Глафира Душа
Привет, Ангел
Пожалуйста, еще!
Он опять проснулся в пять утра. В последнее время так повторялось почти каждое утро. Почему? Что его тревожит? Спал бы себе и спал. Может, снотворное попробовать? Но ведь засыпает-то он хорошо и спит вроде бы крепко. А просыпается почему-то в пять. Непорядок.
А Алексей любил порядок. Все должно быть на своем месте, все под контролем, под его внимательным внутренним взором. Если что-то не так, значит, он не доработал, не додумал, не организовал правильно. Значит, надо принимать меры. Пойти к врачу, посоветоваться…
Он долго ворочался, честно лежал с закрытыми глазами, надеясь уснуть, но безуспешно. Ближе к шести Алексей встал, по-спортивному оделся и вышел на улицу.
Утренняя Прага была сумеречна, тиха и туманна. Город еще только собирался просыпаться, и не было видно ни прохожих, ни машин… Только в парке, куда Алексей направлялся, то там, то здесь попадались собачники со своими питомцами и бегали одинокие спортсмены, примерно такие же, как и он.
Бегать Алексей не любил, а вот спортивная ходьба, физические упражнения на ходу, отжимания и дыхательная гимнастика были ему приятны. И он время от времени, нельзя сказать, что регулярно, но все-таки занимался собой.
В Прагу они с семьей перебрались примерно полгода назад. Пока здесь Алексея все устраивало. Никто его не дергал, не теребил. Можно было бы и остаться здесь пожить. Город этот нравился и ему, и жене – Наталье, и даже их двенадцатилетнему сыну Максу, хотя он, пожалуй, больше всех скучал по Москве… Даже, наверное, не по самой Москве, а по школьным приятелям и соседским пацанам.
Лично себе Алексей запрещал скучать. Запрещал вспоминать, ворошить свою жизнь, терзать свое сердце. Все, уехал – забыл. Да он не просто уехал. Он умер. Официально для всех, кто его знал, его больше не существует. Даже родители, даже брат родной, даже Рита не в курсе. Буквально несколько человек, которые помогают ему… Только они. Но они такими делами с ним повязаны, такими деньгами, что если чего лишнего сболтнут, то им же самим не поздоровится…
…Прогулка пошла на пользу. Алексей размялся, разогрелся, раскраснелся. Легкой пробежкой закончил свою зарядку и вернулся домой. В квартире было по-прежнему тихо. Зеркало в прихожей отразилось незнакомым лицом. Тьфу ты! Ну никак Алексей не мог привыкнуть к своему новому облику. После пластической операции прошло уже четыре месяца. Все зажило, ничего его не беспокоило с точки зрения телесных ощущений. Но вот лицо свое он никак не мог воспринять родным. Вроде и симпатичный, но не он. Даже глаза – и те другого цвета. При современном выборе контактных линз никаких проблем с этим нет.
И имя у него теперь другое. Хорошо, что хоть общие буквы есть. Был Алексей. Стал Александр. Если называть Алексом, то вроде бы и ничего. Жена так и зовет, правда, ошибается часто. Фамилию он тоже поменял. Так что все у него теперь новое – имя, фамилия, лицо, страна проживания. Да и страну, видимо, придется сменить. Есть несколько вариантов – то ли Африка, то ли Ближний Восток, то ли Азия. Везде можно найти возможность устроиться. Главное, чтобы максимально безопасно. Потому что если его вычислят, то все! Это будет конец! Он столько денег должен! Он таких людей подставил, которые не прощают…
Но он все правильно продумал, у него никаких сбоев быть не должно. Вон… он сам себя не узнает. Жена пугается, глядя на него. Сын смущается. Их можно понять: ну незнакомый человек перед ними, неузнаваемый… Где уж чужим-то узнать. Тем более он так грамотно инсценировал свою гибель, что вряд ли его заподозрят… Вряд ли…
Рита с мамой решили поехать в Карловы Вары. Не то чтоб уж очень хотелось им заняться своим здоровьем… Просто назрела необходимость развеяться, а то Рита никак не могла войти в нормальную колею. Да это и не мудрено… После тех страшных похорон, когда от ее любимого человека ни тела, ни лица толком не осталось. Узнать его было невозможно. Первое время Рита не могла не то что спать, а даже глаза прикрыть. Тут же перед ней плыли картины последнего пути Алексея, а она, невзирая на все свое горе, не могла себе позволить рухнуть на его гроб и завыть по-бабьи, потому что тут же шла жена. Жена, что выглядело довольно странно, прикрывала огромной шляпой лицо и ни разу не подняла глаз. Ни слез ее никто не видел, ни горестных причитаний никто не слышал. Но Рита вряд ли на это обратила внимание. Она еле-еле держалась на ногах и в какой-то момент подумала: «Зря я не послушала маму. Не надо мне было идти сюда. Я чужая здесь. Я не могу по-настоящему выразить свое горе и не выражать его не могу. Как же тяжело! Как же плохо! Алексей! Алексе-е-е-й!»
И она рыдала безутешно, не очень-то задумываясь, как это выглядит со стороны и все же каким-то краем сознания контролируя свое поведение.
Так вот. Предложила мама Рите поехать в Чехию, водички целебной попить, по стране прокатиться. Рита не сопротивлялась, понимая, что пора приходить в себя, пора убрать все черные одежды, которые она, не снимая, носит без малого полгода…
В свои двадцать четыре она выглядела не больше чем на двадцать, не красилась, не наряжалась, не улыбалась. На работу ходила исправно, но никакие посиделки, гости, выходы в свет ее не интересовали.
Сначала мама пыталась с ней разговаривать. Это удавалось вполне. Но разговоры всегда заканчивались примерно одинаково:
– Да, мам. Конечно, мам. Я согласна, мам. Просто ничего не хочется. А так все хорошо. Самочувствие нормальное, настроение ровное. А вот желаний нет. Никаких.
Потом мама советовала ей врачей. Затем целителей. Но Рита от всего отмахивалась. А вот от поездки не отмахнулась, согласилась с мамой ехать. И даже черные одежды свои не взяла. Уже хорошо! А то совсем девка себя заживо похоронила…
Мама – Марина Владимировна – была в курсе всех Риточкиных дел. Личная жизнь дочери не то чтоб была ей известна досконально, до мельчайших подробностей… Нет, конечно. Но общие тенденции, естественно, Марину Владимировну интересовали. А поскольку особых секретов у них друг от друга не было, то Риточка знала многое о матери – то, чего особенно дочерям знать не обязательно, а Марина Владимировна владела сердечными тайнами дочери на правах чуть ли не лучшей подруги.
Когда Рита начала встречаться с Алексеем, мать не особенно приветствовала эту связь. Ну что хорошего? Женатый мужчина, намного, почти на пятнадцать лет, старше Риточки. Пост высокий, деньжищи сумасшедшие…
Но девочка была так счастлива с ним! Аж вся светилась! И мать смирилась. И даже принимала их двоих в своем доме, и даже с удовольствием общалась с Алексеем, который был ненамного младше ее.
Пару лет назад, когда Рита училась на последнем курсе института, ребята из группы загорелись идеей поездки на чемпионат мира по футболу. Нашли через Интернет дешевые билеты, скромную гостиницу и большой компанией рванули в Барселону. На восемь пацанов Рита и Анька. Нельзя сказать, что девчонки настолько уж любили футбол, просто хорошая компания плюс возможность побывать в Испании плюс дух патриотизма, азарт, приключение, путешествие! Так много всего хорошего в одной незамысловатой поездке! Но это она сначала так думала. На самом деле незамысловатость эта обернулась, как выяснилось впоследствии, судьбоносными поворотами жизненного пути.
Короче, собрались – поехали!
Барселона бурлила, клокотала, искрилась! Всеобщее приподнятое настроение, возбуждение, эйфория! Сколько мужчин! Какая энергетика! Девчонки просто обалдели от внимания к себе, от восхищенных взглядов, от мимолетного флирта, от многочисленных попыток ухаживаний.
Анька буквально на второй день пропала… Познакомилась с французом и на всю неделю загуляла. Позвонила Ритке пару раз, мол, все хорошо, жива-здорова, не волнуйся, и все.
Ритка, помнится, обрадовалась, увидя подругу в аэропорту.
– Анька! Боже, какое счастье! Ты возвращаешься на родину!
– Да! Ритка, представляешь, я влюбилась! Вчера Анри проводила. Он из Парижа. Обещал приехать в Москву через месяц! Ой, какая же я счастливая!
– Слушай, а вы хоть на один-то матч попали?
– Мы? Ну да! На один и попали. А так все больше в номерах.
– Анька, как же я тебе рада!
А сама Рита исправно ходила с ребятами на стадион. Они умудрялись где-то доставать дешевые билеты, где-то проходить вдвоем по одному билету, но надо отдать им должное – Риту они опекали и всегда присматривали за теми, кто вьется рядом с ней.
А на одном матче получилось так, что билеты у всех оказались в разных местах. Рита, единственная из компании, попала на трибуну русских болельщиков. Остальные ребята оказались рассыпаны по всему стадиону. С билетами на этот матч было особенно сложно, и они были довольны уже тем, что попали. Пусть не рядом, не важно. Главное – попали.
Мужики рядом с Ритой свистели, орали, матерились, пели песни, пили пиво и были абсолютно органичны в роли болельщиков. Мужик, сидящий справа, постоянно задевал ее локтем… Вернее, даже не задевал, а специально подталкивал, выкрикивая поминутно:
– Смотри, смотри, чего творят!
– А судья-то, судья куда смотрит?!
– Глянь, опять промазали!
Она уже и отодвигалась, и рюкзак свой ставила между ним и собой, и прижималась к мужчине слева, но все было бесполезно. Тот все равно доставал ее то локтем, то рукой, в азарте хватая Риту за руку или за плечо, а то и за колено:
– Нет, ты смотри, они ж ничего не могут! Ни бегать, ни ударить!
Или:
– Ну! Ну! Вот сейчас! Давай! Бей! Ну, урод!
И все в том же духе.
Мужчина, находящийся слева, тоже «болел», но как-то спокойней. К нему все больше и отодвигалась Рита, не заметив, что в какой-то момент прижалась совсем уж тесно. Мужчина посмотрел на нее, потом на соседа, на рюкзак между ними… Быстро и, главное, правильно оценил ситуацию и спросил:
– Вам неудобно?
– Ой, извините! – Рита выпрямилась и чуть отстранилась.
– Да ничего страшного. Если хотите, поменяемся местами!
– Пожалуйста! – Рита не скрывала облегчения и благодарности.
Они пересели. Рите теперь было вполне комфортно. Тот, кто толкался, этой перемены мест как будто и не заметил и продолжал активно проявлять свои эмоции. Но новый сосед одним движением осадил его, и тот, немного остыв, переключился на соседа с другой стороны.
Трибуны орали, свистели, кричали, улюлюкали, поддерживали свои команды речевками, пели гимны, хлопали, топали, размахивали шарфами и флагами, скандировали имена своих кумиров, надрывали нервы в самых острых моментах игры, подпрыгивали, становились на сиденья, рукоплескали, ругались, злились, огорчались, восхищались, радовались… Трибуна представляла из себя живой организм – мощный, сильный, высокоэнергетичный, агрессивный, импульсивный, подвижный… И только эти двое – Рита и ее сосед, непонятно по каким законам оказавшиеся в этой бурлящей массе, спокойно сидели рядом и разговаривали. Как-то они выпали из всеобщего потока: взрослый мужчина и юная девушка. Они так и вышли вдвоем со стадиона, поехали в кафе, потом к ней в гостиницу, потом к нему в гостиницу, потом опять в кафе, потом еще куда-то…
Нет, периодически Рита возвращалась в свой номер, виделась со своими ребятами, но все мысли, чувства, желания были заняты только Алексеем. Так звали ее нового знакомого.
В Москву вылетали с разницей в два дня. Алексей провожал. Рите казалось, что на этом месте – в момент проводов – наступит конец их отношениям. Ну что ж? Она, наверное, даже готова была согласиться с этим. По крайней мере, теоретически. А что? Курортный роман. Ну пусть не курортный, а какой тогда? Спортивный? Футбольный? Звучит забавно. Сердце только щемит. А так забавно, конечно. Главное, не расплакаться.
А то будет, как дура, стоять перед своими пацанами с зареванными глазами и красным носом…
Прощаться – так уж достойно! Ей даже вспомнились слова некогда любимой песни:
«Полчаса до рейса, полчаса до рейса,
Мы стоим у взлетной полосы!»
И еще там были строчки:
«Для кого-то просто летная погода,
А ведь это проводы любви!»
Вот-вот. Как будто про них. Но Алексей, видимо, так не считал. Деловито записал ее телефон, дал свою визитку, вписав туда номер полусекретного мобильника:
– Это только для своих. По нему и звони!
Уходить не торопился. Держал за руку и говорил, что будет очень скучать и что как только вернется, сразу позвонит…
Рита и верила, и не верила. Верила, потому что очень хотела верить. А не верила, потому что понимала: на отдыхе у людей одно настроение, а по возвращении все встает на свои места, ощущения забываются, жизнь захлестывает проблемами и каждодневной суетой… Не стоит себя распалять, надеяться, строить планы и мечтать…
В самолете они с Анькой напились, обе расплакались, прощаясь с таким прекрасным приключением и сожалея о его быстротечности… Потом уснули в обнимку, попеременно всхлипывая во сне, как дети, и шмыгая носами.
Но не успели приземлиться, как Аньке позвонил Анри из своего Парижа, и она, как безумная, заорала в трубку:
– Salue, mon ami! Mon cherie!
И где только словам таким научилась?! Вообще было непонятно, на каком языке разговаривали эти двое. Слова французские перемешивались с русскими, разбавлялись английскими… Все это перемежалось с восклицаниями, охами, ахами и прочими междометиями, выражающими радость, нежность и восторг!
Рита искренне порадовалась за подругу. Сама же, с грустью вспомнив об Алексее, написала ему послание: «Уже в Москве. Без тебя плохо. Целую. Жду». Ответ от него пришел моментально: «Слава Богу! Я волновался. Очень соскучился. Очень!»
Через два дня он был в Москве. Через три они встретились. И все закружилось уже по новому, по московскому сценарию, который они сами и придумывали, сами же и реализовывали. Это просто удивительно, как им на все хватало времени. У нее сессия, диплом. У него бесконечные деловые встречи, совещания, разъезды. Причем не только по Москве, но и по миру. Он почти всегда брал ее с собой. Рита сумела договориться в учебной части, и ей в журнале посещений ставили плюсики…
Так что объездила она с ним в тот год почти полмира. Для Риты, ведущей сравнительно скромный образ жизни, эти поездки были незабываемы. До встречи с Алексеем она отдыхала либо с мамой на Черном море, либо со студенческой компанией на Селигере. Один-единственный раз выехала за границу – в Испанию на чемпионат мира по футболу – и все. Весь список ее путешествий был исчерпан.
А с Алексеем она открыла для себя и Европу, и острова, и даже Африку, о которой мечтала с детства, но особенно не верила в исполнение своей мечты.
С появлением в ее жизни Алексея мечты стали сбываться. И путешествия ей теперь доступны, и одежда ее преобразилась, и, главное, у нее есть любовь! Она полюбила по-настоящему! Не впервые, чего уж греха таить?! Наверное, второй раз в жизни. Потому что первая ее любовь случилась в семнадцать лет.
Первая, она и есть первая! Сумасшедшая, безудержная, взахлеб, навзрыд! Но прошла и прошла. Хотя грустила Рита долго. Тогда она думала, что это навсегда! Что они будут жить долго и счастливо и умрут в один день. Но вышло немного иначе.
За Ритой в институте ухаживал аспирант. Его звали Иваном, он был намного старше ее, лет на восемь, наверное. Ухаживания его Рита отвергала, вернее, не замечала того, что нравится ему. Все ее мысли были заняты ненаглядным Валькой. Именно так звали первую любовь. Но Иван был терпелив, целеустремлен и маленькими шажочками медленно и постепенно приближался к Рите. Привозил ей сувениры из поездок, угощал шоколадом… Когда они сталкивались в студенческом кафе, всегда покупал ей чай, пирожное. Казалось бы, такие мелочи! Ну ничего особенного! Нельзя же не принять у человека мелкий сувенир. Глупо же упрямиться перед кассой и отказываться от угощения. Но получалось, что все-таки она принимала его знаки внимания. Да, вот такие мелкие, незначительные, ни к чему не обязывающие… И отказать сложно, и ухаживанием назвать трудно!
Но Ивану и важно было именно то, что отношения существуют. Непроявленные, завуалированные, немного странные, но они есть – эти отношения. Он понемногу смелел, преподнося по букету к Новому году и к 8 Марта. И опять у Риты не было сомнений – принять-не принять. Ну праздник же! Честный повод. Как отказаться?
Но по большому счету она не задумывалась глубоко над этой ситуацией, про Ивана почти не вспоминала, а вечно рвалась к своему любимому Вальке!
Как-то раз они с Валентином поссорились. Дело было под Новый год. И они никак не могли определиться, где встречать. В семье Валентина было принято домашнее застолье, с обязательным новогодним «Огоньком» по телевизору, поздравлениями президента, объедаловкой и прочими прелестями застойного периода. Валентину самому такой праздник был в тягость, но никакой возможности настоять на другом варианте встречи Нового года он не видел. Нет, не то чтобы родители категорически ему запрещали уйти в молодежную компанию… Просто они так искренне расстраивались, когда Валя пытался заговорить об этом, так огорчались, что он и сам начинал испытывать муки совести.
Он пригласил Риту к себе:
– Ну что делать? Отметим вместе с моими. Посидим пару часов, потом уйдем куда-нибудь.
– Валь, ну ты пойми… Мне так совсем неинтересно. Пошли бы с нашей компанией… Ребята уже места заказали в кафе. Там и дискотека, и музыка живая, и конкурсы, и подарки. Витька на камеру будет снимать, девчонки фотоаппараты возьмут. Все договорились в костюмах быть в карнавальных… Неужели можно сравнивать?! – негодовала Рита.
– И ты хочешь сказать, что тебе интересней там, чем со мной?! – начинал закипать Валентин.
– Валь, ты не передергивай! Мне интереснее там, где настоящий праздник, а не какие-то убогие посиделки. И естественно, мне важно и даже необходимо встречать Новый год с тобой.
– Ага! Значит, у нас дома – это убого! Так, выходит, и я для тебя – убог?! А ты у нас такая великая! Куда ж тебе снизойти до нас, несчастных?! – Валентин ерничал, повышая голос и надрывая свое сердце в надежде – не расставаться с любимой, быть рядом… Не важно, где, когда, как, но вместе… всегда вместе.
В Рите он почувствовал сомнение, и это оказалось столь ранящим и болезненным для него, что вылилось в конце концов в дурацкую сцену. Валентин перешел на личности, начал оскорблять Риту, что случилось с ним впервые.
Рита расплакалась, ушла и … пропала. Он звонил ей уже на следующий день, посылал бесконечные сообщения на мобильник. Она не отвечала или была недоступна, или сбрасывала его звонок…
По домашнему номеру мама говорила, что Рита очень занята по учебе, сидит допоздна в библиотеке. А потом еще готовит институтский новогодний вечер, который вот-вот должен состояться… Когда? Да буквально на днях. А потом ей же надо и карнавальный костюм успеть доделать. До праздника-то всего неделя осталась.
– А ты, Валечка, не волнуйся. Я передам ей, что ты звонил. Как только Риточка вернется, так и передам. Удачи тебе!
Да какая уж тут удача, когда ссора эта всю душу его перевернула. Он и сам понимал нелепость ситуации. Никаких же принципиальных противоречий нет в их отношениях. Подумаешь, встреча Нового года?! Да в конце концов он может выпить с родителями шампанского под бой курантов и уже через полчаса быть в общей компании. И гулять до самого утра, развлекаясь и наслаждаясь праздником вместе со всеми. Или даже попробовать договориться с предками, что он помогает им накрывать на стол, они дарят друг другу подарки, провожают старый год… И Валентин уезжает, чтобы аккурат к двенадцати ночи поспеть в кафе. Тоже вариант! Тем более что мама в этот раз надумала соседей позвать. А еще папин брат с женой собирался приехать из Ярославля на несколько дней… Так что одни родители не останутся. Скучно им не будет. И не обидятся они на сына, поймут его. Да, конечно, поймут!
С воодушевлением и даже с азартом Валентин принялся за поиски подарков. Душа по-прежнему саднила, тоска по Рите не давала успокоиться, но надежда спасительным огоньком маячила впереди, и он решился на разговор с родителями.
Риту, действительно, закружил хоровод предпраздничных дел. Почему-то так всегда получается – как задолго не готовься к этому празднику, в последние дни столько наваливается важнейших мероприятий и недорешенных вопросов… Столько возникает идей, мыслей и неожиданных поворотов в давно намеченных планах, что дни уплотняются донельзя. В канун Нового года люди успевают сделать такое количество дел, невзирая на безумные пробки, всеобщую озабоченность и повышенную возбудимость, что кажется, и за неделю обычной жизни столько не переделать…
Конечно, Рите было не по себе… Она винила себя за то, что спровоцировала ссору. С другой стороны, ну не виновата же она в том, что ей неинтересен праздничный ужин в узком кругу Валиной семьи. И не собирается она жертвовать праздничным настроением непонятно ради чего. Нет, понятно, конечно, – ради него, Вальки. Но почему она-то должна жертвовать? А он разве не может договориться с родителями? Или что – он настолько маменькин сынок, что сама мысль о раздельном праздновании недопустима для него?
Глупо все это, конечно. Обидно, глупо и грустно. Вот что ей теперь делать? Да, у нее и институтский вечер на носу, к которому надо готовиться, и карнавальный костюм еще до ума не доведен, и сувениры бы докупить нужно… Короче, времени свободного нет ни минутки, а грустно ей, пусто без своего Вальки… Он, правда, звонит, пишет, а ей обидно. Не готова она пока ни к разговору, ни к выяснению отношений… Хотя надо бы помириться до Нового года. Непременно надо.
А вот Иван, надо отдать ему должное, времени зря не терял. И на институтском вечере вовсю проявлял свой интерес к Рите. Сначала он сел с ней рядом в актовом зале. И на протяжении всего концерта то комментировал выступления артистов, то довольно смешно подшучивал над общими знакомыми, то, приближаясь близко-близко к Ритиному лицу, что-то шептал ей на ухо. Потом они оказались за одним столиком в кафе. И в конкурсах вместе участвовали. И даже в одном из них – а именно в соревновании «Идеальная пара» – взяли третье место, что было абсолютно неожиданным, поскольку никакой парой они в жизни не являлись, а вышли просто для хохмы. А в конкурсе принимало участие, кроме них, еще девять пар. Так что борьба была захватывающей и честной. В качестве приза им вручили бутылку шампанского.
Потом были танцы. Само собой, они танцевали. Иван ни на минуту не отпускал Риту от себя, чтобы не дай Бог кто-то ее ни пригласил, кроме него. И вполне закономерно получилось, что по окончании вечера Иван отправился провожать Риту домой.
Возбужденные, веселые, довольные и собой, и прекрасно проведенным вечером, они поймали такси и направились к Ритиному дому.
Когда приехали и Рита стала вынимать из машины сумки, то почему-то их оказалось слишком много для одной. И правда: большая подарочная сумка с сувенирами от девчонок, дамская сумочка, пакет с туфлями, потом еще папка с черновиками диплома. Плюс призовая бутылка шампанского и огромная коробка конфет – подарок Ивана. Когда ловили машину, все сумки были в руках у него, и Рите казалось, что не такая уж у нее большая ноша. А когда ей пришлось все это взять самой, то выяснилось, что не донести.
Иван, естественно, вызвался проводить до квартиры. Отказываться было бессмысленно.
Иван попросил таксиста подождать. Они вошли в подъезд, и в этот момент какая-то мужская фигура отделилась от стены, вышла из тени и со словами: «Здравствуй, Рита!» – предстала перед ними.
Фигура оказалась Валентином. Конечно, ей не удалось стереть с лица улыбку. Конечно, нельзя было не почувствовать ту энергию праздника, которая исходила от этой пары. Конечно, глаза Риты искрились, ресницы трепетали. Снежинки на волосах не успели растаять. И стояла она перед Валентином этакой красавицей-снегурочкой, счастливой и беззаботной.
Валентин грустно усмехнулся и вышел, громко хлопнув дверью подъезда.
Собственно, на этом история Ритиной первой любви заканчивается. Потому что не простил ей Валентин этого невинного провожания. И никакие Ритины оправдания не возымели на него должного воздействия. Она звонила, объясняла, извинялась. Он был непреклонен:
– Я договорился с родителями, что уйду.
Я все сделал так, как ты хотела. Это было совсем непросто… Да ладно! Что теперь об этом?!
– Да пойми ты, Валька! Это же элементарный жест вежливости – мужчина провожает девушку после вечеринки. Абсолютно нормальный поступок.
– Рит, я твои глаза видел. Не надо больше ничего говорить! Пожалуйста!
Так все и прекратилось. Оба мучались, скучали, тревожились друг за друга, стремились к встрече и … не встречались. Он – потому что так и не смог преодолеть в себе обиду и ревность, она – потому что попытки примирения с ее стороны уже неоднократно пресекались, и унижаться в очередной раз ей не хотелось.
Рита тосковала, грустила, но… все проходит. С Иваном, кстати, тоже ничего не сложилось. Не искрилось, не загоралось в ней никакого чувства. Так и закончились их отношения, не успев толком начаться. Нет, они, естественно, здоровались при встрече и, бывало, перекидывались парой-тройкой фраз, но ничего большего. Иван в какой-то момент понял бесперспективность своих ухаживаний и, пусть с сожалением, но оставил Риту в покое.
Алексей скучал. Что за жизнь у него теперь? Утром пробежка, потом завтрак, потом – весь день свободен. Для него это даже не свобода, а пустота. Чем ее заполнить? В Москве, понятное дело, была работа, дела, друзья… В Москве была Рита. А здесь? Ну почитал, ну прогулялся… Да… Хоть мемуары пиши. Страшные, правда, мемуары получатся. Уж лучше сказки. Хотя вряд ли добрые у него будут сказки. Про что он расскажет детям? Про свое бандитское прошлое? Про свое полупреступное настоящее? Скорее, у него получится учебник по бандитизму. Вот это идея, кстати! Таких книг он еще не видел. Есть же в их среде определенные законы, логически выверенные постулаты, аргументированные выкладки. Есть масса примеров, доказывающих жизненность тех или иных установок. Да, идея-то, может, и неплохая, только настроения никакого нет. Ну абсолютно никакого!
Сейчас надо решение принимать – уезжать ли из Чехии. И если да, то куда. И что делать там, куда он уедет? Чем ему заниматься? Теоретически он представлял себе различные виды бизнеса, которым можно себя посвятить.
Однако на практике возможны такие нюансы, которые трудно заранее предусмотреть… Да, что-то нетипичное для него было настроение, незнакомое даже ему самому. Такое снижение тонуса, такая тоска, пассивность, потеря интереса к жизни… Как же себя взбодрить?
Наверное, надо съездить в каждую из стран предполагаемого постоянного места жительства и определиться на месте. Да, пожалуй, что так. Взять туристическую путевку и … вперед. Можно с семьей, можно одному. Они с супругой все сделали грамотно. Она, оставшись якобы вдовой, спустя какое-то время вышла замуж второй раз за иностранца Алекса, а по сути за своего же мужа. Ребенка – опять же своего собственного – он усыновил. Все документы в порядке. Так что ездить они могут беспрепятственно. Единственное, что его беспокоит, так это тоска. Зачем надо было затевать всю эту свистопляску с гибелью, похоронами и прочими трагедиями, если жить стало совсем неинтересно?! Ох-ох-ох…
– Наташ, поеду развеюсь, что ли.
– Послушай, возьми Макса. Может, в музей какой сходите или в картинную галерею.
Алексею было все равно. В галерею так в галерею. С Максом так с Максом.
Отдых явно пошел Рите на пользу. Она порозовела, посвежела, расправила плечи. Со стороны могло даже показаться, будто она сбросила какой-то груз с себя. Взгляд стал поживее, речь повеселее. Ребята бросали на нее заинтересованные взгляды. И если Рита пока на них не очень-то отвечала, то замечала уж точно.
Десять дней в Карловых Варах показались месяцем отдыха. Совершенно другая обстановка, масса знакомств, новые впечатления, размеренность жизни, умиротворенность, беззаботность, леность… Все это удивительным образом создавало ощущение истинного покоя и гармонии. Потом было решено дня на три поехать посмотреть Прагу, и затем – в Москву.
Прага Риту очаровала. Ей понравился этот город сразу. Все вызывало положительные эмоции в ней – и дух старого города, и пронзительность воздуха, и потрясающе красивые женщины. Они с мамой ходили целый день и не уставали. Они порхали – легкие, воздушные, очарованные и очаровательные.
Девушка-экскурсовод попалась им замечательная. Местная, но с отличным русским языком. Звали ее Мила. Рассказывала про Прагу, про Чехию много, увлекательно, без устали. Водила их по музеям, по кафе, по улочкам и костелам, пока, наконец, не привела в картинную галерею.
Марина Владимировна к вечеру уже, честно говоря, чувствовала усталость и стремилась в гостиницу. Но Рита уговорила ее:
– Ну, мам, давай бегло осмотрим, чтобы иметь представление. Или давай тебя в кафе оставим. Ты выпьешь чайку, журнальчик полистаешь, а мы с Милой за полчасика пробежимся.
– Да, пожалуй. А то я уже и воспринимать толком не могу ничего. Я, правда, думаю, что полчаса вам не хватит. Давайте встретимся через час.
– Хорошо, мам, договорились.
И Рита с Милой чуть ли не бегом кинулись за билетами в музей.
«Вот что значит молодость! – с легкой грустью подумала Марина Владимировна. – Никакой усталости! И слава Богу!» Она видела явные перемены к лучшему в настроении дочери и не могла не радоваться этому.
Алексей медленно шел от картины к картине, читая название, имя художника, объясняя сыну сюжет. Вдвоем они внимательно изучали понравившиеся полотна, обсуждали художественные нюансы, обращали внимание на детали, делились мыслями, которые навевали те или иные шедевры. Если удавалось приблизиться к группе русских туристов, то они на какое-то время сливались с ней, слушали экскурсовода, потом шли вперед. Русская речь слышалась то здесь, то там. Так что недостатка в информации не было.
После полутора часов хождения по многочисленным залам отец с сыном присели отдохнуть. Как хорошо на мягком кресле в центре зала вытянуть ноги, немного расслабиться, продолжая тем не менее любоваться картинами, наблюдая движение людей из зала в зал и ненадолго забывая о своих проблемах.
… Риту Алексей узнал сразу. Боже мой! Откуда она?! Почему здесь? Как? Он напрягся, выпрямился. Сын поинтересовался:
– Что, пап? Пойдем дальше?
– Да, да, сынок, сейчас!
А сам не сводил глаз с девушки напротив.
Рита внимательно слушала спутницу, кивала, задавала вопросы, восхищалась, изумлялась и вообще излучала живейший интерес и радость процесса познания. Эти две девушки подолгу не задерживались ни у одной картины. Казалось, что они поставили себе цель пробежать «галопом по Европам», отмечая, однако, наиболее значительные и ценные творения художников.
Рита, видимо, почувствовала на себе чей-то взгляд, обернулась. Он успел опустить глаза. Но как только она отвернулась, он снова приник к ней взором. Рита! Какое счастье видеть ее снова! Какая мука видеть ее! Как разрывается его сердце, как болит и стонет: Рита-а-а-а!
Она обернулась снова. И еще. И опять. Мила удивилась:
– Знакомых увидела? – спросила она Риту.
– Нет. Просто странный какой-то мужчина. Смотрит так пристально. Наверное, спутал меня с кем-то.
– Бывает. – И Мила повела Риту в следующий зал. – Пойдем. Нам еще два полотна надо увидеть обязательно. Я тебе сейчас их покажу.
И Мила продолжала рассказывать дальше.
Алексей шел за ними… Макс, не понимая, почему отец проходит мимо интересных картин, тянул его за рукав, говоря:
– Пап, ну подожди! Давай посмотрим вот эту…
– Да, да… – кое-как реагировал Алексей, останавливаясь на несколько секунд перед очередным творением, и торопился дальше.
Сначала Рита чувствовала интерес, потом досаду и, наконец, тревогу. Не просто так этот мужчина преследует ее. Может, и правда, знакомый? Ну тогда подошел бы, поздоровался. А то смотрит, будто прожектором ее пронзает, и все. Ребенок с ним. Речи не слышно. Возможно, тоже русские.
Нет, был бы знакомый, подошел бы. За границей люди, как правило, с радостью обнаруживают знакомых. Приятно встретиться со своим земляком вдали от дома, поприветствовать друг друга, улыбнуться…
Нет, Рита его не знала. Ну и ладно! «Буду слушать Милу, – решила она, отгоняя от себя неприятное волнение. – Так все было хорошо, спокойно, безоблачно… И надо же, какой-то мужик своим бесцеремонным вниманием меня растревожил».
На какой-то момент ей удалось увлечься рассказом Милы, она задумалась о сюжете, о технике исполнения рассматриваемого творения… И когда в очередной раз оглянулась, ни мужчины, ни ребенка в зале не было. Рита с облегчением вздохнула. Им оставалось пробежать еще один зал, и пора было встречаться с мамой.
– Спасибо, Милочка! Отличный день, прекрасная экскурсия! Пойдем в кафе посидим, вина выпьем, отдохнем!
– Я с удовольствием!
Мама ждала их за столиком кафе, предусмотрительно заказав всем салат, отбивные и бутылку вина.
Женщины с удовольствием принялись за еду. Рита была в ударе. Произносила тосты, сыпала комплиментами в адрес Милы, восхищалась Прагой, Чехией и вообще выражала полное удовлетворение жизнью.
Марина счастливыми глазами смотрела на свою дочь и без конца благодарила Бога, что Рита наконец-то приходит в себя.
– Ритуль, ты посмотри, мужики аж шею сворачивают, глядя на тебя!
– Где?
– Да вон мужчина какой-то… Взгляд оторвать не может.
Рита опять увидела его. Тот же мужчина с тем же мальчиком – через два столика от них. Да, это опять он.
– Мам, ты знаешь, он на меня и в музее смотрел. Может, наш знакомый? Тебе не кажется?
– Да нет вроде. Не узнаю.
– Ну и ладно. Пусть смотрит.
Девушки допили вино, заказали чай, десерт, ягоды.
Они расслабились, раскраснелись. Рита больше не обращала внимания на того мужчину. А если бы обратила, то единственное, чему она могла бы удивиться, так это его манере пить чай. Мелкими-мелкими глотками, не по-мужски, а как будто по-детски… И если бы она пристально понаблюдала за ним, то наверняка бы уловила сходство… Ее в Алексее ничто так не раздражало, как именно эта манера пить мелкими глотками. Вернее, ее в нем вообще ничего не раздражало, кроме этого. Но в конце концов, даже если бы она и заметила… Да мало ли в мире мужчин с подобными привычками. Тем более что она и не приглядывалась и вообще демонстративно пересела к нему спиной.
Когда Алексей готовил свой план «ухода», ему казалось, что он продумал все. И слово «продумал» здесь даже не совсем точно. Дело в том, что во времена своей молодости Алексей учился в Высшей школе КГБ, и то, чему их там учили, вошло в его плоть и кровь навсегда. Поэтому он не просто продумал, а обосновал, просчитал наперед несколько возможных вариантов развития ситуации, предусмотрел все нюансы и мелочи. Например, он понимал, что, меняя только лицо, риск быть узнанным все равно остается. Поэтому надо менять и форму ушей, и прическу, и цвет глаз. Это оказалось не так трудно. Гораздо сложнее обстояли дела с походкой, осанкой, голосом, с манерой держать сигарету, с привычными жестами. Пришлось работать и над этим. Он теперь ходил с тростью или зонтом, будто слегка прихрамывая. Трость ему помогла и даже очень – невозможно же постоянно контролировать походку, а так любому бросится в глаза, что человек ходит с палочкой, и уж не важно, насколько он сильно на нее опирается, опирается ли вообще, важно, что она сопровождает облик этого человека. Правда, в этом случае надо было постоянно держать внимание на пробежке во время утренней зарядки. Поэтому он бегал не очень быстро, припадая на одну сторону, делая вид, что у него есть некоторые проблемы с ногой.
С курением тоже было непросто. Он видел для себя два варианта. Либо перейти на сигары, либо бросить совсем. Он выбрал второе, поскольку это решение убивало сразу двух зайцев: избавление от лишних особых примет и заметную прибавку в весе, которая, как правило, сопровождает резкий отказ от курения, что в его случае было только на пользу, поскольку меняло и внешний облик, и размер костюма, и пропорции фигуры, и осанку.
Голос, благодаря отказу от курения, тоже изменился: стал менее хриплым, дыхание освежилось, что, естественно, не могло сделать его неузнаваемым, но все-таки каким-то образом добавляло изменений в его внешний вид.
Но и это еще не все. Из опыта своих ученических лет он помнил, что человека, изменившегося до неузнаваемости, может выдать, казалось бы, совершенно невинная вещь, а именно: набор продуктов, которыми тот ежедневно питается. Оказывается, любой человек ест всегда примерно одно и то же. И в любой стране мира, в любом магазине берет именно те продукты, которые любит, знает, к которым привык. И в истории разведки известны случаи, когда люди попадались именно на этом.
Алексей данный вопрос решал просто. Если в супермаркет отправлялась жена, то покупала она его любимые паштеты, свиную колбасу и прочие деликатесы. Сам же он, выбираясь в магазин, накупал круп, сыров, молочные продукты, сладости для сына, фрукты для всей семьи. То есть подловить его в этом действе тоже было непросто.
А вот что касается манеры пить чай… Откуда он мог знать, какими глотками он пьет. Это же только со стороны заметно, да и то только очень близким людям. Да и то сомнительно: для одних глоток кажется мелким, для других нормальным. А уж ему самому вряд ли придет в голову идея переоценки своих мельчайших привычек. Хотя, опять же рассказывали им на учебе, жесты зачастую «сдавали» людей, потому что и жесты, и манеры, и привычки суть натура человека, которая именно через них и проявляется. Можно ли изменить манеру чихать? Сморкаться? Протирать очки? Поправлять волосы? Зевать, смеяться, хмурить брови? Возможно ли это? Вряд ли!
Но поскольку Алексей был «подкован» по всем статьям, то он старался контролировать все и вся, риск его узнавания таким образом сводился к минимуму.
Да и с пластическим хирургом он после операции тоже разобрался по всем правилам конспирации. Нет больше того хирурга. Попал в автомобильную катастрофу. Насмерть… Надо же, такая нелепая авария! И медсестра операционная… Тоже как-то нелепо… несчастный случай… Удар током. У себя дома. Какие-то проблемы с проводкой, видимо…
Вообще Алексей все свои вопросы решал всесторонне грамотно и практически безупречно. То, что Рита его не узнала, было не просто проверкой. Это была победа! И какой же он молодец, что с сыном ее не знакомил, что никаких фотографий семейных не показывал – ни жены, ни ребенка. А то узнала бы сына, кинулась бы расспрашивать… А он ведь специально смотрел пристально. Он ведь осознанно хотел обратить ее внимание на себя. Это удалось. Вниманием он ее завладел, даже раздражал ее… Но не узнала. Не признала. Не почувствовала.
Вот и отлично! Вот и молодец он! Однако наряду с победоносным чувством радости и торжеством успеха грусть все разливалась и разливалась внутри него. И плевать ей было – этой грусти – и на его торжество, и на его успех.
Душно становилось ему… Грусть перерастала в тоску. Тоска – в боль. Боль – в страдание!
Той ночью он не спал совсем. Давно затих сын в своей комнате. Давно засопела жена рядом с ним. А он лежал, то закрывая глаза, то открывая и вспоминал… вспоминал…
Как он умудрился полюбить? Этот вопрос был для него самый главный. Он был по своей натуре дерзок, жесток, безжалостен. К женщинам испытывал чисто потребительский интерес. Жену уважал, но тоже как-то… в меру. Без придыхания. Сына любил, конечно. Но это ребенок. К нему любовь другая. Родителей опять же… Это понятно. Хотя тоже как на это посмотреть. Не пожалел же их, не предупредил о придуманном сценарии. Они же в полной уверенности, что потеряли сына. Отец после похорон в больницу с сердцем попал. Мать постарела резко, сгорбилась… Как-то сразу превратилась в старушку… Но он их после этого и не видел. И не знал о них ничего. Так что к вопросу о родительской любви у него отношение непростое.
А вот с женщинами было все просто, неинтересно, заранее известно. Скорее всего, женщины были для него одним из каналов сброса отрицательной энергии. Пить он особенно не пил, казино не любил. Спорт? Поскольку постольку. Оставались девушки. С ними он мог вести себя по-разному – бесцеремонно, грубо, вяло, нагло, расслабленно, лениво, бурно, ненасытно – в зависимости от того объема агрессии, раздражения и злости, который был накоплен в нем к моменту очередного свидания. Ни одна женщина не задерживалась надолго. Ни одну, видимо, не устраивало такое потребительское отношение. Он подчас и про цветы забывал, не говоря уж о подарках, которых от него ждали. Он ведь человек-то очень небедный… Поэтому дамы, вероятно, рассчитывали и на интересный вечер, и на изысканные ухаживания, и на угощение, и на презенты. А в итоге получали грубый напор, ярко выраженный мужской эгоизм и ощущение явного использования.
А тут вдруг Рита. И что в ней такого особенного? Что в ней такое есть, чего нет в других? Почему его сразу потянуло к ней? Почему с трудом расставался, скучал, томился? Это было так странно. Это было впервые за долгие-долгие годы.
Память выхватывала из своих запасников то одни воспоминания, то другие. И все про Риту.
Вот она сидит перед ним близко-близко… на расстоянии полуметра. Ее тонкие руки закинуты за голову. Боже мой, ее руки! Он сходил с ума, когда она обнимала его, когда теребила волосы, гладила спину, ласкала шею. Он иной раз даже боялся смотреть на нее. Ему казалось, что чем больше он вглядывается, чем больше любуется ею, тем сильнее влюбляется. А куда сильнее-то? Можно ли сильнее?
Он подарил ей сапоги как-то. Очень высокие. Ботфорты. Намного выше колена. Настолько, что только кружево чулок было видно из-под них. Сапоги были такой тончайшей кожи, что казалось, будто они из шелка. Он обожал, когда она ходила только в них. Голая и в сапогах… Длинные ноги, тонкая талия, среднего размера грудь, худые руки… Так вот, иногда он закрывал глаза, боясь ослепнуть от такой красоты. Просто лежал рядом с ней с закрытыми глазами, не спал… А лежал, наслаждаясь ее близостью, дыханием, ароматом, присутствием…
Наверное, впервые в своей взрослой жизни по-настоящему расслаблялся и отдыхал он только с ней.
Однажды он пригласил ее в квартиру своего старого приятеля Андрюхи. Тот колесил по стране, редко бывал в Москве, но квартиру отдельную имел и запросто отдавал ключи знакомым, позволяя пользоваться ею в свое отсутствие. Единственное требование – чтоб после себя убирали, мусор выносили и как-то с бельем вопрос решали. Хоть тут же в машинке стирайте, хоть в прачечную сдавайте, хоть свое приносите. Не важно. Лишь бы порядок был.
Ну на особый порядок рассчитывать, понятное дело, не приходилось, а по большому счету все было более-менее нормально.
Алексей раньше никогда услугами этого приятеля не пользовался. Да оно и понятно. Что, у Алексея возможности для встречи с девушкой, что ли, нет? У него и квартира отдельная, или, как он называл, холостяцкая, для этого предназначена, и любая гостиница ему доступна…
А тут как-то раз случилась с его холостяцкой квартирой неприятность – залили ее соседи сверху. Пришлось ремонт затевать. А в гостиницу Рита идти категорически отказалась.
– Да что ты, Ритуля? Почему? Я знаю вполне приличные отели. Тебе понравится.
– Дело не в этом.
– А в чем?
– Я слышала, что в гостиницах часто ставят скрытые камеры.
– Да?
– Да. Мне даже странно, что ты об этом не знаешь.
– Нет, я слышал, конечно. Но не очень-то верю. Да и зачем?
– А затем, чтоб потом в Интернете на порносайтах показывать или клиентов своих шантажировать… Не знаю, может, я и преувеличиваю, но как-то не очень приятно сознавать, что кто-то наблюдает за тобой.
Алексей напрягся. Он не очень задумывался над подобными вещами, а ведь, наверное, это и вправду вполне реально. Просто раньше ему плевать было, с какой бабой, где, когда, как. Он и не морочил себе голову особенно и не волновался насчет компромата. Кого ему бояться? Жены? Смешно. Конкурентов? Оппонентов? Противников? Да ведь в связях с женщинами нет ничего предосудительного. Ну ладно бы еще несовершеннолетние, или группа, или интим с мужчиной. А про его связи и беспокоиться-то нечего. Но Ритой он дорожил. Причем дорожил настолько, что самому себе боялся признаться, как же страшно ему ее потерять.
В общем, попросил он ключи у Андрюхи-дальнобойщика. Пригласил туда Риту. Сам приехал пораньше. Оглядеться, осмотреться… Прибрался немного, проветрил помещение, цветы в вазу определил, фрукты помыл. Даже свечи зажег. Купил заранее. И свечи, и салфетки красивые, и шампанское дорогое. Конфеты Риточкины любимые на стол поставил. Мороженое в холодильник положил, чтоб до поры не растаяло.
Времени до прихода любимой оставалось еще много. Он оглядел книжные полки, увидел фотоальбомы. Взял посмотреть. Стал листать. Вот они на первом курсе, только поступили – Андрюха, Алексей, другие пацаны, девчонки. Вот они на картошке, а вот после первого курса в походе… Черно-белые фото, старые, некачественные, а такие милые сердцу. А потом Андрюху со второго курса отчислили за прогулы, и загремел он в армию, а потом уже и не стал восстанавливаться в институт, а пошел работать. Как профессию водителя освоил, так по сей день и шоферит по городам и весям. Ни семьи, ни детей. Перекати-поле. Но старых приятелей не забывает. В Москве когда бывает – звонит, изредка в гости приглашает.
Алексей окунулся в воспоминания юности, взял гитару Андрюхину. Сидел, грустил, перебирал струны, удивляясь вполне приличной настроенности инструмента и памяти своих пальцев, которые довольно грамотно брали аккорд за аккордом.
Рита поднималась на пятый этаж полуразрушенной хрущевки и думала: надо же, насколько неуютно живут люди. Подъезды не просто грязные, а ужасающе грязные, стены обшарпаны, подоконники заплеваны, лампочки полумертвые… А запах! Интересно, убираются здесь когда-нибудь? Дошла до пятого этажа, увидела приоткрытую дверь. Поняла, что именно здесь ее ждут. Хотела войти шумно, броситься на шею, заверещать…
Но еще на лестничной клетке услышала нехитрую мелодию и голос любимый… Песня была ей незнакома:
Этот город называется Москва,
Эта улица, как ниточка, узка,
Эта комната – бочонок – о два дна,
И сюда приходит женщина одна.
Меж ключиц ее цепочка тонких бус.
Он губами знает каждую на вкус.
Он снимает их, как капельки с листа,
А она стоит, как девочка, чиста.
Это черт ее придумал или Бог?
Это бредил ею Пушкин или Блок?
И кому была завещана в века
Эта смуглая, точеная рука?
Дальше он как-то сбился, голос сорвался. Музыка затихла. Рита зашла. Полумрак, свечи, цветы… В этот вечер между ними случилось нечто такое… Никто из них не мог бы выразить это словами. Будто бы они были какое-то время одним существом, чем-то единым, неделимым, целым… Он не чувствовал, где кончалось его тело и начиналось ее, где ее дыхание перетекало в его, где чье сердце билось, где чей пульс колотился… Они так взаимопроникли друг в друга, что опомнились где-то уже глубокой ночью.
Она сидела на ковре, прислонившись спиной к дивану и откинув голову на скомканную простыню, а он сквозь пелену какую-то (Боже, неужели это слезы?) наблюдал испарину на ее лице, растрепанные волосы, часто вздымающуюся грудь, и только три слова бесконечно крутились в его голове: «Господи, какое счастье!» и опять: «Господи, какое счастье!»
Рита долго ворочалась после музея. Ой, да что ж такое? Завтра рано вставать на самолет, надо бы выспаться, а она какая-то возбужденная. Переволновалась, что ли? Да вроде бы нечего ей волноваться. День прошел отлично. Да и вообще вся поездка удалась. Настроение хорошее. Может, вина лишнего выпила? Тоже вряд ли! Бутылку вина на трех женщин за вечер. Разве это много?! Мама вон спит себе спокойно, а ей что-то все неймется…
Прикрыла глаза, стала сначала считать, надеясь скорее уснуть, потом стихи читать, потом песни про себя напевать, убаюкивать себя как будто бы…
Вспомнилось «Этот город называется Москва…» Ей Алексей пел. Единственный раз в жизни слышала, а запомнила сразу и всю – от начала до конца. Эх, Алексей, Алексей! Такая боль, такая ты заноза в моем сердце! Вроде и полегчало уже, а как вспомнилась песня эта, так глаза и защипало…
Такой вечер тогда у них был удивительный! Неповторимый! И хотя рядом с ним она всегда как будто растворялась в пространстве, таких сильных ощущений Рита больше не испытывала. Ей казалось, что ее будто уже и нет вовсе. И в то же время – она – это вся вселенная. Потом только, спустя какое-то время, попав на психологический тренинг (это когда мама ее пыталась после похорон вернуть в нормальное русло), Рита услышала, что подобная реакция называется измененным состоянием сознания. Надо же, удивлялась она тогда, не представляя себе, что способна на такое. Оказалось, что люди прилагают огромные усилия, чтобы достичь этого состояния, чтобы побыть в нем какое-то время, а она только прикасалась к любимому – и, пожалуйста, уже в измененном состоянии. Фантастика!
Он не был полностью открыт для нее, не был понятен ей до конца. Чем занимается? Какими делами? Вроде бы чиновник. Но что-то уж слишком крут. Слышала обрывки разговоров Алексея и ужасалась. Грубый, резкий, бескомпромиссный, он мог заорать, мог без стеснения заматериться, мог оборвать разговор на полуслове, бросив трубку и оскорбив собеседника. Потом извинялся перед Ритой, мол, прости, что пришлось стать свидетельницей разговора. Но на самом деле никакой вины за собой не чувствовал, а извинялся только из мнимого следования этикету.
Ведь если вдуматься: извини не за грубость, не за жесткость, не за бестактное отношение к людям, а за то, что услышала…
Она догадывалась, что не все чисто в его жизни, что такие деньги не могут быть зарплатой… но задавать вопросы не решалась. Однажды попыталась высказать недовольство его деспотизмом. Но ничего хорошего из этого не вышло. Он и ей нагрубил, буквально заткнув ей рот резким высказыванием: «Не лезь, куда не просят!» Она отвернулась к окну. Они ехали тогда в машине. Ей было стыдно и перед водителем, и вообще стыдно… Но он быстро остыл, приобнял ее. Рита отстранилась, обиженно отвернувшись и хлюпнув носом.
Алексей сделал знак водителю остановиться около цветочной палатки. Вышел и купил ей… все цветы, которые там были. Букетов десять—двенадцать плюс отдельные цветы без счета. Продавщица не поверила такой удаче. Даже переспросила:
– Я не расслышала, простите! Какой вам букет?
– Мне все букеты!
– Как все?!
– Да, все букеты и все цветы! Несите быстро в машину. Сейчас вам водитель поможет.
И, не торгуясь, выложил перед ней стопку тысячных купюр.
Цветами был усыпан весь салон, весь багажник. Алексей улыбался, стараясь загладить досадный промах. А Рита уговаривала себя смириться: «Ну что ж теперь делать? Не все люди мягкие, далеко не все! Я же его не переделаю, не исправлю. Раз у человека такой характер, значит, он и живет соответственно. Что я могу? Или терпеть, или уходить. Разве я готова уйти? Нет, конечно! Значит, остается смирение. Зато в этой жесткости есть, наверное, свои плюсы. Вон как здорово он маме помог в прошлом месяце!»
Ситуация с мамой развивалась следующим образом. Марина Владимировна путем долгих ухищрений, экономии и продажи нескольких украшений смогла скопить десять тысяч долларов. Было это довольно давно – чуть ли не три года назад. И как раз в момент раздумий – а в какой бы банк и под какой процент ей положить такое неслыханное богатство – позвонил давний приятель. Не то чтобы очень близкий, но довольно приятный в общении, и спросил:
– Марин, нет ли у тебя возможности помочь мне с деньгами?
– Помочь – это как? – переспросила та.
– Я бы взял у тебя под хороший процент несколько тысяч долларов. На год.
– Ой, а как это? Я никогда с такими операциями не сталкивалась.
– Ну ты даешь мне, к примеру, десять тысяч долларов под тридцать процентов годовых. Значит, в конце года я отдаю тебе тринадцать.
– Это, правда, большой процент. А как мы оформим бумаги?
– Напишу тебе расписку, копию паспорта приложу. Думаю, обойдемся без нотариуса. Мы ж друг друга столько лет знаем. Ну как?
– Знаешь, – Марина рассмеялась, – на ловца и зверь бежит. Я как раз озадачена вопросом, куда бы вложить десятку. Банки гораздо меньший процент предлагают.
– Ну вот видишь! Значит, решено?!
– Послушай, а тебе разве выгодно самому под такой процент деньги брать?
– Мне для бизнеса нужно. Это нормально.
Я часто таким образом деньги привлекаю. И кредиторы довольны, и у меня все складывается как надо.
– Ну что ж, давай попробуем.
И Марина Владимировна без особых колебаний взяла незатейливую расписку с приятеля и отдала ему деньги. Мечтала она отдельную квартиру для дочери приобрести. Или ей эту оставить, а себе пусть бы в пригороде или в ближайшем подмосковном городке что-нибудь приобрести. Ритка – вон уже – невеста. Надо бы ей свою жизнь строить самостоятельно.
Но прошел год. Прошло полтора. Приятель как-то странно реагировал на звонки Марины. Вечно занят, вечно не может разговаривать… Обещает перезвонить позже, но никогда не перезванивает. То он в отъезде, то в командировке, то абонент недоступен, то домашние его не в курсе, где он и когда будет. В общем, неприятное чувство возникло у Марины. Поняла она, что обманули ее, кинули, как теперь говорят. Уже и два года прошло, а приятель все скрывался. Она и в офис к нему приезжала, и домой. Он ее в открытую, не стесняясь, выгнал:
– Нет у меня денег! Поняла?! И не ходи, не канючь! Появятся, отдам!
– Да как ты разговариваешь со мной? Я тебя выручила, когда тебе надо было? А ты меня обманул!
– Слушай, не читай мне морали, не учи меня, как надо себя вести! У меня и без тебя проблем хватает!
Такой наглости Марина не ожидала. Она впала в длительный, болезненный стресс… Высохла, осунулась, постарела и однажды, не выдержав грубой реакции должника на очередной свой звонок, расплакалась и никак не могла остановиться. А в этот вечер зашли к ней в гости Рита с Алексеем. Чайку попить, концерт по телевизору посмотреть.
Алексей, увидев заплаканную Марину Владимировну, искренне встревожился:
– Что случилось?
Она, захлебываясь рыданиями, все рассказала.
Алексей был конкретен, деловит, сосредоточен:
– Имя? Сумма? Адрес?
Тут же набрал телефон своей охраны, продиктовал данные, объяснил подробности.
Через пять дней начальник службы безопасности Алексея самолично позвонил в дверь Марины.
– Здравствуйте! Я Максимов Сергей Максимович. Возьмите, пожалуйста, свои двадцать две тысячи долларов.
– Как двадцать две?! Он же мне должен тринадцать!
– Не торопитесь. Давайте считать.
– Я слушаю.
– Изначально он брал десять. Плюс три за первый год. Так?
– Так.
– Плюс четыре за второй год.
– Это как?
– Послушайте сначала. Плюс пять за третий. Всего получается двадцать две. Согласны?
– Что-то я не понимаю. Да вы пройдите. Давайте я вас ужином накормлю, и вы мне все объясните.
– С удовольствием все объясню. А вот от угощения откажусь. Не положено.
Они сели за стол, и Сергей Максимович четко и ясно все разложил по полочкам:
– Считаем снова. Конец первого года – тринадцать. Так?
– Да.
– Во второй год процент считается уже от этих тринадцати. Получается, что если бы он вам отдал деньги через два года, то сумма составила бы семнадцать тысяч.
– Ну, наверное, – ошеломленная такой математикой, кивнула Марина.
– А в третий год, соответственно, считаем базой уже семнадцать тысяч. А тридцать процентов от семнадцати – это как раз двадцать две. Согласны?
Марина остолбенело смотрела на Максимова, не веря пока еще до конца ни сумме этой огромной, ни тому, что деньги уже у нее. Она и на свои-то десять уже не очень рассчитывала, а тут целых двадцать две! Вот это удача!
– Подождите! А с вами как мне рассчитываться?
– Со мной? – Он искренне удивился. – Никак.
– Ну как же?! Я слышала, что вознаграждение в таких случаях составляет чуть ли не половину суммы.
Сергей Максимович рассмеялся:
– Вы мне ничего не должны. Мы выполняем задание Алексея Георгиевича. Это первое. А второе, если честно, то бесплатно мы не работаем, конечно. И приятеля вашего мы облегчили еще на некоторую сумму.
– Ой!
– Что? Уже жалко обидчика?
– Да нет… Не то чтобы жалко, а неожиданно как-то…
– Ладно, Марина Владимировна, пойду я.
– Спасибо вам огромное! – Марина прижимала руки к груди и чуть ли не кланялась Сергею Максимовичу в благодарном порыве.
– Вот моя визитка. Если кто-то побеспокоит вас, обращайтесь! Постараемся помочь.
– Да, да! Спасибо!
Виталий Петрович поначалу испытывал некоторые угрызения совести в отношении своей приятельницы Марины, но недолго. «Подумаешь, десятку должен. Отдам при случае. Сейчас совсем нет лишних денег. „Ауди“ свежую взял недавно, проект начинаю интересный с новым партнером. Надо определенную сумму вложить. А она со своими слезами. Отдам через полгодика». И настолько тема эта была несущественна для Виталия Петровича, что, когда двое интеллигентных с виду мужчин в серых костюмах уверенно и даже как-то по-хозяйски вошли к нему в кабинет, он даже и предположить не мог, что визит их может быть связан с такой мелочевкой.
– Господа? В чем дело? Вы кто?
Они молча сели.
Виталий Петрович успел отметить про себя, что охрана не доложила о приходе посторонних в офис, что секретарь не предупредила… Он успел удивиться внутренней тревоге, которая уже начинала вызывать предательскую дрожь под коленками и учащенно пульсировать в горле.
Двое молчали. Сидели спокойно, смотрели на него и молчали.
Потом один из них отработанным жестом протянул Виталию Петровичу какое-то удостоверение. Тот посмотреть-то посмотрел, но не очень понял. Буквы прыгали перед глазами, во рту пересохло. Он хотел вызвать секретаря, попросить воды или чай, но коммутатор почему-то не отвечал, что было абсолютно немыслимо.
В голове проносились какие угодно мысли: про налоговую, про ОБЭБ, про РУБОБ, про прочие карательные или проверяющие (что, впрочем, одно и то же) органы…
– Здравствуйте, Виталий Петрович! – наконец-то произнес один из посетителей. – А у вас тут уютно. – Он оглядел кабинет. – Цветочки, картины…
– Да, спасибо, – Виталий Петрович по-прежнему недоумевал.
– Жаль будет, наверное, расставаться со всей этой красотой…
– А зачем расставаться-то?! Почему?! Господа! – Он пытался взять себя в руки и убрать дрожь из голоса. – Объясните нормально, в чем дело?!
– А сами не догадываетесь?
– Да я вообще ничего не понимаю! Заходите, как к себе домой, говорите загадками…
– Да нет никаких загадок. Скажите, как вы относитесь к высказыванию: «долг платежом красен»?
– Что? Какой долг?
– В принципе… Как вы относитесь к этой фразе?
– Ну… Конечно… Долги надо отдавать…
Я согласен… Естественно. Только я здесь при чем?
– А вы, значит, никому ничего не должны?
– Нет… Ну есть, наверное, какие-то обязательства, договора… А так сразу и не вспомнить.
– А мы вам поможем вспомнить, – тут в разговор вступил другой. – Знаете ли вы некую Марину Владимировну?
– А Маринку-то?! О, Господи! – на душе у Виталия Петровича полегчало. Отлегло, как говорят. – Знаю, конечно. Давняя моя приятельница.
– А что ж вы старых приятелей обижаете?
– Да нет никаких вопросов. Мы с ней нормально договорились. Я ей все верну.
– Когда?
– Ну… через пару месяцев и верну.
– Значит, так, Виталий Петрович. Завтра вы возвращаете тридцать тысяч долларов. Здесь же. В это же время.
– Что-о-о-о? С какой стати? Вы что себе позволяете? – Его рука потянулась к мобильнику. Но взять его в руки он не успел. Один из посетителей резким движением перехватил его и спокойно сказал:
– Не надо волноваться! Не надо никому звонить! Надо завтра принести деньги!
– Я ей десятку должен! Откуда тридцать?!
– Считайте: десять брали. Плюс проценты за три года. Вы ж на тридцать годовых договаривались, помните?
– Да. – Виталий Петрович еле-еле кивнул. – Но это получается… – Он прикинул на калькуляторе, – девятнадцать тысяч. – Он ужаснулся про себя. Е-мое, брал десятку, а во что это вылилось?
– Ну не девятнадцать, а двадцать две. Поскольку проценты в конце года вы не отдавали, то получается совсем другая сумма.
– Ну даже если и так, то все равно не тридцать же!
– А вы полагаете, что мы бесплатно работаем? Нет. Может быть, вы будете разочарованы, но не бесплатно!
– То есть?
– Тридцать тысяч. Мы не торгуемся.
– Подождите! Давайте как-то обсудим ситуацию!
– Нечего обсуждать! Единственное пожелание: не пытайтесь ничего предпринимать. Мы имеем в виду охрану, разборки, прочие варианты. А чтобы была понятна серьезность наших намерений, то мы ставим вас в известность: ваша «Ауди» эти сутки побудет у нас.
– Как? – Виталий Петрович аж вскочил. – Как у вас? Зачем?
– Да не волнуйтесь вы так. Вы нам деньги. Мы вам возвращаем машину. Вам понятно?
– А если я не успею до завтра? Сумма-то немаленькая!
– Вы успеете!
На этих словах двое поднялись и вышли из кабинета.
На следующий день деньги были возвращены в полном объеме, машина возвращена владельцу.
На прощание двое в сером сказали:
– Советуем вам, Виталий Петрович, впредь либо не занимать деньги, либо возвращать вовремя. А то, видите, какие неприятности случаются. – И уже было повернулись к выходу, но как будто что-то вспомнив, один из них добавил:
– Да… Вот еще что… Если, Боже сохрани, какие-то у вас претензии или вопросы возникнут к Марине Владимировне, то лучше бы вам не высказывать их ей никогда. Это так… в качестве совета на будущее. Будьте здоровы!
Виталий Петрович рухнул в кресло, долго сидел неподвижно… Потом выпил пару рюмок коньяка… И лишь спустя полтора часа после ухода визитеров смог приступить к работе.
Отношения Риты и Алексея становились все ближе. Они ежедневно созванивались и довольно часто встречались. Алексей, как правило, днем бывал занят. Зато вечерами они нередко выбирались в ресторан, на концерт или в кино. Любовные свидания проходили теперь уже в отремонтированной квартире Алексея, но оба они вспоминали почему-то незавидную пятиэтажку… Там все-таки было необыкновенно… Там им удалось испытать счастье быть одним целым. Единственный раз, пожалуй… И все остальные разы стремились они к этому прекрасному состоянию. Но никак не удавалось им вновь его ощутить. Впрочем, у них и так все было хорошо. Полет… Одновременная разрядка… Восторг от соприкосновения, от взаимопроникновения, от растворения друг в друге… Но такого острого приступа любви, как там… Нет, пожалуй, больше никогда! Песня ли тому способствовала, гитара ли, а может, свечи, а может, волну вселенской любви смогли поймать они тогда или попасть в поток космического наслаждения… Кто знает? Она как-то заикнулась про ту квартиру. Алексей с готовностью откликнулся, но друг как раз в тот момент находился дома. А потом еще раз звонили, и опять попали на него. Короче, не удалось повторить то ощущение.
После истории с деньгами, в которую попала Ритина мама, Алексей запросто купил Рите квартиру. Просто подарил на 8 Марта. Для него была недосягаема мысль о том, что нужно долгие годы копить деньги, собирать по крупицам, складывать, откладывать, отказывать себе в чем-то, экономить… Раз Рита нуждается в квартире – да не вопрос! Будет тебе квартира!
Рита даже и не предполагала такого подарка. Никогда от него ни намека, ни вопроса, ничего… Он привез ее в новый дом, неподалеку, кстати, от их с мамой района, и распахнул перед ней двери ее нового жилища. И пусть там были пока только одни стены, тем не менее это была прекрасная двушка с большой кухней и лоджией.
Рита не знала, как и реагировать. С одной стороны, радость неимоверная! Еще бы: сбылась их с мамой мечта! С другой стороны, непонятно, как вести себя дальше с Алексеем. Не привязывает ли он ее таким образом к себе! Она-то, понятное дело, и так к нему привязана, безо всякой квартиры. Но теперь ведь получается, что она обязана ему. Тем более что он – человек женатый. А что это значит? А это значит, что он покупает таким образом себе любовницу. А это значит, что если ей когда-то, не сейчас, захочется встречаться с другим мужчиной и, что вполне нормально, придет время создавать семью, то Алексей вправе потребовать квартиру назад.
Это что ж получается? Золотая клетка? Слышала она несколько подобных историй, когда состоятельные мужчины подобным образом гарантировали себе внимание любовниц. И как те мучались меж двух огней – метались от чувства благодарности за решение жилищного вопроса к чувству острой зависимости и несвободы.
У Риты хватило ума высказать все это вслух. Потому что просто отказаться от квартиры без объяснений не получилось бы. А принять – означало бы обречь себя на пожизненную кабалу. И то, и другое было неприемлемо. Поэтому Рита решила выплеснуть все свои сомнения на ошеломленного Алексея.
Тот ожидал чего угодно – восторга, cлез благодарности, подобострастных взглядов, хлопков в ладоши… Только не такого взвешенного анализа возможного развития их отношений в связи с появлением квартиры, который он услышал от Риты.
Он вынужден был признать про себя ее абсолютную правоту. Естественно, он привязывал ее таким образом к себе. Понятно, что он давал себе право таким образом контролировать ее личную жизнь. Не вызывало сомнений, что он и мысли не допускал о появлении каких-либо мужчин на этой территории. Конечно, он гарантировал таким образом себе любимую женщину.
Но он не мог позволить себе согласиться с этим во всеуслышание. И уже не мог отступиться от своего подарка.
– Рита, поверь, я дарю тебе эту квартиру совершенно бескорыстно, – говорил он абсолютно неискренне. Врал себе. Врал ей.
– Алексей! Я понимаю, тебе непросто сейчас. Но я совершенно не обижусь, если ты передумаешь. Квартиру ведь можно продать, еще и заработав на этом. Зато мы сохраним наши отношения искренними и свободными. Никто ни от кого не зависит. Встречаемся, потому что оба хотим этого, а не потому, что кто-то за что-то кому-то обязан.
– Рита, Рита, – он грустно покачал головой, – как же ты права. Я хотел бы видеть тебя рядом все время. И квартира – это, конечно, пусть не стопроцентная, но хоть какая-то гарантия. Я не собираюсь разводиться со своей женой, но и тебя терять я не намерен! Слышишь, я не хочу тебя терять!
– А ты и не теряешь! Разве мы не вместе?! К чему этот разговор?
– Давай сделаем так: квартира эта твоя! Безо всяких условий! Я не отказываюсь от своих решений. А чтобы ты не волновалась, подпишем у нотариуса бумагу.
– Какую бумагу?
– Ну составят мои юристы. Что я ни при каких обстоятельствах не в праве… Ну и все такое прочее… Тем более что все документы мы оформим на тебя. Так ты согласна?
– Да… Так… Согласна! Спасибо!
И все-таки после этого подарка отношения изменились. Нет, их по-прежнему тянуло друг к другу, но оба все время помнили об этой квартире: он – что так запросто был разоблачен в своих намерениях, она – что оказалась умнее, чем он предполагал.
Получается, что оба проиграли в этом споре. А и действительно, выиграть-то невозможно. Недаром говорят, что в споре нет победителей. Рите раньше эта фраза казалась недосягаемой. Как это невозможно? Вот, пожалуйста, результат налицо! Ан нет! Что из того, что она победила?! Что она приобрела? Чувство превосходства? Чувство собственной важности? Логические умозаключения ее продвинутого ума? Кому от этого радость? Ну да, она теперь обладатель квартиры! А он? Он же совершенно другое видел в этой покупке. Он деньги от семьи оторвал, он какие-то свои интересы ущемил. Ради чего? Ну да, можно сейчас прикрыться высокими словами: ради любимой женщины, во имя ее благосостояния… Это будет и правильно, и неправильно. Потому что, кроме заботы о ее благополучии, есть у него и собственная корысть. Была, по крайней мере. А теперь нет. И он об этом все время помнит. С какой дури квартирами разбрасываться? Деньги бешеные швырять непонятно на что? И свербит его эта мысль, и раздражает, и потихоньку отравляет его чувства… Какая уж тут победа?
Когда Рита сказала Алексею эту фразу, ну про спор, он сделал недоуменные глаза:
– Как это невозможно выиграть? Я почти все время выигрываю. Иначе как бы я в жизни продвинулся?
Она ему напомнила про квартиру. Он сразу сник, хотя и пытался возразить, мол:
– Да мы ведь и не спорили, – но больше ничего не сказал.
– И еще… в той ситуации… помнишь, с мамой? Ну с приятелем этим ее, Виталием Петровичем?
– А! Когда мои ребята бабки забрали? Конечно, помню!
– Думаешь, закончен разговор?
– Ну в этом-то я уверен на сто процентов.
– А я почему-то не уверена. Мне кажется, он настолько унижен и уязвлен, этот ее приятель, что не смирится, не успокоится.
– Даже не бери в голову! Не рыпнется он больше. А если рыпнется, объясним еще раз. К чему ты вспомнила?
– Да все к тому, что вроде бы и победили, а какой ценой? Ценой унижения и оскорбления? Не получается наслаждаться победой, ощущая это. Не согласен?
– Абсолютно несогласен! Лично я побеждал, побеждаю и намерен побеждать впредь! И вообще, оставь свое философствование! Расскажи лучше, как ты меня любишь. – И беседа плавно перетекла в иное русло, и разговор этот забылся.
… Но, как выяснилось позже, Рита оказалась права. К сожалению ли, к счастью? Понять невозможно.
Виталий Петрович не просто болезненно переживал незаконный отъем денег, как он это называл про себя. Он счел всю эту ситуацию настолько унизительной, оскорбительной и возмутительно несправедливой, что смириться не мог с ней, не хотел и не стремился. Конечно, он был человеком здравым и понимал, что лезть на рожон после тех предупреждений неправильно. Он решил выждать – это первое. И определиться, кто есть кто – это второе. Или, наоборот, сначала определиться, а потом выждать… Не важно. Важно было следующее. Он попросил кое-кого из своих знакомых выяснить обстановку. Ему доложили следующее: Марина Владимировна – это разведенная женщина, не замеченная ни в какой-либо связи с сильными мира сего. А вот ее дочь Маргарита…
Тут следовала многозначительная пауза, вздох… Голос понижался до шепота и только потом произносилось имя Алексея Георгиевича. Да… с таким покровителем, действительно, многие проблемы разрешимы.
Виталий Петрович заметно приуныл, сник, в какой-то момент даже готов был смириться со своей участью «невинно пострадавшего»… Пока не услышал про гибель Алексея Георгиевича. Человеком тот был известным, поэтому и пресса, и телевидение охотно комментировали подробности трагической кончины столь заметной фигуры.
Вот теперь наконец-то настал звездный час Виталия Петровича! Вот сейчас-то он развернется, он вернет себе и деньги, и чувство собственного достоинства, которое было не просто потеряно, а практически задавлено и растоптано…
Он разберется с этой Мариной. Кто теперь ее защитит? Кому она нужна? Тогда понятно, кто ее прикрывал. Да и то благодаря дочери. А что она из себя представляет сама по себе? Да ничего! Пустое место! Ладно, пусть десятка ее! Даже пятнашка. Бог с ней! А все остальное? Вернет как миленькая!
И Виталий Петрович безо всяких сомнений, без малейших колебаний набрал номер домашнего телефона Марины.
– Слышь, Марин! Значит, так. Пятнадцать штук чтоб вернула мне!
– Что? Как? Какие пятнадцать штук?
– Я говорю, деньги мне чтоб вернула! И без глупостей!
– Ты о чем? – Марина сначала не могла узнать собеседника, а когда узнала, была ошеломлена и наглостью приятеля и тем, что вопрос с деньгами вновь поднимается. Она-то была уверена, что проблема решена окончательно, а тут вдруг какие-то претензии. – Мы же … вы же …
– Так, я не пререкаться тебе позвонил, а определить время. Запоминай: ровно через неделю я заеду к тебе. Чтоб все бабки были на месте! Поняла? Если я непонятно объясняю, то придут люди, которые объяснят лучше! И повторяю – не делай глупостей! А то потом костей не соберешь!
Она не могла ничего ответить. Просто хватала ртом воздух, как рыба без воды, и слушала короткие гудки, не в силах даже повесить трубку.
Марина не просто заволновалась. Она заметалась. От телефона к записной книжке, от спальни к кухне, от стакана воды к аптечке, от аптечки – опять к телефону. Руки дрожали, мысли путались. Она никак не могла отыскать нужных ей номеров, психовала, плакала, сморкалась, откашливалась…
Потом заставила себя сесть, взять в руки блокнот с записями, перелистать его. Потом в ящике стола взяла стопку визиток, пересмотрела их, нашла имя Максимова, дрожащими руками набрала номер.
Он ответил сразу, но говорить не мог, был занят, обещал перезвонить.
То время, пока она ждала его звонка, превратилось в нечто ужасное. Какие только мысли не проносились в эти минуты в ее голове. И что он ее не помнит, а если и помнит, то помочь не сможет. И что он вообще не перезвонит никогда, потому что она ему не нужна абсолютно. И что он теперь занимается совсем другим делом. И еще много чего подобного успела она передумать…
Он позвонил через тридцать пять минут. Извинился, спросил в чем дело. Марина буквально разрыдалась в трубку, и единственные несколько слов, что Максимов понял из ее рассказа, были следующие: помните… десять тысяч… он опять… тридцать тысяч… а у меня только три… а я никак… а почему же… а что же теперь… а помните… вы говорили, а он снова пятнадцать тысяч… а где же я их… а как же быть…
Максимов был у Марины Владимировны через час. Еще раз выслушал ее рассказ. Уточнил адрес Виталия Петровича, сказал:
– Думаю, что смогу вам помочь. Успокойтесь, пожалуйста!
Она каким-то совершенно чудесным образом успокоилась при этих его словах, хотя, как правило, слова типа: «Успокойся! Не волнуйся! Не бери в голову!» только выводили ее из себя и уж никак не приближали к желанному покою. А в этот раз она моментально поверила в то, что все будет нормально, что ее оставят в покое и что ей и вправду не о чем беспокоиться.
Схема прихода интеллигентного вида мужчин в офис Виталия Петровича спустя год повторилась в точности до деталей. Так же уверенно, как к себе домой, зашли два человека в кабинет. Так же молча сели. По-прежнему ошеломленно смотрел на них Виталий Петрович. Только ужас был намного сильнее, чем в прошлый раз. Тогда он еще не знал, кто, что и зачем. А неизвестность, как говорят, это все-таки надежда. А сейчас он прекрасно все понял, кто, что и зачем. Только недоумевал почему? В его представлении никак не прорисовывался этот вариант. Он искренне считал, что некому теперь и незачем вступаться за какую-то там Марину… А выходит, неправ он. Неужели опять неприятности?
Разговор на этот раз шел в совершенно другом тоне:
– Мы тебя предупреждали?
– Да все нормально, ребята! Никаких проблем! Мы сами разберемся.
– Это тебе только так кажется, что у тебя нет проблем.
– Ладно, мужики, – Виталий Петрович пытался свести разговор если не к панибратству, то хотя бы к более-менее спокойному тону, – давайте спокойно разойдемся.
Они, казалось, не слышали его, а говорили свой, заранее заготовленный текст:
– Ты что предпочитаешь: стать инвалидом, калекой или уродом?
– А какая разница между инвалидом и калекой? – пытался пошутить Виталий Петрович.
Шутка явно не удалась. Потому что ответ прозвучал жестко и совсем не весело.
– Инвалидом можно стать по зрению, по слуху… Калека – это уже увечье. Можно остаться без руки, без ноги… Ну а уродство…
– Так, я все понял, – прервал Виталий Петрович. – А нельзя как-то иначе решить вопрос?
– Иначе, видимо, нельзя. Мы вас предупреждали, чтобы вы оставили Марину Владимировну в покое?
– Ну… да…
– Вы почему-то проигнорировали. Теперь у вас есть ровно минута, чтобы самому решить свою участь. Итак… Время пошло.
– Подождите, подождите, вы что, серьезно?
– Что вы имеете в виду?
– Ну… собираетесь меня покалечить?
– А у вас есть сомнения на этот счет? По-моему, мы однажды уже доказали свою состоятельность…
– Да, несомненно… Господа, предлагаю решить вопрос как-то по-другому.
– Это как?
– Ну… давайте я принесу свои извинения Марине Владимировне.
– И что?
– Ну и расстанемся на этом.
– Извинения вы принесете по-любому. Но этого явно недостаточно.
– Что еще?
– Возможно, некая сумма в твердой валюте будет способствовать разрешению конфликта.
– Господа, по-моему, в прошлый раз я сполна удовлетворил ваши финансовые претензии…
– Да, но нарушили моральные. Впрочем, мы и так уже довольно долго препираемся. Не хотите, воля ваша…
И на этих словах один из сидящих вызвал по рации своего помощника, находящегося, по-видимому, за дверью. Поскольку человек появился в кабинете в ту же секунду. Огромного роста человек. Он не был ни полным, ни толстым… Он являл собой образ идеально сложенного и умело тренированного спортсмена с развитой мускулатурой, сильной спиной, мощной шеей и абсолютно бесстрастным выражением лица.
При виде этого амбала у Виталия Петровича отпала всякая охота к препирательству. Он вдруг понял про себя очень неприятную вещь, а именно, что он – трус. Да, да, банальный, примитивный трус. Ему поистине страшно. Вот здесь, в своем кабинете, в своем офисе, в окружении своих сотрудников, которые, впрочем, абсолютно ничем ему не помогли в этой ситуации, он понял, что беспомощен, малодушен и слаб. И что предательская дрожь в коленях, холодный пот липких ладоней и заикающийся лепет заплетающегося языка – это истинные спутники того страха, который полностью парализует его волю, ум, способность к сопротивлению и толкает его на полную капитуляцию перед сидящими здесь людьми.
Нет, можно, конечно, назвать это осторожностью, здравым смыслом и прочими хорошими словами, но это все вслух. А про себя он прекрасно осознал: он боится. Элементарно, примитивно боится.
Виталий Петрович молча встал, подошел к сейфу, вынул деньги, бросил на стол. Амбал пересчитал. Семь тысяч долларов.
Интеллигентные с виду люди удовлетворенно поднялись, молча покинули кабинет…
Виталий Петрович и без предупреждения понял, что третьего раза не будет. Спасибо, что избавили от необходимости публичного покаяния. Он на удивление просто принял решение позвонить Марине:
– Я был не прав. Приношу свои извинения.
Потрясенная Марина на другом конце провода не успела ничего ответить, как прозвучали короткие гудки. Для него было не столь уж важно, ответит она или нет. Главное, она услышала.
Затем Виталий Петрович решил уволить начальника службы безопасности, а заодно и секретаря. Но быстро передумал. Если уж он – сам руководитель – в штаны наложил, то чего ждать от женщины-секретаря? Да и от той же охраны?! С такими удостоверениями, как у этих ребят, никакая служба безопасности не спасет. Он просто вынужден был признать себя побежденным. Очень непростое признание для мужчины… Пожалуй, одно из самых непростых…
Это настроение надо было чем-то перебить. Он набрал номер близкого друга:
– Слышь, Димон, настроение поганое…
– А что такое?
– Да на работе неприятности. Может, в баньку сходим, расслабимся? А? Ты как?
– Не вопрос! Хоть на сегодня закажу!
– Давай, правда, сегодня, часов на шесть вечера. Сможешь?
– Конечно!
– Только по полной программе – с выпивкой, с девочками… Как положено!
– Ну это понятно! Будет сделано! До встречи!
– Я к вам с отчетом. Можно?
Сергей Максимович зашел к Марине Владимировне не вдруг. Он предварительно предупредил о своем визите, и она ждала его с волнением.
– Конечно, заходите!
– Разрешите доложить обстановку? – он говорил по-военному четко, стоя навытяжку, но в глазах плясали веселые человечки, и улыбка готова была вот-вот появиться на лице. Марина приняла предложенную игру:
– Обстановку доложить разрешаю. Но только за столом. На этот раз отказ не принимается.
– Так и быть! Приглашайте!
Они уселись пить чай.
…Когда спустя какое-то время Рита, открыв дверь своим ключом, вошла в квартиру, первое, что ее поразило, это довольно оживленный разговор мамы с каким-то мужчиной. Она еще никого не увидела, поскольку звуки доносились из кухни, но беседа ее заинтересовала. Нет, она вовсе не собиралась подслушивать, однако пока снимала пальто, переобувалась, разбирала покупки, невольно стала свидетельницей довольно странного диалога.
Речь на кухне шла о музыке. Причем произносились имена таких исполнителей, о которых Рита, естественно, слышала, но интереса к которым никак не подозревала у своей матери. Имена Сары Брайтман, Хосе Карераса, Эммы Шаплин из уст Марины Владимировны казались ей чем-то нереальным.
Потом мужчина заговорил о скором концерте Сезарии Эворе в Москве. И на этом моменте Рита вошла на кухню. Картина перед ней открылась весьма приятная: на столе было все, что можно было изъять из холодильника. Откуда-то взялся даже коньяк. Мама сидела расслабленная, мужчина скинул пиджак, ослабил галстук. Они выпивали, закусывали, беседовали… Но не это было главное. Рита почувствовала в их разговоре нечто… Не светский диалог, не элементарный акт вежливости, не обычное гостеприимство, нет. Что-то иное.
Мамин взгляд… Рита никогда не видела у нее таких глаз. Так смотрят не на собеседника. Так на мужчину смотрят. А у мужчины Риту поразила поза: как-то по-домашнему очень, почти по-хозяйски чувствовал он себя здесь.
Рита поздоровалась. Ей вроде бы обрадовались. Как будто бы предложили присоединиться… Но она, почувствовав себя лишней, благоразумно ушла в свою комнату.
Спустя еще полчаса, наверное, мама, проводив гостя, зашла к Рите и со счастливейшим выражением лица принялась рассказывать о том, как перед ней извинился Виталий Петрович, как Максимов принес ей деньги.
– Какие деньги? – удивилась Рита.
– Да я и сама не поняла сначала. А потом, когда поняла, стала сопротивляться. Но Максимов смог убедить меня взять две тысячи долларов.
– Сколько?!
– Вот и я говорю, почему так много? За что?
– Ну?
– А оказалось, что всем досталось: мне две, а им – пять.
– Кому им-то?
– Ну самому Максимову и тем, кто с ним работает.
– А тебе-то за что? – по-прежнему недоумевала Рита.
– Говорит, моральная компенсация…
– Вот это да!
– Нам с тобой как раз не хватало на кухню в новой квартире. Вот повезло-то! И вообще, знаешь, этот Максимов оказался таким интересным мужчиной. На концерт меня пригласил. Общие взгляды на мир у нас с ним обнаружились…
И что-то еще, что-то еще говорила мама. Рита прекрасно понимала, что мать сейчас нуждается не столько в собеседнике, сколько в слушателе. Ей надо выговорить свое счастливое ощущение момента, ей надо выплеснуть то радостное состояние, которое случается с ней так редко и которое сейчас так переполняет ее…
Они ехали с Алексеем к нему на квартиру. Предаваться любви, или заниматься любовью. Они никак интимный процесс между собой не определяли, не давали ему названия. Просто им обоим было ясно, что если они едут в ту квартиру, то понятно зачем.
Но что-то в этот раз настроение было совсем неромантическое. Алексей сам был за рулем, постоянно ведя при этом телефонные переговоры. Опять же в резком тоне, на повышенных нотах…
Рита сникла, погрустнела. Она так соскучилась по нему, так хотела прижаться, отдохнуть в его объятиях… Представляла, какое удовольствие может им обоим доставить эта встреча. Она везла с собой какое-то новое ароматическое масло для ванны. Аннотация обещала эротическое настроение и интимное блаженство… Кроме этого Рита задумала еще один сюрприз. Купила в секс-салоне возбуждающее средство, которое при правильном нанесении на определенные места должно помочь в достижении небывалого наслаждения… Ей хотелось испытать новые ощущения. Ей хотелось порадовать своего любимого эротическими новинками. Ей хотелось расслабить его, расслабиться самой… Но что-то не стыковалось в их настроении. Бесконечные звонки нервировали ее, раздражали, убивали все ее сексуальные порывы. Он, похоже, не замечая ее расстроенного состояния, резко вел автомобиль, постоянно орал в трубку, позволял себе нецензурные высказывания и никак не мог закончить эти напряженные переговоры.
На светофоре к машине подошли цыганские дети, и Рита содрогнулась при виде босых ног, грязных лиц и, как ей показалось, синяков на сгибах рук. Их что, наркотиками накачивают? Не может быть! Дети бегали от одной машины к другой, протягивали руки, сопели носами, произносили какие-то заученные фразы про хлебушек, про копеечку, а Рита все пыталась рассмотреть руки, вены, но окна были затемнены, а дети не стояли на месте…
«Да нет, наверное, показалось», – успокаивала она сама себя и, достав из сумки какие-то деньги, положила их в чью-то грязную ладонь. Тут же подбежали другие дети, что-то гомоня, протягивая руки… Но машина уже тронулась.
Алексей наконец-то закончил разговор. Рита уже было вздохнула с облегчением, но он заорал опять. Теперь уже на нее:
– Ты что, совсем обалдела? Ты кому подаешь?!
– Так дети же!
– Дети! – голос его звучал с издевкой. – Да эти дети богаче тебя! Дурят народ, как хотят, разводят, как нечего делать, а ты: «дети»!
– Леш! Ты почему кричишь на меня?
– Да потому что хватит быть дурой! Хватит быть лохом! Ты что, правда, не понимаешь?!
– Леш, тебе что, десяти рублей жалко?
– Дура ты, дура! Мне тебя жалко, что ты такая глупая!
У Риты навернулись слезы. Она полезла в сумку за платком. Алексей слезы ненавидел. Он давно запретил себе реагировать на проявление человеческой слабости. При его работе, если он будет на это реагировать, никакого успеха не достичь. Тут пожалеешь, там пощадишь, здесь дашь слабину, там хватку ослабишь – и что получится? Какая работа?! Поэтому слезы его нисколько не трогали, а только раздражали и еще больше выводили из себя.
Рита знала это. Но она же не робот, не машина какая. Она не может себе запретить чувствовать. Она живая и поэтому реагирует на жизнь так, как реагирует. Смеется, грустит, плачет, волнуется, скучает, улыбается…
Вот и сейчас не сдержалась, захлюпала носом. Алексей понял, что перегнул с этими дурацкими цыганами. И дались они ему! Понятное дело, что психовал он по своим причинам, но вылилась эта нервность на Риту. Как обычно, впрочем. Он ведь себя особенно не сдерживал. Еще чего не хватало! Если бы он постоянно держался ровно, то его давно бы уже разорвало изнутри!
Он вспомнил, как несколько лет назад они с женой отдыхали в санатории. И потащила его супруга тогда к психоневрологу или к невропатологу. Он вечно в этих врачах путается. Но не важно, как врач назывался, важно, что сказал. А сказал он следующее. На жалобу супруги, мол, совсем Алексей Георгиевич разболтался, не дает себе никакого труда следить за своим настроением, речью, поведением, врач ответил:
– А вы что хотите, чтобы у вашего мужа инфаркт случился?
– Нет, конечно! А при чем здесь инфаркт?
– А при том, что если человек не выражает свой гнев, если он постоянно сам себя подавляет, если он заставляет себя сдерживать эмоции, то ничего хорошего не будет!
– То есть как? – удивилась тогда жена.
– А так. Прокричался, выговорился, – значит, снял напряжение. Пусть лучше таким образом, чем через сердечно-сосудистые проблемы.
Супруга удивленно округлила глаза, а врач продолжал:
– Другое дело, как жить, чтобы гнев не возникал! Чтобы злость не рождалась в человеке! Как правильно воспринимать происходящее, чтобы не распаляться по поводу и без! Это уже вопросы совершенно другого характера.
Она-то ожидала от врача совершенно другого ответа и, прежде всего, поддержки своей точки зрения, что, да, необходимо держать себя в руках, учиться спокойно реагировать на жизнь, щадить своих близких, быть с ними ровнее, мягче…
И она переспросила:
– То есть вы считаете нормальным, когда человек по делу и без дела повышает голос, позволяет себе грубость, резкость, может хлопнуть дверью в сердцах, оскорбить?!
– Нет, конечно, нормального в этом мало. Мы подлечим его. Но с другой стороны, если возникает гнев или злость, то лучше пусть так. Пусть напряжение выходит через крик, через разбитую посуду, еще через что-то… Поверьте, это лучше, чем летальный исход от инсульта или инфаркта.
– А как же все это выносить нам, близким людям?
– Это уже другой вопрос! И к вашему мужу он не имеет никакого отношения. Применительно к нему я бы сформулировал задачу таким образом: здесь нужна работа над собой, глубинное осознание самого себя и своего предназначения в этом мире… Но мы сейчас не об этом. Я назначу Алексею Георгиевичу кое-какие успокаивающие процедуры. Обязательно витамины. И вот эти капли плюс таблетки, – он выписал рецепт, – которые надо принимать месячными курсами два раза в год.
Он серьезно посмотрел на собеседницу.
– А кричать пусть кричит. Не запрещайте. Не препятствуйте. Просто воспринимайте это как лечебную процедуру.
Ошеломленная супруга, помнится, долго не могла прийти в себя после такого визита к доктору. А Алексей Георгиевич очень даже оценил мнение врача, то ли психоневролога, то ли невропатолога. Не важно. Премию ему дал. Пришел в конце лечения, действительно, несколько успокоенный процедурами, умиротворенный отдыхом, и положил конверт на стол. Он вообще-то нежадный мужик. И чего, правда, завелся из-за десятки?! Аж самому противно!
Ну как теперь загладить вину? Как спасти ситуацию? И Рите настроение испортил, и само свидание под сомнение поставил. Ему-то что?! Он всегда готов. Его мужской потенциал никогда не ослабевал – ни проблемы ему нипочем, ни выпивка, ни усталость. Снижение потенции он замечал только при простудных заболеваниях, когда приходилось пить антибиотики или другие какие-то препараты, а так – нет, всегда полный вперед! А вот Рите, он знал это прекрасно, необходима прелюдия, романтическая беседа, соответствующая подготовка, настрой определенный.
Ему всегда удавалось этот настрой создать. Ему всегда удавалось должным образом подготовить ее к процессу. Но, видимо, не в этот раз!
Во-первых, она была расстроена напрочь, а во-вторых, ему самому не хотелось прилагать никаких усилий ни на уговоры, ни на примирения. Слишком устал он. Слишком раздражен бесконечными разборками. Слишком перегружен он проблемами…
И поэтому он взял ее грубо, без церемоний, без ласк… Она не сопротивлялась, не плакала, не удивлялась… Просто в какой-то момент он остановился. Сам. Что называется, на полуслове. Он увидел ее глаза. Они были другими. Обычно во время любовного акта Алексей, невзирая на, казалось бы, полную расслабленность, все же контролировал состояние Риты. Да, он и глаза прикрывал, и отключался практически полностью… Но тем не менее не до конца.
Дело в том, что в его жизни случилась раз история, когда он, не рассчитав свои силы, слишком сильно обнял девушку. Она начала задыхаться, а он не сразу это увидел. Ох и намучился с ней тогда Алексей. Даже в больницу возил. Но все обошлось. С тех пор он не позволял себе тотального расслабления, держа ситуацию под контролем.
С Ритой он, правда, отдыхал по-настоящему. Поэтому контроль, если и был, то эпизодический, чтобы осознавать, что оба живы, дышат, что никто не потерял сознание и не упал в обморок.
Так вот. Обычно Рита была настолько вовлечена в любовный процесс, что даже лицо ее менялось. Оно было расслаблено-умиротворенным, счастливым, безвольным. Глаза, как правило, закрыты. Но даже если и открыты изредка, то взгляд блуждал, не фиксируясь ни на чем. Она явно парила в состоянии наслаждения.
А в этот раз он увидел ее глаза. Жесткий, прямой, холодный взгляд. И он не смог дальше. Остановился. Он понял, что она не хочет его. Так не хочет. Он, конечно, может ее заставить, но он желает, чтобы она его хотела. Ему хотелось гибкости ее движений, блаженной полуулыбки, горячих ладоней… Ему нужны ее порывистые объятия, бесстыдный шепот, сбившееся дыхание… Ему необходим трепет ее тела, испарина между грудей и бесконечное «еще! еще! еще!», от которого он просто сходил с ума…
А вместо этого – жесткий взгляд, негнущаяся спина, холодные пальцы и сжатые губы.
Да что он творит сегодня?! Рита отстранилась от него, молча прошла в ванную, включила воду. Хотела расплакаться, потом передумала. Что толку? Слезами здесь не поможешь. А ситуацию надо спасать.
Плохо Алексею. Чувствует она, что плохо. И пусть не ее это дело, но она любит его, и не стоит ей на него обижаться, и не надо усугублять и без того непростую картину их отношений.
Она отмерила нужное количество капель ароматического средства, легла в ванну, позвала тихо:
– Леш, иди сюда.
Он услышал. Пришел. Лег к ней в воду. На сей раз он был не просто ласков. Он источал нежность всем своим существом. Он целовал пальцы ее ног. Он гладил ее волосы. Он шептал извинения так искренне и страстно, что она не могла долго сопротивляться. Да, честно говоря, и не хотела…
…Видимо, ароматическая ванна сделала свое дело. Потом удался и второй сюрприз – с эротической новинкой. Вполне даже удался! Вечер выровнялся, выправился… Вечер был спасен.
Однако никогда уже Рита не могла забыть его звериный оскал и маниакальность насильственного порыва. А ему до сих пор в долгие часы бессонницы являлись ее полные осуждения глаза. Глаза, в которых не было желания.
…Как-то незаметно, очень постепенно, мягко и незатейливо, но отношения Марины с Максимовым начали развиваться. Сначала он у нее побывал в гостях. Потом они попали на концерт. Затем начали созваниваться. И если поначалу для звонков они искали какую-то причину – поблагодарить, справиться о новых выступлениях любимых артистов, снова поблагодарить, – то со временем звонки превратились в каждодневную процедуру. Они болтали, как подростки, подолгу, с упоением, с интересом. Иногда Марина ловила себя на мысли, что она ведет себя как девчонка: ждет звонка, бежит к телефону сломя голову, переживает, если по каким-то причинам общения не случилось. Не хватает еще поцелуев в подъезде и записочек в двери. А так – ну полная иллюзия подросткового возраста. Хотя теперь уже записочки полноценно заменены ЭСЭМЭС-ками, а что до поцелуев, то не все ли равно – в подъезде, в автомобиле или в каком другом месте… Просто если уж мысль дошла до поцелуев, значит, понятно: он ей нравится, она его хочет и, похоже даже, что она влюбилась.
Ну как тут не поверить классику, что «любви все возрасты покорны». Недаром же она себя сравнивает даже не со своей двадцатичетырехлетней дочерью, а с пятнадцатилетней пацанкой.
Марина вспомнила свою первую любовь, хулиганистого Витьку из соседнего двора, с которым у нее случился первый в ее жизни роман, и поняла, что ничего не изменилось, что проявления влюбленности абсолютно те же, что тогда – почти в детстве, что сейчас – в самой настоящей зрелости. И хотя ничего серьезней звонков в их отношениях с Максимовым пока не было, Марина чувствовала: этот мужчина сможет завладеть ее сердцем. А судя по тому, что инициатором звонков был, как правило, он, Марина позволяла себе надеяться на взаимность.
Отношения с супругой у Максимова разладились давно. Года три, а то и четыре жили они под одной крышей, но совершенно порознь. В трехкомнатной квартире у каждого члена семьи было по комнате. Самая большая – у Максимова, средняя – у сына, двадцатисемилетнего оболтуса Дмитрия, и маленькая – у жены Людмилы. Не такая уж она, впрочем, маленькая и была. Четырнадцать метров плюс лоджия. Так что никто себя не считал ни обиженным, ни притесненным. Кухня, понятное дело, одна на всех, так же как и ванная, и стиральная машина, и плита, и холодильник. Бывало, что и ужинали вместе, но это, скорее, было исключение, чем правило. У каждого – своя жизнь, свой режим. У каждого замки в дверях, как в коммуналке…
Когда Максимов задумывался над своей семейной ситуацией, она казалась ему ужасной. Хотя, с другой стороны, все привыкли. А какой выход? Разменяться на три квартиры – нереально. Купить каждому по отдельному жилью – таких средств пока не было. Вот и приходилось жить по-соседски в ожидании лучших времен.
Максимов во времена работы у Алексея Георгиевича получал зарплату более чем приличную. Он смог купить себе хороший автомобиль и начинал собирать деньги на отдельную квартиру. Подумывал и о кредите. Однако с трагической гибелью шефа ситуация резко изменилась. Работать-то он смог устроиться в другое охранное агентство, где и заработки были стабильные, и отношения с руководством неплохие, но взять кредит он уже не решался. Никакой уверенности в завтрашнем дне у него не было. Вон что случилось с боссом… Какая уж тут уверенность?! А какой мужик был! Напористый, сильный, волевой, беспощадный! И удачливый! И все равно в какой-то момент не повезло. Хотя, если честно, большие сомнения были у Максимова в отношении гибели Алексея Георгиевича. Слишком уж умен, чтобы допустить оплошность! Слишком изворотлив, чтобы позволить себе попасться в чью-то ловушку. Слишком везуч, чтобы на пике жизненного успеха уйти навсегда. Но сомнения свои Максимов держал при себе, не решаясь делиться ими ни с бывшими сослуживцами, ни с друзьями, ни со следователем, который вел уголовное дело.
Прошло уже больше полугода. Интерес к этому вопросу пропадал, и Максимов все реже и реже вспоминал о прошлой работе.
А что касается сына, то Дмитрием своим он был крайне недоволен. Да и чем гордиться-то?! Единственный ребенок, а до ума, как говорится, они с женой его так и не довели. Высшее образование он, конечно, получил, но к жизни относился совершенно несерьезно. Какие-то ночные клубы, тусовки, сомнительного вида девицы, которые периодически ночевали у него в комнате… Это раздражало. Ну ладно бы только ночевали. Но они и курили, и выпивали, и громко смеялись, и подолгу занимали ванную комнату, и оставляли немытую посуду после себя на кухне.
Нет, так дальше терпеть Максимов не хотел! Не желал! Не собирался! Димка не задумывался о покупке собственного жилья. Его, видимо, и так все устраивало. Нет, от отдельной квартиры он бы не отказался, если бы ее ему подарили. Но самому решать этот вопрос не хотелось. Он прекрасно понимал, что отцу или матери (или обоим сразу) когда-нибудь надоест их коммунальное хозяйство, и они каким-то образом разрулят это дело. Его зарплаты хватало только на шмотки, рестораны и Интернет. Да, еще машину надо было содержать. Странно, но при всей своей разболтанности автомобиль Дмитрий любил и следил за ним весьма тщательно.
В общем, оболтус оболтусом, но какие-то положительные моменты были в его характере и, видимо, ему не хватало рядом умной девушки, которая бы строила свои отношения с ним, опираясь именно на лучшие его стороны. Изредка начинала появляться у него мысль о семье. Но круг его логических умозаключений замыкался очень быстро и всегда по одному и тому же сценарию. Женитьба остро поднимает вопрос с жильем, а покупка квартиры за неимением средств невозможна. Следовательно, жениться пока несвоевременно из-за невозможности создания нормальных условий проживания.
По этому кругу периодически гуляли его мысли. Однако если уж признаться честно самому себе, то вопрос заключался в отсутствии девушки, на которой хотелось бы жениться. Появись такая, и Дима, он почему-то был в этом уверен, вырвался бы из замкнутого круга и наверняка бы нашел решение.
Пока же все шло по привычной схеме. До тех пор, пока Максимов не собрал семейный совет.
– Я считаю, – начал он жестко, – что мы живем неправильно.
Супруга и сын посмотрели на него если и не с удивлением, то с явным интересом.
– Семьи у нас давно уже нет, – продолжал Максимов, – общее хозяйство мы не ведем, а сосуществование под одной крышей не чем другим, кроме как корыстью, я объяснить не могу.
– Я согласна, – подала голос жена, – а что делать?
– Вот и давайте решать, что делать. А то никакой личной жизни ни у кого из нас нет. Кроме Димы, – он осуждающе посмотрел на сына, – да и то… Разве это жизнь? Шляются всякие-разные…
– Слышь, пап, а ты что предлагаешь? – Дима предпочел не развивать тему обсуждения собственной персоны и решил задать конструктивный вопрос.
– Я предлагаю вполне рациональное решение вопроса. Единственное, что требуется, – это участие всех троих. Один я не потяну. А поскольку заинтересованы все, то будьте любезны…
– Ну и что ты думаешь? – почти в один голос воскликнули сын и супруга.
– Я предлагаю следующее: мы продаем эту квартиру. Деньги делим поровну на троих. Потом каждый добавляет сколько считает нужным и приобретает себе отдельное жилье.
– А что, это неплохой вариант, – Дмитрий, к удивлению Максимова, не просто оживился, а воспринял разговор вдумчиво и серьезно. – Сколько нужно добавлять на однокомнатную?
– Ну это смотря какая площадь, смотря в каком районе… Думаю, тысяч пятнадцать.
– А ведь это вполне реально, – откликнулась супруга. – Сейчас, я слышала, кредиты дают запросто. Почему бы не попробовать?!
– Вот и давайте займемся, – подытожил Максимов, – вы оба собираете деньги. Займете, найдете, заработаете, кредиты возьмете – дело ваше. А у меня, честно говоря, такая сумма есть. Думаю, мне даже на скромную двухкомнатную хватит. Так что поскольку поисками средств я не озадачен, то буду подбирать фирму, которая нас расселит. Единственное, что от вас потребуется, это выбрать себе по квартире. Можете, кстати, обратить внимание на вторичное жилье. Во-первых, оно подешевле нового. А во-вторых, не требует срочного ремонта. Можно сразу переезжать, а потом, со временем, отремонтировать.
На том и порешили. Максимов очень удивился столь живой реакции своих домашних на это предложение. Думал, они начнут канючить, плакаться, что денег нет, просить помочь с финансами, но ничего этого не случилось. Возможно, «колхоз» их всех так достал, что очень своевременным оказался разговор. А то и в самом деле никакой личной жизни.
До сих пор Максимов решал интимный вопрос одним и тем же способом, проверенным годами. Была у него подружка, с которой они, наверное, уж лет семь как встречались. Как правило, на ее территории. Как правило, один-два раза в неделю. Последние годы удалось даже вместе несколько раз отпуск провести. Обоих все устраивало. И так бы эта связь, наверное, и дальше тянулась, пока Максимову не понравилась Марина. А то, что она ему понравилась, он понял не сразу. Тогда, еще в самый первый раз, когда Максимов по заданию шефа принял участие в возвращении денег Марины, он воспринял ее именно как клиента и ничего более. А уже во второй раз что-то произошло. Что именно? Он и не понял. Ну, подумаешь, посидели за столом. Ну выпили слегка, ну поговорили. А что-то щелкнуло в нем. Что-то зацепилось.
Каждый раз это же по-разному случается. Иногда, действительно, с первого взгляда. Такого, правда, лично у него не было. Зато было совсем другое. В молодости. Прямо противоположная, можно сказать, история. Они тесно общались институтской компанией: вместе в походы, вместе на картошку. Компания была многочисленная – человек, наверное, девять-десять. Дни рождения, кинофестивали, стройотряды, вечерние посиделки в простеньких кафе или на кухнях в отсутствие родителей… Несколько лет такого плотного общения привели к образованию двух пар. И вот, гуляя на одной из свадеб, Максимов вдруг обнаружил, что сидит рядом с Милкой, танцует только с Милкой, провожает ее до дому…
Проснувшись на следующее утро, первый порыв, который он ощутил, – позвонить ей, встретиться и вместе ехать отмечать второй день свадебных мероприятий. Так, неожиданно для самого себя, он влюбился. Они потом долгое время удивлялись с Милкой: как же так? Были друзья-товарищи, встречались, общались по-приятельски, а потом вдруг раз – и любовь проснулась. Они шутили по этому поводу: «Не то что не с первого взгляда, не с первого года!» Вот ведь как бывает.
А потом играли их свадьбу. А потом родился Димка. А потом покатилась обычная жизнь, ничем не выдающаяся, не примечательная и не слишком интересная.
Максимов поделился с Мариной своей домашней историей. Рассказал, что ситуация с жилищным вопросом сдвинулась с места, и очень скоро, он надеется, все они благополучно разъедутся и заживут каждый своей жизнью. Более того, для ускорения процесса и в целях большей его привлекательности для Людмилы и Димы Максимов решил взять на себя все расходы по оплате риэлторских услуг, чем несказанно обрадовал обоих. А когда объявил, что и супруге, и сыну он готов еще помочь материально, добавив часть денег, причем безвозмездно, то дело закрутилось очень даже лихо.
Продать их квартиру не составляло никакого труда. Главная сложность – поиск трех подходящих вариантов. И если Максимов определился сразу, если Дмитрий после двух-трех просмотров тоже остановился и принял решение, то Людмила почему-то капризничала, придиралась к мелочам и выгадывала – то метро, то этаж, то вид из окна. Она прекрасно понимала, что возможность выбора отдельной квартиры вряд ли ей когда-то еще представится. Поэтому старалась совместить все запросы воедино. Но так все-таки не совсем удавалось. Если метро рядом, то дорого. Если цена вполне приемлемая, то первый этаж. А если и этаж, и вид из окна, и в отличном состоянии, то так далеко, что, считай, за городом.
Максимов и здесь принял участие. Помог взять кредит под льготный процент и на длительный срок в банке, где друг его возглавлял службу безопасности. Людмила была счастлива. Она решилась на гораздо большую сумму займа, чем предполагала изначально, и покупка желанной квартиры, в которой совпадали все необходимые требования, благополучно состоялась.
Марина вызвалась помочь Максимову в упаковке книг, вещей и прочего домашнего скарба. Тот с удовольствием принял ее помощь. А когда и Рита выразила желание поучаствовать в процессе сборов, то Максимов вообще облегченно вздохнул. Две женщины в помощь – это то, что надо. А то он не представлял, с чего браться за дело, с чего начинать. Сначала думал брать все. Потом решил наоборот: ничего старого не возьмет. Новая квартира, новая жизнь, новые вещи! Но так тоже, видимо, не получится. У него аппаратура хорошая, книг немало. Без подушек-одеял тоже не переедешь. Посуда опять же пусть на первое время, но пригодится. Все новое сразу тоже невозможно приобрести…
Они втроем собирали коробки, перевязывали книги, связывали в тюки одежду, которую надо бы отнести на выброс…
Работа кипела, дело двигалось… Марина перекладывала бумагой посуду и бокалы, Рита носилась с влажной тряпкой, протирая пыль, когда вернулся домой Дмитрий. Кое-как поздоровались, впопыхах познакомились… Но уже через полчаса, когда Максимов с Мариной пили чай на кухне, Рита с Дмитрием перебирали диски у него в комнате, обсуждали последние фильмы и болтали, как давнишние приятели.
Все уже устали, уже Марина засобиралась домой, уже такси ждало у подъезда, а Рита, похоже, не торопилась.
– Мам, ты езжай. Я побуду еще. Дима обещал меня отвезти.
– Да, Марина Владимировна, вы не беспокойтесь. Доставлю вашу дочь в полном порядке.
Марина с Максимовым переглянулись.
– Ну ладно, – согласилась Марина, – только не очень поздно. Я буду волноваться.
– Хорошо, мам!
И действительно, поволноваться Марине пришлось. Молодые люди не спешили расставаться. Долго сидели у Димы. Потом заехали поужинать в пиццерию. Потом в кинотеатр. Пока начала сеанса ждали, пока фильм смотрели, пока домой добирались, была уже глубокая ночь. И хотя Рита звонила матери, та почему-то нервничала, не спала и переживала.
Странно, но Алексей долгое время никак не мог справиться со своим волнением. Воспоминания о Рите не давали ему покоя. И что интересно, не только эмоциональный фон его был изменен. Возбуждение на физическом уровне удивляло его. Да, он и раньше легко возбуждался, представляя ее в своих объятиях. Но раньше-то он вполне полноценно мог реализовать свое желание при встрече с Ритой. Тем более что встречались они часто. Близость с ней существенно отличалась от всего того, что Алексей испытывал раньше. В его жизни случались всякие женщины. После встречи с одной из них он чувствовал себя опустошенным, с другой – обессиленным, с третьей – измотанным и усталым. Бывали случаи, когда он, наоборот, уходя от очередной девушки, ощущал подъем и готовность к очередным эротическим подвигам. Иногда раздражение переполняло его, иногда – удовлетворение. Случалась и легкая грусть. Изредка – чувство благодарности… Но никогда не вызывала близость с женщиной того опьянения, которое бывало с Ритой. С ней он испытывал одновременно нежность и расслабленность, подъем и истому, усталость и радость, утомление и удовольствие, эйфорию и восторг, безмятежность и экстаз, волнение и глубокую симпатию, желание и любовь. Одновременно!
Расставаясь с ней, он находил внутри себя гармонию, покой, довольство жизнью и … новое желание. Желание видеть ее, слышать, прикасаться, целовать, ласкать, шептать что-то ей на ушко, вдыхать аромат ее волос, упиваться близостью с ней… Оно – это желание – было всегда!
Последние же полгода он запрещал себе думать о ней. А сейчас, когда снова увидел, желание близости стало нестерпимым.
Это возбуждение не удавалось удовлетворить супружеским сексом. Оно никак не снималось актом самоудовлетворения. С другой стороны, разве снятие сексуального напряжения способно погасить внутренний огонь?! Разве порыв души возможно уравновесить примитивным сексом?! Конечно нет! Он хотел Риту. И только ее! Он мечтал о ней. Он стремился к ней всем своим существом. Он сходил с ума. Он – такой сильный, жесткий, волевой – таял, как мороженое на солнце при воспоминании о любимой. И Алексей не сдержался. Он сделал то, чего не должен был бы делать ни при каких обстоятельствах. Он нарушил правила конспирации, ставя тем самым под угрозу свою безопасность…
Он написал ей сообщение.
Рита очень удивилась. Мало того что письмо на ее телефон пришло с неизвестного ей номера. Но оно было настолько откровенным, что она долго не решалась предположить, что послал его ей новый знакомый Дима. Они, конечно, вступили в какие-то отношения, но это только пока процесс ухаживания, приглядывания друг к другу. Пока у них еще и до поцелуев-то не дошло, и вдруг такой текст: «Дорогая моя! Любимая! Желанная! Мне плохо без тебя! Я тоскую! Я очень тебя хочу! Ты – лучшее, что было у меня в жизни!»
Без подписи. Только номер телефона, по которому она безрезультатно звонила несколько дней подряд. Металлический голос что-то отвечал на незнакомом языке. Попытки ответить письменно тоже не принесли успеха. И Рита оставила эту затею. Да, сердце стучало сильнее обычного, да, воображение рисовало таинственных поклонников, однако это никак не приближало ее к разгадке секрета. Если «лучшее, что было», значит, явно не Дмитрий, потому что с ним ничего еще не было. Если вспоминать прошлые влюбленности, то все они казались далекими, давно забытыми и, честно говоря, совсем не интересными. Про Алексея не думалось – с того света писем еще никто не присылал. И она решила, что это, вероятнее всего, ошибка. Тем более что ни обращения, ни подписи… Так и есть, ошиблись. Приятно, конечно, читать такие послания, но, видимо, адресованы они другой даме…
Марина изнемогала в мечтах по Максимову. Скучала, ждала. А он… как-то поостыл, что ли. Переезд ли его отвлекал, новые заботы ли… Непонятно. Но только и звонить он стал все реже и реже. А если разговоры и случались, то велись они в основном вокруг обустройства нового жилья, необходимости что-то доделать, что-то докупить, что-то переоборудовать.
Марина даже еще в его новой квартире не была ни разу, хотя очень стремилась, и намекала, и напрашивалась. Но он, понимая ее желание, все время отговаривался и отодвигал ее визит на неопределенное время.
А с ним самим, с Максимовым, происходила довольно странная трансформация.
Когда они жили как в коммуналке, то никаких особых забот о семье у Максимова не было. Ни забот, ни ответственности. Да и что волноваться? Все взрослые люди, самостоятельные, серьезные (ну, может, сын недостаточно серьезен, да и то… как посмотреть). У каждого свой мир, свой режим, своя сфера общения… А общее – одна крыша над головой. По-любому все, как на ладони. Кто что ест, кто что носит, кто как себя чувствует, во сколько пришел-ушел. Невольно, непроизвольно, незаметно и тем не менее – под ежедневным бессознательным контролем Максимова. А он, как ни крути, главой семьи формально продолжал оставаться. Ведь развод они с Людмилой не оформляли. И невзирая на почти прекратившиеся супружеские отношения, мысль о разводе ни у нее, ни у него не возникала.
У нее, скорее всего, из-за того, что как женщине ей приятно было себя ощущать в статусе супруги. Как бы там ни было, а для общества в целом и для отдельной женщины, в частности, статус замужней дамы по-прежнему считается признаком благополучия и успешности. А Максимова, в свою очередь, пугала роль холостяка. Разведенный мужчина в современном мире – мишень для женщин. А становиться мишенью Максимов не хотел. Вторичный брак он пока не рассматривал в качестве ближайшей перспективы, а то бы давно уже мог соединиться со своей подругой, с которой последние семь лет делил досуг и постель. Но раз не разводились, значит, обоих все устраивало.
В ситуации с разъездом открылось много нюансов, которые заранее никто из них троих не мог предусмотреть. Уже и квартиры были выбраны, и вещи собраны, а элементарные какие-то вопросы не решались. К примеру, кто забирает стиральную машинку, холодильник, прочие предметы общего пользования? Мужчины не возражали, чтобы все забрала Людмила. А она, напротив, хотела купить себе все новое:
– Пусть Дима везет к себе, – считала она.
Ну Дима так Дима. Он не возражал. Но холодильник же нужен и Людмиле, и Максимову. И другая бытовая техника тоже нужна. Оказалось, что затрат гораздо больше, чем думалось изначально. Пришлось Максимову самому брать кредит в том же банке, у того же знакомого.
И почему-то так получилось, что вместе с Людмилой ездили они по магазинам за техникой, за шторами, люстрами, коврами… Советовались, спорили, убеждали друг друга, соглашались, обижались, мирились, уступали, с жаром отстаивали каждый свой вкус… Потом, так получилось, вместе поужинали у Максимова, затем – у Людмилы. И как-то абсолютно органично и естественно оказались в одной постели.
Никто из них этому не удивился. Зато оба обрадовались. Тепло, спокойно, уютно, знакомо, приятно, мило душе и телу… Без особенной страсти, без бурных объяснений, без каких-либо упреков и претензий, без выяснения отношений. Легли, занялись любовью, заснули, проснулись…
С этих пор Максимов как-то свел на нет свои отношения с Мариной. Изредка созванивался, правда, первое время, но все разговоры сводились к бытовым и хозяйственным темам. И в конце концов он дал понять, что знакомство их дальше приятельства развиваться не будет. Причин не объяснял, но Марина и так все поняла. Тем более что Рита, продолжая встречаться с Димой, и, соответственно, будучи в курсе всех событий его семьи, как-то однажды осторожно сказала матери:
– Мам, мне кажется, Максимов с женой сошелся…
– Да? – горько усмехнулась Марина.
– Ну так я поняла. Может, это еще и не совсем точная информация.
– Нет, дочка, видимо, точная. Зря я рассчитывала на какие-то взаимоотношения с ним, – слезы послышались в ее голосе.
Марина, у которой слезы всегда были близко, в очередной раз расплакалась. И так по-бабьи горько, так по-девичьи искренне, что Рита и сама не выдержала, начав всхлипывать вместе с матерью:
– Мамочка, ну и ладно! Ну и Бог с ним! Не клином же свет на нем сошелся. Встретится еще тебе мужчина…
– Да, дочка, да, моя дорогая. Все так. Умом все понимаю. Но нравится он мне. Очень даже нравится. Все мысли о нем…
– Мам, ну хочешь, давай уедем с тобой отдыхать! Развеемся, развлечемся! А мам?
– Да вряд ли. Сейчас надо с твоей квартирой определяться. Через месяц ремонт закончится. Зато начнется – мебель, кухня, переезд. До отдыха ли? Ладно, справлюсь как-нибудь. – Она тяжело вздохнула. – Честно говоря, не думала я, что способна влюбляться, любить, переживать из-за мужика. Казалось, что все уже отболело. В юности – страсть. Потом с отцом твоим любовь. Потом еле-еле гибель его перенесла. Думала, ничего и никогда уже во мне не загорится. И на тебе – Максимов… Так душа к нему потянулась, таким теплом от него повеяло. – Марина опять горько всхлипнула. – Но… не вышло. Не получилось. Жаль.
Алексей, отправив Рите послание, не просто удалил сим-карту из своего телефона, а уничтожил ее, чтобы и следов невозможно было найти. Ему казалось, что если он выразит свою боль словами, то ему станет легче. Но легче не становилось. Видимо, боли было много, а слов слишком мало. И зачем, зачем судьба подкинула ему эту встречу с Ритой в музее? Чтобы он мучился, страдал, изнемогал?! Он – практичный, деятельный человек – в данной ситуации ничего не мог сделать. И это тоже раздражало его неимоверно. Алексей привык решать все свои проблемы полностью. У него было правило: все начатые дела доводить до конца. Он четко усвоил за долгие годы непростых взаимоотношений с разного рода людьми: ответственность, самодисциплина, самоорганизация – наиглавнейшие качества мужчины. А сейчас… Что ему делать с этими своими прекрасными свойствами характера?! Как они ему помогут избавиться от любви к Рите?! Да самое интересное, что он не хочет избавляться от этого! Наоборот, уж коль скоро за много-много лет это чувство посетило его, поселилось в нем, он готов его лелеять и переживать. Но только должен же быть выход эмоциям! Иначе может ведь случиться опасность… Как тогда доктор предупреждал: если все внутри себя переживать, не выплескивая наружу, то риск сердечных болезней возрастает неимоверно! Не разорвет ли это чувство его изнутри?! Не подорвет ли его могучую волю?! Не истощит ли нервную систему?! Он и без того уже на своих домашних бросается по поводу и без повода. Хотя они-то в чем виноваты? Им точно так же здесь и грустно, и скучно, и одиноко…
Оказалось, что тоска по родине – это совсем не красивые слова… И вообще не слова даже… Это такая тяжесть на душе… Это такое томление сердца… Это настрой телевизора только на российскую волну. Это жадность при покупке любых русских книг, которые попадаются в поле зрения. Причем покупается все – от поэзии до фантастики. Нельзя сказать, что все нравится, но читается все от корки до корки, вплоть до адреса типографии и выходных данных издательства… Это и вправду березовые рощи во сне… И самое главное – желание вернуться.
Спать Алексей лучше не стал. Сначала пил на ночь успокоительные чаи. Потом чай с молоком и с медом. Затем валерьянку. Но эффект был тот же, что и до применения этих мер: засыпал вполне нормально, спал крепко, а в пять утра просыпался.
Однажды приснилась ему Рита. Вернее, снилась-то она ему довольно часто, но как-то отрывочно, обрывочно. Часто в компании с кем-то, иногда как будто вдалеке. То письмо он от нее получал во сне, то по телефону разговаривал… А тут такой яркий, четкий сон… В какой-то комнате они незнакомой. И кругом вроде люди – то ли магазин, то ли аэропорт, а они почему-то в уединении. И прижимает Алексей ее к стене, и сам тесно-тесно к ней прижимается, и целует ее, и поднимает ей юбку, и начинает ласкать, и смотрит на нее во все глаза, неотрывно, не моргая смотрит, а она в упоении повторяет одно и то же: «Пожалуйста, еще! Пожалуйста, еще!»
И такой восторг он испытывает в этом сне, такое несказанное наслаждение, что не выдерживает и кричит в голос: «Я люблю тебя! Господи, как же я люблю тебя!»
Просыпается от своего же крика с бьющимся сердцем, с мокрыми глазами и с необычайно острым ощущением мужского счастья! Вот в этой ее запрокинутой голове… В изгибе нежной шеи… Во всей ее позе податливой, доверчивой и открытой… В этих самых желанных для него словах: «Пожалуйста, еще!» – сосредоточено его счастье. Его личное, интимное, сугубо индивидуальное, такое обыкновенное, такое доступное и в то же время запредельно пронзительное мужское счастье.
Когда-то, лет уже, наверное, десять – двенадцать назад, встретился он случайно с соседкой своей бывшей. Он с мужской компанией гулял в ресторане, не вспомнить уже теперь по какому поводу… То ли диссертацию чью-то обмывали, то ли покупку автомобиля. И в этом же ресторане оказалась Ленка Егорова, соседка его по старой квартире. Она была немного постарше, рано вышла замуж, двоих детей воспитывала и всегда тепло относилась к Алексею, дружила с его мамой… Лешка часто прибегал к ней то по математике проконсультироваться, то по физике задачку решить. Что Ленка, что ее муж технари, поэтому точные науки были для них вполне понятны. В общем, счастливое такое соседство… А потом разъехались, потерялись…
Алексей Лену узнал первый. Оба обрадовались, обнялись, разговорились. Вот тогда-то она и задала ему этот вопрос:
– Лешка, я слышала, ты недавно женился.
– Ну как недавно? Второй год пошел. У меня уже и сын родился!
– Вот это здорово! Поздравляю! Ну и как, нравится тебе семейная жизнь?
– Ну да, наверное, – несколько неуверенно ответил он.
– А счастлив ли ты по-мужски?
– А как это? Я не понял вопрос. – Он надолго задумался и смущенно замялся.
– Ну раз не понял, тогда ладно.
И разговор ушел в другую сторону. Он забыл потом – и о разговоре, и о вопросе этом дурацком… И долгие-долгие годы не вспоминал, не задумывался, не искал ответа. А вот теперь он ответил бы своей прекрасной соседке, ответил бы честно и искренне, как самому себе: «Да, я знаю, что это такое! Да, я испытывал это! И если желаете в двух словах, то я скажу: мужское счастье – это поистине два слова: „Пожалуйста, еще!“
За завтраком Алексей сказал жене:
– Я решил съездить в Россию.
Жена замерла у плиты. Потом медленно обернулась:
– Один?
– Пока да.
– А я? А мы с сыном?
– Я же сказал, – Алексей повысил голос, – пока один!
– А это не опасно?
Он не ответил. Она подала ему кофе. Села напротив. Повторила вопрос. Он ответил уклончиво:
– Не знаю. В моем положении все опасно.
– А зачем? – Жена недоумевала, подозревая тайный умысел в сказанном, поскольку тема поездки домой была запрещена в их семье. Они говорили о чем угодно, только не об этом. И вдруг – ни с того ни с сего…
Он опять не ответил. Он и сам не знал зачем. Не скажешь ведь: за мужским счастьем. Да и как это возможно? Разве он решится открыться Рите? Разве он позволит себе так разоблачиться? Нет, это, конечно, нереально. Наверное, погорячился он со своими намерениями.
– Зачем? – переспросил он в раздумье. – А ведь и вправду незачем. – И добавил в совершенно несвойственной для себя манере, мягко и с грустью: – Это я так, истосковался… Извини.
Рита с Дмитрием запросто и довольно быстро стали любовниками. Для Риты эта спешка показалась несколько неуместной. Она, считая себя девушкой серьезной, думала, что отношения должны развиваться гораздо дольше, прежде чем перейти в сферу интима. С другой стороны, вспомнив все прошлые свои связи с мужчинами, убедилась, что и там границы близости были очень даже эластичными. Что с Валентином – первым своим возлюбленным, что с Алексеем – время знакомства до интима было не очень-то длительным… «Так что нечего из себя благородную девицу строить», – подумала Рита сама про себя.
А потом, надо было себе признаться честно, последний контакт с мужчиной у нее был больше полугода назад. Да, пожалуй, даже месяцев семь-восемь. И физиология требовала своего. Поэтому колебания по поводу, вступать в половую связь с Дмитрием сейчас или чуть позже, были недолгими и благополучно разрешились в пользу «сейчас».
Дмитрий с девушками общаться умел, опыт имел богатый, поэтому все получилось красиво. Тело ухоженное, духи соответствующие, обстановка располагающая. Плюс ко всему – умение настроить девушку на правильное восприятие сексуального процесса. Кроме того, присутствовала в предлагаемой Дмитрием любовной игре и забота о ее удовольствии в первую очередь, а о себе – во вторую. Это удивило Риту, поскольку первое впечатление он производил несколько иное. Он казался несерьезным, поверхностным, излишне веселым. А тут – надо же… Вполне достойное ухаживание! Очень приятные впечатления!
Но… Рита все же была разочарована. Нет, не Дмитрием. С ним-то как раз дело обстояло лучше, чем она предполагала. Разочарована она была в собственном восприятии. Физиологически – да, все нормально, красиво, приятно, хорошо! А душевно – никак! Ей же нужно, чтобы секс был продолжением любви. А раз любви нет, то секс – это продолжение чего?! Тогда он сам по себе! Тогда понятно, что только физиология задействована… А с душой что делать? Не заставишь же себя влюбиться! И получается странная картина: организм хотел близости, получал эту близость, но оставался неудовлетворенным. Потому что оказалось, что секс в чистом виде – голый, одинокий секс – особенной радости доставить ей не может.
Дима чувствовал, что что-то с Ритой не так. Спрашивал. Но в ответ получал дежурное: «Все отлично! Ты – супер!» Но слова – это одно, а поступки – нечто совсем другое. И поступки Ритины никак не вязались с ее словами. Ей, прежде чем лечь в постель с Дмитрием, требовался некий допинг. Чаще всего этим допингом оказывалось спиртное. Сначала он не замечал за ней этой пагубной склонности, а потом осознал: она идет с ним на интимный контакт только в состоянии легкого опьянения. Он сам, понятное дело, был далеко не ангел. И в вопросе возлияний тоже. Но в последнее время что-то радикально изменилось в нем. Оказалось, что Рита нравится ему. Оказалось, что он увидел в ней не просто девушку, с которой можно провести вечер и неплохо отдохнуть. Нет. Он увидел в ней интересного собеседника, чуткого человека, обаятельную женщину. Он боялся признаться, но было похоже, что он влюбился. Ему захотелось, чуть ли не впервые в жизни ему захотелось делить именно с ней свои месяцы и годы. Он не произносил пока даже про себя слово «семья», но оно зрело в нем, оно готовилось быть произнесенным, оно поднималось из самых глубоких глубин заветных желаний, и Дмитрий, еще не осознав это до конца, уже изменился. Как будто готовился к важнейшему шагу в своей жизни.
Ночные клубы больше не интересовали его совсем. Он занимался новой квартирой – мелким ремонтом, покупкой домашней утвари. Стал высыпаться, лучше выглядеть. Более серьезное отношение к работе благоприятно сказалось на зарплате. Сначала руководство, заметив трудовой подъем своего не слишком активного ранее сотрудника, дало премию, а затем – через пару-тройку месяцев – и прибавку к жалованью.
Они с Ритой много времени проводили дома, и ему никогда не было скучно с ней. Вроде бы ничего особенного – она готовит ужин, он смотрит новости – но ощущение покоя было настолько непривычно-приятным для Дмитрия, что он все чаще и чаще ловил себя на мысли: наверное, пора заканчивать с холостяцкой жизнью…
Рита же никаких разговоров о будущем не заводила, мыслей о замужестве не высказывала и хотя была ласковой, спокойной и вполне домашней, особенного душевного тепла к Дмитрию явно не испытывала.
Она невольно сравнивала Дмитрия с Алексеем. Вернее, не так. Она сравнивала себя в период общения с Алексеем и себя же сегодняшнюю. И приходила к выводу, что это два разных человека, две разные Риты. Там – она ненасытная самка, отвязная, раскрепощенная, упивающаяся своими восторженными ощущениями от близости с любимым… Здесь – спокойная, идущая на поводу, уступающая желаниям партнера.
Там – полет, легкость, воздушность, парение над обыденностью.
Здесь – приземленность и полный самоконтроль.
Там – при первых же поцелуях, при первом же приближении – полутранс, туманный взор, потеря чувства реальности.
Здесь – полное ощущение своего тела, окружающей обстановки и всего происходящего.
Там – размытость границ, измененный голос, потеря обоняния, вкуса…
Здесь – восприятие полового акта как физического, механического процесса. Иногда с большей долей творчества, иногда с меньшей, но и только.
Короче, там – любовь, желание, порыв.
Здесь – лишь симпатия и не более того.
И что ей делать с этим?
Может, она уже никогда больше и не встретит человека, с которым у нее будет хотя бы что-то похожее на то, что было с Алексеем. Может, такое счастье дается только раз в жизни? Да, наверняка так оно и есть. И что – ей теперь жить теми воспоминаниями? Или пустыми мечтами о несбыточном? Ничего себе выбор – либо прошлое, либо будущее. А где настоящее? А настоящее – это Дима. Это пара бокалов вина перед сближением. Это желание расслабиться и получить наслаждение. Это, увы, осознание несбыточности такого желания.
Поэтому Рита никаких решений не принимала. Жила себе и жила. Шли месяцы. Алексей вспоминался все реже и реже, и только сообщение, которое она так и не решалась стереть, будоражило ее воображение и будило смутные, тревожные сомнения.
Марина Владимировна полностью ушла в ремонт квартиры дочери. На душе саднило. Никаких перспектив в своей личной жизни она не видела. Да и какие перспективы? Ей скоро пятьдесят. Долгие годы после гибели мужа у нее никого не было. Да ей и не хотелось, если честно. Она долго переживала ту трагедию, искренне горевала, вспоминала супруга почти постоянно, мысленно разговаривала с ним и вполне смирилась с этим странным продолжением их союза – она здесь, он на небесах. Ей и вправду казалось, что между ними остается связь. Да, вот такая нестандартная, потусторонняя, можно сказать, но есть. Она продолжала чувствовать его заботу о себе, его присутствие пусть не на физическом, а на каком-то ином плане…
Потом, спустя несколько лет, улеглось, успокоилось. Марина смирилась с участью вдовы и хотя вспоминала мужа часто, но теперь уже без надрыва, без слез, без волнения. И все эти годы, как это не покажется странным, но мужчина ей вроде бы был и не нужен. Во всяком случае она не плакала в подушку от одиночества, не мечтала о сильном плече, не сетовала, что она одна и не с кем словом перемолвиться. Физического желания тоже не возникало. Она и в молодости не была жадной до интимных ласк, а уж теперь-то… И вдруг – Максимов! Высокий, статный, красивый. Внимательный, серьезный, ответственный. Защитник, помощник, собеседник. Все совпало. Все устроило. Только ничего не случилось. Может, и к лучшему. И если первое время Марина, прислушиваясь к своему организму, улавливала в нем утробные токи сродни желанию и даже провоцировала их фантазиями и мечтами, то сейчас с облегчением думала: «А наверное, и хорошо, что не случилось между нами сексуальной связи. Тогда совсем бы тяжело мне было… Прикипела, приросла бы к нему. Как оторвешь?»
Эта мысль согревала, потому что надо же было найти хоть какие-то плюсы в своем печальном положении.
Да, еще был один пикантный момент во всей этой истории. А именно – ситуация с Ритой и Димой. Если у ребят что-то получится по-серьезному, то общение сватов (или как там они правильно называются – все эти тещи, свекрови вместе взятые) неизбежно. И вынуждена будет Марина видеть и самого Максимова, и супругу его. И вынуждена будет вести светскую беседу и делать вид, что ей приятно это общение. И прочее, и прочее…
Да, непростая задачка получается.
Хотя, может, еще ничего у молодых и не выйдет. И зря она раньше времени волнуется. Рита, правда, частенько остается ночевать у Димы, но планов далеко идущих вроде бы пока не строит. Спросила Марина у Риты недавно:
– Дочь, ну как тебе Дима?
Та неопределенно пожала плечами:
– Да вроде бы нормально.
– Ну что значит «нормально»? Нравится он тебе? Любишь ли ты его?
– Ну о чем ты, мам? – раздраженно махнула рукой Рита. – Ну какая любовь? Нравится более-менее, и то хорошо. Мне кажется, я на любовь уже и не способна.
– Откуда такой пессимизм? – искренне удивилась Марина.
– Не знаю. Перегорело все, наверное… Как Алексея не стало, так и перегорело.
– Подожди, еще времени немного прошло. Отойдешь. Отогреешься. Рано в твои годы на себе крест ставить.
– Да ладно, мам, – Рита сменила тон, – все нормально. Дима – неплохой парень. Тем более, поддается моему благотворному влиянию, – она довольно улыбнулась.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, во-первых, по ночным заведениям перестал меня таскать и сам, кстати, охладел к ним. Во-вторых, к работе стал относиться более внимательно. Я тебе говорила, что ему зарплату повысили?
– Нет, не говорила.
– Ну вот, повысили. Может, скоро другую должность предложат. Так что растет потихоньку. Теперь у него своя квартира. Опять же – новые заботы, новые дела, повышенное чувство ответственности. Поэтому все неплохо.
– Ну а дальше что?
– А что дальше?
– Ну семью думаете создавать? Или как?
– Ой, мам, чего не знаю, того не знаю. Замуж надо, конечно, но что-то душа не лежит.
– Ну не лежит, так и не торопись пока.
– Да я и не тороплюсь. Только годы торопятся. Через полтора месяца мне уже двадцать пять будет. И рожать пора, и самое время семью создавать… Ой, мам, не знаю.
– Ладно, дочка, подождем. Ведь он пока и не делает предложение.
– Пока нет. Но ты же понимаешь, что это может случиться в любой момент. Я чувствую, что он готов. Другое дело, что я не очень готова к серьезным разговорам…
– Ну ладно, поживем – увидим.
Мысль о России Алексея не покидала. С одной стороны, она казалась ему абсурдной. С другой, почему бы и нет. Надо только грамотно все продумать. Конечно, если он возвращается с семьей, то возможны неожиданности. К тому же через ребенка запросто можно выудить информацию. А вот если уехать одному? Жена пусть остается в Праге. Сын – на учебу в Лондон. А он купит себе квартирку скромную в Москве, и отлично! Будет наведываться то в Чехию, то в Англию. Почему нет? Но угрызения все же мучили его. Неудобно как-то перед женой: как ни крути, а она с ним все его невзгоды, проблемы переживает. Тяжелый характер его терпит. Раздражение его, грубость… Что, неужели так его любит?! Или просто верность – одна из черт ее характера? Ну даже если и так: что ж ему теперь из благодарности к ней своими интересами пренебрегать?
И все же нет! Не надо рвать себе сердце! Не надо даже и вспоминать о России. У него теперь другая жизнь, другое лицо, другое имя, другая история. Он вообще теперь другой человек. Что ему делать в России? Как жить? Чем заниматься? Нет, это абсурд! Полный абсурд!
Вечером за ужином сказал своим:
– Давайте мне ваши загранпаспорта. Поеду за билетами.
– Куда?! – в один голос вскричали жена и сын.
– Надо бы тур оформить по Ближнему Востоку. Как раз каникулы скоро у Максима, – он потрепал сына по волосам. – Ты как, согласен?
– Конечно, пап! Давно вместе не отдыхали! – У ребенка загорелись глаза, зарделись щеки. – А в какие страны поедем?
– Посмотрим, – уклончиво ответил Алексей. – Заеду в турагентство, выберу что-нибудь…
Жена с недоверием смотрела на Алексея. Она с большим сомнением относилась к озвучиванию мужем своих планов. За те годы, что они провели вместе, она уяснила, что далеко не все из того, что он произносит вслух, является реальным. Нет, он не врал. Просто это был один из методов конспирации и запутывания противника. А вдруг прослушка? А вдруг «хвост»? А вдруг завтра в школе сын с пацанами поделится? А вдруг жена соседке что-то расскажет? Поэтому реальные его планы, истинные его намерения всегда оставались за границей семейного обсуждения. Поэтому женщина молча наблюдала за общением сына с отцом, предпочитая не принимать в разговоре участия. Да, честно-то говоря, ее мнение было никому не интересно.
Сын, искренне веря отцу, продолжал задавать вопросы о предполагаемом отдыхе. Отец довольно подробно отвечал. Она молча кивала, понимая только одно: он что-то задумал. Какое-то движение, какое-то перемещение. Но сколько бы она ни выспрашивала, он бы толком ничего не ответил. Зачем тогда зря сотрясать воздух? Она молча вышла из кухни в кабинет за паспортами. Молча отдала их Алексею. Молча занялась уборкой посуды.
Алексей же прекрасно понимал, что есть люди, сомневающиеся в его смерти. Он осознавал также, что запросто могут следить за супругой, за ребенком. Контакты сына он вряд ли способен проконтролировать. Поскольку контакты эти многочисленны и изменчивы, а порой и случайны – одноклассники, учителя, соседи и даже московские друзья, с которыми он перебрасывается сообщениями. Поэтому сыну «сливалась» фальшивая информация. Почти всегда. Иногда, правда, Алексей был с ним честен. Но и это тоже было частью плана. Потому что если вся информация, исходящая от Макса, не подтверждалась бы, то противнику вскоре стало бы ясно, что происходит. И на эту информацию впредь не обращали бы внимания. А Алексею надо было, чтобы обращали. Потому что если будут проверять ближневосточное направление, то будет здорово. Он с меньшим риском отправится, к примеру, в Америку или в ЮАР.
Супруга до последнего времени упрекала его:
– Зачем ты врешь ребенку? Зачем приучаешь его к обману? К тому, что отец не держит слово?
На что Алексей, как обычно, жестко и не задумываясь отвечал:
– Во-первых, не вру! Во-вторых, я всегда держу слово!
– Ну как же не врешь?! Постоянно какая-то недосказанность, изворотливость…
– Послушай! – Голос постепенно накалялся. – Я принимаю меры для нашей общей безопасности. И если ты своим недалеким умом не способна это понять, то это твои проблемы. И потом… разве я с Максимом не провожу бесед? Разве не извиняюсь перед ним за якобы неудавшиеся планы? И обман ли это – сказать, что мы едем отдыхать в одну страну, а отправиться в другую? Но ведь отдыхать же! В чем обман? В изменившейся ситуации? В смене акцентов? Ты прежде, чем обвинять меня, посмотрела бы, как мы живем, что едим, во что одеваемся… Ты бы оценила мужа своего по достоинству! Ты имеешь столько украшений, сколько все твои подруги, вместе взятые, не имеют! Ты ездишь на таких машинах, о которых миллионы людей и помыслить не могут! Ты не знаешь отказа ни в одном своем желании! И после этого у тебя язык поворачивается критиковать меня?!
– Алексей, но ты же не святой! У тебя же есть недостатки!
– Я Алекс, а не Алексей! Алекс! Не забывай, дура!
– Ладно, извини! – Жена обиженно поджала губы.
– И запомни! Все, что я делаю, все, что я собираюсь делать и даже то, чего не планирую делать никогда, я очень тщательно обдумываю. Поэтому и ошибок почти не совершаю.
Он вошел в раж, повысил голос, сжал губы и говорил все громче и агрессивнее:
– И если тебе захочется когда-нибудь еще покритиковать меня, сосчитай про себя до десяти и заткнись!
– А что ты кричишь? Почему ты опять оскорбляешь меня?! Ребенок слышит. Сына бы постеснялся!
– Да потому что если человек дурак, то это надолго! Как очередную шубу покупать, так не до критики. «Хорошенький мой! Любименький мой! Давай купим эту, и эту, и ту!» – Он похоже передразнил супругу, от чего та расстроилась по-настоящему. – А как что не по-твоему, так сразу «не святой»! Ты за собой последи! Живешь как у Христа за пазухой и норовишь плюнуть в колодец, из которого пьешь! Критиковать меня вздумала! Ну просто дура безмозглая! – Он хотел выругаться, но почему-то сдержался. Наверное потому, что она расплакалась и предусмотрительно побежала в ванную умываться. При все своей «закаленности» грубость мужа она переносила с трудом и предпочитала по возможности уходить с поля боя до того, как начнутся самые серьезные оскорбления.
Алексей всегда искренне переживал подобные семейные баталии, считая жену виноватой в том, что она провоцирует его на резкие высказывания и будто бы специально раздражает. К тому же он и вправду не видел в ней большого ума, и слово «дура», по его мнению, было самой подходящей характеристикой ее умственных способностей.
Вот как с ней делиться? Какие реальные планы можно с ней обсуждать, если она элементарных вещей не понимает. «Зачем врешь сыну?» Ну могла бы умная женщина в ее положении задать этот вопрос? Конечно нет! Ну и что с нее взять? Дура она и есть дура!
Дмитрий все же решился. Думал, прикидывал, сомневался, волновался, но понял: предложение Рите он сделает. Конечно, уверенности в положительном ответе у него не было. Отсюда и беспокойство, и неуверенность. Но для себя ему представлялось абсолютно очевидным, что если уж решаться на брак, то с Ритой. Себя он счел полностью подготовленным к супружеству – и квартира отдельная есть, пусть небольшая, зато своя. У нее, кстати, тоже есть жилье. От поклонника прошлого подарок. При желании же можно объединиться и чуть ли не хоромы купить совместно. Зарплата у него тоже вполне приличная. Машина в наличии. Здоровье, правда, не очень. Подорвал, видно, в свое время ночными гулянками. То головные боли, то бессонница. Желудок иногда побаливает. Курить, видимо, надо бросать. А то уже до двух пачек в день дошел. А так – все у него хорошо. С родителями пока советоваться не стал. Они будто бы вторую молодость сейчас переживают. Воркуют, как голубки. Вечерами – вместе, выходные – вместе. Ну и хорошо! Хотя странно: жили вместе – и были не нужны друг другу. Только разъехались – заскучали и воссоединились!
А может, прав был отец: им необходимо было разъехаться, чтобы наладить личную жизнь. И что получилось? Все трое ее и наладили. Папа с мамой вновь обрели любовь. Дмитрий нашел Риту. А вдруг еще и семью создать удастся? Нет, не зря они разъехались! Не зря!
Рита была в неплохом расположении духа. Они с Дмитрием лежали в постели, смотрели какую-то комедию по видику. Вернее, смотрела в основном Рита, а Дмитрий делал вид, что читает журнал. Он то вздыхал, то гладил Риту по плечу, то наматывал прядь ее волос себе на палец… Было ясно, что он не настроен ни на чтение, ни на просмотр фильма.
Рита же, наоборот, вся ушла в сюжет, следила за развитием событий, смеялась и вообще пребывала в состоянии покоя, расслабленности и довольства. Она поначалу даже и не услышала, что сказал ей Дима.
– Что? – Она мельком взглянула на него, не собираясь надолго отрываться от экрана.
– Рит! Выходи за меня! – громче повторил он.
Она повернула голову и совершенно непостижимым образом утонула в его глазах. Она увидела в них любовь, серьезность, тревогу, надежду… Она увидела вдруг того Диму, которого не знала раньше. Столько всего было в его взгляде! Такой порыв! Такое волнение! Фильм был забыт моментально.
– Ты что, делаешь мне предложение? – еще не веря, так ли она поняла его, спросила Рита.
– Ну да! Я предлагаю тебе, как это принято говорить, руку и сердце!
– Знаешь, ты первый, кто зовет меня замуж!
– Не поверишь, но ты первая, кому я предлагаю брак!
Оба замолчали. Она – в раздумье. Он – в ожидании ответа.
У Риты в голове буквально в несколько секунд пробежали все ее мысли по поводу замужества вообще, и по поводу Димы в частности.
Да, ей уже, считай, двадцать пять. Да, пора рожать! Дима вполне положительный молодой человек! Тем более, она была в этом уверена, что под ее умелым руководством он сможет развиваться в нужном ей направлении. Жильем обеспечен, карьера возможна. Почему нет?! Скорее да, чем нет!
Она выключила телевизор и сказала просто и коротко:
– Я согласна!
Дима уткнулся в ее волосы, обнял крепко-крепко. Так, что она чувствовала удары его сердца.
Потом они взяли календарик и единодушно пришли к мнению, что двадцать восьмое апреля – лучший день для бракосочетания. Во-первых, пятница. Впереди выходные. Во-вторых, тепло, солнечно, приятно. В-третьих, есть еще полтора месяца на подготовку. И в-четвертых, впереди майские праздники, а это значит – беспроблемное свадебное путешествие. Даже отпуск брать не потребуется…
А куда поедем отдыхать? А платье купить лучше или сшить? А в каком ресторане? Кого приглашаем? Кто свидетели? И пошло-поехало… Приятные хлопоты, сладкие грезы, милые сердцу заботы. Предвкушение праздника! Ощущение счастья! Преддверие семьи!
Марина Владимировна очень даже радостно восприняла новость о замужестве дочери. И если бы не переживания о Максимове, то, наверное, была бы по-настоящему счастлива за Риту. Вернее, за Риту она была и в самом деле счастлива: пора девчонке замуж! А волновала ее встреча с Максимовым! И не просто какая-то единичная встреча, а встречи и, видимо, частые. Общение, одним словом. Они же теперь вроде как породнятся. Начнется хождение друг к другу в гости, встречи на общих мероприятиях. И боялась Марина выдать свои чувства, боялась показать их. А как их не покажешь?! Глаза-то не спрячешь! Вот в чем был вопрос. И поначалу она для себя вообще не видела никакого выхода. Тупик какой-то: и хочется его видеть, и больно ей видеть его… И лучше забыть его совсем, а как забудешь, если теперь они станут одной семьей. И воспринимать бы его как знакомого, или друга, или приятеля. Так нет – рвется сердце, колотится бешено, когда он рядом. Какой уж тут приятель?
Казалось бы, зрелая тетка, далеко не первой молодости, пора бы уже научиться держать себя в руках и владеть своими чувствами… Так нет… Она – влюбленная дурочка – должна искать соответствующую форму поведения, чтобы, не дай Бог, никто не заметил ничего лишнего. Нет, это, конечно, маловероятно! Маловероятно и что найдет она эту соответствующую форму, и что сможет придерживаться ее.
Поделиться такими интимными переживаниями ей было не с кем. Близких подруг у нее не было, все больше приятельницы. А далеко не каждой хочется изливать душу. Могла бы и с Ритой поговорить… Только не поворачивается язык омрачать дочкино предсвадебное настроение своими душевными терзаниями.
А поскольку никаких спасительных мыслей не приходило Марине в голову, решила она прибегнуть к своему старому, проверенному приему: взяла записную книжку и пролистала ее от начала до конца в надежде обнаружить хоть какую-то зацепку для решения своего вопроса.
К концу пролистывания у Марины и вправду возникло несколько мыслей. Первая: можно попробовать выбить клин клином. Грубо говоря: завести себе мужика и переключить на него свое женское внимание. На эту мысль ее натолкнуло имя Валерии, которая периодически меняла мужей, не стесняясь при этом иметь и любовников, которых с каждым годом она выбирала все моложе и моложе.
Вторая мысль: обратиться к психологу. Она вспомнила, как направляла Риту к специалисту после похорон Алексея. И уж он ли помог, нет ли, но эффект, что называется, налицо… И про Алексея вроде бы забыла, и даже замуж собирается.
Третья мысль: начать какое-то дело. Под словом «дело» Марина, конечно, не имела в виду бизнес. Против бизнеса она бы не возражала, но считала, что в ее ситуации это нереально. Она понимала под этим какое-либо занятие, хобби. Листая книжку свою, она то и дело наталкивалась на знакомые имена тех, кто увлекался чем-то давно и серьезно. Вот, например, Лена с Мишей – туристы. Мало того что все отпуска они на природе проводят, так и по выходным их дома не застать. Половину России, наверное, пешком исходили. Разве им есть время грустить и печалиться? Вся жизнь в движении, в активном поиске новых впечатлений, в наслаждении природой.
Или другая пара – Нина с Тимофеем. Те «болеют» танцами. Ходят вечерами заниматься в клуб, костюмы шьют, устраивают вечеринки, показательные выступления, принимают участие в каких-то конкурсах. Пусть не очень значимых, любительских, но это не важно. Важно, что люди заняты все время. Правда, они вдвоем, а Марина пока одна.
Но опять же, даже если принять во внимание именно эти способы проведения досуга, то и туризм, и танцы обеспечили бы Марине и новые знакомства, и движение вперед, и саморазвитие… А ведь кроме этого, можно занять себя фитнесом, изучением иностранных языков, регулярными походами в театр и массой прочих интересных дел.
Так-то оно так… Только… никаких желаний не возникало, никакого внутреннего импульса не появлялось, никаких ресурсов в своей душе Марина не обнаружила. То есть рассуждать отстраненно, абстрактно она могла. А представить себе, что это она лично предпринимает какие-то усилия – нет, не получалось! Даже представить не получалось!
Более того, она вспомнила нескольких своих одиноких подруг. От одной из них муж ушел к молодой, и она ударилась в религию. Перестала следить за собой, ходила в платочке, постоянно бормотала молитвы, крестилась, во время поста падала в обморок от голода… Другая, разведясь с мужем, попала в секту и уже несколько лет жила странной жизнью: какие-то собрания, агитация населения, сбор пожертвований на нужды секты. Всем окружающим было ясно, что сектанты подбираются к ее квартире, что почти все ценные вещи из дома уже ушли на поддержку жизнедеятельности организации. Но никого она не слушала. Достучаться до ее сознания было невозможно, поскольку сознание ее было затуманено то ли гипнозом, то ли зомбированием, то ли непонятно чем…
Вспомнила Марина и другую знакомую. На глазах той женщины погиб муж, и с ее рассудком произошли какие-то изменения. Она неоднократно проходила лечение в психиатрической клинике. Лучше ей не становилось. Так, стабилизировалось как-то состояние, но не более того…
В общем, все эти воспоминания оказались для Марины не просто грустными, но и болезненными. Она понимала, что если не будет бороться со своим упадническим настроением, то тоже рискует попасть в неприятное положение. И в то же время для борьбы нужны были силы, а их не было. Стоял перед глазами этот дурацкий Максимов, этот прекрасный Максимов, и ничего с этим поделать она не могла.
За хлопотами, заботами, суетой, беготней – неизменными спутниками свадебных приготовлений – Рита не задумывалась над тем, почему она решилась на замужество, почему выбрала в мужья именно этого человека… Она и работала, и вместе с матерью продолжала заниматься ремонтом своей квартиры, и искала себе платье, и составляла список гостей… Во всем этом многообразии дел мысль о правильности выбора ее не посещала. Бывало, правда, в разговоре с подружками проскользнет нотка неуверенности или сомнения… Но с кем не бывает!
Родители Димы, похоже, очень даже поддерживали выбор сына, однако Рита не могла не заметить некоторое смущение со стороны Максимова. Ситуация эта, видно, задевала и его тоже. Но с другой стороны, что ж поделать? От неразделенной любви никто не застрахован. Он Марине ничего не обещал, они и не встречались толком. Подумаешь, пару-тройку раз в кино или на концерт сходили. Это же не повод считать себя обязанным. Он чувствовал, конечно, что она обижена, что ждала от него каких-то дальнейших шагов. Он даже чувствовал, что она продолжает думать о нем, вспоминать их встречи, мечтать о чем-то… Но он же не виноват, что вот так повернулась его жизнь, что он снова с женой, что так ему и мило, и приятно, и комфортно. Да и почему он должен оправдываться? Перед кем он должен оправдываться? Перед Мариной? С какой стати? Перед самим собой? Так он себя виноватым не считает ни в чем. Жаль ему было Марину, по-человечески жаль. Не по-мужски даже… Но жалость – не лучший советчик.
Рита замечала, естественно, состояние матери и как могла старалась ее растормошить. Во-первых, они вдвоем ездили выбирать платье. А это же вопрос не одного магазина и даже не одного дня. Во-вторых, Рита приглашала маму в театр. В-третьих, совершенно сознательно нагружала ее заданиями по отделке квартиры: то рабочих проконтролировать, то организовать доставку зеркал, то проплатить установку бытовой техники. Потом, ближе к середине апреля, Рита стала настаивать на покупке нового наряда для мамы. Та категорически отказывалась, демонстрируя дочери целый ворох платьев из своего шкафа. Все эти устаревшие варианты были Ритой отвергнуты. Она настаивала на чем-то современном, оригинальном, необыкновенном… В конце концов Марина не устояла перед напором дочери, и еще неделя ушла на бесконечную езду по магазинам, примерки, недовольство, сомнения, сетования то на дороговизну, то на излишнее декольте, то на вызывающе откровенный разрез, то еще на что-то.
Когда наконец наряд был выбран, Марина себя не очень-то в нем узнала. В зеркало на нее смотрела стройная женщина на высоких каблуках, в идеально сидящем костюме – в меру коротком, в меру открытом и тем не менее настолько красивом и необычном, что она решилась на покупку.
В то же время нельзя было не заметить, насколько этому нарядному облику не соответствует ее внешний вид: тусклые волосы, грустные глаза, неухоженные руки.
Рита записала мать в салон, дала очередные указания и упорхнула по своим бесконечным делам, ибо за оставшиеся до свадьбы десять дней необходимо было сделать еще очень и очень много.
Марина удивилась про себя: как это она так безропотно подчиняется дочери. Не просто уступает ей, не только идет на поводу, а действительно выполняет ее указания, спокойно воспринимает руководство дочери, ее контроль, ее критические замечания. «Наверное, это не совсем правильно», – вяло рассуждала Марина. И в то же время понимала прекрасно, что только такая форма существования ей сейчас подходит, что сама она не способна не только на какие-то серьезные поступки и дела, но даже и на принятие решений. Поэтому подчинение дочери было в какой-то мере спасением для Марины. Единственное, о чем она не позволяла себе думать, так это о том, что будет, когда Рита окончательно уйдет из дома, когда заживет своей семьей, а Марина останется одна. Причем не просто одна, а наедине со своей душевной болью, которая никак, ну никак не покидала ее. И уже даже, наверное, и не о Максимове мечтала она, понимая всю несбыточность, нереальность, а возможно, и ненужность этой связи. Она скорее всего смирилась с таким положением вещей… Только почему так плохо ей, так безрадостно, уныло? Отчего нет никаких желаний? Ни к чему не возникает интереса? Ничего не трогает? Она уже и волосы привела в порядок, и руки… Уже на серию каких-то дорогостоящих процедур с лицом записала ее дочь. Да, внешний эффект от этих усилий есть, наверное. Да, несомненно, есть. Только глаза как были потухшими, так и остаются. Только как была внутри души пустыня, выжженная солнцем, так она там и есть. Только как не было сил ни на что, так они и не появляются…
Дима готовился к мероприятию ответственно. Костюм, кольца, заказ машин, ресторана, фотографа – стандартный перечень обязанностей жениха. И справился с этим перечнем Дима вполне. Его волновал, кроме этого, вопрос обеспечения своей семьи. Зарплата у него, хоть и выросла, однако не была столь высокой, чтобы удовлетворить все их с Ритой потребности. Более того, ему пришлось занять денег на торжество, и вернуть их в назначенный срок представлялось Диме напряженным.
Зато не было теперь проблемы с жильем. И у Димы родилась мысль: жить в новой Ритиной квартире, которую она вот-вот закончит ремонтировать, а Димину – сдавать. Пусть небольшое, но подспорье. Он и сказал об этом Рите.
– Конечно, давай. Это правильное решение, – моментально согласилась она. Только в этот момент что-то кольнуло в сердце. Тоненькой-тоненькой иголочкой. Один раз кольнуло и все…
– Ты посчитай, – обосновывал свою точку зрения Дима. – Однокомнатные квартиры сейчас очень ценятся. Если мы хотя бы за триста—четыреста долларов сдадим мою хату, то через год мы как раз с долгами за свадьбу рассчитаемся.
– Да, да, это так. К тому же жить-то мы все равно будем вместе. Зачем нам пустующая квартира? – И опять иголочка! Да что же это такое?!
Рита задумалась. Сердце колет, только когда она думает о квартире. Нет, не так. О той квартире, о которой идет речь и которую подарил ей Алексей, она думает часто. И занимается ею она постоянно, и никакие иголки в ее сердце не вонзаются. А вот когда она думает о жизни там с мужчиной – вот тогда да! Неужели дух Алексея витает над ней? Неужели такое возможно? Да, он, естественно, не желал бы видеть другого мужчину рядом с Ритой, тем более на своей территории. Но ведь его уже нет! Как же тогда получается?! В этом было что-то мистическое, пугающее и необъяснимое. И Рита вдруг совершенно неожиданно для себя самой предложила совсем другое решение. Ей даже показалось, что это другое решение просто вложили ей в голову. Откуда-то сверху вложили, и она выдала его Диме:
– А что, если сделать иначе? Мы просим маму переехать в мою новую квартиру. Честно говоря, мне кажется, что мама достойна и нового жилья, и вообще лучшей жизни. К тому же она принимает в отделке квартиры не только физическое, но и материальное участие.
– Ну и к чему ты клонишь?
– А к тому, что я предлагаю маме родственный обмен: она переезжает туда. Я остаюсь в нашей старой трешке, которую мы благополучно сдаем чуть ли не за тысячу или даже больше. Временно живем у тебя. А рассчитавшись с долгами, вернемся в нее, а сдавать будем твою.
– Слушай, это гениально! А согласится ли мама?
– Я думаю, да! Ну поговорим с ней, посмотрим на реакцию. Но ей, по-моему, очень даже нравится моя квартира.
Высказав свое предложение, Рита свободно вздохнула. Сердце не кололо. Более того, внутри разлилось такое приятное тепло, такая благодать, что она приняла это за всплеск любви к Дмитрию и расслабленно упала в его объятия.
Идею родственного обмена Марина восприняла с энтузиазмом. Более того, она увидела в этом знак свыше. Да вот же то дело, которого она ждала! Именно то, что нужно! И сборы, и пересмотр старых вещей, и покупка новых, и смена места жительства, и совершенно иные ощущения от нового жилища! И так это все естественно, ненасильственно, желаемо! Наконец-то хоть к чему-то у нее появился интерес. Кроме всего прочего, переезд освещался высокой идеей помощи дочери. Ведь если и вправду сдача квартиры в аренду поможет молодой семье материально, то почему бы и нет!
И Марина с совершенно не свойственной ей в последнее время энергией принялась за сборы. Рите даже показалось, что мама стала чаще улыбаться, речь зазвучала более уверенно, глаза заблестели. Сердце Риты пело! Вот это выход она придумала! Вот это решение она приняла!
Кроме этого, Рита пыталась сделать все возможное, чтобы оградить мать от общения с родителями Димы. Расходы молодые взяли на себя. Вопрос с жильем обговорили. Кого приглашать, обсудили со старшим поколением поочередно. Так что перед торжеством встречаться совершенно необязательно. На свадьбе, конечно, встречи не избежать, но что делать? Как-нибудь справится мама со своим состоянием. Да и в самом деле: пора бы ей уже выздоравливать от своего любовного недомогания. Хотя, вспоминая себя еще полгода назад, Рита отдавала себе отчет, что сама она с большим трудом восстановилась после похорон. Но там – смерть, а здесь – просто неудавшаяся связь! Хотя кто знает, что легче? Нет человека – нет проблемы! Может, и цинично звучит, но во многом правильно. А раз жив предмет обожания, значит, надежда никогда не умирает, даже если она иллюзорна и явно несбыточна. А ведь ощущать такое не просто больно. Это мучительно! И сколько усилий нужно приложить, чтобы убить в себе чувство, зная, что любимый человек живет совсем неподалеку от тебя, что можно с ним и поговорить, и увидеться… Много чего можно… Только заставить его полюбить себя немыслимо! Только пережить равнодушие любимого неимоверно тяжко! Только признать себя отверженным невероятно сложно!
До свадьбы оставалась неделя, когда странный звонок заставил Ритино сердце колотиться в усиленном режиме! Мобильный телефон выдал неизвестный номер, причем с какими-то плюсиками впереди. Вероятнее всего, ошибочный звонок из-за границы. Но почему-то, чем громче она кричала «але», тем более отчетливо сознавала, что ее отлично слышат. Более того, ее слушают… И она опять же, непонятно почему, не клала трубку, а повторяла и повторяла свое бесконечное «але», не надеясь на ответ, не ожидая ответа и откровенно боясь ответа. Когда она все же положила трубку, тревога ее обрела очертания: это звонят именно ей! И то давнее сообщение про любовь адресовано тоже именно ей. Но кто?! Зачем?! Почему инкогнито?
Тут же перезвонила по определившемуся номеру. Металлический автоотчетчик. Иностранный язык.
Все. Больше звонков не было. Сообщений тоже. «Хоть бы ошиблись! Пусть бы не мне! Почему меня это настолько беспокоит? – Мысли нескончаемым хороводом кружились и кружились у нее в голове. – Какое мне дело до случайных звонков? – Рита успокаивала себя и не могла успокоиться. – Поменять номер, что ли? Неплохая идея! Правда, накануне свадьбы, не очень удачная».
Рассказала Диме. Тот был конкретен и предприимчив:
– Давай определившийся номер отцу покажем. Пусть через свое охранное агентство проверит!
– Да ладно, Дим! Ну бывает же, ошибаются люди. Не стоит, мне кажется, из-за таких пустяков серьезных людей отвлекать. Просто почему-то я заволновалась…
– Ну смотри! Тогда давай после свадьбы тебе номер поменяем!
– Давай! Сейчас, наверное, не стоит этого делать, потому что столько дел, столько звонков завязано на мой телефон… А после свадьбы – обязательно!
И вдруг Дима без перехода тихо, но четко спросил:
– Рит, а ты меня любишь?
Сделать вид, что не расслышала, Рита не могла. Он смотрел ей прямо в глаза, и вопрос читался во всем его облике. Даже если бы он молчал, его глаза, его поза, его порывистые движения к ней выдавали бы этот крик: «А ты меня любишь?»
– А? Что? Я? – Рита заметалась, затрепетала, не нашлась сразу, что ответить. Хотя, что можно ответить на этот вопрос? Разве на него можно ответить «нет»? И разве тот человек, который боится услышать «нет», задаст его?
– Рит, ты никогда не говорила мне этих слов. Такие короткие, такие простые три слова: «Я тебя люблю!», а ни разу не сказала. Так ответь мне: любишь ли ты меня?
– Ну конечно, Димочка! Конечно! – Она подошла, прижалась, хотела обнять. Но он отстранился, взял ее за плечо, серьезно посмотрел в глаза. Изучающее, пытливо, строго.
– Я так хочу тебе верить! Я так хочу думать, что это правда!
Рите удалось уткнуться в его плечо, удалось спрятать глаза. Сухие, спокойные глаза. Глаза, которых почти не встретишь у невест.
Алексей, как правило, всегда продумывал свои поступки. Причем не просто: да или нет. А на несколько шагов вперед. Более того, у него в запасе было обычно несколько вариантов. Если ситуация сложится так, значит, сценарий поведения один. Если иначе – совсем другой. То есть задача представлялась ясной, а пути реализации могли быть разными. Поэтому Алексея трудно было застать врасплох. Он и сына учил:
– Максим, никогда не останавливайся на этапе принятия решения.
– Это как? – поначалу не понимал тот.
– А так. Вот допустим, какое-то тебе надо принять самое элементарное решение. Предположи, какое…
– Ну, к примеру, пойти на футбол.
– Хорошо. Давай проанализируем.
– А чего тут думать-то?! Взял билет да пошел.
– Нет, мой дорогой! – иронично улыбался Алексей. – В этом-то и ошибка. Что значит «взял билет»? А если билетов нет? А если только очень дорогие остались? А если тебе надо идти с приятелем, а у того денег не хватает? А если билеты есть, но только в разных местах?
– Ну, пап, ты уж как-то слишком все усложняешь!
– Я тебе хочу показать на простом примере, как надо ориентироваться в жизни. Поэтому ты не пререкайся, а слушай и мотай на ус! – Голос начинал отдавать металлом. Максим внутренне мобилизовал свое внимание и извинился за неуместные реплики.
– Так вот, дальше. Допустим, билеты куплены. Как ехать? Кто вас повезет? На метро? На такси? Как одеться? Сколько денег взять с собой? Эти, казалось бы, самые элементарные вопросы, если они не продуманы, приводят людей в замешательство. Теперь идем дальше. Не всегда спокойно проходят матчи. Поэтому лучше заранее решить, что если начинается потасовка или излишнее волнение, то лучше уйти сразу. Ну и так далее. Понятно, что всего предусмотреть невозможно.
– Да уж.
– Но если человек готов хотя бы к нескольким возможным путям развития ситуации, то он легче справится с ней. Понятно?
– Да, пап.
– И вот еще что… Это мы с тобой рассматриваем ситуацию, когда все или почти все зависит от тебя: ну захотел – пошел, не захотел – остался. Смог купить билет – купил, не смог – ну и ладно. А ведь бывают совершенно другие случаи, когда ты зависишь от мнения какого-то человека, от его решения. И здесь очень важно предусмотреть различные ходы. Например, смотри… Берем опять же самый простой случай. Например, ты отпрашиваешься у мамы на дискотеку в школе.
– А чего тут сложного-то?! Сказал: «я ухожу» и все!
– Ну вот опять! Смотри: ты видишь для себя только одно решение вопроса – положительное.
– Ну да.
– А представь, что тебе говорят «нет»! И что? Ты в шоке! Ты расстроен! Ты уже не можешь нормально функционировать. Тебя обида захлестывает, недоумение, злость… Да что угодно! Но самое главное – твой вопрос не решен! То есть твоя задача не выполнена.
– А как нужно?
– Нужно, во-первых, быть готовым к любому ответу, а не только к положительному. А во-вторых, продумывать настолько четко, правильно и разнопланово пути решения, чтобы практически в любой обстановке суметь его реализовать.
– Это как?
– Ну смотри. Ты, если хочешь грамотно, конечно, строить отношения с окружающими, говоришь маме не «я пошел на дискотеку», а как-то иначе. Например, «мам, ты не возражаешь, если я приму приглашение на вечеринку?» Согласись, совсем другое настроение получается.
– Да, другое, действительно.
– При такой постановке вопроса и отказать-то трудно.
– Пожалуй.
– Допустим, что мама все-таки говорит: «Нет, сынок, я против!» Какие твоеи действия?
– Ну… я даже не знаю… А почему она может быть против?
– Может, волнуется за тебя. Может, плохо себя чувствует и не хочет оставаться одна. Может, обижена на тебя за плохое поведение. Много может быть причин.
– Пап, я все же постараюсь выяснить, почему она против. И в зависимости от причин буду предлагать разные варианты.
– Хорошо. Какие?
– Ну, если плохо себя чувствует, предложу сходить в аптеку, в магазин, помогу что-то по дому сделать, чтобы облегчить ее состояние. Она «растает» и отпустит меня.
– Вполне возможно.
– Если и вправду обидел ее чем-то до этого, поговорю, попрошу прощения… Хоть ненадолго, но попробую отпроситься.
– Молодец!
– Если просто волнуется, пообещаю звонить каждые полчаса.
– Ну вот видишь! Я к чему тебя пытаюсь привести? К тому, чтобы ты думал наперед, чтобы видел перед собой все огромное поле своих возможностей, а не узкую тропинку, с которой страшно свернуть в сторону. Бывают здоровые мужики, которые хорохорятся, хвастаются: «У меня все схвачено! Я контролирую ситуацию!» А случись какая-то мелкая неприятность, все! Никакого удара человек не держит. Никакого трезвого, правильного решения принять не может. Мечется, психует, впадает в истерику или, наоборот, в апатию… Это о чем говорит? О том, что человек не подготовлен к жизни! Что человек не продумывает возможные варианты развития ситуации!
Сын слушал отца очень внимательно. Он вообще любил, когда отец с ним вот так разговаривает: по-мужски, по-взрослому. Такие разговоры случались редко. И тем ценнее были они для Максима. Он старался не пропускать ни единого слова из отцовского монолога, буквально впитывая, вбирая в себя те умозаключения, которые тот пытался донести до него.
– Еще раз повторяю: да, человек настроен, как правило, оптимистично. Да, человек не способен предусмотреть все и вся… Но если он представляет себе, что и как может пойти не по его плану, не по его предполагаемому сценарию, то это его не выбивает из колеи, не вызывает ни шока, ни ступора. Он идет дальше, просто видоизменив направление движения.
Я понятно объясняю?
– Да, пап. Правда, все равно плохо, когда ты хочешь услышать «да», а тебе говорят «нет».
– Сынок, повторяю еще раз: если готов услышать «нет», то пережить отказ проще. А еще скажу тебе удивительную вещь, загадочную даже… Когда ты допускаешь отрицательный ответ, он почти никогда не звучит.
– Как это? Почему?!
– Сам до конца не пойму. Но проверял сотни раз. Только допустить его надо искренне, полноценно, так же, как и «да».
Но кроме этой хитрой науки, которую Алексей познавал на самом себе, кроме глубокого анализа различных многоходовых вариантов, никогда не исключал он фактора внезапного озарения, интуиции… Бывали случаи, когда, казалось бы, все ясно, четко, запланировано, проверено, а он вдруг – раз! И поступает совершенно иначе. Делает такой ход, которого от него не ожидает никто, в том числе и он сам. И эти внезапные моменты, как правило, всегда бывали самыми грамотными, единственно правильными, хотя далеко не всегда объяснимыми с точки зрения логики или анализа.
Вот и сейчас. Поехал он в турагентство. Долго сидел там, обсуждая различные варианты отдыха всей семьей, вплоть до экскурсий, вплоть до персонального переводчика… А потом купил только две путевки: жене и сыну. И совсем в другую страну, о которой у них даже и разговора не было.
А потом поехал в аэропорт. Долго изучал расписание. Подойдя к кассе, вдруг почувствовал, как от волнения высохли губы. Он облизал их, чего никогда не замечал за собой, и сказал тихо, словно боясь, что его услышит кто-то третий:
– До Москвы. Один.
– Какое число смотреть?
– Что есть на следующий месяц?
– Только двадцатые числа апреля: двадцать первое, двадцать третье, двадцать пятое. Вам какое?
– Давайте двадцать первое.
– Обратно на какое число бронируем?
Он не знал ответа на этот вопрос. А поскольку решение о поездке в Россию было принято спонтанно, интуитивно, то дополнительные вопросы не могли быть им продуманы досконально. После короткой паузы он ответил:
– Только туда.
– Господин, должна вас поставить в известность, что билет «туда-обратно» гораздо дешевле. Так что советую вам взять хотя бы с открытой датой.
– Нет. Спасибо. Один билет до Москвы, – повторил он. – Только туда.
Максим носился по квартире и постоянно теребил то отца, то мать:
– А ласты брать?
– Да, сынок.
– Тогда и маску надо!
– Ну, конечно!
– А ракетки теннисные? А шарики для пинг-понга? А шашки?
До сих пор было неясно, кто и куда едет, а главное, зачем. Впрочем, Алексею было понятно, но даже от своих домашних он держал свои решения в секрете.
Было объявлено, что каждый собирает свой чемодан отдельно, а когда будет выезд, в каком направлении и в каком составе, будет известно чуть ли не в последний момент.
Максиму, честно говоря, было все равно куда ехать – лишь бы отдохнуть, лишь бы не учиться, лишь бы попутешествовать. Тем более, было понятно, что отдых предполагается на море, а плавать и нырять он умел и любил, поэтому с истинным воодушевлением и неподдельным интересом он вытаскивал свое снаряжение из кладовки и бережно упаковывал в чемодан.
Жена, с одной стороны, с радостью, с другой, с явным недоверием тоже собиралась, правда, с гораздо меньшим энтузиазмом, поскольку ничего особо радостного от этой поездки не ждала.
В последнее время вообще радостного в ее жизни было мало. Это только со стороны могло казаться, что материальное благосостояние – залог счастливой жизни. Может, конечно, и залог, только лично ей деньги счастья пока не принесли. Да, живет она в хороших условиях. Да, богато одевается, вкусно питается, ни в чем себе не отказывает. Только оказывается, все эти материальные желания очень быстро удовлетворяются, насыщаются и перестают интересовать. Что интересного в очередной шубе или лишнем кольце? Какая от этого радость? А что, кроме денег, она видит? Может, подруги у нее есть? Нет, конечно. Никого из близких, кроме семьи, у нее сейчас нет. Живут, как отшельники. Парой слов с соседкой, и то непонятно на каком языке, парой слов с мамашами одноклассников сына – вот и все общение. Вот и все подруги! С мужем никакой душевной близости. Что из того, что она всю жизнь ему верна? Что из того, что она отличается преданностью, альтруизмом и прочими положительными качествами? Разве это приблизило ее к мужу? Как был холоден с ней, так и есть! И не интересует она его как личность. И не очень-то интересует как женщина. А в какую ситуацию он сейчас их всех поставил? Ни с родными своими она поговорить толком не может, ни с подругами своими московскими пообщаться, ни на родину съездить… И как сына воспитывать в таких условиях? Тут вранье, там обман, здесь полуправда, там интрига. И не от случая к случаю, не изредка, не как исключение, а стиль жизни у них такой. Одна радость – путешествия! Открытие мира, посещение новых стран, знакомство с другими культурами, обычаями, устоями… Одна радость.
Да и то – на фоне всего остального – относительная. И Наталья неспешно, безо всякого подъема, спокойно перекладывала свои вещи из шкафа в чемодан. Ни открытые платья не возбуждали ее, ни яркие летние наряды, ни новые купальные костюмы. Тревога и неверие царили в ее душе. Что будет дальше? Зачем они здесь? Для чего им ехать куда-то? Да, муж в бегах. Да, непростые времена у него. Да, она, естественно, рядом. Только зачем? Нужно ли ему это? Нужно ли это ей? Насколько они оба нуждаются друг в друге? Ведь вроде бы да, конечно, нуждаются! Как же выживать в таких условиях: в чужой стране, опасаясь врагов, имея тяжкий груз прошлого за спиной? Как иначе выжить, если не вместе?!
А-а… Вот это слово! Наталья будто поймала его за хвост. Это слово «выживать». Именно выживать! Ну выжили они, и в дальнейшем выживут, наверное. А жить как? Жить вместе, просто жить, черпая мелкие, каждодневные радости из общения друг с другом, чувствуя тепло другого, его тягу, отдачу, участие, интерес?! Нет, этого у них нет. И самое страшное, никогда не было. Она любила его. Да, она любила. Замирала от звука его голоса, трепетала в его объятиях, млела от его мимолетной ласки… А он? Наталья вдруг с какой-то обреченностью, с тоской и почему-то со злостью осознала – нет, не любит он ее. Не любит и не любил, наверное, никогда! Так, приглянулась ему стройная ее походка, улыбка белозубая, стрижка мальчишеская… Так случилось, что забеременела она от него… И в порыве джентльменства, видимо, сделал он ей предложение. Она схватилась за него, не задумываясь, не сомневаясь, не анализируя… Она хотела его. Она мечтала о семье. Она ждала ребенка.
Алексей, надо отдать ему должное, о семье заботился, деньгами обеспечивал… Ни в чем они с Максом не знали отказа: персональный водитель, всевозможные услуги, любые наряды, капризы и развлечения. Но… никакой души, никакой близости… Он ведь ни разу за все эти годы не то что «люблю»… Хоть бы какое ласковое слово когда… Хоть бы по голове ее погладить, что ли… Хоть когда-то просто приобнять, пусть по-дружески, пусть даже не как любимую женщину… Но в том-то и беда: ни любимая, ни подруга, ни близкий человек, ни интересный собеседник. А кто она тогда ему? Кто? Мать его ребенка! И только! Ну еще хранительница очага. Это с натяжкой, правда. Всю жизнь они с охраной, с мамками-няньками, уборщицами и прочей прислугой. Так что есть кому охранять и очаг, и богатство, и имущество.
И дома она его почти никогда не видела. То на работе, то на разборках, то на гулянках, то вообще неизвестно где по нескольку дней. И не спроси ничего, не лезь с вопросами, отстань и все в таком духе.
Да, Наталья жила своей жизнью, занимаясь собой, сыном, встречаясь с подругами, посещая культурные мероприятия, путешествуя, читая, совершая бесконечные покупки. Она уже привыкла не переживать за мужа по мелочам, не реагировать на его оскорбления, не ждать к ужину, не искать разговоров с ним. Она уже привыкла к его холодности, отстраненности, равнодушию. Она не понимала, почему он живет с ней. Семья была не нужна ему. Это было настолько очевидно, что бросалось в глаза любому и каждому. Ей – да, нужна! Ну куда она без него?! Что она умеет? Как она сможет? Да не сможет она без него! А ему? Что для него семья? Наверное, прикрытие, тыл, фон его жизни. Сын важен для него, безусловно. Он его как-то воспитывает по-своему, какое-то время находит для совместных мероприятий: на отдыхе они много общаются, да и по выходным, как правило, то лыжи, то боулинг, то дома в шахматы. Но все это с сыном, не с ней. То, что у Алексея есть своя личная жизнь, это ей было ясно. Ни ревности, ни боли это ей не доставляло. Ну есть и есть. С ней он, невзирая ни на что, спал регулярно. Ее это не радовало, удивляло. Да и какая радость? Без ласки, без любви, без нежных слов… Акт, одним словом. Очередной слив накопившейся за день агрессии.
Когда они бежали в Чехию, у Натальи родилась надежда. Ну в смысле «нет худа без добра». А вдруг, думала она, на чужбине, в уединении, в вынужденной изоляции они, оставшись наедине друг с другом, сблизятся, откроются, соединятся…
Но нет, чуда не произошло. Ее излишнее внимание его раздражало. Ее душевные порывы казались ему неискренними. Ее попытки сближения были ему не нужны. А сам он как жил сам в себе, так и продолжал жить, не нуждаясь, казалось, ни в ком. Хотя нет, замечала она иной раз такую тоску в его глазах, что понимала своим женским сердцем: страдает он по кому-то, вспоминает, грустит…
Вот с такими невеселыми мыслями собиралась Наталья в очередное, неведомое на сей раз путешествие. Алексей карты не раскрывал: маршрут не озвучивал, числа не уточнял. Короче, держал их с Максимом в неведении до последнего. Просто строго сказал, чтобы были готовы к выезду в любой момент.
Самый банальный, самый распространенный и, пожалуй, беспроигрышный вариант вербовки мужчины – это женщина. Алексей усвоил это с ученических времен и убеждался в его действенности неоднократно в течение жизни. Только не на себе. Столько ребят знакомых из-за баб погорело, столько проблем себе люди наживали. Да и вправду очень даже мужики реагировали на такого рода «подставы». Лично для себя Алексей подобные варианты исключал. Зная свою натуру, он не боялся заводить знакомства, никогда не волновался, увидит ли его кто-нибудь в обществе той или иной дамы, никогда ни к кому не привязывался ни душой, ни телом. Ему казалось, что он счастливо избежал в своей жизни всех опасностей, связанных с зависимостью от женщины.
И даже сейчас, даже самому себе он не признавался в том, что сражен своим чувством к Рите, что он ранен ею, что он тоскует. А ведь тоска – это не грусть, не воспоминание и даже не простое желание встречи. Это тоска-а-а-а! Это боль! Это страдание! Это непреодолимая тяга! Непреодолимая! Алексей конечно же уговаривал себя, применял какие-то восточные техники расслабления, подолгу медитировал и даже писал длинные-длинные письма. Понятное дело, не отправлял. Не для того он писал, чтобы отправить, а чтобы выразить свои чувства, высказаться, выплеснуть в мир свое состояние. Писал и выбрасывал. То рвал на мелкие кусочки, то сжигал. Становилось немного легче. На какое-то время. А потом тоска наваливалась вновь, заполоняла его всего, лишала радости жизни, подавляла. Видимо, все эти приемы помогают в том случае, когда человек сам искренне стремится избавиться от зависимости, от тревожного чувства, от болезненной тяги. Вот именно – когда хочет сам. Алексей не хотел. Зачем ему избавляться от такого редчайшего подарка судьбы. Да, ему тяжело, даже тягостно. Да, ему больно и неуютно. Но он так ее хочет, так стремится навстречу, так скучает…
Выходит, и он «сломался» на женщине. По своей воле, правда, по своему выбору, но тем не менее сломался. Алексей подумал о том, что если кто-то из его недоброжелателей захотел бы его выследить, то только через Риту это было бы возможно. Потому что никаких других привязанностей у него нет. Ни о друзьях он не вспоминает, ни по родителям не грустит. А с другой стороны, с чего бы это за ним кому-то следить. Он же умер! Погиб! Нет его! Нету!
Сомнение тонкой вибрирующей струйкой пульсировало в его сердце. Он понимал, что на это, пусть мелкое, но все же беспокойство, нельзя закрывать глаза… Что раз возникает интуитивная тревога, значит, для этого есть основание. Даже если мозг не понимает причины, даже если логика не видит реальной опасности, даже если анализ не допускает никакого отклонения от идеально продуманного плана, все равно: интуиция – это главный козырь! И уж каким образом этот козырь попал тебе в руки – не важно! Важно, что он у тебя!
Билеты для Натальи и Максима у Алексея были на руках. Их он должен проводить двадцатого апреля. И если для Натальи известие о том, что они едут отдыхать только вдвоем с Максимом, без Алексея, было более-менее предсказуемым, то Максим расстроился по-настоящему. Он-то был уверен, что они едут всей семьей. У папы-то вон тоже чемодан собран. Почему же он не с ними? Они же договаривались и нырять вместе, и плавать, и на воздушных шарах подниматься в небо! Как же так?! И лететь, оказывается, надо уже завтра. Ну что ж, завтра так завтра. Только с мамой, значит, так тому и быть. И, глотая слезы обиды и жалости к самому себе, Максим отправился спать.
– Куда мы летим? – спросила Наталья мужа, оставшись наедине с ним.
– Я провожаю вас на самолет до Джакарты. А там у вас круиз по Индонезии.
– Надолго?
– На двадцать шесть дней. Надеюсь, все учебники Макса вы взяли?
– Да, конечно.
– Ты договорилась со школой? Его переведут в следующий класс?
– Договорилась. Вернемся, он напишет контрольные по всем предметам. Никаких проблем. Только я одного не понимаю…
– Чего ты не понимаешь?
– Почему нельзя было на каникулах поехать? Зачем пропускать занятия? К чему эти непонятные перемещения?
– Вот именно – непонятные! Непредсказуемые! Нелогичные! Именно это мне сейчас и нужно.
– Ладно, не заводись! Надо – значит надо. А сам-то ты куда?
– Посмотрю, может здесь останусь. Может, съезжу куда-нибудь. Но в любом случае я вас встречаю в Праге после круиза! Все, пошли спать! Завтра подъем в шесть тридцать.
Двадцатого апреля Алексей проводил своих. Максим немного пришел в себя, смирившись за ночь с идеей отдыха без папы. Договорились перезваниваться, переписываться.
Двадцать первого апреля Алексей за час до вылета сдал билет до Москвы. Спустя пять дней самолет Аэрофлота приземлил его в Питере…
Он снял номер в очень среднем отеле. Поужинал в первой попавшейся пиццерии. Он прошел по Невскому, удивляясь новым витринам, ярким рекламным огням и вывескам. Странно, вроде бы все атрибуты современного мегаполиса, а дух старого города неистребим. Трогательная обшарпанность зданий, неспешный ритм передвижения, старинные постройки… Красота и потертость. Волнующая старина и вопиющая современность. Новые фасады и мрачные подворотни. Несочетаемость, нестыковка энергий, нарушение вибраций пространства – вот что чувствовал Алексей, прогуливаясь по таким знакомым и в то же время изменившимся улицам… Он пытался вобрать в себя как раз не перемены, а истинную питерскую сущность. Непреходящую, неистребимую, вечную, постоянную. Ему удавалось. Вместе с физической усталостью приходило попеременно то волнение, то успокоение… Но самое главное – у него впервые в жизни не было плана действий! Он не знал, зачем он здесь, куда дальше, почему? Из-за Риты? Но Рита в Москве. Для нее он умер. Что он хочет? Даже если он увидит ее, даже если заговорит, даже если она ответит, что из этого? У них не то что будущего, у них и настоящего-то нет! Вот это формулировочка родилась у него – нет настоящего! У живого человека! А впрочем, живой ли он? Физически-то да! Но, обманув сотни людей своей мнимой смертью, он и себя загнал в такую мышеловку! Ничего себе живой! Ни любить, ни дружить, ни появляться там, где хочется… Ничего этого нельзя. Такая вот жизнь теперь у него.
Алексей заходил в магазинчики: то в книжный, то в антикварный, то в букинистический. Модные бутики и супермаркеты обходил стороной. А вот в магазин сотовой связи заглянул. И не сдержался… Купил телефон, сим-карту, оформил роуминг. «Ну могу я хоть безликое сообщение отправить любимой женщине?» – вопрошал он сам себя. И вопреки здравому смыслу, вопреки всем правилам своей же игры, вопреки собственному рассудку, кричащему «не надо-о-о-о!!!», он написал: «Пусть Бог подарит тебе лучшие свои дары. Пусть счастье сопровождает тебя всю жизнь!» Ему хотелось дописать «прости», ему хотелось как-то объясниться с ней, но все было бессмысленным. Да, он чувствовал себя виноватым перед Ритой за то, что ушел, не попрощавшись, за то, что заставил страдать, плакать, терзать сердце. Но он сам выбрал такое существование. Ему некого обвинить. Не на кого накричать. Некого избить. Самого себя, если только!
Рита накануне свадьбы была на удивление спокойна. Все у нее приготовлено, обо всем договорено. Никакого волнения! Конечно, такое состояние было обманчиво. Она догадывалась, что испытывает нечто вроде затишья перед бурей. Что завтра с утра начнется – то прическа, то букет, то ожидание машины… Но это завтра. А сегодня – девичник! Вечером в кафе. Сначала хотела в ночной клуб девочек пригласить, но передумала. Перед свадьбой надо выспаться, отдохнуть, чтобы хорошо выглядеть. А после клуба разве будешь нормально себя чувствовать? Грохот, выпивка, танцы до утра!
Сидя в кафе и перемывая косточки всем своим бывшим и настоящим кавалерам, девчонки расслабились. Выпивали, поглядывали на танцующие парочки, строили глазки ребятам за соседним столиком, отвечали на телефонные звонки. Ритин телефон не умолкал. Звонили приглашенные гости, уточняя то адрес загса, то время регистрации, то дорогу к ресторану. Звонила мама, волнуясь и спрашивая, где находится Рита, с кем, что она делает и как себя чувствует. Звонила флористка – девушка, отвечающая за букет невесты… Звонила парикмахер. Звонил Дима с очередным признанием в любви… На этом фоне сообщение без подписи было воспринято ею как очередное поздравление. Единственное, что немного удивило, так это то, что ее ответ со словом «Спасибо» не дошел до адресата. Но задумываться над этим странным обстоятельством у нее не было ни времени, ни желания.
Через три дня Алексей вернулся в Прагу. Зачем он летал в Россию? Что это за фокус такой? Он и сам толком не понимал. Объяснить свой порыв ностальгией и прочей лирикой он считал для себя несерьезным. В то же время внутренний голос поставил ему знак «плюс» напротив воображаемой надписи «Россия». Нет, не зря эта затея. Совсем не зря. Самый главный результат – безопасность! Никаких сомнений в том, что за ним не было ни слежки, ни хвоста, ни каких-либо провокационных ситуаций. Никто с ним не заговорил, никто его не остановил, ни у кого он не вызвал подозрения. Это Алексея взбодрило, придало уверенности… Все правильно он сделал. Все правильно он продолжает делать.
В Праге было уже по-весеннему тепло, солнечно и… тоскливо. Никогда и в нормальной-то жизни его почему-то весна не радовала. Все эти набухшие почки, первые листочки, воспеваемые поэтами, навевали на него необъяснимую грусть. Пронзительное небо, острота весенних запахов, яркое солнце, остатки чернеющего снега – все вызывало в нем уныние и портило настроение. Он это еще в детстве заметил. И стишки эти, типа «травка зеленеет, солнышко блестит» ненавидел. Даже на одном из утренников в детском саду начал было декламировать и расплакался. Стоял посреди актового зала в дурацком каком-то костюме то ли зайца, то ли белки и плакал, зажимая рот, чтобы крик отчаяния, стыда и беспомощности не выскочил наружу… Воспитательница не заругала его. Наоборот, обняла, отвела в сторонку. Обратилась к другому мальчику:
– Славик, ты помнишь слова? Прочитай за Алешу!
Славик с удовольствием отчеканил про ласточку, которая в сени к нам летит. А воспитательница гладила Лешу по голове, сняв с него шапочку со звериными ушами, прижимала к себе и приговаривала:
– Ну поплачь! Поплачь! Все будет хорошо! Сейчас с ребятами хоровод будете водить. Пойдешь?
Леша кивнул. Ему вытерли носик, глазки, вернули уши на место. И он, успокоившись, встал в круг.
…Когда Алексей стал постарше, тоже замечал в себе отторжение весны. Хотелось надломить все эти ветки, оторвать все эти почки, поломать все эти кусты… Он радовался пасмурным дням, раздражался от звуков капели и с нетерпением ждал мая, когда уже, считай, лето.
Вот и сейчас. Мало того что трепет этот весенний в самом разгаре, да еще он – совсем один. Везде один… Как будто никто ему не нужен. Как будто никому он не нужен.
Алексей набрал номер сына. Тот обрадованно закричал:
– Папа, привет! У нас такой классный корабль! Представь, бассейн есть! И настольный теннис!
– А ты купаешься?
– Конечно! Целыми днями!
– А как мама?
– Мама? По-моему, хорошо!
– Ну-ка, спроси у нее, сынок, в каком порту следующая стоянка?
– Сейчас, пап!
Трубку взяла Наталья.
– Как у тебя дела? – задала она мужу один из самых нейтральных вопросов.
– Все нормально! Как у вас?
– Отлично! Замечательное путешествие.
– Где следующая остановка?
– Ой, я город не помню. Знаю только, что на острове Калимантан.
– Ну хорошо! Я вам еще перезвоню.
Через три дня Алексей присоединился к своей семье, которая с таким искренним счастьем и нескрываемым удовольствием встречала его на корабле, что он был очень даже тронут. Нашлась и отдельная каюта, куда с превеликой радостью переселился Максим, оставив родителей вдвоем.
Он путешествовал со своими все оставшиеся дни круиза. Отдыхая с семьей, он надеялся отвлечься. Он честно пытался расслабиться и насладиться поистине райским путешествием, но … ничего не получалось. Вернее, наоборот. Получалось расслабиться. Отпустить застарелое внутреннее напряжение, снять запреты на какие-то мысли, позволить себе думать о том, о чем и сладостно, и больно думать. И вся странность ситуации заключалась именно в этом: с одной стороны, искренность перед самим собой, искренность в мыслях, в мечтах, в эротических фантазиях… С другой стороны, боль. Именно искренность несла с собой боль, новые переживания и бесконечные воспоминания.
Он лежал около бассейна со стаканом сока. Сначала вяло листал журнал, переговариваясь с Натальей, расположившейся рядом. Потом прикрыл глаза, думая подремать перед обедом. Но прошлое никак не отпускало его. Наоборот, почему-то здесь, на отдыхе, он все чаще и чаще возвращался мысленно в те мгновения московской жизни, когда счастье настолько ощутимо присутствовало в окружающем его пространстве, что, казалось, он мог потрогать его или даже зажать в кулаке.
Как-то, он вспомнил, лежали они с Ритой, расслабленные, умиротворенно-уставшие, разомлевшие от близости друг друга, опьяненные любовью и ласками, и разговаривали. Как будто каждый сам с собой и в то же время вслух.
– Знаешь, Рит, я никогда не скучал ни по кому…
– У тебя тело такое нежное.
– А по тебе я очень скучаю.
– Кожа прекрасная. Я когда прикасаюсь к тебе, испытываю…
– Ты мне настолько близка, настолько дорога…
– Неимоверный восторг.
– Я редко говорю тебе что-то хорошее…
– Как же я люблю, когда ты меня обнимаешь.
– А на самом деле я боюсь признаться самому себе…
– Мне не хватает твоих объятий. Мне все время мало. Я не могу насытиться…
– Насколько ты в моем сердце.
– Твоей близостью, твоей нежностью, твоими откровениями…
– Ты мой самый близкий человек… И вообще ты – самая, самая…
– Я все время хотела бы быть рядом с тобой.
– Я порой сам боюсь признаться себе, что ты значишь для меня…
– Я мечтала бы не разлучаться с тобой никогда.
– Я знаю только одно: ты лучшая женщина в моей жизни. Ты – самый лучший человек в моей жизни!
– Не помню, говорила ли я тебе, что ты – самый лучший!
Слышали ли они друг друга во время этого странного диалога? И разве это диалог был? Какой-то двусторонний монолог, когда каждый говорит свое, не дожидаясь от другого ни реакции, ни ответа и все же, вероятно, угадывая и отмечая, о чем параллельно идет речь…
Подбежал возбужденный Максим:
– Пап, я среди подростков лидирую.
– Ты о чем, сынок? – Алексей с трудом возвращался в действительность.
– Ну в теннис, пап! У нас же турнир по настольному теннису на верхней палубе.
– А! Молодец!
– Пойдем, поболеешь за меня! Через десять минут финал.
Алексей поставил пустой стакан, нехотя оторвался от своих воспоминаний и направился вслед за убежавшим ребенком. Он шел по палубе, смотрел на окружающий его морской пейзаж и, похоже, не видел всей его красоты. Во всяком случае, оценить прелесть момента был явно не в состоянии… Он прилагал колоссальные усилия, чтобы выдернуть себя из прошлого, чтобы хоть как-то адаптироваться в настоящем…
Алексей следил за игрой сына, подбадривал, аплодировал, радовался каждому выигранному очку и не знал, что в далекой Москве его любимая женщина стала замужней дамой, что началась для нее абсолютно новая жизнь, и что, невзирая ни на что, хранит она память о нем, как о самом прекрасном мужчине, который когда-либо был в ее жизни. Правда, жизнь у нее только начинается, но почему-то кажется ей, что ничего лучшего быть не может. И о том, что грусть – верная спутница не только его жизни, но и ее тоже, он даже не задумывался.
Между нами, соседями…
Вступление
Квартира 23. Трофимовы. Квартира 24. Сидоренко. Квартира 78. Полищук. Три семьи. Трое соседей. Ну, 23-я и 24-я понятно. Они рядом. И практически с первых дней, как переехали, так и дружат. Лет уж, наверное, восемнадцать или даже больше. А с 78-й позже познакомились. И через детей. А дело было так. Что у Трофимовых, что у Сидоренко дети народились почти одновременно. Когда они в этот дом переселились, то Леночке Трофимовой только-только два исполнилось, а Витька Сидоренко уже в сад пошел. Как раз новый садик во дворе открыли, буквально полторы минуты ходу – из подъезда в подъезд. Ну и ясное дело, росли вместе, гуляли, в гости непрестанно друг к другу бегали. Потом школа началась – то за учебниками, то глобус нужен, то помочь по физике разобраться… Короче, почти сроднились. Праздники вместе, в выходные – то на прогулку, то всей компанией в цирк…
А потом чета Сидоренко решилась еще на одного ребеночка. Родили они своему Виктору сестренку Люсю. И, гуляя с Люсей, катая колясочку, познакомились сначала с Катей из 78-й, которая тоже колясочку катала, а потом и с ее мужем Андреем. А там уж Сидоренко своих новых знакомых ввели в общую компанию, и теперь уж лет десять как все вместе общаются.
Кв. 23
Трофимовы живут в двушке. Одна комната Леночкина, другая – Юрина с Машей. Правда, сейчас, когда Ленка вышла замуж и уехала к мужу, обстановка изменилась. В маленькой комнате Маша устроила спальню. А большая – гостиная.
Маша преподает английский в институте и помимо этого занимается частными уроками: кого в вуз подготовить, кому произношение поставить. Ее вполне устраивает: и график работы свободный, и деньги неплохие. Индивидуальные занятия всегда неплохо оплачивались, а в последнее время в связи с возрастанием интереса к языкам – и подавно.
Юра – музыкант. Играет в оркестре на скрипке. Владеет-то он многими инструментами. В доме и пианино есть, и аккордеон. Но по профессии он скрипач, и работа его связана именно с этим инструментом. Все бы хорошо, да только Юра выпивает. Причем несколько последних лет все более и более.
В артистической среде, наверное, это бич. Оно и понятно – гастроли, гостиницы, рестораны, поезда. Для любителя выпить – и места, и возможностей больше чем достаточно. И если поначалу легкая нетрезвость мужа Машу особенно не беспокоила, то со временем тяга к выпивке превратилась у Юры в болезнь и создавала массу проблем.
Юра всегда был душой компании. И спеть, и сыграть, и рассказами о гастрольной жизни гостей побаловать, и помочь Машке застолье организовать – никогда никаких вопросов. На рынок? Хорошо. В магазин – сейчас сбегаю. Мусор вынести? С удовольствием! Пропылесосить? Легко! Все у него легко, все с радостью. До определенного момента. А именно – до первой рюмки! А там – все! И если раньше именно застолье провоцировало его на излишнее возлияние, то теперь чуть ли не каждый день он еле-еле возвращался домой с работы. Заходил – и тут же засыпал, иногда даже не раздеваясь… Машка бесилась, плакала, уговаривала обратиться к врачу, грозила разводом – ничего не помогало! День-два после ее истерик он более-менее держался, но было видно, что жизнь ему не в радость, что тяжко ему, тошно и невесело… А потом опять…
Кв. 24
Семья Сидоренко состоит из четырех человек: Ира, Валера, Витька и Люсенька. Ира всю жизнь, считай, проработала в бюджетной организации. Оклад небольшой. Зато профсоюзный комитет хорошо работал: путевки льготные, пионерские лагеря на море, очередь на квартиру, касса взаимопомощи, где в любой момент и на любой срок можно денег перехватить. Правда, года три-четыре назад поняла Ира, что бессмысленно это – бесконечное стояние в очереди на квартиру, да и санатории все она уже объездила. Короче, задумалась она тогда о смене работы. А куда идти? Подсказал ей кто-то: мол, иди в фирму по продаже недвижимости. Пока рядовым агентом устроишься, а там, глядишь, и до менеджера дорастешь. Мало того что зарплата явно приличнее, чем до сих пор. Так еще есть шанс квартиру как-нибудь себе выбить. Своим-то сотрудникам наверняка льготные условия предусмотрены.
Ну и решилась она. Третий год работает риэлтором. Деньги появились у нее. Это правда. Но о квартире пока говорить рано. Надо пять лет отработать, прежде чем разговор с начальством на эту тему заводить. Но ничего. По крайней мере есть надежда. А то вон Витьке уже двадцать один. Если жениться надумает, то хоть «караул» кричи. Куда жену приведет? Они и так вчетвером в двух комнатах еле-еле поворачиваются. Люське уже десять лет. Начала брата стесняться. В одной комнате им уже неловко. Да и как это возможно? Люсе надо спать в десять укладываться, а у Виктора в это время вечер только начинается: компьютер, звонки, телевизор. Ну как в десятиметровой комнате можно это совместить? Пришлось Люську переселить в большую комнату, к себе. Переселить-то переселили, а им самим теперь как вечера проводить? Телевизор на кухне смотрят, почитать – при местном освещении, под абажуром. Короче, квартира необходима. Над этим и билась Ира. И заставляла биться Валеру.
Тот работал персональным водителем. Два дня работает, два дня отдыхает. Ну отдыхает – это громко сказано. Ира особенно-то отдыхать своему мужу не позволяет. Отоспался – и вперед! На своей машине извозом заниматься, деньги зарабатывать, на квартиру откладывать.
Есть еще один момент, который волнует Ирину. Муж ее Валерий – парень видный:
высокий, симпатичный. Глаза блестят, улыбчивый, веселый. Любит она его. Любит и ревнует. Ни к какой-то конкретной женщине, а в принципе. Ей кажется, что чем больше он работает, чем больше устает, тем меньше времени и желания у него остается на девушек. Но, если честно, то Валерий успевает все. И работу любит, и подрабатывает с удовольствием, и женщинами интересуется. Правда, связи у него, как правило, краткосрочные.
Своего телефона он не дает, чтобы не беспокоили ни дома, ни по мобильному. А сам умеет запросто познакомиться, быстро закрутить короткий роман и без проблем расстаться. Просто перестает звонить. Зачем ему лишние проблемы? В жизни его все устраивает: семья крепкая, хорошая. Жена – молодец: сама трудится, не транжира, в доме всегда порядок, чистота. Все у них хорошо!
Кв. 78
Чета Полищук переехала в этот дом гораздо позже остальных. Только-только начал тогда развиваться рынок недвижимости. Они купили большую трехкомнатную с приличной лоджией. Сделали там отличный ремонт, причем даже с небольшой перепланировкой, что по тем временам являлось еще редкостью. У каждого из них – и у Кати, и у Андрея – по машине. Андрей смог подняться на первой волне кооперативного движения. И уже в начале девяностых представлял из себя состоятельного человека и успешно развивающегося бизнесмена.
Раньше они особенно выделялись, отличались от других. Степенные, спокойные и даже интеллигентные. «Даже» – потому что в ту пору казалось, что только бандитские элементы или полукриминальные персонажи могут продвинуться в бизнесе. Но он был, наверное, исключением. Имел высшее образование, поступил в аспирантуру. Потом, правда, оставил науку, не дописав кандидатскую, и с помощью своего отца, который занимал высокий чин в одном из министерств, сумел организовать свое дело. Начали они с Катей, как и многие другие, с работы челноками. Летали в Эмираты, потом сдавали товар на рынки, потом опять летали. Постепенно собирали деньги. Когда отец Андрея понял, что у сына серьезные намерения, он реально помог ему – и финансами, и связями, и советом. Короче, уже в самом начале девяностых Андрей был одним из немногих, кто очень прочно стоял на ногах.
При всем при этом ни Андрей, ни Катя нос не задирали, не зазнавались. И хотя жили заметно богаче многих, вели себя просто. Они с удовольствием стали общаться с Сидоренко, а через них – и с Трофимовыми. И не просто общаться. А можно сказать, все шестеро стали постепенно истинными друзьями.
Ира, Маша, Катя частенько устраивали девичники. В основном собирались у Кати. У нее и квартира побольше и, честно говоря, намного интересней, чем у других. Катя всегда удивляла девчонок обилием глянцевых журналов, новыми фотографиями из заграничных поездок, необычным угощением. Уже в те времена она покупала в дорогих супермаркетах коричневый сахар, обезжиренное молоко, зеленые макароны, коктейль из морепродуктов.
Уже в те времена они пользовались многослойной туалетной бумагой и влажными салфетками.
Уже тогда Катя красила волосы в необыкновенный серо-жемчужный цвет, в несколько оттенков, переливающийся и блестящий. Это потом такую красоту назовут мелированием, колорированием, тонированием и прочими непонятными словами. А тогда Ира с Машей громко восторгались Катиной прической, мечтая о чем-то подобном. Катя своего мастера не скрывала, но денег на такого мастера у девчонок не было. А они хотели соответствовать. Приносили своим парикмахерам Катины фотографии, иной раз приводили ее саму, как образец для подражания, но, увы… Достичь ее уровня не удавалось. И девчонки смирились. Хотя, надо отдать им должное, они тоже выглядели неплохо. И в меру своих доходов следили за собой. И если десять лет назад Катя явно совершенно лидировала среди них и по одежде, и по уровню культурного развития, то со временем все трое более-менее сравнялись. Нет, Катя не стала проще. Наоборот, Ира с Машей тянулись за ней, меняясь внутренне и внешне, и так шаг за шагом, год за годом росли и преображались. И если Ира все-таки по природе своей была менее притязательна, то Маша вполне даже гармонично смотрелась рядом с Катей.
Особенно это стало заметно в последние два-три года. Поскольку Ира была зациклена на идее приобретения квартиры, то никаких лишних расходов она себе не позволяла. Они с Валерой даже и не отдыхали толком все это время. Люську к родителям на дачу отправят, и сами туда же на выходные мотаются. Разве это отдых?
А Маша с Катей и в театр сходят, пусть не часто, но раз-то в месяц – обязательно! И в ресторанчике посидят, и по магазинам прогуляются. У них и график работы гибкий, и деньги свободные водятся.
Катя, отсидев дома со своей дочкой Наташкой чуть ли не семь лет, заскучала. И Андрей, не долго думая, купил ей помещение под небольшой магазинчик. «Пусть потешится!» – думал он. Никаких серьезных продвижений в этом вопросе он от своей супруги не ждал. И вовсе не потому, что считал ее недалекой. Нет, совсем даже наоборот. Андрей свою Катю оценивал очень высоко – и по человеческим, и по деловым качествам. Он ее уважал и прислушивался к ее мнению всегда. Тем более что он привык делиться с ней и мыслями, и сомнениями, и планами на жизнь. Дело не в этом. Потехой он считал Катину идею о работе.
– Ну зачем тебе это? – вопрошал он ее неоднократно. – Тебе что, денег не хватает? Или занять себя нечем?
– Денег хватает. А что касается занятий, то давай честно посмотрим на это.
– Ну…
– Наташка пошла в школу. Она там запросто может находиться до пяти-шести часов. Школа у нее сам знаешь какая: с учителями занятия дополнительные, кружки, бассейн и прочие развлечения.
– Допустим.
– Что мне остается? Только собой заниматься да ужин тебе готовить.
– Тоже неплохо! Меня это вполне устраивает!
– А меня нет! То есть до последнего времени устраивало, а теперь перестало.
– И что думаешь делать? – спросил Андрей.
– Давай подумаем. Можно салон открыть или магазин. Или еще какое-то дело организовать. У меня же получалось раньше работать.
– Кать, то раньше! Когда мы челноками работали. А сейчас все изменилось. Ты отстала. Жизнь ушла вперед. Кем ты можешь работать? Что ты можешь создать? Ты не обижайся!
Я просто хочу, чтобы ты реально посмотрела на себя.
– Вот видишь, ты сам сказал эти слова: «Отстала! Жизнь ушла вперед!» А я не хочу отставать. Не хочу быть просто женой при муже. Я чувствую в себе потенциал – и деловой, и творческий. Можешь ты мне помочь?!
– Кать, ну конечно! В принципе, мы ничем не рискуем. Допустим, я покупаю тебе помещение. Делаем там ремонт. Ты начинаешь работать. Не получится – недвижимость всегда можно продать. Так что давай, рискни! Чем смогу, поддержу тебя. Только учти: работать за тебя не буду! И людей своих не отдам. Ищи персонал, нанимай профессионалов – и вперед!
– Спасибо! – серьезно поблагодарила Катя. – Только скажи, как ты считаешь, чем мне все же лучше заняться?
– Я думаю, что никаких салонов открывать не стоит.
– Да? Почему?
– Потому что их на каждом углу по десятку, и прибыли они реальной не приносят. Так… Игрушка для жен богатеньких мужиков. Мне бы не хотелось, чтобы ты становилась с ними на одну ступень.
– А что тогда?
– Если организовать продуктовый магазин, то это очень даже выгодно и почти всегда беспроигрышно. Но…
– Что «но»?
– Ты понимаешь, санэпидстанции, проверки, отчеты, сроки реализации, скоропортящаяся продукция… Такая морока! Оно тебе надо?
– А что тогда?
– Подумай! Может быть, книги, подарки, предметы домашнего интерьера… Что-то такое, что не требует особых условий хранения и для чего не нужно дорогостоящего оборудования…
И Катя придумала. То, что она смогла сделать за четыре года, истинно поразило Андрея. Сначала она открыла магазин колготок. Назвала его «Вторая кожа». То ли из-за привлекательного названия, то ли из-за грамотно размещенной рекламы, то ли из-за удачного места расположения, но магазинчик стал приносить очень приличную прибыль.
Катя, которая поначалу целыми днями находилась в торговом зале, научила и администратора, и продавцов так относиться к клиентам, что число постоянных покупателей у нее росло буквально на глазах.
– С каждым зашедшим здоровайтесь! – учила она. – К каждому найдите подход. Спросите, что желает, предложите максимально возможный выбор. Никогда не отпускайте клиента просто так! Если вдруг не нашлось нужного товара или размера, сделайте спецзаказ, возьмите телефон, перезвоните, когда его привезут.
И действительно, мало кто уходил без покупки. Более того, Катя постоянно что-то придумывала: и конфетами угощала, поздравляя покупателей то с весной, то с праздниками, а то и просто с хорошим настроением. И систему скидок разработала. И подарки дарила. Например, приобретет покупатель несколько пар колготок, а ему в подарок гольфы или носочки… Мелочь, а приятно!
Что интересно, среди покупателей стало появляться много мужчин. Во-первых, Катя открыла отдел мужских носков. А во-вторых, подсказала своим девчонкам-продавцам: мол, предлагайте мужчинам купить в подарок для их любимых чулки или те же колготки. И если поначалу некоторые отмахивались, стеснялись, то постепенно все больше и больше мужчин приобщались к деликатным покупкам. А поскольку любимые, видимо, относились к подобным подаркам с восторгом, то мужчины практиковали такого рода покупки все чаще и чаще. Пришлось даже маленький отдельчик эротического белья открыть. И хотя товар там был далеко не дешевый, отдел пользовался стабильно высоким спросом и постоянно обновлялся.
Спустя полтора года после открытия первого магазина Катя поняла, что пора идти дальше. Хотела было попросить денег у Андрея на покупку еще одного подобного помещения, но передумала и пошла другим путем. Вспомнила прежнюю работу, подняла давние связи, проехалась по старым местам и пришла к выводу: открыть палатки или, как теперь принято говорить «бутики», на рынках. А что? Рынки сейчас цивилизованные, крытые, отапливаемые. Почему нет? Попробовала в двух местах. Дело пошло. И сейчас у нее, помимо основного магазина, семь или нет, уже восемь бутиков «Вторая кожа» на разных рынках.
Ей пришлось и офис новый снять, и бухгалтерию объединить, и складские помещения расширить.
Смотрел на свою Катю Андрей и восторгался. Чего угодно ожидал он: и усталости своей супруги, и возможной неудачи, и того, что остынет она… Но только не такого оглушительного успеха! Молодец! Поистине молодец!
Кв. 23
Юра уехал в командировку. Маша всегда радовалась его отлучкам, потому что в последнее время жизнь с мужем, кроме раздражения и дискомфорта, ничего ей не приносила. Казалось бы, дочь вышла замуж, уехала. Живи в свое удовольствие! Так нет. Пьянка за пьянкой. Что толку, что она новую спальню оборудовала? Все чаще и чаще он засыпает на диване у телевизора в большой комнате, а понятие «супружеского ложа» давно уже утратило свой истинный смысл.
Маша с таким положением вещей почти смирилась. То есть она-то, может, и смирилась, а вот тело ее никак не хотело принимать данную ситуацию как должное. Почему-то оно – ее тело – чего-то хотело и даже требовало. Но Юра трезвым почти не бывал, а с пьяным мужем секс Машу не устраивал. Когда он был слегка нетрезв, то ладно. Это было еще терпимо. Хотя слово «терпимо» в данном случае звучало как издевка. Но дело в том, что слегка нетрезвым он тоже почти не бывал. Так что Маша в последнее время все чаще замечала за собой злость и раздражение, поскольку ее самые естественные желания не удовлетворяются… И почти постоянная мысль поселилась в мозгу: «С этим надо что-то делать». А что делать-то? Лечить мужа? Искать другого мужчину? Завести себе «искусственного друга» из секс-шопа? Боже мой, этого еще не хватало при живом муже! Хотя он, хоть и живой, а почти уже бесполезный. Так что, видимо, недалек тот день, когда отправится она в интим-магазин.
Маша горестно вздохнула. Проходя мимо зеркала, задержалась. Распахнула халат, желая рассмотреть себя более пристально. Но даже ее критический взгляд остался доволен осмотром: кожа гладкая, ровная, живота практически нет, ноги стройные. Грудь немного тяжеловата. Большая грудь. Но это скорее плюс, чем минус. Шея вполне молодая. Может, волосы в последнее время потускнели, выпадают больше обычного. Но она уже начала витамины пить. Глядишь, через месяц наступит улучшение. А в целом Маша нашла себя вполне еще ничего. Решила вымыть голову лечебным шампунем и сделать укрепляющую маску для волос.
На сегодня у нее намечена уборка в спальне и вечером два ученика. Один в пять, другой в семь. Как хорошо, что сегодня нет занятий в институте. Можно позволить себе полениться, поваляться, отдохнуть. Надо бы погладить белье. Вон целый ворох скопился. Да, и уборка. Хотя уборка – это громко сказано. Маша думала разобраться в ящиках стола. Там после Леночки много чего осталось. Лучше всего, наверное, сложить дочкины вещи в коробку и передать ей. Выбрасывать Маша ничего не собирается, пусть дочь сама разбирается. Но так загружать мебель тоже не годится. У Маши у самой и учебников, и тетрадей полно. Надо же это где-то разместить. Хватит с нее: мыкалась вечно по подсобкам со своей учебной литературой. А теперь целая комната высвободилась. И хотя Маша сделала из нее спальню, письменный стол пришлось оставить. Такая вот спальня, совмещенная с кабинетом, получилась. А что остается делать при их малогабаритных квартирах?!
Маша уже почти все ящики освободила, когда в глубине самого нижнего обнаружила несколько кассет. Она повертела их в руках: ни названий, ни пометок. Решила посмотреть. Почему бы нет? Впереди еще полдня. Продукты у нее есть. Готовить она сегодня не собирается. Белье успеет еще погладить. Почему не посмотреть?
Кв. 24
Валера отсыпался после смены. Встал поздно, уже позже двенадцати. В доме тишина, покой. Поднялся, принял душ, побрился. Все не торопясь, все с удовольствием. На кухне включил телевизор, заварил чай. На завтрак решил сделать себе омлет. Достал большую сковородку, три яйца, молоко. Заглянув в холодильник, остановил свой взор на банке горошка и куске ветчины. Завтрак получился плотным, вкусным и сытным. Посмотрел новости, полистал газеты. Думал еще вздремнуть, но тут позвонила Ирина:
– Валерик, как хорошо, что ты дома!
– А что?
– Ты знаешь, у меня получится на обед домой заскочить!
– Ну и отлично!
– Слушай, свари картошечки, а? Я рыбу соленую купила. Так захотелось с картошкой! Сделаешь?
– А ты через сколько будешь?
– Минут через сорок, наверное.
– Ну давай. Жду тебя. Пообедаем и поеду поработаю.
«Да, – подумал Валерий, – хорошо, что работа есть, а то бы я, наверное, только ел и спал целыми днями. Вон уже и поправляться начал».
Картошка в доме была. И огурцы, и масло сливочное. Хлеб вот только кончился. Идти в магазин не хотелось. Валера почистил картошку, поставил на плиту и, сделав газ потише, позвонил в соседскую дверь.
Кв. 23
Кассета оказалась эротикой. А если уж совсем по-честному, то порнографией. Нельзя сказать, что Маша никогда таких не смотрела. Конечно, смотрела. Но во-первых, она не могла предположить, что такого рода фильмы есть у ее дочери. А во-вторых, фильм был интересным. Он отличался от всего виденного ей ранее. Отдельные сюжеты, связанные одним главным героем. Мало того что герой был хорош, а сюжеты волнующе интересны. Так еще и действие было представлено весьма необычно. Как правило, в фильмах такого рода большое внимание уделяется механической стороне вопроса, когда многократно воспроизводится одно и то же движение. В какой-то момент Маше обычно становилось скучно. Здесь же режиссер делал ставку на эстетику: на приятную музыку, богатую натурную съемку, интригующую обстановку. Красивые актеры, неизбитые сюжеты и, самое главное, все в меру. Если уж и показывают откровенные сцены, то они не успевают надоесть. Наоборот, хочется смотреть дальше… А дальше… новый сюжет.
Маша раскинулась на подушках, раскраснелась… Ей захотелось скинуть халат, погладить свое тело, ощутить пальцами нежность кожи, а кожей – почувствовать теплую ласку рук…
Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. Она нехотя выключила телевизор и пошла открывать дверь.
Кв. 78
Катя все чаще ловила себя на мысли, что у нее получается хорошо делать что-то одно: имеется в виду – либо работать, либо заниматься семьей. Она периодически вспоминала свою жизнь и приходила к выводу: да, так оно и есть.
Когда они были молоды, челночный бизнес занимал все их помыслы и силы. Тогда они даже и не были расписаны. Жили в гражданском браке. Потом, уже, считай, лет в тридцать, поженились. Затем Катя родила Наташку и занималась исключительно семьей. Андрей по-серьезному погрузился в бизнес, а у нее в ту пору и мысли о работе не возникало. Теперь, когда она стала развивать собственное дело, семья отошла на второй план. Слава Богу, есть няня. Она забирает дочку из школы, кормит обедом, помогает с уроками и даже иногда готовит ужин. Хотя, честно говоря, ужинают вместе они теперь редко. Или деловые встречи проводят в ресторане, или на работе каждый у себя перекусывает. Вечером, встречаясь дома, могут попить чаю, обсудить новости, кое-что почитать перед сном… И так каждый день.
Кате ее работа очень нравилась. Тем более что у нее все получалось. Бизнес процветал. Правда, к чему-то надо было стремиться дальше. Так ей казалось. Когда она задала этот вопрос Андрею, он понял ее сразу.
Она просто спросила как-то:
– Андрюш, а что дальше?
– Дальше? Ты имеешь в виду новые задачи? Свежие идеи? Дальние цели?
– Ну да!
– А давай дом построим!
– Дом?
– Да, именно дом! Не дачу, не коттедж! А такой… большой, теплый, в котором будет все-все: ну там… библиотека, спортзал, бассейн…
– Кабинет, детская… – продолжала Катя.
– Большая гостиная, домашний кинотеатр… Хочешь?
– Знаешь, хочу! А почему мы раньше не думали об этом?
– А наверное, всему свое время. То мы с тобой эту квартиру обживали, то дочь к школе готовили, то бизнесом занимались. А теперь, видишь, пришел черед и о своем доме подумать.
– Андрюш, какой же ты у меня замечательный! Мне иногда кажется, что я живу с тобой, как в сказочном сне! Кто-то ссорится, кто-то раздражается, кто-то чем-то недоволен! А ты у меня просто идеальный!
– Ладно-ладно, Кать! Не захваливай, а то возгоржусь!
– А скажи честно: ты уже участок присмотрел? Или, может, готовый дом увидел? Почему ты мне сразу на вопрос ответил, даже не удивился, не задумался?
– Честно говоря, совсем недавно мне эта мысль в голову пришла. Листал журнал какой-то про недвижимость, а там такие красивые дома, такие усадьбы! Думаю: может, и нам пора! А тут как раз ты со своим вопросом. Я же говорю: всему свое время!
Кв. 23
В дверях стоял Валерий.
– Привет, Маш! Ты чего… такая?
– Какая? – взгляд у нее и вправду был затуманен, щеки раскраснелись, волосы в беспорядке.
– Может, я помешал? Юрка дома?
Она отрицательно покачала головой.
– Мне бы хлеба. Не выручишь?
– Да, да. Проходи.
Но вместо того, чтобы идти на кухню, она взяла его за руку и прошла с ним в спальню.
Он было попытался:
– Маш, ты чего?
Но ответа не последовало. Как ни странно, он понял все без слов. Он в принципе неглупый мужик, Валера! А по части женского пола, так вообще понятливый. Машку он, правда, никогда не рассматривал в качестве сексуального объекта: все же соседка, да и Юрка – близкий приятель. Но ситуация получилась настолько неожиданная, а потому особенно яркая и острая, что Валера особенно-то ничего и не успел подумать. Он только почувствовал, что Машка – голодная. Ну… в смысле… по-женски. Такая она горячая, аж жаркая. Такая она неудержимая.
Различие между истинным желанием и похотью он безошибочно чувствовал. В ней была такая частая, мелко вибрирующая внутренняя дрожь, что не отозваться на такой призыв было бы неправильным. И он откликнулся…
Богатый сексуальный опыт, умение вести себя с женщиной плюс моментально возникшее острое желание сделали свое дело… Маша сладостно застонала и даже в какой-то момент закусила нижнюю губу, чтобы не закричать…
Спустя какое-то время Валера поднялся. Маша продолжала лежать с закрытыми глазами.
Он осторожно погладил ее плечо:
– Маш, ты как?
– Хорошо, – скорее догадался, чем услышал он.
– Мне бы хлеба.
– Возьми на кухне, – еле-еле проговорила она.
Он прошел, отрезал полбатона. Вышел, аккуратно прикрыв дверь, но не до щелчка, а так – почти вплотную. У себя на кухне посмотрел на картошку, посолил, убавил газ и вернулся в соседскую квартиру.
Маша продолжала лежать в той же позе.
– Маш, я еще хочу!
– Чего? Хлеба? – Голос был по-прежнему бесцветен.
– Тебя! – выдохнул он.
И она, так и не открыв глаза, молча, но с огромной неутоленной страстью, вновь приняла его в свои объятия.
Кв. 78
Вот это да! Теперь еще и дом! У нее, правда, жизнь похожа на сказку. Муж замечательный, дочь беспроблемная, бизнес процветающий! И хотя, естественно, какие-то каждодневные вопросы возникают и периодически появляются проблемы, все они решаются, что называется, в рабочем порядке и не портят общую картину жизненного благополучия.
Единственное, что стала замечать Катя, так это некое охлаждение интимных отношений с Андреем. Ей даже казалось, что они скорее друзья, чем любовники. В последнее время она ловила себя на том, что смотрит на него, не любуясь им, не пытаясь прочесть что-то в его глазах, а как будто критически оценивает: дорогой, пора подстричься! Или: Андрей, я тебе новый крем купила – специально для мужчин, попробуй под глаза, а то синяки появились. Или: давно не был у стоматолога, давай запишу тебя на следующую неделю.
То есть вроде бы заботится, внимание проявляет, а как-то звучит это то ли холодно, то ли отстраненно… Может, правда, чувства угасают. Помнится, раньше заснуть не могла, пока не обнимет он ее или пока она сама не прижмется к нему. А сейчас каждый – под своим одеялом. Он – под легким. Она – под теплым. И объятия супружеские между ними все реже. Катю, правда, это особенно не беспокоит. Видимо, все естественно происходит: угасает сексуальное влечение с годами. Наверное, это нормально. Во всяком случае, Катю устраивает. Ей вполне хватает и нескольких раз в месяц. Вполне!
Кв. 23
Маша так и лежала, не шевелясь, не открывая глаз. В полусне-полудреме. Сначала у нее не было никаких мыслей. Просто умиротворение, покой, приятная усталость. Потом начались воспоминания: буквально посекундно – как зашел, что сказал, каким взглядом посмотрел… И чем дольше вспоминала, тем слаще замирало сердце, тем ярче и жарче ощущала она в себе новое желание. Как же сладко! Как упоительно! Как потрясающе прекрасно! Но так чувствовало ее тело. А голова мыслила совсем иначе, что-то типа того: «Как же не стыдно! Муж твоей подруги! Сосед! Это же цинично! Это подло! Это запрещено всеми правилами дружбы!»
«Да, да, да! – соглашалось тело. – Все правильно! Но как же сладко! Как упоительно!» И все по новому кругу. Голова твердит одно. Тело – другое. И стыдно, и желанно одновременно! Ну что ей делать, если хочет она его?! Опять и опять! Снова и снова! Ни о любви, ни о симпатии нет никакой речи! Хочет как мужика, как самца.
Причем в какой-то момент она поняла очень четко: любой другой, кто вошел бы тогда к ней, мог бы оказаться на месте Валерия. Любой другой мужчина! Просто ему не повезло. Или, наоборот, повезло.
Она с трудом перевернулась на другой бок, посмотрела на часы. Ничего себе! Уже четыре часа. Через час у нее занятия. И отменять поздно, и как вести – непонятно.
Ладно, сейчас первым делом принять душ, потом выпить чаю, потом… Нет, хватит. Ей бы это успеть. Двигалась она медленно, расслабленно, то и дело ловя себя на том, что улыбается.
Мальчик-десятиклассник пришел вовремя. Она усадила его за контрольную работу. Только бы не разговаривать сейчас, не читать вслух, не твердить никакие правила. А письменный мини-экзамен очень даже кстати.
Ученик вполне удовлетворительно справился за час. Оставшиеся двадцать минут от урока Маша проверяла работу и разбирала ошибки. Фу! С одним справились. Через полчаса еще один ученик. Это взрослый мужчина. С ним одной контрольной не отделаешься, придется заниматься по-настоящему. Но ничего, Маша уже более-менее приходила в себя. И хотя разброд в мыслях продолжался, физиология брала свое: желудок к вечеру проголодался и стал требовать пищи.
Маша с удовольствием поела. Потом поняла, что ей хочется кофе. И не какого-то там растворимого, а самого настоящего, который варится в турке. До прихода Владимира – очередного ученика – оставалось десять минут, и она решила, что успеет.
Кв. 24
Когда Ирина вошла в квартиру, обед уже ждал ее на столе. Валера постарался: дымящаяся картошка, свежие овощи, томатный сок в бокалах. Вроде бы скромный обед, но красивый и вкусный. Пока Ира переобувалась и мыла руки, он выложил принесенную ей рыбу на блюдо.
Ирина была счастлива. Ей редко удавалось в будние дни побыть наедине с супругом. То она работает, то он, то дети вечерами покоя не дают. А тут вдруг днем они вдвоем обедают. Так хорошо! Какой же у нее муж прекрасный! Она что-то щебетала, возбужденно восхищаясь весной, хорошим настроением, делясь новостями и нахваливая нехитрый обед. Валера был самопогружен, сосредоточен на каких-то своих мыслях и неразговорчив, что совершенно было ему не свойственно. Правда, Ирина этого как будто не замечала.
– Валер, не подбросишь меня до метро? А то у меня встреча с клиентом через пятнадцать минут. А?
– Да, конечно, поехали! Посуду вечером вымоем.
– А ты потом куда?
– Поеду поработаю.
– Что-то ты у меня сегодня румяный такой! – Ирина пристально вгляделась в лицо мужа. – И глаза горят! Не заболеваешь? – Она ласково потрогала его лоб ладонью.
Он отмахнулся:
– Да нормально все! Разомлел просто. То ем, то сплю. Даже на улице не был сегодня. За хлебом и то к Машке заходил.
– Нет, ты смотри, если себя неважно чувствуешь, лучше останься дома, отлежись!
– Да все нормально, Ир! Поехали! А то к клиенту опоздаешь!
Кв. 23
Владимир приходил на урок английского языка всегда вовремя, всегда с настроением, с желанием… Он был довольно преуспевающим сотрудником хорошей фирмы, руководство его выделяло среди прочих и делало на него ставку. Язык был нужен для переговоров с иностранцами. Английский Владимир знал неплохо, но подводило произношение и некоторые проблемы в специальной лексике. В принципе учитель был ему, честно говоря, уже не нужен. Но Владимир упорно посещал занятия, требовал домашние задания и старательно их выполнял.
Маша даже удивлялась, глядя на него. Взрослый человек, серьезный, умный… А ведет себя, как школьник. Тетрадки у него исписаны «от» и «до», учебники пестрят пометками, в книгах закладки заложены. Ну что ж, нравится ему заниматься, и ради Бога! Платит исправно. На занятия приходит вовремя. Всегда аккуратный: обувь чистая, одежда красивая, стрижка модная. Почему бы не позаниматься? Хотя в этом уже нет никакого смысла. Может, поговорить с ним? Она, правда, не так давно уже начала было разговор на эту тему, но он тогда тему не поддержал. Но она искренне недоумевала: зачем человеку тратить время, деньги, кусок своей жизни на то, что не нужно? Она же не рвач какой! Она понимает, когда кому необходимы занятия, а когда нет. Если уж хочется совершенствоваться, то есть более продвинутые учителя: есть занятия с носителями языка или в группе. Да полно сейчас возможностей для саморазвития. А она свою задачу выполнила.
За этими мыслями ее и застал звонок Владимира. Ну вот, кофе сварить она успела, а выпить – нет!
– Здравствуйте, Мария Михайловна! Как же вкусно у вас пахнет!
– Кофе хотите? Только сварила.
– С удовольствием!
Она пригласила его на кухню. Но он, прежде чем зайти, немного задержался в прихожей и что-то достал из портфеля. В кухню Владимир зашел с бутылкой вина и коробкой конфет. Незамысловатый презент, однако Мария удивилась:
– Владимир Олегович! По какому поводу?
– Мария Михайловна! Давайте присядем. Если можно… я хотел бы с вами поговорить.
– Конечно! – И Маша засуетилась.
Потянулась к верхней полке за нарядными чашками. Достала большую красивую банку печенья, которую держала на особый случай. Принялась резать сыр и брынзу… И вдруг резко остановилась в своем движении. Подняла глаза на Владимира и сказала:
– А давайте не будем заниматься сегодня! Посидим, поговорим, кофе попьем. Не возражаете?
– Да… я… я с удовольствием! Я даже сам хотел попросить у вас того же.
– Да?
– Понимаете, захотелось просто по-человечески пообщаться с вами. А то все занимаемся, учимся… Вот, прихватил бутылку вина… Если не возражаете.
– Не возражаю! – И Маша легко рассмеялась.
Кв. 78
Катя в очередной раз перебирала свои вещи. Она любила периодически разбираться в шкафах, пересматривать обувь, дамские сумки, косынки. С ее образом жизни – с поездками за границу, с частыми походами по магазинам – вещей скапливалось много. Нельзя сказать, что она скупала все подряд. Нет, конечно. Но то, что нравилось, покупалось без сомнений. А нравилось многое. Но проходило время, и свежий взгляд на гардероб выявлял следующую картину: брюк – двенадцать, не считая джинсов, юбок – штук восемь, костюмов – четыре. Из них два не надевались ни разу. А кофт, свитеров, футболок, блузок – без счета, просто залежи. Это никуда не годится!
Она тщательно пересматривала все это богатство, оставляя в шкафу самое необходимое и наиболее любимое, а целый ворох вещей оставался лежать на диване. В такие дни она звала девчонок – Иру и Машу – и те с удовольствием выбирали для себя кому что подходит.
Брюки Катины были впору Маше, а Ирине в основном подходили блузки и кофты. Обувь тоже доставалась Ирине. Иногда, правда, Маша брала что-то ультрамодное для Леночки. У той тоже размер обуви совпадал с Катиным. А с одеждой так удобно получалось: у Маши – большая грудь. Ей блузки Катины всегда малы, а бедра – по-девичьи стройные. Поэтому брюки садятся отлично. А у Иры наоборот – попа большая, ей ни юбки, ни брюки Катины не годятся. Зато свитера сидят идеально.
Ни брезгливости, ни неудобства никто при этом не испытывал. За много лет все привыкли к этой процедуре. И все были друг другу благодарны. Ира с Машей – за хорошие вещи, Катя – за то, что освободили ее от лишнего.
Вот и в этот раз Катя позвонила Ире:
– Ир, бери Машу! Приходите ко мне. Чайку попьем, вещи посмотрите!
– Катька, спасибо! С удовольствием!
Кв. 23
Кофе получился классный. Пришлось варить еще. А потом еще. Вино им тоже понравилось. И разговор случился между Машей и Владимиром неожиданный. Вернее, Владимир-то был готов к разговору, он его и завел. А для Маши их диалог стал полным откровением.
– Мария Михайловна, должен сказать, что я крайне вам признателен за наши занятия. Вы мне очень помогли и в изучении языка, и в совершенствовании произношения. Я очень доволен работой с вами.
– Спасибо, – ответила Маша просто. – Это моя работа. И я рада, если она удалась. Я так понимаю, вы решаете прекратить занятия?
– Да… То есть нет… То есть да. – Он замялся. – Понимаете, дело в том, что я давно уже решил их прекратить. Помните, мы с вами говорили. Вы мне тогда сказали сами, что уже достаточно, что результат достигнут… стабильный, хороший результат… И все такое…
– Да, помню, конечно.
– Так вот. И уже, наверное, пару месяцев я хожу сюда к вам не столько заниматься, сколько, чтобы видеть вас. – Он замолчал.
Она смотрела на него во все глаза. С истинным удивлением и недоумением. Никогда она бы не подумала так. Никогда она не чувствовала каких-то там флюидов или, как еще говорят, биотоков… Наоборот, четкое выполнение задания, полноценные уроки. Никогда они не отвлекались ни на разговоры посторонние, ни на комплименты, ни на обсуждение новостей.
И тут – на тебе! Ну и денек сегодня! Приключение с соседом, признание ученика. Не хватало еще, чтобы муж вернулся из командировки для полного комплекта! Нет, ну бывает же такое! Столько времени молчал и именно сегодня, когда она и так сама не своя, – пожалуйста!
Владимир тем временем поднял бокал для очередного тоста.
– Мария Михайловна! Я хотел бы выпить за вас, за прекрасную женщину! Умную, тонкую, обаятельную! За одну из самых очаровательных женщин, которых я когда-либо встречал!
Они выпили. Он продолжал:
– Послушайте! Раз мы заканчиваем наши занятия, можно теперь перейти на имена?
– То есть?
– Ну можно я вас буду называть Марией? Без отчества?
– Ой, да, конечно! Тем более что я вас всегда Владимиром звала.
– Ну это понятно. Я же для вас ученик, а вы для меня учитель. Хотя я вас старше.
Стали выяснять, кто с какого года, кто где родился, кто где учился. Оказалось, что они почти ровесники. Что старше он ее всего на три года, что оба родились и выросли в Москве, и еще много-много чего рассказали они друг другу о себе…
Время приближалось к десяти часам вечера, а они все так и сидели на кухне и разговаривали, разговаривали…
Кв. 24
– Валер, – Ира только вошла в квартиру и, не успев толком поздороваться, выпалила: – Сейчас Машку в лифте встретила. Странная она какая-то…
– Почему странная? Чем? – Валера взял из рук супруги сумки и пошел на кухню.
– Покраснела почему-то, как меня увидела, в глаза не смотрит… Как будто виновата чем-то передо мной.
– Да брось ты, Ир! Вечно тебе что-то кажется. Может, голова у нее болит или настроение плохое.
– Ну хотя да, наверное, ты прав. Говорит, Юрка не сегодня-завтра должен вернуться из поездки, а у нее никакого желания видеть его нет.
– Ну вот, видишь! – Валера переключился на другую тему. – Давай мой руки и к столу.
Я сегодня плов приготовил.
– Да?! – обрадовалась Ира своему любимому блюду. – По какому поводу пируем?
– Да просто так. Настроение хорошее!
Кв. 23
Маша совсем измучилась. Ругала себя, стыдила, сгорала от чувства вины перед Иркой и … мечтала. Мечтала о Валерке, вспоминала его чувственные губы, ласковые руки… И снова краснела, мучилась и никак не могла понять, на что же ей опереться внутри самой себя: на чувство порядочности или на желания своего тела. Эти позиции были настолько противоречивы. Они буквально разрывали ее, тянули в разные стороны. Она принимала попеременно то образ добропорядочной соседки со всеми подобающими нормами поведения… То окуналась в бездну своего женского желания с соответствующими атрибутами страстного возбуждения…
Прошло несколько дней. Вернулся Юрка из командировки. На удивление трезвый. И даже с подарками. У них был тур по Италии – концерты в разных городах в рамках какого-то конкурса или акции благотворительной… Маша давно уже не вникала в подобные нюансы работы мужа. Но целый чемодан покупок ошеломил ее. Юра не забыл и о себе, и дочери много чего накупил. И вообще какой-то он немного другой вернулся. Но Маша, пребывая в своих внутренних переживаниях, не очень-то наблюдала за мужем. Она предпочла обратить свое внимание на подарки, чтобы хоть как-то отвлечься…
– Юр, ну какой ты молодец! – то и дело восклицала она, разглядывая нарядные вещицы. – Вот что значит Италия! Ты смотри, что ни вещь, то сказка!
И она вертелась перед зеркалом, примеряя футболки, шлепки, легкий спортивный костюм и совершенно очаровательный халатик. Короткий, игривый, яркий, мягкий… На халатике Юра, что называется, сломался. Обнял сильно, страстно. Шепнул:
– Соскучился!
– Ну, Юрка, ну погоди! Отстань! – Маша пыталась отбиться, улизнуть, выскользнуть из объятий, но не тут-то было. Юра уже целовал ее шею, снимал с нее халат, расстегивал лифчик, стягивал трусы…
Маша вроде бы сопротивлялась: «Ну подожди! Ну что ты набрасываешься?!» А сама обнимала мужа, теребила волосы на затылке, дергала молнию на джинсах…
Вот здесь, среди разбросанных вещей, на ковре около раскрытого чемодана, все и произошло.
Давно уже такого не было! Маша не переставала удивляться. Какая интересная полоса в жизни: то Валера, то Володя. Теперь вот Юра в каком-то новом качестве. Ну не то чтобы в новом, а в обновленном, наверное, правильнее сказать. Вот уж поистине: не было ни гроша, да вдруг алтын!
И Маша внезапно успокоилась. Как-то вдруг резко оборвался ее внутренний монолог, ушли сомнения. С Валерой – никакого продолжения! Ну был эпизод и был. Все! Проехали! Даже если с Юрой ничего толком не наладится, у нее есть возможность встречаться с Володей. Вот и хорошо. Как он сказал ей тогда? Она вспомнила его взгляд, прерывающийся от волнения голос и предложение:
– Маша, а можно, я вам звонить буду иногда?
– Звоните.
– А если не возражаете, может, мы сможем встречаться? Я знаю, вы замужем, но мне очень хотелось бы общаться с вами. Вы мне очень нравитесь!
В тот момент сердце Маши запело на все лады! Хочет ли она этого? Да, конечно, хочет! И даже если у нее пока нет никаких особых чувств к этому человеку, кроме приязни, так ведь это только пока! И потом, приязнь – разве этого мало? И она ответила просто, с милой улыбкой, глядя ему в глаза:
– Я не возражаю. Правда, ничего не обещаю… ну я имею в виду… ни чувств каких-то особых, ни откровений… Для меня так неожиданно ваше предложение.
– Больше ничего не говорите, Маша!
Я счастлив! Я позвоню вам. И вы звоните! Как только будет желание! В любое время!
Кв. 24
Если бы Маша не была соседкой, то для Валеры случай с ней был бы очередным свиданием, не более того. Уж таких-то скоропалительных романов в его жизни – не счесть! Это даже и романом не назовешь. Любовная история? Ну какая уж тут история? Тем более любовная? Скорее, короткая связь! Да, собственно говоря, как ни назови, а выходить из ситуации надо. Продолжать нельзя! Удобно было бы, конечно: рядом, далеко ходить не надо. Машка опять же оказалась девкой горячей, но… нельзя! Надо поговорить с ней, закрыть вопрос. Он недолго терзался сомнениями. Позвонил ей спустя буквально пару дней:
– Маш, ты как?
– Ой, Валер, если честно, и хорошо, и плохо, – вздохнула она.
– Вот и я также, – Валера сделал соответствующий голос: немного грустный, немного сентиментальный и в то же время серьезный.
– Давай мы как-нибудь договоримся, что ли…
– Ты что имеешь в виду?
– Ну было и было! И все на этом! – сказала Маша.
– Я тоже так подумал. А то неловко как-то перед домашними… – с облегчением поддержал он.
– Вот именно. Только давай в тайне оставим…
– Ну, конечно, Маш! О чем речь?!
– Ты хороший, Валер! Спасибо тебе!
– И ты классная, Машка! Пока!
Он с чувством выполненного долга повесил трубку. Она грустно вздохнула. Поймала себя на том, что завидует Ирке, тому, что такой мужик у нее замечательный. А зависть – такое нехорошее чувство! Тем более к подруге. Да что ж это такое? То стыд, то вина! Теперь еще и зависть! Как же ей со всем этим справиться? И как за палочку-выручалочку ухватилась она за Володю! Тем более что звонил он вчера, звал в кино. Она сказала: «Подумаю, перезвоню!» Вот сейчас и перезвонит. И пойдет. И в кино. И потом в кафе, если позовет. И погулять, если пригласит. Или по вечерней Москве покататься, если предложит. У него машина какая-то хорошая. Почему ж не покататься?!
Кв. 78
Девчонки от чая перешли к вину, а Маша попросила водки. Катя с Ирой переглянулись Маша крепкие напитки не любила и вообще пила мало, чуть ли не меньше всех из их компании. А тут вдруг – водки!
– Ты чего, подруга? – в один голос спросили обе.
– Да не знаю! Настроение сложное!
– Чего это оно у тебя сложное? Давай рассказывай! – И обе приготовились слушать.
Ну и как им такое расскажешь? Особенно про Валерку? И она поведала им историю в усеченном варианте. Ну, мол, Юрка пьет. Это не секрет. Об этом всем известно. В постели, соответственно, с ним стало совсем неинтересно. Ну… за редким исключением. А тут вдруг нарисовался неплохой вроде бы мужчина. И состоятельный, и неглупый, но…
– Что «но»-то? Что? – закричали девчонки.
– Ну, во-первых, женат. А во-вторых, я пока ничего к нему не испытываю.
– Ну насчет «не испытываю» – это только пока. Ты же с ним еще и не встречалась толком, – ответила Ира.
– А по поводу женатого, – задумчиво проговорила Катя, – может, и ничего страшного. Ты же не собираешься его на себе женить. Или его жене жизнь портить…
– Нет, конечно! Да я вообще всерьез пока не задумывалась.
– А встречаться для обоюдного удовольствия – почему нет?! – продолжала Катя.
– Ну не знаю! Вот вся в сомнениях пребываю. Дайте выпить-то! Хоть расслаблюсь немного, а то целыми днями все думаю-думаю… Какая-то каша в голове. Аж устала от этих дурацких сомнений.
– А знаете? – Катя задумчиво обвела взглядом подруг. – Если бы меня муж не устраивал, я бы, наверное, завела любовника. Да даже не наверное, а наверняка бы завела!
Ира смотрела на девчонок во все глаза. У нее самой никогда подобных мыслей не возникало. Валеру она любила. В постели он ее всегда устраивал. И вдруг такой откровенный разговор. Она была несколько ошарашена, потому что ни проблем с сексуальной жизнью, ни проблем с чувствами к своему мужу она не испытывала. А у девчонок, оказывается, не все так безоблачно, как у нее.
А Катя тем временем продолжала:
– Андрей у меня прекрасный муж. Это вы знаете. Но он столько работает, так устает и порой настолько выматывается, что ни на что у него не остается ни сил, ни желания. И если бы так длилось долгое время, как у тебя, Маш, я бы, наверное, тоже не выдержала.
– Ой, Кать, как хорошо, что ты меня поддерживаешь! Как трудно решиться на какие-то перемены! И перед Юркой вроде бы неудобно… А с другой стороны, – она сжала кулаки и повысила голос, – это ему пусть будет неудобно! Это он пьет, это он забывает, что рядом с ним живет женщина, которой нужны и тепло, и ласка, и доброе слово. Да хотя бы элементарное присутствие трезвого мужчины в доме! – Маша распалилась, в голосе послышались слезы.
– Ладно, ладно, Маш, успокойся! – Ира попыталась приобнять подругу, но та довольно грубо оттолкнула ее, пролила водку из рюмки и расплакалась по-настоящему.
На все эти крики прибежала Наташка из детской:
– Мам, вы чего?
– Ничего, дочь! Иди к себе, занимайся. Мы разговариваем. Все нормально.
– Ничего себе «нормально», – проворчала Наташа, возвращаясь к себе. – То орут, то кричат, то плачут. И это у них называется «нормально».
– Все, Маш! Поплакала и хорошо! Давайте выпьем еще по глотку и будем вещи примерять. – Катя налила вина себе и Ире. Маше подлила водки.
Стали смотреть вещи. И если Ира по-честному перемерила все, что могло подойти, то Маша просто взяла оставшуюся одежду, сложила в большую сумку и направилась к выходу. В коридоре обняла Катю и шепнула ей:
– Спасибо, Кать! Вот ты вроде бы ничего особенного не сказала, а так меня поддержала. Если б ты знала, как мне тяжело!
– Слушай, а может, завтра в кино сходим?!
Я вечером пораньше могу освободиться.
– Можно. Я только посмотрю свое расписание, во сколько у меня занятия заканчиваются, и перезвоню тебе.
– Договорились.
Маша ушла, следом за ней потянулась к выходу и Ирина. А Катя, проводив девчонок, почему-то подумала о том, что какой-то новый этап начинается то ли в личной жизни каждой из них, то ли в их дружеских отношениях. То ли новый виток, то ли перемены… Почему-то вдруг так показалось…
Кв. 24
Ира вернулась домой с ворохом вещей и в полном смятении души. С одной стороны, раз они подруги, то почему бы им не быть откровенными друг с другом? А с другой, они настолько плотно общались всегда, обсуждая, казалось бы, самые разные темы, но вот бесед об интимной близости со своими супругами у них не было никогда.
И вдруг Машу прорвало! А действительно, с кем ей поделиться своими проблемами? С дочерью? Та, как замуж вышла, так и забыла дорогу к матери. Звонит – и то редко, не говоря уж о том, чтоб приехать. Других близких подруг у Машки нет. Вот и остаются они с Катей, с кем можно пооткровенничать. И если Катя как-то смогла выразить свое отношение к Машиной проблеме, то Ира, честно говоря, не знала, как реагировать. Что посоветовать? Какими словами поддержать? У нее самой любовника никогда не было. Кроме своего Валеры, она никого не любила и не хотела. Он для нее – свет в окошке. И по дому помогает, и работать не ленится, и в постели безотказный. Что она может сказать Маше? Терпи мужа-алкоголика? А при чем тут «терпи»? Она близости жаждет, любви, ласки. Чего ей терпеть? Пьяный храп, перегар, помятый вид, мутные глаза? Зачем ей видеть трясущиеся руки его, взор, умоляющий о похмелье? Зачем ей вообще нужна жизнь с человеком, который явно деградирует?
Ира хотела бы рассказать Валере об их разговоре с девчонками, но понимала, что это будет не совсем правильно. Это интимный женский разговор… Это вообще не ее секрет, а чужой. И нечего разбазаривать чужие тайны!
И все же не удержалась, спросила у мужа:
– Валер, а вот скажи… Ты не в курсе случайно: у пьющих мужиков потенция ослабевает?
– Думаю, да! – удивленно ответил Валера. – А ты с какой целью интересуешься?
– Ну… посмотрела тут на наших соседей… Юрка то в отъезде, то пьяный…
– И что? – Валера напрягся: к чему это Ирина разговор ведет?
– Я подумала, а как это Машка, считай, без мужика живет?
– Слушай, что ты ко мне с такими вопросами обращаешься! – Валера заерзал в кресле, занервничал. – Это ваши женские разговоры! Сама у Машки и спроси!
– А чего ты закричал?! Что я такого спросила?!
– Ну а я откуда знаю? – продолжал на повышенных тонах Валера. – Только присел, только решил отдохнуть после работы, так нет – ты со своими дурацкими вопросами!
– Ой, Господи! Подумаешь, отвлекла его от отдыха! Просто Машку жалко!
– Все! Достала ты меня, Ир! – Валера в сердцах швырнул журнал, который до этого перелистывал, и пошел на кухню курить.
Кв. 78
– Наташ! Дочь! – позвала Катя из кухни.
– Да, мам!
– Помоги мне посуду убрать из гостиной.
Наташа с радостью откликнулась.
– Мам, а что случилось? Почему тетя Маша плакала? Она что, заболела?
– Заболела? С чего ты взяла?
– А почему еще люди могут плакать? Ну… если только обидел кто?
– Я думаю, что она скучает по дочери. – Немного слукавила Катя. Не могла же она ребенку пересказать истинную причину слез подруги.
– По Леночке?
– Ну да!
– А Леночка что, совсем не приезжает?
– Приезжает иногда, но редко. А дядя Юра тоже часто дома отсутствует. Вот тетя Маша и обижается на них, что они ее одну оставляют.
– Мам, а я тоже часто одна остаюсь.
– Как одна? Когда ты бываешь одна? – заволновалась Катя. – Ты то в школе, то с няней.
– Вот именно, с няней. Ни ты, ни папа со мной совсем не занимаетесь. – Наташа обиженно поджала губы и вздохнула.
– Ты же знаешь, мы работаем. Теперь вот еще дом надумали покупать. Помнишь, мы картинки с тобой смотрели?
– Да, помню такой толстый журнал… Красивые дома! – И замолчала.
Потом добавила после паузы:
– Мам, а может, вы мне братика родите?
– Братика?! – Катя под таким ракурсом не рассматривала до сих пор свою дальнейшую жизнь.
– Ну да! Или хотя бы… собачку.
Катя рассмеялась.
– Вот дом купим, и собачку я тебе обещаю.
Наташу такой поворот беседы успокоил, а вот Катю, наоборот, расстроил. А ведь, правда, что-то у них разлаживается в семейной жизни. Вроде бы со стороны посмотреть – образцово-показательная семья. Супруги работают, оба состоятельны, успешны. Дочь хорошо учится, посещает занятия по рисованию и по французскому языку. Дом собрались покупать, за границу выезжают все вместе. Да, все так! Но что-то уходит из их совместной жизни: ежедневное общение, что ли. Видятся они редко, разговаривают мало. У каждого свой бизнес, свой круг делового общения. Дочь – и правда – сама по себе. Все у нее есть – и своя комната, и няня, и любые игрушки, и редкие книжки… Только общения с родителями практически нет. По выходным если только. Да и то далеко не всегда. То у Кати какая-то встреча, то у Андрея – важное мероприятие.
Катя задумалась о муже. Хороший он у нее, конечно. Никаких претензий у Кати к нему нет. Всегда уважителен, спокоен, всегда внимателен и к ней, и к дочери… Просто все реже и реже собираются они вместе. Да и близость интимная случается у них не так часто, как раньше. Еще два-три года назад, помнится, занимались они любовью несколько раз в неделю. А сейчас – всего-то два раза в месяц. Надо же! Опять эта мысль ее посещает. Только недавно задумывалась она об интимной близости с супругом. Прошло всего несколько дней – и опять. Уж не навязчивой ли становится эта идея? И не то чтобы Катю расстраивало такое положение вещей. Вроде бы нет. Она тоже уставала на работе, тем более что и за рулем сама, а это тоже утомляет. Поэтому у нее самой подчас не оставалось сил на любовную игру. Какие уж тут претензии к мужу? И все же… все же… Может, покупка дома сблизит их? Может, совместная деятельность по отделке жилища или покупка мебели оживит их отношения? А может, и правда, ребеночка еще одного родить?
Кв. 23
– Мам, привет!
– Ой, Леночка! Наконец-то! – обрадовалась Маша. Дочь звонила нечасто, поэтому Маша всегда искренне радовалась проявлению дочернего внимания.
– Мам, как поживаешь? Как папа?
– Да все, как обычно. Отец – с переменным успехом. То пьет, то похмеляется. Здесь, правда, из очередной поездки вернулся с подарками. Тебе кое-что привез.
– Да? Здорово! Спасибо!
– Когда заедешь?
– Заеду на днях. Я поговорить с тобой хотела.
– Приезжай! Ты одна или с мужем будешь?
– Одна, мам. Роман до вечера на работе, а я бы к тебе днем после учебы заскочила бы. Ты во сколько будешь дома?
– Приезжай завтра после трех!
– Хорошо, до встречи!
На следующий день Лена приехала к Маше.
– Как же я скучаю без тебя! – Маша обняла дочь трепетно и крепко одновременно. – Почему ты так редко бываешь?
– Мам, Роман не любит меня одну никуда отпускать, а с ним, честно говоря, мне не хочется лишний раз с папой встречаться. Сама понимаешь…
– Ну да.
Обе вздохнули одновременно.
– Ладно, пойдем покажу тебе подарки. Вот смотри – целая сумка!
– Ой, надо же! Что это с папой случилось? Давно он нас никакими гостинцами не баловал.
– Не говори! И мне много чего привез, и себе кое-что. Сама удивляюсь!
– Спасибо ему большое! Я позвоню вечером, лично его поблагодарю.
– Пошли на кухню. Покормлю тебя твоими любимыми голубцами. И картошки нажарила с луком, как ты любишь!
Но что-то дочь ела вяло, без аппетита. Ковыряла вилкой еду, жевала без удовольствия. И вообще у Маши создалось впечатление, что села она за стол только, чтобы не обидеть мать, безо всякого желания. И это было странным, поскольку еда была самая что ни на есть Леночкина любимая.
Но когда дочь заговорила, то все стало ясно, все встало на свои места.
– Мам, я беременна, – мрачно сказала Лена.
– Леночка, а почему так печально ты мне об этом сообщаешь? Хорошая ведь новость!
– Новость-то, может, и хорошая, да не совсем, – вздохнула Лена.
– Объясни толком, в чем дело!
Лена вздохнула опять. Тяжело и шумно. Даже как будто с надрывом.
– Да не вздыхай ты так! Мне аж не по себе становится от твоих вздохов!
– Мам, послушай! Первое: я плохо себя чувствую. И это меня раздражает. Второе: мне бы институт сначала закончить. А то я только на третьем курсе: ни то ни се. А третье… – Она в замешательстве замолчала.
– Ну? Что третье?
– А то! – Ленино лицо стало жестким. – Ты вспомни, как я замуж выходила?
– Ты имеешь в виду свою мнимую девственность? – Маша понизила голос, будто боялась, что их кто-то услышит.
– Вот именно.
Дело в том, что Леночка всегда выглядела ангелом. Но это нисколько не мешало ей вести бурную личную жизнь чуть ли не с пятнадцати лет. Правда, Лена признавалась матери, что лишилась девственности в семнадцать. Однако, если честно, то за два года до этого она уже вовсю крутила любовь с ребятами.
Внешность Леночкина была очень обманчива. Пухлые губки, трогательная челка, невинный взгляд из-под длиннющих ресниц. От этих ресниц пацаны, видно, и сходили с ума. Леночка голос почти никогда не повышала, смеялась, как журчащий ручеек, и со всеми была ровна и приветлива.
Ребята ее не обижали. Похоже было, в нее действительно влюблялись. Пусть ненадолго, но искренне. И все, кто когда-то имел с ней близость, оставались ее приятелями. Она умудрялась ни с кем не ссориться… Ну одно слово – ангел!
Когда Роман увидел ее в институте, куда заезжал к другу, то чуть ли не с первого взгляда понял: все! Он пропал! Этот ребенок, эта девочка с трепетными ресницами и ясными глазами – его мечта! Тоненькие пальчики, полупрозрачная кожа, коса, как у русской красавицы! Нет, такого не бывает! Он – взрослый, двадцатисемилетний мужчина – влюбился с первого взгляда, как мальчишка, как пацан…
А она стояла около книжного киоска, разговаривала с подругой, не замечая никого вокруг.
Роман мучительно думал, как подойти, заговорить, познакомиться… Но случай представился тут же. Девушки распрощались, Лена обратилась к продавцу с просьбой показать ей какой-то журнал. Тут уж Роман сориентировался. Приблизился, задал вопрос, типа, как пройти в библиотеку. Потом попросил показать, куда именно ему идти, затем попросил проводить… Короче, от себя он уже ее не отпустил.
Тут же начал ухаживать. Буквально через неделю объяснился в любви, а через месяц сделал предложение. Лена не успела оглянуться, как оказалась невестой. И все бы хорошо, только одно пугало Лену: какой-то консерватизм Романа. Или не консерватизм, а особое воспитание, что ли. Оказалось, что Роман хоть и русский, но родился и вырос на Кавказе, и всю юность провел среди южных людей. А у них, как известно, своеобразные взгляды на поведение женщины. В том числе и на девичью честь. Роман, по всему было видно, не сомневался в чистоте и непорочности своей невесты. Однако предупредил, что после первой брачной ночи положено показать простыню гостям.
– Что? Какую простыню? Зачем? – Лена была просто в ужасе от услышанного.
– Ну ты пойми – это обычай такой! У нас много гостей будет с моей родины. Так принято, чтобы гости увидели кровь и убедились, что невеста была непорочна…
– Да это унижение какое-то! Как ты не понимаешь?! – не унималась Лена.
– Да все я понимаю! Я и сам тебя хочу, аж сил нет! Но терплю до свадьбы! Чтоб все по-людски было!
– Боже мой! Рома, это же ужасно! Неужели нельзя избежать этого? – Лена даже расплакалась от переживаний.
– А что ты волнуешься? У тебя же ведь не было мужчин. – Он даже не сомневался в обратном.
– Ну и что? И что из этого? – она уже жалела, что подыграла ему, поддерживая в нем иллюзию своей непорочности. – А если бы я не была девственницей, ты что, не женился бы на мне?
Этот вопрос поставил Романа в тупик. Он в первый момент даже не знал, что ответить.
А Лена продолжала:
– Разве я не могла любить кого-то до тебя? Ведь могло такое быть? Что тогда?
Роман, казалось, не допускал такую мысль.
– Леночка! Девочка моя любимая! Как же я тебя люблю! Я не могу себе представить такого! Не могу! Не хочу! И не буду представлять! Ты только моя! Ты предназначена только для меня! И давай переживем этот неприятный для тебя момент с простыней. Я прошу тебя уступить мне! Не будем огорчать ни моих родителей, ни моих гостей. Хорошо?
Лена тогда побежала к матери. Плакала, кричала, что раз так, то и не надо ей вообще тогда никакой свадьбы, и Роман этот ей не нужен, раз он идет на поводу у каких-то дурацких правил. И проживет она без него.
Поплакала, покричала и… успокоилась. Маша, с одной стороны, была также, как и Лена, возмущена предстоящей процедурой предъявления доказательств невинности, а с другой, нашла аргументы в поддержку будущего зятя:
– Знаешь, дочь! Давай не будем его разочаровывать. Он настолько влюблен, настолько доверяет тебе… Давай восстановим девственность, и никаких проблем!
– Мам, по-моему, эта операция делается за два-три дня до дефлорации.
– Перед самой свадьбой и сделаешь. А что остается?
Тогда они с Машей успешно реализовали задуманное, и счастливый Роман обрадовал гостей красными пятнами на постельном белье.
Гости были в восторге! Пили за невесту, теперь уже за молодую жену, за ее родителей, которые воспитали дочь в подобающих понятиях, за счастье молодых, за их будущее многочисленное потомство.
Лена успокоилась, расслабилась, тем более что муж ее обожал и буквально носил на руках. Правда, от себя никуда не отпускал, пристально следил за передвижениями своей супруги, ревностно относился к ее вынужденным отлучкам. По будням – еще туда-сюда – он работает, она учится. Понятно, что расставание неизбежно. Но вечера или выходные – только вместе!
Поэтому вырваться даже к матери было для Лены и вправду проблемой.
И вот теперь сидела перед Машей ее дочь бледная, злая и расстроенная.
– Ну а что не так с беременностью? – переспросила Маша.
– Да опять Роман своим сверхконтролем достает меня! Настаивает, чтобы я на учет по беременности не в консультации становилась, а у его сестры наблюдалась.
– У какой сестры?
– Ну сестра у него гинеколог. Помнишь, я тебе говорила? В каком-то медицинском центре крутом.
– Ну да, говорила. Я вспомнила. И что?
– Он считает, что только у нее я и должна наблюдаться.
– Ну и пусть! А чем это плохо?
– Ой, мама-мама! – Лена горестно покачала головой. На глазах выступили слезы.
Маша никак не могла понять такой болезненной реакции дочери на простой, казалось бы, вопрос о постановке на учет.
– Доченька, а не все ли равно где наблюдаться? Тем более что в клинике, наверное, даже лучше, чем в консультации. И оборудование современное, и врачи квалифицированные. Что не так?
– Мама, да не в этом же дело!
– А в чем?
И тут Лене пришлось рассказать матери о том, о чем та ничего не знала.
А рассказ дочери заключался в следующем. Оказывается, что пару лет тому назад, сразу после школы, случилась первая беременность у Лены. От какого-то там одноклассника или от его друга, не важно. Важно то, что беременность была нежеланная, и от нее надо было избавляться. Причем срочно, поскольку на носу были вступительные экзамены. Аборта Лена боялась как огня. Сама мысль об этом действе приводила ее в такой ужас, что она впадала в оцепенение. Представляла больничные стены, лекарственные запахи, свое разверзнутое нутро, боль, страх. Ее охватывала паника. Нет, только не это!
Подружка подсказала, что сейчас делают укол или таблетки какие-то дают пить – и все происходит само собой – безболезненно, быстро, гарантированно. Причем не подпольно, не криминально, а в современном медицинском учреждении. У нее там сестра администратором работает, поэтому все по-честному. И не так дорого. Короче, Лена решилась. И все получилось, как обещали: и быстро, и небольно. Как обычные месячные. Вот даже мама не заметила.
Маша ошеломленно смотрела на дочь:
– А разве это не вредно для организма?
– Да вредно, конечно! Можно подумать, аборт полезен!
– Ну хорошо! Было и было! А сейчас-то что тебя смущает?
– Понимаешь. Это я мужу могу лапшу на уши вешать, мол я «не такая» и ты у меня первый. А гинеколог-то не дурак. Вернее, не дура. Наверняка при осмотре выяснится, что ситуация с моей интимной жизнью выглядит совсем не так, как я о ней рассказываю. И хорошо, если его сестра сохранит в тайне то, что поймет про меня. А если нет, если расскажет брату?
– Да! – Маша по-прежнему смотрела на дочь во все глаза, не переставая удивляться услышанному. – Правильно говорят: обман до хорошего не доведет. Запуталась во вранье. Как теперь выбираться из этого?
– Ну вот я и думаю: или наплевать на его требования и пойти в консультацию. Но тогда скандала с ним не избежать. Или все же идти к его сестре и разыгрывать из себя дурочку. Да, интимная жизнь с девятнадцати лет. Да, первая беременность именно эта. А уж если что ей покажется сомнительным, мол, ничего не знаю. Особенности организма такие.
– Да, пожалуй, пожалуй… – Маша все не могла никак опомниться после откровения дочери. Оказывается, как мало мы знаем своих детей. Казалось бы, живем вместе, общаемся ежедневно, а такие тайны подчас скрываются в их ангельских головах. Да и какие они ангелы после этого?! Скорее уж в «тихом омуте…».
Кв. 78
Разговор с дочерью о ребеночке долго не выходил у Кати из головы. Для себя она вроде давно решила этот вопрос – есть один ребенок, и достаточно! Тем более что беременность она ходила тяжело, токсикоз ее мучил чуть ли не половину срока. Причем со рвотой, с резким понижением давления, с таким серьезным падением жизненного тонуса, что иногда казалось: лучше и не жить вовсе, чем так страдать… Поэтому, родив, Катя выдохнула и успокоилась. Есть дочка, и слава Богу! И никогда с Андреем вопрос о втором ребенке у них не заходил.
И тут вдруг Наташка! Что-то всколыхнула, видно, она в Кате своей детской просьбой. Зацепила какую-то часть ее души.
С того момента прошло уже много времени. Наверное, больше полугода. Они уже и дом присмотрели, уже и аванс внесли, уже и решение приняли окончательное о покупке… Забот прибавилось. Но мысль о ребенке не покидала. И можно было бы обвинить в этом дочь, что, мол, она назойливо, настойчиво, периодически возвращает Катю к этой мысли. Напоминает, теребит, просит. Но это было бы неправдой. Только тогда, только один разговор был с Наташкой, и все. Значит, это уже именно Катина мысль. Не навязанная, не привнесенная, а лично ее – глубинная, тревожная. Сомнительная, непонятная пока ей самой… Но ее, Катина…
В один из вечеров, из редких теперь вечеров, когда сидели они с мужем на кухне за чаем, задала Катя Андрею вопрос:
– Андрюш, а ты хотел бы еще одного ребенка?
В этот момент Андрей как раз поднес чашку ко рту, сделал глоток и вдруг… поперхнулся. Это было так странно. Ее Андрей, спокойный, уравновешенный, степенный – вдруг поперхнулся, закашлялся, покраснел и даже вышел из-за стола.
Когда он откашлялся в ванной и вернулся, то говорил о чем угодно, только не о том вопросе, который задала жена.
Катя очень удивилась и даже расстроилась. Почему он игнорирует? Почему молчит? Это же не какой-то мелкий, незначащий вопрос. Это существенно важно, причем не только для нее, но и для всей семьи.
– Андрей, почему ты не отвечаешь?
Он опять как-то странно прищурился и, не глядя Кате в глаза, ответил:
– По-моему, мы решили с тобой этот вопрос. Ты никогда не заговаривала об этом, и я так понял, что больше рожать ты не намерена.
– Ну да. Так было. Но почему-то подумалось: а вдруг? Решила узнать твое мнение. А ты так непонятно реагируешь…
– Почему непонятно? Очень даже понятно. Просто неожиданный вопрос какой-то… По-моему, у нас все нормально. Все налажено и в быту, и на работе. Не стоит ничего менять. Ты согласна?
Катя поспешно ответила:
– Да, да, я тоже так думаю.
Тему закрыли. Чаепитие закончилось, но сомнение и тревога поселились в Катиной душе. Неадекватная реакция мужа, взгляд в сторону, уход от ответа… Что это? Почему? Это так на него не похоже!
Кв. 24
– Валер! Ты знаешь, что Юру, соседа, в больницу положили?
– Нет. А что с ним?
– Только что с Машей разговаривала. Какие-то проблемы у него то ли с желудком, то ли с поджелудочной. А скорее всего, и с тем, и с другим. Допился, короче.
– И что теперь?
– Операция, наверное. Маша сама толком не знает. Сначала обследование сделают, а там решат. Она его в хорошую клинику положила. Какой-то, говорит, ученик ее бывший посодействовал. Вот, она мне адрес дала. Ты бы навестил его, а?
– Да, конечно, давай. Завтра и заеду. Собери ему… не знаю, чего ему можно. Ну, кефир, фрукты… Сама сообрази.
– Ладно. Я у Маши спрошу, что лучше.
На следующий день Валерий вернулся мрачный. Посещение соседа произвело на него удручающее впечатление:
– Знаешь, Ир, вот когда человек жив-здоров, ходит, разговаривает, улыбается – это одно. А когда тот же самый человек в беспомощном состоянии – это как будто даже кто-то другой, не он. Вот представь себе Юрку: балагур, весельчак, хороший рассказчик. Глаза горят, улыбка играет, настроение всегда приподнятое… А тут…
– Ну плохо ему! Какое уж тут настроение?
– Ты понимаешь, я вдруг увидел другого Юрку. И дело даже не во внешности. Понятно, что небритый, серый, трясет его… Жалкий он какой-то… Взгляд просящий… Пить-то ему нельзя, а организм требует. Лежит под капельницей, а сам спрашивает, не принес ли я ему выпить.
– Да ты что? – Ирины глаза стали в пол-лица от удивления.
– Врачи говорят, что если будет продолжать в том же духе, умрет очень скоро. Если одумается, то все может наладиться со здоровьем. У него язва, оказывается. К операции готовят. В общем теперь все от него самого зависит. Как уж он сможет изменить свою жизнь, не знаю…
Кв. 23
Маша носилась между больницей и роддомом. Лену положили на недельку пораньше. Роман настоял. Пусть понаблюдают. До родов буквально несколько дней, лучше полежать. Он так волновался, что ему самому прописали успокоительные средства. То не спит, то чешется, то еще что-то. Господи, Лена меньше переживает, чем он. Слава Богу, беременность отходила более-менее нормально. Поправилась, правда, намного. Живот огромный. Ножки худые, шейка тоненькая. Одни глазищи и живот.
Измучилась Маша с ними. То к мужу ехать надо, то к дочери. А работать? А дом содержать? Пришлось сиделку нанять Юре. Пусть дорого, а что делать? Учеников Маша бросить не может. С работы ее никто не отпустит. А с Юрой-то целыми днями надо сидеть. Хорошо, что Володя есть у нее. Вот это человек! И на машине подвозит, и деньгами помогает. Как же ей повезло с ним! Наконец-то она в полной мере может выразить свое женское начало. Так он ласков с ней, нежен, внимателен. Так относится к ней уважительно! Очень ему рада Маша! Очень! Поначалу думала, что нашла себе мужчину только для утех в постели. Ан нет! Он оказался настоящим другом. И в трудной ситуации поддержать, и поучавствовать в решении ее проблем, и на любые темы поговорить – пожалуйста, ни в чем ей нет отказа!
Операция у Юры прошла удачно. Теперь, конечно, тяжелый восстановительный период. Потом еще долгое время – строгая диета. Ну и полный отказ от алкоголя! Маша была даже рада такому развитию событий. Как ни страшно это звучит, но правда: она была рада. Сама судьба подсказывает ему решение. И в его власти принять его или нет. Хочешь жить? Хочешь получать радость? Приносить ее другим? Живи! Не хочешь? Твой выбор! Пусть таким страшным путем: через боль, через операцию, через мучительный отказ от привычного допинга. Ну а если иначе никак?
Сколько уговаривала его, просила, умоляла! Сколько вариантов лечения предлагала ему? Ничего не нужно было! Ни на что не мог решиться. Теперь пусть сам выбирает.
Леночка вот-вот должна родить, буквально со дня на день. Роман молодец, уже все приготовил для встречи жены из роддома. Настоящий семьянин! Не очень, правда, Леночке легко с ним. Не привыкла она быть подконтрольной, отчитываться о каждом своем шаге. Напрягает ее такое положение вещей. А Романа тоже можно понять. Он же видит, как мужики шеи сворачивают вслед Ленке… Ревнует он ее. Пытается всеми силами удержать около себя…
Маша вздохнула. Прикинула ситуацию дочери на соседскую, Иркину, семью. Ну что толку, что та своего Валерку, что называется, «пасет»? И работать заставляет, и звонит постоянно: «Где ты? Ты с кем? Когда домой?» Только слепой не понимает, что он гуляет направо и налево. И что ни одного удобного случая не упустит. Так что Иркины иллюзии остаются таковыми только для нее.
Видимо, и Романа ждет такая же ситуация. Это сейчас Леночке ни до чего дела нет. Ей бы родить нормально, выкормить ребеночка, на ножки поставить. А там – через год-полтора развернется Леночка! Ой, чувствует Маша, развернется… И ни Роман, никто другой не удержит. Что поделаешь? Натура!
Кв. 78
Катя позвонила Маше под вечер:
– Подруга, как ты?
– Ой, Кать! Измучилась я вся. То больница, то роддом, то работа, то по магазинам. Не жизнь, а бег с препятствиями!
– Слушай, а давай я тебе чем-нибудь помогу.
– А чем, например?
– Ну, если хочешь, могу завтра с тобой на машине проехаться – и к Леночке заедем, и Юру навестим.
– Давай! Я как раз наготовила всего и дочери, и мужу. Сижу и думаю, как же я со всеми банками-склянками справлюсь.
– Все! Решено! С утра забираю тебя со всеми твоими кулинарными изысками.
– Отлично! Мы с тобой нигде долго задерживаться не будем. Только еду передадим и все!
– Договорились!
Но на следующий день все сложилось не совсем так, как планировала Маша. Вернее, даже, совсем не так.
С утра они с Катей поехали в роддом, передали пакеты и подошли к окну той палаты, где лежала Лена. Но на крики Маши «Леночка! Дочка!» выглянула какая-то незнакомая женщина, скорее даже тетка без определенного возраста, и, чуть приоткрыв окно, сказала:
– Увезли Лену рожать. Ночью еще.
– Как увезли? – Маша почувствовала, как защипало в носу, увлажнились глаза, сжало горло. Она оперлась о Катю, которая стояла рядом и так же, как и Маша, тревожно смотрела вверх.
– Почему увезли? Она что, сама не могла идти?
Но тетка и не думала отвечать. Она дала понять, что разговор окончен: закрыла окно и отошла в глубь палаты.
– Кать, – Маша сразу превратилась в беспомощную, взволнованную женщину. У нее задрожали колени. Наверное, именно в этот момент впервые в жизни она поняла, что значит выражение: «трясутся поджилки». Что это за поджилки такие? Где они спрятаны? Никто не знает. А как начинает трясти человека нервный озноб – так сразу и понимаешь, что это такое. – Кать, пойдем… спросим… там… – Она неопределенно куда-то махнула рукой, но Катя поняла.
– Пойдем. Я тебя сейчас посажу, а сама в справочной все узнаю.
В окошке справочной сначала ничего не поняли:
– Какая такая Трофимова? Трофимова не поступала. Ищите в другом роддоме.
Катя беспомощно и растерянно посмотрела на подругу. Та как будто опомнилась:
– Ах, да! Она ж фамилию сменила. Теперь она Виноградова по мужу!
– Виноградова Елена Юрьевна, – отчеканили в окошке. – Есть такая. В родблоке. Пока известий нет.
– Как нет? А когда будут?
– Гражданка! Вы сами понимаете, о чем спрашиваете?! Когда родит, тогда и будет известно!
– А сейчас все нормально у нее?
Но сестра демонстративно захлопнула окно, всем своим видом показывая, как она устала от дурацких вопросов и какие все же бестолковые эти посетители.
Катя села рядом с Машей:
– Что будем делать?
– Даже не знаю.
– Если у нее ночью начались схватки, а сейчас одиннадцать утра, то, может, скоро и родит? – предположила Катя.
– Да пора бы… Позвоню-ка я Роману. Пусть приезжает.
Роман сказал только одно слово:
– Еду!
И Маша впала в непонятное оцепенение. Она сидела и смотрела в одну точку на стене, не двигаясь, не разговаривая. Катя пыталась о чем-то спрашивать подругу, но ответа не получала.
Приехал Роман. Он вбежал в помещение взъерошенный, возбужденный, нервный. Кинулся к Маше. Она кое-как вышла из своего состояния, пытаясь поделиться с зятем скудными новостями.
Романа столь незамысловатая информация не устроила, и он надолго припал к окошку справочной.
Когда же он наконец вернулся к женщинам, то лицо его выглядело если не белым, то серым уж точно. Бескровные губы, тревожные глаза, испарина на висках.
– Сказали, осложнения какие-то…
– Что? Какие? – Маша напряглась и подалась вперед.
– Вроде сначала все шло нормально, а потом… я точно не понял… Приняли решение кесарево делать.
– Ну?
– Вот сейчас срочно готовятся к операции. Это же внезапно, внепланово.
– А что случилось-то?
– Кровотечение открылось. Не могут остановить.
– Ой! – Маша схватилась за сердце.
Катя кинулась к первой попавшейся медсестре, попросила капли. Та не просто принесла валокордин, а уложила Машу на кушетку в каком-то кабинете, измерила давление, сказала:
– Вы полежите здесь, прикройте глаза.
Я сейчас поднимусь в родблок, все узнаю. Приду, расскажу вам. Не волнуйтесь! Сегодня очень хорошая смена дежурит. Все будет хорошо!
– Спасибо вам огромное! Мне уже лучше. Сердце отпустило. Вы только возвращайтесь побыстрее…
– Маш, – Катя на цыпочках вошла к подруге. – Ты как?
– Чуть лучше.
– Оказывается, здесь нельзя посторонним. Меня к тебе на минутку пустили. Давай я сейчас поеду к Юре в больницу, отвезу ему передачу, а потом вернусь за тобой.
– Да, поезжай к Юрке. А за мной можешь не возвращаться. Роман здесь. Он меня довезет.
– Ну хорошо! Удачи! Я позвоню тебе!
Катя вышла из роддома, села в машину, тронулась в сторону Юриной больницы, но далеко отъехать не успела. Ее остановил Машин звонок:
– Кать! Мальчик! Три восемьсот! Здоровый, хороший!
– Слава Богу! Машка, поздравляю! – Катя от нахлынувших чувств даже расплакалась. Остановила машину, полезла в сумку за платком. – Какое счастье, Машенька! А как Леночка?
– Пока в реанимации. Но с ней тоже все нормально! Врачи и правда классные! Стоял вопрос об удалении матки. Представляешь? Но ничего, справились! Все хорошо!
– Машенька, я целую тебя! Я так рада! Роман как?
– Ой, счастлив безмерно! Всем друзьям своим названивает, делится радостью! Аж сияет весь! Правда, Катька, это такое счастье! Такое счастье!
Кв. 24
– Ир, мне тут Юрка звонил.
– Ну?
– Ты ж знаешь, ему операцию сделали. Все вроде бы нормально.
– Да, знаю. И что?
– Просит, чтоб я ему выпить принес.
– Валер! Это ужасно! – Ира была ошеломлена услышанным.
– Понимаешь, я даже не знаю, как лучше поступить…
– А что тут знать-то?! Ты что, сомневаешься? Ему же нельзя! Совсем! Категорически!
– Это я понимаю… Но он же меня как друга просит. Он обидится, если я ему откажу.
Ира аж задохнулась от нахлынувших эмоций:
– Что значит обидится? Да и плевать! Ты пойми, его это может убить! Тем более после наркоза, тем более на фоне капельниц и всяких препаратов… Я даже поражаюсь, что ты вообще на эту тему разговор заводишь. Нет – и все!
– Ир, ну а как я ему-то об этом скажу?
– Да как хочешь, так и говори! Лучше уж тогда вообще не навещай, если так!
– Выходит, бросить друга в беде?
– А ты хочешь стать виновником очередной беды? Так, что ли?!
– Да ты пойми, не я, так кто-то другой ему принесет. Соседа по палате пошлет в магазин или ту же уборщицу.
– Валер! Не говори глупости! Во-первых, Маша ему денег сознательно не оставляет. А во-вторых, даже если кто-то и возьмет грех на свою душу, то только не ты.
И потом после паузы добавила:
– Давай я к нему съезжу. Скажу, что у тебя работа срочная, что ты приедешь в другой раз.
– А может, правда?!
– Да, конечно! Передай ему журналы какие-то про автомобили… Вон у тебя полно…
– Бери, пожалуйста.
– Купи ему кроссворды, сборник анекдотов.
– Во, точно!
– Я навещу его, от тебя передам привет! У меня же он водку просить не будет.
– У тебя не будет, это уж точно! Расстроится, правда!
– Ну и пусть. Это лучше, чем гробить мужика. Вот выйдет из больницы, пусть сам решает, что ему делать со своей жизнью и со своим здоровьем! А ты пока не показывайся у него. Мы с сыном его навестим.
Кв. 78
Катя настолько впечатлилась посещением роддома, что даже дома не могла прийти в себя. Наташка – та сразу запрыгала, закричала:
– Ура! Леночка родила маленького! Ура! Ура! Наша Лена родила! – И так носилась по квартире, повторяя на все лады, как речевку, эту приятную новость.
Андрея, как обычно, не было весь вечер. Это уже стало настолько привычным, что никого не удивляло – ни Катю, ни Наташу.
Катя позвонила в 24-ю квартиру. Трубку взяла Ира:
– Привет! Ир, заходите с Валеркой! Выпьем за здоровье новорожденного!
– Что, Леночка родила?
– Да, сегодня прокесарили. Мальчик! Три восемьсот! Приходите!
– Валерка на работе задерживается. А я зайду сейчас. А Маша-то где?
– По-моему, они с Романом к его родителям поехали.
– Все, бегу!
В этот вечер долго сидели они. Выпивали, радовались за Лену, вспоминая каждая, у кого как роды проходили и какие с этим истории связаны.
Уже и Валерка вернулся с работы, пришел к девчонкам. Уже и вторую бутылку открыли. Уже время перевалило за полночь, а Андрея все не было. Катя звонила ему неоднократно. То он иностранных гостей провожает, то в пробке стоит, то на мойку заехал. И все эти объяснения мужа, хоть и звучали правдоподобно, однако не избавляли Катю от глубокого беспокойства, которое уже несколько месяцев, как поселилось в ней.
Соседи так не дождались хозяина. Посожалели об этом, однако ушли веселые, хмельные, довольные приятно проведенным вечером. Катя осталась одна – с горой немытой посуды, пустыми бутылками и растерянностью в душе.
Андрей приехал усталый, раздраженный:
– Ушли ребята? Ну и ладно! А то никаких сил на общение не осталось.
Вот и все, что сказал. Умылся и, не ужиная, не беседуя ни о чем с Катей, лег и моментально уснул.
Катя осторожно легла рядом, боясь потревожить сон супруга, но уснуть не могла. Одна мысль вертелась у нее в голове: «Неужели это называется семейной жизнью? Мы давно вместе нигде не были. Мы давно не отдыхали. Да что там отдых? Мы даже дома практически не встречаемся. Только ночуем вместе. Вот именно, – она горько усмехнулась про себя, – даже не спим, а именно ночуем…»
Голова кружилась от выпитого… Сама Катя крутилась в постели в поисках удобной позы… Но уснуть смогла только под утро.
Проснулась, когда ни мужа, ни дочери уже не было дома. Один – на работе, другая – в школе. И опять та же мысль: «Ничего себе семейная жизнь! Каждый – сам по себе! И зачем нам большой дом? Если мы в городской квартире практически не видим друг друга, то в доме совсем потеряемся…»
Кв. 23
Маша вернулась домой очень поздно. Роман сначала повез ее к своим родителям. Те уже успели накрыть стол. Сели отмечать. Поздравляли друг друга, обнимались, плакали от счастья. Потом стали придумывать имя. Процесс этот оказался долгим. Спорили об именах, как экзотических, редких, типа Альберта или Игната, до совсем привычных Ивана и Сергея. Мнения разделились. Женщины больше склонялись к незатейливым Николай, Егор или Павел. А Роман настаивал на имени Роман.
– Ну и что? Роман Романович! Как красиво! Редко! Даже изысканно!
Решили оставить вопрос открытым до выяснения мнения Леночки.
После застолья Роман опять решил заехать в роддом.
Леночка была еще в реанимации. Туда, понятное дело, не пускали. Роман с Машей постояли под окнами, помолчали. Маша неожиданно для себя расплакалась. Роман приобнял тещу, сказал проникновенно и искренне:
– Спасибо вам за дочку! Я счастлив!
И пошел к машине.
Потом они поехали к Маше. Попили чаю. Еще раз обсудили все плюсы и минусы имени Роман. Минусов было мало. И Маша начала уже склоняться к точке зрения зятя.
Когда, наконец, Маша осталась одна, усталость необычного дня навалилась на нее такой тяжелой волной, что чувство радости отступило на задний план, оставив в душе лишь утомление и пресыщение от сверхсильных эмоций. Плюс нервотрепка последних дней, беспокойство за близких, повышенное внимание к ним, напряжение, ответственность…
Оказывается, она совсем не обращала внимания на себя в эти дни. Даже в зеркало толком не смотрелась. А тут посмотрела на себя пристально. Синяки под глазами, обострившиеся морщины возле губ, серая кожа. Кроме того, для нее всегда показателем внутреннего состояния были волосы. Они опять выглядели тускло, жалко, бедно. Маша решила принять ванну. Да не простую… Вылила в воду пакет сливок… Подумала и добавила еще пакет молока. Да, побалует она себя царской процедурой. Что еще? А, еще можно меда добавить. Сейчас маску лечебную на волосы положит – и в ванну!
Рядом телефон на всякий случай и ароматный чай!
Какое наслаждение! Какая нега! Мягкая молочно-медовая вода обнимала тело, чай согревал изнутри… Волосы, она чувствовала это, с благодарностью воспринимали заботу о себе, пропитываясь лечебным составом нового бальзама. Маша медленно возвращалась к себе самой, усталость отступала, напряжение потихоньку спадало… Она расслаблялась, уносясь мыслями к своим самым приятным воспоминаниям.
… А самые приятные воспоминания последнего времени, как ни крути, были связаны с Валерой. С тем, считай, одним-единственным случаем их близости. И пусть самих актов любви, как принято это называть, было два, Маша в своей памяти всегда сливала их воедино и наслаждалась острыми ощущениями чувства стеснения и восторга одновременно.
Да, после того случая с соседом у нее развился роман с учеником Владимиром. Да, он ей нравился. Да, Маша скучала по нему, ждала встреч, жарко обнимала и нежно целовала… Но то, что она испытала с Валерой, было совсем другим. Запретом! Табу! Оттого таким, видимо, сладким показался ей секс с ним. Это была страсть! Первый раз в жизни! Единственный раз в жизни! Страсть! Яркая, мощная, нервная и… так и неутоленная…
Если можно было бы откинуть все условности, раздвинуть все рамки существующей действительности… Если бы можно было забыть, что он не муж подруги, не друг ее мужа… Если бы на все на это можно было бы закрыть глаза и представить себе безотносительно ситуации ее и его… Все! Тут Маша теряла голову. И не только сладостные воспоминания, но и новые, более смелые фантазии начинали бурлить в ней. Маша не сопротивлялась им… Напротив, она разжигала в себе эротические мечты, погружаясь в них все больше и больше…
Кв. 24
И все же Валера с Ирой поссорились. Из-за Юрки. Валера считал, что не должен бросать друга в беде, и пусть с пустыми руками, но он придет к нему в больницу. Ира же принципиально не пускала мужа, не веря в то, что он не принесет Юрке выпить.
Валера ушел на работу, в сердцах хлопнув дверью, Ира уговаривала сына Витьку ехать с ней больницу. Тот и соглашался, и в то же время никак не мог определиться когда. С утра учеба, во второй половине дня – тоже какие-то планы. Решили отложить визит до ближайшей субботы.
Валерка позвонил с работы злой и буквально прошипел в трубку:
– Ира, запомни раз и навсегда! Я тебя уважаю и твое мнение ценю! Но я не подкаблучник! И никогда им не буду! Не надейся! И палку не перегибай! Есть мужские вопросы, куда тебе лезть не следует!
– Да поступай как хочешь! – Ира тоже повысила голос, хотя была на работе. В офисе вообще личные разговоры не приветствовались. Поэтому она была лаконична. – Только так, чтобы потом не жалеть. – И она прекратила разговор.
Кв. 23
Звонок раздался резко, неожиданно громко. Маша испугалась. Она уже по-настоящему заснула в ванной. Вода остыла… Маша вдруг ощутила озноб, дискомфорт, неуют. Телефон продолжал трезвонить. Мокрыми руками брать его не хотелось. Она кое-как обтерла ладонь о полотенце и поднесла трубку к уху. Голова была холодная, мокрая. Маша аж поморщилась от неприятного ощущения.
Голос в трубке прозвучал женский, незнакомый. Звонила дежурная медсестра из Юриной больницы.
– Мария Михайловна?
– Да, я слушаю. – Ничего себе звонок в первом часу ночи.
– У вашего мужа … неприятности. Ему стало хуже.
– Почему? Все же шло хорошо!
– Да. Все было нормально. Но вдруг открылось кровотечение. Его рвет кровью.
– Господи! И что?
– Увезли в операционную. Сейчас врачи решают, то ли повторную операцию делать, то ли в реанимацию переводить…
– Ой! Но я только завтра смогу приехать.
– Знаете, может, даже и нет смысла приезжать. Просто я вас поставила в известность, чтобы вы были в курсе.
– А все-таки, что же произошло?
– Сейчас трудно сказать: либо осложнение после операции, либо нарушение диеты. К нему сосед приезжал… Я выходила на некоторое время, оставляла их наедине. Не знаю, может, он чем угостил его…
– Ладно. Позвоните мне утром, пожалуйста, расскажите, как ночь прошла.
– Я позвоню обязательно. Не волнуйтесь. Он же под присмотром врачей. Все будет хорошо.
«Он и до этого был под присмотром, – зло подумала Маша, – а недоглядели, упустили!»
Маша положила трубку, включила горячую воду. Надо согреться, смыть маску с волос. Пора вылезать из ванной. Ну и денек! Сплошные потрясения!
Валера, видимо, навещал Юру. И что? Чем уж таким запретным он его накормил? Или напоил? Неужели принес ему выпить?! Догадка поразила ее, но ни на возмущение, ни на переживание, ни на осуждение сил не осталось. Ни на что у нее не было сил.
Кв. 24
Ира всегда глубоко переживала размолвки с мужем. У нее надолго портилось настроение, дела не спорились, желаний не возникало, кроме одного – помириться с Валерой. А так – ни готовить, ни убираться, ни работать – ничего ей было не надо. Однако своей вины в этой ссоре она не чувствовала. Поэтому ждала первого встречного шага от своего супруга. Но он почему-то не предпринимал никаких поползновений к сближению, усиленно работал, приходил поздно, не звонил.
Еще и Люся приболела. Иру совсем это выбило из колеи. Больничные у них на работе не приветствовались. Одну девчонку оставлять дома больную неправильно. Можно было бы договориться с Валерой, чтобы он посидел с ней свои два выходных дня. А там – суббота, воскресенье. Глядишь, справились бы без больничного… Все же, наверное, придется первой звонить, просить, мириться…
В дверь позвонили. На пороге стояла Маша:
– Ир, с Юрой плохо! Желудочное кровотечение!
– Ой, вот ужас-то! Да ты заходи, Маш!
– Нет, я убегаю… Я только спросить хотела… Говорят, Валера его навещал. Не знаешь, что могло спровоцировать приступ? Может, он что-то острое ему дал или соленое. У того ведь строжайшая диета. Все паровое, протертое.
– Маш, если честно, он мне даже не говорил, что был в больнице. Но я спрошу у него.
– Ладно, Ир. Поехала я. Вечером заходи. Может, выпьем, расслабимся. А то я совсем невменяемая со всеми этими событиями.
Ира чувствовала, что подруга к ней в последнее время как будто охладела, как будто отчужденнее стала относиться, с некоторым раздражением даже. В свете происходящих событий Ирины сомнения на этот счет отошли на задний план, а повышенную нервность Маши она совершенно обоснованно списала на болезнь близких. Однако, в действительности, Маша испытывала к соседке противоречивые чувства – и дружеского расположения, с одной стороны, и вины, стыда, зависти, с другой. В какой-то момент побеждали одни чувства, в какой-то – другие выходили на первый план… Но между этими чувствами все время шла борьба, и не было покоя в душе у Маши относительно своей подруги. Она то думала идти на сближение, отодвигая негатив в дальний угол, то решала немного отмежеваться от соседки, реже общаться… То вновь мыслила созидательно. Именно на волне положительного порыва она и позвала Иру к себе.
– Хорошо, Маш! Зайду обязательно! Удачи тебе! Счастливо!
Ира закрыла дверь и тут же кинулась звонить мужу. Неужели и вправду он сыграл злую шутку с Юрием? Оказал ему медвежью услугу? Валера ответил сухо и холодно:
– Не могу говорить. Перезвоню.
Она знала, что его руководитель не терпит, когда водители во время движения разговаривают по мобильному. Удивительно, что он вообще ответил на звонок. Как правило, звонки остаются без ответа, когда Валера за рулем.
Ей ничего не оставалось, как ждать инициативы от супруга.
Кв. 23
Маше казалось, что она действует на автопилоте. Институт, занятия, роддом, больница. И если раньше она предполагала, что запросто может отменить индивидуальные уроки, то вскоре поняла, что это невозможно.
Деньги таяли с катастрофической быстротой. Сиделка, такси, продукты с рынка, лекарства… Реальный и быстрый заработок, который ей был доступен, – это как раз занятия с учениками. И хотя сил почти не оставалось, Маша заставляла себя заниматься, не отменяла уроки, не переносила их, а старалась все успеть вовремя, чтобы обеспечить себя материально.
Надо отдать должное Юриным сослуживцам по оркестру. Приехали к Маше, привезли денег, посочувствовали. Но деньги эти тут же растаяли, потому что требовалось их гораздо больше, чем поступало. Маша самой себе казалась загнанной лошадью, задыхающейся, бегущей из последних сил, надрывающейся в бесконечном движении…
Леночку перевели из реанимации в общую палату. Роман навещал ее постоянно, стоял под окном, переговаривался, носил передачи, цветы. Леночка приходила в себя. И хотя была очень бледна и слаба, молодость делала свое дело. Организм постепенно восстанавливался, молоко прибывало, ребеночек кушал хорошо и почти не плакал.
Плакала Маша. Как правило, вечерами. От усталости, напряжения, бесконечной суеты и жалости к самой себе.
Кв. 78
Что-то Катя расклеивалась. Нет, она не заболевала, она вполне нормально себя чувствовала, но вот настроение было ужасным. Сначала она даже не хотела анализировать причину, гнала от себя бесконечную череду вопросов и ответов… Скорее, правда, только вопросов. Потому что ответов было гораздо меньше. Нельзя же считать ответом слова «не знаю», «не понимаю». А именно на них натыкалась Катя, когда думала о взаимоотношениях со своим Андреем.
Внутренний диалог получался у Кати примерно такой:
– Такое впечатление, что я совсем перестала интересовать мужа…
– Трудно сказать…
– Как будто он мысленно витает где-то в другом месте, а не рядом со мной…
– Похоже…
– Что же происходит с ним?
– Не знаю.
– Почему он охладел ко мне?
– Не понимаю.
Какое уж тут будет настроение, если целыми днями подобный круговорот мыслей крутится и крутится бесполезно, безрезультатно и потому безысходно. Ни выйти из этого хоровода, ни забыть о нем, ни прервать никак его вращение…
Андрей почти перестал разговаривать. И не потому, что ссорились они или вздорили, или обижались друг на друга – нет. Просто приходил он домой поздно, усталый, грустный. Иной раз хотя бы чай попьет, посидят они вдвоем на кухне. А в основном – телевизор и спать. Катя пыталась заводить разговор о доме, об оформлении документов, о выборе дизайнеров. Андрей всегда мягко, спокойно, но с откровенной усталостью отвечал:
– Давай оставим до выходных. Целый день будет свободный. Мы все обсудим.
Но наступали выходные. Дочка просила поехать с ней в парк или на каток. Андрею срочно надо было ехать на предприятие. Или выяснялось, что надо принимать иностранную делегацию, показывать им и фирму, и город, и музеи. Вести в ресторан, а потом на концерт… В общем никаких разговоров у Кати с мужем в последнее время не получалось. И чувствовала она, что по причине не только усталости мужа. Что-то другое скрывалось за этим, более глубокое, болезненное и, видимо, тайное.
Потому что неоднократно у мужа спрашивала она, мол, что происходит, почему ты изменился, о чем ты все время думаешь, ты перестал уделять нам с дочерью внимание… ну и так далее. На все эти вопросы-претензии он отвечал примерно одно и то же:
– Сейчас период непростой на работе. Скоро, надеюсь, все уладится… Поедем отдыхать… Все вместе… Как вы с Наташкой любите.
На этих словах Катя таяла, обнимала мужа, теребила его волосы. Ей казалось, что все хорошо. Вот сейчас же – и правда все хорошо. Собирается в отпуск? Ура! Не очень-то верилось… Не очень-то и хотелось, честно говоря, с таким настроением… Но так мечталось обмануться. Так хотелось поверить в былое семейное счастье…
Кв. 24
Маша поговорила с врачом. То, что рассказал хирург, ошеломило ее. Оказывается, действительно Юра выпил. Видимо, так и есть – Валерка принес ему водку. А бутылку либо спрятал, либо унес, чтобы никто не догадался.
И после такого «невинного» посещения чуть на тот свет человек не отправился. Мало того что организм отравлен алкоголем. Он еще ослаблен недавней операцией плюс второй общий наркоз.
Маша уже не могла плакать. Она абсолютно бесцветными глазами смотрела на хирурга, слушала его и повторяла одно и то же:
– Простите его, дурака! Доктор! Простите!
Хирург понял, что разговаривать бесполезно, что дама не совсем адекватно реагирует на его слова. Хотя как в данной ситуации можно быть адекватным?
Он разрешил ей одним глазком заглянуть в реанимационную палату. Юра лежал серый, небритый, помятый, весь утыканный какими-то трубками и приборами. Маша прикрыла дверь и всю дорогу до дома повторяла одно и то же слово на все лады:
– Ну и дурак! Какой же дурак! Дурачина несчастная!
Кв. 23
В соседскую квартиру Маша ворвалась как фурия. Вся семья Сидоренко была в сборе. Маша с порога начала кричать так, что все поняли: с ней истерика.
Еще бы! В такой ситуации вряд ли возможно избежать нервного срыва. Маша кричала, что Валерка – сволочь! Что он угробил ее мужика! Что теперь непонятно, выкарабкается ли он вообще! И что денег на вторую операцию у нее нет! И на сиделку нет! И на лекарства нет! И что если они считают себя порядочными людьми, то должны оплатить ей все эти расходы!
– Да сядь ты, сядь! – орал Валера, потому что перекричать Машу было невозможно.
Та захлебывалась рыданиями, выкрикивая фразы все более и более отрывисто. Видимо, дыхания на длинные словочетания ей не хватало:
– Вы! Должны сами! Понимать! Что по вашей! Вине! Он! Чуть! Не умер!
Валера подошел вплотную. Обнял ее. Она как будто ждала этого: затихла сразу, еще понемногу всхлипывая, но уже без слез и без выкриков. Прерывистое дыхание, заложенный нос, опухшие глаза. Она дала себя уговорить: ее усадили за стол, накапали успокоительных капель.
– Теперь расскажи спокойно, – попросила Ира.
– Ир, подожди! – перебил муж. – Я все понял. Да, я принес ему четвертинку. Он сразу выпил, закусил чем-то, не помню. Мы поговорили немного. И я ушел. Он был очень доволен, благодарил меня.
– Валер! – Ира аж впилась глазами в мужа. – Да ты в своем уме?! Ты чуть человека не убил! Ты понимаешь это?
– Да понимаю! Понимаю! Но он так просил меня. Не смог я ему отказать. Как другу, не смог…
– Ну и что ты наделал?
– Ну виноват! Виноват! Как мне искупить? – Валера готов был рвать на себе волосы от избытка чувств. – Денег я дам. Сколько нужно-то, Маш?
– Если честно, то много. Считай сам. – И она стала загибать пальцы. – Операция плюс отблагодарить врача. Потом сиделка круглосуточная. Дней на шесть-семь – это уж точно. Еще лекарства. Знаешь, ты можешь сам подъехать в бухгалтерию больницы и все оплатить официально, чтобы я даже не касалась. И врачу в конверте передай, сколько сочтешь нужным.
– Ладно, Маш! Все сделаю. Прости меня.
Я тоже, видно, дурак еще тот! – И он виновато отводил взгляд и нервно курил.
Кв. 24
И если Маша чуть успокоилась, то Ира была в ужасе. Во-первых, она совершенно не ожидала от своего мужа такой глупости! Просто открытием для нее явилось, что Валера может быть настолько бестолковым и даже преступно беспечным! И во-вторых, ей было жалко денег. Теперь уже орала она:
– Правильно Маша назвала тебя сволочью! Сволочь ты и есть! Как же ты запросто деньгами разбрасываешься! Мы годами на квартиру собираем, во всем себе отказываем, не отдыхаем, одеваемся с рынка… А он возьмет теперь и пачками будет деньги раскидывать! Платить за то! Платить за это!
– Ну а что делать-то? Что? Не помогать им? Бросить в беде? – надрывался Валера.
– Да если б ты таким придурком не был, то и не попал бы в такой переплет!
– Ну хорошо: пусть я и сволочь, и придурок! Все равно из ситуации как-то выходить надо!
– Вот как хочешь, так и выходи! А из дома копейки брать не смей! – Голос Иры звенел натянутой струной.
– Ир, да ты в своем уме? А где ж я возьму столько? Там, наверное, тысячи две долларов понадобится, если не больше. Это ж не простая больница, а клиника какая-то крутая…
– Раньше надо было думать! А не после драки кулаками махать! Что хочешь, то и делай, а со счета не смей снимать. И из дома, повторяю, чтоб ни копейки не вынес.
Валера посмотрел на жену пристально и с укором. Та отводила взгляд, суетилась на кухне. Повисла тишина, в которой слышался только стук тарелок друг о друга.
– Ты, оказывается, страшный человек, Ира! А я и не знал.
– Я страшный? Это я страшный?! – Ира хватала воздух ртом, прижимала руки к груди и уже собиралась было крикнуть в ответ на несправедливость мужа что-то обидное и грубое, но он направился к двери, взяв ключи от машины.
Вместо грубости вырвался обычный бабий крик, тревожный и несмелый:
– Ты куда? На ночь глядя?
– Деньги зарабатывать! – зло ответил Валера и хлопнул дверью.
Кв. 23
Маша вдруг поняла, что она не просто устала. Ее настигло озарение: она живет неправильно. Она, оказывается, не любит саму себя. Вот это да! Вот так открытие! Откуда оно? Как она вдруг осознала это?
Да очень просто осознала. Задала себе простой вопрос: если она себя любит, то как? И не смогла ответить. А как вообще надо себя любить? Это еще сложнее. Однако кое-какие кусочки разноцветной мозаики постепенно начинали складываться в узор, и Маша все полнее и полнее начинала видеть картину тотального пренебрежения к самой себе.
Почему у нее коробка печенья приготовлена на особый случай? А самой съесть? Такая мысль раньше была недопустимой. Сейчас она сочла ее вполне нормальной. Почему Маша забыла, когда была у мастера по маникюру? У косметолога? Она разве не нуждается в уходе за собой? Еще как нуждается! Почему она должна, как собака с высунутым от усталости языком, носиться по больницам, надрываясь из последних сил, зарабатывая деньги, которые она с большим удовольствием потратила бы на себя? Если самому Юрке не нужна его жизнь, если ему самому наплевать на собственное здоровье, ей-то оно зачем? Помрет? Туда ему и дорога! Ей совершенно не стыдно так думать! Совершенно не стыдно! Она зарабатывает для того, чтобы жить красиво, достойно и сытно, насколько это позволяет ее уровень! А не разбрасывать деньги направо-налево. Он будет пить, а она что? Должна скакать вокруг него и облизывать? За какие заслуги? С какой радости?
«Все! – сказала себе Маша. – Все! Завтра в институте с утра экзамены. Зато весь вечер свободный. Никаких больниц! Никаких магазинов! Никаких паровых котлет!»
Маша решила достать гостевой сервиз и питаться из него каждый день. Всю разномастную посуду из кухни она снесет к мусоропроводу. Кому надо, тот заберет. Она выбросит все протертые тапочки, старые полотенца, обновит постельное белье. Она отправит на помойку засохшие лаки для ногтей, старую тушь, использованную помаду. Она переберет растрепанные журналы, пожелтевшие газеты, которые бесполезным грузом загромождают балкон. Она не хочет больше терпеть вокруг себя старые вещи. Она перестанет относиться к себе по остаточному принципу. Она изменит отношение к самой себе! Она изменится сама! Она хочет себя любить! Она должна себя полюбить! Она пока еще не знает как. Но она обязательно полюбит себя и непременно будет счастлива!
Кв. 24
Валера, конечно, трезво взвесив все свои материальные возможности, понял, что без чьей-либо помощи ему не обойтись. Можно было бы обратиться к Андрею из 78-й квартиры. Он парень классный. Никогда не откажет. Только неприятно Валере целый год в должниках у соседа ходить. Две тысячи-то он ему быстро никак не отдаст. По двести баксов в месяц – еще туда-сюда. И то накладно для их семейного бюджета. А уж о большем и говорить нечего. Андрей-то и на год даст, и на два. Это без проблем. Но нет, не будет пока у него Валера просить. Оставит на самый крайний случай. Можно у сменщика своего попробовать занять – ну… у того, с кем они два-через два работают. Хотя нет. Вряд ли. Тот машину в следующем месяце берет себе новую. Сам долгое время собирал деньги. Значит, тоже отпадает.
Остается начальник. Суровый мужик. Уже, правда, не первый год Валера у него работает, но дистанция между ними соответствующая, и никогда Валера не позволяет себе никакого лишнего вопроса задать – ни про дополнительный выходной, ни про премию, ни про прибавку к жалованью. Босс – мужик нежадный – надо отдать ему должное, но вопросов лишних не любит и дисциплину ставит превыше всего. И все же решил Валера попытать счастья. Выбрал благоприятный момент, когда шеф в хорошем расположении духа находился, и спросил:
– Виталий Леонидович! Позвольте вопрос вам задать личного характера?
– Ну задавай! – милостиво соблаговолил тот.
– Друг у меня в беду попал. Подряд две операции тяжелые пришлось перенести. Я хотел бы ему помочь с врачами расплатиться.
– Помоги, конечно! Это правильное решение!
– Только знаете, Виталий Леонидович! Сумма получается солидная.
– Сколько?
– Две тысячи долларов.
– Ну для операции не такая уж и солидная. И что ты хочешь?
– Я хотел бы попросить вас помочь мне! Не могли бы вы мне дать эту сумму, а я в течение года из зарплаты буду вам по двести долларов отдавать. Можно?
– Да не вопрос! Тебе когда надо?
– Хорошо бы завтра.
– Договорились!
– Вот спасибо! Как же вы меня выручили!
Вот уж чего не ожидал Валера, так это такого разворота. Родная жена, можно сказать, отказала в помощи. А чужой человек запросто согласился помочь. Вот ведь как жизнь интересно поворачивается!
Кв. 78
Катя набрала телефон Маши:
– Подруга, чем занимаешься?
– Ой, Катька, чем я только не занимаюсь. Если тебе делать нечего, то иди помогать.
Катя застала Машу в процессе не просто генеральной уборки, а чуть ли не «мамаева побоища». Огромные черные пакеты для мусора красовались посреди коридора. Их Маша разделила по назначению и складывала в один – ненужную обувь, в другой – устаревшие журналы, в третий – весь прочий хлам.
Катя с удовольствием принялась помогать соседке. Отнесла по очереди мешки к мусоропроводу, подмела на балконе и даже вымыла коридор, пока Маша переставляла красивую посуду из серванта на кухню.
– С чего это ты решилась на грандиозные преобразования? – спросила Катя, когда они, наконец, уселись пить чай.
– Кать, я поняла кое-что очень важное.
– Неужели что-то насчет любви к себе?
– Ой, а как ты догадалась? – искренне удивилась Маша.
– Маш, мы с тобой сколько лет друг друга знаем?
– Да много уже! Лет десять, наверное.
– Ну вот, видишь! И все эти годы от тебя только и слышно: «Ой, а где же Леночка? Ах, а как бы не напился Юра! Ой, мне надо бежать к ученику! А завтра собеседование. А послезавтра экзамены». И так до бесконечности! Ты не замечала, а я всегда внутренне съеживалась, когда ты собиралась идти в магазин.
– Почему?
– Да потому, что логика твоих рассуждений всегда была одна и та же: Леночке надо шлепки купить. Может, и для себя босоножки пригляжу. Понимаешь, всегда по остаточному принципу. Всегда о себе в последнюю очередь.
– Да, наверное, так и было, – печально соглашалась Маша.
– Только недавно, буквально в последние год-два мне удалось тебя расшевелить: то в кино с тобой выбираемся, то в кафе посидим… Да и то, после того, как ты Лену замуж выдала.
– Ты права, Катя, – опять была вынуждена согласиться Маша.
– А ведь нельзя же на себя махнуть рукой! Это неправильно. У всех своя жизнь: посмотри на Лену, посмотри на Юру. Они как хотят, так и живут, а нуждаются в тебе, когда им плохо. Они почему-то позволяют себе быть эгоистами. А ты?
– И я теперь тоже буду! – с вызовом ответила Маша.
– Вот и слава Богу!
– Спасибо, Кать, что ты меня поддерживаешь! Ты всегда отзываешься на мою боль. Спасибо, правда!
И спустя минуту:
– А что мы все обо мне? Расскажи о своей работе. Какие успехи? Какие новости?
– На работе все хорошо. Магазин мой «Вторая кожа» стал очень даже популярным. Честно говоря, даже не ожидала сама такого успеха. Покупателей всегда много. Сейчас даже штат сотрудников расширяю.
– Здорово! Молодец ты, Катька!
– Да, на работе-то как раз все отлично…
– Что значит «как раз»? А где плохо? – с недоумением спросила Маша.
– А плохо у меня с Андреем, – тяжко вздохнула Катя.
– Да ты что? – Маша в совершенно искреннем изумлении округлила глаза. – Андрей же у тебя… Какое бы слово подобрать? – Маша даже наморщила лоб, подбирая нужное определение. – Идеальный… безупречный!
– В том-то и дело, что ты совершенно права: и идеальный, и безупречный, и просто хороший…
– Ну а что же не так?
– Да я сама толком не могу понять… Ничего не происходит плохого: мы не ссоримся, не злимся друг на друга. У нас нет никаких причин для размолвок или скандалов… У нас все очень культурно, сдержанно, интеллигентно…
– Ну? – Маша недоумевала.
– Но тепла не стало… Понимаешь, чтобы просто вечером посидеть, обнявшись, у телевизора или прогуляться в выходные… Или просто по душам поговорить. Нет такого. И давно уже. Мне кажется, чуть ли не год, как началось такое охлаждение. Причем беспричинное… По крайней мере, никакой внешней причины я не вижу.
– А он что говорит? – не унималась Маша.
– А он в присущей ему мягкой манере уходит от ответа. Ничего не отвечает. Нечего ему ответить…
– Послушай, Кать, ты извини, конечно… за откровенный вопрос, но скажи… а спите вы с ним, ну … в постели все нормально у вас?
Катя опять, в который раз за вечер, тяжко вздохнула и даже шмыгнула носом: верный признак близких слез. У нее всегда сначала слизистая носа начинала плакать, а потом уже глаза:
– Да ничего нормального там нет! Мы почти и не спим уже как супруги. Так… ночуем вместе, причем уже под разными одеялами… – Слезы полились по-настоящему. – Знаешь, если я сама проявляю инициативу, то он еще как-то среагирует, да и то не всегда. А сам… давно уже не пристает. Слово какое-то дурацкое… Ненавижу его: «пристает». Ну а как сказать? В общем, такое впечатление, что не хочет он меня. Вот и весь разговор.
– Кать… А вдруг он бабу завел? – Маша высказала предположение и сама испугалась. – Ой, Кать, извини, я, наверное, глупость какую-то… не подумав…
– А почему нет? – Катя горько усмехнулась. – По крайней мере, это единственное разумное объяснение. Горькое, страшное, нежелательное, но… вполне реальное.
– Нет, Кать, нет, я не верю! Про твоего Андрея не верю. Такой он положительный, правильный, порядочный.
– Да, но он живой человек. Он живет среди людей. И при всей его положительности он не святой. Поэтому вполне… вполне возможно.
– Ой, Катька! А как быть-то? Как жить-то дальше?
– Сама не знаю. И семьей нас назвать трудно… И в то же время живем же мы как-то вместе… и даже считаемся образцово-показательными…
– А с другой стороны, это пока только наши домыслы. Никаких же доказательств неверности его ты не обнаружила? Так или нет?
– Так.
– Дома он ночует всегда?
– Ну да.
– И в отпуск всей семьей?
Катя кивнула.
– Так что, может, все и не так плохо? Может, какие проблемы на работе или со здоровьем что-то беспокоит?
– Возможно, наверное, и такое… Только знаешь, Маш, лучше не обманываться. Я целый год придумываю ему оправдания, ищу объяснения, подвожу логические обоснования его поздних возвращений… И все надеюсь на изменения… Все жду улучшений.
Катя уже не плакала. Она была теперь даже немного спокойней, чем в начале разговора. Ей, видимо, надо было выговориться… Надо было поделиться сомнениями…
– Кать, а помнишь, мы как-то разговаривали, и ты сказала, что, если бы тебя муж не устраивал, ты бы себе завела какого-то мужчину на стороне…
– Да помню я отлично тот разговор. Только знаешь, теоретически – да! Я это и сейчас скажу. А вот оглядываюсь кругом себя – и никто не нравится, ни к кому душа не тянется… Все мысли только о семье: как гармонизировать отношения? Чем их взбодрить? Обновить? Усовершенствовать? Но, видимо, правы те, кто считает: это дело двоих! Когда только один пытается что-то сделать, то его потуги так и остаются жалкими, ни к чему не приводящими попытками. Потому что другой равнодушен. Любой союз – это дело двоих! И этим все сказано!
– Похоже, ты права… Вон я сколько пыталась Юрика уговорить: и на лечение, и на кодирование… Ничего не помогало. Прыгала вокруг него, а он как пил, так и продолжал пить. И никакого толка от моих прыжков.
– Ну здесь немного другая ситуация, – возразила Катя. – Все-таки алкоголизм считается заболеванием… Он, может, и рад остановиться, да не получается…
– Ты еще начни его защищать! – вскинулась Маша.
– Нет, нет, Машенька! Я на твоей стороне. И вообще ты молодец: нашла в себе силы пересмотреть взгляд на жизнь!
– Слушай, Кать! Только честно. Вот ты сказала: «Никто не нравится». Значит, на мужиков ты все-таки смотришь…
– Ну… смотрю… иногда, – смутилась та.
– А чего ты стесняешься? И правильно делаешь! Тебе-то наверняка многие внимание уделяют.
– Бывает. – Катя даже улыбнулась при приятном воспоминании. – Тут один повадился в магазин ко мне приходить. Я же там редко бываю. В основном в офисе. Так он через девчонок-продавцов передает мне то букеты, то конфеты… А тут, представляешь, на днях целую коробку колгот купил – двадцать штук!
– Вот это да!
– Узнал у девчонок мою любимую модель, мой размер и целую коробку оплатил и на прилавке оставил: для вашей, говорит, прекрасной хозяйки! Приятно, конечно! Вот, казалось бы, никакой проблемы у меня с колготами нет. Более того, я сама ими торгую, а вот сделал мужчина подарок – и так радостно!
– Кать, а может, тебе почаще в магазине бывать. Вдруг встретишь его?
– Это что, по-твоему, я должна то и дело в торговый зал выглядывать: зайдет—не зайдет? Нет, это вряд ли!
– А вдруг бы он тебе понравился? Глядишь, отвлеклась бы от своих грустных мыслей?
– Ладно, посмотрим! Спасибо тебе, Маш!
– За что «спасибо»? Пришла, помогла с уборкой! Это тебе спасибо!
– Ладно, пойду я! Ты Леночке привет от меня передай! И Юре тоже!
Маша проводила подругу и долго еще сидела одна на кухне, в оцепенении замерев над пустой чашкой: вот уж у кого, у кого, а у Кати проблемы в семейной жизни представить себе было немыслимо! И вправду такая прекрасная семья, такая идеальная пара! Пример для подражания! Эталон! И на тебе! Бедная Катька!
Кв. 24
Конечно, Ира с Валерой помирились. Не сразу, не вдруг, но отношения наладились, хотя тему финансов они избегали. Валера – потому что понимал волнение Иры: цены на квартиры растут с каждым днем. Ирка, и правда, во всем себе отказывает во имя высокой цели… А Ира – потому что чувствовала, что перегнула палку со своей экономностью и не смогла достойно поддержать друга в беде. А ведь это ни на каких весах не взвесишь: дружбу и деньги.
Каждый мог повиниться, хотел бы повиниться, но оба предпочли обойти эту тему молчанием.
Валера оплатил в бухгалтерии больницы стоимость операции, отблагодарил врача. К Юрке заходить в палату не стал: во-первых, и не пускали пока, а во-вторых, было стыдно. Было так стыдно, что он даже на время утратил было свой веселый нрав, почти не улыбался и на работе вызвал массу вопросов у шефа: не болен ли, не случилось ли чего, все ли дома нормально и прочее. Валера сослался на переживание за здоровье друга, что в общем-то и было правдой.
Юра очень медленно, с большим трудом приходил в себя. Процесс выздоровления затягивался. Валера переживал еще и за то, что сиделка была им оплачена только на неделю, а недели явно будет мало. Придется еще принимать участие в оплате. Короче, сплошные проблемы.
Маша к ним теперь почти не заходит. Понятное дело, обиделась. Даже не обиделась. Правильнее сказать, разочаровалась, видимо, в своих соседях. Ну это ладно! Лишь бы Юрка выкарабкался, а там… время все поправит.
И вдруг Валера поймал себя на мысли, что думает о Маше, вспоминает ее ту… трепетную, открытую, горячую… И такое щемящее чувство сжало сердце! Так заколотилась какая-то жилка внутри! Вот это да! Да ведь он скучает! Как бы он ни обманывал себя, как бы ни хорохорился, как бы ни кичился перед самим собой, ан нет: Валера думал о ней, помнил и, пожалуй, желал. Давно в его любовных историях не было такого яркого всплеска внезапной страсти, жгущего желания и столь ярко выраженной пикантной ситуации. И еще он вспомнил, как Машка плакала у них в квартире, билась в истерике, когда с Юркой случилось… А потом затихла в его руках – сразу затихла, доверчиво, по-детски, еще продолжая дрожать, но уже успокаиваясь.
Ему даже показалось, что она ждала от него какого-то подобного шага: объятия ли, рукопожатия ли… И когда он прижал ее к себе – по-дружески, на глазах у всей семьи, не имея под этим ничего лично-интимного, то почувствовал: она не забыла ни его объятий, ни его шепота, ни его порыва…
Кв. 78
Наташка прибежала из школы взбудораженная:
– Мам, как хорошо, что ты дома! А почему, кстати? Приболела?
– Нет, дочечка! На обед заехала. Давай со мной к столу.
– Ой, я совсем не хочу. Только что в школе пообедала. Мам, у меня такая новость! Такая новость!
– Какая же?
– У Ольги Волковой мама братика родила! Ольга даже в школу сегодня не пришла, поехала маму навещать в роддом.
– Да? – Катя искренне удивилась. – Вот это и правда новость!
Мама Ольги Волковой была довольно современной женщиной. При разводе с бывшим мужем, отцом Ольги, ей достался кое-какой бизнес, и она успешно с ним справлялась. Всегда подтянутая, по-спортивному подвижная, динамичная, модно одетая… Пару лет назад она вышла замуж вторично. Муж настаивал на ребенке, и она решилась.
Катя стала расспрашивать дочку о подробностях, но девочка была переполнена скорее эмоциями, чем информацией, и поэтому только восклицала и восторгалась.
А Катю опять кольнуло неприятное чувство, опять всколыхнулась тревога по поводу непонятных отношений с Андреем. Захотелось поговорить с ним. Прямо сейчас.
Она набрала номер. Но телефон был переключен на секретаря, которая в меру вежливо, в меру сухо сообщила, что Андрей Ефимович в настоящее время находится на совете директоров и вряд ли освободится в ближайшие полтора-два часа. Спасибо. До свидания.
Вот и поговорили.
Наташка убежала к себе в комнату. Звонки девчонкам, уроки, сборы на прогулку. Не до матери.
Катя вяло присела к столу. Аппетит пропал. Она давно знала за собой зависимость аппетита от настроения. Поэтому в периоды переживаний заметно худела. Таких моментов в ее жизни было немного, но все же случались иногда. И она отметила такую закономерность. Кто-то, волнуясь, начинает есть больше, как будто заедая неприятности и переживания или находя в процессе еды утраченную радость жизни. Катя же, наоборот, теряла всякий интерес к еде. В последнее время она все чаще отказывалась то от одного блюда, то от другого. Обед вполне мог ограничиться чаем или яблоком. И сейчас, глядя на дымящийся суп, на яркий, сочный овощной салат, Катя поняла: нет. Не сможет она есть. Бросила пару мандаринов в сумку и, дав указания помощнице по хозяйству, заторопилась на работу.
Кв. 24
Ира пришла домой в состоянии смятения. Странную картину наблюдала она сегодня. У нее была назначена встреча с одним из клиентов. Они договорились встретиться около подъезда, чтобы смотреть квартиру. В ожидании Ира присела на лавочку, достала журнал, думала полистать. Но в это время ее взгляд привлекла молодая дама, которая вышла из соседнего подъезда. Дама была стройна и очень интересна. Ничего вроде особенного, а взгляд не оторвать. Открытое лицо, спокойное, доброе. Ребенка маленького держала на руках. Сынок, видимо, судя по одежде. Странным показалось, что без коляски. Наверное, ненадолго. Или сейчас кто-то коляску вынесет или, может, встречает кого.
Ира буквально залюбовалась женщиной. Та ласково играла с ребеночком, сюсюкала, смеялась. Малыш улыбался, издавал непонятные пока, но явно удовлетворенные звуки… Ира смотрела и думала: «Как же приятны маленькие детки! Как они отзывчивы на мамину ласку! Как радостно наблюдать за ними!»
Женщина провожала взглядом каждую въезжающую во двор машину. Видимо, ждала кого-то… Ира отвлеклась на журнал, какое-то время листала его, останавливаясь взглядом то на броском заголовке, то на яркой фотографии, а то переводя взгляд на часы. Нет, клиент пока не опаздывает. Это она пораньше приехала.
Очередная машина заехала во двор и остановилась у соседнего подъезда. Женщина подхватила малыша и со словами: «Ура! Папочка приехал!» встала со скамейки. Ира с улыбкой наблюдала за этой семьей. Машина, правда, показалась смутно знакомой. А с другой стороны, мало ли в Москве похожих друг на друга машин. Мужчина припарковался, вышел, бросился к женщине, со счастливой улыбкой принял ребенка, закружился с ним, заигрался… Мальчик заливисто засмеялся, обнажая розовые десенки с одним единственным зубом. Потом мужчина передал сына матери, вернулся к багажнику за сумками, и в этот момент Ира с ужасом узнала его: Андрей! Ну да, правильно! И машина его! Точно!
Они все втроем поднялись в подъезд, а Ира никак не могла унять стук вдруг резко заколотившегося сердца. На всякий случай подошла поближе к машине убедиться. Действительно ли его. Да, так и есть. Впереди на стекле был приплюснут на присоске смешной талисман – обезьянка – символ года. Ира помнила его отлично.
Сердце продолжало колотиться. Она вернулась на скамейку. Отдышаться так и не успела. Пришел клиент. Ира с трудом, но переключила свое внимание на него. Работа есть работа. Надо подняться в квартиру, познакомиться с хозяйкой, осмотреть, принять решение: снимать – не снимать, заключать договор… Ну и так далее…
В квартире они пробыли долго. Клиенту понравилось жилье. Он согласился арендовать. Пока придирчиво осматривали каждый закуток, пока договаривались о цене, пока заключали договор, прошло, наверное, часа полтора. Потом хозяйка предложила чаю с бутербродами. Никто не отказался. Потом кто-то предложил обмыть сделку. Нашлась бутылочка вина, конфеты, лимон. В общем засиделись приятной компанией до сумерек. Хорошо, что клиент был за рулем, обещал подбросить Ирину до метро. Ее это вполне устроило. До метро десять минут, и там – пятнадцать. Так что, считай, через полчаса она дома.
Когда выезжали со двора, машина Андрея еще стояла. Ира вновь почувствовала тяжесть на сердце. Ой-ой-ой! Что ей делать? Говорить Кате? Промолчать? Может, с Машкой поделиться? Ой-ой-ой!
Кв. 23
Ира заскочила к себе домой на минуту, переодела тапочки, крикнула в глубь квартиры:
– Привет, народ! Я сейчас.
И позвонила в соседскую дверь. Маша удивилась Ире. После той истории с Юрой они разговаривали мало и довольно сухо. Но Ира пребывала в таком возбужденном состоянии, что не замечала ни Машиного удивленного взгляда, ни некоторой ее холодности.
– Маш, послушай, что я тебе расскажу.
И она без предисловий выложила ей всю историю. Маша, естественно, отбросив личные обиды, живо включилась в процесс обсуждения.
– Нет, Ир, мне кажется, ничего Кате говорить не нужно. Лично я не стала бы.
– Понимаешь, с одной стороны, правда: меньше знаешь – лучше спишь! Не знает Катя, и ладно! А с другой: скрыть обман – не значит ли самой обмануть? Выходит дело, я тоже каким-то образом обманываю подругу, скрывая от нее правду?
– Ир, ну в конце концов это же не наш секрет. Это секрет Андрея. И наверное, его дело, раскрывать ли карты перед супругой или вести двойную игру… По-любому, это не наше с тобой дело. Тем более, Катя и так что-то предчувствует. Наверняка у них вскоре случится серьезный разговор. Пусть сами разбираются.
– Ты так думаешь?
– Я убеждена.
– А может, мне с Андреем поговорить?
Маша горько усмехнулась:
– И что ты ему скажешь? Что нехорошо жену обманывать? Что нечестно жить на две семьи? Что неправильно заставлять страдать близкого человека?
– Ну… да… наверное, именно это и скажу! – уже не так уверенно проговорила Ира.
Маша обреченно махнула рукой:
– Не заводись, Ир! Что надо делать и как правильно следовало бы жить, знают все. Только мало у кого получается почему-то. А поучать других, читать нотации, перевоспитывать – это глупо!
– Так что же, выходит дело, молчать? Потрафляя тем самым обману и разврату?!
– Не знаю. Я тебе свое мнение сказала, а ты поступай, как знаешь. Но если ты пришла посоветоваться, то мой совет – смолчать!
– Ладно! Я поняла тебя. – Ира засобиралась было уходить и все же в дверях обернулась и не удержалась, спросила:
– А если бы, Боже сохрани, конечно, у тебя в семье случилась бы подобная ситуация, ты бы что выбрала?
– Я бы предпочла не знать!
– То есть, как страус – голову в песок – ничего не вижу, ничего не знаю?
– Ир, да пойми ты! – Маша уже устала от разговора и начинала понемногу раздражаться. – С этим же знанием надо будет что-то делать?
– Как это?
– А так! Ну узнай я такое про своего мужа! И как мне с этим жить дальше? То есть я должна либо разводиться с ним, либо терпеть сложившуюся ситуацию, либо уходить сама. Я должна была бы перекроить всю свою жизнь! И всю свою душу, между прочим! Готова ли я к этому? Хочу ли я этого? Хочет ли менять что-то в своей жизни Катя? Способна ли она спокойно перенести такое известие? Может, оно убьет ее?
– Ой, а я как-то с этой точки зрения не рассматривала ситуацию…
– А ты не думала о том, что, может быть, Катя все знает? Может быть, у них договоренность есть такая и всех все устраивает? Может, они осознанно свою ситуацию от всех скрывают, а ты хочешь грязными сапогами потоптаться у них и их же секрет разоблачить?
– Правда, Маш, я совсем не думаю так, как ты. Наверное, ты права! Не стоит мне лезть не в свое дело. Не стоит!
Кв. 24
Дома Ира все же не удержалась от соблазна поделиться с Валерой и информацией об Андрее, и о разговоре с Машей. Валера был удивлен, естественно. Он как-то тоже от Андрея не ожидал подобного шага. Тот представлялся всегда отличным семьянином, заботливым отцом, внимательным мужем. Надо же, какие непредсказуемые выкрутасы выкидывает порой жизнь. А что касается мнения Маши, то Валера согласился с ним целиком и полностью.
– Правда, Ир, давай поосторожнее! А то мы уже и так… Вон с Юркой дров наломали. Нечего в чужую жизнь так уж активно заглядывать.
– Ну мы же не из любопытства, – пыталась как-то оправдаться Ира, – мы же по-дружески.
– Все! Давай эту тему закроем! Все люди взрослые, грамотные. Сами разберутся.
Кв. 78
Мало того что перед месячными Катя чувствовала повышенную раздражительность. Мало того что на лице у нее в этот период то и дело выскакивали противные прыщики. Помимо этого у нее частенько бывали такие боли, особенно в первый день, что хоть на стенку лезь! И если днем еще кое-как удавалось отвлечься на какие-то дела, забыться, то ночью без таблетки она не могла уснуть.
Почему, интересно, месячные называют критическими днями? А ночи, они что, не критические? Они гораздо более критичны! Спасалась Катя как правило одним и тем же приемом: болеутоляющая таблетка, чай с медом и теплая спина Андрея. Да-да. Она прижималась своим животом к его спине и так, согретая ею снаружи, а теплым чаем изнутри, успокоенная засыпала. Это был проверенный многократно и беспроигрышно работающий ритуал.
В этот раз Катя не выдержала боли уже днем. Приняла таблетку и сидела в офисе с не совсем адекватным видом. Отечное лицо, покрасневшие глаза, сонное состояние. Болеутоляющее на нее действовало странно: боль-то снималась, но внешний вид страдал. Зная это, она почти никогда днем не пила лекарств. Но сегодня не смогла переносить тянущие, тупые, непрекращающиеся боли и теперь сидела сама не своя. Поехать бы домой, но у нее назначена встреча. Отменить? Перенести на другую дату? Поручить кому-то другому? Да, пожалуй!
Катя отдала распоряжения, сказала, чтобы в случае чего связывались с ней по мобильному, и поехала домой.
Дома день казался долгим, нудным, бесполезным. Наташка убежала гулять. Андрея, как обычно, не было.
Вещи, что ли, пересмотреть? Да, наверное, надо. Во-первых, давно уже не разбиралась в шкафах. А во-вторых, пора уже и о химчистке подумать. Весна в разгаре, а светлые вещи еще не подготовлены к сезону.
И Катя спокойно принялась за работу. Иногда отвлекаясь на телефон, изредка отлучаясь то в туалет, то на кухню, она перебрала оба шкафа: свой и дочери. Одна кучка вещей – на отдачу, другая – в стирку. Так, теперь остались вещи Андрея. За его гардеробом Катя следила особенно пристально. Рубашечки свежие, наглаженные – одна к одной. Галстуки – в изобилии. Пиджаки и костюмы в порядке. Вот если только этот – светло-серый – нуждается в чистке. Надевал он его несколько раз. Да, брюки сзади испачканы – пятно какое-то, – и штанины загрязнились. Ну, правильно, слякоть! Пиджак более-менее чистый. Но Катя всегда костюмы сдавала в чистку целиком: и освежат, и отгладят. Другой вид приобретает вещь! Поэтому она привычным жестом вынула из карманов носовой платок, визитки, зажигалку. Сложила это все на столике у телевизора. Как будто что-то еще оставалось лежать во внутреннем кармане. Так и есть. Катя с удивлением и некоторым волнением даже обнаружила пару фотографий. Мельком взглянув, хотела отправить их на столик к визиткам… Но не смогла оторвать взгляда от изображения.
Кв. 23
Слава Богу, все более-менее налаживается. Леночку из роддома встретили, домой привезли. Роман молодец! Тут же организовал няню, чтобы гулять с малышом и по хозяйству помогать. А Леночке надо в себя прийти – вон худая какая, аж прозрачная вся! Грудь только огромная, молочная. Измучилась она с этими сцеживаниями, кормлениями! Но ничего, все войдет в норму. Первые месяц-два, конечно, тяжеловато, а потом привыкнет. Тем более помощница есть. Глядишь, еще и учебу закончит вовремя! Вполне возможно, что без академки обойдется.
Юра тоже понемногу, потихоньку приходит в себя. Из больницы пора выписывать. Руководство оркестра рассматривает вопрос о возможности отправить его в реабилитационный центр. Вот было бы здорово! Целый месяц еще – грамотная диета, присмотр врачей, процедуры и реальное восстановление.
В доме Маша навела если уж не идеальный порядок, то генеральную уборку – уж точно. Балкон очистила, выбросила все залежи, антресоли разобрала, кухню помыла. Еще бы вещи пересмотреть. По Катиному примеру. Повыбрасывать лишнее, устаревшее. Все же многому она научилась у Кати – и следить за внешностью, и относиться к себе самой более внимательно, и образ жизни чуть-чуть пересмотреть.
Классная все же Катька! Хорошая. Жаль только, что и у нее не все ладится в семье. А такое прекрасное впечатление пара эта производила. Чему верить после этого? К чему стремиться? На кого равняться? На Ирину семью? Ха-ха-ха! На Леночку с Романом? Дай бы Бог! Но они только-только начинают жить. Посмотрим, как сложатся их отношения лет через десять—пятнадцать. У самой у Маши, понятное дело, ничего хорошего. С пьющим мужем разве может быть хорошо?
Правда, недавно он повинился перед Машей во время очередного больничного свидания:
– Ты прости меня, Маш! Прости!
– Да ладно, Юр! Бесполезный это разговор. – Маша раздраженно скривилась и махнула рукой.
– Почему бесполезный-то? – не понял он.
– Да потому, что если человек просит прощения, значит, осознает свой поступок и больше так не поступает.
– Ну?
– Что «ну»? – Маша повысила голос, чем привлекла к себе внимание других больных в палате. – А ты разве собираешься вести себя по-другому?
– Конечно! – уверенно ответил Юра.
– Ну посмотрим! Лично я тебе не верю. И пусть это звучит неприятно для тебя, особенно в стенах больницы, но я, Юра, в тебе разо-чарована. – Она даже повторила по слогам: – Ра-зо-ча-ро-ва-на!
Оба замолчали. Он в недоумении, она в задумчивости. Потом Маша продолжила:
– Ты видишь, я не бросаю тебя, ухаживаю за тобой, трачу свои заработки, чтобы поставить тебя на ноги… Но это все из чувства долга и порядочности.
– Я благодарен тебе, Маш. Я оценил…
– Юр, опять пустые слова. Оценил бы – не влип бы в историю с водкой, не довел бы себя до операции… Или лечись от алкоголизма, или кодируйся, но я больше не хочу… – Голос у Маши сорвался. Она поджала губы, чтобы не расплакаться, и все же слезы полились по щекам.
– Маш, ну что ты? Машенька! – Юра неуклюже пытался погладить ее руки. Но соседи смотрели, он стеснялся, Маша плакала.
– Я не хочу больше видеть твои бессмысленные глаза, опухшее лицо, дрожащие руки…
– Маш, успокойся! Пожалуйста! Я обещал тебе. Я уже все понял. Сам я не справлюсь. Но я закодируюсь. Маш, ну поверь мне!
Она смотрела сквозь слезы в окно и недоверчиво качала головой.
– Здесь приходил нарколог, – судорожно продолжал Юра. – Мы разговаривали. Он говорит, что буквально через пару недель можно проводить сеанс…
– Как хочешь, Юр. Как хочешь…
– Маш, а ты что, уходишь уже? – с жалкой полуулыбкой спросил он.
– Да, у меня занятие через час.
– А завтра придешь? – Он с надеждой вскинул на нее взгляд.
– Не знаю. Вряд ли. – Маша уже поднялась, собираясь уходить.
– Да? А когда? – Юра жалко, просящее смотрел на жену.
– Юр, как смогу, так и приду, но рваться к тебе из последних сил не буду. Я стала уставать…
– Да, Маш, ты отдыхай! Ты береги себя, Маш!
«Опять пустые слова, – подумала про себя Маша. – Как я могу беречь себя, если он меня изводит то пьянками, то болезнями? А что он сделал для того, чтобы я отдыхала? Может, создал условия? Может, денег заработал на курорт? Боже, как же надоели эти бессмысленные обещания, бесплодные ожидания! Как же я устала!»
Кв. 78
Катя сидела среди разбросанных вещей и тупо смотрела в одну точку. Из оцепенения ее вывел телефонный звонок. Спрашивали Наташу. Катя крикнула дочь. Пустота большой квартиры ответила молчанием. Ах да! Дочь же гуляет. Катя повесила трубку. Взяла большие пакеты. В один сложила то, что надо предложить девчонкам. В другой – то, что в химчистку. Села на диван. Рука сама тянулась к фотографиям. Ну сколько можно на это смотреть? Уже целый час она их вертит в руках: то отложит, то возьмет снова. И никак… Ну никак не может оторваться от созерцания.
Два цветных любительских снимка. На одном Андрей целует малыша. Причем явно не чужого, потому что ребенок так доверчиво подставляет свой лобик для поцелуя, что сомнений в близости этих людей не остается. А Андрей не просто театрально-показательно, как это бывает подчас при позировании, складывает губы трубочкой и еле-еле дотрагивается до лобика… Нет. Он нежно прижимает головку ребенка, он наслаждается процессом, он даже прикрыл глаза от удовольствия.
А на втором снимке трое: Андрей, тот же ребенок и молодая женщина. Милая, приятная, симпатичная. Все трое счастливы. Этого не скрыть. Вот, собственно, и все!
Боже, как банально! Как в старых пошлых анекдотах про забытые записки в карманах пиджаков. Сейчас время записок прошло. Есть более современные способы общения, но… Чтобы Андрей так примитивно, так банально подставился. Умный, интеллигентный человек, отличный семьянин, чтобы оставил такую улику в столь доступном месте! Не иначе как специально! Скорее всего, именно так. Предполагал, что рано или поздно Катя будет заниматься наведением порядка в его вещах… Неужели он струсил? И все поводы к объяснению отдал на откуп случаю? А вдруг она сочла бы костюм чистым и еще полгода не обратила бы на него внимания? Тогда и объяснения оттягивались бы?
Вот это ситуация! Да, не просто так их охлаждение друг к другу. Не просто так отсутствие тепла в отношениях. Да, пожалуй, и отсутствие самих отношений в последнее время.
Ну и что теперь? Самой заводить разговор? Заводить ли? Или разыгрывать спектакль: ничего не знаю и знать ничего не желаю? Вряд ли у нее так получится. Они всегда были честны друг перед другом. Они о многом разговаривали, делились подчас самыми сокровенными мыслями и мечтами, теми, что ни с матерью, ни с подругами не поделиться… И вдруг такое! Нет, не вдруг, конечно! Не вдруг. Все назревало постепенно, долгое время… Только почему?
А надо ли ей знать почему? И хочет ли она знать почему? Видимо, влюбился. Видимо, серьезно, раз решился на ребенка. От сильных чувств никто не застрахован. И в то же время ценит Катю, бережет, не бросает. Благородный!
Вот и разберись, благородный ли? Нет, не будет Катя разыгрывать никаких спектаклей! Не будет скрывать своей боли. Да и не сможет она ее скрыть.
…Пришла Наташка с гулянья. Возбужденная, утомленная, довольная. Помыла руки, поела, села за уроки. Все с удовольствием, с настроением! Молодец!
Катя включила телевизор, чтобы хоть как-то отвлечься. Опять начал ныть живот. Значит, впереди очередная критическая ночь. Причем, похоже, не только физиологически тяжелая, но и морально, видимо, тоже.
Кв. 24
– Валер, скажи, ты давно Андрея не видел?
– Давно. А что?
– Да ничего… Так… Я стала вспоминать, когда мы последний раз все вместе собирались, и не могу вспомнить. То мы с девчонками сами по себе. То вроде бы общей компанией, но ни Андрея, ни Юрки нет. Может, собрать соседей на обед.
– Ир, ну чудная ты, ей-богу!
– Почему?
– У Машки Юрка еще в больнице. Лена в себя еще толком не пришла после родов. Какое у Маши может быть настроение? У Кати с Андреем, похоже, кризис! Что ты хочешь устроить? Пир во время чумы?
– Да я думала наоборот – сблизить всех, взбодрить, поддержать.
– Ир, успокойся! Миротворец! – Он скептически усмехнулся. – Вечно ты ко всем лезешь! Подожди. Пройдет время. Страсти улягутся, там посмотрим. Скоро, кстати, у Андрея день рождения.
– Да, в начале июня. Ему, по-моему, сорок пять исполняется в этом году.
– Наверняка будет отмечать. Может, они уже и дом к тому времени оформят, там народ соберут. Не торопись.
– А если не позовет нас?
– Ну не позовет, значит, и не надо! Говорю тебе: кризис у людей. Его пережить нужно, переболеть, переосмыслить. Еще неизвестно, чем все это у них закончится. Успокойся! Уймись!
Кв. 78
Ближе к десяти вечера Катя выпила лекарство, горячий чай, закуталась в теплый плед. Сидела на диване, смотрела на экран.
Андрей пришел около одиннадцати. Открыл дверь своим ключом. Заглянул в комнату к дочери. Наташка спала. Поздоровался с Катей. Вместо ответного приветствия Катя, кивнув на фотографии, спросила:
– Не хочешь прокомментировать?
Андрей взял снимки в руки. Он был на удивление спокоен. Видимо, и вправду специально оставил их в пиджаке. Ну что ж, дорогой, сыграем по твоему сценарию!
– Кать, давай поговорим!
Катя выключила телевизор и обреченно посмотрела на мужа.
– Говори!
– У меня родился сын!
– Поздравляю!
– Кать, – поморщился Андрей, – давай без издевки.
Она промолчала.
– С этой женщиной я знаком давно. Мы были связаны по работе.
– Андрей, меня не интересуют подробности.
– А что тебя интересует? – Он по-прежнему сохранял спокойствие.
– Как нам дальше жить?
– Есть только два пути: или так, как сейчас – на две семьи…
– Или?
– Или я ухожу.
– То есть вариант полноценного возвращения в свою прежнюю… ну то есть… в нашу семью ты не рассматриваешь?
– Если честно, нет! Только два пути.
Катя заплакала. Хорошо, что бумажные платочки лежали у нее под рукой. Слезы лились настолько обильно, что платки намокали мгновенно.
Андрей принес ей из кухни воды. Газированной, в тонком стакане, как она любит.
– А если я не хочу, чтобы ты уходил?
– Тогда все останется по-прежнему.
– А если я не согласна с наличием второй жены у своего мужа? – Голос не выдерживал эмоционального напряжения, срываясь то на хриплый шепот, то почти на визг.
– Ну… что поделаешь? Она уже есть. Так случилось!
– И долго бы ты еще молчал? А если бы я не нашла фотографии, когда бы ты решился открыться?
– Не знаю, Кать! Непросто это. Слабым я оказался.
Он помолчал. Потом со вздохом:
– Мне и тебя жаль. Ты ни в чем не виновата. И себя насиловать не хочется.
– А как бы ты себя насиловал? – не поняла Катя.
– Не могу я от той жизни отказаться. И не буду отказываться!
– Я не представляю, как нам решить этот вопрос…
– Кать, я, наверное, опять проявляю слабость, но мне кажется, что будет лучше, если решишь ты.
– Я?!!
– Ну если бы я мог решить, то, наверное, давно бы уже сделал это…
– Андрей, ты сам-то понимаешь, что предлагаешь мне?
– Да, именно, понимая сложность всей ситуации, я предлагаю тебе определить, как мы будем жить. Я выбрал обе семьи. Ты можешь быть не согласна с моим выбором. Твое право.
Катя замолчала надолго. Всхлипывала, пила воду, сморкалась, меняла платки и молчала. Андрей пошел в ванную. Когда вернулся, Катя обратилась к нему:
– Можно я попрошу тебя об одном одолжении?
– Конечно!
– У меня опять болит живот.
– Критические ночи? – с грустной иронией улыбнулся он.
– Можно я, как прежде, прижмусь к тебе и усну, успокоенная твоим теплым телом. А утром мы поговорим.
– Да, конечно, Кать! Почему ты спрашиваешь?
– Да потому, что мы давно уже спим под разными одеялами… Потому, что ты уже забыл, когда обнимал меня, гладил, дотрагивался…
Андрей смущенно опустил голову. «Как провинившийся школьник, – с любовью глядя на мужа, подумала Катя».
– Давай спать, – предложил он. – А утром посмотрим… Утро вечера мудренее…
Эпилог
Пройдет три года.
Кв. 23
Юра, на удивление врачей, практически полностью реабилитируется, насколько это будет возможно в его положении. Он перестанет пить, поправится, округлится. Начнет подумывать о покупке автомобиля на радость Маше. Та, уже совершенно отчаявшись, вдруг посмотрит на мужа другими глазами, вспомнит все хорошее, что их связывало долгие годы, и заживет размеренной семейной жизнью.
Леночка с Романом будут носиться со своим маленьким Ромочкой. Роман усилит контроль за супругой. Она успеет защитить диплом, устроиться на работу и будет с ангельской улыбкой и невинным взором поплевывать и на контроль, и на строгое внимание супруга. Как выяснится, при желании можно успеть очень многое, в любое время и в любом месте. А желаний у Леночки будет много, и разных.
Кв. 24
Ира с Валерой почти вплотную приблизятся к реализации квартирной мечты. К этому времени сын как раз соберется заключать официальный брак. Родители невесты добавят недостающую сумму, и молодые начнут строить новую семью в отдельном жилище.
Иру повысят до начальника отдела, увеличат оклад. Теперь она будет озадачена новой целью – покупкой иномарки. Валера по-прежнему будет работать персональным водителем. Шеф, оценив его преданность и долгие годы труда, повысит ему зарплату почти в полтора раза. Но отдыхать они будут ездить пока еще на дачу, потому что после машины на очереди шуба, а там – капитальный ремонт квартиры с заменой мебели. Пока не до отдыха!
Кв. 78
Андрей уйдет. Катя похудеет так, что станет похожа фигурой на девочку-подростка. В загородном доме она не будет хозяйкой. Туда войдет новая жена.
Андрей останется руководить своим большим предприятием. Катя – своей торговой фирмой. Она полностью уйдет в себя, замкнется, ограничит свои контакты общением с дочерью и работой. Все попытки подруг расшевелить ее она отвергнет.
Однажды в ее дверь позвонят. Она откроет.
И, прислонившись к косяку, сползет на корточки. Перед ней будет стоять Андрей. На коленях. Обняв мальчика лет трех с половиной. Хорошо, что Наташки не будет дома, потому что Катя никогда не плачет перед дочерью. А здесь она не сможет сдержаться, прижмет руки ко рту и, чтобы не закричать, будет судорожно сглатывать рыдания.
Немногословный Андрей скажет буквально несколько слов:
– Лера умерла. Банальный аппендицит. Ошибка анестезиолога. – И после паузы: – Прости меня, Катя!
И Катя раскроет объятия. И мальчик шагнет к ней. И она прижмет его к себе, и вберет в свое сердце, и полюбит – однажды и навсегда!
А Андрей так на коленях и зайдет в квартиру. И обнимет Катины бедра… И будет стоять, уткнувшись в них, долго-долго, пока в полной тишине мальчик не скажет:
– Тетя, я пить хочу!
И Катя закружится, забегает, оживет, вернется к себе самой и никого в жизни не будет любить сильнее, чем этого чужого ребенка…
Рассказы
Перекресток
Марина подъехала к перекрестку именно в тот момент, когда загорелся красный. «Ну вот, еще две минуты опоздания». Как же раздражали ее и эти пробки, и ее неспособность рассчитать правильно время, и все те неудобства, которые эти опоздания приносят в ее жизнь. До лекции пятнадцать минут. А ей еще ехать, непонятно сколько, по этим заторам, потом парковаться, бежать в здание академии, ждать лифта, степенно войти в аудиторию, достать записи, сказать: «Добрый день, тема сегодняшней лекции „Стратегическое управление организацией“. На все на это пятнадцать минут. Да, а еще поправить макияж. Нет, это она успеет в машине. Ладно, волосы в порядке, ресницы тоже вполне. Ну извинится перед студентами за несколько минут опоздания. Они-то не очень стесняются заходить после начала лекции. Опаздывают многие. Ну это и понятно – кто живет за городом, кто-то едет на машине, как она, а это непредсказуемо. Кто ведет полубогемный образ жизни – тусовки, гулянки допоздна – в общем, обычная студенческая жизнь. Она не очень строгий преподаватель и всегда пускает опоздавших в аудиторию. А на кафедре у них есть такие, кто ни на минуту не допускает задержки. Опоздали? До свидания. Она считает это неправильным, тем более что сама иногда бывает непунктуальной. Студенты ее любили, особенно не наглели, не хамили, на экзамены приносили цветы, а к праздникам подарки. Некоторые пытались ухаживать, благо, что ей всего двадцать шесть, не замужем, почему бы и нет? В общем, работалось интересно, все ее устраивало, только дорога раздражала.
Неужели помаду забыла? Перевернула всю косметичку, ну точно – вчера вынула ее, положила в другую сумку, а сегодня забыла вернуть на место. Вроде бы в бардачке должен быть карандаш для губ. Она поправила контур, с тоской посмотрела на светофор, заметила инвалида на коляске, который медленно ехал вдоль ряда машин, ни у кого ничего не прося, останавливаясь лишь перед теми, чьи окна опускались, чтобы протянуть ему мелочь, с достоинством произносил слова благодарности и ехал дальше.
Марина машинально открыла окно, протянув десятку, и … замерла. Он взял не деньги, он взял ее руку, вроде бы запястье называется это место, сразу над кистью. Плотно, тепло, очень по-мужски. Она посмотрела на него, заметила идеальную стрижку, загорелое лицо и пронзительно голубые глаза. Мужчина серьезно смотрел на нее, молчал, деньги не брал. Она смутилась. Смутилась, отвела глаза. Дали зеленый, сзади стали сигналить, она медленно тронулась, оставляя свою руку в его сколько это было возможно. Он очень проникновенно сказал «спасибо», и Марина набрала скорость.
Дальше она ехала что называется на автопилоте. Всю дорогу и потом на работе была рассеянна, задумчива, улыбалась самой себе, отвечала невпопад, отменила факультатив и поехала домой той же дорогой. В тот день она его больше не видела. Это и хорошо – решила она. Осталось ощущение тепла на руке и острого голубого взгляда. Марина поймала себя на мысли, что она, наверное, не совсем нормальна. Что произошло? Мужчина-инвалид, без ног, работающий на этом перекрестке, наверное, постоянно, взял ее за руку. Подумаешь, барышня кисейная. Кстати, если он здесь действительно работает все время, то почему она его раньше не видела? Хотя что странного – лекции у нее бывают в разное время, иногда в филиале академии, что в другом месте, да и не каждый день она проезжает здесь.
Вопросы возникали в ее голове, казалось бы, совершенно ненормальные: а может, он каждую женщину берет за руку, а есть ли у него жена, а почему он именно на нее так смотрел, не мог же он влюбиться с первого взгляда, а вдруг мог? Эти мысли крутились в голове несколько дней, потом поутихли, больше она его не видела и понемногу стала успокаиваться и успокоилась бы, видимо, совсем, если бы не приснился ей сон. А во сне она шла по какой-то незнакомой улице и как будто номер дома какого-то высматривала, а никаких номеров на домах почему-то не было. Она решила у кого-то спросить, подошла к мужчине. Он стоял к ней спиной, а когда повернулся, то она узнала своего нового знакомого – глаза голубые, ноги, к счастью, здоровые, улыбка белоснежная. И взяла она его за руку, и пошли они куда-то вместе, и никакие дома ее уже больше не интересовали. И так на душе приятно, легко и беззаботно, что и не передать словами.
Марина проснулась и испугалась. Испугалась не сюжета, мало ли что может присниться, да и что его бояться – сон-то совсем нестрашный, а того своего счастливого ощущения и состояния комфорта, которое из сна перешло в явь. Она поймала себя на том, что хочет быть с этим мужчиной. Как, где, каким образом – не важно. Первый порыв, первый импульс – желание. Как это сделать, она не представляла. То, что хочет – да, в этом она не могла себе не признаться. Но как?
На кафедре у них была сотрудница Елена Евгеньевна, с которой Марина немножко дружила. Это звучит странно – немножко. Дело в том, что Елене Евгеньевне было уже сорок пять лет и особенно-то общих интересов, кроме рабочих, не наблюдалось. Однако чувство юмора было развито у обеих, а это очень сближало, и к тому же Елена Евгеньевна частенько давала ненавязчивые советы, подсказывала что-то дельное в сложных ситуациях, не стеснялась говорить о своих проблемах, глубоко и нестандартно могла проанализировать конфликтные моменты и изредка вспоминала свою знакомую гадалку на кофейной гуще, к которой обращалась иной раз как к успокоительному средству. Гадалка, как правило, говорила только хорошее, что уже было неплохо, и это хорошее имело обыкновение процентов на пятьдесят сбываться, что опять же радовало.
Марина взяла у Елены Евгеньевны телефон и договорилась попить кофейку уже на следующий день. Гадалка оказалась улыбчивой, милой, нестарой женщиной, полной, аккуратной и, что почему-то удивило, бедной. Простенькая квартирка, старая мебель, правда, старинная турка для кофе и очень красивая чашка.
Гадалка взяла в руки чашку с остатками гущи, долго ее крутила, потом пристально посмотрела Марине в глаза и серьезно сказала:
– Деточка моя, у тебя на редкость счастливая жизнь. На редкость. Через пару лет брак. Может, и не очень-то по любви покажется в первый момент, но окажется долговечным и удачным. Муж будет постарше, состоятельный, какое-то дело у него будет свое небольшое, но стабильное. Да, вижу медведя. А вот он, флаг держит. Смотри. – И она показала Марине пятнышко, и вправду похожее на медведя с флагом.
– А дети?
– И детки будут. Все будет хорошо. А вот одно только я не пойму. Сейчас-то ты с кем? Вижу мужчину, но странно как-то… ноги будто больные у него. Как зовут его?
– Не знаю … пока.
– Деточка моя, если можешь избежать этой связи, то хорошо. Но боюсь, не сможешь. Связь-то уж больно необычная. Не пойму. Вот сама посмотри. – И она стала крутить перед носом Марины чашку с замысловатыми узорами. – Видишь, белочка здесь, пушистая, хвостик высоко держит – это хорошо, но когти у нее почему-то не беличьи, да и вообще даже не звериные, а как у дракона, что ли…
Тут она замолчала, погрустнела и добавила тихо:
– А так все хорошо у тебя, моя деточка.
Марина расплатилась, вышла с непонятным чувством облегчения и тревоги одновременно. Облегчения, что Бог даст (а в хорошем она меньше всего хотела сомневаться) ей семейного и материнского счастья. А тревоги, что какое-то глупое, надуманное чувство не дает покоя и что вместо ответа на свой сиюминутный вопрос она получила какую-то непонятную информацию о когтях дракона.
Она решила забыть приятный сон, попробовала запретить себе думать о голубых глазах, постаралась не вызывать в памяти ощущение теплого прикосновения. Забыть. Запретить. Изгнать. Погасить.
Через пару дней ей это почти удалось. Почти. Если бы опять не тот перекресток, не красный светофор и не достойное, уверенное и даже красивое движение мужчины вдоль выстроившихся в пробке машин.
Ее машину он узнал сразу, будто ждал или выглядывал среди потока. Он подъехал, она протянула руку с десяткой.
– Убери деньги. Я не возьму.
Она послушно убрала купюру, а руку протянула вновь.
– Тебя как зовут? – спросил он.
Марина назвала свое имя, хотела спросить его, но не успела, потому что задохнулась от совершенно незнакомого ей прежде ощущения. Он целовал ее ладонь. Нет, не то чтобы никто никогда в жизни не целовал ей руку. Конечно, да. Но в этой ситуации ощущения ее были непередаваемы. Он целовал так нежно, так осторожно, понимая, что он решился на шаг крайне смелый. Но не чувствуя сопротивления с ее стороны, принялся касаться губами каждого пальчика…
Она понимала, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Люди из соседних машин, которые могли наблюдать эту сцену, от удивления открыли рты в прямом смысле слова. Молодая дама на иномарке позволяет бомжу целовать руку на виду у всех, в центре Москвы… Даже видавшие виды водители не могли оторваться от такого зрелища. Ей даже никто не посигналил, когда на зеленый все начали движение, а она, включив аварийку, осталась на месте.
– Спасибо, Марина!
– За что?!
– За то, что позволила почувствовать себя вновь мужиком. Знаешь, я ведь много лет приличных женщин могу только видеть, а уж дотронуться, а уж прикоснуться губами – это даже не мечта, это только воспоминания из былой жизни, самые потрясающие и самые болезненные. Давай отъедем, если можешь.
Марина, нарушив все и вся, через две сплошные, переехала на встречную, благо была возможность никому не создать помех. Она все больше и больше удивлялась – сначала ухоженности, чертам породистого лица, теперь – хорошо поставленной речи, умному взгляду.
На обочине она открыла дверь, повернулась к нему лицом, спросила:
– Можно до тебя дотронуться?
Он только грустно улыбнулся, прикрыл глаза и еле-еле кивнул. Она прикоснулась к его голове, погладила, пробежалась пальцами по вискам, по щекам. Он поймал ее руку и опять принялся целовать, но уже не осторожно, не с немым вопросом и сомнениями, а страстно, с упоением поднимаясь губами от ладони к запястью и выше, к изгибу…
– Послушай, неудобно… на нас все смотрят… – Она испытывала и волнение, причем совершенно ярко выраженное физиологическое волнение, и чувство стыда одновременно. Ситуация действительно не вписывалась ни в одну, известную ей. Это было сродни экстриму.
– Да, извини. Это у меня вся жизнь на глазах у людей. А ты – человек из другого мира. Извини.
Он одернул себя, он как будто внутренне застегнул себя на все пуговицы, нет, даже на молнию застегнул – быстро и жестко.
Взгляд изменился, и только не до конца восстановленное дыхание выдавало его недавнее волнение.
– Послушай… – Марина понимала, что сделает сейчас что-то совершенно новое в своей жизни. Сейчас она назначит свидание мужчине впервые за свои двадцать шесть лет. Нет, нет, не впервые. В семь лет она назначила мальчику со своего двора быть в пять часов у ее подъезда с санками, чтобы кататься вдвоем с горки, а он не пришел. Она стояла с пяти до шести, думала, он перепутал время, замерзла, боялась зайти погреться в подъезд, а вдруг именно в эту минуту он придет, не увидит ее и уйдет, спрашивала у каждого входящего и выходящего из дома время, и когда поняла, что все напрасно, вернулась домой и плакала горько-горько. Могла бы и с девчонками побежать кататься, и свои санки взять – вон стоят. Так нет.
С тех пор она охотно принимала приглашения или не принимала, могла опаздывать, могла забыть, иной раз прийти раньше, спровоцировать мужчину, чтобы он назначил встречу, но никогда не назначала сама. И вот сейчас чувство даже не жалости к этому человеку, а, наверное, желание, самое простое, примитивное, первобытное, сексуальное желание заставило ее сказать:
– Послушай, будешь здесь вечером?
Я приду.
– А зачем? Все бессмысленно…
– Я хочу тебя. – Она сказала это так просто, почти шепотом, даже не голосом, а животом, что ли, или сердцем, или какими-то другими внутренними органами, но так, что он, наверное, впервые за долгие годы почувствовал себя счастливым. Еще ничего не было. А ощущение счастья – уже.
– Давай в семь. У меня есть где. – Сказал и покатился, не оборачиваясь.
Как она отработала, что она говорила, зачем она делала то-то и то-то, сказать об этом она бы не смогла, потому что и перед обычным свиданием она, как правило, бывала не в себе, а уж перед таким …
Поблагодарила Елену Евгеньевну за гадалку. «Ну что она сказала?» – «Ой, потом, потом…» Ну в самом деле, не про белочку же с рудиментами рассказывать. Забежала в аптеку. Это святое. Потом поняла, что ей хочется купить ему что-то в подарок. Что? Духи? Да. Она купит ему дорогие изысканные духи. И даже если он не сможет их использовать на работе (в самом деле, человек милостыню просит, а сам благоухает Versaсe? С другой стороны, он ничего не просит. Ему сами дают), то капля на запястье будет напоминать ему о ней целый день.
Нет, нельзя сказать, что Марина не пыталась остановить себя, задуматься, вернее, одуматься. Она пыталась. Все-таки женщина развитая, с высшим образованием, с немалым количеством поклонников и довольно приличным любовным багажом не могла не сомневаться во всем этом приключении. Но кто же откажется от свежего чувства? Кто в состоянии проигнорировать зарождающуюся страсть? Кто способен убить в себе желание? Единицы. К этим единицам Марина себя не причисляла. Короче, она готовилась. В мысленно составленном списке дел она против слова «аптека» поставила плюс, духи – плюс. Да, белье. Постельное белье. Он сказал: есть где. А как? А на чем? Какие условия? С другой стороны, не везти же его к себе домой. Белье тоже надо купить. На всякий случай.
Пригодилось все – и белье, и духи, и аптечные товары. Он встречал ее с розой, что уже вызвало у нее спазм в горле. Это было настолько трогательно, что она еле справилась с подступившими было слезами, но сдержалась. Комната его была неподалеку, во дворах, на первом этаже, убогая, конечно, но даже лучше, чем она себе представляла. Белье постелили новое, розу поставили в пустую бутылку. Он предложил выпить. «Нет, нет, я же за рулем». – «Ну за рулем ты когда еще будешь, а расслабиться тебе надо сейчас». – «Да, наверное, надо». Они выпили, что-то съели. Потом он стал целовать ее. Она – его. В ее ласке было столько же женского, сколько и человеческого. То есть она понимала, что может дать обделенному человеку полноценное счастье. Не полноценному человеку полноценное счастье, а инвалиду, ущербному, убогому, обиженному судьбой – полноправное, всеобъемлющее, глубинное наслаждение.
Тело его было сильным, упругим, чистым, белье вполне удовлетворительным. Удивляться было некогда, но мозг отмечал эти приятные моменты. Периодически она вспоминала, что так и не спросила его имя, но как вспоминала, так и забывала, потому что … да, понятно почему.
Трудно сказать, сколько времени прошло, она понимала, что пора собираться. Он сказал: «Извини. Я отъеду ненадолго». Это, видимо, означало – выйду. Но поскольку он не ходил, а ездил, то «отъеду» она и поняла соответственно. Она счастливо потянулась и уже решила вставать, но в этот момент какой-то здоровый бугай вошел в комнату и, без зазрения уставившись на Марину, прорычал:
– Ну что, добровольно платить будешь? Или как?
– За что платить?
– Не придуривайся! Бабки давай!
– Какие бабки?
– Как какие? Штуку зелени гони!
Если бы не Маринино счастливое мироощущение момента, если бы не ее удовлетворенно-умиротворенное состояние, она бы, наверное, быстрее смогла включить мозг в работу, а тут она глупо удивилась:
– За что?
– Как – за что? – Теперь бугай казался искренне удивленным. – Инвалидов трахать забесплатно? Где ты такую экзотику еще найдешь? Думаешь, вся расфуфыренная, на иномарке, тьфу – кому ты нужна, раз по бомжам таскаешься?
Марина аж задохнулась от такой трактовки вопроса. Нет, она, конечно, смотрела фильм с Чуриковой. «Плащ Казановы», кажется, называется. Про Венецию, про мужчину-проститутку, про богатых дамочек, про нашу дурочку. Но то Венеция. А она здесь, у себя в родном городе. И как развели! Боже мой, как ее развели! Ну что ж, молодцы. Тысячи долларов, конечно, у нее нет с собой, хотя удовольствие того стоило. Она поймала себя на том, что это приключение до момента появления детины принесло ей и вправду не испытанные ранее приятные ощущения. Ну что ж – платить так платить. А что остается делать. Милиция? Наверняка в доле. К знакомым обратиться? На первом же вопросе: а как ты к нему в дом попала? – она проколется. Ловко придумано.
– У меня только триста.
– Браслет снимай.
Марина послушно сняла браслет. Детина бесцеремонно вытряс кошелек из ее сумки, нашел там две тысячи рублей, благородно оставил пятьсот на бензин и с кривой ухмылочкой «Заходите еще» вышел. Через мгновенье вернулся и, радуясь сам себе, добавил: «Постоянным клиентам у нас скидки».
Оделась она моментально. Вылетела из этого дома, подъезда, двора, к машине, все бегом, все с ужасающе бьющимся сердцем… Села, рванула, выехала на освещенную улицу. Остановилась отдышаться. Хорошо, машину не забрали. Хорошо, на растерзание бомжам не кинули. Хорошо, саму не покалечили. Когда Марина поняла, что избежала всех этих более страшных потерь, она немного успокоилась, потихоньку поехала, и всю дорогу домой, и потом еще полтора-два месяца ежедневно ее мучал только один вопрос: «Интересно, а действительно он был в меня влюблен или только отрабатывал свои бабки? Нет, ну так смотреть, так целовать. Не может быть, чтоб просто так».
Потом все потихоньку улеглось, забылось, рассосалось. Чувство стыда периодически угнетало, но со временем тоже поутихло.
Прошло около трех лет. Марина беременная ехала с мужем по центру города. Муж за рулем. Она рядом. Наслаждалась хорошим днем, держала руки на животе, прислушивалась к себе. Муж остановился купить воды, а ее взгляд привлек инвалид. Нетрезвый, грязный, он разговаривал сам с собой, ругался и бросал мелочь в проезжающие автомобили. «Вот и подавай им после этого», – подумала Марина и тут же обожглась о его глаза, голубой цвет которых не мог скрыть даже явно пьяный взгляд.
Вернулся муж, положил воду на заднее сиденье. Одну бутылку открыл, протянул жене, с тревогой спросил: «Тебе плохо?» «Нет, нет», – поспешила ответить Марина. – «Я люблю тебя. Мне хорошо».
Привет, ангел!
Они встречались по субботам. Каждую субботу, три года подряд. Он заезжал за ней на машине с неизменным букетом на переднем сиденье. Она открывала дверь с неизменным «Привет, Ангел» и удивленно-радостным выражением глаз от увиденных цветов. Брала букет, подносила к лицу, вдыхала аромат, затем клала на заднее сиденье и только потом гладила его по голове и целовала в висок.
Они оба ждали этих встреч, готовились. Мелкие сувениры, возгласы: «А как тебе мои новые духи?», «Тебя классно подстригли!», «Я принесла почитать… вот эта статья… тебе будет интересно…», с трудом сдерживаемое желание, улыбки, прикосновения – все говорило о том, что эти двое скучают, волнуют друг друга и с нетерпением ждут этих еженедельных свиданий.
Встречались, как правило, утром и всю субботу проводили вместе. Ехали завтракать в кафе, потом на чью-нибудь квартиру или дачу (к нему нельзя – он женат, у нее дома родители и ребенок).
В ту субботу было особенно ярко, солнечно, по-весеннему тепло и приятно. Они сидели в ресторанчике в центре Москвы, разговор не очень клеился, казалось, что она нервничает и будто решается что-то сказать, но никак не решится, и все выжидает какой-то удобный момент, а момент этот никак не наступает. Может, и не говорить… нет, все же решилась:
– Послушай, мне сделали предложение.
Он в первый момент не понял, о чем она, или, наоборот, понял сразу, даже раньше, чем она договорила, но язык опередил мысль:
– Какое предложение? О чем?
Она вздохнула:
– Меня позвали замуж.
У него не возникло вопросов: кто он, когда позвал (как-то нелепо звучит – позвал замуж), а где вы познакомились, а что ты ответила, а ты что – хочешь замуж? – ни одного из этих, казалось бы, логичных и уместных вопросов не родилось в его голове, только один:
– Надеюсь, это не помешает нам встречаться?
Она неопределенно пожала плечами. Он разволновался, закурил. Странно, сигареты те же, а дым какой-то едкий, аж глаза слезятся. Он зачем-то подозвал официанта, заказал еще воды, попросил меню, спросил ее:
– Ты хочешь еще что-нибудь?
– Нет, спасибо. Если только тебя, – добавила тихо, когда официант отошел.
Потом посмотрела на него пристально и долго:
– Знаешь, я все время ждала от тебя это предложение. Я не дала ему ответа.
– Что ты могла ждать от меня? – взорвался он. – Разве я когда-нибудь обещал тебе хоть что-то? Разве я давал повод так думать? С самого начала я сказал, что я – человек женатый, что в семье меня все устраивает и кардинально я свою жизнь менять не собираюсь. Говорил?
– Да, говорил, говорил, – она начинала повышать голос. Он почувствовал надрыв в ее тоне. Надо было как-то успокоить ее, отвлечь, заговорить самому, но в какую-то секунду он замешкался и остановить ее уже не смог.
– Ты говорил все это три года назад. Это правда. А разве не правда, что я – женщина твоей мечты, что со мной ты ощущаешь себя молодым, свободным, счастливым. Разве не правда, что мы никогда не раздражаем друг друга, что меня тянет к тебе, а тебя – ко мне. И потом – за три года многое могло измениться. Тогда ты думал так. Мы же только начинали встречаться, и ты меня почти не знал, а за это время узнал, понял, что я значу для тебя. Это же могло повлиять на то, первоначальное твое убеждение?
Чувствовалось, что слезы стоят комом у нее в горле, в гортани, в носоглотке, что они перекрывают дыхание, что не дают свободно вылиться словам. «Лучше бы она расплакалась», – подумал он. «Было бы легче, если бы я сейчас заплакала», – подумала она.
– Послушай меня. Послушай, моя дорогая. Ты действительно лучшая женщина в моей жизни. И я нисколько не сомневаюсь, что наша с тобой совместная жизнь была бы и интересна, и комфортна. Может, это прозвучит слишком пафосно, но ты – самая интересная страница в моем жизненном романе. Но чем виновата та, другая, с которой двадцать лет я вместе, которая отдала мне молодость, родила сына и дочь. Она была рядом и в периоды безденежья, и в неудачах, она хоронила моих родителей. Она разделила со мной все, что может разделить близкий человек. Не могу я ее оставить. Да и не хочу.
– Ни разу за три года я тебя не спрашивала об этом. Но я надеялась, что смогу тоже стать счастливой, смогу создать семью и жить полноценной жизнью с тобой, а не только от субботы до субботы.
Он взял ее руку в свою, поднес к губам, заговорил тихо-тихо:
– Дорогая моя, любимая моя, прекрасная моя, разве ты не счастлива со мной, разве тебя не устраивают наши отношения? Это же так важно знать, что есть человек, который думает о тебе, скучает, заботится, который стремится быть рядом. Ты знаешь, что не одна в этом мире.
Он говорил медленно, целовал ее руку, смотрел в глаза.
– Да, я думаю точно так же. Все меня устраивает, все нравится, и относишься ты ко мне прекрасно. Никто так ко мне не относился. Но знаешь… – Тут голос задрожал. Она наконец-то расплакалась и заговорила тише: – Почему-то хочется вместе засыпать и вместе просыпаться, пить по утрам кофе на кухне, готовить ужин и встречать тебя с поцелуями, хочется сесть с тобой рядом на диване и смотреть дурацкие новости, хочется поехать отдыхать вместе. Я не знаю, почему мне это хочется. Но я думала, надеялась, вдруг и ты мечтаешь об этом.
Он тяжело вздохнул. Он не мог представить, что потеряет эту женщину, что их отношения прервутся. Ну как же все было хорошо. Там – семья, устоявшийся сценарий повседневной жизни, свои плюсы – минусы, к которым привык и которые никак не тяготят и не мешают. Здесь – она, веселая, подвижная, желанная. Каждая встреча – праздник, каждая близость – полет, каждый разговор – песня. И никаких забот, и по большому счету никакой ответственности. Сплошной отдых и удовольствие. Нет, не будет он ничего менять. Как есть, так и есть. Его все устраивает. И он повторил свой вопрос:
– Даже если в твоей личной жизни произойдут изменения, это ведь не помешает нам встречаться?
– Кто знает? – Она хотела погладить его по голове, уже подняла руку, потом передумала, и как-то застеснялась и этого своего нелепого жеста, и всего затеянного разговора, и всей той боли, которой не смогла скрыть. Все бесполезно, ненужно, банально. Зачем она обнажила свой интерес? Для плевка? Для пощечины? Да, он всегда говорил, что семья для него незыблема, поэтому он не вправе ограничивать и ее выбор, и ее решение о создании собственной семьи (не с ним, разумеется). Все по-честному, все без обмана. Она и не надеялась, и не ждала никогда. Она только мечтала. И вот теперь, когда надо принять решение о замужестве – а замуж-то, видимо, надо – и ребенка поднимать, и опереться на мужнино плечо, а когда-то и в его тени укрыться, да и мужик-то вроде неплохой предложение сделал, – именно теперь рискнула спросить. И зачем? Как же больно, как же нестерпимо жалко свою мечту, примитивную мечту о диване, об утреннем кофе, о возможности в любой момент дотронуться, прикоснуться, прижаться…
День как-то померк. Солнце показалось навязчивым, тепло излишним, летние одежды вызывающими. Что они делают в этом ресторане? Уже давно все съедено, выпито, переговорено, выплакано. Надо же, лучший день – суббота – и вдруг такая тяжесть. И кто это придумал: попытка – не пытка?!
Ну что ж, он свой выбор сделал. Теперь очередь за ней.
С той субботы прошло не так уж много времени, но он очень изменился. Причем неожиданно даже для самого себя. Теперь по субботам он спит допоздна. Ни важный телефонный звонок, ни интересная телепередача не способны разбудить его. Он просыпается после двенадцати, какое-то время потягивается и нежится в постели, потом долго моется и ближе к обеду появляется на кухне. Дочь как-то грубо спросила:
– Па, у тебя климакс, что ли?
Он не обиделся:
– Наверное.
В другие дни недели он выглядит бодрее – это и понятно: работа, общение, движение. Случаются и женщины. Это поддерживает, будоражит. Но именно женщинЫ, а не женщинА. И душа загрустила, даже затосковала, как будто съежилась, как будто захотела спрятаться, укрыться где-то. А где же ей укрыться, когда она везде, внутри всего человека. Кто ее защитит, когда все у нее ищут защиту.
Он поймал себя на мысли, что самое сильное его желание, самое желанное его желание, ежеминутное, навязчивое, неизменное, – это услышать в телефонной трубке: «Привет, Ангел!» Не самому заговорить – сам-то он звонил неоднократно, молчал, как пацан, ей-богу. Она, наверное, догадывалась, несколько раз говорила «але», потом тоже долго молчала, значительно дольше, чем этого требует ошибочный звонок. Они, два взрослых человека, слушали дыхание друг друга, ну она-то ему хоть «але», а он – совсем ничего. Да и что он ей скажет? «Я с ума схожу? Я тоскую? Я не хочу так жить, я хочу быть рядом. Я хочу тебя. Я очень тебя хочу. Я никогда, ни разу за три года не сказал тебе „люблю“. Но я, идиот, люблю тебя».
Но ничего он этого не говорит, звонит, молчит, дышит и мечтает о самых прекрасных словах, которые когда-либо в жизни были обращены к нему, самых прекрасных, самых-самых: «Привет, Ангел!»
Своя история
Когда кто-то начинает плакаться о своей несчастной женской доле, я всегда рассказываю свою историю.
Я прожила с мужем десять лет. И все-то у нас хорошо было, все просто замечательно, единственное – Бог деток не дал. Уж чего мы только не предпринимали, уж на какие эксперименты не шли – ничего не получилось. То выкидыш за выкидышем, то неразвивающаяся беременность, то вторичное бесплодие. В общем, устали, измучились, разуверились. И когда муж сказал: «Ладно. Видно, не судьба. Не будем больше тебя мучить», – я успокоилась.
Успокоилась. Расслабилась. Решила отдохнуть по-настоящему, полноценно и укатила с подругой в круиз почти на целый месяц. Классно мы с ней, конечно, провели время – и мир посмотрели, и шмоток накупили, и знакомства новые завели, но, честно говоря, лучше бы я не ездила.
По приезде муж как-то уж очень виновато выглядел, как будто не очень соскучился, еще где-то месяца полтора-два был самопогружен, немногословен, задумчив, на вопросы мои о его изменившемся настроении отвечал что-то про работу, а потом как обухом по голове:
– Значит так, я встречаюсь с женщиной. Она ждет от меня ребенка.
– Что-о-о-о?
Раньше, когда мне в книгах встречались слова: «ушла земля из-под ног» или «перед глазами потемнело», или «открыть рот от удивления», я считала их преувеличениями, призванными усилить эффект от чьих-то действий или высказываний. В тот момент у меня действительно потемнело в глазах, земля ушла из-под ног и рот открылся от удивления. Никаких преувеличений.
– Твои предложения? – по-деловому спросил он.
– Мои? Какие предложения? Я же жена. Как ты можешь? Как ты мог? О, Господи! – Я не просто зарыдала, я в тот момент умерла. Казалось, это какая-то другая женщина бьется в истерике, заламывает руки, стучит кулаками по столу, а я смотрю на нее со стороны и удивляюсь – чего это она так убивается?!
Муж закурил, достал коньяк себе, мне водку, налил, выпил сам, заставил выпить меня. Тут же еще по одной. Я пью мало и редко, и если пью, то только водку. Она на меня благотворно влияет, очень быстро теплеет в груди, улучшается настроение, появляется легкость в теле. Обычно трех-четырех рюмок мне вполне хватает для бодрости духа, веселого настроя и оптимистической жизненной позиции.
Здесь после двух я просто перестала плакать, сидела тихо, ровно и слушала своего прекрасного мужа.
– Ты хороший человек, ты замечательная женщина, и семья у нас что надо, пусть неполноценная, но дружная. Сколько мы сражались с судьбой, сколько мы боролись за счастье стать родителями. Но, видно, не дано. Я очень устал, я вымотал в этой борьбе всего себя. И когда ты уехала, …ну… так получилось, … не важно как… думал, повстречаюсь, отвлекусь, развлекусь, а она мне такой сюрприз – задержка. Ну я испугался сначала. Что-то надо делать, думаю. А потом она говорит – мол, была у врача, беременность семь-восемь недель. Говорит, буду рожать.
– А я? А мы? А как же теперь?
– Ну вот я и думаю, что у нас есть два варианта – или мы все оставляем как есть, или мы… извини меня… мне непросто произносить эти слова… или мы разводимся.
– А как это мы оставим все как есть? То есть мы с тобой живем, как жили, а она рожает твоего ребенка?
– Ну да.
– И у тебя получаются две семьи?
– Выходит, что так.
– Есть еще вариант – мы живем, как и прежде, а она делает аборт.
– Вот здесь я не вправе ничего изменить. Во-первых, решение рожать – это ее решение. Во-вторых, ты же знаешь, как я хочу иметь детей.
– Ну ведь ты же меня любишь! Меня! Я никогда в этом не сомневалась! – Хотя в этот момент я готова была усомниться не только в этом, а вообще во всех своих устоявшихся жизненных ценностях.
– Да, да, люблю, конечно. За десять лет уже совсем мы сроднились … но давай что-то решать.
– А что решать-то? Отдать тебя ей? Согласиться быть одной из жен? Как из этого можно что-то выбрать? – Я начинала психовать, выпила еще, взяла из холодильника кусок колбасы. Господи, как пьяницы какие-то – то без закуски, то с кусками таскаемся по кухне.
Он подошел ко мне, обнял, прижал мою голову к своему плечу, стал гладить и приговаривать:
– Ну а что делать-то? Даже если мы не хотим, ребеночек родится, я буду вынужден помогать, видеться. Разве тебе легко будет сознавать, что я веду двойной образ жизни? Давай решим по-честному. Купим тебе квартиру, машина у тебя есть. Деньгами я тебя обеспечу. Живи в свое удовольствие. Будем видеться, когда захочешь. Когда захотим, – поправился он. И говорил все тише и тише, гладил по плечу, по спине, убаюкивал, успокаивал, успокаивался сам.
Все так и произошло. Все, за исключением того, чтобы видеться. Я жила в отдельной квартире, ездила на хорошей машине, деньги он мне регулярно отправлял на карточку, а вот звонить, а вот встречаться – этого не было. В новой семье новая жена была против. Он ее старался не волновать, ожидая младенца. От общих знакомых я узнавала, что все у них более-менее нормально. Ну и ладно.
Чтобы самой не сойти с ума от одиночества, тоски, обиды, от никак не желающей умирать любви к мужу, я пошла работать. Устроилась в турфирму – работы полно, общения с людьми хоть отбавляй, поездок по льготным ценам предостаточно. Так что я с головой окунулась и в работу, и в туризм одновременно.
Однажды возвращалась я домой с работы с каким-то нарастающим чувством тревоги. Откуда оно взялось, непонятно, но оно не обмануло. То, что я увидела через пару километров, повергло меня в шок. Стресс от аварии, свидетельницей которой я стала, был намного сильнее и ужаса развода, и ужаса одиночества.
Столкнулись две машины, лоб в лоб. Еще не успели приехать ни «скорая», ни гаишники. Только люди из проезжающих мимо автомобилей бежали к месту происшествия, чтобы чем-то помочь. Самое страшное, что одна из машин была нашей, то есть теперь-то уже не нашей, а моего бывшего мужа. Похоже, что водитель и охранник, сидевшие спереди, ну в общем … вряд ли они были живы. По крайней мере, они были без сознания, и смотреть на них было невозможно, тем более что я-то их знала. А сзади сидел муж и его беременная – месяцев семь – супруга. Хотя что это я – уж что-что, а срок ее беременности я знала прекрасно, – если когда мы разошлись, у нее было пусть два месяца, прошло четыре с небольшим, ну да, так и есть – чуть меньше семи. Она была в шоке. Травм, по крайней мере видимых, я не заметила, но состояние психическое было ужасным. Она огромными глазами смотрела по сторонам, держала живот и повторяла одно и то же: «Пожалуйста, помедленнее… пожалуйста, помедленнее…» Наверное, все же у нее были сломаны ребра, потому что она широко открытым ртом хватала воздух, судорожно его заглатывала и периодически удивлялась: «Здесь совсем нечем дышать… Почему мне так больно дышать?» И опять: «Пожалуйста, помедленнее…»
Слава Богу, приехала «скорая», вернее, машин «скорой помощи» было три или четыре, на одной из них увезли ее, так, видимо, не до конца осознавшую, что произошло.
Муж лежал на асфальте. Нога была травмирована страшно, голова разбита, лицо в крови.
Я бросилась к нему, сняла куртку, положила под голову. Рядом крутились врачи – первая помощь, перевязки, носилки. Я опять, как это уже было однажды, увидела себя со стороны. Стою перед ним на коленях, наклонилась к его лицу и шепчу ему, заливаясь слезами:
– Родненький мой, ненаглядный ты мой. Все хорошо. Ты живой. Это главное. Сейчас боль пройдет. Тебе помогут. Я с тобой. Любимый мой, родненький. Только не волнуйся, все будет хорошо.
Я держала его руку, шла за ним до «скорой», в какой-то момент поняла, что босая. Кто-то заботливо дал мне туфли, которые слетели с меня, когда я на коленях перед мужем стояла.
– В какую больницу? – спросила я.
– В Склиф.
Кто-то помог дойти до моей машины. Кто-то даже сел вместо меня за руль – ну да, мужчина какой-то вызвался помочь:
– Я довезу вас. Вы сейчас не сможете сами.
– Да, да, спасибо. В Склиф. За той «скорой».
Муж долгое время провел в больнице, перенес несколько операций – и черепно-мозговая травма была, и нога очень сложно заживала. Потом еще какое-то время ходил с палочкой, делал супермассажи, втирал супермази, заказывал за границей суперлекарства. Помогло. Оклемался. Выздоровел.
А ребята погибли. В другой машине люди тоже здорово пострадали – один погиб, другой еле-еле выкарабкался. Но самое страшное – ребенок. Жена моего мужа спокойно пережить такую ситуацию, естественно, не смогла. Да и кто бы смог? Начались схватки, преждевременные роды. Ребеночек – мальчик появился на свет мертворожденным. Врачи говорили, что если бы девочка, то выжила бы. Девочки – они более приспособлены к жизни, к стрессам, а бедный мальчик не выдержал. Сама она лежала какое-то время в реабилитационном загородном стационаре, вышла из него более-менее вменяемой, правда, с застывшим выражением боли в глазах. Ну это не я говорю, это опять же общие знакомые – я-то ее не вижу.
Семья у них сейчас какая-то странная. Любви-то ведь изначально не было – так, флирт, легкая влюбленность, пересып, беременность. А для брака, видимо, чувства поглубже необходимы. Так и живут – детей нет. Он работает как одержимый. Поседел, постарел, прихрамывает, почти не улыбается никогда. Она – не знаю, чем она живет, но, говорят, выражение боли в глазах сменилось равнодушием.
Но интересно другое. Тот мужчина, который в день аварии подвозил меня, потом как-то нашел мой телефон, может, по номеру машины вычислил, а может, в столе справок больницы – я оставляла на всякий случай – не важно (сам он так и не признался). Позвонил, поинтересовался моими делами, предложил встретиться. Я была настолько ему благодарна, что он в тяжелейший момент моей жизни был рядом, что решила – куплю ему огромный букет цветов. И на свидание с мужчиной я пришла с тридцатью пятью потрясающими розами. Что вы думаете? Он встречал меня с точно таким же букетом, с розами такого же цвета и такого же сорта! Это была фантастика!
Собственно говоря, фантастика продолжается. Мы живем вместе, и я, кажется, снова беременна. Ну об этом пока не будем. Но у меня… тьфу-тьфу-тьфу… есть надежда на счастье! Да что там надежда?! У меня есть счастье!
Поэтому, когда кто-то начинает плакаться о своей несчастной женской доле, я рассказываю свою историю – страшную, жуткую, прекрасную, счастливейшую из всех историй!
Февраль—август—февраль
Февраль
Игорь зарабатывал на жизнь частным извозом. Причем был оформлен в налоговой инспекции, имел все соответствующие разрешительные документы – все по правилам. Труд тяжелый, не очень-то денежный, но так уж сложилось.
Главный минус – быстрый износ автомобиля. А что это значит? Это значит, что колоссальная часть заработанных денег уходит на ремонт, на обслуживание, на профилактику. Конечно, он не то чтобы еле-еле сводил концы с концами, на жизнь хватало, но жизнь – она ведь разная. Средний уровень жизни, средний достаток. В доме все есть, дачка небольшая тоже в тридцати километрах от Москвы, на отдых раз в год семья обязательно выезжает. Жена работает. Она у Игоря молодец – труженица, хозяйка хорошая и вообще верная подруга жизни.
Под словом «верность» Игорь понимал не супружество без измен. То есть измены (связь с другими мужчинами или женщинами) – не есть доказательство неверности, считал он. Можно встречаться с кем-то, иметь любовников, но при этом оставаться преданным своей семье. А можно даже и не помышлять об адюльтере, но в семье быть «ни рыба – ни мясо». И что в этом хорошего? Вот он, например, считает себя верным своей семье. А разве нет? Добытчик, все для своих делает, не просто деньгами откупается, а всегда в курсе всех проблем, всегда с помощью и к жене, и к ее родителям, и к дочери. Никогда не нагрубит им, по дому часть работы на нем – продукты, большие покупки, участие в генеральной уборке. В гости – вместе, гостей принять – вместе. И если даже он при этом позволяет себе увлечься кем-то и безо всякого ущерба для семьи повстречаться с понравившейся ему женщиной, то что в этом страшного? Можно считать его неверным? Игорь не считал. Танюха (это жена) всегда окружена его мужским вниманием, иной раз даже не успевает соскучиться по его ласкам. Так что обижаться ей не на что.
Работал Игорь по-честному. Практически всегда… Почти всегда… Конечно, у него был принцип «клиент – деньги», но изредка, иногда, крайне-крайне редко этот принцип мог быть заменен на иной – «клиентка – любовь».
Ну под словом «любовь» здесь понимался совершенно определенный физиологический акт. С одной стороны, зачем бы ему это? С другой, бывали действительно тяжелые дни – скупые клиенты, проблемные ситуации, пробки, непогода – когда к вечеру аж руки дрожали от усталости, напряжения и внутреннего дискомфорта. И если в такой ситуации какая-то дамочка в явно заигрывающем тоне называла адрес и на вопрос: «Сколько платим, красавица?» отвечала: «А может, по любви?», он соглашался. В таком случае удавалось расслабиться, немного разжать внутреннюю пружину, с улыбкой попрощаться и тут же забыть о приключении.
Бывали и посерьезней встречи. Но, честно говоря, работа выматывала, а ведь любое увлечение – это же труд, занятие, это же время, энергия, и не всегда был в нем запас этой жизненной энергии. Так что встречи бывали, иногда и более-менее длительные, но в большинстве своем не очень серьезные, не цепляющие за душу, – так, сменить впечатления, отдохнуть.
Февраль в этом году выдался слякотный, неприятный. (Как будто февраль бывает приятным.) Игорю всегда казалось, что самые тяжелые месяцы – это февраль и ноябрь. Февраль – потому что конец зимы, уже все устали от холода, от снега, а весны никак не дождешься. Единственный плюс – короткий месяц. А ноябрь – это просто жуть. Впереди вся зима, темнотища, ветер, снега еще нет. Безрадостно, уныло, тускло. И хотя если подходить философски, то он согласен с выражением «у природы нет плохой погоды», а если с позиций его разъездной жизни – то ничего хорошего он в этих месяцах не видел. И пассажиры нервные, замершие, усталые почему-то уже с утра. То ли дело май, летние месяцы… Не работа – одно удовольствие. Тепло, светло, чисто, одежды легкие, настроение приподнятое и платят соответственно…
Вообще для клиентов Игорь всегда старался создать приятные условия. В машине у него порядок был редкий. Коврики вымыты (благо в гараже у него мойка бесплатная с горячей водой), сама машина всегда чистая, легкие ароматизаторы – навязчивые запахи он сам не любил, масса кассет на выбор – от классики до шансона. Клиенты в большинстве своем были довольны.
Как-то сел один чудной дядечка, не очень ухоженный, полноватый, с мятым портфелем, а у Игоря радио какое-то включено. Игорь спрашивает:
– Устраивает музыка или что-то иное предпочитаете?
Дядечка безнадежно махнул рукой:
– Да пусть будет. Все равно то, чего я люблю, у вас нет.
– А именно?
– Ну, например, «Болеро» Равеля.
Когда через минуту зазвучала именно эта мелодия, мужик обалдел. Игорь как-то наблюдал такое в театре – когда актер преображается. В первом акте он, например, в костюме, который ему явно мал – рукава коротки, брюки по щиколотку, пуговицы внатяг, прическа взъерошена, взгляд тревожен, неуверен, заискивающе-угодлив. А во втором акте – это самодовольный господин в дорогих одеждах, с набриолиненными волосами, высокомерием во взоре, медленной речью и царственными жестами… Его поражало это искусство преображения, этот талант…
И вдруг нечто подобное он увидел в своей собственной машине. У дядечки прервалось дыхание, загорелись глаза, он восторженно посмотрел на Игоря, потом как-то обмяк, прикрыл веки и с улыбкой тихого счастья слушал свою любимую мелодию.
– Я потрясен, – сказал он, рассчитываясь. Оставил лишние сто рублей и с сияющим лицом вышел.
Игорь в очередной раз убедился в том, что человеку не так уж много надо для счастья. И главное, что это немногое может дать Игорь. Это грело душу.
Или еще случай. Остановила его женщина, прилично одетая, симпатичная, но с такой болью в глазах. Села, попросила разрешения закурить.
– Музыка нравится? Или заменить?
Она ответила сквозь слезы:
– Вы извините. Мне так плохо. Если есть что-то для души…
Он поставил Розенбаума. Женщина плакала. Слезы… сигаретный дым… Пожалуйста, погромче… вот есть салфетка… возьмите… Может быть, попить, у меня есть вода…
В общем, пассажирка выплакалась, попила воды, немного успокоилась и тоже оставила денег сверх договоренности. Искренне поблагодарила, извинилась за свое состояние, а у него в душе надолго осталось приятное чувство от человеческого взаимопонимания, единения, сопереживания.
Так вот, про февраль. Он ехал медленно в крайнем левом в ожидании клиентов и мысленно прикидывал предстоящие расходы: в конце февраля у Танюхи день рождения – хорошо еще некруглая дата – тридцать восемь лет – можно и не очень широко отмечать, но все равно гостей собрать надо, и подарок хороший преподнести. А в подарок она куртку кожаную просила. Надо будет с ней в воскресенье съездить, пусть примерит, посмотрит. А потом 8 Марта. Вот уж затраты так затраты – мало того что жена с дочерью, а еще теща, а еще в налоговой девчонок поздравить. Короче, деньги нужны – это раз. И время – за подарками выбраться – это два. Решил он делать это в несколько приемов. Сейчас заедет в магазин посмотрит дочери мобильник (она давно мечтает), потом через пару дней Танюшке своей халатик возьмет – приглядел в одном магазине – очень симпатичный. Ну а там потихоньку и теще, и остальным.
Надо сказать, что Игорь сажал к себе далеко не всех подряд. Частенько проезжал мимо, а иной раз, останавливаясь и интуитивно почуяв негатив, не брал пассажиров. Девицы сомнительного вида его отпугивали всегда. Лица кавказской национальности, хоть и платили неплохо, как правило, вызывали опасение, поэтому если и вез, то по одному. Двоих-троих мужиков брал крайне редко, предварительно прислушиваясь к себе – есть внутри тревога? Нет? И не в трусости дело, а в элементарной осторожности. Вон сколько ребят – знакомых водил – пострадало, особенно кто по ночам работает. И бритвой горло режут, и ножом пугают, и деньги отбирают, и из машин выбрасывают. Опасная работа, ничего не скажешь. Вот и приходится в момент принятия решения: брать – не брать пассажира – включать повышенное внимание.
Женщина стояла на обочине с вытянутой рукой, немного встревоженная, опаздывает, видимо. Игорь притормозил, посадил без вопросов. Она со вздохом облегчения уселась: «На Таганку, пожалуйста». Поехали. Утро, пробки, машин полно, все торопятся, движение сложное. Ее устроило «Русское радио». Как раз новости были. Послушали, потом обсудили, потом слово за слово разговорились обо всем, потом он вспомнил пару анекдотов по теме беседы. Рассмеялись. Потом она какую-то историю из жизни подруги рассказала. Хохотали так, что он даже хотел остановиться, отдышаться. Оказалось, уже приехали. Она в прекрасном расположении духа достала деньги и со словами: «Спасибо, сдачи не надо» – взялась за ручку двери.
Игорь, который обычно на прощание говорил «Всего хорошего! Удачи!», тут изменил устоявшемуся стереотипу и так тихо-тихо сказал:
– Подождите, пожалуйста.
– Да.
– Вы извините, вас как зовут?
– Вера.
– Вера, я Игорь. Вы мне очень симпатичной показались. Знаете, так редко бывает, чуть ли не сразу. Если вам понадобится машина или просто захотите пообщаться, возьмите мою визитку, позвоните, мобильный всегда со мной. Мне будет очень приятно встретиться с вами.
– Хорошо, Игорь. Возьму с удовольствием. Спасибо.
Она вышла. А у него запела душа. Он ехал и улыбался. Когда вспоминал их беседу, даже смеялся в голос. Он думал о ней целый день. А день прошел отлично – и все пассажиры были милые, и пробки как-то рассосались, и погода наладилась. Да и пора. До конца месяца четыре дня, а там – весна! Весна! Господи, уж не влюбился ли он?
Она позвонила уже на следующий день:
– Игорь, если можно, подъезжайте туда, где вы меня вчера взяли, и опять на Таганку. Через час сможете?
– Да, да, Вера, конечно.
Вот так февраль стал поворотным месяцем всей его жизни.
Февраль – плохой месяц? Да это лучший месяц в году! Да это лучший месяц в его судьбе!
Март
Понятно, что начало марта всегда сопровождается приготовлениями, мыслями о подарках, покупке цветов, произнесении торжественных слов и тостов. Понятно, что девятого числа мужчины с облегчением вздыхают и успокаиваются. Понятно, что Игорь не избежал этой предпраздничной лихорадки, но поскольку готовился заранее и постепенно, он был спокоен – у него все есть – и домашним, и теще, и всем, кому задумал.
Вера ездила теперь ежедневно. И что она раньше мучалась – метро, автобусы, маршрутки? Да, дороже, естественно, получается, но зато с комфортом, с музыкой, в приятной компании.
Буквально через несколько дней они перешли на «ты», и Игорь поймал себя на мысли, что они всегда разговаривают, не переставая, и что никогда не приходится придумывать темы для разговора, они рождаются как-то сами собой, очень естественно и гармонично.
В предпраздничный день, числа шестого или седьмого, это не важно, он, как обычно, к девяти утра подъехал к месту встречи, чтобы везти Веру на работу. Она уже ждала, с улыбкой открыла дверь и замерла. На сиденье лежали цветы. Он купил розы. Большой букет. Она была сражена.
– Это мне?
– Тебе, Верочка! С праздником!
– Спасибо, Игорь. Спасибо.
Вера взяла букет, села, с сияющим лицом любовалась цветами. Закрыв глаза, вдыхала аромат.
– Знаешь, я тронута. Мне, конечно, дарят цветы, правда, не так часто, как хотелось бы… Но дело даже не в этом. Дело в том, что я не ожидала от тебя. Не знаю почему… От кого угодно, а от тебя не ожидала.
Игорь сделал обиженный вид:
– А почему бы и нет? Я что, не мужчина?
– Понимаешь, если честно, то я тебя только как водителя рассматривала, а ты проявил себя именно как мужчина. Это же мелочь – цветы. Но мне очень приятно.
И через минуту:
– Можно, я тебя поцелую?
– Тогда я остановлюсь.
Он остановился, она обняла его за шею и с чувством поцеловала в щеку.
– Пожалуйста, еще… – прошептал он.
Она поцеловала в другую.
– А теперь я.
Игорь взял ее лицо в свои ладони, серьезно и ласково посмотрел в глаза и со словами: «Верочка, ты прекрасная, ты милая, ты красивая» – стал осыпать ее лицо поцелуями до тех пор, пока их губы не слились сначала в нежном, а потом во все более страстном поцелуе.
Она первая опомнилась.
– Игорь, поехали, пожалуйста, я могу опоздать.
Это был первый раз, когда он не взял с нее денег за работу. С тех пор, сколько бы она ни предлагала, он возил ее бесплатно. Ну это было вполне объяснимо. Отношения из разряда водитель – пассажир перешли на совершенно другой уровень.
Апрель
Весна бурлила, кружила, завораживала, дурманила запахами, будила желания, очаровывала, ошеломляла… Как прекрасна жизнь весной! Как, оказывается, может быть счастлив человек, неожиданно счастлив, необузданно счастлив, безоговорочно, абсолютно.
Игорь был не просто влюблен. Из состояния влюбленности его чувство плавно перетекло в нечто более серьезное, чему он опасался пока дать определение, но отношения их с Верой стали развиваться стремительно и были настолько искренними, нежными и взаимно заинтересованными, что он уже не представлял себе жизни без нее.
Два выходных он не мог ее не видеть. Они виделись каждый день. Они знали друг о друге уже, казалось бы, все. Она – про Танюху и про любимую дочь Иришку, и про взаимоотношения Игоря с родителями жены, и про его детство, юность, образование, друзей, про все предыдущие работы и про планы на дальнейшую жизнь.
Он – про ее мужа Валеру, который, по словам Веры, с одной стороны, вроде бы и остыл к ней за двадцать лет совместной жизни, а с другой стороны, очень хотел еще ребеночка. Ну и что, что Вере тридцать девять. Ничего страшного. Сейчас женщины и в сорок, и в сорок два рожают, даже первого ребенка, а второго – и подавно. И про дочь Светланку, которая в свои девятнадцать серьезно встречается с молодым человеком, и уж скорее Вера станет молодой бабушкой, чем не очень молодой мамой. И про работу Верину, которая вроде бы полностью устраивает. Только платили бы побольше да сплетничали поменьше, а так нормально.
В общем, весь апрель прокатались с разговорами, с воспоминаниями о детстве, юности, первой любви, о свадьбах, о рождении детей…
Целовались, обнимались, но она всегда – до определенной черты, всегда трезво могла прекратить, а он не решался идти напролом, чувствуя какое-то ее внутреннее сопротивление, неготовность к более близкому контакту.
Как-то поздно возвращались, он забирал ее из театра, куда она с подругой ходила, довез до дома – и опять разговоры, объятия… Он осмелился:
– Вера, я не решаюсь на признание. Я, честно говоря, не узнаю сам себя.
– Что? Почему? – Она не поняла, о чем он.
– Знаешь, я никого не пускал так глубоко в сердце, а ты поселилась в нем. Хотя я сопротивлялся… немного совсем, но поначалу, правда, сопротивлялся. У меня серьезных отношений, кроме семейных, ни с кем не было. И я удивляюсь себе сам – ты во мне, внутри моего сердца. Я боюсь признаний. Я боюсь обмануться, но ты мне стала за это время так близка…
Я говорю тебе сейчас совершенно осознанно, ни в страсти, ни в каком-то эротическом порыве – я хочу тебя… Хочу не просто обладать твоим телом, но и ближе общаться, чаще встречаться, я тебя хочу…
Вера молча слушала, смотрела ему в глаза, сжимала его руку.
– Вера, можно я назначу тебе настоящее свидание? Что мы все в машине…
– Назначь, – тепло улыбнулась Вера. – Я ведь тоже скучаю по тебе, я тоже хочу быть с тобой чаще. Ты очень приятен мне. Очень.
Я вспоминаю твою интонацию, улыбку, запах твоих духов. Наверное, и правда, пора признать, что я тебя тоже хочу.
И она стала нежно-нежно целовать контур его губ, глаза, виски… Он растворялся в ее ласке – такой скромной и такой искренней. Так может целовать только любящий человек.
Май
Им каким-то образом удалось провести сразу несколько дней вместе. Игорь отправил своих на дачу – благо, что майские – это почти десять дней солнечного отдыха, открытие дачного сезона и прочие прелести…
У Веры ситуация была посложнее. Но и она смогла вырваться. Сказала мужу, что сотрудница попала в больницу, и в аккурат на самые праздники, а поскольку сотрудница совсем одинокая и ухаживать за ней некому, то они с девчонками из отдела договорились по три праздничных дня ухаживать по очереди. А дальше то ли сиделку оплатят, то ли по второму кругу пойдут – как с начальством договорятся. Это было отчасти правдой. У них действительно сотрудница попала в больницу, и они ее на самом деле навещали, но только она не была одинокой и было кому за ней ухаживать. Но муж проверить этого не мог, ему оставалось только поверить, поэтому три дня она себе освободила.
Игорь привел ее к себе домой. Вере непросто было расслабиться здесь. Первое время она была напряжена, разговор не клеился. Он попросил помочь с ужином. Они стали вместе разбирать сумки, накрывать на стол, что-то мыть, что-то резать, расставлять посуду, открывать бутылку…
Сели, наполнили вином бокалы. Он сказал:
– Вера, я буду говорить торжественно, потому что в моей душе праздник. Потому что я торжествую. Ты у меня в гостях. Это можно расценить по-разному.
– Мне не очень… легко… пока…
– Не перебивай, пожалуйста. Вера, повторяю – это можно расценить по-разному. Но я привел тебя сюда, потому что доверяю тебе. Я тебе доверяюсь. Я искренне хочу быть ближе к тебе. И не важно, что здесь живет моя семья. Ты – уже часть меня. Я не знаю, как сложатся наши отношения дальше. Но как бы они ни сложились, ты уже в моем сердце. Ты навсегда в моем сердце. Я поднимаю этот бокал за тебя.
Они выпили, поужинали, посидели обнявшись на диване. Он очень деликатно себя вел, очень осторожно. И только когда почувствовал, что она успокоилась, что вино постепенно расслабило ее, только тогда начал целовать…
Целовал со всей страстью, которая больше двух месяцев бурлила в нем, не находя выхода, а сейчас сдерживаться было бы и неумно, и невозможно. Она отвечала ему с неменьшим порывом, объятия становились все более нескромными, ласки все более откровенными, пока, наконец, они, забыв обо всем на свете, кроме самих себя, не утонули друг в друге. Это взаимопогружение было настолько мощным, глубоким, прекрасным, что они одновременно, абсолютно автономно, независимо друг от друга, вдруг осознали – это серьезно! Это не просто секс. Это не только секс. Это и не секс, а какое-то полнейшее единение, взаимопроникновение, это какое-то чудо.
Они ведь оба взрослые люди. У них опыт за плечами, у них в прошлом – и влюблен-ности, и отношения, и взлеты, и разочарования, у них в настоящем – семейная жизнь со всеми соответствующими атрибутами, у них есть с кем сравнить то чувство, которое родилось между ними, которое растет, усиливается. И оба поняли, что эти отношения не выдерживают сравнения ни с чем, что было до этого.
Три дня счастья. Три дня любви – до изнеможения, до усталости, до ощущения тотального растворения друг в друге.
А потом – весь май в звонках, в сообщениях, в поездках на работу и с работы.
В какой-то момент он понял, что зарабатывать стал меньше, а тратить больше. Зарабатывать меньше, потому что больше времени уделял Вере, чем работе, а тратить больше, потому что цветы, подарки, кафе – все атрибуты любовного романа – требовали расходов. Но, по счастливому стечению обстоятельств, Танюху на работе повысили и в должности, и в окладе, так что в семейном бюджете особенных ухудшений не произошло.
Июнь
Наступило лето. Дочка закончила десятый класс. Впереди последние большие каникулы перед поступлением в институт. Игорь представил, какой непростой предстоит им всем учебный год. Мало того что закончить школу надо прилично. Плюс к этому – подготовительные курсы при институте. Плюс ко всему – репетиторы по основным предметам. В общем, крутись, Игорь, зарабатывай, обеспечивай единственной дочери образование. Он иногда задумывался, а как бы они жили, если бы у них было двое, трое детей? Какой уровень жизни был бы тогда? Слава Богу, Иришка уже большая. Скоро институт, там, глядишь, замуж выйдет. И нормально.
А Вера уже всерьез начинала волноваться насчет замужества дочери. Дело шло к свадьбе. Светланке ее парень сделал официальное предложение. Бракосочетание назначили на конец августа. Все бы нормально, но не получалось у них в этом случае полноценного свадебного путешествия. У дочери в сентябре занятия в институте, а у жениха новая работа, которую неудобно начинать с отпуска. Решили поехать отдыхать в июле – предсвадебное путешествие. Не очень, правда, это одобрял Валера – муж Веры. Говорит: «Если поедете, то только с матерью. Понятно, что никто вам ничего запретить не сможет, вы вполне взрослые люди, но хоть какие-то внешние нормы приличия будут соблюдены».
Не думала Вера уезжать этим летом в отпуск. Так ее закружила новая любовная история, что подчинилась она решению мужа с трудом и с явным неудовольствием.
На июль была заказана поездка в Италию на две недели, с отдыхом, с экскурсиями. Молодые собирались с радостью и желанием, а она просто смирилась. Конечно, хотелось и ей мир посмотреть, тем более что в Италии не была ни разу, но очень трудно было расстаться с Игорем, с его горячими объятиями, жаркими признаниями, страстными поцелуями, с его ласковыми прикосновениями. Тяжело гасить порывы своей души. Да, есть телефон, да, можно переписываться, но разлука с любимым – это всегда тяжело.
Прощались бурно, не могли насытиться друг другом, наговориться, наобниматься… Но в конце концов каждый нашел для себя «плюсы» в этой ситуации – он будет работать, наверстывая упущенное, она отдохнет, потому что впереди и свадебные хлопоты, и работа, которая и вправду уже утомила.
Июль
Отпуск получился интересным. Игорь действительно смог полноценно включиться в работу, иногда вкалывал по ночам, помог на даче сделать кое-что существенное. Танюха была довольна. Теперь уже они с Иришкой собирались в отпуск в начале августа – тоже бы хорошо недельки на две – покупаться, позагорать, поваляться на песочке. Хоть Турция, хоть Египет, хоть Кипр – все равно. Можно даже по горящим путевкам – значительно дешевле, а условия те же. Ну этим Иришка сама занималась. Чемоданы собрали заранее, с отпуском Танюха договорилась – с любого дня ей позволили оформить. Бог с ними, с отпускными, не успеет получить – и ладно, получит после возвращения. В общем, ждали удобного момента, хорошую гостиницу, а дата вылета устраивала любая.
Вера вернулась из отпуска красивая, загорелая, молодая, веселая. Отдохнули отлично, впечатлений – море, фотографий – масса.
– Вот, посмотри, это Венеция. Это Флоренция. В Рим не поехали, было очень жарко. А вот Пиза. Башня их знаменитая. Кроме башни, ничего интересного нет в этой Пизе. А это на пляже дурака валяем, а это в море брызгаемся, как дети…
Словом, классно, здорово, замечательно.
– Соскучилась… Ой, милый ты мой, как же я соскучилась. – И она целовала его всего – с ног до головы – каждый сантиметр любимого тела, каждую морщинку, каждый пальчик.
Он любовался ее шоколадной кожей, выгоревшими волосами, наслаждался ее ласками, погружался в ее глаза, тонул в ней, замирая от счастья.
Август
Август… Август. Игорь всегда любил этот месяц. Еще тепло, но уже не жарко. Полно фруктов, овощей, цветов. Все красиво, ярко. Еще солнечно, еще не очень дождливо. Умиротворенно в душе. Так умиротворенно и комфортно, как в августе, у него не бывало на сердце никогда…
Но только жизнь в этом году все перепутала. Февраль сделала счастливым, а август…
Они ехали с Верой после ее работы. Обычный разговор, все тихо-спокойно. Она попросила остановиться у аптеки, витамины купить. Сумку не взяла, вынула из нее только кошелек и вышла. Игорь сидел, ждал. Поправил зеркало заднего вида, протер панель, потом взгляд его упал на Верину сумку, которая осталась открытой на переднем сиденье. Ему бросился в глаза альбом для фотографий, небольшой совсем, ему не знакомый. Не из тех, что Вера показывала по приезде из отпуска. Рука сама потянулась. Он сомневался – неудобно смотреть, раз сама не показала. Неправильно… Но любопытство пересилило. Где-то в мозгу застучал молоточек: «Оставь! Любопытство наказуемо!» Но не смог. Открыл. Начал листать и… Господи! Что это? Вера, его любимая, милая, красивая Вера в обнимку с мужчиной, с очень молодым мужчиной – ну лет, наверное, на десять моложе ее. Они и в море, и на берегу, и за столиком пьют пиво, и где-то на экскурсии, и на всех фото – с такими улыбками, что никакого сомнения не остается в их близости… Посмотрел в угол снимка на дату – июль.
Что же это такое? Это вот сейчас, месяц назад, когда у них такой потрясающий альянс, когда такой накал страстей… Он так ждал ее, скучал, тосковал, звонил ежедневно. Она тоже звонила и говорила, что скучает. Значит, лгала, обманывала. Вот и верь после этого бабам. Он здесь вкалывал, деньги зарабатывал, чтобы и на цветы, и на подарки для нее хватало, а она – курортные романы крутить?!
Он заорал сразу, как только она села. Он кричал, что так больно, как сейчас, ему не было никогда в жизни. Что такую боль, как она, ему никто не причинял. Что он отдал ей свое сердце, а она его разорвала в клочья. Он тряс этим альбомом перед ее лицом, он выхватывал оттуда фотографии, рвал их и бросал в нее, а когда она сказала: «Остановись! Послушай!», он не выдержал и дал ей пощечину. Одну, другую, третью.
С ним было такое впервые. Никогда в жизни, ни до, ни после, не случалось с ним подобных истерик, ни разу потом не было у него такого бешеного, необузданного гнева.
Он не узнавал сам себя. Но ему казалось, что если он не выплеснет сию же минуту свою боль, то она его сожрет – причем моментально. Эта боль испепелит изнутри, выжжет его всего… И он кричал, оскорблял. Боже, что же он вытворял… Остановила его кровь. У Веры пошла кровь из носа. Она молча достала платок, открыла бутылку с водой, намочила его, приложила к лицу. Посидела пару минут, запрокинув голову. Потом очень тихо, очень медленно и очень спокойно сказала:
– Это июль прошлого года. Альбом лежал на работе. Я разбиралась в столе, решила забрать его.
Он был ошарашен, он был раздавлен, он был сражен наповал. Причем он осознал, что потерпел двойное поражение. Первое – когда позволил проявить себе ревность, унизить ее своим подозрением, унизить себя до животного, неконтролируемого состояния, и второе – когда понял, что это ошибка.
Прошла еще минута в безмолвии. Кровь остановилась. Со словами: «Я люблю тебя, Игорь. Но это конец» – она вышла из машины, отошла, подняла руку и села в первый же попавшийся автомобиль.
Сентябрь—декабрь
Игорь работал на износ. Сам – на износ, автомобиль – на износ. Дома решили, что Танюха возьмет кредит на работе – надо покупать новое авто. Иришка училась, курсы посещала, к поступлению готовилась.
Игорь – и жил, и не жил. Физическая его оболочка была в норме. Он трудился, разговаривал, ел, пил, общался с людьми, спал, изредка читал, еще реже смотрел телевизор. А внутри душевная его составляющая была смертельно больна. Он тысячу раз прокручивал в голове последнюю их встречу. Тысячу раз заливался краской стыда. Игорь неоднократно пытался представить себе их разговор, возможное новое свидание – и не мог. Он сам сжег все мосты. Он не мог быть прощен. Возврата нет. Это ясно. Но тянуло его к ней. Очень тянуло. Душа истомилась, изнылась, исстрадалась. Он написал ей сообщение ко дню Ангела. Она не ответила. Он послал поздравление с наступающим Новым годом. Она молчала. Он ловил себя на том, что специально выбирает маршруты движения ближе к ее дому, к ее работе. Сказать, что ему хотелось ее увидеть, это не сказать ничего. Он мечтал, жаждал, стремился… Он как-то ночью вышел на балкон, курил, смотрел на черное небо и вдруг совершенно четко понял, как можно умереть от тоски. Вот просто лечь и умереть…
Встреча Нового года немного оживила его. Друзья, сувениры, застолье, тосты, выезд на дачу… Но это опять же внешне, а по сути…
Январь
Что-то Игорь неважно себя чувствовал. Полежать дома, что ли? Сколько можно пахать? Он несколько дней провалялся на диване. Горло и вправду немного побаливало. Он полоскал его, пил молоко с медом и маслом, парил ноги. Совместил легкое недомогание и отпуск. Да и морозы были жуткие. Не любил он работать в морозы. Хоть и работы полно – это же понятно – холодно, люди мерзнут, торопятся в тепло, а не любил. Отлежаться не помешает. Всех денег не заработаешь.
Пока находился дома, попросил у дочери кое-какие книжки полистать. Она ему целую стопку:
– Пап, тут и по психологии, и по философии. Все так хорошо, доступно написаны, посмотри, может, заинтересуешься.
Он заинтересовался. Вот, например, о ревности. Очень кстати. Оказывается, ревность – сродни зависти. Ну нет, он не согласен. Причем здесь зависть? Но по мере погружения в тему исследования вынужден был поменять свое первоначальное мнение. А ведь на самом деле он не просто ревновал к тому парню из Вериного прошлогоднего романа. Он ему совершенно явно завидовал. Это его она обнимала, это ему она улыбалась, это рядом с ним она излучала удовольствие. С тем, с другим, не с Игорем. Ну да, понятно, это было задолго до Игоря, вроде и ревновать не к кому. Но дело не в этом. Он хотел понять механизм не возникновения ревности-зависти, а механизм борьбы с ревностью. Но нет, не писали об этом. Вот такие умные книжки есть, а главного – нет. Или как, например, заставить сердце замолчать, как побороть боль, чем ее успокоить? Нет об этом в Иришкиных книжках.
А ей, Вере, интересно, как живется? Ей-то каково? Ее-то вообще несправедливо обидели, оскорбили на ровном месте, унизили, растоптали. Она-то как? Он брался за телефон, замирал с трубкой, дрожащими пальцами начинал нажимать на кнопки – и срывался, не знал, что сказать, не знал, как сказать.
В очередной раз написал сообщение: «Вера, мне нет прощения. Но знай, я люблю тебя. Я не живу без тебя». Она, наверное, получила, но, как и предыдущие, оставила без ответа.
Февраль
О, опять февраль. Ровно год назад они познакомились. Всего-то год. А кажется, полжизни прошло. Он почему-то чаще обычного стал появляться в ее районе. Вдруг удастся хоть издалека увидеть ее. Даже странно, сколько раз именно в утреннее время, когда она должна выходить на работу, он ждал неподалеку, но ни разу не видел. Может, стала раньше выходить. А может, уже и работу сменила за это время. Сколько времени они не виделись? Да уж почти полгода. А он все никак ее не забудет.
Как-то ехал с пожилой женщиной, надо же – именно в этот дом, где жила Вера. Женщина рассчиталась, вышла, он было тронулся, но вдруг увидел ее. Она катила перед собой детскую коляску. Но тут он, конечно, не смог сдержаться. Вышел из машины:
– Вера, здравствуй! Проезжал мимо, вижу ты. Тебя можно с внуком поздравить? Или с внучкой?
Вера остановилась. Долго-долго без улыбки смотрела на Игоря, потом спокойно сказала:
– С сыном.
– Что?
– Да, Игорь. Я родила мальчика, а ты стал отцом. У тебя теперь есть сын.
– Вера… ты… как ты могла? Вера, это нечестно… такое решение…
– А что бы ты сделал на моем месте? Я расскажу тебе, потому что ты обязан знать правду.
Они медленно шли рядом, она катила колясочку с его сыном. Лица ребенка Игорю разглядеть не удалось, да он и не способен был пока осознать происходящее.
– Тогда, в августе, я собиралась сказать тебе, что беременна. Это должен был быть очень серьезный разговор. Потому что было уже три месяца. Я никак не могла решиться. То отпуск, то приготовления к свадьбе – не хотела я все сваливать в одну кучу. Я почему-то не сомневалась, что ты будешь «за». Я готова была уйти от мужа, жить отдельно, ждать тебя, ждать твоего ребенка. Даже если бы ты не ушел из семьи, меня бы устроило. Пусть бы у тебя было две семьи. Я не решала за тебя, просто прокручивала разные варианты и всегда приходила к одному выводу, что я люблю тебя, что хочу быть с тобой, что готова на очень многое ради тебя. В тот день я вышла в аптеку за витаминами, морально подготовилась к разговору, а ты… ты все разрушил.
– Вера, прости меня. Я не знаю слов, которые могли бы выразить и степень моей вины, и желание прощения…
Она досадливо поморщилась и продолжала:
– Естественно, я пошла к врачу, задала вопрос об аборте. Ответ был такой: или мы удаляем плод вместе с маткой, или вы рожаете. Ты бы, Игорь, что выбрал? Ну не именно ты. А применительно к своей супруге или дочери? Ты бы что им посоветовал?
Игорь молчал. Да она и не ждала ответа.
– Я сказала мужу, что беременна. Он был счастлив. Вот, наверное, и все.
Она задумалась ненадолго, все ли сказала, что надо. А вот еще что:
– Дочка тоже скоро родит. Вот и получается – и мама, и бабушка одновременно.
Игорь по-прежнему молчал. А она говорила и говорила. Как будто ей и не нужен был диалог. Ее вполне удовлетворял монолог. Главное, что был слушатель. И именно этот, с которым мысленно она уже неоднократно все переговорила, о котором мучительно ныло сердце, который не просто обидел ее, а унизил, растоптал любящую, верную, беременную женщину – по дурости, по элементарной несдержанности…
– Игорь, вот ты молчишь. И правильно. Не надо ничего говорить. Тем более, ты не знаешь, что сказать, не можешь никак отреагировать… Я получала твои послания. Я удовлетворена тем, что ты помнишь обо мне…
Я хочу, чтоб ты знал… Я любила тебя больше всех моих мужчин. Сильнее, чем тебя, я никого не любила в жизни. Но я не люблю тебя больше.
Сказала, ускорила шаг, закончила как будто разговор, но не попрощалась…
– Вера, подожди… Вера, а можно… Вера, я позвоню…
Она обернулась. Он опять заметил выражение досады на ее лице, как будто ей в тягость этот разговор и он сам в тягость:
– Не надо, Игорь. Ничего не надо.