Гай Юлий Орловский

Ричард Длинные Руки – ярл

Часть 1

Глава 1

Копыта коня сэра Смита и мула Кадфаэля начали скользить, едва мы покинули жаркую, прокаленную солнцем долину и стали взбираться по широкой горной тропе. Сэр Смит еще вчера благоразумно подковал коня особыми подковами с острыми шипами, Кадфаэль внял предупреждению и сделал то же самое с мулом, сейчас я слышу сухой стук, словно копыта ступают по стеклянным глыбам или по хрустальному плато. Рядом тянется в синее небо стена из гигантских кристаллов не то соли, не то кварца: тускло блестит, солнце рикошетит и больно бьет в глаза.

Смит жизнерадостно напомнил про знатоков, что пугали злым солнцем выше в горах. На вершинах почему-то холодно, хотя вроде бы к солнцу ближе, но блеск стал невыносимым, надо смотреть сквозь тряпочки.

Воздух начал свежеть уже на второй день, а на третий забыли, что на дворе еще лето. Мы захватили с собой не только теплые одеяла, но и дрова, вдруг да в горах не отыщем, для ночевки отыскали небольшую каверну, почти пещеру. Из стены вывалился крупный кристалл, а то и куча, но, скорее, в структуре кристаллической грозди случился сбой, вот и выемка, как дупло в зубе. Поместились все трое, Пес намерился было с нами, я сказал укоризненно:

– А твой друг Зайчик один останется? Да и сторожить кто будет? Ты же у нас самый-самый!

Пес виновато опустил голову и помахал хвостом. Кадфаэль погладил его по огромной голове.

– Брат паладин, ты слишком… слишком. Это к людям нужно быть строгим, особенно – к себе, но твари неразумные целиком от нас зависят, у них нет дарованного нам Господом права выбора. Пусть спит с нами. Все равно услышит, если какой зверь шевельнется или почешется в радиусе полмили.

Я похлопал Пса по загривку.

– Ладно, ложись с нами, лежебока. Благодари брата Кадфаэля. Если бы он так же людей любил…

– Я люблю человечество, – ответил Кадфаэль кротко и посмотрел на меня чистыми честными глазами киллера. – Это достойнее.

– Да-да, – согласился я. – И через это счастье еще пройдем!

Рано утром я выбрался на четвереньках, справа и слева отвесные стены, нещадный блеск льда больно бьет в глаза. Хребет, разделивший континент, упирается в небо. Все, кто видел, куда мы идем, в один голос говорили, что никому не перейти через гребень, человек начинает задыхаться еще задолго до вершины. А если упорствует – падает и помирает, хватаясь за грудь. И вот только в двух местах древние маги прорубили дорогу.

За спиной зашелестело, сэр Смит вышел из пещеры, могучие челюсти еще мерно перемалывают сухое мясо, на усах хлебные крошки. Задрал голову, долго смотрел на циклопическую стену, затем недоверчиво потрогал стену.

– Сэр Ричард, – произнес он в сомнении, – я просто не решаюсь даже сказать…

– Мне можно, – ответил я. – Мне все можно.

– Начинаю понимать, почему хребет настолько высок! Почему такая крутая стена не рассыпается под собственной тяжестью…

– Почему же?

– Либо я идиот, либо это почти цельный кусок кварца… или чего-то вообще ценного, что Господь поставил нам в назидание… Я этого не понимаю и от этого чувствую себя забитым и несчастным.

Из пещеры вышел, сильно щурясь, исхудавший и очень бледный Кадфаэль.

– Задача, – объяснил он кротко, – сделать человека счастливым, не входила в план сотворения мира.

Смит огляделся, горестно вздохнул.

– Вообще-то за шесть дней трудно сделать что-либо путное.

– Что сделано за шесть дней, – поддакнул я, – приходится доделывать вечность.

– Если мне не изменяет память, – задумчиво проговорил сэр Смит, – на седьмой день от начала сотворения мира Господь решил отдохнуть. И, боюсь, все еще отдыхает.

Кадфаэль посмотрел на обоих с укором.

– А вы ждали, что все сделает за вас? Господь чудотворец, но не фокусник. Он не станет делать ту работу, которую обязаны сделать мы.

Я молча оседлал Зайчика, Кадфаэль и Смит сняли с морд своих животных мешки с остатками овса. Пес, отоспавшись, прыгал и приглашал коней бегать с ним наперегонки.

Горная тропа то расширяется, то исчезает под рухнувшими камнями, приходится где искать обход, где осторожно перебираться через завалы. Пес рыщет, как скаут, однажды унесся так далеко, что видели только исчезающую черную точку, потом разглядели, что далеко-далеко впереди из земли, преграждая дорогу, торчат четыре спицы, сверху вроде бы наколото кривое бревно, но по мере того, как подъезжаем, под ложечкой сосало сильнее. Четыре неправдоподобно тонкие и длинные колонны возносятся на неслыханную высоту, а там соединены остатком стены, видны три изящно выгнутые арки, однако то, что наверху, давно рассыпалось в пыль, внизу не осталось даже камней, но бесконечно хрупкие с виду колонны все стоят, странные и непонятные…

Брат Кадфаэль тут же на всякий случай перекрестил их и прочел молитву, а Смит воскликнул предостерегающе:

– Сэр Ричард, не подходите! Это колдовство, не иначе!

– Ну еще бы, – согласился я. – Все, что не вино и бабы, – есть магия и колдовство.

Он спросил недоверчиво:

– А что есть еще?

Я буркнул:

– Есть армированный титаном бетон, есть конструкции с примесью ванадия и хрома… Честно говоря, сам не знаю, что это. Вижу только, что нечто прочное…

– Значит, – сказал он хмуро, – тоже колдовство.

Я спешился, ощупал колонну, не толще моего туловища, однако же устремилась на высоту десятиэтажного дома. Камень, обыкновенный камень. Правда, не песчаник или базальт, а прочный гранит, но и гранит не простоял бы так долго. К тому же камни уложены как будто с нарочитой небрежностью. Впечатление такое, что пихни чуть-чуть, и все здесь развалится, но спинной мозг твердит, что я еще не встречал ничего более прочного.

Брат Кадфаэль пустил мула вперед, протиснулся между колоннами и поехал дальше. Смит постарался не прикоснуться даже краем одежды, вдруг да какое колдовство прицепится, я на всякий случай попробовал поцарапать камень острием меча, бесполезно, пролез с конем между колоннами и пустился догонять Пса.

На горной тропе копыта скользят, кони оступаются и быстро устают, мы делали короткие привалы через каждую пару часов, кормили коней овсом, сами иногда ели сыр и хлебные лепешки. Брат Кадфаэль ест так мало, будто питается святым духом, Смит на каждом привале берется любовно точить меч, у него никогда такого меча не было, как сообщил мне еще раз, уж он себя с ним покажет…

– Да, случаи будут, – пробормотал я. – Отдохнули? Пора.

Я пошел впереди, пусть кони отдохнут, да и тропка слишком уж узкая, и так приходится держаться за стену. Вдруг показалось, что пальцы уперлись в жуткую оскаленную пасть, я отдернул руку, пугливо посмотрел вперед. Там из стены торчит еще одна такая же, разве что чуть мельче. Я помотал головой, соображая, но видение не исчезло: из ледяной глыбы торчат головы двух рыбин. Морды страшноватые, одни шипы да зубы, только глаз нет, совершенно безглазые, словно неведомой силой перенесенные из глубоких подземных озер, где вообще никогда не бывает света.

Смит перекрестился, опасливо посмотрел на меня, но я слишком выбился из дыхания, чтобы удивляться, ну рыбы и рыбы, что такого? Есть речные рыбы, есть озерные, есть морские. Значит, есть и горные, а то что за дискриминация. Говорят, есть летучие рыбы, есть лазающие по деревьям. Значит, есть и такие, что лазают по скалам. Брат Кадфаэль дышит еще тяжелее, но остановился, чтобы перекрестить рыб, сказал с хрипами:

– Господь явил свою мощь… и сотворил чудо!

– А зачем? – спросил Смит.

– Господь не объясняет, – сказал Кадфаэль терпеливо.

– Почему?.. Так бы облегчил жизнь… А то как будто потешается!

– Не богохульствуй, – сказал Кадфаэль строго. – Мы сами должны… да, должны доискиваться. На то и дан разум, чтобы постигать Божественное.

Прошли еще с десяток шагов, Смит ругнулся, а Кадфаэль сотворил крестное знамение: впереди прямо на тропке, что не тропка, а вроде русла быстро иссякшего и превратившегося в лед ручья, сразу три рыбины в локоть длиной, толстые, страшноватые. В лед вмерзли наполовину, а одна вовсе поверху, словно подпрыгнула, а бурно сбегающая с гор вода за это мгновение превратилась в лед.

Рыбину от пинка унесло по льду, словно крупную льдинку. Ударившись об угол, она крутнулась, с хрустом обломился плавник. Кадфаэль перекрестился, а Смит заметил озадаченно:

– Это что же… Никто не поднимался?

– А здесь нет дороги вверх, – пояснил Кадфаэль. – Это мы, как сумасшедшие… Обычно поднимаются либо правее, чтобы выйти к Западному Перевалу, либо левее – к Восточному. Нам к Восточному, оттуда ближе к порту.

Я подумал, сказал со вздохом:

– А мне лучше Западный.

– Сам Западный ближе, – заметил Смит, – но потом до порта три дня скакать. Впрочем, на вашем коне…

Он нагнулся, рассматривал диковинную рыбу, чем-то похожую на сома, только усы подлиннее, а один и вовсе на середине лба, что поставило Смита в тупик, а для меня это сигнал, что рыба привыкла зарываться в ил, выставляя кончик уса, а когда какая глупая рыба принимала его за червяка и хватала, то сама оказывалась в пасти.

Промороженная, рыба выглядит почти прозрачной, потому Смит и всматривается с таким интересом, уж он за всю жизнь и оленей наразделывал, и рыб напотрошил на три учебника анатомии. И сразу видит, что это рыба не та, к каким привык, но в то же время – простая рыба, а не какая-то волшебная. Вся как из перламутрово-прозрачных чешуек, по бокам диковинный узор, красивый, как спинной гребень дракона, еще один поменьше ближе к хвосту, да и сам хвост роскошный, дивный, странная такая избыточность красоты, ведь кому ею любоваться?..

Пес остановился далеко впереди, машет хвостом. Кадфаэль всмотрелся, воскликнул с апостольской благодарностью:

– Господь привел нас к королевской дороге!

– Мог бы и раньше, – проворчал Смит. Усы печально опустились, он с тоской смотрел на сверкающую льдом стену, похожую на поставленное стоймя плато. – Или дорогу бы опустил ниже…

– Потому и уцелела, – ответил Кадфаэль серьезно, – что в камне, а не протоптана в земле… Сэр Ричард!

Пес напрыгнул, пытаясь столкнуть Зайчика, тот попер корпусом, как бык, попытался хватануть его страшной пастью, Пес отскочил, копыта застучали по каменной плите, что уходит в бесконечность.

Воздух свеж, слишком прохладен для жаркого летнего дня, но мы на высоте почти в милю от пробитых в земле колей далеко внизу. Дорогу можно называть даже императорской: ровная, широкая, тянется вдаль и теряется в туманной синеве.

Послышалось тяжелое сопение и надсадное дыхание, мул Кадфаэля и конь сэра Смита кое-как вскарабкались по осыпающейся гальке. Кадфаэль сложил ладони и вознес горячую молитву, а у сэра Смита снова поднялись усы. Он подбоченился и гордо оглянулся.

– Наконец-то!

– Впереди долгий путь, – напомнил Кадфаэль.

Я повернул голову, дорога уходит вправо и влево, ровная и бесконечная, врезанная в стену. Печаль стиснула мое сердце. Я повернулся к друзьям, оба умолкли, лица очень серьезные.

– Мне направо, – сказал я. – Там Западный Перевал.

Смит сказал бодро:

– Сэр Ричард, на Юг быстрее через Восточный.

– Знаю, – ответил я. – Я уже говорил, у меня там одно дело.

Мы обнялись, длинные усы пощекотали мне щеку, Кадфаэль подъехал невеселый, потянулся ко мне со своего мула, как ребенок с игрушечного пони. Я нагнулся, обнялись, Смит подкрутил усы и сказал с натужной бодростью:

– Не думаю, что Юг так уж огромен. Мы еще обязательно встретимся!

– Встретимся, – согласился Кадфаэль печально.

Пес подпрыгивал, подставлял голову под его ладонь. В последние дни Кадфаэль его разбаловал: чесал и гладил, а собаки быстро понимают, из кого можно веревки вить, сейчас Пес едва не взвыл горестно, когда я свистнул и повернул коня.

Зайчик начал набирать скорость, Пес обогнал и постоянно оглядывался, дразня длинным, как у ящерицы, красным языком, Зайчик наддал, я отпустил поводья, ветер засвистел в ушах, начал раздирать рот, я уткнул лицо в гриву, ураган проносится сверху, стук копыт слился в дробный шорох, а конское тело начало разогреваться.

Я уже собирался придержать арбогаста, пора осмотреться, как вдруг скорость начала спадать. Дорога, что раньше уходила и уходила в бесконечность, далеко впереди упирается в стену. А слева в стене наискось чернеет неширокая щель.

Пес тут же помчался ее исследовать, Зайчик повернул голову и взглянул на меня с вопросом в коричневых глазах.

– Ничего другого не остается, – ответил я. – Другого пути просто нет.

По отвесной или почти отвесной стене поднимаются только так: по вырубленной в скальном массиве дорожке под углом почти в сорок пять градусов, потом разворот на площадке и в обратном направлении тоже наверх под тем же углом, словно пешком с этажа на этаж по лестничным маршам.

Тропка узкая, при ходьбе прижимаемся к стене. И все равно гранитный край, за которым бездна, в полушаге. Я покинул седло заранее, не могу, когда нога в стремени висит над пропастью, да и Зайчику проще.

Со стороны эта дорожка наверх, выдолбленная в неведомые времена, выглядит ровным зигзагом, перечертившим стену снизу вверх. А если отодвинуться на пару десятков миль, то, наверное, это выглядит красиво, однако каково муравьям карабкаться по такой бесконечной лестнице!

Пес бежит впереди, садится на повороте, где подниматься в противоположную сторону, и смотрит сверху с насмешкой, но уже после первых пяти пролетов высунул язык, стал дышать тяжело, надсадно, с хрипами, а после десятого поплелся сзади.

От недостатка воздуха я останавливался через каждые сто шагов и жадно хватал широко распахнутой, как у жабы, пастью разреженный воздух. Стена поднимается циклопическая, от нее веет доисторическими временами, она должна бы одряхлеть еще во времена динозавров, а к приходу млекопитающих стать ростом с Гималаи, а то и вовсе какие-нибудь мелкие Альпы, но эта уцелела, победно упирается в небо, а там голубизна уже перетекла в густую синеву, та – в лиловость, зажглись первые звезды.

Страх и безнадежность сковали тело больше, чем усталость. Мы останавливаемся отдыхать уже через каждые двадцать шагов подъема, я посматривал наверх и понимал, что вершина Большого Хребта уже в космосе. В смысле в тех разреженных слоях атмосферы, где летчики не обходятся без кислородных аппаратов.

Пес скулит и неотрывно смотрит обвиняющими глазами: ты же человек, ты бог, ты сильный и мудрый, спасай нас, ты все можешь, ты вожак, мы тебе доверились… Зайчик прижался боком к стене, я впервые вижу его изнуренным.

– Не знаю, – прохрипел я, – но как-то Валленштейн прибыл на турнир? Не один… с командой.

И снова подъем. И еще пролет. И еще. Сверху блеснул странный луч, похожий на лазерный. Я с великим трудом поднял чугунную голову, в затылке болезненно заныло. В безумной выси встопорщенный гребень горного дракона пробило искоркой, будто прямо в скальном массиве зажглось крохотное солнце, остро кольнуло в глаз и тут же исчезло.

Встревоженный, я заставил себя всматриваться напряженнее, ощутил знакомое головокружение, зато каменная стена приблизилась, разрослась. Я ахнул, ноги превратились в воду. Каменная стена, что упирается в фиолетовое небо, прорезана, как упавшим с неба лазерным лучом. Проход настолько узкий, что муравей обдерет бока о смыкающиеся стены…

При взгляде на такое сверхузкое ущелье по телу бегут мурашки размером с майских жуков. Я простонал сквозь зубы, Пес посмотрел с сочувствием, горестно вздохнул.

– Тебе хорошо, – выдохнул я через силу. – Кто знает, что у тебя за легкие…

Зайчик подышал в затылок горячим воздухом. У этого боевого спутника вообще может быть ядерный реактор… ну, какой-нибудь биологический. Только что едва дышал, а сейчас вот отожрал из стены обломок камня и снова бодр и свеж… ну почти бодр и свеж, разве что чаще сгрызает неровности в стене, а осколки жует с таким смачным хрустом, что треск идет на мили.

– Ладно, идем…

Когда до Ущелья осталось не больше сотни метров, я понял окончательно, что никогда и никому не удалось бы перейти этот хребет. Гребень вышел в те слои атмосферы, где человек попросту задохнется. Или лопнет, как глубоководная рыба. Птицы и драконы здесь не летают, нет опоры для крыльев. И если бы не это удивительное ущелье…

Пес пробежал вперед, я гаркнул измученным шепотом, он послушно остановился. На черную шкуру падает странный металлический отсвет, я одолел последние три метра подъема, тело ноет, я вытаращил глаза и застыл, не понимая, что я вижу.

В циклопической стене прорезана щель шагов в пять шириной. Эта щель тянется вдаль, постепенно сужаясь, и кажется, что в конце концов мне придется идти боком, и то сплюснутому в бумажный лист. На грани видимости, в невообразимой дали, на черном бархате горит, словно воткнутая в землю вязальная спица, тонкая вертикальная щель.

Под ногами блестящая поверхность, словно застывшая вода, я поднял голову, и все помутилось перед глазами. Я ухватился за стену, чтобы не рухнуть кучей дерьма: этот отполированный до блеска камень устремлен в фиолетовый космос, вот звезды, хотя сейчас день!

– Надо идти, – проговорил я похолодевшими губами. – Господи, что за сила прорубила в этих горах такой проход? Ангел ли Гавриил огненным мечом?..

Пес помахал хвостом, соглашаясь, а Зайчик за спиной фыркнул, мол, вряд ли, скорее – сам Господь, ангелам такое не под силу.

– Бобик, – сказал я чуть тверже, – рядом! Иди рядом, я не знаю, что впереди… Да и страшно без тебя. Зайчик, ты тоже иди рядом…

Глава 2

Так и вступили на этот странный лед втроем, звонкое эхо от тяжелых копыт ударилось о стены и вернулось с металлическим отзвуком. Блеск серого гранита, срезанного идеально ровно и еще как будто отполированного, становится странно знакомым, я снова ахнул, не понимая, как это каменная стена плавно переходит в металл, вся стена из некоего сплава, кремниорганика… нет, понятие металлокерамики чуть ближе…

– Стой! – прогремел могучий, усиленный эхом в тесном ущелье голос.

Он вышел вперед, выделяясь могучим сложением, уверенный в движениях, чуточку косолапя, не то моряк, не то кавалерист. Руки чуть врастопырку, но в самом деле это горы мышц не дают прилегать к бокам, широкая грудь, плоский живот, длинные руки. Все это заковано в темные блестящие доспехи, подогнано настолько плотно, что отдельные пластины легко надвигаются одна на другую, как крупная рыбья чешуя.

Шлем конический, забрало поднято. Холодные голубые глаза смотрят с ленивым презрением. На Пса лишь повел глазом, однако встал так, чтобы не загораживать бойниц, я отчетливо увидел блеск на головках стальных арбалетных болтов. Из другой стены поблескивают такие же точно.

Я старался выглядеть спокойным и даже обрадованным, наконец-то добрался до «своих», но в то же время я мужчина и не должен выказывать чувств, нужно только, чтобы командир заставы ощутил мой настрой. Во мне ничего от христианствующего рыцаря, даже крестика на шее нет, Богу по фигу эти смешные знаки отличия. Они нужны только нам, а мы сами решаем, кому постоянное напоминание необходимо, кому нет, кто носит крестик на груди под рубашкой и доспехами, а кто рисует его во всю ширь на шлеме, доспехах, щите, плаще и даже на конской попоне.

Так что смотрю на командира стражи с превеликим удовольствием: высок, широк, в изумительных доспехах, что под стать герцогу, держится вежливо, но с тем превосходством, с каким король взирает на самых бедных и несчастных из своих подданных.

Офицер оглядел меня с головы до ног, спросил без враждебности и подозрительности, так характерной для людей хамского сословия:

– Кто, откуда?.. По какому делу?

Я повел бровью в сторону затаившихся стрелков.

– Прекрасная выучка. Не оставляют шансов. Долго пришлось учить, чтобы не расслаблялись?

Офицер самодовольно улыбнулся.

– Заметили?.. Из новичков выгоняю две трети в первый же месяц. Именно за то, что расслабляются. Мол, если здесь раз в месяц и пройдет кто-то, уже чудо. Так чего стараться? Идиоты. В Императорской Страже таких не терпят.

Я снял с пальца фамильный перстень Валленштейна. Офицер бросил на него беглый, но очень цепкий взгляд, поинтересовался:

– С посланием от герцога?

– С очень важным, – ответил я. – Герцог задержится. Надолго.

Он смотрел на меня очень внимательно.

– До нас доходили слухи… Вообще-то мы как раз в таком месте, что все слухи проходят через это ущелье.

Я понизил голос:

– Одно могу сказать: проникновение началось. План «Тихое вторжение».

Он внимательно осмотрел кольцо, бриллиант с вырезанным гербом сверкает, мне почудилось, что офицер видит в нем больше, чем я, сердце дрогнуло и застыло в тревожном ожидании. Наконечники арбалетных стрел блестят, как зубы пираний. Солнечные лучи заискрились множеством лучиков, когда офицер поднял кольцо и посмотрел сквозь него на солнце.

– Да, – произнес он. – Теперь такое сделать невозможно. Узнаю кольцо клана Макгирли. В самом деле помнит времена еще Третьей Эпохи, как говорят?.. Но это кольцо слишком ценно, чтобы служить пропуском.

Улыбка еще оставалась на губах, но глаза стали колючими. Стоит все в той же позе, не загораживая собой арбалетчиков.

– Верно, – ответил я негромко. – Вы прекрасный офицер, замечаете такие тонкости. Дело в том, что я не просто гонец… Мне нужно от имени герцога сделать несколько распоряжений. Так что не особенно задерживайте, когда в противоположном направлении поскачут сотня-другая воинов… словом, сколько я сумею собрать за короткий срок. Возможно, не все ввиду спешки успеют запастись пропусками.

Его глаза несколько мгновений изучали меня, я чувствовал знакомый холодок по коже, здесь стража обучена еще и магическому прощупыванию.

– Вы будете с ними?

– Увы, – сказал я. – Мне нужно будет собрать еще людей… способных управлять… в новых местах.

Его глаза потеряли настороженность, произнес по-деловому:

– Понимаю. Я сделаю все, чтобы помочь им поскорее пройти Перевал.

– Спасибо, офицер, – сказал я значительно. – Ставки в самом деле высоки.

– Остерегайтесь разбойников, – предупредил он. Я усмехнулся, хлопнул по рукояти меча.

– Недостаточно?

Он покачал головой.

– Собираются в такие отряды, что уже и не разбойники, а легкие войска. Встретят караван – разграбят, но оставляют коней и верблюдов. Кто же режет курицу, что несет золотые яйца! А рыцарей убивают. Они называют себя людьми клана Гордого Сокола, но для нас они простые варвары.

– Это тоже понятно, – согласился я. – Спасибо, буду смотреть в оба!

Он улыбнулся, одобрительно скользнул взглядом по блестящим бокам моего коня.

– Но ваш могучий конь, как догадываюсь, вряд ли позволит себя догнать!

– Вы же знаете, – ответил я и посмотрел ему в глаза значительно, – у нас неслабые союзники. Конь от них.

Мне показалось, что он не то побледнел, не то сделал движение отшатнуться.

– Хорошо, – произнес он чуть тише, – можете продолжить свой путь, сэр. Позвольте, проведу вас мимо наших аванпостов… да и дальше там заграждение… Так, на всякий случай.

Я уже и сам увидел далеко впереди странного вида решетчатые ворота из толстых стальных прутьев. Выглядят достаточно высокими, чтобы не перепрыгнуть на коне, даже если он может скакнуть выше леса стоячего.

Я вскочил в седло, разобрал повод, офицер сделал приглашающий жест и пошел впереди. Впереди черный блестящий пол разрисован, как мне показалось, неуместно яркими красками, в этом строгом великолепии пестрота выглядит, как балаган в консерватории. Зайчик ровно и мелодично стучит копытами, я не поверил глазам: через все ущелье от стены до стены постелены церковные ризы, брошены иконы. Сердце мое екнуло и сбилось с такта: впереди на полу прекрасное изображение Девы Марии. Офицер скупо усмехнулся.

– Ни один христианин не пройдет.

Не сумеет. Я заставил непослушные губы шевельнуться:

– Но… разве он не может… заставить себя пройти, чтобы потом… отомстить?

– Нет, – ответил офицер гордо, – наши колдуны, а они есть среди стражей Перевала, сразу же почувствуют острые душевные муки.

Детектор лжи, мелькнуло в голове, я растянул губы в улыбке:

– Остроумно. В самом деле, изобретательно. Зайчик, вперед!

Офицер вскинул руку.

– Стоп-стоп. Здесь вы должны сами. Своими ногами, как говорят, попирая христианские святыни. Конские копыта – все-таки не совсем то…

– Нет проблем, – ответил я, но сердце сжалось. – Нет проблем!

Я слез неспешно, в голове тысячи мыслей, череп разогрелся, детекторы лжи дают девяносто девять процентов вероятности, но сильные умы умеют их обмануть, а я ли не закален своим миром…

Офицер отступил в сторону и внимательно наблюдал, как я взял коня под узцы и повел через ущелье. Несмотря на зеркальность, сцепление идеальное, словно двигаюсь по шероховатому камню. Изображение приближается, но это вовсе не лицо Девы Марии, а всего лишь нанесенные на поверхность камня цветные линии. Я ни в коем случае не наступлю на лицо… стоп, не так, я всего лишь пройду по цветным линиям, пятнам и даже вкраплениям камней другой породы, которые складываются в определенный узор и образ… нет-нет, никакого образа!.. это краски, намертво впечатанные в камень краски, самые разные краски…

Я вступил на первые цветные пятна, все время напоминая себе насчет красок и всяких там цветных пятен, которые мозг зачем-то комбинирует в некие раскодированные символы, сзади успокаивающе фыркает Зайчик и тычется губами в шею. Офицер не двигается, все правильно, не желает отвлекать. В бойницах поблескивают, как осколки льда, острые наконечники стальных стрел. Я думал о Зайчике, следил взглядом за Псом, что пробежался на ту сторону ущелья, постоял с минуту и так же вихрем вернулся обратно. Вид у него обычный, ничего там не удивило…

Наконец я ступил на поверхность, не тронутую красками, оглянулся, стараясь не смотреть вниз, за мной шагах в пяти идет улыбающийся офицер.

– Неплохо, – сообщил он. – Даже лучше, чем иные из наших. Только в одном случае вы чуть ускорили шаг, а в другом… что-то вроде сожаления?

– Да и сейчас дискомфорт, – ответил я как можно чистосердечнее. – Все-таки женщина! Молодая, красивая. Нет у вас святого, звери… Могли бы Иисуса Христа нарисовать? Или самого Творца?

Он коротко усмехнулся.

– Всякий, кто прослужит здесь хоть сезон, скажет, что вы абсолютно правы. Женщин нужно использовать иначе.

Мы оба обменялись понимающими улыбками. Он козырнул, повернулся к воротам. По его взмаху железная решетка дрогнула, в середине возникла вертикальная шель. Гигантские створки медленно начали укорачиваться. Когда щель раздвинулась достаточно, чтобы прошли бок о бок пара слонов, я сказал дружески:

– Хватит. Мы худые, протиснемся.

Офицер ответил с некоторой досадой:

– Не предусмотрено. Вы вообще-то первый одиночка. Все обычно сбиваются в большие группы.

Я сказал с сочувствием:

– Вот что получается, когда нет ручного управления.

Он усмехнулся, как собрат собрату, настоящие воины больше доверяют мечу в руке, чем этим колдовским штучкам, отсалютовал, я свистнул Псу, Зайчик пошел ровной рысью. Копыта звонко стучат по зеркально ровной поверхности, там в глубине скачет перевернутый всадник, а под Псом несется его отражение, абсолютно реальное, словно в самом деле скачем по зеркалу.

От стены до стены все те же пять шагов, но когда я смотрел вдаль, дрожь пронизывала тело, я чувствовал, как стены сдвигаются, мои кости хрустят, а кровь выплескивает на непомерную высоту.

– Зайчик, – сказал я с натужной бодростью, – давай быстрее… А то я начинаю клаустрофобничать…

Конь мотнул головой, копыта застучали чаще, в лицо подул ледяной ветер. Я укрылся за гривой, сдуру оглянулся, похолодел. Сзади стены тоже сдвигаются, как и впереди, и только здесь, где мчимся, все еще пять шагов от стены до стены.

Пес наконец сообразил, что вправо и влево за добычей не побегаешь, рыкнул разочарованно и так наддал, превращаясь в черную распластанную молнию, что как Зайчик ни мчался, превращаясь в выпущенную сильной рукой стрелу, Пес исчез, а через минуту узкая щель впереди стала медленно раздвигаться.

Я торопливо сменил Зайчику аллюр, через минуту перевел в галоп. Далеко впереди сидит на заднице, похожий на худого медведя, Пес. Он не оглянулся на приближающийся стук копыт, я тоже старался не замечать уходящие в фиолетовое небо с редкими звездами стены, впереди распахивается пугающий простор, словно мы оказались на краю мира.

Стены справа и слева отодвинулись и ушли за спину. Зайчик фыркнул, вздрогнул и остановился, тревожно прядая ушами. Раскинувшийся у наших ног зеленый мир выглядит болотом: старым умирающим болотом, полностью закрытым толстым зеленым слоем мха, вон кое-где слегка выпирают округлые кочки, само болото тянется и тянется… вот только там, на грани видимости, проглянула проплешина воды…

И только потрясенным сознанием понимаю вопреки увиденному, что это не болото, а густой великанский лес, болото же с высоты соплеменных, а то и выше, гор.

– Бобик, – сказал я хриплым голосом, – мы уже на другой половинке мира… Вперед, но будь осторожен.

Дорога устремилась вниз, все так же вырезанная в стене, снова с пролета на пролет, но уже в обратном порядке, узнаем, в самом ли деле вниз труднее, чем вверх… солнце в зените, дорога блестит, как вытертая кожа, копыта стучат намного бодрее, а Пес вообще унесся далеко, делает вид, что не слышит окрика.

Через два часа нескончаемого спуска земля внизу приблизилась, отсюда с высоты птичьего полета панорама, ввергающая в дрожь: зеленая долина, почти вся распаханная, множество деревушек, голубые озера, а далеко-далеко еще одна каменная гряда, правда, карликовая, похожая на широкий пояс из старой выделанной кожи. А пряжкой служит великолепная крепость, отсюда не рассмотришь, но впечатление такое, что крепость затыкает собой, как пробкой, проход в каменной стене.

Еще через час в окружении карликовых деревьев внизу проступил полуразрушенный храм, вокруг него, почти скрытые зеленью, статуи в виде спящих рыб, а в сторонке страшно простирается к небу раздробленное молнией исполинское дерево, слишком огромное и чудовищно изуродованное для заурядного дерева, что все еще дает зеленые побеги.

Пес сбежал вниз, сделал круг и вернулся с докладом, что врагов не обнаружено, а насчет добычи мне стоит только намекнуть.

– Пока не надо, – сказал я строго. – Везде цивилизация! Закончились пустыни!.. Мы будем спать на чистых простынях. Не хочешь?.. Ладно, ляжешь на сене. Или на шкуре…

Зайчик шумно вздохнул, когда копыта коснулись земли, уши встали торчком. Я чувствовал, как мышцы напрягаются, готовые бросить его вскачь, бедный конь измучен спуском на полусогнутых задних, даже осчастливленный Пес нарезает бесконечные круги, не нарадуется…

Земля загремела под копытами, трава и кустарники уносятся под брюхом, сливаясь в зеленую полосу. Далекая крепость вырастает с каждой минутой, я чувствовал необъяснимый трепет во всем теле. Королевский замок в Зорре огромен и дышит силой, мой замок Амальфи превосходит королевский размерами и ощущением моши, но это…

Другой мир, сказал внутренний голос. Ты ведь хотел попасть на Юг? Начинай получать первую порцию…

Узкое ущелье в отвесной каменной гряде перекрыто высокой и очень толстой стеной, а по обе стороны на высоких горах по массивной башне, каждая с донжон, обе соединены узкой перемычкой стены, по верху которой можно на коне, а то и на повозке. Обе башни ощерились в небо высокими башнями с острыми шпилями, внизу в стене высокие и массивные ворота и еще более массивные барбаканы.

Башни с подозрением смотрят темными бойницами, за ними явно амбразуры: хорошей крепостью владеет герцог Валленштейн. Это не замок, а могучая крепость, что возвышается даже над горами – горделивая, великолепная, огромная, отгородившаяся каменными стенами и перекрывшая единственный проход в герцогство. Горы выросли так удачно, что явно здесь рассказывают про какого-нибудь могучего мага, что и крепость вознес на вершину самой высокой горы, срубив верхушку, каменный забор в четверть мили высотой поставил, дабы никто даже не пытался взять штурмом.

Широкая и ухоженная дорога, диво дивное – словно вымощена камнем! – ведет мимо крепости, где-то в двух-трех сутках такой вот неторопливой езды берег моря, даже океана. Этот тракт приведет в крупный морской порт, из которого отплыву на таинственный материк по ту сторону океана.

Взгляд упал на кольцо, за эти дни привык, это сперва тяготило. Одно дело – почти невесомое кольцо, что к тому же залезло под кожу, другое – с этим надменным камешком, что и не камешек, а камень, глыба, которой бумаги не припечатывать, а придавливать можно…

Я начал снимать, брошу здесь на дорогу, свое отслужил. Кольцо сопротивляется, но ползет, зараза. Пальцы от жары и усталости распухли, нужно было сразу снять еще там, а то и вовсе не надевать, как только миновал таможенный досмотр.

Слева от дороги поплыли первые домики, донеслись крики, по улице пронеслись всадники на легких конях. Я видел, как двое мужчин отчаянно отбивались кольями от всадника, тот размахивал мечом, а когда на них помчался еще один всадник со вскинутой булавой, один из защищавшихся бросился бежать, как будто можно убежать от всадника посреди улицы… Я поморщился, глупая смерть, сказал властно:

– Бобик! Даже не смотри. Не наше дело. Наша хата с краю, у нас свое дело, свое задание. Если вмешиваться везде и во все, что встретим по дороге…

Из-под крыши одного дома вырвался черный дым, а затем и пламя. Один из всадников заметил меня, крикнул что-то другим. Все повернули головы, я посматривал на них краем глаза, ибо повернуться и посмотреть в упор – значит бросить вызов. Нас еще в школе предупреждали не смотреть гориллам в глаза, а то ярятся и бросаются на прутья решетки.

Донесся окрик, я сделал вид, что не слышу, тогда один из всадников, самый крупный на огромном коне, поднял его на дыбы, развернул и, опустив на землю, погнал в мою сторону. В его руке появилось длинное копье, вроде бы неуместное для простого грабежа деревни, острие нацелено в мою сторону.

– Бобик, – велел я строго, – сидеть!.. Не вмешиваться.

Всадник понукал коня, переводя в стремительный галоп, то ли желал показать удаль и крепость руки на более серьезном противнике, то ли надо убрать свидетеля. Я напрягся, противник в легких, но в хорошо прилаженных доспехах, несется уже, как вихрь, острый конец копья опускается… остановился на уровне моего лица…

Ну, сволочь, я даже без шлема, что он думает, гад… Похоже, в этих землях рыцарством и не пахнет.

Я вытащил из ножен меч и повернул Зайчика навстречу. Грохот копыт нарастает, верзила несется с мощью курьерского поезда. Я в последний миг пригнулся, резко выбросив руку с мечом в сторону. Ее дернуло, мимо пронеслось грохочущее, едва не вырвав кости из плечевого сустава. Стук копыт отдалился и затих, только громко заржал чужой конь.

Я оглянулся, всадник раскачивался в седле, копье вывалилось из руки, а следом свалился сам. На железном боку борозда, словно панцирь вскрыли грубым консервным ножом, задев плоть: кровь льется все сильнее. Даже у коня на шее кровавая царапина.

Остальные, увидев, что стряслось с их дружком, заорали, повернули коней. Холод прошел по телу, их пятеро, нет, шестеро, все опустили копья, наколют, как жука на булавку…

– А вот хрен вам, – буркнул я зло.

Меч быстрее в ножны, дрожащие пальцы ухватили лук. Звонко ударила тетива, еще и еще раз. Два седла опустели, а третий всадник склонился на конскую гриву и выронил копье. Я торопливо выпустил еще две, уклонился от копья последнего уцелевшего, выхватил меч и повернулся к нему лицом.

Тот остановил коня, развернул, я ждал, что пустится в бегство, однако он отшвырнул копье, выхватил меч и с криком пустил коня вскачь в мою сторону. Я видел перекошенное яростью лицо, пену на губах, дрогнул, со взбешенными сражаться страшно, но собрался с духом и принял первый удар на шит, как второй и третий.

Удары наносились, несмотря на скорость, тяжелые и такие мощные, что рука быстро начала неметь. Я собрался с духом, мой угрожающе поднятый меч враг игнорирует, нанес первый удар, целясь в шлем. Враг легко уклонился, лезвие высекло искры из стального плеча.

Я принял еще пару ударов на щит, сам начал наносить удары, стараясь найти слабое место. Противник оказался не слабее меня, настоящий гигант, но явно переоценил свои удары, быстро начал выдыхаться.

Вдруг я увидел сразу трех одинаковых всадников, оцепенел, заставил Зайчика попятиться. Они все надвигаются с трех сторон, я поспешно сказал себе, что это один человек, вертел головой, стараясь понять, кто из них из плоти, и тут заметил вокруг двух едва-едва мерцающую оболочку.

Третий перевел дыхание, начал приближаться уже неспешно, я поднял шит и меч, готовясь принять удары фантомов, он заехал сбоку и вскинул меч. Я резко изменил движение удара, лезвие меча направилось по косой, удар пришел прямо в решетку забрала. К моему потрясению, лезвие не рассекло тонкую сетку, но я услыхал глухой вскрик, всадник содрогнулся всем телом, выпрямился и начал заваливаться на конский круп.

Фантомы задрожали и стали расплываться. Решетка воина-колдуна от тяжелого удара вогнулась, окрасилась кровью. Он пытался удержаться в седле, я ударил в голову краем щита. Раздался мощный звон, словно молотобоец обрушил молот на лист железа, всадник начал сползать с коня.

Я с силой толкнул в плечо. Он рухнул, безуспешно хватаясь за конскую гриву. Я соскочил на землю и уже там добавил ногами в голову. Наконец он оставил попытки встать и рухнул на спину, раскинув руки. От фантомов остались грязные клочья тумана, их растрепывал и размывал легкий ветерок.

От горящей деревни примчался подросток. Испуганные глаза уставились на поверженных, затем с еще большим испугом на меня.

– Спасибо вам, благородный лорд… Они хотели убить нас всех!

– Что за дурость, – сказал я. – А кто же будет платить налоги? Ты знаешь их?

– Да, сэр. Это люди графа Винсена Касселя, а это сам Митчел, сын графа Касселя.

– Зачем они это сделали?

Подросток нервно сглотнул слюну.

– Наш хозяин, герцог Готфрид, уехал на Север, там будет турнир, а граф Кассель пытается захватить его замок и все его богатства.

– Вот оно что, – протянул я. – Хорошо, беги и быстро принеси крепких веревок. Или ремней. Надо связать этого кабана. И еще… скажи всем поселянам, что пусть из замка хозяева пришлют хоть какую-то охрану!

Он унесся, как тушканчик, вскоре явился с тремя крепкими поселянами, один забрызган кровью, на груди широкая царапина. Я велел им связать покрепче этого пленного кабана, он очнулся, спросил угрюмо:

– Ты знаешь, кто мой отец?

Я спросил с интересом:

– А ты сам знаешь?

Он спросил туповато:

– Ты кто? Ты в самом деле не знаешь, чей я сын?

– Я даже знаю, кто твоя мать, – ответил я любезно. Он попробовал встать, я взял молот и, не бросая, шарахнул по железной голове. Раздался могучий звон, как будто я ударил в добротный церковный колокол. Одного звука достаточно, чтобы оглушить на неделю, но железный болван еще постоял пару мгновений, затем колени подломились, он рухнул мне под ноги.

Поселяне туго связали пленника, я хотел было потащить на веревке, как ковбой плененного шерифа, потом решил, что эффектнее будет привезти его, как забитого оленя, на конском крупе. Это сразу покажет, кто есть кто: мало где отыщется второй конь, что с легкостью идет под весом двух крупных рыцарей в полных доспехах.

Крестьяне наблюдали за мной с испугом и надеждой. Я сделал широкий жест:

– Я, благородный барон де Амальфи, рыцарь и все такое, изволю отдать вам всех коней этих негодяев! Проверьте их карманы, пояса, седла. Найденные деньги и ценности передайте тем, кто пострадал от этих мерзавцев.

Они провожали меня ошарашенным молчанием и тогда, когда отъехал на полсотни шагов, начали выкрикивать благодарности.

Глава 3

Приближаясь к крепости, я оценил и могучие надвратные, и машикули, а над воротами широкий помост, где могут разместиться с полсотни воинов. Плохо будет тем, кто попытается разбить ворота хоть топорами, хоть тараном, но я один, не считая груза за спиной, еду медленно, потому сверху на меня только смотрели, не выказывая враждебности. Я подъехал ближе, вытащил рог и кое-как протрубил, стараясь, чтобы звук получался если и неправильный, то хотя бы громкий.

Наверху прозвучал голос:

– Кто у ворот?

– Ричард Длинные Руки, – ответил я громко. – Тот самый, знаете? Кстати, с вестью о герцоге Готфриде.

На воротах заговорили, наконец тот же голос спросил подозрительно:

– А что это за собака?

– Моя собачка, – ответил я нетерпеливо. – А мышей, случаем, не боитесь?

– То мышей, – прозвучал голос, – а то этот пес… Больно он похож на тех, которые в древние времена… Ладно, щас откроем, но вы, господин, своего пса держите крепче.

– Мухи не обидит, – заверил я.

Послышался топот, могучие створки ворот дрогнули и приоткрылись. Я вдвинулся в щель, Пес вскочил первым. Раздались испуганные вопли, ворота за моей спиной закрыли с превеликой поспешностью, загромыхали массивные железные засовы. Перед нами открылся вымощенный серой брусчаткой двор, невероятно просторный, настоящая городская площадь, сдизайнеренная для царских парадов. По ту сторону каменной пустыни еще две такие же башни по углам, настоящий четырехугольник из башен, соединенный высокой и толстой стеной. Из ближайшей к нам башни выскочили несколько человек, все бегут в нашу сторону, кто-то вопит, призывая старших, другие тут же оцепили нас в боязливом молчании широким кругом.

Пятеро стражей врат окружили меня с выставленными в мою сторону пиками. Подошел старший, крепкий и настолько широкий, что выглядит почти низкорослым. Доспехи, не самые новые и не блестящие, подогнаны с тщательностью и умением профессионала, которому служат не для парадов. Суровое обветренное лицо, пронзительно голубые глаза, полные недоверия, широкий подбородок и твердый рот – если это не начальник стражи, то я все еще не отличу коня от мула.

Он обошел Пса, стараясь не выказывать перед ним страха, прямой взгляд устремлен мне в лицо.

– Мартин Беар, – назвался он, – начальник стражи. Сейчас выйдет кастелян… Господи, кто это у вас?

– Пленник, – ответил я лаконично. – С другими шалопаями разорял вашу деревню. Видите дым? Это горит окраинный дом… Криворукие, никак не загасят.

Подходили еще люди, все рассматривали с боязливым интересом не столько меня, сколько пленника. Мартина, отметил я, называют без приставки «сэр», значит, правая рука Блэкгарда не имеет рыцарского звания. Видимо, как часто бывает, в оруженосцы герцог взял лучшего из молодых крепких слуг, тот прошел все обучение, сражался бок о бок с хозяином, но звания так и не был удостоен, как обязательно случилось бы с дворянским сынком.

Из башни, что явно служит донжоном, наконец вышел приземистый человек в богатой одежде, с ним две женщины в ярких платьях.

Ничто так не маскирует людей, как лицо, мелькнуло у меня, когда взглянул на старшую, даму лет сорока, рослую, с вытянутым аристократическим лицом, абсолютно непроницаемым, как у фараона на троне. Можно не говорить, кто она такая, жену герцога можно узнать сразу. Она чем-то напоминает герцога Готфрида, совместное проживание делает супругов похожими даже внешне. Вторая, ростом пониже, помоложе и поживее, сразу же стрельнула в меня игривыми глазками, просто так, по привычке, рефлекс настоящей женщины.

Пес сидит на толстой заднице, неподвижный и спокойный, как медведь, обе дамы на него покосились, но решили, что главнее все-таки я, устремили на меня требовательный и кокетливый взоры.

Я поклонился, не покидая седла.

– Ричард Длинные Руки, мадам.

Человек в богатой одежде, видимо, и есть обещанный кастелян, долго всматривался в меня острыми, колючими глазами, я надменно и благородно смотрел на него с высоты седла. У кастеляна лысая голова на тонкой шее, хотя точно насчет шеи не скажу, пышный воротник упирается с обеих сторон, оставляя только подбородок и горло с кадыком, размером с орех, и вздутые вены по бокам. Дальше поднятый воротник широким полумесяцем закрывает затылок, но по бокам расходится в стороны, открывая большие, как у Каренина, мясистые уши.

Лицо морщинистое, губы собраны в жемок, будто ни единого зуба, под глазами мешки в три ряда и сеть крупных и мелких моршин. Единственное, где я их не увидел, это на лбу, высоком и широком, как у Сократа.

– Герцогиня Изабелла, – сказал он наконец неожиданно властным, буквально державным голосом, – Изабелла Брабантская… леди Бабетта…

Леди Изабелла, все верно, жена герцога, в строгом темном с красным платье, что опускается до пола, широкий воротник закрывает шею. И хотя ухитряется смотреть свысока даже на всадника, а для этого надо запрокидывать голову, в то же время благодаря слегка выступающему вперед лбу создается впечатление, что смотрит исподлобья, а густые черные брови, что расходятся к вискам и приподнимаются, как крылья хищной птицы, усиливают впечатление.

Лицо породистое, значит – сильная и волевая женщина, стойкая и цепкая, что умеет выбрать главную цель и двигаться к ней, не отвлекаясь на дешевые развлечения, сладострастия, чревоугодия и прочие слабости. У таких женщин не бывает слабостей, это я ощутил с дрожью вдоль спинного хребта, встретившись с нею взглядом.

Белая атласная кожа видна в неглубоком вырезе клинышком, на шее тонкая цепочка с небольшим камешком, то ли амулет, то ли драгоценность, никогда не научусь в них разбираться.

Она вперила в меня требовательный взгляд, но произнесла ровным протокольным голосом:

– Мне сказали, что у вас вести о… моем муже?

Отвечать даме с высоты седла – все равно что сидя, я поспешно соскочил, с удовольствием чувствуя под подошвами твердь каменных плит, еще раз поклонился, это редко когда бывает лишним.

– С ним все в порядке, мадам. Вы не спрашиваете, что случилось с деревней прямо у вас перед замком?

В ее глазах ничего не промелькнуло, она все так же холодно и бесстрастно смотрит мне в лицо, только леди Бабетта сочувствующе вздохнула. Пес посмотрел в ее сторону внимательно, она вздрогнула, заискивающе улыбнулась ему, а потом, обещающе, мне.

Герцогиня сказала почти так же бесстрастно:

– У нас осталось не так уж и много неразоренных деревень, сэр…

– … Ричард Длинные Руки, – подсказал я.

– Сэр Ричард. Если бы муж был здесь, наши недоброжелатели не осмелились бы… Вы ехали… там?

Я разрезал веревку, железное тело с грохотом обрушилось с коня на каменную поверхность двора. Стражники отпрыгнули, чтобы не придавило ноги. Тяжелое тело раскинулось во весь рост на каменных плитах. Захваченный в самом деле огромен, мелькнуло у меня. Здоровенного кабана я завалил. Чему-то научился в этом мире.

– Это один из тех, – объяснил я, – кто развлекался в вашей деревне. Остальные шестеро остались там…

На меня все смотрели недоверчиво, только леди Бабетта улыбнулась поощрительно и повела плечом, чтобы оголить его больше и показать, какая у нее чудная нежная кожа. Кастелян кашлянул и сказал осторожно:

– А остальные не воспротивились, что вы… их товарища…

– Нет, – ответил я любезно, – не воспротивились. Сейчас их, наверное, уже вороны клюют. А это мой пленник.

Гробовое молчание, кастелян охнул, кто-то воскликнул:

– Сэр… вас прислал сам Господь Бог!

– Возможно, – согласился я. – Его пути неисповедимы, верно?

– Кто вы, сэр?

– Ричард Длинные Руки, – повторил я медленно. После рассчитанной паузы добавил таким же ровным, бесстрастным голосом: – Сын герцога Готфрида Валленштейна. Незаконнорожденный, позвольте похвастаться.

Пока герцогиня и кастелян являли немую сцену, в то время как глаза леди Бабетты вспыхнули неистовым любопытством, Мартин и его люди содрали с металлическим скрежетом помятый шлем с пленника. Молодой, широкомордый, шрамы на скуле, щеке, подбородке, даже левую бровь рассекает белая впадинка. Волосы слиплись от крови, тонкая струйка медленно стекает по лбу.

Голова еще болтается из стороны в сторону, но пришел в себя, злобные глаза зыркнули из-под густых бровей, разом обвел взглядом столпившихся вокруг воинов. Хозяйку замка проигнорировал, наконец уперся взглядом, как наконечником копья, в меня.

– Что за тварь…

Я с силой ударил его ногой в зубы. Булатная пластинка, предохраняющая носок сапога, легко разбила губы, кровь брызнула во все стороны. Голова графского сынка дернулась так, будто конь саданул обоими копытами.

– Следи за языком, – посоветовал я холодно. – Ты – пленник. Мне выкуп не очень-то и нужен, запомнил? Может быть, больше получу удовольствия, когда сдеру шкуру, набью соломой и поставлю мишенью для стрелков.

Он умолк, смотрел налитыми кровью глазами. Разбитые губы стали как оладьи. Я повернулся к леди Изабелле.

– Найдется достаточно глубокий подвал с крепкой дверью? Мне нужно где-то подержать пленника. Конечно, я могу и сразу повесить…

В толпе ахнули, женщина вскрикнула:

– Нет-нет, только не в моем замке!.. Мартин, распорядись.

Я сказал предостерегающе:

– Учтите, он знаком с чарами. Во всяком случае, со мной пытался.

Мартин хмуро посмотрел в сторону кастеляна, тот царственно повел дланью, пленника подхватили, увели, предварительно проверив веревку на руках и подтянув там, где ослабела.

Герцогиня вновь обрела царственный вид, выпрямилась, сказала голосом владетельной особы:

– Сэр Ричард… У вас новости о моем муже?.. Позвольте предложить вам комнату, где сложите вещи, отряхнете одежду. Обед скоро, вас позовут… Джулиан, распорядись.

Она смотрела ровно и бесстрастно, сделав вид, что вовсе не слышала моих возмутительных слов о моем родстве с ее мужем, а если и слышала, то все равно не слышала. Джулиан, кастелян, величественно хлопнул в ладоши и требовательно посмотрел по сторонам. Из толпы поспешно вышел один, поклонился.

Я сказал громко:

– Моего коня поставить от других отдельно! А то местные могут начать задираться, а он хоть и вежливый, словно монах-бенедиктинец, но может в конце концов обидеться… Благодарю вас, леди Изабелла, мне в самом деле не терпится смыть пыль, грязь и слюни ваших нерасторопных соседей…

Я не успел отвесить церемонный поклон, на стене закричали. Один на верху ворот повернулся и, отбежав к ступенькам, скатился почти кубарем. Леди Изабелла замерла, лицо сразу побледнело и напряглось, а стражник, низкорослый воин в кожаных доспехах, подбежал к нам, упал на одно колено и прокричал тонким сорванным голосом:

– Леди Изабелла! Чужаки с оружием бегут к воротам!..

Леди Изабелла не успела открыть рот, у меня вырвалось, как будто я всю жизнь защищал не только свой Амальфи, но и чужие замки:

– Лучники – наверх!.. Всадники – охраняют ворота внизу, женщины – носят камни на стену.

Воин смотрел на меня ошалело, я повернулся и бросился к стене. Во дворе сразу началась бестолковая сутолока, все бегают с криками, нападение явно застало врасплох, это и понятно, замок выглядит таким укрепленным, что будь здесь герцог с дружиной, никто не посмел бы и приблизиться…

По ту сторону стены распахнулся захватывающий дух простор. Вдали около сотни человек неторопливо идут на конях к замку, но совсем близко к воротам несутся во весь опор, вздымая желтую пыль, десятка два закованных в железо конников. Еще человек тридцать с топорами в руках уже подбежали к воротам. Пятеро из них, оставив оружие, взялись за луки и начали стрелять вверх. Пара стрел пронеслась в небо близко от камня, за которым стоял я, одна слабо чиркнула металлическим клювом и, совершив петлю, пошла вниз.

Я сдернул лук и начал быстро-быстро выхватывать стрелы. Еще пока ехал сюда, упражнялся в скорости, тот мужик в гостинице не подвел, если я натягиваю тетиву до отказа – стрела расщепляет средних размеров дуб и раскалывает валун, но для меня главное, что могу стрелять в неком трансе, когда руки двигаются с сумасшедшей скоростью.

Мужики справа и слева смотрели с открытыми ртами, я глазами указал вниз, туда смотрите, они посмотрели и тут же повернулись ко мне с еще большим почтением в вытаращенных глазах и даже суеверным ужасом.

Я выхватывал стрелы, накладывал на тетиву и, рывком оттянув, тут же отпускал, глазами выбирая цель, а внизу дикий панический крик, стрелы сеют опустошение, словно град Божий. Из тридцати нападавших осталась половина, прежде чем там сообразили, что ворота прорубить не успеют, некоторые попятились, двое-трое еще упрямо продолжали взмахивать топорами.

– Господи помилуй! – вырвалось у мужика справа от меня.

– А вот не помилую, – ответил я сквозь зубы.

– Богохульник, – сказал мужик с удовольствием.

– Мне дано от Бога право, – сурово ответил я, – судить и миловать… Спрячь голову, дурак!

Трое у ворот полегли, остальных я без жалости расстреливал в спины. Всадники начали придерживать коней, но когда увидели, как гибнут их кнехты, заорали, выхватили топоры. Копыта грозно и мощно стучали по дороге, солнце сверкает на доспехах, мы на стене поневоле начали щуриться и прикрывать глаза ладонями.

– Они в панцирях, – сказал кто-то с тревогой. – Братцы, камнями их!

– Хорошо, – одобрил я. – Но бросайте прицельно, камни тоже денег стоят.

Передний из всадников достиг ворот, я услышал тяжелый удар боевого топора, которым раскалывают рыцарские шлемы и кирасы. Толстые дубовые доски загудели.

Перегнувшись, я пустил ему стрелу в темечко, а затем быстро-быстро осыпал стрелами остальных. Получилось хуже: цель стреле указываю взглядом, но если с кнехтами все просто – там лишь бы попасть, то здесь нужно высматривать щели между пластинами панциря. К счастью, усиленный геммами лук Арианта пробивает и панцири, только в двух случаях я поспешил выпустить стрелу, не оттянув как следует тетиву, и всадники лишь содрогнулись, один тут же ухватил стрелу и выдернул, вскинул над головой, потряс, роняя красные капли на роскошный султан на шлеме.

На стене перестали ахать при каждом удачном попадании, я при благоговейном молчании выпустил последние три стрелы, и три всадника, что уже повернули коней и скакали во всю мочь прочь от замка, свалились с коней.

– Быстро собрать коней! – велел я. – Обшарить карманы убитых!.. Все, что соберете, – ваше.

Они сыпанули со стены, как горох, на ступенях образовалась давка. Я боялся, что от жадности начнут сигать прямо со стены, но обошлось, через пару минут ворота распахнулись, наружу выметнулись не только те, кто был на стене, но и всадники, в мрачном молчании ждавшие схватки по эту сторону ворот.

Я медленно спустился во двор, лук уже за спиной, ладонями отряхнул пыль с локтей. Пес бросился мне на грудь, коричневые глаза смотрят вопросительно: не нужно ли ему вмешаться? Не нужно, ответил я взглядом. Отдыхай, не пугай местный народец.

Слуги испуганно пятились, кланялись и снова пятились. Я оглянулся, леди Изабелла и ее подруга уже ушли, не женское дело охранять ворота, ко мне подбежали воины, в глазах почтение и готовность повиноваться.

– Маловато камней, – сказал я жестко. – А если бы нападающих было втрое больше? Или с тараном?

Все молчали, слуги отступили, наконец один сказал угрюмо:

– Ваша милость, семьсот лет ни один не подступал к воротам!

– Тем больше слухов о здешних богатствах, – отрезал я. – Ладно, куда поместили моего пленника?

– Я покажу, ваша милость, – поспешно сказал один из слуг. – Мы его в самый надежный подвал…

Я оглянулся.

– А где это… Мартин Беар?

– Мартин? Он вывел отряд за ворота, осматривает убитых.

– Пусть потом доложит о результатах, – распорядился я. – А теперь веди в ваши темницы! Надеюсь, там крепкие решетки?

– Крепкие, ваша милость, – заверил слуга подобострастно.

– А двери?

– Железные!

– Хорошо, – повторил я. – Нечисть почему-то и железа боится.

Глава 4

Пес пошел следом, я оставил его у дверей во дворе, а со слугой пошли вниз по стертым каменным ступенькам. Опускаться пришлось недолго, я удивился, что у герцога с подземными темницами негусто, всего пять выдолбленных в скальном грунте каменных мешков, достаточно просторных, чтобы узник мог даже поразмяться, шагая от стены к стене. Не похоже на злобного тирана. Впрочем, герцог человек решительный, к садизму не склонен, он явно предпочитал без долгих разговоров простолюдинов в петлю, а благородных – на плаху. Явная экономия на судебных издержках, тюремщиках и оплате каменщиков по обустройству и расширению новых камер.

Слуга погремел ключами, дверь распахнулась в темноту подвала. Слуга посветил факелом, в каменном мешке размером с просторный клозет, на охапке соломы разлегся прикованный к стене крупный мужчина. Доспехи уже содрали, оставив ярко-синий кафтан и коричневые штаны, даже сапоги сняли, чтобы проще было приковать к стене железными цепями.

Он прищурился, прикрыл ладонью глаза от яркого света.

– Чего?..

– Великолепно, – восхитился я. – Спасибо, что не выгнал сразу. Апартаменты у тебя как раз по тебе. Вот что, мужик. Кто ты и что ты, уже знаю. Сейчас вот думаю, что с тобой делать…

Я сделал паузу, рассматривая его, как мясник толстую свинью, он сказал чуть быстрее, чем следовало бы бесстрашному человеку:

– Назначайте выкуп. Если мой отец сможет…

– Сможет, – ответил я недобро. – Я ему начну присылать через день сперва правое ухо, потом левое, затем мизинцы с обеих рук…

Он чуть побледнел, смотрел исподлобья.

– Без пальцев я не смогу держать меч.

– И что?

– Тогда я не воин, выкуп снизится. Если вообще такого стоит выкупать.

Я сдвинул плечами.

– Пока что ты единственный наследник? А внуков отцу можешь обеспечить даже без обеих рук… которые тоже потеряешь, если отец быстро не соберет выкуп. Впрочем, я еще не решил насчет выкупа. Зачем мне выкуп? Я, в отличие от здешнего герцога, человек не бедный.

Он смотрел все так же неотрывно, в глазах затеплилась надежда.

– Тогда стоит ли встревать в эти дела? У Касселей с герцогом давние счеты. Он у нас четверых из родни убил, семь деревень разорил!.. Малолетнего племянника повесил в лесу и устроил из него мишень для стрелков!

Я смолчал, на герцога это похоже, но дело в том, что зверств герцога не видел, а вот деревню этот герой со своей командой жгли на моих глазах, убивали беззащитных крестьян. Я хоть и попытался проехать мимо, но молодую женщину насиловали слишком близко к дороге, и моя ярость не ушла, лишь затаилась, как кипящая лава под толстой коричневой коркой. Со зверьем не просто можно, а нужно по-звериному. Любой другой язык понимают как признак слабости.

– По ту сторону ворот три десятка трупов, – сообщил я. – Люди Винсена Касселя, как мне доложили. То есть твои люди. Или твоего папочки. Сейчас их вороны клюют с большим удовольствием. Здесь быстрые такие вороны, приученные. Сразу слетелись! Думаю, если тебя вышвырнуть, мигом растащат по косточкам. Не вороны, а волки с крыльями… Одного не пойму, это что, тебе на выручку явились так быстро?

Он помрачнел, глаза подозрительно зыркнули из-под выступающих, как у питекантропа, надбровных дуг.

– Был приступ?

– Да, – ответил я с удовольствием. – Только один пострадал… из защитников. Камень на ногу уронил, дурило. Зато из нападавших ни один не уполз. Работаем чисто!.. Вообще стараемся быть элегантными. Так в чем дело?.. Ты как-то сумел сообщить?.. Хотя все равно не успели бы… Замок Касселя, как мне сказали, отсюда далековато. И вроде бы совсем в другой стороне, хотя я этого что-то не понял.

Он оскалил крупные желтые зубы.

– У моего отца много людей!

– И все толпились в замке? – усомнился я. – Так вот и спали в полных доспехах и при оружии? Говори правду.

Я вытащил меч и упер острием ему в грудь. Он бесстрашно усмехнулся.

– Выкуп за мертвого не получишь.

– Зачем мне ваши копейки, – ответил я. – Вдруг я садист? Удовольствие стоит дороже.

Опустил меч, выбрал удобную точку на развилке, снова упер меч и легонько нажал. Острие, пропоров ткань, вошло в мягкое. Пленник дико заорал.

Я поинтересовался:

– А верно, что в ногах правды нет, она где-то между?

Он выкрикнул с мукой:

– Будь ты проклят!.. Ты же рыцарь! И я рыцарь! Что тебе, как обращались с быдлом? Ну сожгли те лачуги земляных червей… Скажи сколько, заплатим, за ущерб!

Я пожал плечами, нажал снова. Он заорал, начал извиваться, пытаясь спасти гениталии от острого железа.

– Кто бы ни был человек, – сообщил я, – он может сказать лишь две вещи: правду и ложь. Ну, что скажешь? Можешь молчать, так даже интереснее, узнаешь, как жить кастратом…

– Хорошо, хорошо! – закричал он. – Я все расскажу! Только что это изменит? Да, мы давно готовились. Как только узнали, что герцог отбыл на турнир, сразу же начали собирать людей. Выехали на простор, переговорили со степными варварами, наняли самых крепких… Если бы знали заранее, что он уедет, то захватили бы замок за пару следующих после его отъезда дней. А так, ты прав, пока созвали всех, прошло много времени. Сегодня решили нанести удар… По дороге мой отряд решил малость повеселиться в деревне герцога. А тут ты, будь ты проклят, едешь мимо, такой гордый и блестящий на огромном коне, которым каждый хотел бы завладеть…

Я убрал меч, из распоротой штанины просочилась пара капель крови. Пленник обеими руками зажимал рану, бледный, разом исхудавший, с темными кругами под глазами, откуда так мгновенно появились, поникший, как под дождем лопух.

– Ладно, – сказал я как можно более жестко, – жди!

Он крикнул мне в спину:

– Чего ждать?

– Что моя левая нога решит, – ответил я уже со ступеней. – Знаешь, ты хоть и был в доспехах, но я никак не могу заставить себя обходиться с тобой, как с рыцарем. Как только вспомню, как вы деревню жгли и баб насиловали… Я хоть и не демократ, но все-таки… Так что ты теперь всего лишь военный преступник.

Он остался с раскрытым ртом, страж долго гремел засовами и ключами, запирая железную дверь.

Жаркое солнце напрыгнуло при выходе из подвала, разом сладко обожгло плечи и голову. Двор необъятно широк, однако народ жмется к стенам, перебегает там. Словно под артобстрелом, хотя огромный черный Пес сидит, как изваяние из темного металла, и, не обращая внимания на людишек, неотрывно смотрит на выход из подвала, терпеливо ждет возвращения хозяина.

Он ринулся ко мне, счастливый и ликующий, накопивший за тысячи лет столько любви и нежности к человеку, что никак не удается выплеснуть хотя бы часть, все время накапливается и любовь, и преданность, и верность.

– И я тебя люблю, – ответил я, – правда люблю… ну как тебя не любить, такое чудо…

Народ смотрит в ужасе, но к вечеру большинство привыкнет, для того и целуюсь на виду, треплю по загривку и хватаю за уши, пусть видят, что это просто большой пес. Всего лишь чуточку крупнее обычных собак.

Солнце жжет плечи, я сощурился, как китаец, и в удивлении посмотрел на небо. Вот он, Юг: солнце сползает по раскаленному своду, как яичный желток, а все еще жжет, будто в полдень. Когда коснулось крепостной стены, красное, огромное, распухшее, на мгновение почудилось, что Земля теряет атмосферу, а Солнце уже наполовину выгорело, размером с Юпитер, видимый с Ганимеда, воздух какой-то не совсем прозрачный, во дворе посерело, потом сообразил, что из-за высоких стен здесь как в колодце, пусть и просторном, солнце видишь только в полдень.

От сторожевой башни в мою сторону направился тот самый здоровяк, что поперек себя шире, Мартин Беар, начальник замковой стражи, отсалютовал, сказал хриплым голосом опытного ветерана:

– Собраны все доспехи, милорд, оружие!.. Двенадцать хороших коней, двое так вообще огонь, цены им нет. Что прикажете дальше?

Я помолчал чуть, определяясь с ответом. Лицо Мартина, некрасивое и неправильное, в то же время яснее ясного говорит о крутом, но честном нраве, квадратная челюсть выдает силу и твердость характера, а прямой взгляд пронзительно голубых глаз из-под насупленных бровей сообщает, что их хозяин не умеет льстить и подлаживаться, но свое слово держит, службу знает, в спину не ударит, честь и верность у таких вот в крови.

– Здесь, – ответил я после паузы, – как я понял, распоряжается леди Изабелла. Я же только гость.

Он взглянул коротко, опустил взгляд, чтобы я не догадался, что он думает о ситуации, сказал с некоторой совсем не нарочитой нерешительностью:

– Я слышал, что вы, ваша милость…

– Ну-ну?

Он произнес совсем негромко, словно стесняясь:

– Сын нашего хозяина…

– Незаконнорожденный, – сказал я громко. – Это значит, у меня прав никаких. Могу распоряжаться только своим конем.

Пес подбежал и сел рядом, в коричневых глазах обида. Я потрепал по огромной голове, шепнул, что и я его люблю, он у меня вообще замечательный.

Мартин покачал головой, в глубоко запавших глазах явное недоверие. Крепко замешанный и круто сваренный, битый жизнью, бывалый, много повидавший, мелкие морщинки у глаз и глубокие на щеках и у рта, от всей фигуры веет мужеством и силой, простой и бесхитростный, однако не дурак, такого вокруг пальца обвести непросто.

– Милорд, – произнес он почтительно, – меня зовут Мартин по прозвищу Большой Топор. Сейчас я начальник стражи замка. Вообще-то начальник – сэр Блэкгард, но его наш хозяин захватил с собой в Каталаун. Я много странствовал, повидал людей, могу сказать сразу, что вы добыли золотые рыцарские шпоры своими руками, своей силой и отвагой, потому так и блестят на ваших сапогах, как два солнца! Здесь сыновья лордов всегда становятся рыцарями, не важно, что иные только и умеют, что пить да девок на сеновал… Если бы вас Господь не послал так вовремя, то и не знаю… Если и отбились бы, то немало потеряли бы людей. Всем хочется, чтобы вы остались!

Я развел руками.

– К сожалению… или к счастью, у меня дальняя дорога. А сюда заехал только по пути. Так что еще не знаю, задержусь ли дольше, чем на сутки, пока отдохнем после долгого пути и разузнаю дорогу дальше.

Он прямо смотрел мне в глаза.

– Постарайтесь задержаться. Леди Изабелла – гордая женщина. Она полагала, что герцог никогда ей не изменял. Впрочем, он в самом деле женился по любви.

Я сдвинул плечами.

– Это было давно. Наверняка еще до его женитьбы.

– Все равно. Некоторые женщины считают, что мужчины должны были хранить им верность заранее, еще с пеленок.

Он взглянул за мою спину, поморщился. Я оглянулся, из донжона ко мне торопливо спешит, едва не наступая на полы длинного цветного халата, дородный, как генерал в отставке, мажордом.

– Леди Изабелла, – почти выкрикнул он хорошо поставленным трубным голосом, – изволит пригласить вас, сэр Ричард, в главную залу. Позвольте, я проведу вас…

– Позволяю, – ответил я. – Бобик, за мной!

Мажордом замедлил шаг. На лице отразилась нерешительность.

– Милорд, – проговорил он убеждающе, – с собаками нельзя в главный зал.

– Да? – переспросил я. – Ладно, и эту обиду на общий счет запишем… Бобик, ты пока подожди меня здесь. Займись чем-нибудь… кур погоняй, Зайчика проведай. Не морят ли его здесь голодом? Судя по всему, здесь живут небогато.

Щека мажордома нервно дернулась, но спокойствие и невозмутимость он сохранял королевские, так мы прошли ко входу в северную башню. В обе стороны отпрыгнули слуги, на лицах испуг и замешательство. Я расправил плечи и вошел красиво и надменно, как входит в покоренный город император, хотя сердце трусливо тукает, а в черепе сшибаются десятки мыслей и сотня вариантов, как держаться и что говорить.

Двери распахнулись, я перешагнул порог несколько деревянно, ошалелый величием распахнувшегося роскошного простора. Немалый зал, справа и слева широкие лестницы из белого мрамора, перила толстые, из темного дерева и резные до невозможности. На полу дивной красоты ковер, так это метров двадцать на двадцать, а за ним еще один зал, широкие двери распахнуты в полумрак, оттуда блестит металл, словно под стенами два ряда рыцарских доспехов.

И что самое удивительное, чего нигде ни в одном замке еще не видел: по обе стороны двери в другой зал в деревянных кадках растут высокие не то растения, не то деревья. На стенах картины в золотых рамах, везде битвы и сцены охоты, что и понятно, как будто богатые феодалы что-то умеют еще, на потолке огромная люстра, свет причудливо преломляется в тысячах стекляшек, такой ровный и уверенный, словно электрический, но и не электричество, это видно, хозяин сразу демонстрирует, что магией здесь пользуются открыто.

Мажордом свернул налево, я понял, что наверх мне пока рано, рылом не вышел для хозяйских покоев, не каждый слуга имеет туда допуск, покорно прошел через целую анфиладу залов, роскошных и величественных, сразу же заметил главное отличие от дворцов Барбароссы или Шарлегайла: здесь чувствуется изысканность и недурной вкус. Если у Барбароссы всего лишь роскошь варвара, ограбившего богатых соседей, то здесь единство стиля, словно весь огромный комплекс выстроил один человек с чутьем художника. Или одна команда архитекторов, придерживающихся одного направления.

Залы не богаче, чем у Шарлегайла, но ощущение, что богаче намного. А возможно, и богаче, в том смысле что строение из простого гранита ценится выше, если дворец из мрамора рук Корбюзье строили узбекские гастарбайтеры. Я молча наслаждался, пока шли через залы, ощущение такое, словно разом из раннего Средневековья попал в позднее, а то и вовсе в эпоху барокко и прочей ренессантности.

Дверь, перед которой мы остановились, тоже выглядит солидно, но не кричаще: коричневая, из старинного мореного дуба, с приколоченной на двери медной пластинкой с изображением крылатого коня. Я не понял, что это значит, но едва мажордом распахнул дверь, с порога осмотрелся, ничего особенного: кровать, стол с длинной лавкой, мощного сложения табурет, похожий на штангиста мирового класса.

– Сейчас принесут воду, – сообщил мажордом, – если хотите сменить одежду… вам дадут новую.

– Спасибо, – ответил я, – с удовольствием смою пот и грязь. Но одежду пока что оставлю свою. Не знаю здешних мод. Вдруг у вас пирсинг обязателен?

Он поклонился, ничуть не удивившись, что я не доверяю копаться в своем дорожном мешке, словно здесь иностранные шпионы бывают каждый день. Возможно, их всех селят в этот номер.

Едва дверь закрылась, я огляделся более внимательно, и хотя скрытых камер не обнаружил, но держаться нужно так, будто подсмотреть могут в любой момент. Сосредоточился, вызвал термозрение, оглядел внимательно помещение. Везде ровная розоватость, лишь в одном углу чуть-чуть темнее, самую малость. Отогнул ковер, так и есть, между гранитными блоками ввиду осадки здания появилась крохотная щель, тянет свежим воздухом.

Я неторопливо и уже умело снимал железо, горка металла в углу росла. Наконец я остался в рубашке, брюках и сапогах, вздохнул свободнее, но все-таки табурет перенес и поставил так, чтобы все время оставаться возле своих доспехов, а меч, молот и лук тоже на расстоянии протянутой руки.

Дверь распахнулась от толчка ногой, толстый как Тартарен слуга, покраснев от напряжения, внес большой таз. Вода колыхается, как растопленное масло. Я выждал, когда опустит на табуретку.

– Мыло здесь не полагается? Ладно, обойдусь конским скребком. Иди.

Слуга поклонился и молча вышел. Я сбросил рубашку, она растопырила рукава и полетела на ложе, как усталое и пропотевшее привидение. Из окошка приятно тянет сквознячок, вспотевшее тело радостно вскинуло руки, чтобы проветрило и в подмышечных впадинах. Ладони погрузились без плеска, пахнет приятно, что-то добавлено, хорошо бы изобрели какой-нибудь грязерастворимый гель…

Дверь открылась, вошла девушка с большим кувшином в руках, взглянула боязливо.

– Тебе чего? – спросил я.

– Милорд, – сказала она, запинаясь, – я… я полить вам воды…

Я кивнул.

– Давай. А спину потереть можешь?

– Как скажете, милорд.

Я наклонился над тазом, тонкая струйка экономно бежала по спине, по шее, затем побежала вдоль хребта вниз. Я дернулся, сказал, распрямляясь:

– Хочешь, чтобы у меня штаны промокли?.. Лей на шею!

Она сказала очень смиренно:

– Прошу прощения, ваша милость… У вас такая широкая спина, я промахнулась…

– Больше не промахивайся, – велел я строго. – Потри этой щеткой лопатки… Сильнее три, что ты такая хилая? Еще сильнее!

Она уже тяжело дышала, наконец сказала с досадой:

– У вас не чесотка, милорд?

– Грязь, – ответил я. – Не выношу грязи. А приходится глотать по дорогам. И по хребту потри… Еще, еще, не ленись!.. Распустили вас, как погляжу.

Она терла молча, сопела, наконец любопытство взяло верх, поинтересовалась:

– Милорд к нам надолго?

– Конь отдохнет, поеду дальше, – ответил я. Она помолчала, спросила вдруг:

– А верно, что вы… сын герцога?

– Не имеет значения, – ответил я с небрежностью сына императора. – Лишь бы не сукин сын. Да и то… Вода кончилась? Зачерпни этой, лей на плечи.

Она сказала рассудительно:

– Ваша милость, зальем полы, у вас плечи больно широкие. Вы давайте сперва одно над тазом, потом другое…

Я послушно сдвигался, она лила и терла щеткой, довольно бестолково, вообще руки слабоваты, словно прислали хилую белошвейку. Да и слишком белые руки, ведь крепкий здоровый загар здесь считается признаком простолюдинства, а благородные люди избегают солнца, словно слизняки.

Она тяжело дышала, скребла, снова спросила:

– Милорд, как вам удалось… одному отогнать столько народу?

– Моя смерть в яйце, – ответил я. – Яйцо в утке, утка в зайце, заец… или заяц, как правильно? Ладно, не важно, лопоухий в медведе, топтыгин в хрустальном сундуке, сундук на вершине могучего дуба, дуб на острове Буяне, а остров Буян, что самое интересное, в такой стране, что никогда туда не добраться. Теперь все поняла?

Она поняла больше, чем я ожидал, щетка пошла скрести по мышцам спины с такой силой, что едва не сдирала шкуру, а злой голосок сказал над ухом:

– Милорд, вас, наверное, слишком много били и топтали, что вы стали таким злобным и недоверчивым.

– Милочка, – сказал я, – ты в своем уме? Я просто неболтлив. Суровая мужская неболтливость. Знаешь, давай лучше поговорим о твоих молочных железах. Они такие прелести, что я прямо сейчас готов…

Щетка шлепнулась в таз, обдав брызгами мое лицо. Девушка отстранилась, я не успел сказать и слова, как она пробормотала торопливо:

– Ваша милость, спина у вас блестит, как медная монетка. А спереди вы и сами сумеете… может быть, умыться. Если пробовали такое, конечно.

– Жаль, – сказал я искренне. – Ты хороша, знаешь? Впрочем, тебе это часто говорят, догадываюсь. Такие хитрые глазки и веселая мордочка, что просто чудо!.. Ночью заглянешь?

Она отступила, покачала головой.

– Мне кажется, – сказала она насмешливо, – вас, милорд, вышибут отсюда очень скоро. Никто не поверил в вашу сказку, что вы – сын герцога. 

Глава 5

Она исчезла раньше, чем я успел открыть рот. Встревоженный, вытерся чистыми тряпками, оделся, а после недолгого раздумья перебросил через плечо перевязь с мечом, подцепил к поясу молот. Только лук со стрелами, поколебавшись, оставил в углу рядом с грудой доспехов.

Вскоре появился мажордом, склонился в таком полупоклоне, что я и не понял, просит оказать мне честь или же сам оказывает мне великое благодеяние.

– Ну и чё? – поинтересовался я надменно.

– Благородная леди Изабелла, – провозгласил он в пространство, – хозяйка замка и всех владений, приглашает вас на обед… сэр Ричард.

– Ого, – ответил я, – если сейчас обед, а когда же у вас ужин? Одни совы, одни совы…

Он отвесил еще один полупоклон, лицо каменное, но когда заговорил, я ощутил в его гулко-бархатном голосе неодобрение:

– И еще герцогиня Изабелла изволит разрешить, если уж вы так привязаны к своей собаке, взять ее с собой.

– Это не собака, – ответил я надменно, – а Пес!.. И приехал я не на лошади, а на коне. Запомнил?.. Лады, пропустите ко мне собаку.

Пес ворвался в комнату, бросился на шею, я расцеловался с ним, затем выдвинул нижнюю челюсть, постарался смотреть тупо и надменно, признак благородного происхождения, когда голубая кровь и белая кость, кивнул Псу, приглашая следовать рядом, пошел, нарочито замедляя шаг, так что мажордом начал оглядываться, притормаживать, а я двигался в ритме «куда хочу, туда и пою», осматривался, в самом деле впечатленный как громадностью, так и убранством.

Однако краешком сознания отметил, что мои слова насчет оскорбления, которое нанижем, а потом все равно одну или с Парижем, до адресата дошли. Герцогиня, поколебавшись, приняла решение, что не может, как говорят наши избранники, не радовать, ибо оно, как говорят те же избранники, знаковое.

Обеденный зал… я сперва решил, что нас с Псом ввели в церковь. Огромное, роскошно украшенное и яркое освещенное помещение, а посреди стол, массивностью похожий на бильярдный, но длиной с дорожку для боулинга. С одного торца кресло с высокой спинкой, справа еще три – отделанные так же богато, но спинки короче, дальше стол тянется неприлично голый… и только с противоположного конца еще одно кресло, простое, спинка тоже простая и укороченная.

На столе пять медных подсвечников, свечи горят ровно, ярко и бездымно.

Одновременно со мной из двери напротив в зал вошли леди Изабелла и леди Бабетта, а следом две молодые девушки, в которых я сразу признал дочерей, похожи так же, как жеребята на коня, а не на корову или овцу. Правда, одна из дочерей показалась слишком уж знакомой, но она смотрела строго и надменно, вскинув подбородок и рассматривая меня как можно свысокее, и я скрыл изумление, сделал вид, что вижу впервые, чем, похоже, разочаровал.

От Бабетты пахнуло солнечным зноем, словно как губка впитала его во дворе. Вся налита солнцем: длинные золотые волосы, что падают без всякого, казалось бы ухода, хотя блестят чистотой и здоровьем, высокий лоб закрывает ровно постриженная челка, это вообще какой-то неведомый шик, еще ни у одной женщины такого не видел, даже сердце застучало чаще, словно знакомую встретил, лицо покрыто легким загаром, губы полные, сочные, как спелая черешня, середина верхней губы задорно приподнята, так что едва Бабетта чуть-чуть улыбнется, ровные зубки сверкают маняще и приглашающе.

Румянец на щеках сильный и здоровый, а по тому, как то появляется, то исчезает, дураку понятно, что косметика ни при чем, все натуральное. Вообще она напомнила ангела с рождественских открыток: чистенькая, пухленькая, с изумительно нежной гладкой кожей, постоянно улыбающаяся, с милым личиком, ямочками на аппетитных щечках. Конечно, повзрослевшего ангела, уже половозрелого, даже очень половозрелого, с мощными вторичными признаками, такие ангелы вроде бы называются гуриями…

Она ослепительно улыбнулась мне изумительно ровными белыми зубками, блестящими, как жемчужины, рот влажный и сочный, не говоря уже о полных чувственных губах, как будто созданных только для того, чтобы их брать в свои твердые мужские губы. От нее неуловимо повеяло эпохой Мерилин Монро, я женщин того типа видел только на старых фото моей бабушки, тогда в моде были такие вот милые и мягкие, разве что леди Бабетта цветная с головы до ног: даже в пышно взбитых волосах провокационно горит ярко-красная роза. Губы накрашены мощно и настолько ярко, что я то и дело невольно бросал на них взгляды.

Дочери хороши, только одна показалась кроткой овечкой, мило и как-то трусливо улыбнулась еще издали, словно умоляет не бить, а вторая встретила мой взгляд нахальным взором царствующей королевы, на которую пялится смерд.

Мажордом указал мне на кресло, что попроще и на противоположном от тех четверых конце стола. Женщины величаво подплыли к своим местам. Безучастный, как механический робот, лакей заученно выдвинул кресло, а когда леди Изабелла придвинулась к столу, также механически придвинул, герцогине осталось только опустить зад. С леди Бабеттой и двумя дочками все повторилось, а я сел сам, придвинувши кресло тоже сам, правда обеими руками, а не как это делал в прошлой жизни, одной рукой, захватив стул между ног. Пес опустил зад на пол, став похожим на помесь медведя с хомяком, вопросительно и с нетерпением посматривал на меня, на женщин, в глазах вопрос: когда же начнем жрать?

Леди Изабелла холодно и высокомерно рассматривала меня, а я, скользнув по ней взглядом, откровенно оценивал взглядом дочек. Обе похожи между собой, похожи и на мать, у них один только недостаток: великоваты ростом, хотя на меня, конечно, это не распространяется: я выше почти на полголовы. Одна тихая и благонравная, с потупленным взглядом, с тонким благородным лицом, аристократически бледным, вторая по аристократичности облика не уступает, но какой-то прапрадедушка или прапрабабушка проснулись в ней очень уж живые: глаза блестят, красиво вырезанные ноздри подрагивают, дважды бросила на меня ехидные взгляды, когда мать не видела, еще бы чуть – и состроила бы рожу.

– Итак, – произнесла леди Изабелла рассчитанно холодным и ровным голосом, – сэр Ричард, вы оказали, повторяю, огромную услугу. Будь вы просто гостем, мы были бы вам безмерно рады и не задавали бы никаких вопросов. Однако при сложившихся обстоятельствах… мы вынуждены кое-чем поинтересоваться. Но сперва позвольте представить моих дочерей: леди Даниэллу и леди Дженифер.

Она не назвала их моими сестрами, плохой знак, но я держал лицо таким же непроницаемо вежливым, склонил голову ровно настолько, насколько требовалось.

– Леди Даниэлла… Леди Дженифер… мое почтение.

Даниэлла улыбнулась кротко и беззащитно, в ее взгляде я прочел, что именно о таком брате она и мечтала, а Дженифер показала в улыбке острые зубки, будто готовилась тяпнуть за палец.

Я еще раз поклонился, сел и повернулся к хозяйке.

– Слушаю вас, леди Изабелла.

За столом притихли, смотрят в тарелки, только Даниэлла, как мне показалось, взглянула в мою сторону с сочувствием и тут же уронила взгляд. Да еще Бабетта томно повела глазами и глубоко-глубоко вздохнула, отчего высокая грудь едва не выпрыгнула из корсажа. Я все заметил, она тоже заметила, что я заметил, довольная улыбка скользнула по сочным сенсуальным, даже сексуальным губам.

Все мы в свое время интересуемся языком жестов и поз, которые непроизвольно принимает человек и тем самым порой выдает себя так, как не выдал бы и в подвалах инквизиции. Еще больше интересуемся в определенном возрасте расшифровкой поз женщин. Я смотрел на леди Изабеллу, леди Бабетту, Дженифер и Даниэллу, в памяти сразу всплыло:

Спина прямая, плечи раздвинуты, подбородок слегка приподнят – пунктуальная, дотошная, педантичная, хорошо воспитанная, привыкла к управлению.

Спина прямая, плечи развернуты, подбородок чуть опущен, так что взгляд малость исподлобья, – любящая интриги, обладает бурной энергией, обожает нравиться, честолюбивая, карьеристка.

Спина без фиксации, то есть обладатель ее не сидит, будто кол проглотил, взгляд слегка затуманен – обладает богатым воображением, артистична, мечтательна.

Спина горбиком, плечи сведены, голова опущена – робкая, нервная, пасующая перед жизненными трудностями.

Собственно, что леди Изабелла привыкла к управлению, можно понять, едва взглянув на ее волевое лицо. Да и то, что леди Бабетта обожает нравиться, видно с первого взгляда: сразу же послала мне такой взгляд, что я увидел ее голой. Вот только на Дженифер трудно подумать, что такая уж мечтательница, в моей комнате терла мне спину довольно умело. Ну, бледная и виновато улыбающаяся Даниэлла – подтверждение абсолютной точности учебника по истолкованию женских поз.

– Почему вы решили, – произнесла Изабелла наконец размеренно и холодно, хотя мне почудилось, будто легкая краска окрасила ее щеки, – что вы – сын герцога Готфрида Валленштейна?

Я снял с пальца перстень и взглядом указал на него слуге. Тот, молчаливый и почти неслышный, почтительно взял и отнес леди Изабелле. Она некоторое время всматривалась, дочери тоже вытянули шеи. Красивые шеи, изящные и в нужных пропорциях. Даниэлла снова посмотрела на меня с сочувствием и уже с братской любовью.

– Это перстень моего мужа, – произнесла герцогиня ровным голосом. – Как он попал к вам?

– Мы встретились на турнире в Каталауне, – объяснил я. – Первый раз герцог туда приезжал ровно двадцать пять лет назад. Он взял на ложе молоденькую и самую красивую девушку из ближайшего села. Если хотите, переспросите короля Барбароссу, подтвердит. Не при муже, конечно. Через девять месяцев у нее, как вы догадываетесь, родился сын – богатырь, красавец и умница. Это я о себе, если вы еще не поняли…. Но, леди Изабелла, хочу вас сразу заверить, что я ни на что не претендую в ваших краях. Еду-еду не свищу дальше на Юг, а сюда забрел просто по дороге. Благодаря дивной любезности герцога могу остановиться здесь на сутки или на пару… с вашего позволения, конечно, пока отдохнет конь, он у меня такой слабенький, такой слабенький… а потом двинусь. В смысле дальше. На коне. Более того, вам вовсе нет необходимости признавать меня сыном герцога… даже незаконнорожденным. Признаться, мне тоже этого не очень-то хотелось бы…

В глазах Бабетты появилось легкое удивление, а леди Изабелла насторожилась.

– Почему?

– В то время, – объяснил я, – когда герцог проходил через наши края, он оставался еще зеленым юнцом, а героями были благороднейший король Изорга Третий, великий стратег и полководец граф Бернар Клервоский, непобедимый рыцарь барон Иоанн Солсберийский… При желании я могу вообразить, что я сын одного из этих героев, а это, согласитесь, повыше.

Я говорил почти ласково, поддакивая, соглашаясь, что я не сын герцога, но леди Изабелла ощутила себя явно уязвленной, произнесла холодно:

– Вы в зеркало когда-нибудь себя видели? Граф Бернар Клервоский на голову ниже вас, я его видела дважды. Барон Иоанн Солсберийский тоже ниже, но зато у него голова, как у дикого кабана, и сам он телом, как горный медведь… Вы горных медведей видели?

– Я много чего видел, – сказал я скромно, – будучи человеком весьма любопытным и даже в какой-то мере любознательным.

– Как прошел турнир? – спросила леди Изабелла. Трое ждут ответа с напряжением, леди Бабетта – с любопытством, я ответил легко:

– А все турниры одинаковы! Сперва одиночные схватки, потом отряд на отряд. Бьют друг друга почем зря, ну просто неловко за людёв!

Она даже не поморщилась, поинтересовалась светским тоном:

– Кто объявлен победителем?

– Сэр Смит, – ответил я. – Не известный никому рыцарь из дальнего медвежьего угла. Кстати, тоже незаконнорожденный. Он получит все полагающиеся пряники.

– А герцог? Он участвовал?

Я кивнул.

– Да, конечно. Он великий воин. Но… как бы сказать… вот чувствует мой седалищный нерв, ваша светлость, у вашего супруга явно другая цель поездки.

Все женщины слушают очень внимательно, герцогиня спросила с волнением:

– Да? Какая же?

Не темни, сказал я взглядом, вы так похожи, что герцог не мог не поделиться с тобой истинной целью. Или хотя бы намекнул в общих чертах. Герцогиня выдержала мой взгляд, но румянец на щеках стал ярче.

– Не знаю, – ответил я беспечно. – Герцог еще только располагался в Каталауне, а я, переговорив с ним и получив вот этот перстень, сразу же отбыл по окончании турнира. С герцогом приперла масса горластых железнобоких, я такого отборного отряда еще не видел, так что герцог с ними явно был спокоен…

Она смотрела пристально, я ответил честным взглядом, ибо и на детекторе лжи повторил бы то же самое: и переговорил с герцогом, и перстень от него получил… не стану уточнять как, с герцогом в самом деле прибыл отряд рыцарей, а куда делся – промолчу, так что я честен, как Талейран.

– Надеюсь, – произнесла она ровным голосом, в котором мне почудился нехороший для меня подтекст, – он вернется скоро.

Я поклонился, обронил осторожно:

– Война в одинаковой мере облагает данью и мужчин и женщин, леди Изабелла. Но только с одних взимает кровь, с других – слезы.

Веки герцогини дрогнули, взгляд стал не просто острым, а пронизывающим.

– Вы что-то знаете о герцоге… еще?

– Ничего существенного, мадам, – успокоил я. – Просто мой небогатый жизненный опыт говорит о том, что очень часто те, кто отправляются за шерстью, возвращаются стрижеными.

Лицо ее стало еще бледнее, а круги под глазами отчетливее. Леди Даниэлла вздохнула.

– Скорее бы отец вернулся! Пусть даже как вы говорите, стриженым. Мы его любим… любого. Только бы вернулся! Я его больше никуда не отпущу! Паду на колени и буду умолять, что пора вложить меч в ножны и повесить на стену.

Мать и сестра посматривали на нее с удивлением, леди Дженифер поморщилась. Мне показалось, она украдкой пихнула сестру. Леди Изабелла одарила старшую дочь недовольным взглядом, обратила царственный лик в мою сторону.

– Вам может показаться удивительным, что замок подвергся такому нападению…

– Я многое видел, – ответил я осторожно.

– Дело в том, – сказала она, – что наш замок неприступен. Его не могли взять за все восемнадцать веков. С того самого времени, как он был выстроен!.. Принято считать, что на нем охранное заклятие, хотя вы сами видите, как он расположен… К тому же в замке всегда был отряд могучих рыцарей.

Я кивнул.

– Значит, единственный способ – перерезать все дороги снабжения, разорить деревни, что поставляют вам свежее мясо, рыбу, дичь…

– Вы все понимаете верно, – согласилась она. – Однако у нас в подвалах немерено зерна и муки, а два родника питают водой весь замок. Осадой нас тоже не взять, разве что продлится годами. Но скоро вернется мой муж, и тогда сэр Кассель сильно пожалеет…

Я всмотрелся в ее лицо. Суровые твердые морщины в уголках рта, вертикальная складка на лбу у бровей, все говорит о том, что сосед досаждает уже не первый год. Не похоже, чтобы герцог Готфрид владел ситуацией.

– Если Господу будет угодно, – произнес я. Увидел, как ехидно заулыбалась Дженифер при виде такого святоши, добавил с лицемерным смирением: – Все в его всемогущей деснице!

Леди Изабелла предостерегающе взглянула на дочь, та фыркнула, но опустила глазки. Леди Изабелла слегка повернула голову в мою сторону.

– И куда изволите держать курс, сэр Ричард?

– На Юг, – ответил я беспечно.

Дочери заулыбались, Даниэлла сочувствующе, Дженифер – ехидно, Изабелла напомнила:

– Юг большой. У вас определенная цель?

– Никакой, – заверил я. – Какая цель может быть у такого простого и простодушного, что в лесу родился, волчьим молоком кормился, в смысле маугличал, по лианам, аки Бэтмен… Просто любознательный я. Заскучал в Срединных Королевствах, не спится юному плейбою, хочу Юг посмотреть. Да и себя, такого вот красивого, показать, а то ведь просто подумать страшно, как же он живет, меня не видя…

Они переглянулись, леди Изабелла произнесла в затруднении:

– Это опасно… ехать вот так. На Юге есть земли, куда нельзя. Там просто смерть для каждого: мага, колдуна, героя, зверя или птицы. Есть земли богатые, но там убивают всех иностранцев. Есть непонятные королевства… А есть страны, где жить легко и привольно. Вам нужно не ошибиться в выборе, куда причалить…

– Дорога только через море?

– Да. Это еще одна сложность. Ветры могут отнести корабль совсем не туда, куда хотели плыть. А бури часто.

– Что делать, – ответил я, – придется рисковать. Но если расскажете подробнее о южных землях, риска будет меньше.

– Расскажу, – пообещала герцогиня и обратилась к мажордому, не поворачивая головы: – Жан, можешь подавать на стол.

Тот повернулся, призывно хлопнул в ладоши. Открылась боковая дверца, оттуда пошли одинаково одетые слуги, каждый нес, откинувшись назад, широкий поднос, уставленный яствами. Пес шумно потянул носом и в нетерпением поерзал задом. Я спросил тихо, но строго:

– Ты это что, у тебя глисты?.. Сиди смирно. Мы должны здесь подавать пример хороших манер.

Я некоторое время ожидал, что леди Изабелла прочтет молитву, как же без нее за стол, однако она взглянула на повара, тот подал знак лакеям, те ухватили со столика широкие подносы и устремились к столу.

Перед леди Изабеллой поставили тарелку с высокими бортами. Оттуда поднимается пар, я уловил аромат налимьей ухи, леди Изабелла взяла ложку и зачерпнула, передо мной поставили широкое блюдо, где обложенный мелко нарезанными кубиками сыра, зеленью и вишнями истекает соком жареный гусь – весь в коричневой корочке, словно в проржавевшей кольчуге: только тронь – лопнет, обнажится нежная розовая, а то и вовсе белая плоть. Из него валит жар, одуряющий аромат, мои пальцы начали вздрагивать от жажды ухватить и разодрать, хотя мясо там внутри горячее, как недра солнца.

Справа тарелка с отбивными, их уже посыпали перчиком и горькими травами, слева – на тарелке пять коричневотелых нежных форелей, свесили хвосты, запах бьет в ноздри. Мысленно я уже жру, но я рыцарь, потому сдерживаю себя за столом и выпрямляю спину с неподвижным лицом, как заправский обуздыватель плоти… в смысле чревоугодства. Насчет плоти я тоже герой, леди Бабетта вон как смотрит обещающе, но я пока еще держусь. При других обстоятельствах сам бы скаканул к ней в постель, но раз уж так старательно меня в нее тащат, надо поупираться. Хрен знает, что она хочет еще, кроме как поглумиться над моей невинностью.

На зеленых листах огромные и толстые, как кровяные колбаски, креветки – больше одной в тарелку не помещаются, нежномясые. Я раньше ел их только вареными, и то мелкими, а эти жареные, истекающие пахучим соком, политые соусом и с темно-красными крупинками перца, с массой белесой икры, редчайшего деликатеса…

Женщины молчат, чего-то ждут. Я сложил руки и сказал:

– Авэ Мария… Лаудетур Езус Кристос, Отче наш иже если на небеси…

Секунду благочестиво помолчав, я взял нож, разрезал гуся, взглядом извинился перед дамами, что не дотянусь до их тарелок, положил себе и начал жрать, не забывая бросать Псу кости с большими лохмотьями кожи и мяса.

Дженифер громко фыркнула, леди Изабелла, что посматривала на меня с неудовольствием, перевела строгий взгляд на младшую дочь. Дженифер с преувеличенным смирением опустила глазки, но во всем виде читается победоносное: люди, плюйте на него, святоша, ханжа, суеверный дурак, а вот мы все здесь свободомыслящие, несуеверные, для нас эти церковники не указ…

В открытое окно между железными прутьями стремительно проскользнул нахальный воробей, так мне показалось, но существо распахнуло золотые крылья, крохотный такой драконник, шустрый. Если и есть у него враги в природе, то не в этом зале. Он спикировал на край стола, медленно стащил на спину крылья, сразу став таким серым и несчастным, что леди Бабетта засмеялась и, отщипнув от пирога кусочек, сунула ему к мордочке. Дракончик благовоспитанно схватил игрушечной пастью, а когда съел, вздохнул и стал дожидаться, когда дадут еще. Совсем не те наглые ящерицы, каких видел во дворцах, где приходилось останавливаться, те сами хватают без спроса.

Даниэлла с беспокойством поглядывала на Пса, да я и сам был наготове, чтобы гаркнуть что-нибудь вроде «Тубо!» или «Нельзя!», но Пес смотрел на дракончика с ленивым пренебрежением. 

Глава 6

Все три дамы то и дело поглядывали, как ем, как режу мясо, как подцепляю на острие ножа ломти сыра или хлеба, а я, иногда забываясь из-за этого гребаного барокко, переставал хватать мясо руками и есть, обязательно чавкая и плямкая. Вот и сейчас, перехватив внимательный взгляд леди Изабеллы, постарался сыто рыгнуть, ухватил салфетку и промокнул уголки рта. И лишь отложив ее, понял, что надо было либо высморкаться в нее, либо плюнуть и бросить под стол. А то и на середину стола.

Леди Бабетта, что не перестает чарующе улыбаться, произнесла томным постельным голосом:

– Сэр Ричард… какая у вас какая великолепная собака…

– Это чудовище? – удивилась Дженифер.

– Да, – ответила Бабетта. – Вы посмотрите, сидит у самого стола, все видит, что на нем… а морда сухая!

Дженифер, похоже, никогда не имела дела с собаками, даже не поняла, в чем же достоинство, но в самом деле голова сидящего Пса выше уровня стола, видит жареного поросенка, запеченных цыплят, рябчиков, голубей, вареную и печеную рыбу, сдобные пироги, но морда остается сухой, хотя у любой собаки слюни свесились бы до пола.

– Это у меня монастырская собачка, – объяснил я благочестиво. – Привыкла усмирять плоть.

Дженифер с недоверием смерила взглядом могучую стать Пса, где под гладкой кожей выступают толстые бугры мышц.

– Ее благочестие, – заметила она, – уступает разве что вашему, да?

– Точно, – согласился я. – Вы, леди Дженифер, точно подметили, хоть и красивая… Какой у вас светильник разума коптит!

Бабетта мягко улыбнулась и, поигрывая слегка загорелым плечиком, дала понять, что ее светильник вообще не горит. Настоящая женщина должна чувствовать, а не умничать.

Я взял в руки курицу, хотя это явно не курица, благородные не могут позволить себе есть то же самое, что и простолюдины, это явно какие-то фазаны или откормленные рябчики с ананасами… да ладно, взял я курицу, разорвал надвое и половину бросил Псу со словами:

– Бобик, открывай пащечку… Недожарено, как ты любишь!

Пес поймал на лету, щелкнул челюстями и снова смотрит невинно, как будто муху проглотил, да вообще-то и мухи никакой не было, ждем-с, когда хоть что-то перепадет со стола. Я бросил и вторую половинку, а сам потянулся к зажаренному зверьку типа кролика, что не кролик, конечно, а благородно застреленный на охоте заяц. Разрезал я этого кролика, половину отожрал сам, в самом деле набегавшийся по лесам жилистый заяц, домашний кролик был бы куда мягче и нежнее, остальное бросил Бобику.

Женщины посматривали на него с некоторой опаской, страшные зубы блещут в свете люстр, как молнии, пасть красная, словно вход в ад, кролик исчез во мгновение ока, но в остальное время Пес сидит благовоспитанно, будто каменное изваяние, я даже подумал, что тысячи лет тому вот так сидел у чьего-то стола…

Леди Изабелла заметила, как я рассматриваю дракончика, легкая улыбка тронула ее красиво очерченные губы.

– Надеюсь, сэр Ричард ничего не имеет против этих милых созданий?

– Против рептилий? – переспросил я с удивлением. – Тю на вас, леди Изабелла!.. Чего бы я был против? Безобидные ящерки, пусть и с крыльями!.. Это же пресмыкающиеся, не какая-нибудь погань, про которую не за столом будь помянуто!.. Я, представляете, видел как-то женщину, что дома кошек держала!.. Не то две, не то три – с ума сойти!.. Вот уж в самом деле извращенка…

Они переглянулись, на лицах некоторое недоумение. Леди Бабетта томно улыбнулась.

– Вы слишком строги, сэр Ричард…

– Женщины, – ответил я строго, – и без того ведьмы, а с кошками так и вообще полная и окончательная нечисть! Если рыцарь увидит где женщину с кошкой, все понятно – должен бить, не ошибется. Любой кошатник – слуга дьявола.

– Ах, сэр Ричард, – томно протянула она, почти пропела, – какой вы… мужественный.

– Да, – согласился я охотно и выпятил грудь, – я такой.

В синих глазах Дженифер промелькнуло отвращение, Даниэлла лишь кротко улыбнулась, только герцогиня хранит молчание, из-за чего у меня создалось шечатление, что державница понимает больше, чем стараюсь показать.

– Такой, – обронила Дженифер ядовито, – такой… праведный!

– Чтобы добраться до источника, – ответил я многозначительно, – надо плыть против течения.

Они смотрели с ожиданием, ждут продолжения, но изрек мудрость и умолк, пусть думают и стараются понять, к чему я такое изрек. И хотя я сказал просто так, ни к селу ни к городу, но это не важно, обязательно найдут два-три тайных смысла.

– И куда же вы плывете? – спросила Бабетта кокетливо.

Кто-то требовательно постучал по моему колену. Я оторвал взгляд от разрумянившегося лица Бабетты. В глазах Пса недоумение и укор, он убрал толстую лапу, но взглядом указал на остывающую утку.

– Прости, – спохватился я. – Отвлекся… Привлекательные женщины отвлекают.

Он снова поймал на лету и проглотил в один миг, тут же превратившись в почти каменную статую, где только глазные яблоки двигаются, провожая взглядом проплывающие в руках слуг блюда.

Леди Бабетта раздраженно покусывала губки, слишком демонстративно я показываю свою любовь и заботу о собаке, хотя хорошая женщина ничем ей не уступает, за исключением, правда, верности.

– Не люблю жирное, – сказал я, оправдываясь. – Холестерину много. Бляшки всякие на сосудах… вы не пробовали разводить диетических уток? Странно, у вас отличная фигура, а у леди Изабеллы так вообще… И у леди Дженифер пока что терпимая… хотя дальше кто знает? Может, и растолстеет, как корова.

– Она тоже не ест уток, – ответила герцогиня, я заметил некую раздвоенность в ее чувствах, все-таки ее фигуру я похвалил, а комплимент, даже любой степени грубости, всегда льстит самолюбию. – И не думаю, что растолстеет.

– Тогда, – сказал я, – она не станет жадничать, если я и эту уточку передам тому, кто ее оценит по достоинству…

Пес подхватил обжаренную тушку, глаза стали счастливыми, как у депутата, укравшего миллиардный заказ. Леди Дженифер сказала язвительно:

– Чувствуется, как в вашем монастыре смиряют плоть!

– Не жадничайте, – мягко укорил я. – Жадность – грех. И чревоугодие – грех. У вас какой грех больше?

– А вы не прочь меня исповедовать? – поинтересовалась она ядовито.

Я тяжело вздохнул.

– Вообще-то на меня возложена и такая обязанность, но пока что я от нее благополучно увиливал. Однако в вашем случае понимаю, что вашу душу спасать нужно срочно… Бобик, отдай утку леди Дженифер! Она передумала. Она уже любит уток.

Дженифер сидит злая, как правозащитница, леди Бабетта хитро поигрывает глазками, уж и не знаю, как платье держится, не соскальзывая дальше, ведь с плеч уже сползло, словно в постели. Герцогиня снисходительно улыбнулась: молодежь пикируется, привычные игры разнополых существ, все знакомо и давно пройдено, произнесла почти равнодушно:

– Вам нужно, пожалуй, заглянуть к нашим магам.

Я живо повернулся в ее сторону.

– Зачем? Вы обозвали меня умным или как?

– Нет-нет, – заверила она поспешно. – Но у магов есть подробные карты земель, что по ту сторону океана. Хотя наше герцогство традиционно входит в состав империи Германа Третьего, но океан… слишком большая преграда. Здесь очень давно не появлялось имперских эмиссаров.

– Ваше герцогство – единственный плацдарм Юга на этом берегу?

Она вопрос поняла, отрицательно покачала головой.

– Нет, все побережье вплоть до Великого Хребта, где тот выходит к океану. Это не много, но и не мало. Как раз на королевство средней руки. Правит король Кейдан, его земли входят в состав империи Германа Третьего. Как вы понимаете, эти земли не захвачены северными королями только потому, что те не в состоянии перебросить через Перевал достаточное войско. Да и Юг, возможно, именно по той же причине не может двинуть на Север свои войска. Хотя, возможно, есть и другие причины.

Леди Бабетта улыбнулась хитренько, уж она-то знает почему и сколько войн начиналось из-за женщин, сколько войн женщины прекратили, сколько переворотов из-за них, прекрасных и умеющих дарить неземное блаженство.

– Юг, – произнесла леди Изабелла, – тоже разделен на ряд земель, из которых часть – королевства, часть… что-то странное, там правят не то купцы, не то еще какие простолюдины, а часть вообще неизвестно какие и кто в них правит. Есть еще Море Зеленой Воды, там властвуют могучие йорки. У них несколько островов, самые быстроходные и смертоносные корабли, однако они никогда не выходят за пределы своего моря.

Я слушал очень внимательно, герцогиня наконец сказала:

– Сэр Ричард, на Юге вы узнаете, конечно, больше. Основные войны магов гремели на Севере, а на Юг докатывались отголоски великих бурь. Хотя, конечно, уцелели остатки остатков. Во всяком случае, Великие Войны Магов, как здесь зовут, там называются иначе. На Юге помнят, что в последнюю войну маги заморозили весь воздух, с неба падал град размером с крупных баранов, что крушил все, стер с лица земли не только города и села, но даже леса, а реки превратил в лед… Потому последняя война имеет название Возмездие Льда, а предыдущая, если не ошибаюсь, – Черный Ветер…

– Мама, – перебила Дженифер щебечущим голосом, – Черный Ветер был до Тысячи Солнц. Но это не важно, не забивай голову сэру Ричарду глупыми знаниями, иначе у него от усилий заболит голова. У меня появилась мысль, что…

Я посмотрел на нее холодно.

– И как она себя чувствует в том пустом помещении?

– Прекрасно, – ответила она дерзко, – а у вас голова литая?

– Хорошая мысль, – похвалил я. – Если вы все их будете записывать в тетрадь, то через три года переберетесь на вторую страницу! Ну, пусть через четыре. Ох, простите, вы же неграмотная…

Она вспыхнула до корней волос:

– Я? Неграмотная?

– Тогда вы не можете быть благородной крови, – уличил я. – Человеку высокого звания непристойно опускаться до грамотности.

Она поджала губы, я видел, как старательно ищет правильный ответ, наконец произнесла с королевским высокомерием:

– У людей благородной крови настолько много свободного времени, что они могут себе позволить многое.

Я вздохнул, сказал с укором:

– Леди Дженифер, нельзя такое при детях! Мой Пес еще совсем ребенок…

Она вспыхнула до корней волос.

– А что я сказала?

– Я не решусь повторить, – ответил я смущенно и потупил взор в тарелку. – Я такой застенчивый… Провинциал, что делать. Мы в глуши все такие стыдливые. Не то что вы, которая позволяет себе многое…

У нее зарделись даже уши, над кончиками заструились потоки перегретого воздуха. Лакеи, двигаясь бесшумно, в чашках из тончайшего фарфора подали травяной чай. Я втянул ноздрями, пахнет мягко и приятно, чашка разрисована вензелями и гербами Валленштейнов, золотом по ободку идут буквы загадочного девиза: «Штиль страшнее». На широких тарелках белая груда четырехугольного печенья, украшенного сверху половинками орехов и земляничного варенья в углублении каждого.

Подали мед пяти сортов, от прозрачного, как вода, до темного, как деготь, поставили в вазах варенья и мармелады, джемы и еще какие-то сладкие излишества.

– Кстати, – сказал я, – у меня в плену сын этого Касселя, если я правильно понял. Пойду-ка его проведаю, заодно решу, что с ним делать… Кстати, чай просто великолепен. И сласти. Если леди закончила с допросом своего гостя, то…

Я сделал паузу, леди Изабелла помедлила и поднялась величественно и вместе с тем достаточно женственно.

– Да, сэр Ричард, идите, это ваш пленник. Но все-таки, если вам будет не трудно, сообщите, что намерены с ним делать. Все-таки это наш сосед…

Я улыбнулся.

– Надеюсь, вы не будете его защищать с оружием в руках?

Они остались за столом, я поднялся, откланялся, стараясь делать это как можно серьезнее и галантнее, в смысле – куртуазнее. Пес тоже встал, заметно отяжелевший, довольный, как два слона. Герцогиня величественно наклонила голову.

– Я слишком долго пробыла женой могущественного лорда, чтобы не знать, какие права на пленника у того, кто его захватил… Жан!

Из дверей выступил мажордом, поклонился, как механизм.

– Да, ваша светлость.

– Проводи сэра Ричарда в его комнату.

– Какую, ваша светлость?

– В западную башню, – ответила герцогиня незамедлительно. – В комнату для гостей.

На лице Бабетты промелькнуло неудовольствие, явно расположилась в башне по диагонали, зато Дженифер ехидно улыбнулась.

Мажордом повернулся ко мне и произнес с холодной бесстрастностью:

– Сэр, прошу вас следовать за мной.

– Следую, – согласился я. – Давай, Вергилий… или Сусанин, как тебе удобнее. Бобик, отбываем!

Мажордом не повел и бровью, иначе какой из него мажордом, двигается, как боевой носорог, царственно и целеустремленно. Мимо проплывали величественные и не очень залы, мы поднимались по лесенкам, двигались по переходам, наконец долго шли по длинному каменному коридору без окон и дверей, в стенах через равные промежутки вделаны светильники, язычки пламени тянутся ровно, хотя я лопатками чувствую сквозняк, так что и здесь магия…

Псу наскучило плестись сзади, начал забегать вперед. Там то и дело слышался вскрик, так что за весь наш путь никто не встретился, как и никого мы сами не нагнали. Наконец, как я понял, попали в соседнюю башню, что сама по себе равна по размерам иному донжону. Мажордом остановился у двери из дорогого красного дерева, уголки украшены золотом.

– Ваши покои, сэр.

– Благодарю, – ответил я тем же ровным и бесстрастным голосом, каким надлежит разговаривать со слугами и роботами. – Не забудь распорядиться, чтобы сюда перенесли мои лук и доспехи.

– Непременно, милорд.

– Если понадобятся слуги, как вызвать?

– Они вам не понадобятся, сэр.

Совершенно без эмоций поклонился, повернулся и тихо удалился, ровный и не делающий ни одного лишнего движения, как бесшумный робот-полотер. Я толкнул дверь, сказал негромко:

– Бобик, не спеши…

И остановился на пороге. Какая комната, эти раззолоченные покои можно рассматривать, как старинный музей, полный экспонатов, но я, окинув взглядом все и вообще, уставился на ближайшую металлическую фигуру. Рыцарь неподвижен, в спокойной, расслабленной позе, весь исполнен достоинства, горд, как сам дьявол, доспехи подогнаны с дивной тщательностью, крупные стальные пластины наложены одна на другую, как рыбья чешуя, но кираса из единого листа, там барельеф из двух вздыбленных львов, чуть ниже непонятные значки.

Я присмотрелся, обеими руками рыцарь опирается на длинный меч, что острием уходит в камень. Как я понимаю, грамотный, это для устойчивости, третья точка опоры, однако его сосед стоит с короткой булавой в руке, ему хватает и двух конечностей. Правда, стальные башмаки, защищающие ступни, явно сорок девятого размера, достаточно для опоры.

Третий рыцарь, на полголовы выше обоих, широк в груди, панцирь больше похож на римские латы: тщательно повторяет контуры могучих грудных мышц, я даже усомнился, что у хозяина доспехов именно такие гипертрофированные, оружейник мог и польстить знатному заказчику, крупные стальные пластины, защищающие плечи, зрительно расширяющие их, в то же время чувствуется, что эти доспехи пришли из более раннего периода человеческих драк. Даже меч коротковат, если для рыцаря. Мы привыкли видеть этих железнобоких ребят с длинными мечами, а у этого, как у римского легионера, больше похож на нож для разделки рыбы.

Четвертый, пятый – почти повторяют доспехи третьего, разве что еще чуть-чуть архаичнее. Я не мог бы сказать, в чем архаичность, но внутренний голос с уверенностью идиота твердил, что это самые древние из увиденных мною предков Валленштейнов. Правда, шестой вообще как будто из доримской эпохи: шлем, как у гоплита, цельнолитой, на голове характерный для эллинских всадников гребень, в руке легкое копье, не рыцарское, а совсем простенькое, как у Ахилла, которым можно колоть, парировать, а при необходимости и метнуть. Даже темные доспехи с выдавленными знаками и орнаментами наводят на мысль о черной бронзе, что якобы в сотни раз прочнее железа, но только секрет изготовления, как же, утерян…

Я ошеломленно рассматривал блестящие доспехи и вдруг ощутил, что и они меня рассматривают внимательно и строго. Не доспехи, а те, кто в этих доспехах. Я шагнул к ближайшему, приподнял забрало и заглянул вовнутрь. Даже сунул в пустоту руку и пошевелил пальцами. Темно и пусто, очень убедительная декорация, молодцы художники. Хоть и перестарались с убедительностью, на мой взгляд. Социалистический реализм какой-то. Даже натурализм, что совсем уж ни в одни ворота. С другой стороны, и абстрактного что-то не хочется. А то буду искать у служанок за ухом…

Вдоль трех стен рыцари, вдоль каждой – по четверо. Итого – двенадцать. Вообще-то магическое число для тех, кто не знает дробей: делится на любое количество бульбулей, да и вообще в жизни на каждом шагу натыкаешься на эти двенадцать – от месяцев до двенадцати паладинов Карла Великого. Двенадцать рыцарей в одну-единственную комнату, по-моему, перебор, хотя это не совсем комната, а покои, что даже вовсе апартаменты. В этом зале разве что кино снимать про эпоху разложения французских королей и помпадурш.

– Бобик, – велел я, – ищи.

Он поднял голову и посмотрел на меня очень внимательно. Я развел руками.

– Ну как я могу сказать что? Сам не знаю. Но чувствую подвох всеми фибрами, что уже жабры. Эта колючка, именуемая дочкой герцога, та-а-ак посмотрела…

В глубине покоев огромное ложе под балдахином, Пес пробежался вокруг, запрыгнул и тщательно обнюхал, снова соскочил и побежал вдоль стен. Я наконец сообразил, что он выбирает себе лежанку помягче, махнул рукой и сам отважился поисследовать покои, хоть и пока что очень осторожно. Вдруг да какая каверза, да и вообще ничуть не стыдно побыть в роли простака за границей. Слишком великолепно здесь, такое не должны отдавать простому гостю, заехавшему по дороге перевести дух. И еще не оставляет ощущение, что я перепрыгнул в следующий век, хотя не слишком разбираюсь, когда и что было, но все в комнате слишком изысканно: стены скрыты панелями из дорогого дерева, а самого дерева почти не видно из-за картин в массивных золотых рамах, золотых украшений.

Даже камин отделан золотом, не говоря уже об изящной кушетке, где и спинка, и подлокотники, и ножки – все слепит золотом, на столе изумительной красоты золотой подсвечник с тремя горящими свечами, еще два трехногих столика с круглыми столешницами, какие-то шкафы с золотой инкрустацией, и, конечно же, роскошное ложе с отделанным золотом изголовьем, кучей подушек на бархатном или атласном покрывале. Причем ложе всажено в углубление неимоверно толстой стены, так что заползать можно только со стороны ног.

Над камином широкая полка из белого мрамора, в центре причудливая статуэтка. Отсюда не разгляжу, по краям подсвечники чересчур вычурной формы. В углу на мраморном пьедестале бронзовый – наконец-то! – бюст какого деятеля в рыцарском панцире, но с обнаженной головой. На меня холодно смотрят слепые глаза человека с таким лицом, что невозможно не узнать далекого предка Валленштейна.

Воздух достаточно чист, но ароматы слишком приторны, надо будет открыть окно.

Роскошная кровать, что выдержит и слона, ну это везде такие, однако слонопотамность этой скрадывается невероятной роскошью и богатством обстановки. Сама кровать вся в подушках, толстое и вместе с тем невесомое одеяло, шкуры диковинных зверей на стенах и на полу, яркие гобелены, и еще одна пальма в кадке, удивительно.

Я прошелся, осматривая спальню, внимание привлекла роскошная драпировка на стене, отодвинул, там широкий проход в еще одно помещение, назначения которого я не понял, но еще обширнее.

Вторая комната в торжественно багровых тонах, стены из дорогих пород дерева, несколько картин в золоченых, а то и в золотых рамах, великолепный диван, несколько кресел, везде блестит желтый металл, да здесь помешались на золоте, что есть желтый дьявол.

Только окна напоминают, что я не в роскошнейшем отеле, который косит под старину: узкие бойницы, закрытые решетками из толстых кованых прутьев. Правда, камня не видно, все облицовано красным деревом, сверху нависает подобие укороченного балдахина, а снизу широкий подоконник из темно-коричневого дерева, отполированный до сдержанного блеска.

Ноги тонут в толстом ковре, у нас на Севере на полу обычно шкуры диких зверей. И ходить удобно, и чувствовать приятно, что эти чудовища попираемы моими конечностями. Но здесь то ли зверей таких нет, а шкуры надо везти с враждебного Севера, то ли гуманист на гуманисте, да еще и гуманистом погоняет.

Пес, исследовав все очень тщательно, подошел и заявил, что мин нет, как и растяжек, можно располагаться. И сам показал пример, перетащив толстенную и роскошную перину, где только и отыскал, к входной двери. Я понаблюдал, как он покрутился, будто ловит собственный хвост, таков у него ритуал, когда ложится всерьез и надолго, наконец тяжело вздохнул и рухнул, ухитрившись сплющить перину до пола.

– Хорош, – сказал я саркастически. – Ладно, бди здесь! Появятся непрошеные гости – рви в клочья! Я имею в виду, если нежить или нечисть, а не леди Бабетта…

Пес смотрит серьезно, в глазах недоумение и вопрос. Я подумал, вздохнул и признался:

– Что-то я переел жирного, враз тупею на глазах. Если нежить явится в гости вежливая, да еще с подарком, – за что ее обижать рванием на части?.. Мы не расисты, я всех ненавижу одинаково. Так что только в порядке самозащиты, понял?

Пес чуточку оскалил зубы, это у него улыбка, принимает мое признание в оплошности и мои извинения. Я перешагнул через него, все равно больше не вырастет, открыл дверь. Коридор длинный и пугающе пустой. Ну пусть не совсем пугающе, но как-то не по себе. Словно в полночь идешь через темную подворотню с плохой репутацией.

Я тронул молот на поясе, меч за плечами, вздохнул тяжко, ноги ватные, но перешагнул порог. В коридоре пахнет чем-то монастырским, весьма странно, аромат древности и аскетичности, издали донеслись голоса и шум. Через сотню шагов в стене открылся выход на веранду. Отсюда, с веранды, весь двор как на ладони. Либо герцог – заботливый хозяин, либо, что вернее, сказывается влияние Юга: пристройки добротные, надежные, никакой временности, булочная это, кузнечная, оружейная или кожевенная. Впрочем, кожевенной нет, все вонючие производства явно вынесены далеко за пределы замка. Проще и дешевле получать готовые и выделанные шкуры, а здесь только кроить и шить, будь это латы, доспехи или женские платья.

А вот церкви не вижу. Даже часовни нет, что уж ни в какие ворота. Это первый замок, где нет церкви.

– Вот я и на Юге, – произнес я вслух.

Голоса стали громче. На дальнем конце веранды в полусотне шагов устроились в изящных легких креслах все четыре дамы, которых я имел честь и удовольствие зреть за поздним обедо-ужином, и кастелян. Неподвижный мажордом стоит у стены, а спиной к парапету настраивает лютню молодой и приятный с виду парень, бледный и нежный, сразу видно поэта, подтягивает струны, прислушивается, словом, всячески набивает себе цену, как будто нельзя настроить инструмент на полчаса раньше.

Затем он вскинул лицо к багровому закатному небу, пальцы несколько раз ударили по струнам. Запел он мягко, голос оказался достаточно сильный, богатый оттенками. Песня, как я понял, о куртуазной любви сэра Оливера к жене своего сюзерена лорда Галлиона. Я напряг слух, эту популярную балладу уже слышал, но певец кое-что изменил, как многие делают из-за скверной памяти, это называется авторской обработкой, однако сейчас вроде бы звучит лучше…

Глава 7

Заинтересовавшись, я приблизился, стараясь не пропустить слов, иногда заглушает громким бренчанием, по мне бы лучше вовсе не играл, так понятнее. Когда он заканчивал рефрен, я потихоньку прошел к сидящим со спины, леди Изабелла с дочками не оглянулись, зато леди Бабетта одарила меня щедрой улыбкой во весь красный чувственный рот, показав свои возможности.

Для послеобеденной прогулки Бабетта использовала губную помаду намного темнее, из-за чего зубки сверкают вообще как молнии в ночи, да и глаза блестят ярче из-за мощно накрашенных загнутых ресниц, которые и так сами по себе могут удержать небольшую ящерицу. Она улыбалась загадочно, наблюдая за моим лицом, а некоторые чувства мы, мужчины, ну никак не научимся скрывать. Наверное, потому, что они подчиняются не такому молокососу, как головной мозг, а намного более древнему и могучему – спинному.

Тот, кто платит, не только заказывает музыку, но и заставляет ее слушать всех остальных, однако леди Изабелла то ли музыканта выбрала хорошего, то ли он сам такой уродился: поет красиво и печально, не чувствуется той суетливости холопов, жаждущих заработать со стола рыгающего феодала жирный кусок. Играет и поет с чувством собственного достоинства, словно прозревает будущее, когда менестрели и барды станут самыми богатыми и знатными людьми на свете, а класс феодалов исчезнет вовсе.

В балладе по-прежнему звенят мечи и льется кровь во имя прекрасных дам, однако менестрель делает акцент не на воинских подвигах, а на терзаниях рыцаря. Любовь к даме вошла в противоречие с верностью сюзерену, рыцарь рвет «белокурые волосы, захлебывается в рыданиях», но в конце концов все же решает, что любовь к прекрасной даме превыше всего.

Я вслушивался придирчиво, все-таки менестрели – это средневековые СМИ, роль которых недооценивалась как в те времена, так и в нынешние. На самом деле именно они, вот такие бродяжничающие от одного замка к другому, и создали рыцарство, выделив его из просто здоровенных мужиков с крепкими кулаками и зычными голосами.

Он посматривал на меня настороженно. Пальцы все медленнее бегают по струнам, наконец, закончив, прижал лютню к груди и церемонно поклонился. Я дважды приложил пальцы левой руки к ладони правой, что в моем исполнении может означать бурные и продолжительные. Леди Изабелла благосклонно кивнула.

– Спасибо, Патрик. Ты в самом деле доставил нам удовольствие.

– Спасибо, – сказала Даниэлла. – Это было прекрасно, Патрик!

Дженифер сморщила носик.

– Неплохо, неплохо… Хотя слишком уж рыцарь плаксивый… И вон та струна у тебя дребезжит!

Кастелян смолчал, лицо оставалось благосклонно неприступным, до разговоров с менестрелем снизойти не счел возможным. Леди Изабелла кивнула так же царственно – державно:

– Спасибо, милый Патрик. Можешь идти… Хотя нет, задержись на минутку!

Он снова прижал лютню к груди, поклонился. Мне показалось, что в сторону кроткой Даниэллы бросил молящий взгляд, однако не промолвил не слова, остался стоять тихо и с достоинством хорошо воспитанного человека.

Леди Изабелла чуть повернула голову в мою сторону.

– Сэр Ричард? Вам тоже понравилось?.. Что-то у вас хмурый вид. Скажите же Патрику свое мнение рыцаря, о которых он слагает баллады!

– Весьма, – изрек я. – Да, весьма.

Женщины переглянулись, а Патрик опасливо смерил взглядом мой рост и длину рук, помолчал, не решаясь усомниться вслух, что такие здоровяки предпочитают слушать звон мечей и крики трупов.

– Это простая песня, сэр, – заметил он наконец. – Герцог Готфрид предпочитал, конечно, героические. А это так…

– О любви, – сказал я.

– О любви, – согласился он несчастливо.

– О неразделенной, – подчеркнул я.

– Да, сэр…

– Сэр Ричард, – напомнил я. – От разделенной любви рождаются дети, а от неразделенной – стихи.

Женщины посматривали с интересом, у Дженифер разгорелись глазки. Менестрель взглянул настороженно.

– Наверное, вы правы, сэр…

– Прав, – отрезал я безапелляционно, – как может быть рыцарь не прав?.. Да еще с таким длинным мечом? Вот что еще… сам понимаешь, что для тебя лучше неразделенная. Что дети? Вон их сколько бегает!..

Он вздохнул.

– Да и песен сколько, а все ли выживают?.. Кроме того, сэр, каждый человек стремится к простому тихому счастью.

– Каждый простой человек, – уточнил я. – А ты точно знаешь, что простой?.. И что твои песни забудут? Если уверен – женись и заводи детей. Если же есть шанс, что хоть какая-то песня выживет, – дай обет безбрачия и воспевай баб-с издали, оттуда они не такие мерзкие. Не важно, какой повод к созданию песни, главное – чтоб получилась!

Он вздохнул, посматривал нерешительно, во взгляде колебание, все еще не знает, как меня понимать и каким принимать, вот такая я богатая натура, многосторонняя, даже это профессиональное брехло или, скажем вежливее, – создатель культурологических мифов еще не врубился и никак не выберет линию.

– Значит, – проговорил он невесело, – мое исполнение не понравилось?

– Почему же, – ответил я искренне. – У тебя прекрасный голос. И на лютне превосходно… э-э… пальцами. Гибкие суставы, как у карманника, чуткий слух. В самом деле, очень хорошо.

Женщины смотрели блестящими глазами, что-то назревает, но пока еще не поняли, а менестрель продолжал всматриваться в мое лицо.

– Тогда… не понравилась сама баллада?

Я пожал плечами.

– Баллада как баллада. Вполне естественная для этого времени.

В его глазах блеснуло удивление.

– Это как?

– Люди мельчают, – сказал я, – а у мелких людей мелкие интересы. Это только в героическую эпоху: сперва думай о Родине, а потом о себе… Но та эпоха прошла, ты очень хорошо и умело показываешь ту грань, на которой балансировал твой рыцарь. У него был выбор: остаться в прежнем мире или перейти в этот, современный. Он решился перейти в современный, когда близость к женщине оценивается выше, чем близость к Отечеству.

Женщины смотрят с непониманием. А на лице Патрика удивление сменилось изумлением, вряд ли он сам так трактовал, потом глаза стали серьезными, на лбу появились вертикальные складки.

– Знаете, я как-то об этом не думал… – проговорил он с уважением в голосе. – Но, действительно, все старые песни о верности, преданности, жертвенности, а современные – о куртуазности. Странно, что вы так хорошо все заметили и ощутили.

Я отмахнулся.

– Не обращай внимания. Просто я реликт того старого времени. Потому и замечаю.

Он вскинул брови.

– Вы?.. Но я бы сказал, что вы очень молоды… Намного моложе большинства здешних рыцарей!

– Дело не в возрасте, дорогой Патрик, – объяснил я великодушно. – Я молод душой, но намного старше в других местах. В смысле в голове. И хорошо понимаю, что рано или поздно человек начинает понимать, что своя рубашка ближе к телу. И вообще пусть другие воюют, а мы тут повздыхаем о бабах… в смысле о дамах. И будем тискать в подворотнях… это такие альковы, жен тех героев, что ушли защищать страну. Будем задирать им подолы и гордиться своей изворотливостью.

Он отшатнулся.

– Сэр Ричард, я ни о чем подобном не пел!

– Запоешь, – пообещал я. – Не сейчас, через какую-то тысячу лет. Даже на пару столетий раньше.

В его глазах появилось нечто вроде опаски.

– Вы… умеете заглядывать в грядущее?

– Только в самое отдаленное, – успокоил я. – Но я не вижу, в какой руке ты держишь фигу в кармане, к чьей жене ходишь, какие у тебя дурные наклонности…

Он бледно улыбнулся.

– Вы меня успокоили.

На женских лицах разочарование, разговор им непонятен, а еще досаднее, что мы с менестрелем разговариваем на понятном нам языке.

Леди Изабелла повторила мягко:

– Спасибо, Патрик. Можешь идти.

Он поклонился и удалился без привычного рыцарского лязга, топота и нарочитого грохота и бряцания, что в этом мире говорит о мужественности и силе шумоносителя. Леди Изабелла заговорила с вопросом в глазах:

– Похоже, вам уже приходилось слушать баллады, сэр Ричард. Вы рассуждаете с таким знанием дела.

Я отмахнулся.

– Да какое там знание! У нас обычно группы атлетических музыкантов бьют в бубен на свадьбах, юбилеях и других праздниках. И вообще я знаю, что коров ведут на бойню под музыку Моцарта… это музыкант из наших земель, а мужчин под звуки национального гимна. В смысле героических песен. Ибо для чего рождаются мужчины, как не для битв и славной гибели?.. Вот-вот.

Дженифер смотрела на меня с отвращением.

– Вы хоть сами понимаете, что нагородили?

– Нет, – признался я честно. – А зачем? Это же светская беседа, как я понял? Во-вторых, я разговариваю с женщинами… вроде бы. Вы так мило щебечете, так мило щебечете, все щебечете, щебечете… Я в восторге от вашего голоса. Меццо-сопрано?.. Нет? Давайте угадаю со второй попытки – контральто?

Она фыркнула и, не отвечая, взяла Даниэллу и леди Бабетту под руки, почти силой оттащила их к краю веранды, полностью игнорируя грубого хама.

Леди Изабелла матерински улыбнулась детской выходке дочери.

– Она еще ребенок. А вы совсем не понимаете мою Дженифер, сэр Ричард!

– Мужчины, – объяснил я доверительно, – только делают вид, что не понимают женщин. Это обходится дешевле.

Она призадумалась на миг, потом в ее устремленных на меня глазах появилось совсем другое выражение. Мне даже почудилось в нем уважение.

– А вы не просты, сэр Ричард.

– Прост, – заверил я. – Вообще все стараюсь упростить, чтобы хоть как-то понять своей ленивой головой. Или понимают не головой, леди Изабелла?

Она слегка раздвинула в улыбке тонко очерченные губы.

– Это смотря кто, сэр Ричард. Вы, рыцари, должны понимать сердцем, не так ли?

Мне почудился опасный для меня намек, потому я жизнерадостно, а-ля простолюдин, засмеялся.

– Как рыцарь – да, сердцем! Как незаконнорожденный – головой. Как простолюдин – седалищным нервом. Он у всех у нас в заднице, но кого-то успевает предупредить, кого-то нет. Как догадываюсь, благородные к нему не прислушиваются… а зря. Он меня не раз спасал!

Она внимательно рассматривала меня темными глубокими глазами, я снова ощутил небольшой холодок по коже, что прокатился с головы до ног и тут же исчез. Выражение ее глаз не изменилось, но я ощутил, что она разочарована.

– Ваша мать, сэр Ричард… кто она?

Я сдвинул плечами.

– Женщина. Красивая женщина.

Она снова чуть раздвинула губы в улыбке.

– Редко когда взрослый сын так говорит о матери. Похвально! Обычно сыновья их считают старухами.

– У нас патриархальный край, – объяснил я. – Уважение к старшим – в крови. Мать для любого в нашем клане, тейпе или корпорации, как ни назови, едва ли не святыня, ибо рожает воинов, дает жизнь!..

– Патриархальный край, – повторила она задумчиво. – Изолированные области… У вас люди не отличаются ли от… простите, если задеваю, от других людей? В смысле которые из других краев?

Я сделал вид, что задумался, сдвинул плечи.

– Да вроде бы нет. Мужчины, правда, наши обычно здоровее, а женщины – красивее. Еще некоторые из наших женщин… ну, как бы это сказать… словом, они могут немножко больше, чем, скажем, здесь. Наша женщина может сбить с ног мужчину, который ей не понравится, только посмотрев на него по-особому. А так все, как везде.

Она кивнула.

– Так я и думала. Что-то в вас есть от вашей матери… Простите, если задела.

– Да ничуть, – ответил я легко. – Я не считаю, что это плохо.

Она посмотрела, как я гордо расправил плечи и выпятил грудь, матерински улыбнулась и удалилась, одарив меня царственным взглядом. Три женщины щебетали, свесив головы над перилами, но удалиться я не успел, леди Дженифер как почуяла, что матери нет, оглянулась, приветливо помахала рукой.

– Сэр Ричард!.. Идите сюда.

Даниэлла дернула ее за рукав, но Дженифер отмахнулась. Ее синие глаза следили за мною с тем выражением, как рысь смотрела бы на зайчонка. Даниэлла ухватила леди Бабетту и утащила, хотя та явно хотела бы остаться и посмотреть, как Дженифер расправится со мною, да и вообще как-то глупо уходить от нового мужчины, с которым еще кокетничать и кокетничать.

Я приблизился к Дженифер, отвесил поклон, демонстративно не отрывая бараньего взгляда от выреза на ее платье. Она вздохнула, оглядела меня с крайним сожалением, как-то ухитряясь смотреть сверху.

– Как жаль, – произнесла жалостливо, – что вы… этот… не совсем нормальный…

Я расправил плечи, сам посмотрел на нее сверху.

– Вы правы, леди. Все такие мелкие, хилые… Я в самом деле ненормальный. В стране рожденных ползать к рожденным летать относятся как к незаконнорожденным, а в стране пузатой мелочи… Болезнь у вас какая-то? Мор? Недоедали? Видать, такие здесь хозяева.

Она чуточку покраснела, привстала на цыпочки, сказала уже дерзко:

– Скажите, вы в самом деле родились в хлеву? Надеюсь, я вас не задела бестактным вопросом…

– Нет-нет, – заверил я, – что вы! Христос тоже родился в хлеву, а Ирод и вы – в прекрасных дворцах. У Ирода, кстати, и платье точь-в-точь как у вас. Сказано, дурак: думал, что чем больше навешает на себя желтого металла и разных камешков, тем станет умнее. Или красивее, уж не знаю, что он хотел показать.

Ее щечки чуть заалели, в глазах блеснул гнев. Мне показалось, что хотела опустить взгляд на платье, но это сразу выдать себя, она еще надменнее задрала носик.

– Я поговорю с мамой, чтобы вам заплатили за ваши труды. Мы всегда хорошо платим наемникам.

Я поклонился.

– Да, это будет кстати. Заодно сбегайте к конюху, пусть наутро приготовит моего коня. Я выеду на рассвете.

Она выпрямилась так, что едва не перервалась в поясе.

– Я не служанка!

– Ах, простите, – ответил я без тени раскаяния. – Вы так хорошо мне вымыли спину, что я решил, будто тоже подрабатываете… Все-таки замок ветшает, надо как-то сводить концы с концами. Извините, если вы меня правильно поняли.

Она в великом возмущении открыла и закрыла хорошенький ротик, в ярости не находя слов, такого еще не было, чтобы неотесанный мужлан легко пикировался с нею, топнула ногой.

– Наш замок не ветшает!

– А что подрабатываете, согласны, – констатировал я, – ладно, жду вас сегодня ночью на сеновале. Оплата по факту.

Она вспыхнула, оглядела меня с головы до ног.

– Вы в самом деле считаете себя рыцарем?

– Берите выше, – сказал я гордо и выпятил грудь. – Я – паладин. В моих землях – равноправие полов. Никто не относится к женщине как к обязательной дуре. Потому, если брякнет женскость… в смысле дурость, то мужчины не переглядываются, мол, что с дурочки возьмешь, а сразу по морде, по морде, по наглой рыжей морде!..

Она вскинула брови в презрительном удивлении.

– Так у вас вроде бы не рыжая…

– Зато у вас… – протянул я. – Сестренка, у тебя, как у любого щеночка, режутся зубки, и страсть как хочется грызть все, что попадается. Так вот, не пробуй на мне их крепость, ладно? У меня инстинкт – давать сдачи. Знаю, что надо бы не обратить внимание: женщина, что с дур взять, но я из тех земель, где и женщины – люди, потому мы им тоже иной раз в зубы… как равноправным. Договорились?.. Ты лучше скажи, мне могут здесь составить карту южных земель?

От нее летели искры, я отшатнулся, когда она сказала с гневом:

– Я вам не сестренка! И обращайтесь ко мне только на «вы»!.. Это Даниэлла готова кого угодно признать братом, а меня не проведете!

– Ага, – сказал я тупо, – значит, не знаете…

Она выкрикнула мне в спину:

– Вегеций в южной башне!

Глава 8

Вегеций – в южной, я в западной, так что можно не выходить во двор, между башнями проложен широкий коридор внутри соединяющих их стен. Хозяева крепости в северной, от нее коридор к моей идет тоже по прямой. Вообще-то проход в скальном массиве перекрывает стена с двумя башнями: северной, и второй, тоже северной, как мне кажется, ну пусть северо-западной, но здесь географию или астрономию знают лучше, если говорят – западная, пусть западная. Я не извозчик, чтобы назубок знать географию.

На той стороне четырехугольника – восточная и южная. Между ними – если идти поверху, веранда, выходящая во двор, где звучали песни Патрика. Северная башня служит донжоном, в самом деле побольше в размерах, хотя по высоте такая же, как и остальные три. В каждой – по четыре-пять этажей с множеством комнат, сейчас пустых, но когда-то в крепости людей было в десятки раз больше. А то и в сотни. Южная башня в трещинах, вот-вот рухнет. В моем «срединном королевстве» такую давно бы окружили забором и разобрали, чтобы на освободившемся месте выстроить что-нить прибыльное, но здесь явно не хватает ни рук, ни средств. А северная и западная принимают натиск степных племен, что пытаются прорваться вовнутрь герцогства.

Кстати, потому северная и западная не только самые высокие, но и весьма толстые, у них есть и другие цели, кроме как с вершины высматривать приближающихся врагов. Собственно, даже те две башни, южная и восточная, что на той стороне четырехугольника, мало уступают донжону по размерам, в каждой внизу такой же холл, на втором этаже множество комнат, а на третьем – покои для знатных гостей. Есть еще четвертый и пятый этажи, что там – не знаю, а по плоской крыше, окруженной зубчатым барьером, бродят часовые. Во всяком случае, должны бродить.

В стенах коридора время от времени ниши, одни пустые, в других – статуи. Разнобой, красиво именуемый эклектикой. Я не уловил закономерность, с которой расположены каменные атлеты и рыцари из сверкающего металла, сталь явно нержавеющая. Я бы сказал осторожно, что герцоги натащили в свой замок немало награбленного, а также навыкопанного в старых городах.

Сзади послышались быстрые шаги, я обернулся, одновременно опуская ладонь на рукоять молота. По середине коридора бежит трусцой здоровенный мужик в кожаном нагруднике, морда широкая, шея бычья, в плечах косая сажень, в глазах великое почтение.

– Ваша милость, – выпалил он еще издали, – я Лимож, местный оружейник.

– Слушаю тебя, Лимож, – ответил я несколько настороженно.

– Меня послал к вам Мартин, – объяснил Лимож, он все еще отдувался, лицо раскраснелось и блестит, как смазанная жиром сковородка. – Он так и не увидел вашего щита… честно говоря, как-то рыцарь без щита – это вообще непонятно, и предложил для вас сделать…

– У меня есть щит, – объяснил я. – Просто чаще вожу его в мешке, так удобнее. Ты имеешь в виду щит для вывески?

– Да, – сказал он обрадованно. – Мартин говорит, что его надо повесить у входа. Всякий, кто увидит, да устрашится.

Я сдвинул плечами.

– Если для вывески, то делай. Но я не собираюсь здесь задерживаться. Утром уеду дальше.

Он сказал огорченно:

– Жаль… Но щит мы все-таки повесим. Хотя бы в память. Что изобразить на щите?

Я подумал, покачал головой:

– Прежде всего, если вздумаете вплетать гербы Валленштейнов, надо спросить герцогиню.

– Спросим, – пообещал кузнец, – а что бы вы сами хотели?

Я подумал еще, поинтересовался:

– А нельзя ли… голую бабу? К примеру, леди Бабетту?..

Он спросил, шокированный:

– Но… зачем?

Я удивился:

– Как зачем? Я в поединке закрываюсь щитом, мой противник раскрывает хлебало и смотрит на щит, а я его тем временем долблю в темечко…

Он наконец понял, вздохнул.

– Все шутите, сэр Ричард. Хотя, признаюсь, это было бы новое слово в военном деле. Не в стратегии, конечно, но в тактике одиночных боев… гм… особенно если леди Бабетту.

Мы скалили зубы понимающе, ощутив общность самцов, что выше всяких сословных различий. Я хлопнул его по плечу, отправился дальше.

Впереди ярко освещенный холл, навстречу сладко потянуло березовым дымком, где-то в камине жарко сгорают целые поленья. Донесся неритмичный стук огромных колес, прыгающих по выбоинам, а сверху – металлический скрежет. Я шагнул в холл уверенный, что придется подниматься по винтовой лестнице из камня, а на самой вершинке башни найду местного колдуна, однако обнаружил себя как будто в середине механизма старинных часов, типа тех, что в Биг-Бене или на Спасской башне. Наверх ведут шаткие мостки, дощатые, скрипучие, что начали раскачиваться сразу же, едва посмотрел на них.

К моему удивлению, по этой шаткой лестнице спускается молодая женщина, двумя пальцами высоко приподнимая платье, чтобы не наступить на подол. Я увидел полные белые ноги изумительной формы: не спортивные, а именно женственные, нежные, на которых тут же останутся отпечатки пальцев, если схватить достаточно крепко.

Она сошла вниз, опустила платье и тут увидела, как я выхожу из коридора. Лицо ее озарилось радостной и обещающей улыбкой, а рука слегка дернулась, будто пытаясь поднять подол выше, но, увы, пальцы уже выпустили блестящую ткань.

– Сэр Ричард!

Я поспешно поклонился.

– Леди Бабетта… Мое почтение…

– Моя любовь и почтение, – поправила она певучим голосом и подошла ближе, призывно покачивая бедрами в таком ритме, что мне захотелось ухватиться за них, то ли остановить качку, то ли… ну не знаю, просто очень уж захотелось ухватиться, я же не богослов, чтобы истолковывать каждое слово. И не суфий, чтобы в каждом находить семь значений.

Бабетта взглянула на меня снизу вверх широко распахнутыми глазами. Полные губы раздвинулись, показывая сочный рот, я услышал тихий шепот:

– Сэр Ричард, признайтесь, я никому не скажу…

Я насторожился, на всякий случай огляделся по сторонам. В пустом холле в полумраке сводов метнулись тени, я спросил еще тише:

– В чем?

– Вы… человек?

– Да вроде бы, – промямлил я, стараясь вспомнить, кто уже меня такое спрашивал, – а что случилось?

Она прошептала таинственно:

– Вы очень похожи на… огра!

– Я?

Она расхохоталась, запрокидывая голову, чтобы я лучше рассмотрел ее, да и вообще любая женщина, вот так откидывающаяся назад, для удержания равновесия должна нижней частью податься вперед, тем более что я невольно поддержал ее широкой ладонью на уровне талии, глаза смеются, она спросила страшным шепотом:

– Говорят, вы, огры, ненасытные, да?

– Все шутите, – ответил я с неловкостью. – На самом деле мы, огры, самые нежные и трепетные существа, как стрекозки.

– Великолепно, – сказала она с энтузиазмом. – Я всегда на лугах гоняюсь за стрекозками!

Я пугливо огляделся по сторонам.

– На лугу разве что в коровье добро вляпаешься, а здесь так вообще ноги можно сломать…

Она сказала с энтузиазмом:

– Вы правы, так и поступим. Если вы такой застенчивый, то я сама к вам загляну… ха-ха… поболтать перед сном!

Она прижалась на миг, во мне вскипела кровь и разом отхлынула от мозга, Бабетта игриво захохотала, все поняв, чмокнула меня в щеку, прижавшись мягкой горячей грудью к плечу, и так же быстро отстранилась. Я некоторое время стоял весьма обалделый, в голове дивная легкость, горячая тяжесть совсем в другом месте, наконец заставил себя собраться, этим мы и отличаемся от всяких прочих, прошагал к дощатой лестнице, рядом на стене зловещая эмблема летучей мыши, горбатого кота и листа чертополоха, вздохнул и опасливо поставил ногу на первую ступеньку.

С одной стороны – каменная стена, за которую постоянно хватался, с другой – временная ограда из жалких прутиков и натянутой веревки, даже бечевки, шпагата, каким перевязывают мелкие посылки. Чем выше я поднимался, тем плотнее прижимался к стене, пока не ощутил, что почти царапаю пряжкой ремня.

Сверху идут толстые канаты, цепи, веревки, иные постоянно двигаются, вон с жутким лязгом поползла цепь со звеньями размером в кулак, медленно опустился раскачивающийся металлический ящик, в котором что-то жутко гремит, трещит и бьет в стены с такой силой, что те выгибаются, словно из парусины.

Мостки стали еще уже, я наконец-то сообразил, что вся башня – некий механизм, окруженный толстой крепостной стеной. Механизм заполняет ее всю сверху донизу. Или снизу доверху. Доски прогибаются, это ж сколько падать, мокрое место останется…

Наконец лестница вывела на ровную площадку, тесно уставленную множеством механизмов, столов с тиглями и ретортами, где кипит, бурлит, пенится, справа в широком тигле плавится металл… ну как же, явно золото из дерьма пытаются сотворить, слева в камине потрескивают дрова, пламя ревет, стены в клубах дыма и в зеленоватом тумане, так что и не поймешь, что уже в комнате.

Над головой все те же маховики, двигающиеся зубчатые колеса, все скрипит, лязгает, и такое ощущение, что вот-вот развалится не только все это непонятное сооружение, но и сама башня.

Среди этого грохота и движущихся гигантских колес мечется человек в коротком кафтане, волосы седые, это понятно и привычно, но нет дурацкого колпака, длиннополого халата, более того – на миг мелькнул чисто выбритый подбородок. Я приближался медленно, маг меня не замечает, слишком все грохочет, весь в мыле, на лице крупные капли пота.

– Здравствуйте, – сказал я.

Он вздрогнул, обернулся. Живое моложавое лицо дернулось, я отчетливо видел гримасу неудовольствия, тут же он вежливо улыбнулся.

– Вы тот молодой рыцарь, что прибыл утром?

– Верно, – согласился я. – Извините, что не нанес визита вежливости сразу.

Его брови удивленно приподнялись.

– Визит вежливости? Ко мне? Или вы так шутите?.. А, понятно, вам что-то нужно! Давайте попробую угадать… эликсир молодости вам ни к чему, силы вам тоже не занимать, лицо и фигура тоже в полном порядке… Увы, философского камня, должен вас огорчить, попросту не существует, так что превращать свинец в золото просто невозможно…

– Ого, – сказал я, – наконец-то сообразили. Интересно, как? Опытным путем или уже теорию подвели? Нет, я и в золоте не нуждаюсь. Просто перед сном заняться нечем, почему не поговорить с умным человеком? Не девок же на сеновал таскать?.. На фасад дворца еще полюбоваться… так эстет из меня хреновый.

По мере того, как я говорил, удивление в его глазах становилось все сильнее. Наконец он удивленно потряс головой.

– Вы откуда? С Юга?

– С Севера, – ответил я.

Он помолчал, поинтересовался почему-то очень тихим голосом:

– С Севера… близкого или дальнего?

Я подумал, что впервые кто-то разделяет так Север, что-то за этим кроется, сказал осторожно, но стараясь, чтобы прозвучало многозначительно:

– Об этом как-нибудь потом. Мне просто интересно… на каком уровне здесь поиски… э-э… неведомого. И какими путями двигаетесь.

Он хитро улыбнулся.

– Редкий маг делится своими секретами.

– Маг? – повторил я. – Это уже лучше, чем колдун или волшебник. А давай так, ты намекаешь только, чем занимаешься, а я тебе говорю, знакомо ли это нам… гм, северным искателям.

Он подумал, кивнул,

– Хорошо. Я давно оставил попытки отыскать философский камень, потому что… думаю, его просто не существует. Как у вас с этим?

– Он просто не может существовать – согласился я. – А чтобы преобразовывать свинец в золото, понадобятся такие мощности, что добытое таким способом золото будет в тысячу раз дороже обычного.

Он кивнул снова.

– Вот-вот, я именно о таком и подумал.

Он вдруг умолк, насторожился. Глаза сощурились, взгляд стал острым. Я ощутил, как мириады муравьев забегали по всему телу, пытаясь прогрызть кожу. Маг напрягся, на лбу и висках выступили жилы.

Я сказал сочувствующе:

– Не получится. Уже пробовали.

Он вздрогнул, спросил невольно:

– Что не получится?

– Просканировать, – пояснил я. – Говоря проще, не получится вот так просмотреть меня на просвет, как намасленную бумагу. Или маги так не говорят?

Он сказал медленно:

– Не говорят… вы ощутили?..

– Да.

Он развел руками.

– Простите. Обычно этого не замечают. Я не сразу ощутил в вас… необычность.

– Все мы уникальны, – заверил я. – Вы не пробовали сравнивать отпечатки пальцев? Могу научить. Хотя зачем?.. Многое, что я мог бы подсказать, именно это самое «зачем»… Видимо, я такой уж, мутант.

Его взгляд стал острее.

– Я дважды встречал это слово в древних книгах. Думаю, это не ошибка, а в нем есть какой-то смысл.

– Не знаете, – спросил я, – что это? Ну, пришлось бы начинать с опытов одного монаха по имени Мендель, но я вступление пропущу, все равно это другая… алхимия. Словом, мутант – это человек, зверь или любое другое существо, в теле которого произошли изменения на очень-очень мелком уровне. А чем мельче, вы же понимаете, тем важнее. Большинство мутантов мрет, но малая часть выживает и дает потомство. Так появились орки, гномы, эльфы, колдуны и прочие не совсем обычные твари. По крайней мере, так считают маги в моем королевстве.

Он слушал внимательно, выражение глаз постоянно менялось.

– Мне бы очень хотелось пообщаться с вашими магами. Наверное, они в каких-то вопросах продвинулись даже дальше, чем я.

– Вы льстите, – сказал я. – Например, я так и не понял, чем все это ваше хозяйство приводится в действие.

– Чем приводится? – переспросил он в недоумении. – Обыкновенно… Ах да, вы не знаете про камень Роршанга? Да, это большая редкость, но все маги читали о нем…

– Я не маг, – пояснил я. – Не колдун. Просто у меня был один знакомый… даже не столько маг, сколько алхимик. Так что знаю немного, но все отрывками, урывками… Этот камень, как я понял, набрал столько энергии, что все еще отдает?

Его лицо моментально изменилось, глаза сузились, на меня смотрит совершенно другой человек, настороженный и враждебный.

– У вас друзья алхимики?

Я сказал поспешно:

– Я человек дружелюбный и страсть как общительный, так что дружу со всеми, даже с непотребными девками. А что, есть какая-то разница?

Он сказал все еще недружелюбно:

– Алхимики – это такие маги, которые отвергают все великие достижения величайших магов прошлого! Они дерзостно пытаются начать все сначала, понять природу материи… на последнем Великом Слете Магов их деятельность была признана неверной. Здесь в замке есть один… живет в этой же башне, только в подвале… Жалкий человечек, абсолютно ничего не достиг, да и не достигнет…

– Вы говорили про камень Роршага, – напомнил я.

– Роршанга, – поправил он автоматически. – Простите, не выношу того глупого человека! Есть мнение, что камень все еще набирает мощь от звезд… и в то же время отдает. Вечный двигатель!

– Разве вечные бывают? – удивился я.

Он посмотрел на меня исподлобья, с подозрением.

– Тот, который называет себя алхимиком, уверяет, что вечных не бывает. Дурак… Как же не бывает, когда вот он! Видите, как крутит все эти механизмы?

– И слышу, – согласился я. – Сколько тебе понадобится для составления карты южных земель? Не всех, конечно, но вот от этого герцогства и до обеда, а то и до ужина. Кстати, я плачу золотом. Настоящим, не философским.

Он развел руками.

– Примерную хоть сейчас. Сохранились старые карты… Но настолько старые, что на месте лесов могут оказаться болота, а там, где раньше проходили дороги, – трещины с кипящей лавой…

– Нет-нет, – сказал я поспешно, – лучше подробнее. С меридианами и широтами. Сколько понадобится?

Он возвел очи к потолку, но потолка не видать, в дыму все крутится, колышется, качаются противовесы, задумался.

– Если через птиц, то их глазами… м-м-м… за двое-трое суток… Если же звезды сойдутся, то за одну ночь… Я однажды видел весь Юг до мельчайших подробностей… это длилось целую минуту, затем звезды сдвинулись, а я по таблицам рассчитал, что второй раз такое повторится через сто семьдесят тысяч лет. Увы, я был так потрясен увиденным, что ничего не запомнил. Могу сказать только, что Юг населен куда плотнее, чем Север… Там огромных городов больше, чем на Севере сел и деревень, их мир дивный и странный, я едва не потерял рассудок от отвращения…

Часть механизмов остановилась, стало тише, дым унесло ветром, с ближайшей стены на меня злобно уставились пустыми глазницами как черепа оленей, как и человечьи: крупные, средние, мелкие – с высокими лбами и, напротив, с толстыми надбровными дугами и лошадиными челюстями. Между окнами я рассмотрел затейливый узор из десятка отрубленных кистей с растопыренными фалангами пальцев. На некоторых поблескивают кольца, даже перстни. Все это прикреплено к стене серебряными гвоздиками с красивыми шляпками в виде цветочков.

Я невольно посмотрел наверх, нет ли абажура из человечьей шкуры, хотя здесь вряд ли еще додумались до абажуров, однако книги, похоже, именно в той самой коже, про которую подумал. Так что если маг, спокойно вываривающий черепа и кисти рук, мог упасть в обморок, то в самом деле увидел что-то невероятно отвратительное.

– Вообще-то я планирую отправиться в путь завтра с утра, – сказал я. – Сделай все, что сможешь. Мне нужна карта, куда плыть, в каком месте пристать к берегу, чтобы не сразу пойти на харч местным чудищам. Укажи, где безопаснее выходцу с Севера прожить хотя бы несколько недель. Вот золото. Настоящее.

Я бросил на стол пару золотых монет, внимательно следя за лицом мага. Оно вспыхнуло, как под лучом яркого солнца, значит, я дал больше, чем он ожидал, потому я выпрямился и сказал надменно:

– Рано утром загляну. Рисуй хоть всю ночь!

Глава 9

Спускаясь по тем же шатающимся мосткам, ну никак не приспособленным для человека моего веса и положения, я успокаивающе сказал себе, как врач-психотерапевт, что маг в том ужаснувшем его видении Юга мог всего лишь увидеть девушку в мини-юбке. А если бы увидел ее многочисленный и многоместный пирсинг, точно грохнулся бы в обморок. Так что вовсе не обязательно, что на континентальном Юге в самом деле что-то такое уж жуткое, от чего я тоже грохнусь кверху шпорами.

Но как ни психотерапевтил себя, тянущее ощущение во внутренностях разрасталось и уже грызло кости. Во дворе слуги шарахнулись было, когда я вывалился из башни, но разглядели, что не тролль и не огр, засмеялись нервно своему испугу, кто-то сказал с истерическим смешком:

– Ваша милость, в другой раз точно проломите все доски!.. Говорят, он нарочито делает мостки такими хлипкими…

– Зачем? – удивился я.

– Чтобы к нему никто не лазил! Он сам выходит, когда нужно. А мы, если припечет, ходим к Жофру. Этот, наоборот, живет здесь же, в подвале. Подвал надежнее, из него никуда не упадешь…

– А Жофр, – спросил я, – тоже маг?

– Еще какой, – ответил слуга словоохотливо. – Умеет даже больше, чем Вегеций, но только, говорят, совсем продал душу дьяволу!

– Это нехорошо, – сказал я. – Ай-яй-яй. Покажи, где он?

– Да вот дверь к нему… Позвольте, ваша милость, я вам посвечу на ступеньках.

Мы спустились в подвал, на той стороне угрюмого и пустого помещения проступила закопченная дверь.

– Вон там, – промолвил наконец слуга. Он сплюнул через плечо и сказал с неодобрением: – Мы уже и забыли, когда сами были в церкви… разве что как-то в детстве дождь загнал, многие даже не пробовали и лоб перекрестить… но то, что делает этот чернокнижник, это уж совсем… чересчур!

Он поспешно ушел, а я пересек пустоту подвала, постучал в железо, выждал, несколько раз ударил ногой.

Дверь отворилась, в лицо пахнуло жаром и едкими запахами. По ту сторону с нетерпеливым ожиданием смотрит крепкий моложавый мужчина в рубашке с засученными рукавами и кожаном переднике. В толстых рукавицах, в правой длинные клещи, другой придерживает дверь.

– Что случилось? – сказал он резко. – Я же сказал…

Он умолк и посмотрел на меня внимательнее. Я улыбнулся.

– Можно войти? Я не слуга, которого послали торопить с заказом.

Он нехотя отступил, я почти на голову выше, по мне видно, что я – рыцарь, во всяком случае – из благородного сословия, такого попробуй не пусти. В обширном помещении жарко, пахнет реактивами, на трех столах в больших и малых ретортах кипит, булькает, возгоняется, стены в стеллажах с книгами, редкостями, черепами людей, зверей, пучки корешков, связки трав, в дальнем углу пылает настоящий горн кузнеца, только поизящнее, справа навалены горкой высушенные березовые поленья, слева наготове длинные щипцы, кочерга, лопата с изогнутой ручкой.

Я с удовольствием огляделся.

– Красота… Жить вот так и даже не знать, что замок чуть было не перешел в другие руки.

Мужчина за спиной спросил с недоумением:

– Это как?..

– Да вот так, – ответил я. – Лорд Кассель сделал попытку захватить замок в отсутствие хозяина. Но, к счастью, появился благородный рыцарь на белом коне… Это он с виду черный, а так на самом деле белый… и вот на этом белой коне всех побил и разогнал. Сам он, ессно, тоже в белом, а разогнанные… понятно в каком. Это я о себе, любимом. Так что преисполнись благодарности, что можешь продолжать заниматься своей нечестивой, но такой увлекательной алхимией, и ответствуй мне, как на духу, есть у тебя карта стран Юга?

Он хмуро смотрел, как я сдвинул кучу толстых старинных книг на край лавки, сел. Дубовая доска затрещала под моим весом. В спину приятно тянет сквознячком.

– Ваша милость, – произнес он, – такой карты нет даже у благородного герцога Готфрида.

Я внимательно смотрел в его лицо, на миг там нечто дрогнуло, я вздохнул, явно врет, но у меня нет средств давления, а там, где нельзя в лоб на боевом коне, надо на серой козе.

– Что-то ни летучих мышей, – заметил я, – ни черного кота. Даже не завывает в дымоходе. Неинтересно. Как будто и не колдун вовсе.

Он буркнул:

– Ваша милость, я не колдун.

– А кто же? – спросил я с наигранным удивлением. – Да ты садись, позволяю.

Он покачал головой.

– Ваша милость, мне надо следить за растворами, вовремя смешивать, остужать, подогревать… Уж не обессудьте.

– Если не колдун, – спросил я настойчиво, – то кто?

– Алхимик, – повторил он устало. – Вы же видите, чем занимаюсь.

– Ты не дерзи, – напомнил я, – с благородным сословием разговариваешь! Что это за алхимик?

– Алхимик, ваша милость. Меня Жофром зовут.

– Да хоть как назови! Что это, если не колдун?

Он поколебался, прежде чем ответить, взглянул мне в лицо быстро, но я напустил скучающее выражение, и он сказал как бы невзначай:

– Я стараюсь понять, что происходит из чего. Все, что я смогу достичь, смогут и другие. В колдовстве все наоборот…

Я осматривал это жилище и одновременно лабораторию алхимика, именно с таких вот подвалов начинается новый мир, что приведет к Интернету, мобильникам и харасменту. Значит, я как раз попал на водораздел, когда из магии начала вычленяться алхимия, а та, в свою очередь, разделится на исследователей и шарлатанов. Причем у шарлатанов и лаборатории будут побольше, и субсидии получат, и мощности сразу захватят под свои громкие обещания…

– Да, наверное, – согласился я, – в колдовстве, как и в политике: сперва человек угнетал человека, а потом все наоборот… А чем занимаешься именно ты?

Он пожал плечами, но, осматривая колбы, начал рассказывать нехотя, увлекся, энтузиаст, такой и летучим мышам бы рассказывал, я слушал, наконец врубился, что он пытается проделать то, что мы проходили на первых же уроках химии, возликовал втайне и самым небрежным тоном сообщил, что а вот мой алхимик в моем замке делает вот так и вот эдак. И у него получается неизменно вот так, чудесное вообще-то превращение, если на взгляд рыцарей и королей, но вполне объяснимое просто грамотными людьми.

Он слушал с недоверием, потом все-таки сделал так, как я сказал, минут через десять я услышал ликующий вопль. Алхимик плясал и подпрыгивал, из колбы выплескивалась голубоватая жидкость.

– Осторожно, – предупредил я, – не прожги штаны.

– Ваша милость! – вскричал он ликующе. – Получилось!., вы-то как все это запомнили?

– Я тогда долго у него сидел, – объяснил я, – позолоту на шпоры накладал.

– А что-нибудь еще… не подсмотрели?

Я усмехнулся.

– Подсмотрел. Но если скажу, то это будет путь колдовства, верно?..

Он вздохнул, плечи опустились, взор погас. Пальцы нервно потеребили кожаный передник.

– Да, вы правы, ваша милость.

Я засмеялся.

– Нет, вовсе нет! Необязательно в каждом селе изобретать свою телегу. Достаточно знать ее принципы. Так что я тебе расскажу, как что работает, а ты уж сам думай, как приспособишь… Конечно, если получу карту, как лучше переплыть океан и где безопаснее причалить к берегу.

Он посмотрел мне в лицо, поколебался, махнул рукой.

– Что карта!.. Всего лишь колдовство. А это… это было знание. Договорились!

– Покажи, – велел я.

Он щелкнул пальцами, в стене раздвинулись каменные глыбы. По воздуху выплыла свернутая в рулончик и перевязанная лентой трубка. Снова щелчок пальцами, с треском разлетелся сургуч, ленточка вспыхнула и рассыпалась золой, не повредив бумаги, что красиво развернулась, образовав квадрат… и тут же свернулась. Я успел увидеть реки и горы, словно бы сфотографированные с высоты орлиного полета, даже краешек моря, удивился:

– Все-таки магией пользуешься?

– А кто ею не пользуется? – ответил он с пренебрежением. – Но это темное искусство, я его презираю, потому что не знаю, почему то или другое происходит.

– Общий принцип верен, – согласился я. – Более того, ты, похоже, в магии знаешь побольше конкурента, что наверху. А он тебя не любит, очень не любит…

Жофр слабо улыбнулся.

– Не может мне простить, что камень Роршанга я отдал ему.

– Гм… а зачем? – спросил я ошарашенно. – В нем такая мощь…

– Меня унижает то, – произнес он высокопарно, – чего не могу понять. Такая мощь, как подачка нищему. Этот камень отыскал я, а потом, не сумев понять, как именно он заставляет работать разные механизмы, подарил его Вегецию. С тех пор он меня возненавидел.

– Логично, – согласился я. – Именно так и должен был поступить нормальный человек: добро взять, а потом плюнуть в дающего. Ладно, теперь слушай. Начнем с атомарной теории Демокрита… Только ответь сперва на пару вопросов: что такое вот это…

Жофр в сомнении посмотрел на мой амулет.

– Я читал о таких вещах…

– Это не магия, – сказал я поспешно. – Он работает на твердой научной основе.

– Какой?

– Пока нам непонятной, – объяснил я, – но если кто-то из алхимиков раньше тебя что-то создаст, ты же не станешь объявлять его создание… в смысле изобретение или открытие магией? Иди будешь?

Он пробормотал:

– Постараюсь понять принцип. Если понять принцип, можно понять все.

– Принцип работы этой штуки пока неизвестен, – сказал я, – но от этого она не становится магической. Давай вспоминай, что она может делать еще?

Он покачал головой.

– Откуда я знаю? Я только видел изображение в одной из очень древних книг. Еще и книгу эту надо найти! Там могут быть пояснения, описания, комментарии.

– Ладно, – сказал я, – тогда второй вопрос: что такое Кристалл Огня?

Он помолчал, ответил с некоторым удивлением:

– Сэр, вы спрашиваете такие вещи, о которых даже маги знают далеко не все. К счастью, я кое-что слышал. На самом деле это не кристалл. И огня там нет. Это нечто могущественное из эпохи Великих Магов. Говорят, в недрах земли обитают особые демоны из сгущенной магии… наверх подниматься не могут, сразу превращаются в эти кристаллы. Однако их можно снова в прежнюю форму… и, кроме того…

– Что?

Он ответил с неуверенностью:

– Из Кристалла тоже можно брать магию. А ее в каждом из них – море. Собственно, на этом мои знания об этом предмете заканчиваются. Так, крупицы…

Я кивнул.

– Благодарю. Курочка по зернышку клюет, зато весь двор в… Слушай.

Около часа я выкладывал ему все, что помнил из химии и физики, а помню, честно говоря, очень мало, вообще-то какие-то лохмотья в голове, но Жофр слушал весь бледный, с вытянувшимся лицом, глаза горят, как два прожектора, уши вытянулись на полметра, впитывает каждое слово, ведь я сейчас уйду, а он останется с ворохом ценнейших сведений, половина которых забудется еще до того, как бросится записывать ускользающие мысли…

Когда он был, казалось, близок к обмороку, я умолк, поднялся.

– Мне нужно еще кое-что сделать, извини. К сожалению, даже великие ученые вынуждены выполнять рутинные обязанности, а уж про рыцарей и говорить не приходится.

Он поднялся, ошалелый, с горящим лицом, механически протянул мне карту, на лице отрешенное выражение, я сообразил наконец, что он под властью какого-то заклятья, что позволяет запомнить как можно больше из того, что я сказал.

Отсалютовав, как рыцарь рыцарю, я пошел по ступенькам вверх, на пороге оглянулся.

– И вот еще, – сказал мягко, но строго. – Я не знаю, к примеру, что такое электричество… это в моих землях так называется некая мощь, и никто на свете не знает! Но это не мешает им пользоваться. Так что не перегибай… Это к тому, что зря от камня Роршанга отказался. Ты мог бы многое сделать, имея под рукой такую реку энергии.

Во дворе уже полыхает пурпуром грозный закат, это же сколько я просидел в подвале Жофра-алхимика, зубчатая башня, подсвеченная с той стороны снижающимся солнцем, полыхает по краю, будто горит железо в кузнечном горне. Небо на западе раскалено, как угли в костре, а на востоке лилово-фиолетовое, медленно наливается цветом, темнеет, уже всплывает яркий диск луны.

– Сэр Ричард!

Я оглянулся, за мной спешит мажордом Жан, лицо брезгливо-недовольное, но заговорил идеально ровным и бесстрастным голосом:

– Сэр Ричард, был гонг к ужину.

– Сколько на переодевание? – спросил я.

– Простите, сэр…

– А-а-а, у вас к ужину не переодеваются? Ладно, можно вот так за стол?

Он в некотором колебании кивнул.

– Да, сэр… Гонг означает, что пора в обеденный зал…

– Надо бы с некоторым упреждением, – посоветовал я серьезно. – Один гонг на переодевание, второй – на торжественное и чинное шагание в зал. Ладно, что взять с провинции… Кстати, приведите мою скромную собачку.

В обеденном зале за столом уже все четыре женщины, Даниэлла, как всегда, в голубом платье, Дженифер – в алом с золотом, Изабелла – в темном, Бабетта… ох, у Бабетты каждый раз новое, настоящая женщина, не говоря уже о том, что и прическу всегда меняет: сейчас вот такая вавилонская башня золотых волос, словно Бабетта собралась на войну, а платье настолько открытое, что уже балансирует на грани неприличия.

Она улыбнулась мне заговорщицки, напоминая, что скоро ночь, она здесь свободная женщина и явится ко мне скрасить мое одиночество. Слуги с размеренностью големов расставляют блюда, я поклонился с порога, принес извинения, стараясь сделать их не слишком цветистыми, не поймут, дуры. На широкой белой тарелке со скромно сложенными культяпками громоздится объемная курица, что не курица, вокруг нее зелень, ломти лимона, еще какая-то изысканная хрень, которую я обычно брезгливо отгребаю вилкой или ножом на край тарелки и больше не прикасаюсь. Обойдя стол, понял, почему курица уже и не курица, а вроде даже гусь: из распоротого пуза вываливаются коричневые комочки зажаренных в сухарях перепелов и скворцов.

Я сел, как и в прошлый раз, за самый дальний конец стола. Мне показалось, что леди Изабелла предпочла бы, чтобы я сидел ближе: после моего заявления, что на рассвете поеду дальше, заметно подобрела.

Курица призывно блестит оранжевой шкуркой, я вижу, как кое-где она шевелится, это горячий пар пытается найти выход, и только сделаю первый надрез, вместе со струей горячего пара брызнет обжигающий сок, восхитительно лакомый, настоящий эликсир жизни…

А рядом на зеленой тарелке с фигурно погнутыми краями таких же размеров курица и тоже со скромно сложенными культяпками, но зажаренная круче, корка коричневая, к тому же усыпана чем-то вроде тмина или перца. Я ощутил призывный запах, которому мужчина не в состоянии отказать. Проще отказаться от женщины, чем от такой умело зажаренной птицы, когда шкурка готова хрустнуть под пальцами, выстреливая в разломы тончайшими горячими ароматами.

Эта курица тоже начинена мелкими тушками, перепелиными яйцами вперемешку с горькими травами, красными стручками перца, а по бокам обложена луковицами и чем-то еще, да хрен с ним. Пора начинать…

Дженифер и Даниэлла тихонько переговариваются, поглядывая на меня хитренько, я сказал Псу громким шепотом:

– Как ты думаешь, женщины, которые полагают, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, метят слишком высоко?.. Или нет?

Женщины переглянулись, я тут же сложил ладони у груди, сказал благочестиво:

– Авэ Мария… Лаудетур Езус Кристос… Отче наш, аминь!.. Спасибо тебе, Господи. С таким ужином никакой враг не страшен. Я вообще-то передумал отдавать его врагу. Леди Дженифер, прошу не принимать на свой счет. Я имел в виду, что жизнь – это борьба! До обеда – с голодом, после обеда – со сном. А сейчас так и вовсе ужин… Кстати, почему зал называется обеденным, если ужинаем?

Леди Изабелла чуть вскинула бровь.

– Вам, сэр Ричард, менестрелем быть.

– Почему?

– Патрик тоже всегда интересуется, почему называется так, а не иначе.

Они все легко и просто брали руками даже самые жирные блюда, я же все-таки старался больше орудовать ножом, и хотя здесь вилок еще нет, все же накалывал на острие и так тащил в пасть, хотя здесь это может выглядеть недостаточно элегантно. А фиг с ним, скажу, мол, зато мужественно. И вообще, может быть, я северный тунгус.

– Вам нравится? – спросила леди Изабелла.

– Еще бы, – ответил я с энтузиазмом. – Белый ужин! Дамы кормят мужчин! Разве это не мечта? Я всегда был против, чтобы ужин отдавать врагам, куда лучше делить с хорошенькими женщинами. Особенно если ужин заканчивается завтраком.

– Понравились ли вам покои? – осведомилась леди Изабелла с материнской заботой, в которой мне почудилось нечто еще. – Не нужно ли что-то добавить, что-то убрать? Говорите, сэр Ричард. Мы вам так обязаны, что если не нравится, то предложим на выбор любую из свободных комнат. У нас их теперь много, очень много.

В последних словах явственно прозвучала горечь, я сказал учтиво:

– Леди Изабелла, я просто поражен роскошью и богатством апартаментов вашего замка!.. Такие ковры, гобелены, шкуры невиданных зверей… А эти двенадцать рыцарей, что как двенадцать паладинов Карла Великого охраняют покои? Это бесподобно!

Она не отрывала от меня внимательного взгляда.

– Вам понравилось? Тогда вас не смутит, надеюсь, упоминание, что это не просто доспехи наших давно ушедших предков.

Я насторожился.

– А что?

– В те времена существовал обычай… не хоронить в земле, а кремировать… хоть это не совсем кремация в том смысле, как понимаем теперь. Для доступности принято считать, что урна с прахом находится внутри доспехов. Но это не совсем так…

– А как? – спросил я.

Дочери молчали, даже перестали таскать с большого блюда тонкие ломти красной рыбы. Я посмотрел, как их челюсти двигаются все медленнее, перевел вопрошающий взгляд на герцогиню.

– Это трудно объяснить, – ответила она с неохотой, вынужденно усмехнулась: – Не хочется признаваться, что не знаю, как это делалось… но прах как-то соединялся с самими доспехами. Так что сами доспехи можно рассматривать как своеобразные урны с прахом…

– … хоть и без праха, – закончил я оптимистически, не могу смотреть, как женщина не то неумело врет, не то стесняется признаться, что дура дурой, а ведь приходится сознаваться в присутствии дочерей, теряя родительский авторитет всезнаемости. – Можно мне вон ту птичку? Благодарю… Летала, чирикала, в Красную книгу мечтала попасть, дура…

– Вам какое вино? – поинтересовалась она. – Красное, белое, крепкое, сладкое…

– Я за рулем, – ответил я. – В смысле с утра в путь. Не хочу, чтобы в крови был алкоголь, он замедляет реакцию.

Леди Бабетта дала понять взглядом, что это же прекрасно. Никуда не нужно торопиться, люди – не кролики, все нужно делать медленно и со вкусом, а леди Дженифер фыркнула:

– Да вы и так какой-то замедленный. Вы не зимой родились?

– У нас всегда зима, – согласился я. – Север, что с нас возьмешь.

– Это заметно, – обронила она с холодком.

– И потому холодные взгляды для нас, – пояснил я, – ну, дальше вы понимаете.

Леди Бабетта одарила меня не то что теплым, обжигающим взглядом, спросила заговорщицки:

– Как мое платье? Смотрится?

– Любое платье лучше всего смотрится на спинке кресла, – ответил я дипломатично. – По платью встречают, коли рожа крива, а у вас с рожей вроде пока хорошо, так что не надо так уж с этими платьями. Мужчины, знаете ли, не совсем на платья смотрят.

– Знаю-знаю, – сообщила она хитренько, – вы стараетесь разглядеть, что у нас под платьем?

– Да, – признался я сокрушенно, – а то дурите нашего брата с этими обручами из китового уса. Может быть, у вас вообще ног нету! Жизнь такая, всего ожидать можно.

Она сказала с наигранным возмущением:

– Это у меня-то ног нет?

– Ну да, – сказал я невинно, – вдруг у вас там рыбий хвост! Уж очень вы на ундину смахиваете.

Она вскинула брови, от чего глаза совсем округлились.

– От меня рыбой пахнет?

– Песнями завлекаете, – пояснил я. – Сколько моряков из-за вас корабли разбили?

Она захохотала, запрокидывая голову, демонстрируя нежную шею, я старался слишком уж не пялиться на ее грудь, а то леди Дженифер совсем уж позеленела от злости, даже Даниэлла поглядывает на меня с укором, только герцогиня улыбается одними глазами, для нее эти пикировки – давно пройденная эпоха.

Глава 10

Повар поставил на середину стола огромный торт, весь в белом креме, сверху как красная корона горят рубины крупных ягод клубники, устремленные острыми кончиками в потолок. Я благовоспитанно похлопал в ладоши, на недоумевающий взгляд герцогини сказал с вежливым удивлением:

– Разве у вас не принято награждать аплодисментами… э-э… проявления высокого искусства?

Герцогиня ответила, на мой взгляд, туповато:

– Искусства?

– Ну да. Патрику ведь хлопали? А здесь то же самое.

Повар метнул на меня взгляд, полный благодарности. Я понял, что теперь у меня и на кухне есть свой человек. Бабетта ухватила нож и лихо разрезала торт на несколько клиньев, управилась умело, мне почему-то показалось, что вот так же легко и с улыбкой она может вспороть и живую ткань, глядя в глаза красивыми смеющимися глазами и выспрашивая явки и пароли.

– Сэр Ричард, – предложила она, – вам, как гостю, самый сладкий кусок.

– Из ваших рук, – ответил я галантно, – даже яд покажется сладким!

Она не уловила двусмысленность, да вообще-то получилось нечаянно, я не такой умный, чтобы на ходу сооружать из слов хитросплетения, улыбнулась мне полными зовущими губами. Молчаливый слуга разнес поставил перед каждым изящную чашу, охваченную сверху золотым ободком, внутри которой будто налито расплавленное золото. Другой опустил передо мной широкую фарфоровую чашку с темным ароматным чаем. Под столом послышался вздох, потом приглушенный стук костей. Я зачерпывал ложечкой мед, прихлебывал горячий напиток, за столом тишина и странное умиротворение, как будто все уже не только решено, но и произошло: я уехал, унося с собой и все проблемы, которые могли бы быть.

Мажордом Жан величественно и торжественно застыл у входа, как кремлевский курсант, что даже не дышит. Суров и строг, само величие, но бдит, когда понадобится он сам или его вмешательство. Пес выбежал из-под стола раньше, чем я поднялся, добежал до мажордома и уставился жуткими глазами.

– Вас проводить, милорд? – спросил мажордом. Он обращался вроде бы ко мне, так как милорд больше я, чем Пес, но смотрел на него, однако я решил принять на свой счет и благодушно отмахнулся.

– Я человек простой, лесной. Как-нить доберусь. Если нет, собачка след возьмет… Отдыхай!

Пес унесся по коридору, исчез, а когда я добрался до выхода на веранду, он стоял там, встав на задние лапы, и, упершись передними в парапет, с интересом наблюдал за двором. Там при свете факелов что-то происходило, слуги выносили во двор бочки и совали туда факелы, в ответ взметывалось яркое пламя.

– Как думаешь, – спросил я, – это не Жофр чудит?

Пес внимательно всматривался в суету, качал головой.

– Если не он, то еще хорошо, – вздохнул я. – А то уже и не знаю, хорошо ли сделал, что наболтал всякое… Вдруг атомную бомбу сотворит в чулане из подручных средств?

Солнце, не дойдя до горизонта, утонуло в зловеще-сизой мути, еще когда я шел ужинать, мир потускнел, золото неба потеряло яростный блеск и обрело сперва цвет хурмы, затем лиловость и налилось грозной вещественной тьмой. В это время купол неба особенно высок, сердце замирает от необъятности того, что угадывается по ту сторону, а звезды выступают торжествующе, победно, их мириады, с каждой минутой они ярче, колючее, от их стоаргусности не спрятаться, не укрыться.

Я стоял в тени и полной тишине, наблюдая, как с наступлением глубокой ночи крылатые звери становятся все крупнее, мелочь как-то затушевалась, а эти гиганты охотятся уже на мелких собратьев, как волки на зайцев. Я наблюдал зачарованно, никогда не видывал столько крылатых тварей так близко. Некоторые пролетают совсем рядом, всякий раз обдает волной нечистого теплого воздуха.

Послышались легкие нерешительные шаги. Из полумрака коридора вышла под лунный свет леди Дженифер. Камешки в золотом венце блестят тихо и таинственно, мириады искорок пробежали по тщательно уложенным волосам, под заколкой блещет темная роза. Пес повернул голову и с интересом смотрел уже на юную леди.

Леди Дженифер изящно оперлась о балюстраду, лунный свет красиво искрится на длинных волосах, убранных в незатейливую прическу, точеное лицо задумчиво и прекрасно.

Я кашлянул, давая понять, что она не одна, нас здесь трое, выждал, пока справится с замешательством, вышел на свет.

– Леди Дженифер, – сказал я галантно, – какой у вас красивый свитер!

Она кивнула с поистине королевской небрежностью.

– Настоящая верблюжья шерсть. Вы, конечно, не догадываетесь, что, кроме коров, которым вы крутили хвосты, бывают и другие животные…

– Что вы, – отмахнулся я, – я сразу это животное узнал по двум горбикам. Или вы что-то подложили, чтобы вас принимали за женщину?

– Вы же паладин, – сказала она язвительно, – вам нельзя смотреть на женщин! И даже думать о них.

– Какое счастье, – сказал я с чувством, – что не вы писали Кодекс Паладинов. Но я не на женщин смотрю, а смотрел на небо. Хотя мог бы солгать, сказав, что любовался вами…

– Еще бы, – сказала она саркастически, – вы просто счастливы солгать женщине!

Я сдвинул плечи.

– Согласен, что нет ничего хуже, чем обманывать женщину… Но зато и ничего нет приятнее, когда это получается. Но я вообще-то, как уже сказал, просто любовался небом. Смотрите, вон звездочка упала… Какая яркая!

– Где?

– Да вон же!.. Порнозвезда, наверное. Тогда на счастье, на счастье!

Она поморщилась.

– Вы, очевидно, не знаете, что звезды вообще-то не падают.

– Как не падают? – сказал я нагло. – Вон как покатилась!

Она мотнула головой, дураков учить – мозоли будут, поинтересовалась ядовито:

– Вы, наверное, ищете, как пройти к дворовым девкам?.. Заблудились?

– Замок зело велик, – согласился я, – заблудиться можно запросто. Строили ведь не по плану, а по творческому вдохновению… творческие люди, как известно, не просыхают. Понятно, что получилось. Но жить где-то надо?

Она поджала губы.

– Вы уж признайтесь лучше, что ориентируетесь только в сараях. Коридоры и залы – не для вас.

– Человек, – сказал я важно, – признающий свою ошибку, когда он не прав, – мудрец. Человек, признающий свою ошибку, когда он прав, – женатый. Так какого же я… ангела ляпну такую глупость? Только ради ваших злобно прищуренных глаз? Да я лучше крокодила поведу на прогулку!

Она не врубилась, при чем тут крокодил, а я объяснять не стал. В небе промелькнуло, мелкий дракончик, размером с синицу, но крыльями втрое шире, с размаху налетел на ее высокую прическу и запутался в волосах. Башня волос рассыпалась, роза упала под ноги. Я торопливо поднял, подал с учтивым поклоном.

– Это он вас принял за что-то доброе и пушистое.

Она с отвращением ухватила за хвост и отшвырнула невежду. Он закувыркался в воздухе, но над самым полом сумел расправить крылья, метнулся прочь, с испугу задел стену, к нам донесся быстро удаляющийся жалобный крик.

– Зря вы так бедную жабу, – упрекнул я мягко. – Наверное, ей гнездо вить пора.

Дженифер огрызнулась:

– Они не вьют гнезда!

– Тогда норку рыть, – рассудил я, – да перестаньте сердиться на пресмыкающееся. Зато я увидел, какие у вас чудесные волосы. Представляю, как они красиво раскидываются по подушке…

Она сверкнула глазами так, что сполохи заплясали по стенам.

– И не мечтайте! Вам такое не увидеть.

Я лицемерно, но довольно натурально вздохнул, женщинам надо льстить, нам это ничего не стоит, молча смотрели на звездное небо. Звезды будто роятся и стрелой взмывают в небесную даль, такую причуду зрения не объяснить, но безумно красиво, признаюсь в глубинах своей мохнатой и очерствевшей души.

– О чем мыслите, сэр Ричард? Вы ведь мыслите… нет-нет, я не смеюсь!

Я вздохнул, ответил галантно:

– Мысли и женщины вместе не приходят.

Она фыркнула.

– А я не пришла. Так, мимо шла. Не думала, что вы здесь стоите с таким мечтательным видом…

– Дурацким? – сказал я понимающе. – Как вы галантны, леди Дженифер. Чувствуется голубая кровь. Мужчины не мечтают, леди Дженифер. Мужчины… э-э… воплощают. Обычно – ваши дурацкие мечты и капризы.

Она поморщилась.

– Промах, сэр Ричард. Я как раз ни о чем не мечтаю.

– Фантазия ни к черту?

– Нет, занятие просто бесполезное. Мечты имеют свойство не сбываться.

Я согласился:

– Не все мечты не сбываются, верно. А бывает, что слишком поздно. Но если не сбываются, то благоразумные леди их уценивают…

Она покачала головой, черты лица в лунном свете трагически заострились, кожа дивно бледная и чистая, широкие брови бросают глубокую тень на глазные впадины, откуда глаза блестят влажно, как в только что приоткрытой раковине, а тень от длинных ресниц красивым частоколом ложится на щеки.

– Я не уцениваю, – ответила она негромко. – Мне либо все, либо ничего.

Я сказал предостерегающе:

– Прежде чем о чем-то мечтать – подумайте, а вдруг сбудется?

Она в самом деле задумалась, лицо стало встревоженным, затем слабая улыбка раздвинула красиво очерченные губы.

– Знаете, об этом как-то не думала. Просто мечтала, мечтала… А потом перестала. Но никогда не думала, что будет потом.

– Это знакомо, – согласился я. – Менестрели воспевают любовь, но только до свадьбы. А что потом? Как будто конец жизни… Я вот слышал, что мужчины в семейной жизни гораздо счастливее женщин. Они и в брак вступают позже, и умирают раньше.

До нее не сразу дошло, даже бровки вскинула и безуспешно попробовала наморщить чистейший лобик, посмотрела на меня с сомнением, затем глаза вспыхнули, засмеялась чисто и звонко:

– Вот вы о чем! Значит, и для вас, мужчин, это бывает… несладко?

Я покачал головой.

– Ой, леди… Неужели и предположить трудно, что и мужчины могут мечтать? Но мужчины твердо знают, что если они встретили женщину своей мечты, то с остальными своими мечтами приходится прощаться.

Она спросила погасшим голосом:

– Неужели у всех так? Неужели неосуществленная мечта лучше, чем осуществленная?

– Не знаю, – ответил я честно. – Но боюсь представить, что Ромео и Джульетта… вы слыхали о них?.. сумели помирить свои тейпы и поженились. Как у них пошло бы дальше?.. Что их ждало бы через пять или десять лет, когда столько соблазнов, а адюльтер в большой моде?

Она молчала, лицо стало совсем грустным. С губ сорвался тихий вздох. Мы стоим рядом, смотрим в одну сторону, и рука сама поднялась и обняла за узкие хрупкие плечи. Пальцы мои ощутили мгновенно напрягшееся тело, я застыл, хотел было осторожно убрать руку, однако ее плоть снова стала мягкой и женственной, я чувствовал тонкие, как у птички, косточки, и осторожно сжал пальцы, так что наши плечи соприкоснулись.

Нежность пошла подниматься толчками, затопила грудь, я держал ее бережно и напоминал себе, даже не напоминал, а долбил: я для нее – брат, родной брат, что долго отсутствовал, а раз брат, то у нас ничего быть не может. Или, как говорят, между нами.

Внезапно она вздрогнула, отстранилась, глаза дикие, вся взъерошенная, как кошка при виде собаки. Моя рука слетела с ее плеча, как перышко под ударами Штормового ветра.

– Что вы себе позволяете? – спросила она неприятным голосом. – Вы, сэр Ричард, знайте свое место!.

– Простите, – ответил я неуклюже. – Задумался и почему-то решил, что это моя собачка рядышком. У нее такая нежная шерстка, ну вы поняли…

Она фыркнула, брезгливо повела плечом, которого касалась моя грязная лапа, повернулась, я услышал только дробный удаляющийся перестук каблучков.

Я постоял в одиночестве, если не считать Пса, но его можно не считать, он почти что часть меня, ведет себя деликатно, ни разу не хихикнул, даже отвернулся в критический момент. Некоторое время мы оба туповато смотрели вслед девушке, я почему-то чувствовал, что обошелся с собой как хреновый колдун – превратился в дерьмо, а как обратно – не знаю.

Хотелось бы жить, как все, мелькнула мысль, да что-то не позволяет. Одни это что-то называют совестью, другие законом внутри нас, некоторые стараются присобачить к зыбкому понятию рыцарской чести, но факт в том, что вообще-то я со своими свободами в интимной сфере и вообще дикой распущенностью, с точки зрения жителей этого мира, мог бы развернуться… ух!.. но что-то сдерживает и в отношении этой колючей красотки, и в отношении тихой леди Даниэллы, и даже герцогини. Разве что с леди Бабеттой не будет никакого обмана…

Дженифер, пожалуй, наиболее востребована именно в этот век. Это в моем королевстве наибольшим спросом на рынке пользуются доступные и компанейские, с которыми ни проблем, ни обязательств, но здесь мужчины еще сильны и чувствуют свою мощь, потому в цене именно эти недоступные. Если простолюдину нужно попотеть, чтобы затащить девку за сарай, то благородному надо переломить немало копий и разбить щитов, чтобы завоевать благосклонный взгляд такой вот гордой и неприступной.

Гордая дочь герцога не представляет, что могут существовать иные ценности, потому приходит в ярость, что не бросаюсь исполнять каждое желание, каждую прихоть. И сам ее облик, строгий и безукоризненный, прямая спина и гордый взгляд, платье без всяких рюшечек и фиговинок, говорит о том, что настоящая красота и великолепие не нуждаются в аксессуарах. Даже прическа крайне проста, что неспроста: ничто не должно отвлекать мужские взоры от ее аристократично приподнятых скул, ясных глаз, обрамленных длинными загнутыми ресницами, и вообще от безукоризненности и утонченности.

Потемнело, я с удивлением поднял взгляд на небо. Звезды исчезли, как и луна, а с севера, подминая мир, двигается, как чудовищный ледник, угольно-черная туча. Внутри изредка озаряется слабыми сполохами, молнии мечутся и не могут вырваться на свободу. Туча закрыла половину неба, мир стал черным и унылым, туча нависает низко, словно свод туннеля, взметнулся ветер, пахнуло свежестью, по двору понесло мусор.

Сама туча уже не туча, а целый пласт со времен палеозоя, мезозоя и мелового периода. Ярко и слепяще полыхнуло, молния наконец вырвалась на свободу и, как бегущая ящерица, извилисто устремилась по всем пластам, перепрыгивая с одного на другой, к притихшей земле. После паузы грянули и прогрохотали тяжелые раскаты, верный знак, что гроза еще далеко, а когда свет и звук сольются, это будет самое то, мало не покажется.

Пес снова встал передними лапами на барьер, но посмотрел сперва во двор, где при свете факелов заметался народ, принялся спешно по-муравьиному утаскивать все, что не должно промокнуть, потом огромная голова поднялась, пасть распахнулась навстречу небу, я услышал приглушенный злобный рык.

– Бобик, – сказал я предостерегающе, – боюсь, с этим нам не справиться. Я рад, что не боишься грозы, впервые встречаю такую собаку, но… это не наш противник.

Хлынул мутно-серый поток, ливень начался сразу, без привычного предупреждения в виде мелкого дождичка. По камням двора побежали пенистые ручьи, понесли сор, ветки, листья, мелкие камешки, и огромное количество песка, неизвестно откуда взявшегося.

Навес над верандой защищает от прямых струй, я посматривал на сразу заблестевшие камни двора, здесь будет только чище, но лишь бы дождь не затянулся на всю ночь, дороги развезет… Впрочем, Зайчик пройдет везде.

– Сэр Ричард, – раздался сзади спокойный голос, – любуетесь нашей жизнью?

На веранду вышел осанистый вельможа, таким кастелян показался на этот раз, тонкая шея скрыта чем-то вроде жабо, над ним холеное, хоть и очень морщинистое лицо, проницательный взгляд, седые виски, твердо сжатый рот – люди этой породы становятся главами международных концернов, главами корпораций и президентами крупных богатых стран. Если бы не старинная одежда, я бы принял его за президента Дойче банка.

Он приветливо улыбнулся, трехэтажные мешки под глазами отвисли еще больше, зато крупные и мелкие морщины слегка разгладились.

– Да, – ответил я вежливо, – здесь есть чем… полюбоваться.

Он взглянул осторожно, не уловив подтекста, лишь ощутив его присутствие, с легким поклоном приблизился.

– Вы уже, наверно, знаете, я Джулиан Дэйз, кастелян. Доблестный герцог Готфрид доверяет полностью моему опыту и знанию людей. Я занимаюсь хозяйственной жизнью этого замка вот уже двадцать лет. Да, почти двадцать. Так что… Кстати, сэр Ричард, не будет большой бесцеремонностью, если я поинтересуюсь вашими планами?

Я загоготал.

– Планами? Какие планы могут быть у отважного рыцаря?.. Пред нами все цветет, за нами все горит – вот наши планы! Предвкушение сражений, жажда услышать звон мечей, стук стрел о щиты… А чувствовать, как меч рассекает доспехи противника… вместе с его печенью? Вот мои планы!

Он кивнул, на лице неимоверное почтение, так надо, понимаем оба, поклонился и развел руками.

– О, конечно, конечно, отважная молодая кровь… Но сейчас дождь, у вас есть время задержаться в замке. Воспользоваться всеми прелестями гостеприимства…

– Да, – прервал я, – у вас здесь есть симпатичные курочки! Пришлите одну из них постелить мне постель на ночь. Га-га, и согреть!

Он кивнул, сказал с явным удовольствием:

– Конечно же, конечно. Все будет сделано. Так вот, осматриваясь в замке, не появляется ли у вас желание… задержаться?

Я сделал вид, что не врубился.

– Задержаться?

– Ну да, – сказал он вынужденно. – Задержаться дольше, чем это необходимо, чтобы просто переждать дождь. Все-таки, будем говорить откровенно, быть сыном герцога – это, в первую очередь, привилегии! Это богатейшие возможности. Понимаю, вы своим длинным мечом завоюете много больше, однако это будет позже, а герцогство… вот оно уже!

Он остановился, глядя испытующе. Я повел плечами, я же герой и красавец, должен любоваться собой, вид соответствующий – дурак-дураком, идеальная фигура для умелого кукловода. Настолько идеальная, что даже у неумелого чешутся руки.

– Да что герцогство, – ответил я, – оно ж не мое!

Его глаза стали хитрыми, покачал головой, глядя на меня как бы подбадривающе, подталкивающе.

– Разве? Вы ведь сын нашего герцога…

– Ну и что?

Он сказал быстро, демонстративно сердясь моей непонятливости:

– Как что? В новых местах нужно что-то завоевывать, проливать кровь… а здесь великолепный замок, стратегическое положение! Если умело воспользоваться, а с вашими талантами…

Я сделал вид, что задумался, затем с недоумением потряс головой.

– Не, я не понял. Два медведя в одной берлоге не уживутся.

Он тонко улыбнулся, развел руками.

– Мне сейчас некогда, я должен идти, но вы не спешите с ответом… с окончательным ответом. Подумайте, еще раз подумайте. Вы ведь великий воин, я вижу твердость в вашем взоре и стальную волю к победе!

Я тупо смотрел ему вслед, надеюсь, достаточно тупо, чтобы он почувствовал это и вскоре возобновил разговор, что еще больше прояснит, чего же в самом деле хочет: то ли чтобы я стал в замке правой рукой герцога, то ли намекает, что я и сам могу стать полновластным хозяином. Если последний вариант, то как он это видит? Если герцог просто не вернется – одно, а если придется вести борьбу за власть, то как? Должен ли я вытеснить как-то герцога или же пленить, изгнать, бросить в темницу, казнить?

В любом случае, понятно, я буду лищь послушной куклой в его руках, а потом, возможно, уберет и меня, как мавра. Но неплохо бы знать, насколько сильно ему хочется к власти. Только так можно просчитать его действия.

Хотя… если честно, мне это надо?

Глава 11

Переступая порог, я быстро зыркнул по сторонам, не шарахнут ли по голове, всегда надо быть настороже, но все же вздрогнул от огромного ярко-красного пятна над столом у окна, прямо под ярким светом от трехрогого подсвечника. Великанский букет роз победно благоухает прямо в воздухе, и лишь когда проморгался, рассмотрел, что стебли торчат из золотого или позолоченного кубка, а может, и медного. Сильный и в то же время тонкий изысканный аромат уже наполнил все помещение.

Пес рядом чихнул, потер нос лапой. Я развел руками.

– Что делать, дружище… Женщины не понимают, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а не носовые полости.

Он пробежался по комнате, понюхал, внимательно и с подозрением поглядел на металлические статуи, словно подозревал их в хождении по спальне в наше отсутствие. Рыцари величественно и надменно взирали на все через темные забрала.

Я сложил пояс с молотом, перевязь с мечом и, раздевшись, завалился в постель. Пес бухнулся на свою перину у порога, взглядом пообещал мне, что никто не переступит.

– Надеюсь, – проворчал я. – Денек сегодня выдался… непростой.

Почти сразу я провалился в сон, хорошо понимал, что сплю. С моими снами такое бывает часто, когда знаю, что это сон, и тогда ликующе бесчинствую, пьяный от безнаказанности: лапаю женщин, прыгаю с крыши на крышу через улицу, бью здоровяков в морду и поднимаюсь в воздух повыше, где им меня не достать.

На этот раз всего лишь скакнул козлом и, равномерно взмахивая руками, как при плавании брасом, перелетел проезжую часть с двумя рядами автомобилей, и вдруг передо мной возник полупрозрачный призрак. Тело отяжелело, меня повлекло вниз, сердце сжалось в страхе: щас под тяжеленный грузовик, только чвакну под огромными колесами, однако подошвы коснулись мягкой травы. Справа и слева тусклая бесцветная равнина, небо тоже темное, на востоке полоска рассвета.

– Мое почтение, сэр Ричард, – произнес призрак. Он медленно наливался плотью, в то же время оставаясь призраком, проступила одежда непривычного кроя, кинжал на широком поясе, а бледное лицо обезображено раной на виске. Еще одна огромная рана, судя по темной крови, на животе, словно острое лезвие ушло под ребро и, достав сердечную мышцу, опустилось ниже. – Я счастлив, что доверил свою тайну именно вам…

– Чего? – переспросил я глупо.

– Сэр Ричард, – повторил призрак, – я тот самый, который вез Кристалл Огня своему сюзерену. Подлый Адальберт убил меня предательски… Но я, умирая, передал Господу свою душу, а вам свою волю…

– А, – сказал я, – так вы тот самый. А то я вас не сразу признал. Что-то зачастили, сэр… Как вам там, в Царстве Теней?

Он зябко передернул плечами.

– Мерзко. Но я рад, что вы тут же последовали за преподлым и бесчестным Адальбертом. Еще чуть – и ваша погоня увенчалась бы полным успехом! К сожалению, он сегодня достиг замка леди Элинор и передал Кристалл Огня своей повелительнице. Оттуда вам добыть его будет намного сложнее… Однако уже то, что вы, презрев все препятствия, прибыли сюда так быстро, говорит о вашей рыцарской чести, вашем благородстве и великом мужестве…

Я оглянулся, и сразу же, повинуясь моей воле, из темноты начал выступать остроконечный замок. Лунный свет падает под малым углом сбоку, высвечивая как башни, так и все малейшие выступы.

– Ага, – произнес я, начиная что-то понимать, – так это и есть тот самый проклятый замок леди Элинор, которой проклятый Адальберт нес украденный Кристалл?.. Ну, раз уж Кристалл в замке, то я, сэр… Звать-то вас, доблестный сэр, как? А то неудобно…

Призрак ответил свистящим, как ветер в трубе, голосом:

– Увы, я не могу сказать даже этого…

– Такая тайна? – изумился я.

– Нет, но что ушло с мертвыми, – ответил он замогильным голосом, – то ушло. Таков закон. Есть, правда, некроманты, которые поднимают мертвых и заставляют отвечать на вопросы, но, во-первых, и наши ответы не полны, и допускают разные толкования, во-вторых, сам некромант или тот, по чьей воле он такое творит, бывает жестоко наказан.

Я подумал, вздохнул.

– Ну, вообще-то да, все правильно, хотя насчет влияния мертвых я бы так не сказал. Вон сколько Карл Маркс и после смерти натворил в мире живых!.. Ладно, каков с виду Кристалл Огня? Допустим… только допустим, что я схвачу за горло эту леди Элинор и скажу: отдавай взад, гадина полосатая, а она возьмет и отдаст какой-то камешек, застрявший в копыте ее коня!

Призрак прошелестел бесплотным голосом:

– Вы сразу узнаете Кристалл Огня, доблестный сэр… Его невозможно не узнать…

– А поконкретнее? – спросил я. – Он в самом деле кристалл? Он светится?

– Он горит, – ответил призрак. – Он горит и не сгорает. Вы ни с чем его не спутаете.

– Спасибо, сэр…

– … Бельперрон, – подсказал он. Призрачное тело колыхнулось так сильно, что я ждал полного рассеивания, однако призрак сумел собраться, произнес с усилием: – Нам нельзя… но не мог удержаться, чтобы не назваться… это не куртуазно.

Я поклонился и продолжил:

– Благородный сэр Бельперрон, я потрясен, насколько в вас идеалы рыцарства и куртуазности преобладают даже над законами жизни и смерти! Потому я, будучи рационалом, всецело рассчитываю на вашу помощь, ибо на вас можно положиться. Догадываюсь, что махать мечом в материальном мире вы не очень, однако здесь разведку недооценивают, недооценивают… Знать врага – наполовину победить, как говорили наши классики марксизма: Цезарь, Ганнибал, Ленин… Вы, конечно же, в замке побывали?

Он печально покачал головой.

– Заклятия, сэр Ричард. Замок защищен сильнейшими заклятиями. Леди Элинор, да будет вам известно, сильнейшая волшебница. Она умеет обезопасить свой замок. Если бы души загубленных могли проникать через магические стены, проклятому Адальберту не было бы покоя. Думаю, я не один, которого он предательски…

– Сэр Бельперрон, – сказал я строго, – вы не должны опускать руки! И свой карающий меч, даже если он астральный. Это Враг внушил вам мысль, что этот Адальберт в том замке защищен отовсюду. Такого быть не может. Совершенен только Господь Бог, а человек обязательно сделает такую глупость, что и на голову не налезет. Вы хорошенько осмотрите защитную стену, нет ли плохо прибитой доски, проржавевших гвоздей… С вашей стороны не совсем хорошо перекладывать все на мои хрупкие плечи, а самому расположиться в первом ряду партера. Раз уж мы работаем в связке, давайте работать вместе!

Призрак растаял, а мне остаток ночи грезился Ноев ковчег, динозавры все-таки проломили дно, все мы очутились в воде, барахтаемся, одежда тянет ко дну, я плыву по серой мутной воде, волны накрывают с головой, и тогда не соображаю, где верх, где низ, небо такое же серое, как и вода…

Вынырнул изо сна, как из очередной волны, но плеск продолжается, сквозь плотно притворенные ставни плещут струи воды, стекают по стене. На полу огромная лужа, подтекает под ковры. Я полежал под одеялом, прислушиваясь к монотонному шуму дождя. Воздух сырой, даже не сырой, а мокрый, весь как будто из мельчайших капелек воды.

Пес приподнял тяжелую голову. Взгляд сонный, посмотрел с неодобрением и уронил башку на измятую перину.

– Тебе хорошо, – сказал я хриплым голосом. Вообще-то не знаю, почему ему хорошо, но как-то принято считать, что хорошо всем, кроме меня самого. – Тебе не надо штаны надевать…

Из окна видно, какой во дворе потоп, вода хлещет уже поверх канавок у края стен, весь мусор исчез, отмытые камни блестят, как спины черепах. Мутная вода бурлит в местах, где уходит в подземные трубы и выводится за пределы замка. Я зябко передернул плечами и отвернулся от окна. Страшно и представить, во что превратилась земля там, где кончается камень…

Одевшись, я остановился посреди комнаты, тупо прикидывая, куда сходить до завтрака. Если к алхимику за картой, то это переть в южную башню, не успею. Чутье подсказывает, что вот-вот ударят в гонг, а здесь, как уже выяснил, никаких переодеваний, а как в казарме – бегом за стол, пока все не пожрали. Кажется, это называется раздельным питанием.

Рыцари хмуро смотрят загадочной темнотой из-за решетчатых забрал. Я приподнял ближайшему забрало, пусто, оглянулся на остальных. Вчера перед сном проверял, честно говоря, у всех двенадцати. Неужели вот так буду каждый раз, ну не нравится мне, когда уставятся и смотрят. В детстве всякий раз под кроватью палкой тыкал, даже рубашку перестал бросать на спинку стула, чтобы ночью не казалась чудовищем.

Портреты со стен смотрят неодобрительно, не нравлюсь, значит. Только на одной картине до меня нет дела, там обнаженная женщина на роскошном ложе. По-фламандски пышная, хотя грудь маловата, зато в талии широковата, кожа гладкая, ровная. Постель пышная, очень неудобная, запросто заработать сколиоз, над женщиной порхают на крохотных крылышках двое до жути раскормленных младенцев с диатезными щечками и рахитичными ножками, в руках прозрачное покрывало. Наверное, от мух.

Пес наконец поднялся, зевнул, потянулся и тоже уставился на портрет. Послышался стук в дверь, я крикнул «войдите», через порог переступила леди Дженифер. Ее взгляд сразу стал насмешливым, хотя, возможно, она надела эту личину еще в коридоре.

– Как же, – сказала она саркастически, – как же!.. Ну что еще могут рассматривать двое… гм, мужчин?

Я с интересом проследил, как она подобрала эвфемизм, чтобы не назвать нас обоих кобелями, сдвинул плечами.

– Почему же? Здесь много весьма любопытных вещей.

– Но все-таки эта голая заинтересовала больше всего?

Я кивнул.

– Надо же знать здешние вкусы.

А у вас там они иные?

– Конечно, – сказал я убежденно. – У наших женщин грудь крупнее, очерчена лучше. И не свисает, как уши спаниеля. А у этой размером с фиги, но форму уже начинают терять. В талии чересчур, а в области ягодиц, вот видите, первые признаки целлюлита? Кроме того, похоже, ей недостает кальция и йода. Вот посмотрите, из-за нехватки кальция вон какие залысины, а недостаток йода виден по раздувшемуся, как у кобры, подбородку…

Я говорил холодновато, как патологоанатом, и если леди жаждала смутить деревенщину, то сейчас уже сама начинает краснеть, а я все опускал руку, начал объяснять, как делать пирсинг на пупке, мои пальцы сдвинулись к тому месту на картине, что вроде бы нечаянно прикрыт кончиком какого-то платочка за неимением фигового листка.

Леди Дженифер, зардевшись, торопливо прервала:

– Я вижу, вы знаток, сэр Ричард, в подобных делах.

– О, еще какой, – согласился я. – Только свистните, я вам такой пирсинг уделаю, что мать родная… в смысле леди Изабелла из дому выгонит! Вы пришли выразить соболезнование в связи с таким ливнем?.. Или тревожитесь, что я вас объем?

– Вы отсутствием аппетита не страдаете, – согласилась она ехидно. – Как и ваша милая собачка. Ах, какая милая и какая воспитанная! Она и лапу подавать умеет?.. Знаете, сэр Ричард, меня вообще-то послала мама. Почему-то решила, что я обижаю героя, так удачно появившегося в трудный для нас день… и так много сделавшего для нас. Я пообещала, что принесу вам свои извинения.

Я отмахнулся.

– Надеюсь, вы поленились их сюда тащить? А то комнатка махонькая.

Она подозрительно оглянулась.

– Махонькая? Ах да, в сравнении со столь привычным вам хлевом!

Я расхохотался, переход от почти состоявшихся извинений до мгновенной защитной реакции, когда бьют в ответ, не раздумывая, настолько великолепен, что откровенно залюбовался ее воспламенившимся лицом и гневно блещущими глазами.

– Леди Дженифер… – поинтересовался я тихонько, – вас часто бьют по голове?

Она оскорбилась:

– Почему вдруг?

– Когда в детстве брякаешь глупости, – пояснил я, – даже думая головой, получаешь по заднице. Но, подрастая, все меняется: когда думаешь задницей, бьют почему-то по голове.

– Нет, – отрезала она, – меня никто не бьет по голове!

– Значит, – вздохнул я сочувствующе, – все еще по заднице.

По коридору пронесся тягучий медный звук гонга. Я церемонно подал Дженифер руку колечком, она автоматически сунула ладонь, прежде чем сообразила, что делает. Попыталась отдернуть, но я прижал руку к боку, Дженифер попыталась лягнуть меня, но слуги открыли дверь, поклонились церемонно, я благосклонно улыбнулся и пошел, таща Дженифер, как козу на базар.

Пес, перехватив мой взгляд, саркастически ухмыльнулся и пошел следом.

Дженифер еще несколько раз пыталась по дороге выдернуть руку, но я начеку. Приблизились парадные двери обеденного зала, в почтительной неподвижности застыл массивный человек в стерильно-белой одежде и с белым колпаком на голове. Все ясно, должен следить, как реагируют на его старания, двое аскетично высушенных слуг, этих можно, наверное, называть уже лакеями. У отдельного стола ждет невысокая, полненькая девушка в белом передничке и с таким же белым чепчиком на волосах.

Слуги распахнули двери, и мажордом провозгласил торжественно:

– Сэр Ричард и леди Дженифер!

Дженифер прошептала мстительно:

– Может быть, собаку надо было назвать первой?

– Король Барбаросса хотел дать ей титул графа, – сообщил я. – Не знаю, дал ли… но в дворянство возвел, это точно.

Мы вступили в зал хоть и не под звуки гимна, но достаточно торжественно. Все трое дам: леди Изабелла, Даниэлла и леди Бабетта – уже на местах, перед ними глубокие металлические посудины с ароматным горячим супом. Судя по запаху, молодая баранина со специями. Дженифер оставила попытки выдернуть руку, это поставит ее в смешное положение, умнее сделать вид, что сама позволила из прихоти проводить себя до стола. Леди Бабетта пропела с очаровательной улыбкой:

– Сэр Ричард, опаздываете…

– Я вам не немец, – ответил я с достоинством, – чтобы вовремя являться!.. К тому же с сестренкой вспоминали, как копались в песочнице… Дженифер, почему не расскажете, что такое тогда стыдливо закапывали, как кошечка?

Дженифер насмешливо улыбалась, все знают, что она – дочь герцога, а я копался даже не в песочнице, а в… за столом сказать неловко. Я тоже улыбался, подвел к столу, отстранил слугу, сам отодвинул стул, а когда Дженифер подошла к столу, придвинул, чтобы села со всей присущей ей грациозностью.

Леди Изабелла смотрела с непониманием, зато леди Бабетта воскликнула в восторге:

– Сэр Ричард!.. Как галантно! Как изысканно! Я никогда еще такой куртуазности не видела!

По лицам остальных тоже видно, что такое впервые, здесь феодалы у слуг хлеб не отбивают, только Дженифер застыла за столом, не зная, как реагировать на мою выходку: нет ли в ней замаскированного и особо гадкого оскорбления, а я сел на свое место и сказал громко:

– Люблю повеселиться, особенно – пожрать. Га-га-га!

Потер руки и, ухватив длинный острый нож, сладострастно вонзил в бок жареного гуся. Дженифер улыбнулась мстительно и сказала Даниэлле громко:

– Сэр Ричард имеет в виду, что гусь свинье – на один раз куснуть.

Я с наслаждением вырезал исходящую паром горячую грудку и, обжигая пальцы, разрывал ее и швырял в рот.

– Много есть вредно, – сообщил я всем с набитым ртом, – а мало – скучно.

Пес подхватил на лету гусиную лапку, челюсти перемололи ее с ультразвуковой скоростью, сглотнул и посмотрел на меня невинными глазами.

Дженифер сказала насмешливо:

– Сэр Ричард, кто-то про молитву забыл…

– Я не забыл, – ответил я твердо, – моя молитва – в сердце! Просто Устав нашего Ордена разрешает в диких землях вести себя по-туземьи, чтобы не слишком выделяться. Дескать, с леди Дженифер жить – по-джениферьи выть.

Даниэлла вдруг сказала, пряча глаза:

– Рич, пожалуйста… Для твоего пленника отвели самый надежный подвал в северной башне, откуда никому не вырваться. Сэр Митчелл там томится, скованный по рукам и ногам тяжелыми цепями!.. Но ты забыл распорядиться, чтобы его кормили!

Я крякнул, в самом деле забыл, подумал, прикинул, женщины смотрят с ожиданием, сказал примиряюще:

– Как-то в наших краях один корабль ночью сбился с пути и напоролся на рифы возле необитаемого острова. Рано утром туда спешно прибыл спасательный корабль. Капитан увидел огромную кучу обглоданных костей и одного человека, который что-то жарил на костре. Капитан воскликнул: «Я все понимаю, катастрофа, главное – выжить, не до христианских заповедей, но…» – здесь он упомянул несколько слов, которых вы, конечно же, не знаете, и добавил: «… но ваш корабль разбился только вчера вечером!»

Леди Бабетта улыбнулась, зубки сверкнули ярко в свете множества огней.

– А в самом деле, дорогая Даниэлла! Столько событий, нам показалось, будто год прошел. А ведь сэра Митчелла сэр Ричард привез только вчера!

Даниэлла возразила горячо, на бледных щеках выступили красные пятна:

– Ну и что?.. Это не повод, чтобы морить голодом.

Дженифер молчала, леди Изабелла сказала примирительно:

– В самом деле, дорогая, ничего же не случилось, – сегодня же его покормят. Просто забыли. Не так ли, Ричард?

Я ответил с по-прежнему набитым ртом.

– Что за вопрос? Но только тюремным пайком, а то наша правоохранительная организация в лице леди Даниэллы начнет кормить его так, что можно будет прокормить двух баронов. А то и трех.

Даниэлла сказала с укором:

– Рич, как ты можешь?.. Он хоть и пленник, но тоже человек. У него есть отец, мать, его кто-то ждет, он к кому-то привязан, кого-то любит…

– Любовь, – сказал я нравоучительно, – это умопомрачение. Лечение только одно: палкой по голове.

Даниэлла воскликнула жалобно:

– Что ты говоришь, Рич! Как можно…

Я повернулся к Дженифер.

– Леди, поддержите.

Она фыркнула:

– Вас? Ни за что!.. Дорогая Даниэлла, ты что-то не то говоришь. Нельзя проявлять даже подобия жалости к чудовищу, что разоряло наши села.

– Вот-вот, – поддакнул я. Дженифер рассерженно вскрикнула:

– А вы помолчите!

– Молчу, молчу, – пробормотал я. – Я думал, угадал ваше желание.

– Вы никогда не угадаете мои желания!

Я сказал, защищаясь:

– Да-да, женщины предпочитают, чтобы мужчины читали их желания по глазам. Потому что сами сформулировать свои желания не в состоянии…

Леди Изабелла улыбнулась, взглянула поверх моей головы, на дальней стене три узких окна, даже сейчас плотно закрытых ставнями.

– Сэр Ричард, мне Мартин передал, что вы велели седлать коня сразу же после завтрака. Похоже, вам придется это отложить. Дорога такая, что если вы и готовы вытерпеть проливной дождь, то загоните коня! Рыцарь должен заботиться не только о крепости доспехов и наточенном мече. От коня зависит ваша жизнь, потому он должен быть… бодр и свеж.

Я выслушал, изобразил на лице не свойственную мужественному рыцарю глубокую задумчивость. Леди Дженифер и Даниэлла затихли, их ложки едва позвякивают, обе прислушиваются к каждому слову.

– А что, – спросил я с обеспокоенностью, – конь захромал?.. Копыто сбито?

– Нет-нет, – заверила она. – С ним все в порядке, просто Мартин уверяет, что если выедете в такую погоду, конь растянет все сухожилия на ногах, пытаясь удержаться на скользкой дороге. А через пару дней, когда дождь прекратится и все подсохнет, он понесет вас, как воробышек!

Я нехотя кивнул.

– Жаль, он казался мне таким крепким. Что ж, если я не буду слишком уж в тягость… я задержусь с вашего позволения на сутки-другие. Конечно, все это время постараюсь вам не слишком досаждать своим видом. Возможно, Мартин покажет мне, где здесь охотятся…

Она слушала внимательно, словно искала второй смысл, дочки переглянулись, но молчат, наконец леди Изабелла произнесла с сомнением:

– В такой дождь? Вообще-то рыцари всегда ездили в Темный Лес… потом он стал зваться Черным, а теперь и вовсе – Зачарованным. Туда перестали ездить даже за дровами. Еще хороша охота, говорят, в береговых зарослях… Там множество непуганой птицы…

Леди Даниэлла вскинула голову, на мать с укором взглянули чистые серые глаза.

– Мама, там же, говорят, появилось какое-то водяное чудовище!

– Это слухи, – ответила леди Изабелла. – Только вчера туда ходили наши крестьяне, собирали водяную целебную траву. Никаких чудовищ не видели, зато от птичьего гвалта едва не оглохли… Налейте сэру Ричарду вина… Вы как относитесь к вину, сэр Ричард?

Я ответил весело:

– Моя мама мне говорила: сынок, воздерживайся от вина, женщин и песен. Главное, от песен.

Леди Дженифер сказала мстительно:

– Представляю, каков у вас голос!

– Да, – согласился я, – мама знала, что говорила.

Принесли великолепную рыбину, в зубастой пасти – крохотный осьминог, я быстро нарезал, орудуя ножом и придерживая ложкой, взглянул на тарелку леди Изабеллы, но спохватился, здесь за этим делом следят слуги, отодвинул кубок с красным вином. Слуга приблизился, склонился к правому уху.

– Вам не нравится вино, сэр?

– Прекрасное вино, – заверил я, – просто чудо. Но сейчас я буду жрать рыбу… Понял? Рыбу.

– Да, сэр…

Он выглядел явно озадаченным. Леди Изабелла и дочери внимательно прислушивались. Я отмахнулся.

– Хотя ладно, пусть. Просто в моей стране красное подавали к мясу. А к рыбе только белое вино… но в дороге не выбирают, вы правы. Проезжая через дикие земли, что только не ел у бедных людей…

Леди Изабелла произнесла поспешно:

– Жак, принеси белого вина.

Слуга исчез, я виновато развел руками.

– Простите, не хотел нарушать ваших местных правил этикета. Я ж говорил, с туземцами стараюсь вести себя, как и они…

Она не повела и бровью, только леди Бабетта чуть-чуть улыбнулась, а леди Дженифер посмотрела на меня так, словно с удовольствием шарахнула бы этой рыбиной по голове.

Глава 12

Вторую половину обеда леди Дженифер полностью меня игнорировала, Изабелла и Бабетта переговаривались тихо. Даниэлла улыбалась мне виновато, я подбадривающе кивнул, мол, все прекрасно, а десерт так вообще выше всяких похвал, наверняка ты помогала, раз так вкусно.

Изабелла с Бабеттой покинули обед сразу после чая, Дженифер некоторое время вяло ковырялась в сдобном пироге, выдирая начинку, Даниэлла заботливо передавала мне медовые коржики.

Когда мы с Псом покинули обеденный зал, Бабетта, стоя ко мне спиной, рассматривала на стене картины в массивных золотых рамах. Услышала мои шаги, повернулась с живостью ребенка, кукольное личико расцвело улыбкой, на нежных щеках появились умильные ямочки, жемчужные зубки заблестели так игриво, что сразу же захотелось сунуть между ними хотя бы палец.

– Ах, сэр Ричард! – воскликнула она живо и томно провела кончиком острого язычка по сочным губам, похожим на спелые черешни. – Я вас собиралась одобычить еще ночью, но оказалось, что вас поселили совсем не там, где мне сказали!

Дженифер постаралась, мелькнула мысль, а вслух я сказал с хорошо прозвучавшим сожалением:

– Если бы я знал! Я бы выбежал навстречу, чтобы броситься под ноги вашего коня… и припасть, содрогаясь в истоме и неге…

– К коню?..

– Ах, леди Бабетта, какой конь с вами сравнится? Да никакой, уж я-то коней навидался!

Бабетта сказала игриво:

– Сэр Ричард, признайтесь, вы из Зачарованного лeca… He случайно же меня к вам так тянет? Вот прямо сейчас начну раздеваться…

Ее руки поднялись, кончики пальцев коснулись выреза платья и чуточку оттянули. У меня остановилось дыхание, такого совершенства еще не видел, Бабетта довольно засмеялась, я запоздало сообразил, что когда собираются раздеваться, в этом месте за платье не берутся.

– Ах, леди Бабетта… мы в лесу такие наивные!

– Я это заметила, – сообщила она заговорщицки. – Кстати, я заодно помогу вам насчет необходимой умудренности. Я знаю, с чего нужно начинать! Так что, сэр Ричард, я начинаю на вас охоту!

– Не медлите, леди Бабетта, – сказал я куртуазно, в то время как мозг лихорадочно искал пути бегства, – я просто не знаю, как побыстрее попасть вам в силки!..

Послышались голоса, я воспрянул духом, никогда не думал, что так обрадуюсь герцогине. Правда, с нею Дженифер, гордая и грациозная, как молодой олененок. Увидела меня, непроизвольно подалась вперед, то ли возжелала броситься на шею, то ли намерилась садануть с разгону молоденькими рожками. Герцогиня бросила на нее предостерегающий взгляд, мне же улыбнулась царственно, хоть я и не вассал, но все мужчины – вассалы женщин, с Бабеттой чмокнули друг друга в щеки, Бабетта обняла Дженифер за плечи и что-то игриво шепнула в розовое ушко, что сразу же стало пунцовым.

– На вас дождь не действует, – заметила нам обоим герцогиня. – Ах, молодежь… А меня целый день в сон клонит. Скорее бы тучи ушли…

Бабетта довольно опустила взгляд, она тоже молодежь, а я сказал учтиво:

– Ах, леди Изабелла, вы не правы. У природы каждая погода – благодать.

– Как бы погоду обозвать, – проговорила герцогиня, – чтобы природу не обидеть? Для этого надо быть мужчиной…

Бабетта взглянула на меня, спросила подругу:

– Сэр Ричард ничего не рассказывал о рыцарях, что ушли с герцогом? Мне кажется, здесь кое-кого интересует тот молодой красавец, который Зингерлефт…

Герцогиня посмотрела на меня с вопросом в глазах, а Бабетта хитро улыбнулась и бросила лукавый взгляд на Дженифер. Дженифер, напротив, нахмурилась, вид у нее был такой, словно ее предали лучшие друзья.

– Когда герцог вернется, – объяснила мне герцогиня, – мы сыграем свадьбу Дженифер с его воспитанником… маркизом Зенгерлефтом, Зингерлефтом фон Браун де Хельге.

Я невольно вздрогнул, герцогиня тут же взглянула на меня острыми, как у рыси, глазами:

– Вы его, несомненно, видели?

– Да, – ответил я. – Очень, знаете ли, раскованный молодой человек! Очень. Такие далеко идут, если их не останавливают те, у кого другие принципы. Вернее, те, у кого вообще есть принципы. А что, леди Дженифер охотно за него выходит?

Дженифер состроила гримаску, которую я не понял, леди Изабелла произнесла строго:

– Он очень хорош, как отважный и сильный хозяин, несмотря на его молодость. Готфрид всегда горевал, что у него нет сына, потому взял у дальнего друга, сэра Брауна де Хельге, на воспитание его младшего, сделал из него могучего воина и намеревался передать ему свое имя… Но я предложила выдать за него Дженифер. Таким образом сэр Зингерлефт войдет в нашу семью и сможет носить наше имя, наш герб, наш штандарт.

Я кивнул, переспросил:

– Но Дженифер хотела за него выйти?.. Дженифер, это в самом деле тот рыцарь, о котором вы мечтали?

Она пожала плечами, даже поджала губы.

– Если совсем уж правду, я не скажу, что он мне нравится. Но разве другие лучше? Рано или поздно всем нам приходится выходить замуж, рожать детей. Не могу же я, к примеру, выйти за милого Патрика, который куда лучше знает мое сердце?

Ее бледное решительное лицо приняло рассудочное выражение, от чего несколько подурнело, задорный блеск глаз угас, а губы сжались в прямую линию.

Я кивнул.

– Да-да, леди Дженифер, вы абсолютно правы. Лучше синица в руке, чем… в другом месте.

Ее лицо приняло высокомерное выражение.

– Что вы изволили сказать?

– Да так, – ответил я туманно. – Даже не знаю, одобрите ли вы мое вмешательство в вашу жизню…

– Ни за что! – отрезала она. – Только посмейте!

– Уже посмел, – ответил я невесело.

Герцогиня взглянула с озабоченностью в царственном взоре, но смолчала, леди Бабетта что-то возбужденно шептала ей на ухо и хитро стреляла в меня глазками. Герцогиня покачала головой, ее рука обхватила Бабетту за талию, Бабетта захихикала, но герцогиня почти силой повела ее по коридору.

Дженифер посмотрела вслед, делая вид, что она вовсе не шла с мамочкой, а здесь прямо в коридоре и живет, повернулась ко мне. Брови взлетели в удивлении, откуда это я здесь взялся, оглядела меня с головы до ног, выпрямилась, стараясь стать как можно выше, надо же смотреть свысока, глаза стали хищными.

– Что же вы не в лесу, – спросила она с участливой надменностью, – сэр Ричард? То похвалялись привезти из леса некую дивную дичь… А как пришло время держать слово, так в кусты?

Я покачал пальцем.

– Ох, леди Дженифер… Будут вас в аду за язык калеными клещами дергать! Это я точно говорю. Если, конечно, не вымолите у меня защиты. Ну, вы понимаете… Во-первых, вы свой Зачарованный Лес теперь именуете просто лесом, что как-то странно. Такая молодая, а уже память как у бабули. Видно, много жирного усваиваете, все холестерин проклятый… Во-вторых, я никогда не обещал, я не такой дурень, чтобы обещать даже ради ваших злобно прищуренных синеньких глазок. А если бы и обещал, то, скажу по секрету, в такой дождь меня ни за какие пряники не то что в лес… Даже из постели вылезать как-то странно… вы как насчет постели?

Она ответила с достоинством:

– Если вас это очень интересует, то кожа у меня нежная и шелковистая, но вам ее не увидеть… Брр-р-ра-тец, а если намекаете на что-то еще, то не пытайтесь преодолеть свое врожденное косноязычие, мы прекрасно понимаем слуг, а вы, как рожденный в лесу и отягощенный своим происхождением…

Она сделала скорбную паузу, я гордо выпрямился, расправил плечи, сказал весело:

– Спасибо, сестренка! Ты права, происхождение у меня что надо! Еще как отягощают эти груды мышц, пощупай бицепс!.ю да ты пощупай… не стесняйся. Или давай я у тебя пощупаю, чтоб ты поняла, как надо дупать… Жизнь-то хороша, сестренка!

Она топнула ногой.

– Не называйте меня сестренкой!

Я в озадаченности почесал в затылке.

– Да? Ну, тогда мне почудилось, что ты меня назвала братцем. Даже перепугался, что на шею бросишься и обслюнявишь всего. Ага, всего. Так вот смотрю в ваши блестящие глазки, леди Дженифер, и думаю: а ведь правда, не все то золото… гм… ну да, не все, все. Я тоже хочу хорошо провести время, но, увы, его не проведешь. Даже вы не проведете, хотя, конечно, в этом с вами никому не тягаться.

Она взглянула озадаченно.

– Вы о чем?

– Да кто его знает, – ответил я чистосердечно, – мы ж ведем светскую беседу, не так ли?..

Она сказала с неуверенностью:

– Ну… вроде бы… да.

– Так какая на хрен разница, о чем говорим? И говорим ли?

Я подхватил ее под руку, она тут же выдернула с самым независимым видом, однако послушно вышла со мной на веранду. Я остановился у края парапета, Дженифер прошла чуть дальше, между нами два шага, но все равно ощущение странной близости нарастает с каждой минутой. Дженифер вздрогнула, оглянулась, на лице испуг, брови вскинуты, рот слегка приоткрылся. Я сказал торопливо:

– У вас прекрасный замок, леди Дженифер!.. Я еще не встречал такого громадного и такого величественного. У него, наверное, своя история, кровавая и трагичная… но и романтичная. В конце концов, это он все столетия спасал все герцогство от натиска степных орд. Не так ли?

– Да, конечно, – проговорила она, несколько сбитая с толку. – По преданию, он построен самим…

Я слушал ее немного сбивчивый рассказ, но вскоре она увлеклась, голосок налился силой и уверенностью, глаза заблестели, а без того прямая спина выпрямилась еще больше. Я невольно отметил, что ее грудь по размерам мало уступает Бабеттиной, но по форме само совершенство, как два крупных и твердых яблока, наполовину вплавленных в грудную клетку. И хотя платье из плотной материи, но грудь вырисовывается четко, словно вырезанная из дерева, а кончики ощутимо натягивают материю, будто там остриями кверху миндальные орешки.

Конечно, я предпочитаю умных и высокоинтеллектуальных женщин, с которыми можно поговорить о музыке, об искусстве или о такой вот древней истории, о строительстве величественных замков, но когда вот такие обалденные сиськи, то как-то не важно, о чем лепечут их обладательницы, да хоть вообще о синусоидных функциях. Мне это мешало в пятнадцать лет, когда отчаянно старался поддерживать умные разговоры, из-за чего вся кровь упорно держалась в черепе, раздувая мозг и не отпуская ни капли в другие места.

Она вдруг умолкла, глаза стали подозрительными, спросила враждебно:

– Что вы так смотрите?

– Да так, – ответил я медленно, – всегда приятно смотреть на красивую девушку. Особенно на очень красивую… Вижу, очень любите свой замок.

– Люблю, – ответила она задиристо. – А что? Вы похвалялись, что у вас тоже есть замок. Каков он?

– Прекрасен, – ответил я. – Вообще у меня много замков.

– Да?

– Можете поверить! Несколько песчаных – на Лазурном Берегу, но особенно красивы мои воздушные замки…

Она фыркнула, отступила на шаг.

– Счастливо оставаться, сэр Ричард!

Отсюда, с северной башни, до южной, как раз по диагонали, самый короткий путь – по прямой, то есть выйти во двор и пройти по мокрым камням под таким зверским дождем. Я зябко передернул плечами, будто холодные струи уже хлынули за воротник и бегут по спине.

К счастью, стены крепости только называются стенами, на самом деле в них на двух уровнях предусмотрены широкие тоннели, да и по верху стены можно проехать, как по Великой Китайской, на колеснице, запряженной четырьмя конями, да еще и разминуться, не сцепившись колесами, с едущей навстречу такой же колесницей.

Сейчас наверху под дождем, думаю, ни человека, самое время захватывать крепость, ибо тот, кто себя слишком бережет, должен уступить место на страницах истории более злым и нетребовательным. Это можно представить, как хлещет там, наверху, а здесь, в верхнем туннеле, сухо, молодцы эти древние строители.

Туннель уходит вдаль, абсолютно ровные стены украшены картинами, барельефами. Факелы равномерно освещают весь коридор, как в моем замке, – масло никогда не кончается, да и не коптят совсем, как обычные факелы. Потолок высокий, я могу спокойно идти со вскинутой рукой. Здесь не прорубывались в камне, а саму стену с туннелем возводили из крупных каменных блоков, предусмотрительно оставляя внутри запланированные и точно рассчитанные пустоты. Я чувствовал себя легко и вольготно, словно очутился в туннеле Третьего транспортного кольца в Москве, если бы по обе стороны не проплывали выступающие из стен по обе стороны морды диковинных зверей.

Ну, такие архитектурные излишества в эту эпоху просто обязательны. Как будут обязательны еще и в эпоху первых пушек и мушкетов, когда стволы будут украшаться сложными композициями из этих же обязательных звериных морд и битв русских с кабардинцами. Или англичан с французами, где русские – англичане, а французы – кабардинцы. Или наоборот…

По тоннелю пронесся странный ветерок, взметнулась пыль. Я насторожился, застыл, не двигая даже пальцем. За вихрем после паузы промчался еще один, я отчетливо видел упорядоченный смерч, колышется на тоненькой ножке, верх ходит по кругу с бешеной скоростью, смерч идет строго посреди коридора, в его движениях пугающая целенаправленность, точность механического зверя.

Смерч задержался на месте, мне почудились беспощадные глаза, что смотрят на меня из этого силового вихря. Руки сразу похолодели, я отступил тихонько и начал оглядываться в поисках бокового прохода или хотя бы ниши.

– Ты кто? – спросил я охрипшим голосом. – Я здесь просто иду мимо…

Смерч двинулся ко мне, я прижался к стене, убегать глупо – догонит, прошептал торопливо:

– Во имя Господа… изыди!

Смерч дрогнул на ходу, его прижало к полу, я чувствовал, как он старается вернуться в прежнюю форму. За тонкой ножкой на камне потянулся огненный след, запахло горящим камнем, багровая полоска похожа на безобразный рубец на месте раны, я задержал дыхание, смерч прямо передо мной… и тут все исчезло с жутким хлопком. Могучая струя воздуха дернула меня вперед, и тут же я наткнулся на встречную тугую, как резина, волну.

Я постоял ошалело, поджилки трясутся. В голове мелькают обрывки молитв, но из каждой знаю только первые два-три слова, от силы пять, это как всякий знает «Шумел камыш, деревья гнулись» или «Во поле березонька стояла», а дальше умолкают, как пленные партизаны.

– Господи, – взмолился я наконец дрожащим голосом, – да на хрен тебе мои молитвы?.. Ты же читаешь в наших душах, все видишь, все понимаешь! Я хоть и дурак по твоим меркам, но все же лучше догадываюсь, как именно карабкаться к тебе…

Меня шатало, я тащился на дрожащих ногах, вздрогнул от пропитого голоса:

– С кем разговариваете, ваша милость?

Оранжевый свет факелов заблистал на выпуклом металле доспехов. Двое в железе идут навстречу, оба из числа тех орлов, кто у ворот готовился встретить напавших людей барона Касселя.

– С Богом, – ответил я.

Стражи остановились, рассматривая меня с любопытством. Я чувствовал их обшаривающие взгляды, особенно рассматривали меч, а на молот внимания не обратили.

– С самим Господом? – переспросил один почтительно.

– Да, – ответил я более твердым голосом. – Где еще и поговорить, как не здесь. В других местах то бабы, то ваши рожи…

Они переглянулись, первый сказал весело:

– А я вот слышал, что Бога нет вовсе!

– Тех, кто догадался, что Бога нет, – сказал я, – он наказывает сильнее всех. Ты пиво любишь?

– Люблю, – ответил старший, за ним кивнул и второй.

– А пожрать?

– И пожрать люблю…

– А баб?

Они захохотали, первый сказал весело:

– Это само собой!

– Так вот пиво, – сказал я, – хорошая еда и бабы – это лучшее из доказательств, что Бог существует, что любит нас и хочет, чтобы мы жили счастливо.

Они застыли, обалделые, я кивнул и пошел дальше, уже ощутив твердую почву. Колени не подгибаются, да и голос не дрожит. Когда отошел шагов на двадцать, первый крикнул вдогонку озадаченно:

– Ваша милость, а нам сказали, что скоро конец света! Вот и пьем… ха-ха… все одно пропадем…

– Не верьте, – ответил я очень серьезно. – Богу самому интересно, к чему нас приведет свобода воли.

Просторный и чуть ли не бесконечный коридор перешел в небольшой зал. Винтовая лестница приглашающе устремилась вверх и бросилась вниз. Я подумал и выбрал ту, что с каменными ступенями, эта повела в подвал.

Глава 13

Жилище Жофра, который по атрибутам все еще маг, но в теории уже ученый, а сейчас, значит, алхимик, больше похоже на кузницу, слесарную мастерскую и стеклодувную, разве что на этот раз в горне чуть тлеют угли, в одном из тиглей едва-едва дымится лужица раствора, похожего на расплавленное олово. Дверь во вторую комнату распахнута, я еще с порога увидел освещеную ровным чистым светом большую комнату, хотя и не заметно привычных светильников или свечей. В шкафах вдоль стен толстые колдовские книги, полки до потолка, на трех столах множество реторт и колбочек, везде шипит и плещется, словно стараясь выбраться из заточения, зелье, чаще всего отвратительно зеленое, но есть золотистое и красное, только мне оно показалось еще зловещее, чем ядовито-зеленое.

Все в кажущемся беспорядке, на некоторых полках вместо книг небольшие медные сосуды, разноцветные камешки, обломки темного, почти окаменевшего дерева. Один стол, в отличие от остальных, вырублен из гранита, завален крупными обломками хрусталя.

Слева от меня на толстых дубовых ножках стоит нечто, завешенное плотной черной материей. Судя по форме, это зеркало…

– Привет, Жофр, – сказал я. – Ты где? Признавайся, чью душу стараешься не выпустить?

Он появился из-под стола, запыхавшийся и взмокший, словно ловил там особо шустрого таракана, на лице виноватое выражение, но в то же время нечто вроде оскорбленной гордости.

– Доблестный рыцарь, – сказал он мягко, – шутить изволит? Я – алхимик, а не маг.

Я сдержал улыбку, Жофр так часто повторяет, что он алхимик, потому что на самом деле явно все еще маг, но уже маг, оскорбленный самой сутью магии: искать не причину и следствие, а сразу результат. Гордый. Возможно, гордость как раз и выделила из магии алхимию, а потом развила ее в прикладную науку?

– Но все-таки зеркало, – сказал я с сомнением. – Еще не видел мага без зеркал… Всегда с ними всякая чертовщина.

Не отвечая, он нагнулся над сундуком. Щелкнул замок, Жофр с натугой вытащил книгу, размером с чемодан. Тускло блеснул массивный переплет из латуни, застежки из меди в виде драконьих голов, сейчас они сцепились зубами. Спресованные между металлическими отливками обложек листы коричневые, ощущение такое, что едва открою книгу, внутри все раскрошится. На корешке затейливый барельеф в виде сидящего дракона. Хвост крылатая рептилия подобрала под пузо, чтобы поместиться, но при этом дракон сразу потерял царственность, став похожим на послушного пса.

– Можете понять, – прошипел он задушенно, – что это за книга?..

Пыхтя, опустил ее на стол. Я прикоснулся к корешку, в кончики пальцев легонько кольнуло слабым электрическим разрядом. Я приподнял обложку, взору открылся титульный лист в затейливых завитушках. За спиной громко ахнул маг. Я захватил десяток листочков, раскрыл книгу, везде непонятные значки, странные чертежи, как будто их создатели никогда не учили геометрию, множество пиктограмм, условных знаков, тайнопись…

Пожав плечами, я закрыл книгу и повернулся к магу.

– И что…

Он стоял, замерев, глаза вытаращены, лицо побледнело.

– Вы… вы открыли!

– Да, – ответил я с недоумением. – Разве ты не этого хотел?

Он с шумом выдохнул воздух, сразу сгорбившись и став меньше ростом. Но в глазах оставались страх и восторг, недоверие и даже явно растущая на глазах неприязнь.

– Вы даже не представляете, что… сделали! Думаете, эту книгу не пытались открыть? Из поколения в поколение сильнейшие маги бились над этой тайной! Но в конце концов решили, что книга вырублена из цельного куска мрамора. Правда, в преданиях говорится, что есть священные книги, которые могут открывать только посвященные, но никто не толковал эти слова буквально.

Я посмотрел на книгу, потом с подозрением на Жофра.

– Ты на что намекаешь? Чтобы я сдвинулся, пытаясь все это прочесть?

– Нет, ваша милость, – ответил он очень серьезно, – но во всех источниках сказано, что с этой книгой связано что-то просто неслыханное. Что можно обрести мощь Древних…

Я отмахнулся.

– Брехня. Чтобы обрести мощь Древних, нужна инфраструктура. А мы начинаем все с нуля, как после краха коммунизма. Вон даже ты не можешь обрести, хотя книг у тебя больше, чем в антикварной лавке, а что уж говорить про такого простого и наивного, как я?

Он смотрел серьезно, в лице напряжение и то странное выражение, которое мне никак не хотелось бы истолковывать как враждебность.

– Ваша милость, но вы ведь обладаете немалой мощью!

Я отмахнулся.

– Случайности. Просто неслыханно везло.

Он покачал головой.

– Нет, ваша милость. Везенье ни при чем. Волшебные вещи способны узнавать хозяев. А если хозяев нет, если их совсем нет, исчезли, они начинают служить тому, кто наиболее…

Он замялся, подыскивая слова, морщил лоб, двигал бровями и воздевал руки, мучаясь от недостатка слов, я прекрасно понимал, что трудно выразить терминами Средневековья то, чем наделены вещи людей технологической эры, волшебник смутно понимает их потенциал.

– Кто наиболее близок по духу? – подсказал я. – По вере?.. Нет, вряд ли. По ай-кью?.. По ДНК?.. Если это так, то понимаю, почему эти вещи лежали под ногами, не отзываясь, когда проходили тысячи людей, а потом вдруг полезли из земли, зачуяв мой запах. Или эманацию, так красивше.

Маг-алхимик слушал, кивал, хотя вряд ли понимает хоть половину, а я вспомнил кое-что из моей здешней жизни. Многие раздражающие непонятностью случаи начинают как будто складываться в определенную картинку. Или по крайней мере картина начинает чуточку проясняться. Начиная с тех эпизодов, когда с такой легкостью получил мечи, которые назвал Озерным, Травяным и Красным… а также еще один – Черным, который весь изъеденный, пощербленный, с темными и желтыми пятнами… И что единорог не убежал, когда его хозяин вылетел из седла. Напротив, позволил мне подойти и взобраться в седло. И Пес меня принял так, как будто я пусть не хозяин, но из числа знакомых хозяина, которых он уже видел и которым в какой-то степени доверяет и считает «своими»… Даже то, что Тертуллиан может разговаривать только со мной, говорит то ли о другой моей организации, то ли о ином восприятии. Точно так же и волшебные вещи улавливают мое если не тождество, то большее сходство с прежними хозяевами, чем с остальными обитателями королевств.

Возможно, в старые вещи заложена некая программа, которая определяет «свой-чужой». К примеру, детям включать себя не дает, своеобразный parentlock, только ориентируется не на биологическое развитие, а на IQ. Нет, IQ не годится, я достаточно самокритичен, чтобы признаться, что здесь хватает умов поглубже, пошире, повыше и поострее, чем мой, но вещи признают меня «своим» по какому-то другому признаку…

– Круто, – выдохнул я. – Значит, мне надо больше общаться с вами, колдунами, чем с непотребными девками.

Он скупо улыбнулся, даже не поморщился, когда назвал обидным для мага словом «колдун».

– С мудрецами вообще стоит общаться больше, чем с девками, но… кому это объяснишь?

– И то верно… А что в этой книге написано?

Он развел руками.

– Могу только сказать, то никогда такой тайнописи не видел. К сожалению, без вас не обойтись. Я сам не могу открыть книгу…

– Понятно, – сказал я. – А переворачивать страницы?

Я вновь легко поднял крышку переплета, Жофр попробовал перевернуть первый лист, но пальцы скользили, словно по мраморному блоку. Я перевернул страницу, Жофр попытался со следующей, увы, горестно вздохнул.

– Ладно, – сказал я. – Начинай с первой страницы, а я пошел… Мне надо ехать дальше за туманом и за запахом тайги заре навстречу. Не могу же торчать здесь, пока не перепишешь ее всю? К тому же, как я понял, надо не переписывать, а копировать как можно точнее?.. Эх, нету вас фотоаппаратов…

Он в отчаянии схватился за голову.

– Сэр Ричард!.. Я понимаю, для вас звон мечей и стук стрел в щиты – лучшая музыка сфер, но… как умолить вас дать мне возможность скопировать всю книгу? Или хотя бы часть? Что я могу для вас сделать? Скажите! Я не могу превращать железо в золото, но у меня есть немного золота и драгоценных камней – они все ваши!

Я спросил с интересом:

– Это у вас такой бескорыстный научный интерес? Или рассчитываете с помощью книги возвратить потерянное сторицей?

Он вздохнул, лицо оставалось умоляющим.

– И то, и другое. Я – человек, потому жажду и наживы, и в то же время – не будь никакой наживы, я и за чистое знание отдам все, что есть у меня! Даже у других уворую и отдам.

– Воровать нехорошо, – напомнил я, – седьмая заповедь!

Он вздохнул.

– Так ведь есть такие, у кого и уворовать не грешно. А на опыты столько средств нужно!

Я смолчал, вопрос слишком сложный, чтобы вот так с ходу читать наставления, как надо поступать правильно, но одно видно: отнять и поделить – не коммунистами придумано. Ваганты с топорами под полой шли к жадным старушкам еще с каменных пещер. Но шли поодиночке, а вот с перевесом науки над религией, когда все можно, оказалось, что во имя высокой цели можно этих старушек… Впрочем, «цель оправдывает средства» придумано все-таки пусть не в лоне церкви, но для славы церкви…

– Зайду перед отъездом, – пообещал я.

– А когда…

– Как только прекратится дождь.

Он прислушался к звукам наверху.

– Никогда так не жаждал, чтобы ливень длился и длился!

– Типун тебе на твой… романской группы.

Небо все еще затянуто темными плотными тучами, противный, нудный дождь никак не остановится. Выглянул из окна, по голове пробарабанили крупные капли. Ну почему такой холодный дождь, до осени еще далеко?

С неба падают мутные струи, и хотя дождь вымыл весь двор и вычистил стены, все равно грязно и мрачно, камни двора блестят, все стало черным и блестящим, как шкуры тюленей, я чувствовал, как дрожь и сырь пробираются под кожу, во внутренности, проникают даже в кости.

Огромная ящерица, размером с нильского крокодила, медленно и задумчиво брела по мокрым плитам. Потрепанный хвост волочится, чуть ли не прочерчивая бороздку прямо в камнях. Ящерица подошла к стене, остановилась, задрала голову. Дождь барабанит по голове, вся мокрая и блестящая, как рыба, тоже не сказал бы, что ливень ей нравится, большой сморщенный мешочек под горлом пульсирует медленно, вот-вот остановится.

Я отчетливо услышал горестный вздох, ящерица встала на задние лапы, передние коснулись камня, и, я не поверил глазам, пошла вверх по отвесной стене с таким же спокойствием и равнодушием, как двигалась по залитому водой двору. Даже не особенно прижимается брюхом к стене, хотя гравитация должна бы стараться использовать дополнительный рычаг, чтобы сбросить на землю.

Добравшись до вершины стены, ящерица перевалилась через край, я увидел только мелькнувший хвост. Я зябко передернул плечами, там наверху вообще не укрыться до беспощадного ливня, разве что земноводному приспичило на ту сторону, чтобы поваляться в целебной грязи. Страшно и подумать, как сейчас туда верхом…

Омытый ливнем, старый замок стал чище, заблистал, зато стало заметно, что постепенно приходит в уУпадок. Особенно ветхой выглядит огромная южная, откуда я только что сейчас. Она от меня через двор: при всей кажущейся одинаковости с другими южная башня все же поменьше, она в самом деле башня, в то время как остальные – крепости и в одиночку. В остальных трех по четыре этажа жилых помещений еще и площадки наверху, где можно разместить баллисты, а южная явно из-за ветхости отдана магу Вегецию и алхимику Жофру. Если и развалится, то их не жалко.

Уже не высовываясь под льющиеся с неба струи, я рассматривал через серую пелену дождя восточную башню, она сейчас абсолютно пустая, хотя по размерам не уступает северной, донжону. Фасад в промытых барельефах, торжественная арка врат, створки из черной бронзы, что крепче железа, перед башней просторный двор, вымощен каменными плитами из красного гранита так тщательно, что в щель не протиснется даже самый крохотный стебель травы, еще дальше второй двор, там замощено серым гранитом, где оружейная, арсенал, казарма для солдат.

Сзади послышались шаги уверенного и сильного человека, я почему-то представил себе Мартина, начальника стражи, обернулся, идет массивный и легкий, несмотря на тяжесть крупного тела и доспехи из толстой листовой стали. Шагов за пять отдал мне честь, как младший старшему, спросил почтительно:

– Сэр Ричард, могу чем-то быть полезен?

– Надо ремонтировать, – сказал я. – Как думаешь?

Мартин развел руками.

– Сэр, здесь не ремонтировали все восемнадцать веков. Не знаю даже, как сумели древние так поставить замок, но только последние годы начинает дряхлеть.

– Думаю, обороноспособность тоже на нуле?

Он поморщился.

– Вообще-то камни бросать со стен народ может. Даже необученный. И несколько лучников я успел обучить…

– А прежние?

Он взглянул на меня исподлобья.

– Сэр Готфрид взял с собой всех.

– Гм, – проговорил я, – лучников он, видимо, растерял по дороге. Извини, Мартин, но ты, по-моему, зря гоняешь во дворе парней с алебардами. Я бы в первую очередь начал готовить лучников.

Он возразил:

– Но если явятся штурмовать благородные рыцари?

– Тех, кто к нам с мечом пришел, – объяснил я, – проще застрелить безо всякого меча. Я же как сделал? И вовсе не потому, что сам ах какой благородный, хотя, конечно, я само то, что в белом и с крыльями за спиной. Хорошо смеется не тот, кто смеется, как лошадь, а кто стреляет последним! Хотя, правда, хорошо смеется и тот… кто стреляет первым. Не промахиваясь. Понял, да? Последним смеется тот, кто стреляет первым.

Он смотрел серьезно, кивнул.

– Это если луки как луки. А стрелы наших умельцев отскакивают от панцирей, как вот дождь от каменных стен!

– Переходите на арбалеты.

Он вздохнул.

– Да, но каждый арбалет стоит, как полные доспехи на рыцаря и его коня. Плюс сам конь. Дорогое это удовольствие. У нас их делать не умеют, а из других стран не везут. Есть у меня скверная мысль, что по дороге перехватывают.

– Но что-то делать надо, – сказал я. – Хоть дело не мое, я поеду дальше, как только дождь закончится, вот почему-то не люблю под дождем. Сам не понимаю почему, а вот не люблю… Как думаешь, что со мной не так? Еще я знаю, что с победителем рыцарского турнира легко поспорит победитель турнира по стрельбе из лука. Все лучники на воротах должны уметь делать предупредительный выстрел в голову за полсотни шагов. Не откладывай, Мартин! Цыплят по осени стреляют, у тебя еще есть время подготовить хорошую оборону и дать сдачи заранее.

Глава 14

До обеда еще далековато, выглянул в окно, что творится за окном, ужас. Здесь хоть хлещет по камню, а что за воротами, где коню придется скакать по мелководью? Правда, Зайчику все равно, где скакать, он и в аду может по раскаленным углям, а вот меня забросает грязью до ушей. Да и бедная моя собачка, если вздумает близ меня отряхнуться…

В длинном коридоре, между западной и северной башнями, таком пустом в хорошую погоду, снуют слуги, даже оружейник перетащил станочек по вытяжке стальной проволоки, двое подручных с усилием поворачивают ворот, один отрубает одинаковой длины заготовки, похожие на короткие толстые гвоздики. Сам мастер умело сворачивает в полукольца, соединяет с другими и склепывает, на глазах совершая чудо создания стальной кольчуги, способной выдержать удар меча и не пропустить стрелу.

Я подтащил кресло к краю парапета, чтобы посматривать во двор и не выставляться под ледяные струи. За спиной пару раз прошелестели чьи-то шаги, явно слуги, скоро весь замок будет знать, что я сижу и наблюдаю за всеми сверху бдительным глазом сынка герцога Готфрида, чтобы бегали шибче.

Через полчаса такого тупого ожидания послышались шаги. Джулиан Дэйз, кастелян подошел строгий и державный, отвесил короткий поклон и, испросив разрешения присоединиться, тоже взял кресло и сел в двух шагах. Некоторое время мы молчали, кастелян выжидает, он ведь забросил крючок со сладким червячком, я должен клюнуть, так что самое время взять инициативу в свои руки и заговорить о другом.

– Сегодня три раза подумал… – пожаловался я кастеляну. – Очень устал… Я что-то не разберусь в государственном устройстве этого герцогства. Герцог Валленштейн – верховный сюзерен? Или не совсем?

Кастелян слегка поклонился, но не как наследнику этого состояния, а как рядовому собеседнику. Может быть, даже более низкого ранга.

– Как вам сказать…

– Так и говорите, – разрешил я. – Человеку надо верить, даже если он говорит правду.

Он позволил себе слегка улыбнуться.

– Вам правду сказать? Или как все на самом деле?

– Правда всегда остается правдой, – сказал я твердо, – а ложь становится историей.

Он вздохнул.

– Правда от истины отличается тем, что истину не знает никто, а правду знает каждый, и у каждого она своя. К тому же правда – величайшая драгоценность. Нужно ее экономить. Иногда так хочется сказать правду хотя бы самому себе, но… сдерживаешься. Я не простолюдин, это у них сердце на рукаве, а для нас даже неумение врать еще не повод, чтобы говорить правду… Словом, сэр Ричард, вы уже видите по моему ерзанью вокруг да около, что мне очень не хочется говорить на эту тему.

– Но кто-то должен меня просветить? – заметил я. – Разве будет лучше, если это сделают слуги?

Он вздохнул еще горше.

– Понимаю. Но и вы знаете, что для того, чтобы прослыть свиньей, чаще всего достаточно сказать правду. А она в том, что герцог давно утерял власть над Герцогством. Дело в неудачном расположении крепости…

Я покрутил головой в великом изумлении.

– Неудачном? Да стены замка запирают вход в долину намертво!

– Вот-вот, – сказал он с новым вздохом. – Но в то время, как герцогу приходилось время от времени отражать набеги степных племен, лорды в других замках спокойно богатели, расширялись…

Он умолк, повернулся, заслышав шаги, помахал рукой. Пробегавший мимо слуга приблизился, отвесил робкий поклон.

– Да, ваша милость.

– Жак, – сказал кастелян, – принеси столик. Да вина не забудь, понял, дурак?

За спиной затопало, зашуршало. Я не стал удивляться, что и этого зовут Жаком, заокеанцы весь обслуживающий персонал называют боями, ничего нового, я из школы помню что-то про Жакерию, когда восстали именно эти Жаки и смели по всей Франции массу баронств и крепостей, как муравьиные кучи. Впрочем, я слыхал про народ, который называют иванами, а эти Иваны их в ответ всех зовут фрицами и очень редко – Гансами.

Когда появился стол, двое слуг торопливо расставили вино и серебряные кубки, на середину стола водрузили большой, отливающий серебром кувшин.

Кастелян указал на него взглядом.

– Наливайте, сэр Ричард. Повторюсь, я буду говорить неприятные вещи, но, боюсь, никто их вам не расскажет так точно, как я. У всех своя точка зрения, и, как вы догадываетесь, бравый Мартин расскажет иначе, чем леди Изабелла, а вон тот слуга – не так, как та баба с ведрами…

Я расположился поудобнее, вокруг нас образовалось пустое пространство, и даже если кому-то надо было пройти мимо, подозреваю, несчастные слуги предпочитали пуститься в другую сторону и обойти по кругу, чем вызвать неудовольствие кастеляна, появившись без острой необходимости близко.

Кастелян неспешно потягивал вино, рассказывал медленно, бесстрастно, словно все давно переболело, теперь он листает старые пожелтевшие страницы летописей. Из его рассказа перед моими глазами медленно вырисовывается в самом деле печальная картина. Герцогство Валленштейнов – то ли большое баронство, толи малое королевство, в древние времена образовалось из неизвестно откуда приплывших или прибредших пришельцев, жалких и оборванных, но они в последнем порыве сумели смести местных, а на захваченных землях обосновались с яростью и цепкостью людей, которым больше некуда идти.

Неизвестно, произошло ли землетрясение, то ли позже отделило их от материка, то ли в момент завоевания, но с тех времен герцогство расположено на зеленом треугольнике, поднятом на отвесных скалах. Его так и называют «зеленым клином». Со всем сторон море бьет в неприступные стены, настолько гладкие, что и муха, как говорят, не удерживается, соскальзывает, а с материком плодородная земля соединена узким перешейком. Именно это ущелье и перегородил первый из Валленштейнов двадцать веков тому назад, а за столетия укрепил стену настолько, то никакая армия не в состоянии пройти, так что ни одна волна нашествий их не затронула.

Здесь даже язык заметно отличался первые века, хотя и был понятен остальным народам, но слишком много слов звучало странно, дома и вообще все строения выглядели непривычно: вытянутые к небу, округлые, вообще не было квадратных или прямоугольных. Но здания казались изящными, ажурными, почти все украшены резьбой, цветными изразцами. Часть этих зданий все еще сохранилась, остальные в руинах. На полях и в лесах, что раньше были перекрестками улиц, нередко высятся величественные статуи богов и героев, а также древних мудрецов, магов, мыслителей. Я спросил в некотором недоумении:

– Но что насчет остальных, которые в этом… «зеленом клине»?

Он вздохнул.

– Положение весьма странное, если не сказать хуже. В «зеленом клине» за спиной этой крепости самые, пожалуй, благодатные земли… из тех, что я знаю. Когда-то эти вот башни и стена были единственным укреплением во всем герцогстве. Они закрывали горловину, в «зеленом клине» все наслаждались покоем. Но шли годы, даже столетия, почти все плодородные земли заселили, отпрыски Валленштейнов разбрелись по всему герцогству, многие брали в жены дочерей соседних королей и вожаков степных племен… Словом, постепенно родство начало забываться, в то же время амбиции возрастали. Если раньше «зеленый клин» был покрыт селами, среди которых возвышались красивые поместья потомков Валленштейнов, то через несколько сот лет там медленно и постепенно начали возводиться замки…

Он умолк, медленно потягивал вино. Я сказал понимающе:

– И началась феодальная раздробленность.

Он кивнул.

– В какой-то мере верно. Родство с какими-нибудь Будлахами или Степными Койотами стало цениться выше, чем с древним родом Валленштейнов. Впрочем, это и понятно, нужны были зацепки для отделения, самостоятельности. И вот сейчас странная ситуация: Валленштейн в одиночку выдерживает нападения степных племен…

– А часто бывают? – спросил я. – А то я доехал свободно.

Он поморщился, покачал головой.

– Нет, не часто. Да и особой угрозы не представляют. Но все равно приходится держать немалый гарнизон на тот случай, если степные варвары вдруг научатся карабкаться на стены. А это возможно, так как иные из наших лордов тайком входят с ними в подлые сношения и натравливают… Думаете, как мог попасть в плен сынок Касселя, если их владения с другой стороны? В то же время все остальные владетельные лорды в «зеленом клине» помощи против степных варваров никогда не присылают. Странность ситуации в том, что герцог по-прежнему хотя бы формально считает их союзниками. Так как другого выхода из «зеленого клина» нет, то всем предоставлен свободный проезд через крепость…

Я ахнул.

– Не опасно?

Он криво улыбнулся.

– Герцог по своим старым правилам еще и мог бы позволить им проехать, как они и хотели бы… но мы с Мартином настояли, чтобы лишь маленькими группами, оружие отдельно, от ворот по прямой, под прицелом наших лучников… Но вы понимаете, как это оскорбляет, раздражает и злит остальных лордов! В первую очередь лорда Рене Лангедока…

Я перебил:

– Простите, я наслышан о Касселе…

– Чей сын у вас в плену? Кассель – достаточно могучий лорд, но в последнее столетие очень усилился лорд Лангедок. Его семейство в замке уже не помещалось, разбрелись по герцогству, но это настолько дружная и хищная семья, что как стая волков мгновенно собирается на зов отца. У лорда Лангедока пятеро могучих сыновей, свирепых и жаждущих битв и крови… Поверьте, это они – главная угроза, а вовсе не Кассель. Хотя, конечно, Кассель тоже немалый враг.

– А волшебница Элинор?

Он отмахнулся.

– Она сумела укрепиться в своем замке на островке посреди озера, окутала его чарами, но ничего не предпринимает, чтобы попытаться расширить владения. Конечно, она тоже с удовольствием бы захватила власть над «зеленым клином»… почему не захватить, если выпадает из рук прежнего властителя?..

Он потянулся за кувшином, я смотрел, как бордовая струйка наполняет мой кубок. На фоне серой завесы холодного дождя она выглядит струйкой жара, налил себе. Мы молча и неспешно отхлебывали, он посматривал испытующе, я старался все услышанное уложить в памяти, рассортировать по полочкам.

Итак, первый замок был выстроен в самом горлышке, он и принимал все удары новых пришельцев. За это время в зеленом треугольнике за столетия выросли как деревни и села, так и города. Поместья подросших Валленштейнов, разбросанные по зеленым долинам, разрастались, укреплялись, украшались. Некоторые остались поместьями, другие за столетия превратились в хорошо укрепленные замки. Постепенно терялось или забывалось родство, семейства объявляли себя не Валленштейнами, а как-нибудь по имени знатной супруги тогдашнего хозяина, замок на западе отгородился высокой стеной, туда набрали множество воинов для охраны стен, и тамошний хозяин объявил, что не признает сюзеренитета Валленштейнов.

С тех пор вот уже почти столетие герцогство разделено на десятки частей, из них трое могучих лидеров уже начали борьбу за власть. Земля, которой владеет Готфрид Валленштейн, постепенно сокращается. Ему приходится практически драться на две стороны: с севера время от времени прощупывают его силы варвары, потому приходится часть войск держать в постоянной готовности, а в спину постоянно бьют сепаратисты вроде барона Касселя и этого, как его, Лангедока. Да и эта Элинор готова отобрать власть силой или волшебством…

Кастелян умолк, в задумчивости вертел в пальцах пустой кубок, налил еще и выпил на этот раз залпом.

– Понятно, – сказал я.

Он поднял на меня внимательный взгляд.

– Что именно, благородный герой с длинным мечом?

– Да так. Это я своим… неоформленным еще спинномозговым мыслям.

Похоже, герцог Валленштейн раньше других понял, что его замок обречен. Рано или поздно падет, слишком уязвим в стратегическом плане. А вот если вступить в заговор по государственному перевороту в Вексене, есть шанс из герцога стать королем. Там, в новом королевстве. Которое принадлежало некому туземному королишке по имени Барбаросса.

Дурак, мелькнула мысль без всякой жалости. Не знает еще, его бы убрали моментально. Вслед за альбигойцами. Черные монахи практичны и безжалостны, им не нужен даже марионеточный правитель. Их власть должна быть абсолютна. Оскорбленный герцог попробовал бы сопротивляться… но, думаю, зная его нрав, его бы прирезали еще в постели в первые же дни после прихода к власти.

Кастелян задумчиво смотрел через парапет, даже стена и башня на той стороне двора едва-едва проступают сквозь серую пелену дождя. Благодаря навесу струи дождя сюда не долетают, но в плотном влажном воздухе скоро поплывут мелкие рыбешки. А потом и крупные.

– Пугает? – спросил он.

– Дождь? – переспросил я. Он недовольно дернул щекой.

– Положение рода Валленштейнов, – ответил он суховато. – Довольно шаткое, надо признать. Скорее бы возвращался герцог. С ним ушли и все рыцари замка.

– А вассалы? Их нельзя призвать охранять замок?

Он поморщился.

– Их не осталось. Так что, сэр Ричард, разве эта задача не по вашему плечу? Разве не воспламеняет праведным гневом и жаждой вернуть былое величие рода?

Я поставил кубок на стол, поднялся и лишь тогда ответил равнодушно:

– Не воспламеняет.

Я спустился на этаж, впереди нижний зал западной башни, где меня разместили, отсюда свернуть под прямым углом – и попаду в башню-донжон. Я шел, вяло размышляя о кастеляне, чья позиция вообще-то не совсем непонятна, о Мартине, этот весь как ладони, о леди Изабелле, ее дочках…

– О, сэр Ричард! – донесся веселый щебечущий голос.

По лестнице спускались леди Дженифер и леди Бабетта. Леди Бабетта сразу же послала самую очаровательную и обольстительную улыбку, здесь их называют куртуазными, хотя, как я заметил, когда приходит на что-то мода, под нее гребется все, здесь даже кони куртуазные, в смысле – украшены куртуазно, попоны у них куртуазные, как и стремена с выпендренами, что тоже куртуазность.

Дженифер метнула в мою сторону недовольный взгляд, подчеркнуто недовольный и даже презрительный, словно увидела пьяного конюха. Леди Бабетта задержалась на лестнице, встретив Мартина, а Дженифер снизошла по ступенькам, надменная и невозмутимая, как богиня.

Я поклонился, светски передернул плечами и помахал перед собой невидимой шляпой. Ее брови приподнялись.

– Что означают ваши странные телодвижения, сэр Ричард?.. Вы уже не контролируете себя?

– Это такое приветствие, – сообщил я, – куртуазное. Я, мол, мету своей шляпой перед вами дорогу. Ну, вроде бы шляпой. И вроде бы мету, мету, мету…

– Ах, вот как, – произнесла она холодно, в глазах подозрение, – где же вы подсмотрели такое приветствие?

– А вот и не скажу, – ответил я скромно, – не правда ли, прекрасная погода?

Она зябко поежилась, на прекрасном личике холодная недоступность.

– Если вы лягушка – да, прекрасная.

Я вздохнул.

– Увы, я не лягушка, но с ними иметь дело приходилось, приходилось. Ведь для того, чтобы найти свою Елену Прекрасную, приходится перецеловать ой как много лягушек…

Она спросила с живейшим интересом:

– И как? Вы их уже целовали?

– Конечно, – ответил я убежденно, – все-таки это лучше, чем женщин… Правда, целовал как-то одну, так отплевывалась, рот лапками закрывала… То ли брезгливая попалась, то ли замуж не хочет?

Дженифер гордо выпрямилась.

– Она просто за вас не хочет, – сообщила она величественно. – Но если появится настоящий рыцарь…

– Наподобие вашего сладкоголосого Патрика, – подсказал я.

– А хотя бы и так, – отпарировала она.

– А я думал, вы его для себя приберегаете…

Она сделала пренебрежительную гримаску, означающую, что Патрику ничего не светит, она такая принцесса, такая принцесса, что и в туалет никогда не настолько вся одухотворенная и прекрасная.

– Вы уже завершили свои дела?

– Всякое разумное дело имеет свое завершение, – ответил я туманно и посмотрел на нее многозначительно, – и только ерундой можно заниматься бесконечно.

Она не поняла, но на всякий случай обиделась, оглянулась на Бабетту, но ее крепко придерживает за локоть Мартин и что-то втолковывает строго и настойчиво. Леди Бабетта досадливо морщилась и порывалась присоединиться к нам, а то вдруг снова ускользну, как скользкая рыба налим.

– Так не занимайтесь, – посоветовала Дженифер. – Или не можете?

Я вздохнул.

– Знаете, леди Дженифер, – сказал я, – а я ведь могу и брякнуть вашей матушке, как вы развлекаетесь…

– Как? – спросила она невинно.

– Заезжим мужчинам спины моете, – прошептал я злорадно.

– Фи, – сказала она убежденно, – вы никогда так не сделаете.

– Почему?

– А какой вы после того рыцарь?

Я с наглейшей улыбочкой посмотрел ей в глаза.

– Незаконнорожденный.

Что-то в ее взгляде дрогнуло, даже вроде бы проступил страх. Незаконнорожденные не получают с пеленок надлежащего воспитания, что можно, а чего нельзя, они – вольные птицы, кого хотят, того и клюют.

– Все равно, – произнесла она без прежнего напора, – если у вас золотые шпоры… к тому же вы с Севера…

– То я должен вести себя, как дурак? – закончил я ее фразу. – Ошибаетесь, лапочка. Ваш Юг еще не видел такого прагматика, как я. Я вот вас щас прижму к стенке и задеру подол, а потом скажу, что это вы ко мне, такому невинному, приставали, развратить хотели. А то и вовсе растлить… Нет, не щас, народу многовато, но как-нибудь поймаю, поймаю…

Она отпрянула, в синих глазах появилось отвращение.

– Вы… вы чудовище!

Я нагло улыбнулся.

– Я же знал, куда еду. Это я к тому, что раз вы не считаете меня родным братцем, то я могу… да-да, могу вести себя свободно, как птица. Ну, вы знаете, как ведут себя птицы. Знаете, да?..

Сверху простучали каблучки, запыхавшаяся леди Бабетта выпалила скороговоркой:

– Этот ваш Мартин меня едва не уморил! Он в самом деле такой подозрительный?.. Кто да кто этот странный мужчина, который летал по ту сторону башни у моего окна? Да откуда я знаю, кто из них любит подсматривать, как я раздеваюсь!.. Просто все мужчины бесстыжие…

Она очаровательно улыбнулась, приглашая и меня в стан бесстыжих, а что такого, почему бы и нет, вздохнула, чтобы и без того высокая грудь приподнялась еще выше, белоснежные полушария играют чистой здоровой кожей, показались широкие нежно-розовые края, словно одновременно восходят два утренних невинных солнышка, Дженифер бросила на нее злой взгляд, но я, выказывая куртуазность, уставился пожирающими глазами на эти вторичные половые признаки, одновременно польстив Бабетте и приведя в бешенство Дженифер.

– Ах, – сказал я, – ах, леди Бабетта… Мы не бесстыжие, мы… откровенные.

Она засмеялась, одновременно показав и белые зубки, и зовущий рот, и нежную шею.

– Это как понимать?

– Каждый понимает, – ответил я туманно, – в меру своей… словом, в свою меру. Леди Бабетта, вы лучше всего знаете здесь всех…

Она запротестовала:

– Я? Ни в коем случае!.. Я всего лишь приехала в гости к своей подруге Изабелле! Я не знаю никого, да и меня никто не знает… к сожалению. И вообще мужчин здесь совсем мало. Понимаете, сэр Ричард, женщина увядает без мужского внимания.

– Понимаю, – заверил я. – А что вы слышали о леди Элинор? Говорят, очень необычная женщина.

Дженифер дернулась, словно ее кольнули в задницу, Бабетта хитро прищурилась.

– Необычная?.. Это еще мягко сказано. Это великая женщина! Уже тем, что столько лет одна правит замком и всем огромным хозяйством.

– Где столько мужчин, столько мужчин, – поддакнул я, – да, понимаю, это большой соблазн. Но, чтобы править, наверное, нужно обладать большой магической мощью? Ну, всякими там амулетами, талисманами…

Дженифер сказала раздраженно:

– У нее этими амулетами заполнен весь нижний этаж!.. И все время собирает новые. То один ее доверенный, то другой проезжает через наши врата на поиски…

– А все ли возвращаются? – спросил я.

– Не все, – ответила она, – но вот только позавчера вернулся Адальберт, ее правая рука. Наверное, что-то добыл! Довольный, я видела его лицо… Бабетта, пойдемте, нас там приличные люди ждут!

Бабетта извиняюще улыбнулась мне, Дженифер утащила ее почти силой, на лице злорадство, пусть помучаюсь догадками, кто же это такие приличные в этом замке, но перед моими глазами все еще стоит измученное лицо распростертого в луже крови умирающего рыцаря.

Который вез Кристалл Огня.

Глава 15

Прозвучал гонг, я встрепенулся, как боевой конь, заслышавший зов в атаку. Пес тоже встрепенулся, в глазах огонь и жажда схватки с куском жареного мяса, за сотни лет беспризорной жизни натерпелся сырого.

– В дождь надо есть много, – утешил я, – есть и спать, есть и спать. Про запас… Это мы умеем, верно?

Длинным коридором заспешили к северной башне, сырой воздух липнет к телу, в холле полыхают оба камина в тщетных попытках разогнать сырь. У входа поставили бочку со смолой и вбросили в нее факел. Жаркое пламя осушает и нагревает воздух, создавая тепловую завесу.

Ряд светильников указывает путь наверх, мы взбежали бодро, ведь не куда-нибудь на работу, а за стол, с другой стороны к дверям зала цветной стайкой двигаются женщины.

Даниэлла, как обычно, в голубом, Дженифер – в алом с золотом, Изабелла – в темном, а Бабетта… ох, леди Бабетта, что она со мной делает… Оделась на диво строго, темное платье чуть ли не как у герцогини, ткань плотная, однако на груди провокационно истончается до кисеи. Ошалев, я невольно уставился на ее молочно-белые груди, уже не тугие, как яблоки, девичьи, но не отвисающие, как у пожилых, а вот такие полные округлые полушария, что мягко и вызывающе подрагивают при каждом шаге.

Она, понятно, заметила мое смятение, когда я из рыцаря моментально превратился в самца, торжествующая улыбка скользнула по карминным губам.

– Доброе утро, сэр Ричард! Как отдыхалось? Вздремнули перед обедом?

– Да, – ответил я хриплым голосом. – Вздремнул… Теперь понимаю, что грезилось в жарком и бестыдном сне… Ох, леди Бабетта, пощадите.

Ткань истончается только в двух местах, именно на половинках груди, словно те своим жаром растопили материю и вот-вот вырвутся на свободу. Пальцы мои невольно задвигались, и не надо быть Фрейдом, чтобы истолковать мои движения. Я уже ощутил жар полной груди на своих ладонях, как тихий смех чуть отрезвил, я опомнился и увидел, что леди Бабетта с удовольствием наблюдает за моим лицом, читая в нем, как в открытой книге.

Дженифер сделала вид, что замечает меня не больше, чем одного из лакеев, я мазнул по ней таким же безразличным взором и улыбнулся Даниэлле. Ее пепельные волосы просто и бесхитростно падают на плечи и грудь, она в голубом платье, что как-то держится на самых краешках плеч, на груди золотой медальон на золотой цепочке, такая же желтая цепочка идет по середине лба, но волосы не поддерживает, а прячется под ними. В волосах крупный пышный цветок, белый с едва заметным медовым оттенком, и еще в волосах держится крохотная золотая корона с крупным синим камнем.

Платье без всяких шнурков и поясов сильно сужено в талии, но не заметно, что Даниэллу это затрудняет, от пояса расходится широкими складками и касается каменных плит пола. Лицо чистое, милое, бесхитростное, синие глаза смотрят кротко и с добротой. Полные губы говорят только о том, что вполне созрели для поцелуев, но нет в них не только порочности, но даже сексуальности или заметной сенсуальности.

Мы с Псом отвесили по поклону и почтительно ждали, пока дамы продефилируют в зал. Даниэлла улыбнулась застенчиво и кротко, Дженифер привычно лягнула, боднула и даже ухитрилась укусить взглядом, зато леди Бабетта снова одарила лучезарной улыбкой, обещающей неземное блаженство. При этом ухитрилась опустить взгляд, указывая на свою высокую, почти обнаженную и подпрыгивающую грудь, что при ее достаточно тонкой, хоть и пухленькой, талии выглядит впечатляюще.

Пес подошел к ней и внимательно обнюхал ей ладони. Леди Бабетта воскликнула в восторге:

– Ах, эта милая собачка меня не скушала!

– Это она оставляет мне, – ответил я галантно. – Бобик, я в твоем огороде не охочусь? Вот-вот, смири свои… рефлексы.

Бабетта победно улыбнулась, я как бы вслух заявил на нее свои права, только леди Изабелла посмотрела на меня очень внимательно, не послышалось ли, что я назвал ее подругу… самкой собаки, но я с самым непроницаемым лицом почтительно ждал, когда дамы опустят в кресла зады, наконец все устроились, слуги начали вносить блюда, герцогиня произнесла с участием:

– Не расстраивайтесь, доблестный сэр Ричард!.. После таких дождей погода долго остается ровной и ясной. Вам повезло, можете провести ненастные дни под крышей, в тепле, в обществе молодых женщин.

Я поклонился, едва не стукнувшись лбом о стол.

– Ценю, леди Изабелла. Ваша дочь Дженифер окружила меня такой ангельской добротой и заботой, что я с рыданиями буду вспоминать ее и всякий раз просыпаться с криком… в смысле от чуйства огромной потери.

Даниэлла с недоверием посмотрела на сестру, Дженифер метнула в меня убийственный взгляд, леди Изабелла тонко улыбнулась.

– Сэр Ричард, у розы всегда шипы. Но только тот, кто их не убоится, может сорвать этот дивный цветок.

У меня на языке вертелось, что вообще-то розы обзавелись шипами для защиты от прожорливых коз, как и другие шипастые растения вроде чертополоха, но мою эрудицию не оценят, а Дженифер тут же уточнит насчет козлов. Я только смиренно поклонился и произнес:

– Вообще-то я предпочитаю розы типа… тюльпанов.

Леди Бабетта, молодец, первая поняла, заулыбалась игриво, кокетливо повела плечиками, отчего платье почти сползло окончательно, открывая белоснежные полушария, мол, это я именно такая роза типа тюльпанов, без шипов вовсе, а Даниэлла открыла и закрыла прелестный розовый ротик, вид донельзя наивный, Дженифер смотрела на меня так, словно втыкала в горло длинный и невидимый нож, леди Изабелла сказала примирительно:

– Да-да, мужчины разучаются сражаться за женщин.

– Это рынок, – объяснил я. – Если за одних надо сражаться, а за других… которые ничуть не хуже, драться не приходится, то не надо считать мужчин совсем уж полными идиотами!

Леди Бабетта улыбалась поощрительно, полностью согласная, она это уже усвоила и с успехом применяет, пока другие дуры наивно полагают, что их будут брать с боем, к тому же кровяня пальцы о проклятые шипы.

Леди Дженифер сказала холодно:

– Мама, ты забываешь, что сэр Ричард… не получил должного воспитания. Снизойди, не требуй от него слишком многого. Он рассуждает, как рассуждают все мужчины… его настоящего уровня.

Даниэлла метнула на сестру взгляд, полный укоризны. Бабетта же посмотрела на меня с явным сочувствием и приглашением утешиться в ее объятиях. Леди Дженифер надменно задрала носик и смотрела на меня сверху вниз, щуря глазки.

– Чем выше человек задирает нос, – пробормотал я негромко, но так, чтобы услышали все, – тем больше демонстрирует его содержимое.

Даниэлла посмотрела на сестру, не удержалась, прыснула. Дженифер медленно позеленела, глаза стали желтыми, как у моего Пса.

– Я не считаю совершенным Господа Бога, – сказала она дерзко, – если и сэр Ричард – его рук дело!

– Да, – согласился я, – Господь Бог остальное доделывать поручил мне. Доверяет, значит.

– Не слишком ли?

– Вы сомневаетесь в мудрости Господа? – удивился я. – Ах да, вы же стихийные атеисты. А вот мне он не раз выказывал свое благорасположение…

Я видел, что Дженифер мучительно ждет, что я начну хвастаться своими победами на турнирах, на полях сражений, в набегах и всякого рода стычках и поединках, одно мое появление чего стоит, но я героически молчу, знаю, как неумелым пиаром можно испортить достигнутый эффект. Вместо ожидаемого хвастовства о победах в сражениях я начал в подробностях рассказывать, как крутить волам хвосты, как убирать навоз за коровами.

К сожалению, все усилия пропали даром. Здесь еще не пришли к тому, что за столом о кухне не говорят, все едят с тем же аппетитом, только Даниэлла заподозрила неладное и смотрит умоляющими глазами, молча упрашивая не дразнить шипастую сестренку, она и так почему-то взвинченная, слушает напряженно, ждет, в какое слово можно вцепиться, как клещ, наконец обронила небрежно, так и не дождавшись:

– У сэра Ричарда каждое слово шедевр.

– Я ж рыцарь, – пояснил я и сделал вид, что вытер нос рукавом. Правда, зря старался, здесь и короли сморкаются в скатерть, а пальцы вытирают о волосы, чтобы блестели. – Нас же учили быть галантными!

Леди Даниэлла уточнила просительно:

– Галантными, это когда про любовь, да?

– Эх, любовь, – вздохнул я, – был у меня один приятель, поручик Ржевский…

– Ах-ах, – саркастически сказала Дженифер, – глаза доблестного рыцаря затуманились сладкими воспоминаниями! А самому сказать?

Я подумал, изрек:

– Мужчина без жены, что рыба без конской уздечки. Пришла любовь… у разума каникулы. Любовь – это ваза с ядом, покрытая горьким шоколадом! Любовь – река, где купаются два дурака.

В завершение я довольно гыгыкнул и посмотрел самодовольно, вот какой я умный, любуйтесь мною. Даниэлла смотрит грустно, Дженифер – с отвращением, только леди Изабелла, умная стерва, что-то чует, присматривается так, словно старается заглянуть за обложку и увидеть подлинный текст, минуя аннотацию.

– Вы напрасно так, – упрекнула Даниэлла. – Любовь… есть! Вот, например, наш Патрик просто безумно влюблен в мою сестру!

Она и даже леди Изабелла с некоторым ожиданием посмотрели на меня, но я беспечно отмахнулся.

– Вы сами сказали – безумно. Без ума, значит. Проще говоря, дурак.

Леди Изабелла слегка улыбнулась уголками рта.

– Вы в самом деле так яростно отрицаете любовь, сэр Ричард?

– Я? – удивился я. – Нет, конечно. Просто у здоровых мужчин к этому делу иммунитет. А Патрик… он какой-то весь бледный, на то и менестрель. Ему можно. Творческие люди все больные, слабые, увечные. Зато песни слагает так, что меня чуть слеза не прошибла!

– Настоящие рыцари над его песнями рыдают, – твердо сказала Дженифер.

– Так я ж не рыцарь, – напомнил я.

– А кто?

– Паладин!

Она смолчала презрительно, а Даниэлла спросила вежливо:

– Это те, кто дает обет безбрачия?

– Ну… частично, частично.

Дженифер фыркнула и наморщила носик.

– А кто вчера приударял за моей служанкой?

– Дык приубил и пошел дальше, – объяснил я невинно. – А обет полубезбрачия всегда при мне.

– А полубезбрачие… это как?

Я отмахнулся.

– Да стоит ли о таких мелочах… за столом? Леди Изабелла, не расскажете ли про ваших соседей? Я слышал, что этот Винсент Кассель весьма крут, зело силен и вельми злобен. Его замок по размерам почти догнал ваш… хотя в это не верю, а выстроен всего лет за сто, по здешним меркам – выстроен моментально! Значит, он готовится к чему-то нехорошему?.. Неужели вы собираетесь на него напасть?

Герцогиня посмотрела на дочерей, на Бабетту, я чувствовал ее затруднение, но, с другой стороны, они и без нее знают всю неприукрашенную правду, произнесла с холодком:

– Вас в самом деле это интересует?

Я сказал виновато:

– Ах, леди Изабелла! Я понимаю, леди Дженифер никогда мне не простит, что я не у ее ног, не слагаю в ее честь баллады… да и вообще это свинство: обедать в обществе четырех прекраснейших женщин – и говорить о какой-то ерунде вроде политики или экономики! Ну хоть не о футболе… Такой я урод, леди Изабелла. Проще говоря, совсем хреновый из меня рыцарь. Ну не могу я обманывать женщин по мелочам, не могу! Берегу на главное. Потому скажу честно: да, меня в этот проклятый дождь интересует именно вот политика! Куда деться?

Она медленно кивнула.

– Вы изложили все предельно ясно. Дело в том, что…

Она рассказывала, я сравнивал с тем, что сказал кастелян, диспозиция вырисовывалась примерно такая: на этом небольшом участке суши, где испокон веков правил род Валленштейнов, сперва сумел вычлениться в самостоятельную единицу один род, не признававший себя Валленштейном, вернее – признававший себя больше Курдингом или фон Берком, чем Валленштейном, потом появился другой, третий, а последним – Руэрг, которого убил и уволок в ад вызванный им же демон, однако там осталась править его молодая жена, баронесса Элинор, злая и жестокая волшебница, достойная соратница мужа, не присутствовавшая в момент вызывания демона, потому уцелевшая. Сейчас она взялась за укрепление и расширение своих владений даже ревностнее, чем ее муж, тот больше выкладывался в магию, а баронесса оказалась практичнее, в первую очередь начала набирать солдат, выдвигать сторожевые посты к границам земель герцога Готфрида Валленштейна.

Женщины притихли, я ошутил тяжесть, словно воздух сгустился и сдавливает грудь. Даниэлла прерывисто вздохнула, Дженифер сжала кулачки, только Бабетта опасливо протягивала Псу косточку за косточкой, стараясь, чтобы на них оставалось побольше мяса.

– У вас еще не так плохо, – заявил я, когда герцогиня закончила мое знакомство с реалиями. – Во всяком случае, ваши дураки не строят дороги. Вообще я считаю, что в вашем герцогстве всего две беды. Возле одной из них мне выпало несчастье обедать.

Герцогиня промолчала, не успев сориентироваться, как среагировать правильно, зато Дженифер сразу же окрысилась:

– Вот как? А кто же вторая, осмелюсь спросить?

Я мягко улыбнулся, подражая ее милой, скромной, даже тишайшей, как серая мышка, хотя очень даже премиленькой сестре Даниэлле.

– Спасибо, что согласились насчет первой. Позвольте, я предложу вам крылышко вот этой уточки… и чуток салату. Уверен, он без нитратов.

– А яд положить успели? – спросила она.

– Яд на яд дает такой замечательный вкус!.. – продолжил я мечтательно. – Эй, Жан!.. Я тут ухаживаю за дамой, возьми вот это крылышко и вот эту щепотку салату, отнеси на тот конец стола леди Дженифер.

Дженифер фыркнула.

– Яд на яд? По себе знаете?

Леди Изабелла и Даниэлла переглядывались, у Даниэллы глаза встревоженные, взгляд умоляющий, не выносит, когда ссорятся, леди Изабелла посматривает снисходительно.

– Ах, леди Дженифер, – сказал я легко, – если бы вы были женщиной, я бы вам вмазал по роже.

– Вы так галантны, сэр Ричард!

– Вы ж сами сказали, что каждое мое слово на вес золота. Я умею с женщинами разговаривать, умею…

Она сказала ядовито:

– Еще больше умеете понравиться.

– Да, – согласился я. – Здесь я мастер. Леди Изабелла, насколько я понял, вы не единственная женщина в герцогстве, которая правит замком?

Герцогиня помрачнела, темное облачко набежало на лоб.

– Вы о леди Элинор? Должна заметить, что это она единственная, кто правит замком и землями, будучи женщиной. Здесь, напомню, правит мой муж. И будет править, как только вернется. А леди Элинор, говорят, даже не успела стать женщиной, если вы догадываетесь, что я имею в виду. Ее выдали замуж в юном возрасте, но муж ее умер после свадебного пира по дороге в спальню невесты. Говорят, что слишком много выпил и съел, но есть слух, что его отравили…

Я смолчал, здесь расхождение не только с версией кастеляна, но и сама герцогиня только что говорила несколько иначе, что-то она слишком нервничает, когда речь заходит о леди Элинор, здесь что-то большее, чем просто недоброжелательность соседей.

– И что же, – спросил я с недоверием, – леди Элинор так и взялась тут же править сама?..

– Представьте себе, – ответила она с гримасой презрения. – Конечно, там хватало могущественных вельмож, что претендовали на замок, но она настолько умело настраивала одного на другого, лавировала, плела интриги, что несколько лет по взаимному уговору она оставалась у власти, а за это время кого убрала, а кого ослабила настолько, что те не представляют угрозы даже ее конюху. С тех пор правит самовластно и единолично. А если учесть, что давно занимается магией…

Я спросил с видом знатока:

– Черной?

Она взглянула с удивлением:

– А что, бывают другие цвета?..

– Да это я так спросил. Как художник. У этой леди, говорят… много ценных амулетов. И она все время приобретает новые! Я слышал, ее доверенное лицо Адальберт ездил именно за новой могущественной вещью?

Она покачала головой.

– Тогда вы знаете больше меня. Вообще эта леди Элинор, как знают здесь все, старше меня на два года, но благодаря своим чарам выглядит моложе. Намного моложе.

Бабетта завистливо вздохнула, хотя ей, на мой взгляд, до старости столько же, сколько мне до королевского трона, а Даниэлла спросила с детским удивлением:

– А как ей это удается?

– Чары, – ответила леди Изабелла безапелляционно. – Просто чары… на самом деле она такая же старуха… в смысле уже немолодая женщина, но напускает на других туман или что-то там еще, и всякий видит ее молодой и красивой. Конечно, настоящих волшебников не обманет, но все остальные люди видят ее совсем не такой, какая на самом деле…

Бабетта вздохнула.

– А все равно ценные чары. Я бы тоже не отказалась помолодеть… на недельку. Нет, на две!

Она расхохоталась, молодая и зовущая, налитая здоровыми соками, как только что зажаренная нежная молодая курица.

Девушки ели тихо, прислушиваясь к разговору. Леди Изабелла подняла чашу с вином на уровень глаз и посмотрела на меня пристально. Я ощутил знакомую прохладу по обнаженной коже. Но не холод, только прохладу. Леди Изабелла тоже пытается прощупать меня, вдруг да за обедом расслаблюсь, защита сползет, как старая кожа.

Я сполоснул жирные пальцы в поданной слугой чаше с горячей водой, а затем вытер полотенцем, вызвав презрительно-победоносную усмешку у леди Дженифер, ведь полагается пальцы сушить, изящно помахивая ими в воздухе.

– Мой наставник говаривал, – изрек я, – строго соблюдай в гостях правила этикета – уйдешь злым, трезвым и голодным.

Даниэлла спросила встревоженно:

– Сэр Ричард, вы голодны?

– Нет, – ответил я и звучно рыгнул, – отнють! Или отнюдь?.. Обеденный этикет придумали люди, не знавшие чувства голода. А я, как рожденный в коровнике и, конечно, немало странствовавший… понятно, да?

Леди Изабелла заметила многозначительно:

– Вы не выглядите отощавшим, сэр Ричард.

– А с чего? – удивился я. – Ем хорошо, сплю хорошо. Никаких кровавых мальчиков в глазах. Тем более – девочек. У меня два золотых правила в жизни, могу поделиться. Первое – мелкие тревоги – пустяк. Второе… все тревоги – мелкие.

Она слабо улыбнулась.

– Тогда вы в самом деле можете спать спокойно.

Я кивнул в сторону довольного и обожратого Пса.

– Еще бы, с таким сторожем даже леди Дженифер могла бы спать без боязни, что ее удавят.

– За что?

– За горло, – ответил я мстительно, – за ее нежное хрупкое горлышко, которое так приятно придавить…

Я показал, как давлю, Дженифер сказала презрительно:

– Мечтайте, мечтайте.

– Кто о чем, – вздохнул я. – А вы о чем мечтаете, леди Дженифер?.. Нет-нет, простите, что задал такой непристойный вопрос, это я по своей провинциальности, не подумал даже!.. Умоляю вас, не говорите. Да еще за столом. Леди Изабелла, ничто нельзя назвать плохой новостью, пока это нас не касается. Есть время разбрасывать камни, есть – собирать пришибленных, но в такой дождь даже подумать жутко о каких-то кознях и распрях! Сейчас только зарыться в постель и дождаться солнышка… Вот теперь поели, можно и поспать, поспали, можно и поесть, а что у нас там за окном?

Бабетта таинственно улыбнулась, намекая, что хорошему коту и в декабре март, а уж под музыку дождя так и вообще, особенно если начать у хорошо натопленного камина и с фужером темно-красного вина в оголенной руке…

Часть 2

Глава 1

Дождь льет шумно, бесцеремонно, как пьяный хам. В небе хотя бы блеснуло или загремело. Когда молния, гром – то не просто весело, но и есть твердая уверенность, что любая гроза уходит так же быстро, как и накатывается. А это поистине библейский дождь, так и чудится, что тоже на сорок дней и сорок ночей… Мы как на дне морском, вот-вот поплывут тюлени. Камни двора кажутся покрытыми жиром; блестят уже не зеркально, а вовсе масляно…

После обеда, на котором леди Изабелла любезно дала характеристику соседей, я вернулся в свою комнату, походил бесцельно от стены к стене, камин вовсю пылает, в комнате тепло и уютно, служанки уже нет – это хорошо. Дженифер не к чему будет прицепиться. И вот поймал себя на том, что страшусь выйти. Либо совсем уж погрыземся с Дженифер, либо придется как-то отвечать на авансы леди Бабетты, я для нее не только самая подходящая жертва, но и единственная, так что мне ее постели не миновать, если прям щас не уеду, но только полный идиот выедет в такой ливень, если за ним не гонится стая волков. А леди Бабетта, надо признать, вовсе не волк, еще как не волк… И постели ее избегаю только потому, что я не брат леди Дженифер, не брат. И она это чувствует, потому между нами такая война, что в конце концов должны броситься друг другу в объятия. И попасть в постель леди Бабетте – это как бы изменить Дженифер…

– Сиди и сторожи, – велел я Псу. – Я отлучусь… Да не туда, куда ты думаешь, бесстыжий! Я все по делам, все по делам…

Железные засовы загремели, подвальная дверь отворилась со зловещим скрипом. Митчелл болезненно сощурился, свет факела в моей руке для него слишком яркий, цепи на руках и ногах надежные, тяжелые, по-прежнему в той же позе на охапке соломы. Правда, солома на этот раз свежая, да и побольше ее стало, не натрет мослы о каменный пол. Лежит, как Пес на перине.

Я молча смотрел со ступеней, не спит, злобно глядит из-под слегка опущенных век. Здоровенный бугай, широкомордый, массивный в плечах, узкий лоб, с толстыми мускулистыми руками. Идеальная машина для нанесения рубяще-колющих ударов. Опутан цепями, как декабрист в сибирской ссылке, но не скажешь, что страдает. Декабрист ничего не носил тяжелее эполет, а этому в цепях даже легче, чем в двухпудовых доспехах. Лежит, словно на лужайке под ласковыми лучами солнца. Бесчувственная скотина.

– Ну что, – сказал я, – как тебе здешний прием?

Он прорычал лениво:

– Хочешь поменяться?

– Спасибо, пока что нет.

– Зря, – буркнул он. – Да я бы и сам не стал.

Я насторожился.

– Вот как? Чем же тебе здесь так нравится?

Он помедлил, сказал уже осторожнее, подбирая слова, словно пробуясь на роль военного атташе:

– Хотя бы тем, что могу подождать, пока отец и вассалы соберут войско. А вот тебе уже не выскользнуть. С той стороны замка выставлены люди моего отца.

– Просто лень выйти да погонять их, – сообщил я. – Там дождь, если ты еще не знаешь.

– А ты выйди, – предложил он. – Наши арбалеты бьют точно. И далеко.

– Выйду, – пообещал я. – Не думаешь ли, что задаржусь здесь надолго? Вот только ливень утихнет…

Он насмешливо сощурился.

– Как раз думаю, что останешься. В любую погоду. Бастард явился за своей долей!

Кто-то здесь слишком много болтает, подумал я. Либо тот, кто принес сена, либо кузнец, что приклепывал к стене. Ладно, проехали.

– Ты поймешь ошибку, – сказал я медленно, – когда потащат на виселицу. Я, знаешь ли, не собираюсь тебя оставлять здесь, когда уеду. Повешу, как только дождь закончится.

Он прорычал заносчиво:

– Я – дворянин!

– Ты грабил, – напомнил я безжалостно. – Потому будешь висеть с такими же грабителями.

Он проговорил с неуверенностью:

– Тебе не дадут это сделать!

– Кто? – спросил я безжалостно. – Герцогиня с двумя дочерьми? Кастелян?.. Мартин, ты его хорошо знаешь, полностью на моей стороне и все мои указания выполняет бегом и с радостью. Он, знаешь ли, уважает крепкую власть. Государственник, можно сказать. Уяснил раскладку? Не говоря уже о том, что по всем законам ты полностью в моей юрисдикции. Даже король не смог бы тебя отнять у меня, ибо таковы наши феодальные вольности!

Он угрюмо молчал, половины моих слов не поняв, но суть уловив четко: никто его здесь не защитит, а я церемониться не стану.

Я повернулся и вышел, громко велев страже не носить ему больше свежей соломы.

Выйдя из подвала в холл, я с тоской прислушался к шуму льющейся воды, это ж здесь уже второй день, сколько можно, понурился и повернулся к лестнице, что ведет наверх, как услышал ласково-державный голос:

– Сэр Ричард!.. А вы все в делах…

Кастелян вышел из людской, его провожали слуги угодливо кланялись и выглядели счастливыми, что уходит.

– Так это нормально, – ответил я вяло. – Как иначе?

Он хмыкнул, подошел ближе. Глаза внимательно обшаривали мое лицо.

– Как иначе? – повторил он медленно. – А так, как вы сказали. По бабам, по пьянкам. Ну, охота в такую погоду отпадает, однако мне кажется, что и в хорошую погоду вы нашли бы себе занятие… гм… по-взрослее.

Я возразил с достоинством:

– Разве охота – не для взрослых мужчин?

Он усмехнулся.

– Бросьте, сэр Ричард. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Потому я так и нацелился на вас. Пойдемте, я что-то вам покажу занятное… из области охоты. Заодно и поговорим.

Поднявшись по лестнице, он толкнул ближайшую, как мне показалось, дверь. Вспыхнул свет, я огляделся: горят толстые свечи, но что-то не заметно, чтобы кто-то зажигал. Ладно, мелкая бытовая магия, уже начинаю привыкать…

Я обернулся и вздрогнул: из мрачного помещения на меня как будто надвинулась страшная оскаленная пасть исполинского зверя. Голый вываренный и очищенный от мяса череп, размером с крытую повозку, лежит на полу, но высится мне до груди. Толстые кости матово блестят, по мне прошло странное узнавание невероятной плотности, словно это не кости, внутри которых пустоты, перегородки и костный мозг, а кованое железо. Или молибден. Череп явно неизвестного зверя. Я узнал бы, как и всякий из нас, увеличенный в разы череп динозавра, волка или медведя, как и череп крокодила или хищной птицы. Это же что-то абсолютно иное… хотя общие законы соблюдены. К примеру, симметрия. Правда, вот там дыра, что явно третья глазница, но и та расположена строго на равноудаленном расстоянии от двух…

За моей спиной раздался строгий, но полный почтения голос:

– Чтобы привезти череп… тогда еще просто отрубленную голову, потребовалось двенадцать лошадей! И специально построенная телега. В зал затаскивали через пролом в стене, ибо в дверь не входила. Вегеций рассказал, что нигде в старых летописях не нашли описания такого монстра, хотя герцог Бернгард, дальний предок, который каким-то чудом и завалил этого зверя, постарался узнать о нем как можно больше.

– И что узнал? – спросил я, не отрывая взгляда от чудовищного зверя.

– По описанию очевидцев, у дракона были даже крылья, хотя непонятно, как мог подниматься на воздух: кости очень тяжелые, я вижу, вы это уже заметили, ценю вашу наблюдательность… Так вот, скелет предельно массивен, к тому же зверь слишком велик.

– Крылья могли быть реликтовые, – заметил я. – В смысле рудименты! Мол, предки когда-то летали, оставим как память об основателях рода… Жужелица тоже не летает, как и страусы, а крылья еще какие!

Он посмотрел на меня с интересом.

– Очень хорошо. Но только крылья были явно… гм… рабочие. Видно, что совсем недавно летал, хотя герцог Бернгард и встретил его на земле. Мудрецы, no-советовавшись, решили, что в какой-то земле, нам неизвестной, над болотами настолько густой воздух, что эти звери там вполне могут летать.

Я сказал:

– Тогда это болото должно бы тянуться на тысячи миль. Этим монстрам нужно много места для прокорма. Да и не удержится там такой воздух долго…

Он взглянул с настороженностью, что-то слишком внезапно я замолчал, даже охнул, а я вспомнил все эти рассказы про свернутые королевства, куда успели уйти некоторые ввиду надвигающейся катастрофы и теперь не выходят в наш мир. А что, если среди так называемых свернутых королевств есть и проходы в другие миры?

– Как он его убил? – спросил я. – Судя по черепу, это было такое чудовище, что просто… не знаю!

Он помолчал, сказал суховато:

– Герцог был великим воином и великим героем. Это видно уже по тому, что он единственный, кто вышел на бой с этим чудищем, истреблявшим народ, в то время как остальные рыцари предпочли искать укрытие… А то, что якобы чудовище уже ослабело от неведомой болезни, это лишь завистливые слухи, распускаемые недоброжелателями и клеветниками.

– Да, – подтвердил я, – череп – вот он. Это и есть лучшее доказательство доблести.

Он вздохнул, оторвал взгляд от чудовищного черепа.

– Так вот, сэр Ричард, вы проверку провалили…

– Какую проверку?

– Проверку на дурака, – ответил он и поклонился, – извините, что считаю вас куда умнее, чем стараетесь выглядеть. Вы только что преподносили себя как любителя удалой охоты, а рассуждаете об этом звере, как библиотекарь… Нет-нет, ничего не говорите, а то начнете все отрицать, и мы опять пойдем по кругу. Давайте я скажу вам лучше, что перед самым вашим появлением у нас был гость…

Он замолчал на миг, давая мне сказать слово, если собираюсь прикидываться тупоголовым и дальше, то пусть начну спорить раньше, чтобы не метать передо мной бисер. Я все понял и спросил буднично:

– Кто?

Он сдержанно улыбнулся, этим «кто» я обозначил позицию или по крайней мере подал сигнал, что хоть и не принимаю его разоблачений насчет моей скрываемой или просто латентной умности, но в то же время и не спорю, оставляя вопрос в воздухе.

– Посланник от леди Элинор, – обронил он. – Эта женщина начинает играть все большую роль в герцогстве. Заявила, что пора прекращать эти довольно двусмысленные отношения между хозяевами «зеленого клина». Я вам уже говорил, что, несмотря на вражду и полную самостоятельность, все пользуются правом свободного проезда через крепость Валленштейнов, ибо это единственный выход из герцогства. Так вот, заявила леди Элинор, проход должен быть общим, и потому крепость должна перейти в общее пользование. А герцогу достаточно занимать одну из башен. Причем не на северной стороне. Обеими северными башнями, что охраняют проход, справедливо владеть лордам «зеленого клина» сообща.

– Ого, – сказал я, – мне почему-то казалось, что леди Элинор будет играть не последнюю… гм… виолу.

– Я почему вспомнил о госте, – сказал кастелян. – Теперь, когда в подвале сидит на цепи захваченный вами сын Касселя, я начинаю думать, что это требование и нападения Касселя с его отрядом как-то связаны. Увы, сэр Ричард, голоса противников Валленштейна все громче!

– Это и понятно, – согласился я сумрачно, – потому и понятно…

– Что?

– Нынешние действия герцога, – ответил я туманно, – вне пределов герцогства… Кстати, судя по вашим словам, лорды этого края предпочитают называть его «зеленым клином», а не герцогством?

Он посмотрел на меня остро, круглым глазом, похоже на птицу с худой длинной шеей.

– Быстро все схватываете, – сказал он с уважением. – Знаете, только сейчас, после ваших слов, сам обратил на это внимание… Вот что значит острый ум со стороны! Да, называть эту землю герцогством – как бы признавать герцога Валленштейна сувереном. Все-таки только он герцог, а они – графы, бароны, виконты… Вы правы, сэр Ричард. Я не знаю, зачем прикидываетесь удалым дураком, которого радует только звон мечей и лязг доспехов, если так прекрасно понимаете сложнейшую суть отношений…

Он смотрел пытливо, стараясь проникнуть в мои мысли. Я хранил непроницаемое лицо, а внутренний голос ответил с жалостью: дорогой, это сложнейшие отношения? Не видел ты действительно сложных, кои для нас не сложные, а привычные, мы в них родились, а еще больше осложняем сами.

– Я и есть удалой дурак, – ответил я и посмотрел ему в глаза. – Мало ли что родители одарили меня еще и мозгами? Я молод, во мне кипит дурь, я должен ее выплеснуть всю до капли в драках, пирах, загулах и разгулах, должен поездить везде, перепробовать все вина и всех баб, подраться с сильнейшими, чтобы определить свое место в турнирной таблице… Править замком – это, знаете ли, уже старость.

Он вздохнул, лицо осунулось.

– Откровенно говоря, сэр Ричард, я боюсь… даже очень боюсь, что время не ждет. Вы можете опоздать к такой старости.

– В каком смысле?

– Вернетесь из путешествия, а крепость принадлежит другим людям. То ли графу Касселю, то ли Лангедоку… или же совместно владеют ею, а семье герцога в лучшем случае выделена одна из башен. Но не думаю, что победители будут столь милосердны. Это нерационально и вообще не в натуре наших соседей.

– Даже леди Элинор?

Он отмахнулся.

– Сэр Ричард, эта хищная женщина стремится получить больше, чем у нее есть, но ей дадут ровно столько, сколько изволят! Все-таки сила в руках Касселя и Лангедока!.. Лангедок уже заставил признать свою власть почти всех обитателей «зеленого…», тьфу, герцогства! Кроме прямых вассалов Касселя и леди Элинор. Самая реальная сила – Лангедок, а не Элинор…

Он остановился, взглянул на меня в упор. Я улыбнулся как можно чистосердечнее и развел руками.

– Нет-нет, меня леди Элинор совсем не интересует. Говорят, ей сто лет, она ходит с клюкой, но всем внушает, что она – молодая красотка!.. Га-га-га…

Я так и ушел, похохатывая, а между лопатками чувствовал его полный укоризны взор.

Мягкий интимный свет вспыхнул, едва я переступил порог отведенных мне покоев. Воздух напоен чистым запахом, словно я шагнул на луг, заполненный цветами, но в красном, синем, зеленом хаосе огромного зала мужественно заблестел металл доспехов. Двенадцать рыцарей сурово и властно напоминают своим присутствием, что мир вообще-то стоит не на черепахе или дурацких слонах, а на мечах, которые держат сильные руки.

Под темным сводом заблистало, оттуда медленно опускаются, кружась, синеватые снежинки. Я протянул руку, на ладонь опустился крохотный цветок, даже не цветок, а лепестки, соединенные в четырехконечную звездочку… что уже и не звездочка, а крестик, но мне почему-то хочется называть звездочкой, очень уж похожа на снежинку.

Лепестки все опускались и опускались, мои уши вроде бы уловили некую музыку сфер, но, к сожалению, на мои аврикулы медведь не только наступил, но еще и попрыгал на них с большим удовольствием. Я потрогал лепесток пальцем, он сразу же свернулся от грубого прикосновения.

С минуту длился волшебный лепесткопад, затем свет медленно померк, комната погрузилась в темноту. Я вздохнул, создал огонек, чтобы зажечь все светильники, не выходя в коридор за факелом, что полыхает в боевой готовности у двери… и сообразил запоздало, что и с этим обо мне уже позаботились.

– Ну, – сказал я Псу, – как думаешь, Даниэлла или Дженифер?..

Он понюхал лепестки, что медленно тают на полу, испаряясь, словно в самом деле невесомые снежинки, поднял голову и посмотрел на меня с укором. Я покачал головой.

– Только не говори, что Бабетта!.. Скажешь, прибью.

Он фыркнул, словно научился у Дженифер, потер морду лапой.

– Да, – согласился я, – амбре… Но ведь что-то в этом находят?

Он снова фыркнул и помотал головой, уверяя, что ничего хорошего в этом нет. Сильные и несвойственные миру замка запахи нарушают целостную картину, вот сам посмотри…

– Ни за что, – ответил я и зябко передернул плечами, – я слабый, у меня сразу голова кругом идет. В смысле кружится. Малость дурею, понял?.. Эх, не поймешь… Слушай, это что за окном?

Он подбежал к окну, встал на задние лапы и довольно зарычал. Пока я беседовал с кастеляном и добирался закрытыми переходами до этой спаленки, исчез ставший привычным монотонный шелест, словно тысяча баб под окнами замка полощут грязное белье в речке. Небо, правда, серое, тучи все так же нависают над головами, и даже сеется отвратительный мелкий дождик, однако сам ливень – ура, ура! – наконец-то прекратился.

– Ура, – сказал я шепотом, боясь спугнуть, – ура-ура-ура… И еще гип-гип.

Пес вяло мотнул хвостом. Воздух пропитан влагой, все деревянное покрыто толстым слоем слизи, как будто по ним ползали тысячи толстых жирных слизняков, даже камни выглядят покрытыми жиром.

Я перебежал через весь зал, в стене напротив три окошка-бойницы, дают возможность взглянуть не во двор, а наружу, я посмотрел и зябко передернул плечами. На месте недавних дорог сплошное месиво, колеи заполнены грязной водой, мутные потоки несутся как раз по дорогам, где нет мешающей травы и кустов, можно промывать целые овраги…

Я всматривался в низкие тучи, стараясь увидеть хоть какой-то просвет. Если и за ночь ничего не изменится, все равно с утра выеду. За сутки, как мне объяснили, можно добраться до побережья, там рукой подать до Калева, торгового града, где у причала десятки крупных кораблей и сотни мелких. А по ту сторону моря – Юг, настоящий Юг, имперский, не эти плацдармы, где власть Юга не совсем абсолютная, как было в Кале на территории Франции, что сотню лет являлся землей Англии с ее правами и законами, пока не пришла Жанна д'Арк. Хотя нет, Кале оставался английским и после сожжения Орлеанской Девы…

Блеснул свет, яркий, праздничный, чересчур чистый, даже не свет – а первосвет. Моя тень легла на стену с коврами, я поспешно повернулся к источнику такого огня. Из плазменного шара образовалась человеческая фигура, я видел, с каким усилием преодолевает косную материю, сказал поспешно:

– Тертуллиан, рад тебя видеть!.. Не старайся с деталями, я не суеверен.

Он с трудом формировал лицо, оно то расплывалось, то сжималось в ком, донесся густой голос:

– Сам не думал, что сумею прорваться…

– Решил проверить, – спросил я саркастически, – насколько меня хватило?

Фигура осталась сгустком плазмы, но лицо он восстановил прежнее: квадратное, с мощными надбровными дугами и широкими густыми бровями, огненные глаза, из которых бьет звездный свет, тяжелая челюсть и красиво вырезанные губы, слегка деформированные чужими кулаками.

– Не тебя, – проговорил он зычно, – себя… Хотя, конечно, хотелось проверить, держишься ли еще… Дальше планируешь через океан?

– Да.

Зычный голос, не столько проповедника, сколько военачальника, привыкшего перекрикивать разбушевавшуюся чернь и смирять ее, заполнил все огромное помещение:

– Жаль, туда я не смогу, даже если сохранишь Божью искру… Слишком тяжело было и сюда… Будто через океан застывающей смолы! Видел твой огонек, но едва дотянулся…

Я полюбопытствовал с тем жадным интересом, который вообще-то предпочел бы скрыть:

– Огонек – это моя душа?

Огненное лицо дернулось, Тертуллиан то ли улыбнулся, то ли кивнул, плазменный сгусток на миг вообще превратился в пылающее звездное ядро. Несколько измененный голос прозвучал как будто со всех сторон:

– Очень… приближенно… Да, еще… перестань приписывать мне всякую… да-да, всякую! Я никогда не говорил, что… словом, не говори ту хрень, что ты рассказываешь от моего имени!

Из сгустка правещества, что одновременно энергия, время и все-все, снова проступило мужественное с квадратной челюстью и выступающими надбровными дугами. В глазах плещется звездный прибой, огненные брови грозно сдвинулись на переносице.

– Да? – удивился я. – Но кто-то же такое брякнул? Понимаешь, так удобно прикрыться авторитетом! Я всегда, когда вступаю на тонкий лед, подстилаю придуманные цитаты из классиков.

Он отмахнулся.

– Последнюю глупость в самом деле сказал не то Соломон, не то Моисей, а то и вовсе Иисус. Но и они порой несли чушь. Не надо повторять все, что они говорили, а то прихожане с ума сойдут. Думаешь, когда Иисус помогал отцу-плотнику и попадал молотком по пальцу, он говорил евангельскими текстами?

– Ну, – протянул я, – народ в этом уверен…

– Брось, – сказал он раздраженно, – ты не народ.

– А кто? – спросил я с понятным любопытством, как спрашивают всегда, когда рассчитывают на похвалу или комплимент.

– Ты тот, кому дано больше…

– Договаривай, – посоветовал я польщенно, но и настороженно. – Там сказано, если не ошибаюсь: «… с того и спросится больше».

– Ну… а что тебя так беспокоит?

– Сам знаешь, – ответил я. – Я бы предпочел, чтобы было дано больше, а спрашивалось поменьше! Лично мне и с меня. Остальные двуногие меня не беспокоят.

Огненное лицо искривилось в усмешке.

– Не бреши, беспокоят. Но ты, похоже, главного еще не понял. Не знаю, как в твоих землях, но здесь с тебя никто не спрашивает. Никто! Кроме тебя самого, конечно.

Я сказал почти зло:

– Вот этого я и не люблю!.. Это как с сантехником… ну, вольным горожанином, который помог донести тяжелый мешок, а на вопрос, сколько ему за помощь, отвечает: а сколько дашь!..

Он спросил с интересом:

– Ну так дай самую малость. Или совсем не дай.

– Ну да, – возразил я. – Я ж и сам не хочу себя свиньей чувствовать. Но и переплачивать не хочу. Так что меня не лови на муки совести. Я знаю, что если ей не давать себя грызть, она помрет от голода. У нас вообще свобода совести: хочешь – имей совесть, хочешь – не имей. К тому же мешок денег лучше, чем два мешка совести…

Он слушал, смотрел внимательно. Когда я запнулся, сказал поощряюще:

– Еще, еще…

– Совесть, – огрызнулся я, – это хорошая штука, когда есть у других. Даже самое сильное угрызение совести легко преодолевается самым слабым усилием воли. Совесть – это роскошь, от которой трудно отказаться. Завидую тем, у кого есть на это силы. Чем совесть чище, тем выше ее продажная стоимость. Совесть меня не гложет – я ей не по зубам!

Он кивал, мне показалось, что морда святого становится все довольнее, умолк и спросил с подозрением:

– Что не так?

– А еще можешь?

– Да сколько угодно, – рявкнул я. – Получи: совесть не орган – болеть не может. Лучше убить совесть, чем умереть самому. На свете нет печальней повести, чем жизнь, прожитая по совести… Совесть у нас чиста – мы ею не пользуемся!.. ну что, схавал?

Плазменная фигура заколыхалась, как при звездной буре, лицо двигалось, наконец я увидел огромные огненные глаза, заполненные жаром сверхновых.

– Великолепно! Бесподобно!.. Каких же высот достигли в твоих землях нравственно-этические поиски, что родились такие замечательные перлы приобщения к высшим ценностям христианства… через отрицание!

Я спросил обалдело:

– Э-э… приобщение?.. Через отрицание? Да это просто стеб! Тупой стеб придурков!

– Нет, – возразил он мощно, – равнодушный человек вообще не вспоминает о совести, о нравственности, он просто живет… как животное. А такое яростное отрицание нравственных норм просто кричит, что человек в конфликте с миром, где легче жить без совести, безуспешно пытается сам жить по грязным законам, усердно убеждает себя, что жить без совести нужно, жить без совести проще…

Я раскрыл было рот, чтобы поспорить, это я умею, все мы умеем и любим спорить и опровергать, это не самим что-то творить или создавать, но странное ощущение, будто в безумных словах Тертуллиана есть нечто, хоть и донельзя искаженное, перевернутое, перекрученное, как баба выкручивает мокрую тряпку… заставило остановиться, словно на краю крыши, я вяло буркнул:

– Совесть – это такая вещь, которая приходит без приглашения и уходит, не попрощавшись. Ты мне скажи, я могу тобой как-то попользоваться? А то ты меня в хвост и в гриву, а сам хотя бы дорогу подсказал…

– А меч? – напомнил он. – А лук?.. К сожалению, даже этот край для меня, да и для церкви, покрыт мраком. Ты – наше самое длинное щупальце. Вот осматриваюсь в этой комнате и вижу совсем иной мир…

– Я не щупальце, – возразил я. – Я сам по себе осьминог. Нет, лучше – кальмар! У него и ног больше, и растет крупнее.

– Расти, – произнес Тертуллиан с непонятным выражением. – У всех свобода воли. Никакого рока, никакого фатума, никакой судьбы. Куда вырастешь… за то и ответишь. Ты не ангел, дорогой мой друг, далеко не ангел… Но мой жизненный опыт убедил меня что люди, не имеющие недостатков, имеют очень мало достоинств.

Черты лица колыхнулись, я ощутил, что он исчезает, уже раскрыл рот для главного вопроса, однако в комнате уже пусто. Во рту ощутилась горечь, а в груди некое неясное томление.

Глава 2

Небо затянуто тучами, но воздух очистился от падающих капель. Народ, правда, выскакивает во двор, напялив на голову мешки углом кверху, спасаются от дождя, что уже кончился, перебегают наискось, сокращая расстояние. Огни факелов разбрасывают трепещущие красные змейки по вымытым булыжникам. Двор к позднему вечеру оживает…

Скрипнула дверь, я обернулся, хватаясь за молот, но через порог переступила молоденькая служанка, игриво стрельнула глазками, заметила Пса и пугливо замерла.

– Не боись, – сообщил я. – Он недавно поел. Что ты хотела?

– Ваша милость, – пропела она и присела не то в реверансе, не то в книксене, – меня прислал господин кастелян.

– Ага, – ответил я. – Ну?

Она произнесла немножко растерянно:

– Он велел… он велел, чтобы вас согреть…

Щеки ее медленно краснели, злость поползла по шее и залила ту часть груди, что остается открытой. Я сказал обрадованно:

– Это кстати!.. Молодец у вас кастелян, заботливый. Зажигай камин, тащи дров… Нет, ты хилая, пусть мужчины притащат. Тут такие кабаны ходят, холки наели…

Она чуточку растерялась, сказала немножко обиженно:

– Камин?.. Да, я зажгу, ваша милость. И дров сама принесу. Это пустяки.

Ушла, оглядываясь с недоверием то на меня, то на огромную кровать за моей спиной. Я зябко передернул плечами, никакая одежда не спасет от сырости, та заползет под одежду и под шкуру. Хорошо, у Пса шкура непромокаемая, потому в жару пасть распахивает на всю варежку, а вот кони – нет. У коней шкура гигроскопичная, если кто не знает.

Служанка вернулась с охапкой березовых дров, молодец, эти дадут хороший жар, начала укладывать шалашиком, устроила гнездышко из бересты, а когда в ее руках появился кисет с огнивом, я выждал и метнул искру в тот момент, когда она нанесла первый удар кремнем. Бересту сразу же охватил желтый огонек, побежал быстро, принялся расщелкивать мелкие прутики.

Девушка смотрела то на огонь, то на меня с открытым ртом.

– Никогда у меня не получалось сразу…

– Это я приношу удачу, – сообщил я. – Теперь заживем! Только притащи дров побольше. Комната большая, а камин один.

Медный тягучий звук, похожий на брачный стон гоблина, застал меня в тягостном раздумье, как еще убить время. Я свистнул Псу и вышел, оставил дверь неприкрытой, а то не решится войти или будет стучать и, не получив ответа, унесет дрова взад, нехорошо.

Общее направление к обеденному залу, где также завтракают и ужинают, запомнил, отыщу и без мажордома, это всего лишь замок, а не мегасупермаркет. В залах торжественная тишина и пустота, портреты со стен смотрят строго и придирчиво, я невольно выпрямлял спину и вспоминал, что я – рыцарь, а не свинья с девизом: «Принимайте меня таким, какой я есть на самом деле!»

– Бобик, – крикнул я громко, огляделся, – ты где, моя птичка?

Стражник впереди козырнул и сообщил преданно:

– Ваш кабан, сэр Ричард, выскочил во двор!

– Что с ним? – удивился я, спросил обеспокоенно: – Он как выглядел, не больным?

– Дождь кончился, – сообщил страж довольно. – А ваш слон с бивнями радуется, как и всякая тварь…

– А как радуюсь я, – ответил я, – ко мне, моя птичка!..

На том конце коридора возник темный ком, расширился за долю секунды, я прижался к стене, меня обдало брызгами, некоторое время выдерживал шквальную атаку с признаниями в любви и такой преданности, какую никогда не даст ни один вассал и, конечно же, ни одна женщина.

– Все-все, – сказал я успокаивающе, – тихо, моя мышка, мой воробышек… Пойдем, нам дадут жрать, если будем себя вести прилично…

Он пошел рядом, но не выдержал и начал нарезать круги, пока я красиво и грациозно приближался к дверям обеденного зала. С той стороны холла идут, весело щебеча, яркие и очень цветные молодые женщины, недаром этих существ сравнивают то с цветами, то с бабочками, а то и вообще… сравнивают и сравнивают.

Я вытянул голову, как гусь, что старается достать виноградину: к ужину на леди Бабетте совершенно умопомрачительное платье с таким вырезом, что непонятно, как держится, ведь плечи и руки тоже голые, весьма соблазнительные, с нежной, как молодое украинское сало, слегка тронутой загаром кожей. Одно понятно: стоит ей чуть повести плечами, и платье рухнет, рассыплется, от него останутся на полу мелкие фрагментики, а до изобретения нижнего белья мода пока еще не додумалась.

Сама леди Бабетта сегодня еще очаровательнее, хотя под правым глазом огромный фингал. Присмотревшись, я с изумлением понял, что это нарисовано, к тому же от глаза через всю скулу проведены к середине шеки три полоски, не то кровь, не то потекшая тушь.

Она кокетливо улыбнулась, верхняя губа поднялась, и зубки сверкнули, как бриллианты.

– Нравится, сэр Ричард? Для вас старалась, оцените!

– Ценю, – пробормотал я, – господи, но зачем же так?.. Или это намек, что вам в случае чего и в глаз можно дать?

– Да куда угодно, – разрешила она великодушно, – если это доставит вам удовольствие. Видите, какая я покладистая?

– Я тоже покладистый, – пробормотал я. – На все кладу…

У герцогини волосы зачесаны назад, полностью открывают лоб и уши. Я засмотрелся на красивое лицо сильной умной женщины, которая всегда начеку. Взгляд когда прямой, когда искоса, но всегда испытующий, даже не представляю, как герцог за нею ухаживал. Наверное, обошлось без этой ерунды с серенадами, все-таки оба – бойцы, им важнее смотреть в одном направлении, чем друг на друга.

Платье темное, но не черное, а с примесью коричневого, что всегда ассоциируется с надежностью и добротностью. Платье без выреза, но открывает шею, длинную и гибкую, красивая женщина, ничего не скажешь. Может быть, даже более красивая, чем когда ей было восемнадцать.

Она кивнула мне со снисходительной доброжелательностью высшего существа, дочки прошли в зал за ней вслед: Дженифер скользнув по мне равнодушным взглядом, как по пустому месту, Даниэлла улыбнулась мягко и виновато, этот взрослый ребенок чувствует себя виноватым за все проступки окружающих, а леди Бабетта чуть задержалась и спросила хитренько:

– А как вам это мое платье?

– Ох, – воскликнул я, хватаясь за сердце, – леди Бабетта…

Она довольно улыбнулась.

– Что с вами, сэр Ричард?

– Я сражен! Платье просто удивительное… да, удивительное платье. Иначе и не скажешь, просто удивительное!

Она улыбнулась еще довольнее, сообщила радостно:

– Нравится?.. Это еще что!.. Вы еще мои нижние штанишки не видели!

Моя рука в самом деле ухватилась за сердце.

– Трусики? Вы уже знаете, что такое трусики?

Она кивнула, счастлива видеть меня таким потрясенным, но чуть запнулась с ответом, в красивых игривых глазах мелькнула и тут же пропала мельчайшая настороженность, в следующий момент уже тараторила заговорщицки:

– Да. Одна моя подруга привезла с Юга. Говорит, они там сейчас входят в моду! Не знаю, продержатся ли, но пока все дамы высшего света так увлечены, так увлечены… Вот посмотрите, какой шелк…

Я поспешно перехватил ее руку.

– Умоляю вас, леди Бабетта, не здесь. Вы так наивны, а женские трусики можно показывать только на пляже…

Она спросила с живейшим интересом:

– А что такое пляж?

– О, леди Бабетта, это такое место…

Я запнулся, видя ее заблестевшие глаза. Из всего моего рассказа она только и поймет, что пляж – это место, где мужчины и женщины ходят в одних трусах, даже незнакомые мужчины и женщины, какая жуткая прелесть, а вот что там еще и подставляют свои тела солнцу – вряд ли даже поймет, здесь дамы панически берегут лица и кожу от прямых солнечных лучей.

Она щебетала, я кивал, взгляд скользил по ее разрумянившемуся лицу, где все-таки заметен ровный и чистый загар, даже не загар, а остатки, словно ей однажды все-таки пришлось побыть под солнцем, не прячась под широкополыми шляпами.

Но не думаю, что где-то на теле есть белые полоски.

Из зала уже доносится запах крепкого бульона, и можно бы вломиться, наплевав на все галантности и куртуазности, но я ж рыцарь, потому стиснул зубы и ждал, пока леди Бабетта перестанет тараторить, возьмет меня под руку и мы величественно продефилируем в зал. Там я помог Бабетте сесть, будто совсем паралитичка, а уж потом ринулся… ну, это я ринулся внутри себя, а так со стороны прошествовал медленно и с достоинством, сел и светски улыбнулся. Даже губами прошлепал, читая молитву, хотя широкая чашка с крепким бульоном… нет, это великолепный суп из бычьих хвостов!., опустилась прямо передо мной, слуга сам развернул мне салфетку и отступил к стене, а я еще несколько мгновений доказывал себе и окружающим, что я человек, а не животное, не набрасываюсь на еду, как голодный пес, а сперва, мол, духовная пища…

Бобик тоже сидит за заднице, вытянулся, само совершенство и послушание, терпеливо ждет, даже собаки способны перебарывать животные инстинкты, чего не скажешь о всей четверке ледей: сразу же принялись черпать ложками, чавкать, обсуждать кухню. Ну, я же не спорю, что женщины ближе к природе, это я так мягко, они и должны быть к ней не просто ближе, сама биология такова, и если понадобится остановить прогресс, то нужно всего лишь вернуть матриархат, женщинам дать равные права и начинать выдвигать их на высокие посты.

Я благочестиво пробормотал молитву, в смысле первые три слова, дальше не помню, взял с блюда гусиную лапку и бросил Бобику.

– Лови, солнышко!

Послышался моментальный хруст, тут же все затихло, Пес смотрел на меня преданными и честными глазами: а что, было что-то? Леди Изабелла раздвинула губы в улыбке:

– Пробуете на собаке? Не отравим, сэр Ричард!..

Дженифер торжествующе засмеялась. Я ответил с достоинством:

– Настоящий рыцарь сперва напоит коня и накормит пса, а уж потом садится за трапезу сам. Кстати, передайте от меня спасибо повару… этот жареный гусь просто великолепен!

Слуга за моей спиной поклонился, опасливо взглянул на герцогиню.

– Да, сэр… Обязательно передадим.

– От сэра Ричарда, – вставила Дженифер, – и его собаки.

Я кивнул.

– Леди права. Когда мы обедывали у короля Барбароссы, собачка тоже осталась довольна именно жареным гусем. Король Барбаросса сам нарезал ей лучшие ломтики.

Они поняли по моему тону, что я совершенно серьезен, чуточку притихли, а слуга с почтением посмотрел на собаку, которой прислуживал сам король. Даниэлла хитренько улыбалась, поглядывала на меня глазками восторженной младшей сестры, которой наконец-то есть за чью спину спрятаться. Леди Бабетта по обыкновению стреляет глазками.

Дженифер с фальшивой улыбкой, несколько вымученной, смотрела на Пса. Я обратил внимание, что ее поза излишне напряжена, левую руку зачем-то держит под столом. Пес пару раз с недоумением скосил на нее большим коричневым глазом, но с места не сдвинулся, хотя вяло пошевелил хвостом.

– Леди Дженифер, – сказал я с подчеркнутой досадой, – собаки от женщин отличаются наличием верности… Так что перестаньте подманивать под столом моего воробышка куриной лапкой.

Леди Изабелла с укором посмотрела на дочь. Леди Бабетта прыснула, Даниэлла мягко улыбнулась. Дженифер, красная, как вареный рак, вынула руку, уже без приманки, сказала раздраженно:

– Попался костлявый кусочек. Не могу же я предложить его сэру Ричарду, не оценит, а вот его собака могла бы… Увы, она недалеко ушла от хозяина.

Я демонстративно молчал, сдержанно улыбался и куртуазно грыз гусиное крылышко. Леди Бабетта слегка повела плечом, таким округлым и нежным, словно круто сваренное и очищенное яичко, что я уже приготовился увидеть, как платье рухнет… на губах Бабетты появилась улыбка, все поняла по моему лицу и вспыхнувшим глазам, движение затихло на полдороге, платье осталось на месте, как только держится, на чем, на этих сосках, что ли, они как острые камешки…

Я услышал ее нежный подушечно-постельный голос:

– Обижает вас наша милая Дженифер, сэр Ричард?

– Если жена ругает, – возразил я, – это нормально, если хвалит – надо подумать, в чем ее вина.

Дженифер фыркнула.

– Сэр Ричард! Вам уже говорили, что вы образец куртуазности?

– О да, – согласился я. – И что сама куртуазность, изысканность, вежливость… Но я им, гадам, не подался! Не только сказал, что о них думаю, но и сделал, а потом еще раз сделал.

Бабетта сказала в сторону Дженифер провоцирующе:

– Мне кажется, сэр Ричард тебя не понимает.

– Леди Дженифер вообще понять трудно, – заметил я. – Разве что генератору случайных чисел… Наверное, стоит объявить награду тому, кто поймет леди Дженифер?

Дженифер фыркнула.

– К примеру, меня прекрасно понимает Патрик. Даже с полуслова!

– Джентльмен, – заметил я одобрительно.

– При чем тут джентльмен? – спросила она с подозрением.

– Когда джентльмен говорит даме, – объяснил я, – «Я понимаю тебя с полуслова», он имеет в виду «Вы говорите вдвое больше, чем надо»!

Она широко распахнула глаза, я залюбовался их блеском и яркими молниями. На щеках выступил румянец гнева, она сказала, повысив голос:

– Вы все переворачиваете!

– В смысле ставлю с головы на ноги? – спросил я. – Впрочем, если вам нравится ходить на голове… Можно даже на ушах – прекрасное зрелище. У вас, как я уже догадываюсь, красивые ноги.

Она вспыхнула до корней волос, сделала движение, как будто хотела присесть, хотя подол платья и так накрывает площадь, где можно разместить торговую палатку. Леди Изабелла посматривает на пикировку с доброй материнской улыбкой. Для нее уже все понятно, даже вон леди Бабетта догадывается, только дочери еще не врубились, почему у Дженифер ко мне такая неприязнь.

Я кротко и деликатно лопал бульон, зачерпывая неудобной круглой ложкой с длинной ручкой, посматривал на стену напротив: в отсутствие герцога хозяйка, видимо, втихую меняет обстановку. Вчера вот той яркой картины не было, на том месте красовался темный мрачный гобелен со сценами жестокой схватки с монстрами. Возможно, дочери приложили руку, им тоже требуется что-нить жанром полегче, желательно – с танцами.

Леди Бабетта ловила мой блуждающий взгляд и улыбалась ртом вампирши. Густой слой туши на ресницах придает таинственность взгляду, признаю, к тому же глаза блестят особенно ярко, я то и дело посматривал на потеки черной туши, что через скулы опускаются к щекам на уровень крыльев ее изящно вылепленного носа, Дженифер начала громко фыркать, Даниэлла мягко улыбается, а леди Бабетта произнесла со сладострастным удовлетворением:

– Наконец-то сэр Ричард замечает меня даже за ужином! Неужели бульон так уж плох?

– Ну что вы, леди Бабетта, – запротестовал я. – Бульон великолепен, я так и думал, что его готовила леди Дженифер, просто я смотрю на этот ваш лицевой дизайн…

– И что? – спросила она с интересом. – Не нравится?

– Ни за что, – вырвалось у меня, – как может нравиться вид плачущей женщины?

Она кокетливо покачала головой.

– Некоторым очень нравится.

– Но не мне, – заверил я. – Вы ж не Дженифер, а вот если женщина плачет – у меня разрывается сердце. Я ведь такой чувствительный, нежный, тонкий, ранимый, изысканный, галантный, что даже и не знаю!

Трое улыбнулись, а Дженифер от злости не врубилась, все еще ломает голову над моим предположением, что это она приготовила такой великолепный бульон: комплимент или намек, что она годится только в кухарки, зашипела язвительно:

– Да уж, от скромности вы не умрете!

– Никогда не говори о себе плохо, – ответил я мудро, – за тебя это сделают другие.

Она ощетинилась так, что от ее волос полетели искры.

– Я не говорила о вас плохо!

– Ну что же вы себя так выдаете, – укорил я ласково. – Ах, леди Дженифер, вы сама невинность… Я же не указывал на вас пальцем. А вы уже срываете с себя платок и топчете…

Она спросила с недоумением:

– Зачем?

– Стараясь загасить пламя, – любезно объяснил я. – А скажите, леди Дженифер… Нет, лучше не говорите, а то опять попадетесь.

Она покраснела, это восхитительно, глаза мечут молнии, грудь бурно вздымается, ноздри красиво вылепленного носа раздуваются, как у приготовившейся к прыжку пантеры. Я вздохнул с искренним сочувствием: конечно, женщинам хочется выплеснуть ярость на этих скотов мужчин, перед которыми приходится чаще всего склоняться, которым нужно уступать, с которыми приходится ладить, зажимая свое «я» в кулак, но все-таки не пришло время, когда женщина возьмет в руки меч и будет драться с мужчиной. Да и вообще такое время никогда не придет, разве что в кино, рассчитанном на домохозяек, замордованных пьяными мужьями, которым нужно дать отдушину. В таких дешевых фильмах и в дешевых книжках маленькая и хрупкая женщина ударами кулаков расшвыривает здоровенных мужчин, ногами пробивает стены, молниеносно стреляет без промаха и зверски мордует главного босса, так обычно похожего на мужа.

В реальности женщина сможет побить мужчину, только когда возьмет в руки винтовку с оптическим прицелом. Так что эти грозные взгляды неистовой и гордой леди Дженифер в реальности только бессильные мечты. Этот мир принадлежит мужчинам. Как и все миры, к счастью.

– Каждый стоит ровно столько, – сказал я и разрезал гуся на части, – сколько стоит то, ради чего он хлопочет.

Хрустящую часть шкуры сожрал сам, остальное бросил Псу, а дамам с очаровательной улыбкой подал нежное горячее мясо. Вернее, слуга взял из моих рук и понес дамам. Бабетта поблагодарила кивком, прощебетала:

– Вы такой заботливый, сэр Ричард! И вообще…

Она запнулась, подбирая слово, я подсказал мирно:

– Покладистый. На все кладу.

– Потому и не спорите с леди Дженифер?

– В споре с женщиной последнее слово может сказать только эхо.

– Ого!

– А что? Есть тысяча способов заставить женщину говорить, но ни одного, чтобы заставить ее замолчать.

Пес стукнул меня лапой по колену, я бросил ему обглоданную грудку, щелкнули челюсти. Герцогиня подала знак мажордому, тот кивнул старшему повару, вскоре в зал потянулись слуги с серебряными подносами, мои ноздри уловили запах крепкого травяного чая.

Отдельно на середину стола водрузили огромный торт конической формы, напоминающий сторожевую башню. Из крема умело вылеплены зубцы, а у основания идет дополнительный вал из красных ягод клубники.

Передо мной на изящном фарфоровом блюдце опустилась такая же изящная чашка с гербами и девизами рода Валленштейнов, молчаливый лакей придвинул блюдо со сдобным печеньем треугольной формы, украшенным завитушками в виде лепестков и с неизменными ягодками в середке.

Я кивнул.

– Благодарю. Нет-нет, торт не буду, а то на такой диете не смогу протиснуться в ворота. А печенье – прелесть! Такие изящные, что просто жалко их лопать…

– А вы собачке отдайте, – сказала Дженифер мстительно.

– Не смогу, – признался я. – Жадный я. Это вы пекли?

Она фыркнула.

– Что, на меня можно подумать?.. Это Даниэлла помогала на кухне.

Я поклонился Даниэлле.

– Будет счастлив тот, кому ты достанешься в жены, сестренка. Я уже сейчас завидую тому человеку и жалею… что я всего лишь брат!

Даниэлла густо покраснела, прошептала:

– Спасибо, сэр Ричард… Мне никогда не говорили таких хороших слов.

Глава 3

После ужина расходились так же чинно, герцогиня задержалась спросить, как мне понравилось, я намек понял и ответил с предельной галантностью, что завтра, когда буду вихрем мчаться в сторону побережья на своем великолепном коне в сопровождении верного Пса, я буду вспоминать этот ужин, обед и даже завтрак.

Она посмотрела мне в глаза и после паузы пожелала самой доброй ночи и самых лучших снов. Как мне показалось, пожелала вполне искренне: все-таки, оставшись, я мог бы поставить всех в несколько щекотливое положение.

– Бабетта, – сказала она, – иди сюда, надо пошептаться…

Леди Бабетта попробовала упираться, но леди Изабелла взяла ее под руку и, невзирая на протесты, утащила с собой. Бабетта едва успела оглянуться и бросить мне приглашающе-обещающий взгляд.

Даниэлла остановилась почесать Пса за ушами. Тот едва не захрюкал от удовольствия, Дженифер посмотрела вслед матери и леди Бабетте, усмехнулась желчно:

– Ну что, сэр Ричард, попались?

Я осмотрел себя испуганно:

– На чем?.. Рукав чист, ширинка застегнута…

– Все уже заметили, как леди Бабетта на вас смотрит.

Я полюбопытствовал:

– Советуете брать с нее деньги? Сколько, чтобы не продешевить, подскажите?

Она усмехнулась несколько натянуто.

– Вы могли бы как-то среагировать. Признайтесь, вы ведь уже влюблены в нее?

Я посмотрел вслед удаляющимся дамам.

– Откуда такие фантазии?

– В нее влюблены все мужчины.

– Я – не все.

– Она прекрасна, – сказала она чересчур нейтральным голосом, – у нее такая бархатная кожа, такая изумительная фигура… А как она поет! Вы не слышали? А какая у нее шея!.. Сэр Клаузенц заявил… а он знаток!.. что ни у одной женщины в мире нет таких громадных фиолетовых глаз. У нее красивый рот, все зубы – как жемчужины, дивная улыбка, самые длинные ресницы… разве только за это не стоит полюбить?

Она замерла, после паузы повернулась ко мне, ожидая ответа, понятно же какого, видно по ее глазам и побледневшему лицу.

Я сказал строго:

– Леди Дженифер… Те, кому не довелось испытать любовь, выбирают женщину, как котлету в мясной лавке, не заботясь ни о чем, кроме качества мяса.

Она смотрела мгновение молча, доходит не сразу, воскликнула пылко:

– Вы хотите сказать… О Господи, простите, сэр Ричард! Простите, если я нечаянно коснулась вашей раны!.. Вы любили, вы очень любили, я теперь понимаю… простите меня!

Я отмахнулся.

– Да ладно, все в прошлом. Отболит… Говорят, время лечит все. Я просто хотел сказать, что любят не за красоту. Кто-то полюбить может даже вас, хотя нормального человека отпугнет ваш стервозный характер и готовность ежеминутно втыкать в него отравленные булавки… Простите, леди Дженифер, вот там вроде бы Мартин мелькнул, а у меня к нему пара важных вопросов.

Я коротко поклонился и, покинув веранду, быстро сбежал по лестнице и направился во двор. На ходу подумал, что, избегая одной ловушки, могу вляпаться в другую. Женщины любят сострадать неудавшейся любви, вдруг да начнет выводить меня из черной депрессии, или, как ее здесь называют, черной меланхолии. Это же любимая мечта домохозяек: встретить принца, разочарованного в женщинах и женской любви, ненавидящего их и презирающего за коварство, чтобы своей добротой и преданностью – ах-ах, какая я самоотверженная! – растопить его заледеневшее сердце, вернуть в него жизнь, снова пробудить в нем любовь… к себе, ессно, и поскорее полезть на него обеими ногами.

Закатное зарево полыхает на полнеба и никак не желает уходить, небо странно светлое, хотя уже почти полночь, даже луна горит ярко, ее серебристый свет дивно смешивается с призрачным светом от негаснущего небосвода.

Мартин мелькнул и пропал, ну и пусть, зато я прервал разговор с Дженифер, что-то уж очень начинаем сближаться, а это чревато боком, еще каким боком. Мне же завтра ехать, нельзя, чтобы и у меня сердце щемило, и задиристая от неуверенности девушка осталась с прищемленным сердечным нервом.

Воздух во дворе свежий, тучи начинают рассеиваться, через лохмотья дважды проглянули звезды. Я вздохнул пару раз всей грудью, повернулся к башне. По обе стороны входа в каменных чашах уже горят плошки со смолой, багровый огонь подсвечивает над входом огромный геральдический шит, яркий и празднично блистающий красками.

Вообще, насколько помню, герб Валленштейнов в замке располагается, как и принято, как на воротах, так и над входами во все башни, на кувшинах и кубках, на чашах, на столовом серебре, даже на стенах коридора, по которому всегда топаю так долго и нудно. Насколько помню, гербы и на постельном белье, кастелян за такими деталями следит строго. Или не кастелян, я до сих пор как-то не вник, где грань между полномочиями кастеляна и мажордома. Нам, демократам, можно быть туповатым в подобных вопросах.

Я оторвал взгляд от щита с гербом, свистнул Псу, Дурак прыгает по лужам, а потом бросится на шею с грязными лапами, а за спиной прозвучал мягкий голос:

– Рич, у тебя, конечно, нет герба? Тогда хорошо изучи этот герб, он станет твоим.

Я оглянулся, Даниэлла ответила смущенной улыбкой, даже пугливо посмотрела по сторонам, ведь неприлично половозрелой девушке разговаривать с молодым мужчиной наедине, обязательно должен присутствовать кто-то из ее старшей родни, но, с другой стороны, я ведь как раз и есть старший брат…

– У меня есть герб, – ответил я. – Когда приобрел свой первый замок, местные умники настояли, чтобы я обзавелся гербом. Ну, я и начертал меч и лиру на звездном поле!.. Или нет, я намалевал там один знак который мне показался с детства смутно знакомым, но умники сочли, что он означает слишком уж что-то древнее и таинственное, так что стараюсь его не показывать. Да и зачем? Старые роды стремятся напомнить о своих заслугах, новые стараются утвердиться среди старых. Однако многие рыцари не пользуются гербами вовсе!

– Но герб необходим, – возразила она.

– Почему?

Она ответила с неловкостью:

– Я не знаю, но это потому, что я не такая умная, как моя мама или сестра Дженифер. Все говорят, что гербы необходимы.

Я сдвинул плечами.

– Зачем?

– Гербы, – ответила она заученно, – это знаки тех, кто сражался в Великой Битве с силами Зла… Те немногие, что вернулись с победой, справедливо жаждали, чтобы жены и дочери вышили на платьях и одеяниях символы их подвига. Потом эти знаки появились на их надгробиях… Герб, дорогой Рич, это такой ясный язык!.. Смотри, пальма – это поход на Юг, арка – взятый или защищенный мост, башня – захваченный замок, звезда – победа в ночном бою, лев – храбрость, орел – доблесть…

Ее щечки раскраснелись, видно даже в свете факела, глаза блестят, а дрожащий голосок налился силой. Я молча любовался ею, вообще-то не понимая особой разницы между храбростью и доблестью.

Она остановилась, глаза ее взглянули на меня с мольбой. Я сказал с неловкостью:

– Наверное, для меня это очень сложно.

Она возразила с живостью:

– Я же запомнила? А я не такая умная, как моя сестра Дженифер. И ты все запомнишь… Рич, тебе будет совсем нетрудно привыкнуть к нашему родовому… а теперь и твоему гербу!

Я перевел взгляд с ее милого чистого личика на герб.

– Варяжский…

Она спросила так же заинтересованно:

– Что?

– В нашем королевстве так называют щиты подобной формы, – объяснил я. – У нас больше в ходу французские: четырехугольные с заострением книзу, а здесь треугольный с дугообразными боковыми сторонами… Хотя мне больше нравится германский: треугольный с фигурными вырезами по сторонам. Ну, для копья и прочих излишеств.

Она посмотрела на меня с почтительным восторгом.

– Бывают и такие?.. Правда, я за всю жизнь почти не покидала пределы замка…

Я оглянулся на щит над входом. Корона и мантия гордо напоминают о принадлежности рода Валленштейна к королевской династии, пусть и не царствующей, примерно как в моем «срединном королевстве» все еще существуют Рюриковичи, пережив Романовых, Лениных, Сталиных и массу других непримечательных царьков. Четко изображен боевой шлем старинной формы, слишком необычный, словно переделанный из… боюсь даже упомянуть такую крамолу, без забрала вовсе, будто цельнолитой, но это можно объяснить манерой стилизации. Корона тоже весьма причудлива, я смутно помню, что в зависимости от числа зубцов различаются короны королевские, княжеские, герцогские, графские, баронские и дворянские, но забыл, как по зубцам считают знатность: по нисходящей или по возрастающей.

Щит разделен по диагонали, в намете все восемь красок, в верхней части орел и лев рыкающий, что значит – и доблесть, и храбрость, как же без этих зверей прям родимых, зато на нижней – странный зверь, похожий на носорога, но с блестящей, как у жука, и явно металлической спиной, а также меч и секира. У шлема, что над щитом, по бокам легкомысленные крылышки, на таких и воробей не взлетит, но в символике это наверняка что-то важное. У Аэрофлота, к слову, такие же. И у вэдэвэшников. Сам щит держат с одной стороны вздыбленный лев, с другой – обнаженный мужчина с пропорциями бодибильдера. Возможно, это указание на древность рода, мол, от самого Адама. Если присмотреться, можно заметить рельефную поверхность под ногами, что истолковывается тысячью способов: и как шкура змея Мидгарда или Эргамунда, он же соблазнивший Еву, как расчерченный плитами космодром или таинственные руны древних укров, что построили пирамиды египтянам и вообще всю мировую цивилизацию.

– Красиво, – согласился я, – да… э-э… весьма, весьма. Даже очень весьма.

Даниэлла посмотрела с укором, в чистых глазах мелькнула жалость.

– Рич, ты, наверное, не все здесь понял?

– Да, – согласился я поспешно, – я как-то не очень к абстрактной живописи митьков… Малевич мне понятнее: ночь, шахтеры грузят уголь, а здесь очень уж сложно… Давайте лучше вернемся под крышу. Женщины должны быть либо под крышей, либо за широкой мужской спиной, либо в надежной клетке.

– Рич!

– А тебя передам в руки леди Изабелле, – пообещал я.

Она сказала торопливо:

– Рич, не трудись. Это мой родной замок, никто меня в нем не обидит. Я найду дорогу. Спокойной тебе ночи!

– И тебе, – сказал я тепло, – сестричка.

Она переступила порог, в холле ее охватил оранжевый свет множества свечей, я проводил ее взглядом и, отвернувшись, прошелся по двору. Под ногами блестящие булыжники, воздух еще влажный, но за ночь вода должна выпариться хотя бы наполовину, а с первыми лучами солнца вообще начнется стремительное высыхание…

Дождь вообще-то шел всего двое суток, даже чуть меньше, бывает, и на недели зарядит вот такой же мелкий да гадостный, так что завтра выеду из ворот уже под лучами солнышка. А что дороги развезло, так арбогастов для того и выращивали, чтобы могли по любому бездорожью…

Я любовался очищающимся небом, последние лохмотья грозовых туч отступают на восток, а там, похоже, к утру просто растворятся в сухом воздухе. За спиной как будто что-то прошелестело, я моментально повернулся и вдвинулся в тень, весь превратившись в слух.

Через пару минут показалась высокая фигура, закутанная в длинный плащ до земли. Капюшон надвинут на лицо, человек осторожно пробирается вдоль стены, в руках объемистый сверток. Я затаил дыхание, с недавнего времени очень не люблю эти закапюшоненные фигуры. Человек прислушался, перебежал через залитое лунным светом пространство. На могучего воина похож мало, слишком легко двигается, почти с женской грацией, что больше характерно для тех, кто привык убивать в спину, чем в открытом бою.

Человек продолжал удаляться, я поколебался, вроде бы не мое это дело, через несколько часов уезжаю, однако ноги задвигались сами, тоже начал перебегать от одной густой тени к другой. Так мы миновали приземистые домики кузнеца, оружейника, булочника и скорняка. Здесь мне пришлось присесть за бочками, незнакомец быстро-быстро прошел вдоль стены к тому месту, где на уровне каменных плит двора выступает краешек подвального окна.

Возле него дремал на опрокинутом бочонке стражник. Я ожидал, что закапюшоненный оглушит его или убьет, слишком уж целеустремленно направился к нему, однако услышал хриплый голос стража:

– Стой, кто идет!

Блеснула сталь наконечника короткого копья, другую руку страж опустил на рукоять боевого топора. Закапюшоненный что-то сказал тихо, страж остался ждать, пока незнакомец приблизился вплотную. Я видел отчетливо, как человек в плаще чуть приподнял край капюшона, показывая лицо. Затем в ладонь стража перекочевали пара монет, я отчетливо видел их блеск в лунном свете, вот тебе страж, бдительностью которого я только что восхитился.

Я всматривался до рези в глазах, слов не слышно, страж что-то сказал незнакомцу и ушел в другой конец двора, где тоже сел на колоду и принялся наблюдать издали. Я заколебался, но с этой стороны плотная тень укрыла все, что может дать отблеск, и тихохонько побежал на цыпочках вдоль стены.

Закапюшоненный уже присел на колени возле решетки. Я подумал, что даже если передаст заключенному пилку, тот не сумеет выбраться через это окно, слишком низкое, перебежал еще, услышал тихий голос:

– Сэр Митчелл… Сэр Митчелл!

В эту часть двора лунный свет не достигает, все в тени, мои глаза привыкают медленно, была бы полная тьма, зрение переключилось бы на тепловидение моментально, а так всматриваюсь в полумрак до рези в слазах. Донесся слабый скрежещущий звук. Я вытянул шею и уши, спустя минуту прошелестел едва слышный грубый шепот:

– Черт бы тебя побрал, дурочка!.. Я же просил не приходить ко мне…

– Я принесла вам, сэр Митчелл, мяса и сыра…

Ух ты, мелькнуло в голове, так это же… Даниэлла, такая робкая и тихая! Кроткая овечка тайком подкармливает гада, потому он и не выглядит изможденным.. Откуда столько отваги в этом робком существе? Боится собственной тени, ночью ни за какие пряники не заглянет под собственную кровать…

В тишине шуршало, я видел только слабо шевелящуюся тень, наконец вычленил отдельные движения и понял, что Даниэлла просовывает между прутьями решетки тонко нарезанные куски мяса и сыра. После долгой паузы донесся голос:

– Больше не приходи, идиотка!.. У тебя будут неприятности!

– Я хотела удержаться… но не смогла.

– Не приходи, – велел голос строже.

– Я буду стараться, – пообещал тоненький голос, – но я не могу заснуть, зная, что в подвале томится христианская душа, страдая от голода и жажды. Господь велит быть милосердным, а сэр Ричард жесток и бесчеловечен!

– Гад он, – донесся злой шепот. – Когда выберусь, разрублю его на сто кусков!

Она тихо взмолилась:

– Сэр Митчелл, грешно так говорить и даже думать! Простите его, вы же христианин!..

– Ни за что!

В ночной тиши послышались всхлипывания.

– Ах, сэр Митчелл, чем вы от него отличаетесь?.. У вас не сердце, а камень.

– Вот-вот, – донесся злой шепот. – Я такой! А теперь убирайтесь, я не хочу вас видеть.

Некоторое время слышались жалобные всхлипывания, затем ее умоляющий голос:

– Почему вы так ожесточены сердцем? Разве Господь не велит нам быть добрыми и милосердными?

– А меня сюда забросили по-доброму?.. Ладно, леди Даниэлла, я вам приказываю не приходить больше ко мне! Я не хочу, чтобы из-за меня пострадала дурочка.

Ко мне донесся всхлип, потом тихий молящий голос:

– Я знаю, что глупая, но с вашей стороны жестоко это повторять все время.

– Прошу прощения, леди Даниэлла, но я хочу, чтобы вы нежились сейчас в теплой мягкой постельке, а не торчали холодной ночью на сквозняке перед окном темницы! Но раз уж пришли… что та сволочь намерена со мной делать?

– Не знаю, он не говорил. Вроде бы хочет выкупа…

В тишине я услыхал злой хохот.

– Выкупа? Да мой отец еще и приплатит, только бы меня не выпускали!

– Ах, сэр Митчелл, нехорошо так говорить про родителя…

– Да чтоб его черти взяли!

– Господь вас накажет за такие слова!

Некоторое время они переговаривались совсем тихо, затем Даниэлла закуталась в плащ, сгорбилась и побежала вдоль стены, как чучундра, что всю жизнь мечтала выбежать на середину комнаты и никак не могла осмелиться. Страж тут же вернулся, я немного выждал, тихо, пленник со стражем в разговоры не вступает, страж тоже делает вид, что всего лишь отлучился на минутку по делу.

Я проследил взглядом за убегающей тенью, глаза привыкли, я отчетливо вижу в темноте. Видимо, геммы что-то да добавили: уже не в тепловом излучении, вижу как будто днем в пасмурный день, а красноватым подсвечено только чуть-чуть. Похоже, мой пленник в самом деле не годится как средство давления на соседского барона. Барон Винсен Кассель, хозяин замка, судя по рассказам Мартина, кастеляна и герцогини, весьма недоволен чересчур самостоятельным сыном. Он не раз пытался сбагрить его в какой-нибудь дальний поход, соблазнял сокровищами в горах Спящего Гнома, даже карты подсовывал, однако этот Митчелл как будто все чуял или догадывался, но предпочитает выказывать доблесть в пределах герцогства.

– Ладно, – пробормотал я сам себе, с умным человеком и поговорить приятно, – не мое это дело. Дождь перестал…

На обратном пути я не особо избегал стражей, но обострившийся слух позволяет засекать их шаги издали, так что без труда отодвигался в сторону, и эти бдящие проходили мимо, не догадываясь потыкать пиками в темные ниши.

Пес уже сидит по ту сторону двери, бросился на шею, потом долго вилял толстым задом, объясняя, как он рад, как он рад, что я вернулся, это ж какая глупость не взять его в темную ночь.

– Все хорошо, – объяснил я, – завтра мы уедем, мы помчимся на оленях утром ранним… и отчаянно ворвемся… не помню куда, но что ворвемся – это точно. Мы же не можем двумя чучундрами, мы с тобой два слона в лавке Сотбиса.

Глава 4

Пес смотрел на меня пурпурными глазами, в которых бушует адское пламя. Мне показалось, что он стал еще крупнее, от него веет чем-то новым, непонятным. Странная тревога или предчувствие чего-то витает в огромном зале, я зябко повел плечами. Огромный зал несмотря на четыре подствечника с полным набором горящих свечей, залит призрачным лунным светом. Однако ложе у противоположной стены настолько темно, что лишь мое обострившееся зрение позволяет рассмотреть горы подушек, атласное покрывало, толстую шкуру на полу.

Лунный свет попадает через окна-бойницы только с одной стороны, красные огни свечей разгоняют тьму во всех углах, однако свет по большей части холодный, призрачный, серебряный, а не оранжевый, какой дают свечи и подражающее им солнце. Фигуры рыцарей все также смотрят строго и взыскивающе, сегодня кажутся особенно живыми, но пора перестать совать пальцы под забрала, что за мальчишечьи страхи, скоро под кровать начну заглядывать…

Я наконец-то снял пояс с тяжелым все-таки к вечеру молотом, повесил на спинку стула, чтобы всегда был под рукой. Рыцари смотрят бесстрастно, никто не шевелится, но я лопатками чувствую их взгляды на спине, никто из них вроде бы не переглядывается, достоинство не позволяет. Все напыщенные и гордые, ну нет среди них школьных учителей или библиотекарей, все до единого – конкистадоры, завоеватели, сокрушители, полководцы, вершители, судьи, прокуроры, истребители нечисти да и вообще всего, что под руку подвернется…

Пес вдруг зарычал, шерсть поднялась дыбом. Я спросил туповато:

– Ты чего?

Он оскалил зубы, попятился. Я оглянулся, рука метнулась к рукояти меча раньше, чем я что-то увидел, и только с обнаженным клинком в руке рассмотрел, как у изголовья кровати начинает светиться тонкая полоска. Лунный свет туда не доходит, обрывается, не коснувшись шкуры на полу, свечи озаряют все огромное помещение без бликов и теней, но там почему-то темно…

Сердце стучит часто, я впился взглядом в щель. Не может быть, чтобы поколения жили здесь, но проходили мимо и не пытались доискаться, что за дырка, зачем она и почему до сих пор не заросла ни грязью, ни паутиной.

Пес продолжал рычать, глаза медленно застилало багровой пеленой ярости.

– Тихо-тихо, – сказал я успокаивающе. – Не наше это дело, понял? Бери свою перину и тащи к двери. Утром уедем. А все эти мадридо-брабантские тайны… хрен с ними.

Рычание в его могучей глотке начало потихоньку стихать. Я посмотрел на обнаженный меч в руке, выгляжу довольно глупо, сунул в ножны и поставил у изголовья. Пес взглянул с укором, я подумал и, сказав: «Ты прав», вытащил из ножен. Пусть стоит вот так обнаженным, иногда и доли секунды решают, кому жить, а кому нет. Вообще-то я зря так на герцогиню и прочих, в моем «срединном королевстве» точно так же привыкли бы и топали мимо. Никто не будет ломать голову над загадкой слишком долго: ткнутся раз, ткнутся другой, а там не только интерес угасает, но и жрать добывать надо, к бабам сходить, в покер сыграть с начальником.

Я перевел взгляд на обнаженное лезвие, снова посмотрел на щель. Подумал и, взяв меч, двинулся к стене, где без лишних раздумий, я ж не интеллигент, попробовал сунуть в щель, уж очень напоминающую, да, напоминающую нечто знакомое, в смысле – отверстие для клинка.

Меч с легкостью вошел, как ключ в замочную скважину, так же плотно и надежно. Я приложил некоторое усилие, задвигая стальную полосу до конца, даже пробормотал себе: «Эй, кто там? Крыса или снова ты, Полоний?» Легкий толчок в рукояти показал, что меч наконец уперся. Внезапно стегнул страх, я хотел было разжать пальцы, но сильный удар внутри тела заставил мускулы превратиться в камень. Я беззвучно закричал, дикая боль прокатилась от пальцев на рукояти меча до плеча, разошлась по грудной клетке, сожгла внутренности, расплавила кости и ушла в пол, словно я сдуру сунул меч в электрическую розетку.

Пальцы разжались, я отступил на ватных ногах, Пес неожиданно скульнул и попятился к двери. В комнате что-то происходило, у меня зашевелились волосы на затылке, а кожа на руках вздулась пупырышками.

За моей спиной раздался удовлетворенный вздох. Я вздрогнул, быстро развернулся. Пес вздыбил шерсть и глухо зарычал. Рыцари по-прежнему смотрят пустыми решетками забрал, я вроде бы этот фокус знаю: достаточно поместить зрачок посредине портрета, чтобы посетителю из любого конца зала казалось, что смотрят именно на него… но здесь нет портретов, здесь двенадцать металлических фигур, похожих на киборгов!

– Простите… – пробормотал я осевшим голосом. – Кто здесь?

– Мы здесь, – произнес едва слышный шелестящий голос, – мы здесь… Наконец кто-то сумел…

Второй голос, неприятный и скрипучий, прервал:

– Наконец кто-то при этом остался цел!

Первый голос, в котором с каждым словом нарастала мощь, возразил:

– Но и сумел, дорогой граф Зегевальд. Для этого и человек должен быть непрост, и меч… гм… из тех старых мастерских…

Я поискал глазами говорящего, дрожь пробрала до мозга костей: у дальнего рыцаря в совершенно черных доспехах легонько щелкнуло и поднялось рывком забрало. Из темноты выплыло серебристое облачко. Достаточно быстро, хотя показалось вечностью, оформилось в призрачное лицо крупного мужчины с суровым лицом и квадратной челюстью. Глаза его, как ни пытался облагородить художник, остались глазами убийцы.

Пес снова скульнул и сел у самой двери.

– Господа, – произнес призрак неприятным металлическим голосом, – как я понял, нам предстоит принять важное решение. У нас соискатель…

Я ощутил себя на перекрестье взглядов, внутри заныло, я проговорил, стараясь не заикаться:

– Милорды… Я ничего не соискиваю! Мне и средней школы выше крыши.

Рыцарь в черных доспехах, его назвали, если не ошибаюсь, графом Зегевальдом, проговорил властно:

– Ты соискиваешь нашего признания как герцог Валленштейн!.. Так ведь?

– Да нет же, – возразил я поспешно, – нет-нет!.. Какой из меня герцог? У меня и ноги кривые, и в скатерть сморкаюсь. Нет-нет, мне лучше волам хвосты крутить, это любо, в этом я настоящий мастер пирсинга.

Рыцари не двигаются, но уже над всеми серебристые дымки, в каждом проступают призрачные лица, становятся четче, резче. Не везде стариковские, есть и достаточно молодые, явно не своей смертью умерли, смотрят строго, неотрывно, придвигаются ко мне, но все останавливаются на расстоянии двух-трех шагов.

Зегевальд сказал резко:

– Не понимаю, почему скрываешь истинную цель прихода. Ты хочешь стать герцогом Валленштейном! А это по заведенной три тысячи лет назад традиции невозможно без нашего признания… и одобрения. Так что ответствуй на вопросы…

Я выставил перед собой ладони.

– Что вы, господа! Здесь какая-то юридическая ошибка типа казус белли или вообще генетическая. Я тут мимо проходил! Докладаю: в герцоги не стремлюсь, оно мне надо?.. Герцог он и в Африке герцог, а моя хата с краю.

Призрачные лица, отделившись от рыцарей, выглядят такими же реальными, как если бы их высекли из глыб льда. Я опасливо посматривал на суровые, мужественные, жестокие, властные, уверенные лица. У Валленштейна предки что надо, прям олигархи первоначального накопления капитала, как бы потихоньку отступить к ложу, там у меня молот и лук, ухватить свое добро да смотаться вовсе.

Остановил резкий, как выстрел, голос:

– Как твое имя?

– Ричард Длинные Руки, – пробормотал я. – Ну, не такие уж и длинные, просто у других еще короче…

– Откуда ехал?

Голос принадлежал призраку средних лет, крупное мясистое лицо, широкий рот и тяжелая удлиненная челюсть, глаза выпуклые, как у жабы, такие принято называть наглыми, если они у женщины, даже бесстыжими, но у этого сразу чувствуется, что эти глаза напрямую соединены с мощным мозгом.

– С Севера, – ответил я.

– Каких земель?

– С Зорра, – ответил я послушно, – через Вексен, Ламбертинию, Фоссано… вообще-то я много земель проехал, все не упомню. Я ж дворянин, мне это без надобности.

– Это твой меч?

– Да, – признался я. – Но он не краденый! Так, убил – снял, убил – снял, все по-благородному.

Призраки переглянулись, один пробормотал замогильно:

– Я чую в нем Силу…

Допрашивающий меня призрак сказал веско:

– Я герцог Бертольд Венденский. В мое время в тех краях были непроходимые земли. Как там сейчас?

– Все хорошо, – ответил я поспешно. – Тишь, благодать, птички поют… и люди тоже, как птахи небесные, по дорогам ходят и… клюют, клюют. Господа, давайте спать, а? Мне с утра ехать и ехать. Хоть конь у меня и арбогаст, как его называют умники, но сам я не арбогаст, мне нужно хорошо спать и есть, а то ослабею. Я вообще слабый…

Призраки молчали, Бертольд повернулся к Зегевальду.

– Дорогой мой правнук… вы всегда отличались чутьем… хотя оно и подвело вас в последнем вашем предприятии…

Зегевальд недовольно сверкнул призрачными очами, но приблизился ко мне, я в страхе закрыл глаза, по коже как будто ветерком, в следующее мгновение голос Зегевальда прозвучал уже из-за спины:

– Я чувствую на нем запах арбогаста! Слабый запах, но, похоже, этот человек часто садится на него верхом.

– Я сажусь в седло, – на всякий случай уточнил я. – А конь ничего, хорош.

В гробовом молчании, которое мне показалось уважительным, послышался сухой кашель. Над рыцарским доспехом с эмблемой дерущихся драконов колыхнулось узкое сухощавое лицо с близко посаженными глазами. Я ощутил, как в меня всматриваются с интенсивностью бормашины.

– Господа, – прозвучал скрипучий голос, – я, герцог Гельмольд из Плессэ, один из самых старейших в Роду… За всеми вами следил, видел, как вы покидали детские колыбельки… но я не помню, чтобы кто-то из вас приехал на арбогасте, имея на поясе молот Древних Королей, а за плечами лук Арианта!

– У него еще и меч Арианта, – произнес кто-то. – Вон Дербент чует в нем Силу. Вы правы, герцог, я тоже считаю этого человека достойным имени Валленштейнов.

Еще один призрак сказал негромко:

– Особенно теперь, когда угасает некогда великий род, а теперь уже, считайте, угас…

– Герцог, – возразил достаточно молодой воин в богатых доспехах, – у нашего благородного Готфрида еще есть возможность продлить род…

– Ха, – ответил герцог яростно.

– Ну что вы, он не настолько уж и стар…

– Ха, – повторил герцог презрительно.

– Но достопочтенный Дененг и в свои сто сорок сумел…

– С помощью конюха?

Еще один голос раздался почти из угла, там луна высветила широколицего господина с расплюснутым ударом булавы носом и двумя глубокими шрамами на щеке. Он выглядел почему-то чуточку чужаком, хотя я безошибочно отыскал черты кровного родства со всеми изображенными на портретах: молодых, старых, хмурых, высокомерных или излучающих довольство победителя.

– А вы уверены, что герцог Готфрид вернется?

Сразу несколько голосов ответили с негодованием:

– Он всегда возвращался!

– Он могучий воин!

– Он не мог погибнуть просто так!

Широколицый буркнул:

– Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить. Ему слишком долго везло. Он возвращался из таких мест, откуда редкий герой мог… Кстати, если этого юношу не признать наследником рода Валленштейнов, то что с ним делать?.. Кто видел нас, становится либо членом нашего рода, либо… сделать ли его безумным или же пусть просто выпадет из окна? Головой на камни?

Я ощутил себя на перекрестье десятков пронизывающих взглядов. Я откашлялся, колени начинают вздрагивать все сильнее, проговорил:

– Послушайте, почему бы не решить все путем переговорного процесса? Я вовсе не стремлюсь в ваш славный и безусловно великий род, вы ведь наверняка пролили крови больше, чем я выпил компота. Я просто мимо ехал, вот и зашел… и поеду себе дальше.

Герцог Бертольд Венденский сказал с упрямством урагана:

– Вы – соискатель титула. Без нашего одобрения невозможно свершение… да, невозможно.

В комнате прошелестели голоса:

– Невозможно…

– Мы решаем…

– Что у него за талисман на груди?

– Стать герцогом…

– Решаем, кому быть герцогом…

– … кому править…

– … а что говорит отец Филипп…

– Да, надо спросить еще у его преподобия…

Имя Филиппа повторялось все чаще, наконец все умолкли, а широколицый воззвал:

– Отец Филипп!.. Вы нужны нам. Вы в самом деле нужны. Просим вас появиться!

Пес, к моему удивлению, спокойно поднялся и отправился к самому дальнему рыцарю. Только сейчас я заметил, что над ним не мерцает призрачное лицо, рыцарь остается нем и недвижен, но после восклицаний за решеткой забрала появился ровный фиолетовый свет. Доспехи заблистали, по металлу пробежали огоньки. Облачко выплыло такое же крохотное, но быстро разрослось, к моему удивлению, появилось не только лицо, но и полупрозрачная фигура. В полной тишине призрак отделился от рыцарской скорлупы, я рассмотрел человека в сутане, изображение стало ярче и рельефнее. Человек оставался призрачным, полупрозрачным, однако я четко видел тело, босые ступни, что по щиколотку тонут в пышном ковре.

Пес посмотрел на него с интересом, призрак легонько коснулся его головы полупрозрачными, как медуза, пальцами, а в меня всмотрелся остро и недружелюбно. Взгляд суров и полон подозрительности, даже злости, но пока пальцы перебирали шерсть на загривке Пса, призрак явно смягчился, сведенные в злую гримасу черты лица расслабились.

– Удивляетесь? – спросил он мертвым голосом. – Да, я был полководцем, захватывал и жег города… но закончил жизнь святым монахом, а последним моим желанием было, чтобы художник увековечил меня в таком облике…

– Да я ничего, – пробормотал я. – Я из таких земель, где умные и грамотные люди ценятся… высоко. Не настолько, правда, как разбойники высокого полета, именуемые олигархами, но все-таки… теоретически… хоть и с задержками по зарплате…

Он смотрел на меня внимательно, в глазах мелькнуло удивление.

– Да, в ваших дивных краях это так… Но об этом как-нибудь потом, а пока объясните, каким образом у герцога Готфрида внебрачный сын, а мы ничего не знаем?

Я развел руками.

– Знаете, я просто прикололся. На самом деле никого обманывать не хочу. Это проклятый дождь задержал, но утром сваливаю в любом случае, пусть даже снова потоп и всякие хляби небесные. Никакой я не сын внебрачный. Лапшу навешал стражам, чтобы пустили через Перевал!.. Утром, когда выеду за ворота, уже не заикнусь о такой дурости.

Они слушали в гробовом молчании, слышно только как потрескивает смола в светильниках, наконец отец Филипп проговорил негромко и очень строго:

– А что рассказали жене герцога, благороднейшей Леди Изабелле?

Я развел руками, виновато уронил взор и даже поковырял ногой пол.

– Да пришлось наплести, что герцог однажды… только однажды!., оказался в постели с одной юной девушкой, что ухаживала за ним, когда он лежал тяжело раненным. В бреду это было или нет, но он согрешил с нею, а через девять месяцев родила. Я сам, дескать, узнал только недавно… А что было делать, когда герцогиня прижала меня, как рыбину к разделочному столу?

Герцог Бертольд, перебивая отца Филиппа, спросил резко:

– А почему, по вашей версии, ваша мать решилась вам рассказать?

– Я наплел, – признался я, – что несколько отличался от остальных ребят в селе…

Старик буркнул:

– В это нетрудно поверить. Кстати, откуда у вас талисман? Не думаю, что он у каждого простолюдина.

Я ответил виновато:

– Так уж случилось, что в схватке убил одного знатного барона. Его жены заговорили про тетравленд, но я ведь простолюдин, вы сами понимаете…

– Понимаем, – сказал кто-то нетерпеливо. – Дальше!

– Они назвали себя моими женами, вручили этот талисман… как древний знак их рода… я потихоньку смылся и никому не рассказывал…

– Еще бы, за такое обязаны вздернуть!

А другой призрак спросил настойчиво:

– Как вы сумели проехать через все эти королевства, где, как я помню, постоянные войны?

– У меня быстрый конь, – ответил я. – Где драка, там просто врубал скорость повыше – и мама не горюй. Я знаю, куда идти третьему, когда двое в драке. Конь у меня – чудо. Он и сейчас в конюшне, там, внизу. У него чесался рог, а потом отвалился…

– Погодите, – прервал старик, голос звучал враждебно и с растущим подозрением. – Откуда у вас черный единорог?

– На нем ездил некий Шургенз, – пояснил я. – Темная личность, очень темная. Не помню, мы о чем-то повздорили… Ах да, я хотел проехать по прямой, а он хотел, чтобы я объехал. Кончилось тем, что он теперь там под камнями, а я, благочестиво прочтя молитву… ну, как умел, взял в уплату коня. Конь не собака, ему все равно, кому служить, лишь бы человек любил и чесал.

Снова в покоях наступила нехорошая тишина. Далеко за окном замычала корова, я почти услышал звук падающих лепешек, потом в окно влетела не то мышь, не то дракончик, но, устрашившись, опрометью метнулась обратно. Я чувствовал их ищущие взоры, рассматривают заново, оценивают мой рост и ширину плеч, всматриваются в черты лица, стараясь уловить сходство с герцогом. Талисман на груди разогрелся от их взглядов, а молот начал нервно подрагивать. Пес сидит на заднице, огромный, взъерошенный, в глазницах бушует адское пламя, жуткий отсвет падает на стену напротив. Рыцари посматривают на него без страха, их-то не укусит, но с интересом.

Герцог Бертольд первым нарушил молчание:

– Шургенз… Да, он появился в Царстве Мертвых недавно. Таких… гм… замечают. Это мелкие людишки прут, как саранча, их воспринимают только как массу, а герои высятся, как скалы… Мы расспросим Шургенза, расспросим… Но если это в самом деле ты отправил его в наш мир, то ты – герой.

Я сказал застенчиво:

– Да какой герой. Просто ехал себе… А он грит: не пушу. Вот и пришлось… Теперь самому совестно: старшего человека вдарил…

Они переглядывались, один из рыцарей, Дербент вроде бы, мужественный такой красавец с выдвинутой челюстью и маленькими усиками, сказал вдруг:

– А я в самом деле чувствую внизу… там, где были конюшни… нечто… я бы сказал даже, что это настоящий олендр… Не бельш, правда, и не красный, но, простите, кто из вас видел часто черных олендров?

– Я видел, – сказал человек в монашеской сутане, Филипп. – Правда, не часто. Но это арбогастр, а не олендр.

– Арбогастр, олендр, – пробормотал Гельмольд. – Только я помню, что еще раньше их звали вообще хорсоргами. Какая теперь разница…

– А в мое время почти не осталось, – вздохнул Зегевальд. – Последними завладели короли, императоры… У героя Дзинта был, говорят, олендр… Он на нем весь мир прошел…

– Если не считать Юг, – вставил Бертольд. – Так что же с этим юношей? Он герой, это понятно. К тому же в первый же день выказал себя с лучшей стороны, защитив замок от внезапной атаки бывших вассалов. А как поступим мы?

Человек в монашеской сутане спокойно поинтересовался:

– А чем вы хотите руководствоваться? Целесообразностью или чистотой крови?

Бертольд сказал сварливо:

– Я хочу поступить честно!

– А как это?

– Честно! – сказал Бертольд, повысив голос.

– Дорогой мой потомок, не надо гневаться. Если поступить так, как хотите вы, я же вижу вас насквозь, то парня выбросим из окна, так? Или же предлагаете сварить живьем в кипящем масле?

Бертольд вскрикнул негодующе:

– А разве я не прав? Понаехали тут всякие, герцогство стало проходным двором!

– Это с какой стороны посмотреть…

Остальные молчали, я чувствовал сильнейшее напряжение в зале. Бертольд почти выкрикнул яростно:

– Нет никакой другой стороны! Человек либо говорит правду, либо врет!.. Но мы же видим…

Монах прервал властно:

– Стоп! Не говорите ничего, о чем пожалеете. Я предлагаю посмотреть с другой стороны. Мы все скорбим, что весь наш род прервется. Уже почти прервался. Рождаемость падает, смертность растет. Но перед нами герой. Он уже доказал силу, отвагу и даже удачливость!.. Но мы отказываем ему в праве носить благородное имя Валленштейнов, так как он не совсем нашей крови… Но позвольте напомнить вам о доблестном Мейнаре…

Сразу несколько голосов загудело, я ощутил себя в огромном рое с пчелами, прорезался голос Зегевальда:

– Тише, тише! Вы сами себя не слышите. Благородный отец Филипп не прав, ссылаясь на такой уже позабытый случай…

– И к тому же наглая ложь, – вклинился герцог Гельмольд. – Мейнар был и остается нашим плоть от плоти…

– Остается, – сказал монах и улыбнулся понимающе, – теперь. Во всех хрониках он плоть от плоти наш, хотя старые рукописи упрямо твердят, что его не признали как родственника, а он сам явился не то с двумя братьями, не то с дружиной, тут мнения расходятся, почерк у первописца скверный, каждый читает как хочет… И сперва укрепился на морском берегу, а потом уже начал захватывать другие города… Да и не только Мейнар! Я могу напомнить и другие случаи…

– Не надо, – поспешно сказал Гельмольд.

– Не надо, – согласился отец Филипп. – Кого это сейчас интересует? Разве что противника! Зато все помним, как Мейнар возродил увядшую было славу нашего рода, построил города Гельск и Грянбург, вытеснил варваров в нижние земли, перекрыл стеной и башнями Дарнанский проход… Главное же – от него пошел великий род королей и полководцев!

Бертольд пробурчал сердито:

– Было другое время!.. Впрочем, я спорю с вами уже так, по инерции. К сожалению, вы правы. Наш далекий потомок, нынешний хозяин замка, довел род до такого упадка, что подобное вливание… гм, уже ничего не испортит. А спасти может.

Зегевальд бухнул тяжело:

– А не знаю, о чем вы все, но этот юноша для меня является сыном герцога Готфрида.

– И для меня, – сказал быстро Дербент.

– Для меня тоже, – проговорил отец Филипп с великой неохотой. Вздохнул, добавил уже тише: – Куда денешься…

Гельмольд молчал долго, все повернулись и смотрели на него. Он вперил в меня взгляд страшных пронизывающих глаз, голос его прогремел подобно рыку рассерженного льва:

– Клянешься ли ты чтить ценности рода Валленштейнов, поддерживать его славу и блюсти честь, защищать замок и живущих в нем? Клянешься ли не посрамить честь нашего древнего благородного рода?

Я ответил поспешно:

– Да-да, еще бы!.. Но только я не герцог, не Валленштейн, и вообще я шел себе мимо…

– На колени, сэр Ричард из рода Валленштейнов.

Глава 5

Я чувствовал, что вот сейчас меня, такого демократа, возведут в герцоги, а я ж не шоумен, это они все лезут в дворяне, да чтоб повыше, повыше, я же знаю, что титулы – это декорации дураков, возопил поспешно:

– Господа, господа!.. Я так счастлив, что именно вы, давно усопевшие, принимаете решения в этом бестолковом человеческом мурашнике! На самом деле вы везде и всюду решаете, направляете, даете ценные указания и вообще рулите миром! Только самые наивные думают, что миром правят живые, на самом деле правите всегда вы: мертвые. Миром правят ваши идеи, ваши ценности, ваши установки насчет того, что есть Добро, что Зло, куда идти и какой ногой сморкаться.

Ошеломленное молчание было ответом, затем раздался торжественный голос отца Филиппа:

– Милорды, а ведь он… еще и мудр, ибо – прав.

– И не просто прав, – ответил герцог Бертольд. – Он четко сказал то, что мы чувствуем, но даже не пытались оформить в слова. Нас, мертвых, гораздо больше, чем живых. Мы прожили дольше, видели больше. Мы могли бы помочь этому миру, если бы нас слушали…

А вот уж фиг, мелькнуло у меня в голове. Знаем-знаем, куда заведете. Хватит с нас революций, коммунизма, пусть даже с человечьим лицом… хотя вообще-то у коммунизма харя орка, лучше уж пойдем без ваших советов.

– Потому, – сказал я громко, – мне и нужна ваша помощь и поддержка. Сейчас этот замок фактически в осаде. Герцог отбыл, как вы знаете, вместе со всеми рыцарями. Защищать остались только Мартин с его лучниками и копейщиками, да вот я подоспел…

– Кто осаждает?

– Кассель.

– Это какой Кассель?

– Кассель из рода… – ответил я, запнулся. – Хрен его знает, из какого он рода. Вообще-то я догадываюсь, но смолчу по причине отягощения хорошим воспитанием.

После паузы раздались голоса:

– Это там за холмами вроде бы… Появились какие-то бродяги, суетились, резали друг друга, довольно быстро возвели простенькую крепость…

– Нет, – поправил другой голос, – это за рекой, там бродяги устроили лагерь, который сперва огородили частоколом, потом деревянной стеной… Я сам его трижды жег и ровнял с землей, но едва уходил, уцелевшие бродяги… или новые набегали. И отстраивали заново. В конце концов я махнул рукой, а мой внук с ними не то подружился, не то породнился даже…

– Неправда, – ответил с обидой вроде бы Дербент. – Просто я умыкнул оттуда самую красивую женщину. Было дело, родила троих… Вне брака, конечно. Но, как я понял, сейчас этот род Касселей стал серьезным соперником?

– Очень, – заверил я. – Во-первых, уверяют, что это они – самые древние обитатели, а вы – куча бродяг, которых они клевали, топтали, пинали и нагибали, как хотели. Во-вторых…

Гул возмущения заглушил мои слова, я умолк, слушал, сейчас бы еще к месту вставить, что их вообще называли желтыми червяками и бандарлогами… впрочем, теперь чувствую, что сумею, сумею, но, возможно, и не понадобится. Провокация удалась, в жарком споре меня попутно снабдили кучей ценнейших сведений по генеалогии, по родословной соседей, по истории древнего мира… ну, в той мере, в какой они ее воспринимают, я слушал до тех пор, пока в черепе не загудело.

Щелкнул пальцами, в темной комнате возник красный демон. Голоса оборвались, как отрезанные.

Я произнес в звенящей тишине:

– Мой слуга что-то впал в ступор. Появляться появляется, но перестал откликаться. Кто-нибудь знает как его наладить?

Рыцарь, который Бертольд, заговорил первым, в бесплотном голосе я уловил изумление:

– Я, к примеру, даже не слышал о таких… И не видел, конечно. Разве что герцог Гельмольд… он с такими чудищами общался… А иногда даже очень плотно общался, если они были нужного пола…

Герцог Гельмольд, самый древний из захороненных здесь предков, проворчал с неудовольствием:

– Сэр Бертольд, мне не нравятся ваши намеки! Могу сказать только, что я слышал про это существо… вскользь, теперь уже не помню, что именно. Но скажу определенно, что это нечто могучее… созданное или вызванное откуда-то еще до Третьей Войны Магов.

– Или до Второй.

– Ну, это вы загнули!

– Почему?

– Со Второй Эпохи ничего не осталось. Ничего!

Я поворачивался на месте, как танцующий медведь, мелькнуло лицо Бертольда, я сказал льстиво:

– Сэр, все обитатели помнят и благословляют ваш подвиг!

Бернард спросил раздраженно:

– Какой именно?

– В замке бережно хранят череп гигантского зверя. Говорят, это был летающий дракон, но я не представляю, как на таких крыльях…

Он отмахнулся с еще большим раздражением.

– Дракон, судя по всему, уже подыхал. Я только добил его, хотя и он меня сумел помять… Но ты мне кое-что напомнил с этим драконом…

Он впал в задумчивость, остальные не двигались, слушали, я сказал с сожалением:

– Ладно, не очень-то и надеялся. Но попытаться стоило. Хорошо, ребята, у вас тут, как я понял, торжественное собрание, а потом, наверное, расстрел предателей, так что я пойду переночую в другой комнате. Хотя уже почти рассвет…

Я шагнул было в сторону дверей, но передо мной появились крупные лица герцогов Бертольда и Гельмольда, причем даже не колыхнулись, словно выплавленные из той же стали, что и доспехи. Я ощутил, что хрен проломлюсь, силовое поле может становиться крепче обшивки звездолета, замер, как заложник под дулами автоматов. Со всех сторон засеребрились лица и фигуры, пахнуло близостью космоса и звездных энергий.

– На колени! – прогремел нечеловеческий голос, я с трудом понял, что он принадлежит смиренному отцу Филиппу, который, как помнится, лишь под старость пошел в монастырь. – На колени, последний потомок Валленштейнов!

– Как скажете, – сказал я торопливо, – я ж не спорю, все сделаю, только не стреляйте!..

На плечо легла ледяная ладонь, я поспешно бухнулся коленями на пол и на всякий случай заложил руки за голову. Мимо прошли все двенадцать, каждый касаясь моего плеча кто пальцами, кто краем призрачного плаща. И хотя задевают едва-едва, плечо застыло, словно побывало в морозильнике. От фигур веет могильным холодом, даже не могильным, там на глубине все равно плюсовая, в мои внутренности проникает дыхание открытого космоса, астральной составляющей потустороннего мира.

– Мы выслушали твое прошение, – прогремел тот же властный голос, – о признании тебя герцогом Валленштейном…

– О Господи, – прошептал я, – как о стенку горохом.

– … и признали тебя подлинным потомком рода славного и древнего рода Валленштейнов, что идет из древнейших времен, это доказано наскальными солярными рисунками, а также изображением солнца на рубашках первых поселенцев этой земли. Отныне ты единственный, кто, помимо герцога Готфрида, представляет наш великий народ, что сейчас переживает трудные времена и потрясения, однако…

Он запутался в длинной фразе, воины привыкли к коротким рубленым фразам, помог Бертольд:

– Однако мы решили, что и ты в чем-то прав, ибо что герцог? Теперь кто не герцог?.. Мы решили удостоить тебя званием не герцога, а… ярла!.. В эпоху Начала на эти земли высадились отважные под знаменем отважного ярла… имя его забыто, первые поколения прошли в ежедневной войне с чудовищами, что населяли эти края, в борьбе с наводнениями: исполинские волны перехлестывали через стену, с грозами, что сжигали города и леса, воспламеняли даже землю… Когда началась эра первых летописей, имя первого ярла затерялось в легендах, известные два-три имени тех, кто унаследовал власть, они тоже были ярлами. И еще почти тысячу лет ярлы правили этим краем, защищали, приумножали богатства. Отныне ты – ярл Валленштейн!

Я простонал сквозь зубы, а один из рыцарей приблизился и произнес торжественно:

– Как единственный властелин этого края в эпоху Красных Дождей, я дарую тебе право Боевого Клича!

Второй сказал еще торжественнее:

– Отдаю тебе видение альтинга. Ничего у меня не было более стоящего… но зачем оно мне? А другого потомка Валленштейнов, увы, может и не быть…

Я спросил ошалело:

– А что это за альтинг?

– Ты поймешь, – ответил рыцарь лаконично.

Заговорил Зегевальд, в голосе звучала горечь:

– Конрад прав, нам незачем хранить свои драгоценные умения. К сожалению, ими нельзя поделиться, можно только передать… Все эти века мы хранили их, но сейчас, когда род Валленштейнов исчезает… Прими от меня дар видеть зеленых черепах.

– Хоть не розовых слонов, – пробормотал я тихонько.

– Прими умение говорить с филигонами, – сказал еще один рыцарь.

– А я, – произнес долго молчавший рыцарь в старинном рыцарском костюме, – отдаю тебе умение видеть, если захочешь, конечно… магические ловушки. Это не спасет тебя от обычных, но сумеешь увидеть магическую петлю, яму или незримый шип в стене…

– Вот за это спасибо, – сказал я с благодарностью. – Это я понимаю!.. Нет-нет, дорогие предки, все вы одарили меня сверх меры и просто по-королевски, но ваши дары столь велики, что на осмысление их величия и грандиозности мне потребуется время, а даром благородного рыцаря в римских доспехах я смогу воспользоваться прямо щас… как только пойму, как им пользоваться.

Рыцарь отмахнулся, явно довольный.

– Это придет. Увидишь ловушки – поймешь.

Дербент, подумав, вздохнул и сказал решительно:

– Только у меня было умение запоминать все, что хотел, но сейчас так уж ли оно необходимо мне? Дарую его вам, сэр Ричард!.. Не благодари, некоторые полагают, что это не дар, а проклятье.

Отец Филипп провозгласил с непривычной для такого человека хвастливой торжественностью:

– Когда я был простым оруженосцем, то никогда не спал на посту. Любую ночь мог бодрствовать! Правда, не больше трех ночей кряду. Это не горы сдвигать заклятиями, однако любой, кому доводилось нести ночную стражу, знает, что это такое.

Он посмотрел на меня строго, я поспешно закивал – да-да, еще бы, кто ж не знает, даже кофеем можно залиться до ушей, а все равно под утро как мокрая тряпка.

Герцог Бертольд, который все чаще посматривал на меня с некоторым сомнением, сказал внезапно:

– Не хотел об этом говорить, но… дело не в том, что я сразил дракона. Я никому не сказал, что сразил его на пороге… на пороге его… той норы, что неизвестно где, неизвестно в каких землях! Я снял с шеи дракона волшебный камень, который открывает дверь… правда, для этого нужно к той двери подойти вплотную.

Он протянул призрачную длань, я ощутил недоброе, хотел отступить на шаг, мою руку охватил нестерпимый холод. Я охнул, холод тут же прошел, только невыносимо жгло палец, даже не палец, а то место, где под кожу внедрилось зачарованное кольцо с камешками.

– Теперь он там, – произнес печальный голос, – возможно, ты заглянешь в тот мир… и сразишь настоящих драконов…

– Да, – пробормотал я, – всю жизнь мечтал бить драконов!

Самый молодой из предков, Денинг, который погиб, едва успев оставить потомство, сказал со скромным хвастовством:

– Никто лучше меня не мог пробраться в чужую крепость и выведать секреты. Говорят, моя мать была исчезницей, но это враки… Впрочем, какая разница, отец мой был ярлом Валленштейном, а я был тем его седьмым сыном, которому нравилось не столько драться в битвах, сколько пробираться незамеченным к чужим окнам. Сперва я заглядывал в спальни молодых женщин, а когда вырос – подслушивал военные планы. Я дарю вам, сэр Ричард, секрет исчезновения, но предупреждаю, что вас не заметят только простые люди, а волшебники и колдуны любого ранга – увидят сразу. Как, впрочем, и собаки…

Голос его стал печальным, оборвался, я увидел, как чья-то железная ладонь хлопнула его по плечу, зычный голос проревел:

– Не печальтесь, что так рано присоединились к нам! Сэр Ричард, я дарую вам заклятие муравья.

– Я передаю свой дар слушать лес…

– … а я – укрываться в лесу…

Я думал, что сказали уже все, но последним подошел герцог Гельмольд, произнес торжественно:

– Я прожил очень долгую жизнь, участвовал в сражениях, которым потерял счет, сразил множество противников… но умер в собственной постели в глубокой старости, чем горжусь, окруженным правнуками и праправнуками. Всем этим я обязан прекогнии… ты готов ее принять?

– Звучит заманчиво, – пробормотал я опасливо. – В глубокой старости… правнуки и праправнуки… это ж сколько можно съесть, выпить и баб сколько…

Надо мной словно раскололись своды замка:

– Так прими же!

Я успел распахнуть рот для протеста, мол, не все так сразу, нужно сперва бета-версию, протестировать, вдруг это не совсем для моего организма, но страшный разряд молнии ударил в мое тело, скрутил, как мощные руки, выжимающие мокрую тряпку, расплющил о пол, сжег кожу, мясо, расплавил кости и, наконец, испепелил ту протоплазму, что растеклась лужицей по камням, пытаясь найти щели…

Молнии исчезли, я ощутил, что эта тварь дрожащая, что всхлипывает от пережитого ужаса, и есть я, а призраки все еще стоят полукругом и смотрят взыскующе.

– … выдержал, – донесся до слуха, словно внезапно отворилась дверь в моих ушах, изумленный голос молодого красавца. – А я уж хотел предупредить, что это его наверняка угробит!

Герцог сказал с гордостью:

– Я чувствовал в нем нашу породу! Видите, в сознании, даже на ногах. А умирали от этого дара совсем никчемные…

– Дара или проклятия? – спросил язвительно Бертольд. – Вы не замечаете, герцог, что оскорбили две трети потомков Валленштейнов? Они отказались от такой способности, справедливо считая ее не даром, а проклятием! А также тех, кто рискнул принять и умер, принимая… разве доблестный граф Тотлебс был никчемным? Или благороднейший барон Бутузль, герой многих битв?

Герцог, не отвечая, обратил взор в мою сторону.

– Вы уже можете говорить?

– Да, – прохрипел я. – Как будто палкой по голове… ну и дары у вас! Надеюсь, в коробке уже ничего не осталось…

– Вы получили дары от всех двенадцати, – сказал Гемгольд. – Не все дары пригодятся, не все даже понятны, но это ценные дары. Никогда еще никто из Валленштейнов не обладал всеми разом! Они будут с вами всегда, сэр Ричард, пока будете Валленштейном и не возжелаете отказаться от этого славного имени ради чего-то более…

– Герцог! – воскликнул с упреком отец Филипп.

Гемгольд ответил с холодноватой невозмутимостью:

– Должен же я предупредить ярла Ричарда?

Я поклонился, в голове шуршат, как крупные мыши, суетливые мысли, скачут одна через другую, только мелькают розовые лапки и толстые задницы с длинными скользкими хвостами. А не принять ли в самом деле это ярлство, ведь на халяву, взамен требуется не так уж много. Сопи в две дырочки и соглашайся, когда называют Валленштейном. Трудно ли, если сам без всякого принуждения и по собственной воле назвался этим самым?

Над головой прогремел нечеловеческий голос:

– Мы верим в тебя, Ричард!

– Можно встать? – поинтересовался я. – Спасибо за доверие, господа. Как говорится, я рассматриваю это только как аванс. Ну, вы понимаете…

Далеко за окном истошно прокричал петух. Ненавижу эту дурацкую птицу, дико и надсадно горланящую по утрам, когда нормальные совы, в смысле – люди, еще спят, но призраки, к моему неимоверному облегчению, сразу же умолкли, потускнели, начали расплываться, превращаясь в бесформенные дымки, потянулись обратно к погребальным урнам. Петух прокричал снова, небо за окном разом просветлело. Еще не восход, солнце там за бугром терпеливо ждет третьего крика этой дурной птицы, от которой зависит его восход, а я ошалело озирался, не зная, дожидаться гонга на завтрак или же брать руки в ноги и драпать во все лопатки.

За воротами никому не скажу, что какие-то призраки признали меня легитимным наследником рода Валленштейнов, иначе и камни поднимут на смех. Сами-то разве легитимные эти дымки? Призраки и есть призраки. Для нас даже Карл Маркс не авторитет, его признание ничего не значит, а ведь когда-то его именем клялись сверхдержавы! Так что и эти древние герцоги когда-то вершили судьбами мира, но теперь оторвались от реальности, сейчас строим феодализм с человеческим лицом, а у них была дикая эпоха первоначального накопления.

Я с тоской посмотрел на расстеленную кровать, перины одна другой нежнее, подушки – мечта лодыря, у изголовья прислонены ножны… кстати, надо вытащить меч да сунуть в ножны, а также одеться, пора, с другой стороны кровати поблескивает отполированным деревом лук. Вздохнул, сосредоточился… и получилось! В подставленных ладонях возникла чашка, что сразу обожгла пальцы.

Черная жидкость густая, как смола, одуряющий запах шибанул, как боевой конь обоими копытами, у меня захватило дух, я поспешно начал жадно хлебать мелкими глотками, ожегся, но в черепе стало проясняться. Не удержавшись, сотворил еще одну, еще гуще, выжрал с великою жадностью, внутри взыграло, сна ни в одном глазу… да его и не было, с такими-то roommates теперь вряд ли заснул бы, хорошо, что больше этой комнаты больше не увижу…

Пес посмотрел укоряющими глазами. Я сделал еще чашку, поежился от холода, хреновый из меня колдун, всего три чашки кофе, а как будто бревно из лесу принес, поднес к его морде.

– Горячий!

Пес, даже не принюхиваясь, начал лакать с такой жадностью, ничуть не обжигаясь, что чашка мигом опустела. Я изумленно покачал головой.

– Ну ты и кофеман… в смысле кофекан, или по-простому – кофепес. Больше пока не дам, а то аддикция появится.

Пес посмотрел с таким укором, что я, заранее поморщившись в ожидании волны лютого холода, сотворил еще одну, сунул ему к морде.

– Лакай, бессовестный!

Холоднее, однако, не стало, я повел плечами, отгоняя прежний озноб. Возможно, геммы, растворившиеся в моих суставах, а то и растекшиеся по всему телу, добавили устойчивость организму, возможно, я сам стал крепче, тоже версия, а то сейчас все начинаю приписывать геммам, это что-то сродни слепой религиозности, нехорошо для такого гуманиста и пофигиста, надо верить в себя, даже когда знаешь себе настоящую цену.

Одно непонятно: в самом ли деле они надавали мне столько, что вот-вот мешок прорвется, или все же дары призраков такие же призрачные? Правда, так и не понял, что означает половина даров, а вторую половину, можно сказать, забыл, но если прекогния – это то, что думаю, то совсем бы не помешало, не помешало. Да и этот, у которого мать исчезница… знать бы, что это такое, больно хвастался, что с его даром к чужим окнам и все такое… Правда, это умение где-то подвело, но он же дурак, а я умный, я не попадусь, даже если подсмотрю, как раздевается императрица… Да и нужно мне смотреть, как раздевается тетка с отвисшим выменем? Кто захаживал на пляжи нудистов, тот вуайеристом не станет.

Вообще-то к чему столько пафоса – ярл или эрл то же самое, что граф или конт. Когда-то над этим не задумывались, а все эти герцоги, дюки, графы, ярлы считались равными по значению, так как правили своими землями единолично, каждый на своей горке хозяин. Просто так уж получилось, что в той части континента, где правили герцоги или дюки, территории были чуть побольше, чем в той части, где правили графы или ярлы. Разница стала заметна только в эпоху, когда все усложнилось и были созданы меровингские королевства, только тогда стали считать, что герцог выше, чем граф, и вообще система иерархии начала принимать некую стройность или хотя бы логичность.

Так что, как я ни брыкался, меня все-таки увенчали графским титулом. В более древнем значении, так даже красивше… для любителей старины, но для меня, честно говоря, это все равно, пора двигать седлать коня.

Глава 6

В коридоре воин вскочил, стукнул в пол древком копья.

– Доброго утра, сэр Ричард! Что-то вы рано…

– Не спалось, – пробурчал я.

Он посоветовал по-свойски, как может подсказать даже прапорщик генералу, если речь идет о бабах:

– Вам стоит свистнуть, девки из горничной все прибегут! С ними раньше обеда из постели не выбраться…

– Увы, – вздохнул я, – уже не попробую этого меда. Дождь перестал.

– Уезжаете, – проговорил он понимающе, вздохнул. – Жаль, сэр Ричард. Многие будут скучать.

– Но кто-то обрадуется, – сказал я.

Ступеньки каменной лестницы отозвались дробным стуком, я сбежал бодро. Пес опередил, рывком распахнув двери. Двор преобразился: серые плиты, оказывается, вовсе не серые, а с цветными вкраплениями, вся площадь блистает вымытыми плитами, солнце пока только зажгло зубцы на башнях, здесь тень, но все матово блестит, сверкает, сияет…

Издали донесся гулкий протяжный медный звук. Я прислушался, ощущение такое, словно гонг звучит со всех сторон, умелый архитектор нацеретелил с разными трюками. Но вообще-то замок хорош, а я, несмотря на его громоздкость, уже легко разбираюсь в структуре. Во всяком случае, на завтрак не опоздаю.

Мы с Псом вошли в зал веселые, бодрые, подтянутые, женщины уже за столом шушукаются, переглядываются, я сказал зычно:

– Доброго утра всем, красивым и добрым!.. Вам тоже, леди Дженифер, доброе утро!

Она едва не зашипела, как кошка на раскаленной крыше, еще не успев уловить, в чем и как я ее уел, только по моей морде лица поняла, что еще как уел, просто клок нежной плоти вырвал хищными зубами и сейчас жру, нагло глядя невинными глазами и примериваясь, где вцепиться еще.

Леди Изабелла взглянула с вопросительной улыбкой.

– Вы такой свеженький, сэр Ричард!

– Дык погода, ваша светлость, – ответил я. – Выношу вам свою рыцарскую благодарность от меня и моего коня, который накормлен, начищен, даже напоен!

Она поинтересовалась:

– Значит, уезжаете?

– Конечно, – заверил я. – Сердце мое стремится к подвигам. Это я сам такой, что мне бы полежать и помечтать, что я обычно и делаю, но сердце рвется и стремится… И конь у меня такой. А перед собакой вообще стыдно долго на одном месте сидеть! Посмотрите в его глаза, как глянет, так сразу все грехи вспомнишь. Ну прямо папа римский Войтылла Второй.

Она слушает внимательно, везде ищет второй смысл, остальные помалкивают, еще не определились в отношении моего отбытия. Леди Дженифер выглядит бледнее обычного, под глазами не то чтобы темные круги, но что-то есть, будто всю ночь читала женские романы о куртуазной любви и куртуазных отношениях. Даниэлла тоже выглядит грустной, лишь Бабетта весела и жизнерадостна, на меня лишь бросила сожалеющий взгляд – типа, дурачок, что ж ты так и не отведал сладкого?

Герцогиня повернулась к мажордому.

– Можно подавать, Жан.

Мажордом хлопнул в ладоши, двери открылись, бесшумные слуги понесли подносы с блюдами. Я потер руки, последний завтрак в этом замке, дальше Юг, Юг, Юг. Передо мной поставили большую серебряную супницу с горячей похлебкой из молодой баранины. Все густо заправлено луком, перцем, плавают какие-то мелкие листочки, я втянул жадно одуряющие запахи, в желудке запрыгало, изготовившись ловить падающце сверху куски, пальцы мои жадно ухватили ложку. Бабетта засмеялась и сказала игриво:

– Да и молитва у вас, сэр Ричард, ох какая короткая!

Я ответил с гордым достоинством:

– Приведу вам слова самого Иисуса Христа насчет молитв: «… а молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не уподобляйтесь им, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него».

Пока они раздумывали, я отрезал тонкий ломоть ветчины, Пес постучал меня лапой по колену, я выхватил нож, отрезал прямо в бульоне кусок баранины и бросил Псу. Он поймал на лету, как муху размером с воробья, проглотил и снова уставился в жадном ожидании.

– Разжевывать надо, – сказал я с укором. – Гастрит заработаешь, дурило.

Пес посмотрел с укором. Я вздохнул и бросил в его бездонную пасть, а следующий ломоть торопливо потащил на свою тарелку.

– Сперва собачке? – спросила Даниэлла. – Я бы тоже… но мне мама не разрешала заводить собачку.

– Жирное есть вредно, – объяснил я. – Холестерин, склероз, эклер, болезнь Альшуллера, пароксизм Шварценеггера…

Дженифер сказала ядовито:

– Почему бы не признаться, сэр Ричард, что просто пожадничали?

– Признаюсь, – ответил я. – Да, пожадничал. Он же жрет, как пожар солому!.. Мне ведь тоже что-то должно перепасть?.. Да, кстати о собаках, леди Изабелла. У вас в подвале мой пленник, редкостная скотина, но мне уже расхотелось его вешать. Это ваши внутренние разборки, а когда двое в драке, то уже вижу, где место. Так что с моим отъездом он полностью в ваших руках. Хотите, отпускайте под честное слово, что не будет грабить, хотя лучше меня знаете, что за честь у таких мерзавцев, хотите – повесьте… Мой совет – так и держите до тех времен, пока не появится шанс провернуть с ним какую-то особо выгодную сделку.

Она слушала внимательно, на лбу появилась морщинка, взгляд острый, просматривающий меня, как рентгеном. Похоже, до этого дня верила, что мечтаю остаться и буду претендовать на свою долю то ли наследства, то ли влияния, но сейчас и она видит, что даже после самого сытного завтрака я все же взберусь в седло. И дочери поверили. Только леди Бабетта вроде бы все еще не верит: ну кто же из мужчин откажется от возможности разделить с нею постель?

– Может быть, – произнесла наконец герцогиня задумчиво, – вы поступаете опрометчиво… Ливень прекратился, но вы посмотрите, во что превратились дороги! Ни один конь не пройдет и мили…

– Только не мой, – сказал я гордо. – Мой конь не идет, а летит.

Она кивнула, не спуская с меня задумчивого взгляда.

– Да, мне уже сообщили, что ваш конь в благородной задумчивости вместе с сеном съел и ясли. А также схрумал, как сладкие сухарики, железные задвижки и запоры. Потом походил по конюшне, выдернул и съел еще несколько железных штырей, после чего вернулся в свое стойло и улегся спать.

– Ох, – сказал я с раскаянием, – это я плохо привязал! Я возмещу все убытки, ваша светлость. Называйте любую цену, я заплачу.

Все женщины смотрели на меня внимательно, герцогиня поинтересовалась, не сводя с меня взгляда: – Вы даже не спрашиваете, какую сумму?

Я отмахнулся.

– Мне так неловко, что я мечтаю поскорее заплатить и еще быстрее – уехать, чтобы не сгорать от стыда и позора под испепеляющим взором леди Дженифер!

Герцогиня перевела взгляд на дочь, Дженифер вспыхнула:

– При чем здесь я? Да пусть бы хоть все железные крюки съел!.. Ну, нравится ему такое, пусть ест!.. Нам что, жалко? Вы что-то не то говорите, сэр Ричард!.. Если вы сами жадина, то не надо такое думать и на других. Я могу хоть сейчас сбегать в конюшню и принести вашему коню штырей, подков или гвоздей… Он гвозди ест?

– И подковы жрет, – признался я несчастливо. – Это такой проглот, такой проглот! Больший проглот разве вот этот, что взглядом все на столе сожрал…

Пес посмотрел на меня с таким укором, что женщины заулыбались, а леди Бабетта взяла с блюда обжаренную лапку и протянула ему. Он посмотрел на меня, я сказал «можно», он очень деликатно одними губами взял из пальцев Бабетты лакомство, а она, расхрабрившись, погладила его по голове. Он тут же вытянул шею и положил огромную, как валун, голову ей на колени, разрешая почесать за ушами. Бабетта пришла в восторг, победно посматривала на Дженифер, в то время как ее пальцы перебирали мягкую кожу на темени Пса.

Герцогиня сказала задумчиво:

– Вы подсказываете мудрое решение, сэр Ричард. Наверное, оставим сэра Митчелла в подвале до лучших времен.

Даниэлла воскликнула горячо:

– Мама, как ты можешь!.. Не такой уж он и зверь! Помнишь, три года тому отряд сэра Митчелла перехватил меня с двумя людьми, когда мы возвращались из замка Евпраксы, где крестили маленькую Джулию? Митчелл мог захватить нас в плен, почти не теряя своих людей, но не тронул…

Герцогиня произнесла неприятным голосом:

– Ты забыла добавить, что зато прокричал в повозку оскорбительные слова… Не помнишь? А я помню, как ты тогда тряслась и плакала. И знаю, почему теперь так напугана, что нос высунуть боишься из замка.

Даниэлла побледнела, опустила голову. Бабетта сказала участливо:

– Я слышала, что пообещал в другой раз изнасиловать прямо на дороге. Да еще и солдатам передать, чтобы потешились. Но, дорогая Изабелла, он же так не поступил?

Не дура, отметил я автоматически. Сразу сообразила. Ведь Митчелл тем самым обеспечил Даниэлле безопасность… Зачем? Не потому ли, что если бы захватил как добычу и привез в замок, там отобрал бы отец, а у Касселя-старшего могли бы возникнуть свои планы. Вплоть до того, что самому изнасиловать дочь врага, а потом отдать на растерзание солдатам. Так что Митчелл пусть грубо, но предостерег. Напугал. Эдакая забота, вроде той, когда бросают камнем в птичку, чтобы не попалась в силок.

В окна врываются яркие солнечные лучи, кровь быстрее двигается по жилам, сердце стучит сильнее и чаще, а также быстрее двигаются челюсти, завтрак пролетел быстро, я ощутил приятную тяжесть в желудке, допил из серебряной чаши охлажденное молоко, поднялся и отвесил церемонный поклон.

– Спасибо за гостеприимство, леди!.. Я буду вспоминать вас. А теперь разрешите откланяться…

Герцогиня поднялась, слабая улыбка скользнула по ее губам.

– Когда будете готовы к отъезду, дайте знать. Мы проводим вас во дворе.

– Польщен, – ответил я, дрыгая ляжками. – Это честь… Знаете ли, честь!

Леди Изабелла кивнула Бабетте, та засмеялась, больше обращаясь ко мне, ухватила Изабеллу под руку, и они удалились в соседний зал. Я еще раз поклонился сестрам.

– Леди Даниэлла… леди Дженифер… мое почтение!

Даниэлла сказала робко:

– Вы уезжаете… уже?

Я широко улыбнулся, почти как Бабетта.

– Разве мне долго собирать вещи? Только оседлать Зайчика. А вещей у меня, честно говоря, и нет. Вот такой я бедный…

Отвесив нижайший поклон, в котором Дженифер тут же заподозрила издевательство… не зря, конечно, я свистнул Псу, и мы отправились через анфилады.

Перед нами распахнули двери во двор, оттуда ударило ослепительное солнце: вдвойне яркое, так как предательски бьет снизу прямо под опущенные веки, отражаясь от блестящих булыжников, а едва вышли, еще и прыгнуло сверху, опалив головы и плечи жаром.

Весь мир в расплавленном золоте, глазам больно смотреть даже на стены, что не серые вовсе, а тоже золотые: уцелевшие капельки влаги ловят солнечные лучи и, как линзы, посылают во все стороны лазерные пучки, которые почему-то все бьют мне в глаза. Да еще Пес щурится, как бурят, прыгает, как не умеющая летать бабочка, а они все не умеют летать, дуры, мечутся в полете из стороны в сторону. Недаром же и зовутся бабами. Только мелкими.

Из западной башни, где я провел эти ночи, вышел воин с моим седельным мешком за спиной, его сопровождают Мартин и кастелян, могу гордиться такими проводами. Мартин смотрит с сожалением. Шумно вздыхает, кастелян держится собранно, лицо непроницаемое, взгляд ровный, но я уловил сожаление: дурак ты, братец, в тех краях еще неизвестно, что тебя ждет, а здесь готовый замок. Только протяни руку…

– Хорошее у вас снаряжение, – заметил Мартин. – Как-то непривычно, что так и не надели доспехи.

– В замке? – удивился я.

– А что в замке? Тут каждый старается одеться покрасивше.

Из башни вышли Дженифер и Даниэлла, услышали, как я скромно ответил Мартину:

– Я такой застенчивый, такой застенчивый!.. Просто умру от стыда, что вот такой я нарядный.

Девушки приблизились, Даниэлла тоскливо вздохнула, а Дженифер вдруг сказала с неожиданной злостью:

– И все-таки вы врете!.. Вы врете, сэр Ричард!.. Вы врете, врете!

Даниэлла широко распахнула прекрасные кроткие глаза, удивленная неожиданной вспышкой ярости в голосе сестры. Я посмотрел на них грустно и произнес печально, ни к кому лично не обращаясь:

– Трудно поверить, что человек говорит вам правду, когда знаете, что на его месте вы бы солгали.

Даниэлла со слезами на глазах обернулась к Дженифер:

– Сестра! Как ты можешь?.. Как ты можешь!

Дженифер смотрела на меня исподлобья, на лице отразилось колебание, еще чуть – и попросит у меня прощения, я спросил так же возвышенно и печально:

– Даниэлла… а вы… вы меня любите?

– Рич!! – воскликнула она пылко и бросилась мне на шею. – Конечно, Рич!

Слезы обильно оросили мне грудь, она прижималась лицом, Дженифер смотрит хмуро и с таким раскаянием в глазах, что я на всякий случай вытаращил глаза поверх головы Даниэллы и высунул язык. Дженифер ахнула, отшатнулась, а я сказал с тем же трагическим надрывом:

– Даниэлла… Вы мне верите? А зря…

Даниэлла даже не услышала полностью, громко рыдая на моей груди, наконец-то получив сильного и готового защитить брата, у которого можно выплакаться, зато все хорошо расслышала Дженифер. Глаза ее полыхнули таким гневом, что, будь в ней хоть частица ведьмячьей крови, меня бы испепелило на месте.

– Вы… вы… самый подлый! Самый низкий!

Если молния ее глаз меня не убила, подумал я, то я, как тот ученый малый, знаю, что гром уже не страшен. Похлопывая рыдающую Даниэллу по спине, другой рукой погладил по голове, волосы такие радостно-желтые, словно в самом деле из чистого золота, сказал участливо:

– Даниэлла, что бы и как бы ни думали… иные, для вас я всегда остаюсь нежно любящим братом, который всегда готов придти на помощь, защитить и уберечь. Я люблю вас. Вы замечательная.

– Рич!.. Ох, Ричард!

Пес прыгал вокруг нас, ухитрился лизнуть Даниэллу в нос, утешая по-своему. Конюхи вывели Зайчика, красавец конь идет спокойно и царственно, позволяя себя вести, как слугам, что очищают для него дорогу. Мартин смотрел невесело. Кивнул одному из воинов, тот со всех ног бросился в главную башню. За герцогиней, как я понял. Обещала поприсутствовать при моем отъезде. Наверное, чтобы убедиться, что в самом деле уехал.

Далеко с той стороны стены донесся протяжный звук рога. С навеса над воротами крикнули:

– Сюда скачут двое!.. У них цвета королевского двора!

Я промолчал, больше не вмешиваюсь, Мартин посмотрел на меня с надеждой, я молчал, он вздохнул и крикнул:

– Еще кто-нибудь вблизи?

– Нет никого!

– Поднять ворота! – крикнул Мартин. Оглянулся, из башни вышла герцогиня. – Ваша светлость, могут быть важные новости!

Решетка ворот медленно ушла вверх, через пару минут на измученных храпящих конях ворвались двое очень богато одетых слуг, видно сразу, что слуги, но в то же время видно и то, что слуги очень высокого лица. Оба почти сползли с седел, один шагнул к герцогине и, отвесив глубокий поклон, сказал торопливо:

– Его Величество король Кейдан всего в двух милях!.. Он едет в Верхнее Полабье, но страшный ливень размыл дороги. Его Величество почтит вас королевским вниманием, остановившись на ночь. Возможно, если земля не подсохнет достаточно быстро, то пробудет и вторые сутки.

Во дворе мгновение все стояли, замерши, затем забегали, натыкаясь друг на друга. Кастелян понесся в главное здание. Даниэлла бросила на меня умоляющий взгляд.

– Вас что-то тревожит, сестрица? – спросил я ласково.

Она подняла на меня боязливый взгляд, нежные щеки моментально окрасились ярким румянцем.

– Да, сэр…

Видно, как ей хочется называть меня по имени, просто Ричем, как уже называла, но сейчас рядом строгая мать, так что… нельзя. Нельзя, и все тут.

– Говорите, леди Даниэлла, – сказал я тоже тихо, спугнуть эту тихую овечку проще, чем присевшую на ладонь бабочку. – Вы вообще чаще говорите всем, что вы хотите. По вашему тихому слову здесь сделают гораздо больше, чем по грозным окрикам сэра Мартина или леди Изабеллы…

Она так застеснялась, что наклонила голову и совсем было собиралась шмыгнуть обратно в главную башню, но я ухватил за локоть, придержал. Она прошептала, не поднимая головы:

– Мне страшно, сэр Рич…

– Боитесь короля?

– Я всего боюсь, – призналась она. – А короля – особенно.

– Почему?

– Не знаю, – прошелестел ее тихий голос. – Король проезжал здесь два года назад. Я помню, как он на меня посмотрел…

Она вобрала голову в плечи, как испуганная черепашка, осторожно высвободила локоть из моих пальцев и заторопилась к дому. Я постоял, в задумчивости глядя вслед. За спиной послышались шаги. Мартин подошел, лицо злое, мощно хлопал закопченными ладонями по одежде.

– Проклятый кузнец, до чего довел кузницу… Король увидит, позора не оберемся. Сэр Ричард, что-то случилось?

– Знаешь, – произнес я медленно, – я, пожалуй, чуть-чуть задержусь…

Он просветлел, словно на лицо упал луч второго солнца.

– Отлично, сэр Ричард! Прикажете расседлать коня?

Я отмахнулся.

– Не надо. Вообще-то он у меня какой-то… бесчувственный. Есть на нем седло или нет, его не слишком заботит.

Он внимательно посмотрел мне в глаза.

– Да, конечно… Я тоже так подумал, когда он угол яслей отъел, а там была цепь со звеньями в детский кулак размером. Такие кони, говорят, только одного хозяина слушаются? А служить начинают только тому, кто убьет их прежнего хозяина?

– Естественный отбор, – пояснил я. – Может, я все-таки сегодня и уеду, кто знает? Я должен посмотреть…

– На короля?

– На обстановку.

Глава 7

Часа через два к замку подскакали на взмыленных конях трое всадников, богато одеты, поджарые, крепкие, явно не из свиты, а из тех, кто всю эту свиту обслуживает. Они прокричали, что посланы вперед, чтобы приготовить комнаты для короля и его гостей, им открыли врата, леди Изабелла возразила, что в этом замке все ее гости, в том числе и король Кейдан, а комнаты она уже велела приготовить, однако уполномоченные короля достаточно твердо и бесцеремонно заявили, что только они могут определить, подходят королю и его приближенным помещения или нет.

Еще через полчаса с башен, а потом и со стены увидели яркую кавалькаду всадников, похожую на горсть гонимых ветром по однообразно зеленой, но весьма запятнанной свежепромытыми проплешинами долине цветов. Вслед за всадниками несколько десятков измученных и забрызганных грязью до кончиков ушей коней тянут две повозки. Те постоянно застревают, десятка два человек то и дело слезают с коней и начинают выталкивать повозки из липкой грязи.

В свите, по моей прикидке, не меньше полусотни человек, да еще неизвестно, сколько в повозках. Одна из повозок вообще гигантская, словно передвижной вагончик, под нею тяжело вращаются по восемь колес с каждой стороны. Возможно, лимузин этого времени. Если так, то в нем едет сам король. С бабами и шампанским.

Во дворе переговариваются в радостном и тревожном ожидании леди Изабелла, леди Бабетта, Джулиан Дейз и Мартин, за их спинами толпится челядь, по случаю приезда короля спешно одетая в самое чистое и новое.

Первыми во двор въехали и буквально взяли все под охрану, словно во враждебном замке, крепкого вида рыцари. Каждый распоряжается тремя-пятью прекрасно вооруженными воинами, но явно не рыцарского звания, однако видна их выучка, что и понятно: королевские телохранители! Я наблюдал без протеста, хотя и не нравится, что тебя рассматривают как возможного противника, однако это правило любых бодигардов: подозревать всех. А я, кстати, совсем не смотрюсь безобидной овечкой. Меч при мне, молот у пояса, лук за спиной, у ноги замер громадный пес, наверняка боевой, так что никаких обид, ребята. Если бы меня упустили из глаз, это выглядело бы диким непрофессионализмом.

За моей спиной послышались взволнованные голоса:

– Король, смотрите, король!..

– Его Величество едет…

– Смотрите, какой на нем плащ!.

– А конь, а конь!.. Чистый зверь!

Я наконец сообразил, что моложавый мужчина, рослый и крепкий с виду, хотя сильно раздавшийся в талии, что едет на рослом коне в окружении пышно разодетых вельмож, и есть тот, на кого указывают пальцами. Щеки короля явно тоже в согласии с выпирающим животом начали отвисать, хотя он старательно прикрыл их, а также крохотный подбородок – пышной бородой, пегой и неопрятной, будто постоянно вытирает о нее сальные руки. Впрочем, чего это я так зло, он же с дороги, и под дождем мок, и по такой грязи едва не тонул, пока я заглядывал в глубокий вырез платья леди Бабетты.

Короля играет свита, однако и в самом короле чувствуются сила, властность, крутой нрав. Достаточно высокого роста, он сперва оглядел всех во дворе с высоты седла, затем слез, небрежно опершись о головы подбежавших вельмож. Я держался в сторонке, однако меня накрыло, словно холодной волной, знакомым ощущением, когда некто пытается заглянуть ко мне вовнутрь. Я зорко всмотрелся в сопровождающих короля, колдуном может быть любой, одетый как охотник, вельможа или даже слуга.

Все они казались яркими цветами только с высоты стены, а здесь видно, что цветы – только от пояса и выше, а ниже одинаково серые от толстого слоя дорожной грязи и глины. Кони – вообще вывалявшиеся в грязи носороги: масть можно определить только по кончикам ушей, да и то не у всех.

Рядом с королем встал, настороженно поглядывая по сторонам, грузный человек в просторной одежде, похожей на сутану. В левой руке длинный посох, смахивающий на епископский, даже архиепископский, но, как и сутана, только смахивающий. На шее толстая золотая цепь с массивным амулетом на груди в виде зеленой жабы, еще одна цепь, на ней амулеты и талисманы помельче, эта до самого пуза, объемного и при ходьбе сдвигающегося направо и налево.

Справа от короля очень рослый и массивный рыцарь в полных доспехах, только голова остается непокрытой, суровое обветренное лицо, жестокий взгляд, квадратная челюсть – сразу видно полководца, что больше проводит времени в дальних лагерях, чем вот так в королевской свите.

По коже сыпануло морозом, тут же исчезло. Я постарался ничем не показать, что ощутил прощупывание, но как бы невзначай повернулся, попутно мазнув взглядом по толпе, мышцы напряглись, с трудом удержался, чтобы не вздрогнуть так, что на мне зазвенит все железо, как в огромном будильнике.

Над епископом, так я его пока назвал, колышется, словно столб дыма над горящим нефтехранилищем непроницаемый черный столб. Он показался мне таким плотным, словно из черного дерева, только что не блестящий, лишь присмотревшись, различил стремительное движение частиц, взбегающих от его плеч и головы по столбу ввысь.

Если в Каталауне над колдунами я видел только зловещие черно-красные облака, похожие на созревшие нарывы, вширь столько же, сколько и ввысь, то здесь жуткий столб, при виде которого мурашки по всему телу, седалищный нерв первым ощутил невероятную мощь, заключенную в этом столбе.

Остальные спутники короля ничем особенным не отмечены, разве что у каждого либо амулет, либо талисман, каждый окутан недоброй мглой, но сами люди – нет, обычные самодовольные проныры, что умеют оттереть от правителя дельных людей, захватить все должности, все чины и привилегии.

Леди Изабелла выступила вперед, низко поклонилась. Мне показалось, что тот, кого я определил в главнокомандующие армией, чуточку подобрался и постарался втянуть живот, но втянул ли, в кирасе не видно.

– Ваше Величество, – произнесла она таким радушным голосом, которого я у нее еще не слышал, – позвольте приветствовать вас в нашем замке и заверить, что он в полном вашем распоряжении!

Король рассматривал ее с интересом, герцогиня все еще яркая и красивая женщина, перевел взгляд на Дженифер и Даниэллу, по леди Бабетте лишь скользнул взглядом, снова обратил взор на герцогиню.

– Вы все такая же красавица, – сказал он, – как и в прошлый раз… Нет, вы явно похорошели! Или отсутствие супруга так сказывается?

Придворные подобострастно заржали, герцогиня слегка улыбнулась.

– Ваше Величество, в присутствии мужа я выгляжу получше.

Король кивнул.

– Мы сейчас приведем себя в порядок… а потом встретимся на пиру в нашу честь. Здесь вода отыщется?

Вперед выступил Джулиан Дейз, угодливо поклонился.

– Ваше Величество! В покои уже натаскали горячей воды. И еще принесут, так что позвольте показать вам…

Король отмахнулся.

– Уверен, мои слуги уже все устроили.

Я наблюдал, как его окружили и повели в восточную башню, за королем медленно втянулась вся свита, грязная настолько, словно последнюю милю брели по пояс через непролазное болото, давали всему налипшему застыть на теле, а потом снова лезли в грязь.

Мартин подошел ко мне сзади, я услышал почти заговорщицкий шепот:

– Первый при короле – Вирланд Зальский. Следите за его руками, сэр Ричард. Раньше это был исполненный благородства воин, но последние годы – постоянно при короле. Кто знает, какой он теперь?

Так же неслышно приблизился Джулиан. Глаза поблескивали, он возразил негромко:

– Уже не Вирланд первый, дорогой Мартин. Уже не Вирланд… хотя он, согласен, при данных обстоятельствах для нас намного предпочтительнее. Сейчас всех оттеснил Рено де Три, он считается великим магом королевства. Без совета с ним король шагу не ступит! Вот что значит мудрый советчик.

Он с достоинством выпрямился, дескать, а здесь единственным достойным советчиком, к мнению которого нужно прислушиваться, является сами знаете кто, не буду указывать пальцем.

Я отвел Зайчика обратно в стойло, поцеловал в замшевый нос и пообещал, что скоро уедем, мне самому здесь как-то не весьма, даже очень не весьма как-то, и вообще нас здесь не чешут. Он сопел и сочувствующе тыкался теплой мордой в плечо, шумно дышал горячим воздухом в ухо. Пса я отвел в покои с застывшими рыцарями, поклонился им и попросил позволения подержать тут немножко собачку. Она тоже из вашего времени, порода такая редкая.

Пес прыгал мне на спину, я едва удержался на ногах, собака у меня ужасная: если не залижет, то затопчет, сказал строго:

– Жди!.. Ты же знаешь, я без тебя ни шагу. В смысле когда дело доходит до чего-то серьезного. К примеру, обед там или ужин… Жди!

В коридоре яркий свет, в забытых и заросших мхом подсвечниках появились свечи, в плошках светильников – масло. Сейчас все горит, полыхает, освещает и озаряет потолок и стены почти солнечным светом.

Я быстро шел к главному залу и отмечал, что для короля действительно зажжены все свечи и светильники. В холле, коридорах, переходах и, конечно же, во всех залах. Надо думать, что и запасы провизии опустошат за первый же день изрядно, так что кастеляну надо позаботиться, чтобы сегодня же закупили в селах и к утру пригнали стадо коров. А то и прямо там забить, а в замок привезти на телегах, прикрыв разделанное и очищенное от шкур и костей мясо попонами.

Вот какой я заботливый и предусмотрительный, мелькнула едкая мысль. В самом деле становлюсь феодалом, мыслю как крупный хозяйственник, только кепки недостает… Интересно, долго ли продержусь, не пользуясь правом первой брачной ночи?

Из большого зала бьет свет, будто там горит солние. В распахнутые настежь двери видно, как туда натаскали еще столы, накрыли цветными скатертями. Слуги сбиваются с ног, и когда король сменил одежду на чистую, столешницы уже ломились под тяжестью дорогих яств, лучших вин, редких фруктов.

Галдящая толпа заполонила зал, возле короля некий порядок, во всяком случае расселись по рангу, однако со второго десятка полная анархия, все плюхаются там, где, по их мнению, жареный гусь толще, запеченный на углях олень крупнее. Герцогиня, ее дочери и неизменная леди Бабетта, раскрасневшаяся от обилия мужчин, заняли места по другую сторону стола напротив короля и его ближайших придворных.

У входа в зал толпятся, не переступая порога, как приехавшие с королем оруженосцы, слуги и прочая челядь, так и местные слуги, жадно глазеют на приехавших, обмениваются впечатлениями. Я остановился позади них, с моим ростом хорошо смотреть поверх голов, старался понять, что же меня удерживает от того, чтобы сесть на коня и ехать на свой Юг… да-да, на свой, потому что он мне нужен, но торчу здесь, прикованный жалобным видом тихой безропотной овечки Даниэллы, что и сейчас, сидя рядом с властной матерью, не смеет поднять глаз от тарелки, а в зале гремит хохот, со всех сторон чавканье, стук ножей по блюдам, треск раздираемого мяса, хруст костей, снова чавканье иплямканье…

Король ел сперва быстро, утоляя голод, затем уже смаковал, а когда начал отрыгиваться, обратил посоловевший взор на герцогиню.

– Я слышал, – сказал он покровительственным голосом, – герцог все еще на турнире?.. Гм, весьма опрометчивый поступок для такого убеленного сединами мужа. Да, он непревзойденный воин, однако преклонный возраст даже легендарного героя Уильяма Маршалла заставил выронить меч… Впрочем, я знаю о настоящей миссии герцога, леди Изабелла! Вы должны гордиться своим мужем. Если у него получится задуманное… о, тогда герцог станет настоящим героем. И его владения прирастут новыми землями. Но что это мы все о делах да о делах?.. У вас прелестные дочери, леди Изабелла!

Герцогиня слегка наклонила голову.

– Благодарю вас, Ваше Величество.

Он оценивающе рассматривал обеих, Даниэлла покраснела и не смела поднять глаз от тарелки. А Дженифер ответила дерзким взглядом, только я видел в этой дерзости беспомощность и даже страх. Лишь Бабетта вовсю строит глазки напропалую, под жадными мужскими взглядами она расцвела, как цветок, на который в жаркий день упали дождевые капли.

Король продолжал рассматривать дочерей герцогини, как двух коз на базаре.

– Уже совершеннолетние?.. Обе?.. Прекрасно, прекрасно. Тогда я, как король, охотно воспользуюсь правом сюзерена и окажу вам, леди Изабелла, и вашим дочерям высочайшее покровительство.

Леди Изабелла, побледнев еще больше, снова поклонилась.

– Мы счастливы, Ваше Величество.

– Ваш отец, – продолжил король, – явно собирался выдать их замуж… Гм, я рад, что смогу помочь ему. В отсутствие герцога я принимаю решение выдать ваших дочерей. Вон граф Марселей уже созрел для женитьбы, очень способный молодой человек… Кто у вас старшая?

Леди Изабелла ответила мертвым голосом:

– Моя дочь, Даниэлла…

– Прекрасно, – отрубил король, – юную леди Даниэллу выдадим замуж за графа Марселена. Граф!

За столом поднялся и отвесил учтивый поклон очень грузный молодой парень с туповатой деревенской физиономией, но очень бледный, что говорит о жизни аристократа, чья жизнь начинается, как у вампира, в сумерках и длится всю ночь на балах и увеселениях. Еще я обратил внимание на губы и понял, что значит выражение «порочные». Вроде бы все дело в генетике, ан нет, порочные и все тут. И человек при таких губах обычно порочный.

Леди Даниэлла дрожала, как осиновый лист. Ложка выпала из ее ослабевших пальцев, но за гамом голосов и звяканьем ножей по тарелкам этого никто не услышал.

– И леди Дженифер найдем жениха, – заявил король жирным голосом, он оглядел пирующих, многие поспешили поклониться, другие вскинули в его честь кубки с вином. – Например… сэр Франсуа?

На дальнем конце стола поднялся очень немолодой и тоже очень грузный мужчина. Не медведистый, а больше похожий на кабана. Взглянул на Дженифер, криво усмехнулся.

– Если за ней будет неплохое поместье, то, думаю, она мне подойдет…

Слуги тихонько переговаривались, вздыхали и посматривали в зал с жалостью. Я раздвинул их, как лодка раздвигает мелкие льдинки, вошел в зал, нарочито громко топая и позвякивая дорожным снаряжением. На меня начали оглядываться, наконец оглянулся и король. Я видел, как взлетели его брови, не часто он видит мужчин моего роста, но прежде, чем он открыл рот, я учтиво поклонился.

– Ваше Величество, – сказал я как можно более приятным, но громким голосом, – никто из нас и вообще никто не посмеет поставить под сомнение ваше великодушие и жажду заботиться о благе своих подданных. Именно этим, как мы все видим, продиктовано ваше желание выдать леди Даниэллу замуж за сэра Марселена, без сомнения, человека, наделенного умом, отвагой, что явственно читается на его лице…

В толпе придворных кто-то хихикнул, я сам старался не смотреть на расплывающуюся от постоянного пьянства рожу сэра Марселена. Король кивал, но в конце нахмурился, спросил с подозрением:

– Все это верно. Но к чему такая речь?.. Кто вы, сэр? Ваше лицо мне кажется знакомым, но я вас не могу припомнить.

Я поклонился еще учтивее.

– Ваше Величество, меня зовут Ричардом Длинные Руки. А лицо мое знакомо Вашему Величеству потому, что я – сын герцога Готфрида.

За столом прокатился вздох удивления. Меня рассматривали, как диковинного зверя, приподнимались, переговаривались, говор прокатился по рядам. Я выпрямился, раздвинул плечи и постарался выглядеть еще внушительнее. Взгляд, естественно, немножко бараний, это в глазах опытных людей говорит о врожденном благородстве и чистоте крови.

Король рассматривал меня тоже с удивлением и быстро растущим понятным раздражением.

– Сын?.. Сын герцога Готфрида? Впервые слышу.

Я улыбнулся как можно чистосердечнее, дескать, душа нараспашку и сердце на рукаве.

– Он сам услышал только на турнире, когда повидался с той женщиной, которую утащил в постель двадцать пять лет тому назад. Но он признал меня. Вот его кольцо…

Я показал перстень с фамильным гербом. Его осмотрели двое, помимо короля, черный епископ и здоровенный рыцарь с суровым лицом, которого я определил как полководца.

– И что же? – спросил король с подозрением. – Пусть даже вы трижды сын герцога Готфрида, хотя я предпочел бы это услышать еще и от герцога, но какое отношение…

Свита слушала внимательно, чувствуют, как растет напряжение, я сказал чуть громче:

– Герцог задержится в Каталауне на некоторое время по своим делам. Впрочем, вы их знаете, потому я пользуюсь случаем сообщить… о чем не сказал даже герцогине, что захват власти в королевстве Вексен удался. Король Барбаросса свергнут, герцог Ланкастерский убит, почти вся местная знать погибла в короткой, но кровавой междоусобице. Так что герцог, как вы понимаете, немного задержится, а я правлю здесь от его имени. Чтобы не было сомнений, он дал мне кольцо и велел поспешить в замок. Я должен замещать его особу до тех пор, пока он не вернется. Это значит, Ваше Величество, говоря простым языком, что хотя герцога здесь нет, но есть я. В его отсутствие только я, будучи дееспособной и половозрелой особью мужского пола, могу решать, за кого отдавать замуж своих младших сестренок. И вообще… отдавать ли. Я еще подумаю.

За столами ахнули, в огромном зале повисла такая зловещая тишина, что звон от крыльев пролетевшей мухи оглушил бы всех. Лицо короля медленно наливалось гневом.

– Что?.. Перечить мне?.. Да я… в кандалы! Сгною!..

Однако стража пока не двигается с места, король сыпет угрозами, но прямого приказа схватить и бросить в темницу пока нет, а я сказал очень учтиво и твердо:

– Я не ваш подданный, Ваше Величество. Потому не можете вот так просто со мной всего лишь согласно вашей королевской воле!.. Я – подданный короля Шарлегайла, который в одиночку выдерживает натиск армий Тьмы и потому чтим всеми королями христианского Севера. К тому же я – паладин Господа Нашего, и если вам восхотелось потягаться не только со всеми королями и благородными сеньорами, но и со святой Церковью нашей… что ж, велите схватить меня. Вам мало не покажется, Ваше Величество.

Глава 8

Все застыли, страшились смотреть на короля, явно мечтали исчезнуть, чтобы не присутствовать при сцене, когда всемогущий король вынужден будет отступить перед безвестным рыцарем. Только Даниэлла смотрела на меня отчаянно-умоляющими глазами загнанного кролика, а леди Изабелла, побледнев, всматривалась в придворных, будто надеялась получить от них помощь.

Наши с королем взгляды сомкнулись в безмолвной схватке. Я – король, сказал он отчетливо, хоть и беззвучно. Я полный хозяин в королевстве. Я могу растереть тебя в пыль!

А вот фига, ответил я так же твердо. Я не из коровника, побродил по свету с обнаженным мечом в руке и знаю, что таких королевств – как жаб в болоте. Так что не надо пыжиться, ах-ах, Ваше Величество. Чем дальше к Югу – тем крылья у королей подрезаннее. Иностранца схватить и бросить в темницу – это не своего слугу выпороть. Тем более знатного иностранца, за которым не только уязвленное самолюбие королей, но в самом деле святая церковь! Уж она-то не потерпит, чтобы попирали ее самолюбие.

Он еще некоторое время испепелял меня взглядом, потом лицо разом постарело, осунулось, он произнес тем же громким и жестким голосом, но я отчетливо услышал в нем нотку поражения:

– Я не признаю вас, незнакомец, сыном герцога Готфрида…

В свите начали переговариваться, я видел по их лицам, что они во мне уже признали сына по росту и внешнему сходству и, самое главное, что так интереснее, скандальнее, больше пищи для разговоров и слухов. Справа к королю наклонился тот великан, который полководец, кажется, его зовут Вирланд Зальский, что-то пошептал. Король скривился, но закончил уже чуть-чуть другим тоном:

– Однако до возвращения герцога этот вопрос пока отложим. Садитесь, пируйте! Покажите себя за столом таким же героем, каким вы… кажетесь.

Я поклонился и ответил холодновато, с достоинством:

– В этом замке все мы пользуемся гостеприимством леди Изабеллы, супруги герцога Готфрида Валленштейна. В том числе и вы, Ваше Величество! Только леди Изабелла вправе приглашать за стол. Но я уже испросил у нее разрешение проследить за порядком во дворе, так как нашему начальнику охраны замка сейчас прибавилось работы.

Леди Изабелла держится напряженно, как туго натянутая струна, я чувствовал, как быстро она перебирает варианты ответов, и сейчас почти никто не заметил крошечную заминку с ее ответом:

– Да, сэр Ричард, вы меня очень обяжете.

– Спасибо, леди Изабелла, – ответил я и с поклоном удалился.

В дверях от меня шарахнулись во все стороны, но за спиной я слышал восторженный шепот, который провожал всю дорогу, пока я не вышел во двор.

Слуги уже не сбиваются с ног, хватая коней и отводя в конюшни, неспешно распрягают оставшихся из телег с цельными колесами. Огромная повозка, что с множеством огромных колес на каждой стороне, накрыта серым грязным полотном. С одной стороны сдвинулось почти наполовину, я успел увидеть клетку с толстыми металлическими прутьями. Нечто крупное лежит на дощатом полу, клетку тут же снова накрыли полотном, я успел только ощутить долетевший с ветром слабый запах лесного зверя.

Вторая повозка втрое меньше, но запах зверя из-под плотно закрывающего до самых колес чехла сильнее и резче.

Я наблюдал со ступеней, за спиной то и дело раздавался шепот, шелестели шаги. Слуги продолжают делиться сенсацией, внебрачный сын герцога круто берет власть в свои руки и осмеливается перечить самому королю, герцогиня молча разрешила ему говорить от имени семьи, король в ярости…

Прозвучали шаги, человек вышел из-за спины и встал рядом. Я покосился на державное лицо кастеляна, он буквально помолодел, сияет, глаза блестят молодо.

– Любуетесь? – спросил он. – Вот это власть! Это мощь…

Я переспросил с непониманием:

– По каким признакам?

– Разве не заметили? Только король может отправляться в рядовую поездку по землям вот так… со всеми удобствами. Он даже зоопарк с собой захватил! Не весь, конечно, у Его Величества дома около сотни диковинок, но самые любимые… или недавно пойманные возит с собой, пока не налюбуется.

– А потом? – поинтересовался я. – Отпускает, чтобы не нарушать равновесие?

Он взглянул с укоризной.

– Зачем же? Если зверь диковинный и ценный, оставляет в своем королевском зоопарке. Если не особо диковинный – дарит венценосным правителям соседних королевств или крупным лордам.

Он рассказывал важно, наслаждаясь чужой мощью и богатством, идеальный лакей, наслаждающийся своим лакейством и благоговеющий перед власть имущими. Вообще-то ничего нового, наши кинозвезды тоже в путь отправляются с кучей парикмахеров, массажистов, маникюрш, визажистов, специалистов по мытью ванн, своими собачками и работниками по выгулу этих собачек, собачьими парикмахерами и огромнейшим гардеробом на тысячу платьев и полтысячи пар обуви.

– А он это на свои деньги, – пробормотал я, – или на деньги налогоплательщиков?.. Все-таки две большие разницы. Впрочем, не ломайте голову, это же ясно. Как думаете, король завтра упрется? Или за ночь земля не подсохнет?

Он покачал головой.

– Надеюсь, Его Величество задержится еще хотя бы на пару суток. Это же такая честь, такая честь!.. Сэр Ричард, вы совершенно зря грубили Его Величеству. Я понимаю и одобряю ваше желание сконцентрировать всю власть в своих руках, именно об этом я вам и говорил, а вы еще колебались… однако же это король, понимаете? Он дунет – и вас унесет ветром. Как бы вы ни пыжились, но у короля власти и мощи больше, это бесспорно, не так ли?

– Это так, – согласился я неохотно. – Он просто опешил, потому и отступил. Но, думаю, его отступление – тоже разгон для прыжка.

Он повернулся и внимательно посмотрел в мое лицо.

– Странно, что вы так хорошо все понимаете. Как поступите? Хотите, я прикажу срочно оседлать вашего коня?.. Если выедете сейчас, то, возможно, король о вас просто забудет. Во всяком случае, преследовать не станет.

– Ого, – сказал я, – а ведь вы еще вчера уговаривали меня взять власть в свои руки!

Он пожал плечами.

– Мы с вами знаем, герцог вернется не скоро. А этот замок уязвим, ему нужен сильный защитник. Но сейчас вы в опасности, разве непонятно?

– Спасибо, – ответил я. – Я все понимаю. Однако же я – христианин. На самом деле, не только для показухи. Я не могу оставить беззащитных женщин. Над которыми, как вы тоже понимаете, вот-вот совершится насилие.

– Вы его только отсрочили, – предупредил он. – Король все равно выдаст дочерей герцога за тех… за кого пожелает.

– Как старший брат, должен воспротивиться.

Он хмуро скривил губы.

– Северянин!

– Да, – согласился я, – у нас еще сохранились остатки идеализма. К тому же, согласно христианской доктрине, для каждого мужчины, тем более – для рыцаря, каждая женщина – сестра. Он должен заботиться о ней с братской любовью.

Он усмехнулся, но смолчал, только на лице я отчетливо прочел сожаление, что меня, такого молодого и способного принести какую-то пользу, завтра поволокут либо на виселицу, либо на плаху. Если не убьют в постели.

Когда он ушел, я подумал со злостью, что скользкий налим прав: какая от меня польза, если убьют? Или есть? Ведь если король сумеет убрать меня с дороги прямым убийством, это подорвет его репутацию и пошатнет власть. Значит, есть смысл и в самопожертвовании? Это как трупами забросать дзот?

Я повернулся к распахнутому входу, сделал шаг и едва не столкнулся с Даниэллой, она почти бежала через холл, бросилась мне на шею, жарко поцеловала в щеку. Это был чистый детский поцелуй или же чистый братский, то есть сестрячий поцелуй, в котором нет и следа чувственности, в огромных серых глазах такая благодарность, что у меня защемило сердце.

– Сэр Ричард, – прошептала она, – вы меня спасли!.. Я с детства мечтаю уйти в монастырь и посвятить себя уходу за сирыми и немощными. Ибо мир жесток, а доброты и участия в нем так мало. Если меня выдадут замуж, как распорядился король, я лучше покончу с собой…

– Самоубийство грех, – напомнил я. – Такие души не попадают в рай. А хоронят самоубийц за оградой вместе с преступниками. Только Господь, который дает жизнь, вправе отнимать ее, хотя, конечно, отнимает всякая гадина. Леди Даниэлла, укрепитесь духом. Король не всесилен, хотя это он старается всем внушить и даже вдолбить. Сам он знает, что это далеко не так. Пока он не уедет из замка, я тоже не уеду и позабочусь о вас…

Она воскликнула с сияюшим от счастья лицом и блестящими, как звезды, глазами:

– О, сэр Ричард!.. Я чувствую в вас любящего старшего брата, что заботится о сестрах! Как могут мама и сестра сомневаться, что вы… Валленштейн!

– Все подвергай сомнению, – сказал я строго, – как сказал один классик сатанизма. Это модно, это спасет от многих неприятностей… правда, жизнь такого человека черна и безрадостна, зато… безопасна. В какой-то мере. Есть такая весьма популярная философия пескаризма… Я сам ее придумал, но это не важно. Укрепитесь духом, Даниэлла.

Она прошептала смущенно:

– Не сердитесь на сестру…

– На леди Дженифер?

– Да.

– Почему я должен сердиться?

Она посмотрела на меня робко.

– Она обижает вас. Я не знаю, почему так вдруг…

Я отмахнулся.

– Любая женщина уверена, что дважды два станет равно пять, если как следует поплакать и устроить скандал. Просто леди Дженифер хочет, чтобы дважды два было равно еще и козе с мандолиной. Ну и что? Женщинам прощается многое. Вообще им можно все. К тому же я, как старший брат, могу ли сердиться на взбалмошную сестренку?

Она опустила голову, голос был едва слышен:

– Она сомневается, что вы… что вы…

– Знаю, – сообщил я. – Миром, как сказал другой сатанист, правит экономика. Для леди Дженифер удобнее, чтобы никакого старшего брата не было, тогда у нее больше независимости. А вот леди Изабелла, как главный экономист, еще не решила: больше выгод или ущерба с моим появлением. От этого зависит – признает меня сыном герцога или нет. К примеру, для начальника стражи я бесспорный Валленштейн, ибо хорошо сражался, взял пленных…

Она смотрела снизу вверх большими расширенными глазами, впитывая азы рационализма, как вдруг нежные щеки залил румянец. Я не сразу врубился, что она уже примерила к себе, и оказалось, что ей тоже выгодно признать меня братом.

Я обнял ее, она прижалась к моей груди, всхлипнула.

– Ах, сэр Ричард…

– Ричард, – напомнил я. – Если, конечно, брат… а вообще лучше, как ты и говорила, Рич.

– Прости… Ричард. Да-да, конечно, Рич.

Придерживая за плечи, я повел ее через холл. По дороге встретили нескольких придворных короля, их легко отличить даже не столько по ярким крикливым одеждам, а по наглой и развязной манере. То и дело слышались испуганные вскрики служанок, не всем нравится, когда вот так при всех им задирают юбки, везде гремит пьяный хохот, придворные чувствуют себя полными хозяевами.

Даниэлла вздрагивала, прижималась, я придерживал ее за хрупкое, как у птички, плечо, старался передать ей уверенность, которой, увы, не чувствовал сам.

– Все обойдется, – приговаривал я убеждающе. Все обойдется. Они скоро уедут. Ничто тебе не грозит…

У ее двери на скамеечке сидит с вязанием в руках немолодая грузная служанка. Увидев нас, подхватилась, на лице тревога.

– Моя госпожа! С вами все в порядке?

– Пока да, – ответил я за Даниэллу. – Закройтесь и не открывайте никому, поняла?

Она закивала, глядя мне в глаза преданно.

– Даже, – сказал я строго, – если будут ломиться именем короля!

Она заколебалась, затем наклонила голову.

– Хорошо, ваша милость. Все в замке слышали, что настоящий хозяин здесь вы, а король – гость. Я так и отвечу.

– Молодец!

Дождавшись, когда дверь захлопнулась, я отправился по длинному коридору в свою башню. Несколько раз встретил подвыпивших гуляк из королевской свиты, но с этим ничего не поделаешь, запретить не смогу, так что лучше всего наконец-то поспать.

В коридоре возле двери моей комнаты в красивой позе нетерпеливо переминается с ноги на ногу пышно одетый молодой рыцарь. Я насторожился, однако рыцарь еще издали поклонился со всей учтивостью, я ответил небрежным жестом, как полковник молодому лейтенанту. В светлых глазах рыцаря мелькнуло любопытство, но ничего не сказал, снова поклонился, уже чуть сдержаннее, произнес вежливо:

– Его Величество, король Кейдан, властелин Барруа и Монтегю, владетельный граф Перрине и гранд Прованса, герцог Госсюйенса и князь Арраса просит вас пожаловать в его покои.

– Там и так полно народу, – ответил я. – И король, и граф, и гранд и еще какие-то странные личности… Тоже пьют? Или в триктрак играют?

Он высокомерно усмехнулся.

– Сэр Ричард, это все титулы моего славного и доблестного господина, известного своим великодушием и щедростью.

– Всего-то, – удивился я, – очень уж бедный у вас монарх! Вот когда называют все титулы Его Величества Шарлегайла, там можно трижды обойти замок да еще и к служанкам заглянуть позабавиться. А вернетесь как раз когда заканчивают перечислять его владения и титулы! Вот это король. Когда идет, сразу видно, что держит на плечах такую уйму…

Он насупился.

– У Его Величества тоже много титулов, но я назвал самые главные.

Я задумался, затем надменно выдвинул челюсть и посмотрел на него свысока и с подозрением.

– А нет ли здесь урона моей рыцарской чести?

– Нисколько, – заверил он поспешно. – Полным титулом Его Величество именуют только в самых торжественных случаях во время приема послов или на бракосочетаниях…

– Да? – спросил я все еще в сомнениях. – Ну ладно, поверю вам на слово. Вы ведь дворянин?

– Да, сэр, а как же иначе…

– Да кто знает, за какие особые заслуги вы при короле… Может быть, вы грек! А то и вовсе – француз. Ладно, что изволит обладатель такого количества титулов от человека, который обладает только незапятнанным именем?

Он вскинул брови, на лице безмерное удивление. Даже всмотрелся в меня с некоторым беспокойством, словно вот-вот кинусь и покусаю.

– Его Величество приглашает! В этих случаях не спрашивают.

– Если это придворные, – уточнил я и посмотрел на него не только сверху вниз, это у меня и так получается неплохо, а как на одного из бесчисленных лакеев, снует тут всякая пузатая мелочь, рыцарь покраснел и надулся, я же добавил безжалостно: – или вассалы этого короля. Именно этого. Я же, смею напомнить Его Величеству еще раз, не являюсь ни его вассалом, ни даже его подданным. Потому я, относясь со всевозможным уважением и даже почтением к Его Величеству, тем не менее сам выбираю, принимать или не принимать предложение Его Величества пообщаться. Вы, сэр, понимаете, что мы должны быть щепетильны к любому ущемлению наших прав… в смысле рыцарской чести и достоинства. Вам это доступно или повторить?

Он смотрел уже холодно и с нескрываемой враждебностью.

– Я смогу повторить дословно, – отрезал он с ледяным высокомерием. – Но от себя добавлю, сэр рыцарь, что к монаршим особам нужно относиться с большим почтением.

Парнем он выглядел честным, я рискнул чуть-чуть приоткрыться, не следует множить врагов без острой надобности, это уже не из Евангелия, а из курса молодого бойца:

– Понимаете, сэр… я предпочитаю, чтобы при наших встречах присутствовало как можно больше людей, а также народу. Иначе, если я вдруг чем-то обижу Его Величество в беседе наедине, ему трудно будет защититься, так ведь? А я не хочу показаться неучтивым. А вот когда много глаз, никто не посмеет быть грубым и наглым…

Он похлопал глазами непонимающе.

– Вы не станете говорить грубости, – заявил он. – Его Величество умеет быть великодушным и щедрым…

– Я пока еще не прошу милостыню, – прервал я и принял подобающий вид оскорбленного до глубины сапог рыцаря. – У меня добрый конь и добрый меч – разве это не основное богатство рыцаря?

– Но Его Величество…

Я покачал головой.

– Так и передайте, сэ-э-э-эр. Если Его Величество изволит что-то мне сказать, это можно будет сделать во время общего ужина. Или – завтрака. Если, конечно, ужин или завтрак состоятся в большом зале. Я не хочу упиваться мудрыми словами Вашего Величества один, я не такой эгоист! Пусть и другие припадут к роднику мудрости Его Величества.

Он нахмурился и отбыл, а я ощутил досаду, что пытался что-то втемяшить в туповатую башку всего лишь рыцаря. К королю нельзя не только идти, но вообще нельзя попадаться ему наедине или даже с минимальным числом его людей. Могут зарубить и сказать, что так и было, они не убивали, я сам уже мертвый пришел. А вот когда народу много, на все рты не накинешь платки, кто-то по пьяни да проболтается о самоуправстве, авторитет такого короля рухнет, его начнут опасаться остальные лорды и феодалы. А кого боятся, того постараются сместить, здесь пока что не абсолютная монархия, а довольно шаткая, полностью зависит от консенсуса между владельцами замков.

Пес бросился мне на шею, я цыкнул, объяснил, что задержимся до завтра, так что спи, лежебока, если бы человек спал, сколько спят собаки, у него бока стали бы от пролежней как у черепахи панцирь.

Сел, лег, вскочил, сердце колотится, ну не могу, когда в замке могут сейчас кого-то обижать… ну ладно, всех не защитишь, со слугами – хрен с ними, кто им мешал подняться по социальной лестнице, так нет же – пьют и перемывают кости господам, а вот сестер жалко. Даже в какой-то мере герцогиню жалко, сама с этой оравой не справится…

В коридоре свет стал, кажется, еще ярче. Слуги не только все свечи зажгли, но и воткнули добавочные во все щели, гулять так гулять, ради короля можно и замок спалить, не свой – хозяйский. Хорошо, за ливень все отсырело….

– Опять, – сказал я вслух со злостью, – неужели я такой уж хозяйственник? Да ты гвоздя никогда ровно забить не умел, забыл, придурок?

Глава 9

Я замедлил шаги, впереди медленно идут мужчина и женщина, вижу только его мощную фигуру, бычий затылок и коротко обрезанные волосы, зато герцогиню узнал сразу по идеально прямой спине и тщательно убранным в старом стиле волосам.

До слуха донесся его рокочущий, исполненный силы голос:

– Леди Изабелла!.. Сама судьба привела меня сюда в момент, когда герцог отбыл со своим безумным предприятием на Север…

– Почему уж таким безумным? – спросила она, защищаясь. – Он всегда все продумывал…

– Но не сейчас, – возразил мужчина. – Не знаю, что толкнуло такого ранее холодного и расчетливого человека на рискованный, даже опрометчивый шаг, не побоюсь этого слова, но он может сломить голову. Я бы не оставил вас на его месте.

– Граф, граф, – сказала она предостерегающе. – Он вернется! Вернется с победой.

– Но сейчас его нет…

Она засмеялась, я с удивлением услышал в ее голосе нежность.

– Граф, мы уже не молоды.

– Это я не молод, – возразил он с жаром, – но во бьется все то же пылкое сердце!.. А вот вы все так молоды и горды, прекрасная Изабелла. Леди Дезда была хорошей и доброй женщиной, но я слишком часто для почтенного мужа, пребывая в законном браке вспоминал вас, леди Изабелла. И когда Господь забрал Дезду к себе, пусть земля ей будет пухом, я уже не мог изгнать ваш образ из памяти. И едва король предложил сопровождать в инспекционной поездке по приграничным крепостям, я согласился с тайной надеждой, что вдруг да удастся завернуть к вам…

Я не видел ее лица, но голос ее был тих, в нем прозвучала грусть:

– И этот дождь сыграл с нами злую шутку…

– Леди Изабелла, в моих краях модно быть безбожником, но сейчас я готов поверить, что сам Господь послал этот ливень, чтобы дать нам возможность встретиться!

– Ах, дорогой Вирланд…

– Леди Изабелла, а вдруг эта встреча не случайна? Пусть Бога нет, но что-то же есть? Судьба, фатум…

Она покачала головой, однако в голосе я уловил странную нежность:

– Граф, судьба проявила свою волю, когда меня выдали за Готфрида, а вас король послал на границы с варварами…

– Я не погиб, – возразил он, – как рассчитывал король! С той поры сменилось четыре короля, а я лишь приумножал владения, становился могущественнее. Уже не безымянный однощитовик, а сеньор, под рукой которого пять тысяч рыцарей! А за последний мой рейд я получил прозвище Зальского… Так что судьба последнего слова еще не сказала, дорогая леди Изабелла.

– Вирланд, Вирланд…

Мне почудилось, что в голосе герцогини все больше нежности, что и понятно, каждой льстит, что мужчины их помнят, да еще так долго помнят, а я наконец вспомнил, что подслушивать нехорошо, хоть и приятно, потому нужно как-то балансировать между приятным и положенным, так что поподслушивал немножко и хватит, дай и другим погрешить, замедлил шаг, свернул на веранду и осмотрел сверху двор.

В большом зале продолжается пир, уже знаю по опыту, что так может тянуться сутками, а во дворе впятеро больше слуг таскают воду, дрова, выкатывают бочки с вином, тащат огромные окорока, желтые круги сыра…

Солнце уже на западной части неба, скоро начнет опускаться к горизонту, но день тянется, как последняя капля клея, что вытянулась уже в струну, вот-вот оборвется, но все никак не может прервать ниточку.

Я поймал себя на том, что иду по периметру, присматривая за порядком, оценивая, прикидывая, стараясь понять, во что все это выльется. Прошел южную башню, где приближают будущее алхимики, затем по коридору до восточной, здесь меня встретили враждебно настроенные молодые рыцари и объявили, что в этой башне расположился Его Величество со свитой, посторонние сюда не допускаются…

– Я не посторонний, – ответил я миролюбиво, – но вы правы, правы. Безопасность соблюдать просто необходимо!.. Я сейчас уж пройду через холл, раз уж здесь, не поднимаясь в верхние покои, и обещаю, что не появлюсь здесь до отъезда Его Величества как сам, так и велю не тревожить эту часть замка нашими людьми… так пойдет?

Молодой, но с виду бывалый рыцарь сказал по-деловому:

– Все прекрасно, сэр. Я рад, что вы понимаете, как важно и как трудно охранять венценосную особу. Спасибо за сотрудничество!

Я откланялся, прошел через холл, подумал и вышел во двор. На булыжниках полыхают костры, слуги жарят мясо на углях и на прутьях, по рукам ходит бурдюк с вином. Я двинулся медленно и пугающе грозно, насупленный и сверкающий очами, разговоры стихали, а за спиной после долгого молчания возникал почтительный шепот, словно ветер шуршит старыми тряпками.

Перед входом в северную башню в бочках ярко горит смола, высокие факелы взметывают оранжевые языки чуть ли не до самого верха стены. Солнце уже на той стороне неба, во двор пали густые тени. Скорее бы вечер и ночь, должны угомониться после такой тяжелой дороги…

На входе встретил пару испуганных и молчаливых слуг из местной челяди, один уже с подбитым глазом, оба сорвали шапки и низко кланялись. Как там герцогиня, мелькнула мысль, обе ее дочери, леди Бабетта… ну, эта не пропадет, это в ее покои должны стремиться попасть подвыпившие и разгоряченные жареным мясом с острыми специями гости… Лишь бы только в ее.

В большой холл притащили пару столов, несколько молодых дворян пьют и лапают служанок. Те смеются, раскраснелись, довольные, все же лучше, чем когда то же самое проделывают конюхи, не успев отмыть руки от навоза. Я быстро посмотрел на лестницу, там в кружок собрались пятеро молодых и сильно выпивших вельмож, громко смеются, один все время пытается петь, ему совали в руки кувшин с вином.

Я направился к ним, краем глаза заметил, как от другой группки отделился рослый человек, единственный оставшийся в доспехах, правда, легких, двинулся мне наперерез. Я тут же развернулся к нему, это тот рослый воин с суровым лицом, которого я определил как тип полководца, Вирланд Зальский, кажется, так его называют. У меня плохая память на лица, но этого не запомнить трудно: даже без сверкающих доспехов исполнен мощи и достоинства, загорелый, выправка профессионального солдата. Не знаю, сколько ему, определять на глаз не умею, но в его возрасте уже покидают седла и пересаживаются в мягкие кресла, где в тиши кабинетов пишут воспоминания.

Рослый, крупный, сильно раздавшийся в поясе, брюхо старается перевалиться через пояс, но тот широк, а пряжка не пряжка вовсе, а целая металлическая тарелка, что и живот вроде бы невзначай зашищает, и требуху держит на месте.

Он оглядел меня глубоко запавшими глазами из-под могучих надбровных дуг, не всяким топором рассечешь, сказал с хмурым одобрением:

– Хорошая реакция…

– Вы о чем? – спросил я с понятной настороженностью.

– О стойке, – ответил он. – Правой рукой меч, левой хватаете вот эту кастрюлю, как щит, ногой переворачиваете стол… Тех пятерых рубите, как траву, со мной чуть труднее, но вы уверены, что сладите… верно?

Я кивнул, удивляясь, увидел все точно. Он засмеялся, довольный.

– Вирланд Зальский, – отрекомендовался он. – Командующий войсками Его Величества. Сопровождаю в поездке, дабы проверить состояние замков и расквартированные там войска… Успех командования зависит от того, каких подберешь командиров. Надо видеть каждого насквозь, чтобы понять его сильные и слабые стороны до того, как он примет командование отрядом. Так что у меня глаз наметанный… О вас скажу, что вы, несмотря на молодость, сражались во многих войнах, побеждали в турнирах, дрались с драконами, ограми, троллями. Я сразу узнаю таких людей! О них говорят, что они все замечают и никогда не расслабляются…

– А как на самом деле? – спросил я.

Он ответил спокойно, в запавших глазах поблескивают искорки:

– На самом деле и расслабляются, и отдыхают. Но какая-то часть мозга все время остается настороже и успевает предупредить вовремя. И вообще следит: не пей много, не ходи за той девкой, следи за руками этого шулера…

Я кивнул.

– Да, это точнее. Так что я слежу за руками, слежу.

Он намек понял, усмехнулся.

– Всегда ждете удара, всегда готовы ответить на один тремя. И, увы, чаще всего – насмерть! А это не всегда разумно. Сам такой был, знаю.

Он смотрел мне в глаза, опытный и знающий военачальник, все понимающий, все мгновенно схватывающий.

– Тогда оцените ситуацию сами, – ответил я зло. – Если те господа, которые с каждой минутой становятся все храбрее, начнут ломиться в покои леди Даниэллы или леди Дженифер, я постараюсь их остановить. Поверьте, да вы и не сомневаетесь, что я сумею уложить несколько человек до того, как уложат меня. Согласны?

Он кивнул, глаза впились в мое лицо.

– Согласен. И чего добьетесь вы? Вас убьют. А девушек тогда вообще изнасилуют зверски.

– К тому времени я буду мертв, – возразил я. – Совесть моя будет чиста, я уже ничего не смогу сделать! Это первое. А второе, самое важное, об этом узнают все лорды королевства. И все почувствуют, что их жены и дочери тоже в опасности. Король совсем распоясался, зачем им такой король…

Я умолк и сам посмотрел ему в лицо прямым жестким взглядом. От комнаты леди Даниэллы мужские голоса становились все громче, веселее. Наконец кто-то забарабанил в ее двери. Я страшно оскалил зубы, моя рука молниеносно метнулась к рукояти меча, но потянул из ножен медленно, давая Вирланду возможность оценить его нездешнюю красоту.

Он несколько мгновений смотрел на меч, перевел взгляд на мое лицо, я сам ощутил, что кровь отлила от моего лица, дыхание пошло чаще, я сейчас смертельно бледен, а вся кровь нагнетается в жилы, ослепляющая ярость ударила в голову… и в этот момент прогремел властный голос:

– Жерналь, Марселей, Франсуа – все назад!.. Вы что делаете? Ломитесь в покои дочери хозяйки, которая дала нам приют?

Я увидел его спину, перед ним расступались, он врезался в группу гуляк, схватил одного и с силой ударил по лицу. Тот согнулся, ухватившись за разбитые губы, что-то прокричал про удовлетворение, Вирланд ответил холодно, что в любое время и в любом месте, так же быстро, не делая ни одного лишнего движения, вернулся ко мне. Я еще некоторое время стоял с обнаженным мечом, затем сунул в ножны.

– Непростой меч, – заметил Вирланд. Он оглянулся, скривил губы. – На поединок вызывает, пьянь… Не понимает, что я им всем жизнь спас. Да, меч у вас непростой.

– Я сам непростой, – заметил я. Он неожиданно усмехнулся.

– Судя по тому, как быстро взяли себя в руки, – да. Вы не берсерк, сэр Ричард. Вы умеете собой управлять, поздравляю! Сэр Ричард, я даю слова рыцаря и командующего, который блюдет интересы своего сюзерена и королевства, что никаких непотребств не будет. Возле дверей хозяйки и ее дочерей выставлю свою стражу. Можете поверить, это и в моих интересах, чтобы репутация короля не пострадала от двух-трех пьяных выходок окружающей его швали. А вам, честно говоря, я бы советовал… не обижайтесь, идти спать. Ладно, спать еще рано… Просто отдохните. Ваше присутствие может послужить искрой для большого пожара…

Я кивнул.

– Вы правы, сэр Вирланд. Увидимся утром.

Я уже в трех шагах, когда он крикнул в спину:

– Я видел вашего коня. Что за конь, что за конь!.. Сколько за него хотите?

– Он признает только меня, – ответил я с сочувствием в голосе, надеюсь, он его уловил. – Такова уж его порода.

– Значит, у вас и конь непростой, – сказал он мне в спину задумчиво.

Щас, сказал я молча, как же, пойду спать. Размечтался! Ты – полководец, но и я не совсем уж твой самый младший командир десятка, что значит – полный дурак, способный только к исполнению. Из здания я тут же свернул и, сделав несколько шагов, толкнул дверь.

Навстречу пахнуло жаром, стрельнуло в ноздри едкими химикалиями. Я постучал, толкнул дверь, не заперто, да и не принято здесь запираться: хозяева замка могут заходить в любые помещения, а слуги по доброй воле не сунутся.

Жофр колдовал над тиглями, там дымилось, плавилось, смешивалось, вспыхивали короткие дымки, щелкало, блистали искорки. Он поднял на меня покрасневшие глаза.

– Лорд Ричард?.. Счастлив быть полезным!

– Куда денешься, – заверил я. – Не хочешь, а будешь. Ты хоть знаешь, что в замке гости?

Он покачал головой, лицо равнодушное.

– Не ко мне же?

– Приехал король, – объяснил я, наблюдая за его лицом. – С огромной свитой. Ну, может, и не огромной, но все равно многовато.

В его глазах по-прежнему тигли, реторты, растворы, сплавы, кислоты, словом – настоящий мир, и малость недоумения, что я вообще упоминаю про такую шелупень, как короли или даже императоры.

– В руках этой шелупени власть, – напомнил я. – А власть – опасная штука. К тому же с королем понаехало всякой дряни, что просто так может разнести у тебя здесь все, разлить растворы, а остальное поджечь…

Он вздрогнул, глаза расширились, огляделся по сторонам с таким видом, словно это он только что попал в Средневековье. Побледнел, спросил пугливо:

– Что же делать, что делать?.. Впрочем, свою лабораторию смогу оградить заклятием…

– А весь замок? Или хотя бы башню?

Он покачал головой.

– Нет. Может быть, Вегеций?.. Хотя не уверен. Он больше рассказывает о своей мощи, если быть откровенным. Просто он человек осторожный и предусмотрительный, многое мог успеть… С королем кто-то прибыл еще?

– Огромная свита, – ответил я. Он поморщился.

– Сэр Ричард, вы же знаете, кто меня интересует!

– Рено де Три, – обронил я небрежно.

Жофр подпрыгнул.

– Рено де Три? Великий мастер магии механизма?.. В самом деле он? Сэр Ричард, вы его рассмотрели?

– Мельком, но рассмотрел, – ответил я как можно более равнодушным голосом, но из-под приспущенных век наблюдал за лицом Жофра, как человек с Лубянки. – Толстый такой, похож на епископа. И одеждой, и манерами. Даже посох епископячий, даже архиепископячий. Только вместо креста у него амулетов что-то, как у шамана мумбо-юмбо. Ты уверен, что с ним все в порядке?

– Он великий маг! – возразил он с жаром. – Он может мановением руки превратить воду в вино!..

– А накормить пять тысяч человек пятью хлебами? – спросил я. – Не понял, ну и ладненько. «Великий» в твоем представлении – могучий, да? Насчет могучести – да, это даже я ощутил.

Плечи сами передернулись, когда вспомнил этот жуткий черный столб, уходящий в небо. Видит ли его кто-то еще помимо меня или это один из даров призрачных предков Валленштейнов? Правда, я и раньше видел темные ореолы над колдунами, но никогда еще такой интенсивности, четкости, рельефа…

Жофр промямлил после паузы:

– Ну да, великий – это могучий… А что еще?

– Да есть и еще некоторые показатели величия, – ответил я отстраненно, – но они вне определения силы, ударной мощи, пробивной способности и радиуса поражения… Ладно, я все понял. Трудись, я загляну к Вегецию. А ты сделай все, что можешь, для защиты замка, его живой силы и прочих материальных ценностей. Понимаю, все мы отлыниваем от службы в армии, но когда приходит вот такой час, нужно отставить свои дела и послужить Отечеству… хотя бы в рамках этого замка.

Я уже поднимался обратно по ступенькам, когда он прокричал вслед:

– А этот великий де Три где остановился?

– В восточной башне, – ответил я. – Вместе с королем, от которого не отходит. Впрочем, что-то его не видно в последнее время…

Закрывая за собой металлическую дверь, я ощутил, как тревога навалилась на плечи, словно пара мешков с песком. В самом деле колдун короля как-то исчез, и хотя прошло всего ничего, прибыли перед обедом, а сейчас время ужина, но уж колдуна я должен видеть и чувствовать издали.

Вегеций увидел меня еще внизу лестницы, крикнул торопливо:

– Доблестный сэр, я спускаюсь к вам. Спускаюсь!

Он в самом деле спустился с необыкновенной ловкостью и скоростью, в чем-то вроде одноместного лифта без стенок, отвесил глубокий поклон, настолько низкий, что я заподозрил издевательство. Бледный, взъерошенный, взглянул искательно, всегда готовый отвесить поклон и лишний раз сказать «доблестный и благороднейший сэр», да вообще-то это никогда не бывает лишним, всем сэрам и не сэрам такое приятно.

Я спросил хмуро:

– У нас гости, знаешь?

– Среди них могучий колдун! – выпалил он. – И еще у пятерых защитные амулеты! У короля даже два… доблестный и благороднейший сэр!

– Молодец, – сказал я, – хватаешь на лету. Как тебе их колдун?

– Он сразу же постарался взять все под свою руку, – ответил он с тревогой, но и с некоторой гордостью, – но такое удается редко, ибо на местах защищаться легче. Я несколько лет плел сеть заклятий на воротах! Защитил ими все двери в башни, все проходы, залы, коридоры. Так что колдун… не скажу, что бессилен, но и…

– … не всесилен? – подсказал я. Он кивнул.

– У него могут быть амулеты или талисманы, – сказал он тоном ниже, – против которых я не смогу выставить защиту. Не знаю, против чего! Беда в том, что с талисманом можно вызвать помощь почти мгновенно, а чтоб соорудить защиту – нужно время.

Ну, это не новость, мелькнула мысль. Всегда та сторона, что изобретает новый вид оружия, получает временное преимущество, пока противник спешно улучшает броню. Но зато укрепленную позицию всегда труднее взять любым оружием и в любую эпоху.

– Держись, – ободрил я отечески, но со строгостью в голосе, – сам понимаешь, если возьмут верх, то все твои работы коту под хвост! Выгонят взашей, у них своих хватает…

Он побледнел еще сильнее, волосы встали дыбом глаза округлились, как у дальневосточного кальмара.

– Я все сделаю, – пообещал он. – Увидите… доблестный и наделенный всеми добродетелями сэр!

– Если надо, – напомнил я, – обращайся ко мне. Сейчас я у руля. Как Сулла.

– Спасибо, доблестный и благороднейший сэр!

– Только ко мне, – повторил я строже. – Запомнил? Остальные слишком уж прогибаются перед гостями.

Он неожиданно бледно улыбнулся.

– Сэр, я тоже прогибаюсь… сразу же. В моем положении иначе немыслимо. Но я тут же отгибаюсь обратно. Вы можете на меня положиться. Человеку в моем положении нужно искать сильного господина… а сильный – это вы, сэр!

– А король? – спросил я на всякий случай.

– Король скоро уедет, – ответил он серьезно, – да и король силен лишь троном, на котором его держит сообщество лордов.

Глава 10

Солнце наконец опустилось за зубчатую стену. Во дворе быстро растущая тень прыгнула на башню напротив, поползла вверх, вытесняя гаснущую полоску света, а внизу мир погрузился в тьму, где светлые пятна только у входов во все четыре башни, там с двух сторон двери по светильнику, да еще горят смоляные факелы у кузнеца и кожевника, у них прибавилось работы.

Небо на редкость чистое, ясное, звезд целые рои, а луна даже серпиком блещет так, что весь двор залит призрачным светом, неживым, но настолько ярким, что могу рассмотреть каждую песчинку, а на дальней отсюда стене – каждый камешек. С началом сумерек на охоту вылетели тучи мышей, слышно, как хватают пролетающих жуков, трещат разламываемые панцири, есть жуки размером чуть ли не с раков, но и мыши не совсем мыши, а в лучшем случае – крысы, а то и летучие собаки, будто мы на каком-то Борнео или Мадагаскаре.

Во дворе все еще не затихает движение, на стенах блестят металлом доспехов и наконечниками копий стражники, но, насколько узнаю лица, все из охраны замка, король своих людей держит здесь, внизу.

Я вычленил взглядом крупную широкую фигуру в железе.

– Мартин! Ты как неуловимый… всадник.

Он быстро обернулся, лицо встревоженное, вытянувшееся, глаза ввалились, будто все это время не ест, не пьет, только бегает на стену и обратно. Да еще с мешком камней на плечах, как он обычно гоняет новичков, подготавливая к суровой жизни воина.

– Сэр Ричард, – сказал он с облегчением, – вы поступили очень благородно, задержавшись на это трудное время! А когда так отважно выступили на защиту своих прав…

Он умолк, взглянул вопросительно. Я покачал головой.

– И не мечтай. Никаких прав у меня нет, и обретать не собираюсь. Просто увидел, что Даниэлла не рвется, мягко говоря, за такого жениха. Да и Дженифер что-то не прыгала от восторга. А так мне здесь, прости, все фиолетово. Ты вот что скажи, твои люди все на стенах?

– Да, – ответил он угрюмо. – Лорд Вирланд распорядился.

Я покачал головой.

– Он вправе распоряжаться только во время войны. Да и то в своем войске. А здесь ему не там! Вот что сними четверых крепких и преданных ребят, поставь по двое у спален леди Дженифер и Даниэллы. К покоям леди Изабеллы можешь не ставить…

Он быстро взглянул мне в лицо, не смолчал, догадывается, что покои герцогини и так будут под особой охраной.

– А если Вирланд будет возражать…

– Сошлись на мой приказ, – оборвал я. – Мы с ним уже переговорили. Понял, на мне там и слезешь, где сядешь. Я не адвокат, выгоды не ищу, могу и по рогам дать, невзирая на последствия… Так что нарываться не станет. Он не трус, но вояка осторожный. Правда, обещал поставить там своих, но хотя ему и невыгоден скандал, однако, знаешь ли, в нашем замке распоряжаемся мы.

Мартин слушал с возрастающей надеждой, лицо светлело, вздохнул с тревогой и облегчением:

– Полагаете, послушается?

– Увидишь, – ответил я. – Только ребят поставь таких, что не отступят. В этом случае приезжие на рожон не попрут. И если будет без крови, то можно потом наплести, что дочки герцога сами бросились в постели столичных вертопрахов, но если будут убитые, по идет слух…

Он кивнул, сказал твердо:

– Сейчас же пошлю. И вот еще…

Он замялся, я сказал настойчиво:

– Говори, Мартин! Говори, как своему сюзерену.

Он сказал, отводя глаза:

– Я слышал, как граф Марселей, которому король на пиру пообещал отдать Даниэллу, поклялся перед своими друзьями, что он все равно получит ее в жены. Ему нравятся такие покорные, а этот…

Он запнулся, я договорил спокойно:

– … этот деревенский дурак с Севера ему не помеха…

– … И еще что-нибудь добавил такое, что дружки долго хохотали и подбадривали. Спасибо, Мартин! Действуй, а я пойду бдить на своем участке.

Он козырнул и отправился, а я, глядя ему в сверкающую в лунном свете спину, уточнил: на своем, вверенном мне Богом участке.

Сказал с привычной иронией, но что-то прозвучало совсем хиленько.

Двор напоминает охвостье какого-то непристойного карнавала, основное действо которого разыгрывается внутри замка. Из башен время от времени выскакивают ополоумевшие слуги, хватают прямо с костров жареное мясо, бросают на подносы и убегают обратно. Это же сколько можно жрать, если в просторной кухне работа кипит бессменно и беспрерывно, и вообще как можно жить в обстановке постоянного пьянства, жратья, веселья, разгула, как живет этот передвижной зверинец, именуемый двором?

Я останавливался возле костров, где приезжие слуги вперемешку с местными жарят мясо и птицу, заводил разговоры. Мне отвечают охотно, гордые, что высокий господин снизошел до беседы с простыми людьми, я слушал внимательно, мотал на ус, чувствуя, как мои познания в местной географии постепенно расширяются: герцогство Брабант, как я теперь понял, входит в королевство Сен-Мари, на троне которого сейчас этот самый Кейдан. Само королевство протянуто вдоль береговой полосы и ограничено только Большим Хребтом. Даже не Хребтом, тот двинулся дальше через материк, может быть, через всю планету, никто не знает, полных карт нет, но от Хребта отслоились два отрога и, устремившись к морю, с разгона вбежали, отделив от остального мира огромный участок земли.

Попасть на него можно либо с севера через Перевал, как сделал я, либо с моря. Там на побережье несколько портовых городов. В один из них и направились сэр Смит с Кадфаэлем. Это я говорю «участок», стараясь увидеть с высоты птичьего полета, а еще лучше – с драконьего, на самом же деле отроги отделили очень обширную территорию, на ней десяток городов, и множество крупных лордов, живущих в несокрушимых замках. Но не бывает меда без ложки дегтя, а здесь дегтя побольше, чем ложка: две трети королевства практически во власти степных варваров, что не признают королевскую власть и постоянно совершают набеги на города и села.

Конечно, время от времени король, собрав огромное войско, предпринимает поход против степняков, однако у тех, как в свое время было у скифов, нет городов, которые они отстаивали бы до последнего. Они спокойно отступают перед тяжелой конницей, жгут посевы, засыпают колодцы, вывозят все, что может послужить пищей, и каждую ночь устраивают нападения. В конце концов несокрушимая армия, не потерпев ни одного поражения, возвращается, потеряв треть людей, почти всех коней, совершенно упавшая духом.

Варвары тоже не в состоянии захватить ни единого города, не говоря уже о крепостях привыкших к сражениям лордов, окруженных отважными рыцарями. Так что в королевстве помимо постоянной вялотекущей гражданской войны… все Средневековье – непрекращающаяся гражданская война всех против всех, еще и такая же вялотекущая перманентная война с кочевыми племенами. А король Кейдан – это обычная компромиссная фигура между враждующими могучими лордами, власти у него ровно столько, сколько возжелали отстегнуть от щедрот засевшие в своих владениях крупные феодалы.

Конечно, слуги излагали свою картину мира и своими словами, но я увидел именно так. Думаю, что картина верная, ведь опирается на теоретические исследования крупнейших теоретиков медиевализма, а не каких-то сраных очевидцев.

Вернувшись в свои покои, переступил через Пса, он лишь приоткрыл глаз и посмотрел с непониманием: ну что ты взад-вперед, когда можно лечь и спать спать, спать?

На столе широкая плетеная корзина, такая свеженькая и пахнущая, словно только что сплели из лыка. Бока распирают красные яблоки, а сверху отмытый и еще хранящий капли влаги черный, как агат, виноград, как раз тот, который я люблю. Правда, еще и гроздь красного, более крупного, шкурка настолько тонкая, что я и каждой ягоде увидел темные зернышки. Для контраста, видимо, на самом верху несколько вызывающе красных, едва не лопающихся от распирающего сока ягод клубники и с десяток темных, почти черных черешен.

Я принюхался, но мое обоняние все равно уступает собачьему; кто принес – Дженифер или Даниэлла, так не определить. Может, и Бабетта, хотя той менее свойственна такая стыдливая заботливость.

Пальцы мои сами по себе выудили тяжелую гроздь, пальцы ощипывали по ягодке и швыряли в пасть. В сторонке вздохнул Пес, я удивился, но потом, вспомнив, чтo собаки, глядя на людей, научились тоже жрать все, бросил и ему несколько ягод. Пес сперва хватал с охотой, но пятую черешину уже вяло покатал по полу, с неохотой сожрал.

– Теперь хоть признаешься? – спросил я с укором. – Кто принес?

Он посмотрел на меня невинными глазами, мол, никто не принес, все уже так и было. Я бдю, никого не пущаю.

– Тоже мне охрана, – попенял я. – Ты должен от всех бдить! Скажи, кто принес, Даниэлла?

Пес смотрел честными глазами, словно признавался, что это он сам нарвал и винограду, и черешен, и клубнику собрал, отмыл, а потом принес, но я уже ощутил, что вовсе не хочу допытываться, кто из них принес. Не мое это поле охоты – тургеневские девушки, мне надо на Юг, а это все – остановки у костра со случайными спутниками. В моем же срединном случайные связи не поощряются.

Пьяные крики доносятся даже в мои роскошные покои. Я посмотрел в окно, пир затянулся и будет продолжаться, видимо, до самого отбытия короля, даже если он проторчит здесь неделю или месяц. После ползущих над самыми крышами плоского массива туч очистившееся небо открыло глазу бесконечно высокий черный купол с множеством звезд. Луна только поднимается, до настоящей ночи далеко, а если проторчу в своих покоях слишком долго, то у некоторых может сложиться мнение, что прячусь от неприятностей… как оно, собственно, и есть на самом деле.

Некоторое время я ходил взад-вперед мимо застывших рыцарей, основателей и столпов рода, словно репетирую военный парад, сердце стучит часто, перед глазами всякие мерзкие сцены. Наконец, озлившись, только изгрызу себя, перебросил через плечо перевязь с мечом, вышел и быстро направился в сторону главной башни.

С веранды видно, как во дворе народ толпится вокруг массивной повозки, но, правда, на почтительном расстоянии. Слышны крики, возбужденные голоса, злорадный смех. У повозки несколько солдат Вирланда отгоняют слишком любопытных. Полотно сняли, я с высоты балюстрады увидел в клетке огромную косматую тушу. Либо зрение играет злую шутку, искажая пропорции, либо там в самом деле сидит, скорчившись, огромный волосатый человек.

Сосредоточившись, я сконцентрировал зрение, ставши острозрячим в центре и почти слепым по периферии, как всякий, кто смотрит в телескоп или микроскоп, и рассмотрел огра в тесной клетке с толстыми металлическими прутьями. Даже сидя, он вынужден сгибать голову, сверху такая же решетка. Косматые звериные волосы падают на лицо, он не двигался, не реагировал на крики беснующейся толпы, я вижу только скошенную нижнюю челюсть да узловатые руки и ноги. Огры вообще отличаются худобой и непомерно раздутыми суставами, из-за чего колени и локти напоминают сочленения бамбука, а этот то ли молод, то ли исхудал в плену, но выглядит как узник Бухенвальда: одни торчащие мослы.

Из восточной башни выходят придворные короля. Я выискивал взглядом Марселена, однако несостоявшийся жених леди Даниэллы, похоже, решил еще поднабраться за пиршественным столом смелости и мужской доблести. Вполне пристойное поведение для изнеженного столичного Евгения Онегина, ведущего светский образ жизни.

Последним вышел король в сопровождении угрюмого Вирланда и самых близких придворных, что даже здесь пихаются локтями, стараясь занять место как можно ближе к сюзерену. Я сканировал взглядом весь двор, одновременно стараясь замечать и расположение часовых на башнях, на стенах, хотя это ни к чему, никто не посмеет напасть на замок, где гостит король, замечал наиболее значимых персон из числа гостей, и ощутил беспокойство, что не вижу ни главного колдуна, ни тех двоих, которые тоже окружены черным облачком тьмы.

За спиной послышались шаги, я быстро обернулся и успел увидеть разрумянившееся лицо Дженифер и радостный блеск в ее глазах. Она тут же скорчила гримаску и сказала капризно:

– Ах, это вы, сэр Ричард…

В ее голосе было столько разочарования, что я лишь смиренно поклонился.

– Увы, леди Дженифер, это всего лишь я, незаконнорожденный и все такое, а не благородный красавец Франсуа, у которого длинный хвост родовитых предков. Может быть, свистнуть ему? Он прибежит, не сомневаюсь.

Она вспыхнула, прикусила розовую губку.

– Я не знаю, сэр Ричард, что за странный смысл вы вкладываете в свою нелепейшую…

Я поклонился еще ниже.

– Женщина всегда видит везде двойной смысл, даже там, где его нет. Там же, где он есть, – женщина вообще не видит смысла.

– И какой же глубокий смысл вы вложили в свою глупость? – спросила Дженифер саркастически.

– Разве я сказал, что смысл есть? – отпарировал я. – Я же говорю с вами, леди Дженифер! Вы такая красивая, на хрен нам какой-то еще смысл? Вы посмотрите, как весело народ проводит время! Стеньку Разина или Пугачева привезли в клетке… это такие огры, можно в них тыкать палками, бросать камнями… Разве не счастье? Чего вам еще надо?.. Вы что, умная?

Она смотрела озадаченно, сбитая с толку.

– Ну, не дура, во всяком случае…

– Если у вас появится умная мысль, – посоветовал я серьезно, – будьте умницей – держите ее при себе. Быть красивой – это выше, чем быть умной. Умным человек становится сам, а красота – от Бога! Так чей же дар выше?

Она закусила розовую губку, в глазах смятение, я ну никак не даю ей подобраться к самому главному, что уже пытается сделать несколько раз, и все либо что-то мешает, либо я умело перевожу разговор на другое, не даю поблагодарить за вмешательство, за неожиданное заступничество, все-таки на этого графа Франсуа смотреть и противно, и страшно.

– Сэр Ричард…

Я прервал:

– Пойдемте взглянем на этого монстра! Я просто удивлен, что девушка с вашей тонкой душой до сих пор не прыгает перед клеткой и не тычет изящно в монстра железным прутом!

Она запнулась на полуслове.

– Сэр Ричард!

– Пойдемте-пойдемте, – сказал я дружески и схватил ее под руку. – Не стесняйтесь ваших подспудных желаний! У каждой женщины это основной инстинкт, как говорил Пол Верховен и подтвердил Ницше: женщина не может быть другом, потому что всегда мечтает шпынять мужчину раскаленным прутом под ребра.

Мы буквально сбежали вниз, леди Дженифер замкнулась в себе и посматривала сердитыми глазами, но не проронила ни слова.

Глава 11

Король был великолепен, громко и сочно рассказывая толпе, как поймали чудовищного огра. Это случилось за два дня до его отъезда в инспекционную поездку, потому не смог отказать себе в удовольствии взять чудище с собой, чтобы в дороге рассмотреть поближе. Среди слушающих придворных я заметил также кастеляна Джулиана, Мартина, Патрика и ряд наших людей. Леди Бабетта тоже, естественно, там в окружении молодых щеголей, непрестанно смеется и томно закатывает глазки.

Огр кое-как разогнулся и лег, прикрыв глаза от пылающих факелов широкими ладонями. Ростом почти в полтора раза выше меня, как я прикинул, кости массивные, широкие. Чувствуется, что не пустотелые, как у птиц и женщин, а литые, подобно граниту. Сухожилия толстые, а вот мышц почти нет, из-за чего огр выглядит жутко худым, голова гротескная, узкий лоб и мощно выдвинутые вперед надбровные дуги. Непропорционально маленькие глаза сдвинуты к переносице, череп широк, рот большой, как у жабы.

Несколько раз, когда его ткнули особенно больно, он не то заворчал, не то застонал, но я ощутил, что старается не доставлять мучителям удовольствия, просто терпит.

– Как видите, леди Дженифер, – сказал я любезно, – вот такие у нас забавы.

Она посмотрела на меня очень холодно.

– Не вижу никакой забавы. Могли бы убить сразу. Зачем мучить?

– И это говорит женщина? – изумился я.

В нашу сторону начали оглядываться, даже король посмотрел пару раз, затем, скрывая раздражение, что внимание слушателей раздваивается, спросил громко:

– А вы, сэр… как вас… такому надменному рыцарю, похоже, никак не сидится в своих покоях!

– Да у нас под окнами, – ответил я с вежливым поклоном, – какая-то пьяная рвань устроила песни да пляски… Судя по дурацким крикам, это наша челядь, Ваше Величество. Я ни в коем случае не указываю пальцем на вашу свиту, в ней настолько галантные и куртуазные люди, настолько воспитанные, что никогда не посмеют себе позволить подобные бесчинства!

Король нахмурился, глаза сверкнули гневом, однако задержался с ответом, чтобы обвести суровым взором толпу, где осмелились хихикнуть. Один из свиты что-то сказал ему в самое ухо, но с другой стороны к монарху наклонился другой и что-то шепнул вкрадчиво. Король поморщился, отмахнулся от обоих.

– Я ничего не слышал, – ответил он резко.

– Значит, пьяные хамы орали только под моим окном, – ответил я сокрушенно. – Мартин!.. Проведите дознание, какой пьяный дурак орал во дворе непотребные песни? Надо его хорошенько выпороть на конюшне.

Мартин посмотрел на короля опасливо, но ответил достаточно бодро:

– Слушаюсь, ваша светлость!

Король скривился.

– Думаю, вашим немногочисленным воинам следует охранять замок, а не выяснять, кто из челяди больше налакался. Вон сэр Анастальф доложил мне, что этот замок легко захватить всего с полусотней людей.

– Пусть попробует, – предложил я. – Дайте ему, Ваше Величество, две сотни воинов. Заодно проверим не только крепость наших стен, но и насколько слова ваших подданных… не расходятся с делами.

Король побагровел, я чувствовал, что он в самом деле готов отдать такой приказ, все замерли, даже огр перестал постанывать и вроде бы начал прислушиваться. Через толпу проломился Вирланд, огромный и тяжелый, как носорог, бросил несколько негромких слов королю, тот помрачнел, спросил с недоверием:

– Это он сам так рассказывает?

– Нет, Ваше Величество, – ответил Вирланд с легким поклоном, глубоко запавшие глаза впились в меня со странным выражением, в котором недоверие смешивалось как будто даже с опасением. – Все рассказывают, что сэр Ричард сперва в одиночку уничтожил отряд, напавший на их деревню, а потом буквально в одиночку убил стрелами со стены три десятка человек!

Король хмыкнул:

– Три десятка? Ох уж эти крестьяне! До чего же любят соврать!

– Это было всего три дня тому, – напомнил Вирланд. – Еще не успело превратиться в легенду и обрасти подробностями. Оружие и доспехи нападавших и сейчас у кузнеца, я проверил. Целая гора доспехов! Неплохие мечи, копья, топоры, булавы… Я бы сказал, что настоящее рыцарское оружие.

Король воззрился на меня с недоверием и злостью.

– А что же… э-э… что за рыцарь, который бьет стрелами со стены?

В его свите начались разговоры и даже смешки, только Вирланд смотрел очень серьезно. Я ответил больше ему, он поймет, а другим сможет разжевать:

– Ваше Величество, я не турнирный боец, хотя приходилось ссаживать с коней иных героев и на турнирах. Но в бою я сражаюсь тем оружием, которым проще врага уничтожить. В бою для меня нет противника, а есть враг. Это значит, что я могу ударить и в спину, и в темноте, и стрелой с большой дистанции. И еще в бою я предпочитаю убивать. Для надежности.

Я говорил холодно, не торопясь, делая где надо паузы и незаметно оглядывая замершую толпу, что будто застыла, замороженная как моей бесчеловечностью, так и тем, что признаюсь в таком нерыцарском поведении без всякого стыда. Вирланд первым отвел глаза, мне показалось, что плечи старого полководца чуть поникли, будто сразу постарел, видя, как ему на смену приходят еще более жестокие и безжалостные.

– Кстати, – сказал я, – глава тех нападавших, что разорили и сожгли деревню, у меня в плену. Я привез его, как мешок с соломой, и по праву сильного швырнул в темницу.

Глаза короля расширились.

– Что? Вы держите пленников?

– Пока только одного, – объяснил я любезно. – Когда герцог Валленштейн отбыл на турнир, много подналетело воронья, что попытались воспользоваться отсутствием хозяина. Я только начал, Ваше Величество! Пока в подвале один, но будут еще…

– Кто у вас в плену?

– Сынок барона Касселя, – ответил я. – Некий Митчелл. Грабил и жег деревню герцога…

Король побагровел, сказал резко:

– Что такое? Какие пленники в моем королевстве без моего ведома? Я велю немедленно отпустить!

Наступила тягостная пауза, я чувствовал, как на меня смотрят отовсюду, многие затаили дыхание. Я поклонился и ответил с изысканнейшей вежливостью:

– Напоминаю Вашему Величеству, я не ваш вассал. Но даже будь я им, все равно – это мой пленник. Я его взял в бою, истребив остальных грабителей и насильников, так что теперь только я распоряжаюсь его судьбой. Я понимаю, вы, как король, лучше меня знаете правила рыцарского кодекса, но в повседневных заботах о благе подданных забыли такие мелочи… я просто напоминаю о тех основах, которые вы клялись защищать, принимая корону.

Я едва сам выпутался из длиннейшей фразы, сплошь состоящей из вычурных оборотов, на всякий случай поклонился еще раз, голова не отломится, но затем выпрямил спину и посмотрел как можно более победно, пусть ни у кого не останется сомнения, что именно я поступаю по рыцарским законам, а король, если попробует отнять пленника, выкажет себя нарушителем, что может спровоцировать недовольство крупных феодалов, и так не без основания подозревающих королей в попытке чрезмерной узурпации власти.

Он потерпел поражение, и если бы мог сжечь взглядом, вместо меня уже осталась бы горстка пепла.

– Я не уверен, – сказал он зло, – что вы содержите его в христианских условиях!

За его спиной только Вирланд хранил молчание и не двигался, другие суетились, как бандарлоги.

– Можете заглянуть, – предложил я любезно. – Был худой, как червяк, а сейчас морда едва не трескается. Сам удивляюсь, как темница хорошо действует на людей!

К королю наклонился Анастальф, что-то пошептал, поглядывая в мою сторону хитрыми глазками и улыбаясь мне тонкими губами. Король выслушал, кивнул, сказал громко:

– И все-таки это мой подданный! Я не потерплю, чтобы вот так моих людей хватали и бросали в темницы.

– Но этой мой пленник, – напомнил я. Он со злорадством ответил:

– Зато это мое королевство, а этот человек, что в оковах, – мой подданный! Здесь законы моего королевства!

Все затихли, я ощутил поражение, смиренно наклонился и развел руками.

– Как будет угодно Вашему Величеству. Вы, конечно же, не против, что о вашей доброте и щедрости узнают все в королевстве, а они узнают, что вы с легкостью отпустили из темницы человека, который с отрядом напал на владения соседа, сжег деревню и пытался захватить замок?

Наступила звенящая тишина. Король уже открыл было рот, чтобы велеть сбить оковы с пленника, тем самым посрамив меня, но сбоку что-то предостерегающе сказал Вирланд, король стиснул челюсти, уставился на меня испепеляющим взглядом.

– Хорошо, – проговорил он наконец сдавленным от злобы голосом, – мне сейчас некогда заниматься этими мелочами… оставляю это до возвращения герцога Готфрида. Это его замок, пусть и решает.

Вокруг зашумели, прославляя мудрость короля, я потихоньку выдохнул. Уже в который раз пугаю общественным мнением, и всякий раз срабатывает. И хотя общественное мнение формируется пока только из крупных лордов и, возможно, наиболее богатых купцов, глав гильдий, однако лиха беда начало, кончится это, как уже известно, всеобщим избирательным правом, харассментом и мониколевинскизмом.

Вирланд и Анастальф потихоньку увели короля в сторону, разговаривая с ним в преувеличенно торжественных тонах и с самыми озабоченными мордами, словно уже делят мир. Возле клетки осталась только челядь, они дразнили и тыкали в огра ветками особенно старательно, огр начал рычать, но пришли слуги из свиты короля и натянули полотно сверху, завязали веревками.

Леди Дженифер сделала вид, что ее вовсе не интересует ни огр, ни я, отошла в сторону. До приезда короля в этой части двора обычно упражнялись стрелки. На дереве, кажется, это дуб, и сейчас висит толстая и широкая доска с разноцветными кругами разного диаметра. Дженифер остановилась возле дерева, взглянула наверх, прошлась немного, всякий раз посматривая на ветки. Мне показалось, что кого-то ждет, в то время в дверях донжона показался граф Франсуа, заулыбался и вразвалку направился к Дженифер. Оставаться вот как я стою – неловко, будто подсматриваю, я двинулся через двор, громко топая. Леди Дженифер подобрала блестящий желудь и с интересом рассматривала, делая вид, что не замечает меня.

– Не забывайте похрюкивать, – посоветовал я. Она вздернула прекрасные соболиные брови, округлила глаза.

– О, сэр Ричард! Что вы так подкрадываетесь, как…

– Не продолжайте, – сказал я, не останавливаясь, – а то в своей невинности скажете совсем ужасные вещи…

Она сказала мне в спину разгневанно:

– Стойте! Раз уж так испугали, подкравшись незаметно, как… ладно, смолчу, принимая во внимание вашу деревенскую стыдливость, то теперь побудьте с дамой, пока не подойдет ее…

– Друг, – подсказал я. – Очень емкое и удобное слово, за которым можно спрятать все. Это не граф ли Франсуа?

Она оглянулась на замедлившего в нерешительности шаги графа, лицо его совсем вытянулось, когда Дженифер скорчила гримаску и отвернулась.

– Нет, – ответила она с надменностью, – не граф Франсуа. Но друг. А что? Вы что-то имеете против?

Я содрогнулся всем телом, протестующе выставил ладони.

– Нет-нет, что вы!.. Преклоняюсь перед смелыми людьми… настолько смелыми.

Она холодно прищурилась.

– Что вы имеете в виду? Мне показалось, что задираетесь с королем достаточно дерзко. А сейчас вдруг уже поджали хвост?

Я покачал головой.

– Вы ни при чем, мне показалось, что король посягает на мои права. А в этих вопросах мы, мужчины, очень эрогенны. В смысле чувствительны. Только я, как ваш старший брат, могу выдавать вас замуж. А как любящий брат, предпочитаю выдать за того, кого избрала моя дорогая сестренка. И за того, у кого хватит мужества… где он, покажите этого смельчака! Я уже страшился, что никто на вас, дорогая сестра, не женится – самоубийство нынче не в моде… Но, к счастью, в этом медвежьем краю об этом еще не знают.

Дженифер оглянулась на графа Франсуа, он остановился у задрапированной клетки и делал вид, что рассматривает грязные пятна на полотне. К нему подбежал оруженосец, что-то сообщил, но его сиятельство раздраженно отмахнулось и изволило послать его прочь. Краем глаза он посматривал в нашу сторону. Дженифер заметила, сказала мне ядовито:

– Он красив, не находите? У него одна шляпа стоит дороже ваших доспехов, сэр Ричард!

– Чем дороже шляпа, – заметил я, – тем ниже владелец склоняется перед ветром.

– Он не только перед ветром склоняется, – ответила она дерзко. – Он галантен, сэр Ричард!

Из башни вышел Мартин, направился было к воротам, но, увидел нас с Дженифер, быстро пошел к нам, на ходу отвесив глубокий вежливый поклон Дженифер и почтительный мне, посмевшему так разговаривать с королем.

Я улыбнулся Дженифер:

– Думаю, не ошибусь, если ничего не скажу. Мартин, мы знаем, что только у того, кто ничего не стоит, нет врагов. У нас их есть, это хорошо. Добро должно быть с кулаками, если у него нет мечей, топоров, кинжалов и стрелкового оружия, но у нас их есть тоже, что есть гуд. Одно только я не рассмотрел, как у нас с воинскими умениями? Или ученье – свет, а неученье – армия?

Мартин откликнулся с удовольствием, кося хитрым глазом наледи Дженифер:

– Гоняю, как волк зайцев. Мне лучше, когда меня здесь проклинают, но в схватке остаются целыми, чем наоборот.

– Отлично, – сказал я, – добро побеждает зло его же оружием, это аксиома. Леди Дженифер, вам в самом деле это интересно?

Она фыркнула.

– Вам придется поверить, что именно я помогала отцу во многих его делах. В том числе даже с закупкой коней и доспехов. Наш добрый Мартин вам это подтвердит. Так что я с интересом слушаю ваши глупости… Видимо, вы хотите убедить нас, что догадываетесь, за какой конец меча браться?

Мартин молча улыбался, я с сокрушением развел руками.

– Увы, не знаю. Покажете?

Она прикусила губку, сообразив, что в запале ляпнула лишнее, все-таки это я разогнал нападавших на деревню и захватил в плен Митчелла. Я любовался, как она сердито сверкала глазами, Мартин помалкивал, а леди Дженифер, топнув ножкой, повернулась и быстро пошла в донжон.

– Она хорошая, – произнес Мартин негромко. – Господь не дал герцогу сына, а только троих дочерей…

– Троих?

– Да, старшая, леди Милона, замужем за графом Ришаром. Его владения далековато, к сожалению. Так что леди Милона в детстве любила вышивать золотом, Дженифер вертелась возле отца, в то время как леди Даниэлла не слезала с колен матери. У леди Дженифер горячий характер, она – огонь! Но ее любят здесь не меньше, чем леди Даниэллу, которая сама кротость и всепрощение. Однако они сами беззащитны, сэр Ричард! Их уже сегодня отдали бы замуж, если бы не ваше вмешательство. Я никогда не молился, в наших землях это не принято, но сейчас я готов сказать какие угодно слова, чтобы герцог успел вернуться до того, как…

Я помолчал, ответил с усилием:

– Герцога нет, но есть мы с тобой, Мартин.

– Ваша светлость, я значу слишком мало!

– Не прибедняйся, – уличил я. – В твоих руках оборона замка. И вся воинская мощь в составе… сколько у тебя человек? Ты хоть сейчас мог бы захватить власть и стать диктатором и тираном. Если бы, конечно, замок был отдельным королевством.

Он вздохнул.

– Все шутите, ваша светлость. Но нам не до шуток. Это король! Кто мы перед ним?

– Налогоплательщики, – ответил я. – У нас тоже есть права.

Глава 12

Мартин, несколько подбодренный, утопал бдить дальше, я огляделся, кому бы еще добавить энтузиазму, но из важных персон во дворе разруливает конфликт между челядью только Джулиан, хотел было отвернуться, но хлопнул себя по лбу:

– Ах да, все забываю спросить. Есть один деликатный вопрос, даже щепетильный в какой-то мере. Эта леди Элинор… с ней какая-то особая вражда?

Он взглянул искоса. Замялся чуть, ответил чересчур нейтральным голосом:

– Да нет, обычные трения с соседом. А что… у вас какие-то сомнения?

Я взглянул в его пергаментное лицо. Он ответил честным взглядом, слишком честным. Считается, что тот, кто врет, неминуемо отводит взгляд, потому профессиональные вруны всегда смотрят вот так открыто и честно, не догадываясь, что в моем мире это и есть признак брехла.

– Рассказывайте, – посоветовал я. – У герцогини явно повышается температура, когда упоминает о леди Элинор. В смысле жар в теле. Особенно в поджелудочной железе, где вырабатывается желчь. Или не желчь, но разве это важно? А я не хочу наделать ошибок там, где могу не делать.

Он помялся, взглянул по сторонам, мы стоим в темной, почти неосвещенной части замка, никто нас не зрит, но на всякий случай он еще и понизил голос.

– Ходили слухи… что герцог был неравнодушен к леди Элинор. И она к нему. И даже встречались тайком несколько раз. Но, видимо, это только слухи…

– Почему?

Он сказал, тщательно подбирая слова:

– Когда супруг леди Элинор умер, она стала намного свободнее… Однако их встречи, как ни странно, прекратились… Даже если и были.

– А когда супруг леди Элинор… преставился?

– Около пятнадцати лет тому назад. Заверяю вас, с той поры герцог и леди Элинор точно не виделись. Герцог при всех его… достоинствах к браку относился ревностно и узы берег. Как и герцогиня, кстати. Потому она так и шокирована вашим появлением.

– Я появился на свет, – напомнил я, – задолго до брака герцога и герцогини. Но это не важно, главное я уловил. Пятнадцать лет не виделись, а герцогиня все еще дышит огнем?

Он сдержанно улыбнулся одними глазами.

– Женщин понять трудно.

Он поклонился и, не дождавшись новых вопросов, удалился походкой делового и очень занятого человека, у которого такие гости, такие знатные гости, что теперь и свое имя можно вписать в историю крупными буквами и рунами.

Я проводил его взглядом, на этот раз кастелян даже не вспомнил, что мне надо попытаться навязать борьбу за власть в замке, в которой он, как мудрый советчик, руководил бы каждым моим шагом и затем обеспечил себе и замку устойчивое положение. Впрочем, его понять можно, нормальный политик, потом все будут такими, но я человек подозрительный, в моем «срединном королевстве» нельзя нагибаться не только за мылом.

Будь я подозрительнее, решил бы, что кастелян может ввиду моей слабой сговорчивости попробовать на роль хозяина замка кого-нить из королевской свиты. К тому же можно заручиться поддержкой самого короля…

Но я человек вроде бы не очень подозрительный.

Правда, осторожный.

Где же колдуны, где эти чертовы твари? С момента приезда я их не видел. Лишь сам черный епископ, как его… Рено де Три, появился ненадолго на пиру, что из обеда в честь короля плавно перетек в ужин, пытался и там прощупать меня, вдруг да разомлею от вина, но когда ничего не получилось, исчез так незаметно, что я даже не успел понять, через какую дверь он удалился.

Я некоторое время бродил, как кот ученый, кругами, а потом начал уже как кот со степенью выписывать более сложные фигуры. Слуги затихали при виде моей высокой и напряженной фигуры: у меня нижняя челюсть выдвинута вперед, как ковш шагающего экскаватора, грудь колесом, брови сомкнуты, а глаза ищут, кому бы вдарить. Во всяком случае, надеюсь, что все выглядит так, не зря же все шарахаются, освобождают дорогу издали.

Наконец свернул под прямым углом и пошел по длинному коридору к северной башне, где герцогиня, обе дочери, леди Бабетта… как она там, хотя она-то, наверное, только рада мужскому вниманию.

Всего одна атомная бомба может испортить целый день, неожиданный приезд короля – всю неделю, а то и больше, если монарх изволит возжелать остановиться на дольше. Я надеюсь, конечно, на Вирланда, тот искренне хочет избежать скандалов. Не будь меня, глазом бы не моргнул, если бы подгулявшие вельможи короля вломились в спальни дочерей отсутствующего хозяина, но теперь сам сдерживает своих орлов, что, однако, не мешает ему желать, чтобы я сгинул, исчез, чтоб меня вообще не стало…

Ужин получился хаотический, гонга никто не слышал, все садились за столы, когда изволили, как и покидали их, в остальное время скитались по всем помещениям и задирались с местными. Я стискивал зубы, надо как-то ограничить их передвижение, им же выделили всю восточную башню, там есть где разгуляться, так нет же, нужны приключения, к тому же только такие, на какие способны придворные хлыщи: задирать тех, кто не способен дать сдачи, обижать женщин, насиловать служанок…

По ступенькам поднимается Патрик, левой рукой придерживает лютню, справа на поясе скромно поблескивают простой отделкой ножны достаточно длинного меча. Я так засмотрелся на его меч, что едва не пропустил менестреля мимо. Он вздрогнул с головы до ног, когда я вышел буквально из стены, как ему показалось, уставился на меня расширенными глазами.

– Сэр Ричард, – прошептал он, – как вы меня напугали…

– И ты в этом так легко признаешься? – спросил я. – Ну, Патрик, ты прямо от Тургенева… А зачем тебе меч?

Он бледно улыбнулся мне.

– Сэр Ричард, вам мое спасибо ничего не стоит, но я в самом деле вам бесконечно благодарен, что вы так отважно выступили против решения Его Величества…

– Да, – согласился я, – отважно, но по-дурацки. Не с моим рылом спорить с королями. Ошарашить наскоком могу, но в затяжном бою проиграю. Так что насчет меча?

Он развел руками.

– Сэр Ричард, я не люблю мечи. Я – менестрель, мое дело сочинять песни, баллады. Но сейчас, что делать, вот пришлось надеть. Спутники Его Величества слишком много пьют. Слышите их песни? Развеселились, наверняка пойдут искать забав.

– А ты будешь сторожить двери леди Даниэллы?

– И леди Дженифер, – ответил он и посмотрел на меня чистыми честными глазами. – А что делать? Граф Франсуа похваляется, я сам слышал, что возьмет ее силой.

– А что король?

– Король его потом пожурит, но даст согласие на свадьбу. Потому я буду присматривать за их дверьми.

– Там четверо стражей, – напомнил я. – Мартин отобрал самых крепких.

– Стражей можно подкупить, – сказал Патрик. – Можно напугать…

Я присмотрелся к нему с новым интересом.

– А тебя, значит, невозможно… Впрочем, ты – поэт, это объясняет любое безрассудство. К тому же, как я слышал, вроде бы из благородного сословия? Иначе откуда у тебя меч?

Он нехотя кивнул.

– Да, сэр. Простите, сэр, но я стараюсь об этом забыть. В нашем мире бардов, менестрелей, мизизгейнеров и вагантов мы отличаемся друг от друга только по таланту, по песням. А кто из какого рода…

Он смешался, умолк. Я рассматривал его в упор, он отвел взгляд, но не чувствовалось, что пасует, просто уклоняется от соперничества. Как я сказал насчет короля и себя, слишком разные весовые категории.

– Ладно, – разрешил я, – бди… Но только не лезь в драки. Это смешно звучит, но твоя голова десяти рыцарских стоит!

Он взглянул с недоверием, стараясь понять, в чем моя издевка.

– Сэр Ричард…

– Правда-правда, – заверил я. – Что вельможи, тем более – придворные? Их всех перебить – любое общество только вздохнет свободнее. А вот потеря любого поэта невосполнима.

Он как примерз подошвами к полу, слишком озадаченный, а я прошел по ступеням, мало кого встретив, тихонько вышел во двор. У входа в башни ярко полыхают факелы, но тем темнее середина огромного двора. Костры уже догорают, огня нет, багровые угли подергиваются серым пеплом. Иногда прошмыгнет какой слуга, сокращая расстояние между башнями, но там пьяные вопли только из двух башен: северной и восточной, да иногда скрип или звяк со стороны пристроек.

Прислушиваясь ко всем звукам, я подкрался к накрытой полотном клетке. Мощный запах лесного зверя настолько силен, что я остановился в двух шагах, присел, да не узрят мою умную голову на фоне звездного неба. Кто знает, что за лапы у этого пленника, цапнет, мало не покажется. Не зря же такая клетка…

– Эй, – прошептал я тихонько. – Эй, я друг! По крайней мере, не враг. Ты кто?.. Ты меня слышишь?.. Кто ты, сидящий во тьме? Если можешь, ответь потише, чтобы не услышали…

После долгой паузы послышалось шевеление, звериный запах стал сильнее. Я ощутил, что меня рассматривают даже через плотный покров шкур. Раздался мощный бас, настолько низкий, что почти на грани неслышимости:

– Я… Трор…

– Я – Ричард, – представился я и добавил торопливо: – Люди, что держат тебя, и мои враги.

Судя по голосу, довольно измученному, у пленника грудная клетка размером с треть этой клетки. Невероятно, как такого можно поймать и вообще взять живьем.

– Почему, – проревел бас почти в диапазоне инфразвука, – ты не в клетке?

– Меня не так просто, – ответил я, – как тебя. Меч при мне, а в темный угол меня не загнать. А как тебя, здоровяк?

В голосе пленника послышалась клокочущая ярость:

– Колдовство… Проклятые путы! А когда сумел порвать, уже сковали цепями.

– Тихо, – прошипел я. – Тихо, а то услышат!.. Ты и сейчас в цепях?

– Нет, но на прутьях заклятия. Я не могу даже притронуться.

Я подумал, сказал нерешительно:

– Если потрогаю… не цапнешь? Он прорычал злобно:

– Хоть ты и человек… я их ненавижу, но… трогай. Ты тоже не сможешь…

– Благодарю, – ответил я вежливо. – Помни, я тоже очень не люблю тех, кто тебя поймал. Они такие гады, такие гады!

Прутья решетки холодные и толстые на ощупь, я ощупал и тут же отпрыгнул, вдруг да огр не сумеет удержаться от соблазна цапнуть человека. И без всякого заклятия металлические прутья не так легко согнуть или вытащить.

– Да, – сказал я тихонько, – ты попал… Не знаю, зачем мне это, но, возможно, я попытаюсь тебе помочь…

После паузы донеслось угрюмое:

– Как ты сумел? Ты… колдун?

– Нет, – ответил я, – но я такой огр… на которого заклятия не действуют.

– Ты… огр?

– Да, только маленький. В наших краях такие вот… мелкие. Щас подумаю, как тебе помочь…

Он спросил гулко, словно под землей пророкотал гром:

– Как?

– Не пряники же тебе носить тайком, – ответил я. – Для этого у нас есть тут одна… Если получится, я постараюсь помочь удрать.

В голосе прозвучало недоверие:

– Почему?

Я вздохнул.

– Для тебя новость, что люди часто воюют друг с другом?.. Так вот, если я тебя выпущу, то этим я ударю по тем гадам, с которыми воюю. Я ведь тоже огр, понял? Посмотри на мой рост! Но я скрываю, что я огр. И помогу тебе не потому, что тебя возлюбил, а потому, что хочу плюнуть им в суп. У нас огры одних людей любят, других – не любят.

Он прорычал:

– А я всех ненавижу…

Я прислушался к звукам во дворе, сказал негромко:

– Эй, не спи!.. Молчи, не отвечай, а то стражи услышат. Словом, я огр из партии зеленых антиглобалистов, мы протестуем против всего и спасаем всех. В том числе и таких здоровенных… пингвинов. Твоя клетка, к счастью, только наполовину освещена луной, а задняя часть – в тени. Я там попробую че-нить, а если получится, ты тихонько… понял, тихонько!.. выползешь и так же тихонько вдоль стены прохамелеонишь в тени к воротам. Иначе тебе не выбраться, понял? Только через ворота.

Голос прогудел мощный, но я слышал в нем стон и хрипы:

– Да… Если я смогу умереть, то чтоб не в клетке…

– Нет, – сказал я твердо, – пусть эти гады умрут, понял?.. А ты должен смыться в Зачарованный Лес. Это совсем рядом, ночью никого не встретишь на дороге. Этим нанесешь им больше вреда, чем если красиво погибнешь здесь во дворе!

После паузы донесся мощный шепот:

– Я все сделаю, как ты сказал, мелкий огр…

Я огрызнулся:

– Я не мелкий! У нас все такие. Есть даже меньше меня. Это ты слишком огромный.

Он прогудел тихо:

– Наверное. Ты хоть и мелкий, но ты смелый огр…

Я отыскал небольшое бревно, вставил между прутьями. Чудовищно огромная лапа появилась из темноты, я не успел отскочить, как толстые пальцы вцепились в дерево. Огру нельзя прикасаться к прутьям решетки, но заклятие ничего не говорит насчет деревянного рычага, мы навалились вдвоем, прутья гнулись, с легким щелчком выскочил один, второй, а когда согнулся и полез из пазов третий, орг шепнул хрипло:

– Я… пролезу…

– Только тихо, – предупредил я. – Вылезай и жди.

Он как можно тише выползал на четвереньках, а я уже повернулся к воротам. Решетка, она же герс, поднимается медленно потому, что тяжелая, зараза. Двое-трое дюжих стражей крутят огромное колесо, приходит в действие система ремней, через блоки тянет эту металлическую махину вверх. Так всегда, это привычно, но для экстренного поднятия решетки, скажем, перед убегающим от преследования королем, предусмотрен массивный валун размером с небольшую скалу на стене прямо над воротами. Если его столкнуть, своим весом в падении вздернет решетку с такой же скоростью. Красиво, конечно, но для второго раза придется этот валун затаскивать наверх, что очень непросто, менять истершиеся с одного раза, а то и порванные ремни, так что обычно этот дорогостоящий способ остается невостребованным.

Я не стал объяснять огру всю механику, такие здоровяки годятся даже на пост губернатора, но не сосчитают пальцы на одной руке, просто шепнул:

– Жди здесь. Как только вон та решетка откроется, беги во всю мочь! Не ори, не вой, никаких боевых кличей, понял?.. Или хочешь, чтобы тебя убили в спину, как труса?

Он пророкотал с ненавистью:

– Я не трус!.. Я останусь и буду драться!

– Лучше красиво победить, – сказал я, – чем красиво погибнуть…

– Нет, погибнуть красиво – лучше!

– Ладно, – уступил я, – но красиво погибнуть можешь только раз, а красиво побеждать сможешь много раз. А потом еще и погибнуть на десерт. Усек? Так что не спорь, хорошо?

Он прорычал угрюмо:

– Хорошо, я убегу, как ты скажешь. Но потом..

– Вот и прекрасно, – прервал я. – Все будет потом. Прекрасное слово «потом»… Жди! И бди в оба. Ты ж вроде не циклоп?

Я пробежал тихонько в тени, стараясь сливаться с тенью, для меня это не тень, самому страшно прятаться в таких местах, что просматриваются насквозь, но для стражей это чернота, добежал до ступеней, над головой шаги, я застыл, шаги начали удаляться. Как испуганный кот, я взлетел по каменным ступеням на стену, видна удаляющаяся спина стража. Ему идти до другой башни еще прилично, очень даже прилично.

Сердце колотится так, что вот-вот выскочит. Ну не дурак ли я, взялся спасать из зверинца этого огра, рискую попасться и разом испортить отношения не только с королем и его свитой, но и с хозяевами замка…

Страж уже почти на половине расстояния к западной башне, я подбежал к огромному валуну, опутанному толстыми ремнями, уперся плечом, напрягся. Мышцы затрешали, но камень оставался на месте. Я попыхтел, приноравливаясь так и эдак, а когда совсем выбился из сил, заметил под ногами длинный толстый кол.

Ругая себя последними словами, еще пещерные люди умели пользоваться рычагами, я схватил кол, поднажал, валун качнулся, я налег всем весом, валун сдвинулся и рухнул в темноту. Я едва успел выронить кол и отскочить, чтобы не захлестнуло каким дурным ремнем. Через мгновение послышался глухой удар о землю.

Почти одновременно с ударом из-под вороха шкур выметнулась громадная фигура, я ахнул, даже не думал, что огр так огромен, как только и помещался в клетке. Огр несся огромными прыжками, похожий больше на исполинского медведя. Решетка уже взлетела вверх, острые зубцы блестят под самым сводом.

К моему изумлению, огр остановился внизу, прорычал негромко:

– Уходи, сейчас будет погоня…

Я огрызнулся:

– Отойди! Я должен закрыть ворота!

Он сделал шаг, я с силой рубанул по туго натянутому канату. Стальная масса решетки устремилась вниз, с глухим стуком вонзила зубы в каменные ниши в том месте, где он только что стоял. Я быстро сбежал со стены, огр по ту сторону решетки мгновение смотрел на меня, затем повернулся и ринулся в темноту.

Хотя бы в самом деле попер в лес, мелькнула мысль. А то вломится в какие-нибудь деревни…

Я прислушался, уверенный, что по стене уже бегут стражи, однако все тихо, и я вспомнил, что сам же велел Мартину снять со стен «лишних» стражей и поставить их охранять покои дочерей герцогини и саму герцогиню, а также жизненно важные для замка места: кладовую с запасами зерна, подвалы с мясом, сыром и другими продуктами, а также тюрьму и винный погреб.

Глава 13

Не рискуя оставаться во дворе слишком долго, я поспешно юркнул в первую же дверь, прошел по коридору, на этот раз стараясь попадаться на глаза всем, пусть подтвердят мое алиби, отыскал Мартина, тот инспектирует солдат в главной башне, я заметил, что проверил амуницию и заодно принюхался: не слишком ли набрались. У меня самый беспечный облик двигаюсь с таким исполненным благородства видом что всякого, кто не успеет отпрыгнуть с дороги, просто втопчу в землю и даже не вытру подошвы.

Он заметил меня издали, шагнул вперед и отсалютовал с преувеличенной почтительностью. Тоже понимает, что короля играет свита. Двое солдат вытянулись и едят меня глазами, орлы.

– Все на своих местах, – доложил Мартин громко, – все бдят!

– Ничто не предвещает беды, – согласился я, – сегодня пятница, тринадцатое, на горе рак свистит после такого дождя.

Он криво улыбнулся. По лицу от трепещущего факела прыгают багровые блики, кажется, что зубы то становятся волчьими, то совсем исчезают. Оба солдата в красном огне выглядят суровыми и более мужественными.

– Да, все так… Но разве для сэра Ричарда это что-то значит?

– На что намекаешь, Мартин?

Он сказал с той же кривой усмешкой:

– Меня с детства учили слушаться старших. Сперва старших по возрасту, потом – по званиям. А сейчас, страшно подумать, мы смеем противоречить самому Его Величеству!

Он выглядел потрясенным, настоящий слуга царю – отец солдатам, у которого впервые в жизни потрясение не от удара булавой по голове, а какое-то иное, непонятное.

– Если бы дети слушались родителей, – сказал я с некоторой тоской, – обезьяна не слезла бы с дерева. В смысле Адам и Ева не стали бы рвать недозрелые яблоки. И что тогда было бы?

По его лицу и мордам солдат понял, что никому из них в голову такое не приходило, так что, сам того не желая, привел такой сокрушительный довод в пользу заслуг Сатаны, до которого сам Сатана не додумается.

– Ладно, – сказал я с раздражением, – мы должны делать то, что делать нужно. Господь нас не осудит, он милостив.

Мартин хмыкнул.

– Похоже, сэр Ричард, у вас с Господом какие-то особые отношения. Полагаете, что другим нельзя, вам можно….

Я нахмурился.

– Мартин, вы зря пытаетесь постичь своим практичным умом воина наши жидомасонские тайны. Я, к примеру, всегда держу слово, данное человеку, и не всегда – Господу. Это и понятно, Господь добр, видит все наши заблуждения и способен прощать, как мудрый родитель неразумное дитяте. Или дитятю. А вот человек – существо злобное и мстительное, с ним нужно держать ухо востро, палец в рот не класть, спиной не поворачиваться.

Мартин пытливо посмотрел на меня.

– Сэр Ричард, надеюсь, вас не оскорбит мое предложение…

Он запнулся, я насторожился, посмотрел ему в лицо, огляделся, слишком уж Мартин не похож на себя, всегда решительного и напористого.

– Что случилось?

– Сэр Ричард, я хочу поставить и у ваших дверей пару своих людей.

Я не стал спрашивать, уж не перестал ли он мне доверять или еще что подобное, Мартин не из таких людей, еще раз посмотрел по сторонам.

– Что-то чуете?

– Да, – ответил он невесело. – Ничего не хочу сказать о Его Величестве, но в его окружении есть и дурные люди. Я бы не хотел, чтобы в замке, который под моей охраной, происходили нехорошие вещи. Сил у меня немного, но где могу…

Я прервал:

– Мартин, благодарю за заботу и… не отказываюсь. Ты прав, я в самом деле предпочел бы у моих дверей пару надежных парней, которые не позволят вломиться в мои покои пьяным забиякам. Инциденты лучше предотвращать, ты глубоко прав, чем потом наказывать виновных. Однако, Мартин, ты сам сказал, что у тебя людей горстка. Герцог увел с собой слишком многих… У меня же у порога спит Пес. Я не позволяю ему даже рычать на людей, его и так боятся, но это я так, по секрету. На самом деле, если дело будет серьезное, он пустит в ход клыки. Так что еще раз спасибо, но используй своих людей иначе. Лучше охраняй покои Дженифер, Даниэллы, герцогини, поставь охрану у входа к Вегецию и Жофру… Можешь снять даже людей с башен и ворот, никто не посмеет напасть на замок, в котором гостит король…

Он удивился:

– Охранять Вегеция? Жофра?

Я ответил с усмешкой:

– От соблазнов.

Он посерьезнел, всмотрелся в мое лицо.

– Их уже пытались?

– Не знаю, – ответил я честно. – Но странно было бы, если бы оба не прибежали поклониться великому чародею, которого боготворят с детства. А он… кто знает, как захочет их использовать. Лучше их удержать в рамках лояльности прежним господам.

Мы подошли к дверям моих покоев, я повернул ручку и открыл дверь. Мартин, с бесстрастным лицом взглянув на роскошь, вошел вслед за мной. Я видел, как быстро и цепко он осматривается, а Пес поднялся, лениво потянулся, посмотрел на меня и скачками подбежал к одной колонне и сел перед ней, не отрывая взгляда. Мартин что-то говорил, но Пес повернул голову, посмотрел на меня, затем снова уставился на колонну.

Сердце мое застучало чаще, а седалищный нерв пустил по всем нервам мощным разряд, который передернул меня с головы до ног, а какие-то органы заставил в аварийном порядке вырабатывать тонны адреналина…

– Дорогой Мартин, – заговорил я, – вы зря сомневаетесь в достоинствах этого меча… Я купил его, сознаюсь, не очень дорого, однако это очень хороший меч, уверяю вас…

Мартин вытаращил глаза, но я продолжал говорить, улыбался ему, и он пошел со мной, слушая, не понимая и начиная настороженно зыркать в стороны, но в покоях абсолютная тишина, начал посматривать на меня с непониманием, однако ладонь медленно опустилась на рукоять меча, я заговорил еще веселее, напористее, словно во что бы то ни стало старался продать залежалый товар:

– Вы не поверите, я рубил этим мечом даже доспехи, изготовленные гномами!.. Вот посмотрите, всего пара вмятин на лезвии, но их можно как-то и заточить…

Объясняя, я вытащил меч, мы уже приблизились к колонне, возле которой сидит Пес и смотрит на меня сердито, обиженный невниманием, Мартин посмотрел на меня и, делая очередной шаг, ступил чуть в сторону. Мы уже почти миновали колонну, и тут я как можно стремительнее развернулся, стараясь успеть, лезвие со свистом прорезало воздух и врезалось в колонну.

На миг я ощутил, что отточенная сталь в самом деле врезалась в дерево. Раздался стон, колонна заколыхалась, опала, словно сосулька превратилась в воду, на пол повалился крупный человек с длинным кинжалом в руке. Грудь рассечена, как горное плато ущельем, я увидел брызжущее кровью сердце. Другой бы уже умер от болевого шока, но этот хрипит, дергается, пытается бороться, края раны дернулись, как подол медузы, попытались сблизиться, сомкнуться.

Пес изготовился для прыжка и замер. Я упер острие меча в дряблое горло, где в бешеном темпе прыгает к подбородку и обратно мощный кадык.

– И не мечтай. Передавай привет Асмодею!

Мартин ошеломленно вскрикнул:

– Это же Корнуэл, правая рука Рено де Три!..

– Считаешь, нужно сразу к Везельвулу?

Я нажал на рукоять меча. Мартин проговорил с трудом:

– Но почему колдун… с кинжалом?

– Уже не колдун, – заверил я. – Да и Рено де Три, как погляжу, не такой уж и великий.

Я нажал на рукоять, острие меча, пронзив горло, почти отделило голову. Колдун прожег меня ненавидящим взглядом, однако из рассеченной трахеи с шумом хлещет красный воздух, из перерубленных артерий тугой струей бьет кровь, глаза потускнели и застыли, а тело пару раз дернулось и вытянулось.

Я вытер лезвие меча об одежду колдуна, Мартин неверяще смотрел, как я аккуратно вложил меч в ножны.

– Господи!.. А я собирался ставить охрану снаружи!

– Во всяком случае, – ответил я, – ты не ошибся в главном.

Он еще раз посмотрел на кинжал в руке убитого, перевел взгляд на меня.

– Не понимаю… почему не колдовством? Во всяком случае, нам повезло, что я оказался здесь. В моем слове пока еще никто не усомнился, и если я расскажу все как было, никто не посмеет вас в чем-то обвинить.

– Надеюсь, – пробормотал я. – Вижу, ночка тоже будет еще та… Но, знаешь ли, а надо ли рассказывать?

Он внимательно посмотрел на меня.

– Вы что-то придумали?

– Нет, но тот, кто послал этого гада, не станет поднимать шума. Пусть у нас идет обычная жизнь: пиры, танцы, лямурные игры, а под ковром привычная борьба спецслужб и засекреченных структур.

Он минуту смотрел на меня, вдруг зябко передернул плечами.

– Привычная? Ох, сэр Ричард… я даже боюсь заглянуть в те адские бездны, из которых вы пришли!

Не слуги, а двое доверенных воинов Мартина убрали труп, неумело замыли кровавое пятно. Я запер за ними дверь, Пес собрался уже было лечь у порога, но посмотрел на меня, вздохнул. Несмотря на то что он не просто пес, а Пес, в чем-то все же пес. Поспать любит, как любой зверь. Это только кровожадный человек спит треть суток, все нормальные звери спят две трети, а то и три четверти, даже львы спят сутки напролет, просыпаясь только для короткой охоты и обеда.

– Ты угадал, – сообщил я ему. – Но все равно спи. Здесь, на пороге. Охраняй, никого не впускай. А я малость пройдусь, что-то неладно в Датском королевстве…

Мартин сметлив, сразу обратил внимание, что колдуну проще бы воздействовать на меня магией, однако зачем-то явился с кинжалом. Но не стану же объяснять направо и налево, что я восприимчив только к магии своего мира: слушал, развесив уши, всяких там экспертов, аналитиков и организаторов предвыборных кампаний. Здесь же колдуны еще днем попытались если не поставить меня под контроль, это с любым непросто, то хотя бы как-то воздействовать. Получился пшик, вот и попытались воспользоваться проверенной комбинацией из колдовства и кинжала. Неплохая связка, надо признаться, но, к счастью, первым предупредил Пес, а потом я и сам увидел термозрением фигуру человека в якобы плотной колонне. Да и комнату свою уже достаточно хорошо знаю, ну не было там колонны, не настолько уж я упился.

Я щелкнул пальцами, взглядом отмерив расстояние в два метра. Вспыхнул багровый свет, красный демон появился строго на отмеренном расстоянии.

– Ну что, парень, – сказал я, – давай все-таки работать?

Демон все так же тупо смотрит перед собой, только едва заметно колышется вверх-вниз. То ли так дышит, то ли мускулы борются с гравитацией, но всегда вот эта поза, всегда полное безразличие к этому миру, словно и не видит вовсе. Возможно, и не видит, а откликается только на зашифрованные сигналы или на кодовые. Все, что мне удалось, это переподчинить, но и тогда, теперь понимаю, вовсе не благодаря моей удивительной догадливости, а просто структура моего мозга более близка к тем, кто создавал вот такое.

Пес пару мгновений изучал демона придирчивым взором, но угрозы не ощутил, опустил голову на лапы и, устав дожидаться моего ухода, захрапел. Демон покачивается, абсолютно индифферентный к окружающему миру. Когда-то, когда еще не потерял надежды быстро установить с ним контакт, я пробовал вызывать его так, чтобы оказывался то на скользком полу, то на ковре, то на раскаленной поверхности печи, однако он одинаково комфортно чувствует себя и на песке, и на льду, и на жаровне.

Несколько раз, находясь в одиночестве, я вызывал в лесу, оставлял на некоторое время, надеясь на какую-то реакцию. Звери и птицы замечали, шарахались с криком, но сам он их как будто не видел или абсолютно не обращал внимания. Однако когда я поместил на оживленной муравьиной тропе, ни один муравей не попытался взобраться по его ноге, что странно – эти любопытные существа всегда тщательно обследуют все, что появляется в их владениях. Однако бегут все так же, аккуратно огибая его ступни, не доходя до них всего миллиметр. Ни один не коснулся даже усиком, я лег на землю, проверяя и всматриваясь, из-за чего на меня самого наползло с полсотни этих любопытных, что сразу начали деловито прикидывать, как тащить эту гору мяса в муравейник, придется ли расширять вход или же проще расчленить на мелкие кусочки.

Увы, пока что для меня этот красный демон, что золотое кольцо с бриллиантом для модницы: прямой пользы никакой, однако есть косвенная – уважение, завистливые взгляды, даже некоторая опаска, что человек с таким бриллиантом достаточно влиятелен, чтобы причинить неприятности, так что надо с ним быть поласковее.

Блеснуло, демон исчез, выждав положенное время. Видимо, есть в нем такой предохранитель на случай ложного вызова. Я вздохнул, отворил дверь и вышел. Я буду мало чем отличаться от здешней челяди, если не сумею воспользоваться даже тем, что имею.

В большой зале придворные короля веселятся от души, вино льется рекой, везде песни, пляски, звучит музыка. Я поискал глазами Патрика, но менестреля не видно, у короля свои музыканты, и, надо признать, более профессиональные, а Патрик все-таки любитель. Что-то не видно и графа Франсуа, этот поклялся, что добьется у короля, дабы тот не церемонился с вольностями провинциальных лордов, графы они или герцоги, никто не смеет перечить воле Его Величества. Если король возжелал отдать замуж чью-то дочь, никто не смеет перечить священной воле Его Величества!

Да-да, сказал я про себя. Все так, но это пока касается чужих дочерей. А вот если коснулось бы твоей…

Широко улыбаясь, я подошел, очень вежливо поздоровался с вельможами. Наступило холодное и ошарашенное молчание, никто не ожидал, что я приду в самое опасное для меня место, где каждый горит жаждой сразиться со мной, а я сказал громко, перехватывая инициативу:

– Приветствую всех, доблестные лорды!.. Я рад, что никто из вас не видел еще Красного Демона…

В настороженной, как стрела арбалета, тишине кто-то спросил неуверенно:

– Что…

– Красного Демона? – подсказал я.

– Да. Что за такое?

Я улыбнулся шире, развел руками, словно обнимая всех разом.

– В этом замке живет страшный демон… Некоторые говорят, что он вообще не живет, а просто является иногда из ада вот в такие дни после обильного ливня с грозой и молниями. Он вообще-то не опасен, если правильно себя вести, даже забавен, но кто поступит неверно…

Все смотрели с угрюмой злобой, все тот же рыцарь спросил с ленивым интересом:

– И чем же он интересен?

– Тот, – ответил я четко, – кому он покажется, умрет в течение суток. Так было всегда! Он только покажется, постоит, чтобы его увидели и запомнили, затем исчезает. А ровно через сутки является, хватает несчастного и утаскивает в ад.

Рыцарь сказал с нервным смешком:

– Ничего себе!.. А почему он не так уж и опасен? Что еще хуже, чем быть утянутым в ад?

– А дело в том, – объяснил я, – что демон не может никого преследовать. То ли он в самом деле живет в этом замке, то ли может появляться только здесь и хватать жертвы, но стоит удалиться на двадцать миль, как демон уже не достанет!.. Это проверено много раз, потому его и не боятся. Любой может за сутки даже без коня удрать на двадцать миль и больше, а уж на коне… Никто не видел, куда делся Мартин? Он мне срочно нужен.

Кто-то ошарашенно указал, в какой стороне последний раз видели Мартина, я поспешно ушел, прежде чем снова вспомнили, что самое время завязать со мной ссору и в обшей схватке ткнуть в спину чем-нибудь достаточно острым.

Похоже, тот красавец Денинг, что погиб в юном возрасте, все-таки сумел передать мне возможности исчезника. Если не все, то хоть какие-то: я прижался к стене, когда к залу подошли Франсуа и Марселей, надеялся, что зайдут и не обратят на меня внимание, однако оба, как назло, свернули в мою сторону. Я молчал, злясь, что сейчас меня увидят в нелепой позе, как будто прячусь, а с чего мне прятаться, заговорят, а это сейчас нужно меньше всего…

Они медленно прошли в двух шагах, а развевающийся плащ Франсуа даже коснулся моих колен, однако ни один даже не взглянул на меня, хотя светильник бросает на меня достаточно яркий свет.

Франсуа проговорил вальяжно:

– Мне надо переодеться, дорогой граф. Сегодня ночью я поставлю всех перед фактом…

Я опустил взгляд на свои ноги, вздрогнул, остолбенел. Перевел взгляд на грудь, повернул голову, рассматривая руки. Оба графа удаляются все так же неторопливо, в полной уверенности, что прошли мимо пустой стены. И не сильно ошиблись, хамелеона заметит только тот, кто знает, что здесь прячется эта хитрая ящерица.

– Ну, спасибо, – прошептал я дрожащим голосом, – ну, удружил…

На руках и ногах медленно гаснут светлые полосы раствора, которым скреплены гранитные глыбы, все остальное под цвет гранита. Я вздохнул глубоко пару раз, сердце колотится часто-часто. Значит, это сработало, когда я прижался к стене и страстно пожелал чтобы эти двое меня не увидели.

Дальше я крался уже по-настоящему, через несколько шагов откроется вход в нижний зал восточной башни, которую отвели для короля и его свиты. Здесь народу, как муравьев: кроме своей челяди заставили прислуживать еще и местных, светильники горят все, к тому же зажжено с полсотни факелов, освещение праздничное, но воздух горячий, тяжелый, пропитанный запахами пота, кухни, растопленного воска и горящего смолистого дерева.

Я пробрался следом за графами через зал, на лестнице то и дело попадается народ, один раз навстречу перли таким стадом, что закрыли все пространство от стены и до перил. Пришлось перелезть на ту сторону и почти повиснуть там, а когда перелез обратно, руки тряслись так, словно подержался за оголенный провод под неслабым током.

На третьем этаже отыскал покои вельмож: на дверях их щиты, я без труда отыскал с гербом графа Франсуа, но у дверей на скамеечке оруженосец, не спит, зараза, хотя уже почти полночь. Подергавшись, я скользнул в расположенную рядом кладовку, плотно закрыл за собой дверь. В полной темноте мелькнула мысль создать светящийся шарик, но обругал себя, что всегда предпочитаю легкий путь, сосредоточился, через минуту уже увидел все в сером цвете, а еще через минуту появились первые краски, пока что холодные.

Из-за стены начали доноситься голоса. Я прокрался на цыпочках, будто и меня слышат точно так же, приложил ухо к кирпичной кладке. Судя по голосам, граф Франсуа, расставшись с друзьями, что продолжают попойку, вернулся в свою комнату и, стоя перед зеркалом, позволяет переодевать себя слугам, готовясь к ночным приключениям в покоях дочери герцогини.

Медленно я начал видеть красные размытые силуэты, напрягся, сосредоточился, силуэты обрели форму, и хотя это пока что красные, слегка разогретые болванки, но начал отличать графа от двух слуг. Третий, который перебирает в углу оружие, второй оруженосец, вернее – первый, а второй по ту сторону двери.

Оруженосец тоже покрикивал на слуг, а когда те одели сеньора и поспешно удалились, снял со спинки кресла перевязь с узким мечом и перекинул господину через плечо.

– Как я выгляжу? – спросил Франсуа.

– Бесподобно, – заверил оруженосец. – Эта деревенская дурочка не устоит…

Граф отмахнулся, я догадался по жестикуляции, что и морда искривилась в недовольной гримасе.

– Слишком капризная, но я дурь выбью!.. Как только станет моей женой, собственноручно изобью до потери сознания. А потом буду бить каждый день до тех пор, пока не вобью в нее покорность и раболепие. Жена должна ужасаться мужа, а не дерзить… Подай вон то золотое шитье! Я иду не к графской дочке, а к королю. Он сейчас пьет с Анастальфом. Я заставлю сейчас же отдать приказ о моей женитьбе на этой, как ее…

– Леди Дженифер, сэр.

– Да, Дженифер. Придется напомнить королю, чем он обязан моему роду!.. И если он рассердит нас, долго не усидит на троне. Ишь, дрогнул перед этим дерзким выходцем с Севера!..

Оруженосец суетливо украшал господина до тех пор, пока тот не засиял в золоте и бриллиантах, как новогодняя елка. Граф напоследок оглядел себя в зеркало, всячески выгибаясь и стараясь заглянуть за спину, словно пытался рассмотреть хвост, сделал шаг в сторону двери, и тогда я, видя, что от оруженосца не избавиться, повернулся чуть боком, точно рассчитывая расстояние, щелкнул пальцами.

Из комнаты донесся дикий крик. Я напряг зрение, красный демон полыхает, как раскаленная болванка металла, силуэты графа и оруженосца почти потерялись в его блеске. Затем обе красные фигурки метнулись к двери, я нарочито расположил демона так, чтобы он не загораживал дверь. Хлопнуло, я отстранился от стены, со стороны коридора донесся частый топот, словно пронеслась подкованная сороконожка, еще раз прозвучал сдавленный ужасом крик, и все смолкло.

Чуть погодя за стеной исчезло красное сияние, в центре которого раскаленное тело, я задумался было, почему же тогда от демона не пышет жаром, но ладно, умничать буду потом, сейчас надо вернуться, в конце концов, к себе, все-таки глубокая ночь, а то утром буду как вареный…

Правда, один из предков осчастливил даром бодрствования на трое суток кряду, но я пока не знаю, как им пользоваться. Да и оставим на тот случай, когда понадобится очень уж остро.

Глава 14

Пес сделал вид, что и не спал, стерег, но когда отпрыгался, начал запоздало зевать и потягиваться. Я снял перевязь с мечом, молот, доспехи, все сложил у кровати так, что мог цапнуть любую рукоять лежа.

– Человек, – объяснил я Псу, – проводит во сне треть жизни. Остальные две трети мечтает выспаться. Это обо мне, понял?

Я лег, с наслаждением вытянулся, похрустел костями. Краем глаза заметил странное свечение, быстро повернул голову. На стене, где на роскошном гобелене развешаны мечи, щиты и другие атрибуты, медленно наливается синеватым светом треугольный щит.

Может быть, подумал я спасительно, он и днем светится, но при дневном свете кто заметит, а ночью надивается сперва тем цветом, который воспринимаем разве что мы со змеями и муравьями, затем переходит в видимый для большинства спектр…

Мое сердце начало постукивать вроде бы чаще, на руках шерсть приподнялась, но на щите ничего не происходит, и шерсть снова улеглась. Я всматривался в сияние, геральдические львы и мифические фигуры вроде бы оживают, двигаются, я просто чувствую их попытки сказать мне что-то важное…

Спросить не у кого, разве что у предков, но они свою миссию выполнили, молчат. Может быть, вообще раз в год разговаривают или только в лунную ночь тридцать первого июня после дождичка в четверг после молодецкого рачьего свиста. Спрошу у леди Дженифер – поймет как неуклюжую попытку сблизиться, у Бабетты – тут же пригласит переселиться в ее спальню, у леди Даниэллы – встревожится, не повредит ли это Митчеллу, а леди Изабелла тут же переселит в местечко поскромнее, а сама будет допытываться у щита, как обезопасить ее семью и замок до возвращения герцога.

Сквозь сон прорывался крик петуха, уцелел, гад, не свернули голову прожорливые гости, затем долго и натужно мычали пригнанные на убой коровы, гортанно кричали овцы, а когда донеслись удары молота по железу, я окончательно вынырнул из объятий… да не Морфея, у меня с ориентацией все в порядке, из объятий сладкотелой Санегерийи.

Облачившись, как надлежит, чтобы одним своим видом внушать трепет, я выпрямился и с самым надменным видом вышел из покоев, двинулся по середине коридора в сторону донжона, нижняя челюсть вперед, голова слегка наклонена, чтобы взгляд исподлобья, вид хищный, настоящий рыцарь должен выглядеть так, чтобы одним своим обликом провоцировать на вызов скрестить мечи или подраться на боевых топорах, которыми так удобно раскалывать даже самые прочные панцири и шлемы, чтобы череп разлетелся вдрызг, мозги наружу, кровь на стенах…

Мне поспешно уступали дорогу, что-то чем ближе к Югу, тем меньше у людей рыцарственности и желания подраться просто так, ведь это только адвокаты дерутся из-за прибыли, а мы, рыцари, деремся из любви к чистому искусству.

Во дворе ко мне подбежал один из воинов Мартина, отсалютовал, крикнул ликующе:

– Ваша милость, на людей короля совершено нападение!

Я нахмурился.

– Дык это же плохо. Король – наш гость. Не будь королей – половина шутов перемерла бы с голоду! Так что да здравствуют короли – источник вдохновения! А что случилось?

Он слегка потупился, но никак не мог согнать ликование с простой деревенской физиономии.

– Да никто еще не знает! Видели только, что граф Франсуа с диким криком пробежал через восточное крыло, будто за ним гналась тыща чертей! Он едва не вынес ворота в конюшню, ваша милость. А самое чудное, что за ним бежал и его оруженосец Рено, степенный и рассудительный юноша… да так бежал, что обогнал графа. Правда, он оправдывался, что торопился оседлать коня для графа…

Я слушал с непроницаемым и слегка недовольным лицом, что за бабские сплетни, но не перебивал, а то заткнется. На самом деле мужчины по части сплетен – хоть слушать, хоть рассказывать – дадут сто очков вперед женщинам, как, впрочем, дадут во всем, будем честными.

Послышались шаги, Мартин подходил к нам быстрой деловой походкой, отвесил поклон, спросил быстро:

– Слышали?

– Если вы об этом… этом графе… – проговорил я.

– Франсуа, – подсказал Мартин.

– Пусть Франсуа, – согласился я. – Из лакеев, что ли?.. Так столько пили и жрали на ночь, что привидеться могло что угодно!

Он покачал головой, не отрывая взгляда от моего лица.

– Сам граф визжал, как недорезанный поросенок, его оруженосец прямо бился головой в двери, а когда оседлали коней, то ринулись к воротам, именем короля требуя их поскорее выпустить. Стража было заупрямилась, но, к счастью, я оказался вблизи, тут же велел выпустить обоих…

Воин хмыкнул и сказал с грубоватой фамильярностью старого служаки:

– Ха, и еще подержал решетку поднятой, вдруг да еще кто сбежит!

Мартин сдержанно улыбнулся, но глаза его не отрывали взгляд от моего лица, я прочел в них настойчивое: как удалось выгнать этих двоих? Может быть, и других так же можно?

Нельзя, ответил я взглядом. Для других нужно что-то другое.

Во дворе кучки оживленно разговаривающих дворян, многие отчаянно жестикулируют, голоса сорванные, на лицах растерянность. Меня завидели, к нам подбежал граф Анастальф, бледный и взволнованный.

– Сэр Ричард, – спросил он торопливо, – кто-то из слуг слышал, будто графу Франсуа явился тот самый красный демон, о котором вы говорили!

Я улыбнулся как можно дружелюбнее.

– Ну и что? Он уже сейчас за сорок миль. Ничто ему не грозит.

К Анастальфу подошли еще двое, угрюмых и настороженных. Одного, если не изменяет с кем попало память, зовут маркизом Ферьером, а другого – бароном Жерналь. Оба вперили в меня подозрительные взгляды, Анастальф сказал с нажимом:

– Сэр Ричард, но здесь есть одна непонятная деталь…

Я насторожился, все трое смотрят, как коты на загнанного в угол мышонка, спросил как можно беспечнее:

– Что, не томите!

Анастальф ответил, не сводя с меня острого взгляда:

– Сам король сразу же пригласил герцогиню к себе и поинтересовался, что за Красный Демон появляется в ее замке.

Они все замерли, вперив в меня взоры, Мартин хоть и отступил на пару шагов, чтобы не мешать беседе благородных господ, но насторожился и слушает очень внимательно. Я ощутил себя в ловушке, пробормотал:

– Да-да, граф, продолжайте! Я слушаю с небывалым интересом. Нам, простым людям, всегда любопытственно знать, о чем беседуют и как беседуют столь высокие особы.

Он покачал головой, все трое приблизились еше ближе.

– Герцогиня заверила Его Величество, что никакого красного чудовища в ее замке отродясь не было!

Минуту я смотрел на них с самым ошарашенным видом, позволил челюсти отвиснуть, а глазам выпучиться, наконец вздрогнул, в отчаянии хлопнул себя по лбу.

– Ох, это моя провинциальность!.. Ну что за серость, что у меня за деревенские замашки все выкладывать незнакомым!.. Простите меня, друзья, но я вслед за герцогиней уверяю вас, что никакого красного демона в замке нет и никогда не было! А ваш граф Франсуа убежал потому, что пальчик прищемил. Или еще почему… Я ничего не знаю, ни о каких скелетах в шкафу не слышал, и даже о Рогатом Ящере совсем не…

Они переглянулись в нерешительности, только Анастальф спросил остро:

– Что за Рогатый Ящер?

Я отмахнулся.

– Да пустяки, если у вас есть это пустяковое заклинание, отгоняющее его… Ой, что я говорю? Герцогиня и о нем не говорила? Тогда и Ящера нет никакого, ни Рогатого, ни Безрогого. И вообще, пока я не поговорю с герцогиней, о чем можно разбалтывать, а о чем нельзя, – меня ни о чем не спрашивайте. Я всего четыре-пять дней тому приехал, еще не освоился.

Они позволили отстранить себя с дороги, я ушел, сокрушенно хватаясь за голову, вид у меня донельзя виноватый, спину бороздят злые взгляды, но теперь к ним примешивается страх, все начинают думать о Рогатом Ящере…

Второй крик раздался во дворе вслед за первым с интервалом в полчаса. Сперва обнаружили воротный камень внизу, начали ломать головы, что и почему, обнаружили, что решетку южных ворот не поднять – ремень перехвачен, как бритвой. И в довершение всего слуги Его Величества выяснили, что плененный огр сумел выломать прутья решетки и куда-то исчез.

Я прошагал к клетке, там уже собралась вопящая толпа, машут руками, будто пытаются взлететь, орут друг на друга. Подошли Мартин и Вирланд, оба взвинчены, тоже готовые орать и бросаться на всех.

– Сэр Ричард, – сказал Вирланд резко, – как это понимать? Я полагал, что в вашем замке существует какой-то порядок!

– Он существовал, – ответил я вежливо, – пока не изволило прибыть Его Величество со всем зверинцем. Осмелюсь напомнить, что клетку со зверем вы не передавали под нашу охрану. А теперь… Полагаю, он прячется где-то здесь, в замке! Сбежать не мог, а если бы попробовал залезть на стены, то с той стороны и муха не удержится. Посмотрите, трупа не видать?.. Нет? Ну тогда он в замке…

Они оба смотрели с ужасом, Вирланд медленно побледнел, огляделся по сторонам.

– В замке? Но его бы увидели!

– Замок велик, – ответил я многозначительно.

– Но это же огр!

– Огры бывают разные, – напомнил я. – Мне приходилось драться с тупым зверьем, были и вполне разумные, а еще я слышал, что среди них есть такие, что иного мудреца за пояс заткнут. А что, если в клетке держали такого?

Он пробормотал:

– Мне нужно срочно поговорить с Его Величеством.

Мартин проводил его взглядом.

– Ох, придется мне прочесывать весь замок…

– Не придется, – ответил я.

Он даже не вздрогнул, не удивился, в глазах спокойная безмятежность.

– Что-то знаете?

– Чую, – ответил я туманно. – У нас, жидомасонов, чутье, как на деньги, так и на всякие неприятности. К деньгам стараемся поближе, от неприятностей – подальше. Так что успокойся и не отрывай людей от дела. Огра в замке нет.

– А если… – проговорил он с некоторым сомнением, – он еще здесь?

– Нет его здесь, – заверил я. – Уже нет.

– Точно?

– Точно? У меня было видение.

Он вздохнул, все еще не до конца веря, но желая поверить, это же половина хлопот долой.

С утра солнце жарит так, что от влажной земли идет пар. Мощь восходящих потоков я увидел в небе в облике огромных тяжелых драконов, что плывут царственно и неторопливо, не шевеля и когтем. Всего лишь растопырили крылья и наслаждаются плотным воздухом, что старается поднять их еще выше, забросить до странного уровня, когда небо темнеет, а звезды становятся видны среди бела дня.

Двое вельмож в сопровождении слуг рискнули выехать за ворота, вернулись не скоро, вымазанные до ушей в глине, кони в мыле, пена капает с удил, однако вельможи доложили жизнерадостно, что хотя дороги еще и не совсем, но попытаться выехать можно.

Король угрюмо оглядел их, у коней в глине даже животы, кивнул на вторую повозку с клеткой, что поменьше, сказал неприятным голосом:

– Если застрянем, вытаскивать заставлю вас!

Радостные ухмылки слетели с вельможных рож, словно сдуло ветром, один промямлил жалко:

– Ну, вообще-то можно подождать и до завтра… за сутки земля высохнет так, что станет твердой…

Второй подтвердил:

– Да-да, твердой!.. И если сильно не топать, то не проломится.

Король отмахнулся, начал поворачиваться, я поспешил встать за угол, этот гад обязательно к чему-нибудь придерется, а мне лучше с ним не тягаться, весовая категория не та.

Задавать пиры изо дня в день – дурной вкус, я сообщил Джулиану, что гостям выделен для завтрака, обеда и ужина большой зал в восточной башне, а мы, семья Валленштейнов, предпочитаем вкушать пищу в семейном кругу. Он было возразил, но я подпустил в голос металла и сказал с нажимом, что это не пожелание, а повеление. Джулиан посмотрел внимательно, поколебался, но я не спускал с него державного взгляда, давая понять, что неповиновения не потерплю, в данном случае буду карать по законам военного времени, он нахмурился, но поклонился и неслышно исчез.

Слугу Жана я послал сообщить герцогине, что обедаем в малой столовой, нарочито не стал пояснять, что и почему, это значило бы оскорбить, герцогиня все-таки герцогиня, а не дурочка из дальнего села.

Гулко ударили в гонг, я оглядел себя в зеркало, вроде бы все в порядке, а если и нет, то мне можно, я же из коровника. Вошел в малый зал пружинистой походкой, столовая сверкает люстрами и подсвечниками у стен, стол не уменьшился, хотя стоило бы, а то какое-то грустное напоминание о былом величии, когда вокруг стола рассаживалось по сотне веселого галдящего народу. Сейчас же если созвать всю челядь и всех стражей со стен, и тогда не заполнить все места.

Леди Изабелла вошла царственно, величественно, даже в чем-то слишком, словно старается напомнить, что она здесь не какая-то брошенная вдова, а жена могущественного герцога. Платье строгое, украшений немного, но все подобраны со вкусом, смотрятся с большим изяществом. Рядом с нею леди Бабетта, лицо несколько усталое, по усиленному макияжу заметно, что ночка у нее была еще та.

Дочери вошли вместе, с ними, к моему удивлению, Патрик. Одет чисто, скромно, что-то среднее между одеждой для благородного сословия и для простонародья. Мне показалось, что дочери взбледнули, ночь беспокойная, чинно опустились за стол. Патрик благовоспитанно сел последним. Леди Изабелла несколько раз взглянула на меня, никак не решаясь сказать нечто, наконец выговорила с великим трудом:

– Сэр Ричард… признаюсь, я все годы жила за спиной мужа, как за каменной стеной. У нас все решалось им быстро и беспрекословно. Я была избавлена от необходимости кого-то благодарить… или быть кому-то обязанной…

Я возразил легко:

– Леди Изабелла, это такие пустяки, что мне просто неловко такое слушать. Забудьте. Ваш повар превосходно готовит. Это из воробьев?

Дженифер громко фыркнула, Даниэлла посмотрела на нее с укором.

– Дженни, Рич из северных земель, там зяблики могут вообще не водиться…

Изабелла и Дженифер воззрились на нее с удивлением. Изабелла смолчала, только перевела вопрошающий взгляд на меня, а Дженифер спросила язвительно:

– Рич?.. Это кто здесь Рич?

Даниэлла покраснела, видно было, как старается не встречаться взглядом с сестрой, промолвила с трудом:

– Ричард… Он мой брат, он о нас заботится… и я могу его называть так!

Леди Изабелла снова смолчала, леди Дженифер фыркнула громче. Я сказал с милой улыбкой:

– Леди Изабелла, как мне нравится ваша дочь… Она фыркает, почти как мой конь. Так же громко, жаль только, что не так мелодично. И, конечно, не настолько изысканно.

– Вам за столом без вашей лошади трудно, – заметила Дженифер участливо и ехидно улыбнулась, – все-таки она за вас думает.

– Хорошо смеется тот, – заметил я, – кто смеется, как лошадь.

Она так моментально перестала улыбаться, что леди Бабетта прыснула, а уголки рта леди Изабеллы чуть-чуть дрогнули в улыбке.

– Это вы о чем? – спросила Дженифер, мгновенно закипая.

– Дареному коню кулаками не машут, – напомнил я, – леди Дженифер, я вас тоже люблю… в смысле тоже удавил бы в охотку, но мы же цивилизованные люди? Карнеги велит улыбаться. Все равно улыбаться!.. Правда, Мэрфи напоминает, что это не поможет, но сам ничего не предлагает взамен…

Леди Изабелла сказала негромко:

– Я прошу извинить мою дочь, сэр Ричард. У нас была очень тяжелая ночь.

Я отмахнулся, взглянул в сторону скромного Патрика.

– Да я понимаю, молодая и резвая, кровь играет…

От леди Изабеллы сразу пахнуло волной холода.

– Я не это имела в виду, сэр Ричард.

– Да чего бы я стал обижаться на леди Дженифер? Она и так обиженная… Нет-нет, я не имел в виду, что обижена Богом, а недостаточным вниманием к ней короля. Он мог бы сам предложить ей руку и сердце…

Дженифер, забывшись, снова фыркнула.

– Мне? Отец обещал, что отдаст меня только тому, кого я выберу сама!

– Так вы избрали Зингерлефта? – напомнил я. Она слегка покраснела, сказала с вызовом:

– Его или кого-то еще, вам какое дело?

– Кому-то очень не повезет, – заметил я.

Она окрысилась:

– Это почему же?

– Если женщина красива, – объяснил я, – умна и образованна, то это уже какая-то мутантка и не для нормальных мужчин.

Она запнулась в затруднении, все-таки я сказал комплимент, да еще какой, но что-то в нем оскорбительное, понять бы поскорее да тут же врезать по этой гнусной роже простолюдина, прикидывающегося родней благородной семье.

Даниэлла спросила робко:

– Сэр Ричард, а разве у вас не за красоту женщин любят?

– Любить за красоту, – сказал я, – все равно что любить шоколад за обертку. Я, как верный сын церкви, полагаю, что даже у женщины есть душа… хоть и маленькая, даже совсем крохотная, и любить надо в первую очередь за ее крохотную душу, за ее… гм… сердце.

– А я слышала, что мужчины любят глазами…

Я улыбнулся, посмотрел в сторону хозяйки.

– Женщина любит ушами. Мужчина – глазами. Тогда откуда дети?

Бабетта звонко хохотнула, широко раскрывая рот. Даниэлла сказала просительно:

– Ну, скажите же, что еще не встречали такой красивой девушки, как моя сестра!

Я посмотрел на Дженифер.

– Вы правы, Даниэлла. Когда я смотрю на вашу сестру, мне всегда почему-то кажется, что у нее кривые ноги. До безобразия!.. Господь не может создавать все таким совершенным. Но, как истый рыцарь, я полагаю, что и ноги у нее не совсем кривые.

Дженифер открыла рот и застыла, Даниэлла, не разобравшись в сложном комплименте, мягко упрекнула:

– Ну что вы такое говорите… Так и до слез сестру доведете!

– Крокодилы тоже плачут, – напомнил я. – Дженифер, можете назвать меня еще раз дураком и невеждой, но что это за темное вино, что вы лакаете с таким азартом?

Дженифер поджала губы, взгляд стал холодным и надменным.

– Лакают собаки. Это вообще не вино, леди вино не пьют… утром.

– А что это?

Лакей по знаку леди Изабеллы склонился справа от моего плеча.

– Позвольте?

– Лей, – разрешил я. – Только в моей стране через руку лить считается верхом неприличия.

Лакей поспешно сменил руку, женщины молча наблюдали, как я поднял фужер, пригубил темно-красную жидкость.

– Ну, как? – поинтересовалась Даниэлла. – Правда вкусно?

– Терпимо, – одобрил. я. – Напоминает жидкий гематоген. Какой-то стимулянт? Аддикция не возникает?

Сестры озадаченно промолчали, леди Изабелла всмотрелась в меня очень внимательно.

– Вы знаете значение этих слов?

Я отмахнулся.

– Да в школе что-то талдычили. Но я ведь готовился стать рыцарем, в одно ухо влетело – из другого вылетело. Помню только, что с такими штуками надо поосторожнее. Тем более молодым девушкам. А то уши вырастут… или нос. Мне, как христианину, жалко. Вон Пес лапку наколол, так я чуть не расплакался.

Дженифер заметила язвительно:

– Да уж, у вас злая собака! Чавкает на чужих.

Я мягко улыбнулся.

– Спасибо, леди Дженифер. Представляю, какой бы она стала у вас.

Она вскинула брови, всмотрелась, но я продолжал с аппетитом лопать, умело работая ножом и ложкой за неимением вилки. Они посматривали озадаченно, да и лакеи не могут врубиться, я так и не понял, то ли удивлены моей виртуозностью, то ли не понимают, почему не беру еду руками, но тот, кто привык к бесконтактному способу, тот лишь в пьяном виде на природе будет хватать еду руками.

Герцогиня проговорила с некоторым трудом:

– Сэр Ричард, я хочу еще поблагодарить и за ваше мудрое решение… насчет завтрака в кругу семьи.

Я с опаской покосился в сторону ее дочерей.

– Леди Изабелла, пощадите! Леди Дженифер так хотела сидеть рядом с новым женихом… Так он убежал, вы разве не слышали? Или ждете, что вам кого-то другого предложат? В женихи…

Дженифер всадила в меня злой взгляд, герцогиня лукаво улыбнулась.

– Но вы, как молодой мужчина, должны понимать, что в моих дочерей можно легко влюбиться. И не только придворным нашего короля. И если мои дочери им откажут, то армия несчастной любви получит пополнение.

– Дураки от несчастной любви сражаются, – сказал я. – Умные пишут стихи. Самые умные не влюбляются.

Патрик, который нечаянно попал в разряд умных, скромно улыбнулся и даже выпрямился. Зато леди Дженифер, дослушав, надменно фыркнула:

– А есть мужчины, которым и слово такое непонятно!

Я смолчал, леди Дженифер победно улыбалась, а леди Изабелла спросила участливо:

– Что-то вы замолчали так внезапно, сэр Ричард…

Я буркнул:

– За женщиной остается последнее слово в любом споре. Всякое слово, сказанное мужчиной после этого, является началом нового спора.

Патрик заметил очень вежливо:

– Но со мной же не спорят.

– С чем и поздравляю, – ответил я ядовито. – Если женщина села вам на шею, значит, вам не нужно больше носить ее на руках. Но вообще-то когда от любви поет сердце, разуму лучше не подпевать, а дирижировать.

Хозяйка посматривала на меня с усмешкой, но я ловил в ее взгляде удивление.

– Сэр Ричард, в ваших речах просто несвойственная… вашему возрасту мудрость!

По ее лицу видно, что вместо возраста хотела сказать нечто другое, возможно, «происхождение», намекая, что я спал и хрюкал вместе со свиньями.

Я лишь пожал плечами.

– Что такое мудрость? Всего лишь быть умным вовремя.

Она покачала головой.

– Но ведь другим не всегда удается.

– Приобрести жизненную мудрость, – пояснил я, – можно тремя путями: читать умные книги, наблюдать, как действуют мудрые люди… и попробовать погладить медведя в клетке.

– А как действовали вы?

– Это у меня от мамы, – пояснил я скромно. – Ум дан женщине для того, чтобы скрывать свой характер. Конечно, такое дадено не всем…

Леди Дженифер зашипела, как раскаленная сковорода, на которую плеснули воды вместо масла.

– Ум? У вас – ум?

Я встал, поклонился.

– Да. И как доказательство, что он у меня есть, я поспешно откланиваюсь, пока вы меня не исцарапали… Нет-нет, леди Изабелла, не беспокойтесь, я нежно люблю Дженифер, но пока мы здесь пируем, как бы эти гады не сожгли замок!

Глава 15

Основное столпотворение переместилось в восточную башню, но и оттуда бездельники разбредаются по всему замку, везде суют носы, приходится улыбаться и объяснять, что здесь неубрано, потому лучше сюда не входить, нам же неудобно перед высокими гостями за непорядок…

Кастелян выходит из восточной башни только для того, чтобы наорать на слуг и велеть бегом исполнять прихоти приближенных Его Величества, зато Мартин в той части замка почти не показывается, бдит за северными и южными воротами, оставшихся после отъезда герцога воинов держит в железном кулаке, но отечески объясняет, что когда эти гости наконец свалят, то отъедятся, отопьются и отоспятся на год вперед.

Я тихонько подошел со спины, он вздрогнул, оглянулся.

– Вы умеете подкрадываться, сэр Ричард!

– А ты ждал, что буду громыхать железом и топать, как подкованный кабан?..

Он скупо улыбнулся.

– Но граф Марсельен, которого Его Величество наметили в женихи леди Даниэлле, ходит именно так.

– Это тот, что еще и руки растопыривает? У меня нет его комплексов. Мартин, что-то не вижу колдуна, а это не есть хорошо. Этого неуловимого Рене де Три…

Он хмыкнул.

– Может, как раз хорошо?

– Нет, – возразил я, – противник должен быть зрим. А колдун – противник. Первое – я воспротивился воле его покровителя, второе – его помощник исчез, а он, я имею в виду Рене де Три, явно знает, что с ним стряслось.

Мартин помрачнел, нахмурился.

– Да, мне он такое тоже не простит. Я пошлю людей на его поиски. Понятно, скажу, чтобы вида не показывали.

– Эх, Мартин, – сказал я сожалеюще, – для этого лучше использовать слуг, горничных, поваров и всех тех, которых даже не замечаем, когда они стелют нам постель или наливают в чашу вино. Вот от них в самом деле ничего не укроется!

Он покачал головой, лицо стало почти враждебным.

– Сэр Ричард, я понимаю необходимость в военное время… и в крепости врага, но не в своем же? За кем я должен был вот так… нехорошо подсматривать?

– Ты прав, – ответил я со вздохом, – права маленького человека должны быть нерушимы. Ладно, я пойду еще поищу. Может, правда сам на меня наткнется. Хотя, боюсъ, он уже следит за каждым моим шагом… Ладно, иди.

Он козырнул и удалился, я принюхался, от распахнутых дверей кухни как волна цунами бьет вал запахов чеснока, лука, пряностей. Мелькают фигуры наших поваров, но чаще выскакивают чужие слуги с наполненными подносами, едва удерживают в обеих руках.

Внутри кухни жарко, как в аду, потные полуголые повара торопливо жарят, пекут, варят, огонь полыхает в трех очагах, на широких сковородах шипят, поджариваясь на оливковом масле, кровяные колбаски. Одуряющий запах сшибает с ног, сразу зверски захотелось есть, я огляделся, стараясь выглядеть грозно: с приездом короля авторитет и власть герцогини вроде бы пошатнулись, а слуги – это хитрые твари, сразу чувствуют слабину и начинают работать хуже. Так вот хрен вам хуже, враз всех лодырей перевешаю прямо вдоль стены в назидание остальным!

Надеюсь, они все это увидели по моему облику, ведь достаточно ясно и четко проговаривать нечто понятное всем про себя, чтобы остальные ощутили или почти услышали. В общем, засуетились и забегали с удвоенной скоростью.

Я постоял на пороге, взирая тяжелым бараньим взором хозяина, для которого раздавить мелкого человечка – раз плюнуть, развернулся неспешно и вышел.

Пожалуй, все больше вхожу в роль хозяйственника. Осталось только кепку купить, а так уже готов брать недрогнувшей дланью подаренный Барбароссой замок, выгонять на мороз вдову и сироток, будет всего лишь на три сугробика больше, не пристало такому крупному деятелю вдаваться в мелочи, надо мыслить более широкими категориями…

Во дворе одна повозка по-прежнему накрыта серыми полотнищами, когда-то цветными, но выгоревшими и выцветшими, а вторая зияет голыми прутьями, пустая и зловещая, как всякая тюрьма, да еще передвижная. Возле первой неотлучно находится страж, я видел, как ему принесли котелок с едой.

По-прежнему озирая все хозяйским взором, от этого грозносдвигания бровей и сверкания очами скоро начнутся головные боли, я прошел через двор в северную башню, в холле встретил только одного гостя с испитой мордой, но он так от меня шарахнулся, что я мысленно поставил на нем крупную зеленую метку «Безопасен», такими цветными мазками моя бабушка метила кур, чтобы не перепутать с соседскими.

Навстречу торопится Даниэлла, в руках плетеная корзинка, доверху полная крупных ягод клубники. Нежный аромат коснулся ноздрей, я посмотрел на красную горку и поймал себя на том, что и привычная клубника навевает непривычные ассоциации с мелкоячеистой кольчугой.

– Ох, Рич, – заговорила она по-детски счастливо, – вам хорошо у нас?..

– Хорошо, – заверил я.

Ее щеки заалели, украдкой огляделась, не видят ли, что она без провожатых разговаривает с молодым мужчиной наедине. И хотя он и брат, но какой-то не такой брат, все равно неприлично, а то и вовсе непристойно.

– Рич, – сказала она чуть решительнее, – ты говори, если что не так. Мы все очень хотим, чтобы тебе было хорошо. И Дженифер хочет, только вида не показывает!.. Она очень гордая и своенравная, как говорит мама – роза с шипами, но она очень добрая и мягкая…

Я взял ее за рукав и сделал пару шагов в сторону, там веранда, стол и несколько легких кресел. Даниэлла садиться не стала, поставила корзинку на широкие перила, красные ягоды вспыхнули, а когда на них упал луч света, стали видны зависшие в невесомости крохотные зернышки.

Я кивнул на корзинку.

– Поварам не доверяете?

Она ответила мягко:

– Некоторые вещи приятно готовить самой. Я бы своему мужу сама готовила, если бы пришлось выйти замуж… Я вообще люблю готовить. Если эти ягоды залить сливками, будет удивительно вкусно. Только сливки нужно обязательно взбить…

Я облизнулся.

– А я бы сожрал без всяких фокусов.

Она перевела удивленный взгляд на темно-красную горку, составленную из объемных, наполненных соком ягод.

– Можно и так, но если можно понаслаждаться…

Румянец растекся по щекам, поднялся к кончикам ушей и сполз на шею. Вырез платья достаточно целомудренный, полушария едва-едва выглядывают самыми краешками, но я видел, какой жаркой волной их накрыло, автоматически попытался представить, как горячая волна идет дальше, воспламеняя нежную, не видавшую солнца кожу…

В голове крутилось что-то насчет пороха в пороховницах, ягод в ягодицах и даже что-то еще, но я заставил рыцаря в себе придавить демократа и сказал галантно:

– Разве наслаждение общением с вами, Даниэлла, не выше, чем гастрономические утехи… что опасно близки к чревоугодию?

Она взглянула испуганно.

– Правда? Я как-то думала…

– А откуда берутся толстухи? – спросил я. – Ягоды сами по себе еще терпимо, но залитые жирными сливками… Да еще если лопать не из какой-то дурацкой вазочки, а прямо из ведра… гм… Кстати, о толстухах, леди Элинор тоже ездит через эту крепость?

Она покачала головой.

– Нет, она последние пятнадцать лет вообще не покидает свой замок. Кстати, она вовсе не толстуха! Все говорят, что она очень красивая женщина.

– Волшебница? – спросил я скептически. – Она ж любой облик примет!..

– Лицо может обмануть, – возразила она, – но руки…

Ее щеки стали вовсе багровыми, взглянула испуганно, но я сделал вид, что не заметил, как она защищает отца, который не стал бы обнимать старую мерзкую толстуху, а если и изменил разок-другой матери, то только с настоящей «Леди Зеленый Клин».

– Жаль, – сказал я нейтрально, – хотелось бы взглянуть на такую великую волшебницу.

Она снова покачала головой.

– Она не великая волшебница, потому и не покидает замок. Зато замок у нее защищен так, что ни один чародей не проберется.

– А они стремятся?

– Да, – ответила она без запинки. – Должны. Говорят, граф Брассиер, который и выстроил замок, собрал уйму старинных вещей, книг, амулетов. Иные привозили из дальних концов королевства! А потомки унаследовали страсть графа к вещам древних, все пополняли и пополняли. Сейчас у леди Элинор огромное богатство…

– Понятно, – сказал я задумчиво, – Кощей над златом чахнет… Похоже, в королевстве уже не осталось диковин, потому для леди Элинор их добывают уже и по ту сторону Перевала. Но это так, предположение свободного художника. Можно ягодку?

Она всполошилась.

– Рич, да кушайте хоть все! Но, может быть, лучше со сливками?

– Взбитыми? – спросил я задумчиво.

– Сама взобью, – пообещала она.

– Эх, – вздохнул я, – задавят меня холестериновые бляшки… Пойдемте, посмотрю, как взбиваете…

По дороге встретили двух щеголей из королевской свиты, оба скривились, видя такое сопровождение у прекрасной юной девушки, но я смотрю свысока и грозно выдвигаю челюсть, намекаю, что никто не доживет до разбирательств перед королем, мгновенная дуэль прямо здесь, если кто пикнет или не так посмотрит, и оба, опустив взоры и поджав хвосты, прижались к стенам, а мы прошли, как ледокол и прекрасная яхта, посреди коридора, а затем через зал в личные покои Даниэллы.

Я молча восхитился чистотой и наивной прелестью большой, но настолько уютной комнаты, что уже и не выглядит залом. Большая кровать у стены, множество ваз с цветами вдоль стен, на подоконниках, столах, специальных подставках и в горшках, что держатся на крюках, вбитых между каменными блоками. Тонкий аромат витает незримо и ненавязчиво, тонкий и чистый, поистине девственный.

Даниэлла торопливо хлопотала с ягодами, зеленые хвостики поотщипывали еще на кухне, я смотрел, как она ловко и с любовью заливает красную пористую горку снежно-белыми пышными сливками, прикинул, что про леди Элинор вытянуть больше вряд ли удастся, но и то, что узнал, весьма и весьма.

Клубника в сливках тает во рту, я лопал с превеликим удовольствием, наконец поставил на стол пустую чашку и поднялся.

– Надо идти, леди Даниэлла. Не пристало молодому мужчине заходить в комнату к юной незамужней девушке…

Она воскликнула:

– Рич!.. Но ты же брат!

Столько чистоты и недоумения было в ее голосе, что я только промямлил жалко:

– Увы, условности… Дженифер, к примеру, не поймет. А нам надо, чтобы она и на тебя злилась?.. Увидимся в обеденном зале!

Леди Бабетта не показывалась на трапезе, однако в течение дня я видел ее не однажды, хохочущую и веселую, всегда окруженную толпой подвыпивших вельмож. Когда раздался гонг на обед, мы собрались в том же зале, снова пусто, лишние кресла убраны, леди Изабелла на одном конце длиннющего стола, я на другом, обе дочери по правую руку от матери, рядом с ними пустое кресло, которое занимала леди Бабетта.

Пес забрался сперва под стол, но увидел, как лакеи несут из кухни и ставят подносы на отдельный столик, вылез и шумно повел носом.

– Сидеть, – сказал я строго, – ты должен и здесь вести себя сообразно воспитанию. Мало ли, что леди Дженифер сморкается в скатерть? Ты – не должен, понял?

Дженифер медленно зеленела в попытках сказать что-то ядовитое, а Даниэлла пару раз взглянула на строгую мать, наконец, сильно покраснев, попросила:

– Можно, Рич сядет ближе ко мне? А то мне далеко…

Леди Изабелла сказала строго:

– За обедом разговаривать неприлично. Впрочем, в виде исключения… сэр Ричард, если вы сами этого хотите…

Я встал, поклонился.

– Постараюсь заменить леди Бабетту. Не обещаю, правда, так же хихикать и поводить плечиком, но мы с милой Даниэллой найдем общий язык.

Дженифер, злая, как три старые кобры, метнула на сестру негодующий взгляд, словно обвиняя в предательстве.

– Да-да, сэру Ричарду ничего больше и не остается, как посидеть на стуле нашей Бабетты. Теперь ей свою любовь предлагают мужчины, прибывшие в свите короля.

Я пересел ближе к Даниэлле, за мной последовал Пес.

– Любовь? – перепросил я и вздохнул лицемерно. – Да-да, трудное дело – любовь. Да и не женское.

Она сердито сверкнула глазами.

– Даже так? Да вы, мужчины, вообще любить не способны!

– Тем не менее, – отпарировал я, – вам менестрель поет только о мужской любви. У него мужчины страдают из-за любви и от любви… Брешет, как думаете?

Она запнулась, посмотрела на меня с подозрением, где же подвох, где стараюсь поймать, сказала с неуверенностью:

– Он мужчина, потому смотрит только со своей колокольни….

– Мужской шовинизм, – подхватил я понимающе, – а пора дамских романов еще не пришла. Я не спорю, дорогая сестренка…

От нее полетели искры, как от кошки, которую погладили против шерсти.

– Не называйте меня так!

– Гм, но я же…

– Это еще не доказано, – сказала она с твердостью. – Вот вернется отец, расскажет… Если и он признает, тогда…

– Тогда что? – спросил я с интересом. – Все равно не признаете, верно?

Она тряхнула головой.

– Вообще-то и отец может ошибаться. В смысле его могли обмануть. Но все-таки, если отец сам назовет вас сыном… это другое дело. Но мы не о том говорим. Я понимаю, что вы воспротивились желанию короля отдать нас с Даниэллой замуж вовсе не из-за братской любви, откуда она у вас, а из желания продемонстрировать свою власть. Верно?

Я кивнул.

– И еще из желания погавкаться с королем.

Она несколько мгновений смотрела на меня расширенными глазами.

– Да, – произнесла несколько растерянно, – но в этом ваша дурость. Вам просто не пришло в голову, что спорить с королями опасно.

– Да, вот такой я дурак, – согласился я. – Правда, хоть король не всегда прав, но он всегда король. Однако и он не может напрямую покуситься на вольности благородного сословия. Лорды встревожатся: сегодня согнул безвестного Ричарда, завтра растопчет нас… так что королю еще придется хорошенько попотеть, чтобы доказать свое право выдать вас замуж.

Вопреки желанию выглядеть злой и независимой, в ее чистом лице все яснее проступали страх и растерянность. Не замечая того, она смотрела на меня с мольбой в глазах. Я обратил свой доброжелательный взор на серебряное блюдо, что опустили передо мной руки почтительно сопящего слуги. Толстые и донельзя сочные куски мяса, вместо гарнира десятка два завернутых в трубочку жареных блинчиков, судя по запаху, тоже с мясом, на этот раз из мелких птичек. А еще прожаренный до темно-коричневого цвета широкий ломоть другого мяса, когда же начну в них разбираться, блестящий от выступившего сока, тоже темного, остропахнущего, явно что-то деликатесное.

– А он, – прошелестел настолько тихий голос, что я с удивлением оторвал взгляд от тарелки и посмотрел на Дженифер, – сможет… доказать?

– Сможет, – согласился я. – Если буду щелкать рыцарским хлебалом.

– А вы…

– Нет, – заверил я, – не буду. Король совсем не рыцарь, как он громогласно, хоть и молча, прокричал своими поступками. Да если бы и оставался рыцарем, то… учитывая его весовую категорию плюс команду, а я, напоминаю, герой-одиночка… ничего, что я о себе так предельно скромно?.. да и вообще могу объявить себя восточным рыцарем… это такие демократы, чья честь допускает бить в спину, ниже пояса и лежачего… Правда-правда, это Восток на марше в глыбь Запада. А он, в смысле – Восток, как известно, дело тонкое, хитрое и непонятное. Словом, леди Дженифер, если вы не против… нет, вы, конечно же, против, как та баба-яга, но если вы не особенно против, то я и дальше буду препятствовать попыткам Его Величества продать вас, как драную… или не драную козу, так как это прерогатива вашей матери, извините за выражение, но я имею в виду присутствующую здесь леди Изабеллу.

Они слушали напряженно, даже перестали жевать, я сам едва-едва выпутался из длиннющей фразы, но вроде бы выпутался и понял, что почти готов в дипломаты, а леди Изабелла замедленно кивнула.

– Да-да, сэр Ричард… вы премного обяжете. Я бесконечно ценю заботу Его Величества, но предпочла бы сама определить достойных женихов для своих дочерей… из числа тех, кого выберет мой ныне отсутствующий супруг.

Я попробовал мясо, перченое, а такое собакам вроде бы нельзя, нюх потеряют, но Пес требовательно постучал меня лапой по колену, я вздохнул и отрезал ему ломоть с ребрышком:

– Ох, смотри, вся ответственность на тебе, у нас демократия!..

Пес схрумал с таким удовольствием и легкостью, словно сахарное печенье, вторую косточку я решил сгрызть сам, но после двух-трех попыток все-таки бросил ему, хотя и указал на свою щедрость, а ему попенял проглотостью.

На меня посматривали со смесью интереса и неудовольствия, ну нельзя мужчине так цацкаться с собакой, когда за столом три женщины, я делал глупую рожу, мол, деревенщине надо делать скидку на незнание манер, деревенские – люди простые, честные, искренние, врать не умеют.

Дженифер заговорила с матерью о южной башне: за последний год появились еще две трещины. Если Вегеций не остановит машины, башня может рассыпаться…

– … когда благородный граф Бертольд, – услышал я ее звонкий голосок, – надстроил еще на двенадцать футов…

В моем опустевшем мозгу что-то вяло шелохнулось, я обронил:

– Не Бертольд, а герцог Гельмгард. Бертольд почти все время проводил в походах. О, простите, леди Дженифер, что перебил! Продолжайте, продолжайте!.. У вас такое чудное платье…

Она смотрела на меня в немом изумлении, приоткрыв хорошенький ротик. Узкие соболиные брови взлетели на середину лба, глаза расширились, давая возможность любоваться их чистотой и богатством радужной оболочки.

– Герцог Гельмгард?.. Ох, простите, это я сама сбилась, в самом деле герцог… Но откуда вы знаете?

Герцогиня насторожилась, Даниэлла же, напротив, улыбнулась мне подбадривающе. Я смолчал, как-то не к месту рассказывать, что сам герцог Гельмгард и обмолвился в нашем частном мужском разговоре, тупо уставился в направлении выреза ее платья. Но это подействовало бы на леди Бабетту, она тут же постаралась бы достать все прелести, как из корзины крупные созревшие ягоды, и вложить в мои ладони, но Дженифер не среагировала вовсе, в глазах изумление и быстро растущая тревога.

Я шаркнул под столом задней ногой и сказал покаянно:

– Да из ваших кто-то как-то где-то порой обмолвился когда-то… Даже не помню, то ли ваша мама, то ли сестра, то ли кастелян…

Она покачала головой.

– Даниэлла и Джулиан не знают вовсе, мама моя если и знала в молодости, то благополучно забыла… Мама, ведь правда, это я любила копаться в истории нашего рода… Сэр Ричард!

Я пошаркал уже обеими ногами, по очереди, правда, но сидя делать это нетрудно, развел руками, поклонился, за телодвижениями скрывая попытки найти адекватный ответ. Дженифер смотрела обвиняющими глазами, будто я тайком влез в их сокровищницу и выкрал оттуда все, что она собиралась милостиво презентовать мне сама.

– Леди Дженифер… – промямлил я виновато. – Ну не помню я, кто мне такое сказал… или не мне, а я подслушал краем уха… не пойман – не вор… вы же красивая, леди Дженифер! Ну что же вам еще…

Серебряная ложечка в изящных пальцах герцогини равномерно отделяет дольки торта, взгляд устремлен на блюдце, но я вижу, как ее уши ловят каждое слово.

Я вздохнул, как назло, никто не вламывается в зал с криком, что в замке пожар, а вот если бы я прижал леди Дженифер к стенке и шарил бы у нее под платьем, тут же появилась бы целая толпа слуг, пришла бы леди Изабелла, явились бы кастелян с его предложениями и доблестный Мартин с его идеями безопасности замка… Проглотив последний кусок торта, я торопливо поднялся.

– Прошу меня извинить, но я должен удалиться, чтобы провести ночь в смиренной молитве, выспрашивая у Господа справедливости!

Даниэлла спросила наивно:

– Но ведь до ночи еще далеко?

– К таким молитвам нужно готовиться, – объяснил я строгим голосом.

Часть 3

Глава 1

И снова, как кот ученый, ходил я кругами по всему периметру замка, время от времени посматривая во все окна во двор, однако небо синее, солнце жгучее, надо продержаться совсем немного, а там земля станет твердой, Его Величество упрется по важным государственным делам проверки деятельности власти в регионах. Уши трещат от желания подслушать абсолютно все разговоры, глаза лезут на лоб и уже почти выдвигаются на стебельках, как улиточные, в попытке увидеть все, дабы везде успеть и предотвратить.

На балконе восточной башни пятеро вельмож пьянствовали, бахвалились, орали, я услышал еще издали, как один орал задиристо:

– А вот я не стану ничего ждать!.. Я сегодня же ночью приду к дочерям герцогини!..

Его хлопали по плечам. Подбадривали, он все больше распалялся, только один заметил осторожно:

– Но у их дверей дежурят двое местных. Ребята крепкие.

– Ну и что? – воскликнул вельможа, по голосу я признал Марселена, это тот увалень с тупой мордой и порочными губами. – Пара золотых монет – тут же побегут пропивать…

– А если нет?

– Тогда… Ну не драться же с ними. Я попробую договориться с Вирландом или кастеляном, он счастлив с нами общаться и угождать всячески. Пусть что-то придумает, чтобы их убрали. В любом случае клянусь вам, что ничто меня не остановит! Сегодня же ночью…

Они смеялись, снова хлопали по плечам и спине, я замедлил шаг, прижался к стене. Вельможи, уже с красными рожами и пьяными голосами, орали:

– Ты покажешь им всем!

– Ты у нас орел!

– Кто-то же должен решиться?

– Да что там…

– А что, Вирланд покажет местным лордам их место…

И только когда устали хлопать и орать и снова потянулись за кубками, один заметил осторожно:

– Сэр Марселей, я бы все-таки не советовал…

– Почему?

– Вы не заметили, как бледен граф Жерналь? Видите, все время вздрагивает и оглядывается?

– Ну и что?

– Дело в том, как бы поделикатнее сказать, он с графом Франсуа расположился было в одной комнате, но ему повезло отлучиться, когда тому явился Красный Демон… Теперь он ни жив ни мертв, остаток ночи провел внизу среди слуг. Вздрагивает, когда кто-то подойдет внезапно.

Марселей беспечно расхохотался.

– Глупости! В этих провинциальных замках нет ничего опасного. Это мы, запомните, мы опасны!

Вельможа в поклоне развел руками и склонил голову набок.

– Как скажете, милорд. Но я бы поостерегся.

Марселей захохотал громче.

– Вы доостерегались, что в спальне вашей жены пребывали не только ее конюхи, но и… нет, не скажу. Смелее надо жить, барон Фортескью! Смелее!

Его спутники загоготали, на барона поглядывали с нескрываемым превосходством и долей презрения. Вельможа вспыхнул, побагровел, но взглянул на здоровенного графа, чья ладонь многозначительно опустилась на рукоять узкого меча, молча отступил и затерялся среди придворных.

Когда прозвучал гонг на ужин, я послал слугу с извинениями к леди Изабелле, что, к величайшему сожалению, о коем буду помнить всю жизнь, не смогу присутствовать на трапезе, так как весьма занят более… увы-увы… прозаическими делами.

Пес взвыл, но я пообещал послать слугу на кухню за достойным ужином, что нам стоит вдвоем по-мужски без всяких баб-с, он подумал, поворчал и стал ждать, когда я пошлю за этим самым ужином. Когда слуга по моему зову явился, Пес посмотрел на меня очень выразительно, я вздохнул и сказал:

– Ладно, идите вдвоем. Проследишь, чтобы овощей и всякой зелени поменьше, мяса – побольше, побольше.

Когда наступила темень, я малость попрактиковался в исчезничестве, прижимаясь то к стенам, то к мебели, Пес, уже вернувшись с кухни, следил внимательно и удивленно, для него я не исчезаю, он и видит иначе, и в запаховом зрении я для него весь на виду, но комментировать не стал, неторопливо грыз большую кость, которую ему дали именно для грызения, посматривал лениво.

– Стереги покои, – велел я. – Вообще не пускай гадов!.. Не надо этого: пустить – пущу, но обратно не выпущу!.. Здесь наша суверенная территория, никакие общечеловеческие ценности не учитываются, имеем право сбивать хоть в воздухе, хоть просочившихся сквозь стены, хоть пролезших под дверью…

Он проводил меня грустным взглядом, но кость в передних лапах так пахнет, что даже не поднялся, чтобы закрыться на шеколду.

Страж в коридоре вскочил, стукнул тупым концом короткого копья в пол.

– Сэр Ричард!

– Вольно, – ответил я. – Бди, никого не пускай. Я пока пройдусь малость. Посмотрю на звезды. В астрономы податься, что ли?

Он долго провожал меня оторопелым взглядом, а я медленно спустился в холл, даже здесь народу впятеро больше, чем в день моего прибытия, а что творится в северной башне, где леди Изабелла с дочками, или в восточной, где изволит дожидаться сухой земли Его Величество…

В коридоре уже пусто, кузнец и его подручные снова перебрались в свою хибару, да и остальных как вымело, светильники горят через равные промежутки, но между ними черные, буквально космические провалы, а если учесть, что кое-где даже ниши непонятного назначения, то и вовсе…

Я время от времени затаивался, заслышав вдали голоса или шарканье ног, мой слух обострился так, что слышу бурчание в животе за сто шагов. Я придирчиво всматривался, стараясь понять, как это становлюсь под цвет стены не только я сам, но и одежда, перевязь, меч, молот на поясе. Ничего путного не придумал, да и некогда, вот уже коридор между башнями северной, где покои и даже апартаменты леди Изабеллы и ее дочерей, и восточной, что отведена для короля и его свиты. Надо определяться, ибо даже если граф Марселей вздумает пойти кружным путем, я увижу его, когда подойдет к дверям спальни леди Дженифер или леди Даниэллы.

Здесь, в коридоре, похожем на туннель для небольшого поезда метрополитена, помимо выступающих из стен львиных морд и мощных очертаний царственных кабанов еще и три-четыре ниши, куда свет не достигает. Я едва успел юркнуть в среднюю, как вдали показался колеблющийся свет факела. Я напряг слух. Судя по шагам, что отдаются гулким эхом, идут трое. Граф только среди гуляк хорохорился, а для ночной прогулки выбрал ребят крепких и тяжелых, я могу отличить шаги балерины от этого гулкого топанья.

Втихую выглянул, я еще в темноте, нечего так уж трястись, рассмотрел троих: граф чуть впереди, с ним двое мордоворотов, оба в железе с головы до ног, у каждого по факелу, что хорошо, но каждый держит меч обнаженным, что худо. Граф все-таки частично послушался барона, настороже.

Они приближались с каждым шагом, я то хватался за меч, то собирался щелкнуть пальцами, еще не успел продумать линию поведения на год вперед, наконец сказал из темноты визгливым голосом:

– Стойте, граф. Я вас сегодня предупреждал…

Граф резко повернулся, в руке моментально блеснул меч, узкий, хищный, похожий на шпагу. Здоровяки встали по бокам, подняли факелы, но свет не достиг моей ниши.

– Барон де Фортескью? – спросил граф неверяще. – Вы?.. И что вы сделаете? Как вы меня остановите?

– Вы оскорбили меня и мою жену, – ответил я, подражая голосу барона, – а остановлю вас вот так…

Молот в темноте незримо выметнулся из моей руки, я почти увидел завихрение воздуха. Раздался глухой чавкающий удар. Кирасу графа расплющило и его самого вмяло в стену с такой силой, что плита из камня подалась. Молот вернулся мне в ладонь, а из образовавшейся ниши в стене торчат руки и ноги, обильно хлещет темная кровь, будто там прорвало бурдюк с вином.

– Бегите, – велел я стражам, – вам я, барон де Фортескью, дарю жизнь.

Телохранители повернулись и со всех ног ринулись обратно по коридору. Один выронил факел и несся, как бегун, задрав голову и часто работая согнутыми у груди руками, другой сильно отстал, но тоже бежал, не оглядываясь, подобно бронированному носорогу, я еще долго слышал сиплое дыхание, доспехи на обоих почти турнирные.

Я выскользнул из ниши и потихоньку заспешил по коридору в обратную от восточной башни сторону. Впереди со стороны зала главной башни раздался топот ног, я отступил к стене и приказал себе исчезнуть, то есть схамелеонить, смимикрировать. Показался спешащий Мартин. Он придерживал одной рукой болтающийся у бедра меч, озабоченно вглядывался в темноту.

Он уже миновал меня, когда я, поколебавшись, тихонько окликнул:

– Мартин… Мартин, не спеши!

Он резко остановился, глаза обшаривали темноту.

– Кто здесь?.. Это вы, сэр Ричард?

– Да, – ответил я и вышел из сумрака. – Мартин, тебе не стоит туда.

Он подошел ближе, всмотрелся. Лицо оставалось суровым, в глазах подозрение.

– Что случилось? Где мои солдаты? Почему вы возле спален леди Дженифер и леди Даниэллы?

– Шел мимо, – сообщил я. – А тут увидел, как неподалеку в коридоре подрались граф Марселей и барон Фортескью. Видимо, за благосклонность сестер. Я посмотрел малость и пошел себе, пошел, пошел…

Он спросил с еще большим подозрением:

– А что там был за грохот?

– Разве грохот? – удивился я. – Это всего лишь барон Фортескью заехал графу своей баронской рукой. Потому и говорю, тебе не стоит смотреть на то, что там от графа осталось… У тебя ведь под внешней суровостью солдата нежное детское сердце, верно? Ты ведь когда смотришь на бабочек, у тебя тоже, как у бабочки… ну, наворачиваются слезы восторга?

Он насупился, отрезал голосом, полным подозрения:

– Мой долг – знать все, что происходит в замке! Я отвечаю за безопасность хозяев, гостей и челяди.

– Хорошо, – уступил я. – Надеюсь на твое благоразумие. У меня к тебе две просьбы: пожалуйста, ничего не трогай там, где… словом, увидишь. Это должен увидеть король, иначе могут нас же и обвинить.

Он буркнул:

– Постараюсь. А что еще?

– Совсем пустяк, – сказал я и растянул рот в самой искренней улыбке деревенского дурачка, – никому не говори, что видел меня здесь ночью. Я сейчас сплю в своих покоях. Без задних ног! Сплю и вижу толстых баб. Правда, меня видел охранник, что у моих дверей… ты его, того, зарежь. Или удави. Чтобы свидетелей не было.

Он замедленно кивнул, в глазах подозрение, так ли понял мою шутку юмора. Я потащил свое отяжелевшее тело в сторону этих самых своих покоев, на сегодня вроде бы приключений хватит. Спиной чувствовал тяжелый взгляд начальника стражи.

Открыв двери, стоически выдержал натиск Пса, этот гад соскучился валяться в мое отсутствие на постели, отстранил горячее тело и перешагнул порог, после суровой аскетичности коридоров чувствуя, что снова вхожу в зал Эрмитажа. Даже посматриваю невольно по сторонам в поисках строгого экскурсовода, который предупредит, что в эти стулья садиться нельзя, здесь сидел Людовик такой-то, а на это роскошное ложе и смотреть нельзя, здесь предавалась греховным утехам маркиза Помпадур.

Яркий свет заливает огромное помещение, приятный аромат стелется плавными волнами. Мы, мужчины, не больно замечаем, куда женщины передвинули мебель, разве что ощутим некоторое временное неудобство, когда привычно брошенная рубашка не опускается на спинку стула, а падает на пол. Я лишь скользнул взглядом по двенадцати рыцарям, вот уж не смог бы предаваться никаким утехам в их присутствии, вдруг да начнут комментировать, хотя, конечно, пребывают сейчас в общей информационной сети, а сюда могут попасть в особых случаях… но я же не знаю, что это за случаи? Вдруг оживут, когда я начну снимать с кого-то трусики? Впрочем, эти ненавистные мужчинам трусики здесь еще не придуманы… Правда, Бабетта откуда-то их уже привезла…

Я добрался до ложа, привычно снял перевязь с тяжелым мечом и поставил его у изголовья, взгляд скользнул на стену, слишком оранжевую, чем обычно… С минуту тупо смотрел, пока сообразил, что вместо пышнотелой Данаи с такими же раскормленными херувимчиками все то же пространство занимает дивный пейзаж в золотистом оранжевом свете. На переднем плане три колонны, одна, уцелевшая, уходит вершиной к небу, от двух огрызки, к уцелевшей прислонилась женщина в белом, взгляд в сторону, но я засмотрелся на пейзаж за ее спиной: в море расплавленного золота тонет чудовищный корабль из красного металла. Возможно, сел на мель, надстройки на палубе плавятся, стекают медленными потеками, но уцелевшее настолько невероятно, что могло зародиться только в больном черепе сумасшедшего Босха.

На раме под рисунком золотая пластинка с непонятными цифрами и странными письменами. Даже я чувствую, что от картины веет седой древностью, к тому же явно это сделанная в давние времена копия с других копий. Не думаю, что художники дописывали что-то свое, как наши летописцы, но, возможно, все-таки художники – народ более добросовестный, однако после n-ного копирования вполне могло что-то да подаваться иначе…

Женщину я рассматривать не стал. Не Даная, совсем не Даная. К тому же в белом одеянии от шеи и до пят. Только и видно милую головку с распушенными в беспорядке волосами, будто проснулась, а привычный мир – тю-тю, а что делать в этом – понятия не имеет, за нее все делали папа с мамой, брат, муж, слуги, роботы, элементали…

Даже не реагирует, дура, что жуткое оранжевое небо прочертили широкие белые лучи готового подняться из-за горизонта солнца, что спалит даже остатки этого корабля, а море расплавленного золота обратит в пар…

Я зябко передернул плечами. Тот, кто повесил эту картину, не понимает, что для знающего человека это не благостный пейзаж, а ужасник. Ага, вон еще изменение в интерьере: две большие вазы со свежими цветами. Яркие цветы. Крупные. Жаль, я глуховат насчет этой красоты… если это красота вообще. Да еще соваться в это вот, именуемое цветами, лицом и говорить мечтательно: ах-ха, как пахнут!

Можно бы подумать, что это Даниэлла, она меня по-братски уже любит и старается, чтобы мне было хорошо, но Даниэлла слишком робка и неинициативна, леди Бабетта в данное время ужасно занята, так что это герцогиня или Дженифер. Ну, герцогиня отпадает, слишком старается выдержать дистанцию, так что это постаралась шипастая роза…

Конечно, посмей я высказать такое предположение, она вскинет брови и скажет оскорбленно: да как вы смели на меня такое подумать? Да чтоб я вообще зашла к мужчине в комнату?

Ухмыляясь во всю пасть, я сбросил одежду и завалился на мягкое ложе. Пес посмотрел на меня, пробежался вокруг, поглядывая вопросительно. Я сказал строго:

– И не мечтай! Я знаю, что такое пустить к себе собаку. Сперва будешь кошечкой ютиться в уголочке, скромник, а заснешь – начнешь спихивать лапами. Иди, спи!

Он вздохнул с укором, я сонными глазами смотрел, как он медленно побрел на свое место у двери на звериную шкуру, что по пышности почти не уступает моей перине. Я посмотрел устало, не понимая, куда делась его прежняя перина, почему вдруг шкура, неужели моя гостья в мое отсутствие и собачке постаралась всучить, вернее, вкобелить взятку?

Я лег, начал устраиваться поудобнее, как вдруг от двери раздалось приглушенное рычание. Я быстро повернулся, Пес сидит, взгляд устремлен на дверь, шерсть дыбом. Я ощутил, что волосы поднимаются и на моем загривке, инстинктивно потянулся за мечом, эфес будто сам скользнул в ладонь.

Стиснув пальцы, я некоторое время ждал, потом решил, что все равно никто меня не видит, так что можно обнажить меч, а то бывают случаи, когда и это не успеваешь. Пес зарычал громче, встал со шкуры. Верхняя губа поднялась, обнажив длинные, как у саблезубого тигра, клыки. Коричневые глаза начали медленно наливаться огнем.

– Что ты чуешь? – спросил я шепотом. Сердце начало колотиться суматошно, уже привык, что некогда грозный Пес ведет себя как довольный жизнью счастливый щенок. – За дверью, да?

Пес вышел на середину комнаты и присел, будто готовясь к прыжку. Я оказался за его спиной, отступил чуть, жуткий взгляд Пса устремлен на дверь. Я на всякий случай выставил перед собой меч, держа обеими руками. В коридоре полная тишина, за окном жутко ухнул пролетевший филин, захохотал издевательски. Я наконец выпрямился и засунул меч обратно в ножны, как вдруг дверь со страшным треском разлетелась вдребезги.

Глава 2

Щепки брызнули во все стороны, одна больно рассадила щеку, другая впилась в руку. В комнату ворвалось нечто огромное черное, я успел различить горящие дикой злобой желтые глаза, распахнутую красную, как жерло адской печи, пасть и ряд длинных белых зубов. И – огромные, как турецкие кинжалы, когти.

Пес прыгнул навстречу, два черных тела сшиблись в воздухе, я отчетливо слышал удар, как будто столкнулись два бревна. Приглушенный рык по мощности равен турбине, я отшатнулся в самый угол, пальцы едва нащупали рукоять меча. Но выдернул я его со скоростью молнии. Сперва показалось, что мой Пес сражается с другим Псом, оба громадные, оба черные, оба свирепо рвут друг друга страшными челюстями, способными дробить валуны, потом начал различать, что пришелец покрупнее, явно сильнее, свирепее, и хотя мой Бобик сражается остервенело, но тот постепенно побеждает.

Я то и дело замахивался, но они двигаются как две молнии, то один сверху, то другой, по закону подлости ударю наверняка по своему.

– Держись, Бобик, – взмолился я. – Держись, я люблю тебя…

Мелькнула мысль схватить лук, стрелами я смогу точнее, там главное увидеть место, куда хочу попасть, а стрела сама… Хотя кто знает, это за летящим гусем она может скорректировать полет, а когда вот так все меняется стремительно…

Чужой зверь наконец окончательно подмял Бобика и ухватил его за горло. Свирепое рычание вырывалось сквозь стиснутые челюсти, в это время он увидел меня, желтые глаза вспыхнули красным огнем. Он даже приподнялся чуть, готовясь оставить Пса и ринуться на меня, я с замершим сердцем понял, что его послали именно за мной, это Бобик ощутил приближение врага и загородил меня, как и положено верному другу.

Я выставил перед собой меч, чужак прыгнул… и не долетел. Бобик успел ухватить его зубами за заднюю лапу. Челюсти щелкнули возле самого лица, меня опалило адским огнем. Зверь судорожно развернулся к Бобику, я выдернул меч, что вонзился в бок чужаку, замахнулся и нанес удар по задней части.

Лезвие, что легко рассекает двойной турнирный панцирь, кольчугу под ним и еще мускулистую плоть, армированную костями и перевитую толстыми жилами, едва-едва погрузилось на два пальца. Зверь взвизгнул от страха и боли, развернулся уже ко мне, там снова вцепился Бобик, а я ударил мечом изо всех сил прямо в голову.

Зверь не успел уклониться, я чутьем понял или увидел, что предыдущим ударом повредил позвоночник, задние лапы волочатся по полу, теперь там рычит и терзает его истекающий кровью Бобик, а здесь острая сталь рассекла нос и челюсть. Зверь завизжал от дикой боли, распластался у моих ног. Я собрался с силами и, держа меч обеими руками острием вниз, пригвоздил, как копьем, к полу.

Бобик рычал и еще терзал врага, но рык становился все тише, а глаза мутнели.

– Ни за что, – вскрикнул я.

Не только ладонями, я обхватил его всем телом, навалился, передавая тепло, жизнь, силы. Смертельный холод пронзил тело, я задрожал, челюсти начали выбивать дробь, однако Пес подо мной завозился, легко приподнялся, держа меня сверху, как мокрую тряпку, извернулся, горячий язык лизнул мне шеку.

Я сполз на пол, скорчился бубликом, подтянув колени к подбородку. Сердце, стараясь разогреть глыбу льда, в которую превратился мой организм, стучит так, будто строчит из пулемета.

В коридоре послышался приближающийся топот. Я дотянулся до меча, поднялся, держась за стену и опираясь на меч. В дверном проеме с остатками рамы возник стражник, побледнел, глаза вылезли на лоб.

Пес увидел чужака, шерсть снова встала дыбом, зарычал и приготовился прыгнуть, я ухватил за холку.

– Брось, мы его прикончили…

Стражник пролепетал:

– Что… это?

– Крыса, – сообщил я. Меня передернуло, я обхватил себя руками за плечи. Зубы застучали, словно я трушу, как не вовремя. – Кр-р-рыса!

– Крыса?

– А сам не видишь? – спросил я. – Кто-то еще слышал грохот?

– Да, ваша милость. Мартин. Он и послал меня проверить.

Я подумал, подавил на миг дрожь, сотрясающую с ног до головы, сказал властно:

– Зови, но никому больше о том, что видел! Понял?

– Да, ваша милость!

Он исчез, а минут через десять снова шаги, Мартин вбежал, чуть не сбив меня с ног, осмотрел зверя, Пес рычал, я гладил по вздыбившемуся загривку. Меня передергивало, зубы стучат, волосы на руках встали дыбом, кожа вся в пупырышках.

– Аландский канойр, – проговорил Мартин с трудом. Он посмотрел на меня дикими глазами. – Это же канойр!.. Как вы сумели… Это вы его?

– Нет, – ответил я саркастически! – Он сам себе погрыз лапы, а потом попросил у меня меч и закололся. От неразделенной любви, наверное. Может быть, это менестрель?

Мартин посмотрел на меня озадаченно:

– Сэр Ричард, вы не ранены? А то говорите так странно… Или это вы так шутите?

– А почему нет? – ответил я. – Только начнешь привыкать к хорошему, как жизнь становится еще лучше! Вы думаете, я знаю, что такое канойр?

Он покачал головой, не отрывая взгляда от распластанного зверя.

– Да и здесь мало кто о нем знает. Их уже не осталось, последнего убили пятьсот лет тому. Это я, как заядлый охотник, перечитывал все трактаты на тему охоты, а также запоминал повадки разных зверей. Там в разделе исчезнувших диковинок был и канойр… Кто же думал, что он окажется здесь!

Я тоже прошелся вокруг поверженного зверя, ткнул носком сапога в оскаленную морду.

– Теперь Его Величеству легче будет путешествовать.

Мартин вздрогнул.

– Почему?

– Думаю, и последняя клетка в его передвижном зоопарке опустела.

Глаза его расширились, лицо побледнело. Прошептал:

– Не могу поверить, чтобы Его Величество…

– Батюшка-царь добр и справедлив, – вздохнул я, – а вот бояре – супостаты… Нет-нет, это я своим мыслям. Тебе, простодушный Мартин, легче будет от того, что король ничего не знал, а канойра выпустил из клетки, скажем, колдун?

Его лицо просветлело, он подхватил с жаром:

– Ну да, как я сразу не подумал! Конечно же, это проклятый колдун упустил зверя. Не закрыл щеколду или дверь неплотно…

Я кивнул.

– А канойр, вместо того чтобы хватать и рвать на части тех, кто ближе, ринулся по длинному переходу из восточного крыла в западное, по дороге тоже никого не задрал… Думаю, сейчас в клетке уже не отыскать ту мою вещь, по запаху которой он примчался с такой прытью.

Он побледнел, глаза остановились в орбитах, будто замерзли.

– Не могу поверить… Одно дело – пьяные придворные или колдун, но… чтобы Его Величество?

– Ладно, – сказал я устало, – Мартин, дайте поспать хоть эту ночь! А вы идите, идите, идите… Впрочем, пришли людей, пусть дверь починят. Нет, чинить долго, пусть снимут где-нить, поставят сюда.

Он посмотрел на меня с недоумением:

– Но ведь там же… другие двери!

– И что?.. Ах да, разные размеры. Еще долго топать до эры проклятой стандартизации, да? Теперь вижу, что эта гребаная неповторимая уникальность не так уж и хороша… если для дома, для семьи, а не для вернисажей. Ладно, тогда до утра. Спокойной ночи!

Ночью и утром истошно орали петухи. Я переждал, пока разогнали всю нечисть, осторожно открыл глаза, осмотрелся. Комната пока не изменилась, да и Пес после такого приключения вряд ли позволит даже цветы сменить в вазах, пока что греюсь и отсыпаюсь под тремя перинами. Все-таки Пса этот аландский канойр потрепал сильно, я истощился на его лечение так, словно десять смертельно раненных воинов вытащил с того света. Правда, попутно узнал живучесть моего песика.

Дверь на месте, хоть и другая. Значит, Мартин постарался, отыскали и подогнали по размерам. Здорово я ухекался, что не проснулся, даже Санегерийю успел помять.

Вылез из-под одеял, чувствуя волчий голод, хлопнул в ладоши. В дверь опасливо заглянул бородатый мужик со зверски перекошенным шрамом лицом. Один глаз вытек, зато второй блестит, как у лихорадочного больного.

– Ваша милость?

– Неси мыться, – велел я.

Таз у него, похоже, уже стоял за дверью, внес моментально, я нагнулся, мужик начал лить подогретую воду на спину. Я прислушался к крикам за окном.

– Что там за шум?

Слуга опасливо оглянулся, сказал почему-то шепотом:

– Его Величество велел заковать в цепи одного из своих сиятельств! Сейчас того в железе готовят для отправки в королевскую тюрьму.

Я зевнул, ну люблю поспать, люблю, вяло поплескал и, торопливо схватив полотенце, сказал с протяжным завыванием:

– Всех бы их туда… А за что?

– Говорят, их милости за что-то повздорили… А ночью один подстерег другого и – того…

– Набил морду?

– Да что вы, ваша милость! Оне ж благародныя!

Я сказал понимающе:

– А-а, заколол?

Он огляделся, будто опасался невидимых ушей, прошептал:

– Если бы! А то так вдарил, что стену раскрошил этим графом! Того совочками соскребали, а панцирь смяло в лепешку… А от сражений, говорят, барон Фрте… Форте… ну, словом, что-то вроде небольшого окошка, всегда увиливал. На это король сейчас больше всего серчает!

Он лил мне воду на спину, я хотел было спросить, почему ту молоденькую девчушку заменили им, старым хрычом, но не стал, это же понятно, рука леди Дженифер чувствуется всюду, ей бы перевороты в Африке устраивать, революции экспортировать.

– Да, – согласился я, – уклонение от воинской обязанности – серьезное обвинение. Был бы нестроевым – другое дело, но когда вот так поставлен удар…

– Да, – согласился слуга, – такой богатырь, а все скрывал! Как ему не совестно?

– Видать, здорово разозлили, – предположил я.

– Да-да, разозлили, – согласился он охотно. – Говорят же старые люди, что если хорошо раздразнить, человек горы свернет!

Я оделся, уже хотел было велеть подать мне в номер что-нибудь пожевать, но ударил спасительный гонг. Я взыграл, сказал Псу бодренько:

– Веди себя хорошо, тогда нас накормят… может быть.

По дороге встретил толпу вельмож, с жаром обсуждают случившееся ночью. Я остановился, послушал, как перепуганные телохранители прибежали и рассказали, как озверевший барон Фортескью на их глазах одним ударом не просто убил их хозяина, но расплескал его о стену, так что спасать уже было нечего. И как Его Величество устроило строгий допрос барону, который все отрицает, скотина…

Я слушал со всем вниманием, а когда рассказчик выдохся и все дружно ахали и ужасались, я спросил тупенько:

– А граф… что же граф?

Рассказчик окрысился, гаркнул:

– Он убит! Не понимаете – убит!

– Да? – переспросил я. Сказал с непониманием: – Значит, завтра на рыбалку уже не пойдет?..

Они остались, как вмороженные в лед, а мы поспешили в обеденный зал. Еще из распахнутых дверей я увидел, что широкий стол заставлен так плотно, что столешница скрылась под переполненными блюдами: жареная и печеная птица, сочные ломти ветчины, покрытая коричневой корочкой толстая рыба, множество яиц с торчащими из них лесными орехами и миндалем, но что приятно изумило – множество зелени, а также множество видов сыра, около двадцати сортов: от абсолютно белого до темно-коричневого, из которых я узнал разве что рокфор по характерной плесени, из-за которой есть его ни в жисть не буду, даже если сама леди Бабетта будет совать мне в лот ломтики.

Бабетта снова отсутствует, она теперь пирует в восточной башне, пирует и пирует, железное здоровье у леди. Зато Патрик снова в числе своих, держится скованно, а леди Изабелла выглядит бледной и подавленной. Ели некоторое время молча, если не считать, что леди Дженифер снова громко фыркнула, когда я прочел обеденную молитву.

– Сэр Ричард, – поинтересовалась она ехидно, – а вы можете объяснить, зачем именно эта молитва?

– Могу, – ответил я серьезно. – Человек от животного отличается только умением сдерживать свои порывы. Контролем над чувствами и поступками. В то время как животное сразу же набрасывается на еду… вы видели моего Пса у его миски?.. человек в состоянии контролировать себя. Молитва за накрытым столом – один из показателей контроля, то есть культуры.

Она покраснела, молча отрывала волоконца мяса от птичьей грудки. Леди Изабелла время от времени посматривала на меня. Я видел в ее глазах вопрос, но всякий раз либо отводил взгляд, либо заговаривал с Даниэллой, что мило смущалась и краснела до кончиков ушей.

– Сэр Ричард, – наконец проговорила леди Изабелла, – а почему вы ничего не скажете… не спросите насчет того ужасного случая с графом Марселеном или бароном Фортескью?

Я развел руками.

– Ах, леди Изабелла… Меня так воспитывали, что за столом о таких вещах не говорят, а во-вторых, тот несчастный был убит рядом со спальней леди Дженифер… гм… я ничего не хочу сказать… даже не указываю пальцем… и ни на что не намекаю, потому молчу и стараюсь даже не строить никаких догадок.

За столом повисло гробовое молчание, затем Дженифер вскочила, глаза метали молнии.

– Вы… вы… как вы смеете?

Я спросил испуганно:

– Я разве что сказал?

– Вы… высказали!

Я отчаянно затряс головой.

– Ни словом не обмолвился, к кому он крался… или уже от кого!.. Я как только услышал, сразу рот на замок. Зачем, думаю, буду подрывать вашу репутацию. Пусть она и дальше остается такой же… незапятнанной.

Она задыхалась от гнева, Даниэлла обняла ее за плечи, усадила в кресло и некоторое время придерживала, глядя на меня с мягким укором в добрых, как у коровы, глазах. Леди Изабелла произнесла с тем же неподвижным лицом:

– Вы услышали об этом только утром?

– Конечно, – ответил я твердо и посмотрел ей в глаза самым честным взором, какой только мог изобразить. – Спал без задних ног. Утром мне рассказали, что король кого-то даже арестовал…

Она кивнула.

– Да, но там что-то непонятное. Я давно знаю барона Фортескью. Он трус, человек сам по себе слабый. Он пощечину никому не мог дать, а чтоб одним ударом вот так человека в панцире…

– Накопилось злости, – предположил я, – другие сразу же расходуют в мелких драках, а он копил, копил, копил…

Она поджала губы.

– Я не слыхала, что такое возможно.

– На свете много такого, Горацио… Или же ваш замок… он же древний, да?.. решил сам помочь хозяевам. Нет, вариант не тот, ведь те, дураки, из-за чего крепко ссорились? Это не повод для убийства, но если по пьяни…

Она спокойно кивнула.

– Я так и думала, что вам известно чуть больше, чем остальным.

Я прикусил язык, подумал, на чем же прокололся, не нашел, покачал головой.

– Все, что знаю, мне сказал мужик, который заменил ту смазливенькую служаночку. Интересно, почему ко мне приставили именно мужика? Это понимать как намек или как?

Леди Изабелла и Даниэлла смотрели непонимающе, а леди Дженифер отвела взгляд, потом сказала с наигранной живостью:

– Что-то вас, сэр Ричард, заботят такие мелочи! Ведь рыцарь должен думать о битвах и славе, а не о молоденьких служанках, верно?

Я оскалил зубы в бесстыдной усмешке.

– Так то рыцарь! А я, по-вашему, простолюдин, укравший у пьяного рыцаря меч… Мне молоденькая служанка как нельзя кстати! Вы уж верните ее, пожалуйста.

– Вернем, – пообещала леди Изабелла. – Конечно же, молодому здоровому мужчине должна постель стелить молоденькая девушка, это понятно.

Я старался не смотреть на леди Дженифер, но видел, как на нее посматривала леди Изабелла и даже Даниэлла. Я ел молча, девушки тоже как-то притихли, я помалкивал, наконец леди Изабелла проговорила негромко:

– Сэр Ричард, мне кажется, вы все больше подвергаете себя опасности. Нам уже сообщили, что из клетки вырвался опаснейший хищник… и сумел забежать в ваши покои.

Я положил себе на тарелку из общего блюда пару тушек жареных птичек, ответил после паузы:

– Я особой опасности не увидел. Вообще-то один мудрец по имени Лойола как-то заметил, что самый опасный враг – отсутствие врагов.

Дочери переглянулись, не врубились, леди Изабелла произнесла так же негромко, словно не хотела, чтобы услышали лакеи:

– Вы сумели вызвать крайнее неудовольствие Его Величества.

– Тем, что задавил его бедного зверька, сбежавшего из клетки?

Глава 3

Она зябко передернула плечами, а девушки смотрят на меня с одинаково бледными лицами. Патрик прерывисто вздохнул, в его глазах страх и надежда. Похоже, он больше всех знает, что такое карнозавр, или как его там, и догадывается, что не в силах человеческих убить в схватке такое чудовище.

– Я не знаю, – проговорила она с трудом, – насчет сбежавшего зверя. О нем говорят такие страшные вещи, что я просто не могу поверить… Но, сэр Ричард, король еще молчит, терпит, но вся его свита на вас просто озлоблена!

– Еще бы, – фыркнул я. – Любой, кто придет на место этого короля, мигом разгонит их! Если не перевешает. Леди Изабелла, я не тревожусь: наше дело правое! Враг будет.

– Вы не встревожены?

Я покачал головой, дружелюбно взглянул в сторону леди Дженифер.

– Лучше маски врагов на лицах друзей, чем маски друзей на лицах врагов.

Леди Изабелла взглянула пытливо, на этот раз первой врубилась Даииэлла, взглянула на меня с такой благодарностью за понимание, что в моей мохнатой душе, покрытой панцирем, как у галапагосской черепахи, проклюнулся зеленый росток какого-то хилого цветочка.

– Вы здесь человек новый, – заметила леди Изабелла, – но ваше громкое прибытие… и эти дни создали вам определенную репутацию.

– До определенного момента репутация, – согласился я, – отличная штука. После него – сплошное мучение.

– Во всяком случае, – заметила она, – замечено, что добропорядочностью вы наделены…

Я покрутил пальцем в воздухе, словно крутил ключи от машины, с великолепной небрежностью обронил:

– Добропорядочность трудно выговорить, еще труднее обнаружить. Я достаточно прагматичный человек… Но я в своем прагматизме зашел настолько далеко, что в конце концов пришел к выводу, что Зигмунда Фрейда и Карла Маркса, этих великих мыслителей, все-таки создал Бог и что рыцарство просто необходимо для выживания рода людского. Потому я и кажусь иногда полным дураком… в смысле полным рыцарем, хотя это и есть как раз продвинутость еще дальше за край вообще-то примитивной по сути экономики, конечного психоанализа и даже харасмента.

Судя по лицам, они перестали понимать с первой же фразы, но герцогствость не позволяет это выказать, потому смотрят с умным видом и слегка кивают, а когда я не смог выпутаться из длинной фразы и умолк, делая вид, что так и собирался закончить, леди Изабелла поинтересовалась светски:

– Вы ничего не слышали о каком-то ночном монстре, что появился в нашем замке?

Я пожал плечами.

– Я знаю только один тип монстров, что шатается по ночам. Особенно у спален молодых девушек.

Леди Даниэлла смотрела кротко и печально, леди Дженифер вспыхнула и явно хотела брякнуть резкость, но леди Изабелла послала ей предостерегаюший взгляд.

– Сэр Ричард, – сказала она строго, – в том коридоре всегда несут стражу двое надежных воинов. Один в одном конце коридора, другой – в другом.

– Обоим можно отвести глаза, – заметил я. – Самое простое заклинание, которым владеют все, это положить золотую, а то и серебряную монету в протянутую лапу. Нет-нет, я не утверждаю, что именно так и было! Вполне возможно, что были заклинания и помощнее. Например, слово самого короля… Ладно-ладно, леди Изабелла, пусть будет чистое колдовство! Но факт остается фактом: прямо перед дверью в спальню леди Дженифер был убит граф Марселей. У меня только одно объяснение – что леди Дженифер спросонья приняла бедного графа за меня и разорвала его голыми руками.

Даниэлла мило улыбнулась и взглянула в мою сторону лукаво, мол, знаю-знаю, что тебя, Рич, она бы не разорвала, а леди Изабелла нахмурилась, серьезный человек, да и ситуация не до шуток.

– Но сбежавшие телохранители, – проговорила она, – утверждают, что видели, как барон Фортескью набросился на графа Марселена! Причем убил с такой яростью и бешенством, словно в него вселился монстр. Потому телохранители, люди не робкие, в ужасе бежали, роняя оружие, до самой королевской караульни.

Патрик кашлянул, сказал мягко:

– О таком случае поется в балладе о безумном Генрике. Человек, когда приходит в ярость, становится зверем.

Герцогиня посмотрела на меня очень внимательно:

– А вы что думаете о ночном происшествии?

– У меня нет никаких предположений, – произнес я равнодушно. – Я жду, когда подсохнет земля. А кто возле чьей спальни…

Леди Дженифер окрысилась:

– Это было не возле моей спальни!

– А, – сказал я понимающе, – вы труп вытащили в коридор?

– Не смешно, – бросила она раздраженно.

– Что вы, что вы, – заговорил я поспешно. – Если в спальне трупы уже и прятать негде, надо вытаскивать, это понятно. Или сбрасывать в тайный колодец… Говорят, у Клеопатры было такое устройство. Рекомендую, как заботливый брат!

Она сверкнула глазами, будто высекла искры.

– Вы мне пока что не брат!

– Но все-таки я забочусь, – сказал я со всевозможным лицемерием, настолько заметным, что даже Даниэлла, смотревшая на сестру с упреком, а на меня с сочувствием, взглянула с укором. – Вот, к примеру, напоминаю, что столь юной леди не пристало так громко чавкать и вытирать пальцы о скатерть. Для этого есть салфетки… Ох, простите, здесь салфеток, увы, нет.

Герцогиня взглянула с немым вопросом в глазах, что это, мол, такое, а Дженифер взвилась, глаза засверкали так, что искры посыпались на стол.

– Я вообще не чавкаю!

– Мы здесь все свои, – проговорил я примирительно. – Поверьте, леди Дженифер, я бы никогда такое не брякнул в присутствии молодых придворных короля, которым вы так стараетесь понравиться. Скажите, а как вы их так сумели стравить, что уже убивают друг друга?

– Я их не стравливала!

– Да и я так думаю, – согласился я со вздохом, – в ваших интересах устроить конкурс и посмотреть, кто больше даст. У графа Марселена, как я слышал, только пышный титул, но ни гроша за душой, а вот барон Фортескью…

Герцогиня напомнила с укором:

– Сэр Ричард, барон Фортескью женат…

Я отмахнулся.

– Долго ли удавить жену, если перестала… ну, ндравится? Вон граф Синяя Борода шестерых сумел… Правда, на седьмой споткнулся. Видать, попалась такая же Дженифер. Так что к барону присмотреться стоит. Конечно, он вспыльчив, как теперь все поняли…

– Его отправляют в королевскую тюрьму, – напомнил Патрик.

– Это не плаха, – ответил я успокаивающе. – Из тюрьмы можно выйти. Победителем! Я слышал, он пророс родней во все кланы?.. Впрочем, Господь все видит. Рано или поздно накажет, обязательно накажет.

Леди Дженифер произнесла саркастически:

– Я не могу, даже если очень-очень постараюсь, увидеть мужество в человеке, который смиряется перед какой-то высшей силой! Это трусость, это рабство души. По-моему, верить в Бога и загробную жизнь – это недостойно отважного и мыслящего человека.

Женщины слушали, соглашаясь, а Патрик подхватил горячо:

– Прекрасно сказано! Только слабые и ущербные люди верят в эти смешные ад и рай, о которых рассказывают тупым крестьянам неграмотные священники.

Они посматривали на меня, но я ел молча, с удовольствием пожирал нежное мясо, а кости бросал Псу. Он ловил и мгновенно перемалывал, а взглядом подсказывал, что на костях можно оставлять мяса больше, еще больше.

Дженифер заговорила торжествующе:

– Что, сэр Ричард, признаетесь?

– В чем? – поинтересовался я с набитым ртом.

– Что трусите. Что придумываете себе детские сказки насчет ада и рая!

Я пожал плечами.

– Я же вас не стараюсь переубедить?

– А почему? – спросила она въедливо. – Разве миссионеры не стараются обратить в свою веру? У нас бывали уже…

– Я не миссионер, – объяснил я. – Каждый живет по своим принципам. И каждый попадает в то место, которое заслуживает своей жизнью.

– Мы уж точно попадаем в ад, – заявила она хвастливо. – А вы, конечно, в рай. Ну а как может быть иначе?.. И скажите мне, что там? Почему-то никто не может рассказать…

К их удивлению, я ответил:

– Я могу. Сейчас запью эти блинчики, а то в глотке застрянут, и расскажу… Фу-ух, прекрасное вино! Или это не вино? Словом, один из отцов церкви, блаженный Тертуллиан, за свои заслуги удостоился… Словом, побывал в обоих местах, вернулся, народ его окружил, жадно расспрашивает. В первую очередь, конечно, каков ад, все-таки каждый понимает, куда попадет, скорее всего.

В полном молчании они ждали, пока я запил еще раз, отставил и вытер пальцы о край скатерти.

– В аду он увидел длинные столы, за которыми с обеих сторон сидят люди. Столов множество, людей за ними еще больше. Все столы завалены самыми изысканными яствами, каких и надумать невозможно, стоят открытые кувшины с самыми лучшими на свете винами, ароматы и запахи щекочут ноздри, слышно, как громко урчат пустые желудки, умоляя дать хотя бы крошку со стола… Но несчастные жутко страдают, пожирая глазами роскошные яства, голод сожрал уже их плоть и жадно гложет кости. Грешники стонут, пожирают взглядами кушанья, одеревеневшие языки царапают пересохшие глотки, но… вечные муки грешников, что жили не по заповедям!

Патрик спросил первым:

– Простите, сэр Ричард, но… почему?

– У них не сгибаются руки в локтях, – объяснил я. – Понятно, что с прямыми руками… гм…

Он кивнул понимающе, а леди Дженифер спросила задиристо:

– А в раю?

Я вздохнул.

– Все то же самое. Те же столы, те же яства, лучшее в мире вино, от которого только наслаждение вкусом и никакого похмелья.

– Только у праведников сгибаются руки, – сказал Патрик понимающе.

Я возразил раньше, чем они продолжили есть:

– Нет, руки у них не сгибаются точно так же.

– Тогда они насыщаются одним видом? – спросил Патрик, загораясь, как всякий менестрель, что наткнулся на интересный материал для баллады.

– Нет, они не способны насыщаться одним видом.

– Значит, – сказал он озадаченно, – нет никакой разницы между адом и раем?

Они все смотрели на меня неотрывно, будто ожидая, что я вытащу из несуществующего шлема зайца или дракончика, но я лишь скромно вздохнул и ответил очень мирно:

– Есть. В раю люди кормят друг друга.

Наступило ошарашенное молчание, потом передо мной опустилась на стол белая широкая чашка с высокими краями, холодная даже с виду, доверху заполненная разогретой на солнце темно-красной черешней. Белизна оттеняет налитые красным сладким соком плоды, я взял пару ягод за хвостики, чувствуя приятную тяжесть, забросил в рот. Сок брызнул тут же, челюсти заработали в автономном режиме, перетирая мясистую плоть, горячую, словно и в самом деле краснота от накопленного жара.

Герцогиня, поколебавшись, сказала негромко:

– Сэр Ричард, вы очень благородно заступились за моих дочерей… это я вам уже говорила, но сейчас повторяю, чтобы поверили, я в самом деле не хочу, чтобы с вами что-то случилось. По крайней мере, здесь, в замке. Потому хочу предостеречь… вы едете с Севера, где магия уничтожена церковью, а здесь она пустила крепкие корни. На Юге – вообще процветает, там почти все ею владеют. Во всяком случае, так говорят. Вы, к примеру, каким-то образом от нее защищены, это хорошо… но слишком заметно. Поверьте, многие умеют смотреть вглубь, все они сталкиваются с невозможностью увидеть, кто вы, и… настораживаются.

Я наклонил голову.

– Во мне ни следа магии. Такой уж я урод.

– Я знаю, – ответила она, – но все равно настораживает.

– Увы, ничего не поделаешь.

– Поделать можно, – сказала она. – Проще надевать ту личину, которую хотите носить. Но я, правда, не представляю, как это делается. Знаю только, что так можно. Кроме того, вы слишком уверены, что ваша способность к исчезничеству останется незаметной…

Я насторожился, она кивнула, мол, да-да, у всех ты как на ладони.

Я спросил как можно беспечнее:

– Неужели все видят?

– Я видела, – подчеркнула она, – еще могут увидеть, кроме мага Рено де Три и его помощников, некоторые из королевской свиты, у кого есть нужные амулеты. Увидят наши Жофр и Вегеций, еще кто-то, не знаю… так что, поверьте, ваша способность становиться неотличимым от стены на фоне стены или от дерева на фоне дерева может помочь только в очень некоторых случаях… И еще, сэр Ричард, мне показалось, что у вас этой способности не было, когда вы въехали в ворота нашего замка.

Она умолкла, глаза смотрят испытующе. Я мысленно поерзал задом на горячей сковороде, постарался улыбнуться как можно беспечнее:

– Я учусь быстро. Сами понимаете, простой деревенский ум, ничем не загруженный… Хватаю все, что плохо лежит. Tabula rasa, если говорить по-простому.

Она на миг отвела глаза, будто ее что-то встревожило, но когда наши взгляды встретились снова, это была снова железная леди, волевая герцогиня.

Глава 4

Яркий солнечный день тянется еще медленнее и мучительнее, чем во время ливня. Я то и дело смотрел на небо, подталкивая солнце взглядом, упираясь в него плечом и даже работая рычагом. Вообще-то земля уже подсохла, а если дороги еще и покрыты где-то водой, то можно, в конце концов, ехать рядом. Во всяком случае, повозки тащить не придется, а кони уже пройдут…

Завтра, сказал я себе, завтра утром они уедут все. За ночь земля подсохнет еще, вообще превратится в твердую корку. Завтра я буду свободен. Свободен! Ну, не так возвышенно, как Мартин Лютер Кинг, а в простом демократическом смысле. Сейчас демократическая трактовка меня вообще-то устраивает.

Вельможи, озверев от скуки, распоясались так, что готовы были спалить весь замок, только бы как-то развлечься. Мы с Мартином, а также Вирланд с тремя высокопоставленными офицерами сбивались с ног, стараясь успеть везде, всех перехватить, всех остановить, всех занять чем-нибудь другим или перенаправить энергию на что-то безобидное.

Король практически не показывался, по слухам, он по-прежнему пирует в восточной башне, пирует и пирует, хотя Вирланд проговорился, что король подолгу общается со своим советником, чародеем Рено де Три. Мне показалось, что Вирланду очень не нравится, что король больше проводит времени с колдуном, чем с ним, наиболее опытным военачальником, мудрым и опытным управителем.

На обед и ужин я выбраться не сумел, снова прислал слугу с извинениями, объяснил, что скифы питаются в седле, а сейчас я скиф, куда денешься. Из скифов выйду прямо в рыцари, когда проводим гостей и закроем за ними ворота.

В ответ принес короткое послание не слуга, а лично Мартин, сердитый и донельзя обеспокоенный. Я вслух прочел приглашение от короля появиться в восточной башне, где благодаря любезности герцогини им предоставлены лучшие покои, лучший зал, а стол заслуживает всех мыслимых похвал. Его Величество дает прощальный обед, завтра намерен продолжить инспекционную поездку, будет весьма невежливо игнорировать это приглашение.

Мартин слушал молча, хмурился, а когда я свернул записку и сунул за пояс, тяжело вздохнул.

– Даже не знаю, – буркнул он невесело, – что и сказать.

– Идти или не идти?

– Наверное, идти, – ответил он и снова вздохнул. – Иначе какой вы хозяин? Поймут так, что вы их боитесь.

Я сказал честно:

– Мартин, но я в самом деле боюсь.

Он посмотрел с удивлением, поспешно уронил взгляд.

– Странный вы человек, ваша милость. Я не знаю рыцаря, который бы вот так признался. А вам как с гуся вода! Но все равно, идти надо. Во-первых, вы – хозяин…

– Хозяйка – герцогиня.

Он потряс головой.

– Разве она воспротивилась выдаче дочек замуж?.. То-то. Хозяином воспринимают вас. Уже даже вся наша челядь считает вас хозяином. Ну, до возвращения герцога, конечно. А уж гости – и подавно. Так что идти надо. Но вовсе не обязательно там задерживаться.

Я подумал, кивнул.

– Мудрый ты человек, Мартин. Нужно успеть уйти до того, как разгорятся страсти и меня начнут задирать, вызывать на поединки и провоцировать на всякие непотребства, вмешательства в дела суверенных держав или попытки свержения государственного строя.

Перешагнул порог обеденного зала, плечи передернулись сами по себе от противоречивого ощущения: пахнуло перегретым нечистым воздухом от скопления множества людей, и в то же время тянет холодом от синих с фиолетовым стен и потолка.

Я чувствовал себя, словно в гигантской пещере, выдолбленной в айсберге. Даже свод неровен, сам зал переходит в другие залы, тоже несимметричные, столы поставлены неровно, а жрущие и пьющие гости по обе стороны двумя пестрыми змейками тянутся через весь зал и уходят за выступ стены, где стены еще темнее и еще неприятнее.

Свечи горят ярко, но свет странным образом отражается от стен холодными ледяными бликами. Король во главе стола, по обе стороны Вирланд в доспехах и темный епископ, который Рено де Три. Напротив свободное кресло рядом с очень красивой величественной женщиной в платье из синей материи, щедро отделанном серебром, я различил причудливые листья, которые неуловимо меняют цвет от небесно-голубого до темно-синего, предгрозового цвета. Бросились в глаза три ряда крупных жемчужин вокруг шеи, медальон на золотой цепочке, широкий пояс из толстых золотых нитей. Еще я обратил внимание натри золотых кольца на пальцах правой руки, два с голубыми камнями, один с лиловым. Левая рука без колец, это что-то значит на языке жестов или символов, слыхал о таком, но не интересовался.

И только подойдя ближе, с изумлением узнал герцогиню, никогда не видел ее такой нарядной и красивой. Нет, понимал и раньше, что красива, но все подавлялось величественностью, манерами и постоянным подчеркиванием ее статуса.

– Леди Изабелла, – сказал я с поклоном, – вашу ручку…

Она правильно поняла мой жест и протянула руку, я припал губами к прохладной коже в галантном поцелуе. Кисть чуть дрогнула, но герцогиня удержала руку, только брови взлетели, не поняла жеста, эпоха такой куртуазности еще не пришла, я улыбнулся и сел рядом, благосклонно улыбнулся королю.

– Надеюсь, Его Величество доволен приемом? Мы старались изо всех сил!

Король рассматривал меня исподлобья, лицо скривилось в недовольной гримасе. Я вежливо улыбался, владыки высокого ранга обязаны уметь хранить невозмутимое выражение в любой ситуации. Еще египетских фараонов учили с детства держать спокойными лица, чтобы иной папарацци не запечатлел угрюмое выражение, что можно использовать для обрушения национальной валюты.

К уху короля наклонился Рено де Три, что-то сказал едва слышно, он не сводил с меня взгляда. Вирланд смотрел на меня со странным интересом. Я ответил таким же прямым взглядом, стараясь понять, означает ли что-то его смена полного рыцарского доспеха на легкую стальную кирасу поверх крупноячеистой кольчуги с длинными рукавами, конический шлем с мелкой кольчужной сеткой, закрывающей шею и уши. Зато лицо всегда открыто, хорошее волевое лицо, высокие скулы, хорошо вылепленный нос и твердо сжатые губы.

Он произнес довольно доброжелательно:

– Сэр Ричард, Его Величество отметили ваше старание по поддержанию порядка. И хотя вы еще очень молоды…

Он сделал паузу, я посмотрел холодновато, ответил нейтральным голосом очень знатного вельможи, который разговаривает с вельможей из захолустья:

– Дорогой граф, молодость дается лишь раз. Потом для глупостей нужно подыскивать другое оправдание.

Он смотрел оловянными глазами, затем во взгляде мелькнуло что-то неуловимое, что с большой натяжкой можно бы принять за проблеск веселья, как будто он уловил попытку спародировать его самого.

– Вы не лезете в карман за словом, сэр Ричард?

– Мне заткнуть рот легче всего пирогом, – объяснил я.

– А как насчет вина?

– Вам ответить как, – спросил я, – вежливо или честно?

За столом слушали со вниманием, король помалкивал, предоставив Вирланду вести беседу, остальные в запасе, я уже видел, как Рено де Три готовится к какой-то пакости, Вирланд улыбнулся и открыл было рот для ответа, как вдруг раздался хрустальный звон, треск. Дальнее окно из тонких пластин кварца разлетелось вдребезги. В зал влетел огромный черный ворон, сделал полный круг в полумраке свода. Все устрашенно умолкли, многие ухватились за амулеты и талисманы. От взмахов крыльев развевались волосы, на столе задрожали и зазвенели пустые кубки. Кто-то из гостей юспешно ухватил свой, налил вина и тут же выпил.

Ворон пронзительно каркнул, начал снижаться. Король вытянул руку в поистине царственном жесте, ворон спланировал, крепко ухватившись за толстую ткань рукава. Красные глаза оглядели всех с вызовом. Затем ворон сложил крылья, присел, опустившись на руку всем брюхом.

Рено де Три проговорил с небрежным поклоном, который яснее ясного говорил, кто здесь настоящий хозяин:

– Ваше Величество, позвольте мне…

Король кивнул, довольный эффектом: лица придворных побледнели и вытянулись. Чародей осторожно сунул руку под воронье брюхо, некоторое время шарил там с самым сосредоточенным лицом, ворон завозился и раздраженно каркнул, чародей сказал торопливо «Все-все!», высвободил руку с зажатым в пальцах свернутым листком пергамента.

– Ваше Величество…

Король передал ему ворона, который тут же задремал и на новом месте, а король медленно развернул послание, всмотрелся, я видел, как на лице проступают самые противоречивые чувства: от горечи до ликования, а пока читал, часто хмурился, морщился, хмыкал, дважды с досадой ударил кулаком по краю стола.

Все ждали в почтительной тишине, обычно посланник прилетает в королевские покои, но только очень срочная необходимость заставляет посылать напрямую, для этого созданы особые птицы, очень дорогие и редкие, не всякий король может позволить себе держать таких.

Король, закончив читать, некоторое время смотрел в текст, а когда поднял взор, я вздрогнул, столкнувшись с той жаждой крови, которую он и не старался скрыть. Незаметно щупая молот, я повел глазом вправо, затем влево, много ли народу на пути, если придется прорываться к выходу, а король кашлянул в мертвой тишине и проговорил неприятным голосом:

– Сожалею… Очень сожалею… Меньше всего мне хотелось бы принести в этот дом неприятные известия. Увы, приходится.

Он умолк, сразу несколько придворных заговорили наперебой:

– Ваше Величество, что случилось?

– Ваше Величество, правда горька, но необходима…

– Ваше Величество, каждая минута может быть дорога!

– Ваше Величество, говорите же!

Он посмотрел на леди Изабеллу, я видел, как герцогиня вздрогнула, выпрямилась и побледнела. Его главнокомандующий, Вирланд Зальский, обогнул стол, приблизился и с необыкновенной учтивостью, в которой читалось намного большее, встал за ее спиной и опустил широкую ладонь на ее плечо.

Король сказал громко:

– Предприятие, в котором участвовал герцог, не увенчалось успехом!.. Сперва все шло хорошо, им даже удалось захватить всю власть в одном северном королевстве, однако появился чудом уцелевший местный король, с ним орда простонародья, и весь отряд герцога полег под плотницкими топорами!.. Увы, герцог Валленштейн погиб, как и все его рыцари.

Мертвая тишина простерлась в зале. Все затихли и смотрят испуганными глазами, только Вирланд, все больше поддерживая теряющую силы герцогиню, спросил:

– Ваше Величество, насколько надежны эти сведения?

Король ответил сухо:

– Наш наблюдатель все видел своими глазами. Рыцари пали, с них сняли не только их великолепные доспехи, но даже одежду, а самих бросили голыми в канаву.

Гул возмущения пронесся по залу. Вирланд хотел сказать что-то еще, но герцогиня вздрагивала, он бережно, но крепко обхватил ее, теряющую сознание, поднял из кресла и почти понес из пиршественного зала. За столами поднялся шум, многие хватались за рукояти мечей и громогласно клялись отомстить, наказать, не оставить, востребовать.

Я быстро поднялся, сказал громко:

– Простите, но изменившиеся обстоятельства требуют моего немедленного присутствия в другом месте!

Пока никто не успел сказать что-то такое, что заставило бы меня вернуться и дать в морду, я поспешно покинул зал. Ступени лестницы ответили глухим стуком, я выскочил через слабо освещенный холл во двор, где небо из голубого очень медленно наливается синевой. Прислонившись к стене, я тупо смотрел, как белые облачка позолотели, края вспыхнули алыми огоньками, алость разлилась и охватила все облака, а сейчас медленно перетекает в зловеще-багровый цвет пролитой крови.

И все никак не могу придумать, что сказать Дженифер и Даниэлле про их отца.

Глава 5

Закат пугливо прижимается к темному краю земли, чуть выше алого плывут, как льдины, сизо-лиловые облака… нет, уже застыли, а выше приплюснутых облаков странная зеленоватая бездна, словно само небо исчезло, пропало.

За спиной послышался тяжелый вздох.

– Сэр Ричард, завтра они уедут.

– Да, Мартин, – ответил я. После паузы спросил осторожно: – Ты уже знаешь?

– О герцоге?

– Да.

– Я знаю. Но больше никто. Даже дочери.

Я сдвинул плечами.

– Долго не продержится. Король объявил о трагедии на пиру, а гости все разболтают. Так что утром будет знать весь двор.

Он обошел меня и взглянул в лицо.

– Что будете делать, сэр Ричард?

– Ничего, – ответил я четко. – Для меня как-то без разницы, жив герцог или нет. Я его не видел в детстве, он не носил меня на руках и не учил взбираться на коня. Так что у меня к нему нет ни печали, ни радости. К тому же, проводив короля, я тоже уеду. У меня куча дел, уж поверь. А сейчас давай это оставим… Ты лучше иди, отдохни малость.

– А вы, сэр Ричард?

– Да я как-то обхожусь, – пробормотал я. – В самом деле, устал, но сна ни в одном глазу.

Темное небо покрылось звездами, серп луны поднялся из-за зубчатой стены. Я вернулся со двора, где потихоньку стихает шум, а народ втягивается под крыши, в холлах пахнет едой и пивом, на этажах выше – вином. Дворяне продолжают веселиться, задолбали этой бесконечной дискотекой, ну и выносливые твари, не могу понять, почему эти герои за столом и на танцплощадках такие хиляки, когда надо защищать Отечество или, к примеру, Родину?

Пес ринулся на шею с криком и обвинениями, что меня не было целую вечность, я вяло оправдывался, велел слуге принести поесть, скормил две трети Псу, он умеет наедаться в запас, похлопал его по голове.

– Осталось совсем немного! Жди.

Он смотрел непонимающе, как я взял лук, осмотрел и забросил за спину. Я сам чувствовал себя несколько глупо, как будто иду охотиться на летучих мышей, но когда фактически в стане врага, можно сказать – на военной базе, надо вооружаться до зубов.

Страж у моих дверей выпучил глаза. Я погрозил ему пальцем.

– Дракона видел?

Он вытянулся, рявкнул:

– Никак нет!

– Увидишь, скажи, – велел я. – Говорят, уже вышел на охоту.

Он испуганно таращил глаза в спину, я потихоньку шел вдоль стены, присматривался, вслушивался, даже внюхивался в так резко изменившиеся с приездом королевской свиты запахи.

Из покоев Даниэллы вышла ее толстая служанка. Гуляки что-то кричали ей, один даже пытался схватить за руку, но она надвинула на лицо платок и, опустив голову, быстро прошла мимо веселящихся мужчин, прижимая к груди корзину с грязным бельем. Кто-то прокричал ей вслед скабрезность, однако служанка, ничего не слушая, почти пробежала под стеной и выскочила в тень с такой поспешностью, будто за нею гонятся разгулявшиеся черти.

Я в личине исчезника наблюдал из-за колонны. С двух сторон полыхают самые яркие светильники, и если я правильно понял герцогиню, то меня могут увидеть так же, как я вижу в темноте или сквозь не слишком прочную преграду вроде кустов или тонкой стенки. Но яркий свет не даст увидеть меня термозрением, а если у кого собачий нюх, то и его собьет… может быть, мощный аромат горящих масел с добавкой благовоний и пахучих сортов не то дерева, не то грибов.

Когда служанка уже выскакивала во двор с прохладным ночным воздухом, что-то показалось неверным в ее фигуре. Я поспешно убрал личину, выступил из-за колонны, несказанно удивив двух гуляк с кувшином вина.

– Сэр Ричард! – воскликнул один. – Мы вас не заметили… выпьете с нами?

– Рад бы, – ответил я, – но, увы, на службе.

И поспешно ушел, пока они не успели сказать такое, из-за чего придется остановиться и бить в морду, а это лишнее в моем положении. Холодный воздух ворвался в легкие, как струя чистого кислорода, я чуть не закашлялся, глаза шарят по всему двору, но служанка сразу же нырнула в темноту и, если я правильно понял, пробирается, избегая освещенных мест.

Я пробежал на цыпочках следом, уже догадываясь, куда придет.

Темная фигура часто ныряла в тень, наконец добралась до зарешеченного окошка на уровне ее подошв. Я услышал, как она наклонилась, почти припала к земле, слуха коснулось легкое царапанье, словно крыса скребется по металлу, затем тихий голос:

– Сэр Митчелл!.. Сэр Митчелл!

Довольно долго никакого ответа, наконец робкий голос Даниэллы раздался снова:

– Сэр Митчелл!.. Проснитесь…

Почти сразу же раздался тихий мужской голос, в котором ощутил едва сдерживаемую ярость:

– Какого черта? Вы… почему пришли?

– Сэр Митчелл, – пропищала она жалобно, – но ведь вас плохо кормят…

– Меня кормят достаточно! А вы разве не видите, что во дворе творится?.. Господи, что на вас такое?

– Это я поменялась одеждой со служанкой. Пришлось подложить пару подушек, намотать тряпок, чтобы стать толще… Сэр Митчелл, возьмите еду, умоляю вас!.. Я не уйду, пока не возьмете…

Голос почти прохрипел, я ощутил, что этот Митчелл готов от злости грызть железные прутья:

– Давайте, только побыстрее! И убирайтесь.

– Сэр Митчелл, нельзя быть таким злым…

Голос прорычал в темноте:

– Нельзя? А видеть, что на моих глазах эту дурочку могут схватить и… я даже не знаю, что могут с нею сделать!

– На меня никто не обратил внимания, сэр Митчелл. Почему ваш отец ничего не делает, чтобы вас выкупить? Я не думаю, что сэр Ричард запросит много. Он производит впечатление человека, который в деньгах не нуждается… Сегодня утром он то ли по рассеянности, то ли по великой щедрости дал старому Джону золотую монету и велел всегда держать подогретую воду, чтобы мыться вволю. Но ваш батюшка пока еще молчит…

Я услышал жалобные всхлипывания, сразу же приглушенный рев, будто связанный лев пытался освободиться, звякнуло железо цепей. Часто-часто заговорила Даниэлла, но из северной башни вывалилась группа гуляк, Даниэлла вжалась в стену, словно перепуганная мышь, притаилась, а те заорали что-то веселое, кто-то затянул песню пропитым голосом, гуляки заспорили, какую именно петь, едва не подрались, а когда все-таки удалились, притихшие было Даниэлла и пленник говорили уже спокойнее, только он говорил сперва без злости, но с каждым словом воспалялся все больше, слова вылетают злые, раскаленные:

– Мой отец всегда страшился старости! А когда умер его отец, мой дед, совсем обезумел. Раньше, как он сказал, у края пропасти стоял дед, а мы вдалеке, а теперь вот уже он… потому у нас в замке целых пять чернокнижников! Все ищут эликсир молодости, черт бы их всех побрал! Я не ангел, но я ни за что не стал бы резать младенцев и сливать их кровь в чаши…

Она сказала трепетным голосом:

– Бог ему судья.

– Ха, – донесся злой голос, – Бог слишком долго терпит. А когда властелин благодушествует, то вассалы начинают сами следить за соблюдением закона…

Даниэлла спросила тихонько:

– Ты говоришь про инквизицию?

Я услышал раздраженный голос:

– Не только… все ереси – это попытка сделать церковь такой же злой, какой была вначале…

Не дурак, мелькнуло у меня в голове. Правда, еще не знает, что если повернуть слишком круто – корабль перевернется. Если бы Ленин послушался ультрареволюционеров типа Дзержинского и не пошел на унизительный мир с Германией, советскую власть бы задушили быстро. А так славировал, пошел на уступки, а потом втихую начал завинчивать гайки. Именно втихую, иначе резьбу сорвешь. Так и еретики – желая очистить и улучшить церковь, они настолько бы оторвались от простой массы, что та попросту вернулась бы к язычеству.

– А что твой отец… он тебя не любит?

Чувствовалось, что узник то ли отмахнулся, то ли зло помотал головой, затем донесся хриплый голос:

– Я молод, силен, я могу спать у костра и сутками не слезать с седла – разве это не повод для зависти и злости? Как будто я виноват, что он зачал меня уже в старости, когда ему было за пятьдесят!.. Сейчас у нас гостит какая-то сволочь, по его поручению разыскала какой-то сверхценный амулет или талисман. Отец выгреб за него все, что у нас накоплено за все столетия… Черт, как на старости с ума сходят!

– И что, он стал молодым?

– Какое там! Никто не знает, как заставить эту штуку проснуться.

– Митчелл, не суди отца!

– Почему?

– Нехорошо, – ответила она убежденно.

– Этот старый дурак, – донесся яростный шепот, – влез в бессмысленные долги! Все наши деревни, да и замок, уже фактически принадлежат Лангедоку, этим расплодившимся хищным крысам! Они вот-вот придут и потребуют свое… А что я могу? У меня, кроме меча и коня, ничего нет! Да и тех, честно говоря, тоже нет.

Даниэлла ответила что-то совсем тихо, я напрягал слух, ближе не подойти, факелы на стене, еще пару минут обменивались совсем короткими фразами, затем Даниэлла, надвинув на лицо край платка пониже, сгорбилась и заторопилась через двор, все так же выбирая самые темные места. Я крался следом, злой и униженный. Ну, никогда бы не подумал, что эта робкая овечка, что тени своей боится, глаза на строгую мать поднять не смеет, решится вот так выйти и пробираться ночью через залы и двор, полный чужих мужчин, уже распаленных вином и жареным мясом, уверенных в собственной безнаказанности ввиду покровительства короля!

Из башни вышел помочиться толстый и разодетый, как петух, вельможа. Даниэлла хотела проскочить тихонько мимо, как серая мышка, но он вдруг ухватил его за руку.

– Стой!.. Ты чья?..

Она пролепетала пугливо:

– Сэр… Я простая служанка…

– Чья? Больно голосок у тебя нежен! Ну-ка поверни голову к свету…

Он грубо ухватил ее пятерней за лицо. Даниэлла вскрикнула. Я ударил в затылок с сильно поредевшими волосами. Вельможа икнул, пальцы разжались. Даниэлла испуганно вскрикнула, отшатнулась. Я подхватил гуляку и с силой ударил лицом о стену. Хрустнули кости носа, тут же я услышал дробный стук каблуков, Даниэлла убегает чересчур быстро, может влипнуть снова.

На втором этаже уже двое загородили ей дорогу, она сумела проскользнуть между ними, однако оба с хохотом схватили ее за руки и плечи, повернувшись ко мне спинами. Я на цыпочках взбежал и, схватив за головы, с силой метнул одну другой навстречу. Послышался сухой стук, будто ударились крупные бильярдные шары. Даниэлла, тихо пискнув, как мышонок, которому наступили на хвост, выдралась из ослабевших рук, я все еще прячу лицо за спинами гуляк, да она в панике и не всматривалась, пронеслась уже с такой стремительной грацией, что сразу бы выдала, какая из нее толстозадая и неуклюжая служанка…

Дверь на торопливый стук открылась моментально, Даниэлла юркнула в щель, я слышал, как загремели засовы. Двое копошились под ногами, я торопливо отступил и прижался к стене, совсем рядом послышались голоса. Я не успел принять цвет стены, как из-за поворота вышли трое разговаривающих очень бурно, даже на взвинченных тонах.

Один охнул, увидев распластанных, вскричал негодующе:

– Это же барон де ла Тур Ландри и виконт Гонтье!.. Я же говорил, что люди графа Марселена начали мстить!..

– Не торопитесь, граф де Люн, – процедил злобно второй. Он легонько пнул одного из лежащих. – Барон, что с вами?.. Перепились?

Первый вскрикнул еще громче:

– Вы ослепли?.. У них обоих на головах кровь!

– Это может быть вино…

Один застонал, сел, морда ошарашенная. Посмотрел на троицу, поморщился.

– Кто-то подкрался сзади… Подлец. Граф, признайтесь, эти ваши люди сводят счеты с нашими?.. Не проще ли вызвать на дуэль?

Второй тоже сел, держась за голову, с ужасом посмотрел на испачканные кровью пальцы.

– Сволочи!.. Почему не оставить все на суд Его Величества? Как решит, так и пусть…

Один из троицы бросил сварливо:

– Да? Это после того, как вы сумели подпоить Его Величество и подсунуть свою жену в любовницы?..

– Его Величество, – заявил барон де ла Тур Ландри с надменностью, – не бывает пьяным!

– Но жену подсунули?

Барон с трудом поднялся, цепляясь за перила. Глаза полыхали нехорошим огнем.

– Значит, вы признаетесь, что это ваши люди!

– Ничего я не признаюсь, – нервно возразил граф де Люн. – Знаете, мы сейчас говорим очень уж зло. Вернемся в большой зал, там еще осталось вино, посидим и постараемся разобраться и решить все миром. Мы же цивилизованные люди!

Ушибленным помогли подняться и отряхнуть одежду, я проводил взглядом всех пятерых, перевел дыхание. К счастью, не пошли толпой по лестнице, не помогло бы мое вжимание в стену и втягивание живота.

Вдруг по коже провело незримой холодной щеточкой. Я вздрогнул, задержал дыхание и как можно быстрее заставил себя обострить до предела все чувства. Голова сразу закружилась, мир начал размываться, на четкие изображения наложились еще по два-три образа: странных, причудливых, люди их не воспринимают, возможно к счастью, зато привычно видят собаки с их объемным зрением запахов. Кроме того, я вижу сейчас еще и в тепловом диапазоне, будто гюрза какая-то, и в ультразвуке… или не в ультразвуке, а в чем-то еще, но из-за этого тошнота поднимается к горлу, будто весь мир закачался, словно палуба крохотного кораблика в бурном море… нет, будто я в оборвавшемся лифте.

На втором этаже двое вельмож прислонились к перилам и, разговаривая, рассматривают снующих в холле слуг, трое крепких стражников бдят по обе стороны лестницы, внизу прошла женщина с большой корзиной фруктов. Все размытые, с трепещущими краями плоти, и только там же наверху в двух шагах от вельмож стоит четко видимый красный человек и смотрит на меня не просто внимательно, а со сцепленными зубами, вздутыми на висках венами.

Холод снова прокатился по телу. Изображение, которое создают запахи, самое нечеткое, потому что человек испаряет запахи всей поверхностью тела, однако в этом зрении я могу видеть даже тех, кто затаился за углом или находится за дверью, если под дверью есть щелочка, откуда просачиваются запахи. Даже сквозь замочную скважину.

Значит, он невидим даже для моего Пса. Учел. Видимо, сразу же по приезде, когда понял, что я непроницаем для его прощупывания. Не знает только, что я сам и собака, и кобра, и еще летучая мышь, если это мышь.

Глава 6

Я заставил себя скользнуть взглядом дальше, пальцы стиснулись в кулак возле рукояти молота и тут же разжались. Попалась навстречу молоденькая служанка, я рассеянно улыбнулся, медленно пошел через холл, вдвинулся в туннель, ведущий к моей, западной, башне, остановился. Изображение, создаваемое зрением, исчезло, я видел только причудливые очертания предметов и людей в запахах, но – забыл, идиот! – колдун закрыт от мира запахов…

Пока колебался, термозрение обострилось, как у всякого слепого. Странное чувство, когда вижу, как за углом передвигаются фигуры, сотканные из запахов, у каждой светится красным силуэт, только начала проступать четко лишь багровым без всяких раздражающих флюидов. Колдун помчался вниз по лестнице!

Я торопливо отошел от угла, сделал несколько быстрых шагов, а когда колдун выскочил из холла в туннель, я удалялся обычной походкой спешащего по делам человека. Мое преимущество в том, что колдун все еще не врубился, что на меня не действует прямое колдовство, в смысле когда меня пытаются подчинить своей воле или превратить, скажем, в лягушку. Сейчас он перебирает весь свой богатый арсенал, стараясь подобрать именно то заклятие, которое пробьет мою магическую защиту, не подозревая, что никакой защиты нет. Увы, зато можно подействовать на моего соседа… к примеру, чтобы он выхватил меч и снес мне голову…. Если так, конечно, можно воздействовать. Можно свалить дерево или камень с горы, чтобы они рухнули на меня, можно сделать так, чтобы подо мной проломился пол…

К счастью, все начинают с самого простого и прямого: глупо гоняться за муравьем с кувалдой, а пока идет перебор заклятий, у меня есть время успеть что-то сделать. Но и колдун уже не первый день подбирает ко мне ключи, у него явно профессиональный интерес к непробиваемому феномену…

Я невольно ускорил шаг, уже в страхе миновал коридор, а вдруг у колдуна именно сейчас оборвется терпение, свернул в холле в сторону выхода и быстро выбежал в темноту двора. Затаившись за телегами, я ждал, стараясь даже не дышать, вдруг этот гад умеет искать по стуку сердца, к счастью, здесь хрюкает целое стадо свиней, ложные цели, вздрогнул, когда со скрипом отворилась дверь.

Колдун постоял на крыльце, я не высовывался, только термозрение дает достаточно четкую картину, как он потоптался на месте, поворачивая голову во все стороны, взмахнул верхними конечностями и пропал за дверью. Сердце стучало так, что я едва слышал за его грохотом хрюканье, хруст жуюших овес коней и стоны коров. Вонь забивает дыхание, какая-то свинья опорожнила кишечник совсем рядом, но, видимо, это и послужило дымовой завесой: не думаю, что колдун самого короля не умеет анализировать запахи.

– Империя наносит ответный удар, – прошептал я, унимая дрожь. – Имперец я или не имперец?.. Ладно, имперец.

Выбрался из-за телег, вздохнул пару раз поглубже, мозги чуть очистились, ноги уже не подгибаются, пересек двор и осторожно приоткрыл дверь. В холле почти пусто, если не считать пару пьяных слуг, что заснули прямо на полу.

Далеко на той стене, сейчас темной, как смертный грех, шевельнулось нечто, мне почудилось, что на меня в упор взглянули огромные глаза. Холод пробежал по всему телу, я прошептал тихо:

– Да будет воля Твоя… А так вообще все остальное – фигня…. Мало ли что мерещится…

В полной черноте проступили огромные, как щиты, темно-багровые глаза, налились кровью, четко очерченная радужная оболочка вся из расплавленного янтаря, я никогда не видел такой пронзительно-яркой желтизны. Черные зрачки впились в мою плоть, как острые жала. От разгорающихся страшным огнем глаз подсветились надбровные дуги, переносица, стала заметна глубокая складка между уходящих в темноту бровей.

Я заковылял через необъятный холл, ноги из деревянных стали ватными, вот-вот превратятся в воду. Багровые глазные яблоки сдвинулись в орбитах, провожая взглядом, я ухитрился рассмотреть возле зрачков на радужке некий узор. Меня сотрясала дрожь, словно иду голым по заснеженной равнине навстречу ледяному ветру, холл кажется бесконечным, вдруг от ног пошло тепло, я едва не упал от неожиданности, но заставил себя быстро подняться по лестнице.

Гуляк почти не видно, наконец-то устали, коридоры в обе стороны тянутся пустые и зловещие. Сердце перестало стучать в ушах, как вдруг на том конце возник человек в черной сутане, мелькнул и пропал, но вроде бы двинулся в направлении южной башни, где живут маг и алхимик.

– Вроде бы недаром таскаю лук, – прошептал я.

Фигура двигается странно бесшумно и как-то слишком ровно, все-таки человек при ходьбе слегка покачивается вверх-вниз, а здесь как балерина плывет… или словно у него вместо ног колеса. Жаль, черная сутана подметает пол, не рассмотреть. Может быть, прячет козлиные копыта? Вряд ли, я бы услышал стук…

Задержав дыхание, словно боясь спугнуть, я наложил стрелу на тетиву, медленно оттянул до уха, выждал еще чуть, разжал пальцы. Стрела сорвалась бесшумно, даже я не услышал свиста… фигура продолжала двигаться как ни в чем не бывало, только вроде бы чуть ускорила движение.

Я не поверил себе, уже привык, что никогда не промахиваюсь из лука Арианта, поспешно наложил вторую стрелу, выстрелил, на этот раз видел отчетливо, где стрела ударила в камень и осталась там торчать, словно всадил в дерево. Фигура заторопилась еще больше, я зарычал от злости и унижения, торопливо наложил третью стрелу, натянул рывком и отпустил, мертво вцепившись взглядом в середину спины. Фигура скрылась за поворотом, а стрела, что должна была вонзиться между лопаток с такой силой, что высунула бы клюв из груди, трепетала белым оперением в стене.

Выждав, я на цыпочках выбежал, мороз продрал до костей: все три стрелы торчат из камня, погрузившись на треть, как в мокрую глину. А из пораженного места начинает сочиться густая черная жидкость. Я выдернул факел из держака на противоположной стене, подбежал, ноги подкосились.

В ярком свете факела видно, что жидкость не черная, а темно-красная. Кровь продолжает сочиться, потеки достигли пола, начали расплываться темной лужицей.

– Прости, – вырвалось у меня. – Этот гад как-то отклонил стрелы!..

Я глупо и в полном бессилии топтался перед истекающей кровью стеной, никогда бы не подумал, что замок может быть живым… или хотя бы вот так живым, но что делать, что я за идиот, расслабился со своим луком, стрелял простаков, как куропаток, а когда встретился с настоящим противником, так сразу и…

Я приложил ладонь к камню, кровь не выплескивается толчками, как если бы ранил человека или зверя, вытекает ровно, однако вытекает, а я этого не хочу… Не хочу!

Холод проник в мое тело, затем слабость пронзила тело с такой силой, что колени подогнулись, я безвольно опустился на пол. Голова запрокинулась, на какое-то время потерял сознание, а когда туман в голове рассеялся, я чувствовал зверский голод, сердце стучит часто, сбиваясь с такта.

Я поднялся на дрожащих ногах, на полу рядом со мной стрела, в двух шагах вторая, а третья почти на границе с залом. Камни выглядят здоровыми, а темные струйки блестят уже не влагой, а как сухие чешуйки слюды. В желудке голодно квакнуло, я ощутил такой голод, будто пару острых ножей проглотил.

Запахи чувствую за полмили, у голодных это обостряется, сейчас могу сказать расположение каждого из местных и гостей с точностью до дюйма, но я все ускорял шаг, ароматы кухни валят навстречу, могучие, как цунами жаркого тропического океана, уже различаю запах шкворчащей на огромных сковородах молодой баранины, ароматы запекаемых гусей и уток…

Там охнули и отпрыгнули, когда я ворвался, как вихрь. Повар пытался было спросить, что изволю, но я схватил нож, наколол самый большой кусок мяса на сковородке и, вытащив его прямо на стол, принялся рвать горячие ломти и запихивать в пасть. Меня трясло, будто я час простоял голым на морозе или переплыл во время ледохода Енисей.

Повар сказал с огромным уважением:

– Может, и рыбки положить?.. Хорошая рыбка, свеженькая…

– Лучшая рыбка, – прорычал я, – это колбаса. Можно – кровяные сосиски. Это тоже колбаса, только посмешней.

– А птицу подать?

– Да хоть утконоса!.. Лишь бы потолще.

На почтительном расстоянии собрались поварята и кухарки, одна женщина сказала жалостливо:

– Ох и схуднули вы, ваша милость!.. Скорее бы гости уехали, столько хлопот вам, ночами не спите…

– Сплю я, сплю, – заверил я с набитым ртом, – но мало, не спорю. Подайте вон ту самую крупную утку! Шкуру не сдирайте, пойдет и жирное. Вообще сейчас можно все самое жирное…

Я жевал и глотал в три горла, какой идиот брякнул, что мозговые клетки рождаются и отмирают, но жировые живут вечно?

Холод начал уходить из конечностей, робкое тепло пришло взамен, надежный жар волнами прет из груди, где сердце вообще раскалилось, как слиток железа в горне. Я вытер пот, отвалился от стола.

– Хорошо! Жизнь, она, оказывается, хороша!

Все смотрят с почтительным ужасом, под столом свежеобглоданную груду костей придется вывозить на тележке. Повар улыбался во весь рот.

– Спасибо, ваша милость.

– За что?

– За аппетит. Ну, кто бы нас вот так похвалил?

Лунный свет падает сверху и чуть сбоку, щели и трещины в корпусе южной башни кажутся настолько жуткими и широкими, что надо срочно отселять Вегеция и Жофра, рушить башню, пока ничего не задавила, разбирать и возводить заново.

Я переступил порог с некоторой опаской, сверху мощный скрип, скрежет, видны части гигантских колес, лесенка сразу же начала раскачиваться, будто мостик над Ниагарским водопадом или широкой рекой, где внизу уже собрались крокодилы.

Стиснув челюсти, я поднимался медленно, держась за стенку, проверяя каждый шаг. Наверху, как ни странно, тише, пахнет химическими реактивами, будто что-то позаимствовал у Жофра, но еще сильнее запахи густого варева трав, кореньев, дубовой коры и остро пахнущих листьев.

Вегеций ползал по полу, я видел только зад, ладошка звучно хлопает в пол, словно маг ловит разбегающихся муравьев.

– Заклятия разбежались? – спросил я весело.

Он вздрогнул, быстро повернул голову. Во взгляде отразилось великое изумление, я покровительственно улыбнулся.

– Ах, сэр Ричард, как вы подкрались… незаметно!

– Я молодец, – признался я. – Сам постоянно любуюсь своей неповторимостью. Вот даже подкрадываться умею лучше всех. Ну, если и не лучше, то на уровне. Как ниндзя-бусука. Или сизаки, эти тоже хорошо подкрадываются, прям на цыпочках. Ты лови, лови, а то убежит. Что поймаешь, то и… ну, да это понятно, жизнь.

Я прошелся вдоль роскошного шкафа, потянул на себя дверцу за тяжелую фигурную ручку. Подалась спокойно и без скрипа, роскошными золотыми корешками смотрят тома солидных фолиантов. Кончиками пальцев я провел по ряду, пыли нет, словно колдун в самом деле читает дни и ночи или же хотя бы регулярно стирает с них пыль.

За спиной ужасающий хруст, это Вегеций с трудом поднимается с пола. Трещат колени, локти, все суставы и даже туго натянутые сухожилия.

– Ваша милость, – сказал он задыхающимся голосом, – вы сядьте… я сейчас…

Он долго еще суетился с колдовскими снадобьями, я сел в самое удобное кресло, расслабился, руки возложил на широкие подлокотники, озирал лабораторию царственным взором хозяина замка… и вдруг странное чувство холода кольнуло в левое ухо. Я быстро повернул голову и наткнулся на взгляд Вегеция. Он смутился, развел руками.

– Я только хотел спросить, ваша милость, – проговорил он извиняющимся голосом, – удобно ли вам в этом кресле…

– Да какая ерунда, – ответил я небрежно, – что ты можешь предложить лучше?

Он нерешительно указал в угол, там под грудой вещей раскорячилось помпезное кресло с высокой спинкой и медной птицей на самом верху. У птицы морда злобная, вид враждебный, того и гляди клюнет в темечко, хоть и неживая. Знаю я этих неживых.

– Ерунда, – повторил я. – Все хорошо, успокойся.

– Вашей милости там будет… – проговорил он и замялся, – ну… по званию выше! Там сиживал сам герцог!

Я отмахнулся.

– Не бери в голову. Мне и тут хорошо.

Прикосновение ледяного острия исчезло, но едва снова повернулся к магу, как холодная игла кольнула еще сильнее. Маг улыбается, но теперь я с участившимся сердцебиением ощутил не только напряжение, но и тщательно скрываемую злобу, ненависть. Я старательно удерживал все тот же благодушно-рассеянный вид, в мозгах скачет тяжелая конница, рыцари гремят оружием, от лязга ломит уши, но я очень медленно повернулся вместе с креслом, изволил обозреть взглядом полки, столы, так же неспешно повернулся, скрипя стулом, и когда мой взгляд упал на сгорбленную фигуру мага, я ощутил прежнее холодное прикосновение, словно моей кожи коснулись острием сосульки.

Маг стоит ко мне спиной, руки быстро перебирают пучки трав и корешки, лицо опущено, однако холодное прикосновение не исчезает, и связано оно наверняка с этой непонятной ненавистью, которую ко мне ощутил. Похоже, во мне пробудился один из даров, которыми облагодетельствовали призрачные «предки». Возможно, это и есть прекогния…

– Над чем трудишься? – спросил я как можно благодушнее.

– Могу предложить вам этот эликсир, – сказал он, глядя мне в глаза. – Только выпить надо залпом. Выпить и задержать дыхание.

– Это нетрудно, – заверил я, он старательно смотрел глазами честного человека, дабы я не подумал, что отводит взгляд, юлит или что-то замышляет. Мне оставалось только кивнуть и спросить с самым доброжелательным интересом: – А что это дает?

– Ваша сила будет равна силе трех человек! – заверил он.

– Гм… – сказал я в сомнении, – ну и на фига мне так себя ослаблять…

– Сэр?

– Сейчас моя сила равна пяти, – объяснил я хвастливо, – ты мне что-то не то предлагаешь.

Он всплеснул руками.

– Да-да, как же, как же!.. Простите, ваша милость, моя громадная ошибка. Так при вы к иметь дело с обычными людьми, что уже и не понимаю, когда сюда заходит настоящий герой… Тогда вам нужно выпить два глотка! Или даже три, чтобы сила была равна девяти сильным мужчинам!

Он говорил с азартом, с подъемом, я сделал вид, что сомневаюсь, интересно, насколько далеко зайдет, сказал в колебании:

– Девяти?.. Ну, это еще ничего, хотя я не уверен, что моя сила равна пяти, а не десяти… А двенадцати нельзя?

Он поколебался, но вздохнул и сказал осторожно:

– Можно, но не сразу. Сперва станьте равным по силе девяти человекам, а потом сделаю вторую порцию зелья, чтобы вы стали сразу равным восемнадцати сильным мужчинам!

Я гордо выпрямил грудь, сказал с удовлетворением:

– Это по мне. Хорошо. Сколько с меня?

– Всего два золотых, – ответил он быстро.

Я вскинул брови, чересчур низкая плата, здесь колдун дал маху, любой заподозрит подвох, видимо, еще не знает, что я золотыми монетами сорю вовсю. Значит, очень уж хочет втюрить, а то и втюхать зелье немедленно.

Я заглянул в чашу, вздохнул с сожалением и протянул ему обратно.

– Как жаль, что уже пробил час гуднайтной молитвы!.. После нее паладин уже не может взять в рот даже каплю божьей росы. Но ты это зелье храни, утром приду и сразу же вылакаю!.. Понял? И приготовь другую порцию. Вот тебе золотой в задаток, чтобы никому не продал, это мое, понял?

Он кивал, в глазах злость и бешеное разочарование, но заискивающе улыбается, хотя вид у него такой, что вот сейчас бросится на меня и силой вольет в глотку, чтобы со мной случилось немедленно то, что должно случиться только завтра утром.

– Неужели Устав вашего Ордена так строг?

– И не говори, – ответил я со вздохом. – Но увильнуть нельзя, все равно узнают. Не знаю как, но старшие братья по разуму все видят и все знают. Лады, не провожай, сам найду дорогу. До завтра!

Он прокричал в спину:

– Жду прямо с утра! Натощак зелье действует лучше!

Глава 7

Перешагивая через порог, я ощутил холодное прикосновение кончика сосульки к затылку, а когда захлопнул дверь, холодок сразу исчез. Я постоял, прислушиваясь, очень медленно снова появилось ощущение холода там, за дверью. Если закрыть глаза и хорошенько сосредоточиться, я почти с уверенностью могу сказать, что сейчас колдун пошел к столу, задержался на миг, осторожно опустил чашу с эликсиром, затем двинулся к дальним агрегатам, где в щель выглядывает огромное зубчатое колесо….

Постепенно холодок слабел, пока не размылся вовсе, хотя колдун явно не покидал мастерскую. Значит, если перестает думать о том, как прибить или извести меня, то я тоже не чувствую с его стороны этого ледяного прикосновения. Прекогния срабатывает только в отношении тех, кто замыслил недоброе?

Во дворе народу что-то прибавилось, слуги носятся в ускоренном темпе, будто пожар или явился Мамай. В основном местные слуги и обслуга королевской свиты, но пару раз видел вельмож короля, что вышли подышать свежим воздухом, полным ароматов свежего сена, конских каштанов, горелого железа и сыромятных кож.

Медленно поворачиваясь, я оглядывал всех, прощупывая, как лучом прожектора. Был бы я потщеславнее, ощутил бы приступ разочарования: никто мною не интересуется, ни радости, ни злости, у всех озабоченные лица, один раз только ощутил холодок, но как ни крутился, так и не уловил, откуда повеяло, тем более что неприятное ощущение вскоре исчезло. Даже вельможи настолько заняты собой и своим соперничеством перед лицом прекраснейшей леди Бабетты, что я для них вроде столба для коновязи, никаких чувств.

Ладно, сказал я себе наставительно, это же хорошо. Шпиён должен быть незрим. Вот хожу здесь, а меня никто не замечает. Можно даже попробовать вывернуть кому-нибудь карманы…

Один из вельмож заметил устремленный на него взгляд, двумя пальцами слегка приподнял шляпу.

– Приветствую, сэр Ричард! Погулять вышли?

Из далекого холла, над которым двумя этажами выше король со свитой, слышны голоса, уже без песен, даже смех вялый, но я все равно вжимался в стену и старательно всматривался, вслушивался и даже внюхивался в расширяющийся впереди проход.

Местонахождение колдуна пока не обнаружил, как и он меня, к счастью, но сейчас, когда все чувства на пределе, рассмотрел наконец, идиот, что в свите короля не один колдун с помощником окутаны этим недобрым темным ореолом. Правда, им всем далеко до колдуна, однако, похоже, король для христианского мира если не окончательно потерян, то я не знаю, что его может повернуть на путь исправления.

Еще через четверть часа уловил приближение некой грозной силы, по туннелю словно пахнуло зимой. Я поспешно отступил в нишу, напряг запаховое зрение, голова закружилась, ощутил приступ дурноты, но увидел в размытом странном мире грузного человека в епископской рясе и с посохом в руке.

Он прошел через холл и пропал за углом, я поспешно двинулся следом, то и дело прибегая к мимикрии, затаивался, отпускал колдуна за углы и повороты, все равно вижу в запахах достаточно отчетливо. Колдун шел напрямик к южной башне, однако не стал подниматься наверх, где мог бы получить отчет от Вегеция о моем визите, толкнул дверь в подвал, исчез.

Я застыл, там же Жофр… Неужели он прибил алхимика, завладел его добром и устроил здесь свое проклятое логово?

Выждав пару минут, я на цыпочках пробежал вдоль стены, приотворил, сволочная дверь громко скрипнула, в ноздри шибануло едким запахом, такой же точно я почуял у Вегеция. Обмануться невозможно, нюх у меня сейчас как у суперсобаки.

В просторном подвале дымно и жарко, в камине полыхает жаркий огонь, на широкой пластине тигля шипят и плавятся металлы. Затаившись у двери, я видел, как в самой глубине поспешно вскочил Жофр, изогнулся в почтительном поклоне. Колдун небрежно отмахнулся, рухнул в кресло. Жофр подбежал, поклонился снова.

– Все работает, – сказал он с восторгом, – как вы и сказали!.. Это невероятно!..

– Я дам тебе впятеро больше, – пообешал колдун, – когда избавимся от этого ублюдка. Ты и Вегеций станете хозяевами этого замка. Настоящими хозяевами, это я вам обещаю. А сейчас иди, иначе погибнешь…

Жофр поклонился в третий раз, поспешно отступил и скрылся за дверью в соседней комнатке. Колдун быстро взмахнул рукой в сторону грубого стола, на середине вспыхнул зеленый трепещущий огонь. Я прижался к стене, став незримым, колдун сейчас слишком занят, вскинул руки и произнес длинное заклинание. В темноте прямо из каменного пола начало подниматься нечто прозрачное, светящееся. Сперва мне показалось, что это гигантская человеческая фигура, только в таком же светящемся балахоне, однако там все колыхалось, как в тающей на солнце медузе, передвигалось, фигура наконец присела к полу, превращаясь в призрачную галапагосскую черепаху.

Идиот, подумал я в бессильной злости. С бабами комплиментами тешился, пикировался, круть свою показывал, а колдун в конце концов решил прибегнуть к прямым силовым акциям.

– Заклинаю именем Великого Ацелоя!.. – проговорил он властно. – Подчинись и выполни мой приказ!

От призрачной фигуры донесся едва слышный шепот, так заговорил бы южный ветер, сдвигающий песчаные барханы, если бы вдруг обрел голос:

– Ты не волен мне приказывать…

– Я тебя вызвал!

– Но… я… не подчиняюсь…

Колдун сорвал с груди талисман и вскинул над головой.

– Смотри! Этим я повелеваю!

Светящаяся фигура придвинулась к нему ближе.

– Нет… этим ты можешь только вызвать…

Колдун отступил, но светящийся зверь приближался, колдун отступил еще, наконец спина уперлась в стену. Он ухватился обеими руками за талисман.

– Смотри! Я могу разломить этот талисман. Я больше не смогу тебя вызывать, но и ты навсегда останешься в этом холодном мире. Навсегда!.. Навеки.

Призрачная фигура остановилась, шелестящий голос, в котором я отчетливо различил ненависть, прошелестел:

– Но… только одно… Что ты хочешь?

Колдун дрожал, я слышал, как стучат зубы, наконец выдавил:

– Совсем пустяк… Здесь, в этом замке, отыщи некоего Ричарда… это рыцарь, он выше всех ростом… он здесь гость… еще он – незаконнорожденный сын здешнего герцога… найди его и убей…

Я поспешно отступил, выскользнул за дверь, пока колдун ко мне спиной, пробежал на цыпочках через двор. Небо высокое и очень звездное, луна высунула самый краешек из-за зловеще-черной стены и почти сразу же начала задвигаться за темный силуэт башни. Чувства сразу восприняли все в запахах, тепловом зрении, даже слуховые волны начали формироваться в какие-то причудливые образы, что значит – взвинчен до свинячьего визга.

Прямо посреди двора из каменных плит выдвинулось светящееся, словно купол некрупной медузы. Я отступил к воротам конюшни, приоткрыл створки, мой Зайчик из дальнего стойла насторожил уши. Я улыбнулся ему дрожащими губами, похлопал по боку трясущейся рукой, ноги уже стали ватными.

Посреди широкого прохода между стойлами начал вырастать элементаль. Я в одно движение сорвал молот и метнул. Взвихрился воздух, молот пролетел сквозь элементаля, как сквозь дым, развернулся в дюйме от закрытых ворот и на обратном пути еще раз пролетел насквозь. Я успел поймать за рукоять и повесил на пояс, тут же выхватил меч, заставил себя шагнуть навстречу медленно приближающейся фигуре.

Элементаль даже не пробовал защититься, но я все равно постарался достать его только самым кончиком меча. Лезвие рассекло светящийся воздух с той же легкостью, как если бы ничего передо мной не было. Я щелкнул пальцами, красный колдун появился на пути элементаля, я крикнул:

– Стой!.. Ни шагу дальше, иначе этот грозный демон уничтожит тебя!

Элементаль прошелестел тихо, словно сухой песок протекал сквозь пальцы:

– Меня… ничто… не уничтожит…

Однако красного демона обошел коротким волнообразным движением, хотя, как я уже понял, ни двери, ни стены он даже не воспринимает как преграды. Я попробовал щелкнуть пальцами снова, однако не совсем точно вычислил взглядом место, где появится демон. Элементаль приближался неотвратимо, как надвигающийся на зеленую долину ледник.

Я отступал, не отрывая от него взгляда. Элементали, как я слышал, могут моментально преодолевать огромные расстояния, но это как если бы самолетом из точки А в точку Б, а потом пешком из аэропорта по указанному адресу. Хотя кто знает, может быть, он и здесь в состоянии совершать прыжки.

– Погоди, – сказал я торопливо, – я же тебе не враг!..

– Я должен повиноваться, – прошелестел голос, – ты должен умереть…

– Да-да, – сказал я еще поспешнее, отступил и оглянулся, далеко ли стена, – либо жить холостым и несчастным, либо жениться и хотеть умереть. Смерть – еще не доказательство того, что я жил, но все-таки… слушай, а если я избавлю тебя навсегда от этого колдуна?

Я не заметил, как он оказался прямо передо мной, призрачные руки остановились в дюйме от моего горла. Тихий голос прошелестел в самое ухо:

– Как…

– Очень просто, – сказал я быстро. – Если убью колдуна и завладею тем талисманом, который имеет власть над тобой… ты только скажи, как его уничтожить так, чтобы ты стал свободен?

Призрачные пальцы коснулись моего горла, я ощутил леденящий холод, но руки элементаля так и не сомкнулись. После паузы голос прошелестел:

– А почему я должен верить, что уничтожишь талисман?

– Клянусь…

– Клятвам человека верить нельзя…

– Я паладин, – прохрипел я.

Элементаль приблизился так, что высился вполне человеческой фигурой прямо передо мной, я с содроганием смотрел на плавающие в нем шаровые молнии, что спокойно сливаются, укрупняются, меняют форму, вытягиваются в длинные прозрачные нити силовых полей.

– Что такое… паладин?

– Наверное, ты редко бываешь в человеческом мире, – сказал я торопливо. – Паладин не имеет права прибегать к магии вообще. В том числе он не имеет права вызывать элементалей! В наших задачах очистить мир от магии и колдунов… а это значит, чтобы вы, элементали, оставались в своем мире… и чтобы вас никто не тревожил!.. Это если говорить мягко.

– А если нет?

Я прохрипел:

– Вы нам здесь и на хрен не нужны!

Призрачные руки некоторое время оставались на моем горле, наконец донесся голос-шелест:

– Хорошо… но я не могу долго противиться приказу… Спеши…

Я ждал, что он отодвинется, однако он подступил ко мне еще ближе. Я видел отчетливо, что он борется сам с собой, некая сила заставляет его выполнить приказ колдуна, и он этот приказ все-таки выполнит…

Сцепив зубы, я резко присел, уши мгновенно охватило лютым холодом, но я, пригнувшись, выскользнул из смертельных объятий, отскочил и крикнул:

– Бегу! Жди меня здесь!

– Не могу, – донесся за моей спиной голос. – Я… пойду за тобой… это сильнее меня…

– Тогда не спеши, – крикнул я.

Глава 8

Обратно я несся, как олень, за которым гонятся злые собаки. Дверь в подвал распахнулась с треском. Колдун сидел за тем же каменным столом, склонив голову на скрещенные кулаки. Он увидел меня, рот открылся, но я, страшась заклинаний, поспешно сорвал с пояса молот и метнул в одно движение. Колдун взмахнул руками, его окутал пузырь силового поля. Молот ударил со страшной силой, я понимал, что, усиленный последними геммами, он в состоянии рушить крепостные стены, однако пленка лишь дрогнула и прогнулась, молот отбросило почти с такой же силой, однако колдуна отшвырнуло к стене.

Я отшатнулся, молот бешено вращается в воздухе, погашая скорость, я наконец перехватил его за рукоять и метнул снова. Сквозь прозрачную пленку видел страх на лице колдуна. Он начал поспешно шевелить губами, молот ударил с той же сокрушающей силой. Пузырь, напоминающий поставленное на тупой конец яйцо, прогнулся, снова дикий страх на лице колдуна, не ожидал такой мощи, но теперь пузырь не сдвигался, упершись в стену.

– Не нравится, – прохрипел я со злостью. Перехватив молот, метнул снова. – Получи, гад!

Пузырь трясло, колдун никак не мог договорить заклинание, всякий раз начинал снова, но пузырь встряхивает, на его лице страх сменился отчаянием, я догадался, что батарейки или что-то у него кончаются, силовое поле должно откуда-то брать энергию, чтобы выдерживать такие удары…

– Сдохни, гад!

Вдруг глаза колдуна зажглись свирепой радостью. Я поспешно оглянулся. На той стороне из темной стены дворца выдвигается светящееся тело элементаля. Вытянув руки в нашу сторону, он двигался хоть и медленно, словно его везут на невидимой тележке, но неуклонно.

Я метнул молот, глаза обшаривали все вокруг, мне бы побольше времени, я бы вытряс колдуна из этого кокона, у меня больше хватит сил бросать молот, хоть рука уже отваливается, чем у него распирать изнутри стенки… Взгляд упал на черные глыбы свода, трещина между плитами показалась еще глубже, хотя, понятно, утопающий хватается за соломинку, я перехватил молот и, вместо того чтобы запустить прямо в рожу сволочи, отсиживающейся за пуле– и снарядонепробиваемым стеклом, швырнул в этот потолок.

Раздался едва слышный треск. Возликовав трясущимся сердцем, я швырнул снова. С третьей попытки плиты дрогнули и, потрескивая, начали опускаться. Колдун внутри шара уже заканчивал фразу, взмахнул руками для заключительного аккорда, и тут свод просел, тяжелые плиты обрушились на пузырь. Пленка вздрогнула и заколыхалась, заостренная верхушка слегка сплющилась, но удержала. Грохот продолжался, за рухнувшим потолком первого этажа задвигались и стали рассыпаться перекрытия выше, там зашатались стены, вниз медленно пошли целые гранитные блоки, куски стен…

Я пулей взлетел по ступенькам, кубарем выкатился во двор под звездное небо. За спиной грохот, треск, тяжелые бухающие удары. В спину ударила тугая волна сжатого воздуха, перевернула меня трижды, я больно ударился лицом, на губах привкус соленого.

Четкий силуэт башни, облитый серебряным светом, дрожит, разваливается, затем разом начал опускаться, грохот усилился. Я вскочил на ноги, подошвы часто-часто ударили по булыжникам.

Оглянулся я только на другом конце двора: на месте башни слабо шевелящаяся черная неопрятная куча, вершина блестит в лунном свете, едва-едва достигая уровня зубчатой стены. И вот внутри черной кучи появился свет, проступила светящаяся фигура. Элементаль выплыл, как призрак, похожий на него настолько, что я и принял бы за призрак, не присутствуй на обряде вызывания.

Он плыл ко мне настолько направленно, что я в страхе оглянулся, почти прижат к стене. Элементаль от меня уже на расстоянии десятка шагов, земля вздрагивает, грохот нарастает, черные глыбы на месте башни вздрагивают, проседают все ниже. Я поспешно отступил, молот в руке, развалины загораживают от меня лабораторию Жофра, только догадываюсь, что яйцо сплющилось еще больше, а колдун, в ужасе обратив лицо вверх, шепчет заклинания и вздымает дрожащие руки, помогая удерживать неимоверную тяжесть.

Пахнуло холодом, я отшатнулся, призрачные руки почти коснулись моей шеи. Я отпрыгнул, вскрикнул:

– Держись! Ты же видишь, его сейчас задавит…

– Не могу… – раздался свистящий шепот. – Я обязан повиноваться…

– Борись, – крикнул я и снова отскочил в сторону. Глыбы опускаются, проседают, лишь однажды я увидел отчаянную попытку приподнять их, словно гигантская грудь там в глубине пытается сделать вдох, колдун там в позе титана, поддерживающего на плечах земной свод, его плечи трещат, магия уходит… и тут башня обрушилась!

Только теперь обрушилась окончательно, глыбы проседали в подвал, крошились на мелкие камешки, их растирало в гальку, в песок, что засыпал все щели. Черный холм все еще шевелится, как муравейник, глыбы двигаются, трещат, а скрип такой, словно по гигантскому стеклу скребут сразу сотни ножей.

Элементаль двигался все быстрее, я уже начал бегать, но он оказался проворнее, настиг и вновь ухватил за горло. Ледяной холод пронзил все тело, руки и ноги застыли, я чувствовал, как в ледяные комочки превращаются внутренние органы, и тут со стороны груды каменных глыб раздался дикий нечеловеческий крик. Хлопнуло, будто прорвали туго натянутый барабан размером с турнирное поле. Глыбы охватило голубоватое свечение, словно глубоко под ними вспыхнул сверхмощный прожектор.

Затем свет разом погас, глыбы опустились и застыли. Я ощутил, что холод больше не проникает внутрь, где-то в глубине костей остался целым мозг, а мы, мужчины, не должны сдаваться.

Тепло прошло по всему телу, я судорожно сглотнул, элементаль отодвинулся, начал расплываться в воздухе, превращаясь в клочья тумана.

– Ты свободен? – крикнул я.

– Нет, – донесся шелестящий голос.

– Почему?

– Я навеки раб талисмана…

Голос истончился и пропал. Я пощупал дрожащими пальцами горло, ангина обеспечена, вот такой я впечатлительный, оглянулся на черный холм. Из всех трех оставшихся башен во двор выбегают с истошными криками люди. Сразу же вспыхнули факелы, по стенам заметались тени. Больше всего выбежало из северной, там местная челядь, из восточной, где король, выбежали, блестя доспехами и угрожая всем обнаженными мечами и короткими копьями.

Я отступил в тень, прокрался вдоль стены к западной, оттуда выбежал только один человек, я узнал стража, приставленного Мартином охранять мои покои. Вот и хорошо, скажу, что спал без задних ног и ничего не слышал.

Может быть, даже успею малость поспать.

Утром я спустился во двор, полный народу. Сам король, дивясь, изволил осмотреть руины внезапно рухнувшей башни, что стояла тысячу лет. Затем ему подвели роскошно убранного коня, он изволил со свитой выехать осматривать владения Валленштейнов.

Я побаивался, что будет дожидаться колдуна, однако король смолчал, а я вспомнил, что король наедине отдавал ему какие-то распоряжения. Возможно, колдун и должен отсутствовать или где-то затаиться.

При моем приближении все повернулись, как один. В глазах страх, изумление, надежда, ужас, я прошел к нагромождению глыб, подивился, что башня была такой высоченной, а в сложенном виде не выше второго этажа.

– Обвалилось? – спросил я сочувствующе. – Что ж, надо очистить место. Что-нить построим. Не казино, так церковь, человеку надо где-то оттягиваться…

На меня смотрели с тем же непонятным страхом. Я видел, как в задних рядах шушукаются, наконец во двор вышла леди Изабелла, лицо бледное, под глазами круги, но голову держит прямо, смотрит перед собой, никого и ничего не видя. За нею испуганная леди Даниэлла и леди Дженифер, что тут же начала бросать на меня испытующие взоры.

За ними шел быстрыми шагами Джулиан, нахмуренный и встревоженный. Он опередил женщин, я повернулся к нему, он отвесил короткий поклон, все еще с той неопределенностью, то ли как действительно сыну его господина герцога Валленштейна, то ли как странному гостю, с которым надо держаться начеку.

– Приветствую вас, сэр Ричард… – сказал он сухо. – Должен сразу предупредить, что многие были разбужены грохотом среди ночи. И многие видели, как обрушилась башня. Говорят, вы удалились от обломков весьма поспешно.

Он смотрел испытующе, я выдержал взгляд стальных глаз, в голове крутилась мысль: видели или не видели элементаля, наконец я зевнул и ответил небрежно:

– Ну да, сознаюсь… Вчера хлебнул винца малость, шел через двор… почему он у вас такой тесный?.. задел плечом эту хибарку… Ну, кто же знал, что она обрушится?

В толпе ахнули, меня со всех сторон окружают бледные, как свечи, лица, у всех одинаково открыты рты, стая ворон свила бы гнезда, а глаза вытаращены, как у морских раков.

Леди Изабелла произнесла холодновато:

– Сэр Ричард… мы ценим ваше остроумие. Ваше счастье, что отведенные королю и его придворным покои расположены в восточной башне. И никто из них не смотрел тогда на южную башню.

– Да, – ответил я лицемерно, – я не хотел бы огорчать Его Величество непотребным видом руин. Его Величество должен зреть лишь величественные и всячески исполненные… э-э… величия здания. Они ведь король, не овощ какой-нибудь непристойный! Да еще с крестьянского двора.

Она кивнула на холм из черного камня.

– Это в самом деле вы сделали?

Я улыбнулся.

– Не помню. Вино крепкое, вот проснулся – ничего не помню.

– Так уж ничего?

Не отвечая, я повернулся к народу.

– Вас радует это непотребище? Меня – нет. Дружно разом возьмемся растащить эти камни… Не верю, что их нельзя приспособить в хозяйстве. Например, новые свинарники сложите – основу народного хозяйства и подъема экономики регионов.

Мартин ходил перед грудой, присматривался, качал головой. Я подошел, он козырнул, в глазах искреннее восхищение.

– Поздравляю вас, сэр Ричард!

– С чем? – спросил я невинно.

Он неторопливо оглянулся по сторонам, лицо не изменилось, но голос стал тише:

– Я обходил караулы, сэр.

– Ого, – ответил я. – Приятно видеть настоящего начальника стражи! Сколько таких, что едва дорвутся до теплой должности, как распускают брюхо и уже не вылезают из теплой постели! Даже из теплых постелей, если вы понимаете, о чем я.

Он кивнул, лицо все такое же непроницаемое.

– Просто я кое-что видел со стены. Простите, что не поспешил на помощь…

– Это было бы неразумно, – заверил я.

– Я тоже так подумал, – ответил он бесстрастно. – Еще двое видели все. Я пообещал лично выдрать языки, если проболтаются. Что с нашими магами? Вегеций и Жофр… там? Они погибли?

Я покачал головой.

– Не погибли, а ликвидированы, как предатели. При чем здесь Рено де Три? Я против него ничего не имею! Напротив, собирался с ним подружиться, напроситься в ученики…

Мартин смотрел ошалело.

– Так, значит…

– Ну да, – заверил я. – Надо было ликвидировать этих предателей, но так, чтобы не убежали – одним ударом. Они ж маги, сам понимаешь.

– Да, но…

– Одним махом двух побивахом, – объяснил я. – Ладно, трех, какая разница, не будем мелочными. Мартин, у меня к тебе личная просьба…

Он подтянулся, в глазах блеснул радостный огонек рыцарского коня, услышавшего зов боевой трубы.

– Мне вы можете приказывать, сэр Ричард!

– Хорошо, – согласился я, подумав, что Мартину куда приятнее слышать четкие приказы, чем какие-то слюнявые просьбы гражданских. – Пусть кто-то наблюдает, когда будут разбирать завал. Как только увидят…

Я умолк на миг, он пришел на помощь:

– Пятна крови?.. Я вызову вас немедленно!

– Это я и хотел… велеть, – сказал я с облегчением. – Мартин, ты отличный воин. И моя самая надежная опора здесь. У меня появился вопрос…

– Располагайте мною!

– Что изменилось в планах Его Величества, не знаешь?.. Он должен был сейчас выезжать через северные ворота, а вместо этого проехал через южные… инспектировать герцогство, чего раньше делать не собирался.

Он насупился, проворчал:

– Если герцог погиб, то вы – единственное препятствие, чтобы взять герцогство под свою руку целиком. А вы, сэр Ричард, если уж честно… простите мою солдатскую прямоту, не слишком серьезное препятствие для самого короля. Возможно, Его Величество надеется, что, когда вернется, этого препятствия уже не будет. А он сможет пожаловать кому-то не один замок Валленштейнов, а все герцогство.

Мы помолчали, оба понимаем, что хотя колдуна уже и нет, но такой могучий отряд сочтет зазорным отступить перед простым рыцарем. Так или иначе, но укатают, а потом скажут, что никто его не убивал, так и было!

Глава 9

Весь день во дворе грохот, треск, глухие удары, от которых вздрагивает земля и позвякивает посуда. Взметываются желтые облачка пыли. Глыбы растаскивали крючьями, увязывали ремнями. Во двор нагнали могучих волов, безропотно перетаскивали волоком на другой конец двора.

На северных воротах Мартин оставил одного стража, зато на южные перекинул троих. Я спросил, чего побаивается, он ответил с неопределенностью, что с каждым годом ожидает все больше пакостей с той стороны. А теперь уже с каждым днем выше риск, что бывшие вассалы ударят в спину.

– А король поможет?

– Разрешит, – ответил он со вздохом. – Одобрение Его Величества вдохновит… а тех, кто колеблется и пока в сторонке, заставит действовать.

– Надеюсь, – сказал я, – что он осмотрит владения не так быстро.

– А что нам это даст?

– Не знаю, – ответил я честно. – Но и мы можем как-то приготовиться!

– Как?

– Не знаю, Мартин. Я – паладин, но не Бог.

Несмотря на множество народу и самых крепких быков, к вечеру глыбы растащили меньше чем наполовину. Мартин сам распоряжался работами, удивив кастеляна с рабочими. На разборе завала работали и почти все его солдаты. Солнце опустилось за горизонт, а небо на западе залило кипящей кровью, когда ко мне прибежал запыхавшийся воин.

– Ваша милость!..

– Мартин послал? – спросил я быстро.

– Да, ваша милость!

– Бежим!

Во дворе под руководством кузнеца уже соорудили нечто вроде системы архимедовых рычагов, массивные глыбы приподнимали, обвязывали толстыми канатами и грузили на телеги. Могучие волы трогались с места, тут же подъезжали другие. С одного бока глыбы выбрали так, что образовалась темная ниша, может быть, даже нора.

С бьющимся сердцем я подбежал, вскарабкался и упал на колени, вглядываясь в темень. Тепловое зрение не помогало, все остыло, зато пальцы вляпались в липкое, словно разлитый нерадивой служанкой студень. Сзади заблистал двигающийся свет, это с факелом в руке рядом опустился Мартин. В колеблющемся свете в нише забрызганные кровью плиты, в щели видно залитую красным одежду.

– Все верно, – сказал я Мартину. – Сперва уберем эти вот две плиты…

– Я потому и позвал, – ответил он коротко.

Убрать пришлось не две, а пять плит, сперва мы видели то, что осталось от расплющенных огромной тяжестью ног, потом скопившиеся в щелях между глыбами внутренности, наконец в красноватом свете блеснуло, я поспешно протянул руку, пальцы коснулись металлического диска.

Цепочка не отпускает, я рывком освободил талисман, не думаю, что в цепочке тоже какая-то волшба, сунул в карман и сказал сэру Мартину:

– Я пошел. Мне надо уладить еще одно дело.

Он вздохнул, лицо серое в лунном свете, за это время вытянулось и постарело.

– Сэр Ричард… Если это то, о чем я думаю… вы погубите душу.

– Ты не так понял, – ответил я тепло. – Напротив, верну в ад демона, которого колдун держал здесь в услужении. Не беспокойтесь, я в душе абсцинент, то есть аболинисцист, короче – противник рабства!

Мартин остался следить за уборкой оставшихся глыб, я направился в свои покои, однако пока шел через холодные и безлюдные залы западного тоннеля, пальцы как будто сами по себе стиснули талисман, я вытащил его и, украдкой оглядевшись, отступил в боковую нишу, что называется вроде бы альковом. На талисмане выдавлены всего семь букв, а ниже значки и еще значки, похожие на текст грузинской Конституции.

Мои губы тоже как будто сами по себе произнесли по складам имя, начертанное на талисмане, пахнуло холодом, через мгновение в двух шагах появилась полупрозрачная фигура.

– Слушаю и повинуюсь, господин, – прошелестел голос.

– Привет, – сказал я, – вот мы и прикончили колдуна. Теперь скажи, как тебя освободить из рабства?

Элементаль затрепетал, будто полупрозрачная кисея под легким ветерком.

– Этот талисман, господин… должен быть окроплен святой водой, над ним нужно прочесть ваши молитвы…

– Сколько? – спросил я. – Какие?

– Не знаю, – ответил он тихо, в голосе быстро угасала надежда, – никто из нас не знает…

– Ладно, – сказал я бодро, – это поправимо. Не может быть, чтобы священники не знали. В эту эпоху они пока что все знают и все умеют, это потом мышей ловить перестанут. Что еще?

– Потом надо бросить в огонь и велеть расплавиться, – продолжил он безжизненным голосом. – Никто другой не может уничтожить этот талисман, а только хозяин…

Я взвесил в руке металлический кружок, размером с пятак, но весит втрое больше. Показалось дико вот так взять и расстаться с ценнейшим оружием. Ну, кто бы на моем месте расстался? А я что, дурнее других? Да я всех в бараний рог согну с таким послушным рабом! Элементаль смотрел тупо и покорно. Во всем его облике просматривалась покорность судьбе и понимание неизбежности рабства у обладателя талисмана. Я вздохнул.

– Знаешь, один великий мудрец по имени Антон Палыч сказал, что благородному рыцарю совестно бывает даже перед собакой. Мне сейчас так стыдно, так стыдно… за тех людей, кто владел этим талисманом. А вот мне, представь себе, ни на секунду не захотелось им обладать! Вот такой я со всех сторон честный, благородный и даже правильный. Словом, святой водой можем покропить хоть сейчас, если найдем. Священника в замке, как я понимаю, нет, но неужели во всем герцогстве нет церквей?.. Эй, проснись!

Элементаль ответил после паузы:

– Есть. Я знаю место, где прячется последний из уцелевших священников. Это в пещерах… Но там почти не бывает людей.

Я отмахнулся.

– Хрен с ними, людьми. Кому они нужны? Электорат несчастный. Мир держится на подвижниках! Если найдем хоть одного попа… найдем?

– Вам стоит только приказать.

Я с сожалением посмотрел в окно на звездное небо.

– Поспать бы да отложить на утро… но я же понимаю, как тебе не терпится! Да и, признайся, не очень-то веришь, что уничтожу талисман?

Он молчал, правильно понимая, что вопрос риторический. Видимо, давно в услужении, это значит, зрит людей насквозь, видит все их ничтожество, предательство, коварство, трусость, лицемерие, ханжество. Видит, как нарушаются все десять или сколько там заповедей, как постоянно изменяют слову…

Я вздохнул.

– Ладно, сейчас выедем. Моего коня седлать недолго. Но ты можешь как-нибудь… стать невидимым, но в то же время показывать дорогу?

Голос элементаля прозвучал над самым ухом:

– Невидимым – нет. Но я могу стать малым.

– Стань.

– Вот так?

По залу заметалась святящаяся мошка, вроде светлячка, только поярче. Я сказал с удовлетворением:

– Прекрасно. Лезь в карман, чтобы не видели, а я оседлаю своего Зайчика…

Голос элементаля, несмотря на размеры, ничуть не изменился, разве что звучит почти в самом ухе:

– Господин, если пожелаете…

Я прервал:

– Да брось ты это «господин»! Я же сказал, что ты – свободен. Остались только чиста технические моменты. Решить их – дело времени. И некоторых усилий, понятно.

– Нет, – раздался голос элементаля, – вы господин. Я могу к вам обращаться только как к господину, имеющему надо мной полную власть.

– Ладно, – сказал я, – это всего лишь слова, декорация. И – недолго. Пойдем…

Я сделал пару шагов, светящаяся мошка пронеслась впереди, описала красивую петлю.

– Господин… я мог бы, если пожелаете, доставить вас гораздо быстрее…

Я обернулся. Мошка выросла до размеров летучей мыши, я не видел крыльев, но для элементалей, как понимаю, это не важно. Я поколебался, сказал:

– Слушай, как я слышал, с вами нужно очень четко и точно формулировать желания. А то вы вроде бы и выполните все, но в то же время… Скажем, доставишь меня к этой церкви, но по дороге у меня оторвется от ускорения голова… Ладно, ты и голову притащишь, но – отдельно от туловища. Так что знаешь, давай сам следи за точностью, ведь я в самом деле даю тебе свободу, иначе за каким хреном мне тащиться на ночь глядя к деревенскому… даже не деревенскому, а вообще катакомбному священнику?

После паузы он сказал измененным голосом:

– Я все сделаю правильно, господин. Да, у меня возникала такая мысль, я ненавижу людей, но ведь талисман все равно окажется в их руках! И будет ли новый господин лучше?.. Я доставлю вас в целости и сохранности.

– Тогда поехали, – сказал я. – Давай не спи! Неужели я и эту ночь не высплюсь? А я так люблю поспать…

Мир заколебался, стены изогнулись, поплыли странными потеками. Все вдруг стало в синеватых тонах, в следующее мгновение на меня метнулась стена, я инстинктивно сжался, но стена исчезла, словно я проскочил сквозь столб дыма, внизу замелькали костры, исчезли, сплошная чернота, над головой звездное небо… странное, лиловое, с длинными темно-синими нитями, едва различимыми на черном фоне, а еще странные вспыхивающие огоньки…

Снизу стремительно приближается земля. Я задержал дыхание, напрягся, однако подошвы коснулись поверхности почти нежно, мир потерял неземной оттенок, синеватая пленка отодвинулась и собралась в призрачную фигуру. Слева к небу поднимается черная, как душа предателя, стена, а справа раскинулся простор, накрытый звездным куполом. В чистом ночном воздухе одни звездочки игриво перемигиваются разными цветами, другие смотрят холодно и бесстрастно, намекая, что они намного дальше, чем кажутся.

– Здорово, – сказал я искренне, – скажи, вон те звездочки, что мигают, это квазары или квазаги?

Элементаль молчал, я чувствовал, что он смотрит в небо, затем прозвучал тихий голос:

– Это и есть… наши…

Он сказал что-то еще, но я не понял ни одного слова. Только осталось чувство чего-то огромного, пугающе грандиозного, под ногами как будто разверзлась звездная бездна, в которую вот-вот упаду.

– Скажи, – спросил я, – а что такое… место, куда ты вернешься?

Призрачная рука указала в небо.

– Это океан… Я растворюсь в нем… А когда вот так… каплей… это больно, это страшно, это мучение…

– Тогда не будем медлить, – сказал я.

Он собрался в светящийся шар, я шагнул за ним к стене. Черный зев ведет вовнутрь, я громко позвал:

– Эй, хозяин!.. Есть кто-нибудь?.. Я пришел с миром, именем Пречистой Девы Марии!

Элементаль собрался в светящуюся точку и завис под самым сводом. Стены в неживом свете выглядят еще страшнее и враждебнее, чем обычно. Я прислушался к оглушающей тишине, хотел, уже покричать снова, однако зашаркало, закряхтело, в темноте пещеры заблистал красный свет факела, показалась невысокая согнутая фигура.

Я отступил из пещеры под звездное небо, выждал, из темного входа появилась человеческая фигура. Луна светит в спину, я видел только блестящие плечи и капюшон, лицо остается в тени.

– Стойте там, – раздался слабый, но твердый голос, – где стоите, демоны!.. Вам не войти в святую церковь!

Я успокаивающе вскинул руки.

– Расслабься, святой отец. Я свой.

Человек подошел ближе, Элементаль зашипел и попятился. В другой руке священник держит большой, поблескивающий металлом крест. Он выглядел бесстрашным, когда взглянул снизу вверх в мое лицо.

– Свой не летает в объятиях демона.

– Это просто конь, – сказал я успокаивающе и понял, что ляпнул глупость. – Временный конь. Святой отец, я паладин Ричард Длинные Руки. Здесь еще не слыхали обо мне?.. Ну что за глушь! Вот уж не думал, что еще есть такие дикие места. Короче говоря, нам нужно помочь этому бедному существу…

Священник подошел ближе, элементаль сжался и попятился от сжигающего жара креста.

– Бедному? – переспросил священник. – Кто здесь бедный?

Луна вышла из-за тучки, я рассмотрел худое, изможденное постами и ночными бдениями лицо. Хорошее лицо, мне нравятся люди с такими вот открытыми и бесстрашными лицами. И хотя они долго не живут ни в моем мире, ни в этом, но они – соль и совесть мира.

– Вот он, – указал я пальцем, – бедный. Видите, какой худой, насквозь видно! Святой отец, нам нужна святая вода… а еще нужно, чтобы вы прочли нужные молитвы над этим нечестивым талисманом. Вот он, видите, какая мерзость? Это лишит его силы, понимаете?

Он с отвращением всмотрелся в талисман на моей ладони, но прикасаться не стал, покачал головой.

– Признаться, нет.

Я указал на съежившегося элементаля.

– Видите, бедное животное страдает? Сейчас, правда, еще и от вашего креста, но эту исцеляющую муку готов перетерпеть. Куда больше страдает, что вынужден приносить страдания людям, подчиняясь колдуну. Теперь врубаетесь? Наша с вами задача, святой отец, помочь этому бедному существу покинуть наш ужасный мир и вернуться в свой родной ад.

Священник заметно обалдел, но, что понравилось, быстро опомнился, что значит живет не в православии, где попы совсем обленились, а на переднем крае воинственного католицизма. Может быть, уже чует спинным мозгом зарождение протестантства.

– Как, вы говорите?.. Святая вода у нас отыщется, молитвенник тоже есть… но какие молитвы?

Я повернулся к элементалю.

– Можешь подсказать?.. Ах да, что это я… Устал, как собака. Святой отец, надо будет простым перебором. Или положимся на вашу интуицию.

Он перекрестился.

– Господь подскажет.

– Да, надеюсь… Увы, мы так закоснели в своем безверии, что когда говорим с Богом, называем это молитвой, а когда Бог с нами – шизофренией. А ведь надо больше доверять своему внутреннему голосу, даже если он посылает иной раз… Пойдемте, святой отец, в вашу келью… А ты, морда, сиди и жди!

Трава шелестела и цеплялась за ноги. Вход зарос травой по пояс, но когда обошли церквушку, там оказалась боковая дверца. Священник отворил, пропустил меня вперед, тут же вспыхнул свет. Я изумленно огляделся, но священник отмахнулся.

– Не спрашивайте. Не знаю, так всегда было. Я не первый здесь священник. Простите, у меня есть серьезное сомнение, что вы не совершаете серьезную ошибку. Я имею в виду, если этот демон получит свободу, разве он не станет опаснее?

Вообще-то мужик прав, мелькнуло у меня, хоть и поп, колдун все-таки держал элементаля в узде…

– А что мы можем? – спросил я. – Отдать талисман человеку благочестивому и добродетельному?

– Ну, возможно, так лучше…

– Но Господь против рабства, – напомнил я.

– Однако человеку служат кони, коровы, овцы, собаки, – напомнил он. – Человек вправе распоряжаться всеми, у кого нет души!

Я запнулся на миг, развел руками.

– Вы правы, святой отец… Однако животные не ведают, что они в рабстве у человека. Да и, честно говоря, при человеке всем жить лучше, чем в дикости. А это существо страдает! Оно знает вкус свободы, оно выдрано из своего привычного мира, ему здесь… как… нам бы с вами оказаться голыми зимой в лютую вьюгу!

Глава 10

Священник заколебался, оглянулся на прозрачную фигуру, по ней медленно и печально переливаются блестящие волны, словно колышется огромная капля ртути.

– Опасно…

– Я знаю, святой отец.

Он сказал строго:

– Мы рискуем не только своей жизнью, сын мой.

– Знаю, – повторил я. – Однако… это моральный выбор, перед которым постоянно ставит наш Господь человека, дав ему свободу воли… Мы должны так поступить, даже если это уничтожит нас.

Он вздохнул, плечи поникли, некоторое время шептал нечто под нос, я уловил архаичную латынь, наконец вздохнул еще глубже.

– Ты прав, сын мой. Мы должны отпустить это… существо. Вот книги со священными текстами, давайте искать.

Книг в самом деле многовато, я некоторое время просматривал, откладывал, а когда осталось не больше десятка, за спиной раздался голос священника:

– Полагаю, это здесь.

Он держал в руках объемистый том, но в глазах было сомнение. Я поинтересовался:

– Как узнаем, что это та самая молитва?

– Наверное, – сказал он, – надо читать и смотреть, как он себя чувствует.

– Соображаете, святой отец, – одобрил я. – Но так как его сюда не затащишь, придется нам идти в ночь. Хотя бы дождя не было, а то с севера такие тучи…

Он пошел к дверям, обернулся.

– У меня слабые глаза. И при ярком свете плохо различаю буквы.

– Свет будет, – заверил я.

По ту сторону порога ночь все холоднее, подул недобрый ветер. Элементаль почему-то раздулся, став ростом почти с дерево, а формой напоминает приплюснутую каплю. Я мысленно сотворил яркий огонек, и сразу же без всяких усилий яркий шарик взвился и завис над священником, освещая его лицо и книгу.

Он ахнул, перекрестился одной рукой, прижимая книгу к груди, но шарик не исчез, я сказал громко:

– Святой отец, разве это не знак, что вы можете читать книгу и в ночи?

– Да, – сказал он торопливо, – теперь я вижу, что поступаем правильно…

Я вытащил из-за пазухи талисман, показал священнику. Тот нахмурил лоб, осмотрел с обеих сторон, поскреб пальцем выдавленные буквы. Со стороны элементаля раздался болезненный вскрик.

– Прости, – сказал священник с раскаянием. – По неразумению… Значит, сперва святой водой, потом читать молитву?

– Да, святой отец. Пожалейте это редкое животное.

Священник выудил из складок широкой сутаны небольшую фляжку. Я взял талисман и держал на ладони, а он зубами вытащил деревянную пробку, осторожно уронил пару капель на талисман. Там зашипело, взвились дымки. Элементаль закричал в агонии. Я обернулся.

– Тебе больно?

– Продолжай, – вскрикнул он. – Освобождение через боль…

Священник молча плеснул струей, я поворачивал талисман, чтобы окропило весь, элементаль вскрикнул еще пару раз, затем вздохнул с явным облегчением.

– Да, я на треть свободен…

– Сейчас будешь на две трети, – пообещал я. – Святой отец, приступайте ко второй фазе операции.

Священник раскрыл книгу, а я хлопнул себя по лбу.

– Читайте по первой фразе каждой молитвы!.. А элементаль пусть скажет, когда что-то почувствует. Слышишь, парень?

Голос элементаля оставался таким же сухим и безжизненным:

– Да. Начинайте.

Священник заговорил медленно, с чувством, увлекся, я кашлянул и показал взглядом, что эта молитва ни к черту, в смысле мимо, он кивнул, ничуть не обидевшись, перевернул страницу и начал читать вторую, после первой фразы снова перелистнул и прочел несколько слов из третьей.

Я внимательно наблюдал за элементалем. На восьмой или на десятой он вскрикнул, призрачное тело выгнулось, по нему прошли волны, словно в пруд бросили камень.

– Есть! – вскрикнул я. – Святой отец, не останавливайтесь, не останавливайтесь!..

Священник продолжил окрепшим голосом, элементаль вытянулся в струнку и мелко-мелко вздрагивал. Когда священник закончил звонким «Аминь», элементаль как будто вздохнул, выпрямился, словно сбросил с себя тяжесть.

– Я почти свободен… Я почти свободен!

Я повернулся к священнику.

– А есть место, где я могу бросить талисман в горн и расплавить?

– Есть, – ответил священник без колебаний. – Рядом с моей церковью заброшенная кузница. Там жил мой добрый прихожанин, но после его смерти семья снялась и ушла в город… там остались все инструменты.

– Главное, чтобы уголька хватило.

Предполагалось, что все сделаю я, такой молодой и здоровый, но я так неумело сгребал угли, что священник сам разжег горн, мне доверил только качать мехи, а когда угли раскалились докрасна, бросил на них талисман.

Элементаль кричал от боли тонким, как бензопила, голосом, но талисман медленно растекался, и, когда последние буквы стекли, за нашими спинами раздался хлопок, разом потемнело. Священник вскрикнул:

– Он исчез!

– Мы – молодцы, – согласился я.

Он все еще настороженно водил головой из стороны в сторону. Я прислушался, везде абсолютная тишина.

– Слава тебе, Господи… – проговорил священник и перекрестился. – Он сейчас на пути, надеюсь, в свой мир. И пусть там для нас ад, но если для него море расплавленной лавы… родная купель…

Я кивнул.

– Святой отец, вы удивительно прозорливы. Не поверил бы, что человек в такой глуши может развить в себе такое понимание… Впрочем, наши святые отцы изрекли однажды, что мудрость приходит только из глухих сел, а в городах всего лишь получает огранку. Вы сегодня сделали на редкость доброе дело. Он сейчас воссоединился…

– Воссоединился?

– Да. Они существуют как… вы назвали это океаном расплавленной лавы… аналогия очень близка. Там они в блаженном бессознательном состоянии счастья. Но наши колдуны, создавая такие талисманы, научились зачерпывать… или вырывать из того океана отдельные капли и переносить сюда, в наш мир… Здесь эти капли и есть демоны. Понятно, что он не стал задерживаться даже на миг…

Я повернулся спиной к кузнице, свистнул. Священник вскинул брови, я успокаивающе улыбнулся. Через несколько минут послышался треск падающих деревьев, в нашу сторону ударила волна сжатого воздуха, и через мгновение перед нами появился, словно прямо из воздуха, огромный черный конь.

– Это мой, – объяснил я замершему священнику. – Пора возвращаться, святой отец. Надеюсь, нам это дело засчитается как доброе.

Священник вздрогнул, перекрестил меня, затем отдельно – коня, но тот не вспыхнул и не исчез, сказал торопливо:

– Но я на всякой случай проведу остаток ночи в покаянии и разговорах с Господом. Правильно ли мы поступили?

Я вставил ногу в стремя, вдруг полянку перед церковью озарил неземной свет, словно разом вспыхнули десятки неоновых ламп. Перед священником возник элементаль, священник пискнул, отступил и сел на задницу. Элементаль был огромен, светился мощью, в его огромных, как стволы дерева, руках потрескивал большой сундук.

Священник тупо смотрел, как призрачное существо опустило сундук у его ног.

– У вас это ценится, – произнес элементаль шелестящим голосом, но теперь в нем слышалась мощь урагана. – Примите…

– Гм… кхм… – проговорил священник. Элементаль повернулся ко мне.

– А вы, благородный… просто примите мое спасибо. Ибо все другое, как я понимаю, лишь оскорбит человека вашего положения.

Я отмахнулся.

– Пустое! Счастливой дороги! Прими извинение за всех людей.

Он быстро уменьшился, превратился в светящуюся точку и пропал. Священник всхлипывал и крестился. Я подошел к сундуку, крышка искусно отделана золотом и украшена драгоценными камнями. Заскрипела, с неохотой открывая содержимое, я удивленно присвистнул.

Священник спросил слабым голосом:

– Что там?

– Элементаль слишком долго пробыл рабом у людей, – сказал я. – Усвоил, что именно большинство людей ценит больше всего. Надеюсь, святой отец, вы сумеете употребить эти сокровища на благое дело.

Священник смотрел на окованный золотом сундук с опаской и недоверием. Золотые монеты старинной чеканки, драгоценные камни, украшения из неведомых металлов, если это металлы…

– Надеюсь, – ответил он с сомнением. – Однако, если вы не против, я трижды освящу это золото. Неизвестно, сколько людей убито, ограблено, замучено, чтобы собрать такую кучу.

– Да, конечно, – согласился я. – Во всяком случае, это снимет часть тяжести с души.

Он впервые улыбнулся.

– Сын мой, – произнес он кротко, – все молитвы нужны только нам самим, а не Богу или каким-то вещам. Так как, говорите, вас зовут, удивительный человек?

– Ричард Длинные Руки, – повторил я и добавил честно: – Знаете, святой отец, скажу честно, мне малость обидно, что он мне только «спасибо». Все-таки я его на свободу отпустил! А мог бы… эх… Так что не такой уж я и… замечательный. А так нагреб всего, что уже из рук валится, но все равно хапаю, что плохо лежит… А как ваше имя, преподобный?

– Отец Велизарий, – ответил он. – В миру был известен как Этьен Шарле.

– Свидимся, отец Велизарий!

– Благослови тебя Господь, сын мой.

На востоке заалел край неба, когда копыта Зайчика простучали по мосту перед воротами. Сверху удивленно вскрикнули, решетка заскрипела, поднимаясь, я въехал, как и подобает знатному рыцарю, гордо подбоченившись и слегка откинувшись всем корпусом. Навстречу не вышел, а выбежал Мартин. По-прежнему в железе, но без шлема, я видел растрепанные волосы и вытаращенные глаза.

Я помахал рукой и спросил участливо:

– Похоже, ты так и не выспался, Мартин?

Он посмотрел на меня дико.

– Сэр Ричард!.. Как вы это сделали?

Я сказал виновато:

– Что, Зайчик выломал дверь? Он мог не запомнить, с какой стороны ворота…

Мартин проговорил, лязгая зубами, я впервые увидел, что отважный и суровый начальник стражи напуган, как суеверная старушка завыванием ветра в печной трубе.

– Ч-что стена… – проговорил он, едва удерживая прыгающие губы, – он бы и герс снес, если бы я не успел поднять решетку… Но, сэр Ричард… взгляните на юг!

Я взглянул, на первый взгляд все как обычно, длинная зубчатая стена, по которой ходят часовые… нет, сейчас там ни одного, темная на фоне светлеющего неба башня, а на другом конце четырехугольника – вторая…

Челюсти мои сжались, чтобы не выпустить испуганного вопля. Зайчик, повинуясь моей команде, ринулся вперед, копыта простучали по брусчатке, искры вылетают длинные, красивые, конь скачет как по мелководью огненной реки.

Когда я уезжал, на этом месте заканчивали разбирать остатки южной башни. Сейчас на ровном очищенном месте я с трепетом во всем теле увидел странно укороченную башню: как будто ее вершина лежит прямо на земле – широкое каменное кольцо с зубцами, напоминающее гигантскую корону. Камни толстые, массивные, добротные, но какие-то новенькие, как будто только что выплавленные, созданные….

Мартин проговорил за спиной лязгающим голосом:

– Ночью… прямо из земли!.. Ко мне прибежали, кричат… Я был в казарме, глазам не поверил…

Я спрыгнул с Зайчика. Ноги подогнулись, но заставил себя выпрямиться, все на меня смотрят, подошел к каменной громаде, она чуть выше моей головы. Протянул руку, пальцы коснулись шероховатого камня, еще теплого, как подсознательно и ожидалось.

– Все хорошо, – проговорил я громко. – Все правильно!.. А вы что ожидали? Если вы залечиваете свои раны, то почему замок не может?.. Он столько лет смотрит на вас, пора бы уже и научиться!.. Все мы учимся чему-то друг от друга. Так что закройте варежки, все правильно. А ты, лапушка, расти-расти. До прежнего уровня. Молодец, я тебя люблю!

Мартин ахнул, а за ним ахнули и попятились его воины. От моей ладони побежала красная ветвистая молния и тут же растворилась в камнях. Под ногами чуть дрогнуло, заворчало. Слабость вошла в тело и пронзила до самых пят, в глазах помутилось. Пальцы соскользнули по камню, я со страхом подумал, что теряю сознание и падаю, крепко попытался опереться о стену, под ногами приглушенный рык, и тут сообразил, что пальцы скользят потому, что камни уходят вверх, вверх!

Башня поднималась медленно и с достоинством. Каменные блоки поблескивают, как будто осыпанные кусочками стекла, от них пышет жаром, в недрах скального массива формируется эта упорядоченная структура, наверх выдавливается то, что и было запрограммировано…

Я отступил, в теле все еще страшная слабость и очень хочется есть, Мартин опомнился, ударил себя кулаком в бок. Железо глухо звякнуло, он проговорил с нервным смешком:

– Так это вы ей велели… появиться?.. Сэр Ричард, ну и напугали вы нас!

– Правда? – спросил я.

– Ну да! Что ж не предупредили, мы бы не так тряслись…

Я сдвинул плечами.

– Да некогда было. Это я уже за тридевять земель вдруг вспомнил, что теперь дорога вовнутрь открыта Касселю или Лангедокку. Да всем открыта. Вот и того… ну, сам понимаешь… на расстоянии.

– Нет, – признался он честно, – не понимаю. Все слышали, конечно, что эту крепость не выстроили, а вырастили из скал Древние Ярлы, но это ж в те времена, а мы живем в эти! То Древние Ярлы, а то мы!

– Мельчает народ, – согласился я. – Раньше и снег был белее, и трава зеленее, а сейчас что? Тьфу. Ну ладно, приди в себя. Что тут странного, что замок слушается хозяина? Самая паршивая собака и то зализывает раны!.. Давай рапортуй, как Сивка-Бурка, какие новости за время моего отсутствия? Какие происшествия?

Он все еще вздрагивал и оглядывался на башню, но я встал так, чтобы он не видел, как масса упорядоченного камня продолжает медленно выдавливаться из скального массива.

– Происшествия? Ваша милость, какие происшествия? Как только Его Величество отбыли, все попадали и спят без задних ног. Только несколько верных стражей и бодрствуют… да и то потому, что пинаю. Вот ждем возвращения Его Величества. А как получилось, что вы внезапно исчезли из замка… а теперь возвращаетесь уже на коне?

Я сделал неопределенный жест рукой.

– Ты даже не можешь предположить, что я выскользнул незаметно за ворота?

– Не могу, – ответил он твердо.

– Почему?

– Я сам подбираю часовых, – подчеркнул он. – И время от времени проверяю.

Я вздохнул.

– Я не встречал лучшего начальника стражи. Правда! Мартин, прошу тебя, доверяй мне. Я не сделал ничего дурного, более того…

Он впился в мое лицо острыми, как наконечники стрел, глазами.

– У вас были трудности?

Я вздохнул.

– Соблазн был, дорогой Мартин! Такой соблазн, какой еще никогда – никогда… Я даже не понял до сих пор, то ли я святой, то ли полный дурак.

Он наконец усмехнулся.

– Вы не святой, но и не дурак.

– А кто?

Он покачал головой.

– Вы – мой господин, это я знаю твердо.

Я отмахнулся.

– Ладно, уклонист. Пойду малость отряхну пыль со своих рамен и чресел. Кстати, как с герцогиней?

Он помрачнел, глаза потемнели.

– Настоящая хозяйка. В первую очередь думает о замке, людях. Дочери еще ничего не знают!.. Гости уехали, теперь обе гуляют по замку без боязни, что их обидят в их же доме. Щебечут, бедняжки.

Я развел руками, вздохнул.

– Знаешь, Мартин… Не хочу загадывать далеко вперед, но вполне вероятно, что однажды протрубит рог, ворота распахнутся, герцог въедет под арку целый и невредимый.

Он вздрогнул, впился в меня острым взглядом.

– Вы… что-то знаете?

– Видение у меня, – ответил коротко. – Паладины могут зреть будущее.

Едва открыл дверь в покои, Пес напрыгнул на грудь, прижал к стене, стоя на задних лапах и упершись передними мне в грудь. Я тщетно пытался увернуться от обжигающего языка. В коридоре простучали каблучки, ехидный голосок крикнул издали:

– Видишь, Даниэлла, эти провинциалы с Севера умеют целоваться только с собаками…

Я оглянулся, леди Дженифер и леди Даниэлла шествуют красиво и чинно, взявшись за руки, яркие и свеженькие, как наливные яблочки. Дженифер смотрит дерзко, беленькие зубки блеснули не столько в улыбке, словно в страстном желании вцепиться, как питбуль, и повиснуть, поджав лапы, а леди Даниэлла кротко улыбнулась, мягко и застенчиво, словно извиняясь и за сестру, и за то, что вообще существуют.

– Откуда ты знаешь, – мягко упрекнула она сестру. – Может быть, у сэра Ричарда все не так…

– А как? – спросила Дженифер. – Хочешь сказать, что у него, как у людей, могут быть жена и дети?

Они уже прошли мимо по коридору, надменно задирая мордочки, я сказал в прямые спины:

– Знаете, юные леди, чем отличается собака от жены?! Даже через годы собака всегда рада вашему приходу!

Даниэлла шагнула было дальше, но Дженифер остановилась, будто я натянул невидимые вожжи. Повернулась, прекрасная в разгорающемся гневе, и когда это я успел ее разозлить.

– Вы очень галантны, сэр Ричард!

– Да, – ответил я гордо, – с женщинами говорить умею!.. Все мы читали Ницше.

– Это в ваших коровниках так разговаривают?

Даниэлла робко подергала ее за рукав.

– Дженни, пойдем… Мама ждет!

Дженифер, не обращая внимания на сестру, произнесла с невыразимым презрением:

– Вы с прислугой или со скотниками учились так разговаривать?

Я подумал, кивнул:

– Да, со знатными. И с механизаторами. Знаете, леди, просто я не люблю женщин, знающих себе цену, – у меня нет таких денег! А вот эта собачка… дай поцелую… меня любит искренне, честно. И всегда будет любить. Даже если стану совсем бедным!

Дженифер наконец заметила, что сестра пытается ее сдвинуть с места.

– Да-да, идем. Сэр Ричард очень любит поспать.

Они ушли, я машинально чесал Пса за ушами и не мог понять, что же показалось странным в интонации и словах Дженифер, пока не вспомнил, что это же я сам сказал элементалю, когда отправлялся с ним на поиски святой воды и священника. Похоже, как-то услышала… Тогда другой вопрос: что она сама делала в пустых переходах поздно ночью?

Глава 11

Я ждал сигнала гонга на завтрак, когда со двора донеслись крик, шум, конское ржание. Бросился к окну, через дальние от моей западной башни южные ворота въезжают богато одетые всадники. Во главе король, рядом массивная фигура Вирланда, который Зальский, по двору носятся всадники, зачем-то поторапливая местных.

– Жди, – велел я Псу, – я скоро.

В коридоре пусто, с отбытием короля Мартин убрал стража, я быстро пробежал вниз, во дворе слуги хватают коней под уздцы, помогают всадникам покинуть седла. Я сразу заметил победный взор, брошенный королем в мою сторону, сердце сжалось. Вирланд увидел меня, в его взгляде я не прочел враждебности, но уловил нечто обрекающее, крайне недоброе.

Джулиан, донельзя счастливый, ринулся к королю и заверил, что для пира в честь возвращения Его Величества все готово, не изволит ли оно проследовать прямо в зал или же возжелает сперва слегка отряхнуть пыль…

Король задержался со свитой во дворе, ему что-то объясняли и указывали на южную башню. Высокая, блестящая, из новенького камня, она победно горит в утренних лучах, а зубчатая башенка еще больше похожа на королевскую корону.

Подозвали Мартина, мне от двери не слышно, о чем речь, но Мартин показал себя в лучшем виде: сдвигает плечи, делает вид, что все так и было, а что случилось, ах башня, ну так и должно быть, ведь даже самая паршивая собака зализывает раны, а это же древний замок, чего вы хотите, Ваше Величество…

Я наблюдал, как они шумной и донельзя пестрой толпой втягиваются в восточную башню. Вирланд задержался встретить герцогиню, она вышла во двор в строгом темном платье, поклонился ей и, взяв под руку, что-то долго нашептывал в ухо. С десяток рыцарей, сопровождающих главнокомандующего, почтительно ждали в сторонке, поглядывали с интересом.

Запыхавшийся Мартин подбежал, как я обратил внимание, не к герцогине или Вирланду, а ко мне, доложил торопливо, что две трети своих солдат послал охранять южные ворота и стену с той стороны. Я помрачнел еще больше, старый ворон зря не каркнет, чует. Да и я чую, что королю даже не понадобилось объезжать всех мелких властителей «зеленого клина».

– Уведи леди Изабеллу, – шепнул я Мартину. – По дороге расскажешь, почему башня вдруг выросла. Но сейчас уведи! Если я не узнаю, что задумал король, мы погибли.

Мартин кивнул и деревянными шагами отправился выполнять несвойственное старому солдату задание. Я надел на лицо самую беспечную улыбку и пошел следом, кивнул Вирланду, как приятелю, спросил легко:

– Как поездка? Все удачно?

Он недобро улыбнулся.

– Даже более того. Многие вопросы были решены в одно касание. Всегда бы все решалось так просто.

– Прекрасно, – поздравил я, Мартин уже отвел герцогиню в сторону и что-то нашептывает, я спросил чуть серьезнее: – Я знаю, что многие сложные вопросы имеют на самом деле очень простые и легкие, хоть и неправильные, решения. Ошибок не наделаете?

– Нет, – ответил он тоже серьезно. – Я даже удивляюсь, что не решили сразу. Сэр Ричард, не буду вас обманывать, вы мне в какой-то мере нравитесь. Я же говорю вам, что возвел бы вас в баннерные рыцари, что дало бы вам право водить отряды под собственным знаменем… Может быть, примете предложение? Взгляните, вон меня ждут двенадцать знатнейших рыцарей королевства, я могу всех их дать вам в отряд. А здесь вам делать уже нечего, все решено. Вам не поможет даже эта чудом восстановленная башня.

– Она не просто восстановлена, – напомнил я. – Была рухлядь, что развалилась бы от первого же толчка. Теперь ее не разрушить никаким тараном.

Он посмотрел мне в глаза.

– А что насчет ворот?

– Вы имеете в виду южные? – спросил я. – Да, они уступают по крепости северным, однако если над ними поставить лучников, метателей камней, пару чанов с кипящим маслом…

Он покачал головой.

– Забудьте. Да-да, забудьте о героическом сопротивлении, сэр Ричард. Я же сказал, вы мне нравитесь, но вы пока еще не стратег. Я вам покажу, как это выглядит на самом деле. Ввиду нелепой гибели герцога замок без надежного хозяина. Вас ни король, ни все местные лорды хозяином не признают. Король встретился с лордом Лангедокком, лордом Касселем и еще тремя наиболее влиятельными сеньорами, поинтересовался насчет некоего Ричарда Длинные Руки, который называет себя сыном герцога Готфрида. Вас не признали его сыном, сэр Ричард! Не важно, как оно на самом деле, важно то, что не признали. Его Величество и лорды «зеленого клина» договорились, что крепость переходит под совместное управление. В замок завтра войдут отряды Лангедокка, Касселя, леди Элинор – им всем по башне, а в казарме разместятся небольшие отряды других лордов, которые помельче…

– Понятно, демократия, – сказал я. – Сейчас у вас, как принято у хороших домах, грандиозный пир в честь прибытия? Хорошо. У меня только одна просьба… очень серьезная.

Его глаза сузились, он проговорил настороженно:

– Слушаю.

– Вы же понимаете, что это плохо кончится. Попытайтесь остановить короля.

– Зачем? – спросил он с некоторым удивлением.

– Мне показалось, что вы заботитесь о леди Изабелле…

Лицо его стало жестким, он выпрямился. Голос прозвучал с неприятным металлическим оттенком:

– У меня несколько другие планы по поводу леди Изабеллы.

Я сказал настойчиво, но сам чувствовал свою растущую растерянность:

– Это плохо кончится. Вам это надо?

Вирланд ухмыльнулся.

– Обстоятельства поменялись, дорогой сэр Ричард. В данном случае будет просто бунт против властелина этих земель. Посмотрите вокруг. Ваших людей здесь нет, со мной только горстка, но в этой горстке – двенадцать рыцарей, сэр Ричард! Боюсь, вас сомнут быстро…

Я не стал осматриваться, уже учел, сколько их и кто где стоит, прошептал жарко:

– Король сейчас уже садится за стол, напивается мертвецки… и что же, сразу оглашает свое решение передать замок в руки коалиции?.. Это повредит его репутации, если в таком виде попробует творить правосудие. Уговорите отложить до утра.

Он хмыкнул:

– Что-то до утра изменится?

– Решения трезвого короля труднее оспаривать, – ответил я уклончиво.

Вирланд подумал мгновение, кивнул, я задержал дыхание, только бы сумел настоять, король туп и упрям, как среднеазиатский варан, но все же прислушивается к предостережениям. За трон вцепился руками, зубами и обвил хвостом.

– Хорошо, – сказал Вирланд, глаза испытующе изучали мое лицо. – Вы так просто не сдаетесь, сэр Ричард? Не знаю, на что надеетесь, но попробую уговорить Его Величество обнародовать свое решение завтра утром. На свежую голову.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Уверен, вы не пожалеете.

Он высокомерно ухмыльнулся.

– Сэр Ричард!.. Я – главнокомандующий всеми королевскими силами. Не думаю, что я замечу разницу, благодарен мне какой-то рыцарь из двадцати тысяч в этом королевстве или нет.

Небо покрылось нежно-алым, будто робкая утренняя заря, закатное солнце опускается к горизонту непривычно мелкое и желтое. Так и ушло за темную зубчатую стену, словно по небесному своду сполз яичный желток, а небо, не ставши пугающе багровым, полиловело, проступили первые звезды, фиолетовость перешла в черноту.

Я дергался, высчитывал уже не минуты, а секунды. Герцогиня меня избегает из-за этого непонятного воссоздания южной башни, впервые ощутила, что замок признает меня больше хозяином, чем ее, дочери заперлись в своих покоях и дрожат, как испуганные мыши. Вельможи распоясываются все больше, теперь даже Вирланд их не сдерживает.

Из окна моих покоев чернеет немалый кусок неба с тусклыми звездами, лунный свет падает наискось широкой полосой. Пес лег у порога и захрапел, бесстыдно раскинув лапы, жарко ему, видите ли, я осторожно переступил, приоткрыл дверь. Он вскочил, я сказал тихо:

– Бди!.. Приступаем к решающей фазе операции.

В коридоре на этот раз пусто, все способные носить оружие на южной стене. Честный Мартин еще не знает, что никто штурмовать крепость не будет, она уже сдана, завтра в те ворота войдут победителями люди Лангедокка, Касселя, леди Элинор и прочих-прочих, коим несть числа.

Впереди послышались легкие крадущиеся шаги. Я вжался в стену, отступил за некое архитектурное излишество, а в глубине коридора показалась согнутая фигура. Человек передвигался очень быстро, я едва слышал его шелестящие шаги. Подойдя к дверям моих покоев, он вытащил нечто завернутое в платок, блеснул гранями сосуд, нагнулся и начал вытаскивать пробку.

Я подкрался сзади, хотел схватить за горло, но кто знает, что за гад, ударил молотом без размаха в спину. Сухо хрустнуло, человек охнул, я подхватил выпавший сосуд. Он опустился у двери, я повернул к себе лицом, впервые вижу, кто-то из челяди королевской свиты.

– Ну, – прошипел я, – кому не терпится отправить меня на тот свет?

Он слабо шевелил губами, лицо заливала смертельная бледность. Я выдернул наполовину освобожденную пробку, поднес ко рту незнакомца и, сунув горлышко между зубов, запрокинул. Мы оба услышали бульканье, убийца задергался, захрипел, руки повисли, голова откинулась.

Я не успел отступить, когда вдруг впереди в призрачном столбе лунного света возникла такая же призрачная фигура. В следующий миг полностью вышла из стены, вся светящаяся, как медуза в тропической воде, медленно пошла по коридору в мою сторону.

Я вжался в стену, замер, надеясь, что привидение пройдет, меня не заметив. Призрачная фигура в самом деле плыла тихо и плавно мимо, однако, когда я уже перевел дыхание, вдруг остановилась, легкое покрывало красиво развевается под дуновением незримого ветерка, тоже призрачного, я вздрогнул, когда в мою сторону обратилось прозрачное, словно из дистиллированной воды, лицо.

– Кто…

Я торопливо пролепетал:

– Я так, ничего… просто погулять вышел…

Она перевела взгляд на распростертую фигуру. Только сейчас я заметил, что на поясе неудачливого убийцы висит длинный нож, а пальцы уже сжали рукоять.

– Вы неподражаемы, граф Дастин, – прошелестел голос призрачной женщины, – но ваше увлечение этой распутницей вас погубит…

– Любовь – это торжество воображения над интеллектом, – пробормотал я осторожно, – Говоря проще, любовь – зла.

Призрак покачал головой.

– Ах, граф, граф… Любовь как ветрянка – все ею болеют, но у таких, как вы, оставляет шрамы на всю жизнь.

Я развел руками.

– Если бы только шрамы.

– Но разве…

Призрак прервал себя на полуслове, подплыл ближе, всмотрелся. Я застыл, вот сейчас уличит самозванца, однако прозрачная женщина прошептала медленно, будто сама испугалась:

– Граф… вы… но ведь вы живы?

Я снова развел руками.

– Жизнь… И кто ее такую придумал…

– Но… как?

– Смерть – это спокойствие, – промямлил я. – За спокойствие надо платить. Жизнь и есть плата.

Она произнесла все так же потрясенно:

– Да, ваша жизнь была очень… неспокойной. И вот теперь… да? Вы в самом деле должны? Не понимаю, это наказание или подарок?

Я сказал уныло:

– Если бы можно было начать жизнь сначала, я бы ее вовсе не начинал. Но раз уж так получилось, увы…

– Я вас предупреждала, граф, – произнес призрак, – а вы мне тогда: у меня все получится, леди Клэр…

– Ах, леди Клэр, – сказал я, – но что делать? Вот приходится…

Она не сводила с меня глаз, сквозь которые я видел противоположную стену.

– Но как вы сумели из Мира Танатоса?.. Или это сам Хронос вызвал вас… но чем вы расплатитесь? Неужели пообещали отдать ему всю апирею?

Я затряс головой.

– Что вы, прекрасная леди Клэр!.. Как могли такое подумать? Вы же знаете, как далеко… это упрятано?

Она промолвила очень тихо:

– Вы имеете в виду глубоко?.. Но если вы теперь в мире живых, то достать для вас не составляет труда. А если учесть, что вам апирея в мире Танатоса ни к чему, то вы вполне могли пойти на сделку с Хроносом.

– Нет-нет, – заверил я поспешно, очень уж не нравится ее строгое лицо и еше более строгий голос. – Закон запрещает.

– Закон? Какой закон?

– Который внутри нас, – объяснил я туманно. – Другие времена, другие правы, восхитительнейшая леди Клэр. Сейчас правы те, которые раньше были не правы. А которые были правы, теперь уже не правы. Можно подумать, что стали левыми, но на самом деле совсем напротив – ультраправыми. Я доступно объясняю?.. Из правых выходят только ультраправые, как из левых получается вполне послушная челядь.

Она вздохнула.

– Вы рассуждаете совсем как герцог Гельмгольд. Темно и непонятно, хотя очень интересно. И еще вы так мужественно вскидываете подбородок! А мне вот и поговорить не с кем, хотя обречена, представляете, появляться здесь каждое полнолуние…

– Со мной же получилось, – вырвалось у меня, я спохватился и прикусил язык. – Простите…

Она печально вздохнула.

– Вы – свой, потому я с вами могу. А с остальными нет, они живые!

– Я тоже, – пробормотал я. – Живой… пока еще.

– Вы – наш, – возразила она, – побывали в нашем мире, потому можете общаться, а остальные меня даже не видят!

Обида и недоумение сквозят в ее голосе, но не в этом ли наказание, что вот такая красивая и блистающая, а наряды и макияж показать некому. Народу полно, но смотрят мимо, восторгаются какими-то худосочными дочками герцога, у которых и платья – тьфу, и прически – дурость, и украшения поддельные, и ноги кривые…

Я отвесил изысканнейший поклон, помахал незримой шляпой и сказал куртуазно:

– Ах, леди Клэр!.. Многое изменилось, а я тоже изменился. Вы мне никогда не казались такой восхитительной, как сейчас. Я даже не знаю, что на меня нашло… Ах-ах, я должен бежать дальше, чтобы не наговорить лишнего. У меня очень срочное дело. Очень. А когда вернусь, поболтаем. Или в следующее полнолуние… столько там до него?

Отступив, я быстрыми шагами пошел к лестнице, сбежал в холл и выскользнул во двор. Пахнет конскими каштанами, часть коней у коновязи мерно хрумают овсом, темный купол неба выгнулся пугающе высоко, словно пузырь, раздуваемый теплым воздухом. У башни по диагонали через двор полыхает красным огнем смола в бочках, с обеих сторон двери – смолистые факелы, отсюда слышно, как потрескивают, видно, как роняют темные кипящие капли.

Задействовав все чувства, я прижимался к стенам, прятался в ниши, за статуями и колоннами, но проник через холл, где пятеро слуг и оруженосцев бросают кости, поднялся по широкой лестнице на второй этаж, переждал толпу гуляк, взбежал на третий этаж, снова затаился, пока прошли подвыпившие вельможи, долго держал взглядом дверь королевских покоев, на них щит с его гербом, высчитывал шаги двух стражей, что ходили взад-вперед перед дверью.

Семь шагов вправо, семь шагов влево, это не густо, если учесть, что я затаился почти у лестницы и мне до двери не меньше десяти шагов. Оба в добротных доспехах, одновременно парадных и боевых, чуть ли не турнирных, что отличаются повышенной толщиной и прочностью, из-за чего шагают медленно и величаво, настоящие королевские стражи – высокие, красивые, яркие, внушающие уважение и даже почтение.

Я просчитал трижды их шаги, так же трижды мысленно пробежал до двери, выждал, и когда стражи, встретившись у двери, развернулись и пошли в противоположные стороны, я выскользнул и ринулся на цыпочках, но со всей скоростью, которую смог развить, к двери.

Отворилась без скрипа, я проскользнул в щель быстрее, чем сделал бы убегающий от собак кот, прикрыл и двумя гигантскими прыжками оказался на ложе. Король отшатнулся, вытаращил глаза.

Я прижал острие ножа к его дряблому горлу.

– Тихо!..

Он пролепетал в ступоре:

– Что за…

Я щелкнул пальцами. В комнате возник Красный Демон. Зловещий алый свет огней ада растекся по всему помещению. Лицо короля залила смертельная бледность.

– Стража…

– Не придет, – прервал я. – Этот демон уничтожит всех ваших людей во мгновение ока! А души утащит в ад. Это доступно?.. А теперь, Ваше Величество, настал час. Мне насточертели все эти дурацкие попытки избавиться от меня. Вот теперь я собираюсь избавиться от тебя… набитый дурак.

Он хрипел, я чуть отнял лезвие, другой рукой с силой ударил его в лицо. Король булькнул и завалился навзничь. Второй удар разбил ему губы, третий рассек бровь, у короля вид стал, как у боксера на ринге, уже нокаутированного, но я такой паладин, что могу и лежачего, в моем королевстве это в порядке вещей, прикрываемся благородным термином восточных единоборств, еше несколько раз с превеликим удовольствием вмазал в харю.

Наконец он вжался спиной в спинку и смотрел то на Красного Демона, то на меня расширенными в ужасе глазами.

– Нравится? – поинтересовался я. – Давно не получал по морде? Когда других вот так – просто забавно, да?.. Когда головы топором, когда вешают, четвертуют – хаханьки?.. Вот что, ублюдок, мое терпение кончилось. Прямо сейчас выходишь и собираешь своих прихвостней и… отсюда, понял? Во всю прыть! Соври, что прибыла срочная депеша. Больше я тебе шанса не дам. Увижу второй раз, просто убью, понял?.. Не по морде, как сейчас, а просто убью.

Он вздрогнул, когда я ухватил его за бороду и замахнулся ножом, но лезвие отхватило только бороду. Правда, зато под самый корень. Я зачем-то сунул эту отвратительную шерсть в карман. Рука короля дернулась к подбородку, но не решился ощупать то, что осталось на месте великолепной бороды.

– Я… я… – пробулькал он, – сейчас же…

– Ну? – сказал я грозно и повел глазами в сторону неподвижного демона. – Что «сейчас же»? Стоит мигнуть, этот мой слуга разнесет весь замок в пыль! А если прикажу, чтобы всего лишь сожрал короля и унес душу к себе в ад, а там чтобы заставил говно жрать…

Король задрожал, распухшее лицо, несмотря на кровоподтеки, ухитрилось стать белее бумаги. Я добавил, как будто только что вспомнил:

– Твой колдун и его помощники уже в аду. Могу показать, в какой котел с кипящей смолой я их засадил… хотя нет, сразу же сдохнешь!

Я повернулся к Красному Демону и, за миг до того, как тот должен исчезнуть, сказал небрежно:

– Стань незримым и следи за ним, пока не покинет замок! Задержится – тащи в тот же котел, куда по моему приказу засунул его колдунов.

Демон исчез, вместе с ним пропал зловеще-багровый отблеск на стенах. Я вопросительно посмотрел на короля. Не в силах вымолвить слова, он часто закивал. Я некоторое время испепелял его пронизывающим взором, затем отступил и нарочито неспешно вышел, показывая, что хозяин положения в замке по-прежнему я, несмотря на всю его свиту, рыцарей, охрану и всезнающего Вирланда Зальского.

Глава 12

Ночной двор наполнился криками, заметались оранжевые блики на стенах и булыжнике. Из башен выбегают с факелами, я слышал крики о темных оборотнях, о призраках, огромных троллях, что ухитрились напасть на самого короля, но тот сражался доблестно и обратил их в бегство. Везде звенело железо, красные огни вспыхивали на обнаженных мечах, на топорах, на шлемах, панцирях и конской сбруе.

Прогремел могучий голос Вирланда, главнокомандующий прокричал, что Его Величеству пришла срочная депеша, в столице требуется немедленная помощь, потому выступаем сейчас же, все по коням, повозки оставим здесь, нам они не нужны…

Испуганные слуги торопливо зажгли все факелы на стенах, а перед башнями вспыхнула смола в бочках. Двор осветило красным зловещим огнем. Король и самое ближайшее окружение вихрем промчались верхами под узкой аркой северных ворот, рискуя ободрать ноги в стременах о каменные стены.

Из донжона выбежали встревоженные леди Изабелла и леди Дженифер. Герцогиня сразу же заметила меня, хотя я предельно скромно держался в сторонке от входа и очень застенчиво старался не привлекать внимания. Я видел, как ее лицо мгновенно напряглось, движения замедлились. Слуги и оруженосцы гостей носятся, сбивая друг друга с ног, на герцогиню никто не оглянется, она несколько минут смотрела на суматоху, затем ее царственная голова медленно повернулась в мою сторону.

– Сэр Ричард…

Я сделал шаг к ней, поклонился.

– Мое почтение, леди Изабелла.

Она всматривалась в мое, надеюсь, красивое в своей мужественности лицо, красный свет факелов пляшет на моих доспехах, а у меня нижняя челюсть заныла от попыток выдвинуться еще дальше. Голос ее прозвучал достаточно властно, только мое чуткое ухо уловило нотки растерянности:

– Вы знаете, что происходит?

– Да, ваша светлость.

– Сэр Ричард, – напомнила она, – так ко мне обращаются слуги. Для вас я леди Изабелла.

– Да, леди Изабелла.

– Что происходит?

– Его Величество, – ответил я почтительно, – убирается по своим государственным делам. В великой спешке. Что значит крупный государственный деятель! Сразу оставил все личные дела, выпустил зверей, чтобы двигаться налегке, оставил пьянство… Не совсем, конечно, ибо что за мужчина, если не пьет, но…

Она всматривалась в меня, в глазах недоумение и недоверие сменилось беспокойством.

– Ох, сэр Ричард! Я боюсь и подумать, что вы как-то причастны…

Она запнулась, я подсказал:

– К поспешному отъезду по государственным делам?

– Да, – подтвердила она со вздохом, – именно по государственным.

– Мы все к этому причастны, – ответил я дипломатично. – И ваши дочери, что не выразили радости от щедрого предложения Его Величества выйти замуж за придворных, и я, когда отказал ему в праве распоряжаться вами и всем замком, и даже вы, леди Изабелла…

– Я?

– Разве вы ликовали, что ваших дочерей выдают замуж, даже не интересуясь мнением их родителей? Леди Изабелла, как бы вы ни держали лицо и герцожье спокойствие, ваше неприятие происходящего достаточно заметно. Даже очевидно. Это видно даже слугам, что… хорошо.

Она спросила настороженно:

– Почему?

– Слуги должны не только чтить хозяев, – сказал я, – но и уважать, иначе перестанут слушаться. Эти нахальные и назойливые гости у всех уже в печенках. Думаете, слуги от них не наплакались?

От горящих факелов во дворе море огня, заскрипели ворота конюшни. Несколько человек, толкаясь, с криками поспешно выводили под уздцы испуганных лошадей. Конюхи, отчаянно рассыпая проклятия, выволакивали роскошную королевскую повозку и запрягали в нее коней. Дженифер смотрела большими круглыми глазами, щеки чуть побледнели, но в глазах я видел ослепляющую радость.

Мелькнуло розовое платье Бабетты, она дважды порывалась к нам, но в водовороте тел ее всякий раз отшвыривало, наконец двое дворян затолкали ее в королевскую карету, кучер тут же взмахнул кнутом, устрашенные кони понесли к распахнутым воротам.

Подбежал Мартин, коротко поклонился, неуклюже распределяя поклон между мной и герцогиней. Леди Изабелла заметила, нахмурилась, покосилась в мою сторону. Я как раз старался дать взглядом понять Мартину, что все почести нужно отдавать только герцогине, а я так, пришей кобыле хвост. Мне достаточно и скромной роли серого кардинала. Настолько серого, что и от стены не отличишь.

Герцогиня нахмурилась сильнее, Мартин проговорил скороговоркой:

– Сэр Вирланд просит дать им трех хороших коней.

Герцогиня уже открыла было рот, но я спросил резко:

– С какой стати?

– У них не успели отдохнуть.

– Успели, – возразил я. – Не стоит показывать, что мы так уж ликуем их уходу, что готовы все отдать… К тому же они заморили коней, когда ездили к враждебным нам Касселю и Лангедокку. Мы помним этот недружественный жест. Передайте, что леди Изабелла отказывает! Нет, леди Изабелла слишком добра, она никому отказать не может, если вы меня правильно понимаете, а вот сэр Ричард отказывает в грубой извращенной форме! И напоминает, что у вас, мол, и так коней больше, чем нужно, – клетки-то пустые. Можете в этом месте ехидно улыбнуться, но только чуть-чуть, а то их удар хватит. Так все и передайте. С мимикой. Сэр Вирланд поймет. И даже вспомнит кое-что из нашего прошлого разговора.

Я видел на роже Мартина торжествующую улыбку. Догадывается, что коней Вирланд хочет взять вовсе не потому, что они нужны, просто постоянно и во всем стремится продемонстрировать власть, оказать давление, прощупать податливость оппонента.

Он торопливо удалился, пока взбешенная герцогиня не отменила мой приказ. Дженифер в испуге смотрит то на меня, то на мать, сказала быстро:

– Вы политик, сэр Ричард! Холодный, как жаба. Есть такие толстые отвратительные жабы, я сама видела, как они сидят-сидят на болотной кочке, а когда мимо проскачет бедный кузнечик, то р-р-р-раз!.. и хватают без промаха.

Я поклонился.

– Спасибо за комплимент, леди Дженифер. Могу сказать только, что и я вас люблю.

Герцогиня перевела дыхание, словно сглотнула раскаленный камень, которым собиралась плюнуть в меня, посмотрела на обоих холодно и произнесла ледяным, будто заснеженная вершина Хребта, голосом:

– Если кому понадоблюсь, я в своих покоях. Думаю, Его Величество, отбывая в такой спешке, вовсе не планирует со мной прощаться.

В третий раз с тяжелым надсадным скрипом поднялась решетка, масса всадников двинулась сплошной лавиной, простучали копыта. Кони ржали в тревоге, животным передался страх, охвативший людей. Почти вся пестрая толпа протиснулась под узкой аркой ворот, посредине двора остались две исполинские повозки: одна с восемью колесами на каждой стороне, вторая – с тремя.

Вирланд садился на коня в числе последних, уже положил ладони на седло, готовясь вскочить, но оглянулся на уходящую к воротам башни герцогиню, впервые я увидел, как леди Изабелла горбится, вид у нее донельзя, сломленный. Вирланд побежал за ней, ухватил за руку и опустился на колено, совершенно не обращая внимание на меня, на дочерей, на замерших Мартина, Джулиана Дейза. Я не услышал, о чем он говорит, однако лицо герцогини сперва вспыхнуло румянцем, как у юной девушки, затем его сменила смертельная бледность.

Вирланд говорил горячо, прижимая ладони к сердцу, кивнул в сторону открытых ворот, герцогиня отрицательно покачала головой. Он указал на темную громаду южной башни, зубцы как раз вспыхнули ярко-оранжевым огнем, словно загорелось железо в кузнечном горне. Вирланд заговорил горячо и быстро, вижу по губам, герцогиня качала головой, он ухватил ее руку и припал к пальцам губами. Она попыталась высвободить, но вяло, а затем, к моему изумлению, вторая рука опустилась на голову Вирланда, пальцы зарылись в его коротко подрезанные, седые волосы.

Мартин подбежал по взмаху длани Вирланда, тот ему что-то сказал коротко. Я видел, как Мартин отшатнулся, повернулся к герцогине. Она замедленно кивнула. Мартин выпрямился, бросил ладонь на рукоять меча и что-то сказал такое, от чего на губах герцогини появилась слабая улыбка. Мартин прокричал своим воинам, моментально появилась еще одна лошадь, уже оседланная.

Вирланд подсадил герцогиню в седло, она, к моему изумлению, сразу же разобрала поводья и повернула коня в сторону распахнутых ворот. Мартин проследил, как Вирланд и герцогиня стремя в стремя проскочили под аркой, взмахнул рукой, металлическая решетка с грохотом опустилась. Мартин во главе отряда дворцовых латников остолбенело смотрел им вслед.

Я наконец сдвинулся с места, моя хата с краю, это не я виновник всей суматохи, сейчас буду спрашивать, позевывая, а что случилось и почему это все не спят.

Мартин подбежал, весь сияющий от ушей до пят. глаза горят восторгом, прокричал издали:

– Сэр Ричард!.. Лорд Ричард!.. Прошу принять от меня присягу в верности!.. И позволить служить вам так же преданно и верно, как служил вашему отцу и благородной леди Изабелле!

Я спросил оторопело:

– Э-э, Мартин, ты че такое пил?

Он опустился на одно колено и сказал снизу вверх, преданно глядя в мое лицо:

– Лорд Ричард, леди Изабелла изволила уехать с графом Вирландом. Она приняла его предложение стать ему женой и скрасить ему одиночество после смерти его супруги. Сэр Ричард, леди Изабелла поступила как истинный мудрый правитель! Она разом решила все вопросы и развязала все узлы. Теперь вы – властелин этого замка, который по вашему желанию даже башню восстановил… а также вы – старший в роду. Никто не усомнится в вашем праве отдавать приказы, как и в праве выдавать своих сестер замуж!

Я жестом велел подняться, Мартин смотрит глазами преданного пса, даже мой Бобик никогда не смотрел так влюбленно, хорошо, что у Мартина нет хвоста, а то свой панцирь измял бы могучими ударами по бокам.

– Леди Изабелла, – проговорил я ошалело. – Леди Изабелла?.. Вот такой финт?.. Она что… в самом деле?

– Представьте себе, сэр Ричард!

– Э-э-э… рухнулась?

– Сэр Ричард, – сказал Мартин с прежней влюбленной настойчивостью. – Она – светлый ум! И глубокий. Ну, кто, как не вы, способны лучше всех управлять замком? Герцогиня это понимала, но не могла же она передать его вам? Сами знаете, не могла. А сейчас…

Я сказал растерянно:

– Да-да, скажи еще, что для того и уехала с графом! Ну герцогиня, ну государственница… Такой финт, такой финт… От кого угодно мог ждать, но не от нее.

Он взглянул мне в глаза быстро, отвел взгляд, но умному достаточно, я успел прочесть, что да, глубокий и расчетливый ум, но в этих расчетах осталось место и для своего личного счастья. Она выполнила долг гражданки, женщины и герцогини: родила троих здоровых детей, плечом к плечу с мужем бдила и укрепляла, а вот сейчас, когда дети выросли и можно переложить на их плечи все заботы, можно скромно удалиться и чуть-чуть успеть пожить для себя лично, а то все для страны, для государства, для общества. Граф Вирланд, кстати, тоже послужил немало, дети оперились и выпорхнули из гнезда, теперь сами могут его защищать, как раньше защищал их он, так что остаток дней можно для себя… А дни для себя только тогда чего-то стоят, если с любимым человеком.

– А ты и рад, – упрекнул я Мартина.

– Рад, – ответил он честно. Возразил себе тут же: – Да что рад, счастлив!

– Свинья, – сказал я искренне.

– Свинья, – согласился он охотно. – Эх, сэр Ричард, здесь работы – непочатый край. С вашей силой и талантами столько всего можно…

Я выставил ладони.

– Нет уж, нет уж. У меня другие планы. Надеюсь, сегодня никто не сунется?..

Он насторожился, лицо вытянулось.

– Сэр Ричард! Что вы задумали?

Я загадочно улыбнулся, подмигнул и пошел к распахнутым дверям башни. Дженифер все еще стоит там, где ее оставила мать, лицо бледное, глаза вытаращенные. Посмотрела на меня, перевела взор на опущенную решетку северных ворот. Руки молитвенно прижала к груди. Я услышал, как с ее бледных губ сорвался едва слышный шепот:

– Неужели они уехали? Неужели в самом деле уехали?

– Успокойтесь, – сказал я легко. – Уехали, уехали. Только что на вашу маму нашло?

Она вздрогнула, плечи зябко передернулись. Я едва удержался от страстного желания ухватить ее за хрупкие плечи и прижать к своей широкой, надеюсь, груди.

– Мама… – прошептала она, – мама его любила… очень давно. Но только простолюдины могут руководствоваться в браках, как и животные, чувствами, а люди высокого ранга… словом, маму выдали за молодого герцога. Однако я никогда бы не подумала, что мама так вот решится… Нет-нет. Мама всегда была такая суровая, такая верная супруга…

Не знает, понял я. Все-таки дочерей герцога настолько любят, что никто все еще не рискнул причинить им боль сообщением о гибели их отца.

– Пусть хоть сейчас поживет для себя, – сказал я. Она вытерла глаза, подобралась, я с сочувствием и неподдельным интересом наблюдал, как сперва выпрямилась спина, раздвинулись плечи, лицо вернуло себе гордое и даже надменное выражение, затем Дженифер, уже настоящая дочь герцога, сказала с высокомерным благорасположением:

– Мы не знаем, как выразить нашу благодарность, сэр Ричард.

– За что? – удивился я тупенько.

– Вы не позволили, – объяснила она, – самому королю распоряжаться нашими судьбами! Наш отец тоже бы так поступил, он обещал советоваться с нами…

– Обещанного не всякий дождется, – заметил я. – К тому же я отказался отдать только леди Даниэллу, как вы могли заметить. Про вас речь не шла. Вы так… пошли довеском.

Она вздрогнула, глаза расширились, некоторое время всматривалась в мое бесстрастное, надеюсь, лицо. Вернее, наглую морду, если уж честнее.

– Обо мне… Хотя понимаю. Вы ведь ничего не делаете просто так, верно?

– Верно.

– Чего вы хотите?

Я сдвинул плечами.

– Вы назвали меня наемником. Как наемник, я готов получить плату.

Она притихла, некоторое время кусала губки, а я нарочито наглым взглядом прошелся по ее бюсту, сделал вид, что заглядываю в глубокий вырез платья.

– И что, – произнесла она совсем тихо, было видно, как кровь прилила к ее щекам, – что вы хотите… получить?

Я подумал, сказал в раздумьях:

– Одной серебряной монетки бы достаточно… Что, много? Ладно, согласен и на медную. Не могу же заломить больше, чем вы стоите… Это совсем нечестно.

Она отшатнулась, несколько мгновений смотрела неверяще. Я с той же тупой рожей любовался ее вспыхнувшим преобразившимся лицом.

– Вы… вы…

Я ждал, но она повернулась, взметнулся шлейф платья, донесся быстро удаляющийся перестук каблучков. Даже по морде не врезала. Не сообразила, наверное, а теперь если и сообразила, то возвращаться уже поздно, после драки дареному коню кулаками не машут.

Солнце поднялось яркое, блистающее, синее небо выгибает спину, как кот, которого чешут. Стены и башни горят чистым золотом. Сырая прохлада ночи уступила место утренней свежести. Суета во дворе медленно затихает, слуги оглядывались то на ворота, словно не веря спешному уходу короля с его буйной свитой, то на южную башню, блистающую под солнцем особенно ярко, наконец разбрелись, я чувствовал, как вспыхнули дрова в каминах людской, как начали варить похлебку, заодно все и всем перемывают кости. Я сходил в свои покои, распахнул дверь.

– С вещами, – сказал я строго, – на выход!.. Или у тебя нет вещей?.. Ладно, тогда я кое-что возьму.

Пес запрыгал ликующе, внимательно следил, как я собираю мешок, пробежался по всей необъятной спальне и проверил, поводя широким носом, не забыл ли чего.

В окно неожиданно ворвался слепящий луч солнца. На стенах вспыхнули золотые рамы портретов, а рыцарские доспехи засияли, словно ртутные. Свет был настолько ярок, словно мы перенеслись на Меркурий, вот-вот в окне покажется огромный, на полнеба, раскаленный шар неистового огня.

Когда мы с Псом спустились вниз и я вывел из конюшни Зайчика, от южных ворот примчался Мартин. Он привычно отсалютовал, в глазах почтение, но и тревога.

– Сэр Ричард, – сказал он, – что насчет… перехода замка под контроль лордов «зеленого клина»?

– Герцогства, – напомнил я строго. – Это герцогство! Сам понимаешь, где сейчас этот план. Думаю, о нем уже забыл и тот удирающий дурак… прости, что такое о твоем короле, который собирался вот сейчас отворить ворота войскам мятежных лордов герцогства. Забудь… но южные ворота охраняй!

Он тревожно посматривал на объемистый седельный мешок за седлом на Зайчике, такие не берут, когда выезжают просто погарцевать перед вратами.

– Я… могу чем-то помочь?

Я отмахнулся.

– Пустяки. Меня уже обучили затягивать подпругу. Он кивнул.

– Да, я уже заметил, что у вас за подпруга.

– У меня?

– У вашего коня, – поспешно поправился он. – Он уж верно не потеряет седло.

– У тебя точный глаз, – сказал я одобрительно. – Могу признаться, мой конь выиграл для меня немало поединков.

Он натужно засмеялся, но тревога в его глазах стала заметнее.

– Немногие рыцари решатся признаться, что обязаны коню… Сэр Ричард, если не секрет, вы направляетесь…

Я искоса взглянул в полные тревожного ожидания глаза.

– Всего лишь на охоту, – заверил я легко. – Леди Дженифер уши прожужжала про дивных зверей в Зачарованном Лесу. Ну как молодому и пустоголовому рыцарю не клюнуть на приманку? Вот прямо щас поеду в тот лес и буду искать приключений на свой седалищный нерв!

Он с явным облегчением перевел дух. Тревога не ушла, а как бы сменилась, если можно так сказать, с крайне серьезной на умеренную. Лицо остается напряженным, кожа на скулах натянулась, он проговорил с неуверенностью:

– Охота… да, конечно, благородная рыцарская забава… Конечно же, вас уже раздразнили этим Зачарованным Лесом. Не могли не раздразнить, узнаю острый язычок леди Дженифер! Странно, почему-то даже не подумал, что и вы пойдете за шкурами дивных зверей…

На лбу собрались глубокие морщины, в глазах недоумение, сам не понимает, почему даже в голову не пришло, что восхочу охотиться. С другими такого сбоя не случалось, всегда чувствовал, когда герцог или его дети изволят на охоту, или гости герцога, однако со мной вот не ощутил…

– Я скрытный, – сообщил я заговорщицки. – Ты ж видел, я не болтлив.

Он замедленно кивнул, принимая мои слова, все вроде бы верно, но что-то во мне явно не охотничье. Я видел, что он все не решается высказать опасения напрямую, сказал дружески:

– Мартин, я в самом деле на охоту. И обязательно вернусь.

Он взглянул мне в лицо, хмыкнул.

– Все-то вы разгадываете, ваша милость. Мне как-то не по себе, как только подумаю, что тут сталось бы, если бы вы не явились так вовремя. Очень уж долго мы жили беспечно, и очень уж медленно… сгущались тучи.

– Удвойте охрану на стенах, – велел я. – При малейшей попытке нападения поднимайте тревогу во всем замке. Запасите больше камней, там их преступно мало… Да, мне уже сказали, что когда-то были кучи, но запас надо пополнять!

– Сэр Ричард, вы как будто прощаетесь…

– Еще нет, – заверил я. – Увидишь, я вернусь очень скоро.

Пес напрыгивал на Зайчика, делал вид, что вот прямо щас оторвет замшевые губы. Зайчик так же молниеносно уворачивался, отводя голову, я ворчал, затягивая подпругу. За спиной послышался топот быстрых каблучков, я не стал поворачиваться, но сказал громко:

– Удар в спину, да?

– Вы о чем, сэр Ричард?

Я обернулся, раскрыл в изумлении рот:

– Леди Дженифер, а где нож? Я был уверен, что подкрадываетесь с таким вот длинным острым кинжалом… с зеленым от яда лезвием!

Она перевела взгляд на уже оседланного коня. Мне показалось, что ее тревога переходит в отчаяние, пытался подыскать подходящие слова, но она спросила быстро:

– Уезжаете?

– Всего лишь на охоту, – ответил я поспешно.

– На охоту?

– Ну да, вы же сами так упорно подталкивали меня в самую что ни на есть чащу Зачарованного Леса, да еще в жуткий ливень… бр-р-р-р!.. Но вот сейчас, когда погода наладилась, я просто обязан…

Она сказала торопливо:

– Ничего вы не обязаны!

– Но как же…

– Нет-нет! – воскликнула она. – Это были глупые слова. Я тогда на вас ужасно рассердилась, уже и не помню за что. Глупая я была… Иногда на меня такое накатывает!

– Понимаю, – сказал я сочувствующе, – в полнолуние.

Она улыбнулась слабо и невесело.

– Нет, это не то, что вы думаете. Впрочем, я сама не знаю, я теперь многое не знаю… Сэр Ричард, не нужно вам в этот Лес!

Я похлопал Зайчика по толстой спине. Пес с места запрыгнул на седло и попытался сесть, но оскорбленный Зайчик встал на дыбы, и Пес едва успел извернуться в воздухе, чтобы не упасть на спину.

– Почему?

– Это нехороший лес, – сказала она очень серьезно. – И очень опасный.

– Ну вот, – сказал я со вздохом, – теперь уж никак нельзя отступать. Вы меня поймали, леди Дженифер. Если не поеду, станет известно, что я устрашился, потому что в лесу, видите ли, опасно. Самая лучшая характеристика для мужчины! Ах, как вы меня поймали, такого бесхитростного и доверчивого…

Она молитвенно прижала кулачки к груди.

– Сэр Ричард, умоляю!

Жалость истоптала мне сердце, я изо всех сил держал рожу отважно-глупой. Даже брата Дженифер не умоляла бы так, женское сердце чует безошибочно, какие из нас брат и сестра. Однако я в самом деле еще проеду через крепость Валленштейна.

Хотя бы потому, что другой дороги из «зеленого клина» нет.