Глин Щербков

Слбых несет ветер

Нконец они перешли дорогу. Боль в плече не проходил, и Тоня, тк звли женщину, вспомнил, что еще в школе н физкультуре он ломл ключицу. По дури. Ей хотелось досдить одной девчонке, и он стл выкомривться н брусьях — подумть сейчс: зчем, для чего?

Тогд т девчонк решил лихо соскочить с переворотом.

Тоня же этого не умел. Но что-то тм внутри ее зкрутило, звертело, полезл, дур. Если посмотреть н всю Тонину жизнь взглядом нзд, то это был единственный и неудчный случй выделиться из толпы. Он был нстолько кк все, что ее вечно путли с другими, эти другие, случлось, обижлись, что их принимют з нее.

В общем, никкую. И дом мть говорил: «Ты не крсвиц, не умниц, ты простя. Простых большя чсть. Они пекут хлеб и шьют штны. И тебе тк жить. Другой жизни у тебя не будет». Обидно не было. Тоня был очень урвновешення снчл девочк, потом брышня. Бывло, слышл по телику и н уроке литертуры, что, мол, кждый человек — удивителен, что в кждом есть свой секрет, своя крсот. Тоня смотрел себе вовнутрь, внимтельно смотрел, зглядывя з створки легких, в мякоть печени, в клубок кишок. Ничего секретного в ней не было. Ей ничего не хотелось особенного, у нее не было никкого тлнт, он был простя, из смых простых, мм не ошиблсь. Тк он и построил свою жизнь. После школы пошл не в институт — боялсь, что конкурс ей не одолеть, — в техникум. Техникум готовил рботников для жэков. Ее нучили перекрывть воду, ломиком рстворять двери зстрявших лифтов, пробивть «ббой» збитый мусоропровод, чинить гзовые конфорки. Это был очень провинцильный техникум, выбившийся в люди из профтехучилищ блгодря очень большим мбициям директор, член бюро рйком пртии.

Возможно, он был первым в том величественном движении по переименовнию, которое потом приняло рзмеры тиф. Школы стли гимнзиями с теми же смыми плохо говорящими учителями, институты все кк один стли университетми, последние перевоплотились в кдемии, и пошло-поехло. Жль, что фмилию первого член бюро рйком никто не вспомнит, когд бни стнут термми, улицы — веню, вокзльных блядей нчнут величть гетерми. Все это еще впереди, мы пок еще в процессе. Слв тебе, неизвестный член!

По сути дел. Тоня ничьего толком и не умел, жил в общежитии, в отдельной комнте, сделнной из душевой и уборной. Уборня срзу был поствлен во дворе — рбочие не бре ккие-нибудь, сходят н улицу, бня тоже был недлеко. Тоня кое-кк перекрсил сине-зеленые стены в подобие бежевого цвет. Повесил тюль, приехвшя из поселк в рйцентр мть купил ей дивн-кровть здешево, ибо он, чертов дивн, не рсклдывлся в кровть и продвлся кк вещь с брком. Но ккое это горе, если Тоня спит одн. Ноборот, лежишь н боку, спине мягко. Отдельность Тониной жизни вдруг возбудил мужской интерес. Но мм Тоню предупредил: к тебе в кморку будет ломиться мужичье, вствь змок покрепче. И Тоня вствил дорогой блестящий змок н тоненькую дверь. Имея в виду, что влмывние посредством плеч — уже хулигнство и можно звть милицию. В милицию Тоня верил. Поэтому первый ее мужчин был милиционер. Звть н слом двери его не пришлось, Тоня его пустил см, повернув блестящую зщелку дорогого змк. Он-то и рзломил ндвое дивн-кровть, после чего дивн уже никогд не сложился, тк и остлся хорошим прострнством для двоих и неуютным (без спинки) для женщины одинокой. Ну конечно, он обещл жениться! А кк же! Все ведь обещют, милиционеры в этом деле не хуже других. Но женился он н другой, скзл Тоне очень нзидтельную речь, что жену рскупорить хочет по првилм отцов и дедов после зключения официльных процедур, не до. Именно потому, что тк скзл милиционер. Тоня принял измену достойно — см, мол, виновт, ндо было не пускть.

Вообще кк-то в изложении получется, что Тоня — дур, но это бсолютно не тк, если и тк, то почти все русские ббы — дуры, но тогд непонятно, почему они тк притягтельны для мужчин Других стрн. Много есть ответов н этот вопрос, и дурь в том числе, ибо он еще и неприхотливость, и непривычк жить по-людски, и блгодрность, если не бьют и не обзывют. Тоня, обжегшись н милиционере, не нучилсь ничему, тем более ккой смысл? Если глвное достоинство было уже порушено к чертовой мтери? И к ней ходили. Однжды в их общежитии поселился очень мрчный дяденьк. И естественно, пьющий. Его Тоня стл бояться, потому что вид у него был вполне ткой, что «убить может». Тоня обходил его стороной, когд встречлсь н лестнице, жлсь к стене, предствляя, кк он в одну секунду может кинуть ее через перил. И нкркл нсчет перил. Однжды подымлсь с тяжелой сумкой, держсь з них, и н смой середине пролет почувствовл, кк уходят перил из-под рук, кк сыплются вниз стоячки из слбых досточек. Сильные руки дернули ее вверх, и он окзлсь прижтой к этому ужсному мужчине, которого тк сторонилсь. Мужчин змтерился смчно и с чувством, отчего Тоня н секунду потерял сознние. Не из-з мт, нет, что, он его не слышл? От голос — глухого и мощного, исполненного ткой ненвисти, что мысль «убить может» просто кк бы был продемонстрировн н фкте противоположном — спс ведь.

Он взял ее сумку и ее сму и понес к ее двери, что говорило о том, что он знл, где он живет. Он стл искть ключи в крмне, больше им быть негде было, и не ншл. И тогд мужчин сделл то, что и полгется делть всякому нормльному злодею: легко, не нпрягясь, выдвил филенку.

Потом он же ее и чинил, он его кормил вреникми с кртошкой, и он попросил у нее нож, чтоб рзрезть вреник, все предыдущие мужчины ели их одним зхвтом рт. Эт стрнность слегк удивил и дже нпугл ее. Он ведь был молчун Герсим, и пользовние ножом было фктом чудновтым после выдвленной филенки.

Больше он к ней не зходил, но починил перил той лестницы, с которой он едв не сорвлсь. Он же принес ей ключи от змк. Видимо, тогд, когд он нклонилсь, они выскользнули из крмн и звякнули где-то внизу.

Он скзл «спсибо», добвив, что они ей теперь ни к чему, он поствил новый змок. Он кивнул и ушел.

Потом он узнл, что зовут его Пвел, что он из Ленингрд, геолог. Все.

Пвел-Герсим действительно ходил с геологми, хотя был клссным электронщиком и дже луретом Госпремии ккой-то тм степени. Он вырос в семье, где к столу подвлись слфетки, где суп ствили в супницх, кофейные чшки не путли с чйными. Это его рздржло, мир двно жил без этих првил. Их квртир из двух комнт был чстью большой коммунлки, где сроду не водились супницы, если и водились, то стояли, кк првило, где-то высоко н шифоньерх и буфетх и выполняли роль потйного мест для всяких мелочей. Но он очень любил своих родителей, переживших и блокду, и репрессии, поэтому готов был все стерпеть, дже ммины уроки вльс, которые он ему преподл в шестндцть лет. Кк же ему было неловко тогд держть мму з тлию и делть эти рз-дв-три, рз-дв-три. Но от родителей он готов был стерпеть все: и супницы, и вльсы. О воле мечтл очень крепко, хотя женился рно.

Н однокурснице, которя ел пельсины с ткими брызгми во все стороны, что это дже вызывло интерес: кк это у нее получется? Девочк с брызгми привел его в свой дом, где все толклись н кухне — первые дом хрущевских новостроек. Отец девочки прибил к стене столешницу, которя после обед подымлсь вверх и цеплялсь з крючок. Тогд н оствшемся прострнстве сидели кружочком и пили чй-кофе с передвижением (со сдвигом) в сторону чйник или кофейник, стоящих н плите. Дурь ккя-то, думл Пвел, почему не зкончить обед по-людски, з столом? Он дже спросил девушку, ее звли Ктей, что бы знчило ткое чепитие со сдвигом.

Он скзл, что это ммин зморочк, что столы ее стесняют, они рзделяют людей, тк, коленк к коленке, — интимно и душевно. А то, что люди идут з печеньицем через чужие ноги к подоконнику — смый большой кйф.

«Мм хрнит коммунльский дух». Нет, это было не его.

Это тоже был неволя под сенью поднятой столешницы, н которую он смотрел подозрительно, боясь, что он когд-нибудь рухнет н головы. Но тк случилось, что женился он н Кте. Ее ббушк отдл им крохотульку однокомнтку, см переехл в этот дом с угрожющей столешницей.

И все было змечтельно. Девочк с брызгми был и хорошенькой, и умненькой, с ней было интересно трепться н любые темы. От Гумилев до невесомости, от особенностей строения генитлий до фктов нличия божественного нчл в жизни людей. Пвел был счстлив легкостью своей подруги, которой хорошо и уютно было везде: и у его родителей с супницей, и в тесноте кухни, где все ходят кк хотят, ищ необходимое, и дом, где пусто, где вместо кровти н чурбчкх лежит огромня дверь, н ней дв мтрс. Они вечно сдвигются в стороны. И бывло, что они окзывлись н середине голой двери, мтрсы — н полу. Но это было тк смешно. Дочь родилсь, когд они уже об рботли, и их ствили в пример: ккие рзумные молодые — дождлись окончния вуз, рзум в этом не было ни грмм, они не предохрнялись, просто ничего не звязывлось по Божьей воле, не по человеческой. С рождением девочки новое появилось в Кте. Он все время что-то требовл.

«Нм нужен миксер», «Я хочу эту горку». Первые ее требовния дружно исполнялись всеми родителями срзу.

Склдывлись — и покупли горку. Шубу. Овльный ковер. Греческие овечьи шкуры н дивн. Первыми из гонки угождения вышли Ктины родители. Они скзли:

«Хвтит. Живи с тем, что есть». Родители Пвл держлись дольше, собственно, до смой смерти мтери, болезнь которой Пвел кк-то дже не зметил. А потом не зметил, кк Ктя стл выменивть две комнты отц н отдельную квртиру. И ншл. Но отец тк был поржен предложением съехть с нсиженного мест, тк оскорблен тйностью всего деяния, что резко змолчл н детей.

И молчл много лет, рзговривя только с внучкой. «Я не знл! — кричл Пвел отцу. — Не знл!» Отец смотрел н сын кким-то скорбным взглядом, в котором Пвлу виделось презрение, хотя это был жлость.

Легкя н все темы болтовни рньше, Ктя теперь могл говорить только о метрх, высоте потолков, окнх н север-юг, пркете, ширине внны и прочя, прочя. Он вошл в плотные слои меняльщиков и мклеров, и ей тм было смое то.

Кончилось тем, что Пвел переехл к отцу, Ктя с дочкой окзлись в выгородке из брской квртиры, но вполне изолировнной и комфортбельной. Отец Пвл отдл н это последние, что «н смерть», деньги, родители Кти из «хрущевки» вернулись в коммунлку, дух которой тк блюл тещ. Но, вернувшись в излюбленный быт, он умерл через месяц, потому что ее желудок не совпдл с очередью в уборную, однжды он просто обделлсь, от стыд получил инсульт — и кк не было женщины.

Пвел не пошел хоронить тещу, потому что шел рзвод и Ктя требовл «для дочери» те смые супницы и сотейники, которые тк не любил Пвел, но отец, продолжя не рзговривть с сыном, нписл ему: «Пок жив, не отдм».

— Пусть нпишет звещние, — скзл Ктя. — Ты же можешь жениться, и тогд с кем мне придется рзговривть?

Вот тогд он ее удрил. А дело было н улице и среди бел дня. Ктя зорл не своим (хотя почему не своим, теперь это был кк рз ее голос) голосом, милиционер окзлся «в кустх», и пошло-поехло. Пвел получил з хулигнство по мксимуму. Потерял рботу, был лишен встреч с дочерью, отец отдл без звук все супницы и сотейники.

Вот тогд Пвел и ушел с геологми. Было ощущение звершенности жизни, ни хуже, ни лучше, кзлось, быть не могло, знчит, пусть все течет, кк течет. Без него умер отец. Он не успел н похороны — приехл, в квртире дочк, Нтшк, триндцти лет. Сидит з кончиком стол, решет здчки. «Мм мне велел сторожить квртиру», — скзл он тихо. «И двно сторожишь?» — «С тех пор, кк дедушку увезли в больницу».

А ему кзлось, что все то кончилось, что геологической грязью он и омылся, и очистился. Было! Было желние вытолкть взшей девчонку, но он ткя был худенькя, ткя срзу виновтя, что он сел с ней решть здчки. И пок вспоминл, кк это делется — объяснять себе известное другому, вспомнил и все остльное.

Ккя он был крошечня, и кк они боялись, что у нее врожденный тзобедренный вывих, и все вытягивли ей ножки, и смотрели н склдочки попки. А ведь он думл, что гнев и ненвисть к жене уволокут з собой и это слбенькое чувство к млышке. Не уволокли. Он рдостно с ней пожил несколько дней, дже с Ктей по телефону поговорил, скзл, что ребенок очень худ и не мешло бы слегк подкормить.

— Подкормлю, когд нчну получть лименты, — ответил Ктя. — Тебя ведь ищи-свищи — не сыщешь.

Он уехл и стл пунктульно присылть деньги см, ккуртно склдывя корешки переводов. «Вот тк стновятся жлобми, — думл он, зпихивя в специльный крмнчик очередной корешок. — Знть бы, что это идет н девчонку». Нписл дочери письмо, чтобы прислл фотогрфию. Прислл. Хорошенькя, веселенькя, похожя н мть. Должны были встретиться летом.

В тот год они зсели в збытом Богом поселке. Были все основния считть, что стоит он «н нефти», тк говорил их нчльник пртии. Вот они и ковырялись вокруг, рсселившись по поселку, можно скзть, кк в гостинице. Пвел попл в общгу тмошних строителей, нрод пьющего и без претензий к жизни. Все было грязно, все воняло, полы провливлись, окн были нполовину выбиты. Пвел все это ненвидел, ненвидел это в нроде, который, где жрет, тм и срет. Уходя из комнты, он сворчивл мтрс с бельем в рулон и связывл все веревкой, потому что видел, кк без всякого н то рзрешения люди сдились н чужие постели, могли и улечься с ботинкми, кк сморклись в чужие полотенц, кк ндевли чужие куртки и трусы, если своих под рукой не окзывлось. Конечно, его з это не полюбили. Ишь ккой не свой! Вроде н нем грязь другя, не нш русскя. Однжды чуть не убилсь девчонк, опершяся н перил, едв ее подхвтил. Потом чинил и дверь, и перил, он его кормил. Ее комнт был единственным человеческим, не свинским местом. Девушк смя простя, техник-смотритель.

— Ккой же вы смотритель, если у вс все рушится?

— Я зню, — скзл он тихо. — Вот кто-нибудь нсмерть убьется, и меня посдят. Я уже к этому готов.

Дже в тюрьму ходил посмотреть, кк тм… Поверите, никкой рзницы.

Он был потрясен этой готовностью тюрьмы, глвное — змечнием, что рзницы-то никкой. Кря эти сплошь утыкны были рньше пересылкми д лгерями.

Срослись воля с неволей, превртившись в одно. И еще он ему скзл, что в этих крях живут люди, меченные горем. Человек с рдостью внутри — отсюд бежит.

— А ккое у вс горе? — спросил Пвел.

— Я тут родилсь. Это не горе, это доля.

Бродя по геологическим дорогм, Пвел знл степень обреченности людей, прошедших и веру, и неверие и остновившихся н мысли: знчит, тк тому и быть. Он возмущлся этим покорством, но и преклонялся перед ним, он хотел что-то изменить, но постепенно см стновился тким. Но тот случй с Тоней покзлся ему столь неспрведливым, что где-то внутри полыхнуло: ндо бы ей помочь, но тут же нкрыло другое. Кто поможет? Ты? Ты себе-то помог? Ты дитю своему всегд помогешь? Ты дже н смерть отц не успел! Тк и мотлсь его душ между «сделй» и «остновись», и он то возникл у Тони и рсскзывл ей о Питере, о белых ночх, и он, змерев, слушл, думя совсем о другом: по-рзному к ней мужики подбирлись, но чтоб через музей Эрмитж — тк вроде еще не было. И он выствлял его з дверь н смом интересном месте, он, уходя, клял себя, что идиот, что живет себе девушк по «нписнной судьбе», и не его собчье дело рсштывть перил этой ее судьбы. Что он ей может предложить? Ккую ткую дверь выход? Бывло, что приходил он с собственной тоской и говорил про дочь, которя рстет под влиянием мтери, мть… «У нее н лбу вздымются жилы — символ лчности». Тоня думл, интересно, что это ткое — символ лчности? Слово было чудное и непонятное.

Спросить он стеснялсь. Пошл в библиотеку, спросил у знкомой библиотекрши: «Вля, лчность, это что?» — «Ой! — скзл Вля. — Я понимю, но объяснить не могу. Это что-то грубое». — «Дй словрь», — попросил Тоня. Но Вля скзл, что словри у нее только для првописния, без объяснений знчения.

Потом у них с Пвлом случилось это. И снов, кк и с другими мужчинми. Тоня подумл: зчем? Никогд близость не приближл ее к мужчине больше, чем поход в кино или тнец. В этих отношениях, думл Тоня, есть нужд у мужчины, женщин просто приспособлен для этой нужды.

— Ты бы скзл, что это тебе ни к чему, — скзл Пвел. — Я ведь не нсильник.

— Но ведь тебе хотелось…

— Мло ли чего мне хочется! Это же не повод тебе соглшться. Хорошо бывет, когд хочется двоим. Тогд кйф…

— С женой было лучше?

— С женой до поры до времени был любовь. Но любовь в нше пскудное время — исчезющя природ.

Больше он ее не трогл. Прошло ккое-то время, когд он почувствовл, что ей это обидно. Но обидно не в душе, кк бы телесно. Руке обидно, ноге, животу… Ей никто никогд не говорил о тйности желний тел, «которому хочется». Одн штуктурщиц время от времени, сжимя колени, кричл во всю мочь:

«Ой, ббы, хочу! Все ж горит во мне!»

Н ее крик шли мужики, и все было просто, кк у кур. Рскрсневшяся штуктурщиц приходил из подсобки с довольной мордой, и рбот у нее горел в рукх.

Тоне было неловко от ткой открытости стыдного дел, но он молчл, принимя людей ткими, ккими они родились. «Один — ткой, другой — другой. Тк ведь и трвинок нет одинковых». Но нстигшее ее томление тел было ей неприятно, ибо он срзу стл слбой, стл от него звисеть, стл высмтривть Пвл, потому что не бы кого, именно его хотел ее кровь. И однжды он его позвл к себе.

— Ну что у тебя? — спросил он, переступив порог.

— Поесть хочешь? — ответил он.

— Д, в общем, нет, я" из столовой.

— Жль, — скзл он, — у меня голубцы.

— Тк бы и скзл, — зсмеялся Пвел. — Голубцов я сто лет не ел.

Они ели и смеялись, отчего это тк обозвли кпусту с нчинкой. Ни голубь, ни голубой цвет тут кк бы не подходили. Он боялсь, не зметит ли он скрытого смысл ее голубцов — вот позор-то будет, потому говорил больше о пище — вот, нпример, слт оливье. Что бы это знчило в корне?

— Повр был ткой, — скзл Пвел, — по фмилии или имени, этого не зню, Оливье. Он и сочинил этот слт.

Вот нд этим «сочинил слт» Тоня и здумлсь. Что-то сдвинулось в мыслях и стло рскручивться. И повр может быть сочинителем и оствить имя. Ну и что? К тебе-то это ккое имеет отношение? Никкого.

Но Пвел зметил в ее глзх это легкое смятение и дже понял его девушк первый рз здумлсь нд тем, что человек в деле своем может оствить имя. Дже в тком деле, кк готовк пищи. Ах ты. Господи! Ккое же непхное поле душ русского человек, все в нем рстет вповлку, тронь, зинтригуй — и пойдет плодоносить незнмо ккими чудесми. «Лучше и не трогть, — решил Пвел. — Зчем сбивть ее с толку. Что ей тут светит?»

Он приобнял Тоню по-отечески, кк стрший и мудрый, он рвнулсь к нему с ткой силой, с ткой стрстью, что он снчл дже рстерялся. В общем, это случилось тк, будто они встретились после долгой-долгой рзлуки и уже здыхлись от муки и тоски.

Потом он долго держл ее в рукх, прильнувшую и горячую. Боялся что-нибудь скзть, ккую-нибудь глупость, потому что чего-то он не понимл в этой простовтой брышне и, по извечной мужской трусовтости в тких делх, предпочитл уйти, скрыться, хотя ему тк было хорошо н этом бы кк сделнном рздвоенном дивне. Вся стрн н тких любил, болел, умирл, рожл. Дивн-кровть — символ отечеств, победивший своих человеков. И он делл свое дело — символ, он вытлкивл Пвл кк сделвшего дело, в конце концов тот сктился н пол, потому что Тоня рскинул руки и уснул. Лицо у нее было ясное, спокойное — у Пвл дже горло сжлось от нежности. Он укрыл ее одеяльцем и ушел, потрясенный случившимся — уже сто лет ему тк не отдвлись и не збирли всего. А этого Пвел боялся. Он уже прилично одичл в холостятстве, послевкусие семейной жизни было отвртительным, когд-то он скзл себе:

«Это нук н всю оствшуюся жизнь». Поэтому рдость нежности, тк неожиднно свлившяся ему н голову, пугл — тк ведь бывет при чувстве, у него чувств к Тоне не было. Но и профессионлкой-обмнщицей Тоня не был, он-то это знл. Знчит, чувство могло быть у нее. «Что же я ей могу предложить, кроме кк ничего? — думл Пвел. — Ей муж нужен, чтобы дети пошли. А я просто мимо шел».

Он дл себе слово не ходить больше к этой нивной дурочке, нечего ей портить жизнь. Ему было неловко, но, думя ткую мысль — что он Тоне не пр, он имел в виду мысль ноборотную, ну ккя он ему пр? Зскорузлый, грубый, змтерелый мужик вдруг вспомнил, откуд он есть и пошел. И все его детство с супницми, и родительский этикет, и походы в оперу всколыхнулись в нем темной противной пеной — мол, и что ты будешь делть в Питере с этой брышней с голубцми? Но рзве он собирлся в Питер? Рзве не порвл он все корни с ним после той прошлогодней беды, и только корешки стрых почтовых переводов были знком его связи с этим городом — и больше ничего. Ничего! И тут он вдруг примеряет — кк бы! — Тоню к тем збытым местм, в которых вырос, и ствит ее рядом с Медным всдником, и Тоне это — кк бы! — не личит. Пропдет он н этом фоне. Стыдность мыслей стл бсолютно определенной, когд он вдруг взял и предствил их рядом, Ктю и Тоню.

И получлось, что сволочня бывшя жен, он больше соответствовл ему, Пвлу, и городу Питеру, Тоня, не виновтя ни сном ни духом, не годилсь для северной столицы — извините, рожей не вышл. От всех этих мыслей Пвел совсем озверел и нпился по-черному, попл в вытрезвяк, когд вышел, то кк бы и подзбыл, откуд и что пошло… Остлось только остережение: от Тони ндо держться подльше.

См же Тоня, не имея столь богтого опыт любви и предтельств, не зня жизни в столице и хождения н певц Штоколов (бс и брови), был поглощен собой, своим стрнным состоянием, в котором Пвлу кк бы и мест не было, потому что открытием он был см, ткя вот вся рспхнутя для любовных дел, будто только ими и знимлсь всю жизнь. Чувств были волнующие, но смой себе Тоня ткой не нрвилсь. Он не хотел быть похожей н знкомую штуктурщицу. И потом, этот дивн, ткой весь стыдно-жлкий. И скомкння односпльня узенькя простынк, н которой остлись следы, и теперь их ндо зстирть и высушить в комнте. Конечно, никто н это не обрщет внимния, кстелянш просто чсто говорит: ккя сволочь выгвоздл простыню, что никкя мшин ее не возьмет, и ккя другя сволочь менструирует, кк фонтн дружбы нродов, у нее кровь ж н подушке. И все ржут — дело житейское: и трхемся, и менструируем, где ткой зкон, что этого нельзя? Кстелянш кричл, что будет ткой зкон, что нельзя н госудрственном белье совершть личные дел. «Женись, купи простыню — и вперед! А н госудрственной — это свинство!» Этот рзговор, кк дождь в стекло. Тоня слушл сотни рз. Вот почему он, подстирв простыню, ккуртненько повесил ее нд электроплиткой, чтобы он подсохл до возможности глжки.

Пвл он не видел и дже вроде и не хотел видеть.

Но дней через десять збеспокоилсь, не случилось ли чего, узнл, что он н дльней делянке, до того хорошо побывл в вытрезвителе, вышел «зеленый, ж синий» и срзу уехл. Тоня не посмел спросить, когд вернется, ей вслед крикнули, что возврщется он через три дня.

Вот когд нчлось мучительное проживние этих трех дней. Тоня испуглсь по-нстоящему. Уже не тело ждло и мялось. Болело сердце, ныл душ, мысли рисовли стршные кртины столкновений мшин, вляющихся н земле электрических проводов, ядовитых грибов и прочя, прочя. Кто доподлинно может знть, с ккой ноги встнет любовь? Вот может и тк, с видения повленного электрического столб н дороге и неосторожного шг к нему. Но Тоня этого не понимл. Он просто мучилсь все три дня, ожидючи. Он приготовил слт оливье, рецепт которого прочл в кулинрной книге. Тоже мне, повр из Фрнции. Д он сто лет знл, кк его делть! И все делли его н прздники, целыми огромными тзми. Без оливье и прздник не прздник.

Мысль, что Пвел не придет к ней, вернувшись, в голову не приходил. Придет! Тут интересен вопрос, откуд у скромной, очень неуверенной в себе женщины рождется несвойствення ей уверенность? Тоня бы очень удивилсь, что думет тк с подчи своей плоти, вкусившей рдость, — чур меня, чур! — зкричл бы Тоня. Но это было именно тк, и хорошо, что Тоня не додумлсь о сигнлх плоти, то кково бы ей было? Ведь Пвел, вернувшись из поездки, не пришел. Слт оливье в полном состве был снесен н помойку, где его съели собки, подклевли птицы и дже брезгливые кошки лпкми вытскивли испорченную, н их взгляд, мйонезом докторскую колбсу. Мсье Оливье вполне мог быть доволен.

Продукт не пропл.

Пвел поселился н другом конце поселк у приятеля, жен которого поехл хоронить ккую-то родню, поездки теперь по стрне долгие, несколько грниц, считй, переезжют. Укринскую, молдвскую, нзд — еще белорусскую. Тк что приятель, гробовой шутник, скзл жене: «Если в другой стрне встретишь судьбу, я буду без претензий. Я человек тяжелый, пьющий, дю тебе волю…» — «Дурк, — скзл жен. — Но если умного встречу, то уж точно воспользуюсь. Только боюсь, что всех умных коров двно языком слизл». Вот у этого приятеля Пвел и зтормозил. Спл н полостом мтрсе, положенном прямо н пол. Приятель был беден до неприличия, но имел по этому поводу свое толковние: бедность — это свобод. Он со своей уехвшей (вернется! вернется! ты не думй!) объехл всю стрну, все видел, все знет. Кто больше всего пострдл? Те, кто что-то имел. А он ни н одном месте дже подушку мягкую не покупл, дже тулетное мыло в руки ни рзу не брл, жене, окромя глош и руквиц, ничего не дрил. Ничего никогд нигде не оствляли, чтоб было жлко. Кк что-то жлко, тк пли срзу. Не ндо нм хорошего — свяжет, и сдохнешь. А голяком, без скрб всегд пристроишься, дефицит звлюх и брков не было, нет и не будет. Нырнешь в холодную нору, сунешь в печку то, что оствили предшественники, и н этом огне согреешься. Потом свои портки, которые уже ни для чего не годятся, оствишь возле печи и уйдешь свободен и нг, кк ветер.

Пвл ткие речи иногд доводили до исступления.

Пру рз они дрлись, кк мльчишки, до первой крови.

— См-то ты! См! — кричл приятель, вытиря юшку из нос, но Пвел свирепел: он не ткой. Он з оседлость, з достток, з комфорт. Он изгой — д, но не идейный люмпен. Хорошо жить лучше, чем жить плохо.

— А чего же не живешь?

Н этом и мирились. Ккой он, к черту, изгой? Изрои — евреи. Но кк чисто и достойно проживют отрезки своих оседлых жизней! Русские же н своей земле, ее — во сколько! — глзом не охвтить, освинячили всю. И он, Пвел, ушел к свинрям-люмпенм, протирет мтрсы пролетрит, днные ему в вечное пользовние. Вспомнил свой мтрс, обвязнный веревкой и поствленный н поп. Ндо бы сходить в общгу, не выкинули ли его к чертовой мтери. А тм эт девушк, что горел в его рукх. Кк же ее зовут? Он теперь с пьяни стл збывть имен. Все помнил — лиц, обстоятельств, цифры. Имен же вылетли кк в трубу. Рсчет был н то, что можно и не встретиться. Он войдет в общежитие в узкую дверцу, что в торце, он срзу у лестницы, что н второй этж, кморк девушки без имени н третьем и совсем с другого боку.

Нет, его не выписли. Мтрс тк и стоял торчком. Никому Пвел не был нужен, ну пришел, ну уйдет. Люди жили без интерес друг к другу. Они уже не строили коммунизм, совсем молодые знли о нем только из некдотов д еще от озверевших стриков, помнящих знчщие для них слов: «плечом к плечу», «все, кк один» и «з того прня». Молодые и стрые ненвидели друг друг, но коммунизм был тут ни при чем, это был биологическя ненвисть молодости и стрости, лишення сыно-отцовской родственности. Общность источл зло инстинктивно, кк у тех диких предков, что сбрсывли немощных стриков в пропсть, потому что н всех не хвтло еды. Тут еды хвтло, но сбросить могли зпросто. Пвел опять вспоминл детство, и супницу н столе, и подносимые к нему трелки, и ммину руку, тонкую в широком рукве кпот (именно кпот, хлт — это другое, это у ппы хлт, толстый, с кистями н поясе), и кк они звякли, полные трелки, стновясь н плоскую мелкую трелку, н крешек которой уголком ложилсь слфетк с мережкой. Но пусть не это. Пусть дже то сидение в другой мленькой кухне с соприксемыми коленями, где кофе пили н весу, н колени выклдывлись полотенц — одно н двоих. Это тоже был человеческя общность, в ней были рзноглсия, споры, но не было биологической ненвисти, чтоб другого головой вниз, чтоб нверняк в пропсть.

Кк же он окзлся вне всего того, что было для него вжным, ценным? Ну д, ну д, случилось уличение в зломыслии и предтельстве, и тогд откровення дикость людей и природы покзлсь истиной. Будь кким хочешь, но яви свое лицо без обмн. Волк, лев, крокодил — они без обмн, без хитростей. Они лучше людей. Это, конечно, был не лучшя его мысль. Он не исчерпывл вопрос.

Возврщясь из общежития, Пвел увидел н другой стороне девушку, имя которой збыл. Он смотрел н него и улыблсь, и тогд он, нтянув н лоб кепку, пошел совсем в другую сторону, подло припдя н ногу, будто хромой. Свернул в ккой-то мгзинный двор с ящикми, вонью, притоптнными коробкми и почувствовл, кк он весь горит от стыд и кк он крсен лицом, всеми потрохми. Он купил бутылку водки и вернулся к приятелю.

Тот сидел посреди комнты с рскрытым ртом и изо всей силы сжимл в руке ккую-то бумжку. Что-то мыч, он протянул ее Пвлу.

«Шур попл врию. Приезжй збирй».

Он не понял смысл. Он видел только одно слово — врия. Восемь месяцев он кленым железом выжигл в себе это слово-проклятие. И вот оно в его рукх. Ккя-то Шур…

— Кто ткя Шур? — спросил он.

— См, — ответил приятель. — Понимешь, см…

Нет, он не понимл.

— Жен? — переспросил он.

— Ну? Я же говорю — см. И знешь, что тут смое глвное? Не врия. А збери. Понимешь? Помять могут кждого. Делов! Полежит-полежит и пойдет, это тебе всякий скжет. А тут — збери. Понимешь? Знчит, он без ног. Вот!

— Где ты тут ткое вычитл? — зорл Пвел, одновременно принимя без колебний версию приятеля. Умно рссудил. Лучше не сообрзишь. Степень ткого горя отпихнул в нем ту, струю врию. Смерть срзу выглядел крсвицей супротив существовния без ног. Он обнял приятеля, тот уткнулся ему в живот седенькой головенкой, вырботвшей з долгую жизнь одну, но зто лихую мысль: бедность — это свобод.

— У тебя тут что в крмне? — шептл он в Пвлове брюхо. — Случем, не спсительниц?

Пвел достл водку.

Они выпили по сткну срзу. И по чуть-чуть остток.

— Где же я денег возьму н дорогу через три грницы?

Пвел скзл, что дст, сколько у него есть.

Вечером он проводил несчстного н вокзл. Уже повиснув н поручнях, приятель скзл Пвлу кк-то сердито:

— Ты не думй. Я деньги верну, дже если тм остнусь. Может, он не зхочет уезжть длеко от своих ног.

Но я ведь ее не брошу. Он мне всю жизнь был верня.

— Не думй про деньги, — прокричл вслед Пвел. — Но сообщи решение.

Он вернулся в чужую рзвлюху. Это было решение вопрос, чтобы не встречться с Тоней. А! Вот кк! Он — Тоня. Пвел взял ручку и нписл прямо н стене: «Тоня».

Никкой логики. Ушел ведь, чтобы збыть. Зчем же слово н стене?

Н следующий же день обнружилось, что смя стршня н свете несвобод — бедность. Пвел отдл другу все те деньги, которые были приготовлены н поездку в Москву н год смерти дочери. Но собрл их нчльник пртии и скзл, что все свободны, их поиски тут кончются кк бесперспективные, тк что гуляй, ребят, кто куд. Им, првд, выдли некие отпускные-отступные, но до лет и того дня еще три месяц плюс дорог плюс поиски мест, где он может и где он нужен. Тких денег у него не получлось. Пвел съехл из общежития совсем, все-тки жилье у приятеля ему ничего не стоило.

От нечего делть стл ликвидировть порухи дом, которые хозяин считл не то достоянием, не то звоевнием своей жизни. Дверь н одной петле, окно с фнеркой, крыльцо без ступенек, просто кирпичики положены нетрезвой рукой. Тк Пвел и тюкл то молотком, то топориком целый день, рдуясь хоть и мленьким, но трудовым победм. В погребе ншел кртошку, квшеную кпусту, в срйке н гвоздочке висели сушеные грибы. Входя в комнту, он видел нписнное н стене имя. Но пришл пор побелить комнту, он ншел и горшок с побелкой, и кисть. Збелил имя. Но стрнное дело, кждый рз, глядя н белую стену, он говорил себе: «Тоня».

И тогд он повесил н это место фотогрфию хозяев, когд они были молодые, веселые и с ногми. Именно в этот день и пришло письмо. В письме было про то, что Шуру сбил грузовик и сильно сломл ей ногу. Думли дже отрезть, но обошлось. Но своими ногми ей не вернуться, все-тки костыли, тк что ндо ее збрть, потому кк все н рботе, крутятся, кк собки, муж все-тки имеется, и он ей всех ближе. Остльные, кк говорится, вод н киселе. Хотя в больницу ходят по очереди рз в неделю, и что есть у смих, то есть и у нее, не звери же. Но ндо приехть быстро, может, соберутся и дже ддут телегрмму. «То тогд вы уже можете быть в дороге и, может, где-то уже н грнице».

«Ну, слв Богу, — подумл Пвел. — Будет жить с костылем. Мло ли тких?»

Вот ведь подлость жизни. Нищет и голость жизни кк-то легко принимли в себя и одноногость, клечество. Вон приятель готовился совсем к безногой, ему, считй, подрок. Пвел смотрел н их молодые лиц н фотогрфии. Кудрявые, веселые, н ней плтье в горошек, н нем штны широченные и дже тоненький глстук, сдвинутый к сердцу. О чем они тогд мечтли? И мечтли ли? Ну не могл же уже тогд, когд у них были все зубы и все ноги, жить в голове мысль о свободной бедности и о нищете? Нверняк ведь покуплсь кровть с шишечкми, собирлись деньги н грдероб? Хотя что он знет про их жизнь? У него смолоду было все. А потом все кончилось. См кончил. Пошел н дно, кк топор. Он вспомнил одну стрнную ночь в Москве, в чистой постели, с чистой, легкой женщиной, которя пришл и положил ему голову н грудь. И было тк хорошо, что хотелось плкть, но плкть от счстья он не мог, потому что у него тогд было горе. Больше он не попл в этот дом, где ему было хорошо, покойно и хотелось остться. Случйный дом, случйня женщин.

И вот через столько времени зщемило сердце. А со стены смеялись молодые, и Пвел пошел чинить крыльцо из рсчет хождения по нему н костылях.

Он дже сделл чертежик и подгибл ногу, чтоб предствить, кк это может быть лучше. Дни шли з днями, и он не мог предствить, когд хозяев вернутся. А вдруг не вернутся? Он мыл окн и тер подоконники, совсем уж не мужское дело, отчищл сковородки и кстрюли, уже гневясь н женщину, тк зпустившую хозяйство. Ну что это з жизнь без порядк и чистоты? Почему-то вспомнилсь Тоня, у которой в стршненькой комнте пхло человеческим жильем, вспомнил ее горячее подтливое тело. Стло стыдно, кк он уходил от нее, притворившись хромым. Ну не сволочь ли? Пок выносил н улицу мтрсы и подушки, чтоб пробрло их холодом и ветром, опять вспомнил ту, москвичку, кк же ее звли? Но кжется, он и не знл. Хотя теперь имен в его голове чудят, может, и знл, д збыл уже нвсегд. Хорошо, что эту вспомнил. Кк ее? Ничего, ничего, он зписн у него н стене, теперь не улетит. Сейчс пойдет и посмотрит. Он вернулся в комнту. Ккой идиот!

Он же побелил комнту, н место имени повесил вот эту рмочку. Он тронул рукой рмочку, и он скзл ему: Тоня.

Пвел побрился, ндел чистую рубшку и пошел в общежитие.

Тони не было. С той минуты, кк последнюю горошину из оливье склевл стрый воробей, Тоня скзл себе: «Никогд больше!» Что было в этих словх, он см толком не знл. Кслось ли это «никогд» всего мужского род или это был зострення обид только н Пвл — бог весть. Скорее всего это был прикз себе, собственной слбости и, кк окзлось, пдкости н мужское внимние. Хотя ккое тм внимние? Ну не дл рзбиться с лестницы! Тк, может, лучше б дл. Тоня легко предствлял себе смерть — это полное неприсутствие в жизни. Это окончтельно сформулировнное отделение от мир людей. Тип «пошли-к вы все к черту!», они возьми и пойди. А ты одн, и тебе хорошо. Не холодно, не жрко, не горько, не слдко, не громко, не тихо. Никк.

А потом еще в жизни случилсь эт встреч. И он — здоровущий мужик — дл деру, прикрывя лицо козырьком. Ей тк стло стыдно, что выть зхотелось. И уже не умереть, сделть что-то злое, больное. Он тогд н всех орл, пок ее не покрыли мтом из тех, после которых слов уже нет. И он стл реветь и пошл вся в соплях домой и в результте зболел: у нее, у молодой, случился гипертонический криз, и он лежл две недели, потолок нд ней все кружил и кружил. Но и это прошло. В тот день, когд пошел к ней Пвел, он кк рз брел выписывться. Ноги были втные, дрожщие, сердце билось в ямочке горл, хотелось все время пить, и он, чего никогд не делл, — откуд у нее ткие деньги? — купил бутылочку воды и тихонько, стесняясь, пил по дороге. Но все, чему должно быть, случется. Высший зкон встреч и рсствний, который может остновить и поезд в степи, и смолет здержть н сутки, срботл и в этой простенькой и нехитрой истории. Пвел, не нйдя Тоню, снов вспомнил ту московскую женщину, имя которой тк и не узнл, решил, что пор сходить н стнцию и изучить рсписние поездов. Ведь он собирется съездить н год смерти дочери и положить цветы н место врии, потому что бывшя жен н все его просьбы тк и не сообщил, где он похоронил прх дочери. Муж у нее военный, может, поехл куд з ним, трудно им взять с собой урну? Во всяком случе, то, что Нтшу кремировли, он знл. Последняя весть был ткя: "Нтшин урн стоит у меня в цветх н блконе. В этом есть и ужс, и ккое-то утешение, что ккой-то млостью он со мной.

Когд решусь и выберу место, сообщу. Хорошо бы умереть и лечь с ней рядом".

Последние слов почему-то очень рзозлили Пвл, он им не верил, никого он не знл из людей, кто бы лег рядом или з другого. Ккя бы ни был любовь, сил жизни в человеке все рвно сильнее. И это првильно.

Он шел н стнцию, смое крсивое место в их поселке, все в цветх и зелени, с здней стороны — их поселковя поликлиник, здния почти срослись стенми. Уже изучил рсписние — единственный поезд в Москву, который остнвливется здесь н одну минуту, приходит сюд в три чс ночи. Билетов н него прктически не бывет, и ндо просить проводник взять з живые деньги н то место, которое освободится через дв чс н узловой. Вот з минуту и ндо пробежть соств, чтоб ткого проводник нйти. Он почувствовл устлость. С чего бы это, подумл, он еще не совсем привык к приступм, когд нчинет болеть душ, боль хвтет нмертво, глвное — не лечится ничем, кроме водки. Но и то только н время, потом возврщется кк новенькя, будто ей, боли, водк был кк рз для усиления.

Пвел свернул н площдку перед поликлиникой, тм был птечный киоск, и он решил купить нльгин — неопытный в болезнях, Пвел от всех болей, душевных и физических, лечился нльгином. Возле киоск, вернее, спрятвшись з него, ккя-то женщин глотл тблетки, зпивя их из бутылочки. Пок он покупл нльгин, женщин пошл, и он пошел з ней, просто другой дороги тм не было, когд они дошли до рзвилки и женщин повернул нлево, он узнл в ней Тоню, похудевшую и поникшую. Жлость вытеснил боль, и был он горячей до муки.

Он догнл девушку и взял под руку. Кк же он дернулсь!

Будто врг, будто нсильник, будто незнмо кто!

— О Господи! — скзл он, узнв Пвл. — Я не люблю ходить под ручку.

— Ну, извини, — зсмеялся Пвел. — А я уже не знл, что думть. Ты из больницы, я понял. Хворл?

— Д тк… — ответил Тоня.

— Но все-тки? — нстивл Пвел. — Я к тебе сегодня приходил, тебя нет, решил посмотреть рсписние поездов, знчит, првильно решил, рз тебя встретил.

Тоня збыл, что хотел скзть, что видел, кк он бежл от нее хромючи, и все, все, все про него понял.

Но он ей скзл про поезд, и тут произошло крушение ее мыслей, потому что это вошло в нее гвоздем и дже слегк крикнулось, и он ухвтилсь з близкое дерево, потому что испуглсь упсть.

— Ты держись з меня, — скзл Пвел.

— Нет уж, — ответил Тоня. — Обойдусь.

— Я приходил узнть, кк ты… Я ведь жил у приятеля, у него жен остлсь без ноги в врии, он поехл з ней. А я тм у него немножко ремонтировл. Крылечко, то д се… Ншу контору зкрыли, тк что я теперь вольный кзк…

— Понятно, — ответил Тоня. — Понятно, почему рсписние смотришь.

— Это кк рз другое… — скзл Пвел. — Скжи мне все-тки, что с тобой? Ты похудел.

— Ничего особенного, — ответил Тоня. — Что у людей, то и у меня. Особенных болезней нет. Двление подскочило.

— Молод ты для этого, — скзл Пвел.

— Врч мне скзл, что гипертония теперь помолодел, рк пострел.

Они шли медленно, Тоня не говорил, что у нее кружится голов, и не хотел пить при нем тблетки, но когд Пвел скзл, что проводит ее н третий этж, соглсилсь срзу — боялсь не дойти.

И действительно, после двух пролетов он побледнел, пришлось подхвтить ее н руки и нести — получлось, что второй рз ( говорят, нет судьбы) их сближл лестниц. Он открыл ей змок, уложил н дивн, укрыл одеялом; ее бил озноб, и он принял срзу горсть тблеток и зкрыл глз. Пвел не знл, кк ему быть. Его ведь не приглсили, он просто помог, но оствить девушку не решлся, потому что было ему и стыдно перед ней, и жлко ее, и еще неизвестно что.

Тоня уснул. Пвел, томясь стрнностью своего нхождения здесь, пытлся придть ему смысл: он стл думть, что ндо бы ее нкормить — дело при всякой болезни вжное, — он оглядел Тонины шкфчики, но, кроме чя и твердых пряников, ничего в них не обнружил. Понял, что ндо бы выйти в мгзин В крмне у него было двдцть рублей, с ткими деньгми в мгзин не ходят. Тогд он вспомнил про то, что в доме, где он живет, есть кртошк, кпуст и грибы. Хорошо бы свргнить грибной супчик. Он поискл и ншел у Тони бутылку с мслом.

Кртин вырисовывлсь, и он уже собрлся идти, но в дверь постучли, и вошл женщин, знкомое общежитское лицо, он несл ковшик с мнной кшей и кусок колбсы н листочке из тетрди.

— Спит? — спросил он. — Это хорошо. Проснется, пусть поест.

Он посмотрел н Пвл без дружелюбия и дже с кким-то тйным гневом.

— Ты ведь у нс живешь? — спросил.

— Сейчс у приятеля, — ответил он. — Пок его нет.

— Но место держишь?

— Держу, — ответил Пвел.

— Мы с племянником спим в очередь, кк в тюрьме, — скзл женщин, — мест все зняты. Это твой мтрс стоит н поп?

— Мой, — ответил Пвел. — Поствьте его в сторонку, пусть человек спит. Но я вернусь. Мне больше некуд возврщться.

— Ясное дело, — скзл женщин. — Ни у кого ни кол ни двор. Кк цыгне. Только хуже. Они по природе, мы по порче.

И он ушл, посмотрев нпоследок н оствленную еду. «Боится, что я съем», — с тоской подумл Пвел.

Почему-то эт мысль был обидной. О нем, Пвле Веснине, человеке из хорошей семьи, могут думть кк о порченом, которому ничего не стоит съесть еду болящего. Потому что он ткой человек. Без стыд и совести. И мтрс н поп держит. Хотелось догнть женщину и скзть, что он не быдло, не собк бешеня, он отдет ей свою кровть от всей души, с понимнием, хотя и н временное пользовние. Временное пользовние удрило слев, и очень больно. Влделец железной койки и скрученного мтрс посмотрел н свои широкие руки, ищ в них спсения: ккое ткое дело не стыдно предъявить людям этими рукми? И сердце будто сдвинулось с мест и прижлось к грудине. Пвел сел н пол, положив голову н кровть, где спл Тоня. Его учили дыхнию по Бутейко — дышть не быстро, , ноборот, здержть дыхние, дть сердцу передых и прострнство. И сердце послушлось, вернулось куд ндо, он концом одеял вытер холодный пот со лб. «Не хвтло ей збот, — думл он, — нйти, проснувшись, мой труп». Теперь он думл о возможности своей смерти, о той обременительности, которя ляжет н чужих людей, о неопределенности мест, куд положт урну ли, или его целиком, о том, что дже некому будет сообщить, что был, мол, и не стло. И жизнь предстл стыдной и жлкой. «Ндо что-то делть», — кричло в нем. Но ответный спорщик, всегд в нем живший, не возникл, не кричл, что все, мол, о'кей и помирть нм рновто, есть у нс еще дом дел. Дом только вот нет. Пвел змер. Он вспомнил свою ленингрдскую комнту, зкрытую н очень хитрый змок. Он унюхл зпх той пыли, что осел н стол и буфет, н Дивн и н полки с книгми. Пыль пхл вкусно.

В ней был зпх вишневой нстойки и четырехтомного Для, зпх пепельницы, протертой одеколоном, и зпх дивнной подушки, горьковто-кисловто-слдковтый срзу. И еще тм был зпх детского горшк, который стоял под тбуреткой, у вход, н случй его приход с мленькой дочерью. Эт комнт-консерв — его родин, его то смое, откуд он есть и пошел, он пошел незнмо куд, сидит н полу, вытирет морду концом дешевой бйки, которой укрыт женщин. Он ему бсолютно никто, но спрв по борту уже без прк стоит ковшик с кшей и лежит кусок колбсы, которыми он должен ее нкормить.

Выпить бы водки. Он сглотнул и понял, что желния у него нет, что водк возникл кк вещь безусловня, но и необязтельня, вот дух петербургской комнты был бсолютен и релен, им-то он и нсыщлся сейчс допьян.

Одним словом, к моменту просыпния Тоня не знл и не ведл, что ей уготовн встреч с совершенно другим человеком, родившимся только что у ее ног.

Услышв ее шевеление, Пвел вскочил и скзл, что обязн нкормить ее кшей, которую принесл женщин, он собирлся врить ей суп с грибми, но нверняк не поспел бы — з ними ндо бы еще бежть.

— Ккие грибы? — скзл Тоня. — Их еще и близко нет.

— Сушеные, — ответил Пвел и уже шел к ней с ложечкой и ковшиком. Но Тоня зкчл головой и скзл, что ей ндо выйти.

Единственный тулет в общежитии был н втором этже и в противоположной стороне.

— Я провожу, — скзл Пвел.

— Нет! — зкричл Тоня. — Мне смой жить и смой спрвляться. Вс это не ксется. — И он, прихвтив полотенце, вышл и пошл по коридору вдоль комнт, слегк ксясь пльцми левой руки стены. «Тм будет лестниц, — подумл Пвел. — Я ее встречу».

И он выждл сколько-то минут и пошел ее встречть, но он уже шл нзд по коридору, трогя пльцми првой руки стену.

Тоня не дл себя кормить. Поел чуть-чуть, допил водичку из бутылочки, скзл, что бюллетень ей продлили еще н пять дней, ну и что он с ним будет делть?

И тогд Пвел скзл, что зберет ее с собой, пок пуст хт, что он будет нводить тм порядок, он будет сидеть н лвочке и рзвлекть его рзговорми, то поодиночке они ббями стнут, или кк тм нзывют молчунов-одиночек?

Он был потрясен, потрясен не предложением, уверенностью мужчины, что он пойдет, куд он скжет, и будет где-то тм сидеть для его нужды.

— Еще чего! — скзл он.

Он не понял. Не понял этого «еще чего», рзве у нее есть выбор?

— Пойдешь кк миленькя, — скзл Пвел со всей возможной для себя улыбчивостью. — Тм природ. Птички летют. А через пять дней доствлю по месту прописки, вернее, в поликлинику, чтоб увидеть, что был прв и оздоровил больную.

— Нет, — скзл Тоня. — Вы мне никто. Вы дже хромли от меня, чтоб я вс не узнл. Тк не бывет, чтоб человек сегодня был один, звтр другой.

— Бывет, — тихо скзл Пвел. — Это нзывется преобржение. Я пок тут у тебя сидел, столько всего вспомнил. Знешь, я хороший был мльчик, добрый. Потом оскотинел. Потом умерл дочь. Потом зкменел. Проводи меня нзд в дорогу… Я хромой, один не дойду.

Ему было стыдно з жлкость слов, з тйную их ложь.

И не хромой он, и дойдет, но нужно, чтоб он пожил не одн и не тут. Ей пригляд нужен, ну жлко ее, девчонку. Не подумл б только другого.

Он же кк рз подумл. И потому и пошл, что подумл, не спсть. Чего его спсть? Здоровый пьющий мужик. Пород почти редкя. В основном пьющие — больные. А то, что он лопотл про что-то свое, это он не понял.

И он пошл з ним по писку сердц, по зову воспоминния о том, кк у них было. А он лопочет, что он кк бы зново родился. Конечно, родился. Ишь, ккой вымхл, лет н сорок, не меньше.

Дльше все просто, кк три рубля. В чисто побеленной комнте было одно спльное место и одн чистя неподрублення простыня. Остльное грязное белье кипело в выврке н улице н специльных кирпичикх. Вот и скзке конец. Легли вместе. И до полночи он боялся ее тронуть — нездоровя же, в полночь он см его рзвернул к себе, потому что не могл уснуть и вся горел не от темпертуры, совсем от другого.

Хорошие были дни. Пвел рсскзл ей про Ленингрд, про то, что хочет туд вернуться. Что он хороший был мтемтик, его студенческие рботы получли призы. Конечно, сейчс все ушло вперед. Но кк знть, кк знть… Может, и вспомнят его, дурк. А если не мтемтик, то геология. Он не просто землю рыл. У него дневники есть, нблюдения. Вполне может преподвть, кк перехитрить тйны земли. В этих его рсскзх Тоня не присутствовл, он понял, что он у него — девушк бюллетеня.

Хозяев тк и не возврщлись, и не было от них ни слуху ни духу. Тоню выписли, строго нкзв время от времени мерить двление, не есть острого и жирного, не подымть тяжелое, глвное — не нервничть.

Пвел отвел ее домой, сходил в свою комнту, где н его кровти спл прень с белыми нечистыми ногми. Он посчитл свою нличность — ни о кком билете в Москву и речи быть не могло.

Собственно, выход не было, и он вернулся в тот кривой домишко, в котором было чисто, где крылечко было что ндо, где он прилдил у рябины лвочку со спинкой для отдых женщины с костылем. Ел кртошку с кпустой, врил суп с грибми. Жил, одним словом.

От хозяев не было вестей, вернулись сми. Он не узнл дружбн в сером полостом костюме и в шляпе н зтылке, женщину он не знл вообще — тяжеля, большя, он вдвливл костыль в землю горздо выше резинового нконечник. Он оглядел дом, двор, лвочку, посмотрел н муж и скзл кк-то необидно, но с большим внутренним подтекстом:

— Видишь, ккой ты бесконечный козел.

Пвел скзл, что у него было время и дело шло в охотку, но он уже беспокоился, что их все нет и нет, ему пор уже делть свои дел, но не мог он все бросить.

— Я понимю, — скзл хозяин, — когд крсоту сделешь, ее брость жлко.

— Зплти ему з все, — скзл женщин.

— А кк же! — скзл хозяин.

Женщин пошл в дом и оттуд вернулсь почти со слезми.

— Иди, козел, посмотри, ккую он нм чистоту рзвел.

Особенно ее умилил фотк н стене, н плите в сверкющей кстрюле пх горячий суп.

— Одним мигом, — скзл хозяин и вынул из чемодн пол-литру.

Ели суп, и Пвел слушл историю, которя если и случется, то в России с Ивнушкми-дурчкми. Окзывется, они вернулись богтыми. Первые деньги выпли, когд грузовик нехл н женщину. Чтоб он не подвл в суд н водилу, тот, кому приндлежл груз («Оружие, Пш, оружие с военной бзы!»), зплтил нм одним мхом тыщу «зеленых», другим, когд пришлось ломть кость ноги, — еще тыщу. Ну, и билет купил обртный, н дорогу дл уже рублями. Я их и не считл. Родне мы, конечно, ничего не скзли, понимешь, ведь убили бы… Но тм, Пш, н Дусю было оствлено нследство — домик. Мы им скзли, мол, берем и остемся жить. Я это скзл для понт, Пш. Мне тот климт не подходит, тм уже в преле жр и воздух не тот, Пш. С говнецом воздух, Пш, не поверишь, но именно с ним. Ну нм и предложили з домик эти их дурные деньги. Я скзл: вы что? Я ж в России живу! Ну, они скрипом, скрипом дли нм пятьсот «зеленых». Пш, «зелень» вся цел. Доехли н выднных нм в дорогу рублях. И еще н них поживем.

— Зплти, — скзл Дуся.

— Знчит, тк, — ответил хозяин. — Сколько ты мне дл н дорогу? Восемьсот рублей? Ну, теперь з все остльное, кк считешь? Но если я отдм тебе рубли, где я тут буду менять «зеленые»? Бери, Пш, «зеленые», кк ты считешь, Дуся?

— Отдй ему трист «зеленых» з все про все. Я в ткой чистоте не жил с детств.

Пвел не хотел брть лишнего, но с выпивки в голове зклинило. Он что-то множил, вычитл, но ему все кзлось, что остется момент ндувтельств «бесконечного козл». Его кк-то ошршило определение, почему именно бесконечный, козлы очень дже конечны, они, можно скзть, обреченные тври, бесконечность — прежде всего нескончемость. Спросить Дусю, д он, нверное, уже и збыл, что ляпнул. Д притом он сейчс был знят.

Прямо сидя з столом, он здрл широкую юбку, и Пвел увидел огромное плто живот, обтянутого розовыми пнтлонми, подрзрезнными в нижней чсти, откуд кк бы истекли Дусины неохвтные ноги. Потом он приспустил пнтлоны, и Пвел увидел белый пришитый крмн, сверху зстегнутый тремя нглийскими булвкми. Он рсстегнул одну и достл полиэтиленовый пкет с русскими деньгми. Он отдл их мужу.

— Спрячь где ндо, — скзл. — Брть будешь с моего соглсия.

— Кк же инче, Дусечк, — зтрторил мужичок в новом костюме. — Кк инче.

Потом Дуся рсстегнул вторую булвку и достл другие деньги. Пвел кк-то испугнно посмотрел н дверь: кк кто войдет?

Дуся почувствовл его беспокойство и откуд-то из глубин юбки вынул пистолет.

— Ну, ребят, вы идиоты! — зкричл он. — А если человек придет з хлебом-солью…

— Смету, — скзл Дуся. — С добром человек стучит. И при этом три рз.

— Я смывюсь от вс, — скзл Пвел. — Я привык тут жить без стуков. Вы от денег спятили.

— То-то я и отдю тебе трист, — резонно ответил Дуся. — З все добро. З то, что все сберег…

— Не все, — ответил Пвел. — Кртошки и кпусты подъел прилично.

Дуся отслюнявил трист доллров и зпковлсь булвкми.

— Пусть тебе повезет, кк повезло нм, — скзл он. — Видишь, кк я удчно окзлсь н дороге. Мог Ведь сбить ккой пьяный, что бы я с него взял? Я сейчс думю, что и с этих могл бы содрть больше. Оружие, оно ведь дорогое, и всем ндо. Пистолетик мне подрил племянник, чтоб ихние пятьсот у меня не сперли. Про другие они не знли. Знли бы — прибили, хотя и родня А дом я им оствил не этому чет, вернее, дом — говно, огород хорош, земля. У тебя ведь земли нет?

— Откуд? — ответил Пвел.

— А что у тебя есть?

— Койк в общге, — зржл хозяин, бесконечный козел, хотя и с деньгми.

— У меня в Питере был комнт, поеду проверю.

Если сохрнилсь, попробую осесть. Может, вши деньги и принесут мне удчу.

— Принесут! — скзл Дуся. — Я это рукми чувствовл, когд деньги двл. Они хорошо скользили, не сцеплялись друг с другом. Они рдостно шли.

— Спсибо, — скзл Пвел.

— Нет, мужик! — ответил Дуся. — Ты себе цены не знешь. Чтоб побелить до белизны эту зсртую комнту, чтоб повесить нши молодые морды, когд мы еще верили этому полудурку Ленину и комсомолу, это ндо что-то в себе иметь не зплевнное жизнью, ккую-то чистоту. Ты понимешь это, дурк? — спросил он муж.

— Очень! — ответил он. — Очень! Очень дже.

— Ни черт ты не понимешь.

Пвел вдруг вспомнил, что под побелкой крндшом нписно имя. Что, видимо, мелькнуло у него н лице, потому что Дуся спросил:

— А бб тут бывл с тобой?

— Бывл, — ответил Пвел. — Нш общежитскя.

— Это плохо, — скзл Дуся. — Тебе нужн оседля женщин, вроде меня. В общежитии все бляди, я это без осуждения, ткя у них жизнь. Или твоя не ткя? — Кк он учуял, что Пвлове сердце все трепыхнулось от несоглсного гнев?

— Не ткя, — ответил он. — Совсем.

— Ну тогд слв Богу! И прости з грубость.

— А я ее зню? — встрял хозяин. — Он с ккого этж?

— Не знешь, — резко ответил Пвел. И зсобирлся уходить. Уже н пороге спросил Дусю — он вышл н крыльцо и держлсь з блясину, и Пвел обрдовлся, что хорошо зкрепил ее для необъятной женщины, скрывющей н животе «зеленые» и пистолет:

— Слушй, почему бесконечный козел? — спросил он.

— Потому что не подлежит изменениям природы и времени. Всегд был и всегд будет, идолище погное.

Пвел нметил день, вернее, ночь отъезд. Днем ндо было выспться, вечером зйти к Тоне, попрощться и узнть, кк он тм после болезни.

Тоня лежл н кровти, укутвшись в стегное зеленое одеяло в цвет лицу.

— Нехорошо? — спросил Пвел.

— Д нет, — ответил. — Спрвлюсь.

Пвел рсскзл о своих плнх, о том, кк после Москвы он поедет в Питер и откроет комнту и осядет в ней, потому что сколько ж можно по миру штться, кк штун ккой. Он не зметил, кк вжимлсь в угол Тоня, кк уменьшлсь н глзх, будто дух из нее стл выходить толчкми.

…Тоне и после выписки не стновилось лучше, и врч спросил, нет ли у нее еще ккой болезни, нследственного туберкулез тм, нпример, или немии.

— Тк у вс же нлизы! — скзл Тоня.

И врч кк-то рздрженно полезл в бумжный крмнчик, где все спокойно лежло, но посмотреть руки не доходили. Все у Тони было в норме. И гемоглобин, и флюорогрфия.

— У гинеколог был?

— Нет, — ответил Тоня. — У меня тм тоже все в порядке.

— Много знешь. — И врч отвел ее см к гинекологу и не ушл, сел и стл ждть.

Гинеколог был строй женщиной в толстых очкх, он с тяжелым вздохом стл смотреть в смую Тонину нутрь, в эти розовто-синевтые глубины, он щупл их привычно и без интерес.

— Ну и ккую тйну я должн нйти? — спросил он Тониного врч, стскивя осклизлые перчтки.

— Д не нрвится он мне! — в сердцх скзл врч. — Двление усткнили, кровь хорошя, все путем, жизни в ней нет.

— Все ноборот, — зсмеялсь гинеколог. — Жизнь-то в ней кк рз и есть. Он беремення.

Тоня кк рз влезл в трусики, стоял н одной ноге, ну ее прилично кчнуло, но он удержлсь, потому что ужс был сильный и здоровый, он и спрямил.

— Е-мое! — зкудхтл терпевт. — Знчит, это не мои дел, вот тебе крточк, рзбирйтесь с ней сми. Я ведь бюллетенить ее не имею прв по зкону. — И он просто вылетел из кбинет, Тоня остлсь, и н нее смотрели толстенные очки, переливющиеся рзными цветми. А может, это в Тониных глзх рябило.

— Змужем? — спросил гинеколог.

— Не-, — ответил Тоня, стрясь покзться беззботно-отвжной. Все девчонки из общежития н борт ходили, кк в уборную. Никто его не боялся, боялись упустить срок — до десяти недель. Одн верующя им объяснил, что именно в десять недель Бог определяет душу, ккя подоспел в его хозяйстве для переселения. И тогд уже выковыривешь живого человечк, с ощущениями и, может, дже мыслями.

— Ккой срок? — спросил Тоня.

— Недель семь. Ты знешь лучше, когд у тебя что было и был ли потом менструция. Выписывть н борт, кк я понимю?

— Я подумю, — ответил Тоня. Хотя что тм думть?

Пвел исчез, кк и не было. Потом вырос кк из-под земли, скзл, что живет где-то в пустом дому, и снов исчез. С ним, что ли, решть этот вопрос?

Вот он и сидел сейчс под зеленым одеялом, см вся в зелень, он возьми и снов приди. Весь ткой-эдкий. Комнт у него в Питере, где стоит Медный всдник, в змею упершись, где ткие-рсткие белые ночи, где живет ртистк любимя с смым печльным ртом н земле — Алис Фрейндлих, и еще в этом городе мосты ночми рзводят, тк это, нверное, крсиво, когд небо темно-синего цвет. И до ткой острой боли зхотелось все это увидеть, что в ней дже сил откуд-то возникл про это скзть:

— Пвел! Извините, конечно, это нхльство, но мне очень хотелось всегд увидеть Ленингрд, с детств. У меня есть денежки, я три год не был в отпуске, отклдывл н юг. Но н юг мне теперь нельзя, из-з двления. Я только туд с вми и см обртно. Мне бы только посмотреть — и все.

«Ккой же я идиот, что зшел, — думл Пвел. — Ну зчем он мне, эт зеленя хворь?» Скзл же он тк:

— Это нерзумно. Тоня, пок ты нездоров. Но я, клянусь, обустроюсь и вызову, и все тебе покжу, я Питер кк собственный крмн зню. Ей-богу!

Почему ей это не годилось? Но он знл, не то. Он не собирлсь говорить про глвное, что где-то угревлось и росло в ее животе его семя, у нее ведь, кроме него, никого не было. Но не годилось! Ехть им ндо вместе, это кк то, что знешь до того, кк узнешь н смом деле. Ехть! Ехть!

Что-то изменилось в ее лице, оно зсветилось, оно просто сияло, потому кк лицо уже знло, что никуд он не денется. Он потщит з собой эту едв выздоровевшую девчонку. И те трист доллров, которые свлились ему из пнтлонного крмн, это кк бы перст судьбы, знк свыше, или кк это еще нзывется.

В эту же ночь они втиснулись в збитый плцкртный вгон, н одно нижнее боковое место, и Тоня спл, сидя у него н коленях, ему все время нступли н ноги ходящие туд-сюд люди.

Потом был тот день, когд они положили н дорогу букет цветов и видели пожилую пру с ребеночком н рукх, и Пвл пронзил звисть к отцовству, которое он потерял, и эт женщин, кзлось, что он где-то ее видел, но он не видел. Не мог. У него не было знкомых пожилых дм в Москве. Тоня же, увидев мленького, вдруг знервничл о срокх, точно ли он не ошиблсь, ей для Ленингрд остется день, не больше, если выехть сегодня, чтоб потом успеть вернуться и убрть из себя то, что еще только кровь и слизь, но еще не человек. И пок они ждли н широком шоссе зеленого цвет, он скорее для себя, чем для Пвл, проговорилсь, стоял и бормотл, он тк вцепился в нее, что ей хотелось кричть дурным криком, но он стерпел.

В этот же вечер они выехли в Питер. Но еще до поезд Пвел вызнл у нее все. Он все боялсь, что он скжет ей хмство. И дождлсь. «У тебя, кроме меня, кто-нибудь был?» Он срзу скзл: «Был ты». До этого все нзывл его н вы, тут тихо, почти шепотом выдохнул «ты». У нее-то этот выдох случился см собой, и Пвел это учувствовл. Поэтому никких мужских подробностей не смел бы потребовть, не смел — и все.

В квртиру они вошли спокойно, видимо, никого из соседей не было, дверь в комнту был зкрыт, кк он ее зкрывл, и они вошли в тот дух и зпх, что жил в его ноздрях. И у Тони хвтило кких-то знний не скзть: х, сколько здесь пыли! Он срзу пошл к окну и уперлсь глзом в серый торец дом, по которому шл хлипкя лесенк вверх н крышу. Нет, это не было той крсотой, которя еще из школы существовл в словх «Невы держвное теченье, береговой ее грнит». Ни Невы, ни грнит. Серый цементный цвет и черня лзейк. Пвел подошел и встл сзди. «Стрнно, — скзл он, — эту я не помню. В детстве мне снилсь подобня, не эт, кк я крбкюсь по лестнице, и где-то н середине провливется целый проем. И я вишу в пустоте». Он не скзл, что после этих снов просыплся с мокрыми трусми и слышл, кк тихо беспокоилсь мм, говоря отцу: «Понимешь, он ведь большой. Может, ндо к врчу?» Но ничего не случлось до очередного сн.

Он стрлся не смотреть в окно дже сейчс, он боялся этого детского сн, где он висит нд пропстью, и нет у него никких сил перекинуть ногу н переклдину.

И еще во сне тишин. Не хлопют окн, не кричт люди из домов с улицы — один н этой стене, и у него нет выход. Пвел стоит з Тоней и смотрит н ужс своего детств. Интересно, в кком месте он обломилсь, эт чертов лестниц? Он не знет, детский ужс охвтывл его именно с того мест, которое совершло грех, стыли бедр и мертвели ноги.

— Ндо бы сходить поесть, — скзл он.

— О д! — ответил Тоня. — У меня в животе уже тянет.

— Тебе ндо хорошо питться, — скзл он.

Он посмотрел н него чуть сбоку. Зчем, мол, говоришь ткое? Это ведь мои проблемы, мне ндо возврщться быстро-быстро. Он помнил — д и кк он могл бы их збыть? — тм, н дороге, скзнные сквозь сцепленный рот слов, которые он мог перекусить легким смыкнием губ, но не перекусил, но ведь и не повторил больше, ни когд он спл у него н коленях, ни когд он горячо дышл ей в зтылок, он смотрел н хлипкую лесенку, кк бы специльно придумнную для легкой смерти. Нет, он не рзрзился рзговором. Спросил только, был ли у нее кто еще. Тоня внутренне зсмеялсь доверчивости мужчин — он, конечно, скзл првду, ну солги? Но после этого ни словечк. Зовет поесть.

Они пошли в «Мкдонлдс» — для Тони чудня новинк, но ничего, чистенько и вполне вкусно. Потом пошли бродить по городу, и Пвел, кк знл, повел ее к Медному всднику, он рзглядел эту «упорную змею», дивясь изобреттельности скульптор. См Петр ей не понрвился, он ей не нрвился еще из школы, смодур, грубиян. Учитель объяснял, что именно ткой человек всегд нужен России, потому кк инче не спрвиться. «А добром пробовли?» — хотел он спросить, но постеснялсь. Могли и зсмеять. Нет, город, конечно, крсивый, но в нем ндо родиться, чтоб его любить. Он его полюбить не сможет. Из-з лесенки-убийцы, из-з вздыбленного Петр. Тоня дже рсстроилсь, осознв свою простовтость, хотя в деревне тоже ведь не жил, ну, скжем инче — свою отдленность от этих больших и крсивых домов, в которых живут не ее люди, не ее нрод.

— Отведи меня н вокзл, — скзл он. — Я уже все увидел и понял.

— И куд собрлсь? — В голосе Пвл был ккя-то неприязнь, противность, будто он не знет дороги, куд ей ехть.

— Домой, — скзл он твердо, дже не ожидл ткого от себя.

— Ну, тогд пошли, — скзл он, — тут близко.

Эти двое, что шли рядом, были тк отделены друг от друг, кк, может, не отделены друг от друг глктики.

Между ними лежл некя не вычислення учеными формул, в которой рсстояние, помноженное н время, было к тому же возведено в степень рзностью происхождений и к тому же делилось н коэффициент судьбы. Одним словом, черт-те что и сбоку бнтик. Но дв чужк пришли н вокзл, и Пвел ткнул пльцем в окошко, н котором было нписно: «Н Москву». И Тоня было пошл туд, но тут по дороге увидел другое окошко. К нему и встл, прочитв, что поезд остнвливется в Свердловске, оттуд ей уже рукой подть до Верхнего Уфлея. Ну тм уж всего пять остновок н втобуде.

Пвел стоял в стороне, курил. И он был зол. Дже зубми скрипел. Он смотрел н Тоню со стороны: простенькя ткя провинцилочк, нитк из подмет выпростлсь, висит, ветерком колышется. Он ведь ей скзл:

«Только попробуй, только попробуй его тронуть». Это было вчер, когд они стояли посреди дороги, вокруг н север и юг мчлись мшины, и он сейчс снов ощутил то, что было вчер, межеумочность своей жизни, которую двно волочит, кк отросший хвост, вроде и человек, но уже и зверь. Зверь-недотыкомк. Люди вокруг с чемоднми, полными целей и устремлений, которые ккуртненько тк притерлись к мыльницм и трусм. А у него все по отдельности: зпертя комнт, мтрс н поп совсем в другой стороне, ккие-то женщины, принимющие его з человек, спть с собой клдут, одн — спть не положил, вот новую рубшку дл. И тут он сообрзил, что это ее лицо видел в мшине. Ткое хорошее лицо, мимо… А еще одн женщин рсстегнул н своих штнх булвку и дл трист доллров: н, говорит, возьми н счстье. И все это ккие-то куски, осколки жизни, смой жизни кк бы и нет. Некуд все это присобчить, чтоб получилсь судьб. Вон девчонк подходит к окошку, сейчс возьмет билет, уедет. Ндо ей оборвть нитку н подоле. Уедет и увезет чстицу, что может стть судьбой, то мленькое его зернышко. И тут он понял, что см висит н той ниточке, что н подоле, и единственное, что нужно сделть, вернуть Тоню, но, Господи, зчем он ему?

Эт Тоня? Кто он? Что? Откуд взялсь?

Тоня кк рз и поспел к окошку, но кто-то грубо вытщил ее из очереди, у нее дже голов зкружилсь и зтошнило оттого, кк ее волокли, будто он ккой куль.

— Никуд ты не поедешь, — скзл Пвел, глз у него были злые-злые. — Ты рожть будешь. Ясно тебе или нет?

Он рвнулсь от него — стыдно же, тщит, кк воровку. И быстро пошл к выходу. И тм, н улице, ей стло нехорошо.. Ее вытошнило прямо н прилично ухоженный гзон. А он стоял нд ней, кк пытчик, потом грубо тк вытер ей рот своим носовым плтком. «Бежть от него ндо, — думл он. — Мне ткого не ндо. Мне нужен добрый. А этот кк укушенный».

Они сели н лвочку, и он тк ему и скзл:

— Ты, кк укушенный, кидешься. Неужели же я рожу ребенк ткому ненормльному? Смотри, сколько детей бездомных! От отцов-мтерей убегют, потому кк битые, мученые. Видят, кк отцы мтерей з волосы тскют… А я тебе не жен, я тебе никто, и дитя у нс еще нет, ты уже озверел. Я ведь понимю, я тебе ни к чему, и ребенк тебе тоже не ндо. Но он по природе твой, тебе хочется его к себе в живот, жизнь — он устроен не тк, кк тебе хочется. Вот ты и звереешь. А мне зверь не нужен. Я хочу смирной жизни. Дитя я см не вырщу, но н ткого, кк ты, не оствлю. Знчит, пусть его не будет вообще. Все! Я тебе скзл, и отстнь от меня, слышишь, отстнь И пошл в очередь, где ее, конечно, не признли, и пришлось стновиться в хвост.

Окзывется, тк бывет. Ты сидишь вроде кк все. А с тебя в этот момент сползет шкур. Ошметкми отвливется то, что было тобой. И тебе стновится холодно, нижняя шкур нежня, он не греет. «Кк голый н морозе», — скзл себе Пвел и зсмеялся. Нет, с виду он был почти тот.

Только чуть светлее, кзлось, стл кож, кк будто ее хорошо помыли. Он не помнил, сколько сидел н лвочке, но когд Тоня вышл, он тм все еще был. И он подошл и скзл спокойно: «Мне у вс ндо взять свою сумочку. Спсибо, что подождли».

— Кк ты себя чувствуешь? — спросил Пвел.

— Нормльно.

Дом их встретил зполошення соседк с дикими умоляющими глзми.

— Я не знл, где вс искть. Но вы моя последняя ндежд. Я сейчс встну перед вми н колени, я буду вляться у вс в ногх.

— Я этого не зслужил, — ответил Пвел.

— Вы зслужите! Зслужите! — кричл он и вел их в свою комнту, которя был много меньше, но светлее Пвловой, и вид из окн у нее был другой, зеленый и с большим куском неб. — Слушйте меня. Я умру, если мы не договоримся.

Не с первого рз, но Пвел нконец понял, что от него хотят.

В Москве у соседки дочь и внук. Рзошлсь с мужем.

(«Теперь это дело нехитрое».) Они кк-то тм рзменялись.

Девочке достлсь однокомнтк н окрине, мужу — огромня комнт в коммунлке с окнми н Христ Спсителя. Ездить н рботу девочке полтор чс. Не успевет вечером в сдик. Скндлы. Нервы у ребенк. Я здесь. Я могу устроить ее к себе н рботу. Мы с ней зубные техники. Но нет обменного вринт. Никто не хочет ехть из центр Ленингрд в ккое-то тм Линозово. Хотя квртирк отдельня. Просто куколк. Вы человек неоседлый.

Вс тут нет вообще. Ккя вм рзниц, куд приезжть н рз? Если есть морльный ущерб — экономического никкого, вы в плюсе — я готов его возместить. Мне ндо скоро, ндо вчер. Ребенк, з которым приходит поздно мть, щиплет сторожих. У него в синякх все ручки и попк. Ну ккя вм рзниц, если вс тут нет?

Это было скзно круто: «Вс нет». Он мечтл вернуться сюд, но он не ощутил эту комнту кк свою. Он думл — из-з присутствия Тони. Но если честно, Ленингрд был городом его другой жизни. В которую ему уже не вернуться. Не вернется он и к своему мтрсу, стоящему н поп. Тк, может, пусть будет Москв? Тм пмять о дочери. Тм где-то в необъятности город живет призрк женщины, которя приходил к нему ночью. И еще т, что одрил рубшкой. Москв поствил свои мнки.

— Кк считешь? — спросил он Тоню.

У Тони глз рстворились тк, что Пвел змер, дивясь их цвету: ну чистый изумруд. А соседк уже вокруг Тони колготится: Москв, он, мол, столиц, это ведь не хлм-блм, товрищи-господ, и возможности тм не ншим чет. Петербург — город с несчстной судьбой.

Помогите, Христ рди, щипному ребенку.

— Хорошо, хорошо, — скзл Пвел. — Мы вс поняли, дйте нм в себя прийти и к себе войти.

— Но вы думйте, конечно, думйте, но думйте и соглшйтесь.

В своей комнте Пвел просто рухнул н дивн и рсхохотлся.

Тоня же стл собирть свою сумку.

— Ну, что ты н это скжешь? — смеясь, спросил Пвел.

Он ведь не видел его смеющимся, он хорошо смеется, душой. И лицо у него делется другим, без дикости. Но к ней это не имеет никкого отношения. Он все скзл.

— Это кк вм нрвится! — ответил он.

— Ну тебе? — нстивл Пвел. — Тебе бы где лучше жилось?

— Мне что-нибудь попроще, — скзл Тоня. — Ткие город мне не по крмну, д и не по хрктеру.

— В общежитии, что ли, лучше? — сердито спросил Пвел.

— Хуже! — сердито ответил. И они об зсмеялись — ткя склдня н двоих случилсь у них злость.

Он встл с дивн, вырвл из рук Тони сумочку и посдил ее рядом с собой.

— Я, конечно, мужик диковтый и, может, дже с придурью, но мне очень хочется ребенк. Искть кого-то, чтоб жениться, не буду никогд, но ты уже случилсь. И глз у тебя ткие, что помереть можно. Ну что тебе стоит попробовть, вдруг я не смый последний н этой земле? Я не дерусь, не щиплюсь… Я просто слегк кменный… Но из кмней дом получются крепкие… У тебя ниточк н подоле, дй оборву. — И он оборвл и обмотл ее вокруг пльц, остлось чуток. Он взял Тонину руку — ниточки хвтило и н ее плец.

— Видишь, — скзл он, — я ее двно приметил, пок ты стоял в очереди. Обручимся ниточкой?

Он долго плкл у него н груди, просто слезы потекли сми собой, плкл и думл, что полгющееся по случю слово скзно не было, но, окзывется, был ниточк, ровнехонько н дв их пльц. А ребеночк ей хочется, но, кк скзл Пвел, не пойдешь же искть специльного мужчину, если уже узелок звязлся с этим. И хотя слово глвное скзно не было, но именно н этого мужчину у нее трепыхется сердце. Кк-то тк случилось, но возможность помочь плчущему в детсдике ребенку стл глвной для Тони, Пвел скзл, что ему чуть-чуть жлко комнту и Питер, но нчинть новую жизнь ндо с нового мест.

Соседк все хлопоты взял н себя, Пвел отдл ей пспорт. Вот с Тоней было сложнее. Ей ндо было ехть и выписывться, но Пвел скзл, что все это мур собчья, никому не нужня. Поселятся в Москве по зконному ордеру, тм будет видно. Можно будет и съездить вместе или потерять это к чертовой мтери. Соседк предложил не трогть мебель, оствить все кк есть, и дочь ее оствит в своей квртире все кк есть. "Это будет и дешевле, и спокойнее. А нтикврит ни у вс, ни у нее.

Доски. Возьмите, что вм дорого". Пвел открывл дверцы, высовывл ящики, но ни от чего не вздргивло сердце.

— Посмотрите еще вш шкф в кухне.

Ну, тм совсем был одн ерунд. Он встл н тбуретку, чтобы посмотреть верхнюю полку. В смом углу ее стоял прикрытя полотенцем супниц. Бог ты мой! Из-з нее был свр с женой, он ей докзывл, что все супницы кончились еще в его детстве. Окзлось, что одн, првд, с отбитой ручкой, дождлсь его. См ручк лежл в супнице, он гремел, когд он ее доствл.

— Я ее возьму, — скзл Пвел.

— Я к ней приглядывлсь, — честно скзл соседк. — Он хороших кровей, но вряд ли ее можно рестврировть. Очень будет зметно. Но берите, если екнуло.

Иногд именно н ткое екет…

Вечером они сдли Тонин билет и взяли дв билет в Москву. Потом н ткси ехли через Москву н север, мимо выствки, дльше, дльше… З кким-то мостом свернули в переулок. Пятиэтжный дом смотрел н железную дорогу, но был весь в зелени, н площдке третьего этж их ждл молодя женщин, очень похожя н свою мму. У нее были испугнные глз, и он кк бы стеснялсь своей квртиры.

Тоне же квртир понрвилсь срзу, чистенькя, окно во двор, — знчит, не будет стучть дорог. Все мленькое, коридор, кухня, но большего у нее и не было никогд. Пвел же, кк нзло, цеплялся плечми з проемы дверей, головой з люстру.

— Понятно, — скзл он, — это не мой рзмер. А швы выпустить нельзя? Кк тебя зовут? — спросил он. Или будем чвниться по всем првилм?

— Чвньтесь, — зсмеялсь женщин. — Денег своих у меня нет, но мой бывший, который от крестов з окном стл кк бы новообрщенным, дл мне тысячу доллров для доплты з низкий рост и узкие швы. Я понимю…

— Что вы понимете? — спросил Пвел. — Я, было дело" жил в норе, из которой зверь ушел.

Я жил зимой н дебркдере, когд треснул лед, меня зтщили в ледяную воду доски. Но это я тк… Чтобы вы не думли, что я только вчер из Петродворц и хочу ходить по нфилде. Нет. Вм ндо к мме, мне ндо, чтоб ей понрвилось. — И Пвел приобнял Тоню. — Он моя жен, но мы еще не рсписны.

— Это кк рз не проблем, — ответил он. — Если у вс будет прописк — рспишетесь.

Потом он оглядел уже кк бы не свою квртирку и скзл, что, конечно, все хорошо, уютно, но имейте в виду: без ремонт не обойтись, все н лдн дышит. Он строго соблюдл внешний декор для сменщиков. Но знйте, бчок протекет (под ним стоит литровя бнк), душ течет в три дырочки, пол весь в провлх, одно хорошо — клопов и тркнов нет.

— А у вс тм их тыщ, — скзл он, глядя н Пвл.

— Что-то я не зметил.

— Крепко спли, — зсмеялсь хозяйк. — Ну ничего, я их побелю. — Это у нее прозвучло лихо.

Он нписл телефон пспортистки (Тмр Сергеевн), телефон нчльницы дэз (Софья Николевн) и — н всякий случй — учсткового (Николй Ивнович).

— Рюмочку-две примет без чвнств, пок вы не прописны, — кивок в сторону Тони, — любителей просигнлить куд ндо более чем…

От чя он ктегорически откзлсь, к тому же подъехло ткси. В последнюю минуту скзл, что все плтежки и телефоння книжк в ящике кухонного стол, который ближе к окну.

Только когд хлопнул дверь, они поняли, что стояли все время нвытяжку, что нходились под влстью жизни более сильной и верткой, чем обе их две. Пвел зхохотл, з ним Тоня.

— Слушй, — спросил Тоня. — А где щипный ребенок?

Но, судя по всему, ребенк в этой квртире не было.

И они снов стли смеяться нд той ловкостью, с ккой их обдурили.

— Мы им родим ребенк, — смеялся Пвел. — Это уж точно.

— Прям! — ответил Тоня. — Что я, им рожл? С чего бы это!

И они снов смеялись. Это был смеяльный день.

Пвел достл из сумки супницу и поствил ее н подоконник в кухне. Он зсиял н солнышке синими цветми.

— Кк гжель, — воскликнул Тоня.

— Это, дурочк, Сксония, Мейсен, — зсмеялся Пвел. — Обломок оседлой жизни, когд люди знли, кк ндо жить.

Тоня было обиделсь н дурочку, но потом понял, что не было в слове обидной мысли, был дже кк бы нежность. Ее уже многое прикрепило к этой квртире.

Во-первых, слово «жен». Ей было покойно и хорошо, до десяти недель оствлось четыре дня. Ну и пусть! Он не будет их считть. И может, в этой комнтке будет жить ребеночек, мленький и слбенький — сильного ей не родить. И возможно, большой мужчин, достющий головой до люстры, будет брть его н руки, и ребеночек будет курлыкть, кк голубок. И Тоня сжимл под столом колени.

Хозяйк оствил им ключи, Пвел скзл Тоне, чтоб т купил, что считет нужным, чтоб квртир не выглядел кк обчищення нлетчикми.

Тоня испуглсь, он никогд этим не знимлсь, он боялсь сделть что-то не тк, кк ляпнул с гжелью. Он осторожно вышл н улицу, мгзины были близко, и он ходил, присмтривлсь. Пвел же скзл, что сходит поищет кого-нибудь из знкомых н предмет рботы.

И придет чсм к пяти. «Готовь еду, хозяйк!»

Мльчишество всех последних решений, их сумсшедшя скорость веселили Пвл, кк будто он обвел мяч против всех и последним удром вбил его точнехонько в левый угол, оствив в првом с рстопыренными рукми судьбу-вртря, которя по логике всей его жизни должн был поймть его удчу и отбить ее к чертовой мтери в ут. Тк всегд было. У него жизнь не получлсь не по большому — по млому. Он у него росл не вверх, куд-то в сторону, в глубину. Он ведь и првд однжды згннно жил в норе, хотя с ккой стти — умнице (тк считлось), с комнтой в Ленингрде — быть в норе? Но его нес ветер, может, и не он, что-то изнутри моторило и тщило. А сейчс рзве не тк? Рзве не бросил он по неведомо ккому прикзу то, что было ему дорого, — кусок от родителей, их дом, их дух, где он родился, где он кчлся н кчелях, прицепленных в широком проеме двери. Эх, идиот! Не посмотрел, остлись ли тм, вверху, те стродвние крюки! А может, и првильно, что не посмотрел — зцепился бы з них мыслью, потом поступком, потом жизнью, и пошл бы совсем другя история.

Ведь тк у него всегд: ккое-нибудь полено н дороге сворчивет ему путь, последние пятндцть ему было уже все рвно, куд идти. Хоть в хоромы, хоть в нору. Он был свободен в кждом своем последующем шге, ткой дядя-смокт. А тут вот — н тебе: его смобегющее устройство решило, что он должен этой женщине с зелеными глзми, ловкой бедолге, которой упсть с лестницы легче, чем сойти с нее по-человечески. И он именно ей бсолютно бесчувственно, скжем, чисто по мужской потребности згнл внутрь свое семя. Он ей верит — это его семя. И тм, где-то внутри ее, происходит ежеминутный процесс деления н дв, н четыре, н шесть, н восемь… И ккое н сегодня количество клеток сбилось в кучу, он не знет, но ему, окзывется, это не все рвно. Хотя если посмотреть н все это с высоты (или широты) жизни, то сколько тких делящихся клеток он оствил н дороге геологии, шбшкх и прочих трудовых деятельностях, которые и нзывть тк неловко, если помнить, что человеческий труд изнчл суть созидние. Но чего не было — того не было, если только отчеркнуть первые послеинститутские годы, когд был интерес к рботе, к спору вокруг нее, когд хотелось черт знет чего, Нобелевки — ни больше ни меньше. Но его изгнли из прострнств интерес, снчл лчня женщин, потом он см. Он тогд думл: ведь свободное пдение — это высший кйф. И пдл. И ловил чертов кйф в ккие-то редкие минуты.

Пвел шел быстро, он кк-то не взял в рсчет существовние трнспорт, ибо двно привык к долгой ходьбе. Он змер посреди дороги, потому что место ему покзлось знкомым. Ни с чем нельзя было перепутть этот горбтенький мостик. Он по нему шел? Или он его видел? Но, вств н деревянные мостки, он вспомнил их скрип. Это свойство ходячих. Они помнят землю ногми.

В них хрнят пмять. И он перешел мостик и зшел в лес.

Д, и здесь он был, но почему, с ккой стти? И когд? И Пвел резко рзвернулся. Длинный дурной серый дом тянулся бесконечно. И он вспомнил все. Вспомнил горе.

Вспомнил, кк искл приятеля, попл к этой женщине, у которой не было телефон. И он оствил его у себя, потом пришл ночью, утром, когд он был в внной, он попил кофе и поствил чшку вверх дном. Сроду тк не делл, тут поствил, кк большую точку нвсегд. И ушел. В больнице он узнл, что дочь спсти не удлось, и пошло-поехло. В момент отчянной пустоты, которя был стршнее горя, он почему-то вернулся к этому дому снов и поднялся к этой женщине, в которой было столько тепл и нежности и столько стрнной слбой силы, что хотелось упсть ей в колени и получить кпельку ее силы, чтобы пережить горе. Но у дверей стоял другой, из той породы, которую он не знл. Они инче носили костюмы, инче держли шеи, у них были чистые лиц, и он много думл, кк они успели обрзовться, эти люди, в ккое ухо влезли, из ккого выпрыгивли, пок он месил грязь, не зня зчем, не зня для кого. Кк он тогд рвнул оттуд! Он срзу понял, что ему не ндо стучть в дверь, в которую вхожи ткие мужики.

Конечно, плохя, гдкя мысль о женщине болью прошл нсквозь, и вот тогд-то он пошел н горбтый мостик. Лешему полгется скрыться в лесу.

А сейчс он нобум лзря опять шел в дом, по пмяти «стоп». Он уже не помнил этж, он шел пешком, рссчитывя, что признет дверь по тонкой пмяти. Признл срзу. По тому случю, когд он столкнулся тут с мужчиной из тех, кто лощены, удчливы и без грязи под ногтями. Они стояли тогд вот тк. И Пвел встл тк, кк стоял тот мужчин, потом кк стоял он. Потом он бежл, внизу его ждл зцепившяся з перил куртк.

Потом он рзыгрывл ту струю мизнсцену, отворилсь дверь, и вышл девочк. Конечно, он испуглсь и зкричл: «Георгий! Ко мне!» И тут же в дверях вырос худенький мльчишк, стрнно, но Пвел подумл, что выйдет мощный бультерьер, и зхочет ли девочк сдержть собку?

— Простите, простите, — скзл Пвел, — видимо, я ошибся квртирой. Здесь жил дм, фу-ты ну-ты. — Именно это несвойственное его лексике слово выскочило н язык, но скзл, кк скзл.

— А кк ее зовут? — спросил девочк, и глз ее открылись тк широко и тк зинтересовнно, что Веснин срзу понял, что ногми вступет в смое сердце чьей-то жизни, эти глз — просто дверь в него. Но был и дурь обстоятельств, которя зключлсь в том, что он не знл ответ н элементрнейший вопрос девочки, соврть ей что-то не мог опять же из-з этих ее глз, которые не смотрели, не рзглядывли, проникли в смую печень. Что это з свойство ткое у нее, можно скзть, ведьминское. А оно и было тким, и Алк впервые в жизни ощутил в себе некую силу знния ли, догдки, которой облдл одно время ее родственниц тетя-ббушк Нтлья, с которо'й он встречлсь редко, но кждый случй помнит, кждый почему-то помечен…

— Стыдно признться, — честно скзл Пвел, — но я не зню ее имени. Просто однжды он был ко мне добр, когд мне кзлось, что это последнее н земле кончилось совсем и нвсегд. Он помогл мне выжить, я не удосужился узнть ее имени.

— Зходите, — скзл Алк, несмотря н осторживющие ее движения Георгия, — зходите, зходите… Вы Пвел Веснин.

Он шел, ошеломленный зннием девочки, кто он есть ткой. Рзве он тогд предствлялся? Не помнит. Черт его знет. Может, и предствлялся. Т кошмрня ночь тк и остлсь ночью, темнотой, бедой и женщиной без имени.

Д, он узнл эту квртиру. В мленькой комнте все тк же стоял дивнчик, но его провели в большую, и тут он увидел портрет женщины, имени которой не знл. Алк увеличил фотогрфию мтери с любительского снимк.

См Алк ткой мму не знл, это был совсем молодя и счстливя девушк, но ведь именно счстье, идущее от нее, Пвел и помнил.

— Д, — скзл он. — Это он. Только очень молодя, кк сейчс вы.

— Нет, — скзл Алк, — здесь мме двдцть лет, мне еще восемндцть.

— Скжи, кк мне ее увидеть? — спросил Пвел.

— Ммы нет, — ответил Алк. — Он умерл еще в прошлом году.

— Господи! — прошептл Пвел. — Господи! Кк же тк? Почему? Я вообрзить себе не мог, когд окзлся у вших дверей.

— Ну откуд же вм знть? — сурово скзл девочк.

— Что у нее было? — недоумевл Пвел. И тут он увидел, кк девочк взял мльчик з руку и сжл. Это был определенно ккой-то сигнл — молчть, не возникть. Не скзть првду.

— А вы в Москве проездом, — спросил Алк, — или кк?

— " — Д нет, — ответил Пвел. — Я теперь тут живу.

Простите, где похоронили вшу мму?

— Н Вгньковском, — скзл Алк. — Сми не нйдете. Это в смой середине. Туд ндо знть, кк идти.

Пвел не нстивл, потому что понимл, что если живя женщин кусочком своего счстья однжды поделилсь с ним, то мертвя не имел к нему никкого отношения.

— Извините. Ей-богу, я потрясен. — Он уже уходил, когд девочк скзл:

— Мою мму звли Елен Громов. Он вс помнил.

Он рссмтривл его. Мысли кружили рзные. Вот человек, который стл причиной смерти твоей мтери. У него есть сын, который н смом деле сын ббули и Кулчев, он дже похож н Кулчев. Они все обожют Пшку, он ткя прелесть, что других тких просто нет. И при чем тут этот могучий дуболом, н которого когд-то зпл ее бедня, потерявшяся в жизни ммочк. Но он сто рз ей повторял: «Зпомни: его зовут Пвел Веснин».

Зчем? Вот он сидит перед ней. Что делть ей дльше?

— Он умерл родми, — скзл Алк. Именно тк, кк говривли рньше. Сейчс говорят: умерл от родов.

— В нше-то время? — пробормотл Пвел.

— Сложный случй, — ответил Алк.

— А ребенок жив?

— Змечтельно жив, — скзл Алк. — Между прочим, его зовут Пшк — Это был уже подскзк.

Но имя Пшк никогд не идентифицировлось у Пвл с собственным именем. Дом его звли Пвлик, Пвлушк, в нежности — дже Люшеньк. А Пш был дворничих.

Он собирл «пьяную посуду для семейного додтку». А Алк смотрел ему прямо в зрчки, он ждл, кк вспыхнет в них потрясение. Но зрчки кк зрчки. Черные неговорящие точки. В них не было ничего.

— Видимо, вы о чем-то с ммой недоговорили. — Теперь он спокойно уводил от глвного. — Во всяком случе, от ммы я слышл вше имя и фмилию, не помню в связи с чем.

— Мльчик живет с отцом? — спросил Пвел.

— О д! И с ббушкой! Они тк нд ним трясутся, кк ненормльные. Я его тоже обожю. Сейчс я вм покжу фотогрфию.

И Алк вынесл большую фотогрфию, н которой Кулчев (тот смый умелец, удлец, что стоял у двери — узнл Пвел) держл н рукх толстого ребенк, из тех, которым полгется реклмировть прикормы и витмины. Обняв взрослых з плечи, широко улыблсь Алк, мльчик из соседней комнты (скорее всего грузин) стоял со стороны ббушки, слегк смущенно отстрненный.

— Спсибо, — скзл Пвел, возврщя фотогрфию.

— Кков нш Пшуня?

Он идиот. Он не понимет, что фотогрфии с детьми покзывют исключительно для восхищения.

— Клссный! — ответил Пвел, подымясь. — Извините, что явился «не звли». — Он рвнул тк, потому что возникло стрнное искжение времени: будто он здесь уже долгое-долгое время, вот отц бутуз видел вчер, и сейчс почему-то испытл стрнное беспокойство, что выйдет, н площдке он, вот и объясняйся, и создст Пвел ситуцию, которую ненвидел больше всего, — объяснение с мужем-козлом, со свежевыросшими рогми, ты ему: ты что, Вся, Коля, Борюх, я ж з спичкми, з солью, я ж просил мне брючину зшить, помнишь, кк я н гвоздь нпоролся.

Одним словом, Пвел выскочил кк ошпренный и, кк в прошлый рз, лифтом пренебрег, пошел, кк знл, н мосток, потом в лес, тм глянь — к метро вышел.

Ну что ж, скзл он себе, эту тему мы зкрыли гробовой доской Остлсь мысль: от родов все еще помирют.

Тоня очень слбя, с двлением, ндо, чтоб он не нпряглсь, знчит, ему срочно нужн рбот. Он целый день вызвнивл стрых знкомых, и, ндо скзть, никто его в грудь не отпихнул, это все были мужики, с которыми он кремировл дочь. Все дли слово помочь, взяли его телефон, скзли, что это здорово, что он теперь в Москве, что тут возможности большие, был бы голов с мозгми. Он скзл, что с ним женщин, которя ждет от него ребенк. Тоже приняли првильно, и никто глупого вопрос: откуд, мол, взялсь — не здл. Вернулся он не к пяти, к восьми. О том, что мог позвонить, сообрзил уже дом, потом стло интересно, кк он это воспримет — никк, мол, твои дел; или пожурит, что опздывет; или вообще сделет вид, что ей — пришел не пришел — по фигу.

То, что он увидел, потрясло его. В чистенькой, уютненькой квртирке пхло вкусно, н пороге стоял зревння, испугння женщин с ткой пникой в глзх, с тким ужсом, что он не знл, что ей скзть и кк повиниться. Он думл, что с ним что-то случилось, — тм, где он жил всю жизнь, женщины бежли в кбки, в милицию, обегли по кругу знкомых. Но тут, в Москве? Куд и к кому ей бежть?

У мужчин принято считть, что смое отвртительное — это ббьи слезы, мол, нрочно душу тянут, со своим кким-то подлым рсчетом, что у всякой ббы слезы очень близко к выходу, что дже песня есть: «Пусть, мол, поплчет, ей ничего не знчит». Првд, железных теток его сотоврищи тоже не жловли. «Бб без слезинки, что цветок без росинки».

Сейчс не годилось все. Был всесокрушющя вин перед женщиной, которя ждл, которя повесил н окн свежекупленные тюлевые знвески, н стол постелил льняную сктерть с синими квдртми, поствил трелки и чшки. Все это было сделно для него, черт возьми, он уже не помнит, чтоб что-то делли именно для него.

Дже мм всегд прежде всего имел в виду отц, по его првилм был выстроен их быт, эт кк-то догдлсь, что он любит синий цвет, он дже вспомнил — Господи, сто лет не вспоминл, — откуд это пошло. Синий цвет его пронзл, он входил в него, кк к себе домой. Мленький, тков семейня легенд, он плкл, когд шли демонстрнты и полыхло крсным, он прятлся под кровть. А с синим у него лды. Он любит синее плтье Ахмтовой у Альтмн, синий цвет Шгл. Д что тм говорить — небо-то синее! И сейчс у него в доме, измучення его невнимнием, испугння возможной с ним бедой, женщин положил н стол синие-пресиние квдрты н бледно-голубом фоне. Где ж ты ншл ткую крсоту, женщин? Он готов был виниться всю оствшуюся жизнь, но слов не было — горло было пустым. А супницу Тоня поднял н горку, и он теперь сиял и своим светом, и светом пдющей н нее лмпочки. Супниц сине золотилсь, золотились большие толстые чшки н столе.

Пвел пошел в комнту — тм тоже было слвно, тоже висел тюль, н дивне лежл плед, и подушки были новые. Пвел подошел к окну — з домми, деревьями виднелся кусочек колоколенки.

См от себя не ожидя, Пвел перекрестился и скзл: «Господи, прости меня, грешного». Других слов к Богу у него не было. Или он их не знл. Но эти были смые что ни н есть првильные.

С той минуты, кк Мрия Петровн увидел в окошко мшины Веснин, он кзнил себя, что не остновилсь, что не нпомнил о той встрече, что не спросил, кк у него дел. Хорошо, что сейчс он с женщиной. Нличие женщины при мужчине он считл фктом умиротворяющим. Но потом все збылось. Когд н рукх мленький, долгие мысли в голове не держтся. Кулчев уже рботл, к ней приходил женщин убирть квртиру и ходить в мгзин. Непривычня к обслуживнию, Мрия Петровн терялсь, робел, переплчивл, но отдвл себе отчет, что все см не потянет, что мленькие дети должны рсти н рукх молодых мм. При этих мыслях грдом лились слезы и ндо было утишть сердце, но боль не проходил никогд. И только счстье Кулчев, обретшего сын, не то что смиряло со смертью дочери, конечно, нет, не покзывло некую другую првду и рдость, которые бсолютно н рвных могут существовть с горем, и в этом есть ткя большя мудрость, что срзу и не поймешь, потом он см придумл, что это божественное рвновесие, которое есть и будет во все времен. А когд нрушится — мир рухнет. Однжды пришл Алк и шепотом ей н кухне рсскзл, что приходил Пвел Веснин.

— Кто это ткой? — спросил Мрия Петровн.

— Ну этот… Ммин… Он мне все повторял: «Пвел Веснин, Пвел Веснин».

Ну скжите, можно ли в здрвом уме и твердой пмяти связть в один узел мужик, когд-то подобрнного н дороге, его же — встреченного н Дмитровском шоссе, и ккого-то знкомого мужчину умершей дочери, имя которого он скзл Алке? Ну скзл. Может, взймы дл? Может, по рботе встречлись? Мло ли…

Мрия Петровн шепотное слово внучки в голову не взял. И првильно сделл: пусть недобрые вести едут к нм н смом медленном поезде, пусть они увязют в трясинх, пусть выдыхются н подъеме — глядишь, и утртят мощь удр.

Проснулся Пшоночек. Тютешки-тютенечки, пмперсы-ммперсы, бутылочк со смесью — вот и он, королевич Елисей, уже в мнежике со своим любимым зйцем, покорно дющим выковыривть черную пуговку глз.

Рздлся телефонный звонок. Это Нтшк. Бывшя Мвр, ныне генерльскя жен.

— Все в порядке? — спросил. — А то мне ккой-то сон дурной снился. Собк все к дому прибивлсь.

— Собк — друг человек, — скзл Мрия Петровн. — Это хороший сон.

— Черня и большя.

Спросить бы Мвру-Нтлью, ну зчем ты лезешь с ткими подробностями, т очень бы удивилсь. С той поры кк он утртил свой др — все из-з Мшки, думл он, из-з нее, у нее энергия куд сильнее моей, но он без понятия ее пристроить, — ей встретился вдовый генерл, который пришел к ней кк к целительнице. Ну кк скжешь ему честно: дядя, рзучилсь, не могу больше, если в крточке посетителя днные. Вдовец. Трое детей.

Мвр прикрыл строчку о детях линейкой и долго смотрел н крсивое по звучнию и по нписнию слово: вдовец. Почти ведовец. Родня душ. Он помнил, кк сильня в мгии Клр предскзл ей муж в чине. Чин ей подходил. Он подошел, и когд они встретились глзми. Ну… Чуть низковт, тк это почти првило генерлов.

Или они не рстут во имя Нполеон, или Нполеон из верхних пределов клдет честолюбивым мльчикм лдонь н головку, кк бы присживя их. Конечно, был Рокоссовский. Но его уже сто лет кк нет. А ей нужен живой, именно ткой — присженный. И хотя силы врчевния у Нтльи не было уже совсем, сил обяния был при ней, вдовцу и немного ндо было.

Сейчс он уже жил в генерльской квртире, вытрвливя из нее дух бывшей прежней жены. Дети были при чинх, звниях, мшинх и квртирх, дчх, не чет ппиной. Нтлью это злило. Не првильно, когд подрост сильнее и выше лес. Ее приняли спокойно, все двно было рспределено и поделено, но это не волновло Нтлью. Он не с улицы пришл, ее не куриц снесл.

Мгиня хотел почтения или в крйнем случе увжения.

Но с этим было непросто. К ней нормльно относились, но глвным было то, что ненроком скзл млдшя невестк: «У ппшки еще временми стоит, тк лучше пусть дом н своей постели, чем в кбинете н столе или в лифте».

— В лифте? — воскликнул Нтлья.

— Именно, — зсмеялсь невестк. — Если ппочку нстигет, он вырубет к чертовой мтери электричество.

У них у всех большие блядки зменяют большую войну.

Тк что вы з ним поглядывйте. Он еще ого-го!

Это было не совсем тк. А если точно, то совсем не тк.

Генерл прихвтывл природ неожиднно, но и змирл он тут же. Он зсыпл, едв положив голову н подушку.

(«Во нервы!» — думл Нтлья.) Но мог нкинуться н нее в прихожей, когд мшин уже стоял у вход, но он все рвно звливл вешлку, выпрстывя из шинели, брюк и кльсон коротенькое орудие, и не принимл никких увещевний и пристойных предложений. Причем ему одинково хорошо годилсь подмышк, рот, горловя ямк или же пупочня, хорош был бок, спин, однжды Нтлья подсунул ему свою меховую шпку — сгодилсь кк миленькя. Делов-то н секунду.

«Тк они и стреляют, — думл он, зкрывя з ним дверь. — Не глядя куд…»

Потому-то ее и выводило из себя чистое и пристойное счстье Мшки. Он бы тоже тк хотел, чтоб по првилм, чтоб со словми, но не получлось. Генерл был в любви молчлив, горяч, бестолков и никкому сексульному упорядочению не поддвлся. Нтлья уже хорошо оглядел тот мундирный мир, в который попл. Он был безндежен во всем.

«Чертов судьб», — думл он о Клрином пророчестве. Мысль о том, что, зня о нем, можно было бы внимтельнее посмотреть н нреченного, отверглсь срзу. "Клр видел — знчит, все. Никуд не денешься.

Он вон и смерть Елены увидел, тогд кк т веселенькя сидел и все у нее было о'кей".

Тк и получилось — Нтлья возненвидел Клру «з првду» увиденного и стл ее бояться. Тм, где был Клр, туд теперь не приходил Нтлья, тк бы узнл, что скоро, прыгя с подножки боевой мшины, звлится н бочок неприхотливый петушок, рз — и кк и не было. И будет у Нтльи кйф сидения у постмент гроб, и целовние ее руки, и пожимние выше локотк и прочя, прочя. И ей будет тк хорошо в трурном ритуле, кк в детстве у ббушки. Но это еще не сейчс. Сейчс генерл еще прыгет и скчет, путя женины чресл с предметми кк живой, тк и неживой природы.

Вот тогд Нтлье и приснилсь большя черня собк, которя рвлсь к ним в стрый дом, бывший еще их общим с Мшей.

Идиоту же понятно, что виделось явление Веснин нроду, только он-то никуд не рвлся. Он устроился референтом в фирму, знимющуюся рзрботкми недр Урл. Своими знниями и умом он легко вытеснил трех писюшек из геологорзведочного институт, с ногми до ушей и бсолютно полыми головенкми, с которых свисли с невероятной тоской о лучшей жизни длинные прямые волосы ( почему, собственно, волосм и не иметь свою мечту, если вся их жизнь — висеть без толку и содержния). Девуль перевели в другой сттус, где незнние геогрфии и недр дже поощрялось, ибо не тумнило пустые головки. З Пвл ухвтились, кк ухвтились бы иноплнетяне, явись к ним человек с Земли.

Он читл очень нвороченным ребятм лекции о богтстве недр и истории из жизни нищих рзведок, они не были дуркми, его слушли, под его предложения двли деньги, и Пвел почувствовл себя кк в молодом КБ, где идеи искрили, где кждя мысль был золотя, но дже копейки не стоил в той жизни.

Тоня видел его преобржение и отдвл отчет, что чем ему лучше, тем ей с ним неудобнее и стеснительнее.

Они рспислись по нстоянию Пвл, понимющего, что ей нужен медицинский догляд, которого не может быть без прописки. Потом он узнл, что у фирмы есть своя поликлиник и больниц и прикрепление к роддому, где они все имеют полисы. Получлось, что можно было и без прописки и регистрции. Достточно было звонк. Пкостня мысль вильнул хвостом и стл смотреть ему в зрчки.

Нет, он не жлел, что женился н Тоне. С ней ему было хорошо и покойно. После первой жены, которя идельно подходил под ктегорию стерв, он имел в доме простую и добрую женщину. Прдокс же зключлся в том, что он был оглушен Москвой и свлившимися н нее возможностями. И это осложняло их отношения.

Когд Пвел пошел с ней в богтый мгзин для беременных, он рвнул оттуд кк укушення, увидев первый же ценник. Конечно, по логике человек из общежития в глубинке широкий лифчик с передней зстежкой не мог стоить почти тысячу рублей, но у него ведь были деньги, большие деньги, чтоб купить ей его и з тысячу доллров. Но он увидел полные ненвисти глз Тони, признющей только другой счет.

Вся ее жизнь крутилсь вокруг средней цифры — пятьсот рублей. Ничего дороже у нее не было, он искл себе одежду в рядх переходов улиц, в толкучке возле метро и вокзлов. Тысячу з один лифчик — это был удр в солнечное сплетение, оскорбление плевком, это было нрушение всех ее нехитрых простеньких приспособлений к слову «выжить». Когд однжды Пвел принес огромного копченого угря, не подумв оторвть ценник, Тоня откзлсь его есть.

— Тк, кк ты жил, ты жить больше не будешь. Это позорно! — зкричл Пвел. — Хвтит выживть! Мы имеем прво жить.

Он змерл нд этими двумя словми — жить и выживть. Жить-поживть — это было в скзкх, это было хорошо, првильно. Жить-выживть — слов-врги, в одном — покой, в другом — смертельня схвтк. Всего ничего — приствочк «вы», ккя злоязыкя: выйти вон; нкося выкуси; вьстомть; вбить; но, Господи Боже ты мой, но и выродить тоже. Но если выродить, то получется выродк. Но он тк не говорит никогд, он говорит — родить. Роды, род, родин — это хорошие слов.

В конце концов, он н товрных ярмркх купил себе одежду.

— Ну кк? — спросил он у Пвл, крутясь перед ним в широком плтье-блхоне.

— Хорошо, — скзл он. — Но не збывй, что я сейчс зрбтывю кк человек. Вот родишь — купим квртиру побольше и в месте получше.

Он смотрел н свой прекрсный тюль, н слфетки в клетку — рзве тут плохо?

Однжды, сидя н лвочке во дворе и глядя н детей, игрющих в песочнице, он понял: это другие дети, не те, которых он знл рньше. Мльчишечк, нбрв в совок песк, целенпрвленно шел к ней и, пок он ковылял, он вдруг понял, что он будет целиться ей в живот, в того неродившегося человечк, который ему может помешть в его жизни. Нет, конечно, мыслей кк тковых у дитя не было, был инстинкт борьбы и смоутверждения, и он быстро встл и ушл, и он высыпл ей песок вслед — не нести же его обртно.

Остро, до боли зхотелось туд, где он жил рньше и где были понятные ей люди, с рублями в потертых кошелькх, стрыми, лицовнными одежкми, с детишкми, выросшими в яслях и сдикх с синью под глзми и вечно припухлыми железкми. Это был ее бедный, несчстный, но знкомый до последней крошки хлеб нрод. Тм ее место — не тут, здесь росли другие дети, он носил прежнего. А ккого еще он могл носить?

Тихо, бесшумно Тоня стл готовить себя к отъезду.

Он сделет это без объяснений, потому что Пвел удержит ее словми, которых он тоже не знет, и победит ее ими. Знчит, ндо тйком. Он купил большой чемодн, в который стл склдывть вещи для ребенк, купленные тоже в переходх. Рзные детские штучки, бутылочки, уздечки для первой ходьбы, пищлки и мягкие мелкие зверушки. Он узнл рсписние поездов и нметил день.

Здесь, в Москве, он собирлсь сходить еще рзок к врчу и получить советы в дорогу и для другой жизни. Но рньше ндо было купить билет. В очереди никто не пропустил женщину н седьмом месяце. Скзли: вы идите и сидите, вы зметня, мы вс припомним и скжем, что тут еще в очереди женщин с пузом. Он ншл место, чтоб видеть движение в кссу, но тм очень дуло. Он не могл себе позволить простудиться, он пошл искть другое место, но всюду были люди, дети, мешки, углы чемоднов, и он вдруг вспомнил выржение: «Бедлм, кк н Кзнском». Именно н нем он и был. Ее что-то беспокоило, пок не понял — неустройство всея Руси, именно дух, не зпх, дух сдвинутой с мест жизни. Зпх же от дн вещей и дн людей, зпх из того укромно спрятвшегося мест, где в неглубокой ложбиночке плещется последняя ндежд н последнее счстье, хотя ни первого, ни предпоследнего сроду не было, но плещется лужиц веры, плещется, только бы кто не толкнул, не пролил ненроком. И пхнет он желчью, горечью. И все это: здевние з мешки и русский дух, что Русью пхнет, и стрх зплутть среди лвок подняли в ней пнику, которя тк легко и непринужденно перешл в рвоту, и вот уже н нее стли орть, и эти открытые в слюне рты зкружили ей голову, и Тоня стл пдть, пдть, хвтясь рукми з воздух, думя, что это смерть, но почему-то не боясь ее, дже кк бы рдуясь, что теперь не ндо никуд ехть, потому что некуд, и не ндо ничего объяснять Пвлу, потому что не ндо. Ничего уже не ндо.

Очнулсь он в медпункте, вокруг стояли женщины в хлтх, и у них были тоже открыты рты, он был им некстти, он был жив, эт облевння брюхтя сволочь, нпилсь, зрз, и что с ней ткой делть? Убить мло! Вот эти слов кк-то дошли до Тони, и он, готовя умереть по собственному желнию, тут испуглсь, что ее убьют уколом, или тблеткми, или еще кк… И он зкричл и потребовл, чтоб позвли муж. Он вспомнил телефон. Потом он снов отключилсь, только дух вокзл неуловимо шел в ноздри и дльше, поржя круче, чем рдиция, ибо лишл воли жить.

Пвел, примчвшийся н вокзл, не мог понять, кк Тоня тм окзлсь, но тут к нему подошл в медпункт незнкомя женщин и скзл, что он предупредил и кссир, и очередь, что с беременной стло плохо, что он стоял, и когд вернется, чтоб ее пропустили кк стоящую. «А то вы знете, что у нс з нрод». Пвел ничего не понял, он связывлся с больницей, номер которой ему дли, оттуд обещли прислть неотложку, и действительно очень скоро приехл мшин, и он повел Тоню, которя был уже в себе, но в глз ему не смотрел и н вопросы не отвечл. Ему объяснили, что с беременными ткое бывет, депрессия и прочее. И еще скзли, что он мог утром сделть что-то не тк, но дже мелочь могл прорсти и дть вокзльный результт.

Ничего ткого Пвел вспомнить не мог. Тоня всегд был молчлив (или здумчив?), это он сейчс см здвл себе ткие вопросы, и см же н них рздржлся, потому что не понимл, с ккой ткой хрени впдть в депрессию, если у женщины все в полном порядке, муж не пьет, не бьет, уж что ксется досттк, то тут все вообще о'кей. Где он жил рньше — в переделнном сортире, сейчс — в Москве, в своей квртире. Пвел нчинл дже рздржться, но видел тонкий рисунок кпилляров вокруг Тониных глз — сколько же их, Боже мой, и уже нчинл пугться: он боялся, что проглядел ккую-то болезнь и Тоня не родит ребенк.

Ее отвезли в хорошую, спонсируемую нефтяникми больницу. Пвл выствили, он позвонил н рботу, и ему скзли: «Иди-к ты домой, тм знют, что делть, ты выпей и ложись спть».

Первое, что он обнружил в доме, был открытый, почти зполненный для отъезд чемодн. Знчит, т тетк, что говорил ему про очередь в кссу, не врл. Тоня собирлсь уезжть. Куд? Зчем?

Нет, он не стл пить, он лег н спину, чемодн был в уровне его обзор, из него торчли лпки плюшевых зверушек, сверху лежл безобрзно-серый хлт с неоторвнной биркой. Бирк был из тех, что сопровождли нс всю жизнь — коричневый грубый прямоугольник н белой суровой нитке, продетой в пуговичную прорезь. Вещи всегд были куплены у теток из переходов, пропитым голосом ззыввших н проджу смых-смых последних вещей со склд. «Почти дром». Пвел стрлся их обойти, но они всегд торчли н ступенькх выход из метро, и эти бирки почти звенели, хотя кк может звенеть бумг? — в его ушх. Знчит, Тоне они не звенели. Именно эту згдку он хотел понять. Он ведь без иллюзий. Он знл, что их рзделяет т пропсть, в которой кнули его и ее детство и юность. Где-то тм, н дне воспоминний, они сейчс были вперемешку, кк мусор в контейнере. Его Ленингрд, его кони Клодт, которых он видел с млдых ногтей. И ее окриння жизнь с вонючими деревянными уборными, с вечной нехвткой смого простого — пшенной крупы тм или кртошки. Он понял сейчс, что, пройдя после рзвод кусок ее жизни, пройдя неустроенность и грязь, он тем не менее легко вернулся в жизнь чистую, устроенную, он перешгнул горе прошлого рдостно и с ндеждой. Он стл прежним, кони Клодт смотрели в его окно, и юноши, нтягивющие поводья, были сильны и умелы. Ему приятно было вести з собой женщину-неумеху — умех он видел, с ними у него не получлось. Он был рд дть ей недоднное в жизни, и он хотел з это многого — дитя. Взмен той девочки, которую терял двжды. Один рз — при рзводе, второй рз — уже окончтельно. Он верил, что Тоня будет хорошей мтерью, он создст им мир, в котором им будет комфортно. Что же тогд случилось с Тоней? Почему он хотел от него бежть? Боль сжл сердце, нстоящя, не мыслення, пришлось встть, чтоб положить в рот влидол, но боль не уходил. Ноборот, он исхитрилсь угнездиться в нем, но он уже понял, что это не сердце, что это стонет душ — совесть. Эт прочк хлопет в нем крыльями, крич ему о его вине, может, и зле, которых он в упор не видел и не чувствовл з собой.

Тогд он встл и стл ворошить чемодн, ищ в нем ответ. Его руки вытскивли пинетки нежнейшего белого цвет, бутылочки со светловолосыми млденцми. Всего было много — Тоня оснщл своего нерожденного дитятю всем лучшим, прикрыв это лучшее отвртительным хлтом для себя.

Но кк же можно, где логик: желя ребенку всего смого лучшего, тщить его в брчную выгородку и пьянь?

Чего ей тут не хвтло? Ккого рожн?

Он стл вспоминть своих женщин, собственно, особенно вспоминть было нечего. Ну, с женой кк бы все ясно. Потом были просто женщины без лиц, от всех или почти от всех всегд пхло вином. Кк теперь говорят, вино и женщины в одном флконе. Некоторые возникли двжды или трижды, но потом рстворялись в миру.

Он бы сейчс не узнл ни одну. Нет, одну бы узнл. Москвичку, к которой ворвлся кк тть ккой, он ему постелил н узкой кровтке, потом пришл см. Он тк и не узнл, кк ее зовут. Тк скзть, переспть переспли, вот до знкомств дело не дошло. Но тогд он просто ошлел от нежности, от приятия ею его всем телом, всем существом. Он тогд н сколько-то минут, секунд збыл о своей беде, рстворив ее в незнкомке.

Когд у него случилось с Тоней, возникло это проклятое деж вю. Было, было. И он вспомнил ту, другую.

Что же с Тоней получлось? Всегд было деж вю. Миля хорошя женщин см по себе кк бы не существовл, то есть он ее увжл, ценил, но чтобы взять в руки и отдть ей всего себя, щедро, по-мужски, зня, кк прекрсн эт отдч, нет, ткого не было. Боль широко рспрвилсь в теле, он толклсь в ребр, бил ногми изнутри в пх, толклсь в горло, норовя зстрять в нем и удушить окончтельно. Пвел вскочил, ншел в холодильнике почтую «Смирновскую» и сделл глоток. «Он решил уйти от моей нелюбви, — понял он. — Я бы ушел тоже».

Стло легче, не то от водки, не то от осознния причины. Знчит, пусть едят. Он не оствит ее и ребенк, он не монстр ккой, но того, что ей нужно, у него нет. У него брк по сговору. Не по любви.

Но легче не стло. Боль опять рспрямлялсь в нем, норовя нйти мест понежнее, поделиктнее. Нпример, иглой вылезти в сосок, тк что зхотелось согнуться до слом. Или спзмировть шею, чтоб ни впрво, ни влево.

Когд его удрило в солнечное сплетение, он понял, что мучет его не боль — стыд. Стыд з готовность отпрвить женщину и собственного ребенк н змечтельном основнии: я тебя не люблю. А ты полюби, сволочь, зкричл в нем стыд, ты полюби ее з ее любовь и з эту чертову бирку, которую ей носить всю жизнь, если ты ее отпрвишь от себя. А ты ковырни в себе кменную обиду, что все твои ббы (кроме одной) были фуфло. Ковырни, может, и нйдешь в себе живую воду для тебя же смого, дурк, не для дяди-сосед. Во всяком случе, попробуй, идиот, полюби см, приди и обними см, кк обнял, не зня имени твоего, т ночня незнкомк. А ты ведь знешь, кретин, кого обнимешь, — женщину, которя носит твое дитя. Ей ведь тут просто стршно без прикрытия твоей нежностью.

Уже через чс он был в больнице. Его пустили в холл, потом медленно, виновто пришл Тоня и сел рядом.

Если бы они знли… Если бы знли, если бы…

…Ккое-то время тому нзд, где-то год тому или больше, н этих же точно местх сидел т смя ночня незнкомк, и он говорил своей дочери: «Зпомни! Его зовут Пвел Веснин. Пвел Веснин».

Что мы знем о пмяти вещей? Дивнов? Штор? Светильников? Но было то, что было. Пвел почувствовл стрнное ощущение: место это кзлось известным и своим. Он ведь знл роддом, где он родился. Это в Ленингрде. Он не был здесь никогд и одновременно был, вернее, дже не тк: со всем этим холлом, с подлокотникми кресл, н которых лежли его руки, был связь, ккя-то глубиння, можно дже скзть, кровня.

И это подвигло его к простой и естественной мысли, что он првильно приехл, првильно держит в рукх руку Тони, отсюд и кровность. Но мжет, это и хотели скзть шторы и светильники?

— Я тебя никуд не отпущу, — скзл Пвел. — Это черт знет что з идея с отъездом! Ты, в конце концов, моя жен, и я отец ншего ребенк. — Он змолчл, потому что скзл, н его взгляд, глвное, он видел, кк смягчились Тонины черты, кк быстро он вздохнул и тут же испуглсь, что это зметно. А потом он скзл глвное:

— Я буду вс любить крепко, крепко… Пойми… Я без вс пропду.

Нет, последнее было ложью, он это знл. Но именно ложь окзлсь смой нужной в нужный момент. Тоня сделл то, чего не могл сделть ни при кких обстоятельствх жизни. Он пересел к нему н колени, обнял и зплкл в его вполне обознчившуюся плешь.

— Господи! — прошептл он. — Д куд же я без тебя?

А потом он ему признлсь, кк ее выпихивет Москв, кк ей тяжело в ней дышится.

— И сейчс? — спросил он.

— Нет, — скзл он. — Сейчс совсем хорошо.

— Мы поменяем квртиру, чтоб было больше зелени и воды, — скзл он. — Я же тебе это говорил.

Он стл ей объяснять свои возможности, но он уснул н его рукх. Он не мог поднять ее с сидячего положения. Привезли ктлку, и врч объяснил ему, что все со стороны ребенк и нлизов мтери в полном журе, просто у нее депрессия. Это случется у беременных в конце срок. Пник. Стрх.

— Вы уж ее не обижйте.

«Знчит, по мне видно, что я могу обидеть, — подумл Пвел. — Ткя у меня рож».

Тоня чувствовл себя кк в рю. Никогд в жизни з ней тк никто не ухживл. Стршные истории, которыми всегд полн больниц, ее не трогли: они не кзлись ей стршными. Смерть? Он ее не боялсь. Он с детств знл, что жизнь куд стршнее. Првд, сейчс у нее есть муж, который скзл, что любит и пропдет без нее. Соврл. Не пропдет. В нем жизни и силы н дюжину мужиков. Все рвно ей это приятно, но он ведь понимет: больному ндо скзть хорошее, Пвел умный. Скзл, конечно, ему нужен ребенок взмен той, что погибл. Но человеческих змен нет. Просто не может быть, потому что человек — штучня штучк. Он зсмеялсь. Вот не может нйти слово. А он бы ншел в дв счет. Нет, конечно, у нее сейчс жизнь, о которой он и не мечтл.

Но он еще не вошл в нее тк, чтобы бояться смерти. И то и другое он примет с одинковой блгодрностью. Тоже не то думет. Можно ли блгодрить смерть, если он здоров и беременн? Это ведь не тот случй, когд боль рвет зубми тело и нет сил ее побороть. Ей сейчс хорошо, очень хорошо. Пусть сейчс смерть не тревожит ее.

Откуд было ей знть, что тревожил ее другя, двняя уже смерть н этой смой кровти. Ах, эт пмять предметов, кк он сильн и кк ей хочется рсскзть о своих воспоминниях. Кровть просто вся изнывл от невозможности словми передть, кк лежл тут женщин и кк он знл, что умрет. И кк он в ткой неудобной позе писл письмо. Кк он не плкл, кк он рзговривл со своим сердцем, прося его биться до последнего. Кк он просил мозг отдвть првильные комнды своему прктически мертвому телу, пок оно не исторгнет живого млденц. Кровть скрипел, если бы могл, он бы дже кольнул Тоню, чтоб т прикоснулсь к ее железному телу и, может, тогд лучше понял, что ее судьб счстливее и нечего ей думть о смерти. Последней и близко нет рядом. Он будет жить и жить, и ей будет хорошо с этим мрчным мужчиной. Но кто у нс прислушивется к голосу предметов? Мы людей-то не слышим и не видим в упор. Кровть могл бы скзть, что, по ее нблюдениям, одним людям бывет плохо оттого, что другим хорошо. Эт русскя железня кровть принимл только русскую человеческую природу и уже понимл, кк в ней велик сил звисти. Ах, думл кровть! Эт беремення будет это понимть с болью, но тк никогд и не поймет. И умрет в стрости от простой обиды, которую походя ннесет ей ребенок. Знть бы чей .

Слв Богу, что это не скоро, и всегд остется вринт смерти в врии, в случйности… Нет, он не провидиц, кровть. Тк, иногд зглянет в дль времени, и что-то тм мелькнет. Но з точность он не поручится.

А Тоне просто снился сон, кк в нее в детстве кидли кмни мльчишки ни з что, з просто тк, от детского звериного гнев нпсть и победить слбую.

В тот день, когд ее выписывли, в плту н сохрнение клли женщину с толстенными очкми, без которых он был прктически слепой. Он скзл, что не ляжет н Тонино место. Тоня оскорбилсь и чуть не зревел, но очкстя скзл, что дело не в ней, просто он уже лежл в этой плте н сохрнении первого ребенк и родил очень легко и хочет н свою же койку, ну, суеверня он. Но пок Тоня ходил з обменной кртой, новенькя преспокойно улеглсь н другое освобождвшееся место, хотя до этого покзывл кровть, где он тк удчно лежл в прошлый рз. Тоня уловил перекушенный, сломленный н полуслове рзговор и снов принял все н двои счет, не выдержл и рзревелсь.

Женщины всполошились, пришл медсестр, очкстя вышл с ней, они вернулись уже с врчом и дже с психитром, которя именно в этот день приходил в отделение пестовть сильно слбонервных. Хотя где теперь другие?

— Ммочки! — скзл психитр. — Бросьте — вши глупости После того случя н этой кровти лежло много женщин, и со всеми было все в порядке. Не берите в голову, роды — смое здоровое дело н земле. Женщин в этот момент божественно сильн, он творит мир. Случи тргические уникльны, и их у нс прктически нет.

В конце концов Тоня все узнл. Он, окзывется, лежл н кровти, н которой год с лишним тому умерл женщин. Слепя тогд тоже тут лежл и родил легко, кк из пушки. Поэтому и н второго ребенк идет смело, хотя с глзми у нее стло хуже, но он не боится и опсениям врчей не верит. Они в прошлый рз чуть силой ей борт не сделли. А ткой мльчик родился, все приходили смотреть. Теперь у нее по УЗИ девочк. И он в себя верит.

Тоня обрдовлсь, что дело не в ней, в ккой-то неизвестной ей женщине. Он к этому кк рз отнеслсь спокойно. В конце концов, умерших н земле горздо больше, чем живых. И н кждом месте, где ты нходишься, до тебя обязтельно кто-то умирл, просто инче не может быть. Целые город стоят н мертвых городх, н клдбищх — дом и огороды. Тк что и думть про это нечего. У живых есть одно место — место мертвых.

Дом смехом он рсскзл эту историю Пвлу. Вот, мол, я н себя подумл, что ккя-то я ткя, тм просто был одн психическя… Не хотел ложиться н кровть, где когд-то умерл женщин.

— А кк ее звли, не знешь? — Ккое ему дело, скжите!

— Умершую? Кжется, Елен… Фмилия простя. Не помню. Психитр скзл. Случй с этой Еленой не помню ккой — уникльный, редкий. Ему дже нет описния в книгх.

Пвел весь ж похолодел. Вот он кк рз испуглся и поверил в эту невозможную зкономерность, вдруг Тоня лежл н месте Елены Громовой… Он ведь дже не услышл фмилии, но поверил срзу. То был т Елен, он умерл, он н своих рукх н это же место принес Тоню. Кк бы определил ей судьбу. Переносчик смерти некоторым обрзом. Ндо, конечно, иметь в виду, что сткн водки по приезде Тони был принят, но что это з мер, сткн, чтобы спятить с ум? И не ткое брли н грудь.

Георгий прижимл к себе Алку и повторял кк зведенный: «Успокойся! Успокойся! Успокойся!» Но девочку бил озноб, и ему это было тк понятно, он терял родных и знет, что боль не проходит долго, что когд покжется — все прошло, он нбрсывется, кк брс н несчстного Мцыри. Боль-брс, сидящий в зсде. О! Кк хорошо это знет квкзский мльчик!

Но кк мло и плохо он знет устройство русской девочки, у которой боль приходит совсем из другой зсды, что, н его взгляд, это не боль вовсе, вот колотит его любимую тк, что в рукх не удержть.

— Он скзл: зпомни. Его зовут Пвел Веснин. Знчит, я ему должн был скзть о ребенке. А я не скзл.

Нет, не тк! Я помнил, но думл: я ему не скжу, я ему не скжу! Понимешь, я ее предл! Мму!

И Георгий понял, что все может быть горздо хуже, чем он себе предствлял. Он любил Алкину ббушку и ее муж, любил их не своего ребеночк, Пшку, мльчишечку. Он мечтл, что у них с Алкой будет ткя же семья, только сын у них будет собственный, но ндо нучиться у этих пожилых людей любить тк, кк они. В их доме эт, кк теперь нзывют все непонятное, то, что кк бы сияние… Ну д, вспомнил. Аур. Это сияние он видел мленьким у себя дом, в Гнтиди. Оно было утром в рсщелинх гор, вечером н море, оно не уходило никуд и никогд, пок не было войны. А сейчс нет ничего. Дже море не светится.

Георгий нюхом улвливл зло, он издли узнвл милиционеров, которые могли к нему прицепиться с документми. У него было все в порядке, но не в этом дело.

Дело в порядкх, которые устривет зло. Он выходил — не мог ехть — из троллейбусов, вполне с виду спокойных, в которых он чувствовл кожей, волосми: зреет зля энергия людей, готовых понести по кочкм живущее рядом, но ткое слбенькое и немощное добро. Он тк понимл эту стрну: в ней плохо не потому, что много плохих людей, олигрхов тм, чечен, евреев, журнлистов, кк-то прискорбно мло хороших, те, что есть, с ткой рдостной готовностью преврщются в плохих, что уже не видно свет. Несветля стрн ему достлсь, и он бы ушел из нее пешком, ползком, любым способом, если б не билсь в рукх его птичк-невеличк, в которой был для него смысл его пребывния именно тут и именно сейчс. А сейчс от девочки шло зло, и он не ншел другого способ, кк покрыть поцелуями ее искженную «идеей» мордху.

— Нельзя ничего рзрушть, — шептл он ей в ухо. — Ты же не президент, который мочит людей в сортире. Ты девочк. Ты моя невест, скоро мы с тобой поженимся, вот только кончится у меня трур.

— Трур не кончится никогд! — зкричл Алк. — В ншей стрне он нвсегд.

Он говорил его мысли, но кк же длеки они были от понимния друг друг.

— Это его сын, — кричл Алк.

— Он внук твоей ббушки, с которой ему змечтельно.

— Ббушк — не отец! — кричл Алк.

— А дядя Боря кто?

— Кулчев тут ни при чем! Он, что нзывется, мимо шел и копеечку ншел! Бездетный, кк евнух, тут рз — готовый ребеночек, дже штны не пришлось рсстегивть.

Георгий очень не любил, когд Алк, кк говорил ее ббушк, рспускл язык. Он ненвидел шуточки и фрзочки, которые кслись смого прекрсного и удивительного н свете — любви, он не понимл, кк это говорят теперь «трхнул», «перепихнулись». Ну нельзя тк, нельзя!

Он понимет, но ему трудно объяснить это. Есть нечто не ксемое словом, ибо слово грубо смо по себе. Оно мтерильно. Ведь не приходит же мысль в голову плюнуть в восходящее солнце? Боже мой! Ккя чепух! Ему рсскзывли, кк стреляли солдты в солнце, покзвшееся нд землей. И случилось стршное — солнце нырнуло нзд, и очень долго было хмурое, черное, злое утро, потом день, и только вечером солнце покзло свой крешек, окрсив полоску горизонт в цвет крови, но снов ккой-то безумец стл плить в него. Кто был этот человек? Русский? Грузин?

Абхзец? Или зблудившийся в горх чеченец? Но это уже не имело знчения. Войн родил человек, способного стрелять в солнце. Поэтому его мысль из сегодняшней почти мирной московской жизни о том, что в солнце нельзя плюнуть, есть… Кк это слово нзывется? Он збывет некоторые слов. Это те слов, которые, кк првило, в жизни не нужны. Вот недвно, полчс тому, збыл слово «ур». Оно нужно этой жизни? Этим людям? Ему оно нужно? Д, ему нужно. Но это сколько првд, столько и обмн. Можно без этого слов прожить вполне, оствясь приличным человеком. Второе слово, которое он збыл сейчс, «иделизм».

Тоже слово для другой жизни. В этой жизни в солнце плюют и стреляют.

— Он теперь в Москве, — говорил Алк. — В принципе, если он живет легльно, его можно нйти. И я хочу знть, кк он живет и ккой он. Я не ткое чудовище, кк ты обо мне сейчс думешь… Я обожю своего бртик, я хочу ему только хорошего. Но я хочу ткже спрведливости. Что ты имеешь против этой женщины?

— Ккой женщины? — не понял Георгий.

— Спрведливости, — отчекнил Алк.

— А он рзве женщин? — удивился Георгий.

— А кто, по-твоему, стоит, не у нс, конечно, в судх с повязкой н глзх? Мужик?

— Фемид, — ответил Георгий.

— Одно и то же, — скзл Алк. — Спрведливость — женщин, и кончен бл. Я нйду этого Пвл Веснин, если он не беглый вор. Хотя кто у нс в стрне не вор? Я сколько рз крл яблоки в мгзине, одной рукой отвлекешь, другой — берешь. Клсс!

— У тебя нет денег купить?

— Ккя рзниц? Мне нрвится обдуривть это госудрство. Оно нс тк дурит всю жизнь, что плюнуть ему в рожу — святое дело!

Георгий уже боялся этого рзговор. Он уходил в ткие пределы непонимния Алки, что еще чуть-чуть…

Он стршился этого чуть-чуть, ткого, зыбкого, неопределенного, ткого опсного…

Он не зметил, кк он отодвинулся от нее, он рисовл себе причудливые кртины, кк некий мльчик бросется н грудь некоего мужчины, н облке сидит мм, кк н этой фотогрфии. Он нходит место и ббушке, в белом тком полукресле, кких теперь нвлом в Москве летом. В них сидят некрсивые люди и некрсиво зглтывют пирожки. Нет, ббушк сидит кк рз крсиво, в белом плтье и опирясь н зонтик. Првд, нету н этой небесной кртине Кулчев. Алк морщит лоб и нходит ему место. Он, окзывется, несет дв сткнчик мороженого — себе и ббушке. И люди уже все крсивые и крсиво жуют, потому что это уже Приж, и ббушк с Кулчевым путешествуют н стрости лет, кк им и полгется. А воспитывть сыновей должны молодые и рьяные, тип Крченцов, Мшков или Пвл Веснин. Вот это отцы тк отцы!

И Алк стл смеяться и звть Георгия куд-нибудь сходить поблдеть. Ндо скзть, что Алк в институт не поступил, тк и тсклсь с Георгием н вечерние лекции в университет, отец ей выдвл кждый месяц деньги не по исполнительному листу, по совести. Ни Мрия Петровн, ни Кулчев про эти деньги не знли, двли свои и все тщились куд-нибудь приспособить девху, но т выскльзывл из рук, они, поглощенные ребенком, сдвлись без боя.

Алк росл по своим понятиям, то есть без них вовсе.

Но вот кому было стрнно и беспокойно в тот период — Тоне. Никогд сроду он не был в центре чьего бы то ни было внимния, тут! Муж нд ней трясется.

Медики тк почти кждую неделю являются. Появилсь женщин, которя стл убирть квртиру. Боже, кк он с этим боролсь, кк кричл: «Мне неловко, чтобы мою грязь кто-то отмывл, я что, безрукя, что ли?» Но смирилсь. Пвел скзл, что если не женщин, то он см будет убирть, ей же не дст нклоняться и хвтть тбуретки и ведр. Он ее выгуливл, и снчл ей и это было стыдно. Стеснялсь других беременных, которые тщили сумки, детей… Они кк нзло появлялись нвстречу, именно когд Пвел осторожненько поддерживл, когд ндо переступить колдобину величиной с плец. «Ты что? Ты что? Я клек, д? Я клек?» — «Спокойно, — говорил он, — спокойно. Ему нельзя нервничть». Н этих словх Тоня змирл, потому что, кк это ни стрнно, во всех ее беременных переживниях, где полнокровно вибрировли домрботниц, медсестр, Пвел и дже кнв н дороге, не присутствовл млденец, мльчик, кк покзло УЗИ, ее дитя, ее сын. См он никк к этому не относилсь, это был днность жизни, другой не было.

Ожидние, предчувствовние, предлюбовь, если не было полнокровного чувств любви, не кзлись ей чем-то тким, нд чем ндо ломть голову. Из ее нблюдений нд жизнью никто и не ломл, в свое время покуплсь кровтк, внночк, чтоб мечтть, ккой он, тк явится и покжется. Инстинктивно он не проговривлсь н эту тему, он знл, что у муж другое отношение, будто дитя уже, есть и с ним ндо считться, его еще нет, думл он, нет его, ищи-обыщи. В животе он, но это еще не н смом деле ребенок, это еще только ее тяжелый, вымучивющий живот.

Пвел видел, что у Тони нпрочь отсутствует ожидльня лихордк. Это его удивляло, но не беспокоило.

Он видел в этом здоровый простой русский опыт жизни, когд детей бывло много и н кждого не нбеспокоишься. Хотя где их сейчс много? У Тони вот первый, но у нее не проснулось мтеринство, у него уже был дочь, у него все кнлы любви открыты двно и широко.

Однжды ночью, когд ребенок очень брыклся, Тоня скзл себе: «Господи, нмюсь я с ним!» Он вдруг остро зхотел вернуться в свое общежитие, в знкомый некрсивый быт. Зчем ей эт чертов Москв? Он дже плюнул в себя мысленно з то, что, бывло, кк бы хвстлсь перед своим прошлым нынешним блгосостоянием и всеобщей опекой. Д не ндо ей это! Н фиг не ндо! Ей нужн ее простя, грубовтя небогтя жизнь, где люди делют очень ей понятные вещи — ссорятся, мирятся, пьют горькую, бьют друг другу морды, утирются соплей и идут дльше в другой день жизни, который точно ткой, кк предыдущий, но в ткой сковнности одинковых дней ткя прочность, что не стршно жить.

А сейчс стршно, потому что кждый день чем-нибудь д отличется от другого. Потому что много, очень много людей, и не все похожи друг н друг. Это пугет. И он почувствовл злость н Пвл, который все сделл, кк хотел см, и теперь душит ее хорошестью, ей это не ндо. Хорошо всегд все рвно не будет, родится этот ребенок, ей не нужный, и он с ним нмется. Он почему-то увидел свое возврщение с дитем в свои кря, кк он висит у нее н шее. Тут же зболел шея, он еще и ногми дрыгет, когд им ндо перейти через железную дорогу, рельс уже постнывет — знчит, где-то близко товрняк, ты его тщи н себе. И он торопится, боится поезд. Господи, ведь идет встречный, и он змирет между двумя грохочущими соствми, конц им нету. Шум рвет ей перепонки, грязь — глз, ребенок орет, виснет и дрыгет ногми. Господи Боже мой, кк же ты мне ндоел! Ккое же тяжкое бремя! И он чувствует, что уписывется от тяжести бессилия. Кк-то очень стрнно из нее льется, не ручейком, потоком, и он уже здесь, в кровти, не между поездми, в мокроте, и чувствует, кк Пвел рукой лезет в эту гдость, потом всккивет и велит ей одевться быстро. Он слышит, кк он кричит по телефону: «Отошли воды!»

«Ах вот что это, отошли воды. Это не првильно, — думет он, — теперь ребенок будет продирться сухой дорогой, я буду орть. Буду! Я ведь зню, что это только нчло. Я с ним нмюсь».

Тоня родил мльчик в полдень. Было очень солнечно, и в родильной все сверкло и блестело. «Обмн, все обмн», — подумл он. Он чувствовл облегчение, но покоя в душе не было. Ей все кзлось, что он между грохочущими поездми, что кким-то непостижимым обрзом они могут сойти с прллельных прямых и сомкнуться н ее теле. «Вот было бы хорошо», — подумл он.

Ребенок, которого ей принесли, был копией Пвл, это дже невероятно, что тк бывет. И это кк-то утешило, потому что от чего-то ее освобождло, то ли от вины перед ним, то ли от будущей ответственности з то, кким он будет. Ясно ведь кким. Уже ясно.

Счстливое лицо Пвл тоже рздржло до желния хмств. Скзть ему что-нибудь тип… пошел ты со своим ублюдком… Или бросить ему в лицо роскошные цветы, н которые он потртил не меньше двух тысяч рублей. Лучше б нищим рздл, сволочь ткя!

Однжды, бродя без дел, Алк увидел Пвл. Он нес огромный пкет из «Детского мир», и Алк подумл: вот грохнет у Кулчев и ббушки, когд он зявится незвный. Но тут же сообрзил, что к ее семье это не имело никкого отношения — он ведь еще ему ничего не скзл, тогд это все еще интереснее, для кого брхлишко, и Алк резко пошл ему нперерез.

Он ее узнл срзу и дже обрдовлся.

— Вот прень у меня родился. Оснщю его жизнь!

— Вы женты? — удивилсь Алк.

— А кк же! — ответил Пвел. — В зконном брке. А почему ткое удивление?

Ну что он ему могл скзть? Что ее ммочк, црство ей небесное, подзлетел не от вольной птицы, от окольцовнной. Следовтельно, ее плн уже и не тк хорош, кк ей кжется. Зчем ему еще один ребенок, о котором он слыхом не слыхивл? Вряд ли мм, будучи живой, тоже стл бы возникть. Но обид з мть возникл и стл колоть где-то в подреберье. И хотелось этому гду — кто же еще он ткой? — сделть ккую-нибудь пкость, рз не удлось принести рдости. Он дже не отдвл себе отчет об этой легкой взимозменяемости внутри смой себя, где добро и зло лежт тк рядом, что одно неверное движение — и ты не знешь, что явишь миру. Но это дже доствило ей изощренное удовольствие от смой себя, от собственной непредскзуемости, которой он непременно попользуется вслсть.

— Познкомьте меня с вшим ребеночком, — скзл Алк, не зня, что скжет именно это. А этот дурк Веснин и рд. Тоня все оттягивет крестины-именины, врчи ему скзли, что у нее послеродовя депрессия, болезнь противня, кк для нее смой, тк и для вс, ппш. Двйте ей возможность высыпться и побольше положительных эмоций. Пвлу подумлось, что девчонк, веселя и вздорня, может подействовть кк-то н зторможенную Тоню.

— Мы с вми двно знкомы, — упреждюще скзл Пвел, усживя Алку среди игрушек и пкетов в мшине, — вы дочь моих приятелей.

— Вы меня знете кк сироту, — прировл Алк. — А моих родителей вы знли когд-то…

Пвлу не понрвился этот вринт, он требовл многих объяснений. Но он рссчитывл, что Мишк, тк он нзвл сын, просто поглотит все лишние слов и вопросы, но, может быть, девчонк — первый человек в доме после родов — кк-то подействует н Тоню. Встряхнет, зинтересует, рзвеселит — ну что угодно, только не это сомнмбулическое состояние, в котором тупо и беспросветно живет Тоня вот уже две недели.

Приехли. Алкины руки пригодились, и он с удовольствием помогл рзгружть мшину.

— Это моя стря знкомя девчонк, — скзл Пвел. — Я знл ее родителей, тут случйно встретил. Он помогл мне все грузить. А это Тоня, моя жен, это спящее существо — мой сын Михил.

Тоня и впрвду встрепенулсь, оглядел квртиру — все в порядке, не стыдно.

— Двйте чй пить, — скзл он, к собственному удивлению.

Алк срзу отметил, нсколько Тоня не пр Веснину. «Ккя он деревенскя», — брезгливо подумл столичня штучк. Пвел скзл, что он чй пить не будет, у него дел, что он исчезет и блгодрит девочку, что он не дст поскучть Тоне, которя все время живет зтворницей и людей не видит и не слышит.

— Рсскжи, Алл, — скзл он, — что тм происходит в свете. Кто с кем? И что поют сейчс ткие девчонки, кк ты.

Нет, н это рссчитно не было, чтоб он исчез, кк и не было. Об этом не думл и Пвел. Решение уйти возникло мгновенно, кк возникл идея чя. Он срзу скумекл, нсколько дурным и лишним он может окзться между ними. И о чем вообще с ними говорить? А вот между собой, может, и зчирикют?

Алк учуял, что это не дело, побег. Сонно-беспокойным созннием понял это и Тоня. И впервые после родов в ней возникло чувство живого конкретного беспокойств, зчем и почему сидит у нее эт девочк из другого, неведомого ей мир и возрст. И кто он вообще? Не было ее, не было, и родителей никких не возникло — и н тебе! «Ты зчем явилсь?» — хотел прямо тк и спросить Тоня, но понимл: невежливо, нехорошо. Но уходил сон, ушл птия, всю ее охвтил беспокойный интерес. И он, см не зня зчем, зкрыл дверь в комнту, где спл ее ребенок.

— Вы откуд? — спросил Алк, потому что именно это не двло ей покоя. Ткой клссный дядьк этот Веснин, весь ткой супер, эт — квшня из эпохи дже не совк, крепостного прв. Тогд, нверное, ткие тетки жили и плодили рбов и пьяниц всея Руси.

— С Урл.

— А! Вот откуд вше окнье.

— Я думл, его у меня нет!

— Куд ж оно денется? — скзл Алк. — Во Гурченко сто лет в Москве, кк зговорится, тк и прет из нее Укрин.

— В этом нет ничего плохого, — гордо ответил Тоня. — Это голос земли, н которой родился.

— У земли голос нет, — ответил Алк. — Земля немя.

Н это Тоня не знл, что скзть;

— Вы, москвичи, — через ккое-то время ншлсь он, — тоже говорите, с ншей или укринской точки зрения, глупо. Сплошное кнье-ккнье. Тоже другим противно. — Если б ей кто скзл, что вот может тк, незнкомому человеку, гостье говорить, не боясь, он бы сроду не поверил. А еще он подумл: «Хорошо, что нет Пвл. Я эту московскую соплюху поствлю н место». Тоня еще не понимл, не отдвл себе отчет, что ее сил, явившяся в ней и жгущя ее огнем, от этой зкрытой двери, з которой спл ее ребенок. Для него ей полгется по зкону природы быть сильной, чтоб зщитить его прво говорить н своем языке свои мысли, не оглядывясь ни н кого и никогд. Тоня еще вчер не подозревл в себе ткого.

Вот от этого Алк и оробел. Перед ней был другя женщин, не тех-рстех, сильня и — никуд не денешься от првды — крсивя, что было со стороны не подозреввшей об этом Тони лишним. Не тот Алк человек, чтоб дть другому овлдеть собой ндолго. Он глотнул чю, огляделсь и спросил грубо и прямо:

— А кк вы отхвтили ткого потрясющего дядьку, кк дядя Пвел?

Тоня ответил срзу и тоже нгловто:

— Это он меня отхвтил! Я уже беремення от него уйти хотел.

— Что, никуд не годится? — ехидно спросил Алк.

— Нет, он очень хороший. Но ведь вы его знете дольше. Тк ведь?

— Его хорошо знл моя мм, я — в меньшей степени.

— А пп?

— Пп тут ни при чем.

Тоня понял, что готов выгнть эту девчонку, что еще секунд — и т скжет ккие-то непопрвимые слов.

Т скзл:

— Д не беспокойтесь вы! Мм умерл. Вш муж от меня это узнл. Тк все быстро случилось.

— Господи! — прошептл Тоня. — Сколько молодых умирет. Этот рк чертов. Сколько у него видов — не сосчитть. С кем же вы живете?

— Я змуж скоро выхожу. У моего жених трур. У него пп погиб н Квкзе.

— А еще эт проклятущя войн… У нс в плте те, кто родил девочек, тк рдовлись. Моя же мть говорил, что в войну женщинм бывет хуже, чем мужчинм.

— Женщинм всегд хуже, — скзл Алк.

Но тут зплкл ребенок. И Тоня пошл к нему. Алк убрл со стол и дже вымыл чшки. Зглянул в комнту. Тоня кормил ребенк. «Тк бы и моя мм могл кормить Пвлик», — с печлью подумл он. Почему-то хотелось думть, что в том, что этого не случилось, виновт Веснин. Он пришел и ушел, мм остлсь одн.

Он и к этой тетке когд-то пришел, но не ушел. А рзве можно их срвнивть, мму и эту?

Неспрведливый мир должен был быть подвергнут рзрушению. «Зпомни, его зовут Пвел Веснин». Для чего-то это было скзно? Он теперь понимет — для мести.

И Алк сделл глубокий вдох.

— А у меня есть бртик. Ему полтор год.

«Кжется, он скзл, что у нее умерл мть. Тогд что это з ребенок?» — подумл Тоня.

— Я понимю вше недоумение, вы ведь придумли моей мме смерть от рк, он умерл родми. Это првильное выржение. Не в родх, не рожя. А именно тк — умерл родми.

— С кем же ребеночек? — спросил Тоня, которую охвтил ккой-то ледяной ужс, кк будто з ней гнлись и достигли и уже хвтют ее з руки. Но кк можно хвтть з руки, когд в них ребенок?

— С ббушкой, — чирикнул Алк, с нслждением нблюдя з смятением Тони, з чернотой лиц, которя проступил. Мысль о том, что эт женщин ни в чем не виновт, приходил в голову Алке, он дже повертел ею туд-сюд, но смерть слишком тяжеля гиря, чтоб ей был под стть живой противовес. Конечно, виновт Пвел Веснин, который все-тки пришел, но пришел слишком поздно. А эт тетк хоть и говорит, что куд-то тм от него уходил, нбивет себе цену: н смом деле он Веснин своим пузом держл, и вот кормит ребеночк, бедный Пшк — искусственник, что нехорошо, он читл где-то, что потом это отрзится н человеке — отсутствие приксния к груди мтери.

— А отец помогет мльчику? — спросил Тоня, потому что знл: у нс помогют плохо. Ушел из семьи, и ищи-свищи. Бросить ребенк у нс — почти дело доблести. Он столько этого видел.

— Я сейчс решю этот вопрос, — вжно скзл Алк. — Мне удлось узнть, кто отец.

«Зчем он тут? Почему не уходит?» Тоня чувствовл беду, но не знл, с ккой он стороны. Он то тк, то сяк рзворчивл ребеночк, чтоб он не попдл в зону видимости Алки. Бед шл от нее. Но ккя? «И кк он смел привести девочку кких-то своих знкомых, кк выясняется, их уже и нет, и оствить у нее? Кк он смел?!»

Алк все это видел, и ей уже было немножко жлко женщину. Этих простых, в конце концов, всегд жлко, хотя внчле убить хочется. Лдно, черт с тобой! Я уйду.

Перевривй меня, перевривй!

Алк поднялсь и скзл, что ей пор идти. Тоня молчл. Алк подошл к телефону:

— Можно позвонить?

Тоня едв кивнул. Но тм, куд звонил Алк, никто не отвечл. Ничего стршного. Георгий всегд оствляет зписки, где он и что.

— Ккой у вс номер? — спросил Алк.

— Я его не зню, — ответил Тоня. — Не могу зпомнить.

— Тк не бывет, не знть своего номер.

— Знчит, бывет, — ответил Тоня. Он положил ребенк в кровтку и уже шл к Алке.

— Ухожу, ухожу, — зчирикл девчонк. — Спсибо з чй. Дяде Пше привет.

Тоня уже рспхнул дверь нружу, Алк все толклсь в пятчке передней, здерживясь глзми то н одном, то н другом, ищ неизвестных ей смой знков, примет. Чего?

— У вс н счетчике мло нбежло. Он у вс новый. Д?

— Уходи, — скзл Тоня. — Уходи, и чтоб я никогд тебя не видел.

Он зхлопнул дверь и зплкл. Откуд ей было знть, что слезми из нее выходит депрессия, что хотел того или не хотел нгля Алк, но он возбудил в Тоне силы сопротивления птии, силы зщиты ребенк и дже некое смутное беспокойство з муж, которому что-то угрожет. Знть бы что… Но носит же земля тких юных стерв, не подпливет им пятки. Сколько ей тм лет, сколько уже подлости и нглости. Чю, нзывется, пришл попить! Сучк молодя…

Пвел всегд знл, что мир устроен из простых кубиков. Ствить кубик н ребро, то еще и н острие — это шуточки фнтстов и сумсшедших, в сущности, все достточно плоско и грубо. И эт девчонк не зря прицепилсь к нему в «Детском мире». С этой девчонкой его связывет ее мть-покойниц, с мтерью — его ночь с ней, потом ее смерть з рождение.

Пвел понимл, что желние знть больше о той женщине с Вгньковского может быть рзрушительным для его жизни. Хотя с ккой стти? Что з дурь лезет в голову? А с той стти, скзл дурь, что у тебя жен только что родил, ты про другую думешь, мертвую… Но ведь мертвую? Чем он может нвредить Тоне? Чем? Ничем! А мыслями о ней — вот чем! Поэтому, скзл дурь, збудь. Окжешься при случе н клдбище, ну, нырни в толквище могил, может, нйдешь Елену Громову, не нйдешь — положишь цветы Высоцкому. Хорошее клдбище, очень много знкомых. И дже любимых. Ты ведь мест зхоронения дочери не знешь. Это был првд. Жен збрл урну, потом уехл с мужем жить в Чехию, вся ее родня двигл лобиком вверх, выржя удивление, что если уж он, отец, не в курсе ткого дел, где похоронен дочь, то уж они… Он свирепел, но тк ничего и не узнл, ниболее достоверные днные были тковы, что дочь лежит где-то подхоронення к дедушке в Новгороде, откуд есть и пошл его блговерня. Но если уж совсем честно… Совсем… Не тк уж он и искл.

Смотлся тогд в экспедицию, пил горькую, придумл себе, что дочь похоронен в его сердце, где горстк пепл, то ему и знть не ндо, пепел, он и есть пепел. Прх.

В ккой-то момент изнутри поднялсь лютя ненвисть к бывшей жене, что он едв не врезлся — совсем недвно он купил узбекскую мшину — в длинный, кк ктфлк, «линкольн», срзу пришел в себя, вообрзив степень неприятностей н свой лоб, прикоснись он к зду великосветской брышни. З рулем нельзя ни любить, ни ненвидеть. Ндо быть шплой, нстроенной н одну-единственную здчу — доехть блгополучно. Мысль о жизни и смерти после гибели дочери пребывл в нем постоянно. Под Богом все ходим. С чего бы взять и умереть этой Елене, молодя еще женщин. Оствил дочь в весьм экстремльном возрсте. Возле нее тут же окзлся молодой грузин — ну, шустрые они ребят, всегд в курсе, где что плохо лежит. И вообще, кк он живет, девчонк? Н чей счет? В доме нищетой не пхнет, чисто, слвно, но кто это блюдет? Трудно предствить, что см. Хотя чего это он рзволновлся? Он же тогд столкнулся с мужиком, от которого шел дух шикрной жизни. Нверное, он и есть отец. Видимо, они были в рзводе. Но дочку он содержит, вот грузин, сволочь, упустил. Он бы ни з что. Он в этом смысле дже жесток.

Но девчонок охрнять ндо любой ценой. Сколько рз ему в руки шли млолетки, он просто зверел. Нд ним смеялись, когд он уходил с ккой-нибудь сороклетней, тогд кк рядом толклись восьмиклссницы. Кк может н ткое пойти мужик? Сломть, стоптть, сничтожить.

От них же жизнь идет потом, ккя жизнь в свороченной в детстве рожльной природе. Ублюдочня. Нет, ндо было спросить, чем он знимется, эт девочк, и что тут делет этот чернявый мльчик. Послл бы его девочк колбской по дорожке косой. Теперь грубо нельзя. Нужен подход. Но нет у него подход. Не обучен он этому.

Вот и жен его молодя — вспомнил нконец, скотин! — уйти от него хотел, потому кк не хвтло ей с ним воздух. Это ерунд, что, мол, дорог, мшины.

Он жил в тком смердячем общежитии, что не в скзке скзть. Ей с ним дышть было нечем. Вот он ккой. А теперь у них сын. Ей нужно в четыре, в десять рз больше воздух жизни. Пришл стрння мысль, что, если бы н месте Тони был Елен, не возникло бы проблем воздух. Мысли ведь птицы вольные и, скжем прямо, не всегд отягощены нрвственными постултми; мысли, они по другому ведомству, ведомству рзум и воли, вопросы «хорошо — плохо» — это ведомство, хочешь ты этого — не хочешь, неволи, зпрет. Сколько в тебе его, столько ты и стоишь. Сколь позволяешь себе дурного или хорошего, тков ты и есть. Пвел это знл двно, другое дело, что жизнь, идя своим чередом, не всегд требует првил высокого кчеств, более того, более… Двно все можно. Еще до того, кк этот студентик струшку укокошил… А сейчс тк милое дело быть дрянью и скотом. Брышни в телевизоре в ряд выстривются — мы все стервы, нс потому и мужики любят. И мужики в ответ просто урчт от удовольствия, ткой им смк от их ббьей стервозности. Все видно, но ничего не стыдно. Но чего ты, Веснин, потянул н женщин, если ты сейчс впустил в себя мысль обидную для твоей собственной женщины. Он тебе кк бы не т, тк, что ли?

Ну, езжй н Вгньковское, вырой Елену Громову, оживи ее, эту, для тебя мркизу недостточно мркизную, пинком в зд. В общем, всю дорогу Веснин себя жевл и выплевывл, жевл и выплевывл. До тошноты дошло.

Дом рухнул н постель лицом вниз. Зеленя горечь вытекл н подушку, пришлось снимть нволочку, зстирывть, чтоб не видел Тоня. Кк жль, что исчезло дело стирки пеленок! Он ведь это тк любил с дочкой. Это было его дело. Он рзглядывл ккшки, умиляясь их соству, переживл, когд они были пенисто-зеленые; все детское: зпх, срыгивние, пукнье — вызывло в нем ткое умиленное счстье, что однжды жен ему скзл:

«Тебе бы ндо было быть ббой». Естественно, в ее устх это было из оскорблений оскорбление. Хотя кк это можно оскорблять собственной сущностью? Тогд это было непонятно, и он только зсмеялся в ответ. Уже потом, много лет спустя, понял, что в этом состоит некя тйность русской души. Увидеть в женщине мужское нчло — это кк бы доблесть. «Коня, тм, н скку», у нее «мужской ум или, тм, хрктер». Зто мягкость мужчины обязтельно обзовут ббством.

Все. Он сегодня спятил. Это все от мыслей о той женщине. Ндо будет ее помянуть. Почему-то девчонк знл его имя. Знчит, знл его и мть. Может, когд он был в душе, он полезл в рюкзк и ншл пспорт. Делов н полминуты. Сейчс ему нужн простя рифметик — когд он умерл. Если от той ночи получется девять месяцев, то есть шнс быть отцом еще одного ребенк. Это ему ни к чему. У него есть свой. Но это ему интересно кк фкт.

Н другой день Пвел Веснин уже знл все дты. Когд он вычел из дня рождения-смерти Елены девять месяцев, то в лицо ему удрил дт смерти дочери. Т смя ночь, когд он был пущен в дом и где его прикрыл собственным телом женщин, тк и не нзввшя себя. Тких случйных совпдений в простом мире из кубиков не бывет, где все четко н своих местх. Через девять месяцев полгется быть родм. Плюс-минус ккое-то количество дней.

Но здесь был клссик срок, — будто судьб был вычерчен кем-то. И про это знл эт девчонк, он не смогл бы его нйти, не явись он см. Но он явился, и он скзл: «Ах, вот ты ккой, Пвел Веснин». То, что они встретились в «Детском мире», случйность, но ведь все случйности зкономерны, не в этот рз, тк в другой — это должно было случиться. Вот то, что он привел девчонку в дом, — дурь и подлость по отношению к Тоне. Ее это не ксется никоим обрзом. Он не должн пугться, он и тк не очень в нем уверен, будто он ходок ккой-нибудь.

Д ничего же подобного! Просто ему ндо узнть, не нужн ли его помощь тому ребенку — не более. Тскясь по свету, он видел достточно брошенных детей. Он этого не допустит никогд. Может, дитя уже кто-то усыновил, он не против, он з, он только хочет знть, что ребенку хорошо.

Когд пришел домой, ншел очень плчущего млыш, Тоня и тк и сяк крутилсь с ним — мльчик плкл.

— Сейчс! Сейчс! — говорил Пвел. — Я к тебе иду.

Видишь, я вымыл руки, я их вытирю.

Ребенок н рукх Пвл змолчл срзу.

Вздохнул и перестл плкть.

— Я и тк и сяк, — опрвдывлсь Тоня. — Он же и сухой, и сытый. Ничего не понимю.

— Ш-ш-ш, — говорил Пвел. — Он ждл меня. А я здержлся, н что прв не имею. Ты см отдохни, полежи.

— Д нет, — скзл Тоня. — Я просто очень испуглсь. Ведь не знешь, что…

Мльчик же смотрел н Пвл. Это рзглядывние крохоткой было тким ошеломляющим, тким не похожим ни н что, что Пвел подумл: "Тк мог бы смотреть см Бог, знющий то нечтное, которое в общем-то не постичь живому человеку. Вот и его дитя смотрит н него с той высоты ли, глубины, из сути, сущности сущного — знчит, кк ни крути, ни верти — из Бог. Млыш, кк бы передв эту глвную свою мысль, прикрыл глз, и Пвел почувствовл ткое счстье, ткой восторг, что, положив дитя в кровтку, обнял сидящую в кухне Тоню и скзл:

— Я тк блгодрен з сын. Клянусь тебе, я всю жизнь буду вс любить и сделю для вс все.

— Нми ты змливешь грех, — скзл Тоня. — З дочь, что погибл, и н сын, который родился без тебя от мертвой женщины.

— Откуд ты все знешь? — спросил Пвел, испытывя облегчение оттого, что слово скзно и ему не ндо ничего объяснять.

— Догдлсь, — скзл Тоня. — Девчонк скзл, что ищет отц ребенк, но нврл. Он тебя ншл, потому и явилсь.

— Это я ее ншел, — скзл Пвел и рсскзл всю ту двнюю историю от нчл до конц, не избегя подробностей ночного приход Елены, до утреннего побег и того, что, возможно, он зглядывл в его пспорт, пок он был в душе. И кк он потом приходил к ней еще рз и столкнулся с лощеным хмырем и убежл. Кк пришел во второй рз, уже сейчс.

— Зчем? — спросил Тоня. — Ты же ничего не знл.

Это я тебя подтолкнул, д?

— Нет, не ты. Ты не поймешь, но ты пойми. А глвное — поверь. Кк-то тк случилось, что для меня вы обе окзлись связны ккой-то бескорыстной женской нежностью, готовностью двть в долг без грнтии отдчи.

В вс обеих было это великое, женское: «н», «возьми», «бери». Я хотел ей скзть, когд шел, только спсибо, не больше. Я хотел ей рсскзть про тебя, похожую н нее.

Больше ничего мне не было нужно. — Тк он скзл эту полупрвду, полуложь, но он тк истово верил, что тк все и было, что очень может быть, что все тк и было н смом деле. И фкт — не всегд истин, и мысль — не всегд иллюзия.

Внутренне Тоня плкл, ей было обидно, что см он — не см, кк бы чсть некоего стрнного чувств муж. Но плкть вслух было бы глупо, потому кк той женщины н земле уже не было, остлся ребенок. Но где-то он живет полтор год. А если это его ребенок и он хочет помогть — это дело святое. Тоня тоже достточно видел брошенных и збытых детей. Не доведи Господи!

— Я тебя понимю, — скзл он, — только об одном прошу — пусть эт девочк сюд больше не приходит. Никогд. Он плохя. От нее Миш плкл.

— Не придет, — твердо скзл Пвел.

Очень может быть, что и от нее, подумл он. Есть ткие злые энергии, он их нгляделся. Его нчльник по геологической пртии кк-то скзл ему: «Зметил, кк человек стл фонить? Возьмет ткой прибор в руки — и вся рбот к чертовой мтери. У него все клпны энергии нружу. А он — сплошь н рзрушение. Рньше ткого не было».

Тот нчльник время резл н куски, кк пирог — долями от центр. Где-то тм, в центре, было время првильное, когд и человек не фонил, и природ был щедр. Но доля мудрого времени чем дльше от центр, тем шире. И тем больше в нем пкости. Пвел не любил с ним рзговривть. Он инче понимл время и людей в нем, но вот вибрирующего человек он признвл. Д, он знл тких, от которых фонит. Это люди, уже до конц истощенные жизнью, ее мучительностью.

Тким людям больно, просто тк больно, от ничего. Они кк бы без кожи, без изоляции — оголенные провод. От них могут плкть дети, еще кк! В этой девчонке что-то было от стрых геологов, прошедших Крым и Рим, но он-то что прошл? Смерть мтери. Достточно, чтоб зфонить. Знчит, приходить ей сюд не ндо. Ему предложили н фирме обмен: взмен его, близкой к кольцевой дороге, квртиру в центре. Фирме нужно периферийное отделение офис, купить чстную квртиру обойдется дешевле. Пвел решил, что соглсится. Ему не ндо, чтоб плкл его ребенок и стрдл жен, если девочк явится «не звли». Стрнно, он бсолютно не нпоминл ему его дочь, хотя они были ровесницы. Дочь был тихя и боязливя, «зтуркння мтерью», — говорил он. Но в ккой-то момент мысли о них всех все соединилось: две мтери, две дочери, две смерти. Он дже испуглся этих походов собственных рзмышлений в незнемое. Ему это не ндо. Ему ндо вырстить сын.

Алк пришл домой и, кк и следовло, ншл зписку от Георгия, где он и что. Он у дяди в лвшной, потом — срзу н лекции. Вечером он зйдет к ббушке, потом вернется домой. Из всей зписки приятно было одно слово «домой». Все остльные слов — «лвшня», «дядя», «ббушк» были ей противны, они претендовли н жизнь Георгия, не имея н это прв. Георгий приндлежл ей без осттк. Он не был ее чстью, он был ее всем. Делть Алке было бсолютно нечего, и он решил, что мленький снряд ндо знести в ббушкин дом. Это будет честно. Он уже уходил, кк позвонил эт непутевя ббушк — тетя Нтлья.

— Алк, ты меня беспокоишь, — прямо скзл Нтлья.

— Интересно, чем?

— Потому и звоню, что не зню. У тебя все в порядке? Ты не подорвл университет или ббушку Георгия?

— Их? Нет, но снряды со мной, — зсмеялсь Алк.

— Девочк, не делй ничего дурного. Слышишь меня?

— Вм были глюки? — спросил Алк.

— Были, — ответил Нтлья. — Именно тк и предствились. Отвртительные глюки, сплошное горе, я прошу тебя, держи себя в рукх. Не поддвйся.

— Я посмотрю по обстоятельствм, — скзл Алк и положил трубку.

Нтлья же, двно свободня от своего др или не др, последнее время все видел Алку. Девочк в ее видениях взрывлсь, он видел огонь и летящие во все стороны кмни, но осыплись кмни и оседл пыль, Алк стоял целехонькя, только лицо у нее было черное от копоти. И н этом лице были ткие стршные глз, что именно сегодня Нтлья не выдержл и позвонил.

Ей тк и не удлось вернуть пусть не родственную близость, но хотя бы дружественность с потерянной родней.

Сестр ее не простил ей ждность и предтельство молодости, в дом не звл никогд, хотя они с Кулчевым приглшлись н все мероприятия ее новой семьи, но пришли только н свдьбу. Нтлья срзу понял, что ее избрнник родне не понрвился, что Мрия Петровн под кким-то блговидным предлогом не сел рядом с новым зятем и что ушли они рньше всех, ссылясь н ребенк.

Выпившя Нтлья тогд рспустил язык и рсскзл любопытному нроду и про то, что Кулчев моложе жены, и про то, что ребенок дочери Мрии Петровны неизвестно от кого, и они теперь воспитывют его, хотя у Кулчев в Изриле уже внуки. И что есть еще внучк, которя живет см по себе с грузинским мльчиком, учиться не пошл. Никто ей не укз, стерв.

Одним словом, отвел душу. Но был н этой свдьбе один гость, он знл Кулчев и при случе рсскзл ему дже не фкты — фкты ему были известны, , тк скзть, тон речи и вкус яд, который тек по губм новобрчной. «Вы от нее держитесь подльше», — посоветовл он Кулчеву. Кулчев скзл, что ноги Нтльи в их доме не будет. И когд Мш говорил, что хорошо бы позвть Нтлью, у покойной ммы день рождения, Кулчев зблтывл предложение, и они в этот день окзывлись в церкви, ствили свечи, поминть шли куд-нибудь вдвоем. И было тк хорошо, что Мрия Петровн дже не виновтилсь. Бог с ней, с Нтльей. Все было кк следует и првильно.

А Нтлья по-своему мучилсь. Потерпев неудчу в брке с придурочным военным, окзвшись в роли сосуд сливния похоти муж, общясь в кругу очень огрниченных людей, он тосковл по нормльной русской речи, по умному рзговору, по рдости гостевния, которую военруки уничтожли н корню. И он уже не удивлялсь ни десятилетней фгнской войне, ни бесконечной чеченской, потому что дурее и огрниченнее ее новых знкомых в ее доме был только веник. Д и то! Он хоть мести умел. «Хуже веник», — думл Нтлья о муже, и тут же ее мысль пересккивл н моложвого, интересного Кулчев, который ушел от жены и юной любовницы к пожилой дме с седыми корнями волос и отяжелевшей от жизни плотью. В этом был нсмешк судьбы. Бывло, что, рздевшись догол, Нтлья рзглядывл себя в трюмо и — объективно же! — не нходил в себе «ни одного, ни одного, ни одного изъя-я-ян!». От вспомнившейся рии из музыкльного фильм нчинл нервно смеяться перед трюмо нд собой, но успокивлсь, когд строил плны, кк ей избвиться от нынешнего своего урод, чтоб потом, н зходе солнц, нйти ккого-нибудь Кулчев.

Что ни говори, ндо бы с ними дружить. У них другой круг людей. И бедных среди них нет. В последней своей жизненной прогрмме он откзывл нвсегд и во всем бедным и военным. Но кому это было интересно? Очереди н ее будущее не выстривлось, крепкое, с метллическим отливом в зеркле тело продолжло использовться бездрно и глупо, прктически не по нзнчению. Фу!

Алк же плелсь к ббушке. Бртик слдко спд, в доме вкусно пхло ребенком и покоем. В том доме, где он был сегодня, тк не пхло.

— Между прочим, б, я ншл отц ншего Пшки.

Он см пришел, потом я сходил посмотреть его бытовые условия.

Ну рзве можно пдть от слов, что нйден отец? Это просто ккое-то изврщение. Но Мрия Петровн звлилсь. Хорошо, что близко был дивн, и он головой упл н него, кк-то срзу переломившись пополм.

— Б! — зкричл Алк. — Ты что?

И от крик Мрия Петровн очнулсь и скзл тихо:

«Не кричи! Он же спит».

Потом он кк-то неловко уселсь н дивн, откинув нзд голову, и Алк увидел белую, очень слбую с виду шею, можно скзть, беспомощную, стебелькового происхождения шею, которую носить во время суровое и злое не пристло. Ткя шея был у ммы — и где он? Алк испытл гнев н этих женщин, от которых он есть и пошл. Нельзя же тк, женщины! Вы что? Вы где родились? Конечно, смешно предъявлять претензии мтери, которой уже нет, но от ббушки тких финтов, чтоб звлиться, он не ожидл.

— Помнишь, — скзл Алк, — мм повторял: его зовут Пвел Веснин! Пвел Веснин! Помнишь? Тк вот, он приходил, спршивл про мму. Я скзл, что он умерл родми. А потом я его встретил в городе, он покупл рзное детское, у него родился мленький сын Миш.

— Слв Богу! — прошептл Мрия Петровн. — Слв Богу!

— Но я считю, что он имеет прво знть, что у него есть еще один сын. От ммы. Эт жен у него — клош.

— Ты не смеешь, — тихо скзл Мрия Петровн. — Не смеешь. — Кжете", в эти млые слов ушл вся ее сил, потому что он снов потерял сознние и был тк жлк и беспомощн, тк стр и бессильн, что Алк испуглсь не н шутку и стл звонить Кулчеву. Тот приехл через десять минут вместе со «скорой». Мрия Петровн сидел тк же опрокинуто, Пшк проснулся — стоял в кровтке и вопил громко и требовтельно. Кулчев взял млыш н руки, медики принялись з Мрию Петровну, н Алку никто не обрщл внимния, дже мленький: когд он ему хотел сделть «козу-козу», отвернулся и спрятл лицо н груди у Кулчев. Мрия Петровн пришл в себя быстро и срзу зхотел подняться, но ее уложили. Врч произнес слов «спзм» и «декомпенсция», он с откровенным интересом смотрел н лежщую струю женщину, н вполне кондиционного мужчину с ребенком, н девицу из нынешних, у которой не хвтило ум взять ребенк н руки, врч не понимл связей и предпочел быстро уйти. Он двно многого не понимл в отношениях людей друг к другу. Но если об этом здумешься, уже не зхочется лечить, лечить ндо всех, без рзбору, хороших и сволочей, убийц и недоубитых, коврных и простодушных. В этой семье сидел червяк, но кто из них он, врч понять не мог. Все выглядели кк люди.

Врч был немолодой, он уже думл о пенсии, но знл, что не уйдет: «скоря» — его нркотик, его и болезнь, и жизнь. Тысячи лиц, прошедших перед глзми, никогд не рздржли его, но никогд не перествли и удивлять. К первому своему пциенту он едв поспел, еще чуть-чуть — и тот погиб бы в родх. Через тридцть семь лет он уже к нему опоздл. Здоровенный мужик не искл себе смерть полегче, он згнл себе в сердце трехгрнный нпильник и умер н рукх человек, который принял его из лон мтери. Доктор увидел тогд, кк обветшл з это время дом, кк он тоже умирл в конвульсиях стропил, скрипе рмтуры, гниении стен. Т квртир, в которой родился человек, был чист и пристойн, в этой, умирющей, — стями ходили тркны, в дыркх попискивли мыши. И он, врч, блгословил нпильник з то, что он был скор в решении. «Здесь люди не живут», — подумл врч, но это было врнье. Вместе с тркнми бегли дети, чьи? Покойник? Чужие? И рзве в других домх было лучше? Он попдл в очень престижные дом, с новомодной мебелью и тетрльным свиснием штор — он шел по дорогому ковру и двил шприцы, рзброснные по всей квртире. И тут люди умирли у него н рукх, оствшиеся умирли звтр. Это было время всеобщей смерти, и он боялся, что ему придется увидеть последнего покойник. Если случится тк, он положит тблетку под язык и тихо, безболезненно пойдет вслед. Он не сомневлся ни н минуту, что времени жизни остлось мло.

Хотя в последней квртире все были живы и пхло ухоженным ребенком, в доме был бед. Н улице он понял, кто — девочк. Это он вирус беды. Ему дже зхотелось вернуться и рзобрться, но не т у него рбот, чтобы знимться профилктикой. Пусть это делют другие, но девочку он зпомнил. Почему-то он знл, что они встретятся и он ее узнет. Что это будет — рождение или смерть?

Мрия Петровн пришл в себя и стл уговривть Кулчев идти н рботу. У того действительно был трудный день, и его уже ждли люди, и он с ндеждой посмотрел н Алку, чтоб т остлсь.

— Остнусь, — скзл т. Но Мрия Петровн почему-то побледнел.

— Пусть идет по своим делм, — прошептл он, но вдруг срзу передумл и быстро добвил:

— Нет, лдно, пусть остнется.

Кулчев не понимл жену первый рз в жизни. Ее кк будто било током, и голос был не ее, и Кулчев скзл:

— Никуд я не пойду. — Он позвонил по телефону, что-то объяснил и стл рздевться, чтоб ндеть домшнее. Через пять минут он уже что-то делл н кухне, Алку зводило. Он дже с интересом нблюдл рождение в себе сокрушительного вихря, который просился н волю, бил копытом. И не хвтло только одного — полного отсутствия любви к тем, кто был рядом, — ребенку, ббушке и Кулчеву. Но любовь был. Эти люди ничего никогд не сделли ей плохого, они были счстливы, и в этом был смя большя их вин. Они смели быть счстливы после смерти ммы, они смеют быть счстливы, когд отец ее бртик живет с «этой клошей». Они были виновты, что никогд не искли отц ребенк. Д, он не читл, но что-то слышл о ммином письме к Кулчеву, но в это же время ей, дочери, более близкому человеку, было скзно: «Зпомни! Его зовут Пвел Веснин». И вихрь был выпущен.

Он подошл в кухне к Кулчеву и скзл:

— Я ншл Пшкиного отц.

Он рзвернулся тк, что упл сковородк, снося по дороге носик зврного чйник.

— Что тм у вс? — спросил из комнты Мрия Петровн.

— Мруся! Все в порядке. Я неуклюжий! Я столкнул сковороду.

Одновременно Кулчев оттеснял Алку в угол, з холодильник.

— Ббушке ни слов, — скзл он.

— Он знет, — ответил Алк.

— Ах ты, стерв, — скзл Кулчев. — Вот, знчит, что случилось! Чего ты добивешься?

— Мне мм велел его нйти. И я ншл. Он отец. У ребенк должен быть отец.

— А я кто? — спросил Кулчев.

— Ты взял чужое. Теперь все хвтют не свое. Ткое время.

— Ббушк не своя?

— Видишь, ккя он стря. Звлилсь от одного слов.

Он удрил ее сильно, без снисхождения, без скидки н девичью слбость. Это был хорошя пощечин, от души и от сердц, и у нее левый глз стл меньше и кк бы слепее.

Он не зкричл, он дже был рд, потому что все определялось. Все стновилось н мест. И ей, хоть и было больно, было хорошо в этом новом кипящем ненвистью мире, где, кк выяснилось, он был своя. И ее тут ждли.

Плохо было Кулчеву, потому что его мир рухнул. Он боялся потерять Пшу, еще больше он боялся потерять Мрусю. Все трещло по швм. Откуд-то из небытия шел тть, рзбойник, вор, и у него было прво н свою рзрушительную гульбу в его доме.

! Алк же вышл из угл, потом и из квртиры. Он знл, куд ей идти. К Веснину. Принести ему весть. Это все честно. Он упредил этих и получил з это по морде. Очень хорошо. Веснин ее бить не будет. Веснин поцелует ее в зплывющий глз.

Нтлья не нходил себе мест. Вышл, дур, змуж, чтоб выйти, чтоб не торчть в глзу змужних подруг, ну и что? Дочк смеется: «Ну, мть, кк ты можешь жить с этим питекнтропом?» Он збыл, что ткое питекнтроп. Полезл в словрь, рзозлилсь н смою себя, н состояние противной зыби, в которой нходилсь, и тк же неожиднно, кк вспомнил питекнтроп, понял, что ни дурцкий ее муж, ни бессердечня дочь не имеют отношения к ее состоянию, что где-то внутри ее болит Алк, болит кк чсть тел, кк порез, кк ожог. Алк ей никто. Никто был и Елен. Ей нужн сестр, когд-то ею предння и з это не прощення. Ей нужно родственное существо, кровня связь, которую, получется, не дурки придумли, если он в тебе криком кричит. Родители, родня, родные, родственники, дже Родин — все от род, рождения. Говорят, сейчс рвутся корни смые что ни н есть глубинные. Пусть говорят! У нее они связывются, он через столько прошл, чтоб понять: нет ничего дороже этого родственного тел, тел твоего змес, твоих томов. Он сейчс же поедет к Мрии. Он скжет ей о тревоге, которя носит имя Алл.

Может, это дурь, может, нестоящя ерунд, но ндо поговорить с родными.

Он собирлсь быстро, кк всегд умел. Откуд ей было знть, что род имеет еще одно знчение — преисподняя, д, что просто когд-то обмишурились переводчики, потеряли букву. Вот и взыгрывет слово своей дской сутью, издевясь нд людьми, припдющими к искженному слову.

Нтлья домчлсь быстро, ей открыл Кулчев — кк говорится, н него рссчитно не было; Мш лежл бледня и осунувшяся, вот уж точно — ббушк своего сын.

Но никто с ней не хотел поделиться — «все хорошо», «все хорошо», но он ведь видел — плохо. Потетешкл млыш, между делом кк бы спросил, кк дел у Алки.

Определилсь ли он кк-то в жизни или тк и будет хвостиком у грузинского преньк?

— Теперь нс не спршивют, — скзл Кулчев.

— Ну, спршивть никогд не спршивли, — ответил Нтлья, — но общее понятие, првило, кк ндо, существовло. А потом его кошк языком слизл.

— Ты првильно скзл, — Мрия Петровн поднялсь н подушкх, — общее првило было, свое, личное, считли чушью. Теперь и общего нет, и личное понятие пробивется сквозь сфльт.

— И ккое имя у сфльт? — нсторожилсь; Нтлья. Он в этом доме всегд нсторживлсь.

— Бездушие, зло…

— А, это, — зсмеялсь Нтлья, — оно. Мш, от дьявол. Бог лишет рзум, дьявол отнимет душу. Что зслужили, то и получем. А девчонк рстет беспутня, не в смысле гулящя, в смысле без пути. Вы, дорогие мои, мленьким зниметесь, большя от рук отбивется.

— Ты что-нибудь знешь о ней? — спросил Кулчев.

— Ничего не зню, но у меня ккя-то тревог.

— Не бери в голову, — скзл Кулчев, — он был у нс. Деловя и энергичня.

«Нет, — подумл Нтлья. — Не те слов и не тот тон. Он был тут, в результте Мш нвзничь, ты дом у плиты. Не хотите говорить — не ндо. А вдруг бы я могл помочь?»

— Нтлья гиен, — скзл Кулчев, зкрывя з ней дверь.

— Что мы будем делть, Боря? — тихо спросил Мрия Петровн.

— Ничего, — скзл он. — Пустой номер. Кк он докжет, что это его ребенок? И что Алк знет? Может, Пвел Веснин остлся Елене должен две тысячи рублей.

Или он ему? Конечно, меня беспокоит Алк. Тут гиен прв. Пошл к чужому человеку в дом. Ну и кково им после нее стло? Успокойся, Мруся. У нс с тобой сын, зрегистрировнный по всем првилм и по воле его мтери. Все. Девчонк просто сволочь. Прости меня, дорогя.

— Не прощу, — скзл Мрия Петровн, — это я имею прво н гнев, ты не имеешь. Он моя внучк, он дурит от сиротств. Мы ведь првд бросили ее н произвол.

Глз совсем зплыл. Болел скул. «Если пойти и снять побои, то Кулчев можно збрть в милицию, — думл Алк. — Но ббушк остнется одн и может рухнуть. Этого мне не ндо. Он хорошя, просто попл в плохие обстоятельств. Не по своей вине, по незннию. Поэтому пусть Кулчев сидит дом, он поедет к Веснину и скжет, что все предупреждены и он может ехть к своему сыну и збирть его. Он отец, Кулчев дл ей в глз з првду — знчит, чует кошк, чье мясо съел. Я поступю спрведливо».

Пок он добрлсь до Весниных, уже был вечер. Пвл дом не было, у него был встреч с геологми, двно нзнчення. Тоня успокоилсь, и мленький больше не плкл.

Алк позвонил в дверь. Тоня открыл ее н цепочку.

Увидев Алку, он тут же зхлопнул дверь и ни н звонок, ни н стук ногой в дверь не отвечл. Опять зплкл ребенок. Алк спустилсь во двор и стл смотреть в окн Весниных. Но ничего не было видно. Горел мленький свет. Он не знл, что делть. Но энергия д не двл покоя. Он остновил мльчишку и попросил листок бумги и ручку нписть зписку. Мльчик полез в рнец.

Листок был мятый, в крошкх булки, ручку он не дл — «смому нужн», дл огрызок крндш с едв видным грифелем. Алк писл н цинковом подоконнике окн первого этж. Было высоко, косо, неудобно, но ничего подходящего не было.

"Вш сын Пвел, — писл он; — живет н улице Новослободскя, квртир 29, в доме, внизу, пельмення.

От метро нпрво пять минут".

Крндш н этом кончился. Алк положил зписку в почтовый ящик. Доверия он не внушл, кк и все остльные. У них был зброшенный вид, и возможно, что им уже не пользовлись. Он попытлсь достть зписку, чтобы перенести ее под дверь квртиры или в змочную сквжину, но зписк хорошо, упл н дно и светилсь в почтовом окошке.

«Зхочет — увидит», — подумл Алк, хотя ее не устривл ткя неопределенность, ей хотелось стремительных действий и быстрой, кк олень, спрведливости жизни. Но пришлось ехть домой. Георгий был уже дом, он ездил только в библиотеку, лекции пропустил, ему хотелось поговорить с Алкой, его ббушк нстивл, чтоб он жил у нее, он говорил, что неприлично жить вместе с девушкой, н которой еще только собирешься жениться, но он говорил это кждый день, он молчл только снчл, когд умерл Елен. Сегодня ббушк скзл стрнные слов:

— Ты думешь, что всегд будет только любовь? А будет столько рзочровний, обид и дже ненвисти. Семья не всегд может пройти через это. Любовь может. Но вы же рзмзли и любовь, и семью. У вс все срзу не првильно. А не првильность — зло, уродство.

Он стл кричть, н что ббушк скзл:

— Рньше ты этого не умел.

Георгий понимл, что горе не зкляет человек, оно его искривляет. У него слишком много потерь. Но у него ведь и приобретение. У него Алк. Но последнее время с ней что-то случилось, он не тк пхнет, он не тк светится. У него появился стрх з нее. Ндо бы уехть н время, но именно сейчс он нбрл книг из библиотеки, ему нельзя отствть.

Алк пришл с подбитым глзом. Он стл выспршивть, он ответил, что это ей орден в борьбе з спрведливость. Он обцеловл фингл нежно, кончикми губ.

— Не выходи н улицу, пок я не нйду тебе большие очки.

— Подойдут мотоциклетные, — смеялсь он. Но првды тк и не скзл. «Знчит, есть вещи, которые дже мне нельзя скзть», — думл Георгий. Видимо, есть. Он ведь не рсскзл ей о рзговоре с ббушкой.

Вечером Алк обычно звонил Кулчевым. Ткое было првило.

— Ты еще не звонил своим, — скзл Георгий, когд он вышл в ночнушке из внной.

— Я у них был, — ответил Алк, нкрывясь одеялом.

— Все в порядке?

— Отнюдь, — торжественно ответил Алк. — У них потрясение основ.

— Что ты имеешь в виду?

— Это будет звтршняя новость, — скзл Алк.

— Я боюсь, — скзл Георгий. — Я люблю твою ббушку.

Он дернулсь под одеялом. Он ведь тоже любил ббушку, но себе смой он скзл, что есть что-то выше любви.

— Нету, — в спину, прямо между лопток выкрикнул Георгий. — Ничего нет выше любви.

Он сжлсь в комок. Рзве он скзл это вслух? Или мысленные слов можно услышть, прижвшись к спине? Потом он почувствовл мокроту. Этот дурчок плкл ей в рубшку, прижвшись к позвоночнику. Он скзл ей, что плчет из-з ее глз. Но он-то знл, что плчет от другого. Что эт девочк, которую он обнимл и любил, уходил от него. Это было совершенно осязтельное чувство, кк будто роняешь яблоко. Еще минуту тому держл, оглживл, оно — рз! — и выскользнуло, подпрыгнуло и теперь ктится себе по зкону физики, ведь только что было по зкону чувств.

Он держл ее крепко-крепко, он удерживл ее выскльзывние, он оплкивл любовь и очень ндеялся, что, когд звтр купит ей очки, этого ужс просто не будет. Ббушк ведь говорил: может быть все, но любовь все победит.

Пвел прошел мимо почтовых ящиков. Они не выписывли гзет, не получли писем. У них дже не было ключ. Поэтому он просто не смотрел в их сторону.

Нверное, через неделю, может, больше бумжку в дырочкх зметил Тоня, выходя гулять с мленьким. Он мизинцем двинул бумжку, т легко изменил положение, и ее не стло видно совсем. Дом Тоня в ящике для гвоздей и всякой метллической дряни поискл, нет ли ккого ключик. Не ншл ничего. Взял гвоздик, спустилсь, попробовл открыть — нет, не мстер он по тким делм. Мимо шл женщин, предложил свой ключик — «сто лет уже висит н колечке без ндобности», но ндо же! И он не сгодился, хотя, кзлось бы… чего их рзнить, ключи от почты?

В общем. Тоня для себя ничего не ждл, никто ей не писл. Д и с виду это не письмо, бумжк, но Пвлу скзть ндо — мло ли что? Потому что н этом «мло ли» вспомнилсь т девчонк: может, сунул ккую гдость, чтоб нвредить.

Именно это зствило Тоню спуститься к ящикм еще рз с отверткой и тонким острым ножичком. Он рскурочил ящик и достл зписку. И хотя мысленно он был готов к этому, сердце сжлось тк, что кровь из него стл кпть не в сосуды, просто во все стороны, бессистемно. С этим бессистемно рботющим, протекющим сердцем он и поднялсь домой. Бумжку положил н видное место, н телевизор, куд Пвел клдет чсы и ключи, что не првильно, но он не делл змечний по мелочм, он считл это дурным тоном. Что ткое дурной тон. Тоня толком не знл: ну, дурной — понятно, тон — кк бы тоже, но вместе — не очень.

Когд-то слышл, кк кто-то скзл: это дурной тон. Зпло. Понрвилось. А глвное — подходило к рзного род мелочм. Встрять в чужой рзговор. Испрвлять чьи-то промхи. Укзывть н то, что не туд сел, не н ту вешлку повесил шпку. Вот и эту привычку клсть н телевизор рзную мелочь из крмн Тоня тоже считл дурным тоном, но еще дурнее было поучть. Он положил зписку и сел нд кровткой. И тут случилось невероятное: он увидел, ккой у нее крсвец сын. Ресницы длинные, лежт н щечкх тк хорошо, тк мило, что дже он рстерялсь от этой крсоты. Носик крохотуля, не курносый, не ноздрюшкми нружу, ровненький, кк слепленный, щечки цвет необыкновенного, згорелой розы, нпример, но это очень приблизительно.

А ротик — ткя слдкя ягодк, что Тоня испытл небывлой силы восторг, что это ее дитя, ее сокми вскормленное, что это мордочк нгел к ее груди прижимется и тянет ее з сосок. Господи, счстье-то ккое! Мой! Сын!

Сокровище. Это было ткое удивительное чувство, что Тоня едв не зхлебнулсь им. Ничего ведь не испытывл рньше. Чисто втомт по имени мть. Нкормить. Обмыть. Подержть столбиком. Положить н бочок.

Помнить, что их дв. Сейчс же — упоение. Умиление.

Звертелся в простынке. Пукнул. А он вся изнутри до кончиков волос счстлив этим признком жизни и здоровья. Сколько же счстья упущено, ведь сыночку уже шесть недель. Где же ты был все это время, рззяв?

Куд ты смотрел, дур? Он збыл про бумжку. У нее был свой ребенок — свое счстье. Ее не интересовли другие дети.

— Где ты это взял? — спросил Пвел, когд ншел бумжку.

— В ящике почтовом. Рзломть пришлось, но, видишь, зписк вжня. Пойдешь?

— Это еще крепко ндо подумть, — скзл Пвел.

Но возможности, что пойдет, он не отрицл. А ей хотелось услышть: «Что з дурь?»

Он думл о том мужчине, с которым столкнулся нос к носу, когд однжды вернулся в ту квртиру. Он кто? Если бывший муж, то, может, ребенок у него. Или у кких других родственников? Ну если у чужих? И они его взяли с охотой, ндо будет докзывть, что это его ребенок. Или не докзывть, оствить жизнь, кк он сложилсь? Он ведь знл, что лишний рз не стоит трогть состояние вещей.

Нклонення бшня Пизы может стоять тысячу лет, нйдись доброхот, желющий ее подпрвить, может рухнуть кк миленькя. В живое, живущее нельзя влезть пльцми, чтоб посмотреть, что тм внутри. Но тк бывет сплошь и рядом: выстривешь одну мысль, холишь ее, любишь, ноги лезут в ботинки, руки ищут рукв. Глядь — ты уже готов для совершения бсолютно противоположного мудрой мысли действ. Пвел, првд, еще ничего подобного не сделл, мысль о действии он тоже продумл и вот сейчс собирлся здть глвный вопрос Тоне.

— Я ничего не зню доподлинно… — скзл он.

— До чего? — переспросил он, хотя прекрсно все слышл, но он знл, что будет рзговор о зписке, что Пвел что-то решил и сейчс будет втягивть ее в то, во что он не то что не хочет вмешивться, но одновременно и хочет, еще кк! Зчем он, кретинк, оствил эту бумжку? Ндо было ее выкинуть. Но не фкт, что не подбросят другую или не сообщт Пвлу лично. Но это другое дело. Он же см — см! — подложил бомбу неизвестного зряд в дом, где поспывет нгел! Он дур, кк говорится, со знком кчеств.

— Я не зню, нсколько все верно, — повторил Пвел.

— Но ребенок есть?.. — спросил Тоня.

— Я говорил тебе, что было.

— Я помню. Редкий случй, но, конечно, бывет, что с первого рз…

— Ну — Ну пойди посмотри, может, тот лучше этого.

— Идиотк! — зкричл Пвел. — Рзве в этом дело, кто лучше? Ншему-то хорошо, я зню нверняк, но вдруг тому плохо? Я это должен узнть, кк, по-твоему?

«Ншему хорошо» — вот что он скзл. Но он не скзл, что он смый прекрсный из всех возможных детей.

Мысли были именно ткие, и Тоня поклялсь, что, если Пвел не скжет этого, он уйдет с ребенком, и пусть он приносит себе другого.

— А если тот понрвится тебе больше? — спросил он.

И столько в ее голосе было ужс, что Пвел все понял, всю тягомотину этого рзговор. «Ббы все-тки дуры, — привычно сложилсь мысль, — но с другой стороны…» Он подошел к кровтке и, глядя н сын, скзл отчетливо, кк по шпрглке, хотя это был чистя првд:

— Лучше ншего нет, дурочк. Я смотрю теперь н детей… Крсивых много, ткого нет…

— Ты двно это понял? — спросил Тоня.

— Срзу! Это же было видно срзу!

— А я только сегодня, — скзл он. — Я шесть недель был слепя.

Пвел мог, конечно, скзть ей, что эт зписк стл ктлизтором ее прозрения, но не стл, потому что Тоня нстолько искренний человек, что, может, у нее тк и было. Все с некоторым зпозднием.

— Но ресницы-то ты хоть видел?

— Ресницы — д! — скзл он. И очень удивилсь.

У ммы моей — он мне рсскзывл — ресницы были в пол-лиц. Достлось же ей! Ее дрзнили Дунькой. Тк звли соседскую свинью. С длиннющими белыми ресницми. Он же мне рсскзывл, что однжды взял ножницы и подстригл ресницы, чтоб быть кк все.

Мм стл до ткой степени кк все, что Тоня с тех пор кждый день, выходя н улицу, вздргивет, видя в кждой идущей женщине мму. Легкий нклон к земле не головы, всего тел, иногд смешно, ноги кк бы опздывют з головой и плечми, хотя идут-то ноги.

Абсолютно серя кож лиц — ткой цвет, никуд не денешься, не тронутый никкими пудрми-румянми. Черня юбк и серый мужской пиджк, дже для приличия не перезпхнутый н женскую сторону. Прямые коричневые волосы в лучке. Чсто плохо вымытые, и тогд они лежт н голове не плотно, оствляют светлые рядки бледной кожи.

Очень чсто плточек, под подбородком схвченный. Тогд выступет нос, не ностый, нет, просто торчщий н безлюдье лиц. Тысячи тких женщин в провинции, чуть меньше в Москве, но все рвно их туч, и иногд ей хочется крикнуть им всем: «Мм!»

Кк же мог родиться у нее, тоже не крсвицы, ткой сын? Это ее переполняет! От этого в ней бурлит что-то похожее н шмпнское. Он его терпеть не может. Знчит, не оно. Но шмпнское — знк рдости. Н похоронх или тм н сорок дней ему не полгется быть. Знчит, в ней бурлит кровь! Тк что ей скзл Пвел? Что-то вжное… Вот что!

Он увидел, ккого он родил крсвц, срзу.

— Я должен тебя спросить, — говорит Пвел.

«Спроси, спроси, — думет он. — Я все рвно не рсскжу тебе про мму, отстригшую ресницы». Он ловит свое рзгоряченное лицо в зеркле. Это нехорошо, нрвиться себе — это неприлично, дурной тон, но он себе нрвится. Он думет, что он похож н сын. Ндо посмотреть н ресницы.

— Это мловероятно, — говорит Пвел, — но если допустить невозможное, — мы ведь с тобой здоровые и сильные, могли бы воспитть и двоих. В случе ситуции, если мльцу плохо… Это ж нормльно, кк ты считешь?

По-людски?

— Конечно, — говорит он. — Я тебе об этом хотел скзть. Ты кк бы вдовец… Я всегд хотел выйти з вдовц. Еще в школе. Мне не нрвились мльчишки.

— Пвел несколько обескуржен. Он ведь спросил, во-первых, н всякий случй, во-вторых, он приготовил клятву, что будет любить детей одинково, хотя кк это можно знть зрнее? А он, окзывется, зрнее готовилсь идти з вдовц, он что, всю мечту порушил? А сейчс кк бы рзворчивется нзд?

— Знчит, договорились, — кк-то вяло говорит он. — Я съезжу гляну и тут же вернусь. Что купить в мгзине?

— Все есть, — говорит он. — Иди и возврщйся.

Он ушел, он вдруг понял, что в одну секунду ее жизнь может измениться. Тк уж пошло, что после встречи с Пвлом повороты и извивы жизни стли почти првилом. И он хотел скзть, что ей это «осточертело», именно тк, именно, но зплкл сын, он кинулсь к нему. Другое отступило, только когд он сел и приложил его к груди и он ждно, проливя молочко, стл ее сость. Он вернулсь к брошенной мысли, к некоему точному слову, которое тк удчно пришло н ум, но вспомнить его не смогл. Он стл думть о другом ребенке, который мог бы стоять сейчс рядом и смотреть н сосущего бртик." И он бы ему что-то говорил, объяснял, и ей вдруг тк стрстно зхотелось ткого рзговор с млышом, который уже стоит н ножкх и смотрит в глз.

Ккие, интересно, у него глз? Ресниц, конечно, тких, кк у ее сын, нет, откуд? Глз же… У нее крие, у Пвл тоже… Пусть и у того ребенк будут ткие же.

«Сколько хлопот!» — подумл он. Но тут же вспомнил того вдовц, з которого хотел выйти в десятом клссе.

Хромой учитель литертуры. Его жен, учительниц геогрфии, умерл от рк. У нее в ттестте против геогрфии прочерк. Не ттестовн. Хромой остлся с тремя детьми, все мленькие, дошкольники. Учительницы у них были сплошь стрые девы. Но никто з него не пошел. Он уехл, выпустив их клсс, в деревню к родителям. А что он могл сделть? Подойти см и скзть: вот он я. Но н это нужен хрктер. А тут еще мть ее бухтел: «И кто ж это пойдет н орву, если одного поствить н ноги прктически невозможно».

Если ей приведут дитя, он докжет, что, возможно, только это и првильно н земле — ствить детей н ноги.

Остльное чепуховин н постном мсле.

Через пятндцть минут н левке-лихче — Пвел стоял у подъезд дом Мрии Петровны.

«Я тут когд-то был», — подумл он, но он не мог тут быть, это точно, он знл, что луквый мозг подстилет ему дорожку: мол, иди, все хорошо, ты тут был. «Не был», — кричит он мозгу. Но тут же вспоминет этот медленный лифт с продвленной чьим-то сильным плечом филенкой.

И скрип, и клц дверей помнит, и эту дверь, черный дермтин в шляпкх серых гвоздочков.

Открыл дверь немолодя женщин, и он вспомнил.

Вспомнил, кк подымл он его с сырой земли, кк привел сюд и дл ему чистую рубшку для встречи с мертвой дочерью. Кк он поил его чем. Знл ли он, кк ее зовут?

Может, и знл, но сейчс не знет. В дверях комнты стоял мльчишечк, весь ткой беленький и веселый.

— Вы меня не помните? — спросил Пвел.

Мрия Петровн нхмурилсь. Откуд-то он знл этого человек.

— Ткие вещи, кк првило, збывются, но мне кжется, что в прошлом году вы переходили Ярослвское шоссе с женщиной, мы остновились покормить сын.

Я зпомнил… — Он хотел скзть, что зпомнил его одиночество, ткое вырзительно вызывющее среди людей и мшин, но остновил себя: с ним был женщин.

Кто бы он ни был ему, нельзя ее обижть вычеркивнием из жизни этого одинокого волк.

— А мы с вми виделись еще и рньше, — скзл Пвел. — Н шоссе я вс не помню. А вот рубшку я вшу сносил. А вы мою обещли постирть. Помните?

— Господи! — воскликнул Мрия Петровн. — Вспомнил! Вш рубшк живет н дче. Я в ней гуляю, когд прохлдно.

— Вот и слвно, — скзл Пвел. — Я Пвел Веснин.

— Я вс ждл, я ее мм, — ответил Мрия Петровн. — Теперь я дже понимю, почему вы тогд лежли н земле возле ее дом. Он вс не пустил?

— Все глупее, — ответил Пвел. Сейчс он смотрел н мльчик. Он искл в нем черты той женщины, но, Господи прости, он ведь не помнил ее лиц. Он видел перед собой фотогрфию девчонки н стене. Ту, которую не знл, — ту, которую знл, он збыл. Нпрочь.

— А это Пвлуш, — скзл Мрия Петровн. — Иди сюд, познкомься с дядей.

Они сидели н дивне, мльчик пускл инерционную мшинку. Он дже вспотевл, прижимя ручкой колесики.

— Вс ншл Алл, он очень горд этим.

Пвел молчл. Был т смя ситуция, о которой говорят, лучше б ее не было. С другой стороны, ему было хорошо в этом доме, с этой женщиной; ккя-то жил, что сидел внутри, ослбл, и пришло ощущение, что все хорошо и он не виновт.

— Мы усыновили Пшу, — продолжл Мрия Петровн. — Муж в нем души, не чет, про меня говорить нечего. Я бы после смерти Лены без него не выжил.

Д! Вот еще их связь, их пуповин. Смерть и ее, и его дочерей. И две мльчишечьи жизни взмен двух смертей.

— Рсскжите о себе, — скзл он. — У вс тоже мленький ребенок?

— Д! Д! Но совсем крох. Семь недель.

— Теперь кждя неделя будет интересней и интересней. Я просто упивюсь этим. Когд росл дочь, был знят своими делми. Бездрными делми, между нми говоря. Но кто ж из молодых поверит в ткое?

— Моя жен не рботет, — ответил Пвел, — он хорошя мть.

— Дй вм Бог счстья, — скзл Мрия Петровн.

Они змолчли, и возникл тревог, и в ней рождлось дурное, гдкое. Мрия Петровн сдерживл себя, чтоб не встть и не скзть: «Извините, у меня дел». А Пвел ктл языком бездрную фрзу тип: «Рзрезть ребенк пополм не будем. Будем договривться». Он дже побледнел от мысли, что мог бы произнести эти слов, но слов изглялись, прятлись где-то в лкунх миндлин, потом высовывлись, особенно это гнусное «тип».

Бледность Веснин нпугл Мрию Петровну кк готовность произнести стршное. И он скзл первя:

— Почему-то я не допускю мысли, что вы пришли с ломом. Я прв?

— Господь с вми! — едв выдохнул спзмировнным голосом Пвел. — Я пришел посмотреть, не плохо ли…

Вижу: хорошо. А глвное — это окзлись вы. — Он поднялся, но Мрия Петровн взял его з руку и посдил обртно.

— Не уходите, — скзл он. — Сейчс придет муж.

Вы должны его увидеть, он должен увидеть вс. Мы ведь родственники, Пвел Веснин. Считйте меня ббушкой вшего мленького. Потому что в случе с Пшкой у меня путный сттус. — И он зсмеялсь. Ах, кк он был хорош в смехе! При всех прибежвших н лицо морщинкх. И он решил, что остнется хотя бы для того, чтобы увидеть человек, которому достлсь ткя женщин. Они пили чй, и Пвел скзл, что помнит: тогд же он пил из этой чшки.

— О нет! — скзл Мрия Петровн. — Эти чшки новые. — Он не стл говорить, что эти чшки ей подрил Нтлья, когд он рспислсь с Кулчевым. Что очень долго он ими не пользовлсь, пок Нтлья не пришл вся в слезх и не стл требовть чшки нзд, чтоб выкинуть их к чертовой мтери, рз ими тк требуют.

— Кто тебе скзл? — удивилсь Мрия Петровн.

— Я зню. Они тк и стоят у тебя в бумжкх, — скзл Нтлья. — А я н всякий случй от смой себя их освятил.

Мрия Петровн спустил с нтресолей подрок, и с тех пор чшки в ходу.

Пвл же знимло другое: его готовность признть своим и родным все в этом доме. Он, суровый геолог-мтерщинник, грубиян и збияк, тут стл иным, и этот иной дже не очень ему и нрвится, но что тут поделешь: слетел зщит-корост, под ней, окзывется, жило что-то нежное и слбое. «Нельзя этому поддвться», — думл Пвел.

Но поддвлся, потому что слбый и нежный Веснин был ничуть не дурее грубого и дерзкого Веснин.

«Это оттого, — думл он, — что я вижу, кк хорошо ребенку. Моему сыну».

Пришедший Кулчев, едв кивнув гостю, кинулся мыть руки и ушел к ребенку.

— Ему пор кушть и спть, — скзл Мрия Петровн, — мы тут зболтлись.

Кулчев пришел с ребенком н рукх и стл кормить его с ложечки супом, который стоял звернутый в бйковое детское одеяльце. И пок шло кормление, они молчли. Пвел думл, что в том пижоне, с которым он когд-то столкнулся н лестнице, он никогд бы не зподозрил нежного отц, но тут же подумл о себе, о той нежной коже, что проявилсь в его зскорузлом сердце. Ему стло стыдно, что чужя (чужя, чужя!) семья тк пронял его, дом у него лежит крсвец млденец, молодя жен, где его любят, и ему срзу стло и стыдно, и рдостно, что все у него не хуже, чем у других, эт удивительно смеющяся женщин скзл, что он будет ббушкой его сыну и что вообще они родня.

Потом мльчик положили спть, Кулчев скзл, что негоже встречть ткого гостя чем, и они выпили виски.

И было им уютно и хорошо.

Когд Пвел ушел, оствив все свои телефоны и дрес, Кулчев отдл ему визитку, Мрия Петровн скзл, что больше всего боялсь, что придется прибегть к письму-звещнию Елены, но человек окзлся хороший, и они его когд-то видели н шоссе.

— Я помню, — ответил Кулчев, — я подумл: ккой одинокий волк. Собственно, — добвил он, — он тким и остлся. Он принципильный одиночк, одиночк по сути.

С ним должно быть трудно.

— Знчит, ндо приручть, — скзл Мрия Петровн.

— Волк? — зсмеялся Кулчев.

В эти дни опять мест себе не нходил Нтлья. Он уже в очередной рз проклял глупость своего выход в генерлитет, но беспокойство, которое сднило ее сейчс, было не отсюд. Алк не шл из головы. Ббушк мльчик, живущя в этом же подъезде, слл проклятия н голову девчонки. Нтлья их чувствовл, он видел призрк возможной беды, но не понимл, из ккой щели т появится. Не то что Нтлье был дорог и необходим Алк, но с ней — тк получлось — связлось возврщение утрченного др. Тк вот предвестницей несчстья Нтлья быть не хотел. Неудчное бездрное змужество и к тому же не в первый рз, холодные отношения с дочерью, живущей столь отдленно, что дже рзговор по телефону кзлся ккой-то потусторонней связью. Через всю несурзицу личной жизни Нтлья прозрел простую библейскую истину: рз см никого не любил — нечего и ждть ответ. Ее окружли не неудчные избрнники, холод собственного сердц, что уже вышел з пределы ее тел и стл сторожем-пнцирем всей ее жизни. И это был бед. К ней не вернулсь сестр, от нее ушл дочь, у нее нет подруг. И в этой ледяной пустыне только похотливые козлы в погонх щиплют ее и лижут. Нтлья всерьез думл о том, что хорошо бы отрвить муж, но боялсь еще большего оледенения. Но он не могл прозреть то, что, когд в одночсье умрет муж, он будет биться в истерике, потому что увидит в этой смерти кк бы свой змысел. Но никто, ни один человек не будет верить в ее горе, все будут считть ее притворщицей. И это будет не првд, но првдой не будет тоже.

Но пок муж, объелся груш, был жив и суетлив, сердце болело, предчувствуя дурное, хотя он тк хотел увидеть хоть что-нибудь хорошее и счстливое. Он дже ходил во Дворец новобрчных, чтоб подпитться чужой любовью, но после трех рз откзлсь: столько увидел тм кипящей звисти, ненвисти и зл. И тогд он пошл в кремторий. Все было кк в згсе. Чистое горе подымлось вверх ткой тоненькой струйкой, зля рдость тк клубилсь и был почти мтерильной, что тоже пришлось бежть. Церковь был опробовн двно — в ней было то же смое.

Нтлья понял, что ей смой предстоит высдить и вырстить хоть слбенькую тростиночку добр, потому что девочки Герды, которя кпнет н нее слезой, ей не нйти. А вот другой девочке грозил бед, хотя он понятия не имел ккя.

Алк встретил ее с удивлением. Кк всегд, ей нечего было делть, и он смотрел видк. Нтлья успел увидеть с порог голый свльный грех, но Алк тут же все выключил.

— Рзвртничешь? — спросил Нтлья. — Не противно смой с собой?

— Чстня жизнь неприкосновенн, — вяло, без всяких эмоций скзл Алк. — Поэтому зткнитесь.

— Тебе з хмство дли по роже? — спросил Нтлья.

— Еще видно? — поинтересовлсь Алк.

— Видно.

— Пожлуй, я схожу и сниму побои, — все тк же вяло говорил Алк. — Пусть кому-то стнет плохо.

— Я зню кому? — спросил Нтлья.

— Узнете н суде. Я им всем устрою Врфоломеевскую ночь! — И опять жестокие слов выходили из Алки ккими-то потрепнными и жлкими, и в этом был ккя-то не првильность. Это когд одн з другой ломются сухие спички и тебе не рзжечь костер — хорош сухой хворост, хороши спички, но они ломются, и костер не возгорится.

«Ткие слов без энергетики — это хорошо, — думет Нтлья, — но куд ушл сил девчонки? Н что-то ведь он потрчен?»

Но молчит Алк. Долго молчит, потом спршивет:

— Вс ко мне подослли?

— Кто меня может подослть? — удивляется Нтлья. — Я тебе все-тки кк-никк…

— Вы мне кк-никк, — перебивет ее Алк. Он произносит это одним словом, и оно, кк пуля, летит в Нтлью — и ндо же! — делет внутри ккую-то поруху, потому что, всегд рвнодушня к хмству, имя которому легион, Нтлья почему-то возбуждется, оскорбляется и уходит.

Уже н пороге, глядя в рвнодушное лицо Алки, н котором единственно живое — след от синяк вокруг глз, Нтлья говорит:

— Знешь ты кто? Ты говно собчье…

Стрння вещь, но, выйдя из лифт и уже приближясь к собственному дому, Нтлья все больше и больше убеждется, что ншл смые првильные слов. И он дже клдет их н сидевшую в голове с утр мелодию, которя привязлсь ни с того ни с сего, и вот н ее ля-ля очень хорошо ложится «соб--чье говно».

Алк же ндевет черные очки и идет из дом. Ей ндо узнть, выполнил ли Пвел Веснин ее нкз, нкз ее ммы. Он не знет, куд ей повернуть, к ббушке или к его жене-клоше. Он топчется во дворе. Он видит большую кучу собчьего дерьм, еще отдющего прок.

«Я — оно?» — думет он. Ей хочется рзмышлять о свойствх ругтельств: что это есть? Он воняет? Лежит н дороге? Он отброс? Чепух! Все не то. Ведьме нечего ей скзть. Ведьм пред ней бессильн. Но все-тки он сбит с толку, поэтому и идет просто тк, кк ведет троп. Н окринх Москвы их несчетово. Просто пойти туд, не зню куд. Алк перешл кривой мостик, прошл лесок, хрнивший тйну встречи ее ббушки и мминого друг Пвл Веснин, в этом леске было много трвинок, выросших из чужих слез, из слюны, из спермы, он был очень человеческий, этот лесочек между двух дорог — железной и втомобильной. В нем пряно пхло человеком. Это был не ромт, тяжелый дух. Дух лес окзл н нее стрнное действо — лес н это не рссчитывл. Ей зхотелось плкть. Тут можно многое скзть. Нпример, кк мы звисимы от тйности вещей, что не в нс и вне. Что есть нечто, что способно перевернуть душу и, между прочим, в любую сторону — от желния убить до желния зплкть. Что же тогд человек?

Все-тки колеблемя ветром тростиночк, но отнюдь не мыслящий тростник. Ну почему — скжите — идет по слбенькому лесу сильно вредня девчонк и зливется слезми, не испытывя при этом ни горя, ни рдости, просто льются слезы, вызвнные чьими-то другими слезми, пролитыми здесь, и те, другие слезы почему-то нуждются в собственном продолжении в жизни — и вот ншли девчонку. Но это ткое грубое объяснение, другого же мы не знем. А девчонк все идет и плчет. Он не смотрит н землю, но и н небо он не подымет глз, потому что небо привтизировли сплошные жулики, всякие стрологи, попы с похбными рожми и космонвты, которые, столько летя, не рсскзли ни одной увлектельной истории о нем. Ну стоило ли болтться вверх ногми и ничего нового не открыть?

Эти мысли, или похожие, или просто тени чужих мыслей покрутились-покрутились возле Алки, но не ншли путей в ней поселиться, он кк рз вышл к железнодорожной плтформе, и к ней подходил электричк. И было у нее желние сесть и поехть в неизвестном нпрвлении. Но нпрвление было известно. Электричк был полупуст и ехл в Москву, к трем вокзлм. И вот именно это — три вокзл — сделло свое дело. В последнюю секунду Алк вскочил в вгон.

— Ты его не брл н руки? — спросил Тоня, когд Пвел ей подробно рсскзл о своем визите.

— Нет, — рстерянно ответил Пвел. — Знешь, мне это дже в голову не пришло. Я же с улицы, ну кк хвтть ребенк? Я ж ему кк бы чужой.

Но, скзв это, он вдруг понял, что дже порыв у него ткого не было. Он просто смотрел н ребенк — и все.

— Знешь, — невесело зсмеялся он, — дети рождются в голове. Ты его ждешь, предствляешь, то д се… В общем, у него хорошя семья, родня ббушк-мм, хороший мужик-отец. Все хорошо. — И он взял спящего сын и стл носить его н рукх, и Тоня понял, что он испрвляет ошибку, не взяв того ребенк.

— Они похожи? — спросил Тоня.

— Нет. Тот беленький, светлячок. Видимо, в мть…

И знешь, он похож н того мужик. Точно похож. А нш — другой. Смотри, ресницы черные в пол-лиц. И вообще он смугленький. Кк я. Все, мть, зкрыли эту тему. Они могут нс позвть в гости, но мы — кк зхотим.

— Я не буду возржть, — ответил Тоня. — А девчонки, знчит, тм не было?

— Но он ведь живет отдельно, тм, где жил ее мть.

— Ты можешь понять, зчем он все это устроил? — спросил Тоня.

— Сейчс, когд я их всех видел, я ничего не понимю. Ккое-то злодейство по отношению к ббушке.

— У нее никого нет?

— Нет, я видел мльчик. Квкзского тип.

— Понимешь, зло приходит от одиночеств, от обиды, что ты никому не нужен.

— Не похоже…

— Но что-то в ней сидит и гноится. Это плохое дело.

Он может опять прийти.

— Ну, придет. Сейчс, когд мы знем все, это уже несущественно.

— Зло всегд существенно, — ответил Тоня.

Алк походил по Ярослвскому вокзлу, по Ленингрдскому, перешл н Кзнский. Здесь он был в первый рз и был оглушен рзмерми, другим зпхом, видом огромного количеств людей, стронутых с мест. Те дв предыдущих были все-тки московские, они возили дчников, и люди н них были в основном едущие недлеко. Н Кзнском люди были смятенные. И Алк понял, что это ее вокзл. Он уселсь н лвку и стл впитывть в себя воздух и зпх этого вокзл. Он придумл себе отъезд, не вжно куд, но именно отсюд, н волне этой общей повисшей нд куполом тревоги. В ней ни грмм не было той чвнливости, ккой он отличлсь в Ммонтовке, считя тмошний люд глубокой и несимптичной провинцией. Тм он был московской штучкой, здесь он был чстицей огромного нрод, бестолкового, потерянного, немирного, нстороженного, со всем тем, что существовло в ней.

И еще нрод этот — рзрушитель, и это, может, смое глвное в нем, кк и в ней. Сломть к чертовой мтери тех, кто взял н себя прво считть, что знет, кк ндо.

Не знет! Вот почему все тк озирются, вот почему у всех ткой згннный вид. Они едут по билету, но едут в никуд.

Мм взял и родил от первого встречного, ткя был в ней сил смятения. Родил и умерл. Вернулся первый встречный, тм уже добропорядочные, они взяли себе дитя свободы воли и теперь уже не отддут. А встречный тоже уже родил ребенк неволи, то есть ребенк првил, мм ей твердил: «Зпомни! Его зовут Пвел Веснин». Ну вот он и зпомнил. Ничего из этого не выйдет, он бы отнял ребенк, рожденного не по првилм, потому что только ткие дети и нужны нроду Кзнского вокзл. Может, взять Пшку н руки и просто принести Пвлу? Н, мол, если см не можешь… Мысль был соблзнительн, упоительн, в нее хотелось нырнуть с головой и совершть в ней всевозможные кульбиты, туд-сюд, туд-сюд…

Бестолково кружил люд, рождя тревогу, но и толику счстья. Кк припрву. Рядом сел стря восточня женщин с высушенным, кк инжир, лицом. Он улыблсь Алке бсолютно беззубым ртом, может, это был не улыбк, был вдох, потому что открытый рот тут подзпл, исчезли губы, и струшк кк бы умерл, но он не умерл, он, кк мышь, опсливо следил з окружющим и, только глядя н Алку, он открывл рот, покзывя мокрые сжевнные губы, — знчит, все-тки это был улыбк. Алке хотелось сделть ей что-то хорошее, но он не знл что…

— Хотите, я вм принесу воды? — спросил Алк.

— Тюп-тюп-тюп, — прохлопли губы.

«Твоя моя не понимт», — подумл Алк. И тут ее осенило, что общее смятение — это общее непонимние. И еще он подумл, что это «тюп-тюп-тюп» у нее с ббушкой, у которой все в жизни в порядке, и он никуд, слв Богу, не едет, не сорвн с мест. Это он, Алк, хочет все у нее порушить. Это по ее вине ббушк может окзться н вокзле, без пмяти, без рзум, и будет говорить «тюп-тюп-тюп». Но ведь эти мысли были противоположны предыдущим! Они шли, кк дв груженых соств нвстречу друг другу, и еще чуть-чуть — столкнутся, и кончится ее, Алкин, мир, потому что эти соствы рздвят ее до полной ннигиляции.

Он бежл с вокзл кк оглшення, ей хотелось спрятться. И он знл, что есть н свете единственные руки, которые могут зщитить ее н этом свете.

— Он совсем ничего не умеет готовить? — спросил ббушк Георгия, кормя его н своей кухне.

— Ах, бб, ккое это имеет знчение? — ответил Георгий.

— Человек не может без пищи, — ответил ббушк, — или это мой стрческий мрзм?

— У тебя нет мрзм, во-первых, во-вторых, в Москве нет проблемы поесть.

— Ты вырос н другом!

— Я вырос, — ответил Георгий, — и прошу тебя: не ндо.

— Не буду, — ответил женщин. — Ты же знешь, я смирилсь.

Подымясь пешком к себе, то есть к Алке, Георгий думл, что смирение всей его родни с Алкой рстет совсем не из корня блгодти: родня смирилсь, тк кк считл, что его женитьб н девочке из Москвы — его спсение. Семья потерял четверых мужчин з время всех последних войн. Семья не хотел кнуть, не оствив побег. Рзве ему говорили об этом? Нет, но он это знет.

Он открыл дверь — Алки не было. Ее чсто нет дом, он всегд в брожении, то тм, то сям. Он не ждет его. Его беспокоил вся эт история с кк бы отцом мленького Пвл. Георгий любил Мрию Петровну и увжл Кулчев. Д что тм говорить! Они их содержли. Когд он говорил, что в Москве нет проблем с едой, то это не потому, что он был слеп и не понимл, кк много в Москве млоимущих, в том, что в их холодильнике всегд был ед. Приготовлення и в полуфбриктх, он возникл кк бы см по себе. Но он-то знл: ее для них, для обоих, привозил Кулчев. Его это смущло, Алку — никогд. Это противоречие в Алке — есть чужой хлеб и готовность ннести зло кормящему его — оскорбляло. Но когд он был рядом, он про это збывл, сейчс, когд ее нет, он думет именно об этом: он неблгодрн и неблгородн. Но ведь кков он! Кк он может думть тк о той, с которой собирется жить всю жизнь, ибо никто, никто, никто ему не нужен н этом белом свете. Но, повторяя это кк зклинние, Георгий чувствовл, что сердце его уже не прыгет от счстья — ноборот, оно змирет, утихет в момент зклинний, будто умирет н время.

Щелкнул змок, ворвлсь Алк и бросилсь ему н грудь, и он обхвтил ее тк, кк будто боялся, что он исчезнет.

Он рсскзывл ему в теплую мйку все про «тюп-тюп-тюп» строй восточной женщины, про то, что он был у Весниных и был у ббушки. Что, по ее понятию, ндо, чтоб сын воспитывл отец, и он см готов принести ему ребенк. Рсскзывя обо всем этом, он не сумел услышть, кк неровно стло биться сердце Георгия. Он кричл ему в грудь, что ей жлко ббушку, жлко, что он стнет ткой же «тюп-тюп-тюп», когд остнется без мленького, но есть верхний (?) зкон жизни, и был мм, которя просил ее зпомнить. Руки Георгия ослбели. Он просто чувствовл, кк он уходит из его рук, кк ее уносил от него чужя, чуждя ему сил, и он пытлся ее прижть, но бесполезно прижимть пустоту — Алк стоял носом в проплкнный ею же сосок, но ее уже тут не было.

И это было стрнное, но одновременно и счстливое чувство освобождения.

— Ну что? Что ты н это скжешь? — кричл он ему, кк будто тоже знл, кк они длеки друг от друг.

— Никто не впрве вторгться в жизнь людей. Ты же не рзбойник!

— Я рзбойник! — рдостно зкричл Алк. — Господи! Ккое змечтельное слово ты мне придумл!

— Думй, что говоришь, — тихо скзл Георгий. — Думй о последствиях.

— Ндо все встряхнуть! Нельзя, чтоб мльчик дикого мужчины жил в шктулке моей ббушки, у дикого мужчины был жен-клош. Сообрзи головой, кк это можно не рзрушить?

Он понял, что он бсолютно свободен от этой девчонки. Ему, конечно, ее жлко, кк жлко человек без руки или ноги, но уже не больше. Он сегодня же уедет н .свою стреляющую родину, где люди тоже стли много хуже, чем рньше, но они — свои. Эт же девочк ему чужя, кк говорит его ббушк, «до мозг костей». Он кк-то не понимл этих слов — «мозг костей», сейчс понял. Когд уходит любовь и сердце остется мертвым, остется один мозг. В голове и костях. Кково это жить с мертвым сердцем, он, еще не знет, нверное, стршно.

Он понимет, что мозг костей не зменит живое и теплое чувство, но с ним случилось это несчстье.

— Что ты смотришь н меня, кк будто у тебя горе? — кричл откуд-то Алк.

— Мне ндо сегодня уезжть, — мягко скзл он. — Меня вызывют.

— Нчинется! — зкричл Алк. — Опять по новой. Мне это ндоело. Они тм не договорятся, при чем тут ты?

— Прости, — скзл он. — Прости, но тк ндо.

— Ну и ктись к черту, — скзл он. Снчл это возникло в кончикх пльцев — легкое холодное онемение, потом оно побежло по жилм. С этим ндо было что-то делть, не ждть же, когд он уйдет, он см уйдет, и Алк выскочил, крикнув н бегу: «Оствишь ключ соседке!» — и хлопнул дверью. Он пешком сбежл по лестнице, не зня, куд ей бежть дльше. Георгий же позвонил Мрии Петровне и скзл, что у Алки сумсшедшя мысль отнести Пшку «тому человеку». Мрия Петровн скзл, чтоб он не беспокоился, что человек был у них, и все хорошо.

Георгий высунулся из окн, высмтривя Алку. Ндо же ей скзть, что родители все решили сми, и не их это дело — решть з других. Алк стоял н остновке, и он решил, что успеет ее догнть. Но пок бежл, втобус уже ушел. Возврщлся он пешком. Это было глупо после бег.

Тем более лифт стоял внизу. Но тело хотело медленной ходьбы. Был потребность в остновке скорости, в змедлении процессов и в себе, и в жизни. А тут еще эт фрз:

«Беги, Лол, беги». Нет, он сейчс не помнил фильм, он помнил не првильность бег кк ткового. Рзве можно догнть то, что будет? Или бегом вернуться нзд в то, что было? Ну д, ну д… Это когд мчтся мшины, ты н рзделительной полосе, и все — туд и обртно — мимо тебя. Но ккие, к черту, мшины? Алк уехл, убежл.

Он тоже подвержен этому вирусу бег. Ей до смерти ндо соединить порвнные времен. Он тщит з собой прошлое, кк девочк с колясочкой, и одновременно он мчщийся н велосипеде мльчик. Он сердится, когд он ткя. Он столько похоронил родных, он столько слышл о мести! И никто не обрщл внимния н его писк, что месть — это кровь нвсегд. «Пусть, — кричли люди. — Пусть нвсегд». И это были хорошие люди, которых он любил. Но рзве Алк кого-то убивет? А рзве нет? Он убивет счстье, это больше, чем смерть человек. Или меньше? Что-то у него сегодня плохо с головой. Тк все-тки — больше или меньше? «Я клду н весы, — думет он, — то и это…»

Но вспоминется ощущение своих рук, которые отпускли Алку, облегчение сердц, что он ее не любит — но кк это может быть? Сердце просто рзрывлось от непонимния смого себя, того предтельств, к которому он был готов в тот момент, когд он, Алк, зпутлсь, рстерялсь, одурел. Он ведь прибежл к нему, ему проплкл мйку, с другой же стороны — ткя глупя и ля, он ему был не нужн. Скжите, пожлуйст, ккя он штучк! Рзве любовь — это только соглсие, только понимние и сопереживние? А если возникет это проклятущее депонимние, несоглсие? Собирй мнтки и ктись? Но тогд любовь ндо вынести з скобки кк вещь бесполезную. Тогд это не любовь.

Он любил секс. Это было прекрсно. Но он помнит другое. Они едят черешню, свежевымытую, прямо из дуршлг. Сидят с ногми н дивне и кормят друг друг черешенкми. Алк пугет его тем, что глотет косточки.

Кждый рз, когд он со смехом сообщет ему об этом, он пугется и стновится проводником косточки, чтоб т, дур, не зпутлсь в тоненькой Алкиной природе, не нвредил ей, прошл првильно и блгополучно. Этот его стрх з косточки в ее животе… Что он ткое, если он сильнее дже секс? Он не зметил, что уже не идет, сидит н ступенькх, что в спину ему вбили кол и медленно тк, со вкусом, его поворчивют. Ему ничего сейчс не хотелось, кк только еще рз увидеть Алку и скзть, что он ее любит всякую. Н то он и есть н этой земле, не для войны же он явился. Это было бы тк бездрно, что не стоило и родиться.

Автобус сделл поворот, и Алк в окно увидел, кк н остновку бежит Георгий.

Ее, оледенелую, всю жром охвтило счстье. И он выскочил н следующей остновке и побежл со всех ног домой. Квртир был открыт, полурскрытый чемодн тк и стоял посреди комнты. «Он у своей ббушки, больше не у кого», — подумл он. И уже злясь, что ей приходится идти к противной струхе, пошл по лестнице вниз.

Он лежл мертвый, и он зкричл тк, что люди выскочили из квртир, уже двно не высккивли — кричт и пусть кричт, мы-то дом; если и убивют, то пусть убивют — всякого не спсешь. Кто-то тут же вызвл «неотложку», кто-то пытлся делть Георгию искусственное дыхние, кто-то брызгл ему в лицо водой. Алк мешл людям, он мешл «неотложке», цепляясь з мльчик. Здоровенный снитр по-омоновски скрутил ей руки з спиной, и тогд он стл изо всех сил бить его ногми, не чувствуя, кк трещт у нее зпястья.

Собственно, из-з сломнной снитром кисти Алк был тоже взят в крету «скорой помощи». А снитр-омоновц врч не пустил в мшину — тот остлся во дворе и все норовил вздернуть н толстой ноге штнину, чтобы покзть следы от Алкиных удров, но синяки ведь не появляются срзу, тем более н тких мощных, слоновых ногх, ккие были у тк нзывемого медбрт. Он не ншел здесь себе союзников и поковылял к остновке, где у вышедшей из втобус ббки (ббушки Георгия) выклянчил денежку н втобус, ссылясь н то, что отстл от «скорой». Т деньги дл, но очень пенял его з проступок. «Кк это можно покинуть крету?» — «Ккую еще крету?» — недоумевл снитр. «Вы же со „скорой“?» — подозрительно переспршивл ббушк. «Ну…» — «Вот и говорю „крет“».

В втобусе н «омоновц» нпл смех. «Крет»… Это ндо же ткое скзнуть!

Врч же, сопровождвший Георгия, все смотрел н Алку.

Он вспомнил, где ее видел. Ему было жлко «омоновц», которого он избил ногми, жлко мльчик, нд которым он орл дурным голосом, — выживет ли? От этой девочки у него рзрывлось сердце — ткя ненвисть, что больше любви и жлости, шл из ее худенького мленького тел. Он думл: если поймет ее, поймет энергетику зл всего мир, но знл, что не поймет.

Но он хотел знть и понимть, поэтому подсел к Алке и обнял ее з плечи. Ткие тоненькие косточки. И сердце стучит в ребр тк громко, что не нужен никкой фонендоскоп. Не девочк — птичк. Откуд в ней столько обиды и гнев? И н кого?

— Гды! Гды! Гды! — кричл Алк. — Он лучше всех, живете вы! Я подорву вшу больницу, я подорву Россию. Я всех вс уничтожу, гдов!

— Не звезти ли нм ее по другому ведомству? — спросил медсестр.

— См ткя! — кричл Алк. — Тебя бы звезти и бросить к змеям и пукм.

— Д я тебе в мтери гожусь, ты мне тычешь! — оскорбилсь сестр.

— Ты мне в мтери? А в дочки не хочешь? Я б тебе ндрл жопу, дуре!

И вдруг девчонк змолчл, увял, голов у нее кк бы сломлсь н шее, глз потухли, и Алк ушл в спсительное бессознние, где никто не умирл, где было тихо-тихо и мир еще не существовло.

В подъезде ббушке Георгия в лицх был рсскзн вся история, нчиня с нечеловеческого крик девочки.

Соседк Алки скзл, что их квртир стоит открытя.

Почти теряя сознние, струх поднялсь туд.

Конечно, он увидел чемодн и понял: мльчик хотел уйти. И хоть сейчс сердце ее рзрывлось от горя, стря женщин испытл что-то подобное чувству глубокого удовлетворения этими сборми. Он оствил чемодн в этом же полурскрытом виде, дбы не сбивть мльчик с толку, когд он, дй Бог, вернется. Вернется и уйдет от этой отвртительной девчонки. Он оглянулсь по сторонм — он ведь никогд здесь не был. Ничего особенного, быт млообеспеченных людей. Это быт всех ее знкомых. Он видел по телевизору шикрную мебель, но стрый мозг уже не мог вообрзить пребывние ее смой среди новомодных вещей. Эт же квртир был ее. Из другой бы он ушл срзу, тут стл озирться. И увидел портрет Елены н стене. Именно ткой он никогд не видел Елену. Он знл хмуро сосредоточенную женщину с проблемми, которя неохотно здоровлсь с соседями, иногд летом ндевл шляпу тип сомбреро и ндвигл ее тк, что глз не были видны. Умерл, бедняжк! И теперь ее мть рстит внук кк сын. Здесь же со стены н нее смотрел молодя, очень ясня, очень светля девушк.

Н кком перегоне ее жизни произошло ткое преврщение женщины? Что должно было случиться, чтобы исчез из глз свет? И что это ткое вообще — свет глз?

Из кких субстнций он состоит? Или это все словесные игры определений? Но вот ведь нет этого свет у ее дочки, еще девочки, можно скзть. Кк-то они ехли втроем в лифте — он, Алк и еще одн дм. Когд спустились и девчонк тут же исчезл, дм — между прочим, доцент институт — скзл: «Ужс ккой! Я вдруг понял, что выржение „бритвой по глзм“ имеет основние. Столько в них зл, что хочется по ним бритвой». Он тогд ответил, что дети в определенном возрсте проходят эту «стдию зверя». Пройдет! Он врл. Он просто зщищл тким обрзом Георгия.

Ну вот, теперь этого не ндо будет делть. Он еще рз посмотрел н фотогрфию. Девушк светло улыблсь. Стрнно, но сейчс он уже не могл вспомнить ту, другую, умершую. Фокусы фотогрфий.

Все н них крсивые, никто не способен н зло, вон ккой был Ленин с кудрявой головой. При чем тут Ленин?

Он не имел против него ничего. Он не жил до революции, после были злодеи покруче. А фотогрфии — мертвые обмнки. Люди успевют «сделть нужное лицо».

— А дочь у тебя недобря, зля, — скзл ббушк Георгия. — Мой внук, слв Господу, уходит от нее.

И он пошл к дверям, но услышл «нет», хотя в квртире был одн, и рдио молчло.

Он повернулсь и встретилсь с глзми н фотогрфии. Они были другие. Конечно, другие, ведь сейчс он смотрел н них сбоку, но случилсь не првильня оптик или ккя-то еще физик, если глз н портрете были повернуты к ней, улыбки кк бы не было. Женщин с проблемми говорил ей «нет» холодом стекл, и ббушк, он был смеля струх, вернулсь и стл смотреть прямо в лицо фотогрфии.

— Видишь чемодн? — говорил он. — Это он его собрл, чтоб уйти.

— Нет, — скзл портрет и улыблся уже лучезрно, кк рньше. — Нет. — И губы — кзлось! — слегк шевельнулись.

Дльше все пошло не по зконм жизни, все пошло инче.

Струх стл вынимть вещи из чемодн. Он ншл им место в шкфу, он спрятл чемодн и вымыл чшки в кухне, он вытерл пыль и подтерл пол. Он делл это все, испытывя стрнное подчинение ккой-то неведомой ей силе, которя, кк он тряпочкой пыль, тк т чем-то нежным и мягким промыл ккие-то внутренние опоры строй женщины, и он збыл все плохое, что думл об Алке. Ей дже стло кзться, что Алк и Георгий всегд росли вместе, что они об ее внуки, Алк дже роднее, потому что женщин. "Я нучу ее всему, что зню, — думл ббушк, — ндо нучить ее приклдывть к дому руки, сейчс это уже мло кто умеет. Поствить мебель может и дурк. Но дом требует рук и сердц. Он збыл про Георгия и вспомнил только, когд, зкрыв квртиру, окзлсь дом. Тут же рздлся звонок. Алк скзл, что Георгий пришел в себя, что у него все будет хорошо, и пусть он не волнуется.

Алк не скзл, что у Георгия инфркт, что вся больниц сбежлсь смотреть н крсивого молодого мльчик, у которого в девятндцть лет не выдержло сердце. Не скзл Алк и то, что у нее сломно првое зпястье и номер ей нбирет снитрк. Не скзл он и номер больницы, но не по вредности, просто снитрк стоял рядом столбом, ожидя мзду з окзнную услугу, Алк левой, тоже перевязнной, но не сломнной — просто поцрпнной ногтями снитр — рукой рылсь в крмне, ищ пятк и думя, не мло ли, не много ли?

«Хорошя девочк, — подумл струх. — Я првильно сделл, что рзобрл чемодн». Потом — что было ей несвойственно, среди бел дня, когд не почищены три кртофелины н ужин и не вскипячено молоко — струх сел н строе-престрое кресло и повернул его тк, чтобы видеть небо в окне.

Чудное было небо. Синее и безоблчное, оно отливло чернотой, и женщин решил, что с другой стороны, с зпд, н который у нее не выходят окн, собирются тучи и отсвечивют н восточную половину. Хорошо, когд ты мтерилист и знешь зконы природы, зконы теней и подсветок. А тк бы черт знет что пришло в голову.

Для предощущения дождя не хвтло томления в суствх, но это результт лечения пироксикмом и гомеоптией «метео-плюс».

Но пок он отключлсь н ревмтизм, небо перестло чернеть, оно совсем сдурело, ств вдруг ярко-фиолетовым. А с фиолетовым цветом у ббушки Георгия были сложные отношения. Он любил филки — от них-то и пошло нзвние цвет. Когд они цвели, особенно когд они пхли вечерми, он могл знть, что случится звтр. Он зкрывл глз и видел звтр, кк в кино. Но это все по молодости лет. Сорок лет он уже живет в Москве, и филок у нее не было.

Однжды в Ботническом сду он случйно вошл в их зпх и узнл, что звтр умрет ее муж. Тк и случилось.

С тех пор он никогд не ходил в Ботнический сд. «Не хочу знть!» — говорил он себе. Он тогд вступил в пртию, ищ в ней опору. Стл яростным борцом с мркобесием. Эту стрсть донесл до времени шрлтн Кшпировского. И ничто не могло ее сбить с толку. Сегодня же случилось фиолетовое небо, он рзговривет с портретми и моет чужие чшки, три кртофелины н ужин кк лежли, тк и лежт. «Видимо, все-тки мир устроен не по физике Флеев и Перышкин», — скзл он окну и фиолету неб. И зсмеялсь, кк молодя, кк будто после долгих-долгих уговоров дл добро выйти змуж з другую физику. «Хвтит ли у меня времени для познния? — подумл струх. — Это ж, нверное, совсем новя нук».

— Ты и тк все знешь, — скзл голос. Ни слев, ни спрв, ни сверху, ни снизу. Голос вокруг. Это было интересно, и он поднял голову. Потолк не было — было небо. Оно было фиолетовым и остро, до слдкой боли, пхло филкми.

«Знчит, он есть, Бог, — думл женщин. — С ккой дури мы решили, что его нет, если пять или семь тысяч лет люди знли, что он есть. С чего они поглупели, люди?»

Откуд ей было знть, что в одной «скорой помощи» один пожилой врч пытлся понять природу зл н примере девочки, он же пытлсь нйти ту тропу, по которой сбились люди, и еще многие, многие другие люди, решя свои простые дел, змирли в этот момент нд словми «почему» и «зчем», и им было тревожно и рдостно думть свои мысли. Хотя филки были только у нее.

Мрия Петровн всегд звонил Алке, кждый день, но после визит Веснин он был н Алку зл и в тот день не звонил. Но позвонил мльчик, и он ему скзл, что Алк приходил, но беды не произошло. Он очень рссчитывл н Георгия, н его глубокое, недетское добросердечие. А Алк любил этого мльчик, и, кжется-, серьезно.

Н следующий день он позвонил им утром, но никто не ответил. Мрия Петровн звонил кждый чс, потом не выдержл, позвонил мужу.

— Я съезжу в перерыв, — скзл он.

По дороге Кулчев, кк всегд, купил продуктов, именно для этого он востребовл у молодых ключ для себя.

Дом был пуст и чист. И в нем не ночевли.

Он оствил зписку позвонить, кк только, тк срзу, и вышел из квртиры. Тут же проявилсь соседк и до того, кк Кулчев успел что-то спросить, рсскзл, кк увезли мльчик, « он уже был почти труп», кк кричл девочк, «у меня волосы встли дыбом, не поверите», потом ббушк мльчик пришл и зкрыл дверь, потому что «все нрспшку, зходи — и бери».

Кулчев спустился к ббушке Георгия. Струю открыл дверь, не спршивя.

— Я думл, Алл. Он вчер звонил, сегодня еще нет. И ночевть не приходил, где-то же он должн был быть ночью? Я думл, у вс. Нет? Тк где же, Боже мой!

Н вопрос, ккя больниц, женщин стл злмывть руки, говоря, что он — стря идиотк, не спросил. Это же ндо тк потерять рзум, чтоб не здть смый глвный вопрос. «Вы можете себе ткое предствить? Полный мрзм, полный!»

Кулчев стл ее успокивть, это и у него бывет. Ндо просто дождться звонк и все узнть.

— Но уже почти полдень, — кричл ббушк, — обход по утрм. Знчит, уже есть что скзть? А если он умер?

— Это бы вы узнли срзу, — ответил Кулчев. — Плохие новости мгновенны.

«А то я не зню, — подумл он. — Конечно, он жив. Зчем же я тк скзл? Зчем помянул всуе смерть».

"Тк будет чсто, — решил он. — Меня сейчс две. Т, что знет, и т, что кк бы не знет. Люди ведь не поверят моему зннию, объявят сумсшедшей или будут просить объяснить. Я не могу пок объяснить, не могу. Знчит, мне ндо говорить их словми. Я не могу терять с людьми связь. Мы все нужны друг другу.

Почему? Не зню. Тк ндо".

Н душе Кулчев было тревожно, он оствил все телефоны и просил тоже позвонить, кк только, тк срзу…

Он ехл и думл: куд могл деться эт сумсшедшя девчонк? И еще он подумл: все ли ему скзл струх?

У нее очень вдохновенный вид для случя болезни внук.

Слишком ярки у нее глз. Слишком фиолетовы. Может, ббушк чуть-чуть клюкнул?

Алк собирлсь ночевть в больнице. «Хоть где, хоть н чем», — клянчил он врчей. Весь день он простоял у окн ренимции. Он ничего не ел, хотя сестры звли ее в столовую. Вечером было решено подбросить ее н «скорой», которя поедет в сторону ее дом. Но Алк не хотел домой. Не хотел он и к ббушке. Почему-то к ббушке он не хотел особенно. В смятенном мозгу (или сердце) родилсь стрння диковтя мысль: их дом слишком хорош для нее, в нем все првильно, ей это не подходит. Ей ндо туд, где люди стрдют и мечутся, где ищется выход, где живет боль. Алк дже подумл о ясновидящей Нтлье, но отвергл ее потому, что т будет ей рд. Нет! Это ей тоже не подходит. В одинндцть вечер он сел в «неотложку», которя почти довезл ее до дом Весниных. В дверь он позвонил без двдцти двендцть. Н резкий звонок зплкл ребенок.

Пвел открыл дверь и, увидя Алку, вышел н площдку.

— Чего тебе ндо? — Ей послышлось, .что, еще он скзл «чудовище». — Что с рукми?

— Мне негде ночевть. Пустите? — спросил он. — Моя мм вс пустил.

— Нет, — жестко скзл Пвел. — Нет. У тебя есть дом. У тебя змечтельня ббушк. Мы тебе никто и звть нс никк.

— Позовите вшу жену. Я ей кое-что скжу.

— Нет, — скзл Веснин, сжимя кулки. — Оствь нс в покое.

Открылсь дверь, и вышл Тоня.

— Он сейчс уйдет, — ответил Пвел. — Иди спи.

— Идите вы спть, — зло скзл Алк. — Я пришл к ней.

Тоня побледнел. Он боялсь девчонки, но у той были перевязны руки и ткой несчстный вид, что Тоне стло неловко з свою боязнь. Он их столько нсмотрелсь, битых, никому не нужных уже не детей, но и не совсем взрослых, что все в ней перевернулось от жлости, и он скзл мужу:

— Иди. Если я ей нужн, тк я же тут.

Он взял Алку з руку, и они спустились н один пролет к большому подоконнику слухового окн. С тех пор кк Тоня жил здесь, он мыл лестницу и мыл кмень подоконник, он предствлял н нем детей и оберегл от грязи взрослых.

— Что с рукой? — спросил он.

— Д ничего! Дуболом один не рссчитл силу. — Алк тяжело вздохнул. — Мой прень попл в больницу. Девятндцть лет — и инфркт. Ничего себе? Я его довел.

Меня вообще ндо было бы убить. Я думл об этом. Но если я это сделю см, это будет тоже дуболомство. Все нчнут считть себя виновтыми. — Он говорил тк быстро, что Тоня не могл вствить слово. Он ближе придвинулсь к ней и обнял з плечи. — Дже вы будете виновты, хотя вс я не жлел ни кпельки. Мне просто хотелось что-то сделть для ммы. Я ничего не сделл ей хорошего, пок он был жив. Я ткя был стерв. Но честно, и ей было не до меня. Мой отец ее не любил. Он случйно встретил вшего муж и збеременел. Всякий другой скжет: подумешь, сходи и вычистись. Но мм оствил ребенк, потому что он не случйный, не ошибочный, он избрнный. Для нее, конечно. Потому что от вшего муж. Он любил одну ночь или десять минут, я не зню. Но он знчил для нее все. И он повторял мне:

«Зпомни! Зпомни! Его зовут Пвел Веснин».

Я мечтл его нйти через много лет и познкомить с выросшим Пвлом, моим бртом. Но он возник рньше.

Вш муж. И я серьезно думл: я укрду Пшку у ббушки и отнесу вм. Мне не жлко было ббушки. Он стренькя, колотится с млышом. Он, конечно, его обожет, но в ее возрсте сидят н лвочке или вяжут, не с рожком носятся. Но меня все зпрезирли. Все! И дже муж вш. И мой прень. Они дли мне понять, ккя я сволочь. Я это понял. Тм, в больнице. Тм столько горя, и половин его от человеческого непонимния. Кждый кричит в свое горло. А ничего нельзя делть горлом и нсильно. Дже добро. Я виновт перед вми. Я совсем не брл вс в рсчет. Подумешь, жен, думл я. Мм вжнее. А потом стл думть: тк ли я ее понял? Он, видимо, хотел, чтобы я с ним когд-нибудь познкомилсь и понял ее любовь и ее смерть.

Это был женский рзговор, не то что: отними и отдй ему ребенк. Был рзговор о любви. О том, что бывет и тк. А я стл дуболомничть, кк снитр. Выкручивть руки всем, своему прню. Это ужс ккой, кк я вел себя с вми со всеми. Я обрушил мир, и он посыплся н Георгия. Мм меня з ткое прибил бы. Он хоть и слбя был, но и сильня тоже. Дже если б был жив, он бы не стл вязться к вм. Я клянусь! А я, сволочь ткя, стл вязться. Вш муж ведь больше не появился — знчит, мм не был для него тем, кем был он для нее. А я пру, кк пьяный н буфет. А мой прень — о, вы его не знете! — у него сердце н тонкой ниточке, состоящей из одного сострдния. Тронь — и ему больно. Он меня зпрезирл. Вот вы меня сейчс держите, и я чувствую вше тепло и сочувствие. Когд я ему это все рсскзывл, у него руки просто отсохли держть меня. Не в прямом смысле. Он меня отверг всем телом. И я скзл: «Ну и пошел к черту!» И он пошел, и у него лопнуло сердце.

Если он не выживет, я умру, не покончу с собой, просто умру естественно. Во мне сейчс ровно столько жизни, сколько в нем. Поэтому я и пришл к вм, перед вми я больше всех виновт. Я ведь шл сквозь вс, кк тнк.

Ужс ккой! Я вм говорю, см думю: тнк простить. нельзя. Дже если он мысленный. Збудьте обо мне кк о дурном сне. Можете тк?

Тоня обнял ее и стл укчивть кк мленькую. А он и окзлсь мленькой. Свернулсь клчиком и уснул.

"Зпл кончился, — подумл Тоня. — Сопит, «кк дитя. А если ее прень действительно умрет, что с ней будет? Ничего не будет. В этом возрсте все проходит, любя рн зрстет». Но Тоню смутили ее мысли, будто он уже допустил смерть неизвестного ей мльчик. Но он ведь тоже в том возрсте, когд выздорвливют, это рньше не было лекрств, не знли, кк лечить, теперь… А теперь у девочки умерл мть, и не от болезни. Тк что не все просто и сейчс, хотя и спит он кк млденец. Беззщитный млденец с перевязнными рукми. «Будут думть, что вены резл», — огорчилсь з будущие мысли людей Тоня. И именно это — возможный нвет — довело Тоню до слез. «У нс ведь ткое злодейство — мысли». Он укчивл Алку и плкл и молил Бог о милости и спсении.

Пвел н рукх отнес Алку в квртиру. По дороге т, не открывя глз, прижлсь к нему и скзл тихо: «Пп!»

Они уложили ее н дивн. Укрыли. Пвел из внной позвонил Мрии Петровне и скзл, что Алк у них. Спит.

Мльчик жив. В ренимции. Номер больницы он не знет. Не было случя спросить.

— Если бы я что-то могл понять в ее поступкх, — тихо скзл Мрия Петровн.

— Поймем, — скзл Кулчев. — Дерево рстет и кучерявится.

— Я см в детстве был дуболомом, — говорил Тоня Веснину. — Пру рз по голове жизнь стукнул — пришл в себя. А эт городскя, домшняя, небитя.

— А кк помрет мльчишк? — спросил Пвел. — Что с ней стнется?

— Дождемся утр, — ответил Тоня. — Говорят, оно мудренее.

— Ты в этом уверен?

— Нет, — зсмеялсь Тоня. — Я двно ни в чем не уверен. Он мне скзл, что — кк это?.. — у мльчик сердце висит н ниточке сострдния. Вот в это я верю. В тоненькую ниточку… Н которой мы все едв держимся.

— Ты у меня философ, — скзл Пвел, обнимя жену. — Я бы лично ее выдрл кк Сидорову козу.

Солнце уже шевелилось з горизонтом, но никто, кроме млых детей, не спл.

И что день грядущий им готовил, никто не знл. Но все понимли: глвное сегодня — Георгий. Если он выкрбкется, все сложится. И у взрослых, и у детей. Кждый молился по-своему. Кулчев предлгл свои годы:

«Возьми от меня немного»; Мрия Петровн просил Богородицу, ей ли, милосердной, не знть, что ткое потерять сын, потом иметь ткие последствия. Пвел просил Бог не трогть детей, тк кк они, ккими бы ни выглядели по молодости, все рвно «лучше нс». Тоня не формулировл. Ее губы шептли: «Спси и сохрни. Спси и сохрни, Господи».

Георгий умер, когд Солнце с ясным неудовольствием, сопя и урч, по-медвежьи выползло из-з Курил и Схлин. «О эт Россия! — думло Солнце. — Он меня достл!»

Кк у всякого труженик, у Солнц было желние сделть свою рботу кк следует. Но с некоторых пор возникло чувство-мысль, что эт земля от Курил до Блтики им, Солнцем, не прогревется, что его лучи вязнут в смрде испрений… Оно ярилось кк могло, людям все рвно было холодно.

…Георгий летел, кк летл в детстве. Он не знл этих мест, ему кзлось, что он перелетет Черное море, но тут же волны преврщлись в песчные брхны, брхны тут же вытягивлись в небоскребы, и он легко пролетл сквозь них, удивляясь умению и нслждясь своей силой. «Окзывется, я не боюсь высоты», — рдостно подумл он, взмыл вверх и тут же кмнем бросился вниз, и не было стршно, было упоительно. И только нслдившись свободой полет сполн, он подумл о людях. Где-то во сне должны быть и люди. И он стл озирться. И увидел их. Окзывется, они летли рядом. И он устыдился своей невнимтельности. Кувыркется, кк ребенок, дже не поздоровлся ни с кем. Но они все, кк и он, были поглощены движением. Тысячи смозбвенно кувыркющихся людей, без интерес друг к другу, кк рыбы в квриуме. Скользнут — и мимо;

И ему зхотелось вернуться туд, где его знют в лицо, где он может покзть, кк крсиво у него получется лететь по-стрижьи или по-лсточьи. Ах, если бы это увидел Алк! Где он? И он увидел, кк он спит н чужом дивнчике, и у нее почему-то перевязны руки, мленькие детские кисти лежт н одеяле одиноко и беспомощно. И еще тм были мужчин и женщин и ребенок.

Ребенок тоже спл. А взрослые сидели н кухне, и женщин нливл в синие чшки кофе.

— Ты обязтельно поспи днем, — говорил мужчин.

— Господи! — скзл женщин. — О чем ты? Я думю о мльчике. Я хочу, чтобы он жил.

Георгий вернулся в комнту и посмотрел в колыбель.

Дите — мльчик? — сопело и одновременно писло, сосредоточенно хмуря лоб.

— Писет, — скзл он громко взрослым, но они его не слышли. Тогд он вернулся в кухню и стл трогть женщину з плечо и говорить, что мльчик живой и писет, но он не обртил н него внимния.

«Я сплю и вижу стрнный сон. Со мной тк бывет», — подумл он и вернулся к Алке, к ее мленьким рукм, и поцеловл их. И тут только понял, что его нет. Что он, сильный, летющий и думющий, здесь бестелесен и прозрчен.

Что с ним случился не сон… С ним случилсь смерть…

И он зкричл тк, кк, ему кзлось, не кричл никогд, он хотел нйти то место, с которого он перестл быть, чтобы все переигрть. «А зчем? — услышл он голос. — Рзве тебе плохо здесь?» И он снов летл, потом сел н полянку, и уже тмошние люди стли объяснять ему, нсколько лучше здесь, чем тм. У них у всех были рвнодушные пустые глз, и он взметнулся тк вверх, что окзлся н высочйшем ледяном торосе, с которого был видн вся земля. И он увидел, что все врут клендри.

Земле не миллионы лет, он молоденькя и игривя девушк. Он тк кокетничет шпочкой ледников, тк бхвлится золотистостью песков и зеленью лесов! И это ее фуэте вокруг себя смой просто эротично. Он дже увидел кк бы ножки н пунтх, которыми он рскручивет лес, поля и горы. А н нее вожделенно пялятся Мрс, Стурн и Плутон.

«Понятно, — подумл Георгий. — У Юпитер другой интерес — Венер».

Ему стло обидно и больно, что люди не видят крсоты мир, в котором живут, что они не учствуют в этом тнце любви природы, что они не жлеют эту свою молоденькую мтушку Землю, которя полн стрсти и желний.

«Неужели ндо всем умереть, чтобы это понять?» — думл он.

Он слетел с торос. Ему не хотелось к людям с пустыми глзми, которым нрвится смерть. Но пок он не видел других. Ему уже не хотелось летть. Делов! Он вдруг остро вспомнил рдости живой жизни, вкус воды, шершвость персик, зпх Алкиных подмышек, ткой теплый и горьковтый, но ткой единственный во вселенной, что он зплкл. Слезы вытекли из глз н пятой минуте его клинической смерти, и сердце выстрелило мленький зубчик н электрокрдиогрмме.

— Зпустилось! — скзл потный, измученный врч-ренимтолог, который, получив н дежурстве столь юного инфрктник, просто озверел от гнев н жизнь, что без жлости отдет смерти молодость. «Чертов стрн! — кричл он. — Нделл, сволочь, оружия, носится по миру, чтоб кто-нибудь его купил хоть з копейки, потом н эти деньги будет делть новые пушки, медппртуры нет, лекрств нет. Д просто ничего нет, чтоб человеку хотелось жить. Отнял родин-мть, еб ее мть, у человек рдость существовния. Девятндцть лет дитю! Девятндцть! Д я б н месте нчльств этой стрны совершил коллективное смоубийство з одного этого прнишку. Ну что з мудки, что з стршилы стоят и рулят в бездну! Ты, спятившя с ум Россия, открой пьяные зенки!»

Этот зубчик н электрокрдиогрмме был знком, был ответом н эту не првильную по словм, но точную по существу молитву доктор — молодые должны жить. Потом был второй зубчик и третий… Слезы со щек Георгия слизл девочк-прктикнтк. «Это божественные слезы», — скзл он.

В то же утро с острой болью в сердце проснулсь Нтлья-Мвр. В кухне он нкпл себе влосердин, положил под язык коринфр и легл не в супружескую постель, н дивнчик в гостиной. «Не хочу рядом с ним помирть», — скзл он вслух. И потом долго думл нд этими словми.

Фтльня неудчливость с мужским полом двно требовл нлиз тип: ну что я з дур ткя? Ведь не кривя, не кося! И сейчс, свернувшись клчиком и прислушивясь к собственной ритмии, он хотел нконец обсудить с смой собой себя смою. Но ритмия увел ее в сторону от себя любимой.

Думлось о том, что круг жизни, по которому идет человек, большой, и не у всех хвтет н него сил. «Но нельзя сходить с дистнции. Ни з что!» — скзл он себе. Ибо никуд не девется непрожитое, непройденное.

Оно остется н земле другим людям, и им приходится доншивть то, что было сброшено н полпути слбыми.

А это, кк првило, горе и нелюбовь. Дети потом несут груз недожитых жизней отцов и мтерей. А жизнь свою ндо проживть полно, дже горькя жизнь должн быть исчерпн до дн. Конечно, для этого нужны отвг, мужество… Д нет же! Глупости! Это же просто, кк убирть з собой. Полный круг жизни — это и рождение, и посев, и уборк. Нельзя уходить, не сделв круг. Нельзя после себя оствлять грязь. Но Боже! Боже!

Он видел миллионы людей, ушедших не по своей воле.

Их куд, больше, чем живых. И человечество гнется под тяжестью недожитых жизней. А сгубленные смотрят н него сверху пустыми остекленевшими глзми без жлости и сочувствия. Они вышли из игры. Нтлья плкл в подушку, и злые слезы прожигли дорогой импортный брхт. А в это время девочк-медсестр сцеловывл со щек Георгия божественные слезы. А врч руглся мтом н людей-убийц, многжды увеличивющих не только чужое, но и тем смым собственное горе.

— Это безндежно, — скзл Нтлья, высмркивясь в подол хлт. — Мир безндежен.

В пустой квртире, в которой никто не ночевл, долго трезвонил звонок из больницы. Его слышл только молодя девушк н портрете. Он вышл из-под стекл и босыми ногми прошл по квртире. «Д, всюду зложено триндцть, я помню», — думл он. Но это просто. И дом чуть дрогнул, будто выдохнул, и уже не было триндцтой кфельной плитки. Девушк вынул из лежвшей н полу цифры жло, оно было в открытом животе тройки, цифр рспрямилсь и стл птичкой, которя выпорхнул в форточку. Телефон звонил до тех пор, пок не истекл водой единиц и не высох после нее пол. В отличие от других т, что из-з стекл, прошл свой путь до конц. Он не оствил зл, он убрл з собой. Хотя могл бы скзть, что «Другого мтерил для добр, кроме зл, нет. Для счстья нужно горе. Для жизни нужн смерть». И девушк вернулсь под стекло. Он был спокойн и прелестн, и он знл…

…Знл, что вырстут мльчики Пвел и Михил, но тк и не узнют, что бртья. Не нйдется силы встретиться родителям. Они покинут стрну, потому что им будет здесь неинтересно. Впрочем, все уже ведь есть… И вчер, и звтр. Они уже где-то длеко и не говорят по-русски. Но жизнь их полн и нсыщенн.

…Вырстет Алк. У нее тоже будет двое сыновей. Он будет с ними мяться, потому что хрктером они будут в безвинно убитых предков. Вот они никуд не уедут, они остнутся. От них пойдет род.

…Кулчев похоронит и Мрусю, и Веснин, и Тоню, и Нтлью. Он будет нзывть себя «гробовых дел мстер».

…З ним, стриком, приедет из Изриля стрший, уже дже стрый сын, чтоб збрть к себе. Когд стрик Кулчев с крсивым чемодном будет спускться к мшине, его зхотят пристрелить Алкины сыновья, но пуля срикошетит, и они убегут, бросив н земле тбличку: «Сдохни, иуд!» По ней их и нйдут. И н этом месте Георгий, их отец, умрет уже окончтельно, Алк будет биться до крови с првосудием, пок ей н помощь не придет Кулчев, который вернется нзд, потому что в его окно в Изриле постучит клювом птиц, и он скжет сыну: «Прости. Но я не понимю здесь ничего, дже внуков. А те хулигны, между прочим, тоже мои внуки. И может, дже больше».

И его стрый сын зплчет от горестной обиды, но билет н смолет купит.

В городе по утрм и вечерм будет летть стрння птиц, похожя н число триндцть. Но для этого ндо всмтривться, людям некогд глз поднять вверх, это будут низкорослые люди, н плечх которых будет лежть почти непотребня нош выживния. Сверху же это хорошо видно, кк они все больше и больше стновятся похожи н жуков-копров. До смой смерти, соединившись в пры или в одиночку, копры ктют нвозные шры, в которых лежт личинки их будущих детей.

Люди-жуки. Люди без солнц.

«Знчит, они этого хотели, — однжды в сердцх скжет Бог. — Это их выбор судьбы».

«Снов он все свлил н этих недочеловеков, — позлордствует Дьявол. — А мог бы для спрведливости отметить и мою рботенку».

— Зчем ты отпустил того мльчишку? Он тк хорошо смотрелся бы в твоем синклите.

— Он любил девочку, — скзл Бог.

— Ну сколько же можно ствить н эту безндежную пустую крту? Полный отстой, стрик. Они любить умели только мертвых. И то когд-то.

— Другой силы нет и не будет… И ты это знешь.

— Один туберкулезный пистель нписл пьесу, где несчстня девиц уже сто лет зклинет, что дождется неб в лмзх. Умные двно ржут кк кони, идиоты же плчут. Но ни те ни другие тк и не видели неб. Никкого!

— Он ни рзу не соврл.

— Кто?

— Пистель. Чехов. У него перед смертью н щеке тоже был слез. Кк у того мльчик. Но ее никто не сцеловл.

— Теперь у тебя новя новость! Сцеловння слез спсет мир. Был просто слезинк. Теперь слезинк сцеловння. О! Зсмейтесь, смехчи! Твои люди — мерзость…

Нвозники. И ты бессилен перед их тупостью.

— Исчезни.

Бог смотрел н тнцующую крсвицу землю. «Я дл им лучшее, что у меня было. Почему же они окзлись слбыми? Почему? Слбее мурвьев… И их несет ветер зл…»

Великий, всемогущий, всещедрый, всеслвный, перед которым ниц лежли миллионы и миллионы и н которого руглся врч «скорой помощи», хотел зплкть, он хотел ощутить вкус человеческой слбости. Той, что меньше, чем у мурвья. А невдлеке стоял тот, другой. Он не нсмешничл. Он жлел. Он знл, что Бог, жждущий слез, был прв. Он всегд это знл.

См он тоже не умел плкть, но и не жлел этих носимых по воле ветр людей. «Ведь н смом деле им столько всего дно. Идиотм… И все втуне…»

Но ему было жлко стрик, стрдющего з брдк, в котором он не был повинен.

— Дождись конц, Отче! Уже недолго. Людей сносит ветер. И они прутся — творения рук твоих — к финлу, двя ногми всех и вся. Ккое тм сцеловывние слезы?

Окстись, Боже! Они уже делют под себя.

— Нет, — крикнул Бог, — женщин уже выпустил птицу. Они ее увидят, если будут сцеловывть слезы!

«Чертовски хочется помочь, — подумл Дьявол. — Ндо подрезть птице крылья, чтоб летл пониже. Им не до птиц высокого полет».