ХАСИНТО БЕНАВЕНТЕ-и-МАРТИНЕС. ИГРА ИНТЕРЕСОВ

(1866 - 1954)

Испанский драматург, Нобелевский лауреат 1922 года

ИГРА ИНТЕРЕСОВ

Кукольная комедия в трех действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Леандр.

Криспин.

Полишинель.

Донья Полишинель, его жена.

Сильвия, их дочь.

Донья Сирена.

Коломбина.

Лаура.

Рисела.

Доктор из Болоньи. Панталон. Арлекин. Капитан. Трактирщик. Секретарь. Слуги в гостинице. Два альгвасила.

Действие происходит в несуществующей стране в начале XVII века.

ПРОЛОГ

Пролог произносит перед занавесом актер, играющий роль Криспина.

Перед вами обломок старинного фарса, который на деревенских постоялых дворах веселил усталых бродяг-коробейников, забавлял невзыскательных горожан на площадях захолустных селений, а в больших городах привлекал самую разношерстную толпу. Так, в Париже, на Новом Мосту, когда Табрэн со своих подмостков зазывал прохожих, вокруг них собирался народ: тут и почтенный доктор, остановивший на минутку свою ученую лошадь, чтобы хоть немножко разгладились морщины на челе, всегда отягощенном размышлениями, и услышать остроумную реплику площадного забавника; и проказливый шалопай, который часами не отрывает глаз от веселого зрелища, обманывая голод смехом, здесь и духовная особа, и знатная барыня, и важный господин в карете, и веселая служанка, и солдат, и торговец, и студент. Людей всех сословий, которые никогда не собрались бы вместе, здесь объединяет веселое зрелище, и часто они смеются не столько над фарсом, сколько над чужим смехом: суровый человек улыбается, видя, как смеется весельчак; умный забавляет смехом глупца; бедняк хохочет, глядя на смех важного господина, а знатные господа успокаивают себя мыслью, что вот, мол, бедняки — и те веселятся... Ничто так не сближает людей, как смех!

Бывало, что фарс, по прихоти королей и прочих высоких особ, проникал и во дворцы; но и там он оставался свободным и беззаботным. Он подбирал в народе шутки, прибаутки и меткие пословицы, — образчики народной философии, в которой воплотилось страдание, смягченное покорностью судьбе, ведь униженные люди уже ничего не ждут от мира и потому умеют смеяться над ним без злобы и горечи...

Позже плебейское происхождение фарса прикрыли блестящим плащом таланта Лопе де Руэда, Шекспир и Мольер. Как влюбленные принцы из волшебной сказки, они возвели эту Замарашку-Золушку на самый высокий трон поэзии и искусства.

Предлагаемый вашему вниманию фарс, созданный современным поэтом по капризу его беспокойного ума, не притязает на столь славное родство. Это просто кукольная комедия, в которой нет ничего «настоящего». Вы скоро убедитесь, что в этой комедии происходит то, чего на самом деле никогда не случается, и что ее действующие лица вовсе не похожи на настоящих мужчин и женщин. Это всего лишь куклы на веревочках. Веревочки же можно разглядеть даже в полумраке. Это причудливые маски старинной итальянской комедии, только не такие веселые, потому что с тех пор прошло много времени и им пришлось поразмыслить... Автор осознает, что такое зрелище недостойно образованной публики нашего времени и потому просит снисхождения. Автор просит вас настроить ваш ум на детский лад. Ведь мир состарился и потихоньку впадает в детство, а искусство не мирится со старостью и, чтобы помолодеть, обращается к детскому лепету... И вот сегодня вы увидите, как стародавние шуты позабавят вас своими детскими выходками.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Площадь в городе. На первом плане фасад дома с дверью, у которой висит большой молоток. Над дверью вывеска: «Гостиница».

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Леандр и Криспин выходят из второй кулисы справа.

Леандр. А это, должно быть, большой город, Криспин! Повсюду приметы знатности и богатства.

Криспин. Здесь, брат, два города. Дай нам Бог попасть в тот, который лучше.

Леандр. Два города? Ах да, понимаю: старый и новый, один на этом берегу реки, другой — на том.

Криспин. Что нам за дело до реки, до старины или новизны! Я говорю о другом, здесь два города, как и в любом городе: один — для тех, кто приезжает с деньгами, другой — для тех, кто приходит на своих двоих, как мы с тобой.

Леандр. Слава Богу, обошлось без неприятностей с полицией. Мне бы очень хотелось остаться здесь хоть ненадолго: надоело шататься по свету.

Криспин. А мне — нет. Ведь члены свободного союза пройдох, к которому я имею честь принадлежать, нигде надолго не задерживаются, разве только угодят на галеры. Но раз уж мы здесь, в городе, — то есть в крепости неприятеля, то нам, как умным полководцам, следует сообразить, каким манером эту крепость взять.

Леандр. Войско-то наше, братец, слабовато.

Криспин. Друг мой, мы люди, и дело нам придется иметь с людьми.

Леандр. Да ведь у нас ничего нет! Можно было бы продать одежду и раздобыть хоть немножко деньжонок, да ты не хочешь.

Криспин. Да я скорее ноги лишусь, чем приличного платья. Ведь по платью встречают.

Леандр. Так что же нам делать, голубчик? Я от голода и усталости совсем раскис и плохо соображаю.

Криспин. Ума и нахальства, без которого и ум ни гроша не стоит, нам с тобой не занимать. Слушай, что я придумал. Ты будешь изображать знатного господина, а я стану твоим лакеем. Разрешаю тебе даже при случае раз-другой пнуть меня. А когда тебя спросят о чем-нибудь, отвечай уклончиво; если же сам заговоришь, то так, будто отдаешь приказания. Ты молод, недурен собой, представителен; до сих пор от всего этого толку не было, а зря. Доверься мне. Когда около тебя вертится человек, превозносящий твои достоинства, их трудно не заметить. Скромность — большая глупость, но ведь самому себя хвалить не пристало. Хотя человек тот же товар: и цена его зависит от умения продавца расхвалить свой товар. Так что не сомневайся, будь ты даже стекляшкой, я уж тебя всучу по цене бриллианта. Так что давай-ка сунемся в гостиницу — в бой еще рано кидаться, надо сначала стать лагерем.

Леандр. В гостиницу? А чем платить?

Криспин. Фи, какая мелочность! Если тебе боязно идти в гостиницу, давай поищем богадельню или ночлежку, смиренная твоя душа. А если ты такой храбрый, то двинемся на большую дорогу, да и пограбим от души. Вот и выбирай!

Леандр. У меня есть рекомендательные письма к знатным сеньорам, живущим в этом городе...

Криспин. К черту эти дурацкие письма! Ты только вообрази — приходит бедняк с письмом. Хороша рекомендация, нечего сказать! В первый раз примут с распростертыми объятиями; во второй раз скажут, что хозяев нет дома; а в третий раз и на порог не пустят. Милый мой, запомни главное правило: мир держится на купле-продаже: ты — мне, я — тебе.

Леандр. Да чем же мне торговать, когда у меня ничего нет?

Криспин. Ты недооцениваешь себя, друг мой! Разве мужчина сам по себе ничего не стоит? Ведь солдат решает судьбу сражения; любовник или муж способен исцелить тоскующую знатную даму или девицу из хорошей семьи; наконец, слуга может стать доверенным лицом важного сеньора, да мало ли что еще может случиться? Всего не перечтешь. А чтобы подняться, всякая лестница годится.

Леандр. Да нет же у нас никакой лестницы!

Криспин. Как нет? Вот тебе мои плечи: взберись на них — и поднимешься.

Леандр. А если мы оба свалимся?

Криспин. Бог даст, не разобьемся.

(Стучит молот­ком в дверь гостиницы.)

Эй, вы там! Заснули? Черт вас побери! Почему никто не отвечает? Что за дом такой дурацкий?

Леандр. Что ты ругаешься, ты же только что постучал?

Криспин. Глупо ждать молча. (Стучит громче.) Эй, люди! Эй, слуги! Черт вас возьми! Эй!

Трактирщик (изнутри). Кто там? Что за крик? Минутки подождать не могут!

Криспин. Давно ждем. Недаром нам говорили, что эта гостиница не для порядочных людей.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же. Трактирщик и двое слуг выходят из гостиницы.

Трактирщик. Потише, потише, господа! Здесь не постоялый двор, а гостиница. У нас останавливаются знатные господа.

Криспин. Хотел бы я поглядеть на этих знатных господ! Да и слуги у вас никуда не годятся, стоят, как истуканы, вместо того, чтобы нам услужить.

Трактирщик. Вы слишком требовательны!

Леандр. Мой слуга никому не дает спуску. Но так уж и быть — остановимся у вас ненадолго. Приготовьте комнату для меня и каморку для слуги.

Трактирщик. Прошу прощения, сеньор! Правду говорят, господин не то, что слуга.

Криспин. Да уж, хозяин мой на все согласен, но я-то знаю, что ему нужно, и прослежу, чтоб все было, как положено. Ведите нас в комнаты!

Трактирщик. Вы без багажа?

Криспин. Вы что же, думаете, что мы его на себе будем тащить? Все восемь повозок?! Нет уж! Хозяин мой намерен быстро покончить с одним секретным делом...

Леандр. Да замолчи ты, негодяй! Ты что, хочешь, чтобы все узнали?..

(Выхватывает шпагу и бросается на Криспина.)

Криспин. Ай, ай, помогите! Он меня убьет!

Трактирщик (становится между Леандром и Криспином). Осторожней, сеньор!

Леандр. Но я должен его наказать, чтоб не смел болтать!

Трактирщик. Помилосердствуйте!

Леандр. Я его проучу!

(Бросается на Криспина, тот прячется за трактирщика и удары достаются последнему.)

Криспин. Ой, ой, ой!

Трактирщик. Ой, ой, ой!

Леандр. Видишь, негодяй, кому вместо тебя достались побои! Проси у него прощения!

Трактирщик. Не стоит беспокоиться, сеньор, — я его простил.

(Слугам.)

Что вы стоите разинув рот? Ступайте, приготовьте комнаты, в которых обычно останавливается мантуанский принц. И обед, да поскорее!

Криспин. Постойте-ка, я пойду с вами! Знайте кому служите: по нашей милости вам то ли счастье большое, то ли несчастье привалило.

Трактирщик (Леандру). Смею ли спросить ваше имя, откуда изволили приехать и по какой надобности?

Леандр. (указывая на Криспина). Мой слуга скажет вам все, что нужно. И не докучайте мне вопросами!

(Уходит в гостиницу.)

Криспин. Да как вы посмели допрашивать моего господина? Если вы хотите, чтобы он остался здесь хоть на час, не смейте его беспокоить.

Трактирщик. Простите, на этот счет имеются строжайшие предписания полиции.

Криспин. Да вы с ума сошли! Вы не знаете, кого имеете счастье принимать, а если б узнали, так не посмели бы приставать!

Трактирщик. Но я же не знаю...

Криспин. Черт возьми! Не прикажете ли позвать сюда моего хозяина, чтобы он вам объяснил что к чему? Позаботьтесь-ка лучше о том, чтоб все было как следует!

(Толкает его в дверь и сам уходит вслед за ним.)

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Арлекин и капитан выходят из второй кулисы слева.

Арлекин. Все-таки мы вышли к гостинице! Человек — раб своих привычек. А самая скверная из привычек — каждый день есть.

Капитан. Музыка ваших стихов отвлекла меня от грустных мыслей. Вот преимущество поэтов!

Арлекин. Которое, однако, не мешает им терпеть нужду. Иду и боюсь: не знаю, дадут ли нам сегодня в долг? Да поможет нам ваша шпага, капитан.

Капитан. Моя шпага? Моя шпага, как и ваша лира, ничего не стоят здесь, в городе торгашей. Плохи наши дела.

Арлекин. Вы правы, ничего не стоит высокая поэзия, воспевающая подвиги; незачем принуждать свой ум и талант прославлять сильных мира или осмеивать их: они не заметят ни лести, ни хулы. Сам Аретино[1] в наше время умер бы с голоду.

Капитан. А мы, солдаты? Войну мы проиграли не столько врагу: нас победили торгаши, это они управляют нами и посылают защищать их интересы. А ведь никто не обязан сражаться за чужие идеалы. Они не шлют на войну своих сыновей, они дают в долг только под грабительские проценты. Они рады бы распустить войско, да боятся восстаний. Но горе им, если мы встанем на защиту правды и справедливости!

Арлекин. И тогда я буду с вами!

Капитан. На вас, поэтов, нельзя положиться. Сегодня вы восторгаетесь одним, завтра другим, да вечно стенаете, ноете, льете слезы. Вечерняя заря вам милее утренней.

Арлекин. Неправда! Не раз мне случалось встречать рассвет, когда не знал я, куда приклонить свою бедную голову. Так с какой стати буду я воспевать наступающий день, когда для меня он начинается так печально?.. И все- таки давайте попытаем счастья!

Капитан. Попробуем. Что-то скажет наш добрый трактирщик?

Арлекин (стучится в гостиницу). Эй!

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и Трактирщик. Затем появляются слуги, Леандр и Криспин. Они выходят из гостиницы.

Трактирщик. Это вы? Простите великодушно, ничем не могу быть вам полезен.

Капитан. Это почему?

Трактирщик. Странный вопрос! Вы полагаете, что и впредь будете брать у меня в долг?

Капитан. Так вот в чем дело! Не хотите кормить нас в долг?

Трактирщик. Не хочу. Не верю я, что вы сможете расплатиться, и ничего вам не дам. Нечего вам здесь делать.

Арлекин. Неужели вы думаете, что все в этом мире ценится только на деньги? Неужели вы ни во что не ставите похвалы, которые мы расточали вашей гостинице? Я посвятил вашим тушеным куропаткам и заячьим паштетам сонет! А что касается сеньора капитана, то можете быть уверены, он один защитит вас от целого войска. И это ничего не стоит? И вы осмеливаетесь требовать с нас деньги?

Трактирщик. Мне не до шуток. На что мне ваш сонет и ваша шпага? Какой от них толк?

Капитан. Черт возьми! Я расправлюсь с наглецом!

(Бросается на трактирщика.)

Трактирщик. Помогите!

Арлекин (удерживая капитана). Вы нас погубите!

Капитан. Но я должен наказать его!

Трактирщик. На помощь!

Слуги (выбегают из гостиницы). Хозяина бьют! Караул!

Трактирщик. На помощь!

Капитан. Ни с места!

Трактирщик. Караул!

Леандр. (выходит с Криспином). Что такое? Что за шум?

Криспин. Как вы смеете шуметь, когда хозяин отдыхает? Я позову полицию!

Трактирщик. Тише! У меня поселился...

Арлекин. Кто такой?

Трактирщик. И не спрашивайте!

Капитан. Простите, сеньор, если мы нарушили ваш покой; но этот негодный трактирщик...

Трактирщик. Виноват не я, сударь, а эти бесстыжие...

Капитан. Что ты сказал?

Криспин. Успокойтесь, господин капитан, мы разберемся!

Трактирщик. Целый месяц они ходят сюда обедать и не платят. А сегодня я им отказал, так они на меня набросились!

Арлекин. Это не я!

Капитан. Он смеет не верить честному слову солдата?!

Арлекин. И не ценит сонет, сочиненный в честь его тушеных куропаток и заячьих паштетов! А сочинил я его тоже в долг, потому что кормил он нас похлебкой да картошкой.

Криспин. Сеньоры правы! Так поступать с поэтом и солдатом недостойно порядочного человека.

Арлекин. Как вы великодушны!

Криспин. Я? Вовсе нет! Однако мой господин высоко ценит поэтический талант и солдатскую доблесть.

Леандр. Это правда.

Криспин. И пока он здесь, вы ни в чем не будете нуждаться!

Леандр. Совершенно верно.

Криспин. Хозяин позаботится обо всем!

Трактирщик. Помилуйте!

Криспин. И не скупись! Нельзя допустить несправедливости! Великий поэт должен видеть куропатку у себя на тарелке, а не во сне.

Арлекин. Как? Вы знаете мое имя?

Криспин. Я? Нет! Но мой сеньор знает великих поэтов по именам!

Леандр. Разумеется.

Криспин. А вы, сеньор Арлекин, первый в этом списке. И если здесь вам не выкажут уважения...

Трактирщик. Раз вы, сеньор, за них ручаетесь...

Капитан. Если вам понадобится моя помощь!..

Криспин. Что помощь! Я счастлив, что познакомился с вами! Это честь для меня! Славный воин, вы достойны того, чтобы вас воспел поэт!

Арлекин. Неужели вы читали мои стихи?

Криспин. Конечно! Разве не вы написали этот чудесный сонет:

«Та милая рука, что лаской убивает...»?

Арлекин. Как вы сказали?

Криспин. «Та милая рука, что лаской убивает...»

Арлекин. Нет, это не я.

Криспин. Но он под стать вашим. А подвиги, капитана? Кто о них не слыхал? Разве не он с двумя десятками солдат взял крепость Пеньяс Рохас в знаменитом бою при Кампос Негрос?

Капитан. Как? Вы знаете?

Криспин. Еще бы не знать! Хозяин рассказывал мне и восторгался! Двадцать человек, вы — впереди. Бросаетесь на штурм — бум! Бум! Бум! Стрельба, кипящая смола, дьявольский огонь! Бум! Бум! Бум! А барабаны грохочут! Трубы — трубят!.. У вас в руках шпага, вы рветесь в бой, вы крушите врагов.

(Бьет шпагой, плашмя, трактирщика и слуг.)

Слуги. Ай, ай, ай!

Трактирщик. Смотрите-ка, будто сам воевал.

Криспин. А я воин в душе!

Капитан. Без сомненья!

Криспин. Сеньор рассказывал мне об этом бое. И такого воина, героя Пеньяс Рохас и Кампо Негро, здесь не встретили должным образом! Хорошо, что моего сеньора привело в этот город важное дело и он вступился за вас. Достойнейшие люди! Великий поэт, славный воин!

(Слугам.)

Ну, живей! Что стоите, как чурбаны? Тащите сюда все самое лучшее, и прежде всего — бутылку лучшего вина: мой хозяин почтет за честь выпить вместе с героем и поэтом! Пошевеливайтесь!

Трактирщик. Сию минуту!

(Уходит со слугами в гостиницу.)

Арлекин. Как нам благодарить вас?

Капитан. Чем отплатить вам?

Криспин. Не произносите это противное, это мерз­кое слово: «платить». Мой господин гордится знакомством с вами, хотя сиживал за одним столом с принцами крови.

Леандр. Бывало и это.

Криспин. Мой господин не любит упоминать...

Арлекин. По всему видно — благородный человек!

Капитан. Вы не можете себе представить, как мы счастливы, что судьба свела нас!

Криспин. Мой сеньор и впредь не оставит вас своим вниманием!

Леандр (тихо Криспину). Знай меру!

Криспин. Мой господин обходится без лишних слов. Но раз сказал — сделает.

Трактирщик (идет впереди слуг, которые выносят накрытый стол). Вот вино и кушанья.

Криспин. Пейте, ешьте и не думайте о деньгах, раз мой господин взял вас под свое покровительство.

Трактирщик. Однако расходы...

Криспин. Да помолчите.

Капитан. Ваше здоровье!

Леандр. Ваше здоровье, господа! За великого поэта и славного воина!

Арлекин. Здоровье благородного сеньора!

Капитан. И великодушного благодетеля!

Криспин. Я тоже осмелюсь предложить тост: за этот день, за встречу поэта, воина, благородного сеньора и преданного слуги! Но позвольте откланяться: дело, ради которого он сюда прибыл, не терпит отлагательства.

Леандр. Совершенно верно.

Криспин. Вы, конечно, и завтра появитесь здесь? И послезавтра?

Арлекин. Конечно! И приведу приятелей, поэтов и музыкантов, они будут приветствовать вас музыкой и песнями.

Капитан. А я приведу свою роту, с факелами и фонарями!

Леандр. Пощадите мою скромность...

Криспин. Ну, а теперь прошу за стол. Эй, слуги! Подавайте скорее!

(Отводит капитана в сторону.)

Между нами: денег у вас, конечно, нет?

Капитан. К сожалению...

Криспин. Ясно. (Трактирщику). Эй, подите-ка сюда! Выдайте этим господам сорок или пятьдесят скудо в счет моего хозяина. Исполняйте приказ.

Трактирщик. Как вы сказали: сорок или пятьдесят?

Криспин. Шестьдесят. Ваше здоровье, господа!

Капитан. Да здравствует наш благодетель!

Арлекин. Да здравствует наш покровитель!

Криспин. Слава поэту! Слава воину! Все. Слава!

Леандр (тихо Криспину). Ты с ума сошел, Криспин! Как мы выпутаемся из этой истории?

Криспин. Да так же, как впутались. Поэзия и армия за нас! Вперед! Мы покорим мир!

(Все друг друга приветствуют, чокаются, пьют. Леандр и Криспин уходят. Капитан и Арлекин усердно принимаются за жаркое. Трактирщик и слуги им прислуживают.)

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сад. На первом плане беседка. Вечер.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Донья Сирена и Коломбина выходят из беседки.

Сирена. Есть от чего с ума сойти, Коломбина! Презренная, невежественная чернь... Как ты посмела сказать мне...

Коломбина. Но вы же сами послали меня!

Сирена. И все они ответили отказом?

Коломбина. Все до единого! Портной сказал, что платья не будет, пока не отдадите долг.

Сирена. Грубиян! Разбойник! Разве не мне он обязан славой? Пока я не стала заказывать у него платья, он понятия не имел о том, как одеваются дамы из общества.

Коломбина. И повар, и музыкант, и официанты все сказали, что пока не заплатите долг...

Сирена. Подлецы! Мерзавцы! Какая наглость! Да разве плата только в деньгах бывает? Разве только деньги имеют цену? А как же быть женщине, у которой нет ни мужа, ни родителей? Неужели одинокая благородная женщина обречена на нищету? Проклятое время!

Коломбина. Вы так расстроены, сеньора. А прежде выпутывались и не из таких историй.

Сирена. То было прежде, Коломбина. Прежде у меня были могучие союзники — молодость и красота. Моей благосклонности искали принцы крови...

Коломбина. Зато теперь вы опытнее и знаете людей. А что касается красоты, то вам и сейчас не на что жаловаться.

Сирена. Полно льстить. Будь мне двадцать лет...

Коломбина. А мне еще нет двадцати!

Сирена. А толку-то! Когда я брала тебя в услужение, я думала, ты лучше соображаешь. Ну, скажи, что тебе за охота любезничать с Арлекином, который ни на что, кроме стихов, не годен? Если б подороже ценила свою молодость, мы бы не бедствовали.

Коломбина. Что делать? Я еще молода, и мне его любовь по душе. Все равно когда-нибудь и мне придется страдать из-за любви... Я же не настолько глупа, чтобы выйти замуж за Арлекина.

Сирена. Я тебе не верю! Ты фантазерка. Давай лучше подумаем, как нам выбраться из беды. Скоро приедут гости, а главное — Полишинель с женой и дочкой. У меня в доме бывают молодые люди из самых знатных семей, знатных, но обедневших. И все они не прочь позолотить свои гербы. А дочка Полишинеля, богатая невеста, богатая наследница, — лакомый кусочек, все они на нее зарятся. Вот я и обещала им помочь, раз я в дружбе с Полишинелем. За кого бы дочка ни вышла, придется счастливчику меня отблагодарить: не зря же я у каждого взяла расписку... Что делать, раз нет другой возможности поправить свои дела! А если бы богатый купец влюбился в тебя, кто знает? — может быть, мой дом опять, как в прежнее время... Но если сегодня из-за проклятых кредиторов я не сумею устроить бал, то... я совершенно разорюсь!

Коломбина. Не беспокойтесь — найдется, чем угостить гостей. А что до музыкантов, их приведет Арлекин: вы же знаете, поэт влюблен в меня. У него много приятелей, они для него сделают все, что попросит. Вот увидите, у нас ни в чем не будет недостатка; гости будут довольны.

Сирена. Ах, Коломбина, если бы бал удался! Как я была бы счастлива! Ступай же скорее к поэту, время дорого, не теряй его понапрасну.

Коломбина. К поэту? Да он, наверное, шатается где-нибудь поблизости.

Сирена. Я, пожалуй, удалюсь — не могу же я унизиться до просьбы! Сама этим займись. Если бы бал удался! Дела должны наладиться. А не наладятся, значит, я не Сирена.

Коломбина. Не беспокойтесь, все уладится.

(Донья Сирена уходит в беседку.)

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Коломбина. Криспин выходит из второй кулисы справа.

Коломбина (идет ко второй кулисе направо и зовет). Арлекин! Арлекин!

(Увидя входящего Криспина.)

Ах, это не он!

Криспин. Не пугайтесь, прелестная Коломбина, возлюбленная гениального поэта, который при всем своем поэтическом таланте не сумел воплотить в строфы очарование вашей красоты.

Коломбина. А вы тоже поэт или всего-навсего льстец?

Криспин. Я друг вашего возлюбленного, Арлекина. Я недавно с ним познакомился, но уже успел доказать ему свою дружбу. И тотчас же воспылал желанием приветствовать вас! Конечно, искушение влюбиться в вас велико, но я друг Арлекину...

Коломбина. Арлекин верит и мне, а не только вам. Не ставьте все в заслугу только себе!

Криспин. Теперь я вижу, что вы не так опасны для тех, кто вас видит, как для тех, кто вас слышит.

Коломбина. Простите, но я должна еще поговорить с Арлекином о бале.

Криспин. Я именно за этим пришел. Меня прислали Арлекин и мой господин, который целует ваши ручки.

Коломбина. А кто он?

Криспин. Благородный сеньор... Позвольте, однако, до поры не называть его имени. Вы скоро сами узнаете. Мой господин сам представится сеньоре Сирене. Сегодня он будет присутствовать на балу.

Коломбина. На балу? Но вы не знаете...

Криспин. Я все знаю. Моя обязанность — все знать. Я знаю, что бал мог бы не состояться, но теперь беспокоиться не о чем. Могу вас уверить, ни в чем не будет недостатка. Угощение, иллюминация, фейерверк, музыканты, певцы. Одним словом, бал будет на славу.

Коломбина. Да вы просто волшебник!

Криспин. Скажу только одно: раз судьба свела нас с вами, можете ни о чем не беспокоиться. Мой господин знает, что на балу будет господин Полишинель со своей дочерью Сильвией, самой лучшей невестой в городе. Мой господин намерен в нее влюбиться; и, естественно, жениться на ней — разумеется, он щедро вознаградит донью Сирену и вас, если вам будет угодно ему помочь.

Коломбина. Что вы такое говорите! Это дерзость!

Криспин. Оставим условности — у нас нет на них времени.

Коломбина. Если судить о господине по слуге...

Криспин. Не стоит труда. Мой господин — учтивый кавалер. Моя наглость лишь оттеняет его застенчивость. Хотя случается и благородному сеньору заниматься не своим делом, да и благородная дама может оказаться в стесненных обстоятельствах. Мой господин и я в сущности одно целое. Ведь в душе каждого из нас живет благородный сеньор, помышляющий о великом и прекрасном, а рядом с ним найдется место и слуге, который на все способен, на любую низость. И не надо их путать. Случись какая-нибудь подлость, господин мой скажет: «Это не я! Это слуга». И не уронит себя в собственных глазах. Знайте, мой господин: это — благородный, возвышенный человек. А я — подлец. И все же во мне есть крупица, которая и оправдает и возвысит меня в собственных глазах. Я верно служу моему господину, ради него я пойду на любое унижение, только бы дать ему возможность не уронить своего благородства.

(Слышна музыка.)

Коломбина. Что это?

Криспин. Это музыканты, которых мой господин ведет на бал. А за ними его пажи и слуги, целая свита поэтов и певцов под предводительством Арлекина и целый батальон солдат во главе с капитаном.

Коломбина. Да кто же такой, ваш хозяин, если он может все это сделать? Побегу скажу сеньоре...

Криспин. Не надо, она идет сюда.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же. Донья Сирена выходит из беседки.

Сирена. Что это? Кто привел музыкантов? Что за люди идут к нам?

Коломбина. Ах, сеньора! Сегодня в город приехал какой-то знатный господин; он решил помочь вам устроить бал. Вот его слуга, он вам все объяснит, а я же так и не поняла, сумасшедший он или пройдоха. Но, как бы то ни было, человек он необыкновенный.

Сирена. Так, стало быть, не Арлекин...

Коломбина. Ах, не говорите! Как в сказке!

Криспин. Донья Сирена, мой господин просит позволения расцеловать ваши ручки. Столь знатная дама и такое значительное лицо, как мой сеньор, конечно, не станут вести разговор о мелочах. Поэтому прежде, чем он явится вас приветствовать, я вам кое-что поясню. Мне многое известно, и если бы я решился напомнить вам кое-что из прошлого, то, наверное, мы бы вспомнили друг друга... Но с моей стороны это была бы дерзость. Вот документ (подает бумагу), в котором мой господин своею подписью подтверждает обязательство, которое непременно исполнит, если вы в свою очередь исполните его просьбу.

Сирена. Что за документ? Что за обязательство?

(Читает про себя.)

Как? Что такое? Сто тысяч скуди сейчас же и столько же после смерти Полишинеля, если ваш сеньор женится на его дочери? Как можно обращаться с таким предложением к благородной даме! Знаешь ли ты, с кем говоришь?

Криспин. Благороднейшая госпожа, смените гнев на милость. Вы, конечно, достойны большего, но спрячьте эту бумажку и не станем больше о ней говорить. Мой господин никогда бы не обратился к вам с недостойным предложением, потому что вы его не примете. Если кто ему и может помочь, то разве что случай и любовь. Это я, слуга его, надоумил его искать вашей помощи, а хозяин мой — ни при чем. И вы тоже ни при чем. Сегодня вы встретитесь на балу, поговорите о чем-нибудь приятном, гости ваши будут гулять по саду и восхищаться красотою дам, прелестью их костюмов, роскошным угощением, приятной музыкой и изяществом танцев. Все будет именно так! Музыка всегда помогает что-нибудь скрыть — так уж жизнь устроена: пускай же звучит музыка, пусть звенит смех, а ужин будет отменно вкусен! А вот и мой господин!

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же. Леандр, Арлекин и капитан выходят из второй кулисы справа.

Леандр. Донья Сирена, целую ваши ручки.

Сирена. Сеньор...

Леандр. Мой слуга, вероятно, уже передал вам мое поручение.

Криспин. Мой хозяин, как всякое значительное лицо, не многословен. Он восхищается вами безмолвно.

Арлекин. Но он всегда восхищается...

Капитан. ...подлинными заслугами...

Арлекин. ...истинным достоинством...

Капитан. ...несравненным искусством поэзии...

Арлекин. ...благородными военными подвигами.

Капитан. Его величие очевидно.

Арлекин. Это благороднейший человек! Я посвящу ему прекрасные стихи.

Криспин. Довольно, господа! Вы раните природную скромность моего господина. Он готов провалиться сквозь землю.

Сирена. Нет надобности говорить о себе тому, кого хвалят другие.

(После взаимных приветствий и поклонов все, кроме Сирены и Коломбины, уходят в первую кулису направо.)

Ну, Коломбина, что ты об этом думаешь?

Коломбина. Я думаю, что сеньор великолепен, а слуга наглец.

Сирена. Нам это на руку. Или я совсем ничего не смыслю, или сегодня к нам пришла удача.

Коломбина. Конечно, удача! Уж вы-то знаете свет как свои пять пальцев, а уж мужчин...

Сирена. Пойди открой — там Рисела и Лаура. Они всегда первые.

Коломбина. Сейчас!

(Уходит в первую правую кулису.)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Донья Сирена. Лаура и Рисела выходят из второй кулисы справа.

Сирена. Ах, мои дорогие! А я уж начала беспокоиться, что вас нет.

Лаура. Разве мы опоздали?

Сирена. Чем раньше, тем лучше.

Рисела. Мы не пошли на другие балы, только чтобы не пропустить ваш!

Лаура. Хотя говорили, что бала не будет, что вы нездоровы.

Сирена. Да если б я даже умирала, то и тогда сдержала бы слово!

Рисела. И мы хоть бы и умирали, все равно бы пришли.

Лаура. Слыхали новость?

Рисела. Все говорят!..

Лаура. Будто приехал какой-то важный господин. Одни уверяют, что он — тайный посланник не то из Венеции, не то из Франции...

Рисела. ...а другие говорят, что ему велено подыскать невесту для султана.

Лаура. Уверяют, будто он красив, как Адонис...

Рисела. Вот бы познакомиться! Вам следовало бы пригласить его на бал.

Сирена. Дорогие мои, он сам только что прислал ко мне слугу с просьбой позволить ему прийти. Вы скоро его увидите сами.

Лаура. Неужели? Как хорошо, что мы отказались от других приглашений и пришли к вам.

Рисела. Нам все станут завидовать!

Лаура. Все просто горят нетерпением с ним познакомиться!

Сирена. У меня и в мыслях не было его звать. Но когда он узнал о моем бале...

Рисела. С вами всегда так: как только в наш город приезжает какой-нибудь замечательный человек, так сейчас же является к вам с визитом.

Лаура. Ах, мне так хочется увидеть его поскорее! Пойдемте же!

Рисела. Да, да, пойдемте!

Сирена. Погодите, скоро приедет Полишинель с женой и дочерью. Впрочем, идите без меня.

Рисела. Да, да, идем, Лаура.

Лаура. Идем, Рисела, пока народу еще не много, а то к нему не подступишься.

(Уходят в первую кулису направо.)

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Донья Сирена. Полишинель, донья Полишинель и Сильвия выходят из второй кулисы справа.

Сирена. Ах, господин Полишинель, а я уж боялась, что вы не приедете. Ведь без вас — какой же бал?

Полишинель. Я опоздал, но не виноват — это жена виновата: она все никак не могла выбрать, какое ей платье надеть — штук сорок перемерила.

Донья Полишинель. Он думает, что выбрать платье — пустяк. А я так измучилась! Вот видите — задыхаюсь.

Полишинель. А ведь и половины своих бриллиантов не надела — уж больно тяжелы.

Сирена. Вы вправе гордиться тем, что супруга носит драгоценности, нажитые честным трудом!

Донья Полишинель. Конечно! Но я ему хочу втолковать, что пора распорядиться своим богатством. Представьте себе, он хочет выдать нашу дочь за какого-то купца!

Сирена. Помилуйте, сеньора! Разве такой жених нужен вашей дочери? Пусть выйдет замуж по любви, а не по расчету. Что ты на это скажешь, Сильвия?

Полишинель. Ну, ей-то, разумеется, больше по вкусу какой-нибудь писаный красавчик, недаром же романы да стихи читает.

Сильвия. Я выполню отцовскую волю! Разве что матушка воспротивится, или если мне самой жених не понравится...

Сирена. Вот это — умная речь.

Донья Полишинель. Твой отец думает, что счастье в деньгах.

Полишинель. Без денег ничего не добьешься, а на деньги все купишь.

Сирена. Господь с вами! А доблесть? А знания? А благородство?

Полишинель. У всего этого есть своя цена. Уж я-то знаю, покупал, и не втридорога.

Сирена. Ах, сеньор Полишинель, вы, конечно, шутите! Вы отлично знаете, что не все покупается, и, если ваша дочь полюбит благородного человека, вы же не станете ей мешать. У вас такое чувствительное сердце...

Полишинель. Это правда. Я для дочери готов на все.

Сирена. Даже готовы пожертвовать состоянием?

Полишинель. Ну, зачем же? Это не обязательно. Я хотел сказать, что ради нее готов ограбить кого-нибудь или убить!

Сирена. А я думаю, что даже если б вы разорились, то все равно бы разбогатели. Но о чем мы? Бал уже начался. Пойдем, Сильвия. Я нашла тебе кавалера, ты станешь царицей бала.

(Все идут к первой кулисе направо. Но Полишинеля останавливает Криспин, выходящий из второй кулисы справа.)

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Криспин и Полишинель.

Криспин. Сеньор Полишинель, позвольте...

Полишинель. Кто вы? Что вам угодно?

Криспин. Вы меня не узнаете? Не удивительно: время стирает из памяти многое, особенно — неприятное, и укутывает прошлое туманом, так что ничего и не разглядишь — никаких грехов. Ах, сеньор Полишинель, когда мы с вами познакомились, тумана еще и в помине не было.

Полишинель. Да кто же ты такой?

Криспин. Я был тогда мальчишкой в отличие от тебя. Неужели ты позабыл славные подвиги? Ведь мы своими руками способствовали победе над турками! Помнишь? Когда ворочали весла на галере?

Полишинель. Замолчи! Или...

Криспин. Или ты поступишь со мною так же, как с первым своим хозяином в Неаполе, первой женой в Болонье, с тем венецианским купцом-евреем.

Полишинель. Замолчи! Кто ты? Ты слишком много знаешь!

Криспин. Кто я? Я — то, чем был ты; а теперь хочу сравняться с тобой. И будь уверен — я этого добьюсь. Иначе, чем ты — времена уж не те: убивают одни дураки да еще грабители на большой дороге, короче — висельники.

Полишинель. Чего ты хочешь? Денег?

Криспин. Нет, не денег. Я хочу снова стать твоим другом, как в прежние времена.

Полишинель. Чем я могу тебе помочь?

Криспин. Не ты мне, а я — тебе. Для начала я хочу тебя предостеречь.

(Показывает на первую кулису направо.)

Поди сюда, погляди-ка на свою дочку: танцует с кавалером и улыбается, и вся зарделась. Так знай: этот кавалер — мой господин.

Полишинель. Так ты, стало быть, слуга? А он — искатель приключений или разбойник вроде...

Криспин. Вроде нас с тобой? Нет, дружище, он опаснее, потому что красив, взгляд его нежен, а его сладкий голос проникает в самое сердце. Разве этого мало? Как тут не влюбиться? Поторопись, побереги дочь, не позволяй ей ни танцевать с ним, ни слушать его речи.

Полишинель. Так-то ты служишь своему господину?

Криспин. А ты забыл, как сам был слугой? Я, по крайней мере, хоть убивать его не собираюсь.

Полишинель. Ты прав: слуга всегда ненавидит своего хозяина. Но с какой стати ты мне решил помочь?

Криспин. Хочу бросить якорь у хорошей пристани. Помнишь, как ты мне говорил: «Ты сильнее, погреби-ка за меня». Ну, а теперь ты сильней, твоя очередь — погреби за меня, друга прежних лет. Моя жизнь — тяжелая галера, и я, право, выбился из сил.

(Уходит во вторую кулису направо.)

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Полишинель. Донья Полишинель, донья Сирена, Рисела и Лаура выходят из первой кулисы направо.

Лаура. Только у доньи Сирены бывают такие балы!

Рисела. И нынешний удался на славу.

Сирена. Этим мы обязаны нашему лучшему кавалеру.

Полишинель. А Сильвия? Где Сильвия?

Сирена. Успокойтесь, сеньор Полишинель: ваша дочь беседует с благородным кавалером.

Рисела. Он с нее глаз не сводит.

Лаура. Ей одной — все его внимание...

Рисела. ...и все его вздохи...

Полишинель. Что еще за кавалер? Пойду разберусь!

Сирена. Сеньор Полишинель!..

Полишинель. Я знаю что делаю.

(Уходит в первую кулису направо.)

Сирена. Что это с ним? Отчего вдруг такая перемена?

Донья Полишинель. Видите, что за человек? Он груб. Вбил себе в голову, что дочь непременно надо выдать за купца, а о том, что она будет несчастна, и не думает.

Сирена. Но вы же мать, вы не допустите!

Донья Полишинель. Что он делает? Наверное, нагрубил благородному сеньору!

Лаура. Сеньор Полишинель тащит дочь за руку!

Сирена. Тиран!

Рисела. Сеньора Полишинель, видно, нелегко вам приходится, хоть вы и богаты.

Донья Полишинель. Муж даже бьет меня иногда!

Лаура. Не может быть!

Донья Полишинель. Правда, потом старается загладить свою вину подарками.

Сирена. Уже неплохо: другие и не думают о подарках.

(Все уходят в первую кулису направо.)

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Леандр и Криспин выходят из второй кулисы справа.

Криспин. Что с тобой? Гляди веселей!

Леандр. Я и был весел, а сейчас вдруг испугался... Бежим, Криспин, бежим отсюда, пока не узнали, кто мы.

Криспин. Если убежим, тогда-то и поймут, кто мы, и уж наверняка догонят. Да и невежливо уходить, не попрощавшись!

Леандр. Ты все шутишь, Криспин, а я в отчаянии.

Криспин. В отчаянии, когда мы на пути к победе?

Леандр. Какая победа? Ты велел мне представиться влюбленным, а я и этого не сумел...

Криспин. Как так?

Леандр. Очень просто: я влюбился, влюбился на самом деле.

Криспин. В Сильвию? И прекрасно!

Леандр. Я и не думал, что способен влюбиться. Всю жизнь я бродяжничал, видел вокруг себя только врагов, свет божий был мне не мил. Конечно, ворованный кусок сладок, а звезды манят. И вот в эту ночь на балу... Я понял, что жизнь моя переменилась... Я мечтал... Я забыл, кто я! Но ненадолго — мы должны бежать, за нами пошлют погоню. И я не хочу, чтобы Сильвия стала свидетельницей моего позора.

Криспин. А мне показалось, что тебя приняли здесь весьма любезно, и я о том позаботился, и донья Сирена, и капитан, и поэт — все тебя расхваливали на разные лады. А жена Полишинеля, которая спит и видит, как бы породниться со знатью, готова выдать за тебя дочь. Что же касается Полишинеля...

Леандр. Он нас подозревает! Он знает...

Криспин. Совершенно точно! Полишинеля не так- то легко провести. Но и старую лису можно обмануть. Потому я его сам предупредил.

Леандр. Что?

Криспин. Да! Он меня знает как облупленного. Я сказал ему, что ты мой хозяин; а каков слуга — таков и хозяин. И чтобы заручиться его доверием, я ему присоветовал ни под каким видом не позволять своей дочери разговаривать с тобой.

Леандр. Что же мне теперь делать?

Криспин. Ровным счетом ничего. Полишинель сам все сделает. А для начала запретит дочке с тобой видеться.

Леандр. И что же?

Криспин. Стало быть, станет лучшим нашим союзником: ведь мать тут же кинется защищать дочку, а дочка в тебя по уши влюбилась. А ты и понятия не имеешь, на что способна избалованная девица! Пойди помешай ей — как бы не так! Будь уверен, сегодня же ночью она обманет отца и назначит тебе свидание.

Леандр. Какое мне дело до Полишинеля! Что мне весь мир! Она — единственная на всем свете! Ей одной я не хочу лгать.

Криспин. Ну, хватит. Отступать поздно. Подумай, что нас ждет, если мы не пойдем на приступ. Ты влюбился? Не беда: настоящая любовь нам тоже на руку. Люби себе на здоровье! Это даже хорошо. Влюбленный робок, он трепещет, боится — и тогда женщина сама берется за дело. Если сомневаешься, вот тебе доказательство: Сильвия идет сюда только затем, чтобы встретиться с тобой. Так что я удаляюсь.

Леандр. Как? Сильвия?

Криспин. Тише! Ты спугнешь птичку. И пожалуйста, будь поскромнее, говори тихонько и как можно меньше! Обожай ее, любуйся ею, удивляйся ей, но пусть за тебя говорит очарование этой лазурной ночи, покровительницы влюбленных, и эта музыка, замирающая в листве деревьев!

Леандр. Криспин, не шути моей любовью!

Криспин. А я не шучу. Я знаю, что иногда полезно витать в облаках. Так что лети! А я погляжу, и не бойся, мы возьмем эту крепость!

(Уходит во вторую кулису налево.)

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Леандр. Сильвия выходит из первой кулисы справа. В конце действия появляется Криспин.

Леандр. Сильвия!

Сильвия. Ах, это вы? Простите: я не думала застать вас здесь...

Леандр. Я здесь укрылся. Веселье наводит на меня тоску.

Сильвия. И на вас тоже?

Леандр. Вы говорите: «тоже»? Значит, и вам невесело на балу?

Сильвия. Отец рассердился. Он еще никогда не был со мной так груб. И с вами! Вы простите его?

Леандр. Конечно. Не огорчайте его, раз ему неприятно видеть меня рядом с вами... Возвращайтесь, танцуйте!

Сильвия. Вернемся вместе!

Леандр. Нет! Я уйду потихоньку. Я должен ехать, и как можно дальше!

Сильвия. Как? Разве у вас нет здесь важных дел? Разве вы не останетесь?

Леандр. Нет! Ни единого дня!

Сильвия. Так, значит... Вы мне солгали?

Леандр. Нет! Это чудный сон — единственная правда, что я знаю. И я не хочу просыпаться!

(Издалека доносится музыка. Она слышна до самого конца действия.)

Сильвия. Арлекин поет. Да что с вами? Вы плачете? Музыка вызывает у вас слезы? Отчего вы так печальны?

Леандр. Отчего? Пусть вам расскажет эта песня: слушайте!

Сильвия. Слышно только музыку — слов не разобрать. Нет, слышны и слова. Вы знаете слова? Эта песня называется «Царство душ».

Леандр. Прочтите!

Сильвия (декламирует).

Как брачный балдахин над парами влюбленных

Раскинулася ночь, полна любви чудес,

И бриллиантами светил воспламененных

Усыпала она высокий свод небес.

И в этой темноте таинственно-прелестной

Невидимых цветов разнесся аромат,

Любовью, негою, поэзией чудесной

Весь очарованный, затих зеленый сад.

Ни звука! Все молчит. Средь ночи сей священной

Нет места для певца, нет голоса для слов,

И даже самый вздох кощунством дерзновенным

Ворвался б в тишину любви блаженных снов.

Святая тишина! Твои сияют очи

В мерцаньи трепетном звезды далекой той,

Что нежно там дрожит на темном небе ночи

Восторженной любви безмолвною слезой.

Леандр.

Душа души моей! Верь, никого на свете

Так страстно, искренно, еще я не любил,

Что взор твоих очей, как в небе звезды эти,

Для жизни всей моей единым светом был!

(Умолкают, обнимаясь и глядя в глаза друг другу.)

Криспин (появляясь из второй кулисы слева, в сторону). О, ночь поэзии, безумство увлеченья! Победу верную теперь ты нам готовь. Так двинемся вперед, без страха и сомненья. Кто одолеет нас, когда за нас — любовь?

(Сильвия и Леандр, обнявшись, медленно идут к первой кулисе направо. Криспин крадется за ними. Занавес медленно опускается.)

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Комната Леандра в гостинице

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Криспин, капитан и Арлекин выходят из второй двери справа, за которой виден коридор.

Криспин. Пожалуйте сюда, господа, будьте как дома. Сейчас я велю подать... Эй, кто там? Эй!

Капитан. Пожалуйста, не беспокойтесь: нам ничего не надо.

Арлекин. Мы пришли, чтобы предложить твоему господину свои услуги!

Капитан. Какое предательство! Это нельзя спустить безнаказанно! Ну, Полишинель, только попадись мне в руки!

Арлекин. А мне он уже попался: поэтом быть легче! Я могу сочинить сатиру! Старый негодяй! Старый злодей!

Капитан. Так ты говоришь, что хозяин твой даже не ранен?

Криспин. Нет! Но его могли убить. Ведь на него нежданно-негаданно напала дюжина наемных убийц, и только благодаря его храбрости и моим крикам...

Арлекин. Это случилось, когда твой хозяин разговаривал с Сильвией у садовой решетки?

Криспин. Он, наверное, подозревал... Но его ведь ничем не запугаешь.

Капитан. Он должен был нас предупредить.

Арлекин. Надо было предупредить капитана, он пошел бы с ним!

Криспин. Вы же знаете хозяина: он всегда полагается только на самого себя.

Капитан. Ты говоришь, что схватил за горло одного из этих негодяев? И он признался, что его нанял Полишинель?

Криспин. А то кто же? Его дочь влюблена в моего господина, а отец хочет выбрать ей жениха по своему вкусу; мой хозяин расстроил его замысел, а Полишинель тоже не промах. Вспомните, как быстро он овдовел, причем дважды! Разве не унаследовал он богатство, да еще и не раз! Все его родственники, и молодые и старые, вдруг перемерли! Это все знают. Потому-то его богатство и оскорбляет людей. Это — позор!

Арлекин. Славно сказано! Я в своей сатире так и напишу... Конечно, имени не назову, поэту не следует...

Криспин. Плевал он на вашу сатиру!

Капитан. Предоставьте, это мне. Попадись он мне в руки... Но ведь не попадется.

Криспин. Да и мой хозяин не захочет, чтобы Полишинеля обидели, как-никак он отец Сильвии. Хорошо бы, все в городе узнали, что моего хозяина чуть было не убили по приказу Полишинеля, которому не по душе выбор дочери.

Арлекин. А ведь любовь превыше всего!

Криспин. А мой хозяин — не какой-нибудь проходимец. Полишинель должен бы гордиться, что мой господин пожелал стать его зятем. Мой хозяин мог жениться на какой угодно красавице-аристократке! Из-за него сходили с ума принцессы... (Смотрит в дверь.) Кто там? Коломбина? Пожалуйте сюда, милая Коломбина, не бойтесь, здесь все свои.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Коломбина.

Коломбина. Донья Сирена послала меня справиться о твоем господине. Сегодня утром к нам пришла Сильвия. Говорит, что не вернется к отцу и прямо от нас собирается идти венчаться с Леандром.

Криспин. Да ну?! Благородная девушка! Какое сердце!

Арлекин. Какую эпиталаму я сочиню!

Коломбина. Сильвия думает, что Леандр ранен. Она слышала с балкона удары шпаг и твои крики о помощи, лишилась чувств и пришла в себя только на рассвете. Скажите же мне, что с Леандром? Барышня просто помирает от тревоги, да и донья Сирена беспокоится!

Криспин. Скажи им, что моего господина спасла любовь, хотя именно любовь и нанесла ему рану! Скажи... Впрочем, вот он сам...

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Леандр.

Капитан (обнимая его). Друг мой!

Арлекин (так же). Друг мой!

Коломбина. Ах, господин Леандр! Вы живы и здоровы! Какая радость!

Леандр. Вы знаете о том, что случилось?

Коломбина. Весь город знает! И все возмущены подлостью Полишинеля.

Леандр. Неужели?

Капитан. Он посмел злоумышлять против вас.

Арлекин. Кто посмел восстать против вашей любви!

Коломбина. Но все напрасно. Сильвия ждет вас у моей госпожи. Она готова стать вашей женой.

Леандр. Сильвия у доньи Сирены? А Полишинель?

Коломбина. Пусть трепещет!

Капитан. Он думал, что, раз богат, ему все ни по чем!

Арлекин. Он осмелился...

Коломбина. Задумать подлое убийство!

Криспин. Нанял дюжину убийц! Целую дюжину! Я считал.

Леандр. А я видел троих...

Криспин. Вы еще скажите, что и вовсе не подвергались опасности! Какое хладнокровие, какая храбрость. Но я-то все видел! Дюжина! Двенадцать вооруженных с головы до ног головорезов! Как он их расшвырял — ума не приложу!

Коломбина. Побегу, успокою Сильвию!

Криспин. Послушай, Коломбина, а может, пока не говорить Сильвии?

Коломбина. Предоставим это донье Сирене. Сильвия думает, что твой хозяин при смерти, и рвется к нему.

Криспин. Не надо!

Капитан. Ну, друг, пойдем. У нас есть дела. Надо направить народ на Полишинеля.

Арлекин. Забросаем его дом камнями! Пусть он узнает, что такое толпа!

Коломбина. Да он на коленях приползет просить вас жениться на его дочери!

Криспин. Да, друзья мои, идите! Жизнь моего господина все еще в опасности. Если Полишинель задумал его убить, он ни перед чем не остановится! До свидания!

Арлекин. До свидания, дорогой друг!

Коломбина. До свидания, господин Леандр!

Леандр. Благодарю вас, верные мои друзья!

(Все, кроме Леандра и Криспина, уходят.)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Леандр и Криспин.

Леандр. Что ты выдумал, Криспин? И ты считаешь, я поверю? Я же знаю: ты нанял эту дюжину убийц! Да если б они действительно на меня напали, разве бы я отбился?

Криспин. Так ты не понимаешь, зачем я это сделал?

Леандр. Нет, Криспин. Я люблю Сильвию и не хочу ее обманывать.

Криспин. Сильвия не поблагодарит тебя за правду!

Леандр. Но в конце концов она узнает, кто я такой!

Криспин. И Бога ради! Но тогда ты будешь уже ее мужем — любимым, честным, благородным, точь-в-точь таким, каким тебе хочется быть, а ей хочется тебя видеть. Впрочем, получив ее руку... ну, и ее приданое, ты и вправду станешь лучшим из дворян! Полишинель при всем своем богатстве не может позволить себе только одного — быть честным. Плутовство — его вторая натура. А для тебя это печальная необходимость. Если бы не я, ты давно бы умер с голоду— слишком совестлив! Да если б не это, я бы втянул тебя в политику, и мы овладели бы целым миром! Но ты не честолюбив!

Леандр. Ты не понимаешь, чем это кончится? Если б я лгал Сильвии и домогался приданого, это значило бы, что я ее не люблю. А если я ее люблю, то не могу ей лгать!

Криспин. И не лги. Люби ее всем сердцем, горячо, страстно, но защищай свою любовь. Умалчивать о том, что может нас унизить в глазах любимой, вовсе не значит лгать.

Леандр. Все это отговорки, Криспин.

Криспин. О которых тебе давно следовало бы позаботиться. Ведь и любовь — тоже хитроумная выдумка: по­неволе приходится кого-нибудь обманывать — других или себя.

Леандр. Я себя не обманываю. Я не из тех, кто продает совесть, а с нею разум.

Криспин. Потому ты и не годишься для политики. Ты прав. Разум ищет истину, и тот, кто потерял его изолгавшись, теряет и себя.

Леандр. Да ты философ, Криспин!

Криспин. Я много думал на галерах. Там разум винил меня не столько в плутовстве, сколько в лени. Будь я настоящим плутом, я не сидел бы за веслом на галере, а отправлял бы на галеры других. Тогда я и поклялся, что никогда больше туда не попаду. И теперь, хоть ты мне и мешаешь, я полон решимости сдержать эту клятву.

Леандр. О чем ты?

Криспин. Пойми, наше положение ужасно, доверие исчерпано. Хозяин гостиницы, где мы живем, ни в чем тебе не отказывая, надеется, что ты вот-вот получишь деньги. Панталон поверил хозяину гостиницы и дал нам ссуду. Купцы, ослепленные нашей знатностью, чего только не отпускали нам в долг. Наконец, даже донья Сирена, которая так усердно помогала тебе... Все они живут надеждой на вознаграждение, и мы не можем требовать от них еще чего-то. Золотыми буквами начертано у меня в сердце имя этого славного города — он мне словно родной отец. Но, если ты не забыл, нас разыскивают! А знаменитое болонское дело? Ведь в нем было уже три тысячи листов, когда мы сбежали. Разве с тех пор обвинение не стало еще толще, благо ученейший юрист, болонский доктор, самолично взялся за дело? Уж, конечно, от его заключения нам не поздоровится. И ты все еще сомневаешься? Ты все еще упрекаешь меня?

Леандр. Надо бежать!

Криспин. Нет, голубчик! Хватит, набегались! Сегодня решается наша судьба. Я дал тебе возможность полюбить, так не мешай мне бороться за жизнь.

Леандр. Как же спастись? Что делать? Говори.

Криспин. Ничего не надо делать. Надо брать, что дают. Мы затеяли такую игру интересов и втянули в нее столько народу, что по сути дела весь город заинтересован в том, чтобы нас спасти.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и донья Сирена, выходит из второй двери справа.

Сирена. Вы позволите, господин Леандр?

Леандр. Донья Сирена? Вы здесь?

Сирена. Видите, как я рискую, отдавая себя на растерзание злым языкам. Ведь приходя к одинокому молодому человеку...

Криспин. Мой хозяин заставит злые языки замолчать. И если кто-нибудь посмеет...

Сирена. Твой хозяин? Не верю. Мужчины хвастливы! Но я во что бы то ни стало окажу вам услугу. А правда, что нынче ночью вас чуть не убили? Весь город об этом говорит... А Сильвия! Бедняжка! Как она вас любит! Хотела бы я знать, как вам удалось ее очаровать?

Криспин. Сеньор обязан этим исключительно вам.

Сирена. Это правда. Я неустанно его превозносила. И если вы не исполните обещания...

Криспин. Вы сомневаетесь? Разве у вас нет его собственноручной расписки?

Сирена. И расписка есть и подпись. Я знаю, Леандр надежный человек. Но если бы вы знали, какой сегодня для меня несчастный день! Я готова отказаться от половины обещанного мне, если бы получила половину немедленно.

Криспин. Сегодня?

Сирена. Ужасный день! А к тому же сегодня исполнилось ровно двадцать лет с тех пор, как я лишилась второго мужа, моей первой и единственной любви!

Криспин. Прекрасное надгробное слово первому супругу.

Сирена. Его мне навязал отец. Я его не любила, но была ему верной женой.

Криспин. Вы замечательная женщина, донья Сирена!

Сирена. Оставим воспоминания, они слишком волнуют. Поговорим о будущем. Знаете, Сильвия хотела прийти сюда вместе со мной.

Леандр. Прийти сюда?

Сирена. Именно. Подумайте, что сказал бы Полишинель! Ведь и так на него ополчился весь город. У него нет выхода — он отдаст вам дочь.

Леандр. Нет, нет!

Криспин. Вы, конечно, понимаете, что мой господин говорит не то, что чувствует.

Сирена. Конечно, понимаю. Он отдал бы все, лишь бы Сильвия была рядом!

Криспин. Он бы щедро за это расплатился!

Сирена. Правда?

Криспин. Ах, донья Сирена! Если мой сеньор сегодня женится на Сильвии, то тут же выполнит обещание.

Сирена. А если не женится?

Криспин. Ну, тогда, значит, не выполнит. Вот и решайте.

Леандр. Замолчи, Криспин! Довольно! Я не хочу, чтобы моей любовью торговали. Идите, донья Сирена, и скажите Сильвии, пусть возвращается к отцу. Пусть забудет меня. А мне надо бежать, бежать туда, где никто не знает моего имени... Да, полно, есть ли еще у меня имя?

Криспин. Замолчи же!

Сирена. Что вы говорите? Что за безумие! Придите в себя! Отказаться от своего счастья! Впрочем, дело не только в вас. Есть люди, которые доверились вам и связаны с вами. Наконец, нельзя так поступать с благородной дамой, которая, рискуя многим, заботилась о вашем счастье. Вы должны жениться на Сильвии, а не женитесь, так найдутся люди, которые призовут вас к ответу. Я не так одинока, как вы, может быть, думаете, господин Леандр.

Криспин. Донья Сирена права. Но поверьте, сударыня, просто сеньору показалось обидным ваше недоверие.

Сирена. Не в этом дело! Полишинель не из тех, кого можно провести. Еще до того как вы раззвонили по всему городу про тех, кто якобы покушался...

Криспин. Якобы?

Сирена. Да полно! Мы друг друга видим насквозь. Один из мнимых убийц — мой родственник, а другие — мои хорошие знакомые. Так вот: Полишинеля это даже не взволновало, поговаривают, что он успел донести на вас властям, а из Болоньи сегодня прислали какое-то дело...

Криспин. Три тысячи девятьсот листов. Черт бы побрал этого доктора!

Сирена. Весь город уже об этом знает. Нельзя терять ни минуты.

Криспин. Вот и не теряйте. Идите домой и скажите Сильвии...

Сирена. Сильвия пришла со мной под видом горничной. Она тут, в передней. Я ей сказала, что Леандр опасно ранен...

Леандр. Милая Сильвия!

Сирена. Она думала о том, что вы умираете, и не подумала, чем рискует. Теперь скажите, разве я вам не друг?

Криспин. Вы просто удивительная женщина!

(Леандру.)

Поскорее ложись, представься больным и не возражай, а то я и в самом деле вышибу из тебя дух.

Леандр. Да, я ваш сообщник, но не Сильвия — нет! Я хочу ее видеть; скажите ей, пусть придет, и я спасу ее наперекор вам, наперекор всем, наперекор ей самой!

Криспин. Вы, конечно, понимаете, что сеньор говорит не то, что чувствует.

Сирена. Естественно! Он же не дурак и не сумасшедший. Идем!

(Уходит вместе с Криспином.)

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Леандр. Сильвия выходит из второй двери справа.

Леандр. Сильвия! Милая Сильвия!

Сильвия. Ты не ранен?

Леандр. Как видишь, нет... Это был обман, чтобы заманить тебя сюда. Но ты не бойся: сейчас придет твой отец, заберет тебя, и меня не в чем будет упрекнуть... Может, только в том, что я смутил твою душу призраком любви... Но и эта любовь скоро станет для тебя лишь воспоминанием.

Сильвия. Что ты говоришь, Леандр? Твоя любовь была обманом?

Леандр. Моя любовь — нет. Здесь нет обмана, но все же уходи скорее, чтобы никто не узнал, что ты была у меня.

Сильвия. Чего ты боишься? Разве у тебя я в опасности? Я не побоялась прийти: чего мне опасаться, когда я с тобой?

Леандр. Конечно, тебе нечего бояться: моя любовь защитит тебя даже от тебя самой.

Сильвия. Я не вернусь к отцу!

Леандр. Сильвия, не вини отца. Всему виной опять же обман. Беги, забудь несчастного искателя приключений! Забудь несчастную добычу правосудия.

Сильвия. Нет, нет! Только не это! Я знаю, во всем виноват отец, и теперь я недостойна твоей любви. Я понимаю. Горе мне!

Леандр. Сильвия! Милая Сильвия! Ты не знаешь жизни и еще не сталкивалась со злом. Ты не понимаешь, как тяжело мне слышать твои слова!

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же и Криспин.

Криспин. Сеньор, сеньор! Сюда идет господин Полишинель!

Сильвия. Отец!

Леандр. Ну и пусть! Я возвращу тебя отцу.

Сильвия. Но он не один, с ним целая куча народу и полиция.

Леандр. Если они увидят тебя здесь, у меня... Криспин, это ты позвал их? Признайся. Но все равно вы ничего не добьетесь!

Сильвия. Я? Избави Боже! Сказать по правде, я боюсь, что нам теперь не спастись.

Леандр. Нам? Я о себе не думаю. Надо спасти Сильвию! Ты должна спрятаться.

Сильвия. А ты?

Леандр. Не бойся! Скорее, они близко!

(Прянет Сильвию в соседней комнате и говорит Криспину.)

Встречай их! И не пускай никуда. Я скоро вернусь.

(Идет к окну.)

Криспин. Леандр! Не бери греха на душу!

Леандр. Не бойся! Я не собираюсь кидаться в окно, да и бежать не собираюсь. Хочу ее спасти.

(Вылезает в окно, карабкается вверх и исчезает.)

Криспин. Ну, слава Богу! Я думал, что он хочет броситься вниз, а он лезет наверх. Видно, хочет летать... Там ему и место — наверху. А мое место здесь. Я должен крепко стоять на земле.

(Спокойно усаживается в кресло.)

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Криспин, Полишинель, трактирщик, Панталон, капитан, Арлекин, доктор, секретарь и два альгвасила[2] с огромными связками бумаг.

Полишинель (обращаясь к оставшимся за дверями). Встаньте у дверей и никого не выпускайте: ни мужчину, ни женщину, ни собаку, ни кошку!

Трактирщик. Где они? Где разбойники, убийцы?

Панталон. Караул! Мои деньги! Мои деньги!

(Доктор и Секретарь садятся к столу и вынимают письменные принадлежности. Альгвасилы с бумагами встают рядом.)

Капитан. Криспин, что это такое?

Арлекин. Как это могло случиться?

Панталон. Караул! Караул! Мои деньги! Мои деньги!

Трактирщик. Схватить их! Арестовать их! Панталон. Держите их!

Криспин. Что это значит? Как можно врываться к благородному кавалеру? Сеньора здесь нет.

Панталон. Замолчи! Ты с ним заодно, и с ним вместе поплатишься!

Трактирщик. Разумеется, заодно! Он такой же мошенник, как и его господин. Это он меня обманул.

Капитан. Что это значит, Криспин? Арлекин. Неужели правда?

Полишинель. Ну, что скажешь, Криспин? Кто выдумал, что я злоумышлял против него, кто говорил, что я старый скряга и готов принести в жертву собственную дочь? Кто взбаламутил весь город?

Панталон. Хватит, сеньор Полишинель. В конце концов, вы не пострадали. А я им без всяких гарантий отдал все свои деньги! Я разорен!

Трактирщик. А я? Я предоставил им такие апартаменты! Я служил этому мошеннику, как знатному господину.

Капитан. Да и мы были жестоко обмануты. Теперь обо мне скажут, что я служил искателю приключений.

Арлекин. А я? Я посвящал ему сонеты словно благороднейшему сеньору.

Полишинель. Ха, ха, ха!

Панталон. Да, смейтесь, смейтесь, вы же ничего не потеряли!

Трактирщик. А нас ограбили.

Панталон. А где же сам мошенник?

Трактирщик. Описывайте имущество, а уж до него мы доберемся.

Криспин. Стойте! Кто посмеет сделать хоть шаг...

(Вынимает шпагу.)

Панталон. Как? Ты смеешь угрожать?

Трактирщик. Полиция!

Доктор. Господа! Послушайте меня, а то мы ни до чего не договоримся. Никто не может указывать правосудию. Правосудие есть мудрость; а мудрость значит порядок; порядок значит разум; разум значит последовательность; а последовательность — это логика. Потрудитесь изложить свои притязания, и я присоединю их к этому делу.

Криспин. Боже мой, наше дельце стало еще толще!

Доктор. Здесь перечислены преступления этих людей, так пусть к прежним обвинениям присоединятся и ваши. Я же буду судить. Будьте уверены, правосудие свершится. Пишите, господин секретарь, а истцы пусть излагают свои претензии.

Панталон. Избавьте нас от этой процедуры! Мы знаем, чего стоит ваше правосудие.

Трактирщик. Все судейские — мастера представить черное белым, а в конце концов мы останемся без денег, а мошенники на свободе.

Панталон. Деньги, деньги мои верните! А правосудие потом.

Доктор. Непросвещенные, невежественные, грубые люди! Какого вы мнения о правосудии? Вы утверждаете, что вам причинен убыток. Надо еще доказать, что имелось намерение причинить его; ведь обман и мошенничество — не одно и то же, хотя их часто путают. Так вот, да будет вам известно, что в первом случае...

Панталон. Хватит! А то мы же и окажемся виноватыми.

Доктор. Как вы можете отрицать истину?

Трактирщик. Нас ограбили — вот истина, и больше ни до чего нам нет дела!

Доктор. Да будет вам известно, что грабеж и воровство точно так же, как обман и мошенничество, не одно и то же. Со времен Юстиниана, Трибониана, Эмилиана и Трибериана...

Панталон. Нас грабили и продолжают грабить.

Полишинель. Господин доктор совершенно прав. Пусть приступает к процедуре.

Доктор. Пишите, господин секретарь.

Криспин. Желаете выслушать мои показания?

Панталон. Молчи, мошенник! Бесстыжие твои глаза!

Трактирщик. Сначала надо выслушать нас.

Доктор. Он даст показания в свое время. Суд выслушает всех. Итак, пишите, в таком-то городе... Такого-то числа... И прежде всего следует описать все, что имеется здесь...

Криспин. Неймется ему!

Доктор. ...и принять залоги от истцов, дабы удостовериться в правомочности иска. Я полагаю, что две тысячи будет достаточно и, само собой разумеется, обеспечением иска послужит все достояние истцов.

Панталон. Как? С нас взыщут две тысячи?

Доктор. Следовало бы восемь; но мне достаточно знать, что вы располагаете состоянием и, принимая это в соображение, я могу рассчитывать, что мои труды будут вознаграждены.

Трактирщик. Довольно! Больше ничего не пишите! Мы не согласны!

Доктор. Что? Вы не уважаете суд? Тогда придется начать другое дело — о насильственном сопротивлении служителю правосудия при исполнении им служебных обязанностей!

Панталон. Да этот доктор нас погубит!

Трактирщик. Он сумасшедший!

Доктор. Вы сказали «сумасшедший»? Пишите, господин секретарь, что они нанесли нам оскорбление словом!

Криспин. Это вам за то, что не позволили мне сказать.

Панталон. Ладно, говори!

Криспин. Остановите его — иначе он нагромоздит еще кучу страниц.

Панталон. И правда, хватит!

Трактирщик. Брось перо!

Доктор. Здесь никто не смеет распоряжаться.

Криспин. Сеньор капитан, пустите в ход свою шпагу, это тоже своего рода правосудие.

Капитан (подходит к столу и бьет шпагой по бумагам). Сделайте милость, перестаньте писать.

Доктор. Вот, видите, когда соблюдают правила вежливости, я соглашаюсь. Приостановим судебные действия до выяснения некоторых вопросов. Пусть стороны переговорят между собою. А мы между тем приступим к составлению описи имущества.

Панталон. Нет, нет!

Доктор. Это неизбежная формальность.

Криспин. Успеете описать! А пока позвольте мне переговорить с этими почтенными господами.

Доктор. Если вы полагаете нужным записать то, что вами будет сказано...

Криспин. Ни в коем случае!

Капитан. Дайте же ему сказать!

Криспин. Давайте выясним, что случилось. Вы потеряли деньги? И хотите вернуть их.

Панталон. Вот именно!

Трактирщик. Да, наши деньги!

Криспин. Так слушайте! Вы не вернете деньги, если арестуете моего хозяина и не позволите ему жениться на дочери Полишинеля! Я, слава Богу, знаю, что куда лучше иметь дело с плутом, чем с дураком. Вот и подумайте, что выйдет, если вы обратитесь в суд. Да, нас пошлют на галеры, а разве вы покроете убытки? Разве, погубив нас, вы разбогатеете? Подумайте! Если же оставите нас в покое, то вскоре получите назад свои денежки с процентами! Я свое слово сказал, а вы поступайте как знаете.

Доктор. Слушание откладывается.

Капитан. Я все-таки не могу поверить, что они мошенники.

Полишинель. Чего доброго, Криспин их уговорит.

Панталон (Трактирщику). Ну, что скажешь? Ведь если подумать хорошенько...

Трактирщик. А вы что скажете?

Панталон (Криспину). Так ты говоришь, что твой сеньор уже сегодня обвенчался бы с дочерью Полишинеля? А если отец не согласен?

Криспин. И ладно! Дочь-то сбежала с моим сеньором, и все об этом знают. И Полишинелю придется соблюсти приличия.

Панталон. Гм... ну, коли так...

(Трактирщику.)

Что скажете?

Трактирщик. Скажу, что плут всегда вывернется.

Панталон. Ваша правда. А я ему чуть было не поверил. В полицию! В суд!

Криспин. Да уразумейте же — вы потеряете деньги!

Панталон. Это мы еще посмотрим. Господин Полишинель, на два слова.

Полишинель. Что вам угодно?

Панталон. Предположим, у нас нет оснований подавать жалобу. Предположим, что господин Леандр в самом деле благородный сеньор, неспособный на низкий поступок...

Полишинель. И что же?

Панталон. Предположим, ваша дочь влюбилась в него до безумия и решилась бежать с ним.

Полишинель. Какой негодяй сказал вам это?

Панталон. Да не гневайтесь, это только предположение.

Полишинель. Я не допускаю таких предположений!

Панталон. Выслушайте меня. Предположим, все это так. Согласились бы вы в этом случае выдать за него дочь?

Полишинель. Да я бы скорее ее убил! Но ваше предположение просто глупо. Вы задаете мне этот вопрос из корыстных соображений. Вы такой же мошенник!

Панталон. Я на вашем месте поостерегся бы поминать о мошенничестве. В доме повешенного не говорят о веревке.

Трактирщик. Вот именно!

Полишинель. Мошенники! Все сговорились меня ограбить! Но этому не бывать!

Доктор. Уж не думаете ли вы, сеньор Полишинель, что я прекращу дело, если истцы заберут назад иски? Неужели вы думаете, что из судебных бумаг можно что-нибудь вычеркнуть? Из бумаг, в которых запечатлено пятьдесят два преступных деяния — и это только доказанных! — и столько же деяний, не требующих доказательств?

Панталон. Ну, Криспин, что ты теперь скажешь?

Криспин. Скажу, что все эти деяния, если их и в самом деле столько, похожи как близнецы. Всегда дело идет о потерянных деньгах, которые вам никто не вернет, если у нас их не будет.

Доктор. Ну, нет! Я-то во всяком случае получу, что мне причитается.

Криспин. С истцов, а не с нас.

Доктор. Права суда священны, и ради их удовлетворения следует наложить арест на все, что находится в этом доме.

Панталон. Как? А нам ничего не достанется?

Трактирщик. Вот именно...

Доктор. Записывайте, господин секретарь.

Панталон и Трактирщик. Нет, не надо писать!

Криспин. Послушайте, господин доктор. А что, если вам заплатят, а писать вы не будете? Если вам заплатят, так сказать, жалованье?

Доктор. Точнее — судебные издержки.

Криспин. Совершенно верно — издержки.

Доктор. В таком случае...

Криспин. Мой господин сегодня же станет богат, если господин Полишинель выдаст за него дочь. Подумайте...

Доктор. Об этом стоит подумать!

Панталон. Вот видите!

Трактирщик. Так что решили?

Доктор. Дайте сообразить. Этот малый не глуп. Видно, он знаком с судебной практикой. Если принять во внимание, что обида, вам причиненная, имеет характер исключительно имущественный и что всякое имущественное правонарушение, которое может быть исправлено путем равноценного вознаграждения, уже самим этим вознаграждением справедливо возмещается, если далее, принимая во внимание, что даже варварский первобытный закон гласит «око за око, зуб за зуб», а не «зуб за око» или «око за зуб», то ввиду вышеизложенного в данном случае можно сказать «деньги за деньги». Ибо раз он отнял у вас не жизнь, вы не можете требовать, чтобы он поплатился жизнью. Он не нанес оскорбления ни вашей личности, ни чести, ни доброму имени; стало быть, вы можете требовать лишь равноценного возмещения. Высшее правосудие требует равноценности! Equitas justicia magna est. И со времен Пандект до Трибониана и Эмилиана...

Панталон. Уже слыхали! Если же он заплатит...

Трактирщик. И вернет деньги...

Полишинель. Что за чушь! Он не может заплатить! Нечем!

Криспин. Почему же? Все заинтересованы в спасении моего господина, спасти его всем выгодно. И вам придется уступить. И господину доктору тоже, иначе он лишится той суммы, в какую оценил свою высочайшую премудрость. И господину капитану — потому, что все знают о его дружбе с моим сеньором, и если скажут, что его друг — проходимец, достоинство господина капитана пострадает. И вам, господин Арлекин, — потому, что грош цена вашим поэтическим дифирамбам, если окажется, что они посвящены человеку недостойному; и наконец, вам, господин Полишинель, мой старинный друг, — потому, что ваша дочь уже стала супругой Леандра перед Богом и людьми.

Полишинель. Ты лжешь, негодяй!

Криспин. Теперь можете описывать имущество. Пишите, пусть эти господа станут свидетелями. Начнем отсюда.

(Отдергивает занавес на задней двери. За занавесом скрывались Сильвия, Леандр, донья Сирена, Коломбина и донья Полишинель.)

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Те же. Сильвия, Леандр, донья Сирена, Коломбина и донья Полишинель выходят на авансцену.

Панталон и Трактирщик. Сильвия!

Капитан и Арлекин. Они вместе!

Полишинель. Так это правда? Значит, все против меня? И жена? И дочь? Все сговорились! Все хотят меня ограбить! Схватить его и заодно женщин. Арестовать обманщика!

Панталон. Да вы с ума сошли, господин Полишинель!

Леандр (выступая вперед). Ваша дочь пришла сюда с доньей Сиреной, думая, что я ранен. А я отправился за вашей супругой и привел ее сюда. Сильвия знает обо мне все, так что от ее любви, я думаю, не осталось и следа. Вот ваша дочь, а я готов предстать перед судом.

Полишинель. Дочь я накажу, а его схватить!

Сильвия. Отец! Спаси его или я умру! Я люблю его и всегда буду любить, а теперь люблю больше, чем когда- либо — у него такое благородное сердце. Он мог обманом жениться на мне, но открыл мне правду.

Полишинель. Молчи, бесстыдница! Вот чему научила тебя мать! Вот они — последствия дурацкого чтения дурацких романов и музыки при лунном свете!

Донья Полишинель. По-твоему, моя дочь должна выйти за кого-нибудь вроде тебя и мучиться, как я? На что мне богатство?!

Сирена. Хорошо сказано, сеньора! Деньги ничего не стоят, когда нет любви.

Коломбина. Любовь без денег тоже не сахар.

Доктор. Господин Полишинель, вам остается одно — обвенчать их.

Панталон. Иначе весь город вас осудит.

Трактирщик. Я тоже так считаю.

Капитан. Нельзя допустить бесчестья вашей дочери.

Доктор. На суде будет объявлено, что она была здесь с Леандром.

Криспин. Самый большой недостаток моего сеньора — это то, что у него не было и нет денег; но он благородный человек... И ваши внуки будут благородными людьми, если, конечно, не пойдут в дедушку.

Все. Венчаться, сейчас же венчаться!

Панталон. Иначе плохи ваши дела!

Трактирщик. Мы всех оповестим!

Арлекин. И вы ничего не добьетесь.

Сирена. Прошу вас — ради любви, столь редкой в наше время!

Коломбина. Их любовь так возвышенна...

Все. Венчаться, венчаться!

Полишинель. Черт с ними, пусть венчаются. Но я не дам ей приданого и лишу наследства.

Доктор. Вы этого не сделаете!

Полишинель. Это еще почему?

Трактирщик. Потому что не посмеете!

Арлекин. Подумайте, что скажут люди!

Капитан. Мы не допустим!

Сильвия. Отец, мне ничего не надо. Я разделю его судьбу, потому что люблю его.

Леандр. Раз ты бедна, я принимаю твою любовь.

(Все подбегают к Сильвии и Леандру.)

Доктор. Они с ума сошли!

Панталон. Нельзя этого допустить!

Трактирщик. И приданое должно быть...

Арлекин. И свадьба!

Донья Полишинель. Что? Моя дочь будет жить в нищете? Да ты палач, ты лишаешь жизни своего ребенка!

Сирена. Подумайте: любовь — нежный цветок, и в нищете она увянет.

Доктор. Господин Полишинель сейчас же подпишет щедрую дарственную, как подобает человеку столь состоятельному и любящему родителю. Пишите, господин секретарь!

Все (кроме Полишинеля). Пишите!

Доктор. А вы, влюбленные молодые люди, примите богатство, которое передается вам в дар, и не сомневайтесь в своем праве на него.

Панталон (Криспину). Значит, нам вернут долг?

Криспин. Естественно, если вы заявите, что господин Леандр вас никогда не обманывал. Он же приносит себя в жертву ради вас — он принимает богатство, которое противно его душе!

Панталон. Мы всегда знали, что он благороден!

Трактирщик. Всегда!

Арлекин. Мы были уверены!

Капитан. И всем расскажем!

Криспин. Ну, а теперь, доктор, не пора ли похоронить это злосчастное судебное дело?

Доктор. Предусмотрительность заставила меня особым образом расставить знаки препинания в постановлении суда. Здесь говорится: «По изъясненным основаниям суд постановляет, имея в виду, что упомянутое правонарушение невозможно оставить без последствий и дело сие прекратить...» После слова «невозможно» поставим запятую. И получим следующее: «Суд постановляет, имея в виду, что упомянутое правонарушение невозможно, оставить без последствий и дело сие прекратить».

Криспин. Чудодейственная запятая! Гений правосудия! Оракул закона! Перл юриспруденции!

Доктор. Теперь я совершенно уверен в благородстве твоего господина.

Криспин. Естественно! Кто лучше вас знает, что деньги делают с человеком.

Секретарь. А ведь запятую-то поставил я!

Криспин. Вот вам для начала золотая цепочка.

Секретарь. С пробой? Как и полагается по закону?

Криспин. Полагаю, закон вы сами опробуете.

Полишинель. Будь по-вашему. Но я ставлю условие: этот плут не останется твоим слугой.

Криспин. Нет надобности этого требовать, господин Полишинель. Неужели вы думаете, что я, подобно Леандру, не честолюбив?

Леандр. Ты хочешь меня покинуть, Криспин? Мне жаль!

Криспин. Не огорчайся, тебе от меня теперь мало проку. Покидая меня, ты меняешь кожу, рождаешься заново. Вспомни, разве я не говорил тебе, что тебя вытащат из беды. Вот в чем суть. Поверь, лучше играть на интересах, чем на чувствах. И толку больше.

Леандр. Ты ошибаешься: только любовь Сильвии спасла меня.

Криспин. Любовь — тоже своего рода интерес. Я всегда отдавал должное идеалам. Но всему свое время. Пора заканчивать этот фарс!

Сильвия (публике). В нем, как и в других житейских фарсах, вы увидели, что и куклами, и настоящими людьми управляют, дергая за веревочки, сплетенные из интересов, страстишек, обманов и жалких случайностей. Одних веревочки заставляют делать неверные шаги, других — махать руками, драться, бороться, убивать... Но есть и совсем тоненькая веревочка — не такая, как эти. Иногда с неба прямо к сердцу протягивается чуть заметная ниточка, похожая на солнечный луч, — ниточка любви. Она преображает людей, окрыляет их, озаряет лица. И мы чувствуем: не вся наша жизнь — фарс, есть и в ней что-то высокое, истинное, вечное. То, что остается, когда кончается фарс.

Занавес

У ИСТОКОВ «МЫЛЬНОЙ ОПЕРЫ»

Имя Хасинто Бенавенте-и-Мартинеса (1866 — 1954), испанского драматурга, получившего Нобелевскую премию в 1922 году, сегодня прочно забыто. Разве что историк театра вспомнит когда-то гремевшее по всей Европе название «Игра интересов». Вспомнит только его, хотя Бенавенте никогда не считался авто­ром единственного шедевра. «Игра интересов» (1907) и вправду намного интереснее остальных ста семидесяти пьес, но, если вчитываться в нее сегодня, стряхнув архивную пыль, неизбежно недоумение — за что же Нобелевская? Пьеса действительно ладно скроена, как и все, сделанное Бенавенте; ее приятно играть и понятно, как ставить. Но, казалось бы, совершенно необязательно присуждать премию такого уровня всего лишь мастеровитому и плодовитому драматургу, тем более что современниками его были Гарсиа Лорка и Валье-Инклан. Видимо, когда речь идет о драматургии, премию присуждают все-таки не за драматургию как таковую, а, скорее, за театральный резонанс, который тем проблематичнее, чем необычнее пьеса. К наследию Лорки театр еще только подступается, даже не догадываясь пока, как ставить «Йерму» и «Кровавую свадьбу», трагедии в точном значении слова, без примеси иных жанров. Попытки справиться с инклановскими трагифарсами-эсперпенто, в которых, как оказалось, намечены все пути театрального обновления века, тоже пока не удаются. Ясно одно: Инклану, как и Брехту, нужна принципиально новая режиссура, и это пока дело будущего. А Бенавенте изначально не ставил перед режиссерами непосильных задач.

Современники справедливо считали его репертуарным драматургом, обреченным на успех. «Полвека в нашем театре длилась диктатура Бенавенте», — констатировал впоследствии один из критиков. И действительно, начав писать пьесы в 1894 году, Бенавенте до самой смерти заполнял ими испанские подмостки, не зная провалов, хотя его манера за эти годы не изменилась ни на йоту — ей оказались нипочем идеологические перевороты, художественные открытия и три войны — две мировые и гражданская. Пьесы Бенавенте шли и при монархии, и при республике, и при двух диктатурах, неизменно вызывая благосклонное, если не восторженное внимание самой широкой публики.

И не только. Ему отдавали должное и те, кого мы сегодня по праву именуем классиками, ибо Бенавенте, их единомышленник и соратник, положил начало решительному обновлению отечественной драматургии. Унамуно, Валье-Инклан, Асорин и Бароха считали, что Бенавенте открыл новую — европейскую — страницу испанского театра. Сейчас, спустя почти век, их оценка кажется преувеличенной, но, если вспомнить, что шло в ту пору в театрах Испании, станет понятнее энтузиазм, охвативший публику и критику буквально с первой же постановки пьесы Бенавенте «Чужое гнездо» (1894).

К концу девятнадцатого века испанский театр производил впечатление безнадежного анахронизма. «Второй Кальдерон» — Эчегарай и легион его верных эпигонов прочно утвердились на испанских подмостках. Ежевечерне в столице и в провинции, представляя очередную драму в стихах, актеры изображали буйные страсти, хватались то за сердце, то за кинжал, узнавали в собственноручно убиенном оскорбителе родного сына (отца, брата, дядю), утраченного в незапамятные времена при таинственных обстоятельствах, рыдали над дорогим трупом, клялись отомстить всему свету и осыпали упреками злокозненную Судьбу. Рифмованные монологи уже не одно десятилетие исправно тарахтели с подмостков всей Европы — от Севильи до Жмеринки, — успев приучить зрителя к стиху, произносимому с выпученными глазами, потокам крови и слез, орошающим сцену, и самым нелепым сюжетным несообразностям.

А когда персонажи Бенавенте спокойно заговорили со сцены обычным человеческим языком, когда зритель без труда узнал в герое себя, а в злодее — соседа, когда в конце третьего акта никто не лишался жизни и здоровья, публика облегченно вздохнула и к своему изумлению вдруг ощутила, что ей снова стало интересно в театре. На сцене были «просто люди, обыкновенные мужчины и женщины», как любил характеризовать своих персонажей Бенавенте. Причем вполне европейские люди, чем он, знаток и почитатель французского и немецкого театра, явно гордился. Недаром Бенавенте с готовностью признавал, что, как драматург, испытал сильное влияние французских авторов. Искать же его национальные корни (которых нет и в помине) никому даже в голову не приходило и не приходит, настолько неиспанским показался он зрителям и критикам с самого начала. Неиспанскими были и персонажи, неспособные на действие, и сюжет, вязнущий в пустопорожней болтовне, и камерный жанр светской хроники, к которому явственно тяготела драматургия Бенавенте.

Герои его пьес «Известные люди» (1896), «Осенние розы» (1905), «Последнее письмо» (1941), «Титания» (1945) не озабочены мыслями о хлебе насущном и не заняты делом. Они живут какой-то ненастоящей жизнью, скорее, проводят время. Всегда безукоризненно элегантные и учтивые, они знают толк в правилах хорошего тона, знают что сказать, когда и кому, блестяще владеют искусством намеков и недомолвок, но уцелела ли в них хотя бы тень истинного человеческого чувства, не ведомо даже им самим. А если уцелела, расплата не заставит себя ждать. Бенавенте, человек искушенный и, несомненно, светский, ведет свои театральные репортажи из салонов и гостиных то с пафосом, то с иронией, не скрывая, что понимает своих героев и в конечном итоге разделяет их жизненную позицию. Он — плоть от плоти этого общества, защитник его ценностей и глашатай той морали, что принято именовать буржуазной. Ему несмешно и негорько, когда право частной собственности с придыханием именуют «священным». Этот лексикон вкупе с сопутствующей демагогией его персонажи впитали с молоком матери и обязательно пустят в ход, когда понадобится. А до того, не тратя времени на рассуждения о чести и не хватаясь за шпагу, они ловко выпутываются из сомнительных историй, заботясь прежде всего о сохранении благопристойности, а не о чистоте рук, простят другим (а себе и подавно) обман, мошенничество, даже предательство, и, зачеркнув прошлое, начнут жизнь с новой страницы.

Театр Бенавенте по первому впечатлению несравненно правдоподобнее эчегараевского (чем по контрасту и завоевал публику), но, если приглядеться, жизненной правды в нем не намного больше, тем более что в жанре, избранном Бенавенте, играют хоть и иначе — приглушеннее, мягче, но почти по тем же правилам, что и у Эчегарая, да и пафос его, вылившийся, по сути, в панегирик буржуазии (хоть и с оговорками), сродни поздним эчегараевским замыслам.

Не зря Бенавенте принял от него в наследство столь широкую публику и вскоре стал кумиром потенциальных зрителей «мыльных опер», нашедших в его пьесах все слагаемые бессмертного жанра. В любой пьесе Бенавенте найдется и страдающая героиня, наделенная сверх меры добродетелями, равно как прочими достоинствами, и непутевый герой, и коварный злодей (или поразительно изобретательная злодейка), и, конечно же, любимый, старый, как мир, сюжет, расцвеченный удивительным стечением обстоятельств, умело раскинутой сетью интриг, не слишком правдоподобным, но умилительным концом, всенепременно увенчанным моралью, которую герои Бенавенте никогда не забудут вывести под занавес. Короче, у него есть все излюбленные слагаемые Эчегарая, но нет риторических перехлестов, траченных молью костюмов позапрошлого века, арсеналов холодного оружия и прочих надоевших атрибутов нео- (или, если угодно, псевдо-) романтической драмы.

Их сменили изящные, иногда ироничные зарисовки столичной или провинциальной жизни: привычная обстановка, знакомые интонации, узнаваемые характеры и типы, остроумные реплики на злобу дня. Все это создавало иллюзию зеркала, и фраза «На сцене мы увидели нашу жизнь» кочевала из рецензии в рецензию. Положим, что так, хоть и сомнительно, если вспомнить «горестную и жалкую испанскую жизнь» тех же времен, запечатленную в романах Барохи и Асорина. Но не станем требовать от Бенавенте глубины, раз она не числилась в законах, им над собой признанных. Вспомним, как он сформулировал свое кредо: «Только не углубляйтесь! А то, не дай Бог, белое окажется черным и все полетит в тартарары». Лучше отдадим должное вкусу и мастерству драматурга, признаем, что от предшественников и от сценаристов «мыльных опер», занявших впоследствии его нишу, Бенавенте отличает чувство меры, тонкий психологизм и легкий, изящный, воистину рожденный для сцены диалог.

Бенавенте мастерски владел театральной техникой и, видимо, отчетливо понимал, что ему дано, а что нет. Должно быть, поэтому он даже не пытался заставить своих персонажей действовать на глазах у публики. Все, что в его пьесах происходит, неизменно происходит за сценой или в промежутках между актами, а на сцене тем временем разговаривают, даже не вставая с кресел, — всю пьесу говорят — и только. Одни плетут словесные кружева — ведут изысканную и совершенно пустую беседу ни о чем (по пьесам Бенавенте можно учиться искусству светской, ни к чему не обязывающей болтовни). Другие, как и положено вестникам еще со времен античного театра, сообщают зрителю о том, что стряслось только что или когда-то. Третьи исповедуются, упоенно повествуя о своих злоключениях и душевных страданиях. Причем перемена костюмов и декораций совершенно не существенна. И в великосветской гостиной среди мраморных статуй, орхидей и брабантских кружев, и в деревенском доме, где за предмет роскоши может сойти разве что расписная тарелка на стене, говорят об одном и том же и сплетничают с тем же азартом. Меняются лишь регистр, склад речи и, соответственно, доля словесных реверансов на единицу информации. И там, и здесь героиня, к примеру, слезно страдает при вести об очередной победе донжуанствующего мужа (втайне гордясь его неотразимостью) и так же в итоге обретает утешение, усмотрев наконец «высочайший смысл в узах законного супружества» (цитируем великосветский вариант) и возрадовавшись тому, что именно ей оказал предпочтение «тот, перед кем не могла устоять ни одна женщина». Описанный сюжет Бенавенте неустанно варьирует в самых разных жанровых обрамлениях.

Помимо деревенских, великосветских и детских пьес — вариаций на темы сказок, у него есть пьесы символического плана (по авторскому определению). В них сюжеты традиционного для Бенавенте круга разворачиваются «в неведомой стране в неведомое время», а точнее говоря, в вымышленном государстве. Век не обозначен, но ясно, что средневековье давно миновало, а XX век наступит еще не скоро. В символических пьесах наряду с героями действуют, свидетельствуя неизменность человеческой природы, маски комедии дель арте. Но, оказывается, что и люди, и маски в равной мере марионетки в руках кукольника — Судьбы, которую применительно к Бенавенте не стоит называть ни фатумом, ни роком. Это, скорее, гнет обстоятельств, сила порядка вещей. И на деле гнет обыденности не легче, если не хуже гнета Судьбы. Человек, сломленный им, не гибнет, но поступается слишком многим и ему, почитавшему себя героем трагедии, горько оказаться статистом и примириться с новым амплуа. В руках другого драматурга этот сюжет лег бы в основу действительно серьезной пьесы, но мера таланта диктовала Бенавенте художественные принципы мелководья.

Самая известная пьеса Бенавенте — «Игра интересов» — относится как раз к символическому циклу с масками. История о том, как два мошенника морочат весь город, выдавая себя за важного господина со слугой, кончается женитьбой молодого плута на богатой наследнице. В этой пьесе не было бы ничего особенного, если бы жульё, как ему и полагается, всласть дурачило доверчивых людей — и только. Но нет — к третьему действию все прекрасно понимают, с кем имеют дело, однако всячески способствуют женитьбе проходимца, который в таких обстоятельствах может позволить себе роскошь влюбиться по-настоящему, раскаяться и даже повести себя как благородный человек. Робкая попытка изменить себе пресечена в корне — по сути дела, его заставляют жениться, ибо жизненные интересы всех и каждого в городе успели накрепко сплестись с плутовской игрой. Герои этой пьесы вновь, спустя годы, появятся в «Городе веселом и беспечном» (1916), но обаяние «Игры» во второй части дилогии исчезнет.

Бенавенте всю жизнь старался отвечать потребностям времени и, видимо, поэтому в 1932 году вступил в Общество друзей СССР. Наша страна была для Испании в ту пору далекой экзотикой, и вступительный взнос Бенавенте — пьесу «Святая Русь», написанную с самыми благими намерениями, всерьез воспринять невозможно. Действие ее происходит в самом начале века в Лондоне, в эмигрантском кругу. Герои ведут философские споры, говорят о религии, революции, жертвенности и перспективах, открывшихся человечеству, причем конечную истину неизменно изрекает некто Уладимиро Илиитч. Для колорита конспираторы играют то на гармошке, то на балалайке, а в конце распевают «Интернационал». Под занавес по знаку Илиитча неведомо чьи дети, маршируя, вносят знамя...

Тридцать лет из тех пятидесяти, что длилась диктатура Бенавенте в испанском театре, он продержался на инерции славы. К 1922 году, увенчанный Нобелевской премией[3], он, по сути дела, завершил свою обновленческую миссию. И хотя пьесы продолжали сыпаться, как из рога изобилия, интерес к премьерам неуклонно угасал: все сценические ходы зритель уже знал наизусть, равно как и конечную мораль, ставшую к сороковым годам невыносимо навязчивой. Под старость Бенавенте изменили и вкус, и чувство меры — он извлек из пьес «нравственные афоризмы» и опубликовал их отдельной книжкой под названием «Мысли». Но это, может статься, не самая горестная его потеря. Воспев победу Франко и новый режим, Бенавенте утратил лучшее, что в нем было, — то немногое, что роднило его с поколением 98-го года, с теми, у кого «болела Испания». Последние десять лет патриарх испанского театра жаловался: «У нас в стране практически не осталось серьезных проблем, а значит, и конфликтов, так что драматургу приходится нелегко». Фраза знакомая и комментария не требует.

Еще только начиная свой путь, Бенавенте заметил, рассуждая о современном театре: «Когда наша публика хочет выразить восхищение, она говорит: «Какая миленькая пьеса!» А ведь настоящее искусство миленьким не бывает. В настоящем искусстве всегда есть дерзость, попрание правил, шероховатости, несообразности и даже промахи, но все окупается мощью. У Шекспира вы не найдете ни одной миленькой вещи».

Всё так. Но, как ни грустно, сказано это и о себе: пьесы Бенавенте обычно хорошо сделаны, сценичны, соразмерны; одним словом, милы. И этот эпитет, пожалуй, исчерпывающе их характеризует.

Наталья Малиновская