Гордон Диксон. Гильдия. 544 с. АСТ, Terra Fantastica М. 2000 5-237-04668-1, 5-7921-0272-4 Gordon Dickson The Chantry Guild The Dorsai Sequence-12

Гордон Диксон

Гильдия

Глава 1

Аманда Морган проснулась незадолго до рассвета в передней крошечной квартиры, которую нанимало семейство, рискнувшее предоставить ей убежище. Пространство на полу с ней делила юная девушка, но та все еще спала глубоким сном — как и остальные.

Аманда спала в бесформенном коричневом балахоне, которые едва ли не заставили носить жителей этой и другой экзотской планеты Мары оккупационные войска, ныне правившие ими обеими. Она не стала надевать свои невысокие сапожки и, присев на корточки рядом с одолженной ей подстилкой для сна, скатала ее.

Положив подстилку в угол и прихватив с собой сапожки, Аманда потихоньку вышла из квартиры, прошла в общую ванную, находившуюся в конце лестничной площадки; затем спустилась по узкой деревянной лестнице к выходу из дома.

Сапожки она надела лишь у самой двери и натянула на голову капюшон, чтобы скрыть лицо. Бесшумно открыв дверной замок, выскользнула на освещенные слабым, туманным светом пустые улицы Порфира — маленького городка на субтропическом нагорье Гисперии, северо-восточного континента Культиса, планеты экзотов.

Аманда быстро шла мимо некрашеных сероватых фасадов деревянных жилых домов. Большинство здешних жителей оккупанты переселили сюда из их сельских домов и заставили выстроить для себя подобные жилища; а то, что планировка и используемые материалы в случае пожара превращали дома в настоящую западню, объяснялось не только недосмотром архитекторов. Скрытая цель оккупантов состояла в том, чтобы экзоты Мары и Культиса вымерли, и по возможности без стороннего вмешательства.

Она подумала о тех, кто спал за этими стенами и ощутила на сердце тревогу — как мать, вынужденная оставить своих детей в руках жестоких и враждебных опекунов. Но послание, полученное ею, отвергало какой-либо выбор.

Несколько раз свернув, Аманда проскользнула между двумя зданиями и оказалась во дворе. Прямо перед нею возвышался шестиметровый деревянный забор, ныне окружавший город; жителям было приказано соорудить его.

Подойдя к самому забору, девушка сунула руку в прорезь в одежде и что-то нащупала. Затем резко качнула телом, и на землю упала свернутая в моток веревка. Аманда шагнула из ее кольца и нагнулась, чтобы подобрать.

Затем, взяв веревку в правую руку приблизительно в расстоянии метра от уже завязанной скользящей петли на конце, она продела эту петлю сквозь бухту.

Она взглянула на ограду; с внутренней ее стороны шел узенький помост для патрульной стражи.

Выбрав одно из бревен, она пару раз раскачала петлю в руке и швырнула ее вверх. Аманда родилась на планете, одной из немногих Молодых Миров, где была распространена вариформа лошадей, и поэтому девушка умела обращаться с лассо.

Она затянула петлю и налегла своим весом на веревку. Затем с ее помощью по внутренней стороне ограды забралась на помост. Ослабив петлю, Аманда сняла ее с бревна и повесила через плечо. Намотав поверх еще несколько колец веревки, она забросила другой ее конец за внешнюю сторону ограды, перебралась через нее и спустилась вниз, пользуясь петлей на манер скалолазов. Очутившись на земле, она стянула остальную часть веревки вниз и уже на ходу снова намотала ее вокруг талии поверх одежды. Аманда направлялась к лесу, находившемуся поблизости.

И исчезла — лес скрыл ее.

Однако ее уход не остался незамеченным. Один рано проснувшийся обитатель дома, в одной из квартир которого она ночевала, выглянув из окна, заметил мелькнувшую на улице фигуру, притом что комендантский час все еще действовал. К несчастью, он принадлежал к тем немногим из местных жителей, что пытались выслужиться перед оккупантами, — не теряя времени, он оделся и поспешил в штаб оккупационных войск.

Аманда уже была близка цели, как вдруг заметила, что за ней следуют фигуры в зеленой униформе, в руках у них блестели металлические предметы — наверняка, энергетические винтовки или игольные ружья. Аманда продолжала идти, не ускоряя шаг. На таком расстоянии солдаты с легкостью застрелили бы ее — если бы им хотелось именно этого. Вероятно, они предполагали выследить еще кого-нибудь. Да и в любом случае — живая она представляла для них больший интерес: ее можно допросить, а также позабавиться перед тем, как убить. И все же если бы ей удалось выиграть хотя бы несколько минут, несколько метров...

Аманда двигалась в прежнем темпе; ее решимость крепла с каждым шагом. Даже если они попытаются схватить ее прежде, чем она достигнет своей цели, еще не все потеряно. Она родилась на Дорсае, — этой холодной, суровой, планете, чью поверхность почти полностью покрывал океан и лишь небольшие участки земли были пригодны для пахоты и выпаса скота.

Поколение за поколением дорсайцы покидали планету, чтобы как наемники участвовать в войнах на других Молодых Мирах, зарабатывая тем самым межзвездные кредиты, необходимые Дорсаю для того, чтобы выжить. Солдаты, следовавшие за Амандой, не были подлинными воинами; а кроме того, экзоты, которыми они привыкли управлять, не умели сражаться — даже с целью спасти себе жизнь. Так что ее преследователи наверняка полагали: достаточно лишь показать оружие любому невооруженному штатскому, чтобы он моментально повиновался.

Поэтому в рукопашной она справилась бы с и полудюжиной таких, как они. И, во всяком случае, завладела бы хоть чем-то из их вооружения, а потом спокойно разделалась бы хоть с целым взводом.

Цель была рядом; Аманду от солдат по-прежнему отделяло лишь несколько метров. Становилось очевидным: их не оставляла надежда, что, следуя за девушкой, они сумеют захватить и других. Аманда вот уже три года находилась здесь в качестве тайного агента Старой Земли, помогая местному населению выносить гнет своих новых властителей из Молодых Миров, а также по возможности сопротивляться ему. До солдат должны были, по крайней мере, доходить слухи о ней, и несомненно, они не могли представить себе, что она работает в одиночку. Ей явно помогает какая-то организация.

Аманда слегка улыбнулась.

В действительности, за эти три года ей несколько раз удалось освободить пленника, причем не раскрывая себя. Главным же образом, она занималась тем, что подбадривала местных культанцев — чтобы они, подобно другим народам, которых угнетали Молодые Миры, знали, что их не совсем забыли те, кто все еще держал оборону за фазовым щитом Старой Земли против объединенных сил Молодых Миров и Иных, которые управляли этими мирами.

Но теперь Аманда воспряла духом. Она наконец добралась до небольшого пригорка, поросшего кустарником и молодыми деревьями, которые она посадила здесь три года назад. Остановившись, она не спеша раскапывала полосу дерна между двумя деревьями.

Это, подумала она, должно их озадачить и тогда они не набросятся на нее сразу. Дерн поддался легко, поскольку был искусственным, а не настоящим, как остальная растительность на пригорке. Пальцы коснулись металлической поверхности и нащупали ручку люка космического корабля.

Теперь ее движения сделались быстрыми. За секунду люк был открыт, и Аманда оказалась внутри. Когда она поворачивала ручку, запирая люк, снаружи в стенку ударил бесполезный выстрел из энергетической винтовки. Аманда уселась в кресле перед пультом управления и положила руки на рычаги.

Курьерский корабль дорсайцев не нуждался в разогреве атмосферного двигателя, даже после трех лет бездействия. Почти сразу после того, как Аманда потянула на себя ручку управления, судно рванулось вверх, разбросав во все стороны землю, траву и деревья. На обычной атмосферной тяге она подняла корабль и на небольшой высоте миновала ближайшую горную гряду. Как только она удостоверилась, что исчезла из поля зрения преследователей, то за один фазовый сдвиг удалилась от планеты. Следующий сдвиг, на расстояние в два световых года от восходившего местного солнца Бета Проциона, она совершила почти сразу же.

Когда Аманда наконец очутилась в межзвездном пространстве, ее уже не могли ни преследовать, ни обнаружить любые суда Молодых Миров. Здесь, в глубоком космосе, ее было бы так же невозможно найти, как мелкую рыбешку в огромном океане.

Разумеется, ее корабль едва ли подходил для формального визита на Старую Землю, не говоря уже о посещении Абсолютной Энциклопедии. Но это не имело значения. Важно то, что она благополучно ушла от патрульных кораблей, находившихся поблизости от Беты Проциона. Оставалась еще более трудная задача — достичь Старой Земли; то есть проскользнуть через мощный кордон боевых кораблей, в сравнении с которыми ее собственное маленькое судно было действительно крохотной рыбешкой.

Глава 2

Из окна библиотеки было видно, как косые струи холодного дождя (на средних широтах северного полушария Старой Земли начиналась зима) бьют по стволам сосен и лишенных листвы дубов, окружавших небольшое озерцо перед строением, которое — насколько он мог припомнить — стало самым первым домом в его жизни в качестве Хэла Мэйна. Небо полностью закрывал плотный серый облачный ковер, окутывая вершины окрестных гор. Из-за сумрачного дня и низких облаков окно слегка отражало свет, так что Хэл видел перед собой свое, едва различимое лицо, казавшееся лицом призрака.

Зима в Скалистых горах северо-американского континента началась необычно рано. День был «холодным и угрюмым, так что обитатели леса укрылись в своих логовах и норах. В камине пылал зажженный автоматикой дома по сигналу со спутника огонь, распространяя приятный запах березовых дров. Лампы под потолком ярко освещали корешки старинных книг, которыми были плотно уставлены полки шкафов.

Именно в этом доме сирота Хэл вырастал под неустанным наблюдением его любимых наставников, трех стариков. Их убили, когда ему было шестнадцать, одиннадцать лет тому назад. С той поры этот дом оставался пустым, но все равно именно здесь он чувствовал себя умиротворенно.

Они не мертвы, напомнил он себе. Никто, кого ты любишь, не умирает — для тебя. Они продолжают жить в твоем сердце, пока жив ты сам. Но эта мысль не помогала.

В этот холодный, мрачный день Хэл не мог избавиться от ощущения пустоты в доме. Он попытался помочь себе, вспоминая стихи. Но те единственные строки, которые приходили сейчас на ум, не несли облегчения, а были лишь отражением года, умирающего за окном. Это стихотворение, когда-то написал он сам, здесь, в точно такой же день начала зимы, когда ему только что исполнилось тринадцать.

* * *

...Послышался серебристый перезвон, и раздался женский голос. Он принадлежал Аджеле.

— Хэл, совещание через двадцать минут.

— Я приду, — ответил он и вздохнул.

— Убрать! — приказал он, обращаясь к невидимым технологическим магам. Библиотека, домик и дождь мгновенно исчезли. И вот он опять в своих комнатах в Абсолютной Энциклопедии, чья орбита проходила гораздо выше того места, где он только что пытался обрести покой.

Его окружала тишина — а также, четыре голых стены с тремя дверями. Одна из них вела наружу, в коридор; другая — в его спальню, третья — в комнатушку, где он имел обыкновение работать. Сейчас он находился в большой комнате; над мягким красным ковром парили мягкие кресла и письменный стол.

Последние три года Хэл провел в этом техническом чуде, которое представлял собой искусственный спутник Земли — Абсолютная Энциклопедия, вращавшаяся на постоянной орбите вокруг планеты Земли, которую в этом двадцать четвертом веке ее дети-эмигранты теперь иногда называли Древней Землей, чтобы отличать ее от Новой Земли, находившейся в окрестности Сириуса.

Туманно-белый фазовый шит охватывал как планету, так и Энциклопедию, защищая их. Вторжению военных кораблей десяти из тринадцати Молодых Миров также препятствовали специальные патрульные корабли, курсировавшие под щитом.

Хэл чуть помедлил. Он напомнил себе, что у него есть еще двадцать минут, и уселся, скрестив ноги, на ковер. Расслабившись, он погрузился в состояние своеобразной сосредоточенности.

Для этого Хэл пользовался сочетанием приемов, которым его, когда он еще был мальчиком, обучил его наставник-экзот — один из тех троих, что погибли одиннадцать лет назад, — и собственной методикой, помогавшей сочинять стихи. Он создал эту систему в юности; Уолтер тогда был еще жив. Хэл помнил, как глубоко, по-детски, огорчился, когда не смог как следует описать картину, которая возникла в его воображении — береза в сыром осеннем лесу. Стихотворение оставляло впечатление чего-то незавершенного.

Но Уолтер, обычно мягкий и уступчивый во всем, на этот раз строго сказал ему, что он должен радоваться, раз ему вообще удалось создать стихи. Способность к этому, указал Уолтер, встречается редко; и мало кому вообще удавалось так осмыслить ее.

— Большинство людей может, сосредоточившись, пробудить в сознании образ, — говорил Уолтер, — а затем зарисовать его или вылепить скульптуру. Но образ никогда не завершен полностью — это плод воображения; в нем недостает, как правило, отдельных частей, поскольку тот, кто представляет его себе, не сосредоточивается на них. А ты создаешь видение — вполне самостоятельная, цельная сама по себе вещь. Подобная разница существует между историческим эпизодом, который историк тщательно исследовал и в состоянии нести на бумагу свое впечатление о нем, и тем же эпизодом, содержащимся в памяти того, кто его пережил.

— Да-да! — нетерпеливо перебил его Хэл. — Именно так — кажется, что к березе можно притронуться или даже обойти вокруг нее! Почему бы вам не приложить усилие и увидеть ее?

— Потому что я — это не ты, — ответил Уолтер.

Теперь Хэлу представилась основная память Абсолютной Энциклопедии, точнее, тот образ, который сложился в его воображении.

Она походила на кусок очень толстого кабеля — длиной порядка трех метров, состоящего из раскаленных докрасна проволок; но кабеля, чье плетение ослабло, так что его толщина вдвое превышала исходную, составляя примерно метр.

В сплетении металлических нитей можно было различить каждую. Кроме того, если приглядеться к любой из них, становилось заметным, что она находится в постоянном движении, вытягиваясь или поворачиваясь, чтобы коснуться какой-нибудь из соседних; иногда лишь ненадолго, а иногда, похоже, едва ли не навсегда соединяясь с ней.

Вначале этот образ создали для него те же самые технологические маги Энциклопедии. С помощью телевизионного изображения он мог постоянно исследовать его. Но с течением времени Хэл настолько преуспел в этом, что мог представлять его себе, просто сосредоточившись.

Хэл начал заниматься этим после того, как увидел, в диспетчерской, Тама Олина, директора Энциклопедии, стоя в диспетчерской, изучавшего столь знакомое ему изображение.

Там Олин был директором Энциклопедии почти сотню лет. До этого он, межзвездный корреспондент, из личной мести попытался обратить ненависть всех обитаемых миров на народы Гармонии и Ассоциации, двух планет, которые были колонизированы квакерами одной из Осколочных Культур, объединяющей как истинных верующих, так и религиозных фанатиков.

Там обвинил квакеров в смерти мужа своей младшей сестры — хотя сам тоже был виноват в ней. Ему не удалось предать имена этих двух миров анафеме перед остальным человечеством; тогда он наконец понял, как далеко зашел в собственной ненависти. Там вернулся сюда, в Энциклопедию, где некогда заметили его редкие способности. Через некоторое время он занял пост директора.

Он один умел определять, какое же знание несет каждая нить, — ему было достаточно лишь пристально взглянуть на нее, а не прибегать к помощи приборов, которыми пользовались инженеры, обслуживающие зал, где размещалась основная память.

Сейчас Там, вероятно, сидел один в своих комнатах, где была создана иллюзия лесной поляны с протекающим по ней ручейком — вплоть до имитации восходов и закатов солнца.

Там остался в одиночестве, потому что Аджела, его заместитель, покинула его, чтобы провести совещание. В одиночестве и ожидании смерти — как человек, которого утомил слишком долгий день, желал бы наступления сна. В ожидании — однако не подпуская смерть к себе, потому что он все еще надеялся получить известие от Хэла. Известие об успехе, но Хэл не мог ему об этом поведать.

Тремя годами раньше у Хэла не было ни малейшего сомнения: рано или поздно он добьется успеха. Теперь же следовало признать, что этого никогда не произойдет. Ему придется объявить о своих бесплодных попытках на совещании; о котором напомнила ему Аджела. Он не мог опоздать — после своего неожиданного согласия прийти на это совещание, притом что он долго избегал присутствовать на подобных административных дискуссиях между Аджелой и Рух Тамани, хранительницей веры, старавшейся пробудить Старую Землю.

Хэл снова попытался сосредоточиться на своем видении хранилища знаний. В истолковании этого зрелища он оставил Тама далеко позади. Как и Там, Хэл мог сказать по виду участка пылающей нити, какие именно знания в нем содержатся. Но он в гораздо большей степени, чем Там, мог прикоснуться к этому знанию; хотя и потерпел неудачу при попытке более подробно ознакомиться с ним.

Итак, Созидательная Вселенная оставалась для него закрытой. И все же он знал, что она существует. Каждое произведение искусства и каждое изобретение доказывали, что эта Вселенная, где возможно все, вполне достижима и доступна. Это касалось и его самого, когда он писал стихи — неважно, хорошие или плохие, — поскольку до момента их создания они не существовали. Однако приходили они из его подсознания.

Так что дверь была. Но Хэл не мог войти в нее. А он хотел этого — как если бы дверь принадлежала физической вселенной. И ощущал горечь, осознавая, что войти в нее можно — но не представлял как. Причем в одном из своих воплощений — Донала Грима, дорсайца, он несколько раз проделывал это, однажды он таким образом вернулся в двадцать первый век. Используя для передвижения тело мертвеца и слыша, как вырезанный из камня лев ревел как живой, Хэл вернулся из этого прошлого восемьюдесятью годами позже, чем отправился туда, и превратился из взрослого мужчины в двухлетнего мальчика.

Значит, дверь, в которую он мог бы войти, несомненно существовала. Почему бы ему и снова, теперь, не поверить в это? И если он не сможет это осуществить, причем когда захочет, и зная, как это было, то все, что он совершил и испытал в трех различных обликах, пропадет впустую.

Хэл мрачно напомнил себе, что цель, которую он определил для себя сто лет назад, в ипостаси Донала Грима, могла оказаться попросту ложной. Все, чего ему удалось достичь — это подтолкнуть человечество к появлению Иных и к неизбежности того, что Старая Земля будет завоевана и разрушена.

Он мог продолжать идти той же дорогой; тем самым, возможно, лишь ухудшая положение дел. Но даже думая об этом, он сделался слабее. Теперь, хотя его ждали Аджела и Рух, он намеревался еще один, последний раз попробовать обнаружить дверь.

И...

Ничего.

Он сидел; все осталось по-прежнему, просветление не наступило. Его знания были мертвы, бесполезны — как книги, забытые сразу после прочтения.

— Хэл, — произнес голос Аджелы, — ты идешь?

— Да, — ответил он и освободился от образа хранилища знаний — вместе с надеждами всей своей жизни.

Глава 3

— Извините за опоздание, — сказал Хэл и уселся в оставшееся свободным плавающее кресло у большого письменного стола Аджелы, заваленного бумагами.

Раньше такого не было. Теперь же, когда Там стал почти беспомощным — не потому что лишился сил или перенес какое-то увечье, а потому, что в нем угасала воля к жизни, — Аджела старалась не оставлять его ни на минуту.

— У тебя не возникло соблазна передумать и не приходить сюда? — спросила Аджела, внимательно глядя на него своими синими глазами.

— Нет, — ответил Хэл.

Как обычно, система управления Абсолютной Энциклопедии разместила комнаты Хэла неподалеку от директорского кабинета, которым Аджела пользовалась с тех пор, как два года назад Там навсегда покинул его и назначил Хэла своим преемником. Хэлу, чтобы оказаться здесь, надо было пройти лишь несколько метров.

— Я не буду оправдываться. Для задержки не было никаких причин. Я просто забыл о времени.

Он заметил, что Рух Тамани также пристально смотрит на него. Когда он вошел, женщины разговаривали — насколько Хэл понял, о Земле. Аджела без особого желания стала ее фактическим верховным правителем. Хэл просто сдал ей все дела, чтобы самому заняться поисками пути в Созидательную Вселенную, и Аджеле пришлось руководить Абсолютной Энциклопедией. И, что еще более важно, следить за выполнением контракта между Энциклопедией и дорсайцами.

Дорсайцы, зная историю и обитателей тех миров, которые нанимали их, заключили контракт с Энциклопедией, проигнорировав довольно часто ссорящиеся между собой отдельные правительства самой Земли. Это подразумевало, что приказы защитникам Земли будут исходить из этого кабинета — по крайней мере теоретически.

Данный контракт предполагал вознаграждение двум миллионам профессионалов и компенсацию за военные корабли и оборудование. Оплатить такую, полностью подготовленную космическую армию могла себе позволить только такая богатая планета, как Земля; да и то не сразу, а постепенно. Но получат дорсайцы когда-либо окончательный расчет или нет, большого значения не имело. Они знали, что если не произойдет чуда, то лишь немногие доживут до этого момента.

Пока решающий прорыв Хэлу не удавался, и трое, собравшиеся в этой комнате, понимали, что Иные рано или поздно победят. Повинуясь блестящему интеллекту, а также разрушительным устремлениям их лидера, Блейза Аренса, их флот, сейчас находящийся за границей фазового щита Земли, увеличивается день ото дня и скоро проникнет внутрь.

Разве смогут ему противостоять три тысячи сто шестьдесят два военных судна дорсайцев?

Тот факт, что храбрые наемники погибнут прежде, чем армия Иных завладеет небесами над беспомощной Землей, вряд ли утешит ее обитателей, когда это произойдет.

— Мне надо ввести тебя в курс того, о чем я только что говорила с Рух, — сказала Хэлу Аджела, — получены самые свежие статистические данные. Мы не ожидали столь хороших новостей, — фраза «хорошие новости» несколько покоробила Хэла, в связи с тем, о чем он знал и о чем пришел сообщить им. Но к своему удивлению, он заметил, что Рух явно согласна с оценкой Аджелы. Обе женщины смотрели на него с воодушевлением — особенно Рух. Последнее время ей приходилось нелегко: помимо своих многочисленных публичных выступлений на Земле, она взяла на себя значительную часть работы Аджелы, чтобы та как можно больше времени проводила с Тамом, доживавшим последние дни.

По крайней мере, подумал Хэл, надо сначала выслушать то, о чем они собирались ему сообщить, а уже потом объявить о своем решении.

— Расскажите мне о них, — попросил он. Аджела взяла бумагу со стоявшего перед ней стола:

— Это данные, собранные со всей планеты, — и начала читать: «...производство продовольствия возросло в целом на восемь процентов (несмотря на все отчаянные жалобы, что из-за фазового щита сельскохозяйственные регионы не получают необходимое количество солнечного света), „производство металлов выросло на одиннадцать процентов. А металлов, непосредственно требующихся для сооружения космических кораблей, — на восемнадцать процентов. Один военный корабль — полностью оборудованный, оснащенный вооружением, — готов в среднем за три с половиной дня, включая летные испытания и набор в тренировочные лагеря для подготовки космических экипажей, — послушай, Хэл, — возрос на шестьдесят три процента! Выпуск полностью обученных, но еще не имеющих опыта экипажей — на одиннадцать процентов...“

Она продолжала читать. Хэл заметил, что Рух не спускает с нее глаз, он сидел, слушая Аджелу и рассматривая обеих женщин. Темно-оливковое лицо Рух под шапкой аккуратно уложенных коротких черных волос, словно сияло каким-то внутренним светом.

Этот свет Хэл видел на ее лице всегда — с тех пор как он впервые встретил Рух на Гармонии в партизанском отряде, который она возглавляла. Но теперь этот свет, казалось, стал ярче, потому что она все еще не окрепла после долгих пыток, побывав в руках Эмита Барбеджа. Тогда он был офицером милиции на Гармонии, теперь же — ирония судьбы — самый верный ученик и защитник.

Широкое алое одеяние с длинными рукавами и глубоким вырезом не скрывало ее худобы. Рух шевельнулась, и на ее тонкой шее сверкнул медальон — диск из серого гармонийского гранита с вырезанным на нем крестом — пожалуй, единственное украшение, которое Хэл когда-либо на ней видел. Его блеск напоминал блеск темных глаз Рух.

Под этими глазами не было кругов, и лицо не выглядело изможденным.

Что касается Аджелы то ее высокий пост, а также постепенное и неотвратимое приближение смерти старика, которого она любила больше, чем кого бы то ни было, уже начинали сказываться на ней.

Почему-то она изменила своему стилю. Хотя Аджела принадлежала к экзотам, последние несколько месяцев она одевалась ярко и даже кокетливо. Вот и сейчас на ней был коричневый парчовый жакет, шелковые золотистого цвета блуза и брюки. Ожерелье она не носила, но в ушах отливали мягким блеском янтарные серьги, а на среднем пальце правой руки сияло кольцо с большим, не правильной формы янтарем. Мысли Хэла блуждали. Он попробовал снова прислушаться к тому, что говорила Аджела, но безуспешно... определенно, никто, кроме Аджелы не мог по одежде настолько отличаться от Рух, — за исключением Аманды. Хэл поспешно прогнал от себя мысль об Аманде.

Аджела все еще выглядела молодо. Такой она была и одиннадцать лет назад, когда он впервые встретил ее здесь, в Энциклопедии.

Но Хэл заметил в ее взгляде напряженность, которой не было в глазах у Рух. Он знал ее очень хорошо и понял, как трудно ей скрыть отчаяние, причиной которого было неотвратимое приближение смерти Тама.

До появления в Энциклопедии Аджела жила на Маре, одном из двух экзотских миров, и, разумеется, ей было известно одно из утверждений философии экзотов: смерть с развитием человечества сделается предметом свободного выбора. Размышляя об экзотах, он снова вспомнил Аманду... и почти что с яростью прогнал мысль о ней из своего сознания.

С двенадцати лет, по воле ее родителей, Аджела находилась здесь, ее восхищала сама идея Энциклопедии, строительство которой в значительной степени финансировали экзоты. Со временем она заняла пост заместителя директора при Таме Олине; и влюбилась в него, хотя он уже был настолько стар, что мог бы быть ее прадедом.

Вдруг Хэл осознал, что Аджела умолкла и они с Рух пристально смотрят на него. Очевидно, его о чем-то спросили.

— Извини, — сказал он; и его голос из-за внимательных, ждущих взглядов женщин прозвучал более резко, чем он того хотел, — я не расслышал вопрос.

Аджела, казалось, чуть-чуть нахмурилась — или взгляд ее карих глаз стал слегка озадаченным.

— Хэл, — скажи мне, с тобой все в порядке?

Озабоченность отразилась и на лице Рух.

— Я чувствую себя прекрасно, — ответил он. — Просто я не слушал достаточно внимательно, вот и все. О чем ты меня только что спрашивала?

— Я говорила, — ответила Аджела, — что мы собирались обсудить это с одним из дорсайских командиров, Но раз ты появился здесь, мы решили поинтересоваться твоим мнением. Как ты только что слышал, ситуация на Земле несколько изменилась. Как ты думаешь, если все и дальше пойдет таким путем, то есть появятся новые корабли с подготовленными экипажами для них, сможем ли создать мы достаточно большой флот? И если это так, то сколько времени для этого потребуется? Сможем мы достигнуть равенства сил с Молодыми Мирами прежде, чем они попытаются прорвать щита?

— По этому поводу я могу только предполагать, — ответил он.

Аджелу, похоже, этот ответ разочаровал. Но не Рух.

— Мы думали, что... — начала Аджела, — ты ведь сказал нам, что изначально был Доналом Гримом...

— Прости, — Хэл покачал головой. — Только вы двое — и еще Аманда, знаете о том, что в прошлом столетии я был первым Доналом; а за двести лет до того — Полом Формейном. Но теперь Донал — лишь глубоко скрытая во мне часть моего прошлого. Я постарался избавиться от многих черт его личности. Но даже Донал мог бы сейчас лишь строить догадки.

— Какие, например? — поинтересовалась Рух. Ее голос почему-то прозвучал настолько неожиданно для Хэла, что он чуть не вздрогнул и поспешно взглянул на нее.

— Он предположил бы, — и это, боюсь, довольно смелое высказывание с моей стороны, — не сразу ответил он, — что все это несущественно.

Он заколебался. Было нелегко разрушать эти надежды, поскольку он пришел для того, чтобы разрушить другие.

— Продолжай, — попросила Аджела.

— Это не имело бы значения, — произнес Хэл, — потому что Блейзу Аренсу не нужна победа. Ему нужно разрушение. Он готов уничтожить Молодые Миры, также часть населения Земли, оставив лишь тех, кто пойдет за ним. А что касается непосредственно Молодых Миров, то он планирует сделать их безлюдными или же уменьшить население до горстки людей, которые, лишившись связи с другими цивилизованными мирами, одичают, а затем и вымрут. Вымрут — потому что их тогда ждет не прогресс, а регресс. А он со своей крохотной кучкой Иных сможет в это время взять Землю под свой контроль.

— Он это говорил, я знаю, — кивнула Аджела, — но он не безумец. Не может же он и в самом деле...

— Может, — ответил Хэл. — Он имеет в виду именно то, что говорит. Блейз обескровит Молодые Миры для того, чтобы завоевать Землю. Так что рано или поздно он бросит свои корабли на прорыв щита — независимо от того, какими силами вы будете располагать для обороны. Наверняка ваши дорсайцы знали это с самого начала и были к этому готовы.

— Ты речешь о том, — произнесла Рух, и обращение ее к высокопарному стилю, иногда употребляемому квакерами свидетельствовало о том, как сильно она взволнована, — что Земля не сможет победить.

Хэл глубоко вздохнул.

— Верно. Обычным путем это сделать невозможно.

— Я никогда не смогу с этим смириться, — сказала Рух, и это так было похоже на нее, прежнюю, какой встретился с ней он впервые на Гармонии. Энергетический пистолет, с которым она тогда не расставалась, казался более слабым оружием по сравнению с ее волей и энергией, которые притягивали к ней ее последователей. — Блейзу, чтобы победить, надо уничтожить Бога; а этого ни он, ни кто-либо еще никогда не сможет сделать.

— Подумай, Хэл, — воскликнула Аджела. — Население Земли по численности не уступает всем Молодым Мирам. К тому же планета все еще располагает столь же большими сырьевыми запасами. Если мы сможем сравнятся с ними по силе — или даже приблизиться к этому уровню — почему бы нам не отразить их натиск — даже если они осуществляет массированную атаку?

— Потому что эта атака будет самоубийственной, — ответил ей Хэл, — настолько велика власть Блейза над экипажами кораблей. Каждый будет оружием уничтожения, направленным на любую цель, которой он сможет достичь. Возможно, лишь несколько из них достигнут поверхности Земли — но этого будет достаточно для того, чтобы уничтожить миллиарды землян с помощью фазовых взрывов.

Рух сурово взглянула на него.

— Хэл, твои речи кажутся мне очень странными. Не советуешь ли ты нам отказаться от борьбы?

— Нет, — ответил тот. — Во всяком случае, не тебе. Но я пришел сюда сегодня... я вынужден сообщить вам обеим кое-что довольно неприятное.

— Что же? — спросила Аджела. Этот вопрос прозвучал для него как команда.

— ...ситуация, до некоторой степени вышла из-под нашего контроля. Фазовый щит, знания и богатства, подаренные нам экзотами; то что к нам на помощь пришли дорсайцы и подлинные хранители веры с квакерских миров все это должно было только выиграть время, пока я смогу разобраться в планах Блейза.

Обе женщины пристально смотрели на него. Он продолжал.

— Сначала я в ипостаси Донала объединил Молодые Миры в союз — а, как Пол Формейну затеял игру с законами истории, я вызвав неожиданный побочный эффект: появление Иных — сверхталантливых отпрысков смешанных браков разных представителей Осколочных Культур.

Хэл взглянул на женщин. Он ждал хоть какого-то ответа и, разумеется, прежде всего несогласия с тем, что лишь он один может разобраться в ситуации. Но они молча сидели, наблюдая за ним и слушая его.

— Такая группа как Иные, — сказал он, — всегда оставалась вне нашего контроля. В них было что-то такое, чего не могли остановить ни коммерческие способности экзотов, ни вера квакеров, ни воинские таланты дорсайцев. Потому что Иные по новому реализуют те инстинкты человечества, которые связаны с ростом и прогрессом. Так как этого никто не предполагал.

Хэл остановился, но обе женщины молчали. Он продолжал.

— Мы мечтали о сверхлюдях и с Божьей помощью их получили, только слишком быстро и без кое-каких черт, вроде способности к сопереживанию и чувства ответственности перед остальным человечеством. Но их изначально было невозможно остановить, потому что в них заложена удивительная сила убеждения, которая безоговорочно действует на большую часть человечества. И поэтому единственными, кто обладает иммунитетом против них, оказались экзоты, истинные хранители веры из числа квакеров, дорсайцы и те земляне, которые от рождения обладают скептическим индивидуализмом и соответственно отвергают любые попытки убедить их в чем-либо.

Он немного помедлил, а затем заговорил снова.

— Я думал, что смогу истребить дьяволов, порожденных мной. Так вот, я ошибался. Сегодня я пришел сюда, чтобы, сказать вам о том, что потерпел неудачу.

Наступила полная тишина. Первой ее прервала Аджела.

— Но ты-то, Хэл, не собираешься же просто умыть руки, заявив нам, выхода нет!

— И если твои уста произносят такие речи, — добавила Рух, — я не верю, ибо не может быть по сему.

Ее голос звучал абсолютно спокойно. Подобное спокойствие исходит от горы, перегородившей путь.

Глава 4

Хэл почти беспомощно уставился на Рух.

— Нет, — произнес он. — Нет, конечно же, это не значит, что Иных невозможно остановить; а только то, что я не могу это сделать — тем способом, на который я надеялся. Моя неудача не касается вас.

— Ты есмь, — сказала Рух. Гора оставалось непоколебимой. — И да не будет достойным тебя пребывать в унынии и смятении духа.

— Я мог бы продолжать попытки до бесконечности, — ответил Хэл, — но для всех нас, находящихся под фазовым щитом, будет лучше, если мы посмотрим фактам в лицо, и я прекращу это. Именно сейчас.

— Но почему? — воскликнула Аджела.

— Потому что я вот уже в течение года пытаюсь сделать последний шаг, и мне это не удается. Аджела, ты же понимаешь принцип действия памяти Абсолютной Энциклопедии. Но ты, Рух — он обратился к другой женщине. — что тебе об этом известно?

— Можно сказать, ничего, — спокойно ответила Рух. — Какое-то представление у меня уже сложилось. Но по существу я не знаю ничего.

— Так вот, я хочу, чтобы ты разбиралась в этом не хуже Аджелы, — пояснил Хэл, — Постараюсь быть кратким. Память Энциклопедии практически бездонна. Она уже содержит все доступные человеку знания. И теоретически могла бы вместить во много раз больше — но никто не располагает сведениями сколько именно. Дело в том, что эта память, как и фазовые сдвиги, которые мы используем, чтобы перемещаться меж звездами, и фазовый щит, теперь защищающий Землю (не говоря уже о том, что находился над элементом достижения результата Энциклопедией в течение двадцати лет), — продукт фазовой механики.

— Я ничего не знаю о фазовой механике, — отозвалась Рух.

— Никто еще не может похвастаться, что разбирается в ней до конца — даже наш Джимус Уолтерс, — успокоил ее Хэл. — Ты с ним знакома?

— Глава отдела технических исследований в Энциклопедии, — ответила Рух.

— А ты имеешь представление об этом хранилище знаний — там, внизу, в контрольной секции? — спросил Хэл.

— Да, — кивнула Рух, — оно похоже на множество раскаленных докрасна стальных проволок. И сотрудники отдела даже попытались что-то рассказать мне о них, но я так почти ничего и не поняла.

— В сущности, — сказал Хэл, — это не сами знания, а так называемые метки, которыми обозначается каждый фрагмент информации, хранящейся в Энциклопедии. Объем самой информации может быть сравним с целой полкой толстых справочников и даже большим; но сами метки лишь крошечные звенья в цепочках знаний, которые и выглядят как проволоки на экране дисплея.

— Да, — согласилась Рух, — я помню, что об этом мне рассказали.

— И ты знаешь, о необычайном даре Тама — он мог в определенной степени прочитать эту информацию? Лишь взглянув на это изображение.

— Да. — Рух нахмурилась. — А еще говорят, он обнаружил доказательства того, что по крайней мере двое из посетителей, ученые с Земли, оказались шпионами Блейза? В те времена, когда Энциклопедия была открыта для специалистов со всех миров?

Хэл кивнул.

— Верно. Благодаря незначительным отличиям в позициях меток Там определил, что хранилище памяти систематически просматривали, проявляя интерес к широким областям знаний — причем так, как это не стал бы делать ни один ученый. Но если бы ты оказалась там и спросила его, вряд ли он бы сказал тебе, какие именно данные они искали. Он мог прочитать изображение, но не саму информацию; и несмотря на трехлетние попытки, я тоже не в состоянии это сделать.

Он пристально посмотрел на Рух.

— Тебе понятно? Словно каждый из томов энциклопедии заперт на замок, и ты не можешь заглянуть в него.

— А, — сказала Рух. Она оценивающе посмотрела на него. — Значит, Там мог видеть, но не читать? А ты?

— Я продвинулся лишь немногим дальше, — ответил Хэл. — За два года я достиг того, что могу удержать в памяти изображение памяти Энциклопедии — после того как видел его в последний раз. Но сама информация по-прежнему скрыта от меня.

— А теперь мне непонятно, — Аджела, наклонилась над столом, пристально вглядываясь в Хэла. — Зачем тебе нужно что-то большее, чем это? Почему бы не успокоиться на достигнутом?

Хэл повернулся к ней.

— Потому что для того, чтобы создать что-нибудь — скажем, великое художественное полотно, необходимы две вещи. Замысел — и в этом-то заключается творческий дар художника — и умение работать с кистью и краскам — всего лишь ремесленный навык. Одно дело — вообразить себе нечто великое. И совсем другое — плод воображения стал картиной.

Ему показалось, что Аджела нахмурилась.

— Послушай, — сказал он, — ты могла бы сказать себе: «Мне хотелось бы иметь замок». Но чтобы построить этот замок тебе понадобилось бы очень знать многое. Если намереваешься войти в созидательную вселенную, то необходимо создать там сначала некую среду обитания для себя. Чтобы сделать это, тебе понадобится знать все о почве, которая будет у тебя под ногами.

— Тогда я понимаю, — кивнула Рух. — Так вот почему тебе нужно получать сведения непосредственно?

— Мне пришлось бы ее развить, — ответил Хэл. — Другой возможности нет.

— В сущности, — голос Аджелы звучал резче, чем обычно, — ты надеялся войти в Созидательную Вселенную и использовать там информацию, хранящуюся в Абсолютной Энциклопедии, — неким образом применив фазовую механику, с помощью лишь собственного мозга?

Хэл, чуть помедлив, кивнул.

— Хорошо. Теперь я понимаю серьезность проблемы. Но почему ты сдаешься сейчас? — воскликнула Рух. — Почему именно в этот момент?

— Потому что я полагаю, что чем скорее я покину вас, тем лучше.

— Что заставляет тебя так думать? — Спросила Аджела еще более резким тоном.

Хэл ответил не сразу. На удивление трудным оказался этот разговор.

— Я надеюсь, что с моим уходом исчезнет то давление, которое я прилагал, чтобы уравновесить влияние Блейза на исторические силы, и внезапно появившийся вакуум заставит эти силы действовать скорее против него, чем против нас. В результате мы, возможно в конце концов и одержим победу — но каким-то иным способом.

— А что собираешься делать ты? — Голос Рух внезапно смягчился. Хэл сумрачно улыбнулся.

— Возьму себе новое имя — возможно, в последний раз. Поступлю на военную службу на Земле — сейчас объявили набор. Все, что угодно — лишь бы избавиться от этого постоянного чувства разлада с самим собой, ощущая себя главной силой. Я мог бы, вероятно, оказаться полезным на одном из новых военных кораблей.

— Не престало тебе искать смерти, — сказала Рух, — это грех перед лицом Господа.

— Думаю, так я мог бы исправить ошибку, которую сделал, попытавшись влиять на исторические силы, — ответил Хэл.

— Это вовсе не ответ, — произнесла Аджела чуть ли не раздраженным тоном, совершенно не свойственным экзотам. Да, подумал Хэл, усталость все-таки дает о себе знать. — Искать оправдания в чем-то, чье действие, похоже, полностью понимаешь только ты сам!

— Я никогда не утверждал, что полностью разбираюсь в действии исторических сил, — Хэл задумчиво смотрел на нее. — И едва ли это будет кому-либо доступно сделать — по крайней мере в обозримом будущем. Ведь в каждом случае следует принимать во внимание слишком много факторов. Но я думал, что тебе, Аджела, во всяком случае, удалось понять мои поступки.

— Я тоже так считала, — ответила она, — но явно ошибалась. Ты говорил об этом много раз и пытался объяснить их действие. Посмотрим, что я смогу вспомнить. Примерно так: «Ход истории определен совокупным результатом всех решений, которые являются итогом, действий всех людей, живущих в данное время. Раньше полагали, что решения принимают лишь несколько людей. Теперь же мы понимаем, что на этих людей влияют их окружение, а на тех, в свою очередь, еще большее количество людей, — так что в итоге каждый человек может оказывать влияние на принимаемые решения; а значит, и на ход истории. Чем глубже мы погружаемся в историю, тем медленнее, как мы заметим, будет проявляться влияние этой массы заинтересованных людей.

— Последнее утверждение весьма важно, — уточнил Хэл. — В предыдущих столетиях людям часто требовалось очень много времени для того, чтобы изменить ход истории, хотя в конце концов это всегда происходило. Различие между тем временем, и нынешним состоит в коммуникациях. Существующие средства коммуникации дают взглядам и действиям масс возможность почти немедленно проявиться в цепочках людских взаимодействий. В ту самую минуту, когда я навсегда покину Энциклопедию, и это станет известным всем мирам, взгляды всех людей изменятся, и результат этих изменений очень быстро сделается заметным. Как я и говорил, мой уход создаст вакуум среди противников Блейза; и инстинктивная инерция исторических сил должна заставить совокупный импульс человечества действовать против него и за нас.

— Как? — спросила Аджела.

— Вы знаете, в чем состояла моя цель, когда я был Доналом, — ответил Хэл. — Я пытался подтолкнуть человечество к тому, чтобы в нем возросло инстинктивное чувство ответственности. По-видимому, мое последнее усилие — попытка найти доступ в Созидательную Вселенную — оказалось слишком однонаправленным. Исторические силы отреагировали, создав нечто новое, чему не могла противостоять ни одна из социальных групп — Иных, обладающих способностью исподволь влиять на любую политическую структуру. Они отвергают ответственность, выбирая инстинктивное повиновение.

Хэл остановился, внезапно засомневавшись, понятными ли оказались его объяснения.

— И в результате? — отозвалась Рух.

— И в результате получили нынешнюю ситуацию: Блейз возглавляет противостоящую нам группировку, а я до сегодняшнего дня руководил нашей.

— Я по-прежнему хочу услышать, — Аджела на этот раз была более сдержана, — причем тут твоя капитуляция и желание, по словам Рух, отправиться на поиски смерти.

— Это устраняет меня как движущую силу нашей стороны, — ответил Хэл. — И дает Блейзу и Иным слишком большое преимущество. Таким образом — как я и сказал несколько минут тому назад, именно он будет нарушать баланс сил в свою пользу; и эти силы начнут действовать против него.

— И что произойдет? — поинтересовалась Аджела.

— Я не знаю, — ответил Хэл. — Если начать оценивать ситуацию в первую очередь следует посмотреть, как влияет мой уход на мое непосредственное окружение. Затем представить влияние вашей реакции на более широкую группу людей вокруг вас, и так далее, и так далее — вплоть до ответной реакции; и в конце концов придется принять во внимание все человечество.

— А о Таме ты позабыл? — прервала его Рух. — Все эти годы он был как Симеон, тот самый, о ком говорится в Евангелии от Луки. Ты знаешь его историю?

— Да, — Хэл мысленно представил себе открытую страницу с евангельским текстом.

— Я не знаю! — воскликнула Аджела. — Расскажи ее мне.

Рух повернулась к Аджеле, но Хэл понимал, что ее слова прежде всего обращены к нему.

— «...Тогда, — начала Рух настолько уверенно, словно читала раскрытую перед ней книгу, — был человек в Иерусалиме, именем Симеон. Он был муж праведный и благочестивый, чающий утешения Израилева; и Дух Святый был на нем. Ему было предсказано Духом Святым, что он не увидит смерти, доколе не увидит Христа Господа.

И пришел он по вдохновению в храм. И когда родители принесли Младенца Иисуса, чтобы совершить над ним законный обряд, он взял его на руки, благословил Бога и сказал: “Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром; Ибо видели очи мои спасение Твое”».

Рух остановилась, и Аджела снова продолжила пристально вглядываться в Хэла.

— Если ты теперь сдашься, Хэл, — произнесла Рух, — что будет с Тамом, он ведь всю жизнь ждал, когда ты осуществишь то обещание, которое он увидел в тебе? — Хэл ощущал боль в ее словах так, как будто она была его собственной.

— Я прекрасно понимаю, — резко отозвался он. — Но прежде всего важна судьба человечества; а для него единственная надежда — насколько я понимаю — в том, чтобы я перестал быть частью уравнения. Я должен уйти; и предоставить историческим силам естественным путем вести нас к тому, чего не мог достичь я сам. Эти силы с самого начала вели человечество вперед и вверх. Лишь мое самомнение убеждало меня в том, что я способствую этому движению.

— Но что станет с ним, когда он узнает о твоем уходе? — с горячностью спросила Аджела. — Что станет с ним, я тебя спрашиваю?

— Пусть он... — слова давались Хэлу нелегко, но он был вынужден произнести их. — Пусть он продолжает думать, что я не оставил попыток... до конца. Так будет лучше для него; а мой уход неизбежен. Я вынужден еще раз повторить: если я и в самом деле не устранюсь, давление на исторические силы не изменится. Рух...

Он повернулся к ней.

— Теперь ты понимаешь меня, не так ли? Все, что можно сделать — это позволить мне уйти; а надежда...

Но, к его удивлению, Рух больше не слушала его. Ее взгляд был устремлен на экран, в крышке стола.

— Над щитом — очень маленький корабль пытается проникнуть внутрь, — сказала она Аджеле таким тоном, будто Хэла вообще нет с ними.

— В самом деле? — Аджела взглянула на экран, находившийся перед ней, и ее пальцы забегали по пульту управления.

— Вспомните наш разговор о том, — Хэл попытался вернуть их к обсуждению стоявшей перед ними проблемы, — что человечество в чем-то походит на единый организм, правда состоящий из множества независимых частей, — точно так же, как улей пчел или колонию муравьев можно рассматривать как отдельного индивида...

Но они не слушали. Тогда Хэл тоже обратился к экрану и увидел, что в центре его движется корабль, который выглядел как мошка по сравнению с патрульными кораблями противника. Его пилот совершал небольшие фазовые сдвиги, явно пытаясь уйти из окружения, а также проскочить сквозь щит.

И вот ему удалось это сделать. Немедленно рядом с ним оказались корабли дорсайцев.

Его преследователи даже не попытались проскочить сквозь щит, преследуя его. Вероятно, подумал Хэл, у них был приказ ни в коем случае так не поступать; но если бы они это и сделали, то были бы с легкостью уничтожены превосходящими их по всем параметрам кораблями дорсайцев с их более умелыми экипажами.

Послышался мелодичный сигнал.

— Извините за то, что прерываю ваше совещание, Аджела, — произнес мужской голос. — Но этот корабль просит, чтобы ему разрешили войти внутрь Энциклопедии, а ты оставила распоряжения, что...

— Он сможет поместиться в одном из шлюзов? — поинтересовалась Аджела.

— Да, — ответил голос.

Хэл знал, что шлюзы Энциклопедии предназначались для челноков, которые перевозили людей с поверхности Земли и обратно — или на другие корабли. Для обычного военного корабля их размеры были слишком малы.

— Хорошо, — сказала Аджела. — Я разрешаю ему войти внутрь.

И почти сразу возобновила прерванный разговор.

— Хэл, я хочу, чтобы ты отложил это решение об уходе — по крайней мере на несколько дней. Я ждала этот корабль. Если ты не возражаешь, я хочу поговорить с пилотом наедине. Возможно, у него есть информация, которая может повлиять на ход твоих мыслей, так что выйди. Рух, подожди минутку, хорошо? Я хочу сказать тебе еще кое-что.

Хэл удивленно взглянул на нее. Аджела не просто попросила подождать несколько дней — она, в сущности, приказала ему это сделать. Такое поведение было не только совершенно несвойственно экзотам, но прежде всего отличалось и от ее собственного. К тому же как его заместитель она не обладала никакими полномочиями приказывать ему делать или не делать что-либо. Однако Хэл знал, что фактически управляет Энциклопедией Аджела, а сам он почти этим не занимается. Аджеле не составит труда оставить его здесь — по крайней мере на некоторое время, — отказывая в транспорте для спуска на Землю; но мысль, что ситуация может дойти до этого, показалась ему смешной.

Однако он, конечно же, подождет — столько, сколько она захочет. Но, разумеется, срок должен быть реальным. И все же свое желание она выразила странно. Причиной тому, должно быть, ее крайняя усталость. Настолько же странным было и то, что она решила совершенно не посвящать его в свои дела, касающиеся пилота только что прилетевшего корабля. Почти наверняка он был одним из тех, кто добровольно отправился шпионом на один из Молодых Миров. Хотя доставленные им сведения могут иметь отношение к решению Хэла уйти... однако беспокоиться сейчас об этом смысла не было.

— Да, конечно, — кивнул он.

Хэл поднялся; выйдя из кабинета, он снова направился в свои комнаты. В любом случае ему надо было сделать еще одну вещь, хотя трудно было сказать, принесет ли это какую-то пользу. Записать, а потом занести в память Энциклопедии все свои предположения относительно Созидательной Вселенной и возможных способов в нее попасть.

Он включит в отчет все те способы, которые испробовал он сам, потерпев, однако, неудачу. Это сможет уберечь того, кто когда-нибудь снова попытается это совершить от напрасной траты сил. Когда за ним закрывалась дверь, ни Аджела, ни Рух даже не подняли головы от экранов.

Глава 5

Аманда оказалась в Солнечной системе за пять фазовых сдвигов — притом что любому не-дорсайцу понадобилось бы десять. Да и сама она предпочла бы ограничиться семью, если бы не требовалось спешить. Последний сдвиг перенес ее в гравитационную тень Юпитера — здесь корабль вряд ли обнаружат приборы кораблей, осаждающих Землю. Можно более и менее изучить ситуацию.

Рядом со сверкающей белой сферой фазового щита Земли находилось гораздо больше, в сравнении с последним посещением Амандой Земли, вражеских кораблей.

Подобного следовало ожидать. Но Аманда похолодела, глядя на эту картину, так как обладала странной способностью временами видеть или ощущать то, что произойдет или могло бы произойти.

Сейчас ей представилось нечто вроде огромной приливной волны, готовой обрушиться на безмятежно дремавшую Землю по приказу маленькой, но всемогущей группы высокоинтеллектуальных, эгоистичных мужчин и женщин, под руководством Блейза Аренса.

Но до этого все же оставалось какое-то время. А пока вражеские корабли закрывали остальным доступ к сфере, поверхности которой они не отваживались коснуться. Рассматривая их на обзорном экране корабля, Аманда заметила, что они были разделены на эскадрильи по шесть кораблей, и каждая патрулировала свой сектор. Поверхность сферы практически полностью контролировалась ими, за исключением углов секторов, так как при резком повороте требовался весьма незначительный фазовый сдвиг. И дело было не в том, что расчет или осуществление такого сдвига представляли какую-то трудность. Но каждый раз корабль, совершавший его, мог пропасть — с вероятностью в одну миллионную, фазовый сдвиг основывался на принципе неопределенности Вернера Карла Гейзенберга, суть которого сводилась к тому, что в любой момент можно знать или положение, или скорость частицы — но не то и другое одновременно.

В начале двадцать первого века обойти налагаемое скоростью света ограничение, из-за которого до тех пор считали, что межзвездные путешествия окажутся настолько медленными, что их нельзя будет практически осуществить. Человечество в очередной раз нашло окольный путь решения проблемы — вместо того чтобы ломиться напролом. Космические корабли не то чтобы перемещались посредством фазового сдвига, а, скорее, просто исчезали в какой-то определенной позиции, а затем возникали в новой.

Единственный недостаток состоял в том, что при огромном количестве таких сдвигов корабли иногда могли не появиться в точке назначения и таким образом оказывались раздробленными.

История свидетельствует, что именно так нашел свой конец Донал Грим.

При попытке пройти сквозь фазовый щит каким-либо иным способом, такой результат оказывался неизбежным. В остальных случаях шансы попасть в нужную точку были очень хорошими — но не идеальными.

Вероятность неудачи, равная одной миллионной невелика; но командиры осаждавших Землю космических кораблей не хотели лишний раз идти даже на такой риск и огибали углы патрулируемого ими сектора, чтобы не делать дополнительный сдвиг.

Таким образом, эти участки охранялись неважно. Аманда сделала некоторые вычисления, а затем перешла к серии намеченных ею сдвигов.

Первый из них перенес ее в точку за тысячу километров от щита, непосредственно над Южным полюсом Земли. Точка находилась достаточно далеко, и кораблям противника трудно было предугадать, где ее корабль окажется после следующего сдвига. Затем она стремительно переместилась к Северному полюсу.

Там Аманда помедлила несколько секунд, чтобы выбрать, куда отправиться на этот раз. И внезапно появилась над экватором, в незащищенном углу сектора. Теперь оставалось лишь задать уже подготовленную команду прохода сквозь щит.

Оказавшись внутри сферы, она остановила корабль и сразу отключила защитные устройства. Такая поспешность оказалась кстати, потому что эскадрилья дорсайцев — восемь огромных крейсеров — тут же окружила ее.

Замигал индикатор переговорного устройства, находившийся на контрольной панели. Аманда нажала кнопку, и на засветившемся экране появилось незнакомое ей лицо дорсайки — женщина не первой молодости восточного типа с высокими изогнутыми бровями.

— Аманда Морган, — сказала она, — нам сообщили о вашем визите. Не шевелитесь, мы сверим рисунок сетчатки... Хорошо. Можете следовать дальше. Я — Ли Данжун. Вы никогда не встречались со мной, но я знаю вас по фотографиям, и мне известна ваша репутация.

— Я польщена тем, что вы узнали меня после стольких лет, проведенных вами здесь, — ответила Аманда.

Ли Данжун улыбнулась ей.

— Возможно, никто из нас больше никогда так и не увидит свой дом. Но мы остаемся дорсайцами. Так же как и вы — одна из Серых Капитанов.

— Тем не менее, — отозвалась Аманда, — спасибо.

— И я польщена... — Женщина на мгновение отвернулась от экрана. — Мы только что получили от командира дивизиона подтверждение, что вы можете продолжать путь. Удачи вам, Аманда Морган.

— И вам, — ответила Аманда.

Крейсеры исчезли так же внезапно, как и появились. Аманда направила корабль на северо-восток; через некоторое время на экране контрольной панели появилось и стало расти изображение окутанной туманом сферы, похожей на миниатюрное подобие Земли, покрытой фазовым щитом. Аманда была уже близко от этой сферы, когда открылся металлический люк, чтобы впустить ее корабль внутрь.

И тут понадобился весь опыт Аманды в управлении кораблем — люк оказался слишком узким.

Но ей удалось это сделать, и она, сидя в кресле перед пультом управления, откинулась назад и впервые за несколько дней расслабилась. Из динамика донесся голос Аджелы.

— Это я, Аджела. Зайди ко мне в кабинет, как только сможешь. Просто следуй до конца по коридору, который находится за дверью. Рух со мной. Мы одни.

Аманда мысленно кивнула.

Она поднялась, открыла замок входного люка и шагнула вперед, навстречу ярким огням тамбура и опасностям. Аманда никогда не бывала здесь прежде, но хорошо представляла себе внутренний план Энциклопедии.

За тамбуром начинался узкий коридор, устланный синим ковром. Коридор выглядел чрезвычайно коротким — правда, ей было известно, что расстояния внутри Энциклопедии не только изменялись, но иногда бывали и обманчивыми. Приблизительно в двадцати метрах от нее находилась дверь. Аманда подошла к ней, открыла, не потрудившись назвать свое имя переговорному устройству, и шагнула внутрь.

— Здравствуйте, — она улыбнулась двум женщинам, сидевшим у стола в дальнем конце комнаты. — Пожалуй, нам пора познакомиться. Я — Аманда Морган.

Глава 6

— Садитесь — предложила Аджела, разглядывая высокую, удивительно молодо выглядящую женщину с настолько светлыми волосами, что они казались почти белыми. — Здесь есть один человек, который ждет вас.

Когда Аманда отошла от двери, которая давала некоторое представление о ее росте, он перестал бросаться в глаза. Длина ее рук, ног и туловища, а также ширина плеч настолько соответствовали ее росту, что он становился заметным только в сравнении с чем-либо. В этом, подумала Аджела, она походила на Хэла. Вы не чувствовали, насколько он высок, пока рядом с ним не оказывался кто-нибудь обычного роста.

Особенное внимание Аджелы привлекла легкость движений Аманды. Она могла бы сойти за девушку, которой нет и двадцати. Однако Аджела знала, что Аманда была старше Хэла и, возможно, также старше Рух или ее самой; впрочем, им обеим еще не было тридцати.

Но не только ее классическая красота, удивительные бирюзовые глаза, необычный рост привлекали внимание окружающих. В ней ощущалась сила.

Это качество невозможно было объяснить словами. Аджеле, пожалуй, никогда не приходилось наблюдать подобное в людях. Как ни странно, хотя можно было бы сравнить с тем чувством, что она испытывала, находясь рядом с Хэлом. Та сердечность, с которой он относился к людям, напоминала тепло от горящего огня.

А что касается Аманды, Аджела могла бы сказать лишь одно — эта женщина напоминает ей о мощи и четкости белых линий ионической колонны.

Аманда же нашла, что Рух и Аджела именно таковы, какими она представляла их себе по описаниям Хэла. Она и сама давно хотела встретиться с ними, — прежде всего потому, что было очевидно, насколько обе они много значат для Хэла и как он глубоко привязан к ним обеим.

Не то чтобы она опасалась борьбы с ними за любовь Хэла. Она была Третья Аманда за восемь поколений Морганов; и Вторая Аманда тщательно занималась ее воспитанием — пока она не стала выделяться из множества других, подобно королеве.

Таким образом, на ее долю выпало оказаться последней и самой сильной. И она была именно такой — все равно, с Хэлом или без него. Но она любила его.

Однако теперь, увидев Рух и Аджелу, Аманда поняла, что они ей понравятся; и она понравится им — хотя, наверняка, Аджеле не сразу. В каждой из этих сильных женщин было нечто королевское. К тому же, у Аджелы теперь имелся опыт обладания огромной властью.

Если говорить о Рух, то Аманда знала, что эта женщина, от рождения обладает необычайной силой духа. Рух называла ее «Верой». Кроме того, Рух чаще, чем Аджела, встречалась со смертью и потому знала цену жизни. Подобно Аманде, она была воительницей — хотя жила в мире и проповедовала его. Эту общую черту они с Амандой заметили друг в друге с первого взгляда.

— Я отправилась сюда сразу же, как только получила сообщение, — Аманда сочувственно взглянула на обеих женщин. Им было явно не легко признать свою беспомощность, а также то, что она может в отличие от них справиться с этим.

— Вы появились быстрее, чем мы ожидали, — сказала Рух. — Мы не рискнули упомянуть об этом в сообщении, но дело, конечно, в Хэле.

Аманда улыбнулась.

— То, о чем вы хотели сказать мне, ясно читалось между строк. Так что же с Хэлом?

— Его силы на пределе, — без обиняков заявила Аджела. Затем опомнилась, умолкла и провела рукой по глазам.

— Может быть, ты, Рух, объяснишь ей? Я думаю, тебе это удастся лучше, чем сейчас могла бы сделать я — из-за Тама, да и всего остального.

— Он намерен искать смерти, — сказала Рух, — или пытается убедить себя, что хочет именно этого; потому что вы не хуже меня знаете, что подобное не свойственно в его натуре. Он только что сообщил нам, что собирается отказаться от поисков ответа, столь нужного нам; поисков, которыми он занимался всю свою жизнь.

— Что привело его к этому? — спросила Аманда.

— Разочарование, — поспешила ответить Аджела. — Извини, Рух. Я прервала. Продолжай.

— Но ты права, — сказала ей Рух и пристально посмотрела на Аманду.

— С тех пор как он вызвал сюда, на Старую Землю, своих единомышленников, кто затем соорудил фазовый щит, он постоянно искал возможность оказаться в Созидательной Вселенной, о которой так долго мечтал. Хэл даже нашел способ сделать доступными для себя все знания из Абсолютной Энциклопедии. Но результат оказался нулевым. Теперь он считает, что должен совершить какой-то прорыв, сдаться, или все это приведет к сумасшествию. Нам хорошо известно: он не примет безумие как выход. Поэтому он собирается уйти. Покинуть Энциклопедию. Завербоваться под другим именем на военную службу и проходить обучение у дорсайцев.

— Первый же дорсаец, который увидит его, за две секунды отличит его от остальных, — заметила Аманда.

— Может ли этот офицер заставить его признаться в том, что он — Хэл Мэйн? — Голос Рух звучал ровно.

На мгновение наступила тишина.

— Нет... конечно нет, — ответила Аманда. — Если Хэл сам не захочет этого. У нас так не принято: если у кого-либо есть личные причины для того, чтобы его не узнали или не повысили в звании, — это не требует объяснений. Но все равно через очень короткое время Блейз выяснит, где он и под каким именем — и это станет известно всем.

— Хэл как раз хочет, чтобы миры это знали, — отозвалась Аджела. — Он говорит, что тогда начнут действовать исторические силы. Он полагает, что после его ухода возникнет вакуум и события будут развиваться не в пользу Блейза.

— Возможно, тут он прав, — Аманда чуть помедлила. — Но он не прав в другом, в том, что решил сдаться. Кроме того, он не может уйти. Это невозможно. Неужели он настолько слеп — внушил себе, что может начать охоту на дракона.

— Охоту на дракона? — переспросила Рух.

— Это дорсайская поговорка, — рассеянно отозвалась Аманда. — Она означает примерно... взяться за что-то непосильное и тем самым сознательно выбрать смерть.

Она взглянула на своих собеседниц.

— Вы же понимаете, если он это сделает, — продолжала она, — Блейз, наверняка, попытается убить его.

— Все-таки здесь Хэлу ничто не угрожает, — пробормотала Аджела. — Можно было бы подумать, что здравый смысл...

— Ну если Блейз действительно захочет добраться до него... Пока что он разделял точку зрения Хэла: что если любой выберет простой путь решения их конфликта, убив другого, это никак не повиляет на противостояние исторических сил между двумя половинами человечества.

— И это единственная причина, по которой Блейз до сих пор удерживался от таких попыток? — удивилась Рух. — Мне казалось, что в их вражде есть что-то личное.

— В каком-то смысле да. — Взгляд Аманды невольно уперся в тонкий крест, вырезанный на гранитной пластинке, висевшей на шее Рух. — У нас у всех что-то есть. Но у Блейза нет ничего и никогда не было — только Хэл.

— Как это — Хэл? — заинтригованная Аджела подалась вперед.

— Они — заклятые враги, — пояснила Аманда, — а это, как ни странно, близко к тому, чтобы оказаться лучшими друзьями. То, что делает их врагами, гораздо выше их личных амбиций, и Блейз вполне может восхищаться Хэлом. Хотя это чувство ему не свойственно.

Она оживилась.

— Однако, скажите мне, когда это началось, — продолжала она. — Когда появились признаки того, что он начинает сдаваться?

— Он не упоминал об этом до сегодняшнего дня; и сказал, если быть точным, как раз перед вашим появлением здесь, — ответила Рух. — Но внутренне он, должно быть, сдался несколько месяцев назад — земных месяцев. Когда мы с Аджелой заметили это, то попытались как-то повлиять на ситуацию. Но в конце концов, вызвали вас. Вы прибыли сюда как раз вовремя.

— И сколько времени уже прошло?

Аджела и Рух обменялись взглядами. Аджела продолжала молчать, так что Рух снова повернулась к Аманде.

— По-моему, уже около полугода. Аджела?

Аджела сделала рукой легкий, почти беспомощный жест.

— Сама я заметила только после того, как ты обратила на это мое внимание — три или четыре месяца назад. Передо мной стояла трудная задача — добиться, чтобы все уроженцы Земли сплотились вместе, впервые за всю историю. Большинство не могло до сих пор всерьез поверить, что на НИХ и в самом деле могут напасть. Если бы не эта проблема... и не Там...

Она умолкла.

— В какой момент он и в самом деле сдался, если он действительно это сделал — внутренне, я имею в виду, — я не знаю, — продолжала Рух ровным голосом. — Я согласна с вами. По сути он не сдался, даже теперь. Просто он достиг точки, когда ему кажется, что он должен что-то сделать, но все пути, кроме дороги назад, закрыты. И он принял сознательное решение вернуться — сдавшись. А что думаете вы?

Аманда смотрела вдаль, мимо них.

— Я думаю, вы правы, — ответила она. — Он, как ребенок, пошел за этой целью. И теперь считает, что слишком поздно поворачивать назад. Конечно он может заставить свое тело и разум отказаться от выбранного пути; но это уже ничего не даст. Инстинктивно Хэл хочет атаковать проблему — и продолжает это делать, пока он жив и пока находится здесь. Но, я не думаю, что он действительно застрял в тупике. Он это положение создал сам.

— Как? — воскликнула Рух. — Я не уверена, что понимаю вас, Аманда Морган.

Аманда спокойно сказала:

— Хэл полагает, что испробовал все способы достигнуть желаемого и, продолжая попытки до бесконечности, не добьется успеха. Но на самом деле так быть не может.

— А что же тогда происходит на самом деле? — Аджела всем своим видом выражала глубокую заинтересованность.

— Возможно, он просто пытается отойти и поискать новое направление атаки, — ответила Аманда. — Я думаю, что в глубине души Хэл сознает, что преследовал свою цель до тех пор, пока не потерял перспективу. Он отчаялся; к тому же его инстинктивное стремление атаковать подводит его. Он ходит по кругу, повторяя одни и те же действия и получая тот же самый отрицательный ответ; а себе говорит, что каждый раз шел другим путем.

Она остановилась. Обе женщины молча смотрели на нее.

— Если это так, — наконец произнесла Рух тем же ровным голосом, — то что же требуется от нас?

— Помогите ему отступить назад и взглянуть на проблему более широко.

— А как? — спросила Аджела. Аманда сурово взглянула на нее.

— Я вошла в эту дверь лишь несколько минут назад, — ответила она. — До этого момента мне ничего не было известно. Я подумаю. Вам тоже не помешало бы.

Снова наступила тишина, на этот раз несколько напряженная.

— Вы правы, — сказала Аджела. — Извините, Аманда. За эти последние несколько лет у меня появилась привычка чересчур часто выпаливать вопросы и приказания. Буду откровенна. В настоящее время я не вижу никакого ответа; и у меня ощущение, что если таковой имеется, то мы не получим его легко и быстро.

— Да, — кивнула Рух, — По-моему, ответ мы найдем не тогда, когда будем ломать над ним голову. Все произойдет на подсознательном уровне. И наиболее вероятно, что это откроется вам, Аманда.

— Да, — согласилась Аджела, — у вас есть преимущество. Он любит вас, Аманда.

— Вы имеете в виду, что я люблю его, — спокойно заметила Аманда.

— Да, — подтвердила Аджела, глядя ей прямо в глаза, — конечно же, я имела в виду именно это.

— Если не принимать во внимание чувства, — спокойно произнесла Рух, — следует учесть то, что мы виделись с ним почти каждый день. И, возможно, не замечаем каких-то деталей. А вы встретитесь с ним после некоторого перерыва.

— Прошло больше чем три года, — уточнила Аманда.

Рух проницательно взглянула на нее.

— Вы же не хотите сказать, что вы утратили контакт с ним...

— Нет, мы с ним никогда не теряли контакта, — ответила Аманда. — Разве у вас нет знакомых, с которыми, бывает, не видитесь в течение долгого времени, и все же при встрече вам кажется, словно вы не и расставались? У нас то же самое... только сильнее. Хэл может измениться. Могу измениться я. Но я уверена, у нас не возникнет никаких разногласий. Речь о другом. Как убедить его согласиться с решением, отличным от его собственного? Гримы — народ упрямый; и никому и никогда не удавалось убедить Донала отказаться от решений, принятых им самим.

— Вы думаете, что в Хэле осталось многое от Донала Грима? — спросила Аджела.

— Конечно осталось, Аджела, — мягко сказала ей Рух. — Невозможно отбросить те черты, которые заложены раньше. Разве ты забыла, сколько в тебе еще осталось от экзотов? А ведь ты покинула Мару и появилась здесь, в Энциклопедии, когда тебе было двенадцать лет, ведь так?

Аджела устало улыбнулась.

— Возможно, я слишком часто забываю об этом, — ответила она. — Нет, ты права, Рух. Дело в том, что я знала его только как Хэла; к тому же как экзотка я, вероятно, не понимаю, что такое насилие. Извините, Аманда. Наверняка я употребила неподходящее слово.

— Это не так, — покачала головой Аманда. — Ведь верно, Рух Тамани?

— Не так, — подтвердила Рух. — Тот, кто думает о насилии, знает, что такое насилие. Это было во имя Бога; но я знала, что такое насилие.

— Но если вернуться к теме нашего разговора, — произнесла Аманда, — то Рух права. Моя интуиция поможет искать ответ. Но это не значит, что я его найду. Возможно, одна из вас окажется более удачливой в поисках.

Она улыбнулась им.

— Так что вы также займетесь этим, хорошо?

— Разумеется, Аманда, — ответила Рух.

Впервые она назвала Аманду по имени. Та с признательностью улыбнулась в ответ.

— Конечно, — сказала Аманда. — Мне не зачем было спрашивать. Итак, могу я теперь пойти к Хэлу?

— Я сообщу ему об этом.

Рука Аджелы, потянувшаяся к кнопке на столе, замерла, когда Аманда заговорила.

— Не могли бы вы лишь указать мне, как его найти?

— Конечно, — ответила Аджела. — Это хорошая мысль — появиться без предупреждения. Он в своих комнатах. Я соединю с ними тот коридор, по которому вы шли. Когда выйдете отсюда, это будет первая дверь направо.

— Благодарю, — Аманда поднялась с кресла. — Разумеется, мы встретимся еще? Как только вы захотите, чтобы мы снова собрались втроем, сообщите об этом Рух.

— Вы можете найти меня в любое время, воспользовавшись внутренней системой связи Энциклопедии, — пояснила Рух.

Аманда уже направлялась к двери. Она остановилась и обернулась к ним.

— Хорошо, я так и сделаю, — сказала она, улыбаясь. — Очень хорошо, что мы наконец познакомились. Не волнуйтесь. Я верю в Хэла — в его душу. Надеюсь, вы тоже.

Аджела в отличие от Рух не улыбнулась в ответ.

— Мы всегда верили в него. Но если он в конце концов сдастся и оставит нас, то на что надеяться Земле, человечеству? Всем нам?

Рух взглянула на нее.

— Вся надежда на Господа, — который никогда не оставляет нас.

В комнате наступила тишина. Потом Аманда повернулась и решительно направилась к двери.

— Я вскоре поговорю с вами, — произнесла она и вышла.

Как только дверь за ней закрылась с мягким щелчком, Аманда подумала, что ее задача может оказаться вовсе не такой простой, как она дала понять собеседницам во время разговора о Хэле. Любая из них — а, возможно, и обе — могла все эти месяцы оказывать давление на него, даже не сознавая этого.

Аманда повернула направо, как ей сказала Аджела. Десятью метрами дальше по коридору Аманда обнаружила дверь. Не объявляя о своем приходе, она коснулась кнопки замка и шагнула внутрь. Когда дверь скользнула в сторону, Хэл, сидевший у стола, поднял глаза на неожиданную гостью.

Аманда, остановившись у двери, которая снова закрылась, заметила его изумление.

— Значит, ты уже забыл, как я выгляжу, — сказала она.

Беззаботность ее тона должна была на какой-то момент послужить прикрытием — они не виделись три года. Человек, сидевший перед нею, выглядел более чем усталым напоминая отшельника, изнемогающего от борьбы с самим собой. Это могла заметить лишь Аманда, которая давно знала и понимала его. Сторонний наблюдатель вряд ли догадался, что скрыто за непроницаемым худощавым лицом темноволосого мужчины, со с светло-зелеными глазами под широкими черными бровями. Его мускулистые руки казались чересчур большими в сравнении с клавиатурой — Хэл как раз набирал какой-то текст.

Изумление в его взгляде длилось лишь секунду. Почти неуловимым движением пальца он стер набранное, встал и, обогнув стол, направился к ней.

— Мне надо было отчитаться... — начала Аманда, но его руки уже обняли ее, а губы встретились с ее губами, заставив ее умолкнуть — с жестоким голодом, который она никогда не чувствовала в нем прежде. Она долго отвечала на его поцелуй, наконец, откинула голову назад и рассмеялась.

— Разве тебя не интересует, как я очутилась здесь?

— Это не имеет значения, — ответил ей Хэл. Он снова поцеловал ее. Он три года мечтал о том, чтобы она оказалась здесь — как заблудившийся в пустыне хотя бы глоток воды. Но за последний год в нем появилось нечто новое, из-за чего он опасался ее прибытия. Хэл знал, что принимая решение, о котором он объявил Аджеле и Рух, он отказывался рассмотреть последствия, которые это решение означало для них с Амандой.

Отказ Хэла продолжать сражение, в то время как она еще участвовала в нем, должен был разлучить их навсегда; независимо от того, хочет этого кто-то из них или нет.

Глава 7

Хэл проснулся, но продолжал лежать с закрытыми глазами и не шевелясь. Он почувствовал, как Аманда приподнялась, а затем снова улеглась рядом с ним. Они отказались от силового поля, выбрав старинные одеяло и матрац, вроде тех, которыми до сих пор пользовались на большинстве бедных Молодых Миров — к ним, кстати, принадлежал и Дорсай. В кровати с силовым полем он не мог бы почувствовать движения Аманды, даже если бы она находилась в миллиметре от него.

Значит, она только что снова при свете звезд и молодой луны, что проникала через иллюзорное подобие форточки в потолке комнаты, смотрела, как он спит. За последние три ночи она часто это проделывала. Аманда умела приподняться так, чтобы не разбудить его, но когда ложилась снова, Хэл всегда просыпался. Он задавал себе вопрос, что же она пыталась рассмотреть, а возможно, и узнать для себя?

В течение трех дней и ночей он избегал прямого разговора с ней и ясно сознавал, что это было трусостью — первой сознательной трусостью за все его жизни. Но каждый раз фраза о том, что они должны расстаться, словно, застревала у него в горле и лишала речи как только он пробовал заставить себя заговорить об этом.

Или же она прочитала это все на его лице, когда он спал? Он не мог ее недооценивать: Аманда обладала способностью читать в душах других людей.

— Да. — Он перекатился на спину и уставился на звезды, находившиеся там, где им и следовало быть, хотя форточка и была искусственным подобием. — Мы должны поговорить.

Аманда снова приподнялась на локте; черты ее лица, остававшегося в тени, были едва различимы, ее распущенные волосы падали ей на плечи. Она взглянула на Хэла, потом опустила голову и мягко поцеловала его в губы. Затем опять принялась рассматривать его.

— Я должен был поговорить с тобой сразу, как только ты появилась здесь, — начал он. — Но...

— Ничего, дорогой, — отозвалась она. — Я знаю. Рух и Аджела сказали мне. Ты считаешь, что должен прекратить поиски ответа.

Ну, конечно. Они, должно быть, рассказали ей сразу, как только она появилась здесь.

— Да, — ответил он.. — Я здесь уже три года, Аманда; и за все это время — ни малейшего продвижения.

Аманда медленно кивнула.

— Понимаю. — Ее голос звучал задумчиво.

— Еще год назад, — произнес Хэл, — у меня не было сомнений: я найду путь в Созидательную Вселенную. Я знаю, что она существует. И обретение ее принесет огромные и очевидные для всех жителей Старой Земли выгоды. Как минимум, она могла бы стать местом, куда люди скрылись бы, если силы Молодых Миров все-таки прорвутся сквозь фазовый щит.

— А как максимум?

— А я разве не говорил тебе обо всем этом прежде?

— Крайне мало. Немного о том, чего ты надеялся достигнуть, — мягко отозвалась Аманда. — В основном про то, что заставило тебя начать эти попытки, а также о прошлом, но о будущем — мало.

— Пожалуй, да, — кивнул Хэл. — Ты права. Я никогда не делился с тобой многими из своих надежд. Не хотел обещать того, чего не смог бы...

Хэл с трудом подбирал слова, пытаясь найти нужные. Непривычная для него вещь — и необычное ощущение.

— Ты не хотел пробуждать надежды даже во мне — на случай, если не удалось бы осуществить их, — сказала Аманда.

— Пожалуй, так. Да, — согласился Хэл, — ты права. Именно поэтому. Даже тебе.

— А тебе никогда не приходило в голову, что тебе совсем необязательно доказывать мне свою удачливость?

— Не знаю. — Он заколебался. — Возможно, я боялся именно того, что произошло. Я хочу сказать: я не боялся не достигнуть успеха; приходиться прекращать всякие попытки еще до того, как у меня по-настоящему иссякли силы.

Он ждал какого-то ответа. Но Аманда молчала. И тогда он снова обратился к ней.

— Знаешь, тут другое. Мы, независимо от твоих и моих чувств, должны идти разными путями; и это произойдет, если я сверну в сторону и окажусь вне уравнения, в то время как ты останешься в нем. И ты знаешь, что будет именно так. Третья Аманда никогда не отвернется от миров, где множество людей нуждаются в ней. Твое происхождение и все, чему тебя учили, не позволят тебе это сделать.

— Это было бы так, — медленно произнесла она, — если бы ты повернул по своей воле.

Услышав эти слова, он испытал едва ли не облегчение, зная, что наконец они произнесены вслух и дороги назад не будет.

— Именно поэтому я и медлил сказать тебе, — продолжал он. — О, Аманда... Аманда...

Ему сдавило горло. Он не мог говорить. Аманда протянула руку и мягко, успокаивающе, погладила его лоб — как больному ребенку.

— Ты еще не ушел, — прошептала она.

— Но момент для этого почти настал, — Хэл преодолел замешательство и снова обрел способность говорить, хотя собственные слова причиняли ему боль. — Я и так задержался слишком надолго. Есть и другие причины. Дело не в том, чтобы я избавился от неразрешимой ситуации прежде, чем она доведет меня до безумия. Если бы эта причина была единственной, я бы продолжал свои попытки до тех пор, пока меня не оттащили бы силой. Но находясь здесь, я отдаляю момент, когда Блейзу станет известно о моем уходе, и тем самым сдерживаю изменение, которое наступит лишь только исторические силы заполнят созданный мной вакуум.

— Уверен ли ты в том, что, когда это произойдет, результат будет благоприятным? А что, если все ухудшится ?

— Разумеется, я не знаю, что произойдет, — сказал он. — Ясно только одно. Благодаря моему уходу Блейз лишится противника. Подобная неустойчивость должна начать действовать против Блейза, в то время как до того момента исторические силы работали на него и Иных.

— Ты в этом уверен? — спросила Аманда.

— А как может или могло бы оказаться иначе? — Хэл, пристально вглядывался в темноту, пытался рассмотреть выражение ее лица. — На протяжении всей истории человечества никто и ничто не подчиняли людей своей воле на любой заметный отрезок времени. Иногда через поколение — или раньше — исчезало все, что захватил великий завоеватель или соорудил великий строитель. На смену приходило что-то другое. Можно говорить, что цивилизации Египта, династии Китая, Римская империя просуществовали в течение сотен лет. Но цели и принципы всегда при этом менялись — хотя имена могли оставаться. — Даже великие религии подвержены изменению — и через несколько поколений они показались бы совершенно иными кому-либо, знакомому с их ранними формами.

Аманда ничего не ответила. Ее рука опять коснулась его лба.

— Ты же знаешь, что это так! — продолжил Хэл. — Когда маятник слишком отклонится в одну сторону, то автоматически качнется и в другую. Если я уйду, Блейз никогда не сможет получить то, за что он борется — Старую Землю, все обитатели которой будут находиться под постоянным контролем его и ему подобных. Исторические силы внесут поправку — и, я надеюсь, к лучшему.

Аманда по-прежнему молчала, продолжая поглаживать лоб Хэла — и только. Казалось, она была готова вечно слушать его.

— Я никогда не надеялся остановить это непрерывное качание туда-сюда, — сказал он. — А, лишь использовать его импульс, чтобы каким-то образом сделать людей лучше; принимая во внимание то, что уже зреет в сердцах и душах каждого из них. И это улучшение наступило бы неизбежно, благодаря знаниям и самодисциплине, а также Созидательной Вселенной. Если бы я только мог найти для них этот путь, эту горную тропу, ведущую к ней!

Хэл умолк: ему не хватало слов. Затем она убрала руку с его лба.

— Ты, конечно, представляешь, как твой уход скажется на Таме? — спросила она.

— Конечно, — В голосе Хэла звучали гнев и отвращение к самому себе. — Он верил в меня и в то, что я найду ответ. Я пока не говорил ему о своем решении — как и тебе. Но сейчас, возможно, это придется сделать. Таму будет нелегко — мои поиски помогали ему бороться за жизнь все эти годы. Я это знаю. Но не могу больше откладывать свой уход. Блейз заставляет Молодые Миры заниматься производством кораблей и поставлять команды для них — в таком количестве, что это погубит их. Такова и его цель. И когда у Блейза будет достаточно сил для массированной атаки — лишь вопрос времени. А с приближением этого момента все больше и больше сокращается время, в течение которого мой уход еще может влиять на баланс сил. Я должен, не откладывая, встретиться с Тамом и уйти — немедленно.

Он на секунду замолчал, потом выдохнул.

— Я предпочел бы что угодно — только не идти к нему с такими вестями. Что угодно, но не это.

— Ты думаешь, что это принесет ему только огорчение?

— А что еще? — воскликнул Хэл. — Он рассчитывал на то, что я найду ответ. Предполагал что я стану его преемником в Энциклопедии. Я не могу сделать ни то, ни другое. Если я останусь здесь, то снова окажусь в прежнем положении.

— Но ты думаешь, что это принесет Таму только огорчение?

Он посмотрел на Аманду, но темнота скрывала выражение ее лица.

— А что еще? Что ты имеешь в виду? — спросил Хэл.

Она не сразу отозвалась. А когда заговорила, то несколько другим тоном, почти беспристрастным.

— Ты знаешь сказку об Огромном Темном Месте? — спросила она.

Хэл автоматически попытался обратиться к центральной памяти Энциклопедии, чтобы найти эту историю; но у него ничего не вышло — слишком он устал и чувствовал себя разбитым. К тому же Хэл догадывался, что Аманда сама хотела рассказать ее; иначе бы она о ней не упомянула.

— Нет, — ответил он.

— Однажды встретились солнце, дождь и ветер, — мягко начала она. — И дождь был расстроен — настолько, что почти превратился в снег.

«Это просто ужасно, — заявил он солнцу и ветру, — я только что увидел нечто такое, во что не поверил бы, скажи мне об этом кто-то другой. Огромное Темное Место. Я никогда не видел места, которое было бы таким темным и ужасным. Я поспешил скрыться оттуда — оно напугало меня до смерти».

Ветер рассмеялся.

«Ну, ну, никакое место не может быть настолько страшным. Я даже не думаю, что оно существует в природе. Ты его придумал. Не правда ли, солнце?»

«Я и вообразить не могу себе подобное место», — отозвалось солнце.

«Тогда сходи и взгляни не него сам, — обиделся дождь. — Я-то наверняка знаю, что оно существует и не собираюсь когда-либо снова оказаться поблизости от него. Посмотри, как замерзают мои капли при одной мысли о нем!»

«Ба! — воскликнул ветер. — И где же оно находится? Там, откуда ты только что пришел? Я сам отправлюсь туда, чтобы взглянуть на него — прямо сейчас!» Так и сделал.

Солнце продолжило свой привычный путь, потому что день еще не закончился. Оно почти позабыло о страхах дождя и рассказанной им истории, когда к нему приблизился напуганный ветер. Он дрожал от страха, поэтому дул порывами.

«Ну, успокойся же, — сказало солнце. — Что случилось?»

«Что случилось? — переспросил ветер. — Я скажу тебе, что случилось! Я отправился на поиски этого Огромного Темного Места, о котором говорил дождь, — и оно там оказалось! Как дождь и говорил! Самое огромное и самое темное место, которое я когда-либо... ну, просто невозможно описать, каким до ужаса огромным и темным оно было. Мне до сих пор страшно, и теперь мне не избавиться от этого страха!»

«Да ну же, — улыбнулось солнце, поскольку оно от природы было очень большим и доброжелательным, — такого пугающего места просто и быть не может. Как такое возможно? Я прямо сейчас пойду туда и взгляну на него само. Может быть, из-за этого день продлится несколькими минутами дольше, но нельзя же оставить дождь и ветер в таком состоянии. Погода с ума сойдет — этот со снегом посреди лета и твои жуткие порывы, когда тебе сейчас надо лишь слегка. Я мигом вернусь».

И оно отправилось в путь. Оно отсутствовало порядочное время. И пока ветер ждал солнце, к нему присоединился дождь. Наконец оно показалось вдали.

«Ну как? — обратился к солнцу дождь, когда оно приблизилось и могло уже услышать его. — Теперь ты видишь? Разве это не самое ужасное и огромное Темное Место, которое ты когда-либо видело?»

«Конечно же, нет! — солнце выглядело разгоряченным и довольно-таки рассерженным, потому что день оказался длиннее по крайней мере на час, чего не должно быть никогда — если только не договориться с луной, чтобы она сократила ночь на такое же время. — Да я и не верю, что подобное место когда-либо существовало. Вы двое отправили меня на бесполезные поиски. Я смотрело повсюду. Нет нигде никакого темного места! Если бы оно было, я бы его обязательно нашло.»

Хэла едва не убаюкал мягкий, ровный голос Аманды. Морганы были прирожденными певцами, а также обладали даром сказителей, и Аманда не являлась исключением. Когда же она внезапно умолкла, Хэл словно очнулся и не сразу возобновил прежний разговор.

— А это темное место, — наконец спросил он ее, — имеет какое-то отношение ко мне?

— Ты, конечно же, понимаешь, почему солнце не могло его найти, — ответила Аманда. — Темное место там было, но солнце, когда смотрело, видело только свой собственный свет. Темное место есть и в Таме — даже после всех долгих лет; но твои глаза не воспринимают — или не хотят воспринимать это, потому что точно такое же темное место есть и в тебе. Память ответственности за смерть твоего брата Мора.

Хэл невольно закрыл глаза — последние слова Аманды больно ударили его. И он снова увидел, как Уильям, окончательно побежденный и полностью обезумевший принц огромной планеты Сеты, нажимает кнопку, открывающую двойные двери, за которыми находится тело замученного пытками Мора. Как будто это произошло вчера, а не сто лет назад!

Он заставил себя снова открыть глаза.

— Скажи мне, что ты имеешь в виду, — попросил он.

— Никто, кого ты знал, никогда не умирает для тебя, — ответила Аманда; и ее слова отозвались жутковатым эхом его собственных, сказанных самому себе лишь несколькими днями прежде.

— Точно так же для Тама твой дядя Кейси, и Джеймтон Блэк, и даже его зять Дэвид Холл не умрут никогда. Он живет с виной за их смерти дольше, чем столетие; и его единственной надеждой было то, что, когда ты найдешь то, что искал, обнаружатся доказательства и других причин их гибели — и что их гибель дала тебе возможность открыть всем людям путь в Творческую Вселенную.

Она умолкла.

— И поэтому, когда ты скажешь ему, что сдаешься, то отнимешь у него его последнюю надежду на прощение. Он боролся за жизнь так долго ради Аджелы, ради Энциклопедии, даже ради тебя. Но главным образом ради надежды получить прощение за то, что случилось с Дэвидом, Кейси и Джеймтоном. Сам он не сумел получить его — и надеялся на тебя. Но как раз этого ты и не видишь — потому что темнота в Таме слишком похожа на темноту в тебе. Когда ты приблизился к ней настолько, чтобы разглядеть, она пробудила твою собственную вину в гибели Мора; так что ты не захотел заглянуть в Тама чересчур глубоко — туда, где находятся его тревоги.

Последние слова Аманды, словно каменной плитой, придавили Хэла; он лежал неподвижно, уставившись в потолок.

— Ты лишь делаешь так, что уход мне дастся тяжелее, — наконец произнес он. — Нет, я не догадывался о чувствах Тама; но теперь, когда я о них знаю, это уже не имеет никакого значения. Что я могу сделать такого, чего не сделал уже?

— А тебе когда-либо приходило в голову, — мягко отозвалась Аманда, — что ты пытался войти в Созидательную Вселенную с помощью лобовой атаки. Возможно, тебе бы следовало ненадолго отступить и попытаться найти окольный путь, который дался бы тебе легче.

Хэл приподнялся на локте, чтобы взглянуть на нее.

— Господи! — воскликнул он. — Даже тут ты понимаешь больше, чем кто-либо другой... — Он умолк и снова лег. — Но никакого другого пути нет. Я все пробовал.

— Ты изучал задачу со слишком близкого расстояния, поэтому не мог увидеть все, — пояснила Аманда.

— Ты так думаешь? — Хэл надолго умолк. — Нет, — затем сказал он, — я не могу в это поверить. Это слишком легкий ответ.

Она позволила ему некоторое время поразмыслить.

— Позволишь мне высказать предположение... — проговорила она наконец.

— Мне следовало бы знать! — Он сумрачно улыбнулся ей, зная, что в лунном свете она отчетливо видит его лицо. — Нет — конечно же, я хочу его услышать!

— На Культисе, где я работала в подполье, люди нашли способ сопротивляться войскам Блейза, оккупировавшим миры? Этот способ не идет в разрез с главным.

Хэл смотрел на силуэт Аманды, прислушиваясь к звучанию ее речи, обдумывая только что сказанное ею.

— Ты подразумеваешь развитие — вверх? — спросил он.

— Да. Возможно, и вверх. Но то, что новый, я уверена.

— И лучше?

— Думаю, что да, — ответила Аманда. — Там есть группа людей, которые объединились под именем Гильдии — так называлась организация, возникшая в двадцать первом веке. Ты имел к ней отношение как Пол Формейн. Именно она дала толчок к появлению культуры экзотов.

— Это означает... — Хэл снова перекатился на спину. — Можно считать это несомненным признаком того, что человечество в целом вот-вот сделает шаг вперед. Но экзоты давно пытаются изменить человечество к лучшему. Но заниматься этим теперь, когда все, что они имели, было отдано ими или отобрано у них... Невероятно!

Он покачал головой.

— И даже если ты права, возможно ли подобное здесь? С людьми Старой Земли, наиболее отставшими от других...

Хэл умолк; он вспомнил слова Аджелы о том, что земляне начинают отказываться от своей тысячелетней раздробленности. Рух же утверждала, что и среди квакеров некоторые осознают все угрозу, исходящую от Блейза и Иных.

Тогда он думал, Рух и Аджела просто пытались поднять его упавший дух. Но, возможно, и по Старой Земле пронесся ветер новых мыслей, объединяя закосневших, эгоистичных, разделенных и нередко враждебных друг другу людей планеты, которая вот уже несколько сотен лет тянется позади остального человечества.

Если это было правдой... тогда то, что происходило на Культисе, нельзя не принимать во внимание. Если и в самом деле экзоты на пути к тому, чтобы создать новую и лучшую разновидность Осколочной Культуры, ему очень хотелось бы взглянуть на это своими глазами. Трудность, однако, заключалась в том, напомнил он себе, что даже если это явление существует и значимо, он не видел, как оно может помочь ему в решении той проблемы, над которой он бился последние три года.

Искорка, на мгновение вспыхнувшая в нем, погасла. И тут заговорила Аманда — как будто она прочла его мысли.

— Почему бы тебе не отложить разговор с Тамом — скажем, на два месяца и отправиться на Культис?

— Хорошо, — не сразу ответил он, размышляя над ее предложением, В любом случае это означает еще два месяца надежд для Тама, Аджелы и остальных. Даже для Аманды. Она просила не для себя — и никогда не стала бы этого делать. Однако они были настолько близки друг другу, что Хэл не мог не знать, как ей тяжело расставаться с ним.

— Я бы хотел, чтобы ты отправилась со мной, — сказал он ей.

— Я и собиралась это сделать, — ответила она. — Без меня ты не сможешь встретиться с людьми, о которых я говорила. Хотя, когда мы окажемся там, на Культисе, мне придется оставить тебя с ними и появляться лишь время от времени. Это — мой район, и у меня там есть свои обязанности. Кстати, нам понадобится пилот.

— Если тебе удастся найти кого-нибудь, кто сможет хранить тайну.

— О том, что ты покинул Энциклопедию? — уточнила она. — Не беспокойся, предоставь все мне; и очень скоро мы отправимся.

— Хорошо, — кивнул Хэл, — но только на два месяца, включая дорогу.

— Да, включая дорогу, — согласилась она.

Он улыбнулся — чтобы успокоить ее. Но это окажется бесполезным, сказал ему внутренний голос. Ложная надежда, которая только оттягивает неизбежное — и отнимает жизненно необходимое время. Ему отчаянно хотелось хоть как-то оценить срок, когда Молодые Миры смогут собрать над фазовым шитом достаточно кораблей и попытаются атаковать Землю.

Но этого не мог знать даже Блейз. Срок целиком зависел от того, сколько людей смогут выставить Молодые Миры и как быстро будут построены корабли, необходимые Иным.

Глава 8

— Вы отправляетесь немедленно? — поинтересовалась Аджела на следующее утро. — Хэл, мало хорошего в том, что ты покидаешь нас. Но, неужели ты собираешься сделать это сию минуту!

— Именно так, — ответил Хэл. — Я же сказал: на два месяца — это не столь долгий срок.

Он повернулся к Аманде.

— Доставили на борт мое снаряжение?

— Все, что тебе понадобится, — отозвалась Аманда. — Об этом позаботился Саймон. Так, Саймон?

Она обращалась к Саймону Гриму, правнуку Яна, дяди Донала Грима. Аманде вдвойне повезло с пилотом, которого ей помогла найти специальная служба дорсайских войск.

Во-первых, Саймон не занимался, подобно Аманде, подпольной работой на одном из миров, контролировавшихся Иными, потому что, во-вторых, идеально подходил для нее.

Он служил на патрульном корабле, который в данный момент находился на Земле, поэтому Саймон мог временно отлучиться.

— Оккупационные войска придумали одеяния для экзотов, — сказал Саймон Хэлу, — что-то вроде униформы, которую навязывают почти насильно — ну ты увидишь. Я сделал копию того, что носила Аманда, но чуть побогаче. С обувью, правда, проблема, но множество экзотов путешествуют туда-сюда по-другим мирам, включая Старую Землю; к тому же некоторые до сих пор носят свою старую обувь.

Он говорил басом, чуть более низким, чем Хэл. В остальном — если учесть разницу в возрасте и степень родства между ними, они очень походили друг на друга.

Саймон, конечно, ниоткуда не мог узнать, что Хэл некогда был Доналом. Он, разумеется, слышал о странной находке: маленький ребенок, один в кабине старинного корабля курьерского типа, который, дрейфуя, оказался поблизости от Древней Земли. Ян прожил достаточно долго, умер когда правнуку было десять лет. Саймон наверняка заметил сходство между Яном и Хэлом.

Но во всяком случае, он ни разу не упомянул о каких-либо умозаключениях по этому поводу. В их внешности имелись явные различия. Саймон был ниже Хэла, плотнее, с более узким лицом и скорее темно-каштановыми, чем черными волосами.

Тем не менее они ощущали свою принадлежность к одной семье — как это всегда было среди Гримов из Форали — с момента их первой встречи тремя годами раньше. А что до внешности, то сходство между ними становилось, как ни странно, наиболее заметным, когда они двигались.

— Спасибо, Саймон, — сказал Хэл. — Кстати, не ответишь мне на один вопрос? Ты здесь уже три года. Что ты думаешь о тех землянах, с кем тебе приходилось иметь дело за это время?

Саймон нахмурился.

— Я представлял их себе другими.

— Да, они отличаются от тех, кто живет на Молодых Мирах. Но мне трудно сказать, чем именно.

Он задумался, складка между бровями стала глубже.

— По-моему они очень хорошо разбираются в том, как приукрасить жизнь; я имею в виду — в вещах. За последние сто лет они превратили Землю в милый, зеленый мир. Но — особенно в течение последнего года или около того — я ощущаю, что они испытывают какое-то подобие голода. Как будто им недостает чего-то, но они не знают, чего именно. Возможно, именно поэтому — хотя и принадлежат к миллиону различных сект, групп и так далее, — все они громадными толпами собираются слушать Рух или кого-нибудь из ее людей. Точно не знаю.

— Саймон, Грим прав, — сказала Аджела. — Несомненно, причина того, что они приходят слушать нас, — некий голод. И они действительно не знают, чего же им не хватает.

— Ну что ж, — произнес Хэл. — Значит, действительно есть перемены. Хорошо. Еще одна причина взглянуть на то, что происходит на Культисе. Да, и как можно скорее.

Он протянул руки, чтобы обнять на прощание Аджелу, которая была ближе всех к нему; но золотоволосая женщина отступила назад.

— Ты не улетишь — я тебе прямо об этом говорю, не встретившись прежде с Тамом.

В голосе прозвучало нечто большее, чем гнев.

— Я, конечно же, не собирался так поступать, — мягко отозвался Хэл. — Могу я поговорить с ним теперь, или он отдыхает?

— Я узнаю, — ответила Аджела все еще резким тоном. Она встала и вышла из комнаты. Вернулась она очень быстро.

— Все в порядке. Ты можешь сейчас увидеть его, Хэл. Аманда, вы не возражаете, если я отведу к Таму только Хэла? Сейчас ему трудно общаться больше чем с одним человеком одновременно.

— Конечно, нет, — ответила Аманда и улыбнулась.

— Спасибо, — Аджела повернулась и направилась к выходу. Хэл последовал за ней. Дверь открылась и снова закрылась за ними.

Войдя в соседнюю комнату, Хэл внезапно очутился в полумраке. На мгновение это озадачило его, но он вспомнил, что здесь, в комнатах Тама, освещение всегда соответствовало смене дня и ночи внизу, на поверхности Земли под Энциклопедией.

В остальном сама комната выглядела так же, как всегда: наполовину — кабинет, наполовину поляна в лесу, с небольшим ручейком, пересекавшим ее. Неподалеку от ручейка стояли старомодные огромные кресла, и в одном из них сидел Там; впрочем, кресло скорее походило на кровать. Там был одет как обычно: сорочка, брюки и куртка. Только на этот раз его колени покрывал красно-белый плед, казавшийся в этом полумраке слишком ярким.

Хэл заметил, как Там повел указательным пальцем вбок; Аджела поспешно подошла, взяла плед и унесла его куда-то за деревья. Только тогда Хэл узнал в пледе плащ межпланетного корреспондента, который Там по праву носил до того, как оказался в Энциклопедии.

Хэл посмотрел старику в глаза и впервые увидел в них неподвижность. Неподвижность, которая отдавалась эхом, словно звук тяжелого удара, прокатившийся по многочисленным залам старинного замка. Хэл почему-то вспомнил короля Артура Пендрагона из «Королевских идиллий» Альфреда Теннисона. Комната внезапно сделалась еще темнее, подобно сумрачной картине последней битве на побережье, описанной в теннисоновских строках.

Отчего эти строки пришли ему на память? Там — как и Артур тогда — оглядевшись вокруг, увидел только мертвецов. Умерли все, кого он знал в детстве, в молодости, в зрелые годы. Он давным-давно оставил их всех позади, в ушедшем времени.

Хэл ощутил холод. Ведь точно так же те, кого он знал, будучи Доналом, уже ушли. Они умерли, и его дядя Кейси, в чьей смерти Там считал себя виноватым. Хэл смотрел на Тама, и в его мозгу отчетливо промелькнуло: неужели и со мной произойдет то же самое?

Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от нее, шагнул вперед и взялся за руку Тама, лежавшую на коленях. Эта рука была старой и тогда, когда Хэл коснулся ее впервые, много лет назад; а сейчас она не намного изменилась — кожа, правда, стала еще тоньше, стянулась, и поэтому вены выделялись более отчетливо. Там поднял глаза на Хэла.

— Вот ты и пришел, — Его голос уже давно стал хриплым. Теперь он еще и звучал тише. — Она с вами?

— Я здесь, — откликнулась Аджела.

— Не ты, — сказал Там по-прежнему слабым голосом, в котором, однако, чувствовалась былая резкость. — Другая — проклятье моей памяти — дорсайка!

— Ты имеешь в виду Аманду? — спросил Хэл. — Она ненадолго появилась здесь и сегодня же улетает. Я отправляюсь с ней на Культис, на два месяца — если ты сможешь ждать так долго. Она полагает, что обнаружила там группу экзотов, взгляды которых и жизненные принципы значительно отличаются от обычных, свойственных остальным жителям этой планеты, — речь идет об эволюции экзотов.

— Пусть она войдет, — приказал Там.

— Там, слишком много людей... — начала Аджела.

— Эта жизнь все еще моя, — прошептал Там. — Я должен увидеть ее. Я хочу говорить с ней.

Аджела вышла. Там искал взглядом Хэла.

— Да, ты должен отправиться с ней, — голос его звучал тверже; так что Хэлу, все еще державшему старика за руку, теперь казалось, что почти ничего не изменилось с того момента, когда Хэл впервые коснулся ее много лет назад. Он появился здесь, спасаясь бегством от Блейза после убийства своих наставников. Но теперь рука Тама бессильно лежала в его руке.

— Я знал, что она здесь. Это промысел Божий. Мне надо поговорить с ней, — произнес Там; и на мгновение — лишь на мгновение — в его глазах промелькнуло что-то живое.

— Она вот-вот будет здесь, — успокоил его Хэл; едва он закончил фразу, как вошла Аджела с Амандой и подвела ее к креслу Тама.

— Там, — сказала Аджела, — вот она, Аманда Морган. — Рука Тама выскользнула из руки Хэла. Он протянул ее Аманде, и та взяла ее в свою.

— Наклонитесь поближе, — велел ей Там. — Эти ублюдки доктора! Дали мне глаза как у двадцатилетнего, да еще и в полном здравии; а я по-прежнему не могу видеть то, что хочу — если только люди не подходят близко. Так, теперь я вас вижу.

Красивое лицо Аманды, когда она наклонилась к нему, оказалось почти рядом с лицом Тама, похожим на древнюю маску.

— Да, — сказал Там, изучая ее глаза, — то, что надо. Я знал, что вы здесь. Вы обладаете способностью видеть некоторые вещи, не так ли?

— Да, — мягко отозвалась Аманда.

— Я тоже, — Там хрипло усмехнулся, — но дело в том, что я почти при смерти. Вы мне верите, Аманда Морган?

— Я вам верю, — ответила она.

— Тогда всегда верьте в эту вашу способность. Да, я знаю, что сейчас вы верите, но я хочу сказать вам, чтобы вы верили в нее всегда... Кроме одного случая. Вы, конечно, любите его.

— Да, — произнесла Аманда.

— Это время настанет... когда-нибудь; и вы увидите то, что и должно быть. Но вы должны помнить, что в этот, единственный, раз верить... не следует. Вы догадаетесь, когда этот момент настанет. Вы слышите меня? В одном случае — и только. Тогда вы увидите его, и зрение вас не обманет; но если вы поверите тому, что увидите, то ошибетесь. Так что в этот, единственный, раз не верьте.

Лицо Аманды было неподвижным.

— О чем вы говорите мне? — прошептала она.

— Обещайте мне. В самый трудный момент, в самый худший час — даже если то, что вы видите, истинно — не верьте. Потому что ему необходимо знать, что вы — не верите.

— Не верить... — эхом отозвалась она.

— Обещайте мне.

— Да, — И ее рука сжала его руку. — Я не понимаю, но буду готова. Моя вера отвергнет то, что увижу я.

— Хорошо, — Там утомленно вздохнул. Его рука выскользнула из руки Аманды — как прежде из руки Хэла — и снова легла на колени. Он заговорил, не сводя с Аманды глаз. — Ты слышишь ее, Хэл?

— Да, — ответил Хэл. — Но я тоже не понимаю тебя.

— Для тебя это не имеет значения. — Там отвернулся.

— Вам пора идти, — Аджела приблизилась к ним. — Он утомлен. Теперь ему надо отдохнуть.

Они покинули старика, который больше не смотрел на них — как будто он уже забыл об их существовании.

Глава 9

Корабль Аманды под управлением Саймона завис на орбите над неосвещенной стороной Культиса.

На экране крупным планом выделялись цепи гор. Их пики покрывал снег — несмотря на климат и время года. Когда корабль опустился ниже, стала видна дорога. Она пересекала маленький город, давно покинутый людьми, и вела в горы. Аманда инструктировала Хэла и Саймона, прежде всего Саймона.

— Мы будем следовать приблизительно вдоль этой дороги. Гильдия Придела обосновалась в Зипакских Горах, это вот та гряда налево от нас. Более высокая гряда справа называется «Деды Рассвета», а долина между ними, которая расширяется в нашем направлении, — Майяхуэльская долина. Имеется более прямой путь к тому месту, куда мы направляемся; но я хочу кое-что показать Хэлу. И потому мы сделаем пеший переход длительностью в пару дней. Ты посадишь нас вот здесь...

Слушая Аманду, Хэл невольно подумал, что она изменилась — начиная с момента встречи с Тамом перед отлетом. В ней стало больше властности, больше сосредоточенности — как будто она посвятила себя чему-то, намереваясь осуществить это любой ценой.

Должно быть, пришло в голову Хэлу, эта перемена связана с предупреждением Тама. Возникла ли между ними двумя какая-то моментальная связь, оставшаяся незамеченной для Хэла? Он сказал себе, что в этом ничего нет, что, во всяком случае, это не его дело. Но воспоминание об этом моменте и перемена в Аманде все же причиняли ему беспокойство.

Аманда протянула руку и коснулась экрана; вокруг указанного ею места образовался синий круг; потом на другом, меньшем, экране появилось увеличенное изображение этого участка, оно было таким, как будто они находились лишь в четырех-пяти метрах над землей.

— Ты видишь это? — Аманда держала в руках белую, с неровными краями, почти прямоугольной формы тряпку, посеревшую после многократной стирки. Саймон, в общих чертах тебе известен наш маршрут. Каждую ночь обследуй его участок в пределах нашего дневного перехода. Я буду где-нибудь оставлять эту тряпку, например засуну среди ветвей или положу сверху на один из кустов. Один ее угол всегда будет подоткнут, и он укажет, в каком направлении мы двинулись — вдруг придется отклониться от исходного маршрута. Если ты в какую-то из ночей не найдешь ее, не беспокойся. А если три ночи подряд ты не увидишь ее или не обнаружишь любой другой сигнал от нас, можешь отправиться на поиски — если сочтешь, что для тебя это достаточно безопасно. А иначе не делай этого.

— Не буду, — кивнул Саймон.

— Саймон, — сказала Аманда. — Ты — наш пилот на этом корабле. И подчиняешься приказам.

— Не подчинюсь — если мое бездействие приведет к тому, что мы потеряем Хэла, — возразил Саймон. Прежде чем Аманда успела заговорить, он поднял руку. — Причина здесь в том, что он означает для нашей стороны, а не только в личных отношениях между нами.

Аманда, помедлив, кивнула.

— Ладно, если до этого дойдет, то меня, так или иначе, не будет поблизости, чтобы тебя остановить. — Она постучала по экрану, где теперь крупным планом был виден обгорелый кусок стены дома. — Теперь начать спуск.

— Слушаюсь, хозяйка, — откликнулся Саймон.

— Хэл, — сказала Аманда. — Пройди назад и оденься.

— Переоденься, ты хочешь сказать, не так ли? — спросил Хэл, следуя за ней в каюту. — Я уже одет.

— Ну, переоденься — если предпочитаешь выразиться так. — Аманда подала ему хламиду из грубой коричневой ткани, похожую на ту, в которой она прилетела с Культиса. Она сняла свой комбинезон, чтобы снова надеть такую же.

— А как насчет тебя? — продолжала она. — Считаешь ли ты, что знаешь все, что тебе нужно знать? Не позабыл ли условный язык и сигналы после трех лет кабинетной работы?

Она имела в виду то, что изначально было секретным языком, созданным детьми и передававшемся от одного поколения к другому. Разумеется, он утрачивал или приобретал некоторые слова и отличался от семейства к семейству. Но у детей таких близких соседей, как Гримы и Морганы из Форали, этот язык практически был одним и тем же. А под сигналами подразумевался язык жестов — вплоть до еле заметных движений, которым дорсайцы могли незаметно пользоваться даже в плену, на глазах у тюремщиков.

— Ни в коей мере, — ответил Хэл.

— Если я крикну «суд», ты должен обязательно обратить на это внимание.

Она имела в виду односложный выкрик, происходивший от древнего возгласа, которым солдаты-дорсайпы пользовались раньше. Так посреди боя они давали друг другу знать, что противника следует только выводить из строя и по возможности не убивать.

— Я буду прислушиваться, — кивнул Хэл, — не волнуйся.

— Я никогда не волнуюсь, — пожала плечами Аманда; и ему хватило разума не спорить с ней.

Через двадцать минут они, взяв дорожные мешки со всеми их остальными вещами, сошли с корабля, окунувшись в теплую, с мягким ароматом, ночную атмосферу Культиса.

Аманда удачно выбрала место приземления — стены сожженной виллы полностью скрывали корабль.

— Удачи вам, — послышался из люка голос Саймона. Люк закрылся, и судно, бесшумно поднявшись, исчезло.

Пальцы Аманды ухватились за рукав хламиды Хэла, и она вывела его из тени под слабый лунный свет, рассеянный облаками, а затем через разрушенный дверной проем, снова в тень...

И тут на них напали. Поспешные шаги по обгоревшему полу и шелест одежды послужили достаточным предупреждением — наравне со зловонием дыхания и немытых тел. Раздался дружный хор воплей, должный ознаменовать победу. И в самом деле, Хэла схватили по крайней мере сразу трое — двое за туловище и один за ноги. Вдруг поверх других голосов и шума прозвучал голоса Аманды.

— Суд!

Едва ли кстати, довольно раздраженно подумал Хэл, вывернувшись из рук тех, кто пытались его удержать. В почти полной темноте, едва ли через несколько часов после трех лет сидячей работы, о которых говорила Аманда, на него напало неизвестное, но явно большое количество людей, причем почти сразу после приземления. А она требует от него не слишком серьезно их калечить...

Первый приступ раздражения мгновенно прошел, сменившись чем-то вроде радости. Радости от какого-то реального, простого дела — после нескольких лет борьбы с чем-то неосязаемым и неизвестным. К нему вернулись почти позабытые рефлексы — результат обучения у Малахии Насуно, дорсайца, который был одним из наставников мальчика Хэла Мэйна; и давнего, более основательного, которое прошел в молодости Донал, который, повзрослев, стал профессиональным воином. Хэл начал кружить среди противников, сталкивая их друг с другом и при каждой возможности сбивая с ног.

Внезапный болезненный удар справа по голове резко изменил дело. Темная комната, казалось, на мгновение озарилась вспышкой света у него в голове, которая потухла, резко сведя его чувства к простому, инстинктивному стремлению выжить. Он бросился на пол, свернулся в клубок и покатился в сторону. Наткнулся на что-то и поспешно отпрянул прочь. Экзоты, как ему было известно из опыта, любили дома с большими комнатами. Поэтому наткнуться он мог лишь на другого человека. Кроме того, выглядело естественным, чтобы те, кто напали на него с Амандой, позволили им оказаться в центре комнаты, чтобы наброситься на них сразу со всех сторон.

Боль прошла и вернулось недовольство самим собой, которое росло в Хэле уже больше года. То, что он, когда рос на Земле, прошел лишь частичную подготовку у дорсайца; и то, что прошло сто лет с тех пор, как он, будучи Доналом, лично участвовал в боях, не могло послужить оправданием.

Он больше не обладал качествами дорсайского воина. Любой взрослый дорсаец, должным образом обученный, как следует напряг бы слух, а во время боя построил мысленную картину поведения противников и оказался готовым к этому удару.

Хэл прислушивался еще секунду, строя из звуков вокруг него ту самую мысленную картину, потому что вспомнил теперь, как это делается.

Аманда расчистила себе дорогу среди нападавших и сейчас находилась почти что рядом с дальней дверью, ведущей из комнаты. Те, кто не пытался схватить ее, шарили вокруг, пробуя найти его — очевидно, предполагая, что от удара он потерял сознание.

Теперь Хэл был готов прорваться мимо них, чтобы присоединиться к Аманде. Он понял, что группа нападавших состояла не больше чем из дюжины взрослых людей; а смелости, чтобы представлять реальную угрозу, хватало только у четырех-пяти из них.

Едва ли не сразу после того, как Хэл просчитал все это, он уже нейтрализовал или обошел троих из них, оказавшихся у него на дороге. Аманда, судя по звукам, была уже за пределами комнаты. Он последовал за ней; и его уши подсказали ему, что его не преследуют.

Аманда негромким свистом спросила его, все ли в порядке.

Он свистнул в ответ, нашел ее по слуху, и они встретились.

(Никаких проблем), — отстучали пальцы Аманды по его щеке. — (Мы можем идти дальше, не ожидая никаких неприятностей. Следуй за мной.)

Она провела его дальше сквозь темноту, и через какое-то время они очутились там, где теней не было вовсе, а облака слегка разошлись.

— Думаю, это какие-то нарушающие закон фермеры. Одно или несколько семейств, которые вышли поработать ночью на своем поле, — произнесла Аманда вслух. — Они явно не имели ни малейшего представления, — кто мы такие.

— Это были какие-то местные экзоты — и это всего через два года? — удивился Хэл. У него возникло внезапное подозрение. — А ты знала, что они там находятся, когда привела меня в это место?

— Нет, — ответила Аманда, — но предполагала, что в пути мы столкнемся с чем-нибудь подобным.

Она не вдавалась в подробности; и это явилось ответом на его невысказанный вопрос. Наверняка, имелась причина, по которой она хотела, чтобы он познакомился с этой разновидностью «новых» экзотов, намного отличающихся от прежних. Хэл решил запомнить это происшествие. Причины ее поведения достаточно скоро должны были стать понятными.

— Ну вот, — сказала Аманда, когда они наконец вышли из разрушенного дома. Остатки лужайки — или сада — полукругом окружали деревья. Между ними имелся проход; по-видимому, раньше это была дорога или тропинка, ведущая налево. — Мы направляемся сюда.

Аманда повела Хэла в лес направо от этой тропы.

— Бывшая подъездная дорога, — объяснила она. — Через несколько десятков метров она выведет нас на основную. Но от той дороги нам лучше оставаться с стороне. Мы пойдем параллельно ей, по-видимому, отсюда за день мы без труда сможем дойти до города, который ты видел на экране. Он называется Порфир. До восхода солнца нам не стоит там появляться.

Идти было приятно, потому что облака вскоре разошлись. Хэл с Амандой свободно передвигались под светом Софии, более яркой из лун Культиса.

Лунный свет обнаруживал одно, но скрывал другое. На первый взгляд могло показаться, что не ничего не изменилось с той поры, как Хэл был здесь в последний раз; и эта иллюзия исчезала лишь тогда, когда они натыкались на обгоревший остов дома. В этом ярком свете остатки того, что некогда было домом, почти что магически пробуждали в Хэле воспоминание о легкости и красоте, которые экзоты привносили в строительство своих жилищ. Этой красотой экзоты, казалось, всегда пытались уравновесить абстрактность философии, которой они были одержимы.

Ночь с ее разнообразными звуками и легким, ароматным воздухом, вызывала у Хэла смутное ощущение нереальности, к которому также примешивалась возвратившаяся печаль. Боль от удара по голове усиливалась. Мне еще повезло, подумал он, машинально прибегнув к некоторым из приемов, которым его обучали в течение обоих его детств. Он стремился не столько избавиться от боли, сколько мысленно отодвинуть ее — так, чтобы она не мешала нормальной работе тела и духа.

Внезапно усилившаяся боль заставила его остановиться. Аманда также остановилась.

— В чем дело? — спросила она.

— Меня ударили по голове, вот сюда, — указал он. — Чем-то поосновательнее кулака. Возможно, деревянной палкой. До этого момента я не слишком обращал внимание...

— Сядь, — приказала Аманда. — Позволь мне взглянуть.

Хэл, скрестив ноги, уселся на землю, испытав при этом новый приступ боли.

— С правой стороны, — уточнил он. Аманда склонилась над ним и пальцами потрогала его голову. — Этот лунный свет достаточно яркий, так что я смогу рассмотреть, в чем дело. — Она что-то нащупала — по крайней мере, рубец.

— Большой опухоли нет, но следует опасаться внутреннего кровоизлияния. Как тебе кажется самому, мог ли удар вызвать сотрясение мозга? Насколько сильно тебя ударили?

— Не могу тебе сказать — я был слегка оглушен, — ответил Хэл, — возможно, секунд на десять, не больше. С ног меня не сбили. Я помню, что намеренно упал и откатился в сторону от схватки. А теперь...

Он попытался изучить собственные ощущения и некоторое время сидел неподвижно, прислушиваясь к себе. Аманда уселась рядом. Через какое-то время он заговорил.

— Нет, я не думаю, чтобы в мозге накапливалась жидкость; но, по-моему, мне лучше сделать остановку и до утра не двигаться дальше.

— Совершенно верно, — согласилась Аманда. Она осмотрелась кругом. — С дороги нас не видно. Тебе надо лечь сейчас. Я сделаю тебе постель из хвороста и листьев; и когда она будет готова, перейдешь на нее.

Он лег, испытав внезапное удовольствие оттого, что смог это сделать; голову он пристроил на корнях крупного местного растения, походившего на куст, но высотой с дерево. Он закрыл глаза и сосредоточился — не просто для того, чтобы отгородиться от боли, а для того, чтобы сдержать естественную реакцию тела, стремившегося направить поток жидкости к ушибленному участку внутри черепа.

Ощущение собственного тела, лежащею на голой земле, лунный свет на веках и всех остальные чувства начали растворяться в небытии. Хэл расслаблялся. Боль также уходила. Окружающий лес исчез, и время начало терять смысл. Хэл лишь автоматически — и как-то издали — чувствовал, что Аманда помогает ему перелечь на полметра вправо, на мягкую и упругую постель чуть выше уровня земли.

Все ушло далеко прочь, в небытие, и он заснул.

Из этого же небытия он попал в место, которое снилось ему уже дважды. Хэл знал, что видит сон, но это ничего не меняло; потому что сон был действительностью, а действительность была сном.

Он снова очутился на равнине, где лежало множество камней. Давным-давно, когда он был здесь в последний раз, он прошел мимо заросших виноградной лозой решетчатых ворот, сквозь которые он видел Блейза, который не мог пройти через них и оказаться на той же стороне, что и Хэл. Стороне чего? Каменной ограды? Какой-то естественной каменной стены? Он не мог вспомнить; и теперь это не имело значения.

А имело значение то, что Хэл наконец приближался к башне. Она всегда, казалось ему, отдалялась от него, пока он шел к ней; но теперь она, вне сомнений, находилась близко; хотя насколько близко, сказать было невозможно.

Теперь наконец он сможет дойти до нее — стоит только приложить еще немного усилий.

Но в этом-то и состояла трудность. Хэл лежал на краю рва шириной в двадцать метров. Стенки рва были почти вертикальными, а глубина раза в четыре превосходила его рост. Можно соскользнуть вниз и выбраться наверх с другой стороны. Поэтому он теперь лежал на камнях, но у Хэла нехватало сил даже для того, чтобы подняться на ноги. Такой ров легко преодолел бы любой, вдвое слабее его.

Хэл сосредоточился, попробовав подстегнуть свое тело с помощью всего, что ему преподали все его наставники — и как Доналу, и как мальчику Хэлу Мэйну. Одной лишь ярости должно хватить, чтобы сдвинуть этот труп, который представляло собой его тело — хотя бы заставить его соскользнуть вниз по наклонной стенке рва.

Хэл постепенно понял, что враг на этот раз находился в нем самом. И он сам препятствовал себе пересечь ров — хотя каждая частичка его существа и вся его жизнь сосредоточились на том, что надо преодолеть ров и добраться до башни.

Хэл старался осилить этого внутреннего врага; но тот был внутри него — повсюду и нигде. В отчаянии, продолжая борьбу, он наконец снова погрузился в глубокий сон и спал, пока дневной свет не раз пробудил его.

Глава 10

Когда Хэл проснулся, солнце уже заметно поднялось над горизонтом. Его головная боль намного уменьшилась. В момент пробуждения он вообще не чувствовал ее, но потом она проявилась и стала усиливаться, Хэлу пришлось сделать умственное усилие, чтобы задвинуть ее в уголок сознания и полностью высвободить мозг для всего того, с чем им, возможно, придется столкнуться. Там она и сидела, как птица на насесте, — все еще оставаясь с ним; но ею легко было пренебречь — если не пытаться сдержать.

Аманда, пока он спал, ходила собирать на завтрак дикие плоды и коренья и теперь разложила их на большом зеленом листе. Хэл увидел вариформы бананов, яблоки, а также несколько толстых корней различных форм и размеров и плоды с толстой кожурой, утыканной шипами, похожие на плоды земного кактуса.

Хэл осторожно приподнялся и сел, готовый к тому, что его головная боль взорвется в ответ на движение. Но этого не произошло. Он передвинулся вперед и уселся, скрестив ноги, рядом с листом. Аманда также уже уселась с другой стороны.

— Завтрак, — сказала она, указывая на лист. — Я ждала тебя. Как ты себя чувствуешь?

— Намного лучше, — ответил Хэл. — Пожалуй, вряд ли могло бы быть намного лучше.

— Хорошо! — кивнула она и, повторив свой жест, добавила:

— Угощайся.

Хэл посмотрел на то, что лежало перед ним.

— Если у них есть все это, то зачем они выходят по ночам на поля?

— Потому что им хочется — и необходимо — питаться более разнообразно, — ответила она. — Кроме того, они хотят создать запасы на то время, когда оккупационные власти не разрешают им ходить в лес, чтобы собирать пищу. Эти сроки таковы, что если бы местные жители следовали им, то умерли бы от голода.

— Понимаю, — сказал Хэл.

— Кроме того, здесь имеется только несколько вариформ кроликов и других мелких диких животных. А еще им нужны корнеплоды, которые лучше всего выращивать на огородах. Те люди, которые напали на нас вчерашней ночью, вероятно, подумали, что или мы собираемся ограбить их огород, или же мы охотники. Тогда они могли бы по закону у нас отобрать нашу добычу — поскольку юридически мы находимся на их земле.

— Ты знала, что они были там, — чуть промямлив, произнес Хэл. — Вот почему ты крикнула «суд».

— Я знаю об этом семействе, — кивнула Аманда, — и когда они набросились на нас, я подумала, что это была одна из тех ночей, когда они не вернулись в город. Они покидают город и просто не возвращаются до вечера следующего дня; и либо подкупают кого-то из ночных патрулей, чтобы те заявили, что они дома, либо идут на риск — их отсутствие могут, обнаружить.

— Я забыл, — сказал Хэл, — это же район, где ты работала, не так ли?

— Вплоть до Зипакских Гор, — ответила она. — Именно поэтому я и велела Саймону высадить нас в этом месте. Я хотела, чтобы ты кое-что увидел. Пока они все еще верят в отказ от насилия и пытаются его практиковать, хотя у них сейчас есть некоторые вещи, за которые надо биться; и одна из этих вещей — выживание. Я не утверждаю, что все они борются — даже для этой цели; но таких больше, чем бы ты мог предположить. Это одна из тех перемен, которые тебе надо было увидеть самому.

— Мне подумалось бы, — сказал Хэл, — что, с их точки зрения, эта перемена едва ли к лучшему.

— Подожди, пока ты не встретишь еще кое-кого из них прежде, чем прийти к окончательному выводу, — ответила Аманда. — Пока достаточно того, с чем ты успел ознакомиться. Тебе лучше поесть.

Какая-то едва заметная перемена в тоне ее голоса заставила Хэла пристальнее взглянуть не нее. Ему показалось, что в уголках глаз и выражении рта прячется едва ли не озорство, что противоречило ее обычной ровной манере поведения.

В нем зашевелилось подозрение. Морганы и Гримы никогда не отказывались от возможности сыграть друг с другом маленькую шутку. Казалось странным, что можно оставить загадки перемен в экзотах и собственные неудачные изыскания и вернуться во времена детства. Впрочем, это как-то заставляло забыть о других заботах.

— Тебе не следовало ждать, — достаточно спокойно произнес Хэл. Он указал на лежавшую перед ними еду. — Начинай ты.

Аманда слегка приподняла брови, однако протянула руку, взяла одну из палочек, напоминавших ему очищенные стебли, и начала есть. Очевидно, они были лучше на вкус, чем на вид. Но по ее лицу он не мог определить, каков этот вкус.

Тогда он взял точно такой же и осторожно откусил немного беловатой мякоти. Его рот инстинктивно скривился, как от лимона.

— Вкус довольно приятный, хотя и мягковат, — Аманда улыбнулась. — Разумеется, надо быть осторожным и есть только те, на которых имеются вот такие бледно-желтые полоски. А ты по ошибке взял незрелый. Выплюнь. Попробуй один из тех, что с полосками. Ты же не дал мне возможности тебя предупредить.

— Да? И по чистой случайности почти все без желтых полос находятся на моей стороне листа?

— Ну, так бывает! — ответила она с совершенно непроницаемым лицом.

Хэл тщательно выбрал один из кусков с бледно-желтыми полосами, которые, по правде говоря, были едва заметны и осторожно откусил. Вкус у зрелого растения был, как и сказала Аманда, мягким и напомнил Хэлу хорошо пропеченный домашний хлеб.

— С этого момента, — сказал он ей, — я надеюсь, что ты будешь предупреждать меня, если попадется что-нибудь острее ножа и тому подобное.

— Непременно, — кивнула она. Ее лицо внезапно стало серьезным. — Извини, Хэл. Если бы ты знал, какой я была в детстве... но я забываю, что у тебя не было такой возможности. Так или иначе, у меня было не так много времени для игр — даже тогда. Приходилось слишком многому учиться. Ты уверен, что с твоей головой все будет в порядке?

— Уверен, — ответил Хэл. Он внезапно ощутил в себе необычную мягкость. — Это уж точно, что у тебя не оставалось много времени на игры, даже когда ты были маленькой.

— У тебя тоже, — пожала она плечами.

— Тут другое, — сказал он помедлив. — Я сам выбрал свою жизнь.

— А ты думаешь, что я не выбирала свою? — воскликнула она. — Вторая Аманда предпочла меня себе на смену, когда я была слишком юной, чтобы иметь на этот счет свое мнение. Но на меня выбор пал из-за того, какой я была с самого рождения. Я была слишком молода, чтобы знать, к чему я стремлюсь; но само стремление во мне уже было. Но она увидела его — даже тогда — и придала ему направление, вот и все. А потом я шла по этому пути ради нее — но потому что мне так хотелось, а не потому, что была обязана. Я была бы Третьей Амандой среди Морганов независимо от того, как меня назвали и чему научили!

— Хорошо, — сказал он с той же мягкостью, — в любом случае мы — это то, чем являемся сейчас.

Они закончили есть и снова отправились в путь. Когда поднялось солнце, стало теплее, но не настолько, чтобы это сделалось неприятным. Но, когда Пропион превратился в чересчур яркую белую точку в зеленовато-синем небе над ними, Хэл в душе порадовался, что у них была возможность идти вдоль дороги в тени растений.

Деревья и кустарники росли плотно, но не настолько, чтобы считать их непроходимыми. Ниже, в покрытых туманами долинах, находящихся примерно на уровне моря, дикую растительность вполне можно назвать непроходимыми джунглями. Здесь же, несмотря на тропические плоды и теплолюбивые растения, лес был пореже. Попадались даже небольшие естественные поляны, а также участки, расчищенные для домов и усадеб.

По обочине дороги росли достаточно высокие деревья — и местные породы, и прижившиеся здесь вариформы, создавая достаточно плотную тень. Сверкающее небо было безоблачным, а впереди и позади них шли две горных гряды. Как их назвала Аманда? О, да, Зипакские и Деды Рассвета. Именно Зипакские, в которых обосновалась новая Гильдия Придела, и лежали впереди. Деды оставались сзади.

— А где река? — поинтересовался Хэл. Аманда, обернувшись, улыбнулась ему.

— Так. Ты правильно определил характер местности. Она вон там. Ее называют Холодной; и мы высадились примерно в полукилометре от нее, ближе к Зипакским горам, так что мы оставили ее позади. Место, куда я тебя веду, находится неподалеку от еще одной большой реки, которая впадает в Холодную. Экзотам нравились контрасты, и поэтому они строили свои мирного вида домики в такой геологически своеобразной зоне.

— Ни к чему хорошему это не привело, — сказал Хэл, глядя на дорогу, проходившую рядом. — Они получили драму с отмщением в конце.

В черной, как смола, поверхности дороги виднелись глубокие колеи.

— Оккупанты преднамеренно водили тяжелые машины по этим дорогам, чтобы испортить их, — пояснила Аманда. — Это — часть задуманного ими плана разрушения. Блейз не ждет, пока проявится естественный результат хода времени и его войны с Землей. Экзоты не производят ничего, в чем он нуждается; и оккупационные войска, посланные им, имеют едва ли не прямые приказы постоянно давить на местных жителей до той поры, пока все они не вымрут.

— Давить на них?

— Ну, дорогу ты видишь. Помимо этого, они сожгли дотла все те загородные дома, которые не пригодились им самим. Оккупанты вынудили владельцев домов переселиться в ближайший поселок или город. Кроме того, для населения городов и поселков ввели всевозможные нормирования и ограничения. Каждый день люди вынуждены часами стоять в очередях для того, чтобы купить самое необходимое. Я хочу сказать, что их преднамеренно заставляют это делать, потому что всего недостаточно, а магазины разрешают открывать лишь на несколько часов в день. Ночью — комендантский час, а в течение дня строгие ограничения даже на передвижение по городу. Ворота Порфира закроют до следующего утра в шестнадцать часов; здесь это самое начало второй половины дня.

— Мы кого-то догоняем, — сказал Хэл, указывая вперед.

— Верно, — согласилась Аманда. — По мере приближения к городу движение увеличится. Всех инопланетных рабочих — в основном с Сент-Мари — отправили домой; а большая часть угодий, которые они обрабатывали на Маре и Культисе, теперь заброшена, и никому из экзотов не разрешают пользоваться ими. Местным жителям здесь позволяют покидать город часа на три в день — и в определенные дни, — чтобы обрабатывать семейные участки земли, которые слишком малы или слишком скудны, чтобы дать хороший урожай. Именно поэтому мы вчера ночью столкнулись с той семьей. Они, несомненно, нарушили комендантский час и не вернулись в город, чтобы при свете луны как следует поработать на незаконном участке — в дополнение к официально разрешенному. Им остается только надеяться, что их отсутствие не обнаружат при внезапной проверке. Кстати, солдат определяют на постой к местным жителям — к выгоде оккупантов, да и чтобы лучше следить за населением.

Хэл с Амандой почти догнали того, кто шел впереди них. Худой, лысеющий человек среднего возраста толкал перед собой ручную тележку. Он кивнул в ответ на их приветствие, когда они обгоняли его, но ничего не сказал — очевидно, чтобы поберечь силы. Тележка явно была самодельной — неуклюжей и тяжелой, на дне ее лежало лишь немного сладкого картофеля. Из-за жары пот с человека катил градом.

— Он везет картофель домой — или на продажу? — поинтересовался Хэл, как только они оказались достаточно далеко, чтобы не быть услышанными.

— Или чтобы поменяться с соседом, — ответила Аманда.

— Ему лучше бы нести этот картофель в небольшом мешке.

— Это противозаконно, — объяснила Аманда. — Чтобы доставить в город любые продукты, надо пользоваться тележкой; теоретически — для того, чтобы охрана у ворот могла определить их количество, которое ограничено для одной поездки, а также нет ли заболеваний растений — хотя их не бывает вообще.

Они продолжили путь, и движение, как и предсказывала Аманда, увеличилось. В основном люди направлялись в город. И значительную долю их составляли мужчины и женщины с ручными тележками — как у человека, встреченного ими раньше. Другие просто несли мешки, в которых, как предположил Хэл, было что-то другое, не продукты. У довольно многих людей на груди или спине их хламид было крупными черными буквами написано слово: «РАЗРУШАЙ!»

— Здесь порядочно путешественников из города в город, — сказал Хэл.

— Нет, они тоже местные. Тут другой закон: все личные вещи полагается носить в мешках. Так что люди с мешками — это те горожане, которые воспользовались специальным постановлением. Оно разрешает им употребить время, когда им можно покидать города, для того, чтобы обшаривать развалины их бывших загородных домов в надежде найти чего-либо полезное. Но что-нибудь действительно ценное, разумеется, заинтересует охрану, стоящую у городских ворот, и его отберут для «осмотра» — чтобы увериться, что внутри не скрыта контрабанда. Мы с тобой как раз обыскивали то, что осталось от нашей бывшей усадьбы. А охране у ворот я назову фальшивый адрес.

— Понимаю, — кивнул Хэл.

Грусть, которая постоянно гнездилась в нем последнее время, снова сделалась невыносимо сильной — как в тот момент, когда он в Энциклопедии создал иллюзию своего домика, находившегося внизу, на Земле.

В сущности, Аманда указала ему, что это он был виной разрушения домов, гибели одних людей и страданий других. И эта вина удваивалась — поскольку именно возвращение его духа, который оживил тело Пола Формейна, содействовало такому развитию событий. Если бы он так не сделал, не возник бы раскол в естественном исследовательском инстинкте, свойственном каждому человеку, когда одна часть стала стремиться к приключениям и развитию, а другая — к безопасности и неизменности. Получилось так, что он дал людям свободу именно для этого.

Это сделал он — внутренний конфликт смог превратиться во внешний, и два противоречивых устремления нашли приверженцев среди отдельных людей. Спор вековой давности решался в открытом конфликте. Хэл был уверен в неизбежной победе той части человечества, которая стремилась к развитию.

Но он недооценил — даже тогда — сложность и глубину взаимодействия исторических сил — ткани, создаваемой переплетением поступков всех людей. Этот процесс стремился к устойчивости; и чтобы достичь этой устойчивости, он ответил на усилия Хэла тем, что породил тех талантливых отщепенцев — Иных; которых ни одна из трех великих Осколочных Культур не могла ни победить, ни контролировать.

И он, Хэл Мэйн, забрал лучшее из этих трех Культур для защиты Земли.

И с какой целью? Вся эта жертва оказалась принесенной для того, чтобы сам он попытался найти то, что до сих пор еще не удавалось никому — магическую, скрытую вселенную, которая одновременно и нарушит планы Иных, и откроет новую стадию в развитии человечества. В итоге он потерпел неудачу — как и все остальные, отдавшие лучшее из того, что они имели, лишь для того, чтобы предоставить ему шанс.

В нем росла боль.

Боль от глубокой внутренней раны, которая стала возмездием лично ему со стороны исторических сил за тот вред, который он нанес; а он даже не позволил себе понять все это — до того, как вчера ночью он из-за собственной небрежности получил удар по голове, удар, которого избегнул бы любой взрослый дорсаец, обученный военному делу...

Так что теперь он должен взглянуть правде в глаза.

Он больше не был дорсайцем.

Он понял теперь, что уже не был им в течение долгого времени; но в течение всего этого времени отказывался признать этот факт. Теперь это стало неизбежным. Были дорсайцы; и был Хэл Мэйн, который раньше был Доналом. Но Донала нет; а Хэл Мэйн никогда не был одним из них, хотя он и считал, что был. Он был напрочь отделен от них; как Блейз в одном из снов Хэла — воротами из железной решетки.

Он полузакрыл глаза от мучительной боли, вызванной этим пониманием. Но боль все еще продолжала расти внутри него — пока он внезапно не почувствовал, что его схватили за локоть, вынудив остановиться. Его заставили повернуться, и он увидел перед собой лицо Аманды.

— В чем дело? — спросила она.

Он открыл рот, чтобы сказать ей, но не мог говорить. Ему настолько сдавило горло, что он не мог произнести ни слова.

Аманда прижалась к нему.

— Мой самый-самый дорогой. В чем дело? Ты мне скажешь?

Хэл инстинктивно обнял нее. Аманда была единственным звеном, которое связывало его с людьми; выпустить ее означало потерять не только жизнь, но и всю вечность, все что было прежде и наступит после. Его голос прозвучал отрывисто и хрипло.

— Я потерял мой народ...

Это было все, что он смог произнести. Но она каким-то образом сумела понять то, что мучило его. Она отвела его сторону от дороги, туда, где их не могли увидеть. Там она заставила его сесть, прислонясь спиной к стволу дерева, и тесно прижалась к нему — как будто он был сильно простужен и она могла согреть его своим телом. Хэл обнял ее, и они лежали, не говоря друг другу ни слова.

После долгого молчания Аманда заговорила.

— Послушай меня, ты ничего не потерял. — Ее голос был негромким и мягким, но уверенным.

— Я тебя слушаю. — В его голосе звучали слезы, которые он не способен был выплакать. — Сначала я продал свой народ, заключив смертельный контракт; а затем потерял его.

— Ты не сделал ни того, ни другого, — продолжила она все тем же мягким, ровным голосом. — Помнишь, когда ты прибыл на Дорсай, чтобы уговорить наш народ выделить людей — для помощи в защите Земли?

— И встретился с тобой, — сказал он.

— Ты встретился с Серыми Капитанами, а я была среди них.

— Ты организовала ту встречу, — сказал Хэл, — а я уговорил дорсайцев заключить контракт с Энциклопедией на защиту Земли ценой собственной жизни.

— Ты никого не уговаривал, — возразила Аманда. Тон ее голоса ничуть не изменился. — Ты же позабыл, что возможность гибели всегда предусматривалась любым контрактом при найме дорсайцев на военную службу? Из тех, что встретились с тобой, только двое — не считая меня самой — ни разу не побывали в бою. Ты думаешь, что мужчины и женщины, перед которыми ты выступал (даже если не считать этих троих), не осознали, причем давным-давно, что когда-нибудь им придется столкнуться с Иными? Вопрос был только в том, где и как.

Она приостановилась, как будто для того, чтобы Хэл обдумал сказанное ею.

— Неужели ты настолько низкого мнения о дорсайцах, что считаешь, что они — Серые Капитаны — думали, что им навсегда удастся отложить неизбежный конфликт с Иными? Притом, что именно Иные хотели подчинить себе все человечество, включая и самих дорсайцев? Наши люди не могли бы сделаться убийцами, как этого от них просили экзоты, и перебить Иных одного за другим. Но ты показал им способ борьбы, которым дорсайцы умели пользоваться; и они им воспользовались. А как могло быть иначе?

Хэл не находил ответа. Он глубоко прочувствовал ее слова; и если они и не залечили его огромную внутреннюю рану, то по крайней мере остановили ее рост.

— И ты никого не потерял, — продолжала она через некоторое время, по-прежнему спокойно. — Ты просто немного опередил остальных и миновал холм, который лишь закрыл тебя от остальных. Ты ушел вперед от того места, где одиноко стоял Донал.

Некоторое время они сидели молча. Хэл не мог поверить ей — как бы ему этого ни хотелось. Потому что хотя Аманда и понимала его, сам он осознавал собственную жизнь и собственную неудачу как никто другой. Но ему помогало уже то, что она вот так пыталась согреть его от холода отчаяния — как она могла бы согреть его от холода самой смерти. Боль от огромной внутренней раны все еще была с ним; но она наконец сделалась переносимой — настолько же переносимой, какой стала боль в голове от удара, когда он вытолкнул ее на край сознания.

— Пора идти, — сказал он наконец.

Глава 11

Когда они миновали полосу деревьев и увидели перед собой окраины Порфира, Процион начал опускаться, но до вечера было все еще далеко. Начиная примерно с последней полумили пути движение на дороге заметно увеличилось; но и те, кого они обгоняли, и те, кто обгоняли их, двигались на небольшом расстоянии друг от друга.

Хэл отвлекся от мрачных размышлений, заинтересовавшись попутчиками, которые, судя по всему, направлялись туда же, куда и они. Все эти люди были экзотами, что проявлялось во многих мелочах — например в спокойствии их лиц и экономии движений. Но Хэл заметил и нечто новое, ранее экзотам не свойственное: никто из повстречавшихся им и окружающие его люди вели себя на редкость замкнуто. Трудно было сказать, вызвано ли это изменение развитием их культуры, или же нет. Похоже было, будто каждый из них ушел в себя и теперь жил собственной жизнью, укрывшись от остальных за спокойным, непроницаемым лицом. Такой индивидуализм был для них нов; он заметно отличался от того чувства общности, которое, казалось, всегда было неотъемлемой частью экзотов, которых Хэл знал — от Падмы, в его бытность Доналом, до Уолтера, наставника Хэла Мэйна.

— Через несколько минут мы будем у ворот, — сказала Аманда, прервав ход его мыслей; и Хэл, посмотрев вперед, увидел высокую деревянную ограду, построенную явно недавно. Дорога, по которой они шли, упиралась в широкие ворота той же высоты, что и ограда.

— Объясняться с охранниками буду я, — предупредила Аманда. — Ты — мой старший брат-недоумок; я хочу сказать, ты и впрямь слегка тугодум. Постарайся выглядеть соответствующе.

Хэл послушно опустил плечи, придал липу безвольное выражение и слегка приоткрыл рот. У ворот, разумеется, скопилась пробка; собравшиеся люди стояли близко друг к другу, негромко переговариваясь, — точно как же, как и раньше, на дороге. Хэл подумал, что так и должно было быть. Людей, которых он видел перед собой, с детства приучали никогда не повышать голос и разговаривать исключительно спокойным тоном. Несмотря на их нынешнее положение, эта привычка продолжала сказываться.

И все же, подумал Хэл, наблюдавший за ними из-под своей маски — ничего не выражающего липа с отвисшей челюстью, здесь было нечто большее, чем воспитание, полученное в детстве. Какое-то молчаливое противостояние проверявшим их людям в форме. Это молчание вовсе не было вызвано страхом — а силой, которой оккупанты не имели и даже не понимали, что она существует.

В то же самое время Хэл осознавал, что что-то происходит с ним самим, и только с ним. И это что-то не имело ничего общего с тем, что, как ему представлялось, он наблюдает в окружающих его людях. Совершенно ничего общего — или, может быть, все же нечто общее здесь было?

Было любопытным ощущать себя, как некогда однажды в прошлом, частью точно такой же сцены. Он не мог бы сказать почему; но чувствовалось что-то средневековое в этой деревянной ограде и деревянных воротах, в скоплении людей в грубой и некрасивой одежде, ожидающих пока охрана пропустит их внутрь. У него мелькнуло ощущение, что он — где-то, когда-то — уже пережил такое же. Может быть, не он, но кто-то очень похожий на него, почти точно так же стоял в толпе и ждал.

Охранники, подумал Хэл, сосредоточившись на них, чтобы вернуть мысли в нормальное русло, и впрямь неважные солдаты — если таковые типичны для местных гарнизонов. На них была достаточно аккуратная черная форма, энергетические пистолеты на поясе, дубинки — также на поясе или под подмышкой, но настоящими солдатами они все же не были.

Хэл Мэйн никогда не видел настоящих солдат за несением службы. Солдат — а не полуполицейских, вроде Милиции, против которой отряд Рух боролся на Гармонии. Но Донала Грима с юности обучали иметь дело с войсками и предвидеть, что его жизнь может зависеть от его способности с первого взгляда оценить их качество.

Это глаза Донала сказали Хэлу, что те восемь человек, которых он увидел на посту у ворот, были не только бесполезны, но их и невозможно было бы обучить чему-нибудь большему, кроме того, чем они сейчас занимались — издевательствам над безоружными.

Несмотря на свое оружие, они обратятся в бегство в случае любого серьезного бунта — даже бунта экзотов. Любой другой народ давным-давно восстал бы против таких слабосильных угнетателей.

Наконец они с Амандой достигли ворот, оказавшись в первых рядах ожидавших. Хэл сосредоточился на том, чтобы выглядеть настолько безобидно, насколько это было возможно при его росте и внешности.

— Откройте, — приказал человек в форме, стоявший перед ними. Он определенно принадлежал к одному из квакерских миров. После своего пребывания на Гармонии Хэл научился распознавать их в любом обличье, — хотя манера поведения этого не только была явно иной, чем у тех людей, кого Хэл встречал в окружении Рух, но и совершенно не шла к его нынешней форме. Охранник достаточно тщательно просмотрел содержимое обоих их мешков.

— Все в порядке. Проходите внутрь. Домашний адрес?

— Шестнадцать, тридцать шесть, семь. Счастливый Переулок, — ответила Аманда. — Нижняя квартира.

Охранник повторил адрес в прицепленный на запястье диктофон и повернулся к двумя женщинам с мешками, стоявшим позади. Хэл с Амандой могли идти дальше.

— Что это за адрес? — спросил Хэл, как только они, войдя в город, оказались достаточно далеко от других, чтобы не быть ими услышанными.

— Это дом трех братьев, ни один из которых не похож на тебя, — ответила Аманда.

— Я хочу сказать, почему он спросил о этом?

— Они проводят проверку, чтобы узнать, вернулись ушедшие утром из города в тот же вечер домой к комендантскому часу.

— Но что произойдет, когда они обнаружат, что нас по этому адресу даже не знают?

— Проверяющий решит, что охранник у ворот переставил цифры — или допустил в адресе еще какую-нибудь ошибку. А потом забудет об этом. Их тревожат не те, кто приходит в город, а те, кто уходят из него.

— Понятно, — кивнул Хэл. — А в таком случае куда мы направляемся?

— В каждом городе есть несколько участников сопротивления из числа ключевых фигур, — ответила Аманда. — Мы идем к одной из них, по имени Ниер. Она живет со своей матерью, и у них квартирует военный. Он — сержант, который предпочитает ночные наряды, так что обычно после заката его не бывает. В комнату, которую он занимает, они могут пустить нас переночевать; кроме того, Ниер вроде как подружилась с этим сержантом, и это дает им некоторые поблажки, в частности ежедневную проверку у них не делают.

— Она живет где-нибудь поблизости от Счастливого переулка? — поинтересовался Хэл. Аманда рассмеялась.

— На другом конце города, — ответила она. — Пошли.

Улицы Порфина были в хорошем состоянии. Аманда с Хэлом оказались в старой части города среди высоких зданий, с отделанными белым камнем фасадами. Их попутчики разошлись в разные стороны, и через некоторое время люди в балахонах из мешковины вообще стали попадаться довольно редко. Однако встречалось довольно много солдат в форме — похоже, свободных от службы, — которые или расхаживали по улицам, или входили и выходили из зданий, которые, как подумалось Хэлу, могли быть или ресторанами, или питейными заведениями. Аманда заметила, как Хэл наблюдает за явно нетрезвым солдатом.

— Алкоголь — это единственный дозволенный интоксикант причем даже для военных, — сказала она. — Вероятно, из-за трудностей, связанных с его запретом. Брожением можно почти из любых овощей получить напиток, в котором есть хотя бы немного алкоголя. И раз оккупанты не могут помешать своим же людям незаконно делать спиртное, они позволяют своим солдатам пить самое лучшее, что может произвести планета. Гражданское же население, экзоты, разумеется, не пьют; хотя за последние два года кое-кто из них и начал это делать.

— Среди войск на Сете ходила шутка, которую рассказал у нас в семье родственник, служивший там по контракту, — рассеянно произнес Хэл, снова погружаясь в воспоминания Донала. — Про то, что можно сделать спиртной напиток даже из дохлых крыс. Это, конечно, невозможно, но идея заключалась в том, чтобы уговорить новобранцев попробовать самогон, а затем рассказать им такое, от чего бы стошнило...

«Он на мгновение стал Доналом», — с некоторым удовлетворением заметила про себя Аманда. Она сознательно пыталась пробудить некоторые из этих старых воспоминаний. Та его часть, которая принадлежала Доналу, обладала весьма полезными качествами, о которых он слишком быстро забыл.

Новая часть города представляла из себя настоящие трущобы, единственной сносной чертой которых была чистота, что объяснялось закоренелыми привычками экзотов старшего поколения. Поэтому улицы и фасады зданий сохраняли относительно приличный вид. То здесь, то там в окнах были выставлены букетики цветов, а на маленькой полоске земли перед фасадом дома пытались устроить подобие клумбы.

Аманда свернула к одному из многочисленных домов, ничем не отличающихся от соседних, и постучала в дверь. Ответа не последовало. Она подождала — как показалось Хэлу, необычно долго — затем постучала снова. Они снова стали ждать. Наконец послышалось шуршание подошв по голому деревянному полу, и дверь открылась, На пороге стояла женщина за пятьдесят с исхудалым лицом. И седыми волосами коротко стриженными. Она безучастно смотрела на них.

— Марло! — сказала Аманда. — Вы узнаете меня? Я Коррин, а это Каспар, один из моих братьев. Ниер здесь? Мне хотелось бы, чтобы она познакомилась с ним.

— Нет. Ее нет.

Женщина, которую Аманда назвала Марло, ответила им и продолжала говорить нарочито громко — как будто хотела, чтобы кто-то внутри квартиры слышал ее ответ. — Она больше не живет со мной. Она теперь работает и живет в гарнизоне.

Мужской голос за ее спиной выкрикнул что-то непонятное.

— Ничего! — отозвалась она через плечо. — Просто какие-то люди спрашивают Ниер. Я сказала, что они найдут ее в казармах.

Лицо Марло внезапно исказилось в отчаянной попытке о чем-то предупредить их. Она чуть дернула подбородком, как будто делая им сигнал уйти.

Но за спиной у нее уже слышались звуки шагов. Появился довольно полный мужчина среднего роста, в черных форменных брюках и белой сорочке с расстегнутым воротом, он оттолкнул пожилую женщину в сторону. Черты его слегка веснушчатого лица были мелкими, глаза тоже маленькими; он явно не брился со вчерашнего дня. Ему было около сорока, и в его рыжих волосах пробивалась седина.

— Ну, ну, — его голос, напоминал кваканье крупной лягушки. Он не был пьян, но, судя по тому, что язык его слегка заплетался, находился на пути к этому. — Только взгляните. Огромный бычище и огромная лилия калла. И вы были друзьями нашей дорогой покойной Ниер, не так ли?

— Она едва знала Ниер. А это — ее брат, который вовсе с Ниер не знаком, — поспешно заметила Марло.

— Ну, ну, что из этого? — сказал солдат. — Я капрал Ибан. Где твои манеры, Марло? Пригласи этих добрых друзей Ниер войти!

Он отступил от двери назад.

— Я Коррин, — повторила Аманда, когда они вошли в маленькую комнатку, которая одновременно служила кухней, столовой и гостиной. — Моего брата зовут Каспар.

Водопроводная раковина, кухонная плита и шкафы занимали угол направо от двери. А на столе стояла бутылка с бесцветной жидкостью, на три четверти полная, рядом — полупустая стопка. Кроме этой мебели в комнате находилось еще несколько стульев, а также скамья со спинкой. На сиденье скамьи лежали подушки, явно самодельные.

— Ну, Коррин, ты действительно лилия калла, — сказал Ибан. Он оглядел Аманду и слегка усмехнулся. — Это цветок, который растет на Земле. Я видел его на картинке, и ты в точности на него похожа.

Он широким жестом указал в сторону стола.

— Усаживайтесь, — предложил он, и сам сел на стул, уже стоявший у стола. — Берите себе стулья. Давайте знакомиться.

Марло поспешила им на помощь.

— Я не говорил, что тебе можно сесть! — Голос Ибана внезапно сделался неприятным, а глаза уставились на Марло.

Хэл почувствовал, как внутри него разгорается маленький уголек гнева. Возможно, он мог больше не считать себя дорсайцем; но тем не менее в нем еще осталось достаточно силы и умения, чтобы разделаться с этим наглецом с дряблыми мускулами...

Хэл сумел справиться с собой. Такой способ не годился. Он понял это давным-давно.

— Я только хотела помочь.

— А, тогда все в порядке. Да, помоги. Давайте выпьем. Принеси рюмки, женщина!

Марло поспешила достать еще две стопки.

Ибан рассмеялся и выпил, а затем снова рассмеялся. Увидев, что на столе теперь стоят еще две стопки, он понемногу налил в каждую. — Пейте.

Аманда сделала из своей крохотный глоток и снова поставила ее.

— Это крепкое, — сказала она.

— О да, это крепкое, — подтвердил Ибан. Хэл попробовал определить, откуда тот родом. Он явно не был ни экзотом, ни квакером, ни дорсайцем, или же каким-то гибридом любых из этих субкультур. Недостаточно образованный, чтобы оказаться жителем Кассиды или Ньютона. Он, возможно, уроженец Новой Земли или Сеты. Внезапно Ибан повернулся к нему.

— Ты, Каспар! — резко бросил он. — Пей!

Хэл поднял свою стопку и проглотил немного налитой туда жидкости. Это был напиток большой крепости, чуть-чуть слишком мягкий на вкус, чтобы его мог произвести какой-нибудь самогонщик. Хэл подумал, что если у Ибана возникло желание поразвлечься, наблюдая, как незнакомец опьянеет (поскольку алкоголь был непривычен большинству экзотов), он очень ошибался. Хэл совершенно не пил спиртного в течение трех лет, но на Коби он обнаружил, что для того, чтобы напоить его, потребуется большее количество алкоголя, чем для обычных людей.

— Каспар, — сказал Ибан. Он налил в стопку Хэла чуть большую порцию. — Каспар — собачье имя. Каспар хороший. Вылакай это, Каспар.

Хэл поднял стопку.

— Я сказал: «Вылакай это!» — рявкнул Ибан. — Не пей, Каспар. А вылакай!

— Мой язык слишком короткий, — мягко ответил Хэл и засунул свой язык в стопку, чтобы показать, что не может достать им до жидкости внутри ее.

— Ты! — не поворачивая головы, скомандовал Ибан Марло. — Принеси блюдце!

Марло повиновалась и поставила блюдце на стол перед Хэлом, не дожидаясь команды Ибана.

— Вылей это в блюдце, Каспар, — приказал Ибан. — Вот так. А теперь — на колени, как подобает хорошей собаке...

Ибан внезапно оттолкнул свой стул назад, так что его ножки заскрипели по голому полу, и встал.

— И на случай, если ты не умеешь лакать, я тебя научу, — солдат вышел в соседнюю неосвещенную комнату и исчез из вида. Его голос донесся к ним из дверного проема. — Знаешь, это — штука полезная для такой собаки, как ты.

Ибан вернулся, в руке он нес энергетический пистолет. Усевшись на прежнее место, он положил толстый черный ствол пистолета на край некрашеного стола, направив дуло, в которое мог бы пролезть большой палец, прямо на Хэла.

— Значит, вот как мы это делаем, — начал он. — Я говорю: «лакай», а ты нагибаешь голову и начинаешь языком слизывать жидкость с блюдца, пока не закончишь. Готов? Теперь лакай!

Хэл наклонился и начал лакать. Это был неудобный способ пить, но в конце концов он проглотил большую часть жидкости.

— Теперь начисто оближи тарелку. Вот так. Подними голову. — Ибан налил в блюдце большую, чем раньше, порцию. — В прошлый раз у тебя получилось не слишком хорошо, так что мы попробуем снова.

— О, не заставляйте его снова пить, — попросила Аманда.

Ибан уставился на нее.

— Наш брат Корт выпил однажды вот такого, — продолжила Аманда, — и ему стало ужасно плохо!

Она могла бы, подумал Хэл, чуть больше верить в его здравый смысл. Едва ли он собирался отобрать у этого человека оружие и сломать ему шею — прямо здесь в доме, где тот находился на постое, несмотря на свою неожиданную вспышку ярости. Потом он понял, что смысл ее намека был другим. Она хотела, чтобы кто-то из них двоих нейтрализовал Ибана, не прибегая к насилию, и давала ему возможность первым попытаться это сделать — тем способом, каким он хочет.

— Ну, ему следовало попробовать снова, лилия, — усмехнулся Ибан. — В этом все дело. Чтобы научиться таким вещам, надо упражняться и упражняться. Ну мы же не хотим повторить ту же ошибку с Каспаром, ведь так?

Он довольно долго пристально разглядывал Аманду, затем позволил своему небритому лицу расплыться в новой ухмылке.

— Но, конечно же, лилия, если ты не хочешь, чтобы братец полакал еще, то я не стану тебя огорчать. Я не буду этого делать. Ты довольна?

— Спасибо. Большое спасибо, — ответила Аманда.

— Конечно. Все, что угодно, лишь бы доставить тебе удовольствие. Потому что я хочу доставить тебе удовольствие, ты это знаешь? — Ибан наклонился в ее сторону и, обнаружив, что ему мешает стол, поманил ее. — Переставь свой стул сюда, поближе ко мне.

Аманда повиновалась.

Хэл позволил себе слегка нахмуриться.

— Оставьте мою сестру в покое, — сказал он Ибану. — Если вы этого не сделаете, то знайте, что у меня дурной глаз. Вы пожалеете.

— Дурной глаз? — рассеянно отозвался Ибан, даже не взглянув на Хэла. Он смотрел в глаза Аманды, которые были теперь меньше чем на четверть метра от его собственных. Потом слова Хэла, казалось, дошли до него. И он перевел на того взгляд. — Дурной глаз! Что это за глупое суеверие?

— Если я посмотрю вам в глаза, вы пожалеете. Мои глаза съедят вас.

— Да ну, в самом деле? — Ибан повернулся и уставился прямо в глаза Хэлу. — Его собственные были грязно-коричневого цвета, а белки налились Кровью. — Ладно, я смотрю тебе в глаза. А теперь тебе лучше съесть меня — или ты пожалеешь, что сказал подобное. Ну, чего ты ждешь? Давай, ешь меня!

— Милосердие являют без принуждения, — произнес Хэл негромким голосом, который, однако, отчетливо доносился до Ибана, — оно нисходит подобно нежному дождю с небес...

— Что?

— ...на землю. И это свойство быть милосердным сильно в тебе, Ибан, душевностью ты превосходишь любого нормального человека. Ты широк, щедр, и сострадателен; и считаешь своим долгом поступать так, чтобы все другие люди знали это и отдавали тебе должное.

Хэл продолжал говорить — тем же мягким, убеждающим тоном, пока наконец не остановился. Когда это произошло, Ибан по-прежнему сидел, пристально уставясь в глаза Хэлу. Даже когда Хэл откинулся на спинку стула и повернулся к Аманде, взгляд Ибана остался устремленным туда, где раньше находились глаза Хэла.

— О, — удивился Хэл. — Я и на Марло сумел подействовать. — Чуть в стороне, в паре шагов позади стула Ибана, стояла Марло — также неподвижно и с тем же немигающим взглядом.

— Марло, — резко сказал Хэл. — Нет! Не ты! — Пожилая женщина замигала и пошевелилась. Она посмотрела на остальных троих.

— Что?.. — спросила она.

— Экзотка, а восприимчива к таким гипнотическим штукам, — пожал плечами Хэл. — Стыдно. Меня этому обучил экзот; а один наполовину экзот однажды попытался испробовать то же самое на мне.

— Я... я так и не научилась, — вздохнула Марло. — А это был гипноз?

— Конечно, — ответил Хэл. — Теперь сядь и успокойся. — Он снова повернулся к Ибану.

— Слушай меня, Ибан, — сказал он. — Ты слушаешь? Смотри на меня.

— Да, Каспар, — спокойно ответил Ибан, переведя глаза на Хэла.

— Слушай меня сейчас и запомни мои слова надолго. Сегодня, когда ты был свободен от службы...

Хэл прервался и взглянул на Марло.

— Это так и есть, верно? — спросил он ее. — Он сегодня свободен?

— Да, — ответила Марло. — Ему надо заступать на службу завтра в восемь утра. Он в дневном наряде, а не в ночном, как другой...

— Я так и думал. — Хэл снова повернулся обратно к Ибану. — Ибан, у тебя был этот свободный день, и как ты думаешь, кто появился у двери поздно вечером? Двое заблудившихся детей. Похоже, их родители, которые живут в другом месте, посетили город по особому разрешению. Дети были слишком малы, чтобы назвать тебе имена своих родителей или родственников, у которых они остановились — только свои имена, которые ты позабыл. Ты испытал великодушие, так что, немного позабавившись с маленьким мальчиком, дав ему немного выпить, ты позволил им остаться здесь на ночь и отложить поиски их родителей на завтра. Ты усвоил то, что я сказал?

— О да, каждое слово, Каспар, — Ибан кивнул.

— Хорошо. Теперь так. Дети заснули в углу, и ты забыли о них и сам пошел спать. Ты проспал все время до следующего утра — если не считать того, что ненадолго проснулся около полуночи, когда постучали в дверь и появились родители, которые искали своих детей. Ты вернул им детей — ты был слишком сонным, чтобы спросить у них имена или документы, — и вернулся в постель. Ты тут же уснул, и проспал до того времени, когда надо было вставать на следующее утро. И все было как обычно — кроме одного.

Он поднялся, взял бутылку и вылил ее в кухонную раковину. Вернулся и поставил пустую бутылку на стол перед Ибаном.

— Когда ты утром вставал, — сказал он тому, — то обнаружил, что прошлым вечером выпил целую бутылку, а похмелья совершенно не было. 06 этом стоит рассказать в гарнизоне. Целая бутылка, и ни малейшего похмелья. Об этом действительно стоит им рассказать, ведь так?

— Конечно, стоит, — подтвердил Ибан.

— Теперь, — сказал Хэл, — так как ты прикончил бутылку, возможно, тебе лучше пойти спать, чтобы как следует отдохнуть перед службой.

— Ты прав, — заплетающимся языком произнес Ибан. Он поднялся и, качаясь, направился в комнату, из которой он приносил энергетический пистолет. Они услышали, как он упал на кровать. Хэл взял пистолет и, подойдя к двери, бросил его внутрь. Пистолет упал рядом с кроватью Ибана.

— Ибан! — позвал он. — Ибан, ответь мне! Ты все еще слышишь меня, ведь так?

— Даааа, — послышался хриплый голос.

— Запомни: это указывает на то, что Марло приносит тебе удачу. Отсутствие похмелья — только пример той удачи, которая посещает тебя с тех пор, как ты поселился в этом доме. И причиной тому — Марло. Вы приносите удачу друг Другу. Она это знает и именно поэтому так хорошо заботится о тебе. Тебе следует помнить, что и тебе надо хорошо заботиться о ней — если ты хочешь, чтобы твоя удача осталась с тобой. Ты это запомнишь, не так ли, Ибан? Ты хорошо относишься к Марло, и даже если это не так, она приносит тебе столько удачи, что ты хочешь, чтобы ей было хорошо и она была счастлива, ведь так?

— Дааа...

— Хорошо, теперь ты можешь заснуть. — На этот раз ответом был храп.

Хэл вернулся обратно. Марло, по-прежнему стоявшая на месте, разрыдалась, и Аманда, подойдя, обняла ее, а затем отвела в заднюю часть дома, к другой двери, за которой, по всей видимости, находилась еще одна спальня. Дверь за женщинами закрылась.

Хэл подошел к ней.

— Я думаю, что немного прогуляюсь, — сказал он сквозь дверь.

— Хорошо. Вернись сюда до двадцати двух часов. В это время начнется комендантский час, — ответил голос Аманды.

— Непременно.

Он вышел из дома.

На улицах было полно спешащих людей в одежде из мешковины. Никто не обращал внимания ни на него, ни друг на друга. Казалось, что их подстегивает необходимость сделать все дела к определенному времени. Хэл обратил внимание, что примерно у одного из десяти на одежде было краской написано слово «РАЗРУШАЙ». Он бродил по улицам, пытаясь проникнуться ощущением жизни городка.

Результат оказался странным. Судя по внешнему виду и манере поведения, местные жители жили в страхе, позабыв о надежде и достоинстве. И все же ощущалась некая прирожденная независимость и упрямая воля к выживанию — в сдержанных голосах, вежливости, с которой люди обращались друг с другом, в явно желанных, хотя и кратких беседах случайно встретившихся людей, которые, похоже, были друзьями, в том, как вели себя люди, из-за спешки столкнувшись друг с другом.

Многое ушло, но кое-что все же осталось. Вопрос, который Хэл сейчас задавал самому себе, был таким: осталось ли все еще что-нибудь, на чем можно было бы воссоздать былую структуру общества экзотов, или же эта некогда могучая Осколочная Культура ушла навсегда?

Надеяться было соблазнительно, но... Время приближалось к восемнадцати часам, а он все еще находился на некотором расстоянии от дома Марло. Хэл автоматически запечатлел в памяти маршрут своих блужданий, так что знал — обратно ему надо пройти примерно восемь кварталов.

Когда он вошел в дом, Аманда сидела на скамье в большой комнате.

— Где Марло? — спросил он.

— Спит, — ответила Аманда. — Я воспользовалась ее припасами и приготовила еду для нас троих. Но мне думается, что она больше нуждается во сне, чем в еде — хотя ей очень нужно и поесть тоже. Я оставлю ей еду в тарелках у нее в комнате; и если она проснется ночью, то сможет поесть. А пока садись, и мы поедим сами.

Хэл сел. Еда, приготовленная для них Амандой, не шла ни в какое сравнение с той, какой в свое время угощали гостей в домах экзотов. Но это был основательный обед — бобы и что-то вроде кэрри из местных овощей, с большим количеством пряностей, хлеб из местного зерна и вода в качестве напитка.

— Я думаю, вода достаточно безопасна? — поинтересовался Хэл, поднимая свой стакан.

— Водопроводы, сооруженные экзотами, пока еще это гарантируют, — ответила Аманда. — Хэл, они определенно схватили Ниер и того сержанта, который находился на постое в этом доме — за какой-то акт сопротивления против оккупантов. Или, во всяком случае, за нечто большее, чем нарушение какого-нибудь второстепенного постановления. Несомненно также, что они убиты. Все, что знает Марло — это то, что однажды, когда сержант находился здесь, в доме, явилась группа солдат и увела его и Ниер. Марло говорит, что Ниер сказала ей, что сержанту дали новое назначение, и потому ему придется теперь жить в гарнизоне, и что он также нашел там хорошую работу для Ниер, так что она не будет теперь жить дома. Марло знала, что та говорила не правду — лишь для того, чтобы Марло не тревожилась. После того, как солдаты увели сержанта и Ниер, их больше никто не видел.

Хэл покачал головой.

— Так вот оно как.

— Да, вот так, — сказала Аманда. Их глаза встретились. — Ты думаешь, что внушение, которому ты поверг Ибана — насчет более доброго отношения к Марло, на какое-то время закрепится?

— Со временем подобное внушение ослабевает, — ответил Хэл. — Ты не хуже меня знаешь, насколько хорошо восстанавливаются душевные и телесные силы; и это относится даже к людям с таким характером, как у Ибана. Но, надеюсь, к тому времени, когда внушение ослабнет, он убедится, что ему имеет смысл прилично обращаться с Марло. Возможно, это даже войдет в привычку. Ему придется оправдываться перед товарищами по службе за лучшее, чем раньше, отношение к ней; а люди вроде него имеют свойство в конце концов воспринимать собственные оправдания всерьез, чтобы не признавать, что они поступали как-то не так. Но ничто не вечно. Его рано или поздно переместят из этого дома и определят сюда на постой кого-то другого.

— Да. Что же, нам остается надеяться на лучшее. А кто был наполовину экзот, который пытался загипнотизировать тебя?

— Блейз Аренс, — ответил Хэл, — и ему это почти удалось. Я был тогда очень молод, а он — очень умел. Но он тогда гипнотизировал большую группу людей и не знал, что я находился среди них.

— Понимаю, — сказала она. — Хорошо, помоги мне вымыть посуду.

— Я могу сделать это и сам, — сказал Хэл. — Почему бы тебе не поискать чистые простыни и одеяла для кровати Ибана? Нам самим надо выспаться, если мы хотим утром уйти до его пробуждения. Нет основательных причин позволить ему на ней спать, в его нынешнем состоянии он может спать на полу и никакой разницы не заметит.

— А куда ты собираешься поместить его? — спросила Аманда.

— Думаю, сюда, — ответил Хэл. Он встал и отправился в спальню Ибана. Поднял тело спящего, отнес его в большую комнату и пристроил на скамью. Ложе было немного тесновато для Ибана, но вряд ли он мог тут же свалиться с него.

— Ты внушил ему, чтобы он считал, что ночью он вставал и открывал дверь, — сказала Аманда. — Не покажется ли ему странным, что утром он проснется в этой комнате? А если перед нашим уходом ты попробуешь отнести его обратно на его собственную кровать, к тому времени он может достаточно протрезветь, чтобы проснуться.

— Ты права, он, вероятно, при этом проснулся бы. Не то, чтобы я не смог снова усыпить его, если это произойдет. Но нам не обязательно беспокоиться о том, чтобы снова уложить его на его собственную кровать. Он просто подумает, что не смог вернуться к себе в спальню. — Хэл подумал. — Нет, ты права. Конечно, он может несколько задуматься на этот счет. Но я считаю, его самомнение настолько раздуется по поводу выпитой целиком бутылки — причем без малейшего похмелья, что это вытеснит у него из головы все прочие мысли. А теперь я займусь этими тарелками и кастрюльками.

Хэл уже повернулся к раковине, но вдруг обратился к Аманде как раз в тот момент, когда она уже выходила из комнаты.

— Аманда, что же в результате всего этого произошло в их душах, я имею в виду экзотов?

Та улыбнулась ему.

— Ты скажешь мне, что думаешь ты, — ответила она. — А потом я скажу тебе, насколько это согласуется с моими мыслями на этот счет. Ты помнишь? Я хотела, чтобы ты, оказавшись здесь, увидел все своими глазами. Если бы было достаточно просто рассказать тебе, я могла бы это сделать прямо в Энциклопедии.

— Все экзоты, которых я когда-либо знал, — начал Хэл, — были спокойными, неглупыми, здравомыслящими людьми. Но под мягкими манерами почти всегда скрывалось некое философическое высокомерие. Мне кажется, что это высокомерие с них сбили; и сами они едва ли не удивлены, что их философия все же уцелела. Вроде владельцев рощи ценных деревьев, которая сгорела. Их первое ощущение — что они потеряли все. Позже они понимают, что земля у них осталась и нет причин, по которым деревья нельзя вырастить заново. И новые деревья, возможно, будут даже лучше прежних — благодаря золе, удобрившей почву.

Аманда улыбнулась.

— Я бы с этим согласилась. Кстати, а что ты можешь сказать по поводу солдат?

— Для этого я слишком мало наблюдал за ними, — пожал плечами Хэл. — Они — отбросы. Ни одному хорошему командующему такие подчиненные не нужны.

— Извини, — кивнула Аманда. — Я плохо сформулировала вопрос. Мне следовало спросить: «Бросилось ли тебе в глаза что-нибудь в поведении солдат по отношению к местным жителям?»

— Я не слишком обращал внимание на это. Но мне кажется, солдаты некое моральное превосходство экзотов признают.

Аманда снова улыбнулась и кивнула. Хэл улыбнулся в ответ и занялся кухней, а она пошла поискать что-нибудь чистое для того, чтобы застлать постель Ибана.

Когда Хэл, вымыв посуду, вошел в комнату Ибана, то обнаружил, что Аманда прикрыла сверху постель Ибана несколькими одеялами и приготовила еще несколько на случай, если понадобится накрыться сверху. Она уже спала на кровати, улегшись к стене. Теперь, когда Хэл мог расслабиться, то понял, что и сам он сильно устал.

Он осторожно улегся рядом с Амандой и закрыл глаза. Он приготовился уснуть, но как только его тело обрело покой, в его мозгу зароилось множество оставшихся без ответа вопросов, которые возникали у него в течение дня, а сейчас внезапно вернулись, требуя внимания. Он попытался решительно выбросить их из сознания, но безрезультатно.

Те изменения в экзотах, которые он увидел сейчас, составляли, должно быть, лишь часть тех переменен, которые происходили повсюду. Возможно, ему следовало бы в течение этого последнего года спуститься с Абсолютной Энциклопедии на Землю и самому убедиться, что люди там действительно изменились; как в этом, похоже, были убеждены Аджела и Рух. Появление Иных, похоже, повлияло на человечество намного больше, чем полагал даже он сам.

Хэл горько улыбнулся самому себе. Он почти позабыл, что оставил попытки проникнуть в то, что даст ему ключ к Созидательной Вселенной. Усилием воли он прогнал все эти вопросы из головы. После этого сон пришел быстро.

Глава 12

Хэл проснулся от прикосновения. Он взглянул на Аманду.

— Пора уходить? — спросил он.

— Да, — ответила та. — Ворота откроют минут через двадцать. Там уже соберется толпа: люди хотят оказаться за ними как можно скорее, чтобы максимально использовать день за городом. Нам безопаснее всего уйти с ними.

Небо было безоблачным, солнце нагрело воздух. К тому времени как они потеряли городские ворота из вида, дорога пошла круто вверх.

— В эту сторону идет мало людей, — заметил Хэл после того, как они были в пути около часа.

— По мере подъема в горы почва мало подходит для земледелия, — объяснила Аманда. — Обрати внимание — растительность изменилась.

— Между прочим, — добавила она, — я оставила Марло немного денег, чтобы она смогла восполнить то, что мы съели и, кроме того, прикупить немного для себя.

— Деньги? — спросил Хэл. Он настолько редко испытывал надобность в деньгах — если не считать межзвездных кредитов, которыми он пользовался, когда спасался от Блейза Аренса и Иных, — что просто не подумал о деньгах в связи с этим путешествием на Культис. — А какие деньги здесь ходят?

— Те, что выпускают оккупанты, — пояснила Аманда, — для того чтобы еще больше усилить давление на местных экзотов. Любые другие — даже межзвездные кредиты в любой форме — больше не являются законными платежными средствами и здесь, и на Маре.

— А где они у тебя были? Я не заметил их, когда охрана у ворот вытряхнула все из твоего мешка.

— Они появились у меня во время предыдущих путешествий сюда, и я захватила их с собой на Землю, — объяснила она. — В Энциклопедии твой друг Джимус Уолтерс воспроизвел для меня порядочное количество их. Большая часть осталась на корабле, по в подол моей одежды зашита порядочная сумма.

Она немного помолчала.

— Твой друг Джимус, кажется, способен сделать что угодно.

— С помощью Энциклопедии, — отозвался Хэл.

— Кроме того, перед тем, как лечь спать, — продолжала Аманда, — я украла небольшую сумму у Ибана. Не настолько большую, чтобы он заметил утрату, но достаточную, чтобы скомпенсировать то, что я отдала Марло. Человек, который рассовывает деньги куда попало, обычно не держит в голове расходную книгу.

— Конечно, я могла бы оставить Марло гораздо больше, — продолжала Аманда, — но оккупационные власти строго ограничивают количество денег в обращении, чтобы искусственно усилить дефицит всего у населения. Если Марло начнет много тратить, то станет слишком выделяться среди других. Гораздо лучше будет, если я стану давать маленькие суммы большому количеству людей в совершенно разных местах.

Хэл кивнул.

— А как далеко до этой Гильдии Придела?

— Отсюда до Зипакских гор нетрудный дневной переход. Хотя это не тот маршрут, которым я пользовалась раньше, — ответила Аманда. — А оттуда еще небольшой подъем — к самой Гильдии...

Она прервалась посреди фразы. Оба они невольно приостановились, услышав непонятный слабый звук.

Аманда указала рукой на свое ухо в знак того, что надо прислушаться. Хэл кивнул. Вначале он услышал только гудение насекомых и легкий шум ветерка в окружающих деревьях. Затем на их фоне он различил человеческий голос, говоривший негромко, ровным тоном. Голос был слишком тихим, чтобы можно было различить слова, но это бесспорно были звуки чьей-то речи. Она звучала однотонно и без пауз.

— Это впереди, — сказала Аманда.

— Да, — согласился Хэл.

Они продолжали идти по дороге, которая здесь изгибалась влево и проходила через рощицу вечнозеленых растений. Поднявшись на небольшой холм, они увидели внизу перед собой поляну, на которой находились развалины бывшей виллы и незнакомца рядом с ними.

Растительность еще не поглотила эти руины, но от дома сохранилось немногое. На некотором расстоянии от дороги были видны невысокие остатки уничтоженных огнем стен, частично скрытые лозами и сорняками.

Хэл вспомнил, что когда они ждали у ворот Порфира, ему показалось, что он попал в средневековье. А сегодня руины домов, мимо которых они проходили, напомнили ему еще более отдаленные времена. По какой-то странной причине они заставили его подумать о том, как должны были выглядеть в древней Англии руины римских вилл — после того как войска этой некогда могущественной, но распадавшейся империи ушли оттуда.

Видимых причин для такой мысли не было. Тем не менее, когда они с Амандой начали спускаться вниз к развалинам дома и человеку, находившемуся там, это ощущение все еще оставалось.

На человеке была обычная для местных жителей хламида. Даже издалека было заметно, что его одежду очень давно не стирали. Человек был худ, со впалыми щеками, длинные седые волосы и борода выглядели достаточно неряшливо.

Он стоял перед тем, что, похоже, когда-то было декоративным прудом во дворе виллы — круглым водоемом, обрамленным красной плиткой, приблизительно четырех метров в диаметре. Ветерок, дувший в сторону Хэла и Аманды, нес запах гниения.

Пруд располагался на круглой террасе из серого камня с белыми каменными скамьями и каменным цоколем, приходившемся человеку по грудь. Все это было тщательно восстановлено и ухожено.

Темная непрозрачная вода пруда, казалось, поглощала весь падающий на нее свет; а по краю пруда стояли цветочные горшки. В тех что находились справа от человека, росли какие-то ветвистые растения без листьев.

Растения же, слева от него того же размера и формы, выглядели совершенно иначе. На них были маленькие сердцевидные зеленые листочки и цветы всевозможных оттенков розового и красного.

На цоколе перед человеком стоял еще один горшок с цветущим растением. Когда Аманда с Хэлом приблизились, то услышали, как человек разговаривает — очевидно, с цветком. Это был непрерывный поток слов, неразличимых и непонятных.

Продолжая говорить, он медленно, осторожно и методично обрывал лепесток за лепестком цветы растения, стоявшего перед ним, и бросал их в затхлую воду пруда.

На Хэла и Аманду он не обращал никакого внимания, а продолжал методично уничтожать стоящее перед ним растение. Когда последний лепесток последнего цветка упал в темную воду, он начал один за другим обрывать и листья.

Внезапно Хэл догадался, и, повернувшись к Аманде, увидел, что и она поняла то же самое: человек повторяет набор ругательств, настолько привычный, что отдельные слоги соединились вместе и слова утратили смысл.

— Привет, — отчетливо произнесла Аманда почти на ухо человеку. Он не отреагировал. Или он не слышал ее, или слышал, но оставил без внимания ее слова — сказать было невозможно. Его хламида была настолько грязна и изношена, что вначале Хэл не обратил на нее внимания, но теперь он заметил, что какое-то время назад и на грудь и на спину было краской нанесено слово «РАЗРУШАЙ»

Тем временем человек закончил ощипывать с цветка последние листья. Он замолчал и повернулся в другую сторону, все еще игнорируя Хэла и Аманду. Затем направился к последнему из горшков с ощипанными растениями. Он взял этот горшок в руки и осторожно понес к руинам дома.

Хэл с Амандой последовали за ним.

Он пересек место, где стоял дом, и вышел на лужайку, которая была уставлена множеством точно таких же горшков.

Растения в них были в разном состоянии — от совершенно голых до покрытых листьями и цветами. Поставив свою ношу, человек, пройдя дальше, выбрал растение, изобиловавшее цветами. Так же осторожно он вернулся с горшком обратно к пруду и поставил его на освободившееся место слева от цоколя. За все это время он никак не показал, что замечает присутствие Аманды и Хэла.

— Мы ничего не можем для него сделать, — сказала Аманда. — Нам можно уходить.

Они повернулись и пошли по направлению к горам. Дорога теперь превратилась в узкую тропинку и начала извиваться вокруг небольших, но достаточно крутых холмов.

Теперь у них на пути перемежались открытые участки и густо поросшие лесом склоны, полянки были сплошь покрыты разновидностью папоротников.

Процион стоял высоко в небе над ними, а последние клочки облаков, казалось, сгорали в нагревшемся воздухе. Хэл видел все это, но думал о другом. Он попытался вообразить себя человеком, которого только что повстречал.

Эта привычка началась с детской игры, потом превратилась в упражнение и, наконец, сделалась почти необходимостью. И он стал считать неудачей, когда ему не удавалось вообразить себя видящим все вокруг глазами другого человека.

Сейчас это оказалось более трудным, чем когда-либо еще. Встреченный ими человек явно был безумен. Но Хэл считал, что при достаточном усилии он и здесь добьется успеха.

Человек, вероятно, пришел в такое состояние, когда орда оккупантов разрушила его дом; и именно потому, что он был так явно безумен, солдаты не потрудились с тех пор переселить его в город, как это они делали с другими экзотами.

Теперь Хэл сосредоточил свое внутреннее зрение на мысли, что это он сам обрывает лепестки цветов.

Для этого понадобилось много времени, но в конце концов он мысленно представил себе эту сцену.

Для того чтобы по-настоящему понять кого-то, необходимо почувствовать себя этим кем-то. Полное сопереживание. Сопереживание — хорошее слово для описания состояния, когда воображаешь себя другим существом. Хорошее... и необходимое. Полное сопереживание приводит к полной ответственности. А полная ответственность становится, в конце концов, абсолютной и инстинктивной — автоматической оценкой последствий перед любым действием, в которое вовлекаются другие.

Теперь, для себя, Хэл сделался безумцем; и для нею уничтожение цветов означало уничтожение того, что разрушило его разум. Он мало-помалу пытался вернуться назад, сделаться тем, кем он был раньше. Но дорога, которую он выбрал, замыкалась в кольцо. Ему никогда не добиться успеха. Если только... возможно, если только Хэлу не удастся найти Созидательную Вселенную — для него, да и для всех других людей.

Каким-то образом все это — безумный человек, Ибан, экзоты, Энциклопедия, война, Земля, Молодые Миры — стало сходиться в одну точку, и Хэл почти физически ощущал этот процесс. Как ни странно, ему представлялось, что эта точка находится в месте, которое он никогда не видел; месте, к которому он сейчас направлялся. В новой Гильдии Придела.

Странно, что и легче всего, и одновременно труднее всего Хэлу было вообразить себя одним человеком — Блейзом.

Внутренним взором Хэл следил за более важным — за тонкими пальцами, бросающими оторванные лепестки в темную воду. Его мысли ушли далеко, в далекое детство Донала Грима, за сто лет до нынешнего дня.

— Ты задумался, — через некоторое время сказала Аманда.

Хэл, вздрогнув, очнулся и возвратился из мысленного мира в реальный.

— Да, — сказал он. — Тот человек... однажды я был таким, как он.

Они продолжали идти. Хэл следил взглядом за тропой, но краем глаза заметил, как Аманда повернула голову и с серьезным видом смотрит на него.

— Ты? — спросила она. — Когда?

— Когда мы получили известие о смерти Джеймса — моего самого младшего дяди. Я однажды рассказывал тебе, ведь так?

— Да, — кивнула она. — Тебе было одиннадцать лет; и Кейси, придя позже, нашел тебя в конюшне — в холодной ярости. Что бы ты сделал, если бы виновный оказался там, в этой конюшне? Попытался убить его — ты, одиннадцатилетний?

— Вероятно, — Хэл не отрываясь глядел на горы впереди. — Чистая разрушительность — как замкнутый круг. Тогда, когда я был Доналом, она захватила меня; и я всю жизнь потратил на то, чтобы перерасти это состояние.

— Я знаю, — мягко отозвалась она.

— Видишь ли, — сказал он, переведя взгляд на нее, — этой разрушительности некуда направиться. Она может только вернуться к самой себе. Творчество противоположно, оно — прямая линия, уходящая вперед в бесконечность. А затруднение в том, что стремление к разрушению — глубокий инстинкт, полезный для проверки способности человека управлять окружающей его средой. Дети, что попало уничтожающие в школе, делают точно то же самое, что и человек, которого мы видели недавно. Этот инстинкт проявляется в каждом новом поколении, когда оно, начиная осознавать ход времени, хочет уничтожить все старое и создать все заново. Инстинкт говорит им, что все в прошлом шло не так; и с этого момента они хотят направить все на верный путь.

— Но цикличность разрушения оказывается ловушкой для тех, кто поддается ей; и в конце концов они оказываются виноватыми с точки зрения последующих поколений. Именно поэтому, даже притом, что исторические силы постоянно стремятся к равновесию, Блейз и Иные в конечном счете обязательно проиграют; потому что останутся позади, в то время как люди творческие движутся вперед. А тогда-то и происходит развитие.

— Ты утверждаешь, — сказала Аманда, — что для Блейза уничтожение Земли, всего лучшего, созданного другими культурами лишь заменитель того, что он в действительности хочет уничтожить? Наподобие человека, который обрывает цветочные лепестки?

— Не совсем, — ответил Хэл. — Если принять его исходные посылки, то его философия достаточно разумна; прежде всего в том, что человечество в прошлом позволило технологии вырваться на свободу и зайти слишком далеко. Нет, здесь в нем проявляется не закоснелая, инстинктивная реакция, а ошибочные рассуждения — потому что ему недостает сопереживания, а потому и чувства ответственности. Дело просто в том, что для Блейза, возможно, отправной точкой стала такая же бесцельная ярость, как и у меня — или у человека с цветами. Блейз, возможно, начать превращаться в то, чем он стал, из ярости на вселенную, которая дала ему все — блеск ума, волю, моральную и физическую силу, — а потом, словно оставшаяся без приглашения на крестины ведьма из сказки, сделала сверх того так, чтобы он никогда не смог найти ни одного человека, чтобы разделить с ним все это.

— Ты так думаешь? — спросила Аманда.

— Я не уверен, — пожал плечами Хэл. — Но так могло бы быть. И это может оказаться важным.

Он почти сразу снова погрузился в свои мысли. А вывело его из них выражение, которое, как показалось ему, на мгновение мелькнуло на лице Аманды. Он пристально взглянул на нее.

— Ты улыбнулась? Почему?

— Улыбнулась ли я? — переспросила Аманда. Ее лицо теперь было совершенно серьезным. Она взяла его под руку. — Если я и улыбнулась, то потому, что я люблю тебя. Знаешь, нам пора где-нибудь остановиться и поесть. Помоги мне подыскать подходящее место.

Глава 13

Вскоре они нашли небольшую, поросшую папоротником полянку, где крошечный ручеек с чистой холодной водой пересекал тропу. С того места, где они уселись, им открывался вид на долину, поросшую лесом, метрах в ста под ними. Аманда достала сушенные фрукты, куски кукурузной лепешки и ломти хлеба, по вкусу напомнившие Хэлу то растение, которым Аманда угощала его вчера. Все это хорошо пошло с ледяной водой из ручейка.

Они потратили на еду не больше двадцати минут. Примерно через час Процион должен был показаться над вершинами гор, и благодаря прозрачному воздуху казалось, что они находятся всего в нескольких сотнях метров. Они с Амандой продолжили путь.

— Мы уже давно не видели никого, если не считать человека у пруда, — сказал Хэл. — А бывают ли здесь люди вообще?

— Насколько я знаю, нет. Именно поэтому Гильдия Придела здесь и обосновалась. Просто в этих местах не слишком много возможностей прокормиться, — ответила Аманда. — Да, на горных лугах можно пасти скот, но экзоты никогда не были пастухами — даже когда только-только обосновались на планете; они и не испытывали в этом необходимости. Даже до оккупации ты не увидел бы в горах никого, кроме какого-нибудь путешественника. Но теперь оккупанты не позволяют местным жителям совершать путешествия без особой причины — и особого разрешения. Так что пока мы не доберемся до Гильдии Придела, мы не должны никого встретить.

Дорога давно уже сделалась тропой, а теперь и совсем исчезла. Казалось, будто Аманда ориентируется по памяти или по каким-то незаметным ему знакам. Хэл внимательно смотрел под ноги. Следопытство входило в то многое, что ему преподали наставники, так что глаз у него был достаточно наметан, чтобы заметить даже незначительные признаки того, что кто-то проходил здесь до них. Время от времени такие признаки действительно попадались — крохотная отметка на земле или сломанная ветка, — но они были редки и неприметны.

Поэтому он прекратил их поиски и позволил себе просто наслаждаться прогулкой по горам.

А она понравилась бы любому, выросшему в горах — что вдвойне относилось к Хэлу. Как Донал, он вырос в горах на Дорсае, где находился его дом, Форали, а как Хэл он до шестнадцатилетнего возраста жил в Скалистых Горах Северной Америки, на Земле. Так что возвращение в горы теперь пробудило в нем такой восторг, какого он не испытал бы ни в какой другой местности. Его ноздри вдыхали чистый, ясный воздух, а походка сделалась размашистей.

— Ты можешь теперь замедлить шаг, — сказала Аманда. — Мы некоторое время будем идти вдоль реки, а местность здесь почти ровная.

— А я чересчур спешил? — удивился Хэл. Ему сделалось неловко.

— Для меня это не страшно. Но нам осталось пройти еще порядочное расстояние и под конец предстоит самое настоящее восхождение. Лучше побереги силы.

Они оказались посреди полосы деревьев и кустарников, перемежавшимися стеблями ярко-зеленого папоротника метровой высоты. Эта полоса почти полностью заполняла лощину между двумя круто вздымавшимися вверх лесистыми склонами.

Здесь исчезнувшая было тропа появилась снова — очевидно, ею постоянно пользовались. Почему же она проходила там, где обычные путники, как правило, не появлялись?

Размышления Хэла прервало легкое прикосновение к его левой руке. Он взглянул на Аманду, а та указательным пальцем дотронулась до внешнего края своей левой брови, как будто хотела смахнуть какое-то мелкое насекомое. Этим жестом она давала Хэлу понять, что кто-то наблюдает за ними, двигаясь параллельно тропе с этой стороны. Это существо — кем бы оно ни было — делало так намеренно, потому что передвигалось вровень с ними, прячась среди деревьев и кустов.

Хэл уголком глаза начал следить за левой стороной тропинки. Через некоторое время он понял, что кто-то прячется в листве, но скорее по едва слышным звукам и легкому шевелению папоротников и веток — неизвестное существо явно старалось двигаться так можно тише.

Он взглянул на Аманду, вопросительно приподняв бровь.

Та недоуменно покачала головой и быстрыми, чуть заметными жестами рук стала передавать сигналы.

— (Я думаю, это существо — человек; ребенок, или ростом с ребенка), — сказала она этим безмолвным языком. — (Оно по какой-то причине заинтересовалось нами. Как раз впереди нас находится поляна, на которой только кусты и папоротник. Давай усядемся там, как будто мы решили передохнуть и попробуем выманить его на открытое место.)

Хэл мигнул в знак согласия и вскоре, когда они оказались на середине этой поляны, Аманда зевнула, слегка потянулась и остановилась. Хэл также остановился.

— Давай присядем ненадолго, — отчетливо произнесла она. Преследователь наверняка ее услышал. — Спешить нам некуда.

Она остановилась у небольшого холмика, поросшего папоротником — более мелким, чем тот, что рос среди деревьев. Это было естественное место для привала. Хэл подумал, что здесь можно было бы устроить великолепную постель для них с Амандой. Они уселись на холмике, скрестив ноги, лицом друг к другу.

— Счет! — сказала Аманда. — Моток.

Теперь она переключилась на «краткий язык». На Дорсае какое-то количество кодовых слов было известно всем, так как они могли пригодиться, если двое дорсайцев на чужой планете хотели обменяться информацией в пределах слышимости других и не желали быть понятыми теми. Кроме того, у каждой семьи, как правило, имелся собственный код. Морганы и Гримы, росшие рядом и детьми игравшие вместе, знали большинство кодовых слов друг друга. Кроме того, подросткам доставляла особое удовольствие возможность обмениваться тайной информацией под носом у взрослых.

По сути Аманда только что сказала следующее:

«Ты мог бы разговаривать так, чтобы тот, кто следит за ними, ничего не понял. Возможно, нам удастся так подманить его поближе».

— Верно, — ответил Хэл. Не было причины не воспользоваться понятным словом, поскольку несколько таких слов могли соблазнить преследователя подойти поближе, чтобы понять общее содержание разговора.

— Сапог крошка кот, — добавил он. Он указывал на то, что их двое, и так как следивший За ними не был крупен и силен, поймать его сможет один из них, в то время как другой перекроет ему путь к бегству. Оставалось выяснить, кто будет ловить, а кто препятствовать бегству неизвестного.

Аманда слегка улыбнулась.

— Раз! (Преследовать буду я), — сказала она. — Дом вмиг (Ты остаешься здесь и приготовишься на случай, если наш преследователь вернется сюда).

— Р, — согласился он. Аманда сможет быстрее пробираться по такой местности, чем он. — Цель!

Последнее слово должно было напомнить ей, что следящий за ними подобрался достаточно близко и теперь можно попытаться поймать его.

— Р, — сказала Аманда. — Раз-С.

Этот ответ подтверждал, что старшим является она; и она выберет момент, чтобы начать преследование. Тем временем, хотя и казалось, что они пристально смотрят друг на друга, боковым зрением они следили за своим преследователем, который и в самом деле подобрался к ним поближе, чтобы попытаться понять их странную беседу.

— Шепот стена (Я слышала разговоры о ней, но никогда не смогла узнать ничего определенного), — сказала Аманда. Теперь оба они краем глаза отчетливо видели, кто же следит за ними. — Юн.

То, что она была «юная» — девочка-подросток, было несомненным — поскольку, если не считать обвязанной вокруг талии высохшей темно-зеленой лозы со стручком посередине, она была совершенно обнажена, но ее нагота воспринималась как естественная. Лоза казалась скорее украшением, чем частью одежды; хотя сейчас она явно использовала эту половинку стручка как карман, в котором лежали камни, приблизительно вполовину меньше ее кулака. На вид ей было не больше двенадцати-тринадцати лет — если только ее физическое развитие было нормальным.

— Неси! — выкрикнула Аманда, что приблизительно означало: «нам надо увести ее отсюда туда, где о ней кто-нибудь позаботится!»

— Р, — ответил Хэл.

Он автоматически согласился с Амандой — и тут же она вскочила на ноги и помчалась за девочкой.

Аманда бежала быстро — очень быстро. Но девочка мчалась почти как ветер. Она явно знала здесь каждый клочок земли и бежала зигзагами, как заяц, проскальзывая в промежутки между деревьями, достаточные для нее, но непроходимые для взрослого. Через несколько секунд обе они уже затерялись среди деревьев.

Однако, судя по шуму, который они производили, они снова повернули в его сторону, и Хэл внезапно увидел девочку, бежавшую со всех ног. Похоже, она должна была пересечь тропу метрах в двадцати от Хэла. Он вскочил на ноги и побежал ей наперерез.

Девочке удалось от него увильнуть. Из чистого упрямства Хэл следовал за ней еще метров пятьдесят, а потом смирился с тем, что она с каждым шагом отрывается от него и уже находится вне пределов досягаемости. Он медленно направился назад к тропе и к Аманде, переводя дыхание.

Аманда ожидала его, стоя на холмике, на котором они раньше сидели.

— Чтобы окружить и поймать кого-нибудь вроде нее, понадобился бы десяток человек с сетями, — сказала Аманда, когда Хэл оказался рядом. В отличие от него ей уже удалось отдышаться. — На этой высоте круглый год стоит умеренная температура. И все же Бог ведает, как ей удается выжить в одиночку. Она не могла так одичать и отощать за одно лишь лето. Она как животное — возможно, животного в ней теперь больше, чем человеческого. Так или иначе, вина тут тоже лежит на оккупантах. В былые времена ее давным-давно бы нашли и вернули к людям.

— Р, — сказал Хэл, пытаясь перевести дух. Он все еще ощущал раздражение из-за того, что находится в неважной форме, несмотря на то что в Энциклопедии он ежедневно занимался гимнастикой. — Я думаю, мы можем отправляться дальше.

— Пожалуй, — согласилась Аманда. Они продолжили путь в угрюмой тишине. Лощина, по которой они шли, стала все круче и круче подниматься вверх. И внезапно, пройдя через маленькую, густую рощицу они оказались перед почти вертикальной стеной коричневого известняка, уходившей вверх.

Аманда повела Хэла вперед, и он увидел, что внизу в скале было множество впадин.

— Сюда, — сказала она, подведя его к одному из темных отверстий. Чтобы пробраться внутрь, им пришлось нагнуться. Хэл последовал за ней, думая, что это вход в пещеру, но внезапно проход повернул в сторону, и он увидел перед собой свет. Они вышли наружу, и далеко наверху увидели солнечный свет, как будто очутились в каменном колодце.

Хэл заметил, что рядом с отверстием, из которого они выбрались, находился большой полукруглый валун. Похоже было, что его можно было перекатить и, как пробкой, заткнуть это отверстие. Они продолжили путь вверх, пробираясь между глыб коричневого известняка, и через некоторое время присели отдохнуть на небольшом ровном участке.

— Далеко ли еще? — спросил Хэл, прикрывая ладонью глаза, чтобы взглянуть на каменную стену, по которой они взбирались. — Я не вижу никаких признаков построек, и... — Он перевел взгляд на Процион, переместившийся к западу. — ...солнце вот-вот окажется позади этих пиков; думаю, не больше, чем через пятнадцать минут.

— Ты не видишь ничего потому, что не должен ничего увидеть, — сказала Аманда. — Но ты прав насчет пятнадцати минут. Нам их хватит.

Хэл взглянул наверх и только сейчас увидел — всего лишь в десятке метров над собой — край уступа. Этот уступ шел в обе стороны, насколько хватало взгляда, и был, как теперь понял Хэл, довольно широким.

Он не заметил его прежде, потому что свет заходящего солнца усиливал иллюзию сплошной каменной стены, уходящей вверх. Теперь же солнце опустилось настолько, что и сами они и нависавший над ними участок склона оказались в тени. А уступ, должно быть, все еще оставался на свету, потому что Хэл сейчас обратил внимание на его край, освещенный солнцем.

Видя, что конец пути уже близок и место, куда они направлялись, превратилось в реальность. Хэл понял, что наконец найдет ответы, которые он хотел услышать от Аманды раньше.

— Подожди! — попросил он ее. Он остановился, и Аманда, шедшая впереди, также остановилась и обернулась к нему.

— В чем дело? — спросила она.

— Сейчас, возможно, у меня последняя на какое-то время возможность поговорить с тобой наедине. — Собственные слова показались ему неуклюжими, но их надо было произнести. Когда Там Олин тогда, в Энциклопедии, говорил с тобой о вере, что он имел в виду? И о чем ты перед самым нашим уходом сказала Рух и Аджеле, повернувшись к ним?

Она непривычно пристально и долго смотрела на него — как будто пыталась увидеть что-то, глубоко скрытое у него внутри.

— Скажи мне, — произнесла она наконец, — ты идешь дальше? Или поворачиваешь назад — даже в этот момент?

— Почему я должен повернуть назад?

— А ты повернул бы — сейчас?

Хэл некоторое время подумал.

— Нет, — ответил он, — я хотел попасть сюда. И хочу до сих пор.

— Хорошо, — кивнула она, — потому что ты должен был сам, добровольно, принять решение прийти сюда. Потому что ты хотел прийти.

— Хотел. И ты это знаешь.

— Я должна была убедиться, — сказала она. И после небольшой паузы продолжала:

— Понимаешь, когда я задержалась, чтобы поговорить с Рух и Аджелой, то затем, чтобы сообщить им, что теперь все будет в порядке и есть надежда, что ты найдешь в конце концов Созидательную Вселенную.

Хэл удивленно посмотрел на нее.

— Как ты могла обещать им что-либо подобное? Я не могу гарантировать, что надежда есть — и ты это знала. А даже если и мог, никому не дано знать наверняка!

— О, Хэл! — Она внезапно обняла его и опустила голову ему на грудь. — Разве ты не понимаешь? Ты довел себя до изнеможения, пытаясь пройти сквозь стену в том месте, где это невозможно сделать. Там, в Энциклопедии, ты видел, что все остальные крайне утомлены, но в себе ты того же не замечал! Ты должен отступить назад от этой проблемы и подождать, когда в голову тебе придет другой способ. Именно поэтому тебе и пришлось отправиться сюда! А что касается другого вопроса, я знаю только то, что видел Там. А видел он больше чем, когда-либо видела я, — потому что он находится на пороге смерти. Но когда он сказал мне, что же увидел он, то и я смогла увидеть то же самое: настанет момент, когда я должна верить в тебя и почему должна верить. Ты в конце концов победил бы — но гораздо большей ценой, чем кто-либо из нас может вообразить. И путь к этой победе — здесь; я чувствую это!

— Какой ценой?

— Я не знаю! — сказала она, все еще держа его в объятиях. — Она недоступна моему воображению, и, думаю, даже воображению Тама. Но когда он сказал мне, я смогла ощутить ее — как и он смог; и я поняла кое-что еще. Но об этом я не могла бы рассказать тебе до тех пор, пока ты не решишься и не появишься здесь.

Аманда остановилась, как будто у нее внезапно перехватило дыхание.

— Что еще? — спросил он.

— Твой следующий шаг на пути к тому, что заставил меня увидеть Там. А теперь ты решился отправиться сюда, в Гильдию Придела, добровольно, по собственному выбору.

Аманда разомкнула объятия.

— Хэл, — сказала она, — слушай меня! Там умрет умиротворенным, если тебе когда-либо удастся сделать то, к чему ты стремился с самого начала. Ты обязан найти Созидательную Вселенную прежде, чем он умрет. Только это оправдает его жизнь в его собственных глазах, а он должен умереть оправданным. Если ему это не удастся, ты никогда не сможешь найти то, что ты хотел!

Хэл пристально посмотрел на нее.

— Не спрашивай меня, почему! — сказала она. — Я не знаю почему! Я знаю только то, во что верит Там, — и я знаю, что он прав.

Мысли Хэла перебегали от одного к другому. Теперь, когда его интуитивная логика получила отправную точку, мозг начал предлагать ответы. То, что он узнал от Аманды, имело смысл.

До тех пор пока Абсолютной Энциклопедии не найдут окончательное, практическое применение, характер этого применения остается неясным. Что-то неопределенное, скорее мечта, передавалось от Марка Торре к Таму и от Тама к Хэлу. Цепочка причин и следствий, связанных с этой нереальной и пока еще не сформировавшейся целью, может прерваться со смертью Тама, если тот будет считать, что умирает до того, как эта цель наконец достигнута. А для Хэла это означало, что вся его жизнь и все совершенное им привели к искажениям в историческом развитии, оказались дорогой, ведущей в тупик.

Хэл ощутил внезапную слабость. Лишь только он имел возможность выбора. Ни Торре, ни Там не могли оставить свою работу — после того как приняли ее на себя. А он мог — и должен был так поступить — прежде, чем ему представится возможность найти ответ, который искали они все. Или же никакой свободной воли не существовало. И будущая история оказывалась предопределенной.

А это было не так. Будущее не установлено раз и навсегда. Только прошлое. Так что лишь он один имел возможность выбора — и его выбор едва не оказался неудачным.

Нет, только не это! Пусть успех или неудача, но сдаться — было немыслимо после того, как часть пути уже пройдена. Пусть неудача — если она неизбежна, но единственное решение, с которым он мог согласиться, это держаться до конца. Иначе все, во что он когда-либо верил, было ложным и бесполезным.

Он снова поднял лицо к уступу, находившемуся над ними, и почувствовал, что Аманда взяла его за руку. Вместе они стали подниматься к солнечному свету.

Глава 14

Когда они взобрались на уступ, заходящее солнце ударило им прямо в глаза, чуть не ослепив Хэла. Но постепенно он привык, яркому свету и смог разглядеть, куда попал.

Они оказались на ровной площадке, которая тянулась в длину метров на сто. Ширина уступа, покрытого ковром из сосновых иголок, была по крайней мере в пять раз больше его длины.

В стене позади него имелось несколько отверстий, которые вели то ли в пещеры, то ли в коридоры, шедшие параллельно самому уступу. Чуть правее от них находился маленький водоем, питавшийся из ручейка, в который стекал водопад.

Прямо перед ними находились три больших строения. Самое дальнее от них было чуть больше соседнего, а ближайшее к ним настолько мало, что по сравнению с другими двумя казалось едва ли не хижиной.

Все три здания были построены из бревен. Из горного склона позади явно вырубали блоки, и несколько таких блоков по другую сторону ручейка обозначали контуры здания, которое, похоже, должно было протянуться вдоль всей задней стены уступа.

По дорожкам между многочисленными деревьями туда-сюда ходили люди в широких одеждах, явно озабоченные какими-то делами. Хэл обратил внимание на группу людей, расхаживавших друг за другом по кругу, что находился позади водоема. Они шли и пели; внизу их пение, очевидно, не было слышно из-за какой-то акустической особенности этого места. Но теперь он отчетливо слышал их.

В первый момент Хэл не мог разобрать слов. Но тем не менее по непонятной ему причине их пение сильно подействовало на него.

Последние лучи заката исчезли и вечерние тени, казалось, сразу покрыли все вокруг: Хэлу наконец удалось уловить смысл повторяющихся слов песнопения.

Понимание настолько внезапно пришло к Хэлу, как будто эти слова кто-то вдруг перевел с незнакомого ему языка на привычный и родной.

Но не сами слова так сильно подействовали на него, а весомость их смысла, который не во всем доходил до него, но странно его волновал, подобно незнакомой музыке даже при первом слушании.

Как будто неизвестно откуда до него донесся звук, пробудивший в нем ощущение чего-то важного, но чего именно, Хэл не мог бы объяснить. Однако пока это не имело значения. Знание придет — в свое время, когда окажется полезным. А сейчас имело значение глубокое ощущение истины. Пение продолжалось... и продолжалось, эхом отзываясь в сознании Хэла, словно в огромной темной пещере звучал голос всей вселенной.

Его тело инстинктивно напряглось, чтобы сделать шаг по направлению к кругу. Но он сдержался. Его взгляд по какой-то причине сосредоточился на одном из тех, кто расхаживал по кругу. Этот человек только что завершил круг и теперь оказался лицом к Хэлу. На мгновение его черты сделались отчетливо видны, несмотря на сгущающиеся тени, — костистое лицо с восточным разрезом глаз и длинной седой бородой. Одежда на нем была иной: не из грубой ткани, как у остальных, а из тонкой и гладкой. Хэл повернулся к Аманде и увидел ее озабоченный взгляд, устремленный на него. Он улыбнулся, чтобы успокоить ее.

— Ты была права, — сказал он. — Мне следовало появиться здесь.

— Хорошо, — кивнула Аманда, ее озабоченность исчезла. — Тогда пошли.

Между строениями туда-сюда сновали люди. Некоторые из них улыбались Аманде; их приветственные улыбки относились также и к Хэлу, и эта приветливость настолько напомнила ему экзотов, которых он знал в былое время, что он ощутил внезапную, острую печаль. Аманда между тем вела его к самому небольшому из зданий.

— Сначала тебе следует познакомиться с тем, кто здесь старший, — сказала она, — это твой старый друг.

— Старый друг? — Хэл попытался угадать, кто же из экзотов подходит под такое описание. — Нонна?

Нонна была представительницей экзотов — официально, при Абсолютной Энциклопедии, но на самом деле — как ясно понимали и экзоты и Хэл — при нем самом.

По натуре она была женщиной язвительной и сердитой, что почти полностью противоречило представлению других культур об экэотах. Но Хэл оценил ее искренность и целеустремленность; и сейчас ему сразу вспомнились резкие черты лица этой немолодой женщины. До нынешней минуты Хэлу и в голову не приходило, что ему надо было оказаться здесь для встречи именно с ней.

— Сейчас ты узнаешь, — ответила Аманда, — потерпи.

Из-за угла строения, к которому они направлялись, появился человек. Он был его ближайший соратник, когда Хэл убеждал экзотов отдать все, чем они владели, на защиту Земли. Его сопровождал другой, ростом с самого Хэла.

— Амид! — воскликнул Хэл. — Но разве ты больше не в Абсолютной Энциклопедии? — И поспешил исправить ошибку. — Нет, конечно, нет. Прости. За этот последний год я так мало общался с людьми — даже в Энциклопедии — что я позабыл. И верно, приблизительно восемь месяцев назад один из советников с Культиса принес известие, что твой брат болен. И ты отправился к нему, ведь так? Но я, не думал, что ты здесь и остался.

Улыбка озарила лицо невысокого человека с морщинистым лицом.

— Хэл! — воскликнул он и поспешил к ним, чтобы взять руку Хэла в обе свои. — Я надеялся — но не думал, что Аманда сможет убедить тебя прийти сюда!

Хэл улыбнулся в ответ.

— Как видишь, — ответил он. — Но ты нашел себе здесь работу?

— Извини. Увидев тебя... — Он умолк. — Я должен объяснить тебе — на самом деле Кэнин не был мне братом по крови — в том смысле, как это слово используют на других мирах. Но он был настолько близок мне, как будто и в самом деле приходился мне родным братом. Так что я, конечно же, возвратился сюда, как только узнал о его болезни. Но не успел — он умер.

— И, похоже, остался, — сказал Хэл.

— Да. — Амид выпустил руки Хэла, но продолжал улыбаться ему. — Во мне здесь нуждались. Да и у меня было неспокойно на душе. Я без всякой пользы находился в безопасности и комфорте Энциклопедии, в то время как мой народ страдал.

— А твой брат был здесь?

— Он был Мастером Гильдии, — сказал Амид. — Теперь им стал я. Как бы унаследовал его пост.

— Это не так, — вмешался его спутник. — Никто, кроме Амида, не подходил для того, чтобы занять место Кэнина, его брата.

— Извини, — сказал Амид. — Я должен представить тебе Артура. Он — помощник Мастера Гильдии. Артур, с Амандой ты знаком. А это Хэл Мэйн.

Артур протянул руку, и Хэл пожал ее. В рукопожатии Артура чувствовалась сердечность, и это подтвердило впечатление, создавшееся у Хэла об окружающих. Артур выглядел внушительно — почти лысый, с узкой талией и мощными руками и ногами, которых не скрывала типичная одежда экзотов.

Хэл знал, что в первый же момент их встречи Артур невольно сравнил свой рост и силу с ростом и силой Хэла. Артур, несомненно, был силен — даже в сравнении с другими людьми того же роста и веса, но он явно принадлежал к числу тех, для кого их рост и сила являются бременем.

Подобно некоторым другим крупным людям, с кем приходилось встречаться Хэлу, Артуру явно доставляли неудобства взгляды других. Будучи меньшего роста, чем он, эти люди предполагали, что благодаря своему росту и силе он не страдает от свойственных им страхов и менее чувствителен к тяготам и опасностям жизни. Артуру представлялось, что все ждут, что он благодаря своем росту и силе сделает больше и вынесет большее; и ему доставляет удовольствие то, что они считали незаслуженным преимуществом. Преимуществом, от которого сам он с радостью отказался бы ради того, чтобы с ним обращались точно так же, как с другими.

Хэл не страдал от подобного комплекса, главным образом благодаря своим воспитателям, — и как Донал и Хэл. Кроме того, у дорсайцев тренировка и навыки уравновешивали различия в силе и более могучее сложение не давало преимущества. Сила становилась менее важной по сравнению с волей и духом человека, большого или маленького, старого или молодого, мужчины, женщины, или ребенка.

— Заходите. Заходите и поговорим! — пригласил их Амид.

Он отступил в сторону, чтобы пропустить Аманду вперед, и прошел за ней в дверь маленького строения, Хэл собирался последовать за ними, когда позади него раздался голос Артура.

— Хэл Мэйн?

— Да? — Хэл обернулся.

— Простите... вы, конечно, тот самый Хэл Мэйн. Я должен был сразу вас узнать. Амид часто говорил о вас.

— Узнать кого-нибудь в первый же момент лишь по словесному описанию — это неплохо, — сказал Хэл. Он повернулся и вошел в дом. Комната, в которой они оказались, очевидно служила столовой, рабочим кабинетом и залом для совещаний. Солнце уже почти полностью зашло. Однако его лучи все еще освещали одну сторону большой комнаты, проходя через ряд маленьких, квадратных окошек.

Искусственный свет давали свечи и три лампы, прикрепленные к стропилам. Они должно быть, сохранились с времен, предшествовавших оккупации Культиса. Кроме того, имелся открытый очаг квадратной формы, выложенный красноватым кирпичом. Над ним находился металлический фартук, судя по виду, медный; он, несомненно, также уцелел с давних времен. От него отходила дымовая труба из того же металла.

Огонь, уже горевший в очаге, также добавлял немного света; но этот свет смягчал довольно резкое освещение, которое давали древние лампы, изначально предназначенные прежде всего для использования на воздухе.

В комнате были еще две другие двери, сейчас приоткрытые. Одна выходила в крохотную спальню, другая — в ванную. Вдоль стены стояли деревянные стулья, явно самодельные, и рядом с ними — большой стол, на одном из концов которого лежала куча бумаг.

Они вчетвером невольно выбрали стулья, ближайшие к очагу; хотя солнце зашло всего несколько минут назад, казалось, что в открытую дверь уже проникал холод.

— Вот мое жилище, — пояснил Амид, когда они уселись, — но у меня есть и другой кабинет, в одной из общественных спален. Вы вдвоем можете переночевать в нем, если хотите, так как у нас не отведено специального места для гостей. Но сидите, сидите! Вы прибыли как раз к ужину. Поедите со мной?

— Мы были бы рады, — ответила Аманда. Артур торопливо поднялся.

— Я займусь этим.

— Он хороший помощник, — сказал Амид, когда дверь за Артуром закрылась. — Если бы он не помогал мне здесь с моими обязанностями, я, наверное, не справился бы.

— И все-таки, почему ты занял этот пост? — спросил Хэл. — Я могу понять, что по причинам, о которых ты только что говорил, ты остался здесь. Но зачем брать на себя обязанности Мастера?

— Меня, можно сказать, призвали на это место, — ответил Амид. — Те, кто знал Кэнина, хотели этого просто потому, что я его брат. Они, похоже, думали, что между нами существует нечто общее. И, по правде говоря, я многое знал об образе мыслей Кэнина. Хотя мы не виделись вот уже пятнадцать лет. Я позволил себе надеяться, что мои решения совпали бы с его собственными. Он добился чтобы эта организация нормально действовала. Поймите, основал ее не он. Или Аманда уже рассказала тебе все о Гильдии Придела?

— Я ничего ему не рассказывала, — ответила за Хэла Аманда.

— Понимаю. — Амид взглянул на Хэла. — Почему ты появился здесь, Хэл?

— Потому что Аманда сказала, что я должен это сделать. Она была права, — ответил Хэл.

— Ты просто хотел взглянуть на это место?

— Первоначально это скорее было предлогом, чем желанием, — ответил ему Хэл. — Но теперь, если ты позволишь, я хотел бы остаться здесь на некоторое время.

— Согласен, — кивнул Амид. — Тогда ты, возможно, хочешь походить в круге?

— Если это допускается, — ответил Хэл. Амид усмехнулся. Не улыбнулся — усмехнулся.

— Кому-либо другому пришлось бы сначала пройти период наблюдения — что-то вроде ученичества. А затем состоялось бы голосование всех членов Гильдии — принимать его или нет.

Он сделался серьезным.

— По правде говоря, кроме Артура и меня, никто не знал, что ты можешь появиться здесь. Вероятно, лучше всего, пока возможно, хранить втайне твое подлинное имя. Но долго это делать не удастся. Я думаю, что остальные члены Гильдии позволят тебе вступить в нее просто по моей рекомендации, если она понадобится.

— Нет, — покачал головой Хэл.

— Да, — сказала Аманда. — Амид, Хэл не знает нынешней обстановки на Культисе. Хэл, тебе следует принести извинение членам Гильдии за то, что им не сообщили, кто же ты на самом деле.

Амид кивнул, глядя на Хэла.

— Она права. Кроме того, если ты вступишь в Гильдию единственно по рекомендации Мастера, это не будет чем-то неслыханным. Были и раньше люди достойные, которым позволили вступить в круг инкогнито. Но...

Он повернулся к Аманде.

— Так или иначе, пройдет всего несколько недель, и они начнут догадываться, кто он. Тайны не легко скрыть в таком маленьком месте, как здесь.

— Через какие-то несколько недель положение может полностью измениться, — сказала Аманда. — А пока сделаем, что возможно, чтобы защитить всех, кто в это вовлечен. Скажет ли Артур кому-нибудь о том, кто такой Хэл?

— Нет, нет. Только не Артур, — отозвался Амид. — Он не станет ни с того ни с сего это делать. Кроме того, он человек весьма неглупый; а даже у человека недалекого хватит ума догадаться о том, как опасно для Хэла — и для всех нас, если уж на то пошло — если станет известно, что он здесь, на Культисе.

— В любом случае, — сказал Хэл, — я пробуду здесь не слишком долго. Но ты, Аманда, была права. Мне есть что найти в этом круге. Так кто же основал Гильдию?

— Это был экзот с Мары, по имени Джатед, — ответил Амид. — Вначале он изучал философию истории. Он опередил свое время, предположив, что мы, экзоты, возможно, сбились с нашего изначального пути. Двадцать лет после того, как закончил обучение в нескольких наших университетах, он исследовал наши истоки — Гильдию Придела Уолтера Бланта в двадцать первом веке. Много ли ты знаешь о ней?

— Получилось так, что порядочно, — ответил Хэл.

— Хорошо, тогда мне не придется приводить для тебя слишком много подробностей, — продолжал Амид. — Ты знаешь, что приделом называли пристройку в храме, сооруженную на вклад, пожертвованный на поминание кого-то; и этот Уолтер Блант выбрал такое название для своей организации потому, что это слово связывает прошлое, настоящее и будущее?

— Да, — ответил Хэл.

— Так вот, Джатеда привлекло как раз восприятие Блантом такой связи. Как я и сказал, он потратил жизнь, изучая первую Гильдию Придела. Ты можешь понять, как идея о связи прошлого, настоящего и будущего, отныне и навеки, могла привести к представлению о том, что преходящее и вечное едины. Джатед даже на некоторое время отправился на Землю. Когда он возвратился, то стал кем-то вроде отшельника и обосновался в предместье расположенного неподалеку городка под названием Ичан...

Хэл взглянул на Аманду.

— Это около сорока километров от Порфира, — пояснила Аманда. — Мы могли бы пройти сюда через него, а не через Порфир, но Ичан не гарнизонный город. Я хочу сказать, что там нет гарнизона оккупантов. Там размещено какое-то количество солдат порфирского гарнизона, но и только. Я хотела, чтобы ты увидел, каково экзотам живется в гарнизонном городе оккупантов.

— Эта история с Джатедом произошла за несколько лет до Оккупации, — продолжил Амид. — Как я и говорил, он стал чем-то вроде отшельника. Ты, вероятно, уже знаешь, что в такой местности, как та, что находится ниже нас, вполне можно прожить, не занимаясь хозяйством. Там достаточно насекомых, животных, птиц и растений, и поиски еды не займут много времени. Именно так Джатед и жил. Он намеренно стремился к одиночеству, чтобы «обдумать», как он говорил, то, в каком направлении должна была развиваться первая Гильдия Придела.

Вошел Артур в сопровождении двух мужчин и женщины; все они несли нагруженные подносы. Их, по указанию Артура, поставили на дальний конец стола.

— Теперь, разумеется, с появлением Иных, и особенно с началом Оккупации, — сказал Амид, — каждый на наших двух планетах снова начал думать о том направлении, которое мы, экзоты, выбрали, развивая наши взгляды. Но Джатед значительно опередил всех. Он переселялся все дальше и дальше в лес, избегая даже случайных контактов с людьми; и в конце концов — мы не знаем, когда именно — он нашел дорогу на этот вот уступ. К тому времени он приобрел несколько... скажем так, учеников. Да, Артур?

— Все готово. И пока горячее.

— Мы заканчиваем. Подожди... — Потому что Артур собрался вслед за своими помощниками выйти из комнаты. — Ты будешь есть с нами. Это приказ. Я хочу, чтобы ты принял участие во всех наших решениях, касающихся Хэла. Кстати, просто чтобы мы не беспокоились, скажи нам, упомянул ли ты кому-нибудь о Хэле?

— Конечно же нет, Мастер!

— Это его способ упрекнуть меня, — объяснил Амид Хэлу и Аманде, — назвав меня Мастером. Сейчас — просто за то, что я даже спросил. Мы приступим к еде очень скоро, Артур. А тем временем садись с нами, и если я забуду рассказать Хэлу какую-то часть истории Джатеда, дополни меня, хорошо?

— Если вы так хотите, — ответил Артур. — Спасибо.

— Благодарность не нужна, — пожала плечами Аманда. — Вам следует принять такое приглашение как должное.

— Извините, — Артур уселся рядом с ними.

— И никакие извинения также не нужны, — сказала Аманда. — Продолжай, Амид.

— Где я остановился? О да, Джатед начал прогулки по кругу в лесу. И продолжил это здесь, указав правила, которые должны при этом соблюдаться, в частности, правило, касающееся того, как люди должны петь. Им не следовало петь в унисон или пытаться идти в ногу — если такое не случалось непреднамеренно. Идея заключалась в том, что они должны были обучаться каждый сам по себе — даже если они находились в группе. Прежде всего они должны были произносить только слова Закона — на этом Джатед особенно настаивал. Тебе все время следует об этом помнить, Хэл. То, что ты слышал — это не мантра. Не молитва, не гимн, не какое-либо заклинание. Джатед ненавидел слово «мантра» и не позволял никому употреблять его; а он всегда яростно настаивал на своем.

— Он имел обыкновение погонять людей посохом, — вставил Артур, — хотя чаще он это делал, когда они жили в лесу, — или вы рассказали им о самом начале существования Гильдии Придела — в лесах, что под нами, Амид?

— Нет. Я упомянул об этом, а потом сразу перешел к жизни на уступе, — сказал Амид. — Теперь вы видите, почему я хотел, чтобы вы оказались здесь? Впервые Джатед воплотил свою Гильдию Придела в жизнь, как Артур и говорил, внизу, в лесах, неподалеку от этих утесов. К тому времени он уже имел ряд учеников и организовал с ними хождение по круговой тропинке, которую он сам протоптал. Конечно же, каждый день приходили новые люди, желающие присоединиться. Но как я и сказал, с ним было нелегко ужиться. Одна ошибка — и Джатед практически прогонял возможного нового члена. Джатед расхаживал с посохом, о котором упомянул Артур; и любой, кто проявил то, что он считал «непониманием» — но в особенности, если он ошибочно называл возглашение Закона «мантрой» — изгонялся, причем Джатед преследовал его и погонял посохом, чтобы тот бежал достаточно быстро.

— Он назвал это Законом? — уточнил Хэл.

— Да. — Амид какое-то время пристально смотрел на Хэла. — Он назвал это Законом и подразумевал, что это должно быть Законом — настолько же признаваемым, как закон Всемирного тяготения. Джатед так же заявлял, что все, что необходимо каждому из них — это самостоятельно изучать Закон.

— «Преходящее и вечное — едины», — произнес Хэл.

— Да, — подтвердил Амид. — Хэл, я и сам не вполне понимаю эту фразу; но подобно многим, кто познакомился с Законом, я ощущаю, что в ней есть сила; и я думаю, что Джатед был прав также и в том, что научить Закону нельзя. Что бы ни содержалось в этой фразе, ее смысл надо постичь личным усилием. Ты знаешь, он сказал странную вещь, через два поколения каждый — и он подразумевал каждого человека во всей Вселенной, а не только здесь на Культисе — будет знать Закон, и многие уже начнут применять его.

Он пожал плечами.

— Одно поколение из этих двух уже ушло, а даже среди нас, экзотов, немногие когда-либо слышали и о Законе и о Джатеде; и едва ли похоже на то, что положение изменится за следующие двадцать лет или около того. Но именно так он и сказал.

— А теперь пришло время перемен, — задумчиво протянул Хэл.

— Верно. Но для того, чтобы люди приняли — не говоря уже о том, чтобы применяли — что-нибудь вроде Закона — в нынешних условиях, когда человечество вовлечено в гражданскую войну с самим собой... Иные, конечно же, в любом случае не собираются принять Закон; и не приняли бы, даже если бы он появился из какого-то другого источника, а не от экзотов. Ты же понимаешь, что Иные буквально стремятся уничтожить нас — всех экзотов на этих двух планетах. Их единственное останавливает, что подобную резню не удалось бы сохранить в тайне от других Молодых Миров и она могла бы настроить их против Иных.

— Я знаю, — сказал Хэл. — Блейз Аренс однажды поделился со мной своими целями.

— Нас, Гильдию Придела, скорее проглядели, чем намеренно позволили уцелеть. Но вернемся к Джатеду и к истории нынешнего воплощения Гильдии.

— Амид, — сказал Артур, — могу я снова упомянуть об ужине? Еда остывает. Мы могли бы поговорить за столом.

— Конечно. Конечно, ты прав! — согласился Амид. — Я с каждым днем все более погружаюсь в себя. Пойдемте.

Все последовали его приглашению.

Глава 15

Они приступили к еде. На столе стояли большие чашки со всевозможными блюдами из овощей, обработанных и сырых, а перед каждым местом были аккуратно положены палочки для еды.

— Во всяком случае, — сказал Амид через несколько минут, — как напоминает мне Артур, Джатед перенес свой круг сюда к уступу; наверное, всего за три года до Оккупации, и вскоре после этого умер. Кэнин был одним из его учеников...

— Ведущим учеником Мастера, — дополнил Артур.

— Ну, ну, возможно, — сказал Амид. — Джатед не делил на разряды своих последователей. Во всяком случае, Кэнин, предвидя что-то вроде Оккупации, переместил все, связанное с Гильдией, а не только круг, сюда и начал строительство — с тем чтобы постоянно обосноваться здесь. А в прошлом году он умер... Я вернулся, как оказалось, слишком поздно, и меня попросили занять место Мастера.

— Единственный возможный выбор... — начал Артур, но Амид прервал его.

— Но вот что ты, Хэл, должен знать, если собираешься остаться здесь на некоторое время: у нас здесь демократия, каждый имеет право голоса и все решает большинство. Практически у Мастера есть право наложить вето на любое решение, утвержденное голосованием, но...

— Практически, — решительно вмешался Артура, — никто и не подумал бы усомниться в вето Мастера или приказании Мастера.

— Хорошо, хорошо. Итак, Хэл, ты окажешься одним из членов Гильдии. Это означает, что ты, конечно, будешь иметь право голоса, но я предложил бы тебе не пользоваться им, пока лучше не поймешь нашу жизнь. Ты будешь жить в одной из общих спален для одиноких. У нас есть комнаты и для пар, но сейчас все они заняты и у нас не было времени, чтобы построить дополнительные; именно поэтому я и предложил, чтобы вы сегодня переночевали в моем кабинете.

— Спасибо, — кивнула Аманда. — Мы ценим это.

— Да, спасибо, — присоединился и Хэл.

— Я сплю здесь. — Амид сделал жест своими палочками для еды. — Теперь касательно самого круга. Каждый член Гильдии Придела — а она включает всех, кто живет на этом уступе, имеет возможность по очереди участвовать в круговом шествии. Он — или она — может при желании пропустить свою очередь. И мне, и Артуру приходится по большей части так и поступать, поскольку у нас много организационной работы. Что касается остальных, то каждый дожидается своей очереди, а затем присоединяется к небольшой группе ожидающих неподалеку от круга. Ты видел их, когда появился здесь?

Хэл постарался припомнить. Действительно, неподалеку от круга стояла горстка мужчин и женщин, но он подумал, что они просто ненадолго остановились, чтобы посмотреть.

— Правило, установленное Джатедом, — продолжал Амид, — состоит в том, что, как только вы вступаете в круг, то можете идти сколько желаете. Шествие продолжается круглые сутки, изо дня в день; так что если бы это было физически возможно, человек мог бы непрерывно участвовать в нем. Но он рано или поздно обессилеет, но на самом деле идущий обычно покидает круг в какой-то момент задолго до того и позволяет кому-то другому заменить его. Как будто человек сделал хорошую работу и удовлетворен результатом.

— А они способны рассказать тебе позже, что же заставило их остановиться? Что именно они совершили? — спросил Хэл.

Амид взглянул на него.

— Это — интересный вопрос. Нет. Не могут. Но они ответят, что ощущают... завершенность. Я сам после ходьбы ощущал именно это.

— Понимаю, — задумчиво произнес Хэл.

— Я могу рекомендовать, чтобы тебя немедленно приняли в Гильдию, — сказал Амид, — но тебе все-таки придется стоять у круга и ждать, когда настанет твоя очередь. Если только кто-нибудь впереди не уступит тебе свою; и это, конечно, предполагает, что остальные не возражают, что ты окажешься в круге раньше их.

— Я думаю, никто не возразил бы против того, что Хэл получит преимущество, — сказал Артур. — Даже будучи незнакомыми с ним, они не возразили бы против того, что собрат по Гильдии обменяется местом с кем-то, стоящим сзади.

— Ну, теоретически они имеют полное право возразить; и я хочу, чтобы Хэл это понял.

— Я понимаю, — кивнул Хэл.

— Тогда с этим все, — Амид обратился к Аманде. — Аманда, ты едва ли произнесла хоть слово. Ты также останешься? Если так, то возникнет вопрос с жильем. Я бы с удовольствием предоставил вам на любой срок свой кабинет, но иногда нам приходится работать то там, когда много людей осуществляют какой-нибудь серьезный проект, то здесь; и в любом случае...

— В любом случае, — прервала его Аманда, — я пробуду здесь лишь несколько дней, чтобы посмотреть, как сложатся дела у Хэла. А потом вернусь к собственной работе внизу.

— Как тебе будет угодно. Хотя, — пожал плечами Амид, — я достаточно старомоден, чтобы мне не нравилась мысль о том, что ты обучаешь экзотов физически бороться за свои права.

— Только если они просят о этом, — ответила Аманда. — Ты уже должен был к этому времени понять, что учу я их, главным образом, как выжить — если на тебя охотятся — и остаться в живых под носом у оккупантов.

— Значит, ты пробудешь здесь недолго, а вечером и ночью мой кабинет нам все равно не понадобится в течение нескольких недель. Если же ты снова решишь посетить нас, мы всегда сможем что-нибудь придумать. Но неужели тебе нечего добавить к сказанному нами? О Джатеде и истории нашей Гильдии Придела?

— Мне интересно, но это область занятий Хэла, — ответила Аманда. — Я просто послушаю, если ты не возражаешь.

— Возражать? Конечно же, нет. Здесь не то место, где люди возражают против чего-либо. Кроме того, то, что мы обсуждаем, вовсе не тайна.

Амид обратился к Хэлу.

— Раз уж возник вопрос об области твоих занятий, я должен признаться тебе, Хэл, у нас есть и небескорыстная причина для того, чтобы ты пожил у нас; в особенности потому, что Аманда не может остаться. Оккупационные войска мгновенно уничтожили бы нас, если бы подозревали, что мы находимся здесь. Мы, насколько возможно, избегаем того, чтобы они нас обнаружили; а поэтому общаемся лишь с тремя людьми из Порфира, которые время от времени добираются сюда под предлогом сбора диких плодов и ягод. Но всегда есть опасность, что по какой-то причине местный гарнизон захочет обследовать эту местность. И нам было бы кстати иметь среди нас кого-то с военной подготовкой — даже если возможность того, что оккупанты узнают о нас, очень мала. Пока ты находишься здесь, мы будем спокойно спать.

— Боюсь, — сказал Хэл более холодным тоном, чем он намеревался, — вы заблуждаетесь. Возможно, Аманда могла бы оказать вам некоторую реальную помощь, но я не дорсаец.

Говоря это, он избегал смотреть в глаза Аманде, но знал, что та пристально смотрит на него.

— Да, ты не дорсаец, все мы знаем это, — поспешил высказаться Амид, — но насколько мне известно, один из твоих наставников был дорсаец, и ты гораздо больше походишь на них, чем кто-либо из тех, кто сейчас находится здесь на уступе, — конечно же, кроме Аманды. Но если солдаты обнаружат нас и дело дойдет до настоящей стычки...

— А, это... — Хэл пожал плечами. — Разумеется, все, что сможет сделать один человек. Я же ваш гость. Ну конечно же.

Он слегка улыбнулся печальной улыбкой.

— Хорошо, что вы не попросили меня об этом пару лет назад, — сказал он. — В то время я ответил бы вам, что стал несколько похож на вас самих — в том, что по философским взглядам я отошел от применения насилия. Но теперь я берусь помочь вам, чем смогу.

— Да, — мягко сказал Амид, — конечно, ты имеешь право жить согласно своим убеждениям — как и мы сами. Если это вынуждает тебя...

— Нет! — Хэл удивился резкости своего тона. Более мягко он добавил:

— Все в порядке. Я в вашем распоряжении — и словом, и делом.

— Мы это ценим, — ответил Амид. Аманда по-прежнему молчала, и Хэлу показалось, она не одобряет его слова.

— Расскажите мне побольше о Джатеде, — попросил он, чтобы сменить тему разговора.

— Дай Амиду поесть, Хэл, — наконец нарушила свое молчание Аманда, — а потом можешь задавать все вопросы, какие хочешь.

— Нет, нет. Все в порядке. Я ем очень немного, — сказал Амид. — А что именно ты хочешь знать о Джатеде?

— Если вы не возражаете, Мастер, — включился в разговор Артур, — я сидел здесь, и только ел и слушал, так что почти покончил с едой. А что, если отвечу я, в то время как вы поедите? Если зайдет речь о чем-нибудь важном, вы всегда можете прервать меня. Но вам следует поесть.

— Я буду есть, я буду есть! — кивнул Амид. — Почему меня все время стараются накормить до отвала!

— Извините, Мастер. Мы, конечно, склонны переусердствовать...

— Ничего. Я буду есть. А вы разговаривайте. Но если мне захочется что-то сказать, я не позволю жареным корешкам помешать мне это сделать. Хорошо, извините. Ты прав. Говорите. А я буду есть.

Он начал накладывать себе на тарелку еду из разных чашек.

— Если Джатед не верил в обучение, то что он делал? — спросил Хэл. — Он сам ходил в круге?

— Не на памяти никого из тех, кто стал его учеником, — ответил Артур. — Очевидно, он занимался этим долго, все те годы, когда жил один в джунглях, подобно отшельнику; потому что, как я уже и говорил, — вокруг хижины, которую он построил для себя к тому времени, когда начал принимать учеников, образовалась круговая колея, которую можно было бы даже назвать канавой. Она была уже настолько глубокой, что вскоре кое-кто из них начал потихоньку ее засыпать — когда Джатеда не было поблизости. Однажды он застиг их за этим, но возражать не стал. Так что они заровняли ее.

— Но сам он прекратил ходить к тому времени, когда жил уже не в одиночестве? — спросил Хэл.

— Он заявил, что больше не нуждается в этом. Что он теперь все время помнит о Законе, который проложил в нем самом колею, как в земле. Это было в одном из тех случаев, когда он ответил на чей-то вопрос — вместо того, чтобы просто крикнуть: «Глупец!» и прогнать спросившего своим посохом.

— Но что он делал, если он не учил, и не ходил по кругу?

— В конце его жизни, — ответил Артур, — после того как у него появились ученики, он имел обыкновение подолгу говорить перед ними. Я не хочу создать впечатление, что он все время был невыносим. На самом же деле он по большей части был приятным, даже остроумным, и всегда готовым к дискуссии. Единственная проблема состояла в том, что, если ты сделал ошибку, тебя прогоняли навсегда.

— А тот, которого он выгнал, не мог позже вернуться? — поинтересовалась Аманда. Артур покачал головой.

— Никакого предупредительного выстрела, никакого повторного шанса. Было очевидно, если вы задали не тот вопрос, то показали, что вам здесь не место, и вам следует уйти. Некоторые пытались создавать собственные группы, но ни у одного из них ничего не получилось.

— Джатед мог быть, да и был, — внезапно прервал Амид, — не только источником знаний, он и просто вызывал восхищение. Чтобы он разговорился, не требовалось вопроса. Птица, падающий лист — что угодно или вообще ничего, и он начинал одну из своих непринужденных лекций. Теоретически, как только сказал Артур, за неправильный вопрос он мог вас прогнать, но его ученики заметили, что когда он говорил таким образом, было гораздо безопаснее задавать вопросы. Тогда, он, похоже, более охотно давал объяснения, чем в остальное время. Некоторые из этих «лекций» записывались учениками. Джатед, похоже, не возражал против этого. Артур, где пульт управления? По-моему, он лежал на столе, прямо здесь, если я случайно не сбросил его...

Он пошарил на одном из концов стола.

— Я найду его, Амид, — сказал Артур. — Кажется, я видел его рядом со стулом, на котором вы обычно сидите.

Он вернулся туда, где они раньше сидели вокруг очага, и поднял со стула стеклянное пресс-папье в виде зеленой сосновой шишки: под ним оказался пульт управления, который он и подал Амиду.

— Спасибо, — поблагодарил его тот. — Моя память не хуже, чем всегда, если не считать вот таких мелочей.

— Вы слишком много работаете, Мастер.

— Я делаю то, что должно быть сделано. А, вот оно!

Он нажимал на клавиши. Внезапно в комнате зазвучал до удивления раскатистый и приятный глубокий бас.

— ...другая вселенная. Моя вселенная — не ваша вселенная. Например, я в моей вселенной сейчас встану — следите за мной — пересеку комнату, пройду по стене и, оказавшись головой вниз, буду говорить с вами в точности, как сейчас. Дело в том, что в моей вселенной и я и кто угодно другой может это сделать.

Наступила долгая тишина, которую в конце концов нарушил несколько робкий голос молодого мужчины.

— Джатед?

— Да, Имхер?

— Простите меня... но мне кажется... то есть вы все еще сидите на вашем стуле. Вы говорили о том, что будете двигаться, но вы не двигались.

— Конечно, нет — в твоей вселенной. Но в моей вселенной я делал именно то, что и сказал. А ты этого не видел потому, что ты находишься не в моей вселенной, ты находишься в своей собственной. Сделай усилие и шагни в мою вселенную, и ты увидишь меня, стоящего вверх ногами на потолке и говорящего с вами.

Снова наступило молчание.

— Вы не можете это сделать? — произнес голос Джатеда. — Конечно же, нет. Вы не верите в себя в достаточной степени, чтобы поверить, что вы можете войти во вселенную кого-то другого. Но даже сегодня, Имхер, в обитаемых мирах найдутся люди, у кого достаточно веры в себя, чтобы шагнуть во вселенную кого-то другого. Вера и... да, мужество, которого также недостает всем вам здесь. Прав ли я, когда говорю, что ни один из вас не видит, что в этот момент я стою на потолке вверх ногами?

И снова молчание.

— Хорошо, говорите же, говорите?

Ответил хор голосов, походивший на смущенное бормотание: «Нет».

— Но я вижу! Как раз сейчас вижу. Это произошло только что. Джатед, я вижу вас там.

— Действительно, видишь, Имхер? Прекрасно, тогда в качестве награды за твою веру и мужество можешь подняться сюда и присоединиться ко мне. Поднимайся.

— Подниматься?

— Разве я не это сказал?

— Это, Джатед.

На секунду наступила абсолютная тишины.

— Я... Я это сделал.

— ЛЖЕЦ! Прочь! Прочь! Прочь с моих глаз! Вон отсюда и никогда не попадайся на глаза никому из нас! Уходи! Уходи!

Послышался глухой удар, какое-то царапанье и шарканье удаляющихся ног. Хлопнула дверь.

На этот раз тишина оказалась более долгой. Затем снова раздался голос Джатеда. Чувствовалось, что тот слегка запыхался.

— Невыносимо! Возмутительно! Ну, а где был я? О да, на потолке. Я как раз собираюсь вернуться туда... попробуйте наблюдать за мной в это время и увидите меня. Вот я снова здесь, головой вниз; хотя, конечно, это не я головой вниз, это все вы остальные ногами вверх. Ну, так что у нас здесь? Кто-нибудь, у кого есть мужество и вера. Ладно, не сиди там, дрожа, на краешке стула! Если ты думаешь, что можешь это сделать, Рехо, поднимайся и присоединись ко мне.

— А я должна? — с сомнением произнес другой голос, на этот раз женский.

— Конечно ее, я думаю, что ты можешь, дурочка! Стал бы я приглашать тебя сюда, если бы не видел, что ты находишься в моей вселенной? Поднимайся немедленно!

— Хорошо...

Снова тишина.

— Я здесь! — произнес полный удивления голос.

— А где ты ожидала оказаться? А теперь, на пользу всем, кто внизу под нами и кому все еще недостает веры и мужества, докажи им, что ты действительно рядом со мной; протяни, руку в твою собственную вселенную и проломи, потолочный фонарь справа от себя, вон там.

Колебание. А потом звук удара и звон от удара осколков о твердую поверхность.

— Очень хорошо. Теперь мы возвратимся вниз. Вот так.

— Я... я боюсь высоты. Я не успела и подумать, как оказалась вверх ногами и без всякой опоры...

— НЕ В МОЕЙ ВСЕЛЕННОЙ! В моей вселенной ты не боишься высоты, Рехо! Ты слышишь меня?

— Да, Джатед.

— Хорошо. Спускайся.

Снова тишина.

— Ну как? — спросил голос Джатеда. — Теперь, когда мы с Рехо вернулись на наши места, ни один из бас вообще не видел ничего необычного — если не считать необъяснимого разрушения потолочного фонаря в двух метрах у вас над головами?

— Нет, Джатед, — произнес хор.

— Ну, тогда вы все можете на что-то надеяться. Пусть каждый из вас подберет кусочек разбитого фонаря и заберет с собой, чтобы он помог вам учиться. Размышляйте, думайте, делайте это как следует, и тогда бы также, возможно, когда-нибудь познаете вашу собственную вселенную, отличную от вселенных, принадлежащих другим.

— Джатед? — На этот раз это был другой женский голос.

— Да, Качен?

— Мы не — я хочу сказать, что это я не видела, как вы поднялись по стене к потолку в вашей вселенной. Но когда Рехо разбила фонарь в ее вселенной, все мы видели, что он разбился. Почему мы могли видеть что-то, произошедшее в ее вселенной, но не в вашей?

— Думайте! Сами ответьте на ваш собственный вопрос. Почему? Думайте! Разве ты не можешь сама найти ответ?

— Нет. Джатед.

— Ты не видела, как Рехо разбила фонарь в ее вселенной — вот и ответ!

— Но...

— Но что?

— Но фонарь разбит. Мы все можем видеть осколки на полу. Все мы видели, как он разбился.

— Где?

— Где?

— Не повторяй, как попугай, мои слова. Я сказал: «где?» А теперь ты мне скажешь — где ты видишь дыру в фонаре?

Наступила долгая тишина.

— Каждый из вас видел, как это произошло в вашей собственной вселенной, Вы тупицы! — отрезал Джатед. — У вас нет веры и мужества поверить, что я могу — в ваших вселенных — подниматься по стене и стоять ногами на потолке. Это невозможно. Но вы могли поверить, что фонарь можно разбить. Потому что фонари бьются. Это — возможно! — Он с сарказмом растянул последнее слово. — Когда я, Ажатед, сказал вам, что фонарь будет разбит — так, чтобы вы все получили доказательство, что Рехо находилась рядом со мной на потолке, вот ТОГДА вы поверили! Тупицы! Рехо разбила фонарь в ее собственной вселенной — и только. Вы — каждый из вас — разбил его сам в своей собственной вселенной, чтобы превратить обещанное мной в действительность — потому что на секунду вы поверили, что это возможно. — Он умолк. Никто больше не сказал ни слова. — Ладно. Тогда поймите, что у каждого из вас есть вселенная, с которой вы можете делать что хочется. Те из вас, кто уже держит в руке осколок фонаря, взгляните на него. Остальные пусть тоже подберут по осколку и смотрят на него, думайте. Вы сделали это, не встав со стула, даже не пройдя по стене и не оказавшись ногами на потолке! Теперь вы понимаете? Вы осознаете, что ваша вселенная — это место, где вы можете делать что вам угодно: если у вас есть то, что для этого необходимо: вера, мужество и знание? В нашем случае — знание того, что фонарь с легкостью разобьется. Если я сказал, что Рехо пробьет дыру в потолке, вы, возможно, не поверили бы так быстро и не заставили это произойти в вашей собственной, вселенной.

— Ты не выключишь это? — попросил Хэл.

— Ладно, делайте, как я говорю, подбирайте...

Голос Джатеда внезапно прервался.

— Любопытно, — сказал Амид. — Почему ты хотел остановить запись, причем остановить именно в этом месте, Хэл?

— Потому что он сказал кое-что очень интересное. — Хэл улыбнулся старику. — Я хотел бы некоторое время подумать об этом.

— И что же он сказал такого уж интересного, если мне будет позволено спросить? — поинтересовался Амид.

— То, что он сказал о том, что каждый находится в своей собственной вселенной, — сказал Хэл. — А почему именно это мне интересно, не спрашивай меня сейчас, если не возражаешь. Единственный ответ, который я мог бы тебе дать, был бы слишком длинным и сложным, и я даже не уверен, что он удовлетворил бы тебя.

— Как хочешь, — пожал плечами Амид. — Эта лента и другие ленты Джатеда находится здесь, и ты можешь слушать их в любое время.

— Спасибо, — кивнул Хэл. — Теперь, поскольку ужин закончен — и спасибо за него, — возможно, нам с Амандой лучше отправиться в этот твой кабинет. Еще раз благодарю тебя за разрешение им воспользоваться. Сегодняшний день был долгим, и мы все время шли в гору.

— Могу себе представить, — вздохнул Амид. — Тогда — спокойной ночи. Очень, очень хорошо, что я увиделся с вами. Особенно с тобой, Хэл, так как я не был уверен — до того, как Аманда сказала мне, что приведет тебя к нам, — что когда-либо увижу тебя снова после того, как я покинул Энциклопедию.

— Невозможных встреч не бывает, — сказал Хэл.

— Верно. Еще раз — спокойной ночи. Артур покажет вам, где находится мой кабинет, и удостоверится, что вы нормально устроились. Хорошо, Артур?

— Конечно, — ответил тот.

Глава 16

В кабинете Амида — его, как несколько извиняющееся объяснил Артур, следует называть кабинетом Мастера, когда они говорят со всеми, кроме Амида — можно было бы только работать вдвоем, и все. Места на полу, однако, там хватало для того, чтобы разостлать старомодный широкий матрац, который в остальное время лежал сложенным у стены.

— Ну, — сказала Аманда, устраиваясь поудобнее. — Хочешь рассказать мне, почему запись Джатеда тебе так подняла дух? Я чувствовала даже через стол, как от тебя исходит радость.

— Его слова о том, что у каждого своя вселенная, — ответил Хэл. — У меня хватало тому свидетельств. Я был на верном пути в своих поисках Созидательной Вселенной. Но мне уже в течение нескольких лет не встречалось новых тому подтверждений; и вдруг появляется человек, который согласен со мной.

— Как это, согласен с тобой? — удивилась Аманда. Они лежали в темноте, на спинах, бок об бок, не накрывшись ничем, так как было довольно жарко. — Он говорил о множестве вселенных. А ты всегда говорил об одной-единственной.

— Это не имеет значения, — ответил Хэл. — Одна большая вселенная, в которой достаточно места, так что каждый мог создать то, что он хочет, или по вселенной для каждого, чтобы создать то, что он хочет. Это сводится к одному и тому же...

Он внезапно остановился.

— В чем дело? — спросила Аманда.

— Я просто услышал, как сам говорю, что оба понятия означают одно и то же. Преходящее и вечное — едины. Это сходство напомнило мне о Законе Джатеда, вот и все. Так или иначе, Джатед определенно держался за угол того же самого одеяла, другой угол которого достался мне. Радует, что твои находки подтверждаются.

— Я тоже рада за тебя. — Аманда сжала его руку. — Но по правде говоря, я все еще не понимаю этого эпизода с разбитым фонарем. Был бы он «неразбитым» для кого-то, кто там не был, или вошел в комнату позже... или?..

— Я не знаю, — ответил Хэл. — Возможно, именно поэтому я прав — в том, что скорее есть одна большая вселенная неограниченного объема, чем неограниченное число личных вселенных, о которых говорил Джатед, а недостаток его теории как раз в том, что на заданный тобой сейчас вопрос ответить невозможно. Или, возможно, он был прав в том, что некоторые вещи, сделанные в Созидательной Вселенной, обретают существование в этой. Например, картина возникает в сознании художника, но появляется в том месте, что люди будут, вероятно, всегда называть реальной вселенной.

— Но ты знаешь, почему она появляется в реальной вселенной. Ты можешь следить за тем, как ее рисуют.

— Нет, — сказал Хэл, — ты наблюдаешь вот что: субстанции различных цветов накладывают на ровную вертикальную поверхность. А когда ты увидишь, как живописец вкладывает в живопись именно то, что заставляет эти цвета пробуждать в тебе такие глубокие чувства? Или взять, к примеру, музыку...

— Я вижу, к чему ты клонишь, — сказала Аманда. — Я, разумеется, рада, что он, по-твоему, подтверждает твою точку зрения, но суть в том, что на меня он такого уж глубокого впечатления не произвел. Мне показалось, что ему главным образом хотелось пустить пыль в глаза.

— Тем не менее, — сказал Хэл, — он сознательно, с определенными целями использовал Созидательную Вселенную, а я этого делать не умею. Он входил в нее. Те примеры из искусства различных эпох, которые я всегда привожу, относились только к бессознательному проявлению творческих способностей. Как будто художник может лишь погрузить руки в Созидательную Вселенную, и ему приходится работать только на ощупь. Я же хочу войти в нее полностью — шагнуть туда, как во всякое другое место. Я должен это сделать и превратить его в поле битвы, где я наконец смогу схватиться с Врагом, и создать вход — так, чтобы после меня там могли оказаться и другие, чтобы работать с ним. Но ты права в том, что чудеса — плохой способ преподать что бы то ни было вообще, не говоря уже о нашей цели. Когда я впервые обнаружил Созидательную Вселенную, то отверг этот метод убеждения в ее существовании — но я уже рассказывал тебе про это.

— Мне хотелось бы, — сказала Аманда, — чтобы ты прекратил заявлять, что рассказывал мне о каких-то» вещах, хотя в действительности этого не делал. Ты никогда и ничего не рассказал мне о том, когда же ты обнаружил Созидательную Вселенную.

— Извини, — ответил Хэл. — Я неоднократно обдумываю некоторые вещи, мысленно обсуждая их с тобой; и если только не постараюсь запомнить, когда именно я при этом касался определенной темы, то путаю мнимые и реальные разговоры с тобой.

Аманда повернула голову и поцеловала его щеку.

— К чему это? — спросил он.

— Ни к чему. Продолжай, — сказала она. — Ты расскажешь мне — на этот раз по-настоящему — когда ты впервые обнаружил Созидательную Вселенную.

— Это произошло, когда я был Доналом, — начал Хэл. — Помнишь, в Энциклопедии я показал тебе Сэйону Связующего? А это произошло за некоторое время до того. Я только что ушел с поста Военного Руководителем двух Квакерских миров после довольно неприятной сцены со Старейшиной Брайтом, который был у квакеров главой Объединенного Совета Церквей; фактически, он угрожал мне дисциплинарным судом и казнью. Мне пришлось застрелить троих из его гвардейцев, которым он приказал арестовать меня; а также напомнить ему, что в его столице находится множество моих наемников и они могут настолько высоко оценивать бескровную победу, которую я только что помог им одержать, что для него окажется неразумным пытаться предпринимать подобные действия. А Брайт обвинил меня в том, что я подкуплен экзотами, над чьими силами я только что и одержал эту победу — для него. Оказалось, что бескровной победы он не хотел. Он жаждал крови, большой крови, и в особенности — крови экзотов.

Так что ему пришлось отпустить меня, но его последние слова сводились к тому, что мне следует отправиться искать работу у экзотов. Именно это я все равно уже решил сделать и связался с ними. Это привело к беседе с Сэйоной, который нанял меня, но также предложил мне стать экзотом. Одна из вещей, которые он при этом сказал, заключалась в том, что он, во всяком случае, верит, что я похож на человека, который мог бы пройти по воздуху, если мне этого действительно захочется. Я отказался от того, чтобы сделаться экзотом, но...

Хэл слышал свой голос, который звучал иначе, чем — как ему помнилось — голос Донала. И это вызывало ощущение чего-то странного. Рассказывая Аманде о событиях, произошедших больше чем восемьдесят лет назад, он снова переживал их.

* * *

...глубоко погрузившись в воспоминания, он возвратился в свое жилище в городе Портсмуте, на Маре, где в то время находилась командная военная база двух экзотских миров.

Мягкое освещение его комнаты включилось автоматически, когда он вошел; но оно было отрегулировано так, что звезды оставались видимыми. Они сияли над открытой стеной лоджии, где располагалась его спальня.

Стоя в центре этой лоджии, Донал все еще обдумывал беседу с Сэйоной и хмурился. Он пристально посмотрел наверх, на слегка наклонную крышу лоджии, находившуюся примерно в двух метрах у него над головой. Вернулся в комнату и, пошарив на письменном столе, нашел самозапечатывающуюся капсулу для магнитной ленты. Затем, держа ее в руке, повернулся, снова взглянул на потолок и сделал довольно неуклюжий шаг вверх от пола.

Его нога нашла в воздухе опору. Он шагнул вверх и перенес вес на нее. Медленно, шаг за шагом, он поднимался сквозь пустоту к потолку. Открыв капсулу, он прижал к белой поверхности потолка ее липкий край. Немного постоял в воздухе, глядя на прилипшую капсулу.

— Смешно! — внезапно сказал он и так же внезапно начал падать. За секунду падения он сумел сгруппироваться и приземлился на руки и на ноги. Перекатившись, поднялся — и поднял глаза к потолку. Капсула все еще держалась на нем.

Внезапно он весело рассмеялся вслух.

— Нет, нет, — сказал он пустой комнате. — Я — дорсаец.

* * *

— Ты отверг это, — спросила Аманда из темноты. — Почему?

— Тогда я применял ко всему интуитивную логику, — ответил Хэл. — Я оценил вероятности и обнаружил, что этот путь никуда не ведет, по крайней мере не в том направлении, куда хотел идти я, — чтобы для человечества настало время, когда никто и никогда не сделает ничего, подобного тому, что привело к смерти моего дяди Джеймса. Но теперь ты знаешь...

Хэл повернулся, чтобы взглянуть на Аманду. Хотя из-под двери комнаты шел какой-то свет, Хэл не мог рассмотреть выражение ее лица.

— ...как я вошел в Созидательную Вселенную и использовал ее. Иначе я не смог бы прилепить эту капсулу к потолку. Из этого я понял, что должен существовать аспект действительности, который я прежде никогда не принимал во внимание; вот отсюда выросла концепция Созидательной Вселенной.

— Но тогда ты отвернулся от нее? — спросила она.

— Сначала я полагал, что это годится только для фокусников. Мне и в голову не пришло, что это может быть полезным. Вспомни, что в то время я все еще верил в иной путь. Добиться физического контроля над всеми мирами и сделать так, чтобы их обитатели жили по законам, которые исключили бы ситуации вроде той, в результате которой был убит Джеймс.

Хэл ненадолго умолк.

— Но тогда я впервые вошел в Созидательную Вселенную, — сказал он более медленно, — и, как и все другие с незапамятных времен, сделал это бессознательно. Я сказал себе: «Посмотрим, не смогу ли я идти по воздуху», попробовал — и обнаружил, — что могу. А об открывающихся при этом возможностях я догадался, едва только я получил контроль над всеми Молодыми Мирами и обнаружил, что одними законами человеческую природу не изменить.

Хэл рассмеялся.

— Потрясающее открытие, не так ли? Во всяком случае, тогда мне впервые пришло в голову возвратиться в двадцать первый век и изменить направление истории. А вполне оценить, что же Созидательная Вселенная могла бы означать для человечества, я смог, когда искал, как это сделать. А для начала она предложила мне способ перенести мое сознание в прошлое — и вернуть его обратно через восемьдесят лет после того, как оно туда отправилось, в тело маленького ребенка.

Некоторое время он лежал молча. Аманда терпеливо ждала.

— Но даже тогда я использовал творческие силы по большей части бессознательно, без действительного их понимания. И только когда мне пришлось признать, что Иные — это результат изменений в целях, которые я произвел в установившихся — застывших к тому времени — исторических силах двадцать первого века, я начал представлять, какую же работу я был должен осуществить в действительности. Как раз тогда я по-настоящему взглянул на Созидательную Вселенную; и увидел ее гигантские возможности и крайнюю необходимость в них.

— Скажи мне, — задумчиво произнесла Аманда, — Ты больше не используешь интуитивную логику?

— Нет, — ответил Хэл. — Она не помогает в том, что я делаю сейчас, и не слишком помогала уже в течение долгого времени. Она — инструмент в духе Донала, и пользы от нее примерно столько же, как и от способности моментально делать вычисления в уме. Ученые-идиоты занимались подобными вещами много веков, и они не дали человечеству возможностей к улучшению — не говоря уже о том, чтобы помочь ему развиваться в том направлении, на которое надеялся я...

Он остановился посреди фразы.

— Но в то время как мое сознание вернулось назад в двадцать первый век, — сказал он, — я вошел в Созидательную Вселенную сознательно — под влиянием Уолтера Бланта, Гильдии Придела в ее тогдашнем виде, а также по своей собственной воле. Ранее я только пересек ее, когда шел обратно во времени. Именно потому, что я оказался там, на меня мог напасть — и напал — Враг. А иначе я и не начал бы догадываться, что обещает всем сознательное, добровольное вхождение в нее.

— Но разве не существует никакого способа, которым ты можешь использовать интуитивную логику, чтобы найти путь в Созидательную Вселенную? — спросила Аманда.

— Она не работает для проблем такого рода. По существу, она инструмент реальной вселенной, которая ограничена логикой. Она не может перепрыгивать расселины — а только быстрее совершать логические шаги. Верно, я говорил, что должен найти путь в Созидательную Вселенную, но мне, возможно, следовало сказать, что я должен создать этот путь. Если же путь уже существовал, причем такой, какой мне нужен, интуитивная логика могла бы его найти. Но пока такого пути не существует, и интуитивная логика не только не может найти то, чего нет; она не может ничего построить собственными силами.

— Тогда я понимаю, — задумчиво сказала Аманда. — Ты хочешь сказать, что не можешь увидеть окончательных последствий чего бы то ни было?

— Верно, не могу. Все, что оказывается возможным предвидеть — это то, что предсказала бы обычная логика, имей она все составные части проблемы и неограниченное время, чтобы, используя их, прийти к некоторому выводу. Интуитивная логика не годится не только для творчества, но и для личности: например, я не могу увидеть собственную смерть — потому что подобно всем достаточно здоровым людям, не могу на уровне подсознания представить, что сам я мертв, а вселенная продолжает существовать без меня...

Аманда лежала, не двигаясь. Но Хэл внезапно, как удар, ощутил ее глубокую эмоциональную реакцию. Он сразу же обнял ее и прижал к себе. Она по-прежнему лежала неподвижно, но теперь Хэл мог чувствовать, как она дрожит изнутри.

— Аманда! — обратился он к ней, — в чем дело?

— Не знаю. Не могу тебе сказать, — произнесла она, сжав зубы. — Как будто что-то ужасно печальное краем — только краем — задело меня. О, мой любимый, не отпускай меня!

— Я здесь, — сказал ей Хэл.

— Скажи мне, что ты не уйдешь, никогда!

— Я никогда не покину тебя, — сказал Хэл.

— О, благодарю все небеса, всех богов...

Аманда прильнула к нему. Хэл крепко обнимал ее; и через какое-то время они заснули — по-прежнему обнявшись.

Глава 17

Обоих разбудили лучи рассветного солнца, проникшие в незанавешенные окна кабинета. Хэл с Амандой оделись и вышли в обеденный зал. Их посадили друг напротив друга у конца одного из длинных дощатых столов. Они еще завтракали, когда Амид присоединился к ним.

— Кто-то сообщил тебе, что мы здесь, — сказала Аманда, когда старик уселся рядом с ней. Хэл заметил, что рядом с Амандой Амид выглядел гораздо меньше ростом, чем обычно. Как будто за последний год он еще больше усох, однако без вреда для себя.

— Совершенно верно. — Амид широко улыбнулся ей. — Я попросил, чтобы те, кто работает в кухнях обоих зданий, передали мне, когда вы придете завтракать.

Он посмотрел на Хэла.

— Я думал, что я захвачу тебя с собой и сам прослежу, чтобы ты появился в круге.

— А разве это не означает, что тебе, возможно, придется долго ждать? — удивился Хэл.

— Обычно это так, — кивнул Амид. — Но похоже, что тут решать уже не мне. Всем уже известно, что появился гость; и все, кто сейчас ждет своей очереди добровольно пропускают тебя вперед. После того как мы придем туда, нам придется лишь подождать, пока кто-нибудь первым покинет круг. Тогда ты вступишь в него, а мы с Амандой займемся нашим делом.

— Вашим делом — Хэл перевел взгляд с Амида на Аманду.

— Хорошо, я займусь моим делом, — сказал Амид. — Просто я так выразился. А какие именно сейчас планы у Аманды, я не имею представления. Я полагал, что тебе они известны.

— Я задержусь, возможно, на день или на два, — ответила Аманда, — так что смогу посмотреть, как Хэл начнет. Я просто буду ждать — если ты не предложишь мне чем-нибудь заняться, чтобы отплатить за гостеприимство. Я знаю, у всех здесь на уступе есть какая-то работа.

— Ты наша гостья, — пожал плечами Амид. — Это правило не относится к тебе или Хэлу, если только вы сами не хотите поработать.

— Как я тебе и говорил, — отозвался Хэл, — я выполню свою долю любых обязанностей.

— Ну вот, — сказала Аманда. — С ним все ясно. А теперь: в чем могу оказаться полезной я?

— В таком случае благодарю вас, — сказал Амид. — Хорошо, ты можешь заглянуть в наш лазарет, если хочешь. У нас здесь больных немного, но небольшие несчастные случаи бывают. Нам может пригодиться человек, который знает что-то об акупрессуре для снятия боли и прочего — то, что умеете все вы, дорсайцы.

— В подобном месте, к тому же среди экзотов, — удивился Хэл, — и вы нуждаетесь в дорсайских навыках медицины, использующихся на поле боя?

— Аманда передает больным волю к излечению лучше других, но я думаю, ты это и сам знаешь, — сказал Амид. — У нас есть один такой человек, сейчас он в круге. Он называет себя просто Старик и делает то же, что и Аманда; но даже у него получается не так хорошо, как у нее.

— О? — откликнулся Хэл. — Я хотел бы познакомиться с ним.

— Ты увидишь его, когда окажешься у круга, — сказал Амид. — У него есть подобие ауры, которая, похоже, помогает людям излечиваться быстрее и легче. На самом деле его имя — Лаорен; насколько я понимаю, он китайского происхождения. Но когда он появился здесь, то попросил, чтобы мы просто употребляли перевод его имени на бейсик, то есть «Старик». Он довольно необычен — экзот из семьи, которая сохраняла этническую чистоту больше полутораста лет. Ты ведь знаешь, как мы в наших двух мирах всегда одобряли скорее смешение национальностей, чем их обособленность.

Хэл и Аманда закончили завтрак, и все они вышли наружу. Процион сиял в безоблачном небе, обещая теплый, если не жаркий, день.

— Кстати, — сказала Аманда, взглянув на небо, — делали тебе инъекцию от солнечной радиации за последние три года, Хэл? Потому что Процион не похож на Сол...

— Да, со мной все в порядке, — ответил Хэл и взглянул на нее. Кожу ее обнаженных рук и ног, обычно белую, теперь покрывал легкий загар. — А как насчет тебя самой? Похоже, что ты позволяешь местной звезде добраться до тебя.

— Со мной также все в порядке, — кивнула Аманда. — Я не допустила бы такого промаха. Просто я чересчур выделялась бы среди всех этих экзотов, если бы сохранила обычный цвет кожи. Так что я подправила его, чтобы больше походить на других.

Круг, перед которым они оказались, перемещался, как и прошлым вечером, и Хэл теперь главным образом обратил внимание на маленькую группу мужчин и женщин, стоявших сбоку. Они, очевидно, ждали своей очереди. Их было меньше десятка.

— А те, кто ходит, намеренно сокращают свое время пребывания в круге, если видят много ожидающих? — поинтересовался Хэл.

— Конечно, это не исключено, — ответил ему Амид. — Но я не думаю, что это случается очень часто. Когда ты окажешься в круге и настроишься на нужный лад, то разумеется будешь видеть, что происходит вокруг, но оно не будет представляться тебе сколько-нибудь важным. Я говорю на основании личного опыта. Впрочем, я думаю, что один или два человека в группе ожидающих пришли просто для того, чтобы увидеть тебя.

За разговором они подошли к кругу.

— Ты уверен, что не просочилось ни одно слово насчет того, кто я?

— Если бы кто-то из наших людей подумал, что ты — это тот, кто ты есть, то он в первую очередь подошел бы ко мне и сказал об этом, — ответил Амид. — Некоторые могли видеть твое изображение; но если это и так, то поскольку о твоем появлении не было объявлено, они соблюдают вежливость и не говорят об этом.

— Мое изображение?

— Да, — кивнул Амид. — Их распространяли Иные по всем Молодым Мирам, настраивая их против Земли. Также против Аджелы, Рух и некоторых других публично выдвигали обвинения. Кстати, Аманда, до тебя пока очередь не дошла.

— Это хорошо, — пробормотала та. — Я бы предпочла, чтобы мое лицо было не слишком хорошо известно.

— Да. Но что касается тебя, Хэл, — произнес Амид, — то боюсь, что на Молодых Мирах растет целое поколение детей, которых учат плеваться, если приходится произнести твое имя. Считается, что ты злой волшебник, который засел в своем логове — Абсолютной Энциклопедии — и изобретает нехорошие вещи для хороших людей.

К тому времени, как Амид закончил это говорить, они оказались рядом с группой ожидавших своей очереди. Все ожидавшие, со свойственной экзотам вежливостью, избегали смотреть в лицо Хэлу и Аманде или каким-то другим способом привлекать внимание вновь прибывших. С другой стороны кругам находился фонтанчик с питьевой водой и три небольших строения, которые, очевидно, служили туалетами для ходивших.

— Три? — спросил Хэл Амида, указывая на них.

— Да. О, понимаю, что ты имеешь в виду, — рассмеялся Амид. — Нет, дело не в том, — что у нас тут три пола, но когда ты станешь частью круга, то не будешь думать о том, чтобы для чего-нибудь остановиться — пока что-то не послужит напоминанием. А тогда, возможно, придется поспешить. Мы обнаружили, что всякий, кому приходится сделать такой маленький перерыв, невольно вызывает цепную реакцию. Джатед стал бы насмехаться над такими нежностями, как питьевые фонтаны и химические туалеты, но мой брат считал иначе. Между прочим, с той стороны идет Старик.

Хэл посмотрел и увидел человека восточной наружности, его глаза смотрели на, Хэла и как бы сквозь него.

— Он ходил всю ночь? — спросил Хэл.

— Думаю, что так, — ответил Амид. Было трудно поверить, что Старик занимался этим много часов. Он передвигался очень легким и пружинистым шагом, как будто собирался вот-вот подпрыгнуть в воздух. Несмотря на его худобу и явные признаки возраста, седая борода и усы, он производил впечатление силы и молодости. Хотя он был едва выше двенадцатилетнего мальчика. На Старике была хламида из темно-красной, казавшейся почти черной ткани с изображением белых цветов.

— Он находится в великолепной физической форме, — заметил Амид. — У него есть разновидность меча, который он принес с собой; и он упражняется с ним, когда у него нет других дел. Это очень красиво. Похоже на танец.

Они умолкли. В словах, повторявшихся снова и снова в их ушах, содержалось что-то такое, что не только сделало беседу ненужной, но и влекло их умы, если не их тела, в круг тех, кто ходил перед ними. Хэл обнаружил, что ему на ум пришли воспоминания об известных ему восточных школах воинских искусств, использовавших упражнения с мечом. Он решил при первой возможности понаблюдать, как их делает Старик.

Хэл все еще думал об этом, когда один из ходивших покинул круг. Это был довольно молодой человек с коротко остриженными рыжеватыми волосами и пробивавшейся бородой того же цвета. Он, казалось, шел совершенно нормально, но после нескольких шагов в сторону от круга, начал спотыкаться и волочить ноги, как человек, сильно уставший, но все еще пытающийся заставить себя двигаться. Один из ожидавших почти тут же оказался рядом с ним и помог ему добраться до ближайшего здания.

— Начинай, Хэл, — предложил Амид.

— Я подожду Старика, чтобы войти в круг, — сказал Хэл. — Я хотел бы идти позади него.

— Как хочешь. — сказал Амид.

Старик приблизился, и Хэл шагнул в круг позади него. Следовавший за Стариком чуть помедлил, чтобы дать место Хэлу. Хэл следовал за Стариком и, открывая рот, начал повторять Закон:

Почти немедленно ритм ходьбы повторяющейся фразы захватили его.

Как будто он оказался на спине какой-то могучей птицы, которая теперь несла его на себе куда-то вдаль.. Их сердца бились в унисон; и напряжение, которое он до того бессознательно ощущал, внезапно оставило его, и он почувствовал себя легко и свободно.

Все обстояло так, как и говорил Амид. Хэл не терял контакта с окружающим миром. Он видел как Амид и Аманда, через некоторое время повернулись и пошли прочь, так что рядом осталась только маленькая группа ждавших свой очереди. Он видел и чувствовал все то же, что и обычно, но все внешнее казалось маловажным по сравнению с его собственным движением и повторяющимися словами.

Птица, несшая его, была образом его самого, и он позволил ей нести его на себе. Он ощущал под собой ее мягкие и теплые перья, чувствовал вибрацию от взмахов могучих крыльев, видел далеко на горизонте треугольный, туманно-белый контур Дедов Рассвета, к которому он направлялся. Чистый, разреженный горный воздух высот глубоко проникал в его легкие. И тут вдруг Хэл понял.

Он понял, что тяжесть, которую он на время сбросил, ступив в круг, была тяжестью поражения. В течение последнего года она день ото дня накапливалась в нем, слой за слоем охватывая его, но пока что воздерживаясь от того, чтобы сомкнуться полностью и сокрушить его силой его собственной воли, которая, чтобы противостоять этой тяжести, росла и крепла подобно мускулам. Так что его неудачи и его сила воли росли одновременно — до тех пор, пока, наконец, даже его воля оказалась на пределе.

И отчаяние наконец коснулось его. Он боролся и побеждал, боролся и побеждал, снова и снова; и снова и снова победа оставляла его — до грядущего решающего сражения. Страх и его приспешники — сомнение в себе и ненависть к себе — по-прежнему еще раздирали каждого человека изнутри. Хэл брал одну стену лишь для того, чтобы раз за разом оказываться перед другой; а его противник все еще оставался живым и неуязвимым... пока не стало казаться, что стенам не будет конца, и Хэл почувствовал, что его силы вот-вот иссякнут.

Он знал, что и другие до него принимали подобный вызов: и все они в итоге потерпели неудачу. Но подобно давно ушедшим, он говорил: «Мы продвинулись вот настолько. Мы выиграли вот столько. Теперь, наконец, мы должны быть готовы приблизиться к полю окончательного сражения и положить конец тому, что нас мучит».

Донал победил... и оказалось, что окончательное сражение еще впереди. Пол Формейн победил... и окончательное сражение, все еще ждало его. Хэл Мэйн спас всю ту часть человечества, которую следовало спасти, и она пока находилась в безопасности — до окончательного сражения; а окончательное сражение было все еще вдали за горизонтом, и до него еще было далеко. Должен существовать конец — как должно было существовать и начало. Впервые Хэл задавался вопросом, когда же началась та работа исторических сил, которая привела и его и человечество к нынешнему положению дел. Он впервые воспользовался Созидательной Вселенной, будучи Доналом — чтобы вернуться туда, где, как он думал, ему удастся найти те силы, которые и вызовут окончательное сражение. Он нашел их в двадцать первом веке, когда был Полом Формейном. Но ни тогда, ни теперь он и не помышлял о том, чтобы вернуться назад и найти самый исток событий, приведших к этой последней битве, в которой он будет сражаться в одиночку.

И теперь он мысленно попытался обнаружить ту самую начальную точку; а это привело его в то место и время, к той сцене, в которой он стал английским воином в латах — в самый худший момент его собственной, длившейся всю его жизнь битвы. Это был день победы Черного Принца — сражение при Пуатье. Зрелище, звуки и ощущения этого дня доходили до Хэла не только через этого рыцаря, который неосознанно явился его предшественником в этой битве, но также и через умирающего солдата другой стороны. Хэл был ими обоими и видел лицо каждого глазами другого.

* * *

...Сэр Джон Хоквуд сражался долго — весь день — и сражался хорошо, но ни одного человека его ранга и доблести не было рядом с ним, чтобы обратить внимание на его деяния. Он взял пленного, но этот пленный был малоземельным французским рыцарем; и выкуп за него не принес бы сэру Джону богатства — подобно тому, как выкупы сделали богатым сэра Роберта Нолза, а внимание Черного Принца принесло известность сэру Джону Чандосу. Сэр Джон утомился, а вино, выпитое пошлой ночью и рано утром перед сражением, больше не поддерживало его силы, и он чувствовал себя усталым и опустошенным. Он покинул поле битвы, которая почти закончилась, и бесцельно направил коня на небольшой холм, на другом склоне которого лежал сын дубильщика.

Сын дубильщика арбалетчик из Ломбардии умирал под ярким светом сентябрьского солнца. Вокруг стоял запах мятой травы и крови. Ему было немногим больше двадцати, высокий и худой, со смуглым лицом и прямыми черными волосами. Из его живота справа под ребрами торчала английская стрела, пронзившая его насквозь, и он полностью оборвал ее оперение, напрасно пытаясь выдернуть ее. Арбалетчик потерял много крови; но несмотря на это, по-прежнему лежал, опираясь на локоть, с таким выражением лица, что ни один из английских лучников или конников не подошел, чтобы перерезать ему горло. Кроме того, поблизости не было раненых французских рыцарей, которых имело смысл взять в плен; а сражение отдалилось от него.

Его глаза больше не смотрели на поле боя. Время от времени он слабым голосом кричал.

— Помогите! Помогите сыну дубильщика!

У него за спиной, в некотором отдалении, бородатые, измазанные кровью английские лучники и другие пешие солдаты поспешно искали среди мертвых и умирающих тех, кого можно взять в плен и получить за него выкуп. Урожай был невелик, потому что их более предприимчивые товарищи уже прошли здесь, перерезая раненым горла резким ударом ножа, если нельзя было рассчитывать на выкуп или раненый явно не выжил бы.

Арбалетчик продолжал кричать — от ужасной боли в ране, которая усиливалась из-за палящего солнца:

— На помощь! На помощь сыну дубильщика...

Он кричал долго, и никто не откликался на его зов, и голос его слабел и слабел. Наконец откуда-то донесся топот приближающихся копыт. Конь остановился. Послышался глухой звук, и рядом с раненым появились ноги человека, одетого в латы. Вскоре раздался голос; человек говорил на английском.

— А кто сын дубильщика?

Англичанин опустился на колени. Арбалетчик почувствовал, что его поддерживают под руки. Несмотря на безумную боль, он ощутил, что кто-то пришел ему на помощь. Он прекратил кричать и огромным усилием воли попытался сосредоточить взгляд на этом человеке.

Постепенно неясный силуэт превратился в худое лицо с угловатым подбородком, небритое, в кольчужном подшлемнике с темно-синей подкладкой. Джон Хоквуд имел глубоко посаженные ярко-синие глаза под прямыми каштановыми бровями и прямой нос. Кожа лица настолько загорела и была иссушена солнцем, что вокруг рта и уголках глаз появились крошечные преждевременные морщины. Изо рта исходил запах винного перегара.

— А кто сын дубильщика? — повторил англичанин, на этот раз на ломаном языке, обычном среди военных. Но арбалетчик теперь мог понять только диалект, на котором говорил в детстве. До него дошло только то, что кто-то пришел ему на помощь; а потому, что человек, поддерживающий его под руки, был чисто выбрит, он подумал, что это не рыцарь, снявший неуклюжий шлем, чтобы свободно вздохнуть, а священник.

— Простите меня, отец мой, ибо я согрешил... — прошептал он. Человек, державший его, смог разобрать слова «сын дубильщика», но следующая фраза на генуэзском диалекте оставила его в недоумении. Он приблизительно уловил смысл слова «грешил», но и все.

— Какого черта, — сказал он чуть хрипло, на том же ломаном языке, — мы все грешники. Но не все мы сыновья дубильщика.

Он присел на корточки и положил голову арбалетчика себе на колени. Он снял подшлемник и вытер лоб тыльной стороной ладони.

— Я и сам сын дубильщика.

Он прервался и посмотрел вниз, потому что арбалетчик заговорил снова; и по его тону англичанин понял, что тот исповедуется.

— Хорошо, — сказал он по-английски. — Это-то я могу для тебя сделать — как один христианин для другого.

Он снова надел на голову подшлемник и стал слушать, хотя почти не понимал смысла сказанного. Арбалетчик пытался вспомнить свои грехи, но ошибочно решил, что боль в теле вызвана болезнью, которую он связал с со своими греховными отношениями с женщинами. Чтобы описать эти отношения, ему пришлось использовать слова более распространенные и понятные человеку, на чьих коленях лежала его голова. Англичанин время от времени кивал.

— Вот так, — говорил он. — Вот так. Пожалуй, то, о чем ты говоришь, гораздо привычнее там, откуда ты родом, чем в Хедингэм Хилле, что в Эссексе, где я был сыном дубильщика. Но здесь-то такого хватает. — Он послушал еще какое-то время и заметил, что губы арбалетчика потемнели и высохли.

— Выпей немного вина, вот оно, — пробормотал он. — Проклятие, оказалось, что у меня его нет. Продолжай, продолжай...

Но арбалетчик закончил свою исповедь и снова начал плакать. Он думал, что исповедь даст ему прощение и прогонит боль. Но та все еще была с ним. Он слабо дернул за оголившийся конец стрелы.

— На помощь! — едва слышно прошептал он хриплым голосом. — На помощь сыну дубильщика...

— Проклятье тебе! — выругался поддерживавший его человек; внезапно он сам заморгал и отвел руку арбалетчика, пытавшегося выдернуть стрелу. — От чего ты хочешь, чтобы я тебя избавил? Тут ничего не получится.

Арбалетчик плакал. Его мысли снова блуждали; и теперь он вообразил себя мальчиком, испытывающим боль потому, что его наказали за что-то.

— Ты обрел покой, — прорычал человек, державший его. — А теперь умирай. — Он посмотрел на стрелу.

— Это нелегко? — Он снова поморгал. — Несчастный ублюдок. Ну, ладно.

Он протянул руку к поясу и вытащил из ножен короткий кинжал с тяжелой рукояткой.

— Боже, прости этого несчастного грешника, и дай ему скорое избавление от расплаты за его грехи. Аминь.

Он наклонился, так что его губы оказались рядом с правым ухом арбалетчика. Вероятно, он думал, что своими словами поможет грешнику ощутить перед смертью некоторую гордость.

— Тебя, парень, убивает рыцарь.

Но арбалетчик не понял смысла сказанного. Зато он наконец осознал, что умирает. Он снова был твердо убежден, что рядом с ним находится священник; и когда перед его глазами блеснул кинжал, он подумал, что это распятие, поданное ему для поцелуя, и почувствовал радость.

— Я готов умереть, Господь, — как ему представлялось, молился он. — Только пусть это произойдет быстро.

Это произошло быстро.

Глава 18

Хэл очнулся и обнаружил, что споткнулся на ровном месте; но ему показалось, что земля вздыбилась у него под ногами, подобно океанской поверхности. Судя по высоте Проциона над горизонтом, уже давно настало утро; и он больше не находился в круге. Аманда держала его за руку, поддерживая и направляя его. С другой стороны его поддерживал Старик. Когда Хэл повернул голову, чтобы посмотреть на него, Старик взглянул на него в ответ, тепло улыбнулся и снова направил взор с сторону здания, где находился кабинет Амида и к которому они вдвоем вели Хэла.

— В чем дело? — спросил Хэл. — Что-то не так?

К его собственному удивлению, голос прозвучал подобно шепоту. Он охрип от постоянного повторения слов, которые все еще звучали в его сознании.

— Ты ходил в течение двадцати трех часов, Хэл! — сказала Аманда. — Я думаю, ты убил бы себя — как лошадь может загнать сама себя до смерти, — если бы мы не вытащили тебя из круга. А теперь обопрись на нас. Мы отведем тебя в кровать.

Внезапно он почувствовал, что именно там ему и хотелось бы оказаться. Лежать на ровной поверхности, в тихой и темной комнате. Моментально пришло ощущение усталости. Его колени подгибались при каждом шаге, и от слабости он качался на ногах. Поддерживаемый с обеих сторон Стариком и Амандой, он проковылял к зданию, ко входу, который вел прямиком в кабинет, к кровати... и лег на нее.

— Спасибо, — сказала Аманда Старику. В ответ он улыбнулся ей и вышел из комнаты быстрым легким шагом. Аманда сняла с кровати одеяло и повесила его над окном на прут, которого Хэл раньше там не видел. Одеяло не полностью закрывало яркий свет Проциона, но в комнате стало темнее, и Хэл блаженствовал в полумраке.

Аманда обошла кровать с другой стороны и улеглась рядом с Хэлом поверх покрывала. Она обняла его.

— А теперь спи! — скомандовала она. Он закрыл глаза, и сон тут же унес его далеко. Когда он проснулся, в комнате было совершенно темно. Аманда спала рядом, закутавшись в покрывало. Когда Хэл пошевелился, она открыла глаза. Он слегка дотронулся рукой до ее плеча.

— Спи, — прошептал он. — Я вскоре вернусь.

Он встал и нашел свою одежду — Аманда или кто-то другой, очевидно, раздели его, пока он все еще спал слишком глубоко, чтобы это заметить, — и вышел на воздух.

Хэл увидел первые слабые лучи рассвета и подумал, что примерно около четырех часов утра. Должно быть, он проспал почти столько же, сколько, по словам Аманды, он ходил. Чувствовал он себя теперь лучше, чем тогда, когда вышел из круга и добирался до кровати; но все еще ощущал сильную усталость.

В нескольких окнах домов горел свет, там где находились кухни и столовые. Горы на востоке вырисовывались смутным силуэтом.

Хэл пошел прочь от здания, по направлению к кругу. Но остановился чуть дальше и не стал присоединяться к ожидающим очереди, а просто постоял немного, наблюдая за ними и за идущими. Потом повернулся и вдоль ручейка направился к краю уступа. Он уселся неподалеку от водоема и стал смотреть на край уступа, находившийся примерно в пяти метрах от него, и на черный зубец Дедов Рассвета, чьи края сияли, освещенные лучами восходящего солнца, скрытого позади.

Пока Хэл сидел, глядя на эту пылающую линию, он постепенно начал понимать, почему смерть Тама, все еще не искупившего вину перед самим собой, могла бы помешать ему когда-либо обнаружить Созидательную Вселенную.

Аманда была права. Путь, который он искал, скорее должен был найтись здесь, среди этих людей, а не в искусственной, хотя специфической и по-своему ценной, атмосфере Энциклопедии.

Что случилось бы, если бы Там умер, не осуществив свое желание, не простив в душе самого себя за свою ответственность за смерти молодого мужа его сестры, Джеймтона Блэка, а также за убийство Кейси? Если Хэлу вовремя не удастся найти эту Вселенную, чтобы доказать Таму, что эти его поступки, по крайней мере, имели благую цель для всего человечества? А если Хэлу это не удастся, то Там уйдет из жизни как легендарный Король Артур, в печали и раскаянии.

Если Там умрет с таким чувством, то и душа Аджелы умрет вместе с ним; и эта частичная смерть лишит ее способности управлять Абсолютной Энциклопедией — хотя Энциклопедия всегда была настолько же дорога ей, как и Таму. Если такое случится, то кто еще сможет заменить Аджелу? Рух во многом помогала в течение последних месяцев, но это была не ее работа.

Ему, Хэлу, тоже не следовало за нее браться, потому что его работа также состояла в ином — вести тех, кто станет первопроходцами в пространстве неограниченных возможностей Созидательной Вселенной — если ему когда-либо удастся достигнуть этой цели. Эта работа была доверена ему Тамом, которому, в свою очередь, доверил ее Марк Торре. В результате ему пришлось бы отказаться от поисков. А как теперь показала ему Аманда, путь к Созидательной Вселенной следовало искать не в каких-то особых местах, но среди людей.

Сидя в ожидании рассвета, Хэл ощущал рядом с собой присутствие Тама, и это доставляло ему радость.

Небо посветлело, хотя солнце еще не появилось над Дедами Рассвета. Постепенно Хэл ощутил, как в нем растет умиротворение. А затем пришли упорядоченность и смысл, в которых он, как теперь понял, нуждался в течение последнего времени.

Точно так же, как неудачи Хэла в Абсолютной Энциклопедии помешали ему увидеть, что завершение исканий Тама необходимо для завершения его собственных поисков, он не видел и того очевидного факта, что причина, препятствовавшая его поискам во время пребывания в Абсолютной Энциклопедии, должна находилась в истоках этих поисков.

Человек, которого он мысленно видел перед собой во время ходьбы по кругу, был ему известен из военной истории, которой он занимался как Донал, и изучения книг, прочитанных в юности Хэлом. И он сомневался, что в любых исторических сочинениях содержался эпизод, который он пережил во время ходьбы. Это была творческая реконструкция, созданная подсознательной работой его воображения. До этого он не был способен войти в Созидательную Вселенную, кроме как в мечтах; но смог это сделать в круге, построив нечто, скорее всего хорошо соответствующее известным фактам, из жизни сэра Джона Хоквуда. Этот английский рыцарь участвовал в Столетней войне между Англией и Францией. Несколько позже военные историки назвали его «первым из современных генералов». Круг и Созидательная Вселенная наконец привели Хэла к этому человеку, точнее к определенному моменту в его жизни.

Во время битвы при Пуатье сэр Джон уже был далеко не молод, а к полученным за двадцать лет военной службы шрамам смог добавить лишь скромную известность в качестве военного командира, но никакого состояния. А теперь, с окончательным поражением французов, не говоря уже о пленении короля Франции Иоанна, о котором Хоквуд в тот момент еще не знал, война, которая раньше обещала улучшить его положение, по-видимому, окончилась. В середине жизненного пути он оказался с пустыми руками, и, похоже, ему предстояли лишь старость, нужда и забвение.

Но из хроник Хэл знал — в отличие от сэра Джона в тот момент, — что рыцаря ждала Италия, и он скоро окажется не только более состоятельным, чем когда-либо прежде, но и попадет на страницы истории. А сейчас, в эту минуту на поле битвы, когда его будущее выглядело мрачным, сэр Джон даже не догадывался, что впереди — брак с Дониной Висконти и самый важный период его жизни.

Единственный вопрос теперь мог заключаться в том, действительно ли жизненные ситуации Хэла и Хоквуда были сопоставимы, как на это намекало видение.

Скорее всего, это так — слишком много параллелей. Даже если он и не мог предвидеть собственное будущее лучше, чем Хоквуд при Пуатье свое, недавнее видение еще раз придало Хэлу уверенности в том, что его появление здесь и есть тот путь, в котором он нуждался. Точно так же как путешествие через горы в Италию с Белым Отрядом наемников, после битвы при Пуатье, оказалось правильным путем, выбранным сэром Джоном.

В то время как Хэл размышлял обо всем этом, солнце поднялось над верхом Дедов Рассвета. Процион на мгновение ослепил его прежде, чем он успел отвести глаза от этого крошечного пылающего кружка; и в тот же самый момент он понял, что он должен делать. Ему необходимы Джатед и философия Джатеда — даже если Хэл инстинктивно и чувствовал, что она не во всем правильна. И, самое главное, здесь был Закон.

Хэл мог бы ходить по кругу и произносить Закон, как это делали другие. Но было недостаточно использовать ею как инструмент для того, чтобы исследовать свое сознание. Он должен был понять его — причем полностью.

Он знал, что говорили слова. Но что же они означают в действительности?

Он не знал — пока еще.

А необходимое понимание должно было прийти из глубины его мозга, из его творческого подсознания. Возможно, именно это, более глубокое понимание было именно тем, что он искал так долго — путем в Созидательную Вселенную. Джатеду оно несомненно позволило туда войти, но у Джатеда не было ни причины стремиться туда, ни видения того, что можно с ее помощью обрести.

Преисполненный удивления, Хэл легко и быстро, как мог бы идти Старик, направился обратно в кабинет Амида, где они с Амандой провели ночь.

Глава 19

Он вошел в кабинет и обнаружил, что тот пуст; одеяло снято с окна, постель скатана и лежит у стены. Ощущение, что что-то закончилось, вызвало у него тупую боль. Он повернулся и через внутреннюю дверь кабинета прошел по коридору в столовую.

Завтракавших почти не было, и Аманду среди них он не увидел.

— Друг? — позвал его человек из-за стойки с подносами. Хэл повернулся к нему.

— Ты должен пойти в дом, который занимает Амид, — сообщил ему подавальщик. — Аманда ждет тебя там, вместе с другим новым гостем.

— Спасибо, — поблагодарил Хэл.

Он вышел на реку и направился к маленькому зданию. Амид был там. Вместе с ним находились не только Аманда и Артур, но и Саймон Грим. Они сидели вокруг очага. На столе сверкало в дневном свете пресс-папье в виде сосновой шишки.

— А вот и ты, — сказала Аманда, когда он вошел. — Садись рядом со мной, сюда.

Он подошел к пустому стулу поблизости от нее и уселся. Аманда протянула ему руку и, недолго подержав ее, отпустила.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Амид.

— Немного усталым, — ответил Хэл. — Ничего такого, от чего не поможет еще одна ночь нормального сна.

Он взглянул на Аманду и на Саймона, сидевшего рядом с ней.

— Привет, Саймон, — сказал он. — Ты тоже выглядишь слегка усталым.

— Привет, Хэл, — немного грустно улыбнулся Саймон. — Восхождение на гору и даже спуск с нее — это не то, чему я учился.

Хэл пристально взглянул на Аманду.

— Ты покидаешь меня?

— Если поверю, что ты сумеешь правильно себя вести в этом круге, — ответила Аманда. — Саймон может вернуться на орбиту Земли и послать миллисекундное сообщение на Абсолютную Энциклопедию о том, что у нас все в порядке. А затем возвратиться, чтобы поджидать нас на орбите. Мне поручили целый округ, и я должна отправиться туда. На это мне понадобится месяц, но все время буду не больше чем в паре дней пешего пути отсюда. Так что если я тебе понадоблюсь, просигналь Саймону нашим куском ткани; и он либо отправится за мной, либо передаст мне сообщение о том, чтобы я вернулась сюда. Как насчет того, чтобы остаться здесь на месяц?

— Очень возможно, — ответил Хэл. Он посмотрел на Саймона. — А где корабль?

— В горной трещине; его не видно ни отсюда, ни снизу, — ответил Саймон, криво улыбаясь. — Аманда выставила сигнал вчера поздно вечером, и ночью я совершил посадку. Но мне пришлось ждать рассвета, чтобы спуститься к вам, потому что мне не хотелось сломать себе шею в темноте.

— И сколько тебе подниматься?

— Пару часов, не больше, — ответил Саймон. — Подниматься дольше, чем опускаться.

Хэл кивнул. Он снова протянул руку к Аманде и почувствовал, как ее пальцы сомкнулись на ней.

— Мне так не хочется, чтобы ты уходила, — сказал он.

— Я знаю, — мягко ответила она. — Но здесь во мне не нуждаются, а там — да. Он кивнул.

— Тогда, наверное, все, — сказал он. — Если возникнет необходимость, я позову тебя обратно.

— О, пока я снова не забыла, — Аманда обратилась к Амиду, — в нескольких часах ходьбы от подножья нашей горы, здесь, в лесу, живет одичавшая девочка. Она вышла, чтобы посмотреть на нас, но оказалась слишком быстрой для того, чтобы мы ее поймали. Кто-то должен позаботиться о ней. Но поймать ее трудно, понадобится по крайней мере человек десять. Она быстро бегает и хорошо знает лес.

— Хмм, — сказал Амид. — Может быть ты, Артур, ответишь на этот вопрос?

Тот, смутившись, сделал неловкое движение, поскольку взгляды всех остальных обратились на него.

— Видишь ли, Аманда, — медленно сказал Артур, — мы... я... знаю все об этой девочке. Ее зовут Сее. И она моя племянница.

— Твоя племянница? — Аманда пристально взглянула на него. — Тогда почему ты ничего для нее не сделал?

— Артур делал, и делает, — начал Амид, но Артур поднял руку.

— Мне, вероятно, лучше объяснить все, — продолжил он. — Моя сестра, ее муж, и Сее — Сее тогда было только семь лет — жили довольно близко отсюда. И то место, где вы видели Сее, вероятно, не слишком далеко находится от того, где стоял их дом.

Его лицо омрачилось.

— К сожалению, я был настолько занят в Гильдии Придела — мы только что начали использовать этот уступ, но еще не вполне переехали на него, — что за все первые семь лет жизни Сее я едва ли бывал в доме моей сестры и видел ее...

— Нет никакого смысла обвинять себя в том, что прошло, — сказал Амид. — Мы неоднократно обсуждали это.

— Я знаю. Но если бы я просто заглядывал хотя бы несколько раз в год, этого хватило бы, чтобы девочка поняла, что я член их семьи... только я этого не делал.

Он заколебался.

— Суть в том, — сказал он Аманде, — что Сее меня совершенно не знала. Я для нее был всего лишь незнакомцем, а незнакомым она не доверяет. И с должным основанием.

— Это «должное основание» как-то связано с оккупантами? — спросила Аманда. Артур резко взглянул на нее.

— Об этом можно было бы и догадаться, — сказал он. — Да, как раз после того, как мы скрылись здесь на уступе, оккупанты прошлись вокруг, убивая родственников тех, кто, как они знали, принадлежат к Гильдии. Без всякого предупреждения. Однажды мы здесь услышали взрывы, и через некоторое время я спустился к месту, где находился дом моей сестры. Моя сестра и ее муж погибли от взрывов, которые разрушили их дом. Мы искали Сее, но не нашли. Так что мы предположили, что она погребена где-то под развалинами. И мы временно отказались от этих попыток, а потом до тех из нас, кто пробирался в близлежащие города за теми вещами, в которых мы время от времени нуждаемся, начали доходить слухи об одичавшей девочке в здешнем лесу.

Он умолк. На лбу у него выступили бусинки пота.

— И лишь почти годом позже я начал верить, что за этими историями что-то есть и что одичавшей девочкой могла быть Сее. Я спустился вниз, чтобы выяснить это, и вскоре обнаружил, что ее можно было искать до бесконечности и не найти, потому что она видела вас намного раньше, чем вы ее, и пряталась. Тогда я просто начал спускаться туда и просто сидеть на месте. После нескольких таких попыток, она стала изредка появляться у меня на глазах. Она подходила достаточно близко, чтоб понаблюдать за мной, — и сразу убегала, если я поворачивал голову, чтобы как следует рассмотреть ее.

Теперь Артур смотрел мимо Аманды, в никуда — если только он не ушел в свои воспоминания о тех временах, когда он сидел и надеялся, что девочка появится у него перед глазами.

— Я продолжал это делать. Невероятно, но каким-то образом она выжила там в одиночку.

Как вы знаете, здесь можно прожить круглый год, питаясь дикими плодами. И у нас нет настоящей зимы. Единственная проблема — дожди, и то лишь зимой, и когда они идут довольно долго. Но все, что ей понадобилось бы — это какое-то укрытие, пещера или даже древесное дупло. Так или иначе, моя маленькая племянница стала походить на дикое животное.

— Она была достаточно большой, когда погибли ее родители, чтобы знать и других людей, — пожала плечами Аманда. — Можно было бы предположить, что она отправится искать если не тебя, то кого-нибудь, о ком она знала, что он друг ее родителей.

— У них не... моя сестра и ее муж никоим образом не были отшельниками, — сказал Артур. — Но они считали нужным, насколько возможно, полагаться на самих себя. И жили, собирая дикие плоды и зарабатывая небольшие деньги своими работами по дереву — оба они были скульпторами. Кроме того, моя сестра, подобно мне, имела склонность сосредоточиваться на одной идее и ничего не замечать, кроме нее. У них не было близких друзей, и они жили замкнуто в этом лесу. Я всерьез думаю, что их смерть — какой она оказалась — что-то сделала с Сее. Я думаю, она и в самом деле не совсем нормальна. И все же...

Он умолк.

— Продолжай, — мягко произнес Амид, — расскажи им остальное.

На лбу Артура все еще были видны бусинки пота. Но его лицо ничего не выражало.

— Я сидел таким образом в течение многих недель, — продолжал он, — и постепенно она стала подходить ко мне все ближе и ближе. Я научился к тому времени следить за ней только боковым зрением и никогда не показывал, что замечаю, как она постепенно сокращает расстояние между нами.

Он умолк и вытер лоб тыльной стороной ладони.

— Она наконец подошла прямо ко мне, — Голос Артура теперь казался до странности мертвым — как будто, то о чем он собирался им рассказать, теперь не вызывало у него никаких чувств. — Она подошла ко мне сзади, совсем близко, и я почувствовал, как она коснулась — едва-едва — моей одежды. На мгновение, и только. Но я по-прежнему не двигался. Я все еще ждал; и после того, как прошло уже много времени, я что-то увидел уголком левого глаза. Она хотела видеть мое лицо вблизи. И я позволил ей подойти...

Он остановился.

На этот раз Амид не сказал ничего. Все ждали. После долгой паузы Артур продолжал:

— Она пришла. И стала еле заметными шажками приближаться ко мне сбоку. Я не двигался. И едва дышал. Когда она оказалась рядом с моим левым коленом, я увидел ее целиком. Я все еще продолжал смотреть прямо перед собой, как будто она меня совершенно не интересовала, как будто ее там и не было. Затем она оказалась передо мной, так что я был вынужден посмотреть ей в лицо или отвести глаза. И мы взглянули на друг друга...

Он умолк.

— Продолжай. Расскажи им! — скомандовал Амид, поскольку тишина затянулась.

— С удивлением... — Это слово прозвучало как вздох. — Она смотрела на меня так... с удивлением, как будто пробовала найти в моем лице что-то знакомое. Мне не следовало пытаться делать то, что я сделал. А повести себя разумнее. С самого начала я должен был понять, что тут нужен кто-то более терпеливый. Такое мог бы сделать Старик. Он бы подождал. Он умеет ждать. Я видел, как он медленно придвигает кончик пальца к ветке, на которой сидит бабочка, и подставляет этот палец так мягко и легко, что бабочка не улетает, а перебирается на него. Но девочка была близка мне... она была моя племянница; все, что осталось от семьи моей сестры.

Он ненадолго умолк. Затем, пристально глядя на Аманду, продолжал:

— И вот, — сказал он, — когда она наконец стояла там передо мной, так что я мог до нее дотянуться, испытующе разглядывая мое лицо этими своими глазами — у нее большие карие глаза, — я, не подумав, решив, что позже она как-то поймет и все будет все в порядке, когда я приведу ее сюда... Я потянулся к ней и попытался схватить.

Он ненадолго заколебался.

— Она оказалось быстрой, — сказал он. — Я не могу поверить, насколько она была быстрой. Я мог бы поклясться, что ни один человек не мог бы подойти ко мне так близко, и я не поймал бы его. Но моя рука едва ее коснулась. И она исчезла.

Он остановился и вздохнул, на этот раз настолько глубоко, что это, казалось, опустошило его.

— И с тех пор она не хочет приближаться к тебе, — сказала Аманда. Артур кивнул.

— Я сижу; с тех пор прошло уже два года. И она приходит. Иногда я мельком вижу ее; но если и не вижу, то знаю, что она поблизости. Но с тех пор она никогда не подходит ко мне ближе, чем на десять метров. И рано или поздно случится что-нибудь плохое. По какой-то причине туда явятся солдаты — а она всегда приходит посмотреть на любого, кто оказывается там, — и кто-то из солдат застрелит ее. Или она заболеет и спрячется в какой-нибудь норе, где ее никто не сможет найти, и умрет. Она там совершенно одна...

Он издал хриплый всхлип.

— Я не могу ничего сделать. Она не хочет подходить ко мне.

— Конечно, нет, — мягко сказала Аманда. — Чего ты ждешь? Когда ты вот так потянулся схватить ее, ты только утвердил ее в том, чем она стала сейчас. И она никогда не подойдет близко ни к кому, пока ты поблизости.

— Что я могу сделать? — Артур посмотрел на Аманду. — Я не могу просто забыть о ней и оставить ее одну там внизу!

— Пошлите женщину, — предложила Аманда. — Вам когда-либо подобное приходило в голову? Я думаю, что даже ваш Старик теперь потерпит неудачу. И сейчас, когда я знаю ее историю, очевидно, моя идея о том, чтобы послать за ней группу людей совершенно не годится. Если ее схватить силой, то, вероятно, исчезнет любая возможность того, что она снова станет хоть наполовину нормальной. Но женщине-то почему бы, не попробовать подружиться с девочкой. Заметьте, я сказала «подружиться», а не «схватить». И день, когда она придет домой, к вам, наступит тогда, когда она поднимется на этот уступ по собственной доброй воле, держась за руку кого-то, кому она доверяет.

Аманда остановилась. Артур смотрел на нее почти невидящими глазами.

— Я сделала бы это сама, — вздохнула Аманда, — но у меня есть другие обязанности; и она все-таки одна; в то время как на расстоянии двух дней пути есть сотни людей, которым может понадобиться моя помощь. А здесь для этого, вероятно, понадобится время; время, которое я в любом случае не могу тратить лишь на это. Среди членов Гильдии наверняка найдется женщина, которая могла бы вам помочь. — Она положила руку на плечо Артура. — Тебе будет трудно, — добавила она, — потому что тебе придется держаться в стороне, пока женщина не подружится с ней.

— Да... — Лицо Артура напряглось. Затем он успокоился. — Женщина! Я бы никогда и не подумал об этом.

— Тебе следовало подумать, — сказала Аманда. — Все солдаты, вероятно, были мужчины — судя по тому, что мне известно о войсках оккупантов. Что ж, попытайтесь.

— Обязательно. Спасибо. — Его лицо снова на мгновение напряглось. — Мне будет тяжело долго не спускаться туда.

Он встал.

— Ладно. Вот что я сделаю. Разреши мне, Амид, я прямо сейчас пойду поищу кого-нибудь, кто поможет мне.

— Секунду, — остановила его Аманда. — Прежде, чем ты уйдешь, можешь ты сказать мне, зачем у нее вокруг талии обвязана лоза и что она носит в стручке на этой лозе?

— Камни, — ответил Артур. — Моя сестра, Майла, и Петай, ее муж, охотились на кроликов. Петай мог достаточно точно бросить камень, чтобы убить кролика с небольшого расстояния. Он ждал, пока один из них сядет столбиком, чтобы осмотреться вокруг, и его голова окажется выше папоротников; а затем бросал камень, целясь в шею. Если он забирал немного выше, то все же попадал в голову, а если ниже, то в плечо — так что кролик не мог бежать быстро, и Петай его ловил.

— Значит, твои сестра и зять были не вполне вегетарианцами? — спросила Аманда.

— Нет, — ответил Артур, — к счастью для Сее. У нее не слишком богатый выбор пищи. Майла предпочитала использовать пращу — ну, в таком роде, как использовали на Земле в очень отдаленные времена. Я не знаю, научилась ли Сее у родителей или на собственном опыте, но она регулярно добывает кроликов для еды обоими этими способами. Она умеет бросать камни рукой, очень сильно и точно; или же может использовать лозу со стручком, или еще что-нибудь в качестве пращи — на большем расстоянии. Когда вы пробовали поймать ее, пыталась ли она воспользоваться лозой, или бросить один из камней?

— Нет, — ответил Хэл. Артур кивнул.

— Значит, она не слишком вас испугалась. Она наверняка была уверена, что сможет убежать. Но, как я и говорил, она знает, что делать с этими камнями — независимо то того, получала ли она уроки от Майлы и Петая или же нет — и я всегда боялся, что если придут солдаты и станут преследовать ее, она могла бы попытаться использовать камни против них. Тогда они несомненно застрелили бы ее!

Он резко обернулся к Амиду.

— Простите меня, Амид, — сказал он с несвойственной экзотам нетерпеливостью, — но чем раньше я найду кого-нибудь...

— Конечно, конечно! — согласился Амид. Когда дверь закрылась за Артуром, он обратился к Аманде. — Я не думаю, что ты могла бы себе представить, какую помощь Артуру ты оказала своим предложением. Ну ладно, сейчас речь не о том. Как скоро ты планируешь нас покинуть?

— Немедленно, — ответила она. — Нам с Саймоном надо идти — каждому своим путем.

Она посмотрела на Хэла и улыбнулась с легким сожалением.

— Давай прежде, чем ты уйдешь, мы выйдем наружу и поговорим, — попросил ее Хэл. — Амид, Саймон — вы простите нас? Нас не будет только несколько минут.

— Разумеется, — кивнул Саймон, — нам некуда спешить.

Амид просто жестом указал им на дверь. Выйдя на улицу, Хэл направился к краю уступа. Аманда шла рядом с ним. Они машинально взяли друг друга за руки и шли молча, пока не оказались около края; а затем, повернув направо, пошли вдоль него.

— Слишком многое надо сказать, — наконец пробормотал Хэл.

— Я знаю. Это не имеет значения, — сказала Аманда. — Ты найдешь то, что ты хочешь; и тогда я вернусь.

— И Саймон доставит нас обратно в Энциклопедию. А ты отправишься со мной? Настоящей необходимости в этом нет, если тебя удерживает здесь твоя работа.

— Если я смогу быть для тебя полезной, то отправлюсь с тобой куда угодно, мой Хэл, — сказала она. — Ты это знаешь. Однако, если ты не нуждаешься во мне всерьез, я нужна в других местах.

— Да. — Хэл вздохнул. — Где-нибудь, когда-нибудь должно наступить время, когда мы будем вместе. Время, когда мы сможем отгородиться от всего и нам не надо будет постоянно помнить о необходимости вернуться к нашим обязанностям. — Он внимательно всматривался в ее лицо.

— Ты спрашиваешь Аманду-которая-любит-тебя или Аманду-которая-видит?

— Обеих, — ответил Хэл.

— Аманда-которая-любит-тебя обещает, что наступит время и мы проведем остаток жизни вместе.

— А Аманда-которая-видит?

Ее лицо застыло.

— Это одна из тех вещей, которые Аманда-которая-видит не способна увидеть. — Она остановилась и повернулась лицом к нему. — Но я верю Аманде-которая-любит-тебя. А разве ты ей не веришь? Она тебе верит.

— Всегда. — Он улыбнулся ей. — Я всегда верю ей, и в первую очередь ей.

Они снова принялись ходить.

— Ты имеешь какое-то представление о том, как долго пробудешь здесь? — чуть помолчав, спросила Аманда.

Хэл покачал головой.

— Я сейчас нахожусь в точке, когда начинаю мысленно собирать нити воедино.

— Какие нити?

— Главным образом, думаю, нити западного и восточного мышления. Несмотря на триста лет, в течение которых человечество освоило иные миры, эти две школы человеческой мысли все еще во многом предстоит примирить. Потом надо соединить вместе нити, ведущие к прошлому, к настоящему, и к будущему; и нити, ведущие к реальной вселенной и к Созидательной Вселенной. Много-много нитей. На самом деле, даже слишком много, чтобы надеяться, что я мог бы собрать всех их вместе, прямо здесь и сейчас. Все, на что я могу надеяться — проделать это с частью из них, а потом заняться остальными.

— Но ты чувствуешь, что я была на правильном пути, когда привела тебя сюда? — спросила Аманда.

— Да, — кивнул он. — Есть что-то, что мне необходимо узнать — в этом месте и в это время. Что-то, в чем я нуждаюсь, содержится во всей этой идее второй Гильдии Придела и особенно в Законе Джатеда. Я понял Закон, понял до конца. Но знаешь, здесь, вероятно, найдутся и другие вещи, не менее важные для меня. Давным-давно жил исследователь, который сказал, что всякий раз, когда источник или ссылка становятся действительно необходимыми, они обязательно появятся. И столетия назад, когда существовали журналы, редакторы часто говорили о том, что внезапно целый ряд авторов одновременно представляет статьи, посвященные одной и той же идее, — но эти авторы, во многих случаях даже не знали друг друга. И, конечно, имеются исторические факты относительно важных изобретений или технологических процессов, разработанных в почти одно и то же время различными людьми — и споры о том, кто был первым.

— Я не вижу, как подобная одновременность связана с твоей проблемой, — пожала плечами Аманда.

— О, извини, — улыбнулся Хэл. — Ты единственный человек, которому, приходится выносить такое от меня — когда ты рядом, я начинаю думать вслух. Я хочу сказать, что должен действовать, исходя из предпосылки, что везде, где бы я ни был, могут иметься исторически важные силы, заставляющие меня видеть то, что я вижу. Силы, которые я должен разглядеть — в Старике, Артуре или даже, этой девочке, Сее.

Аманда нахмурилась.

— А я не вижу никакой связи между кем-либо из этих людей и тем, к чему ты стремишься, — сказала она. — Но, во всяком случае, здесь твое поле деятельности, а не мое.

Она остановилась, повернулась к нему и, обняв его за шею, поцеловала.

— Мне пора. До городка, который я хочу посетить в первую очередь, добрых два дня пути, а часть сегодняшнего дня уже прошла.

— Это настолько важно? — задумчиво спросил Хэл.

— И такое говоришь ты! Как бы тебе понравилось, если бы ты опоздал в город только лишь на час, чтобы спасти кому-нибудь жизнь?

Аманда резко повернулась и направилась назад, туда, где их ждали Амид и Саймон.

— Да, — Хэл догнал ее. — Конечно. Ты права. Но такое происходит нечасто — ладно, неважно. Ты совершенно права. Если подобное случится лишь однажды, это веская причина не терять времени.

Он улыбнулся ей.

— Но для любого человека существует предел той помощи, которую он может кому-то оказать.

— И это говоришь ты?

И, рука об руку, они вернулись к маленькому зданию, в котором жил Мастер.

Глава 20

В течение тех недель, когда он находился в Гильдии Придела, у Хэла вошло в привычку — сидеть у водоема и наблюдать за восходом солнца — если он в это время не шел по кругу, выполняя своеобразный ритуал, он высвобождал свое сознание; у него рождались мысли и видения. Хотя те, что посещали его у водоема, отличались от возникавших у него во время ходьбы в круге.

Однажды утром, когда он только что уселся там, в сером предутреннем свете появилась еще одна человеческая фигура. Тот устроился неподалеку от Хэла, также лицом в сторону гор, над которыми должно было взойти солнце.

Это был Старик. Они с Хэлом дружелюбно взглянули друг на друга. Хэл, однако, ощутил смутное беспокойство. Не из-за присутствия другого, но из-за ощущения, что в этом присутствии что-то не так. Он поразмыслил над этим и вскоре понял, в чем дело.

Старик сидел на корточках — а не скрестив ноги, как Хэл; что показалось бы Хэлу наиболее естественным для этого седобородого старика. Кроме того, Старик явно присоединился к Хэлу, и можно было бы ждать, что он примет точно такую же позу.

С той поры как мальчика Хэла обучал экзот, входивший в число его троих наставников, прошли годы; и случаи, когда поза лотоса могла показаться подходящей, встречались реже и реже. Хэл стал проявлять небрежность. Положение его ног был почти правильным, но носки не были подвернуты под икры ног, как это должно было быть. Старик, очевидно, со старомодной вежливостью выбрал другую позу — чтобы не показалось, что поза лотоса ему дается лучше, чем Хэлу.

Хэл разучился, но не слишком. Он подвернул носки как следовало. Старик сразу же неуловимым движением принял ту же позу. Хэл с серьезным видом поклонился ему. Старик так же серьезно приветствовал его. И оба направили свое внимание на горы, над которыми должно было взойти солнце.

Глядя на темную массу отдаленных гор, которые постепенно становились более различимыми, Хэл позволил потоку своих мыслей течь совершенно свободно. В круге было иначе; там он сознательно старался постичь Закон, повторяя его на ходу.

Несколько дней назад эти раздумья привели Хэла к мысли, что впервые с той поры, когда он был мальчиком и посвятил себя цели, которая явилась причиной гибели его дяди Джеймса, у него явилась возможность заново оценить достижения и потери его собственных жизней.

На самом деле, они были кусками жизней; потому что Донала Грима не стало еще до того, как он вступил в средний возраст, так что он смог стать Полом Формейном. А Формейн просуществовал лишь несколько лет как оболочка для того, кто некогда был Доналом; а затем он оставил и эту оболочку, как и все двадцать первое столетие. Оттуда тот, кто был по существу и Доналом, и нынешним Хэлом возвратился на курьерское судно двадцать второго столетия и к бесконечному восьмидесятилетнему ожиданию, по прошествии которых он стал ребенком.

Но все эти жизни направляли и контролировали один мозг и одна цель — и они преуспели в одном и потерпели неудачу в другом — по крайней мере, пока что. Как странно: за три года в Абсолютной Энциклопедии, где у него не было других дел кроме как сосредоточиваться на своей цели, он так и не нашел времени заняться таким самоанализом. А теперь — погружаясь в ходьбу по кругу, следя за восходом солнца, подавая еду, прибирая — он освободился и мог заниматься только этим.

И теперь его цель сделалась более реальной и несравненно более достойной и осязаемой, притом что для других она стала невидимой и непостижимой.

Первые отдельные вспышки солнечного света блеснули на верхней кромке линии гор. Хэл достиг пределов своего воображения, а затем превзошел все мыслимые пределы и как бы протянул руки за занавес, в Созидательную Вселенную. Хотя войти в нее он еще не мог. Руками, скрытыми от него, он словно лепил, создавая будущее из того места, где он теперь находился.

Вид уступа — как он представлялся его мысленному зрению — изменился.

Тяжелые каменные блоки составили законченное здание — Дом Гильдии Придела. Ручеек теперь окаймляли узкие полоски травы и цветов, а вокруг водоема шла каменная кромка. На ней Хэл и сидел, находясь теперь в далеком будущем. Позади себя он слышал бесконечное пение ходивших по кругу. Он сидел — молодой, ждущий восхода солнца; и перед ним лежали столетия.

На поверхности воды плавали белые цветы — вариформа лилий — с плоскими зелеными листьями. Тогда, как и теперь, солнце только-только начало появляться из-за гор.

Хэл сидел в позе лотоса, ожидая восхода солнца, как он делал каждое утро. Позади него люди с пением ходили по кругу, а начинающийся день привлек его внимание к облакам, отражавшимся в водоеме, и к одному из цветков на его поверхности.

На белом лепестке цветка сверкала искорка света, отраженного каплей росы. В нем было что-то необыкновенное, но Хэл не мог сказать, что же именно. Он снова посмотрел вдаль, на гребень горы. Только что появившееся солнце ударило Хэлу прямо в глаза и ослепило его.

Он заморгал и отвернулся. Его глаза встретились с глазами Старика. Они обменялись улыбками, поднялись и разошлись, чтобы заняться своими повседневными делами.

Мысли Хэла от восхода солнца снова вернулись к нынешнему дню. Он находился здесь семь недель, почти вдвое дольше, чем об этом просила Аманда у Амида. Сам по себе срок был не слишком велик, но Хэл не мог забыть о Таме, борющемся со смертью и ждущем его.

Он должен был снова вернуться к ходьбе в круге вскоре после полудня, но сначала, утром, ему следовало отправиться с группой сборщиков в лес за съедобными дикими фруктами и овощами. В группу входило шестеро; встретиться они должны были около домика Амида. Мысли о походе в лес напомнили Хэлу о Сее. Сразу после совета Аманды Артур уговорил одну из женщин, Онет, круглолицую, с каштановыми волосами, веселую и молодую, спускаться вниз и сидеть в лесу. Но невозможность видеть племянницу — или хотя бы ощущать ее присутствие там — и самому убеждаться, что она жива и здорова, причиняла Артуру боль.

Эта боль была очевидной, но он переносил ее с молчаливым терпением, и она не сказывалась на его обычной работе в Гильдии. Такое поведение напомнило Хэлу о чем-то почти забытом. Экзоты, при всей свойственной им в былые времена кажущейся изнеженности и склонности окружать себя тем, что многие сочли бы роскошью, доказали, что обладают внутренней силой. Корни этой силы лежали в незыблемости их философии — независимо от того, как каждый из них мог истолковывать и истолковывал ее.

Он вспомнил со внезапной болью утраты — даже после всех этих лет — Уолтера, экзота, входившего в число его наставников. Уолтер производил впечатление наиболее податливого из трех стариков, вырастивших Хэла, на самом деле оказывался наиболее твердым, стоило ему составить о чем-то мнение. Точно так же вели себя лучшие из его собратьев экзотов под пятой Оккупации.

Размышляя о этом, Хэл обнаружил, что оказался рядом с домиком Амида и что он опередил своих товарищей-сборщиков. У дома еще никого не было. Он снова вспомнил о Сее и, раз уж оказался рядом, постучал в дверь.

— Заходите, заходите! — откликнулся изнутри Амид. Хэл открыл дверь и вошел, осторожно закрыв ее за собой.

Амид сидел у очага, в котором догорал небольшой огонь — вероятно, зажженный по случаю утреннего холода. Напротив его стула стояли двое других, на которых сидели Артур и Онет.

— А, это ты, — сказал Амид. — Я почти был бы готов побиться об заклад, что это ты, Хэл. Присоединяйся к нам. Садись. Я все равно собирался позвать тебя.

— Я веду себя настолько предсказуемо? — поинтересовался Хэл.

— Ты каждое утро сидишь там, наблюдая за восходом солнца, — пояснил Амид. — Как только солнце взошло, ты отправляешься выполнять порученное тебе на этот день дело. Сегодня это сбор плодов. Так что обязательно появился бы здесь, не так ли?

— Но не обязательно стал бы стучать в твою дверь, — улыбнулся Хэл.

— Ты пришел преждевременно — это из-за привычки наблюдать восход, — ответил Амид. — А что ты собирался делать, ждать там в одиночестве? Или я настолько неприступен? Ты же знаешь, что я люблю поговорить с тобой.

Хэл опять улыбнулся.

— Когда у тебя найдется свободное время, — ответил он. — Но я, конечно, забыл. Ты сидишь здесь весь день, ничего не делая — только надеясь, что кто-нибудь зайдет поговорить с тобой. По правде говоря, я собирался спросить, как обстоят дела с Сее; а здесь находятся как раз те, которым это известно.

— Сее нас как раз и заботит, — сказал Артур.

— Что-нибудь не так?

— Нет, если говорить о моей попытке завоевать ее доверие, — ответила Онет. — Но вчера я встречалась с Элианом внизу, — он живет в Порфире — и пришел в лес, чтобы передать, что солдаты гарнизона несколько заинтересовались Гильдией. Ни один из горожан не знает, почему именно.

— Видишь ли, — объяснил Артур Хэлу, — мы думали, что они давно прекратили нас искать. Никому не известно местонахождение этого уступа — кроме членов Гильдии, Аманды и тебя самого. Даже местные — те, кто живет внизу, знают очень мало. А оккупанты выслеживали нас почти год, когда только-только устроили здесь гарнизон. Мы же все время находились на уступе, спускаясь только при крайней необходимости, и они в конце концов прекратили поиски — как нам думалось, навсегда, — очевидно предположив, что мы оставили эти места.

— Но теперь, по словам Элиана, — сказала Онет, — нас опять собираются искать.

— Беда в том, — вздохнул Амид, — что если солдаты начнут организованно прочесывать местность, Сее почти наверняка попадется им на глаза.

Хэл покачал головой.

— Если только мы сами первыми не поймаем девочку... — начал он.

— Нет, — произнесли одновременно Артур и Онет.

— Она никогда не оправится после этого, — добавил Артур. — Аманда была права.

— Тогда мне нечего предложить, — пожал плечами Хэл, — по крайней мере, в данный момент.

— Мы можем только ждать и надеяться, — сказал Амид. — Однако нелишне представить себе, какова же нынешняя ситуация. Ты здесь — эксперт по тактике, Хэл. Мне хотелось бы, чтобы ты отправился вниз со сборщиками, как и предполагалось. Но не оставайся с ними. Когда спуститесь вниз, покинь их и осмотри местность, насколько тебе позволит время. Ты мог бы подумать о том, чтобы отложить намеченное возвращение в круг, чтобы уделить этому осмотру целый день?

— Конечно, — кивнул Хэл.

— Спасибо, — поблагодарили Амид и Артур почти одновременно.

— В сущности, я мысленно хожу в круге все время, когда бодрствую — и насколько могу судить, большую часть времени, когда сплю.

— В, самом деле? — удивился Амид. — Это интересно. Точно то же самое, что и ты, ответил мне Старик, когда я спросил его, почему он на ходу не повторяет Закон вслух. Я должен сделать это, потому что другие члены Гильдии интересовались у меня, правильно ли он поступает. Старик сказал то же самое — что ему нет необходимости повторять Закон вслух. Закон звучит в его сознании все время, независимо от того, чем он занимается. Джатед никогда не позволил бы любому из вас идти у него в круге и не повторять надлежащие слова.

— Но ты позволяешь, — сказал Хэл.

Амид улыбнулся.

— Да — потому что так, я думаю, поступил бы мой брат Кэнин. Кэнин глубоко восхищался Джатедом — я, возможно, говорил, что Кэнин был его главным учеником. Но Кэнин, как и любой истинный экзот, имел собственное мнение.

Хэл услышал негромкие голоса снаружи.

— Мне, пожалуй, надо идти, — сказал он. — Меня ждут.

— Я тоже пойду, — Онет поднялась со стула, — так как начало пути у нас общее. Если только нет какой-то причины, чтобы я задержалась на некоторое время. Амид?

— Нет. Иди.

— Благодарю.

Хэл и Онет вышли и присоединились к остальным сборщикам. Все они стали спускаться по горному склону.

— А где твой мешок для сбора плодов, Друг? — спросил Хэла один из спутников. Хэлу пришло в голову, что он настолько привык откликаться на обращение «Друг», что с трудом отреагировал на собственное имя, когда Амид только что употребил его в разговоре. Он собирался сходить за мешком после разговора с Амидом, но теперь в этом не было никакого смысла.

— Мне дали другую работу, — ответил он.

Они были слишком вежливы — и как экзоты, и как члены Гильдии чтобы расспрашивать его подробнее.

Когда они добрались до леса, находившегося внизу, то разделились. Сборщики разошлись в северном направлении, а Хэл и Онет вместе направились на юг, в сторону Порфира.

— И чего тебе удалось добиться, — спросил Хэл, как только они остались вдвоем.

— Я делаю успехи, — улыбнулась Онет. — Она восхитительна! Я все время задавала себе вопрос, как она могла в одиночку выжить там внизу. Но она настоящая хозяйка этого леса. Она знает в нем каждый уголок. Бьюсь об заклад, что она могла бы пробежать по нему вслепую, если бы это понадобилось. Но ты хочешь знать, как близко она подходит ко мне?

— Да, разумеется, — кивнул Хэл.

— Добилась, — ответила Онет. — О, конечно не настолько близко, чтобы можно было коснуться ее. Хотя теперь она подходит на такое расстояние, что если бы она остановилась, а я поднялась ей навстречу, то я могла бы, вероятно, это сделать. Но у мня другая цель. Ты знаешь, ее приводит любопытство. Она хочет коснуться моей одежды, и меня тоже — настолько же, насколько мне хотелось бы коснуться ее, но не осмеливается. Пока что она не настолько доверяет мне. Артур тогда попытался ее схватить — ну, это ты знаешь; и она, конечно, ожидает, что я сделаю то же самое. Она намеревается действительно подойти и коснуться меня и снова убежать (и чтобы я при этом не двигалась) — и не один раз — прежде, чем она сочтет, что я веду себя иначе, чем он. Бедный Артур!

— Да, — согласился Хэл.

— Он, конечно, не мог удержаться. Он так давно хотел обнять ее, что у него просто не хватило терпения обождать, когда она оказалась рядом. Я знаю, как он должен был себя чувствовать — судя по тому, что чувствую я сама; а ведь она мне не единственный оставшийся у меня родной человек. Но я буду ждать. Я думаю, что если подожду достаточно долго, Сее не только первой коснется меня, но и начнет водить меня по лесу и показывать разные вещи. А потом, возможно, я увижу, позволит ли она мне повести ее куда-нибудь.

— Хорошо бы успеть до прихода солдат, — вздохнул Хэл.

— Ты думаешь, что они действительно затеют здесь поиски? — Онет взглянула ему в лицо.

— Да, — ответил Хэл.

Он не сказал Онет то, о чем не сказал и Амиду — только потому что Артур и Онет также находились в комнате в это время — он полагал, что ищут его.

Глава 21

Да, подумал Хэл, Блейз действительно придет. У Иного была собственная, личная версия интуитивной логики; об этом он сказал Хэлу во время их последнего короткого разговора. Интуитивная логика — или ее вариант — не подсказала бы Блейзу, где находится Хэл. И все равно он способен понять из общей ситуации, что Хэл что-то затевает, и вероятно, не на Земле.

Небольшое серьезное размышление, не говоря уже об интуитивной логике, исключило бы один за другим остальные миры помимо Земли. Хэл не возвратился бы ни на один из квакерских миров, где он был чересчур хорошо известен. Не имелось никакой причины, по которой он мог бы отправиться на Коби или на Марс или Венеру, которые были заселены рано и не сумели развиться. Ньютон, мир ученых, почти единственный среди Молодых Миров, не располагал никакими группами, активно сопротивляющимися Иным, от которых Хэл мог бы получить помощь и защиту. Кроме того, в нынешние времена Ньютон и родственная ему Кассида были бесполезны для целей Хэла. Не имелось никаких сильных исторических сил среди населений Сеты, Сент-Мари, Новой Земли и Фрайлянда; и никакого смысла Хэлу не было возвращаться в почти опустевший мир дорсайцев. Таким образом, оставались только Мара и Культис.

Важным для Блейза было бы не столько найти Хэла, сколько выяснить, что же могло заставить его покинуть Энциклопедию. Что бы Хэл ни затеял, Блейзу в любом случае надо было ему воспрепятствовать. И отдать приказ о поисках любых групп или отдельных людей, которые могли бы предоставить защиту или оказать помощь кому-нибудь вроде Хэла.

И военные в Порфире — как и подобные организации повсюду — вначале провели бы поисковые операции, причем там, где это было просто сделать; затем, не найдя ничего, стали бы продвигаться дальше и дальше — пока, наконец, это не привело бы их снова в эту часть долины, и, возможно, к самому подножью этих утесов.

Хэл не думал, что они найдут скрытый подход к уступу. Они пройдут мимо и, в конце концов, с пустыми руками вернутся в свой гарнизон. Но тем временем все вроде Сее окажутся в явной опасности. А сейчас ему следовало найти какую-то информацию о том, насколько они продвинулись в своих поисках и что они планировали делать дальше...

Размышляя об этом, он продолжал непринужденно беседовать с Онет; и наконец они пришли к небольшому холмику, на котором Онет сидела, когда ждала появления Сее. Та, возможно, сейчас следила за ними. Хэл ненадолго закрыл глаза и попробовал ощутить, наблюдает ли кто-либо в этот момент за ним и Онет. Но он не почувствовал ничего и открыл глаза снова, достаточно быстро, чтобы Онет не заметила, что он закрывал их.

— Ну вот, — сказала Онет. — Ты, я думаю, пойдешь по своим делам. А я, как обычно, усядусь здесь. Если ты возвратишься сюда, тебе следует приближаться к этому месту тихо и осторожно — на случай, если Сее необычно осмелеет или как-то еще проявит себя. Не хотелось бы ее отпугнуть.

— Я буду осторожен, — пообещал Хэл.

Они расстались, и Хэл пошел по лесу, по-прежнему в направлении Порфира, но теперь один. Как только он оказался вне поля зрения Онет, то снял сандалии и повесил их на подходящий куст, ему надо было охватить большую площадь, чтобы в течение дня как следует обследовать местность. Он пустился бежать трусцой.

Подобно большинству других членов Гильдии, Хэл приобрел привычку ходить в круге босиком, и подошвы его ног достаточно загрубели, чтобы он мог ходить без обуви. А несколько недель физической работы и ходьбы по уступу позволили ему восстановить форму. Лучшие спортивные тренажеры, похоже, никогда не давали такие же результаты, как ходьба, бег и тяжелый ручной труд.

Он улыбался самому себе, испытывая удовольствие от того, что может размять ноги после... насколько долгого перерыва? В Энциклопедии Хэл пользовался беговой дорожкой, на которой вокруг создавалась иллюзия сельской местности. Это была почти та же вещь, но не совсем. Прежде всего, его ноги привыкли к искусственным неровностям иллюзорной дорожки. А здесь они все время были новыми и настоящими.

Ему самому хотелось бы иногда спускаться в долину, чтобы побегать. Но члены Гильдии, насколько возможно, избегали оставлять внизу следы своего присутствия; и хотя он был уверен, что Амид даст ему такое разрешение, ему не хотелось, чтобы для него делалось исключение. Члены Гильдии привыкли видеть, как он проделывает различные упражнения; и, будучи экзотами, никогда не подумали бы усомниться в его праве делать то, что он хочет. Хэл снова улыбнулся, подумав о них. Проведя здесь эти несколько недель, он стал лучше понимать экзотов, чем когда-либо в течение его жизней.

Эти люди фактически рассматривали жизнь с точки зрения своих философских поисков, направленных на улучшение человечества; и стремились найти средства для этого улучшения в себе самих. Возвращаясь мыслями к прошлому, он понял, что оккупанты их подчинили, но не изменили. Даже угнетенные, почти все они остались экзотами, какими были прежде, до прихода чужих солдат.

Это было огромное открытие. Сейчас Хэл впервые ощутил, что ему следует чему-то научиться от них. Экзоты стремились к развитию человечества ради самого этого развития. А сам он желал морального, этического развития человечества. Разве эти два желания не были близки, если не объединялись в единое целое?

Но сейчас перед ним стояли другие задачи — получше изучить местность здесь внизу. Он повернул влево и снова оказался на тропинке. Впрочем, это слово было не вполне точным — скорее это был едва заметный след. Именно по нему Аманда вела его к уступу. Хэл пробежал по этому следу некоторое расстояние в сторону Порфира; и вскоре след превратился в нахоженную тропинку.

Первоначально ее могли протоптать даже крупные животные. Но в этом мире, конечно же, такие животные не водились. Солдаты, наткнувшись на эту тропинку, подумали бы о том, что сделать ее могли только люди.

Через некоторое время след постепенно превратился в регулярно используемую дорогу, правда, узкую и неровную.

Пока что он не видел никаких признаков, что здесь недавно побывали солдаты — или вообще группа людей, организованная или неорганизованная. Представлялось совершенно невозможным, чтобы солдаты — особенно плохо обученные войска оккупантов — могли пройти здесь, не оставив следов в виде отпечатков сапог или поврежденной растительности. И лишь гораздо ниже, за поворотом, Хэл наткнулся не просто на какой-то признак, но на преднамеренное объявление об их недавнем визите сюда.

Хэл добрался до дома того сумасшедшего, который целый день обрывал растения, которые сам выращивал в горшках, расставленных вокруг бассейна у его бывшего дома.

Но сейчас это человек не обрывал цветы — и не делал этого, по крайней мере, уже пару недель. Местные пожиратели падали потрудились над его телом, висевшем в петле. То, что осталось от него, теперь раскачивалось на легком ветерке.

Под телом находился печатный плакат с крупной надписью красными и черными буквами на белом фоне:

НЕ ТРОГАТЬ И НЕ СНИМАТЬ — В СООТВЕТСТВИИ С ПРИКАЗОМ НАЧАЛЬНИКА ГАРНИЗОНА.

Хэлу внезапно вспомнились такие же тела на кое-как сколоченных виселицах, со схожими надписями стоявших по обочинам дорог во времена Хоквуда. Тогда, разумеется, тела повешенных должны были служить предупреждением и средством устрашения других преступников. А здесь, где сдерживать было некого, плакат был просто проявлением дикости и садизма со стороны оккупантов.

Хэл не прикоснулся к телу. Это было бесполезно и послужило бы солдатам, если они вернутся сюда, сигналом, что кроме безумца в округе есть и другие люди. Он повернулся и побежал по дороге обратно.

Впереди был еще целый день, и Хэл решил использовать его для общего обследования местности — с целью не только получше ее узнать, но и так, чтобы можно было сделать обоснованные предположения насчет того, как именно оккупанты могут организовать прочесывание, если это произойдет.

Поэтому теперь он делал зигзаги направо и налево от тропы. Солдаты, очевидно предполагая, что Гильдия Придела скорее расположилась в лесу, чем в горах, будут искать признаки передвижения к ее штаб-квартире и от нее. С одной стороны, хорошо, что Онет выбрала место, чтобы сидеть в ожидании Сее, на некотором расстоянии от тропы, ведущей к утесам. И все же она находилась довольно близко ко входу на уступ, скрытому под огромным валуном.

Конечно, в таком выборе имелись и преимущества. Ее, как и сборщиков, можно было наблюдать с уступа, в последнее время Артур, когда мог выкроить время, этим и занимался, желая хотя бы изредка видеть Сее. Кроме того, все члены Гильдии были приучены к тому, что, когда они спускаются вниз, надо через регулярные промежутки времени поглядывать наверх, туда, где находился уступ.

Хотя уступ и не был видим снизу, тому, кто знал, где должна находиться его внешняя кромка, ее легко было найти; и если находившийся внизу замечал кустарник, растущий на этой кромке, где обычно ничего не растет, это служило предупреждением: надо немедленно возвращаться в безопасное место.

Даже и сам Хэл ежечасно проверял положение уступа, почти не отдавая в этом себе отчета. Вспомнив о предупреждающем кустарнике, он поискал его глазами, хотя время для этого и не настало, но кустарника не было видно.

Нет, с точки зрения собственной безопасности, местоположение Онет было выбрано великолепно. Но если среди солдат найдется хоть один сколько-нибудь наблюдательный, то по следам, оставленным Онет и Сее, он определит, что здесь недавно побывали люди. В результате солдаты более тщательно осмотрят местность вокруг этой точки — вплоть до утесов, валуна и тайного входа.

Хэл не думал, что даже такой следопыт — если он и найдется среди солдат — заподозрит, что маленькая впадина под большим валуном на самом деле что-то иное. На каменной осыпи под самым входом члены Гильдии не оставляли никаких следов. Они всегда, перед тем как спуститься или подняться, из предосторожности перемещались вдоль утеса на некоторое расстояние от входа, Следовательно, шансы, что солдаты найдут дорогу на уступ, были незначительны. Но если среди них попадутся Иные, то у последних хватит воображения, чтобы тщательно обыскать стену утеса, обращая внимание на каждую трещинку и впадину, пока они не заберутся под валун и не найдут путь, ведущий на уступ. А если сам Блейз Аренс увидит следы встреч Сее и Онет, то он сразу догадается, что где-то наверху в утесах, возможно, есть тайное укрытие.

Однако сейчас не было никакого способа быстро уничтожить эти следы. Оставалось продолжить то дело, которым он занимался. Хэл постарался поставить себя на место солдат; и представить, с их точки зрения, как бы они рассредоточились по этой местности.

Он думал и рассуждал только согласно тому, чему учили в юности Донала и Хэла. И тут ему вспомнилось нечто, связанное с таким исследованием — фрагмент многотомного сочинения по тактике и стратегии, которое было трудом всей жизни Клетуса Грэма, прапрадеда Донала.

«...важность знания местности, где вероятно столкновение со вражескими силами, невозможно переоценить», — написал Клетус в томе, озаглавленном «ВОЙСКА НА ПОЛЕ БИТВЫ». — «Командующий, независимо то того, предполагает ли он использовать эту местность в оборонительных или наступательных действиях, получает огромное преимущество, ознакомившись с ней лично и подробно. Недостаточно просто бросить взгляд на открывающийся вид и сопоставить его с картой на экране. Существенные ее особенности, типа рек, оврагов, непроходимых подлесков и тому подобного, следует непременно запечатлеть в памяти.

Проделав это, он сможет выяснить огромное количество гораздо меньших, но чрезвычайно полезных деталей, которые — при любом характере военных действий — вполне могут сказаться решающим образом, приведя к успеху или неудаче. Свойства грязи на речном берегу, точная глубина, оврага, характеристики подлеска — например, будут ли ветки растений цепляться за одежду солдат противника, пытающихся пробраться сквозь него, — все следует учитывать и тогда передвижение врага можно направлять, замедлять или содействовать ему, а также теми или иными средствами вовлечь в ситуацию, когда они должны будут сдаться или легко взяты в плен; и тем самым достичь бескровной победы, которая и отличает по-настоящему умелого командующего...»

Хэл бежал зигзагами, автоматически запоминая то, что увидел на пути.

И вдруг он почувствовал какое-то смутное беспокойство. В этом фрагменте текста чего-то не хватало. Чего-то важного — не для текущего момента, а для его всю жизнь длившихся поисков. Однако он отчетливо представлял себе страницу древнего текста из библиотеки Гримов на Дорсае, и именно эти параграфы имели отношение к тому, чем он сейчас занимался. Он решил позже, на досуге, снова пошарить у себя в памяти, а сейчас все внимание снова направил на изучение местности.

К этому времени он оказался почти рядом с утесами. Еще один зигзаг — и он оказался бы у их подножья. Он прекратил делать зигзаги и вернулся туда, где оставил на кусте сандалии. Поскольку он оказался рядом с местом, где сидела Онет, то решил обогнуть его и осторожно проделал последнюю сотню метров, чтобы не потревожить Сее, если она пришла туда.

Однако он не увидел никаких признаков Сее к тому времени, как нашел сандалии. Он не стал тут же надевать их, а поддавшись искушению, стал с необычайной осторожностью приближаться туда, где сидела Онет; и вскоре увидел ее.

Сее находилась там, стоя прямо перед Онет; и, как показалось Хэлу, настолько близко, что Онет могла, если бы захотела, дотянуться до нее рукой. Но Онет, как она и говорила, явно не имела намерения так поступить. Сее, очевидно, доверяла ей, потому что она спокойно стояла перед ней — как будто они непринужденно беседовали. Что они, возможно, и делали, тем или другим способом.

Внезапно Хэл сообразил, что если только на уступе найдется из чего изготовить быстро действующий транквилизатор вроде тех, что использовали для того, чтобы обездвижить диких животных, он мог бы с такого расстояния легко ввести его девочке с помощью дротика или стрелы. При подходящем транквилизаторе Сее никогда не поняла бы, что с ней произошло, пока не проснулась бы в женском отделении одного из зданий, по-прежнему в присутствии Онет.

Она могла бы остро отреагировать на то, что попала в закрытое помещение; но присутствие Онет успокоило бы ее; в любом случае это предпочтительнее тому, чтобы солдаты обнаружили и поймали ее.

Конечно, можно было бы возразить, что даже большому контингенту солдат возможно, не удалось бы ее поймать — что они, вероятно, попробуют сделать прежде, чем они пытаться ее застрелить. Если она смогла убежать от Хэла и Аманды, то этим оккупантам так легко с ней не справиться. И как только она поймет, что солдаты собираются сделать либо то, либо другое, то постарается держаться от них подальше.

Хэл отступил назад от полянки, где по-прежнему находились Онет и Сее. Оказавшись на безопасном расстоянии, он надел сандалии, и в последний раз пробежался, осматривая местность у подножья утесов. Потом, воспользовавшись входом, скрытым под валуном, вернулся на уступ. Подойдя к двери домика Амида, он постучал в нее и услышал приглашения войти. Амид работал у себя за столом, заваленным бумагами. На углу стола стоял поднос, на котором были хлебные крошки и остатки каких-то тушеных овощей в чашке.

— Я отнесу это обратно на кухню, когда буду уходить, хорошо? — предложил Хэл, кивнув на поднос.

— Что? А, это. Да, спасибо. Садись, — Амид поднял глаза от чертежа еще одного бревенчатого здания. — Что ты видел? И что ты по этому поводу думаешь? Ты вернулся раньше, чем я ожидал.

— Мне потребовалось меньше времени, чем я думал, — сказал Хэл, усаживаясь.

Он рассказал Амиду о повешенном безумце и о своей идее использовать транквилизатор, чтобы таким образом доставить Сее на уступ.

У Амида, похоже, это предложение восторга не вызвало.

— Я уверен, что Артуру и Онет этот способ не понравится. Даже если бы мы смогли это сделать. Я не сомневаюсь, что ты сумел бы подобраться к ней достаточно близко, чтобы попасть в нее дротиком или еще, чем-нибудь. Но мне даже представить себе не хочется, как почувствовала бы себя Сее, проснувшись в одной из наших маленьких спален, даже если с ней была бы Онет.

— Это только предложение, — пожал плечами Хэл.

— Остается еще проблема самого транквилизатора, — заметил Амид. — У нас здесь в лазарете есть, конечно, ряд лекарств, но...

— Я знаю, — отозвался Хэл. — Как я и говорил, это было только предложение.

— Хорошо, хорошо, я поговорю с нашим фармацевтом и если что-нибудь такое возможно, то ты, может быть, сам поговоришь с Артуром и Онет, а затем вчетвером мы могли бы обсудить, сработает ли это.

— Я был бы рад это сделать, — кивнул Хэл.

— Тогда договорились, — сказал Амид. — Как у всех нас найдется немного свободного времени. Я могу вызвать Артура в любое время, но Онет все еще внизу, не так ли?

— Да, — подтвердил Хэл.

— А ты собираешься занять свое место в круге?

— Я мог бы это отложить.

— В этом нет необходимости — особенно потому, что мы должны ждать, пока вернется Онет. — Амид устало вздохнул, отодвинул от себя чертежи, которые он только что изучал, и откинулся на спинку стула.

— Хорошо, — сказал он, — а теперь относительно проблемы, которую я попросил тебя исследовать там внизу. Когда, ты думаешь, солдаты могут появиться здесь? Сумеют ли они обнаружить нас?

Глава 22

— Я не могу дать в качестве ответа даже предположения, — сказал Хэл, — пока не получу некоторую информацию. Сколько солдат там в гарнизоне? Имеете ли вы какое-то представление, сколько из них могут оказаться достаточно свободными от прочих обязанностей, чтобы составить поисковую группу — достаточно большую, чтобы прочесать местность вокруг? Найдется ли среди них следопыт?

— Следопыт? — нахмурился Амид.

— Кто-то, кто сможет определить, появлялись ли люди в такой дикой местности, как та, что внизу, по следам — заметить отпечаток ноги, определить, почему сломана ветка, и тому подобное.

— А, понимаю, — кивнул Амид, — Не могу сказать ни да, ни нет.

— Такие же поиски должны были проводиться и в других местах — в этом округе и в других. Использовали ли они вообще таких людей, чтобы пытаться найти тех, за кем охотились?

— Насколько мне известно, нет, — ответил Амид и, помолчав, добавил. — Нет, я даже уверен, что не использовали. Более того, я сомневаюсь, что у них есть такие люди. Если бы были, об этом стало бы известно всем.

— Но некоторые из них могут чуть лучше других ориентироваться в лесу и скорее заметят что-то необычное. Например, невозможно скрыть то, что Онет в течение нескольких недель сидела на этой полянке и встречалась там с Сее, — сказал Хэл.

— Я не знаю, как можно уничтожить следы их пребывания там. А ты?

— Я пока не смог ничего придумать, — ответил Хэл.

— Меня это крайне беспокоит — не просто из-за Сее, но из-за Гильдии в целом, — вздохнул Амид. — До сих пор мы здесь находились в безопасности; но не следует закрывать глаза на то, что, если они найдут вход под валуном и поднимутся наверх, мы окажемся в западне.

— Я полагаю, здесь нет никакого оружия? — поинтересовался Хэл.

— Здесь? — Амид строго взглянул на него. — Конечно, нет. Мы же экзоты!

— Это плохо, — покачал головой Хэл. — Солдаты окажутся в очень уязвимой позиции после того, как минуют валун. Им пришлось бы продвигаться одному за другим. Даже с небольшим количеством оружия возможно устроить засаду и взять их в плен. Конечно, возникла бы проблема, что делать с ними дальше. Вряд ли вы в состоянии расправиться с ними — даже если некоторые из них именно так и поступали, например с этим безумцем там внизу.

— Нет, мы, конечно, не причинили бы им вреда, — сказал Амид. — И во всяком случае, как я и говорил, у нас нет никакого оружия. Есть ли какой-то способ взять их в плен — если нам придется это сделать — без использования оружия?

— Я бы настоятельно рекомендовал не делать этого, — ответил Хэл. — Члены Гильдии, вероятно, превзойдут численностью любую поисковую группу, которую могут послать, — по крайней мере в два раза. Но идти с голыми руками против таких солдат... Лучше сделайте все, чтобы они не обнаружили вход под валуном.

— Да. — Амид хмуро взглянул на план, лежавший на столе, затем снова встретился глазами с Хэлом. — Кроме валуна, который находится там, рядом со входом, мы давно уже вырубили вторую глыбу необходимой формы и размера и зарыли его рядом с валуном. Место, где она зарыта, с тех пор заросло — так же как и другое место поблизости, где находится блок, веревки и рычаги, чтобы перемещать эту глыбу. Мы можем закрыть ею отверстие, и она будет выглядеть как часть утеса позади валуна. А вес ее достаточен для, того, чтобы даже двое людей — а под валуном места хватить только двоим — не смогли бы вручную отодвинуть ее назад — даже если бы они и подозревали, что она загораживает проход. Но для таких подозрений, я надеюсь, не будет никаких причин.

— Очень хорошо! — кивнул Хэл.

— А это означает, конечно, — обеспокоенно продолжил Амид, — что, как только эта глыба окажется на месте, они не смогут войти, но мы не сможем выйти — за исключением тех, кто умеет лазать по горам и может спуститься по склону. Такие среди нас найдутся.

— Ваша уязвимость в том, что вас видно сверху, — сказал Хэл. — Я знаю, что кустарники, которые вы посадили на крышах зданий и прочий камуфляж скрывают все, сооруженное вами на этом уступе. Но если воспользоваться специальной аппаратурой, то со спутника — или даже с корабля — находящегося на орбите, можно, если постараться, увидеть передвигающихся людей. И даже если люди не будут появляться, эксперт, тщательно изучив фото уступа, сделанное в дневное время, найдет свидетельства, что это место обитаемо.

— Итак, ты утверждаешь, что в конечном счете нас обязательно найдут, — печально вздохнул Амид.

— Только если они станут специально этим заниматься. Пока никто не догадывается о вашем пребывании здесь, вы можете жить спокойно. Именно поэтому крайне важно сделать так, чтобы внизу они не нашли ничего, что навело бы их на такие мысли.

— Да, — согласился Амид. Глубокие морщины на его лбу сделались даже глубже, чем обычно. — Я знаю. Мы еще поговорим с Онет о том, что сообщил ей этот Элиан из Порфира. А тем временем я также попробую выяснить, не встречался ли кто-либо еще из членов Гильдии в последнее время с людьми из Порфира; и если они узнали что-нибудь ценное, я могу вызвать их для разговора с тобой. А ты ведь собирался идти в круге сегодня, не правда ли? Можешь этим заняться прямо сейчас. Ты не будешь возражать, если я прерву твою ходьбу до того, как ты сам решишь ее прекратить — если у меня возникнет надобность поговорить с тобой?

— Конечно, нет, — ответил Хэл. — Что бы ни занимало мои мысли, я всегда могу вернуться к этому в более позднее время.

— Хорошо.

Хэл вышел, прихватив посуду, оставшуюся от завтрака Амида. Это напомнило ему, что сам он сегодня еще ничего не ел. Когда он добрался до кухни ближайшей спальни, то обнаружил, что сейчас, в начале второй половины дня, она почти пуста. Он быстро поел и, выйдя оттуда, направился к кругу. В очереди к нему ждали только двое: худой высокий пожилой человек с темно-карими глазами, по имени Данс, и невысокая спортивного сложения молодая женщина с белокурыми волосами, которую звали Трекка.

— Тебя задержала твоя работа, Друг, — сказал Данс. — Трекка первая, но, может быть, ты хочешь войти в круг передо мной?

— И передо мной тоже, Друг, — предложила Трекка.

Хэл улыбнулся им.

— Нет, зачем же, — отказался Хэл. — Я пойду после Данса.

Однако, как оказалось, несколько человек уже собирались прекратить ходьбу. И не прошло и пяти минут, как Хэл и двое остальных ступили в круг. Хэл никак не мог отключиться от повседневных забот. Скорее всего, безотлагательность проблем, связанных с возможной облавой помешала ему сделать это; и он обнаружил, что мысленно возвратился к отрывку из трактата Клетуса Грейема по стратегии и тактике. И снова испытал неотвязное ощущение, что его содержание не исчерпывается теми строками, которые он мысленно прочитал на страницах книги.

Теперь, когда движение и голоса идущих высвободили его сознание, он нашел источник этого ощущения. Хэл снова был мальчиком, Доналом в большой библиотеке дома Гримов на Дорсае, стены которой сплошь закрывали книжные полки, на одной из них стояли большие коробки, заполненные старомодными печатными книгами в переплетах. И там находились рукописи трудов Клетуса. Как только Донал научился читать — а он это сделал настолько рано, что не мог вспомнить, когда — он поглощал все книги подряд.

Бывали дни, когда он настолько погружался в чтение, что его мог позвать к обеду кто-то, буквально стоящий рядом с ним, а он не слышал голоса. В то время он и прочел рукопись трактата Клетуса, написанную от руки на сероватой бумаге местного, дорсайского, изготовления. В ней имелись исправления и вставки, в частности в некоторых местах были вычеркнуты целые куски. Обычно Клетус не отмечал такие изъятия соответствующим примечанием, и Хэл часто пытался догадаться, почему его прапрадед решил их сделать. Но рядом с аккуратно вычеркнутым куском из раздела, посвященного изучению местности, сбоку стояло примечание: «может оказаться полезным лишь для меньшинства читателей».

Интересно, почему?

Эта, фраза, казалось, исключала Хэла из числа избранных. Что, если он принадлежал к числу тех, кто не поймет этот фрагмент? Хэл еще тогда внимательно перечитал вычеркнутый кусок и не нашел в нем ничего, что, казалось бы, могло оказаться полезным; но к сожалению, у него не было никакого способа на практике проверить эту информацию — пока он не вырос, не стал офицером и не столкнулся с необходимостью самому действовать на местности.

Он даже не спросил никого из старших о смысле этого куска, боясь, что их ответ подтвердит его опасение, что он, возможно, не принадлежит к тем, кому принесет пользу текст, который Клетус первоначально намеревался включить в свой труд.

Позже, когда он вырос — как Донал — и действительно стал офицером, этот кусок оказался настолько глубоко погребенным в его памяти, что он почти позабыл его; и, в любом случае, к тому времени он развил интуитивную логику, которая, как ему представлялось, во всем заменяла — и превосходила — то, что обещал этот фрагмент книги Клетуса.

Сам по себе отрывок был короток и достаточно понятен. И теперь, идя по кругу, Хэл оставил где-то далеко уступ и Гильдию Придела; и обнаружил, что одновременно стал — как раньше в случае с сэром Джоном Хоквудом — Клетусом, сидящим за своим столом и пишущим этот фрагмент, и кем-то другим, наблюдающим, как сидит и пишет худощавый человек неприметной наружности.

«После того как офицер, полностью изучит местность и поймет ее особенности, — гласил удаленный текст, — следует сосредоточиться на ней, представляя, как, по ней движутся вражеские войска. В конечном счете этот офицер обнаружит, что этот мысленный образ превратится из концепции в видение. Применительно к тому, о чем я пишу, имеется большое различие между этими двумя понятиями — как может засвидетельствовать любой великий живописец. Концепция — это трехмерное и, насколько возможно, полное воображаемое представление об объекте или сцене. Но она остается плодом создания породившего ее ума. И она, в некотором смысле, связана с этим умом, создавшим ее.

Но когда завершенная, мысленная картина обретает существование, она полностью отделяется от тою, кто ее задумывал. Живописец — а я говорю это, будучи сам неудавшимся художником — может, создав концепцию чего-либо, изобразить результат, по желанию видоизменяя или улучшая его. Но с завершением умственная картина приобретает собственную жизнь. Проигнорировать это — даже в ничтожной степени — означает уничтожить ее истинность. У художника нет никакого выбора — он должен нарисовать ее такой, какова она есть. То есть, возможно — более грандиозной или отличной от его первоначальной концепции. Я предположил бы, что то же самое явление имеет место для авторов художественной прозы, когда они говорят о том, что сюжет начинает сам управлять собой, высвободившись из-под воли автора. Таковы, например, ситуации, в которых, персонаж по сути отказывается от того, чтобы существовать, говорить или действовать согласно первоначальным намерениям автора, и настаивает на том, чтобы существовать, говорить или поступать как-то иначе.

Точно так же как художники и писатели приходят к созданию таких законченных мысленных картин и приучаются доверять им — вместо того, чтобы придерживаться своих первоначальных представлений, действительно умелый полевой командир должен научиться доверять своему тактическому или стратегическому видению, когда они стараются наилучшим способом развить свое представление о военной ситуации. В некотором смысле, формируя свое видение проблемы, человек в большей степени использует свои умственные и духовные способности; и потому видение всегда нечто большее, чем просто представление.

Например, при какой-то операции, на местности, командир может как бы видеть в миниатюре изученный им участок сверху — как нечто реальное; и наблюдать за тактическими передвижениями, которые должны принести желаемый для него результат.

Эта способность почти неоценима, но для ее развития требуются сосредоточение, практика и вера...»

На этом вычеркнутый текст заканчивался.

И теперь, внезапно, почти через сто лет после того, как он прочитал рукопись, Хэл, под влиянием ходьбы в круге ощущавший себя и Клетусом, и наблюдающим его человеком, понял то, чего прежде ему было недоступно.

При жизни Клетусу необходимо было достичь некоторых реальных успехов на поле боя, чтобы доказать опытным военным, что его теории являются чем-то большим, чем безумные мечтания. Эти тактические успехи представили собой ряд бескровных побед, достигнутых там, где его начальники сочли бы их невозможными. Хэл изучил их много лет назад, чтобы определить, использовал ли Клетус раннюю форму интуитивной логики; и заключил, что не использовал. Он находил путь к неожиданным тактическим решениям каким-то другим методом.

Совершенно очевидно, что Клетус расширил ту художественную функцию мозга, которую он использовал в живописи. Его описание миниатюрного поля битвы и крошечных солдат, разыгрывающих — казалось бы, самостоятельно — решение тактической проблемы, не могло быть ничем иным, как непосредственное использование подсознания для решения проблемы. Короче говоря, Клетус, так же как и Уолтер Блант из первой Гильдии Придела, сознательно использовали Созидательную Вселенную, чтобы достичь желаемых результатов.

В то же самое время Хэл понимал, что по-прежнему не знает определенного ответа на вопрос о том, почему Клетус удалил этот фрагмент. И тем не менее, поскольку Клетус сам указал путь, почему бы ему, Хэлу, не использовать свое собственное творческое подсознание, чтобы попытаться спросить его?

Он пристально всмотрелся в свое собственное видение человека, который сидел у стола и писал. Время было не властно над Клетусом. Не существовало способа реально пообщаться с ним живым. Но если преходящее и вечное и в самом деле едины — даже если ему, Хэлу, еще предстояло ощутить этот факт как абсолютную, глубокую истину — то должна существовать возможность поговорить с духом его прапрадеда, используя тот же самый творческий механизм, который описал сам Клетус.

Хэл сосредоточился... и хотя выглядевший столь реальным Клетус, за которым он наблюдал, продолжал сидеть и писать, его призрачное подобие повернуло голову, чтобы взглянуть на Хэла, стоящего у стола. Затем призрачная фигура покинула реального Клетуса и, обогнув стол, оказалась лицом с Хэлом. Присев на край стола, призрак внимательно рассматривал Хэла.

— Значит, ты мой праправнук, — сказал дух Клетуса. — С моих времен члены нашей семьи прибавили в росте.

— В моем первом теле, как Донал Грим, — ответил Хэл, — я был лишь немного крупнее тебя. А такого роста, как у меня, были мои дяди-близнецы, необычно высокие даже для моего времени. Но ты прав. Как Донал Грим, среди мужчин в моей семье я был невысоким.

— Мне лестно слышать, что у меня будут подобные потомки, — отозвался Клетус. — Хотя, разумеется, на самом деле я никогда не узнаю об этом, поскольку ты и я в этот момент только два разума, находящиеся вне и твоего, и моего времени. Ты понимаешь, что я не только проекция, созданная твоим собственным самогипнозом, какими были твои мертвые наставники, когда ты из Энциклопедии воззвал к ним за советом. Ты тогда как раз начал свое бегство от этого человека по имени Блейз Аренс. Я, Клетус, на которого ты сейчас смотришь, в действительности более живой, чем тот, кто сидит у стола и пишет. Он — продукт твоего воображения. А я, поскольку ты оживил меня в том, что ты называешь Созидательной Вселенной, обладаю собственной жизнью. Я — Клетус Грим, а не представление Хэла Мэйна о Клетусе.

— Как знать, — задумчиво произнес Хэл. — Возможно, я оказал тебе плохую услугу. Что произойдет с тобой, когда я вернусь к осознанию моего собственного мира и времени?

— Я, — ответил Клетус, — знаю не больше, чем ты. Возможно, я погасну, как задутая свеча. А возможно, я жду тебя в Созидательной Вселенной — до тех пор пока ты не найдешь собственный путь туда, что в конечном счете ты и сделаешь. Меня это не беспокоит. Ты хотел знать, почему я вычеркнул эти несколько параграфов моей работы по использованию местности?

— Да, — кивнул Хэл.

— Я вычеркнул их потому, что хотел, чтобы как можно больше людей прочли мой труд и извлекли из него пользу, — ответил Клетус. — Нет людей, полностью свободных от бессознательных предубеждений. Если кто-нибудь при чтении наткнется на упоминание о чем-то, задевающем одно из этих бессознательных предубеждений, у него проявляется склонность находить в книге ошибки, что позволит ее отвергнуть — независимо от того, есть ли там на самом деле ошибки, или нет. Мне не хотелось бы, чтобы мой труд отвергли по такой причине, если этого можно было избежать.

— Почему они должны счесть ошибочной твою идею о том, что видение является чем-то большим, чем концепция?

— Потому что я говорил о чем-то таком, что, как предполагается, является разновидностью магии, которой владеют только большие художники — писатели, скульпторы, живописцы и так далее. Большинство же людей, к сожалению, слишком часто склонно отказываться от возможности самим проявить творческий потенциал; или даже не пробуя это сделать, или после первой неудачи. Когда человек отверг что-либо подобное, он склонен с неприязнью относиться к любому, кто пытается сказать ему, что этот потенциал все же в нем есть. Из-за этой неприязни он находит — или придумывает — некоторое основание, чтобы опровергнуть любое предположение о том, что к творчеству он все-таки способен. Такой эмоциональный отказ, вероятно, вынудил бы их отвергнуть мою работу в целом — чтобы избавиться от нежелательной ее части. Вот я и исключил этот фрагмент.

— А что насчет тех, кто мог бы извлечь из него пользу? — спросил Хэл. — Те, кто не стали бы искать оправдание, чтобы отклонить идею?

— Я уверен, в конечном счете они придут к ней самостоятельно, — ответил Клетус. — Но если человек закрывает один глаз повязкой и пытается убедить не только себя, но и всех остальных, что у него от рождения только одно окно во вселенную, я не только не обязан, но не имею никакого морального права стащить с него эту повязку и вынудить его понять, что он не прав.

— История могла бы вынудить тебя это сделать, — сказал Хэл.

— В мое время история от меня подобного не требовала, — отозвался Клетус. — А если в твое время требует от тебя, я тебе сочувствую. Возьми себя в руки, мой праправнук. Тебя будут ненавидеть многие из тех, кому ты дашь лучшее зрение.

Хэл чуть грустно улыбнулся, вспомнив, что Амид сказал ему про детей на Молодых Мирах, которых учат плеваться после того, как они произнесли его имя.

— Меня уже ненавидят, — вздохнул он...

...и чья-то рука взяла Хэла за плечо; и его внимание внезапно вернулось к кругу, уступу и к внешнему миру. Это был Амид.

Глава 23

— Мне жаль, что я прервал тебя, но я говорил тебе, что мне, возможно, придется это сделать... — начал Амид с присущей экзотам любезностью, но Хэл перебил его.

— Ничего страшного, тебе не о чем беспокоиться.

Солнце как раз исчезало за утесами позади них, и заросли внизу таяли в сумерках. Уступ освещал последний розовый свет заката.

— Что случилось? — спросил Хэл.

— Поисковая партия из гарнизона завтра начнет прочесывать джунгли внизу, — ответил Амид. — Элиан сообщил об этом Онет. Я велел выкопать камень, чтобы перекрыть путь наверх, и его в любую минуту можно поставить на место. Онет, Артур и Калас — ты, конечно, знаешь Каласа?

— Конечно, — сказал Хэл. Калас был одним из членов Гильдии еще при Джатеде.

— Мы собрались у меня. Боюсь, мы нуждаемся в твоих советах.

— Все, что я могу... — отозвался Хэл. Амид вел его к себе с такой поспешностью, что казалось, он почти бежит.

Окна всех трех строений были затенены.

В кабинете только что разожгли огонь в очаге, и по одну сторону от него сидели те трое, о ком говорил Амид.

— Повтори Хэлу то, — Амид обратился к Онет, — что сказал тебе Элиан.

— Он сказал, что... — начала Онет. Она владела тем, что жители Мары и Культиса называли Безупречной Памятью — мнемонической системой, которая позволяла практически полностью запоминать информацию, полученную любыми органами чувств — Моя родственница слышала разговор Сандерсона, капрала, который квартирует в доме, принадлежащем ей и ее мужу, с его ординарцем. Они стояли на улице, совсем рядом с дверью дома. Она слышала их разговор сквозь дверь — немного тихо, но достаточно отчетливо. Завтра из гарнизона вышлют группу на поиски Гильдии. Это Элиан сказал сразу, когда нашел меня. Он запыхался. Ему едва удалось выбраться из города прежде, чем охрана у ворот что-либо заподозрила. Когда он оказался за пределами видимости, то побежал как мог быстрее.

Онет умолкла и посмотрела на Хэла.

— Известно ли, сколько солдат будет в этой группе? — спросил Хэл.

— Нет. Он, вероятно, этого не знал.

— А когда они покинут город?

— Ну этого он не сказал, — покачала головой Онет.

— Может быть, он говорил в этот раз или когда-либо раньше, о том, как солдаты могут быть вооружены, кто ими будет руководить, знают ли они сами, эти джунгли, или у них есть какие-нибудь карты? Упомянул ли он о том, будут ли среди них люди, которые уже участвовали в поисках в этой местности? — продолжал допытываться Хэл.

— Нет. Как я и сказала, мы просто говорили...

Она выглядела расстроенной.

— Я все напутала? Простите меня. Я прежде всего думала о том, что следует поблагодарить его. Таковы мы, экзоты — вежливость и деликатность прежде всего! Я могла бы с тем же успехом поболтать с ним о погоде!

Ее голос оборвался на горькой, самообличительной ноте.

— Пусть это тебя не тревожит, — сказал Хэл. — Не каждый сообразит о чем спрашивать в такой ситуации.

— В этом деле все мы, вероятно, будем совершать подобные ошибки. Такое образование, как у нас, экзотов, совершенно неподходяще в ситуациях вроде этой Оккупации, — вздохнул Амид.

— Не надо себя недооценивать, — сказал Хэл. — И обвинять себя за то, что не задала вопросы, с которыми догадался бы обратиться только профессиональный военный. У каждого свои способы борьбы.

— Хорошо. В любом случае, — обратился Амид к Хэлу, — по поводу численности, снаряжения и всего прочего касательно солдат в Порфире Калас может ответить тебе на некоторые из этих вопросов. Именно поэтому я его сюда и вызвал...

Входная дверь внезапно, с грохотом, открылась и ворвалась — другим словом это невозможно было описать — еще одна женщина, которую звали, как вспомнил Хэл, Р'шан. Она была не выше Онет и настолько тонка, что выглядела едва ли не девочкой. Но, насколько Хэл знал, для ее роста она была невероятно сильна. Он видел, как она, почти без усилия, перебрасывает пятидесятикилограммовые мешки со сладким картофелем в кладовой Гильдии.

— Извините за то, что опоздала, — сказала она, рухнув на пустой стул рядом с Каласом. — Я была на чердаке второй спальни. Амид, я нашла эту дырку в крыше. Рядом с трубой прореха в добрых полметра. Сквозь нее виден солнечный свет...

— Прости меня, Р'шан, — прервал ее Амид, — но об этой дырке в крыше мы можем поговорить позже. Мы только что узнали, что солдаты из Порфира придут сюда, чтобы попытаться найти нас внизу, в джунглях. Мы собрались, чтобы придумать план действий.

— О? Ну конечно! — Р'шан кивнула. — Вы захотите узнать, как у нас обстоят дела с припасами...

— Да, — сказал Амид, — но не сию минуту. Хэл, присутствующий здесь, единственный, кто разбирается в военном деле и в том, как они могли бы организовать поиск. Он задает вопросы.

— А, вы имеете в виду Друга?

— Конечно, Друга. Извини меня, — Амид, виновато взглянул на Хэла.

— Мое имя не имеет значения, — пожал плечами Хэл. — Вернемся к обсуждению ситуации. Сначала ты, Калас. Как получилось, что ты знаешь больше об оккупационных войсках, чем остальные, присутствующие здесь?

— Я был одним из них, — сказал Калас. Его голос был слегка хриплым, и внезапно Хэл сообразил, что он никогда прежде не слышал, как тот говорит. — Я попал под каменную лавину, когда мы вшестером преследовали бежавшего узника. Меня погребло под лавиной, и остальные, эти ублюдки, просто немного пошарили в камнях, а потом ушли, бросив меня там. Несколько членов Гильдии собирали поблизости плоды и видели, что произошло. После того как мои так называемые товарищи ушли, люди из Гильдии выкопали меня из-под камней и принесли меня сюда. У меня были сломаны рука и нога, не считая других ранений. Гильдия спасла мне жизнь. Так что я остался здесь. Я всегда готов помочь вам — бороться с этими сукиными сынами.

— Бороться с ними — это самое последнее, к чему мы стремимся, — сказал Хэл. — Выживет или погибнет Гильдия, зависит от того, узнают ли солдаты о том, что она все еще существует. Ты говоришь, что солдаты, которые были с тобой, почти сразу прекратили попытки выкопать тебя?

— Да. День был жаркий, но это их вовсе не оправдывает. Разве только с их точки зрения.

— Ты сетанец, ведь так?

— Да. — Калас взглянул на него. — А как ты догадался?

— Это слишком сложно, чтобы объяснять сейчас, — ответил Хэл. — Главным образом по твоей манере говорить. Расскажи мне про гарнизон.

Сколько там народа?

— Когда я находился там, то, считая офицеров, немногим больше двухсот. Но примерно тридцать из них — женщины и у них в основном кабинетная работа.

— А насколько большой, по-твоему, будет та поисковая партия, которую вышлют завтра?

Калас пожал плечами.

— Кто знает? Имеются пять боевых взводов по двадцать человек каждый. Остальная часть служащих в гарнизоне — офицеры. А эти пять взводов поочередно, по одному, несут активную службу — например караульную, но делать здесь нечего, и они просто сидят и ждут, когда что-то произойдет, например из камеры в секции допросов бежит заключенный. Другой взвод находится в резерве; в случае надобности они должны быть готовы заступить на службу в течение пяти минут — если дежурный взвод отправляется на какое-нибудь задание. Остальные свободны, пока не настанет их очередь. Дежурство длится двадцать шесть часов. День и ночь.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — сказал Хэл. — По сути, активную службу несет только сотня солдат, а остальные выполняют лишь вспомогательные функции?

— Примерно так, — ответил Калас.

— Хорошо, как ты думаешь, из скольких человек может состоять завтрашняя поисковая партия, сколько в ней будет офицеров, будут ли они иметь карты и какое у них будет оружие и снаряжение.

Калас нахмурился.

— Сколько их будет, сказать невозможно. Если у них действительно серьезные намерения, они используют два полных взвода; но это только в том случае, если им одновременно не нужно проводить поиски где-нибудь еще. Скорее всего, участвовать будет один взвод.

— И сколько, всего людей в двух взводах — рядовых и командиров? — спросил Хэл.

— Два взвода, — ответил Калас, — это сорок рядовых, четыре отделенных, два взводных и, возможно, два офицера — или один. Из оружия у них будут обычные игольные ружья — и всего несколько энергетических винтовок. У сержантов и офицеров — энергетические пистолеты. Вот примерно и все.

— Никаких ручных гранатометов? А как насчет взрывчатых веществ? Никакой энергетической пушки, которая могла бы проделать отверстие в скале, если они найдут наш уступ?

Калас покачал головой.

— Черт, да я не знаю ни одного во всем гарнизоне, кто умел бы заряжать, наводить или стрелять из гранатомета или энергетической пушки. А что касается взрывчатых веществ, то не думаю, чтобы у них нашлось что-нибудь кроме ручных гранат и портативных зарядов, которые прикрепляют к стене дома, чтобы его разрушить, — и кроме того, я знаю только одного взводного, который сумел бы ими воспользоваться и при этом не взорваться самому. Да они взрывчатку сюда и не понесут. Они не предполагают здесь ничего такого, что можно взорвать.

— Хорошо, — кивнул Хэл. — А кто-нибудь в гарнизоне умеет идти по следу?

— Идти по следу, Друг?

— Проследить путь людей в джунглях — отпечатки ног, сломанные ветки и тому подобное.

Калас покачал головой.

— Таких я не знал.

— Тем лучше, — сказал Хэл. — А какое-нибудь специальное оборудование — например прибор, которым на расстоянии можно улавливать определенные запахи — человеческого тела или приготавливаемой еды.

— О таком я никогда слышал, а если бы что-то подобное имелось, я бы знал, — ответил Калас.

— Эти приборы для того, чтобы крупным планом видеть что-либо, находящееся в отдалении.

— А, такие... Они есть у каждого сержанта и офицера, а иногда их выдают группе рядовых, если те самостоятельно отправляются на задание.

— Хорошо. Любой поиск будет, вероятно, осуществлять или стрелковая цепь, или небольшие группы — скажем, от двух до десяти человек, которые собираются в какой-то точке и оттуда расходятся в стороны, пока не осмотрят отведенный им участок. В таком лесу, как находится под нами, два человека, находящиеся неподалеку друг от друга, могут легко потерять друг друга из вида; поэтому, вероятно, они предполагают использовать группы, каждая из которых действует из своей центральной точки. Если это так, то каковы, по-твоему, могут быть размеры групп, на которые разобьется поисковая партия?

— От шести до десяти человек, — ответил Калас.

— Значит, каждый взвод разделится на две или три группы?

— Верно.

— Это хорошо... и плохо, — сказал Хэл. — А теперь...

— Почему ты говоришь, и «хорошо» и «плохо», Друг? — спросил Амид.

— Хорошо — потому что это подтверждает, что они не являются опытными следопытами. Поэтому также означает, что они или ленивы, или не ожидают найти кого-либо. И для собственного удобства и удовольствия они будут держаться вместе большими группами — чтобы иметь компанию и облегчить себе работу по поиску. А плохо потому, что они будут тратить на поиски больше времени; следовательно, дольше здесь пробудут. Я сегодня обошел большую часть интересующей нас области приблизительно за шесть часов. Им же для этого может потребоваться почти столько же дней.

Хэл взглянул в окно на сгущающиеся сумерки и обратился к Амиду:

— Есть ли у вас кто-нибудь, кто мог бы достаточно высоко взобраться на гору позади нас, чтобы понаблюдать за дорогой, проходящей мимо дома безумца? Он должен выбрать такую позицию, чтобы видеть дорогу и нас — подать, в случае необходимости сигнал. Таким образом мы сможем не закрывать отверстие под валуном до последней минуты.

— Конечно, — кивнул Амид. — Среди нас есть такие. Будь я на двадцать лет моложе...

— Им придется подниматься в темноте. Я хочу, чтобы они оказались, на месте до рассвета.

— Хмм, — вздохнул Амид. — Да, я думаю, мы можем сделать даже это. Кое-кто из нас уже знает несколько достаточно легких путей, ведущих наверх, и в темноте подъем не должен представить для них опасности.

— Прекрасно. — Хэл посмотрел на Р'шан. — А как обстоят дела с припасами? Вода у нас из ручейка. Как долго мы можем здесь прожить, если придется пользоваться только имеющимся сейчас продовольствием?

— Шесть месяцев, — ответила Р'шан, глядя ему в глаза.

— Видишь ли, — пояснил Амид, — мы всегда учитывали, что можем надолго лишиться возможности покидать уступ.

— Шесть месяцев! — Хэл улыбнулся. — Замечательно. А теперь... — Он пристально взглянул на Амида. — Ты говорил с вашим фармацевтом? А также с Артуром и Онет, о том, чтобы доставить сюда Сее предложенным мной способом?

— Нам нельзя этого делать, — покачал головой Артур.

— И в самом деле, нельзя. — вступила в разговор Онет. — Она впадет в неистовство, когда проснется здесь и обнаружит себя в закрытом помещении — даже если с нею буду я. Из того немногого, что я смогла узнать от нее, мне представляется, что солдаты, должно быть, схватили ее родителей где-то вне его и намеренно поместили их внутрь дома перед тем, как его взорвать. И Сее это видела. Мне она, думается, теперь довольно таки доверяет, но если кто-то станет ее насильно удерживать или запирать... она обезумеет и причинит себе вред, пытаясь выбраться наружу!

— Правда, фармацевт говорит, что вполне возможно сделать такой дротик с транквилизатором, — добавил Амид.

— Это хорошо. — сказал Хэл, — потому что они могут пригодиться и в других целях. Пожалуйста, скажи ему, чтобы он подготовил с десяток таких дротиков и нашел мне людей, которые могут с достаточной точностью стрелять ими из лука или пращи.

— Да, я могу это сделать, — ответил Амид. — А как ты планируешь их использовать? Потому что ему придется это учесть при их изготовлении.

— Пока еще не знаю. Просто это бесшумное несмертельное оружие. Возможно, нам с тобой стоит сейчас пойти и переговорить с ним об этом...

— Оставайтесь здесь! — Р'шан поднялась. — Я пойду и приведу его. Предполагается, что люди приходят к Мастеру, а не он к ним. Вы об этом помните, Мастер?

— Иногда быстрее сходить самому, но ты права, ты права, — кивнул Амид. — Я думаю, что он еще в аптеке, Р'шан.

— Раз уж ты пойдешь за ним, — торопливо сказал Хэл, — может быть, ты приведешь и предполагаемых разведчиков?

— На гору пойдут Мисси и Хадна, — сказал Амид. — Приведи и их, Р'шан.

— Хорошо. — Дверь захлопнулась за ней.

— Нам также понадобится прикрыть или замаскировать круг и все остальное, что свидетельствует о том, что здесь на уступе есть люди — на случай, если они и в самом деле решат взглянуть на эту местность сверху, — сказал Хэл.

— По правде говоря, я не думаю, что они смогут это сделать. — Амид слегка улыбнулся. — По твоей просьбе все финансы Мары и Культиса были направлены на Землю, и мы не могли себе позволить продолжать оплачивать, как раньше, специалистов с других миров. А это большая часть штата спутниковой системы. Когда они покинули нас, то же сделали и те немногие экзоты, которые там работали, но перед этим они постарались основательно вывести из строя бортовое оборудование.

— Хорошо! — пробормотал Калас.

— Те оккупанты, которые оказались на спутниках, — ровным тоном продолжал Амид, — были всего лишь солдатами. Возможно, среди них могли найтись несколько человек, которые умели пользоваться оборудованием на спутниках, но ни одного, кто мог бы починить его. Спутниковые системы так с тех пор и не отремонтированы, что видно по прогнозам погоды. Полагаю, прибегать к космическому кораблю ради того, чтобы обнаружить каждую небольшую группу вроде нас — обойдется чересчур дорого.

— А если они запустят воздушного змея или воздушный шар, чтобы передавать изображения на землю? — заметил Хэл. — Мы так или иначе должны использовать маскировку и не появляться на виду, особенно в дневное время.

Наступило недолгое молчание, которое нарушил Артур.

— Я не знаю, что делать с Сее.

Онет положила руку ему на плечо.

— Я уверена, что она не станет попадаться им на глаза. — сказала она. — Верно, она очень любопытна. Но при таком большом количестве людей сразу, особенно если она запомнила формы солдат, которые убили ее родителей — а я уверена, что девочка их помнит, даже если не слишком хочет говорить об этом, — Сее испугается и скроется от них. Если она действительно захочет, чтобы они ее не видели и не знали, что она там находится, у них столько же возможностей увидеть ее, как и заключить в коробку солнечный луч.

Артур улыбнулся ей, но на его лице все еще отражалось беспокойство. Он поднялся.

— Я займусь организацией маскировки здесь на уступе.

И вышел, тяжело ступая.

Поскольку у них было немного свободного времени, Хэл попросил Онет, еще раз повторить ее беседу с Элианом, слово в слово; но Хэл не узнал ничего нового.

Дверь открылась, и на пороге появился высокий худой человек с седыми волосами. Он держался необычно прямо, если учесть его возраст.

— Хэл, ты знаком с нашим фармацевтом, Таннахехом? — спросил Амид. — Танна, это Друг, наш почетный гость на некоторое время.

— Думаю, что я, вероятно, единственный член Гильдии, с которым ты не знаком, Друг, — сказал Таннахех. — Я слышал о тебе от других.

— И я слышал о тебе, — ответил Хэл. — Я также польщен.

— На самом деле Таннахех — химик-исследователь... — начал Амид.

— Был химиком-исследователем, — пояснил худой старик.

— Во всяком случае, теперь он наш фармацевт. Танна, мы только получили через Онет сообщение о том, что поисковая партия из гарнизона Порфира завтра появится здесь.

— Это уже известно каждому на уступе.

— Предполагаю, что так оно и есть, — сказал Амид, слегка вздохнув. — Хорошо; транквилизатор, который был нужен Другу для дротиков, не будет использован на Сее, как мы первоначально собирались. Но Друг думает, что найдет этим дротикам другие применения. Ты не хочешь объяснить, Друг?

— Возможно, что-то подобное можно использовать против солдат, — сказал Хэл. — Но для этой цели, впрочем, я имел в виду не просто усыпить человека, а сделать его физически беспомощным, однако бодрствующим и — что особенно важно — восприимчивым к гипнозу. Есть у тебя сырье, из которого можно получить что-нибудь в таком роде?

Таннахех слегка нахмурился и надул губы, явно задумавшись.

— Ты хочешь сделать их более или менее физически беспомощными, — уточнил он, — но не настолько сонными, чтобы их нельзя было погрузить в гипнотическое состояние? Насколько я понимаю, ты способен их загипнотизировать и планируешь проделать это после того, как транквилизатор окажет действие?

— Именно так, — кивнул Хэл.

— Тут небольшая проблема. По сути ты просишь о двух вещах. Мускульный релаксант, который просто не позволит им удержаться на ногах, приведет их в необходимое тебе физическое состояние. А тебе также нужно что-то, что сделало бы их восприимчивыми к гипнозу, но — насколько я понимаю — так, чтобы твое присутствие их не обеспокоило настолько, чтобы они подняли тревогу. Я полагаю, твой замысел состоит в следующем: если тебе придется поразить кого-то из них таким дротиком, ты хочешь использовать гипноз, чтобы заставить его забыть о случившемся?

— Именно так, — повторил Хэл.

— Прости мне за вмешательство в ту область, где у меня нет опыта, — продолжил Таннахех, — но если ты владеешь техникой гипноза, то должен знать, что постгипнотическое внушение забыть о чем-либо вряд ли будет действовать очень долго после того, как субъект выйдет из состояния гипноза.

— Я это знаю, — отозвался Хэл, — и именно поэтому возникает еще одно требование. Используемые медикаменты должны быть совместимы с алкоголем. Я полагаю, что среди ваших запасов, конечно же, есть алкоголь?

— Да. Я использую местный самогон, который пьют и солдаты, и перегоняю его для моих собственных целей. Я связан с одной из жительниц Порфира. Я в определенные дни встречаю ее внизу в джунглях и вымениваю спиртное на пилюли — минеральные добавки.

— Пилюли? — повторил Хэл.

— Ну да. Я делаю порошок, который здесь у нас можно подмешивать прямо в пищу, но люди внизу находят более легким распространять и принимать минеральные добавки в форме пилюль. Кроме того, они, похоже, считают, что в пилюлях, сделанных профессиональным химиком, есть что-то особое. Ты, конечно, знаешь, что на Маре и Культисе тяжелые металлы в дефиците, поскольку эти планеты, так сказать, являются детьми Проциона, звезды класса F5?

— Извини, — сказал Хэл. — Я знал, но позабыл.

— Раньше мы производили эти добавки централизованно, используя металлы, импортированные с таких миров, как Коби, — пояснил Таннахех. — Но теперь, конечно, никакого импорта нет, и оккупанты разрушили заводы. Конечно, вокруг наших миров рассеянно еще много металлов. Кто угодно может, например, найти кусок железа и без большого труда превратить в соединение, которое можно принимать внутрь, хотя при этом надо знать надлежащую дозу...

— А есть ли у тебя какое-то количество исходного самогона, в тех емкостях, в которых он к тебе попадает? — спросил Хэл.

— Конечно.

— Это может оказаться очень кстати, — сказал Хэл. — Моя идея состояла в том, чтобы стрелять в них дротиками с транквилизатором, а затем, под гипнозом, заставить их выпить какое-то количество алкоголя. И привести их в бессознательное состояние с помощью другого препарата, а перед этим внедрить в них постгипнотическое внушение, что они напились до бесчувствия.

— Очень хорошо. Я займусь этим, как только закрою аптеку на ночь, а я уже собирался это сделать. Сколько надо самогона?

— У тебя найдется дюжина полулитровых бутылок?

— Если не найдется, я могу изготовить заменитель. Видишь ли, как я и говорил, обычно я перегоняю местный продукт, чтобы получить то, что могу использовать в аптеке. А чтобы приготовить нужное тебе количество, я могу развести полученный спирт и смешать то, что получится, с самим самогоном.

Таннахех поднялся.

— Так что если я понадоблюсь кому-то из вас, то буду или в аптеке или у себя в комнате. Если я сплю, то не смущайтесь и разбудите меня. Я просыпаюсь легко и снова засыпаю тоже легко.

Он вышел.

— Прости меня, если по какой-то причине эта идея неудачна, — сказал Амид, — но разве не следует просигналить вашему дорсайцу с кораблем, так чтобы он мог забрать тебя — на случай, что нас найдут здесь и захватят?

— Причин тревожиться нет. Саймон должен появляться здесь каждые двадцать четыре часа в дневное время — чтобы быстро взглянуть, не появился ли сигнал. Наверняка он сообразит — если увидит, что уступ внезапно стал выглядеть так, будто на нем никого нет и никогда не было. Я думаю, завтра ночью он сядет в горах, как уже однажды сделал, и спустится к нам вниз на следующее утро, чтобы узнать, не нуждаются ли в нем.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно, — Хэл улыбнулся. — Точно так же, как я уверен в том, что до Аманды, где бы она ни была, дойдет известие и она будет знать, надо ли ей самой возвратиться сюда; а если надо, то когда это сделать.

— Я рад, — кивнул Амид. — Я чувствую ответственность за тебя, пока ты здесь.

— Не надо, — сказал Хэл. — Я прибыл сюда по доброй воле, по собственному решению.

— То, что ты сейчас с нами, для нас огромная польза, — сказал Амид. — Мы будем очень обязаны тебе.

— Ерунда! — пожал плечами Хэл. — Это я обязан вам; и буду еще больше обязан, когда извлеку то, что мне нужно из Закона Джатеда.

— Закон Джатеда доступен любому, кто может воспользоваться им. И никоим образом нельзя считать, что ты нам за него обязан... Однако, — Амид откашлялся, — что касается Аманды Морган ты полностью прав; Она очень скоро услышит об облаве. У оккупантов слишком мало солдат, чтобы помешать нашим людям передвигаться туда-сюда между нашими маленькими городками с известиями о чем-нибудь интересном.

Он посмотрел на Хэла и моргнул.

— По-настоящему они никогда не были городами, — сказал он. — Большинство из нас предпочитали жить в загородной местности, с обширным пространством между домами. Но находились некоторые, кто любил находиться поблизости от соседей; так что у нас возникали эти города — две — три улицы, несколько магазинов других необходимых учреждений.

Он снова откашлялся.

— Об этом почти невольно вспоминаешь как раз в такие времена, вроде прихода оккупантов, дома с балконами и цветы на них. Виллы загородом — теперь от большинства из них остались только почерневшие развалины.

Он умолк. Глядя на лицо Амида, освещенное огнем, Хэл заметил, что глаза того увлажнились.

— Я, конечно, знал — в большей степени, чем любой из нас, — что нас ожидает; еще в те дни, когда я впервые встретил тебя, и позже — когда мы решили отдать, все, чем мы владели, Земле.

Он отвернулся.

— Прости меня. Я старый человек и легко начинаю плакать.

Хэл поднялся и, обойдя вокруг очага, приблизился к Амиду. Он мягко коснулся рукой его плеча, а потом направился к двери.

— Я пойду и проверю, как выполняют наши распоряжения, — негромко сказал он.

Глава 24

Хэл проснулся в то же время, что и обычно — примерно за час до рассвета. Он спал лишь часов пять, но сегодня этого должно было хватить. Он встал, принял душ и переоделся, по привычке, укоренившейся со времен его детства как Донала, во все чистое. Каждое утро, когда могло произойти сражение, означало по возможности чистое тело и чистую одежду. Следовало опасаться ран, и грязная одежда могла бы занести инфекцию. В этот день почти не было шансов получить рану, но старые привычки сработали.

И тем не менее они вызвали в нем невольную грусть. Никакого избавления от нее не было. С того времени, когда к нему, когда он был мальчиком Доналом, пришло известие о смерти его дяди Джеймса, и до нынешнего момента, рождение каждого дня приносило дракона, с которым надо было бороться. Еще одно утро, в которое он оделся, думая о том, что, возможно, ему придется сражаться за свою жизнь и жизни других. Как будто с самой ранней юности и до этих пор ему ничего не удалось совершить.

Возможно, конца этой борьбе никогда не будет. Возможно, лучшее, чего он мог бы добиться — это встречать каждый день очередного дракона, биться с ним как можно лучше и считать это победой. По крайней мере он боролся бы с их породой, пока мог. Он выполнил бы свой долг. Но каков же был этот долг, если больше он сделать ничего не мог?

Ему пришла на память книга, которую он читал в юности. Разговор в романе Конан Дойла «Сэр Найджел», написанном в начале двадцатого века, а действие которого происходило в четырнадцатом. Тогда дворянство часто употребляло слово «долр», причем используя французское слово «devoir». Это был спор между опытным Нойзом и вспыльчивым, но неопытным молодым рыцарем сэром Джеймсом Эстли из-за перестрелки, в которую Эстли ввязался сам и втянул тех, кто были с ним.

— ...Я выполнил свой devoir как мог лучше, — сказал Эстли. — Я со своим мечом один противостоял десятерым. И не знаю, как я уцелел, чтобы рассказать об этом.

— Что мне твой «devoir»? Где мои тридцать лучников? — в ярости вскричал Нойз. — десять мертвыми валяются на земле, а двадцати еще хуже чем мертвым, вон в том замке...

Нет, каждый день сражаться с новым драконом — возможно, зрелище и впечатляющее, но это ничего не дает. Потому что пока цело гнездо, число драконов окажется бесконечным. Каждодневные битвы демонстрировали чувство ответственности, и ничего больше. И все же, ответственность была частью ответа, который он искал. Точно так же, как и Закон Джатеда был частью этого ответа — если только Хэл смог бы полностью уяснить себе глубину его смысла. Сейчас Закон снова звучал в его мозгу — как и тогда, когда он только что оказался здесь на уступе и услышал его. Но это звучание по-прежнему оставалось отдаленным и неясным.

Одевшись, он вышел из своей комнаты и привычной дорогой направился к краю уступа, наблюдать восход. Все окутывал мрак безлунной ночи, и воздух был не просто холодным, но ледяным. Солдаты выйдут из Порфира только тогда, когда солнце поднимется уже высоко. Даже наблюдатели увидят их лишь через несколько часов. А тем временем, членов Гильдии наверняка воодушевило бы то, что он занимается тем же, что и обычно.

Среди деревьев на уступе были сделаны тропинки, чтобы люди могли передвигаться, оставаясь незамеченными сверху. Но до восхода пользоваться ими необходимости не было.

Хэл пошел к своему обычному месту у края, но уселся в позе лотоса чуть подальше от него, под деревом, которое скроет его, когда взойдет солнце.

Через некоторое время небо стало светлеть; и вскоре рядом с собой Хэл увидел Старика, уже усевшегося под деревом на расстоянии нескольких метров. Они поклонились друг Другу, а затем стали следить за восходом солнца.

Солнце осветило все вокруг; и мысленно Хэл снова представил себя в далеком будущем, сидящим в Доме Гильдии. Он сидел у водоема, облицованного полированным гранитом, рассматривая белые цветы водяных лилий.

Снова он поискал взглядом растение с каплей росы на одном из цветков, чтобы она могла поймать свет взошедшего солнца.

И еще раз, когда свет внезапно отразился от водяной капельки, на какую-то долю секунды он ощутил, что приблизился к пониманию того, что, искал здесь — хотя пока и не сумел его достичь. Это понимание было почти рядом...

Но он не мог замыкаться на этом. Солнце появилось над отдаленными горами, и Хэл с сожалением вернулся к неотложным делам. Они со Стариком снова обменялись поклонами, поднялись и разошлись в разные стороны.

Хэл по привычке направился в столовую спального здания, где он жил. Он прошел почти полпути, когда более старая привычка овладела им, и он повернул в другую сторону.

Сказалась старая дорсайская подготовка. Чистое тело и чистая одежда в утро сражения — и никакого завтрака. Пропуск одной трапезы значения не имел. Но пустой желудок в случае ранения мог оказаться кстати. Кроме того, у Хэла, как и у других людей, было ощущение — возможно, иллюзия, что мозг работает лучше на пустой желудок. Точно так же он и не подумал бы поесть перед тем, как наблюдать восход или идти в круге.

Вместо этого он направился к домику Амида, уверенный, что, несмотря на ранний час, найдет его там. Амид действительно был у себя. Он сидел у стола, который сейчас находился между очагом и входной дверью, на том месте, которое раньше занимали стулья. Теперь стулья были отодвинуты к стене. На поверхности стола была разложена карта участка джунглей — от утеса, на котором находился уступ, до того места, где дорога, шедшая мимо развалин дома безумца, превращалась в тропу.

— Хэл! — обратился к нему Амид. — Я рад, что ты пришел сюда сразу после того, как наблюдал восход. Погоди, но ты ведь еще не завтракал?

— Я съем что-нибудь попозже, — ответил Хэл.

— Не забывай есть, так мне говорили всегда. А в твоем возрасте тебе нужно больше топлива, чем мне, — улыбнулся Амид. — Хэл, взгляни на эту карту. Ты мне покажешь путь, которым, по твоему мнению, солдаты воспользуются при своих поисках?

Хэл подошел к столу.

— Как я тебе говорил вчера, они направятся по дороге сюда, где кончается тропа. Там они оставят пост — пару солдат; если только офицер, командующий облавой, либо из лени, либо по другим причинам решит устроить там свой командный пункт. В любом случае сколько-то человек останется там и будут поддерживать телефонную связь с их штабом в Порфире.

— А остальные... — Он указательным пальцем проследил на карте два маршрута. — ...вероятно, продолжат путь двумя отдельными равными группами, направляясь к центральным точкам двух равных частей, на которые поделена область поиска. Оказавшись на месте, каждая группа устраивает там вспомогательный командный пункт под началом сержанта, с которым остается, по крайней мере, еще пара солдат. Дальше, по-моему, одна из возможностей заключается вот в чем: солдат каждой группы отправят на внешнюю границу отведенной им территории. Там они составят стрелковую цепь и займутся прочесыванием — пока не встретят солдат с соседнего участка. Если ко времени их встречи они ничего не обнаружат, то вместе вернутся к концу тропы, а затем в Порфир. Если только они не планируют разбиться на меньшие группы.

— Да, понимаю, — кивнул Амид. — А что ты имел в виду, говоря о меньших группах?

— Это другой вариант, — ответил Хэл, — после того, когда уже будут созданы вспомогательные командные пункты. Они поделят оставшихся солдат на группы, например по пять человек. А после каждая из этих групп отправится обыскивать отведенную ей часть территории. Короче говоря, исходная поисковая группа точно так же разделится на две равных; но затем и они, в свою очередь, разделятся на ряд меньших групп, каждой из которых поручается осмотреть небольшой участок всей территории. Эти участки, вероятно, будут заданы координатами у них на картах; и мы сможем определить их границы, наблюдая за передвижениями солдат.

— И каким способом они, по-твоему будут действовать?

— Не могу об этом судить, — пожал плечами Хэл. — Например, если офицер боится, что сержанты будут делать свою работу кое-как, когда за ними нет присмотра, то может предпочесть стрелковую цепь. С другой стороны, если командир уверен в подчиненных, а сержанты — народ ответственный, он скорее выберет мелкие группы, потому что тогда территория изучается гораздо лучше.

— А сколько времени им понадобится, чтобы занять исходные позиции для поиска? — спросил Амид.

— Вероятно — судя по тому, что я видел и что слышал о них — им для этого потребуется весь сегодняшний день, — ответил Хэл.

— Да... — Амид обеспокоенно потер руки. — Я полагаю, до завтра нам бояться нечего. Я думал вот о чем: не распорядиться ли все же, чтобы перекрыли вход.

— Конечно. Неужели вы этого еще не сделали. Ведь внизу нет ни одного члена Гильдии, не так ли?

— Нет, членов Гильдии там нет, — Амид взглянул на Хэла. — Но Артуру трудно перенести мысль, что запирающая вход глыба установлена на место. Ты же понимаешь.

Хэл покачал головой.

— Сее по доброй воле не воспользуется этим входом. Даже если она и знает — а держу пари, что знает — что именно за ним исчезают все члены Гильдии. Она, несомненно, проследила за Артуром, Онет или кем-то из сборщиков до валуна и заметила, что они забираются под него и не возвращаются обратно. Я готов даже держать пари, что она и сама пользовалась этим входом, когда никого не было вокруг, и, возможно, изучала дальнейший путь — вплоть до уступа.

— Артур думает так же. И для него невыносима мысль, что, если ее по-настоящему испугают солдаты, она не сможет войти. Но после того, как эта глыба установлена на место, никакому взрослому — не говоря уже о ребенке — в одиночку ее не сдвинуть. Особенно снаружи. Она весит столько же, сколько трое людей с тебя ростом.

— И все-таки я бы на твоем месте немедленно перекрыл вход, — сказал Хэл. — Прежде всего ты отвечаешь за всех людей, которые здесь; а чувства Артура — это только чувства Артура.

— Да.

Амид явно был расстроен. Он указал на монитор.

— А они — Мисси и Хадна — предупредили тебя, что попытаются установить связь между их наблюдательным пунктом и нами?

Хэл кивнул. Он вполне полагался на Мисси и Хадну, хотя до вчерашнего дня и не знал, что они хорошо умеют лазать по скалам.

— Так вот, они это сделали. — Амид нажал кнопку. Послышался звуковой сигнал и на осветившемся экране появилась каменная стена утеса. Секундой позже его почти целиком заняло лицо Мисси.

— Да, Амид? Пока никаких признаков солдат.

Амид отодвинулся в сторону, чтобы Хэлу был виден экран и его самого видели наблюдатели наверху.

— Я только хотел, чтобы Друг увидел, что вы установили связь.

— Хорошо. Доброе утро, Друг. Я надеюсь, ты хорошо спал.

— Очень хорошо, — ответил Хэл. С манерой поведения экзотов оставалось только смириться.

Вежливый вопрос о том, как он спал прошлой ночью, был сейчас настолько же неуместен, как чаепитие с гостями во время землетрясения.

— Мне удалось поспать пять часов. А вам?

— Хадна сейчас ненадолго вздремнул, — сказала Мисси. — После этого он сможет некоторое время подежурить, а я посплю. Спасибо за заботу. Мы не устали.

— Я рад это слышать, — сказал Хэл. Этим двоим пришлось за ночь забраться по вертикальной каменной стене почти на километр. — А теперь сфокусируйте для меня ваш вьюер на точке, где кончается дорога, хорошо?

— Сейчас. — Мисси исчезла с экрана, и скалу, находившуюся у нее за спиной, сменило изображение места, где дорога превращалась в тропу — как казалось, с высоты всего в десяток метров.

— Уменьши масштаб, — попросил Хэл. — Я хочу видеть местность вокруг.

— Понятно. Скажи, когда хватит, — ответил голос невидимой теперь Мисси. Изображение стало постепенно охватывать большую площадь, пока та не сравнилась по размеру с несколькими городскими кварталами.

— Стоп, — велел Хэл. Движение прекратилось.

— Остановимся на этом, — сказал Хэл. — Пройдет еще половина дня прежде, чем появятся солдаты. Вздремни и ты. Если вы нам понадобитесь, мы сможем вызвать вас звуковым сигналом.

— Я чувствую себя совершенно нормально, — сказала Мисси, которую по-прежнему не было видно.

— Отдохни, пока есть возможность. — сказал Хэл. — Мы вызовем вас в случае необходимости.

— Хорошо, Друг. Спасибо.

— Не благодари меня, — ответил Хэл. — Просто мне не нужны двое переутомившихся наблюдателей.

— Хорошо.

Хэл взглянул на Амида.

— А где Калас? — спросил он.

— Я могу велеть его найти, — ответил Амид.

— Тогда сделай это. Пусть он присоединится ко мне на краю уступа. И Старик тоже.

— Но Старик никогда не был солдатом, — Амид нахмурился.

— Но он очень проницателен. Скажи ему, что я хотел бы, чтобы он присоединился ко мне, если он согласится.

— О, я уверен, что он будет рад это сделать, — улыбнулся Амид. — Я обязательно передам ему твою просьбу. И ты прав. Он очень проницателен.

— И отдохни немного сам, пока есть возможность, — сказал Хэл. — Это может продлиться дней пять или дольше; и нам надо оставаться в наилучшей форме до самого конца.

Он вышел и по ближайшей тропинке отправился к краю уступа, но так, чтобы сверху его скрывали деревья. Затем уселся в тени, и на экране своего монитора получил изображение того участка, о котором он попросил Мисси.

Хэл отвел взгляд от экрана, он решил последовать совету Клетуса и позволить сознанию свободно созерцать этот участок местности, пока подсознание извлечет из этого зрелища какие-то преимущества членам Гильдии.

Сейчас это означало, что ему следует вспомнить местность такой, какой она ему представилась во время осмотра вчерашним утром. Хэл пристально смотрел на растительность внизу, постепенно припоминая пробежки в стороны от дороги. Он осматривал этот участок местности уже в третий раз, когда кто-то, слегка запыхавшийся от спешки, опустился на землю рядом с ним.

Это был Калас.

— Я тебе нужен?

— Сколько времени ты спал? — спросил Хэл.

— Я лег примерно через час после тебя. Но спал до сих пор, — ответил Калас. — И тут меня разбудили, сказав, что ты меня ищешь.

Хэл задумался.

— Ты с Сеты, — через некоторое время спросил он. — Откуда именно?

— Монро; не думаю, чтобы ты когда-либо слышал об этом месте, — ответил Калас. Хэл покачал головой. — Это крошечное государство на территории Чардисланд.

— А там ты служил в каком-нибудь военном формировании ?

— В местной милиции, — сказал Калас. — Черт, все, что мы делали, это стреляли по мишеням, маршировали на парадах и напивались вместе. Впрочем, форма у нас была.

— И поэтому Иные выбрали тебя?

— Да, — кивнул Калас. — Хотя скорее я был пастухом, чем солдатом. Я родился и вырос на овечьей ферме.

— Есть или у тебя какие-то соображения насчет того, кого из офицеров и сержантов могут послать сюда?.

— Нет, — покачал головой Калас. — Это может быть любой. Однако погоди... Если комендант гарнизона настроен серьезно, то скорее всего пошлет ротного Лю Ху Шена. Его рота единственная, которая действительно выполняет полученное задание. Его взводные и четыре отделенных свое дело знают — просто потому, что Лю не станет держать лентяев. Но другой ротный и его сержанты могут быть кто угодно — если пошлют еще одну роту. Комендант Эссли просто даст Лю в подчинение еще чью-то роту... Не то чтобы это имело значение. Любой другой ротный будет подчиняться Лю.

— А Лю просто лучший солдат, чем другие? — спросил Хэл. — Или ему нравится выслеживать и убивать экзотов?

— Думаю, что нравится, — сказал Калас. — Но он также и хороший офицер. Вероятно, лучший в гарнизоне — хотя его все недолюбливают. Лю — служака; у него все по уставу.

Легкий звук с другой стороны заставил их обоих повернуться. К ним подсел Старик. Он улыбнулся им, и Хэл улыбнулся в ответ. Они совершенно разные, с одобрением подумал Хэл. Калас, натянутый как струна; и Старик, от которого, казалось, исходило мягкое человеческое тепло, благодаря которому напряжение Каласа уже заметно спало.

— Спасибо за то, что присоединился к нам, — сказал Хэл, и поймал себя на том, что заговорил подобно экзотам.

Старик улыбнулся и, не поднимаясь, сделал легкий поклон.

— Я просил тебя прийти сюда, — продолжил Хэл, — не по какой-то определенной причине. Дело просто в том, что как мне кажется, твое мнение обо всем, связанном с нынешней ситуацией, может оказаться полезным. Если ты не возражаешь, то оставайся здесь, с нами; мы будем следить за передвижением солдат, и, возможно, после того, как ты увидишь, как они действуют, у тебя возникнут какие-то предложения насчет того, что делать дальше.

Старик кивнул и улыбнулся. Он стал смотрел на джунгли внизу, туда, откуда должны были появиться солдаты. Хэл снова повернулся к Каласу.

— Тебе сейчас необязательно оставаться с нами, если ты хочешь позавтракать или заняться чем-нибудь. Возможно, ожидание окажется долгим. Ты мне здесь не слишком нужен, пока мы не увидим солдат. А тогда ты сможешь указать мне командиров и поделиться своими соображениями по поводу того, как они могли бы действовать — или реагировать на действия других.

Калас кивнул и поднялся.

— Я пойду поем, — сказал он, — а потом вернусь.

— Спешить не надо. Во всяком случае, я ожидаю, что увижу солдат только через три часа — даже если они покинут гарнизон на рассвете. Они вряд ли отправятся в путь раньше, ведь так?

Калас хмыкнул.

— Если командиром будет не Лю, они даже и тогда не отправятся в путь. Могут протянуть и до полудня.

Он повернулся и ушел.

Хэл со Стариком сидели в молчании, не чувствуя потребности прервать его. В небе поднималось солнце. Время шло. Вернулся Калас. Был почти полдень, когда колонна из четырех бронетранспортеров остановилась там, где кончалась дорога, и высадила поисковую партию.

— Лю, — сказал Калас.

— А в самом Порфире не имеется космических кораблей или любых других воздушных транспортных средств, которые они могли бы использовать, чтобы следить за поисками сверху? — спросил Хэл Каласа.

— В Порфире — нет, — ответил Калас. — Они могли бы вызвать какие-нибудь из Омантона.

— Возможно, это именно то, что они собираются сделать, — сказал Хэл. Он повернулся к экрану, на котором теперь крупным планом были видны солдаты, и нажал кнопку вызова. Послышался голос Хадны.

— Да, Друг?

— Если Мисси спит, разбуди ее, — приказал Хэл. — Теперь вы оба наблюдайте за небом. Как только вы увидите в воздухе какой-то аппарат — даже если вы не уверены, что он направляется в эту сторону, — сообщите нам. Амид, ты слышишь?

— Вместо Амида я на связи. Он прилег ненадолго отдохнуть, — произнес голос Артура.

— Хорошо. Пусть он отдохнет, пока есть возможность. В любой момент может начаться воздушное наблюдение за местностью. Калас говорит, что они могут вызвать на помощь летательный аппарат из Омантона.

— Я сейчас же отправлю кого-нибудь проверить, все ли спрятались.

— Хорошо, — сказал Хэл. — Пока все.

Он подумал, что, судя по голосу, Артур держит себя в руках — несмотря на ситуацию с Сее.

Хэл снова стал пристально разглядывать солдат на экране, которые только что вылезли из транспортеров и объединялись в группы.

— Хорошо, — сказал он Каласу, — что Лю легко узнаваем благодаря знакам различия ротного в петлицах. Расскажи мне о сержантах.

— Хорошо. Видишь худого взводного в хорошо пошитой форме, с очень черными бровями — вон там, справа от Лю? — спросил Калас. — Это Орк — Сэм Деркли. Он любимец Лю. А двое взводных — тот, который как раз выбирается из кабины второго транспортера, и тот, кто формирует первую группу солдат, появились позже того времени, когда я служил в гарнизоне. Я их не знаю. Другой взводный, рядом с Орком — Али Диван. Единственный отделенный, которого я знаю — тот, который сейчас разворачивает первый транспортер обратно в сторону города. Это Джейкоб... фамилию его мне не вспомнить. В сравнении с большинством из них он человек довольно приличный. Здесь гораздо больше незнакомых мне, чем я думал. Я и позабыл, сколько времени прошло с тех пор, как я присоединился к Гильдии.

— Похоже, Лю устраивает командный пункт как раз там, где кончается дорога, — заметил Хэл. — Они ставят палатку. Как ты думаешь, Деркли останется с ним?

— Он не надел бы эту шикарную форму, если бы предполагал, что ему придется продираться сквозь джунгли, — ответил Калас. — Нет, Орк будет находиться там же, где Лю. Можешь на это рассчитывать.

— А Лю явно остается там, — сказал Хэл. — Очевидно, он достаточно полагается на своих сержантов, чтобы позволить им осуществлять поиск без его надзора.

— Верно, — сказал Калас. — Он или как следует запугал их — как старину Джейкоба, или вышколил — как Орка. Это не значит, что сам он будет сидеть на месте, если они что-нибудь обнаружат или попадут в какую-то переделку. Или же он может появиться неожиданно — просто чтобы они не разленились. Такая у него манера.

Солдаты продолжали выгружаться из транспортеров и группами направляться в джунгли.

— Судя по тому как они развертывают силы, я предположил бы, что они собираются разбить местность на участки, отправив на каждый из них свою группу. Возможно, нам придется одновременно отслеживать несколько таких групп. Узнай, где можно взять еще приборы для наблюдений.

— Я вернусь как можно быстрее, — ответил Калас и пустился бежать по тропинке. Взгляды Хэла и Старика встретились. Старик слегка улыбнулся. На панели управления раздался сигнал.

— Корабль окажется над нами около трех часов, — послышался голос Мисси.

Глава 25

Корабль оказался орбитальным челноком, совершенно непригодным для наблюдений. У оккупантов явно нехватало малых космических кораблей, так как экзоты, перед тем как покориться Иным, отдали большинство своих подобного класса Земле.

Для пилота этот рейс был просто тратой времени — потому что он два раза на огромной скорости пересек область, которую осматривали солдаты; слишком быстро, чтобы увидеть что-либо невооруженным глазом. Конечно, он мог сделать снимки, но даже если это и так, Хэл сомневался, что их подвергнут долгому тщательному исследованию, для которого необходим эксперт — чтобы обнаружить на них свидетельства пребывания человека. На столь подробное изучение оккупантам просто не хватит времени.

Какой-то шанс обнаружить Гильдию у них, конечно, имелся. Но настолько малый, что, по мнению Хэла, можно было позволить себе не тревожиться, пока для этого нет достаточных оснований.

Сделав свои два прохода, челнок исчез. Хэл, Старик и Калас снова стали наблюдать за тем, как солдаты внизу расходятся по выделенным им для поисков участкам.

Оккупанты явно не спешили. По мере того как расходившиеся группы снова и снова делились на части, их продвижение постепенно замедлялось; и ко времени, когда они разбились по четыре человека, они буквально едва таскали ноги. А когда наконец достигли отведенных им участков, то прежде всего неторопливо взялись сооружать для себя временные пристанища.

Тем временем Процион перемещался по небу, и день клонился к закату. Хэл со Стариком сидели неподвижно, внимательно следя за развитием событий на четырех экранах. Все солдаты находились слишком далеко для того, чтобы наблюдать за ними невооруженным глазом. Калас с течением времени становился все более беспокойным. Хэл ощущал, как в нем растет напряжение.

— Проклятие, почему они не покончат со всем этим? — наконец взорвался Калас.

— Ты знаешь о сражении при Фермопилах? — спросил Хэл. Калас обернулся к нему.

— Нет.

— Это произошло на Земле почти три тысячи лет назад, — начал Хэл. — Персия, огромная империя того времени, вознамерилась покорить города-государства греков, находившиеся на полуострове в Средиземном море. Персидский властитель Ксеркс с огромной армией атаковал этот полуостров. Его силы столкнулись с семью тысячами греков на узкой прибрежной полосе, по одну сторону которой было море, а по другую — крутые утесы. Море было недоступно для персов — из-за греческих судов. Эти семь тысяч греков на суше были главным образом из Спарты, города, который давал лучших в тогдашнем мире воинов.

Хэл остановился. Калас, по крайней мере, слушал с явным интересом.

— В течение трехдневных боев Ксеркс пытался прорвать оборону спартанцев. Но Леонид, царь Спарты и их командующий, удерживал этот клочок земли. Нашелся грек-предатель, который показал персам узкую пешеходную тропинку в утесах. Они начали взбираться по ней и обходить спартанцев, чтобы напасть на них с тыла. Леонид, узнав об этом, велел большинству своих солдат отступать. А сам он и триста его спартанцев с небольшим числом союзников из других городов, остался в обороне. Оставшиеся погибли в бою, но позволили остальным благополучно уйти.

Он снова остановился, и на этот раз взглянул на Каласа.

— Место, где они сражались с персами и погибли, — сказал он, — называлось Фермопилами, и впоследствии там установили камень с надписью. Она гласила: «Иди, путник, и скажи спартанцам, что мы лежим здесь, повинуясь их приказу».

Хэл умолк; он протянул руку и увеличил масштаб изображения на одном из мониторов.

— И что? — спросил Калас. — Какое отношение имеет вся эта история трехтысячелетней давности к тому, что происходит там внизу?

Он указал рукой в сторону долины.

— Леонид знал, на что он идет; и те, кто были с ним, тоже знали. — Хэл смотрел Каласу прямо в глаза. — У нас только одна жизнь; и когда она приходит к концу, остается только один важный вопрос. Заслуживает ли сделанное нами похвалы или осуждения — в наших собственных глазах. И суждение об этом может основываться на любом нашем решении или действии за все годы нашей жизни.

Старик, поднимаясь, поклонился Хэлу. Хэл удивленно взглянул на него.

— А это зачем? Я только высказал истину словами.

— Я поклонился истине, — сказал Старик и улыбнулся.

— Хорошо, хорошо... — пробормотал Калас, не отводя глаз от экрана, — Возможно, я понял смысл твоих слов лучше, чем ты думаешь. Не забудь, что тогда, под камнями, я счел себя покойником, услышав, как мои спутники не собираются меня откапывать и уходят прочь.

К заходу солнца все солдаты разбили палатки. Несколько групп все же понемногу занимались поисками на своих участках. Но большинство из них сидели вокруг костров в сгущающейся тьме, разговаривали и пили из фляжек.

— Друг?

Хэл узнал походку Артура, но был слишком погружен в изучение происходящего на экране.

— Да? — спросил он.

Он поднялся, ощутив, что после долгого сидения на месте затекли ноги. Калас и Старик также встали.

— Я подумал, что мог бы заменить тебя здесь, — сказал Артур. — Ночью не слишком нужен умелый наблюдатель, а тебе следует отдохнуть.

— Верно, — согласился Хэл. — Тогда я ухожу, Калас, Старик, пойдемте. Амид, вероятно, захочет обсудить с нами то, что мы увидели.

Они втроем направились к домику Амида. Тот как раз беседовал с Онет.

— ...Хорошо, — сказала Онет, прервав свою речь, когда они вошли. — Я пошла.

Она улыбнулась Хэлу и остальным, проходя мимо них к выходу. Дверь закрылась за ней.

— Садитесь, — пригласил Амид. Вокруг стола, на котором была разложена карта, находилось несколько стульев. На одном из них сидел Амид. Они уселись лицом к нему.

— Вы долго оставались там. Как вы все себя чувствуете?

— Что до меня, — ответил Хэл, — то мое тело немного одеревенело от долгого сидения на месте. Но это пройдет.

— Я себя чувствую прекрасно, — сказал Калас, — но в его голосе прозвучала усталость. Старик улыбнулся и кивнул.

— Какие выводы вы смогли сделать относительно них и их планов поиска? — спросил Хэла Амид.

— В основном увиденное просто подтверждает то, о чем говорил я тебе раньше. Они разделили местность на маленькие участки, которые собираются осматривать без особой спешки, группами по четыре человека в каждой. Благодаря Каласу я узнал кое-что о некоторых из их командиров. Но прежде чем мы станем обсуждать эту тему... Ты знаешь, что Артур заменил нас?

— Да, — ответил Амид. Он нахмурился и его морщинистое лицо приняло выражение, которое выглядело бы почти комическим, если бы в нем не читалась озабоченность. — Он понимает, что особого смысла в этом нет, но ощущает себя лучше, находясь там, где он может наблюдать за тем местом, где должна находиться Сее — даже если он и не знает в точности, где именно она сейчас, и не может видеть ее там, внизу, даже если бы и догадывался, где она. Для других дел в нем большой надобности нет. А это не вызывает никаких проблем, ведь так?

— С точки зрения безопасности — нет, — пожал плечами Хэл. — А сколько времени он спал?

— Он сказал мне, что вчерашней ночью спал больше шести часов, — ответил Амид. — Но это его собственные слова — и только. А в чем дело? Ты боишься, что он может заснуть там, на часах?

— Нет, — сказал Хэл. — Но можно ли быть достаточно хорошим наблюдателем, если ты не выспался.

— Я не уверен, что могу полагаться на его слова о шести часах сна; но верю ему, когда он говорит, что он не может сейчас спать — даже если и попробует, — сказал Амид. — Почему это важно? Солдаты, конечно же, не будут ничего делать в течение ночи?

— Нет, — ответил Хэл. — Они не из тех, кто станет действовать в темноте — даже если бы их этому и обучили, в чем я сомневаюсь.

— Меня совершенно не обучали действиям в темноте, когда я был среди них, — подтвердил Калас. — Служба в гарнизоне — вот все, на что они годятся.

— Этот челнок, возможно, сделал снимки всей области. — сказал Хэл, — но — и все мы вчера вечером пришли к такому мнению — сомнительно, чтобы эти снимки изучил кто-нибудь, способный обнаружить едва заметные признаки нашего присутствия здесь, поскольку была проделана работа по маскировке. Скорее всего, на них всего лишь мельком взглянет какой-нибудь офицер — и ничего не найдет на них.

— Да — но солдаты, — сказал Амид. — Насколько вероятно, что они там внизу, на равнине, заметили какие-то признаки нашего присутствия? В конце концов, наши сборщики часто бывают там внизу; и остается еще место, где Онет встречалась с Сее.

— Мне не хотелось бы обещать что-либо, — сказал Хэл. — Но даже если они и определят каким-то образом, что там бывали люди, судя по тому, что я видел сегодня, для нас, думается, особой опасности нет — если только мы затаимся и пересидим это время. Это, помимо прочего, означает, что не следует производить какой-либо шум, звук которого может отразиться вниз, в долину. Все же нам следует соблюдать тишину, пока солдаты не уйдут.

— Я позабочусь об этом. — Амид сделал заметку.

— Что касается самих солдат, — продолжил Хэл, — то все они пробирались по лесу очень неумело, как люди, выросшие в городе, — продирались сквозь чащу, а не проскальзывали в более удобном месте. Кроме того, лишь очень немногие из них удачно выбрали место для стоянки. Причем сделали это, думаю, случайно. Они определенно не знают лесов и, вероятно, им не слишком нравится здесь находиться. Такое отношение сделает их еще более небрежными во время поисков.

Он помолчал.

— Вот суть того, что я сам смог узнать сегодня; кроме того, Калас смог рассказать мне о некоторых офицерах и сержантах. Из его слов следует, что командир у них — ревностный служака, а солдаты плохо обучены и безразлично относятся к своим обязанностям. В итоге ему, вероятно, придется подгонять их, чтобы получить какие-то результаты. А это, в свою очередь, означает: стоит ему только оставить их без присмотра, как они начнут бездельничать — независимо от страха наказания. И даже Сее там внизу практически в безопасности — если только она сама буквально не попадет им в руки.

Хэл остановился и вопросительно взглянул на Старика.

— Ты что-нибудь добавишь? — спросил он.

— Они плохо будут спать сегодня ночью, — сказал Старик с обычной для него мягкой улыбкой. — Они — люди с нечистой совестью, пытающиеся отдохнуть в непривычном месте. И сон их, и то что им приснится, будут скверными; и завтра они будут более утомленными, чем обычно; и потому более вероятно, проглядят такие вещи, которые иначе могли бы и заметить.

Он умолк и вместе с Хэлом взглянул на Каласа.

Тот прочистил горло.

— Я? — спросил он. — Вы хотите, чтобы я рассказал о них?

— Разумеется, — сказал Хэл.

— Там много новых, с которыми я не служил вместе. Большинство из них захватило какие-то напитки — думаю, это спиртное — во фляжках или как-то спрятанными в снаряжении. Значит, напьются сегодня вечером.

Калас ненадолго умолк.

— Некоторые, конечно, не будут пить вообще, — добавил он. — Среди нас попадались квакеры и такие, кто никогда не пил по каким-то своим причинам. Вот все, что я могу сказать.

Хэл, Амид и Старик ждали.

— Впрочем, кое-что еще, — продолжил Калас. — Я не думал о этом, пока ты не сказал мне о решениях; но друзья склонны держаться вместе; а взводные и отделенные обычно позволяют им это делать. Потому что сержантам тогда с ними легче. Это означает, что почти наверняка в большинстве этих групп по крайней мере двое дружат. Это означает, что они держатся вместе и остальным приходится волей-неволей под них подстраиваться. И означает также, что один из этих двоих вроде старшего. Так что в итоге скорее всего получается, что один человек из каждой четверки принимает решения за остальных троих — всякий раз, когда есть что решать. Я не знаю, насколько все, что я сказал, вам поможет но возможно тебе, Друг, какая-то польза от моих слов будет.

Хэл, помедлив, кивнул.

— Это может пригодиться.

— Пригодиться для чего? — резко спросил Амид и сразу вернулся к своему обычному мягкому тону. — Извини. Похоже было, что я раздражен? Я этого не хотел. Просто позади были долгая ночь и долгий день...

— Ты не казался раздраженным, — покачал головой Хэл. — А если отвечать на твой вопрос, то в их сегодняшнем рассосредоточении я увидел что-то, меня обеспокоившее. Только я не могу определить, что именно. У меня есть своя собственная система для определения причин и следствий, которая обычно помогает в таких случаях, но сейчас, похоже, ей для работы недостает информации. Завтра, когда они по-настоящему начнут поиск, я смогу что-то понять лучше.

Наружная дверь с резким звуком открылась, и вошла Онет; ее сопровождали двое мужчин в больших белых кухонных фартуках — дежурные в столовых. Все трое несли подносы, нагруженные тарелками, покрытыми салфетками. Амид вскочил на ноги и моментально убрал карту со стола.

Трое вошедших поставили подносы на стол и начали разгружать их.

— Вы ничего не ели целый день, — сказал Амид. — Я попросил Онет принести еду, как только вы появитесь здесь. Может быть, Артура мне и не удастся заставить, но убедиться, что накормлены остальные из вас, я могу.

Вид и запах пищи заставил Хэла осознать, насколько он оказался голоден.

— Спасибо, — сказал он, пододвигая к столу свой стул. Старик и Калас присоединились к нему.

После того как они поели, а остальные ушли, Хэл по просьбе Амида задержался.

— Я тревожусь по поводу Артура, — вздохнул Амид. — Он не ест. Я думаю, что он, скорее всего, и не спит. Он ведет себя совершенно обычно; но я знаю его достаточно хорошо, чтобы понимать, насколько он терзается из-за того, что Сее находится там, внизу, с этими солдатами. Видишь ли, он чувствует себя ответственным за это.

— Да, — сказал Хэл, — это на него похоже.

— Он боится, что если солдаты поймают ее, то решат, что она одна из нас, и попытаются заставить ее сказать, где мы находимся.

— Да, — согласился Хэл, — Артур прав.

— Так что если они станут угрожать ей пытками, чтобы заставить говорить, у нее не будет другого выбора, кроме как сказать им. А когда они найдут, что отверстие закрыто камнем, то могут подумать, что она лжет ив действительности ничего не знает. Тогда они убьют ее. С другой стороны, мы не можем оставлять проход открытым, так что в каком-то смысле мы — и он — окажемся ответственными за ее смерть, а она еще только девочка.

— Никогда не пытайся предсказать, как человек поведет себя под пыткой, — произнес Хэл. — Здесь вопрос не только в силе воли. Даже он сам этого заранее не знает. Самый храбрый может сломаться; а люди, от которых ты бы этого не ожидал, умрут, не проронив ни слова. Она может вообще отказаться говорить.

— Но тогда они замучают ее до смерти, пытаясь вынудить к этому! — Амид содрогнулся. — Мы не можем такого допустить!

— Можете. Вы должны — если нет никакого способа избежать этого, — сказал Хэл. — Ее не спасет, если понапрасну погибнут все остальные члены Гильдии. Но если вы станете постоянно думать о том, в каком ужасном положении может оказаться Сее, то рано или поздно ты — или Артур, или кто-либо еще — попытаетесь предпринять что-нибудь, совершенно не имеющее шансов на успех; и в результате все вы попадете в лапы солдат.

— Даже если бы мы могли... — начал Амид. — Даже если бы мы согласились принести ее в жертву, Артур никогда не пошел бы на это. Никогда!

— Тогда заприте его, — сказал Хэл, — пока солдаты не уйдут.

— Мы не можем сделать это!

— Он наверняка возненавидет вас за это, — сказал Хэл. — Но это, возможно, самое лучшее, что вы в состоянии для него сделать.

— Я поговорю с ним, — сказал Амид. — Если он сможет убедить остальных в том, что Сее не угрожает опасность...

— Ты же сам знаешь, что это не совсем так — даже если ему и удастся убедить в этом других, — покачал головой Хэл. — Почти все члены вашей Гильдии — экзоты. Они слишком склонны к сопереживанию, чтобы их могло одурачить его притворное безразличие. В действительности же, долг Артура в том, чтобы осознать, что Сее может погибнуть; и своим примером добиться того, чтобы и остальные также это осознали. А что-либо меньшее здесь не подействует. И более того, окажется морально неприемлемым.

— Неприемлемым? — Амид, похоже, был потрясен.

— Да, — сказал Хэл, — потому что тогда вы позволите ситуации, которой вы не можете управлять, выбить ваших людей из колеи как раз в то время, когда их дух должен быть особенно крепким, а мысли — ясными. Я обещаю тебе, что если увижу надежду сделать хоть что-нибудь для Сее, то дам тебе об этом знать; и если это окажется наилучшим выходом из положения, то сделаю это сам. Но до тех пор, пока не возникнет реальный шанс ей помочь, необходимо сделать две вещи. Во-первых, члены Гильдии должны принять неизбежность того, что произойдет с Сее — а также то, что при нынешнем положении дел они не смогут никак на это повлиять. Во-вторых, Артур должен сам осознать этот факт — и показать остальным, что он это сделал.

После долгого молчания Амид ответил:

— Для нас это окажется достаточно трудным. А для Артура — невозможным.

— Тогда заприте его, как я и предлагаю.

Амид не ответил. Хэл поднялся.

— Мне жаль. — Он глядел на старика, как бы осевшего под тяжестью услышанного. — Рано или поздно для каждого наступает день, когда ему приходится столкнуться с подобными вещами. И никакой пользы делать вид, что такой день никогда не придет.

— Решение принимать тебе, — чуть помедлив, добавил он. — Если Вы думаете о некотором пути, которым я могу помочь, вызови меня. А я сейчас собираюсь немного отдохнуть, пока есть возможность.

Он вышел.

На следующее утро они со Стариком, как обычно, вместе наблюдали восход солнца; а затем заняли свои места на краю уступа, у мониторов. Вскоре после этого к ним присоединился Калас. Но прошло еще добрых три часа, прежде чем первая из поисковых групп принялась за дело; а некоторые из остальных только-только просыпались.

Хэл резко наклонился вперед и увеличил масштаб изображения на одном из экранов.

— Калас, — спросил он, — а что это они надевают на дула концы своих игольных ружей?

Калас взглянул.

— О, это ловчие сети. Они часто используют их при охоте за беглыми пленниками — для того, чтобы взять кого-то в плен — если они хотят допросить его прежде, чем расстреливать. Ты знаешь, как действует игольное ружье?

Хэл улыбнулся.

— Да.

Игольные ружья были любимым оружием у действующих войск — главным образом потому, что их магазин мог содержать до четырех тысяч игл.

Каждая из них могла оказаться смертельной, если поражала жизненно важный орган; но очередь игл в любом случае почти наверняка могла уложить человека. Они были невелики, едва больше обычных швейных, и выстреливались с помощью механически взводимой пружины или сжатого воздуха из резервуара. Каждая игла походила на миниатюрную ракету. Твердое горючее, воспламенявшееся при выходе иглы из ствола, переносило ее на расстояние до трехсот метров. Пучок игл, выстреливавшихся одновременно, приближаясь к пели, веером расходился в стороны, наподобие дроби, которой стреляли из древних охотничьих ружей.

Преимущества, следовательно, заключались в огневой мощи довольно легкого оружия; и еще в том, что такое оружие было почти невозможно вывести из строя скверным обращением. Его можно было протащить по грязи или через полгода достать из-под воды, где оно все это время пролежало — и оно по-прежнему действовало бы. Кроме того, его могли использовать плохо обученные солдаты, просто поливая противника дождем иголок, как из брандспойта.

Из таких ружей также мог выстреливаться ряд вспомогательных устройств. Но с такими сетями-ловушками Хэл никогда прежде не сталкивался; вероятно потому — как это и следовало из слов Каласа — что их использовали полицейские, а не военные.

— В носу капсулы с сетью находится устройство наведения, — объяснил Калас. — После выстрела оно обнаруживает ближайшее человеческое тело; насколько я понимаю, играет роль температура тела и так далее — а на подлете к цели капсула взрывается и развернувшаяся сеть опускается на человека. Как я и говорил, их используют для поимки беглых пленников и тому подобного. Сам я думаю, что эти сети предназначены прежде всего для использования тюремными охранниками и полицейскими, сдерживающими толпу.

Хэл уселся перед мониторами, чтобы посмотреть, как пойдут поиски.

Солнце поднялось уже довольно высоко, когда все группы наконец начали поиски. Хэл проверил командный пункт в конце дороги и увидел, что Лю все еще находился там, вместе с сержантом Орком. Рядом с палаткой Лю поставили стол, на котором находились карта и несколько мониторов. Один из транспортеров, на которых прибыли солдаты, по-прежнему стоял рядом — его несомненно использовали как источник энергии.

Было около полудня, когда Старик внезапно протянул руку и постучал пальцем по экрану монитора, стоявшего перед Хэлом — Хэл посмотрел, но не заметил ничего особенного, участок, покрытый лесной порослью, и двое солдат. Хэл ждал, не сводя глаз с указанного места; и вскоре также увидел то, что уловил взгляд Старика — мимолетное движение.

Он продолжал следить. Маленькое, худенькое, загорелое тело передвигалось параллельно этим солдатам, на расстоянии примерно в десять метров. На мгновение фигура появилась целиком, затем листва снова скрыла ее. Это была Сее, на которой, как прежде, был лишь пояс из лозы с висевшим на ней полуоткрытым стручком.

— Я не думаю, что они видели ее, — сказал Хэл.

— Нет, — согласился Старик.

— Кого вы увидели? — спросил Калас. Старик еще раз указал пальцем на экран. Калас уставился туда. Через какое-то время он негромко присвистнул и, откинувшись назад, взглянул на Хэла.

— Что нам делать?

— А что бы ты предложил нам сделать? — спросил в свою очередь Хэл, глядя тому в глаза. Калас долго смотрел на него, потом отвернулся прочь.

— Пока что, — продолжил Хэл более мягким голосом, — ты сосредоточишься на этом экране. Попытайся следить за Сее, но особенно обращай внимание на любые признаки того, что кто-нибудь из этих солдат ее заметил.

— Да. Да, конечно, — ответил Калас, не сводя глаз с экрана.

Хэл отрегулировал другой монитор так, чтобы на нем была видна вся область поисков. После еще нескольких нажатий на кнопки поверх этого изображения появилась призрачная карта той же самой области, но разделенная на участки, на которых маленькие яркие огоньки обозначали каждого из солдат.

Его по-прежнему беспокоила схема поисков, которую он пока не смог определить, но которая, как он ощущал, постепенно выстраивалась в единое целое. У солдат было не только оружие, но и обычное полевое снаряжение, в том числе шлемы со встроенными рациями, что позволяло им связываться с товарищами по группе, их сержантами и командным пунктом. Хэлу на мгновение захотелось включиться в эту систему, чтобы узнать, о чем те переговариваются. Это напомнило ему о другом, ранее возникшем у него желании — чтобы Гильдия позаботилась о том, чтобы обзавестись слуховым ружьем дальнего действия — устройством, позволяющим улавливать даже слабые звуки на участке площадью в ладонь с километрового расстояния.

А сейчас он видел солдат, но не имел понятия, о чем они переговариваются. Со слуховым ружьем он мог бы подслушивать даже разговоры на командном пункте, где находился Лю. Но хотеть чего-то недоступного — бесполезная трата времени. Он отбросил эти мысли и снова сосредоточился на призрачной карте и огоньках на ней.

С помощью интуитивной логики он должен был суметь четко определить то, о чем смутно догадывался. А то, что ему это не удалось, означало, что интуитивная логика эту схему поисков не определяет. Либо ее не существовало вообще, либо в этот момент недоставало необходимого звена в логической цепи, которая должна связывать эту схему с тем, что он видел. Одно подслушанное слово могло заполнить этот пробел. С того времени как он познакомился с Амандой, он доверял своим инстинктам больше, чем когда-либо раньше; и теперь его интуиция определенно говорила ему — в развитии ситуации внизу имелась схема, которую он пока еще не видел. Он резко наклонился к экрану.

— В чем дело? — спросил Калас. Хэл поднял голову и увидел, что Калас со Стариком пристально наблюдают за ним.

— По-прежнему ли следует Сее за этими двумя солдатами? — спросил Хэл.

— Да, — кивнул Калас.

— А заметил ли ее кто-либо из них, как тебе кажется?

— Насколько я могу судить — нет.

— И я тоже, — неожиданно сказал Старик. Хэл опять посмотрел на экран перед собой.

— В чем дело? — снова спросил Калас.

— Возможно, они не настолько неумелы, как я считал раньше, — сказал Хэл. — Может быть, часть из них все-таки прошла некоторую полевую подготовку.

— Некоторые из них участвовали в облавах на пленников, — сказал Калас. — Вот и все.

— Этого может оказаться достаточным, — Хэл указал на экран с призрачной картой и огоньками, находившийся перед ним. — Или же у них есть какие-то переносные приборы — температурные сенсоры или еще что-нибудь, которые предупреждают их, что Сее следует за ними. Эти двое солдат только что начали поиск вне отведенного им участка.

— Вне?.. — спросил Калас.

— Они продолжают двигаться по прямой, и это привело их на соседний участок — насколько я могу судить, границы территорий...

Он прервался.

— Вот оно, — сказал он. — Я теперь вижу, что они делают.

— А что они делают? — спросил Калас.

— Эти солдаты, за которыми следует Сее, в конце концов обнаружили ее. Они ее заманивают. Посмотрите на экран. Другие группы изменяют свои схемы поиска. Группа, вместе с которой движется Сее, продолжает продвижение вперед, чтобы вывести ее в нужную им точку и выгадать время — чтобы большое количество других смогло приблизиться и взять ее в кольцо. Затем, переговариваясь друг с другом по радио, они станут плотнее сжимать кольцо вокруг нее. Когда она наконец начнет что-то подозревать и попытается убежать, ей придется иметь дело не только с этими двумя, а со множеством других. Если только она сейчас не прекратит следовать за этими двумя, мне думается, ее наверняка схватят.

Позади них послышался звук шагов. Все обернулись. Подошла Онет и остановилась перед ними. И обратилась к Хэлу.

— Артур исчез, — задыхаясь, произнесла она. — Очевидно, он ушел вчера ночью. Откатил валун в сторону и, выйдя, вернул его на место. Он оставил рядом с валуном записку.

Она умолкла, чтобы отдышаться.

— В ней говорится, что он сожалеет, но вынужден отправиться вниз и сделать все, что может, чтобы защитить Сее. Он попросил, чтобы валун до последней возможности оставили на месте, не заменяя каменной глыбой. На случай, если все-таки ему удастся привести ей сюда, в безопасное место.

Глава 26

— И его оставили на месте? — спросил Хэл.

— Оставили, — ответила Онет. — На это согласились все.

Они не могли сделать ничего — только ждать. Онет снова покинула их. Прошло еще около часа, и Процион сиял высоко в ясном небо. Сее, по-прежнему следовавшую за двумя солдатами, заманили на участок, с двух сторон которого находились невысокие вертикальные утесы, на которые почти невозможно было бы влезть; и теперь позади нее смыкалась цепь из больше чем двух десятков солдат, перекрывая путь, которым она пришла.

Она определенно слышала, что они приближаются к ней, но эти звуки, наверное, доносились со всех сторон, потому что она остановилась и приготовилась бежать в одном направлении, потом заколебалась, повернулась, чтобы бежать в другом, и снова заколебалась.

Эти колебания и решили ее судьбу. Если бы она, как только услышала шум, изо всех сил бросилась бежать по направлению к цепи, у нее оставались бы какие-то шансы проскользнуть между двумя из них и скрыться. Но как только она показала, что слышит их, солдаты разом рванулись к ней, так что, когда она сама пустилась бежать, они уже смыкались вокруг нее.

Она остановилась и стояла, выдвинув вперед одну ногу. Все это время она, очевидно, держала в каждой руке по какому-то предмету; и теперь бросила их в солдат, оказавшихся прямо перед ней.

Броски были сделаны с силой и точностью, которые могла прийти только после долгой практики. Она вложила в движения вытянутых рук всю силу тела, и к удивлению как солдат, так и тех, кто находился на уступе, эти двое упали навзничь, а Сее снова рванулась вперед, в созданную ею брешь.

Она почти достигла успеха. Но остальные находились слишком близко. Вокруг нее и над ней в воздухе взорвались сети, затем они опустились и охватили ее; и через мгновение ее тело исчезло под кучей солдат.

Сверху, однако, было видно, что справиться с ней оказалось нелегко. Какое-то время люди, находившиеся на уступе, видели лишь возившихся солдат; и только внезапное появление Лю Ху Шена и Орка остановило одного из солдат, который взял свое ружье за ствол, поднял и, похоже, хотел использовать как дубину.

Теперь на поляне находилось двадцать-тридцать людей в военной форме. Возня продолжалась еще немного, а потом прекратилась. Группе солдат, пытавшейся поймать и связать Сее, наконец удалось это сделать.

Своим энергетическим пистолетом Орк чрезвычайно быстро снес несколько деревьев разной высоты, расширив поляну; обломки стволов солдаты унесли прочь. Посреди поляны осталось два дерева на расстоянии примерно десяти метров друг от друга. К этому времени также установили три куполообразные палатки. В первую же из них солдаты втащили Сее и, судя по всему, оставили там связанной.

— Ублюдки! — сказал Калас.

Лю, который осуществлял за всем этим общий надзор, зашел в палатку, где находилась Сее. Однако внутри он пробыл недолго; а когда вышел, то пересек поляну и вошел в одну из двух других палаток, в которую его люди тем временем занесли стулья, стол и койку. Мебель была в сложенном виде, в чехлах, которые они затем отнесли в третью палатку.

Калас, однако, по-прежнему пристально смотрел на платку, где находилась Сее.

— Они, возможно, взялись за нее прямо сейчас! — прорычал он.

— Я так не думаю, — сказал Хэл. — Я полагаю, что Лю зашел туда к ней только для того, чтобы увидеть, станет ли она отвечать на его вопросы, но всерьез этого не ожидал. Так и произошло; и он пока что оставил ее там связанной.

— Это только твое предположение, — упрямо заявил Калас. — А я знаю, какие подонки служат в этой части!

— Я тебе верю, — сказал Хэл, — но я также считаю, что они не посмеют сделать что-либо без приказа командира — насколько я представляю его себе по твоему рассказу. И он не захочет, чтобы кто-нибудь из них прикоснулся к Сее, — во всяком случае, пока что.

— А другие предположения? — спросил Калас.

— Их у меня нет. Взгляни сам туда вниз, — ответил ему Хэл. — Если бы он захотел подвергнуть Сее пыткам, то, очевидно, решил бы это сделать в Порфире, на базе. У них там, несомненно, есть приспособления для этого...

— Это верно, — пробормотал Калас.

— Но там будут находиться его командиры, которые не только могут отнять у него право распоряжаться этим, — сказал Хэл, — но и присвоить себе все заслуги за поимку известной всем дикой девочки. Возможно, к тому же, что у Лю достаточно низкое мнение о своих командирах.

Калас кивнул.

— Ты имеешь в виду, что у него есть к тому основания? — спросил Хэл.

— Если только с тех пор, как я был среди них, там не появился кто-нибудь поумнее, — отозвался Калас. — Все остальные — вплоть до коменданта — из тех, кто предпочитает появиться у себя за столом в одиннадцать утра, подписать полдюжины бумаг, а потом отправиться обедать и не появляться до завтрашнего дня. Ты прав — распоряжается всем он один.

— Да, — согласился Хэл, — и он сможет похвастаться еще большим успехом — которого никто из его командиров не сможет у него отнять — если он вернется, схватив не только девочку, но еще столько бродяг и преступников, сколько ему удастся. Взгляни туда вниз, как я тебе говорил. Разве эти две палатки и уничтоженные деревья не показывают, что он собирается оставаться здесь, по крайней мере, на день или на два?

— Да, — несколько неохотно согласился Калас.

— Тогда есть основания предположить, — сказал Хэл, — что его замыслы с самого начала не ограничивались поимкой Сее. Он совершенно уверен, что она знает, кто еще живет здесь поблизости, и захочет с ее помощью обнаружить их.

Их взгляды встретились.

— Ты имеешь в виду, что он знает о Гильдии Придела?

— По крайней мере, догадывается о ее существований — кивнул Хэл. — Он, возможно, смог получить какую-то информацию от горожан, которых допрашивал; и этого хватило для того, чтобы, по крайней мере, начать подозревать, что здесь обосновалось некое сообщество свободных экзотов. Именно поэтому он вовсе не будет спешить обратно в бараки; и именно поэтому он не станет причинять Сее вреда — по крайней мере, сначала. Он может даже попробовать подружиться с ней.

— Удачи ему! — Калас откашлялся и выразительно сплюнул в пропасть перед ним. — Если она не хотела отвечать, когда с ней пытался говорить Артур, и едва отвечала Онет, Лю, конечно же, сумеет с ней подружиться. Но все равно пока это — только твои предположения.

— Старик, — спросил Хэл, поворачиваясь к тому, — что думаешь ты?

— Я думаю, что ты, вероятно прав, — мягко сказал Старик. Калас также повернулся, чтобы видеть его седобородое худое лицо. — Девочка ему понадобится в нормальном состоянии — чтобы она привела их к остальным, кто находится здесь; а если у него вообще есть опыт обращения с пленниками, то он знает, что она скорее захочет помогать ему, если будет считать, что он не собирается причинить им вред. Я бы предположил, что он — по крайней мере сначала — будет обращаться с ней настолько возможно хорошо; и в то же самое время сделает так, чтобы она не смогла убежать. Он также попробует создать у нее впечатление, что найти других для него только вопрос времени — независимо от того, поможет она ему или нет. А его кажущаяся неспешность должна помочь убедить Сее в этом.

Как обычно, когда Старик что-либо говорил вообще, члены Гильдии имели привычку внимательно его слушать. Калас так и делал. Когда Старик снова умолк, он кивнул.

— Верно. Так оно и есть. Но что произойдет, если она все-таки не станет ему отвечать? Рано или поздно у него кончится терпение.

— Нам придется наблюдать за ними, ждать и надеяться на возможность предпринять какие-то шаги в связи с этим — без риска того, что солдаты обнаружат Гильдию, — сказал Хэл. — Я не думаю, что у нас есть другой выбор. А вы?

После долгой паузы Калас еще раз медленно покачал головой и снова стал следить за экранами. Теперь он напоминал волка у кроличьей норы.

Было уже за полдень, когда он внезапно крикнул:

— Господи, они его поймали!

Было излишне спрашивать, кто этот «он». Схватить там внизу они могли только Артура. В первую очередь, Артура и ведших его двух солдат должны были увидеть Мисси или Хадна; но им, наверное, помешали деревья.

— Непохоже, чтобы ему сильно досталось, — продолжал Калас. — Можно было бы подумать, что человек, который смог перекатить этот валун туда и обратно, будет решительнее сопротивляться.

— Он невооружен, — отозвался Хэл. — Что бы сделал ты, увидев перед собой игольное ружье — а они есть у обоих солдат, которые ведут Артура?

Наступила пауза.

— Ты прав, — сказал Калас, хотя и с неохотой.

Артур явно обдуманно выбрал одежду, в которой спустился с уступа. На нем были зеленые шорты и рубашка, а также ботинки грубой кожи светло-коричневого цвета. Его нелегко было бы обнаружить в лесу — если бы только он оставался на месте. Однако Хэл полагал, что Артур едва ли что-то знает о том, как скрытно передвигаться в подобном лесу.

Сее, с другой стороны, могла бы научить этому любого. Если бы не тепловые датчики или какие-то другие приспособления, которыми пользовались солдаты, Хэл готов был держать пари, что она могла весь день крутиться вокруг и никто бы ее не обнаружил.

Когда на поляне появился Артур с конвоирами, один из десятка солдат, остававшихся в лагере, нырнул в палатку, где находился Лю. Тот сразу же вышел, и к нему подвели Артура.

Они стояли, глядя друг на друга. На экране было видно, что они о чем-то разговаривают. За последние несколько лет Хэлу редко приходилось читать по губам; к тому же он не мог целиком видеть их лица. Поэтому не мог разобрать, о чем шла речь, да и беседа продолжалась лишь несколько минут.

Разговор закончил Лю. Он резко повернулся и пошел в свою палатку. Двое конвоиров, очевидно, получили от него приказание. Они отвели Артура к одному из уцелевших деревьев и привязали в стоячем положении к стволу спиной — туго, так что он не мог и пошевелиться, и, на взгляд Хэла, чересчур старательно примотав тело Артура к стволу.

— А что теперь? — спросил Калас.

— Я полагаю, — сказал Старик своим мягким голосом, — что офицер решил оставить его там, пока не придумает, что с ним делать.

— А как вы думаете, Артур знает, что они схватили Сее? — спросил Калас, переводя взгляд со Старика на Хэла и обратно.

Старик ничего не сказал.

— Я так не думаю, — ответил Хэл, — Лю, вероятно, собирается внезапно сообщить им друг о друге — когда потрясение от этого известия будет для него наиболее выгодным.

Может быть, Лю собирался это сделать; но в любом случае он, казалось, не спешил. Процион зашел, и в небе появились звезды. Лес теперь представлял из себя одно темное, таинственное пятно — за исключением двух маленьких участков. Одним был конец дороги, там по-прежнему находились ярко освещенные транспортеры. Другим — поляна, на которой все еще стоял привязанный к дереву Артур. Из другой палатки в палатку Лю отнесли несколько подносов с едой. Прошел примерно час, и наконец Лю вышел.

Орк поспешил к нему и что-то сказал. Затем он направился к палатке, где держали Сее, и снова появился через несколько минут в сопровождении двух солдат, которые вели между собой девочку. Руки Сее были связаны за спиной.

Она не делала попытки идти самостоятельно. Ее колени были согнуты, и солдатам пришлось буквально нести ее к другому оставшемуся дереву. Там ее привязали в том же положении, что и Артура. Вскоре она разогнула колени и перенесла вес тела на ноги.

На ее лице было то безразличное выражение, которое у ребенка может обозначать все что угодно — от крайнего ужаса до полного непонимания происходящего. Ее взгляд последовал за Орком, когда тот подошел к Лю, чтобы что-то сказать ему.

Лю и Орк направились к Сее. Позади них, в центре поляны, горел большой костер. Это нельзя было счесть излишним. На такой высоте ночи были прохладными — однако не настолько, чтобы имело смысл разжигать такой большой огонь. Сее явно привыкла к ночным температурам, поскольку ходила нагишом.

Она по-прежнему была обнажена; более того, с нее сняли ее пояс из лозы со стручком на нем. Но, как Хэл заметил, когда они с Амандой впервые увидели Сее, ее нагота была настолько естественной и неосознанной, что неестественной казалась одежда на людях вокруг. Выражение ее лица осталось безразличным, когда эти двое подошли к ней, и Лю что-то ей сказал. Хэла чрезвычайно огорчало, что он не может по движениям губ офицера и его подчиненных определить хотя бы одно слово из сказанного ими.

Так или иначе, Сее не отвечала. Только теперь она пристально смотрела на Лю, а не на Орка — тем совершенно непостижимым, всевидящим открытым взглядом, на который способны лишь дети.

Губы Лю снова задвигались, а лицо сделалось жестким. Губы Сее по-прежнему были неподвижны, а выражение Лю не изменилось. Он взглянул на Орка, стоявшего рядом, и тот что-то сказал.

— Я думаю, — неожиданно произнес Старик, — что он попросил того подтвердить, что она на самом деле умеет говорить и понимает бейсик.

Хэл внезапно заглянул в карие глаза Старика.

— Ты читаешь по губам? — спросил он, едва ли не резко. Тот покачал головой.

— Нет, — ответил он, — я только догадываюсь. Но я думаю, что эта догадка близка к истине. И я думаю, что этот Орк напоминает ему, что девочке было не меньше шести лет, когда погибли ее родители.

Лю повернулся и, пройдя мимо костра, вернулся к Артуру. Его лицо на экране было теперь повернуто в сторону, и даже пытаться читать по губам было бы бесполезно.

— Я бы сказал, что твое предположение достаточно близко к действительности, — заметил Хэл. — Как ты думаешь, что он говорит Артуру сию минуту?

Старик медленно покачал головой.

— Это только предположение, — сказал он. — Я могу сильно ошибаться, но этот офицер явно преднамеренно ждал темноты, прежде чем позволить этим двоим увидеть друг друга. А костер определенно должен еще усилить ощущение чего-то угрожающего. Лю производит впечатление человека, который надеется использовать не только физическое, но и психологическое давление. Добиваться от кого-то ответов, заставив смотреть, как пытают другого, — един любимых приемов получения информации с тех пор как человечество начало использовать подобные методы. Идея, конечно, состоит в том, чтобы ослабить волю того, кто не хочет говорить. Здесь у него два пленника. Он может допрашивать любого всевозможными болезненными способами и удваивает вероятность получения ответов — или от допрашиваемого, или от того, кто видит процесс допроса и ожидает той же участи. Может не выдержать любой из них. Впрочем, он явно предполагает, что может точнее оценить результат попытки допроса в отношении взрослого человека, а не ребенка вроде Сее.

— Он сейчас будет угрожать Артуру пыткой, если Артур не сообщит ему, как найти других людей? Ты это имеешь в виду, не так ли? — спросил Хэл.

— Я бы так предположил, — сказал Старик просто.

Лю еще несколько минут что-то говорил Артуру, но лицо того в отличие от Сее выразило гнев и пренебрежение. Лю несколько раз указал на Сее, и Артур покачал головой. Скорее всего, подумал Хэл, тот отрицает, что сколько-нибудь знает девочку, хотя движения его губ Хэл по-прежнему прочесть не мог. В конце концов Лю повернулся и возвратился в свою палатку; а Орк с двумя из солдат тем временем начал пытать Артура.

Калас начал ругаться — негромким монотонным голосом, без перерывов — как будто он разговаривал сам с собой.

Во всяком случае, приходилось быть благодарным за то, что Орк и двое солдат заслоняли Артура и на экранах нельзя было видеть, что именно они с ним делают. Однако Сее это видеть могла — те специально заботились об этом.

Но их усилия были потрачены впустую. Она смотрела недолго — пока рот Артура не раскрылся в невольном крике, вызванном болью; а потом перестала обращать внимание на палачей. Ее лицо по-прежнему было лишено какого-либо выражения, а неподвижный взгляд сосредоточился на круглой белой палатке, в которой исчез Лю.

Старик с шумом втянул в себя воздух и сказал:

— Он совершил ошибку.

— Он? Ты имеешь в виду Лю? — спросил Хэл.

— Да, — ответил Старик. — Артур отрицал, что знает ее, а Сее ничего ему не сказала. У офицера нет никакого способа узнать, любит ли она его, или он — ее.

— Она любит Артура? — переспросил Хэл. — Амид говорил мне, что она не позволяла Артуру приближаться к ней — после того, как однажды он попытался коснуться ее!

— Все это верно, — кивнул Старик, — но все это время она, должно быть, помнила, кто он такой; и она либо любила его с прежних времен, либо начала любить его, когда он попробовал снова вступить с ней в контакт. Просто она была слишком напугана, чтобы близко подходить к нему. Посмотри сейчас на ее лицо.

Хэл отрегулировал монитор, и лицо Сее появилось на экране крупным планом. Оно было слегка повернуто в сторону палатки Лю, которой на экране не было видно, однако ругань Каласа внезапно прекратилась.

— Матерь Божья! — произнес он. Хэл также переживал потрясение от увиденного. Ощущение было странным: отсутствующее выражение лица Сее, казалось, осталось прежним. Однако упорство ее взгляда, обрело особую силу.

— Если когда-либо этот Лю попадется ей в руки — так чтобы он оказался связанным или беспомощным, ему останется надеяться лишь на Бога, — выдохнул Калас.

Старик кивнул.

— Но почему ты говоришь, что Лю совершил ошибку? — спросил Хэл.

— Она теперь — если не еще раньше — отождествила его с тем, что, как она видела, произошло, с ее родителями. Лю Ху Шен думал вызвать в девочке страх, вынуждая ее наблюдать за муками Артура. Вместо этого он развязал в ней ненависть. Ужасную ненависть против себя самого.

После долгого молчания Старик добавил:

— Кто бы подумал, что такие юные могут так сильно ненавидеть? Но жизнь наполовину превратила ее в дикое животное, а действия этого человека теперь довершили это превращение...

Глава 27

— Я не могу больше этого вынести! — хриплым голосом произнес Калас. Он внезапно встал и, шатаясь, исчез в темноте. Позади себя они услышали, как его рвет. Хэл со Стариком некоторое время сидели молча. Наконец Старик заговорил, громким голосом, но не оглядываясь.

— Пока это закончилось, — сказал он. Вскоре послышались приближающиеся шаги. Перед Хэлом появился Калас. — Мы должны что-то сделать.

— Мы сделаем. — Хэл посмотрел на экран. Тело Артура обвисло на веревках; очевидно, он был без сознания. Орк и двое солдат оставили его, когда Лю несколькими минутами раньше вышел из палатки и что-то велел им. Теперь, как было видно на экранах, они возвратились, отвязали Артура от дерева, положили на землю и связали той же веревкой.

Сее, гибкая как кошка, сумела скользнуть вниз, в сидячее положение, вместе с веревкой, которой ее привязали к дереву. Теперь она сидела на земле, скрестив ноги. Казалось, что сидеть ей почти удобно. Но ни выражение липа, ни взгляд, который был направлен на Лю или на его палатку, когда тот был внутри нее, не изменились.

— Мы кое-что сделаем, — сказал Хэл. — Мне просто надо было узнать, собирался ли Лю выбить из них ответы на свои вопросы сегодня вечером, или растянуть это дело на один-два дня. Теперь ясно, что он остановился на втором. Время, похоже, для него несущественно; или же у него есть по крайней мере несколько дней, чтобы выяснить то, что он хочет. Посмотрите, они даже прикрывают пленников от ночного холода.

И в самом деле, на экране они увидели, как один из солдат набросил одеяло на неподвижное тело Артура. Другой солдат накрыл одеялом Сее и обернул его вокруг ее плеч. Как и другие, он не придал значения тому, что теперь она сидела на земле.

Сее, казалось, вовсе не обратила внимания на обернутое вокруг нее одеяло, но когда они снова взглянули на нее, оно соскользнуло с ее плеч и легло на землю вокруг ее ног. Один из солдат, которые сидели вокруг костра и пили, передавая по кругу бутылку, встал и подошел к Сее. Он снова обернул одеяло вокруг ее плеч, но через несколько минут оно снова оказалось на земле.

Он попытался снова встать, но его удержал сосед. После этого они не обращали на Сее никакого внимания.

— Мисси? Хадна? — позвал Хэл, глядя на экран.

— Мы следим, — отозвался голос Мисси.

— Хорошо, — произнес Хэл. — Мы собираемся покинуть наш пост здесь внизу и пойти к Амиду на военный совет. Если я вам понадоблюсь, то я буду у него. Вы вдвоем можете пока понаблюдать?

— Можете на нас рассчитывать, — ответил голос Хадны.

Хэл с некоторым трудом поднялся. Его ноги привыкли к сидению по утрам, в ожидании восхода; но сидеть на земле целые дни было гораздо труднее. А Старик проделал то же самое с легкостью, как будто просидел всего несколько минут. Все трое направились в домик Амида.

Тот был занят разговором с невысоким, плотным и — для экзота — на редкость задиристого вида человеком с коротко остриженными жесткими седыми волосами; дело касалось необходимости построить дополнительные спальни, чтобы обеспечить больше места парам, особенно парам с маленькими детьми. Все, что Хэл знал о седоволосом человеке было то, что его звали Эйбл-Смайт и что он отвечает за размещение людей. Амид хотел прервать беседу, но Хэл покачал головой.

— Мы можем и подождать несколько минут.

Он опустился на один из больших мягких стульев. Калас последовал его примеру, а Старик, с мгновенной озорной улыбкой в адрес Хэла, уселся на подушку сиденья стула сложив ноги крест-накрест.

Хэл также улыбнулся ему в ответ и затем позволил своим мыслям течь в другом направлении. Насколько его тело нуждалось в отдыхе от напряженного положения, в котором оно провело весь день, настолько же и его мозг теперь нуждался в том, чтобы отдохнуть.

Неожиданно для себя он заснул.

Хэл проснулся внезапно, с удивлением обнаружив, что прошло какое-то время и обстановка в кабинете изменилась. У стола стояли три стула с прямыми спинками, на двух из них уже сидели Калас со Стариком и ели. Третий, пустой стул, очевидно, предназначался ему.

— Не спеши, — услышал он за спиной голос Амида. Хэл обернулся и увидел, что тот все еще сидит за столом, что-то набирая на клавиатуре, встроенной в крышку рабочего стола. — Еда не остынет.

— Все нормально, — кивнул Хэл. — Думаю, мне просто надо было привести мысли в порядок.

Он подошел к столу и занял пустой стул, Калас передал ему закрытые чашки. Хэл начал накладывать в больших количествах еду себе на тарелку. Прошлой ночью он хорошо всыпался и сейчас заснул лишь потому, что его подсознание хотело отодвинуть сознание в сторону и решить стоящую перед ним сейчас проблему. Это сработало. Он проснулся, имея четкое решение.

Хэл хотел было сообщить его и остальным, потом передумал. Лучше всего покончить с едой, а поговорить позже. Он начал есть и, несмотря на то что приступил к еде последним, закончил почти одновременно с Каласом, на несколько минут позже Старика.

— Спасибо, — сказал он, просмотрев на Амида.

— За что меня благодарить? — пожал плечами Амид, — Просто немного еды; мы дали бы ее любому, кто оказался бы здесь, — а что говорить уже о тебе, на чью помощь мы рассчитываем в нынешнем положении.

— Вам не стоит чересчур полагаться на меня, — отозвался Хэл. — Во-первых, со мной может что-нибудь случиться; а во-вторых, найдутся люди — включая тебя и Старика — которые наверняка справились бы с такой работой. А если бы здесь оказалась Аманда, то вы поступили бы неразумно, предпочтя мою помощь ее. Она знает эту планету и этих солдат, и самое главное она дорсайка.

— Вне сомнения, — кивнул Амид. — И все же, в тебе есть что-то от знамени, вокруг которого сплачиваются другие.

— Включая Блейза? — улыбнулся Хэл.

— Я говорю серьезно, — ответил Амид. — Ты знаешь, что я имею в виду. Итак, раз ты поел, мы тебя внимательно слушаем.

— Надо отправить этих солдат домой в полной уверенности, что они ничего не нашли. И, если удастся, заполучить обратно Сее и Артура живыми. Для этого тут нам и понадобятся эти дротики. Кстати...

— Думаю, на столе в углу, под белой тканью, ты найдешь то, о чем просил, — прервал его Амид. — Таннахех должен был прийти сюда четверть часа назад... А, вот и он наконец!

Таннахех появился с большой коробкой в руках, казалось, заполненной чем-то, похожим на длинные высушенные травяные стебли золотисто-коричневого цвета. Его сопровождал невысокий пожилой человек с угрюмым лицом.

— Извините, что задержал вас всех, — сказал Таннахех. Он осторожно поставил коробку на стол, покрытый белой тканью. — Никак не мог отыскать Льюка, я ждал его в мастерской, пока его сын не заглянул туда за каким-то инструментом. Он сказал мне, что Льюк отправился ко мне в амбулаторию. Так или иначе, мы наконец встретились.

— Вы знакомы с Льюком, главным механиком, не так ли? — обратился он к Хэлу.

— Да, — кивнул Хэл.

— Извините за эту путаницу, — сказал Льюк неожиданно низким басом.

— Хорошо, хорошо, это не имеет значения, раз уж ты здесь — а также Хэл и остальные. — Амид встал, потер руки и вытянул их в сторону очага, чтобы согреть. — Неважное кровообращение в конечностях. Возраст. Итак, покажи им, что вам удалось сделать.

— Начинай, Льюк, — предложил Таннахех. — Дротики и медикаменты для них нуждаются в небольшом объяснении.

— Хорошо.

Льюк откинул белую ткань, покрывавшую стол, на котором обнаружился рад предметов, в том числе несколько походивших на патронташи перевязей. Но в первую очередь Хэл обратил внимание на пять коротких луков, размером не больше четырех футов, сделанных из мелочно-белого материала, похожего на стекло. Льюк заметил, чем заинтересовался Хэл.

— Мальчики не спали всю ночь, делая их, — сказал он. — А на перевязи времени почти не понадобилось.

Он протянул один из луков Хэлу, который уже взял довольно толстую стрелу, похоже, сделанную из того же материала, что и луки.

Хэла заинтересовала тетива. Она была сделана опять-таки из того же мелочно-белого материала, и на ощупь отличалась от тетивы тех луков, с которыми Хэлу приходилось иметь дело прежде. Он взвесил лук в руке и повернулся, чтобы передать его Старику.

— Ты разбираешься в мечах, — сказал он, улыбаясь. — Прав ли я, когда думаю, что ты кое-что знаешь и о луках?

— Кое-что знаю, — кивнул Старик, беря лук. — Обычно мы, завязав глаза, стреляли по молитвенной мишени.

— О? — заинтересовался Амид. — Это какая-то форма гадания? А нам позволено спрашивать?

— Конечно, позволено, — ответил Старик. — Но это не было гаданием. Попадание в цель — способ проверки твоего контроля над телом и сознанием.

— Мог бы ты показать нам это? — попросил Амид.

— Если вы просите меня... — Старик оглядел комнату, затем повернулся к ним спиной. Лицом он оказался к стене где стоял стол Амида. — Может быть, один из вас прикрепит лист бумаги к дальней стене, а затем завяжет мне глаза и подаст стрелу — с острым наконечником, если у вас такие есть?

— Боюсь, наконечники находятся на дротиках, которые прикрепляют к концам стрел... — пояснил Таннахех.

— Все в порядке, — сказал Льюк, — дайте мне стрелу.

Он взял у Таннахеха тупоконечную, оперенную стрелу; затем подошел к столу Амида и из коробки со скрепками и тому подобным взял булавку. Достав из кисета, висевшего у него поясе, инструмент, похожий на маленькие клещи, он откусил им головку булавки; затем ненадолго им же зажал булавку. Хэл увидел, как тупой конец булавки раскалился докрасна, после чего Льюк воткнул его в тупой конец стрелы, слегка при этом размягчившийся.

Он вручил стрелу Старику, который взял ее, не оборачиваясь. Льюк вырвал лист из блокнота, лежавшего на столе Амида, затем укрепил его на стене примерно на уровне собственных глаз и отошел в сторону.

Тем временем Амид салфеткой завязал Старику глаза.

— Все готово, — сказал он Старику. — Мишень на месте. Действуй.

Старик обернулся; лук его уже был заряжен. Он натянул тетиву не слишком сильно, поскольку до стены было не больше десяти метров. Стрела описала в воздухе дугу, затем самый конец булавки вонзился в центр листка. Стрела обвисла, но не упала на пол.

— А теперь, — попросил Старик, — принесите мне, пожалуйста, стрелу обратно и снимите мишень.

Льюк сделал это, заодно распрямив согнувшуюся булавку. Старик снова зарядил лук и выстрелил. На этот раз стрела вонзилась в голую стену.

Льюк пошел за ней. Взглянув на стену туда, куда попала стрела на этот раз, он присвистнул.

— Всего в нескольких миллиметрах от первого отверстия, — удивленно произнес механик.

Он вытащил стрелу и принес ее обратно, Амид тем временем снял с глаз Старика повязку, а тот положил лук ему на стол.

— Как тебе это удалось? — спросил его Хэл.

— Я прислушивался к шелесту бумаги, когда ее несли через комнату, — пояснил Старик, — и прицелился туда, где шум прекратился.

— Но ты поразил центр листка! — воскликнул Амид.

Старик улыбнулся.

— У тебя на столе бумага только двух видов, листки для заметок и блокнот. Шелестят они по-разному. Кроме того, листки в блокноте склеены между собой по верхнему краю. Я слышал, как Льюк оторвал один из них; и когда прижал его к стене, чтобы заставить удержаться там, доска слегка скрипнула. Я прицелился туда, откуда исходил этот звук, мысленно представив себе стену и листок на ней.

— А потом ты снова повторил это, уже без бумаги, — восхищенно сказал Амид.

— Это еще проще, — ответил Старик. — Во второй раз я просто повторил в точности движение лука; и стрела попала в то же самое место.

Хэл повернулся к Амиду.

— У нас есть полная видеозапись сегодняшних событий, ведь так?

— Конечно, — ответил Амид. — Мы предполагали, что тебе может потребоваться что-нибудь проверить.

— Поручите кому-нибудь просмотреть все подряд. Меня интересует то, что находится внутри их палаток. И прежде всего меня интересует Лю.

— Я могу это сделать прямо сейчас.

Он уселся за стол и нажал несколько клавиш, на экране появилось изображение ярко освещенной поляны, на которой находился лагерь. У костра сидели лишь двое, а бутылка исчезла. Остальные расположились на земле в спальных мешках.

— Они пили, когда я в последний раз наблюдал за ними, — сказал Хэл.

— Этот сержант, его зовут...

— Орк, — подсказал Калас.

— Орк. Странное имя, — сказал Амид, — я заметил, что он выглянул из палатки как раз перед тем, как вы вошли сюда, и забрал бутылку. Он зашел в центральную палатку. А офицер — в ту, что направо. В палатке Орка я мельком видел переносную печку и разные кухонные принадлежности. Странно, что он и офицер — единственные, кто спит в укрытии. Конечно, в это время года ливней, как правило, не бывает...

— Это один из маленьких пунктиков Лю, — пояснил Калас. — Он никогда не упускает возможности продемонстрировать, что чин дает привилегии. Рядовые спят под открытым небом, чтобы лучше понять разницу между собой и командирами.

— Странная личность, — сказал Амид.

— Не такая уж и странная, — мягко заметил Старик.

— А вот и то, что нам нужно! — воскликнул Амид, внимательно глядя на экран. Один из клапанов передней стенки палатки Лю был поднят. Внутри виднелись складные стул и стол, а также угол уже застеленной койки. — Там еще семнадцать кадров. Мы будем просматривать все?

— Если ты не возражаешь... — начал Хэл.

— Конечно, нет. — Амид коснулся клавиш, и на экране одно, за другим стали появляться изображения. Кроме уже виденного раньше, там находился высокий ящик, в котором могли бы храниться либо документы, либо еда и напитки.

— Ну, хорошо, — сказал Хэл, когда они изучили последний кадр, — Лю наверняка сейчас уже спит. Точно так же и Орк. Двое часовых, вероятно, будут сменяться через определенные интервалы. А теперь...

Он пристально посмотрел на Амида.

— Я собираюсь спуститься туда сегодня ночью, чтобы попытаться спасти Сее и Артура, а также создать у солдат впечатление, что они не нашли здесь ничего, заслуживающего внимания. Если я сумею должным образом загипнотизировать их, предварительно приведя в беспомощное состояние нашими дротиками, то, надеюсь, внушить им следующее: ни Артур, ни Сее нечего им не сказали, оба они умерли под пыткой и были похоронены здесь. Так чтобы по возвращении они думали, что вся затея была совершенно бессмысленной. Вопрос в том, кого мне брать с собой.

— Во-первых, меня, — заявил Калас.

— Возможно, — кивнул Хэл. — Посмотрим. Амид, кто в Гильдии хорошо знает лес внизу и может свободно передвигаться по нему в темноте?

— Разумеется, Онет, — ответил Амид. — И найдутся еще человек пять других сборщиков, которые любят заниматься этим ночью. Некоторые растения легче найти ночью, чем днем. У них распускаются цветы или раскрываются листья; есть даже такие, что слегка светятся. Но я отвлекаюсь...

Он нажал клавишу и наклонился к микрофону.

— Просьба ко всем ночным сборщикам, немедленно прийти в мой кабинет.

— Хорошо, — сказал Хэл. — А сколько из них сумеют хорошо управиться с луком и стрелами?

Амид пожал плечами.

— Не имею ни малейшего представления.

Он обратился к Старику.

— А ты знаешь?

Старик покачал головой.

— Калас?

— Ума не приложу.

— Между прочим, — заметил Хэл, — ты тоже хотел идти. А ты хорошо умеешь передвигаться по джунглям ночью?

— Я ходил по ночам со сборщиками — если ты это имеешь в виду, — ответил тот. Затем более сдержанным тоном добавил:

— Возможно, я не самый тихий из них, но я достаточно хорошо знаю, куда ставить ноги. Никто внизу меня не услышит.

— А луком ты умеешь пользоваться?

— Нет! — взорвался Калас. — Но до выхода у нас есть час или два времени. Я могу поучиться.

Он посмотрел на Старика.

— Он может обучить меня.

Хэл тоже перевел взгляд на Старика.

— Как ты думаешь? Мог бы ты всего за несколько часов научить его прилично стрелять?

— На короткое расстояние — возможно, и да, — мягко сказал Старик. — Во всяком случае, я мог бы попробовать. А заодно с Каласом попытаться научить и других.

— Я умею пользоваться луком, — сказал Льюк. — Я стреляю уже много лет. Первый свой настоящий лук я сделал в тринадцать лет. Может быть, я не настолько хорош, как этот волшебник, — он кивнул на Старика. — но по обычным меркам вполне меткий стрелок.

— Тогда, возможно, вы двое можете заняться обучением, — сказал Хэл. Повернулся к Амиду.

— Ты можешь еще вызвать всех, кто умеет стрелять из лука — независимо от того, занимался он по ночам собиранием или нет. Да, Таннахех — пока мы ждем, ты мог бы подробнее рассказать о дротиках и показать, как они действуют.

— Конечно! — ответил Таннахех. Ему явно не терпелось перейти к этой теме.

Он подвел Хэла к коробке и сунул руку в сухую траву, которую он использовал для упаковки. Придуманное им устройство напоминало древний шприц, какими пользовались триста лет назад, в те времена, когда человечество только-только обосновались на Молодых Мирах. Это была цилиндрическая трубка, один конец которой был закрыт пробкой с внутренней резьбой на ней. На другом конце находилась тонкая игла длиной около десяти миллиметров, с очень острым концом. Все детали были сделаны из того же самого мелочно-белого материала, что и стрелы.

— Тебе повезло, что у меня есть библиотека, — сказал Таннахех. — Ты, Друг, насколько я понимаю, с Земли; и там все еще есть зверинцы и заповедники для диких животных. Так что им приходится иногда воздействовать на этих животных транквилизаторами — чтобы можно было лечить заболевших или в других целях. Но на Культисе никакой крупной фауны нет. И чтобы найти нужную информацию, мне пришлось погрузиться в историю медицины, ко временам первых космических полетов.

Хэл кивнул. Таннахех явно намеревался прочесть целую лекцию.

— Я сумел отыскать рисунки, а также информацию о подобном применении транквилизаторов и взял все это за основу. При необходимости приходилось прибегать к заменам — почти на каждой стадии создания этого дротика.

Он вытащил из коробки копию страницы из какой-то старинной книги.

— Ты видишь, — продолжил он, — я заново создал предмет, существовавший давным-давно. Начнем с того, что наши предки использовали металлические дротики-шприцы. Кое-какие металлы у нас есть, но нет оборудования, чтобы изготовить такие детали.

— Но я вижу, что ты нашел решение этой проблемы... — сказал Хэл.

— Совершенно верно. Стекло, достаточно прочно, к тому же я могу придать ему гибкость — чего наши предки в те времена не умели. Так что дротик, который ты видишь, полностью сделан из стекла.

— Хорошая работа, — кивнул Хэл.

— Я рад, что тебе понравилось. Но оказалось, что проблему, как сделать дротик, решить гораздо легче, чем найти препараты, оказывающие нужное тебе действие. Так вот, когда дротик попадает в цель...

Он положил листок обратно в коробку, пошарил внутри нее и извлек маленький деревянный кубик.

— При ударе игла вдвигается назад в корпус дротика, вот в этот цилиндр... — Он воткнул дротик в кубик, и игла сделалась короче на несколько миллиметров. — ...и, как ты видишь, вводится препарат. Затем цилиндр отваливается вот так...

Он выпустил корпус дротика, и тот упал на пол, а игла осталась в древесине. С ее конца, казалось, свисала нитка.

— Игла, — продолжал он, — покрыта стерилизующим веществом. Это означает, что ее можно вытащить, не опасаясь инфекции. Но кроме того, она настолько тонка и остра, что человек, в которого попадет дротик, почти ничего не почувствует; только на поверхности кожи останется маленькое красное пятнышко. Крови, вероятно, не будет. Позже, когда действие транквилизатора пройдет, это место начнет чесаться; и это, вместе то есть глядя на красное пятнышко, человек подумает, что его укусило какое-то насекомое.

— Хорошо, — сказал Хэл. — Старик, тебе и Льюку следует испытать стрелы с прикрепленным на конце дротиком. — Я полагаю, — обратился он к Таннахеху, — у тебя найдется какое-то количество учебных дротиков, без транквилизатора; чтобы мы не боялись затупить иглы на тех, которыми предстоит воспользоваться позже?

— Конечно, — ответил Таннахех. — Но сначала позволь мне рассказать тебе, чем я придумал заменить препараты, которые использовались для дротиков в старые времена на Земле.

— Продолжай, — кивнул Хэл. Ночь была короткой, но он мог оказать любезность этому человеку, который, в конце концов, сделал для них нечто совершенно необходимое, и еще немного послушать его.

— В первых дротиках, описание которых я нашел в моих книгах, использовалось несколько препаратов, которые было нетрудно получить на Земле — даже тогда; но здесь они для меня совершенно недоступны. Применялось несколько смесей. Одна из лучших состояла из гидрохлорида кетамина, гидрохлорида ксилазина и атропина. Атропин, по существу, должен был держать субъекта в бессознательном состоянии, не препятствуя дыханию — после того, как его уложат два других, чрезвычайно быстродействующих препарата.

Он умолк, очевидно ожидая реплики Хэла.

— Понимаю, в чем состояла ваша проблема, — сказал Хэл.

— Серьезная проблема, — уточнил Таннахех. — У меня имелись местные аналоги первых двух веществ, но их нельзя было смешивать с местным эквивалентом атропина, полученным из одного нашего.

Он снова умолк.

— Так что вы сделали? — спросил Хэл.

— Единственное очевидное решение состояло в том, чтобы вводить атропиноподобное вещество после того, как два других уже попали в кровоток субъекта!

— И вы сделали два типа дротиков?

— Это была первое, что пришло мне в голову, — сказал Таннахех. — А потом у меня возникла идея получше.

Он поднял корпус шприца, отделившийся от иглы, и передал его Хэлу.

— Вот кольцо, приблизительно в двенадцати миллиметрах от того конца, где находилась игла. Отломите этот конец.

Хэл без труда отломил его, обнажив другую, более короткую иглу — по сути, новый наконечник.

— Видите? Вы можете снова выстрелить этим шприцем из лука или ввести атропиноподобное вещество вручную. Будьте осторожны, чтобы никто не получил двойную дозу. Оно, разумеется, разведено, но все же опасно. В естественном состоянии оно содержится в соке растения, откуда его и извлекают — и является сильнодействующим ядом.

— Вы сделали нашу задачу там, внизу, выполнимой, — сказал Хэл. — Представляете, насколько все вам благодарны...

— Это мелочь! — отозвался Таннахех. — Я хотел бы, впрочем, рассказать вам, какие именно вещества содержатся в этих дротиках...

— А это нам обязательно знать, чтобы ими пользоваться? — прервал его Хэл.

— Ну, это не так. Но...

— Тогда, если не возражаешь, мы выслушаем тебя позже, — сказал Хэл. — Ночь слишком коротка, а сделать надо многое. Я уверен, что ты это понимаешь.

— Я... да, конечно, — пробормотал Таннахех.

— Поверь мне, — более мягко произнес Хэл, — позже, когда найдется время, мы захотим об этом узнать. Но как раз сейчас у нас множество дел.

— Конечно, конечно, — Таннахех отступил от стола, на котором стояла коробка с дротиками. — Прости меня.

— Тебе не за что просить прощения.

Пока они разговаривали, в кабинете Амида собралась небольшая толпа.

— А теперь, — обратился к ним Хэл, — прежде всего те, кто меня интересуют, — ночные сборщики, умеющие бесшумно передвигаться среди растительности и камней. Поднимите руки, чтобы я мог вас отличить.

Восемь мужчин и женщин, стоявших направо от двери, подняли руки.

— А кто из вас лучший?

— Онет, — одновременно произнесло несколько голосов; промолчала только сама Онет, стоявшая среди них с поднятой рукой.

— Хорошо, — кивнул Хэл. — А кто из вас умеет стрелять из лука?

Люди заколебались. Те, кто на этот раз подняли руки, снова опустили их и переглянулись. В конце концов двое из них снова нерешительно подняли руки.

Хэл улыбнулся им, чтобы снять напряжение.

— Насколько я понимаю, вы можете выпустить стрелу из лука, но не слишком уверены, что при этом попадете в цель?

Две руки опустились, а их хозяева кивнули.

— Старик, — Хэл обернулся к нему, — и ты, Льюк. Как вы думаете, смогли бы вы взять этих двоих и еще столько же добровольцев...

— Меня, — тут же упрямо заявил Калас.

— Ладно, — сказал Хэл, — тогда нужен еще один доброволец. Отведите их в какое-нибудь помещение, где хватит света, чтобы видеть цель на расстоянии от шести до десяти метров, и выясните, сможете ли вы научить их попадать в цель.

— Коридоры в спальнях нам подойдут, — сказал Льюк Старику. Тот кивнул.

— И есть способы попасть в цель, которые в большей степени основаны на вере в себя, чем на практике, — заметил Старик, и оба они направились к двери.

— Минутку, — попросил Хэл. — В дополнение к шестерке тех, кто уверен в своем умении легко передвигаться в темноте, нам понадобятся еще человек шесть носильщиков. Мы собираемся спуститься в тот лагерь, где находятся Артур и Сее, чтобы попытаться вывести солдат из строя и выручить Сее и ее дядю. Нам понадобятся носилки для Артура; кто-то должен их нести — по крайней мере, человека четыре.

Он сделал паузу, чтобы люди осознали его слова.

— По-настоящему трудно будет подниматься с ним по крутому откосу. Для тех из вас, кто никогда подобного не делал — а я думаю, что таких большинство, если не все, — могу сказать, что нести человека даже среднего роста на носилках по крутому откосу дело и впрямь нелегкое. Нам понадобятся по крайней мере три группы, чтобы люди часто менялись. Вы подождете нас за пределами лагеря и поможете нести Артура и Сее, как только мы с ними вернемся к вам.

— А девочка пойдет? — спросил один из стоявших налево от двери.

— Думаю, что да — если вы принесете сюда Артура, — ответил Старик. — Однако вам следует обращаться с ним осторожно. Если он почему-либо вскрикнет, она может подумать, что вы просто такие же люди, как солдаты, и уносите его по той же причине.

— Кстати, — вмешался Таннахех, — я подготовил аптечку: болеутоляющие и другие средства экстренной помощи, чтобы сразу же использовать их для Артура.

Хэл повернулся к Онет.

— Я думаю, что первой помощью лучше заняться тебе. Ты, возможно, единственный человек, который может что-то сделать с Артуром без того, чтобы Сее подумала, что мы просто причиняем ему новую боль.

— Я могу попробовать, — сказала Онет. — Думаю, Сее доверяет мне.

Он снова повернулся к людям, которые только что вошли в комнату.

— Для подготовки у нас есть время до полуночи, — сказал он. — Если по какой-то причине некоторые из вас не хотят идти, скажите об этом сейчас. Начнем готовиться к спуску. Мы должны попасть в лагерь, как только зайдут обе луны; и вернуться к валуну прежде, чем начнет рассветать.

Никто не пошевелился; все молчали.

— Хорошо, — кивнул Хэл. — Тогда вы, четыре лучника, пойдете со Стариком и Льюком. А ты, Онет, и другие ночные сборщики соберитесь вокруг меня. Я объясню, в чем будет заключаться ваша задача.

Глава 28

Ночной спуск с уступа с точки зрения Хэла почти не отличался от дневного. Обе луны Культиса могли оказаться в небе одновременно — как сейчас и было — и притом обе почти полными. Их сочетание не только давало достаточно света, но и почти устраняло тени.

Неописуемый пряный аромат полутропического леса по мере того, как они спускались, усиливался, а чистые горные ветерки остались позади, наверху. У валуна, прикрывающего вход на уступ, они оставили резерв из восьми мужчин и женщин, семь из которых остались позади валуна, который закатили обратно на места, а восьмая, Аннамист, по другую его сторону. Она должна была оставаться на страже и при необходимости подать сигнал тревоги оставшимся с другой стороны, чтобы они не открывали вход.

Внизу, в лесу, лунный свет был слабее, но все еще казался достаточно ярким Хэлу, привыкшему к земной Луне. Однако маленькие луны перемещались по небосклону быстро, и меньшая вскоре исчезла. Так что пока они пробирались к лагерю Лю, лунный свет потускнел и в конце концов в небе остались лишь звезды.

Хэл послал Онет и опытных ночных сборщиков вперед. Благодаря этой помощи они неплохо продвигались — пока цепочка не остановилась — настолько внезапно, что Хэл почти столкнулся с последним из группы Онет, который шел непосредственно перед ним.

По цепочке прошел шепот, и Хэл пробрался к ее началу. Там он узнал Онет по силуэту.

— Мы обнаружили недавно разрытую землю; это похоже на две могилы, — шепнула она ему на ухо. — Ты не считаешь...

— Нет, — прошептал он в ответ. — Для Лю не было бы смысла вставать за два часа до рассвета, чтобы убить их, так и не добившись ответов и похоронить — даже если бы ему хватило на это того времени, пока мы спускались с уступа. Давайте взглянем на лагерь.

— А свет от экрана... — с сомнением начала Онет.

— А насколько мы близко от лагеря?

— В полутораста метрах. Но ты предупреждал нас, что не должно быть никакого света или звука с той поры, как мы миновали валун...

— Я думаю, что если до них полтораста метров леса, то можно рискнуть, — сказал Хэл.

Через несколько минут ему передали прибор. Он открыл крышку и стал нажимать на кнопки. На небольшом экране появилось изображение лагеря, фигуры людей на нем были едва ли не слишком малы, чтобы различить их, но все же одна из них явно принадлежала Сее, сидевшей на земле, а другая Артуру, по-прежнему неподвижно лежавшему неподалеку.

Хэл выключил прибор, закрыл его и отдал обратно.

— Работа будет грязной, — предупредил он Онет, — так как мы можем рыть только руками, но нам придется это сделать, чтобы увидеть, что или кто здесь захоронен — если захоронен вообще. Если понадобится, воспользуйтесь светом от экрана. В лагере на часах стоят двое, но их интересуют только ближайшие окрестности.

Онет остановила Хэла, когда он наклонился, чтобы самому начать рыть.

— Ты не должен этого делать, — сказала она. — Позже по тем или иным причинам тебе могут понадобиться чистые руки. К тому же большинство из нас знает, как использовать окружающие растения, чтобы снять с рук грязь.

Это было разумно. Кроме того, грязь на пальцах наверняка бы помещала ему метко стрелять из лука, который он нес на себе.

— Хорошо, — Хэл отошел в сторону. Через несколько минут Онет отделилась от работавших и возвратилась к нему.

— Мы нашли тело. И сейчас выясним, есть ли тело и в другой могиле.

Послышалось негромкое бормотание работавших, и они прекратили раскопки.

— Я подойду взглянуть.

Хэл направился к группе копавших, которые расступились перед ним, и склонился над разрытыми ямами, направив отраженный свет экрана вниз, в ямы.

В обеих лежали тела солдат.

Зрелище двух наполовину откопанных тел с выпачканными землей лицами было настолько неприятным, что в толпе начался ропот.

— Тихо! — скомандовала Онет. Хэл не ожидал от нее такого властного тона.

— Посмотрите на их лица, — раздался чей-то голос.

Хэл протянул руку и ощупал лицо и горло одного из тел.

— Их задушили, — сказал он после того, как проделал то же самое со вторым. Наступила тишина.

— Кто-нибудь здесь знает, — спросил он, — был ли Артур знаком с каким-то из боевых искусств? Я говорю о тех, которые включают в себя рукопашный бой.

Ответом было молчание.

— Нет, — наконец отозвалась Онет, — я так не думаю.

— Никакой удар ребром ладони не дал бы такого результата, — это сказал Старик, стоявший позади Хэла. — Пинком ноги — но очень умелым пинком — и то маловероятно. Ударом кулака — может быть; хотя даже Артуру должно было сильно повезти, чтобы так точно ударить в это место с достаточной силой.

Хэл присел на корточки и взглянул на ближайшее к нему тело.

— Нет причин, по которым бы они таким способом убили двух своих же, — пробормотал он. Затем, чуть громче, сказал:

— Нам надо снова закопать их — так чтобы могилы выглядели непотревоженными.

Он поднялся на ноги и стал следить за тем, как темные силуэты вокруг него сталкивают вынутую землю обратно. Когда они закончили, группа продолжила путь по лесу.

Однако вскоре они остановились; Онет подошла к Хэлу.

— До лагеря примерно сотня метров, — сказала она.

— Спасибо, — ответил он. — Все нормально; здесь мы оставим вас всех, кроме шести стрелков и шести ночных сборщиков во главе с Онет. Я хочу, чтобы каждый сборщик сопровождал одного из лучников — чтобы мы смогли добраться до края освещенной поляны с лагерем как можно тише. Согласно подсчету Мисси и Хадны, там их шестнадцать человек, вмести с Лю и Орком. Калас, извини, но тебе придется остаться здесь: ведь ты не умеешь ни стрелять, ни тихо передвигаться.

— Это правда, — хриплым голосом произнес Калас. — Больше чем чего бы то ни было я хочу видеть Сее и Артура на свободе. Только один вопрос — если мы услышим со стороны лагеря шум, похожий на то, что они проснулись и могут захватить вас, следует ли нам поспешить вам на помощь?

Хэл заколебался.

— Было бы разумнее, если бы вы вернулись на уступ.

— Но если они вас схватят, наверняка они сумеют по крайней мере одного из вас заставить показать дорогу на уступ, — ответил Калас.

— Да, — кивнул Хэл. — Хорошо, если вы уверены, что все они проснулись и пытаются захватить нас в плен или еще что-нибудь, то можете поспешить к лагерю. Но, скорее всего, вас либо убьют, либо возьмут в плен.

— Это все, что я хотел услышать, — отозвался Калас.

Маленькая группа двинулась в путь. Они были уже достаточно близко от лагеря, чтобы видеть проблески света между деревьями, когда Онет снова остановила их.

— Еще метров двадцать пять, — обратилась она к Хэлу, — и мы окажемся у самой поляны. Они настолько глупы, что поместили огни слишком высоко. В результате освещена только сама поляна. Свет слегка отражается от земли и стволов за ее границы, но глаза часовых вряд ли могут что-то там разобрать. Их зрение приспособилось к яркому свету. Ну и глупцы же они! Может быть, тут какая-то ловушка?

— Сомневаюсь, — ответил ей Хэл. — Я не думаю, чтобы они действительно ожидали нас — или еще кого-нибудь, кто попытается освободить пленников. Эти двое, которые не спят, — насколько я мог заключить из рассказа Каласа об офицерах — скорее всего находятся здесь просто потому, что Лю делает все по правилам. В уставе говорится, что в подобных ситуациях следует выставлять охрану — вот это он и делает.

— Ты хочешь, чтобы лучники окружили лагерь с разных сторон? — спросила Онет. — Я могу послать сборщиков, им в помощь.

— Не с разных сторон, — ответил ей Хэл. — Старик остается со мной; и я хотел бы, чтобы ты сама подвела нас двоих как можно ближе к палаткам. Льюк и трое остальных лучников — направляйтесь туда, где на земле спят солдаты. Мы со Стариком берем на себя часовых. Льюк?

— Я здесь, — послышался из темноты голос Льюка.

— В тот момент, — сказал Хэл, — когда вы увидите, что оба часовых упали, начинайте стрелять по солдатам в спальных мешках. А мы со Стариком займемся Лю и Орком. И я хочу, чтобы ты, Онет, тем временем сделала то, о чем я просил тебя раньше. Воспользуйся ножом и освободи Сее и Артура. А потом свистом подзови остальных сборщиков с носилками для Артура, и уносите его отсюда.

Хэл умолк и оглядел своих спутников.

— Помните, — продолжил он, — что я сказал вам на совещании перед уходом с уступа. Когда все начнется, никто из вас не обращает внимания на происходящее вокруг, а просто делает то, что ему поручено. Это значит: надо освободить Сее и Артура, уложить Артура на носилки и унести. Онет, тебе следует сделать все возможное, чтобы Сее поняла — мы не собираемся причинить Артуру вред, как это делали солдаты.

Онет кивнула.

— Не беспокойся о моей задаче, просто сосредоточься на своей собственной.

Хэл улыбнулся ей, хотя и знал, что в темноте его улыбка не видна..

— Что ж, теперь в путь. Онет, обойди всех и поговори с теми, кто не слышал меня или не все понял. А потом возвращайся и отведи меня со Стариком на нужную позицию.

Через несколько минут они втроем пробирались к тому месту, где стояли палатки и стол, за которым раньше ужинали солдаты. Теперь там находилось лишь двое часовых. Лишившись бутылки, они уселись в одном из концов стола и развлекались игрой в кости. Все их внимание сосредоточилось на маленьких кубиках с точками.

Неподалеку под наброшенным на него одеялом неподвижно лежал Артур. Чуть дальше Сее по-прежнему сидела, скрестив ноги, на земле рядом с деревом. Она не спала, но ее пристальный взгляд не был больше устремлен на палатку Лю. Вместо этого он сосредоточился на Онет, Хэле и Старике — как будто сейчас был день и она могла отчетливо видеть, как они движутся вокруг лагеря.

— Как ты думаешь, может она нас видеть? — как можно тише пошептал Хэл Онет.

— Скорее, она нас слышит, — прошептала в ответ Онет.

— Все хорошо, пока один из этих солдат не взглянет на нее и не заинтересуется тем, на что она могла бы смотреть сюда, в темноту, — сказал Хэл.

Они остановились. Онет, оказавшись прямо перед Сее, выразительно покачала головой, затем помахала перед своим лицом рукой и так же выразительно отвернулась от девочки.

Либо Сее не видела их, либо решила не обращать внимания на сигнал Онет — но, ее взгляд, остался прикованным к ним. Хэл пожал плечами. Они двинулись дальше.

— Хватит, — прошептал Хэл, когда они наконец оказались посередине между палатками и часовыми. — Старик?

Хэл уже снял с себя лук и натягивал его. Уголком глаза он видел, что Старик делает то же самое. Каждый из них достал по стреле из колчана и по дротику из перевязи-патронташа.

Они молча привинтили дротики к концам стрел. Старик улыбнулся и — удерживая лук и стрелу одной рукой — показал Хэл другую руку с чуть раздвинутыми большим и средним пальцами, чтобы показать, что стрелять придется на очень короткое расстояние.

Хэл улыбнулся в ответ и кивнул. Действительно, они находились меньше чем в шести метрах от солдат. Тут не промахнулся бы, наверное, даже Калас. Хэл указал на более далекого от него солдата, сидевшего через стол от них, к ним лицом.

Старик улыбнулся и кивнул, целясь в другого.

Они выстрелили почти сразу. Оба солдата услышали легкий звон тетивы и изумленно подняли глаза от своих костей как раз в тот момент, когда стрелы попали в них. Хэл попал в плечо одного, Старик в затылок другого.

Оба солдата озадаченно смотрели туда, где ощутили укол иглы; но древки стрел уже отделились от дротиков и упали на землю, предварительно стукнувшись о деревянные скамьи, на которых сидели солдаты. Тот, в кого попал Старик, даже сумел слабо ухватиться пальцами за конец дротика, торчавшего из его затылка; но второму не удалось даже сделать и этого. Оба рухнули со скамей на землю.

Хэл со Стариком отломили задние концы еще двух дротиков и выпустили в обмякшие тела еще по стреле, на этот раз заряженной подобием атропина.

Теперь Хэл впервые обвел взглядом поляну. В солдат, находящихся в спальных мешках, из темноты летели стрелы. В ярком свете Хэл увидел Онет с ножом в руке, собиравшуюся разрезать веревку, привязывавшую Сее к дереву.

Внимание Хэла привлек звон тетивы, раздавшийся совсем рядом с его правым ухом. Он обернулся к Старику и успел увидеть, как стрела проникает сквозь стенку палатки, в которой спал Лю.

— Я полагаю, что попадание не окажется опасным, — заметил Старик, опуская лук, и мягко взглянул на Хэла.

— Я думал — ты подождешь, пока я подойду к палатке и открою клапан двери, чтобы ты мог видеть, куда стрелять, — сказал Хэл.

— В этом нет необходимости. Я увидел на экране у Амида, где стоит его койка, и как он на нее улегся.

— Ты прав, — Хэл посмотрел на среднюю палатку. — Мы видели и палатку Орка, но он тогда не лежал на койке. Именно поэтому ты и не стал стрелять сквозь стенку в него?

— Насколько я помню, его койка была почти полностью окружена каким-то снаряжением.

— Тогда им займусь я. — Хэл сбросил ботинки. — Я открою клапан, чтобы ты мог определить, куда стрелять; и если ты не сможешь как следует прицелиться, махни мне рукой. Я войду и просто воткну в него дротик.

Он огляделся вокруг; затем подошел к двери средней палатки и оттянул в сторону правый клапан двери. В проникающем внутрь свете можно было увидеть человека, лежавшего в спальном мешке на койке, которая стояла между чем-то похожим на переносный холодильник и походной плитой. Хэл почти сразу же услышал легкий звон тетивы и тут же мимо него пролетела стрела. Игла дротика вонзилась, похоже, в верхнюю часть тела спящего.

Голова и плечи того слегка приподнялись, но тут же снова коснулись подушки, и он более не двигался.

— Готово, — заметил Старик.

Хэл обернулся и увидел его рядом с собой — в одной руке лук, в другой ботинки Хэла. Хэл забрал у него ботинки и надел их. Тем временем Старик подошел к койке, поднял упавшее древко стрелы, обломил задний конец дротика и сделал лежавшему на койке вторую инъекцию.

— Действительно, это тот, кого Калас называл Орком, — сказал он. В руке Старика теперь был не лук, а энергетический пистолет, который раньше они видели у Орка. — Он был на стуле около койки, где лежала и одежда, в кобуре.

— Благодарю, — кивнул Хэл, — а ты не хочешь оставить его себе?

— Это машина для убийства — и ничего больше, — покачал головой Старик. — Я никогда не убивал — ни человека, ни животное, и никогда не убью. А эти, одурманивающие дротики допустимы.

Хэл кивнул и засунул пистолет за пояс.

Они вышли на поляну. Там остальные лучники вводили солдатам второй препарат — главным образом, вручную, втыкая дротики в неподвижные тела, лежавшие в спальных мешках. Хэл покачал головой и слегка улыбнулся. В единственный раз, как опровержение противоположности теории и практики, его тактический замысел сработал в полном соответствии с планом.

Он повернулся в сторону леса и свистнул. Послышался ответный свист.

Вскоре Калас и остальные, которых они оставили в сотне метров позади, примчались на поляну, неся разобранные носилки. Хэл видел, как они собирали носилки, чтобы уложить на них Артура. Тот лишился сознания под действием введенного ему наркотика, но был жив.

Тут Хэл вспомнил о Сее. Он посмотрел в сторону дерева, к которому она была привязана, и не увидел ее. К нему уже спешила Онет. Он пошел ей навстречу.

— Где Сее?

— Я не знаю. Не имею никакого понятия, — В голосе женщины звучало беспокойство. — Она так быстро бегает... я разрезала на ней веревки и шла с ней сюда, чтобы присоединиться к остальным; и, должно быть, на секунду отвлеклась, а она исчезла. Возможно, убежала в лес.

— Куда она еще может деться...

Хэл уже не слушал Онет, потому что его ухо внезапно уловило слабый, но отчетливый свистящий звук. Он бросился в направлении, откуда звук доносился. Источник его находился либо в палатке Лю, либо поблизости с ней. Он мысленно увидел перед собой тела мертвых солдат, которых они выкопали, и это воспоминание внезапно объединилось с изображением на экране, когда двое из солдат, бежавших к Сее, чтобы схватить ее, упали навзничь. Хэл достиг хижины и ворвался внутрь, но он опоздал.

Сее, державшая в каждой руке по носку Лю, в которых, судя по виду, лежало что-то тяжелое, нырнула у него под рукой и исчезла прежде, чем он мог бы обернуться и схватить ее.

Он не стал задерживаться, чтобы осмотреть то, что, как он знал, окажется трупом Лю Ху Шена, а кинулся вслед за Сее, едва не поймав ее, когда она вбегала в палатку Орка; и все-таки схватил ее несколькими секундами позже, когда девочка стояла внутри у самого входа, раскачивая в правой руке нагруженный носок, издававший тот же звук, который привлек его внимание чуть раньше.

Он охватил ее сзади, прижимая ей руки к телу и поднимая ее с земли.

Сее молча сопротивлялась, с невероятной для такого юного существа силой. Она била его пятками — назад и вверх, но он этого ждал и потому раздвинул ноги и держал ее радом с собой, чтобы эти пятки, твердые, как камень, после стольких лет ходьбы босиком, не могли достичь его паха.

Она пробовала раскачать нагруженный конец носка, чтобы ударить его по голове, но он удерживал ее локти, и ей не хватало свободы движений и силы. Ее тело, не переставая извивалось в его руках, стараясь высвободиться.

Но хотя она и боролась как могла, их силы был несравнимы. Хэл, крепко державший ее, пятясь, вышел из палатки.

— Онет! Старик! — закричал он.

Первым рядом с ними оказался Старик. Он так внезапно дернул за нагруженный носок, что пальцы Сее не сумели его удержать, и отбросил его в сторону. Ее взгляд моментально отметил место падения, а потом вернулся на лицо Старика.

— Дитя, дитя, — вздохнул тот скорбно, — неужели ты не знаешь, что ничто и никогда не улаживается и не выигрывается посредством убийства?

Сее смотрела на него диким, непреклонным взглядом.

Онет уже была рядом и быстро, успокаивающе, что-то говорила девочке, которая совершенно не обращала не нее внимания.

— Старик может удержать ее, — Хэл обратился к Онет. — А ты попробуй сделать так, чтобы она поняла, что мы здесь для того, чтобы спасти ее дядю и забрать его туда, где он будет в безопасности, но то, что она сейчас убила Лю...

— Она убила офицера! — воскликнула Онет.

— Боюсь, что так. Мне следовало догадаться, что она на это способна.

Онет нагнулась, подняла носок, отброшенный Стариком, перевернула его и потрясла. Оттуда выпала короткая, тяжелая батарея от энергетического пистолета.

— Должно быть, она сняла ее с форменного пояса Лю, — сказал Хэл, — и бросала батарею вместе с носком, как камень из своей пращи. Те двое мертвецов в лесу — ее работа. Помните сцену на экране — это те двое, которые упали, когда они рванулись к ней, чтобы схватить.

— И что нам с ней делать? — встревоженно спросила Онет.

— Как я и говорил, Старик может ее удержать. А тебе придется убедить ее, что мы здесь для того, чтобы спасти ее дядю; но она уже успела создать нам трудности, убив Лю. Если она убьет еще кого-либо, мы не сможем как-то прикрыть эти убийства и отправить солдат обратно, убедив их не возвращаться сюда снова. Иначе нас всех найдут и убьют — включая ее дядю.

Онет кивнула.

— Я попытаюсь.

— Одних попыток тут мало. Она должна понять и пойти с нами. Она должна понять, что нам надо доставить Артура в Гильдию Придела, чтобы вылечить после того, что сделали с ним солдаты, и она должна помогать нам в этом, а не мешать!

— Хорошо, — отозвалась Онет.

— Бери ее, Старик, — сказал Хэл, — но будь осторожен. Стоит расслабиться на секунду и она уйдет, и мы никогда ее не поймаем.

Лишившись своего оружия, Сее прекратила сопротивляться в руках Хэла; но он был совершенно уверен, что она вырвется, стоит ему чуть-чуть ослабить хватку. Он ждал, что Старик, в свою очередь, станет ее держать, но вместо этого тот просто протянул руку и начал поглаживать ей затылок, одновременно мурлыча какую-то лишенную слов мелодию, состоявшую из многократно повторяющихся музыкальных фраз.

— Об этом мне рассказал Артур, — вполголоса сообщила Хэлу Онет. — Это одна из тех песен, которые мать Сее обычно напевала, когда та была совсем маленькой, и даже после — чтобы она уснула. Артур думал, что он мог бы использовать эту мелодию, чтобы добиться доверия Сее; но он, возможно, напевал ее не правильно. Старик, должно быть, научился ей у него.

Хэл кивнул. Он знал, что поглаживание по затылку — одно из средств помочь гипнозу.

Во всяком случае, он почувствовал, что напряжение постепенно уходит из маленького тела, которое он держал, пока наконец Сее едва, ли не повисла в его руках.

Старик умолк.

— Я думаю, что теперь ты можешь отпустить ее, — обратился он к Хэлу. Затем взял Сее за руку.

— Пойдем со мной, — сказал он девочке и повел ее прочь.

Онет последовала за ними.

Хэл поспешил заняться солдатами. Ведь препарат будет действовать лишь ограниченное время.

Прежде всего следовало поднять Орка и сделать так, чтобы он под гипнозом объяснил кажущееся положение дел таким же одурманенным и загипнотизированным солдатам. Первоначально Хэл планировал, что сочиненную им историю, которую они повторят в штабе, изложит им Лю; а заключалась она в том, что и Артур, и Сее умерли под пыткой, которую якобы проводил Лю собственными руками в одной из палаток. Затем их обоих похоронили, и, поскольку прежде, чем они умерли, Лю узнал от них достаточно, чтобы убедиться в отсутствии в этих местах других людей, поисковая партия вернулась в гарнизон.

А теперь этот рассказ приходилось не просто поручить Орку и тем самым сделать его менее заслуживавшим доверия — поскольку Орк был всего лишь сержантом. Следовало еще как-то объяснить смерть Лю, которая подняла бы гораздо больше вопросов, чем могло возникнуть после возвращения самого Лю, потерявшего двух солдат. Их гибель можно было объяснить просто — с ними расправился мужчина, которого они захватили. И имелось бы свидетельство Лю, что в этих местах больше никого не найдешь.

Впоследствии, конечно, это гипнотическое воспоминание ослабнет; и в памяти у всех них — и командиров, и рядовых — всплывут обрывки действительно случившегося. Но к тому времени вопрос будет закрыт, а бумаги уже оформлены; и ни у одного из них — даже у Лю — не будет достаточно основательных причин создавать себе же неприятности, роясь в старых рапортах и пытаясь определить, что же случилось на самом деле.

Хэл вошел в палатку Орка. Когда он расстегнул спальный мешок сержанта и положил руку тому на горло, чтобы одновременно пробудить его и начать процесс гипноза, то почувствовал холод плоти.

Хэл более пристально взглянул на лежащего человека и понял, что Орк также мертв.

Каким-то образом Сее сумела бросить носок прежде, чем Хэл поймал ее; и так как бросок оказался поспешным, она собиралась повторить попытку. И тут-то ее схватил Хэл.

На стуле с одеждой Орка стояла обычная армейская лампа. Хэл включил ее и в красноватом свете увидел его лицо. На правом диске была вмятина. Орк должен был умереть сразу после первого удара; но Сее, которая скорее всего целилась, как и во всех предыдущих случаях, в горло, могла в полумраке понять лишь то, что в цель она не попала. И попыталась бросить второй носок, но ей помешал Хэл.

Хэл стоял, слегка нагнув голову — крыша палатки была достаточно высокой для Орка и Лю, но не для него. Теперь ситуация стала еще сложнее.

Он повернулся, вышел из палатки и направился к группе людей, которая теперь привязывала Артура к носилкам. Немного в стороне под присмотром четырех лучников сидели и лежали одурманенные солдаты. Чуть поодаль стояли Сее, Онет и Старик. Рука Старика все еще лежала на затылке Сее. Губы Онет шевелились, она что-то говорила Сее. Та, в свою очередь, слушала ее как завороженная.

Хэл подошел к носилкам.

— Простите, — сказал он, — прежде чем вы унесете Артура, он мне понадобится. Я хочу, чтобы вы доставили его к правой палатке, где спал их командир. Калас?

— Здесь, — ответил тот, выходя из толпы.

— Пошли, — сказал ему Хэл. — Я хочу по дороге поговорить с тобой. Если не считать Лю и Орка, кто мог бы командовать этими солдатами?

— Кто? Вероятно, он, — сказал Калас. Он указал на массивного человека средних лет с редкими волосами, торчащими на круглой голове. Он сидел около своего спящего мешка и тупо смотрел в перед. — Он — капрал интендантской службы; и теоретически ему не полагается командовать строевыми солдатами. Но он старший по званию; и кроме того, он один из тех, что отираются при штабе и всем заправляют, так что с ним надо быть в хороших отношениях, если думаешь о собственной пользе. Его зовут Харви. Если Лю или Орк не смогут командовать, он мог бы их заменить. Ему бы этого хотелось — но это маловероятно...

Он взглянул на Хэла.

— Или?..

— Да, — кивнул Хэл прямо. — Оба они мертвы.

— Мертвы?

Калас внезапно остановился, затем ему пришлось бегом догонять Хэла.

— Сее добралась до них.

— Неужели? — На лице Каласа возникла улыбка. — Как?

Люди с носилками, находившиеся достаточно близко, чтобы услышать недвусмысленное заявление Хэла, повернули головы. Известие так ошеломило их, что они не сразу смогли найти вход в палатку Лю.

Хэл отошел в сторону, чтобы можно было опустить на пол носилки с Артуром, который все еще был без сознания.

— Снимите его от носилок, — велел Хэл. — Я хочу, чтобы вы положили его лицом вниз, распростертым на полу — как будто он упал, пытаясь дотянуться до лежащего в койке Лю. Покончив с этим, отправляйтесь в соседнюю палатку, оденьте тело Орка в его форму, с оружием — найдите его энергетический пистолет — и всем прочим, и принесите его сюда на носилках.

— Калас, — сказал Хэл, как только остальные вышли. — ты смог бы подражать голосу Лю? Я не имею в виду, что ты должен это делать настолько хорошо, чтобы одурачить кого угодно при обычных условиях, вблизи; но мне нужны один-два выкрика, якобы исходящие от него, чтобы подкрепить то, во что я хочу заставить остальных солдат поверить с помощью гипноза. Была ли у Лю какая-то особая, присущая только ему манера говорить? Она есть у каждого, а большинство солдат умеет подражать манерам своих командиров.

— У него был высокий голос и резкие интонации, — ответил Калас. — Я думаю, что мог бы попробовать — только надо будет вопить здесь, внутри палатки. Ведь его голос должен был бы как-то исказиться.

— Хорошо, — кивнул Хэл, — я хочу, чтобы ты выкрикнул приказ Орку, чтобы тот стрелял. Идея в том, что Артур каким-то образом высвободился.

— Такое я могу сделать, даже стоя на голове, — отозвался Калас. — Так или иначе, мне нравится идея, что Артур вырвался на свободу и эти двое оказались поблизости от него.

Глава 29

Хэл подошел к койке и положил голову Лю на подушку таким образом, чтобы было видно его горло. Тело продолжало остывать, но еще не окоченело. Он взял со спинки стула портупею Лю с пистолетной кобурой, висевшую там вместе с его одеждой, и положил на сиденье, рукояткой пистолета в сторону постели.

Затем вытянул руку мертвеца и согнул его пальцы вокруг рукоятки пистолета, наполовину вытащив его из кобуры. И невесело усмехнулся.

— Чему это ты, Друг? — спросил его Калас.

— Я совсем недавно думал, что все наши планы осуществились в точности. Это было до того, как я обнаружил, что Лю и Орк убиты — и все надо менять.

— У тебя теперь есть новая идея? — В голосе Каласа не было ни тени сомнения. Он был совершенно убежден: что бы то ни произошло, Хэл сможет перестроить их планы и все пойдет как надо.

— Я собирался устроить так, чтобы эти двое увели солдат обратно, а в рапорте говорилось, что и Артур, и Сее умерли при допросе. И тем не менее во время этого допроса удалось выяснить, что здесь больше никто не живет. И еще в рапорте сообщалось бы, что они похоронили умерших, а потом просто прекратили поиски и вернулись в гарнизон.

— А теперь? — спросил Калас. Вошли носильщики с телом Орка, одетым и при оружии.

— Положите его неподалеку от входа слева, — велел им Хэл. — Как я только что говорил Каласу, нам придется изменить планы. Теперь во время гипноза я собираюсь убедить солдат, что покойники убили друг друга. История слегка неправдоподобная. Одно дело — двое мертвых солдат — даже мертвый сержант. Мертвый офицер — это уже кое-что другое; по крайней мере в том, что касается официальной писанины. В штабе рядовых будут допрашивать с пристрастием, выясняя детали, ну да ладно. Снимите Орка с носилок и подтащите его сюда, так чтобы он оказался чуть в стороне от Артура. Теперь переверните его на живот.

Это было сделано.

— Хорошо, — кивнул Хэл. — Теперь скатайте носилки и положите их вдоль стены, позади койки — чтобы их не было видно. А теперь я хочу, чтобы вы ушли и присоединились к тем, кто охраняет солдат. И если окажется, что кто-то из солдат начнет выходить из одурманенного состояния, тут же сообщите мне об этом.

Он опустился на колени рядом с находившимся без сознания Артуром.

— Да, и кроме того, — сказал он, поднимая голову, чтобы оглянуться на носильщиков, — пусть один из вас принесет мне веревку, вроде той, которой его связывали. Хватит метрового куска.

Носильщики переглянулись, и тот, кто был ближе всех ко входу, вышел. Когда он возвратился с веревкой, Хэл взял ее и, использовав один ее конец, осторожно связал руки Артура у него за спиной.

— Есть у кого-нибудь нож? — спросил он, по-прежнему стоя на коленях рядом с Артуром.

Ножи оказались только у Каласа и одного из носильщиков. Хэл поочередно раскрыл каждый из них и большим пальцем потрогал край лезвия. Потом выбрал нож Каласа. Им он сделал на веревке примерно по кругу несколько разрезов, затрагивая только верхние пряди. Затем потянул эти пряди в разные стороны и углубил разрезы; так что когда наконец, веревка оказалась перерезанной, то производила впечатление порванной.

— Ну вот, — он обернул остаток веревки вокруг вбитого в центре палатки кола, который поддерживал ее крышу. Якобы порванный конец он оставил снаружи. — Готово. Это должно выглядеть так, как будто кто-то не разрезал веревку, а разорвал ее. Я думаю, что под гипнозом смогу заставить их поверить, что такой огромный человек, как Артур, оказался на это способен.

— Он, вероятно, и в самом деле мог бы это сделать, — сказал Калас, забирая нож обратно. Хэл покачал головой.

— Пусть кто-нибудь обычной веревкой свяжет тебе руки за спиной, и посмотри, сможешь ли ее порвать. Только если между тобой и предметом, к которому ты привязан, остается какое-то расстояние, ты сможешь порвать веревку внезапным рывком. Я думаю, что под воздействием гипноза мы сможем добиться, чтобы солдаты поверили, что Артур проделал такое с этой веревкой.

Он встал.

— Теперь, — сказал он, — все мы уходим — кроме Каласа и одного из вас. Калас может использовать того, кто остается с ним, как посыльного — если ему понадобится мне что-нибудь сообщить. Вперед.

Он вышел из палатки. Начал дуть влажный ветерок — предвестник рассвета. Вероятно, меньше чем через час они уже смогут различать липа друг друга.

Пленные по-прежнему неподвижно сидели или лежали, все еще находясь под действием наркотика.

— Займитесь ими, — велел Хэл. — В том числе и теми, кто находились на часах.. Я хочу, чтобы вы усадили их всех спинами к палаткам.

Члены Гильдии принялись выполнять его приказ.

Хэл прошелся вдоль группы солдат. Их расположили в две линии — именно так располагались на земле спальные мешки. Он по очереди присаживался перед каждым на корточки и в течение нескольких минут негромко что-то говорил, пока не получал ответ на вопрос: «Ты слышишь меня?»

Услышав «да», он перемещался к следующему. На всех ушло почти полчаса. Когда он закончил, то обратился к тому, кто оказался рядом, худенькой, хрупкой на вид девушке лет восемнадцати. Ее звали Кэди, и она принадлежала к группе опытных ночных сборщиков, выбранных Онет.

— Я хочу, чтобы ты сейчас пошла к Каласу, вон в ту палатку. Скажи ему, что, по твоему сигналу, он должен, как можно лучше подражая голосу Лю, крикнуть: «Стреляй, Орк! Ну же! Застрели его!» Повтори мне эти слова.

— «Стреляй, Орк!» — сказала Кэди высоким, ясным голосом. — «Ну же! Застрели его!»

— Хорошо, — кивнул Хэл. — Заставь Каласа точно так же повторить их тебе, чтобы удостовериться, что он правильно их запомнил. После этого выйди из палатки. Стой рядом с ней и не своди с меня глаз. Когда я махну рукой, скажешь ему, чтобы он крикнул то, что я велел. Ты все поняла?

— Когда я увижу , что ты махнул мне рукой, я велю Каласу крикнуть: «Стреляй, Орк! Ну же! Застрели его!» — повторила Кэди. — А что мы будем делать потом?

— Об остальном позабочусь я, — ответил Хэл. — Вы двое покидаете палатку и идете сюда. Повтори, что я сказал.

— Калас и я покидаем палатку после того, как он крикнет, а об остальном позаботишься ты, — выполнила Кэди его просьбу.

— Правильно, — сказал Хэл, — ты молодец. — Она улыбнулась в ответ и направилась к палатке. Хэл вернулся к солдатам и встал перед ними.

Его интересовал Харви, потому что он внушил ему, что тот, возможно, примет на себя командование.

— А теперь слушайте меня, все вы, — сказал он. — Все вы до этого момента спали.

Он остановился; еще раньше Хэл спросил у часовых их имена, и на мгновение они затерялись среди тысяч других имен, хранившихся в его памяти.

— Все вы спали, — почти сразу же продолжил он, — даже Билли Джарвис и Стоки Уимз, которые находились на часах. На них подействовало спиртное, выпитое раньше вечером. В любом случае, вы все спали до этого момента. Ведь это так? Отвечайте: «Да!»

— Да, — пробормотали те.

— Вы знали, что когда вы отправились спать, ваш ротный Лю и Орк все еще были заняты тем, что в палатке Лю допрашивали девочку и мужчину, которых вы схватили раньше. Но до этого момента вам все это было безразлично — пока что-то не разбудило вас всех. Что разбудило вас?

Он сделал долгую паузу.

— Я скажу вам, что разбудило вас, — продолжил он. — Вы услышали вопли Орка — как будто он испытывал боль или был напуган. Вы не помните слов, которые он выкрикнул, но помните, что вы услышали после того, как этот вопль разбудил вас. Вы все помните это, не так ли? Скажите «да», если помните.

— Да, — снова сказали те.

— Хорошо, — кивнул Хэл. — С этого момента все вы помните все — так, как оно происходило, или так, как вам об этом рассказали. Так и было, верно? Скажите: «да», если вы помните.

— Да.

— Вы не запомните ни меня, ни кого-либо из этих других незнакомых мужчин и женщин, которых вы видели здесь сегодняшней ночью. Вы забудете, что здесь был кто-то еще кроме ваших собственных товарищей-солдат и офицеров. Скажите: «Да».

— Да, — нестройным хором произнесли солдаты. Хэл прошел вдоль сидящих солдат, пока не оказался перед Харви, который находился во втором ряду. Но сначала он обратился к сидевшему справа от того:

— Ты не видишь меня и не слышишь то, что я говорю Харви. Ты вообще не запомнишь меня. Скажи: «Да».

— Да, — повторил солдат.

Хэл обратился с теми же словами к человеку слева от Харви и снова получил утвердительный ответ. Затем он снова занялся Харви, присев на корточки так, чтобы оказаться почти лицом к лицу с толстяком с нашивками капрала в петлицах его серой формы. Он говорил с Харви настолько тихо, что находившиеся по сторонам от него два солдата ничего бы не услышали, даже если бы и попытались.

— Харви, ты меня слышишь, не так ли ?

— Да, — ответил тот.

— Ты не будешь помнить об этом разговоре, точно так же, как не будешь помнить и от том, что видел меня или кого-либо еще кроме ваших собственных людей и двух пленников, — сказал Хэл. — Ты так сделаешь потому, что так велю тебе я; но также и потому, что в твоих собственных интересах тебе будет лучше все это забыть. Если ты забудешь, что вся заслуга за то, что эти солдаты смогли вернуться в гарнизон, достанется тебе.

Харви улыбнулся, но в остальном выражение его лица не изменилось.

— Через одну-две минуты, — спокойно продолжил Хэл, — что-то случится. Ни один из этих солдат не знает, что это произойдет, но ты ожидал внезапного возникновения какой-то неприятности с того момента, как увидел, что Лю с Орком собираются в одной из палаток подвергнуть допросу этого очень крупного и сильного человека — всего лишь вдвоем, без пары солдат с оружием наготове. Ты знал, что этот человек опасен, потому что, когда его захватывали в плен, он голыми руками убил двоих ваших людей. Но тебе, конечно, не подобало что-нибудь сказать на этот счет Орку или ротному, так что ты промолчал. Но именно поэтому ты был готов взять командование на себя, если неожиданно возникнет какая-то неприятность. Ведь так?

— Да.

Хэл сделал паузу.

— Именно поэтому в отличие от остальных ты спал чутко; и потому проснулся сразу, как услышал что-то необычное. Как раз теперь ты это и услышишь. Я ненадолго покину тебя, а потом вернусь и скажу тебе, что делать. Я буду оставаться рядом с тобой, пока ситуация не окажется под контролем. Ты понял?

— Понял, — отозвался Харви.

Хэл поднялся и быстро и бесшумно направился к палатке Лю. Он вошел внутрь и встретил вопросительные взгляды Каласа, Кэди и того, кто остался при Каласе в качестве посыльного.

— Все готово, — сказал он Каласу. — А теперь, когда Кэди даст тебе сигнал, ты должен сделать две вещи. Во-первых, выкрикнуть слова, которые тебе велела Кэди. Во-вторых — достать из кобуры Орка энергетический пистолет и выстрелить Лю в горло. Можешь ты это сделать, или тебя как-то смущает стрельба по трупу?

— У меня возникало желание убить Лю, — ответил тот. — После того, что он приказал сделать с Артуром. Но с тех пор как я стал членом Гильдии, я вряд ли мог бы когда-либо кого-то еще убить. Однако я спокойно выстрелю в горло этому мертвому ублюдку. Я полагаю, ты хочешь скрыть то, каким способом его убили?

— Верно, — кивнул ему Хэл. — Если бы ты не согласился стрелять, это пришлось бы сделать мне и тут же возвращаться к солдатам. После выстрела вложи пистолет в руку Орка.

Он обратился к Кэди.

— Пошли со мной; ты встанешь рядом с самой палаткой — так, чтобы видеть, как я махну рукой вскоре после того, как вернусь к одному определенному солдату. Когда я это сделаю, ты дашь знак Каласу и быстро убегаешь прочь. А ты, Орбан, уйдешь сейчас и скроешься из вида вместе с остальными.

Орбан, низенький немолодой человек с гладко причесанными светлыми волосами, утвердительно кивнул.

Хэл вышел из палатки, вернулся к солдатам и снова присел на корточки перед Харви. Затем осмотрелся вокруг. Все члены Гильдии, как им и было приказано, находились вне поля зрения загипнотизированных солдат.

— Что бы ни случилось, — сказал он, глядя на Харви, — именно тебе придется вывести отсюда всех остальных и вернуться с ними в гарнизон. Ты здесь старший по званию, и остальные последуют за тобой. Все, что ты должен сделать — это принять на себя командование. Пока вы не уйдете отсюда, я все время буду находиться рядом с тобой — хотя впоследствии ты и не будешь об этом помнить; и остальные не будет помнить о том, что видели или слышали, как я разговаривал с тобой.

Он сделал паузу.

— Теперь, через одну-две секунды, события, которые пробудили вас, начнут развиваться дальше, и будет много шума и неприятностей, — продолжил Хэл. — Ты должен будешь сразу взять на себя обязанности командира. Прикажи всем остальным оставаться на месте, пока ты сходишь выяснить в чем дело. Напомни им, что командуешь здесь ты, что ты — капрал.

Он пристально взглянул в глаза Харви, когда произносил последнее слово.

Хэл поднялся.

— А теперь, — обратился он к остальным солдатам, — лягте. И засните.

Все они, включая Харви, повиновались. Хэл повернулся лицом к палатке Лю, рядом с которой стояла худенькая фигура Кэди. Он поднял руку и медленно дважды помахал ею взад-вперед. Он увидел ответный взмах ее руки, затем она наклонилась ко входу и что-то сказала.

И тут же побежала в сторону, туда где стояли Онет и Сее. Девочка подпоясалась другой лозой с раскрытым стручком, который обвис — вероятно, под тяжестью камней. Она не сводила глаз с палатки, в которой находились не только мертвые Лю и Орк, но и пока живой Артур.

В палатке раздался пронзительный крик, едва ли не вопль. Прозвучали те слова, которые Хэл поручил Кэди передать Каласу. Почти немедленно за ними последовал рев энергетического пистолета, и тут же из палатки выскользнула фигура Каласа и устремилась туда же, куда до этого отправились Кэди и Орбан.

Хэл громко хлопнул в ладоши.

— Поднимайтесь! — крикнул он.

— Эй, все! Слушайте! Что происходит? Что там такое?

Солдаты сидели на месте; большинство из них в изумлении оглядывалось вокруг.

Хэл быстро наклонился к уху Харви, который теперь внимательно смотрел в сторону палатки Лю.

— Теперь ты возьмешь на себя руководство остальными — иначе будет чересчур поздно. Вели им оставаться на месте. А ты пойдешь и узнаешь в чем дело.

— Не двигаться! Оставаться на месте! — кричал Харви, с трудом поднимаясь на ноги. — Это — мой приказ! Я выясню, что происходит.

Несколько солдат, которые силились встать, снова уселись. Солдаты, все еще отчасти находившиеся под действием наркотиков, но выпущенные из глубокой стадии гипноза хлопком рук Хэла, ругались и что-то бормотали к друг другу, глядя на палатку — но тем не менее оставались на месте.

Харви ковылял к палатке, его ноги, вероятно, затекли от долгого сидения.

— Это капрал Мэгсон, сэр. Могу я войти? — спросил он и стал ждать. Когда ответа не последовало, он вошел внутрь, сопровождаемый Хэлом.

Освещенные слабым светом ночника, там неподвижно лежали тела явно мертвых Орка, Лю Ху Шена и лишившегося сознания Артура.

— Все они мертвы, — стоя позади капрала. Хэл говорил тихим голосом прямо на ухо Харви, который остановился, ошеломленный этим зрелищем. — Ты же видишь, что произошло. Пленник, должно быть, оказался достаточно силен, чтобы высвободиться и попытаться наброситься на ротного. А Лю, по-видимому, потянулся за своим пистолетом, но поскольку он следил за допросом, лежа на койке, а пистолет был в кобуре и лежал на стуле рядом с ней, он, наверное, понял, что он не сможет вовремя дотянуться до него. Поэтому он крикнул — и все мы его только что слышали — чтобы Орк стрелял. И Орк, должно быть, выстрелил — но недостаточно быстро, чтобы спасти собственную жизнь. Взгляни, у него проломлена голова. Тот большой мужчина, должно быть, обладал гигантской силой! Но Орк сумел убить его своим единственным выстрелом.

— Да, — согласился Харви, продолжая пристально вглядываться в тела. Он все еще находился под влиянием гипноза — в такой степени, что слыша слова Хэла, воспринимал их как будто они были его собственными мыслями.

— И когда Орк застрелил большого мужчину, — продолжал Хэл негромким, убедительным тоном, — заряд прошел сквозь него и убил также и ротного. Все они мертвы.

— Да, это так, — согласился Харви.

— Тебе следует сейчас принять на себя командование. Тебя высоко оценят в штабе — за то, что ты повел себя подобающим образом. Ты, конечно, захочешь доставить тела офицеров в гарнизон для похорон; но ты можешь приказать рядовым вырыть яму и свалить в нее тело большого человека — рядом с той, в которой похоронили девочку, после того, как она умерла во время допроса. Как и велел сам Лю всего лишь час назад — помнишь? Лю сказал, что вполне уверен — в этих местах больше найти некого; или либо мужчина, либо девочка заговорили к тому времени. Но он сказал — ты же помнишь — что для полной уверенности можно поработать над мужчиной, пока он не умрет?

— Да, — сказал Харви, — да, я в точности помню, как это было.

Хэл немного помолчал.

— Теперь, — продолжал Хэл, — тебе надо найти пару солдат, на которых ты можешь положиться. Они должны запомнить то, что ты говоришь, и сделать то, что ты хочешь. Приведи их сюда, чтобы они увидели, что произошло, а потом они могут вытащить отсюда большого мужчину и похоронить его. Кроме того, пока ты этим занимаешься, тебе лучше сделать несколько снимков того, как все это выглядело, — чтобы показать в штабе.

— Ну! — произнес он, мягко хлопнув в ладоши позади правого уха Харви. — И помни. Ни один из вас не видел никого, кроме большого мужчины и девочки. А теперь — действуй!

Харви дернулся на месте, повернулся и вышел из палатки. Хэл последовал за ним. Толстяк медленно направился обратно к сидящим солдатам и обошел их кругом, чтобы встать лицом к ним.

— Хорошо, теперь слушайте меня... — начал он... и остановился. Хэл пошептал ему на ухо, и тот снова заговорил:

— Случилось непредвиденное. Ротный и взводный мертвы. В результате командование переходит ко мне, так что побыстрее усвойте это и делайте то, что я вам говорю! Нам надо похоронить этого пленника, свернуть лагерь и немедленно возвращаться в гарнизон, захватив тела погибших командиров. Рандж, Уилсон и Моруи, вы трое пойдете со мной. Захватите камеру. Я хочу, чтобы вы были свидетелями, а кроме того, сделали несколько снимков, чтобы было видно, что произошло внутри палатки ротного. Остальным побыстрее свернуть лагерь и быть готовыми отправляться в дорогу. Ну давайте, давайте! Шевелитесь!

Хэл отметил про себя, что время тоже не стояло на месте, рассвет приближался.

Еще на уступе Хэл предупредил своих спутников, что когда он в первый раз хлопнет в ладоши, чтобы начать частично выводить солдат из-под гипноза, им следует потихоньку исчезать из вида. Они добросовестно сделали это, растаяв в темноте джунглей; а по мере того, как станет светать, им предстояло отходить все дальше и дальше.

Хэл, продолжая напоминать трем солдатам, выбранным Харви, да и всем остальным, что для них его здесь нет, надзирал за тем, как внутри палатки Лю делались снимки. Затем, по его подсказке, Харви, с единственным ручным фонарем, повел тех же троих с инструментами рыть могилу для якобы мертвого Артура.

Пока они занимались этой работой, носильщики, по команде Хэла, принесли Артура, снова привязанного к носилкам, к краю вырытой солдатами ямы. Солдаты совершенно не обратили внимания на принесших тело; а те, поставив носилки на землю, снова растворились в темноте.

Харви, следуя указаниям Хэла, надзирал за работой. Когда яма уже была достаточно глубокой, Хэл велел Харви скомандовать им сделать перерыв и отойти в сторону. После этого Хэл при свете единственного фонаря ненадолго снова погрузил их в более глубокое гипнотическое состояние и создал у них ложное впечатление о том, что они сами свалили Артура в яму и начали засыпать ее, и тогда Харви дал им отдых. Затем Хэл дал знак носильщикам возвращаться с Артуром на уступ.

Как только они со своей ношей исчезли в темноте, Харви с подсказки Хэла послал могильщиков засыпать яму. Когда это было сделано, Харви отвел солдат обратно в лагерь. К этому времени все палатки и прожектора уже упаковали, и большинство солдат было в полной форме и при оружии и готово трогаться в путь.

Хэл предоставил солдатам проделать обратный путь в гарнизон под командой Харви. Он не сомневался, что привычка к военной дисциплине доведет их туда без дальнейшего воздействия со стороны. Те гипнотические команды, которые он им дал, со временем выветрятся, но их воспоминания о том, что же произошло в действительности, останутся запутанными; и они ничего не выиграют для себя, если изменят свою версию случившегося по сравнению с той, которую изначально изложат своим начальникам.

Он пустился бегом догонять своих товарищей, которые к этому времени должны были находиться на полпути ко входу на уступ.

Он увидел далеко впереди фигуры своих спутников, понял, что наконец догнал их и перешел на ходьбу. Они могли забеспокоиться, увидев его бегущим, и подумать, что Артура надо доставить наверх и обеспечить ему уход гораздо быстрее, чем это было нужно на самом деле. По-настоящему только физическое состояние Артура могло бы заставить их поспешить. Солдат какое-то время опасаться не приходилось.

Он шел, а не бежал — хотя и широкими шагами — и вскоре оказался рядом с ними. Впереди всех шли четверо с Артуром на носилках.

— Как он? — спросил Хэл Онет, которая шла в головах носилок.

— Он приходил в себя, — ответила та. — Таннахех дал мне на этот случай несколько шприцев. Я использовала один из них, и Артур снова погрузился в сон. Но Таннахех не сказал мне, что в них, а я не люблю делать такие вещи, не зная, что к чему.

— Вероятно, это не пришло Таннахеху в голову, — пожал плечами Хэл.

— Зато пришло мне, — ответила Онет, — но он сунул их мне в руку как раз, когда мы уходили с уступа, и я не успела спросить его. Так или иначе, Артур снова без сознания или спит, и это очень хорошо...

Она понизила голос почти до шепота не сводя глаз с лица Артура.

— Взгляни направо от меня, метра на четыре в сторону, — сказала она, едва шевеля губами, — но не поворачивай при этом голову.

Он наклонился над носилками, как будто хотел поближе взглянуть в лицо Артура, — для того, чтобы скрыть наклон головы вправо, позволивший ему уголком глаза видеть лес в стороне от них. Он заметил, что параллельно им по лесу пробирается Сее.

Теперь лоза со стручком больше не служила ей поясом, а одним концом свешивалась из сжатого кулака — вероятно, под тяжестью одного из камней. В другом кулаке Сее держала наготове второй камень. Ее глаза были так же пристально устремлены на Хэла, как раньше, в лагере, и на него и на Лю.

— Она все еще не полностью доверяет нам, — по-прежнему едва слышно сказала Онет. — Но особенно она не доверяет тебе. Лю отдавал приказы солдатам, а ты, насколько она может видеть, даешь приказы нам; так что ты, должно быть, похож на него. Если она начинает вращать лозу или поднимет любую руку, бросайся на землю или сделай так, чтобы между вами что-нибудь оказалось.

— Благодарю, — кивнул Хэл, — обязательно постараюсь. Но не беспокойся обо мне. Я знаю, что такое праща, и даже сам умею ею пользоваться. И если нужно, догадаюсь, что она хочет метнуть в меня камень.

Его слова были чистой правдой. Он познакомился с пращами и другим примитивным оружием во время первого детства на Дорсае. Однако он не сказал Онет, что для него будет практически невыполнимым постоянно следить за Сее и в то же время делать все возможное, чтобы они благополучно добрались до уступа.

Когда они наконец оказались рядом с валуном, скрывавшим вход на уступ, уже настал день.

Глава 30

На страже рядом с валуном находилась Шони, слегка тучная, среднего возраста женщина с седыми волосами и округлым спокойным лицом типичной экзотки.

— Мы слышали, как вы приближаетесь, — сообщила она, — и наблюдатели сверху также предупредили, что увидели вас на экранах. Вход открыт, а когда мы пройдем внутрь, его снова закроют.

Оказалось, что четверо согбенных носильщиков не могут пробраться сквозь входное отверстие с такой непосильной ношей, как Артур. Кончилось тем, что семеро людей, включая Хэла, проползли внутрь, буквально неся носилки на спине.

Они присели отдохнуть, а валун тем временем перекатили на место. Он перекрыл не только вход, но и любой свет, шедший сверху. Теперь любой, забравшийся под скалу, не мог и подозревать, что оказался не перед цельной каменной стеной.

— Амид сказал, что нам нет необходимости выкапывать глыбу-затычку раз солдаты уходят, — сказала Шони, — если только у тебя для этого нет других причин.

— Нет. Теперь никаких, — ответил Хэл. Он устал, но успех согревал ему сердце.

Потом началась тяжелая работа по подъему Артура наверх по крутому склону. Несмотря на то что членам Гильдии часто приходилось проделывать этот путь, носильщики сменялись через пять минут. Хэл все время оставался рядом с ними, по одну сторону носилок, готовый подхватить их, если один из носильщиков поскользнется и упадет. С другой стороны шла Онет, приготовив шприцы, а позади нее пробиралась — иногда на четвереньках — со своей пращей Сее, не спускавшая с Хэла глаз.

Был один неприятный момент, когда Артур начал приходить в себя и застонал. Сее моментально распрямилась и приготовила пращу, но в тот же самый момент Онет шагнула вперед, закрывая Хэла от возможного выстрела Сее.

— С ним все в порядке! Хэл ничего не сделал! — резко крикнула она Сее. — Я сейчас же сделаю так, чтобы твой дядя почувствовал себя лучше и заснул.

Носильщики остановились перевести дыхание. Онет повернулась, все еще закрывая Хэла от Сее своим телом, и сделала Артуру другой укол.

— Идем дальше, — сказал Хэл, снова берясь сбоку за носилки, и они продолжили трудный путь наверх.

Когда они наконец оказались на самом уступе, все выбились из сил.

— Мы отнесем его в одну из комнат в лазарете, — сказала Хэлу Онет. — Ты можешь позже навестить его там, если захочешь. У Таннахеха есть несколько помощников и медсестер. С Артуром все время кто-нибудь будет.

— Скажите Таннахеху, что Артура надо выводить из такого состояния постепенно, — предупредил Хэл. — Какое-то время после того, как он придет в себя, ему будет казаться, что он все еще в руках палачей. Но Таннахех, вероятно, это уже знает.

— Я все равно скажу ему об этом, — отозвалась Онет. — Тебе лучше самому немного отдохнуть. Ты был на ногах больше суток, не правда ли?

— Возможно, — кивнул Хэл. — Во всяком случае, мне надо немного поговорить с Амидом прежде, чем я сочту свою задачу выполненной, увидимся позже.

За носилки взялись те, кто не покидал уступа. Хэл направился к Амиду.

Приблизившись к домику, он заглянул в окно и увидел, что Амид сидит на одном из стульев, расставленных вокруг очага. Напротив него расположилась Аманда.

Хэл остановился. Пока он находился внизу, он и забыл, что Аманда может появиться здесь. Он направился к двери, которая была приоткрыта из-за теплой погоды, остановился и посмотрел сквозь щель на сидевших внутри.

Он не мог бы в точности сказать, почему он остановился. Как будто какой-то инстинкт удержал его, заставив его остановиться и поразмыслить.

Возможно, подумал он, со внезапной неестественной ясностью, ему следовало бы подумать перед тем, как войти. Уже много раз, когда он был крайне утомлен умственно и физически, его сознание обретало странную, почти лихорадочную ясность. Самым важным из таких моментов оказался тот, когда его, сжигаемого лихорадкой, несколько лет назад оставили умирать в камере тюрьмы милиции на Гармонии, однако именно тогда его мозг воспринимал окружающее и мыслил настолько ясно, как никогда прежде.

Что-то подобное произошло теперь, хотя он, похоже, и не мог определить, в чем тут дело. Но выйдя из унылой безнадежности с помощью Аманды, приведшей его сюда, он наконец поднялся — к этому.

Но что же это собой представляло? Одно было точно — оно вовсе не походило, на его прежнее отчаяние. Он снова ожил, и ощущение, что дело, которому он себя посвятил, не следовало считать проигранным, снова вернулось к нему. Больше чем когда-либо за все свое прежнее существование, Хэл чувствовал, что стоит рядом с ответом, но не видит тот заключительный шаг, который приведет его к нему.

Частью этого был Джатед, буйный философ-экзот, который проповедовал, что у каждого человека своя, отдельная вселенная. Другой частью — Сее. Еще одной частью — тот факт, что он не только успешно освободил Сее и Артура, но и отправил солдат прочь, не причинив никому вреда. Верно, Сее убила, хотя девочку можно было считать ответственной за убийства не более, чем волка, который убил, защищая себя и одного из своих щенков.

Каким-то образом все эти вещи увязывались вместе, но в то же время его разум не сумел пока соединить их. И прежде всего, не сумел соединить их с Амандой, которая также была частью понимания. Аманда, с того момента, когда они впервые встретились на Дорсае, одарила его своей проницательностью. Всю ценность этого дара ему еще предстояло оценить — точно так же, как ему предстояло оценить все значение связи между другими фрагментами открытия, которые пока раздельно существовали в его сознании.

И именно ощущение этого дара остановило его теперь. Остановило, потому что этот дар сделал его более восприимчивым; это обострившееся восприятие и пробуждало теперь в нем безымянный страх того, о чем ей, возможно, придется ему сказать.

Немного помедлив, Хэл все же вошел внутрь.

Амид и его гостья оглянулись, услышав стук его башмаков по деревянному полу Амид и сам, как теперь мог видеть Хэл, обладал той же способностью, что и Аманда; и Хэл догадался, что и Аманда и Амид — также как и другие похожие на их — были не только частью той жизни, которую он выбрал, но и частью того, что он надеялся найти, когда позволил Аманде доставить его сюда, на Культис. Сама она не узнала бы в этой черте одну из тех вещей, которые Хэлу надо было найти, но та странная, почти мистическая часть ее, которая всегда отличала ее семейство от остальных дорсайцев, должно быть, ощутила и необходимость для него найти ее, и то, где он может это сделать.

Это понимание его потребности и того, что отвечает ей, было частью того, что превращало ее в то, чем она была. Так что везде, где бы Аманда ни находилась — как сейчас в кабинете Амида, — доступная чувствам вселенная, казалось, обретала порядок, становилась разумной и наделенной целью. Как будто от нее исходил свет, который, хотя и невидимый сам по себе, позволял окружавшим ее людям видеть все более ясно.

Аманда поднялась ему навстречу. Хэл обнял ее, и они долгое время стояли молча. Потом она откинулась назад и немного повернула его, так чтобы видеть его лицо в свете, исходившем из ближайшего окна.

— Лучше, — сказала она, разглядывая его. — Да, ты выглядишь лучше. Но не настолько хорошо, насколько следует.

— Я ближе к цели, — ответил он. — И еще ближе теперь, когда ты здесь.

Она выпустила его и нахмурилась, когда он протянул руку к столу для опоры — иначе бы он упал, в его ногах вовсе не осталось силы.

— До меня дошли слухи о том, что солдаты направляются сюда, чтобы осмотреть местность, — сообщила она. — Я прибыла сюда как только смогла, но я ждала целую ночь, прежде чем подойти к той группе, которая охраняла камень, закрывающий вход. Я появилась здесь примерно через час после того, как ты повел свою группу туда, вниз. У меня было искушение последовать за вами вниз, но поскольку ты построил свои планы не учитывая меня, не было никакого смысла вмешиваться в ход событий. Я ожидала тебя с тех пор. Но ты вот-вот свалишься с ног!

— Не стану отрицать, — Хэл устало усмехнулся. — Но прежде, чем я рухну, мне надо задать Амиду один-два вопроса.

— Ну конечно же, какие угодно, — Амид быстро встал со стула и подошел к Хэлу. — Но тебе обязательно нужны эти ответы прямо сейчас? Аманда права. Ты совершенно изнемог.

— Два небольших вопроса, — пояснил Хэл. — Находился ли Джатед в этих местах, когда Сее жила с ее родителями? Я полагаю, что он уже умер, когда она сделалась одичавшей беглянкой, — но могли ли они говорить с друг другом, так или иначе — стали бы они разговаривать с друг другом?

Амид нахмурился.

— Я уверен, что он находился здесь в то время — по крайней мере года два, — ответил он. — А что до того, говорил ли с ней Джатед, то исходя из того, что я о нем слышал, он беседовал с каждым — или наставлял его — в одинаковой манере, независимо от его возраста или обстановки. Но о том, действительно ли они с Сее общались, мне пришлось бы спросить кого-нибудь из тех, кто давно принадлежит к Гильдии. Я сделаю это и скажу тебе завтра. Вопрос не в том, стал ли бы Джатед говорить с Сее, но в том, встречались ли они друг с другом — и смогла бы ли Сее, будучи совсем маленькой, понять что-нибудь. Но, возможно, и могла бы. Она могла бы даже ощутить, что он не представляет для нее никакой угрозы, или даже увидеть в нем человека особого — дети на это способны.

— Именно это я и хотел знать, — кивнул Хэл. Он повернулся прочь от стола и ощутил головокружение, поскольку перестал держаться за его край. Его подхватили сильные руки Аманды.

— Тебе нужен сон, — сказала она, — иди со мной.

Глава 31

Хэл проснулся в почти полной темноте, которую нарушала только слабая полоска света из-под двери в ванную. Уже это сказало ему, что он находится не в его собственной кровати во втором спальном здании, а опять в другом кабинете Амида, где они с Амандой спали по прибытии сюда. Он повернул голову и увидел, что рядом с ним спит Аманда.

Должно быть, стояла глубокая ночь. Хэл совершенно не помнил, как попал сюда, в эту постель. Помнил только, как Аманда подхватила его и сказала, что ему надо поспать. Но теперь, когда он попробовал припомнить вообще что-либо последовавшее за этими словами, то это оказались лишь обрывочные впечатления от кратких пробуждений — вроде серебристого света Проциона, который проникал сквозь окно, занавешенное одеялом.

Он совершенно не помнил, как Аманда присоединилась к нему. Конечно, она сделала это очень тихо, чтобы не потревожить его, — как могла только она. Но как давно она это сделала? Как давно за занавешенным окном ночь сменила день?

Какие-то часы внутри него сказали ему, что это произошло давно — что он спал большую часть ночи — как и весь день — и рассвет был уже близок.

Сон его не был обычным. Перед тем как погрузиться в его бездну, он бодрствовал двое суток; и хотя он и стал на несколько лет старше и находился в худшей форме, несмотря на каждодневные упражнения в Энциклопедии, такой глубокий и долгий сон нельзя было бы объяснить ни возрастом, ни малоподвижностью.

Для этого должна была иметься другая причина; и как только он поставил перед собой этот вопрос, пришел ответ. Его подсознание еще раз хотело отодвинуть в сторону сознание, чтобы иметь возможность совершенно свободно соединять вместе все, что он узнал — эти части, которые теперь почти уже составляли полную картину того, к чему он стремился.

Он чувствовал непреодолимое желание оставаться здесь и мягко положил руку на тело Аманды, чтобы разбудить ее, потому что им редко удавалось побыть вместе. Но в то же самое время у него было сильное чувство, что именно сейчас ему следует покинуть комнату — чтобы если и не обрести искомый ответ, то сделать еще один шаг к нему.

Он тихо поднялся, нашел свою одежду, оделся и покинул комнату. В коридоре было светло и тихо, но когда он оказался снаружи и закрыл за собой входную дверь, очутился в полной темноте. Обе луны зашли, а при свете звезд он не мог бы видеть даже свою вытянутую руку. Было лишь слышно пение идущих по кругу.

Но подобно членам Гильдии он теперь знал уступ достаточно, чтобы найти дорогу с завязанными глазами. Кроме того, сейчас, в летнее время, ветер даже на этой высоте дул по направлению к уступу.

Поэтому он дошел навстречу ветру и, ощущая босыми ногами знакомые неровности почвы, направился к краю уступа.

Он оказался здесь раньше, чем обычно, и добравшись до водоема, не нашел — как и ожидал — Старика на его обычном месте. Хэл напомнил себе, что в конце концов, его сотоварищ уже не молод, и к тому же позади у него был настолько же утомительный день, что и у него самого. Поэтому Хэла едва ли удивило бы, если бы Старик не пришел вообще.

Хэл сидел, ожидая, когда небо побледнеет, предвещая наступление дня и восход солнца. В водоеме отражался свет звезд. Небо начало светлеть — но только над горной грядой, где предстояло взойти солнцу. А над головой у Хэла оно оставалось еще настолько темным, что огоньки звезд четко выделялись на нем.

Насколько ему было известно, ни одна из этих звезд не служила солнцем какому-либо другому из Молодых Миров. Но те, что он видел, замещали в его воображении другие, как бы следящие за тем, как он сделает еще один шаг на пути, выбранном им для себя в день смерти его дяди Джеймса.

Это было до смешного честолюбивое решение со стороны мальчика-подростка — найти и уничтожить в людях все те черты, которые сделали их себялюбивыми и безразличными — вплоть до жестокости к друг другу. Мало-помалу контуры ответа, который он искал, проступали сквозь туман неизвестности, пока он пробовал один путь за другим, натыкаясь на препятствия, но каждый раз узнавая чуть больше.

Так, медленно, он шел вперед. И теперь Хэл был более уверен, чем когда-либо, что конечную цель от него скрывают лишь несколько тонких покровов — а возможно, и всего один.

Как Донал он обнаружил, что только власть и только закон не могут силой привести к тем переменам, которых он хотел. Но это открытие указало на путь, которым должен пойти он сам, а после него все человечество. Как Пол Формейн, в двадцать первом веке, он открыл, что частично ответ лежит вне известной вселенной и ее законов, но что это иное пространство — то, которое он стал называть Созидательной Вселенной — снова оказалось только частью ответа.

Последняя попытка Хэла состояла в том, что он собрал лучшее, чем обладали Молодые Миры — экзоты, квакеры, дорсайцы, — под охраной фазового щита, который был создан по его инициативе. Тогда он был уверен, что затем предстоит сделать следующий — и последний — шаг к его цели.

Но этого не произошло. Предстоял еще один участок пути.

В том, что он пока что совершил, ошибки не было. Вера, храбрость, умение философски мыслить, все людские способности, развитые с незапамятных времен и воплощенные ныне в квакерах, дорсайцах и экзотах, были частью ответа. В этом он не слишком ошибался, но теперь он видел, что то, в чем он нуждается, все еще скрыто в неизвестности, все еще находится в тени. Теперь он мог быть уверен лишь в том, что оно каким-то образом связано с творческими способностями в каждом человеке.

Разочарованный и уставший, он застрял на месте и счел себя выдохшимся неудачником. И продолжал думать так до тех пор, пока не появилась Аманда и не сказала ему, что он мог бы найти новую точку зрения здесь, на экзотской планете, в мире, теперь разрушенном силами врагов, которые пытались убить в человеческом духе стремление к росту и уничтожить все, что было достигнуто.

Она была права. Теперь, сидя здесь в ожидании восхода Проциона, Хэл ничуть не сомневался в этом.

Рассвет приближался и звезды начали тускнеть. В сознании Хэла возник уже привычный образ — далекое будущее Гильдии Придела, когда на уступе возникнет массивное каменное строение, дорожки вымостят камнем, разобьют газон, а в водоеме, обрамленном бордюром из серо-розового камня, будут расти водяные лилии.

Как при повторяющейся медитации, воображаемая сцена сменила окружавшую действительность. В его ушах звучало пение идущих по кругу — сегодняшних и будущих.

Пение, казалось, завладело им. Белые цветы, росшие в водоеме, начали раскрываться по мере того, как свет заливал все вокруг.

Глаза Хэла сосредоточились на отдаленной горной гряде Дедов Рассвета. Всегда горы. Всегда горы и восход солнца. Они принадлежали одновременно и будущему, и настоящему. Для гор и восхода не было разницы между годами и столетиями.

Солнце еще не появилось над горами, но осветившееся небо показывало, что этот момент близок.

Глаза Хэла наполнил свет. Он посмотрел на водоем и увидел, что белые цветы теперь полностью открылись и на некоторых из них виднелись капельки росы. Ему казалось, будто некая часть его поднялась вверх и помчалась по воздуху к отдаленным горам, чтобы встретить рассвет.

В то же самое время он не спускал глаз с водоема, снова сосредоточившись на одном лишь цветке, на белом лепестке которого сияла капля росы.

Тем временем его бестелесное «я» достигло вздымавшихся вдали гигантов и увидело, как краешек пылающего Проциона, слишком яркого, чтобы смотреть на него с уступа, появляется над каменной стеной и посылает первый луч света к водоему и цветку в нем.

Этот луч коснулся капли росы; и на краткое мгновение она засверкала подобно алмазу, посылая свет повсюду.

Хэл сидел, ослепленный этим видением. Позади него голоса ходивших в круге продолжали петь...

И он наконец понял истину этих слов. Потому что преходящее и вечное действительно были едины.

Он смотрел на лепесток, капля росы на нем уже начала уменьшаться, исчезая под горячими лучами солнца. Лепесток скоро станет сухим, как будто капли никогда на нем не было.

Но она всегда была там. Даже когда эта капля, вспыхнув на секунду невероятным светом, начала исчезать, где-нибудь в этой бесконечной вселенной только-только начинала сверкать другая, а затем еще одна, и еще одна — в другом мире.

И еще один рассвет, и еще одна горная гряда — и еще одна, когда эта рассыплется в пыль, и тут же еще один мир, который создаст другую горную гряду, с которой луч света упадет на другую каплю росы на другом лепестке — пока не кончится время.

Момент сияния капли росы был вечен. Преходящий здесь, но вечный повсюду. Таким образом, все вещи были вечны; они только ждали, когда их найдут — даже та дверь, о которой он мечтал все эти годы.

Реальный свет нынешнего дня окружал его, и видение будущего ушло, но момент, когда капля росы внезапно взорвалась светом, все еще заполнял его.

Хэл поднялся и пошел обратно к зданиям, мимо видимого теперь круга идущих. Он ощущал невероятную легкость в теле — еще одно, небольшое усилие — и можно идти по воздуху. Навстречу ему шел Старик. Хэл остановился.

— Тебя не было там этим утром, — сказал Хэл.

— Я был там. Я сидел позади тебя, — ответил Старик. — Некоторые вещи лучше делать одному.

Его улыбка сделалась шире и стала почти озорной. Он достал из кармана маленькое зеркало, которое поднес к глазам Хэла.

Хэл уставился на изображение собственного липа. В нем имелось какое-то отличие, которое он сначала не смог определить. А потом увидел, в чем оно — зрачки его глаз сократились почти до размеров булавочной головки, словно под действием наркотика. На какую-то долю секунды сверкание капли росы, казалось, перепрыгнуло из них на зеркало и обратно к нему, вызвав счастливое ощущение бездумной легкости.

— Как ты догадался? — спросил он, когда Старик положил зеркало обратно в карман.

Старик провел в воздухе слева направо рукой на уровне груди, ладонью по направлению к Хэлу.

— Я почувствовал это, — сказал он. Хэл пристально смотрел на него, ожидая подробного объяснения, но Старик, все еще улыбаясь, просто повернулся и пошел прочь.

Глава 32

В комнате Аманды не оказалось. Он нашел ее завтракающей в одиночку за маленьким столом в столовой здания и присоединился к ней.

На самом деле есть ему не хотелось, а Аманда просто улыбнулась, не сказав ничего, даже «доброе утро», и продолжала есть. И Хэл просто наслаждался ранним утром. Солнце, освещавшее столовую ярким светом, наполнило его необычайным ощущением счастья.

Когда Аманда закончила есть, она поднялась из-за стола. Хэл пошел за ней. На улице они расстались.

Хэл оказался предоставленным самому себе и был рад этому. Все вокруг казалось как никогда ярким и свежим, как бы вымытым кратким летним ливнем — от неба сверху до песчаных дорожек под ногами.

Он бродил по уступу. Ощущение просветленности не покидало его. Хэл испытывал странное, непривычное чувство отсутствия цели. Как будто его сознание походило на лодку, по прихоти легких ветерков и нежных волн болтающуюся на буксире под ярким солнцем позади рыбацкого баркаса.

И потому день проходил как приятный сон. Наверное, Аманда либо Амид дали всем знать, чтобы его предоставили самому себе. Ни один из членов Гильдии не приближался к нему и не пробовал вступить с ним в беседу, и за это Хэл им был благодарен.

Его мысли блуждали среди окружающих мелочей — странной формы камешек на дорожке у ног, рисунок листка какого-нибудь растения. Все казалось настолько красивым, что он даже удивлялся, почему не сумел оценить это прежде.

Со всем этим смешивались другие впечатления и воспоминания, обрывки прошлых событий — образы его детской и взрослой жизни как Донала Грима, его краткой жизни как Пола Формейна и его нынешней жизни как Хэла; все они приходили и уходили.

Когда перевалило за полдень, он не спеша направился к домику Амида. Войдя внутрь, он удивился, впервые обнаружив кабинет пустым. Амид, возможно, мало спал эти последние двое суток и теперь отдыхает у себя в комнатах.

На самом деле, он пришел сюда не для того, чтобы увидеть Амида, а из-за того, что решил еще раз послушать ту запись Джатеда. Он начал искать — и в памяти и в кабинете — и наконец наткнулся на шкафчик с надписанным на дверцей именем «Джатед». Во втором сверху ящике шкафа находилась коробка с кассетами.

Он отнес коробку на стол Амида, уселся на стуле рядом и вставил кассету в щель на пульте управления. Зазвучал голос Джатеда; эта запись, похоже, была сделана на несколько лет раньше, чем та, которую Хэл слушал раньше.

Он просмотрел другие кассеты. Судя по датам, они охватывали период приблизительно в двенадцать лет, и он решил начать с самых поздних. Сидя в пустом кабинете, Хэл слушал звучный, неотразимый голос основателя Гильдии.

В основном смысл сказанного был достаточно прост. Джатед полагал, что каждый человек, обладающий необходимой верой и самодисциплиной, должен оказаться способным войти в личную, отдельную вселенную, во всем походящую на ту физическую, которая окружает его; за исключением того, что в этой другой вселенной воля этого человека могла осуществить что угодно — просто сочтя такое желание фактом.

Кроме того, Джатед, похоже, считал, что если эта воля окажется достаточно сильной, то осуществленное ею в этой отдельной вселенной можно воспроизвести в реальной вселенной — убедив умы других в том, что эти перемены относятся и к физической вселенной.

Короче говоря, он верил в личную, отдельную вселенную; и в то, что так называемая реальная вселенная — всего лишь продукт соглашения существующих в ней человеческих умов.

Именно в последнем мнении о реальной вселенной Хэл расходился с Джатедом.

Верно, когда он был Полом Формейном, триста лет назад, он пережил ночь безумия, которую навлекла на город первая Гильдия Придела, основанная Уолтером Блантом, та самая Гильдия, которая породила всю культуру экзотов. Он видел памятник, тающий подобно воску, каменного льва, украшавшего балкон здания, — тот поднял голову и зарычал, и дыру в пустоте посреди улицы. Пустоту настолько черную, что его глаза отказались сосредоточиться на ней.

Тем не менее Хэл придерживался собственного представления о единой, отдельной творческой вселенной, которая станет для человечества инструментом, а не только коробкой с реквизитом для фокусов.

Тем не менее он не сомневался, что и Джатед, должно быть, также испытал момент откровения, когда абсолютная истинность того, что преходящее и вечное едины, стала бесспорной. Но от этой точки они стали строить различные дороги — хотя во многом из одного и того же материала.

В любом случае, его мозг не хотел именно сейчас работать над этой проблемой. Это было отказом, но отказом иного рода, чем тот, который он испытал в Абсолютной Энциклопедии перед прибытием сюда.

Тогда это было преградой, болезненной ситуацией, в которой он снова и снова обращался к тем же самым ответам, каждый раз находя их непригодными. А сегодняшний день был приятным моментом отдыха на пути, который, как он теперь знал, правилен, и ведет прямо к цели.

Но сейчас его мозг не хотел сражаться с этой проблемой — да и с любой проблемой вообще. Он убрал кассеты в коробку и вышел.

Позже Хэл только с огромным усилием мог вспомнить, как для него прошла остальная часть того дня. Отчасти потому, что он не хотел по-настоящему рыться в памяти, а только неясно припомнить его, как нечто приятное. Во всяком случае, к тому времени как настала ночь, он наконец чего-то поел, а потом вернулся назад и расположился в кабинете Амида, у очага с музыкальным инструментом в руках.

Это была реконструкция классической шестиструнной испанской гитары. Эта гитара очень походила на ту, на которой он играл и аккомпанировал своему пению, когда он был шахтером на Коби.

Освещение не горело, и единственный свет шел от очага. Хэл, машинально перебирая струны, играл то, что приходило ему на память. Это были старинные баллады и песни Земли, с которыми он познакомился по книгам и записям, хранившимся в библиотеке усадьбы, где он вырос.

Амид с Амандой сидели на стульях перед ним и слушали. К его удивлению, к ним присоединились довольно много членов Гильдии. Они потихоньку проскальзывали в кабинет в течение последнего часа и усаживались подальше, так что их почти не было видно.

Среди них оказалась и Сее. Хэл не сразу заметил, как она вошла, и только позже увидел ее рядом с Онет у дальней стены.

Постепенно она, выбирая те моменты, когда его глаза не смотрели на нее, перемещалась все ближе и ближе к нему и теперь расположилась на полу, почти у его ног. Уголком глаза Хэл изучал ее лицо. В нем было не больше дружелюбия, чем во время тяжелого подъема в гору с Артуром на носилках, но много удивления и завороженности.

Он начал петь принадлежащую Вальтеру Скотту шотландскую версию «Битвы при Оттерберне»...

На этот раз Хэл увидел движение Сее. Значит, она перестала заботиться о том, станет он ловить ее или нет. В ее глазах светился интерес. Она смотрела и слушала, не шевелясь. Хэл продолжал изучать черты ее маленького сумрачного лица, поднятого к нему. Снова ему пришло на ум сходство между ее стремлением защитить Артура и его собственной реакцией в тот момент, когда он будучи Доналом, услышал о смерти своего дяди Джеймса. Возможно, это означало, что она устремится туда же, куда и он в свое время. Эта мысль согревала.

Ему хотелось найти какой-то способ сказать ей, что путь, по которому она пока была вынуждена идти, перестал быть для нее необходимостью. То, что он и сам шел таким же путем и осуществил на нем все свои намерения, не принесло ему тех результатов, каких он хотел.

Если Сее с удовольствием слушает его пение, вряд ли она станет слушать его, если он попытается с ней заговорить, — и даже не останется рядом с ним. Если бы он мог задержаться здесь, в Гильдии, достаточно долго, чтобы освоиться с образом жизни ее членов, когда-нибудь она, возможно, и станет слушать его. Но он не мог оставаться здесь только для этого, только ради нее — независимо от того, как сильно ему хотелось помочь ей постичь истину. Более важные задачи звали его отсюда. Тем не менее успех в их решении мог как-то помочь в ближайшем будущем и ей.

В украдкой бросаемых на него взглядах он читал замешательство и легкий испуг, которые это описание кровавой битвы вызывало у членов Гильдии, чьим принципом был — как в соответствии с экзотской традицией, так и по собственному выбору — отказ от насилия.

Хэл пел о том, как граф Дуглас, сын короля Шотландии, разорив пограничные селения, наконец дошел до Ньюкасла, где жил Перси, английский граф Нортумберлендский. Был и другой Перси — по прозвищу Хотспер, которого увековечил Шекспир в одной из своих пьес.

У Ньюкасла шотландские силы были остановлены. При всей их численности они никак не могли взять укрепление, которое представлял собой замок.

...Две армии договорились встретиться неподалеку, у Оттерберна, в Чевиотских холмах, где шотландцы будут ждать англичан.

Глубокой ночью молодому графу Дугласу сообщили об опасности.

В наступившей паузе послышался легкий шум. Дверь кабинета открылась, и кто-то вошел. Хэл, поглощенный тем, чтобы вспомнить слова песни, не поднял голову, чтобы посмотреть, кто это.

Он внезапно прервал пение, и звуки струн растаяли в тишине, наступившей в комнате. В дверях стоял высокий укутанный в плащ человек, и хотя Хэл не мог бы видеть его лица, он знал, кто это.

Аманда тоже догадалась, потому что она быстро поднялась на ноги и повернулась к двери.

— Простите меня, Мастер, — сказал Старик, выскользнув из-за спины вошедшего и встав перед ним, — но этот гость говорит, что он проделал долгий путь, чтобы поговорить с Другом наедине.

— Да, — сказал Амид, и по тону его голоса Хэл понял, что и он узнал вновь прибывшего. — Боюсь, нам придется закончить вечерний концерт. Я предложил бы остальным покинуть комнату.

— Вовсе нет причин, чтобы из-за меня что-то прерывать, — произнес низкий, внушительный голос Блейза Аренса. — Я могу подождать.

— Нет, — покачал головой Амид. — Может быть, остальные будут любезны покинуть нас?

— Я остаюсь, — сказала Аманда. — Тебе, может быть, также захочется остаться, Амид.

— Да, пожалуй, — согласился Амид. — Я отвечаю за все, что происходит здесь. — Он посмотрел на Хэла. — Но мне не хотелось бы оказаться лишним.

Блейз отбросил назад капюшон своего плаща, и насмешливо произнес.

— Что до меня, то остаться могут все.

Но члены Гильдии уже выходили в дверь, которую заслоняла высокая фигура Блейза. Только Сее осталась там, где и была, не обращая внимания на подзывавшую ее к себе Онет. Сее смотрела на Блейза не тем пристальным непримиримым взглядом, каким она раньше смотрела на Лю и Хэла, но немигающим взглядом дикого животного, готового напасть, если к нему приблизятся.

— Останься, Амид, — Хэл отложил гитару в сторону. — Заходи, Блейз. Садись.

— Благодарю.

Он подошел и уселся на стул напротив Хэла. Сбросил плащ, оказавшись в темной куртке, брюках и рубашке. Амид по-прежнему сидел за своим столом.

Аманда отодвинулась в тень у стены, где ее почти не было видно.

— Ты можешь подойти и сесть с нами, Аманда ап Морган, — сказал Блейз. — Я здесь не для того, чтобы попытаться причинить Хэлу какой-то вред. Мы с ним знаем, что если один из нас или оба мы умрем, это не окажет никакого влияния на историю. Исторические силы находятся в движении. А мы всего лишь указываем каждой стороне ее цель.

— Возможно, да. Возможно, и нет, — ответил голос Аманды. — Благодарю, я останусь здесь.

— Все в порядке, Аманда, — Хэл не сводил глаз с Блейза, — я не думаю, что он попытался бы убить меня здесь — даже если бы мог.

— Пусть попробует, — голос Аманды звучал странно, как будто издали, — и сам не уйдет из этой комнаты.

— Все в самом деле в порядке, Аманда, — сказал Хэл, все еще не сводя глаз с человека, сидящего напротив. — Я в безопасности.

— Возможно, сейчас это и так — если ты сам так говоришь, — отозвалась Аманда. — А через пять секунд, кто знает? Я останусь здесь.

Блейз пожал плечами.

— Ты удивлен, увидев меня? — спросил он.

— Нет, — ответил Хэл. — Теперь ясно, что снимки, сделанные во время того облета, все-таки изучили.

— Да. Неужели ты ожидал, что можешь оставить Абсолютную Энциклопедию и отправиться на один из Молодых Миров без того, чтобы я в конечном счете не узнал об этом? — продолжил Блейз. — Вы не можете перекрыть все движение между Абсолютной Энциклопедией и поверхностью Земли; и независимо от того, насколько надежны люди, которые совершают эти рейсы, информация путешествует вместе с ними. Она утекает, рано или поздно достигает меня, так что мы всегда следим за вами, там, на Земле.

Амид встал со стула и добавил пару поленьев в огонь. В комнате, пока Хэл пел, собралось много народа, когда же дверь открыли, внутрь проник холодный воздух. И сейчас Хэлу казалось что этот холод исходит из складок плаща, сброшенного Бдейзом.

Невольно он отметил изменения, произошедшие с Блейзом со времени их последней встречи в туннеле, открытом для этой пели в фазовом щите. Стоило лишь коснуться молочной белизны одной из стен этого туннеля и тело было бы втянуто туда и разрушено, равномерно рассеявшись по всей Вселенной.

Сила, которая была невидима, но очень могуча, теперь исходила от него — подобно жару огня; она бросала вызов самим своим существованием и пыталась подчинить окружающих Блейза.

Большинство людей на десяти Молодых Мирах смотрели на него и слушали его так, как будто он был в каком-то смысле сверхчеловеком. Они внимали голосу того, кто пошлет их умереть и при необходимости уничтожить тот материнский мир, который, как они теперь верили, никогда не оставлял древнее желание завоевать и поработить их — Землю, поддерживаемую черной магией Абсолютной Энциклопедии и управляемую злым сверхдемоном по имени Хэл Мэйн.

Хэл попробовал собрать внутреннюю силу, чтобы противостоять Блейзу, но не находил ее в себе. Он не был напуган нынешней силой Блейза и не сомневался, что собственный разум, воля и воображение не слабее, чем у Иного. Но он не мог ощутить в себе подобную силу противостояния другому. Если он и обладал ею вообще, она была чем-то совершенно другим — хотя он и стоял напротив Блейза, как равной силы шахматная фигура на доске Истории.

В то же самое время он был благодарен, что не встретился с Блейзом, вот так излучающим мощь и уверенность, пару месяцев назад в Абсолютной Энциклопедии, когда он, Хэл, находился в самом глубоком упадке. Или даже, что эта встреча не произошла перед внезапной вспышкой откровения, которое пришло этим утром, когда солнце поднялось выше гор и капля росы взорвалась светом.

А теперь он смотрел на Блейза с точки зрения вечности и нашел, что то, чем обладает другой, бесконечно мало и преходяще в сравнении с той минутой.

— Что привело тебя? — спросил Хэл. — Ты же не можешь и в самом деле ожидать, что я как-то изменю свою позицию?

— Возможно, и нет. — Теперь от Блейза исходил не напор личной силы, а теплота. Он мог быть обаятельным и знал это; почти все его подобные качества были обязаны своим существованием гипнозу и другим методам, развитым теми же самыми экзотами, которых Блейз теперь пытался уничтожить.

— Возможно, и нет, — сказал он снова, — но я всегда верил, что ты в состоянии прислушаться к разумным доводам, и у меня есть для тебя предложение.

— Предложение?

— Да. Только позволь мне сначала кое-что разъяснить? Ты никогда не простишь мне гибель своих наставников.

Хэл покачал головой.

— Дело теперь не в прощении. Однако в то время их убийство подействовало на меня так же, как и другая, более ранняя смерть. Тогда я настолько же хотел уничтожить тебя, насколько и того — кто бы он ни был — кто отвечал за ту предыдущую смерть. И только когда мне пришлось пережить подобную потерю во второй раз, по твоей вине, я начал понимать, что возмездие не ответ. Но это ничего не меняет в том, что касается нас с тобой.

Хэл увидел, как глаза Блейза слегка сузились при упоминании о более ранней потере, и почувствовал легкое раздражение — возможно, он таким образом выдал себя острому разуму Иного.

Никто не мог соперничать с Блейзом в умении уловить и использовать неосторожную обмолвку. Но потом раздражение испарилось. Не было никакого способа — даже с помощью развитым Блейзом собственным эквивалентом интуитивной логики — проследить существование Хэла назад, к жизни Донала Грима.

— Более ранняя утрата? — мягким эхом отозвался теперь Блейз.

— Как я и говорил, теперь это не имеет значения, — ответил Хэл. — А что относительно моих наставников?

— Один был дорсайцем. Он наверняка ознакомил тебя с фактами военной истории за все времена существования цивилизации?

Хэл кивнул.

— Он когда-либо упоминал человека, который жил в четырнадцатом столетии, одного из первых наемных военачальников, которых итальянцы назвали кондотьерами — по имени сэр Джон Хоквуд....

Хэл внутренне вздрогнул, хотя и сохранил на лице спокойствие. Какая черная магия заставила Блейза произнести именно это имя? Потом он взял себя в руки. Их умы по необходимости шли параллельными путями к общей цели. И не настолько невероятным, как казалось, могло быть то, что оба они заинтересовались одной и той же исторической фигурой. И то, что Блейз упомянул о ней теперь, могло совершенно ничего не значить. Кроме того, у Блейза была склонность идти извилистыми путями. Он едва ли сразу сообщил о главной цели своего визита. Лучше всего подождать и посмотреть, что же стоит за упоминанием этого имени.

— О, да, — ответил Хэл.

— Я так и думал, — усмехнулся Блейз. — Он ведь был кем-то вроде средневекового Клетуса Грима, не так ли?

— Полагаю. Можно сказать и так. И что же?

— Имеется связанная с ним история — по сути, что-то вроде ядовитой сплетни; и важна она только потому, что ее повторяли и ей верили некоторые люди, кому следовало бы проявить больше здравого смысла — даже после нескольких сотен лет. Я лишь задавался вопросом, знал ли о ней ты — о том, как он якобы обнаружил, что двое из его солдат ссорятся из-за монахини, которую они захватили...

— ...и он разрубил ее пополам, а потом заявил, что теперь каждому из них досталась своя часть? — продолжил Хэл. — Да, мне известна эта лживая история!

— Я не могу ее понять. — Тон Блейза был едва ли не задумчивым. — Это физически невозможно, что же этот Хоквуд аккуратно разрубил жертву поперек пояса одним взмахом меча, затем, обратившись к двум солдатам, произнес свою единственную фразу и ушел прочь? Ни один из тех, кто повторил эту историю, наверняка не имел дела со скотом в пищу. А я сталкивался с этим подростком на Гармонии и не верю в то, что можно вот так, одним ударом меча четырнадцатого столетия разрубить сразу столько плоти и костей. Даже если жертва помогала как могла, каким-то чудесным образом оставаясь стоять на ногах, не двигаясь с места, пока он не закончит, а солдаты наблюдали за этим, застыв на месте с раскрытыми ртами, это просто невозможно. В действительности потребовалось никак не меньше нескольких минут.

— Больше чем несколько минут, — сказал Хэл, — притом, что сталь в то время была довольно мягкой и меч должен был затупиться после прошедшего боя. Только самые худшие из пьяных и обезумевших от крови после взятия города или замка солдат могли бы решиться на подобную выходку. Случай абсолютно нереальный.

Блейз смотрел на него с легкой улыбкой.

— Нереальный?

— Да, — ответил Хэл. Знания, накопленные в Абсолютной Энциклопедии, приходили ему на память. — Хоквуда не напрасно назвали первым современным генералом. Он был наиболее деловым человеком из ранних кондотьеров. Он знал людей, против которых он сражался, и не исключал такой возможности, что за них он будет сражаться завтра. Так что он всегда делал так, чтобы его солдаты никогда не оскорбляли чувства местного гражданского населения — кроме как в условиях открытой войны. Это было одной из причин его успеха, поскольку он соблюдал и другие правила. Он так же поддерживал строгую дисциплину среди своих наемных солдат и вешал любого из них за нарушение даже малозначащих местных законов.

— Но ведь это, — заметил Блейз, — судя по твоим словам, могло случиться во время разграбления только побежденного города.

— А тогда он вообще не присутствовал бы при таком инциденте, — ответил Хэл. Воспоминание о том, как он сам был Хоквудом, одновременно идя по кругу, снова вернулось к нему. — Он был человеком четырнадцатого столетия и профессиональным воином. Это все равно, если бы современный дорсаец участвовал бы в пытках или резне пленников.

— Пытки и резня имели отношение к той более ранней утрате, о которой ты упомянул?

— Нет, — ответил Хэл.

Пытки не имели отношения к смерти Джеймса. Но теперь проницательность Блейза пробудила воспоминание о Море, старшем брате Донала, умершем от пыток, после того как он попал в руки потерявшего разум Уильяма Сетанского. И ему, Доналу, следовало предвидеть, что возврат к этому воспоминанию неизбежен при любой, похожей на нынешнюю, беседе с Блейзом. Он слишком углубился в лес, чтобы видеть все деревья. И ему никогда не избежать знания того, что он — по крайней мере частично — ответственен за ужасную смерть Мора.

— В любом случае, — прервал он собственные мысли, — Хоквуд ни при каких обстоятельствах не оказался бы там, в городе, в это время.

— Возможно, ты объяснишь мне, почему бы и нет, — улыбнулся Блейз. — Как ты знаешь, мое собственное военное образование ограничено.

— Я бы так не подумал, — ответил Хэл. — Но если ты хочешь, чтобы я подробно рассказал о том, что могло произойти, то слушай. После многих месяцев осады города, после бездействия и скуки, пребывания в грязи и вони, при нехватке продовольствия и спиртного — поскольку окружающая местность была начисто ограблена — осаждающие голодали почти так же, как осажденные. Поэтому они стали относиться к горожанам как дикие звери. И через час после взятия города все рядовые, бравшие его штурмом, были пьяны, выпив то, что им удалось найти в городе, и жаждали крови.

— Да, — кивнул Блейз. — Это похоже на ту разновидность животных, называемых людьми, которая мне известна. Но почему же их командиры, настолько же пьяные и безумные, не находились среди них?

— Дело в том, что когда все это закончится, через день или два, этим командирам потребуется вести этих пьяных безумцев дальше, причем как трезвых и послушных солдат, — объяснил Хэл. — Но перед этим им надо подождать, пока спиртное будет выпито, изнасилования и грабежи закончатся, а похмелье пройдет. Одна из самых ранних вещей, которой учится командир — даже сегодня, — это никогда не отдавать подчиненным приказ, которому они могут не повиноваться. Так что средневековые командиры держались подальше от грабежей и тому подобного, происходивших после штурмов. В любом случае они не могли бы ничего изменить... Солдаты, буйствующие в побежденном городе — даже наиболее верные и заслуживающие доверия, — скорее всего, набросились бы и на своих командиров.

И тут его осенило.

— Вот так. — Его глаза смотрели прямо на Блейза. — Значит, ты пришел поговорить о возможном разграблении Земли.

— Верно, — ответил тот. — Не говори мне, что ты не думал о такой возможности. Когда-нибудь — и это, в конце концов, обязательно произойдет — число кораблей, которыми мы сможем атаковать, станет таким что они смогут одновременно совершить скачок сквозь щит и задушить любое сопротивление, даже со стороны дорсайцев. И именно такие настроения, о которых мы говорили, зреют среди моих сторонников.

Он сделал паузу, а затем продолжил.

— Я желаю сделать все необходимое для того, чтобы вернуть человечество туда, где ему место, на Землю — на несколько тысяч лет, пока оно не сможет должным образом созреть, — сказал он. — Но я тоже не любитель кровавых бань, так что подумал, что нам следует поговорить.

И улыбнулся Хэлу.

Глава 33

Хэл некоторое время сидел, молча глядя на Блейза.

— Экипажи и офицеры на ваших патрульных кораблях за щитом, — начал он, — не живут в траншеях или землянках. Они не болеют и не голодают. Я готов держать пари, они питаются лучше, чем их друзья, оставшиеся дома. Если у них и развивается менталитет осаждающих, то возможно, потому, что ты забил им головы представлениями о том, что люди, в настоящее время живущие на Земле, — какие-то недочеловеки; Абсолютная Энциклопедия — изобретение дьявола, и работают в ней дьяволы, а я — глава всех дьяволов. Если бы ты затратил какое-то усилие с тем, чтобы выбросить из их голов подобные идеи, это наверняка предотвратило бы любую возможность кровавой бани.

— Вероятно, — спокойно произнес Блейз, — но я не собираюсь этого делать. И поскольку это так, то ты признаешь, что рассматривал данную опасность?

Прежде чем Хэл мог ответить, он снова заговорил.

— Прости меня. Это был оскорбительный вопрос. Конечно, ты рассмотрел все возможности — точно так же, как и я.

— Спекулятивные размышления — это лишь трата времени, — пожал плечами Хэл. — Ты прибыл сюда, чтобы сделать мне некоторое предложение. Делай его.

— Я хотел бы прекратить войну, — сказал Блейз.

— Провалиться мне в ад! — воскликнул Хэл.

— Да неужели? — усмехнулся Блейз. — В таком случае, постарайся сообщить мне, на что это похоже. Пока никому не удавалось посылать оттуда какие-либо известия, но тебе, возможно, это и удастся.

Хэл едва слышал его. Что стоит за этим внезапным предложением — явным признанием поражения — как раз когда Хэл собирался подойти ближе, чем ему когда-либо удавалось, к победе в борьбе между ними? Если только Блейз не почувствовал каким-то образом этот огромный прорыв, который Хэл совершил только этим утром?

Амид невольно пошевелился на своем стуле. Оттуда, где в тени у двери стояла Аманда, не донеслось ни звука. В камине догорающее полено треснуло пополам; и от внезапной вспышки пламени на стенах за спинам у Хэла и Блейза заплясали тени. К Хэлу вернулось его самообладание.

Конечно, имелась цена — какая-то невозможная цена.

— Взамен на что? — прямо спросил Хэл.

— Ну, вы, конечно, ликвидируете фазовый щит, — ответил Блейз. — И мы хотели бы поселить часть населения Молодых Миров кое-где на Земле. — Он удобно откинулся назад на своем стуле. — В полярных областях и тех частях пустынь, которыми Земля пренебрегала с тех пор, как величина населения стабилизировалась после волны миграции на Молодые Миры почти триста лет назад. Ты видишь, я готов прекратить конфликт между нами, тобой и мной, и предоставить приговор по нему будущей истории, без какого-либо использования оружия.

— В самом деле? — отозвался Хэл. — Неужели тебе не приходит в голову, что я понимаю, каких людей вы поселили бы там? В их задачу входила бы активная пропаганда ваших взглядов. И Земля оказалась бы разодрана на два по-разному мыслящих лагеря — и в конечном итоге возникла бы всемирная гражданская война, такая же кровавая баня, как и вторжение. Как ты думаешь, почему я способствовал сооружению фазового щита?

— Слово «способствовал» едва ли уместно, — усмехнулся Блейз. — Щит исключительно твоя работа. Но подумай о моих словах.

— В этом нет никакой надобности, — покачал головой Хэл. — Земля теперь осознала опасность. Она во все возрастающих количествах строит корабли и обучает экипажи для них с помощью дорсайцев; и потенциально все еще обладает большим количеством ресурсов — в сырье, промышленности и людях — чем все Молодые Миры вместе взятые. Не говоря уже о том, что ей не надо организовывать снабжение своих военных судов с расстояний, длиной во многие световые годы.

— Да, — согласился Блейз, — тут ты совершенно прав. Это строительство на Земле идет все быстрее — но тем не менее недостаточно быстро. Я думаю, что у Молодых Миров слишком большое преимущество во времени. Мы будем готовы прорваться сквозь щит прежде, чем вы подготовитесь к тому, чтобы сдержать нас, не говоря уже о том, чтобы прогнать.

Он умолк. Хэл не сделал никакой попытки прервать его.

— Ты, конечно, не согласен, — сказал Блейз, — а возможно, и согласен. В любом случае, я сделал предложение. У вас нет никакого выбора кроме как рассмотреть его.

— Я уже высказал тебе то, — ответил Хэл, — что ты знаешь не хуже меня — каковы будут последствия подобной колонизации.

Блейз кивнул.

— Но ты же знаешь, что мы умеем использовать ветры истории, мы не просто полностью беспомощные пассажиры. Но результат появления этих колоний не обязательно должен быть таким, как ты предполагаешь. Может быть, тебе удастся позволить им возникнуть и все же использовать ветры к своей выгоде. Это возможно.

— Возможно, но не вероятно. То, что предлагаешь ты — быстрый спуск под гору, к тому, чего вы хотите.

— А альтернатива этому — вторжение и кровавая баня, причем теперь уже очень скоро.

Это в самом деле так, подумал Хал, даже если вторжение, о котором Блейз говорил, вряд ли наступит так скоро, как он на это намекал. Верным было также и то, что какая-то доля правды содержалась и в предложении Блейза.

Однако Хэл ощущал эхо той же самой тревоги, о которой он сказал Блейзу, тремя годами раньше, когда они встретились лицом к лицу у фазового щита. Если Блейз получит то, о чем он просил, то путь к Созидательной Вселенной, который, как ему теперь представлялось, он так четко видел перед собой, будет каким-то образом перекрыт — настолько же основательно, как это сделает смерть Тама, если Хэлу не удастся до ее наступления найти туда вход.

— Возможно, ты прав, и это сработало бы, — медленно ответил он Блейзу, — но я никогда не принадлежал к тем, кто обменивается рукопожатием с дьяволом.

— Я думал, — усмехнулся Блейз, — что дьяволом — верховным дьяволом — был ты?

— Только согласно вашей теологии, — отозвался Хэл.

— Но в любом случае, — Блейз улыбнулся, — что ты скажешь Земле, когда ее жители узнают, что они имели шанс избавиться от фазового щита и военных кораблей Молодых Миров, но ты от него отказался?

— Это будет зависеть от того, сделаешь ли ты и на самом деле такое предложение — официально и публично, — Хэл улыбнулся в ответ. — Вне Абсолютной Энциклопедии я не являюсь должностным лицом. Тебе следовало бы сделать твое предложение формально, от Объединенных Молодых Миров Консорциуму правительств Земли, — и дать им время рассмотреть его. В конце концов, ты можешь его не делать.

— Ты так думаешь? — Блейз, похоже, был по-настоящему заинтригован. — Почему?

Хэл продолжал улыбаться.

— Подождем и посмотрим, — сказал он. — Схема действия исторических сил постоянно меняется. Ты знаешь это так же, как и я.

— Я действительно это знаю, — мягко произнес Блейз. Он немного поколебался. — Я думаю, что ты блефуешь.

— Проверь и увидишь, — пожал плечами Хэл.

— Да, — кивнул Блейз, — это я и сделаю.

Он отвел взгляд от Хэла, задумчиво посмотрел на огонь, затем снова на Хэла.

— Скажи мне, — обратился он к Хэлу, — почему, когда мы встретились последний раз, ты не довел дело до конца? Почему ты не сделал последний шаг? Я ожидал, что это будет момент решающего столкновения между нами. Ты бесспорно вырвался вперед. Тебе удалось благополучно скрыть всех людей, которых ты ценил и в которых нуждался, позади того фазового щита, которым ты окружил Землю, прежде, чем я смог выхватить их, одного за другим, или группу за группой, из их родных миров. Когда я встретился с тобой у стены фазового щита, ты имел явное преимущество. Почему ты тогда не атаковал?

Хэл снова вспомнил в ту встречу, тогда он заметил, что Блейз выглядел физически более мощным.

Явно преднамеренно нарастил себе мускулы, чтобы сравняться с Хэлом. И Иной, должно быть, потратил невероятное количество времени на физические упражнения и обучение всевозможным способам рукопашного боя, с оружием и без него. И это потому, что дополнительная сила могла бы только отчасти помочь ему на равных лично биться с Хэлом. Следовательно, у него имелись собственные причины даже во время той встрече у стены фазового щита ожидать возможного столкновения с Хэлом на таком уровне.

Но даже поняв это, Хэл также понял, что Блейз пытался совершить невозможное. Никто не мог бы подготовиться так, чтобы сравняться с дорсайцем примерно такого же сложения, возраста, обладающего такими же рефлексами и интеллектом, которого обучали с колыбели.

Только тогда Хэл вспомнил еще раз, что теперь и он сам не шел в сравнение с таким дорсайцем. Вся его физическая подготовка как Хэла Мэйна свелась к кое-каким занятиям с одним из его наставников — когда он рос на Земле; и даже это было давным-давно. С тех пор он старался сохранять форму, чему временами помогал активный образ жизни — когда он, например, был шахтером на Коби или членом отряда Сопротивления Рух на Гармонии; но это не делало его дорсайцем. Все это он понял едва ли не сразу, как начал отвечать Блейзу.

— Ты появился в интересный момент, чтобы спросить меня об этом. Хотя, возможно, это не так и удивительно. Многие из исторических сил, которые движут тобой, движут и мной — параллельно тебе; и естественно, что мы оказались в близких условиях.

— Но ты не ответил на мой вопрос, — Блейз не сводил глаз с Хэла.

— Именно поэтому я говорю, что ты появился в интересный момент, — продолжил Хэл. — Если бы мне пришлось отвечать тебе тогда, у фазового щита, я не смог бы этого сделать. Тогда я увидел твою готовность к решающей схватке, и инстинкт велел мне воздержаться от нее. Я ощущал некое внутреннее сопротивление тому, чтобы предпринять какую-либо попытку решить наш спор в то время и в том месте. Теперь я понимаю, почему. Тогда я подсознательно понял — как тогда и сказал тебе — что ты не мог бы победить. Но — как я позже осознал — если бы в то время и в том месте я пошел на столкновение, я тоже потерпел бы поражение.

— Я не понимаю тебя, — пожал плечами Блейз.

— Мы находились в таком положении, что если бы один из нас погиб, другой получил бы преимущество. И должным образом использовав это преимущество, он мог бы одержать кажущуюся победу.

— Кажущуюся, и только? — В голосе Блейза звучало игривое любопытство.

— Да, — ответил Хэл. — Только кажущуюся, потому что мы просто еще раз повторили бы цикл старой-старой истории. Я уже осознал давно, что обладание всей возможной властью на всех мирах не дает тебе способность изменить человеческую природу; и именно это с самого начала было стержнем конфликта между нами: удастся ли изменить природу отдельной личности или нет. Если бы я выиграл, то победа оказалась бы только частичной. В аналогичном положении оказался бы и ты. Но тогда окончательная победа навечно осталась бы недостижимой для оставшегося в живых; или, по крайней мере, до тех пор, пока какое-нибудь из последующих поколений еще раз не создаст конфронтацию; и в тот, следующий, раз окажется более разумным в своем решении. Так что я решил оставить вещи в таком тупиковом положении — с тем чтобы иметь возможность добиваться большей победы в подходящий для себя момент.

Как я и делаю это сейчас снова, подумал он про себя. Это — то же самое внутреннее сопротивление, то же самое решение.

— Ты? — спросил Блейз. — И ты видишь теперь свой путь к этой победе?

Хэл улыбнулся.

— Если я нашел ответ, — сказал он, — то он доступен каждому. Поищи его для себя.

Блейз довольно долго молча смотрел на Хэла.

— Так, — произнес он наконец, — значит, и не на этот раз. Но я думаю, что сделаю то, что ты говоришь и сам найду то, о чем ты говорил, — что бы это ни было. И я встречусь с тобой в конце пути, где бы он ни оказался. Ищи меня там, когда ты его достигнешь.

Его голос внезапно смягчился.

— Остановите девочку, — сказал он. Но Аманда уже была в движении. Ее рука сомкнулась на руке Сее, как раз, когда девочка схватила со стола Амида стеклянное пресс-папье в виде сосновой шишки. Аманда стала вырывать его у Сее. Сее боролась — молча, яростно, чтобы удержать его, но силы неравны.

— Мы не убиваем людей, — сказала Аманда Сее. — Никогда.

Сее смотрела прямо в глаза Аманде, и на ее лице нельзя было прочесть ничего.

— Она решила, что ты опасен, — пояснила Аманда Блейзу. — Не спрашивай меня, почему именно. Возможно, она почуяла это в тебе, и я не могу по-настоящему осуждать ее. Она права.

Аманда снова обратилась к Сее.

— Но мы не убиваем людей, — повторила она, — ты не убиваешь людей. Оставь этого человека тем, кто знает, как иметь с ним дело.

Блейз, нахмурившись, смотрел на девочку.

— Ты же не хочешь сказать, — спросил он Аманду, — что она по-настоящему опасна?

— Хочу. — Аманда по-прежнему не сводила с Сее глаз. — Люди, посланные сюда тобой, сделали ее такой. Спроси четырех ваших мертвых солдат — если умеешь говорить с призраками.

— Ну... — задумчиво протянул Блейз. Он поднялся, Хэл последовал его примеру. Они стояли рядом, как братья.

— Хорошо, я сделал свое предложение. — Блейз закутался в свой плащ. — И оставляю тебя поразмыслить над ним. Ты не был бы настолько любезен, чтобы послать кого-нибудь со мной, чтобы он освещал мне дорогу вниз по тропе — чтобы я не заблудился и не упал с утеса. С вашей стороны ему нетрудно будет закатить на место этот камень, что перекрывает вход. Вот открыть вход снаружи одному человеку трудно.

Он просмотрел на Амида.

— Не волнуйтесь, — сказал он, — я сохраню тайну вашего места, и любой из оккупационной армии, кто соблазнится проводить поиски в этом направлении, получит приказ, не одобряющий такое предприятие после явного неуспеха покойных ротного и взводного. Вы можете спокойно продолжать жить здесь.

Он снова повернулся к Хэлу.

— Но им повезло, что ты оказался здесь с ними.

— Я не убивал этих солдат, — сказал Хэл.

— Значит, вот в чем ты меня пытаешься убедить. — Брови Блейза поднялись. — Что это сделала девочка. В это немного трудно поверить.

— Это правда, — произнес Хэл. Блейз рассмеялся.

— Как скажешь.

— Видишь ли, — Хэл пристально смотрел на него, — ты совершаешь ошибку. Появился новый тип экзотов. И они вовсе не так беззащитны перед вами, как это было раньше.

— Если они могут убивать солдат, ты, возможно, и прав, — усмехнулся Блейз. — Но я не слишком тревожусь. Не думаю, что эти люди сумеют выжить здесь очень долгое время — даже без того, чтобы кто-нибудь поднял на них руку. А теперь, как насчет проводника, который осветит мне дорогу?

— Как же ты смог откатить камень в одиночку? — внезапно вступил в разговор Амид. Блейз взглянул на Хэла.

— А как насчет тебя? — спросил он. — Ты сам тоже мог бы это сделать. Есть способы сконцентрировать силу, они существовали с тех пор, как первый пещерный человек поднял поваленное дерево, которое не должно было оказаться ему по силам, чтобы высвободить товарища по охоте. Но ты, возможно, не думал обо мне до настоящего времени как о равном тебе физически. А это, между прочим, так. Я думаю, что мы примерно равны почти во всех отношениях; хотя это такая вещь, которую никто из нас не в состоянии проверить.

— Если это равенство есть, то оно проявится, — пожал плечами Хэл.

— Да, — кивнул Блейз, — в конце концов. Где этот проводник?

— Я попросил Онет, найти кого-нибудь, — ответил Амид. — Вот она идет.

Тут дверь открылась, и вошла Онет в сопровождении Старика.

— Тогда здесь есть еще и люди, — задумчиво произнес Блейз, глядя на худощавого седобородого человека, ожидавшего у открытой двери, — относительно которых может возникнуть законное сомнение, смогли бы они бы в одиночку откатить камень — даже находясь сверху.

В глаза Старика мелькнул огонек.

— А возможно, и нет, — Блейз шагнул к двери. — Вперед, мой проводник.

Старик отступил в сторону, чтобы пропустить Иного вперед, затем вышел сам и закрыл за собой дверь. Аманда подошла к камину.

— Ты испугал меня, — сказал Амид Хэлу, — когда заявил ему, что этот уступ — колыбель нового типа экзотов, и притом сразу после того, как он пообещал хранить наше пребывание здесь в тайне! Ты думаешь, он сказал правду насчет того, что нас оставят в покое?

— Блейз чувствует себя выше необходимости когда-либо лгать, — ответил Хэл. — Но мне жаль, что ты испугался. Я не просто проявил беспечность, посеяв в нем сомнение, я по сути подтвердил его первоначальное мнение, что вы безвредны.

Амид нахмурился.

— Я не понимаю.

— Он фанатик, — объяснила Аманда. — Ты, конечно же, знаешь его историю? Его мать принадлежала к вашему народу.

Амид кивнул.

— Верно, она была экзотка. Но она отвернулась от нас. Если бы мы были людьми религиозными, можно было бы назвать ее отступницей.

— У нее был блестящий ум, и она это знала, — продолжила Аманда. — Но ей выпала участь родиться там, где люди лучше всего умели сопротивляться ее попыткам манипулировать ими.

— Да, — Амид вздохнул, — во всяком случае, она покинула нас и отправилась на Сету.

— Да, — подтвердила Аманда, — и именно на Сете позже родился Блейз. Он так никогда и не узнал, кто был его отец. А тот происходил с Гармонии. Несчастный старый человек, которого она соблазнила просто для того, чтобы посмотреть, насколько легко ей это удастся. Но я думаю, она преследовала еще одну цель — хотела считать себя единственной, кто отвечает за Блейза. Почти со дня его рождения было ясно, что он обладает всеми теми способностями, которые, как нравилось думать его матери, она имела сама, — хотя это и было не так. Так что она начала забивать ему голову всякого рода знаниями, едва он только научился говорить; и он уже заметно продвинулся на пути к тому, чем он является сейчас, уже к девяти годам, когда она внезапно умерла. Было оставлено распоряжение — если с нею что-либо случится, он должен отправиться к своему дяде на Гармонию. Ты знаешь эту часть его истории?

— Не всю, — ответил Амид. — Когда мы много позже изучили биографию Блейза, мы узнали все о его матери. У нее не было генов квакеров ни с материнской, и с отцовской стороны. Этот человек, квакер с Гармонии, к которому Блейза отправили на воспитание, не мог быть его дядей! В лучшем случае родственник, очень отдаленный.

— Ну, она назвала его дядей, и мальчику велели так его называть «дядя», — продолжил Хэл. — Фермер с большим семейством, и скорее фанатик, чем истинный хранитель веры. Он вырастил всех своих детей такими же фанатиками, как и он сам. Кое-какие из своих черт Блейз все же воспринял от этого человека. Эта семья заразила его своим фанатизмом.

— Нелегко провести различие между фанатиком и тем, что ты называешь истинным хранителем веры — особенно, когда это слово употребляешь ты, Хэл, — сказал Амид, переводя взгляд с Аманды на Хэла. — Мне невыносимо было бы думать, что мы просто используем слово «фанатик» по отношению к любому, с чьими взглядами мы расходимся.

— В любом случае нет почти никакого различия, — ответил Хэл, — между фанатиком и человеком чистой веры — хотя эта крохотная разница оказывается решающей, стоит вам узнать тех и других. В основном они отличаются в том, что хранитель веры ставит себя ниже своей веры и позволяет ей руководить его действиями, фанатик же ставит себя выше ее и использует ее как оправдание за свои действия. Но в действительности они почти одинаковы.

Хэл вспомнил о фанатике, который почти до смерти запытал Рух Тамани; но теперь находился среди наиболее верных ее последователей и, мало того, стал хранителем веры. Эмит Барбедж был офицером Милиции, которая преследовала отряды Сопротивления вроде того, каким командовала Рух, и пытались уничтожить их.

Он и Иаков Сын Божий, помощник Рух, показались бы любому, кто не знал их близко, выкроенными из одного куска ткани. Оба были резки и бескомпромиссны — и в поведении и во взглядах, за исключением того, что Сын Божьи по возрасту мог бы быть отцом Барбеджа. Но Барбедж был фанатиком, а Иаков Сын Божий — истинным хранителем веры. Он провел свою жизнь, борясь против Милиции, которую Иные использовали в собственных целях. Он погиб в одиночку, в дождь, на маленькой баррикаде, пытаясь задержать части Милиции под началом Барбеджа, который преследовал отряд Сопротивления, состоявший к тому времени из изможденных и больных людей.

И теперь Хэлу нелегко было вспоминать то, как он и Иаков провели последние минуты наедине, прежде чем он оставил старика. На память ему пришел другой эпизод из его биографии, связанный с Барбеджем, демонстрировавший точно такую же предельную целеустремленность этого человека.

Это другое воспоминание относилось к несколько более раннему времени. Отряд, пробиравшийся в густых лесах, преследовал Барбедж и части Милиции одного из местных гарнизонов. Хэл, благодаря полученной в детстве дорсайской подготовке, наилучшим образом подходил для того, чтобы отправиться на разведку. Он подобрался к лагерю преследователей в тот момент, когда гарнизонный командир Милиции ввязался в перепалку с Барбеджем, прибывшим из штаба Милиции и обязанным своим постом прямому личному влиянию Блейза. Эта сцена внезапно возникла пред мысленным взором Хэла...

* * *

— ...да, я реку тебе... — говорил Эмит Барбедж своим жестким тенором командиру гарнизона Милиции, имевшему звание капитана — как и сам Барбедж, — ...что я облечен полномочиями властью, что гораздо выше тебя — а кроме того, самим Великим Учителем, Блейзом Аренсом, и если велю тебе идти вперед, ты пойдешь!

— Я видел полученный тобой приказ. В нем ничего не говорится о преследовании за пределы нашего округа.

— Ты паяц! — голос Барбеджа звучал резко и презрительно. — Что мне до твоих приказов? Мне ведома воля тех, кто послал меня, и я велю тебе вести преследование там, где я говорю!

В спор вступил другой капитан. Он поднялся с бревна, с побледневшим от гнева лицом. Солнце блеснуло на рукоятке энергетического пистолета, висевшего в кобуре на поясе. Барбедж не был вооружен.

— Ты можешь отдавать приказы! — сказал он еще более грубым голосом. — Но ты не старше меня по званию и нигде не говорится, что я должен терпеть от тебя такие речи. Так что последи за своим языком — или выбери себе оружие.

Тонкая верхняя губа Барбеджа слегка искривилась.

— Оружие? В отличие от тебя у меня нет таких игрушек, как оружие. Только инструменты, которые Господь вкладывал в руку мою, когда я нуждался в них. Значит, у тебя есть нечто, называемое оружием? Вне сомнения, то, которое я вижу вон там у тебя на боку. Тогда воспользуйся им, раз не нравится тебе имя, коим я назвал тебя!

Капитан вспыхнул.

— Ты невооружен, — коротко ответил он.

— О, пусть это тебя не останавливает, — иронически отозвался Барбедж. — Для слуг Господа всегда найдется то, что нужно.

Он шагнул к самому младшему из офицеров. Положил руку на клапан кобуры его пистолета и расстегнул ее. Его рука охватила рукоятку. Теперь, чтобы достать пистолет и выстрелить, ему достаточно было одного движения кисти; в то время как другому капитану пришлось бы для этого же дотянуться до кобуры и вынуть оружие.

Второй капитан смотрел на Барбеджа, его тяжелое лицо еще больше побледнело и рот по-дурацки раскрылся.

— Я имел в виду... — запинаясь, заговорил он. — ...не такое. Подобающая встреча, с секундантами...

— Увы, — покачал головой Барбедж, — такие игры мне незнакомы. Так что я убью тебя сейчас, чтобы решить, продолжаем ли мы погоню или поворачиваем обратно, поскольку ты предпочел не повиноваться моим приказаниям — если только сначала ты не убьешь меня, чтобы доказать свое право делать так, как ты желаешь. Именно так ты возжелал бы делать дела, с твоим оружием, и твоими встречами и, твоими секундантами, — не так ли? — Он сделал паузу, но другой не отвечал. — Ну что же, очень хорошо, — Барбедж вытащил пистолет из кобуры младшего офицера и навел его на равного по званию.

— Во имя Господа, — хриплым голосом прервал его тот. — Делай все тебе только хочется. Мы пойдем дальше, за границу округа!

— Счастлив услышать о подобном решении, — Барбедж вернул пистолет в кобуру и отступил прочь от молодого офицера. — Мы продолжим преследование, пока не вступим в контакт с группой из соседнего округа, после чего я присоединюсь к ним, а ты, с твоими офицерами и солдатами, можешь возвратиться к твоим маленьким играм в городе. Это должно произойти скоро. Когда части из соседнего округа встретят нас?...

* * *

— Тот факт, что цель, которой он добивается, дурна, не заставит Блейза медлить, — сказал Хэл Амиду. — Он сделает то, что понадобится для того, чтобы осуществить то, что он хочет; так же как и я. Важна не цель, но его убежденность, а она настолько же сильна, как если бы его вера была настолько же истинной, насколько и вера кого бы то ни было.

Амид медленно кивнул.

— Понимаю.

— Но тот факт, что он нашел меня здесь, изменяет положение дел лично для меня, — продолжал Хэл. — Я боюсь, что теперь мне лучше побыстрее возвратиться на Землю, в Абсолютную Энциклопедию.

— Немедленно. Сейчас. — отозвалась Аманда. Хэл повернулся к ней.

— Ты была здесь все это время и говоришь это только теперь? — спросил он.

— Мне она сказала то же самое, как только появилась здесь, но ты в это время был внизу и занимался спасением Артура и Сее, — вступил в разговор Амид. — Когда вы возвратились, сначала тебе мертвецки хотелось спать, а потом где-то ранним утром сегодня ты, кажется, добился некоего откровения или открытия — и ни один из нас не хотел тебя тревожить раньше времени. То, что коснулось тебя, могло оказаться слишком важным для будущего всех нас.

Хэл со вздохом кивнул.

— Да. На самом деле вина на мне. Я должен был спросить Аманду о новостях, как только я увидел ее вчера вечером.

— Ты совершенно ни на что не годился вчера вечером, — сказала Аманда, — ни спрашивать, ни слушать.

Хэл слегка улыбнулся.

— Возможно. Тому, что произошло со мной во время восхода солнца этим утром, могли воспрепятствовать любые принесенные тобой новости, которые делали необходимым мое немедленное возвращение. Однако я был глух и нем от усталости, в этом я должен вам признаться. Во всяком случае, теперь — когда и восход солнца и Блейз позади — в чем дело?

— Это только для твоих ушей, — заметила Аманда. — Амиду я сообщила, лишь то, что ты должен будешь немедленно покинуть Гильдию. В сущности, это все, что тебе нужно знать, чтобы отправляться в путь. Остальное я скажу тебе позже.

Глава 34

Они уже заметно углубились в лес, идя в направлении, уводящем их от Порфира, но Аманда еще не заговаривала о том, что предназначалось, как она выразилась, «только для его ушей».

— Не сомневаюсь, — наконец не выдержал Хэл, — что у тебя были серьезные основания для того, чтобы при свидетелях не говорить, почему мне следует спешно оставить Гильдию, но теперь я могу узнать об этом.

— Извини. — Она шла, внимательно глядя себе под ноги. — В сущности, я могла бы сказать об этом намного раньше. Но моя голова была занята множеством связанных с этим проблем.

— Какие-нибудь плохие новости? — спросил Хэл.

— Да, но... — Аманда заколебалась, затем скороговоркой произнесла:

— Короче говоря, Там просил передать тебе его послание.

Хэл остановился. Аманда также остановилась, и они повернулись лицом друг к другу.

— Послание? — повторил Хэл. — У него едва ли достаточно сил...

— Это только одно слово, — сказала Аманда. — Слово «устал».

Хэл медленно кивнул.

— Понимаю.

Он повернулся и машинально пошел дальше. Аманда последовала за ним.

— Да, — ответила она. — Он сказал это Рух в тот момент, когда они оказались одни. Аджелу ненадолго вызвали из его комнат. Он знал, что Рух поймет и передаст это слово мне, а я затем тебе.

— Это было неизбежно, — Хэл глубоко вздохнул. — Он держался так долго, как мог — ради меня, физически с ним по-прежнему все нормально?

— Этого ты мог бы не спрашивать, — пожала плечами Аманда. — Медицинская наука, используя Абсолютную Энциклопедию, могла бы навечно сохранить его тело от недугов. Дело в том, что его мозгу слишком много лет. А это...

— Я знаю, — отозвался Хэл, — для того чтобы жить, требуется нечто большее, чем вечное тело. Он утомился от самой жизни. Но он держался...

— Рух думает — и я уверена, что она права, — сказала Аманда, — что он произнес это слово потому, что не может продержаться намного дольше, хотя наверняка он попытается дождаться, пока вернешься ты, чтобы увидеться с тобой.

Хэл кивнул.

— А как это послание достигло тебя?

— Рух послала курьерское судно, чтобы оно вращалось на орбите вокруг этой планеты, пока не сможет войти в контакт с нами. Пилот нашел Саймона и сказал ему, а Саймон просигналил мне — у меня есть система сигналов, в которой используются вещи вроде той, что ты видел в наш первый день здесь, после того как Саймон высадил нас — белая ткань, разложенная на кустах, чтобы вюьером ее было видно с орбиты. А в этом случае Саймон послал маленькую капсулу с этим посланием — в то место, которое, как он знал, я регулярно проверяю на предмет сообщений от него. Я просигналила, в ответ. Через несколько минут мы будем в месте, откуда он сможет нас забрать, — он уже начал нас отслеживать с орбиты.

Хэл поднял голову и распрямил плечи.

— Хорошо, во всяком случае, мне есть что сказать Таму, когда я увижу его. — Он немного помолчал, затем продолжил:

— Возможно, я смогу все же вовремя дать ему то, что он хочет; и он уйдет без груза на сердце.

— Теперь ты видишь, почему я не решилась сообщить тебе эту новость там — даже перед Амидом? Для слишком многих людей на слишком многих мирах Там Олин — это символ надежды даже больший, чем конфликт между тобой и Блейзом.

— Это не личный конфликт, — мягко произнес Хэл.

— Я знаю. Прости меня. Но слишком много людей расстанутся с единственной надеждой, на которой они держались с тех пор, как Иные полностью завладели Молодыми Мирами. Даже там пропаганда Блейза о тебе и обо всем прочем не смогла поколебать их надежду на Тама. Если они подумают, что он вот-вот уйдет, множество их упадет духом. Именно здесь могла крыться причина предложения Блейза. Пока Там был все еще жив, они могли бы ждать, что произойдет чудо.

— Они могут все еще надеяться на такое чудо, — сказал Хэл.

— Но кто убедит их в этом? — сказала Аманда. — Блейз слишком успешно очернил тебя, чтобы они поверили лишь в твои слова, а другой равной фигуры нет.

— Есть Аджела.

— А кто высоко ставит ее — или даже кто достаточно знает о ней вне Земли? — спросила Аманда. — Кроме того, она — еще одна проблема, а не решение. Но вот мы и на месте.

Они достигли лесной поляны.

— Саймон должен появиться здесь в течение часа — возможно даже, что через несколько минут, — сказала она.

Они остановились на краю поляны, и Хэл внимательно изучал ее лицо в профиль.

— Почему ты говоришь «еще одна проблема»? — спросил он.

Она повернулась лицом к нему.

— Там скоро умрет, — сказала Аманда. — Ты понимаешь, что это означает для Аджелы?

— О, — вздохнул Хэл, — конечно.

— Со смертью Тама Аджела сломается, — продолжила Аманда. — Кто заменит ее, пока она не сможет снова взять управление на себя, и как нам вести дела, сохраняя смерть Тама втайне?

— Ты права, — ответил Хэл. — Я немного думал об этом, пока находился на уступе.

— Тебе надо было заниматься собственными поисками. Но их ты теперь, мне думается, должен ненадолго отложить в сторону. Хэл, ты знаешь — каждый делал все, что мог, чтобы предоставить тебе достаточно свободы для поисков ответа, который способен найти только ты...

— Включая тебя, которая отправлялась ежедневно рисковать своей жизнью на планетах, захваченных Иными только для того, чтобы держаться вдали от меня?

— Не просто для того, чтобы держаться вдали от меня, — быстро произнесла она. — Работа, которой я занимаюсь, слишком необходима, чтобы рассматривать ее только как предлог. Но в то же самое время, твой поиск — такая вещь, которой ты должен заниматься в одиночку. Все мы знаем это. Если бы я находилась поблизости, я отвлекала бы тебя, хотел бы ты этого или нет.

Их глаза встретились.

— Я также принадлежу к солдатам Времени, Хэл, — сказала она, — и должна была находиться в другом месте.

— А каково будет, если у нас никогда не найдется времени для нас самих? — мягко спросил Хэл.

— Ты спрашивал меня об этом прежде. У нас найдется время друг для друга, — ответила она. Ее глаза по-прежнему пристально смотрели на него. — Найдется. Я обещаю тебе.

В нем вспыхнуло непонятно откуда взявшееся ощущение счастья, но именно в этот момент воздух вокруг задрожал как от беззвучного грома, который они не услышали, а ощутили, и оба взглянули вверх. Сияющая точка скачками опускалась к ним с неба, с каждым скачком увеличиваясь. Это был Саймон Грим, делавший то, что для дорсайцев было самим собой разумеющимся, но на что рискнуло бы мало пилотов из других миров — фазовые скачки почти до самой поверхности планеты, чтобы приземляющееся судно при прохождении сквозь атмосферу издало лишь самый краткий звук.

— Мы еще поговорим — позже, — торопливо сказал Хэл.

— Да, поговорим, — ответила она; и со внезапным кратким взрывом, который издала воздушная ударная волна и атмосферные двигатели, курьерское судно село на поляне меньше чем в пятидесяти метрах от них.

Они направились к кораблю, но входной люк раскрылся прежде, чем они приблизились к нему, и Саймон выглянул наружу. Когда они оказались на борту, он коротко пожал руку Хэла и тут же нажал клавишу, закрывая за ними люк.

— Нам надо спешить, — пояснил он. — Сейчас на орбитах вокруг планеты больше кораблей Молодых Миров, чем я видел здесь прежде, а то курьерское судно с Земли, прибывшее для встречи со мной, заметили. Садитесь на места, пристегивайтесь, и мы как можно быстрее скроемся из системы Проциона...

Через два дня они благополучно проникли сквозь фазовый щит и сели внутри Абсолютной Энциклопедии. Саймон и Аманда поочередно вели судно, так чтобы в течение одного скачка суметь рассчитать следующий.

Рух ожидала их в тамбуре.

— Хэл! — Она обняла его. — Поспешите! Мы перенесли его комнаты — они теперь рядом с тамбуром.

И действительно, пройдя метров тридцать по тихому, устланному зеленым ковром коридору, они оказались у двери, которая вела в апартаменты Тама Олина.

Они вошли в знакомую им главную комнату — по желанию Тама с давних пор она имитировала лесную поляну на Земле, с деревьями вокруг и маленьким ручейком, протекающим в центре между мягкими креслами. Аджела расположилась напротив Тама, держа одну из его рук в своих.

Там сидел совершенно неподвижно, как свойственно глубоким старикам. Он был одет как для работы, в строгом деловом костюме, какие он носил всю жизнь.

Именно на Аджелу обратил внимание Хэл, физически она не изменилась с тех пор, как он видел ее в последний раз, но последствия явно продолжающегося упадка сил Тама заметно проявились в ее манере одеваться, То, что сейчас было надето на ней, не могло соответствовать тем программам подготовки одежды на каждый день, которые она давным-давно задала Абсолютной Энциклопедии с целью экономить время. Ее выбор явно диктовался бессознательным желанием побудить умирающего оставаться в живых хотя бы обращением к его мужским инстинктам.

На ней было одеяние, похожее на сари, туго обернутое вокруг талии и бедер, ярко-розового цвета, с желтыми цветами. Над сари виднелась полоска обнаженного тела, а выше — маленькая с короткими рукавами туго облегающая блуза из того же материала, руки украшали многочисленные тонкие браслеты, а уши — серьги, все это звенело при малейшем движении.

Но сари было надето небрежно, а звук браслетов и серег одиноко прозвучал в комнате, когда Аджела обернулась к вошедшим Хэлу и Аманде с отчаянным призывом на лице.

Там явно не заметил их прихода. Он, несомненно, видел Аджелу рядом с собой, но столь же явно было видно, что он больше не обращал внимания на то, что она носит. Его глаза были установлены на что-то среди деревьев — или на его собственные грезы, или, возможно, ни на что вообще. И только когда Хэл подошел почти к его креслу и опустился на колени, так что их лица оказались вровень, Там узнал его.

И даже тогда это произошло не сразу — как будто Таму требовалось большое усилие для того, чтобы увидеть то, что находится перед ним. Но наконец в его глазах блеснуло узнавание, и легкая улыбка подняла уголки рта. Губы раскрылись и задвигались, но что бы он ни хотел сказать, прозвучало это не настолько громко, чтобы Хэл или кто-либо еще мог это услышать.

Хэл взял свободную руку Тама в свои.

— Я здесь, Там, — мягко произнес он. — Я вернулся; и я нашел кое-что, в чем нуждался. Теперь путь ясен. Можешь ты продержаться еще лишь несколько часов? Это займет немного времени. Совсем немного.

Улыбка Тама сделалась печальной. Его голова едва заметно дважды качнулась из стороны в сторону.

— Я знаю, Там, — продолжил Хэл. — Я не пытаюсь удержать тебя здесь. Я просто попробую работать очень быстро, на тот случай, что ты все еще будешь с нами, когда я достигну того, к чему мы стремились все это время. Но теперь обещание твердо. Путь ясен и его конец находится в обозримом будущем. Абсолютная Энциклопедия наконец станет тем, о чем мечтал Марк, о чем мечтал ты, да и я тоже. Возможно, это произойдет достаточно быстро...

Он остановился, так как голова старика сделала то же самое крохотное движение из стороны в сторону. Рука Тама слегка пошевелилась в ладонях Хэла, и он секунду недоумевал, прежде чем понял, что Там пытался возвратить ему рукопожатие.

Губы Тама снова зашевелились. Но на этот раз послышался призрачный голос.

— Хэл...

Но слабое дыхание остановилось, тяжелые веки дрогнули и закрылись. Там был совершенно неподвижен, и эта секундная неподвижность все длилась и длилась.

— Там! — внезапно воскликнула Аджела; и Рух с Амандой приблизились к креслу, в котором сидел Там. Но тяжелые веки Тама затрепетали и поднялись. На секунду его взгляд сосредоточился на Аджеле; и слабая попытка улыбнуться мелькнула на его губах.

Хэл поднялся и отошел в сторону, и Аджела опустилась на колени, заняв его место. Она охватила Тама руками и прижалась к старику лицом.

Рух склонилась над золотоволосой коленопреклоненной фигурой. Хэл почувствовал прикосновение к своему локтю и увидел обращенный к нему многозначительный взгляд Аманды. Он последовал за ней к двери, в которую они только что вошли. Когда дверь закрылась за ними, они остановились, и повернулись лицом друг к другу.

— Что я могу сделать? — спросил Хэл. — Есть ли вообще что-нибудь, что я могу сделать для нее?

— Не впрямую, — ответила Аманда. — Предоставь ее Рух и мне. Обе мы прошли через подобное. Для меня это был Ян. Для Рух Иаков Сын Божий. Мы можем помочь ей, А ты не можешь — кроме как добившись успеха в твоей собственной работе.

— Которой я намереваюсь заняться немедленно, — сказал он. — В случае удачи я все еще смогу кое-чего достичь, прежде чем...

Он остановился. Рух вышла и присоединилась к ним.

— Как она? — спросил Хэл.

— Сейчас ее лучше оставить наедине с ним, — сказала Рух. — Позже надо будет подумать о том, как увести ее прочь, чтобы она немного отдохнула. Давайте пойдем в ее кабинет, чтобы поговорить.

Еще один маленький пример магии Абсолютной Энциклопедии — немного пройдя по коридору, они вошли в кабинет. Он, как и кабинеты всех остальных работников Энциклопедии, начиная с Тама, просто представлял собой одну комнату в выделенных каждому жилых помещениях. Но иллюзия позволяла по выбору увеличить его кажущуюся площадь и скрыть — для всех, кроме хорошо знавших планировку, — двери в другие комнаты.

Как и с лесной поляной Тама, кабинет Аджелы отражал ее собственную личность. Здесь также была вода, но не в виде ручейка, а круглого, неглубокого водоема, в котором лениво плавали ярко окрашенные рыбы.

Однако самое большое различие между этими двумя комнатами состояло в другом подходе их владельцев. Кабинет Тама представлял собой кусочек Земли, а у Аджелы — ностальгической реконструкцией части типично экзотского загородного жилища, одного из тех искусно сооруженных строений, в которых можно было выйти из помещения наружу, даже не поняв этого — настолько хорошо эти две среды объединяли проект и меблировка.

Внутренняя поверхность стены, через дверь в которой теперь вошли Хэл, Аманда и Рух, была отделана простыми деревянными панелями. Но стена справа выглядела так, будто была высечена из коричневого гранита. Левая казалась шпалерой, заросшей вьющимися растениями со множеством цветов всевозможных оттенков. А стена, противоположная входу, казалось, отсутствовала вообще. Вместо нее перед ними в отдалении открывалась поросшая лесом долина. Она поднималась к голубоватым горам, местами покрытым белым туманом.

— Сядем к столу, — предложила Рух. Тот мог увеличиваться и в длину, и в ширину — так чтобы за ним могло поместиться до пятнадцати человек; но сейчас он имел минимальный размер — метр в ширину и два в длину. Рух заняла свое место. Аманда с Хэлом подошли к его противоположной стороне, и два ближайших кресла, чьи датчики восприняли температуру их тел, придвинулись к ним. Хэл и Аманда уселись.

Хэл взглянул на стол. В своем нынешнем состоянии он выглядел не так, как это было свойственно Аджеле. За все время пребывания Хэла в Абсолютной Энциклопедии он видел поверхность стола Аджелы в одном из двух состояний. Либо он был совершенно пуст — если не считать светового пера рядом со встроенным экраном, либо завален кипами всевозможных официальных бумаг, корреспонденции, контрактов и прочего.

А теперь на нем лежало несколько распечаток, причем аккуратно сложенных в стопки.

Видно было, что столом пользовалась Рух. Хэл пристально посмотрел на нее.

— Значит, ты полностью взяла на себя ее обязанности?

— Боюсь, что так, — ответила Рух. — Конечно, неофициально. 06 этом знают лишь несколько ближайших помощников, но не распространяются об этом. Даже большинство персонала Энциклопедии не осознает, насколько значительную часть времени она не занимается делами.

— Наверняка они догадываются о реальном положении вещей, поскольку конец Тама уже близок, — сказала Аманда.

— Просто они достаточно лояльны, чтобы не задавать смущающие вопросы. — ответила Рух. — Но, Хэл... — Она взглянула Хэлу в глаза. — Поэтому теперь, когда ты вернулся, они почувствуют себя лучше.

— Я здесь никогда не управлял делами. — покачал головой Хэл.

— Да, не управлял, но они знают, что Там предполагал, что ты рано или поздно его сменишь, и фактически тебя уже сделали Директором несколько лет назад, когда появился щит.

— А как ты справлялась самостоятельно? — спросила Аманда у Рух.

Карие и бирюзовые глаза встретились.

— Внутренние вопросы я передаю главам отделов. В особых случаях, при необходимости, я иду к Аджеле. Остальное, особенно проблемы, с которыми к ней обращаются с Земли, обычно требуют только здравого смысла или посредничества между двумя неразумными точками зрения. И я не принимаю никаких военных решений. Я предоставляю их дорсайцам.

— Но, Хэл, — она повернулась обратно к нему, — это все неважно. А важен Там. Можешь ли ты вообще сделать что-нибудь для него и Аджелы прежде, чем он полностью сдастся? Хотя он будет бороться до последней минуты. Если есть хоть крохотный шанс, что ты обнаружишь что-нибудь или сделаешь что-нибудь, что заставило бы его почувствовать, что он может уйти...

— Я кое-что нашел, — сказал Хэл, — и собираюсь попробовать кое-что сделать. А Джимус Уолтер все еще с нами?

Рух улыбнулась.

— Разве тебе кажется, что ты отсутствовал так долго, Хэл? — улыбнулась Рух. — Сейчас он у себя в кабинете. Мне позвонить туда и выяснить?

Она подняла световое перо.

— Нет. Неважно, я так или иначе иду туда, — ответил Хэл. — Увижусь с вами обеими позже.

Он встал и направился к двери.

Кабинет Джимуса Уолтера не щеголял вообще никакими иллюзиями. Голые металлические стены были полностью скрыты за полками с планами и чертежами. Его стол по количеству сваленных на нем бумаг угрожал превзойти стол Адже-лы в самом худшем его состоянии. Джимус жил для работы, и работа была все, для чего он жил. Насколько Хэл знал, тот стал вести себя так задолго до того, как стал руководителем отдела исследований Энциклопедии, и было очевидно, что таким он останется навсегда.

Теперь Хэл, который почти не встречал его за последние три года, когда сам он был полностью захвачен собственными поисками и работой, впервые за долгое время отчетливо рассмотрел его и увидел произошедшие в нем перемены — маленькие, но несомненные.

Венчик волос, окружавший его голову, стал реже, а в оставшихся волосах появилось больше седины. Его массивное тело и грубые руки механика были те же, что и всегда, на лице не было видно никаких признаков старения, но воздух вокруг него казался слегка запыленным, как если бы он был механизмом, которым в течение некоторого времени не пользовались. Он мгновенно вскочил на ноги, когда вошел Хэл, предварительно произнеся свое имя в переговорное устройство на двери.

— Хэл! — Его твердая квадратная кисть схватила руку Хэла. Она была меньше, чем у Хэла, но едва ли слабее. — Как ты? Можем ли мы что-нибудь сделать для тебя?

— Да, — кивнул Хэл, — можете. У меня мало времени, Джимус, — надеюсь, ты догадываешься, почему. Я нуждаюсь кое в чем, что ты можешь соорудить без особого труда — как мне думается. Но я не хочу, чтобы ты чересчур тревожился из-за моих планов использовать эту вещь, так что я не расскажу тебе о них, если ты не возражаешь.

Глава 35

Джимус нахмурился и чуть-чуть помедлил с ответом.

— Как скажешь, — наконец произнес он. — Все знают, что Там ожидал, что ты займешь место Директора, как только почувствуешь, что готов к этому. Просто дело в том, что я привык получать распоряжения от Аджелы...

— И от Рух.

Джимус взглянул на дверь, которая была слегка открыта. Кабинет был достаточно мал, так что он мог дотянуться до нее, не поднимаясь с места. Он толкнул ее, и она откачнулась назад, но замок не защелкнулся.

— И от Рух, конечно же, — сказал он, понизив голос, — хотя большинство, даже здесь, этого не знают. Если ты утверждаешь, что меня могли бы обеспокоить твои план, это заставляет меня думать, что любая из них, вероятно, также встревожилась бы.

— Да, встревожились бы, — кивнул Хэл. — Именно поэтому ты должен сделать это для меня и ничего не говорить им.

Мысленно он добавил Аманду к списку тех, кому вряд ли понравилось то, что он хотел сделать, потом отчасти передумал. Восприятие Аманды было очень острым, и потому из этих троих женщин в его замысел вероятнее всего могла поверить она. Джимус рассеянно ерошил оставшиеся волосы.

— Это для меня немного неудобно, — сказал он. — Официально командуешь здесь ты и следовательно имеешь возможность приказать что угодно... но Аджела так долго была здесь за Директора и отдавала приказы, так что трудно решить не говорить ей о чем-то — особенно о том, что она могла бы не счесть хорошей идеей. В то же самое время мне крайне не хотелось бы беспокоить ее прямо сейчас...

Некоторое время он сидел хмурясь и ероша волосы. Хэл молча и терпеливо ждал.

— Хорошо, — произнес наконец Джимус. — Даю тебе слово. А теперь: в чем дело?

— Для начала, — сказал Хэл, — найдется ли в Энциклопедии свободный коридор, заканчивающийся тупиком? Я имею в виду короткий коридор со входом на одном из концов, но такой, из которого вообще нет других дверей?

— Да. Таких есть несколько, — ответил Джимус. — Они используются как склады, но мы могли бы очистить один из них и переместить содержимое в какой-нибудь другой — место у нас есть.

— Хорошо, — сказал Хэл. — Я хочу, чтобы этим коридором распоряжался только я и никто больше — даже по ошибке. Можем мы быть в этом уверенными?

Джимус улыбнулся.

— Пожалуйста, подготовь такой свободный коридор и сообщи мне, когда он будет готов. А тогда я скажу тебе, что нужно сделать.

— Почему не сейчас?

— Ты поймешь, почему, когда я скажу тебе, чего хочу, — ответил Хэл. — Хорошо? Я буду у себя в комнатах. Позвони мне туда, когда подготовишь коридор — и как можно скорее — ради других, а не только ради меня самого.

— Ради Тама? — спросил Джимус немного мрачным тоном.

— Других людей, кроме меня, — ответил Хэл.

— Хорошо, — кивнул Джимус. — Это займет несколько часов, не больше.

Когда Хэл вошел в свое жилище, Аманда еще не возвратилась. На это Хэл и надеялся. Он уселся на ковер и мысленно вызвал в своем сознании образ Энциклопедии в виде множества пылающих красных нитей.

Как он и предвидел, появились изменения, возникшие в результате постоянного добавления информации — состояние дел на Земле, новости, доставленные курьерами с других планет, и данные, полученные со многих приборов, что следили за вражескими кораблями.

Его глаза немедленно схватывали каждое маленькое изменение — как замечается любая перемена в знакомом пейзаже или в лице любимого человека; и ему потребовалось некоторое время, чтобы включить их все в уже имеющуюся у него умственную картину хранилища памяти Энциклопедии. После этого он отказался от этого механического образа и заменил его другим, построенным с помощью его собственных памяти и воображения и сопоставимым теперь с самым последним изображением, которое сформировала для него сама Энциклопедия.

Хэл удерживал этот новый образ перед своим мысленным взором и мог ощущать, как его разуму раскрываются все знания, хранящиеся в Энциклопедии. Затем он позволил остальной части его сознания вернуться назад, к кругу идущих с пением людей, к первому проблеску утреннего солнца — Проциону, показавшемуся над отдаленными горными пиками, и к лучу, пронзившему каплю росы, чтобы произошел взрыв света, который послужил сигналом к внезапному пониманию всей правды того, о чем пел и он и остальные... преходящее и вечное — едины.

Эта огромная, звенящая истина снова и снова эхом отдавалась в нем, как в колоколе — и дело тут было не просто в том, что понимание всех частиц знания, запасенного в памяти Энциклопедии, словно бы ужалось до такой степени, чтобы поместиться в одном, принадлежащем ему мозге; но как будто его собственное ограниченное подсознательное понимание расширилось и распространилось, чтобы сразу принять в себя все, что это хранилище содержало.

Он сидел как завороженный, — ощущая себя частью самой Энциклопедии, словно ее содержимое овладело им. Разумеется, в ней имелось больше, чем любой человек мог узнать в течение многих жизней; но — преходящее и вечное действительно составляли единство. У него была только одна жизнь, но всего доля ее мгновения могла содержать вечность, и в этой вечности у него было время, чтобы самому овладеть всем, что содержала Абсолютная Энциклопедия.

Наконец Энциклопедия оказалась готовой для подобающего ей назначения, того, которое виделось Марку Торре. Теперь Хэл мог бы идти к Таму и объявить, что поиск закончен.

Он очнулся и увидел, что над ним стоит Аманда и наблюдает за ним. После того как он только что возвратился из вечности, он никак не мог судить, насколько долго Аманда находилась рядом, ожидая, пока он откликнется на ее присутствие.

Он быстро поднялся, и Аманда посмотрела в его глаза твердо и почти требовательно.

— Куда бы ты ни собирался, идти, — сказала она, — это меня тревожит. Ты хочешь рассказать мне об этом?

— Чтобы сказать тебе все это, потребовалось бы... не знаю, сколько времени. — Хэл улыбнулся ей. — Но я наконец победил, я нашел то, к чему Марк Торре и Там — и я тоже — стремились все эти годы. Но сейчас нет времени, чтобы рассказать тебе. Мне надо воспользоваться достигнутым, прежде чем я пойду к Таму с новостями. Поверишь ли ты мне и подождешь ли еще немного? Ключом было то, что преходящее и вечное едины.

— И это, — спросила она, — ты собираешься использовать для чего-то такого, что сделает Тама счастливым прежде, чем он умрет?

— Думаю, что так, — кивнул Хэл. — Правда, это только начало полного ответа. А остальное, в чем мы нуждаемся, просто ждет, чтобы его открыли. Скажем так: это предоставит Таму возможность свободно уйти, удовлетворенным тем, что конец уже виден.

Его голос невольно смягчился.

— Аджела разрывается на части, ведь так? Ей не вынести потерю Тама, но не вынести и того, что надо позволить ему уйти.

— Да, — отозвалась Аманда, — и она не может ничего поделать с собой. Ей будет лучше после того, как он уйдет; но даже если бы она могла бы теперь смириться с его уходом, ей не сделалось бы от этого легче. И все же я хочу, чтобы ты дал мне более подробный ответ.

— Я собирался еще некоторое время хранить его втайне, — Хэл положил руки ей на плечи. — Доверься мне еще на некоторое время! Но если, при всем этом, моя попытка в конце концов не удастся... я столько раз прежде чувствовал, что близок к полному ответу, что в этот раз хочу удостовериться. Я предпочел бы, чтобы ты не говорила вообще ничего — даже Рух, не говоря уже об Аджеле — прежде, чем я сам буду готов рассказать им.

Ее взгляд стал задумчивым.

— Ты собираешься рисковать жизнью, не так ли?

— Да, — ответил он.

— Не мне останавливать тебя... — Она отодвинулась от него, и его руки выпустили ее. Потом она снова шагнула к нему и прижалась.

— Обними меня, — попросила она. Они крепко обнялись, Хэл чувствовал живую теплоту ее тела.

— Ты никогда не сможешь оставить меня позади, — сказала она.

— Я знаю это, — ответил Хэл. Он прижался щекой к ее макушке. — Но я сейчас не могу взять тебя с собой.

— Да, — согласилась она, — но я буду всегда следовать за тобой. Ты должен знать это. Всюду, куда ты идешь.

Это так и было. Конечно же, он знал. Ему нечего было ответить Аманде.

Через два с небольшим часа, когда Аманда, наконец, ушла, чтобы узнать, не может ли она чем-нибудь помочь Рух, в воздухе послышался негромкий перезвон, означавший, что кто то хочет говорить с ним.

— Да?

— Коридор свободен. — Это был голос Джимуса. — Дверь в дальнем левом конце коридора, в который выходят твои комнаты, приведет тебя туда.

— Я немедленно иду.

Хэл последовал указаниям Джимуса и чуть позже вступил в короткий коридор с зелеными металлическими стенами, чем-то напоминавший кабинет Джимуса — но без полок и вытянутый в длину. В нем также стоял слабый запах чего-то вроде бумажной плесени, как и в кабинете Джимуса.

— Мы пока еще не вычистили его по-настоящему, — объяснил Джимус. — Я решил, что тебе более важно не откладывая заняться тем, чем ты намеревался.

— Ты прав, — согласился Хэл, — а теперь я скажу тебе, почему я хотел, чтобы это место оставалось доступным только мне — и, конечно, тебе и всем тем, кто понадобится для того, чтобы помочь тебе сделать то, что мне нужно.

— Я хочу, чтобы вы соорудили для меня фазовую стенку — чтобы она рассеивала все, что ее коснется, распространяя по всему пространству; и она должна перекрывать коридор от пола до потолка и от стены до стены, примерно на трети длины коридора от тупикового конца.

— Просто рассеивающая стена? — уточнил Джимус. — А куда ты предполагаешь посылать то, что в результате будет нуждаться в восстановлении?

— А оно не будет в нем нуждаться — если, только само не решит вернуться через ту же самую стену.

— Решит? — эхом отозвался Джимус. — Здесь ничего нельзя решить. Все, что рассеяно, просто остается в этом состоянии до скончания веков — если нет точки назначения, в которой его можно восстановить.

— Это неважно, — пожал плечами Хэл. — Можете вы соорудить такую стену?

— О да, ее можно построить, — кивнул Джимус. — Хотя я думаю, что для того, о чем ты говоришь, на самом деле потребовался бы двойной экран — один, чтобы рассеивать, а другой, чтобы снова собирать. Но то, что ты описываешь, не имеет никакого смысла. Ты хочешь сказать, что пункт отправления будет по сути лишь приблизительно в метре от пункта прибытия?

— Если должны быть два экрана, то да. Чем ближе, тем лучше, — сказал Хэл. — И кроме того, извини — но не проси, чтобы я пытался сейчас объяснить, в чем дело. Можете вы построить все это?

— Конечно, можем. — Джимус пристально посмотрел на Хэла. — Но я не могу себе представить, какая идея пришла тебе в голову; и чем больше я слышу об этом деле, тем меньше мне хочется заниматься им вслепую. Посмотрим, правильно ли я тебя понял. Ты хочешь переместить что-то сквозь экран и тем самым рассеять по всему пространству. А потом оно каким-то способом само собой решит вернуться, и ему надо будет пройти сквозь другой экран — лишь в шаге от первого. Ты считаешь, что то, что ты посылаешь, каким-то образом пройдет сквозь второй, экран с другой стороны и вернется в первоначальную форму. А на самом деле, здесь нет никакой «другой стороны» в обычном смысле слова. Что заставляет тебя думать, что может произойти что-нибудь подобное?

— Я собираюсь выяснить, к чему это приведет, — произнес Хэл. — Единственный мой вопрос: сделаешь ли ты для меня то, что я прошу.

— Да, разумеется. Но нет никакой гарантии, что ты сможешь повторно собрать то, что рассеяно по всей вселенной. То есть твою стену можно соорудить таким образом, чтобы рассеявшееся собиралось, чтобы вернуться — а как это может произойти, мне и в голову не приходит — но если это произойдет, второй экран вернет предмет назад в исходную точку, которая находится здесь. Точно так же космический корабль после скачка возвращается в первоначальном виде в точку, которая ему нужна. Но у корабля есть заранее заданная программа для того, чтобы появиться определенном месте, а сам процесс скачка по существу находится вне времени — он происходит моментально. Так что в сущности, если я соберу устройство, чтобы иметь возможность делать то, что ты говоришь, исчезновение и возвращение окажутся мгновенными. Второй экран просто отменит действие первого — так что в сущности, то, что ты пошлешь, лишь мгновенно переместится приблизительно на метр; то есть если из этого вообще что-либо выйдет. Дело в том, что то, чего ты собираешься достичь, невозможно.

— Нет, возможно — если я прав, — сказал Хэл. — То, что я пропущу сквозь экран, исчезнет на некоторое время и вернется, когда будет к этому готово.

Джимус покачал головой.

— Законы физики фазового скачка просто не допускают этого. Я не знаю, много ли ты о них знаешь...

— Ничего, — ответил Хэл, — и это не имеет значения, потому что я полностью полагаюсь на твои слова. Если ты говоришь, что, согласно тому, что ты знаешь, такое невозможно, я тебе верю. Но для меня это неважно. Можете ли вы сделать, и сделаете ли то, о чем я прошу?

— О, мы можем это соорудить... — медленно произнес Джимус, покачав головой. — Но какой тебе от такого устройства толк? Я по-прежнему думаю, что ты не вполне понимаешь...

— Неважно. Теперь следующий вопрос. Как быстро вы можете это сделать?

Джимус снова пристально посмотрел на него.

— Ты говоришь о чем-то срочном? Вроде создания фазового щита вокруг Земли?

— Или быстрее, — сказал Хэл. Джимус сделал резкий и почти сердитый выдох.

— Я ничего не понимаю. Можешь ты, по крайней мере, сказать мне, имеет ли это какое-то отношение к Таму?

— Да, — ответил Хэл, — но тут гораздо большее.

— Ладно. С технической точки зрения тут ничего хитрого. Срок в несколько часов тебя устроит? Конечно, подольше, чем то время, которое понадобилось для расчистки этого коридора.

— Как можно быстрее, — сказал Хэл. — Ради Тама.

Джимус взглянул на него.

— Тама?

— Тама, — подтвердил Хэл. Джимус глубоко вздохнул.

— Мы управимся настолько быстро, насколько возможно. Я тебе позвоню.

Хэл встал.

— Я буду у себя.

Он направился к выходу. Едва он вошел в коридор, когда услышал в громкоговорителе голос Рух.

— Хэл, мог бы ты прийти в директорский кабинет? Здесь уже Аманда и главнокомандующий дорсайцев.

Хэл не встречал Рурка ди Фасино с тех пор, как беседовал с большинством дорсайских Серых Капитанов, которые в соответствии с соглашением отвечали за оборону своей планеты, еще до того как дорсайцы согласились взять на себя защиту Земли. Хэл даже не знал, кто командовал всеми судами дорсайцев, патрулировавшими внутреннюю сторону фазового щита. Теперь, как ни странно, он был доволен, что именно Рурка дорсайцы выбрали на этот пост. Острый на язык и наблюдательный, ди Фасино обладал неизменной уверенностью, что для всех проблем имеется подходящий способ решения.

— Хорошо, что ты пришел сразу же, — сказала Рух, когда Хэл уселся. — Только что произошел тревожный инцидент. Пятьдесят военных кораблей Молодых Миров, одновременно, строем, совершили скачок сквозь фазовый щит. Когда мы выталкивали их прочь или пытались посадить на Землю, погибли два наших собственных судна и получили повреждения еще восемь.

— Поврежденные корабли вернутся к патрулированию через неделю, — Легкий тенор ди Фасино звучал резко. — Но на двоих сбитых погибли все, кто находился на борту. Мы не можем позволить себе потери.

— Я предполагаю, — сказала Рух, — что на них не имелось никого из недавно обученных жителей Земли?

Ди Фасино покачал головой.

— Только дорсайцы.

— Я подумала, — продолжала Рух, — что программа обучения новых экипажей проходит быстрее. Я все время получаю сведения, что центры вербовки забиты людьми.

— Это так, — сказал ди Фасино, — но те мужчины и женщины, что переполняют их, бесполезны, пока их не обучили. Обслуживать военное космическое судно это одно, а воевать на нем совершенно другое. Даже наши собственные люди утратили навыки. Сейчас не то, что сотню лет назад; тогда между мирами все еще шла настоящая война в космосе; и обязанность воевать на космическом судне входила во многие из контрактов, по которым служили тогда наши люди. Однако дорсайцы, по крайней мере, вымуштрованы и имеют необходимый настрой. В случае надобности они будут делать то, что требуется. А о людях, которых мы получаем с Земли, ничего нельзя сказать, пока они не будут проверены в настоящем бою — и несмотря на то, что их много в центрах вербовки, на судах пока — всего лишь горстка, и они проходят заключительное обучение; не говоря уже о том, чтобы можно было укомплектовывать ими целые экипажи новых, только что построенных судов.

— Значит, у вас пока еще нет обученных экипажей землян, которые могли бы участвовать в регулярном патрулировании на любом из ваших судов? — спросила Рух, пристально глядя на ди Фасино.

— Не совсем так, — ответил тот. — В мире с таким же населением, как у тринадцати вместе взятых Молодых Миров, должно найтись некоторое количество людей с подходящими рефлексами и прошедших подготовку, которая очень близка к той, которая нужна нам. Между прочим, оказалось очень кстати, что все эти столетия Земля продолжала держаться за региональные, национальные и прочие различия; и потому у нескольких больших объединений есть собственные космические силы. А некоторые из приморских стран имеют подводные лодки, служба на которых схожа со службой на космических и атмосферных военных кораблях. Так что мы получили горстку уже наполовину обученных. Часть из них, как я и говорил, проходят заключительное обучение на наших судах, патрулирующих щит. Во всяком случае, меня сюда привел не вопрос вербовки. Что может означать этот последний налет пятидесяти судов с точки зрения замыслов противника? Рейд в защищаемое нами пространство был абсолютно бесполезен.

— А могли бы пятьдесят судов уничтожить Абсолютную Энциклопедию? — спросила Аманда у Рух.

— Мне говорят, что не могли бы, — покачала головой Рух. — Во всяком случае, Джимус Уолтер, когда я спросила его, ответил, что им было бы едва ли не легче уничтожить Землю.

— Давайте сосредоточимся на том, что означает эта недавняя, и вроде бы бессмысленная, атака. — сказала Аманда. — Хэл, ты, с тех пор как появился здесь, не произнес ни слова; а ты знаешь Блейза Аренса лучше, чем кто-либо из нас. Каково твое мнение?

— Я не могу быть намного более уверенным, чем все остальные, — ответил Хэл, — но мой инстинкт заставляет предположить, что это — послание, вот и все.

— Послание? Обращенное к Земле? — спросила Рух. — Что бы оно могло означать?

— Я думаю, что... — Хэл заколебался. — ...послание мне, от Блейза.

— Какое послание? — переспросил командующий дорсайцев.

— То, что он говорил всерьез, — ответил Хэл, — когда сообщил о настроениях, свойственных осаждающим и о кровавой бане для Земли. Аманда, ты говорила им о нашем разговоре с Блейзом, когда он появился в Гильдии?

— Я как раз собиралась, когда ты появился здесь, — быстро ответила та. — Блейз нашел нас там, где мы находились на Культисе...

— Нашел вас? — прервала Рух. — И вы благополучно расстались с ним?

— Это выглядело не так, — сказал Хэл. — Он появился в месте, где мы были окружены друзьями. Кроме того, я же говорил вам, что Блейз — как и я — знает, что если он убьет меня или я его, это ничего не изменит, разве что обернется против убийцы. Подлинные противники — это две силы в человечестве, которые развились на протяжении хода «истории. А мы с ним просто оказались на переднем крае сил, с которыми мы связаны.

— Это несколько упрощенный путь объяснения ситуации, — сухо заметила Аманда. — Тебе следует помнить, что он по-настоящему пытался тебя убить.

— Сейчас мне не угрожала никакая опасность, — пожал плечами Хэл.

— Относительно послания, — вставил ди Фасино. — Говоришь он обещал кровавую баню, когда они наконец прорвутся — если смогут. Я понимаю, что так и произойдет — если дело дойдет до этого. Но зачем искать тебя, чтобы сказать об этом, если эта атака вроде бы должна означать то же самое сообщение?

— Потому что он также сказал мне, что он не любитель кровавых бань; и я знаю его достаточно хорошо. Он говорит правду.

— Говорит правду! — воскликнул ди Фасино. — Он пытался запугать тебя.

— Приходилось тебе когда-нибудь отрезать человеку ногу — без наркоза и без знания хирургии?

— Нет, не приходилось! — резко отозвался ди Фасино. — И ты прав, я не знаю ничего о том, как делать такую операцию.

— Но несмотря на это, ты сделал бы ее — и как можно лучше — если бы речь шла о твоем ближайшем родственнике и единственным способом спасти ему жизнь была немедленная операция, не так ли?

Ди Фасино пристально посмотрел на него.

— Ты же знаешь, что я бы ее сделал, — ответил он, — и понимаю, что ты имеешь в виду. Я не хотел бы ее делать, но это не остановило бы меня, если бы здесь был вопрос жизни и смерти для того, кого я люблю. Но не пытаешься ли ты сказать мне, что Блейз находится в том же положении, когда планирует кровавую баню для Земли?

— Не совсем, — Хэл пристально посмотрел на него, — но в очень похожем...

Он поколебался, затем продолжил:

— Я, возможно, единственный человек, кто понимает некоторые стороны Блейза. Вы должны понять, насколько его мышление отличается от мышления других. Он, должно быть, самый одинокий человек на свете. Нет, слово «одинокий» не правильно. Вместо этого следует сказать, что он наиболее отстраненный изо всех людей, потому что никогда не испытывал ничего, кроме полной изоляции ото всех остальных, и не может представить себе любое другое положение дел. Так что он страдает, но не осознает причину этого страдания — как это бы сделали ты или я — потому что он никогда не знал любого другого состояния.

— Он мог бы оглядеться вокруг и увидеть; что другие люди не страдают таким образом, и узнать от них, что существуют и другие состояния души, — сказал ди Фасино.

— Именно для того, чтобы изучать их, Блейз от них и изолировался, — ответил Хэл. — С того возраста, когда он смог замечать подобные веши, он должен был увидеть, что интеллект окружающих ограничен в сравнении с его интеллектом и они не могут сравниться с ним по другим способностям. Почти сразу как только он начал осознавать себя, он должен был почувствовать себя одним во всей вселенной, окруженным существами, которые выглядят и действуют подобно ему, но им недостает сообразительности, и он может легко управлять ими без того, чтобы они это осознавали. Все, что ему надо было сделать, это настроиться на то, чтобы управлять ими, и они делали все, что он желал. И это свойство отгородило его от остального человечества.

Хэл заколебался и спросил себя, не слишком ли много он говорит, затем решил продолжать.

— Есть пара строк в поэме лорда Байрона — английского поэта девятнадцатого столетия. Одна из его поэм называлась «Шильонский узник». Герой поэмы находился в Шильоне, крепости-тюрьме в Швейцарии, в одиночном заключении. Эти строки относятся к тому моменту, когда ему наконец удалось бросить взгляд наружу из высоко расположенного, маленького окошка камеры. Строки таковы...

Хэл посмотрел на сидящих, вокруг. Ответный взгляд Рурка ди Фасино был слегка озадаченным. Выражения лиц Аманды и Рух, напротив, выражали некое странноватое сочувствие.

— Так что вы видите, — закончил Хэл, — что хотя его положение было слегка иным, по сути здесь много сходства — в том, что Блейз почти с рождения узнал, что все миры для него лишь «более обширная тюрьма». Он мог бы в каждом встреченном лице искать понимание того, что он чувствовал в себе — и не видеть его. Известность и благосостояние вряд ли что-нибудь для него значили, потому что он знал — чтобы добиться их, ему достаточно просто протянуть руку. У него совершенно не было друзей. Те, кто думали, что любят его, его не понимали. Ему была дана жизнь, а делать с ней ему было нечего. Так что он решил заняться тем, что, как он думал, не мог сделать никто другой: повернуть человечество на такой исторический путь, по которому оно никогда бы не пошло, если бы не появился он. И даже если этот поворот мог подразумевать необходимость делать вещи, которые могли ему не понравиться, он их сделает. И он взялся за работу.

— И столкнулся с тобой, — сказала Аманда.

— Я оказался там. — Хэл взглянул на нее.

— Но почему кровавая баня? — спросил ди Фасино. — Если он в конце концов и соберет достаточно судов с обученными экипажами, чтобы уничтожить нашу оборону, найдутся, вне сомнения, иные способы.

— Конечно, найдутся, — согласился Хэл.

— Тогда зачем все это, — запугать тебя, чтобы ты выступил за капитуляцию перед ним?

— Нет, — покачал головой Хэл. — Очевидная причина разговоров о кровавой бане в том, чтобы попытаться подтолкнуть меня к поспешным действиям. Сколько времени, по-твоему, Рурк, понадобится — при той скорости, с которой накапливаются его силы над поверхностью шита, — для того, чтобы собралось достаточно кораблей для попытки совершить массовый скачок сквозь щит и напасть на планету — с какой-то надеждой на успех?

— Я не Донал Грим, — пожал плечами ди Фасино. — Это зависит от того, насколько быстро он может заставить Молодые Миры поставлять ему суда и экипажи для них. Где-нибудь от шести месяцев до пяти лет по абсолютному времени.

— Будем считать, что шесть месяцев, — произнес Хэл. — Если у нас действительно только шесть месяцев до такого нападения и кровавой бани, есть некоторая причина для паники. Но я не думаю, что нам следует паниковать. По-моему, как я и говорил, он пытается подтолкнуть меня к тому, что я стану действовать слишком быстро и совершу ошибку.

Остальные пристально смотрели на него. На этот раз даже ди Фасино не сказал ничего.

— Видите ли, — сказал Хэл, тщательно выбирая слова, — дело в том, что его не тревожит, сможет ли он захватить Землю. В последнюю минуту он может всегда вытянуть кролика из шляпы и осуществить завоевание каким-то неожиданным способом. Он практически уже сказал мне это три года назад, когда он и я встретились в толще фазового щита. Я вызываю у него беспокойство — потому что и я также могу вытащить кролика, о котором он не подозревает, из моей шляпы, прежде чем он сможет вытащить своего. Он знает, что я единственный человек, кто мог бы сделать что-то, чего он не может ожидать. Если он сможет вызвать у меня панику настолько, чтобы я хоть чуть-чуть начал суетиться, я могу допустить промах и мне не хватит времени, чтобы достать этого кролика.

— Господи! — воскликнул ди Фасино. — Что за способ — пытаться надавить на кого-нибудь, угрожая избиением, возможно, миллиардов людей.

— Эта угроза отстоит от нас еще по крайней мере на шесть месяцев, — заметил Хэл. — Вы знаете, что девизом Уолтера Бланта, который основал изначальную Гильдию здесь, на Земле, было: Разрушай. То, чего он хотел — это ликвидировать всех и все, кроме нескольких особых людей на особой Земле, которая могла бы тогда заняться строительством чего-то особого. Заметьте, что цель Блейза всегда повторяла эту. Он хочет добиться, чтобы Молодые Миры обезлюдели полностью, а население Земли сократилось до некоей особенной группы людей, которые через много поколений станут похожи на него самого.

— И что из этого? — спросил ди Фасино.

— Только то, что разрушение, которое проповедовал Блант, так никогда и не началось. Вместо этого Гильдия изменила свои цели, склонившись к ненасилию и идее философского развития.

— Это было в прошлом.

— Это есть и в настоящем, точно так же как существующее всегда создается прошлым и содержит его элементы, — ответил Хэл. — Продержитесь еще немного дольше, не допустите, чтобы ваше беспокойство за эти шесть месяцев выбило вас из колеи.

— А что тем временем будешь делать ты?

— Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, я хочу иметь что-то, что мог бы вам показать, — ответил ему Хэл. — То, за чем я охочусь именно сейчас, не более материально, чем сон — как и любое открытие до того, как оно осуществится. Но я уверен, что оно существует; и если я прав, оно окажется для нас аварийным люком для выхода из этой ситуации без какой-либо резни и без военных действий; причем задолго до того, как пройдет шесть месяцев. Я скажу вам, когда добьюсь чего-то заметного. А тем временем важно, чтобы все на нашей стороне продолжали, несмотря ни на что, двигаться вперед как можно скорее и ни в чем не сомневаться.

— Опираясь на веру, — сказал ди Фасино.

— Именно так, на веру. Сильнее ее нет ничего. — Хэл ненадолго взглянул на Рух, затем снова на главнокомандующего. — Помните о различии между нашим лагерем и его. И наконец, о том, что та часть человечества, которая верит в продвижение вперед и смелые действия, направленные вовне, находится здесь, вокруг нас; а те, кто предпочитает повернуть обратно и спрятаться от риска, сопряженного с прогрессом, остались с Блейзом. Все, что делает любая из сторон — от строительства кораблей до войны при их посредстве, является частью ее усилий достигнуть цели; и оно окажется необходимым, когда придет момент последнего противостояния.

Ди Фасино сумрачно смотрел на него, но долгое время сидел молча.

— Мы сделаем нашу часть работы, — наконец произнес он, — и ты это знаешь. А в остальном ты прав. Нам потребуется вера в то, что и ты, и все остальные делаете то же самое — и много веры!

Совещание закончилось.

Глава 36

Прошло шестнадцать часов.

Аджела, Рух и Аманда по очереди дежурили у Тама, пока он боролся, чтобы прожить еще немного. Хэл возвратился к себе, чтобы изучать знания, занесенные в хранилище памяти Абсолютной Энциклопедии и теперь открывшиеся ему. Он занимался этим некоторое время; затем поспал, а проснувшись, снова уселся и мысленно представил себе его образ. Его глаза видели хранилище, но мысли блуждали далеко, достигая границ того, что было накоплено там в течение столетий.

Это походило на блуждание по коридорам бесконечного музея. Но экспонатам не хватало какого-то невидимого элемента, и Хэл затруднялся сказать, какого. И тут его осенило: где были души, которые создали каждую из этих вещей? Вы могли следить за созданием произведения искусства или за достижением открытия по уровням ремесла, которое превратило их в реальность. Но только до какой-то точки. А потом внезапно оказывались перед разрывом, квантовым скачком, по другую сторону которого творение и становилось полностью продуктом создавшей его личности — так что никто другой не мог бы сделать то же самое — и не было мостика ремесла, чтобы объяснить уникальность того, что вы видели, слышали или чувствовали. То, что находилось дальше, было просто ни с чем не сравнимым, незаменимым личным талантом, который, как по волшебству, являл самую сущность действующего творческого потенциала. Имелся этот разрыв, а что-то жизненное, важное пока отсутствовало. А чтобы осуществить его цели в Созидательной Вселенной, этого нужно было коснуться — если уж его невозможно схватить. Точно так же как один мозг никогда не может полностью постичь намерения другого, но может все же понять эти намерения, чтобы действовать, основываясь на них.

Уже несколько часов Хэл высвобождал свое подсознание в поисках этого необходимого контакта; в то время как его сознание продолжало блуждать по коридорам хранилища памяти Энциклопедии — и наконец к нему пришел ответ, как что-то почти позабытое.

Когда он тремя годами раньше спросил Тама, о том, как он, Хэл, может научиться, подобно Таму, читать содержимое хранилища знаний, оказалось, что Там не может логически, словесно, описать, как он это делает. Он отослал Хэла к старому роману двадцатого столетия, который после того, как его почти забыли, сделался классикой, когда его снова обнаружили в двадцать первом столетии. Главным героем книги «Песчинки», написанной человеком по имени Ричард Маккенна, был старшина, которого назначили механиком на американское речное патрульное судно. Действие происходило в Китае, во времена больших потрясений.

Все другие члены экипажа поддались неписаной традиции неофициально нанимать китайцев-подмастерий, чтобы те работали за них. В результате всю работу в машинном отделении делали китайцы. Главный герой, который любил двигатели и был непреклонен в том, чтобы самому выполнять свои обязанности, не мог заставить себя поступить так же, как остальные. Он решил делать свою работу собственными руками. Это пробудило вражду по отношению к нему со стороны китайских рабочих, поскольку его решение лишало одного из их соплеменников работы.

Там сказал Хэлу, что в романе есть сцена — и Хэл позже нашел ее с помощью Энциклопедии, в которой главный герой, расхаживая взад-вперед по машинному отделению, когда судно куда-то шло, неожиданно для себя остановился у маленького люка, под которым проходил паровой трубопровод. Открыв его, он обнаружил, что клапан, который должен был быть открытым, был плотно закрыт, перекрывая поток пара через эту трубу. Намеренный саботаж одного из рабочих.

Он открыл клапан, и лишь намного позже обнаружил, что, сделав так, он заслужил среди китайских рабочих репутацию волшебника, поскольку выглядело так, что сразу нашел преднамеренно закрытый клапан и открыл его, хотя никаким образом не мог узнать, что тот закрыт.

Другой писатель того же периода в своих воспоминаниях упомянул, что спросил у самого Маккенны, мог ли кто-либо при всем шуме в машинном отделении действительно услышать различие, возникшее из-за того, что оказался закрыт один маленький клапан. Маккенна, который на флоте выполнял ту же самую работу с двигателями, сказал, что такие люди нашлись бы. Он сам замечал такие изменения и исправлял их, почти не задумываясь — настолько он привык к надлежащему звуку двигателя.

Точно тем же, что и звук двигателя для механика, сделались хранящиеся в Энциклопедии знания для Хэла. Ему достаточно было подумать, чтобы вся совокупность знаний, содержащихся в Энциклопедии, сделалась доступной его разуму с помощью этой мысленной картины переплетающихся нитей; и теперь он обнаружил, что в их неслышной симфонии недостает лишь одной ноты.

Отдельные ноты творческого потенциала, которые ему понадобятся как строительный материал в Созидательной Вселенной находились в этот момент вокруг него, а его ухо все еще не улавливало их. Пока что он пользовался тем, что уже создал его собственный мозг да еще несколькими звуками, почерпнутыми в стихах или в творениях других, которые в прошлом коснулись его собственной души.

Внезапно послышался перезвон, а затем заговорил голос Джимуса, призывая его обратно в реальную жизнь.

— Мы готовы, Хэл Мэйн, — сказал Джимус. — Ты найдешь вход в свой коридор за дверью в левом конце того, в котором находятся сейчас твои комнаты.

— Иду, — ответил Хэл пустой комнате. Он поднялся и вышел.

Когда он оказался в коридоре, заканчивавшемся тупиком, увиденное заставило его внезапно остановиться. Там находилась обещанная Джимусом конструкция из двух фазовых щитов. Ближайший из них занимал три четверти ширины коридора, так что оставалось лишь столько места, чтобы человек мог проскользнуть мимо него, чтобы получить доступ ко второму, а тот, насколько Хэл мог видеть отсюда, перекрывал коридор полностью. Но ожидали его не только Джимус и пара людей из его отдела, но также Рух и Аманда.

— По-моему, — обратился Хэл к Джимусу, — я попросил, чтобы ты ничего не говорил об этом кому бы то ни было?

— Извини, — ответил тот. — Оказалось, что возникла опасность, которой мы не ожидали. В момент включения один из этих экранов — или оба — могут вступить во взаимодействие с защитным экраном вокруг самой Энциклопедии. После включения никакой опасности уже нет. Но при включении она была, и ни один из нас не мог бы оценить, что может произойти. Никто прежде не сооружал одно фазовое окно внутри другого...

— А как насчет того, что экран Энциклопедии находится внутри того, который охватывает Землю? — прервал его Хэл.

— Но там оба экрана двойные — внутри таких же. А то, что находится здесь, не является и не может являться замкнутой цепью — если ты хочешь, чтобы оно делало то, о чем ты просил. Так что мне пришлось всего на несколько секунд отключить щит Энциклопедии — пока мы включали эти, и я не счел, что могу это сделать без того, чтобы предупредить Аджелу или Рух. Рух захотела подробнее узнать о том, что же заставило меня просить о подобной вещи.

— Это я посоветовала ей спросить, — сказала Аманда. — Не набрасывайся ни на кого, Хэл. Когда происходит что-нибудь необычное в таком роде, с самого начала явно видна твоя рука. И когда мы с Рух узнали, в чем дело, то захотели присутствовать здесь. И мы имеем такое право.

— Я не мог солгать Рух Тамани в ответ на прямой вопрос, — сказал Джимус.

— Конечно, нет. Я не виню тебя, Джимус. — Хэл глубоко вздохнул. — И ты права, Аманда. Вы с Рух должны быть здесь, если вы этого хотите.

— А как могли бы мы не хотеть этого, Хэл? — спросила Рух.

Хэл покачал головой.

— Разумеется. Хорошо, я был не прав, когда сразу не поделился с вами своими соображениями. Дело просто в том, что я не знал — и все еще не знаю — сработает ли это. Результатом может оказаться полная неудача.

Джимус выглядел слегка озадаченным.

— Я не понимаю. А что именно ты собираешься пропустить сквозь этот первый экран?

— Себя, — ответил Хэл. Джимус уставился на него.

— Боже мой! — воскликнул он. — Ты понимаешь, что ты говоришь? Это самоубийство! Ты закончишь тем, что распространишься по всей Вселенной, и дороги назад не будет.

— Такой шанс, конечно, есть, — кивнул Хэл, — но у меня есть основание думать, что в этом случае такого не произойдет.

— Все равно, — отозвался Джимус, — если это то, что ты имел в виду все это время, мне остается молиться, что больше ничего не случилось, когда ты пройдешь сквозь второй экран там — что ты немедленно появишься снова, лицом к нам, выходящим из первого экрана!

Хэл обратился к Рух и Аманде.

— Но возможно, мне удастся сделать то, что я надеюсь, почти мгновенно, подобно любому фазовому скачку, так что я все равно сразу же возвращусь сюда. С другой стороны, вероятно и то, что время, затраченное между экранами, — то же самое время, что и здесь; так что пройдет некоторое время перед тем, как я возвращусь. Но у меня нет серьезных сомнений в том, что рано или поздно я вернусь.

Рух приблизилась к нему, обняла его и поцеловала в губы.

— Мы будем ждать тебя, Хэл.

Он ненадолго обнял ее, чувствуя, как дернулось его сердце, как и тогда, четыре года назад, когда он вынес ее из тюремной камеры на Гармонии, — потому что ее тело даже и теперь осталось хрупким. Затем он отпустил ее и повернулся к Аманде, которая также обняла и поцеловала его.

— Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, — ответил он. — То, что я собираюсь делать, может наконец оказаться ответом.

— Я знаю, — кивнула Аманда и выпустила его из своих рук.

Он повернулся и пошел прочь от них, прошел мимо более близкого экрана ко второму и шагнул в него.

Глава 37

Он был повсюду и нигде.

Его чувства больше не действовали. Он не мог осязать, обонять, слышать или видеть. Вместо этого он каким-то образом ощущал окружение, распознавая отдельные структуры, одни из которых имели форму предметов, а другие нет, но все они были совершенно не важны.

Это было место, где время существовало, но не имело значения. Место, где его ныне изменившееся «я» совершенно не имело желания что-либо понимать или как-то действовать. По правде говоря, его способность делать то и другое была ограничена. Память у него осталась, но никакой цели не было, поскольку он обнаружил, что не мог представить себе будущее, и настоящее превратилось в вечность. Но он мог вспоминать, и занимаясь этим, он вспомнил, как он однажды уже прошел через нечто подобное. Это случилось, когда он был Доналом, и дух того вернулся в двадцать первый век, где действовал, поселившись в теле, которое принадлежало мертвому Полу Формейну. Тогда, как он сейчас вспомнил, что-то пронесло его через то, что он испытывал теперь.

Он ожидал пройти через это состояние к чему-то другому, к Земле двадцать первого века; и движущая сила этого ожидания несла его дальше, хотя он и не понимал, что у него отсутствует понятие цели.

Это было воспоминание о невозможном, которое все же произошло. Потому что Созидательная Вселенная, которую, как Хэл теперь понял, представил себе и тогда и теперь в своем воображении, не могла, по определению, существовать, не будучи созданной им. Сейчас она не существовала; и все же он ощущал, что пережил пребывание в ней, как необходимую часть возвращения назад — чтобы изменить какие-то части прошлого.

Из-за ограничений этого места — этого Хаоса, которому еще предстояло возникнуть, его сознание, независимо от логики не было способно понимать противоречия. Здесь он мог положиться только на веру, философию и храбрость, на них не действовали границы его логического мышления. Посредством них он мог принять тот факт, что смог однажды на опыте познать Созидательную Вселенную и использовать ее как окно в прошлое. Его подсознание предположило, что найдется дорога назад сквозь время — чтобы он мог выяснить, кто же он; и это предположение заставило эту дорогу появиться — как предположение автора в том, что существует еще не написанное им стихотворение.

Его логическое мышление впоследствии отвергло то, что для него не могло бы существовать, и засунуло память о нем, оказалось в подсознании. Там это воспоминание оставалось до сих пор, потому что рамки понимания, необходимого Хэлу, чтобы развить его, еще не возникли, и он не мог понять, как это могло произойти. Только теперь, распространившись по времени и пространству, все наконец приобрело смысл.

Как и при создании стихотворения, объяснение состояло в том, что все механизмы здесь должны развиваться в подсознании.

Хэл перешел в царство снов и грез; и мешанина воспоминаний и фантазий копошилась в его воображении, подобно вырвавшимся на свободу мыслям, которые приходят перед самым засыпанием, когда подсознание высвобождается полностью.

И сделав это, он оказался внутри того, что было бы сновидением; если бы не управлялось неким глубоко укоренившимся чувством цели, которая направила его назад в двадцать первый век. В этой «вселенной-которой-не-было» он мог ощущать не только это предыдущее путешествие сюда, но и всю обширную информацию Абсолютной Энциклопедии. И та помогала Хэлу в этом путешествии...

* * *

Это было мечтой, которая в конце концов сделалась реальностью. Реальностью — потому что не только все его чувства теперь уверяли его в том, что это так; но и его логическое мышление, которому приходится использовать язык символов и понятий, снова проснулось и было способно действовать. Но это было также и сновидение, поскольку Хэл помнил, когда впервые увидел его — тогда он находился в отряде Сопротивления на Гармонии. Он видел этот сон и тогда, и еще несколько раз; и теперь, с помощью знаний Энциклопедии, он превратил его в явь. И именно когда это сновидение началось, он с верой, убежденностью и храбростью преобразовал находившийся вокруг него хаос в действительность.

Он снова сидел на коне, как и те, кто окружал его. Они вместе ехали по редкому лесу, находящемуся на равнине в умеренной зоне планеты, напоминавшей Землю. Они ехали молча — как и в предыдущих повторениях этого сна, но теперь он впервые узнал их — теперь все они были мертвы.

Квакер Авдий, дорсаец Малахия и экзот Уолтер — его наставники ехали чуть позади него. А рядом находились члены его собственной — Донала — семьи. Ичан Хан Грим, его отец, умерший почти сотню лет назад, его мать, Мэри Грим, а рядом с ней Мор, его брат.

Мор наклонился вперед в седле, чтобы взглянуть на него, и Хэл напрягся в ожидании этого взгляда. Их глаза встретились.

— Добро пожаловать назад, Донни, — сказал Мор и улыбнулся теплой, счастливой улыбкой.

Тут Хэл понял, что он действительно снова стал Доналом — как телом, как и воспоминаниями.

— В чем дело, брат? — спросил Мор. — Ты думал, что я не понял бы?

Он протянул руку над загривком шеи лошади Мэри Грим, и, чуть поколебавшись, Хэл коснулся ее и нашел рукопожатие брата таким же успокаивающим и теплым, как его улыбку.

— Я не продумал это как следует, — сказал он. — Я никогда и ни за что не позволил бы ему сделать такое с тобой.

— Я знаю, — кивнул Мор, когда они разняли руки, — но это привело нас сюда, что, разумеется к лучшему. Не так ли?

— Да, — сказал Донал Хэл, — это наконец новый путь.

Он посмотрел вокруг. По другую сторону Ичана ехали Ян и Кейси; а слева от Мора — его другой дядя, Джеймс.

Он оглянулся назад и увидел Аманду Морган Вторую, так напоминавшую Аманду, которую он оставил позади фазового экрана. С ними ехало и множество других членов семейства, давно умерших, включая даже Клетуса Грима, его прапрадеда.

Но еще дальше Хэл увидел Иакова Сына Божьего, помощника Рух в отряде Сопротивления, погибшего на Гармонии. Как раз теперь они приблизились к опушке леса на краю усыпанной камнями равнины, что протянулась далеко к горизонту, где скалистая поверхность встречалась со сплошным серым слоем облаков.

В отдалении, почти у самого горизонта, мрачно возвышался силуэт одинокой башни. Все придержали лошадей и стали смотреть на башню.

— Отсюда я поеду один, — сказал он остальным.

Они ничего не ответили, но он почувствовал, что они согласились с его решением. Он также чувствовал, что они будут ждать его здесь, независимо от того, сколько времени для этого потребуется.

Хэл слез с лошади — как ему помнилось, он и раньше поступал так во сне — и начал пешком пересекать бесконечную равнину, направляясь к башне.

Он оглянулся назад и увидел своих спутников. Через некоторое время они казались крохотными из-за большого расстояния, что теперь разделяло их. Он снова повернулся и продолжил путь к башне, расстояние до которой, казалось, едва ли уменьшилось с те пор, так как он покинул опушку леса.

Камни, покрывавшие равнину, стали крупнее. Благодаря сведениям, содержавшимся в Энциклопедии, они сразу возникли в его сознании, Хэл узнал в них обломки вулканических пород, сначала раскрошившиеся под долгим воздействием разницы температур, а затем обкатанные морем, на дне которого они оказались.

Его разум объял все это — или же только предложил это как объяснение, извлеченное из Энциклопедии? В любом случае он представлял себе геологическое происхождение камней, по которым шел, и не зная, как это могло оказаться возможным, понимал, что башня, к которой он направлялся, была построена на том, что во время существования мелкого моря, обкатавшего камни, представляло собой остров. Как это ни казалось невероятным, она была построена прежде, чем воды поднялись и закрыли равнину. Значит, башня была древней — такой же древней, как само человечество; и то, что находилось внутри и притягивало его к ней, было настолько же древним.

Но по-прежнему она находилась еще слишком далеко; и сейчас его больше интересовало, как же эта башня возникла. Потому что в действительности она представляла собой воплощение его сновидения. Он создал ее только теперь; но так же бесспорно, как он когда-либо создавал стихотворение или рассказ — из первобытного хаоса, в котором он обнаружил себя. Он создал свое тело и тела своих спутников и их лошадей. А также толстый слой облаков наверху, скрывший солнце, — копию звезды, вокруг которой вращалась Земля — да и сам этот мир был копией Земли в большей степени, чем любая из землеподобных планет Молодых Миров.

Он построил ее здесь, в Созидательной Вселенной, которая была таковой только потому, что с помощью Энциклопедии он наконец воплотил ее в действительность. Потому если бы его собственное творческое подсознание не могло использовать знания Энциклопедии, ему ничего бы ни удалось сделать. Стихотворение невозможно написать, не зная, что составляет поэзию — образы, формы и язык.

При создании той самой башни, к которой он теперь направлялся, надо было знать действие силы тяготения на ее конструкцию и то, какие материалы нужны для постройки ее стен.

Оглянувшись через плечо назад, он увидел, что крошечные фигуры, ожидавшие его, казалось, стояли несколько выше него; и в самом деле, равнина, разделявшая их шла под уклон, как будто он опускался на бывшее морское дно, которое расстилалось перед ним, — пока вдалеке не поднималось снова. Еще раз взглянув вперед, он увидел, что на морском дне, которое ранее казалось ровным, в действительности встречались пригорки и впадины, и он теперь постепенно поднимался по склону одного из возвышений.

Когда он снова посмотрел назад, показалось, что равнина спускалась к горизонту позади него, и группу людей уже невозможно было различить на фоне леса.

Хэл продолжал идти вперед — и какая-то тень быстро пронеслась над ним, и он в удивлении посмотрел вверх, услышал резкий крик ворона.

С этим криком было смешано странное ощущение — словно это был беззвучный крик, но все же каким-то образом воспринимавшийся его ухом. А еще оно походило на двойной удар тяжелого колокола и каким-то образом вернуло его назад ко времени, когда он был Пол Формейн. И все же оно принадлежало не памяти о том времени, а будущему, и подобно предупреждающей ноте, это ощущение напомнило ему о возможном течении реального времени. Он не знал, было ли его время, потраченное здесь просто частью момента мгновенного возвращения во вселенную, находившуюся позади фазовых экранов, или же минута, проведенная здесь, там означала день или месяц.

Постепенно поднимаясь все круче, Хэл внезапно оказался на гребне холма, гораздо ближе к башне. Он остановился и взглянул вниз, в сторону спуска.

Тот резко шел вниз — не больше, чем на десять шагов, а дальше оканчивался острым, как у утеса, краем. Ниже была пустота, без каких-либо признаков дна. Впереди, довольно близко от себя, он видел нечто, напоминавшее край другого утеса, находившийся вровень с первым, это явно был бывший берег острова, на котором стояла башня.

Он осторожно пошел вперед, потому что склон был крут, и ему приходилось откидываться назад, чтобы не соскользнуть к краю. Но даже когда он уже стоял на самом краю, он не видел ничего внизу — кроме, казалось, бездонной пропасти. Он оценил на взгляд ширину провала, находившегося между ним и берегом острова. Та была как раз такой, что он не мог с определенностью сказать, из каких пород состоит этот островной берег.

Он стоял в недоумении.

Не было никакой причины для того, чтобы здесь оказался этот провал, преградивший ему путь. Он сделал усилие, чтобы представить себе, что этот промежуток заполняет такая же скала, из какой состоит и прежнее морское дно, на котором он находится. Но ничего не произошло. Как будто именно здесь его творческие способности не могли создать естественный мост там, где не было ничего. Как будто ему не из чего было его строить, как будто в нем не было того, чем можно соединить края этого промежутка.

Долгое время он стоял, не веря самому себе. Затем его мозг начал работать, и откуда-то из глубины его пришел ответ. Он создал этот промежуток, совершенно не сознавая этого, а причиной было то, что он решил вернуться назад, чтобы быть Полом Формейном и изменить последствия прошедшей истории. Он намеревался расколоть Врага, который нанес ему удар во время церемонии основания старой Гильдии, — так чтобы тот стал не движением части людей, но частью каждого человеческого существа.

Это был единственный тогда известный ему способ заставить человечество принять одну из сторон — или творческое развитие, или застой; и таким образом привести скрытый, внутренний конфликт к внешнему решению.

Хэл не мог пересечь промежуток, находящийся перед ним, потому что до этого момента тот был не более, чем местом, которое он создал сам. Далее, на острове и в башне, он должен разделить эту вселенную с тем, кто выступит там против него. Потому что именно там спор достигнет кульминации и будет разрешен. Это место, которое он создал, было лишь ареной для решения этого спора — по его собственному, добровольному выбору.

Изо всех пока живших людей имелся только один — кроме него самого — с достаточной подготовкой и опытом, чтобы пройти сквозь фазовый экран, как это сделал он, и создать такое место назначения. После того как сюда придет он, следующим будет все легче и легче сделать то же самое. Но в этот момент и для этого человека, времени было мало. Возможно, даже слишком мало.

Он быстро повернулся и намеренно шагнул назад — сквозь дальний фазовый экран в коридор Абсолютной Энциклопедии.

— Слава Богу! — воскликнул Джимус.

— Как долго я отсутствовал? — спросил Хэл.

— Вообще нисколько, — ответил Джимус. — Возможно, пару минут, а потом ты вышел из другого экрана...

— Хорошо, — прервал его Хэл. — Теперь я хочу, чтобы все это сооружение перенесли и установили в главной комнате жилища Тама, и немедленно, — сказал он. — Сколько времени это займет?

— Я... — Джимус заколебался. — Час...

— Пять минут, — твердо произнес Хэл.

— Пять?

— Или настолько близко к этому времени, насколько вам удастся, — уточнил Хэл. — Только минимум из того, что у вас находится здесь, чтобы дверь работала.

— Но минимум — это все, что у нас вообще есть...

— Я говорю как директор Энциклопедии. Перенесите это. Как можно скорее. Аманда? Рух?

Он покинул коридор. Женщины догнали его только за дверью.

— В чем дело? — спросила Аманда. Он взглянул на нее, пока они шли бок о бок. Она имела право спросить. — Почему такая уж спешка?

— Я был в Созидательной Вселенной, — кратко пояснил он. — Но кроме меня кто-то еще должен пойти туда, и годится для этого только Там, потому что он умеет читать содержимое хранилища памяти Энциклопедии — не в такой степени, как я, но достаточно хорошо.

— Есть проблема? — продолжала допытываться Аманда.

— Да. Та, о которой я упомянул, и кое-что еще. Расселина — там, где ее быть не должно; и такая, что я не могу через нее перебраться. Мне нужен мост.

— Мост...

Хэл повернулся, чтобы взглянуть на нее. На ее лице было знакомое ему выражение.

— В чем дело? — спросил он.

— Плащ... я думаю, — Аманда глядела мимо него. — Я не знаю, почему, но плащ послужит мостом.

Они были уже у входа в жилище Тама.

— Да, — сказала Рух, когда они вслед за ней повернули к двери. — Благодарение Богу, что ты вернулся, когда нужно. У меня есть чувство, что он очень близок к концу... очень близок.

Глава 38

Они вошли, даже не попросив разрешения. Обстановка внутри едва ли изменилась. Теперь Аджела была одета в японское кимоно, которое, как отметил Хэл, выглядело совершенно аккуратно, в отличие от кое-как сидевшего сари. Она по-прежнему держала одну из рук Тама, а тот все еще пристально смотрел куда-то вдаль, его колени покрывал плащ межзвездного корреспондента, который он не носил с тех пор, как он вернулся в Абсолютную Энциклопедию больше девяноста лет тому назад.

Хэл быстро приблизился к креслу Тама с противоположной от Аджелы стороны и опустился на колени, положив свою руку на руку Тама, бессильно лежавшую на подлокотнике кресла.

— Там! — сказал он негромко, но настойчиво. — Я был в Созидательной Вселенной. А теперь, чтобы Энциклопедия стала инструментом для всех, как всегда мечтали мы и Марк Торре, нам нужно еще лишь одно — одно заключительное усилие от тебя. Можешь ты его сделать?

— Что ты говоришь? — прозвенел голос Аджелы. — Ты же не собираешься теперь просить его о чем-нибудь?

Хэл проигнорировал ее. Подошли Аманда и Рух, увели ее в сторону и заговорили с ней негромкими, но властными голосами.

— Но он сейчас не может сделать ничего! Он не может...

Негромкие, но твердые голоса двух других женщин прервали ее. Хэл, не обращая внимания на Аджелу, сосредоточился на Таме, пристально смотря в выцветшие глаза старика, находившиеся всего в нескольких сантиметрах от его собственных.

— Можешь ты сделать это, Там? — повторил Хэл. — Джимус со своими людьми находится на пути сюда с тем оборудованием, которое сделает это возможным. Ты войдешь в Созидательную Вселенную, и я пойду с тобой. Вначале, это должен сделать еще кто-то помимо меня, ее должен использовать больше чем один мозг, иначе она существует как нечто созданное мной только для себя самого. Но если я смогу разделить ее с тобой, мы также сможем разделить ее со, всеми остальными, на всех мирах. Ты понимаешь, Там?

Глаза старика смотрели в его глаза. Голова сделала еле заметное движение вперед и снова назад, которое могло быть кивком.

— Но он не может... он не может сделать ничего! — Судя по звуку голоса, Аджела теперь скорее кричала, чем говорила. — У него совершенно не осталось сил! Вы не можете сейчас просить у него что бы то ни было. Слишком поздно. Позвольте ему умереть в мире.

— Именно это я и предлагаю ему, — ответил ей Хэл, не сводя глаз с Тама. — Дело именно в этом. Там. У тебя наконец есть шанс увидеть конец, шанс увидеть завершение.

— Я вам говорю, что он не может сделать вообще ничего, он не мог бы, если бы и захотел! — возразила Аджела.

— Я думаю, что он может, — отозвался Хэл. — Это заключительное усилие, Там. Разве ты не можешь?

В лице Тама произошло изменение, настолько малое, что его не заметил бы никто — только эти четверо. Он снова сделал движение головой, теперь более явно выражая согласие.

— Хорошо. Ты помнишь, — начал Хэл, — что обладание знаниями Абсолютной Энциклопедии должно было быть обязательным требованием.

Он приостановился.

— Ты меня слышишь, Там? — спросил он. — Ты понимаешь?

Там сделал еще одни крохотный кивок. Его глаза, казалось, не видели ничего, кроме лица Хэла.

— Я думал, что должен был существовать путь в нее. Я думал, что найду его здесь, — продолжал Хэл. — Но в течение трех лет, этих трех последних лет, я не мог здесь найти его.

— И тогда появилась Аманда и предложила, чтобы я заново взглянул на проблему, извне Абсолютной Энциклопедии и она была права. Я отправился на Культис в Гильдию Придела — новую Гильдию Придела, Там — и обнаружил, что я пытался достичь Созидательной Вселенной, не отказавшись от установлений и законов реальной вселенной, которую мы уже знаем. А эти установления, по, определению, наименее всею подходили, чтобы прилагать их к Созидательной Вселенной, где должен применяться самый первый принцип творчества — что можно сделать абсолютно все мыслимое.

Он умолк на несколько секунд, а затем снова заговорил:

— Не было никаких правил, но имелись обязательные условия. Прежде всего, было необходимо, чтобы те, кто входит в Созидательную Вселенную, верили в нее. Второе: всякий, кто пробовал войти в нее, должен был поверить, что люди могут такое сделать. Третье и последнее: в нее мог войти только разум, готовый отказаться от законов и установлений реальной вселенной.

Хэл опять сделал паузу, чтобы перевести дыхание.

— И это последнее оказалось самым трудным, — сказал он. — С самого начала жизни инстинкт говорит нам, что единственные законы — это законы того места, где мы родились и существуем. Я не думаю, что смог бы продолжать идти дальше, если бы уже не имел собственного, личного доказательства, что где-то есть место с другими законами. Я получил его в своей поэзии. Я получил его, когда возвратился — только духом — в двадцать первый век, чтобы изменить еще не наступившее будущее, будущее, относившееся к тому времени, которое я знал как Донал.

Он не сводил с Тама глаз.

— В новой Гильдии Придела я нашел это — веру другого человека, который был настолько же близок к Созидательной Вселенной, как и я. Он провидел одну вещь. Только одну, но ее было достаточно, чтобы направить меня к тому, чтобы и я наконец смог понять, что точно так же, как могут существовать физические законы нашей вселенной, точно так же они могут и не существовать... и что они подчиняются нам, а не мы им!

Он снова остановился. Где же Джимус?

— Его звали Джатед, и его боевым кличем было: «преходящее и вечное — едины». Вначале эти слова для меня логически ничего не означали — только словесное противоречие. А потом я осознал истинность этой фразы. Я наконец совершил прорыв к этой истине — и Созидательная Вселенная открылась передо мной, подобно цветку под утренним солнцем. Потому что если Преходящее и Вечное могли быть чем-то одним, то и все остальное тоже. И только наша собственная точка зрения научилась охватывать возможности того, что она хотела, используя знания, уже накопленные людьми, чтобы превратить ее в реальность; и это знание уже имелось и ожидало нас в Абсолютной Энциклопедии!

— Джимус и его люди будут здесь всего через несколько минут с оборудованием, которое нам понадобится для этого путешествия, — произнес Хэл. Он не осмеливался отводить глаза от глаз Тама и видел в них, как старик пытается собраться с силами, пробудить в себе былой боевой дух для еще одного усилия. Но он ощущал, как утекает время, подобно воде в ручейке, около кресла Тама.

— Аманда, Рух, — позвал он, по-прежнему пристально глядя на Тама. — Разве нет никакого способа вызвать этот коридор, где мы находились?

Выясните, когда они прибудут сюда. Скажите им, что мы нуждаемся в этом оборудовании — и сейчас же!

Он снова сосредоточился на Таме.

— У нас все это время были средства попасть туда, — продолжал он, обращаясь к неподвижному лицу, за которым продолжалась яростная борьба, чтобы пробудить умирающий дух. — Они содержались в технологии фазовых перемещений. Той же самой, которая дала нам фазовые скачки и фазовые щиты. Но, возможно, даже это не является необходимым. Возможно, для мозга это только предлог, чтобы войти в Созидательную Вселенную. Я не могу судить об этом. Но теперь у нас нет времени, чтобы экспериментировать; и я использовал этот способ, когда пошел туда в первый раз. Так что...

Он говорил без паузы, отчаянно, как будто его слова были спасательным канатом, по которому Там взбирался в безопасное место. Он испытывал страх, что если он прекратит говорить, даже на секунду, Там выпустит этот канат, упадет, и они потеряют его.

— Видишь ли, — сказал он, — ты пройдешь через фазовый экран и в результате распространишься в бесконечность...

Наконец позади него послышался громкий стук открывшейся двери, и вскоре в его поле зрения появился обливающийся потом Джимус, который с помощью еще одного человека с трудом тащил один из фазовых экранов. Это сооружение, конечно же, сделали невесомым, но им все же приходилось бороться с его массой и неудобством, которое им доставлял предмет такого размера и формы.

— Есть шанс... — с трудом переводя дыхание произнес Джимус, когда они вдвоем остановились позади кресла Тама. — Возможен шанс, что ты можешь уйти — и вернуться через тот же самый экран — так что, чтобы сберечь время, мы принесли — только его. Хочешь попробовать это сделать? Если да, то где — где нам его поставить?

— Да! — отрезал Хэл. — Поставьте это прямо здесь, перед креслом Тама!

Он снова повернулся к Таму и прочел в его глазах согласие.

— Теперь мы пойдем, — мягко обратился он к Таму. — Мы пойдем вместе. Я знаю, что ты не можешь встать и войти в эту дверь, как сделал я. Но когда я возвратился во времена первой Гильдии Придела, я послал туда только мое сознание. Доверься мне. Ты можешь послать свое сознание через этот экран, как я это сделал тогда.

Он поднял голову и увидел, что Джимус с помощником как раз установили экран меньше чем в метре от ног Тама; а затем подсоединили ее к какому-то тяжелому кабелю, который исчезал среди иллюзорных деревьев справа.

Хэл охватил рукой широкую, хотя и костистую, холодную руку Тама.

— Иди со мной. Смотри на этот экран, как на дверь, что открывает тебе путь туда, куда ты только хочешь. Мысленно встань и пройди через нее в это место, и я пойду рядом с тобой, поддерживая тебя, как поддерживаю сейчас.

Он умолк. Вместо ровной серебристой пластины, как это было раньше в коридоре, теперь его взгляду открывался зеленый склон, поднимавшийся вверх, к гребню холма, всего в нескольких метрах за ним, а дальше было только синее безоблачное небо. Это было небо одного из Молодых Миров, в котором Хэл никогда не бывал; но видел его изображения. Это было весеннее небо северного полушария маленькой планеты Сент-Мари, мира, где умерли Джеймтон и Кейси.

Хэл поднялся, позволив руке Тама выскользнуть из его собственной. Но — если только это не было его воображением — казалось, что он все еще чувствует ее, хотя Там не пошевелился и никто видимый не стоял рядом с Хэлом.

Однако его не оставляло ощущение, что Там все еще находился около него и их руки соединены.

— Ну вот, мы идем, — сказал он и шагнул вперед.

Сразу Хэл оказался на склоне холма. Он перестал чувствовать руку Тама и, повернувшись в сторону, увидел его, стоящего рядом с ним.

Но этому Таму было не больше тридцати и одет он был в зеленую полевую форму, а также плащ корреспондента. Там шагнул вперед и замер, глядя на вершину холма.

В выражении его лица странно смешивались сумрачность и надежда. Сначала он выпустил руку Хэла. А теперь пошел прочь от него. Хэл стоял на прежнем месте и наблюдал за ним.

И вскоре, немного справа от них, над кромкой холма появился человек. Это был Кейси — такой, каким Хэл последний раз видел его рядом на коне; его сердечная улыбка была обращена к Таму. На Кейси была темно-синяя полевая форма наемной армии экзотов. В тот же самый момент другой человек, одетый в черную форму квакерского офицера прошлого столетия, пересек гребень холма слева от них. Он был худощав и высок, но заметно ниже Кейси, и также слегка улыбался, глядя на Тама.

Там не спускал глаз с Джеймтона, когда тот стал спускаться по склону.

На вершине холма появились еще две фигуры. Одна принадлежала молодой женщине, лет двадцати, с черными волосами и теми же острыми чертами лица, как у самого Тама. Она держала за руку мужчину, который выглядел не старше ее, в старинной серой полевой форме кассиданской армии без знаков различия. Эти двое также заулыбались, направляясь к Таму, — и он внезапно побежал вперед, к ним. Женщина была его сестрой, а мужчина с ней — ее мужем.

Все семейство, воссоединилось после разлуки.

Хэл повернул обратно и шагнул туда, где, как говорил ему инстинкт, находился фазовый экран, и снова оказался в комнате со стариком и тремя женщинами, около ручейка, в окружении иллюзорных деревьев.

Хэл оглянулся назад как раз вовремя, чтобы увидеть, как те, кого он оставил на склоне, и Там вместе с ними, пересекают гребень холма и исчезают из вида. Затем холм исчез, и поверхность фазового экрана снова сделалась серебряной и пустой.

Хэл повернулся к Аджеле и остальным.

— Вы видели? Вы видели, как они встретили его и увели с собой?

— Нет, — прошептала Аджела. Рух и Аманда медленно покачали головами.

— Я видел... — едва выдохнул Там, но все они услышали его. Веки Тама медленно опустились. Но новая, слабая улыбка на его губах осталась. Аджела подбежала к нему и обняла; но без отчаяния, а с сердечностью и радостью.

Глаза Тама закрылись, а грудь прекратила едва заметно вздыматься и опадать. Слабая улыбка все еще оставалась на его губах.

— Господи, — сказала Рух, — ныне отпущаеши раба Твоего, с миром.

И в этот тот же самый момент плащ, подобно существу, выпущенному на свободу, изменил цвет с белого и красного и засиял, как ему и полагалось, всеми цветами радуги Земли.

Хэл посмотрел на него. Аманда была права. Это был мост.