — Я скоро освобожусь.

Комната была очень маленькая. Покрытый клеенкой стол и несколько стульев занимали почти все пространство. На полке лежали еженедельники, стояло несколько чашек и грязная кофеварка. Курт Валландер обратил внимание на выцветшую черно-белую фотографию, приколотую к стене. На ней был изображен молодой человек в морской форме. На бескозырке было написано «Халланд».

— «Халланд», — произнес он. — Это крейсер или эсминец?

— Эсминец, — ответил Буман. — Давным-давно сдан в металлолом.

В комнату вошла Маргарета Веландер. Она вытирала руки махровым полотенцем.

— У меня есть несколько минут, — сказала она. — В чем, собственно, дело?

— Скажите, не знаете ли вы человека по имени Юханнес Лёвгрен? — спросил Валландер.

— Хотите кофе? — спросила она.

Оба отказались. Курт Валландер почувствовал легкое раздражение оттого, что она повернулась спиной, вместо того чтобы ответить на вопрос.

— Юханнес Лёвгрен, — повторил он. — Фермер из маленькой деревни под Истадом.

— Которого убили? — спросила она и поглядела ему прямо в глаза.

— Да, — сказал он. — Которого убили. Именно он.

— Нет, — сказала она и налила кофе в пластмассовую кружечку. — Откуда мне его знать?

Полицейские переглянулись. По ее голосу чувствовалось, что она нервничает.

— В декабре 1958 у вас родился сын по имени Нильс. Вы записали, что отец неизвестен.

Не успел он произнести имя ее сына, как Маргарета Веландер заплакала.

— Что он натворил? — тихо сказала она. — Что он опять натворил?

Они подождали, пока она успокоится.

— Мы здесь не потому, что ваш сын что-то натворил, — спокойно сказал Курт Валландер. — Мы очень хотели бы узнать, не зовут ли отца Нильса Юханнес Лёвгрен.

— Нет.

Ее ответ прозвучал неубедительно.

— Тогда мы хотели бы узнать, кто его отец.

— Зачем вам это?

— Это важно для следствия.

— Я же уже сказала, что не знаю никого по фамилии Лёвгрен.

— А как звали отца Нильса?

— Не скажу.

— Это останется между нами.

Она замешкалась с ответом:

— Я не знаю, кто отец Нильса.

— Обычно женщины знают, кто отец их ребенка.

— Я в те годы со многими гуляла. Точно не знаю. Поэтому и записала — отец неизвестен.

Она резко встала:

— А теперь мне надо работать. А то тетки сварятся в своих сушилках.

— Мы подождем.

— Но мне нечего больше сказать!

Вид у нее был загнанный.

— А у нас есть еще вопросы.

Через десять минут она вернулась. В руках у нее были деньги, она сунула их в висящую на стуле сумочку. Теперь она выглядела собранной и готовой к бою.

— Я уже сказала: я не знаю никакого Лёвгрена.

— И вы утверждаете, что вам неизвестен отец ребенка, родившегося у вас в 1958 году.

— Неизвестен.

— Вы можете повторить свои показания под присягой?

— Я вам не лгу.

— Где можно найти вашего сына Нильса?

— Он всегда в разъездах.

— По нашим данным, он живет в Сёльвесборге?

— Ну и езжайте туда.

— И поедем.

— Мне нечего больше сказать.

Курт Валландер секунду поколебался. Потом указал на старую фотографию на стене и спросил:

— Это отец Нильса?

Она зажгла сигарету и с шумом выдохнула дым:

— Я не знаю никакого Лёвгрена. И не понимаю, о чем вы толкуете.

— Ну хорошо, — сказал Йоран Буман. — Закончим пока на этом. Но мы, возможно, еще увидимся.

— Нечего мне вам сказать, нечего. Оставьте меня в покое!

— Когда полиция ищет убийц, тут уж не до покоя, — сказал Буман. — Ничего не поделаешь.

На улице их встретило яркое солнце. Они стояли возле машины.

— Ну что скажешь? — спросил Буман.

— Не знаю. Но что-то здесь не так.

— Попробуем найти сына, прежде чем продолжать с третьей мамашей?

— Думаю, да.

Они поехали в Сёльвесборг и долго и терпеливо искали нужный адрес. Наконец они остановились у полуразрушенного деревянного дома на окраине. Вокруг стояло несколько ржавых полуразобранных машин, валялись какие-то запчасти. Овчарка на железной цепи зашлась злобным лаем. Дом выглядел брошенным. Чтобы прочитать написанную от руки табличку на двери, Буману пришлось чуть не ткнуться в нее носом.

— Нильс Веландер, — сообщил он. — Все точно.

Он несколько раз постучал в дверь, но никто не открывал. Они обошли дом.

— Ну и дыра, — сказал Буман.

Когда они вернулись к двери, Курт взялся за ручку. Дверь была не заперта.

Он вопросительно посмотрел на Йорана.

— Открыто — значит, открыто, — сказал тот. — Пошли.

Они вошли в пропахшую сыростью прихожую. В доме было тихо. Вдруг оба вздрогнули — из угла с шипением выскочил кот и прыгнул вверх по лестнице. Комната налево была похожа на контору. Там стоял шкаф с документами и захламленный письменный стол с телефоном и автоответчиком. Валландер открыл одну из стоявших на столе картонных коробок. Там лежал набор нижнего белья из черной кожи.

— Это заказал Фредрик Оберг из Олингсоса, улица Драгунгатан, — прочитал он на листке и скривился. — Адрес отправителя, стало быть, не указывается.

Они прошли в следующую комнату. Здесь, похоже, и был склад эротического белья Нильса Веландера. Помимо всего прочего, на полу лежало несколько плеток и собачьих поводков.

На складе никакого порядка не было — все валялось в куче. Дальше была кухня со сваленными в мойку грязными тарелками. На полу — недоеденная курица. Повсюду стоял сильный запах кошачьей мочи.

Валландер приоткрыл дверь в чулан.

Там стояли самогонный аппарат и две большие оплетенные бутыли.

Йоран Буман усмехнулся и покачал головой.

Они поднялись на второй этаж. Заглянули в спальню — грязные простыни и сваленная в кучу одежда. Шторы были задернуты, из-под ног с пронзительным мяуканьем выскакивали кошки и удирали кто куда. Полицейские насчитали их семь.

— Ну и дыра, — снова сказал Йоран, — как можно так жить?

Похоже, дом покидали в спешке.

— Пошли, — сказал Курт Валландер, — на обыск нужен ордер.

Они спустились вниз. Йоран включил автоответчик.

Нильс Веландер, если это, конечно, был он, сообщал, что в настоящее время в офисе «Откровенные наряды» никого нет, но заказ можно оставить на автоответчике.

Когда оба полицейских вышли из дома, овчарка вновь залилась бешеным лаем. Курт Валландер обнаружил дверь в погреб, которой почти не было видно за старинным гладильным катком.

Она была не заперта, и он шагнул в темноту. В углу стоял старый котел. Все остальное пространство занимали пустые птичьи клетки. Он позвал Бумана.

— Кожаные женские трусы и птичьи клетки. Чем он, вообще говоря, занимается?

— Неплохо бы в этом разобраться, — согласился Йоран Буман.

Они уже собрались уходить, но в этот момент Валландер заметил в нише за котлом небольшой стальной сейф. Он дотянулся до него и повернул ручку. Сейф, как и все в этом доме, был не заперт. Внутри он нащупал пластиковый пакет, вытащил и открыл его.

— Гляди! — сказал он Буману.

Пакет был набит тысячными купюрами. Он насчитал двадцать три.

— Я думаю, с этим парнем надо потолковать, — отозвался Буман.

Курт Валландер положил пакет на место, и они вышли. Собака уже охрипла от лая.

— Надо поговорить с местными коллегами, — продолжал Йоран Буман, — пусть они разберутся, что к чему с нашим приятелем.

В местном отделении они встретили полицейского, который очень хорошо знал, кто такой Нильс Веландер.

— То, что он занимается всякими незаконными промыслами, это совершенно точно. Но все, что мы имеем на него, это самогон и нелегальный импорт птичьих клеток из Таиланда.

— Он сидел за драку, — напомнил Йоран Буман.

— Обычно он не дерется, — сказал полицейский. — Но, если вам надо, я могу все о нем выяснить. Вы в самом деле думаете, что он мог пойти на убийство?

— Мы не знаем, — сказал Курт Валландер. — Но его надо найти.

Они поехали обратно в Кристианстад. Снова пошел дождь. Полицейский в Сёльвесборге произвел на них впечатление толкового парня. Можно было рассчитывать, что он найдет Нильса Веландера.

Но Валландер сомневался, даст ли это что-нибудь.

— Тысячекроновые бумажки сами по себе ни о чем не говорят, — сказал он. — Мы все равно ничего, по сути, не знаем.

— И все же что-то тут есть, — сказал Буман.

У въезда в город они остановились пообедать. Курт Валландер хотел позвонить в Истад, но телефон-автомат был сломан.

В половине второго, перед тем как ехать по третьему адресу, Йорану Буману понадобилось зайти в свой кабинет.

Девушка в вестибюле остановила их.

— Звонили из Истада. Просили Курта Валландера позвонить, как только он появится.

— Позвонишь от меня, — предложил Буман.

Мучимый скверными предчувствиями, Валландер набрал номер. Не говоря ни слова, Эбба соединила его с Рюдбергом.

— Тебе лучше приехать, — сказал Рюдберг. — Какой-то кретин застрелил беженца из Сомали в Хагехольме.

— То есть как — застрелил?

— Вот так и застрелил. Этот сомалиец вышел пройтись, и его застрелили из дробовика. Я тебя искал повсюду. Где ты там, кстати, остановился?

— Насмерть?

— Полголовы снесло.

Валландера вдруг замутило.

— Я еду, — сказал он.

Он положил трубку в тот самый момент, когда вошел Йоран Буман с двумя чашками кофе. Курт Валландер сообщил ему, что произошло.

— Возьми спецмашину, — предложил Буман. — А твою пригонит кто-нибудь из ребят.

Через две минуты Валландер уже мчался в Истад под душераздирающий вой сирены. Рюдберг встретил его на улице, чуть не на ходу прыгнул в машину, и они помчались в Хагехольм.

— Улики есть? — спросил Валландер.

— Никаких. Но кто-то позвонил в редакцию «Сюдсвенска дагбладет» буквально через несколько минут после убийства. Сказали, что это месть за Юханнеса Лёвгрена. Следующей будет женщина — за Марию Лёвгрен.

— Чистое безумие, — сказал Валландер. — Мы ведь уже не подозреваем никаких иностранцев?

— Кто-то думает по-другому. Кто-то считает, что мы просто их прикрываем.

— Я же дал опровержение.

— Тем, кто это сделал, плевать на твое опровержение. Они давно дожидаются удобного момента, чтобы взяться за оружие.

— Чистое безумие, — повторил Валландер.

— Еще бы не безумие. Но никуда от этого не денешься.

— Эти, в газете, хоть догадались записать разговор?

— Да.

— Я должен прослушать, не тот ли это голос, что звонил мне.

Машина мчалась среди сконских полей.

— Что будем делать? — спросил Валландер.

— Надо найти убийц Лёвгрена. Как можно скорее.

В Хагехольмском лагере царил хаос. Растерянные и плачущие беженцы собрались в столовой, звонили телефоны, журналисты бегали с микрофонами. Валландер вышел из машины на глинистом проселке недалеко от лагеря. Снова задул ветер, так что пришлось поднять воротник куртки. Место преступления уже было оцеплено. Убитый лежал ничком, лицом в грязь.

Курт Валландер осторожно поднял простыню.

Рюдберг не преувеличивал. От головы почти ничего не осталось.

— Стреляли почти в упор, — сказал стоявший рядом Ханссон. — Наверное, сидели в засаде. Выстрелы сделаны с двух метров, не больше.

— Выстрелы? — спросил Валландер.

— Директор сказал, что слышал их два, один за другим.

Курт Валландер огляделся.

— Следы машины, — сказал он. — Куда ведет эта дорога?

— Через пару километров выходит на трассу Е-14.

— И никто ничего не видел?

— Довольно трудно допрашивать беженцев, которые говорят на пятнадцати различных языках. Мы этим занимаемся.

— А убитый кто?

— У него жена и девятеро детей.

Курт недоверчиво поглядел на Ханссона:

— Девятеро?

— Представь себе завтрашние заголовки. Ни в чем не повинный беженец, отец девяти детей, убит во время прогулки.

Подбежал Сведберг.

— Звонит начальник полиции! — крикнул он.

Валландер удивился:

— Он же приезжает только завтра!

— Не наш. Из Стокгольма. Начальник Управления государственной полиции.

Валландер сел в машину и взял телефон. Глава государственной полиции разговаривал с ним в приказном тоне, и Курт Валландер почувствовал раздражение.

— Все это выглядит очень скверно, — сказал начальник. — Только убийств на расовой почве в этой стране и не хватает.

— Это уж точно, — согласился Валландер.

— Займитесь этим в первую очередь.

— Хорошо. Но на нас висит еще двойное убийство в Ленарпе.

— Есть успехи?

— Кое-какие есть. Но требуется время.

— Докладывайте мне напрямую. Вечером я участвую в телевизионной дискуссии, и мне нужна самая полная информация.

— Будет сделано.

Начальник повесил трубку.

Курт Валландер остался сидеть в машине.

Этим займется Неслунд, подумал он. Пусть снабжает Стокгольм бумагами.

На душе было скверно. Похмелье прошло, и он со стыдом вспомнил о ночном происшествии. Может быть, потому, что увидел подъехавшего Петерса.

Вспомнил Мону с другим мужчиной в машине. Смеющуюся Линду. Негра рядом с ней. Отца за мольбертом и его вечную картину. Подумал он и о себе.

Время жить и время умирать.

Он заставил себя выйти из машины.

Только бы больше ничего не случилось, подумал он.

Иначе нам не справиться.

Посмотрел на часы. Четверть четвертого. Снова пошел дождь.

10

Курт Валландер стоял под дождем и мерз. Было уже почти пять часов, совсем стемнело, пришлось подключить привезенные полицией прожектора. Мимо прошлепали два санитара, то и дело поскальзываясь, чтобы забрать тело убитого. Глядя на кашу под ногами, он подумал, что даже такому виртуозу розыска, как Рюдберг, нелегко будет обнаружить какой-то след.

И все равно он чувствовал облегчение. Потому что еще десять минут назад он был окружен орущими детьми и бьющейся в истерике вдовой убитого. Она бросилась в грязь, ее горе было таким душераздирающим, что даже видавшим виды полицейским стало не по себе. К удивлению Валландера, единственным, кто как-то сумел управиться с безутешной вдовой, оказался Мартинссон, самый молодой из всех. Ему еще никогда не доводилось сообщать родственникам о гибели их близких. Он обнял женщину, стоявшую на коленях в грязи, и, казалось, она его поняла, несмотря на разделявший их языковой барьер. Срочно вызванный священник в растерянности стоял поодаль. Понемногу Мартинссону удалось уговорить сомалийку и ее детей вернуться в здание, где их ждал врач.

Подошел, увязая в грязи, Рюдберг. Брюки его были заляпаны глиной.

— Дурдом, — сказал он. — Но Ханссон и Сведберг сделали невозможное. Они нашли троих, которые вроде что-то видели.

— Что?

— А я откуда знаю? Я слабоват как в арабском, так и в суахили. Но их теперь везут в Истад. А нам Иммиграционное управление обещало дать переводчиков. Думаю, тебе стоит самому их допросить.

Курт Валландер кивнул.

— Есть за что зацепиться? — спросил он.

Рюдберг вытащил свой замызганный блокнот.

— Его убили ровно в час, — сказал он. — Директор лагеря слушал новости по радио, когда грохнуло два выстрела. Но это мы уже знаем. Он умер, не успев упасть. Обычный дробовик. «Ютторп», возможно. Или «Нитрокс-З6». Это, в общем, все.

— Негусто.

— Вообще ничего. Может быть, свидетели что-нибудь расскажут.

— Я дал приказ о переходе на усиленный режим для всех, — сказал Курт Валландер, — будем работать сутки напролет, если надо.

Попытка допросить первого же свидетеля привела его в состояние, близкое к отчаянию. Переводчик, утверждавший, что знает суахили, не понимал диалекта, на котором разговаривал свидетель, молодой парень из Малави. Потребовалось примерно полчаса, чтобы Валландер сообразил, что его перевод не имеет ничего общего с показаниями свидетеля. Еще через двадцать минут выяснилось, что парень, оказывается, говорит на лувале, языке некоторых областей Заира и Замбии. Но тут Валландеру повезло. Представитель иммиграционной службы знал старенькую миссионершу, бегло говорившую на лувале. Ей было почти девяносто, и она жила в доме престарелых в Треллеборге. Он позвонил в Треллеборг и договорился, что ее привезут в Истад. Валландер опасался, что девяностолетняя миссионерша далека от своей лучшей формы, но, к счастью, ошибся. В кабинет вошла крошечная седая старушка с живыми и любопытными глазами, и не успел он перемолвиться с ней словом, как она погрузилась в оживленную беседу с молодым африканцем.

Тут же выяснилось, что тот вообще ничего не видел.

— Спросите его, зачем он тогда вызвался свидетельствовать.

Последовал долгий обмен мнениями.

— Он говорит, что ему было просто интересно, — сказала наконец старушка. — И его можно понять.

— Можно понять?

— А вы что, никогда не были молодым?

Свидетеля отослали назад в лагерь, а бодрую старушку, поблагодарив, отвезли в Треллеборг.

Показания следующего свидетеля позволяли на что-то надеяться. Это был иранский переводчик. Он вполне прилично говорил по-шведски. Как и убитый сомалиец, он гулял в окрестностях лагеря, когда раздался выстрел.

Курт достал крупномасштабную генштабовскую карту Хагехольма и поставил крестик на месте преступления. Переводчик без малейших колебаний показал, где он находился, когда услышал два выстрела. Примерно триста метров, прикинул Валландер.

— А потом я услышал автомобиль, — сказал иранец.

— Но вы его не видели?

— К сожалению. Я был в лесу, оттуда дорога не видна.

Он еще раз показал на карту. Южнее.

А потом сразил Валландера наповал.

— Это был «ситроен», — сказал он.

— «Ситроен»?

— Ну да, модель, которую в Швеции называют «жабой».

— Как вы можете быть в этом уверены?

— Я вырос в Тегеране. Когда мы были детьми, у нас была такая игра — мы старались угадывать разные машины по звуку мотора. «Ситроен» угадать легче легкого. Особенно «жабу».

Валландер просто не верил своим ушам.

— Давайте выйдем во двор, — внезапно решил он. — Но вы будете стоять спиной и с закрытыми глазами.

Под проливным дождем он завел свой «пежо» и сделал круг по двору, наблюдая, чтобы свидетель не нарушал условия игры.

— И что это было? — спросил он, подойдя к нему.

— «Пежо», — без запинки ответил иранец.

— Здорово! — восхитился Валландер. — Просто потрясающе!

Он отослал свидетеля в лагерь и отдал приказ о розыске «ситроена», который мог находиться в указанное время между Хагехольмом и западным участком трассы Е-14. Помимо этого он сообщил в Агентство новостей, что они ищут «ситроен» в связи с убийством сомалийца.

Потом в его кабинете появилась женщина из Румынии. Пока он допрашивал ее, она кормила грудью младенца. Переводчик скверно говорил по-шведски, но Курту показалось, он понял ее рассказ.

Она шла по той же самой дороге и, возвращаясь в лагерь, встретила сомалийца.

— Сколько времени прошло? — спросил Валландер. — Сколько времени прошло с того момента, как вы встретились, до того, как раздались выстрелы?

— Может, три минуты.

— Видели ли вы кого-то еще?

Она кивнула, и Курт впился в нее взглядом.

— Где? — спросил он. — Покажите на карте.

Она отдала младенца переводчику и погрузилась в изучение карты.

— Тут. — Она ткнула карандашом.

Совсем рядом с местом убийства.

— Расскажите, — попросил он. — Подумайте хорошенько. Нам некуда торопиться.

Переводчик перевел женщине слова Валландера, и она задумалась.

— Он был в синем комбинезоне, — сказала она. — Стоял на пашне.

— Как он выглядел?

— Мало волос.

— Высокий?

— Обычный.

Валландер поднялся со стула.

— Как я?

— Выше.

— Старый?

— Не старый. Но и не молодой. Лет сорок пять, я думаю.

— Что он делал на пашне?

— Ел.

— Ел?

— Ел яблоко.

Курт Валландер подумал.

— Мужчина в синем комбинезоне стоит на пашне и ест яблоко. Я правильно понял?

— Да.

— Он был один?

— Я больше никого не видела. Но вряд ли он был один.

— Почему вы так думаете?

— У него был такой вид, как будто он кого-то ждет.

— У него было оружие?

Женщина задумалась.

— Кажется, у его ног лежал коричневый пакет. Но может быть, это был ком глины.

— Что вы сделали, когда его увидели?

— Побежала со всех ног домой.

— Почему такая спешка?

— А что в этом хорошего — встретить чужака в лесу?

Курт Валландер кивнул.

— А машину вы не видели?

— Нет. Машину не видела.

— Можете описать этого человека поподробнее?

— Крепкий — сказала она, — сильный. С большими руками.

— Цвет волос?

— Шведский.

— То есть светлый.

— Да, светлый. И вот такая лысина. Она описала в воздухе полумесяц.

Женщину увезли обратно в лагерь. Курт Валландер налил себе кофе.

— Хочешь пиццу? — спросил Сведберг.

Валландер кивнул.

Без четверти девять вечера все собрались на совещание в столовой. Все, кроме простуженного Неслунда, выглядели на удивление бодрыми и полными сил. Неслунд, несмотря на температуру, ехать домой отказался.

Пока они делили пиццу и бутерброды, Валландер коротко подвел итоги. Он снял со стены картину и включил проектор. Теперь на стене была генштабовская карта Хагехольма. Он поставил крестик на месте, где произошло убийство, и отметил, где находились свидетели и куда они двигались.

— У нас уже кое-что есть, — начал он. — Точное время преступления и двое заслуживающих доверия свидетелей. За несколько минут до выстрела румынка видела человека в синем комбинезоне. Он стоял на пашне прямо у дороги. Эти несколько минут — как раз то время, которое потребовалось сомалийцу, чтобы дойти до этого места. Еще мы знаем, что убийца уехал в «ситроене» и что он поехал на юго-запад.

Его прервал вошедший в столовую Рюдберг. Его появление вызвало хохот — он был в грязи по самый подбородок. Скинув грязные и промокшие ботинки, он взял бутерброд.

— Ты вовремя пришел, — сказал Валландер. — Нашел что-нибудь?

— Два часа ползал по этому полю, — проворчал Рюдберг. — Румынка указала место совершенно точно. Там следы ног. Резиновые сапоги. Она и сказала, что он был в самых обычных резиновых сапогах. И огрызок яблока нашли.

Он достал из кармана небольшой пластиковый пакет.

— Если повезет, найдем отпечатки пальцев.

— На яблоке? — с сомнением сказал Курт.

— Отпечатки могут быть на всем, — сказал Рюдберг. — А потом, не забывай про волосы, слюну, слущенный эпидермис, ну и все такое. — Он осторожно, как фарфоровую чашку, положил пакет на стол. — Потом я пошел по следу. И если этот любитель яблок и в самом деле убийца, то дело, похоже, было так.

Он вытащил из блокнота карандаш и подошел к карте.

— Увидев приближающегося сомалийца, он выбросил яблоко и вышел на дорогу, прямо перед ним. На дороге — следы глины с пашни. После этого он сделал два выстрела, приблизительно с четырехметрового расстояния. Потом повернулся и побежал по дороге. Там дорога делает крюк, и к тому же есть место, чтобы развернуться машине. Там я нашел следы шин. И два окурка. — Рюдберг жестом фокусника достал еще пакетик. — Потом он сел в машину и поехал на юг. Так, я думаю, все и было. А счет за химчистку я предъявлю администрации.

— Я тебя поддержу, — заверил Валландер. — А теперь давайте подумаем.

Рюдберг поднял руку, как школьник в классе.

— У меня есть соображения, — сказал он. — Во-первых, я уверен, что их было двое. Один ждал в машине, а другой стрелял.

— Почему ты так думаешь? — спросил Курт Валландер.

— Человек, который в критической ситуации грызет яблоко, вряд ли курит. Я думаю, один из них ждал в машине. Курильщик. А другой — убийца. Который ел яблоко.

— Логично.

— К тому же у меня такое чувство, что все было тщательно спланировано. Они наверняка знали, что беженцы гуляют по этой дороге. Чаще всего они, правда, ходят группами, но иногда и в одиночку. Человек, одетый как фермер, вряд ли вызовет подозрения. А выбор места? Машина стояла совсем рядом, и все же ее не было видно. Так что я думаю, это не какой-то припадок безумия, а хорошо спланированная казнь. Единственное, чего не могли знать убийцы, — кто пойдет по дороге. Но, похоже, им было все равно.

В столовой стало совсем тихо. Анализ Рюдберга был настолько исчерпывающим, что возражений не вызвал. Совершенно ясно, что они имеют дело с хладнокровным, безжалостным убийством.

Молчание прервал Сведберг.

— Из «Сюдсвенска» прислали кассету с записью.

Кто-то принес магнитофон.

Курт Валландер узнал голос сразу. Это был тот самый человек, что дважды звонил ему домой.

— Пошлем запись в Стокгольм, — сказал Валландер. — Может, они еще до чего-нибудь докопаются.

— Надо узнать, что это за сорт яблок, — добавил Рюдберг. — Если повезет, найдем магазин, где такие продают.

Потом перешли к мотиву преступления.

— Расовая вражда, — сказал Курт Валландер. — Вот чего у нас хватает. Но я считаю, надо приглядеться к этим новым движениям. Похоже, они от слов переходят к делу. Это уже не просто лозунги. Но не думаю, что убийство совершили те же люди, что подожгли барак в Истаде. Мне все-таки кажется, что там была шпана или, может, какой-нибудь алкаш, обозленный на беженцев. А убийство — другое дело. Одно из двух — либо это чистая самодеятельность, либо орудовали члены группы. И тут нужно основательно разобраться. Обратиться к населению, пусть выскажут свои соображения. Попросим Стокгольм помочь нам с этими новыми движениями. Это убийство угрожает устоям государства. Поэтому в ресурсах у нас недостатка не будет. И не может быть, чтобы никто не видел этот «ситроен».

— Есть клуб владельцев «ситроенов», — хрипло сказал Неслунд. — Можем сверить их списки с реестром регистрации транспортных средств. В этом клубе наверняка знают все «ситроены», которые крутятся по дорогам.

Они распределили работу. Было уже пол-одиннадцатого, но никто не хотел уходить домой.

В вестибюле управления полиции Валландер провел импровизированную пресс-конференцию. Он еще раз подчеркнул, чтобы все, кто видел «ситроен» на Е-14, дали о себе знать. Он сообщил также предварительное описание убийцы.

Едва он закончил, как посыпались вопросы.

— Только не сейчас. Я сказал все, что нам известно.

По дороге в кабинет его остановил Ханссон и спросил, не хочет ли он посмотреть видеозапись тех самых теледебатов, в которых принимал участие начальник Управления государственной полиции.

— Нет, — сказал Валландер. — Во всяком случае, не сейчас.

Он прибрал у себя на столе. Написал себе записку — не забыть позвонить сестре — и прилепил ее на телефон. Потом позвонил домой Йорану Буману.

— Как дела? — спросил Буман.

— Кое-что есть, — сказал Валландер. — Будем работать.

— Вообще-то у меня есть для тебя неплохие новости.

— Я так и думал.

— Ребята в Сёльвесборге нашли-таки Нильса Веландера. У него катер на какой-то верфи, и он иногда им пользуется. Завтра у меня будет протокол допроса, но самое важное я знаю. Он утверждает, что деньги в пакете — от продажи его эротического белья. И он согласен обменять купюры, так что мы можем проверить отпечатки пальцев.

— Фёренингсбанк в Истаде, — сказал Курт Валландер. — Надо узнать, не могут ли они отследить номера купюр.

— Деньги будут завтра. Но, честно говоря, я не думаю, что это тот, кто нам нужен.

— Почему?

— Даже не знаю.

— Ты что-то сказал про неплохие новости.

— Тоже есть. Перехожу к третьей даме. Я подумал, что ты не будешь против, если я займусь ею сам.

— Конечно нет.

— Если ты помнишь, ее зовут Эллен Магнуссон. Ей шестьдесят лет, она работает здесь в аптеке. Один раз я уже с ней сталкивался. Несколько лет назад она сбила дорожного рабочего недалеко от аэропорта Эверёд. Утверждала, что ее ослепило солнце. Похоже, так оно и было. В пятьдесят пятом она родила сына. Записала, что отец неизвестен. Сына зовут Эрик, он живет в Мальмё, работает в муниципальном управлении. Когда я к ней приехал, она перепугалась. У меня такое чувство, что она ждала прихода полиции. Отрицает, что Юханнес Лёвгрен отец ее ребенка, но я совершенно явно чувствую, что врет. Если ты доверяешь моему чутью, я бы предложил сосредоточиться на ней. Я, конечно, не упускаю из виду этого птицелова и его мамашу.

— В ближайшие сутки у меня не будет времени ни на что, кроме убийства в лагере. Я тебе очень благодарен за помощь.

— Я бумаги пришлю, — сказал Буман. — И деньги. Тебе надо расписаться в получении.

— А когда же мы выпьем виски? — спросил Курт Валландер. — Хоть бы поскорее закончить со всем этим.

— В марте будет семинар в замке Снугехольм. Новые маршруты наркотрафика на востоке. Подходит?

— Еще бы, — сказал Курт Валландер.

Он повесил трубку и пошел к Мартинссону узнать, не поступило ли каких сведений о «ситроене».

Мартинссон покачал головой: пока ничего.

Валландер вернулся в кабинет и положил ноги на стол. Половина двенадцатого. Мысли постепенно приходили в порядок. Сначала он методично прошел от начала до конца все, что касалось убийства в лагере. Не забыл ли чего? Нет ли какой-нибудь неувязки в предложенной Рюдбергом версии убийства? Может быть, чем-то надо заняться немедленно?

Как будто бы нет. Все идет своим чередом. В первый же день трудно было добиться лучшего результата. Теперь только ждать, что скажут криминалисты, и искать загадочный «ситроен».

Он сменил позу, развязал галстук и задумался над тем, что ему сказал Йоран Буман. Он доверял Йорану на все сто процентов.

И, если Буману показалось, что женщина врет, значит, так оно и есть. Но почему он так легко отнесся к Нильсу Веландеру?

Он снял ноги со стола и придвинул к себе чистый лист бумаги. Написал памятную записку, что ему надо успеть за ближайшие дни. Он решил также добиться доступа в отделение Фёренингсбанка завтра же, хоть это и суббота.

Закончив, он поднялся, чтобы размяться. Шел первый час ночи. В коридоре слышались голоса Мартинссона и Ханссона, но о чем они говорят, он не уловил.

Перед окном качался на ветру уличный фонарь. Валландер чувствовал себя грязным и потным. Не пойти ли вниз принять душ? Он открыл окно и глубоко вдохнул холодный воздух. Дождь, похоже, кончился.

И все-таки покоя на душе не было. Как они смогут предотвратить следующее убийство?

А подонки теперь грозятся убить женщину — за Марию Лёвгрен. Он опять сел за стол и взял папку с перечнем лагерей беженцев в Сконе.

Вряд ли убийца вернется в Хагехольм. У него достаточно и других вариантов. И если жертва будет выбрана так же произвольно, как в Хагехольме, найти его будет трудно.

Потребовать, чтобы беженцы не выходили из лагеря? Но это невозможно.

Он отодвинул папку и заправил в пишущую машинку чистый лист.

Дверь отворилась, и вошел Сведберг.

— Есть новости? — спросил Валландер.

— Вообще-то да, — сказал Сведберг. Вид у него был несчастный.

— Что такое?

— Даже не знаю, как сказать. Только сейчас позвонил один фермер из Лёдерупа.

— Видел «ситроен»?

— Нет. Говорит, что видел твоего отца. Он шел по полю в пижаме. С чемоданом в руках.

Курт Валландер замер пораженный.

— Не может быть!

— Не похоже, что мужик это придумал. Он вообще-то с тобой хотел поговорить. Но его по ошибке соединили со мной. Я думаю, тебе надо что-то предпринять.

Валландер сидел неподвижно, уставившись в одному ему ведомую точку в пространстве.

Потом встал.

— На каком поле он его видел?

— Твой отец шел в сторону шоссе.

— Я поехал. Скажи, что мне нужна машина с рацией, чтобы вы меня могли найти в случае чего.

— Хочешь, я поеду с тобой или кто-то еще?

Курт покачал головой:

— Отец впал в детство. Я должен попытаться пристроить его куда-то, где за ним был бы уход.

Сведберг принес ему ключи от машины.

Когда Валландер выходил из здания, он приметил в тени мужскую фигуру. Это был журналист из вечерней газеты.

— Не хочу, чтобы он за мной увязался.

Сведберг понимающе кивнул:

— Подожди, пока я сдам назад. Встану перед его машиной и сделаю вид, что мотор заглох. Тогда можешь ехать.

Курт Валландер сел за руль. Он увидел, как журналист побежал к своей машине. Через полминуты появился Сведберг на своем «форде». Отрезав журналисту путь, он заглушил мотор.

Курт Валландер повернул ключ зажигания и уехал.

Он ехал быстро. Даже слишком быстро. Наплевал на знак ограничения скорости в Сандскугене. Машин почти не было. Дорогу то и дело перебегали испуганные зайцы.

Ему не пришлось долго искать. В свете фар он увидел, как отец босиком идет по пашне. Он узнал его пижаму в голубую полоску. На голове — старая шляпа. В руке — чемодан. Он раздраженно поднял руку, чтобы защититься от света фар, потом отвернулся и пошел дальше. Он шагал энергично, как будто перед ним была ясная цель.

Валландер выключил двигатель, оставив фары включенными. Он вышел на пашню.

— Папа! — закричал он. — Что с тобой?

Отец не отвечал. Только ускорил шаг. Так он скоро доберется до дороги. Курт догнал его и взял за руку, но отец вырвался и пошел дальше.

Курт Валландер разозлился.

— Полиция! — заорал он. — Если не остановишься, стреляю в воздух!

Отец резко остановился и повернулся к нему. Видно было, как он моргает, ослепленный светом фар.

— А что я говорил? — воскликнул он. — Ты хочешь моей смерти! — И он бросил в Курта чемоданом. Чемодан открылся. Оттуда посыпалось грязное белье, тюбики с красками и кисти.

Курту Валландеру стало невыносимо грустно. Отец, похоже, собрался в Италию.

— Папа, — сказал он, — успокойся, пожалуйста. Я довезу тебя до вокзала. Зачем тебе шлепать пешком?

Отец подозрительно посмотрел на него.

— Я тебе не верю, — пробормотал он с горечью.

— Неужели я не довезу своего отца до вокзала, если ему надо ехать? — Он поднял чемодан, закрыл замок и пошел к машине. Чемодан он положил в багажник и ждал, пока отец подойдет к нему.

В свете фар отец походил на затравленного зверя. Зверя, который понимает, что ему пришел конец.

Потом он медленно пошел к машине. Курт не мог определить, что написано на его лице: гордость или оскорбленное достоинство. Он открыл дверцу и посадил отца на заднее сиденье, закутав его плечи в подвернувшееся там, на счастье, одеяло.

Из мрака возникла какая-то фигура, к ним подошел старик в грязном комбинезоне.

— Это я звонил, — сказал он. — Как дела?

— Нормально, — ответил Валландер, — спасибо, что позвонили.

— Чистая случайность, что я его заметил.

— Я понимаю. Еще раз спасибо.

Он сел за руль. Обернувшись, увидел, что отца бьет сильный озноб.

— Поехали на вокзал, — сказал он. — Здесь близко.

И он прямым ходом поехал в больницу. На счастье, дежурил знакомый врач, тот самый, что пытался спасти Марию Лёвгрен. Курт Валландер вкратце рассказал, что произошло.

— Мы понаблюдаем за ним, — пообещал врач. — Он изрядно переохладился. Утром куратор найдет для него место.

— Спасибо, — кивнул Валландер. — Я немного побуду с ним.

Отца обтерли махровым полотенцем и уложили на каталку.

— Наконец-то, — сказал он. — Спальный вагон в Италию.

Курт Валландер присел на стул рядом.

— Я же тебе говорил, — произнес он невесело. — В Италию.

Он уехал из больницы в начале третьего. В управлении полиции никого, кроме Ханссона, не было. Ханссон сидел и смотрел видеозапись теледебатов с участием начальника Управления государственной полиции.

— Ну что? — спросил Валландер.

— Ровным счетом ничего, — отозвался Ханссон. — Были звонки, но все не по делу. Я взял на себя смелость отпустить ребят домой. Пусть поспят несколько часов.

— Правильно сделал. Странно, что ничего не слышно про машину.

— Я как раз сидел и об этом думал. Может быть, он проехал по Е-14 совсем чуть-чуть и куда-нибудь свернул, Я посмотрел по карте. В этом месте просто паутина мелких дорог. Плюс огромная прогулочная зона, куда зимой ни одна душа носа не сунет. За ночь патрули должны прочесать эти дороги.

Валландер кивнул:

— Когда рассветет, пошлем туда вертолет. Они могли спрятать машину как раз в этой прогулочной зоне.

Он налил себе кофе.

— Сведберг рассказал о твоем отце, — произнес Ханссон участливым тоном. — Как он?

— Лучше некуда. Дед выжил из ума. Я отвез его в больницу. Кажется, пока обошлось.

— Иди поспи, — предложил Ханссон. — Видок у тебя — краше в гроб кладут.

— Мне еще надо посидеть над бумагами.

— А я сосну немного, — сказал Ханссон. — Здесь, на диване.

Курт Валландер открыл кабинет и сел за пишущую машинку. Глаза щипало от усталости. Но голова была странно ясной. Произошло двойное убийство, думал он. Поиски преступников привели еще к одному убийству. И мы должны найти преступников немедленно, иначе будут новые трупы.

Все это случилось за каких-то пять дней.

Он написал докладную для Бьёрка. Чтобы кто-нибудь сунул ее ему в руки прямо в аэропорту.

Валландер зевнул. На часах было без четверти четыре. Больше всего он устал от мыслей об отце. Он очень боялся, что в больнице для него не найдется места.

Листок с именем сестры по-прежнему был приклеен к телефону. Первое, что он должен сделать утром.

Он снова зевнул. Почувствовал, что от него несет потом. В это мгновение в дверях показался Ханссон.

Валландер сразу увидел по нему: что-то произошло.

— Есть новости, — сказал Ханссон.

— А именно?

— Только что позвонил какой-то парень из Мальмё. У него угнали машину.

— «Ситроен»?

Ханссон кивнул.

— И он обнаружил это в четыре часа утра?

— Он собирался пораньше выехать на какую-то ярмарку в Гётеборг.

— Парень заявил в полицию в Мальмё?

Ханссон кивнул. Валландер потянулся к телефону.

— Тогда вперед, — сказал он.

Полицейский в Мальмё обещал опросить пострадавшего как можно быстрее. Номер машины, год выпуска и цвет уже рассылаются по стране.

— «ВВМ-160», — сказал Ханссон. — Серо-голубая «жаба» с белым верхом. Сколько таких в Швеции? Сто?

— Если машину не закопали, мы ее найдем, — сказал Валландер. — Солнце скоро взойдет?

— Часа через четыре, — ответил Ханссон. — Или пять.

— Как только рассветет, нам понадобится вертолет. Займись этим.

Ханссон пошел было к двери, но вдруг остановился.

— Черт! Чуть не забыл. Вот что значит устал.

— Что еще?

— Этот парень, который звонил. Ну, у которого сперли машину. Он полицейский.

Курт Валландер посмотрел на него удивленно:

— Полицейский? Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что он полицейский. Как ты и я.

11

Изрядно помучившись с кнопками, Валландер все же сумел включить будильник на своих наручных часах и отправился вздремнуть в пустую камеру для задержанных. Два часа, сказал он себе, не больше. Когда он проснулся от назойливого жужжания на руке, у него сильно болела голова. Первая мысль была об отце. Он достал из аптечки таблетки и запил их тепловатым кофе. Потом никак не мог решить, сразу позвонить сестре или сначала принять душ. Сначала душ, подумал он. Стоя под струями воды, он почувствовал, что головная боль понемногу отпускает. Но отдохнувшим он себя не ощущал, он понял это, когда тяжело опустился в кресло в своем кабинете. Было уже четверть восьмого. Сестра, насколько он знал, обычно встает рано. Она взяла трубку сразу, будто ждала его звонка. Он осторожно поведал ей всю историю.

— Почему не позвонил раньше? — спросила она с раздражением. — Не может же быть, чтобы ты ничего не замечал!

— Заметил, но, наверное, слишком поздно, — уклончиво ответил он.

Договорились подождать, пока он поговорит с врачами, а потом уже решать, надо ли ей приехать в Сконе.

— Как дела у Моны и Линды? — спросила она под конец.

Он сообразил, что Кристина не знает, что они разошлись.

— Нормально. Я позвоню попозже.

И он поехал в больницу. Опять похолодало, дул пронизывающий юго-западный ветер.

Медсестра сообщила, что отец вел себя очень беспокойно. Но, похоже, ночная прогулка обошлась без большого ущерба для здоровья.

Курт Валландер решил, что зайдет к нему после разговора с куратором из социального сектора.

Он не верил в эту службу. Социальные работники, которых привлекали при задержании несовершеннолетних преступников, были, по его мнению, абсолютно некомпетентны. Они предпочитали спускать все на тормозах, не создавая себе ненужных забот. Один раз он просто сорвался и сказал, что они вольно или невольно способствуют росту молодежной преступности.

Но, может быть, в больнице они другие, подумал он.

Через какое-то время его пригласила женщина лет пятидесяти. Он описал выходку отца, объяснил, что все случилось внезапно и что чувствует себя совершенно беспомощным.

— Может быть, обойдется, — сказала женщина. — Иногда такое случается со стариками — временное помрачение сознания. Если он придет в норму, достаточно будет обеспечить ему помощь по хозяйству на дому. Но, если это хроническое слабоумие, придется искать другое решение.

Было решено, что отец останется в больнице на субботу и воскресенье, а потом она поговорит с врачами, и они будут вместе думать, как быть дальше.

Курт Валландер поднялся со стула. Похоже, она его понимает.

— Просто не знаю, что и предпринять, — сказал он.

Она задумчиво кивнула:

— Это очень трудно. Вдруг мы становимся родителями наших собственных отцов и матерей. Мне все это знакомо. Моя мать под конец жизни… было опасно оставлять ее одну дома.

Он пошел в палату к отцу. Там стояли четыре кровати. Один больной был в гипсе, другой сидел, скорчившись, точно у него разболелся живот.

— Как дела? — спросил Курт.

Отец ответил не сразу.

— Оставь меня в покое, — тихо попросил он.

Он уже не казался агрессивным и раздражительным. Голос звучал скорее печально.

Валландер немного посидел на краю кровати. Потом поднялся.

— Я приду попозже, — сказал он. — Привет от Кристины.

Он вышел из больницы и поежился от ветра. В полицию возвращаться не стал, позвонил Ханссону из машины по трескучей рации:

— Я еду в Мальмё. Нашли вертолет?

— Полчаса на нем кружили. Пока ничего. Но мы отправили туда еще два патруля с собаками. Если машина в прогулочной зоне, мы ее найдем.

Валландер сел за руль. Утреннее движение было очень плотным, его то и дело прижимали к обочине шедшие на обгон машины.

Надо было взять полицейскую машину, подумал он. Хотя теперь и полиции никто не боится.

Без четверти девять он вошел в здание управления полиции в Мальмё, где его ждал хозяин украденного «ситроена». Прежде чем говорить с ним, Валландер расспросил полицейского, принявшего заявление о краже.

— Он и в самом деле полицейский? — спросил Валландер.

— Был. Ушел на досрочную пенсию.

— Почему?

Тот пожал плечами:

— Вроде что-то с нервами.

— Ты его хорошо знаешь?

— Не уверен. Хотя мы работали вместе десять лет. Необщительный парень. Честно говоря, не думаю, чтобы кто-нибудь здесь мог сказать, что хорошо его знает.

— Но кто-то должен его знать?

Полицейский снова пожал плечами:

— Попробую выяснить. А машину могут украсть у кого угодно.

Курт Валландер вошел в кабинет и поздоровался. Пострадавшего звали Рюне Бергман. Ему было 53 года. Последние четыре года — на пенсии. Очень тощий. Странные, бегающие, беспокойные глаза. Ножевой шрам у левой ноздри.

Курту Валландеру сразу показалось, что сидящий перед ним человек крайне насторожен. Почему — он не мог сказать, но, пока они разговаривали, только укрепился в этом чувстве.

— Расскажите подробнее, — попросил он. — Итак, в четыре утра вы обнаружили, что машины на месте нет.

— Я собирался в Гётеборг. Когда далеко едешь, лучше встать пораньше. Вышел из дома — и на тебе.

— Где стояла машина? На стоянке? В гараже?

— На улице перед домом. Гараж у меня вообще-то есть, но он забит всяким барахлом.

— А где вы живете?

— В районе таунхаусов, недалеко от Егерсру.

— Может быть, соседи что-то видели?

— Я спрашивал. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал.

— А когда вы видели машину в последний раз?

— Я целый день не выходил из дома. Но накануне вечером она была на месте.

— Замок на руле?

— Сломался. К сожалению.

— А что это за ярмарка, куда вы собирались?

— А какое это имеет значение?

— Никакого. Просто интересно.

— Самолеты, если вам и в самом деле интересно.

— Ярмарка самолетов?

— Ну да. Я люблю старые самолеты. Строю модели.

— Если я понял правильно, вы ушли на пенсию досрочно?

— Что вы хотите сказать? Что, если бы я не ушел на пенсию, машину бы не украли? Какое это имеет отношение к делу?

— В общем, не имеет.

— Тогда почему бы вам не поискать машину, вместо того чтобы копаться в моей частной жизни?

— Мы ищем, — ответил Курт Валландер. — Тот, кто украл вашу машину, убил человека. Даже не убил, а казнил.

Рюне посмотрел ему прямо в лицо. Глаза его перестали бегать.

— Я слышал, — произнес он.

Спрашивать больше было не о чем.

— Я хотел бы съездить к вам домой, — сказал Курт Валландер. — Посмотрим, где стояла машина.

— На кофе не приглашаю, — буркнул Бергман. — У меня дома полный хаос.

— Женаты?

— Разведен.

Они поехали на машине Курта. Район, уже давно застроенный типовыми таунхаусами, находился рядом с ипподромом в Егерсру. Они остановились у желтого кирпичного дома с небольшим газоном перед входом.

— Машина стояла тут, где вы остановились. Точно тут.

Валландер сдал несколько метров, и они вышли. Если машина стояла здесь, она должна была быть хорошо освещена двумя уличными фонарями.

— А много машин здесь обычно стоит? — спросил Валландер.

— Перед каждым домом. У многих по две машины, а гараж только на одну.

Валландер показал на фонари:

— Они исправны?

— Да. Я бы заметил, если бы было темно. Валландер огляделся и задумался. Спрашивать больше было не о чем.

— Мы, наверное, еще встретимся, — сказал он.

— Я хочу, чтобы мне вернули мою машину.

Вдруг Валландер вспомнил, что собирался задать еще один вопрос.

— У вас есть лицензия на оружие? И вообще — оружие?

Тот замер.

В ту же секунду Валландера пронзила сумасшедшая мысль. Никакой кражи не было.

Человек, стоящий перед ним, — один из тех двоих, кто убил сомалийца.

— Что это за вопрос? — спросил Бергман. — Лицензия? Вы же не такой идиот, чтобы думать, что я в этом замешан?

— Вы сами были полицейским и знаете, что мы обязаны задавать самые разные вопросы. Дома есть оружие?

— И оружие, и лицензия.

— Какое оружие?

— Я иногда охочусь. Есть охотничий карабин «маузер». На лося.

— А еще?

— Дробовик. «Ланбер Барон», испанский. На зайцев.

— Я пошлю за оружием, — сказал Валландер.

— Это еще зачем?

— Затем, что убитый был застрелен из дробовика. С близкого расстояния.

Рюне Бергман посмотрел на него с презрением.

— У вас не все в порядке с головой, — сказал он. — Я бы даже сказал, все не в порядке.

Валландер оставил его дома и вернулся в управление полиции. Он позвонил в Истад. Машину пока не нашли. Потом он разыскал начальника убойного отдела. Однажды они уже встречались, тот произвел впечатление человека надменного и всевластного. Как раз тогда Валландер и познакомился с Йораном Буманом.

Он ввел начальника в курс дела.

— Надо проверить его оружие. Может быть, даже обыскать дом. Выяснить, не связан ли он с расистскими организациями.

Тот смотрел на него оценивающим взглядом:

— А у тебя есть какие-то причины считать, что он все врет про украденный автомобиль? И что он причастен к убийству?

— У него есть оружие. И мы должны проверить все версии.

— В этой стране сотни тысяч дробовиков. И кто даст мне ордер на обыск у человека, который заявил о пропаже машины?

— Дело первостепенной важности, — сказал Курт Валландер. Он начинал злиться. — Я позвоню полицмейстеру губернии. Да хоть и начальнику Управления государственной полиции, если понадобится.

— Я сделаю что смогу. Но ты же знаешь — всегда неприятно копаться в личной жизни твоих коллег. А если это дело попадет в газеты?

— Мне плевать, — сказал Курт Валландер. — На нас уже три убийства висят, и обещано четвертое. И я хочу этому помешать.

По дороге в Истад он заехал в Хагехольм. Работа криминалистов шла к концу. Он на месте проверил версию Рюдберга и согласился с ней. Машина стояла именно там, где тот указал.

Внезапно Валландер спохватился, что забыл спросить Рюне Бергмана, курит ли тот. И как относится к яблокам.

Когда он входил в управление полиции, пробило двенадцать. На входе он встретил машинистку. Та шла обедать, и он попросил купить для него пиццу.

Он заглянул к Ханссону — нет, машину еще не нашли.

— Соберемся у меня через четверть часа, — сказал Валландер. — Попробуй собрать всех. Позвони тем, кто на выезде.

Не снимая пальто, он набрал номер сестры и договорился, что встретит ее в аэропорту Стуруп на следующий день в десять утра.

Потом, поглядев в зеркало, потрогал шишку на лбу. Теперь она стала желто-багровой.

Через двадцать минут явились все, кроме Мартинссона и Сведберга.

— Сведберг поехал на карьер, — сообщил Рюдберг. — Позвонили, что видели там какой-то загадочный автомобиль. Мартинссон занимается клубом любителей «Ситроен». Там есть парень, который, говорят, знает все «ситроены» в Сконе. Дерматолог из Лунда.

— Дерматолог из Лунда? — удивился Валландер.

— А что такого? — сказал Рюдберг. — Есть проститутки, коллекционирующие почтовые марки. Почему бы врачу-кожнику не испытывать страсть к «ситроенам»?

Валландер вкратце описал поездку в Мальмё.

Когда он начал рассказывать, что попросил приглядеться к владельцу украденной машины, то сам почувствовал, как неубедительны его соображения.

— Не слишком правдоподобно, — сказал Ханссон. — Полицейский, пусть бывший, совершает убийство и заявляет, что у него сперли машину?

— Может, и не слишком, — согласился Валландер. — Но мы не имеем права пропустить ни один след, каким бы нелепым он ни казался.

Тут они заговорили об исчезнувшем автомобиле.

— Его так никто и не видел, — сказал Ханссон. — Я все больше и больше склоняюсь к тому, что машина не покидала этого района.

Валландер вытащил генштабовскую карту, и они склонились над ней, как полководцы накануне сражения.

— Озера, — сказал Рюдберг. — Крагехольмское, Сванехольмское. Давай считать, что они могли утопить машину в одном из них. Там же куча проселков.

— Они должны были понимать, что это рискованно, — сказал Курт. — Кто-то мог их увидеть.

Решили все-таки прочесать озера вдоль берегов — на всякий случай. И послать людей осмотреть брошенные сараи.

Собаки след не взяли, вертолетный поиск ни к чему не привел.

— А твой араб не мог ошибиться? — спросил Ханссон.

Валландер на секунду задумался.

— Давайте привезем его еще раз. И проверим на четырех… на шести машинах. Причем одна из них будет «ситроен».

Это взял на себя Ханссон.

Потом они перешли к делу об убийстве в Ленарпе, где тоже фигурировал загадочный автомобиль, тот, что спозаранку чуть не врезался в грузовик.

Но тут Курт Валландер заметил, что все очень устали. Многие из них непрерывно работали уже несколько дней, а сегодня была суббота.

— Ленарп подождет до понедельника, — решил он. — Сейчас все силы на Хагехольм. Те, у кого нет ничего срочного, пусть едут домой и отдыхают. Боюсь, следующая неделя будет не легче.

И он напомнил, что в понедельник Бьёрк выйдет из отпуска.

— Тогда всем этим займется Бьёрк, — сказал он. — Но я хочу воспользоваться случаем и поблагодарить всех за проделанную работу.

— То есть мы получаем «удовлетворительно»? — насмешливо спросил Ханссон.

— Вы получаете «отлично», — заверил Валландер.

Он попросил Рюдберга ненадолго задержаться. Хотелось обсудить с кем-то положение дел, а интуиции Рюдберга он доверял больше, чем своей собственной. Валландер рассказал ему об усилиях, предпринятых Йораном Буманом в Кристианстаде. Рюдберг задумчиво кивал, и видно было, что его одолевают сомнения.

— Может оказаться очередным тупиком, — сказал он. — Это двойное убийство… Чем больше я о нем думаю, тем меньше понимаю.

— Почему?

— Я не могу оставить без внимания слова Марии. То, что она сказала перед смертью. Я думаю, она сознавала, что муж ее мертв. И что она тоже умирает. Я думаю, она пыталась подсказать нам решение. В глубине души она понимала, что не выдержит долгого рассказа, и раза четыре или пять повторила: «иностранный». Что-то же это должно значить? А удавка? Узел? Ты же сам видел. От этого убийства пахнет ненавистью. Местью, если хочешь. Или тем и другим. А мы все ищем в другом направлении.

— Сведберг разыскал всех их родственников и знакомых. Никаких иностранцев. Шведские крестьяне и пара ремесленников.

— Не забывай, что он жил двойной жизнью, — напомнил Рюдберг. — Нюстрём описал своих соседей, как самых обычных крестьян, и уж во всяком случае людей небогатых. А через пару дней вырисовывается совершенно иная картина. Почему ты считаешь, что у этой истории двойное дно, а не тройное? Или четверное?

— И что, по-твоему, мы должны делать?

— То, что делаем. Но надо быть готовым, что этот след может привести в тупик.

Потом они заговорили про убийство сомалийца.

Еще на пути из Мальмё у Валландера появились некоторые соображения на этот счет.

— Выдержишь еще немного? — спросил он Рюдберга.

— О чем речь!

— Что-то не так с этим бывшим полицейским. Пока это только ощущение, не надо, не говори, я и так понимаю, что это не особенно профессионально. Но нам, тебе и мне, надо бы к нему присмотреться. Пока только тебе и мне, во всяком случае, до понедельника. Потом, если понадобится, подключим остальных. Но если все так, как мне кажется, если он замешан в убийстве, и машину у него не крали, то он должен сейчас порядком психовать.

— Тут я думаю так же, как Ханссон, — вряд ли полицейский, совершивший убийство, станет инсценировать кражу машины, — сказал Рюдберг.

— А я считаю, что вы думаете неправильно. И он думал неправильно. Потому что был уверен: поскольку он полицейский, все подозрения отпадут сами собой.

Рюдберг потер ноющее колено.

— Сделаем, как ты находишь нужным. Что я думаю и чего не думаю, это совершенно не важно, раз ты считаешь, что этим следует заняться.

— Я предлагаю понаблюдать за ним, — сказал Курт. — Четыре смены, до понедельника. Если хочешь, я могу взять ночи.

Было около часа. Рюдберг взялся вести наблюдение до полуночи.

Валландер дал ему адрес.

В этот момент вошла девушка с пиццей.

— Ты сегодня ел? — спросил Валландер.

— Угу, — ответил Рюдберг неуверенно.

— Значит, не ел. Возьми эту, а я куплю еще одну.

Рюдберг сел за его стол и с удовольствием принялся за пиццу. Потом вытер губы и встал.

— Может, ты и прав, — сказал он.

— Может, и прав, — подтвердил Валландер.

Остаток дня прошел без особых происшествий. Машина так и не нашлась. Пожарные прочесали тралом озера, но нашли только части старого комбайна.

Звонков с важной информацией было мало.

Зато непрерывно звонили журналисты, они охотились за свежими новостями. Курт Валландер попросил их еще раз объявить, что полиция ищет бело-голубой «ситроен». Были и нервозные звонки от директоров лагерей, они просили усилить патрулирование.

Он отвечал им терпеливо, как только мог.

В четыре часа машина сбила насмерть пожилую женщину в Бьерешё. Расследованием занялся вернувшийся с карьера Сведберг, хотя Валландер обещал отпустить его после обеда.

В пять часов позвонил Неслунд, он был навеселе. Спросил, нужен ли он или он может поехать на вечеринку в Скиллинге. Валландер его отпустил.

Он дважды звонил в больницу и спрашивал, как отец. Ему отвечали, что тот сонлив и не вполне понимает, где находится.

Потом он набрал номер Стена Видена. Ему ответил девичий голос, который он сразу узнал.

— Это я помогал вам с лестницей, — напомнил Валландер. — И ты догадалась, что я из полиции. Мне надо поговорить со Стеном.

— Он в Дании, покупает лошадей, — сказала девушка по имени Луиза.

— А когда приедет?

— Наверно, завтра.

— Можешь попросить его позвонить?

— Могу.

Вот и весь разговор. Курт был почти уверен, что Стен Виден ни в какой не в Дании, а стоит рядом с телефоном и слушает. Скорее всего, когда он позвонил, они валялись в его неубранной постели.

От Рюдберга ничего не было слышно.

Он отдал свою докладную патрульным. Те обещали вручить ее Бьёрку прямо в аэропорту.

Потом он занялся неоплаченными счетами. Заполнил пачку квитанций и вместе с чеком вложил в желтый конверт. Посчитав расходы, он понял, что ни на видео, ни на музыкальный центр в этом месяце денег не хватит.

Затем ответил согласием на предложение поехать в конце февраля на оперную экскурсию в копенгагенский Королевский театр. Он никогда не видел «Воццека» на сцене.

В восемь часов он прочитал рапорт Сведберга о происшествии в Бьерешё, понял, что тут дело заводить не придется. Водитель, фермер с безупречной репутацией, был не виноват, женщина появилась на дороге в метре от машины, и он, несмотря на небольшую скорость, просто не успел среагировать. Все показания сходились. Он отметил себе, что после вскрытия должен послать протокол расследования Аннет Бролин.

В полдевятого пришло сообщение о драке в многоквартирном доме на окраине. Петерс и Нурен быстро разняли драчунов. Это были два брата, оба хорошо известные полиции. Они дрались три-четыре раза в год.

У кого-то в Марсвинсхольме сбежала борзая. Поскольку видели, как она бежала в западном направлении, Валландер переслал заявление коллегам в Скуруп.

В десять часов он вышел на улицу. Было довольно холодно, дул порывистый ветер. Небо было ясное и звездное. Никаких признаков снега. Он поехал домой, надел теплое белье и взял шерстяную шапочку. Рассеянно полив поникшие цветы на кухне, он поехал в Мальмё.

На дежурстве в управлении остался Нурен. Валландер обещал звонить ему, но у Нурена, скорее всего, будет по горло дел с Бьёрком, который очень скоро убедится, что его отпуск и в самом деле кончился.

Валландер остановился в мотеле в Сведале. Поколебавшись, заказал только салат. Не то чтобы это был подходящий случай начать здоровый образ жизни: скорее он просто опасался заснуть, если поест слишком плотно.

Зато выпил несколько чашек крепкого кофе. Пожилая женщина подошла к столу и предложила купить «Сторожевую башню» свидетелей Иеговы. Он купил экземпляр, подумав, что это настолько скучное чтение, что его хватит на всю ночь.

Сразу после одиннадцати Валландер свернул на трассу Е-14. До Мальмё было не больше десяти километров. Вдруг одолели сомнения, стоило ли втравливать в это дело Рюдберга да и самому им заниматься. У него ведь ничего нет, никаких фактов, только интуиция. А можно ли на нее так полагаться? Не следовало ли прислушаться к вполне обоснованным возражениям Ханссона и Рюдберга?

Он чувствовал нерешительность. Неуверенность.

И голод — от съеденного салата осталось только слабое воспоминание.

Без двадцати пяти двенадцать Валландер свернул на улицу, к желтому таунхаусу, где жил Рюне Бергман. Он вышел из машины и натянул шапочку на уши. Почти все окна в домах были темными. Где-то с визгом затормозила машина. Стараясь держаться в тени, он свернул на улицу, которая называлась Аллея Роз.

И почти сразу обнаружил Рюдберга, стоявшего под большим каштаном. Ствол у дерева был такой толстый, что заметить за ним человека было почти невозможно. То, что он так легко его нашел, объяснялось просто: этот каштан был единственным приемлемым укрытием, откуда просматривался желтый дом Бергмана.

Валландер встал рядом с Рюдбергом.

Тот замерз. Он потирал руки и притоптывал ногами.

— Ну что? — спросил Валландер.

— Негусто за двенадцать часов, — ответил Рюдберг. — В четыре часа ходил в магазин, еще через два часа вышел и запер ворота — их распахнуло ветром. Но он и в самом деле очень насторожен. Так что, может, ты прав. — Рюдберг показал на соседний дом. — Там пусто. Со двора видно и улицу, и заднюю дверь. Если Бергману придет в голову через нее ускользнуть. Там есть скамейка. Если ты, конечно, тепло одет.

— Позвони Нурену, — сказал Валландер. — Там, за углом, телефонная будка. И если ничего экстренного, езжай домой спать.

— Я буду в семь, — сказал Рюдберг. — Смотри не замерзни насмерть.

И беззвучно исчез. Валландер постоял какое-то время, изучая дом.

Светились два окна — одно на нижнем этаже и одно на верхнем. Гардины были задернуты. Он посмотрел на часы. Три минуты первого. Раз Рюдберг не вернулся, значит, в Истаде все спокойно.

Он быстро пересек улицу и открыл калитку в соседний дом. Когда глаза привыкли к темноте, он обнаружил скамейку, о которой говорил Рюдберг. Тот не соврал — отсюда и в самом деле был прекрасный обзор. Он стал ходить, чтобы не замерзнуть, — пять шагов вперед, пять шагов назад.

Когда он в следующий раз посмотрел на часы, было без десяти час.

Ночь будет долгой, а ему уже холодно. Валландер пытался скоротать время, разглядывая звездное небо, но заболела шея, и он снова начал вышагивать взад и вперед.

В половине второго погасло окно на нижнем этаже. Ему показалось, что он слышит радио.

Полуночничает, подумал он. А почему бы и нет, если у человека досрочная пенсия и на работу идти не надо?

Без пяти два по улице проехала машина, потом, почти сразу, еще одна, и все опять стало тихо.

Окно на верхнем этаже по-прежнему горело. Курт Валландер мерз. Без пяти три свет погас. Валландер прислушался, работает ли радио. Нет, все было тихо. Он начал хлопать себя по бокам, как делали когда-то извозчики, чтобы согреться.

В голове звучал вальс Штрауса: тьям, тьям, тьям, там-там…

Звук был таким тихим, что он еле его уловил.

Щелчок в замке. Он замер.

И увидел тень.

Человек двигался совершенно беззвучно, но Валландер все равно узнал Рюне Бергмана. Тот исчез в тени за домом. Валландер выждал несколько секунд и перелез через забор. Было очень трудно ориентироваться в темноте, но все же он заметил, что между сараем и соседним участком, представляющим собой зеркальное отражение бергмановского, был узкий проход. Валландер двигался быстро. Даже слишком, если учесть, что он почти ничего не видел.

Пройдя между участками, он очутился на улице, параллельной Аллее Роз.

Если бы он промедлил хотя бы секунду, то ни за что бы не заметил, что Рюне исчез в переулке направо.

На какую-то долю секунды он остановился и сообразил, что если он сейчас же не прыгнет в машину, то ему никогда не настичь Бергмана, у которого наверняка где-то припаркован автомобиль.

Его «пежо» стоял в пятидесяти метрах, и Валландер помчался к нему со всех ног. Промерзшие суставы хрустели, и он задохнулся уже через несколько метров. Он рванул дверцу, сунул ключ в замок зажигания. Надо перехватить Рюне, проехав переулком.

Он свернул в переулок, думая, что тот выведет его на главную дорогу. Но это оказался тупик. Валландер выругался и дал задний ход. У Рюне Бергмана был большой выбор. Он мог пойти по любой из тихих улиц, которых здесь было с десяток. К тому же рядом парк.

Ну решай же, подумал Валландер. Решай, черт тебя подери.

И поехал к стоянке, расположенной между ипподромом и большим супермаркетом. Он готов был уже оставить попытки найти Рюне Бергмана, как вдруг увидел его. Тот стоял в телефонной будке около новой гостиницы рядом со въездом на ипподром.

Валландер затормозил и выключил фары. Похоже, Бергман его не заметил.

Через несколько минут у гостиницы остановилось такси, и Бергман забрался на заднее сиденье. Валландер включил двигатель.

Такси выехало на скоростную трассу на Гётеборг. Валландер пропустил перед собой грузовик, прежде чем начать преследование.

Он посмотрел на указатель топлива. Дальше, чем до Хальмстада, бензина ему не хватит.

Таксист мигнул правым поворотником. Это была дорога на Лунд. Валландер свернул следом.

Такси остановилось у вокзала. Проезжая мимо, Валландер увидел, как Рюне Бергман расплачивался с водителем. Свернув направо, Валландер поставил машину прямо на пешеходной «зебре».

Рюне Бергман шел быстро. Валландер, стараясь держаться в тени, следовал за ним.

Рюдберг был прав. Этот человек настороже.

Внезапно тот резко остановился и оглянулся.

Валландер опрометью бросился в подворотню. В темноте он треснулся головой о выступающий край лестницы и почувствовал, что гематома на лбу лопнула. По лицу потекла кровь. Он кое-как утерся, сосчитал до десяти и двинулся дальше. Лоб был отвратительно липким.

Рюне Бергман остановился около дома, фасад которого был затянут сетчатой тканью. Здесь шел ремонт, стояли строительные леса. Он еще раз оглянулся, и Валландер присел за стоящей машиной.

Потом Бергман скрылся.

Курт Валландер дождался, когда закроется входная дверь. На третьем этаже зажегся свет.

Он перебежал улицу и не раздумывая полез на леса. Они скрипели и трещали под его тяжестью. И все время приходилось утирать заливающую глаза кровь. Теперь освещенное окно было в метре над его головой. Он снял шарф и обвязал им голову.

Потом он полез на следующую площадку. Это потребовало таких усилий, что, забравшись туда, он с минуту полежал на досках, усыпанных битой штукатуркой. Потом осторожно пополз к окну. Он старался не думать о том, что находится высоко над землей. Знал, что у него может закружиться голова.

Вот он осторожно заглянул в первое из освещенных окон. Сквозь тонкие занавески он увидел спящую женщину. С другой стороны двуспальной кровати одеяло было сброшено на пол, будто кто-то резко вскочил с постели.

Валландер пополз дальше.

В следующем окне он увидел Рюне Бергмана. Тот стоял и разговаривал с человеком в темно-коричневом халате.

Валландер узнал этого человека сразу, хотя никогда раньше его не видел.

Настолько точно описала румынка мужчину, стоявшего на пашне и жевавшего яблоко.

Сердце забилось.

Он все-таки был прав. Это именно тот человек.

А те тихо разговаривали. Валландер не мог разобрать ни слова.

Внезапно хозяин вышел в другую комнату. А Рюне Бергман уставился в окно. Прямо на него.

Он меня увидел, подумал Валландер, отшатнувшись от окна. Эти подонки убьют меня, не задумываясь.

Страх парализовал его.

Сейчас я умру, думал он в отчаянии. Они снесут мне голову.

Но миновало несколько мгновений, и ничего не произошло. Он решился снова взглянуть в окно.

Человек в халате стоял и грыз яблоко.

А у Рюне Бергмана в руках было два охотничьих ружья. Одно он положил на стол, а другое сунул под пальто. Валландер понял, что он видел вполне достаточно. И повернулся, чтобы слезть с лесов.

Он сам бы не мог объяснить, что произошло. Вместо вертикальной стойки лесов его рука схватила пустоту.

И он полетел вниз.

Он даже не успел подумать, что сейчас разобьется.

У самой земли его нога каким-то образом застряла между досками. Валландер почувствовал резкую боль. Он висел головой вниз в метре от асфальта.

Он попытался освободиться. Но ногу защемило крепко. Он попробовал подтянуться, чтобы освободить ногу, но ничего не вышло. В висках стучало.

От боли у него выступили слезы.

И в эту минуту он услышал звук закрывшейся двери. Рюне Бергман вышел из дома.

Валландер стиснул кулаки, чтобы не стонать.

Сквозь сетчатую ткань он увидел, как Бергман остановился. Что-то вспыхнуло.

Выстрел, подумал Курт Валландер. Мне конец.

И тут же сообразил, что тот закурил сигарету. Звук удаляющихся шагов.

Чуть не теряя сознание от прилива крови к голове, с отчаянным усилием Валландер дотянулся до поперечной балки. Подтянулся на одной руке и схватился за секцию, в которой застряла нога. Собрав все силы, он дернул ногу. Нога освободилась, и он рухнул на кучу щебня. Какое-то время Курт Валландер лежал совершенно неподвижно, пытаясь определить, не сломал ли что-нибудь. Потом поднялся и пошел по стенке, боясь упасть, — так сильно кружилась голова.

До машины он шел почти двадцать минут. Часы на вокзале показывали полпятого.

Он сел в машину и зажмурился. Потом поехал в Истад.

Я должен поспать, думал он. Завтра есть завтра. Завтра сделаю все, что должен сделать.

Увидев свое лицо в зеркале, Валландер застонал. Промыл рану теплой водой.

Было уже почти шесть, когда он заполз под одеяло. Будильник он поставил на без четверти семь. Дольше спать нельзя. Попытался найти позу, которая не причиняла бы ему боль.

Валландер уже начал засыпать, когда в прихожей раздался глухой стук упавшей на пол свежей газеты.

Он сделал еще одну попытку заснуть. Навстречу ему шла Аннет Бролин. Где-то ржала лошадь.

Было воскресенье 14 января. Ветер переменился. Теперь он дул с северо-востока.

Курт Валландер спал.

12

Ему показалось, что он спал довольно долго. Но, когда его разбудил телефон и он посмотрел на стоявшие на столе часы, оказалось, что прошло всего семь минут. Звонил Рюдберг из автомата в Мальмё.

— Приезжай сюда, — сказал Курт Валландер. — Все, можешь там не мерзнуть. Езжай прямо ко мне домой.

— Что-нибудь случилось?

— Это он.

— Точно?

— Точнее некуда.

— Еду.

Валландер с трудом встал. У него болело все тело, в висках стучало. Пока варился кофе, ему удалось наложить на голову компресс. Похоже, что уже вся физиономия отливает сине-фиолетовым.

Через 43 минуты в дверь постучал Рюдберг.

За кофе Валландер поведал ему о своих ночных приключениях.

— Отлично, — сказал Рюдберг. — Красиво сработано. Теперь будем брать этих подонков. Как зовут этого, в Лунде?

— Я почему-то забыл изучить список жильцов. И потом брать их будем не мы. Это дело Бьёрка.

— Он приехал?

— Вчера вечером. Должен был приехать.

— Тогда надо его будить.

— И прокурора. И поставить в известность коллег из Мальмё и Лунда.

Пока Валландер одевался, Рюдберг взялся за телефон. Курт с удовольствием слушал, как он разговаривает — уверенно, тоном победителя, не допуская возражений.

Интересно, приехал ли на выходные муж Аннет Бролин? Рюдберг встал в двери спальни и наблюдал, как Валландер завязывает галстук.

Он засмеялся.

— Ты похож на боксера. После нокаута.

— Поймал Бьёрка?

— Он уже в курсе. Похоже, всю ночь сидел. Обрадовался, что мы раскрыли хоть одно убийство.

— А прокурор?

— Сейчас придет.

— А кто взял трубку? Она?

Рюдберг удивился.

— Кто же?

— Муж, например.

— А какая разница?

Валландер не стал объяснять.

— Черт, как мне скверно, — сказал он вместо ответа. — Пошли.

Начинало светать. По-прежнему дул порывистый северный ветер и небо было затянуто темными, почти черными облаками.

— Будет снег? — спросил Валландер.

— Не раньше февраля, — сказал Рюдберг. — Я это чувствую. Но тогда уже мало не покажется.

В управлении полиции было по-воскресному тихо. После Нурена на дежурство заступил Сведберг. Рюдберг коротко рассказал ему о событиях этой ночи.

— Ну и ну, — сказал Сведберг. — Полицейский?

— Бывший полицейский.

— А где он спрятал машину?

— Еще не знаем.

— И что, все железно?

— Думаю, что да.

Бьёрк и Аннет Бролин пришли почти одновременно. Пятидесятичетырехлетнему Бьёрку, уроженцу Вестманланда, был очень к лицу ровный южный загар. Курт Валландер всегда считал, что Бьёрк — идеал начальника полиции для небольшого полицейского округа. Дружелюбен, и хоть звезд с неба не хватает, зато очень заботится о добром имени и репутации полиции.

Он огорченно смотрел на Валландера.

— Боже, что у тебя за вид!

— Меня били, — сказал Валландер.

— Били? Кто?

— Полицейские. Так бывает, когда остаешься за начальника.

Бьёрк засмеялся.

Аннет смотрела на него с неподдельным состраданием.

— Больно? — спросила она.

— Заживет. — Валландер отвернулся, отвечая, — вспомнил вдруг, что забыл почистить зубы.

Все собрались в кабинете Бьёрка.

Поскольку никаких письменных протоколов еще не было, Валландер обрисовал положение дел на словах. И Бьёрк, и Аннет Бролин без конца перебивали его вопросами.

— Подними меня кто-то другой в воскресенье ни свет ни заря, чтобы втюхать такую историю, я бы просто не поверил, — усмехнулся Бьёрк. Он повернулся к Аннет Бролин: — Можем брать их сразу? Или сначала допрос?

— Я подпишу ордер по результатам допроса, — сказала Аннет. — Было бы неплохо, если бы румынка из лагеря опознала того, из Лунда.

— На это нужно решение суда, — сказал Бьёрк.

— Это так, — согласилась Аннет Бролин, — но мы можем провести предварительное опознание.

Валландер и Рюдберг посмотрели на нее с интересом.

— Мы привезем ее из лагеря, — продолжила она. — И они могут нечаянно встретиться в коридоре.

Валландер одобрительно кивнул. Аннет Бролин ничуть не уступала Перу Окесону по части творческой интерпретации инструкций.

— Итак, — сказал Бьёрк, — я звоню в Мальмё и Лунд. Будем брать их через два часа. В десять.

— А женщина в постели? — спросил Валландер. — Ну та, в Лунде?

— Допросим и ее, — кивнул Бьёрк. — Как поделим допросы?

— Давайте мне Рюне Бергмана, — предложил Курт Валландер, — а Рюдберг поговорит с любителем яблок.

— В три часа я подпишу ордер на арест, — сказала Аннет Бролин. — Я буду дома, если что.

Валландер проводил ее до выхода.

— Я хотел предложить поужинать сегодня. Но, кажется, не судьба.

— Будут еще вечера, — мягко ответила она. — Но это дело ты провернул просто потрясающе. Как ты вычислил, что это был он?

— Я ничего не вычислял. Чистая интуиция.

Он смотрел ей вслед и думал, что ни разу не вспомнил о Моне после того ужина в Мальмё.

Потом события стали раскручиваться стремительно.

Ханссона подняли с постели и велели ехать в лагерь за румынкой и переводчиком.

— Настроение у всех поганое, — сказал огорченный Бьёрк. — Никто не любит арестовывать коллег. Нас ждут мрачные времена.

— Почему мрачные? — спросил Валландер.

— Опять начнутся нападки на полицию.

— Он же бывший, — попытался возразить Валландер и сам понял, что это не имеет значения. Газеты начнут трубить о полицейском-убийце.

В девять часов он подъехал к дому в Лунде. С ним были четверо местных полицейских в гражданской одежде.

— Он вооружен, — еще в машине предупредил Валландер. — И не забудьте: он только что совершил хладнокровное убийство. Тем не менее не думаю, что нам что-то грозит. Он же не знает, что разоблачен. Двое с пистолетами, этого достаточно.

Он тоже захватил служебный пистолет.

И по дороге в Лунд пытался вспомнить, когда в последний раз им пользовался. Скорее всего, три года назад. При задержании сбежавшего заключенного из Кумлы. Тот забаррикадировался на даче в Моссбю.

Теперь они сидели в машине перед домом. Валландер смотрел на строительные леса. Оказывается, он залез гораздо выше, чем думал. Свались он на землю, наверняка сломал бы спину как пить дать.

Полиция Лунда еще с утра послала сотрудника, переодетого почтальоном, чтобы осмотреть дом.

— Повторим еще раз, — сказал Валландер. — Задней лестницы нет?

Полицейский, сидевший рядом с ним, покачал головой.

— Никаких лесов на задней стороне?

— Ничего.

В квартире, как выяснилось, живет некий Вальфрид Стрём. В полицейской картотеке не числился. Чем живет, никто не знает.

Ровно в десять они вылезли из машины и перешли через улицу.

Один полицейский остался у входа. Домофон у двери оказался сломан. Валландер вскрыл дверь отмычкой.

— Один остается на лестнице, а мы с тобой идем наверх, — обратился он к полицейскому. — Как тебя зовут?

— Энберг.

— А имя есть?

— Калле.

— Тогда пошли, Калле.

Перед дверью они прислушались. Валландер вытащил пистолет и знаком показал Энбергу, чтобы тот сделал то же самое.

И позвонил в дверь.

Открыла женщина в халате. Он узнал ее — это ее он вчера видел спящей.

Он спрятал пистолет за спиной.

— Мы из полиции, — сказал он, — мы хотели бы поговорить с вашим мужем, Вальфридом Стрёмом.

Женщина — лет сорока, с грубоватым лицом — выглядела напуганной.

Она отошла в сторону и пропустила их в квартиру.

Перед ними стоял Вальфрид Стрём в зеленом спортивном костюме.

— Полиция, — сообщил Валландер. — Мы попросили бы вас проехать с нами.

Мужчина с залысинами в форме полумесяца напряженно уставился на него:

— А зачем?

— Нам нужно побеседовать с вами.

— О чем?

— Узнаете на месте. — Валландер повернулся к женщине: — Лучше будет, если вы тоже оденетесь и поедете с нами.

Стрём, похоже, успокоился.

— Я никуда не поеду, пока не буду знать, в чем дело, — сказал он. — Может быть, начнем с того, что я посмотрю ваше удостоверение?

Сунув руку во внутренний карман, Валландер уже не мог скрыть, что в ней пистолет. Он переложил оружие в левую руку и стал вытаскивать бумажник с удостоверением.

В ту же секунду Вальфрид Стрём бросился на него и ударил в лоб, точно в распухшую и лопнувшую шишку. Валландера отбросило назад, и пистолет выпал из рук. Калле Энберг успел отреагировать, лишь когда мужчина в зеленом спортивном костюме помчался вниз по лестнице. Женщина завизжала, а Валландер вновь схватил пистолет. И бросился вдогонку, крича как можно громче, чтобы его услышали двое других полицейских внизу.

Вальфрид Стрём действовал решительно и быстро. Полицейского на лестнице он ударил локтем в подбородок. Другой, стоявший снаружи, получил тяжелый удар дверью, когда Стрём вырвался на улицу. Курт Валландер, почти ослепший от заливающей глаза крови, перескочил через потерявшего сознание полицейского на площадке и выбежал на улицу, дергая заевший предохранитель.

— Куда он помчался?! — заорал он на несчастного парня, запутавшегося в защитной сетке.

— Налево.

Он побежал налево. Зеленый костюм он углядел как раз в ту секунду, когда Стрём нырнул под виадук. Валландер сорвал шерстяную шапку и попытался стереть кровь с лица. Несколько пожилых женщин, похоже, собравшихся в церковь, в ужасе шарахнулись от него. Валландер устремился под виадук. Над головой его грохотал поезд.

Выбежав из-под виадука, он успел заметить, как Вальфрид Стрём остановил машину, выволок оттуда водителя и нажал на газ.

Поблизости была единственная машина — грузовик для перевозки лошадей. Шофер стоял рядом. Он как раз доставал из автомата пачку презервативов. Увидев бегущего к нему окровавленного Валландера с пистолетом в руке, он бросил презервативы и убежал.

Валландер прыгнул на водительское сиденье. За спиной он услышал ржание лошади. Мотор был на ходу, и он включил первую передачу:

Он уже думал, что потерял из виду машину с Вальфридом Стрёмом, когда увидел ее снова. Тот проехал на красный свет и свернул на улицу, ведущую к собору. Валландер лихорадочно переключал скорости, стараясь не потерять Стрёма из виду. Лошади беспрерывно ржали, и он ощутил теплый запах лошадиного навоза.

На крутом повороте он еле-еле справился с управлением. Его понесло на две легковушки, припаркованные у тротуара, но в последний момент кое-как удалось выровнять грузовик.

Он продолжал погоню. Они миновали больницу и гнали теперь по промышленному району. Он вдруг заметил, что в машине есть мобильный телефон. Он пытался одной рукой набрать номер экстренного оповещения, другой с трудом удерживая тяжелую машину на дороге.

Как назло, в тот момент, когда ему ответили, он въехал в крутой поворот, и был вынужден схватиться за руль двумя руками. Телефон выскользнул на пол кабины, и он увидел, что на ходу достать его не удастся.

Идиотизм, думал он в отчаянии. Полный идиотизм.

И вдруг вспомнил о сестре. Как раз в эти минуты он должен был встречать ее в аэропорту в Стурупе.

Погоня прервалась внезапно. Резко затормозив, чтобы не столкнуться с автобусом, Вальфрид Стрём врезался в бетонный столб. Курт Валландер, находившийся примерно в ста метрах, увидел пламя, вырвавшееся из машины. Он затормозил так резко, что грузовик съехал в кювет и лег на бок. Задняя дверь открылась, и три лошади галопом помчались в поля.

При ударе Стрёма выбросило из машины. Нога была почти оторвана, лицо изрезано осколками стекла. Еще не успев подойти к нему, Курт Валландер понял, что тот мертв.

Из домов вокруг бежали люди, с резким визгом тормозили машины. Валландер обнаружил, что в руке у него по-прежнему пистолет.

Через несколько минут подъехали полицейская машина и «скорая помощь».

Валландер показал удостоверение и позвонил Бьёрку.

— Все нормально? — спросил тот. — Рюне Бергмана задержали и везут сюда. Все прошло как по маслу. И эта женщина из Югославии уже тут.

— Пошли ее в Лунд, — сказал Валландер. — В морг. Пусть опознает труп. И она, кстати, румынка.

— Что ты, черт подери, хочешь этим сказать?

— Именно то, что сказал, — ответил Курт Валландер и отключил телефон.

И увидел, как одна из сбежавших лошадей галопом мчится по пашне. Красивая белая лошадь.

Он, кажется, никогда не видел такой красоты.

Когда он вернулся в Истад, новость о гибели Стрёма уже была всем известна. Его жена упала в обморок, и врач запретил полиции ее какое-то время допрашивать.

Рюдберг сказал, что Рюне Бергман отрицает решительно все. Он не крал свою машину и не прятал ее. Он не был в Хагехольме. Он не был у Вальфрида Стрёма в эту ночь.

И требует, чтобы его немедленно отвезли в Мальмё.

— Чертова крыса, — процедил Валландер. — Ничего, я его расколю.

— А вот колоть никого не надо, — сказал Бьёрк. — Ты уже устроил нам веселую жизнь с этой идиотской погоней в Лунде. Как это может быть, чтобы четверо здоровенных полицейских не могли задержать одного невооруженного парня? И, кстати, ты знаешь, что одну из лошадей сбила машина? Ее звали Супер Нова, и хозяин оценивает ее в сто тысяч крон.

Валландер почувствовал, как подступает ярость.

Неужели Бьёрк не понимает, что ему сейчас нужна поддержка, а не это бессмысленное нытье?

— Ждем, пока румынка его опознает, — сказал Бьёрк. — И чтобы никто, кроме меня, ни слова прессе.

— И на том спасибо, — буркнул Курт Валландер и вместе с Рюдбергом зашел к себе в кабинет и закрыл дверь.

— Хочешь знать, как ты выглядишь? — спросил Рюдберг.

— Нет, благодарю.

— Твоя сестра звонила. Я попросил Мартинссона подхватить ее в аэропорту. Ты наверняка забыл про нее в этой суматохе. Он займется ею, пока ты не освободишься.

Валландер благодарно кивнул.

Через несколько минут в кабинет ворвался Бьёрк.

— Опознание трупа закончено. Он и есть наш долгожданный убийца.

— Кем он был? — спросил Рюдберг.

— Вальфрид Стрём называл себя бизнесменом. Сорок семь лет. Секретным службам не понадобилось много времени, чтобы дать ответ на наш запрос. Еще с шестидесятых годов он состоял в различных националистических группах. Сначала это был какой-то Демократический союз, потом все более и более агрессивные организации. А как он стал убийцей, пусть нам расскажет Бергман.

Валландер поднялся.

— Займемся Бергманом.

Они вошли в помещение, где сидел Рюне Бергман и курил. Валландер немедленно пошел в атаку:

— Знаешь, что я делал сегодня ночью?

Бергман поглядел на него с презрением:

— Откуда мне это знать?

— Я ехал следом за тобой в Лунд.

На лице у Бергмана что-то промелькнуло.

— Я ехал за тобой в Лунд, — повторил Валландер. — А потом я лазал по строительным лесам, ты знаешь где. Я видел, как ты подменил свой дробовик. Вальфрид Стрём уже ничего не скажет, но свидетельница опознала его. Это он убил сомалийца в Хагехольме. Что скажешь обо всем этом?

Бергман не сказал ничего.

Он зажег новую сигарету и сидел, уставившись перед собой.

— Начнем сначала, — сказал Курт Валландер. — Мы знаем, как все было. Но мы не знаем двух вещей. Во-первых, куда ты дел свою машину, а во-вторых, зачем вы убили этого сомалийца?

Бергман молчал.

В три часа был подписан ордер на его арест и ему назначили защитника. С формулировкой «по подозрению в убийстве или соучастии в убийстве».

В четыре часа Валландер допрашивал жену Стрёма. Она все еще была в состоянии шока, но на вопросы отвечала. Он узнал, что Стрём занимался импортом дорогих автомобилей.

Кроме этого, она сказала, что Стрём ненавидел беженцев и возмущался шведской иммиграционной политикой.

Они были женаты чуть больше года, и у Валландера сложилось впечатление, что она легко перенесет потерю.

После допроса он поговорил с Бьёрком и Рюдбергом. Женщину отпустили в Лунд под подписку о невыезде.

Сразу после этого Рюдберг с Валландером снова занялись Рюне Бергманом. Адвокат, молодой и самоуверенный парень, утверждал, что они должны немедленно отпустить задержанного за недостаточностью улик, и считал, что все это смахивает на попытку осудить невиновного. Бергман молчал.

И тут Рюдбергу пришла в голову идея.

— А куда этот Стрём пытался удрать? — спросил он Валландера.

Курт показал на карте.

— Все кончилось в Стаффансторпе. Может быть, у него там какой-нибудь склад? Там или поблизости? Это совсем недалеко от Хагехольма, если знать проселки.

Вдова Стрёма подтвердила, что у мужа был гараж между Стаффансторпом и Веберёдом. Рюдберг помчался туда и уже через полчаса позвонил.

— Порядок, — сказал он. — Тут он и стоит. Голубой «ситроен» с белой крышей.

— Надо учить молодежь распознавать машины на слух, — пробормотал Валландер.

Он снова взялся за Бергмана. Но тот упорно молчал.

Рюдберг вернулся в Истад. Он осмотрел машину. В бардачке лежали патроны для дробовика. Тем временем полиция Мальмё и Лунда произвела обыск в квартирах Бергмана и Стрёма.

— Похоже, эти двое господ состояли в каком-то шведском ку-клукс-клане, — сказал Бьёрк. — Боюсь, у нас теперь дел хватит надолго. Может быть, еще кто-то был замешан?

Рюне Бергман по-прежнему молчал.

Валландер был просто счастлив, что Бьёрк взял на себя контакты со средствами массовой информации. У него все болело, и он страшно устал. Только в шесть часов он выкроил наконец время позвонить Мартинссону и поговорить с сестрой. Потом он поехал за ней. Она вздрогнула, увидев его избитую физиономию.

— Отцу лучше на меня не смотреть, — сказал Курт Валландер. — Я подожду тебя в машине.

Сестра уже навестила отца днем. Он был по-прежнему сонлив, но, увидев дочь, оживился.

— По-моему, он не помнит, что было той ночью, — сказала она. — Может, это и к лучшему.

Валландер дожидался сестру в машине. Он закрыл глаза и поставил «Севильского цирюльника». Когда она открыла дверцу, он вздрогнул. По-видимому, задремал.

Они поехали в дом отца в Лёдерупе.

Курт Валландер видел, что сестра вне себя от увиденного. Они выкинули протухшие остатки еды, убрали грязную одежду.

— Как могло так получиться? — сказала она, и он почувствовал в ее голосе осуждение.

Может быть, она права, и он мог делать для отца больше? По крайней мере, раньше обнаружить признаки деградации.

Они купили продуктов и поехали к нему на Мариагатан. За ужином они говорили об отце.

— В доме престарелых он просто-напросто умрет, — сказала Кристина.

— А как быть? — спросил Курт. — У меня он жить не сможет. И у тебя не сможет. В Лёдерупе тоже. Что остается?

Договорились на том, что лучше всего жить отцу, как он жил, но надо поговорить с социальными службами, чтобы обеспечили ему помощь по хозяйству и присмотр.

— Отец никогда меня не любил, — сказал Валландер, наливая себе кофе.

— Это не так.

— Так — после того, как я решил стать полицейским.

— Может быть, ты разбил его мечту. Наверное, он видел тебя кем-то другим.

— Но кем? Он же никогда ничего не говорил.

Валландер постелил сестре на диване.

Теперь, когда они закончили говорить об отце, он стал рассказывать ей о своих проблемах. И вдруг почувствовал, что взаимное доверие, которое было между ними раньше, исчезло.

Мы слишком редко встречаемся, подумал он. Она даже не спросит, почему мы разошлись с Моной.

Он достал бутылку коньяка. Там еще оставалась добрая половина.

Кристина отрицательно покачала головой, и он налил себе.

В вечерних новостях говорили почти исключительно о Вальфриде Стрёме. О Рюне Бергмане — ни слова. Валландер знал: это потому, что тот — бывший полицейский. Наверное, начальник Управления государственной полиции из кожи вон лезет, лишь бы напустить побольше тумана и скрывать, кто такой Рюне Бергман, так долго, как только можно.

Но рано или поздно все станет известно.

Как только закончились новости, зазвонил телефон. Курт попросил сестру ответить.

— Спроси, кто говорит, а потом посмотришь, дома ли я.

— Какая-то дама по фамилии Бролин, — сказала она, вернувшись из прихожей.

Он с трудом поднялся со стула и взял трубку.

— Надеюсь, я тебя не разбудила.

— Нет, что ты. У меня в гостях сестра из Стокгольма.

— Я только хотела сказать, что ты в этом деле был просто выше всяких похвал.

— Нам просто повезло.

Почему она звонит, подумал Валландер, и вдруг решился.

— Может быть, выпьем что-нибудь?

— С удовольствием, — сказала она с ноткой удивления. — А где?

— Сестра сейчас ложится. Может быть, у тебя?

— Отлично.

Он положил трубку и вернулся в гостиную.

— Я вовсе не собираюсь ложиться, — сказала Кристина.

— Я имел в виду, что тебе не стоит меня ждать. Я не знаю, когда вернусь.

Вечер был холодный, и дышалось легко. Он свернул на Регементсгатан и вдруг почувствовал, как легко у него на душе. Они нашли убийц за 48 часов. Теперь можно сосредоточиться на Ленарпе. «Ты был выше всяких похвал». Он знал, что так оно и есть.

Он доверился интуиции, действовал быстро и решительно, и это дало свои плоды.

Он вздрогнул, вспомнив сумасшедшую погоню на грузовике с лошадьми. И все равно его не покидало чувство легкости и удовлетворения.

Он нажал кнопку домофона, Аннет жила на втором этаже дома, построенного еще в начале XX века. Большая квартира, но мебели мало. У стены стояло несколько еще не повешенных картин.

— Джин с тоником? — спросила она. — У меня не слишком большой выбор.

— Прекрасно, — сказал он. — Подойдет все что угодно. Лишь бы покрепче.

Она села на диван напротив него и подобрала под себя ноги. Он опять подумал, что она очень красива.

— А ты знаешь, какой у тебя вид? — спросила она со смехом.

— Ты не первая об этом спрашиваешь, — ответил он.

Тут он вспомнил Класа Монсона. Парень ограбил магазин, а Аннет Бролин не подписывает ордер на арест. Не стоило сейчас говорить о работе, но он не удержался.

— Клас Монсон, — сказал он. — Помнишь такого?

Она кивнула.

— Ханссон жалуется, говорит, ты считаешь, что предварительное следствие проведено неудовлетворительно. И не подписываешь ордер.

— И в самом деле неудовлетворительно. Недостаточные доказательства, показания свидетелей неубедительны. Было бы служебной ошибкой с моей стороны подписать этот ордер.

— Следствие как следствие, не хуже других, — сказал Валландер. — И потом, ты забываешь существенный факт.

— Какой?

— Что он действительно ограбил магазин. И уже не в первый раз.

— Так проведите следствие как положено.

— Мне не кажется, что рапорт так плох. Если мы отпустим Монсона, он совершит новое преступление.

— Но мы не можем хватать людей просто так.

Валландер пожал плечами.

— А ты подпишешь, если мы добавим свидетельских показаний?

— Это будет зависеть от того, что они скажут.

— Откуда такое упрямство? Клас Монсон виновен. Если мы его еще чуть-чуть прижмем, он признается. Но если он поймет, что может улизнуть, то не скажет ни слова.

— Прокурору положено быть упрямым, — улыбнулась она. — Иначе представляешь, что будет с правовыми гарантиями в этой стране?

Курт Валландер почувствовал, что выпивка придала ему строптивости.

— Этот вопрос с тем же успехом может задать любой деревенский полицейский. Когда-то я думал, что профессия полицейского заключается в том, чтобы охранять спокойствие и собственность граждан. Вообще-то говоря, я и сейчас так считаю. Но я вижу, что понятие «правовые гарантии» становится пустым звуком. Вижу, что молодых ребят, совершивших преступление, более или менее поощряют продолжать в том же духе. Никто не вмешивается. Всем плевать, что переживают жертвы насилия. И становится все хуже и хуже.

— Я как будто слышу своего отца, — сказала она с улыбкой. — Он судья на пенсии. Настоящий реакционный чиновник.

— Все может быть. Наверное, я консервативен. Но я говорю то, что думаю, и о том, что вижу. И я могу понять, почему иногда люди принимаются сами вершить правосудие.

— Ты хочешь сказать, что можешь понять фанатиков, которые ни с того ни с сего расстреливают невинного беженца?

— И да и нет. В стране растет неуверенность. Люди запуганы. Особенно на хуторах. Ты скоро поймешь, что у нас здесь есть национальный герой. Человек, которому аплодируют, спрятавшись за задернутыми гардинами. Человек, организовавший референдум в коммуне, и коммуна отказалась принимать беженцев.

— Существует же решение парламента. Политика в отношении беженцев определена, и мы обязаны ее придерживаться.

— Ты ошибаешься. Именно несовершенство этой политики и создает хаос. Сейчас мы живем в стране, куда может проникнуть кто угодно. И с каким угодно намерением. Как угодно, когда угодно и где угодно. Пограничный контроль практически отсутствует, таможни парализованы. Полно маленьких неохраняемых аэродромов, куда каждую ночь садятся самолеты с наркотиками и нелегальными беженцами. — Он поймал себя на том, что продолжает возмущаться. Убийство сомалийца поставило много вопросов. — Рюне Бергман получит, разумеется, максимальный срок. Но вина лежит и на правительстве, и на Иммиграционном управлении.

— Что за чушь!

— Вовсе не чушь. После казни Чаушеску в Швеции то и дело появляются люди, служившие в «Секуритате», кровавой тайной полиции Румынии. Они просят убежища. И что прикажете — им тоже его давать?

— Принцип надо соблюдать. Если человека преследуют, значит, он нуждается в защите.

— Да неужели? И что, это обязательно? Даже если принцип ошибочен?

Аннет Бролин поднялась с дивана и наполнила стаканы. Валландеру стало неуютно.

Слишком мы разные, подумал он.

Но выпивка придала ему смелости. Он смотрел на нее и чувствовал, что возбуждается все больше.

Когда он последний раз спал с Моной? Почти год назад. Год без женщины. От этой мысли он застонал.

— Что, больно? — спросила она участливо.

Он кивнул, хотя это было не совсем правдой. Ему просто захотелось сочувствия.

— Может, тебе лучше пойти домой?

Туда его тянуло меньше всего. После ухода Моны дома у него, похоже, больше нет.

Валландер залпом выпил джин и протянул пустой стакан. Он уже был настолько пьян, что тормоза не держали.

— Еще стаканчик, — попросил он. — Я заслужил.

— А потом пойдешь домой.

Он почувствовал холодок в ее голосе. Но не хотел его чувствовать.

Когда Аннет Бролин подошла со стаканом, он потянул ее за руку.

— Посиди со мной, — сказал он и положил руку ей на бедро.

Она вырвалась и влепила ему пощечину. Обручальное кольцо царапнуло его по щеке.

— Сейчас же иди домой! — воскликнула она.

Он поставил стакан на стол.

— А если не пойду? Что ты будешь делать? Позвонишь в полицию?

Аннет не ответила, и он вдруг понял, что она вне себя. Его качнуло, когда он вставал со стула.

— Прости, — сказал он. — Я очень устал.

— Забудем это. Но иди наконец домой.

— Сам не знаю, что на меня нашло. — Он протянул ей руку.

Аннет Бролин пожала ее.

— Все забыто, — сказала она. — Спокойной ночи.

Он лихорадочно придумывал, что бы еще сказать. Подкоркой он понимал, что совершил опасный и непростительный поступок. Как в тот вечер, когда ехал пьяный после встречи с Моной.

Он вышел и услышал, как за ним захлопнулась дверь.

Надо кончать с выпивкой, подумал он яростно. Под градусом я начинаю делать глупости.

Он глубоко вдохнул холодный воздух.

Как я мог быть таким идиотом, удивлялся он. Как пьяный подросток, ничего не знающий ни о самом себе, ни о женщинах, ни об окружающем мире.

Он пошел пешком к себе на Мариагатан. Вспомнил пощечину и застонал, как от зубной боли.

Завтра предстоит вплотную заняться убийством в Ленарпе.

13

Утром в понедельник 15 января Курт Валландер заехал в оранжерею на выезде из Мальмё и купил два больших букета. Ему пришло в голову, что он проезжал это место ровно неделю назад, когда ехал в Ленарп. Убийство двух стариков по-прежнему занимало все его внимание. Еще он подумал, что у него никогда не было такой сумасшедшей недели за все годы его службы в полиции. Он глянул в зеркало и подумал, что все эти царапины, шишки и черно-лиловые синяки еще долго будут напоминать ему о второй неделе января.

На улице было безветренно и слегка морозно, несколько градусов ниже нуля. В гавань медленно входил белый паром из Польши.

Сразу после восьми он вошел в управление полиции и первым делом вручил Эббе букет. Она принялась отказываться, но он видел, что ей приятно. Второй букет он взял в кабинет, нашел в ящике стола подходящую открытку и стал размышлять, что бы ему такое написать прокурору Аннет Бролин. Он думал долго, но удачных формулировок так и не нашел. В конце концов он просто попросил извинения за вчерашнее непростительное поведение, ссылаясь на усталость.

«Вообще-то я очень застенчив», — приписал он в конце, сознавая, что это не совсем правда.

Таким образом он как бы подставлял Аннет Бролин другую щеку.

Только он собрался идти к ней, как в кабинет вошел Бьёрк. Он, как всегда, постучал так тихо, что Валландер не услышал.

— Ты получил цветы? — спросил Бьёрк. — Что ж, по заслугам. Я доволен, что ты так быстро раскрыл дело с мертвым негром.

Курта Валландера покоробило, что шеф назвал сомалийца мертвым негром. Словно это было всего лишь мертвое тело, лежащее в грязи под брезентом. Но вступать в спор, естественно, не стал.

На Бьёрке была цветастая рубашка, купленная в Испании. Он уселся на шаткий стул у окна.

— Я хотел обсудить, что у нас с Ленарпом. Все материалы я прочитал. Много дыр. По-моему, тебе стоит передать дело Рюдбергу, а самому заняться Рюне Бергманом. Должен же он расколоться, в конце концов.

— А что думает Рюдберг?

— Я еще с ним не говорил.

— Лучше сделать наоборот. У Рюдберга больная нога, а там предстоит еще много беготни.

Что вообще-то было правдой. Однако дело было вовсе не в больной ноге Рюдберга.

Он хотел продолжить охоту сам.

Работа в полиции всегда предполагает взаимодействие, но эти убийцы — его, Валландера.

— Есть еще вариант. Бергманом займутся Сведберг и Ханссон, — предложил Бьёрк.

Валландер кивнул. Это ему на руку.

Бьёрк осторожно поднялся, боясь, что стул под ним сломается.

— Нужна новая мебель, — сказал он.

— Нужно больше полицейских, — ответил Валландер.

Когда Бьёрк ушел, Курт Валландер сел за машинку составлять подробный рапорт о задержании Рюне Бергмана и Вальфрида Стрёма. Он решил написать так, чтобы Аннет Бролин не к чему было придраться. На это ушло два часа. В четверть одиннадцатого он вынул из машинки последний лист, подписал и отнес рапорт Рюдбергу.

Рюдберг сидел у стола, вид у него был усталый. Когда Валландер вошел, он как раз закончил говорить по телефону.

— Я слышал, Бьёрк хотел нас разлучить, — сказал он. — Рад, что мне не придется возиться с Бергманом.

— Прочитай. — Валландер протянул ему рапорт. — И если у тебя нет возражений, отдай Ханссону.

— Сведберг уже пытался расколоть Бергмана с утра пораньше, — сообщил Рюдберг. — Молчит как рыба. Хотя сигареты совпадают. Та же марка, что и окурки с поля.

— Что там еще вылезет? — задумчиво произнес Валландер. — Кто стоит за всем этим? Неонацисты? Расисты, которых в Европе все больше? Это вообще непостижимо — выйти на дорогу и застрелить неизвестного человека только потому, что он черный?

— Не знаю, — сказал Рюдберг. — Но, похоже, с этим мы будем сталкиваться все чаще.

Валландер пошел в крыло, где размещалась прокуратура. Аннет Бролин была в суде. Он оставил букет девушке в приемной.

— У нее день рождения? — поинтересовалась она.

— Вроде того, — ответил Валландер.

В кабинете его дожидалась Кристина. Когда он проснулся утром, ее уже не было.

Она побывала в больнице. Успела поговорить и с врачом, и с куратором.

— Папе, кажется, получше, — рассказывала она. — Они не думают, что это хроническое слабоумие. Скорее всего, помрачение сознания было случайным. Мы договорились, что ему будут регулярно помогать на дому. Я зашла спросить, не отвезешь ли ты нас сегодня в двенадцать? Или дай мне твою машину.

— Конечно, отвезу, — сказал Валландер. — А кто будет ему помогать?

— Я должна встретиться с одной женщиной, она живет недалеко от папы.

Курт благодарно посмотрел на сестру:

— До чего же хорошо, что ты приехала! Мне одному нипочем бы со всем этим не справиться.

Договорились, что он подъедет в больницу сразу после двенадцати. Когда сестра ушла, Валландер прибрал на столе и положил перед собой папку с материалами следствия по делу убийства Юханнеса и Марии Лёвгрен. Папка была уже очень толстая. Пора снова браться за дело.

Бьёрк распорядился, что этим будут заниматься четверо, но поскольку Неслунд слег с гриппом, то сегодня у Рюдберга они собрались втроем. Мартинссон был молчалив и рассеян. Валландер все время вспоминал, как тот быстро и уверенно успокоил безутешную вдову в Хагехольме.

Начали с того, что еще раз тщательно просмотрели все материалы. Мартинссон раскопал кое-какие дополнительные сведения в базе данных Управления государственной полиции. Валландер придавал огромное значение этому медленному и тщательному осмыслению малейших деталей. Непосвященному подобная кропотливая возня показалась бы невыносимо скучной, но трое полицейских понимали, насколько она важна. Истина могла скрываться за самыми неприметными и, на первый взгляд незначительными подробностями.

Они выделили направления, с которых следовало начать.

— Ты должен заняться поездкой Лёвгрена в Истад, — сказал Валландер Мартинссону. — Нам нужно знать, каким образом он добирался сюда и как вернулся назад. Надо проверить, не было ли у него ячеек в других банках. Выяснить, что он делал в тот час, пока во втором банке был обед? Может быть, заходил в магазины, покупал что-то? Не видел ли его кто-нибудь?

— По-моему, Неслунд уже обзвонил банки, — ответил Мартинссон.

— Тогда позвони ему домой и спроси. Мы не можем ждать, пока он выздоровеет.

Решили, что Рюдберг поедет к Ларсу Хердину, а Курт Валландер — в Мальмё, поговорить с человеком по имени Эрик Магнуссон — как считал Йоран Буман, тайным сыном Юханнеса Лёвгрена.

— Остальное пока подождет, — сказал Валландер. — Начнем с этого. Встретимся в пять.

Прежде чем ехать в больницу, он позвонил Буману и поговорил с ним об Эрике Магнуссоне.

— Он работает в губернском муниципальном управлении, — сказал Йоран Буман, — правда не знаю кем. У нас выходные были тоже не сахар. Сплошные пьянки и драки, так что я ничего не успел по твоему делу.

— Я его найду, — успокоил коллегу Курт Валландер, — и позвоню тебе. Самое позднее — завтра с утра.

Сразу после полудня он поехал в больницу. Сестра ждала его в вестибюле, и они вместе поднялись на лифте в терапевтическое отделение, куда отца перевели после суточного наблюдения.

Выписку уже оформили, и отец ждал их на стуле в коридоре. В шляпе и с чемоданом, тем самым, с грязным нижним бельем и красками. А костюма Курт Валландер не узнал.

— Это я ему купила, — ответила Кристина на его молчаливый вопрос. — По-моему, прошлый он покупал лет тридцать тому назад.

— Как дела? — спросил отца Курт Валландер.

Отец печально смотрел ему прямо в глаза. Курт понял, что он пришел в себя.

— Очень хочу домой, — коротко сказал он и поднялся.

Курт взял его чемодан. Отец оперся на руку Кристины. Во время поездки в Лёдеруп он сидел с ней на заднем сиденье.

Валландер торопился в Мальмё. Он обещал вернуться к шести. Сестра осталась на ночь. Она попросила Курта купить чего-нибудь к ужину.

Отец немедленно переоделся в свою богемную блузу, и, не успели они оглянуться, он уже стоял перед мольбертом.

— Как ты думаешь, он справится, если к нему будет приходить помощница? — спросил Курт сестру.

— Посмотрим. Надо немного подождать.

Было уже около двух часов дня, когда Валландер, на скорую руку пообедав в мотеле в Сведале, притормозил у главного здания губернского муниципального управления в Мальмё. Он поставил машину и вошел в большую приемную.

— Я ищу Эрика Магнуссона, — сказал он женщине в окне.

Она отодвинула стеклянную перегородку:

— У нас их трое, насколько я знаю. А может быть, есть и еще. Вам которого надо?

Он вынул полицейское удостоверение.

— Я точно не знаю. Но он должен быть примерно пятидесятого года рождения.

— Тогда это должен быть Эрик Магнуссон с центрального склада. Двое других явно старше. А что он натворил?

Валландер улыбнулся ее любопытству:

— Ровным счетом ничего. Мне просто нужно задать ему несколько вопросов.

Она объяснила, как проехать на центральный склад. Валландер поблагодарил ее и вышел из здания.

Склад находился на северной окраине Мальмё, в районе порта Ольехамн. Он немного поплутал, пока нашел, что искал.

На двери было написано «Контора». Через большие стекла ему было видно, как желтые погрузчики неутомимо снуют вдоль бесчисленных полок.

В помещении никого не было. Он спустился по лестнице в подвальное помещение. Длинноволосый молодой человек грузил большие полиэтиленовые мешки с туалетной бумагой. Валландер подошел к нему.

— Я ищу Эрика Магнуссона, — сказал он.

Парень показал на погрузчик у дебаркадера, где разгружали фуру.

Первым, что бросилось Валландеру в глаза, были светлые волосы водителя погрузчика. Он подумал, что Марии Лёвгрен вряд ли могла прийти в голову мысль об иностранцах при виде этого блондина, душащего ее удавкой, и тут же с раздражением отбросил эту мысль. Опять он торопится с выводами.

— Эрик Магнуссон! — позвал он, стараясь перекричать шум двигателя.

Водитель поглядел на него вопросительно, потом выключил двигатель и спрыгнул на землю.

— Эрик Магнуссон?

— Да?

— Я из полиции. Мне надо минут пять с вами поговорить.

Валландер наблюдал за его реакцией. Удивлен. Но не больше. Естественное удивление.

— А в чем дело? — спросил он.

Валландер огляделся:

— Можем мы где-нибудь присесть?

Тот провел его за угол, где возле кофейного автомата стоял деревянный стол и несколько покосившихся скамеек. Валландер опустил в щель две кроны и взял кофе. Эрик Магнуссон ограничился порцией жевательного табака, которую сунул за щеку.

— Я из полиции Истада, — сказал Валландер. — У меня есть несколько вопросов, касающихся зверского убийства в Ленарпе, Вы читали об этом?

— По-моему, да. Но какое я имею к этому отношение?

Валландер мысленно задал себе тот же самый вопрос. Человек по имени Эрик Магнуссон не проявлял ни малейшего волнения по поводу прихода полиции к нему на работу.

— Знаете ли вы имя вашего отца?

Он наморщил лоб.

— Отца? У меня нет отца.

— У всех есть отец, — сказал Валландер.

— А у меня — нет. Во всяком случае, я его не знаю.

— И как же это вышло?

— Мать была не замужем, когда меня родила.

— И она никогда не говорила, кто отец?

— Нет.

— И вы никогда не спрашивали?

— Как бы не так! Я доставал ее, пока был пацаном. А потом плюнул.

— И что она говорила? — спросил Валландер.

Эрик Магнуссон поднялся и налил себе кофе.

— А почему это вы интересуетесь моим папашей? — спросил он. — Это он, что ли, пришил кого-то?

— Мы к этому вернемся. И все-таки что вам говорила мать?

— Каждый раз по-разному.

— Что значит — по-разному?

— То она сама не знает, кто мой отец. То какой-то коммивояжер, которого она больше в жизни не видела. То еще что-нибудь.

— И вы не проявили настойчивости?

— А что я мог? Раз не хочет говорить — значит, не хочет.

Курт Валландер задумался. Неужели парню в самом деле неинтересно, кто его отец?

— А у вас хорошие отношения с матерью?

— Что значит — хорошие?

— Вы часто встречаетесь?

— Иногда она звонит. Иногда езжу в Кристианстад. С отчимом у меня были отношения получше.

Валландер насторожился. Ни о каком отчиме Буман ему не говорил.

— Мать вышла замуж?

— Она с ним жила, пока я рос. Нет, замуж она не выходила. Но я все равно называл его папой. Они разъехались, когда мне было пятнадцать, и уже на следующий год я уехал в Мальмё.

— Как его зовут?

— Звали. Он умер. Разбился на машине.

— И вы уверены, что он не настоящий ваш отец?

— Таких разных, как мы с ним, поискать.

Валландер решил попробовать зайти с другой стороны:

— Человека, убитого в Ленарпе, звали Юханнес Лёвгрен. Это случайно не ваш отец?

Эрик Магнуссон поглядел на него с нескрываемым удивлением.

— Мне-то откуда знать? Это у матери надо спросить.

— Уже спрашивали. Она говорит, что нет.

— Спросите еще раз. Мне, понятно, интересно бы узнать, кто был мой папаша. Убит он или нет.

У Валландера не было причин не верить ему. Он записал его адрес и личный номер и поднялся.

— Может быть, мы еще позвоним, — сказал он.

Магнуссон опять полез в кабину погрузчика:

— Что до меня, хоть каждый день приезжайте. Привет мамаше, если увидитесь.

Валландер вернулся в Истад. Поставил машину и зашел в аптеку за бактерицидным пластырем. Аптекарша посмотрела на него с состраданием. Потом зашел в супермаркет и купил, как обещал сестре, продукты на ужин. Он уже двинулся было к машине, но вдруг передумал и направился в винный магазин. Там он купил виски, дорогой солодовый, хотя у него почти не оставалось денег.

В полпятого Валландер вернулся в управление полиции. Ни Рюдберга, ни Мартинссона еще не было. Он пошел в прокуратуру. Девушка в приемной улыбнулась ему;

— Она очень обрадовалась цветам.

— Она у себя?

Девушка покачала головой:

— До пяти в суде.

Он пошел назад и в коридоре натолкнулся на Сведберга.

— Что Бергман? — спросил он.

— Пока молчит. Но, кажется, начинает размякать. Слишком уж много улик. Криминалисты говорят, что убийство совершено из того самого дробовика.

— А их связи?

— Похоже, и Стрём и Бергман участвовали в самых разных расистских группах. Но вот была ли это их собственная инициатива или они выполняли чье-то задание, мы еще не знаем.

— То есть все довольны?

— Я бы так не сказал. Бьёрк без конца твердит, что настоящий убийца все еще не найден. Подозреваю, Бергмана хотят отмазать и свалить все на Стрёма. А тот уже ничего не скажет. Сам-то я думаю, что Бергман там главный.

— Интересно, это Стрём звонил мне по ночам? Я почти и не слышал его голоса, так что определить трудно.

Сведберг смотрел на него изучающе.

— И это значит?..

— Это значит, могут быть и другие, кто готов принять эстафету от Бергмана и Стрёма. Так сказать, поднять упавшее знамя. Убить кого-то еще.

— Я попрошу Бьёрка распорядиться, чтобы лагеря продолжали охранять, — сказал Сведберг. — Кстати, было несколько звонков. Намекают, что лагерь в Истаде подожгли подростки.

— Не забывай про старика, получившего репой по голове.

— Что с Ленарпом? — спросил Сведберг.

Валландер ответил не сразу:

— Пока не знаю. Но мы впряглись опять на полную катушку.

Десять минут спустя Мартинссон и Рюдберг сидели у Валландера в кабинете. Рюдберг по-прежнему выглядел очень уставшим. Мартинссон был явно не в настроении.

— Как Лёвгрен добирался до Истада в пятницу пятого января — покрыто мраком, — сказал он. — Я потолковал с шофером рейсового автобуса. Он говорит, Юханнес и Мария Лёвгрен обычно ездили с ним, когда им нужно было в город. Вместе или поодиночке. Он совершенно определенно утверждает, что Юханнес после Нового года в его автобусе не ездил. Поездок в Ленарп на такси не зарегистрировано. Нюстрём говорит, что, если им куда-то было нужно, они пользовались автобусом. Лёвгрен, как мы знаем, был скуп.

— Старики каждый день вместе пили кофе, — сказал Валландер. — После обеда. И Нюстрёмы не могли не заметить, если Юханнес отправился в Истад или еще куда.

— В том-то и загадка, — вздохнул Мартинссон. — И она и он утверждают, что в этот день он в город не ездил. А мы точно знаем, что он заходил в два банковских отделения между половиной двенадцатого и четвертью второго. То есть он должен был отсутствовать три-четыре часа.

— Мистика, — кивнул Валландер. — Что ж, продолжай копать.

Мартинссон заглянул в свои заметки.

— Во всяком случае других банковских ячеек в городе у него нет, — сообщил он.

— Отлично, — сказал Валландер. — Это важно знать.

— А почему ты думаешь, что он не держал ячейку в Симрисхамне? — возразил Мартинссон. — Или в Треллеборге? Или в Мальмё?

— Сначала отработаем Истад. — И Валландер повернулся к Рюдбергу.

— Ларс Хердин упорно держится своей версии, — сказал Рюдберг, перелистав свой многострадальный блокнот. — Случайно весной 1979 года столкнулся с Лёвгреном и его дамой сердца в Кристианстаде, о том, что у них есть сын, узнал из анонимного письма.

— Он может описать женщину?

— Вряд ли. На худой конец, можно выстроить всех теток в шеренгу, чтобы он ткнул пальцем. Если она будет среди них, понятно.

— У тебя сомнения?

Рюдберг с плохо скрытым раздражением захлопнул блокнот.

— Концы с концами не сходятся, ты и сам понимаешь. Разумеется, надо проверить все версии, проследить все нити. Но я совершенно не уверен, что мы на верном пути. А злюсь потому, что иного пути не вижу.

Валландер рассказал о встрече с Эриком Магнуссоном.

— А почему ты не поинтересовался его алиби на ту ночь? — удивился Мартинссон.

Курт Валландер почувствовал, как между шишек и синяков на его лице проступает румянец.

Он просто-напросто забыл.

Но признаваться не стал:

— Я решил с этим подождать. Неплохо иметь повод повидаться с ним еще раз.

Малоубедительно, однако ни Рюдберг, ни Мартинссон возражать не стали.

Все замолчали, погрузившись в размышления, каждый в свои. Сколько же раз Валландер уже оказывался в подобной ситуации? Расследование вдруг замирает. Точно заартачившаяся лошадь — встала и ни в какую. И теперь придется тянуть и тащить вперед эту упирающуюся лошадь, пока та снова не пойдет своим ходом.

— Так что будем делать дальше? — спросил он, когда молчание стало невыносимым. И сам ответил: — Мартинссон, ты выяснишь, каким образом Лёвгрен попал в Истад и вернулся обратно, так что никто его не заметил. Это нам надо знать как можно скорее.

— У них на кухне стояла банка с чеками и квитанциями, — вспомнил Рюдберг. — Может быть, он что-нибудь покупал в ту пятницу? Может быть, его видел какой-нибудь продавец?

— А может, у него ковер-самолет в сарае, — мрачно усмехнулся Мартинссон. — Ладно, займусь.

— Потом родня, — продолжал Валландер. — Тут тоже надо все проверить.

Он нашел среди бумаг список знакомых и родственников Лёвгренов и протянул Рюдбергу.

— В среду стариков хоронят, — ответил тот. — В церкви Вилье. Терпеть не могу похороны, но на эти придется пойти.

— А я завтра поеду в Кристианстад, — сказал Валландер. — Йоран Буман считает, что Эллен Магнуссон говорит неправду.

Было уже почти шесть часов, когда они разошлись, решив встретиться завтра после обеда.

— Если Неслунд поправится, пусть займется украденной прокатной машиной, — распорядился Валландер. — А выяснили, что делает в Ленарпе эта польская семья?

— Муж работает на сахарном заводе в Юрдберге, — сообщил Рюдберг. — И у них, как ни странно, все бумаги оказались в порядке. О чем поляк, похоже, и сам не знал.

Валландер задержался у себя в кабинете. На столе лежала кипа бумаг, которые следовало хотя бы бегло просмотреть. Это были материалы следствия по делу о драке в новогоднюю ночь. Тут же лежала целая стопка рапортов о чем угодно — от сбежавших телят до перевернувшегося в штормовую ночь грузовика. В самом низу он нашел листок с уведомлением, что ему прибавили зарплату. Он прикинул в уме и усмехнулся. Он будет теперь получать аж на 39 крон больше. Полкило сыра, а сыр ему вреден.

В половине восьмого Валландер отложил последнюю бумажку и позвонил сестре в Лёдеруп, сказать, что выезжает.

— Мы тут уже умираем с голоду, — ответила Кристина. — Ты всегда допоздна работаешь?

Он захватил кассету с «Богемой» и направился к машине. Неплохо бы убедиться, конечно, что Аннет Бролин и в самом деле готова забыть про вчерашний вечер. Ладно, ничего, с этим можно подождать.

Кристина рассказала о женщине, которая будет помогать отцу по хозяйству. Крепкая, уверенная в себе тетка лет пятидесяти, никаких сомнений, что она справится, у сестры не было.

— Лучше и придумать нельзя, — заверила брата Кристина, встречая его в темном дворе.

— А что делает отец?

— Пишет, — пожала она плечами.

Пока сестра возилась на кухне, Курт сидел в мастерской на санках и наблюдал, как обрастает плотью осенний пейзаж. Отец, по-видимому, совершенно не помнил, что с ним случилось.

Надо чаще к нему заезжать, подумал Валландер. Не меньше трех раз в неделю, в одно и то же время.

После ужина они до одиннадцати играли в карты, потом отец пошел спать.

— Завтра я еду домой, — сказала Кристина. — Дольше задерживаться не могу.

— Спасибо, что приехала, — ответил Валландер.

Договорились, что наутро в восемь он отвезет ее в аэропорт.

— Из Скурупа билетов уже нет, придется лететь из Кристианстада, — объяснила сестра.

Валландера это устраивало как нельзя лучше — все равно завтра ему туда ехать.

В начале первого ночи Валландер открыл дверь своей квартиры на Мариагатан и налил себе большой стакан виски. Долго и с наслаждением лежал в ванне со стаканом в руке.

Он старался ни о чем не думать, но Рюне Бергман и Вальфрид Стрём все равно не давали ему покоя. Он пытался понять. И ни к чему не мог прийти, кроме уже не раз посещавшей его мысли: он не заметил, когда мир изменился. Он все еще живет и работает в прошлом, прежнем мире. И как ему научиться жить в этой новой, чуждой среде обитания? Как быть с тягостной неуверенностью, порождаемой этими колоссальными изменениями, к тому же происходящими так быстро?

Безжалостный расстрел ни в чем не повинного сомалийца. Это совершенно новый вид убийства.

А двойное убийство в Ленарпе — старое, как мир. Или нет? Невероятное зверство, удавка на тощей шее старухи…

Он не знал.

В полвторого он залез под одеяло. Одиночество в постели было хуже всего.

В следующие три дня ничего не произошло.

Неслунд вышел на работу и выяснил все об украденной машине. Мужчина и женщина, оба взломщики, приехали на гастроли в Сконе. Но в ночь убийства они были в пансионате в Бостаде, хозяин пансионата подтвердил их алиби.

Курт Валландер поговорил с Эллен Магнуссон — та решительно отрицала, что Юханнес Лёвгрен был отцом Эрика.

Он еще раз встретился с Эриком Магнуссоном и исправил свою ошибку — спросил, чем тот занимался в ночь убийства. Тот сказал, что проводил время с невестой, и оснований сомневаться в его словах не было.

Мартинссон так и не смог выяснить, как Лёвгрен добирался до Истада. Нюстрёмы твердо стояли на своем, так же как и водитель автобуса и владелец таксопарка.

Рюдберг ездил на похороны, где успел поговорить с девятнадцатью родственниками Лёвгрена.

Ничего, что указало бы направление для дальнейшего поиска.

На улице была нулевая температура. Ветер то стихал, то принимался дуть с новой силой.

С Аннет Бролин Валландер встретился в коридоре. Она поблагодарила за цветы, но он все равно не был уверен, простила ли она ему ту ночь.

Рюне Бергман продолжал молчать, хотя улики против него были неопровержимы. Пресса, радио и телевидение обсуждали иммиграционную политику. В Сконе пока было относительно спокойно, но в других лагерях по всей стране то и дело пылали кресты.

Валландер и трое его коллег, занимающихся убийством в Ленарпе, пытались отгородиться от всего этого. Они старались по возможности не говорить о том, что не имеет прямого отношения к расследованию. Но Валландер видел, что не он один ощущает растерянность и беспомощность перед этим новым, на глазах меняющимся обществом.

Мы живем так, будто оплакиваем потерянный рай, думал он. Словно тоскуем по временам, когда автоугонщики и взломщики сейфов учтиво приподнимали шляпы, когда мы приходили их брать. Но этого времени не вернешь, и было ли оно таким пасторальным, как теперь кажется, — тоже вопрос.

В пятницу 19 января как плотину прорвало.

Для Курта Валландера день начался плохо. В полвосьмого он приехал на своем «пежо» на техосмотр и еле-еле избежал запрета на эксплуатацию. Просмотрев протокол, он понял, что ремонт обойдется ему в несколько тысяч крон.

В полицию он приехал в дурном настроении.

Но не успел снять пальто, как в кабинет ворвался Мартинссон.

— Черт подери! Теперь я знаю, как Лёвгрен добирался в Истад и обратно.

Курт Валландер мигом забыл свои автомобильные передряги. Его охватил азарт.

— И никакой не ковер-самолет, — продолжал Мартинссон. — Его отвез туда трубочист. Он же и забрал его назад.

Ошеломленный Валландер опустился на стул.

— Какой еще трубочист?

— Трубочистных дел мастер Артур Лундин из Слимменге. Ханна Нюстрём вдруг вспомнила, что он у них работал пятого января. Он прочистил трубы и у тех и у других и потом уехал. Когда она сказала, что Лёвгренам он чистил трубы последними и уехал что-то около пол-одиннадцатого, я сразу насторожился. Я только что с ним говорил, он сейчас чистит трубы в поликлинике в Рюдсгорде. Оказалось, этот гордец не читает газет, не слушает радио и тем более не смотрит телевизор. Свободное время он посвящает самогону и кроликам. Он понятия не имел, что Лёвгренов убили. Но что Юханнес ехал с ним в Истад и обратно — это точно. А поскольку у него крытый пикап и Лёвгрен сидел сзади, ничего удивительного, что никто его не видел.

— Но должны же были Нюстрёмы видеть, когда он вернулся?

— А вот и нет! — торжествующе воскликнул Мартинссон. — В том-то и дело! Он попросил Лундина остановиться на дороге Веберёдсвеген, откуда проселком добрался до усадьбы, там не больше километра, причем подход к усадьбе с задней стороны. И если кто-то из Нюстрёмов и видел его там, то подумал, что он идет из конюшни.

Курт Валландер наморщил лоб.

— Как-то это странно.

— Лундин — человек на редкость искренний, — заверил Мартинссон. — Он сообщил, что Лёвгрен обещал ему четвертинку водки, если тот отвезет его назад. Так что он высадил Лёвгрена в Истаде, поехал по своим делам — у него были заказы в двух домах на окраине, а лотом захватил того в оговоренное время. Потом тормознул на Веберёдсвеген, получил свою четвертинку, и был таков.

— Отлично, — сказал Валландер. — Время совпадает?

— До минуты.

— О портфеле спросил?

— Лундин припоминает, что какой-то портфель с ним был.

— Что-нибудь еще кроме портфеля?

— Говорит, вроде не было.

— А твой трубочистных дел чемпион не видел случайно, не встречался ли Лёвгрен с кем-нибудь в Истаде?

— Нет. Я спрашивал.

— Лёвгрен не говорил, зачем ему нужно в город?

— Ни слова.

— То есть вряд ли можно предположить, будто Лундин знал, что у его пассажира в портфеле двадцать семь тысяч крон?

— Вряд ли. Меньше всего Артур Лундин похож на грабителя. По-моему, он просто бобыль-трубочист. Совершенно счастлив со своими кроликами и самогоном, и больше ему ничего не надо.

Валландер задумался.

— А не мог Лёвгрен договориться о встрече с кем-нибудь на этом самом проселке? Портфеля же нет?

— Все может быть. Я вызову кинологов, и мы прочешем это место с собаками.

— И прямо теперь, — распорядился Валландер. — Может быть, за что-нибудь зацепимся.

Мартинссон вышел и в дверях чуть не столкнулся с Ханссоном.

— Минутка есть? — спросил Ханссон.

Валландер кивнул:

— Что с Бергманом?

— Молчит. Но ему не отвязаться. Это ведьма Бролин подписала ордер на продление содержания под стражей.

Нелестное замечание Ханссона Курт Валландер пропустил мимо ушей.

— А что ты хотел?

Ханссон сел на стул возле окна. Вид у него был озабоченный.

— Как ты знаешь, я ставлю на лошадок, — начал он. — Кстати, та лошадь, на которую ты рекомендовал мне поставить, вообще не дошла до финиша. Что у тебя за советчики?

Курт Валландер с трудом припомнил, что когда-то и в самом деле ляпнул что-то в кабинете Ханссона.

— Я просто пошутил, — сказал он. — Дальше.

— Я случайно узнал, что ты интересуешься Эриком Магнуссоном, который работает на складе губернского муниципального управления в Мальмё. Некоего Эрика Магнуссона часто видят в Егерсру на ипподроме. Он ставит крупно, довольно много проигрывает. Мне сказали, что он работает в муниципальном управлении.

Курт Валландер навострил уши:

— Сколько ему лет? Как он выглядит?

И, услышав описание Ханссона, понял, что речь идет именно о том человеке, с которым он уже дважды встречался.

— Говорят, у него большие долги, — добавил Ханссон. — А это всегда опасно.

— Превосходно! — сказал Валландер. — То, что нужно.

Ханссон встал.

— Кто его знает? Но тотализатор и наркотики — действие почти одинаковое. Если, конечно, играть не как я — просто ради удовольствия.

Валландер сразу вспомнил слова Рюдберга. Есть наркотики, вызывающие такую зависимость, что человек готов на все.

— Превосходно, — повторил он. — Просто превосходно.

И, минутку подумав, позвонил Йорану Буману. Повезло, тот был на месте.

— И что ты от меня хочешь? — спросил Буман, выслушав рассказ Валландера.

— Присмотрись к ней попристальнее, — сказал Валландер. — Не спускай с нее глаз.

— Я организую наблюдение.

Ханссона Валландер поймал на выходе.

— Долги, — сказал он. — Кому он должен?

Ханссон ответил не задумываясь:

— Есть один скобяной торговец в Тогарпе, который дает деньги взаймы. И если Магнуссон кому и должен, так это ему. Он фактически ростовщик, и многие из тех, кто играет в Егерсру, пользуются его услугами. Насколько я знаю, у него на службе несколько горилл. Они вышибают деньги из неаккуратных должников.

— Как его найти?

— Я же сказал, у него магазин скобяных товаров в Тогарпе. Такой маленький толстячок лет шестидесяти.

— Как его зовут?

— Ларсон. По прозвищу Кивок.

Валландер вернулся в кабинет. Поискал Рюдберга и не нашел. Эбба сказала, что он будет в десять — пошел к врачу.

— Что, приболел?

— Ревматизм, — сказала Эбба. — Ты же видишь, как он ковыляет.

Валландер решил не дожидаться Рюдберга, надел пальто и поехал в Тогарп. Скобяная лавка находилась в самом центре поселка. В витрине висело объявление о снижении цены на ручные тачки.

Он толкнул дверь. Зазвонил колокольчик, и из задней комнаты вышел человек. Он и в самом деле был очень маленьким и очень толстым. Никого, кроме них двоих, в магазине не было, и Валландер решил прямо перейти к делу. Он достал удостоверение и протянул его хозяину. Человек по прозвищу Кивок изучил его тщательно, но хладнокровно.

— Истад, — сказал он. — Чем обязан?

— Вам знаком человек по имени Эрик Магнуссон?

Тот, за прилавком, имел слишком богатый жизненный опыт, чтобы врать.

— Может быть, — ответил он. — А что?

— Когда вы с ним познакомились?

Дурацкий вопрос, подумал про себя Валландер. Даю пути к отступлению.

— Не помню.

— Но вы его знаете?

— У нас кое-какие общие интересы.

— Бега и тотализатор, к примеру?

— И это тоже.

Он был так самоуверен, что Валландер почувствовал раздражение.

— Тогда слушайте внимательно, — сказал он. — Я знаю, что вы даете деньги в рост азартным игрокам. Но сейчас я не спрашиваю, под какие проценты вы их даете. Будем считать, что сейчас меня не интересует незаконное ростовщичество, которым вы занимаетесь. Меня интересует совсем другое.

Человек по прозвищу Кивок глядел на него с любопытством.

— Я хочу знать, есть ли среди ваших должников некий Эрик Магнуссон. И если да, то сколько он вам должен.

— Ничего, — ответил тот.

— Ничего?

— Ни одного эре.

Провал, подумал Валландер. Версия Ханссона провалилась.

Но уже через секунду убедился, что все наоборот. Они наконец напали на верный след.

— Но, если вам угодно знать, он был в числе моих должников, — сказал Ларсон.

— И сколько он был должен?

— Прилично. Но он расплатился. Двадцать пять тысяч крон.

— Когда?

Ларсон быстро прикинул:

— Уже больше недели. В тот четверг.

Четверг, подумал Валландер. Одиннадцатое января. Три дня после убийства в Ленарпе.

— И как он отдал эти деньги?

— Пришел сюда и отдал.

— В каких купюрах?

— Тысячекроновые бумажки. И, по-моему, несколько пятисоток.

— Где у него были деньги?

— Где у него были деньги? — переспросил Ларсон.

— В сумке? В портфеле?

— В полиэтиленовой сумке.

— Он запоздал с уплатой?

— Ненамного.

— А случалось, что он отдавал деньги не вовремя?

— Бывало, мне приходилось ему напоминать.

— А вы не знаете, откуда у него деньги?

Кивок пожал плечами. В магазин зашел покупатель.

— А зачем мне это знать? У вас что-нибудь еще?

— Пока нет. Но, может быть, я еще позвоню.

И Курт Валландер пошел к машине.

Тепло, подумал он, еще теплее, почти жарко. Вот так, теперь он у нас в руках.

Кто бы мог подумать, что несчастная страстишка Ханссона принесет такую пользу?

Он ехал в Истад с ощущением счастливчика, выигравшего в лотерею. Наконец-то они взяли след.

Раз, два, три, четыре, пять, Эрик Магнуссон. Мы идем искать.

14

В пятницу 19 января Курт Валландер и его помощники работали до позднего вечера. Они были готовы к бою. Бьёрк сидел на каком-то бесконечном совещании, но согласился выделить в помощь ленарпской группе, как они себя теперь называли, Ханссона, освободив его от дела об убийстве в лагере беженцев. Неслунд был еще не совсем здоров, но он позвонил, что в понедельник придет.

В субботу и воскресенье все работали с прежним накалом. Мартинссон вернулся, прочесав с собаками проселок позади конюшни Лёвгрена. Они прошли все 1912 метров дороги, которая была проложена через пару небольших рощиц, разделяла два поля, принадлежащие разным хозяевам, а затем шла параллельно пересохшему ручью. Ничего особенно примечательного найдено не было, хотя они привезли с собой целый мешок разных предметов, вроде ржавого колеса от кукольной коляски, куска промасленной полиэтиленовой пленки, пустой пачки из-под заграничных сигарет и еще какой-то дряни. Все это послали в лабораторию, но Курт Валландер был почти уверен, что исследование ничего не даст.

Самым важным было решение установить постоянное наблюдение за Эриком Магнуссоном. Он снимал квартиру в старом районе города под названием Русенгорд. Поскольку Ханссон сказал, что в воскресенье в Егерсру бега, ему поручили вести наблюдение на ипподроме.

— Если проиграешься, оплачивать не будем, — неуклюже пошутил Бьёрк.

— Я предлагаю заполнить один билет на всех, — предложил Ханссон. — Тогда есть шанс, что наши усилия по расследованию этого дела вознаградятся.

Все понимали: следствие перешло в решающую фазу. Долго спорили, стоит ли дать Магнуссону понять, что его обложили. И Рюдберг и Бьёрк сомневались, но Валландер считал, что они ничего не потеряют, если тот обнаружит, что является объектом интереса полиции. То есть наблюдение, конечно, надо вести аккуратно, но вообще нет причин скрывать, что полиция настороже.

— Пусть понервничает, — сказал Валландер. — Если ему есть о чем беспокоиться, мы это увидим.

Три часа ушло на то, чтобы перелопатить все материалы следствия и попытаться найти среди них те, которые можно хотя бы косвенно связать с Эриком Магнуссоном. Найти ничего не удалось, но ничто не указывало и на то, что Эрик Магнуссон не мог находиться в ту ночь в Ленарпе, несмотря на его алиби, подтвержденное невестой. У Курта Валландера нет-нет да и возникало смутное беспокойство: неужели и этот след приведет в тупик?

Но больше всех сомневался Рюдберг. В состоянии ли человек в одиночку совершить двойное убийство?

— Что-то здесь указывает на то, что в этой бойне участвовал не один человек. Не могу от этой мысли отделаться, — признался он.

— А кто говорит, что у Эрика Магнуссона не было сообщника? — возразил Валландер. — Рассмотрим оба варианта.

— Если он совершил убийство, чтобы расплатиться с долгами, сообщник ему был ни к чему, — заметил Рюдберг.

— Знаю, знаю, — кивнул Валландер. — Но пошли дальше.

Мартинссон сгонял в Мальмё и привез фотографию Эрика Магнуссона. Он раздобыл ее в архиве губернского муниципального управления. Там он откопал брошюру, где управление рассказывает о своей многосторонней деятельности населению, которое, как предполагается, понятия не имеет, чем они там занимаются. Бьёрк сказал, что всем государственным и коммунальным учреждениям хорошо бы завести собственный отдел обороны, чтобы в случае необходимости втолковывать гражданам, какое колоссальное значение имеет именно их учреждение. Брошюру он полистал и полностью одобрил. К тому же на развороте возле своего желтого погрузчика улыбался Эрик Магнуссон в белоснежном комбинезоне.

Полицейские рассматривали его лицо и пытались сравнивать с черно-белыми фотографиями Юханнеса Лёвгрена. Среди прочих снимков был один, где Юханнес стоял около трактора на свежевспаханном поле.

Отец и сын? Водитель трактора и водитель погрузчика?

Курт Валландер никак не мог соединить две эти картинки: перед глазами стояло окровавленное лицо мертвого старика с отрезанным носом.

К одиннадцати вечера они разработали план действий.

Бьёрк уже ушел — он был непременным участником традиционных ужинов в местном гольф-клубе.

Решили, что Курт Валландер и Рюдберг в субботу еще раз съездят к Эллен Магнуссон в Кристианстад. Мартинссон, Неслунд и Ханссон будут посменно наблюдать за Эриком Магнуссоном, к тому же порасспросят с пристрастием его невесту насчет алиби. В воскресенье наблюдение надо будет продолжить, еще раз пройтись по всем материалам следствия. В понедельник Мартинссону придется, хочет он или нет, сесть за компьютер и проверить финансовые дела Эрика Магнуссона. Может быть, у парня есть и другие долги? Не был ли он раньше замешан в каких-либо преступлениях?

Курт Валландер попросил Рюдберга заняться тем, что они почему-то называли между собой «крестовый поход». Надо было попытаться произвольно комбинировать события и людей, на первый взгляд не имеющих к ним никакого отношения. При раскладывании такого пасьянса иногда выявлялись совершенно неожиданные и важные детали.

Рюдберг и Валландер вместе вышли на улицу, и только тут Валландер заметил, что Рюдберг очень устал. Он вспомнил, что тот с утра был у врача.

— Ну и как дела? — спросил он.

Рюдберг пожал плечами и пробормотал что-то невнятное.

— Нога?

— Что есть, то есть, — загадочно ответил Рюдберг, давая понять, что ему неохота продолжать разговор на эту тему.

Валландер пошел домой, налил себе стакан виски и поставил на журнальный столик, но пить не стал. Усталость взяла верх, он плюхнулся в постель и мгновенно уснул.

Ему приснился Стен Виден.

Они были вместе в опере. Певцы пели на незнакомом языке. Проснувшись, он не мог вспомнить, что это была за опера.

Но зато сразу вспомнил, о чем они говорили перед уходом с работы. Завещание Юханнеса Лёвгрена. Завещание, которого не существовало.

Рюдберг говорил с юристом по разделу наследства, нанятым дочерьми покойного. Это был опытный адвокат, его часто приглашали местные фермеры. Никакого завещания не было, так что все огромное и неожиданное наследство предстояло поделить между дочерьми.

Мог ли Эрик Магнуссон знать о богатстве Лёвгрена? Или покойный скрывал от него это так же, как и от жены?

Валландер встал с твердым намерением не отступать, пока точно не узнает, был ли Юханнес Лёвгрен отцом Эрика Магнуссона.

Он наспех позавтракал и в начале десятого уже был на работе, где сразу встретил Рюдберга. Мартинссон, просидевший в машине у дома Магнуссона в Русенгорде всю ночь, пока его не сменил Неслунд, оставил записку, что ничего особенного не заметил: Эрик Магнуссон сидел дома и все было тихо.

День выдался туманный, на рыжих полях все еще лежал седой ночной иней. Рюдберг понуро сидел в машине рядом с ним, не говоря ни слова. Лишь подъезжая к Кристианстаду, они перекинулись парой слов.

В половине одиннадцатого они были в кабинете Йорана Бумана. Вместе прочитали протокол вчерашней беседы Бумана с Эллен Магнуссон.

— На нее ничего нет, — сказал Буман. — Мы перетрясли все — и ее, и ее окружение. Вся ее биография уместится на одном листке бумаги. Тридцать лет работает в одной и той же аптеке. Пела какое-то время в хоре, но сейчас уже не поет. Постоянно берет книги в библиотеке. Отпуск проводит у сестры в Вемменхёге, за границу никогда не ездила, одежду практически не покупает. То есть жизнь ее до крайности однообразна, привычки неизменны до автоматизма. Самое загадочное в ее жизни — как она вообще ухитряется так жить.

Курт Валландер поблагодарил Бумана за помощь.

— А теперь мы сами этим займемся, — сказал он.

И они поехали домой к Эллен Магнуссон.

Когда она открыла дверь, Валландеру бросилось в глаза ее сходство с сыном. Он не мог определить, ждала ли она их прихода. Взгляд у нее был отсутствующий, будто она мысленно находилась где-то еще.

Валландер вошел в гостиную и огляделся. Она предложила кофе. Рюдберг отказался, а Валландер поблагодарил и сказал, что чашечку выпьет с удовольствием.

Каждый раз, входя в незнакомую квартиру, Курт Валландер словно открывал книгу, которую ему предстоит прочитать. Обстановка, картины на стене, абажуры, запахи — все это обложка. Вот теперь он начнет читать. Но квартира Эллен Магнуссон ничем не пахла, точно нежилая. Единственный запах — запах безнадежности. Тоскливого смирения. На блеклых обоях — цветная репродукция какой-то абстрактной картины. Тяжелая мебель. Аккуратно разложенные кружевные салфетки на раздвижном столе красного дерева. На крошечной полочке. — фотография ребенка на фоне куста роз. Единственная фотография сына — детская, подумал он. Как будто тот умер в детстве.

Рядом с гостиной была маленькая столовая. Он ногой толкнул полуоткрытую дверь и с изумлением увидел одну из картин своего отца.

Осенний пейзаж. Без глухаря.

Он рассматривал отцовскую картину, пока не услышал, что за его спиной звенит посуда.

Казалось, он видит ее первый раз в жизни.

Рюдберг сел на стул у окна. Надо будет как-нибудь его спросить, почему он всегда садится у окна.

И вообще откуда берутся привычки? Где их делают — и хорошие, и дурные?

Эллен Магнуссон налила ему кофе. Надо было приступать к делу.

— Йоран Буман из местной полиции был у вас и кое о чем спрашивал, — сказал Валландер. — Не удивляйтесь, если мы будем задавать те же самые вопросы.

— И вы не удивляйтесь, если получите те же самые ответы, — ответила она без улыбки.

И в этот момент Курт Валландер вдруг отчетливо понял, что сидящая перед ним женщина была тайной любовницей Юханнеса Лёвгрена и матерью его ребенка.

Теперь он знал это точно, хотя даже под дулом пистолета не смог бы объяснить, откуда пришло это знание.

И он решил солгать. Ложью добиться правды. Похоже, у Эллен Магнуссон нет никакого опыта в общении с полицией. Она наверняка считает, что полицейские докапываются до истины, используя в качестве инструмента правду, и только правду. Что она может солгать, а они — нет.

— Госпожа Магнуссон, — сказал Курт Валландер. — Мы знаем, что Юханнес Лёвгрен — отец вашего ребенка. И отрицать это бесполезно.

Она с испугом посмотрела на него. Отсутствующего выражения глаз как не бывало.

— Это не так, — сказала она.

Ложь — это мольба о пощаде, подумал Валландер. Скоро она расколется.

— Разумеется, это так, и вы знаете об этом так же хорошо, как и мы. Если бы Юханнеса Лёвгрена не убили, нам бы никогда не понадобилось вести этот разговор. И если вы не скажете нам правду сейчас, вам придется отвечать на этот вопрос в суде под присягой.

Все произошло быстрее, чем он ожидал.

Она потеряла самообладание.

— Зачем вам это знать?! — воскликнула она, и в голосе ее послышались рыдания. — Я ничего плохого не сделала! Почему человеку нельзя иметь свои тайны? Это мое личное, и я не хочу, чтобы копались в моем прошлом!

— Никто не запрещает вам иметь свои тайны, — раздельно произнес Валландер. — Но, пока совершаются убийства, мы будем искать убийц. И будем задавать вопросы. И нам нужен ответ.

Рюдберг неподвижно сидел на своем стуле у окна и устало смотрел на женщину.

Они выслушали ее рассказ. Какая тоска, думал Валландер. История жизни, разворачивавшаяся перед ним, была такой же тусклой и безнадежной, как покрытые инеем поля, которые они только что проезжали.

Дочери немолодых фермеров из Ингшо, ей удалось вырваться из крестьянской среды и выучиться на помощника провизора. Юханнес Лёвгрен появился в ее жизни, когда он зашел в аптеку, где она работала. Она даже помнит, что он покупал питьевую соду. Потом он приходил еще и еще, дожидался, пока она закончит работу.

Он говорил ей, что не женат. О том, что у него семья, она узнала только после рождения ребенка. Чувства ее давно умерли, но ненависти к нему она не испытывала. Он покупал ее молчание за деньги, которые присылал несколько раз в год.

Но сын вырос при ней. Ведь это ее сын.

— Что вы подумали, когда узнали, что Лёвгрен убит? — спросил Валландер, когда она закончила.

— Я верю в Бога, — сказала она. — И я думаю, что это справедливое возмездие.

— Возмездие?

— Сколько можно предавать? Он предал меня, своего сына, свою жену и дочерей. Он предал всех.

И скоро ей предстоит узнать, что убийца — ее собственный сын, подумал Валландер. Может ли она представить своего сына в виде архангела, исполняющего высший приговор? Вынесет ли она все это?

Он продолжал задавать вопросы. Рюдберг сменил позу. Из кухни послышался бой часов.

Когда они закончили, Валландер подумал, что теперь ему все ясно. Теперь он знал, кто были эта таинственная женщина и таинственный сын. Он знал, что она ждала денег в начале января, но Лёвгрен не приехал.

Но один ее ответ был для него неожиданностью.

Она никогда не давала лёвгреновских денег сыну. Она помещала их в банк. Он унаследует их только после ее смерти. Может быть, она боялась, что он их проиграет.

Но Эрик Магнуссон прекрасно знал, что Юханнес Лёвгрен его отец. Значит, он солгал. А зачем? Может быть, он знал и о том, что у Лёвгрена водились немалые деньги?

Рюдберг за все время беседы не проронил ни слова. И только когда они собрались уходить, он поинтересовался, часто ли она видится с сыном. Хорошие ли у них отношения, знакома ли она с его невестой.

Ответ прозвучал довольно уклончиво.

— Он уже взрослый, — сказала она. — У него своя жизнь. Но он добрый мальчик и навещает меня. И я, конечно, знаю, что у него есть невеста.

Неправда, подумал Валландер. Ни о какой невесте она и слыхом не слыхивала.

Они остановились пообедать в Дегерберге, в местной деревенской гостинице.

Рюдберг, похоже, немного оживился.

— Твой допрос можно использовать как пример в полицейской академии, — сказал он. — Просто здорово!

— Тем не менее я приврал. А это не приветствуется.

За едой они прикинули, что делать дальше. Оба считали, что надо дождаться более подробного досье на Эрика Магнуссона, изучить как следует и лишь потом пригласить его на допрос.

— Ты думаешь, это он? — спросил Рюдберг.

— Уверен. Сам или с сообщниками.

— Может, ты и прав.

Они вернулись в Истад в четверть четвертого. Неслунд приехал из Мальмё, где вел наблюдение за Эриком Магнуссоном, и сидел теперь в своем кабинете, беспрерывно чихая. В двенадцать часов его сменил Ханссон.

До обеда Эрик Магнуссон зашел в табачную лавку и заполнил несколько лотерейных билетов. Потом купил себе башмаки и вернулся домой.

— Как по-твоему — он что-то почуял? — спросил Курт Валландер.

— Кто его знает, — сказал Неслунд. — Иногда похоже, что да. А может, мне только кажется.

Рюдберг уехал домой, а Валландер заперся в кабинете. Он рассеянно перебирал кучу бумаг, которую кто-то положил ему на стол.

Сосредоточиться не удавалось.

Рассказ Эллен Магнуссон не шел из головы.

Вот и у меня жизнь такая же беспросветная, подумал он. Надо уехать куда-нибудь на неделю. У меня полно переработок. Возьму неделю и буду заниматься только собой. Семь дней. За семь дней можно стать другим человеком.

Можно поехать в какой-нибудь санаторий, где помогут избавиться от лишнего веса. Но мысль эта показалась ему отвратительной. Лучше взять машину и поехать на юг.

В Париж. Или в Амстердам. В голландском Арнеме есть знакомый полицейский, с которым они подружились на семинаре по наркотикам. Может, стоит его найти?

Но сначала убийство в Ленарпе. Следующая неделя — только убийство в Ленарпе.

Потом можно решать, куда поехать.

В четверг 25 января Эрика Магнуссона привезли на допрос. Его взяли около дома, где он жил. Задержание проводили Рюдберг и Ханссон. Валландер сидел в машине и наблюдал. Дело было утром, Магнуссон шел на работу. Поскольку первый допрос по закону следовало проводить так, чтобы не навлекать на допрашиваемого ненужных подозрений, Валландер дал Магнуссону возможность позвонить на работу и придумать какое-нибудь оправдание своего отсутствия.

На допросе присутствовали Бьёрк, Валландер и Рюдберг. Валландер задавал вопросы, а Бьёрк и Рюдберг сидели поодаль.

За последние несколько дней они почти уверились в том, что двойное убийство в Ленарпе совершил Эрик Магнуссон. У него были огромные долги. Несколько раз он едва избежал расправы за невозвращенные займы. На бегах в Егерсру Ханссон видел, что Магнуссон делает огромные ставки. Видимо, парень стоит на краю финансовой катастрофы.

В прошлом году его подозревали в ограблении банка в Эльслёве, но доказать ничего не смогли. Имелись данные, что он причастен к контрабанде наркотиков. Его невеста, в настоящее время безработная, неоднократно привлекалась за наркотики, а однажды попалась на мошенничестве с почтовыми переводами. Несмотря на долги, иногда у него водились большие деньги. Деньги, в сравнении с которыми его зарплата казалась ничтожной.

Это утро должно было стать решающим. Валландер проснулся с ощущением боевой готовности.

А на следующий день, в пятницу 26 января, он убедился, что налицо очередная ошибка.

Предположение о том, что Эрик Магнуссон убийца или один из убийц, разлетелось вдребезги. Тупиковая версия. Уже в четверг после обеда он понял, что Магнуссона нельзя обвинить в убийстве по той простой причине, что он его не совершал.

Его алиби подтвердила мать невесты, пожилая дама, сомневаться в искренности которой не было ни малейшего повода. Она плохо спит по ночам. В ночь убийства Эрик Магнуссон мирно храпел в ее квартире.

Деньги, которые он вернул ростовщику в Тогарпе, он выручил от продажи машины, подержанного «крайслера», и покупатель, плотник из Ломмы, подтвердил, что он заплатил тысяче- и пятисоткроновыми купюрами.

Почему Эрик Магнуссон солгал, что не знает своего отца, парень объяснил очень просто: он сделал это ради матери, он был уверен, что та не хочет, чтобы стало известно, что его отец — Юханнес Лёвгрен. Когда Валландер рассказал ему, что у Лёвгрена было большое состояние, он искренне удивился.

И вот опять нуль.

Когда Бьёрк предложил отвезти Магнуссона домой и исключить его из числа подозреваемых, никто не возражал. Курт Валландер испытывал тягостное чувство вины: ведь это он завел следствие в тупик. Только Рюдберг выглядел невозмутимым. Впрочем, он с самого начала сомневался, что они на верном пути.

Расследование рухнуло. Остались одни руины. Надо начинать все сначала.

В ту же ночь повалил снег.

А в ночь на субботу 27 января разразилась настоящая снежная буря.

Через несколько часов трасса Е-14 была полностью блокирована. Снег шел шесть часов без перерыва. Снегоочистители не справлялись, дорогу заносило прямо на глазах.

В течение суток полиция только тем и занималась, что не позволяла общей неразберихе перерасти в окончательный хаос. Потом снегопад прекратился так же внезапно, как и начался.

Тридцатого января Курту Валландеру исполнилось сорок три. Он отпраздновал день рождения тем, что назначил себе здоровую диету и вновь начал курить. К его большой радости, вечером позвонила Линда. Она была в Мальмё. Сказала, что едет в Стокгольм учиться. Обещала навестить его перед отъездом.

Курт Валландер бывал у отца, как и решил, трижды в неделю. Сестре он написал, что женщина, помогающая отцу по хозяйству, совершила чудо. Помрачение сознания, толкнувшее его на ночную прогулку в Италию, больше не возникало. Регулярное присутствие женщины в доме стало для отца спасением.

Через несколько дней после дня рождения он позвонил Аннет Бролин. Еще раз извинившись за тот вечер, он предложил показать ей Сконе зимой. Она согласилась, и в воскресенье 4 февраля он прокатил ее на машине по окрестностям, показав наиболее примечательные места — знаменитые мегалиты — «Камни Але» — и построенный в начале шестнадцатого века замок Глимменгехус. Потом они ужинали на постоялом дворе в Хамменхёге, и Курту начало уже казаться, что это не он, а кто-то другой пытался в пьяном виде ее облапить.

Однако недели шли, а расследование стояло на месте. Мартинссон и Неслунд получили другое задание, но Валландеру и Рюдбергу дали возможность сосредоточиться на убийстве в Ленарпе.

Как-то ясным, совершенно безветренным холодным днем в середине февраля к Валландеру пришла дочь Юханнеса и Марии Лёвгрен, та, что жила в Гётеборге. Она приехала установить камень на могиле родителей. Валландер сообщил ей, что они все еще не могут выйти на след убийц. На следующий день он поехал на кладбище и постоял у черного камня с золотой надписью.

Февраль ушел на то, чтобы расширить и углубить зону поисков. Рюдберг, молчаливый и замкнутый, заметно страдал от боли в ноге. Он в основном сидел на телефоне, в то время как Валландер мотался как угорелый. Они проверили все отделения всех банков в Сконе. Дополнительных ячеек у Лёвгрена не обнаружилось. Валландер поговорил не менее чем с двумя сотнями родственников и знакомых Юханнеса и Марии Лёвгрен. Он бесконечно пересматривал материалы дела, возвращался к давно пройденным этапам, он доставал старые протоколы и читал их снова и снова. Ничего.

Как-то холодным февральским вечером он посадил в машину Стена Видена и отвез его в Ленарп. Они долго стояли на конюшне, наблюдая, как кобыла управляется с охапкой сена. Похоже, лошади известна какая-то тайна. По пятам за ними ходил новый хозяин кобылы — Нюстрём, получивший ее в подарок от дочерей покойных соседей.

Дом Лёвгренов стоял заколоченный. Усадьбу выставили на продажу, документы передали риелтору. Валландер стоял на ветру и смотрел на кухонное окно. Вместо стекла желтел кусок фанеры. Попытка возобновить контакты со Стеном Виденом, прерванные на одиннадцать лет, натолкнулась на полное равнодушие старого приятеля. Валландер отвез его домой. Он понял, что их дружбе пришел конец.

Закончилось предварительное следствие по делу об убийстве сомалийского беженца, и Рюне Бергман предстал перед судом в Истаде. Журналисты осаждали здание суда. Хотя было уже доказано, что стрелял Вальфрид Стрём, Бергман обвинялся в соучастии в убийстве. Судебные психиатры признали его полностью вменяемым.

Курт Валландер выступал свидетелем и несколько раз слушал, как Аннет Бролин ведет допросы и выступает в прениях. Рюне Бергман уже не молчал, как раньше, хотя вытянуть из него что-то было нелегко. На судебных заседаниях стало известно о существовании нелегальной расистской организации с идеологией, близкой к ку-клукс-клану. Рюне Бергман и Вальфрид Стрём действовали на свой страх и риск, но связи их с этой организацией были несомненными.

Валландер не мог избавиться от мысли, что Швеция на пороге серьезнейших перемен. И в какие-то моменты невольно соглашался с аргументами против приема беженцев, зазвучавшими в СМИ в связи с судебным процессом. Знает ли правительство и Иммиграционное управление, что за люди приезжают в Швецию? Кто из них в самом деле беженец, а кто — просто авантюрист или, хуже того, преступник? Как их различают?

Долго ли может продолжаться такая неразборчивая благотворительность? Пока не разразится полный хаос? Существуют ли какие-то пределы?

Пытаясь разобраться во всем этом, он вдруг осознал, что, как и многие другие, разделяет общую смутную тревогу. Тревогу перед неизвестностью, страх перед чужим.

В конце февраля суд закончился. Рюне Бергман получил большой срок. Ко всеобщему удивлению, он не стал обжаловать приговор. Приговор вступил в силу.

Снег больше не выпадал. Как-то ранним утром в начале марта он пригласил Аннет Бролин прогуляться по побережью. Птичьи стаи возвращались домой из дальних стран, где светит Южный Крест. Валландер вдруг взял спутницу за руку, и она ее не отдернула. Во всяком случае, сделала это не сразу.

Ему удалось сбросить четыре килограмма. Но он понял, что вряд ли уже будет таким поджарым, как тогда, когда Мона ушла от него.

Они иногда говорили с Моной по телефону. Курт Валландер чувствовал, что ревность понемногу испаряется. И шоколадная красотка, долго являвшаяся ему во сне, больше не показывалась.

В марте Сведберг снова подал заявление о переводе обратно в Стокгольм. Рюдберг уже две недели лежал в больнице. Поначалу все думали, что дело в его ноге. Но Эбба рассказала ему по секрету, что у Рюдберга рак. Откуда она это знает и что за форма рака — выяснить не удалось. Когда Валландер навестил его, Рюдберг сказал, что лег на плановое обследование. Подозрительное пятнышко на рентгеновском снимке, возможно, язва толстого кишечника.

Валландеру стало невыносимо грустно при мысли, что Рюдберг тяжело болен. А сам он продолжает заниматься делом о двойном убийстве с нарастающим чувством безнадежности. В отчаянии он шваркнул папку с материалами о стену. Долго сидел, опустив руки, и смотрел на бумаги, разлетевшиеся по всему полу. Потом ползал на коленях, собирая и сортируя протоколы. Надо было все начинать сначала.

Чего-то я не вижу, думал он. Где-то прячется разгадка, а я ее не вижу. Какая-то подробность — деталь, ключ, который надо повернуть. А куда повернуть? Влево? Вправо?

Иногда он звонил Йорану Буману. Хотелось облегчить душу. Тот помогал ему с этим делом по собственному почину. Собрал, например, все сведения о Нильсе Веландере и других возможных подозреваемых. Два дня подряд Валландер вел долгие разговоры с Ларсом Хердином, но не продвинулся ни на йоту.

В середине марта ему удалось уговорить Аннет Бролин поехать с ним в оперу в Копенгаген. По пути назад она терпеливо выслушивала его жалобы на одиночество и заброшенность. Но, когда он сказал, что любит ее, она сменила тему разговора.

В субботу и воскресенье 17 и 18 марта у него гостила Линда. Она приехала одна, кенийского друга с ней не было, и Валландер встретил ее на станции. Эбба накануне прислала свою приятельницу, чтобы та как следует прибралась у него в квартире. Вдруг показалось, что он вновь обрел дочь. Они съездили к морю, пообедали в парке Лилла Вик, а потом сидели дома и до пяти утра разговаривали. На следующий день они отправились к отцу, и он забавлял их веселыми историями про Курта Валландера, когда тот был маленьким.

Рано утром в понедельник Валландер проводил дочь на поезд. Похоже, утраченное доверие понемногу восстанавливалось.

Он сидел в кабинете и в тысячный раз просматривал материалы дела, как вдруг без стука вошел Рюдберг. Сел на свой излюбленный шаткий стул у окна и без предисловий объявил, что ему поставили диагноз — рак предстательной железы. Теперь он надолго ложится в больницу для облучения и химиотерапии, но успех вовсе не гарантирован. Ради всего святого, никаких охов и вздохов. Он зашел только для того, чтобы напомнить о последних словах Марии. И об удавке. После этого он поднялся, крепко пожал Валландеру руку и так же неожиданно ушел.

Валландер остался один. Ему было очень жаль Рюдберга. Но надо продолжать расследование. Теперь он остался один — Бьёрк посчитал, что этого достаточно, в полиции накопилось много других дел.

Но в марте ничего не прояснилось. В апреле тоже.

Сведения о состоянии здоровья Рюдберга, которые он получал от Эббы, были малоутешительными. Ему то становилось лучше, то снова хуже.

В начале мая Валландер пошел к Бьёрку и попросил освободить его от этого дела. Но Бьёрк отказал. До отпуска, сказал он, а там посмотрим.

И теперь Валландер мучительно пытался зайти то с одного конца, то с другого. Он перекладывал и комбинировал протоколы, пытаясь вдохнуть в них жизнь. Но те оставались холодными, словно камни.

В начале июня он сменил машину. Теперь вместо «пежо» у него был «ниссан». 8 июня он взял отпуск и отправился к дочери в Стокгольм.

Они поехали путешествовать на машине, доехали аж до Нордкапа в Норвегии.

Герман Мбойя уехал в Кению и должен был вернуться только в августе.

В понедельник 9 июля Курт Валландер вышел на работу.

Бьёрк ушел в отпуск и оставил распоряжение — продолжать следствие по делу об убийстве до августа, пока сам Бьёрк не вернется. Тогда они решат, как быть дальше.

Эбба сказала, что Рюдбергу намного лучше. Похоже, врачам удалось справиться с болезнью.

Во вторник 10 июля стояла прекрасная погода. В обеденный перерыв Валландер отправился прогуляться по городу. Зашел в магазин и решил, что в ближайшие дни все же купит новый музыкальный центр.

Потом он вспомнил, что у него в бумажнике лежит несколько норвежских купюр, оставшихся после путешествия на Нордкап. Он зашел в отделение Фёренингсбанка и встал в очередь к единственной открытой кассе.

Женщину в окошке он не знал. Это была ни Бритта-Лена Будэн, девушка с потрясающей памятью, ни кто-то другой из тех, с кем он встречался зимой. Наверное, временно взяли кого-то на время отпусков.

Мужчина, стоявший перед ним, снимал со счета большую сумму.

Интересно, зачем тому так много наличных денег? Пока мужчина считал купюры, Валландер рассеянно прочитал его имя на водительском удостоверении, лежавшем на окошке.

Подошла очередь Валландера. За спиной он слышал, как какие-то туристы оживленно болтают то ли по-итальянски, то ли по-испански.

А когда он вышел на улицу, его вдруг осенило. Он встал как вкопанный.

Потом вернулся в банк и подождал, пока туристы обменяют деньги. Потом показал кассирше полицейское удостоверение и спросил, улыбаясь, где он может найти Бритту-Лену Будэн.

— По-моему, она у родителей в Симрисхамне, — ответила кассирша. — Будет через две недели.

— Будэн, — сказал он. — Это фамилия ее родителей?

— У ее отца там заправка. «Статойл», по-моему.

— Спасибо, — снова улыбнулся Курт Валландер. — Мне просто надо задать ей несколько вопросов.

— А я вас узнала, — улыбнулась кассирша. — Подумать только, никак не удается найти этих убийц.

— Да, — сказал Валландер. — Просто ужас.

Он почти бегом вернулся в управление, прыгнул в машину и рванул в Симрисхамн. От отца Бритты-Лены он узнал, что она с друзьями на пляже в Сандхаммарене. Найти их удалось не сразу. Компания нашла себе местечко поодаль за дюной. Они играли в трик-трак и с удивлением посмотрели на подошедшего Валландера.

— Я бы не стал вас беспокоить, если бы это не было так важно, — извинился он.

Бритта-Лена поднялась с песка. На ней был такой купальник, что лучше бы его вообще не было. Валландер смущенно отвел глаза. Они сели немного поодаль, чтобы им не мешали.

— Давайте-ка вернемся к тому дню в январе, — сказал Валландер. — Я хочу, чтобы вы вспомнили, был ли кто-то с Юханнесом Лёвгреном.

— Нет, — отвечала она, — он был один.

И он знал, что так оно и было. Память у нее феноменальная!

— Подумайте еще, — сказал он. — Юханнес вышел из банка, дверь за ним закрылась. Что было дальше?

Ее ответ был быстрым и уверенным:

— Дверь за ним не закрылась.

— Вошел клиент?

— Двое.

— Знакомые вам?

— Нет.

Следующий вопрос он задал с внутренней дрожью.

— Незнакомые, потому что это были иностранцы?

Она удивленно посмотрела на него:

— А вы откуда знаете?

— Я и не знал. До этого момента.

— Двое мужчин. Довольно молодые.

— Что они хотели?

— Поменять деньги.

— А какая валюта?

— Доллары.

— Они говорили по-английски? Американцы?

Она покачала головой:

— Нет. Не по-английски. Я не знаю, что это был за язык.

— Что было дальше? Попробуйте увидеть все это еще раз.

— Они подошли к моему окну.

— Оба?

Бритта-Лена задумалась. Теплый ветер шевелил ее волосы.

— Один подошел к окну и положил деньги. По-моему, сто долларов. Я спросила, хочет ли он их поменять, и он кивнул.

— А что делал другой?

Она опять задумалась.

— Он что-то уронил на пол, нагнулся и поднял. Должно быть, перчатку.

Валландер отступил на шаг назад.

— Представьте, Юханнес Лёвгрен только что вышел, — сказал он. — У него в портфеле большая сумма наличными. Что он еще получил?

— Квитанцию.

— Он положил ее в портфель?

Она в первый раз заколебалась:

— Наверное.

— А если нет? Оставил ее в банке?

— Нет. В окне ее не было. В этом я уверена. Потом там убирали, и ничего такого им не попалось.

— А могла квитанция упасть на пол?

— Наверное, могла.

— И тот, другой, мог нагнуться за ней?

— Думаю, мог.

— А что было написано на квитанции?

— Сумма. Имя получателя. Адрес.

У Валландера перехватило дыхание:

— Адрес? Вы уверены?

— Он сам заполнял расходный ордер. Я помню, он написал адрес, хотя это и не требуется.

Курт Валландер вернулся чуть назад.

— Итак, Лёвгрен получает свои деньги и выходит из банка. В дверях он сталкивается с двумя неизвестными. Один из них нагибается и поднимает с полу перчатку, а может быть, и расходный ордер, на котором написано, что Юханнес Лёвгрен только что снял со счета двадцать семь тысяч крон. Я все правильно говорю?

Только теперь до нее дошло.

— По-вашему, это они?

— Не знаю, — сказал он. — Подумайте еще раз.

— Я поменяла им доллары. Он положил деньги в карман, и оба ушли.

— Сколько времени это заняло?

— Минуты три-четыре. Не больше.

— Копию квитанции на обмен полагается хранить?

Она кивнула.

— Я сегодня менял деньги в банке. Меня попросили назвать только мое имя. А те, двое, сообщили свой адрес?

— Может быть. Я не знаю.

Курт Валландер кивнул. Уже теплее.

— Ну у вас и память! — сказал он. — А когда-нибудь после вы их видели?

— Нет. Больше ни разу.

— А узнали бы их на улице?

— Думаю, что да. Скорее всего.

Курт Валландер на секунду задумался:

— Может быть, вам придется на несколько дней прервать свой отпуск.

— А мы завтра собирались на Эланд!

Он тут же принял решение.

— Нет, завтра вы не можете ехать на Эланд. И послезавтра. — Он поднялся и стряхнул песок: — Сообщите родителям, где вас найти.

Она поднялась, чтобы вернуться к друзьям.

— Можно, я им расскажу?

— Пока нет. Придумайте что-нибудь. Вы сумеете.

В четыре часа Валландер рассматривал квитанцию на обмен валюты. Подпись неразборчива. Адрес не указан.

Почему-то он не ощутил разочарования. Наверное, потому, что теперь точно знал, как все произошло.

Прямо из банка он поехал к Рюдбергу.

Рюдберг сидел на балконе. Он сильно похудел и был очень бледен. Курт сел рядом и рассказал ему о своем открытии.

Рюдберг задумчиво слушал.

— Наверное, ты прав, — сказал он, когда Валландер замолчал, — так оно все и было.

— Вопрос только, как их найти, — сказал Валландер. — Туристы. Случайно в Швеции. Больше чем полгода назад.

— Может быть, они все еще здесь. Как беженцы. Или уже получили вид на жительство.

— С чего начать?

— Не знаю, — сказал Рюдберг. — Но ты что-нибудь придумаешь.

Они долго, часа два, сидели на балконе. Потом Валландер пошел к машине. Тепло, еще теплее.

15

Последующие дни Курт Валландер запомнил навсегда. Все понемногу начало вставать на свои места. Исходным пунктом стало то, что запомнила удивительная Бритта-Лена Будэн, плюс неразборчивая подпись на квитанции. Теперь у него был вполне правдоподобный сценарий, и в этот сценарий прекрасно укладывались предсмертные слова Марии Лёвгрен. И необычный узел на удавке. В тот же самый вечер, после разговора с Бриттой-Леной на песчаном пляже Сандхаммарен, он поехал к Бьёрку, буквально вытащил того из-за обеденного стола и выцарапал обещание подключить к следствию Ханссона и Мартинссона. Заглохшее было расследование вновь набирало обороты.

С утра в среду 11 июля, еще до открытия отделения Фёренингсбанка, они провели следственный эксперимент. Бритта-Лена села на свое место, Ханссон изображал Лёвгрена, а Бьёрку и Мартинссону достались роли иностранцев, пришедших обменять свои доллары. Валландер упрямо настаивал, чтобы все было точно так, как и полгода назад. Директор отделения с определенным беспокойством наблюдал, как Бритта-Лена передает 27 тысяч крон в крупных купюрах в руки Ханссона и как тот прячет их в старый портфель, который они одолжили у Эббы.

Курт Валландер стоял в сторонке и внимательно наблюдал за происходящим. Дважды он просил повторить спектакль, после того как Бритта-Лена вдруг припоминала, что какие-то детали не сходятся.

Задача состояла в том, чтобы дополнительно стимулировать редкостную память девушки. Вдруг там откроется еще какая-нибудь маленькая кладовочка?

Наконец Бритта-Лена покачала головой. Больше ей добавить нечего.

Курт Валландер попросил ее отложить путешествие на Эланд еще на несколько дней и предложил просмотреть фотографии преступников-иностранцев, по разным причинам угодившим в сети шведской полиции. Но это ничего не дало, и он посадил ее на самолет в Норчёпинг. После восемнадцати часов непрерывного разглядывания портретов из огромного фотоархива Иммиграционного управления она вернулась в аэропорт Стуруп, где ее уже ждал Курт Валландер. Поездка в Норчёпинг оказалась безрезультатной.

Следующим шагом было подключение Интерпола. Схему убийства заложили в компьютер, и в европейских центрах Интерпола провели сравнительный анализ криминального почерка. Но ничего обнадеживающего пока не обнаружили.

Пока Бритта-Лена разглядывала бесчисленные фотографии, Валландер трижды и подолгу беседовал с трубочистом Артуром Лундином. Они восстанавливали поездки в Истад и обратно, минута за минутой, еще и еще раз уточняли, как все происходило. Картина обрастала подробностями. Иногда он заезжал к Рюдбергу, тот по-прежнему почти все время проводил на балконе. Выглядел он бледным и усталым, и, хотя утверждал, что эти визиты его ничуть не беспокоят, все равно Курта Валландера каждый раз мучила совесть.

Аннет Бролин возвратилась из отпуска, который проводила с мужем и ребенком в Греббестаде на западном побережье. В Истад она приехала с семьей, поэтому Валландер доложил ей о прорыве в следствии самым официальным тоном.

Но после первой бурной недели дело опять застопорилось. Валландер сидел, уперевшись взглядом в составленную им подробную схему преступления. Опять они застряли.

— Не спеши, — сказал Бьёрк. — Интерполовское тесто подходит не скоро.

Курт Валландер скривился: сравнение ему не понравилось.

Хотя Бьёрк, пожалуй, и прав.

Когда Бритта-Лена вернулась с Эланда и вышла на работу, он выпросил для нее у руководства банка несколько свободных дней. Они объездили все лагеря беженцев в окрестностях Истада, съездили даже в плавучий лагерь в Мальмё. Нет, никого похожего на тех двоих она не увидела.

Курт Валландер добился, чтобы из Стокгольма прислали полицейского художника.

Несмотря на бесчисленные попытки, Бритте-Лене не удалось восстановить облик преступников. Она отвергала все предлагаемые художником версии.

Валландер был близок к отчаянию. Бьёрк заставил его отпустить Мартинссона на другое задание, и теперь Ханссон был его единственным помощником.

В пятницу 20 июля он уже готов был сдаться.

Поздно вечером он написал докладную записку с предложением заморозить расследование за отсутствием новых материалов, позволяющих его продолжить.

Записку он положил на стол, решив, что в понедельник утром передаст ее Бьёрку и Аннет Бролин.

В субботу и воскресенье он ездил на Борнхольм. Было ветрено и дождливо, к тому же он чем-то отравился в ресторане на пароме. Его тошнило, и воскресный вечер он провел в постели, то и дело выбегая в туалет.

Утром полегчало. Но все равно какое-то время он размышлял, не остаться ли дома — уж очень хотелось поваляться в постели.

Но потом он переломил себя, поднялся и пошел на работу. У Эббы был день рождения, и она пригласила его на торт. Было почти десять утра, когда он решил еще раз перечитать свою докладную. И уже встал, чтобы идти к Бьёрку, когда зазвонил телефон.

Это была Бритта-Лена.

Она говорила свистящим шепотом:

— Они явились. Скорее сюда!

— Кто явился? — переспросил Валландер.

— Те, что меняли деньги. Вы что, не понимаете?

В коридоре он налетел на Нурена, тот только что вернулся после дорожного патрулирования.

— Едем со мной! — крикнул Валландер.

Нурен жевал бутерброд.

— Что за черт? — спросил он с набитым ртом.

— Потом объясню. Быстро!

Нурен еще не успел дожевать свой бутерброд, когда они подкатили к банку. Валландер проскочил на красный свет, а под конец срезал путь проехав по газону. Но они все равно опоздали. Те уже скрылись. Бритта-Лена от испуга не догадалась попросить кого-нибудь проследить за ними.

Однако ей хватило присутствия духа, чтобы включить видеокамеру. Валландер сравнил подписи на квитанциях. По-прежнему неразборчиво, но сомнений нет — та же подпись. Адреса не было.

— Какая же вы молодец! — с чувством сказал он Бритте-Лене, которая стояла рядом и тряслась от пережитого страха. — А что вы сказали им, когда пошли звонить?

— Пошла за печатью.

— Они ничего не заподозрили?

Она покачала головой.

— Какая же вы молодец! — повторил он. — Все сделали правильно.

— Теперь вы их поймаете?

— Да, — сказал Курт Валландер. — Теперь мы их поймаем.

Они просмотрели видеозапись. Двое, вид совсем не южный. У одного короткие светлые волосы, другой совершенно лысый. На полицейском жаргоне их тут же окрестили Люсией и Черепом.

Бритта-Лена прослушала несколько записей различных языков мира и сказала, что это, наверное, был чешский или болгарский. Пятидесятидолларовую купюру, оставленную ими, тут же отправили в лабораторию.

Бьёрк собрал совещание в своем кабинете.

— Они появились через полгода, — сказал Курт Валландер. — Почему в том же маленьком отделении банка? Во-первых, они, без сомнения, живут где-то недалеко. Во-вторых, в тот раз они неплохо тут поживились. На этот раз им не повезло — мужчина, стоявший перед ними, не получал деньги, а вносил. Но это был тоже пожилой человек, как Юханнес Лёвгрен. Может быть, они считают, что все старики в крестьянской одежде постоянно снимают со своих счетов крупные суммы денег?

— Чехи, — вставил Бьёрк. — Или болгары.

— Это не стопроцентно, — предостерег Валландер. — Девушка могла ошибиться. Но внешне — вполне может быть.

Они еще четыре раза просматривали видеозапись, выбирая, какие кадры увеличить и размножить.

— Проверим всех восточноевропейцев в городе и окрестностях, — решил Бьёрк. — Это неприятно, пойдут разговоры о дискриминации — ну и пусть, в конце-то концов. Где-то же эти убийцы должны находиться. Я позвоню начальникам полиции и в Мальмё, и в Кристианстад, пусть подскажут, что мы можем сделать на уровне губернии.

— И пусть всем патрулям покажут эту пленку, — добавил Ханссон.

Перед глазами у Валландера вновь возникла картина жуткой бойни в Ленарпе.

— После того, что они устроили, их надо считать особо опасными, — сказал он.

— Если это они, — уточнил Бьёрк, — а этого мы пока не знаем.

— Конечно, если это они, — согласился Курт Валландер — Но все равно осторожность не помешает.

— А теперь полный вперед, — сказал Бьёрк. — Все второстепенные дела подождут. Курт ведет расследование и распределяет обязанности. Я позвоню прокурору, порадую, что наконец-то что-то происходит.

Но ничего не произошло.

Несмотря на то что вся полиция не особенно большого города была на ногах, подозреваемые бесследно исчезли.

Прошли вторник и среда. Из Кристианстада и Мальмё сообщили, что подключаются к поиску. Видеофильм скопировали и распространили по полицейским округам. Валландер до последнего сомневался, стоит ли публиковать фотографии в газетах. Он боялся, что убийцы станут еще осторожнее, если узнают, что их ищут. Но Рюдберг был с ним не согласен.

— Подожди несколько дней, а потом публикуй, — сказал он. — Лис надо выгонять из нор.

Он долго рассматривал снимки, принесенные Валландером.

— Нет такого понятия — Лицо Убийцы, — медленно проговорил он. — Ломброзо ошибался. Вообразить можно что угодно — профиль, линию роста волос, прикус. Но все окажется другим.

Во вторник 24 июля было очень ветрено. По небу мчались рваные облака, и порывы ветра иногда достигали штормовой силы. Валландер проснулся на рассвете и долго вслушивался в вой ветра за окном. Потом встал на весы в ванной и обнаружил, что сбросил еще килограмм. Это настолько ободрило его, что он собрался без обычного в последнее время отвращения и поехал в полицию.

«Крах этого расследования станет моим личным поражением, — думал он. — Я гоняю сотрудников — в хвост и в гриву, а в результате вокруг нас пустота».

Но где-то же они есть, подумал он с яростью.

В приемной он обменялся несколькими словами с Эббой. У нее на столе около коммутатора стояла старинная музыкальная шкатулка.

— Неужели еще есть такие? — спросил он. — Где ты это нашла?

— На развале. На ярмарке в Шёбу. Среди барахла иногда попадается что-то стоящее.

Валландер улыбнулся и пошел дальше. По пути он заглянул к Мартинссону и Ханссону и попросил их зайти.

У тех по-прежнему никаких следов Люсии и Черепа не было.

— Еще два дня. Если мы не найдем их до четверга, устроим пресс-конференцию и опубликуем фотографии.

— По-моему, это надо сделать уже сейчас, — сказал Ханссон.

Валландер не ответил.

Они разложили карту. Мартинссон должен был объехать кемпинги в округе, где те вполне могли скрываться.

— Маленькие гостиницы, — подсказал Валландер.

— Частные комнаты. Их же сдают на лето.

— Раньше было легче, — сказал Мартинссон. — Раньше в отпуске народ ложился и лежал. Если и шевелился, то редко. А теперь только и делают, что мотаются туда-сюда.

Ханссон должен был заняться строительными фирмами, про которые было известно, что они втихую привлекают рабочую силу из восточноевропейских стран, чтобы не платить налоги.

Валландер поехал на клубничные плантации. Нельзя исключать возможность, что эти двое скрываются у какого-нибудь крупного фермера.

Но все было безрезультатно.

— Нашел алжирского слесаря, — доложил Ханссон, — двух курдов-каменщиков и бесчисленное количество польских чернорабочих. У меня есть сильное желание написать рапорт Бьёрку. Не виси на нас чертово убийство, самое бы время заняться этим бардаком. Эти ребята получают зарплату, как школьники, подрабатывающие в свободное от занятий время. Никаких страховок, понятно. Если что случится, хозяин скажет, что понятия не имеет, как они проникли на стройку.

У Мартинссона улов был не богаче.

— Обнаружил лысого болгарина, — сообщил он. — Если очень захотеть, можно предположить, что это Череп. Но он работает врачом в Мариестаде и может предъявить алиби одной левой.

В кабинете стало душно. Курт Валландер поднялся и открыл окно. Внезапно он вспомнил музыкальную шкатулку. Хоть Эбба ее и не заводила, какой-то шарманочный мотивчик целый день крутился у него в голове.

— Ярмарки, — сказал он. — Мы должны проверить ярмарки. Где у нас ближайшая ярмарка?

Оба были в курсе. В Чивике.

— Сегодня начинается, завтра заканчивается, — сказал Ханссон.

— Завтра поеду туда, — решил Валландер.

— Один не справишься, — предостерег Ханссон, — там большая ярмарка.

— Я могу поехать с тобой, — предложил Мартинссон.

Вид у Ханссона был довольный. Наверное, завтра бега, подумал про себя Валландер, и Ханссон рад, что ехать не ему.

Они попрощались и разошлись. Валландер задержался, чтобы разобрать кучу записок с номерами телефонов. Он кое-как рассортировал их и поднялся. Можно было идти. Вдруг он заметил на полу бумажку, которую, очевидно, нечаянно смахнул со стола. Он нагнулся и увидел, что его просит позвонить директор одного из лагерей беженцев.

Он набрал номер. Ждал долго и хотел уже повесить трубку, как вдруг услышал ответ.

— Говорит Валландер из полиции Истада. Мне нужен человек по фамилии Модин.

— Это я.

— Вы мне звонили?

— Мне кажется, у меня есть для вас важные новости.

Валландер затаил дыхание.

— Насчет тех двоих, что вы ищете. Я сегодня вернулся из отпуска и увидел на столе их фотографии. Я их знаю. Они жили у нас в лагере.

— Сейчас приеду, — сказал Валландер. — Дождитесь меня.

Лагерь располагался в бывшей усадьбе священника недалеко от Скурупа. Валландер доехал туда за девятнадцать минут. Это было временное пристанище для беженцев на случай, когда переполнены другие лагеря.

Директор лагеря Модин был человеком лет шестидесяти, небольшого роста. Он стоял в саду и издалека наблюдал, как Валландер преодолевает повороты не снижая скорости.

— Сейчас у нас пусто, — объяснил Модин, — но на той неделе должна прибыть группа румын.

Они зашли в маленький кабинет.

— Рассказывайте сначала, — попросил Курт Валландер.

— Они жили у нас с декабря прошлого года до февраля, — сказал Модин, пошуршав бумажками. — Потом их перевели в Мальмё. В Цельсиусгорден, если быть точным.

Модин показал на фотографию Черепа.

— Его зовут Лотар Кравчук. Он гражданин Чехословакии и просит политического убежища. Уверяет, что подвергается преследованию потому, что принадлежит к этническому меньшинству.

— Этническое меньшинство в Чехословакии?

— Он считает себя цыганом.

— Как это — считает?

Модин пожал плечами.

— По-моему, никакой он не цыган, — сказал он. — Просто беженцы, у которых нет других аргументов, чтобы получить убежище, быстро соображают, что проще всего выдавать себя за цыган.

Модин взял фотографию Люсии.

— Андреас Хаас. Тоже чех. Что у него за причина просить убежища, я, честно говоря, не знаю. Бумаги уехали с ним в Цельсиусгорден.

— Но вы уверены, что это они на фотографиях?

— Абсолютно уверен.

— Продолжайте, — сказал Валландер. — Рассказывайте.

— О чем?

— Что они за люди? Были ли какие-то происшествия с их участием? Были ли у них деньги? Все, что вспомните.

— Я уже пытался вспомнить. Они держались особняком. Вы должны знать, что жизнь в лагере беженцев — далеко не сахар. Неизвестность, бесконечное ожидание, ощущение того, что твоя судьба находится в чьих-то руках и ты никак не можешь на это повлиять. Это очень тяжелое испытание. Они целыми днями играли в шахматы.

— А деньги у них были?

— Насколько я помню, нет.

— А что они за люди, какое у вас впечатление?

— Очень скрытные. Но не могу сказать, чтобы они были настроены агрессивно.

— Что-то еще?

Валландер чувствовал, что директор тянет с ответом.

— О чем вы задумались?

— Это очень маленький лагерь, — сказал Модин. — Никто из персонала здесь не живет, а иногда вообще никого не бывает. Кроме кухарки. У нас есть машина, ключи заперты в конторе. Но иногда, когда я приезжал по утрам, у меня было чувство, будто кто-то пользовался автомобилем. Будто кто-то влезает в контору, берет ключи и катается по ночам.

— И вы подозревали этих двоих?

Модин кивнул:

— Сам не знаю почему. Просто мне казалось, что это они.

Валландер задумался.

— Ночи, — сказал он. — По ночам здесь никого нет. И днем иногда тоже. Это так?

— Да.

— Пятница, пятое января, — произнес Валландер. — Больше чем полгода назад. Можете ли вы припомнить, был ли здесь кто-нибудь днем?

Модин начал листать календарь.

— В этот день было экстренное совещание в Мальмё. Прибыло очень много беженцев, и нам предстояло развернуть временные лагеря.

Горячо, подумал Валландер. Уже жжется!

Его версия обрела плоть и вот теперь говорит с ним.

— То есть тут никого не было?

— Только кухарка. Но окно кухни выходит на заднюю сторону. Если кто-то и пользовался машиной, она вряд ли видела.

— И никто из беженцев вам ничего не сказал?

— Беженцы никогда ничего такого не расскажут. Они всего боятся. В том числе и друг друга.

Курт Валландер поднялся. Теперь действовать как можно быстрее!

— Позвоните вашему коллеге в Цельсиусгордене и скажите, что я туда еду, — сказал он, — но не говорите, по какому поводу. Если сможете, сделайте так, чтобы я его застал.

Модин внимательно смотрел на него:

— Почему вы их разыскиваете?

— Есть подозрение, что они совершили преступление. Очень серьезное преступление.

— Вы имеете в виду убийство в Ленарпе?

Валландер не видел причин скрывать правду.

— Да, — сказал он. — Мы думаем, что это они.

Он добрался до центра Мальмё, где находился Цельсиусгорден, в начале восьмого. Поставил машину за перекрестком и пошел к главному входу, охраняемому вахтером. Вскоре к нему спустился директор лагеря по фамилии Ларсон, из бывших флотских, распространяя вокруг себя несомненный запах пива.

— Хаас и Кравчук, — сказал Валландер, когда они вошли в его кабинет. — Два соискателя политического убежища из Чехословакии.

Ответ любителя пива последовал незамедлительно.

— Шахматисты, — сказал он. — Они живут здесь.

Вот оно, подумал Валландер. Вот оно!

— Вы имеете в виду здесь, в этом доме?

— Да, — сказал Ларсон, — то есть нет.

— Да или нет?

— Они живут здесь. Но здесь их нет.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что здесь их нет.

— А где же они тогда, черт их побери?

— Честно говоря, не знаю.

— Но они же здесь живут?

— Они сбежали.

— Сбежали?

— Довольно частое явление. Бегут.

— Но они же ждут политического убежища?

— Все равно бегут.

— И как вы поступаете в таких случаях?

— Сообщаем, естественно.

— И что дальше?

— Как правило, ничего.

— Ничего? Люди, ждущие разрешения остаться в стране, бегут. И никому до этого нет дела?

— Полиция в принципе может их поискать.

— Полное безумие. Когда они исчезли?

— В мае. Скорее всего, они подозревали, что их могут выслать.

— И куда они направились?

Ларсон всплеснул руками:

— Если бы вы знали, сколько таких в стране! Живут себе без всякого вида на жительство. Их просто не сосчитать. Живут друг у друга, подделывают бумаги, меняют имена, работают «по-черному». Можно прожить в Швеции всю жизнь, и никто о тебе не спросит. Никто не хочет в это верить, но это так.

Валландер потерял дар речи.

— Это безумие, — повторял он. — Полное безумие.

— Полностью с вами согласен. Но что есть, то есть.

Валландер застонал:

— Мне нужны все документы на этих двоих!

— Я не могу их выдать просто так.

Курта Валландера взорвало.

— Эти два типа совершили убийство! — взревел он. — Двойное убийство!

— Даже в таком случае я не могу выдать вам бумаги.

— Завтра утром бумаги должны быть у меня, — отчеканил Валландер. — Даже если за ними придется ехать лично начальнику Управления государственной полиции.

— Что же поделаешь! Я не могу нарушать инструкции.

Валландер поехал в Истад. Без четверти девять он позвонил в дверь Бьёрку и быстро изложил суть дела.

— Завтра объявляем розыск, — сказал он.

Бьёрк кивнул.

— На два часа я назначил пресс-конференцию. Утром совещание с начальниками окружных управлений полиции. Но я прослежу, чтобы все бумаги из этой конторы вытрясли.

Валландер поехал к Рюдбергу. Тот сидел в сумерках на своем балконе. Курт вдруг понял, что Рюдбергу очень плохо.

Тот словно прочитал его мысли:

— Похоже, мне не выкрутиться. Не знаю, доживу ли до Рождества.

Валландер не нашелся что ответить.

— Надо держаться, — сказал Рюдберг. — Говори лучше, зачем пришел.

Валландер начал рассказывать. Лицо Рюдберга было еле различимо в темноте.

Потом оба замолчали.

Вечер был довольно прохладным, но Рюдберг, похоже, этого не чувствовал. Он неподвижно сидел в своем халате и тапочках на босу ногу.

— Может быть, они уже уехали из Швеции, — сказал Валландер, — и мы никогда их не поймаем.

— В таком случае нам придется утешиться тем, что мы знаем истину. Правовая защита не обязательно означает, что преступники должны во что бы то ни стало понести наказание. Не менее важно, что мы не сдаемся.

Рюдберг с видимым трудом поднялся и принес бутылку коньяка.

Дрожащей рукой он наполнил два бокала.

— Есть полицейские, которые, даже помирая, будут ломать голову над какой-нибудь старой нерешенной задачкой, — сказал он. — Я, наверное, один из них.

— Ты когда-нибудь жалел, что пошел в полицию? — спросил Курт Валландер.

— Никогда. Ни единого дня.

Они пили коньяк и тихонько беседовали. Иногда надолго замолкали. Был уже первый час ночи, когда Валландер поднялся и ушел, пообещав зайти завтра вечером. Выйдя на улицу, он поднял голову. На балконе по-прежнему маячил силуэт Рюдберга.

В среду утром 25 июля они с Ханссоном и Мартинссоном обсудили план действий. Поскольку пресс-конференция была назначена на два часа, они все же решили съездить на ярмарку в Чивик, Ханссон остался помогать Бьёрку писать пресс-релиз. Валландер прикинул, что к двенадцати они с Мартинссоном должны вернуться.

Проехав Тумелиллу, они угодили в пробку. Выехав из нее, Валландер поставил машину прямо на пашне, уплатив предприимчивому землевладельцу двадцать крон.

Когда они добрались наконец до ярмарки, начался дождь. Они нерешительно поглядели друг на друга. Народу было полно, орали репродукторы, толкались подвыпившие юнцы.

— Попробуем встретиться в центре, — сказал Валландер.

— Надо было рацию взять, — подосадовал Мартинссон. — Мало ли что.

— Ничего не случится. Встретимся через час.

Мартинссон исчез в толпе. Валландер поднял воротник куртки и пошел в противоположную сторону.

Через час они нашли друг друга. Оба промокли до нитки и устали от шума и толкотни.

— По-моему, хватит, — сказал Мартинссон. — Лучше выпить где-нибудь кофе.

Валландер кивнул на большую палатку с надписью «Кабаре».

— Ты туда заходил?

Мартинссон поморщился:

— Какая-то жирная корова изображает стриптиз. Публика вопит, будто увидела невесть какое сексуальное откровение. Тьфу!

— Давай поглядим, что там сзади, — предложил Валландер. — По-моему, там еще какие-то ларьки. А потом плюнем на все это.

Они пошлепали по грязи и протиснулись между кемпером и ржавой стойкой.

Там и в самом деле стояло несколько ларьков. Все совершенно одинаковые — брезентовые палатки с ярко-красными стойками.

И тут Валландер и Мартинссон увидели обоих.

Те стояли за прилавком, заваленным кожаными куртками. Там же висела табличка с ценой, и Курт Валландер успел подумать, что куртки неправдоподобно дешевы.

Оба молодых человека уставились на полицейских.

Валландер слишком поздно сообразил, что они его узнали. Его физиономия бесконечно мелькала в газетах и на телевидении.

Дальше все произошло очень быстро.

Тот, кого они называли Люсией, сунул руку под груду курток и вытащил пистолет. Мартинссон и Валландер прыгнули в разные стороны. Мартинссон запутался в палаточных веревках. Валландер стукнулся головой об угол кемпера. Звука выстрела было почти не слышно из-за рева мотоциклов в шапито, где «смертельные наездники» совершали под куполом свои мертвые петли. Пуля ударилась в стенку кемпера в полуметре от головы Валландера. Краем глаза он успел заметить в руке у Мартинссона пистолет. Умница, мелькнула мысль, захватил оружие.

Мартинссон выстрелил. Люсия покачнулся и схватился за плечо.

Пистолет выпал у него из руки. В ту же секунду Мартинссон, кое-как выпутавшийся из веревок, бросился на него прямо через прилавок. Прилавок рухнул, и оба они барахтались теперь в ворохе кожаных курток. Валландер нырнул под упавший прилавок и схватил пистолет Люсии. Череп уже бежал, протискиваясь сквозь толпу. Похоже, что перестрелку никто не заметил. Хозяева ларьков по соседству с удивлением смотрели и не могли понять, чем был вызван головокружительный прыжок Мартинссона.

— Беги за тем! — крикнул он из-под курток. — Здесь я справлюсь.

Валландер, сжимая в руке пистолет, бросился в погоню. Перепуганная публика шарахалась от него в стороны — какой-то бандит с искаженной физиономией, к тому же вооруженный. Он уже думал, что потерял Черепа из виду, когда заметил его снова: тот рвался через толпу. Какую-то пожилую даму он толкнул прямо на прилавок с пирожными. Валландер поскользнулся и опрокинул ящик с карамелью.

Внезапно Череп исчез.

О черт, подумал Валландер.

А потом заметил его опять. Череп был уже на краю площади, теперь он бежал к морю. Валландер бросился за ним. Его пытались остановить двое парней, наблюдавших за порядком, но он рявкнул им, чтобы держались подальше. Увидев оружие, парни отскочили в сторону. Один прижался к пивной палатке, другой опрокинул стенд с кустарными подсвечниками.

Валландер бежал изо всех сил. Сердце выскакивало из груди. Череп прыгнул с берегового откоса и пропал из виду. Их разделяло около тридцати метров. Валландер прыгнул за ним, но оступился на скользкой глине и покатился по крутому откосу. Пистолет выпал из рук. На какую-то секунду он подумал, что надо его поднять, но увидел, что Череп быстро удаляется, и рванул следом.

Погоня закончилась, когда ни тот ни другой были уже не в силах продолжать бег. Череп присел за перевернутой просмоленной шлюпкой, лежавшей на берегу. Валландер никак не мог отдышаться, он чувствовал, что вот-вот хлопнется в обморок.

И тогда Череп вытащил нож и пошел на него.

Вот этим ножом он отрезал нос Юханнесу Лёвгрену, промелькнуло в голове Валландера. Чтобы узнать, куда тот спрятал деньги.

Валландер лихорадочно огляделся. Ничего, кроме сломанного весла. Череп бросился на него, но Валландеру удалось отразить удар, выставив перед собой тяжелое весло.

Тот сделал еще один выпад. На этот раз Валландеру удалось нанести удар. Он попал по ключице и услышал, как хрустнула кость. Череп потерял равновесие. Валландер бросился на него и ударил кулаком в подбородок. Он вложил в удар все оставшиеся силы и почувствовал резкую боль в руке.

Череп рухнул на мокрый песок.

Валландер упал рядом, почти теряя сознание. И тут подбежал Мартинссон.

Дождь внезапно кончился.

— Мы их взяли, — сказал Мартинссон.

— Да, — сказал Валландер. — Мы их взяли.

Он подошел к морю и сполоснул лицо. Вдали, почти у самого горизонта, маячил силуэт грузового корабля. Он шел на юг.

Вдруг подумалось, как обрадуется умирающий Рюдберг.

Через два дня человек по имени Андреас Хаас признался в совершении убийства, но основную вину свалил на приятеля. Лотар Кравчук поначалу молчал, но, узнав об этом, тоже заговорил. Только утверждал, что главным был Хаас.

Все произошло именно так, как и предполагал Валландер. Эти двое заходили в банки, якобы поменять валюту, и приглядывались к клиентам, снимающим большие суммы денег. Когда трубочист Лундин повез Лёвгрена домой, они проследили за ним. А через два дня вернулись, взяв машину в лагере беженцев.

— Мне только одно непонятно, — сказал Валландер Кравчуку. — Зачем вы накормили лошадь?

Тот на него посмотрел с удивлением:

— Деньги же были спрятаны в сене. Могли и сбросить охапку-другую, пока искали портфель.

Валландер кивнул. Загадка сытой кобылы решилась очень просто.

— И еще одно, — сказал он. — Удавка.

Но ответа он не получил. Ни один из задержанных не хотел брать на себя вину за это бессмысленное зверство.

Пришло уведомление от чешской полиции. И Хаас и Кравчук были им хорошо известны. Они уже отбывали наказания за грабежи.

Сбежав из лагеря беженцев, они сняли недостроенный домик недалеко от Хёра. А кожаные куртки оказались крадеными, их забрали, ограбив магазин в Траносе.

Слушания в суде о заключении под стражу заняли несколько минут.

Никаких сомнений, что решающих улик более чем достаточно, ни у кого не было, хоть эти двое и валили все друг на друга.

Валландер сидел в зале суда и рассматривал их обоих. Хотя он наконец раскрыл это убийство и преступники понесут неминуемое наказание, он ощущал странную неудовлетворенность. Ему все вспоминалось то январское утро и удавка на шее беспомощной старухи. Зачем? Зачем эта жестокость ради жестокости?

Он поежился. У него нет ответа. И от этого еще тревожней.

Вечером в субботу 4 августа Валландер захватил бутылку виски и отправился к Рюдбергу. Он договорился с Аннет Бролин, что на следующий день они вместе поедут к его отцу.

Он собирался задать ей один вопрос: может ли она развестись ради него?

Он знал, что она скажет «нет», но ясно чувствовал, что она не обидится. По дороге к Рюдбергу он слушал Марию Каллас. Он взял неделю отпуска. Сначала он съездит в Лунд навестить Германа Мбойя, который должен был вернуться из Кении. А потом займется ремонтом в квартире.

И наверное, стоит в конце концов разориться на новый музыкальный центр.

Он поставил машину напротив дома.

Над его головой плыл лимонно-желтый месяц. Дело к осени, подумал он.

Рюдберг, как всегда, сидел в темноте на балконе. Валландер наполнил стаканы.

— Помнишь, как мы сидели и ломали голову над тем, что прошептала перед смертью Мария Лёвгрен? — сказал Рюдберг. — Думали нам придется искать каких-то иностранцев. А когда появился Эрик Магнуссон, казалось, что это он — убийца. Но это был не он. Что ж, теперь у нас есть иностранцы. И бессмысленная смерть бедняги сомалийца.

— Ты это знал с самого начала, — кивнул Валландер. — Ты знал, что это были иностранцы. Или нет?

— Не знал. Но думал — это точно.

Они неторопливо обсуждали все детали следствия, как будто все это произошло давным-давно.

— Мы сделали кучу ошибок, — задумчиво проговорил Валландер. — Вернее, я сделал кучу ошибок.

— Ты замечательный полицейский! — с нажимом сказал Рюдберг. — Может быть, я тебе этого еще не говорил. Но по-моему, ты просто охренительный полицейский.

— Я сделал кучу ошибок, — повторил Валландер.

— Но ты не отступал, — сказал Рюдберг. — Ты не сдавался. Ты хотел их найти, и ты их нашел. Только это и важно.

Оба замолчали.

Я сижу рядом с умирающим человеком, смутно подумал Валландер. Только теперь я понимаю, что он умирает.

Он вспомнил, как его в молодости пырнули ножом.

И еще он вспомнил, как полгода назад пьяным вел машину. Собственно говоря, он уже не должен был работать в полиции.

Почему я не рассказал этого Рюдбергу, подумал он. Или он и так все знает?

Вспомнились вещие слова: время жить и время умирать.

— Как ты? — спросил он осторожно.

Лица Рюдберга не было видно.

— Сейчас ничего не болит, — сказал он. — Но завтра опять все начнется. Или послезавтра.

В два часа ночи Валландер ушел, оставив Рюдберга сидеть на балконе. Домой он шел пешком.

Месяц скрылся за облаком. Иногда Валландер оступался.

В голове звучал голос Марии Каллас.

Перед тем как заснуть, он долго лежал с открытыми глазами.

Он опять думал об этой ничем не оправданной жестокости. Приходят новые времена, думал он. Наверное, нужны другие полицейские.

Мы живем во время удавок. Все более неуютно становится в подлунном мире.

Потом он заставил себя отбросить эти мысли и попытался вызвать в памяти неутомимую негритянку.

Следствие закончилось. Можно перевести дух.