Магистру ордена известно,
Что прибыл я в Альмагро?

Да.

Заносчив он. В его года!
Вам ожидать юнца невместно.

Он понял, кто с ним ждет свиданья?
Фернандо Гомес де Гусман!

Что взять с него? Ведь мальчуган!

Не имя, так хотя бы званье
Мое уважить бы он мог, —
Как должно встретить командора.

Его сбивает с толку свора
Льстецов, — да поразит их бог!

Путь к доброй славе не таков.
Друзей вербует нам учтивость,
Тогда как глупая кичливость
Лишь умножает нам врагов.

Когда бы знал спесивец грубый,
Как неучтивостью своей
Приводит в ярость он людей,
Как на него все точат зубы, —
Он прежде, чем кого обидеть,
Себя бы самого убил!

И то. Мне, право, свет не мил,
Коль грубость доведется видеть.
Нет, ежели ты грубиян
С особой, по рожденью равной,
Так с подначальными подавно
Ты, знать, безжалостный тиран.
Но не поверю нипочем,
Что он со зла. Мое сужденье:
Юнец, не знает обхожденья.

Со дня, в который был мечом,
Как рыцарь, препоясан он
И грудь украсил знаком славы —
Крестом магистра Калатравы,
Учтивость для него — закон.

Да подождем. Все разъяснится:
Вдруг очернил вас кто-нибудь?

А можно и в обратный путь.

Хочу узнать, что он за птица.

Прошу прощенья, благородный
Фернандо Гомес де Гусман!
Сейчас лишь от своих дворян
Узнал, что здесь вы.

Да, холодный
В Альмагро встретил я прием.
А ждать иного был бы вправе:
Мы оба служим Калатраве,
Одной дорогою идем.
За что ваш командор в немилость
К магистру ордена попал?

Я, право, дон Фернан, не знал
И огорчен, что так случилось.
Добро пожаловать! Я рад
Вас заключить в свои объятья.

И эту честь могу принять я
Как должное. Все подтвердят:
Я друг вам и вассал вернейший,
Что доказал в дни смут не раз,
Когда еще ребенком вас
Доверил нам отец святейший.

Я знаю. И клянусь крестом,
Что на груди мы носим оба, —
Любить я буду вас до гроба
И почитать вторым отцом.

Тогда я больше не пеняю.

Как судите вы о войне?[10]

Об этом и хотелось мне
Потолковать.

Я вам внимаю.

Юный дон Родриго Тельес,
Вы — великий наш магистр;
Сан высокий вам доставил
Доблестный родитель ваш,[11]
Отказавшись в вашу пользу
От магистерства, когда
Восемь лет всего вам было.
С тем решеньем согласились
Короли и командоры,
А святейший Пий Второй[12]
И его преемник Павел[13]
Буллами его скрепили.
Было решено при этом,
Что коадъюто́ром вашим
Станет дон Хуан Пачеко,[14]
Доблестный магистр Сантьяго.
Умер дон Хуан, — и вот,
Как ни молоды годами,
Вы — наш вождь единовластный.
Знайте же: вам честь велит
Той же стороны держаться,
Что и весь ваш славный род.
Ваши родичи считают,
Что права на трон Кастильи
После короля Энрике
Получил (через жену)
Дон Альфонсо Португальский[15]
И что мы — его вассалы.
Но на тот же трон кастильский
Притязают Изабелла
И супруг ее — Фернандо,
Арагонский принц наследный.
Ваши родичи права их
Склонны подвергать сомненью,
Признавая лишь Хуану
Как преемницу Энрике;
И кузен ваш предоставил[16]
Кров принцессе и защиту.
Мой совет: собрав в Альмагро
Кавалеров Калатравы,
С бою взять Сьюдад Реаль[17]:
Он — рубеж Андалуси́и
И ворота на Кастилью.
Многочисленного войска
Не потребуется вам:
Ведь обороняют город,
Кроме жителей самих,
Разве горсточка дворян,
Что стоят за Изабеллу,
Чтут Фернандо королем.
И тогда бы вы, Родриго,
Несмотря на юный возраст,
Рты заткнули тем, кто шепчет, —
Мол, для ваших хрупких плеч
Этот крест тяжел чрезмерно.
Поглядите, — ваши предки
Указуют вам на лавры,
Что они в боях стяжали;
Здесь и графы Уруэнья[18],
И маркизы де Вильена[19],
И другие полководцы, —
Столько их, что крылья славы
Поднимают всех с трудом.
Обнажите свой доселе
Непорочно-белый меч
И окрасьте вражьей кровью, —
Пусть алеет, как ваш крест!
Я вас назову магистром
Алого сего креста
Лишь тогда, когда увижу,
Что и меч ваш алым стал.
Два креста должно быть алых:
На груди и у бедра.
Увенчайте же достойно
Храм непреходящей славы,
Что построили отцы!

Мой дон Фернандо, решено!
Вы убедить меня сумели.
Я буду в этом правом деле
С родней своею заодно.
Сьюдад Реаль явил гордыню,
Он истинному королю
Противустал, — и я спалю,
Как молния, сию твердыню!
Я молод. Дядя лег в могилу.
Но пусть не мнят ни друг, ни враг,
Что взял с собой в могильный мрак
Он мужество мое и силу.
Свой меч, что непорочно-бел,
Я вынимаю из ножон,
Чтоб, алой кровью напоен,
Как этот крест, он заалел…
Где ваше местопребыванье?
И много ли у вас солдат?

Немного. Все же мой отряд
Покажет вам в час испытанья,
Что стоит войска: это львы!
Их доблесть пропадает втуне.
В моей Фуэнте Овехуне
Им пополненья нет, увы:
Народ трусливый, мужичье.

Так вы перебрались в селенье?

Теперь везде идет броженье,
А там — спокойное житье.
Вы положитесь на меня.
В поход! Сомнений нет в успехе.

Сегодня же, надев доспехи,
С копьем, я сяду на коня.

Уехал? Скатертью дорога!
Хоть насовсем бы!

Вот те на!
Неужто не огорчена
Ты этой вестью? Ну, немного?

Я? Дай-то боже, Паскуала,
Чтоб он оставил навсегда
Фуэнте Овехуну.

Да?
Я недотрог таких знавала.
И все ж в один прекрасный день
Растает девичье сердечко,
Как тает масло рядом с печкой.

Ну, не скажи: мое — кремень.

Так не уступишь дон Фернану?
Ой, Лауренсья! Говорят:
Не плюй в колодец!

Как бог свят,
Из этого — я пить не стану.
Поверь, не люб мне командор,
Да и влюбляться толку мало.
Он женится на мне?

Сказала!

Что ж он предложит мне? Позор?
Припомнить бы тебе не худо,
Что девушек у нас не счесть,
У коих он похитил честь.

И ты спасешься? Веришь в чудо?

Одно могу тебе сказать:
Ведь командор уж три недели
Меня преследует, но к цели
Не стал он ближе ни на пядь.
Он засылал ко мне своих
Приспешников, тебе известных,
Врунов и сводников бесчестных —
Ортуньо с Флоресом. При них —
Подарки мне, от самого:
Корсаж расшитый, гребень, бусы.
Такие развели турусы
Про господина своего…
Ну, нет! Меня не соблазнят
Они посулами своими.

А где ты говорила с ними?

Там, у реки. Шесть дней назад.

Эх, глупый ты цыпленок! Скоро
Тебя съедят.

Съедят?

Съедят!

Цыпленок будет жестковат
Для столь вельможного сеньора.
Зачем бы, господи прости,
Сеньор влюбился вдруг в крестьянку?
Мне любо, вставши спозаранку,
Огонь на кухне развести.
На завтрак — жареное сало.
Лепешка выпечки своей
С глотком вина — еще вкусней
(Чур, — только б матушка не знала!).
Когда к обеду на огне
Кипит котел с капустой, с мясом, —
Следить за их веселым плясом,
Вдыхая запах, любо мне!
Когда я в поле приустану,
А дел еще полным-полно, —
Прибавить в полдник не грешно
Ломоть свининки к баклажану.
А вечером — кисть винограда
Сорву, когда иду домой,
Минуя виноградник мой, —
Спаси его господь от града!
На ужин — миска овощей,
Приправлю маслом их да перцем,
И — спать. Но прежде, с чистым сердцем,
В молитве повторю своей:
«И не введи во искушенье!»
Такая жизнь мила мне, право.
Мне ни к чему льстецов орава,
Все их посулы и моленья.
Им нашу разве жаль сестру?
Лишь об одном способны печься:
Им ночью надобно развлечься,
Чтобы пресытиться к утру.

Да! Верные слова твои,
Мужчин за дело ты поносишь.
С них благодарности не спросишь, —
Они точь-в-точь, как воробьи.
Зимой, когда не могут птички
В промерзлом поле прокормиться,
Их стайка в дверь твою стучится:
«Чивик! Подайте чечевички!»
Всю зиму кормишь воробьев.
Но вот теплеет, солнце — выше,
Глядь! — воробьи опять на крыше
И не слетаются на зов:
Прошла нужда — ушла привычка.
И ежели ты их стыдишь:
«А где спасибо?» — слышишь с крыш:
«Чирик-чирик! Уйди, чумичка!»
Так и мужчины. Разве нет?
Не жаль им нежного словечка.
Для девушки: «Мое сердечко!
Моя голубушка! Мой свет!»
Но чуть поверишь их словам,
Уступишь, — станешь вмиг «чумичкой»,
А то — такой отметят кличкой,
Что вслух и вымолвить-то срам!

Нельзя им верить, Паскуала.

Любой обманет и продаст.

Баррильдо! Спорить ты горазд,
Как скажешь, — все отдай, да мало.

Пускай они рассудят нас.

Согласен. Только прежде надо
Условиться насчет заклада.
Признают девушки сейчас
Сужденье ваше за ошибку, —
Тогда заклад платите тот,
Что я назначил вам.

Идет!
А что поставишь ты?

Я? Скрипку!
Ведь я ее сработал сам.
В округе лучшей нет скрипицы.
Ее и на амбар пшеницы
Я не сменял бы.

По рукам!

За мной!

Прелестнейшие дамы!

Уж ты не нас ли так зовешь,
Фрондосо? Дамы!..

Ну и что ж?
Не говорим ли так всегда мы?
Зовем мы школяра — ученым,
Слепого мы зовем — кривым,
Безногого зовем — хромым,
А блудодея — ветрогоном,
Мы скажем «щедрый», если — мот,
И «бережливый», если — скряга,
«Хозяйственный», когда — сутяга,
«Приятный», коль — мордоворот,
Зовем нахала — весельчак,
А пьяницу — простецкий малый,
Пройдоху — человек бывалый,
Умалишенного — чудак,
Коль грубиян, он — прямодушный,
А коль невежда — трезвый ум,
Коль круглый дурень — тугодум,
Коль сифилитик — золотушный,
Мы труса — скромником зовем,
Зовем мерзавца — шалопаем,
Мы зад — спиною называем,
А лысину — высоким лбом,
Брюзгу зовем мы — справедливым,
Сутуловатым — горбуна,
Красноречивым — болтуна,
Глухонемого — молчаливым…
Довольно ли примеров вам?
Язык — он все облагородит.
А значит, и для вас подходит
Название «прекрасных дам».

И то! Люд городской привык
К учтивостям такого рода,
Но ведь у этого народа
Есть и совсем другой язык.
Они, его пуская в ход,
Врут тоже, но иным манером.

Не пояснишь ли ты примером?

Изволь. Там все наоборот.
Твердят про умного — хитрец,
Про рассудительного — спорщик,
Про милосердного — притворщик,
И про отважного — наглец,
Про бескорыстного — болван,
Про справедливого — жестокий,
О добром скажут — недалекий,
О прямодушном, что — мужлан,
Кто любит правду, тот — придира,
Кто вежливый, тот — подхалим,
Кто трезвенник, тот — нелюдим,
А кто радушный, тот — транжира,
О сильном скажут — «вот облом!»,
О рослом — «этакий верзила!»,
Коль счастлив ты — «эк, привалило!»,
А коль несчастлив — «поделом!».
Для них красотка — длинноноса,
Девица-скромница — дурнушка,
А верная жена — простушка…
Ну как, достаточно, Фрондосо?

Черт! Что ни слово — прямо в цель!

Не слыхивал такого сроду!

Знать, в день твоих крестин не воду —
Рассол набухали в купель.

Ну что? Зачем вы нас позвали?
Вы спорили о чем-то?

Да.
И просим твоего суда.

Суда? Вот не было печали!

Реши — кто прав?

О чем же спор?

Послушай и реши по чести.
Считаем мы с Баррильдо вместе,
Что Менго…

Менго?..

…мелет вздор.

О чем же вышел спор?

Да вот, —
Вещь, признанную целым светом,
Наш Менго, — с гордостью при этом, —
Решительно не признает.

Не вещь, а звук, пустое слово!

Да что за вещь-то? Объяви!

Он говорит, что нет любви.

Он строг.

Он глуп! Любовь — основа,
Причина сущего, закон!
Не будь любви — всему конец!

Я не ахти какой мудрец,
И грамоте-то не учен,
Но только знаю, что стихии,
Враждуя вечно меж собой,
Мир сотворили наш земной.
Мы, люди, — существа земные,
Наш мозг, и желчь, и плоть, и кровь,
Все наши чувства и желанья —
Стихий враждующих созданья,
Где ж взяться-то могла любовь?

Ты это повторяешь зря:
Наш мир пропал бы в одночасье,
Не будь в нем складности, согласья, —
Любви, иначе говоря.

И я не отрицал того,
Что ты сейчас назвал любовью:
Да, верно, к складности, к здоровью
Полно любви все естество.
Примеры есть неподалеку:
Когда в опасности щека —
Спешит на выручку рука,
Любовно заслоняя щеку;
А если вовсе плохо дело,
В борьбе с врагом я изнемог,
То пара быстрых моих ног
Спасает от побоев тело.
Когда в опасности мой глаз —
Сомкнутся тотчас мои веки.
Любовь есть в каждом человеке..

Так что же ты морочишь нас?

Нисколько. Признаю любовь я:
Живем и дышим мы, любя,
Но любит всяк лишь сам себя.

Такие речи — сквернословье!
Взгляни, коль не видал любви,
Как парни девушек голубят…
Да волк и тот волчицу любит!

Да? Себялюбьем назови
Любовь — и кончим препираться.

Что есть, ответь по простоте,
Любовь?

Влеченье к красоте.

Зачем?

Чтоб ею наслаждаться.

Мы любим — ради наслажденья?
Не своего ль?

Пожалуй.

Вот!
А если цель моих хлопот —
Моих же выгод достиженье,
Я — себялюбец. Разве нет?

Ты прав.

Давайте в корень глянем:
Любовь всегда, — коль врать не станем, —
Любовь к себе. Так создан свет.

Священник как-то говорил
Нам про какого-то Платона[20],
Который, мол, во время оно
Насчет любви всех просветил.
Любить велел он добродетель
И дух…

Ишь, «добродетель», «дух»!
Туда же! Ты простой пастух,
Твои слова — «бычок» да «нетель»,
Оставь премудрость грамотеям, —
У них покрепче голова,
Мозгов побольше.

Ты права:
Решить их спор мы не сумеем…
Но, Менго, должен ты почесть
За счастье, что не знал любви.

А ты? Душою не криви,
Ты любишь?

Собственную честь.

Еще хлебнешь тоски любовной!

Так что ж, — любовь-то есть иль нет?

Тут вам священник даст ответ,
Иль служка просветит церковный.
Нам вашей не решить задачки:
Ей, вишь, не по́ сердцу ваш брат,
Мой опыт тоже небогат,
Мы тут не судьи.

Ишь гордячки!

Честной народ, мое почтенье!

А, командорский лизоблюд!

Бесстыдный пакостник и плут…
Откуда?

Прямо из сраженья.

И дон Фернан вернулся тоже?

Да. Быстро кончилась война,
Но многих унесла она
Из наших, — упокой их, боже!

Так ваше войско одолело?

Я был всему свидетель сам,
Навряд ли кто расскажет вам
Полней, чем я, как было дело.

Достославный наш магистр
Для того, чтоб овладеть
Городом Сьюдад Реаль,
Кликнул клич среди вассалов,
И в поход повел он войско:
Было с ним три сотни конных
И две тыщи пехотинцев, —
И миряне, и монахи,
Ибо, ежели ты носишь
Алый крест, то, кто б ты ни был,
Должен ты на зов явиться
(Особливо против мавров).
Юный наш военачальник
Был одет в кафтан зеленый
С полудюжиной застежек,
Золотом расшитый сплошь,
Только из-под рукавов
Сталью наручи сверкали.
Гарцевал под ним могучий
Серый в яблоках скакун, —
Был он вскормлен и вспоен
На брегах Гвадалкивира[21];
Сбруя выделки отменной,
Круто завитая челка,
Схваченная белым бантом,
Украшали его столь же,
Сколь узор из темных хлопьев,
Тающих на светлой шерсти.
Рядом с доблестным магистром —
Наш сеньор, Фернандо Гомес,
На буланом, черногривом,
С белым храпом жеребце.
На турецкую кольчугу
И сверкающие латы
Плащ оранжевый спадал,
Заткан жемчугом и златом.
А султан из белых перьев,
Что на шлеме колыхался,
Был цветку подобен — цвел он
На погибель злым врагам.
Перевязью красно-белой,
Обвивающей плечо,
Схвачено копье, — оно
Памятно гранадским маврам.
Жители Сьюдад Реаля
За оружие взялись:
Признают они, мол, только
Власть кастильских королей.
С бою взят был нами город,
И магистр наш повелел
Всех, кто там сопротивлялся,
Честь его затронув этим, —
Если знатный — обезглавить,
Бели же простолюдин
Кляпом рот ему заткнуть
И при всем народе высечь.
Всем теперь внушил он страх
И почтенье. Верят люди:
Тот, кто в юные столь годы —
Вождь, судья, завоеватель,
Станет, возмужав, грозою
Дерзкой Африки и много
Полумесяцев лазурных
Алым сокрушит крестом.
Командора и всех прочих
Наградил столь щедро, будто
Не казну он городскую
Раздавал, а горсть монет…
Чу!.. Вот музыка! Встречайте
Воинов повеселее:
Изо всех венков лавровых
Лучший — радостная встреча.

Мы вышли все, для встречи
С великим командором,
С воителем бесстрашным,
С вождем победоносным.
Да здравствуют Гусманы!
Да здравствуют Хироны!
Ты в час совета — мудрый,
В дни мирные ты — добрый,
В бою ты валишь мавров,
Как буря — лес дубовый.
К Фуэнте Овехуне
Трофейные знамена
От стен Сьюдад Реаля
С победою принес ты.
Пусть много лет во славе
Живет Фернандо Гомес!

Благодарю всех жителей селенья
И вас, алькальды, за такой прием
И за любви народной изъявленье.

Мы должное сеньору воздаем,
Хоть не умеем выразить словами
Любовь, что в сердце мы храним своем.

В честь этой долгожданной встречи с вами
Сложились все крестьянские дворы.
Уж вы не обессудьте: знаем сами, —
Убоги наши сельские дары.
Вот обливные миски и кувшины,
Все лучшие лепили гончары.
Вот тянет головы отряд гусиный:
Гогочет дружно, поздравляя вас
С победным возвращением с чужбины.
Равно для нёба, для ноздрей, для глаз
Приятен груз, что в недрах этой фуры, —
Полста окороков, гора колбас.
На той повозке — каплуны и куры:
Все петухи остались без подруг,
Беднягам не с кем разводить амуры.
Не дарим ни коней вам, ни кольчуг,
Не дарим вам ни серебра, ни злата,
Но не дороже ль злата верность слуг?
Фуэнте Овехуна небогата,
Но вот вам дюжина мехов вина;
Вино удвоит мужество солдата,
С вином солдату стужа не страшна,
И кажется ему, что бой — забава,
Что глубь мелка, полога крутизна.
А вот сыры и всякая приправа,
Все, что могли собрать у нас, в глуши,
На пользу вам. Немного тут, но, право,
Все то, что дарим, — дарим от души.

Благодарю. Ступайте, с богом!

Все приготовлено для вас,
И отдых, — то, что вам сейчас
Всего нужней, — он за порогом.
Устлали землю мы цветами,
Чтоб ваш порадовался взор.
Но будь роскошный тут ковер,
Унизанный весь жемчугами, —
Для вас бы мы не пожалели…
Ковры-то не по средствам нам.

Да, да. Ступайте по домам!

Эй, гряньте, скрипки и свирели!

Мы вышли все для встречи
С великим командором,
С воителем бесстрашным,
С вождем победоносным.

А вы, — вы обе, — подождите.

Зачем, сеньор? Чего нам ждать?

Ты что, упрямишься? Опять?
Со мной! Дивлюсь подобной прыти.

Тебе он это?

Мне? Ну да!..
Скорей бы унести нам ноги.

Тебе, прекрасной недотроге,
Я говорю, — и ей… Куда?
Иль вам не господин я?

Верно,
Но не для этаких затей.

Прошу, входите в дом. Смелей!
Ишь как пугливы: лань и серна!

Когда б уважить захотели
Алькальдов вы, — позвать их в дом,
С одним из них, моим отцом,
И мы вошли бы, не сробели.
А так — нет.

Флорес!..

Я, сеньор!

Упрямятся.

Пошли!

Без рук!

Пошли, дурехи!

Знаю, друг:
Войдем — ты двери на запор.

Сеньор покажет вам трофеи,
Добытые в бою. Пойдем!

Как Флорес их заманит в дом,
Ты дверь запрешь. Да поживее!

Не заговаривай нам зубы!
Пусти!

Вы входите в число
Даров сеньору.

Ах, мурло!
Совсем сдурел?

Девчонки грубы.

Ему все мало, все неймется!
Вон — сало, мясо… нет конца!

Там нет девичьего мясца.

Ну, нашим-то он поперхнется!

Теперь не миновать грозы!
По меньшей мере град проклятий
Нас ждет за то, что так некстати
Удрали эти две козы.

Такая служба наша, брат:
Иль все терпи, молчи как рыба,
Когда сеньор бушует, либо
Беги куда глаза глядят.

Нельзя нам праздно ожидать:
Еще промедлим мало-мальски, —
И дон Альфонсо Португальский
На земли наши двинет рать.
Нам выхода иного нет,
Как выслать войско в наступленье,
Пока враждебное вторженье
Не принесло тяжелых бед.

За нас Наварра, Арагон,
Они приложат все усилья.
Пойдет за ними и Кастилья, —
Порядок в ней уж наведен.
Мы можем ввериться судьбе,
Врат будет сломлен, коль ударим.

И я согласна с государем:
Мы одолеем их в борьбе.

С известьем о Сьюдад Реале
Два рехидора городских
Явились к вам. Впустить ли их?

Зачем нам раньше не сказали?

Государь наш дон Фернандо,
Ты, кого из Арагона
Нашего спасенья ради
Небо привело в Кастилью?
Нас послал Сьюдад Реаль,
Чтобы у подножья трона
Мы, склонясь перед монархом,
Умоляли о защите.
Мы за счастье почитали
Под владычеством быть вашим,
Но по воле злого рока
Мы лишились этой чести.
Храбрый дон Родриго Тельес
Де Хирон, известный миру
Тем, что в юные столь годы
Доблестью он — зрелый муж,
Присоединить задумал
Нас к владеньям Калатравы
И для этого наш город
Обложил кольцом осады.
Стойко мы оборонялись,
Отбивая рать магистра, —
По земле текла ручьями
Кровь поверженных бойцов.
Наконец он занял город,
Но лишь потому, что с ним
Был советчик, друг, помощник:
Командор Фернандо Гомес.
И теперь в Сьюдад Реале
Утвердилась власть магистра.
Горе всем нам! — если только
Вызволенье не придет.

Где сейчас Фернандо Гомес?

Полагаю, что вернулся
Он в Фуэнте Овехуну,
Где живет обыкновенно.
Нам не выразить словами,
До чего он самовластно
Притесняет местный люд,
Обездоленный, бесправный.

Есть у вас военачальник?

Государь, нет никого!
Кто и жив из благородных —
Ранены иль взяты в плен.

Нет, это не пройдет им даром!
Не подобает медлить нам:
Ответить мы должны врагам
На дерзкий сей удар ударом.
Ведь это ключ к Эстремадуре![23]
У нас он выхвачен из рук,
И Португалец может вдруг
Ворваться к нам подобно буре.

Вам, дон Манрике, мой приказ:
Возглавьте войско для отпора, —
Уверен, что получат скоро
Они возмездие от вас.
Пусть будет с вами граф де Кабра,[24]
Солдат, гремит о коем свет:
Он мудрый даст всегда совет,
А бьется беззаветно-храбро.
Единственный остался путь:
Сломить их и отбросить разом.

И доблесть так велит, и разум:
Пора нам дерзких припугнуть.
Коль буду жив, уж мы с соседа
Изрядно спеси пособьем!

Я знаю, что с таким вождем
Ждет наших воинов победа.

С речки мне пришлось уйти
С недостиранной одеждой,
Чтобы сплетен не плодить,
Как не совестно, Фрондосо?
Постыдись! Ведь все селенье
Шепчется о нас с тобой,
Все глазеют, как ты ходишь,
Словно тень, за мною следом.
А как парень ты приметный,
И смельчак, и заводила,
Из себя виднее прочих
И наряднее других,
То нет девушки в селенье,
Нет во всей округе парня,
Кто бы не твердил про нас, —
Дескать, мы с тобою пара.
Ждут, когда же, оторвавшись
От любимого фагота,
Пономарь Хуан Растрепа
Огласит нас в божьем храме.
Ты о том бы лучше думал,
Как бы к осени наполнить
Золотым зерном амбар,
Молодым вином кувшины.
Мне же эти пересуды
Надоели: я, признаться,
Крепко сплю и не тоскую,
Перемен в судьбе не жду.

Как мне горько, Лауренсья,
Холодность терпеть твою!
Видеть мне тебя — мученье,
А не видеть — хуже смерти.
Ты ведь знаешь, как мечтаю
Я тебя назвать женою, —
Чем же платишь за любовь?

Я иначе не умею.

Разве можешь равнодушно
Ты смотреть, как я страдаю,
Как в мечтаньях о тебе
Я не пью, не ем, не сплю?
Разве может светлый ангел
Быть настолько бессердечным?
Боже! Я схожу с ума!

Вот как? К знахарке иди, —
Исцелишься.

Исцелюсь я
Лишь тогда, когда с тобою
Будем мы, как голубки,
Ворковать и целоваться,
Обвенчавшись честь по чести.

С батюшкой своим об этом
Потолкуй, — с Хуаном Рыжим.
Не скажу, что ты мне люб,
Но… как знать?

Ах!.. Наш сеньор!

С арбалетом. На охоту.
Спрячься там, в кустах!

Я спрячусь,
Но трудней мне спрятать ревность!

Вот удача: думал встретить
Боязливую косулю,
А настиг такую лань!

Я, сеньор, здесь отдыхала:
Притомилась я от стирки.
Уж простите, ваша милость,
Я опять пойду на речку.

Ты — красотка, Лауренсья,
Но невежество и дикость
Портят твой прелестный образ,
Сотворенный небесами,
И подчас ты безобразна.
Много раз уж ты скрывалась
От моих исканий страстных,
Нынче же в союзе тайном
С молчаливой сей поляной
Я сломлю твою строптивость:
Не в пример другим, с презреньем
Ты одна лицо воротишь
От сеньора своего.
Не сдалась ли Себастьяна,
Что за Педро Толстяком,
А ведь мужняя жена?
Или эта… та, что вышла
За Мартина Землекопа?
После свадьбы их прошло
Лишь два дня, — моею стала.

Эти женщины, сеньор,
И до вас еще ступили
На угодную вам тропку:
Многим нашим молодцам
Милости они дарили.
Отправляйтесь за косулей.
Если бы не этот крест,
Я почла бы, что меня
Дух нечистый донимает.

Что такое? Ты грубишь?
Вот сейчас освобожу
Руки я от арбалета,
Станешь шелковой…

Что, что?
Как вы смеете?.. Оставьте!..

Не упрямься!..

Арбалет!..
Дай-то бог, чтоб не пришлось
В ход его пустить…

Ну, полно!..

Боже правый!.. Помогите!..

Мы одни… Ну-ну, не бойся!..

Милостивый командор,
Бросьте девушку! Иначе
Рассержусь я, и, хотя
Почитаю этот крест,
В вашу грудь стрела вонзится.

Ах ты, пес!..

Здесь нету псов.
Лауренсья, убегай!

Берегись, Фрондосо!

Живо!

Ну, скажи, какая глупость, —
Шпага-то осталась дома!
Снял ее, чтоб шорох ножен
Чуткую не поднял дичь.

Стойте! Ей-же-ей, нажму,
И тогда вам смерть, сеньор.

Убежала… Ах, мерзавец!
Бунтовщик! Брось арбалет!
Слышишь, негодяй?

Вот как?
Чтобы вы меня убили?
Знайте, что любовь глуха:
Коль, права ее задеты,
Увещаний не услышит.

Мыслимо ли, чтобы рыцарь,
Отступил перед каким-то
Мужиком? Стреляй, мерзавец,
Убивай, — ты не заставишь
Рыцаря спасаться бегством.

Нет, зачем же! Я ведь знаю
Свое место. Но коль скоро
Жизнь свою спасать я должен,
Арбалет возьму с собой.

Вот неслыханная дерзость!
Мне посмел он угрожать!
Помешал мне… Погоди,
Разочтусь еще с тобою!
Но сейчас… Какой позор!

Да, в том уже ни для кого нет тайны,
Что оскудели наши закрома.
Год нынче выдался неурожайный,
Нас ожидает трудная зима,
И надо бы на случай чрезвычайный
Иметь запас.

В ком капля есть ума,
С тобою согласится тот без спора.

Предупредим об этом командора…
Нет ненавистней для меня людей,
Чем предсказатели и звездочеты.
Поверить им, так сам господь, ей-ей,
Решил их посвятить в свои заботы.
Уж рылись бы в пыли минувших дней
Иль делали на век вперед расчеты,
Не занимались нынешним бы днем, —
Ведь ни бельмеса же не смыслят в нем.
Им, верно, кажется, что в ихней воле
Послать нам дождь или погожий день?
Все учат, все советуют… Доколе
Свою бубнить нам будут дребедень
Про грядки, виноградники и поле, —
Как сеять лен, как репу, как ячмень?
И все советы до того нелепы!
У них самих не головы, а репы.
Поди проверь, коль скажет звездочет,
Что трансильванский князь лишится чада,[25]
Что немцы будут пиво пить весь год
По случаю нехватки винограда,
Что вишенье в Гаскони[26] град побьет.
Что возрастет гирканских тигров стадо…
Ты их не слушай. Ты работай знай,
А в декабре сочтешь свой урожай.

Нам было бы прийти сюда заране,
Местечко-то уж заняли до нас.

Как в Саламанке?[27]

Тоже много дряни.
Подробный был бы скучен вам рассказ.

Но вы там кучу получили знаний?

Увы, скорей в невежестве погряз.

Свои успехи держите в секрете?

Что ж, не последний я на факультете.

Набраться может всяк теперь ума, —
С тех пор как книги-то печатать стали.

Напротив. Книг теперь такая тьма,
Что нужную средь них найдешь едва ли;
А прочитав толстенные тома,
Знать будешь менее, чем знал вначале.
Порой уже в заглавии одном
Так много вздора, что мозги вверх дном.
Книгопечатанье — изобретенье
Полезнейшее. Кто б его отверг?
Оно спасает мысли от забвенья.
Станок печатный косность ниспроверг
И помогает сеять просвещенье.
Его изобретатель Гутенберг[28]
Был немец, жил он в Майнце — и по праву
Бессмертную снискал себе он славу.
Но с умником случилось не с одним:
Их книги выходили из печати, —
И таял ореол ума, как дым.
Есть наглецы, что издают, как тати,
Свой вздор, избрав почтенный псевдоним.
Есть злыдни, — мучит их успех собратий;
Такой нарочно тиснет сущий бред
Под именем врага, ему во вред.

Да ну?

Всегда невежды мстят ученым;
Теперь на то печать им вручена.

Печать полезна.

Больше — пустозвонам.
И до нее, в былые времена,
Пресветлый разум в мире был крещеном,
А ныне чьи поставим имена
Мы в ряд с Иеронимом, Августином?[29]

Вы всех писак разделали чин чином.

Теперь имей хоть четверной надел,
А свадьба — разоренье на приданом.
Будь ты простой крестьянин, винодел, —
Тянись, уподобляйся горожанам.

А командор, поди-ка, озверел?

Взять Лауренсью хочет не обманом,
Так силой.

Ишь! Такому срамнику
Не миновать болтаться на суку.

Храни вас бог, честной народ.

Сеньор!

Все встали? Что случилось?

Не грех и встать нам, ваша милость,
Вам здесь и место и почет.

Ну, что стоите вы стеной?
Ведь вам сидеть не запрещали.

Сеньор, мы честь вам оказали,
Поскольку мы народ честной.

Садитесь же, прошу. Смелей!
Готов потолковать всегда я
С народом.

Как, сеньор, борзая?
Резва?

От челяди своей
Слыхал я, что резва на диво.

Собака добрая, сеньор.
Бегущий от погони вор
И то бежит не столь ретиво.
Резвей не видел я собак.

Тут есть, алькальд, Одна зайчиха, —
Так улепетывает лихо,
Что не поймать ее никак.
И вы должны бы мне помочь
В охоте этой.

Вам? В охоте?
Поможем, коль с собой возьмете..

Зайчиха эта — ваша дочь.

Дочь?

Да.

Я что-то, ваша милость,
Вас не пойму.

Вот тугодум!
Наставьте же ее на ум.

На ум?

Чтоб слишком не гордилась.
Есть женщины ее не хуже
(Здесь, кстати, муж одной из них), —
Сдались, без лишних просьб моих;
Так Лауренсья почему же
Упрямится?

Слова такие,
Сеньор, не подобают вам,
И мне их слушать — стыд и срам.

Ишь доморощенный вития!
Каков мужицкий Аристотель?
Что, Флорес, если ему дать
«По… литику» переписать?[30]

Сеньор, у нас вы не в почете ль?
Народ вас уважать привык.
Но честный люд у нас в селенье,
Питать должны бы уваженье
И вы к народу.

Тьфу, срамник!

А чем бы это мог нанесть
Я вам обиду, человече?

Обидно слушать ваши речи:
Затронули вы нашу честь.

У смердов — честь? Иль, может статься,
Вы все тут — рыцари? Вот смех!

Я знаю кой-кого из тех,
Что рыцарским крестом кичатся,
А в жилах кровь у них — гнилая.

Ну, ты, мужик, не сквернословь!
Не скажешь ли, что вашу кровь
Я порчу, с ней свою мешая?

Коль доброе с дурным смешать, —
Добра не выйдет, как известно.

А вашим женщинам вот — лестно.

Сеньор, зачем нас обижать?
Ведь то, что вы сказали, — ложь.

Как мужичье мне надоело!
Да, в городах — иное дело,
Там нет препятствий для вельмож.
Вовек не доводилось мне
Встречаться в городах с отказом,
А муж там не моргнет и глазом,
Коль знатный гость придет к жене.

Ну, я не думаю так худо
О горожанах: божий суд
И в городах карает блуд.

Эй, вы! Ступайте прочь отсюда!

Кто — прочь?

Все! С глаз моих долой!
Вам говорю, вам, остолопам!

Что ж, мы уйдем.

Ну-ну, не скопом!

Сеньор, гнев обуздайте свой.

Не вздумайте устроить сходку,
Вы, мразь!..

Терпение, сеньор!

Мирволил я им до сих пор,
Не время ли заткнуть им глотку?
Эй, вы, ступайте по домам!
Кончайте ваши тары-бары!

Дождется он небесной кары!

Да ладно, я уйду и сам.

Каков народец!

Ваша милость
Без церемоний этот раз
Понять им дали, что от вас
Их недовольство не укрылось.

Иль думают, что ровня я им?

Вы — ровня мужикам? Ну, нет!

А тот… укравший арбалет?
Как с тем отпетым негодяем?

Вечор заметил я верзилу
У Лауренсьи под окном
Никак Фрондосо! Тут на нем
Свою попробовал я силу;
И что ж — избил, как разъяснилось,
Безвинного молокососа.

А где же этот ваш Фрондосо?

Слыхать, тут где-то, ваша милость.

Тут где-то!.. Наглый сосунок,
Поднявший руку на сеньора!

Небось уж попадется скоро,
Как дурень-рябчик на манок,
Как глупый окунь на приваду.

Мне, жизнь проведшему в боях,
Мне, кто навел священный страх
На Ко́рдову и на Гранаду,
Наглец мальчишка, грубый скот,
Грозил моим же арбалетом!
Нет, что творится в мире этом?

Любовь отвагу придает.

А жив он только потому,
Что вы добры к нему безмерно.

Ты прав, Ортуньо. Я уж, верно,
Сумел бы отплатить ему,
Я б мог, обиды не стерпев,
Искоренить за час единый
Весь этот выводок змеиный…
Но обуздал рассудком гнев,
Найду для мщения предлог.
Ну, как у вас? Что с Паскуалой?

Да просит срок ей дать, хоть малый:
Идет, мол, замуж.

Дать ей срок?

Она вам долг монетой звонкой
Отдаст — сыграет в поддавки.

А как Олалья?

Все смешки
Да шуточки.

Огонь-бабенка.
Ну, как там с нею?

Весь мой труд
Свел муженек ее насмарку:
Ревнует к слову и к подарку,
Чуть близко вы — он тут как тут.
Но я ревнивца отвлеку
И сызнова сведу вас вместе.

Я был бы рад, скажу по чести!
Но, говоришь, он начеку?

За нею бродит он как тень.

А как Инес?

Инес? Какая?

Жена Антоньо.

С ней всегда я
Договорюсь, — назначьте день.

Да! Коль податлива бабенка,
Скорей найти ей хочешь смену.
Самой себе сбивает цену.
Но где им чувствовать так тонко!

Приятнее, — о том и речь, —
Когда они, пред тем как сдаться,
Чуть-чуть изволят побрыкаться
И этим нашу страсть разжечь.
Сдаваясь быстро чересчур,
Нам портят сладость предвкушенья.
Но я смотрю без удивленья
На то, как много этих дур:
Мудрец изрек, — и я не буду
С ним препираться без причины, —
Что женщинам нужны мужчины,
Как содержимое сосуду.

Палимый страстью, ты всегда
Мечтаешь о победе скорой,
Но презираешь ту, которой
Овладеваешь без труда.
И если с легкостью достиг
Пленительного обладанья,
К предмету страстного желанья
Охладеваешь в тот же миг.

Где найти мне командора?

Разве ты не видишь? Вот он.

Доблестный Фернандо Гомес!
Вновь наденьте бранный шлем
Вместо этой мирной шапки,
Панцирем кафтан смените!
Ибо, следуя приказу,
Что кастильской королевой
Отдан был, магистр Сантьяго
И с ним вместе граф де Кабра
Подошли к Сьюдад Реалю,
Так что дон Родриго Тельес
Окружен, и под угрозой
Все, за что мы лили кровь.
С крепостной стены зубчатой
Видно, как на солнце блещут
Арагонские гербы
И кастильские знамена.[31]
И хоть рад бы дон Альфонсо
Помощь оказать Хирону,
Не сумеет он магистру
Путь открыть назад в Альмагро.
На коня, сеньор! Скорей!
Только ваше появленье
Их заставит отступить.

Слов не трать. Я понял все.
Эй, Ортуньо! Пусть трубач
Общий сбор трубит немедля!
Сколько здесь моих солдат?

Да с полсотни наберется.

Тотчас всем седлать коней!

Вскачь! Не то у нас кастильцы
Отберут Сьюдад Реаль.

Не тревожься, поспешим.

Ой, подожди нас! Мы с тобой.

Боитесь?

Как же не бояться?
На улице нам показаться
Нельзя иначе, как гурьбой,
Не то сеньор наш… Уж такое
Обыкновенье у него.

Скажи, какое озорство!
Оставит ли он нас в покое?

Пристал — ну, прямо как репей!

Поистине, вот вражья сила!
Хоть громом бы его убило!

Опасней лютых он зверей,
Страшнее голода и мора.

Тебя Фрондосо, говорят,
С неделю, что ль, тому назад
Насилу спас от командора?
Чуть, дескать, не убил его?

Всем было ведомо доныне,
Что я ни к одному мужчине
Не чувствовала ничего.
Теперь смотрю на них иначе.
Ведь правда, до чего удал
Фрондосо! Жизнью рисковал.

Да! Парень он и впрямь горячий.
Но пусть, пока не вышло худа,
Бежит, — чтоб след его простыл.

Хоть без него мне свет не мил,
И я твержу: беги отсюда!
Да ни в какую он. Упрям.
А командор-то куролесит:
Мол, парня за ноги повесит
Он для острастки бунтарям.

Его бы этак, живоглота.

Вот как возьму свою пращу,
Да камень, изловчась, пущу, —
Пробьет ему башку он с лета.
Слыхать, у римлян в старину
Тиран был… как бишь?.. Фанаберий…

Ты, верно, думаешь, Тиберий?[32]

С тобою спорить не рискну,
Истории я не знаток.
Так вот, и встарь бывали звери,
Но в зверстве римский тот… Триберий
Сравняться с нашим бы не мог.

Сеньор наш — сущий людоед!
Он — лютый тигр, он — аспид злобный!

Ой, спрячьте, девушки!.. Скорей!

Хасинта! Что с тобой?

Небось!
Мы выручим. Да что стряслось?

Все командор наш, лиходей.
Собрал своих людей он ратных,
К Сьюдад Реалю их ведет,
Но пуще воинских забот
Желаний полон он развратных —
И слуг своих послал за мной!

Лишь небо тут тебе поможет.
Тебя и пожалеть он может,
Меня ж не выпустит живой.

Мы не мужчины. И от нас
Защиты ждать нельзя, Хасинта.

А я — мужчина. У мужчин-то
За стыд считается отказ,
Коль женщина защиты ждет.

Оружье есть?

Есть.

Право слово?

Почище всякого другого.
Не веришь мне? А камни? Вот!

Что? Думала удрать?

Сеньоры,
Имейте жалость к беднякам,
Помилуйте!

Есть время нам
С тобой пускаться в разговоры!
Смотри не вздумай заступаться.

Уж вы послушайте меня:
Я этой девушке родня…

Эх, как бы любящего братца
Не укокошить в спешке нам!

Ах, так? И я вас угощу!
Как раскручу свою пращу, —
Жизнь не за дешево продам!

Ну, что он натворил, мерзавец?
Принудил спешиться меня!

Сеньор, тут не проходит дня,
Чтобы какой-нибудь сквернавец
Не сделал вам наперекор.
Эх, сжечь бы гнусное селенье!
Вот, — оказал сопротивленье
Нам, слугам вашим.

Ах, сеньор!
Приструньте уж своих солдат,
Не попустите злого дела.
Орава эта налетела
На женщину; да говорят,
Что мужнюю жену силком
Вы взять велели — для забавы.
У вас ищу на них управы.

Управу мы сейчас найдем…
Ты, вижу я, смутьян отпетый,
А я управы сам ищу
На бунтарей. Отдай пращу!

Сеньор!..

Эй, вы! Пращою этой
Свяжите руки негодяю.

Да где же правда?

Говори, —
Против меня вы, бунтари,
Что замышляете?

Не знаю.
Не замышляем ничего.

Прикончить?

Воинскую сталь
Нельзя марать об эту шваль.

Что ж делать?

Выпороть его.
Разденете… К стволу той ивы, —
Что кстати выросла у речки, —
Привяжете. И, взяв уздечки…

Сеньор! Ведь вы же справедливый!..

Хлестать, покуда удила
Не оторвутся!

Вражьи дети!
И небо терпит, чтоб на свете
Такие делались дела!

Эй, неумытая, куда ты?
Иль деревенский ухажер
Тебе милей, чем твой сеньор?

И вам не стыдно, что солдаты,
Марая честь мою, хотели
Тащить меня насильно к вам?
Сеньор, ведь это стыд и срам!

Гм… Стыд и срам? Да неужели?

Я дочка честного отца.
Незнатен он, но, право слово,
Жаль, что с крестьянина простого
Вы не берете образца.
Честь ваша где?

Одна досада
Мне с этим дерзким мужичьем.
Отбились вы от рук. Пойдем!

Куда?

Со мной.

Ой, нет! Не надо!..

Ну, что ж, пожалуй, ты права:
Я, вождь, быть должен тороватым, —
Отдам тебя моим солдатам.

Не дамся я, пока жива!

Ну-ну, мужицкая краса!
Смиренье я тебе втемяшу.

Ах, сжальтесь!

Нет.

Жестокость вашу
Да не простят вам небеса!

Ты? Как посмел ты показаться
На улице средь бела дня?

Любовь сюда гнала меня:
Кто любит — может ли бояться?
Но за врагом слежу я зорко:
С утра куда-то командор
С солдатами во весь опор
Умчались, — видел я с пригорка.
Сломил бы там себе он шею!

Кому желают смерти, тот
Два века, всем назло, живет.

Тогда о сказанном жалею.
Да проживет он тыщу лет,
Не зная горя и страданья!
Надеюсь, эти пожеланья
Столкнут его в пучину бед.
Но, Лауренсья, нынче ты
Должна бы все решить со мною.
За верность и любовь я стою
Уж как-никак хоть прямоты.
Давно считает все село,
Что, дескать, ты — моя невеста,
Но так как все у нас ни с места —
Село в волнение пришло.
Ответь мне коротко и ясно,
Без отговорок; да иль нет?

Что ж, если так, даю ответ
Тебе и всем: да, я согласна.

Моя любимая! Позволь,
Тебе я ножки поцелую!..
Я под собой земли не чую!
Счастливей я, чем сам король!

Ну, полно! Вдруг увидят нас!
Да перестань!.. Насчет же свадьбы
С моим отцом потолковать бы
Ты должен… Вот и он как раз.
А с ним и дядюшка мой тоже.
Поговори с ним. И поверь,
Что недалек уже теперь
Наш день счастливый.

Дай-то боже!

Да, обижается народ:
Сеньор плюет на наш обычай,
Он ни законов, ни приличий,
Ни наших прав не признает.
Бесчинствует! Дышать нет сил
Нам под его рукою тяжкой.
С Хасинтой, например, бедняжкой,
Что этот изверг учинил?

Испания давно уж хочет
Одной державой стать скорей,
А власть кастильских королей
Ее возвысит и упрочит.
По их приказу, нам на благо,
Противник королей Хирон
В Сьюдад Реале осажден
Магистром ордена Сантьяго…
Да, жаль Хасинту. Ведь она
Такой не заслужила доли.

А Менго? Чуть не запороли
Беднягу насмерть.

Вся спина
У малого в рубцах лиловых.

Молчи! Душа горит в огне!
Чуть утро — уж приносят мне
Рассказы о бесчинствах новых.
Хожу по улицам села
С жезлом алькальда, знаком власти,
Бессильный отогнать напасти,
Бессильный защитить от зла.

Ну, что же делать? Нет пока
На командора здесь управы.

Вот, — встретился он средь дубравы
С женою Педро Толстяка.
Сам надругался он над нею,
А после слугам…

Тсс… Постой!
Мы не одни тут… Кто такой?

Коль потревожить вас посмею…

Фрондосо! Ты? Вот молодчина,
Что заглянул к нам! Молодец!
Хоть я тебе и не отец,
А все ж люблю тебя, как сына.
Ты с детства в этом доме — свой.

И в том, сеньор, моя отрада.
Да, слава богу, мне не надо
Вам объяснять, кто я такой.
Я с просьбой к вам пришел великой.

Тебя обидел командор
Фернандо Гомес?

Да, сеньор.

Как зверь, он полон злобы дикой.

Сеньор, вы так добры со мной,
И, может, будет вам по нраву,
Чтоб я стал сыном вам по праву,
А ваша дочка — мне женой.
Давно питаю к ней любовь я.
Не гневайтесь, сеньор, что я
Прощусь так дерзко к вам в зятья
Без длительного предисловья.

Мне гневаться? Наоборот!
Ты добрых десять лет прибавил
Мне жизни: ты меня избавил
От главной из моих забот.
Храни же нашу честь отныне.
Господь тебя благослови!
Пусть чистота твоей любви
Пребудет для тебя святыней.
Но только своему отцу
Все расскажи без промедленья,
А даст он вам благословенье —
По мне, хоть завтра же к венцу.
Душа от радости взыграла:
Ведь ваше счастье — и мое.

А как же девушка? Ее
Спросить бы тоже не мешало.

Спросить ее? Не нам с тобой
Тревожиться об этом, брат:
Они давно, бьюсь об заклад,
Уговорились меж собой.
Так, стало быть… Да, погоди-ка!
С приданым порешим зараз.
Найдется у меня для вас
Деньжонок малая толика.
Что накопил я — все для дочки.

Напрасно это, ни к чему.

Готов он, видно по всему,
Невесту взять в одной сорочке.

Ну что ж, у ней самой пора
Спросить, согласна ли, а там уж..

Да, не спросивши выдать замуж,
Так не получится добра.

Эй, Лауренсья!..

Что, отец?

Недолго звать пришлось лебедку.
Ведь надорвешь иной раз глотку,
Пока услышит наконец.
Ты, дочка, мне должна помочь
В решенье важного вопроса…
(В сторонку отойдем.) Фрондосо
Жениться вроде бы не прочь.
В селенье лучший он жених,
Пригожий парень, башковитый.
С твоей подружкой бы, с Хилитой
Нам сладить.

Как?

Сосватать их.
Вот будет парочка!

А что ж?

Однако же твоя подружка,
Бог с ней, отменная дурнушка,
Ты, может, больше подойдешь?

А ты все шутишь? Не пора ли
Остепениться, старичок?

Так что? По вкусу женишок?

Мы с ним друг другу слово дали,
Но как ты скажешь…

А меня ты
Потом ругать не будешь?

Нет.

Ну, коль решает мой ответ,
Считай, что вы почти женаты.

Я думаю, теперь пора нам
Разведать, где мой сват.

Пойдем.

Но, речь ведя с твоим отцом,
Нельзя не молвить о приданом.
Три тысячи мараведи́
Я дам за дочерью.

Бог с вами!
Иль не прокормимся мы сами?
Не обижайте!

Погоди!
Что вы прокормитесь — не спорю,
Но ведь излишек не во вред;
Вот коль нужда, а денег нет, —
Трудней помочь такому горю.

Ну, отвечай, Фрондосо, — рад?

Я рад? Все не могу очнуться…
От счастья как бы не рехнуться!
Да мне теперь сам черт не брат!..
Я рад? В глаза мне погляди, —
И ты сквозь них, как сквозь оконца,
Увидишь радостное солнце,
Пылающее тут, в груди.

Теперь, сеньор, спасенье только в бегстве.

Да, слишком слабы крепостные стены
И превосходят нас враги числом.

Осада стоила им многих жизней.

И торжество мы омрачим врагу:
Хотя и выиграл он бой кровавый,
Не овладел он стягом Калатравы.

Ваш замысел, Хирон, разбился в прах.

Судьба слепа. Возносимся мы ввысь,
Чтоб тотчас же упасть, ломая крылья.

Вперед, победоносная Кастилья!

Уже окаймлены огнями стены,
Уже из окон башенных свисают
Полотнища победных их знамен.

Они могли б раскрасить цитадель
Той кровью, что им стоила удача.
У них не праздник нынче, а день плача.

Я еду в Калатраву, дон Фернан.

А я в свою Фуэнте Овехуну.
Решайте: будете ли Вы держаться
Той стороны, где родичи все ваши,
Иль королю Фернандо подчинитесь?

Приняв решенье, грамоту пошлю вам.

Лишь время вам подаст совет.

Ах, время
В дни юности мечтами тешит нас,
А после — пелену срывает с глаз.

Слав а, слава молодым!
Долгих лет им счастья!
Слава, слава молодым!

На сочиненье этой песни
Трудов потратили они
Не слишком много.

Сочини
Нам что-нибудь поинтересней.

Теперь уж в песнях он не дока,
Вот что касается плетей…

Над чем смеешься, дуралей?
Ну что же, веселись, — до срока.
Вот попадешься командору,
С тебя собьет он удальство.

Молчи! Не поминай его!
Назвал ты дьявола не в пору.

Да что он дразнится плетьми?
Один я, со своей пращой —
На сто солдат. Неравный бой.
Вот что в понятье ты возьми.
Да плети что! Бывает хуже.
Тут человеку одному, —
Вы сами знаете, кому, —
Чернильный, да с песком к тому же,
Клистир поставили они.
Как перенесть такое? Ну-тка!

Шутили, знать.

Клистир не шутка!
Господь меня оборони!
Да я, больной, на склоне лет,
Лечиться бы не стал клистиром;
Уж лучше так почил бы с миром.

Ты, Менго, спел бы нам куплет.

Новобрачных честь по чести
Славит нынче весь народ.
Пусть без горя и забот
Проживут они лет двести
И в могилу лягут вместе,
Жить когда наскучит им.
Слава, слава молодым!

Ах, чтоб тебя!.. Вот виршеплет!

Куплетец хоть не больно важный,
Но быстро…

Да, поэт присяжный
Меня тут не перешибет.
Видали, как пекутся пышки?
Сначала масло вскипятят,
И комья теста — бух подряд
В котел, где масло — аж до крышки.
Выходят разными порой
Они оттуда: та — примятой,
Та — круглой, та — продолговатой,
Та — подгорелой, та — сырой.
Вот так поэт печет стихи.
Слова помнет, помнет, как тесто,
Пока не станет мысль на место,
Освободясь от шелухи.
Все это, как в котел, наспешку
Он на бумажный лист швырнет,
С надеждою, что льстивый мед
Замажет горечь и насмешку.
Печет, печет за строчкой строчку, —
Не покупают ни одной,
И пекарь сам своей стряпней
Давиться должен в одиночку.

Беда нам с этим обалдуем,
На сказки он неистощим.
Дай слово молвить молодым!

Мы оба руки вам целуем.

Ну, дай вам боже! В добрый час!
Теперь ты у отца родного
Проси напутственного слова.

Господь да не оставит вас
И свыше даст благословенье.
Вам жить да наживать добра!

Спасибо.

А теперь пора
Послушать музыку и пенье.

Близ Фуэнте Овехуны
Девушка спустилась к речке,
Видит: рыцарь Калатравы
Бродит-рыщет недалече.
Прячется в кустах красотка,
Стыдно девушке и страшно,
Скрыться думает в чащобе
От него, но, ах, напрасно.
«Красавица, не прячься,
Ко мне ты выйди,
Глаза у страсти рысьи,
Сквозь стены видят».
Настигает кабальеро,
И в смущении девица
Все пытается ветвями,
Словно ставнями, закрыться.
Но для страсти нет преграды,
Ей ничто моря и горы,
И такое молвит слово
Поселянке рыцарь гордый:
«Красавица, не прячься,
Ко мне ты выйди,
Глаза у страсти рысьи,
Сквозь стены видят».

Вот как, свадьба? Прекратите!
Слушаться без возражений!

Свадьба не игра, сеньор,
Но приказ ваш мы исполним.
Вам, должно быть, нужно место,
Чтобы смотр устроить войску?
Вы с победой? Ну, конечно!

Боже правый, я погиб!

Под гору беги, Фрондосо!

Стой!.. Схватить его. Связать.

Подчинись, сынок.

Ты хочешь,
Чтоб они меня убили?

Да за что?

Я не таков,
Чтобы убивать людей
Без суда. Не то бы тут же
Бунтаря мои солдаты
Изрубили на куски.
Я запру его в темницу,
А его отец для сына
Казнь назначит за провинность.

Он ведь женится, сеньор.

Эка важность! Пусть невеста
Выберет себе другого.

Если он обидел вас,
То простите, как велит
Благородство.

Паскуала,
Он обидел не меня,
Но великого магистра
Тельеса Хирона (небо
Да хранит его) и весь
Славный орден Калатравы.
Он наказан должен быть
Всем в пример, не то однажды
Кто-нибудь еще решится
И поднимет знамя бунта.
Разве неизвестно вам,
Что наглец мне, командору
(Ну и ну, вот так вассалы!),
Арбалетом угрожал?

Не прогневайтесь, коль я,
Тесть, скажу в защиту зятя.
Если юноша влюбленный
Вас ослушался тогда,
Этому была причина:
Вы отнять намеревались
У него жену. И он
Защитить ее был вправе.

Что вы мелете, алькальд?

Я, сеньор, вам объясняю.

Отнимать жену не мог я:
Не был он на ней женат.

Вы хотели… Но довольно!
Есть в Кастилье короли,
Здесь введут они закон
И покончат с беззаконьем.
И они поступят худо,
Если, войны завершив,
Не освободят навеки
Города свои и села
От тяжелого креста —
От сеньоров крестоносных.
Будет только наш король
На груди своей носить
Алый знак державной власти.

Эй, возьмите у него
Жезл алькальда!

Что ж, берите.

Этой палкой проучу!
Я взбесившуюся клячу!

Вы ведь господин мой. Бейте!

Старика он палкой бьет!

Если на меня вы злы,
Что же вы отца-то бьете?

Увести ее. Приставить
К ней десятерых солдат.

И небесный гром не грянет?

Праздник вышел черным днем.

Все как в рот воды набрали.

Я плетей уже отведал;
Кто на тыл мой поглядит,
Так и в Рим ходить не надо:
Чисто кардинальский цвет.
Пусть попробуют другие
Спорить с ним.

Мы все поднимем
Голос свой.

Ну, нет, сеньоры,
Нам помалкивать привычней.
За одно словцо разделал
Он мой зад под лососину.

На сходку так-таки никто не вышел?

Никто.

А к нам меж тем спешит беда.

Оповещенье каждый, верно, слышал.

Фрондосо заперт в башне, ждет суда,
А Лауренсья… Помоги нам боже,
Не то я с ней не свижусь никогда!

Ты что, Эстеван? Тсс!.. Кричать негоже, —
Не ровен час, услышит кто-нибудь.

Дивись, что я удерживаюсь все же,
Хотя кручина разрывает грудь.

А вот и я. Пристроюсь в серединке.

За то, народ честной, не обессудь,
Что в бороде моей блестят слезинки:
Ведь нынче мы хороним нашу честь
И здесь собрались на ее поминки.
Будь честь жива, могли б мы разве снесть
Преследованья этого тирана?
У каждого из нас, мы знаем, есть
Душевная ль, телесная ли рана,
Что он нанес. А наш ответ врагу?
Его мы только обличаем рьяно
Друг другу на ухо, вслух — ни гуту.
Доколе же терпеть нам униженья?

Эстеван прав, с ним спорить не могу.
Но слышно, что в Кастилье единенья
И мира уж достигли короли.
И Ко́рдова их ждет. Мое сужденье,
Что хорошо бы, если б к ним пошли
С прошением два наши рехидора.

Король Фернандо со своей земли
Врагов успешно гонит; но их свора
Еще сильна, и, занятый войной,
Король расслышит голос наш не скоро.

А я хочу подать совет иной:
Подняться всем, да и уйти отсюда.

Дома покинуть? Бросить край родной?

И кой-кому из нас пришлось бы худо:
Он в бунте бы селенье обвинил.
А помощь не придет к нам ниоткуда.

Увы, друзья! Корабль наш без ветрил,
Терпенье им не управляет боле,
И страх на нем штандарт свой укрепил.
Вот наш алькальд. Но дочь его в неволе,
Но жезл его разломан на куски
О голову его. Терпеть? Доколе?

Что делать нам? Зажаты мы в тиски.

Что делать нам? Расправиться с тираном
Или погибнуть от его руки.
Нас много, а их мало.

Как, крестьянам
Оружье взять? Но он наш господин!

Нет, звери лютые — не господа нам.
Как властен над душой господь один,
Так властен лишь один король над телом.
И если наш небесный властелин
Окажет помощь в предприятье смелом…

Сеньоры, надо поразмыслить тут.
Ведь я из бедняков, а первым делом
За бунт заплатит жизнью бедный люд.

А это — жизнь? Для них мы землю пашем,
Они же только мучат, топчут, жгут…
Пора нам отомстить тиранам нашим!

Дайте женщине дорогу
На совет мужчин. Ведь если
Голос я подать не вправе,
В голос я могу рыдать.
Узнаете?

Боже правый!
Дочка, ты?

Ты не узнал
Лауренсью?

Понимаю:
На себя я не похожа,
Трудно вам меня узнать.

Дочь моя!

Меня ты больше
Дочерью не называй.

Почему, моя голубка?

Почему? Причин довольно.
Вот главнейшие из них:
Ты схватить меня позволил,
Ты не отомстил злодеям,
Подлецам не отплатил.
Не успел еще Фрондосо
Стать мне мужем, не ссылайся,
Что супруг, мол, за жену
Должен мстить, — ты мстить обязан.
Новобрачная в день свадьбы
Вплоть до наступленья ночи
Под защитою отцовской,
А не мужней состоит.
Купленную драгоценность
Охраняет от покражи
Продавец, покуда вещь
Не взята покупщиком.
А вы все?.. Меня при вас
Утащил Фернандо Гомес, —
Струсившие пастухи
Отдали овцу волкам!
Что со мной творил злодей!
Мне к груди кинжал приставил,
Бранью осыпал, грозился,
Изощрялся в пытках — чтобы
Чистота моя сдалась
Мерзкой похоти его!
Лучше, чем слова, об этом
Волосы мои расскажут,
Эти синяки, рубцы
И царапины, — глядите!
Неужели вы мужчины?
Неужели вы отцы?
Неужели вы мужья?
Видите мои вы муки,
И у вас от состраданья
Не разорвались сердца?
Овцы вы, а не мужчины.
Знать, Фуэнте Овехуной,
Иль Источником Овечьим,
Названо село недаром.
Взять оружье надо мне!
Вы бесчувственные камни,
Бессердечные вы тигры…
Что́ я, — тигры мстят жестоко
Тем, кто их тигрят похитил,
И в погоне за ловцами,
Убегающими к морю,
В волны прыгают отважно.
Зайцы — вот скорей вы кто!
Дикари вы, не испанцы!
Трусы! Где вам защитить
Ваших жен от сластолюбцев?
Вам на поясе носить бы
Не мечи, а веретена.
Бог свидетель, я добьюсь, —
Сами женщины отплатят
За мучительства злодеям,
За бесчестье подлецам
И побьют камнями вас,
Малодушные вы бабы,
Жалкие вы слизняки!
Завтра мы на вас наденем
Наши юбки и чепцы,
Набелим вас, нарумяним!..
Мой Фрондосо!.. Порешил
Командор Фернандо Гомес,
Что на башенном зубце
Без суда его повесит.
А за ним — и вас всех тоже.
Правильно, вам так и надо,
Бабам в облике мужском!
Пусть очистится селенье
От бабья, и пусть вернется
Век бесстрашных амазонок,
В трепет повергая мир!

Дочка, я ведь не из тех,
Кто способен проглотить
Столь жестокие насмешки.
Я пойду один, хотя бы
Был весь мир против меня.

Я пойду с тобой! И пусть
Грозен враг, — не испугаюсь!

Ляжем все костьми!

Распустим
По ветру холщовый стяг, —
Да погибнут палачи!

А в каком пойдем порядке?

Смерть ему, — вот весь порядок!
Созовем народ сейчас же.
Тут все будут заодно:
Смерть тиранам!

Так берите
У кого что есть — мечи,
Самострелы, пики, палки!

Нашим королям законным
Слава!

Слава королям!

Притеснителям народа
И изменникам — смерть!

Смерть!

Небо да услышит вас!

Женщины! Сюда! Ко мне!
Поднимайтесь на защиту
Вашей чести! Все сюда!..

Что такое? Что кричишь ты?

Поглядите! Все они, —
Старцы, юноши, мальчишки, —
Яростью распалены,
Поднялись на командора.
Справедливо ль, чтоб досталась
Честь возмездья только им?
Разве женщин командор
Меньше, чем мужчин, обидел?

Говори, — чего ты хочешь?

Чтобы мы вооружились
И свершили славный подвиг, —
Изумит он целый мир.
Ты, Хасинта, претерпела
Больше всех, так будь по праву
Предводительницей женщин!

Ты оскорблена не меньше.

Паскуала — знаменосец.

Я сейчас добуду древко
И полотнище прибью.
Знатным буду знаменосцем!

Недосуг нам, Паскуала.
К счастью, выход есть простой:
К палкам привязать чепцы
Можем мы, — чем не знамена?

Надо бы нам полководца.

Нет, не надо.

Почему?

Хватит с вас моей отваги:
Если с вами я — не нужен
Вам ни Сид, ни Родамонт.[33]

За кисти рук на этой же веревке
Подвесите, покуда не умрет.
Вам, молодцы, не занимать сноровки.

Сеньор, ведь этот грех на вас падет.

Я бунтарей не глажу по головке.

Я не хотел пускать оружье в ход.

Шумят!..

Шумят?

Сейчас, по крайней мере,
Отсрочить надо казнь.

Ломают двери!

Ломают? Кто? Какой дерзнул злодей
Врываться силой к нам?

Толпа народа.

Ломай! Руби! Круши! Тараном бей!..

Сеньор! Мятежная толпа у входа!

Бунт против нас? Кто возмутил людей?

Их не сдержать. Упрямая порода
Дверь сломана.

Эй, развязать его!
Уйми, Фрондосо, тестя своего.

Увидят пусть, что я живой и целый.
Они меня освобождать пришли.

Да здравствуют Фернандо с Изабеллой,
Сеньоры наши, наши короли!
Долой тиранов!

Люд осатанелый
Убьет вас. Скройтесь!

Вздора не мели:
Здесь стены крепкие, мы наготове.

Народ ожесточен и жаждет крови.

Пусть лезут. Мы в дверях их подождем.

Да здравствует Фуэнте Овехуна!

Вот как? Разбойник стал у них вождем!
Тупой мужик играет роль трибуна.
Пусть подойдут, — мы сами нападем.

Не изменила б только нам фортуна.

Здесь!.. Из тиранов вышибем мы дух!

Послушайте, я…

Гнев народный глух!

Уладить наши споры мы сумеем.
Хотите, — слово рыцарское дам…

Фуэнте Овехуна! Смерть злодеям!

Вы — подданные мне, сеньор я — вам,
Жить надо в мире сторонам обеим.

Мы подданные нашим королям.

Постойте!.. Я вас притеснять не стану!

Фуэнте Овехуна! Смерть тирану!

Остановись, мой доблестный отряд!
Не женщины теперь мы, но солдаты.

Мужчины так ужасно не отмстят,
Как женщины. Где, где наш враг заклятый?

Его на пики примем!

Как бог свят,
Теперь не ускользнет он от расплаты!

Умри, злодей!

О!.. Смерть пришла моя…
Будь милосерд, всевышний судия!..

А, Флорес!.. Ты?..

Задай-ка негодяю!
Он всыпал мне две тысячи плетей.

Постой, и я за ним должок считаю.

Войдем!

Нет, постоим тут, у дверей.

Простить? Ну нет, таких я не прощаю.
Смотрите, — нюни распустил злодей!

Ужель последний будет уничтожен,
А я свой меч не вытащу из ножен?

Ага! Вот и Ортуньо, за дверьми!

Бей.

Заклинаю милостью господней!
Я ж не виновен…

Прах тебя возьми!
Не ты ли был для командора сводней?
Не ты ли потчевал меня плетьми?

Дай нам его! И путь до преисподней
Крут будет для него!

Он сто́ит, скот!

Он вспомнит, как тебя стегал.

Идет!

Смерть псу!

Как? Женщинам на растерзанье?

Честь это для тебя!

А! Слезы льешь?

Ну, пакостник, за все свои деянья
Ответишь ты…

Тварь! Ты сейчас умрешь!

Нет, нет!..

Лишь выполнял я приказанья!..

Послушать вас, — вы все святые, сплошь.

Сюда! Злодеям смерть!

Смерть псам поганым!

Фуэнте Овехуна! Смерть тиранам!

Расчет был верен. Подоспели
Как раз мы вовремя туда
И без особого труда
Поставленной достигли цели.
Противник уступал нам в силе
И тотчас же был нами смят;
Но будь упорней он стократ,
Мы все равно б его сломили.
Остался граф де Кабра там,
Накажет он врага сурово,
Коль, потеряв рассудок, снова
Тот угрожать посмеет нам.

Решенье мудрое. Я знал,
Кому солдат доверить можно.
Сплотивши войско, граф надежно
Закроет горный перевал,
И дон Альфонсо, на Кастилью
Давно замысливший поход,
Теперь, конечно, сам поймет,
Что сон его, не станет былью.
Предпринят вами важный шаг,
Де Кабра — мужественный воин,
И я теперь вполне спокоен:
Врасплох нас не застигнет враг.
Нам вражья злоба и коварство —
Ничто, пока такие львы,
Как граф де Кабра и как вы,
Блюдут границы государства.

Ты, кастильскую корону
Получивший в дар от неба,
Как славнейший из мужей!
Знай, — свершилось преступленье!
От краев, где всходит солнце,
И до тех, где солнце гаснет,
Злейших дел не видел мир.

Отдышись.

Нет, государь,
Раны мне не позволяют
Горестный рассказ отсрочить —
Сочтены мои часы.
Из Фуэнте Овехуны
Спасся я: там поселяне,
Взбунтовавшись, растерзали
Господина своего.
Командор Фернандо Гомес
Пал от рук своих вассалов;
Послужил ничтожный повод
К возмущенью злобной черни.
Объявив его тираном,
Поднялся народ мятежный
И, под яростные вопли,
Учинил над ним расправу.
В дом к нему толпа вломилась;
Тщетны были увещанья,
Тщетно рыцарским он словом
Заверял, что всех уважит,
Бунтари не стали слушать
И в неистовстве свирепом
Тысячью ударов грудь
Крестоносную пронзили.
А потом они его
Выбросили из окна
Вниз, и женщины внизу
Тело приняли на пики.
После труп поволокли
В дом — и ну над ним глумиться:
Кто кромсал лицо, кто рвал
Бороду и волоса!
И в своем остервененье
Тело истерзали в клочья,
Так что целыми остались
Лишь отрезанные уши.
Сбили герб его над входом:
Дескать, им он неугоден,
Дескать, жить они желают
Под твоим гербом, король.
Дом же весь опустошили,
Словно вражескую крепость,
Достоянье командора
Поделив между собой.
Собственными я глазами,
Спрятавшись, все это видел:
Знать, для этого от смерти
Спас меня жестокий рок.
Целый день я хоронился;
Лишь когда спустилась ночь,
Бросился к тебе, дабы
О свершившемся поведать.
Государь, ты справедлив!
Так воздай же справедливо,
Тяжко покарай виновных
В этом варварском злодействе!
Кровь погибшего взывает,
Ждет отмщенья от тебя.

Будь спокоен: виноватым
Не уйти от наказанья.
Горестным твоим рассказом
В изумленье я повергнут.
Тотчас отрядить судью,
Учинил дабы он розыск
И виновных в злодеянье
Покарал — в острастку всем!
Вместе с ним послать солдат
Под началом капитана, —
Этот дерзостный мятеж
Требует примерной кары.
И о раненом пускай
Позаботятся немедля.

Да славятся вовеки
Фернандо с Изабеллой,
А всем тиранам — смерть!

А вот Фрондосо нам сейчас
Споет куплет. Давай-ка!

Ладно.
Но выйдет коль не слишком складно,
Поправит кто-нибудь из вас.

Пусть Фернандо с Изабеллой
(Здравья дай им бог и сил)
Царствовали век бы целый.
Сам архангел Михаил
Их с небес благословил
Всем на радость христианам.
Слава нашим королям!
Смерть тиранам!

Теперь, Баррильдо, ты.

А что ж,
Я с ним готов соревноваться.

Давай-ка, пой. И, может статься,
Его ты за́ пояс заткнешь.

Слава нашим королям,
Тыщу лет пусть нами правят,
Нас победами прославят!
Да живут на радость нам,
Страх внушая всем врагам,
Всем изменникам поганым.
Смерть тиранам!

Да славятся вовеки
Фернандо с Изабеллой,
А всем тиранам — смерть!

А ты?

Ну, Менго!

Я поэт,
Сказать по правде, знаменитый.

Сказать верней, поэт избитый,
Избитым будет и куплет.

Этот распроклятый гад
Исполосовал мне зад,
Но пустил я кровь тиранам, —
Лучшей нет примочки к ранам, —
И дела пошли на лад.
Наших добрых государей
Славят все земные твари,
Славит вся земная твердь,
А тиранам — смерть!

Да славятся вовеки
Фернандо с Изабеллой,
А всем тиранам — смерть!

Довольно. Голову снимите.

Брр!.. Даже пробирает дрожь:
С лица не больно он хорош.

А вот и новый герб!

Глядите!

Прибить?

Над входом в зал совета
Его повесим.

Красота!

Да, прежнему он не чета.

Ночь миновала. Солнце это
Мир озарит своей красой.

Да, да. Рассеют мрак вчерашний
Леонский лев с кастильской башней
И с арагонской полосой.
Смерть ненавистной тирании!..
Послушайте-ка, земляки.
Случается, мы, старики,
Даем советы неплохие.
Ручаюсь — наши государи
Тут строгий розыск учинят,
Дабы, узнав, кто виноват,
Мятежников подвергнуть каре.
И дело обернется скверна,
Коль будем отвечать вразброд.

Что ж нам твердить?

Убил — народ,
Фуэнте Овехуна.

Верно!
Убит он, дескать, всем народом,
Фуэнте Овехуной всей.

Держаться крепче и дружней
Наперекор любым невзгодам.

Согласны?

Да.

Тогда сейчас
Примерный мы допрос устроим:
пусть видят все, каким героем
Обязан быть любой из нас.
К примеру, буду я судья,
И приведен ко мне для пытки…
Хоть Менго.

Ишь какой ты прыткий!
Зачем же непременно я?

Ведь в шутку.

Ну, чини допрос.

Кто, — прямо отвечай и скоро,
Повинен в смерти командора?

Фуэнте Овехуна.

Пес!
На дыбе имя назовешь.

Да хоть убейте, врать не стану!

Скажи…

Скажу.

Кто ж дон Фернану
Нанес удар смертельный? Кто ж?

Фуэнте Овехуна.

Эй!
Поддерните его повыше.

Пожалуй, хоть до самой крыши.

С таким вспотеет сто судей.

Оставьте-ка свои затеи.

Ты, Куадрадо? Что стряслось?

Судья к нам прибыл.

Началось!
Ступайте по домам. Живее!

И капитан при нем.

Да ну?
А хоть бы сам явился черт!
Я знаю: каждый будет тверд.

Грозит: на дыбе растяну,
Так запоете все — как струны.

Мы запоем, да только хором.

Ну, кто покончил с командором?

Народ Фуэнте Овехуны.

Какой плачевнейший конец!
И ты, принесший злые вести,
Заколот не был мной на месте?

Сеньор! Чем виноват гонец,
Коль новость он принес худую?

Разнузданная чернь!.. Да где ж
Столь яростный бывал мятеж?
Ну, ладно. Я им побунтую!
Тотчас же двину рать к селенью
И разорю его дотла;
Названье самое села
Навеки я предам забвенью!

Не ошибиться б вам во гневе:
Село за королей стоит,
А лучше б не чинить обид
Вам королю и королеве.

Да короли-то здесь при чем?
Селом владеет Калатрава.

Хотя бесспорно ваше право,
Тягаться трудно с королем.

Тягаться?.. Гм… Чтоб короли
Расстались с тем, чем завладели?
К тому ж они и в самом деле
Владыки нашей всей земли.
Да, с властью ссориться верховной
Не стоит. Надо ехать к ним;
Тогда, конечно, завершим
Мы споры сделкой полюбовной.
Хотя я с ними воевал,
Они должны простить мне это:
Кто из людей в младые лета
Оплошностей не совершал?
Сопротивлялся слишком долго
Приходу новых я времен…
Мне горько ехать на поклон,
Но подчинюсь веленью долга.

Когда любимому грозят напасти,
Тревогой ты двойной истомлена:
Душа горячей неясностью полна
И страх холодный сердце рвет на части.

Страх обостряет нетерпенье страсти,
Не знаешь ни покоя ты, ни сна,
И мысль тебя преследует одна:
Помочь!.. Но у тебя помочь — нет власти.

Мой муж любимый! Только в день, когда
Пойму, что стороной прошла беда,
Избавлюсь я от этой горькой муки.

По нем тоскую, за него страшусь.
Он будет здесь — тревогой изведусь,
Он скроется — не вынесу разлуки.

Моя голубка!

Милый мой!
Но для чего ты здесь, Фрондосо?

Не ждал такого я вопроса!
Чтобы увидеться с женой.

Иль ты не знаешь, что опять
Судьба несчастье нам пророчит?

Я верю, — небо не захочет
Мою голубку огорчать.

Судья приезжий для допроса
Хватает всех крестьян подряд.
А если прочих не щадят,
Что сделают с тобой, Фрондосо?
Чтоб я могла дышать спокойно,
Беги!

И ты, жена моя,
Мне предлагаешь, чтобы я
Повел себя так недостойно?
Неужто брошу земляков
Я в эту страшную годину?
Неужто я жену покину?
Я, Лауренсья, не таков.
Знай, никуда я не уйду,
Так поступить — противно чести.
И встречу я со всеми вместе
Неотвратимую беду.

Кричат… Какая, право, жуть:
Пытают, верно, там кого-то.
Да, у судьи кипит работа.
Тсс!.. Вдруг расслышим что-нибудь.

Скажи нам правду, старичок.

Судья Эстевана пытает.

О!.. Тут он много не узнает.

Ой, отпустите!.. Изнемог.

Отпустим. Старичок обмяк.
Теперь ты скажешь нам, без спора,
Кто был убийцей командора?

Фуэнте Овехуна.

Так!
Горжусь отцом я.

Он — кремень.

Со старцем не хватить бы лишку.
Давай мне этого мальчишку.
Потуже затяни ремень,
Ты, пьяница! Жми до упора!
Допросим этого щенка.
Скажи мне правду: чья рука
Сразила насмерть командора?

Рука Фуэнте Овехуны.

Я вас сверну в бараний рог,
Канальи!.. Говори, щенок!..

Как держится храбрец наш юный!

Вот люди!

Встать они могли бы
С любым героем наравне.

Давай-ка ту девчонку мне.
Придется ей отведать дыбы.

Вот злыдень!

Каждый здесь — бунтарь.
Я всех бы вздернул без разбора.
Ты! Кто убийца командора?

Фуэнте Овехуна.

Тварь!
Наддай, палач!

Напрасный труд.

Молчит бедняжка Паскуала.

А ты иного ожидала?

Наддай! Ответь: быть может, тут
Случилось что-то накануне.
Убийства?

Господи! Нет сил.

Сеньор обиду учинил?
Кому?

Фуэнте Овехуне.

Давай-ка парня. Вон того.
Вон — оборванец толсторожий.

Взялись за Менго.

Дай-то, боже,
Чтоб он не выболтал чего.

Ай-ай!

Привязывай.

Ай-ай!

Ты что с ним возишься? Ну, скоро?

Ай!

Кто убийца командора?
Я награжу, лишь отвечай
По правде мне. Ведь ты не лгун, а?

Я все скажу!

Ослабь ремни.

Судья (за сценой)

Чур, не врать!

Ни-ни!

Ну, кто?

Фуэнте Овехуна.

Что за упрямцы! Каково,
Нисколько не боятся дыбы.
Они молчат. Молчат, как рыбы.
Я ждал, что он… И — ничего.
Всех отпустить!.. Устал… Конец!

Каков наш Менго! За него я
Против других боялся вдвое,
А он… Ну просто молодец!

Ну, Менго!..

Менго молодчина!

Ты, Менго, молодец!

Да, да.

Ай-ай!

Взгляни-ка, друг, сюда,
Хлебни из моего кувшина.

Ай-ай! А что там?

Пей, дружок.

Ай-ай!

Хлебни, дружище, право!

Да ты не бойся, не отрава.

Так.

Дай ему еще глоток.

Ай-ай!

Доволен? Не бурда?
Ну, выпей за меня.

Сомлеет.

Умел молчать — и пить сумеет.

Еще хлебнешь?

Ай-ай! Да, да!

Он заслужил.

Не вышло б худа.
Глоток за каждый твой рубец?

Пей! Пусть согреется храбрец.

Еще?

Могу вместить покуда.
Ай!

Что, вино сильней, чем дыба?
Слабеешь?

Я уверен в нем,
Его ни пыткой, ни вином
Не сломишь. Правда? Пей!

Спасибо.
В моей утробе тоже бунт.

Боюсь, нужна тебе опора.
Так кто ухлопал командора?

Как кто?.. Фу-эн-се Ове-хунт.

Наугощался он чрезмерно.
Скажу ему я не в укор.
Так кем сражен был командор?

Фуэнте Овехуной.

Верно!

Ну да!

А вот, спрошу я вновь:
На свете есть такая сила,
Которая б тебя сразила?

Да, мой Фрондосо, есть — любовь!

Вы, государь? О, как я рада!
Ведь я не ожидала вас.

Узреть сиянье этих глаз —
Мне высшая за труд награда.
На Португалию дорога
Здесь близко, невелик был крюк.

Я вас не буду, мой супруг,
Журить за это слишком строго.

Но расскажите, — как Кастилья?

Край умиротворился весь.

И диво ли, когда вы здесь
К тому направили усилья?

Меня заставил вас прервать
Приезд магистра Калатравы.
Хотел бы он узнать, когда вы
Его изволите принять?

Пусть он войдет.

Магистр достоин
Монаршей милости вполне:
Сей юноша, поверьте мне,
Уже незаурядный воин.

О короли, оплот закона!
Узреть вас наконец могу.
Простите вашего слугу,
Родриго Тельеса Хирона.
Злокозненным советам вняв,
Я, вождь верховный Калатравы,
Увы, вступил на путь неправый:
Не признавал я ваших прав.
Мечтой увлек меня тщеславной
Фернандо Гомес де Гусман;
За ним последовал я в стан,
Враждебный вам, чете державной.
Я к вам с повинной головой.
И если получу прощенье,
То государям на служенье
Отдам отныне меч я свой.
Мне будет бранный труд отрадой;
Я искуплю свою вину,
Когда вы вступите в войну
С высокомерною Гранадой.
Триумф державной правоты
Поставлю я своею целью,
И над гранадской цитаделью
Взовьются алые кресты.
Полтысячи и даже боле
Солдат я выставить берусь,
И верьте, — честью в том клянусь, —
Не выйду впредь из вашей воли.

Родриго, встаньте. Мы внимали,
Я верю, искренним словам.
Всегда мы будем рады вам.

Вы тяжкий груз мне с сердца сняли.

Вам равных нет в подлунном мире:
И златоуст вы, и герой.

Любуюсь царственной четой,
Подобной Ксерксу и Эсфири.[36]

Вернулся только что судья,
Который послан был в селенье,
Где совершилось преступленье.

Мятежников, надеюсь я,
Сумеете вы наказать.

Вы в жизни их вольны и в смерти.
Но я б им показал, поверьте,
Как командоров убивать.

Не бойтесь. Мы здесь короли
И сами подданных рассудим.

Хотелось бы, чтоб этим людям
Вы приговор свой изрекли.

Король мой! Не жалел я сил,
Чтоб ваше выполнить веленье:
Прибыв в мятежное селенье,
Я там дознанье учинил.
Я досконально в дело вник
И все ж вернулся с тем, что было,
Не обмакнув пера в чернила,
Без показаний и улик.
Никто — ни старый и ни юный —
Не испугался, не донес.
«Кем он убит?» — был мой вопрос,
Ответ: «Фуэнте Овехуной».
Таков был плод моих усилий.
Я допросил за эти дни
Их триста душ, и все они
Одно и то же мне твердили.
Пытал я крепко, всех подряд,
Был даже в строгости излишек:
Десятилетних ребятишек
На дыбу вздергивал — молчат!
Сулил, стращал, — не помогло.
И потому мое сужденье:
Иль объявить им всем прощенье,
Иль перевешать все село.
Прийти сюда велел я им,
Дабы на них вы поглядели
И были сами в этом деле
Судьей.

Ну что ж, мы поглядим.

Так это — наши короли?

Властители Кастильи нашей.

Я пары не видала краше.
Господь им счастья ниспошли!

Так вот они, бунтовщики?

Покорны вашим повеленьям,
К своим владыкам со смиреньем
Мои явились земляки.
Терпели мы тяжелый гнет,
Жесток был командор покойный;
Правитель этот недостойный
Довел до крайности народ
И стал виновником несчастья,
Нас истязал и грабил ой,
Крал наших дочерей и жен
Для своего он любострастья.

Ее, любимую мою
(Соизволеньем божьим, с ней
Счастливейшим из всех людей
Теперь я стал в родном краю),
В день свадьбы утащил он силой,
И стыд и совесть потеряв;
Меня лишил он мужних прав
И разлучил с женою милой.
Спасло девическую честь
От гибели неотвратимой
Лишь то, что у моей любимой
Бесстрашье пламенное есть.

Чтоб не остаться в стороне,
Я, с вашего соизволенья,
Поведаю вам злоключенья,
Что выпали на долю мне.
Пристал он раз к одной молодке, —
Любитель был он этих дел, —
Я защищать ее посмел.
Ну, тут был разговор короткий:
Науськал он своих солдат
(Что — я, ведь он ни вдов, ни си́рот
Не миловал); проклятый Ирод[37]
Мне изъиродовал весь зад.
Три командорских молодца
Старались лихо, честь по чести,
И у меня на мягком месте
Сейчас нет места без рубца.
Я выжил и с ума не спятил,
Но, чтобы шкура вновь срослась,
Я на целительную мазь
Все достояние истратил.

Король! Хотим отныне жить
Мы под твоей рукой державной.
Отважились мы герб твой славный
В селенье нашем водрузить.
Наш государь, яви к нам милость, —
Вот все мы здесь, и стар и млад,
Никто из нас не виноват
В той злой беде, что приключилась.

Поскольку не дало дознанье
Нам ни свидетельств, ни улик, —
Грех, как бы ни был он велик,
Оставим мы без воздаянья.
И с нынешнего дня, — коль скоро
Народ взывает к нам о том, —
Я сам — сеньор ваш. А потом
Мы вам назначим командора.

Конец превратностям фортуны
Монарший положил указ,
Но приговора и от вас
Ждем для Фуэнте Овехуны.