Фей Престон

Прелестная воровка

1

Пронзительный звон нарушил мертвую тишину ночи. Сработала охранная сигнализация.

Жюли в ужасе застыла на месте. Оглушительный звук резал ей уши, не давая собраться с мыслями. Тело покрылось холодным потом, не желая повиноваться. На секунду страх парализовал ее.

Но Жюли, прекрасно понимая, чем ей грозит промедление, бросилась к дверям террасы. Не успела она выскочить наружу, как вспыхнули слепящие глаза прожектора, ярко освещая лужайку позади дома.

Одетая с ног до головы в черное, Жюли бежала через парк, стараясь оставаться в тени. За спиной у нее болтался черный чехол, в котором лежала аккуратно свернутая картина, еще несколько минут назад висевшая в одной из комнат темного дома.

Сердце Жюли тяжело билось, дыхание становилось прерывистым. Несмотря на теплую ночь, ее бил озноб.

Она продолжала бежать, не снижая темпа. Выбора у нее не было. Ей нужно было успеть скрыться, прежде чем нагрянет полиция.

Она споткнулась и с размаху упала на колени. Чехол соскочил с плеч. Жюли подхватила его и снова кинулась бежать.

Перед ней выросла десятифутовая стена, окружавшая этот роскошный парк, — последняя преграда, которую ей необходимо было преодолеть. Густые ветви дуба скрывали висевшую на стене веревочную лестницу.

Вдали завыли полицейские сирены. Жюли ухватилась за лестницу и подняла ногу, но промахнулась, и ее нога, не найдя нижнюю перекладину, ступила в пустоту. Потеряв равновесие, Жюли едва не упала. Она действовала почти вслепую — глаза нестерпимо щипало, слезы застилали их.

Сирены звучали все ближе. Жюли быстро протерла глаза и снова схватилась за лестницу, но руки, влажные от пота, заскользили вниз, сдирая нежную кожу ладоней о шершавую веревку. Жюли вскрикнула от боли.

В следующее мгновение ей все же удалось вскарабкаться по лестнице на стену, а еще через секунду она уже спрыгнула вниз. Острая боль в ноге пронзила ее, когда она приземлилась по другую сторону стены.

Сирены выли теперь у самого дома. Полицейские, вероятнее всего, войдут через центральные двери, но, судя по тому, что их прибыло довольно много, часть из них бросится обшаривать парк.

Нужно скорее уносить отсюда ноги.

Жюли сдернула лестницу со стены, но не стала собирать ее, а просто поволокла за собой по земле к машине. Она прерывисто дышала, каждый вздох давался ей с трудом, причиняя острую боль в груди.

Лестница за что-то зацепилась. Теряя драгоценные секунды, Жюли чертыхнулась и принялась распутывать ее.

Все складывается против нее! Ей не удастся уйти! На этот раз они ее точно поймают.

Эти мысли проносились в голове у Жюли, пока она бежала к машине.

Еще несколько метров — и она оказалась у цели. Дрожащими руками она пыталась открыть дверцу, но уронила ключи на землю. Нашарив их в темноте, она поднесла их к замку, и вновь ключи вылетели из рук.

Наконец Жюли удалось открыть дверцу. Закинув лестницу и чехол с картиной внутрь, она уселась за руль и нажала на газ. Машина помчалась по дороге по направлению к Нью-Йорку.

Жюли из осторожности не включала фар, и только месяц слабо освещал путь. Накануне Жюли тщательно изучила дорогу, но сейчас была так напугана, что ехала практически наобум.

«Успокойся и сосредоточься, — приказала она себе. — А то скоро окажешься в кювете».

Ей предстояло сделать нелегкий выбор. Если она будет продолжать ехать по дороге, то рискует встретить полицию. Если же она свернет в поле, то сможет избежать ее. Но тогда ей придется в темноте найти то место, где ограда, окружавшая поле, сломана, и сквозь него снова выехать на дорогу. А для этого ей нужно ехать медленнее. Кроме того, шум от двигателя может привлечь внимание.

Жюли протерла глаза и всмотрелась в даль. Нет, ей не придется выбирать. Она с силой нажала на газ и помчалась по дороге, слегка притормозив у первого перекрестка, чтобы сориентироваться в ситуации.

Слева быстро приближались огни полицейского автомобиля. Жюли решительно повернула направо, и, когда полиция достигла перекрестка, она была уже далеко.

И все же она никак не могла успокоиться. Она проехала еще одну милю в кромешной темноте и только потом включила фары. Удостоверившись, что ее никто не преследует, Жюли достала из кармана ингалятор и, плотно обхватив губами пластмассовый раструб, глубоко вдохнула.

Стараясь не шуметь, Жюли открыла дверь и вошла в дом, где прожила всю свою жизнь. Она пересекла небольшой холл и остановилась на пороге кухни. Как она и предполагала, отец еще не спал.

Жюли тяжело вздохнула. Сейчас ей меньше всего хотелось разговаривать с ним.

— Я надеялась, что ты уже спишь, папа. Уже почти три часа.

Каждый раз перед тем, как войти в дом, в таких же ситуациях, как сегодняшняя, Жюли надевала поверх своего черного наряда ярко-красную накидку, чтобы отец ничего не заподозрил. Но, похоже, он вообще не обращал внимания на то, как она одета.

Он посмотрел на нее поверх газеты, которую читал в тот момент и его усталое лицо, изборожденное морщинами, осветилось ласковой улыбкой:

— Неужели уже три? Я и не заметил. Последнее время я совсем мало сплю. Бессонница. Похоже, что она и тебя мучает, дочка. — Секунду помедлив, он спросил: — Откуда ты возвращаешься так поздно?

Чувствуя себя совершенно разбитой после всего, что случилось в усадьбе Вандергриф, Жюли тем не менее знала, что заснуть ей удастся не скоро — она была слишком возбуждена.

— С Мирандой и со всей остальной компанией.

Она повернулась и пошла в кабинет, где хранились ее лекарства от аллергии. Проглотив пару таблеток, Жюли вернулась на кухню и села на стул напротив отца, ожидая дальнейших расспросов.

Миранда была ее близкой подругой еще в колледже, и Жюли часто без зазрения совести прикрывалась ее именем, придумывая истории о несуществующих друзьях и несостоявшихся вечеринках. На самом деле в ее жизни не было ни того ни другого. Но, к счастью, отец был слишком занят собой и редко спрашивал Жюли о подробностях ее личной жизни.

— Это хорошо, веселись, пока молода, — отец одобрительно кивнул головой. Тут он заметил ее покрасневшие глаза и нос: — У кого-то из них была собака?

— Целых две, — ответила она, думая о двух собаках в усадьбе, которых ей пришлось усыпить. Полицейские уже, наверное, давно нашли их. С собаками, конечно, ничего не случится — Жюли использовала обычное снотворное.

— Ты выпила лекарство?

— Только что.

Жюли обычно не принимала лекарства перед тем, как идти на дело. Ей вообще они не очень нравились. Никогда нельзя было угадать, как они подействуют на нее. Иногда она становилась от них вялой и сонной, иногда — чересчур возбужденной. Ингалятор, который она всегда носила с собой, помогал восстановить дыхание, избавляя от тяжести, навалившейся на грудь, но не спасал от прочих неприятностей, связанных с аллергией, — нос опухал, слезы лились из глаз, в горле першило.

Отец снова кивнул:

— Хорошо.

Жюли улыбнулась в ответ, думая о том, как он ей дорог. Когда ее мать была жива, они были так счастливы вместе. Отец тогда был совсем другим.

Когда она была маленькой, он часами гулял с ней по берегу моря, помогая собирать маленькие разноцветные раковины или строить причудливые замки из песка. Каждый раз отец придумывал что-нибудь новое, а она не переставала удивляться его фантазии.

А вечера! Как Жюли любила эти уютные вечера, когда она, взобравшись к нему на колени, затаив дыхание, слушала истории о волшебных принцессах, их верных белоснежных единорогах, ручных драконах, которые своим дыханием могли подогреть чашку шоколада и поджарить парочку тостов. Когда же она подросла, отец перестал рассказывать сказки, но зато мог часами слушать Жюли, когда она увлеченно рассказывала о том, что происходит у нее в жизни, делилась с ним своими планами и мечтами.

Но со смертью мамы все сразу изменилось. Отец замкнулся в себе. Все эти шесть лег он жил в своем собственном мире и мало обращал внимания на то, что происходит вокруг. Он опустился и почти перестал следить за собой, как бы ни старалась Жюли заботиться о нем. Несмотря на то что работа в качестве искусствоведа, а впоследствии реставратора приносила ему приличные деньги, обычно он носил старые поношенные костюмы, не обращал внимания на очки, одно стекло которых давно треснуло, небрежно приглаживал рукой вечно растрепанные густые седые волосы.

Казалось, его в жизни не волновало ничего, кроме работы, и все же иногда он поражал Жюли своей проницательностью. Как, например, сейчас.

— У тебя глаза словно карта автомобильных дорог — все сосуды полопались Тебе нужно отдохнуть, Жюли, и хорошенько подкрепиться, — с этими словами он вернулся к газете.

«Четкий диагноз, четкие предписания, — подумала она. — Отцовский долг выполнен…»

У нее текло из носа, глаза слезились, а лицо, по всей видимости, было покрыто красными пятнами. Содранные ладони до сих пор горели, словно при ожоге. Ей надо будет обработать раны и смазать мазью.

Устало вздохнув, она поднялась со стула, вытряхнула из флакона еще одну таблетку и снова вернулась к столу.

Увидев, как у отца загорелись глаза, она поинтересовалась:

— Что ты там так увлеченно читаешь?

— Новости культуры, дорогая моя. Тут пишут, что Джоун Дамарон устраивает последний публичный показ своей коллекции картин, а потом он отправляет ее в турне по крупнейшим музеям.

— Когда?

— На следующей неделе. Я ведь отмыл и отреставрировал ему три полотна — одни из самых ценных. Разумеется, я в числе приглашенных на этот прием и могу привести с собой еще кого-нибудь. Может быть, ты хочешь пойти?

Меньше всего Жюли хотелось там появляться. Мысленно поморщившись, она тем не менее сказала:

— Конечно.

— Вот и отлично, — кивнул он. — Ты услышишь, как превозносят до небес работу твоего отца.

— Мне не нужно слышать похвалу в твой адрес из уст чужих людей, чтобы понять, что ты самый замечательный специалист в своей области. Хотя это не столь важно — я все равно любила бы тебя, каким бы ты ни был.

Отец рассеянно кивнул. Жюли поняла, что сейчас он полностью поглощен газетой и вряд ли даже слышал ее слова.

— Ты знаешь, — задумчиво произнес он, — я ведь еще ни разу не видел Джоуна Дамарона. Мне очень хотелось услышать, что он думает о работе, которую я для него сделал.

— Я думала, что он лично нанял тебя.

— Нет, это сделал один из его помощников.

— Но ты же работал на него несколько месяцев. Ты хочешь сказать, что ни разу не встречался с ним? — удивилась Жюли.

— Он был в отъезде, но его помощник сказал мне, что Дамарон одобрил мою кандидатуру.

— Он еще так и не вернулся? — небрежно спросила Жюли. Ей нужно было как можно больше узнать о планах этого человека.

— О, я уверен, что он уже приехал. Ведь до его грандиозного приема осталось меньше недели.

— Для этого у него существуют помощники, папа.

— Хм-м, ну, я не знаю, что за порядки существуют в этом высшем обществе.

Жюли давно уже поняла, что ни одно крупное состояние не может существовать само по себе. Оно постепенно обрастает целой толпой так называемых «помощников» — людей, которые работают на богачей, оберегают их от назойливых посетителей и не дают им соприкасаться с прозой жизни. И чем больше таких «помощников», тем хуже для нее. Прежде чем Жюли рискнет попасть в чей-то дом, она должна быть уверена, что знает о его хозяевах, прочих обитателях и их распорядке абсолютно все.

— Вот, посмотри, здесь его фотография. — Отец ткнул пальцем в газету. — Неплохо выглядит. Фотография хоть и черно-белая, все равно можно разглядеть, что в волосах у него уже есть седина. — Он протянул ей газету.

Жюли внимательно взглянула на фото Дамарона. На мгновение она почувствовала какое-то необъяснимое волнение.

«Я просто устала, — сказала она себе, — в этом все дело». К тому же приступ аллергии окончательно доконал ее. Она положила в рот еще одну таблетку и снова посмотрела на снимок. Волосы у Джоуна Дамарона были совершенно черные, за исключением серебристой пряди над правой бровью. Глаза твердо смотрели в объектив, и в них угадывалась внутренняя сила этого человека.

Рядом с ним на фотографии стояла светловолосая красавица. Она держала его под руку, и создавалось ощущение, что она подоспела как раз вовремя, чтобы фотография выглядела как можно естественней.

В его глазах угадывалось едва заметное выражение недовольства, вызванное, вероятно, наглостью неизвестного фотографа, посмевшего сфотографировать его. И было в них еще что-то, возможно, искорка юмора. Видимо, он понимал абсурдность всей ситуации. Но его юмор был так же опасен, как и его недовольство. И то и другое было острое как нож. Само собой эта фотография никогда бы не попала в газету, если бы Дамарон не дал своего молчаливого согласия.

В нем чувствовалась большая сила, а этом Джоуне Дамароне. В его взгляде, в его фигуре. Ее волнение возросло. Жюли показалось, что от него исходит какая-то скрытая угроза.

Странно, что его фотография так сильно подействовала на нее.

Она отложила газету.

— Я устала. Пойду спать, папа. — Она встала и поцеловала отца в голову. — И тебе советую сделать то же самое.

— Да, да. Я сейчас. Я скоро. Увидимся утром. Позже, лежа в кровати, Жюли думала о своем промахе. Она не смогла полностью сконцентрироваться и допустила серьезную ошибку. Несколько лет назад она решила стать лучшим специалистом по охранным системам и добилась своего. Но сегодня она явно не справилась с задачей. Сигнализация сработала, хотя Жюли надеялась, что все сделала как надо.

Это не должно больше повториться.

То, что произошло сегодня вечером, заставило ее сомневаться в своем профессионализме. А она считала себя настоящим мастером в этом деле.

Жюли вздохнула. Ладно, сейчас нельзя зацикливаться на этом. Она еще сможет вернуться на прежний уровень, ее мастерство никуда не исчезло.

На следующей неделе она все начнет заново.

2

Зал, где проходил прием, представлял собой настоящее произведение искусства. Жюли, стоя в стороне и стараясь не смешиваться с шумной толпой гостей, внимательно наблюдала за происходящим. Сверкающие люстры, представляющие собой несколько тысяч хрустальных капелек, каскадом устремившихся вниз, освещали элегантно одетых мужчин и красивых женщин. Они соперничали друг с другом обилием и стоимостью драгоценностей, дорогие ткани переливались под ярким светом, шуршание длинных вечерних нарядов сливалось с гулом голосов.

Центром торжества была уникальная коллекция полотен французских живописцев, чьи работы с большим мастерством разместили на стенах по всему залу. Для каждой картины было сделано особое освещение.

Официанты и официантки, мелькавшие в толпе, своими костюмами повторяли изображенных на картинах людей. Танцовщица в пышной красной юбке, готовая пуститься в пляс в любой момент, — именно такой ее и изобразил Тулуз-Лотрек. Молодая женщина в марокканском национальном костюме, словно сошедшая с полотна Матисса. Странствующие циркачи Пикассо — Арлекин и акробат. Румяная женщина кисти Сезанна в голубом костюме и эксцентричной шляпе с цветами разносила канапе.

Но центром этого пышного сборища был, конечно, его хозяин Джоун Дамарон.

Жюли не могла понять, почему ее взгляд все время возвращается к нему. Она говорила себе, что, если не будет терять его из виду, ей будет легче избежать встречи с ним. Но она сама себе не верила.

В данный момент Джоун стоял в центре зала с другими членами семьи Дамарон. Сразу можно было сказать, что все они родственники, даже если бы у них не было этой седой пряди в волосах — фамильной черты Дамаронов. Было что-то особое в том, как они двигались, в их манере держаться, что указывало на их принадлежность к этому клану. И они всегда старались быть рядом друг с другом, как будто их притягивал какой-то внутренний компас, заложенный в каждом из них.

Но Джоун, так по крайней мере показалось Жюли, несомненно выделялся среди остальных Дамаронов. Он невольно приковывал к себе взгляды окружающих. После коллекции картин он был, бесспорно, самым ярким событием вечера. У него были темные густые волосы, которые при электрическом освещении становились черными. Жюли с дальнего расстояния не могла разглядеть, какого цвета у него глаза.

Она наблюдала, как женщины пытались привлечь к себе его внимание. Каждый раз Джоун отвечал им легким вежливым поклоном, но было очевидным, что он полностью поглощен беседой с привлекательным мужчиной с такой же серебристой прядкой, как и у него. И ни одной женщине пока не удалось отвлечь его от разговора с родственником.

«Кто она такая?» — не переставал спрашивать себя Джоун, рассеянно слушая праздные речи своего кузена Синклера. В ее внешности не было ничего яркого, броского. Чтобы понять, что она действительно красива, недостаточно было мимолетного взгляда. В нее нужно было пристально вглядеться, чтобы рассмотреть ее красоту.

Джоун сделал это и теперь не мог отвести от нее глаз. В этой женщине все было спокойным и ровным, как ее длинное черное платье. Кто она?

Джоун был озадачен своей реакцией на эту женщину. Ему почему-то казалось, что он обратил на нее внимание по какой-то другой причине. И эта мысль не давала ему покоя.

Разве что… Джоун знал почти всех присутствующих на этом вечере. Даже если он не со всеми был лично знаком, он знал, с кем пришли те или иные гости. А эта женщина была ему совершенно неизвестна. Вела она себя тоже довольно странно. Нельзя сказать, чтобы ее особенно интересовали картины или гости, и в то же время ее взгляд был очень внимательным. Тогда что же, что ее интересовало?

Внезапно к нему подлетела элегантная красивая блондинка, чья расплывшаяся талия выдавала беременность.

— Попалась! — засмеялся он, прижимая к себе кузину. — Будь осторожна, Джо! Ты можешь навредить себе и малышу.

— Не волнуйся, со мной все в порядке. — Улыбаясь, Джоанна Дамарон Уитфилд игриво ударила его по руке: — А ты где пропадал так долго? Хорошо хоть появился на этом приеме. — Она отстранилась от Джоуна и погладила себя по округлившемуся животу. — Подождем еще немного, и у тебя появится новая двоюродная сестричка или братик.

Джоун поднял руку и прикрыл ладонью глаза.

— Где мои солнечные очки? Ты так ослепительна, что на тебя больно смотреть. Готов поспорить, что Кейл без труда находит тебя в темноте. Джоанна засмеялась:

— Спасибо за комплимент, но на самом деле я не так уж и ослепительна. Я сильно растолстела.

В этот момент к ней подошел ее муж и обнял за плечи:

— Я уже не раз говорил тебе, Джо — ты совсем не толстая. Это все временное явление…

Она повернулась к нему, в ее широко раскрытых глазах читалось счастье и недоверие:

— Кейл, я же переваливаюсь как утка.

Синклер усмехнулся и добавил свою порцию комплиментов:

— Но ты это делаешь очень грациозно, Джо. Она снова засмеялась:

— Обычная семейная лояльность, ничего больше.

— Я не собираюсь тебя обманывать, — сказал Син. Но насмешливые огоньки в его глазах говорили как раз об обратном. — Кстати, моя малышка Лили ждет не дождется, когда у нее появится братик или сестричка. Она недавно сообщила мне, что ей надоело быть одной среди взрослых. Она хочет собственных братьев и сестер.

Джоанна искренне удивилась:

— Ей всего четыре года, а она уже говорит такие вещи!

— Конечно, почему бы и нет? — вступил в разговор Джоун. — Лили — очень сообразительная девочка.

Синклер довольно улыбнулся:

— Лили без ума от Джоуна. Когда дочка услышала, что он вернулся домой, она не хотела ложиться спать, пока он не пришел поиграть с ней.

Джоун пожал плечами:

— Что мне на это ответить? Женщинам действительно трудно устоять передо мной.

Джо снова игриво толкнула его в грудь:

— Я это уже давно заметила.

— Я пошутил.

— А я нет, — усмехнулась она.

— Лили — вот перед чьим обаянием невозможно устоять. — Джоун удивленно покачал головой. — Я не могу поверить, что она так сильно выросла, с тех пор как я ее видел.

— С детьми это обычно случается, — заметил Синклер.

Кейл огляделся по сторонам:

— Кстати, об обаятельных женщинах — кто-нибудь видел Абигейл?

Синклер поискал глазами свою тетю:

— Я ее видел всего минуту назад. Наша тетушка, как всегда, флиртовала и заигрывала с каким-то смельчаком, который совершил ужасную ошибку, решив, что сможет завоевать сердце нашей несравненной Абигейл Дамарон.

Джоун снова посмотрел на женщину в черном, которая так заинтересовала его. Она никуда не делась и стояла на прежнем месте. Стоило ему бросить на нее мимолетный взгляд, как он уже не мог отвести от нее глаз.

Боже, как она была красива! Но было в ней еще что-то, что будоражило его и заставляло снова и снова обращать к ней свой взгляд. Но что? Хотелось бы ему это знать.

— А где Кайли? — спросил он, снова оборачиваясь к Джоанне.

— Она все еще в школе, — сообщила кузина о своей младшей сестре. — У нее завтра утром экзамен, а потом ее заберут и привезут на семейный совет.

— Хорошо, очень хочется увидеть ее. Не могу поверить, что на следующий год она уже будет на последнем курсе.

— Ей нравится учиться в колледже, и она делает успехи, — сказала Джоанна. — Я очень ею горжусь.

— Мы все ею гордимся, — поддержал кузину Синклер.

— Посмотри, кто пришел, Кейл! — воскликнула Джо. — Шарлотта и Чарльз Кингсли. Придется нам пробираться сквозь эту толпу. Нужно подойти поздороваться.

Улыбнувшись двоюродным братьям, Джоанна взяла мужа за руку и увлекла за собой.

— Еще увидимся, — добавила она, отходя. Кейл со смехом обернулся:

— Она считает, что вправе мной распоряжаться. Интересно, почему?

Как только супруга отошли, Синклер шепнул кузену:

— Кто она?

Джоун повернулся к нему:

— Ты это о ком?

— О той женщине, на которую ты постоянно смотришь весь вечер.

Джоун криво улыбнулся. Синклер всегда отличался проницательностью.

— А что, это было так заметно?

— Только для меня. Так кто же она?

— Не имею ни малейшего представления, — искренне признался хозяин приема. — Мне самому хотелось бы это знать.

Синклер улыбнулся:

— Уверен, что долго ты в неведении пребывать не будешь.

— Надеюсь, что нет.

Синклер мгновенно стал серьезным и испытующе взглянул на кузена:

— Что-нибудь не так, Джоун? Тебя что-то беспокоит — я же вижу. Что это? Гонконг?

— Нет. Я же говорил тебе — скоро все закончится. Я собираюсь дать полный отчет обо всем завтра — на семейном совете.

— Может быть, все-таки скажешь мне, не будешь томить до завтра? — Синклер помолчал. — Мы все знаем, через что тебе пришлось пройти, чтобы добиться того, что ты сделал.

— Да, — спокойно ответил Джоун, не сводя глаз с загадочной женщины. — Но теперь я вернулся.

— Возвращаться тоже не очень-то легко, Джоун. Иногда на это уходит много времени.

— Может быть… — Он пожал плечами. — Наверное, я немного устал. — Джоун задумался на секунду. — Нет, если сказать честно, я очень устал.

На его лице появилась улыбка, но быстро погасла.

— Мы все очень волновались за тебя, — при знался Синклер.

Джоун бросил на него быстрый взгляд:

— Вы думали, что я все брошу?

— Нет, но временами я хотел, чтобы ты именно так и сделал. Перед тобой стояла почти непосильная задача, и все это хорошо понимали, Джоун.

— Но я все-таки справился. Я добился своего и все время ощущал помощь и поддержку почти всех членов нашей семьи.

— В каком-то смысле это так, — согласился Синклер. — Но нам не пришлось пережить того, что пережил ты.

— С волками жить — по-волчьи выть, — тихо произнес Джоун, вспоминая то время, когда он вел рискованную, а иногда и противозаконную игру. Но он никогда не считался в их большой дружной семье благоразумным и тихим. Или слишком большим моралистом. — Это заняло много времени. Но я не мог думать ни о чем другом, не закончив начатое.

— Зато теперь ты можешь расслабиться, Джоун.

— Могу что? — Он снова оглянулся на женщину и неожиданно подумал, как бы ее, интересно, изобразили великие французские живописцы. Если бы им вообще удалось это сделать. Вряд ли бы они смогли передать ее образ. В ней было что-то неуловимое, ускользающее от понимания.

— Теперь ты можешь расслабиться, — повторил Синклер.

Джоун невесело рассмеялся:

— Я не уверен, что умею отдыхать. И знаешь, что еще?

— Что же?

Джоун посмотрел на него:

— Я не уверен, что умею отдыхать с кем-нибудь, кроме членов нашей семьи. Или что я умею общаться с кем-нибудь, не создавая при этом особых проблем.

— Тебе необходимо отдохнуть, Джоун. Устрой себе длинные каникулы, постарайся забыть обо всем том, через что тебе пришлось пройти, прошу тебя, — настойчиво сказал Синклер, с беспокойством глядя на кузена.

Джоун слабо улыбнулся:

— Посмотрим, Син. Сейчас я не могу тебе сказать, что буду делать в следующем месяце. Зато у меня нет никаких сомнений в том, что я буду делать в оставшийся вечер.

Жюли наблюдала за тем, как ее отец, стоя возле полотен, которые он отреставрировал, наслаждался охами и ахами восторженных зрителей. Она давно не видела его таким счастливым. После смерти матери ее отец жил исключительно своей работой, а также признанием и похвалами, которые сопутствовали ей. Остальное совершенно перестало интересовать его, даже к единственной дочери он относился как-то отстраненно.

— Шампанское?

Она отрицательно покачала головой. Молодая официантка, одетая как танцовщица с полотен Дега, двинулась с подносом дальше, улыбаясь гостям.

Из того, что ей уже удалось рассмотреть, Жюли сделала вывод о качестве охранной системы в доме у Джоуна Дамарона. Система была первоклассной. Но Жюли найдет способ справиться с ней. Ей всегда это удавалось раньше без особого труда. К тому же сейчас она располагает запасом времени, у нее впереди целый месяц. Тогда почему же она весь вечер находится в таком взвинченном состоянии, словно каждую секунду рядом с ней готова была взорваться мина?

— Шампанского? — снова раздался рядом голос, на этот раз приятный мужской баритон.

Жюли покачала головой, поворачиваясь к официанту, но вместо одетого в костюм девятнадцатого века джентльмена она увидела перед собой Джоуна Дамарона. В руках он держал бокал шампанского. Единственный человек на этом вечере, с которым она не хотела разговаривать.

— Нет, спасибо, — вежливо отказалась она, стараясь прийти в себя от неожиданности.

В конце концов, этот человек — хозяин вечера. Она не могла просто так отшить его.

— Может быть, вы хотите что-нибудь другое? — поинтересовался он. — Что я могу вам предложить?

— Нет, ничего.

Он был высоким, стройным, в меру мускулистым. В прежние времена из него наверняка бы вышел идеальный воин. В его фигуре — не такой уж внушительной — чувствовалась скрытая сила, как ей показалось — даже угроза.

Сейчас, когда он стоял так близко, Жюли разглядела цвет его глаз — золотисто-карие с черными искорками. И в данный момент они излучали веселье.

Она мысленно спросила себя: «Интересно, что он увидел смешного? Неужели его забавляет мой вид?»

Несмотря на подтянутый вид и внешний лоск, Джоун Дамарон выглядел усталым. «Отчего у него темные круги под глазами? Почему он подошел ко мне? И самое главное, удастся ли мне выдержать это испытание?» — снова промелькнуло в мозгу Жюли.

Стоя так близко от него, Жюли отчетливо ощущала ту силу, которую она угадала в нем раньше. Чувствовалось, что Джоун тщательно контролирует свое поведение и свои поступки. Но у Жюли было подозрение, что этот контроль мог исчезнуть в любую минуту, вынося из глубины его сознания на свет Божий что-то чрезвычайно опасное и даже дикое.

К счастью для нее, это всего лишь мимолетная встреча на званом приеме. Джоун выполняет свое обязанности хозяина. Скоро он отойдет от нее к другому гостю. И ее сердце перестанет так бешено колотиться.

Джоун поднес к губам бокал шампанского, от которого она отказалась, и сделал маленький глоток.

— Ну хорошо, раз я ничего больше не мог для вас сделать, тогда, может быть, вы сможете что-нибудь сделать для меня?

— Не могу представить, что это может быть, — спокойно ответила Жюли.

Пока ей удавалось умело скрывать свое волнение. Она выбрала слегка шутливый и безобидный тон разговора.

Джоун до сих пор не мог понять, что такого особенного было в этой женщине, чем она так притягивала его к себе, но ему нравилось стоять рядом с ней. Ее роскошные каштановые волосы спускались чуть ниже плеч и слегка завивались на концах. В ее светло-карих глазах, огромных влажных и настороженных, напоминающих глаза оленя, светился ум. Почему-то он подумал, что она ценит и понимает юмор. Белоснежная кожа казалась нежной, как шелк.

— Для начала вы могли бы назвать мне свое имя.

— Всего-то…

«Безобидный шутливый тон», — напомнила себе Жюли. Она должна вести себя так, как если бы на его месте был любой другой мужчина, и не обращать внимания на исходившую от него волну чувственности, которая была для нее неожиданностью.

Она протянула ему руку:

— Я — Жюли Ланье.

— А я — Джоун Дамарон, — ответил он, пожимая ей руку.

Жюли улыбнулась, потому что он сообщил ей это так, словно она не знала этого раньше.

— Я ни секунды в этом не сомневалась.

— Простите?

— Я не сомневалась, что вы — именно Джоун Дамарон, хозяин этого великолепного приема и обладатель прекрасной коллекции картин. — Она улыбнулась шире и выдернула свою руку из его пальцев, так как он, по-видимому, не собирался ее отпускать. — Я видела вашу фотографию в газете. — Жюли на секунду задумалась. — Наверное, это была старая фотография.

— Не знаю, я не видел. А почему вы так думаете? — Джоун Дамарон с любопытством взглянул не нее.

— На фотографии у вас не было таких синяков под глазами.

— Вы второй человек, который мне об этом говорит. Первой была моя четырехлетняя племянница.

— Значит, я либо невоспитанна, либо простодушна, как маленький ребенок. — Жюли скорчила гримасу. — Наверное, и то и другое. — В действительности эта характеристика абсолютно к ней не относилась, но она пока уверенно справлялась со своей ролью. — На самом деле, я же вас совсем не знаю, так что подобные темные круги под глазами могут быть наследственными. Мне не стоило это говорить. Я прошу прощения.

— Не нужно извиняться, — мягко сказал Джоун. — А эти синяки вовсе не наследственные.

Где-то она допустила ошибку. Жюли хотела поскорее отделаться от него, а вместо этого привлекла к себе еще больше внимания.

— Синяки появляются, когда я хронически не высыпаюсь. И еще от некоторых других вещей, — нашел нужным объяснить Джоун.

«Если кто-то в мире может спать спокойно, это должен быть Джоун Дамарон, — подумала Жюли. — У него ведь есть все, о чем только можно мечтать. Какие же демоны не дают ему спать спокойно? И почему мне это так любопытно?» Она одернула себя. Нечего копаться в этом элегантном красавчике, олицетворявшем богатство и власть. Она, в конце концов, не психоаналитик.

— Расскажите мне что-нибудь о себе, — попросил он.

— У меня нет синяков под глазами, — коротко ответила Жюли, надеясь этим ответом пресечь дальнейшие расспросы.

— Это точно… А я мог видеть вашу фотографию в газете?

— Маловероятно.

Она не стала вдаваться в подробности, но, насколько ей было известно, ее фотография ни разу не появлялась ни в одной газете. Она была не той личностью, чьи портреты украшают полосы газет.

Жюли с надеждой оглянулась на отца — может, он уже готов идти домой? Но куда там! Отец что-то с воодушевлением рассказывал, отчаянно жестикулируя, какой-то полной даме, увешанной драгоценностями.

Жюли снова повернулась к Джоуну. «Странно, что он никак не отходит от меня. Ему бы уже давно пора отойти к другому гостю, вон сколько их в зале», — с раздражением подумала она.

Джоун чувствовал, что Жюли не очень довольна тем, что он подошел к ней. Интересно, почему? Он не думал, что в комнате найдется хоть одна женщина, которая бы не хотела привлечь к себе его внимание.

Джоун вовсе не был тщеславным и не страдал завышенным самомнением, просто с самого детства он привык к тому, что нравится женщинам, и находил это совершенно естественным.

Он посмотрел на мужчину, стоявшего у картины Ренуара.

— Вы имеете какое-то отношение к Кольберту Ланье?

— Это мой отец.

— Ваш отец очень талантлив. Жюли улыбнулась:

— Откуда вы знаете?

— Вы думаете, я не знаю?

Она уже не первый раз улыбалась ему. В ее улыбке была уверенность, которая говорила Джоуну, что, хотя Жюли и не очень нравится, что он уделяет ей внимание, она не отвернется и не отвергнет его, во всяком случае не сразу. Его взгляд упал на ее полные чувственные губы, покрытые тонким слоем блестящей помады. Он мог бы стереть ее одним поцелуем.

— Тогда расскажите мне, — мягко сказал он. Ее улыбка померкла.

— Нет, простите меня. Конечно, вы знаете об этом. Вы же сами наняли его для реставрации полотен из вашей коллекции.

Она обманывала сама себя. С этим мужчиной надо быть всегда начеку, ничего не может быть безобидным, даже светская беседа. Джоун Дамарон не был обычным мужчиной. Он был мужчиной, которого она через месяц собиралась ограбить.

— Прошу прощения, — Жюли решила взять хотя бы короткий тайм-аут, если он не собирается отходить от нее. — Я пойду принесу себе минеральной воды.

Легкое прикосновение к ее руке заставило Жюли остановиться.

— Кто-нибудь вам ее принесет. — Он огляделся по сторонам и встретился взглядом с симпатичной официанткой, одетой в голубую пачку танцовщицы с картины Дега. — Пожалуйста, принесите минеральной воды.

— Конечно, сэр, — ответила официантка и поспешила выполнять его просьбу.

Жюли посмотрела ей вслед. Это было легче, чем смотреть на Джоуна Дамарона. Вся его сила была направлена сейчас на нее. Жюли чувствовала это каждой порой своей кожи, каждым нервным окончанием. Ей было не по себе в обществе этого человека.

— Неплохая идея нарядить официантов в такие же наряды, как и персонажи картин, — сказала Жюли, которую начала нервировать затянувшаяся пауза.

— Вы так думаете?

Джоун протянул пустой бокал проходившему мимо официанту и взял ее левую руку. Медленно он провел по ее среднему пальцу:

— У вас нет следа от кольца.

Он произнес это как утверждение, но Жюли поняла, что это был скорее вопрос.

— Я не ношу украшений.

— Даже обручальное кольцо?

— Нет, я ведь не замужем.

Именно это и хотел узнать Джоун, но он по-прежнему не выпускал ее руку. Ему нравилось ощущать ее в своих руках. У нее были сильные пальцы и мягкая нежная кожа.

— Вы здесь с кем-то? — продолжал он свои расспросы.

— Я пришла с отцом.

— Вы даже представить себе не можете, как я рад это слышать. — При этих словах мягкая улыбка осветила его лицо.

Его голос был низким и обаятельным, он обволакивал Жюли, создавая вокруг них особую интимную атмосферу, отделявшую их от шумной толпы.

Этот человек представлял для нее угрозу, и она не должна была забывать об этом ни на секунду. Жюли не привыкла общаться с такими людьми, обладающими огромным природным обаянием. Для того чтобы произвести на нее такое впечатление, Джоуну не нужно было ничего делать. Ему достаточно было просто существовать. Его улыбка была опасной, прикосновение — рискованным. Он заставлял женские сердца трепетать.

Жюли была уверена, что в комнате есть немало женщин, которые завидовали ей, но это не имело никакого значения. Ей нужно сконцентрировать свои защитные силы и постараться игнорировать его чары. Казалось, он пропускал сквозь нее электрический заряд. Жюли чувствовала себя так, словно ожила только тогда, когда он подошел к ней через весь зал.

Она откашлялась:

— Кстати, большое спасибо за то, что не забыли моего отца.

Джоун наклонил голову и удивленно посмотрел на нее:

— Не забыл его? Что вы имеете в виду, Жюли?

— Я хотела сказать: хорошо, что пригласили его сегодня.

— Как же иначе? Ваш отец внес большой вклад в сегодняшний праздник.

Он сказал это таким тоном, словно это было само собой разумеющимся. И это снова заставило Жюли улыбнуться. Странно, ей было легко и приятно ему улыбаться, хотя должно быть совсем наоборот.

— Некоторые заказчики не считают нужным приглашать реставратора после того, как работа уже закончена, — объяснила она. — Поэтому он очень любит такие вечера, как этот, когда отец видит, что его работа оценена по достоинству.

— Я счастлив видеть здесь вас обоих, — произнес Джоун тоном любезного хозяина и после паузы спросил: — А ваша мама тоже здесь?

— Моя мама умерла шесть лет назад.

— Мне очень жаль.

Его искренность тронула Жюли.

Ей по-прежнему хотелось узнать, почему у него под глазами залегли эти темные тени. Они придавали загадочную томность его взгляду.

Официантка в костюме танцовщицы Дега подошла к нему со стаканом минеральной воды на серебряном подносе:

— Мистер Дамарон?

— Спасибо. — Он взял стакан и протянул его Жюли.

— Благодарю, — пробормотала она девушке, на лице которой отчетливо читалось разочарование.

Когда та удалилась с пустым подносом, Жюли сказала Джоуну:

— Она так надеялась, что вы обратите на нее внимание.

Он удивленно поднял бровь:

— Кто?

— Девушка, которая принесла воду. Она очень мила в своей маленькой розовой пачке.

— Правда? — Ему даже не пришло в голову обращать внимание на официантку. Он не отрывал глаз от Жюли. — Вы очень красивы.

Пол поплыл под ее ногами, когда Джоун произнес это. В устах мужчины, который не выходил у нее из головы с той самой минуты, когда она увидела его фотографию в газете, этот комплимент приобретал особый смысл.

«Спокойно», — сказала она себе. Жюли не хотела быть грубой, но ей нужно было что-то сделать, необходимо было срочно взять себя в руки, чтобы ее окончательно не смыло волной его очарования. Тогда уж мне точно не выбраться на берег, усмехнулась она про себя.

— Почему, — мягко спросил Джоун, — я никогда не встречал вас раньше?

Жюли медленно поднесла стакан к губам и сделала глоток.

— Вероятно, потому что я никогда раньше не попадалась вам на глаза, — ответила она первое, что пришло в голову.

— Это правда?

Он смотрел на нее так, словно она только что сказала нечто невероятное. Ее ответ был намеренно шутливым, но Джоун Дамарон, похоже, воспринял его всерьез.

Жюли невольно рассмеялась.

— Да. А почему вы думаете, это может быть неправдой?

— Потому что в вас есть что-то, что кажется мне знакомым. Только я пока затрудняюсь сказать, что именно.

Внезапно Жюли почувствовала себя нехорошо. Ей стало трудно дышать, как при астматическом приступе. Может быть, на нее так подействовало его замечание?

— Мы никогда не встречались ранее…

— Я и не думаю, что мы встречались — вряд ли бы я смог забыть вас, если бы хоть однажды увидел, но я подумал, если мы живем в одном месте, мы могли…

— Нет, — уверенно сказала Жюли. Она не знала, к чему их приведет этот разговор, но лучше было бы закончить его как можно скорее. — Наши дороги никогда раньше не пересекались, я это точно знаю.

— Значит, вы живете не здесь?

— Это было бы довольно сложно, учитывая, что ваша семья владеет почти всем штатом Нью-Йорк.

Джоун протянул руку и легко дотронулся до, ее плеча.

— Не всем, не надо преувеличивать.

У Жюли перехватило дыхание от этого мимолетного прикосновения.

— Ну, почти что.

«Что такого в этой женщине, что так заинтриговывает меня?» — удивлялся Джоун. Из всех присутствующих на приеме красивых женщин только одна она притягивала его к себе. А ведь она ничего для этого не делала. Даже больше, он был уверен, что она вовсе не хотела, чтобы он уделял ей столько внимания. Но Джоун не мог заставить себя отойти от нее, хотя понимал, что как хозяин приема должен вести себя иначе и что подобное его поведение может обидеть кого-нибудь из приглашенных. Но ему было наплевать на светские обязанности.

— Где же вы живете?

Жюли пожала плечами:

— На север отсюда.

Он усмехнулся:

— Вам что, нравится изображать из себя загадочную женщину?

Эта мысль, похоже, ее изумила:

— Бог с вами, нет, конечно!

— Многие женщины стремятся быть загадочными, — усмехнулся Джоун. — А вам, Жюли, это удается без труда.

— Я даже не думала об этом, — пробормотала она.

— Я знаю. Поэтому вам это и удается.

В этот момент Жюли вдруг почувствовала резь в глазах, а еще через мгновение глаза начали слезиться, в носу и в горле запершило. Ну вот, только этого ей не хватало!

— У вас есть собака?

Джоуна насмешила такая резкая смена темы разговора:

— Нет, у меня нет никаких домашних животных. Я их люблю, но до сих пор я много путешествовал и не мог никого завести.

Любопытство снова взыграло в Жюли:

— До сих пор?

— Я еще не определился в своих планах, но, вероятно, какое-то время я побуду дома. — Он провел рукой по шелковистой пряди волос, свисающей ей на лоб. — Почему вы спросили меня про собаку?

Сначала Жюли хотела отмахнуться от вопроса, но потом решила, что у нее нет причин скрывать правду.

— Я чувствую признаки аллергического приступа, а у меня, насколько я знаю, аллергия только на собак.

Джоун тут же вынул из кармана платок и протянул ей.

— Может быть, вам пригодится?

Жюли взяла платок, не зная, что она будет с ним делать. Она надеялась, что он все же ей не понадобится.

— Спасибо.

Она знала, что ее аллергия усиливается под влиянием сильных эмоций, например, когда она взламывает чужой дом и крадет предметы искусства. Как выяснилось теперь, приступ может возникнуть и под влиянием тех чувств, которые она испытывала, стоя рядом с Джоуном Дамароном.

— Джоун! Какой чудесный вечер! Потрясающая коллекция! Ты не перестаешь нас всех удивлять!

Услышав знакомый мужской голос, Жюли напряглась.

— Как тебе удалось заманить эту изумительную девушку к себе на вечеринку? Жюли, мне очень приятно видеть тебя сегодня здесь!

Жюли повернулась на голос и с ужасом увидела приближающегося Уинстона Блэйкли. Это был пожилой седовласый человек с величественной бородой. Он владел маленькой, но весьма престижной картинной галереей в городе, где иногда выставлялись ее, Жюли, работы, когда она давала на это согласие.

— Привет, Уинстон, — кивнула она ему. Он наклонился и расцеловал ее в обе щеки:

— Ты, конечно, пришла сюда с отцом. Уинстон повернулся к Джоуну.

— Но тебе, дружище, все равно повезло, что она здесь. Я не раз пытался вытащить ее на вечеринки, но она всегда ссылается на свою застенчивость.

Джоун удивленно посмотрел на нее.

— Застенчивость? — Нет, что-то он слабо в это верит. Скорее всего она просто не хочет привлекать к себе внимание. А Джоуну, наоборот, хотелось уделять ей как можно больше внимания.

— Спасибо за заботу, Уинстон, — насмешливо сказала Жюли. — Что бы я без тебя делала?

— Ха! Если бы ты меня слушалась, ты бы уже давно была в центре внимания всего города.

«Нет уж, — подумала Жюли, — я и так уже в центре внимания Джоуна Дамарона».

Он не сводил с нее глаз, и у нее возникло неприятное чувство, словно он знает про нее все. А нескончаемая болтовня Уинстона только усугубляла неловкость ее положения.

Джоун медленно переводил взгляд с одного на другого.

— Откуда вы знаете друг друга?

— Что за странный вопрос? — удивленно спросил Уинстон. — Жюли — очень талантливый художник.

Джоун с интересом посмотрел на нее:

— Я этого не знал. Мы только что познакомились, и Жюли еще не успела мне ничего рассказать о себе. — Он запнулся на секунду и вопросительно взглянул на нее. — Но вы ведь собирались рассказать мне об этом, не правда ли?

«Конечно, нет», — подумала она. Жюли не собиралась откровенничать с ним. Особенно с ним. Она предпочитала говорить о себе как можно меньше, особенно тем людям, чей дом она собиралась взломать.

— Мы стоим в этой комнате, окруженные прекрасными полотнами великих мастеров. Мои скромные работы невозможно даже сравнивать с ними. То, что я делаю, — слабая попытка самовыражения.

— Ерунда, — заявил Уинстон. — Ты так же уникальна и талантлива, как и они в свое время.

Жюли едва сдерживала себя. Чтобы заставить замолчать многословного хозяина галереи, она сказала:

— Я собираюсь завтра в город, Уинстон. Мы могли бы обсудить предстоящий вернисаж.

Вряд ли это подействует на него, но она по крайней мере попыталась отвлечь его.

— Отлично, я приглашаю тебя на ленч. Ты привезешь свои новые работы?

Уинстон Блэйкли повернулся к Джоуну.

— Ее работы раскупаются очень быстро, но она такая жадная.

«Пожалуйста, замолчи же наконец, старый трепач», — мысленно умоляла его Жюли, машинально приложив руки к груди.

— Может быть, я что-нибудь и привезу. Не знаю, я подумаю об этом позже.

Как она может сейчас сказать, что она привезет, а что нет?

Джоун задумчиво посмотрел на нее:

— Я бы хотел посмотреть на ваши работы, Жюли.

— Уинстон! Где ты был? Почему я не видела тебя раньше? — раздался громкий женский голос.

Уинстон обернулся, и его лицо осветилось радостью. К ним приближалась стройная рыжеволосая женщина, весьма примечательной наружности. Красный шелк нежными складками обнимал ее тело. В руках она держала красивый портсигар, отделанный драгоценными камнями.

— Абигейл! Моя любовь! — пылко воскликнул темпераментный Уинстон. — Я как раз направлялся к тебе, но меня задержали!

Весело сверкая глазами, она подставила ему щеку для поцелуя.

— Я оскорблена до глубины души. Не забывай, какая я злопамятная, — усмехнулась Абигейл.

— Я постараюсь загладить свою вину, — поспешил заверить ее Уинстон. — Можно пригласить тебя на поздний ужин?

Абигейл щелкнула крышкой портсигара, и Жюли с удивлением заметила, что он пуст. Видимо, дама бросила курить, но пока не могла расстаться с привычными вещицами.

— Не знаю, мне нужно хорошенько это обдумать, прежде чем я решу. — Она повернулась к Жюли. — Джоун, милый, познакомь меня, пожалуйста, с этой очаровательной гостьей.

— Прошу прощения, Абигейл. Абигейл, это Жюли Ланье. Ее отец, Кольберт Ланье, отреставрировал два пейзажа Матисса и маленького Ренуара. Жюли, это моя тетя, Абигейл Дамарон.

— Жюли и сама прекрасный художник, — добавил словоохотливый Уинстон.

Жюли подавила раздражение и любезно кивнула Абигейл.

— Очень рада с вами познакомиться, мисс Дамарон.

Абигейл внимательно посмотрела на нее:

— Девочка моя, а вы хорошо себя чувствуете?

— Нет, не очень. — Это замечание Абигейл пришлось как нельзя кстати. — Прошу прощения, — пробормотала Жюли, — мне нужно поговорить с отцом.

На самом деле ей просто хотелось поскорее отойти от Джоуна. Как бы плохо она себя ни чувствовала, Жюли не собиралась просить отца немедленно уехать домой. Он наслаждался вечером, упивался оказываемым ему вниманием, и она не хотела лишать его редкого удовольствия. Жюли решила, что сможет еще немного потерпеть.

Когда отец увидел, что она направляется к нему, он протянул ей навстречу руку, радостно улыбаясь:

— Я рад, что ты наконец подошла ко мне. Жаль, ты не слышала, что тут говорили про мою работу.

— Папа, не беспокойся, я все время наблюдала за тобой и видела всех этих людей, столпившихся вокруг тебя. Очевидно, что твоя работа пользуется успехом.

— Да, это так, дорогая. Она произвела должное впечатление. — Он кивнул на проходившую мимо пару. — Я видел, ты долго разговаривала с Джоуном Дамароном? Что ты о нем думаешь?

Невозможно одним словом описать любого человека, особенно такого, как Джоун Дамарон, но Жюли сказала первое, что пришло ей в голову:

— Приятный.

Произнесенное слово отозвалось эхом у нее в голове. Она не могла поверить, что выбрала именно его, чтобы охарактеризовать Джоуна Дамарона. Сексуальный. Опасный. Обаятельный. Да. Но приятный?

— Я тоже так думаю, — согласился отец. — Я познакомился с ним. Он подошел ко мне и поблагодарил за работу.

— Папа…

— Что? — Он внимательно посмотрел на нее и нахмурился. — Ты плохо себя чувствуешь? Начинается приступ?

— Да, мне что-то не по себе.

— Но здесь нет собак.

— Да, — кивнула Жюли. — Не знаю даже, на что у меня реакция, но тем не менее все признаки налицо.

— Ты хочешь уйти?

Хотя отец сам задал этот вопрос, Жюли уже видела у него в глазах разочарование.

— Нет, не сейчас. Я выйду на свежий воздух, может быть, тогда мне станет лучше.

— Прекрасная мысль.

Она промокнула глаза платком Джоуна, почувствовав при этом его запах. Мужской. Сексуальный. Волнующий.

Жюли отвернулась от отца и рассеянно посмотрела на картину Ренуара, висевшую перед ней. Ее взгляд упал на нижний правый угол, и она не поверила своим глазам.

Жюли зажмурилась на секунду, потом снова взглянула туда. И похолодела.

Позади себя она услышала голос отца:

— Мистер Дамарон, ваш вечер удался на славу.

— Пожалуйста, называйте меня Джоун, мистер Ланье. Разрешите познакомить вас с моей тетей, Абигейл Дамарон.

— Очарована встречей с вами, мистер Ланье, — проворковала мисс Дамарон. — Зовите меня просто Абигейл. Так называют меня все симпатичные мужчины, присутствующие здесь. Только так, и никак иначе.

Ее отец засмеялся, явно польщенный.

— Разумеется, я сделаю, как вы прикажете.

— Что-нибудь не так? — тихо спросил Джоун.

Он стоял позади нее. Жюли узнала его запах и почувствовала тепло его тела. Она обернулась.

— Нет. Извините, мне нужно подышать свежим воздухом.

3

Судорожно глотая воздух, Жюли стояла на террасе, прислонившись к колонне. Ничего, сейчас ей станет лучше. Главное — не паниковать, взять себя в руки и выровнять дыхание. Это все потому, что в зале было слишком жарко, слишком многолюдно. К тому же она так перенервничала.

Джоун Дамарон. Уинстон Блэйкли. Ее отец. Ренуар.

Неудивительно, что она предпочитает проводить время дома. Дома гораздо спокойнее и безопаснее.

Оглянувшись вокруг, Жюли заметила большие качели, покачивающиеся на цепях, и обессиленная рухнула на мягкие подушки. Отсюда она могла слышать музыку в исполнении джазового ансамбля, импрессионистскую музыку, служащую гарниром для импрессионистской живописи.

Воздух был прохладным и свежим. Жюли утопала в мягких подушках и ритмично покачивалась на качелях. Приглушенный свет успокаивал ее слезящиеся, раздраженные глаза. «Сейчас мне станет лучше», — сказала она себе. Осторожно Жюли попробовала вдохнуть поглубже, и ей это удалось. «Отлично, — подумала она. — Скоро все будет нормально».

Она вся пылала, но в то же время ее обнаженные руки покрылись мурашками. Жюли закрыла глаза. Господи, как она ненавидела эти свои приступы. Они свидетельствовали о том, что вне зависимости от того, что она думала или делала, она всегда была уязвима и не могла контролировать ситуацию. Жюли старалась предотвратить всякую возможность вспышки аллергии, но, к сожалению, не всегда это зависело от нее, как это произошло, например, сегодня. Коварная болезнь управляла ее организмом помимо ее воли заставляя ее тело предавать свою хозяйку в самые неожиданные и неподходящие моменты.

Джоун Дамарон внезапно появился из темноты, словно материализовавшийся призрак. Он сел рядом с ней, и качели начали раскачиваться сильнее.

Жюли почувствовала, как усилилось ее сердцебиение от его близости.

— Я принес вам воды, — сказал он, протягивая ей хрустальный бокал.

— Остановите, — еле выдавила она из себя.

— Что? — не понял Джоун.

Жюли прижала руку к ноющей груди и процедила сквозь зубы:

— Остановите… качели…

Качели моментально застыли.

— Извините, — тихо сказал Джоун. — Что еще я могу для вас сделать?

— Ничего, мне уже лучше.

Вначале ей действительно так показалось, но сейчас удушье навалилось с новой силой. Почему же у нее так болит грудь?

Джоун снова протянул ей воду. Она наклонилась и осторожно отпила из его рук. Жюли не была уверена, что сможет удержать в дрожащих руках хрупкий хрустальный бокал. Жидкость освежила ее пересохшее горло, но ее мускулы были так напряжены, что ей с трудом удалось сделать глоток.

— Вам следует вернуться к гостям, — удалось проговорить ей. — Вы все-таки хозяин этого приема.

— Они вполне довольны и счастливы. У них есть картины, достаточно еды и шампанского, им вполне хватает общения. Гости прекрасно обойдутся без меня. Меня больше волнует ваше состояние.

Хотя Жюли не хотела в этом признаваться, ей было приятно, что Джоун вышел к ней. Она знала его недостаточно хорошо, чтобы чувствовать себя с ним уютно, но тем не менее его присутствие придавало ей бодрости. Почему-то этот внезапный сильный приступ очень напугал ее.

— Спасибо за то, что вышли проведать меня, — прошептала она, все еще с трудом наполняя легкие воздухом.

Не очень-то весело быть одной во время приступа. А так как эти приступы происходили с ней только тогда, когда она взламывала чужие дома, ей всегда приходилось быть в эти моменты одной. Сейчас его близость и участие помогали Жюли скорее прийти в себя.

— Я мог бы отвезти вас в больницу, если это необходимо, — предложил Джоун. — Вам стоило только сказать об этом.

Он говорил низким ровным голосом, но Жюли услышала в нем тревогу и участие, и ей это было приятно.

— Нет, — помотала она головой, — у меня есть с собой лекарство, если мне не станет лучше, я приму его.

— Лучше примите сейчас, — посоветовал он.

Жюли слабо улыбнулась:

— Я упрямая, я всегда думаю, что смогу сама справиться с приступом… Но вы правы.

Она достала из сумки ингалятор и сделала два глубоких вдоха.

Он участливо смотрел на нее:

— Через сколько минут вам полегчает?

— Минут через десять.

Она посмотрела на него и увидела, что Джоун нахмурился. На самом деле ей, может быть, стало бы лучше гораздо раньше, если б он не сидел рядом с ней. Ее нервное состояние усугублялось его присутствием, но в то же время она не хотела, чтобы Джоун Дамарон покидал ее.

— Вы должны гордиться своей коллекцией, — сказала Жюли, пытаясь отвлечь себя от мысли, что ей становится все труднее дышать. — Она просто уникальна.

— Да, — ответил он, не сводя с нее глаз. Джоун с беспокойством смотрел, как хрипло она дышит и задыхается. И самое ужасное, он не представлял себе, чем ей можно помочь. Джоун не привык к бездействию в критических ситуациях и лихорадочно искал решения.

Ему показалось, что разговор немного отвлечет ее, и он продолжил:

— Но я никогда не считал это собрание своей коллекцией. Ее собрали мои родители, постепенно покупая то, что им нравилось. Это очень личная коллекция, и каждая картина имеет свою историю.

Пока Джоун говорил это, он внимательно наблюдал за Жюли, пытаясь угадать, что ему следует дальше делать.

— Когда, где, каким образом ваши родители нашли и купили каждую картину, при каких обстоятельствах, по какому поводу?

Жюли удалось выдавить слабую улыбку, чтобы показать, что она следит за его рассказом. Джоун снова протянул ей стакан:

— Еще?

— Нет, спасибо, — отказалась она, чувствуя спазм в горле.

— Вы, может быть, замерзли?

Не дожидаясь ответа, Джоун снял смокинг и накинул ей на плечи. Сделал то единственное, чем мог ей помочь.

Жюли слегка кивнула головой в знак благодарности.

— Рассказывайте дальше… мне очень интересно… — с паузами для вдохов попросила она.

— Я хочу устроить несколько выставок в их честь.

Джоун запнулся. Его взгляд упал на руки Жюли, лежащую на качелях и хорошо освещенную падавшим из огромного окна ярким светом. На ней одно за другим стали проступать красные пятна.

— Боже мой, Жюли, как мне помочь вам?

Она едва могла дышать, и в тот момент действительно осознала, что ей совсем не становилось лучше. Скорее наоборот.

Жюли беспомощно взглянула на него, и из ее глаз полились слезы. Когда он взял ее протянутую руку, она в надежде прижалась к нему.

В этот миг Джоун понял серьезность происходящего, увидел ее панический страх. С ней приключилась беда. И вдруг что-то сработало в его мозгу.

Тихо выругавшись, он сорвал с нее свой черный смокинг, отшвырнул его в сторону и подхватил ее на руки.

Жюли не знала, куда он ее нес, но доверчиво прижималась к нему, надеясь на его помощь. Он вселял в нее надежду, а она чувствовала себя так, будто рассыпается на куски.

Быстрыми шагами Джоун поднялся по лестнице, ведущей куда-то наверх, и вошел в большую темную комнату. Тысячи мыслей пронеслись в ее голове, но ни одна из них не имела никакого смысла.

— Держитесь, Жюли, — пробормотал он. — Только держитесь.

Ингалятор должен был помочь, но дыхание почему-то не восстанавливалось.

— Это я во всем виноват, — тихо сказал Джоун.

Куда он ее несет?

— Боже, я должен был сообразить раньше…

Ей нужен антигистаминный ингалятор, еще одна порция лекарства должна помочь. Ей необходимо ему об этом сказать.

— Мне очень жаль…

Если она не сможет дышать, то скоро умрет.

— Мы почти уже дошли. Что он сказал?

Жюли почувствовала, как ее положили на что-то мягкое. Она ощущала себя тряпичной куклой — беспомощной и безвольной.

Джоун стремительно вышел, но скоро вернулся и приподнял ее.

— Это должно вам помочь…

Пар быстро заполнил комнату. Она поняла, что они находятся в ванной комнате и что он включил горячий душ.

— Я хотел поставить в доме парную, но пока что это все, что у меня есть.

Он продолжал крепко держать ее, обняв одной рукой за талию, а второй рукой энергично массируя ей спину. Его слова действовали на нее успокаивающе, хотя ей не удавалось понять их смысл. Но Жюли слышала беспокойство в его голосе, и ей очень хотелось хоть как-то подбодрить его.

Она никогда раньше не пыталась снять приступ удушья паром, и поэтому не знала, поможет ли он ей или нет, но доверчиво прильнула к Джоуну и положила голову ему на плечо. Так ей легче было почувствовать его силу, своей у нее уже не оставалось.

— Вот так, — успокаивал он. — Расслабьтесь, постарайтесь дышать хотя бы неглубоко, пусть пар сделает свое дело.

Она схватилась за его руку и отдалась успокаивающему тону его голоса.

— Все будет хорошо, — мягко проговорил Джоун. — Иначе и быть не может.

Жюли почувствовала, как голова начала проясняться, заполнявший ее туман стал постепенно рассеиваться, и, если бы у нее были силы, она бы улыбнулась. Джоун Дамарон так был уверен, что ему удастся облегчить ее страдания. Как здорово иметь такую уверенность в себе.

— Сумочку…

Минуту назад у нее не было сил произнести и этого коротенького слова.

— Сумочку? Вам нужна ваша сумочка? Черт возьми, я забыл. В ней же лекарство. Я мигом сбегаю.

Джоун бережно переместил ее, чтобы ей удобно было сидеть, но через мгновение был уже рядом с ней снова.

— Сейчас кто-нибудь принесет ее сюда, — сказал Джоун, подняв ее, и садясь, снова прижав ее к себе.

— Вам не обязательно… придерживать меня.

— Тихо. Помолчите, Жюли…

Она чувствовала себя невообразимо слабой в его руках, а ему не хотелось ее пока выпускать. Он не мог забыть ее страха и паники. Эти чувства, которые он прочитал в ее глазах, глубоко тронули его.

— Господи, Жюли, мне так жаль.

— Почему?

Он взял ее за подбородок и приблизил ее лицо, внимательно вглядываясь в него.

— Вы спрашивали меня, держу ли я собак. Нет, в моем доме действительно нет никаких животных. Но за час до вечера я был у кузена и играл там с его дочерью и их собакой. Мой смокинг, наверное, сохранил следы этого визита. Простите меня, Жюли, я все сделал не так, как надо. Я оставил вашу сумку с лекарствами внизу…

Она покачала головой:

— Не надо…

Дверь в ванную комнату отворилась. Пожилой мужчина вошел и протянул ей сумочку.

— Что-нибудь еще, мистер Дамарон?

— Скажите Синклеру, где я, передайте ему, что все нормально, я скоро спущусь вниз.

— Конечно, сэр, я передам.

Он вышел, прикрыв за собой дверь. Жюли достала из сумочки ингалятор и несколько раз глубоко вдохнула.

— Что вам нужно еще, чтобы стало легче? — спросил он, внимательно глядя на нее. — Я могу еще чем-нибудь вам помочь?

— Вы и так уже мне помогли.

Она медленно отодвинулась от него и встала. С минуту Жюли стояла неподвижно, желая убедиться, что у нее нет головокружения.

— Мне нужно выйти отсюда, слишком много влаги тоже не очень хорошо.

Прежде чем она сумела закончить фразу, Джоун уже подхватил ее на руки и перенес в другую комнату.

Он положил ее на кровать, зажег настольную лампу и отступил назад, беспокойно глядя на нее.

— Что-нибудь еще?

Если бы у нее были силы, она бы засмеялась, настолько непривычным для нее было это незамедлительное исполнение всех ее желаний.

— Воды, может быть? — предложил Джоун.

Через мгновение в ее руках был стакан с водой. Жюли приняла две таблетки, запила их водой и протянула стакан Джоуну.

Он стоял рядом с кроватью, словно боялся, что она сейчас упадет.

Жюли порылась в сумочке, достала противоаллергенные пастилки, с которыми никогда не расставалась, и положила одну в рот.

После этого она оглядела себя. На ногах у нее не было туфель, но, по крайней мере, ее платье было на ней и выглядело нормально. Но на голове творилось невообразимое. А глаза и лицо?

Она, наверное, выглядела так, как будто у нее была страшная болезнь.

— Я должна предупредить вас… — Жюли остановилась, чтобы перевести дыхание. — Я могу начать быстро говорить… говорить всякую ерунду… или быстро уснуть. Эти лекарства очень коварны… Никогда не знаешь, как они повлияют на тебя в этот раз…

Джоун улыбнулся:

— Из чисто эгоистических соображений, надеюсь, что это будет первое, но в любом случае я ничего не имею против. Не стоит беспокоиться о таких мелочах, Жюли. Я только больше не хочу видеть вас в подобном состоянии. Вы должны заняться своим здоровьем.

— Простите, что так напугала вас… и доставила столько хлопот. Теперь со мной будет все в порядке. Надеюсь, искренне надеюсь.

Джоун скептически смотрел на нее, и Жюли не могла винить его за это. Ему, наверное, было очень тяжело смотреть на нее и не знать, что делать, как помочь ей, но он не растерялся. Он действовал быстро и при этом был невероятно нежен с ней. Жюли была ему очень благодарна, и в то же время ей было не по себе оттого, что он видел ее в таком состоянии.

— Не вините себя в том, что случилось. Вы же не могли знать.

Джоун подвинул стул ближе к кровати и сел.

— Вы спросили меня о собаках. Этот вопрос должен был меня насторожить. — Он улыбнулся. — Видимо, я был занят другим.

Жюли поняла, что ей действительно становится лучше, так как Джоун из человека, который спас ее, превратился в привлекательного мужчину. На нем была белоснежная накрахмаленная сорочка, на фоне которой еще более загорелым казалось его лицо. Изысканные и изящные золотые с перламутром запонки странно смотрелись на его больших и сильных руках.

Поймав ее взгляд, Джоун начал отстегивать запонки.

— Вы слишком много внимания мне уделили сегодня, пожалуйста, возвращайтесь к своим гостям, — тихо попросила она. — Мне уже лучше, и скоро все пройдет.

— С моими гостями все будет нормально, не думайте об этом.

Жюли огляделась по сторонам:

— Это ваша комната? Он кивнул:

— Моя, хотя я не думаю, что провел в ней более трех-четырех дней и никогда не ночевал здесь две ночи подряд.

Джоун бросил запонки на ночной столик.

Жюли этот жест неожиданно показался интимным. Как будто они супруги, вернувшиеся со званого вечера и готовящиеся отойти ко сну. Приступ ослабил ее всегда твердую защитную реакцию. Но скоро она вернется в нормальное состояние.

— Это, наверное, здорово так много путешествовать? — поспешила спросить она, чтобы не думать о глупостях.

— Это утомительно, — ответил Джоун, откидываясь назад, — я рад, что вернулся наконец домой.

При слабом освещении настольной лампы его глаза казались совершенно темными, нельзя было уловить их выражение. Медленно, один за другим он подвернул рукава рубашки, обнажив сильные мускулистые руки, покрытые темными волосами. Жюли вспомнила, как он легко нес ее по лестнице, словно она ничего не весила.

Он сказал, что рад находиться дома… Она лежит на его кровати…

Что она делает? Он только что упомянул очень важную вещь, а она ее чуть не пропустила мимо ушей. О чем она только думает? Неужели аллергический приступ сменился у нее приступом слабоумия?

— Так, значит, вы собираетесь здесь остаться?

— Думаю, да, — кивнул Джоун.

— Подождите. Вы же недавно сказали, что ваши планы еще не определены… — напомнила ему Жюли.

По всему миру у Джоуна были женщины, которые его ждали, некоторые пролетали несколько десятков часов, чтобы провести с ним одну ночь. Но, несмотря на это, он ответил Жюли:

— Я польщен, вы запомнили то, что я сказал. — И он действительно чувствовал себя польщенным.

— И как долго вы собираетесь здесь пробыть?

— Не знаю точно, а почему вы спрашиваете? — удивился Джоун ее настойчивости.

— Просто так.

Джоун задумчиво смотрел на нее.

— Вы знаете, о чем я сейчас подумал? Мне, пожалуй, стоит совсем раздеться.

После того что произошло с ней в этот вечер Жюли думала, что уже не способна будет реагировать ни на что, но при этих его словах не смогла скрыть изумление.

— Раздеться?

— Ну да. Если на смокинге была собачья шерсть, то она наверняка осталась и на брюках, Я сейчас приду.

Он поднялся.

— Могу я оставить вас ненадолго, Жюли? С вами ничего не случится?

Она покачала головой:

— Нет.

— И вы не будете двигаться?

Жюли слабо улыбнулась:

— Не думаю, что у меня это получится.

— Отлично, тогда лежите спокойно, а я скоро вернусь.

Когда он вышел, Жюли села повыше на кровати, облокотившись на изголовье. Когда Джоун придет, она будет чувствовать себя лучше и сможет справиться с тем воздействием, которое он на нее оказывает.

Жюли закрыла глаза и глубоко вздохнула. Это было необыкновенно приятное ощущение, знакомое лишь тому, кто хоть однажды испытал приступ удушья. Но все же она еще была очень слаба. Вряд ли Жюли смогла бы вновь спуститься в зал или самостоятельно отправиться домой. Но через полчаса она будет уже в состоянии это сделать.

Иногда сквозь открытую дверь балкона до нее доносилась музыка. Жюли обратила внимание на то, что стены были очень толстыми. Она подумала, что дом, вероятно, построен с таким расчетом, чтобы хозяева чувствовали себя под его крышей в полной безопасности.

Она услышала из ванной комнаты шум льющейся воды. Невольно Жюли представила его обнаженного под струями душа. Ей казалось, что она видит его крепкое мускулистое тело, загорелое и сильное.

Жюли открыла глаза. Хватит глупостей. Сегодня она наделала их предостаточно. Если она не будет благоразумной, у нее опять начнется приступ, на этот раз — сердечный.

Как раз когда она подумала об этом, Джоун вошел в комнату с полотенцем на плечах. Кроме джинсов, больше на нем ничего не было надето. На темных волосах, покрывающих его грудь, блестели капельки воды. С ней действительно чуть не случился сердечный приступ.

Прижимая руку к груди и стараясь успокоиться, Жюли взглянула на телефон, стоящий на прикроватной тумбочке.

— Могу я поговорить с отцом?

Джоун снял полотенце с плеч и бросил его через всю комнату на кресло.

— Нет ничего проще, но, может, лучше позвать его сюда?

Жюли кивнула. Джоун поднял трубку, набрал номер и, когда на другом конце ответили, сказал:

— Попросите Кольберта Ланье подняться ко мне в комнату, его дочь хочет поговорить с ним.

Повесив трубку, он обернулся к ней:

— Что еще?

Она засмеялась и сразу же закашлялась.

— Удивительно, как быстро вы можете выполнить любую просьбу.

— Большинство из них, — согласился Джоун.

В этот момент дверь открылась, и в комнату вошел Синклер Дамарон, такой элегантный в своем безупречно сшитом вечернем костюме.

Быстро окинув комнату внимательным взглядом, он произнес:

— Мне передали твое сообщение, Джоун, и я решил подняться сюда. Рэйнолдс сказал, что у молодой леди был приступ аллергии. Я могу чем-нибудь помочь?

— Молодой леди уже гораздо лучше, — сказал Джоун, не сводя глаз с Жюли. — А вот мне медицинская помощь не помешает.

Он подмигнул Жюли:

— Жюли, познакомься, это мой двоюродный брат Синклер, которого все предпочитают называть Син.

То, что Джоун подмигнул ей, было так неожиданно, что, она густо покраснела. «Отлично, — мрачно подумала Жюли. — Сбылась мечта любой женщины — оказаться в такой приятной обстановке с двумя красивыми мужчинами». Судя по всему, Синклер Дамарон совершенно не удивился ни тому, что она лежит на кровати его брата, ни виду полураздетого Джоуна.

— Привет, — сказала она, не зная, что еще сказать.

— Вы уверены, что с вами все в порядке? — спросил Синклер, глядя на нее такими же, как у Джоуна, темными глазами. В его темных волосах поблескивала серебристая прядь, отличавшая всех членов обширного клана Дамаронов.

Она молча кивнула.

— Как проходит прием? — спросил его Джоун.

— Отлично. Как мы и предполагали, картины имеют большой успех.

— Боже, как я устала! — с этим возгласом на пороге комнаты появилась ярко накрашенная и энергичная Абигейл Дамарон. — Что это вы здесь делаете? Сплетничаете, обсуждаете гостей? Как здорово и как вовремя, а то я умираю со скуки!

Она присела на кровать и обратила все свое внимание на Жюли:

— Моя дорогая, вам уже лучше? Нас вся встревожило ваше самочувствие, дорогая.

— Гораздо лучше, — слабо ответила Жюли смущенная всеобщим вниманием к своей скромной персоне.

— Жюли-Кристиан, как ты?

На этот раз в комнату вошел ее отец. Жюли с облегчением вздохнула. Она чувствовала себя неловко среди этих малознакомых ей людей.

Но не успела и рта раскрыть, как Джоун ответил за нее:

— Ей намного лучше, мистер Ланье. Это я во всем виноват. — Он повернулся к Синклеру. — У Жюли аллергия на собак, а у меня на вечернем костюме была, видимо, шерсть Кирби. — Ее отцу Джоун объяснил: — Кирби — это собака моей племянницы.

— А-а! — Кольберт Ланье повернулся к дочери. — Ну, тебе уже лучше?

— Да, папа. Я думаю, нам стоит поехать домой.

Ей не хотелось увозить отца с этого вечера, но у нее было достаточно причин, чтобы дольше здесь не задерживаться. Кроме того, какими бы приятными ни были Дамароны, она уже от них начала уставать.

Отец наклонился и взял ее за руку.

— Ну конечно, дорогая. Я пойду вниз, скажу, чтобы подогнали машину, и буду ждать тебя там.

Он направился к двери, но Джоун остановил его.

— Я думаю, Жюли не стоит пока ехать. В машине ей может стать хуже. Может быть, ей лучше переночевать здесь? А вы, мистер Ланье, смогли бы полностью насладиться приемом. Он кончится еще нескоро. Я привезу Жюли завтра утром.

Жюли видела, что ее отец колеблется. Упоминание о продолжении вечера понравилось ему. Она энергично покачала головой:

— Нет, мне нужно…

Тут вмешалась Абигейл:

— Я думаю, это хорошая идея, Кольберт. Тогда мы с вами сможем прекрасно провести время, а после приема куда-нибудь отправимся посмотреть на восход солнца, позавтракать где-нибудь в уютном местечке.

Она поднялась и, подойдя к нему, взяла его под руку.

— Пожалуйста, Кольберт, скажите, что вы согласны. Мы отлично проведем время.

С ужасом Жюли увидела, как загорелись отцовские глаза.

— Отличная мысль, но… — Отец с сомнением посмотрел на нее. — Если ты настаиваешь, Жюли, мы уедем.

Жюли посмотрела на Джоуна. Он улыбался. Ей очень хотелось поехать домой, лечь в свою постель и забыть о том, как неуютно она себя чувствовала, находясь в центре внимания всесильных Дамаронов. И особенно Джоуна.

— Оставайтесь, — мягко сказал он, — а то я буду беспокоиться о вас.

К своему удивлению и досаде, Жюли почувствовала, как приятное тепло разливается по всему ее телу.

Абигейл смотрела на нее, и ее глаза таинственно сверкали.

— Вы доставите большое удовольствие старой женщине. Я всю ночь напролет смогу флиртовать с вашим отцом, а он будет знать, что вы в порядке и о вас позаботятся. Это будет идеальное решение для всех нас.

Жюли сомневалась, что на свете есть люди, способные сказать Дамаронам решительное «нет». Она тоже не могла отказаться, по крайней мере в этот раз. Она сдалась под общим натиском. Тем более что тут же в голову ей пришло подходящее оправдание.

Предложение Джоуна остаться на всю ночь в его доме было очень заманчивым — Жюли не могла упустить такую редкую возможность. Картины, которые она собиралась выкрасть, находились в этом самом доме. И сегодня ночью у нее будет возможность выяснить все про сигнализацию, все как следует разведать.

А завтра утром она покинет гостеприимного хозяина.

Больше она никогда не увидит Джоуна. А когда у нее все будет готово, Жюли приедет сюда, взломает дверь и сделает свое дело.

Если она согласится сегодня, все будут довольны, все будут счастливы.

— Хорошо, — кивнула она. Внезапно ей стало неимоверно грустно.

4

Пламя свечи, которую за неимением электрического фонарика зажгла Жюли, дрожало, когда она спускалась в длинный зал на втором этаже дома Джоуна.

Антигистаминные препараты, в большом количестве принятые несколько часов назад, так сильно на нее подействовали, что теперь Жюли совсем не чувствовала слабости. Наоборот, ей казалось, что она сможет выпрыгнуть из собственной кожи. К тому же она была в незнакомой обстановке, в чужой спальне, где-то неподалеку спал Джоун. Эта мысль не давала ей покоя. Нет, определенно Жюли была не в состоянии заснуть.

Кроме того, спать не давала ей и мысль о том, что нужно было воспользоваться благоприятным случаем и узнать как можно больше об охранной системе дома. Именно желание получить эту информацию заставило ее остаться здесь на ночь.

Мерцающее пламя свечи освещало богатую отделку стен дома. Ноги утопали в мягких восточных коврах. То, что она успела увидеть, говорило само за себя. Это был чудесный дом, служивший когда-то домашним очагом большой и дружной семье и снова готовый им стать, несмотря на то что хозяин редко приезжал сюда.

Пока Жюли спускалась вниз и проходила по, как ей казалось, бесчисленным комнатам и залам, ее глаза пробегали по фамильным портретам и семейным фотографиям, развешанным на стенах, возникавшим из полумрака. Жюли чудилось, будто они смотрят на нее с укоризной, словно зная о ее коварных замыслах.

Целью ее ночного путешествия был салон, в котором находилась коллекция картин. Иногда она задерживалась у некоторых фотографий и узнала таким образом, что у Джоуна в детстве был трехколесный велосипед, в школе он играл в бейсбольной команде, позже увлекался футболом.

Вот он еще мальчишка, с победным видом оседлал велосипед, его карие глаза светятся от удовольствия. Вот Джоун — юноша, в футбольной форме, на лице засохшая грязь, волосы упали на лоб — настоящий маленький воин.

«Он мало изменился с тех пор», — подумала Жюли. Несмотря на терпение и нежность, с которой он помогал ей, в нем чувствовалась удивительная сила, которая, по-видимому, была в нем с детства.

«На что же он ее расходовал теперь, когда не было ни трехколесного велосипеда, ни спортивных состязаний, где бы он мог совершенствоваться? На что направлял ее? — подумала она. — Как он управлялся с этой огромной энергией, сконцентрированной в нем? Этой страстью, если называть вещи своими именами?»

Она знала ответ на этот вопрос, и это еще больше волновало ее.

Жюли остановилась в арке у входа в длинный салон, где проходил сегодняшний прием. Сейчас, когда в нем не было гостей, он освещался только редкими тусклыми лампочками. Жюли показалось, что зал был интересен и без оживленной толпы именитых гостей. Они только отвлекали внимание от самого главного, что находилось в нем: картин, каждая из которых была подлинным шедевром.

Жюли прекрасно разбиралась в живописи и любила ее. Она даже не могла представить, что должен чувствовать человек, обладающий таким сокровищем. Зато она не сомневалась, что ее обладатель наверняка позаботился о сохранности своей коллекции и поставил самую современную сигнализацию.

— Что-нибудь случилось?

Жюли испуганно застыла на месте, услышав за спиной знакомый низкий голос. Она медленно обернулась.

Перед ней стоял Джоун. На нем по-прежнему были джинсы, которые он надел после душа, только теперь он сверху накинул белую рубашку. Она была не застегнута, так что Жюли открывался соблазнительный вид его широкой мускулистой груди, покрытой темными волосами. Она не могла решить, как он выглядит сексуальнее: с совершенно обнаженным торсом или в небрежно наброшенной рубашке?

Пауза затянулась, но Жюли молчала, не зная, что ему ответить.

— Ничего не случилось, — наконец выдавила она.

— Тогда что же вы здесь делаете? — нахмурившись, спросил он. — Вам не спится?

Жюли изо всех сил старалась смотреть ему в лицо, хотя ее глаза словно магнитом притягивало его полуобнаженное тело.

— У меня возникла небольшая проблема.

— Это из-за ваших лекарств? Вы говорили, что они могут действовать возбуждающе, — догадался Джоун.

— Да, именно так они и подействовали, — схватилась она за подсказку, словно утопающий за спасательный круг.

На самом деле одного присутствия с ним под одной крышей было достаточно, чтобы она не смогла сомкнуть глаз. «Судя по всему, мне не удастся сегодня ничего разузнать», — разочарованно подумала Жюли.

Джоун улыбнулся:

— И это значит, что сейчас вы в беспамятстве начнете говорить мне всякие интересные вещи?

Жюли наконец посмотрела ему в глаза и встретила знакомый оценивающий взгляд. Внезапно она вспомнила, что стоит перед ним в одной из его рубашек и трусиках. Она с трудом удержалась от желания натянуть подол рубашки пониже или проверить, тщательно ли она застегнула пуговицы впереди.

— Какие вещи? — удивленно спросила она, не зная, что имеет в виду Джоун.

— Вы же сами недавно мне об этом говорили. Вы предупреждали, что лекарство либо усыпит вас, либо, наоборот, не даст заснуть, подействует возбуждающе, и вы будете говорить всякие интересные вещи.

Жюли наконец вспомнила:

— Это действительно так. Иногда антигистаминные препараты так странно действуют на меня, что я не могу ни на чем сконцентрироваться и начинаю говорить всякую ерунду.

— О себе, надеюсь? — усмехнулся Джоун. — В нормальном состоянии вы почти ничего не рассказываете.

— А мне особенно и нечего рассказывать, — как можно небрежнее ответила Жюли. — Что касается моей реакции на препарат, я никогда не знаю заранее. И не могу понять, от чего это зависит.

Сегодня она чувствовала себя очень странно. Ее нервы были напряжены до предела, но говорила она не очень быстро и могла контролировать свои слова. Но вот с мыслями ей было справиться сложнее. А уж эмоции и вовсе разбушевались. Жюли с трудом удавалось удержаться, чтобы не дотронуться рукой до обнаженной груди Джоуна и провести пальцами по темным волосам.

Отгоняя от себя волнующие мысли, так несвоевременно охватившие ее, она заставляла себя думать о цели своего прихода в этот пустой зал. Ей нужно думать о деле.

Джоун смотрел на нее с интересом. Сложив, руки на груди, он сказал:

— И все же я не теряю надежды. Ну же, поведайте мне что-нибудь о своей жизни.

Жюли покачала головой:

— Вы знаете, я должна сделать вам комплимент.

— Должны? Это значит, что вы не хотите, но все же сделаете, потому что у вас нет выбора? Так надо понимать? — удивленно вскинул он брови.

Жюли засмеялась и сама удивилась своей реакции. Ей было так легко с Джоуном, она чувствовала себя очень раскованно в его обществе. Но ей все же не следовало забывать о том, какую опасность он представляет из себя, учитывая ее ближайшие планы.

— У меня всегда есть выбор.

— Ну что ж, тогда я рад, что сегодня вы выбрали остаться на ночь в моем доме, — радушно улыбнулся он.

— Джоун, — насмешливо сказала Жюли, — если вы хотите услышать комплимент, вы не должны перебивать меня.

Джоун принял вид послушного ученика и ответил:

— Хорошо, я буду молчать, так как очень хочу услышать, что же вы мне скажете.

При этих словах холодок недоверия закрался в душу Жюли. Слишком покорно он принял ее ультиматум. Странно, Джоун не похож на тех, кто легко уступает.

— Я просто хотела сказать, что вы удивительно хорошо воспитаны, Джоун. И я с каждой минутой все больше и больше убеждаюсь в этом. Сначала вы оказываетесь с задыхающейся женщиной на руках и делаете все возможное, чтобы помочь ей, а сейчас вы встречаете эту же женщину, среди ночи разгуливающую по вашему дому со свечой в руках, но вы продолжаете быть гостеприимным хозяином.

— Я рад, что оказался рядом, когда вам стало плохо. А что касается последнего вашего замечания, поверьте, эта встреча стала для меня приятной неожиданностью. Мне нравится встречать красивых полуодетых женщин вроде вас по ночам. Если бы я знал, что такое возможно, то почаще бы бывал дома, — улыбнулся Джоун. — И кстати, мне очень понравилось, как вы сказали: «с женщиной на руках».

Он шагнул к ней. Или ей это только показалось? Может быть, это только ее реакция на его слова. Но что бы это ни было, Жюли внезапно почувствовала тепло, исходящее от его тела. Вдохнув, она ощутила его свежий терпкий запах.

— А вы? — спросила она глухим голосом. — Вы почему не спите?

— Я не привык ложиться так рано.

— Сейчас два часа ночи, — возразила Жюли. — Это поздно.

— Для кого как. Я все равно не смогу заснуть раньше четырех.

Джоун сделал приглашающий жест рукой.

— Вы собирались зайти в салон?

— Я не была уверена, что можно.

— Почему же нет?

— Я подумала, что у вас здесь, наверно включена сигнализация, и я могла бы ее нарушить, если бы вошла. Тогда бы уж подняла ноги весь дом.

— Входите смело. Я еще ее не включал.

Жюли с трудом удержалась от разочарованного вздоха. Этими словами Джоун лишь подтвердил то, что она и так уже знала, — что у него есть сигнализация, но не сообщил ничего нового.

— А когда вы ее обычно включаете? — все-таки не удержалась она.

— Когда как, я не придерживаюсь определенного расписания, — пожал плечами Джоун. — Сегодня я еще собирайся спуститься вниз. Мне нравится бывать здесь, когда никого нет. Почему-то кажется, что эти картины создают особую атмосферу.

Он не ответил на ее вопрос, он просто объяснил ей, почему сегодня еще не включил сигнализацию. Интересно, специально ли Джоун ушел от ответа.

Пока Жюли обдумывала следующий вопрос, Джоун указал на рубашку, в которой она была сейчас:

— Мне эта рубашка никогда не шла, а на вас она выглядит прекрасно.

— Это ваша?

Жюли посмотрела вниз. Белая рубашка доставала ей до середины бедер, рукава были закатаны до локтей, верхние пуговицы расстегнуты.

Она коснулась материи, та была очень мягкой. Именно поэтому Жюли и предпочла эту обычную мужскую рубашку пижаме, которую она нашла в комнате.

Джоун кивнул.

— Да, когда-то это была моя любимая рубашка. Я ее часто надевал. — Он провел пальцами по рукаву, слегка поглаживая при этом и ее руку. — Я уже и не помню, когда последний раз видел ее, наверное, несколько лет назад. Где вы ее нашли?

— В одном из ящиков большого шкафа.

Джоун кивнул, словно знал, о каком именно ящике она говорит, хотя Жюли в этом сомневалась. Он говорил, что за последний год был в этом доме всего три или четыре раза. Джоун не производил впечатления человека, небрежно относящегося к своим вещам. И потому ей следовало быть особенно осторожной.

— Если вы несколько лет не видели эту рубашку, откуда вы знаете, что она ваша? — полюбопытствовала она.

Протянув руку, Джоун взял воротник рубашки и отвернул его так, чтобы ему была видна изнанка. При этом ткань коснулась ее сосков, отчего Жюли задрожала и снова почувствовала, как близко они стоят друг к другу.

— Здесь вышивка, — сказал он. — Дж. Л. Д.

— Вышивка?

— Мне никогда не нравились монограммы, а моей матери наоборот. Мы пришли к компромиссу. — Он выпустил из пальцев воротник.

Ткань рубашки снова скользнула по ее груди, еще больше возбуждая Жюли. Но она заглушим в себе реакцию собственного тела и предпочла вернуться к разговору.

Жюли было не слишком сложно представить Джоуна подростком, она ведь видела его фотографии на стенах. Он, наверное, обожал свою мать. Жюли с улыбкой подумала о том, каким образом им удалось прийти к компромиссу в таком сложном деле, как вышивка монограммы на рубашках и белье Джоуна.

Она провела рукой по лицу, словно снимая прилипшую к нему паутину. Боже всемогущий! Ей нужно поскорее убираться из этого дома, подальше от Дамаронов, подальше от Джоуна. Она все слишком близко принимает к сердцу, с каждой минутой привязываясь все сильнее к этому мужчине, к его дому, коллекции картин, к его многочисленной родне…

— Если вы хотите разглядеть мои инициалы, — вкрадчиво произнес Джоун, — вам придется снять рубашку.

Он стоял так близко, опасно близко от нее Невозможно было находиться рядом с ним и не ощущать влияния его сексуальности. Чувство, исходившее от него, было таким сильным, страстным и таким волнующим, что оно притягивало женщину помимо ее воли.

Жюли попыталась ответить как можно непринужденнее:

— Ого, какое заманчивое предложение!

— Для меня да.

— Заманчивое, но вовсе не обязательное. Я нам верю на слово, Дж. Л. Д. Кстати, как это расшифровывается?

— Джоун Лайонел Дамарон. Лайонел — это наше семейное имя.

— Вас когда-нибудь называли Лайон?

— Нет. У нас в семье уже есть один Лайон. Он будет завтра в городе. Если хотите, я могу вас познакомить, — предложил Джоун.

— Нет, спасибо.

Она сегодня достаточно пообщалась с членами могущественного клана Дамаронов. Теперь ей хватит надолго. И если бы Жюли познакомилась только с Джоуном, она бы чувствовала себя точно так же. Даже его одного было слишком много для нее. Казалось, что он заполнял все пространство вокруг. Рядом с ним невозможно было думать ни о чем другом. С тех пор как она встретилась с ним этим вечером, Джоун Дамарон целиком и полностью завладел ее мыслями и чувствами.

Она отодвинулась от него несколько резче, чем ей хотелось бы, и вошла в зал.

— В комнате для гостей столько самой разной одежды и прочих вещей… — сказала она, пытаясь найти нейтральную тему для разговора.

Жюли обратила внимание на то, что после окончания приема мебель перенесли обратно в салон. Теперь здесь стояли диваны и кресла, обитые шелком и бархатом, приятной расцветки. Комната была наполнена безделушками и семейными фотографиями, что создавало удивительно уютную обстановку. В этом помещении, похоже, много лет уже никто ничего не менял. Комната была просторной, явно была рассчитана на приемы с большим количеством приглашенных. Вместе с тем она не создавала какого-то парадного впечатления, а казалась обжитой и носила отпечаток индивидуальности личности ее хозяев.

Если не обращать внимания на бесценные картины, развешанные на стенах, она имела вполне обжитой домашний вид. Жюли была уверена, что ее обставляла мать Джоуна. Она понимала, что было бы достаточно одного телефонного звонка Джоуна в любую модную дизайнерскую фирму, и комната приобрела бы совершенно другой вид. Жюли вдруг удивительно растрогало то, что он не хотел ничего здесь менять.

Она обернулась и увидела Джоуна, который все еще стоял в проеме арки и наблюдал за ней.

— Да, в комнате для гостей действительно есть все, чего только можно пожелать, — продолжила она свою линию разговора. — У вас, должно быть, бывает много гостей?

— Когда-то так и было, но в последние несколько лет — нет, — ответил Джоун, но не стал комментировать причины этих перемен.

Она переходила от картины к картине, но ни у одной не задерживалась. Во-первых, освещение было не слишком хорошим для детального их изучения. А во-вторых, она не могла сконцентрироваться даже на полотнах великих живописцев, пока Джоун смотрел на нее. Требовалось серьезное эмоциональное напряжение для того, чтобы, находясь в поле его зрения, сопротивляться его влиянию. Ей даже казалось, что утром ей понадобится еще больше душевных сил, чтобы отсюда уехать.

Джоун наконец вошел в комнату, и она вдруг показалась Жюли не такой уж просторной. Она могла бы вернуться в комнату для гостей, но ей бы там нечего было делать. Да и ничего полезного для себя она бы там не узнала. А здесь у нее все-таки был шанс…

Она поставила свечу, которую уже устала держать, на край стола и присела на зеленый обитый бархатом диван. Намеренно избегая мыслей о еще одной причине, по которой она осталась здесь, Жюли заговорила:

— Но вещи в гостевой, одежда…

— Это просто одежда кого-нибудь из родственников, которые время от времени остаются в доме на ночь, а может быть, вещи, забытые кем-либо из гостей…

Она пристально посмотрела на него. Свет и тени играли на его лице, заставляя его казаться еще более загадочным и странным. Пока, правда, по отношению к ней Джоун был очень мил. Но нет, она не должна отвлекаться. Ей нужно не болтать на отвлеченные темы, а собирать информацию. Но Жюли не могла перебороть в себе те чувства, которые он у нее вызывал, ей хотелось забыть о том, зачем она здесь, и просто говорить с ним.

— А гости здесь наверняка бывают интересные, — лукаво улыбнулась она. — Я, например, видела черный дамский халат, отделанный прекрасными кружевами. Я попыталась представить себе, кому же могла принадлежать эта вещь, но мне ничего подходящего не пришло в голову. А у хозяина дома нет никаких догадок на этот счет?

— Понятия не имею, — пожал плечами Джоун.

Он подошел к окну и распахнул его. Комната сразу наполнилась лунным светом и свежим ночным воздухом, а вместе с ними появился и чудесный аромат цветов.

Жюли наслаждалась эти ароматом и думала о тактичности Джоуна, который не сказал ей ничего лишнего. Если женщина в черном неглиже была его гостьей, она бы осталась в его спальне, а не в комнате для гостей. И, уж конечно, он бы снял одежду с женщины, с которой занимался любовью, а не предложил бы ей что-то надеть.

Внезапно Жюли подумала о том, каков он в постели? Сильный и неистовый… Тут же выдал мозг четкий ответ.

Джоун подошел к ней. В лунном свете он напоминал изваяние какого-то божества.

— Стоит отметить, что я испытываю сожаление, что вы надели эту рубашку, а не халат. Думаю, что вы бы потрясающе в нем выглядели, — ровным тоном произнес он.

Что ж, она не осталась безнаказанной. Ей следовало бы быть осторожнее. Умнее. Они не были просто мужчиной и женщиной, добродушно подшучивающими друг над другом в попытке скоротать бессонную ночь. Жюли знала это раньше, она напоминала себе об этом и сейчас. Она должна быть как можно дальше от него. У нее были секреты, и ей предстояло в ближайшее время нарушить закон.

Но она была здесь, рядом с ним, в тишине лунной ночи, одетая только в его рубашку, и ситуация была исключительно интимной. Даже мысли о предстоящем преступлении не отрезвляли ее рассудок.

Внезапно, словно считая это само собой разумеющимся, он склонился над ней, его губы медленно и неотвратимо приближались к ее губам. Ее сердце остановилось, перехватило дыхание. Она видела его гладкую смуглую кожу, чувствовала его чистый теплый запах. Ее рот слегка приоткрылся навстречу его губам. Он собирался поцеловать ее, а она собиралась позволить ему это сделать. Она ждала поцелуя, ждала жара, ждала натиска.

Она совсем потеряла голову, чего нельзя было сказать о Джоуне. Он слегка отстранился, повернулся и задул принесенную Жюли свечу. Она совсем о ней забыла…

— Ты со свечой в руке выглядела необычайно романтично, — прошептал он, все еще стоя над ней. Его лицо опять было очень близко.

— Я не хотела включать свет, чтобы никого не побеспокоить, — объяснила Жюли, как будто это было очень важно.

— Ты бы никого не побеспокоила.

Джоун выпрямился, и она вдруг почувствовала глубокое разочарование. Но в то же время она была ему благодарна. Поцеловать его — означало бы свернуть с пути, который она наметила, а вернуться обратно было бы трудно.

Она привела мысли в порядок и спросила:

— Неужели здесь сейчас никого нет?

— А что, тебя нервирует мысль, что мы можем быть одни в доме?

Ее как будто ударило током. Огонь медленно разливался по телу, и, что хуже всего, ей это нравилось.

— А должна была бы?

— Вопросы… — Он рассмеялся легко и тихо. — Леди изъясняется вопросами…

— Ты начал первым, — парировала Жюли. — Но в ответ на твой вопрос, могу сказать, что нет, я спокойна.

Он сел на диван рядом с ней так близко, что их бедра соприкасались. Его глаза светились в темноте, как глаза хищника, когда он положил руку на изголовье дивана за ее головой.

— А что заставляет тебя нервничать, Жюли?

— Ты пытаешься сменить тему?

— О чем ты? — не понял Джоун.

— Здесь, в поместье, кто-нибудь живет? Секунду он пристально смотрел на нее.

— Тебя правда это интересует?

— Считай, что это любопытство обывателя, — усмехнулась Жюли. — Я никогда не жила в таких домах.

— Ты, кстати, не говорила мне, где живешь ты.

— Ты же обещал моему отцу привезти меня утром домой. Вот тогда и посмотришь. Но не жди ничего интересного.

— Конечно, посмотрю, если ты не будешь возражать.

Джоун улыбнулся, и ей вдруг стало интересно узнать, о чем он думает. Жюли никогда еще не попадала в подобный тесный контакт с людьми, у которых собиралась что-то украсть. Никогда. Этот человек должен был быть ее жертвой, но все обернулось иначе. Она стала его жертвой, он заставлял ее переживать сильнейшие эмоции и путал ее мысли, грозил разрушить намеченные планы.

— Ладно, слушай, если тебе так уж интересно, — сказал он. — Несколько человек живут в доме и еще супружеская пара в пристройке рядом с кухней.

Она все еще знала слишком мало, но это уже было хоть что-то.

— Но мы практически здесь одни, — добавил Джоун, и ее внимание вновь сосредоточилось на нем. — К тому же мне хотелось бы думать, что это хоть немного тебя заставляет нервничать.

Его глубокий бархатистый голос щекотал ее нервы.

— По правде говоря, мое эго было бы довольно, если бы так все и было.

Улыбка изогнула ее губы, и она покачала головой.

— Подавляющее большинство женщин на сегодняшней вечеринке кружило вокруг тебя и твоих родственников-мужчин, как пчелы вокруг медоносов. Тебе не нужна еще и я, чтобы удовлетворить свое эго.

Джоун посмотрел на ее губы.

— Ну, может быть, не эго, а какую-то другую часть меня…

Да, он был очарователен. В этом и заключалась его опасность. В нем скрывалась какая-то сила, притягивающая ее к нему, даже если он к ней не прикасался. Она, должно быть, сошла с ума, если так с ним разговаривает.

— Говорю тебе еще раз, Джоун, что здесь сегодня было множество женщин, которым ты мог бы сказать то же самое. Ты должен был бы предложить какой-нибудь из них остаться с тобой на ночь.

— Я и предложил. Как раз той, с которой и хотел остаться.

Жюли обдало волной жара. Она хорошо знала это, но он еще раз ей напомнил — он был мужчиной, который будет флиртовать и завоевывать женщину, пока ему это нужно, а потом просто отбросит и забудет ту, к которой потеряет интерес.

Она посмотрела вниз, на освещенную полной луной поляну. Перед ней открывался прекрасный, неземной вид. Жюли испытывала необычайный подъем, в ней было сейчас заключено столько энергии, что она могла бы всю ночь напролет танцевать на этой поляне. Ей бы даже хотелось это сделать не откладывая. Это хоть немного сняло бы ее напряжение.

— Я могла бы попросить стакан молока? Выражение его лица изменилось. В нем появилась какая-то странная нежность и теплота.

— Ты голодна? Ты не притронулась ни к одному из блюд, что подавали сегодня вечером, хотя повара постарались на славу.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Жюли.

— Знаю, — медленно проговорил он без тени улыбки, — потому, что наблюдал за тобой. Сейчас я принесу молоко.

Он наблюдал за ней… Ей понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к этой мысли.

Она всегда была довольно нелюдима и обычно предпочитала стоять где-нибудь в стороне на шумных сборищах, подобных этому, а не находиться в центре внимания. И обычно ей это удавалось. Мысль о том, что Джоун наблюдал за ней, а она об этом даже не подозревала, лишала ее присутствия духа. Но, с другой стороны, что в этом нового и необычного? Вопреки здравому смыслу, он ее притягивал. Как она ни гнала от себя мысли, что хочет его, зов плоти подавлял голос разума без особого труда.

Жюли не знала, далеко ли от салона находится кухня, но, как только она осталась одна, сразу вскочила на ноги и принялась осматривать комнату в поисках какой-нибудь панели системы управления сигнализацией. К сожалению, ничего нового ей обнаружить не удалось. Прорваться в дом, в эту комнату — не невозможно, но чертовски сложно.

Она еще раз пробежала глазами по комнате и вернулась на прежнее место. Вскоре вошел Джоун с высоким стаканом, полным молока. Он протянул ей стакан и опять сел на диван совсем рядом с ней.

Жюли сделала несколько глотков, потом заговорила:

— Пока тебя не было, я думала о твоих картинах…

— Очень жаль. Я думал о тебе.

Джоун опять пытался выбить ее из колеи. Плохо было то, что она, даже предвидев подобное, позволяла ему это делать.

Она выпила еще молока, потом поставила стакан на столик рядом со свечой.

— И что ты обо мне думал?

— Я думал о том, какое это ощущение — поцеловать тебя.

Дыхание застряло у нее в горле, и она потеряла самообладание. Борясь за контроль над собой, она подумала, что делает это совершенно автоматически. На самом деле ей не хотелось никакого контроля. Не сейчас. Жизнь ее всегда была исключительно упорядочена, каждая ее секунда уходила на достижение какой-то цели. Пожалуй, единственным временем, когда Жюли проявляла к себе снисходительность, были моменты, когда она рисовала. Но это давало ей какие-то деньги, так что тоже могло считаться достижением цели.

Поцеловать Джоуна — вот настоящая поблажка себе. Без всякой цели. Без каких-либо оправданий.

Она слегка наклонила голову и произнесла чуть слышно:

— Это, должно быть, было бы очень приятно для нас обоих.

— Приятно?

Джоун поднял руку и мимолетным движением прикоснулся к ее губам.

— Да, я думаю, что ты права. Но, принимая во внимание возможность того, что ты могла ошибиться, я бы хотел удостовериться в этом сам. — Его взгляд скользнул по ее губам. — Хорошо?

Он спрашивал разрешения, и она чисто интуитивно понимала, что Джоун очень редко это делает. Это был ее единственный шанс сказать «нет».

— Хорошо, — ответила она без малейших колебаний.

Его губы прикоснулись к ее губам, и она почувствовала тепло и нежность. Все было именно так, как она ожидала. Это было очень приятно. Боже, это было более чем просто приятно.

Либо Джоун имел большой опыт по части поцелуев, либо это она отвечала ему так страстно, но, когда его губы обхватили ее губы и его рот прижался к ее рту, она обнаружила, что теперь они не в силах оторваться друг от друга. Легкий стон вырвался у нее и растворился в тишине дома.

Взяв ее руками за плечи, Джоун притянул Жюли к себе, и язык его глубоко проник в ее рот. Ее охватил сладкий жар, порабощающий, очаровывающий, опустошающий и наполняющий одновременно живительной силой. Она встретила язык своим и затеяла с ним любовную игру. Жар превратился в огонь, томительно медленно растекающийся по всему ее телу.

Жюли почувствовала, как он дрожит — это дрожала она сама? Властным движением Джоун вдруг привлек ее к себе совсем вплотную. Ее грудь касалась его пылающей кожи, отвердевшие соски рвались через мягкую ткань рубашки, умоляя об облегчении. Жюли провела руками по его мускулистой груди, ее пальцы ощущали вьющиеся темные волосы, которые так будоражили ее воображение. Прикосновение будило такие эротические фантазии, что руки Жюли не хотели покидать ее. Она подозревала, что и все его тело было таким же соблазнительным. Эта мысль так шокировала ее, что глаза тут же открылись.

— Ты не ошибалась, — сказал он хриплым шепотом. — Целовать тебя было очень приятно…

— И мне… — прошептала она едва слышно. В этот момент она не могла придумать никакого лучшего ответа, а он не оставлял ей времени на размышления.

Его рот опять опустился на ее губы, на этот раз более жестко, язык его с силой проник в ее рот. Рука Джоуна легла на ее грудь и принялась ласкать так искусно, что Жюли испытала небывалое удовольствие.

Она почувствовала, как его пальцы расстегивают одну за другой пуговицы на ее рубашке. Жюли удивлялась сама себе. Она удивлялась тому, какой возбужденной и страстной стала после нескольких поцелуев. Для нее это было откровением.

Расстегнув очередную пуговицу, его руки прикоснулись к обнаженной коже ее груди, и это прикосновение вызвало новую сжигающую ее тело волну страсти. Еще секунда, еще одна пуговица будет расстегнута, и она окончательно пропадет. Хорошо, что хоть это она понимала в охватившей ее любовной лихорадке.

Она прервала поцелуй и резко отстранилась от него.

С тихим стоном Джоун провел руками по лицу и, откинувшись на спинку дивана, смотрел, как она идет, на ходу застегивая рубашку, к окнам. Она была прекрасна. Стройная, изящная, длинноногая. Ее возбужденные соски просвечивали сквозь тонкую ткань рубашки, выдавая ее желание. Свои эмоции Джоун контролировал из последних сил.

Она остановилась возле окна. Джоун чувствовал запах цветов, растущих там, внизу, на лужайке. Еще ему казалось, что он различает женственный, тонкий запах Жюли, загадочный аромат, который манил его.

Джоун не ожидал ничего особенного от этого поцелуя, хотя Жюли сильно волновала его. Но все оказалось совсем иначе. Он не мог вспомнить, когда еще так страстно желал женщину. И, что самое удивительное, чувства его шли далеко за пределы просто страсти, хотя сейчас Джоун был дико возбужден и хотел ее.

Он снова потер лицо руками, словно стараясь навести порядок в своих мыслях, проанализировать, что он чувствует. С первого момента, когда он увидел Жюли, что-то в ней задело какие-то струны его души, напомнило о чем-то. Но о чем? Какое-то воспоминание ускользало из его памяти, и это очень беспокоило Джоуна.

Джоун знал, что это такое — вести жизнь, полную лжи и секретов, жизнь, где доверие было совершенно абстрактным понятием и осмотрительность была основой всего. Он знал, по своему опыту, что осторожность — его лучший и единственный друг, ведь именно осмотрительность столько раз спасала его.

Было ли возможно, что Жюли руководствовалась теми же принципами? И если да, то почему?

— Что случилось? — тихо спросил он.

— Ничего, — ответила она, не оборачиваясь от окна.

— Я сделал что-то, к чему ты не была готова?

— Нет… Да…

Она наконец посмотрела на него. В этом Жюли может быть с ним совершенно честна.

— Проблема в том, что я, как раз наоборот, была слишком готова.

Ему сложно было как-то отреагировать на подобное заявление. Но наконец Джоун произнес:

— Это не самая мудрая вещь, которую ты могла бы сейчас сказать.

— Да, я знаю, — кивнула Жюли. — Послушай, мне очень жаль. Я думаю, что мне стоит вернуться к себе в комнату. Этот наш разговор ни к чему не приведет.

— Ты так считаешь?

— Да. Если ты хочешь, чтобы я осталась, давай сменим тему разговора.

Джоун тяжело вздохнул:

— Хорошо, о чем ты хочешь поговорить?

— Ну, скажем, о твоих картинах.

Ему совершенно не хотелось говорить сейчас о картинах. Черт, ему вообще не хотелось говорить. Ему хотелось подойти к ней, повалить ее на пол и там овладеть ею, под лунным светом, вдыхая эти волнующие запахи. И наслаждаться ею всю ночь.

Но он должен был делать так, как хочет она. Пока. Потому, что ему не хотелось, чтобы Жюли ушла к себе. Ему не хотелось оставаться наедине с ночью, этими запахами и своими картинами.

— Что толку говорить о картинах? На них надо смотреть…

Она подошла к нему на несколько шагов и остановилась, сложив руки на груди.

— Интересно, тебе будет их не хватать, когда они покинут твой дом?

— Конечно, они же часть моей жизни.

Ее брови сосредоточенно сдвинулись к переносице, когда его слова всплыли в ее памяти.

— Ты сказал, что твои родители выбирали каждую из картин, руководствуясь какими-то личными пожеланиями.

— Да, это так.

Он потянулся, раскинул руки на спинке дивана, расправляя затекшие мышцы и стараясь расслабиться хоть немного. Его тело жаждало облегчения другого рода.

— Однажды мой отец купил картину Моне когда увидел выражение восторга в глазах моей матери, разглядывающей это полотно.

Глаза Жюли удивленно расширились.

— Неужели твой отец делился с тобой такими личными эмоциями?

— Они оба были необыкновенными людьми.

— Были? — переспросила Жюли. — Они умерли?

— Да.

Джоун сказал это таким тоном, что она поняла — не стоит его ни о чем расспрашивать.

— Я понимаю денежную ценность картин, так же как и культурную, — продолжил он. — Но для меня они дороги не поэтому, а по личным причинам, которые никто не поймет. У меня больше нет родителей, но есть вещи, которые они любили. Мне это помогает в жизни.

Жюли буквально сжалась, почувствовав нестерпимое чувство вины.

— И все же ты собираешься отправить картины в турне?

— Они существовали только для меня многие годы. Я могу ненадолго с ними расстаться.

— Но ты сейчас здесь, а их скоро увезут. Ты говорил, что выставка начнется через месяц? — уточнила Жюли.

— Через пару недель. Жалко, конечно, увозить их из дома. У меня такое впечатление, что я провожаю близкое существо, но ведь они скоро вернутся.

Две недели. У нее меньше времени, чем она предполагала.

— А ты? Ты будешь здесь к их возвращению? Если он останется здесь, дома, может быть, тени под его глазами пропадут и спадет то напряжение, которым он охвачен сейчас?

— Конечно, это же мой дом. — Джоун мягко улыбнулся.

Почти бессознательно она подошла к нему еще ближе. Жюли задавала вопросы, ответы на которые не помогли бы ей осуществить ее затею. Но эти ответы помогали ей лучше узнать его самого, хотя он для нее становился все более интересен и важен.

— Даже если ты проводишь здесь четыре или пять ночей в году?

— Кто знает…

Завтра ее уже не будет в его жизни. Жюли не будет знать, когда картины вернутся к нему в дом и займут свое место на стенах салона. Она не будет знать, когда он опять будет сидеть здесь этой огромной комнате, один в окружении своих бесценных полотен. Хотя почему она думает, что он будет один? Вряд ли Джоун Дамарон испытывал недостаток в женщинах.

— Почему ты так много путешествуешь?

— Я бы не назвал это путешествиями. Мои поездки связаны с семейными делами. А теперь скажи мне, почему ты задаешь мне так много вопросов, но ничего не говоришь о себе?

Жюли улыбнулась:

— Потому, что я умна.

Он похлопал по дивану, приглашая ее сесть рядом с собой:

— Подойди, сядь.

— Я…

— Пожалуйста. Я хочу тебе что-то сказать.

Опять та же осторожность. Она, похоже, никогда ее не покидала.

— Я скажу тебе… когда ты сядешь.

Жюли опустилась на диван рядом с ним, даже не понимая, зачем это делает, и развернулась нему, ожидая продолжения его слов.

— Знаешь, — задумчиво сказал Джоун, — когда я увидел тебя впервые сегодня вечером, мне стоило больших усилий отвести от тебя взгляд. В тебе было что-то такое, что требовало моего внимания.

— Что?

— Я пока не уверен…

Он провел рукой по ее волосам, затем по шее, где рука его задержалась и осталась лежать, — его сильные, загорелые пальцы — на нежном кремовом шелке ее кожи.

— Я расскажу тебе кое о чем. Последние несколько лет я жил как на иголках, в постоянном напряжении. Я очень устал.

Жюли не могла с собой справиться. Она протянула руку и коснулась теней под его глазами.

— Это следы усталости?

— Вероятно…

Он взял ее руку и поцеловал ладонь. Жюли вздрогнула.

— Я смертельно устал, — признался Джоун. — А ты очень сложный человек, я не ошибаюсь?

— Да, — мягко сказала она, — так что держись от меня подальше.

— Но почему?

— Так будет лучше. Для нас обоих, и в первую очередь для тебя.

Она встала с дивана:

— А сейчас я пойду к себе.

— Почему?

— Потому, что так будет лучше, — повторила Жюли, не собираясь комментировать свои слова.

5

Жюли не ожидала, что, вернувшись в комнату для гостей, сможет уснуть так быстро. Пребывание рядом с Джоуном наполняло ее энергией, заставляло испытывать множество сильнейших и порой даже противоречивых эмоций. По логике вещей она должна была бы провести всю ночь на ногах, не испытывая нужды во сне. Но столько всего произошло… Она была истощена не только физически, ее душевные силы также были на нуле. Да и внезапно атаковавший ее приступ аллергии и прием внушительной дозы лекарем тоже сделали свое дело.

Так что, как только Жюли легла в кровать и, закрыв глаза, утонула в нежности пуховых подушек и перин, сон пришел к ней, и спала она так глубоко, что, проснувшись, почувствовала полную потерю ориентации во времени и пространстве.

Она лежала в чужой постели и смотрела на яркие лучи солнца, льющиеся через огромные окна и освещающие потолок совершенно незнакомой комнаты, которую она видит в первый раз в жизни. Жюли напрягла слух и пыталась уловить хоть какой-нибудь звук, но все пространство вокруг наполняла обволакивающая тишина.

Постепенно все стало возвращаться на свои места. Вечеринка. Приступ аллергии. Джоун. Его забота о ней, когда ей было плохо. Вкус его губ на ее губах. Его пальцы, прикасающиеся к ее обнаженной груди.

Жюли до сих пор не понимала, как у нее хватило хладнокровия и самообладания, чтобы уйти тогда, когда она в действительности хотела остаться с ним и позволить произойти всему, что только могло бы между ними быть. Тому, к чему они оба так стремились. Но какие бы желания и чувства не обуревали ее, Жюли понимала, что она поступила так, как и должна была поступить.

Жюли приняла душ в примыкавшей к спальне ванной, отделанной розовым мрамором, затем надела то единственное платье, которое при ней было — то длинное черное вечернее платье, в котором она пришла на эту вечеринку. В сумочке у нее лежали и пудреница и помада, но она не воспользовалась ни тем ни другим. Думая только о том, как бы поскорее вернуться домой, она быстро прошлась расческой по волосам и, покинув комнату для гостей, отправилась вниз.

Ее встретил тот пожилой человек, который прошлой ночью обнаружил ее сумочку на террасе и принес ее Жюли в ванную.

— Доброе утро, мисс Ланье, — очень любезно приветствовал он ее, излучая дружелюбие.

— Доброе утро. Простите, вы знаете мое имя, а я ваше, к сожалению, нет.

— Прошу прощения, что не представился, мисс Ланье, — сказал он мягко и крайне вежливо. — Я Рэйнолдс, и, если вы соизволите проследовать за мной, я провожу вас к мистеру Дамарону, который в настоящий момент завтракает.

Он прошел несколько шагов вперед, затем обернулся и посмотрел на нее вопросительно, когда понял, что она не двинулась с места.

Жюли с неудовольствием отметила про себя, что Рэйнолдс, как и человек, на которого он работал, видимо, привык к тому, что люди беспрекословно подчиняются ему.

— Я была бы вам благодарна, если б вы показали, где здесь есть телефон. Я хочу заказать себе такси.

— Но в этом нет необходимости, мисс Ланье. Мистер Дамарон собирается сам доставить вас домой. Вы нормально переносите полеты?

«Видимо, он намеревается воспользоваться своим вертолетом», — подумала Жюли.

— Не стоит так утруждать мистера Дамарона. Я и так доставила ему немало хлопот. Я собираюсь добраться домой на такси. Так что, пожалуйста…

— Споришь с Рэйнолдсом, Жюли? С утра пораньше? Может быть, лучше сначала позавтракать?

Она обернулась и увидела Джоуна, стоящего в дверном проеме, опершись о косяк. Он с насмешливой улыбкой смотрел на Жюли своими золотисто-карими глазами.

— Нехорошо начинать день таким образом, — произнес он.

— Извините, Рэйнолдс, — сказала Жюли, чувствуя, что надо что-нибудь сказать в наступившей тишине.

— Все в порядке, мисс Ланье, — сказал он тоном, дающим ей понять, что он понимает ситуацию.

А Джоуна он приветствовал кивком. Но внимание того было всецело поглощено Жюли.

— Ты помнишь, что я обещал вчера отвезти тебя домой?

Темные тени все еще лежали под его глазами, и она едва поборола в себе желание протянуть руку и дотронуться до них, так, как сделала это прошлой ночью. «Спал ли он вообще?» — подумала она.

— Я хотела заказать такси и добраться до дома сама, чтобы не доставлять тебе неудобств.

— Спасибо за заботу, я это очень ценю, но мне совсем нетрудно отвезти тебя самому.

Он выпрямился, подошел к ней и, не обращая внимания на присутствие Рэйнолдса, нежно поцеловал ее в губы. Затем, взяв ее за локоть, Джоун увлек ее за собой, вперед, пока она не пошла рядом с ним.

— Сразу же после завтрака, Жюли, я доставлю тебя домой.

Джоун проводил ее в комнату, наполненную солнцем, цветами и восхитительными ароматами свежего хлеба и кофе. Она могла бы заупрямиться и отказаться, но желание провести рядом с ним еще несколько последних минут было слишком велико.

Жюли присела за стол и наслаждалась моментом, пока ела свой тост, запивая его кофе.

Через полчаса его вертолет с изумительным салоном, отделанным черной кожей и оснащенным такой совершенной звукопоглощающей системой, что они могли разговаривать, практически не повышая голоса, взлетел с газона, протянувшегося между особняком и парком. Руководствуясь ее указаниями, Джоун приземлился на пустой лужайке за дощатым домом, в котором она прожила всю свою жизнь.

Двигатель он не выключил, но наушники, которые были на нем, снял и повернулся к Жюли.

— Я должен быть через час в городе, у меня назначено совещание, но я хотел бы увидеть тебя…

— Тогда я не буду тебя задерживать, — сказала Жюли, не дав ему договорить.

Этот момент расставания она не хотела затягивать. Слишком это было больно. Хотя Джоун не подозревал об этом, дороги их с этого момента расходились. Теперь у них были диаметрально противоположные цели. У него — защитить то, что принадлежало ему, у нее — прорваться через эту защиту.

— Спасибо, что доставил так быстро. И… спасибо за твою помощь. Не знаю, что бы делала без нее этой ночью.

Она потянулась, чтобы открыть дверцу, но его рука легла ей на руку и задержала ее.

— Вчера ночью ведь был не только приступ аллергии, Жюли. Или ты не помнишь об этом?

Она надеялась, что они смогут расстаться спокойно, без взаимных объяснений насчет того, что случилось ночью, без обсуждения всех интимных подробностей происшедшего между ними. При свете дня, если приглядеться ко всему, можно было бы увидеть больше, чем в тенях ночи.

Жюли попыталась как-то выкрутиться и сменить тему.

— Наступил новый день, и мы с тобой расходимся, каждый своей дорогой, — сказала она, стараясь вложить в эти слова всю свою решимость.

— Лишь на некоторое время, — возразил он. Она покачала головой:

— Джоун, я думаю, что не…

Он вдруг резко подался вперед, рука его преодолела разделявшее их расстояние, скользнула по ее шее, обхватив сзади, и рывком притянула ее голову. Губы их слились в поцелуе — неистовом, пылком, опустошающем — совершенно потрясшем Жюли. Когда наконец они оторвались друг от друга, оба тяжело дышали.

— А может, лучше не думать? — тихо, но уверенно сказал он. Глаза его приобрели какой-то удивительный стальной отлив, отбивая у нее всякое желание спорить. — Скоро увидимся.

— Прекрасно, Жюли, просто чудесно! — раздался голос отца, как только она вошла через черный ход в кухню.

Он стоял у окна с чашкой кофе в руке и смотрел на постепенно растворяющийся вдали, в небе, силуэт вертолета Джоуна Дамарона.

— Неплохой способ добраться до дома, дорогая! Дамароны никогда не останавливаются на половине пути, правда? Всегда все только самое лучшее.

— Тебе лучше знать.

Она кинула сумочку на стол и направилась за чашкой, чтобы налить себе кофе.

— Ты же провел прошлую ночь с ярким представителем клана Дамаронов.

— Ах да, Абигейл! — воскликнул простодушно Кольберт Ланье. — Очаровательнейшая женщина! Она похитила мое сердце!

Чашка Жюли замерла на полпути ко рту, и она пристально посмотрела на отца. Неужели он влюбился в тетю Джоуна? Только этого не хватало. По собственному опыту она знала, что нужно быть действительно неординарным человеком, чтобы произвести впечатление на ее отца. Но что правда, то правда — Жюли видела Абигейл и не могла не согласиться с отцом. Это действительно была очаровательная женщина.

— Ну что ж, расскажи мне о мистере Джоуне Дамароне, — проговорил отец после небольшой паузы. — С ним ты попала в точку. Он так заботился о тебе ночью.

Ее забавляло то, что произошло с ними этой ночью. Жюли подумала об этом и сразу приготовилась отрицать любые домыслы отца относительно их с Джоуном совместного времяпрепровождения.

— Просто он был очень галантен и как настоящий джентльмен и гостеприимный хозяин помог мне и позволил остаться на ночь.

— Да, это очень благородно с его стороны… К большому облегчению Жюли, отец решил, что на этом тема личных отношений его дочери с мужчинами полностью исчерпана, и оседлал любимого конька.

— А какая у него коллекция картин! — воскликнул он с восторженным видом. Отец всегда увлекался искусством.

— Действительно, коллекция хороша, — согласилась Жюли, — но три картины в ней стали теперь далеко не коллекционными.

Жюли выдвинула стул и села. Она не слишком хотела заводить этот разговор, но откладывать на будущее его уже было нельзя.

— Сядь, папа, мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

— Не сейчас, мне надо вернуться к работе.

— Сейчас, папа. Пожалуйста, удели мне несколько минут и выслушай внимательно.

Глаза отца расширились от ее тона.

— Что такое, Жюли-Кристиан? С тобой ведь все в порядке, не так ли?

— Да, все в порядке. Разговор не обо мне.

— А что же тогда…

— Пожалуйста, присяду на минутку и выслушай меня, — жестко повторила она.

Физически Жюли чувствовала себя вполне нормально, вчерашний приступ не оставил никаких следов, но одна лишь мысль о предстоящем разговоре угнетала ее. Они много раз говорили на эту тему, но ни к чему так и не пришли. На этот раз она должна заставить отца понять и принять ее точку зрения. Жюли подождала, пока он не сел напротив нее.

— Я внимательно посмотрела на твоего Ренуара. Вернее, на ту фальшивку, что сейчас висит в галерее Дамарона.

Отец засиял:

— Хороша, правда? Одна из моих лучших работ.

— Папа, ты допустил ошибку — я разглядела это практически сразу — в нижнем правом углу полотна.

Он покачал головой и отмахнулся от нее, словно она сморозила какую-то глупость.

— Нет, нет, дорогая, ты ошибаешься. На этой картине нет никаких ошибок.

— Нет, я не ошибаюсь. Я слишком хорошо знаю кисть Ренуара. Ты сделал ошибку. И она дорого нам обойдется.

— Нет! — Он опять покачал головой, на этот раз более энергично. — Припомни, у тебя был приступ. Видимо, из-за этого твой зоркий взгляд мог тебя подвести. Да, наверняка все так и было. У тебя всегда в таких случаях слезятся глаза.

— Возможно, ты и прав, — сказала Жюли, вспомнив несвойственную ей реакцию на Джоуна. — И если ты прав, то я тем более обеспокоена, потому что твоя ошибка была очень очевидной.

Отец поднял со стола столовый нож и раздраженно постучал им по масленке.

— Моя рука так же верна мне, как и раньше. И глаза мои прекрасно видят. И на сегодняшний день никого в этом деле лучше меня нет. Никого! — самодовольно сказал он.

Жюли вздохнула, но решила не сдаваться.

— Папа, выслушай меня. Только действительно выслушай. Я много раз говорила тебе, что подделывать произведения искусства и выдавать их за оригиналы — исключительно неблагородное занятие. Рано или поздно оно приводит к плачевному концу.

— А, ерунда! Никого это не задевает. Что тут такого?

Она постаралась сохранить самообладание и не сорваться на крик.

— А дело в том, что владельцы картин, которым ты подменяешь подлинные шедевры на свои копии, лишаются настоящих произведений искусства. И все это незаконно.

— Но у них остаются мои полотна, которые так же хороши, как и оригиналы, а порой даже и лучше.

Ей показалось, что его чрезмерное тщеславие граничит с безумством.

Она уже пробовала убеждать, умолять, кричать и даже плакать, но ничто не помогало. Жюли никак не могла достучаться до отца и заставить его понять, что же на самом деле происходит. Со смертью матери Жюли он с каждым днем все больше и больше отдалялся от реальности, погружаясь в свой собственный мир, наполненный шедеврами мировой живописи. Нет, он не заблуждался и не питал никаких иллюзий. Он был одержим, и Жюли ясно понимала, что с одержимостью, тем более беспричинной, спорить невозможно и бесполезно.

Но сейчас она просто обязана пробиться сквозь все заслоны и доказать ему, что он не прав.

— Хорошо, папа, давай забудем о том, что совсем недавно говорилось здесь, о том, кто прав, а кто виноват. Подумай о себе. Твои руки уже теряют прежнюю сноровку.

Тут Жюли увидела, как отец начинает меняться в лице, и поторопилась продолжить дальше, пока не заговорил он.

— Возможно, для тебя это сейчас не слишком очевидно, но это, к сожалению, происходит. Если я смогла заметить твои ошибки, папа, где гарантии, что их не заметит кто-то другой. В мире полно хороших экспертов и знающих искусствоведов, способных разобраться, что к чему. Старость, к сожалению, делает тебя уязвимым.

— Я не настолько стар, Жюли-Кристиан, и я искренне оскорблен…

Ее рука обрушилась на стол с такой силой, что стоявшая на нем масленка, подпрыгнув, загремела. Отец отпрянул от стола и с удивлением посмотрел на нее.

— Если ты будешь продолжать выдавать свои работы за подлинные полотна мастеров, тебя однажды уличат в обмане, папа. И когда ты попадешься, то сядешь в тюрьму. Ты понимаешь, что я тебе говорю?

— Этого не произойдет. Я слишком хорош. — Самодовольство вновь было написано на лице Кольберта Ланье. — Никто меня не поймает.

Жюли вздохнула.

— Ты был хорош, а сейчас время неумолимо берет свое.

Она подняла ладонь, предотвращая его возражения.

— Ничего не говори сейчас. Если ты подумаешь хорошенько о том, что я тебе сказала, то придешь к выводу, что я права. Подумай о маме и о том, каким она хотела тебя видеть. Подумай, а завтра мы вернемся к этому разговору.

Упоминание о матери было ее козырной картой, и она увидела по лицу отца, что это его задело. Мать Жюли была для него единственной радостью в жизни, это был человек, который одним лишь словом или улыбкой мог заставить его забыть обо всем, даже об искусстве и картинах. Она поглощала всю его страсть, и с ее смертью он все больше и больше погружался в свой собственный иллюзорный мир.

Жюли поднялась и нежно поцеловала его в лоб.

— Я хочу переодеться, а потом, возможно, поеду в город. Вчера на вечеринке я встретила Уинстона Блэйкли и обещала ему повидаться с ним сегодня, что, по-видимому, и сделаю.

Отец с отсутствующим видом кивнул, уже погруженный в воспоминания, в которых Жюли еще не было.

— Очень хорошо, — пробормотал он.

Внезапно Жюли пронзила острая жалость. Она изо всех сил обняла отца и прошептала:

— Я люблю тебя, папа.

Жюли могла бы позвонить Уинстону и отказаться от встречи, но, подумав, все же решила съездить. Ей просто необходимо было чем-то себя занять, а на рисовании она никак не могла сосредоточиться. Она оделась, заправила белую блузку в бежевые льняные брюки, накинула легкий пиджак и поехала на поезде в Нью-Йорк.

Еще много лет назад, когда Жюли только стала задумываться о том, чтобы сделать свое любимое занятие — рисование — своей карьерой, она предложила Уинстону работать вместе. Его галерея была тогда еще не такой роскошной, как сейчас. В то время он занимался талантливыми молодыми художниками, которые никому не были известны и еще не получили признания. Годы его проницательного и мудрого отбора талантов поставили его на то место, где он находился сейчас, а престиж галереи прямо зависел от известности выставляющихся в ней художников. Жюли спокойно относилась к такому успеху Уинстона и поэтому давала ему всего четыре или пять картин в год на продажу.

Он не понимал, почему она так делает. Жюли догадывалась, что никто вокруг этого не понимал. А дело было в том, что она совсем не стремилась стать известной. Жюли знала, что Уинстон считает ее странной и эксцентричной, и был совершенно прав, но ей было это безразлично. Мысль об известности и популярности абсолютно не трогала ее. Оказаться на виду публики, стать объектом внимания зрителей и прессы было выше ее сил. Чувство это было совершенно инстинктивным и, по-видимому, имело какое-то отношение к ее страху быть открытой для окружающих. Но, если бы кто-нибудь спросил ее, что же она в себе скрывает, Жюли не смогла бы и сама ответить на этот вопрос. Видимо, что-то сугубо личное, что-то, что имело для нее большое значение. Может быть, ее отец, то, что она делала, чтобы его защитить.

Жюли казалось, что она была от рождения лишена чего-то важного. Того, что заставляло других стремиться к славе и большим деньгам. Ей не нужно было ни то ни другое. Она получала удовольствие от самого процесса творчества, и ей этого было вполне достаточно.

Даже при том, как мало она сделала для Уинстона, для его успеха, он все равно обращался с ней как с самым важным и ценным художником, который когда-либо выставлялся в его галерее. Скорее всего потому, что они вместе стояли у истоков общего дела.

И, хотя Жюли и считала, что он с ней обращается так же, как и с остальными, она высоко ценила его теплоту и доброту. И его ум.

Вот и сейчас он сказал:

— Дорогая, что я могу сделать, чтобы почаще тебя заманивать к себе?

Они сидели у него в офисе, только что вернувшись с обещанного им ей обеда.

— Но послушай, Уинстон, если я буду приезжать чаще, чем сейчас, ты будешь при каждой нашей встрече отчитывать меня за то, что я слишком мало времени уделяю своим картинам, занятиям живописью. Как ты думаешь, мне это понравится?

— Я бы никогда так не поступил, — сказал он, положив руку на сердце, как будто давая торжественное обещание. — Никогда. — Его рука опустилась. — Раз уж ты вспомнила о картинах…

Жюли тяжело вздохнула:

— Так я и знала, что этим все кончится.

— Конечно, знала, а я был слишком хорошим и добрым, чтобы уже долгое время не поднимать этот вопрос, но, увы, время пришло. — Уинстон сделал рукой драматический жест. — Я способен быть добрым и хорошим только какое-то непродолжительное время, и сейчас время это кончилось.

Он посмотрел на нее выжидающе:

— Ну что? Когда я получу твою следующую картину? И не наглость ли с моей стороны надеяться, что не одну?

Жюли ответила мгновенно:

— Я организую доставку двух картин завтра. Широкая улыбка озарила его лицо.

— Прекрасно! Просто прекрасно! — Вдруг Уинстон задумался, как будто что-то вычисляя. — Ты говоришь, что привезешь мне две картины, а почему бы не привезти больше? Например, четыре?.. Или десять. Я бы мог организовать тебе персональную выставку. Я уже так давно этого хочу. Одно твое слово, и вся галерея — в твоем распоряжении!

Жюли усмехнулась:

— Никаких выставок, Уинстон. Слышишь? Никаких выставок. Но твое предложение мне льстит, и, поскольку ты мой хороший друг, я пришлю еще одну картину.

— Три картины! Я в восторге!

— А мне кажется, что я выпила за обедом слишком много вина, — сказала она сухо.

— Вино? — раздался голос Джоуна позади нее. — Черт, почему я об этом не подумал?

— Джоун! — Уинстон моментально вскочил на ноги. — Какой приятный сюрприз!

— Надеюсь, я не помешал?

Похоже было, что Джоун сказал это только из вежливости, на самом деле его это ни капли не волновало.

— Вы здесь всегда желанный гость, — сказал Уинстон. — Вы же это знаете. Проходите, пожалуйста, садитесь.

Он показал рукой на стул около Жюли.

Проигнорировав предложение хозяина галереи, Джоун присел на край стола прямо напротив Жюли:

— Привет, Жюли.

— Здравствуй, Джоун.

Жюли думала, что больше его не увидит. Она постаралась заставить себя смириться с этим фактом и убедить себя, что поступает правильно. Но внезапно заливший лицо румянец и участившееся сердцебиение дали ей понять, что все ее усилия сведены на нет. Она была безумно рада его видеть, а его близкое соседство волновало ее, как и в прошлую ночь.

— Твое совещание уже закончилось?

— Мы разошлись на перерыв, и я решил позвонить сюда и узнать, здесь ли ты. Когда мне сказали, что ты у Уинстона, я решил заглянуть и посмотреть, как ты себя чувствуешь.

— Спасибо, все хорошо.

Джоун улыбнулся, давая ей понять, что оценил ее сдержанность.

— Это правда, что угостить тебя вином за обедом — очень мудрое решение?

Уинстон засмеялся:

— Да, с моей стороны это был тонкий ход. Жюли расслабилась и только что пообещала прислать мне три своих картины.

— Я хочу купить все три, — проговорил Джоун, не отрывая взгляда от Жюли.

Глаза Уинстона расширились.

— Нет, — сказала Жюли. Прозвучало это мягко, но уверенно.

Темная бровь Джоуна удивленно поднялась.

— Почему нет?

— Они не предназначены для тебя.

— Но ты же выставляешь их на продажу, не так ли? Я готов заплатить любую цену, которую назначит Уинстон. Если проблема не в деньгах, то в чем?

«В том, что я знаю тебя», — подумала Жюли. В каждую картину она вкладывала частичку себя, так что продавать их она считала возможным только незнакомцам. Людям, которые не будут рассматривать свои приобретения как часть загадки, которую она собой представляет.

— Я уверен, что все можно решить… — начал было Уинстон, которому очень не хотелось отказываться от выгодной сделки.

Жюли встала.

— Спасибо за обед, Уинстон. А сейчас мне надо добраться до дома, я не хочу попасть в вечерний час «пик».

Она чмокнула его в щеку.

— Ты же ведь пришлешь мне эти картины, правда?

— Поговорим об этом позже.

Джоун тоже поднялся.

— Я провожу тебя, Жюли. — Он крепко пожал руку Уинстона. — Я настроен вполне серьезно насчет картин Жюли. Не продавайте их никому.

— Нет, конечно, что вы, но я не уверен, что она… — Сбитый с толку Уинстон проводил взглядом уходящую пару.

Жюли торопилась выйти из галереи. Торопилась даже не потому, что надеялась избежать общения с Джоуном, — она знала, что это невозможно, — а потому, что испытала ощущение, будто офис Уинстона внезапно стал резко уменьшаться в размерах и давить на нее. Уинстон и Джоун хотели чего-то от нее, а она просто не могла им это дать. Там, в офисе, Жюли на мгновение показалось, что ей не хватает воздуха, да и места тоже.

Но улицы Нью-Йорка тоже не пустовали, и, выйдя из галереи, Жюли оказалась в движущейся по тротуару массе людей. В ту же секунду она почувствовала на своем локте руку Джоуна, который, проведя Жюли через толпу, подвел ее к стоящему у бордюра длинному черному лимузину и усадил на заднее сиденье. Внутри было тихо, прохладно, и затемненные стекла создавали эффект легких сумерек.

— Куда мы едем? — спросила Жюли, когда лимузин тронулся с места.

— В Дамарон Тауэр — если ты, конечно, не возражаешь.

Она вздохнула. Дамарон Тауэр был роскошным небоскребом, и, как следовало из названия, владела им семья Дамаронов. В небоскребе размещались престижные квартиры, офисы и магазины. Жюли также слышала, что дюжину верхних этажей занимали апартаменты самого клана Дамаронов.

— А зачем?

— Мне надо сейчас вернуться на совещание, но я освобожусь через пару часов. Я надеялся, что после этого мы могли бы сходить поужинать.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет. — Жюли не видела сейчас никакой другой защиты от Джоуна.

— Ты не голодна?

— Скорее просто не хочу никуда с тобой идти.

Он с любопытством посмотрел на нее и произнес:

— Да, ты хорошо умеешь гнуть свою линию. Но объясни мне, пожалуйста, Жюли, что я сделал не так?

— Ничего. — Она закрыла глаза. — Извини, Джоун, я не хотела тебе нагрубить. Просто я не думала, что снова тебя увижу.

— Да, но последними моими словами этим утром были «скоро увидимся». Неужели ты забыла? Или ты предполагала, что я говорю это просто так?

Она не стала отвечать на этот вопрос.

— И сколько же продлится твое совещание?

— Несколько часов. Два-три, точно не знаю.

— А что же буду делать я, пока ты на совещании? Я уже закончила все свои дела в городе.

— Есть магазины, музеи. Ты можешь взять эту машину. Если захочешь, я достану тебе билеты на любое бродвейское шоу. Скажи, что бы ты хотела сделать, и я все для тебя организую.

Прошлой ночью она согласилась остаться с ним, для того чтобы добыть информацию о том, как можно пробраться в его дом и выведать хоть что-нибудь про систему сигнализации. Она намеревалась использовать Джоуна, но это не сработало. Жюли так ничего и не узнала. Она зря потратила время, позволив себе отвлечься от главного. Она зря сблизилась с ним. И вот сейчас он просит ее провести с ним время.

На этот раз она уже не сможет себя обмануть. Если она примет это приглашение, значит, хочет быть с ним, и других причин здесь нет.

То, что Жюли все равно должна пробраться в его дом и подменить картины, никак не было связано с тем, что происходило сейчас. Разделение двух этих линий было для нее единственной возможностью остаться в здравом уме.

Может ли она это сделать? Может ли она позволить себе раздвоиться?

Никто из мужчин никогда так не привлекал ее, как Джоун. Никто из мужчин не заставлял ее задуматься о необходимости такого внутреннего раскола, который должен был бы произойти, в случае, если Жюли сохранит с Джоуном их отношения. И она действительно не представляла себе, сможет ли она сделать это.

— Жюли, почему ты избегаешь меня? Я хочу тебя увидеть еще. Сегодня вечером, — настойчиво продолжал Джоун.

Она не знала, сможет ли она устоять. Жюли пыталась отбиться от его приглашения, но, с другой стороны, она не хотела возвращаться домой к отцу, к этим бесконечным спорам, к своим планам подмены картин. Не сейчас. Сейчас она не хотела расставаться с ним. Не сейчас.

Ведь никому не будет никакого вреда от попытки провести с ним еще хоть немного времени и понять для себя, может ли она отделить ту часть себя, которая хочет его обмануть, от другой, той, которая безумно хотела снова и снова его целовать.

— У тебя дома есть собаки?

— Я же тебе еще вчера вечером сказал, что нет. А почему ты спрашиваешь?

— Потому, что собираюсь подняться к тебе и подождать тебя там.

В глазах его сверкнула искорка радостного удовлетворения.

6

Вознесясь высоко над шумными суетливыми улицами Нью-Йорка, Дамароны собрались в большом, звуконепроницаемом зале заседаний.

Светло-серая замша покрывала стены, и такого же цвета тяжелые и плотные шторы пропускали в окна минимум дневного света.

Джоун, делавший отчет на этом совещании, стоял во главе длинного, отполированного до блеска, инкрустированного ониксом, стола, вокруг которого расположились его родственники, удобно устроившись в массивных креслах, обитых черной кожей. Облик этой комнаты носил отпечаток власти, могущества и богатства.

Джоун Дамарон был членом одного из самых элитных клубов мира — своей семьи. И они все понимали друг друга, обходясь практически без слов.

Только он и его родственники управляли всей этой обширной империей Дамаронов, в обороте которой находились миллиарды долларов. Только члены клана Дамаронов собирались на такие ежеквартальные деловые совещания. И если по какой-либо причине один из них не мог присутствовать на совещании, то кто-то из родственников обязан был заменить его и представлять его интересы. Все они поровну делили между собой обязанности, ответственность в случае финансовых провалов, но также и прибыль.

— Вергар находится в тюрьме в Гонконге, — сказал Джоун в завершение своего отчета, — и день суда над ним приближается.

Раздался одобрительный шум, похвалы родственников в адрес Джоуна. Каждый из сидевших за столом долго ждал, чтобы услышать хорошую новость — из тех, которые преподносятся в самом конце, как на десерт.

— Отличная работа, — серьезно проговорил кузен Лайон. Как и Джоун, Лайон был крупным мужчиной и, оправдывая свое имя, имел золотисто-рыжую шевелюру. — Благодаря тебе сегодня многие страны во всем мире вздохнут с облегчением. Вергар был одним из самых неуловимых и опасных террористов. Интерполу следовало бы вручить тебе медаль.

Тут заговорила Джоанна Уитфилд, которая легко переносила свою беременность и не собиралась пропускать такое важное мероприятие, как семейное совещание.

— Мы все тебе очень благодарны, Джоун. Ни у одного из нас не было мира в душе с тех пор, как пятнадцать лет назад самолет, в котором летели родители многих из присутствующих здесь, был взорван в воздухе, и мы знали, что человек, заложивший бомбу, находился на свободе. А от себя я могу добавить, что мне очень приятно, что к моменту рождения моего ребенка этот монстр уже не будет разгуливать на свободе. Одним плохим человеком в мире стало меньше.

Губы Джоуна вытянулись в жесткую линию.

— Да, это победа, но только частичная. Найти Вергара и посадить его было очень важным шагом. Но он был только исполнителем. Не надо забывать о том, что существует еще один негодяй, с которым нужно сделать то же, что и с Вергаром. Это человек, который заплатил Вергару за все это. Человек, который ненавидел наших родителей так сильно, что пожелал их смерти.

— А вот здесь в игру вступаю я, — сказал Синклер, оглядывая сидящих. — Джоун сделал самую грязную и тяжелую часть этой работы. И сейчас ему необходим отдых.

Джоун усмехнулся:

— Неужели я так плохо выгляжу? Это единственное, что говорят мне окружающие с тех пор, как я вернулся домой.

И тут, почти в унисон, все присутствующие закивали. Джоун рассмеялся:

— Спасибо, друзья.

Син поймал его взгляд своими зелеными глазами:

— Ну так что, ты не будешь возражать? Отдохнешь хоть немного?

— Вообще-то в другой ситуации я бы стал с вами всеми спорить. Потому что не люблю бросать дела, пока они не доведены до конца, но…

— Но на этот раз ты себе позволишь небольшую передышку, — закончил за него Синклер.

— Да.

Даже если бы Джоун не был измотан до предела, он бы все равно с большим удовольствием согласился бы с ними всеми и ушел бы домой. Ведь там сейчас была Жюли…

Джоун занял свое место и сделал жест рукой, приглашая Сина говорить.

Синклер встал.

— Завтра я лечу в Гонконг. Вергар, конечно, холодный и расчетливый убийца, но даже у него должна быть своя ахиллесова пята, и с помощью компьютерных чудес Джэсмин… — Он кивнул в сторону молодой красивой девушки с длинной толстой косой, уложенной тяжелым узлом на затылке, чьи глаза имели экзотический цвет топаза. — Джоун узнал, что у Вергара есть целых две таких ахиллесовых пяты — его пятилетние сыновья-двойняшки. Только горстка людей во всем мире знает об их существовании. Теперь об этом знаем и мы, и информация эта для нас очень важна. Вергар знает, что теперь, когда он схвачен, многие страны будут выстраиваться в очередь, чтобы судить его. Если какая-либо из них не казнит его, то по крайней мере он останется в тюрьме на всю свою жизнь. Его шансы избежать наказания равны нулю.

— Значит, его сейчас беспокоит будущее сыновей, — сделал вывод Лайон.

— То есть деньги, — проговорил Уайатт Дамарон, предвидя, что скажет Синклер.

Улыбка Сина стала хищной:

— Старые добрые американские доллары… Могу поспорить, что если мы ему достаточно заплатим, то он скажет нам, кто нанял его убить наших родителей.

Два бриллианта, каждый по карату, блеснули на руке Джоанны, когда она подняла ее и спросила:

— А можем ли мы быть уверены, что он предоставит нам достоверную информацию?

— Хотелось бы в это верить. Вот здесь нам и важно показать ему, что мы знаем о его сыновьях, потому что Вергар, естественно, захочет дать им не только деньги. Он захочет от нас гарантий того, что эта информация не приобретет широкой огласки. У него нет выбора, потому что если он не скажет правду, то мы расскажем всем о том, что знаем. Но для страховки я потребую от него доказательств того, что он мне скажет.

Лайон с сомнением покачал головой:

— Это же было пятнадцать лет назад…

— Вергар очень хитер. Он умудрялся выполнять сложнейшие операции и выжить в этом мире, полном опасностей. Я думаю, что какой-то интересной нам информацией он обладает. А если и нет, то пусть просто скажет имя. Мы долго жили со своими подозрениями, и сейчас нам нужно просто подтверждение их. Без доказательств мы, вероятно, не сможем привлечь этого человека к суду, но тогда мы сами решим, как его наказать.

Взгляд Синклера Дамарона обежал лица присутствующих, встретившись с глазами каждого из родственников, в которых было написано единодушное одобрение.

Джоун ответил ему улыбкой.

Жюли проснулась и обнаружила, что лежит на громадной кровати Джоуна, поверх вышитого золотом покрывала. Она вспомнила, как он ее сюда привел и показал свою квартиру. Когда он ушел на заседание, она пошла к нему в спальню, скинула свой пиджак, забралась на кровать и практически сразу же уснула.

Когда она ложилась, спать ей не хотелось. Просто надумала ненадолго прилечь, желая быть в самой лучшей форме. Ей не нужно было быть предсказательницей судеб, чтобы знать, что следующие неделя-другая станут серьезным испытанием ее душевных и физических сил.

Ей предстояло сделать очень многое. По сути, принять приглашение Джоуна было полным сумасшествием. Но Жюли не хотела лгать себе. Если бы она вернулась в прошлое и ситуация повторилась бы, она приняла бы то же самое решение.

Жюли прекрасно понимала, что играет, с огнем. Если только он догадается… Ну уж нет, она не позволит такому случиться. Кроме того, вполне вероятно, что сегодняшний ужин — последний раз, когда она увидит его.

Еще много лет назад она решила для себя, что, избегая серьезных отношений с кем бы то ни было, можно избежать затруднений, которые обязательно возникнут в ситуациях, когда нужно будет что-то скрывать и лгать. С тех пор она четко следовала этому правилу, живя одиноко и не заводя ни подруг, ни любовников.

Но все это было до появления Джоуна. Она не могла избежать всего того, что произошло. И это притом, что она знала, какие это может иметь последствия. Жюли вспомнила те ощущения, которые возникли у нее, когда она разглядывала его фотографию в газете. Ничто не могло подготовить ее к встрече с ним лично. И, точно так же, ничто не способно было подготовить ее к осознанию того, что она соскучилась по нему и сейчас ждет, когда же он вернется со своего заседания.

Глядя на заходящее солнце, она соскользнула с кровати и отправилась осматривать его квартиру. Каждая комната, через которую она проходила, напоминала о нем.

Большинство вещей, как ей казалось, выбирал он сам, в отличие от его загородного дома, где все было сохранено в неизмененном состоянии много лет, видимо, как дань памяти умершим родителям. Все, что она видела, было подчеркнуто сильными, чувственными линиями и цветами. Картины, висевшие на стенах, были собраны со всего мира.

Жюли потрогала коробку сигар. Рядом стояла овальная чаша, наполненная запонками для манжет. В ванной она открыла флаконы с одеколонами и принюхалась к их темным, тяжелым и неотразимым запахам — запахам Джоуна. И вдруг она подумала — это была странная мысль, — что было в начале, запах или сам Джоун.

Открыв гардероб, она обнаружила длинные ряды рубашек, костюмов, брюк, стопки аккуратно сложенных свитеров — кожу и шерсть, хлопок и твид. Все было чистое и глаженое и ждало своего хозяина. На нее нахлынуло сильное желание сохранить для себя его старую рубашку, в которой она спала, чтобы потом, в его отсутствие, надевать ее и вспоминать…

«О Боже, что же это?» — подумала Жюли.

В одной из комнат она нашла музыкальный центр и довольно долго возилась с ним, пока смогла его включить. Она выбрала несколько компакт-дисков с легкой успокаивающей инструментальной музыкой и поставила один из них. Потом Жюли забралась с ногами на кушетку, на которой лежал целый ворох подушек, и смотрела, как ночь медленно опускается на Нью-Йорк. Она просто сидела и ждала.

В такой позе и застал ее Джоун, когда вернулся домой. Ему было приятно, когда, войдя, он увидел ее.

Он привык к пустым комнатам, домам, номерам отелей. Долгое время это было его привычной жизнью. За это время он научился ценить и любить одиночество, когда не надо было ниоткуда ждать удара и не надо было прикрывать спину. Но сегодня все было иначе… Сегодня он был неизъяснимо счастлив увидеть Жюли, ждущую его в квартире, которую Джоун считал своим домом.

Она была прекрасна, когда сидела вот так, в мягком, неярком свете лампы. Сияющий свет ночного города, панорама которого открывалась из огромного окна, служил ей фоном. Она излучала что-то такое, что у Джоуна даже заболели руки, так ему захотелось обнять ее. Он сделает это. Скоро.

Ее нелегко было понять, но с ней ему было безумно интересно. Годы охоты на Вергара наложили свой отпечаток, и теперь он уже не так легко доверял людям, так что для него было большим сюрпризом обнаружить, что Жюли, практически с первой же минуты их общения, вызвала у него чувство доверия к себе, несмотря на всю ту сложность и загадочность натуры, которые он угадывал в ней.

Она была совсем не такой, какой казалась на первый взгляд. Внутри нее был некий хаос, который временами просачивался наружу и давал о себе знать. Она была настороженной и предусмотрительной, и поэтому было ясно, что она скрывает в себе какие-то секреты. Но обычные женщины, откровенные и предсказуемые в своих поступках, надоедали ему и раздражали его. О Жюли же он такого не мог сказать. Она ему не надоедала. С ней не было скучно.

Джоун закрыл за собой двустворчатые двери и направился к ней.

— Ты выглядишь отдохнувшей.

— А ты — напротив, слишком уставшим.

Тут она в первый раз поняла, что усталость эта была не только чисто физической, но и душевной тоже. Да и тени под глазами еще сильнее, чем раньше.

— Совещание было таким напряженным?

— Напряженным? — Он сел рядом с ней. — Нет, ничуть.

Джоун протянул руку, поднял несколько прядей ее шелковистых волос и наблюдал, как они, струясь, падают между его пальцев.

— Нет, — повторил он, на этот раз тише. — Напряжение — это когда мне безумно хочется поцеловать тебя, как, например, сейчас, а я этого не делаю.

Она окаменела, но внутри ее кровь закипала, гулко билась в венах. Должно быть, Жюли издала какой-то тихий звук; то ли от удивления, то ли от чего-то еще, потому что взгляд Джоуна вдруг переметнулся на ее губы. Даже ее соски, казалось, набухли в ожидании его прикосновения. Ей не хотелось отодвигаться от него. Она его ждала.

Он склонил голову и прикоснулся к ее губам. Она заставляла его чувствовать голод — голод желания иметь ее, обладать ею, раствориться в ней, впитать ее до последней капли. Только эта мысль сейчас билась в его мозгу. Она вся состояла из сладких запахов, бархатистой кожи, нежных изгибов тела — и он ее страстно хотел.

Джоун обвил ее руками и притянул к себе, поцелуй стал более глубоким и сильным. Его язык переплетался с ее языком, создавая жар и желание, страсть и пыл.

Она издала какой-то тихий возглас, который, войдя в его рот, стал частью его самого. Так же, как и ее вкус. Так же, как и ее запах.

Жизнь научила Джоуна держать при себе все свои эмоции и чувства. Контроль над собой был чрезвычайно важен, и его потеря грозила необратимыми последствиями. Этот урок он выучил слишком хорошо.

Но сейчас, рядом с Жюли, он боролся за контроль над своим разумом. Он никак не мог остановить себя, не мог заставить себя не получать то, чего хотел. А она — она была как сон, как самый чудесный сон, и отвечала ему взаимностью.

Джоун имел богатый опыт общения с женщинами, и он сразу понял, что она его хочет. Но Жюли еще пока хотела его не так, как того желал он. И, хотя они только целовались, он чувствовал, что она продолжает держаться напряженно, словно боится довериться ему окончательно.

Но потом она сделала это. Это было частью того, что делало ее загадкой, и это озадачило его еще больше. Он собирался раскрыть ее тайны, одну за другой.

А сейчас его заботило другое. Джоун хотел быть еще ближе к ней, его заботило то, что на них еще столько одежды. Он хотел чувствовать ее обнаженное тело под собой. Но в данный момент не имело значения то, чего он хочет, каким бы сильным ни было желание. Он должен был делать один осторожный шаг за другим.

Джоун взял ее за руки и потянул на себя, пока она не соскользнула с кушетки на него. Жюли выгнулась над ним, он почувствовал прикосновение ее сосков сквозь их одежду, и его вдруг охватило безумное желание.

Неожиданно раздался стук в дверь.

— Самое время… — раздраженно пробормотал он, судорожно вздохнув.

Бессознательным движением Жюли облизала губы.

— Что это… Кто это стучит?

— Наш ужин готов.

— Ужин? — Она совершенно забыла о еде. Джоун провел рукой по ее волосам.

— Я был бы безутешен, если бы обнаружил, вернувшись с заседания, что тебя здесь уже нет.

— Ты не кажешься мне человеком, способным вдруг оказаться безутешным, — сказала она немного странным голосом.

— Нет? — Джоун отодвинулся от нее, чтобы лучше ее видеть. — А каким же я тебе кажусь?

Ее дыхание уже восстановилось, и голос окреп. Она еще чувствовала жар его поцелуя. Жюли сказала то, что думала:

— Жесткий. Холодный. Сильный. И временами даже жестокий.

На лице его отразилось неподдельное удивление.

— Что же я тебе такого сделал, что ты пришла к подобному выводу? Когда я был жестоким или холодным?

— Ничего не сделал. Пока.

Он внимательно посмотрел на нее:

— Но ты ожидаешь, что сделаю?

Жюли хотела бы забрать свои слова обратно, но с Джоуном это было невозможно, будь то улыбка, слово или поцелуй.

— Нет, потому, что у тебя не будет для этого причин. — Ее просто не будет поблизости.

Он повернул ее лицо к себе, дотронувшись до подбородка.

— Скажи мне, Жюли, ты всегда такая настороженная?

— Не думаю, что у меня когда-либо возникала такая необходимость в этом.

Джоун пристально посмотрел на нее, думая о том, какие же секреты она хранит и что же за тайна является ее частью, вспоминая при этом то, как обнимал ее, и понимая, как сильно он все еще ее хочет.

— Есть кое-что такое, что я должен сказать тебе, Жюли. Последние несколько лет я провел на темной стороне жизни. Ты говоришь, что я такой, — это правда. Я вынужден был стать жестоким и холодным. Я делал много плохого и часто делал с большим рвением и усердием. Я дрался, врал, воровал, смотрел на что-то сквозь пальцы — и все это только верхушка огромного подводного айсберга.

Жюли была удивлена его словами не меньше, чем он — ее. Но почему-то она знала, что он был прав в том, что делал. Временами его лицо принимало безжалостное выражение, давая понять, каким жестким и жестоким он может быть.

— Все, что ты делал, было для тебя очень тяжело.

Он грустно улыбнулся:

— На самом деле это было очень просто.

— Тогда откуда эти тени? — Она провела пальцами по темным кругам вокруг его глаз.

Его улыбка стала спокойнее и шире, и, хотя это и была самая циничная и усталая улыбка, которую она видела на его лице, тем не менее Жюли нашла ее привлекательной.

— Напряженная жизнь. Постоянно не высыпаюсь. Нерегулярно питаюсь. Все это и еще много всего другого. Я привык делать все, что должен, для того чтобы получить все, что я хочу.

— Я знала это еще до того, как ты это сказал.

— Откуда?

— Прочла в твоих глазах.

То, что она сказала, прозвучало так неожиданно, что Джоуну потребовалось какое-то время, чтобы найти ответ.

— Прекрасно. Значит, ты получила предупреждение.

— Я получила предупреждение в ту же минуту, когда в первый раз посмотрела тебе в глаза.

В дверь опять постучали, на этот раз более настойчиво.

— Повара не любят, чтобы их стряпня остывала. Идем, наш ужин готов. — Он подал Жюли руку, встал сам и помог встать ей. — Идем, а за ужином я тебе чуть поподробнее расскажу, чем я занимался в последнее время.

Ее не удовлетворило это обещание.

— А почему только «чуть поподробнее?»

— Потому что, если ты узнаешь обо всем, что мне пришлось делать в подробностях, есть вероятность того, что я тебя больше никогда не увижу.

«У меня тоже есть свои секреты, — подумала Жюли, пока они шли к двери, — секреты, которые я не хочу раскрывать по тем же причинам». Какая разница, что он сделал? Если Джоун узнает, что она — воровка, то не пожелает иметь с ней ничего общего. Он никогда больше не захочет ее увидеть, если узнает, что она планировала проникновение в его дом, пусть даже с благородной целью — вернуть на место его собственность. Их разделяла непреодолимая пропасть, и дело тут заключалось не в его несметном богатстве и высоком общественном положении. Жюли была преступницей — неважно, что шла она на это под давлением обстоятельств, — и ей не находилось места в жизни Джоуна Дамарона. Она все время повторяла себе, что это их последняя встреча, как будто это могло что-нибудь изменить.

Стол был накрыт в отделанной искусным дизайнером столовой. Грубый каменный пьедестал поддерживал стеклянный стол. Свечи, укрепленные в высоких каменных подсвечниках, отражались в тяжелых хрустальных бокалах, соперничая с отблесками ночного города, видимыми из окон.

Джоун усадил Жюли справа от себя, так близко, чтобы иметь возможность дотронуться до нее, если захочется, наклониться и вдохнуть ее женственный запах или даже поцеловать ее. Но пока он просто хотел, чтобы она была как можно ближе, хотел рассказать ей немного о том, что делал в последние годы.

— Пятнадцать лет назад я и все мои двоюродные братья и сестры стали сиротами. Мои родители, дяди и тети погибли в один безоблачный солнечный день, когда все вместе летели в Швейцарию. Их самолет потерпел крушение где-то в Альпах.

Жюли отложила вилку:

— Джоун, я понимаю, какая это была потеря. Мне трудно даже вообразить, насколько болезненно это было для тебя и твоих родственников.

Он кивнул:

— Это было для нас всех концом счастливой беззаботной жизни. Мы все еще были молоды, но повзрослели за одну ту ночь.

— Да, я знаю почему.

— Мы унаследовали все — дела, состояния, деньги и ответственность. У нас не было выбора — мы должны были заниматься с молодых лет семейным бизнесом. У нас были финансовые советники, но они были с нами только для того, чтобы обогащаться. Мы же должны были быть семьей и защищать друг друга. Так что мы быстро научились надеяться только на себя и на других членов семьи. Несчастье сплотило нас всех раз и навсегда.

Эта история личного становления Джоуна объясняла то безжалостное выражение его лица, которое так насторожило ее. Но то, что она узнала, как он стал таким, каким был сейчас, не меняло его сегодня. На мгновение Жюли задумалась о том, сможет ли он смягчиться, как-то успокоиться. Затем она быстро отбросила эту идею, как слишком глупую и необоснованную.

— Я не слежу за деловыми новостями, но, по-моему, человек должен долгое время прожить где-то на Марсе, чтобы не знать о том, что твоя семья, особенно в последнее время, исключительно преуспевает в бизнесе.

— Да, это так, — кивнул Джоун. — А теперь мы смогли сделать кое-что еще, не менее важное.

— Что же?

— Когда самолет наших родителей потерпел крушение, мы были практически детьми. Но после похорон — общих похорон наших близких — мы собрались в доме Синклера. И поклялись, что разыщем человека или людей, ответственных за смерть наших родителей, и так или иначе совершим правосудие.

Сейчас его лицо казалось еще более жестким и непреклонным, чем когда-либо раньше.

— Так или иначе? — не очень поняла Жюли.

— Мы всегда сначала пытаемся действовать законным путем, но если это не срабатывает, то мы прибегаем к своим собственным методам восстановления справедливости.

Джоун сказал это таким тоном, как будто говорил о самом приемлемом выходе из ситуации. Она почувствовала сталь, прозвучавшую в его словах, и ей стало страшно. Люди, навредившие ему или его семье, не имели никаких шансов.

И, даже зная это, она должна была придерживаться своего плана.

— Вы тогда были молоды, и эта клятва выглядела естественно. Но, повзрослев, вы должны были бы понять, что не стоит мстить за мертвых.

— Мы никогда ни на дюйм не отступали от своей клятвы, — даже с некоторой гордостью сообщил Джоун.

Она внимательно посмотрела на него:

— И ты принял на себя львиную долю этого тяжелого наследства?

Он подумал, что хоть и не говорил ей этого, но Жюли поняла все сама. Что еще она способна понять?

— Ты когда-нибудь слышала о террористе по имени Вергар?

Ее глаза расширились.

— Конечно.

Это имя часто мелькало на первых полосах газет и в выпусках новостей. Всемирные организации по борьбе с терроризмом искали этого человека более двадцати лет. На его совести были бесчисленные смерти и страдания людей.

— Это он установил бомбу в самолете. Мы потратили много времени, чтобы вычислить это и наконец найти его самого. Все члены семьи оказывали мне посильную помощь, но охотился за Вергаром практически я один.

— Но я слышала, что никто не может найти его. Я даже однажды где-то читала, что в Интерполе существует специальный отдел, занимающийся только его поисками.

— Теперь этот отдел можно закрывать.

Жюли с трудом могла представить, насколько неумолим и непреклонен должен быть человек, сумевший разыскать и прижать к стенке такого преступника, как Вергар. По ее спине опять пробежал холодок.

— Он жив?

Почему-то ее волновал этот вопрос. Ей нужно было знать, убил Джоун Вергара или нет. Ей казалось, что Джоун смог бы сделать это без колебаний. У него были на то основания. Но убил ли?

— Жив и находится сейчас в тюремной камере в Гонконге.

Она почему-то почувствовала невероятное облегчение. Джоун, даже имея на то все основания, действовал законным путем, не желая запятнать кровью свои руки.

— Но я ничего не слышала о его задержании.

— Власти будут стараться скрывать информацию так долго, как только смогут. За это время они собираются допросить его и не хотят вмешательства прессы и телевидения. У них есть о чем его спросить. — Тут его лицо исказила гримаса. — Если, конечно, он заговорит.

— Неужели ты поймал его? — Это был действительно подвиг.

— На это ушли годы, но в итоге он за решеткой.

В Джоуне чувствовалась такая сила, такая жизненная энергия, что она пожалела, что задала подобный вопрос. Как она могла сомневаться, что это он поймал Вергара? Она бы поверила даже тому, что Джоун заставил Землю вращаться в противоположном направлении. Он взял ее руку в свою.

— Ты как-то странно выглядишь, Жюли. Что-то не так? Тебя расстроил мой рассказ?

— Да нет, просто я подумала, что переходить тебе дорогу очень опасно, — искренне призналась она.

— Но ты же ведь не собираешься этого делать, правда? — спросил он мягко, давая возможность излить перед ним свою душу, если она решится на это.

Но Жюли не воспользовалась благоприятным моментом. Она должна сделать то, что наметила. Она никогда не забудет сегодняшнюю ночь, то, как они сидели за ужином в этой необычной столовой, и то, как он держал ее руку. Она чувствовала, будто его энергия и сила обволакивают ее. Он был удивительным мужчиной, такого она больше никогда нигде не встретит. Но их жизненные пути случайно пересеклись и теперь должны разойтись в разные стороны.

Жюли не чувствовала голода, но взяла вилку и стала есть.

Минуту он наблюдал за ней, затем спросил:

— Как тебе ужин?

— Великолепно. Откуда это все взялось?

Я прошлась по квартире, но нигде никого не видела. А ты упомянул повара…

— Поскольку я достаточно редко бываю здесь, то не держу постоянного личного повара. А это все приготовил повар, обслуживающий офис, поскольку я его об этом попросил.

— Очень вкусно.

— Я рад, что тебе нравится.

Он продолжал пристально смотреть на нее, и на какой-то момент Жюли вдруг поняла, что такое гипноз. Не то чтобы он старался заставить ее подчиниться своей воле. Нет. Джоун просто смотрел на нее, и Жюли постепенно подпадала под его влияние. Интересно, сколько женщин были околдованы им? И что случалось с ними, когда он их покидал?

— Спасибо, что согласилась провести со мной вечер, — прошептал он.

— А если бы не согласилась? Что бы ты делал? Вернулся бы в свой загородный дом или остался бы здесь ужинать с родственниками? Или пригласил бы другую женщину?

Любопытство заставило ее задать этот вопрос. Она могла предвидеть собственные ночи одиночества, заполненные лишь мыслями о том, где он сейчас и что делает. И, что не меньше ее волновало, с кем он.

Она отодвинула тарелку. Есть, сидя так близко от него, было совершенно невозможно. Жаркая напряженность пронизывала атмосферу столовой, Жюли чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Жюли не могла делать две вещи одновременно и решила остановиться на чем-то одном, поскольку Джоун полностью поглощал ее внимание.

— Что бы я делал? — повторил он вопрос. — Чертовски бы по тебе скучал. Ты поела?

— Да.

Он кинул на стол свою салфетку:

— Возвращайся в комнату. Я сейчас принесу кофе и бренди.

— Мне бренди не приноси. — Она редко пила. Ей требовалась твердая рука и ясная голова — для рисования и спасения отца, а теперь еще и для защиты от Джоуна.

— Тогда я принесу тебе кофе.

Вернувшись в комнату, Жюли попыталась успокоиться. Зря она отказалась, вероятно, как раз сейчас бренди был бы кстати. Пожалуй, выпив, она смогла бы избавиться от разрывающих ее сердце эмоций.

Откинувшись на подушки, она оглядела гостиную. Хотя только лишь содержимое комнаты и стоило, наверное, в десять раз больше, чем весь дом Жюли, но комната тем не менее не била в глаза роскошью и была уютной. Он сказал, что редко здесь бывает. Ей стало интересно, изменится ли такое положение вещей теперь, когда Вергар за решеткой.

Боже, если бы она только могла перестать думать о том, что будет с Джоуном, когда они расстанутся. От подобных мыслей ей делалось только хуже и хуже.

Жюли подняла голову, когда он вошел в комнату, неся поднос с кофе и бренди.

— Мне вдруг стало интересно, будешь ли ты чаще бывать здесь и в загородном доме теперь, когда Вергар в тюрьме. И эта квартира и твой дом — они так хороши. Жалко, что они почти все время пустуют.

Он сел рядом с ней и налил ей кофе.

— Я рад, что тебе нравится. У меня есть еще пара неплохих убежищ. А отвечая на твой вопрос: да, я собираюсь остаться здесь на какое-то время.

— Здесь? В городе? Джоун передал ей чашку.

— Да, но и загородный дом я тоже буду навещать. Но следующую неделю я, по-видимому, проведу здесь.

Она из осторожности ничего не спрашивала о его планах, и любая сказанная им информация была для нее очень важна. Если она поторопится, то успеет поменять картины до того, как он приедет в загородный дом.

Джоун налил себе бренди и посмотрел на нее.

— Хочешь услышать что-то, как мне кажется, очень интересное?

— Конечно.

— Я ничего о тебе не знаю.

Такого она не ожидала. Если бы Жюли могла угадать, в какую сторону развернется разговор, она не стала бы так быстро соглашаться и показывать свою заинтересованность.

— Да нет же, знаешь.

Он поднял указательный палец:

— Жюли, не надо водить меня за нос. Во время наших встреч мы действительно общаемся, но, вспоминая все наши разговоры, я понимаю, что в них шла речь только обо мне или о чем-нибудь нейтральном. О тебе там не было ни слова. Ты, как иллюзионист, манипулируешь дымом и зеркалами, создавая нужный эффект, и я никак не пойму зачем?

Она опустила чашку и блюдце на колени.

— Ты ошибаешься. Если я не говорю о себе, значит, мне просто нечего сказать. Я не путешествую по миру. В моей жизни не происходит ничего знаменательного. Я живу дома, с отцом и рисую. Все это ты знаешь. Ты даже знаком с моим отцом. Ты сам нанял его на работу.

— И это все, что я знаю. Поверхностные факты. Когда я захотел купить три твоих картины, ты воспротивилась этому. Почему?

У нее не было заранее заготовленного ответа на этот вопрос, и Жюли сказала первое, что пришло ей в голову:

— Они не подходят к интерьеру твоего дома.

— Извини, но это не ответ. Когда ты говорила «нет», ты даже представления не имела о том, как выглядит моя квартира, — спокойно возразил Джоун.

— Я видела твой загородный дом, — нашлась она. — Там висят полотна Моне, Ренуара и Ван Гога. — Жюли улыбнулась. — Уж поверь мне, мои картины туда бы не вписались.

— Я тебе верю, — медленно проговорил он. — И все равно ничего о тебе не знаю. Ты опять ничего не сказала.

Жюли пожала плечами.

— Я скажу тебе все, что ты захочешь.

— Конечно. Конечно, скажешь. И даже позволишь проверить, не держишь ли ты в руке за спиной камень. Проблема в том, что там ничего не будет, так ведь?

— Можно мне немного бренди? — попросила она, чтобы выиграть время. Очень уж его вопросы били точно в цель.

— Конечно, все, что ты захочешь, Жюли.

Джоун налил ей бренди и передал стакан, затем наклонился и спросил:

— Чего ты хочешь, Жюли?

Она хотела попасть в его загородный дом, где была бы отключена сигнализация. Жюли хотела именно этого. И еще она хотела, чтобы он никогда не узнал об этом. И, поскольку она продолжала загадывать желания, ей хотелось бы, чтобы он всегда смотрел на нее так, как сейчас — как если бы она была бесконечно восхитительна и желанна.

Но она не могла получить ничего из этого списка желаний.

Она глотнула бренди и на мгновение закрыла глаза, дожидаясь, пока его согревающая волна прокатилась внутри.

— Жюли, — услышала она вновь, — скажи, чего ты хочешь?

Она открыла глаза.

— Мира и любви для всего человечества, — брякнула она без раздумий.

Его губы слегка изогнулись.

— Звучит как надпись на рождественской открытке.

— А по-моему, звучит прекрасно.

— А мне кажется, что ты просто в очередной раз уклоняешься от ответа на мой вопрос.

Жюли отпила еще бренди. Спиртное прекрасно справлялось со своей задачей и расслабляло ее. Но, увы, Джоун умел создавать новые проблемы и нагнетать напряжение.

— Я не уклоняюсь от ответа, — весело возразила она, не надеясь, что он прекратит свои расспросы.

— Когда я впервые тебя увидел, мне сразу же показалось, что тебе совершенно не нравится быть в центре всеобщего внимания, что, будь у тебя такая возможность, ты бы хотела слиться со стеной или раствориться в толпе. Но ты не стеснительна.

— Просто я не слишком общительный человек. К тому же я присутствовала на приеме только ради отца.

— Должно быть, он очень тобой гордится.

— Гордится мной?

Ей бы хотелось так считать, но кто знал, что думал отец? Он жил в своем собственном мире и большую часть времени даже не знал, где она и чем занимается. Но она тоже была человеком, и ей хотелось бы, чтобы ее отец гордился ею.

— Если верить Уинстону Блэйкли, ты исключительно талантливая художница.

Джоун протянул руку и дотронулся до ее шеи. Его пальцы мягко коснулись кожи, затем спустились к ямочке между ключицами, где пульсировала жилка.

— Ты взволнована, не так ли? Ты не можешь быть спокойной, если разговор заходит о тебе. Почему?

Кожа горела в том месте, где лежали его пальцы, но она должна была сдержаться и не потерять свой настрой. Жюли судорожно искала ответ, который бы его удовлетворил.

— Я часами работаю одна. Проходит день за днем, и единственный человек, которого я вижу, — мой отец. И то лишь несколько минут в день. Я привыкла к одиночеству.

— Звучит как-то неубедительно.

— Я не могу работать, когда вокруг меня собираются люди, — продолжала держаться выбранной линии Жюли. — Возможно, именно из-за этого я чувствую дискомфорт, если вдруг кто-то обращает на меня внимание.

Он покачал головой, искренне удивленный.

— Но как же так? Ты очень красива. Наверняка я не первый мужчина, который тебе это говорит.

То, что она услышала, подействовало, как выпитая залпом бутылка бренди. У нее закружилась голова, и Жюли с трудом проговорила:

— Нет.

Он улыбнулся:

— Как ни странно, мне хотелось услышать именно это. Расскажи мне о мужчинах, говоривших тебе о том, как ты красива.

— Мне хочется рассказывать о них не больше, чем тебе сейчас — о женщинах, с которыми был ты.

— Если хочешь, чтобы я рассказал, я попытаюсь, но дело в том, что я не могу ни одну из них вспомнить.

— Очень удачный провал в памяти, — язвительно произнесла Жюли.

— Но совершенно искренний. Единственная женщина, занимающая меня сейчас, — это ты.

Она поверила ему. Как бы она могла не поверить, когда вся пылала, обожженная его взглядом.

Жюли глубоко вздохнула.

— Спасибо за вечер, Джоун, но мне надо ехать домой. — Она осмотрелась в поисках телефона. — Я хочу заказать такси.

«Правда, для того чтобы заплатить за поездку, мне придется послать Уинстону на продажу еще одну картину», — подумала она с унынием.

— Хотя нет, я, пожалуй, поеду на поезде.

— Я доставлю тебя домой на вертолете. Это сэкономит тебе два часа, которые ты могла бы пробыть здесь со мной. И, поскольку мне не особенно везет в разгадывании твоих загадок, я сделаю кое-что другое.

Пока Жюли пыталась понять, что он имеет в виду, Джоун не стал терять времени. Он рывком привлек ее к себе, и его губы обожгли ее возбуждающим поцелуем.

Застигнутая врасплох, Жюли только прерывисто вздохнула, но быстро затихла, когда волна бурных чувств пробежала по ее телу. Она поняла, что именно этого поцелуя и ждала весь вечер. Жюли думала, что это будет достаточно просто — быть с ним, смотреть, как двигаются его губы, когда он говорит или улыбается, наблюдать, как блестят его глаза, когда он смотрит на нее, смотреть, как двигаются его большие красивые руки с длинными пальцами, когда он жестикулирует.

Но сейчас она понимала, что устала думать о том, что говорит, устала беспокоиться о практически невыполнимой работе, предстоящей ей, устала думать об отце.

Жюли хотела чувствовать руки Джоуна на своем теле и его губы на своей коже. И, что ее саму больше всего шокировало, она хотела бы видеть его лицо, когда он достигнет оргазма.

Нет, надо остановиться, пока не поздно. Заняться с ним любовью — значит взять на себя обязательства, которые она не могла себе позволить. Достаточно будет поцелуев. И, может быть, совсем чуточку ласк.

А потом… Что будет потом, она не знала. И сейчас не могла об этом думать.

Джоун обнял ее, и со вздохом облегчения она прижалась к нему.

Он замер на мгновение, услышав этот звук, но тут ее губы призывно раскрылись навстречу его губам, и он больше не стал сдерживаться. Его язык проникал все глубже и глубже, забирая все, что она могла предложить. Джоун чувствовал вкус бренди и кофе. Он чувствовал ее сладость и жар. И он был ошеломлен всем этим, околдован ею.

Жюли поставила перед ним множество вопросов, столько, сколько не ставила ни одна женщина до нее. Он никак не мог подобрать к ней ключ — ключ, который позволил бы ему понять, отчего она смеется и плачет, чем она живет. С другими женщинами это его не волновало. Но с Жюли… Он страстно желал разгадать ее загадку.

У него не будет ни минуты покоя, пока он не узнает все, что хочет и должен знать о ней. А сейчас… Сейчас Джоун хотел исследовать ее тело, понять, какая ласка доставляет ей наибольшее удовольствие, что заставляет ее кричать и умолять о большем. Он собирался полностью ее изучить. А потом сделать ее своей.

Медленно Джоун откинулся на кушетку, увлекая ее за собой так, что теперь она полулежала на нем, податливая и готовая к тому, чтобы их тела слились в одно целое. Целовать ее было все равно что пить прохладную, освежающую воду в жаркий полдень. Он не мог насытиться и остановиться. Целовать ее было для него необходимостью.

— Я не знаю, кто научил тебя так целоваться, — прошептал он, — и я не знаю, чего мне хочется больше — сказать этому человеку спасибо или убить его.

Но как она могла признаться ему, что целовать его для нее было так естественно и просто, когда она сама не отдавала себе в этом отчета? Каждое движение ее языка и губ было совершенно инстинктивным. Она ни о чем не думала, ничего не знала. Она просто наслаждалась.

Джоун вытянулся на кушетке, подвинув Жюли так, что она теперь полностью лежала на нем, их бедра плотно соприкасались. Он не намеревался заходить так далеко, но Жюли была безумно соблазнительна. Он задрал ее майку и обнаружил под ней кружевной лифчик. Это даже нельзя было назвать преградой. Это был еще один соблазн. Он просунул руку под лифчик и сжал ее упругую грудь. Она вся поместилась в его широкой ладони, и он почувствовал ее сосок, твердый бугорок, упирающийся ему в ладонь. Жюли выгнулась над ним, а он ухватил сосок большим и указательным пальцами, слегка сжал и ласкал его, пока Жюли не начала извиваться над ним, тихо постанывая от удовольствия.

Джоун был опытен в обращении с женщинами. Он часто бывал объектом соблазнения, и сам много раз соблазнял женщин. Но Жюли поражала его. Он хотел ее так сильно, что его всего трясло. Он был переполнен своей страстью, которая требовала немедленного удовлетворения.

Острое наслаждение овладело ею, когда она почувствовала на себе тяжесть его горячего сильного тела. Инстинктивно Жюли раздвинула ноги так, чтобы он наконец проник туда, где сосредоточились жар, удовольствие, страсть.

Когда она это сделала, Джоун напрягся. Он боялся потерять над собой контроль. Слишком сильно он желал ее. Он сгорал от страсти. Он хотел быть с ней нежен, хотел заниматься с ней любовью бесконечно. Одновременно он хотел разорвать на ней одежду и овладеть ею быстро и грубо.

— Как же сильно я тебя хочу. Почему? — спросил он хриплым шепотом.

Она точно так же боролась с собой. Жюли знала, чего хочет сейчас. Вопреки всем законам логики, потеряв всякую осторожность, не задумываясь о последствиях. Она хотела заняться с ним любовью.

Ее пальцы занялись длинным рядом пуговиц на рубашке. Джоун помог ей, и вскоре его рубашка была расстегнута, и соски Жюли опустились на темные, вьющиеся волосы, покрывавшие его грудь. Но она все еще горела, желала, хотела большего. Низ живота пылал, голова шла кругом, она отчаянно хотела отдаться своим чувствам, раствориться в них, наслаждаться ими полностью.

Рука Джоуна проскользнула между их телами, и он проворными пальцами расстегнул ей брюки, и его рука двинулась вниз, к самому чувствительному месту ее тела. Джоун хотел доставить ей максимальное удовольствие, сдерживая до поры до времени свою страсть.

Но Жюли должна была попытаться остановить его, она и так слишком далеко зашла.

Она слегка отодвинулась, и рука Джоуна замерла на ее животе.

— Жюли? — прошептал он. — Ты можешь мне доверять…

Она верила ему. Не имело значения, что он делал в прошлом или что он способен сделать в будущем. Жюли знала, что может ему доверять. Он принадлежал к числу тех мужчин, которые в трудные времена всегда будут рядом и будут готовы помочь и защитить от любых напастей. Жюли чувствовала, что он способен заботиться о ней, любить ее, ласкать ее.

Но была одна проблема, о которой он не имел ни малейшего понятия. Он не может доверять ей. А такой груз ей не по силам, слишком велика была бы ее вина.

Бесконечно растерянная, Жюли отодвинулась от него и поднялась на ноги, поправляя на себе одежду.

Джоун сел на кушетку и застыл в напряженной позе.

— Что случилось, Жюли?

— Ничего. — Она обхватила себя руками. — Просто я не могу этого сделать. Извини.

Он вскочил, подошел к ней и озабоченно заглянул ей в лицо.

— Что я сделал не так? Скажи мне.

Жюли отстранилась:

— Ты все делал правильно. Просто… Извини, Джоун, мне действительно нужно идти.

Его кулаки сжимались и разжимались, пока он стоял, уныло глядя на нее и не пытаясь приблизиться.

— Я напугал тебя. — Голос Джоуна выдавал его огорчение. — Я делал все слишком быстро и зашел слишком далеко. Я слишком много тебе рассказал.

— О чем ты? — Она была еще слишком растерянна, чтобы понять смысл его слов.

— Я не должен был рассказывать тебе о Вергаре.

— О Вергаре? Да нет, Джоун. — Жюли собралась было подойти к нему, взять его за руку и разубедить, но поняла, что если она это сделает, то не сможет сейчас уйти. — Ты ошибаешься. Ничто из того, что ты мне рассказал, не напугало меня. Вергар — это зло, которое должно быть наказано.

— А что же тогда произошло?

Она попыталась вспомнить, что он сказал, и ухватилась за соломинку.

— Слишком быстро. Все действительно произошло слишком быстро. Я не привыкла к такому натиску…

Взгляд Джоуна был задумчивым и тяжелым, когда он скрестил руки на груди. Его руки все еще были сжаты в кулаки.

— Но несколько минут назад не было никаких проблем… Ты отвечала мне искренней взаимностью и…

Она поспешила заговорить, чтобы он не заканчивал фразу и не напоминал ей о том, что только что произошло:

— Ты же сам сказал. Ты меня совсем не знаешь…

— Но то, что я знаю и вижу, мне нравится и нравится так сильно, что ты не выходишь у меня из головы. Жюли, ты мне не доверяешь?

«Доверие» — опять прозвучало это слово…

— Что ты, Джоун. Я тебе доверяю.

— Тогда останься, не беги от меня. Мы не будем делать ничего такого, что ты бы не хотела. И если в какой-то момент ты захочешь, чтобы я остановился, только скажи. Я же не причинил тебе никакой боли тогда, несколько минут назад. Если хочешь, давай просто поговорим, только не уходи.

Жюли впервые в жизни чувствовала себя такой несчастной и беспомощной. Вся ирония ситуации заключалась в том, что она никогда никому не лгала вот так, глядя в глаза. Она пробиралась в дома людей, даже не подозревавших об этом, меняла картины, но лицом к лицу с теми, кого обманывает, никогда не сталкивалась. Так ей было намного легче, ведь она не умела и не хотела врать.

С другой стороны, было ясно, что Джоуну не приходилось еще уговаривать женщин остаться с ним, хоть и делал это он сейчас превосходно. Но не имело значения, насколько сильно ей хотелось сделать то же, что и ему, потому что она просто не могла преодолеть этот барьер.

— Послушай, — Жюли развела руками. — Мне очень жаль. Я не найду нужных слов, чтобы извиниться, но мне сейчас действительно надо идти, я должна кое-что обдумать.

— Что, например?

— Это личное. — Она покачала головой, не собираясь ничего больше объяснять. — Мне надо идти, Джоун.

Он вскинул руки, словно сдаваясь.

— Ладно, если тебе это нужно, не буду настаивать. — Джоун направился к телефону. — Сейчас я вызову вертолет.

— Нет, не надо, я сама доберусь. — Ей нужно было остаться одной.

Он поднял трубку и набрал номер.

— Хорошо, Жюли, но только не на поезде. Я закажу тебе машину.

Она решила не спорить. Даже в таких обстоятельствах он оставался джентльменом, хотя от ее глаз не укрылось, что его постепенно охватывают горечь разочарования и раздражение. Жюли его понимала. Джоун никогда еще не сталкивался с ситуацией, когда женщина так странно себя ведет, и он даже не знает почему.

Он положил трубку. Ей показалось, что это стоило ему огромных усилий, видимо, Джоуну хотелось с размаху швырнуть ее.

— К тому времени как ты спустишься, машина будет ждать тебя у подъезда, — ровным тоном сказал он, и Жюли позавидовала его умению владеть собой.

— Спасибо.

Джоун кивнул, его лицо было печальным.

— Жюли, я знаю, насколько важно в жизни доверие. Последние несколько лет я провел в ситуации, когда никому не мог верить. Но ты можешь мне доверять. И, поверь мне, я в первый раз в жизни говорю это женщине.

Ей безумно хотелось вернуться к нему и наплевать на последствия. Но в этом мире существовал еще ее отец, который всегда был для нее опорой, а сейчас их роли поменялись, и она должна защищать его.

Если бы она только смогла уговорить его перестать делать копии великих мастеров, если бы она могла тайком вернуть все оригиналы в дом Джоуна так, чтобы он ничего не заметил. Тогда у них был бы шанс.

— Я буду очень занята ближайшие две недели.

— Две недели — долгое время. Что-то очень важное?

— Я должна кое-что сделать для своего отца. После этого, может быть… Если у тебя все еще не пропадет желание встретиться со мной, мы могли бы увидеться.

— Уж будь уверена, Жюли. Мне точно захочется тебя увидеть.

7

— Папа, тебе налить чаю? — Жюли держала кувшин с холодным чаем. — Папа? — Он не отвечал. — Папа?

Она подошла к кухонному столу, где он сидел, и подставила кувшин ему под нос.

— Хочешь чаю?

Он вскинул голову и недоумевающе посмотрел на нее, будто только что очнулся от глубоких размышлений:

— Что это такое?

— Это чай, папа. Налить тебе стакан?

— Ах да, пожалуйста, будь добра.

Она вернулась к кухонной стойке, налила чай в стакан и поставила его прямо перед отцом. Последние несколько дней он был больше обычного погружен в свои мысли. Сегодня был один из таких вечеров.

Пару дней Жюли провела за изучением системы сигнализации в доме Джоуна и сегодня тоже планировала туда проникнуть. До нынешнего момента она не придавала значения странному поведению отца. Но сейчас, глядя на него, Жюли впервые почувствовала тревогу.

Забыв об ужине, она опустилась на соседний стул, на что отец не обратил никакого внимания.

— Папа, что случилось? — Она нежно коснулась его щеки и повернула к себе его лицо. — Папа?

Его глаза медленно сфокусировались на ней.

— Жюли-Кристиан… — начал он и смолк.

— Ты плохо выглядишь. — Она дотронулась тыльной стороной ладони до его лба, но жара не было. — Что случилось?

— Жюли-Кристиан. — Печаль исказила его лицо, когда он вытянул вперед руку. — Я сегодня почувствовал, что моя рука дрожит.

— О Господи, бедный папа. — Она знала, что для него это самое страшное доказательство того, что он смертен и стареет, как и все люди. — Но теперь-то ты веришь мне, что не стоит продолжать рисовать подделки?

Его челюсти сжались.

— Я не могу оставить это. Что тогда я буду делать? — Плечи его поникли, точно только сейчас ощутили тяжесть прожитых лет.

Она сжала его руку, как бы пытаясь разубедить отца.

— Твоя настоящая работа — реставрация картин, и ты прекрасно можешь справляться с ней. Никто не делает этого лучше тебя, папа. Ты можешь давать поврежденным картинам вторую жизнь. Это же подарок судьбы, которым не стоит пренебрегать.

— Реставрация? — Он посмотрел на нее так, как будто в первый раз в жизни услышал это слово.

Она осадила свое нетерпение:

— Ты все еще можешь восстанавливать произведения искусства. Ты просто не можешь, да и не должен больше заниматься подделкой картин. Тебя поймают, и у нас будут крупные неприятности.

— Возможно, я буду еще какое-то время…

— Нет! Ни дня больше. То, что ты делал, — преступление. Папа, пойми, что пора остановиться.

Взволнованный, он запустил руку во взлохмаченные седые волосы:

— Никому же не стало от этого хуже.

Ее нервы были натянуты как струны. Она была на грани очередного скандала с упрямым отцом. Она рисковала собой, пробираясь в чужие дома, чтобы вернуть хозяевам похищенные у них шедевры, эта возня с сигнализацией стоила ей стольких сил и нервов, а отец словно бы не понимал этого.

Вздохнув, она сменила тактику:

— Завтра я запишу тебя на прием к доктору. Я хочу, чтобы тебя тщательно осмотрели.

Тот факт, что его руки дрожали, мог быть связан просто с его возрастом, но мог и указывать на что-то более серьезное.

Она ожидала от него взрыва негодования, возражений и потока проклятий, но, к ее удивлению, он опять погрузился в свои мысли, и лицо его приобрело отсутствующее выражение.

Жюли не убедить его прекратить подделывать картины, но он признал, что проблемы действительно есть. Это было началом, дававшим ей какую-то надежду.

«Сейчас или никогда», — подумала Жюли, разглядывая задний двор дома Джоуна. Ей хотелось бы чувствовать себя более подготовленной, но она никогда еще не начинала работу, будучи полностью во всем уверенной. Во-первых, она ненавидела то, что ей приходилось делать. Она не получала никакого удовольствия от чувства риска. Во-вторых, излишняя уверенность в себе влекла за собой ошибки. По своему опыту она знала, что люди, как правило, попадаются на мелких просчетах.

Но сегодня условия были идеальны. Нет собак. Джоун в городе. Тихая ночь с серебристой луной, время от времени исчезающей в облаках.

Из своего укрытия, находившегося примерно в пятидесяти ярдах от дома, она видела лишь несколько освещенных окон. Подсветка сада вокруг дома была выключена. «Большая ошибка, Джоун», — подумала Жюли. Если бы это был ее дом и ее коллекция картин, она бы непрерывно держала включенными все огни, чтобы они освещали каждый дюйм земли вокруг дома. Но, увы, это был не ее дом, и не она обладала бесценной коллекцией живописи.

Она обошла по периметру главный двор, огороженный кустарником. Продвигалась она медленно, с крайней осторожностью.

В этом доме была установлена самая совершенная система сигнализации, с которой она когда-либо сталкивалась, и от нее потребуются недюжинные усилия и весь накопленный за последние несколько лет опыт, чтобы избежать ошибки. В этой системе было все, даже такие устройства, которые она видела только здесь.

Если все пройдет удачно, то у нее будет в распоряжении часа два для работы внутри дома. Впрочем, ей так много времени и не требовалось.

Она затаилась в тени дерева. Из находящегося рядом бассейна доносился легкий запах хлорки. И, словно в противовес ему, воздух был наполнен сильным, приятным ароматом роз и гардений. Откуда-то потянуло запахом дыма. Должно быть, садовник сжигал днем опавшие листья.

За спиной у Жюли, специально упакованные, висели два полотна Матисса и одно — Ренуара, а также небольшая сумка с необходимыми инструментами. Нужно только будет забрать фальшивки и вернуть на место оригиналы. На все три картины уйдет не больше десяти минут.

В качестве страховки она позвонила сюда сегодня в полдень и говорила с Рэйнолдсом, представившись чужим именем. Он подтвердил ей, что Джоуна сейчас здесь нет. Пока не зазвучит сигнал тревоги, обслуживающий персонал будет оставаться у себя в комнатах. Жюли была уверена на, что, как только она окажется внутри, ее никто не увидит.

Посмотрев на балкон, куда выходила спальня Джоуна, она подумала о нем, где он сейчас и что делает. Последние несколько дней Жюли старалась сосредоточиться только на предстоящих делах и не отвлекаться. Но Джоун так прочно засел у нее в голове, что она никак не могла его не вспоминать. Он теперь был в ее жизни, и она должна была с этим смириться. Жюли не представляла, что же произойдет между ними, когда она выполнит задуманное и вернет на место подлинники. Но она знала, что ей предстоит это выяснить.

Жюли глубоко вздохнула и двинулась к дому. Чем скорее все будет сделано, тем скорее она сможет позвонить Джоуну. Мысль об одной только возможности услышать снова его голос заставляла ее сердце биться быстрей.

Ее нога случайно задела какой-то садовый инвентарь, оставленный садовником, она потеряла равновесие и чуть не упала. Терракотовый горшок, стоявший на краю дорожки, с глухим стуком опрокинулся от толчка.

— Кто здесь?

Кровь застыла в ее венах. Джоун? Его голос доносился с балкона второго этажа. О Боже, он был дома…

— Кто здесь? — повторил Джоун. Вспомнив, что в кустарнике есть проход, она отступила назад и притаилась. В этот момент включился свет, как раз то, чего она так боялась.

Жюли не слышала звука шагов, но была уверена, что он сейчас спускается по лестнице. Ее сердце неистово колотилось в груди и руки дрожали, но она заставила себя сконцентрироваться. Она быстро сняла чехол с картинами и засунула картины за изгородь. За ними последовала и сумка с инструментами.

Затем она быстро перебрала в уме все возможные варианты. Жюли могла оставаться за кустами и прятаться. Когда он найдет разбитый цветочный горшок, то скорее всего решит, что это проделка какого-то животного, например, случайно забежавшей собаки. Но, возможно, такой ответ его не удовлетворит, и он продолжит поиски. В таком случае Джоун непременно найдет ее вещи, в том числе и картины.

Закрыв глаза от света рукой, она вышла из-за кустов и увидела его: высокого, внушительного мужчину, решительно идущего вдоль газона.

— Жюли? — громко сказал он. — Боже мой, это ты?

— Да, это я.

Она пошла ему навстречу, с целью увести его подальше от картин. Но не только поэтому, что-то ее потянуло. Это было неизбежно, он действовал на нее как магнит, и даже здесь, на месте, где она собиралась совершить преступление, Жюли не могла усмирить свои чувства, безумствовавшие при одном его виде.

Дойдя до нее, он схватил ее за руки, восторженный и озадаченный.

— Что ты здесь делаешь? В такое время?

— Я… я приехала повидаться с тобой.

— Почему ты не позвонила? Я бы сам приехал за тобой.

Джоун застал ее на месте преступления, но он не должен об этом узнать. Увидеть его было для нее большой неожиданностью. Она не была готова к такой встрече, но должна была что-то придумать.

— Я… я не знала, что ты будешь здесь… Я даже не знаю, как сама здесь оказалась. Я… просто села в машину и поехала.

— Но почему ты приехала сюда, если не знала, здесь я или нет? И почему ты входишь с заднего двора?

— Я… я сама не знаю. Извини… Я не должна была так….

Он притянул ее к себе, обнял, и она почувствовала его силу и нежность. И тут он удивил ее, поцеловав в темечко, практически как священник.

— Мне все равно, почему ты здесь… — прошептал он. — Ты даже не представляешь, как мне хотелось тебя увидеть.

В этот момент и она призналась себе в том, как сильно хотела видеть его.

Он на секунду отодвинулся, окинул ее взглядом, потом склонил голову, и их губы слились в поцелуе. Она почувствовала вкус табака — он недавно курил — и желания. Неважно, что они несколько дней не виделись, они друг друга желали точно так же, как в прошлую встречу. Это было что-то глубокое, животное, это жило у них под кожей, в крови. И они видели, как этот инстинкт прокладывает себе дорогу на поверхность.

— Я сидел на балконе, — сказал он, поглаживая ее щеку ладонью, — думая о тебе, желая тебя, грустя, что ты не со мной. И, когда я увидел тебя, мне вдруг показалось, что я наколдовал, и ты появилась. — Джоун засмеялся сам над собой и взял ее за руку. — Пошли на балкон. Я покажу тебе, как красива эта ночь.

«Поверил ли он моему объяснению»? — подумала она, идя рядом с ним. А почему бы и нет? Он не мог представить себе другого повода, по которому она оказалась здесь. Жюли почувствовала огромное облегчение, и тут же на нее навалилось чувство вины.

— Когда ты приехал?

— В середине дня. Я закончил все дела, и мне незачем больше было оставаться в городе. А здесь еще много чего надо сделать. — Он повел ее за собой по лестнице на балкон. — Но я никак не мог уснуть, поэтому решил выкурить сигару и посидеть на балконе.

Жюли увидела еще дымящуюся сигару в пепельнице рядом с одним из кресел.

— Я не знала, что ты куришь. — Она сказала это, потом вдруг вспомнила коробку сигар у него в квартире.

— Курю, но очень редко. — Джоун нагнулся, потушил сигару, затем повел ее к длинному дивану с подушками. — Садись, расскажи мне, как ты провела эти несколько дней?

— Ничего интересного, много работала.

Ей надо уходить как можно скорее. Пока ей везло — он ей поверил, — но не было необходимости проверять, насколько она удачлива. Жюли была уверена, что он захочет проводить ее до машины. Она бы могла уехать, переждать где-то неподалеку час, потом вернуться и забрать картины. Не место бесценным полотнам в зарослях кустарника. Теперь, поскольку он здесь, подменить картины будет намного сложнее. Вероятно, он не уснет до самого рассвета, так что у нее было очень мало времени, и ей предстояло в него уложиться.

— Ты рисовала?

— Да. — Каждый раз, когда она лгала ему, ей становилось больно. Жюли не терпелось уйти, она не могла дождаться момента, когда Матисс и Ренуар будут на своих местах и она сможет спокойно вздохнуть.

— Ты одета во все черное. — Он указал на джинсы, майку и теннисные туфли. — Когда я тебя в первый раз увидел, ты тоже была одета в черное. Тебе это очень идет. Говорят, черное носят сильные, уверенные в себе женщины.

Она оставила его слова без комментариев, только провела рукой по своим джинсам.

— Когда я выезжаю на прогулку, то, как правило, ни с кем не встречаюсь и нигде не задерживаюсь, так что я останусь всего на пару минут.

— Что случилось, Жюли?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты сказала, что мы не увидимся в ближайшие две недели, что ты будешь занята. Насколько я помню, ты говорила что-то насчет отца. Я так понял, что ты привязана к дому. Но ты отправляешься на ночную прогулку и приезжаешь сюда. Почему?

— Да, я действительно была очень занята и проводила много времени с отцом. И я не знала, что ты окажешься здесь.

— Но ты все же приехала.

Это было скорее утверждение, но она ответила на него, как на вопрос.

— Да.

Он едва слышно чертыхнулся:

— Знаешь что? Меня не интересует, почему ты приехала сюда, можешь мне ничего не объяснять, Жюли. Главное, что ты приехала и сейчас здесь, со мной.

Он сказал, что думал о ней. Жюли тоже думала о нем, как раз в тот момент, когда споткнулась и выдала свое присутствие. А до этого она почувствовала запах дыма. Должно быть, она бессознательно дала ему о себе знать… Впрочем, какая разница? Главное, что она была ужасно рада его видеть.

Он провел пальцами по ее шее и сказал:

— Мне на все наплевать. Я хочу заняться с тобой любовью.

Жюли, конечно, могла бы уйти, и он бы ее не остановил. Но она не хотела уходить. Или не могла. Вдруг она поняла, что ее тоже уже ничто не волнует, кроме близости Джоуна. Она хотела заняться с ним любовью.

— Да, — ответила она на вопрос, который еще не был задан.

Джоун вздрогнул от неожиданности. Он сидел здесь один в темноте, тишине, так же, как всегда, и думал о ней, и вдруг появилась она — желание, воплощенное в реальность.

В ней все еще сохранялась какая-то настороженность и покров тайны, который она носила на себе. Ее волосы напоминали клубящееся грозовое облако, глаза излучали огонь и сомнение. Сомнение можно отбросить, и тогда разгорится огонь.

Джоун поднял ее майку, его рука уверенно скользнула под лифчик, к ее груди, нетерпеливо сдвинула его в сторону и сжала нежную плоть. Он вдыхал ее запах, когда они целовались, и пробовал вкус ее губ.

Этот вкус и запах невозможно было забыть. Четыре дня, что они не виделись, тянулись как несколько лет. Он не представлял, как сможет продержаться две недели. В городе, среди миллионов людей, он чувствовал себя одиноким и хотел ее. За городом, в своем родном доме, он тоже был одинок и тоже мог думать только о ней.

Джоун никогда не зависел так сильно от другого человека.

Он почувствовал, как она задрожала, когда он дотронулся до ее затвердевшего соска и проник языком так глубоко ей в рот, как только мог. Его тело жаждало близости, напряглось в ожидании удовлетворения страсти. Он хотел войти в нее и не был уверен, что захочет остановиться даже на рассвете.

За дни их разлуки он вспоминал ее гибкое тело, прильнувшее к нему, те звуки, которые она издавала, когда он целовал или ласкал ее. Те же звуки, что и сейчас.

В нем росло желание. Непреодолимое, животное, неистовое. И только оно имело сейчас значение.

Он легко подхватил ее на руки и понес в спальню.

Жюли отдалась своим ощущениям, отключив полностью разум. Она только чувствовала, что целует его, вцепляется в него пальцами, словно опасается, что он уйдет. Ее майка полетела на пол, за ней последовал лифчик. Его поцелуи и прикосновения к обнаженной коже доставляли огромное наслаждение.

Она слышала свои стоны и возгласы словно со стороны. Когда он обхватил губами ее сосок, по ее телу будто прокатился электрический разряд, внезапно сделавший ее беспомощной и безвольной. Она обвила ногами его талию и тесно прижалась к нему.

Они осыпали друг друга взаимными ласками и поцелуями. Свежий ночной воздух сменился прохладой кондиционера, а тьма, царящая на балконе, — мягким светом лампы у кровати.

Она откинулась на спину, и он последовал за ней. Жюли все еще продолжала крепко обнимать его руками и ногами. Она тяжело дышала, как после длительной пробежки. Напряжение не отпускало, но она чувствовала в себе какую-то мягкость, податливость, как будто она могла обвиться вокруг него, стать его частью.

— Жюли?

Она открыла глаза и натолкнулась на его взгляд. Его глаза улыбались, и это была самая соблазнительная улыбка, какую она у него видела.

— Ты доверяешь мне, — сказал он, как будто решил что-то важное для себя.

— Конечно.

— Милая Жюли. — Улыбка исчезла из его глаз, остался лишь огонь. — Ты об этом не пожалеешь.

Джинсы плотно обтягивали ее бедра, но он с удивительной ловкостью стащил их. Его взгляд попытался охватить всю ее целиком — плоский живот, узенькие черные трусики, длинные ноги…

Джоун застонал:

— Ты хоть понимаешь, что ты со мной делаешь?

Она уже успела расстегнуть его рубашку, хотя не помнила, чтобы делала это. Его кожа была гладкой и горячей. Жюли положила руку на грудь, туда, где билось его сердце, и почувствовала, как тяжело оно стучит.

— Что ты делаешь со мной?

Она подняла голову и коснулась губами его соска, потом лизнула языком, чтобы почувствовать его вкус.

— Это не сравнится с тем, что я собираюсь сделать.

Она ухватилась за его рубашку, стягивая ее с широких плеч. Джоун повел плечами, и рубашка оказалась на полу, но он не отвлекался на такие мелочи, как одежда.

Его рука опустилась на ее живот и проскользнула под трусики, к жару и влажности между ее ног. Стоило ему только дотронуться до нее, как она содрогнулась от удовольствия. Когда он повторил это, она простонала.

— Джоун…

— Да… — прошептал он, целуя ее живот.

Он удивлялся себе, не понимая, как может до сих пор сдерживаться. Внутри его бушевал вулкан страсти, который могла бы усмирить только она. Потом он разберется с тем, почему она имеет над ним такую власть, и решит, что делать. Но сейчас все это было неважно. Он хотел насладиться каждым мгновением близости с нею.

Джоун стянул с нее трусики, снова нашел чувствительную точку между ее ног, дотрагиваясь до которой заставлял ее судорожно вздрагивать, стонать и выкрикивать его имя. Он поцеловал ее живот и так, поцелуй за поцелуем, словно прокладывая дорожку, стал подниматься к ее груди.

Жюли вцепилась в его плечи, когда почувствовала пальцы Джоуна внутри себя и его губы, обхватившие один из сосков. Она содрогалась от желания, трепетала от страсти и хотела его все больше и больше. Она не знала, чего она ожидала, но таких сильных эмоций предсказать не могла. И удовольствие было таким же сильным; Жюли забыла обо всем: о времени, месте, о рассудке.

Каждый его поцелуй и прикосновение сводили ее с ума. Вдруг его зубы легонько сжали сосок, палец задвигался быстрее, и вот она уже кричала и вся выгибалась, а мир вокруг кружился и взрывался.

Он вглядывался в ее лицо, искажавшееся от страсти, испытывая острое наслаждение. С этой ночи она будет принадлежать ему, и только ему.

Когда она немного успокоилась и лежала, раскинувшись на смятой постели, обессиленная, совсем не стесняясь своей наготы, он быстро освободился от одежды, подошел к ней и навис, закрывая ее своим большим телом.

— Я знал многих женщин, но ты, Жюли, особенная… несравнимая… — прошептал он.

— Ты удивительный… — прошептала она ему в ответ.

Окинув ее восхищенным взглядом, Джоун нежно и мягко вошел в нее. Когда он натолкнулся на препятствие, то замер от неожиданности, не сразу догадавшись, что происходит.

— Все в порядке, — прошептала Жюли и, обхватив руками его спину, притянула к себе.

— Ты никогда… — Джоун даже не мог выговорить вслух своего предположения.

— Все хорошо, давай же…

Его тело дрогнуло. Страсть руководила им и требовала своего. Разум посылал ему какие-то сигналы, но тело жило своей жизнью.

Она впилась в него пальцами.

— Джоун… пожалуйста… ну пожалуйста…

Он резким сильным толчком вошел в нее.

Жюли вскрикнула, в голосе ее звучала боль. Он замер, немного растерявшись, но потом вдруг почувствовал, что она двигается под ним, словно приглашая его к продолжению. Он не мог больше сдерживаться.

Джоун двигался осторожно, как только мог, Жюли приноровилась к ритму его движений и тихо постанывала от удовольствия.

Ее восхитительное тело сводило его с ума, доводило до экстаза. И вот, когда он очередной раз погрузился в нее резко, стремительно и глубоко, Жюли испытала необыкновенное ощущение — внезапно она растворилась во времени, пространстве и страсти, содрогаясь под ним. Этого Джоун не мог выдержать, он испытал пик экстаза. Он чувствовал себя опустошенным, вселенная померкла в его глазах, но душа его слилась с ее душой в единое целое, вновь наполняя его новыми силами и новым счастьем.

— Ты была девственницей, — сказал Джоун несколько минут спустя, когда они лежали, обнявшись, удовлетворенные и расслабленные.

— Да.

— Но почему?

Она протянула руку и нежно погладила его по лицу. Потоки прохладного воздуха из кондиционера овевали их обнаженные тела, но его кожа была по-прежнему горячей.

— Я же сказала тебе. Я почти все время одна.

— Да, но…

Ее пальцы прижались к его губам, заставляя его замолчать.

— Разве для тебя это так важно?

Он взял ее руку:

— Нет… Да…

— Хороший ответ, — прошептала Жюли. Джоун вздохнул:

— Я очень счастлив, что стал твоим первым мужчиной, но я безумно удивлен.

Она проворчала:

— Нам обязательно надо это обсуждать?

Он замолчал, но выдержал недолго.

— С тобой все в порядке?

— Абсолютно.

Лицо его приняло озабоченное выражение:

— Но я же сделал тебе больно.

— Только вначале. — Она сплела его пальцы со своими и опустила их руки себе на талию.

— Я много чего о тебе не знаю, но теперь одна твоя тайна мне известна. Готов спорить, что я единственный знаю это. И, — он наклонился, чтобы поцеловать ее, — это только начало.

Ей так и хотелось сказать ему, чтобы он довольствовался лишь этим, не пытался проникнуть в ее секреты и не проявлял бы излишнего любопытства. «Дай мне сделать то, что я хочу и должна, — мысленно попросила она. — И тогда, может быть, мы еще сможем провести какое-то время вместе».

Возвращая ему его поцелуй, Жюли погладила его по щеке и поняла, что слово «навсегда» не приходит ей на ум. «Навсегда» было для нее недостижимым понятием, о чем она не могла себе позволить даже задумываться.

8

Когда ушла ночная мгла и комната осветилась скупым и серым утренним светом, Жюли нехотя высвободилась из теплых объятий Джоуна и встала с кровати, оставляя за собой терпкий запах мужского тела и любви.

Она собрала свои раскиданные вещи и быстро оделась. Затем, стараясь не шуметь, выскользнула из дома, забрала чехол с картинами и сумку с инструментами, спрятанные в кустарнике, и поспешила к машине.

Джоун, вероятно, никогда не узнает, как ей было тяжело уехать от него вот так тайком, не разбудив его, не попрощавшись. Трудно было в это поверить, но за одну эту ночь ее тело так привыкло к его телу, оно словно срослось с ним, и теперь разлука доставляла ей физическую боль. Больше всего ей хотелось вернуться назад, броситься на постель рядом с ним и заняться любовью.

Но Жюли подавила в себе желание. Еще немного, и брошенные ею в спешке вещи могли бы найти. В таком большом поместье наверняка был садовник, который рано начинал свой рабочий день. Жюли не могла так рисковать.

По дороге домой все ее мысли были заняты Джоуном и тем, что произошло между ними. Жюли ни о чем не жалела, абсолютно ни о чем. С самого первого поцелуя было ясно, что они рано или поздно будут вместе. Это было неизбежно, так распорядилась судьба.

Всю эту долгую ночь Джоун открывал для нее мир новых ощущений, в его объятиях Жюли узнала, что такое страсть. Он показал ей ее силу, ее власть, ее нежность. Он стал частью ее тела и души. И теперь, сколько бы ни прошло времени, Жюли не сможет забыть его, и никакая вода и мыло не способны будут смыть его запах, который впитался во все поры ее тела. Это ее судьба. Но что будет дальше — неизвестно, а пока Жюли еще многое предстояло сделать.

Наступил новый день, и ей нужно было позаботиться о своем отце. Он по-прежнему был самой главной проблемой в ее жизни. И потому ей нужно было продолжать обманывать Джоуна.

Ночью она доверила ему свое тело и не пожалела об этом. Он не просил ее доверить ему свое сердце, хотя она была готова сделать и это. Только в одном Жюли была совершенно уверена — она никогда не доверит ему тайну своего отца. Это было бы слишком большим риском. Потому что, если Джоун захочет, он сможет уничтожить его.

Приехав домой, Жюли приняла душ, переоделась и спустилась вниз.

— Папа? — окликнула она отца. Странно, что он не вышел ее встретить.

Наконец она нашла его у себя в студии. Он сидел перед мольбертом, тупо уставившись на чистое полотно, натянутое на рамку. Рядом стоял другой мольберт с яркой, удивительно сочной картиной Сезанна, на которой была изображена ваза с цветами.

Жюли похолодела.

— Что ты делаешь? Я не знала, что ты получил новый заказ.

— Да, да, получил.

Жюли подошла ближе и склонилась над мольбертом. Отец работал только над маленьким участком картины — всего несколько лепестков.

— Папа?

— Ты была права, — глухо произнес он. — Я не могу больше этого делать, Жюли-Кристиан. Не могу.

Это было так не похоже на ее отца, что Жюли не сразу поняла, что он имеет в виду.

— Ты хочешь сказать, что прекратишь это делать?

— Придется.

У нее вырвался вздох облегчения.

— Слава Богу, ты наконец это понял и сам признал, что не можешь больше этим заниматься, — произнесла Жюли, обнимая отца. — Ты даже не представляешь себе, как я счастлива.

Может быть, теперь они смогут вести нормальную жизнь. И ей не придется разлучаться с Джоуном!

— Я не могу больше этого делать, — снова повторил отец. — Но теперь весь мир узнает о моем таланте.

Чувство облегчения сменилось леденящим ужасом:

— Что ты имеешь в виду, папа?

— Я объявлю всему миру, чем занимался последние шесть лет, и все наконец признают мой гений.

У Жюли ослабели ноги. Она схватила отца за плечи и повернула к себе:

— Ты сильно заблуждаешься, папа. Если ты расскажешь о своих подделках, тебя тут же назовут вором, а не гением.

— Нет, нет, ты не понимаешь, — упрямо стоял на своем отец. — Ты никогда не понимала.

Когда все поймут, что те полотна, которыми они восхищались, полотна Моне, Матисса или Ренуара, были на самом деле написаны мною, они будут мною восхищаться.

— Восхищаться? — Жюли казалось, что ее ударили чем-то тяжелым по голове. — А как же подлинники великих мастеров, которые хранятся у тебя в подвале? Что ты сделаешь с ними?

Отец раздраженно махнул рукой, словно она говорила о какой-то мелочи.

— А, ну их я, конечно же, верну назад. Я никогда не собирался оставлять их у себя, ты же знаешь. Но какое все это будет иметь значение? Мои работы — вот что самое главное.

Жюли в ужасе смотрела на него. Видимо, безумие совершенно овладело ее отцом. Она была так занята тем, что уничтожала следы его преступления, что ей никогда не приходило в голову, что отец вовсе не хочет скрывать то, что он сделал. Даже больше, он явно гордился этим. Он, видимо, был одержим манией величия.

«Неужели это моя вина?» — подумала Жюли. Благодаря ее усилиям отец до сих пор не попал в тюрьму. Но ведь он даже не подозревал о том, что она возвращает оригиналы законным владельцам. Все эти годы, видя, что никто не раскрывает его обман, отец все больше и больше убеждался в том, что его копии ничем не уступают подлинникам. Постепенно его уверенность в собственном мастерстве перешла все границы и превратилась в навязчивую идею.

Кольберт Ланье не знал, что в подвале он хранит свои работы, а настоящие произведения искусства находятся там, где было их место. Он не знал, что после его объявления владельцы картин первым делом кинутся проверять подлинность своих полотен. И, когда выяснится, что это и есть оригиналы, ее отец будет выглядеть умалишенным в глазах окружающих. А для него это хуже тюрьмы.

У Жюли не было выбора. Ей придется рассказать ему, что она сделала. Это будет для него ударом, но по крайней мере она спасет его от еще большего унижения.

— Папа…

Внезапно Жюли показалось, что она услышала еле слышный гул вертолета. Она прислушалась — может, она ошиблась. Но нет, гул становился все громче и громче. Вертолет приближался к их дому. Джоун!

Взглянув на отца, она поняла, что он ничего не слышал. Он снова склонился над холстом, где пытался повторить цветочные лепестки с картины Сезанна.

— Папа, какие у тебя были планы на сегодня?

— Планы? — Его голос дрогнул, и он замолчал.

— Ты никуда не собирался идти?

— Нет.

— Хорошо. Ко мне пришли, но когда я освобожусь, то позвоню твоему врачу. — Она поцеловала его в щеку. — Почему бы тебе не отдохнуть до обеда, а я вернусь к тебе сразу, как уйдет мой друг. Ладно?

Отец кивнул:

— Да.

Гула вертолета больше не было слышно — значит, Джоун уже здесь. Последний раз взглянув на отца, Жюли вышла в сад, сгорая от нетерпения увидеть Джоуна и одновременно страшась этой встречи.

Джоун выключил двигатель и вылез из кабины. В этот момент он увидел Жюли, которая стремительно шла к нему через сад. На ней было длинное легкое цветастое платье, развевающееся на ходу, каштановые волосы свободно падали на плечи. Солнце мягко освещало ее тонкую фигурку. Казалось, она вся светится. Джоун не мог отвести от нее глаз, настолько она была хороша.

Он пошел навстречу и, встретившись с ней посередине пути, молча притянул к себе и поцеловал. Его охватило чувство удовлетворения. Пока он не обнял Жюли, пока не прильнул к ее губам, Джоун даже не представлял себе, как он хотел ее снова видеть.

Он крепче прижал ее, так что ноги ее оторвались от земли, и медленно закружился. С этого момента весь мир перестал существовать для него. Даже если бы они были не одни, если бы со всех сторон на них смотрели любопытные, он сделал бы то же самое. Ему было все равно. Сейчас для Джоуна существовала только Жюли. Сильное и безудержное желание охватило его.

Он оторвался от ее губ только потому, что хотел кое-что сказать ей. Нехотя Джоун опустил ее на землю.

Легкий ветерок весело трепал ее волосы, играл с подолом платья. Она радостно засмеялась легким серебристым смехом.

— Привет. Что ты здесь делаешь?

— Я никогда не слышал, чтобы ты так смеялась.

— Смеялась как?

Несмотря на проблемы с отцом, Жюли была невероятно счастлива снова видеть Джоуна. Возбуждение охватило ее, заставляя радоваться жизни. Рядом с Джоуном она не могла оставаться спокойной.

— Так жизнерадостно.

Будучи не в состоянии противиться зову ее мягких губ, он наклонился и снова поцеловал ее. На этот раз поцелуй был не таким долгим, но не менее чувственным. Когда он поднял голову, его глаза потемнели от охватившего его желания.

— Мне так тебя не хватает, что я не нахожу себе места. И в этом одна из причин, почему я здесь, — пояснил Джоун. — Не могу сказать, что я обрадовался, когда проснулся сегодня и увидел, что тебя нет рядом.

Жюли сделала шаг назад, словно это небольшое расстояние могло помочь ей освободиться от его чар.

— У меня были дела утром, а дорога сюда довольно длинная.

— Но я мог доставить тебя на вертолете или заказать машину. Тебе нужно было просто сказать мне об этом.

— Не было смысла тебя будить.

Джоун схватил ее за руки, его глаза гневно сверкнули:

— Нет, в этом был смысл, Жюли. Я заснул, держа тебя в своих объятиях, и, черт возьми, я хотел проснуться точно в таком же состоянии.

Как ни странно, у нее не было желания положить конец все нараставшему напряжению, быть может, потому, что вчера ночью она испытала пик этого напряжения и насладилась им. Жюли улыбнулась:

— Скажи мне прямо, Джоун. Ты рассердился на меня и прилетел сказать мне об этом. Так?

Джоун ослабил свою хватку:

— Да, я рассердился, и действительно я хотел тебе это сказать, но это не единственная причина, по которой я прилетел.

Жюли улыбнулась еще шире. На самом деле он просто был раздражен тем, что она сделала по-своему, а не так, как хотел бы он. После того что произошло ночью, его желание было вполне законным, но сейчас это все равно было для нее не самым важным.

— Тогда, может быть, перейдем к следующей причине?

Джоун нахмурился:

— Ты не воспринимаешь меня всерьез, ведь так?

— Нет, я отношусь к тебе очень серьезно, Джоун.

Ее слова ни в чем его не убедили. Он понял, что свой утренний скрытный уход Жюли считает вполне естественным. Вероятно, это объясняется тем, что она не понимает, насколько это все серьезно для него. Но он и сам не понимал, почему его это так взволновало. Джоун просто почувствовал огромное разочарование, когда он проснулся и увидел, что она ушла. Не медля ни минуты, он бросился к вертолету и полетел к ее дому.

Джоун ничего не мог с собой поделать — при виде Жюли его вновь охватило желание. Он хотел полностью обладать ею, но не мог даже полностью завладеть ее вниманием. Он бы многое отдал, чтобы она хотела его так же сильно. И Джоун верил, что так оно и будет.

— Ну ладно, раз уж мы не можем прийти к согласию в этом вопросе, давай перейдем ко второй причине моего визита. Я хотел сказать тебе доброе утро и поцеловать.

Жюли улыбнулась:

— Ты это уже сделал.

— Да, — кивнул Джоун. — Есть еще одна причина. Я хочу посмотреть твои картины, Жюли.

Ее улыбка погасла.

— Ты хочешь посмотреть мои картины?

— Почему ты так удивляешься? Я же сказал, что хочу купить три из них.

— И очень глупо сделал. Как можно покупать картины, даже не взглянув на них?

— Тогда покажи мне.

Жюли не сразу ответила, обдумывая его просьбу. По правде говоря, причины, по которой она отказывала ему раньше, больше не существовало. Ранее она пыталась оградить себя от него, но Джоун уже доказал, что он сильнее, и у Жюли не было больше сил противиться ему. Он многого не знал о ней и мог никогда не узнать, но она решила, что было бы абсурдным и бессмысленным скрывать от него свой работы.

— Хорошо, идем.

Она повернулась и пошла в сторону дома. Джоун следовал рядом с ней.

— А твой отец дома? — спросил он. — Я бы хотел поздороваться с ним.

— Очень мило с твоей стороны, но он не очень хорошо себя чувствует, так что не будем его беспокоить. Он отдыхает.

Ей хотелось думать, что он именно это и делает, но скорее всего она ошибалась. Наверное, отец все еще сидел перед мольбертом, разглядывая свою неудачную попытку скопировать Сезанна.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже. Я собираюсь отвезти его к врачу после обеда.

— Это так серьезно?

— Даже не знаю. Надеюсь, нет. Просто ему пора провериться.

Джоун взял ее за руку.

— Мне вдвойне неприятно слышать, что тебе нужно отвезти отца к врачу, потому что я собирался соблазнить тебя и забрать с собой.

— Соблазнить?

Она резко повернулась к нему. Порыв ветра закрыл ее лицо волосами. Джоун протянул руку и откинул прядь назад.

— Ты хочешь быть соблазненной? Жюли насмешливо скривила рот:

— Если память мне не изменяет, меня уже соблазнили. Между прочим, это было вчера.

Джоун засмеялся.

— Я тоже это помню. Причем очень отчетливо. — Он вдруг стал совершенно серьезным. — И я наслаждался каждым мгновением, — добавил он. — Я хочу провести с тобой и эту ночь, Жюли. Я прилечу и заберу тебя с собой, когда ты скажешь.

— Ты остаешься сегодня дома? — спросила она, хотя его ответ не имел значения.

В любом случае ей нужно сделать то, что она запланировала, дальше откладывать некуда. Она собиралась отключить сигнализацию, пока Джоун будет спать.

— Да, и я хочу, чтобы ты была со мной.

— Я не уверена…

Жюли лихорадочно пыталась обдумать предстоящие действия. Она должна отказаться, потом после полуночи приехать к его дому и, если все будет нормально, проникнуть внутрь. У нее остается все меньше и меньше времени.

Ей было бы легче действовать изнутри дома, но Жюли не смогла бы поступить столь вероломно — сначала заниматься любовью с Джоуном, а потом, дождавшись, когда он заснет, поменять местами картины. Чтобы хоть немного успокоить свою совесть, она не должна смешивать эти две вещи. Ее любовь к Джоуну не должна иметь ничего общего с тем, что ей придется сделать ради своего отца.

— Давай подождем, что скажет доктор. Хорошо? Если с отцом что-нибудь не так, я должна буду остаться с ним.

Джоун провел рукой по ее губам.

— Дай Бог, чтобы с ним все было в порядке, потому что я не знаю, долго ли я смогу быть без тебя.

Жюли почувствовала легкую дрожь, но, не сказав больше ни слова, повернулась и снова пошла к дому. Ее мастерская находилась на втором этаже.

Она открыла дверь в светлую солнечную комнату с множеством окон, в которой пахло скипидаром и маслом. Вдоль стен стояло несколько десятков, как показалось Джоуну, полотен. Жюли закрыла дверь и молча прислонилась к ней, наблюдая за Джоуном.

Хотя Уинстон и говорил ему, что Жюли очень талантлива, но Джоун даже представить себе не мог, насколько тот был прав. Он никогда раньше не видел подобной техники. По сути, она создавала свежие, новаторские картины, которые своей фактурой напоминали средневековый гобелен.

— Это просто потрясающе, — произнес Джоун.

— Спасибо, — сказала она, все еще стоя около двери.

Джоун посмотрел еще несколько работ, потом повернулся к ней, его глаза возмущенно сверкали.

— Какого черта ты не выставляешь свои картины, чтобы люди могли видеть, что ты делаешь?

— Я выставляю.

— Я не говорю о тех немногих работах, которые Уинстону удается из тебя выудить. Я говорю о том, чем занимаются все художники. О больших выставках. Известности. Продаже.

— Мне не нужны ни слава, ни деньги, — упрямо сказала Жюли.

— Всегда есть способ избежать излишней шумихи — найми агента, который будет защищать твое имя от посягательств публики. А если деньги тебе так неприятны — займись благотворительностью. Но, пожалуйста, вынь свои картины на свет Божий. Они заслуживают того, чтобы их увидели и оценили по достоинству.

Жюли слабо улыбнулась:

— Ты мельком осмотрел мою мастерскую и теперь считаешь, что я должна изменить всю свою жизнь.

— Черт возьми, Жюли, я не говорю о всей твоей жизни, я просто говорю…

— О всей моей жизни.

Джоун только вздохнул. Она, возможно, была права, но он не собирался так легко с ней соглашаться.

— Я понимаю, что с твоей стороны потребуется некоторое усилие, тебе нужно будет привыкнуть, — начал он, — но это так естественно. Я не понимаю…

Она протестующе подняла руку:

— Подожди, Джоун, послушай меня. Через пять лет я, может быть, буду думать совсем иначе. Или через десять. Тогда я смогу что-нибудь изменить. Но сейчас я хочу, чтобы все оставалось по-прежнему, и не пытайся давить на меня.

Джоун подошел к ней:

— Ты даже не хочешь говорить об этом?

— О чем говорить, Джоун? Ты собираешься обсуждать это, пока не уговоришь меня? Но этого не будет.

— То есть ты хочешь сказать, что на этот раз я проиграл? — уточнил он.

Жюли улыбнулась:

— Я бы не стала употреблять это слово, но, в общем, смысл правильный.

Джоун не хотел сейчас спорить, так сильно его влекло к ней.

— А ты сможешь найти для меня место в твоей жизни?

Он прижался к ней, и Жюли не сделала попытки отстраниться.

— Интересно — это был вопрос, просьба или приказание?

— Это была мольба, — сказал он, все сильнее прижимаясь к ней, так, чтобы чувствовать грудью удары ее сердца. — И требование.

Джоун запустил руку в ее густые волосы и приник к ее рту. Когда он почувствовал ее губы, такие мягкие и покорные, он словно ожил. Каждый раз, когда он целовал ее, у него было такое чувство, словно он заново родился. Благодаря Жюли его мир наполнился новыми ощущениями. Джоун чувствовал, как кровь быстро бежит по его возбужденному телу, разнося жар желания во все его уголки. Он дышал полной грудью, вдыхая ее запах. Он слышал каждый удар своего сердца. Это новое чувство было сродни наркотику, и Джоун не был уверен, что теперь сможет обойтись без него.

Он резко оборвал поцелуй и отодвинулся от нее, потому что знал: если не остановиться сейчас, то овладеет ею тут же, в мастерской. И хотя Джоун был уверен, что, где бы они не занимались любовью, им все равно будет хорошо, Жюли заслуживала большего внимания.

Он взял ее лицо в ладони и заглянул в глаза.

— Если твой отец серьезно болен, я найму ему сиделку, но ты сегодня должна быть со мной.

Жюли должна сказать ему «нет». Чем скорее она разберется с картинами, тем скорее сможет разобраться со всеми остальными проблемами в своей жизни. Но его поцелуи сделал ее сговорчивой.

— Возможно.

Он потерся о нее бедрами.

— Ты нужна мне, Жюли. И ты даже не представляешь, как сильно.

К ее удивлению, он тоже был ей нужен, и не только потому, что ей нравилось заниматься с ним любовью. Ей хотелось, чтобы он был рядом всю ночь. Последние шесть лет, со дня смерти матери, она пыталась научиться быть одна, чтобы никто не был ей нужен. Но одна ночь… Только одна… И картины могут подождать еще одну ночь…

— Я позвоню тебе, когда поговорю с доктором, — пообещала она.

Потребовалось много усилий, чтобы наконец отвезти отца к врачу. Жюли пришлось даже прибегнуть к угрозам. Вся эта борьба дала ей понять, что единственная причина, по которой отец безропотно согласился ехать к врачу, — та, что он просто ее не слушал и поддакивал ей.

Когда они вернулись домой, она была полностью измотана. Все, чего она хотела, — добраться до кровати и лечь спать. Но, когда она позвонила Джоуну, чтобы сказать, что не приедет, не смогла подобрать слов, чтобы отказать ему. Она услышала его низкий голос и поняла, что он ей нужен больше, чем отдых и сон.

— Заезжай за мной, — сказала она. Через тридцать минут его вертолет приземлился на лужайке за домом Жюли.

9

Джоун взъерошил рукой волосы каким-то мальчишеским жестом. Жюли почувствовала, как ее тело отозвалось на этот его жест. Когда они прибыли в дом, он накрыл легкий ужин. На столе были сыр, хлеб и фрукты. Они сидели в комнате, расположенной на первом этаже, меньшей, чем салон, и более уютной. Двери комнаты выходили на боковую террасу, и через них доносился аромат цветов из сада. Горел камин, который разжег Джоун, хотя и была теплая весенняя ночь.

Пока она ела, Джоун говорил. Говорил практически ни о чем. Он рассказал о семейке кроликов, на которую натолкнулся сегодня в саду, о маленькой Лили, дочери своего кузена Синклера, и о том, какая она милая и забавная. Темы были намеренно выбраны нейтральные, чтобы создать атмосферу непринужденности. Ему это удалось.

— Жюли, — сказал он, когда они сели на диван, — ты выглядишь такой рассеянной. Что-то случилось? Ты вроде сказала, что с отцом все в порядке, я правильно понял?

— Да, все нормально. — Она вспомнила, как всю обратную дорогу отец бормотал о потерянном времени, и, когда они вернулись, он отправился прямиком в свою студию.

— Ничего серьезного, да?

— К счастью, да. У него несколько повышенное давление, но его можно сбивать лекарствами. — Ее лицо исказилось. — Главное — чтобы я напоминала ему вовремя их пить. Остальное — просто издержки его возраста. Он стареет.

— И это все?

— В общем, да. Доктор сказал, что необходимо будет заняться его руками, чтобы они не дрожали.

— Ладно, — сказал Джоун, участливо глядя на нее, — но, может быть, есть и другие причины твоей рассеянности? Такое ощущение, что ты витаешь где-то в миллионах миль отсюда.

Ложь и жульничество. Она бы просто могла сказать Джоуну, что ее не беспокоит отец, но это была бы ложь. Она не хотела врать ему там, где могла бы сказать правду.

— Я беспокоюсь о нем. Он — все, что у меня есть, а я — все, что есть у него. Мне необходимо как следует о нем заботиться.

— Ты сказала, что твоя мать умерла шесть лет назад? — тихо спросил Джоун.

— Да, когда мне было двадцать лет. — Она сделала паузу. — Они с отцом безумно друг друга любили. — Жюли улыбнулась своим воспоминаниям. — Безумно. Когда я была маленькой, я обожала наблюдать за ними, когда они были вместе. И, хоть я и была еще маленькой, я видела, как сильна их любовь. Единственное, что я не понимала тогда, — то, что мать была его силой. Пока она была с ним, он мог выносить этот мир.

— Выносить этот мир? — Его бровь вопросительно поднялась. — Хоть я и видел твоего отца всего один раз, но мне кажется, что он прекрасно выносит этот мир.

«Потому, что я восхваляла его работы», — с унынием подумала Жюли.

— В каких-то обстоятельствах это так, особенно если это касается его работы. Но в других ситуациях… Со дня похорон моей матери мне кажется, что свет померк для него.

— А ты? У него же оставалась дочь. Ее губы дрогнули.

— Да, он очень меня любит. Я даже знаю, что он готов отдать свою жизнь за меня. Но, пока я здорова и молода, он может временами уходить в свой мир и не выходить оттуда по нескольку дней.

Джоун нахмурился. Он видел, что Жюли что-то беспокоило, но она не спешила поделиться с ним своими проблемами. Он с первой минуты общения с ней знал, что она скрытна, но не хотел с этим мириться.

— Но теперь ты знаешь, что с твоим отцом все нормально, и можешь не беспокоиться.

О, если бы она могла! Когда отец известил ее о том, что собирается выставить свои подделки на всеобщее обозрение, он поставил ее перед проблемой, которой она не предвидела. Жюли даже не представляла, что с этим делать.

— Некоторые вещи трудно сразу же выкинуть из головы.

— Постарайся сегодня ночью не думать об этом. Мне нужно все твое внимание.

Она удивленно посмотрела на Джоуна.

— Но ты и так его получаешь.

— Нет, мне так не кажется, — возразил он. — И я собираюсь исправить такое положение вещей.

Ей стало тепло и приятно. За всеми своими проблемами она порой просто забывала, насколько важен для нее Джоун. Жюли провела кончиками пальцев по его скулам.

— Мне кажется, что тени у тебя под глазами постепенно исчезают. Ты, должно быть, больше отдыхаешь.

— Ну, прошлой ночью я почти не спал.

Ее щеки порозовели, и она улыбнулась:

— Я помню. Но что же тогда заставляет эти тени уходить?

— Может быть, ты?

Она покачала головой:

— Уверена, что я тут ни при чем.

Джоун властным жестом повернул к себе ее голову:

— С момента, когда я тебя встретил, каждый мой вздох был наполнен тобою. Кажется, я в тебя влюблен.

— Нет!

— Очень интересный ответ, Жюли, хоть и неожиданный. Но он ничего не меняет. Я сказал тебе, что чувствую.

— Я… Прости меня, просто это было очень неожиданно.

— Для меня тоже. — Он увидел озабоченность и настороженность в ее глазах и выругался про себя. Джоун не жалел, что признался в своих чувствах, он просто никак не мог понять, что заставляет ее держаться так напряженно.

— Значит, тебе кажется, что ты в меня влюблен?

— Да, мне кажется… я думаю, что так оно и есть. Я никогда раньше не влюблялся, но симптомы — все налицо. Я не могу без тебя, а когда я с тобой, я не могу отвести от тебя глаз.

Жюли узнавала эти симптомы. Они были и у нее. И, хоть она и признавалась себе в том, что он ей глубоко небезразличен, она никогда не отдавала себе отчета в том, что может любить его. Любовь, как ей казалось, была совсем не такой. Для нее любовь была честной, искренней, правдивой. Могло ли такое чувство соединить и их?

— Послушай, но мы же знаем друг друга так мало.

— Жюли. — Он нежно коснулся ее волос. — Ты меня очень удивляешь. Я говорю, что в тебя влюблен, а ты стараешься убедить меня в обратном.

— По правде говоря, столько женщин хотели бы услышать то же самое от тебя…

— Ты говоришь мне это потому, что… Почему? Ты хочешь, чтобы я сказал это кому-нибудь другому?

— Нет. — Одна только мысль об этом болью отзывалась в ее сердце.

Джоун вздохнул:

— Прости. Я тебя огорчил.

Да, он снова не ошибся.

— Мы движемся вперед слишком быстро. Так нельзя, Джоун…

— Все в порядке, — мягко сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в губы. — Пусть время все решит. Я буду рядом. Но я действительно в тебя влюблен. Все мои чувства говорят мне об этом, а они меня никогда не подводили.

У нее тоже были такие же чувства, но разум говорил ей, что она должна просчитывать каждый свой шаг с максимальной осторожностью.

— Еще вина? — спросил Джоун.

— Нет, спасибо. — Ответила она, глядя на пляшущие в камине языки огня.

— Тогда, — сказал он приглушенным голосом, который заставил ее нервы напрячься, — идем в спальню.

Шторы залетали в спальню вместе с порывами прохладного ветерка. Лунный свет заливал пол и часть кровати. Его кожа под ее руками была горячей и чуть влажной, его мускулы были напряженно подобраны. Он был глубоко в ней, страстный и сильный. И каждый раз, когда он выходил из нее и вновь погружался, острая волна наслаждения прокатывалась по телу Жюли.

Она даже не представляла, что такое наслаждение может существовать. Она никогда не представляла, что в мире может быть такой мужчина, который сочетал бы в себе силу и резкость с мягкостью и нежностью. Она не представляла, что можно так заниматься любовью. Временами Жюли то чувствовала, что растворяется во времени и пространстве, то вдруг все ощущения концентрировались в одной точке, достигая нестерпимого напряжения, но она знала, что за этим последует взрыв эмоций.

Они второй раз за сегодняшнюю ночь занимались любовью. В первый раз все произошло быстро, пылко и неимоверно приятно. На этот раз все было медленно и нежно. Джоун не оставил без ласки ни одну часть ее тела, он использовал свои губы, пальцы, язык… Он уже гораздо лучше изучил ее, знал, как заставить ее то тихо стонать, то вскрикивать в экстазе.

Его сильные руки держались за ее бедра, когда он вошел в нее опять, все ее тело сотрясалось от страсти и удовольствия. Волна наслаждения прокатилась по ней, и она, уткнувшись ртом ему в плечо, повисла на нем, цепляясь изо всех сил за разгоряченное мускулистое тело.

Он опять вошел в нее, замер на мгновение и откинул назад ее голову так, чтобы было видно ее лицо.

— Говори… — прошептал Джоун, снова продолжая медленные ритмичные движения. — Скажи мне, что ты меня не любишь. Скажи, что все происходит слишком быстро. А потом скажи, чтобы я остановился.

Жюли слабо вскрикнула, схватилась за его бедра, боясь, что он осуществит свою угрозу, и умоляюще простонала:

— Нет, пожалуйста… Не останавливайся…

Он засмеялся глубоким грудным смехом и прижался ртом к ее уху:

— Ты полюбишь меня, Жюли. Ты полюбишь меня.

Слезы наполнили ее глаза. Он овладел ее телом, наполняя ее чувствами такими сильными и новыми, что она не смогла им сопротивляться. С каждым толчком желание становилось все сильнее и непереносимее, это была уже практически боль. Она подняла свои бедра ему навстречу и задохнулась, когда он до предела погрузился в нее.

Он отбросил с ее лица влажные волосы и еще раз проскользнул в нее, но на этот раз медленнее и мягче. Ее тело сорвалось с пика этого экстаза, она слабо, разочарованно простонала:

— Джоун…

Жюли чувствовала его трепещущие мышцы, стук его сердца. Сознавала то, что он хотел ее так же сильно, как и она — его. Но это не облегчало сжигающей ее страсти, которая наполняла все ее существо.

— Ты хочешь, чтобы я тебя умоляла? — задыхаясь, прошептала она.

— Думаю, что хотел бы, — ответил он, с трудом сдерживая себя. — Но ты меня победила.

И мягким движением он вошел в нее так глубоко, как только мог. Он хотел ее слишком сильно и не мог больше терпеть. У него не было больше сил сдерживаться. В нем горел огонь, который ничто не могло погасить. Джоун потерял власть над собственным телом и был рад этому. И, когда Жюли вдруг замерла и закричала, он не остановился. Она была всем, что ему было нужно. И он не мог ею насытиться. Он любил ее и хотел быть с ней всегда.

Посреди ночи Джоун проснулся и обнаружил, что она прильнула к нему, ее шелковистые волосы живым покрывалом накрыли его живот, а ее губы и язык совершают волшебные движения.

Его ноздри наполнил запах секса и желания. Дул прохладный ветерок, но она была горяча и он тоже, в нем горел негасимый огонь желания. Со стоном Джоун обхватил руками ее голову и обнаружил, что сдается и утопает в бесчисленных волнах удовольствия, накатывающих на него.

— Ты никуда от меня не уйдешь, — прошептал он, когда рассвет начинал разгораться за окнами. Ее голова лежала на его широкой груди, его пальцы нежно перебирали ее волосы.

Жюли слушала, как низкий голос рокотал у него в груди. Она слышала, как билось его сердце, сильно и упруго, прямо под ее ухом. Сегодняшняя ночь была удивительной. Она бы отдала все, чтобы эта ночь не кончилась никогда.

— Джоун?

— А?

— Помнишь, я сказала тебе, что буду занята две недели?

— Ага. — Его пальцы бездумно играли с ее волосами.

— Так вот, я действительно не смогу тебя увидеть в ближайшие несколько дней.

Она почувствовала, как все его мышцы напряглись, и ей захотелось заплакать.

— Почему?

— У меня есть еще кое-какие дела.

— Так много дел, что ты не можешь встречаться со мной даже по вечерам?

— Да.

Джоун рывком сел на кровати. Она тоже была вынуждена сесть. Они оба были обнажены, но ее это не волновало, и у нее даже не появлялось желания укрыться простыней. Ее слишком взволновала его реакция.

Его глаза сверлили Жюли.

— Где ты собираешься ночевать? И, иначе говоря, с кем?

— Не говори так, Джоун. У меня нет никого другого. Ты же это знаешь. Ты первый и единственный.

Это не расслабило его ни на каплю.

— Тогда почему?

— Я не могу все тебе объяснять. Не сейчас Я должна сделать кое-что для своего отца.

— Тогда позволь я тебе помогу.

— Ты не можешь помочь. Прошу тебя, не вмешивайся, это наше семейное дело. — Она нервно облизнула пересохшие губы. — Послушай, может быть, на это даже потребуется меньше времени, чем я думаю. Это будет недолго, я обещаю.

— Но где ты будешь? Мы сможем говорить хотя бы по телефону?

— Нет. Я буду очень занята.

Джоун посмотрел на нее, думая о том, как он сможет прожить эти несколько дней без нее. Ее волосы были взлохмачены, он хватался за них на пиках страсти. Ее губы были припухшими от бесчисленных поцелуев, которыми они обменивались. А ее язык… Чего только они не перепробовали за эту ночь. Но этого было мало. Ему хотелось отчаянно кричать от одной только мысли, что у него не будет возможности ее видеть. Он не хотел расставаться с ней даже на несколько дней.

Одним движением, таким быстрым, что Жюли даже не успела ничего понять, он опрокинул ее на кровать и навалился на нее своим большим сильным телом.

— Я не понимаю, что ты говоришь, и мне это не нравится. Но сейчас ты здесь, со мной, и я не хочу терять ни минуты на споры.

Джоун овладел ею, заявляя свои права на нее единственным возможным сейчас способом. И она приняла его с глубоким стоном удовольствия.

— Папа, я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушал. — Жюли нашла его в студии, очищающего картину Сезанна. Она с облегчением ответила, что мольберт лежал на полу, в стороне.

Он бросил на нее раздраженный взгляд:

— Я тебя прекрасно слышу, Жюли-Кристиан. Что ты хочешь сказать?

— Пойдем присядем. — Она указала на заляпанный краской диван, стоявший рядом. В последний раз обивку на этом диване меняла еще ее мать, и, хоть материал выцвел и кое-где были видны дырки, Жюли знала, что отец не станет обивать его заново. — Мне нужно все твое внимание.

Недовольный, что его отвлекли от дела, он отложил кисть и развернулся в ее сторону на высоком стуле, на котором сидел, и, сложив руки на груди, приготовился слушать.

Жюли почувствовала его агрессивное настроение, но отступать было некуда, и она решительно проговорила:

— Ладно, папа, слушай. Ты не можешь объявить всем о своих гениальных копиях и подмене картин, потому что я вернула на место оригиналы.

Он уставился на нее так, как если бы она вдруг заговорила на греческом.

— Это правда, — сказала Жюли.

Постепенно его лицо меняло свое выражение. Кольберт Ланье открыл рот, но ничего не сказал. Взволнованная, она вскочила и подала ему бутылку с водой, которую он держал рядом с собой когда работал.

— Попей, — предложила Жюли и ждала пока он не взял воду. — Я должна была сделать это, папа. В противном случае тебя бы вычислили и посадили в тюрьму. Я тебя просила, но ты не остановился. Я должна была что-то делать.

— Но… но картины в подвале? Они же там.

— Это твои подделки.

— Все?

Она кивнула.

— Ты за моей спиной поменяла их все? — Его голос был полон горя и разочарования.

— Да, папа, я их поменяла.

— Не может быть. Как ты могла это сделать? Он не хотел в это верить.

— Я пробиралась в дом к людям, у которых раньше висели эти оригиналы. Слава Богу, что ты работал только на частных коллекционеров. Я не уверена, что смогла бы проделать это все в музеях. И слава Богу, что ты изготавливал всего одну-две фальшивки за год.

— Ты пробиралась к ним в дома? Нет! — Он отрицательно покачал головой. — У этих людей охрана, сигнализация, собаки…

— Мне пришлось освоить охранные системы, — с горечью сказала Жюли. — И я научилась усмирять собак.

Он заерзал на своем стуле.

— Ты не должна была этого делать. Слишком велик риск. Если бы я знал, я бы тебя остановил. Тебя могли бы поймать.

— Но я не уверена, что ты перестал бы подделывать картины. Только это могло бы меня остановить.

Он на минуту задумался:

— А когда ты начала менять картины?

Жюли вздохнула. Заставить его принять то, что она сделала, оказалось сложнее, чем она предполагала. А сейчас его рассудок развернулся в другую сторону. Годами она не могла пробиться к нему, заставить выслушать себя. Она очень боялась последствий этого всего, боялась реакции отца, но должна была встряхнуть его, чтобы вывести его из тумана, в котором он блуждал.

— Я начала менять картины с тех пор, как ты начал этим заниматься, с первой подмены после смерти матери.

— Камминги?

Она кивнула.

— И с тех пор я совершала преступления, чтобы защитить тебя.

— Не говори глупостей! — Он словно отмахнулся от нее. — Ты не совершала никаких преступлений. Ты просто возвращала людям то, что им принадлежит.

— Если бы меня поймали, мне бы предъявили обвинения во взломе жилищ и во владении украденными картинами. Меня бы посадили в тюрьму.

Тревога появилась в глазах ее отца.

— В тюрьму? Но…

— Что бы, ты думаешь, случилось, если бы хоть один из этих людей услышал шум, который подняла я, когда проникала в их дома? Они бы могли взять ружье и выследить меня, а потом застрелить. Я могла бы погибнуть, папа. Я могла бы умереть.

Он побледнел:

— Нет, нет…

Жюли испугалась. Не слишком ли далеко она зашла? Она была готова броситься к нему на помощь, но вдруг увидела, как с его лица исчез страх и оно озарилось пониманием. Она не видела такого выражения на лице отца с тех пор, как умерла мать.

Он полным горя и раскаяния голосом сказал:

— Жюли-Кристиан. Как же я не видел, что с тобой делаю?

Она испытала ужасное облегчение. И на этот раз подошла к нему, крепко обняла и прижалась к отцовскому плечу. Она так долго ждала этого и сейчас, как никогда, была близка к цели. Ее отец наконец увидел свет. А она увидела шанс быть радом с Джоуном.

Жюли кралась в темноте в двадцати пяти ярдах от заднего двора дома Джоуна. Три картины были при ней, еще инструменты и ее рюкзак.

Она посмотрела на светящийся циферблат своих часов. Четыре тридцать утра. Час назад она увидела, как погас свет в спальне Джоуна. Она больше не могла ждать.

Пригнувшись, она осторожно двинулась вперед. Здесь было две системы сигнализации: одна на входе в дом, другая — в салоне. Обе были сверхсовременными и сложными. Ей потребуется все ее усердие и ловкость, чтобы обойти их. И еще везение.

Невероятно трудно было заставить себя в такой момент не волноваться и сосредоточиться. Удивительно, сколько на это уходило сил. Для того чтобы все проделать четко и быстро, она должна заблокировать все другие мысли и даже забыть, что это дом Джоуна и что он сейчас там, наверху, в спальне, на кровати, где они занимались любовью. Она должна забыть все, что не относится к делу.

Все ее чувства были обострены до предела. Порой ей казалось, что она, возясь с сигнализацией, чувствует даже малейшую вибрацию земли под ногами, весь мир словно бы сосредоточился в этих сложных схемах с разноцветными проводами.

Работая в темноте, с фонариком в руках, Жюли сначала преодолела охранную систему дома, а затем и салона. Два подлинника были возвращены на свои места, это заняло совсем немного времени.

От напряжения Жюли вся покрылась потом. Она принялась за третью картину, оставалось совсем немного…

Внезапно комнату залил яркий свет.

Она застыла, ослепленная, охваченная ужасом. Постепенно ее глаза привыкли к свету, и она увидела Джоуна, стоящего в дверях. За секунду на его лице отразились миллионы эмоций и чувств.

— Жюли? — Его счастливая улыбка от неожиданной встречи практически мгновенно сменилась недоумением, а потом застыла в презрительно-высокомерной гримасе, когда его взгляд наткнулся на лежащие на полу картины. — Что ты…

Медленно она поднялась на ноги:

— Джоун, я все сейчас объясню.

Его лицо оставалось каменным, только глаза сверкали яростью.

— Объяснишь?.. Или соврешь?

Жюли и раньше знала, каким он может быть жестким, знала, что он может быть жесток и опасен. Но то, что она видела сейчас, наполнило ее душу леденящим страхом. Он был неестественно спокоен, ярость только иногда прорывалась во взгляде.

— Послушай меня, Джоун, позволь я все объясню, — торопливо заговорила Жюли, понимая, что упускает драгоценное время.

Он взмахнул рукой, заставляя ее замолчать. Потом окинул ее оценивающим взглядом.

— Хорошая одежда, Жюли. Я помню, как однажды тоже так думал. Ночью, когда мы в первый раз занимались любовью. — Его голос был мягок, но каждое слово было как кусок льда.

— Джоун…

Он подошел к ней, его мускулы были напряжены, как будто он собирался напасть на нее.

— Ты той ночью пыталась пробраться ко мне в дом, правильно? Если бы я не услышал шум в саду или если бы меня не было дома, ты бы украла мои картины?

— Я не краду у тебя, Джоун. Ты ошибаешься…

Он остановился перед ней и остановился совсем близко — собранный и жестокий, словно хищник, готовый к прыжку. На лбу его пульсировала вена, но голос был тихим.

— Я провел последние годы своей жизни в мире, где не существовало такого понятия, как доверие, и когда я предполагал о человеке самое худшее, то мое мнение обычно подтверждалось. Потом я приехал домой, оказался среди родных, почувствовал себя в безопасности и расслабился. Я встретил тебя и забыл об осторожности. Как глупо с моей стороны. Вся ирония заключается в том, что я боялся, что ты не доверяешь мне, когда все было наоборот. Я не должен был доверять тебе. Я влюбился в тебя, а ты предала меня.

— Нет. Я не предавала тебя. Это не так.

Он легонько дотронулся пальцами до ее щеки, но для нее это легкое прикосновение было хуже удара.

— А как еще можно назвать то, что ты делаешь? Жестом любви?

— Я пыталась вернуть тебе твои картины. Послушай меня минуту. — Слезы наполнили ее глаза. — Я бы никогда не поступила так с тобой, Джоун.

Что-то у него внутри разрывалось. Казалось, весь мир в один миг померк.

— Ты использовала меня, будь ты проклята.

Он не слушал, что она говорила. Да и что она могла сказать в свое оправдание?

— Нет, нет… Я не…

— Ты использовала меня только для того, чтобы проникнуть в мой дом. Наверное, ты давно охотилась за моими картинами…

Его слова, как ножи, резали ее по живому. Еще немного, и она истечет кровью.

— Подумай, Джоун. Я пробралась сюда сегодня, когда решила, что ты спишь. Если бы я…

Его холодный смех резал слух.

— Я не мог уснуть потому, что думал о тебе. Забавно, правда? А потом я спускаюсь вниз, а ты тут. Прямо исполнение желания, правда? Может быть, ты явилась по моему мысленному зову, Жюли?

Его ярость и боль пугали ее. Она больше не могла этого выносить. Жюли вытянула руки, пытаясь своим прикосновением как-то подействовать на него, но он был недвижим.

— Джоун, я тебя не использовала. Если бы я хотела тебя использовать, то осталась бы сегодня с тобой, а потом, когда ты уснул, спустилась бы сюда и поменяла картины. Или я могла бы это сделать в первую же ночь. Но я этого не сделала.

— Поменяла бы? — Он скользнул взглядом по картинам, разложенным на полу. — Так значит, если бы я на тебя сегодня не натолкнулся, то никогда бы не узнал, что меня ограбили, потому что ты заменила бы их подделками? Я бы не узнал этого в любой другой ситуации. — Джоун резким движением скинул со своих плеч ее руки. — Но я собирался отправить их в турне, а перед этим эксперты должны были бы проверить их подлинность. Вот тогда я и узнал бы о краже. Но не знал бы того, кто, как и когда меня ограбил. — Его губы исказились жестокой усмешкой. — Ты бы тогда была со мной, Жюли? Предлагая мне свои сладкие поцелуи? Или ты сбежала бы, обратив все свое внимание на следующую жертву?

Ей было тяжело говорить после того, как она выслушала столько обидных несправедливых слов.

— Если бы ты не нашел меня здесь сегодня, то твои картины продолжали бы оставаться произведениями искусства.

— Неужели твои подделки настолько хороши?

— Я ничего не подделываю. — Она остановила себя, чтобы не сказать ничего лишнего. Она годами прикрывала своего отца, и это вошло в привычку.

— Нет? У тебя есть сообщник? Как я не догадался. — Он в ярости выплевывал слова. — Это мужчина, да? Ну конечно… С его подделками и твоим горячим телом работа у вас шла прекрасно.

— У меня нет сообщников. Я была девственницей в первый раз, когда мы занимались любовью, и ты это знаешь.

— Значит, со мной ты зашла на шаг дальше обычного. Я не думаю, что тебе требуется много усилий, чтобы околдовать мужчину. Улыбнешься, он в тебя влюбится, а ты его используешь. Если он не поймает тебя за руку, то никогда не узнает, с какой стороны пришелся удар.

— Как я использовала тебя, Джоун? — с жаром спросила Жюли. — Ты не говорил мне кода сигнализации. Ты не давал мне ключей от дома…

— Нет, — сказал он чуть слышно. — Я просто в тебя влюбился…

Джоун повернулся и пошел к окну.

Жюли смотрела ему вслед, и сердце ее раскалывалось на части. Она не хотела его ранить, но ранила. Если бы только можно было что-то исправить. Но что? И как? Она старалась держаться от него на расстоянии, но не могла устоять. Она любила его.

Да, это была правда. Она любила его. И не была удивлена этим. По-видимому, она уже давно это знала. Но Джоун никогда не поверит ей, если она заговорит с ним сейчас о своих чувствах.

Если бы Джоун вошел в салон несколькими минутами позже, она была бы уже дома и отец был бы в безопасности. Но случилось то, чего Жюли так боялась. Она попалась на месте преступления.

Она вспомнила, как думала о том, что может доверить Джоуну свои секреты, но не секреты отца. Жюли могла бы продолжать хранить эту тайну. Но нет. Это означало бы, что она солжет еще раз. А если она откроет ему правду, это может как-то облегчить его страдания.

Джоун продолжал стоять у окна, глядя в парк, где уже занимался рассвет. Было заметно, как он напряжен.

— Мой отец сделал эти фальшивки. И другие тоже.

Она увидела, как он вздрогнул при этих словах. Затем Джоун обернулся.

— После смерти матери он стал как одержимый. Единственное, что доставляло ему удовольствие, — это восторженные отклики о его копиях великих мастеров, словно это были истинные шедевры.

— Что за ложь ты говоришь мне на этот раз, Жюли?

— Как бы я хотела, чтобы это была ложь. Но, увы…

Она указала на две картины Матисса, лежащие на полу.

— Это работы моего отца. Я уже вернула на место твои оригиналы. — Она показала на стену, где висели картины. — А Ренуар, за которым ты меня застал, — оригинал. Мой отец не будет больше подделывать картины. Я смогла добиться у него обещания. Сегодня ночью все закончится.

— Прекрасная история, Жюли. Очень изобретательная. Неужели ты думаешь, что я в нее поверю?

— Не знаю, — сказала она с тоской в голосе. — Но если ты сомневаешься в моих словах, отправь картины на экспертизу. Это тебя, может быть, успокоит.

— Успокоит? Забудь об этом. Не беспокойся насчет экспертизы, уж это-то я обязательно сделаю. — Джоун посмотрел на часы. — Прямо с утра я позвоню кому-нибудь, кто сможет произвести первоначальный осмотр. Но это не объяснит мне, что же ты все-таки делала.

— Значит, ты должен решить, веришь ты мне или нет.

— Ты, должно быть, шутишь. — Его лицо омрачилось, когда он посмотрел на нее. — Как я мог так в тебе ошибаться?

— Я никогда не лгала тебе, Джоун.

— Но и не говорила мне правды.

— Не говорила, — согласилась Жюли.

— Ты проводила со мной время, спала со мной, пробралась ко мне в дом, использовала меня…

Джоун опять и опять возвращался к этому, и она не знала, как заставить его изменить свое мнение.

— Я не использовала тебя. Мне это не было нужно. Я сама проникла в твой дом.

Он подошел к ней, дотронулся до ее волос, как делал это уже много раз, но сейчас его рука сильно дрожала.

— Я помню, как увидел тебя в первый раз. Я помню, как думал, что в тебе есть что-то загадочное. Я помню, как хотел тебя.

Жюли с трудом сглотнула застрявший в горле ком. Она понимала, что ей больше нечего ему сказать. Она сказала ему правду, и очень жаль, что он в нее не поверил.

У Джоуна застучало в висках, когда на него нахлынул новый приступ ярости.

— Ты ведь понимаешь, что я могу вызвать полицию и посадить тебя в тюрьму.

— Прекрасно понимаю.

Его брови поднялись.

— Ты не попытаешься меня отговорить?

— Нет.

— Ну же, давай, Жюли, — сказал он с сарказмом. — Потрись о меня своим соблазнительным телом и посмотри, что произойдет. Ты делала это и раньше, и у тебя это чертовски хорошо получалось. Ты же не знаешь, может, я от твоих ласк все забуду. На какое-то время. А если ты будешь особенно усердна, то надолго…

Она скрестила руки на груди:

— Можешь злиться на меня, если хочешь, Джоун. Но не будь грубым.

— Грубым? Очень интересная мысль.

— Я сделала то, что должна была сделать.

— Что именно? Украла? Обманула? Переспала со мной?

— Я сделала то, что должна была сделать, чтобы защитить отца. И то, что я занималась с тобой любовью, не имеет никакого к этому отношения. И ты и другие люди защищают свои семьи. Именно это я и делала. Я не нанесла тебе материального ущерба. Я никому не нанесла материального ущерба. Я лишь хотела сделать так, чтобы к тебе вернулось то, что тебе по праву принадлежит.

— И все? Странно, а мне казалось, что ты воткнула нож в мою спину.

Жюли тяжело вздохнула. Она пыталась что-то ему объяснить, но сейчас ему было слишком больно, чтобы он мог слушать. Он не мог отделить свои личные переживания от того, что она ему говорила. Жюли приняла на себя всю вину и не знала, что еще может сделать. Она устала и едва справлялась с собственной болью. А Джоун увидел врага и выставил все свои силы на оборону. Когда он смотрел на нее сейчас, он видел в ней только врага.

Жюли устало смахнула с лица волосы и сказала:

— Я поеду домой.

Он с вызовом вскинул голову.

— Нет, ты никуда отсюда не уйдешь.

— Ты знаешь, где я живу. Если тебе будет нужно, ты найдешь меня там.

В его глазах появился странный огонек:

— А если я скажу тебе, что единственный способ для тебя отсюда уйти — это заняться со мной любовью. Что ты ответишь?

— Джоун, я…

— Ну же, Жюли, — сказал он, притягивая ее к себе. — Ты же можешь притвориться, и я даже этого не замечу. Ты так хорошо это делаешь.

И, прежде чем она успела что-то сказать, его рот впился в ее губы, с яростью и темной страстью, которая вызвала у нее головокружение. Она не могла бороться, да и не хотела. Жюли мечтала оказаться в его руках и слиться с ним в поцелуе. И, каким бы яростным ни был этот поцелуй, он все еще хотел ее. А она хотела его.

Джоун не успел подумать о том, что делает. И теперь уже не мог остановиться. Он хотел повалить ее на пол и взять ее прямо здесь и сейчас. Он хотел любить ее до тех пор, пока она не будет беспомощно прижиматься к нему, до тех пор, пока не рухнут все ее барьеры, ее защита. Он хотел любить ее до тех пор, пока она не будет умолять его о покое, пока не будут обнажены полностью все ее чувства. А потом он бы посмотрел ей в глаза и увидел бы, остались ли там еще ложь и предательство. Он безумно хотел этого.

Сделав над собой усилие, он оттолкнул ее от себя и отошел к открытой двери, пытаясь совладать с собой.

За его спиной Жюли бессильно опустилась на ближайший диван. Она все понимала. Джоун считал, что обрел доверие и любовь, но это оказалось очередным обманом. И виновата в этом она одна.

Джоун вдруг развернулся и пошел в другую сторону, к бару. Он налил себе довольно большую порцию виски и одним глотком осушил ее. Он подождал, пока тепло спускалось вниз, к желудку, ожидая, что наступит какое-то облегчение.

Но этого не произошло. И больнее всего было то, что он все еще любил ее, все еще хотел.

Жюли никогда не сомневалась в могуществе Джоуна Дамарона. Никто другой бы просто не смог вытащить из постели эксперта по картинам на самом рассвете, но он смог. Он просто позвонил, предложил крупный гонорар за консультацию и послал за экспертом вертолет. Тот появился и провел экспертизу.

Жюли зря надеялась, что Джоун смягчится, если узнает, что она сказала ему правду. Он воздвиг между ними ледяную стену, и Жюли чувствовала ее холод и неприступность.

Она привыкла защищать того, кого любила. Если бы она только знала, как защитить Джоуна от самой себя. Жюли сильно его ранила и теперь должна вылечить его рану. Или заставить его доверять ей.

«Что же делать теперь?» — спрашивал себя Джоун, потирая рукой лицо. Как же он устал… Он посмотрел на часы и с удивлением отметил, что уже позднее утро. Он привык подолгу обходиться без сна, но одного взгляда на Жюли было достаточно, чтобы понять, как она себя чувствует. Она выглядела такой утомленной и уязвимой, готовой вот-вот сломаться. Ему потребовалось все его самообладание, чтобы не приласкать ее. Он вспомнил ее шелковистую кожу, к которой он столько раз прикасался, мягкость ее губ и нежность прикосновений.

Джоуну захотелось обнять ее и поцеловать.

Но он должен помнить, что ей удалось то, что не удавалось раньше ни одной женщине. Она заставила его влюбиться, а потом разбила его сердце.

Он считал, что система безопасности в его доме — самая лучшая, без изъянов. Но он не думал о себе, как о ее составной части. Жюли использовала его и смогла пробраться к картинам. Второй раз этого не случится. В ближайшие двадцать четыре часа он планировал установить новую охранную систему. Такую, сквозь которую не проникнет никто.

Но что ему делать со своим сердцем?

Не в силах больше выносить напряженную тишину, Жюли спросила:

— Ну, что теперь?

— Теперь? — эхом отозвался он.

Какие-то метры отделяли их друг от друга. Он стоял у бара, она сидела на диване. Но у них обоих было ощущение, что между ними пролегли не метры, а мили.

— Что ты решил насчет полиции? Будешь ее вызывать?

— Нет, не буду… Не могу.

Она не могла позволить себе надеяться, но все же спросила:

— А что насчет… нас?

— Нас? Я не думаю, что это слово имеет право на существование.

Жюли думала, что больнее, чем сейчас, быть не может, но его слова доказали обратное.

— Я ни в чем не притворялась, Джоун. Ни в чем. Если ты больше ни во что другое не веришь, поверь этому.

— Прощай, Жюли, — мягко сказал он. Посмотрев на нее в последний раз, Джоун повернулся и вышел из комнаты.

Он была измучена, ее ноги словно налились свинцом, и слова, которые она могла бы ему сказать, уже иссякли. Идти за ним было бессмысленно. Беспомощно Жюли смотрела, как он уходит, думая о том, что никогда не ожидала такого конца. Ярость, крики, угрозы — все, что угодно, но только не эту глубокую, тихую боль, разбивающую на части их сердца.

Что же ей теперь делать?

10

В темноте Жюли пробиралась к дому Джоуна. Было четыре часа утра, окна в его спальне не горели, но она знала, что он у себя. Она видела, как он выходил на балкон около двух часов. Жюли смотрела, притаясь в темноте, как он зажег сигарету и стоял, облокотившись на перила, пока не выкурил ее до конца. Она наблюдала, как он какое-то время расхаживал взад-вперед по балкону, потом сел в плетеный стул и замер. У нее занемело все тело от долгого напряжения, но она не уходила.

Где-то через час он встал и скрылся в своей комнате. Погас свет. Все затихло.

Как Жюли была рада его видеть, даже издалека! Насколько она знала, Джоун не был дома несколько ночей подряд. Жюли оставалось только гадать, где он пропадал все это время.

Он установил новую систему сигнализации. Она была уверена, что он так и сделает. Когда Жюли впервые столкнулась с ней несколько дней назад, она ничуть не удивилась и даже была рада этому. Когда Жюли взломала ее в первый раз, она заставила Джоуна почувствовать себя уязвимым и незащищенным. Устанавливая новую систему, Джоун хотел доказать себе, что никто больше не сможет проникнуть в его дом без его ведома.

Последние несколько дней и ночей Жюли провела, изучая его новую систему. Кто бы ее ни придумал, это был гениальный человек, объединивший в одно целое лучшие элементы разных охранных систем. Кроме того, в ней были узлы и детали, с которыми она раньше никогда не встречалась и о которых никогда не слышала. Могло случиться так, что Жюли не удастся справиться с ними. Но она должна попробовать.

Джоун перевернулся с живота на спину и тяжело вздохнул. Бессонница мучила его сильнее, чем прежде. Даже теперь, после нескольких насыщенных до предела дней и ночей, проведенных без сна, он никак не мог успокоиться. Все было не так. Простыни смялись, кровать казалась слишком жесткой, кондиционер шумел и не охлаждал его разгоряченного тела. Все его тело ныло, и никакие таблетки не могли избавить его от боли.

Джоун лежал, уставившись в потолок, и думал о том, что за последние несколько дней он чуть не поссорился со всеми своими родственниками. Они благоразумно оставили его в покое, так как понимали, что он не может разобраться с самим собой, и это является источником его раздражительности.

Он потерял Жюли, и ему некого в этом винить, кроме самого себя.

Господи, каким он был идиотом, когда ушел от нее в тот раз. Но пострадала его гордость, и ему было так больно, что он не мог тогда нормально думать и разумно вести себя.

В ту же ночь Джоун улетел в Гонконг, чтобы помочь Синклеру в их семейном деле, но главной целью его поездки было желание уехать от Жюли как можно дальше.

Но это не помогло. Ему не удалось ни привести в порядок собственные мысли, ни заглушить боль, разрывающую сердце. И ему ни на секунду не забыть Жюли. Ее голос, ее смех, ее улыбка постоянно преследовали его.

В конце концов Синклер сказал, что у него есть выбор: вернуться домой и выяснить отношения с Жюли или же остаться в Гонконге, но тогда ему, Сину, придется поместить Джоуна в больницу.

Поэтому он и вернулся сюда. И теперь Джоун ждал рассвета, чтобы сразу же отправиться к Жюли.

Ему наконец удалось разобраться в собственных мыслях и чувствах. Даже если Жюли использовала его, она делала это ради своего отца, как она и пыталась тогда объяснить ему. Ему пришло в голову, что он совершил гораздо более тяжелые преступления ради своей семьи и, не задумываясь совершит в будущем, если потребуется.

Он с самого начала чувствовал, что Жюли скрывает какую-то тайну, что она чего-то недоговаривает. Она была слишком осторожной в своих отношениях с людьми, и Джоун догадывался, что она не раз познала страх и опасность. Именно загадка, таящаяся в ней, и притягивала его.

Ему казалось, что он спокойно воспримет то, что он узнает о ней, но ошибался. Он оказался совершенно не готов узнать правду, когда Жюли попыталась объясниться с ним напрямую.

Джоун снова перевернулся на кровати и раздраженно ткнул кулаком подушку. Жюли ранила его в самое сердце, и в результате благоразумие оставило его. Он создал проблему там, где все было так просто.

Он любил Жюли и не мог жить без нее, а все остальное не имело значения.

Как только взойдет солнце, он отправится к ней и будет умолять ее простить его.

Вдруг раздался тихий шорох, и кто-то опустился к нему на край кровати.

Джоун вскочил и инстинктивно бросился к темной фигуре.

Жюли протянула вперед руки, стараясь удержать его, прежде чем он сможет причинить ей боль.

— Джоун, это я.

Он с силой опрокинул ее на кровать, так что у нее вырвался крик.

— Какого черта?

Джоун отпрянул от нее, перегнулся через кровать и включил настольную лампу.

Широко раскрытыми глазами он смотрел на нее, ничего не понимая.

— Жюли! Боже мой… — Не говоря больше ни слова, он притянул ее к себе и обнял. — Жюли… Моя Жюли.

Смеясь и плача одновременно, Жюли прижалась к нему. Он чуть не раздавил ее в своих объятиях, но она не чувствовала боли. Она была готова к гораздо худшему, к тому, что он встретит ее с револьвером в руках. А эти объятия означали, что он рад ее видеть.

Внезапно Джоун отпрянул и с удивлением посмотрел на нее.

— Но как ты сюда попала? Ведь охранная система…

Даже сейчас, в середине ночи, Жюли чувствовала силу, исходившую от него. Но он не хмурился и не кричал на нее. А она была так рада его видеть, что с трудом удерживалась от смеха.

— Да, я знаю, ты установил новую систему, и должна сказать тебе, что ты не зря это сделал. Это самая лучшая из всех, что я видела.

— Но ты смогла пробраться сквозь нее.

Ее лицо стало серьезным.

— Да, смогла. Я проникла в дом, не попавшись ни в одну ловушку и не используя тебя. Точно так же я смогла бы сделать и в тот раз. Ты не нужен был мне для этого, я бы справилась сама. Я не использовала тебя, Джоун. Я ничего не получила от тебя, что могло бы помочь мне. Ты меня понимаешь? Ты веришь мне?

Джоун не отрываясь смотрел на нее:

— Ты хочешь сказать, что забралась сегодня в мой дом, чтобы доказать мне, что не использовала меня?

— Я не знала, как еще доказать тебе это. Поэтому я надеялась, что ты поставишь новую систему и я смогу снова проникнуть к тебе в дом.

— Но мне сказали, что она универсальна и никто не сможет пробраться сквозь нее.

Жюли снова улыбнулась.

— Тебя не обманули. Но тот, кто конструировал ее, не подумал, что ничто не сможет остановить отчаявшуюся влюбленную женщину. Даже самая совершенная сигнализация.

Джоун вгляделся в ее лицо.

— Что ты сказала?

— Я люблю тебя, Джоун. Я люблю тебя всем сердцем.

Джоун медленно покачал головой, не веря своим ушам. Он почувствовал, как необыкновенное облегчение нахлынуло на него, смывая всю боль и горечь последних дней.

— Я выиграл немало битв в своей жизни, но ни одна из них не была так тяжела, как разлука с тобой в последние дни. Я скучал по тебе. Я безумно скучал по тебе и собирался мчаться к тебе с восходом солнца.

— Правда?

— Правда.

Жюли дотронулась до темных кругов у него под глазами:

— Ты ужасно выглядишь.

— А ты — прекрасно.

— Ты знаешь, — медленно сказала она, — я думала, что, если у меня ничего не выйдет и мне не удастся тебя убедить, я все равно не сдамся. Я собиралась бороться за тебя.

— Замечательно, — прошептал Джоун, — никто никогда в жизни не говорил мне таких прекрасных слов.

— Теперь ты часто будешь слышать их. Я люблю тебя, Джоун, и собираюсь посвятить всю свою жизнь тебе. Я хочу, чтобы эти синяки под глазами наконец исчезли и никогда больше не появлялись.

— Всю свою жизнь, — глухо сказал Джоун, прижимая ее к себе. — Мне нравится, как это звучит. Но мне и этого мало.

Жюли засмеялась в ответ:

— А как насчет вечности? Этого тебе будет достаточно?

— Может быть. — Джоун склонился к ее губам. — Может быть.… Там посмотрим…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.