Феликс Крес

СЕРДЦЕ ГОР (сборник)

ЗАКОН СТЕРВЯТНИКОВ

— Никогда не презирай наши законы, женщина, — повторил ширококрылый исполин, вцепившийся в плечо черноволосой девушки. Ее тело в голубом армектанском мундире безжизненно распласталось на земле. — Никогда не презирай наши законы. Ну а теперь проснись.

Веки лежащей с трудом приоткрылись. Солнце — столь редкий гость в громбелардских горах — мелькнуло в зияющих пустотой красных глазницах. Пространство прорезал душераздирающий крик. Лежащая прижала ладони к лицу, рванулась было, но тут же рухнула снова.

— Нет! Нет! Нет!

А в небе уже высоко маячила черная точка, невидимая для девушки. Она попросту не могла ее видеть.

— Нет! Нет!

Парящий в воздухе стервятник ритмично прищелкивал клювом:

— Никогда не презирай наши законы, никогда…

1

Грузные шаги загрохотали по лестнице:

— Под сотник Каренира?!

Вскочила на зов, вытянулась в струнку.

— Так точно!

Шаги возобновились. Остановился в дверях. При виде ее наготы лицо вошедшего скривилось:

— Выбери восемь человек и прикажи собираться в дорогу. Поедете… — Задумался. Насупив брови, уставился на носки своих запыленных сапог. — Зайди ко мне. Немедленно. — И как-то особенно подчеркнул: — Одетая. С меня и без того хватает вида ваших голых сисек. Это тебе не огород в Рине или в другой армектанской дыре. Тут армия, казармы. Заруби себе это на носу, повторять больше не буду. И передай это своим смазливым подчиненным. Ну а уж коль скоро о том зашла речь: хотелось бы, чтобы дозор, командование которым я возложил на тебя, состоял только из мужчин. Поняла или нужно повторить? Из одних мужчин!

— Слушаюсь, господин!

Отвернулся и вышел. А в ней закипала волна злости. Не успела остаться одна, как со всей яростью пнула скамейку подле кровати. От боли прикусила губу, потерла ногу.

Ее возмущению не было предела. В Рине, где она родилась и выросла, нагота в доме была символом любви, дружбы, чистых и открытых помыслов. При воспоминании о своем первом вечере в гарнизонных казармах она вдруг горько усмехнулась. Всего-то хотела устроить небольшое торжество для новых товарищей-офицеров. Одетая в одну лишь юбку, она открыла дверь, и… Взгляды… Выстроившиеся как на параде мужчины, в военных туниках, подпоясанные мечами, перемигивались между собой за ее спиной. Две легионные сотницы тем временем обменивались друг с другом замечаниями на ее счет: «Пьяная или?..»

Ничего не понимая, она проревела всю ночь. Утром прибежали взбудораженные девушки из ее отряда. Этим тоже не удалось выспаться. Мужчины лезли к ним с недвусмысленными намеками, пытались даже лапать. И все это под издевательские смешки. Пока не ввалился какой-то десятник и не начал глумиться на всю катушку… Тут не выдержала Кристира: для начала показала ему свои нашивки, а затем велела убираться вон!

Около полудня к ней пришел тысячник П.А.Аргон, комендант гарнизона. Он со всей строгостью объяснил разницу в обычаях двух провинций и впредь категорически запретил подобное. Офицеры смотрели косо и на ее фамильярные отношения с подчиненными — насколько все не так было в Рине! Там вся казарма была одной веселой дружеской компанией, здесь же каждый тройник надменно расхаживал в кольчуге и мундире, а уж под сотник редко опускался до непосредственной беседы с солдатом… Если бы она надела после службы какое-нибудь из привезенных с собой платьев, ее наверняка засадили бы на губу!

Девушка вздрогнула. О Шернь! Я уже должна быть у коменданта! Ведь сказал «немедленно», значит, понимай буквально!

Она быстро влезла в грубую юбку, сунула ноги в тяжелые сапоги. Тунику она натягивала уже на бегу. Влетев в комендатуру, задержалась в зале для инструктажа, пытаясь застегнуть пряжку ремня, как в тот же миг дверь перед ней распахнулась. В проеме стоял Аргон.

— Ну, подсотник, — почти ласково произнес он, — здесь ты только временно, и права уволить тебя из армии я не имею. Но будь уверена, при первой возможности я доложу свое мнение твоему командиру в Рине.

Вытянувшись по стойке смирно, Каренира напряглась, с ужасом ощущая, как расходится наспех застегнутая пряжка.

— По правде, — продолжал Аргон, — начинаю сомневаться, посылать ли тебя во главе этого патруля. Был бы у меня под рукой хоть один свободный офицер…

Чувствуя, как холодный пот стекает по спине, она в последний момент подхватила падающий на пол меч.

Аргон заткнулся на полуслове. Повисла тяжелая тишина. Наконец мужчина отвернулся и двинулся в кабинет.

— Прошу за мной.

Она быстро прикрепила оружие на место.

— Задание несложное, — начал комендант, прилагая все усилия к тому, чтобы голос его звучал совершенно бесстрастно. — Поступило донесение, что в окрестностях Кривых Скал скрываются трое-четверо человек. Так, пара воришек, а не какая-то там банда разбойников. Цель патруля — найти и поймать. По крайней мере один из них должен остаться в живых. Все ясно или повторить? В живых!

Она энергично кивнула:

— Так точно, господин!

— Отправляйся немедленно. Людей уже наметила?

— Еще нет, госпо…

— Так я и думал. Они ждут тебя у ворот. Пришли мне Барга. Это такой бородатый толстяк.

— Слушаюсь, господин!

Каренира вышла из кабинета, прямо держа спину. Закрыла за собой дверь и только после этого тяжело оперлась о косяк, вытирая пот со лба.

2

— Господин…

— А, вот и ты, Барг. Присаживайся.

Солдат сел. Его наверняка мог бы изумить непривычно ласковый тон сурового «старика», однако лицо оставалось бесстрастным. Он выжидал.

— Сегодня вы идете в патруль под началом подсотника А.И.Карениры. Солдат хороший, только вот выросла в армектанском Рине… гор не знает. Насколько мне известно, она лишь однажды принимала участие в… бою? — Фраза прозвучала почти как вопрос. — Ее лучницы подбили из засады коней двух полуживых от усталости Всадников Равнин… Она не может взять в толк, что это Громбелард, где служба вовсе не усмирение пьяниц по трактирам. Поэтому у тебя особая задача: смотри в оба и держи ухо востро. Хоть и командует отрядом она, но отвечать за него — тебе. Как ты с этим справишься — дело твое. Все.

Солдат вскочил, отдавая честь.

— Естественно, этот разговор должен остаться между нами… — добавил Аргон.

Могло показаться, солдат обиделся.

— Господин… — протянул Барг.

Губы Аргона тронула усмешка:

— Можешь идти.

Хлопнула дверь, в соседней комнате слышно было, как твердой походкой удаляется Барг. Аргон снова усмехнулся. Старый солдат… Такому порой стоит по-дружески рассказать кое-что наедине. На Барга он мог положиться. Сообразительности и хитрости у того хоть отбавляй. Во время недавней облавы он не раз показал себя с самой лучшей стороны, да и прежде, в самых трудных ситуациях никогда не подводил. Благодаря его сметливости и знанию Гор не одному отряду легиона удалось избежать гибели. Солдаты, если с ними был Барг, могли потерпеть неудачу, но поражение — никогда.

Тряхнув головой, Аргон взял чистый лист бумаги, перо и чернильницу. Написав несколько слов и присыпав их песком, он шлепнул печать коменданта гарнизона в Громбе.

Удостоверение подсотника Громбелардского Легиона.

3

Громадный бурый кот, из породы гадбов, известный на весь Громбелард как Л.С.И.Рбит — заместитель и правая рука Басергора-Крагдоба, короля гор и вождя разбойников, непринужденной ленивой трусцой поглощал милю за милей. Уж коли требовалось — он мог бежать дни напролет. Сейчас уже миновало трое суток. Он спал по утрам, просыпаясь, потягивался, делал несколько умопомрачительных прыжков, разогреваясь, и, даже не подкрепившись, снова пускался в путь. Он мчался оставшийся день и всю ночь, а когда небо начинало розоветь, пил из ручья, если таковой оказывался поблизости, и засыпал. Таким образом, за день он преодолевал тридцать миль. Конец пути уже был близок — вокруг громоздились Тяжелые Горы. Добраться до самого их сердца, туда, где возвышались стены Громба, столицы провинции, — вот чего он хотел. В дороге он размышлял о том, правильно ли поступил его командир, сбежав вместе со всем отрядом в далекий Лонд. Может, следовало противостоять облаве, которую армия устроила в Тяжелых Горах?

Рбит был разведчиком. Он нигде не задерживался, избегал попадаться кому-либо на глаза. Собственно говоря, он уже выполнил свою миссию и мог вернуться к Басергору-Крагдобу с вестью о том, что опасность, по сути, миновала. Но, как и всякий кот, он был терпелив и дотошен. Ему необходимо было удостовериться до конца, выведать все, что возможно, и связаться с теми, кто уцелел.

В пути день казался ему бесконечно долгим. Ночью же он чувствовал себя гораздо лучше. Тьма давала ему ощущение свободы и власти над всеми живыми созданиями. Невидимый и неслышимый для кого бы то ни было, Рбит видел и слышал все.

Был еще только полдень. Рбит остановился. Хотя все его мышцы требовали движения, он медленно огляделся, потом прислушался, наконец, принюхался. Ничего.

И все-таки в воздухе что-то витало. Нечто дурное. Он находился в горном лесу с низкорослой редкой порослью. Укрывшись в ближайшем кустарнике, кот выгнулся, расстегнул зубами ремень на холке, где висел довольно большой кожаный мешок. Придерживая ремни лапами, он неуклюже развязал его и опять-таки зубами вытащил прочную железную кольчугу. Поскольку инстинкт предупреждал об опасности, следовало защититься. Чутье никогда его не подводило, Рбит полагался на него больше, чем на зрение и слух.

С трудом, проталкиваясь лбом и жмурясь, он влез в доспех. Сунув лапы в короткие рукава, а голову — в воротник, он высоко подскочил и начал прыгать, словно обезумевший, до тех пор, пока кольчуга плотно не облегла его бока и горбину. Потом разбежался и вцепился в первую попавшуюся сосенку, ломая тонкие ветви и раздирая когтями ствол. Еще пару раз взмахнул лапами. Ничто не стесняло движений, чем он и был чрезвычайно доволен.

Он снова двинулся вперед. Тихо похрустывала кольчуга. Но Рбита это уже не волновало.

4

До окрестностей Хогрога, вершины, неподалеку от которой лежали Кривые Скалы, они добрались лишь к вечеру. Ясно было, что в темноте им ничего не выгорит, так что решили разбить лагерь. На опушке чахлого леса солдаты ловко извлекли из вьюков две небольшие палатки. Двое повели коней к ближайшему ручью. Развели костер.

— Огонь может выдать наше присутствие, — заметила Каренира. — Не стоит попадаться на глаза посторонним.

Барг уважительно взглянул на нее:

— В этом есть здравый смысл, госпожа, и хорошо, что ты обо всем помнишь. Но, прости, ты никогда не видела, как разводят костер разбойники. Его устраивают в глубокой яме и используют особое дерево, которое почти не дает дыма.

— Ну, если Громбелардский Легион во всем берет пример с разбойников… — усмехнулась она.

Барг снял меч, положив его рядом с собой, улыбнулся девушке и сел на землю.

— Это только на первый взгляд кажется странным, госпожа. Если хочешь успешно бороться с врагом, необходимо прежде всего узнать его привычки, а некоторые из них даже перенять. Очень многое зависит от условий… от обстановки. Ну вот смотри, к примеру: почему в Армекте так и не прижились столь популярные в Дартане кирасы и тяжелые полузакрытые шлемы?

— Ими пользуются… правда, только у северных границ, против алерцев… Там главный наш противник — орды Всадников Равнин, бродяг и грабителей, — объяснила девушка. — Чтобы биться с ними на равных, нужно искусно управлять конем, уметь нападать из засады, переправляться через реки. Поэтому нельзя чересчур нагружать коня. Вооружение конника — легкое копье и лук…

— Именно. Вот и мы берем пример с горных разбойников, одетых порой в одни лишь шкуры. Не носим тяжелых кирас, самое большее — мягкие кольчуги, иногда чешую, ибо на что годен закованный в железо рыцарь на горном бездорожье? Да и передвигаемся почти всегда пешими — как же иначе? Кони служат только для переходов, да и то мало где. Например, здесь это удобно — местность достаточно ровная… А оружие в основном — меч, секира, арбалет, иногда короткий дротик. Размахивать копьем среди скал или, хуже того, посреди купеческого каравана, который защищаешь, — просто нелепо.

— И тем не менее с разбойниками вам не справиться?

Барг прикусил губу.

— Что ж, честь солдата хотела бы возразить, но не честность… Твоя правда, госпожа. Выследить банду нелегко, а когда это удается, нужно еще выдержать тяжелый бой, как правило, там, где это выгодно противнику. Обычно битва распадается на ряд мелких стычек, даже поединков, поскольку тут ущелье, там утес; тут скалы, там осыпь… Как в таких условиях держать боевой порядок? Случается, что любой солдат — сам себе командир… — Он покачал головой. — К тому же еще и крестьяне против нас, — продолжал он. — Ибо в Громбеларде, госпожа, нет мирных земледельцев. Здесь все воры, бандиты и грабители. Пастухи за своими отарами ходят с топорами вместо кнутов, а на головах у них не шапки, а шлемы. Постоянно дерутся между собой за свои стада… Впрочем, с ними все просто. Хуже с разбойниками с Гор. Обычно их банды насчитывают человек восемь-двенадцать, но бывает, что и по шестьдесят. И все они учатся воевать с детства.

Каренира внимательно слушала медленный, спокойный рассказ толстяка, звучавший в ее ушах, словно сказка. Когда он умолк, чтобы подбросить дров в костер, девушка спросила:

— А что там насчет облавы? Все время слышу о какой-то облаве, что она была, что…

Барг заглянул в ее глаза, улыбнулся:

— Облава… Ну да, была… Представь себе, госпожа, десятки и сотни солдат, которые одновременно прочесывают Горы во всех направлениях. Погони, схватки, засады. — Он снова с улыбкой посмотрел на нее. — Очень нам тогда не хватало тридцати метких лучниц. Да, госпожа, именно лучниц. Как сейчас помню, окружили мы узкое, крутое ущелье неподалеку от Эгдорба. — Он махнул рукой куда-то на восток. — Они выехали прямо на нас, видны как на ладони, а мы… испортили все дело! Лук не в большом почете в Тяжелых Горах. Арбалетом пользуются чаще. Для этого есть основания: он не дает промаха, бьет сильно и далеко… но проку от него никакого, если это единственное оружие. С нами шли двадцать арбалетчиков и только двое лучников, да и те не из лучших. Я был среди первых. По команде выстрелили, и, надо сказать, неплохо — там, внизу, аж забурлило! Четверть разбойников полегла, но, прежде чем мы успели зарядить арбалеты снова, остальные прорвались через ряды окружения, выскочили в ущелье, и ищи ветра в поле! Мы только в полном бессилии смотрели им вслед да накручивали тетивы арбалетов. Будь ты, госпожа, и твои девушки там, вы бы перестреляли их всех, пока мы заряжали свое оружие. Впрочем, и первые стрелы вы послали бы наверняка более метко. Говорят всякое, но, думаю, мужчина не создан для лука, так же как и женщина не годится для того, чтобы размахивать секирой.

— А что это за коты? — неожиданно спросила девушка. — Я видела нескольких в казармах…

— О, коты! — В усах Барга спряталась усмешка. — Кот, госпожа, — создание столь удивительное, что даже говорить о нем нелегко. Ведь, кажется, и у вас в Армекте в легионах служат коты?

— Очень редко. Ну, может, на северной границе…

— У нас почаще. Только у вас — поджарые, гибкие тирсы, а Громбелард — родина гигантских гадбов, котов-воинов.

— Может ли такой кот-воин угрожать вооруженному человеку?

Барг едва не расхохотался.

— Прости, госпожа, но ты, видимо, никогда не видела гадба вблизи. Это кошмарный сгусток мускулов, твердых, словно железо. У дикого пса нет никаких шансов против него. Волк, если он зол и голоден, иногда отваживается встать у него на пути, но, как правило, проигрывает. Если когда-нибудь тебе, госпожа, доведется встретить кота в темном переулке — уступи ему дорогу. И в этом не будет ничего постыдного, ибо каждый разумный человек поступит именно так. Кот настолько непредсказуем, что заранее и предположить нельзя, что его может разозлить, а что — позабавить. Я, наверное, мог бы попробовать потягаться с котярой, но подобного случая не ищу. Мне еще жизнь дорога.

Они замолчали. Тихо потрескивал костер, из котелка доносился запах вареного мяса. Уже совсем стемнело. На небе сверкали звезды.

— Звезды, — заметил Барг. — Редко доводится их видеть.

— Пожалуй, — тихо вздохнула Каренира. — Здесь постоянно льют дожди. С того времени, как приехала, сегодня впервые увидела солнце.

— Я тебя понимаю, госпожа. Нужно родиться громбелардцем, чтобы любить наши тучи, дожди.

Один из солдат с необычной для легионера робостью попросил:

— Расскажи нам об Армекте, госпожа. Только не о ваших разбойниках, а так, в общем.

Она улыбнулась:

— О разбойниках мне рассказывать нечего, хотя бы потому, что… их, собственно, и нет. Разве что изредка встретятся на большой дороге… А Всадники Равнин, те, по большому счету, никому не угрожают. Ездят туда-сюда. Иногда что-нибудь стянут, ну а поджечь дом или умыкнуть девушку — это большая редкость. А про Армект вообще… слова подобрать трудно. Уж очень дивный город. Не сердитесь.

Наступила тишина. Каренира медленно прислонила голову к стволу росшей позади нее сосенки и закрыла глаза.

— Поешь, госпожа, и иди в палатку, — мягко сказал Барг. — Та, что поменьше, — твоя.

Она открыла глаза:

— Только моя? Зачем же вам тесниться в одной палатке?

— Она рассчитана на пятерых, госпожа. А трое на посту…

— Посты! — вдруг вспомнила девушка.

— Я уже выставил, госпожа. Можешь спать спокойно.

— Если что случится…

— Я тебя разбужу, госпожа. Поешь.

— Спасибо, почему-то я совсем не голодна.

Она встала и пошла. В темноте палатка едва была видна. Там она нащупала седло и четыре пледа. Значит, часовые отдали ей свои одеяла.

Каренира высунула голову наружу.

— Барг! — тихо окликнула она.

Он сразу же подошел к ней:

— Да, госпожа?

— Зачем мне четыре пледа? Пусть часовые накроются.

— Нет, госпожа. Если им будет тепло, они могут заснуть. А в Горах нельзя себе такого позволять. Ты спи, госпожа.

Девушка отстегнула пояс с мечом и сняла сапоги. Закутавшись в пледы, она неожиданно для себя осознала, насколько о ней заботятся. Каренира не замечала, чтобы так же заботились о ее подругах-легионерках. Почему бы это?

Сон сморил ее мгновенно.

5

— Госпожа…

Она подскочила, протирая заспанные глаза. Светало.

— Сейчас… — еще спросонья пробормотала девушка.

— Пора в путь.

Барг неодобрительно смотрел, как она натягивает на босые ноги тяжелые сапоги.

— Сотрешь ноги, госпожа. Намотала бы портянки.

— Да, но… я их забыла в казарме, — беспомощно ответила Каренира.

Барг покачал головой и вышел. Вскоре он вернулся с чистыми лоскутами в руках:

— Возьми, госпожа.

Пока солдаты проворно сворачивали лагерь, она скрылась среди деревьев, как вдруг ее остановил окрик Барга:

— Ты куда, госпожа?

Она обернулась:

— Сейчас вернусь…

Он быстро подошел к ней:

— Извини, но я с тобой, госпожа.

Она густо покраснела:

— Ты не понял. Я…

— Я знаю, куда ты идешь, госпожа. Пойми ты наконец, тут Горы. И даже за этим здесь не ходят в одиночку.

Тут она взорвалась:

— Ну это уж слишком! Горы, Роры, одни только Горы! Что, и под кустом, где я хочу присесть, тоже притаились разбойники?

Барг вытянулся по стойке смирно:

— Прости, госпожа, но…

— Нет! Я солдат. Как-нибудь справлюсь сама!

Рбит спокойно, без спешки вытянул затекшие от долгого лежания лапы, затем, нехотя, будто играясь, выскочил из-за низкорослых сосен и сбил девушку с ног. Однако он недооценил сопровождавшего ее толстяка. Пришлось развернуться в воздухе, словно пружина, чтобы избежать удара меча, выхваченного молниеносно. Кот отскочил на безопасное расстояние.

— Спрячь оружие, легионер, — недовольно, но с уважением проворчал котяра. — Может быть, в первый и последний раз Басергор-Кобаль стоит перед тобой как друг.

Барг медленно опустил меч.

— Басергор-Кобаль… — недоверчиво повторил он.

Ошеломленная Каренира медленно поднялась с земли. Со стороны лагеря бежали солдаты. Барг остановил их движением руки.

— Я пришел с известием, — спокойно сказал кот. — Хочу вас предостеречь: вы на территории стервятников. Как я понимаю, она, — он сверкнул глазами на нашивки ее туники, — ваш командир? О Шернь, как низко пал Громбелардский Легион… Слушай меня ты, толстяк. Вы на территории стервятников. Делайте выводы.

Барг быстро убрал меч.

— Если ты говоришь правду, господин…

— Кот никогда не лжет, легионер. И не смей подвергать сомнению его слова, если не хочешь поплатиться собственной жизнью.

Стало тихо.

— Я не хочу, чтобы эти пожиратели падали поживились кем-либо, пусть даже вами.

— Спасибо, господин.

— Не за что.

Кот развернулся, махнул хвостом и исчез среди деревьев. Напоследок раздался его голос:

— А ты, толстяк, смело можешь ходить в лес один. Если ты всегда так ловко управляешься с мечом, как сегодня, — вряд ли тебе что-либо угрожает.

В тишине, встревоженной шумом ветра, Барг повернулся к солдатам. Внимательно посмотрел на них, затем на Карениру.

— Басергор-Кобаль, — изумленно произнес он. — Это был Басергор.

Он резко встряхнулся и энергично скомандовал:

— Сворачиваем лагерь. Возвращаемся в Громб.

— Это еще почему? — удивилась Каренира.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Это территория стервятников, госпожа, — пояснил он. — Если мы еще живы, то лишь потому, что они о нас пока ничего не знают.

— Так это стервятники или демоны?

Он раздраженно прикусил губу, но сдержался.

— Поверь, госпожа, старому солдату. Будь нас сотня — могли бы двигать дальше. Но у нас всего-то девять человек.

— Я не боюсь стервятников, не боюсь и этого кота, перед которым ты чуть ли на коленях не ползал. Отправляемся в Кривые Скалы. Это приказ.

Он отвел взгляд, но вскоре решительно заявил:

— Нет, госпожа. Я не пошлю семерых на верную смерть… или того хуже. Нас двоих я не считаю. Хочешь — иди дальше одна. Этого я тебе запретить не могу.

Она потрясенно смотрела на Барга.

6

Барг третий раз придержал коня и обернулся, после чего громко сказал:

— Езжайте дальше, не останавливаясь. Я возвращаюсь. За ней…

Солдаты безмолвно развернули лошадей.

— Тогда все возвращаемся, — сказал старший из них, Гадбер.

— Я отвечаю за вас перед стариком. Возвращайтесь в Громб. Это приказ.

— Да кто их сейчас выполняет?.. Едем и не будем зря терять времени.

Солдаты обогнали его и пустили лошадей так быстро, насколько позволяла узкая и крутая тропа. Выругавшись, Барг двинулся следом. Проверив арбалет, он выставил его перед собой.

Вскоре они углубились в лес.

Каренира спешилась и осторожно вышла на середину поляны, держа готовый к стрельбе лук. Было настолько тихо, что хлопанье могучих крыльев показалось раскатом грома. Резко обернувшись, Каренира натянула тетиву. Она уже готова была выпустить стрелу, когда встретилась глазами с чудовищем.

— Разве ты не знаешь, женщина, что это земля стервятников? — спросил он.

Лук выпал у нее из рук. Не в силах устоять на ногах, она опустилась на колени.

— Да, именно так. Именно так должен вести себя человек перед стервятником. Почему же ты смотришь мне в глаза?

Но она не могла отвести взгляда, и он знал об этом, просто издевался.

— Никогда не презирай наши законы, женщина, — сказал он. — Никогда не пренебрегай ими.

Она хотела позвать на помощь, но из перехваченного спазмом горла не вырвалось ни единого Звука. С ужасом она смотрела, как неуклюжий черно-белый гигант приближается к ней…

А потом лишилась чувств.

7

Рбит повернул назад. Через полтора десятка шагов он наконец сообразил, почему, собственно, возвращается. Беда. Будто кто-то доводил до его сознания, взывая непосредственно к его инстинктам: случилась беда… Его разум начинал воспринимать более отчетливые сигналы:

«Девушка… беда… законы стервятников…»

Рбит почти всю свою жизнь провел в громбелардских горах, немало видел и немало пережил. Некий посланник Шерни призывал его на помощь юной легионерке… А ему-то, собственно, какое дело?

Останавливаться он все-таки не стал. Сердобольностью Рбит вовсе не отличался. Как у всякого хищного зверя, склонности к жалости у него не было и малой толики. Однако, как и любой другой кот, он ненавидел стервятников. Всем сердцем, да так, что каждый, кто с ними сражался, становился его другом. Враги стервятников всегда могли рассчитывать на его поддержку. Даже если бы они были солдатами императора.

Невероятно, но стоявшего на тропе старика он заметил лишь тогда, когда на него наткнулся. Инстинкт взял вверх; хоть он и сразу же понял, кто перед ним стоит — тело отреагировало быстрее, нежели разум, — и он напал. Одним движением руки старик отгородился невидимой преградой. Атака угасла столь же внезапно, как и началась.

— Стой, кот, — поспешно сказал Посланник. — Мы не враги.

— Значит, ты меня знаешь. Назови свое имя, господин.

— Дорлан-Посланник. Это я просил тебя вернуться…

— Великий Дорлан. Наслышан. Не будем терять время.

И бегом рванул вперед. Казалось, Посланник с трудом перебирает дряхлыми ногами, но при этом он так и не позволил мчавшемуся подобно стальной молнии коту оставить его далеко позади. Но вот когда они наконец очутились на небольшой поляне среди скал и деревьев, выяснилось, что их помощь опоздала.

Двое, окруженные солдатами, стояли на коленях. Толстый пожилой легионер с красным лицом и густой всклокоченной бородой прижимал к своей груди девушку. Рбит сразу его узнал. Он заметил, что веки девушки судорожно сжаты, а плечи сотрясаются от рыданий.

— Поздно, — хрипло произнес легионер, стиснул зубы и медленно поднял голову. Там, высоко-высоко в небе, едва виднелось крошечное пятнышко. Легионер заплакал.

Рбит зубами вытащил из висевшего на шее мешочка Серебряное Перо — могущественный Брошенный Предмет. Прикинул расстояние. Слишком высоко… Перо не может поднять его на такую высоту. Не получится.

Посланник присел, коснулся век девушки, затем беспомощно покачал головой.

В тишине раздался приглушенный голос одного из солдат:

— Я знаю тебя, господин. Ты же Дорлан Всемогущий, маг-пилигрим… Ты можешь вернуть ей зрение. Ты сумеешь.

Старец молчал.

— Сделай это, мудрец, — послышался голос кота. — Басергор-Кобаль просит тебя, даря взамен свою дружбу… если ты ею не побрезгуешь.

— Я не могу вернуть ей глаза. И никто не в силах вернуть человеку глаза, уж коли он их лишился…

Девушка судорожно всхлипывала. Толстяк закусил губы. А стервятник попросту завис в воздухе прямо над их головами…

— Ради Шерни… Ради Шерни, зачем он это сделал? Ведь… она даже не знала, на что способна эта тварь… Убей его, господин, хотя бы убей, если ничего другого не можешь.

Дорлан поднял взгляд к небу.

— У меня слабое зрение, — тихо, как-то покорно сказал он. — Я не могу использовать Формулу против того, чего не вижу.

Барг с бессильной ненавистью посмотрел вверх. Потом обвел взглядом остальных, задержавшись на Серебряном Пере, и снова уставился ввысь.

Перо было Гееркотом — Дурным Брошенным Предметом. Похоже, переполнявшая легионера ненависть пробудила в Серебряном Пере какие-то до сих пор неведомые силы… Предмет внезапно засветился, и тонкий зеленый луч ударил в глаза солдата. Прежде чем кто-то успел что-либо понять, луч исчез, и вдруг вертикально вверх выстрелила двойная зеленая молния. Все молча стояли и смотрели, как тяжелые, облепленные кровью и ошметками мяса перья медленно падают на землю.

Девушка продолжала рыдать, а вместе с ней плакал Барг. Солдаты утирали лица перчатками.

— Неужели ничего нельзя сделать, мудрец? — снова спросил Барг. — В самом деле ничего?

Молчание.

— Ради Шерни, господин… — беспомощно произнес солдат, — это я виноват… из-за меня все несчастье… А ведь я, господин, полюбил эту девочку… будто дочь.

— Настолько полюбил, что готов отдать ей свои глаза?

На мгновение наступила напряженная тишина.

— Да, господин. Это возможно?

Сквозь рыдания у Карениры вырвался крик, но так и остался без ответа. Солдат медленно встал и закрыл глаза. Дорлан произнес несколько старогромбелардских слов, сделал едва заметный жест рукой. Девушка дико закричала, а Барг поднял веки, явив две кровоточащие пустые глазницы.

— Спасибо, господин, — хрипло сказал старый солдат.

Старец, посланник Шерни, не отвечал. Он так и замер с опущенной головой.

Барг вынул меч. Каренира с криком бросилась к нему, но старый легионер знал, как управлять оружием… Клинок вышел у него между лопатками. Пронзительный вопль Карениры смешался с криками солдат. Только Рбит да Дорлан даже не вздрогнули. Кот задумчиво глядел на склонившуюся голову старца.

— Это ты убил его, господин, — изрек он. — А ведь он был человеком. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю. Отныне я не Посланник.

Он медленно поднял голову.

— Посланник может творить добро или зло. Но он обязан отличать их друг от друга… Везде и всегда.

ПЕРЕВАЛ ТУМАНОВ

Его благородию Р.В.Амбегену,

Коменданту Громбелардского Легиона в Бадоре, почетному сотнику Громбелардской Гвардии

Мой незабвенный товарищ и друг!

Памятуя о давней совместной службе во славу и защиту Империи, обращаюсь к Вашему Благородию с просьбой о помощи в деле необычайной важности. А именно: двадцать верных и испытанных воинов из моей личной свиты отправляются в путешествие, опасности и тяготы которого Вы лучше сможете оценить самолично, будучи громбелардцем и опытным солдатом. Речь идет о том, чтобы достичь границ Безымянных Земель, обычно называемых у вас Дурным Краем. Весьма был бы рад любым советам, которые Ваше благородие мог бы дать командиру отряда, и особо рекомендую его Вашему Благородию как моего сына, друга и наследника. Со всеми вопросами и сомнениями, Ваше Благородие, обращайтесь к нему, дабы получить ответы столь же откровенные и исчерпывающие, как если бы их дал я сам…

ПРОЛОГ

— Должен признаться, господин, — произнес Р.В.Амбеген, военный комендант Бадора, — я все еще не могу до конца прийти в себя. Если не от самого вашего предприятия, то по крайней мере от его размаха.

Высокий, хорошо сложенный тридцатилетний мужчина с отважным и открытым лицом солдата, Оветен, сын Б.Е.Р.Линеза, коменданта Армектанского Легиона в Рапе, в соответствии с армектанской модой не носил бороды. Густые темные усы топорщились у левой щеки из-за небольшого шрама. Одет он был скромно. Откровенная демонстрация богатства в Армекте не приветствовалась, а мужчина-щеголь легко мог стать объектом насмешек. Зато на нем была добротная кольчуга, а поверх нее — коричневая кожаная куртка, подпоясанная ремнем, на котором висел обычный гвардейский меч, короткий и довольно широкий, с опущенной вниз рукояткой. Из-под кольчуги выглядывали суконные штаны, заправленные в голенища высоких сапог. Амбеген с особым удовольствием отметил: молодому человеку присущи черты прирожденного воина, а это делает его похожим на отца не только внешне.

Они сидели за длинным прямоугольным столом. Обстановка вокруг навевала мысли о тюремной камере; однако именно так, по обычаю, выглядели апартаменты имперских командиров в громбелардских гарнизонах.

— Вполне понятно, — продолжил беседу старый комендант, — когда в Дурной Край отправляется за сокровищами какой-нибудь авантюрист, ни на бога, ни на черта не рассчитывая. Но ведь у его благородия Б.Е.Р.Линеза, — Амбеген постучал пальцами по лежащему на столе письму, — есть и возможности, и средства… Почему бы не морем? Правда, прибрежные воды граничат с пределами Края, и куда легче пройти несколько миль по воде, чем пробираться по всей территории Тяжелых Гор!

Оветен кивнул.

— Уже были морские экспедиции. Две. И ни одна не вернулась, — коротко отпарировал он.

Старый комендант помрачнел:

— И тем не менее ты готов отправиться в третью?

Оветен снова кивнул.

Амбеген, нахмурившись, взял со стола письмо и еще раз пробежал глазами текст. Остановился на тех фразах, где его благородие Линез, ссылаясь на старую дружбу, просил оказать его людям всяческую помощь.

Комендант задумался.

Когда-то они вместе сражались у северной границы. Теперь Линез стал армектанским магнатом, человеком богатым, влиятельным и весьма могущественным. И вот из-за какого-то каприза — ну не из-за золота же — он посылает третью экспедицию в Ромого-Коор — Безымянные Земли. Их называют далеко не без причин Дурным Краем… Из тех мест, надо сказать весьма странных, считающихся якобы обителью спящего многие века Великого и Безграничного, мало кто из смельчаков умудрился вернуться живым. Время там текло иначе, нежели в других землях Шерера. А главное — там бушевали непознанные, могучие и враждебные силы. И все же Брошенные Предметы, за которые давали невероятные суммы, продолжали вводить в искушение. Амбеген считал, что только смертельная хворь может заставить рисковать вообще жизнью ради Листка Счастья, надежно оберегающего от любых болезней. Он даже понимал людей, стремящихся добыть Предметы ради денег. Однако человек столь богатый, как Линез, мог спокойно купить любой Предмет, какой ему требовался, а приумножить собственное богатство столь рискованным способом — это уже ни в какие ворота не лезет… Два корабля уже пропали. То же самое может случиться с этим отрядом. Что же он все-таки ищет? По словам Оветена, его отцу требуется не один или два Предмета, а много. Так в чем же суть столь масштабного предприятия?

— В моем возрасте проявлять чрезмерное любопытство как-то неприлично, — сказал наконец комендант, — однако, думаю, ты меня понимаешь?

Оветен кивнул.

— На самом деле, ваше благородие, здесь нет никакой тайны, как могло вам показаться. Впрочем, даже если бы и была… Отец велел мне говорить с вами откровенно. Может быть, это покажется странным или вовсе забавным, но речь идет о… подарке.

Старый комендант уставился на него в изумлении:

— О подарке?

— Вот именно. Для императора.

Амбеген почему-то подумал уже в который раз, что Громбелард и Армект разделяет бездонная пропасть. Ну да, во имя Шерни! Это так по-армектански! Принести в дар императору не дворец, не воз золота, а нечто добытое в опасности, в смертельной схватке. Почему бы не сундук Брошенных Предметов? Подарок ничем не хуже, чем триста пар ушей, отрезанных у убитых алерцев, как после битвы на северной границе…

Комендант ухмыльнулся, вспомнив те времена.

— Ну что ж, господин, — сказал он армектанцу, — возможно, ты назвал единственную причину, которую я в состоянии понять… Хоть я и громбелардец.

Оветен кивнул:

— Отец всегда говорил, господин, что у тебя армектанская душа… Широкая, как наши равнины.

Высшая похвала, которую можно было услышать из уст сына народа, управляющего Шерером.

— Надеюсь, ты понимаешь, — произнес Амбеген, приподняв со стола письмо старого друга, — что, несмотря на отношения между мной и твоим отцом, не может быть и речи о поддержке его затеи силами имперских солдат?

Оветен развел руками.

— Ради Шерни, господин, — искренне ответил он, — мне такая мысль даже в голову не приходила!

— Так что же я могу для тебя сделать? В гарнизоне у меня нет ни единой души, кто знал бы о Крае больше, чем любой в Громбеларде. Экспедиция в Край — дело рискованное. Никакое знание не спасет от того, что тебя там подстерегает. Но должен отметить: сам Край, пожалуй, менее опасен, чем путь туда… и обратно.

Оветен кивнул:

— Дело в том, ваше благородие, что путешествие — единственная моя проблема. Отец велел мне ничего от вас не скрывать. Впрочем… не хочу, чтобы вы подумали, господин, что я пытаюсь льстить. Отец, который обычно говорит мало… — Амбеген, чуть улыбнувшись, утвердительно склонил голову, — при этом всегда умел находить слова, которыми рекомендовал вас как недостижимый образец для подражания… Не зная лично, я научился уважать вас и полностью вам доверять.

Комендант приложил все старания, чтобы скрыть удовольствие, которое доставили ему слова гостя.

— К чему ты клонишь? — спросил он.

— Я уже говорил о двух морских экспедициях. Вторая… частично удалась. Из Края было вынесено большое количество Брошенных Предметов. Но, потеряв корабль, пять человек отправились в обратный путь по суше, через горы. Однако, хотя они и выбрались за пределы Дурного Края, избежать смерти им не удалось — все погибли от таинственного недуга. Сокровище успели спрятать. В Армект вернулся только их командир. Он-то и принес известие об укрытых Предметах. Моя миссия состоит в том, чтобы найти их и доставить в Армект. Вот и все.

Ошеломленный услышанным, Амбеген долго молчал.

— Ради Шерни, господин, — наконец сказал он, — кто-нибудь еще знает об этом, кроме тебя? Твои люди?

— Нет, никто.

— А человек, который вернулся с известием?

Оветен отвел взгляд:

— Это был я.

Старый солдат чуть за голову не схватился. Он поднялся, начал ходить по комнате взад-вперед.

— Слушай меня внимательно, — после долгого молчания заговорил он. — Мы в Громбеларде. Не хочу плохо говорить о собственной стране… но это родина разбойников. Если какой-нибудь смельчак отправляется в Край, обычно никто об этом не знает, а даже если и знает, то не обращает никакого внимания на экспедицию, состоящую из одного человека. Такая наверняка не вернется. Порой, однако, случается, трогается в путь неплохо оснащенная и подготовленная экспедиция, скажем типа твоей. У хорошо организованной группы отважных и решительных людей есть определенные шансы на успех. Весть о них разносится со скоростью ветра, мгновенно достигает Дурного Края. А туда уже стягиваются банды негодяев, грабителей, авантюристов. Путешественников старательно выслеживают, а когда экспедиция возвращается, если посчастливится, бандиты ее перехватывают, пытаясь завладеть добычей.

Комендант остановился перед Оветеном, сурово глядя на него.

— И теперь я узнаю, что сокровище — даже слышать не хочу, сколько там этих Предметов, — лежит себе в горах, в каком-то там потайном месте, куда может добраться любой пастух и взять себе столько, сколько сможет унести. Если новость дойдет до чужих ушей, твоя жизнь, господин, не будет стоить и кварты пива. Понимаешь? В пяти милях за стенами Бадора тебя и твоих людей будут поджидать стаи волков. Они все сделают, чтобы не упустить возможности содрать с вас живьем шкуру, только бы вытянуть из вас правду о местонахождении сокровищ. Но даже если тайное и не станет явным, вас так или иначе будут выслеживать. Как ты намерен достать эти Предметы? Как предполагаешь перенести их через Горы?

— Мои люди…

Вдруг комендант взорвался:

— Да ты бредишь, парень!

Оветен смутился. Амбеген, однако, успокоился так же внезапно, как и рассвирепел:

— Прости старика, сынок. Но ты не знаешь Тяжелых Гор. Да, я понимаю, ты преодолел их в одиночку. Понимаю и восхищаюсь, это уже немало. Однако неужели за время того путешествия ты так ничему и не научился? Здесь тебе не Армект! Я ведь вашу родину знаю не хуже твоего. Всадники Равнин, которых вы называете разбойниками, — просто душки. Так, веселые компании расшалившихся сорванцов по сравнению с убийцами Мавалы, мясниками Хагена или отборной, по-военному организованной гвардией Басергора-Крагдоба. Одного его по уши хватит. Ты вообще догадываешься, сколько народу у него в подчинении? Трибунал, — он постучал пальцами по столу, — оценивает их численность почти в две тысячи! Две тысячи, господин, означает две тысячи шпионов, разбойников, грабителей, бродяг да и просто бандитов с арбалетами! Во всем Громбелардском Легионе едва наберется больше, не считая морской стражи и гвардии! Теперь понимаешь, о чем я? Если хочешь сравнения, я поясню: до твоих Предметов столь же легко добраться, как если бы они лежали в глубине Алера. Уж это ты должен понять. Ведь твой отец почти всю свою жизнь оттарабанил на границе!

Насупившийся Оветен молчал.

— Л.С.И.Рбит, — добавил Амбеген. — Князь Гор, правая рука Крагдоба. Он — из породы гадбов. У кота десятки доносчиков и шпионов. Говорят, даже в легионах они есть… даже среди членов Трибунала… при самом дворе Князя-Представителя: Шепни кому-нибудь на улице «экспедиция» — и завтра он будет уже в курсе.

— И что же ты мне посоветуешь, господин? — спросил Оветен. — В моем распоряжении двадцать отличных лучников, надежные люди, моя собственная отвага и… много золота. Это все. Посоветуй, что делать, я с удовольствием выслушаю.

Совершенно огорченный комендант сел, подперев лоб рукой:

— Перво-наперво потребуется проводник. И не какой попало. Нужен тот, кто знает Тяжелые Горы вдоль и поперек, кто проведет вас по любой тропе… и сумеет оторваться от идущей по следу банды.

— Знаешь кого-нибудь такого, ваше благородие?

— Хм-м… может быть, и знаю.

— И где искать этого человека?

Амбеген на мгновение задумался, но затем неожиданно усмехнулся:

— В этом судьба к тебе благосклонна, мой юный друг… Где искать? Прямо здесь, в Бадоре.

1

Рбит никогда не выставлял свои чувства напоказ. Он прекрасно умел владеть собой, всегда хладнокровный и циничный, как и подобает коту. Только для тех, кто его знал, плотно прижатые к голове уши были признаком холодной, мрачной ярости.

— Это не армектанцы. Это Хаген, — сказал он, глядя на бесформенную груду останков. Подобное трудно было даже назвать трупом. — Вернее, не он сам, а его люди. Он прослышал, что Крагдоб берет экспедицию на себя?

— Да, — коротко послышалось в ответ.

— Но, — возразила Кага, маленькая, стройная, зеленоглазая брюнетка, — весть могла и не дойти до него. Трудно поверить, чтобы Хаген объявил нам войну.

— Однако же объявил. — Рбит отвернулся от изрубленного тела разведчика. — В этих краях шныряют только его отряды. Они не могли не знать, с кем разделались, потому что первое, что они от него должны были услышать, — это мое имя.

Девушка покачала головой:

— Хаген часто прибегает к услугам случайных наемников… Те, кто это сделал, наверняка и понятия не имели, кому они служат. А про то, что Хаген признал главенство Крагдоба, они и ведать не ведают.

Всеобщий ропот только подтвердил ее слова.

Рбит на секунду задумался. В отсутствие Делоне (он был в Рахгаре, вместе с Басергором-Крагдобом) отрядом командовала Кага. Она знала как свои пять пальцев окрестности Бадора и, естественно, должна быть в курсе всех слухов и сплетен, бродивших по закоулкам. Так что вполне могла быть права. Даже наверняка.

— Похороните его, — велел Рбит. — Кага, как найти Хагена?

Та развела руками:

— В Бадоре, может… Там есть его человек. Если нужно о чем-то известить Хагена, то только через него. А здесь, в горах, хоть сто лет его ищи.

Рбит злобно прижал уши.

— Значит, выбери хороших разведчиков, и пусть они догонят этих ублюдков. Во имя Шерни, Кага! Уж чересчур мы были самоуверенны. И как за все это время мы не сообразили, что перед нами отнюдь не армектанцы. Я требую, чтобы меня постоянно информировали. И не важно, Хагена это люди или нет. Если они не подчиняются мне — значит, мы уничтожим всех, Кага, подчистую.

Девушка удовлетворенно хмыкнула. Хаген был ей малосимпатичен. Уж слишком часто его люди ставили ей палки в колеса.

Кот неподвижно застыл, наблюдая за отрядом. Он мог вот так стоять очень долго — Кага его хорошо знала, — глядя куда-то вдаль своими немигающими желтыми глазами, улавливая тем временем всевозможные звуки, о которых чаще всего она могла лишь догадываться. Она любила котов, может быть, даже больше, чем людей, потому что Кага выросла в подворотнях Бадора и знала котов чуть не с рождения: собственно, именно разбойничья кошачья стая стала ее семьей…

Да и «кага» по-громбелардски означало «кошка».

— Все-таки нравится мне ваш отряд, — неожиданно сказал Рбит. — Делоне сделал из этих людей воинов, а ты навела порядок… Почему люди тебя боятся, Кага? — Рбит настолько редко выказывал кому-либо свое уважение, что Кага от удивления не знала, что и ответить на похвалу. Она пожала плечами. — Сегодня мы уже не пойдем дальше, нет смысла. Скажи об этом людям и организуй все как надо.

Она незамедлительно выполнила приказ. Известие приняли с радостью. Каким бы привычным для воинов делом ни были форсированные марши по горам, сейчас они явно устали: переход длился уже несколько суток почти без остановок на привалы. Каждый впереди идущий вел за собой отряд, выбирая наикратчайшую дорогу, и всегда безошибочно, потому что горные тропы знал наверняка лучше, чем имена своих родителей. Если путь пролегал по дну узкого ущелья как раз посреди ледяного потока горного ручья — беспокоиться не приходилось. Так и прошли последние мили вверх, против течения, то и дело останавливаясь, чтобы растереть ноги. От хрустальной водицы не то что ноги — зубы и те сводило.

Расторопно развернули лагерь, расставили часовых. От усталости люди почти и не переговаривались между собой, разве что изредка выражая сожаление по поводу убитого разведчика. Чувствовалось и презрение к наемникам Вер-Хагена. Видно, хотели напугать, раз оставили труп вот так, прямо поперек тропы.

Кага вернулась к Рбиту. Втянув лапы, он лежал на боку под каменным уступом.

— Я все-таки послала разведчиков, — сообщила она, присаживаясь рядом. — Чем быстрее мы найдем тех выродков, тем лучше.

— Отлично.

Кага пошла за бурдюком вина и копченым мясом. Они поели. А потом девушка сама напилась из бурдюка и без лишних церемоний дала коту полакать вина прямо с ладони.

— А ты изменилась, — проворчал кот, недовольно фыркнув: вино явно кислило.

— Недобродившее, — поморщившись, согласилась Кага. — Изменилась? А, да… — Она кивнула, снова поморщившись. — У меня будет ребенок. Уже заметно?

— Мне заметно. От кого?

— Откуда я знаю? — удивленно посмотрела на него Кага. — Скорее всего, от Делоне.

Кот повернул голову, и в вечерних сумерках она заметила его округлившиеся зрачки.

— Я уже слишком старая, — усмехнулась она, с легкостью отгадав его мысли. — Мне пятнадцать лет, Рбит, и половину жизни забрали Горы.

— Не хочешь пожить немного в Громбе?

— Зачем? Снова болтаться по тамошним вертепам? Да и за каким лядом бросать Горы — просто так, без причины? — Она свела брови. — Ноги у меня по-прежнему крепкие!

Ее злость развеселила Рбита. «Лукавит», — подумал он, прекрасно понимая, что без Гор ей просто не выдержать. Они в самом деле отняли у нее половину жизни.

— Я всегда мечтала быть мужчиной, — угрюмо призналась Кага. — Жаль, что так… А больше всего я хотела бы стать гадбом. — Она с серьезным видом уставилась на него. — Как ты, знаешь?

— Ты такая и есть, сестра, — столь же серьезно ответил Рбит. — Просто пока этого еще не замечаешь. Оно таится глубоко внутри тебя, а увидеть его сложно.

Она потянулась рукой к его упругому бархатному загривку и почесала за ухом.

— Надо бы поспать.

— Надо. Завтра снова тяжелый путь. И кто знает — какой расклад, если найдем этих, Хагена…

— Да, может, предстоит драка.

— Именно. Драка.

2

Оветен смотрел на людей, шедших впереди него по крутой горной тропе, когда у него из-под ног стала уходить почва. Груда камней, вызывая за собой лавину, едва не увлекла его в пропасть. С трудом удалось удержать равновесие.

На него стали оглядываться. Он поднял руку, давая знак, что все в порядке. Дальше он уже двигался осторожно, не отрывая взгляда от тропы. Земля, где каждый шаг может оказаться роковым! Убийственный переход уже сгубил двух его людей. А позавчера он сам подвернул ногу.

Усилился холодный ветер. Оветен посмотрел на небо. Капнули первые крупные капли. Начинался вечерний ливень.

Сверху, откуда-то спереди, послышался осипший женский голос:

— Надо чуть подналечь! Недалеко расселина, там хорошо укрыться от ветра! Всего четверть мили!

Солдаты зашагали шустрее. Девушка пропустила людей вперед, поджидая Оветена.

— Как нога? — спросила она.

Отмахнулся, исподтишка бросив взгляд на ее стройную фигуру. Казалось, она не ощущала холода. Кроме тяжелых армейских сапог, на ней была лишь рассупонившаяся кожаная куртка и короткая юбка с косым разрезом сбоку аж до самого бедра, видно, чтобы не стеснять движений. Скрещенные под грудью ремни крепко держали большой мешок за спиной да колчан с луком и стрелами.

— Вообще-то болит, — честно признался Оветен. — Но ничего, я поспеваю.

— Еле-еле…

— Тогда оставь меня в покое, госпожа.

Она рассмеялась, сверкнув зубками.

Называли ее Охотницей. Прозвище несколько удивляло Оветена, но старый комендант еще в Бадоре объяснил ему, что женщина, которая выслеживает и убивает стервятников, вполне заслуживает такого эпитета.

Она была известна во всех околотках Бадора и Громба. Слухи о необычной истребительнице крылатых Разумных давно уже просочились с Гор. То заблудившимся путникам дорогу покажет, то неожиданно появится возле костра ночных патрулей. Порой она спускалась с гор вместе с купеческими караванами до самого Рикса. Нередко наведывалась и в города. Посты у ворот всегда обращали на нее внимание. Одинокая да еще вооруженная женщина в самом сердце Громбеларда бросается в глаза. Офицеры легиона быстро научились ценить те сведения, которые она время от времени приносила.

Судьбе стало угодно, чтобы утром того же дня, когда Оветен прибыл в Бадор, Амбегену доложили о появлении лучницы в городе. Ее засекли у Царских Ворот, и Оветен подумал, что фортуна ему улыбнулась, хотя еще тогда, в сущности, не понимал насколько.

— Не надо так грозно смотреть на меня, господин, — сказала она, показывая жестом, что нужно догонять отряд. — Идем.

Потянулись вслед за солдатами, десятка шагов не прошли, как с неба ливануло будто из ведра. Под косыми струями дождя солдаты продирались вперед, скользя по узкой тропе, скорее всего звериной, проторенной разве что горными козлами. Оветен не мог взять в толк, откуда берутся тропинки в местах, где, может быть, нога человека никогда не ступала. Среди горных вершин нет никаких селений, поскольку нет мест, где можно пасти овец. Козы? Ну не питаются же они этими скалами, на которых даже мох не растет!

— Когда-то здесь были селения многочисленного племени, — сказала девушка, словно читая его мысли. — Очень могущественного. Остались только руины удивительных зданий, прямо среди каменных глыб. Похоже, некоторые из этих тропинок — следы древних дорог шергардов.

Он с любопытством смерил ее взглядом. Уже не в первый раз она демонстрирует удивительные знания. Неоднократно он пытался выяснить их источник, но пока безуспешно.

— Откуда ты об этом знаешь, госпожа? — Он решился спросить напрямик. — И об этом, и о многом другом?

Она чуть склонила голову:

— Мой опекун, можно сказать, приемный отец… видел рождение разума стервятников.

Оветен оторопело уставился на нее.

— Когда-то он был мудрецом-Посланником, — пояснила девушка. — Теперь живет здесь, в Тяжелых Горах, и занимается исключительно историей Шерера. Его кличут Старцем.

— Мудрец-Посланник, — повторил Оветен.

Девушка кивнула в знак согласия.

— В Армекте о них знают лишь то, что они будто бы существуют, — сказала она.

«Сегодня она на редкость разговорчива», — мелькнуло в голове у Оветена.

— Лахагар, — продолжила девушка, — посланник Шерни. Человек, который ведает сущность Пятен и Полос Шерни. А так никакой он не чародей и не маг. Такой, как все, — из плоти и крови. Общение с Шернью продлевает срок жизни, да и только. Опять же, большую часть жизни Посланник проводит в пределах Края, а там время течет в девять раз медленнее. Вот и считай, когда в Шерере пролетит девяносто лет, в Дурном Крае пройдет лишь десять. Больше я тебе ничего не скажу, господин, поскольку ничего больше не знаю. А если даже и знаю, то сути не разумею, — откровенно призналась она.

— Армектанка в Тяжелых Горах… Как такое могло случиться? — спросил Оветен, чувствуя, что у девушки хорошее настроение. Хотелось ее разговорить.

— Долгая история, — уклонилась она от ответа.

Они шли молча. Расстояние, отделявшее от остальных, перестало увеличиваться, однако боль в ноге давала мало шансов на то, что оно сократится.

— Далеко еще? — не выдержал он.

Девушка пристально посмотрела на него. Тут он заметил что-то необычное в ее глазах. Будто они совершенно не подходят к ее лицу и в некотором смысле кажутся старыми.

— До границы Края осталось всего ничего. Может быть, пора рассказать мне побольше?

— Разве золото, которое ты получаешь, госпожа, не утоляет твоей любознательности?

Платил он ей по-царски. Цена, которую она назначила, действительно была огромной. А торговаться наотрез отказалась.

«Это честная сделка, — заявила она еще в Бадоре. — Я не вожу экспедиций по горам. А если уж мне приходится этим заниматься, то попробуйте меня убедить, что дело того стоит».

На том и порешили.

— Золото, которое я получаю? Хорошо, господин. Но ты не подумал, что, может быть, я хочу его заработать… честно?

Он испытующе оглядел ее.

— Почему ты пытаешься добраться до границы Края именно в этом, а не в другом месте? Почему это имеет такое значение? — спрашивала девушка. — Я не только должна довести вас до цели, хорошо бы еще и вернуться. Не лучше ли ввести меня в курс дела?

Оветен отрицательно покачал головой.

— Ну нет так нет, — сухо отрезала она и словно в отместку заявила: — Со вчерашнего дня нас преследуют.

Это прозвучало так неожиданно, что он сперва не поверил.

— Горы, — напомнила она. — Иногда, господин, человека вроде как на ладони видишь, а на деле вас разделяет полдня пути… Повторяю тебе: нас догоняет какой-то отряд. И скорее всего, оторваться от него не получится.

— Почему? — не понял он.

— Дорога через Перевал Туманов только одна. — Она махнула рукой. — По крайней мере, другой я не знаю. Потом мы выйдем на Морское Дно, а дальше уже Дурной Край. Если мы пойдем именно так, как ты того желаешь, они будут за нашими спинами, как привязанные, вплоть до того самого места, где ты намерен войти в Край. Ты ведь хочешь, чтобы мы шли через Морское Дно, верно?

Оветен помрачнел:

— И что ты советуешь?

Она показала рукой вперед:

— Там — Перевал Туманов… На Перевале легко спрятаться — и пропустить их мимо, затем вернуться, сделать небольшой крюк и войти в Край дальше к югу от Морского Дна.

— Надо через Морское Дно. Впрочем, ты уверена, что твой план выгорит?

— Я уверена, — раздраженно ответила она, — только в одном: ты слишком мало мне платишь, ваше благородие. Золоту любопытство не задушить.

Опираясь на локоть, под скалистым уступом лежала девушка, пристально наблюдая за возней солдат. Их суконные сине-желтые мундиры, скроенные по образцу формы легионеров, все еще отчетливо мелькали в вечерних сумерках. Чешуйчатые доспехи отличались от кольчуг, принятых в армектанской легкой пехоте, да и ножны мечей были окованы бронзой, а не железом. Бронзовыми были и пряжки ремней.

Прекрасный отряд. И состоящий из опытных людей.

Еще в Бадоре она оценила их. Далеко не мальчишки из Армекта. Да разве она приняла бы предложение, если бы они оказались армектанцами?

Армектанцами…

Она села, подтянув к подбородку ноги, обхватила руками коленки, уткнувшись в них.

Все шел дождь, но ветер и впрямь не достигал расселины. Солдаты перед сном ужинали. Оветен выставил часовых и поковылял к лучнице. Молча уселся рядом, о чем-то напряженно размышляя. Ушел в себя и не заметил, что буквально сверлит взглядом округлые очертания широкого женского бедра.

— Гм? — Она решила прервать двусмысленную паузу, подобрав юбку.

Только тут он заметил крутые формы и смущенно отодвинулся. Она прыснула:

— Ради Шерни, господин, если уж тебе обязательно надо на что-нибудь тупо пялиться, то лучше воткни свой взгляд в какую-нибудь скалу. Их вокруг полно, — съязвила она. — Ну и что так беспокоит командира экспедиции?

— Цель, — отрезал он. — Как ты думаешь, кто это нас преследует?

Она пожала плечами:

— Понятия не имею. Собственно, я даже не знаю, как давно они за нами идут. Заметила их вчера. Надо было удостовериться, потому и молчала до сих пор.

— Как думаешь, они догадываются о цели нашего путешествия?

— Вот не знаю. Всякое может быть.

— Их там много?

— Не считала, откуда мне знать?

— Ради Шерни, ты что-нибудь вообще знаешь, госпожа?

— Конечно, — развела она руками. — К примеру, как довести твой отряд, господин, до Дурного Края. Ты же за это мне платишь? И надо полагать, только за это?

Он раздраженно отвернулся:

— Что им от нас нужно?

Она пожала плечами, но попыталась кое-что прояснить:

— Если они знают или догадываются о цели нашего путешествия… — И далее последовало в общих чертах все то, о чем говорил Оветену старый комендант. — Перехватить экспедицию на обратном пути вовсе не так сложно. — Она словно подвела черту. — Брошенные Предметы следует искать на Черном Побережье, не так ли? Лишь безумец стал бы возвращаться из глубин Края другой дорогой, нежели той, что уже испытал. Таким образом, он обрек бы себя на сотни новых сюрпризов и ловушек. Следовательно, экспедиция покидает Край неподалеку от того же места, где пересекла границу. Достаточно устроить там засаду и выждать.

— Слушай меня. Мы идем не в Край, — неожиданно заявил Оветен, даже не раздумывая. Если бы он снова стал раздумывать, говорить ей или нет, вряд ли решился бы.

— А куда?

— К Водяной Стене.

Пришлось все подробно рассказать.

3

Смутное место — Перевал Туманов. О нем ходили самые невероятные слухи, и уловить, где ложь, а где истина, — нельзя, пока не испытаешь на собственной шкуре. Бело-желтое марево, ползущее на Перевале, с начала времен распространяло свое дыхание до самого Морского Дна. Даже не туман и не пар, клубящийся над какими-то там горячими источниками или гейзерами, скорее дым, потому что в нос бил явный запах гари, это и дымом-то не было, потому что тот разъедает глаза, от него першит в горле.

Из всех наиболее известных историй, что рассказывались о Перевале Туманов, чаще всего повторялись две. Одна из них гласила о крылатых змееконях, много веков назад проклятых Шернью; другая — о сине-черных призраках.

Сейчас среди таинственных испарений и громбелардской мороси пробирался отряд вовсе не призраков, а людей из плоти и крови. Это двигалась вперед группа Рбита и Каги — двадцать с лишним мужчин и только две женщины, если не считать командира. На расстоянии отряд можно было легко принять за военный патруль, так как в глаза бросались строжайшая дисциплина и порядок в строю. Никто ни о чем не разговаривал, вопросов не задавал, никто не останавливался. Иллюзия поддерживалась одинаковой для всех формой одежды и вооружения. Конечно, на легионерские мундиры это не походило, зато на каждом была прочная кольчуга, арбалеты в добротных кожаных чехлах за спинами да сумки со стрелами по бедрам. Практически все, кроме кота, имели мечи, а плечи и грудь покрывали большие мешки из козьих шкур.

Рбит обычно редко пользовался доспехами. Они стесняли его движения, а этого он терпеть не мог. Но сейчас он тоже был одет в кольчугу, наподобие тех, что носили члены кошачьего отряда гвардии в Рахгаре. Рбит вел группу уверенно и быстро. В нынешних условиях это было крайне непросто. Кроме того, человеческие тропы в горах малоудобны для котов, впрочем, и наоборот. Стена высотой в двадцать локтей, с множеством выступов, за которые могла ухватиться человеческая рука, для кота порой бывала непреодолимым препятствием; с другой стороны — скальный уступ шириной в два пальца казался ему широкой дорогой… Огромную груду валунов, на которую людям приходилось с трудом карабкаться, Рбит легко преодолевал могучими прыжками, каждый из которых занимал не больше времени, чем хлопок в ладоши.

К счастью, переход через Перевал Туманов оказался не слишком тяжелым, а спуск по восточной стороне мог быть и вовсе легким, если бы не казался таким до бесконечности долгим. Наконец они спустились в долину, которую называли Морским Дном.

Здесь и впрямь когда-то было морское дно, в старозаветные времена, когда Шернь сражалась в небе Громбеларда с враждебной силой — Алером. Упало на землю одно из Светлых Пятен, и целый залив превратился в дышащий пар, а морская вода уже никогда не посмела вернуть в места, которых коснулась сама Шернь. Во всяком случае, так гласила одна из древнейших легенд Громбеларда.

Быль или небыль? Мало похоже на сказку, когда воочию видишь Водяную Стену. Прозрачная гладь высотой в четверть мили прочно и неподвижно стояла на границе Дурного Края, наглухо отгораживая его от долины. Вдоль Стены стелются клубы желто-белого тумана, как на Перевале, но гуще. Ползут, словно живые, по всей сухопутной границе.

Рбит исходил Морское Дно вдоль и поперек, облазал Перевал Туманов со всех сторон, столько раз видел Водяную Стену, что и не упомнишь, да вот только тайны этих мест волновали его не больше, чем прошлогодний снег. А что ему до армектанского или дартанского снега? В Громбеларде его никогда и не бывало. Шернь поливала его дождем, словно пыталась отмыть оскверненную Алером землю. Загадка Водяной Стены могла бы иметь для кота значение лишь в том случае, если бы Стена вдруг вознамерилась рухнуть ему на голову. Но с чего ей было рушиться? С таким же успехом могло бы упасть небо, тысячелетиями висящее над Шерером…

Кот до кончиков когтей, Рбит волновался лишь о насущных вещах, логично связанных с самой жизнью. Загадки же и тайны природы он считал чем-то безнадежно скучным, как и всякие размышления на эту тему. Кому это пригодилось? Дымная мгла на Перевале не вызвала ни единой мысли о чудесах Они, конечно, существовали, но и без того хватало проблем, чтобы задумываться о каких-то вонючих испарениях.

Отряда Вер-Хагена найти не удалось. А ведь где-то они должны были быть. Разведчики, посланные Кагой, опытные знатоки гор, доложили только то, что люди впереди них, вне всякого сомнения, армектанцы, что было ясно с самого начала. Тогда где укрылась компания мясников Хагена? В каком направлении они идут? А может, их вообще не было, а изрубленный труп оставили армектанцы? Маловероятно. Надругаться над убитым в бою врагом армектанец не мог, законы войны были для него священны. На куски рубили лишь алерцев. На севере могли порубать врага, как бы подчеркивая тем самым, что так убивают «бешеных алерских псов» и правила честного поединка их не касаются. Речь, мол, идет не о вражеском войске, а о стаях подлых, диких, запаршивевших зверей. Рбит был сведущ в армектанских обычаях и традициях и знал, что они не нарушались практически никогда.

Тогда кто же убил разведчика?

Предводитель разбойников прекрасно понимал: подчиненные Каги сделали все, что было в человеческих силах, лишь бы отыскать таинственный отряд.

«Вот именно, — подумал кот, — в человеческих силах». И решил отправиться на разведку сам.

Сгустились сумерки, когда отряд почти добрался до самой вершины Перевала. Там Рбит разрешил привал. Люди тут же потянулись к запасам еды, устраиваясь прямо на земле.

Кага только попила воды и пошла переговорить с людьми, чтобы оценить их настроение, хотя и без того видела их хорошее расположение духа. Этот народ всегда неровно дышал к золотишку, вину, развлечениям. Войны и драки воспринимались ими в том же ключе, но Тяжелые Горы для каждого оставались чем-то вроде страсти, тем самым напоминая ей армектанских Всадников Равнин, не мысливших жизни без дикого галопа по бескрайним, изрезанным бешеными горными реками просторам. Что для тех, что для других — пока они отдавались своей страсти, все было в полном ажуре. Кага это по себе знала.

Девушка подошла к Рбиту, протянула руку, пошевелив в воздухе пальцами, — эдакое кошачье Ночное Приветствие, жест, означающий и пожелание счастья, и сигнал того, что все хорошо. Это было для нее столь же естественно, как кивок головой, наверное, будь у нее когти, она с удовольствием выпустила бы их.

— Ты как? — тихо спросила она.

Кот помолчал, наконец произнес:

— У меня дурное предчувствие, Кага, неясное, смутное ощущение, что предприятие закончится бедой. Оно исходит из двух источников.

Она пристально посмотрела на него.

— Перо, — коротко пояснил кот.

Кага нахмурилась. Рбит обладает самым могущественным из Гееркото — Дурных Брошенных Предметов, добытых в свое время в Краю. Носить его небезопасно, но оно же дает и множество преимуществ. Рбит прятал Перо в маленьком мешочке на животе, надежно укрытом сейчас под доспехами.

— Второй источник — я сам, — добавил он.

— О чем ты? — спросила она, хотя и не обязана была все понимать.

— Не знаю, Кага. Я бы сказал, что дело касается того отряда Хагена, но Гееркото не реагирует на подобные мелочи, значит, тут что-то более серьезное.

Ей стало не по себе. Она всегда испытывала неосознанную настороженность к силам Шерни, недолюбливая ее саму и все, что с ней связано.

— Послушай, — задумчиво произнес кот, — пошли людей на разведку. Снова. Везде. Особенно в тыл. Я пойду на вершину Перевала, и, если потребуется — еще дальше, туда, где старая крепость, знаешь? Может, оно и хорошо, что это дурное место… Мы не двинемся отсюда до тех пор, пока не выясним, в чем тут дело. Ручей не ищите, он слишком далеко отсюда. Надо набрать дождевой воды, потому что, может, придется остаться здесь дольше, чем мы рассчитывали.

Кага проводила взглядом клубы потянувшегося к ногам тумана.

— Эти пары ядовитые, — сказал кот, отгадав ее мысли. — Впрочем, место ничем не хуже других, а может, даже и лучше, потому что даже средь бела дня нас никто не увидит. Выстави часовых и организуй все как обычно.

— Пойдешь один? — спросила она деланно-безразличным тоном, но глаза отвела.

— Да, Кага. Кто-то должен командовать здесь.

Это не была настоящая причина, вернее — не единственная. Будь она кошкой — они пошли бы вдвоем.

С тщательно скрываемой горечью Кага кивнула.

Среди каменных завалов, окутанные таинственным туманом, лежали руины древней крепости. Никто не бродил в этих краях ради каприза. Старались проходить скорее мимо, направляясь к Морскому Дну или обратно, и так же, как и через Перевал. С тропы никто не сворачивал, кто знает почему.

Разве что Рбит давно разведал эти руины. К ним-то он сейчас и направлялся, вовсе не рассчитывая что-то там найти. Среди скалистой пустыни в этой области Тяжелых Гор старая цитадель шергардов, пожалуй, единственное место, куда он мог направиться, чтобы не бродить по кругу без определенной цели, привлекая чужое внимание.

В густом мареве тумана вековые развалины казались выдернутыми из сказки, но при этом сказки весьма мрачной. Рбит старался не поддаваться ауре этих мест. Со всей осторожностью он шел вдоль мертвых стен, с каждым мгновением все более убеждаясь, что попал, куда требовалось.

Перо будто прожигало насквозь.

На первый взгляд цитадель выглядела абсолютно забытой и заброшенной. Небольшой внутренний двор, заваленный каменными обломками, был пустынен и тих. Но вместо того, чтобы пересечь его напрямик, Рбит предпочел обойти его, укрываясь в тени выщербленной стены. Он добрался до развалин, служивших когда-то жильем, и скрылся во мраке древних покоев.

Их пустота казалась зловещей, лишь кое-где через проломы и щели в стенах вглубь проникали остатки дневного света. Темнота коту не мешала, его сверкающие глаза легко различали очертания вокруг. Несмотря на доспехи, он двигался бесшумно, хотя и довольно медленно; ни одно живое существо не могло даже подозревать о его присутствии.

И все же чутье подсказывало ему: за ним следят…

Терпеливо, медленно и осторожно он шаг за шагом вынюхивал закоулки коридорных лабиринтов и комнат. Найдя тесный, наполовину засыпанный вход в подвал, он без колебаний устремился туда. Крутая полуразрушенная лестница вела вниз и вниз — казалось, ей нет конца. В кромешной темноте уже не помогало даже кошачье зрение. Теперь Рбит полагался исключительно на слух и осязание. Время от времени он касался доспехами стены и прислушивался к шороху, улавливая эхо. Мелкие и более крупные груды камней, дыры в ступенях — все препятствия на пути он определял на ощупь, навострив усы и брови.

Лестница наконец закончилась. Кот сделал два медленных шага вперед и остановился. Не доверяя первому ощущению, он наклонил голову, почти касаясь носом того, что преграждало ему путь. Он присел и с некоторым трудом достал Перо. Он так давно носил его на себе, что уже научился чувствовать, когда начинают волноваться переполняющие Предмет силы. Так было и на этот раз.

Он произнес короткую Формулу, одну из самых простых. Перо тотчас же связало ее звучание с соответствующими Полосами Шерни. На одно мгновение зелено-желтая вспышка осветила бездну подземелья, и Рбит увидел то, что ожидал. Одновременно вернулось ощущение постороннего присутствия. Гадб резко обернулся, вторично произнося Формулу Света. Яркая молния послушно разорвала тьму, выявив нечто, ползущее вниз по крутым ступеням, черное, как тень, похожее на поток густой грязи.

4

Двоим из посланных Кагой разведчиков уже не суждено было вернуться в лагерь. Это были те, которые пошли в тыл, в сторону Бадора. На этот раз они наткнулись на равных себе и попали в руки передовой стражи отряда Громбелардской Гвардии.

Кажущееся на первый взгляд странным присутствие бадорских солдат в этой части Гор объяснялось очень простой причиной: солдаты выслеживали именно группу Рбита и Каги, уже давно, собственно, с самого начала зная о ее существовании…

Этот отряд в глубочайшей тайне покинул гарнизон по приказу его благородия Р.В.Амбегена. Старый комендант, действительно не имея другой возможности усилить армектанскую экспедицию силами имперского войска, хотел одним выстрелом убить двух зайцев: выполнить свою работу, а заодно хоть как-то помочь сыну старого друга. Амбеген был уверен, что одна, а то и несколько разбойничьих банд непременно пустятся следом за отрядом Оветена. Таким образом, подворачивался великолепный случай ликвидировать эти банды, естественно, если соблюдать осторожность. Он не стал говорить о своих замыслах армектанцу, поскольку до последнего момента не знал, примет ли его план Имперский Трибунал, с представителем которого ему еще предстояли переговоры. Когда же согласие было получено, сын Линеза был уже далеко в Горах. Попытки связаться с ним могли подставить под удар всю операцию.

В гарнизоне у бадорского коменданта были особо доверенные люди, которым он мог поручить любое задание. Закаленные громбелардские солдаты, привыкшие сражаться со всякими подонками, знатоки горных троп. Он выбрал самых лучших. Два десятка солдат из элитарного корпуса Громбелардской Гвардии, остальную часть отряда из тридцати человек составляли наиболее опытные легионеры, какие оказались под рукой. Всем отрядом командовал Сехегель — старый сотник, за плечами которого была уже далеко не первая подобная миссия.

Предложив молодому армектанцу услуги проводницы, Амбеген заодно получил возможность кое-что у нее разузнать, якобы между делом. В частности, он спросил о маршруте, по которому она намерена вести отряд. Таким образом, ему стали известны подробности, которые мало что говорили Оветену, зато очень многое — Сехегелю. Благодаря этому солдаты на безопасном расстоянии двигались за группой Оветена следом, а также и за отрядом Рбита и Каги. Вблизи Перевала Туманов они сократили дистанцию, намеренно провоцируя стычку с разбойниками в благоприятных для себя условиях — в тумане. Более того, чуть дальше от Перевала, в долине Морское Дно, расположился форпост легиона, куда можно было привести более или менее важного пленника. Осталось только взять его.

(О существовании форпоста, на попечении которого находились долинные селения, Оветен узнал от Амбегена; жаль, что раньше, возвращаясь из неудачной морской экспедиции, он и понятия не имел, что невдалеке от места, где пришлось спрятать сокровища, находится воинская часть. Ее комендант, по крайней мере, мог показать самый удобный путь до Дартана или Бадора, а может, и найти какого-нибудь проводника…)

Так или иначе, солдаты ускорили темп марша, тем самым приближаясь к двигавшимся впереди отрядам. В любую минуту они готовы были к возможной встрече с разведчиками разбойников. В такой ситуации захват людей Каги вовсе не стал каким-либо чудом, даже особым везением. Это должно было случиться — потому и случилось.

— Ну что, говорят что-нибудь, Маведер?

Допрашивавший пленников десятник поднял смуглое лицо с типичным для громбелардов орлиным носом.

— Нет, — флегматично ответил он. — Уже нет.

Сехегель наклонился к распростертому на полу человеку, заглядывая в неподвижные глаза. Мертв.

— Другой тоже?

— Тоже, господин. — Маведер встал, вытянулся и начал докладывать: — Двадцать пять человек, ваше благородие. Их лагерь недалеко, я смогу найти это место. Правда, во главе не пустобрех какой-нибудь…

Сотник жестом поторопил гвардейца.

— Басергор-Кобаль, господин.

Сехегель причмокнул.

— Ну, ну… — только и пробормотал он.

Десятник внимательно изучал выражение его лица, но ничто не говорило о том, что командир сколько-нибудь удручен этим известием.

— Удалось выведать, — добавил Маведер, — что кота нет в лагере. Вроде как ушел в разведку.

— Вернется.

— Если позволишь, господин… — что-то еще хотел сказать Маведер.

Сехегель кивнул.

— Я бы посоветовал поспешить. Когда вернется Кобаль, не получится лагерь врасплох захватить. Поймать или убить этого гадба было бы делом геройским, но это невозможно. Не в таких условиях, ваше благородие.

Сехегель помрачнел. Маведер, один из лучших его разведчиков, прослужил несколько лет в рахгарском гарнизоне вместе с гвардейцами-котами из породы гадбов. Он понимает, о чем говорит. Да и сам Сехегель знал котов не понаслышке.

— Собери совет, — приказал он.

Несколько минут спустя состоялось экстренное совещание Сехегеля, его заместителей и троих десятников. После этого отряд снова двинулся в путь. Впереди шла группа охраны под командованием Маведера.

Наступила глубокая ночь, когда они достигли цели. Предстояло снять часовых, расставленных вокруг разбойничьего лагеря. Группа охраны под командованием Маведера с задачей справилась, хотя и не лучшим образом. На этот раз не хватило удачи, так нужной на войне. Отчаянная борьба бдительного часового, которого не удалось снять тихо, привела к тому, что проснулись люди Каги, похватались за оружие, но на лагерь тут же напало тридцать хорошо вооруженных солдат.

Ничего общего с военным искусством в ночном сражении под пасмурным громбелардским небом, к тому же на Перевале Туманов, нет. Сквозь крики и вопли солдаты спотыкались о камни, хватали неясные расплывчатые тени, которые тут же исчезали как дым, сталкивались друг с другом, падали, бросаясь на своих с кулаками, орудовали рукоятками мечей, ножами, даже зубами. Свой или чужой, можно было определить лишь на ощупь, поэтому не раздалось ни единого выстрела. Какой смысл устраивать стрельбу, если не видишь цели! Все, что отличало одних от других, — это мундиры да шлемы, — разбойники их не носили. То и дело налетали друг на друга, пытаясь как-то определить, с кем идет бой. Но в общей суматохе смертельные враги сначала сражались плечом к плечу, лишь бы отразить шквал ударов со всех сторон, пока в какой-то момент вдруг не замечали собственную ошибку. Тогда они моментально разворачивались и с той же яростью хватали друг друга за глотку. Среди тех, кто выжил в этой схватке, никто не мог бы поклясться, что не зарезал своего.

Постепенно затихли боевые кличи и ругань, сменившись стонами раненых, криками боли. Битва завершилась.

Связывать пленников и перевязывать раны пришлось в полной темноте. Даже если бы и было из чего развести огонь, победители не посмели бы этого сделать. Никто не мог знать, не спрятались ли во тьме остатки разбитого отряда с арбалетами наготове. Выставив караул, стали ждать рассвета.

5

Как только вернулась Охотница, Оветен показал ей только что обнаруженный труп часового.

— Не понимаю. — Он будто ждал ее разъяснений.

Изрубленное тело, казалось, тает в клубах тумана. Она отвела взгляд.

— Чего? Того, что Вер-Хаген убивает наших дозорных?

Мрачная тень мелькнула в его глазах.

— Именно. Я мало что знаю о Тяжелых Горах и разбойничьих обычаях… Но, судя по тому, что я слышал, экспедиция рискует подвергнуться нападению, причем только на обратном пути, так? Кому нужно ослаблять нас сейчас? Если мы войдем в Край ослабленными, риск, что мы оттуда не вернемся, увеличится, так? А ведь им нужно, чтобы мы вернулись, и притом с добычей. Все так?

Девушка задумчиво кивнула, затем посмотрела на столпившихся вокруг солдат.

— Его нужно похоронить, — пробормотала она.

Оветен не спеша взял ее под руку, увлекая в сторону. Остановился на расстоянии от людей, испытующе посмотрел на нее.

— Ты прав, — сказала она, чувствуя, что нужно объясниться. — При одном условии — если никто не знает, что в Край мы вовсе не идем.

Он помолчал, затем медленно выговорил:

— Со вчерашнего дня знаешь ты.

Она замерла.

— Ты хочешь сказать…

— Ничего я не хочу! — сердито перебил он. — Знают четыре человека: я, мой отец, бадорский комендант и ты. Если бы меня спросили, кому из этих четверых я меньше всего доверяю, я ответил бы: проводнице! Разве не понятно? Что мне, в конце концов, известно о тебе, кроме того, что ты живешь горами?

— Но рано или поздно я должна была узнать правду.

— Но это не основание доверять тебе больше, чем собственному отцу.

— А коменданту?

Оветен пожал плечами:

— Мы преодолели большую часть пути. Если бы его благородию Амбегену нужны были Брошенные Предметы, уже наверняка погибла бы половина моих людей. Но нет. Погиб один, причем сразу после того, как ты узнала тайну.

— Ага! И потому я изрубила бедолагу на куски, притворяясь Хагеном-Мясником, — съязвила девушка. — Хватит. Проводницы у тебя больше нет.

— Женщина, — промолвил он, останавливаясь. — Как мне достучаться до твоих мозгов? Может, схватить тебя за грязные патлы и встряхнуть хорошенько?

Он протянул было руку, но девушка инстинктивно отпрянула. Оветен тяжело вздохнул.

— Ты спрашивала, не знает ли кто о цели нашего путешествия. Я назвал четверых. Из этих четверых меньше всего я доверяю тебе. Но если бы я и в самом деле решил, что ты нас предала, я убил бы тебя на месте. Какой смысл доискиваться причин? Знаю, что это не ты. С того момента, когда я доверился тебе, ни на одно мгновение с тебя не спускали глаз.

— Я заметила… — Она неожиданно усмехнулась. — И догадалась, зачем такой эскорт в разведке. Ну что ж, такова цена любопытства.

Они отошли еще дальше, где не только солдаты, суслики и те не смогли бы услышать.

— Попробую спросить по-другому: кроме этих четверых кто-нибудь еще мог разнюхать?

— Сомневаюсь. Если кому вдруг не пришло бы в голову приложить ухо к нужной двери… в нужный момент. Знают двое — знают все, так говорят? И уже никогда нельзя быть уверенным, что тайное не станет явным. Кстати… Твоя разведка что-нибудь дала?

Она тряхнула головой:

— Хм… я уж думала, ты не спросишь. Я знаю, где они.

— Разбойники?

— А про кого мы разговор держим? Они близко, у кромки перевала, на той стороне. Полдня пути. Там их человек двадцать.

Оветен присвистнул.

— Полдня пути, говоришь… двадцать… — Он задумался, наконец встряхнулся и спросил: — Что посоветуешь?

— А что я могу посоветовать? Я проводница, и не более. Я сейчас принесла тебе весть, и делай с ней что хочешь, ваше благородие.

— А что если на них напасть, упредить, так сказать, и первыми сделать выпад?

Она замахала руками:

— Делай что хочешь, меня это не касается. Мне нет никакого дела до разбойников. И им до меня нет никакого дела.

Он кинул на нее изучающий взгляд:

— Как ты это себе представляешь?

— А никак. Я же говорю тебе: хочешь — делай свой выпад, ваше благородие. Я покажу тебе, где они, впрочем, твои люди были со мной и тоже знают. А я сяду где-нибудь в сторонке и подожду. Победишь — пришлешь кого-нибудь за мной. Проиграешь — моя миссия окончена. Пойду искать стервятников.

— Или мои Предметы.

Девушка пожала плечами.

— Что, рассчитываешь и после смерти стеречь? — ехидно спросила она.

— И все-таки, госпожа, — парировал он, — мне кажется, ты слишком узко понимаешь свои обязанности. Я заплатил тебе и в самом деле немало. Думаю, у меня есть право требовать по крайней мере твоего мнения по любому вопросу, связанному с нашей экспедицией, горами и всем тем, что в них происходит или может произойти.

Тут она прикусила губу.

— Значит, так, ваше благородие: думаю, стоит попытать счастья. После того, что случилось с твоим дозорным, я сомневаюсь, что они оставят нас в покое, и не важно, что ими движет. Если бы я была командиром, то постаралась бы нанести удар первой. Что-нибудь еще?

— Да. Как ты оцениваешь наши шансы?

Девушка задумчиво склонила набок голову:

— Пожалуй, неплохо. Можно попытаться застать их врасплох. Твои люди, может быть, и не знают гор, но война есть война, а к ней они, скажем прямо, подготовлены очень даже неплохо. Если бы тебе пришлось во главе своего отряда играть с горцами в прятки — это другое дело. Но открытая схватка, лицом к лицу… Думаю, может получиться.

— Значит, умеешь давать советы, — пробормотал он себе под нос, — когда захочешь… Скажи-ка мне, госпожа, почему ты все время пытаешься… как-то увильнуть? Сохранить дистанцию?

— Честно? — спросила она.

Он кивнул.

— Причин несколько. Первую я уже называла: меня не касаются твои дела, господин. Иногда мне нужно золото, потому я и решила немного подзаработать. Но, честно говоря, мне почти все равно, чем закончится твое предприятие — поражением или удачей. Мне больше хотелось бы последнего — но скорее из принципа.

Оветен понял эти слова и принял их к сведению.

— А второе и самое главное, — продолжала она, — я не привыкла водить желторотых птенцов по горам. Вы же беспомощны, словно дети. Меня это злит, смешит, а прежде всего — создает между нами непреодолимую пропасть. Хочешь еще что-нибудь услышать, ваше благородие? Если нет, позволь мне отдохнуть. Я хочу чего-нибудь поесть.

Она вовсе не шутила, говоря, что в сражение ввязываться не станет. Оветен пытался ее переубедить, даже слегка пригрозил, но в конце концов сдался, достаточно ей было заявить, что вернет деньги и уйдет. Пришлось оставить ее в обществе двоих солдат примерно в полумиле от лагеря разбойников, сам же с остальными пошел дальше.

Девушка долго прислушивалась к ночным шорохам. Ее слух улавливал звуки битвы, однако ничего, что свидетельствовало бы о том, что армектанцев обнаружили, так и не услышала. Что ж, она понимала: ночное нападение на вражеский лагерь — всегда лотерея. Опытного часового, неподвижно стоящего под какой-нибудь скалой, невероятно трудно обнаружить. Однако на вражеские лагеря нападали все-таки не толпы оборзевших подростков, а воины, которым самим не раз и не два приходилось стоять на посту в таких же условиях и которые прекрасно знали, что может услышать или увидеть часовой, а что нет…

Лучники Оветена составляли лучшую часть его отряда. Насколько она могла понять, почти все в сине-желтой дружине прежде служили в императорском войске, притом не где попало, а на северной границе. Перейдя на личное жалованье, существенно более высокое, они вовсе не отбывали службу на парадах, скорее наоборот. Еще в Бадоре, когда она спрашивала о людях, которых ей предстояло вести, Оветен объяснил, что его отец, военный комендант Рины, нуждался в отборном войске, которое могло бы, по его мнению, быть использовано в любом месте и в любое время. Имения Б.Е.Р.Линеза были разбросаны по всему округу. Однако Всадники Равнин любили порой подпалить пару дворов… Прекрасно зная отношения, царившие в Армекте, она с полуслова поняла, что комендант имперских легионов находился на особом положении. Хоть легионы и обязаны преследовать Всадников, его тем не менее могли сразу же обвинить в превышении власти, потому что получалось, будто он посылает имперские войска для защиты собственного имущества. Наверняка гордый магнат даже думать не хотел о том, чтобы выслушивать подобные упреки…

Как только в предрассветных сумерках проявились контуры скал, издали донесся вопль, за ним еще один, еще… Ей послышалось нечто похожее на боевой клич… а может, вскрики ярости, отчаяния, боли?

Вскоре все стихло.

Скорее всего, Оветен все-таки не решился пробиваться ночью через вражеские посты. Дождался рассвета и — как она предполагала — силами лучников перестрелял противников, как только удалось различить их силуэты. Недооцененный в Громбеларде лук, надежный и скорострельный, в таких условиях оружие покрепче арбалета. Последний, конечно же, незаменим в сражении, но в основном днем, когда все видно и на значительном расстоянии.

Сопровождавшие солдаты, обеспокоенные исходом сражения, нервно топтались на месте, поглядывая на свою «подопечную» с нарастающей злостью. Однако полученный ими приказ был вполне четок: «Не спускать с нее глаз, не отходить ни на шаг».

Было уже совсем светло, когда девушка неожиданно поднялась с земли, — однако вовсе не за тем, чтобы идти на поле битвы…

— Стервятник, — почти шепотом произнесла она.

Солдаты обменялись взглядами, потом вперились в небо, туда, куда указывала ее вытянутая рука. Напрасно. Если среди полос тумана и был просвет, то он быстро затянулся: различить клочок пасмурного неба удавалось с трудом, что там говорить о стервятнике где-то над облаками?

Девушка высыпала себе под ноги стрелы. Прошло время, прежде чем до солдат дошло, что означают ее приготовления.

— Ради Шерни, — удивленно произнес один из них, — ты же не хочешь сказать, госпожа, что пойдешь на эту птицу? Да видела ли ты ее вообще?

— Видела, — упрямо подтвердила она.

Солдаты опять переглянулись.

— Послушай, госпожа… У нас приказ сопровождать тебя…

— Ну и что?

— Да нельзя тебе уходить!

— Ну так возьми лук, придурок, и застрели меня.

У ее ног лежало все, что она сочла лишним; в руках остались только лук да стрелы.

— Тебе нельзя уходить, госпожа! — тупо повторил солдат.

Она молча развернулась и пошла прочь.

— Иди с ней, — нервно бросил старший солдат. — Ну иди же! Мы должны не спускать с нее глаз, и все… Я подожду наших здесь.

— Глупая девка… — буркнул тот сквозь зубы.

Девушку он догнал довольно быстро. Она увидела его, но не сказала ни слова. Вскоре она свернула с тропы, не снижая темпа. Местность стала неровной, склон круче… Она прыгала по камням, словно коза, лучник не поспевал за ней. Он крикнул раз, другой, но лишь когда девушка скрылась в тумане, он понял, что его обвели вокруг пальца.

6

Весть об исчезновении лучницы вызвала у Оветена приступ неописуемой ярости. И без того проблем по горло… История о стервятнике, якобы замеченном где-то в тумане, выглядела столь неправдоподобно, что даже излагавшие ее солдаты, похоже, это понимали. Достаточно было взглянуть на стелющиеся повсюду языки тумана, чтобы понять, как ничтожен шанс заметить в них что-либо, да еще на высоте, в тучах.

— Кретины! — прорычал Оветен. — Идиоты и дураки! Прочь отсюда, и чтобы я вас больше не видел! Десять нарядов вне очереди, болваны! И месяц без жалованья!

Козе понятно: его попросту провели. Теперь ясно, почему лучница не желала принимать участие в сражении. Оветен мог лишь удивляться тому, каким образом он умудрился поверить ее невнятным объяснениям.

Во имя Шерни! Этой женщине только что стало известно о спрятанных в долине богатствах. Правда, он не сообщил никаких деталей… но если кто и мог отважиться на поиски вслепую, то именно она.

И что теперь делать? Его одурачили, и уже ничего изменить нельзя. Преследовать ее? Слишком поздно. Впрочем, вряд ли в его отряде нашелся бы хоть один человек, способный догнать девушку здесь, в этих проклятых горах.

Он мог сделать только одно: идти дальше, и как можно быстрее. Дорога от Перевала Туманов была довольно легкой, долину же он знал по предыдущей экспедиции. Правда, тогда он возвращался через горы другой дорогой, вдоль побережья, в сторону Дартана.

«Значит — в путь… и немедленно, — решил Оветен. — Да вот только что делать с ранеными? — А их было немало; напав на рассвете, он понес существенные потери, став и сам видимым для противника… — А что с пленными? Пожалуй, это самая большая проблема!» Похоже, он ввязался в историю, из которой не так легко выпутаться…

И все же он приказал готовиться к выходу.

До места, над которым кружил стервятник, было не слишком далеко. Избавившись от солдата, девушка быстро вернулась на тропу и пошла — вернее, побежала — дальше, к вершине Перевала.

Она мчалась вперед с выносливостью волчицы, время от времени останавливаясь и вглядываясь в небо, где мелькали просветы в полосах тумана. Птицы не было видно. Лишь благодаря чудесной случайности она обратила свой взор в нужную сторону и была абсолютно уверена, что видела.

Стервятника.

Шло время, ее дыхание становилось все тяжелее. Душила бессильная злоба. Она уже понимала, что, скорее всего, проиграла. Возможно ли, чтобы ненавистная птица столь долго парила над одним и тем же окутанным туманом местом! Может быть, стервятник ждал ее?

Была, правда, и другая возможность. Он мог где-то опуститься на землю к добыче. Стервятники жили по обычаям своих предков. Их нелегко отогнать от падали, которую они себе высмотрели с высоты. Кроме того, они умели ее защищать…

Насколько она могла оценить, птица кружила прямо над тропой, ведущей через Перевал. А это свидетельствовало о том, что стервятник чуял смерть вовсе не какого-нибудь животного… Горные звери, редкие в этих краях, не пользовались тропами… Тем более зверь больной, умирающий. Он искал бы, скорее всего, самых диких и наименее доступных мест, чтобы найти последнее пристанище.

Значит — человек? Раненый? Может быть, мертвый?

Внезапно ей пришла в голову мысль, что она сама подвергается серьезной опасности, но девушка продолжала бежать.

Неожиданно перед ее глазами неподалеку разыгралась необычная сцена. Среди клубящихся испарений послышался хорошо знакомый клекот стервятника, затем — пронзительный свист, завершившийся громким треском, словно кто-то сломал несколько стрел одну за другой. В то же мгновение над ее головой пронесся бирюзово-зеленый сноп света, другой ударил вверх, потом третий — в сторону, а за ним четвертый, пятый… Девушка бросилась на землю, зная, что вспышки несут смерть. И правда: скала, в которую они попали, дымилась, оседая в крошеве мелкого щебня.

Вскоре все улеглось.

Она выжидала, не шевелясь, застыв с оружием в руках.

За это время в глубинах памяти ожили смутные обрывки воспоминаний. Клекот стервятника… такой же странный свист… такой же треск…

Внезапно она все поняла, и от страха у нее перехватило дыхание. Она продолжала лежать, ожидая порыва ветра, который бы разогнал туман.

Она дождалась наконец. Взору предстала жуткая картина. Стервятник лежал кровавой кашей из мяса, костей, крови и черно-белых перьев. Там же она увидела еще одно тело, недвижно распростертое у подножия каменной пирамиды.

Она встала и медленно, потом все быстрее двинулась туда. Девушка присела, отложив в сторону лук. Громадный кот пытался подняться, но она успокоила его решительным жестом и провела рукой по разорванной во многих местах кольчуге, где сочились кровавые раны.

— Л.С.И.Рбит, — хрипло проговорила девушка.

К ее удивлению и почти ужасу, кот хрипло засмеялся характерным звериным урчанием.

— Маленькая армектанка… которая не знает Гор… — промурлыкал он. — Не могу поверить! Во имя Шерни! Так это о тебе рассказывают Горы, Охотница?

Снова послышался его хохоток.

— У меня ничего нет… — беспомощно сказала девушка, думая о бинтах и воде, чтобы промыть его раны. — Это… тот стервятник? — спросила она, хотя и понимала, что это не так. Стервятники способны на многое… но никакие клюв или когти не могли так разодрать железный панцирь.

Кот не ответил. Он отодвинул лапу, и она увидела слегка мерцающий продолговатый предмет. Серебряное Перо… Кот проследил за ее взглядом и снова подтянул лапу.

— Даже не смотри на него, — предостерег он. — Я сам не знаю, на что способна эта штука, не ведаю, что освобождает заключенные в ней силы. Она убивала стервятника дважды. Тогда ее привела в действие моя ненависть, а теперь… — он покачал головой, — бессилие.

— Не надо много говорить. Что если я тебя понесу?..

Кот презрительно фыркнул:

— Охотница, ты что, думаешь, я сейчас сдохну? Не бойся… Дай мне еще немного полежать, и все. Да и мой лагерь здесь недалеко…

Ее поразила внезапная мысль.

— К западу отсюда? — спросила она. — В паре миль?

— Знаешь?

Она чуть не проглотила язык:

— Я была уверена, что это люди Хагена… Только они оставляют свои жертвы… в таком виде.

— Значит, ты знаешь и про Хагена. Ради Шерни, Охотница, если бы я знал, что ты ведешь экспедицию… — Кот оборвал себя на полуслове. — Где твои люди? — вдруг спросил он.

— Не мои… я только веду. В том-то все и дело, гадб. На рассвете они напали на твой лагерь.

— И?.. — Разбойник силился подняться. — Говори, женщина!

— Доподлинно не знаю. Я ждала, чем закончится вся эта авантюра, в стороне, а потом заметила стервятника.

Рбит прижал уши. Похоже было, что он набирается новых сил.

— Возьми его, — сказал он, убирая лапу с Пера. — Но только не голой рукой.

Она оторвала край юбки и подобрала Предмет. Даже через ткань она почувствовала тепло.

— Положи в этот мешочек… а теперь под мою кольчугу… Хорошо.

Они помолчали.

— Отнеси меня в мой лагерь, Охотница.

Она кивнула.

— Но если…

— Отнеси меня туда. Все равно.

Она с трудом подняла кота с земли и взвалила себе на шею. Потом осторожно взяла тетиву лука в зубы, придерживая лапы Рбита на своей груди.

Сделав полтора десятка шагов, она почувствовала, как вдоль шеи стекает липкая струйка крови.

— Если я пойду дальше, ты истечешь кровью, — пробормотала девушка, не выпуская из зубов тетивы. — Если побегу… могут открыться и другие раны.

— Если можешь бежать — беги… — тихо сказал кот, и она поняла, что дело плохо.

Оветен еще пытался медлить и тянуть время вопреки здравому смыслу, полагая, что девушка может вернуться, а история со стервятником окажется не пустым вымыслом.

В конце концов он сдался.

Уже поднялся отдать приказ, и в то же мгновение в тумане со стороны перевала раздался крик.

Он не поверил собственным ушам. Крик, однако, повторился, и это была она!

Девушка вынырнула из тумана, и первым порывом Оветена было броситься ей навстречу. Сделав несколько шагов, он застыл на месте, будто в столбняке. Ошеломленно замерли и его люди.

Девушка не могла больше бежать. Она осела на землю, переводя дыхание, выпустила лук, что до этого держала в зубах. Из уголков рта, посеченных тетивой, проступала кровь. Юбки на ней не было. То, что от нее осталось, висело рваными лоскутами, остальное пошло на бинты, ими были перевязаны раны громадного кота, неподвижно лежавшего на земле. Девушка лишь жестом показала на него, мол, им нужно заняться, и тяжело упала навзничь, закрыв глаза. Из ее рта вырвалось хриплое дыхание.

— Дайте ей воды! — приказал Оветен, приходя в себя. — Займитесь котом!

Один из солдат, наиболее искусный в перевязывании ран, тут же склонился над бурым гигантом в кольчуге. Кто-то принес бинты, кто-то — воды и водки. С кота начали осторожно снимать разодранные доспехи.

Оветен опустился рядом с девушкой. Она жадно глотала из бурдюка, удерживая его обеими руками. Руки и ноги все еще дрожали от напряжения.

— Что случилось? — спросил он, поддерживая бурдюк. Однако тут же дал знак, что подождет, пока она сможет говорить.

— Это над ним… тот стервятник… — урывками пыталась объяснить девушка. — Он потерял много крови… Это… его отряд нас преследовал…

Оветен нахмурился.

Девушка постепенно приходила в себя.

— Это не отряд Вер-Хагена, — объяснила она уже спокойнее и более связно, — ты перебил, ваше благородие, отряд Л.С.И.Рбита, самого знаменитого в Шерере кота, хотя, может быть, тебе это ничего и не говорит…

Но Оветен слышал это имя. Не только из уст Амбегена, значительно раньше. В Армекте невероятная история рода Л.С.И. считалась легендой.

Так или иначе, имя кота сейчас имело для Оветена мало значения…

— Говоришь, я перебил его отряд, — мрачно сказал он. — Хотел бы я, чтобы это оказалось правдой… Знаешь, госпожа, кого я перебил? Громбелардских гвардейцев.

Девушка не поняла.

— Кого? — удивленно переспросила она, думая, что ослышалась. — Гвардейцев?

Оветен, вздохнув, кивнул.

— Мы не могли найти часовых, — с трудом начал он. — Мы ждали смены караула, но либо ее не было, либо мы прозевали. Темная ночь, этот проклятый туман, так что всякое может быть. Я дал сигнал на рассвете. — Лицо его сделалось совсем пасмурным. — Даже среди бела дня я мог бы ошибиться, — продолжил он. — Военные плащи или похожие на них здесь носят все, а вот шлема из-под капюшона-то не видно! Солдаты, каких мало! — Он восхищенно покачал головой. — Когда я понял, что ошибся, было поздно. Едва в них полетело несколько стрел, все тут же вскочили, и моим людям, может, и казалось, что их не видно, — они лишь чуть-чуть высовывались из-за скал. Поверь мне, госпожа! Они обстреляли нас, — он показал на груду брошенных один на другой арбалетов, — убили троих, четверых ранили. Потом похватались за мечи, и даже если бы нам этого не хотелось, пришлось перестрелять их всех до последнего. Я захватил только раненых. Их восемь, плюс у нас столько жену, и трое убитых.

Наступила тишина.

— Я уверена, — начала она, — что, когда ходила в разведку…

Он махнул рукой.

— Знаю, знаю… До полуночи здесь действительно были разбойники. Они и сейчас здесь, — он снова отмахнулся, — убитые или связанные по рукам и ногам. Гвардия поступила с ними точно так же, как я потом — с гвардией.

Девушка что-то буркнула себе под нос и вдруг залилась тихим грудным смехом.

— Что это тебя так позабавило, госпожа? — Он даже не пытался скрыть дурное настроение.

— Вляпался ты по уши в дерьмо, — заявила девушка. — Вот и ты стал разбойником. Светит тебе виселица или в лучшем случае — каторга. Что теперь собираешься делать? — Она прополоскала рот и смачно плюнула на землю. — А что с пленными?

— Вот именно — что? — буркнул Оветен.

Задумавшись, оба умолкли.

Солдат, перевязывавший лохматого разбойника, поднял голову.

— Будет жить, — уверенно сказал он. — Ран много, в основном рваных, но все поверхностные. Много крови потерял, только и всего, ваше благородие. Отдохнет немного, отлежится и скоро опять будет бегать, как новенький. Уж я-то котов знаю, ваше благородие. — Солдат показал Оветену кольчугу. — Это ей он обязан жизнью, ваше благородие. Умереть мне на месте, если я когда-либо видел лучше доспехи. Эти стоят всех наших вместе взятых.

Оветен взял кольчугу, оценивая ее взглядом знатока. Потом поднял с земли продолговатый кожаный мешочек.

— Это Гееркото, — предупредила лучница. — Лучше не трогать. Перо много лет принадлежит ему, и если оно сочтет, что мы хотим причинить вред тому, кому оно служит… В общем, нельзя предугадать, что может случиться.

К ней вернулась прежняя уверенность.

— Я видела, как этот Предмет превратил стервятника в начинку для подушки. Он же раскрошил скалу, — походя, как нечто само собой разумеющееся, добавила она.

— Ты знакома с ним, госпожа, — скорее утвердительно, нежели вопросительно произнес Оветен. Он был задумчив.

— Да, — открыто сказала девушка и встала. — Дай мне какую-нибудь юбку, господин. Холодно.

Ему вдруг пришло в голову, что здесь, в этих проклятых Шернью горах, даже нагота не более чем нагота… Она может быть связана с холодом и желанием, но никогда не будет знаком доброй воли, как в Армекте.

Ему стало очень тоскливо.

— Спроси у солдат, госпожа. Может, у кого-нибудь найдутся запасные штаны.

Девушка поморщилась:

— Хочу юбку. Пойду взгляну на твоих пленников, у войска хорошее сукно.

— Не смей ничего отбирать у пленных! — гневно потребовал он и опять загрустил. — Пленные…

Она снова села.

— Да, кстати, что с ними делать?

Оветен пожал плечами.

— Не знаю, — беспомощно признался он. — Отпустить? Тогда Трибунал точно до меня доберется. Не повесят, конечно, но скандал будет как пить дать! Отцу придется подать в отставку. — Он покачал головой. — А есть другой выход? Ведь не убивать же их! Это еще вопрос, всплывет ли вся эта история… Нет, слишком многие знают. Ты, солдаты.

— Пусть солдаты тебя не беспокоят, — заметила девушка. — Молчание в их же интересах. Что до меня… честно говоря, не знаю, смогла бы я промолчать. Убийство пленных? К тому же солдат… — Она поднялась. — Я сама служила в легионе! — почему-то со злостью заявила она. — Впрочем, кто этим займется? Ты что, взял с собой палача?

Она повернулась и ушла — поискать что-нибудь на юбку у пленных разбойников.

7

После гибели Сехегеля и обоих подсотников командование отрядом перешло к Маведеру, как к старшему. Командовать, правда, было особенно некем. Из тридцати трех человек, вышедших из Бадора, осталась едва лишь четверть, включая тяжелораненых. Не всех даже связали.

Не имея ни малейшей склонности к философским раздумьям, Маведер размышлял над горькими превратностями судьбы. А что еще ему оставалось делать? Надо же было такому случиться: его самого повязали, а теперь уложили рядом с предводительницей разбойничьей шайки! Он чувствовал, как внутри закипает ярость, отчасти из-за боли от раны в боку, а главным образом — из-за действий командира армектанского отряда. Зная о своей роковой ошибке, жертвой которой стал и он сам, и его товарищи, Маведер понимал положение, в котором очутился командир лучников. Вместе с тем он никак не мог взять в толк, чего тот выжидал. Подобные недоразумения в Тяжелых Горах случались и не были чем-то из ряда вон выходящим, но, признаться, Маведер не слышал, чтобы какое-либо из них далось такой кровью. Однако продолжать удерживать солдат в плену означало только усугубить положение армектанцев.

Всех пленных, как разбойников, так и солдат, кроме наиболее тяжело раненных, держали примерно в сорока шагах от лагеря. Их молчаливо стерегли двое, явно недовольные своими обязанностями. Маведер пытался их уговорить привести своего командира, однако ничего из этого не вышло. Стражники вели себя так, как надлежало исполняющим свой долг солдатам. Десятник это признавал.

— Мы не можем уйти, господин, — сказал один из них. — Раз уж командир назначил нас на этот пост, значит, мы не можем отлучаться и должны быть здесь постоянно. Командир знает, что ты здесь лежишь, господин. Если он сочтет нужным прийти — придет.

Маведер выругался вслух, но мысленно отдал солдату должное.

К своему удивлению, он услышал, как лежавшая рядом разбойница, сильно коверкая язык Кону, говорит то, о чем он сам только что подумал:

— Хороший солдат.

Она обернулась к Маведеру, обращаясь по-громбелардски:

— Скажи, гвардеец, почему хорошие воины убивают друг друга вместо того, чтобы всем вместе избавить Шерер от трупоедов и всякой мрази?

Маведер, сам того не сознавая, согласно кивнул.

Не раз он и сам задавался этим вопросом.

Боль в боку усилилась, десятник стиснул зубы. В голову пришла мысль о водке, которая была в его бурдюке, но как дотянешься? Вернулась ярость. Он отдал бы двухнедельное жалованье за пару хороших глотков…

Внезапное оживление в лагере не ускользнуло от внимания пленников; хотя вряд ли они могли догадаться, что его причиной стало появление Охотницы с раненым котом на спине…

Опять все затихло.

Маведер искоса взглянул на девушку. Она была молода и красива, что он и раньше заметил. Она склонила разбитую голову, чтобы дождик, постепенно набирающий силу, охладил рану. После схватки с разбойниками Маведер узнал, что именно она возглавляла отряд в отсутствие Кобаля.

Маведеру платили за преследование разбойничьих банд. Но не все разбойники одинаковы — это понимал каждый громбелардский солдат. Маведер тоже не ко всем из них относился одинаково. Офицер Басергора-Крагдоба, с точки зрения бадорского легионера, не был подонком.

Десятнику стало несколько не по себе, когда он вдруг понял, что после освобождения от пут ему придется допрашивать лежащую сейчас, как и он сам, связанную разбойницу, сдирая с нее живьем кожу.

Мысли девушки, похоже, текли по тому же руслу. Глаза ее были закрыты. Дождь перешел в ливень, и крупные капли струями стекали по ее лицу. Не открывая глаз, она сказала:

— Я слышала, вы знаете, кто наш предводитель. Он еще вернется, гвардеец. Он способен на все. Завтра же я буду свободна и, может быть, покажу тебе твои собственные потроха, чтобы вспомнил моих разведчиков.

На этот раз он ответил:

— Я уже видел свои потроха. Под Рахгаром, три года назад.

Все-таки какой живучий зверь кот! Он уже очнулся и стал расспрашивать о своих разбойниках, потом поел… и, как только закончил трапезу, потребовал разговора с командиром. Оветена приводили в изумление повадки этого главаря. Он явно прекрасно себя чувствовал среди людей, которых сам же преследовал во главе разбойничьей банды, нисколько при этом не опасаясь за свою жизнь.

Да уж! Само имя этого гадба производило впечатление. Оветену приходилось слышать лишь несколько, может быть, десятка полтора более значительных фамилий… но их носили столь высокопоставленные сановники, что и ему самому, и его отцу приходилось основательно задирать голову, дабы различить вершины, на которых эти фамилии блистали.

Род Л.С.И. получил магнатское звание много веков назад из рук самого императора, возглавляя в ту пору знаменитое Кошачье Восстание. У Оветена в голове не укладывалось, что, возможно, последний и наверняка единственный наследник этой фамилии выступает в роли вожака громбелардских бандитов.

В Армекте, а в особенности в Рине и Рапе, коты были широко распространенным племенем. Оветен был изрядно наслышан об этом удивительном народе, потому и был уверен в том, что любому коту ничего не стоит укрыться под вымышленной фамилией, но в любом случае менее значительной, нежели подлинная. Приписывание себе чужих заслуг или любая попытка возвыситься, с точки зрения кота, была отвратительна, впрочем, как и любая ложь. Армектанец же, уважавший собственные древние традиции и признававший разнообразные, порой непонятные для посторонних обычаи, как правило, понимал котов лучше, нежели сын любой другой области Шерера.

По этой же причине солдаты сине-желтого отряда относились к раненому коту с большим уважением, хотя и не унижались перед ним: сам их командир готов был разговаривать с гадбом на равных, но вскоре почувствовал, что это бессмысленная трата времени.

— Послушай меня, ваше благородие, — заявил кот, нагло оборвав армектанца на полуслове, — давай оставим мою фамилию в покое. Мы с тобой в Тяжелых Горах, а здешний народ с фамилиями, про которые ты что-то себе мыслишь, не особо считается. Единственное, чему стоит придавать значение, так, может быть, тому, что я — властитель половины Громбеларда, а ты — всего-навсего командир двадцати вояк, прущихся за добычей. — Рбит заметил, что кровь ударила в лицо Оветена, но щадить самолюбие соперника он не собирался. — С этой точки зрения, — подлил он масла в огонь, — Охотница — так, во всяком случае, считаю я — единственно важная персона в твоем лагере. Поэтому ее присутствие при нашем разговоре крайне желательно. Я не хочу задеть тебя, воин. Прикинь, что к чему, и держи себя в руках.

— Так не пойдет, — заявил Оветен.

— Жаль. Несмотря на пропасть между нами, я собирался кое о чем тебя просить. Но, вижу, ты не в состоянии спуститься на землю, витая в каких-то воображаемых облаках.

Оветен исподлобья смотрел на кота и молчал.

Разговор не клеился, поэтому несколько утомил кота. Он прикрыл глаза, устраиваясь поудобнее на подстеленном плаще.

— Ни о чем я тебя просить не буду, — сообщил он, не открывая глаз. — Предлагаю: ты освобождаешь моих людей, я же не только оставлю тебя в покое, но и помогу найти то, ради чего ты плелся за тридевять земель. Добычу поделим, я согласен на меньшую долю.

Армектанец изумленно взглянул на кота:

— Во имя Шерни… Что бы значило подобное «предложение»?

— Я же просил присутствия Охотницы, — устало напомнил кот. — Боюсь, что она необходима. Скажи, армектанец, — его желтые глаза сверкнули, — почему ты так настойчиво пытаешься доказать, что гордость выше, чем разум?

Оветен еще некоторое время посидел, потом поднялся и отошел. Вскоре он вернулся в обществе проводницы.

— Недалеко отсюда, — без лишних слов заговорил Рбит, поднимая лапу в Ночном Приветствии, — есть крепость шергардов. Догадываешься, Охотница, о чем я?

Она свела брови и коротко кивнула.

— Но не я, — сухо заметил Оветен.

Рбит медленно перевел на него взгляд:

— Она твоя проводница, так я понимаю? Она отведет тебя туда, ваше благородие, — да или нет?

Армектанец прикусил губу.

— Там придется держать бой, — продолжил кот. — И нешуточный, совсем не с людьми, во всяком случае не только с людьми. Объединив наши силы, мы наверняка возьмем верх. Может быть, оно того и не стоит? Тем более что через Перевал и Морское Дно до Края вы не дойдете.

— А это еще почему?

— Морское Дно теперь — и в самом деле дно под морем. Водяная Стена обрушилась. Два дня назад.

Им показалось, что оба ослышались.

— Что еще за чушь? — наконец выговорила девушка.

— Следи за своим языком, Охотница, — резко бросил Рбит.

На этот раз Оветен проявил большее хладнокровие. Каким бы невероятным известие ни казалось, армектанец еще ни разу в жизни не встречал кота-пустобреха. Они слов на ветер не бросают.

— Я верю, кот, в твою искренность… но ты проверил, действительно ли дела обстоят так, как ты говоришь? Может быть… кто-нибудь тебя обманул? Ошибки не может быть?

Разбойник оценил старания Оветена, который осторожно подбирал слова, чтобы не оскорбить кота и не обвинить во лжи.

— Нет, господин. Если ты хочешь спросить, видел ли я море в долине, то нет, не видел. Но доказательства того, что это действительно так, я испытал на собственной шкуре. Через год здесь, на Перевале Туманов, будет граница Края. Пары сгущаются, а Стражи находятся уже здесь. Я бился с ними и их слугами. Люди Хагена в их руках, — пояснил он, обращаясь на этот раз к Охотнице. — Они лишены воли Формулой Послушания.

Оветен перестал что-либо понимать, но не верить уже не мог. Он чувствовал, что все его планы рассыпаются в прах.

Первой пришла в себя проводница.

— Объясни все по порядку, — попросила она. — Каким чудом это могло произойти? Водяная Стена стоит с тех пор, как существует Шерер.

Кот снова прикрыл глаза.

— Вот они, люди, — язвительно заметил он. — Случилось непоправимое. Вместо того чтобы примириться с этим и подумать, как действовать в новых условиях, они начинают задавать самый умный вопрос из всех: «почему?»

Армектанка рассердилась.

— Вот он, кот, — произнесла она в тон коту. — Вместо того чтобы коротко отвечать на заданный вопрос, он начинает сетовать, что, мол, люди не так слеплены, как он сам.

Ее слова неожиданно развеселили Рбита.

— Ладно, Охотница, — сказал он. — Признаюсь, я никогда не забивал себе голову пустыми домыслами. Хорошо, сегодня попробую думать по-человечьи. Вы спросили: почему?

Оветен с девушкой растерянно переглянулись.

— Хочешь сказать, что не знаешь? — спросила наконец армектанка. — Тогда откуда такая уверенность, что в долине — море?

— Я узнал с помощью вот этого. — Рбит указал на свой мешочек. — Но из-за чего рухнула Водная Стена, не знаю. Я бы сказал, что в долине появилось нечто, пробившее силу, которая держала стену. Но это допущение ничем не подкреплено. Не спрашивайте меня, откуда взялись Гееркото в старой крепости. И не спрашивайте, как добрались до нее Стражи. Не знаю.

— Эти Предметы, кот, о которых ты говоришь, — вдруг спросил Оветен, — как они выглядят?

Рбит испытующе оглядел армектанца:

— Вопрос совсем не по делу. Но отвечу: весьма необычные. Одни лишь Гееркото. В основном перья.

Лицо командира экспедиции вытянулось.

— А не могло быть так, — продолжал он расспрашивать дальше, — что эти Предметы могли быть раньше в долине, недалеко от Водяной Стены?

Армектанка начала понимать, о чем думает Оветен.

— Я не Посланник, армектанец, — сказал кот, изрядно подуставший от настойчивых расспросов. — Я знаю, что в Дурном Крае Предметы самим своим присутствием привлекают Стражей. Может быть, и эти привлекли их, находясь возле самых границ. Их много, так что и зов их очень силен. Они твои?

Наступила долгая пауза.

— Да, — наконец последовал ответ. — Я спрятал их в долине. Не знаю, как они оказались в том месте, про которое говоришь ты, но, раз они призвали к себе Стражей, это многое объясняет.

— Да, — подтвердил Рбит с нескрываемым облегчением; для него армектанец мог сделать любые выводы, лишь бы он от него отстал. — Мы все уже выяснили? Тогда подумай наконец, ваше благородие, над моим предложением. И позволь мне немного отдохнуть.

Оветен пытался собраться с мыслями. Неожиданно ему пришла на помощь проводница.

— Дело в том, — сказала она, будто бы вне всякой связи с предыдущим, — что с запада на восток через Горы не так много троп. Там, где нельзя пройти, — пройти попросту нельзя. Один человек, знакомый с секретами скалолазания, с веревкой в несколько сот локтей, конечно, пройдет везде или почти везде. Но отряд? Твои люди, господин, если не считать раненых, конечно, сильные, выносливые мужчины. Но сомневаюсь, выдержат ли они дальнейшее сражение с горами. А тут еще и раненые, с ними по скалам не полазаешь. Если бы ты теперь захотел, — подчеркнула она, — пройти кратчайшим путем, ведущим в Край, то взялся бы за невыполнимую задачу. Два дня назад, когда я советовала тебе так поступить, — да, это было возможно. Но теперь, когда погибли уже пятеро твоих людей, а восемь ранены, я не вижу возможности пробиваться дальше. Остается, ваше благородие, только вернуться в Бадор.

Оветен раздраженно стиснул зубы.

— Изложи подробнее свое предложение, господин, — обратился он к коту, стараясь овладеть собой.

8

Стражей сокровища, по словам Рбита, было совсем немного; наибольшую опасность представляли разбойники Хагена, беспрекословно повинующиеся могущественной Формуле. Кот утверждал, что, вполне вероятно, сейчас представилась единственная возможность одолеть Стражей: Оветен вынужден был с ним согласиться, памятуя прошлое путешествие в Дурной Край. Может, через год, а может быть, через месяц-другой Брошенные Предметы вернутся на Черное Побережье. Это было очевидно. Как и то, что окрепнет новая граница Края, замедлит свой бег время и Предметы будут охранять настолько могущественные силы, что речи не будет о каких-либо попытках достать их.

Рбит ждал ответа. Оветен, погруженный в мрачные мысли, наконец поднял взор на проводницу. Оба думали об одном и том же.

— Гвардейцы, — почти одновременно произнесли они.

Рбит ждал, наблюдая за армектанцами. Когда молчание чересчур затянулось, кот прервал паузу:

— Да, в самом деле, неразрешимая проблема.

В его интонации явно сквозила насмешка. Оветен уже готов был на пару ядовитых фраз, когда кот уже без тени издевки, даже слегка благоговейно, изрек:

— В Армекте есть одна очень древняя традиция…

Охотница и воин из Армекта удивленно переглянулись друг с другом.

— …именуемая Судом Непостижимой.

Проводница схватила Оветена за плечо.

— О Шернь! — прошептала она.

Оветен сидел, не в силах вымолвить ни слова.

В этот невероятный день, когда уже случилось столько всего, казавшегося прежде невозможным, когда все, что случилось, все, что было сказано, выглядело как сказка, — громбелардский разбойник-гадб напомнил им о традициях родного народа…

Для дочери и сына Великих Равнин не существовало ничего более удивительного — и вместе с тем вызывавшего ни с чем не сравнимое чувство стыда.

Непостижимая Арилора: госпожа Война и госпожа Смерть в одном лице. В весьма богатом армектанском языке имелась сотня эпитетов как для одной ипостаси, так и для другой. Довольно того, что имя Арилора было именем покровительницы умирающих и солдат. Именем, которое мог произнести лишь идущий на битву воин или же человек на смертном одре.

Этот удивительный кот, рыцарь и магнат, не только знал и понимал армектанский обычай, но сумел сказать о нем так, что весьма строгие во всем, что казалось их собственных традиций и принципов, армектанцы не обнаружили каких-либо проявлений неуважительного к ним отношения.

— Ты поразил меня и заставил испытать стыд, ваше благородие, — серьезно сказал Оветен.

— Меня тоже… — прошептала армектанка.

Рбит выдержал должную паузу и предложил:

— Командир гвардейцев может сразиться с моей заместительницей. По вполне понятным причинам сам я участвовать в поединке не могу. Однако я полностью подчиняюсь исходу. Победит солдат — он станет свободным со всеми своими людьми. Тогда я и мой отряд превращаются в его пленников. Если же выиграет моя заместительница — значит, будет наоборот. Однако поединок может состояться лишь в том случае, если оба выразят свое согласие. Так требует традиция, а выполнение всех ее тонкостей позволит нам с честью выйти из ситуации, в которой мы оказались.

Оба кивнули.

— К ним! — сказал Оветен и позвал двоих солдат, которые подняли плащ с возлежащим Рбитом и понесли кота следом за Оветеном и Охотницей.

Увидев Рбита, Кага дернулась, отчаянно порываясь подняться с земли. На лице девушки мелькали разнообразные чувства: отчаяние, ужас, недоверие и ярость по очереди брали верх.

— Рбит, — чуть не плача прошептала она.

— Все хорошо, сестра, — успокоил ее кот столь спокойным и ласковым тоном, что девушка замерла неподвижно, судорожно хватая ртом воздух. В ее глазах читались сотни вопросов, но она ничего не сказала.

Командир гвардейцев уставился с каменным лицом на кота.

— Есть старый армектанский обычай… — с ходу начал Оветен и без обиняков перешел к делу.

На лице разбойницы сначала отразилось недоверие, а затем, будто она сбросила с себя огромную тяжесть, лицо ее просветлело. Солдат оставался непроницаемо угрюмым.

— Я знала! — воскликнула девушка снова со слезами на глазах. — Я знала, Рбит, я знала!

— Подтверди, господин, условия этого поединка, — неожиданно потребовал Маведер, обращаясь к Рбиту. — Если я выиграю, ты станешь моим пленником?

— Да, солдат.

— Слово кота, — скрепил договор Маведер. — Больше мне ничего не требуется. Согласен.

На мгновение утратив контроль над собой, он слегка улыбнулся, глядя на маленькую разбойницу. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза…

С облегчением.

9

День клонился к вечеру, приготовления к турниру заканчивались. Раны солдата и разбойницы тщательно обработали, перевязали. В отличие от девушки, рана которой была поверхностной, Маведер чувствовал себя значительно хуже. Каждое резкое движение отдавалось болью в боку, открывалось кровотечение, пусть и не опасное для жизни, но беспокойств это прибавляло. Впрочем, гвардеец плевал на это.

Правила поединка были установлены заранее. Они были предельно просты. Противники выбирали вооружение по собственной воле и желанию. Они выбрали одно и то же, словно сговорились: арбалеты, мечи и ножи. Солдат не стал надевать шлем, считая это излишним.

Всех пленников известили о готовящемся поединке и его цели. Затем Маведер и Кага предстали перед Оветеном.

— Прежде чем вы начнете, я хочу кое-что сказать, — промолвил армектанец. — Особенно тебе, солдат. Судьбе было угодно, чтобы наши пути пересеклись именно так, а не иначе. На то воля Шерни… Ничего уже не изменить.

Гвардеец склонил голову.

— Я не умею красиво говорить, господин, — сказал он, возможно, более неприветливо, чем сам того хотел, — скажу только, что обиды своей не скрываю. Справедливость требовала, чтобы ты вернул мне и моим людям свободу без каких-либо условий. Но ты поступил иначе, а это несправедливо. Правда, благодаря этому у меня появился шанс взять в плен величайшего разбойника Гор. Я удовлетворен. — Маведер насупился. — У каждого в жизни бывает великий момент. Вот и мой час наступил. Спасибо тебе, господин. Но я благодарю тебя только от собственного имени, потому что, если я погибну, моих людей пустят в расход. Им ты не дал ни единого шанса выручить собственную жизнь, а ведь я могу и проиграть. У них ты должен просить прощения.

— Сделай, как он говорит, — тихо произнесла разбойница на своем ломаном Кону, — потом поздно будет.

Оветен вскинулся на нее:

— Пусть смерть к тебе придет, хоть это и не в моих интересах. Не стоишь ты того, чтобы сражаться с имперским солдатом.

Он показал окружавшим его серебряную монету, затем положил ее на плоский камень, достал меч и рубанул по монетке одним ударом. Половинки разлетелись в разные стороны.

— Найдите их, — сказал Оветен, убирая меч в ножны. — Утром последний срок, когда один из вас принесет мне обе половинки. Свободны.

Противники смерили друг друга взглядом. Девушка нарочито показала Маведеру арбалет, щелкнув пальцами, будто нажала на спусковой механизм оружия. Дерзко ухмыльнулась и скрылась во мраке. Гвардеец немного постоял и двинулся в противоположную сторону.

Охотница и Рбит молча сидели рядом. Бадорский гвардеец рядом с разбойницей казался настоящим гигантом, однако армектанка лучше кого-либо знала, что в подобном поединке ни сила, ни рост значения не имеют. Что они против стрелы? Конечно, может дойти и до рукопашной, но вряд ли дойдет.

Кот развалился на боку, с напускным безразличием ожидая исхода. Девушка чувствовала, что это спокойствие — видимость. Как бы он ни доверял своей подчиненной, так или иначе, речь шла о его жизни. Даже у кота-гадба она единственная.

Подошел Оветен.

— Уже за полночь, — сказал он.

В ответ лишь молчание. Тогда он устроился рядом.

Никто все еще не спал в лагере. Даже люди Оветена, хотя и не их судьба сейчас решалась, были слишком возбуждены, чтобы отдыхать. Они вели тихие беседы, рассевшись группами.

Время шло, ничего не происходило, народ наконец начал расходиться в поисках укрытия от пронизывающего ветра. То один, то другой, завернувшись в плащ, постепенно засыпал. Голоса понемногу стихали.

Все, что можно сказать, было уже сказано.

Задремал и Оветен. Глаза слипались, голова клонилась на грудь, вдруг он вздрагивал, тер лицо, чтобы проснуться, оглядывался кругом, не сразу соображая, где находится, но над ним было темное небо Громбеларда, а не родного Армекта. И совершенно нельзя было вычислить, который час.

— Скоро рассвет, — лениво произнес Рбит, видя, что армектанец не в силах определить этого сам.

Оветен потер лицо и, отыскав во мраке очертания фигуры спящей проводницы, негромко спросил:

— Почему так долго? Мне начинает казаться, господин, что твоя юная подружка, как бы это помягче сказать, сбежала.

В темноте сверкнули два кошачьих зрачка.

— Только не говори ей этого, когда она вернется. Можешь обвинить ее в чем угодно, только не в трусости и лжи. За такие слова люди и те готовы в горло вцепиться, а что говорить о громбелардской кошке?

— Что ты имеешь в виду, господин?

— То, что сказал. Порой рождаются мужчины, наделенные душой женщины, случается и наоборот, разве не так, господин? А бывает, что рождается человек, обладающий душой кота. Эта девушка — кошка, армектанец.

Удивленный Оветен молчал.

— Если хочешь, — продолжил Рбит, — я расскажу, что там происходит во тьме. Кага действует так, как делал бы я, будь на ее месте. Она очень терпелива — это для начала…

— Где-то во мраке, — немного помолчав, снова заговорил кот, — кружит солдат с арбалетом наперевес, считая себя опытным разведчиком. Он уже дважды тайком пробирался через лагерь. Никто, кроме меня, его не видел и не слышал. Да, было именно так, — добавил он, чувствуя удивление армектанца. — Он осторожен, внимателен и бдителен, но чересчур волнуется и очень устал. Ему сильно досаждает рана.

— О Шернь… — прошептал Оветен.

— Кага неотступно идет по его следу, водит по кругу и не дает ни минуты отдыха. Стоит солдату на мгновение присесть, рядом падает камень или лязгает железо. Гвардеец, вынужденный пребывать в постоянном напряжении, движется дальше. Так тянется почти всю ночь. Кага не хочет рисковать; давно могла бы выстрелить, но темнота застилает цель. Поэтому она будет ждать вплоть до самого рассвета, когда солдат будет падать с ног от усталости. Тогда она и появится перед ним, а он от радости, что наконец ее видит, сразу же выстрелит, не желая терять, может быть, единственного шанса. Возбужденный и разгоряченный, он наверняка промахнется. Арбалет перезаряжается долго. Так что…

— О Шернь!.. — тихо повторил Оветен.

— Если бы на ее месте был я, — добавил кот, — я тоже сначала измотал бы соперника. Потом выдрал бы ему глаза, в подходящий момент прыгнув на него сзади и сломав шею. Или, может быть, перегрыз глотку. Кага, правда, не умеет двигаться так тихо, как я, да и хуже меня видит ночью. Поэтому поединок закончится иначе.

— Значит…

— …у гвардейца практически нет никаких шансов. Здесь не было никакого обмана: оба согласились с условиями поединка, и каждый рассчитывал на собственные силы. Вот только моя заместительница — на самом деле кошка. С самого детства, вместе со своими товарищами-котами она училась нападать из засады. И почти всегда — ночью…

Начавший моросить дождь превратился в обычный утренний ливень. Крепко спавшая до сих пор армектанка проснулась и встала. Она посмотрела на восток, где небо медленно приобретало серый цвет рассвета.

— Светает… — пробормотала она.

Почти в тот же миг в той стороне, где находились пленники, разнесся пронзительный вскрик. Лагерь вскочил на ноги.

— Иди туда, — прорычал Рбит, внезапно утратив свое напускное спокойствие. — Ради Шерни, иди! Похоже, твои часовые заснули.

Оветен помчался туда со всех ног. Следом бросилась Охотница.

Пленных прирезали. Всех без исключения.

— Ваше… благородие!.. — всхлипывал от ужаса часовой. — Ради Шерни! Ваше благородие! Задремали, может, на минуту!

Оветен, не в силах сдержать ярость, выхватил меч, и на мгновение показалось, что он убьет провинившихся часовых, но он начал избивать их, держа клинок плашмя, скрежеща зубами от гнева. Он исступленно наносил удары и наверняка забил бы обоих насмерть, если бы меч не вылетел у него из руки. Тогда он повалил ближайшего к нему часового на землю и начал мутузить его ногами. Проводница с неожиданной для женщины силой оттащила его в сторону.

— Хватит! Хватит, говорю!

Оветен тяжело дышал. За его спиной солдаты молча смотрели друг на друга. Их лица казались серыми в бледных предрассветных сумерках.

Поколоченные часовые стонали.

Оветен протолкался сквозь своих и рванулся к коту.

— Это ты! — задыхаясь, начал он уже издалека. — Это ты мне подсказал… эту идею! Во имя Шерни! И я хотел… обычай моей страны… для кого? Для разбойников! Для убийц из-за угла! Будь ты проклят, кот!

Внезапно он как в землю врос.

Возле лежащего кота стояла, вытянувшись по стойке смирно, маленькая, как статуэтка, фигурка. Кольчуга Оветена звякнула, в грудь что-то шлепнулось.

— Половинки твоей монеты, лучник, — с вызовом произнесла девушка. — Обе. Пленники были мои, так что я поступила с ними по своему усмотрению, как условились. А чего ты ждал?

Он сделал шаг навстречу. Девушка подняла арбалет.

— Убью! — предупредила она. — Что ты от меня хочешь? Не я придумала этот турнир.

— И не я… — просипел Оветен.

— Ты мне его предложил. Ты и никто другой. А теперь освободи моих. Гвардеец, — она показала рукой, — там. Может, еще жив. Спроси его про честность!

Вскоре нашли Маведера.

Он умирал. Под ключицей торчала тяжелая стрела. Она прошла навылет, пробив лопатку. Живот был рассечен мечом; гвардеец держал нутро руками.

Он открыл глаза, узнал Кагу, когда она присела над ним, пошевелил губами, выплевывая изо рта кровь.

— Зачем… таким хорошим воинам… — хрипло прошептал он, — друг друга…

Его рука дернулась; Кага накрыла ее своей ладонью.

ЭПИЛОГ

Все падал дождь.

На вершине горного хребта появился вооруженный отряд из полутора десятков человек. Кроме обычного снаряжения, воины несли еще какие-то большие, туго набитые мешки.

К отряду по пути присоединился еще один. Несмотря на то что это был могучий кот-гадб, двигался он довольно тяжело, сильно припадая на заднюю лапу.

— Итак, — во время привала сказала проводница, устраиваясь на земле. Лук она не выпустила из рук, а положила поперек колен.

Оветен задумчиво глядел вниз, высматривая размытые дождем контуры города, окруженного крепостными укреплениями.

— Ты честно заработала свое золото, — произнес он и следом добавил: — Вопрос в том, насколько честно я добыл свое сокровище…

Он достал увесистый кошель и протянул его девушке.

— Вторая часть твоей платы. До самого Бадора сопровождать необязательно. Сумма смешная, — заметил он, — в сравнении с твоей частью добычи.

Вместо ответа она подтолкнула к нему туго набитый мешок:

— Возьми. Мне не нужны Предметы.

Он поднял брови:

— Ведь ты можешь их…

— Нет, — отрезала она. — Не пристало Охотнице торговать чем бы то ни было и где бы то ни было. Не стану и носить с собой какие-то там… Мне достаточно моего лука… Возьми, говорю, и отдай Амбегену. Впрочем, если хочешь, я сама это сделаю, так как тоже иду в Бадор. Отдых-то я честно заслужила.

Молчавший до сих пор Рбит решил прервать их:

— Пора расходиться. Мы и так уже далеко зашли. Любой патруль легиона — и у тебя, ваше благородие, возникнут новые проблемы.

Он повернулся к Каге, но та уже отдавала распоряжения. Разбойники отделились от сине-желтого отряда и двинулись на север, вдоль хребта.

— Разбойники, — добавил кот, — с завтрашнего дня будут трубить всем и всюду, что перебили целый корпус гвардии на Перевале Туманов. Вы тоже можете об этом объявить. Только нас с Кагой не впутывайте. Нас там не было. Славные деяния отряда Басергора-Крагдоба нельзя приписывать Каге или Кобалю, да и не нужно нам с ней лишних расспросов.

Оветен согласился. Тогда Рбит подошел к Охотнице.

— Горы большие, — сказал он. — Но и мы, Охотница, не такие уж маленькие. Еще встретимся.

— Наверняка.

Кот вытянул лапу в Ночном Приветствии.

Они смотрели ему вслед, пока он догонял свой отряд. На мгновение он остановился.

— Армектанка! — рыкнул он. — Как тебя зовут?

Девушка рассмеялась.

— А.И.Каренира.

Над головой Рбита пролетел по высокой дуге тяжелый мешочек и упал у ног Оветена.

— Отдай это в гарнизоне! — донесся из темноты девичий голос. — Скажи, что встретил разбойницу, которая ради этого мусора убила прекрасного воина!

ЗАКОН ГОР

Раны сочти, но обид не считай:

Забудь — но останется в сердце твоем Боль.

Но время придет — ты обиды сочтешь

И вспомнишь, что месть — это главный закон Гор.

Песня громбелардских разбойников

1

День выдался холодным и пасмурным. Стражники у ворот гарнизона потирали руки, переминаясь с ноги на ногу в попытке согреться. Светловолосые, как большинство горцев, оба солдата были крепко сбитыми, ладными, а их лица казались грубо тесанными, что характерно для громбелардцев. Они изредка обменивались парой слов, чтобы как-то перебить скуку да сонливость. Борьба с холодом здорово отвлекала от несения службы, но все же они заметили человека, приближавшегося к воротам столицы Громбеларда, страны дождей. Разделяло их не больше полутора десятков шагов.

— Весь увешан оружием, — пробормотал один солдат, заметив меч на боку незнакомца и выступающий из-за плеча лук. — Лучник?

Редкое оружие в Громбеларде — лук. Предпочтение здесь отдавалось арбалету, незаменимому в сражениях, или короткому копью, древком которого можно было нанести удар, словно палкой. Последнее использовалось в основном в городе.

Незнакомец подошел ближе и остановился. Толстый военный плащ с капюшоном защищал его от холода. Чешуйчатая отделка пояса и меча ничем не отличалась от отделки оружия стражников. Военное снаряжение невозможно было купить. Его можно было только украсть или же… добыть.

Пришелец откинул капюшон, открыв длинные, черные как смоль волосы, и женским, чуть хрипловатым голосом произнес:

— Мне нужно видеть коменданта.

Солдаты переглянулись.

— Кто ты? — сурово спросил старший, слегка коверкая Кону, общий для всей империи язык, на котором заговорила женщина.

Она вскинула неприязненный взгляд. Серые глаза странным образом выглядели чужими на ее лице.

— Не твое дело, солдат. Мне нужно видеть коменданта гарнизона. Исполняй свои обязанности и доложи кому следует. А может, у вас приказ отправлять назад каждого, кто появится у ворот, без выяснения причин? — В ее голосе слышалась насмешка.

Солдаты переглянулись.

— Пойду, — резюмировал старший, направляясь к узкой двери в широком крыле ворот. — Следи за ней, — добавил он по-громбелардски, обращаясь к товарищу. Военное снаряжение незнакомки не внушало ему доверия. Вдруг оно добыто незаконно?

Женщина только презрительно фыркнула.

Оставшийся стражник медленно прохаживался вдоль ворот, время от времени испытующе поглядывая на нее. Молодая женщина с правильными чертами лица. Можно было бы сказать, что она красива, если бы не странное выражение свинцово-серых глаз.

— Может быть, придется подождать, — буркнул солдат. — Сначала нужно…

— Я знаю, — оборвала женщина. — Сначала — к начальнику стражи.

Он вскинул брови, недоуменно пожал плечами и снова начал ходить у ворот.

— Откуда ты? — не выдержав, спросил он, но, предвидя, что она не ответит, добавил: — Ты не говоришь по-громбелардски… а здесь мало кто знает Кону. Ночлег найти будет непросто.

— Ты же заканчиваешь службу, значит, сегодня ты свободен. Вот и поможешь мне найти какой-нибудь постоялый двор, — сказала она на его языке, презрительно надув губы. — С каких это пор в Громбе мало кто владеет Кону?

Солдат обиженно промолчал.

Прошло еще немало времени, прежде чем его старший вернулся с подсотником.

— К коменданту? — коротко спросил пожилой офицер с широким шрамом на лбу.

Она слегка склонила голову.

— По какому делу?

Женщина огляделась по сторонам, словно пыталась найти свидетелей. Ее злила тупость военных.

— Ради Шерни, я что, прошу аудиенции у императора? — с нескрываемым раздражением ответила она. — Я по поводу пропавших без вести несколько дней назад пятерых ваших людей.

Солдаты остолбенели. От спокойствия офицера не осталось и следа.

— Значит, все-таки разбойница… — прорычал он, кладя ладонь на рукоять меча. — Выкуп?

В удивительных глазах девушки вспыхнула ярость.

— Ради Шерни! — спокойно сказала она. Неожиданно плавным движением она подняла ногу и пнула старшего из часовых в живот, прямо в солнечное сплетение. В следующую секунду ее колено воткнулось между ног второго. Подсотник хотел было вытащить меч, но она перехватила его движение, уцепившись скрещенными в запястьях руками за мундир. Резко сдавила у шеи и рванула на себя. Офицер захрипел, глаза полезли из орбит. Он пытался освободиться от хватки, но ее руки, казалось, были вылиты из железа. Спустя мгновение она сама отпустила его, дав пинка; когда он упал, накинула по пинку стонущим на земле стражникам, открыла дверь в воротах и вошла на территорию гарнизона.

Внутренний двор был полон солдат, но девушка пробралась стороной. Она хорошо знала, куда идти. Вскоре она уже поднималась по ступеням здания, расположенного в углу казарм. На скамье в передней сидел молодой парень — дежурный.

— Старик у себя? — спросила девушка.

Парень машинально кивнул. Прежде чем он успел что-либо сообразить, она прошла мимо и открыла дверь в комнату коменданта.

На широком столе лежал разостланный пергамент. Сидевший за столом пятидесятилетний мужчина с пером в одной руке и бараньей лопаткой в другой, удивленно поднял голову. Мгновение он смотрел ей в глаза, затем бросил лопатку в стоявшую рядом миску и потянулся к бокалу.

— Ради Шерни, — спокойно сказал он, отставляя в сторону вино, — что там за вопли за окном?

— Меня не хотели впускать, — с легкой улыбкой ответила девушка.

Комендант бросил на нее суровый с укоризной взгляд.

— Жди здесь, — буркнул он на выходе.

Она огляделась кругом. Все было точно так, как и несколько лет назад. Тогда ее прислали сюда из Армекта, чтобы она обучала громбелардских солдат владеть луком. В этом кабинете ей не раз приходилось выслушивать из уст Аргона, коменданта легиона в Громбе, суровые нотации. С возрастом она поняла его правоту и то, что тогда она была никудышным солдатом да неудачливым офицером.

Крики за окном стихли. Послышался спокойный суровый голос Аргона. Девушка улыбнулась, расстегнула пояс с мечом и стянула с себя плащ. В камине горел огонь, в комнате было жарко.

Хлопнула дверь.

— Хотел бы я знать, — с обычным для него спокойствием произнес комендант, — что все это значит?

Она вытянулась по стойке смирно:

— Так точно, господин!

Впервые в жизни она увидела, как дрогнули его губы в подобии улыбки.

2

Она задумчиво поглаживала ладонью бокал. В горах она уже успела отвыкнуть от подобных предметов.

— Странно, — повторил Аргон.

— Ради Шерни, — устало сказала девушка, — я-то что могу поделать? Стервятники много раз нападали на людей… — Она замолчала, прикусив губу.

— Меня удивляет не то, что они напали, а то, что захватили в плен. Ты же знаешь, что они так никогда не поступают. Как правило, они довольствуются… — Он поколебался, заметив морщинку у нее на лбу.

— …слепотой поверженного. — Она угрюмо завершила фразу. — Сейчас все иначе.

Аргон метался по кабинету, расхаживая туда-сюда.

— Почему я должен тебе верить?

Она нахмурилась:

— Это уже слишком! А зачем, во имя Шерни, мне лгать?

Молчание затягивалось.

— Стервятники лишили меня зрения, — пристально глядя на коменданта, сказала девушка. — Ты эту историю знаешь? Солдат из твоего гарнизона отдал мне свои глаза и жизнь, а величайший среди Посланников утратил свою силу, передав мне дар зрения. У меня остались долги, и вот уже несколько лет как я их исправно плачу.

Она смотрела ему прямо в глаза.

— Это был твой солдат, господин. И — насколько я знаю — добрый солдат. Так, может, мне только кажется, что и на тебе кое-что висит.

Аргон выдержал ее взгляд.

— Я здесь поставлен не для мести, — спокойно возразил он. — Это может себе позволить подсотник легиона, если ты понимаешь, о чем я говорю. Можешь лазать по горам и истреблять все, что летает. Я этого не одобряю. Это тебя зовут Царицей Гор? — спросил он с ноткой сарказма в голосе.

— Не я выдумала прозвище, — со злостью парировала девушка. — Наверняка тебе чаще приходилось слышать об Охотнице. Впрочем, хватит об этом, комендант. Довольно говорить о мести. Я пришла в надежде, что тебя волнует судьба пятерых зеленых мундиров Громбелардского Легиона. Если я ошиблась, жаль.

— Сядь, — приказал Аргон.

Комендант подошел к окну и открыл его. В комнату ворвался холодный воздух.

— Сядь, говорю. Еще раз, все по порядку.

Она набрала в грудь воздуха.

— Есть место недалеко отсюда, к востоку от Ладоры, которое называют Черным Лесом. Карликовый лес окаменевших деревьев. Деревья и скалы там действительно черные — легко понять, как появилось название, — это уже в легендах, как и то, откуда он взялся.

— Дальше.

— Недавно там обосновалась стая стервятников. Мне известно, что именно там удерживают твоих людей.

— Связанных, взаперти?

Она тяжелым взглядом посмотрела на коменданта:

— Человека, оказавшегося во власти стервятников, незачем вязать по ногам и рукам. Он просто подчиняется их воле. В Громбе есть люди, которым стервятники выклевали глаза. Прикажи найти кого-нибудь из них и порасспроси, как это происходит, если мне не веришь.

Аргон задумчиво потер лоб рукой:

— Я знаю, где это. Два дня пути — самое меньшее. Объясни-ка, что мой патруль мог делать в тех краях?

— Ты меня спрашиваешь, господин?

Он сверлил ее глазами, и ей снова почудилось недоверие во взгляде.

— Ну хорошо… Как я понимаю, у тебя есть какой-то план?

Она поднесла бокал ко рту.

— Послезавтра будет полнолуние. В день перед полной луной стервятники не летают. Это один из их странных обычаев.

— Никогда об этом не слышал.

— Сколько раз ты видел стервятника, господин?

Комендант наморщил лоб.

— Только однажды… — неохотно признался он.

— Издалека? Наверняка он был очень высоко, — презрительно сказала девушка. — Можешь насмехаться, господин, над так называемой Царицей Гор, но она ходит по ним уже не один год, и о горах, стервятниках, разбойниках, дождях и обо всей вашей паршивой стране ей известно больше, чем ты даже можешь себе вообразить.

— Дальше что?

— Все. Дай мне десять лучников.

— У меня их только трое. Да и то не отличаются меткостью.

— Тогда добавь десятерых арбалетчиков.

Подумав, Аргон согласился.

— В день перед полнолунием стервятники не летают, — повторила девушка. — Так нам удастся проникнуть в окрестности Черного Леса незамеченными. Ночью войдем в чащу и окружим их логово. На рассвете придется быстро и метко стрелять.

Аргон задумчиво покачал головой.

— План простой, выглядит логично, — пробормотал он. — Сколько их?

— Пять-шесть, ну от силы — семь.

— Не такой уж маленький этот Черный Лес. Как ты намерена найти их логово в темноте?

— Зачем искать? Я хорошо знаю, где оно находится.

Заметив вопросительный взгляд коменданта, она добавила:

— Я была там.

Она встала, подобрав свою куртку из медвежьей шкуры, и повернулась, показывая спину. Взгляду Аргона предстали свежие, глубокие и кровоточащие раны — следы когтей стервятника.

— Одна я не смогла со всеми справиться.

Глядя на царапины, комендант спросил:

— Ты была там из-за моих солдат?

Девушка опустила куртку.

— И это тоже. Какая разница, чем оплачивать долги? — откровенно призналась она.

Он вернулся к окну, выглянул наружу.

— В казармах тебе оставаться не следует. Приходи на рассвете. Людей к тому времени подберу.

3

Ранним утром, как заведено в Тяжелых Горах, — холодным и хмурым, заслышался резкий стук подков о булыжную мостовую главной улицы. От лошадей валил пар. Отряд в полтора десятка человек молча направился к городским воротам.

Возведенная много веков назад сторожевая башня, с которой и начал свое бытие город, выглядела орлиным гнездом, доступным только с одной стороны — с юга. От ворот шла дорога, проложенная вплоть до самого Армекта и дальше к Дартану, — единственная накатанная дорога через горы.

Отряд миновал ворота и почти сразу свернул на восток к узкой извилистой тропе, ведущей к вершине массивного хребта, у подножия которого раскинулся город.

Лошади шли друг за другом рысью. Возглавлял кавалькаду Аргон, следом двигалась лучница. Она держалась в седле, как мужчина, следуя армектанскому обычаю. Из-за укороченных стремян ее колени, крепко зажимавшие бока лошади, были высоко подняты. Солдаты поначалу посмеивались над ее посадкой, но вскоре выяснилось, что девушка правит конем не менее искусно любого из них, так что шутки сами собой иссякли. Накануне вечером Аргон вызвал тех, кому предстояло принять участие в вылазке. Сначала он предложил вызваться добровольцам, но их оказалось намного больше, чем требовалось. В казармах уже распространились слухи о необычной драке у ворот гарнизона, а прозвище Охотница в солдатской среде было хорошо известно. Обыденная монотонность службы, уличные патрули и мелкая возня с воришками и прочим отребьем успели изрядно поднадоесть. Любой солдат предпочел бы сменить обстановку.

Правда, это путешествие мало чем напоминало горный патруль. Это больше смахивало на карательную экспедицию, которые временами предпринимались против разбойничьих банд. Только заслышав, что противником на этот раз являются стервятники, люди с азартом рвались в бой. Одно дело разбойники, а стервятники — это стервятники!

Причину столь нескрываемой ненависти к птицам трудно было понять. Обладая разумом, конкуренции человеку они практически не составляли. Их власть распространялась над некоторыми, самыми дикими районами Тяжелых Гор. Скорее всего, причина ненависти крылась в чуждости разума этих существ для человека. Достаточно сказать, что оба вида сражались не на жизнь, а на смерть, причем представители каждого считали своих соперников существами низшего порядка. Следует признать, что человек в этой войне проявлял больше агрессивности, правда, отнюдь не из-за миролюбия стервятников, а из-за ощущения собственной слабости. Стервятников при этом всегда было немного, даже тогда, когда они были просто птицами. Однако с тех пор, как Шернь наделила их разумом, вид пошел на вымирание, и вовсе не по причине человеческой злобы. Странные обычаи, верования, обряды и законы стервятников, которыми ведали лишь избранные человеческие особи, а понять вообще никто не мог, вели к медленной агонии птичьего рода. Десятки и сотни законов регулировали подбор семейных пар, строительство гнезд и тому подобное. Даже долголетие ничем не могло помочь.

До горной гряды отряд добрался к полудню. Тропинка бежала дальше, на север. Людям предстояло следовать ею до вечера. Это была самая легкая часть пути.

Перехватывали на ходу, чтобы подкрепиться, прямо в седле. В лица дул не слишком напористый, ровный ветер — дыхание гор, как его здесь называли.

Армектанка, погруженная в собственные мысли, время от времени бросала взгляд на Аргона. Она предпочла бы возглавлять отряд сама, однако вскоре убедилась: Аргон ведет людей уверенно, тропинка, от которой осталось одно название, мало его волновала. Горы отлично ему знакомы, и он ни секунды не колебался, правильно выбирая дорогу.

Ее волновал один только вопрос: почему комендант столичного гарнизона взялся возглавлять крохотный отряд лично? Почему он считает, что его участие необходимо? В любом провинциальном городе комендант — большая шишка, тем более в Громбе. Аргон подчинялся только Князю — Представителю Императора и обязан был считаться разве что с чиновниками Имперского Трибунала. Командиры легионов практически никогда не отправлялись в горы лично с отрядами.

Он ей не доверяет, решила она и усмехнулась.

Увидев Аргона утром, в наброшенном на кольчугу простом мундире десятника, с арбалетом за спиной и коротким гвардейским мечом на боку, она не поверила собственным глазам. Этот седеющий господин, много лет не вылезавший из-за стола, заваленного рапортами и уставами, собрался в горы поразмяться. Она ни разу не видела его с оружием, даже тогда, когда служила в Громбелардском Легионе. Ну а случая, чтобы он возглавил какой-нибудь патруль или экспедицию, тем более не бывало. Представить, что он сумеет воспользоваться оружием, которое нес, она никак не могла.

Впрочем, Аргон был громбелардцем. Армект крайне неприязненно относился к неармектанцам, занимавшим ответственные посты. Так что знатность рода, к которому он принадлежал, никак не облегчала ему карьеры. Что стало поводом к его назначению много лет назад, он так и не понял. Ему доверили комендатуру, притом не где попало, а в столице края. Лучницу этот вопрос не интересовал, но почему-то она подумала: «Может, Аргон — один из тех высокопоставленных командиров, которые начинали службу с мечом в руке и добились своего благодаря навыкам и заслугам?»

Вести отряд в горах Аргон умел наверняка. Так что следовало полагать, что он не всю жизнь провел над пергаментами с пером в руке.

Во время вечернего привала она заметила, что комендант не стонет от потертостей, — значит, он испытывает неудобства от пребывания целый день в седле не более других. Зады болели у всех, она тоже не была исключением…

Связывая порвавшийся ремень колчана, она смотрела, как одни солдаты ловко управляются с лошадьми, а другие разжигают огонь. Дрова пришлось везти из самого Громба. Десятник и один из легионеров распаковывали тюки. Лицо десятника пересекала черная повязка. Вероятно, он потерял в бою нос от меча разбойника.

Десятник исподтишка бросал на девушку взгляды, наконец оставил барахло и подошел к камню, на котором она сидела.

— Не узнаешь меня, госпожа?

Она нахмурилась.

— Наверняка из-за этого… — Он коснулся рукой повязки на лице. — Впрочем, прошло немало времени… Когда-то я был в твоем отряде с Баргом.

В ее памяти всплыла отчетливая картина: мертвый, распростертый на земле человек с пустыми глазницами и окровавленными руками, судорожно стискивающими торчащий из живота меч. Солдат держит его голову на своих коленях. В глазах застыли ужас, жалость и немой упрек. Теперь на нее смотрели те самые глаза поверх жуткой повязки.

— Это из-за твоего упрямства, госпожа, с нами случилось несчастье. Если бы ты тогда послушалась совета… — Он оборвал фразу на полуслове. — Когда я услышал, что мы идем спасать наших, я сразу же вызвался. Думаю… — несколько мгновений он искал подходящие слова, — это прекрасно, госпожа, что ты принесла весть о них и теперь идешь с нами… Я хочу сказать, госпожа, что никто никогда не обвинял тебя в том, что произошло.

Внезапно он отвернулся, собираясь уходить.

— Подожди. — Она приблизилась к нему. — Я уже не та девчонка, что повела вас в горы, не имея о них понятия.

— Знаю, госпожа.

— Хорошо.

Костер погасили сразу, как только был готов ужин. Лагерь накрыла темнота. Солдаты не спеша пили горячий бульон из деревянных кружек. Кто-то понес котелки часовым. Ночи в горах очень холодны, к тому же собирался дождь. Горячая пища — первое дело для солдата.

Кто-то тихо завел старую громбелардскую балладу. Ее подхватили другие голоса. Когда пение смолкло, во мраке, за спинами сидящих, полилась новая мелодия. Лучница подсела к солдатам, и ее обычно чуть хрипловатый голос зазвучал громче, на удивление чисто. Она пела на родном языке, но всем была знакома грустная мелодия старой песни горных разбойников. Звучные, приятные для слуха армектанские слова придали ей особую мелодичность, и верилось с трудом, что рассказывала она об обиде, мести и смерти…

Аргон, немного знавший родной язык девушки, подумал, что поет она о себе самой, одинокой Охотнице, Царице Гор. Армектанка, чью душу переполняют отчаянная тоска по широкой степи, солнцу и высокому небу, и жестокие, несущие смерть, ледяные законы гор.

На следующий день отряд спустился в широкую долину, раскинувшуюся среди трех озер. Поначалу еще можно было ехать верхом, но у края долины пришлось спешиться. После короткого привала они разделили между собой часть поклажи, которой были навьючены лошади. Двоих оставили в долине присматривать за лошадьми и двинулись дальше.

Подъем оказался нелегким. Армектанка беспокойно поглядывала на Аргона, но, к ее удивлению, он справлялся не хуже остальных. Хоть далеко и не юноша, он компенсировал нехватку ловкости необычайной силой. Он неотступно шел впереди, не мешая скорости передвижения.

Впрочем, ей казалось, что двигаются они медленно.

Солдатам нравились ее выносливость и неженское пренебрежение трудностями. Она напоминала горную козу, которой все нипочем, и все убеждались, что смахивающие на сказку рассказы об Охотнице — чистая правда. Несколько раз она оставалась позади, внимательно осматриваясь по сторонам, после чего без труда и без видимых признаков усталости догоняла отряд, продвигаясь вперед к Аргону.

Почти у самой вершины девушка снова отстала. Вскоре послышался ее тихий зов.

— Здесь остановимся, — сказала она, подходя к Аргону. Прикидывая расстояние до скалистого утеса, добавила: — В этом месте они не смогут нас заметить. Придется подождать до вечера.

— Ведь перед полнолунием, насколько я слышал, стервятники не летают, — заметил он.

— Но не слепнут же! — сердито возразила девушка. — Сразу же за вершиной на противоположном склоне начинается Черный Лес. Стервятники постоянно его стерегут. Конечно, сегодня они не летают, иначе бы давно о нас знали и напомнили о себе. Сейчас идти не стоит.

Стоявший рядом солдат удивленно смотрел на дорогу, которую им еще предстояло преодолеть, чтобы достичь утеса.

— Впереди самая трудная часть пути, — сказал он, махнув рукой на хребет Гор. — Хочешь сказать, госпожа, что преодолевать их придется в темноте?

Она насмешливо кивнула.

— Мы могли бы остановиться сразу же под утесом… — предложил солдат.

— И сидеть на корточках у самого Черного Леса, боясь даже чихнуть. Хорошая идея, приятель!

Солдаты неохотно сложили с себя ношу на землю. Армектанка связала волосы в тугой узел, отложила в сторону лук и стрелы, отцепила от пояса ножны с мечом и встала.

— Пойду пройдусь, — коротко сообщила она.

Аргон бросил несколько слов солдатам. Безносый десятник поднялся с земли.

— Я не хочу, чтобы с тобой что-либо случилось, — пояснил комендант в ответ на ее вопросительный взгляд. — Никто из нас понятия не имеет, где держат пленников.

— Ерунда… Незачем кого-то обременять, — неохотно возразила девушка.

Аргон отмолчался. Лицо армектанки вдруг зарделось румянцем.

— Я не хочу ничьей опеки и не нуждаюсь в ней! — прошипела она. — Я не ребенок!

Но было очевидно, что комендант своего мнения не изменит, потому, стиснув зубы, она смерила безносого взглядом и согласилась.

— Ну ладно, пошли. — Она с горечью сплюнула.

На расстоянии примерно четверти мили впереди высилась крутая, почти вертикальная скала. Оба направились прямо к ней. Легионеры переглянулись, понимая, что станут сейчас свидетелями удивительного турнира по скалолазанию, который вот-вот разыграется между армектанкой и лучшим разведчиком…

Аргон встал.

— Вы, двое! — Он пальцем указал на двоих солдат. — Идите с ними, только без воплей! — приказал он.

Солдаты подчинились, но быстро поняли: шансов угнаться за лучницей у них нет. Она явно знала здесь каждую пядь земли или же попросту лучше умела выбирать дорогу; там, где она легко и уверенно шла вперед, воины отчаянно цеплялись за скалы, пытаясь хоть как-то сохранить равновесие на крутом склоне.

Аргон беспомощно наблюдал, как армектанка и десятник карабкаются наверх.

Солдаты привстали с мест, напряженно следя за каждым движением. Как зачарованные, они смотрели на невероятные, почти акробатические трюки легендарной Охотницы.

— Эй… — выдавил невысокий, щуплый лучник, молодой парень, которому больше всех досталось в этом путешествии. — Эй, видите?

Армектанка в невероятном темпе преодолевала стену. Безносый десятник, пытаясь угнаться за ней, казался мальчишкой, карабкающимся следом за взрослым мужчиной.

Зрители затаили дыхание. Девушка ловко приближалась к вершине отвесной стены.

И вдруг сорвался десятник.

Глухой удар тела смешался с криком солдат.

— Он еще жив, — сказал легионер. — Мы кричали, чтобы он возвращался, но он не слышал… или не хотел.

Аргон склонился над десятником. Под черной повязкой изо рта струилась кровь.

— Сломаны ребра, — сказал второй солдат, — и ноги… — угрюмо добавил он.

Аргон медленно выпрямился.

Армектанка спустилась, встала, опираясь спиной о скалу. Взгляд ее был неподвижен.

— Я не хотела… — глухо сказала она. — В самом деле, не хотела.

Аргон заскрежетал зубами, кровь прилила к его лицу. Для солдат это было в новинку. Они привыкли к его спокойствию, теперь же почувствовали холодок по спинам, ощутив его ярость. Он схватил лучницу за шиворот и притянул к себе.

— Послушай, сука, — прорычал он сквозь зубы, — второй раз я теряю по твоей дурости хорошего солдата. Смотри, чтобы не было третьего… Ибо тогда, Царица Гор, моему терпению придет конец.

Он со всей силы отшвырнул ее, а когда та упала на камни, повернулся и медленно пошел в сторону от лагеря.

4

Кто-то должен был остаться возле умирающего, и потому после захода солнца вперед отправились лишь десять человек.

Лучница шла впереди. Помогая друг другу, солдаты в одной связке двигались следом. Прежде чем отправиться в путь, сцепились веревкой, что было весьма предусмотрительно в данных условиях. Узкая расселина, глубоко врезавшаяся в скалистый склон, осыпалась щебнем и мелкими, ускользающими из-под ног камнями. Из-за трудности пути отряд продвигался крайне медленно, соблюдая полную тишину.

В конце концов они выбрались к вершине хребта тихо и без происшествий. Подъем занял много времени. Люди выбились из сил, но отдыхать было некогда, потому сразу, без привала двинулись дальше, чтобы наверстать упущенное время.

Следуя за молчаливой проводницей, воины зигзагами спускались по склону, приближаясь к Черному Лесу, темному, таинственному, как сама ночь и эти скалы, но куда более зловещему.

Показались первые деревья. Одновременно все ощутили давящую атмосферу вокруг, которая и днем-то пугала, но сейчас, в темноте, все казалось просто чудовищным. С опаской люди пробирались среди окаменевших стволов, неуверенно оглядываясь по сторонам. Карликовые дубы тянули низко над самой землей свои уродливые, лишенные жизни ветви, заставляя ползти под ними. Ни шороха листьев, ни хруста сучьев — только кромешная тьма и тишь. Обвешанные оружием солдаты с трудом находили проход в этом кошмарном лабиринте.

Пелена облаков, укрывавшая громбелардское небо сплошным саваном, неожиданно разошлась, и на землю упал лунный свет. Мерцающий сотнями странных бликов, он породил иные, таинственные тени, окончательно сбив людей с толку, — никто не понимал, на что ему ориентироваться в этом чудном мире.

— Проклятие! — прошептал один солдат.

— Дальше! — поторопила его лучница.

Встопорщенный мертвыми стволами склон, к счастью не слишком крутой, казалось, тянулся бесконечно. Отряд все глубже погружался в лес.

Проводница остановилась.

— Уже недалеко, — тихо сказала она Аргону. — Большая поляна, заваленная обломками скал… — Она сжала плечо коменданта. — Я должна пойти посмотреть. Но, во имя Шерни! Лучше будет, если на этот раз я пойду одна, господин. — И сразу скрылась в лабиринте оживших теней.

Солдаты попадали на землю, пользуясь передышкой, но ни один при этом не выпустил арбалета из рук. Затаив дыхание, они вглядывались в смутные силуэты, силясь определить хоть малейший признак опасности. Она ощущалась повсюду. Тишина давила, напоминая о том, что в живом лесу слышишь признаки жизни.

Черный Лес мертв окончательно и бесповоротно, погруженный в безмолвие смерти уже много сотен лет.

На минуту луна скрылась в тучах, а когда выглянула, лунный диск заслонила собой жуткая тень. Захлопали крылья. Солдаты увидели гигантскую птицу, выписывающую круги над их головами.

Свистнула тетива, стервятник взмыл к тучам, но тут же камнем рухнул вниз. Вскоре появилась и армектанка с луком в руках, продиравшаяся к ним сквозь паутину теней. Где-то неподалеку бил крыльями о каменные стволы в предсмертных судорогах подстреленный стервятник.

— Нас засекли! — сказала девушка. — Поляна пуста.

Она оглядела мертвенно-бледные лица, перекошенные от страха, и рассмеялась:

— Что ж это вы, вояки?

Потихоньку они начали приходить в себя.

— За мной! — приказала девушка. — На поляну. Там они нас врасплох не застанут.

Через лес они бросились бегом. Вдруг пространство расступилось, открыв груду каменных обломков. Воины остановились, чтобы оглядеться кругом.

Где-то на краю поляны раздался крик отставшего от отряда солдата. За ним последовали глухие звуки лающего голоса, монотонно произносившего непонятные, одни и те же слова. Кто-то хотел было побежать туда, но Аргон встал на пути.

— Где мои люди? — спросил он, выискивая взглядом лучницу.

Ее голос донесся откуда-то из темноты.

— Пленники? Стервятники не берут пленников, комендант. Твоих людей здесь больше нет. Только стервятники и мы.

Люди почувствовали, как волосы на их головах зашевелились.

— Вы уж простите меня, — опять послышался ее голос, но уже более глухо, чем прежде. — Эта стая — самая большая из всех, что мне доводилось встречать. Я обязана ее уничтожить. Иного способа у меня не нашлось. Жаль, что не удалось застать их врасплох. А я так надеялась!

— Сука… проклятая сука! — в отчаянии вырвалось у кого-то из солдат.

Послышался топот ног и сдавленное дыхание. На поляну выбежал лучник, совсем юный. Это его крик донесся до отряда пару мгновений назад. С обезумевшим взглядом он несся на людей, завывая, как пойманный в силки зверь. В руке его отблеском лунного света сверкнул клинок. Кто-то, не выдержав в последний момент, спустил тетиву. Стрела вонзилась в грудь бегущего, остановив на полпути. Все оцепенели, не в силах подойти к корчащемуся на земле, агонизирующему телу. Тот, что стрелял, рванулся с места, взревел от бешеной ярости и кинулся к каменным корням деревьев. Другой, в попытке остановить его, споткнулся и упал.

— Спокойно! — рявкнул Аргон. Хоть он и кипел, но сам голос подействовал на солдат отрезвляюще. — Спокойно! — повторил командир. — Возвращаемся. Без паники. Идем вниз, дальше. Это единственный способ выбраться из этого ада.

Воины сомкнули ряды. Над поляной мелькнула зловещая тень. Отовсюду слышались глухие лающие голоса. Они шепеляво вторили друг другу.

— Люди, люди, — доносился монотонный голос откуда-то спереди, — погибнете, люди, это наша территория, люди, территория стервятников, бросьте оружие, бросьте быстро, быстро…

— …здесь наши законы, вы погибнете, погибнете, люди… — шипел другой, сзади.

— …люди, бросьте ваше оружие, покоритесь, люди… — доносилось сбоку.

Двое солдат вслепую послали стрелы в глубь чащи.

— Не стрелять! — крикнул Аргон. — Только по приказу!

Они прошли дальше в лес, стараясь держаться плотной группой, и так быстро, как могли. Голоса стервятников все кружили над ними, рядом, наводя ужас. Прикрывавший тыл отряда арбалетчик резко остановился, вглядываясь в размытый силуэт среди ветвей дерева. Он хотел было поднять арбалет, но не успел.

— Иди, человек, иди, иди, оставь оружие и опустись на колени, оставь, оставь… — протявкал голос.

Арбалет упал на землю, солдат опустился на колени. Кто-то из товарищей заметил происходящее. Полетели стрелы, попав в дерево с глухим стуком. Но одна угодила в цель: лай прекратился, сменившись пронзительным визгом, и наконец затих.

Воцарилась полная тишина. Оставшиеся в живых лучники целились в темноту, прикрывая товарищей, которые в отчаянной спешке накручивали тетиву своих арбалетов.

— Забираем его и пошли!

Солдат словно врос в землю коленями, будто каменный истукан. Так его и поволокли прочь. Новые тени пронеслись над лесом. Опять темноту наполнил монотонный клекот. Отстреливаясь наугад по сторонам, солдаты продолжали шагать через лес, отчаянно высматривая притаившегося стервятника.

— …покоритесь, люди, здесь земля стервятников, покоритесь слугам Шерни, покоритесь, покоритесь, покоритесь…

Издалека раздался предсмертный вопль стервятника и пронзительный, торжествующий женский хохот.

ЧЕРНЫЕ МЕЧИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МОЛОТЫ

1

Подавив зевок, ее благородие А.Б.Д.Лейна потянулась в огромном кресле и словно нехотя, почти полусонно, швырнула в служанку огрызком сочного яблока. Девушка не посмела уклониться, лишь инстинктивно зажмурилась, когда мокрый кусок яблока ударил ее прямо в щеку. Магнатка откинула голову назад, тряхнув волосами.

— Ну? — поторопила она, еще больше откидываясь назад. Она запрокинула голову; вверх ногами комната выглядела намного забавнее. Она решила, что стоит запрокидывать голову почаще.

— Хм? — переспросила Лейна; занятая разглядыванием комнаты, она забыла о том, что слушает служанку. — Еще раз.

Девушка послушно повторила сказанное.

— Ты шутишь? — изумилась Лейна. Она села нормально, ощутив легкое головокружение. Надо признать, прежняя поза не слишком способствовала кровообращению. — Сейчас? С каких это пор я принимаю гостей в такое время? Пусть приходит раньше. Или позже, в… Скажи ему. Нет, подожди. Как его зовут?

— Л.Ф.Гольд, ваше благородие. Из Громбеларда.

— Из Громбеларда, Громбеларда, Гром-бе-лар-да… — повторила Лейна, бездумно забавляясь словом. Ей было скучно. — Гром-бе-лар… Пусть войдет.

— Да, госпожа.

Служанка вышла. Лейна лениво поднялась с кресла и остановилась перед огромным, чуть не в полстены зеркалом. Несколько легких движений, и она уже привела в порядок пышную гриву огненно-рыжих волос, разгладила платье. В сотый, а может, в тысячный раз наслаждаясь собственной красотой, она жмурилась от удовольствия. С наслаждением разглядывала отражение полных губ, изящных очертаний носа и изогнутых бровей. Не обращая внимания на посетителя, застывшего в дверном проеме, слегка повернула голову, искоса рассматривая собственный профиль, затем поправила волосы на висках, чуть вздернув подбородок.

— Возможно, вам покажется невежливым, что гость берет на себя право заговорить первым, однако делаю я это вовсе не ради того, чтобы задеть хозяйку дома, а только потому, что времени совсем не осталось.

Она обернулась, уставившись на посетителя с бескрайним изумлением.

Голос у него был низкий и спокойный, удивительно гармонирующий с широким лицом и глубоко посаженными проницательными глазами. Заметный акцент и гортанный выговор выдавал в нем громбелардца.

Глядя с возрастающим удивлением на его запыленную походную одежду и короткий военный меч, Лейна наконец сказала:

— Ну нет, это уже и в самом деле чересчур… Что ты себе позволяешь, господин хороший?

Он пристально смотрел в глубину ее зеленых глаз. Однако в то самое мгновение, когда она поняла, что не выдерживает его взгляда, он задумчиво наклонил голову.

— Прости, госпожа, — почти покорно произнес он, хотя видно было, что эти слова даются ему нелегко. — Я не хотел тебя обидеть.

Лейна снова перевела взгляд на зеркало, медленно подняла руку и коснулась мизинцем густых загнутых ресниц.

— А теперь уходи, — утомленно сказала она. — Оставь свои простонародные манеры за дверью, после этого возвращайся. Я же пока подумаю, в самом ли деле мне хочется с тобой разговаривать.

Боковым зрением она заметила, как дрогнули желваки на его скулах. Он молча повернулся и вышел.

Лейна пренебрежительно надула губы, потом прикрыла глаза и соблазнительно улыбнулась. Затем насупила брови, будто в гневе, и в широко распахнутых глазах блеснуло нескрываемое восхищение собой. Изящные ноздри чуть раздулись, приподнятые уголки рта вздернулись, и на лице появилось презрительно-ироническое выражение, которое сменилось недоверием, а вслед за ним — наивным девичьим любопытством, потом — обожанием, отвращением, испугом, задумчивостью, насмешкой…

Она беззаботно потянулась и нахмурила брови:

— Ты что, заснул там за дверью, господин? А может быть, ждешь, чтобы я сама к тебе вышла?

Дверь снова открылась. Он стоял на пороге, так же как и прежде, и понуро ждал.

— Приветствую тебя, господин, в моем доме, — после затянувшейся паузы произнесла Лейна. — Входи.

Он сделал два неуверенных шага.

— Приветствую тебя, ваше благородие! — ответил он слегка приглушенным голосом. — Я Л.Ф.Гольд из Громбеларда.

Она кивнула:

— Из Громбеларда. Оно заметно.

Он поднял голову, думая, что она имеет в виду его поведение несколько минут назад. Но это было не так. Она неодобрительно разглядывала его потрескавшиеся запыленные сапоги и висящий на поясе меч.

— Я прямо с дороги, госпожа, — пояснил он. — Прости, что оскорбляю тебя подобным видом…

— Ну ладно… И чем я обязана визиту вашего благородия?

Она почти легла в кресле, с трудом сдерживая желание снова запрокинуть назад голову. Подперев щеку рукой, она подавила зевок.

— Я, кажется, спросила. Жду.

Он достал из-под куртки небольшой свиток пергамента, сильно помятый, затем подошел к ней и протянул руку:

— Вот письмо, которое объясняет цель моего визита, госпожа.

Поколебавшись, Лейна развернула свиток и пробежала взглядом ровные аккуратные строчки. Внезапно она выпрямилась, побледнев.

— Это какая-то шутка, глупая шутка, — сказала она. — Байлей… погиб в Армекте… Наверняка… его убили Всадники Равнин или другие разбойники…

— Ошибаешься, госпожа. Это письмо было написано…

— Ты знаешь его содержание? — перебила его Лейна.

— Да, госпожа.

Она сосредоточенно прочитала письмо второй и третий раз. Бледность на ее лице сменилась румянцем.

— Не верю. Не верю ни этому письму, ни тебе, господин. Что мой брат может делать на этом… Черном Побережье?

— Он поехал искать свою жену, госпожа.

Она встала.

— Ерунда. Илара сбежала от него два года назад. Сейчас она в Армекте.

— Нет, госпожа. Это письмо…

— Не верю.

С внезапной злостью она разорвала письмо и, швырнув его под ноги, повернулась к Гольду спиной.

— Прощай, господин. И никогда больше не приходи в мой дом.

Она не видела, как он положил руку на рукоять меча. Однако тон его голоса не предвещал ничего хорошего.

— Нет, госпожа. Байлей — мой друг. Я сделаю все, чтобы его желание было исполнено. Ты поедешь со мной, добровольно или по принуждению. Выбирай.

Она повернулась и взглянула в его серые глаза.

— Что я слышу? — медленно произнесла она со зловещей гримасой. — Ты угрожаешь мне… похищением?

Загорелое лицо громбелардца оставалось невозмутимым.

— Именно так.

Прошло несколько мгновений, прежде чем Лейна поняла, что перед ней сумасшедший. Она в бешенстве стиснула зубы.

— Слуги!

В дверях комнаты почти мгновенно появился слуга.

— Пусть он уйдет, госпожа, — мягко сказал Гольд.

Лейна не обратила внимания на его предупреждение.

— Выведи отсюда этого человека, — приказала она.

Слуга встал за спиной Гольда; когда стало ясно, что гость добровольно не уйдет, он крепко взял его под руку. В следующее мгновение могучая рука обхватила слугу, завернув руки за спину, другая придавила горло. Последовала резкая подсечка, ноги слуги взметнулись, а тело перекувырнулось в воздухе, словно весило не больше, чем набитый перьями мешок, и рухнуло на пол. Громбелардец схватил лежащего и снова поставил на ноги. Слуга ловил ртом воздух — удар об пол основательно его ошеломил. Но, словно этого было мало, победитель изо всей силы толкнул его, так что тот ударился головой об стену. Тогда Гольд поднял взгляд на девушку.

Лейна стояла, открыв рот, касаясь языком верхних зубов. Она никогда прежде не видела ничего подобного… Она не понимала… не представляла, что кто-то может… Другое дело турнир, борьба…

Обмякшее тело слуги раскинулось на полу в глубоком обмороке. На лбу выступила кровь.

Смущенный громбелардец в глазах магнатки заметил, кроме страха, некое сладострастное восхищение.

— Переоденешься, госпожа? — с деланным спокойствием спросил он, видя ее растущую неуверенность. — Или пойдем прямо так?

Она что-то неразборчиво пробормотала и отступила на шаг назад. Гольд готов был поклясться, что этот шаг был сделан скорее затем, чтобы его спровоцировать, нежели действительно из-за желания бежать. Он перестал понимать, что происходит… Когда дартанка сделала еще один шаг назад, он быстро подошел к ней и схватил за рукав платья. Она рванулась — и тогда он ударил. Могучая пощечина отшвырнула ее к стене. Растрепанные волосы упали на глаза. Лейна медленно выпрямилась, дрожащей рукой дотронувшись до уголка рта. Она недоверчиво посмотрела на пятнышко крови на пальце, потом на Гольда.

Он толкнул ее к двери. Она не сопротивлялась. Впервые в жизни ее ударили!

Он держал ее за плечо, когда они сбегали по широкой, покрытой узорным ковром лестнице. Она хрипло застонала, пытаясь освободиться. Он держал ее так крепко, что она ощущала тупую боль в плече.

На улице перед домом стояли два крепких рысака. Лейна не разбиралась в лошадях, иначе она сразу бы поняла, что перед ней выносливые горные жеребцы, высоко ценившиеся во всех провинциях Империи. Он подсадил ее на одного, сам прыгнул на другого. Не говоря ни слова, ухватил ее коня под уздцы, после чего на глазах столпившихся слуг они тронулись с места.

Готовый ко всему, он предупредил ее взглядом, многозначительно положив руку на рукоятку меча. Она стиснула зубы, не пытаясь позвать на помощь, и вскоре они легкой рысью уже ехали по улицам города.

— Ты с ума сошел, — сказала Лейна. — Здесь меня все знают, посмотри.

Запоздалые прохожие останавливались, изумленно уставившись на всадников. Нечасто им приходилось видеть одну из первых дам столицы верхом, да еще в мужском седле…

— Нас остановит первый встречный патруль, — уверенно сказала она, однако в ее голосе было больше злости, нежели презрения. — Впрочем, из города нам не выбраться. Ворота в это время уже закрыты.

Гольд обернулся через плечо.

— Не пугай меня, госпожа, — спокойно ответил он. — Ворота для этого и существуют, чтобы их открывать, а что касается солдат… Я не первый раз в Дартане и прекрасно знаю, чего они стоят. Хорошо, если каждый десятый понимает, что мечом надо рубить, а не швыряться…

Он быстро отвернулся, услышав в ответ неожиданно для себя исключительно грубое ругательство.

Дальше ехали молча. Гольд оглядывался по сторонам. Дорогу он знал, но в то же время его беспокоило загадочное, удивительное безразличие пленницы. Похищение было попросту безумием; если бы хитрость с письмом не удалась, ничего бы не вышло… И тем не менее — вышло. Она ехала с ним. Пока…

Он не понимал, как вообще до этого дошло, не знал, зачем избил слугу, почему ударил ее.

Гольд инстинктивно искал путь к бегству. Да, но самый красивый и богатый город Шерера отнюдь не изобиловал темными переулками, где можно было бы укрыться.

Роллайна возникла не так, как другие города, которые менялись и росли в течение веков, взрослели, старели… Если верить легенде, ее возвели сразу, в течение двух неполных лет. Она была городом, который помогала строить сама Шернь и который должен был стать памятником Роллайне — прекрасной, божественной деве, самой старшей, самой прекрасной и самой могущественной из трех сестер, которых много веков назад родила Шернь для борьбы со злом.

И Роллайна-город был под стать своей покровительнице — самая прекрасная столица и самый могущественный из всех городов империи. Его окружали стены, которые не служили своему назначению ограждать, поскольку империя простерлась по всему Шереру и не имела никаких врагов, разве что полузверей из Алера. Могучие белые крепостные валы образовывали два кольца — одно в другом. Вдоль внешних стен пролегла широкая, мощенная булыжником, как и все прочие, улица, перегороженная мостами — кольцевая дорога.

Прекрасный город, и как же он не похож на угрюмые каменные города Громбеларда! Здесь строили из кирпича, стены штукатурили, белили, украшая их замысловатыми барельефами, карнизами и фресками. Повсюду можно было увидеть изящные колонны, широкие балконы, террасы, элегантные ограды вокруг многочисленных парков и садов. Гольд знал, что тому размаху, с которым дартанцы возводили свои города, пытались довольно неудачно подражать почти во всех странах Шерера, с тех пор как возникла Империя. Даже в самом Армекте, который мечом завоевал Дартан, будто в отместку дартанцы навязали всем и всюду свою архитектуру, искусство… Если Армект все еще не был вторым Дартаном, то лишь потому, что его хранили освященные веками традиции, заколдованные в могуществе армектанского языка…

Они добрались до кольцевой дороги. Здесь было людно. В глаза бросались богатство и красота одежд даже обычных горожан. Женщины шелестели платьями, мужчины позвякивали посеребренными пряжками туфель. Гольду, однако, эти люди казались почти нагими… Ни у кого не было оружия. Даже легкого, парадного меча, даже стилета. Легионеры (безоружные! полностью безоружные!) расхаживали с резными, покрытыми красным или черным лаком жезлами, которыми, пожалуй, и собаку не отгонишь!

Гольд насупился. В его голове мелькали мысли о том, что он с легкостью захватил бы этот город, для него довольно было бы только усиленного патруля Громбелардского Легиона.

У Северных Ворот четверо солдат в блестящих от всяческих украшений нагрудниках крутили рукоять подъемника. Окованные латунью ворота медленно опускались.

Из будки неподалеку вышел худощавый верзила-офицер и быстро направился к всадникам. Гольд остановил коней, соскочил с седла и двинулся навстречу. Сказав что-то вполголоса, он достал из-за пазухи какую-то бумагу. Офицер внимательно прочитал ее, затем кинул взгляд на Лейну. Узнав ее, он отвесил поклон. Гольд тоже обернулся, но вид его был суров и грозен. Она демонстративно отвернулась, но все ее существо превратилось в чуткий слух.

Громбелардец что-то подчеркнуто резко говорил. Ему ответил неуверенный голос офицера. Послышалось еще несколько слов, после чего уже почти опустившиеся ворота медленно поползли вверх. Гольд вскочил в седло, отдал легионеру честь и двинулся к воротам. Миновав стену, всадники выехали в Северное Предместье.

Лейна молчала. Гольд остановил коня.

— Почему ты не пыталась бежать, госпожа? Почему не звала на помощь? Такого случая уже, возможно, больше не будет!

— Не знаю… — наконец сказала она. — Может быть… может быть, мне хочется, чтобы меня похитили?

Он смерил ее быстрым взглядом, даже не пытаясь скрыть своего удивления, однако рассмотреть ее внимательно не удалось: Лейна лица не повернула, а растрепанные волосы застилали точеный профиль.

— Поехали, — кинула она.

Они пришпорили лошадей.

— Что за бумагу ты показал офицеру?

В ее голосе не было ни превосходства, ни презрения, ни гнева — лишь обычное любопытство. Он только что узнал эту женщину, но уже видел, что ему ее не понять.

— Удостоверение, — помолчав, ответил он. — Я сотник Громбелардской Гвардии.

2

Байлей подбросил хвороста в огонь. С треском в небо порхнули искры.

— Ты разбойница?

Выражение лица собеседницы никак не изменилось.

— Нет.

— Нет?

Тишина.

— Тогда кто?

— Оставь меня в покое. И не пали так хворост.

Ни о чем не спрашивая, он застывшим взглядом всматривался в языки пламени. Странная ночная встреча. Странная женщина. Явилась из темноты, долго приглядывалась… Села у костра, съела кусочек сушеного мяса. Отвечала односложно, воспринимая его как пустое место.

У нее был низкий, слегка хрипловатый голос. Эта легкая хрипота странным образом его беспокоила; Байлею хотелось откашляться после каждой ее фразы.

Он искоса посмотрел на нее. Решительный, четкий профиль, красивый небольшой рот и длинные ресницы… Однако она явно о себе не заботилась и, видимо, в горах была уже давно. Ногти на руках были сломаны и неухоженны, густые черные волосы спутались, свисая грязными патлами. Одежда давно превратилась в кучу лохмотьев, юбка и рубаха едва прикрывали стройное, сильное тело. Лежавшая на земле куртка тоже истрепалась, как и плащ. Зато сапоги у нее — новые и добротные.

— Чем промышляешь в Горах?

Он не сразу нашелся что ответить.

— Путешествую, — наконец сказал он. — Просто путешествую.

— В Бадор?

— Нет, не в Бадор. Я иду в Дурной Край.

Первый раз на ее лице появилось какое-то выражение. Она быстро посмотрела ему в глаза. Красавицей, однако, она не была, даже симпатичной ее нельзя было назвать…

— Зачем?

Он тянул с ответом.

— Это долгая история.

Она продолжала смотреть ему прямо в лицо. Взгляд ее показался странным, даже жутковатым, и Байлей почувствовал, что не в силах его выдержать.

— Что ты так на меня смотришь?

Вместо ответа она забормотала, словно про себя:

— В Дурной Край… Просто так. За славой? Богатством? А может быть, за смертью?

Его взгляд утонул в пространстве.

— За женой.

Тишина. Потом — ее голос, звучавший неожиданно дружелюбно и тепло:

— Больше ничего не скажешь?

Он уставился на пляшущие по веткам отблески огня.

— Зачем? Тебе-то какое дело?

Голос ее снова стал безразличным:

— По сути — никакого. Я только хотела тебе помочь.

— Мне не нужна помощь. По крайней мере, от тебя.

Волна гнева захлестнула его, хотя в глубине души он понимал, что не прав. Зачем строить из себя героя, если ты вовсе не герой? Его отчаянное предприятие едва только началось, а он уже сбился с пути и чувствует себя беспомощным и потерянным. Что же будет, когда он пересечет границу Дурного Края? Впрочем, это еще большой вопрос, доберется ли он до нее вообще…

Женщина встала, наклонилась, подняла свое тряпье с земли и стоявшие возле камня колчан со стрелами да лук.

— Утром иди на восток, — сказала она. — Выйдешь к ущелью. Там тропа сворачивает на север. Иди по ней, пока не выведет тебя к небольшой хижине. Там найдешь человека, который тебе поможет. Скажи, что тебя послала Охотница.

Шаг от костра, и она уже скрылась в темноте. Байлей долго сидел, не в силах сдвинуться с места. Потом вскочил, хотел было позвать ее, но не стал. Он оскорбил ту, которую называют Охотницей. Именно ее. Круглый дурак.

Он медленно сел и безучастно уставился на пламя. Машинально взяв ветку, он поворошил угли костра. Фонтаном взлетели искры. Опять покачал головой, словно хотел отогнать мысли.

Он обидел собственной грубостью именно ту, кого искал. Ту, кого Гольд рекомендовал ему как первоклассную проводницу. «Она капризна и, говорят, несколько строптива, — вспоминал он предупреждения и советы друга. — Я не слишком много о ней знаю. Только то, что знает каждый сотник Гвардии в Громбеларде. Так что на меня лучше не ссылайся. Но дорога, которую я тебе описал, ведет к человеку, имеющему очень большое влияние на эту женщину. Он даст тебе совет, где ее искать. А потом… либо ты получишь проводницу, которая, как я слышал, уже водила людей в Край, либо, по крайней мере, может быть, услышишь какой-нибудь совет. Я дал бы тебе проводника из легиона, но не могу. А любой другой проводник — ненадежен. Может случиться и так, что прирежет тебя во время первого же ночлега. Лучше найти женщину или идти самому, если не можешь отказаться от этого предприятия…» Все остальное, сказанное Гольдом, он слышал и раньше. Что это безумие, что, мол, Тяжелые Горы, подожди, лучше возвращайся в Дартан и так далее.

Охотница…

Так или иначе, похоже, она указала ему дорогу к человеку, о котором говорил Гольд. Путь, с которого он сбился. А тот человек нужен только для того, чтобы найти Охотницу. И какой теперь в этом смысл?

Он подбросил ветку в огонь, завернулся в плащ и лег на землю.

Светало. Так и не заснув до утра, Байлей тронулся в путь. Шел он размеренным шагом, неся под мышкой меч, а на спине — мешок с провизией, запасными сапогами и прочей мелочевкой. Он внимательно оглядывался по сторонам. Горы еще спали.

Он уже привык к ним. Они вовсе не выглядели так грозно, как о них рассказывали. Может, сперва они могут такими показаться, но как посмотреть… В лучах солнца они были даже красивы, а под тяжелыми густыми тучами становились угрюмыми исполинами.

Уж таков их характер.

Больше всего Байлею докучал бесконечный громбелардский дождь. Вечная влага, падающие сверху ливневые потоки, беспрерывный шум ударяющихся о землю капель. Наступила осень, и дождь шел не прекращаясь. Весь день моросило, а к вечеру небеса обрушивались ливнем. Потом снова моросило ночь напролет, а утром опускался туман, и все начиналось сначала. Однако вот уже два дня с неба не упало ни капли. Его это радовало, хотя и удивляло, поскольку он уже привык к дождю.

Задумавшись, он перестал обращать внимание на то, что его окружает. Экономя силы, медленно и осторожно, так, как учил его Гольд, он спускался под гору. Таким образом, добрался до расселины, о которой говорила женщина. Преодолевая страх высоты, он глянул вниз, а потом по сторонам. Крутая, почти вертикальная стена тянулась насколько хватало взгляда — словно огромный топор в руке великана перерубил горный хребет пополам.

Байлей понял, что перед ним знаменитый Разрез, о котором так много говорил ему Гольд. Эти края пользовались дурной славой. Сюда наведывались стервятники, здесь промышляли разбойничьи банды. Пожалуй, только в Дурном Крае легче найти свою смерть.

После недолгих поисков он отыскал нечто похожее на тропинку. Видимо, ее имела в виду женщина. Поправив заплечную торбу, он повернул на север, следуя по тропе.

3

Гольд спрыгнул с коня и протянул руки. Лейна соскользнула на них и с облегчением ступила на твердую землю. Она не привыкла к длительной верховой езде, к тому же в мужском седле. Бедра и ягодицы горели, каждое движение отзывалось болью в спине.

Она с надеждой посмотрела на светлые, широко открытые окна постоялого двора, откуда доносился шум разговоров и запах еды. В любой другой ситуации предложение провести ночь в подобном заведении она восприняла бы как оскорбление, но сейчас ждала его с нетерпением. Не выдержав, спросила сама:

— Мы заночуем здесь?

Он насмешливо взглянул на нее:

— О нет, госпожа. Утром твои слуги поднимут тревогу… наверняка уже подняли. Мы не можем позволить себе отдых в пяти милях от столицы. Уйти нужно как можно дальше: немного по дороге, а потом лесом.

Ей нравился тембр его голоса, хотя ни за какие сокровища она бы в этом не призналась, в том числе и самой себе.

Им навстречу с постоялого двора выбежал слуга. Гольд небрежно бросил серебряную монету и жестом отослал прочь. Лейна с удивлением вынуждена была признать, что это барственное движение очень Гольду подходит…

Что ж, в конце концов, в его жилах текут Чистые Крови.

— Подожди меня здесь, госпожа. Я приведу свежих лошадей.

Тут до нее дошло, что это значит. Перспектива провести ночь в седле и разозлила, и испугала одновременно. Лейна поджала губы, так ничего и не ответив. Когда он ушел, она прислонилась к своему коню и слегка погладила его по шее. Сама не зная почему, она полюбила это животное.

Наконец у нее появилось немного времени, чтобы собраться с мыслями. Впечатлений было много, чересчур много! И к тому же…

Она задумалась.

Ее удивлял этот человек. Удивлял его образ жизни, слова, напористость, стремительность, с которой он принимал жесткие решения. Итак, он похищает первую красавицу Дартана из ее собственного набитого прислугой дома, причем делает это с восхитительным хладнокровием и самоуверенностью, если не сказать — со знанием дела. Ему довольно нескольких слов, чтобы отделаться от стражников на воротах. Да что там говорить! Стражники еще и честь ему отдают вместо того, чтобы забить тревогу, а его схватить и бросить в темницу!

Она тряхнула гривой волос, будто все это не умещалось в ее изящной головке. Неужели такое могло случиться? Ее, прекрасную А.Б.Д.Лейну, похитили, умыкнули. Да что там умыкнули! Взяли в плен в собственном доме, помимо ее воли, несмотря на… О Шернь! Как теперь далека стала та спокойная (скучная!), гладкая жизнь! Исчезла, уплыла, испарилась, и, может быть, навсегда. Лейна с ужасом подумала, а вдруг это правда. Увезет ее куда-нибудь и заставит ее, заставит…

Она слегка прикусила губу, чувствуя, как по спине пробежали мурашки.

Он заставит ее… делать все что угодно. Дрожь охватила ее. Изнасилует… Заставит… Лишит воли…

Она попыталась взять себя в руки и вернуться к тому, с чего все началось. Она позвала слугу. А он тогда…

Она провела языком по губам, всматриваясь в темноту.

О Шернь! Это похищение. Самое настоящее похищение.

Она уселась на большой, врытый в землю камень, просунула руки под платье и, пользуясь темнотой и одиночеством, начала массировать пылающие бедра. Стоило ей подумать о предстоящем мучительном путешествии, накатила новая волна злости. Но ведь мог бы и позаботиться о какой-нибудь упряжке, если уж он не может позволить себе носилки.

Она все острее ощущала голод и в то же время продолжала по-своему восхищаться Гольдом. Солдат. Сотник гвардии. — Мысли пронеслись в одно мгновение, поразительно ясные и четкие. — Он — мужчина, тот, который… — подобных ему она еще не встречала. Мужчины, которые вызывающе смотрели ей в глаза, едва сдерживали гнев, выполняя ее требования… Те, которых она знала, были как на подбор, одинаковые. Одинаковые… Она принимала их почести, в конце концов, кто-то должен был их оказывать… Но с ними было скучно…

Она снова почувствовала легкий озноб. Ее заколотило, щеки покраснели.

Мужчина с мечом в ее собственном доме бил ее по лицу. Как первая попавшаяся служанка, она получила пощечину — такое с ней было впервые. О Шернь, она его попросту боялась. Испытывала страх впервые в жизни. Но как страх, так и боль были слишком необычными чувствами, слишком возбуждающими, чтобы бежать от них, так и не пропустив их через себя.

Из темноты вынырнул Гольд, под уздцы он вел тяжело навьюченных лошадей. Лейна быстро одернула платье и встала. Он подал ей какой-то сверток.

— Это дорожный костюм, — пояснил Гольд. — Переоденься, ваше благородие, за углом дома.

После секунды колебания она взяла сверток.

— Дорожный костюм… — неуверенно повторила она.

— Что в этом плохого? Уверяю, тебе он будет впору, а в платье неудобно ехать верхом.

Он слегка подтолкнул ее, направляя к углу постоялого двора. Только теперь до нее дошел смысл сказанного. Она побледнела.

— Мой господин, ты, похоже, пьян… — ледяным тоном произнесла она. — Ты постоянно забываешь, с кем разговариваешь. Дартанская магнатка должна раздеваться под стеной какого-то подозрительного притона? Я тебе что, уличная девка?

Гольд взирал на нее с едва заметной иронической улыбкой на губах.

— Все комнаты заняты, — сказал он. — Так что подходящим гардеробом мне тебя, госпожа, не обеспечить. Но если хочешь путешествовать в своем прекрасном зеленом платье — пожалуйста.

Мгновение она стояла неподвижно, потом повернулась и пошла в сторону здания. Он видел ее в тусклом свете, льющемся из окон, потом она скрылась во мраке.

Лейна завернула за угол, украдкой огляделась по сторонам и сбросила платье. На ощупь она достала из свертка чулки. Ветер, обдувавший ее обнаженное тело, тоже был чем-то новым, необычным. Стиснув зубы, она быстро натянула чулки, застегнула юбку, влезла в изящные кожаные сапоги. Потом застегнула тонкую шелковую рубашку, поверх нее — толстую, жесткую, натягивающуюся через голову меховую куртку. Волосы она стянула в толстый узел бархатной лентой, затем с отвращением взяла в руку холодный пояс из металлических колец и короткий легкий меч.

— О нет, — пробормотала она себе под нос. — Ну уж нет.

Наклонившись, она оторвала от платья большой кусок материи, тщательно свернула его и после короткого раздумья заткнула за ремень, под куртку. Когда она вернулась, Гольд окинул ее внимательным взглядом.

— Ну что ж, выглядишь ты, госпожа, не так привлекательно, — подытожил он с откровенностью, от которой у нее вспыхнули щеки. — Но так тебе наверняка будет удобнее, да и теплее.

Она протянула ему меч.

— Забери это! — с яростью проговорила она. — Я не собираюсь спотыкаться о всякие железки!

Он забрал оружие и прикрепил его к вьюкам.

— Пора в путь, госпожа.

— Я хочу есть.

— Потом.

Обиженная, она отказалась от предложенной им помощи и сама неуклюже вскарабкалась в седло, притворяясь, что не замечает усмешки сотника.

— Ты ведешь себя как ребенок, госпожа, — прямо сказал он. Похоже, он всегда говорил без обиняков. — Я уже объяснил, почему мы не можем задерживаться.

Лейна не ответила. Одним махом Гольд вскочил в седло.

— Значит, в путь.

Они выехали на дорогу. Застучали копыта по перекладинам узкого моста над ленивой речушкой. Лейна снова почувствовала боль в спине. Монотонная поступь коня утомляла ее, но боль не позволяла заснуть. Именно сейчас она ощутила, насколько ей хочется спать. Она громко, почти демонстративно зевнула.

Гольд улыбался в усы. Похоже, ему была знакома лишь одна разновидность улыбки — слегка ироническая. Лейна ухмылки, правда, не видела, поскольку уже совсем стемнело, однако уловила в его голосе.

— Мне кажется, госпожа, — сказал он, — что ты относишься к нашему путешествию, как к какому-то развлечению, которое послала тебе Шернь в качестве средства от скуки. Ты ошибаешься. Это не развлечение и не забава. Можно назвать это игрой, но игрой взаправду. Уже сейчас в ней ставка — жизнь Байлея… а кто знает, может быть, и твоя собственная. И пойми наконец, что не я твой противник в этой игре.

Хоть она и обещала себе, что не будет с этим человеком разговаривать, однако на этот раз не выдержала.

— Куда ты меня, собственно, везешь? — спросила она, делая вид, что ей это совершенно безразлично.

— До границы Края, госпожа. До того места, где будет ждать твой брат.

Она покачала головой:

— Не понимаю, почему ты все время лжешь? Ведь я в твоей власти, отдана на твой гнев и милость… — Внезапно она замолчала, заметив, что он почти любуется звучанием этих слов. Разозленная, она заговорила более громко и сердито: — Скажи прямо, что похитил меня для себя, не рассказывай мне больше сказки про Байлея.

Огни постоялого двора остались далеко позади. Было совсем темно, но она могла бы поклясться, что Гольд долго смотрел, словно изучал ее, прежде чем сказал тихо, как будто про себя:

— Неужели у тебя в голове и на самом деле ветер гуляет, госпожа? Ты не в состоянии поверить ни единому доводу, кроме того, что тебя похитили из-за твоей красоты?

— Нет, но пусть это будет нормальное объяснение, а не какая-то чушь.

— Значит… значит, долг перед другом… по твоему мнению, недостаточный повод?

В ответ раздался короткий смешок:

— Мой господин! Кто же сегодня поверит в подобные бредни? Ладно, пусть Байлей написал это письмо, пусть ты и в самом деле знаешь Байлея… Но ведь если он в самом деле отправился в Громбелард, то с совершенно пустыми карманами. Сначала он был в Армекте, где наверняка истратил все золото, которое взял с собой, уезжая из Роллайны.

После долгой паузы Гольд наконец произнес с удивлением:

— Не… не понимаю, что ты имеешь в виду, госпожа.

— Что ж, ты не слишком сообразителен, господин. Или просто притворяешься. Если у него не было денег — ему нечем было платить тебе за твои услуги. Кажется, ясно?

Похоже было, что ему снова требуется время, чтобы понять смысл ее слов. Вдруг она услышала смех, но довольно мрачный… У нее по коже пробежали мурашки.

— Во имя Полос Шерни! — сказал он. — Шернь, ну и дурак же я!

— Не возражаю, — раздраженно ответила Лейна.

К громбелардцу вернулось его обычное спокойствие:

— Не будем больше говорить на эту тему. Но я расскажу тебе, госпожа, как все было. Хотя, честно говоря, не знаю зачем…

Он на мгновение замолчал. Она хотела что-то сказать, но он опередил ее:

— Первый раз мы встретились в Бадоре, в гарнизоне. Тогда я служил там, и его привели ко мне, поскольку он требовал встречи с комендантом. Я пригласил его к себе, объяснив, что вполне достаточно и заместителя. Он даже не присел и сразу же начал спрашивать, как добраться до Дурного Края. Я его оценил с первого взгляда. Ты и сама прекрасно знаешь, госпожа, что вид у твоего брата не слишком воинственный. Я ему так и сказал напрямик: «Объясняю тебе три вещи, парень: во-первых, в Край не едут в бархатных панталонах, а только в доспехах и с топором у седла. Во-вторых, даже если у тебя и есть топор, то нужно еще уметь им драться, а не махать. А в-третьих, в Край не едут просто так, из каприза. Если хочешь, чтобы я помог тебе найти смерть, то скажи хотя бы, ради чего».

Гольд угрюмо замолчал. Лейна ехала с легкой, недоверчивой улыбкой на губах. Тихо стучали лошадиные копыта.

— Первый раз в жизни я увидел перед собой плачущего мужчину, — продолжил он. — Это было зрелище, которого я никогда не забуду. Я видел слезы на глазах отца, когда умирала моя мать, — но то не был плач. Лордос, один из моих гвардейцев, вынужден был добить друга-коня… но и тогда это не было плачем. Первым по-настоящему рыдающим мужчиной, которого я увидел, был твой брат… Я не мог на него смотреть, сказал ему, чтобы он убирался, потому что меня от него тошнит…

Он пришел ко мне на следующий день. Нет, не пришел — приехал. Он был в новых доспехах, а у седла покачивался неплохой, хотя и легкий топор. Сначала я удивился, потом разозлился и, наконец, рассмеялся. Но в конце концов я его выслушал… История похищения ее благородия Илары звучит как сказка… но подобные вещи в Громбеларде порой случаются, как, впрочем, и намного более странные.

— Не понимаю, — насмешливо начала Лейна, — почему Илара…

— Дай мне закончить, ваше благородие! — резко прервал ее Гольд. — Я уже сказал, что не хочу разговаривать на эту тему! Меня не волнуют твои расспросы, сколько и за что заплатил мне Байлей. Я лишь излагаю причины, по которым ты очутилась здесь, со мной, поскольку ты имеешь право и должна их знать. Вот и все.

Лейна молчала, тогда Гольд снова начал говорить, тщательно взвешивая слова:

— Твой брат, госпожа, обладает огромным даром завоевывать симпатии людей… Не в моих правилах предлагать свою дружбу первому встречному. И тем не менее этот человек стал мне другом. В Громбеларде, когда говорят «дартанец», подразумевают «смешной трус»… Но он не из таких.

Гольд не очень умел излагать свои чувства и отдавал себе в этом отчет.

— Ты знаешь, госпожа, что он поехал в Армект. Ее благородия Илары он там не нашел — она уехала с каким-то человеком, вероятно, добровольно. Байлей же считает, что ее похитили. Я не могу объяснить, что мудрец Шерни делал в армектанской Рине, но похоже на то, что твой брат тщательно проверил информацию. Бруль-Посланник… Это имя хорошо известно в Громбеларде. Идя по его следам, Байлей добрался до самого Бадора. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы отговорить его от путешествия в Край, но безуспешно. Так что я помог ему, чем мог. — Голос Гольда чуть дрогнул, словно споткнулся. Он умолчал о том, что год назад умерла его жена. Дартанке он не хотел об этом говорить, а тем более объяснять, как повлияли воспоминания о ней на решения и попытки поддержать нового друга.

— Не в силах заставить его остаться в Бадоре, я разработал план, — продолжил Гольд. — Может быть, не совсем удачный… Да, госпожа, я подделал письмо — это правда. Байлей никогда его не писал. Но он рассказывал мне о тебе, и я подумал… В тот же самый день, когда он отправился в путь, я попросил давно причитавшийся мне отпуск и поехал в Дартан… Я указал твоему брату место, где он должен ждать лучшую проводницу из всех, каких только знают Тяжелые Горы. Может быть, он встретится с ней, может быть, и нет, но наверняка это займет какое-то время. Так или иначе, кратчайший на данный момент путь из Бадора в Дурной Край заканчивается в том месте, где недавно обосновался небольшой форпост Громбелардского Легиона. Мы должны успеть туда до Байлея. На случай, если он окажется там раньше, я послал письмо коменданту части. Он задержит твоего брата, пусть даже и силой, вплоть до нашего прибытия. Я хочу, чтобы ты встретилась с Байлеем и отговорила его от этой затеи. Это безумие. Нет, не просто безумие. Безумие — это само путешествие в Край, а попытка сразиться там с Посланником смерти подобна.

Тишина. Размеренно стучали копыта.

— Однако если тебе не удастся его убедить, мы пойдем в Край вместе с ним. Мой отпуск скоро кончается, но я организовал все так, что на Черном Побережье вместе с Байлеем отправится военный отряд. И ты, госпожа. Это самое важное.

— Я? — с нескрываемым раздражением переспросила Лейна. Она ему не верила. — А мне-то что делать на каком-то Черном Побережье? В конце концов, я женщина! Мне, что ли, топором размахивать? Вот как раз Байлей умеет делать это лучше всех, хотя ты об этом даже не догадываешься, мой господин, — презрительно закончила она, нервно рассмеявшись.

— Знаю. — Он нахмурился. — Зато вы, дартанцы, вообще ни о чем не догадываетесь, тем более о Шерни и ее силах.

— А при чем здесь это?

— В Дурном Крае Шернь касается земли… Установить контакт с Шернью может только Посланник или человек, обладающий Брошенным Предметом. Однако Брошенные Предметы в Дурном Крае мало помогают, даже, напротив, привлекают Стражей. Никто из нас Посланником не является.

Гольд на мгновение замолк.

— Есть, однако, третья сила, позволяющая призвать на помощь могущество Шерни, — сказал он. — Она кроется в том, что связывает брата и сестру. Братская или сестринская любовь? Никто не знает почему, но Полосы Шерни в минуту опасности приходят на помощь сестрам и братьям. А ты, госпожа, — рожденная любимой страной Шерни… ты живешь в городе, которому покровительствует самая могущественная из ее посланниц… Разве ты никогда не слышала о Трех Сестрах? Скажи, почему Шернь сотворила их именно сестрами?

Он пытался разглядеть ее лицо в темноте.

— Скажи, госпожа, ты хочешь спасти своего брата? Хочешь ли ты ему помочь?

Долгая тишина в ответ, и наконец она заговорила, серьезно, без нотки иронии:

— Послушай меня, громбелардец. Я тебе попросту не верю. Не верю. Никогда в жизни я не слышала столь неправдоподобной истории. Говоришь, ты похитил меня, чтобы я поговорила с Байлеем? Но, дорогой мой солдатик, если ты и в самом деле солдат, в чем я сомневаюсь! Байлей, будь он жив, отдал бы тебя в руки Трибунала при первом же упоминании о том, что ты поднял на меня руку! Как я могу поверить в то, что ты добровольно пошел на это, лишь бы только заставить меня поговорить с братом?

Гольд молчал. Если честно, он и сам не понимал, как все произошло. Он представлял себе все совершенно иначе… Он утратил контроль над ходом событий. Уже тогда, в ее доме в Роллайне. Она была права.

— Но, может быть, если ты поведаешь истинные причины… — пробормотала она, — может быть, тогда я смогла бы повлиять на приговор Трибунала?

И ему пришло в голову: а не придумать ли в самом деле какую-нибудь правдоподобную историю, которая ей понравится, заодно отказаться от своих намерений и сдаться?

Да, сдаться.

Когда Гольд спрыгнул с лошади и подошел к ней, Лейна просто упала в его распахнутые объятия. Она дико устала, болело все: ноги, спина, шея. Веки стали тяжелыми, словно налились свинцом. Она не помнила, как он отвел ее в какую-то комнату, помог стащить сапоги, уложил на кровать и вышел, закрыв за собой дверь. Она что-то неразборчиво пробормотала, повернулась на бок и тут же заснула.

Гольд несколько минут наблюдал за ней сквозь щель в неплотно прикрытой двери, потом медленно спустился вниз и стал чистить лошадей. Он не мог позволить себе спать, но сон ему и не требовался. Сутки, проведенные в седле, мало что для него значили, ему приходилось выдерживать и не такие переходы. Конечно, он устал, но с ног не падал.

Приближался полдень. Гольд заказал сытный обед и присел за стол в углу. Странно, но в зале было почти пусто. На этом тракте подобное случалось нечасто.

Он проворно занялся огромным куском мяса, который ему подали на большом блюде. Одновременно он размышлял, неподвижным взглядом уставившись на столпившихся вокруг большого стола путников.

Он уже решил, что сдаваться не станет и от своих намерений не откажется. Только вот эта дартанка… Раз уж он принял решение, уступать ей нельзя, тем более без нужды потакать ее капризам.

Наедине с собой Гольд мог себе позволить откровенность. Непокорность этой властной особы ему чем-то импонировала, но вместе с тем он презирал ее великосветские привычки. Она сильно отличалась от тех женщин, которых он знал. В ее поведении было что-то сродни сладострастию. Красавица, осознающая свою красоту, ожидает только признания и восхищения собой. Она требует поклонения, как имперский сборщик налогов — податей. Как ни злили Гольда ее капризы, эта женщина возбуждала его. Однако ее отвратительное отношение к дружбе отталкивало его. Для Гольда это понятие — священно; и в дружбе он никогда не знал корысти. Он прекрасно понимал, почему для дартанки все выглядит в ином свете. Она просто не могла взять в толк, как ее брат, магнат, мог подружиться с человеком, пусть даже Чистой Крови, пусть даже офицером гвардии, но стоящим значительно ниже по положению. Нигде во всей Империи происхождению не придавалось такого значения, как в Дартане, а уж в Роллайне — тем паче! Армект вместе с архитектурой и искусством перенял также уклад общества, создал магнатские дворы в своих городах. Однако профессия солдата, освященная армектанскими традициями, повышала общественный статус человека. Звание сотника гвардии ставило Гольда в один ряд с магнатами… Таков был закон Империи. Обычный крестьянин или горожанин становился равным высокопоставленной особе благодаря мундиру. Офицер считался равным дворянину Чистой Крови, а дворянин Чистой Крови — магнату. Магнат в мундире легионера, а тем более гвардейца, уступал по общественному положению только императору. Гольда удивляло, что Лейна этого не помнит. Может быть, она просто… хочет сохранить дистанцию? Чтобы смотреть на него свысока?

Прекрасное тело, но душа с червоточиной. Гольд хотел бы верить, что это не так, или, по крайней мере, не навсегда.

Он похитил сестру Байлея, но не смог бы взглянуть другу в глаза, если бы с головы его сестры упал хоть волосок. Он чувствовал свою ответственность за эту женщину, но не любил ее. Временами почти ненавидел, но почему-то хотел изменить ее жизнь, ее саму.

В задумчивости он вытер руки о край скатерти и встал из-за стола. Подойдя к стойке, потребовал у трактирщика полный кувшин вина, заплатил за свою койку в общей гостиной (ему было жаль золота за отдельную комнату, а в роскоши он не нуждался). Поднявшись по кривым, неровным ступеням, вскоре он уже лежал на жестком, набитом сеном матрасе. Хлебнув прямо из горла кувшина, он почувствовал приятно растекающееся по телу тепло.

Мысли Гольда снова и снова возвращались к пленнице. Он невольно сравнивал себя с ней. Он умел быть солдатом в казарме, хозяином в доме, разбойником в горах… и считал «это правильным. Она же — везде и всюду хотела быть исключительно дартанской красавицей. В памяти всплыло поддельное письмо, и Гольд выругался. Плохо он продумал интригу. До поры до времени прекрасная капризница будет забавляться похищением, и все будет гладко. Но когда забава ей наскучит, дело дойдет до вражды. Каждый лишний день, каждая минута лишь усложнит дело, оттягивая неизбежность.

Опорожнив кувшин наполовину, он вытянулся на койке и закрыл глаза, решив, что надо выспаться до захода солнца.

Так оно и вышло.

Проснувшись, Гольд еще долго стоял посреди комнаты как истукан, пытаясь решить: будить ее или рано? Не слишком ли мало он дал ей поспать? Что ж, придется ей привыкать к такому образу жизни.

Он вошел в комнату девушки, удерживая на весу блюдо с едой и кувшин вина. Злость на самого себя, что поддался слабости и прибежал к ней с ужином, будто он слуга ей, заставила грохнуть блюдо на стол и оглянуться на нее. Она спала как ребенок, прижавшись щекой к жесткой, набитой сеном подушке, легко посапывая. В этот момент она выглядела такой невинной и чистой, что у Гольда перехватило дыхание и вдруг показалось, будто видит он ее впервые.

Помятая юбка задралась, открыв взору длинные точеные ноги, тугие чулки обтягивали гладкие, как у ребенка, бедра, да только вот красота эта таила в себе безотчетную угрозу.

Он решительно двинулся к кровати, легко коснулся плеча спящей и резко встряхнул. Она что-то пробормотала, не открывая глаз, и перевернулась на спину. Огненная копна густых волос будто обожгла его ладонь. Гольд отдернул руку.

— Пора бы в путь, госпожа, — сказал он тихо и так трогательно, что сам это заметил, пораженный звучанием собственного голоса. Тогда он сильно, может чересчур, дернул ее за руку. Она тут же открыла глаза и села.

— Как ты смеешь дотрагиваться до меня, гвардеец! — вспылила Лейна, переполненная презрением. — Слишком много себе позволяешь!

Какие-то теплые, приятные слова, которые уже вертелись у него на языке, сорвались в желудок вместе с проглоченной слюной. У него аж зубы свело.

— Пора в путь, — жестко сказал он. — Через минуту ты должна быть готова. Жду внизу, возле лошадей.

Тут он издевательски усмехнулся, заметив, что ее глаза, сверкающие грозной неприступностью, покраснели и опухли. Что ж, это ей в отместку.

Похоже, она это почувствовала. Ее бурная реакция удивила и обезоружила Гольда. Похоже, его улыбка задела ее сильнее, чем он предполагал.

— Прочь, — зашипела Лейна, — прочь, говорю. Убирайся отсюда, ты…

После того, что он услышал, улыбка застыла у него на лице. Он хотел возразить, но лишь недоверчиво посмотрел на нее, покачал головой и вышел. Ее мерзкие словечки произвели столь отталкивающее впечатление, что он, полный отвращения, не смог ее даже отругать.

Нет, мягкость и впечатлительность ему вовсе не были свойственны. В гарнизоне или во время привала в горах его гвардейцы, среди которых были и женщины, порой разражались куда более крепкими выражениями. Но все-таки между солдатом из казармы или разбойником, постоянно играющим в кошки-мышки со смертью, и благовоспитанной дартанкой существует какая-то разница!

Он нервно затянул подпругу, осознавая, что возмущен сильнее, чем того хотелось бы. И не в том дело, что она осыпала его руганью. Он редко позволял себе нежные чувства… Сейчас он чувствовал себя, словно отброшенный пинком пес, будто его помоями облили.

Гольд вывел лошадей из конюшни на двор, еще раз поправил поклажу, оперся о стену дома и стал терпеливо ждать.

Лейна появилась во дворе, когда он, уже готовый сорваться от ярости, чуть было не отправился за ней. Внешне она выглядела спокойной, но в глазах притаился недобрый огонек. Без единого слова она вскарабкалась в седло. Гольд вскочил на лошадь, сжал круп коленями.

Всадники тронулись в путь.

4

Пришлось покинуть тракт из страха погони. Чем ближе оставалось до громбелардской границы, тем хуже были дороги, изрытые ямами и колдобинами.

Путь пролегал через леса и широко распаханные поля. Украшением пейзажа, как вдоль дороги, так и за полями, были деревья. Прекрасные леса Шерера. Лиственные, но прозрачные благодаря простору, полные полян и дичи. Гибкие серны не раз проносились через дорогу прямо перед мордами коней.

Лейна восхищалась красотой здешних лесов. До сих пор ей мало приходилось путешествовать. Порой ей не хотелось верить, что они все еще в Дартане. Она знала другой Дартан — Дартан Роллайны, Дартан больших городов, выдающихся фамилий, крупных богатств, обильных пиршеств… Ей незнаком был этот край лесов, полей и рек; и здесь она чувствовала себя чужой, хотя ощущала, что красота этих мест манит и притягивает ее.

Часто они проезжали мимо небольших, довольно ухоженных и опрятных селений. Крестьяне смотрели вслед из-за заборов, чумазая детвора с воплями провожала всадников, высыпая под ноги лошадей. Лейна кусала губы, еле сдерживаясь, чтобы не отогнать их. Сам вид простонародья внушал ей отвращение, и казалось унизительным, что всякое отребье тычет в нее грязными пальцами. Раздражало и то, что Гольд не обращал никакого внимания на это унижение. Он ехал с безразличным видом и все больше молчал, на вопросы отвечал односложными фразами. Порой у нее создавалось впечатление, что он вообще не помнит о ней! Это злило. Тогда она пыталась спровоцировать ссору, но непробиваемого громбелардца нелегко было (и с каждым днем все труднее) вывести из равновесия. Она ненавидела его все больше, но вместе с тем это разжигало ее, о чем она, впрочем, еще не подозревала. Сознание того, что он вовсе не обращает внимания на ее прелести, приводило в бешенство. С немалым удовольствием она отметила, что дорожный костюм имеет свои положительные стороны. Обтягивающие чулки и короткая юбка великолепно подчеркивают линии бедер и ног, сквозь тонкую рубашку и меховую куртку отчетливо вырисовываются контуры прекрасного бюста. Платье только деформирует грудь. Она использовала всю свою фантазию, чтобы уложить довольно примитивными способами волосы в прическу. И никакой реакции! Обиженная, возмущенная до предела, она ехала молча, поджав губы, прокручивая в голове всевозможные пытки, которым она бы с радостью его подвергла, только бы представилась возможность.

Как-то раз, когда работавшие в поле крестьяне осмелились поклониться, она рассерженно заявила:

— Ну что ты за мужчина! Меня оскорбляют в твоем присутствии…

— Не обращай на них внимания, госпожа, — лениво оборвал ее Гольд на полуслове. — Как минуем последние деревни и войдем в приграничные леса, там тебя никто не будет беспокоить.

— Но я не могу вынести, когда всякий сброд безнаказанно на меня пялится!

Он посмотрел на нее.

— Это я виноват, — сказал он неожиданно для самого себя. — Я привык к слову «госпожа», чего делать не следовало. Мы едем в Громбелард, а ты все еще ведешь себя так, словно находишься на приеме в дартанской столице.

Она смотрела на него, открыв рот от безграничного изумления.

— Ее благородие А.Б.Д.Лейна! — язвительно произнес он. — Ты была ею в Роллайне. А в громбелардских лесах ты всего-навсего глупая беспомощная кукла. Красотка, чье магнатское достоинство может унизить любой вшивый пастух. Советую об этом подумать.

Кровь ударила ей в голову. Она не в силах была вымолвить ни слова.

— Да что ты себе… — наконец сдавленно выговорила она. — Да как ты смеешь?..

Он насмешливо хмыкнул и показал на дорогу:

— Смотри. Изрытая, неровная дорога. Скоро мы вернемся на тракт, который выглядит так же. А от громбелардской границы это единственный путь, который соединяет Дартан с Тромбом, Бадором и Рагхаром. Да, пока это еще дорога, но за Перевалом Стервятников от нее останется одно название. Никто не в состоянии следить и ухаживать за ней. Громбелардский дождь размывает самые лучшие тракты. Лошади ломают на выбоинах ноги, с осей срываются колеса повозок. Дальше дороги вообще нет. Горы, горы, одни только горы, с дикими пастухами и в сто крат более дикими разбойниками. Кому там есть дело до твоего титула?

Она хотела изобразить презрение, но лицо исказила какая-то неприятная гримаса.

— Я полагала, — сказала она внешне спокойным, но все же подавленным голосом, — что еду в обществе человека Чистой Крови и гвардейца, а ты просто…

— Ты едешь в обществе разбойника, — резко выпалил он. — Разбойника, которого только имя да звание ставят в один ряд с магнатами. Мои солдаты отличаются от тех, с гор, только мундирами да присягой. Но в Тяжелых Горах обычаи у всех разбойничьи, а как иначе? Потаскайся лет десять по казармам, горам да вертепам, тогда посмотрим, что останется от твоих хороших манер.

Она молчала.

— В Громбеларде имеет значение жизнь, и только жизнь. Ставка в этой игре — наша жизнь и тех, кого мы призваны защищать. Для этого надо убить иную жизнь, при том что мы не располагаем козырными тузами, скорее наоборот. На кордоне меня ждут двадцать моих людей. Это бравые ребята, но если мы попадем в засаду полусотни разбойников, я без раздумий отправлю их предводителя вместе с тобой в близлежащие кусты, если за это он оставит нас в покое. Это Громбелард.

Лейна с трудом пыталась скрыть потрясение.

— Не смотри на меня так, — спокойно добавил Гольд. — Будь уверена, если вдруг предводителю понравлюсь я… Видишь ли, жизнь двадцати людей — для меня нечто большее, чем ложно понятая честь.

— Ты просто отвратителен! — заявила Лейна. — Глупый, вульгарный, гадкий!

Он раскатисто расхохотался, что привело ее в ярость.

— Я отвратителен и глуп? — переспросил он. — А ты? Ты и в самом деле веришь, что весь мир существует для тебя? Что он крутится вокруг тебя и тебе подобных красоток, которые только и могут, что медленно сбрасывать платья в апартаментах богатых ухажеров, которых один вид меча бросает в дрожь? Все вы, с вашими гордо стоящими перед именем тремя буквами, — дураки, живые трупы, лишенные души. Золото и титулы, золото и титулы…

Он замолчал.

— Байлей — другой. Или хотя бы пытался быть другим… Потому… я и подарил ему свою дружбу.

Она продолжала с отвращением смотреть на него:

— Я тебя презираю. Ты самый обычный неотесанный варвар. Жаль, что я не поняла этого сразу…

Он засмеялся. Она чувствовала, что смех его деланный, но не могла его вынести. Придержав коня, она поотстала. Он даже не обернулся.

Лейна возмутилась. Приключение, сперва манившее своей экзотичностью, внезапно обернулось кошмаром. Похититель нарушил все правила; он был не таким, каким обязан был быть. Восхищение его решительностью и мужеством исчезло без следа, когда оказалось, что решительность — просто отсутствие хороших манер, а мужество, по сути, — примитивная дикость. Ей стало жалко себя. Злость на то, что она дала себя обмануть, поддавшись первому впечатлению, перекинулась на Гольда. Во всем виноват он! Глупец! Даже не понимает, что теряет… Она задавала себе вопрос: почему она все еще с ним едет и что вообще делает в обществе этого человека?

Злость, вместо того чтобы утихнуть, нарастала.

Лес на горизонте превратился из узкой линии в полосу, становившуюся все шире. Выносливые кони шли ровным, размеренным шагом. Гольд знал, что они могут так идти, попеременно то шагом, то рысью, целыми днями, без отдыха.

Он поудобнее устроился в седле. Леса. Широко раскинувшиеся леса, потом граница и — Громбелард… Страна, проклятая Шернью. Край вечных туч и дождей. Шернь желала, чтобы громбелардские горы непрерывно поливала вода, и с известной только ей целью собирала над ними тучи со всей Империи. Гольд любил эти тучи. Вечно голубое небо Дартана протекало у него между пальцев, когда он мысленно дотрагивался до него. Оно было тонким и слабым. Таким же слабым, как люди, которые под ним жили.

Он обернулся к Лейне. Взгляд девушки был угрюмым и злым, и он быстро отвернулся, невольно передернув плечами.

— Быстрее! — бросил он назад спутнице.

Его лошадь перешла на рысь, затем понеслась галопом. Гольду хотелось мчаться вперед, видя, как лес бежит навстречу. Он ни о чем не хотел думать, желая избавиться от бессильной ярости.

Он достиг края леса и обернулся. Выпустил из рук поводья, дернул за удила. Конь с ржанием ударил копытами о землю, затанцевал на задних ногах и, направляемый железной рукой всадника, развернулся кругом.

— Я-хаа!

Он не узнал собственного голоса. Вонзив шпоры в бока животного, он выхватил меч и начал бить плашмя. Конь помчался словно ветер. Гольд низко наклонился. Копыта выбивали бешеный ритм.

Он почти лег на шею коня и снова ударил мечом плашмя. Конь заржал, прижал уши. Стучали копыта.

— Я-хаа!

Далеко впереди он увидел движущееся по дороге маленькое облачко пыли. Гольд быстро его догонял. Наконец он отчетливо увидел зад лошади и спину наклонившейся вперед девушки.

— Сука… Сука! — прорычал он.

Лейна была очень плохим всадником. Она обернулась раз, другой и наконец сдалась, остановив коня.

Гольд не остановился. Он отбросил меч, наклонился в седле и сшиб ее с лошади, промчавшись рядом. Ему было все равно, переломает ли он ей ноги или попросту задушит на месте… Он осадил покрытого пеной коня и соскочил на землю.

Дартанка неподвижно лежала поперек дороги.

Внезапно вся его злость куда-то пропала. Он подбежал к ней, присел. Осторожно перевернул бесчувственное тело на спину, приложил ухо к груди. Она была жива. Он лихорадочно растер посиневшие виски, расстегнул куртку. Лицо девушки было покрыто пылью, приставшей к потной коже.

— Лейна… Лейна, пожалуйста…

Она глухо застонала. Внезапно он вспомнил о самом важном, нервно ощупал ее тело. Кости были целы. Он облегченно вздохнул. Подбежав к коню, отцепил от седла бурдюк с водой и вернулся. Слегка обрызгав лицо девушки, он поддержал ее голову и приложил горловину мешка к приоткрытым губам. Она закашлялась, судорожно вздохнула, приоткрыла опушенные длинными ресницами веки, но тут же снова закрыла глаза.

— Слава высшим силам, — прошептал Гольд.

Все еще поддерживая ее голову, он слышал, как выравнивается ее дыхание. Она слегка пошевелилась и застонала.

— Не двигайся, госпожа. Сейчас боль пройдет.

Лейна не ответила. Она поднесла руки к лицу, потом попыталась подняться. Он хотел ей помочь, но она отшатнулась от него с таким неподдельным отвращением, что он оторопел.

Она еле дотащилась до лошади и, усилием воли подавляя стон, не приняв его помощи, взобралась в седло.

5

Байлей перепрыгнул узкий, убегающий в пропасть ручей и остановился перед низкой дверью покосившейся хижины. Неуверенно оглядевшись по сторонам, он сбросил мешок с плеча, откинул со лба слипшиеся от пота волосы. Он открыл было рот, но тут же снова закрыл, непонятно отчего боясь крикнуть.

Окружающий пейзаж был повсюду одинаково суровым и мрачным. Как и везде в Тяжелых Горах — скалы, скалы, одни только скалы. Домик в этом месте, одиноко стоящий на каменном уступе с незапамятных времен, казался чем-то противоестественным и выглядел таким древним, как и сами Горы, так же недружелюбно, так же уродливо.

Байлей сделал шаг к двери.

— Эй… — тихо позвал он.

Почерневшие от влаги доски зияли кривыми глазницами вырезанных сучьев. Соломенная крыша торчала над прогнившей стрешней, будто лишай на черепе. Чудовищный череп, отвратительный лишай. Байлей ощутил суеверный страх. Откуда взялось дерево для строительства этого дома, если вокруг, насколько хватало взгляда, не росло ни травинки, ни кустика? Судя по тому, что он знал о горах, леса растут значительно ниже.

— Эй? Есть там кто?

Тишина. И неожиданно — омерзительный скрип двери…

На пороге хижины возник седой как лунь старик. Длинная коричневая накидка тихо шелестела на ветру. Поблекшие, но необычайно мудрые глаза внимательно разглядывали путника. Под этим взглядом все страхи как-то сами собой улетучились, как если бы глаза обладали удивительной силой, способной уничтожить любой черный страх. Взамен пришло нечто иное. Неуверенность? Почтение? Смирение?

— Приветствую тебя, сын мой, кем бы ты ни был! — Голос старика был тихим и чуть хриплым, но слова звучали дружелюбно. — Входи. Мой дом открыт для всех.

Байлей сделал полшага вперед. Он ощущал странную робость, столь необычайную, словно предстал перед лицом самого императора… а не перед обычным стариком горцем, может быть даже пастухом.

Старик не был пастухом, и Байлей понял это, едва успел об этом подумать. Громбелардский пастух никогда не научился бы столь хорошо языку Кону.

Старик тем временем испытующе разглядывал путника. И вдруг улыбнулся, от чего лицо его помолодело на добрых два десятка лет.

— Тебе нечего бояться, юноша. Я самый обычный человек. И хочу тебе помочь, поскольку мне кажется, что ты нуждаешься в помощи… Разве не так?

— Так, господин, — с неожиданной откровенностью согласился Байлей.

«Господин»… Спроси его кто-нибудь, он не смог бы объяснить, почему воспользовался этим, полагавшимся только высокорожденным, титулом. В самом облике старика было нечто требовавшее уважения.

— В этой части Гор меня называют просто Старец, — сказал хозяин, снова дружелюбно улыбаясь. — Но давай войдем.

Он повернулся и, пригласив жестом, исчез в утробе дома. Дартанец неуверенно двинулся следом. Перешагнув порог, он закрыл за собой дверь.

Маленькие квадратные оконца пропускали хилую струю света, и хижина утопала в полумраке. Тихо трещал огонь в очаге, отбрасывая красные сполохи на стоящий посреди комнаты массивный стол. Потемневшая от времени столешница была завалена густо исписанными страницами. На чистом деревянном полу в беспорядке валялись толстые книги. Книги торчали и из сундука, крышка которого упала на лавку возле стены. Стоявшие вокруг сундуки поменьше, похоже, тоже были забиты книгами. Простая кровать, табурет, висевший над огнем котелок дополняли обстановку комнаты. Кроме представлявших собой огромное богатство книг, было еще одно, не подходившее к убогому убранству дома, — бархатный, шитый золотом плащ, висевший на вбитом в стену колышке.

— Как ты сумел собрать столько книг, господин? — вырвалось у Байлея. — В столь безлюдном месте?!

Старик понимающе улыбнулся, опускаясь на лавку.

— Нет ничего невозможного, сын мой, — сказал он. — Просто что-то — сложнее, что-то — проще. Вот и все, сын мой.

Байлей опустился на табурет, осторожно сложил на пол мешок и меч, нервно огляделся по сторонам.

— Ты куда-то все время торопишься, сын мой. Чем-то заведен, будто… Спешка и потеря самообладания до добра не доведут. Так-то, юноша.

— Ты прав, господин, и действительно есть то, что торопит и подгоняет меня. Собственно, я сам не знаю, зачем к тебе пришел…

— Так ты шел ко мне?

— Нет… нет, господин. Дорогу к тебе указал мне мой друг, но я заблудился. Однако вчера вечером я встретил одну женщину, которая… Она сказала, чтобы я на нее сослался… — Байлей не знал, как объяснить, что Гольд направил его сюда, чтобы он спросил о проводнице… которую сам же смертельно обидел вчера у костра.

При упоминании о незнакомке старик посмотрел на него внимательнее.

— Ах вот как… — сказал он словно с некоторым удивлением. — Кто же ты такой, юноша, если сама Царица Гор оказала тебе внимание? Ведь это была она, Охотница, не так ли?

— Да, господин.

Старик покачал головой.

— Вот так загадка… Первый раз принимаю у себя ее протеже, — шутливо проворчал он. — Но я весь внимание, сын мой, слушаю тебя.

Байлей склонил голову. Сам не зная почему, он был уверен, что этому человеку можно верить. Он повел разговор по-мужски, четко и коротко, как это сделал бы Гольд.

— Я дартанец, господин. У меня была… есть жена, которую похитили. Она бросила меня два года назад. Она армектанка и не сумела привыкнуть к дартанскому образу жизни…

Старик мягко прервал его:

— Спокойно, сын мой… К жизни не могла привыкнуть? Или к тебе?

Байлей неожиданно почувствовал себя маленьким, беззащитным, беспомощным. Кровь ударила ему в голову.

— Ко мне… Ты прав, господин… Я ей казался отвратительным.

Он умолк, но старик и не торопил рассказчика.

— Она хотела… чтобы я был таким же, как армектанцы. Но я… не понимаю их обычаев и обрядов, мне не нравится культ войны и почитание оружия. Она постоянно ставила мне это в вину, издевалась, что… во мне нет ничего мужского, что я умею разговаривать лишь с немощными придурками на светских приемах, а в руках умею держать разве что только веер… Но неужели для того, чтобы быть мужчиной, нужно обязательно носить меч?

Он бросил на Старика прямой взгляд, ожидая ответа. Тот покачал головой:

— Носить не нужно. Но в случае необходимости нужно уметь им владеть, сын мой.

Дартанец потупил взор.

— Я научился владеть мечом, господин, — неожиданно спокойно ответил он. — Да, научился… Я поехал в Армект, чтобы рассказать ей об этом. Не важно зачем. Не важно, чего я ожидал…

Старик задумчиво молчал.

— Ее похитили. Увезли. — Байлей поднял взгляд. — Теперь посмотрим, господин, стоило ли учиться владеть мечом. Я знаю, где ее искать. И знаю, кто это сделал.

— И кто же этот человек?

— Маг. Посланник.

— Ты уверен?

— Во имя Шерни — к сожалению, да. Я даже знаю его имя: Бруль.

Старик поднялся с лавки. Он прошелся по комнате и остановился, глядя в огонь.

— Бруль-Посланник, — тихо сказал он. — Что же я могу тебе сказать, сын мой? Что я могу сказать?

— Меня направили к тебе, господин, — с усилием проговорил Байлей, — чтобы ты дал мне проводницу. Однако вчера…

— Однако вчера ты отнесся к ней, скажем так, не слишком дружелюбно, — послышался спокойный голос за их спинами.

Они обернулись на голос: Байлей рывком, Старик медленно, не торопясь. Девушка положила свое оружие на стол и подошла к ним.

— Бруль-Посланник, я не ослышалась? — проговорила она. — Не глупый Готах, не трусливый Креб, не безумный Мольдорн, но именно могущественный Бруль. Какая неудача!

Старик поманил ее пальцем.

— Подойди. Что случилось? — спросил он, осматривая ее голову. Только теперь Байлей заметил, что волосы на затылке девушки слиплись от засохшей крови.

— Споткнулась, — с неопределенной гримасой объяснила она. — Расшиблась о камень.

— Ой ли? — спросил по-громбелардски Старик.

— Он совсем молокосос, отец, — вместо ответа сказала девушка, поглядев на Байлея. — Развел такой большой костер, что я не могла не подойти и не посмотреть собственными глазами на величайшего болвана в Горах. И хорошо, что я поддалась любопытству… наверняка его уже не было бы в живых.

— Разбойники?

— Ну да. Какая редкость на полпути от Разреза, да? — язвительно буркнула девушка. — Сначала подралась с их вожаком, потом он узнал меня… и мы разошлись.

Она снова исподтишка глянула на молодого человека. Тот сидел неподвижно, понуро уставившись в пол.

— Я подслушивала под дверью, — без всякого стеснения призналась она. — Если бы это говорил кто-то другой, я бы решила, что слышу либо сказку, либо бред. Но эдакий дартанец? — Она рассмеялась своим чуть хрипловатым смехом. — Прямо армектанская баллада. Невероятно. И все-таки, может быть, провести его в Край?

Старик вперил в нее пристальный взгляд.

— Первый раз встречаю человека, — пояснила девушка, — который идет в Край действительно по серьезной причине. За сокровищами… за славой, за смертью или просто по глупости… Но за женой? — Она покачала головой. — Мне уже приходилось играть роль проводницы, ты ведь знаешь. Сейчас мне опять не помешало бы немного золота. Да и цель благородная… — насмешливо, но скорее из принципа, заметила она.

— Он идет за смертью, — серьезно сказал Старик. — Ты слышала, кто похитил его жену?

— А может, это неправда?

— Видишь ли, мне известно, что Бруль действительно недавно был в Армекте. Однако идея отправиться туда за женщиной кажется абсолютно бессмысленной, — признал он. — Впрочем, кто его знает? Кто знает, дочка? Ты слышала, когда Бруль до того ходил в Армект в последний раз? — спросил он и, не ожидая ответа, сам же ответил: — Одновременно со мной.

Спрашивать, как давно это было, она даже и не пыталась. Наверное, задолго до ее появления на свет. Она уставилась в одну точку, о чем-то сосредоточенно задумавшись.

Старик ходил по избе.

— Ты Посланник, отец, — тихо сказала девушка. Вытянув из колчана стрелу, она начала вертеть ею, пропуская то острие наконечника, то оперение между пальцами.

— Я тебе сто раз говорил, дитя мое, это — в прошлом. Это — в прошлом, — по своему обычаю, повторил он и строго, но не сердито взглянул на нее. — Мне кажется? К чему ты ведешь?

— Ты как-то говорил, что должен еще раз идти в Край… Может, время пришло? — спросила она, продолжая играть стрелой.

Неожиданно старец расплылся в улыбке.

— Может быть, и сейчас, — насмешливо ответил он, но сразу же посерьезнел. — А может быть, и когда-нибудь потом. Как ты себе это мыслишь? Идти втроем, да? Ты проведешь парня через Горы, а я — через Край, а потом дружно скажем: вот, парень, место, где тебе предстоит погибнуть. Здесь сидит Бруль. Дальше не наше дело, так что — извини-прощай.

— Я не говорила, что мы войдем в Край вместе с ним, — в замешательстве сказала девушка.

— Но подумала.

— Почему ты заранее лишаешь его всякого шанса на успех? Бруль…

— Бруль, дитя мое — величайший из всех ныне здравствующих мудрецов Шерни! И один из величайших во все времена!

— Величайший — это ты, отец, — быстро парировала она.

— Был! — упрямо ответил он, на этот раз рассерженно. — Был! Мне пришлось отступиться от Шерни, и ты прекрасно знаешь почему!

Она мотнула головой и отвернулась.

— Прости меня, дочка, — мягко подступился к ней Старик. — Я не должен так говорить. Но и это — только очередное доказательство того, что я уже не тот, кем был когда-то.

В комнате повисла тишина. Охотница забавлялась стрелой, Старик наблюдал за дартанцем. Словно почувствовав это, Байлей на мгновение поднял взгляд. Старый мудрец увидел серьезные, сосредоточенные глаза молодого человека, который понимал, что говорят о нем, хотя и не знал слов. В этих глазах мудрец разглядел что-то еще: давно принятое, непоколебимое решение. Человек ищет проводницу и нуждается в помощи. Но, очевидно, что, не найдя ни того ни другого, он все равно пойдет своей дорогой, чтобы совершить то, на что решился.

— А может, суждено… может, нужно, чтобы я совершил что-то перед смертью? — сказал все так же по-громбелардски Старик, не спуская, однако, взгляда со своего гостя. — Не в первый раз поступки Бруля изумляют меня. Может, мне надо с ним встретиться и поговорить? Странные превратности судьбы послали сюда этого парня, и причина его путешествия и в самом деле необычна… Правда и то, что я все равно собирался идти в Край — да, собственно, я и думал именно о том, как встретиться с Брулем. Он лучше всех сумеет определить, какую ценность все это представляет, — мудрец широким жестом показал на свои записи, — пусть это и не касается законов Шерни… Ты хочешь повести его через горы? — спросил он, глядя прямо в удивительные глаза приемной дочери. — Тогда я возьму тебя с собой в Край. Долгая нам предстоит дорога.

— Хочу, — тихо ответила девушка. — Видишь ли, отец… иногда я должна делать что-то такое, что не связано с истреблением стервятников. Я ненавижу мысль о том, что они существуют, но порой я еще больше ненавижу их смерть…

Старик кивнул так, будто принял решение, и, повернувшись к Байлею, заговорил по-дартански:

— Мы — с тобой, сын мой.

Молодой человек вздрогнул — и поднял неожиданно просветлевшее лицо, не пытаясь скрыть радости, которую доставило ему звучание родного языка. Когда же до него дошел смысл, он смутился, подумав, что хозяин, вероятно, плохо знает дартанский, и сам просто оговорился…

Старик улыбнулся, видя его растерянность, и продолжил, уже на языке Кону, чтобы его понимала и Охотница:

— Завтра нас… или, скорее, вас ждет тяжелая работа. Нужно будет спрятать в надежном месте мои книги и записи.

Все сомнения рассеялись, и теперь Байлей, не зная, о чем до того шел разговор, с изумлением смотрел на сборы людей, которые внезапно приняли решение бросить все свои дела и занятия, чтобы отправиться в опасное путешествие с человеком, которого они совершенно не знают.

— Не совсем понимаю, — заикнулся он. Хотел было заговорить с проводницей об оплате, но интуиция подсказала ему, что сейчас не время. — Значит, вы хотите вот так просто бросить все и идти со мной до границы Дурного Края? Вам-то это зачем? Ради Шерни! Вы зачем это делаете?

Девушка пожала плечами, видимо полагая, что столь пустячные вопросы не заслуживают ответа. Старик же в ответ улыбнулся:

— Бросить все, говоришь? Что бросить, мой юный друг? Эти книги? Подождут! Моя свобода состоит в том, что в любой момент я могу идти хоть в Кирлан, чтобы прикупить себе гусиных перьев. Кроме этой свободы, у меня, собственно, ничего больше нет. Я возьму ее с собой, сын мой. Возьму с собой.

Лучница щелкнула пальцами, мол, лучше не скажешь. Старец сурово добавил:

— Я знаю человека, о котором ты говоришь. Бруль-Посланник, гм… — Старик откинул седую прядь со лба. — Возможно, у меня есть что ему сказать. Мы идем с тобой, сын мой, и не только до границы Края…

6

Он потащил ее с собой, потому что хотел спасти Байлея. Но чем дальше, тем становилось яснее, что девушка вряд ли поверит в его историю, так как верить попросту не хочет. Она испугалась. Она, похоже, не любила брата. Больше не любила, ибо для нее он уже год как мертв. Вместе с ним умерла и любовь, а воскресить ее одним словом странной повести практически невозможно. Гольд знал, что случится, когда Лейна увидит Байлея собственными глазами, когда они окажутся лицом к лицу. Сначала, однако, это должно произойти! А привести ее к встрече он может только вопреки ее воле, умыкнув за собой, как пленницу.

Как только пересекли границу, их встретила дружина Гольда. Это была настоящая волчья стая, и Лейна начала постепенно понимать, что происходит и где она находится. Почти половина солдат Гольда происходила из высокорожденных семей, но в это нелегко было поверить. Их грубые манеры и отсутствие должного воспитания внушали ей отвращение. Снова и снова она задавалась вопросом: что, собственно, делает в подобном обществе?

А время шло. Лейна давно потеряла ему счет, она понимала только то, что с каждым днем все дальше удаляется от дома и все сильнее тоскует по нему. Волнующее приключение превратилось в кошмар. Если уж Гольд — мужчина Чистой Крови и сотник гвардии — казался ей омерзительным, то что уж говорить о рядовых солдатах, особенно набранных среди низкорожденных… Она задыхалась в обществе примитивных и вульгарных людей и не желала иметь с ними ничего общего. Ее душила ненависть, поскольку она усмотрела в них представителей нового, ужасающего мира, который занял место мира доброго и прекрасного, оставшегося далеко позади.

С Гольдом она вовсе не разговаривала, отвратившись от него всей душой. Его заместитель, подсотник К.П.Даганадан, был под стать своему командиру. Внешне он, впрочем, походил на медведя; манеры и язык только подчеркивали сходство. От остальных солдат она держалась подальше. К счастью, был еще Рбаль, единственное ее развлечение. Ему было девятнадцать лет, и под ее взглядом он краснел, словно девица. Уже через три дня после того, как она его заметила, она вертела им как заблагорассудится. Само воплощение робости, парень влюбился в нее без ума, а она умело подстегивала его долгими взглядами и многообещающими улыбками.

Все над ним насмехались. У вечернего костра превозносились до небес его мужество и отвага, а он гордо пыжился и оглядывался, слышит ли она их слова. Как всякому влюбленному, ему было невдомек, что он стал всего лишь предметом насмешек. Так полагала Лейна.

Но все не так, как выглядит. В голове дартанки не могла уложиться мысль, что все, сказанное об этом робком мальчишке, могло оказаться правдой. Ее удивляло, что даже не склонный к шуткам Гольд порой присоединял свой голос к общему, насмешливо-шутливому — как ей казалось — разговору…

Для Лейны все было в диковинку, малопонятно, будто ее жизнь разделилась невидимой границей на прошлое и настоящее. Не успели пересечь кордон — пошел дождь, непрерывный, нескончаемый. Жаркая дартанская осень осталась позади; переход от ведра к слякоти наступил так внезапно, словно обе страны разделяли тысячи миль.

К дождю Лейна никак не могла привыкнуть. Она мерзла в мокрой одежде. Не спасали накидки, капюшоны, плащи. Просачивалась влага, сырость, а то, что солдаты, похоже, вовсе не обращали на это внимания, окончательно выводило ее из равновесия. Дождь для них словно не существовал, они не видели его и не ощущали. Не замечали они и ее мокрых волос, постоянного озноба, от которого зуб на зуб не попадал.

С каким наслаждением она увидела бы сейчас их смерть!

— Чего ты хочешь?

Они находились на старом постоялом дворе, возле Перевала Стервятников. Лейна сидела, укутавшись в одеяло, на койке грязной комнаты и смотрела Гольду в лицо.

— Хочу вернуться в Дартан, — спокойно ответила она. — Я требую.

— Ах, требуешь…

Он оперся о стену.

— А я должен это требование безотлагательно исполнить… Так?

— Так.

— А с чего бы это?

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Ты, похоже, забываешь, гвардеец, — презрительно сказала она, — почему я здесь, с тобой. Так что напомню: ты везешь меня в Дурной Край, чтобы я спасла Байлея. По крайней мере, так ты утверждал до сих пор. Я должна отговорить его от его затеи, или помочь… сама не знаю как.

Он прошелся по комнате.

— Совершенно верно.

— Так вот, я тебе заявляю, мой господин, что его судьба меня не волнует. Я не хочу ни спасать его, ни помогать ему. Никаких уговоров. Даже пальцем не пошевелю. Делай все сам, если тебе так хочется. Думаешь меня заставить полюбить его? Большой сестринской любовью? — насмешливо спросила она.

Он молчал.

— Я хочу вернуться, — настаивала она. — Я требую.

Она приперла его к стене, и Гольд хорошо это понимал. Он сглотнул, подбирая слова. Она ему необходима, о возврате и речи не могло быть.

— Ты его сестра…

— И что с того? Я уже сказала: его судьба меня не заботит. Я хочу вернуться в Роллайну. Я верю, что Байлей жив, верю всему, что ты рассказал, и теперь хочу вернуться.

Он молча расхаживал от стены к стене.

— Жду ответа, господин.

От сознания собственной беспомощности отчаянная злость ударила в голову. Он почувствовал иронию в ее голосе и повернулся к ней спиной.

— Ты никуда не поедешь.

— Но почему, господин?

В горле будто комок застрял от невозможности дать ответ на прямо поставленный вопрос.

Он направился к двери. Она быстро встала, сбросила одеяло и преградила ему путь. Гольд изо всех сил толкнул ее, прежде чем сообразил, что делает. Она ударилась спиной о дверь, убогая щеколда не оказала никакого сопротивления. Лейна вывалилась наружу и прижалась к стене, ощерившись, как дикий зверь. Гольд отступил назад, в глубь комнаты, словно пытаясь укрыться от ненависти. Встал лицом к окну, глядя перед собой. Потом, вздрогнув, оглянулся и выскочил из комнаты.

Он бросился вниз по лестнице, столкнув по дороге какого-то торговца, опрокинув стол в обеденном зале, где сидели его солдаты. Выскочив на двор, он ворвался в конюшню и увидел дартанку, тащившую тяжелое седло.

— Лейна!

От испуга вскрикнув, она Дернулась и медленно обернулась. Он приближался, преодолевая бешенство. Она отступала назад, пока не ощутила за спиной стену. Ее испуганный вид помог превозмочь злобу, в груди остались лишь жалость, горечь и чувство вины. Он протянул руку и открыл рот…

С отчаянием и яростью она плюнула ему в лицо.

Будто кулаком ударили, он выхватил меч и занес руку. Нет, не убить, а оглушить, так, чтобы она поняла.

Лейна закрыла голову руками.

— Не делай этого, господин! — крикнул кто-то сзади.

Гольд обернулся. В дверях конюшни стоял Рбаль.

— Иди отсюда, сынок.

— Нет, господин.

Он подошел ближе. Гольд повернулся к нему.

— Ты лезешь не в свое дело, Рбаль, — медленно проговорил он.

— Может быть. Но я вижу, господин, что ты поднял меч на безоружную женщину.

Гольд убрал оружие.

— Может случиться так, что скоро я подниму его на тебя, — сухо сообщил он, уже успокоившись.

В глазах солдата неожиданно появился какой-то блеск. Он опустил руку на бедро, касаясь рукояти своего оружия.

— В любое время, господин, — ответил он презрительно и смело.

Два клинка обнажились одновременно.

Лейна с удивлением наблюдала за ссорой грозного, угрюмого гвардейца с парнишкой, почти мальчиком… Ошеломленная, Лейна понимала лишь, что не успела она найти союзника в борьбе с Гольдом, как этот союзник вот-вот падет, пронзенный мечом.

— Нет… — произнесла она дрожащим, сдавленным голосом.

Мужчины посмотрели в ее сторону.

— Не убивай его, господин, — жалобно сказала она, обращаясь к Рбалю. — Это я виновата… Ты должен знать, что он до меня даже не успел дотронуться, он только пытался… Не надо, господин! — зарыдала она.

Гольд остолбенел. Парнишка взъерепенился.

— Так вот в чем дело… — проговорил он тонким, срывающимся голосом. Девушка плакала все отчаяннее, по-детски беспомощно. Сотник недооценил подвох, хотя и ощущал всю нелепость происходящего. Ему казалось невозможным, чтобы кто-то мог поверить в правдивость ее чувств.

Рбаль, однако, поверил.

— Защищайся, господин! — заорал он в праведном гневе.

Гольд еще раз посмотрел на рыдающую девушку, воткнул меч в ножны и расхохотался.

— Нет, во имя Шерни… — выдавил он, заливаясь смехом, повернулся и вышел из конюшни, не оглядываясь.

Рбаль остался один на один с девушкой. Все еще плача, она подбежала к нему и крепко прижала к себе. Он несмело обнял ее. Прижимаясь лицом к худому плечу, она видела, как краснеют его уши. Он снова был беспомощным и неуклюжим мальчишкой, таким, каким она всегда его знала.

— Я никогда этого не забуду, господин, — говорила она. — Никогда, никогда, никогда…

Она убила бы Гольда без колебаний, если бы знала как. Однако сама она сделать этого не в могла, и потому ей нужен был Рбаль. Намерения постепенно превратились в план. Она вовсе не считала Рбаля тем, кто способен противостоять Гольду. Если бы это было действительно так, она не встряла бы в их перепалку на конюшне! В то, что Рбаль — искусный солдат, она не верила. С ее точки зрения, он мог вполне сыграть роль убийцы из-за угла.

Копыта лошадей месили грязь, дождь усилился. Лейна поправила на плечах тяжелый плащ и задумалась.

Чем дальше, тем более дикими казались места вокруг. Дорога была не более чем узкой полоской грязной жижи, в которую лошади проваливались по колено. Из разговоров Лейна поняла, что скоро они сойдут с тракта, а чуть погодя оставят лошадей и пойдут пешком. Это пугало ее больше всего. Пешком… А вокруг горы. Горы, горы…

Если бежать — то сейчас. Но она об этом уже не думала. Она мечтала вернуться в Дартан, но сперва ей хотелось увидеть смерть Гольда и Даганадана, смерть их всех. О Шернь, как же она их ненавидела! За то, что они увезли ее из Дартана. За грязь. За дождь. За громбелардские горы.

Ее заколотило от мыслей, от холода. В то же мгновение кто-то подал ей плащ. Сухой…

— Возьми, госпожа…

Она поблагодарила грустной улыбкой, сбросила накидку и закуталась в подарок.

— Далеко еще? — спросила она.

— До чего, госпожа?

— До ближайшего постоялого двора.

Парень смутился, словно был виноват.

— «Приют воина» на Перевале Стервятников — последний нормальный ночлег, госпожа, — почти извиняющимся тоном сказал он. — Следующая гостиница только в Риксе, но нам не по пути. Как свернем с тракта, дальше только через горы… Другой дороги в Край нет. Нет и постоялых дворов.

Она застонала.

— Когда-то они здесь были, — добавил Рбаль. — У старой дороги на востоке. Ее следы еще кое-где сохранились. Но дворы сожгли разбойники.

— Они здесь бродят? — Она перепугалась не на шутку.

— Да, госпожа. Это Узкие Горы, сюда иногда наведываются небольшие банды, гуляют до самого Перевала Стервятников и дальше, даже до Акалии. Теперь, однако, мы будем спускаться до самого подножия Тяжелых Гор, пойдем по нижней тропе вдоль южных склонов, а потом вверх, через хребет до самого Дурного Края. Там банды редко попадаются, разве что одичалые пастухи со своими отарами.

— Я думала, что больше всего разбойников именно в Тяжелых Горах, — вымученно сказала Лейна.

— Верно. Но только в окрестностях Громба, Бадора и Рахгара.

— Мне страшно. — Она несмело посмотрела на него.

— Чего, госпожа? Ты среди солдат.

— Знаю. Но все равно боюсь. Ты меня наверняка за это презираешь, но я не такая отважная, как ваши девушки…

Он онемел от изумления:

— Я тебя презираю, госпожа? Я?

— Даже если не ты, господин, то другие…

— Кто, скажи, госпожа? Кто из них? Ты, наверное, не знаешь, что я десятник, что я имею право обратиться к командиру с требованием наказать…

Внезапно он замолчал, поняв, что хотела ему сказать дартанка.

Они съехали с тракта, скорость передвижения снизилась. Солдаты завели дорогой какую-то грустную песню. Лейна, наклонив голову, мысленно подбирала подходящие слова, чтобы привлечь на свою сторону необычно робкого и наивного парня. Рбаль ехал рядом в угрюмом молчании.

— Госпожа…

Она подняла голову.

— Лейна, — застенчиво поправила она. — Так меня зовут… Я не хочу, чтобы ты называл меня «госпожа». — Она протянула руку и коснулась его колена. — Лейна, Рбаль, хорошо?

Парень замер, чувствуя нежное прикосновение изящных пальцев. Он поперхнулся. Глаза на мгновение встретились. Ее ладонь все еще скользила по жесткой и мокрой от дождя ткани, обтягивавшей его бедро.

— Не могу, госпожа…

— Пожалуйста… у меня здесь больше никого нет, кроме тебя, Рбаль…

Он посмотрел на нее и увидел, что глаза девушки подернулись влагой слез. Он сделал движение, словно хотел схватить ее за руку и поцеловать, но в последний момент сдержался и скромно кивнул, покраснев до ушей.

За всю свою жизнь Лейна повидала немало мужчин, но такая, почти девичья, стыдливость была чем-то из ряда вон выходящим. Честно говоря, она прилагала немыслимые усилия, чтобы вести свою партию в этой игре. Она бы предпочла, чтобы на месте Рбаля оказался какой-нибудь покоритель женских сердец из Роллайны; водить за нос таких ей приходилось десятки раз. Но сейчас ничего не оставалось, как использовать в своих целях мальчишку, который считал каждую слезинку в ее глазах знаком отчаяния, каждую гримасу на лице — проявлением страха, а нахмуренные брови — боли. По мере того как ее лицо принимало более плаксивое выражение, она вздрагивала, боясь перегнуть палку, подспудно ожидая, что легионер неожиданно выпрямится, улыбнется и заявит: «Слово даю, малышка, что я развлекся на славу».

Ничего такого, однако, не случилось. И дартанка постепенно начала верить, что ей и вправду попал в руки алмаз, поддающийся обработке, алмаз, который она сумеет сделать достаточно твердым для того, чтобы он мог рассечь даже столь закаленное железо, из которого был выкован Гольд.

— Сто-ой!

Все придержали лошадей. Солдаты перестали петь. Зычный голос подсотника без усилий пробивался сквозь шум ветра и дождя.

— Привал на ночь! Вторые тройки: палатки! Третьи тройки: лошади! Первые тройки: ужин! Ночную стражу несет десятка Эгдеха! Подтвердить!

— Так точно, господин! — послышались голоса десятников и тройников. Солдаты спешились и, не задерживаясь, приступили к выполнению поставленных задач.

На Лейну никто не обращал внимания. Рбаль пробормотал что-то, извиняясь, и помчался прочь, словно она превратилась в оборотня. Она понимала, что ему необходимо прийти в себя…

Лейна слезла с коня, которого один из солдат тут же повел к ручью. Укутанная так, что только нос торчал, она с невольным восхищением смотрела на одетых только в короткие кольчуги и зеленые мундиры гвардейцев.

На месте, где разбивали лагерь, не росло ни единого дерева; она догадывалась, что выбрали его только из-за ручья поблизости. Монотонная скалистая пустыня простиралась кругом насколько хватало взгляда. Если бы не пелена дождя, она могла бы увидеть в наползающих сумерках чернеющие пики горных вершин всего в нескольких милях. Грозные, а главное — неприступные Тяжелые Горы.

7

Байлей протер заспанные глаза и сел на постели, устроенной прямо на полу. Он посмотрел в окно. Был уже день.

Какое-то время он пытался привести мысли в порядок. Спросонья ему показалось, будто все, что он помнил, привиделось ему.

Но нет.

Он с удивлением отметил, что в хижине пусто. Хозяин и Охотница наверняка уже встали. Почему его не разбудили?

Он поднялся, подтянул пояс и накинул рубашку. Сунув ноги в сапоги, потянулся за мечом. Похоже, он все-таки полюбил оружие. Он вспомнил, что Гольд не верил, будто дартанец может иметь хоть какое-то представление о мече. «А-а-а, турниры!» — сочувственно говорил он когда-то, а Байлей уверял, что брал уроки у человека, который считался мастером своего дела. При этом он деликатно промолчал, что вполне мог бы себе позволить захватить этого мастера из Армекта с собой и купить вдобавок тысячу таких же учителей. Когда же дело дошло до проверки мастерства, Гольд искренне изумился и обрадовался. «Шернь! Тебе нечему у меня научиться! — признался он со свойственной ему прямотой. — Во всем моем гарнизоне только два человека владеют мечом лучше меня, но сомневаюсь, чтобы они могли дать тебе какие-нибудь ценные советы. Не растеряй своих способностей. Немного времени каждое утро посвящай оружию. Упражняйся и тогда, когда твоим противником выступает один лишь воздух. И не будь чересчур уверен в собственных силах. Одно дело — размахивать мечом, другое — рубить им человека». Слова глубоко запали в душу дартанца. Он не был уверен в себе и ежедневно следовал советам друга. Кроме того, об этом же год назад твердил армектанский учитель.

Тряхнув головой, он вытащил клинок из ножен. Ярко сверкнуло лезвие. Он отложил ножны в сторону, возле снятых вчера доспехов, и вышел во двор. От света зажмурился, а когда глаза привыкли, он заметил девушку и хотел отступить назад, но было уже поздно.

Она как раз выходила из ручья, без тени стеснения направляясь в его сторону. По мере того как она приближалась, он все отчетливее видел густые, стянутые широкой кожаной лентой волосы, мокрые от холодной воды плечи, маленькие, вздернутые в разные стороны соски, крепкие бедра и ничем не прикрытый черный пушок волос в паху. Пружинистые мышцы играли под загорелой кожей; он даже вздрогнул. Пожалуй, немногие мужчины могли похвастаться такой мускулатурой.

Она остановилась, насмешливо глядя на него. Он отвернулся и пробормотал какие-то извинения, чувствуя себя глупо и неловко.

— Что это за мужчина, который боится женской наготы? — усмехнулась девушка. — Смотри, смотри… До конца жизни сможешь рассказывать, что видел купающуюся Царицу Гор.

— Кара!

Она быстро обернулась. Байлей невольно окинул взглядом обнаженный тугой зад.

Старик сурово смотрел на нее.

— Не думал, что ты настолько глупа, — сердито сказал он. — И пустоголова.

Кровь ударила ей в лицо.

— Чего ты от меня хочешь?..

Он не моргая вперился в нее суровым взглядом. Она потупила взор.

— Прости, отец. Я и вправду глупая.

Она быстро прошла мимо Байлея и скрылась в хижине.

— Не сердись на нее, — сказал Старик.

Байлей потряс головой.

— Ничего ведь не случилось… — пробормотал он.

— Неправда. Я вижу, что тебе было неприятно. Прости ее. Она армектанка, там не стыдятся наготы… впрочем, ты и сам лучше меня это знаешь.

Байлей удивился:

— Она армектанка?

— Да.

На мгновение наступила тишина.

— Не стоит об этом, — сказал Старик. — Это ее дело. Захочет — сама расскажет о себе. — И сменил тему. — Меч?

Байлей, словно только вспомнил, посмотрел на оружие в своей руке. Его губы тронула легкая улыбка.

— Это правда, господин. Похоже, я уже не могу с ним расстаться. Мой друг наказал мне, чтобы в Горах он всегда был под рукой.

— Добрый совет. А кто этот друг? Надеюсь, ты не сердишься, что я задаю много вопросов? Не сердишься?

— С чего бы… — Байлей оперся о стену дома. Он чувствовал себя странно раскованным, робость, от которой он не в силах был избавиться вчера, исчезла без следа. — Мне кажется, господин, только не смейся, пожалуйста, на тебя невозможно сердиться.

Старик расплылся в улыбке, а его мудрые глаза с интересом изучали лицо юноши.

— Ну, ну… — сказал он. — Отчего же?

— Не знаю… Ты — само достоинство, господин. И… мудрость.

Старик продолжал улыбаться.

— Я рад, что ты уже не чувствуешь страха, как вчера, — неожиданно сказал он. — Я рад, сын мой. Ты позволишь мне называть тебя по имени?

— Ну конечно, господин! Шернь, ведь ты его до сих пор не знаешь… — Он наклонил голову. — Меня зовут А.Б.Д.Байлей.

— Надо же! О Шернь, звонкая фамилия! Так ты, господин, магнат?

— «Господин»?

На это раз улыбнулись оба.

— Меня все называют Старцем. Только Каренира… — он повернулся и медленно прошел несколько шагов, — зовет отцом.

Девушка вышла из-за угла. Байлей смущенно опустил меч. Усмехнувшись, она показала ему свой.

— Пришла проверить, не забыла ли я еще, как им пользоваться.

Она была совершенно не похожа на ту молчаливую, угрюмую девушку, которую он видел ночью у костра. И на ту, что видел вчера. Может, все дело в одежде, которую она наверняка нашла у Старца.

Байлей ответил ей неуверенной улыбкой:

— Как скажешь.

Оба приняли боевую стойку, она дала знак и атаковала первой. Оружие дрогнуло в его руке. Столь сильного удара он не ожидал. Последовал еще более мощный выпад. Он крепче взялся за рукоять и после нескольких ударов почувствовал себя увереннее. Она нападала активно, но без хитростей. Все искусство заключалось в том, чтобы удержать клинок в руке. Ему противостояла сила, и, надо сказать, девушка действительно была очень сильна.

Тем не менее он спокойно парировал очередные выпады. Девушка с уважением посмотрела на него.

— Очень хорошо, господин, — сказала она, опуская оружие. — В самом деле, очень хорошо. Я владею мечом не мастерски, хотя и умею кое-что.

На этот раз выпад сделал он.

— Байлей.

Она отразила два коротких удара.

— Байлей?

— Меня так зовут.

Он отбил ее клинок вверх, потянул. Меч ударился о стену. Он слегка коснулся острием ее шеи.

— А тебя, госпожа?

На ее лице отразилось нескрываемое восхищение.

— Не сразу я в тебе разобралась, Байлей. Ты победил Охотницу! Что ж, ты заслужил того, чтобы я назвала свое имя.

Он опустил меч.

— Я знаю его, Кара.

Она подняла глаза, и Байлей подумал, что еще не скоро научится выдерживать этот странный взгляд.

Он поднял лежащий на земле меч, сделав легкий поклон.

8

— Слишком много себе позволяешь, мой господин, — прошипела сквозь зубы Лейна. — С тобой в одной палатке? Может быть, еще и с ним?

— Да. Со мной и командиром.

— Прочь отсюда, — махнула она рукой.

Даганадан, не говоря ни слова, повернулся и ушел. Она осталась одна. Пристроившись на камне, она попыталась успокоиться. Сквозь шум дождя донесся зов:

— Госпожа…

Она не видела в темноте, кто ее зовет, но с легкостью узнала этот робкий голос и возблагодарила Шернь. И в самом деле, если бы не высшие силы, ей, скорее всего, пришлось бы провести ночь под открытым небом.

— Это ты, Рбаль? Как замечательно, что ты пришел!

Он подсел рядом, сохраняя некоторую дистанцию. Она придвинулась поближе, вдруг прижалась всем телом беспомощно, как дитя, ищущее защиты, прислушиваясь, как быстро колотится его сердце.

— Мне холодно, — жалобно протянула Лейна.

Он скинул свой толстый плащ.

— О нет! Лучше обними меня…

Протиснувшись под худое плечо, она прижала ладонь солдата к своей груди. Он испуганно отдернул руку.

— Прости, госпожа…

— Лейна. Я просила, чтобы ты называл меня Лейна.

— Лейна.

Она вернула его руку на прежнее место, придержала. Она чувствовала, как нервно дрожат его пальцы, но он даже не пошевелил ими, хотя твердый от холода сосок должен был прожигать его ладонь даже сквозь куртку и рубашку.

Наступило неловкое молчание. Лейна провела пальцем по его щеке.

— Скажи, ты ведь ни разу не был с женщиной, правда? — тихо спросила она.

Рбаль вздрогнул. Она готова была биться об заклад, что он покраснел. Тогда она нежно, уголком пухлого рта дотронулась до его губ, потом поцеловала жадно, страстно, ненасытно.

— Люблю тебя, Рбаль. Не знаю, как это могло случиться, но я люблю тебя, как никого на свете.

— Я…

Он неуклюже начал осыпать поцелуями ее лицо, волосы… Тьма укрыла ее презрительную усмешку.

Она мягко придержала лицо парня.

— Мы должны бежать, Рбаль, — прошептала она ему прямо в ухо. — Бежать туда, где мы будем только вдвоем, принадлежать лишь друг другу. Придумай что-нибудь, умоляю, придумай скорее.

Мальчишка застыл, и Лейна было подумала, что все-таки перегнула палку.

Но нет. Он уже думал, как удовлетворить ее желание.

— Да, — глухо сказал он. — Надо бежать.

Рассвет застал их у той же скалы, промокших насквозь и продрогших до костей. Они сделали вид, что не видят враждебного взгляда, которым одарил их выходящий из палатки Гольд.

Отдохнувшие солдаты сворачивали лагерь, седлали коней, и вскоре отряд двинулся в дальнейший путь. Завтракали уже в дороге, прямо верхом.

Дождь шел не переставая. Лейна не понимала, как такая масса воды не приводит к наводнениям, особенно если учесть, что скалистый грунт не впитывал влагу.

— Если бы такой дождь обрушился на равнины Армекта, — объяснял Рбаль, — было бы наводнение. Но здесь горы. Все уходит с ручейками, речушками, они впадают в горные реки, а те — в Центральные Воды или в Беспределы.

— Не понимаю, как можно жить под таким дождем.

— Можно, госпожа, — несмотря на близость, он по-прежнему звал ее госпожой. — Можно его даже полюбить. Впрочем, дождь льет не все время. Летом — только вечером, зимой — вечером и ночью. А осенью и весной — сама видишь.

Словно в подтверждение его слов дождь усилился. Лейна поправила капюшон.

— Думаю, около полудня мы сделаем большой привал, — сказал Рбаль. — Здесь недалеко есть пещеры, в которых я пару раз останавливался, чтобы разжечь огонь и просушить одежду. Командир тоже их знает. Это очень интересное место. Неписаный закон запрещает там применять оружие. Бывает, что у одного костра греются и солдат, и разбойник, и купец, и пастух. Обычно в этих пещерах оставляют запас дров. Смотри, госпожа. — Он показал притороченную к седлу вязанку хвороста. — Каждый, кто едет, собирает по дороге топливо. Правда, дерево слишком влажное, чтобы быстро разжечь из него костер, но когда оно высохнет, пригодится позже. Благодаря этому обычаю в пещерах всегда можно обогреться.

Лейна огляделась вокруг. В самом деле, каждый солдат вез связку веточек, палок…

— Десятники, ко мне! — прогремел голос Даганадана. Рбаль обернулся.

— Бельгон! — крикнул он.

Молодой худой солдат повернул коня и поравнялся с ними. Лейна окинула его внимательным взглядом. Она много раз видела этого человека в обществе Рбаля.

— Бельгон — мой лучший друг, — представил его Рбаль. — Он составит тебе, госпожа, компанию. Можешь положиться на него во всем так же, как на меня.

Он пришпорил лошадь и поспешил к голове отряда. Бельгон улыбнулся — неуверенно, но словно со скрытой иронией.

— Наверняка ты не захочешь со мной разговаривать, ваше благородие, — сказал он выразительным, приятным голосом. — В моих жилах нет Чистой Крови, как у Рбаля, я только обычный высокопоставленный.

Она пересилила себя.

— Ошибаешься, господин. — Слово «господин» едва заставила себя выговорить. — Ты друг господина Рбаля, а это немало для меня значит.

— Догадываюсь, госпожа. Рбаль мне обо всем рассказал.

Она посмотрела на него из-под капюшона, не в силах скрыть удивления и беспокойства.

— Не бойся, госпожа, — сказал Бельгон, словно угадав ее мысли. — Рбаль для меня больше чем друг. Мы с детства росли вместе, вместе поступили в легион. Тайн друг от друга у нас нет.

— Значит, ты все знаешь?

— Да.

Они помолчали.

— Даже хорошо, — наконец сказал он, — что у нас есть возможность перекинуться парой слов. Видишь ли, госпожа, Рбаль — это как бы три человека в одном теле. Рбаль — прекрасный, не ведающий страха солдат, и вместе с тем — робкий, пугливый юноша. Прости, госпожа, есть кое-что еще: Рбаль-любовник…

— Как ты смеешь? — Но в ее голосе сквозил не столько гнев, сколько страх.

— Разве я не говорил, госпожа, что у нас нет тайн друг от друга?

Снова наступило молчание. Он многозначительно помолчал и твердо завершил недосказанное:

— Как любовник Рбаль не представляет для такой женщины, как ты, никакой ценности. Я не так наивен, как ты думаешь, и у меня есть глаза…

— Как ты смеешь?! — попыталась она вставить словечко.

— Ты лучше объясни, зачем ты морочишь ему голову?

Она умолкла, всем своим видом выражая обиду и оскорбленное достоинство, но внутри шевельнулся липкий страх. Бельгон оказался проницательным, а потому опасным. Она не знала, что делать.

— У тебя нет выбора. Мне слишком много известно, чтобы оставаться в стороне, но недостаточно, чтобы начать свою игру, тем более на твоей стороне.

Лейна быстро посмотрела на него.

— Ты колеблешься. Повторяю: у тебя нет выбора. Я докажу тебе это, госпожа: полагаю, ты хочешь воспользоваться Рбалем, чтобы убить сотника. Если я не узнаю чего-то еще…

— Да! — почти закричала она с безнадежной яростью. — Ты прав, проклятый дурак! Рбаль…

— Тише, госпожа, вот как раз и он…

Он наклонился и быстро добавил:

— Будь покойна, я нем как рыба. Делай что хочешь.

Рбаль ждал их.

— Твоя тройка, Бельгон, — неохотно доложил он, — отправляется в разведку. Под моим началом. Приказ командира, — добавил он необычно язвительным тоном.

— Когда? — спросил Бельгон.

— Сейчас.

Рбаль умоляюще взглянул на Лейну:

— Ты ведь простишь меня, госпожа?

Слишком возбужденная разговором с Бельгоном, она смогла только тряхнуть головой.

— Езжай, — добавила она. — И возвращайся скорее.

Бельгон криво усмехнулся.

— Ну что, как ты думаешь? — спросил Гольд.

Медлительный и флегматичный Данагадан долго качал головой.

— Не знаю, — наконец проворчал он. — Все равно. Ты сам хотел командовать такой экспедицией. Твоя идея. Твое дело.

«Верно», — подумал Гольд. Путешествие к границам Дурного Края — действительно его идея. Военный комендант Бадора сначала и слышать не хотел об экспедиции. «Зачем?» — все время спрашивал он. Гольд объяснял, что знает об убежищах разбойников у границ Края. Представил фальшивые доказательства и фальшивых свидетелей.

— Однако… если мы отправимся с ним в Край… — настойчиво сказал Гольд, желая услышать хоть что-то в свою поддержку.

Подсотник передернул плечами.

— Он твой друг, — напомнил он. — Пока он жив — помогай ему. Погибнет — похорони.

Гольд вздохнул:

— И то правда. Но это Дурной Край, Даг.

— А это — меч, Гольд. Только зачем тебе девушка? Его сестра? Ну и что? Может быть, она его остановит, но, скорее всего, ничего не добьется. Жаль на нее времени.

Для немногословного Данагадана это было целой речью, но Гольда удивило то, что он затронул тему, больную и скользкую. Девушка. Гольд сам не раз задавался вопросом, зачем тратить время и деньги на дорогу в Роллайну и обратно. Он все меньше верил, что присутствие дартанки может что-то дать, кроме проблем. Он должен был сразу отправиться следом за Байлеем во главе своего отряда. Но это означало потерю должности и звания (естественно, если бы он вернулся живым из Края)… в то время как встреча брата и сестры давала призрачную возможность остановить дартанца… и обойтись без экспедиции на границы Дурного Края, бессмысленной и никому не нужной.

— Что случилось — то случилось, — сказал он.

Внешне Даганадан, может, и казался тупым и неповоротливым, но думал он быстро и четко.

— Любишь ее? Ерунда. Она красивая, согласен. Даже очень. Но она глупая и пустая, заморочила тебе голову. Понимаю: долгое путешествие вдвоем… Да опомнись ты, командир!

— Все не так просто, Даг.

— Тебе виднее, только и я вижу: она всех задерживает. Мешает. Это раз. А два…

Он замолчал.

— Что — два?

— Ничего. Пока.

Гольд рассердился.

— Говори прямо, что хотел. Если еще и мы начнем что-то утаивать друг от друга…

— Вот именно. Посмотри назад.

Гольд обернулся, не торопясь, как бы от нечего делать. Среди свободно ехавших солдат он заметил группу из трех человек, ехавших рядом. Он посмотрел на подсотника.

— Нехорошо, — сказал тот. — Рбаль был дисциплинированным. А теперь? Сколько времени назад я приказал ему ехать в патруль? И что? А тот случай в конюшне? Он тебе помешал. В конце концов, это хорошо. Но он помешал командиру. А та ночь под скалой?

Гольд задумался. В конце концов, у него тоже глаза не на затылке, он все видел, но старался отогнать от себя подозрения. Ну не нравилось, что Лейна кокетничает с парнем, потому и пытался убедить себя, что всему виной обычная ревность. Но не подозревать же в ревности Даганадана, воина и в какой-то степени женоненавистника!

— Кто знает, может быть, ты и прав, Даг.

— Конечно. Сначала она была одна. Потом их стало двое. Теперь трое, Гольд. Когда солдат перестает слушать командира — это плохо. Когда он вместо командира начинает слушать постороннего — дело швах, Гольд.

— Ты их в чем-то подозреваешь? Говори, раз уж начал.

— Говорить, Гольд? Нужно действовать, а не бодягу разводить.

— Не возьму в толк, о чем ты? Есть предложения?

— Назначить двоих. Пусть отвезут ее в Дартан.

— Через весь Громбелард? Нет, Даг.

— Гольд, она никуда не поедет. Рбаль не допустит или сбежит с ней. Они что-то замышляют.

— С чего ты взял?

— Увидишь.

— А если она все-таки… захочет и поедет в Дартан?

Даганадан упрямо тряхнул головой.

— Значит, поедет. Будет ненавидеть тебя. Пока не привезешь ее брата. Тогда она почувствует, что виновата. Если уж хочешь кого-то похитить, то лучше Байлея.

Гольд, внезапно что-то поняв, посмотрел ему в глаза.

9

Такого ливня давно не бывало. Хляби небесные будто разверзлись, и в двух шагах не видно было ни зги.

— Стой! Кто идет?

Из полосы дождя вынырнул часовой, с его плаща струями стекала вода. Рбаль спрыгнул с коня.

— Рбаль, из разведки, — кинул он часовому.

Солдат отдал честь и показал дорогу. Вскоре оказались в сухой и теплой пещере. Горели три костра, вокруг самого большого сидели полуголые солдаты, возле остальных сушились плащи, куртки и сапоги.

Из темного угла выглянул подсотник. Рбаль с неохотой поприветствовал его.

— Патруль вернулся, господин.

Даганадан хладнокровно отвесил ему оплеуху. Голова парня дернулась, глаза округлились.

— Как стоишь? Тебе здесь что, бордель?

Рбаль стиснул зубы, сдвинул пятки, вытянулся в струнку.

— Докладываю о возвращении патруля, — по-уставному доложил он. — Все спокойно.

— Спасибо, — сказал Даганадан, не обращая внимания на едва подавляемую ярость солдата. — Переодевайся — и ко мне. Выполняй. — Он показал на темный угол пещеры, где на разложенных седлах сидели Гольд, десятник и кое-кто из солдат.

— Слушаюсь, господин!

Даганадан вышел. Рбаль мгновение стоял неподвижно, потом огляделся вокруг. Заметив девушку у одного из костров, он быстро подошел к ней. На ее глазах выступили слезы.

— Ох, Рбаль! Умоляю, никогда не уходи так надолго! Умоляю!

— Что случилось, госпожа?

— Ничего… — Она уткнулась лицом в полы мокрого от дождя плаща. Он почувствовал, что она вся дрожит.

— Кто тебя обидел? Скажи, ради всех Полос Шерни!

— Бежим отсюда, Рбаль, бежим, умоляю тебя, бежим.

Он застонал.

— Это невозможно, он никогда этого не допустит.

— Значит?.. — Она беспомощно смотрела на него зеленью наивных глаз. Щеки ее покраснели, губы свело, а подбородок дрожал.

— Значит… если будет нужно, я его убью, — быстро, почти отчаянно, проговорил Рбаль. — И всех, кто встанет у нас на пути. Хоть по трупам, но мы убежим. Мои люди пойдут за мной…

Могло показаться, что она потрясена до глубины души.

— Нет, только не это! Может быть, он согласится нас отпустить? А?

Рбаль нервно рассмеялся. На мгновение он снова стал вспыльчивым, отчаянным забиякой, каким она видела его в конюшне.

— Отпустить! — презрительно фыркнул он. — Да он тебя хочет! Думаешь, я не вижу, как он на тебя пялится? Один раз не удалось, кто знает, что случится в следующий?

Она со страхом смотрела на него:

— Рбаль… Но это невозможно.

— Невозможно?

Она неожиданно села.

— Шернь, откуда я могла знать? О Шернь! А правда, ведь он хотел уже тогда… Что теперь, Рбаль?

Она выглядела такой несчастной и беззащитной, что комок подступил ему к горлу.

— То, что я сказал, — тихо, преодолевая волнение, сказал он, затем повернулся и направился в угол пещеры.

— А вот и господин Рбаль, десятник Рбаль… — ворчливо приветствовал его Гольд. — Пока еще десятник… Прошу.

Рбаль сел.

— Поскольку все в сборе, слушайте мои распоряжения, — сказал сотник. — Во-первых — дисциплина. С сегодняшнего дня езда толпой заканчивается. Я хочу видеть нормальный походный строй, с десятниками во главе, в соответствии с уставом.

Он на мгновение замолчал.

— Второе — ее благородие А.Б.Д.Лейна.

Рбаль вздрогнул.

— Ее благородие возвращается в Дартан. Сопровождать ее будут две тройки из десятки Эгдеха. Эгдех, отвечаешь за здоровье и жизнь госпожи Лейны.

— Так точно, господин.

Гольд окинул внимательным взглядом окружавшие его лица:

— Вопросы есть?

Рбаль побледнел.

— Прошу поручить это задание тройкам из моей десятки и под моим командованием.

— Это невозможно. Твои арбалетчики нужны мне больше, чем рубаки Эгдеха.

— Тогда прошу поручить мне командовать людьми Эгдеха.

Гольд и Даганадан кивнули.

— Не возражаю, — сказал сотник. — Признаюсь даже, что предпочту иметь при себе Эгдеха, нежели тебя… Договоритесь между собой.

Рбаль уставился на десятника. Лысая как колено голова мотнулась из стороны в сторону.

— Нет, Рбаль, — сказал Эгдех удивительно вежливым для него тоном, — я не возьмусь командовать твоими арбалетчиками. Мое дело — топор. — Рбаль открыл было рот, но Эгдех тут же добавил: — Кроме того, я уже пережил немало приключений. Я предпочту ехать в Дартан, а не гонять бандитов, тем паче — у границ Края. Жалованье-то одинаковое.

За видимой искренностью в голосе топорника звучала затаившаяся насмешка, и Рбаль понял: все решено заранее. Он сжал кулаки.

Гольд перешел к текущим делам, и скоро совещание закончилось. Рбаль быстрым шагом направился к выходу. Он даже не слышал звавшего его голоса дартанки.

Подставил лицо дождю.

Теперь он был спокоен. Спокойствие всегда приходило к нему, как только кто-то вставал на его пути. До сих пор это был враг, но и его можно назвать просто противником или соперником.

Он не верил, что Лейну на самом деле должны отвезти в Дартан. Он полагал, что Гольд не упустит возможности подержать ее где-нибудь взаперти, чтобы по возвращении из Края иметь в своем полном распоряжении. Где? Да хотя бы в Бадоре или в недалеком Риксе. В Громбе. Где угодно. Гольда знали все коменданты гарнизонов в Громбеларде, каждый из них готов был оказать сотнику имперской гвардии услугу и придержать у себя «добычу» сколь угодно долго. Как же, в Дартан, так он и поверил! Похитить ее, чтобы потом отправить обратно? Подонок!

В голове парня постепенно вырисовывались контуры плана. То, что отряд делился на две части, было лишь на руку. На людей из своей десятки он мог рассчитывать: они сделают все, что он прикажет. Так что ему нужно было справиться лишь с пятерыми: последней тройкой Эгдеха, Даганаданом и Гольдом. Два на одного. А потом разобраться с оставшейся семеркой из сопровождения Лейны.

Он стоял и думал: «Потом… Что потом? Бежать. В Дартан или в Армект? Правду скрыть не получится, солдаты обязательно проболтаются рано или поздно». И Рбаль решил все рассказать Бельгону.

Что он и сделал.

10

Обитель величайшего из мудрецов Шерни.

Огромные, прикованные цепями к скале псы залились радостным лаем и, завидев Илару, заискивающе забили хвостами, поскуливая, поторапливая хозяйку. Она их очень любила. Часто усаживалась на землю, окруженная разинутыми пастями, чтобы рассказать обо всем, что хотелось рассказать. Они лизали ей руки, лицо, тогда она со смехом защищалась от них изо всех сил, а они даже не чувствовали ударов маленьких кулачков. Громадные псы ростом с теленка. Впрочем, называли их басогами, то есть медведями.

В порыве нежности Илара прижимала свой курносый веснушчатый носик к огромному влажному носу одного из них, сжимала в ладонях большие стоячие уши и выворачивала их наизнанку. Псы уже привыкли к тому, что ей это нравится, и не дергали сердито головами. Самого Бруля удивляла любовь и привязанность кровожадных зверей, не знающих страха даже перед чудовищными Стражами Края. Мудрец решил, что подобная дружба с псами нежелательна. Илара просила, умоляла его, но он остался непреклонным.

Сейчас псы гремели тяжелыми цепями и чуть ли не выли от радости. Огромные лохматые хвосты ходили ходуном из стороны в сторону. Арке, вожак своры, припал к земле и повизгивал, как щенок. Она размахнулась и хлестнула по его косматым бокам Бичом. Потом, не в силах вынести разумного, удивленного взгляда Аркса, с отчаянным криком ударила его прямо по носу. Потом била вслепую.

Псы не бросились на нее. Скулили и ревели, потому что страшный Брошенный Предмет покрывал их кровавыми ранами. Илара заплакала, наблюдая судороги, сотрясающие могучее тело Аркса. Пес лежал на боку и смотрел на нее угасающим взором. Большую морду рассек Бич, от огромного черного носа остались кровавые ошметки. Она в отчаянии пнула ногой ближайшую миску, потом вторую, третью, повернулась и, спотыкаясь, убежала.

«Так надо, — плача, убеждала она себя. — Так надо».

Она была уверена, что поступила, как требовалось, но от этого легче не стало. Не помня себя, она выбежала к руинам замка и оперлась спиной на развал каменной стены. Там и дала волю чувствам, заливаясь слезами. Немного справившись с собой, она вошла в лабиринт больших, наполовину разрушенных коридоров и комнат. Каблуки высоких сапог с вывернутыми голенищами тихо постукивали в ритме коротких, не слишком уверенных шажков.

Руины безраздельно поглотили пыль и грязь. Огромные крысы поспешно юркнули по углам, почуяв волю Бича.

У Илары закружилась голова. Она оперлась о стену, прижимая ладони к округлому, отчетливо выпуклому под белой рубахой животу. Она прислонилась лбом к холодной стене, а потом подняла симпатичное личико к небу, видневшемуся в просвете провалившейся крыши. Образ изувеченных псов как-то стерся в памяти, а в голове осталась мысль только о том, что скоро она станет матерью.

«Ребенок», — она улыбнулась и осторожно, бережно к себе, присела, чтобы поднять выпавший из руки Бич. Потом так же поднялась и пошла дальше. Мрачный Гееркото тащился за ней по каменному полу, словно длинный черный хвост.

Она остановилась перед дверью. Радостный блеск в глазах чуть угас, во взгляде появилась напряженность. Она постучала.

— Входи!

Ступив через порог, она закрыла за собой дверь, медленно переводя взгляд от книжных стопок к камням, от звериных и человеческих костей к открытым ящикам и запертым сундукам с разными бумагами, рукописями, и наконец наткнулась на широкоплечую, прямую не по возрасту фигуру.

— Это ты, — сказал Бруль сильным, грудным голосом. — Сделала, как я велел?

Он всегда спрашивал, выполнила ли она его поручение, хотя прекрасно знал, что не выполнить она не могла.

— Да, господин, — тихо ответила она. — Кажется… я убила Аркса.

— Плохо. Но ничего не поделаешь. Подойди.

Она чувствовала себя рядом с ним маленькой и беспомощной. Он возвышался над ней, словно тяжелая скала над мышонком. Она всегда приближалась к нему со страхом, хотя он никогда не сделал ей ничего плохого. Напротив, он дал ей то, чего никто до сих пор дать не мог, — ребенка.

Она остановилась рядом с креслом, на котором он сидел. Он взял ее руку и поцеловал с неподдельным почтением и покорностью. Он это делал всегда, хотя она никогда не понимала зачем. Она вообще мало что понимала.

— Хорошо, дитя мое. Сядь мне на колени.

Он снова был ее господином и повелителем. Послушно и торопливо она исполнила его желание, робко обняв за шею.

Он коснулся ее живота и на секунду прислушался. Потом сказал:

— Через одиннадцать дней ты родишь сына.

Крик радости замер у нее на губах, сорвавшись сдавленным вздохом. Она медленно сползла к его ногам. Бруль мягко заставил ее подняться.

— Ну хорошо, — сказал он, — я тоже рад. А теперь — иди. Мне надо побыть одному.

Она встала и, улыбаясь, побежала к двери.

— Медленнее! — крикнул он, провожая взглядом ее невысокую, стройную, несмотря на беременность, фигурку. Он улыбнулся, но, когда она ушла, погрузился в задумчивость.

Одиннадцать дней…

Каким он родится? Его ребенок… Сквозь тугую упругость ее живота он отчетливо ощутил ауру Шерни. Если ребенок уже теперь носил в себе силу Полос, это означало, что он демон. Сам Бруль, будучи одним из могущественнейших мудрецов Шерни, не обладал такой силой. Он только понимал ее, черпал ее, но не обладал ею.

Демон?

«Лишь бы только в теле человека, — думал он почти с отчаянием и вместе с тем с болезненной надеждой. — О Шернь, да будет так!» Но призыв повис где-то в воздухе. Посланник в глубине сознания понимал, что вряд ли этому суждено случиться.

Все шло не так. Илара была беременна всего три месяца. Человеческий плод не мог развиться столь стремительно. Ребенок… явно был проявленной силой Шерни.

Он плотно сжал узкие губы. Если даже она, она — избранная из сотен, тысяч женщин, — если даже она породит чудовище… это будет означать, что он, Бруль, никогда не дождется наследника. Слишком поздно. Он стар. Дважды приходилось прибегать к силе Полос, чтобы тело свершило невозможное… Большего он требовать от себя и от Шерни не мог.

Демон. Чудовище.

Так часто случалось. Дети Посланников никогда не рождались, как дети других людей. Они всегда были иными. Иногда их отличала злоба, но чаще внешность. Порой весьма сильно.

До сих пор ни одна из его избранниц не справилась со своей задачей. Его первенец уродился чернокожим с липким студенистым шаром из отвратительной вонючей массы вместо головы. Другая — девочка, родившаяся без рук, умерла через три дня. Последний был синим, теплым и дышавшим комком.

И вот он ждал четвертого.

Он хотел наследника, которому мог бы сделать магическую передачу. Мысль о том, что собранные в течение двух веков знания уйдут вместе с ним, приводила его в отчаяние. Все законы, которые он открыл, содержались, правда, в его вкладе в Книгу Всего, но кто же их поймет без его личных подсказок. Слишком сильно они отличались от большинства Законов Всего, насчитывавших века.

Смерть… Она неуклонно приближалась. Десять, может быть, пятнадцать лет — все, что ему осталось. Если бы теперь он стал отцом, то, возможно, успел бы, сумел бы передать ключ к пониманию новых истин!

Он тяжело поднялся с кресла и подошел к узкому высокому окну. Солнечный луч, играя пылинками, осветил его старое, усталое лицо: изрезанный морщинами лоб, выпуклые, поблекшие глаза, густые, все еще темные усы и бороду. Большой крючковатый нос торчал надо ртом, как хищный клюв орла.

Нет! Он был еще силен! Не только как Посланник, но и как мужчина. Он все еще мог бегать, карабкаться по скалам, рубить дубовый стол одним ударом топора.

Еще…

Человек, ставший посланником Шерни, стареет быстро, но дряхлеет поздно, очень поздно, правда, совершенно неожиданно. Буквально не по дням, а по часам.

Стоя у окна, смотрел на маленькую Ил ару с лицом избалованной девочки. Волоча за собой Бич, она шла в сторону моря. На фоне мрачной, монотонно-серой равнины ярко выделялась ее белоснежная рубашка. Прикрыв глаза, он что-то прошептал и с удовольствием увидел, как, не ускоряя и не замедляя шага, она начинает ходить по кругу. Да, он все еще силен. Формула Послушания действовала.

Вдруг он подумал, а сможет ли он отозвать заклинание? Чтобы применить Формулу, нужно огромное знание. Чтобы отменить — знание еще большее.

Когда-то…

…в Крае тень Полос все еще лежала на земле, и все, что она укрывала, было насыщено сущностью Шерни. Формулы, связи действовали легко и быстро. Однако, чтобы их отменить, нужно рассеять тень. Для этого требовалась сила, содержащаяся в Полосах, а Бруль ни разу не осмелился ее коснуться. Нельзя переносить силы Шерни к свету. Иначе ему пришлось бы искать другую Формулу, с действием, полностью обратным тому, что он хотел разрушить. Они уничтожили бы друг друга, а времени и усилий на поиски потребовалось бы бесконечно много.

Он махнул рукой, и Илара все тем же спокойным шагом пошла дальше в сторону моря. Он редко подчинял ее своей воле. Старался действовать убеждением, оставляя девушку в уверенности, что она поступает в соответствии с собственными желаниями.

И вреда он не хотел ей причинять. Сознание, в которое слишком часто вторгаются, пытается защищаться, создавая собственный мир, живущий в особых рамках законов.

Это — безумие.

Он повел головой, все еще глядя в окно, потом позволил себе гордо, чуть надменно улыбнуться. Там, где любому другому пришлось бы отчаянно сражаться за жизнь, Илара шла совершенно легко. Все обитатели этой части Края знали, что маленькое беспомощное создание — собственность могущественного Бруля… Один-единственный Галла угрожал ей, как и ему самому, но тот редко бывал на Черном Побережье. А когда он, живший дальше в глубине материка, являлся на границу, Мольдорн-Посланник давал об этом знать. Если же Мольдорн отсутствовал, тогда предупреждала его цитадель, такая же живая обитель, как и те руины, в которых жил он, Бруль.

Мольдорна он недолюбливал, но и врагами они не были. Жили по-соседски, не мешая друг другу. Иногда, когда это было действительно необходимо, они даже помогали друг другу. Бруль презирал Мольдорна, считая его неучем и слабовольным человеком. Мольдорн был рядовым Посланником, которого, собственно, даже трудно было назвать «мудрецом». Если бы не прирожденная лень и овладевшая им странная навязчивая идея, возможно, он мог бы сравняться даже с учениками Великого…

Бруль нахмурился: «Не следует даже в мыслях упоминать имя Покойного Мудреца. Ему бы это не понравилось». Он снова выглянул в окно. Илара уже скрылась в песчаных дюнах. Не видя ее, он уже ничего не мог ей приказать. Их связывала лишь железная Формула Послушания.

Бруль был человеком одержимым.

11

— Господин…

Гольд мгновенно вскочил, молниеносно вытащив меч. Бельгон этого не видел, было слишком темно, однако тихий лязг клинка прозвучал весьма выразительно. Он инстинктивно отступил назад и тут же ощутил упертое под лопатку острие, а на плече — большую тяжелую руку.

— Это Бельгон, — сдавленно прошептал он. — Тройник Ц.Ф.Рбаля…

— Довольно. Имена своих солдат я знаю.

Могучая рука подсотника, казалось, налилась свинцом. Бельгон волей-неволей сел. Гольд взял его за плечо и привлек к себе. В абсолютной темноте они могли лишь догадываться о выражении лиц друг друга.

— В чем дело? — тихо спросил сотник.

Бельгон долго молчал.

— У меня сообщение, командир… Но…

Наступила напряженная пауза.

Гольд понимающе, но не очень дружелюбно улыбнулся. Улыбка потонула в темноте.

— Понимаю. Важное сообщение, но не даром. И что же это за сообщение?

В ответ тишина.

— Ты знаешь, что я небогат, Бельгон.

— Нет, господин, мне не нужно золота.

— Тогда что?

— Звание подсотника легиона. Мое жалованье…

— Хватит. Я понял, чего ты хочешь, и меня совершенно не волнует почему.

Гольд молчал, принимая решение. Он никогда не бросал слов на ветер.

— Такие звания присваиваю не я, а комендант гарнизона, — наконец сказал он. — Самое большее, что могу тебе обещать, выдвину тебя, как только освободится место.

— Этого достаточно, господин.

— Итак?

— Завтра ночью на вас и людей из тройки Лордоса будет нападение. Это — Рбаль и его люди. Затем он намерен погнаться за Эгдехом.

— Ты уверен? Откуда сведения?

— Мы вместе составили план… Я и Рбаль.

— Кажется, вы с Рбалем друзья? — задумчиво спросил Гольд.

— Верно. Поэтому и прошу тебя, господин, сохранить ему жизнь.

— Не боишься мести?

— Надеюсь… что ты не расскажешь ему, господин…

Тишина. В темноте чувствовалось, как колеблется сотник.

— Я должен оставить его в живых? Чего ради?

— Прошу тебя, господин.

— И ты готов взамен отказаться от звания подсотника?

Тишина.

— Понятно. Значит, нет?

Тишина.

— Понятно. Если бы ты сказал «да», то получил бы и то и другое. Убирайся!

Солдат сидел неподвижно. Наконец, та же самая рука, что чуть раньше усадила его на землю, дала ему крепкого подзатыльника. Бельгон вскочил и исчез настолько быстро, насколько это было возможно. Словно растаял во тьме.

— Идем, Даг, — позвал Гольд.

На ощупь вышли из пещеры. Дождя снаружи не было, видимо, небо во время вечернего ливня исчерпало весь запас воды. Часовой дремал, притулившись к мокрой скале. Заслышав шаги, он вздрогнул, а разглядев, кто идет, резко выпрямился.

— Не докладывай, — походя бросил командир солдату и, обернувшись к Дагу, спросил: — Что скажешь?

— Ничего.

— Вообще ничего?

— Ничего, — повторил подсотник. — Помнишь? Я ведь предупреждал.

— Что предлагаешь?

— Без людей Эгдеха ждать рискованно. Нужно опередить нападение.

Гольд задумался.

— У нас никаких доказательств вины Рбаля, — наконец сказал он. — А он их наверняка потребует.

— Кого волнуют претензии покойника?

— Возможно, и никого, только вот я не хочу убить его просто так, за здорово живешь. Да и при чем здесь солдаты? Они могут принять его сторону, не разобравшись. Да и не дело для воина копаться в интригах. А если доносчик попросту врал? Мразь! Я самого себя презираю, что вообще стал его слушать.

— Да, но все-таки выслушал. К чему теперь огород городить? Выбора все равно нет. Пока будешь выжидать, Рбаль обязательно что-нибудь пронюхает. И тогда ударит первым. А утром уходит Эгдех.

— Я понимаю, что ты прав, Даг, хотя мне это не нравится. Как я могу убить своего же солдата? Рбаля надо взять под арест.

— Зачем тебе такая морока? Ему ничего не докажешь, придется потом освободить. Тогда-то он прирежет тебя без раздумий, тут же, на месте. Он сейчас готов на все.

— Может, и так.

— Ты слишком мягок, Гольд. Странно! Не могу к этому привыкнуть. Когда-то…

— Когда-то, — оборвал его воспоминания о былом сотник, покачал головой и добавил: — А что… что с ней? Как думаешь, она в этом замешана?

Иронической улыбки Даганадана он не заметил.

— Сомневаешься? Она — это сердце, душа всей игры.

— Нет, Даг, не может быть. Я знаю, что меня она ненавидит, но тебя-то за что? А солдат? Десять солдат, Даг, десять жизней.

— Как же ты наивен, Гольд. Во имя Шерни! Наивен, как и Рбаль! Это же все обман, иллюзия, Гольд.

— Иллюзия, говоришь? Я чувствую эту женщину, Даг. Может, потому что знаю ее дольше, чем ты. Она избалованна, никчемна, возможно, и пустоголова. Она привыкла к праздности, потому и склонна к ней, но извращенности в ней не ищи.

— Пусть так. Что произошло в конюшне? Скажи — ты и в самом деле хотел ее изнасиловать?

— Издеваешься, Даг? Она солгала.

— Зачем?

— Чтобы…

— Породить ненависть, Гольд. Нет ничего проще, чем спровоцировать ее в наивных влюбленных дурачках вроде Рбаля.

Гольд задумался.

— Не угадал, Даг. Я уверен, что это не так.

— Прав я или не прав, Гольд, все равно. Предупредить нападение необходимо, пусть даже Рбаль и погибнет. Меня не волнует, что ты на это скажешь. Теперь это мое дело.

Гольд ошеломленно уставился на друга.

— Мое дело, — повторил Даганадан. — За порядок отвечаю я. Ты можешь лишить меня звания, вышвырнуть из легиона. Согласен, но позже, когда мы вернемся в казармы. Сейчас моя задача — поддерживать дисциплину. Я не намерен во время опасной экспедиции терпеть в отряде человека, готового убить своего командира. И своих товарищей, не забывай этого.

Сотник понуро молчал. Тем временем ночная мгла как будто понемногу рассеялась.

— Идем, Гольд. Уже светает.

12

— Как далеко отсюда до Края? — спросил Байлей.

— Дня два пути, — не останавливаясь, ответила девушка. — Через Горы.

Она обернулась, кинув взгляд на него через плечо. Он выдержал его, уже понимая, что в нем не так. Под длинными, изогнутыми вверх ресницами глядели, словно насильно вставленные, совершенно чужие глаза. Серые, проницательные, по-мужски жесткие.

— Что так разглядываешь?

Он сделал неопределенный жест.

Она отвернулась и пошла дальше.

— Знаю, — сказала она, глядя перед собой. — Когда-то я тоже их боялась.

Он не стал ни о чем спрашивать.

— Может, когда-нибудь, кто знает… Я расскажу, как это случилось. Но не сейчас, не сегодня. Хорошо?

Посыпал плаксивый дождь. Громбелардское небо постепенно просыпалось. Каренира подняла голову.

— Вечером грянет ливень, — сказала она, — какого Горы еще не видали.

— С чего ты решила?

— Знаю.

Байлей все время удивлялся, как быстро они идут. Старик, шедший впереди, для своего возраста передвигался весьма энергично. Проявляя завидную ловкость и силу, он вел их за собой, минуя труднопроходимые места, предпочитая обойти их, нежели рваться напролом.

— Мы идем в сторону Разреза, — внезапно сообразил дартанец. — Неужели в этих краях существует дорога, которая туда не ведет?

Она звонко рассмеялась.

— Есть, конечно, надо только знать, где и как ее искать.

— Похоже, мне не дано понять Горы, — пробормотал он.

— Пару лет назад я тоже так думала.

Он вдруг споткнулся, чуть не сбив ее с ног. Она устояла сама, да и его поддержала.

— Смотри под ноги, — иронично посоветовала она.

Шли они целый день. Байлей временами спрашивал о том о сем, Охотница объясняла. По большей части разговор шел о Тяжелых Горах.

Единственный горный массив Шерера, никогда не знавший снега. Даже самые высокие вершины чернели голыми пиками, утомляя своим монотонным видом. Это поначалу пейзаж радует своей оригинальностью, но по мере того, как привыкаешь, от него начинаешь все больше уставать. Всюду серые и черные скалы, словно это зловещая пустыня, где нет ни пятна иной краски, кроме серой и черной. Тучи сливаются с оскалом черных вершин, и тогда кажется, что горы достигают неба, а небо растворилось в горах, будто весь Громбелард — невероятных размеров пещера.

В Громбеларде гуляет один ветер, но весьма странный. Собственно, это непрерывное движение воздуха в определенном направлении с одной и той же скоростью и силой, словно долгий вдох… или выдох. Повадки у этого ветра — что у дождя. То закапризничает, спрячется на день-два, потом судорожно начинает сотрясать горы, как нездоровый кашель, бьет крылом по вершинам, и снова — вдох, выдох, вдох…

Да и голос у ветра такой же монотонный. Скоро перестаешь его слышать, особенно когда он сливается с шелестом дождя. Этот общий гул пастухи Громбеларда называют «пением гор». Так повелось, что тянется эта заунывная песня многие года, века и, как повелела Шернь, до скончания дней.

Сколько ни ходи по этим горам, радушия не встретишь. Тяжелые Горы негостеприимны, а люди да коты — здесь чужаки, пришлые из другого мира. Здесь царствуют иные существа из Разумных. Разве что стервятники чувствуют себя между скалами и рваными тучами как дома. Перевалы, вершины, утесы — все их собственность, однако самих стервятников слишком мало, чтобы биться за эту землю с человеком.

Громбелардцы непоколебимо верят, что Тяжелые Горы — живые. Собственно говоря, если приложить ухо к земле, можно отчетливо услышать медленные, ритмичные и глубокие удары. Сердце Гор…

Где оно? Как глубоко? Говорят, что его удары четче всего слышатся в окрестностях Громба, столицы Громбеларда.

Тогда, может, действительно, ветер — дыхание Гор?

— Над чем задумался, Байлей? — спросила Каренира.

Тот витал где-то далеко в своих мыслях, и вопрос будто вырвал его из глубокого сна. Блики костра играли на его лице.

— Скажи, Горы живые? — с серьезным видом спросил он.

Вопрос ее озадачил, она с интересом заглянула ему в глаза.

— Громбелардцы в это верят. Пожалуй что живые. Но ты-то как почувствовал?

Он пожал плечами, словно сам удивился собственным мыслям.

— Отец, как думаешь? — обратилась девушка к Старику.

— Если верить старым хроникам. В них приводились весомые доказательства.

Девушка с Байлеем обменялись удивленными взглядами. Старик улыбнулся, но как-то невесело, и получилось натянуто.

— Сегодня многое затерялось в памяти поколений, — сказал он. — В истории Шерера чередуются светлые и темные полосы, но как смутные периоды, так и периоды расцвета не должны оставаться для людей белыми, непознанными пятнами, о которых ведают одни лишь Посланники.

Старик устроился поудобнее и погрузился в собственные мысли. Мешать ему не хотелось, потому девушка и Байлей тоже затихли.

— Это было еще в Старую Эру, Эру Людей, — вспомнил старец. — Две армии, одна из Армекта, другая из Дартана, напали на дикий Громбелард. Дартан к тому времени уже был завоеван, а вот Громбелард не представлял собой единого государства. Так, горстка удельных княжеств, куда более хилых и раздробленных, чем многие века назад Армект. Казалось, что речи о достойной войне и быть не могло. С кем ее вести? С мелкопоместными владельцами замков? Не то рыцари, не то разбойники. И все же они объединились и дали мощный отпор. Кровавая битва произошла у стен Рикса. Тогда он назывался Бролем. Рикс — это армектанское название. — Он кивнул в сторону Карениры.

— Оно означает — победа…

— Именно. Однако победа не оказалась легкой, потому как в битве полегло две тысячи армектанцев. Не стала она и окончательной, так как война длилась еще тридцать с лишним лет.

— Такое сопротивление оказала горстка князей? — удивленно спросил Байлей.

— Не только. Воевали и горцы, и дикие пастухи. И наемные разбойники, когда-то опустошавшие страну целыми бандами, которым платили владельцы горных крепостей. Армект ввязался в жестокую партизанскую войну, такую же тяжелую, как столетия назад у Северной Границы, и почти столь же кровавую, как знаменитое Кошачье Восстание. Разбойники бились с захватчиками кто ради добычи, кто ради войны как таковой, а кто чисто из ненависти к армектанцам, но так яростно, беспощадно уничтожая врага, что пришельцев удалось полностью изгнать из Тяжелых Гор и почти полностью — из Узких Расщелин. Правда, ненадолго. Армектанская армия, опиравшаяся до сих пор в основном на конных лучников, противопоставила знаменитым громбелардским арбалетчикам новый тип солдат: в тяжелых доспехах, вооруженных щитами и топорами. Доспехи и щит, хотя и довольно неудобные в горах, защищали от дальнобойных стрел. Десятки и сотни небольших отрядов, опираясь на укрепленные лагеря, обосновавшиеся в горах, заполонили Громбелард. Они сражались по-разбойничьи, скрытно, столь же часто прибегая к силе, как к хитрости и предательству. Но Армект выиграл войну тогда… когда войска раз и навсегда покинули Тяжелые Горы. Не понимаете? Легионы сидят в горах, патрулируют торговый тракт… а кроме этого, есть лишь несколько форпостов тут и там… Таких, как тот, к которому мы направляемся, у границы Края; от них больше хлопот, чем пользы. Чтобы навести в горах окончательный порядок, нужно дотла спалить все деревни до единой. А кто бы приносил тогда шерсть на продажу? На что жил бы Громбелард?

Каренира и Байлей кивнули.

— Вы спрашиваете, живые ли Горы? Расскажу об одном событии. Оно описано в многочисленных хрониках, и о нем рассказывает даже Книга Всего. Значит, оно имело место быть! Так вот, случилось так, что в начальный период войны крупная, насчитывавшая несколько десятков человек, группа разбойников ушла на восток от Бадора, спасаясь от большого армектанского отряда. Положение беглецов было незавидным — у них было много раненых, а все окрестности были заняты армектанцами.

Старец замолчал. Байлей поднял голову и внимательно присмотрелся к нему, словно увидел в первый раз. Он и в самом деле не видел Старика таким. Его величавость и авторитетность уже не бросались в глаза, он неторопливо рассказывал о делах давно минувших дней, и в голосе его звучало некое странное вдохновение. Видно было, что он вспоминает о событиях, далеко ему не безразличных, словно он лично имел к ним отношение. Этот человек любил прошлое, историю; а времена, что давно миновали, казались ему столь же существенными и важными, как те, в которых он жил. Чувствовалось, что он не говорит всего, о чем мог бы рассказать, что умалчивает о множестве неизвестных им подробностей; но не потому, что роется в памяти в поисках фактов, а чтобы сократить повествование. Байлей, сам не зная почему, был уверен, что Старец знает имена командиров тех отрядов, что он наверняка мог бы сообщить точное число раненых… если бы только захотел или счел необходимым.

— И что дальше? — спросила Каренира.

Байлей посмотрел на девушку, вдруг вспомнив о ее существовании; рассказ, необычный и красочный, поглотил его без остатка. Но девушка слушала с не меньшим трепетом.

Старик обратил к ним глубокий, несколько отсутствующий взгляд.

— Дальше… — сказал он. — Их догнали у Бахгахара. Это вершина в восточной части Гор, — пояснил он Байлею. Разбойники не хотели сложить оружие, предпочитая умереть, но не сдаться в плен. Это не пустое геройство. Легионеры относились к пойманным разбойникам не как к солдатам, а как к обычным бандитам — впрочем, может быть, и справедливо. В общем, лучше было погибнуть в бою, чем гнить в застенках до конца своих дней.

— Все свелось к резне, — помолчав, продолжил он, — перевес армектанцев был весьма значителен, и казалось, исход событий предрешен, если бы не чудо. Едва легионеры двинулись в атаку, дорогу им преградили каменные глыбы и осыпь мелких камней. Камни медленно скатывались, угрожая смести ряды воинов. Солдаты в ужасе разбегались, бросая оружие. Но, видно, Тяжелые Горы разгневались не на шутку, и не было спасения от их гнева. Пропасть разверзлась под ногами бегущих, поглотив всех до единого, а расщелина так и осталась доныне. Она все еще служит убежищем горным разбойникам. Мы сейчас находимся на ее дне.

— Разрез! — ошеломленно воскликнул Байлей.

— Да. Добавлю еще, что подобных случаев история знает множество. Может, они не так подробно описаны, но хроники насчитывают их десятками.

Они сидели молча, задумавшись над удивительным рассказом Старца. Каренира посмотрела вверх, словно что-то искала среди туч, укрывших ночное небо, и спросила с загадочной улыбкой:

— Это правда, отец, что в осаде Громба принимали участие полторы сотни лучниц?

Старик удивленно вскинул брови:

— А тебе-то откуда известно?

— Иногда, когда я гостила у тебя, отец, бывало, заглядывала в твои записи. Ты ведь не сердишься, правда?

Старик даже растрогался.

— Я и не знал, что тебя интересует история Шерера, — сказал он. — Почему ты никогда мне об этом не говорила? Я мог бы рассказать тебе о многих очень интересных событиях! Как много я мог бы тебе поведать, дочка!

— Не может быть, — заметил Байлей, — чтобы в тогдашней армектанской армии было столько женщин.

Старик рассмеялся:

— Почему бы и нет? Восемь лет назад я без остатка посвятил себя истории. Восемь лет я привожу в порядок материал, который собирал в течение всей своей жизни. Легенды, предания, песни, десятки хроник и летописей, тысячи страниц. В конце концов, я тоже кое-что знаю о Книге Всего и содержащихся в ней Законах… хм. Я знаю историю Шерера, исследовав ее вдоль и поперек. Если я утверждаю, что нечто имело место в действительности, — то этому стоит верить. Мне можно верить. — Старец ухмыльнулся чуть насмешливо.

— Значит, это все правда, а не мифы?

Улыбка не сходила с лица Старика.

— Да, друг мой. Но поскольку это тебя так заинтересовало, я поведаю тебе еще кое-что. Ты знаешь, что в завоевании Дартана принимали участие женщины? Их было много.

— Армектанки завоевали Дартан? — Во взгляде молодого человека появилось недоверие и явная неприязнь.

— Вот именно. «Завоевали» — слишком сильно сказано. Но одно бесспорно — именно они стали причиной войны, в которой сами и приняли участие. Я не хочу задеть твои чувства, сын мой, но вы, дартанцы, никогда не умели воевать. Хорошо это или плохо — дело другое… Но вас били все подряд: разбойничьи банды на границе с Громбелардом, пираты с Прибрежных островов на юге, наконец, армектанцы. Завоевание Дартана… Собственно, никакого завоевания не было. В Дартан попросту вошли и взяли тепленькими. Тому, правда, предшествовала битва, когда тяжелая конница дартанских магнатов угробила весь передовой отряд войск Армекта. Первая и последняя победа дартанцев, впрочем, и она стала бесславной, так как дартанские рыцари тут же разъехались по домам, чтобы отпраздновать свой триумф, а те, кто остался, мгновенно были уничтожены решающим ударом главных сил армектанских корпусов. Дальше пошло как по маслу. Одного армектанца было достаточно для взятия деревни, а пять лучниц легко могли занять целый город. Ворота Роллайны открылись через день осады, задолго до прихода пехоты. Курсирующие у городских стен конные лучники пустили горящие стрелы. Они-то и вызвали смертельную панику среди горожан. Вот такая война. Тебе, сын мой, нечего стыдиться. Твоей вины в том нет. Напротив, я бы даже сказал: если бы каждый дартанец владел мечом, как ты, история Империи вовсе не стала бы сплошной полосой армектанских побед. Каренира рассказала мне о вашем «турнире»…

Слова Старца приятно порадовали Байлея, но он все еще был в замешательстве.

— А что странного в том, что женщины служили тогда в армектанском войске? — спросил Старец. — Сейчас тоже нередко можно встретить женщину-солдата, особенно в легких подразделениях. — Он оглянулся на воспитанницу. — Разве не так, Кара?

— Но не в Дартане… — заикнулся Байлей.

— Причиной тому — Великая Эпидемия в Армекте, — сказал старик. — Любой миф основан на реальности. Я, правда, сомневаюсь, что на самом деле сразу же стало рождаться меньше мальчиков; и, полагаю, что, скорее всего, возросла их смертность по неизвестной причине. Но тогда-то считали иначе. Будто бы Дартан завоеван ради потомства из-за здоровых мужчин. Что-то в этом есть.

Байлей и Каренира ошеломленно смотрели на него.

— Эпидемия распространялась со скоростью ветра, особенно жестоко в Армекте. Затронула она и многие округа Дартана, хотя и в значительно меньших масштабах. Странные настали времена. Жизнь женщины практически потеряла ценность. Девочки росли без надзора, мальчиков же холили и лелеяли. Как это ни покажется вам странным, но катастрофа не принесла колоссального ущерба именно армектанцам. В силу традиций и вековых обычаев мужчины сохранили свою мужественность, а их женщины переняли многие, возможно, чуждые их натуре занятия и профессии. Все по-иному обстояло в Дартане. Там начал развиваться культ женщины, женской натуры, женского тела, а мужчина забыл о собственных достоинствах, выбрав роль «слабого пола», уступая женщине почти в любой области. Сегодня это трудно понять… все-таки должно быть наоборот.

Повисла тяжелая тишина.

Байлей и Каренира сидели рядом, вглядываясь в догорающий костер. Девушка прислонилась к дартанцу, который, заслушавшись, обнял ее за плечи, даже не отдавая себе в этом отчета. Они удивленно и чуть пристыженно посмотрели друг на друга. Байлей сделал движение, словно пытаясь убрать руку, но девушка не отодвинулась.

— История… — снова задумчиво произнес Старец. — Изучив ее досконально, я повсеместно видел одно и то же: за тысячу с лишним лет мир не сдвинулся с места… Появились коты, потом стервятники. Но что это изменило?

Он поднял короткую палочку и бросил ее в огонь.

— Ничего.

— А войны… завоевания? А как же Кошачье Восстание? — спросил Байлей.

— Это лишь сдвиги, мой мальчик. Сдвиги, не перемены. Словно ты мешаешь суп в котле, ничего к нему не добавляя. Вкус, сколько бы ты ни перемешивал, не изменится.

Он снова замолчал.

— Когда я говорю «перемены», — продолжил Старик, — я имею в виду перемены двоякого рода: к лучшему… или к худшему. Заметьте, сущность их не изменилась ни на йоту. Мир… это судьбы отдельных людей. Каждый кует свою собственную жизнь, но, выковывая ее из твердого железа, мы часто делаем это плохо. Мы словно кузнечные молоты с треснувшими рукоятками, а таким орудием никогда не выкуешь доброго меча. Если даже один и удастся выковать — то все остальные останутся так себе.

— Что ты имеешь в виду под «треснувшей рукояткой»?

— Совесть.

Мысли смешались в голове Байлея, он пытался найти в них рациональное зерно, и вдруг слабая догадка будто обожгла его изнутри: меч… его меч, вот причина, по которой он учился держать его в руке… Илара.

К нему пришло ощущение, что будто бы он потерял ее из виду. А ведь здесь, в Тяжелых Горах, он оказался только из-за нее. И надо же! — почти забыл об этом. Как такое могло случиться? Ему тут же показалось, что он обязан думать об Иларе постоянно, должен непрерывно представлять ее образ. Странное ощущение вины коснулось его.

Он поднял взгляд. На него внимательно смотрел старик.

— Тяжело у тебя на душе, сын мой, — сказал он. — Неужто мои слова что-то в ней пробудили? Если так, то я скажу тебе еще кое-что; ты сам должен выковать свой меч. Тут я тебе ничем не могу помочь. Ты должен сам выковать свой меч. Ибо если другие выкуют его за тебя — он не станет добротным.

Слова Старика не прибавили Байлею радости.

— А если даже я и кузнец, разве это значит, что — хороший? — с внезапной горечью спросил он.

— Своими руками всегда лучше.

Байлей горько кивнул.

— А ты не считаешь, господин, что мы куем плохо именно потому, что делаем это сами?

— Плохо, потому что куем, вместо того чтобы починить треснувшую рукоятку.

— Но как ее починить?

Старик глубоко вздохнул.

— Если бы я знал, то чинил бы…

— Значит, если мы не умеем чинить, — внезапно сказала Каренира, — нам приходится ковать, а раз уж приходится, то лучше все-таки… вместе.

Она посмотрела на Байлея. Дартанец ответил ей тем же.

«Похоже, я знаю, что вы выкуете, — подумал Старец. — И очень этого боюсь».

Костер догорал.

Байлей чувствовал себя совершенно разбитым и невыспавшимся, когда утром его разбудила Кара. Он громко зевнул, протирая глаза.

— Поешь чего-нибудь по-быстрому и идем, — сказала она. — Уже поздно.

Он начал надевать доспехи.

— Не снимай их больше. Здесь горы, а не гостиница в Роллайне.

Он раздраженно оглянулся на нее, но она уже пошла собирать вещи.

Появился Старик. Подойдя к дартанцу, он, не говоря ни слова, помог ему застегнуть ремни.

— Нужно спешить, — буркнул он и с улыбкой добавил, как бы в шутку: — Кара проспала и потому злится на нас.

Они двинулись в путь. Впереди опять шел Старец, не любивший много говорить во время ходьбы. Молчали и молодые люди.

Старик все еще оставался для Байлея загадкой. Он не понимал его, но восхищался его обширными познаниями, мудростью. Но, кроме того, была в нем какая-то мощь, сила, природы которой Байлей не понимал и не знал. Она будто дремала в этом человеке. Байлей смотрел, как старик продвигается по крутой горной тропинке, и удивлялся: как это внешне немощное тело укрывает такую могучую энергию внутренней силы!

Он обернулся и встретился взглядом с армектанкой. Еще одна тайна. Что связывает эту девушку со Старцем? Словно незримая, но прочная нить, как тень из прошлого, соединяет судьбы этих столь непохожих людей.

Байлей споткнулся, соскальзывая в пропасть. В последний момент Каренира схватила его за руку. Некоторое время они напряженно смотрели друг другу в глаза, потом без слов двинулись дальше, не понимая, что происходит.

Наконец спустились на дно огромной каменной котловины. Дартанец напрасно искал взглядом дорогу, которая позволила бы выбраться из этой гигантской дыры.

— Отсюда есть иной выход, кроме дороги, по которой мы пришли?

— Есть, но не легкий, а скалы мокрые. Придется быть особенно осторожными и основательно помучиться.

Он взглядом показал на старика. Она не сразу поняла, что он хочет сказать, потом покачала головой.

— Лучше за себя побеспокойся, — коротко отрезала она.

Шероховатость в ее голосе Байлею не понравилась. Он вдруг почувствовал себя мальчишкой, сморозившим глупость.

Старик, не оборачиваясь, произнес насмешливым тоном:

— Я знаю эти горы. И я еще достаточно силен для того, чтобы пройти их вдоль и поперек. Разве иначе я отправился бы в это путешествие? Но я рад, что ты помнишь обо мне, мой юный друг.

Вдруг Каренира без всякого предупреждения кинулась на дартанца и сбила его с ног. Он упал, больно ударившись бедром. Падая, он заметил, что старик сам бросился на землю с удивительной для него быстротой. Все трое лежали не шевелясь.

— Что случилось? — Байлей невольно понизил голос до шепота.

— Какие-то люди, — спокойно ответила она. — Надеюсь, нас они не видели. Ждите здесь.

— Я пойду с тобой.

Она посмотрела на него с таким изумлением, что он в замешательстве отвел взгляд.

— Лежи тихо, недотепа, и смотри, чтобы задница не торчала наружу, как мишень, — бросила она. — Когда ты понадобишься Охотнице, то первым об этом узнаешь.

Она стянула со спины колчан и положила его на землю, затем внимательно осмотрела клинок острого, хотя и короткого ножа.

— Возьми мой, — сказал Старец, доставая оружие из-под накидки.

Байлей не поверил собственным глазам. В Громбеларде это оружие называли полумечом — рукоять, как на оружии имперских легионеров, но клинок был коротким, очень широким внизу, с зазубринами на тыльной стороне. Они были нужны, чтобы зацепить оружие противника и, при некоторой сноровке, выбить или сломать его. Однако Байлей знал, что такими мечами традиционно пользовались пираты Лонда. Тот факт, что Старец обладал подобным оружием, свидетельствовал о том, что этот человек умел доказывать свою правоту не только словами.

Каренира усмехнулась.

— Нет, отец, — тихо сказала она. — Ты же знаешь, что я им не умею пользоваться.

Байлей понял, что старик достал свое оружие только затем, чтобы показать его: мол, за него, старика, можно не беспокоиться. В любой ситуации он за себя сумеет постоять. Байлей перевел взгляд на свое оружие, и ему пришло в голову: вряд ли он долго бы им размахивал, если бы Старец захотел его выбить из рук…

— Ждите здесь, — кинула лучница и юркнула за каменную гряду.

Они видели, как она ловко пробирается среди скал. Вскоре она исчезла, словно глыбы поглотили ее.

Старик улегся поудобнее.

— Тебя шокирует ее резкость? — спросил он. — Представь на минуту: она много лет путешествует по горам одна. Будь ты даже мастером по захвату врага врасплох, и то она бы тебя с собой не взяла. Она просто привыкла действовать самостоятельно, а любое общество только отвлекало бы и сбивало с толку.

Байлей что-то неразборчиво проворчал в ответ.

Они продолжали молча лежать. Подступал холод. Морось превратилась в мелкий, раздражающий дождь. Байлей чувствовал, что плащ превращается в мокрую тяжелую тряпку.

Прошло немало времени, прежде чем они снова увидели лучницу. Она шла свободно, не таясь. Байлей восхищался сильной грацией ее движений. Прекрасную фигуру украшал широкий кожаный пояс на талии, подчеркивая округлость бедер, к которым прилипла мокрая темно-зеленая юбка. Тяжелые от воды, связанные в две толстые косы волосы падали на плечи и грудь.

Старик первым поднялся с земли.

— Они ушли, — заявила Каренира, высоко подняв свой лук.

— Кто это был? — спросил Байлей.

— Мне-то какое дело, раз они ушли? — Она передернула плечами, стряхивая воду с мохнатой куртки.

Сейчас она выглядела, как в ту ночь, когда он впервые ее встретил, — неразговорчивая и суровая. Его снова начала раздражать легкая хрипотца в ее голосе.

— Я думал, что в горах лучше знать все до конца, — сказал он, помня слова Гольда.

— В Горах не стоит предаваться чрезмерному любопытству, — отрезала она. — И чересчур умничать. Ну ладно, пошли.

13

Стиснув зубы, Байлей подтянулся на руках, нащупывая правой ногой выемку в скале. Посыпались мелкие камешки.

Снизу узкое ущелье вовсе не казалось настолько опасным, каким было в действительности. Байлею пришлось преодолеть добрую половину пути, причем с невероятными усилиями, прежде чем выяснилось, насколько обманчиво первое впечатление. Он почти лежал, опираясь на скалу и оглядываясь на Старца, карабкающегося следом. Хоть это и стоило немалых усилий, однако же старик вполне справлялся. Несмотря на пронизывающий холод и дождь, лицо его покраснело от напряжения, он тяжело дышал.

Байлей посмотрел вверх. Каренира, так же как и он, привалилась к скале, завязывая волосы, с которых соскользнул ремешок, одной рукой и помогая себе зубами. Волосы ей мешали, то и дело падая на лицо. Затянув узел, она глянула вниз, на мужчин. «Незаметно, чтобы она сильно устала», — подумал Байлей.

Она что-то сказала, чего он не расслышал, и снова начала карабкаться вверх. Какое-то время он бессмысленно созерцал картинку под юбкой, наконец встряхнулся и двинулся следом. Мешок на плечах настолько ему мешал, что он охотно бы от него избавился. Доспехи, хотя и гибкие, стесняли движения; он представил себя на этой скале в кирасе, которую любили носить дартанские легионеры, и чуть не расхохотался.

Армектанка больше, не позволяла останавливаться. Они отчаянно цеплялись за скалы, все выше поднимаясь в горы. Потом лежали, переводя дух, подставляя лица и уставшие руки дождю.

— Неплохо. Совсем неплохо, дартанец, — весело сказала Каренира.

Байлей удивился тому, что она хвалит не старика, а его, молодого мужчину. Он чувствовал себя окруженным неустанной заботой и каким-то особенным отношением. Вероятно, эти похвалы должны были его воодушевить. Ему почудилось в этом нечто унизительное.

— У тебя тоже неплохо получилось, — со злой язвительностью бросил он. — Правда, я подозревал, что ты будешь двигаться проворнее.

— Пришлось вас поджидать. — Она все еще пребывала в хорошем настроении. — Для Охотницы такая стена — пара пустяков.

— Для Охотницы — все пара пустяков, — поддел он ее. — Горы — пустяк, разведка — пустяк, разбойники — пустяк. Дурной Край наверняка тоже окажется пустяком. Вот только быть женщиной Охотнице удается с неслыханным трудом.

Она поднялась с камня и остановилась над ним.

— Что ты этим хочешь сказать?

Он со злорадным удовольствием отметил, что от ее доброго настроения не осталось и следа.

— Я хочу сказать, — заявил он, глядя снизу на ее мускулистые лодыжки и бедра, — что я уже досыта насмотрелся на твои толстые ляжки. С меня хватит, — продолжил он, отчаянно провоцируя ссору.

Старик молча наблюдал за происходящим. Каренира оглянулась на него и прикусила губу.

— Ты был прав, отец… Сама не знаю, почему решила помогать этому человеку.

Байлей встал:

— Я ведь оплачиваю эту помощь. И значительно больше, чем ты того стоишь!

В ней все закипело. Прежде чем он понял, в чем дело, она ударила его кулаком по скуле, а потом с невероятной быстротой развернулась кругом, присев на корточки. Какая-то сила подсекла ему ноги, одновременно подбросив их вверх; он грохнулся спиной и головой о землю так, что скалы вокруг посыпались искрами в его глазах. В следующий миг она сидела верхом, надавив ножом на его шею.

— Так, убей его! — крикнул старик. — Отличная идея, Охотница! Во имя Шерни! Да вы с ума посходили! Оба!

Она стиснула от ярости зубы, Байлей чувствовал ее тяжелое дыхание; внезапно она вскочила, повернулась и ушла. Байлей схватил свой мешок и достал меч.

— Стукни себя по голове этой железякой, — сердито сказал старик. — Если удар о землю тебе не помог, может, хоть это приведет в чувство!

— Сука! — зарычал дартанец.

— И осел, — добавил старик. — Она ушла. Ну что ж, когда мы теперь одни, мой мальчик, скажи мне честно, что ты только что хотел доказать? Скажи, никто больше не узнает.

Байлей молча взглянул на него и положил меч.

14

Лейна проснулась от страшных криков и суматохи. Она села, не понимая, что происходит. Постепенно ее лицо исказила гримаса ужаса.

Было уже утро, пещеру заполнял неясный, еще тусклый свет начинающегося дня. Она отчетливо видела мелькающие в яростной драке силуэты. Вопли людей и лязг оружия заглушили ее собственный стон. Она стояла неподвижно, прижав кулаки к щекам. Первый раз в жизни она видела, как люди убивают друг друга, пронзают мечами, режут, бьют. Это было так не похоже на турнир! Когда возле ее ног рухнул молодой гвардеец с разрубленным плечом, она взвыла от страха и омерзения. Она отшатнулась, зацепилась ногой о брошенное на землю седло и закрыла лицо руками, вздрагивая и беззвучно роняя слезы.

То, что ей посчастливилось лицезреть, вовсе не было сражением, а лишь обычной стычкой, одной из тех, что происходят в Тяжелых Горах ежедневно. Рбаль не дал себя застать врасплох, но у его людей не было никаких шансов. Из двух троек, бывших в его распоряжении, троих солдат почти сразу же обезоружили, остальных тоже быстро вывели из борьбы. Рбаль успел прикончить одного противника и пытался пробиться к Гольду, но, прижатый к неровной поверхности стены, вынужден был отражать нападение людей Эгдеха. Ему удалось ранить одного и выбить оружие у другого. Тогда перед ним появился сам Эгдех.

Эгдех никогда ему не симпатизировал, он вообще никого не любил. Злобный, тупой и жестокий; ему нравилось только убивать…

Ненавидя друг друга, они дрались холодно, без ярости, без чувств. Один расчет двигал обоими. Рбаль не хотел недооценить противника, прекрасно зная, что мало найдется убийц более опытных, чем Эгдех. Тот, в свою очередь, понимал, что Рбаль слишком ловко орудует мечом, чтобы рисковать судьбой поединка. Эгдех не намерен был давать противнику форы. Стараясь измотать его, он не ослаблял своей хватки ни на секунду, чтобы не дать передышки, затем позвал на помощь своих людей. Парень, однако, сражался отчаянно и умело, так умело, что, несмотря на многочисленные раны, сумел убить еще одного гвардейца. Однако конец близился, и Рбаль это понимал. Он не боялся смерти, но хотел хотя бы глазком увидеть Лейну. Так хотел! И крикнул, но из залитого кровью рта вырвался лишь неразборчивый всхлип. В следующее мгновение кольчуга треснула, и он почувствовал холодный клинок под ребрами. Рбаль пошатнулся, схватившись за грудь, и разом три меча пробили ему живот, бок, шею. Солдаты отступили.

Рбаль все еще стоял. Он не чувствовал боли, не чувствовал даже слабости. Он опустил меч, криво улыбаясь и разглядывая в глазах убийц неуверенность, а затем и страх.

Рбаль медленно оторвал левую руку от груди и спокойно, совершенно спокойно вытер ладонь о край одежды. Выпустив из руки меч, он оперся о стену, выпрямился, скрестив руки на груди в ожидании.

Шернь подарила ему еще несколько минут жизни.

Солдаты отодвинулись от него подальше. Гольд и Даганадан, протолкнувшись через молчаливый круг, встали перед парнем. Даганадан посмотрел ему в глаза.

Рбаль тоже их видел, но… как бы с очень большого расстояния. Он не чувствовал ни ненависти, ни страха, ни сожаления… Он хотел только еще раз увидеть ее.

Однако он увидел Бельгона и людей из его тройки. Они стояли позади других; Бельгон был бледен, словно покойник. И Рбаль вдруг понял, что не видел друга рядом с собой во время сражения.

Окровавленные губы расползлись в страшной ухмылке, дрогнули, но из пробитого горла донесся лишь булькающе-свистящий звук.

Безразлично. Этот человек был ему безразличен.

Он ждал ее.

Гольд это понял.

— Приведите ее, — сказал он не своим голосом. Потом убрал свой меч в ножны и повторил громче: — Привести ее.

В глазах Рбаля появилось удивление, потом — туманная, далекая благодарность. Медленно, очень медленно он кивнул сотнику. Тот, сжав зубы, отвел взгляд.

Шернь медленно забирала свой дар…

Когда Лейну привели, глаза его были закрыты. Но вдруг он поднял веки, спокойно, без трепета. Тут же руки упали, а его лицо исказила болезненная гримаса: он увидел в ее глазах не слезы, а отвращение, презрение и гнев…

Рбаль медленно опустился на колени. Он еще раз поднял залитое кровью лицо, но на этот раз взгляд его искал Гольда.

Они снова поняли друг друга.

Сотник протянул руку, но дергающиеся пальцы уже не успели ее пожать.

Шернь забрала свой дар…

Он неподвижно лежал под дождем, закрыв глаза рукой, когда рядом сел Даганадан.

— Шесть трупов, — сообщил он. — Два наших, люди Эгдеха. И раненые.

Гольд тяжело сел.

— Два наших? — угрюмо спросил он. — Все наши, Даг. Те ребята Рбаля даже не знали, за что бьются. Они дрались за него.

Даганадан молчал.

— Ты был прав, — добавил Гольд. — Это все она. Она виновата. Вместо того чтобы гробить шестерых отличных солдат, следовало бы повесить… эту ведьму.

Молчание.

— Змея. Сука.

Даганадан покачал головой:

— Если бы мы ее убили, Гольд, было бы хуже. Еще хуже.

Лицо Гольда вспыхнуло гневом, он взорвался.

— Это ты виноват, — процедил он сквозь зубы. — Это ты виноват, что парнишка лежит теперь в могиле.

Подсотника нелегко было вывести из себя, но на этот раз он побледнел.

— Сердце и душа всего. Так я говорил. О ней. Я предупреждал…

— Это из-за тебя произошла нынешняя заварушка!

— Ее бы не было, если бы…

— Это из-за тебя!

Даганадан медленно встал и хотел было уйти, но Гольд остановил его:

— Ты хотел смерти Рбаля. Так? Хотел или нет?

— Гольд…

— Хотел или нет?

— Так точно, господин, — по-уставному ответил Даганадан сквозь зубы.

Гольд жестом приказал ему убираться. Подсотник повернулся и, размеренно вышагивая, ушел прочь.

Гольд остался один.

Он снова лег и закрыл глаза. Однако мгновение спустя он вскочил, выхватил из ножен меч и изо всех сил ударил им по скале. Лязг железа о камень, посыпались искры. Гольд колотил мечом до тех пор, пока клинок не сломался пополам. Отшвырнув рукоятку с остатком лезвия, он пошел куда-то, быстро скрывшись среди скал. Ему нужно было побыть одному, совсем одному.

Тем временем Лейна задыхалась от неведения. Проходившие мимо нее гвардейцы сторонились ее безумного взгляда. Лицо дартанки неузнаваемо изменилось: на нем застыло выражение ужаса и брезгливой ненависти. Какая уж тут красавица! Чувства стерли всю красоту, превратив личико в отвратительную и отталкивающую харю. С кривых приоткрытых губ на подбородок стекала струйкой слюна; отвратителен был вид изящных рук, терзающих согнутыми, словно когти, пальцами брошенный на землю плащ.

Ее душило отчаяние. Все планы, все надежды пошли прахом. Гольд был жив, а единственный человек, на которого она рассчитывала, все ее труды превратил в ничто.

Не сдерживая себя более, она разразилась самыми непристойными ругательствами, какие только смогла подобрать. Солдаты у костра застыли, услышав хриплый крик. Они по-настоящему боялись ее с того мгновения, когда увидели, как, плача от ярости, отчаяния и ненависти, она пинает ногами мертвое тело человека, которого — как они полагали — она любила и который любил ее. Даже Эгдех с омерзением отвернулся, не желая видеть, как она плюет на труп и последний раз пинает его ногой в голову.

Подавившись собственным голосом и слюной, она замолкла.

Все кончено, все пропало. Она была разоружена, побеждена, уничтожена. От единственного оружия, которым она обладала, не было никакой пользы. Кто теперь ей поверит, кто заметит ее красоту?

Никто.

Она была отдана на гнев и милость человека, которого боялась и ненавидела.

Она разрыдалась — уже не от злости, не от ненависти, а от собственного бессилия. От жалости к себе и от страха.

Только теперь она испугалась не на шутку.

Когда багровый от злости и унижения Даганадан вошел в пещеру, она все еще плакала. Он бросил на нее ненавидящий взгляд и сел в углу. Вскоре к нему подошел Эгдех.

— Когда выходим, господин? — спросил он.

Под сотник удивленно посмотрел на него, словно видел впервые.

— Спроси командира, — бросил он. — Не знаю.

Эгдех вышел, а Даганадан прислонился к стене и закрыл глаза. Он немножко успокоился и уже снова мог трезво рассуждать.

Он понимал Гольда. Кажется, понимал. «Безумец! Он любит эту тварь. Ну и что? При чем здесь он, Даганадан? В чем его-то вина? — Он сжал кулаки. — Вот она, благодарность! За четыре года прошел вместе с Гольдом огонь и воду. Они во всем полагались друг на друга, понимали друг друга, уважали. Никогда до такого не доходило, никогда. Женщина? Тварь!» — сплюнул Даганадан.

Он боялся женщин. Не умел с ними разговаривать, не умел себя вести в их обществе. Он не понимал их, они его не привлекали. Его страстью — уже много лет, собственно, с детства — была война. Не потому, что он — как Эгдех — любил убивать. Война, войско… В этом было нечто большее. Была дисциплина, были ясные, четкие ситуации. Если где-то возникал беспорядок — его следовало устранить. Педантично, спокойно и тщательно. Порядок Даганадан любил больше всего.

Ему причинял искреннюю боль любой раскол в надежной, испытанной дружине. Он жалел тех солдат, которых пришлось убить. Во имя порядка. Однако он пытался найти причину их гибели не в самом себе, а извне, и видел только одну: Лейна.

«Женщина. Проклятая женщина! Какой ветер ее принес, с каким дождем она на них свалилась…» — негодуя, спрашивал себя Даг. Сколько бы он отдал за то, чтобы Гольд решился убрать ее, убить, связать и приторочить к седлу… Что угодно, только бы не оставлять ей свободы действий. Пусть отправит ее в Дартан, пусть отправит в Бадор, если уж она в самом деле так ему нужна, — но пусть сделает это как можно быстрее. Он потерял около трети своих людей, двумя больше, двумя меньше — какая разница! Несколько человек были ранены. Тащить их за собой в Край? Пусть едут в Бадор, пусть забирают ее с собой. Даганадан перевел дыхание. Гнев на Гольда улетучился, иссяк. Подсотник уже знал, что причиной скандала между ними тоже является она. Это и надо объяснить Гольду, предложить выход. Он обязан сделать это, как друг.

Даг встал и вышел из пещеры. Гольда не было. Он пошел его искать, но вскоре, уже всерьез обеспокоенный, вернулся.

Солдаты тут же прервали свою беседу. Вид подсотника не предвещал ничего хорошего.

— Лордос, Эгдех, — спокойно спросил Даг. — Где командир?

Они встали, вопросительно переглядываясь. Даганадан помрачнел.

— Одна тройка останется здесь. Остальные со мной.

Потом он обвел взглядом лица солдат и спросил:

— Где Бельгон?

Бельгона тоже не было. Даганадан отметил про себя, что не видел наушника с момента смерти Рбаля. Он вспомнил его бледность, безумный взгляд и еще сильнее помрачнел.

Раненые остались в пещере, под опекой уцелевших в драке людей Рбаля, уже освобожденных от пут. Остальных Даг разделил между Лордосом и Эгдехом, сам же прихватил солдат из тройки Бельгона и пошел на поиски.

Неподалеку от входа в пещеру нашли половину сломанного меча. Беспокойство подсотника возросло. Он быстро повел патруль на восток.

Они шли под гору, петляя среди скал. Солдаты внимательно осматривались по сторонам. Услышав звук сильного удара, они оглянулись на под сотника. Тот стоял неподвижно, сжимая рукой торчащую из груди стрелу, пущенную из военного арбалета. Он поднял взгляд, скривил губы в гримасе боли и сказал что-то вроде: «Глупо, да!» или просто «Глупо…».

15

После всего, что случилось в конце дня, Байлей и Каренира не могли заснуть. Они лежали на мокрых от дождя камнях и тихо переговаривались. Она лежала к нему спиной; он крепко обнимал ее, ощущая тепло, робко прокрадывавшееся между их телами.

— Несколько лет назад, — говорила она негромко и задумчиво, — я была маленькой глупой лучницей Армектанского Легиона. Здесь, в Громбеларде, я оказалась совершенно случайно. Тогда громбелардцы как раз завершили большую облаву на горных разбойников. Командование Громбелардского Легиона решило, что кампания не оправдала ожиданий. Хороших лучников не хватало. И по просьбе коменданта легиона в Громбе мой командир выделил отряд лучниц, которые должны были обучить громбелардцев пользоваться этим оружием. Я командовала тем отрядом.

Она замолчала. Прошло несколько минут, прежде чем она с сожалением сказала:

— Нет, не могу, Бай. Правда, не могу… не умею об этом рассказывать.

Как бы прося прощения, она взяла его за руку, слегка погладила и внезапно, неожиданно даже для себя самой, поднесла ее к губам. Он уткнулся лицом в мокрые, жесткие волосы, небрежно связанные простыми ремешками.

Она задумчиво смотрела в глубокую черноту ночи, ощущая горячее, обжигающее шею дыхание Байлея. Ей было хорошо, по-настоящему хорошо, несмотря на дождь, несмотря на холод и усталость. Та ссора, которая случилась между ними вечером, была им нужна. Они выплеснули в лицо друг другу весь гнев, причиной которого, вероятно, главным образом, было взаимное чувство вины… А потом, когда гнев прошел, наконец ясно и отчетливо проявилось все то, что их связывало…

Она долго молча лежала, боясь пошевелиться. Наконец, пересилив себя, она произнесла:

— Мне хорошо с тобой, Бай… я знаю, что не имею права… Ведь у тебя жена, Илара, правда? Но… сейчас хорошо. Я не хочу мешать, но я, я так хочу быть с тобой! Ты не сердишься, Бай?

Он молчал. Она вдруг почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

— Я не должна была этого говорить. Прости меня, если можешь. Но у меня еще никогда, никогда в жизни никого не было — по-настоящему. Бай… я уже не смогу сама вырваться из этих гор. Вытащи меня, хорошо? Забери меня отсюда, в Дартан, в Армект — куда хочешь. Знаешь, такой маленький, неприметный дом, маленький садик. И мужчина, который готов ради тебя отправиться хоть в Дурной Край. Смешно, правда? Смешно.

Она в голос расплакалась. Плечи дрожали, его рука выскользнула из ее ладони и безвольно упала.

Байлей спал.

Рассвет пришел тяжелым и мокрым, как обычно. Она осторожно выбралась из-под его руки, села. Протерла красные от недосыпания глаза и встала.

Мужчины спали. Старик негромко храпел. Байлей что-то неразборчиво пробормотал сквозь сон, перевернулся на другой бок и свернулся клубком. Она порылась в мешке Байлея, достала оттуда три куска соленого мяса. Съев один, она задумчиво посмотрела на маленький котелок Старца, который поставила вечером на камень. Теперь он был полон дождевой воды. Сделав пару глотков, она поставила котелок на место.

Вздохнув, она, по старому армектанскому обычаю, громко произнесла свое имя, вознесла хвалу небу и земле. В Армекте каждое утро небу говорили, что оно прекрасно…

Но здесь его подпирали громбелардские горы, а не крыши Армекта.

Она потянулась и громко зевнула.

— Подъем! — коротко сказала она. — Подъем, подъем!

Старик открыл глаза и почти сразу же сел. Байлея пришлось будить, потряхивая за плечо. Он еще не до конца пришел в себя, когда она сунула ему в руку кусок мяса и велела есть.

— Я заснул под таким дождем, — пробормотал он.

— Неудивительно — после такой дороги, — ответила она. — Поторопись.

Он с трудом жевал жесткое мясо. Когда закончил, она уже ждала, готовая в путь.

Шли в том же порядке, что и прежде. Все трое молчали, каждый был занят собственными мыслями. Время тянулось медленно, но самые трудные мили оставались позади. До полудня они даже словом не перекинулись.

Дождь накрапывал с перерывами, иногда прекращаясь вовсе, иногда обрушиваясь с новой силой. Его уже как-то не замечали. С мешком за плечами и мечом, по странному обыкновению, под мышкой сзади плелся Байлей. Он настолько задумался, опустив голову, что, когда Каренира неожиданно остановилась, он с размаху налетел на нее. Однако она даже не обернулась. Ее взгляд был направлен куда-то вверх, к тучам.

— Стервятник, — сказала она каким-то чужим, свистящим голосом. — Стервятник. Стервятник.

Удивленный поведением девушки, Байлей проследил за ее взглядом. Где-то в вышине, посреди туч, он увидел маленькое черное пятнышко.

— Стервятник, — повторила она, словно одержимая. — Стервятник.

Старик тоже смотрел на небо, но птицу, похоже, не видел. Он взглянул на Карениру, хотел было что-то сказать, но передумал. Стиснув зубы, он сел на землю. Лицо его теперь было действительно старым. Очень старым.

Каренира достала из колчана лук и двинулась вперед. Байлей удивленно смотрел, как она, неуклюже спотыкаясь на скалах, удаляется все дальше, время от времени глядя на небо. Когда она скрылась из виду, он посмотрел на старика. Тот беспомощно покачал головой.

— Охотница, — коротко пояснил он. — Отсюда и ее прозвище… — Видя, что все еще ничего не понимающий парень удивленно смотрит на него, он добавил: — Когда-то с ней случилось страшное несчастье: стервятники ослепили ее, по своему обычаю… Тогда я взял глаза у другого человека и отдал ей. А тот человек покончил с собой.

Теперь Байлей понимал еще меньше. Старик продолжал:

— С тех пор я забочусь о ней, а она ходит по Горам и ищет мести… Я не хочу сейчас об этом говорить.

— И что мы теперь будем делать? — помолчав, спросил Байлей.

— Ждать, — последовал ответ. — Мы не в силах ей помочь. Самое большее, что мы можем, — это надеяться, что она вернется.

— Ей грозит опасность?

— Когда человек в одиночку сражается со стервятником — он либо глупец, либо самоубийца. Она единственная во всей Империи умеет пережить такую встречу. До сих пор ей везло. Она не любит об этом говорить, но я знаю, что на ее счету уже немало стервятников. А ей все кажется, что слишком мало. Я знаю, что за всю историю Шерера для этих крылатых чудовищ не было больше угрозы, чем ее присутствие в Горах.

Байлей встал, взял меч и, не говоря ни слова, двинулся следом за девушкой.

— Байлей!

Тот не откликнулся, быстро поднимаясь по крутому скалистому склону. Подняв глаза к небу, он высматривал стервятника. Тот парил в низких тучах.

Он собрал все свои силы, поторапливая себя. Если тропа впереди казалась ему более или менее надежной, он поднимал голову и искал взглядом стервятника. Потом снова смотрел под ноги.

Наконец, взглянув на небо, он увидел птицу не на прежнем месте, а значительно ниже. Она зловеще кружила над оползнем, до которого, навскидку, от силы было четверть мили.

Байлей припустил со всех ног.

Слева открывалась широкая расщелина. Он осторожно двинулся вдоль нее. Неожиданно он заметил брошенную на камни коричневую куртку, чуть дальше колчан и рассыпанные стрелы, а потом увидел и саму девушку. Она бежала под гору так быстро, что он остолбенел от удивления. Она неслась длинными легкими прыжками, будто прямо по воздуху, не касаясь ногами поверхности скал. Словно дикая коза, перепрыгивая с камня на камень, она взбиралась на груду каменных обломков, над которой кружил стервятник.

Птица описала большой круг и стрелой устремилась к земле. Байлей бежал, борясь с раздирающей легкие болью. Внезапно ощутив какой-то странный, необычный ужас, он начал громко кричать:

— Кара! Ради Шерни! Кара!

Стервятник исчез из поля зрения, и дартанец облегченно вздохнул, однако перед его глазами еще долго стоял образ широко распростертых крыльев. В самом облике стервятника было нечто мерзкое и угрожающее.

Байлей вскарабкался по щебню, наконец встал на вершине каменной груды и неподвижно застыл.

Стервятник и девушка стояли друг против друга у подножия булыжного завала. Полуобнаженная Каренира держала натянутый лук, но ее руки дрожали. Неуклюже рассевшаяся на земле громадная птица что-то говорила неразборчивым, лающим голосом. Слова были громбелардские, и дартанец их не понимал, но ощутил новый приступ тревоги, столь сильной, что чуть не упал.

Каренира стояла неподвижно, явно борясь с таким же страхом. Байлей видел ее оскаленные зубы и едва мог ее узнать. Ее глаза, обычно чужие и не подходящие к ее лицу, теперь казались просто дьявольскими.

Голос стервятника зазвучал снова, громче и отчетливее. Байлей увидел, как девушка отступает на шаг, потом еще… Внезапно она упала на колени, почти с плачем. Но лука не выпустила… Не в силах пошевелиться, он видел, как играют мускулы на ее лице. Внезапно она вскрикнула, но крик ее был похож скорее на хриплый вой зверя. Стервятник пошевелил крыльями и вытянул длинную шею. Каренира вскрикнула еще раз, после чего плавно натянула тетиву и выпустила стрелу. Птица заклекотала, ухватилась клювом за торчащее в груди древко и опрокинулась, хлопая крыльями.

Скоро стервятник неподвижно застыл.

Тогда и к Байлею вернулась способность двигаться. Ошеломленный и испуганный, он осознал, что сидит на корточках на серо-буром камне, а ноги его как свинцом налились. Тяжело поднявшись, он подбежал к ней, заключил в объятия и прижал к груди. Она тяжело дышала.

— Это… Это не мои глаза, — наконец с усилием выговорила она. — Если бы у меня были свои… он проник бы через них… так, как тогда…

Он поцеловал ее волосы, потом губы. Она все еще не могла прийти в себя, и он взял ее на руки, хотя она слабо сопротивлялась.

С вершины каменной груды на них смотрел, грустно улыбаясь, Старец.

16

Спасение Илары было для Байлея делом чести. Но не более того. Он понимал, что это так. И ненавидел себя за это.

Если бы он хотя бы знал почему! Но он этого не знал и не понимал.

Каренира? Да, он определенно ее полюбил… Но как сестру. Как друга. По крайней мере, так ему до сих пор казалось.

Что же все-таки произошло?

Илару он уже один раз потерял, когда та ушла от него. Тогда он решил ради нее научиться быть мужчиной. Но средства, похоже, заслонили саму цель. Все усилия, с которыми он стремился к чуждой его природе цели, были направлены лишь на то, чтобы доказать… Байлей задумался. Вот именно, что? Что дело вовсе не в мече? Что требования, которые она ему предъявляла, безосновательны? И несмотря на то что он изменился, она все равно его не хочет? Да, пожалуй, именно это он и хотел себе доказать и, поняв, потерял ее во второй раз. Он с самого начала чувствовал, что вся эта затея — не ради нее, а ради собственного самолюбия.

Тяжелые мысли причиняли ему боль. Он уже не представлял ни себя, ни своего места во всей этой… «забаве». Испугавшись мелькнувшего в его мыслях слова, он вновь ощутил отвращение к самому себе. «Забава, игра. Все, что осталось». Он горько усмехнулся.

Однако он продолжал обманывать себя, хотел верить. И гнал прочь неприятные мысли, чуть не заплакав от отчаяния над судьбой любимой женщины. Он все еще продолжал убеждать себя, что это вовсе не поза, что именно сейчас под покровом безразличия просыпается истинная душа, настоящее чувство. И не было сил прямо сказать самому себе, что… Это так и осталось в тайниках его подсознания.

В конце концов, он уже сам не знал, как все обстоит на самом деле.

Слишком невероятным все казалось. Он — дартанский магнат — с мечом, в громбелардских горах; рядом с ним — таинственный, грозный в своем величии мудрец, внешне ничем не примечательный, и странная женщина, глупая и проницательная одновременно, скупая и бескорыстная, привлекательная и отталкивающая…

Нереально. Все так нереально.

Шли они среди гор, хотя и низких, но не менее коварных и враждебных, отчего невольно бросало в дрожь, особенно когда взгляд останавливался на их щербатых очертаниях. Каренира сказала, что это уже окраины Тяжелых Гор. Весть об этом взволновала Байлея. Они находились всего в нескольких шагах от границы Дурного Края. И на следующий день должны ее увидеть.

Ночной привал сделали в небольшой нише. Судя по всему, ее вылизала вода прямо в скалистой породе. Сейчас дождя не было, время от времени ветер разгонял тучи, и тогда можно было увидеть ясное небо… До сумерек было еще далеко, а они разбивали лагерь. Байлея это сильно удивило. Неутомимая Охотница обычно заставляла идти от рассвета до заката, пока не стемнеет.

— Не имеет значения, — сказала она на его вопросительный взгляд, — когда мы войдем в Край, завтра в полдень или только вечером. Ночевать все равно будем за его пределами. Здесь есть небольшой форпост легиона, где нас хорошо примут. Мы отдохнем, а войти в Край лучше утром.

— Почему?

— И правда, что ты можешь знать о границе Края… Это туманы. Густые, сплошные бело-желтые туманы. Как молоко. Их и при свете дня трудно пройти, а ночью — хоть глаз выколи. Причем туманы постоянно перемещаются. Иногда достаточно пройти милю, чтобы оставить их позади, а иногда можно брести в этом мороке целый день. Если мы войдем в туман утром, возможно, до вечера и выберемся. Так?

Он кивнул.

— Ты там уже была когда-нибудь? — помолчав, спросил он. — В Крае?

— Нет. Меня туда почему-то совсем не тянет, — хихикнула она и задумалась. — Но так получилось, что один раз я уже водила группу людей к границе Края. Они тоже шли в Бадор. Только тогда шли другой дорогой, через Перевал Туманов и долину, которой теперь уже нет.

Девушка вдруг умолкла.

— Тихо! — шепнула она.

Она вглядывалась в подступающие сумерки, прислушиваясь и даже, казалось, принюхиваясь… Старик и Байлей переглянулись и тоже напрягли зрение и слух.

17

Далекий крик привлек внимание Эгдеха. Он пару секунд прислушивался, потом сказал:

— Возвращаемся.

— Это оттуда, — сказал один из солдат, показывая пальцем. — Туда пошел подсотник и…

— Заткнись, — оборвал его десятник. — Возвращаемся к пещерам.

Солдаты переглянулись, но подчинились. Они бежали, огибая скалы и булыжники, пока не оказались перед входом в пещеру. Вскоре появился и Лордос со своими.

— В горах кто-то кричал, — доложил тройник. — Что будем делать?

Эгдех сжал губы, окидывая взглядом лица солдат. Бельгона не было.

— Седлать коней. Готовиться к выходу. И чтоб следили за этой рыжей шлюхой. Связать ее и держать под стражей.

Вбежав в пещеру, он схватил чей-то арбалет и мешок со стрелами, после чего вернулся к солдатам.

— Выполнять! — рявкнул он. — Там в горах сидит сумасшедший! Сумасшедший с арбалетом! Я не собираюсь приводить ему легкую дичь! Пойду посмотрю, что с под сотником!

Не теряя времени, он зарядил арбалет и рванул туда, откуда донесся крик. Двигался он быстро, но осторожно.

Скользкий, примитивный и жестокий, Эгдех был все же гвардейцем и свои обязанности хорошо понимал. Он терпеть не мог Даганадана, но ему бы даже в голову не пришло оставить своих товарищей по дружине на произвол судьбы. Вместе с тем он знал, что повести за собой весь отряд было бы ошибкой. Все говорило о том, что Бельгон действительно сошел с ума и начал бить по своим. В одиночку у Эгдеха была возможность проскочить незамеченным. Группу всегда легко обнаружить. Лысый десятник хорошо знал, как стреляют гвардейские арбалетчики, потому он не горел желанием пасть смертью храбрых, командуя своей армией, только что выведенной из пещер.

Укрываясь, он внимательно осматривал местность, как вдруг заметил распростертые неподалеку тела. Со всей осторожностью, на какую только был способен, он подобрался к ним.

Но там осторожность уже не требовалась.

На земле лежал мертвый Бельгон. Дореб, один из солдат, которых взял с собой Даганадан, при виде Эгдеха приподнялся на локте и сел. Из раны на правом бедре струилась кровь.

— Что случилось?

— Я прикончил сукина сына! — истерически крикнул солдат. — Паршивое дерьмо!

— Что с остальными? Говори.

— Под сотник убит, Мевен убит… Мы не могли понять, откуда он стреляет. Он уже всех перебил, пока я сумел до него добраться.

— Гольд?

— Убит. Там. — Дореб махнул рукой.

Эгдех заскрежетал зубами.

Внезапно Бельгон пошевелился и что-то неразборчиво прохрипел. Десятник схватил лежавший рядом меч и вонзил его в живот безумца. Потом наклонил свой арбалет, приставив его к голове, и нажал на спуск. Стрела расколола череп.

— Жаль, — неожиданно сказал десятник. — Надо было сначала яйца ему оторвать и запихать в глотку.

Отшвырнув оружие, он помог встать Доребу. Обнявшись, они медленно двинулись к пещерам.

Кони были уже оседланы, багаж упакован. Измученный Эгдех передал раненого в руки товарищей и изложил ситуацию. Потом отвел в сторону оставшихся в живых тройников.

— Беру командование на себя, — сообщил он. Никто не возражал, поскольку это право принадлежало ему по старшинству. — Что будем делать дальше?

Тройники молчали.

— Все просто, — сказал наконец Лордос. — Возвращаемся.

— Возвращаемся, — согласился Эгдех. — Собрать людей, каждый здоровый человек должен позаботиться об одном раненом. Выходим немедленно.

— А наши, там, в горах?

— Там и останутся, — отрезал десятник. — Хватит с нас этого гребаного предприятия. У кого-то есть силы и желание хоронить трупы в этих скалах? Пусть хоронит. Потом догонит остальных.

Желающих не оказалось.

— Отправляемся!

Тройники пошли к солдатам. Раненых усадили на лошадей. Привели коня для Эгдеха. Солдаты вытащили из пещеры отбивающуюся Лейну.

— Шлюху на коня! — приказал десятник.

— Мы взяли четырех запасных лошадей. Что с остальными? Их некому вести. Много раненых, и…

— Оставить.

Громко закричала Лейна, пытаясь вырваться из рук солдат. Эгдех пришпорил коня, подскочил ближе и, наклонившись, врезал ей увесистую плюху. Дартанка свалилась на землю. Ее подняли. Эгдех снова наклонился, обхватил девушку за талию и втянул на седло перед собой.

Так и поехали.

Лука седла больно упиралась в живот Лейне, и она протяжно застонала. Десятник придержал ее руки, связанные за спиной.

— Спокойно, красавица. Добрые времена для тебя прошли. Я не Рбаль. Разнесу башку, и все дела, — пригрозил он.

Она пыталась изменить позу на более приемлемую, но Эгдех тут же сдержал слово и шлепнул ладонью по ягодицам с такой силой, что крик булькнул у нее в горле. С бессильной яростью, даже не думая о том, что делает, она укусила его за ляжку со всей силы. Он пронзительно взвыл, дернул за поводья. Конь встал на дыбы, оба вылетели из седла и тяжело шмякнулись на землю. Десятник сразу вскочил, пнул пленницу в живот, потом в бок, потом еще и еще… Пока она не перестала вопить.

Шипя от злобы, он сел на землю. Подтянулись двое гвардейцев.

— Шлюха! — простонал Эгдех.

Один из солдат соскочил из седла. Эгдех приспустил штанину. Укус сильно кровоточил. Солдат вытащил из вьюка корпию, перевязал рану, затем помог десятнику взобраться на коня.

— Посадить эту падаль на запасную лошадь, — приказал Эгдех. Когда ее, без сознания, проносили мимо, он харкнул густой слюной прямо в ее лицо.

Во время вечернего привала обсуждали ее дальнейшую судьбу. Она не знала громбелардского и потому не догадывалась, что ее ждет.

Может, и к лучшему.

— Зачем нам эта девка, Эгдех? — спрашивал десятника Лордос. — Она недотянет до Бадора. А если так, что с ней делать? Хлопот не оберешься. А что ты скажешь в комендатуре? Откуда она взялась? На дороге нашел, так, что ли?

Эгдех мрачно молчал.

— Что ни говори, командир был честнейшим человеком. А если узнают, что он лично ездил за ней в Дартан?

— Так и будет. Чем объяснить гибель людей? Нужно говорить правду, Лордос, иначе нам всем будет плохо. Что тебе, в гвардии наскучило? Мне там хорошо.

Лордос глубоко задумался.

— Но ее и вправду нельзя тащить в Бадор… Это какая-то дартанская знаменитость. — Десятник презрительно скривился. — Можем сами погореть на ее языке. Наврет с три короба в комендатуре, и ей, того и глядишь, поверят. Но убийство нам тоже даром не пройдет, Лордос. Она магнатка.

— А кто будет знать, что она магнатка?

Эгдех поднял тяжелый взгляд:

— Глупый ты, Лордос, даже смотреть тошно. В Дартане уже наверняка шум подняли на всех углах. Да и как сделать, чтобы наши не проболтались? Кто-нибудь напьется — и готово.

К ним подошел еще один тройник.

— Посмотрите на нее, — пробормотал он, показывая на лежащую неподалеку девушку. — Какие у нее глаза… Я к ней не притронулся бы, даже если бы мне заплатили… — Он махнул рукой, уходя.

— Никто к ней не притронется, — подтвердил Лордос. — Она хуже смерти, хуже чумы.

Он тряхнул головой.

— Это она погубила наш отряд, Эгдех, — помолчав, добавил он. — Ты видел, как она пинала труп? Знаю, ты не любил Рбаля, но ведь он был наш, из гвардии. Лично я к ней не хочу притрагиваться, Эгдех. Не притронусь ни за какие коврижки.

— Я тебе что, приказываю? — разозлился десятник. Но вдруг понизил голос: — Суку и вправду надо прикончить. Но так, чтобы люди не знали, что да как… Сделаем так: завтра, лучше около полудня, дадим ей сбежать. Я отправлюсь в погоню, но один. Потом вернусь. Все будет выглядеть так, будто она упала с лошади и разбилась. Пусть мне потом кто-нибудь скажет, что было иначе. Я под присягой скажу, что она упала, а ты подтвердишь.

Лордос кивнул.

На следующий день, после полудня, Эгдех начал воплощать свой план в жизнь. Он не спешил, действовал хитро.

Прежде всего он с утра держался в конце группы, ругаясь и жалуясь на боль в бедре, которая мешает ему править конем. Потом сделал вид, что его клонит в сон. Изредка он оглядывался на лошадь с привязанной девушкой.

Привязали ее, правда, очень слабо.

Наконец он притворился, что дремлет, склонившись к шее коня. Вскоре поводья ведомой им лошади выскользнули из его рук, и лошадь, на которой сидела рыжеволосая, постепенно отставала, неспешно плетясь следом за отрядом.

Десятник подумал, что если дартанка прозевает такую возможность, то придется изрядно потрудиться, чтобы придумать что-то получше…

В конце концов его терпение было вознаграждено. Стук копыт за его спиной стих. Он приоткрыл глаза, но солдаты были слишком далеко впереди и вряд ли могли что-то заметить.

Он снова закрыл глаза, довольный собой, прислушался.

Однако перепуганная девушка, судя по всему, продолжала стоять на месте, пока он не скрылся из виду… Лишь потом она повернула лошадь.

Он проехал чуть вперед, притворяясь спящим, и наконец обернулся.

Ее как ветром сдуло.

— Ну, красотка… — рыкнул он сквозь зубы.

Пришпорив коня, он догнал отряд.

— Где она? — орал он издали. — Где эта стерва?

Солдаты остановили коней, непонимающе переглядываясь. Эгдех, побагровев от злости, выхватил меч из ножен и ударил ближайшего солдата плашмя по спине.

— Силы небесные! — зарычал он. — Что за гребаное войско! Сам за всем не проследишь, и ничего, один только бордель на уме! Я за ней!

Несколько солдат пришпорили лошадей, желая составить компанию разъяренному командиру.

— Куда? — рявкнул он. — На кой ляд мне ваша помощь, задницы?! Езжайте дальше! Ну! Лордос, забирай их!

— За мной! — приказал тройник.

Солдаты, поколебавшись, вернулись в строй. Эгдех галопом помчался назад.

Он был рад, что его план удался.

«Ха! Самое приятное — впереди! И убегает со всех ног!» — Эгдех раскатисто захохотал.

Попытка девушки бежать, невзирая на окружающую дикость природы, гор, была поистине отчаянным шагом. Она не знала этого края, не знала и куда ей бежать. Эгдех прекрасно это понимал и не мог нарадоваться тому, какое впечатление произвела на дартанскую красотку его «опека», раз уж она решилась на подобную авантюру. Подумав о том, сколько хлопот было из-за этой капризницы у Рбаля, Даганадана и Гольда и сколь трагично закончилось их знакомство с рыжей, он решил, что ему есть чем гордиться. Он-то не дал провести себя так бездарно.

18

Ночь опустила на горы свою таинственную тьму.

Гольд слегка пошевелил головой и со стоном схватился за бок. Рука наткнулась на арбалетную стрелу, пробившую кольчугу и подстежку и теперь дававшую о себе знать жестокой, раздирающей внутренности болью. Он крепче сжал пальцы и выдернул стрелу. Сознание тут же покинуло его.

Прошло время, прежде чем он пришел в себя и снова дотронулся до раны на боку. Гольд застонал, безуспешно пытаясь сесть. Потом опять лег, долго приноравливаясь к боли, сделал новую попытку сесть и ударился головой о скалу, но, удачный случай, нашлась опора.

Наконец Гольд вытер пот с лица, ощупывая голову: лоб был глубоко рассечен. Вероятно, падая, он ударился о камни. «Ерунда», — сказал он себе и, стиснув зубы, ощупал бок. Рана была очень болезненная, но, как он и надеялся, не очень глубокая. Стрела пробила кожу и мышцы, но внутри, похоже, ничего не повредила. «Пройди она на дюйм глубже…» Он отогнал мрачные мысли.

Боль стихала, и рана почти перестала кровоточить. Похоже, к ней присохла ткань подстежки. «Отдирать ее будет не слишком приятно, но это потом… Сейчас… еще немного отдохнуть…» Он оперся головой о скалу и застыл.

Светало.

Сотник наблюдал за рождением нового дня уже в полном сознании. Дождь будто специально задержался в облаках, все было тихо и спокойно.

Крепко опершись руками о скалу, он поднялся на ноги.

Медленно, шатко, Гольд шел в сторону пещер. Он двигался все увереннее. Затекшие, изболевшиеся мускулы немного разогрелись. К боли он уже попривык.

Потом он увидел Даганадана.

Тот лежал навзничь, прямой и застывший в покое смерти. Из могучей груди торчала стрела; большая рука сжимала ее легко, почти нежно…

Гольд встал на колени, провел дрожащей рукой по лицу мертвеца, осторожно откинул с холодного лба прядь волос.

— Даг?

Глаза друга смотрели на него спокойно, без гнева, без упрека.

— Мы поссорились, Даг. Шернь! Что случилось, Даг?

Он посидел еще немного, потом хотел закрыть другу глаза, но веки окоченели. Гольд встал и, глотая ком в горле, ушел, оставив друга наедине с громбелардским небом.

Чуть дальше он наткнулся на израненный труп Бельгона и все понял.

В пещерах никого уже не было, кроме лошадей. Он сел и наконец занялся тем, что так долго откладывал: начал думать.

Постепенно он восстанавливал возможный ход событий. Он понял, что его сочли убитым. Что же случилось с его людьми?

Конечно, они повернули назад, в Бадор. После смерти обоих командиров и больших потерь в отряде ничего другого не оставалось.

«Что с Лейной?!» — у него захолонуло внутри.

Он приказал себе успокоиться. А что с ней могло случиться? Конечно, она едет с солдатами. Нужно только догнать отряд. Это нетрудно. Дорогу он знает. Можно не спешить. В худшем случае догонит их уже в Бадоре. Однако он знал, что торопиться будет.

Гольд оседлал коня и прихватил другого. Остальных лошадей прогнал. Может, они найдут траву, может, и нет. Может быть, попадут кому-нибудь в руки. Он не может вести за собой целый табун. Он вскочил в седло и вскрикнул от боли. Скорчившись, зажал рукой сочившуюся кровью рану и медленно сполз на землю.

Нужно перевязать. Иначе он далеко не уедет.

Гольд начал снимать кольчугу и подстежку.

19

Каренира поднялась с земли, напряженно вглядываясь вдаль… В то же мгновение из-за скал выскочили несколько человек и бегом бросились к ней. Девушка нагнулась за луком, но было уже поздно; она оставила оружие и так, как была, с голыми руками, выбежала навстречу нападавшим. Байлей никогда еще не видел таких прыжков, а если бы ему кто-нибудь рассказал — не поверил бы. Быстро разогнавшись, она взмыла в воздух, словно степная пантера. Получив удар ногами, мужчина рухнул на землю, не издав ни звука. Она повернулась ко второму. Тот набросился на нее, подняв меч; она повернулась, присев, перехватила опускающуюся руку и подбросила ноги вверх. Нападавший по инерции перелетел через ее спину, перекувырнулся и грохнулся на скалы, словно мешок с песком. Все произошло так быстро, что Байлей очухаться не успел. Стряхнув с себя оцепенение, он прыгнул с мечом вперед, встав плечом к плечу со Старцем. Противники бросились на них. Дартанец видел краем глаза, как его седобородый спутник отражает своим полумечом вражеский клинок, а раскрытой ладонью останавливает бросившегося в атаку противника. Эффект был таким, словно тот на бегу въехал головой в растяжку между деревьями.

Впрочем, у Байлея тоже не возникло особых хлопот: его противник очень плохо владел мечом, почти сразу же лишился оружия и позорно бежал. Байлей посмотрел на Охотницу, которая, молниеносно обернувшись вокруг своей оси, изо всех сил закатила ногами в лицо рослого детины. Тот рухнул. Удивительный способ борьбы, который Байлей видел впервые, ошеломил дартанского магната. Однако он тут же опомнился, поскольку перед ним возник очередной противник.

Лязгнули скрещенные клинки, оружие в руке молодого человека дрогнуло. На этот раз он имел дело не с увальнем! Дартанец парировал второй, очень быстрый удар, с силой оттолкнул меч, попытался перейти в контратаку, но безуспешно. Отчаянно защищаясь, он внезапно услышал приглушенный, полный боли крик Карениры. На мгновение он отвлекся, но это дорого ему обошлось: вражеский клинок сместился вдоль острия до самой рукояти его меча, мягко отодвинув в сторону, после чего холодный металл коснулся его шеи.

— Недурно, братец, — с уважением произнес воин, намереваясь проткнуть ему горло.

В тот же миг раздался странно низкий, полный ужаса и изумления голос:

— Во имя Шерни! Стоять! Стоять, говорю!

Противник Байлея отступил и опустил оружие, продолжая бдительно следить за его движениями. Байлей хотел было прыгнуть вперед, но кто-то перехватил его за плечо. Это был Старец.

— Нет, мой мальчик.

Байлей быстро огляделся по сторонам и почти сразу же увидел Карениру. Она лежала на земле, с залитым кровью лицом. Рядом с ней, издавая протяжные стоны, сидел мужчина в потрепанной кожаной куртке, прижав руки к животу. Еще один безуспешно пытался подняться.

Среди вооруженных людей стоял человек, возвышавшийся над всеми больше чем на голову. Его плечи и руки ошеломляли одним своим видом. У ног его пошевелилось нечто, что дартанец в сгущающихся сумерках сперва принял за большой камень. Это был кот. И если этот человек был гигантом среди людей, то его спутник, должно быть, был гигантом среди котов.

— Убрать оружие! — яростно рыкнул кот, прижав уши. Голос его звучал ясно и отчетливо, хотя и походил на звериное рычание.

Кот посмотрел на Байлея и Старца, сверкнув желтыми глазами.

— Дорлан, — сказал он, преодолевая расстояние одним большим прыжком. — Мы были неосторожны.

Старик кивнул.

— Она жива? — нетерпеливо спросил он.

Кот, не говоря ни слова, побежал к девушке. Они поспешили следом. Старик наклонился и приложил ладонь ко рту армектанки, потом осторожно стер кровь с бледного лица.

— Ее только оглушило, — сказал он, осматривая глубокую, идущую вдоль брови, рану.

Байлей облегченно вздохнул. Те же чувства, похоже, испытывал и кот, поскольку его прижатые к голове уши дрогнули и поднялись.

Великан тоже присел рядом с лежащей. Удивительно осторожно он ощупал своими могучими пальцами края раны и спросил через плечо:

— Кто ее ударил?

— Я, — признался один из разбойников, показывая окованную железом дубину.

Великан покачал головой, словно чему-то удивляясь, потом внимательно посмотрел на Старца и перевел взгляд на Байлея.

— Дорлан-Посланник, — негромко сказал он.

— Дорлан умер, — возразил Старец. — Жив только Старец.

Незнакомец задумчиво наклонил голову.

— Я слышал об этом. Что ж, хорошо, Старец. Прости за недоразумение.

— Не будем больше об этом. Насколько я понимаю, передо мной — сам Басергор-Крагдоб?

— Ради Шерни, господин, — поспешно сказал великан, — позволь мне сообщить тебе мое настоящее имя! Я И.И.Глорм. Военное прозвище звучит просто смешно в твоем присутствии!

Байлей изумленно слушал.

— Басергор-Крагдоб, — повторил он.

Король Гор пристально посмотрел на него.

— Ты что, знаешь меня, господин? Ты не похож на знатока Гор, и ты явно не громбелардец… Судя по акценту — дартанец?

— Да, это так. Но твое имя, господин, я слышал много раз.

Разбойник вернулся к тому, что беспокоило его больше всего.

— Рбита не было со мной, — объяснял он Старцу. — Наши отряды должны были встретиться именно здесь. Моя группа наткнулась на вас позавчера, похоже, мы шли одним и тем же путем. Гм… я думал, что только я знаю эту тропу. Ваша проводница… это все объясняет.

Он повернулся к своим подчиненным, побитым Охотницей, словно только теперь вспомнил об их существовании. Те уже пришли в себя, но их физиономии все еще неважно выглядели.

— Эта женщина — сущий демон, — с уважением сказал он. — Тяжело покалечила двоих моих людей, а еще нескольким здорово наподдала. Говоришь, Ранер, что только своей дубиной?..

Мужчина, могучее телосложение которого не могло не броситься в глаза только в тени его командира, кивнул.

— Шернь! Если бы Рбит не оставил своих и не выбежал нам навстречу… — продолжал Крагдоб.

— Хватит об этом, — снова попросил старик, перевязывавший голову девушки. Она застонала и открыла глаза, потом пошевелилась и села, не без помощи Байлея.

Великан-разбойник протянул ей обе руки.

— Ради Шерни, — попросил он, — подай мне руку, ваше благородие. Я не знал, кто ты; проси чего хочешь, только прости меня за это недоразумение, ибо товарищи твои уже мне все простили!

— С кем… я говорю? — спросила она еще неуверенным голосом, сжимая руками голову.

— Я И.И.Глорм, а здесь, в Горах, — Басергор-Крагдоб. Мы сидим на одном троне, госпожа, — неожиданно добавил он несколько шутливым голосом.

— О Шернь! — пробормотала девушка, почти придя в себя. Она пригляделась к разбойнику. — Басергор-Крагдоб… Раз уж на одном троне, то не садись, король, мне на колени.

Он едва спрятал усмешку. Девушка слабо улыбнулась в ответ и тут заметила кота.

— Рбит? — радостно окликнула она.

Кот поднял лапу в Ночном Приветствии.

— Горы большие, Охотница… — дружелюбно сказал он.

— …но и мы не маленькие, — закончила она, протягивая руку и касаясь кончиками пальцев бурого меха.

Байлей подумал, что эти двое явно знакомы уже давно.

Девушка снова глянула на Короля Гор.

— А мы… — сказала она. — Много же понадобилось лет, чтобы мы наконец встретились. Мне было так любопытно! — добавила она с наивной откровенностью, и слова прозвучали даже несколько игриво.

Великан снова улыбнулся:

— Мне тоже.

20

Эгдех настиг свою добычу без труда. Иначе и быть не могло. Десятник преследовал разбойников в горах, когда Лейна еще лежала в колыбели. В Громбеларде он провел всю свою жизнь, она же в Стране Туч оказалась впервые.

Он сразу догадался, что девушка не бросит коня. Для нее «безопаснее» означало — подальше. Так что она, скорее всего, должна была ехать по старому восточному тракту, вернее, по тому, что от него осталось.

С момента ее побега до начала погони прошло очень мало времени, и риска никакого не было. Гвардеец просто пустил коня галопом, ожидая, когда беглянка появится перед глазами.

Он был превосходным всадником, так что погоня была недолгой.

Завидев его, Лейна сразу же поняла свою ошибку. Она попыталась съехать с тракта, но ей это не удалось. Тогда она спрыгнула с седла и бросилась бегом под гору, чтобы укрыться в небольшом перелеске.

Если бы она сделала это раньше, возможно, у Эгдеха возникли бы проблемы.

Тогда ему пришлось бы основательно прочесать местность. И кто его знает, вдруг бы ей удалось спрятаться в какой-нибудь дыре. По крайней мере, до ночи. А ночью — ищи-свищи ветра в поле.

Громбелардские леса, естественно, не были подходящим местом для одинокой женщины, особенно дартанки; так что неизвестно, каким стал бы исход событий. Наверняка плачевным. Но кто знает?

Впрочем, какая разница? Лейна бросила коня на виду у лысого десятника; он видел ее и уже не собирался терять из виду.

Склон, по которому она бежала, был малопригоден для езды верхом. Однако прекрасно управлявшийся с конем солдат мог заставить животное делать многое. Тщательно выбирая дорогу, огибая самые непроходимые места, Эгдех, несмотря ни на что, постепенно догонял девушку. Наконец он оказался так близко, что слышал ее тяжелое дыхание и отчаянные всхлипывания. Последним усилием она пересекла полосу первых деревьев чахлого подлеска, но погоня была уже рядом.

Девушка споткнулась и упала. С плачем вскочила и побежала дальше, слыша за спиной храп загнанного коня и топот копыт, однако ей не хватило смелости оглянуться.

Она опять упала и больше уже не поднялась.

Преследователь остановил коня рядом.

— У меня есть золото… слуги… дворец! — с ревом взмолилась она, уткнувшись лицом в жесткий мох и обхватив голову руками. — Я дам тебе все… все… Только оставь меня…

Она ударила стиснутыми кулаками о землю.

— Оставь… — повторяла она. — Прошу тебя… Оставь…

Эгдех спрыгнул с седла.

— А почему бы и нет? — спокойно спросил он. Она в ужасе застыла. — Почему бы и нет, ваше благородие?

Не понимая, она не двигалась с места, пытаясь подавить рвущиеся из горла рыдания.

— Слуги и дворец мне ни к чему, — рассуждал вслух десятник. — Но золото?

Девушка медленно подняла голову.

— Дам тебе столько, сколько захочешь… — прошептала она с безумной надеждой, уставившись неподвижным взглядом в мох. — Слышишь? Сколько захочешь!

— Сколько захочу?..

— Да! Да, я богата… богата, богата… — повторяла она, отчаянно цепляясь за последнюю надежду. — Дам тебе сто… тысячу… десять тысяч…

Внезапно она вскочила и посмотрела на него.

Он внимательно слушал.

— У меня есть дворец… и дом! — лихорадочно повторила она. — Дом продам, дорого продам! Получишь сколько захочешь… Слышишь? Сколько захочешь!

К ее щеке прилипли мелкие листики мха. С покрасневшими от слез глазами, она нервно протянула к нему руки, словно прося ответа.

Десятник чуть улыбнулся — и с этой улыбкой его лицо приобрело совершенно человеческое выражение.

— Похоже, ты меня убедила, госпожа…

Она с трудом сдержала крик радости и облегчения.

— …но у меня есть еще одно, совсем маленькое желание…

Она застыла, не в силах пошевелиться. Мгновение спустя она… поняла.

— Нет… — в отчаянии прошептала она. — Нет… прошу тебя…

— Не торгуйся со мной, госпожа, — спокойно предостерег десятник. — Даже не пытайся. Твое золото далеко, а мой меч совсем близко…

Застонав, она начала неловко раздеваться. Он смотрел на нее, не скрывая охватившего его желания.

Тройники могли говорить что хотели. Эгдех, однако, был не из брезгливых. А женщины он не имел давно.

Он повалил ее на землю и грубо овладел ею. Она не сумела подавить крика боли и отчаяния.

Когда он встал, она свернулась клубком, дрожа всем телом, прижала руки ко рту, удерживая стоны и тошноту.

— Твоего золота, — внезапно услышала она голос, — мне все равно не получить. Как только ты вернешься в Дартан, ты пошлешь ко мне чиновников Трибунала, а не золото.

В девушке что-то взорвалось.

Она встала, очень медленно и тяжело, потом шагнула к нему и схватила гвардейца за горло.

В первый момент она застала его врасплох. Однако он тут же изо всех сил отпихнул ее коленом в сторону и нанес удар кулаком. Девушка упала, но тут же снова вскочила и без единого звука снова остервенело набросилась на него. Он остановил ее пинком и снова повалил ударом кулака.

Она медленно поднялась. Из разбитого носа и рта текла кровь.

Она бросилась на него в третий раз. Развеселившись, он уже не сбивал ее с ног, а, удерживая на расстоянии, осыпал ударами и пинками.

Наконец ему это наскучило. Когда окровавленная девушка в исступлении снова двинулась к нему, он вытащил меч и отрезал ей грудь, повисшую на лоскуте кожи. Прежде чем смолк ее вопль, он выбил ей острием меча глаз. Потом резанул по рту, потому что хотел, чтобы она улыбалась.

21

Байлей не смог заснуть под впечатлением минувшего дня.

Сначала он видел могучую фигуру Короля Гор. Не зная почему, он возненавидел этого человека с первого же мгновения. После более близкого знакомства Крагдоб оказался прямым и искренним, но первоначальная неприязнь осталась. Потом она снова усилилась…

Басергор-Крагдоб был человеком незаурядным — в этом у дартанца не было никаких сомнений. Однако в чем заключалась эта незаурядность — он не знал. В поведении? Во внешности? В способе говорить, в сообразительности? А может, во всем сразу?

Когда он говорил, казалось, с его губ льется вода. Плавно текли спокойные, тщательно подобранные слова, грудь ритмично набирала воздуха, сосредоточенно смотрели глаза… Он спрашивал и отвечал коротко, во всяком случае — не пространно. Его интересовало, что они делают в этой части Гор, хотя он сразу же предупредил, что если это тайна, то он забирает свой вопрос обратно. К Старцу он относился с неподдельным уважением; к Охотнице — с искренним дружелюбием и признательностью, которые казались Байлею почти неуместными, — ведь эти двое почти не были знакомы. Потом он, однако, понял, что хотя Крагдоб и Охотница действительно до этого не встречались, но многое друг о друге слышали и знали. Теперь он уже иначе смотрел на девушку; конечно, он давно понял, что она известная в Громбеларде личность, однако не предполагал, что личность эта чуть ли не легендарная… Люди из отряда Крагдоба относились к ней с величайшим почтением, доходящим до абсурда: те, кому она наподдавала в стычке, пришли к ней за разрешением — можно ли им теперь говорить, что они сражались с самой Царицей Гор? Дартанец, знавший Громбелард и Тяжелые Горы весьма поверхностно, не мог надивиться подобным церемониям.

Когда Крагдоб узнал, что трое путников направляются в Край, он уже больше ни о чем не спрашивал. Он задал один лишь вопрос: не за Брошенными ли Предметами? Услышав, что нет, он кивнул.

— Рбит был в Крае, — коротко сказал он. — Если бы вы шли за Предметами, — он обратился прямо к Охотнице, — то он их вам бы не отдал. Да и на форпост вы тоже не идете. Рбит был в плохом настроении и сжег его.

Потом они уже больше не говорили о Дурном Крае. Разожгли костер; отряды Рбита и Короля Гор вместе насчитывали несколько десятков, что позволяло чувствовать себя в полной безопасности и пренебречь мелкими средствами предосторожности. Впрочем, как уверял кот, основываясь на донесениях разведчиков, все вокруг было совершенно спокойно.

Басергор-Крагдоб неожиданно продемонстрировал свой талант рассказчика. Сидя у костра, он развлекал своих новых друзей одной красочной историей за другой. Байлея удивила необычная скромность, а возможно, и скрытность великана: он ни разу не упомянул о собственных подвигах. Вокруг костра возникла безмятежная, дружественная атмосфера. К огню присели несколько человек Крагдоба, которые приняли участие в беседе, добавляя свои подробности и время от времени весело смеясь. Вся эта компания совсем не походила на бандитов, скорее на отлично обученных солдат.

Байлей довольно быстро сориентировался, кто из людей Короля Гор имеет вес. После командира самым главным считался кот Рбит. Байлей пару раз видел в Бадоре котов-воинов, но этот был исключительным созданием. Он держался пренебрежительно и свободно, как и подобает высокорожденным. Говорил всегда мало и по делу. Дартанец заметил, что Рбит и Каренира хорошо знакомы, и, судя по всему, довольно давно. В их отношениях сквозили какие-то далекие, неприятные воспоминания, связывавшие их печальной тайной.

Делоне, щуплый молодой человек, с необычайно красивым и дерзким лицом забияки и искателя приключений. Именно ему Байлей проиграл поединок на мечах. При первой же возможности молодой разбойник подошел к дартанцу, выражая ему свое уважение и признательность. Он прямо дал ему понять, что считает его настоящим мастером и что за время короткой схватки успел оценить талант противника. Они договорились о бескровном поединке, утром.

В разбойничьем отряде были и две женщины. Одна из них упорно искала глаза Байлея, настолько демонстративно, что тот в конце концов наклонился к сидевшему рядом разбойнику (тому самому, который свалил Карениру дубиной) и спросил, как ее зовут. Разбойник чуть улыбнулся, смерил его взглядом и сказал:

— Это Арма, моя старшая сестра. Но она, дартанец, видит только одного, зато очень крупного мужчину.

Он подмигнул и поглядел на своего командира. Байлей что-то пробормотал и покраснел как мальчишка.

Красавицей Арму трудно было назвать. Трудно сказать, была ли она хотя бы симпатичной. Типичная громбелардка: невысокая, широкобедрая, коренастая. Ее украшением были удивительно пышные волосы, солнечно-желтые, густые; связанные в несколько тугих кос, они спускались ниже пояса.

Дартанец перевел взгляд на Карениру, потом — на Короля Гор. Тут же кольнуло под ложечкой. Девушка с интересом слушала очередной рассказ великого разбойника, тот явно вещал только для нее.

Пытаясь отвлечься, Байлей заговорил было со Старцем, но его спутник — странно задумчивый, отсутствующий и далекий — отделался ничего не значащими словами. И Байлею стало одиноко в этой большой, но чужой компании.

Теперь он не мог заснуть. Ворочался с боку на бок и в конце концов решил пройти прогуляться. Он отбросил плащ, которым укрывался, и встал. Выбравшись из ямки, где устроил себе лежбище, он начал не торопясь прохаживаться туда-сюда. Какой-то бдительный солдат Басергора-Крагдоба поднял голову, когда его миновала в темноте молчаливая фигура, но снова погрузился в дрему.

Байлей дошел до линии постов, миновал их и двинулся дальше. Часовые его не останавливали.

Небо было удивительно чистым; дождя не было, и впервые с тех пор, как Байлей оказался в Громбеларде, из-за туч выглянула луна. Тут он и увидел их…

Байлей поспешно спрятался в тени среди больших камней, сам не зная, зачем это делает. Обратный путь был отрезан — они стояли слишком близко, и, если бы он начал выбираться назад, они наверняка его заметили бы.

Байлей видел их совершенно отчетливо. Каренира сидела на большом камне, разбойник стоял прямо перед ней…

Они целовались.

В лунном свете Байлей увидел руки великана, шарившие под курткой девушки. Он почувствовал, как у него сжалось сердце.

Каренира глубоко вздохнула и довольно отчетливо прошептала:

— Король Гор…

Басергор-Крагдоб издал короткий смешок.

— Да уж, королевская из нас пара, — сказал он вполголоса, но с ясно различимой иронией. — Ведь я на самом деле тебя попросту не выношу.

Каренира тихонько засмеялась, но это был смех довольной женщины. Она крепче прижала его руки к своей груди.

— Король Гор не выносит Царицу Гор, — деланно серьезным тоном произнесла она, подражая низкому голосу великана. — А знает ли Король Гор, кому принадлежат те две игрушки, что так ему нравятся?

— Король Гор может таких игрушек иметь сколько захочет…

Она презрительно фыркнула, пытаясь выдернуть его руки из-под куртки:

— Раз так, то пусть он оставит эти две в покое!

Его руки даже не дрогнули. Он склонил голову, и до ушей сжавшегося в комок Байлея донесся звук поцелуя. Он стиснул зубы. Несмотря на ночной холод, он вспотел.

Басергор-Крагдоб опустил руки ниже, плотнее прижимаясь к девушке. Она вздрогнула, и послышался ее странно сдавленный шепот:

— Новая… игрушка?

Разбойник не ответил. Еще мгновение, и Байлей услышал ее тихий, полный наслаждения стон. Не выдержав, он начал медленно подниматься. Негромкие, но отчетливые слова остановили его на полпути. Он узнал голос кота.

— Глорм, Каренира! Прекратите.

Застигнутый врасплох великан оторвался от девушки. Та вздрогнула и быстро сдвинула бедра.

— Прекратите, — повторил Рбит. Во мраке блеснули его большие желтые глаза.

— Прекратить? — удивленно переспросил разбойник. — А мы как раз… Ты нам помешал, Рбит. В чем дело?

Гнева в его голосе не было, разве что недовольство.

В голосе кота послышались оправдывающиеся нотки:

— Позже, Глорм, хорошо? Я тебе все потом объясню.

— А я? — громко спросила Каренира, не на шутку рассерженная. — Мне ты не хочешь ничего объяснить?

— Скоро сама поймешь…

— Пойму? Ради Шерни! Убирайся, Рбит! Мне жаль, что наша дружба заканчивается так!

— Дружба кота никогда не кончается. Запомни это.

Кот обратился к разбойнику:

— Глорм, хотя бы ты мне поверь. Иди в лагерь. И ты тоже, обиженная женщина.

Наступило тяжелое молчание. Наконец Глорм протянул ей руки. Каренира что-то яростно прошипела, оттолкнула его и сама спрыгнула с камня. Не оглядываясь, она быстро пошла в сторону лагеря. Крагдоб еще раз бросил взгляд на кота и двинулся следом.

Байлей задержал дыхание, когда они оба друг за другом прошли мимо его укрытия. Они ушли, но он все еще сидел без движения. Неожиданно у его уха послышалось тихое рычание.

— Хочешь спрятаться от кошачьего взгляда, приятель? Честное слово, превосходная идея.

Кот сидел рядом, глядя на него сверкающими глазами. Байлей судорожно сглотнул.

— Идем отсюда, — снова заговорил кот. — Зачем кому-то видеть нас вместе? А нам есть о чем потолковать.

Они отошли на приличное расстояние от лагеря. Рбит улегся на землю, аккуратно вытянув лапы, как и подобало коту. Он терпеть не мог валяться как попало. Дартанец сел рядом.

— Странный народ — люди, — задумчиво промурлыкал кот. — Смотрят, но не видят, слушают, но не слышат, чувствуют, но не понимают…

После столь необычного вступления он посмотрел Байлею в глаза:

— От необдуманных действий часто куда больше вреда, чем от преднамеренных. А сколько вреда оттого, что вы смотрите, а не видите!

Для предводителя разбойничьей банды слова прозвучали несколько странно. Байлей хотел что-то сказать, но кот его опередил.

— Я знаю Карениру уже много лет, — сказал он, — но за все это время мы встречались дважды. Первый раз — когда стервятники лишили ее глаз…

Байлей вздрогнул.

— …а во второй раз, когда не слишком далеко отсюда она спасла мне жизнь…

Он помолчал, выдерживая паузу.

— Я не хочу тебя утомлять, дартанский воин. Скажу лишь то, что вижу: она любит тебя. Ты — ее, но пытаешься себя убедить, что это дружба. Теперь насчет Глорма, или Короля Гор, если так тебе больше нравится: он верный друг, но у него есть свои недостатки. Каренира его раздражает своей чрезмерной самоуверенностью… но хуже, что она имеет на то право, против чего нельзя возразить. Потому он охотно увел бы ее у тебя. Хотя бы затем, чтобы потом немного унизить. Такой уж он есть. В любом другом случае я закрыл бы на это глаза, поскольку легкая пощечина, возможно, ей не повредила бы. Зачем кому-то влезать между вами ради бездумной забавы? Если ты ее любишь — тебе решать.

Байлей не знал, что сказать, и молчал.

— Не сторонись ее, — добавил Рбит. — Да, ты сам еще молод. Но она глупее, чем ты думаешь, и не такая самостоятельная, как кажется. Она нуждается в опеке. Ты должен взять ее за руку и вести, как ребенка, показать ей жизнь, ибо она ее не знает. Горы? Ну и что. Она научилась валить с ног мужчин, вот и все. Во всем остальном она столь же беспомощна, как та армектанская легионерка, на которую я когда-то прыгнул из засады. Она зрелая женщина, и время от времени ей надо с кем-то спать, но ведь не с теми, кто лучше, во имя Шерни! Для женщины это ошибка, которая неизбежно ведет к зависимости, а зависимость непременно оборачивается либо супружеством, либо унижением. Понимаешь, о чем я?

Тишина в ответ.

— Может быть, ты думаешь, что кот ничего не смыслит в человеческих делах? Это не так. Я живу среди людей, мой юный друг. Может, я и держусь чуть отстраненно, но у меня есть глаза, которые видят, и уши, которые слышат. Не удивляйся, что она побежала за Глормом, а не за тобой. Что ты ей, в конце концов, можешь дать? Дружбу? Не это ей нужно. Смотри: мой друг начал играть с ней в любовь, только играть, но она наверняка и сама знала, что это всего лишь игра. И что? И еще одно, — закончил кот. — Хоть и с добрыми намерениями, но я все же впутал тебя в чужие дела. Впрочем, Глорм меня еще поблагодарит, Каренира поймет, а ты, если хочешь, можешь потребовать любой сатисфакции. Я понесу любое наказание, какое ты определишь.

Байлей уставился во тьму перед собой.

Может быть, кот и понимал людей. Но человек не понимал кота.

По крайней мере, сейчас.

— Ты и в самом деле дартанец, господин? — спросил Делоне. — Почему же тогда все над вами смеются?

Байлей медленно отвел острие клинка противника от своей груди.

— Невероятно. — Разбойник все еще не в силах был скрыть удивления. — Кроме Глорма, который может разрубить меня пополам вместе с моим мечом, я не знаю никого, на кого я потратил бы такую уйму времени!

Байлей не понял. Может, это насмешка? Они скрестили оружие раз двадцать, не больше.

Делоне убрал меч и дружелюбно обнял дартанца:

— Идем, господин, нам нужно поговорить. Дашь мне подержать свой меч? Он просто великолепен.

Они прошли через круг зрителей и присели в сторонке. Через пару минут они горячо спорили, отчаянно жестикулируя, показывая приемы и как бы убивая десятки невидимых противников.

Рбит, наблюдавший за их поединком с видом знатока, повернулся к Каренире, Глорму и Старцу:

— У него невероятный талант. Уверенная, быстрая рука и реакция, какой я не видел ни у кого, кроме Делоне. Но ему еще не хватает ловкости.

— Искусство владения мечом, — заметил старик, — уже почти умерло. То, чем обычно занимаются, — простая резня, и не больше. Эти двое, попади они в руки старых мастеров-шергардов, засверкали бы, как бриллианты. — Он нахмурился. — Но ведь, — обратился он к Басергору-Крагдобу, — ты, господин, как я слышал, сражаешься двумя мечами?

Великан без единого слова достал из ножен невероятно длинный клинок с узким лезвием и подал его старику.

— Откуда у тебя это оружие, господин?

— Есть один человек, который любит железо, так же как и железо любит его. Он живет в Громбе. Но сражаться этим оружием научил меня однорукий старик, почти с меня ростом. Он никогда не говорил мне, кто он, а я в конце концов перестал его об этом спрашивать. Самое удивительное время в моей жизни, — признался разбойник. — Тот человек также рассказал мне, как соединить выпады этим мечом с ударами короткого палаша. Он только рассказывал, показать не мог. Но, похоже, я неплохо понял и до сих пор жив.

— Однорукий, твоего роста? — Старик задумался.

— Может, ты его знаешь, господин? — оживился Крагдоб, однако тут же поднес руку ко лбу. — Нет. Не стоит говорить, господин. Если и знаешь, не говори мне, кто он. Я уважаю его тайну. Раз он сам не захотел мне ее открыть, не говори. Он никогда не брал денег за свои уроки. Так что я у него в долгу. Этот секрет — его собственность.

Старик кивнул.

— У тебя большое сердце, Король Гор, — задумчиво сказал он. — Большое, честное сердце…

Тут же, словно не желая, чтобы его слова слишком хорошо запомнились, он обернулся к Каренире и Байлею.

— Нам пора, — громко сказал он.

— Конечно, — подтвердила Охотница. — Я с самого рассвета жду каких-то состязаний. Раз они закончились, то пошли. Общество разбойников мне уже наскучило.

— Так же как и некоторым разбойникам, — неожиданно встряла Арма, светловолосая подчиненная Крагдоба, — наскучило общество ее благородия Охотницы.

Наступило неловкое молчание.

— Арма, — укоризненно, но мягко мурлыкнул Рбит.

— Это что, сцена ревности? — нахально поинтересовалась армектанка.

— Каренира, — призвал ее старик к добропорядочности.

Она резко обернулась:

— Во имя Шерни! Неужели и ты, отец, будешь меня упрекать или поучать? Со вчерашнего дня все почему-то думают и решают за меня!

Подошел Байлей. Она заметила его и показала на восток.

— Ну что, идем, или ты передумал?

Люди Басергора-Крагдоба переглядывались, не понимая, кто, с кем и из-за чего спорит.

Дартанец ничего не ответил.

Прощание вышло холодным. Только Старец кивнул разбойникам спокойно и дружелюбно.

Тропа увела их от разбойничьей стоянки.

Пути разошлись.

22

Гольд чувствовал себя паршиво, но, честно говоря, он другого и не ждал. Решив догнать отряд как можно быстрее, он заплатил за это сильной лихорадкой. Рана оказалась довольно тяжелой для того, чтобы мчаться во весь опор галопом.

В полдень он позволил себе немного отдохнуть и заснул. Проснувшись, понял, что сегодня отряд он уже не догонит.

Проехал еще немного, а ближе к вечеру начал искать место для ночлега. В Громбеларде не следует ночевать посреди дороги, так как нельзя предвидеть, кто выйдет на нее.

Он думал о Лейне.

Сейчас, когда ее не было с ним, ему вдруг показалось, что с той минуты, как он забрал ее из Роллайны, все было лишь сном… Это не могло быть явью.

Не могло.

Она плела против него интриги? Из-за нее погибли люди? Но ведь, во имя Шерни, разве она этого хотела? Просила похитить ее, умыкнуть? Он силой заставил ее повиноваться. Все ее поступки были продиктованы страхом, желанием вернуться домой, в Дартан. Она изворачивалась, лгала, строила тайные планы. Во имя Шерни! Да она попросту защищалась, как умела! Если бы ее оставили в покое, в золоте и роскоши Роллайны, весь ее талант к хитросплетениям и интригам был бы использован так, как использовали его тысячи женщин, всегда и везде. Может быть, несколько претендентов на ее руку провели бы несколько жестоких, разрывающих сердце, бессонных ночей. Может быть, несколько поклонников, ничего не зная друг о друге, разминулись бы в дверях ее спальни. Но именно он, Гольд, сотник Громбелардской Гвардии в Бадоре, выпустил на свободу демона, и никто другой не виноват в случившемся.

Он любил эту девушку.

Теперь он спрашивал себя, можно ли ее вернуть. Исправить то, что не задалось с самого начала?

Он на это надеялся.

Невдалеке от дороги, на склоне, Гольд увидел небольшую рощицу. Вот и место, что он искал для ночлега.

Было слишком темно, чтобы взбираться по склону верхом. Он неуклюже слез с седла и со стоном повел лошадей в гору.

На опушке леса он заприметил небольшой ручеек и обрадовался, так как на такую удачу даже не рассчитывал. Великолепное место для ночлега!

Он напоил лошадей, потом, уже на ощупь, промыл рану, наложив свежую повязку.

Утром его разбудили вороны.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МЕЧИ

23

Шли медленно, и ничего ровным счетом не происходило. Что хуже всего. Ну хлынул бы достославный ядовитый дождь, или провалились бы в живой песок; а то напали бы чудовищные обитатели Края — все не такое тягостное ожидание.

Ждали всего, ко всему были готовы. Но только не к тревожному и утомительному спокойствию.

Голая, выжженная солнцем равнина раскинулась, насколько хватало взгляда. Безымянный Край.

Приграничные туманы, о которых говорила Каренира, давно остались позади. А потом ничего больше не происходило. Они проводили ночи под открытым небом, на котором не было ни облачка, а утром шли все дальше. Впереди шагал Старец. Вел он их уверенно, и Байлей даже не спрашивал, знает ли он, где искать Бруля-Посланника.

Нескончаемый дождь сменился внезапным зноем. Байлей не скоро сумел к этой перемене привыкнуть. Он все еще машинально тянулся рукой к плечу, чтобы поправить плащ, то и дело поглядывал на небо в поисках туч и каждый раз удивленно тряс головой. Так же вела себя и Каренира. Он видел, что и она опасается Края и не доверяет его видимому спокойствию. Один Старец шел так, словно ничто его не волнует. Говорил он мало, как и в Тяжелых Горах, они к его молчанию привыкли, но здесь, в Крае, оно воспринималось как нечто особенное. Может быть, потому, что они инстинктивно относились к старику как к своему проводнику, опекуну и защитнику?

Байлей хорошо запомнил слова Короля Гор, назвавшего Старца Посланником.

«Дорлан-Посланник — так звучало его имя? — Байлей представлял себе мудреца Шерни совершенно иначе, и уж во всяком случае не как молчуна-деда, погруженного в собственные мысли. — Посланник?» Все же он сомневался, потому что не раз слышал, будто маги не едят и не спят, и могут бегать так быстро, как ветер дует.

Старик — несомненно мудрый и для своих лет достаточно сильный и выносливый дед, но… Он наверняка не раз воспользовался бы своим могуществом, если бы обладал им. Неужели он не убил бы стервятника, поединок с которым едва не стоил Каренире жизни? Неужели он не остановил бы напавших разбойников? Ведь он не мог знать, что прибежит Рбит и прекратит схватку?

Байлею вспомнились слова: «Дорлан давно умер…» Этого он уже не мог взять в толк. Конечно, он не дурак и отдает себе отчет в том, что выражение не следует воспринимать буквально… Но что на самом деле кроется за этой фразой? Неужели Старец на самом деле был когда-то Посланником? Он сам рассказывал о том, как дал Каренире глаза другого человека. Обычному смертному такое не под силу. Значит, потом случилось нечто такое, из-за чего старик утратил свои способности. Могло ли такое быть?

Дорлан-Посланник. Байлею казалось, что он уже где-то слышал это имя. Нет, не от Басергора-Крагдоба. Значительно раньше. Неужели от Гольда? Но он не был в этом уверен.

Он оглянулся на Карениру, но ни о чем не стал расспрашивать. Взгляды их встретились. С той памятной ночи будто что-то пробежало между ними. Неужели навсегда?

Порой он испытывал непреодолимое желание обнять девушку, прижать к себе, целовать ее широкие густые брови и маленький рот, ласкать, но не мог себе позволить, не имел права, хотя и понимал, что Рбит был прав. Он полюбил ее.

Но у него была жена, Илара.

Какой-то будет их встреча? В том, что он ее найдет, Байлей не сомневался. Он вовсе не думал о Бруле, не представлял себе и схватки с ним. Неведомо отчего, ему казалось, что Илару нужно не столько освободить, сколько попросту забрать. Возможность неудачи перед достижением самой цели он не принимал во внимание и вообще не мог себе представить, что какая-то преграда может встать у него на пути. Это было бы лишено всякого смысла.

Вот именно. Лишено всякого смысла.

Но не бесчестным ли было то, что он все время пользовался помощью женщины, которую потом должен оставить ради другой, спасенной при участии первой?

Байлей услышал пение.

Остановившись, он быстро огляделся вокруг. Хор сильных мужских голосов звучал все отчетливее, пение становилось все мощнее. Оно лилось отовсюду, подавляя гармонией и ритмом. Он застыл как истукан, остолбенев от ужаса и изумления. Его спутники тоже остановились. Дартанец услышал приглушенный, словно доносящийся с большого расстояния голос Старца:

— Что слышите? Быстро!

— Грозу, — ответила Каренира. — Гроза над равнинами.

— Байлей?

Он не в силах был вымолвить ни слова.

Каренира тряхнула его за плечо. Безрезультатно.

Старик посмотрел в расширенные, безжизненные глаза молодого человека и приказал:

— Ударь его! Ударь его, немедленно!

Она с испугом посмотрела на него, не понимая, чего он хочет. Старик не стал ждать, сам отвесил остолбеневшему Байлею могучую затрещину, потом другую. Голова дартанца бессильно дернулась. Глаза его были все так же широко распахнуты.

Каренира размахнулась и хлестнула наотмашь. Послышался глухой удар, голова Байлея снова дернулась. Застонав, он поднес руку к лицу. Каренира, не раздумывая, ударила снова.

— Байлей! — кричал Старик. — Байлей! Что ты слышал? Пение?

Он тупо кивнул. Старик сжал губы.

— Плохо, — бросил он. — Идем, идем скорее.

Каренира потащила дартанца за собой. Он с трудом передвигал ноги, наконец упал — и не вставал.

— Шернь, сколько я еще буду с тобой нянчиться? — закричала она больше со страхом, чем с гневом.

Старик обернулся.

— Быстрее! — бросил он с ноткой необычного для него раздражения. — Здесь неподалеку Мертвое Пятно, — невнятно добавил он, — если мы до него не доберемся, плохо дело! Бей его, Кара! Только боль может отрезвить! Постоянная боль!

Собравшись, она изо всех сил ударила Байлея по щеке. Не помогло.

— Сильнее! Ты что, не понимаешь — надо бить, а не шлепать!

Стиснув зубы, она вскочила и пнула Байлея в бок. Тот глухо застонал.

— Хорошо! Еще! Он должен идти, и, если сейчас же не окажется в пределах Пятна, плохо.

С отчаянием она пнула его еще раз, потом еще… Он тяжело перевернулся на спину, открыл глаза и что-то неразборчиво пробормотал. Каренира неожиданно наклонилась и, застонав от усилия, взвалила тяжелое тело на плечо. Они побежали. Старик, тяжело дыша, трусил следом, голова Байлея моталась из стороны в сторону на ее спине. Каренира была сильна как волчица, но чувствовала, что и ее силы постепенно иссякают. А безжизненное тело казалось невероятно тяжелым. В какое-то мгновение она споткнулась и упала. Схватив голову дартанца, она изо всех сил прижала ее к груди. Голос ее звучал приглушенно и хрипло:

— Спаси, слышишь, спаси его. Ты По… сланник, слышишь? Спаси, слышишь, спаси его.

Она схватила дартанца за руки, словно пыталась удержать.

— Нет, Байлей, нет! Любимый!.. Ради Шерни, отец! Спаси его, умоляю! Байлей!

Она внезапно разрыдалась и закричала сквозь слезы:

— Ты — Посланник, проклятый старик! Да или нет? Что застряло в твоем больном мозгу, что ты не хочешь использовать свою силу?! Ну что?! Я убью тебя, если он умрет, слышишь?! Слышишь?!

Она снова разразилась рыданиями.

— Отец! Ведь ты Дорлан-Посланник. Самый могущественный. Спаси его, умоляю, отец.

— Так давай его сюда.

Он легко поднял безжизненное тело, что-то негромко сказал и, словно выпущенное из пушки большое каменное ядро, взмыл в воздух.

24

Байлей закашлялся и открыл глаза. В них тут же ударил блеск огромного, медленно поднимающегося из-за невысоких холмов солнца.

Он быстро зажмурился, но успел еще увидеть лицо склонившейся над ним девушки.

Каренира крепко затянула ремень, закрывая горловину кожаного мешка с водой, и, отложив его в сторону, мягко коснулась любимого лица, поправив на лбу прядь волос.

— Как себя чувствуешь?

— Что это было, Кара?

Она положила его голову к себе на колени.

— Зов Мертвых, — неуверенно ответила она. — Так говорит Дорлан.

— Дорлан?

Она кивнула.

Посланник стоял неподалеку, выпрямившись и как-то помолодев. Улыбнувшись, он кивнул дартанцу. Их глаза встретились.

Во взгляде Старика чувствовалась непостижимая, безграничная сила.

Дорлан медленно подошел.

— Ты приказала мне стать Посланником, — сказал он Каренире. — Ты приказала мне снова стать Посланником. Не знаю, хорошо ли это, но раз уж так случилось, да будет так! Так тому и быть… — Он оглядел молодых людей и сказал: — Вы не настолько сильны, чтобы встретиться с Брулем. У вас даже не хватит сил на беседу с ним, если он этого не захочет. Подождите меня здесь. Нам с Брулем нужно поговорить.

Он насупился, не так, как обычно в задумчивом настроении. Посланник смотрел в Полосы Шерни. Потом медленно повернулся, тихо произнес короткую Формулу — и ушел. Он шагал размеренно, но хватило и нескольких шагов, чтобы он почти сразу скрылся из виду. Он исчез, как растаял в свете, будто вошел прямо в диск солнца, закатывающегося за гряду опаленных холмов.

Они молча переглянулись.

— Дорлан-Посланник, — уже нормальным, хотя и тихим голосом сказал Байлей. — Каренира, кто он? Кем он был?

Армектанка молчала.

— Ты ведь уже знаешь, что когда-то он дал мне глаза другого человека, — наконец сказала она. — Тот человек хотел этого сам, а потом покончил с собой. С той минуты Дорлан и отказался от своей силы. Он никогда не хотел со мной разговаривать на эту тему. Я не понимаю, не знаю в точности, как все было, но он, видимо, решил, что не достоин более быть Посланником. Он считает, что не должен был передавать мне дар того человека, как мне кажется. Я не знаю, в самом деле не знаю, почему он стал просто Старцем. Это, видимо, какая-то традиция или обычай. Кто поймет Посланников?

— Но теперь он снова Дорлан-Посланник?

— Да. Дорлан-Могущественный. Великий Дорлан, Бай. Его боится весь Край, о нем складывают легенды. Сколько я их слышала еще в Армекте! Его видели в моей стране сто лет назад, когда вспыхнуло Кошачье Восстание. Ничего об этом не слышал?

— Нет. Кажется, нет.

Он огляделся вокруг.

— Где мы, собственно? — спросил он. Его удивление росло.

— Посланники говорят о месте под названием Мертвое Пятно. Я о чем-то таком слышала. Об этих местах должен знать каждый, кто идет в Край.

— Это то же самое, что и Добрый Круг?

— Да! Именно.

— Мне об этом Гольд рассказывал. Тут не действуют силы Дурного Края, верно? Никакие силы?

— Да.

Дартанец еще раз окинул взглядом совершенно круглое пространство, кое-где поросшее травой и даже кустарником. В других местах Края растительности вообще не было.

Он приподнялся на локте и сел.

— Шернь! — прошептал он, будто его озарило. — Он пошел к Брулю! Каренира, он освободит Илару. Без меня.

Он вскочил.

— Понимаешь?! Он освободит Илару!

— Он сказал, что идет поговорить.

— О Шернь! А как ты думаешь, о чем они будут разговаривать? О небе?!

— Может быть, и о небе. Кто знает, о чем разговаривают друг с другом Посланники? А тем более самые могущественные из всех, кто когда-либо жил на свете?

25

Бруль-Посланник стоял на галерее, окружавшей большой пустой зал, и смотрел вниз. Скрипнули створки огромных дверей, и вошла Илара, передвигаясь забавными мелкими шажками, чуть покачиваясь и внимательно глядя под ноги. Бич волочился за ней по земле.

— Илара! — негромко позвал он, чтобы не испугать ее. Она посмотрела вверх и просияла от радости.

— Господин?

Ему захотелось хоть на минуту избавиться от своего вечно серьезного вида. Лицо его озарилось улыбкой, он махнул рукой и сбежал вниз по каменным ступеням. Он подошел к ней, протягивая руку. Она с легким испугом подала ему свою.

— Не бойся меня, маленькая. Ты же знаешь, что я не сделаю тебе ничего плохого.

Она снова улыбалась.

— Знаю.

Он обнял ее и поцеловал в лоб. Она прижалась к нему всем телом. Он пальцами приподнял маленький подбородок и заглянул в огромные голубые глаза. Она смешно наморщила нос и, совсем как расшалившийся ребенок, смело сказала:

— Эй!

Он весело рассмеялся, проведя пальцем по розовой щеке. Уже совсем осмелев, она схватила его за палец зубами и укусила. Она не отпускала его, смеясь и жмурясь. Он шутливо упрашивал ее, страшно грозился, топал, вертел пальцем, но она была непреклонна.

— Ну и что мне с тобой делать? — наконец спросил он.

Она покачала головой.

— Ничего? Совсем ничего? Так и будешь меня держать целую вечность?

Она вдруг посерьезнела и, заглядывая ему в глаза, послушно кивнула. Это его растрогало. Повинуясь какому-то странному порыву души, он сказал:

— Ради Шерни, дочка, сегодня твой день. Проси что хочешь. Я все сделаю.

Она отпустила палец и посмотрела на него с таким серьезным видом, какого он прежде не замечал за ней.

— Правда?..

— Правда.

Она наклонила голову и тихо, очень тихо сказала:

— Никогда не бить псов.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Как это тебе пришло в голову? А? Дитя мое!

Подбородок ее дрогнул. Она набралась смелости:

— Я знаю, что их бить нужно. Ты мне объяснил, господин. Но… но скажи, что больше нельзя! Пожалуйста…

Он нахмурился. Происходило нечто странное. Неужели Формула Послушания ослабла? Нет, этого не может быть. Но как тогда? Каким образом она понимает, что именно от него зависит, что необходимо, а что нет? Что только по его воле необходимо бить или не бить псов.

Он посмотрел на ее склоненную голову. Неужели она плачет?

— Да, дитя мое. Я ошибся. Псов больше не надо бить.

Ошеломленная неожиданным согласием, она долго смотрела ему в лицо.

— Правда?

— Да, дитя мое. Правда.

В порыве радости она прижалась к нему так крепко, что у него перехватило дыхание. Он рассмеялся, но смех уже не был искренним.

— Ну хорошо, — сказал он, гладя ее прекрасные черные волосы, тронутые узенькой полоской седины — особый знак, который был у нее всегда. — Можешь меня не благодарить.

Он мягко отодвинул ее от себя и еще раз поцеловал в лоб.

— Ну иди, — сказал он. — Я хочу побыть один.

Она хотела нагнуться за лежащим на полу Бичом, но он ей не позволил. Он сам поднял его и вложил в маленькую ладонь.

— Иди, иди…

Он остался один. Постояв в задумчивости, он начал ходить взад-вперед.

Происходило что-то странное. Соединив в своем разуме подспудные, неуловимые нити, он вдруг осознал, что с какого-то момента вокруг ощущается чужая аура. «Что это? — прислушался к себе и к миру Посланник. — Наверняка ничего хорошего, нужно быть бдительным. Остерегаться».

Но чего?

Он поднял голову, будто принюхивался, и снова стал ходить.

Формула Послушания не ослабла, поскольку это невозможно. Она была попросту разрушена. Скоро Илара полностью освободится.

— Дорлан-Посланник, — сказал, как бы про себя, Бруль. — Мертвый Мудрец ожил. Следовало догадаться раньше.

Дорлан медленно взошел на галерею.

— Приветствую тебя, Бруль, — сказал он. — Сегодня необычный день. Двое могущественных вместе.

Бруль спокойными размеренными шагами продолжал расхаживать по залу.

— Вместе… — задумчиво произнес он. — Но плечом к плечу или лицом к лицу? Приветствую тебя, мастер.

— Зависит только от тебя.

— То есть?

Дорлан сел на высокий каменный трон. Бруль остановился перед ним.

— Я снова жив силой любви, — сказал Дорлан. — И хочу забрать у тебя ту девушку, Бруль.

Они смерили друг друга взглядами.

— Помнишь, Бруль, как я тебя учил? О мечах и молотах?

Внезапная тень промелькнула на угрюмом лице Бруля. Он склонил голову в легком поклоне:

— Помню, мастер.

— Вот и хорошо. Но тогда я ошибался. Не знаю почему, но я больше не верю в философию меча и молота.

Бруль нахмурил брови.

— Я знаю, — медленно сказал он. — Не понимаю только почему?

Дорлан молчал. Наконец он произнес совершенно иным тоном:

— Ты должен отдать мне Илару, Бруль.

— Почему?

— Потому что есть человек, который ради нее переступил через самого себя.

— Скажи, мастер, — глухо произнес Бруль, — почему тебя в последнее время волнуют такие мелочи? Ты завершил работу над своим вкладом в Книгу Всего. Твой труд непостижим, и теперь ты снова встаешь рядом с Шернью, желая воспользоваться силой Полос ради достижения мелких и незначительных целей. За что борешься, Великий Дорлан? Скажи, за что?

— За добро, Бруль.

Бруль нахмурился:

— За добро? Его не существует, Дорлан. И тебе об этом известно.

Дорлан покачал головой.

— Его не существует, — повторил Бруль. — Почему ты пытаешься отождествлять Светлые Полосы с добром, если Темные, по твоему мнению, не являются злом? Когда ты делал выбор, перед которым когда-то оказывается каждый из нас, ты решил, что зла нет, есть лишь несовершенство. Теперь ты противопоставляешь ему добро? Какой в этом смысл? Нет добра, мастер! Кто же, как не я, всю жизнь пытавшийся познать зло, может знать это лучше всех? Равновесие Шерни основывается на ее однородности. Есть две взаимно дополняющие друг друга разновидности Полос; но это мы назвали их Темными и Светлыми. Точно так же они могли бы называться, например, Полосами Воды и Воздуха. Или Земли и Огня. Какое значение имеет их название? Важна суть.

Самый Могущественный все еще качал головой.

— Если даже мы решим, — медленно сказал он, — что мир — это карта зла, то на ней все равно есть острова и островки добра, Бруль.

— Острова добра остаются лишь частью карты, — возразил тот. — Частью зла, мастер. ОНИ — ЗЛО!

Дорлан встал.

— Тогда — сразимся.

На этот раз Бруль покачал головой.

— Ты изменился, мастер, — сказал он. — Ты низко пал. Ты забываешь, что мудрец никогда не сражается ради самой борьбы. Он всегда сражается во имя чего-то и должен знать, чего именно. А во имя чего хочешь сражаться ты?

— Я уже сказал: ДОБРА. Во имя любви, если пожелаешь.

Бруль чуть не схватился за голову.

— Ради Шерни, мастер! Для тебя это одно и то же?

Внезапно он вытянул руку и прошептал какое-то слово. В его руке сверкнул черный меч.

— Вот мое оружие. Я буду сражаться злом. За право на существование малого зла, сущности которого ты не понимаешь.

Дорлан поднял руку:

— А я буду сражаться добром за добро. Вот мое оружие.

В его руке блеснул длинный золотой меч.

— И что ты мне этим доказал, мастер?

— Что добро существует, только и всего.

Бруль хрипло рассмеялся:

— Так сразимся же!

Лязгнули скрещенные клинки. В одно мгновение меч Дорлана почернел и со свистом взмыл в воздух. Бруль вытянул руку. Оружие мгновенно прильнуло к ней.

— Вот она, борьба добра со злом, — сказал он вовсе не торжествующе, скорее с горечью. — И что же мы видим, Дорлан? Двойное зло?

Дорлан молчал.

— Добро никогда не побеждает, мастер, — говорил Бруль. — Добро не имеет права сражаться, ибо, сражаясь, оно превращается в зло. Борьба сама по себе зло, Дорлан. Не бывает священных войн. Почему ты никак не можешь этого понять?

Он бросил на пол мечи. Послышался чистый звон.

— Твои острова добра я называю малым злом, мастер. Я стараюсь, чтобы его становилось больше, и таким образом вытесняю большое зло. Но не сражаясь, так как это — гибельно.

Он грустно кивнул.

— Любовь? Чтоб тебе никогда не увидеть, какой она может быть «доброй»! Может быть, моя любовь к этой девушке лучше той, которую ты защищаешь. А теперь иди, мастер.

Неожиданно он опустился на колени и в последний раз поклонился своему учителю. Потом встал.

— Иди, Старец. И никогда не возвращайся, если однажды ушел.

Она ласкала их, задыхаясь от рыданий, обнимала за лохматые шеи дрожащими пальцами, сдавленно всхлипывая, гладила огромные уши. Псы стояли неподвижно, не пытаясь убежать, но и не отвечая на ласки, холодные и безразличные, словно окаменели. Не в силах этого вынести, все еще плача, она вскочила и неуклюже побежала, размазывая слезы кулаком по щекам и судорожно сжимая Бич. Ее пронзила чудовищная, страшная жалость, которая, казалось, ухватила ее за горло и держала, держала не отпуская.

Наконец она остановилась, не в состоянии бежать дальше. Она села на землю и, шмыгая носом, уставилась в одну точку.

Внезапно она поняла, где находится, — и перепугалась. Бруль показывал ей это место, странный, сложенный из каменных глыб лабиринт, приказав, чтобы она никогда по нему не ходила. Она хотела встать и уйти, но внезапно ей пришло в голову, что, в конце концов, не каждое слово Бруля должно быть для нее священным. К тому же она ведь не заходила за камни, а просто была рядом, только и всего.

Она посмотрела на небо, ясное, как всегда в Крае. Вытирая с лица остатки слез, она ощутила усиливающийся ветер, горячий и душный, что бывало нечасто.

Она поднялась с земли, чтобы вернуться в замок.

Все произошло неожиданно. Она пришла в себя лишь тогда, когда окровавленный Бич ласково обвился вокруг ее ноги, словно заверял в своей верности и прося за это награды. То, что он убил на границе между тенью Полос и светом, уничтожало своей смертью песок, поднимало клубы горячего воздуха, превращая его в шары ледяного огня. Она отшатнулась, объятая страхом, какого никогда еще не испытывала, нечеловеческим, несусветным, который передавался ей прямо от издыхающего Стража Края. Она не понимала, что она чувствует и видит… и чувствует и видит ли ЭТО вообще. Сердце отчаянно колотилось, ей было душно… душно… душно! Тело внезапно свело болезненной судорогой.

Она сделала шаг и медленно опустилась на колени, прижав руки к вздувшемуся животу. В глазах потемнело. Чудовищная боль нарастала. Она вскрикнула, потом еще раз и, вцепившись в волосы, упала на бок.

— Бруль! Бруль! А-а-а!..

Ребенок был мертв.

Байлей и Каренира видели на востоке белые молнии и клубы пурпурного дыма, но не признали в них страшного гнева, горя и отчаяния Бруля. Ребенок был человеком. ЧЕЛОВЕКОМ. Настоящим, обычным человеческим новорожденным.

Мертвым.

Черное Побережье узнало гнев мудреца Шерни. С гулом и грохотом взлетали в воздух целые холмы, фиолетовое пламя металось по широким пляжам, выжигая отмели и испаряя соленую морскую воду. Чудовищные обитатели Дурного Края гибли десятками — раздавленные, сожженные, разорванные между судорожно отступающей тенью Полос и сиянием света. Более слабые Брошенные Предметы трескались, плавились от жара, горели, превращались в прах… Где-то в глубине материка, над равнинами Края, прокатился глухой, жуткий крик, поднимая песок и, пыль; Каренира и Байлей не пострадали лишь потому, что сидели в самой середине Мертвого Пятна.

Замок тоже разваливался. Остатки старых башен и стен с грохотом исчезали в клубах пыли; трескались полы в темных залах, помнивших еще шаги бесстрашных мудрых шергардов, возводивших свои цитадели даже во враждебном Крае. На подпиравших потолки колоннах появлялась черная сетка трещин…

Потом наступила тишина. Пыль медленно оседала, но посреди ее клубов отчетливо вырисовывалась фигура идущего со склоненной головой через уцелевшие залы Бруля.

— Бруль! Бруль, останься, умоляю! Не бросай меня! Бруль! Бруль!

Он не оборачивался. Новые клубы пыли полностью скрыли его из виду.

— Бруль!!!

У нее не оставалось сил даже для того, чтобы ползти за ним следом. Слезы прочертили на сером от пыли лице кривые дорожки. Она приподнялась на руках, но тут же упала на холодные плиты пола, лишившись чувств.

Пыль оседала, оседала, оседала…

Тишина. Абсолютная тишина, казалось, оседала вместе с пылью, покрывая землю толстым слоем. Молчали обвалившиеся стены, молчали разрушенные башни, молчало все Черное Побережье. Дурному Краю предстояло залечивать самые тяжелые в его истории раны.

Илара лежала неподвижно, лицом вниз. Ее черные волосы покрывала серо-белая пыль, сделав неразличимой седую прядь. Она лежала долго. Лишь вечером, когда туманная пыль сменилась влажными сумерками, плечи девушки дрогнули.

— Бруль…

Она медленно, тяжело села. В воздухе заклубилась стряхнутая с волос, спины и плеч пыль. Обхватив голову руками, она снова прошептала:

— Бруль…

Никто не ответил. Она снова заплакала. Веснушки на маленьком симпатичном лице побледнели, нос покраснел. Она беспомощно утерла его рукавом и, продолжая плакать, встала. Она шла медленно, неровно, пошатываясь и прикусив губу, держась за стены.

Она выбралась из руин и остановилась.

Ей некуда было больше идти.

И у нее никого не было. Ни ребенка, ни Бруля… Никого.

Отчаяние душило ее. Из-под опухших красных век скатились последние слезы. Она опустилась на землю, еще раз судорожно всхлипнула — и снова застыла неподвижно, борясь с болью во всем теле и в сердце.

У нее не было никого. И ничего.

26

Старик умер вечером.

В эту ночь они впервые любили друг друга.

Он не знал, почему это сделал. Он любил ее, как безумный, и при этом ненавидел. За то, что любит ее, что должен ее любить, за то, что она отобрала у него Илару, за то, что растоптала священную цель его путешествия. Он ненавидел ее за то, что она разрушила иллюзии, которые он носил в себе столько лет; за новую, настоящую любовь, которая заняла место той иллюзорной страсти. Он желал ее тела, желал ее всю без остатка: ее сердце, душу, разум. Это было так подло и низко по отношению к той, чистой, как сама идея, любви. Илара была для него долгом, и потому чем-то возвышенным. Он пренебрег этим долгом, чтобы угодить и телу, и сердцу.

Они похоронили Старца, и никто из них даже не заплакал, хотя он был их другом, и она называла его «отец». Когда он вернулся, он казался маленьким, беспомощным и никому не нужным… Они не восприняли как должное его смерть, ибо тот Старец, который утром ушел в сторону солнца — Великий Дорлан-Посланник — не имел ничего общего с тем, кого они похоронили. Он должен был существовать всегда, а не просто так вернуться — слабым, дрожащим, немощным. Чужой дряхлый старик лежал теперь в могиле и был ничем. Никем и ничем.

А они любили друг друга чуть ли не на могиле, с грязными от рытья земли руками. Они спешили так, словно это был последний раз. Она кусала его губы, язык, лицо; он же тянул ее за волосы, словно хотел вырвать их с корнем. Она кричала от боли, вскрикивал и он. То, чем они занимались, скорее напоминало пытки, чем любовь. Жесткий песок сдирал кожу с ягодиц и спины то ей, то ему; она вцепилась в его бедра руками и лодыжками, не позволяя оторваться от нее, словно он мог навсегда уйти. Он приподнял ее-раз, другой, сплетясь с ней в тесных объятиях, чтобы потом бросить на землю, прижать грудью и душить всем своим весом. Они уже не кричали, лишь стонали — глухо, протяжно, болезненно…

До самого конца.

Потом — тяжело дыша от боли и чувствуя онемение во всем теле — они ждали, когда придет сон. Наверняка последний… вместе.

Заснул только Байлей. Она — не могла.

Она лежала с открытыми глазами, в разорванной юбке, и смотрела в небо, такое же, как над ее Армектом. Она узнавала яркие звезды, знакомые с детства. Им было все равно, над какой страной и для кого светить.

Она искала в памяти названия созвездий, ведущих конных лучников через Равнины. Топор — концом рукоятки указывающий на север… Конь-Стрела…

Она встала и тихо оделась.

Быстрым, стремительным шагом она преодолевала пространство. Колчан ритмично ударял по бедру, лук покачивался за спиной. В темноте слышалось ее ровное, глубокое дыхание.

Она освободит ее для него. Отдаст ему. И уйдет…

Вскоре она добралась до полосы пологих невысоких холмов, за которыми прошлым утром скрылся Дорлан. Поднявшись на вершину, она остановилась, чтобы передохнуть.

По другую сторону, залитая светом звезд и луны, простиралась очередная равнина. Каренира ничего не смогла разглядеть, что походило бы на обитель Бруля.

«Но ведь Дорлан пошел прямо на восток», — подумала она, посмотрела на небо и пошла в ту же сторону.

Ноги понесли ее легко и быстро вниз.

Она бежала, пока не наткнулась на приземистую, почерневшую груду развалин, которая была когда-то замком Посланника. Руины громоздились перед ней, по мере того как она к ним приближалась, все более массивные.

Было совсем тихо. Но в этой напряженной тишине, казалось, беззвучно стонали поверженные башни и смертельно раненные стены. Побежденные, разрушенные, они выглядели еще более грозными оттого, что были мертвыми. Разлагающийся труп огромного сооружения внушал отвращение, но больше всего — страх. Казалось, замок до сих пор все еще умирает.

Она достала лук, вложила стрелу и медленно двинулась в сторону щели, которая, судя по всему, вела внутрь развалин.

По ее телу пробежала дрожь. Каренира прислушалась.

Тишина.

В густом мраке она почти ничего не видела. Ей помогал инстинкт, натренированный годами. Дорогу она выбирала вслепую, часто спотыкалась, иногда на ощупь обходила большие груды обломков. Ей поистине повезло, что она не свалилась в какую-нибудь из зияющих в полу дыр.

Она начала подниматься по какой-то лестнице, но вовремя сообразила, что та наверняка обвалилась, и вернулась.

Она проходила зал за залом, коридор за коридором. То здесь, то там сквозь потрескавшийся потолок или обвалившиеся стены видны были звезды.

Она остановилась.

— Бруль!

Шаг вперед.

— Бруль!

Крик застыл в горле. Смелость внезапно покинула ее, и она села у скрытой во мраке стены, перевела дух.

Темнота будто сгущалась. Вероятно, это ей лишь казалось, но испуганная девушка уже не могла спокойно размышлять. У нее промелькнула мысль, что темнота сгущается под действием каких-то могущественных Формул, которые шепчет Посланник, и ее охватила паника. Она уже знала, что не сможет справиться с задачей, за которую столь легкомысленно взялась… и теперь ей хотелось одного: выбраться отсюда живой.

Она вскочила и побежала как полоумная.

Бежала, натыкаясь на стены, спотыкаясь о щели в полу, падая… Наконец, она ударилась о косяк, показалось, что кто-то изо всех сил дернул ее за плечо. Она упала на холодные плиты и прижалась к ним всем телом, ожидая не то боли, не то смерти.

Ничего такого не произошло. Однако армектанка не хотела… и не могла подняться.

Она пролежала так до утра.

В серых рассветных сумерках руины замка перестали казаться грозными.

Она встала, подобрала лук и медленно двинулась вперед. В полумраке маячили контуры потрескавшихся колонн; через дыру в полуразрушенной стене виднелась огромная серо-черная груда обломков.

Она перепрыгнула через зияющую в полу широкую трещину. К ней вернулась уверенность в себе; ей стало стыдно, что ночью она так опозорилась, поддавшись страху. Она подошла к краю внезапно обрывавшегося у разрушенной стены пола и посмотрела вниз, в густую влажную темноту.

— Бруль! — громко и отважно крикнула Каренира. — Покажись. Я жду.

Тишина.

— Бруль!

Она повернула назад, снова преодолевая разрушенные залы и перепрыгивая многочисленные завалы. Постепенно до нее начало доходить, что замок покинут.

— Бруль! Я не хочу с тобой сражаться, слышишь? Нам нужно поговорить!

Она сбежала по остаткам потрескавшейся лестницы и остановилась у подножия руин.

— Бруль!

Она медленно обошла гигантские развалины вокруг.

Было уже совсем светло, но лежащее на земле, серое от пыли тело она заметила лишь тогда, когда чуть не споткнулась о него. Она отскочила, едва удержавшись от крика. Судорожно сглатывая слюну, она смотрела на хрупкую, неподвижно лежащую девушку. Ее взгляд скользил по серым от пыли густым волосам, грязной рубашке, голым ногам и босым ступням…

— И… Илара, — сдавленно сказала она.

Лежащая не пошевелилась. Каренира посмотрела по сторонам и осторожно приблизилась к ней.

— Илара?..

Она перевернула девушку на спину и услышала тихий вздох, почти стон. Разгоряченное лицо девушки дрогнуло, и на мгновение открылись беззащитные, невидящие глаза. Дыхание Карениры участилось. Стиснув зубы, она обернулась и долго смотрела на полосу холмов, из-за которых пришла. Когда она снова посмотрела на лежащую без сознания девушку, та уже нормально дышала.

Каренира встала. Она долго смотрела на холмы, на руины, на девушку — и снова вдаль. Потом — дрожа как в лихорадке и хрипло дыша — она натянула тетиву лука.

27

Байлей проснулся от какого-то странного предчувствия и сразу же сел. Мгновение он смотрел перед собой, пытаясь прийти в себя, потом огляделся по сторонам.

— Кара?

Тишина.

— Каренира?!

Ее рядом не было. Над Дурным Краем вставал туманный рассвет.

Внезапно он понял, что случилось нечто необычное, нечто страшное. Где она, куда пошла? Шернь! Это же Край!..

— Каренира!

Он испугался за нее. Хотя и за себя тоже. Впервые он понял, как одинок и беззащитен человек в Дурном Крае, когда рядом никого нет.

Только эта могила.

Край — хотя и казался тихим и спокойным — был насыщен страхом, который охотнее всего нападает на одиночек.

Он вскочил и схватился за меч. Знакомая форма рукоятки вернула ему спокойствие. Он вытащил клинок из ножен и оперся на него, словно на трость. Гольд когда-то учил его, что так никогда нельзя делать. Меч, воткнутый в землю, был армектанским символом сдачи в плен; в Громбеларде считали, что без необходимости ранить Горы — значит навлекать на себя несчастье…

Всегда.

Он не относился всерьез к тем советам Гольда, а некоторые и вовсе казались ему забавными. Впрочем, сейчас он был не в Горах. А даже если бы и был, то в такой момент наверняка не стал бы соблюдать некие символические ритуалы.

Он посмотрел на восток, туда, где вечером они видели молнии и слышали грохот. Опасность, которая забрала Карениру, пришла оттуда. Наверняка.

Забыв о мешке с провизией, забыв обо всем, он бросился бежать. Когда из-за холмов появился край восходящего солнца, он припустил еще быстрее.

Оказавшись на вершине холмов, он сразу же увидел черное пятно руин, а дальше, еще дальше — море. Он устремился вниз.

Потом с той стороны, куда он стремился, донесся далекий, полный ужаса крик. Он узнал его. Крепче схватив меч и отшвырнув ножны, он понесся быстрее ветра.

Крик Карениры повторился, но на этот раз его заглушили другие голоса, от душераздирающего звука которых дартанца бросило в дрожь.

— Каараа!!

28

Тяжело дыша и обливаясь потом, она со стоном бросила на каменную груду последний обломок стены и бессильно упала на нее. Ее тошнило от ужаса, отвращения к самой себе и усталости. Она чувствовала, как рот наполняет водянистая слюна с характерным вкусом.

Ее вырвало. Она была в ужасе, в смертельном ужасе от того, что совершила. Ей уже приходилось убивать людей. Но никогда… никогда…

После того как она открыла глаза и увидела ее, пригвожденную к земле, — Каренире стало плохо. Потом она хотела бежать куда глаза глядят, но ноги отказались повиноваться. С рыданиями она рухнула на землю, царапая ее ногтями, — но ЭТО уже случилось, и пути назад не было. Она долго плакала, повторяя его имя, потом вернулась. Она оттащила хрупкое тело к стене и, чувствуя, как ком подкатывает к горлу, завалила его огромной грудой камней. Теперь она лежала на этой страшной могиле, постепенно успокаиваясь.

Она встала и, опустив голову, с трудом повернулась… и ее захлестнула новая волна ужаса.

Перед ней стояли два огромных лохматых пса. Звенели оборванные цепи, а из глубины широких глоток доносилось глухое зловещее рычание.

Он ворвался между ними с яростью и отчаянием. Меч мелькнул, словно молния, обрубив могучую лапу, лязгнул о позвоночник, о череп. Второй чудовищный зверь метнулся к нему, но он успел подставить острие, и пес напоролся на него. Меч пробил горло. Поспешно выбираясь из-под конвульсивно дергающегося тела, он бросился к ней и схватил в объятия.

— Кара! Кара!

Он кричал как безумный, перекрикивая страшную, разрывающую сердце боль. Он не знал, что делать с разорванными ногами и руками девушки, как остановить кровь из прокушенного бока. Он вытащил ее из дыры среди камней, где она пыталась спастись от нападения чудовищ, сквозь слезы не в силах разглядеть ее лица.

— Каринка… Каринка.

Держа ее безвольную голову, он, словно слепой, коснулся пальцами исцарапанной щеки.

— Кара… Ради Шерни… Кара…

Отрывистый, приглушенный стон и хрип были для него самыми прекрасными звуками, которые он когда-либо слышал.

— Кара! Кара, это я! Подожди, слышишь?! Кара! Сейчас, ради Шерни, сейчас, Кара!

Дрожащими руками он срывал доспехи, рвал на длинные неровные полосы рубашку, штаны, все что мог. Он просил подождать, умолял, успокаивал ее и перевязывал раны быстро, нежно и, несмотря на дрожь в руках, так ловко, словно всю жизнь только тем и занимался, что лечил раны.

— Кара…

У него не было даже капли воды. Неподалеку было море — соленое. Вода была там, где он ее оставил, — на месте ночлега. В Добром Круге.

Он встал, молча посмотрел на нее и побежал. Бежал он так быстро, что, когда вернулся и дал ей напиться, сам лишился чувств.

Она так и не решилась рассказать ему правду. Ни тогда, когда в первый раз, придя в себя, она увидела над собой его озабоченное лицо, ни потом, когда в течение долгих недель, проведенных в руинах Бруля, он лечил ее и ухаживал за ней, кормил неизвестно откуда взявшимся мясом и неизвестно как пойманной рыбой. Лишь один раз он заговорил было об Иларе и замолчал. Она хотела, хотела ему все рассказать, но с трудом выдавила самую большую и самую низменную в своей жизни ложь:

— Она была в замке, когда он обрушился… Я точно знаю.

— Откуда? — тихо спросил он, отведя взгляд.

— Мне сказал Бруль.

Больше они никогда об этом не говорили.

Из Края они вышли в начале громбелардской зимы.

Шел дождь.

ЭПИЛОГ

Они прощались у стен Бадора. Расставались ненадолго.

— Я пойду с тобой, — взволнованно сказала она, словно боялась, что он уйдет навсегда.

— Нет, — мягко возразил он. — Ты сама понимаешь почему. Я могу появиться перед Гольдом с Иларой или один. Я скоро вернусь, Кара. И заберу тебя из этих промозглых гор раз и навсегда. Куда только захочешь.

— Куда угодно, Бай.

Он поцеловал ее еще раз и забросил свой мешок на плечо.

У самых городских ворот сидел старый, седой человек с безумным взглядом и лицом, на котором застыла гримаса страдания и ужаса. На нем обвисли лохмотья военного плаща и уже почти не защищали его от ветра и дождя. Обрывки когда-то зеленого военного мундира слиплись от грязи.

— Сумасшедший, — прошептала Каренира.

Дартанец вытащил из пояса давно забытую монету и бросил старику под ноги.

— Он тоже человек, — сказал он.

Грянул ливень.

КОРОЛЕВА ГРОМБЕЛАРДА

1

Она возвращалась.

«Перевал Стервятников! О, во имя всех дождей… «Приют воина», паршивый постоялый двор, с незапамятных времен стоящий на тракте, ведущем из Армекта и Дартана к сердцу Громбеларда, был бессмертен и вечен, как сами горы, и, наверное, как сам Громбелард.

Перевал Стервятников… Да стервятника здесь ни разу и не видели. Ни одного. Даже совсем маленького».

Но так или иначе, именно с этого места, с Перевала Стервятников в Узких Горах, начинался настоящий Громбелард.

Она продолжала сидеть в седле посреди просторного подворья, обнесенного частоколом, вдоль которого стояли купеческие повозки. Их было много. Большой караван. Может быть, даже два.

Она открыла было рот, но тут же его закрыла, вспомнив о том, где находится. «Громбелард. Громбелард, во имя всех туч на свете! Здесь тебе не Дартан!»

— Ждешь, что какой-нибудь слуга подбежит к твоей лошади? — громко и удивленно спросила она себя. — О ваше благородие… — продолжила она разговор с собой, — так ты можешь ждать хоть до вечера. И никто не придет.

Она соскочила с седла и повела свою лошадь в конюшню. Там она расседлала коня, положила сена в корыто, которое больше напоминало гроб, нежели кормушку для лошадей, чуть постояла в раздумье. Зачем ей лошадь? Может, лучше продать ее прямо здесь? Корчмарь наверняка возьмет. За гроши, но возьмет. Правда, она хотела ехать в Громб, но теперь вот подумала, что дорога ей уже порядком наскучила. Особенно такая. А может быть, сразу отправиться в горы? Но не на этой же дартанской кляче… уж проще верхом на собаке!

«Дартанская кляча» была чистокровным тонконогим жеребцом с Золотых Холмов. Стоил он втрое дороже обычного. Однако такой аристократ хорош был разве что для прогулок по холеным улицам Роллайны. В горах она предпочла бы тягловую кобылку, коренастую и крепкую и не из балованных пород.

— Нет, — снова сказала она вслух. — Ты собиралась ехать в Громб! В Громб и поедешь. А может быть, до самого Рахгара? Ты когда-нибудь была в Рахгаре? Нет? Ну так поедешь поглазеть на «убийц».

В Рахгаре был единственный во всей Империи гвардейский отряд, сколоченный исключительно из котов. Их называли «Убийцы из Рахгара». И, надо сказать, свое звучное имя они вполне заслужили.

Она вдруг отметила, что к ней вернулась привычка разговаривать с собой. Когда-то, в одиночку путешествуя по горам и порой неделями не встречая ни единой живой души, она разговаривала сама с собой постоянно. Но потом, в Дартане…

Она сплюнула при одном лишь воспоминании. «Балы и пиры, пиры и приемы, приемы и балы…» Единственное, чего ей недоставало в Роллайне — минуты покоя, одиночества. Уж всяко не разговоров.

Зато теперь она в Громбеларде.

Она забросила на плечо дорожный мешок, на другое — колчан. Старый, добрый лук. Если его поставить на землю, он достает ей до подмышки. Она слышала что-то о том, что у гарранцев когда-то, еще до войны с Империей, были луки в человеческий рост и даже больше. Интересно, тоже тисовые? Ясеневые, ореховые? Из вяза? Наверняка они обладали большой убойной силой. Но здесь, в горах, под нескончаемым дождем, от такой катапульты было мало проку. Карабкаться с таким грузом по скалам? А как его беречь от влаги? У нее и со своим луком хватало хлопот, колчан был толстым и тяжелым, из тройного слоя кожи. Только бы вода не попадала внутрь.

«Приют воина» был особым постоялым двором, вероятно, единственным заведением во всем Громбеларде, сохранившимся за пределами городских стен. Когда-то были и другие, но их сожгли разбойники. «Приют воина» непоколебимо стоял. Недалеко от него начинались окраины Рикса. Коменданты Громбелардского Легиона в Риксе очень заботились об этом провинциальном притоне. Почти каждый день наведывался военный патруль с Перевала Стервятников. Не лыком шитый корчмарь тоже держал при себе пару ребят, имевших понятие об арбалете. Он мог себе это позволить. Полусгнившая халупа, может, и выглядела неказисто, но вовсе не от того, что владелец ее страдал от недостатка постояльцев и нищеты. О, во имя Шерни! Пожалуй, не было путника, который прошел бы мимо и не развлекся бы, направляясь в Тяжелые Горы или на обратном пути. А что там говорить про купеческие караваны! Последний постоялый двор по дороге в Рикс, Бадор, Громб и Рахгар. Порой здесь засиживались дня по три кряду. Те же, кто ехал в Армект и Дартан, чинили здесь разбитые на горном тракте повозки, заново подковывали мулов и лошадей. А как же! У оборотистого корчмаря была и кузница. И лавочка с тысячью мелочей, что могут пригодиться в путешествии. Широкий частокол защищал маленькое укрепление, насчитывавшее немало обитателей.

Интересно, была ли тут своя шлюха? Дочка трактирщика, наверное…

В большом зале внизу не было стойки, как в дартанских трактирах и в некоторых армектанских. Одна дверь вела в соседнее помещение, проем завесили какой-то облезлой, похоже, собачьей шкурой. К этой двери подходили и стучали в стену кулаком. Тогда голос из-за вонючей шкуры спрашивал: «Чего?»

Ей хорошо это было известно.

В зале было необычно много народу. Четверо бандитского вида солдат, пара купцов, десятка полтора купеческих слуг да еще несколько путников. Она с трудом нашла свободное место — рядом со спящим детиной, от которого разило как от свиньи. За этим же столом сидели и солдаты — мягко говоря, под хмельком. Подобное случалось редко. О легионерах много чего говорили, но в питье они обычно умели соблюдать меру. По очень простой причине: за пьянство на службе могла грозить даже виселица. В войско никого силой не тянули, желающих хватало. Но если уж кто-то пришел, то должен был зарубить себе на носу, что можно имперскому солдату, а о чем он даже думать не смеет.

Она положила сумку на лавку, раздумывая, не оставить ли и лук. Хотелось позвать трактирщика, чтобы он принес что-нибудь поесть. В конце концов она решила, что присутствие солдат, пусть даже и в подпитии, гарантирует ее вещам полную неприкосновенность.

Она двинулась через полный народу шумный зал, но корчмарь уже сам появился, ловко разнося четыре оловянные миски, полные мяса, удерживая под мышкой громадную бутыль. Все это он поставил на один из столов недалеко от нее. Она подошла к нему.

— Я сижу там, — показала она пальцем.

Он поднял голову и кивнул, отметив новое лицо. Она вернулась на свое место. Еще подходя к столу, она с удивлением заметила, что один из солдат держит ее колчан, переговариваясь о чем-то с остальными.

Она молча села, выжидающе глядя на них.

— Лук? — спросил легионер.

Все четверо с любопытством взглянули на нее.

— Топорники? — в свою очередь спросила она, показывая на пояса и окованные железом ножны мечей из некрашеной кожи. Арбалетчики носили черные пояса на зеленых громбелардских мундирах. Как топорники, так и арбалетчики относились к тяжелой пехоте, в отличие от Армекта, где лучники были в легкой пехоте, однако патрульную службу обычно несли вторые. Топорники — естественно, с одними лишь мечами, без щитов и топоров — как правило, служили на городских улицах.

Солдат неизвестно от чего загоготал. Развеселились и его спутники.

— Издалека, красавица? — спросил солдат.

Она пристально уставилась в его глаза. Обычно ее взгляд никто не выдерживал. Легионер, однако, был слишком пьян для того, чтобы заметить нечто большее, нежели ее вызывающий взгляд.

— Что, не любишь имперских солдат, красавица?

— Солдаты меня не любят, — спокойно отпарировала она.

Самый высокий, но вместе с тем и самый худой из всей четверки подвинулся по лавке ближе к ней, подмигивая своим приятелям.

— Выпей с нами, красавица, — предложил самый разговорчивый.

Покачав головой, она отставила подвинутый ей стакан.

Худой протянул руку и взял одну из ее кос, словно удивляясь ее толщине.

— Черненькая… — сказал он, слегка заикаясь. — Ну не ломайся…

Вместо трактирщика появился мальчишка лет десяти.

— Чего? — с серьезным видом обратился он к ней. Копия папаши, ни больше ни меньше.

— Пива, — коротко сказала она, внезапно подумав, что поесть здесь, похоже, не сумеет.

— Корм для коня задали?

— Да…

— Комнату?

— Нет.

Солдаты снова загоготали. Худой все еще мял в руке ее косу, но затем отпустил, дотронувшись до ее груди, скрытой под курткой из лосиной кожи и рубашкой. Она никак не реагировала, позволяя безнаказанно ощупывать себя.

— Маленькие, — жалостливо протянул худой на потеху дружкам. Разговорчивый потянулся с другой стороны, через спящего детину.

— Ма-аленькие, — повторил он следом за заикой, вызвав новый взрыв смеха.

Сидевшие за другими столами посетители все чаще оглядывались на их стол. Она заметила недоуменный взгляд купцов. Такой патруль они, похоже, видели впервые.

Она тоже.

Теперь ей уже щупали живот. Она подумала, успеет ли липкая лапа забраться под юбку, прежде чем мальчишка принесет пиво.

Слава Шерни! Пиво появилось раньше.

Она подняла глиняную, добрых полкварты кружку и выпила на едином духу. Ей давно хотелось пить.

Солдат откинул полы ее короткой юбки и полез под нее, коснувшись волос на лобке.

Она разбила кружку об его голову.

Тотчас же она схватила его разбитую башку и треснула ею о крышку стола, расквасив ему морду осколками кружки, ополоскав заодно в луже водки, разлившейся из опрокинутого стакана. Сидевшие напротив топорники повскакивали, но тут же отлетели назад, придавленные столом, который она швырнула в них, словно весил он не больше табурета. Разговорчивый, сидевший на той же лавке, что и она, выхватил меч. Она не стала ждать. Схватив колчан, она перепрыгнула через стол и лежащих на полу солдат. Сумка осталась — ничего не поделаешь! Расталкивая людей, она бросилась к двери и через секунду была уже во дворе.

Солдаты в зале пришли в себя довольно быстро. Худой, правда, все еще ревел от боли, размазывая по лицу кровь. Хмель, похоже, выветрился из их голов. С мечами в руках они кинулись следом за черноволосой. Как только они выбежали из зала, посетители столпились у маленьких окон и в открытых дверях, а те, что посмелее, даже вышли наружу.

Женщина в лосиной куртке стояла у самой ограды, возле купеческой повозки, недалеко от конюшни. Легко было догадаться, что ей не хватило времени оседлать коня. В левой руке она держала лук, придерживая пальцами наложенную на тетиву стрелу. Правой рукой она втыкала стрелы в землю перед собой.

— Эй! — рявкнул один из солдат, бросаясь вперед. Остальные двинулись за ним. Женщина подняла лук, натянула тетиву и словно нехотя отпустила. Раздался отчетливый хлопок, солдат отшатнулся, но вдруг загоготал, показывая на стрелу, которая, правда, пробила мундир, но скользнула по нагруднику. Теперь он держал ее под мышкой.

— Кираса! — со злостью воскликнула лучница. Голос ее звучал чуть хрипло, но в нем не чувствовалось ни тени испуга.

Солдаты, выставив мечи, двинулись вперед, обходя ее со всех сторон. Они успели сделать не больше трех шагов.

— Что ж, болтунишка, — сказала она, — кончился твой патруль.

Стрела пробила его шею насквозь. Следующая так же метко свалила второго легионера. Черноволосая насмешливо фыркнула, видя, как ретируется последний противник. Она снова натянула тетиву.

Она в Громбеларде.

Она вернулась.

Любопытствовавшие путники бросились укрыться в помещении. Легионер хотел сбежать вместе с другими, но в дверях возник затор. В дверном косяке, предупреждающе дрожа, застряла очередная стрела.

— Эй, вояка, прочь отсюда! За ограду, а то убью!

Легионер помчался к воротам. Она еще раз натянула тетиву и угостила «вояку» стрелой в зад, проводив стрелу чуть ли не лошадиным ржанием. Потом наклонилась, выдернула из земли последнюю стрелу, очистила наконечник и спрятала. Сплюнув на землю, она оглядела исподлобья опустевший двор и свежие трупы.

— Неплохо, — похвалила она сама себя.

Затем направилась обратно в корчму, по дороге наступив на трупы, чтобы выдернуть стрелы. Каждую из них она тщательно вытерла. Она знала, что за ней внимательно наблюдают, но ее это вроде только забавляло.

Когда она появилась в дверях, внутри воцарилась тишина.

— Кто-нибудь когда-нибудь видел таких солдат? — спросила она. — Шернь! Я не убийца и потому спрашиваю: видел кто-нибудь или нет?

Путешествующие через Перевал Стервятников люди редко принадлежат к тому типу, который можно было бы назвать приятным обществом, что бы это ни значило… Купец или подручный купца должен был уметь защитить свой товар. Она могла побиться об заклад, что во всем «Приюте воина» не было человека, который не сумел бы воспользоваться арбалетом или стукнуть как следует дубиной.

— Не видел, — ответил толстый до неприличия мужчина, оглядываясь на остальных. — Пьяных не видел…

Его поддержал всеобщий ропот.

Все взгляды были обращены к худому типу с окровавленным лицом. Едва сдерживая стоны, он пробирался к двери.

Однако она все еще стояла там.

— Поедем к твоему коменданту, — предложила она, перегородив ему дорогу. — Интересно, что он скажет.

Она поманила пальцем, предлагая ему подойти поближе.

— Кто ты? — спросил чей-то голос из глубины зала.

— Дартанская магнатка, — пожав плечами, ответила она. — Но родом я из Армекта. А.Б.Д.Каренира.

Все решили, что она шутит.

Была ранняя весна, то есть — естественно — тучи, ветер и непрестанный дождь… Хотя до сих пор день был просто прекрасный; лишь сейчас, под вечер, начало моросить. Каренира поправила плащ, накинула капюшон, потом повернулась к пленнику. Ее рассмешила его выпяченная задница. Руки и ноги болтались по бокам лошади, связанные веревкой, протянутой под животом коня.

— Тебе удобно? — заботливо спросила она, придерживая лошадь.

— Шлю-уха, — заикаясь, простонал он.

— Вовсе нет! — торжествующе заявила она. — Будь я шлюхой, ты держал бы свою лапу там, где держал, и башка осталась бы целой!

Она обождала, пока вторая лошадь с беспомощной ношей не поравняется, затем вынула ногу из стремени и с превеликим удовольствием пнула его выставленный зад.

Каренира превосходно себя чувствовала, как ни разу за год с лишним!

Она поехала дальше, снова пропустив вперед вьючную лошадь, раздумывая над тем, не перейти ли ей на легкую рысь. Недалеко был Рикс, но в таком темпе она доберется до города только к утру, если не позже.

Ее не беспокоило, откроют ли ей ворота. «Куда денутся, откроют даже посреди ночи! Не каждый же день кто-то привозит топорника легиона с торчащей к небу задницей».

Но чтобы перейти на рысь, следовало бы изменить положение «поклажи». Иначе он наверняка сползет.

Ей было лень.

— А может, и пускай себе сползет? — сказала она сама себе, широко зевнув.

Где-то позади, на тракте, послышался топот копыт. Она нахмурила широкие черные брови, прислушиваясь к его приближению. «Одинокий всадник», — отметила она про себя, но все же поправила на бедрах трофейный пояс с мечом и чуть отодвинула плащ, чтобы было легче дотянуться до оружия.

В дождливых вечерних сумерках фигуру всадника можно было различить с большим трудом. Но стоило ему остановить коня и откинуть капюшон плаща, как она узнала лицо, которое мельком видела в «Приюте». У него были светлые волосы и разноцветные усы. Выглядел он вполне достойно, не вызывая никаких сомнений.

Откинувшись в седле, она терпеливо ждала.

— Что за встреча! — сказал незнакомец.

Рот ее раскрылся сам собой.

— Случайная, — после мгновенного замешательства ответила она.

Незнакомец улыбнулся. У него были симпатичные морщинки вокруг глаз и очень ровные зубы.

— Ну… почти. На самом деле я направляюсь в Рикс. Сначала в Рикс. Я подумал, что, может, в компании веселее?

До нее дошло, что язык Кону отдает в его устах чем-то знакомым. Она еще больше откинулась назад.

— Дартанец… — недоброжелательно протянула она.

— Дартанец, — с охотой согласился тот. — Более того, житель Роллайны. Алебардник гвардии Князя-Представителя. Бывший алебардник.

Она долго разглядывала его.

— Конечно, ваше благородие. — Он кивнул. — Мы виделись при дворе. Вернее было бы сказать, я вас видел. Кто же смотрит на почетный караул во дворце? Разве что начальник стражи: не слишком ли криво стоит и как втянут живот!

Она молчала. Он взглянул на связанного легионера, потом снова на нее.

— Но должен признаться, в этой куртке и зеленой юбке я тебя сразу и не узнал. И косы. Там ваше благородие была в платье, которое стоит моего годового жалованья. И прическа до самого потолка. Я узнал тебя только тогда, когда услышал фамилию, известную, наверное, во всем Дартане.

— Я солгала, — прервала она его. — Я ее уже не ношу. Наверное, я просто хотела произвести впечатление. Или даже нет. Просто по привычке. И отстань от меня, ваше благородие.

Он сник, видимо, ее тон изрядно остудил его.

— Прости, госпожа.

Она повернула коня и двинулась дальше, в сторону Рикса. Пленник продолжал стонать, и это вдруг начало ее злить.

Алебардник опять догнал ее. Она остановила коня.

— Дорога узкая, — сказала она, глядя прямо перед собой. — Зато длинная. Вперед. Или сзади. Но лучше вперед и во весь опор.

— Прости, госпожа, — повторил он, — я не хотел…

По своему обычаю, она сплюнула на дорогу, чуть склонившись в седле.

Он сделал вид, что не видит.

— Ночью вдвоем безопаснее, — заметил он.

Она невольно вздохнула:

— Что мне сказать или сделать, чтобы ты оставил меня в покое? Я не затем сбежала из Дартана, чтобы тащить его за собой в Рикс.

— Получается, что мы оба дали оттуда деру, ваше благородие, — беспомощно проговорил он.

Пленник снова застонал. Она освободила ногу и со знанием дела успокоила его.

Конь, послушный ее воле, снова двинулся вперед.

— Громбелард — не место для дартанца.

— А для дартанки, ваше благородие?

— Я не дартанка! — бросила она, снова натягивая поводья. — Отстань от меня, добром прошу! Чего ты от меня хочешь?

— Я хочу только помочь…

— О-о-о!.. — простонала она.

— Ты говорила, госпожа, — поспешно продолжил он, — что это вовсе не солдаты. Ты говорила трактирщику, я слышал! И предупреждала купцов, что дальнейший путь может быть опасен. Не хочу хвастаться, но служба в Дартанской Гвардии — это не одни парады! Легион — дело другое, но нас, гвардейцев, учат как следует. Я знаю, как обращаться с мечом. Там, в трактире, хотел помочь, но это не потребовалось.

— О-о-о!.. — снова застонала она, скорчившись в седле, будто у нее свело живот.

— Ты, госпожа, я вижу, не простая женщина! Но я тоже не хочу быть дартанским потешным воякой. Я приехал сюда, потому что хочу добраться до Дурного Края. Если бы, однако, ваше благородие взяла меня к себе на службу…

Она дернулась, словно от удара копьем в спину. Он замолчал, поскольку в сгущающихся сумерках ему показалось, что она сейчас лишится чувств.

— Я тебе нравлюсь, господин? — спросила она своим чуть сиплым голосом, поспешно слезая с седла. — Хочешь это проделать с дартанской магнаткой? — продолжала она, сбрасывая плащ. — Ну так возьми меня. Прямо сейчас. Но потом уезжай, уезжай быстрее. Все что угодно, только не дартанец, отправляющийся в Дурной Край!

Он остолбенело уставился на нее, но она, в сумерках и под дождем, на неровной громбелардской дороге, и впрямь раздевалась. Когда на плащ упала куртка, а сразу за ней рубашка и он увидел маленькие обнаженные груди, алебардник огляделся по сторонам, словно в поисках защиты.

— О… — тупо протянул он.

Его конь рысью сорвался с места. Запутавшись одной ногой в почти снятой юбке, она смотрела ему вслед. Вскоре его поглотили темнота и дождь.

— Уехал, наконец уехал, — недоверчиво и с облегчением сказала она. — Что ж, ты нашла способ, как отпугивать чересчур настырных. Запомни его.

Поспешно натянув на себя одежду, она посмотрела на пленника и пожалела его. «Ладно, чего уж там. Все равно слишком темно, чтобы ехать рысью да по такой дороге».

— Однако, — сказала она вслух, вскакивая в седло, — раз уж он так долго мучился, мог бы и еще немного… Собственно, он вполне ничего. Надо приглядеться к алебардникам.

Она пришпорила коня.

— Дартанец. Дартанец в Дурном Крае. Все-таки хорошо, что он так быстро уехал.

Она сердито и презрительно фыркнула.

Каренира немного подремала верхом в седле. Каким-то чудом пленник не сбежал. Может, так было бы и лучше. Пару раз он успел обмочиться, и, кажется, что похуже, а ветер дул сзади, примерно с той же скоростью, с какой шли лошади. Она ехала в отвратительной вони, злая, уставшая и сонная. Дартан, несмотря ни на что, имел свои преимущества. Сюда следовало отнести кровать, огромную, как сама Империя.

— Надо было забрать ее с собой, — вполголоса резюмировала она.

Утром она стояла перед воротами Рикса.

Жуткая смесь Армекта и Громбеларда. Армектанским было название. Все остальное — истинно громбелардским.

В Громбеларде есть только пять городов: Громб, Рикс, Бадор, Рахгар в горах и портовый Лонд, у ворот Центральных Вод. Все эти города, за исключением Лонда, возникли одинаково: более могущественный и богатый, чем остальные, предводитель разбойников возводил в горах свою цитадель. В ней держали лошадей и прочий скот, там же жили люди. Мужчины, способные держать оборону, женщины, следившие за хозяйством. У стен крепости собирались горцы из пастушьих селений, платя дань в обмен на защиту от нападений других банд. У них не было выбора: засевшие в замке помещики ждать не любили. Цитадель, расположенная, как правило, довольно высоко в горах, не граничила с пастбищами. Да и мест, где можно было пасти овец, попадалось немного в Горах. Так что горцы бросали пастушье ремесло, пополняя отряды хозяина крепости или овладевая иными ремеслами.

Так возникал город.

Например, Громб, Бадор или Рахгар. Расположенный в Узких Горах Рикс находился ближе к центральной области Империи. Это означало, что Броль — первый хозяин замка, город поначалу носил его имя, грабил в основном дартанцев и армектанцев, заодно и торговал с ними. До них, правда, было сто миль, но они были богаты. Поэтому, возможно, в Риксе-Броле меньше развились ремесла, зато процветала торговля. Продавать дартанцам у них же награбленное было не только смешно, но и выгодно.

Если этого не брать в расчет, в остальном Рикс ничем не отличался от Громба или Бадора. Камень, камень и камень. Темный, тяжелый, грязный и мрачный. Расположенная в неполных трехстах милях Роллайна — самый прекрасный город Шерера, казалась чудом, явившимся из иного мира. Больше всего различия бросались в глаза в Акалии, городе на Тройном Пограничье, где соприкасались Дартан, Армект и Громбелард. Странный город Акалия, как и его история. Его начали возводить дартанцы; завоевали и превратили в крепость громбелардцы; населяли же главным образом армектанцы, с тех пор как возникла Империя… Там стояли стройные, белые дартанские строения с застекленными окнами, окруженные стеной из настоящих булыжников, чудовищно мрачной, как и все громбелардское, так же по-громбелардски неприступной. Небольшие дворцы, белые дома в несколько этажей утопали в цветущих садах и когда-то выглядели изысканно. Позднее в каждом парке выросло уродливое восьмиугольное сооружение, порой окруженное отдельной стеной, поскольку громбелардский купец только в таком доме чувствовал себя в безопасности.

Глядя на ворота Рикса с зубчатой башней наверху, она в очередной раз отметила, что пропасть разделяет Громбелард и Дартан.

Что ж, именно потому она к была в Громбеларде.

Солдаты, стоявшие на посту у ворот, с непередаваемым изумлением взирали на странную поклажу всадницы. Она заметила десятника, судя по всему, начальника поста.

— Дай мне одного человека, — сказала она. — Мне нужно видеть коменданта гарнизона.

Десятник, хромой служака лет пятидесяти, из тех, кому немало пришлось повидать в жизни, быстро оправился от удивления и без лишних расспросов дал ей солдата. Она двинулась следом за проводником.

Казармы она легко бы и сама нашла. Особенно если учесть, что ей уже приходилось бывать в Риксе, пусть и несколько лет тому назад. Но у нее не было никакого желания, чтобы к ней цеплялся каждый встреченный на улице патруль. Следуя за человеком в мундире, она как бы говорила: спокойно, все в порядке; я везу странный багаж, но вам об этом уже известно.

Они беспрепятственно добрались до гарнизона.

Естественно, прочная стена. Крепость в крепости. Три четырехугольные башни. Жилое здание, конюшни, склады, амбар и разные хозяйственные постройки. Просторный двор, а в нем колодец с воротом под треугольной крышей.

Перед воротами солдат остановился и обменялся парой реплик с часовыми. Затем он было обратился к ней; она жестом дала понять, что все знает, понимает и будет ждать.

Она спешилась.

Все как всегда. Часовой шел к начальнику стражи, обычно подсотнику, иногда десятнику. Тот выходил из ворот и спрашивал. Обычно это протекало долго, очень долго и дотошно. Так, будто комендант был ни много ни мало, а сам Представитель Императора.

Правда и в том, что именно после Князя-Представителя военные коменданты городских гарнизонов были самыми важными особами в провинции.

Ну разве что еще урядники Имперского Трибунала. Серые, неприметные, они фактически управляли Вечной Империей.

В массивных воротах скрипнула небольшая дверь. Подсотник. Он принял короткий рапорт от ее проводника и отпустил солдата.

— По какому делу? — обратился он к ней.

— К коменданту гарнизона.

Ей повезло, поскольку это был еще один старый солдат. Он посмотрел на куль, который она везла, потом снова на нее, окинул взглядом ее лицо, косы и меч на боку, задержав взгляд на колчане с луком у седла, после чего спросил, как будто мимоходом, а в действительности вполне по-деловому:

— Мы знакомы?

Она вздохнула:

— Знакомы. Но только односторонне.

— Ты.

— Да. Это я.

— Проходи, госпожа.

Часовые открыли ворота. Подсотник помог ей вести лошадей. Естественно, он был заинтригован и по дороге задавал вопросы:

— Это наш человек?

— Сомневаюсь. Ты всех знаешь?

— Почти. Кроме новичков. Недавно появилось несколько.

Он посмотрел на покрытое запекшейся кровью и свежими струпьями лицо пленника.

— Трудно узнать. Но это, похоже, не наш.

Она кивнула.

— Давно о вас не было слышно, госпожа. Странно, что ты осмеливаешься появляться в казармах Громбелардского Легиона.

— Это мои проблемы.

Они остановились перед входом в здание. Подсотник что-то сообщил часовому, упомянув при этом ее прозвище.

— Коня я заберу, — снова обратился он к ней. — А с этим что делать?

— Тоже забирай и стереги его как следует.

Он принял это как данность, оставаясь бесстрастным.

Она достала лук и колчан и стала ждать, пока не вернется посланный к коменданту, солдат и не впустит ее внутрь. Ожидание оказалось коротким, правда, принял ее не комендант, а его заместитель.

— Коменданта нет, — кратко объяснил он. — Слушаю.

Она рассказала обо всем. Потом выждала, пока офицер переварит услышанное, а сама тем временем внимательно его разглядывала.

Офицер был молод. По обычаю высоких чинов, он не носил знаков различия. Однако она знала, как тяжело в мирное время продвинуться по службе, особенно в провинциях. Коменданты гарнизонов не носили знаков различия потому, что каждый второй из них был всего лишь сотником. Высокая должность, но невысокое звание. За всю жизнь она видела только одного коменданта в звании тысячника. Это был П.А.Аргон, комендант гарнизона в Громбе, столице Громбеларда. Ее бывший командир.

Вот уже два года как его нет в живых.

Тот, что напротив, — мужчина ее возраста, то есть лет тридцати с небольшим, — мало походит на прирожденного солдата. Но и на дурака он тоже не похож. Она перехватила его взгляд, испытующий, возможно даже несколько враждебный, хоть и не оскорбительный. Он явно знает, кто перед ним, соответственно этому и ведет себя.

— Мне сказали, кто ты… — сказал он; потом, поколебавшись, добавил: — госпожа… Неужели действительно?.. Уже давно мы не слышали об… этой женщине.

— Обо мне, — просто ответила она. — Я та, о ком ты говоришь, комендант. И о ком думаешь. А.И.Каренира, Охотница. Иногда меня называют даже Царицей Гор. Мне нравится это прозвище, оно мне идет.

Он оглядел ее.

— Тебя, госпожа, разыскивает Трибунал. А значит, и имперские легионеры. Как это ни странно, — он покачал головой, — но солдаты согласны с чиновниками.

— Нет, господин, — возразила она. — Разыскивают? Меня когда-то обвиняли в гибели отряда солдат. Но никто никогда не смог бы доказать, как все было в действительности. Со мной пошли добровольно. Их убили стервятники при попытке освободить нескольких захваченных ранее арбалетчиков. Лишь мне одной удалось спастись. Что в этом странного? Надеюсь, ты не считаешь, господин, что меня прозвали Охотницей без всяких на то причин?

Их взгляды встретились, и он отвел глаза, как сделал бы каждый на его месте.

— Оправдываться я больше не стану, — добавила она. — Не вижу необходимости. Ты хочешь, господин, отдать меня в руки Трибунала? Тогда ты покойник.

— Не понимаю. Ты мне угрожаешь, госпожа?

Он медленно поднялся и прошелся по комнате — холодной, каменной, — потом выглянул в узкую бойницу, служившую окном.

— Вовсе нет. Но я привезла тебе, комендант, разбойника, переодетого солдатом. Не знаю, где он взял мундир, но боюсь, что один из твоих дозоров не вернется больше. Четверо, выдававшие себя за твоих легионеров, расспрашивали в «Приюте воина» о частоколе, числе подручных, осмотрели лавку трактирщика и его подвалы.

— Однако ты не слишком торопилась с этими сведениями, госпожа.

— Сомневаюсь, что после того, что я там натворила, они сразу же решатся напасть.

— Ты хочешь сказать, что справилась с четырьмя воинами? В доспехах и при мечах, которыми, как ты утверждаешь, они хорошо владели?

— Пустяки. Для меня — пустяки. Я довольно привлекательна, чтобы разжечь желание, и достаточно сильна, чтобы погасить пыл.

— Достаточно тщеславна, ты хотела сказать?

Она встала, вынимая меч. Он едва не потянулся к своему, но она только откинула плащ за спину, и тогда он заметил открывшиеся из-под подвернутых рукавов мускулистые руки. Она взяла меч двумя руками: одна придерживала острие, другая — гарду, и резко, без труда сломала его о колено.

— Достаточно сильна, — повторила она; ее голосу вторил звон лопнувшего железа, протяжный и долгий. Она бросила обломки клинка на пол и чуть ослабила завязки куртки, глядя исподлобья. Затем снова села.

Он тоже мог бы сломать меч, но все-таки он мужчина.

Он снова выглянул в окно.

— Что ты собираешься делать, госпожа?

— Собственно, ничего. Я отправляюсь в Тяжелые Горы. По дороге встретила разбойников. Не в первый и, думаю, не в последний раз. Одного и привезла сюда, поскольку мне это было по пути. Теперь я пойду поесть и поспать, раз в «Приюте» не получилось. Там удалось только пива хлебнуть, да и то наспех. До сих пор в животе бурлит.

Она встала.

— А какое тебе, собственно, было дело до этого постоялого двора? Я слышал, что ты в своей жизни видишь только стервятников.

— Ну почему же? Иногда и солдат. К сожалению, не всегда сообразительных. «Приют» — единственный постоялый двор в этих краях, более того — единственный на всем тракте, не считая тех, что в городах. Я ночевала в нем пару раз, и, может быть, мне просто хочется, чтобы такая возможность была и впредь.

— Ну хоть какая-то причина! — согласился комендант. — И все же, госпожа, я с удовольствием приказал бы тебя задержать. Как случилось, что Громбелард так долго ничего о тебе не слышал?

— Я путешествовала.

В дверях она на мгновение остановилась.

— Знаешь, — кинула она напоследок, — а может, я вас просто люблю? Все имперское войско? Возможно, ты слышал, что я сама служила?

Она вышла. Комендант чуть приподнял брови.

— Знаешь, — сказал он, — а может, и хорошо, что ты вернулась? Громбелард без легенд — это один ветер да слякоть.

Возле рынка она нашла сносную гостиницу, правда довольно дорогую. Впрочем, золота у нее хватало. Она во многом могла упрекнуть своего бывшего мужа, но уж никак не в скупости. Он дал ей тысячу слитков золота и жеребца. Если бы она потребовала, дал бы в десять раз больше. Золота он не жалел.

«Ты еще вернешься», — презрительно бросил он.

Она приняла золото и коня как должное.

«Это плата за услуги, которые я тебе оказывала, — сказала она. — Не слишком дорого, правда?»

Кровь прилила к его лицу. Таким она его и запомнила.

Каренира наелась досыта. В зале сидели солдаты. На этот раз настоящие — трезвые и вежливые. Конечно, они пытались расспрашивать, кто она, откуда и куда направляется. Так уж сложилось, что в Громбеларде солдаты были весьма дотошны. Особенно к одиноким вооруженным путникам. Ну а женщина при оружии хоть и не была во Второй Провинции чем-то особенно необычным, но все же вызывала определенное любопытство.

Она сняла самую дорогую и лучшую комнату. Там она и позволила поговорить сама с собой.

— Что, привыкла-таки к удобствам? — насмешливо спросила она себя. — Что ж, посмотрим, как будет в Горах. Первые ночи глаз не сомкнешь под открытым небом. Вот увидишь.

Она разделась догола и, широко расставив ноги, встала, заложив руки за спину. Потом сделала глубокий наклон, коснувшись лбом пола. Какое-то время она держала это крайне неудобное положение, затем приняла другую позу, еще более странную: встала на цыпочки, сильно согнув ноги в коленях и выпрямив туловище. Выглядело это так, словно она была в седле.

Так и застыла надолго.

Она вспоминала старика, который много лет был для нее отцом, вспоминала его советы и уроки, его голос:

«Ноги, Кара. Они связывают тебя с землей, поэтому они основа всего. Ты стоишь, ходишь и бегаешь. Они передают силу всему твоему телу. Если ты хоть иногда можешь дать отдых рукам, то ноги, как правило, продолжают движение, поэтому они в несколько раз сильнее, чем руки. Заботься о них. Только они смогут противостоять более сильным чужим рукам, если те вдруг пожелают убить тебя. Только ноги, Кара. Только они».

Уже десять лет, почти ежедневно, она следовала советам своего опекуна. Даже в Дартане. Словно знала, что ее способности еще ей пригодятся…

Лодыжки и бедра начали слегка дрожать. На лбу выступил пот. Если бы ее сейчас увидели, многие мужчины бы постыдно бежали. Маленькие груди подрагивали, словно состояли из одних лишь мышц. Несмотря на стройную фигуру — узкая талия, округлые бедра, довольно длинные ноги, — в ней, казалось, было мало от женщины, во всяком случае, как это было принято считать, а так, только жилы да мускулы. Плоский живот напоминал военную подстежку, что носят под кольчугой, а под кожей играли ровные ряды мышц. Плечи и спина выглядели просто убийственно. Десять лет скалолазания, стрельбы из лука, бега наперегонки с горными козами, подтягиваний на отвесных стенах. Десять лет добровольных пыток, как эта ежевечерняя стойка, иногда еще и с тяжелым камнем, который надо держать обеими руками то над головой, то на вытянутых перед собой руках.

Капли пота начали падать на пол. Он струился ручьями по вискам, стекал по спине, между ягодицами, с шеи на грудь и живот, падая к ногам.

— Стареешь, — сказала она себе, приняв нормальную позу.

Несколько раз подпрыгнула, чтобы снять напряжение. Потом рухнула в постель, накрывшись одеялом, быстро впитывавшим пот. О том, чтобы помыться, она как-то и не подумала.

Мыться хорошо было в Дартане.

Проснулась и сказала себе то же, что и перед сном:

— Стареешь, Кара.

А уже было светло. Утро. Иными словами, она проспала полдня и всю ночь.

Она выскочила из-под одеяла, сладко потянулась, с удовольствием похлопав себя по округлому заду. Вскоре, уже одетая, с колчаном на плече, она пошла чего-нибудь перехватить.

После чего покинула гостиницу, оказавшись под струями дождя. Лило так, как и должно в Громбеларде, — особенно по весне. Потоки воды неслись по улицам, устремляясь в сторону рва. Избыток дождевой воды давал начало приличных размеров речке, которая несла свои воды среди скал вниз, к предгорьям. Сила потока была достаточной для того, чтобы привести в действие мельницу. Она же и была постом Громбелардского Легиона. Иначе ее давно бы разрушили и сожгли.

Пробираясь верхом по топкой от грязи улице, она доехала до Больших Ворот. В Рикс она въезжала через Малые Ворота. Теперь же миновала и эти, охранявшие подходы к городу сторожевой башней. Вскоре и она скрылась в пелене дождя, оставшись позади.

Дождь расходился все сильнее. Она двигалась против ветра, и, несмотря на то что склонилась к самой шее коня, струи били прямо в лицо.

— Видишь, а ты хотела переждать ливень в гостинице, — пробормотала она.

Она и в самом деле хотела так сделать, но ей пришло в голову, что если она будет бояться в Громбеларде дождя, то лучше уж сразу вернуться в Дартан.

— Пошел. — Она пришпорила коня, вдавив колени в его круп.

Лошадь пошла быстрой рысью.

Собственно, Каренира никуда не спешила. Времени у нее было предостаточно. Лет сорок без малого; так, глядишь, можно дотянуть и до семидесяти. Но почему-то изнутри прожигало некое страстное желание ускорить ритм собственной жизни. Поэтому медленный шаг коня ей казался утомительным. Тащиться как кляча? По тракту? Как долго и зачем?

В Рахгар! Увидеть тех, кого называют «убийцами». Взглянуть на полсотни котов, не абы каких, а гвардейцев, в легких кольчугах и зеленых мундирах, в плоских кошачьих шлемах с прорезями для ушей. В шлемах, увенчанных мощным железным острием, столь же смертоносным, как и наконечник копья.

На память пришел кот Рбит, Князь Гор. Тогда он был ей другом, а сейчас? Воспоминания всколыхнули былое, а вместе с ними всплыл образ мужчины гигантского роста, с коротко подстриженной светлой бородой. Басергор-Крагдоб, король громбелардских разбойников. Она вдруг вспомнила случай полуторагодичной давности. И покраснела, словно четырнадцатилетняя девочка.

— Глупенькая же ты тогда была, — язвительно заметила она. — Зато проклятый Дартан научил тебя жизни… То, что знала раньше, было огромным миром, но без людей, и, естественно, без мужчин. «О, я найду тебя, Рбит! Чтобы извиниться, а потом дать хорошего пинка под хвост. Может, было бы лучше, если бы Глорм тогда взял меня, а Бай узнал бы об этом!» Она ехала, продолжая улыбаться.

— А может быть, и нет, — сказала она вслух примерно через полмили пути.

Первую ночь под открытым громбелардским небом она провела именно так, как и предполагала. Постоянно просыпалась, промокшая и продрогшая. Дождь прекратился только к рассвету. Казалось, этого было предостаточно. Выжимая волосы, она злобно бормотала слова, от которых кое-кто в Дартане мог бы свалиться со стула. Хорошенько попрыгав и набегавшись до изнеможения, она наконец согрелась.

— И почему ты не вернулась в Армект? — укоризненно спросила она себя, переводя дух. — Под прекраснейшее небо Шерера! Весна! Знаешь, как там теперь выглядят равнины?

Она их еще помнила…

Однако немного поев, она оседлала коня и двинулась дальше.

Она проехала не больше мили, когда — сквозь шум опять зарядившего дождя — услышала за спиной спешное чавканье копыт по дорожной грязи. Встречи на этом тракте вовсе не были редкостью по той простой причине, что это был единственный тракт во всем Громбеларде. Однако редко кто несся по нему вот так, галопом. Уж слишком часто лошади ломали себе ноги на этой «проторенной дорожке», и далеко не каждый зависел от коня так мало, как она.

Она увидела солдата, похоже, хорошего наездника, на добром коне. За собой он вел еще одну прыткую лошадку.

Окинув взглядом всадника, она пришла к выводу, что запасная лошадь как раз сейчас и пригодится. Конь, на котором сидел молодой воин, был загнан почти до смерти. Солдат сам был едва жив.

— Ты что, всю ночь напролет галопом мчался? — удивленно спросила она, оглядывая парня с ног до головы. На нем не было доспехов, один мундир. Наверняка это гонец гарнизона, из тех, кто действительно готов сломать себе шею на этой дороге что днем, что ночью. Их служба считалась довольно легкой, поскольку они никогда не принимали участия в обычных патрулях и, как правило, торчали в гарнизоне, изнывая от скуки, но только до поры до времени… Мало кому было известно, как много этих ребят бьется насмерть на тракте, вылетев из седла, если конь случайно споткнется о кочку, и какой может оказаться цена за отчаянную гонку.

Сколько таких одиноких всадников просто прирезали по дороге? Ради коня, ради оружия, ради забавы…

Выше в Горах, к северу от Бадора, курьерскую службу, как правило, несли коты. Потому что той дороге только название — дорога. Между Бадором и Риксом еще как-то скрипели, хотя и с трудом, повозки, полные товаров. Но из Бадора в Громб и Рахгар груз можно было доставить лишь одним способом: по частям, на спинах мулов. Но даже и эти выносливые в горах твари порой срывались с узкой крутой тропы, которую — неизвестно почему — именовали трактом.

В Риксе коты встречались редко. А уж в легионе они вообще были исключением.

— Госпожа, — сказал по-громбелардски гонец, едва дыша. — Это ты — ее благородие… — Он изо всех сил пытался вспомнить имя, но от усталости оно вылетело у него из головы. — Ее благородие… Царица Гор?

Она криво улыбнулась.

— Нет, пастушка, овец пасу, — язвительно заметила она, но парень настолько смутился, что она тут же о том пожалела. — В чем дело? Ты за мной гнался?

Он кивнул.

— У меня письмо, — сказал он. — Но… это действительно ты, госпожа?

На этот раз она удержалась от улыбки.

— Да. А.И.Каренира.

— Так точно! — Он с облегчением вздохнул, услышав имя, которое позабыл, и достал влажный свиток пергамента, скрепленный печатью Громбелардского Легиона.

Она развернула его. Письмо было лаконичным.

«Госпожа! Разбойничье нападение на Перевале. Постоялый двор частично сожжен. Нужна твоя помощь. Приказывать не могу, только прошу.

По воле Благороднейшего, заместитель военного коменданта Рикса, Н.В.Эгеден».

— Вот те раз! — со злостью сказала она.

Не приказывает… Просит… И что ей делать с такой «просьбой»? Военные смотрели на нее косо, даже враждебно, после давней истории в Черном Лесу. Она, конечно, могла бы отказать в помощи. Отдать этому щенку письмо, чтобы он им подтерся, — и все дела. Но она-то знала, как скоро об этом узнает весь Громбелард. И тогда она может больше не рассчитывать на солдат — нигде и никогда.

Так-то вот.

С легионерами лучше поддерживать хорошие отношения. Честно говоря, враждебность солдат ее несколько тяготила. А теперь ей представился случай исправить положение.

А впрочем — почему бы и не показать, на что она способна?

— Что ты знаешь, — спросила она гонца, — кроме того, что должен был мне это отдать?

Он снова смутился.

— Ничего, госпожа…

Она вздохнула.

— Я твоя пленница, — сообщила она. — Ты забираешь меня в Рикс. Так здесь написано. Можешь делать все что угодно, даже избить меня и изнасиловать. Но доставить живой.

Он уставился на нее с неподдельным ужасом в глазах. Она рассмеялась и бросила ему письмо.

— Читай! Ну читай же! Ведь это письмо для меня, я могу показать тебе его содержание.

— Я не умею, госпожа. — Он покраснел как рак, отдавая письмо.

В сотый раз она подумала о том, что Громбелард — это вам не Армект. В ее стране читать учили каждого ребенка. Как иначе он мог потом понять традиции, заключенные в могуществе армектанского языка?

— Ну ладно. Твой комендант просит меня о помощи. Что-то случилось на Перевале Стервятников.

Она жестом показала, чтобы он перекинул седло на запасную лошадь.

— Первое задание? — спросила она, пока он тащил седло. — Или второе?

— Второе, госпожа, — неохотно признался солдат.

— Что ж, ты выполнил его образцово, — похвалила она. — Если так и дальше пойдет, то не успеешь оглянуться, как тебя сделают тройником. Потом десятником. А потом — учись читать. Подсотник Громбелардского Легиона — это уже кое-что.

Она заметила, что он весьма горд похвалой. Солдат пружинисто вскочил в седло. Он и в самом деле отлично держался в нем.

— В Армекте, когда… ну, в общем, совсем недавно, — она махнула рукой, — я начинала точно так же. Только потом меня перевели в лучницы — потому что я стреляла лучше всех во всем гарнизоне. Во всей Рине. С шестидесяти шагов я никогда не промахивалась вот по такой цели. — Она показала ладонь.

«Никогда» — было слишком сильно сказано… Но зачем ему о том знать?

— В Армекте, — продолжала она, — дороги ровные, как стол. А в каждом втором селении — пост со сменными лошадьми.

Он бросил взгляд на ее сильно укороченные стремена. Она это заметила.

— У нас так курьеры ездят, — объяснила она. — Ты в самом деле ничего не знаешь про Перевал Стервятников?

— Туда отправился отряд, — неуверенно сказал он. — Вчера… нет, позавчера вечером. Потом с Перевала прискакал… — Он назвал имя, которого она не расслышала. — Сразу после этого командир вызвал меня и дал это письмо. Он сказал, что ты, госпожа, поехала через Большие Ворота. Значит — в сторону Бадора. Ну я туда и рванул.

«Ну да, рванул, — мысленно усмехнулась она. — Что чуть не разминулся ночью со мной».

Она задумалась.

Чего они хотели от нее? Чтобы она гонялась за какой-нибудь бандой по горам? Или вела отряд? Тогда они ошиблись. Узкие Горы она знала слабо. Стервятников искали в Тяжелых Горах, возле Громба, иногда в окрестностях Бадора. Там ей был знаком каждый камень.

Парень ехал молча, старательно избегая взглядов, которые могли бы свидетельствовать о том, что легендарная Охотница ему нравится. Она искоса посмотрела на молодое, с едва пробивавшейся порослью над губой лицо, которое сейчас было — а как же! — лицом старого вояки, который все в жизни повидал и убил не меньше ста разбойников.

— Сколько тебе лет? — спросила она.

— Двадцать… — нехотя выдавил он, словно пойманный врасплох.

— Гм… А на самом деле?

— Семнадцать, госпожа, — уныло ответил он.

Она покачала головой. А что тут такого? Когда она поступила в легион, ей было столько же. И она как-то не ощущала себя слишком юной тогда.

Юной она почувствовала себя лишь теперь. И чем дальше, тем больше.

Ей казалось, что время — это наихудший из врагов, вполне заслуживающий особой стрелы.

— Побыстрее можно? — спросила она в тот момент, когда парень открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же поспешно его закрыл. — Что ты хотел сказать? Смелее!

— Это правда, что ты убила тысячу стервятников, госпожа? — выпалил он.

— Тысячу? — изумленно переспросила она. — Нет, пожалуй, я недостойна твоего восхищения… Тысячу стервятников? Столько просто не существует! Чтобы убить тысячу стервятников, мне самой пришлось бы родить еще сотни две. Разве я могу высиживать яйца? Сорок с небольшим, — помолчав, коротко добавила она… завысив цифру на добрую дюжину.

— Сорок? — протянул солдат с ноткой разочарования.

— Хватит об этом, ладно? — резко сказала она. — Можешь гнать своих кляч побыстрее, горе-легионер? Плетешься так, что впору слезу пустить!

Прежде чем они доехали до города, парень загнал одного из своих коней насмерть. И все равно за ней не угнался. В Рикс она вошла одна.

Его благородие Н.В.Эгеден, заместитель коменданта гарнизона в Риксе, вел себя с ней точно так, как и тогда, когда они в первый раз встретились. Она всеми фибрами души ощущала его враждебность и некоторую настороженность. Но вместе с тем она понимала, что этот человек знает, чего хочет. От себя и от нее.

— Ты-то мне и нужна, госпожа, — сказал он.

— Знаю. Но у меня столько вопросов!

— Отвечу на все, — заверил он. — В тот же день, когда ты была у меня, я послал патруль на Перевал. Но все уже было кончено. Путников ограбили, конюшню сожгли, убили нескольких слуг.

— И это все? — Она несколько удивилась. — Я думала, что раз постоялый двор захватили, то там осталась лишь пара обгорелых балок.

— Они ждут мзды, — объяснил Эгеден. — Это получше, чем спалить все дотла.

— Не сомневаюсь.

— Я мало что знаю. Скажу только, что это не какая-то местная компания грабителей, а банда из Тяжелых Гор. Весьма многочисленная.

Ее брови поползли вверх.

— А что с пленником, которого я привезла? — спросила она. — Он что-то знает?

— Умер.

— От старости? Или соплями изошел?

— Урядники Трибунала потрудились.

— Вы сдали его мясникам?

Офицер встал и прошелся по каменной комнатке.

— Будто я мог иначе, — пробормотал он.

— Он хоть что-то успел сказать?

— Много чего. Аж потолок трясся. Только понять ничего не удалось. Что может сообщить заика, если он еще и язык от боли откусил до того, как все зубы ему вбили в глотку?

Она понимающе кивнула.

— В следующий раз, когда какой-нибудь заика сунет мне опять лапу между ног, я их расставлю пошире, — пообещала она. — И уж точно не стану везти беднягу через пол-Громбеларда на потеху легионерам. Лучше сама отрежу ему, что следует, и суну в зубы. Если он не рассыплется в благодарности — то уж не знаю…

— Однако, — прервал ее офицер, — кажется, мы знаем, что это за банда.

— Ну?

— С ними был кот-гадб. Его называли Кобаль.

Она вытаращила глаза.

— Ты думаешь, комендант, что это люди Басергора-Крагдоба? — удивленно спросила она. — Думаешь, этот кот — Князь?

— Похоже на то.

— Это просто смешно! — заявила она.

— Неужели? — Он нахмурился. — Почему же?

— Потому что, во-первых, Крагдоб взимает дань с этого логова уже десять лет…

Офицер остолбенел.

— …как и с любого другого в Громбеларде, в том числе и здесь, в Риксе…

Он чуть не бросился на нее.

— Что за выдумки?! — зарычал он.

— Ну-ну, комендант, — осадила она его. — Защита со стороны войска тоже, конечно, нужна… От воришек, от пьяниц… но вам не защитить корчмаря от Короля Гор. И никого другого в этом городе. Ты думаешь, ваше благородие, что его зовут королем за то, что он командует парой вооруженных отрядов? Почему же тебя так не зовут?

Эгеден молчал.

— Каждый богатый купец в Громбе и Бадоре платит мзду Крагдобу. Здесь, в Риксе, наверняка та же песня. Кто-кто, а военный комендант должен об этом знать! Ты думаешь, господин, что это рядовой разбойник, как все прочие? Из тех, что таскают овец из отар у пастухов, чтобы продать потом за пару слитков серебра?

Она покачала головой.

— Заметь, — сказала она, — ты никогда не видел его людей, комендант. Если бы они переоделись в мундиры, они больше были бы похожи на солдат, нежели твои починенные. Думаешь, Глорм окружил себя тупым стадом болванов?

— Глорм… — повторил офицер. — Похоже, ты его хорошо знаешь, госпожа?

— О… — кокетливо улыбнулась она. — Ревнуешь?

Офицер чуть не заскрежетал зубами.

— Честно говоря, — уже более серьезно сказала она, — я его знаю не особенно хорошо. Однажды мы виделись. Только один раз. Кот — да, мой друг. Но прежде всего я знаю горы, комендант. Я ночую в пастушьих селениях, иногда меня подвозят купцы, я встречаю солдат, разбойников и бродяг, бываю в городах… Я многое вижу и слышу. Говорю тебе, это были не люди Басергора-Крагдоба.

Он уже снова владел собой.

— В таком случае, — сказал он, садясь, — что же это за банда? Тридцать человек!

— Аж столько?

— Да.

— Есть такие в Тяжелых Горах. Все это весьма интересно…

— Во имя Шерни, — покачал головой офицер, снова вставая, — я сижу здесь и разговариваю с молочной сестрой всех этих головорезов!

— Ну, ваше благородие, — пожала она плечами, — это не я посылала гонца за тобой. Я не разбойница, и никогда ею не была. У меня в горах свои дела. Но чтобы ими заниматься, мне приходится жить в согласии с разбойниками. Точно так же, как я хочу жить в согласии с солдатами.

— С этим нельзя мириться! — сердито заметил он.

— Я мирилась десять лет, — спокойно ответила Каренира. Она постучала по столу. — Время уходит. Скажи мне, господин, все, что я хотела бы знать, а потом я подумаю, хочу ли я и могу ли я тебе помочь. А может, я должна тебя сильно попросить, чтобы ты вообще принял мою помощь?

— Может, и стоило бы, — неожиданно согласился офицер. — Я многим рискую, ведя переговоры с личностью… которая, даже если и не вне закона, то, во всяком случае, известна своей подозрительной репутацией.

Она встала.

— Я на тебя обижена, — сказала она с лучезарной улыбкой, но взгляд ее был чужим и холодным, каким мог быть только у нее. На него смотрели темно-серые глаза, которые выглядели старше лица лет на тридцать и которые никогда не могли быть глазами женщины… Он «знал историю этих глаз; в Громбеларде ее знал, наверное, каждый. Какие глаза были у нее раньше? Черные. Наверняка черные. И главное — женские…

— Подожди, госпожа… Я просто пошутил, и был не прав, — признал он свою ошибку. — Предлагаю договор: добровольно, с твоего же согласия, ты поведешь моих людей. Так далеко, как потребуется. Коли ты знаешь Горы, тогда тебе известно, где есть или могут быть тайные убежища.

Она посмотрела на него так, словно он был стервятником, но без клюва и крыльев, зато с морковкой или петрушкой в когтях.

— Погоди-ка, ваше благородие! Ты что, думаешь, будто я вижу в жизни одних крылатых с голыми шеями… а солдат так, по ходу дела вожу прямо в лапы смерти? Тогда что будет, если я твое войско вдруг сброшу в пропасть? Или невзначай выпью всю их кровь?

— Пятьдесят человек? — с иронией спросил он. — Это, пожалуй, многовато даже для Охотницы.

Она посмотрела на него, будто впервые увидела: «Неужели он все-таки дурак?»

— Много лет моим опекуном и учителем был величайший мудрец Шерера, — сказала она. — Историю Империи он знал, как никто другой. Он многое мне поведал.

— И что же?

— Хотя бы то, что во время войны за Громбелард целые сотни армектанской пехоты пропадали в горах из-за предательства проводников… Так что, — она приподнялась на цыпочках, покачиваясь, — могу засвидетельствовать, что эта возможность не исключена.

— Это же были армектанцы, совершенно не знающие Гор.

— Да. Но их вели какие-то проводники. Не я.

— Что ты мне хочешь доказать, Охотница? Во-первых, я не верю, что ты умышленно погубила тех солдат из Громба. Честно говоря, та история — единственное пятно на твоей репутации. А во-вторых, ты никогда не вставала ни у кого на пути, только била стервятников. Это твое дело. И достойно всяческой похвалы.

«Однако он все-таки глуп. Может быть, не абсолютно, но…» Она подумала о том, почему всегда охотнее веришь в то, во что удобнее всего верить.

— Кто возглавит отряд? Ты, комендант?

— Это невозможно. Я здесь один, с тремя подсотниками. Почти всех офицеров вызвали в Громб… но это уже тебя не касается, госпожа. Еще раз буду с тобой откровенен: крайне неудачно, что «Приют воина» сожгли именно сейчас, когда я командую гарнизоном. Ясное дело, формально меня обвинить не в чем. Вот только через месяц-другой меня переведут на какую-нибудь мерзкую должность «в целях ознакомления с различными условиями службы»… Мне нечего терять. Эту банду ликвидировать необходимо, и не только ради моей карьеры. Мне все равно, что ты по этому поводу думаешь, но к службе я отношусь серьезно. Я здесь для того, чтобы обеспечить порядок. А если это невозможно, то наказать тех, кто его нарушает. Если мне в этом поможет разбойник — он станет моим союзником. Если шлюха — тоже. А если ты — еще лучше, потому что я не считаю тебя ни тем ни другим.

— Очень мило с твоей стороны, — весело сказала она. — Тем более жаль, что этот договор для меня неприемлем.

— Ты даже не спрашиваешь, госпожа, что я могу тебе предложить?

— Спрошу. И что же?

— Если все пройдет удачно, я позабочусь о том, чтобы во всех гарнизонах услышали о твоих заслугах. Ну что, стоит того?

— Ну-у… не знаю. В глазах горцев я с первой минуты стану шпионом Громбелардского Легиона… Конечно, я могу прикончить двух-трех разбойников на постоялом дворе. Их предводитель, если он не дурак, а он наверняка им не является, поскольку дурак редко становится предводителем, еще и сам заклеймит идиотов, которые напились, выполняя его задание, и встали на пути у Царицы Гор. Другое дело — вести легионеров по следу банды. Не мое это дело. Каждый так скажет. Из охотницы я превращусь в дичь. А что будет, если дело не выгорит? Нас заманят в ловушку, половину перебьют, а то и вообще всех, и тут Охотница снова выходит сухой из воды? Тогда на мой хвост упадут все — и солдаты, и разбойники! Благодарю покорно, ваше благородие. Это большая честь для меня — но нет.

— Значит, ты мне не поможешь, — сухо подытожил офицер.

— О!.. — Она наморщила нос, показав зубы. — Этого я не говорила. Почему бы войску хотя бы не проникнуться ко мне симпатией? Раз уж я так люблю войско?

Фанфары Громбелардского Легиона были ей ни к чему. Если каждый десятник начнет вдруг славить подвиги отряда, который разбил наголову группу разбойников, а помогла ему в этом Охотница… то уж лучше сразу возвращаться в Дартан. В объятия любящего супруга. В мягкий бархат. В роскошные подушки. На мрамор бальных залов.

Попросту говоря, во все это дерьмо.

Ей хотелось сбросить с себя накипь, но воспоминания нахлынули волной.

«Здесь нельзя это вешать, Кара».

«Мой лук? Он что, не может висеть в моей спальне? Так что мне с ним делать, скажи? Где в этом доме держат оружие?»

«Не в этом доме, а в нашем доме, Каринка. В оружии здесь — о радость! — нет никакой необходимости. Ты же знаешь, я тоже привык к мечу. Но не в собственном же доме!»

Она пошлепала по колчану, висевшему у седла.

— Прости меня, — трогательно попросила она.

Не спешиваясь, она постучала кулаком в ворота. Скрипнуло крохотное оконце и распахнулось рывком. Кто-то выглянул наружу, после чего ворота открылись.

Постоялый двор выглядел так, как и говорил Эгеден. Собственно, он даже не очень пострадал. Только конюшни не было.

Навстречу вышел подсотник в полном вооружении. Несмотря на шлем, она легко узнала старого солдата, который впустил ее на территорию гарнизона. Он по-военному четко отдал ей честь. Она с серьезным видом ответила тем же. Его губы тронула улыбка.

— За мной, — сказала она, спрыгивая с коня, — следуют сорок бравых легионеров. Скоро они будут здесь. Я, похоже, говорю с командиром?

На этот раз на его лице промелькнула враждебность.

— Как это получается, госпожа, что ты знаешь о том, что совершенно не должно тебя волновать?

— Все объясню. — Она кивнула. — Пусть кто-нибудь займется моей лошадью, хорошо? Есть здесь какое-нибудь место, где можно спокойно поговорить?

Вскоре она передала ему письмо от Эгедена. Он прочитал его и без особого энтузиазма, но во всех подробностях рассказал обо всем, что она хотела узнать.

Она мчалась по тракту, как гонец легиона, и на этот раз не слышалось размеренного чмоканья грязи под копытами. Немного отдохнув в Бадоре, она поехала дальше, в Громб, чуть помедленнее, то рысью, то шагом.

Слава Шерни, бандитов на тракте она не повстречала. А могла. Маловероятно, чтобы разбойники продирались через горы, от самого Перевала Стервятников. Впрочем, в свои планы они ее не посвятили. А то, что они промышляют в Тяжелых Горах, еще ничего не значит. Они могли идти куда угодно. Хоть на Тройное Пограничье.

Ей было интересно, как войско возьмется за дело.

Громб она недолюбливала. Если честно, то там ничего хорошего для нее не было. И все же это был город, где ей чаще всего приходилось бывать. В радиусе двадцати с лишним миль от Громба обычно шла ее охота.

Она знала одно имя… вернее, знала его когда-то. Сейчас подзабыла. Но помнила, что человек, носящий его, в Громбе хорошо известен. Оружейник. Его клинки пользовались большим спросом.

Ну да. Только вот в Громбе она уже давно не была, да и раньше она никогда не искала встреч с этим человеком.

Может быть, что-то изменилось?

Она спросила о нем в трактире.

— Оружейник? — Трактирщик удивился, словно впервые услышал про такое ремесло. — Оружейник… — Он впал в задумчивость и, судя по всему, не собирался из нее вылезать.

Она катнула серебряную монету по стойке.

— Оружейник, — повторила она. — Оружие кует. Совершенно неизвестная в Громбе профессия, если не считать, что на каждой улице живут как минимум двое, а Железный Переулок — вообще не в счет.

До трактирщика наконец дошло, что женщина знает Громбелард и сам Громб не по слухам.

— Не понимаю, госпожа… — пробормотал он. — Плохо знаю Кону.

— Оружейник, — сказала она, на этот раз по-громбелардски; у нее был отчетливый армектанский акцент, но местным языком она, вне всякого сомнения, неплохо владела. — Мне нужен лучший оружейник в Громбе. Теперь ты скажешь, что у меня плохое произношение? — Она бросила еще одну монету. — У меня хорошее настроение… пока. Ну?

— Здесь живет несколько известных…

— Лучший. Понимаешь, что значит слово «лучший»? Корчмарь, ты или очень тупой, или очень скупой? Скажи прямо, может, договоримся?

— А если жадный? — елейно поинтересовался он.

— Это мне нравится! — обрадовалась она. — Держи за откровенность…

Его глаза стали масляными при виде трех золотых монет.

— …а это за мое потерянное время, — заверила она, треснув по прыщавой роже с достойной восхищения силой.

Постояльцы, довольно-таки неприятного вида типы, аж подпрыгнули за ближайшими столами. Они с интересом следили за разговором и наконец радостно завопили, когда корчмарь, схватившись за щеку, грохнулся затылком о стену.

— Эй, красотка! — с хохотом бросил один из посетителей. — Иди на рынок! Там и спрашивай первого встречного из тех, что везде болтаются! Любой тебе укажет! У твоего оружейника неподалеку свой дом!

Она махнула рукой в знак благодарности. Когда она шла к двери, в зале все еще царило веселье. Кто-то по пути похлопал ее по плечу, кто-то по заду. Своего рода дань уважения.

— Красотка! — крикнул кто-то еще. — Давай вечерком сюда! Золото у тебя есть, в кости сыграем!

Взяв коня по уздцы, она двинулась к рынку.

Между прилавками с воплями носилась чумазая детвора. Их было полно везде, но на рынке, где много чего происходило, а порой удавалось кое-что стянуть, бегала целая орава. Она подставила подножку одному из сорванцов, а когда он грохнулся о землю, разбив себе нос, бросила ему медяк, задав тот же вопрос, что и трактирщику. Он показал пальцем, с которого слезал ноготь, раздавленный, видимо, недавно чем-то тяжелым.

— Веди! — приказала она. Щенок протянул руку, собираясь потянуть ее за собой, но она отшатнулась, отпихнув его сапогом. В Дартане она с таким трудом избавилась от вшей, что теперь у нее не было ни малейшего желания обзавестись ими снова.

— Держись подальше, жабеныш, — предупредила она.

Дом стоял на узкой улочке, второй от рынка. Прогнав мальчишку, она внимательно осмотрела строение, стараясь его запомнить. Потом ухватилась за колотушку.

Знаменитому оружейнику на вид было лет пятьдесят-шестьдесят, он был коренастым, пышущим здоровьем, хотя и не слишком высоким человеком. Он принял ее вежливо, но сразу дал понять, что любой гость, не являющийся клиентом, пусть даже женщина, и притом Чистой Крови, отнимает у него время зря. Она вспомнила беседу с корчмарем и подумала, что на этот раз пустых разговоров не будет.

— Я вижу, мое армектанское имя не произвело на тебя впечатления, — прямо сказала она. — Здесь, в Громбеларде, меня называют Охотницей. Меня прислал к тебе, мастер, Князь Гор. Л.С.И.Рбит.

Оружейник бросил на нее испытующий взгляд, но тут же спокойно, почти безразлично отвел глаза.

— Басергор-Кобаль? — медленно проговорил он, наморщив лоб. — А ты, госпожа… Хм, я слышал эти имена, а как же… Но я не знаком с теми, кто их носит.

Она поняла, что он ее не знает и он осторожен. Что ж, она ведь сказала Эгедену правду: Басергор-Крагдоб дураков не держит.

Не говоря ни слова, она показала на свои глаза, готом на колчан с луком, наконец, без лишних церемоний приподняла куртку и рубашку, выставив спину напоказ, открыв многочисленные следы когтей.

— Чем тебя еще убедить, мастер? Притащить трупик стервятника? Но на это потребуется время.

Он неожиданно улыбнулся:

— Ну хорошо, госпожа… Его благородие Рбит говорил когда-то, что ты обо мне наслышана. Но шли годы, а тебя все не было. Идем. У меня есть комнатка наверху… этакая келья… там и поговорим.

— У меня всего два-три вопроса.

— К чему спешить? Здесь слуги, подмастерья… — Он обвел рукой вокруг. — Осторожность излишней никогда не бывает.

Она была с ним совершенно согласна.

Стены комнаты, которую оружейник назвал своей кельей, были увешаны разнообразным оружием. По большей части мечами. Она легко узнала военные — короткие и довольно широкие. Среди них более легкие мечи конницы, мечи пехоты легиона с простой крестовой рукояткой, и гвардейские — со скривленной рукояткой под углом от гарды к лезвию. Эти ей нравились больше всего, так рука чувствовала упор. Дальше висели длинные мечи. Их обычно носили высокорожденные. И наконец, убойные двуручные мечи пехоты. Она слышала от Дорлана, что когда-то пользовались и такими.

— Уже много веков никто этим не сражается, — показала она на стену. — Последний раз, кажется, во времена Королевства Трех Портов, во время войн за объединение Армекта.

— А ты знаешь в этом толк, госпожа, — заметил он, приятно удивленный. — Здесь бывали люди, которые спрашивали, где их ножны… и не принадлежали ли эти мечи гигантам.

Она рассмеялась.

— О! — пробормотала она. — Такой я видела, знаешь, у кого, мастер?

— Тарсан. — Он снял меч со стены и провел по клинку рукой. Лезвие было необычайно длинным и узким, не предназначенным для рубки. Утолщенное основание, совершенно тупое, могло принимать на себя любые удары. — Я знаю, госпожа. Подумай, может ли человек, который пользуется таким оружием, быть врагом оружейника? Я плачу ему дань, и делаю это охотно… Знаешь, какой мзды он требует, госпожа? Одну серебряную монету в год! Он сказал, что я не должен быть исключением. Всякий платит дань королю… Странный это человек, госпожа.

— Знаю.

Оружейник аккуратно повесил меч на место.

— О чем думает человек, который кует клинки, что пускают потом кровь во всех уголках Шерера? — спросила она. — Ведь они убивают…

— Ты когда-нибудь держала в руке мое оружие, госпожа?

Он показал на клеймо.

— О, узнаю… Это клеймо гарнизона Громба.

— Одинаковые… Так о чем думает человек, изготавливающий смертоносное оружие? — как бы повторил он.

— В самом ли деле оно смертоносное?

— Наверное, такой человек может гордиться своей работой.

— Гордиться? — переспросила она.

— А что, следует стыдиться честной, искусной работы? Мои мечи молчат, госпожа. Они не вопят, что они сеют добро, но и не говорят, что в них все зло. Не от них это зависит.

Она кивнула.

— Ты умный человек, мастер. Мастер, я ищу своего друга. Кота Л.С.И.Рбита. В окрестностях Рикса есть постоялый двор, на который напала банда. На Перевале Стервятников, в Узких Горах, может быть, ты слышал… Среди разбойников был кот. Банда выдавала себя за отряд Басергора-Крагдоба. Я знаю, что это неправда. Кто-то затевает странную игру. Я хочу, чтобы Рбит и Глорм знали об этом.

Он внимательно смотрел на нее.

— Ты хочешь, чтобы я тебе сказал, госпожа, где их искать?

— Хм-м… Честно говоря, мастер, я думаю, ты сам этого не знаешь. Самое большее — знаешь кого-то, кто передаст весть дальше. Или не так?

— Ну и проницательность. Только это я и могу сказать.

— Что если я скажу, где меня искать?

— В течение нескольких дней ты получишь ответ, госпожа.

— Прекрасная беседа, — сказала она. — Проводишь меня до дверей, мастер? Где здесь можно прилично переночевать? Может, и пожить пару дней? Прилично, — подчеркнула она.

— Пройди через рынок, госпожа. Улица напротив. В конце — гостиница.

— Помню. Я в ней ночевала когда-то раз-другой. Что ж. Именно там можно будет меня найти.

В снятую комнату она прихватила ужин. Она не любила сидеть вместе со всеми в большом шумном зале. Тем более что знаменитый оружейник, видимо, в этой гостинице давно не был. Когда-то здесь действительно было сносно. Но, похоже, хозяин гостиницы серьезно заболел. Всеми делами занималась его жена. В результате гостиница превратилась в самый омерзительный притон во всем Громбе. У Царицы Гор не было никакого желания снова драться с желающими ее потискать.

Она съела кусок жареного мяса, выпила две кружки крепкого пива и принесла себе снизу третью. И еще бокал вина на утро, прополоскать рот, когда проснется.

Она лежала на рваном матрасе, потягивая пиво и размышляя о том, как надолго она здесь застряла. Что ж, пустые гадания… Ничего больше поделать она пока не могла. Не искать же Рбита где-то в горах! Так можно и семидесятилетие там справить!

Она отставила кружку и начала снимать куртку. Однако ей было от чего-то тяжело… Она оставила одежду в покое и вернулась к пиву. Сегодня ей не хотелось делать никаких приседаний. Опять о себе напомнила память.

«Кара, нельзя на глазах у слуг каждый вечер заниматься своими прыжками. Нет таких слуг, кто бы не разговаривал с другими слугами, ожидая всю ночь у носилок, пока мы на пиру у Князя».

«Что такое? Я опять что-то не так делаю, Бай?»

«Пол-Роллайны уже знает, Кара, что ты каждый вечер посвящаешь «подозрительным» упражнениям. Не говоря уже о том, что все считают, что у тебя телосложение, как у обученного на драку воина».

«А что в этом плохого? Кого это волнует?»

«Кого… Пол-Роллайны, Кара…»

«Пол-Роллайны! Погоди, а может быть, другая половина Роллайны уже знает, что ты трахаешь меня всегда сзади, как какую-то паршивую кобылу? Что, смотреть на меня не можешь?! Наверное, у меня должны быть сиськи с кочан капусты, да?! Оставь меня, ради всех сил, пока я тебя в окно не выкинула! Увидишь, на что способен обученный на драку воин!»

«Кара… Ты хотела, чтобы я забрал тебя из Тяжелых Гор. Почему ты не сказала, чтобы мы поехали в Армект? Ведь я спрашивал. Ты сказала: куда угодно. Теперь ты хочешь перенести и Армект, и Громбелард в Дартан. Ты должна была выбрать, Кара. Ты выбрала. Я знаю, чего я хочу: свой дом и тебя. А ты? Ты-то знаешь, чего хочешь?»

Откуда-то из глубины гостиницы донесся ураганный взрыв смеха, прервав ее мысли.

— Знаю, Бай… Теперь уже хорошо знаю, — пробормотала она, поднимая кружку.

Она набрала пива в рот и выплюнула на стену. Рассмеялась, глядя, как оно стекает, совершенно черное в свете свечи.

Она встала, чувствуя булькающий в животе избыток жидкости. Выйдя из комнаты, она приподняла юбку и помочилась там, где это обычно делают постояльцы каждой громбелардской гостиницы: у стены узкого темного коридорчика.

Вернувшись на свою койку, она расплела косы. Волосы были жесткими, кожа на голове зудела. Что ж, пора бы и помыться.

— Завтра, ваше благородие, — пообещала она себе. — Завтра, завтра…

Она легла, накрывшись одеялом.

— Ну, Рбит, — зевнув, сказала она, — долго мне прикажешь здесь торчать? Как мне надоели эти гостиничные дыры! Хочу в горы!

Она высунула из-под одеяла ногу и пнула шаткий стол. Свеча опрокинулась и погасла.

— В горы…

2

Примерно в то же самое время в Риксе Эгеден, временно командующий гарнизоном, встретился с Р.В.Соттеном, Вторым Наместником Верховного Судьи Трибунала. Уже начало беседы крайне взволновало сотника, однако его вопросы остались без ответа.

— Ты слишком многое хочешь понять, господин. — Его благородие Соттен пребывал в весьма дурном настроении и не пытался этого скрыть. — Понимания от тебя и не требуется. От тебя, господин, требуется рубить мечом. А рубить ты будешь того, кого я тебе укажу.

Эгеден с трудом сдерживал гнев. Его собеседник, похоже, это заметил… однако, судя по всему, не особо опасался. Заложив руки за спину, он молча смотрел на офицера.

— Твои действия, господин, едва не провалили весь план. Я мог бы закрыть глаза на то, что у тебя в руках была женщина, которую мы давно уже разыскиваем. Ты ее отпустил. Но каких-либо уговоров с бандитами я не потерплю! — Соттен повысил голос. — Да еще за спиной Наместника Трибунала! Имперского Трибунала, господин почти комендант!

Эгеден молчал.

— Если Трибунал, — продолжил, уже тише, Наместник Судьи, — решает, что должен быть сожжен какой-то постоялый двор, — надо полагать, это соответствует интересам Империи. Надеюсь, это ясно? И далее: если Трибунал желает, чтобы в легионах об этом не пронюхали, — надо полагать, это тоже в рамках интересов Империи. Понимаешь меня, господин?

— Нет, — ответил Эгеден.

Наместник изумленно уставился на него.

— Нет, — повторил офицер. — На моих глазах погиб человек, которого допрашивали в камере Трибунала. А теперь я слышу, что он действовал по указанию Трибунала! Нет, господин, не понимаю.

— Плохо действовал, — парировал Соттен. — Не понимаешь? Ну и ладно, — неожиданно заключил он. — Был ты, господин, заместителем коменданта гарнизона…

— Не был, а есть! — резко возразил Эгеден, делая шаг вперед. — И, во имя Шерни, может быть, завтра я им и не буду, но сегодня, ваше благородие, думай, что говоришь!

Соттен, сощурившись, взглянул на офицера.

— По собственному неведению, — сказал Эгеден, — я, возможно, и перечеркнул планы Трибунала. Вывод, я вижу, один: непонятно по какой причине держа меня в неведении, ты, господин, нанес ущерб интересам Трибунала. А значит, и интересам Империи. Может быть, прежде чем я расстанусь со своим постом, мне написать подробный рапорт? И послать его в Громб?

Соттен смерил его взглядом.

— А знаешь, господин, для военного ты не так уж и глуп! — вроде как признал он. — Сядем, поговорим.

Эгеден нахмурился, но предложение принял.

— Трибунал забросил сеть, — начал Соттен. — Но как ты представляешь, господин, сети Трибунала? Это очень тонкое хитросплетение; если многие начинают тянуть его в разные стороны — оно лопается.

— Ваше благородие, ты требуешь, чтобы легионы пребывали в полном бездействии, опасаясь порвать ваши сети?

— Должен признаться, возможно, нам следовало бы более тесно сотрудничать. Но это не от меня зависит, комендант. Мы оба находимся в одинаковом положении: я лишь временно управляю делами Трибунала в Риксе в отсутствие его благородия Первого Наместника. Так что мы должны постараться понять друг друга.

Эгеден скривился от его слов, так неожиданно призывающих к солидарности.

— В шестеренках плана застряла песчинка, — продолжал Наместник, — ее появления никто не мог предвидеть. Смотри: с большим трудом удалось найти два подходящих существа, человека и кота, готовых выдать себя за прославленных бандитов Громбеларда. Сколотив отряд, эти смельчаки совершили отчаянное нападение, громко заявив, что они властелины Гор. Однако, не успели они этого сделать, здесь появляется эта женщина, со своим пленником. Он должен был замолчать, держать его под замком было рискованно. Что если бы он сбежал? Или начал болтать с охранниками?

— Он не мог много знать. Впрочем, даже если бы…

— Мало знают только покойники. Кроме того, покойник наверняка не сбежит.

— Излишняя осторожность. Впрочем, должен он был умереть или не должен… Нужно было обо всем мне сообщить.

— Дело все в том, господин, что легионы обязаны были вести себя так, как обычно.

— Разве я и легионы — одно и то же? Легионы действовали бы как всегда, я же отказался бы от дополнительных мер.

Соттен развел руками.

— Что поделаешь… — с сожалением сказал он. — Если бы не песчинка! Кому могло прийти в голову, что ты позовешь на помощь женщину, которую мы ищем?

— А за что, собственно? Ее вина так и не была доказана, были лишь разнообразные подозрения.

— Это правда. Официально ее никто не разыскивает, и посылать за ней солдат нельзя. Но если она пришла сама? Сразу бы выяснили все эти «подозрения». Нашлись бы доказательства, например ее собственные признания!

Эгедена передернуло. Камера пыток внушала ему крайнее отвращение.

— Теперь скажи, господин, — продолжил Наместник, — а что если бы она согласилась на твое предложение? Опытная проводница, твои легионы в несколько дней обнаружили бы мои сети, и все пропало, и нечего уже скрывать. А мне нужно, чтобы ни одна душа не заметила расставленные ловушки.

— Охотница не поведет моих людей.

Соттен с облегчением вздохнул.

— За что я отпускаю ей все давние прегрешения.

«…тем более что тысячника П.А.Аргона Трибунал не слишком любил за излишнюю самостоятельность», — с горькой иронией мысленно добавил Эгеден.

— …она может оказаться даже полезной, — продолжал Наместник, — вдруг заманит своих дружков в нашу ловушку?

— В чем же проблема?

— А в том, комендант, что, знай я о вашей договоренности раньше, я воспользовался бы этой дамой как приманкой.

«Как тут возразить?» — подумал Эгеден и сказал:

— Не слишком ли ты, господин, доверяешь своим наемникам? Подумай лучше, с кем предстоит сражаться.

Кому-кому, а знаменитой парочке разбойников сотник цену знал. По долгу службы он охотился за ними, что не мешало ему восхищаться ими. Однако Наместник даже не обратил внимания на замечание Эгедена.

Соттен не подавал виду, что вовсе не уверен в успехе рискованного и неизмеримо дорогостоящего плана. События, имевшие место на Перевале Стервятников, давали немало поводов для размышлений. Прежде всего он прекрасно понимал, что группа, выдававшая себя за отряд властелинов Гор, состоит по большей части из тупиц, чьи мысли вращаются только вокруг золота и приключений. Все надежды он возлагал на их предводителей, на деле — разнузданных пьяниц, недалеко ушедших в своем развитии от подчиненных. Примером тому был эпизод славной расправы Охотницы в «Приюте». Чем дальше, тем более зыбкими казались надежды и планы.

Поэтому сразу же после того, как он узнал о соглашении между сотником и армектанкой, он послал в Бадор, Громб и Рахгар своих людей. Тогда появлялся хоть какой-то шанс: довольно только найти лучницу, не потерять ее из виду до тех пор, пока она не приведет их прямо к Басергору-Крагдобу. Лишь бы не оказалось поздно. Но если случится так, что они опоздали, эту женщину нужно будет задержать и заставить говорить.

Соттен даже не подозревал, какими странными окажутся последствия предпринятых им действий… и как далеко разнесется разбуженное ими эхо.

3

Огромный, как скала, мужчина в развевающемся плаще вынырнул из густой пелены дождя, подобно мрачному призраку. Могучий гнедой конь, под стать хозяину, вовсе не отличался ни чистотой породистых кровей, ни красотой. Типичный лондер — гнедой был из этой породы рабочих тяжеловозов — казался слишком тяжелым для верховой езды. Другое дело, если кому-то важнее была его мощь, пусть даже ценой гибкой резвости.

Великан, оседлавший лондера, наверняка знал, что делает. Навскидку его тело весило ровно столько, чтобы у чистокровного дартанского жеребца подогнулись ноги, а если добавить к этому еще и снаряжение — лошади конец. Прежде всего — огромное количество оружия. У бедра великана висел в кожаных, с железными оковами ножнах длинный и узкий меч; с другой стороны — увесистый тесак, которым обычно пользовались охотники для свежевания дичи. Под плащом, на спине, отчетливо вырисовывались очертания обычного военного меча. Обвешано было и седло: с одной стороны топор, с другой — частично закрытый чехлом огромный арбалет с солидным запасом стрел. Все это дополняла кольчуга, видневшаяся под медвежьей, почерневшей от влаги курткой.

Человек словно вышел из легенды о свирепом Короле Тяжелых Гор, предводителе разбойников Громбеларда.

Собственно, это и был сам Басергор-Крагдоб.

А его товарищ, ничем не отличающийся от обычного лондера, что было истинной правдой, умудрился родиться в Дурном Крае, и звали его, как требовала традиция, — Гальватор.

Большинство полагало (без каких-либо на то оснований), что бессмертные кони, рожденные в Дурном Крае, — это какие-то огненные жеребцы небывалой красоты, и к тому же… обязательно вороные. Кто его знает, как рождаются сказки и суеверия? Бессмертным был любой конь, зачатый и рожденный в Дурном Крае. Однако Короля Гор не слишком заботили расхожие предрассудки и байки о вороных жеребцах.

На тракте между Рахгаром и Тромбом должна была состояться некая встреча, и всадник остановил своего гиганта, глядя на дорогу. Впереди показалась пружинистая, словно слитая воедино с дождем фигура кота-гадба, о котором любой громбелардец сразу же сказал бы: это самый большой из тех котов, которых видели Тяжелые Горы.

— Рбит! — приветствовал Король Гор, соскакивая с коня. — Ты не мог послать Ранера?

Кот поднял лапу в Ночном Приветствии.

— Глорм, друг мой, — произнес он низким, бархатным мурлыканьем, — если бы мог, то послал бы. Избитый Ранер отлеживается.

Разбойник помрачнел.

— Проблемы?

— Никаких. Выиграл в кости.

— Дурак.

— Дурак. Я хотел, чтобы ты мне оставил Делоне.

— Делоне был мне нужен. Впрочем, он тоже нарвался бы на неприятности. Для начала соблазнил бы всех баб Громба.

— Но побить себя не дал бы.

— И то верно, — хмыкнул Король.

Они медленно двинулись вперед, не оглядываясь на лошадь. За нее можно было не беспокоиться. Конь поднял горбоносую морду, посмотрел вслед удаляющейся паре, а потом пошел следом за ними.

— Я сто раз тебе говорил, — сказал Рбит, — ты чересчур любишь покрасоваться. Неужели одного твоего роста недостаточно? Вся эта оружейная лавка на тебе привлекает внимание, а уж этот твой вертел…

— Это тарсан, — обиженно ответил разбойник. — И нечего насмехаться над моим оружием. С меня и коня хватит, над которым все смеются. Ни один легионер никогда не поверит, что так выглядит знаменитый Гальватор Короля Гор. На тракте я всегда обвешиваюсь оружием, и ты прекрасно знаешь почему. Кстати, сегодня утром я наткнулся на дозор.

— Ну?

— Ну обратили на меня внимание, спросили, кто я, я честно ответил. Они рассмеялись и поехали дальше. Рбит, пойми наконец, что человек — это не кот. Легионер поверит во все что угодно, только не в то, что Басергор-Крагдоб шляется по тракту с тарсаном на боку и представляется первому встречному-поперечному.

— Ладно. Но в Громбе ты это оружие спрячешь?

— Ясное дело. А теперь, Рбит, — что слышно в столице?

— Много чего. Прежде всего, мы могли и не договариваться о встрече на тракте. Ты легко бы нас нашел.

— У Лошадника?

— Да. Он выздоровел.

— Это хорошо.

— Ранер залижет раны через день-два, — продолжал Рбит. — Арма спит с двумя сотниками. Ты бы ее не узнал… Этой девушке нужно платье, Глорм. И драгоценности.

— Я что, запрещаю ей ходить по горам в платье? Можно и драгоценностями снабдить, если мало своих.

— Терпеть не могу, когда ты так говоришь об Арме, Глорм. Кто любил тебя так, как она?

— Меня любят многие женщины, Рбит. И ненавидит множество мужчин. Меня что, должно все это волновать? Опять старая тема. Я думал, она уже исчерпана…

Кот остановился и сел, опустив хвост в лужу.

— Хорошо, — мурлыкнул он. — Похоже, не Трибунал и не старейшины цехов теперь важнее всего… Что случилось, Глорм? Мы обменялись несколькими словами, а половина из них — сетования? Ты что, намерен постоянно мне выговаривать?

Разбойник присел на корточки, оперся локтями о бедра, сплетя пальцы.

— Не обижайся, Рбит. Несколько дней меня что-то тревожит. Так было, когда Рабисал убил Аяну. И тогда, в Лонде, помнишь? Насколько я знаю, ты тоже что-то чуял тогда, на Перевале Туманов… Может, это из-за Пера? Что-то скверное творится.

— Потому и ноешь?

— Потому, Рбит. Должен признаться, я и в самом деле не в настроении. Извини, если обидел.

— Да привык я уже, — сказал кот, обнажив клык, что на человеческом лице было бы кривой усмешкой. — Ладно, друг мой. Если мы хотим заночевать под крышей — нужно идти.

Лошадник пользовался в Громбе большим уважением. Он лечил лошадей. Некое тайное, неизвестно откуда происходящее знание позволяло ему распознавать лошадиные недуги. Он пользовался множеством всевозможных мазей и микстур, применял припарки и сотни разных удивительных процедур — чем более странными они были, тем большее уважение к нему внушали. По слухам, он вылечил немало коней. Глорм не сомневался, что так оно и было, однако к своему Гальватору скорее подпустил бы мясника, чем Лошадника.

Но так случилось, что недавно заболел Лошадник. К счастью, выздоровел, не исключено, что при помощи собственных же снадобий. Ну раз уж они могут поставить на ноги лошадь, то почему бы и не самого Лошадника?

Рбит же полностью был согласен с мнением Глорма, который считал, что причиной болезни стали вонючие испарения этих самых снадобий.

Небогатый Лошадник был человеком трудолюбивым, за которым ничего, кроме небольшой хижины в предместье, не было. Одевался он скромно, как мелкий торговец или ремесленник. Но мало кому было известно, что двухэтажный дом, расположенный, правда, довольно далеко от рынка в Громбе, принадлежит матери бедного Лошадника. Она жила в этом доме, а он взимал неслыханную плату с тех, кто снимал там комнаты, вполне разумную с его точки зрения, а именно такую, чтобы постояльцы не померли с голоду или же не пошли куда глаза глядят, лишь бы подальше от дома Лошадника.

На втором этаже дома никто не жил. Комнаты, к которым вела отдельная узкая лестница, всегда ждали особых гостей. Такова была дань, которую Лошадник платил Королю Тяжелых Гор.

Ну если не считать пары десятков никчемных тройных золотых слитков в год…

Хозяин лично обслуживал гостей, подавая на стол все новые блюда и напитки. Никто не узнал бы в этом энергичном, хорошо одетом человеке лошадиного знахаря из предместья. Он иначе разговаривал, иначе двигался, и не было на нем шапочки, скрывавшей удивительно густые, тронутые благородной сединой волосы.

Глорм ел и пил в меру своего аппетита; Рбит — по мере разума.

— Итак, — сказал Король Гор, расстегивая пояс и с некоторым сожалением поглядывая на остатки ужина, — повтори еще раз самое главное, Рбит. Я плохо слышал из-за треска за ушами. Больно вкусно было.

Кот, манеры которого были достойны его фамилии, отодвинул пустую миску, и, окунув усы в серебряную чарку с вином, посмотрел на хозяина. Тот встал из-за стола и пошел к двери, считая это чем-то само собой разумеющимся.

— Спор перешел в войну, — сказал ему в спину кот. — Впрочем, сильно сомневаюсь, чтобы нам всерьез угрожали какие-то неприятности. Командиры гарнизонов по-прежнему требуют ограничить влияние Трибунала на войско. Урядники заявляют, что легионы без них словно слепые и могут патрулировать лишь городские улицы.

Из-за открытой двери послышалось журчание.

— Специальный посланник императора, — продолжал Рбит, — явно склоняется к доводам урядников и охотно расширил бы их влияние вместо того, чтобы ограничить. Князь-Представитель, напротив, утверждает, что у войска связаны руки, и оно не в силах что-либо предпринять, кроме рутинной патрульной службы. На самом деле Представителя только тяготят вездесущие шпионы Трибунала, которые все время давят на военных. Всплыла и история с теми, которых легионеры повесили без излишних церемоний — помнишь?

— Да, — басом из коридора откликнулся Глорм.

— Наместники Трибунала утверждают, что информация, которую они получали благодаря тем людям, была просто бесценна. Солдаты же указывают на злоупотребления всевозможных урядников, доносчиков и шпионов, которых наделяет полномочиями Трибунал. Это дает им запах власти. Война, Глорм. Но ничего не изменится, это точно. Они повраждуют неделю, а потом разъедутся: коменданты — в гарнизоны, Наместники — по кабинетам.

— А что с облавой? — Глорм низко склонил голову, чтобы не задеть о косяк, и вошел в комнату.

— Ее не будет.

— Ясное дело, — кивнул Глорм. — Но, похоже, в Рахгаре заместитель коменданта получил, как бы это сказать… гм… неофициальные указания.

— Очень может быть, — заметил Рбит. — И тут, похоже, то же самое. Как войско, так и Трибунал усилили активность. Любой незначительный успех, Глорм, может стать серьезным аргументом в их споре и тотчас же будет известен в Громбе.

Глорм обошел вокруг стола.

— Где Арма?

— Скоро будет здесь. Может, ее что-то задержало? Нелегко иметь двух любовников, да еще и знакомых друг с другом.

— Не сомневаюсь.

Арма появилась тут же, словно в ответ на их мысли. Коту хватило одного взгляда, чтобы понять: ее задержало не что иное, как желание предстать перед Глормом красавицей. Розовое платье, на фоне которого ее светло-желтые волосы — несомненно, самые прекрасные волосы в Громбеларде, — казались еще более солнечными, чем обычно. Если бы ее лицо могло равняться красотой с волосами, Арма была бы прекраснейшей из всех, когда-либо ступавших по земле Шерера. Что ж… Большой рот и широко расставленные глаза портили это великолепие. У Армы была хорошая, может быть чуть излишне коренастая фигура, но туфли на высоких каблуках (дартанское изобретение, в Громбеларде известное до сих пор, возможно, лишь в кругах, приближенных ко двору Представителя), превосходно скрывали этот изъян. Но важнее было то, что Арма обладала большим, чувственным сердцем, и к своим товарищам с Гор относилась как к членам своей семьи. Казалось, она всегда излучала радушие среди друзей. Но при виде Глорма на ее лицо падала легкая, почти неуловимая тень.

Рбит мог бы сказать, что это: грусть о несбыточной мечте.

Глорм пожал девушке руку и широким жестом предложил сесть.

— Мы как раз говорим о твоих легионерах, — без лишних слов начал он.

Она тряхнула гривой волос и поведала ему, что знала.

— Я не знаю самого главного, — призналась она в завершение своего рассказа. — Легионеры действительно хотят себя показать. Похоже, они планируют в Громбе какую-то операцию — но не знаю когда.

— Не много ты знаешь.

Девушка опустила голову.

— Послушай, Глорм, — заговорила она, — я делаю, что могу… Но не надо считать офицеров легиона дураками. — Она вскинулась. — Из тех двоих только один любит болтать. Может, найти третьего? Урядника? — Если она надеялась, что разбойник возразит, то просчиталась.

— Найди, Арма.

Она отвела взгляд.

— Слишком рискованно, — заметил кот, демонстрируя достойную восхищения устойчивость к вину, которое, казалось, лакал без всякой меры. — Положение у Армы весьма деликатное. Пойми, Глорм, я месяц прилагал все усилия, чтобы внедрить ее. Одна тень подозрения, и кто-то начнет выяснять, что это за двоюродная сестра советника Князя, а тогда все рухнет. Мой человек такую кучу золота берет за то, что рассказывает байки о своем с ней родстве… Да вот золото не заменит ему разума.

Глорм задумчиво расхаживал по комнате.

— Может быть, мне стоит самому этим заняться, — пробормотал он. — Князю-Представителю наверняка не понравится, если в спальне его посетит мужчина. Особенно если слегка придушит его.

— Нет, друг мой. Что было, того не вернешь. Ты мог держать за горло старика, что правил Громбелардом год назад. Но теперь во дворце другой человек. Молодой, отважный, тщеславный и умный, ко всем его недостаткам.

Великан молчал.

— А может… пора? — наконец негромко сказал он.

Арма и кот обменялись взглядами.

— Пора, — ответил сам себе Глорм. — Думаю, пора убираться отсюда… навсегда.

Наступила тишина.

— Ты это серьезно? — спросил Рбит, встопорщив усы.

— Во имя Шерни, я об этом говорю уже три года! — сердито ответил Глорм. — Думаешь, какая-нибудь шутка достойна того, чтобы повторять ее три года подряд? Очень приятно услышать, что ты принял мои слова за пьяный бред или видения безумца!

— Ты и вправду считаешь, что дартанская Роллайна сделает тебя счастливым? — не мог поверить Рбит.

— Я и вправду считаю, что громбелардские горы меня им не сделают. Мне сорок лет. Я достаточно намахался мечом и промок до костей. Сейчас я с удовольствием купил бы дом и нанял бы десять юных девиц чесать мне спину.

— Ты сам чувствуешь, как наивно это звучит?

— Ясное дело, наивно то, что не хочу подохнуть в какой-нибудь горной пещере или в доме Лошадника в шестьдесят или семьдесят лет. Время идет. Кости тяжелеют. Через двадцать лет Басергор-Крагдоб превратится в бездомного старикашку с клюкой. Сидеть и тешить взгляд награбленным золотом? Сладострастно пересыпать его из кучки в кучку? Так, что ли?

— Глорм, — тихо сказала молчавшая до сих пор Арма. — Я не поверю, что твоя жизнь отдана золоту.

— А твоя, Арма? Твоя, Рбит?

— Друг мой, самому высокорожденному коту Империи незачем лазать по горам, чтобы добыть почести и состояние, — несколько высокомерно, но вместе с тем и презрительно сказал Рбит. — Мой род получил свою фамилию из рук самого императора, ты об этом прекрасно знаешь. Идя в горы, я не искал богатства. Идя в горы, я от него отказался. Спрашиваешь о моем золоте? Возьми его себе! И отдай первому встречному пастуху.

— Возьми и мое, — коротко добавила Арма.

— Ради Шерни, — сказал Крагдоб, — уже три года я собираюсь покинуть Громбелард. Я никогда не делал из этого тайны от вас. Я знаю, что то же самое собирается делать Делоне. И Тева. Пришло время. Это моя последняя весна в Тяжелых Горах.

— Для начала нужно ее пережить, — заметил Рбит. — Или ты хочешь седлать коня и прямо сейчас валить в Роллайну?

— Конечно, нужно закончить все дела, — согласился Глорм, пропуская мимо ушей язвительный тон друга. — И мне надо знать об этой «операции» в Громбе все. Меня не волнует, Арма, найдешь ли ты себе третьего жеребца или еще троих. Пока что ты меня подвела. И ты, и Ранер, и Рбит.

— Зато тебе, как всегда, все удается! — яростно воскликнула девушка. — Другого от тебя и не услышишь! Езжай в свою Роллайну! Самое время оставить меня в покое!

Она вылетела из комнаты, громко хлопнув дверью.

На следующий день, вечером, Лошадник принес известие. Принял его Рбит, так как Глорм уже спал в соседней комнате.

— Не верю! — довольно, хотя и несколько удивленно промурлыкал кот, выслушав хозяина дома. — Где она, говоришь?

— В гостинице, ваше благородие, в «Горном ветре». Проверить?

— Незачем.

— Значит, устроить встречу?

— Тоже нет. Я услышал все, что мне нужно знать. Остальное тебя не касается, господин коновал.

— Ваше благородие, моя профессия…

— Не утомляй меня, человек. Повторяю, я услышал.

Лошадник подобострастно извинился, поклонился, попятился, извинился еще раз, поблагодарил, извинился и, ткнув задом дверь, вышел. Рбит скользнул в другую комнату.

— Не верю! — проворчал он. Усы его подрагивали.

На столе валялись огарки нескольких свечей и кожаный сапог с высоким голенищем, там же стояли миска с остатками каши и несколько пустых пивных кружек. Большая лужа залила стол, стекая на пол. Натюрморт украшала тлеющая коптилка, убогая и надтреснутая.

— Лепота! — произнес разбойник, став поперек двери.

— Погляди сюда, — сказал ему Рбит.

Полуобнаженная Царица Гор лежала на койке, откинувшись назад. Ее голова свешивалась с кровати вниз. Глорм приподнял ей веко.

— Сколько пива за один раз может выпить женщина? — спросил встревоженный Глорм.

— Чтоб так упиться?

— Бывает, Рбит. Другое дело, что мне не совсем ясно, что теперь с ней делать?

— Похоже, кое-что…

Они переглянулись.

Послышался хриплый женский голос:

— Только попробуй сделать то самое «кое-что», о чем думает этот клок шерсти, и я тебе отрежу одно место. — Не открывая глаз, женщина выставила руку, в которой сверкнул клинок увесистого ножа. — Надо же! Мне удалось обмануть кота! Во имя Шерни, мне просто нет равных!

Кот и разбойник смотрели то на нее, то друг на друга. Их изумлению не было предела.

— Ну да, полежу еще немножко, так мне хорошо, — промямлила она, все еще не открывая глаз. — Люблю пиво, а в Дартане это считается неприличным. Кто-то вчера побывал у меня ночью, было темно, он поднял большой шорох, и сам испугался. Так что сегодня я оставила ему свет. Но почему бы не выпить пива? — Ее голова болталась где-то у самого пола. Наконец она открыла глаза и подняла взгляд на разбойников.

Кот прильнул к полу, мягко осев на передние лапы. Брови и усы подрагивали от смеха.

— Ты и впрямь меня обманула, женщина!

Одним движением она села и положила руку на шею кота. Потом встала, протягивая руки Глорму:

— Но увидеть тебя я не ожидала.

Улыбнувшись, Глорм сжал ее ладони одной рукой:

— Но, королева, что ты делаешь в этой норе?

— Точно, нора, — подтвердила она и потянулась к опрокинутой кружке: на дне еще кое-что плескалось. Она смачно глотнула и отдала кружку разбойнику. — Жду вас. Это единственное, что держит меня в Громбе. Хотела было ехать в Рахгар.

Она села, подвернув ноги под себя, тряхнула распущенными патлами растрепанных волос.

— Я только что оттуда, — сказал разбойник. — Оденься, армектанка. Ваши обычаи здесь, в Горах, совершенно неуместны. Должен признаться, мне трудно беседовать с голыми женщинами. А особенно — с симпатичными.

— Что за город! — язвительно буркнула она. — Здесь я все время слышу одно и то же!

— Видать, не без причин. Слишком уж вызывающе ты показываешь, откуда родом. Зачем лишний раз напоминать, что Шерером правит Армект. Тем более таким способом. Оденься.

Она неожиданно задумалась.

— Да… — проговорила она. — Похоже, действительно это выглядит вызывающе.

— Оставим это, — как обычно, по-деловому вмешался кот. — Разве здесь подходящее место для. разговоров? Так что собирай свои манатки, а я приведу трактирщицу. Пусть она нас выпустит так, чтобы никто не видел. Через черный ход, — пояснил он, — как и пришли. На Глорма все пялятся, да и я не люблю, когда какой-нибудь пьянчуга дергает меня за хвост, видимо полагая, что я его осчастливлю, лишив глаз.

— Подожди, Рбит, — перебила Каренира, — значит, никто не знает, что вы здесь?

— Похоже, нет.

— Тогда, как пришли, так и вываливайтесь. Мне еще нужно узнать, кто же вчера нанес мне визит. Может, сегодня придет? Где вас искать?

Рбит объяснил, как найти дом Лошадника.

— Но, может, нам лучше подождать? — спросил он.

Глорм покачал головой:

— Жди, если хочешь. Мне здесь не спрятаться.

— Мне помощь не нужна, — заметила лучница.

— Охотно верю, госпожа, — сказал разбойник, приложив руку к сердцу. — От Рбита ты ее и не получишь, если в ней нет необходимости. А теперь позволь мне, твоему недостойному слуге, уйти и заодно забрать твоего коня в более пристойное место.

— Он пегий, — сообщила она вслед. — Чистокровный дартанец.

Он махнул рукой и вышел.

— Что, и тебе трудно разговаривать с голыми женщинами? — взглянув на кота, насмешливо спросила армектанка. — Просто мне кажется, что никто в здравом рассудке в одежде не спит. К тому же мне надо, чтобы ловушка сработала… В общем, спрячься.

— Будь уверена, — убедительным тоном сказал кот, — я услышу его, даже если он подберется по воздуху. Суставы же у него скрипят, нос свистит, одежда шуршит… Так уж заведено.

Она тихо засмеялась, беззаботно опрокидываясь на подушку.

— Ты и в самом деле, похоже, ко всему готова, — одобрительно заметил кот. — А ждать, может быть, придется долго. Еще не так поздно.

— Может, ты и не поверишь, но я умею быть терпеливой, как кот.

— Верю. Тот, кто бьет стервятников, должен обладать большим терпением.

Их тихая беседа продолжалась.

— Тяжелые Горы скучали по тебе.

— Слышала.

— Где была?

— Женой Байлея, Рбит. Женой дартанца была.

— И что дальше?

— А ничего. Теперь здесь.

— Надолго?

— Навсегда, друг мой.

Ей показалось, что она услышала не то шелест, не то вздох. Она удивленно взглянула на кота — прежде она никогда не замечала за Рбитом ничего подобного.

— Рбит?

— Ничего, Кара.

На мгновение оба затихли.

— Мог бы я помочь тебе выслеживать стервятников, Кара?

От удивления она даже приподнялась на локте.

— Ты, Рбит? Помочь мне? Ради Шерни, что такое?

Он устало опустил голову.

— Ничего, Кара… — помолчав, сказал он. — Забудь. Я просто старею.

Она все еще смотрела на него, ничего не понимая. Потом снова легла.

— Почему ты не мужчина, Рбит? — спросила она. — Как бы ты выглядел, будь ты человеком?

— Не знаешь? — с серьезным видом сказал кот. — Ты знаешь человека, который мое второе «я», хоть он и не кот…

— Правда, — прошептала она.

Они снова помолчали.

— И что? — вкрадчиво спросил кот.

— И кажется, я его хочу, — решительно заявила она, смущенно усмехнувшись.

Гостя пришлось ждать долго. Каренира вынуждена была на деле доказать свое кошачье терпение в ту ночь: пришелец оказался необычайно осторожным. Спрятавшийся под койкой Рбит прекрасно слышал дыхание притаившегося возле неплотно прикрытой двери человека. Он легко догадался, что тот хочет удостовериться в том, что женщина крепко спит. Каренира умела притворяться.

Тихо скрипнула дверь. В тусклом свете коптилки появился невысокий, худой мужчина, на мгновение застыл, глядя на лучницу, потом ловко переместился к стене под окном, где были сложены ее вещи, и склонился над сумкой.

Койка скрипнула. Гость вздрогнул и обернулся. Армектанка стояла, преградив путь к двери, и изучающе разглядывала его.

— Из-за тебя, дорогой, я потеряла целую ночь, — угрюмо сказала она. — Но мой гнев может сравниться с моим любопытством. Потому, прежде чем я разобью твою башку о стену, говори быстрее — что ты искал?

Тот, настороженно глядя ей в глаза, молчал.

— Эй, — продолжала она, — язык проглотил, дружок? Что тебя так потянуло к вещам бедной путницы?

— Позволь мне уйти, госпожа.

Спокойствие незнакомца удивило сидевшего под койкой кота. Обычный воришка, пойманный с поличным, вел бы себя совершенно иначе. Рбит подумал уже о том, а не прервать ли эту нелепую беседу. Тем более что Карениру ситуация начала явно забавлять, хотя совершенно напрасно.

— Уйти? Нет, дорогой мой… Если потребуется, мы проведем вместе всю ночь, — язвительно заметила она, приближаясь к ночному посетителю.

— С тобой, госпожа, добровольно я не провел бы ни единой минуты, — сурово ответил незнакомец.

Лучница остолбенела.

— Ну-ка, объясни, падаль, — теряя самообладание, потребовала она. Рбит под койкой поморщился. — Что же не нравится ночному вору в Царице Гор? Что же такое ты слышал обо мне, вонючий грабитель?

— Не подходи, госпожа, — предостерег незнакомец.

— Нож?! — удивленно прошипела она. — Ах ты, скотина…

Рбит услышал пронзительный боевой вопль армектанки и выскочил на середину комнаты, как раз в тот момент, когда пришелец кинулся к окну. Ставни хлопнули и закрылись.

— Он меня укусил! — взвыла лучница, показывая ладонь. — Убью, во имя Шерни!

Оба рванули к окну, но в то же время стены дома содрогнулись. Они выглянули наружу. Внизу лежал незнакомец, бездыханный, его будто со всей силы грохнули о стену. Глорм жестом дал знак, чтобы они отошли, и с трудом протиснулся в окно.

— Вас долго не было, и я вернулся, — объяснил он. — Закрой дверь, ваше благородие, — сказал он женщине, — сейчас сюда сбежится толпа. Сматываемся.

Они выбрались через черный ход. Каренира наскоро собрала вещи, разбойник поднял бесчувственное тело. Немного постоял, потом снова положил его на землю.

— Гм…

— Забирай его и пошли, — поторопил Глорма кот.

— Труп, — с удрученной лаконичностью заявил великан. — Что забирать?

— Великолепно, — сердито проворчал Рбит. — Валим отсюда.

В гостинице уже зажглись огни.

Они тайком пробирались к дому Лошадника.

Каренира задумчиво водила пальцем по столу. Она только что выпила вина, которое принес Лошадник.

— Не понимаю, — произнесла она. — Не понимаю. Вас что, не волнует, что кто-то притворялся вами? В конце концов, «Приют воина» платит дань? Я полагала, что каждый, кто платит мзду, находится под вашим прикрытием.

— Нет, Кара.

Она посмотрела на Басергора-Крагдоба. Тот молчал, что было для него довольно-таки странно. Он жестом дал понять, что Рбит говорит за двоих.

— Каждый, кто платит дань, может быть уверен только в том, что мы его не тронем, — объяснил кот. — Не более того. Мы что, должны биться за всех громбелардских купцов, корчмарей и ремесленников? Для чего тогда легионы?

— Ну хорошо. А если вдруг выяснится, что вы грабите тех, с кого взимаете дань? Об этом быстро узнают все. Кто станет платить за полную незащищенность?

— Ты права. Бывало, что тот или иной мелкий воришка выдавал себя за посланца Короля Гор, рассчитывая произвести соответствующее впечатление. Таких мы отлавливали.

— Значит?

— Теперь, Кара, это значения не имеет. Властелины Гор уходят из своих владений. Кто-то выступает от нашего имени? Хорошо, тем лучше. Если в Горах и дальше будут разноситься вести о новых подвигах, нам проще будет найти свое место в новой жизни. Самый проницательный разум не свяжет рослого мужчину и огромного кота со знаменитой громбелардской парой, если с Гор Громбеларда будут приходить новые известия о них. Понимаешь?

— Нет, не понимаю. Что значит — властелины Гор покидают свои владения?

— Мы уезжаем, Каренира. Навсегда.

— Уезжаете? Куда, ради Шерни?

— В Дартан. Может быть, в Роллайну.

— Нет, — сказала она. — Глорм?

— Мы уезжаем, — хмуро повторил он.

— В Роллайну?

— Может быть.

— Но — Горы? Громбелард?

— Без нас, — коротко ответил Рбит. — Скажи, Кара, какое имеет значение, воспользуется ли кто-то нашей славой? Какой-нибудь придурковатый бандюга попадет наконец в руки солдат, поскулит немного в подземельях Трибунала, Шерер об этом узнает, а с нас — как с гуся вода.

Басергор-Крагдоб грохнул кулаком по столу.

— Послушай меня, Рбит, — тем не менее сказал он спокойно, даже с неким подобием улыбки. — Я принял к сведению, что ты против поездки в Дартан. Ты можешь оставаться и в Громбеларде. Хотя, должен признаться, мне легче будет расстаться с Горами, чем с тобой. Надеялся, что мы не расстанемся.

Армектанка молча взирала на друзей.

— Прошу тебя, — продолжал Глорм, — не пытайся играть на моем тщеславии. Ты прекрасно знаешь, как я не люблю, когда какие-то придурки, не важно кто, люди или коты, примазываются к нашей славе. Давай вместе подумаем, как можно этому помешать и стоит ли пытаться. Рано или поздно мы уйдем из Тяжелых Гор. Не важно, в Дартан или туда, куда однажды уходят все. Мы уйдем, оставив нашу легенду, но кто-то может ее осквернить. Можно ли избежать этого, если сейчас мы расправимся с лжевластелинами Гор?

— Не знаю, друг мой. Но если уж суждено случиться тому, что первая попавшаяся падаль с хвостом безнаказанно присвоила себе мое имя, да еще сделала из него посмешище, то я бы предпочел, чтобы глаза мои при этом были закрыты, а уши не слышали.

Он посмотрел на женщину, затем на Глорма.

— Глорм, — сказал он. — Впервые я сознательно молол чепуху, потому что не могу смириться с твоим решением. Я готов это признать — при свидетелях.

Разбойник нахмурился. Рбит, как любой кот, не умел извиняться, однако признался в собственной ошибке. И притом, как он сам сказал, при свидетелях. Король Гор понял, как тяжело другу принять решение уехать из Громбеларда, — может, тяжелее, чем ему казалось прежде.

— Знаю, Рбит, ты готов на все ради меня.

Он положил свою тяжелую руку на твердое плечо кота.

Каренира не сильно разбиралась в тонкостях мужской дружбы и поняла лишь то, что Рбит пытается любой ценой удержать Глорма в Горах, а тот на него не в обиде. Она и так поняла значительно больше, чем можно было ожидать. Но тот факт, что, обменявшись несколькими словами, они в очередной раз скрепили свою дружбу, от нее ускользнул. Немного подождав, она сказала:

— Раз уж вы все выяснили, может, начнем все сначала? Я хочу знать, что мы собираемся делать. Что с бандой на Перевале Стервятников?

Рбит прижал уши.

— Одно мне все-таки не понятно, — сказала Каренира. — Как может такое быть, что какой-то кот, не важно, глупый или умный, присваивает себе твою фамилию? Никогда в жизни не слышала ни о чем подобном!

— Каренира, — сказал Рбит, — подумай сама: если что-то является наивысшей ценностью, то разве это означает, что из правил не бывает исключений? Всякий ли армектанец чтит свои традиции? Разве не случалось, что те или иные нарушались? Ваше почитание обычаев предков стало притчей во языцех. И что с того? Я уверен, что для многих они превратились в пустой звук. Мифы приходят к развенчанию, Каренира.

Некоторое время все молчали.

— Еще раз расскажи обо всем, — потребовал Рбит. — Что ты, собственно, обещала легионеру? Чем ему помочь?

— Ничего я ему не обещала, — возразила она. — Просто сказала, что могу известить Басергора-Кобаля о том, что случилось. Я также сказала, что сообщу вам, против кого отправилась карательная экспедиция из Рикса. Он спросил, могу ли я сделать так, чтобы его людям ничто не угрожало с вашей стороны. Я сказала, что от меня это не зависит.

— Вполне справедливо, — заметил Глорм.

— Каковы, по твоему мнению, у них шансы? — спросил Рбит.

— На то, что они перехватят ту группу? — Она пожала плечами. — Как обычно, один к десяти или того меньше. Горы большие. Есть где спрятаться.

— Ну что, Глорм?

Басергор-Крагдоб поднял брови.

— Говоришь, солдаты пошли в сторону Бадора? Можно сообщить Мавале, там ее сброд… Но Мавала и так выпускает кишки всякому, кого поймает на своей территории. А наши отряды?

Рбит размышлял вслух:

— В Бадоре сидит Тева. Может быть, ей удастся поймать Кагу. Если Кага узнает, что кто-то выдает себя за Князя Гор, одной Шерни известно, что может ей прийти в голову.

— Это девушка, которая тогда…

— Да, Каренира, та самая. Но Кага очень изменилась. Честно говоря, она уже года два нам, собственно, не подчиняется. Договорилась с Мавалой. По крайней мере, они не мешают друг другу до поры до времени. Через год или через два Кага станет достаточно сильной, чтобы никого не бояться в Горах. Особенно когда нас не будет. Собственно, Глорм, — неожиданно констатировал он, — может быть, у этого отъезда в Дартан есть и положительные стороны. Если бы мы решили остаться, то — честно говоря — еще в этом году пришлось бы перебить все группы, которые подчиняются Каге, а ее саму… Я любил и люблю эту воительницу. Шернь, в Громбеларде останутся одни женщины, — заметил он с легкой усмешкой. — С тех пор как войско схватило старого Хагена, кроме нас, собственно, в Горах считаются только с Мавалой и Кагой.

— Я правильно поняла, что вы не собираетесь самолично отправиться в горы? — возвращаясь к сути разговора, спросила Каренира.

Глорм и Рбит обменялись взглядами.

— Нет, Каренира. Честно говоря, у нас здесь хватает хлопот, в самом Громбе. В другой раз мы бы пошли. Сейчас нет.

Энергичный стук в дверь, донесшийся снизу, прервал разговор. Глорм грозно насупился:

— Кого там принесло?..

Стук повторился, потом еще раз. Наконец дверь открыли. Глорм и Рбит узнали голос Лошадника. Ему вторил чужой голос. Перепалка внизу шла на повышенных тонах, пока не перешла в скандал. Хозяин звал слуг.

Глорм еще больше нахмурился. Он вышел в соседнюю комнату и вскоре вернулся, застегивая пояс с мечом.

— Посмотрю, что там, — сказал кот, направляясь к двери.

Он сбежал по темной лестнице и заглянул в проходную комнату. Оттуда вела на первый этаж другая лестница. Когда-то по ней поднимались и наверх, но по требованию или за золото Басергора-Крагдоба Лошадник перестроил дом.

Рбит спустился, когда из комнат на первом этаже выбегали двое слуг Лошадника со здоровенными дрынами в руках. Хозяин бился в дверях с высоким, крепко сложенным мужчиной. Заметив слуг, посетитель потянулся к мечу.

Коту не очень хотелось попадаться на глаза чужакам, однако драка, похоже, была неминуема. А любой шум возле дома был крайне нежелателен.

За спиной Рбита скрипнула половица.

— Шернь, — тихо сказала Каренира, — я знаю этого человека.

— Тогда пригласи его войти и прогони как можно быстрее.

Лошадник отступил, пропуская слуг. Непрошеный гость тут же этим воспользовался. Он ворвался в комнату и тут же захлопнул за собой дверь, правда сразу же схлопотав палкой по руке.

— Ваше благородие! — заорал хозяин лучнице. — Этот человек…

— Оставь, — прервала она его, — я его знаю.

Чужак отпихнул в сторону растерянных слуг и подошел, убрав оружие.

— Ваше благородие, нам нужно поговорить, — сказал он, потирая руку и не обращая внимания на хозяина дома. — Это очень срочно и важно, прошу тебя!

Она задумчиво смотрела на него.

— Без бороды ты выглядел симпатичнее, дартанский алебардник, — заметила она.

Со второго этажа выглянула заинтригованная шумом парочка в ночных сорочках. Лошадник кивнул слугам, чтобы те увели любопытных.

— Ваше благородие, — повторил дартанец, — у меня важное дело. Я прошу на два слова, не более того.

— Где мы можем поговорить, хозяин? — обратилась она к Лошаднику, не желая вести чужака к Глорму и Рбиту.

Он показал дорогу.

— Да хотя бы в комнате слуг, ваше благородие.

Каренира закрыла за собой дверь и хотела было задать вопрос, но алебардник опередил ее.

— Ваше благородие, — сказал он, — человек, которого твой друг убил на заднем дворе гостиницы, был шпионом Трибунала. И был он не один. Второго я только что прирезал перед домом и отнес в темный переулок. Но кто может поручиться, что их было не трое? Я клясться не стану.

Она онемела.

— О чем ты? — наконец выдавила она. — Собственно, кто ты такой? Почему ты за мной ходишь?

— Предпочел бы не говорить об этом. Но если требуется, скажу. Сейчас, однако, другое важно. Тебя видели, когда ты входила в дом в обществе большого мужчины и кота. Не желаю знать, кто это был. Но если их, допустим, разыскивает Трибунал — значит, нашли. И возможно, грозит опасность и им, и тебе с ними.

Несколько придя в себя, она обнаружила, что все еще стоит со свечой в руке. Она поставила ее на стол.

— Мой господин, — сказала она, — ты являешься посреди ночи неизвестно откуда и рассказываешь мне странные вещи. Боюсь, тебе придется мне все объяснить.

Медленно, чтобы она не приняла это за нападение, он вытащил меч и протянул ей, держа за острие.

— Хорошо, госпожа, — ответил он. — Но сейчас нужно спешить, с минуты на минуту здесь могут появиться солдаты. Возьми мое оружие, если не доверяешь мне, свяжи мне руки и оставь под стражей этих двоих с палками. Потом иди к своим друзьям, если их безопасность тебе важна, и посоветуй им отсюда побыстрее убраться. Я пойду с вами и все объясню.

Она взвесила меч в руке.

— Почему бы и нет? — Она повернулась и вышла. — Следи за ним, — велела она Лошаднику.

Долго раздумывать Рбит не стал.

— Я иду к Глорму, — сообщил он. — Скажи хозяину, чтобы убрал после нас, как обычно. Мы уходим.

Он побежал наверх. Каренира оглянулась на Лошадника, но тот кивнул в знак того, что все слышал. Тогда она тоже поднялась наверх.

Глорм уже был в кольчуге и натягивал куртку. Он собрал свое оружие и показал лучнице на сумку, подав колчан.

— Куда идем?

— В предместье, в хижину Лошадника.

— Ворота закрыты, — напомнила она.

— Ясное дело. Но, Королева, если бы я знал из этой дыры один только выход, который удержать могут пятеро ребят, ноги бы моей здесь не было.

Вскоре они уже сбегали вниз по лестнице.

Глорм обменялся несколькими словами с хозяином. Каренира позвала дартанца и отдала ему меч.

— Мешает, — сухо сказала она. — И без того у меня есть что тащить.

Не говоря ни слова, он подхватил ее сумку.

Рбит выглянул на улицу и вышел первым. Остальные осторожно двинулись следом. Старательно избегая встречи с ночным патрулем, они шли по сонному городу. Рбит трусил перед ними, бесшумно скользя в тени стен в десятке шагов впереди. Он внимательно вглядывался в темные переулки, прежде чем подавал знак, что дорога свободна.

Они остановились в каком-то неприятном закоулке. Кот куда-то исчез. Каренира коснулась плеча разбойника, но тот успокаивающе похлопал ее по руке.

Ждали довольно долго.

Вернулся Рбит с человеком, чей силуэт неясно маячил во мраке.

— Я слышал, тебе не повезло, — сказал Король Гор. — Как это случилось? — Не ожидая ответа, он продолжал: — Рбит уже наверняка тебе кое-что рассказал. Без паники. Позаботься о том, чтобы твоя сестра нас не искала. Без имен, — предупредил он. — Мы не одни. Слышал? Она не должна нас искать. Пусть делает, что делала, но осторожнее. Двоих хватит. Повтори ей мои слова, она поймет.

— Хорошо, — ответил скрытый в темноте незнакомец. — А портные? Что с ними?

— Сейчас это не имеет значения. Хотя… почему, собственно? — передумал Глорм. — Ладно. Не хотят платить?

— Нет.

— У старейшины цеха есть дети?

— Четверо. Старший только что женился. У него тоже своя мастерская.

— То есть уже не мальчик… Ладно. Утопи его в колодце, неподалеку от отцовского дома. На колодце напиши его имя, а чуть дальше имена остальных троих. Старик поймет. Все?

— Да.

— Ну возвращайся под одеяло к милой. Купи ей завтра от меня что-нибудь в подарок. При случае рассчитаемся.

Он хлопнул собеседника по плечу и толкнул его далеко в темноту.

— Вот видишь, господин, — сказал он стоявшему рядом дартанцу, взяв его под руку, — теперь тебе придется доказать, что ты на самом деле друг Охотницы. Иначе окажется, что сегодня ты слишком много слышал.

Они направились к городской стене.

В доме целителя лошадей они оказались к утру. Коренастый подручный, помощник Лошадника, вечером, пользуясь отсутствием хозяина, напился в стельку. Когда его вытащили из грязной берлоги, он выглядел хуже свиньи. Глорм передал ему слова знахаря, впрочем, мог бы вообще ничего не говорить. Тот бессмысленно хватался за голову, выдыхая вонючие пары. Потеряв терпение, разбойник дал ему пинка под зад и оставил страдать в похмелье.

Чтобы подкрепиться, нашли немного черствого хлеба и сыра, а также гигантскую, правда, надкушенную колбасу. Запивали они все это вином, кривясь от неудовольствия. Напиток был таким же благородным, как и подручный хозяина.

— Кажется, все мы, — обратился к дартанцу Король Гор, — слишком мало спали. Жаль времени. Говори, господин, что хотел сказать.

— Я А.Вилан, алебардник гвардии Князя-Представителя в Роллайне.

— Бывший алебардник, — злорадно вставила Каренира. — Который едет в Дурной Край.

— Неправда, — возразил он.

Она повела плечами, мол, и без него ей все известно.

— Тогда на тракте я просил тебя, госпожа, чтобы ты взяла меня к себе на службу. Это было не совсем честно… потому что служу я другому.

— Кому?

— Его благородию А.Б.Д.Байлею, твоему супругу, госпожа.

Рбит и Басергор-Крагдоб перекинулись недоуменными взглядами. Армектанка словно вросла в стул, не двигаясь и приоткрыв рот. Она напряглась всем телом, и Глорм уже приготовился перехватить ее, прежде чем она кинется на дартанца. Женщина, однако, не двинулась с места.

— Это шутка? — спросила она.

— Нет, госпожа, — медленно ответил Вилан. — Не сердись на меня. Я только орудие, наемник. Мне заплатили больше, чем я могу заработать за всю свою жизнь, и я честно делаю свою работу. Только и всего.

— Только… и всего? — с неподдельным изумлением спросила она. — Ты… платный шпион… и говоришь: «только и всего»?

— Я не шпион, — возразил дартанец. — В мои обязанности не входит сообщать его благородию Байлею о чем бы то ни было. Я должен тебя оберегать, госпожа, насколько это в моих силах.

— Алебардник?.. Оберегать?.. Охотницу?! — беспорядочно переспрашивала она. Ее душили нарастающая злоба и изумление. — Нет, во имя Шерни… Просто издевательство! ОН тебя послал?

Она встала.

— Ваше благородие, — дартанец говорил спокойно, наивно полагая, что спокойствие — это именно то, что надо разгневанной женщине, — я… вернее, я был…

Она прыгнула на него, как дикая кошка. Глорм ловко ее перехватил, за что тут же получил по скуле, а потом и локтем в живот. Впрочем, с тем же успехом она могла бы поочередно поколотить подкову или стальную кирасу топорника.

— Пусти меня, ради всех сил! — взвыла она. — Я убью его!

— Поэтому и держу тебя! — грозно рявкнул он. От неожиданности она застыла. — Дай же ему договорить.

Он не отпускал ее. Она отдышалась и успокоилась.

— Я был, — снова начал Вилан, — агентом Имперского Трибунала в Роллайне.

Это известие произвело должное впечатление.

— Алебардником тоже, — добавил он, обращаясь к Рбиту, словно опасаясь новой вспышки гнева армектанки. — Однако прежде всего тайным агентом Трибунала. Может быть, это объяснит, почему я без особого труда распознал «опекунов» ее благородия. В «Горном ветре» вы были очень неосторожны. Поймав ночного вора, его, может быть, стоит не только убить… но еще и обыскать.

Глорм, уже скорее обнимавший, нежели державший Карениру, перевел взгляд на друга.

Дартанец полез за пазуху.

— Естественно, эти письма поддельные. Их должны были подбросить ее благородию. Из них следует, что она якобы действовала во вред Империи… Мнимый вор не только не собирался ничего красть, но еще и пытался кое-что оставить… Если бы ему это удалось, утром, а может быть, еще ночью, пришли бы солдаты. Все доказательства нашли бы в ее сумке. Ее благородие передали бы в руки Трибунала. Что от нее хотят услышать — не знаю. Но наверняка она рассказала бы все, что им угодно. Я следил за человеком, который шел за вами, — закончил Вилан. — Но в темноте я вовсе не был уверен, не следят ли за мной самим. Маловероятно, чтобы это действительно было так, но возможно. Как получилось, — спросил он, обращаясь к коту, — что ты, господин, не заметил за вами слежки?

— Вот именно, — задумался Рбит. — Если бы не эта мелкая несообразность, я бы наверняка поверил в твою историю, господин…

— Ты всегда настолько чуток и непогрешим, ваше благородие?

Рбит прижал уши.

— Придется развенчать миф, — с грустной иронией сказал он лучнице. — Нет, не всегда.

— Впрочем, я бежал впереди, — добавил он, — высматривая больше военные патрули, нежели вечерних пьяниц и бродяг…

Дартанец приподнял брови и без слов развел руками.

Несколько мгновений все молчали.

— Эти письма, которые я еще не читала, — сказала наконец Каренира, уже спокойно опираясь на обхватившие ее талию руки великана, — не могут быть доказательством того, что ты говоришь правду. Кто может поручиться, откуда они у тебя взялись? И для чего предназначены?

Он достал перстень, висевший на шее на цепочке.

— Узнаешь, госпожа? Много ты таких видела?

Она узнала крупный изумруд Байлея.

— Я что, стянул его с пальца твоего мужа? Или, может, купил?

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне, дартанец! — вспылила она. — Так или иначе, для меня ты только ЕГО шпион! Чему я положу конец, как только эта дубина меня отпустит! — Она шипела от ярости. — Во имя Шерни! По закону я письменно отказалась от его фамилии и вернула ему свободу! А взамен взяла свою собственную! — Она аж задохнулась от негодования. — Взяла не для того, чтобы какой-то алебардник и шпион ее изгадил!

— Почему Трибунал не стал ждать, пока Охотница приведет их людей к нам? — спросил Глорм в надежде развеять последние сомнения и заодно отвлечь внимание армектанки.

— Почему? — воинственно спросила она.

— Ты, ваше благородие, слишком долго торчала в гостинице, ничего не делая. Оказавшись там, я было подумал, что единственная твоя цель — напиться пива. Тебя нашли значительно позднее. Откуда им было знать, что ты приехала в Громб ради встречи с друзьями?

Она встревожилась.

— Кажется, я знаю откуда… Шернь, я поверила офицеру, подумав, что договор с ним нерушим.

От досады на себя она начала злиться.

— Ну, комендант, на этот раз я сделаю все, чтобы у легионеров были серьезные основания невзлюбить меня.

— Этот паренек мне нравится, — негромко сказал Глорм, когда дартанец и Каренира заснули. — Как думаешь, он лжет?

— Вряд ли, — ответил кот.

— А может, мы именно сейчас угодили в ловушку, Рбит? Может, это настоящий и единственный шпион Трибунала?

— Дартанец? С перстнем Байлея? Сейчас за нами нет слежки. Вряд ли он действовал в одиночку. Довольно только не спускать с него глаз, чтобы помешать любым намерениям, направленным против нас. Что он может сделать? Отравить нас? Задушить?

— И то правда.

— Спи, Глорм. Я посторожу. Потом разбужу тебя на смену.

Глорм ухмыльнулся и опустил голову на руки, лежащие на столе.

— Рбит, — глухо произнес он. — Помнишь, как мы первый раз стояли на страже в горах? — Он закрыл глаза. — Ну и боялся же я тогда…

4

Стояла середина лета, день был пасмурный, незаметно подступили хмурые громбелардские сумерки. Мелкий, надоедливый дождик моросил с полудня, не ослабевая и не усиливаясь. Он монотонно шелестел на ровном ветру, разжижая горный тракт в грязь.

Сквозь шум ветра и шелест дождя послышался топот копыт. Он раздавался все яснее и ближе, потом внезапно умолк. Последовало конское ржание, а затем снова топот. Теперь ему вторил отдаленный отзвук, будто множество лошадей неслись по тракту галопом. Но звук был малоотчетливым, больше похожим на фон грозовых раскатов.

Дорога вела через небольшой перелесок в несколько хилых деревьев, и все же угрюмые горные ели не позволяли разглядеть всадника, пока он из-за них не выскочил. Конь заржал болезненно и отрывисто. Животное споткнулось и остановилось. Всадник оглянулся, натянул вожжи, покрытые пеной и кровью, и спрыгнул на землю. Конь опустился на колени, качнулся и завалился на бок.

— Проклятие! — воскликнул всадник, отскакивая в сторону и выхватывая меч.

Певучий язык солнечного Дартана звучал в этих краях по меньшей мере странно. Но похоже, этот язык обладал магической силой, так как из-за поворота дороги, извивавшейся серпантином к северу, с грохотом вылетел могучий отряд. Судя по всему, человек не заметил их. Поглощенный погоней, он, с мечом наперевес, ждал своих преследователей. Они не заставили себя ждать. Несколько всадников в шлемах и серых накидках появились из-за деревьев. Человек принял боевую стойку, приготовившись отразить нападение, однако на лицах его преследователей отразилось недоумение. Люди придержали своих лошадей, вглядываясь в то, что находилось где-то там, за спиной хозяина павшей лошади. Он обернулся и радостно вскрикнул, отпрыгнув в сторону к каменной стене на обочине дороги.

Несколько десятков всадников промчались мимо, налетев на легионеров, спешно пытавшихся укрыться среди деревьев. Кто-то пронзительно завопил, несколько раз лязгнуло железо, снова вскрик — и стало тихо. Всадники спешились. Отряд был отлично вооружен, в кольчугах и с мечами; у каждого седла висел арбалет. Несколько человек, отбросив за спину серые и коричневые плащи, такие же, как у солдат, бросились к чудом уцелевшему путнику.

— В последний момент! — сказал Вилан, сделав шаг навстречу и убирая оружие в ножны.

— В последний! — крикнула Каренира. — Ради всех сил, ты что-нибудь умеешь, кроме как приводить меня в бешенство?! Герой, да?

— Не сердись на меня, ваше благородие…

— С ума можно съехать, — выпалила армектанка. — Что бы он ни делал, все время слышу одно и то же — «не сердись» да «не сердись»!

— Мне что, тоже не сердиться? — сухо спросил Басергор-Крагдоб. — Ты безрассудный человек, Вилан. Ведь это не ты должен был ехать в Рикс.

— Ваше благородие, — сказал дартанец, — я готов понести любое наказание, какое ты сочтешь справедливым. Я нарушил приказ. Но какое-то время я еще остаюсь на службе у его благородия Байлея. И буду брать на себя любую опасность, которая может угрожать Охотнице.

— Безрассудный ты человек, Вилан, — повторил разбойник.

— Безрассудный? — продолжала злиться Каренира. — Да он сумасшедший!

— Может быть, — неожиданно согласился дартанец. — Хорошо, что вы пришли мне на помощь.

— Рбит остался под Бадором, — сказал Крагдоб, — а я взял несколько человек и помчался на тракт, как только выяснилось, что ты поехал в одиночку. Выходит, я все-таки прав, утверждая, что одному по этой дороге спокойно не проехать… Делоне, — обратился к своему товарищу, стоявшему в двух шагах позади. Тот до сих пор молчал, в разговор не встревал, но явно с трудом сдерживал свое смешливое настроение. — Пошли надежные патрули в сторону Рикса. Твой друг, возможно, привлечет сюда весь гарнизон. И не радуйся ты так.

Делоне подмигнул Вилану и ушел.

— И что ты узнал? — спросила Каренира, уже больше с любопытством, нежели с гневом.

Дартанец пожал плечами:

— Город сплошных казарм. Раз десять пришлось объясняться с патрулями. Похоже, на каждого, кто носит при себе хотя бы нож, там теперь смотрят как на шпиона с Гор. Ты вот кричишь на меня, госпожа, а ведь никто не просил тебя, чтобы ты сюда ехала. Женщина с луком, да и без него, достаточно маломальской привлекательности, и ее сразу бы доставили в здание Трибунала. На всякий случай.

Она покачала головой.

— Что еще? — спросил Глорм, его чрезвычайно интересовал доклад разведчика.

Вилан набрал в грудь воздуха.

— То же самое, что и в Бадоре, — выдохнул он. — В гарнизоне, кажется, не слишком хорошо знают, что означает война в Горах. Так или иначе, большие силы уже готовы к выходу из города. Трибунал только масла в огонь подливает. Боюсь, ваше благородие, что туда, куда мы направляемся, отправится и весь Громбелардский Легион.

Глорм стал мрачным, угрюмо задумался. Карениру — она искоса поглядывала на него — вовсе не удивила эта смена настроения.

Странная война вспыхнула совершенно неожиданно, за несколько дней. Недооцененная сперва история фальшивых властелинов Гор с Перевала Стервятников всплыла вскоре по завершении пресловутого совещания солдат и урядников в Громбе. Тевена, резидент Короля Гор в Бадоре, сообщала, что… отряды Басергора-Крагдоба напали в окрестностях Разреза на группы Мавалы и Каги. Мавала тут же сделал ответный выпад, вырезав в одном из горных убежищ отряд Каги, номинально подчинявшийся Крагдобу: тогда она еще не знала, что и Кага подверглась нападению. Во все это ввязались легионеры, которых Эгеден послал по следу банды, спалившей «Приют воина». Кому-то они успели задать перцу, но их самих изрядно потрепали, и они послали гонцов в Бадор, прося подкрепления. Прежде чем ситуация прояснилась, в горах развернулась никем не контролируемая война, дикая, в которой все сражались со всеми.

Рбит встретился в Бадоре с Тевеной, потом вернулся в Громб. Положение было серьезным. Три дня спустя военные командиры Бадора и Рикса получили письма, подписанные известным во всем Громбеларде именем. «Ваше Благородие, — писал Басергор-Крагдоб каждому из них, — прошу воздержаться от каких-либо действий в Горах. То, что там происходит, никак не касается Легиона. Я самолично готов навести порядок за две недели при условии, что военные отряды покинут край, иначе, если они останутся в Горах, их могут смести наравне со всеми прочими. В наших общих интересах, чтобы до подобного конфликта дело не дошло…»

В Бадоре, однако, призыв Короля Гор остался без ответа. Комендант гарнизона, на которого давил Трибунал, просто не мог сидеть без дела, даже если бы и хотел. Урядники доказывали, что распри между разбойниками крайне благоприятствуют действиям имперских легионов. На самом деле все было как раз наоборот: во-первых, войска Второй Провинции вообще не были готовы к столь масштабной операции; во-вторых, их вмешательство могло легко привести к прекращению всех споров между Крагдобом, Кагой и Мавалой — несмотря ни на что, имперские войска были главным и важнейшим врагом, к тому же таким, с которым их никогда не связывали (и не могли связывать) никакие интересы. Так что бадорцы с тяжелым сердцем готовились к маршу в Горы и боялись даже гадать, что будет, если все банды в окрестностях Разреза вдруг договорятся и — поддерживаемые силами Басергора-Крагдоба — дружно набросятся на них.

В Риксе действовали более осторожно и рассудительно (в конце концов, горная война шла возле Бадора, а не Рикса); однако и там, по словам Вилана, солдаты были готовы к выступлению. Ну что ж…

С чисто военной точки зрения следовало предоставить перессорившихся горцев самим себе, позволяя им пустить друг другу застоявшуюся кровь… и, может быть, лишь потом перебить ослабевших победителей. Однако, судя по всему, Наместники Трибунала не умели заглядывать столь далеко вперед; может быть, потому, что простота солдатских рассуждений казалась им как минимум подозрительной… Они настаивали на немедленных действиях, рассчитывая сразу получить результат.

Так или иначе — присутствие войск в горах для всех означало одни проблемы. Крагдоб мог собрать в районе Бадора практически любые силы, однако открытая война с Громбелардским Легионом была последним, чего ему хотелось. При всех обстоятельствах он вышел бы победителем, пусть даже и дорогой ценой. Однако эта победа означала бы еще более грандиозную облаву в будущем.

Каренира прекрасно все это понимала. У Короля Гор были веские причины, чтобы впасть в глубокую задумчивость.

— Глорм, — сказала она, — может быть, стоит начать серьезные переговоры?

Он кивнул:

— Может, и стоит… Но, Каренира, коменданты легионов не вольны решать сами… Иначе хватило бы моих писем.

— Почему же тогда ты хочешь разговаривать с комендантами?

— А с кем? С Трибуналом?

Он пристально посмотрел на нее.

— О чем ты думаешь?

— О разговоре с тем, кто может все. Кто не боится Трибунала… и никого вообще.

— Странные порой у тебя бывают мысли.

Он снова задумался.

— Хотя его высочество Рамез — человек, похоже, неглупый… Только кто к нему пойдет? Я?

— Нет, Глорм. Я.

— Вести переговоры от имени короля разбойников? — Он неопределенно махнул рукой. — Это тебя погубит, ваше благородие, если ты собираешься остаться в Громбеларде. Ты сразу станешь для всех обычной разбойницей.

— «Вести переговоры»… «от имени»… — Она надула губы. — Я просто никогда ни от кого не скрывала, что мне удается договариваться с разбойниками. Как-нибудь справлюсь.

— Это может быть опасно, — вмешался Вилан. — А если…

— Не сердись на меня, ваше благородие, — прервала она его, ехидно подражая его манере говорить, — но если ты сейчас же не замолчишь, я попрошу заткнуть тебе рот.

Глорм повернулся и кивнул своим людям.

— Тебе незачем просить, — сказал он. — Его благородие Вилана настолько заботит твоя безопасность, что ему нельзя предоставлять хоть какую-то свободу. Он подождет, пока ты не вернешься. Связать его!

Вилан попытался было протестовать, но дюжие детины, схватившие его, не желали вдаваться в дискуссии.

В Громбе она встретилась с Армой. Встречу устроил Ранер — силач, дубина которого в свое время надолго оставила след на голове Царицы Гор… Ранер жил у своей любовницы, симпатичной горожанки; ее спальня, может быть, не слишком подходила для подобных встреч, но зато была местом вполне безопасным.

Каренира была с Армой знакома лишь косвенно. Вряд ли обе женщины с большой симпатией относились друг к другу. Однако необходимо было решить дела, а времени на взаимную неприязнь не оставалось.

— Еще сегодня, — заговорила армектанка, — самое позднее — завтра, я должна встретиться с Князем-Представителем.

Арма, несмотря на всю необычность запроса, ничем не выказала своего удивления.

— Увидеться с Князем… — повторила она. — Это будет непросто. Зачем это тебе?

Каренира изложила ситуацию.

— Хорошо, — кивнула блондинка. — Насколько я понимаю, речь идет о доверительной встрече? Официальной аудиенции ждать можно неделями. Правда, тебя, Охотница, наверняка бы приняли… — Она задумалась.

— Нет. Я хочу увидеться с его высочеством с глазу на глаз.

— Есть кое-какие соображения… Но не хочешь ли сперва узнать, что за человек Князь?

— Кое-что я слышала, но расскажи все, что знаешь.

Арма чуть улыбнулась:

— Не даром же я ем свой хлеб, ваше благородие! Я здесь для того, чтобы все видеть и слышать. Во всяком случае, как можно больше. Если я начну выкладывать тебе все, что знаю, хотя бы на одну лишь тему, наверняка и до утра не закончу… Что тебя конкретно интересует? Достоинства? Недостатки, слабости? Может быть, привычки?

— Да, это и еще кое-что, — согласилась лучница.

— Ну хорошо. Но сначала я должна еще предупредить, что не за все я могу ручаться. Князь-Представитель никогда мне не доверялся. Источник моих знаний — это слухи и сплетни. Так что учти.

— Учту наверняка.

— Ну хорошо. Его высочество Н.Р.М.Рамез — естественно, армектанец. Он молод, ему тридцать шесть лет. Никогда еще Громбелардом не правил столь юный командир. Два года назад он овдовел, но все говорит о том, что скоро он станет зятем императора, — возможно, будущей осенью. Он происходит из одного из самых знаменитых армектанских родов…

— …ведущего свое начало по прямой линии от княжеского рода Сар Соа. Ты разговариваешь с армектанкой, госпожа, — слегка язвительно напомнила Каренира. — Таких фамилий в Армекте всего несколько; армектанка Чистой Крови не может о них не знать. Рамез…

Она хотела что-то еще добавить, но передумала.

— Тем лучше, — подытожила Арма. — Значит, ты знаешь, а если не знаешь, то легко поймешь, что самому императору приходится считаться с человеком, род которого владеет состоянием почти столь же крупным, как имперские владения в Армекте. Говорят, что помолвки с дочерью императора почти силой добился отец нашего Князя, желая, чтобы его фамилия блистала еще ярче, чем прежде. Никто не прочит счастья этому союзу, поскольку — коротко говоря — Рамез пользуется репутацией тирана и деспота, который терпеть не может возражений и не слушает никого, кроме себя.

— Это правда?

Арма покачала головой — и да и нет.

— Правда то, что предыдущий Князь-Представитель оставил здесь после себя целую армию придурков, готовых неделями отсиживать зады на совещаниях. Его высочество Рамез и так довольно долго терпел их брюзжание, лишь недавно прогнал на все четыре стороны. Но, похоже, выбрав новых советников и придворных, он все равно никого не слушает.

— Гм…

— О тяжелом нраве Князя-Представителя особенно много говорят сейчас. Дело в том, что Рамезу недавно пришлось прогнуться перед самым могущественным институтом Империи, а именно Имперским Трибуналом. Его высочество ненавидит урядников, видя, похоже, в каждом из них шпиона своего будущего тестя; шпиона, который будет ни больше ни меньше как вынюхивать углы и закоулки его супружеской спальни. Охотнее всего он вышвырнул бы их всех из Громбеларда.

— Вот видишь… — прошептала армектанка.

— Однако, несмотря на деспотичный характер, — продолжала Арма, — это человек очень образованный и умный. Он превосходно владеет громбелардским и дартанским, кажется, понимает и по-гаррански. Он великолепный знаток военного дела. После того как он реорганизовал гарнизон Громба, офицеры не перестают удивляться, вспоминая его широчайшие познания всех тяжестей воинской службы. С тройниками и десятниками он разговаривал так, словно сам был одним из них. Он знал, почему солдатам жмут сапоги и как нужно исправить подстежки, чтобы кольчуги хорошо сидели. Вместе с тем, однако, кажется, что он… как бы это сказать… больше любит войско, чем войну. Ему хотелось бы иметь прекрасных солдат, прекрасно вооруженных и обученных, но мысль о том, что нечто подобное может понести в сражении непоправимый урон, приводит его в глубокое уныние. Что вовсе не говорит о его трусости. Я достаточно ясно выражаюсь?

— Вполне, — пробормотала захваченная ее рассказом Каренира. — Значит, Громбелардский Легион — это игрушка, так? Блестящая игрушка?

— Именно так. А в особенности — гарнизон Громба.

— Во имя Шерни… С Князем я договорюсь, это точно.

Громбелардка помрачнела:

— Не знаю. Если бы все было так просто, Рбит давно бы уже с Князем договорился. Дело в том, госпожа, что в отношении этого человека ни на что нельзя рассчитывать. Представь ему во время официальной аудиенции предложение, просьбу или еще что-нибудь, а он его тут же раскритикует, назовет нелепым и отшвырнет прочь — порой лишь затем, чтобы весь двор мог восхищаться его непреклонностью и силой.

— Но с глазу на глаз?

— Что ж, попробуем именно с глазу на глаз. Хотя, честно говоря, это небезопасно.

— Что он любит? — спросила Каренира. — Какие удовольствия? Развлечения?

— Он обожает старые летописи, часто читает их до поздней ночи.

— Что еще?

— Еще… гм… еще когда женщины кричат.

— Не понимаю?..

— Понимаешь.

— О… — нахмурилась армектанка. — Ну не знаю… что-то мой энтузиазм по поводу встречи с Князем начинает таять.

— Правда? — насмешливо спросила Арма.

— Не верю… — помолчав, пробормотала Каренира, снова грызя ноготь. — Ты точно знаешь?

Арма возмутилась:

— Думаешь, он пригласил меня в свою спальню?

Наступило напряженное молчание.

— Кажется, у тебя есть какой-то план? — Каренира решила прервать неловкую паузу.

— Да, — подтвердила Арма.

— Ну и?.. — поторопила ее армектанка, чтобы молчание снова не затянулось.

— Сначала… Послушай, скажи мне…

Лучница с удивлением заметила легкий румянец на щеках Армы.

— Каренира, — сказала блондинка, впервые обращаясь к ней по имени, — этот твой дартанец… Что с ним?

«Этот ЕЕ дартанец…» Армектанке захотелось смеяться. И правда — Вилан и Арма познакомились в Громбе. Блондинка явно приглянулась алебарднику, но кто бы мог предположить… что верно и обратное.

— Эй! — весело сказала она. — «Мой дартанец»? Один у меня уже был… Хватит.

Она кивнула.

— У него все хорошо, — коротко сказала Каренира. — Он спрашивал о тебе.

— Спрашивал обо мне? — Арма пыталась сделать вид, что ей это безразлично.

— Спрашивал, — подтвердила Каренира, которую слегка развеселила неожиданная девичья стыдливость Армы. — Но я слышала, что ты положила глаз на Глорма?

— Ты ему это сказала? — ужаснулась блондинка.

— Ну… почти. Я сказала, что ты подобна неприступной крепости.

— А он?

— Гм… думаю, он будет ее осаждать.

В Роллайне она успела привыкнуть, что дворец Князя-Представителя Императора огромен, как весь Громб. Тем труднее было ей ориентироваться в мрачной древней разбойничьей цитадели (правда, богато обставленной), где обитал громбелардский Представитель. Ей все время казалось, что она находится скорее в комендатуре местного гарнизона, нежели в доме первого человека провинции.

Арма, которая все еще (и, по мнению Рбита, чересчур долго) считалась родственницей советника Рамеза, без каких-либо проблем устроила в замок новую служанку. Это должно было стать ее последним заданием, продолжать игру дальше было слишком рискованно. Для всех она уезжала в Рахгар тотчас, откуда должна была последовать дальше — в Лонд. Честно говоря, это никого не волновало, так же как и сама личность мало кому знакомой девицы, какой-то двоюродной сестры титулярного советника, мнения которого Князь-Представитель никогда не слушал и слушать не собирался.

Если оказаться в княжеской резиденции было совсем просто, то добраться до апартаментов Представителя оказалось невероятно сложно. В Громбе, как и везде, высокопоставленная особа была окружена толпой придворных. Мрачная цитадель, достаточно просторная для предводителя разбойников, была чересчур тесной для королевского двора. Хотя ее несколько раз перестраивали, крепость не в состоянии была вместить всех, кто должен был — или просто имел возможность — находиться при особе Князя. Жилые помещения были оборудованы всюду, даже в бывших складах и амбарах. Придворные среднего ранга были рады, если в их распоряжении находилась каморка четырехугольной башни.

Толпа обитателей резиденции, урядников и просителей, солдат и слуг, позволяла кому угодно раствориться здесь и укрыться, словно в густом лесу. Так что вполне естественно, что немногочисленные, не для всех доступные помещения бдительно охранялись.

Арма легко подыскала место, где можно встретиться с Рамезом с глазу на глаз. Это была крохотная комнатка в башне. Почти каждый вечер Князь-Представитель отправлялся туда, чтобы засесть — порой до рассвета — за летописи, чтобы ознакомиться с содержанием древних, пропахших плесенью хроник.

Однако до этой комнатки еще нужно было добраться. Ее стерегли, даже когда она была заперта.

Арма показала своей черноволосой «служанке», как дойти до уединенной кельи Князя-Предводителя, и объяснила, в чем состоит трудность. Армектанка приняла ее слова к сведению.

— Сегодня ты собиралась уезжать, — сказала она. — Поторопись. Рбит прав: пора тебе отсюда исчезнуть. Получится у меня что-нибудь сегодня или не получится, его высочество может заинтересоваться, кто привел меня в замок.

— Справишься?

Каренира загадочно усмехнулась.

Была ночь. Ветер, влетавший вместе с дождем в узенькое, пробитое в толстой стене окно, трепал из стороны в сторону пламя факелов возле массивных, окованных медным листом дверей. Вжавшись в оконную нишу, продрогшая до костей, она терпеливо ждала. Время от времени чуть высовывала из тени голову, но солдат, торчавших возле дверей, не видела. Они сидели на скамье, и она могла заметить лишь лучины, мерцавшие над их головами.

Была уже, наверное, полночь, когда внизу на крутой лестнице раздались шаги, а затем пламя нескольких факелов осветило стены. Вскоре мимо нее прошли двое солдат, за ними еще двое. Те были внимательнее. Два копья одновременно уставились ей в грудь, и тут же послышался крик:

— Ваше высочество!

Ее сейчас же осветили факелы.

Одетый в черное человек средней упитанности и среднего роста оглядел ее.

— Кто ты и что здесь делаешь? — негромко спросил он, но тоном, не допускавшим ни малейшего промедления с ответом.

— Удивительная женщина, ваше высочество, — лениво ответила она по-армектански, не поднимая взгляда. — Немного армектанка… немного громбелардка… — добавила она на местном языке, — а немного — дартанка, — закончила она по-дартански.

— Зато наверняка не служанка, — холодно заметил человек в черном. — Я задал два вопроса. Быстрее, у меня нет времени.

— Ваше высочество, — спросила она, — что ты со мной сделаешь? Прикажешь схватить и бросить в темницу?

— А ты смелая, — удивился он. Нахмурившись, он пристальнее взглянул на нее, сделав полшага вперед.

— Конечно, ваше высочество, ты меня уже видел, и притом вблизи… — Она подняла на него свои необычные глаза. — Мой господин и супруг сразу же следом за тобой вручал свадебные подарки одной молодой паре в Роллайне… Ты уже тогда знал, что застрянешь в Тяжелых Горах?

Мужчина в черном сделал еще шаг вперед, выступив впереди солдат охраны и взяв у одного факел.

— Самые черные волосы в Дартане… — прошептал он. — Ее благородие…

— А.Б.Д.Каренира. Самая загадочная женщина Роллайны. Уже забыл, Князь? Видимо, слишком редко гостил под крышей моего дома.

— Что ты делаешь на этой лестнице, ваше благородие? Что ты вообще делаешь в Громбеларде?

— Мерзну, Князь.

— Идем же!

Он повернулся к своей свите:

— Подогретого вина, меда, чашку горячего бульона. Плащ, подбитый мехом. Сейчас же. — Он снова посмотрел на женщину. — Идем со мной, ваше благородие!

Холодная маленькая комнатка напоминала келью какого-то летописца. В ней стоял стол, удобное кресло, узкая койка у стены, конторка для письма — и все. Кроме того — несколько книг, какие-то почерневшие от древности пергаменты, приборы для письма и множество чистых страниц.

Он показал на койку.

— Забудь, что я здесь, госпожа, — сказал он. — Эти шкуры теплые и мягкие. Закутайся в них, я не хочу видеть, как ты дрожишь.

Она не заставила повторять дважды. Сбросив туфли, она села на койке, подобрав под себя ноги, и плотно закуталась в меха.

— И говори, говори! — повторил он. — Что ты тут делаешь? Откуда ты здесь? Ночью, на лестнице… В таком платье! Ничего удивительного в том, что я тебя не узнал! Что случилось? Ради Шерни, почему ты не пришла днем, ваше благородие? При одном лишь звуке твоего имени я вышвырнул бы всех за дверь и посвятил тебе столько времени, сколько бы ты пожелала!

Закутанная в шкуры, она беспомощно покачала головой, давая понять, что не сумеет ответить на все вопросы сразу.

— Ваше высочество, — сказала она, — я знаю, что встреча наша весьма необычна… но я просто не хотела, чтобы слишком многие видели нас вместе. И уж вовсе мне не хочется, чтобы выяснилось, что мы знакомы еще с Роллайны.

— Тебе что-то угрожает, госпожа? — беспокойно спросил он.

— Нет.

— Значит, все хорошо. Прости меня, ваше благородие, за мою настойчивость… но я и в самом деле готов был увидеть все что угодно, только не тебя, стоящую в этой холодной и темной нише.

Он сел в кресло, но тут же, оглядевшись по сторонам и видя, что горит только одна свеча, взял со стола два канделябра. Вскоре в комнате стало светло.

— Ее благородие А.Б.Д.Каренира, — недоверчиво повторил он. — Одна из первых дам Дартана!!

— Ну, ну, ваше высочество! — засмеялась она. — Ни одна из первых, ни… Может быть, первый скандал Роллайны — с этим я соглашусь. Не говори мне, что не слышал, Князь… «Громбелардская дикарка», которая «завладела его благородием Байлеем ради фамилии, положения, состояния…»

— Не хочу этого слышать! — решительно сказал он. — И ничего подобного я не слышал… и не слушал. Но… но твой супруг, госпожа? Он тоже развлекается в Громбе?

— Мой супруг, — повторила она. — Ты не поверишь, Князь, какой он зануда! Фамилия А.Б.Д. и скандал — эти слова в Роллайне идут рука об руку. Сначала женитьба на армектанской девушке происхождением так себе, ее уход, его исчезновение, похищение и таинственная смерть его сестры, путешествие в Край и второй брак — снова с армектанкой и снова вовсе не высокорожденной… Одни скандалы… а кроме того, он был и остался занудой. Я его бросила.

Она выпалила это так быстро, что ему потребовалось время, чтобы переварить информацию.

— Что ты сделала, госпожа?

— Я армектанка, — напомнила она. — Наверное, я имею право вернуть мужчине брачный контракт? В соответствии с законом. То, что в Дартане закон этот существует лишь на бумаге, поскольку никто не может себе представить даже возможность развода, — это уже проблемы Байлея. Я свободна.

— Быть не может! — От удивления у него аж в горле пересохло. — Но… госпожа? Ты вернула ему контракт? А фамилия? Состояние? Ведь не могла же ты — в Дартане! — выиграть такой процесс?

— Я ничего не выиграла, поскольку никакого процесса не было. Я все оставила ему.

— Оставила? Но почему?

— О Князь, ты, похоже, задаешь нескромные вопросы. Ты спрашиваешь женщину, почему она оставила все, лишь бы освободиться от мужчины?

В дверь постучали. Представитель Императора раздраженно обернулся.

— Войдите!

Гвардеец принес вино, бульон и плащ. Он отдал честь и вышел.

— Ваше высочество, — сказала Каренира, подходя и надевая плащ, — как видишь, я уже не одна из первых дам Дартана. Но вспомни, что говорили обо мне в Роллайне. Знаю, знаю, что ты не слушал… И все-таки вспомни. И свяжи это с громбелардскими рассказами об… одной женщине с Гор.

Он нахмурился.

— Что это за загадки? — Он прокашлялся. — Я правильно тебя понимаю? Я всегда хотел знать, о ком и о чем говорят в моей провинции… Но это, наверное, легенды?

— Нет.

— Значит, все эти местные истории… Царица Гор — это ты?

— Ага.

— Охотница. Одинокая лучница, — вспомнил он очередные подробности. — Но ведь уже год с лишним…

Он что-то мысленно подсчитал.

— Да. Уже год с лишним как о ней ничего не слышно.

— Я ведь была в Дартане.

Он заинтригованно посмотрел на нее.

— Невероятно. Так не бывает. Да не стой ты так, да еще босиком! — неодобрительно сказал он. — Скажи наконец, что тебя привело ко мне в столь… гм… странное время. Не важно, ее благородие А.Б.Д.Каренира или Охотница — таким личностям в приеме не отказывают!

Она взглядом попросила меда. Князь наполнил серебряный кубок и подал. Она бесцеремонно присела на край стола.

— Не отказывают в приеме… Наверное, нет. Но как я уже говорила, я не хочу, чтобы меня видели в твоей резиденции, Князь. И уж тем более никто не должен знать, что мы знакомы… и притом весьма близко. — Она прикусила губу, с трудом сдерживая улыбку: свадебные торжества Князя-Представителя в Роллайне продолжались без малого две недели, многое случилось за то время.

— Ради Шерни, госпожа… — смущенно пробормотал Князь.

Знаменитых гостей по очереди принимали в лучших домах столицы. Был прием и во дворце Байлея, где вина оказались чересчур крепкими… Армектанские и дартанские обладатели выдающихся фамилий дружно блевали под столами, целовали и обнимали служанок. Каренира — совершенно пьяная — оседлала верхом своего мужа, якобы охотясь на волка. Роль волка весьма правдоподобно исполнял его благородие Рамез.

— Лучше, чтобы никто не знал о нашем знакомстве, — повторила она. — Даже мои друзья. Особенно мои друзья… Иначе я оказалась бы в весьма затруднительном положении, ваше высочество.

— Твои друзья?

Она кивнула.

— Да, Князь. Именно их и касается то дело, которое и привело меня к тебе. Точнее, оно касается и тебя, и их.

— Я весь внимание, ваше благородие. — Он отодвинул кресло от стола и сел поудобнее, вытянув ноги.

— Похоже, в провинции дело идет к войне… не так ли, Князь?

Он выжидающе смотрел на нее. Она взяла в руки кубок и отхлебнула меда.

— Громбелард, — сказала она. — Пять городов и несколько селений возле дартанской и армектанской границы в предгорьях Узких Гор. Все остальное, собственно, одни горы. Я вовсе не хочу тебя принизить, Князь, но ты управляешь от имени императора провинцией, которая приносит неслыханно малые доходы, возможно, даже меньше, чем требуется для покрытия средств на содержание громбелардской армии и флота, а также находящихся здесь урядников. Ну и представительского двора… Армект правит этими пятью городами, и не более того. Всю эту возню легионеров в горах трудно назвать поддержанием порядка. В Тяжелых Горах, как и встарь, король тот, кто крепче всех держит в руке меч и у кого хватает ума и хитрости подчинить своей воле людей такого же склада.

— Ты — кто-то в этом роде?

— Вовсе нет, — возразила она. — Я, Князь, одна из загадочных женщин Шерера, только и всего. Для меня Громбелард пуст. В нем никого нет. Мне ни от кого ничего не нужно, и мне никто не нужен… Я могу подойти к костру солдат точно так же, как к костру разбойников. И те и другие встретят меня без особого энтузиазма, но, как правило, с уважением. Знаешь, почему я Царица Гор? Потому что я стою в стороне от всех и над всеми. Я делаю нечто такое, чего не делает никто другой, никто со мной не конкурирует, я никому не мешаю. Есть два Громбеларда, ваше высочество, и второй принадлежит мне, только и исключительно мне. Даже ты, даже сам император находится в худшем положении, чем я. У вас постоянно кто-то стоит на пути, желая того же, что и вы, — власти, золота, таких, а не других порядков. Я — нет. Я — королева Громбеларда.

Князь неожиданно улыбнулся.

— Весьма самоуверенное заявление, — с легкой иронией сказал он. — И к чему все это вступление, ваше благородие?

Она сосредоточенно разглядывала свою босую ногу, покачивавшуюся над полом.

— Ты и в самом деле бьешь женщин, ваше высочество? — спросила она. — В своей спальне? Сегодня я услышала немало странных вещей.

Князь искренне изумился:

— Что я делаю?

— Гм… — сказала она. — Ваше высочество, — переменила она тему, — гарнизоны в Бадоре и Риксе приведены в состояние повышенной готовности. Они отправляются в Горы?

Он молчал.

— Ваше благородие, — наконец довольно холодно ответил он, — я очень ценю наше знакомство, но никак не могу понять, зачем тебе лезть в эти дела. Мне кажется, то, чем занимаются имперские легионы, касается только меня, но никак не тебя.

— Ваше высочество, — ответила она тем же тоном, — я не без причины так долго говорила о Царице Гор. Я знаю Горы. Тебе ведь прекрасно известно, Князь, что никому не дано навести в Громбеларде такого порядка, как в Дартане. Ты — не исключение. Так зачем тебе конфликт с самыми могущественными разбойниками Терера? Мы оба знаем: то, что они делают, по сути, весьма полезно. Они держат в повиновении каждый клочок земли Громбеларда. У Басергора-Крагдоба очень твердая рука, и руки этой боятся все разбойники ниже рангом, не говоря уже о мелкой босоте. Крагдоб взимает с каждого дань, у кого только есть золото. Собственно, никто другой этого уже не делает, поскольку всех, у кого было такое желание, он сумел подчинить себе. Благодаря этому в городах Громбеларда живется довольно сносно, а купеческие караваны достаточно спокойно ходят по тракту туда и обратно. Ты хочешь, чтобы стало иначе? Если твои войска помешают властелину Гор поддерживать порядок и разбойничья империя рухнет, что получится в результате? Торговцы, вместо того чтобы раз в год откупиться, будут постоянно подвергаться нападениям всяческой швали, слишком глупой для того, чтобы соблюдать меру, и потеряют в результате куда как больше. Крагдоб знает, что нельзя доить корову до смерти. Другие об этом даже и не подумают. Купцы, ремесленники, кто там еще? Все поднимут вой и бросятся в Громб искать справедливости и защиты у Князя-Представителя. Что сделает Князь-Представитель? Устроит большую облаву в Горах? Для этого необходимо увеличить численность и боеспособность войск, мало того — придется усилить влияние Трибунала. А это потянет огромные расходы! Откуда, ваше высочество, ты возьмешь подобные средства? Мы уже говорили, что налоги, собираемые в Громбеларде, едва покрывают потребности провинции и вовсе не пополняют имперскую казну. Хочешь их увеличить? Кто будет платить? Ремесленники и купцы, которых грабят всевозможные банды? Ты разоришь их, и если это произойдет, то Вторая Провинция перестанет обеспечивать даже собственные нужды. Круг замыкается. Похоже, что за твою войну с горцами придется платить Кирлану. Или армектанским и дартанским налогоплательщикам. Что скажешь, Князь? Это тебе прибавит популярности? Насколько я знаю, титул Князя-Представителя дается вовсе не пожизненно.

Князь сидел с непроницаемым выражением на лице.

Она налила себе еще меда.

— Я терпеливо тебя выслушал, — сказал Князь. — Если бы ты попыталась подобным образом поучать меня на официальной аудиенции или на собрании моего Совета…

Он не успел договорить, как она перебила:

— Я не настолько глупа.

Он встал и прошелся по комнате.

— В зале для аудиенций, — сказал он, как будто без всякой связи с предыдущим, — стоит кресло, в котором я сижу. Такое же стоит и в зале Совета. Те, кто туда приходит, обращаются к этому креслу, а не ко мне. Они говорили бы то же самое, кто бы там ни сидел, пусть даже мой шут, соответствующим образом одетый, а пусть бы и голый. Для них в этом кресле сидит титул, и ничего больше.

Он остановился перед ней.

— Ты тоже сегодня обращалась к титулу, ваше благородие?

Она пожала плечами.

— Конечно, Князь. Мечтаю сделать под твоим боком карьеру. Или нет, разбойники меня подкупили. Ты должен знать, что я очень люблю золото. Я сбежала из Дартана, подумав, что здесь найду его больше.

Он неожиданно рассмеялся:

— Что за тон, Шернь! Я сам не знаю, почему позволяю тебе, госпожа, так со мной разговаривать. Это единственный вопрос, о котором ты хотела со мной поговорить?

— Не знаю, Князь.

— Как это?

— Потому что не знаю, как будет решен первый.

— А я не знаю, хорошо ли ты оценила запас моего терпения и снисходительности, ваше благородие. Скажи мне, как по-твоему — он еще велик? — Какое-то время он ждал ответа, наконец спросил: — Так. Какие у тебя еще вопросы?

После короткого раздумья она рассказала о своем договоре с Эгеденом и о том, как злоупотребили ее доверием.

— Я хочу, чтобы этот человек ответил за предательство, — без лишних слов закончила она.

Князь поднял брови.

— Что за низменные помыслы. Мелкая месть. Значит, ты все-таки настоящая женщина, ваше благородие, и вовсе не такая уж необычная!

— Ты уберешь его из легиона, Князь, или мне придется убрать его из числа живущих на этом свете? — сухо спросила она.

— Ты такая грозная воительница, ваше благородие? — весело ответил он вопросом на вопрос.

— Да.

Наконец он понял, что женщина не шутит.

— И все-таки, госпожа, — уже серьезно сказал он, — ты весьма поверхностно судишь о том, что произошло… Я его уволю. Довольна?

— Спасибо, Князь.

— Хорошо. А теперь я хочу тебе сказать, что этот офицер ни в чем не виноват. Его обманули, может быть, больше, чем тебя. Тот отряд с Перевала Стервятников — орудие Трибунала, о чем в гарнизоне не знали. Это один из Наместников Рикса послал за тобой своих людей, без ведома коменданта. Думаю, впрочем, что без ведома кого-либо вообще.

Она ошеломленно смотрела на него.

— Да, да, — продолжал Князь. — Вся эта война в Горах — дело рук Трибунала. Возвращаясь к предыдущему вопросу: солдаты в Горы не пойдут. Самое время доказать, что деятельность имперских урядников на самом деле доставляет больше хлопот, чем приносит пользы. Я охотно пошлю гонца с подробным докладом в Кирлан. И в соответствующем свете изложу суть дела.

Каренира кивнула, прикусив губу.

— Трибунал… — сказала она. — Но в таком случае получается, что Эгеден сдержал слово.

— Конечно. Тем не менее я уволю его — по твоей просьбе. Я не буду менять своих слов каждую минуту.

— Ваше высочество.

— Он будет уволен. Я кончил.

Тон его не допускал ни малейших возражений. Она поняла, что он преподал ей урок. И если она попросит еще раз, то в следующее мгновение Эгеден будет осужден на пять лет каторжных работ.

— Спасибо за науку, ваше высочество, — прошептала она. — Я этого не забуду.

Он снова сел в свое кресло и откинулся назад, потирая лицо.

— Я устал, — сказал он, слегка дотрагиваясь до лежащего на столе тяжелого тома. — Я занятой человек. Я сам лишаю себя сна, чтобы хоть ненадолго отдаться собственным слабостям. Ты же лишила меня, ваше благородие, единственного, по сути, развлечения, которое у меня было. Правда, этой ночью мне не пришлось скучать! — тут же добавил он и неожиданно закончил: — Очень уж я люблю эти книги.

— Ваше высочество, — вдруг сказала Каренира, — я могу лично отвезти в Рикс приказ об увольнении того сотника?

— А это еще зачем? — недовольно спросил Князь.

— Ваше высочество, — она соскользнула со стола и встала перед ним, — я знаю о ценностях, которые не должны пропасть. В окрестностях Бадора, — поспешно продолжала она, — жил один мудрец, посланник Шерни. Он был моим опекуном. Его уже два года как нет в живых.

— Да? — без особого энтузиазма поторопил ее Князь.

— В горах, — объяснила она, — спрятано дело всей его жизни. Сотни исписанных страниц, летописи, хроники Эры Людей, предания, легенды и сказания со всех концов Шерера… Описанные, снабженные комментариями.

— В горах? — заинтригованный, он не скрывал удивления. — Но ведь все это может погибнуть! — искренне забеспокоился он.

— Не сразу, Князь. Книги и свитки надежно защищены. Но со временем… Позаботься об этой сокровищнице знаний, Князь! Это наследство величайшего человека, ходившего по земле Шерера!

— Что же это за мудрец, о котором никто никогда не слыхал? — с сомнением спросил он.

— Слыхали, ваше высочество… О нем повсюду легенды слагали, а ты, раз читаешь исторические труды, наверняка должен его знать.

— И кто же это такой?

— Великий Дорлан-Посланник.

Арма ждала у Ранера.

— Я волновалась за тебя, — сказала она.

Каренира внимательно посмотрела на блондинку. Платье и туфли на высоких каблуках исчезли, от золотых серег, перстней и ожерелья тоже не осталось и следа. Арма была одета в кожаный костюм для верховой езды. Пышные волосы были стянуты ремешками.

— Я тоже так хочу, — сказала армектанка, нетерпеливо избавляясь от платья.

Она бросила на стол несколько свитков пергамента разной величины. Ранер взял один из них и посмотрел на печать.

— Оставь, братец, — сказала Арма. — Эти письма явно не про твою честь. Твое дело — выбивать из купцов золото.

— Но малую печать Князя-Представителя я узнать могу, — проворчал Ранер, отдавая свиток сестре.

— Два одинаковых приказа для комендантов гарнизонов в Риксе и Бадоре, — говорила Каренира, натягивая рубашку. Она потянулась к куртке. — Их содержание сводится к трем словам: ничего не делать. Письмо без печати — для Глорма. А это, — она взяла один из свитков поменьше, — приказ об увольнении со службы одного офицера. — Она разорвала свиток в клочки и бросила на пол.

— Что ты делаешь? — изумилась Арма.

— Тот, кто подписал этот приказ, прекрасно знает, что в Риксе его никогда не получат.

Она взяла самый маленький свиток, перевязанный красным шнурком.

— А это мое, — пробормотала она, убирая его в сумку.

Арма и Ранер переглянулись. Каренира чуть улыбнулась.

Заботливо спрятанный пергамент содержал всего несколько слов и подпись:

«Предъявительница сего имеет право видеться со мной всегда и всюду, в любое время дня и ночи.

Н.Р.М.Рамез, Представитель Императора в Громбе».

ЭПИЛОГ

Хмурое утро не рассеяло ночную тьму, принеся с собой лишь новую волну дождя и еще более сильные порывы ветра. Из шкуры Рбита, наверное, можно было бы выжать целый ушат воды, тем не менее кот пребывал в отменном настроении.

— Как долго они там торчат?

Женский голос из темноты коротко ответил:

— Три дня.

— Не пытались пробиться?

— Пытались.

Кот снова перевел взгляд к не видимому ни для кого другого черному провалу пещеры, зияющему в скальной породе.

— А ночью?

— Тоже пытались. Но ночью по этой стене никому не спуститься. А нижний вход мы завалили каменными обломками.

— Хорошо, Кага. Как всегда — хорошо. Неужели ты никогда не ошибаешься?

— Иногда ошибаюсь, — угрюмо ответила она. — Рбит, знаешь, сколько моего народа перебила Мавала? Вот, собственно, и ошибка: я должна была прикончить эту стерву еще год назад, тогда была такая хорошая возможность…

— Не будь ребенком, Кага. Горы большие. Правда, слишком маленькие для того, чтобы ты могла править ими вместе с Глормом. После смерти Хагена здесь остались только ты да Мавала. Тогда я всерьез думал, не расправиться ли с вами обеими… Я не сделал этого лишь потому, что никто из вас не был достаточно силен, чтобы полностью захватить власть в этих краях. Если бы год назад, как ты говоришь, ты прикончила бы Мавалу, я немедленно бы прикончил тебя.

— Я догадывалась, — горько заметила Кага. — Властелины Гор… А что теперь? — помолчав, продолжила она. — После резни, которую устроила моим людям Мавала, а потом еще и легионеры. Я не могу даже мечтать о перемирии. Только ваши отряды держат эту суку на поводке. Стоит им уйти, Мавала поймает меня в считанные дни, и знаешь, что она со мной сделает? Воткнет копье прямо в мою симпатичную тугую дырку. И дырка этого не вынесет.

— Мавалу можно уже не брать в расчет. Ты получишь столько людей, сколько потребуется, чтобы покончить с ней раз и навсегда.

Девушка удивленно взглянула на кота:

— А что потом? Можешь не говорить, я уже знаю — «я буду достаточно сильна, чтобы полностью захватить власть в окрестностях Бадора». Сам перегрызешь мне горло? Или попросишь этого осла Ранера?

— Я не трону тебя, Кага. Ничего больше не спрашивай — Глорм тебе все расскажет. Скоро.

Темнота сменилась серыми рассветными сумерками. Рбит внимательно огляделся по сторонам. Вокруг крепко спали люди, не чувствуя ни холода, ни сырости. У каждого под рукой лежал арбалет. Несколько человек бодрствовали, не спуская глаз с отверстия пещеры.

Кот обернулся назад:

— Глорм должен бы уже появиться. Я поднял их задолго до рассвета. Они уже ели, когда я побежал сюда.

— К чему вся эта спешка?

— Нам очень многое нужно сделать. В самом деле, Кага, для нас сейчас важен не только каждый день, но и каждая минута.

Он снова перевел взгляд на пещеру.

— Сколько их там?

— Около двадцати. Групп было две: одну возглавлял кот, а другую — тот человек. Первой группы уже нет.

— Знаю. Я слышал, кота вы тоже убили?

— Да. Тебя это удивляет?

— Немного.

— Держался отважно, своих не бросил, хотя и мог. Только, знаешь, Рбит, тут есть какая-то тайна. Хотелось бы когда-нибудь ее узнать.

— Какая тайна?

— Кот будто нарочно искал смерти. Он даже не бился. А главное: он был немым. Мы взяли в плен нескольких его человек, и все подтвердили это.

Рбит задумался, а спустя некоторое время он снова оглянулся назад.

— Кажется, идут, — сказал он, прислушиваясь.

За Глормом шло почти сто пятьдесят человек.

— Твое войско, — пояснил кот, посмотрев на Кагу. — Мы сегодня же оставим тебе их всех. Можно было привести и больше, но я не видел в этом смысла.

Кага ошеломленно смотрела на прибывших.

Подчиненные Каги, разбуженные появлением отряда, поднимались с земли. Некоторые приветствовали знакомых, кто-то заключал друг друга в объятия.

Глорма сопровождал эскорт: Каренира, Арма, Ранер, Вилан и Делоне. Они подошли к Рбиту и Каге. Глорм приостановился, с высоты своего роста разглядывая стройную фигуру девушки, и протянул свою большую руку. Она потянулась к нему двумя.

— Где они? — без лишних слов спросил он.

Она показала на пещеру. Он чуть приподнял брови.

— Как ты их туда загнала? И почему они до сих пор там сидят?

— Потому что не могут выйти, — спокойно ответила Кага. — А я поклялась, что больше не пожертвую жизнью ни одного из моих людей. Возьму их голодом, или перестреляю всех, пусть только высунут хоть кончик… — Она сказала, чего именно.

— Целясь в эти кончики, убить трудно, — с усмешкой заметил Глорм. — Я не стану столько ждать.

Он посмотрел в сторону пещеры. На фоне черного входа что-то мелькнуло — видимо, разговор привлек внимание осажденных.

— Нужно их выкурить из этой дыры, — задумчиво сказал Глорм.

Двести человек, укрываясь за скалами, ждали, на что решатся осажденные в пещере. Ранер взглянул на Глорма, потом поднес руки ко рту и еще раз крикнул:

— Выходи! Басергор-Крагдоб хочет с тобой сразиться!

— А если я выиграю? — донесся наконец приглушенный голос.

— Уйдешь свободным!

После короткого молчания последовал ответ:

— Не верю!

— Тогда подыхай с голоду!

Ранер сел. Глорм одобрительно кивнул.

— А мои люди? — послышалось из пещеры.

Ранер снова встал.

— Уйдут с тобой!

В черном отверстии появился силуэт светловолосого мужчины.

— Пусть будет так!

Они молча смотрели, как он осторожно спускался по отвесной скале, выискивая опору. Наконец он встал у подножия, немного отдохнул и перебрался через каменный завал, выйдя на середину круга, образованного притаившимися людьми Крагдоба.

— Я жду, — сказал он, вызывающе положив руку на меч — очень длинный и узкий.

Глорм встал и протянул руку к лежащему рядом разбойнику, потом нетерпеливо посмотрел на него.

— Арбалет, придурок, — сказал он.

Тот поспешно подал оружие. Король Гор легко поднялся; на лице стоявшего в пятидесяти шагах противника появилось неописуемое изумление и недоверие. Мгновение спустя мощная стрела ударила его в грудь, повалив на землю. Он дернулся, выгнулся дугой и испустил дух.

В глухой тишине раздался отчетливый, спокойный голос Крагдоба:

— Я выиграл, но должен вам признаться: отчаянный он был рубака.

На мгновение стало тихо.

Первой рассмеялась Кага.

— Я люблю тебя! — закричала она, чуть не плача. — О Шернь, как я за это тебя люблю!

Взрыв смеха заглушил ее слова. Разбойники выпускали из рук арбалеты, упирались лбом в камни или плечи товарищей и хохотали до слез. Кто-то кашлял, кто-то колотил кулаком по земле, кто-то всхлипывал, хватаясь за живот. Крагдоб стоял, выжидающе поглядывая в сторону пещеры, словно ему было любопытно, когда в его сторону полетят арбалетные стрелы. Никто не стрелял, хотя и мишень была не маленькая; наконец разбойнику это наскучило, он пожал плечами и сел.

Карениру переполняли смешанные чувства, наконец она сдалась, фыркнула и тоже захохотала.

— А что с теми? — спросила она, показывая на вход в пещеру, и снова захохотала.

— Что с ними может быть? Двадцать голодных оборванцев, которые и стрелять-то не могут по причине внезапного упадка боевого духа. Пусть ими занимается Кага, а я возвращаюсь в Громб. Меня ждут дела. Кага, — обратился он к девушке, вытиравшей слезы смеха, — когда ты будешь в Бадоре? Как только туда доберешься, дай знать в столицу. Мне очень многое тебе нужно сказать.

Она кивнула.

Смех постепенно утих. Время от времени то тут, то там еще раздавались смешки, заново вызывая всеобщее веселье. Еще до полудня сложили очередную песенку о сражении Короля Тяжелых Гор с узурпатором.

— Что было в том письме, о котором вы все время говорите? — спросила Кага, провожавшая Глорма и его маленький отряд.

Крагдоб молча подал ей свиток.

— Я не умею читать, — сладким голосом сказала она. — Забыл?

— Учись, — серьезно сказал он. — Очень полезное умение. Взять, к примеру, это письмо… Оно, собственно, для тебя, а не для меня.

Он развернул пергамент, хотя знал его содержание.

— Князь-Представитель написал всего три слова:

«ТОЛЬКО ОДИН РАЗ».

— И я думаю, Кага, — помолчав, добавил он, — этот человек сдержит свое слово. Так что владей Горами целиком и без остатка, пусть никогда не повторится то, что случилось сейчас. Сердце Гор должно биться для тебя одной. Впрочем, мы еще об этом поговорим, — он улыбнулся, — Басергор-Крегири. Идите, — махнул он рукой. — Каренира…

Они смотрели вслед удаляющимся фигурам.

— Похоже, Вилан от меня все-таки отстал, — сказала Каренира. — Кажется, теперь он охраняет кого-то другого. Что ты ему такого сказал, что он бросил службу у Байлея?

Великан пренебрежительно отмахнулся.

— Значит, не пойдешь с нами? — спросил он.

— В Громб? Нет. Возле Разреза кое-что спрятано. Хочу посмотреть, находится ли оно там, где лежало. Недалеко отсюда. — Она показала подбородком.

Крагдоб ее явно не слушал.

— Твой бывший муж в Роллайне. Что делать? Я твердо решил ехать именно туда, — рассеянно бросил он.

— Байлей? Зануда и больше ничего, — заявила Каренира. — Конечно, он тебя узнает, как только встретит. А встретит наверняка, ведь не будешь же ты жить в предместье? Но можешь быть уверен, так же как в том, что идет дождь, он будет молчать. — Она поймала ладонью капли воды. — Ручаюсь, Глорм.

— Ты любила его?

«Любила ли? Ради него я убивала», — подумала она.

— Да, Глорм.

— И?..

— Все в прошлом, — со смехом сказала она, обнимая его за необъятную талию.

Целовались они жадно, ненасытно, словно хотели наверстать упущенное время. Он обнял ее могучими руками так осторожно и нежно, будто боялся, что она исчезнет, как клубы тумана. Целовал ее волосы, опять губы. И нежно, и крепко.

— Ты согласна?.. Станешь моей женой?.. — наконец тихо спросил он, смущаясь, как мальчик.

— Ты поедешь в Дартан? — так же тихо спросила она.

Он поднял руки и тут же их опустил, отступив на полшага назад.

— Да, Кара.

— Значит — нет, Глорм.

Он стер капли дождя с лица, сжал ее ладони и пошел прочь.

Постояв немного под дождем, она пошла в другую сторону.

— Каренира, — сказал кот, появившийся словно из-под земли, — ты терпеливая, но умеешь ли ты ждать?

Она грустно улыбнулась.

Кот поднял лапу в Ночном Приветствии.

— Тогда жди. Мы еще вернемся.