Фриц Бернар

Коста Брава

Предисловие к немецкому изданию (1979 год)

Роман Коста Брава был написан летом 1958 года. В то время, центральная тема этого повествования, а именно-педофилия, практически не затрагивалась не в литературе, не в искусстве. Будучи опубликованной в 1960 году в международном издательстве «Enclave», в Роттердаме, новелла тут же получила широкое читательское признание. Журнал Nederlandse Vereniging voor Sexuele Hervorming[1] в своем декабрьском номере за 1960 год, так отзывался о произведении: «Это хорошо написанный и легко читающийся рассказ, повествование которого строится вокруг двух персонажей, которых мы могли бы встретить в повседневной жизни. Мы горячо рекомендуем вам чтение этой новеллы, в которой описываются достойным образом чувства и эмоции, официально запрещенные к описанию». В этом же году гамбургский ежемесячник «Der Weg»[2] дает свой комментарий новеллы: «В этом произведении затрагивается тема педофилии, а именно чувство любви, соединяющая испанского мальчика, 12 лет, из состоятельной семьи и южно-американского туриста. Эта любовь показана на фоне гражданской войны в Испании. Вследствие убийства семьи, юный Хуан Хосе остается на свете совершенно один и встречает венесуэльца Кампани, который предлагает ему свою помощь. Преодолевая разные препятствия и преграды, двое друзей бегут из Испании и добираются до Франции. Вторая часть повествования разворачивается спустя десять лет в Каракасе: именно этот момент избрал автор, чтобы показать читателю малейшие, разнообразные грани педофилии. Эта новелла написана с большим тактом, такие термины, как педофил или гомосексуал в ней отсутствуют».

О Косте Браве упоминают и другие нидерландские и немецкие издания, цитируя на своих страницах выдержки из романа.

В марте 1977 года, ежемесячник «Naar Integratie Kinder-Sexualiteit»[3] заключает на последней странице: «Мы вынуждены признать, что выражение человеческой любви может происходить под разными ракурсами. Никакого не поддающегося норме варианта не существует. И примером этого явилась Коста Брава, которую мы настоятельно рекомендуем вам к прочтению».

Впрочем, Коста Брава, завоевала полное право быть цитируемой и в научных источниках. Таким образом о ней упоминает немецкий «Lexikon der Sexualitat»,[4] изданный в Мюнхене в 1969 году.

С самого первого дня публикации этой новеллы в Нидерландах в 1960 году, автор не перестает обмениваться письмами и встречаться с читателями не только в своей стране, но и за границей. Этот роман оказался большой моральной поддержкой для многих педофилов. Мы можем только порадоваться появлению немецкой версии новеллы, снабженной, ко всему прочему, хорошими иллюстрациями.

Коста Брава

Пути Господни неисповедимы…

Часть первая

Глава 1

Серое море казалось спокойным; оно лениво омывало пляж из обожженного на солнце песка. Поверхность воды была гладкой и прозрачной, словно зеркало, и прибрежные дома местных жителей окрашивались в оранжевый цвет под лучами заходящего солнца. На утесе словно маяк, вынырнувший из воды возвышался мирный и успокаивающий силуэт церквушки. Это был один из самых знойных дней лета и послеполуденные улочки были пусты. Редкие террасы кафе, в тени пальмовых деревьев, были безлюдны и железные ставни на них были опущены. На самих же улочках люди сворачивали парусиновые полотна, которые они растянули, чтобы защититься от палящего зноя. Мужчины поливали из шланга покрытые песчаной пылью тротуары.

Где-то вдалеке раздавались меланхоличные аккорды гитары, сопровождаемые жалостливой песней исполнителя фламенко, что-то рассказывающего про свою любимую Андалусию… «en Cordoba la sultana y en Sevilla la giralda…» Повозка, груженная виноградными гроздьями и запряженная двумя жеребцами, неспешно катилась к дому, возле которого толпились люди. Сбросив виноград на землю, они тот час же принялись его утаптывать, чтобы получить свежий виноградный сок, из которого позже местные умельцы изготовят вино. Какой-то крестьянин вел трех ослов, нагруженных корзинами овощей и фруктов, которые он намеревался продать на небольшом рынке на окраине города. Вдоль побережья рыбаки выстраивали свои ялики, корабли и катамараны, готовясь к ночной рыбалке. К десяти часам каждый из них займет свой сектор в Средиземном море и возвратится лишь поутру, выложив добычу прямо на пляж.

Между тем, солнце уже зашло. Идя по променаду, я вышел на пляж и принялся созерцать штилевое море, которое как раз начало приобретать различные оттенки. На аллеях появились люди, и постепенно террасы кафе начали наполняться. Повсюду в прохладном вечернем воздухе раздавались людские голоса. Я расположился на деревянной скамье, чтобы насладиться вечерним спокойствием и безмятежностью. Не отступая от своей гордыни, ко мне подошел нищий, протянул мне руку и отблагодарил меня: «Que Dios se lo pague»,[5] после чего затерялся в толпе.

Я раскрыл на коленях книгу, рассказывающую о Каталонии, но не смог сосредоточиться и прочитать хотя бы одну страницу. Вокруг меня было столько всего удивительного! В Испании я находился чуть больше двух недель, и прежде, чем отправиться на юг страны, я хотел побыть еще некоторое время на каталонском побережье. Эта мысль возникла у меня еще на родине, в Венесуэле, перед поездкой в Испанию. Как же я хотел увидеть страну моих предков! Это была мечта многих венесуэльцев и вот наконец, у меня она осуществилась. Мой дед оставил эту землю, чтобы осесть в Южной Америке по примеру большинства испанцев, покинувших иберийский полуостров. Множество тонких нитей связывало два уголка двух материков: испанскую родительницу и южноамериканское потомство. И вот я сидел на пляжном берегу и обводил взглядом бескрайнее море как это делали когда-то мои предки.

С моря подул легкий бриз. Внезапно стало темно и на небосводе засияли звезды: Большая медведица, Млечный путь, Орион. Луна освещала море, горы, прибрежный пейзаж и городок с плоскими крышами. Слышались монотонные голоса рыбаков, склоненных над рыбацкими шхунами, которые они толкали по песчаному берегу к воде: «Uno, dos, uno, dos»…[6] Один за другим они наконец-то выстроились в ряд, готовые к отплытию. Правда иногда случалось, что одно из суденышек садилось на мель и тогда требовалось много сил и времени, чтобы поставить его на воду. Через некоторое время на горизонте появилось множество маленьких лампочек-верный признак того, что рыбалка началась.

И вот, я погружен в мысли о своей моторной лодке, оставленной за несколько сот километров отсюда на севере страны, причаленной на небольшом пляже, окруженном обрывистыми скалами. Находилась она там уже более недели. Несколько дней назад я нанес визит своему другу-земляку, владельцу летней резиденции в Коста-Браве, который жил там постоянно в летнюю пору. Как только я приехал туда, я приобрел эту лодку у одного своего дальнего родственника за весьма умеренную цену. Я хотел заняться прибрежным плаванием и запечатлеть на фотопленке типичные сцены местного пейзажа.

После продолжительной прогулки я утолил жажду вермутом с содовой и затем отправился в ресторанчик недалеко от пляжа. Я заказал себе паэллу, местное национальное блюдо из риса с рыбой, мяса и кусочков дичи с добавлением овощей и прочих ингредиентов. Кушанье было подано прямо с огня и его душистый аромат смешивался с соляными испарениями моря. Vino corriente, местное вино, поданное к моему ужину было не таким уж и плохим. Все было спокойно и безмятежно.

Ближе к полуночи я отправился в кинотеатр на пленэре, устроенный в глубине сада одного из кафе, практически в центре города. Лунный свет сюда не проникал из-за парусиновой ткани, натянутой вдоль деревянных скамеек. Фильм еще не начался. Вскоре раздались крики торговцев, предлагающих арахис.

Около сидений находился небольшой искусственный фонтан. Оттуда исходило приятное ощущение свежести, пробудившее во мне воспоминания о маврском саде. Да, влияние южных соседей здесь было неоспоримым.

Так как я являлся директором одной из венесуэльских киностудий, я испытывал живой интерес к фильму, снятому испанскими коллегами. Конечно же в Южной Америке показывали большое количество испанских фильмов, но этого я еще никогда не видел. В нем рассказывалось о жизни священника и о тайне вероисповедания. Внезапно сеанс прервался; зал замер, прекратился шум хрустящего арахиса, но который вновь возобновился с новой силой, так как фильм не мог продолжится из-за проблем с электричеством.

Весь городок погрузился во мрак и лишь лунный свет пробивался из-за облаков. Таким образом, показ фильма был укорочен.

После я бродил еще какое-то время по узким улочкам, петлявшим между домами, и заставлявшие меня то спускаться, то вновь подниматься. Меня поражала белизна дверей и выкрашенные в голубоватый цвет рамы на окнах домов. Город обволакивала тишина.

В лунном свете люди походили на призраки, тем более, что их походка делалась абсолютно бесшумной, из-за alpargatas, своего рода обуви на полотняной подошве и веревочными шнурками.

Такого продолжительного отпуска у меня не было уже давно, и я мечтал, что окрестные места доставят мне желанное спокойствие и вдохновят новыми идеями. В ближайшем будущем я планировал снять два фильма, один из которых рассказывал бы о связях и общности двух стран — Испании и Венесуэллы. Сценарий был практически завершен, оставалось лишь «пригладить» некоторые детали. Я даже рассчитывал сделать здесь несколько кадров для съемок второстепенного плана.

Держа в руке свечу, которой снабдил меня портье в отеле, я поднялся в свой номер, разделся, надел плавки и натянул короткую куртку. Несколькими минутами позже я уже вовсю резвился в море в серых отблесках луны и не представлял себе, что это были последние мгновения спокойствия и тишины в этом уголке планеты.

Глава 2

20 июля 1936 года. Всего лишь за несколько дней ситуация резко изменилась: началась гражданская война. Напряженность становилось невыносимой. Ропот недовольства витал в воздухе, как следы от пороха. Связь была прервана, на улицах творился беспорядок. Никто не мог предположить, как дальше повернутся события. Улицы походили на улей, заполненный мужчинами в рабочих халатах голубого цвета, с ружьями у плеча. Церквушка, возвышавшаяся над мысом была разграблена и сожжена. Страна разделилась на два лагеря: республиканцев и франкистов. Каталония находилась в руках первых, а это означало, что установился коммунистический режим.

Для имущих классов и духовенства настали черные дни. Они старались ни во что не вмешиваться и укрываться в надежных местах. Начались убийства и по зданиям время от времени открывали огонь.

Английский крейсер снялся с якоря и отправился в открытое море, чтобы обеспечить безопасность британских подданных. Это было мрачное предзнаменование.

Происходящие события сильно расстроили мои планы: продолжить мое путешествие на юг не представлялось возможным. Что же делать? Позволял ли мой Форд, с каракасскими номерами отправиться во Францию через Барселону? Железные дороги, отданные под нужды армии были уже недоступны для гражданских лиц. Будучи иностранцем, я не особо боялся происходящих событий, так как попадал в редкое число счастливчиков. К тому же моя машина была пока еще со мной. С обеих ее сторон, я написал большими белыми буквами «ВЕНЕСУЭЛЛА» и на левом крыле я пристроил флажок моей страны.

Как только чемоданы были уложены, я положил их в багажник машины. В сумке для ручного багажа, которую я оставил в отеле, лежал самый необходимый минимум. Я был готов ко всему.

В последующие дни ситуация нисколько не изменилась; наоборот, события только ухудшались. То тут, то там, группы людей сдержанно обсуждали происходящие события. На маленькой городской площади и в окрестностях слышались выстрелы, а вдали раздавались глухие разряды гранатомета. Запасы продовольствия иссякали быстрыми темпами и становились невосполнимыми.

Я снова занял свое место на деревянной пляжной скамье и обвел взглядом голубую поверхность воды, которая искрилась под лучами свинцового солнца, как если бы ничего не происходило.

Пляж, обычно заполненный людьми был абсолютно пустынным; с морской поверхности исчезли даже белые и разноцветные парусники, придававшие берегу праздничный вид.

Склонив вперед голову ко мне медленно приближался мальчик. Он был один. Не доходя несколько метров до моей скамейки, он остановился, окидывая взглядом окрестности, как если бы он чего-то опасался. Затем он продолжил свой путь, дошел до скамьи и уселся. Судя по его frescо, летней легкой одежде, он принадлежал к состоятельному сословию. Его поведение выдавало гордую натуру, вопреки беспокойству, читавшемся на его лице. Он посмотрел на меня своими голубыми глазами. Его взгляд меня взволновал. Он соучастное мне улыбнулся, как если бы мы были давно знакомы. Какая чудесная встреча! Мы пристально смотрели друг на друга и каждый раз я испытывал одно и то же волнительное чувство.

«Senor, quiere Vd. ayudarme?»[7] — спросил он, глядя в одну точку прямо перед собой.

Он желал, чтобы я пришел ему на помощь. Что же с ним стряслось? И он поведал мне, иностранцу, свою историю, а вернее трагедию, которую он только что пережил. Несколько дней назад его отец был убит и внезапно он оказался совсем один. Его мать была мертва. Перед смертью отец советовал ему бежать во Францию, если ситуация не изменится к лучшему. Со вчерашнего дня он ничего не ел и у него не было денег. Вот если бы я только мог дать ему что-нибудь пожевать, сошел бы даже кусочек хлеба…

В его взгляде не было ни малейшего страха, как то следует любому уважающему себя испанцу. Я взял его за руку и вложил ее в свою ладонь.

«Как тебя зовут?»

«Хуан Хосе».

«Сколько тебе лет?»

«Двенадцать».

Двенадцать лет и уже пережить такую драму! Уводя Хуана Хосе в отель, мое сознание было наполнено смятением: что стоили мои трудности по сравнению с его горем!

На другом конце стола, напротив спокойного Хуана Хосе, потрясшего меня своей красотой, я чувствовал, как мое сердце наполняется состраданием. Своими тонкими детскими руками он машинально орудовал вилкой и ножом и, казалось, больше не думал о случившимся. Его черные как смоль волосы были зачесаны назад и слегка припухшие, красиво выгнутые губы, делали его лицо более чувственным. Несмотря на свой нежный возраст, у него была развитая мускулатура и он был хорошо сложен в плечах. Его смуглое лицо выдавало в нем андалусский тип, но никак не каталонца. Я не стал задавать ему излишних вопросов, в это военное время, мне показалось это неуместным. Хотя я не знал откуда он родом (и даже его фамилия оставалась для меня тайной) я считал его своим давним знакомым — мы понимали друг друга с полуслова.

Официант подал нам arroz a la cubana.[8] Ввиду ситуации в стране, кушанье было хорошим, если не сказать отменным. Завсегдатаи успели уже покинуть отель и в столовой можно было видеть только военных. Их винтовки стояли возле стульев и даже лежали на столе.

У некоторых на щеках была трехдневная небритость. Словоохотливые и возбужденные, они говорили о скором вооруженном восстании и о грядущей новой эре.

Вдали снова послышались оружейные выстрелы. Взгляд Хуана Хосе внезапно застыл. Он невольно выронил из правой руки вилку и принялся разминать кусок хлеба, который он держал в другой руке. Он попытался что-то сказать, но его губы сжались сами собой. Мне показалось, что в этот момент он отсутствовал и его мысли были очень далеко.

Официант принес кофе и бросил на мальчишку удивленный взгляд. Встав со стула, я схватил Хуана Хосе за руку и сказал официанту примерно следующее: «Он плохо себя чувствует, наверное у него еще не прошли боли в животе. Я отведу его в номер и там же я выпью кофе». Хуан Хосе машинально проследовал за мной по пятам. Оказавшись в комнате, я снял с него alpargatas и налил ему немного коньяка. До того как я успел его заставить сделать глоток, он разразился рыданиями, уткнувшись лицом в подушку. Это была реакция на испытания, которые он стоически преодолел: он плакал горячими слезами… Его рыдания прерывались обрывистыми фразами papa… no puedo mas. Естественно, он больше не мог держать в себе то, что случилось.

«Te ayudare en lo que pueda».[9]

Я погладил пальцами его черную шевелюру. Он успокоился. Слезы облегчили его на некоторое время. Он выпил глоток коньяка.

«Постарайся немного поспать».

Его взор снова засиял, дав тем самым понять, что мальчик меня понимал.

«Хорошо, я попробую».

Усевшись за стол перед окном, я наблюдал сквозь припущенные жалюзи за тем, что происходило снаружи. Было около четырех часов пополудни, судя по отражению солнечных лучей на бульваре и море. Недалеко от променада стояли два грузовика с открытыми кузовами, где сидели вооруженные люди в рубашках с коротким рукавом. Некоторые из них казались еще юнцами, вчерашние мальчишки. Кто-то скручивал сигары, кто-то заряжал ружья. Над водительской кабиной каждого грузовика развивался большой красный флаг. С двух сторон на кузове были написаны краской три буквы F. A. I. Через какое-то время грузовики тронулись с места и выехали на дорогу. Несколько зевак на обочине улицы продолжали обсуждать последние события. Казалось, они не могли о чем-то договорится, но, будучи слишком далеко от них, я не смог уловить смысл их спора.

Я бросил взгляд на кровать. Мальчик лежал, распластавшись. Одна рука свешивается с кровати, голова чуть наклонена вправо, спокойное дыхание. Хуан Хосе дремал. Как долго он не спал до этого? Что в нем происходит? Здесь он не был в безопасности. Его отца убили по политическим мотивам и мальчик испытывал страх. Страх перед чем? Какая ему уготовлена судьба? Отправят ли его в лагерь для политзаключенных, чего он крайне опасался? Или же…

Он хотел бежать во Францию, чтобы укрыться там у своего дядюшки в Перпиньяне. Такова была последняя воля отца.

Я подсчитывал шансы. Как пересечь ему границу? В нынешних условиях, это привело бы к провалу. Несомненно были и другие возможности. Но какие? Я принялся изучать сложившуюся проблему: разве я не пообещал ему помочь? Но как?

Шум, донесшийся с улицы оторвал меня от размышлений. Через щели между жалюзи я увидел на улице кричащих людей. Куда-то уводили двух мужчин среднего возраста. Очень жалостное зрелище. Эта братоубийственная война была беспощадной. Несмотря на уличный гвалт, Хуан Хосе не проснулся. Что-то ангельское было на его благородном лице. Наверное, он был славным парнем.

В дверь постучали. В коридоре слышались приглушенные голоса. Я открыл не без колебания…

«Ваши документы, товарищ».

Мой венесуэльский паспорт пошел по рукам. Наконец, нашли кого-то, кто смог прочитать.

«Extranjer,[10] из Венесуэллы!.. Это хорошая страна!»

Больше вопросов не было и люди направились к следующей двери.

Я закрыл за ними дверь. Хуан Хосе уже проснулся, на его лбу блестели капельки пота, которые стекали на наволочку.

«Сеньор, — спросил он с беспокойствием, — они снова пришли! Они меня искали?»

«Нет, не бойся, обычная проверка документов». И, сделав небольшую паузу, я добавил: «Не называй меня больше Сеньор. Друзья зовут меня Сантьяго».

Он протянул мне руку и поблагодарил.

«Я благодарю Провидение, что встретил тебя, — произнес он взволнованным голосом. — Дружба-самая чудесная на свете вещь. Она помогает нам преодолеть препятствия и жизненные трудности. До сегодняшнего дня я никогда не отдавал себе в этом отчет. Ты едва меня знаешь, но делаешь очень много. Возле тебя я чувствую себя в полной безопасности. Вопреки всем моим несчастьям, несмотря на революцию, я проживаю счастливые и необычайные моменты своей жизни».

Я не смог бы сказать лучше. Он говорил, как мужчина, доказывая тем самым зрелость мысли.

«Послушай, Хуанито. Пока ты спал я размышлял о том, как бы тебя вытащить отсюда. Я еще колеблюсь, поэтому стоит, чтобы мы обсудили это вместе. У меня есть моторная лодка, причаленная в Коста Браве, на севере страны. Благодаря иностранным номерам на моем автомобиле, мы могли бы туда отправиться и дальше попробовать переправиться по морю во Францию. Естественно, из-за войны это будет не так легко, но стоит попытаться. Разумеется, стоит подумать о заправке горючем, о бензине, но это не должно вызвать много проблем».

Он прервал меня:

«Eres un buen amigo[11] — и я не хочу, чтобы из-за меня ты подвергался такому риску. Да, ты иностранец, но если тебя вдруг схватят, тебе сильно не поздоровится. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось».

Он встал с кровати и посмотрел на меня доверчивым взглядом. Его глаза сияли каким-то особым блеском. Я же был словно не в своей тарелке и чувствовал себя забавно. Несмотря на переживаемую нами трагедию, я испытывал прилив счастья. Кто же он был, этот молодой юноша, разговаривающий со мной на таком «взрослом» языке? Рядом с ним я чувствовал себя маленькой пташкой и незначительным человечком.

«У меня нет выбора, Хуанито. Во имя нашей дружбы я не могу решиться оставить тебя на произвол судьбы. Иначе говоря, я никогда себе этого не прощу. Я должен тебе помочь. Все будет в порядке…»

В дверь снова постучали. Это был официант. Оставаясь на пороге, он спросил, как себя чувствовал маленький сеньор. Принесли кофе.

События разворачивались быстро. Я спустился и уселся за столик в небольшом холле около входа, чтобы выпить немного содовой. Было около шести часов пополудни и с улицы все еще проникала жара. При входе висели перламутровые шторы, на которых был нарисован морской пейзаж: рыбацкий корабль с парусом. Полихромный узор выделялся на синеватом фоне. Собственно говоря, это не являлось произведением искусства, но тем не менее, пейзаж добавлял немного разнообразия и именно поэтому его нарисовали. Вошла девушка, несущая камышовую корзину, наполненную дынями и арбузами. Когда она проходила, жемчужинки на шторах весело зазвенели. Она прошла мимо меня, быстро отводя взгляд, как этого требует местная традиция, и не теряя своей элегантности исчезла на кухне, войдя через служебную дверь. Через какое-то время она оттуда вышла, оставаясь такой же очаровательной и выбежала на улицу, снова заставляя звенеть жемчужинки на шторах.

На столе лежала утренняя газета. В ней была всего лишь одна страница, на которой крупным заголовком рассказывалось об успехах солдат на фронте. Я принялся ее читать, чтобы быть в курсе последних событий. Восстание переросло в гражданскую войну и будущее предвещало быть мрачным. Бедная страна! Будучи венесуэльцем, я испытывал сострадание к государству, бывшему когда-то родной матерью южноамериканских государств.

Несколько человек вошли в смежную кухню, не будучи мною замечены. Кто-то включил радио, где из Барселоны должны были передавать последние события. По радио звучала военная музыка. Ведущий представил своего коллегу из информационной службы. Последний начал чтение новостей и голос выдавал нервозность диктора. От Канари до Пиренеев Испания была охвачена волнениями. После новостей последовала серия обращений к согражданам. Ситуация была угрожающей. Военный гимн, раздавшийся после новостей должен был довести до пароксизма энтузиазм слушателей: победа им казалось близкой.

Как-то неожиданно на город опустилась ночь. Огненный шар солнца зашел за горизонт. Небо варьировалось от оранжевого к красному. На горизонте вычерчивался клуб дыма. Жители, объединившись в небольшие группы, не переставали бросать вокруг себя беспокойные взгляды, опасаясь бомбардировки с моря. Чем больше проходило времени, тем больше усиливались людские голоса.

И вот, я брожу вдоль пляжа. Я взял в привычку совершать эту ежевечернюю прогулку, как любой местный житель. Легкий морской бриз освежил меня своим дыханием. Небольшие гребни волны с белой пеной обрушивались на поверхность моря. На ходу я принял окончательное решение. Все ли моменты были мной учтены? Не подвергнемся ли мы бесполезному риску? Удастся ли Хуану Хосе выйти невредимым из сложившейся ситуации? Как бы то не было, надо было действовать без промедлений, один господь знал, что какая судьба нам уготовлена.

Я остановился перед витриной часового магазина. Там была выставлена коллекция швейцарских часов. Не отдавая себе отчета, я машинально толкнул дверь и вошел. Увидев меня, пожилая женщина, сидевшая за стойкой тут же встала. Бросив на меня дружелюбный взгляд, она спросила: «El Senor desea?»[12]

Пока я рассматривал часы, продавщица делилась со мной опасениями по поводу сложившейся ситуации. По ее словам, ей было едва за семьдесят, хотя я дал бы ей меньше. За свою жизнь она не беспокоилась, да что может с ней случиться? А вот дети и внуки… Они принадлежали к двум враждующим группировкам и поэтому были неприятелями. Рассказывая об этом, женщина вздохнула.

Продавщица взглянула на золотые часы-браслет, которые я выбрал и сказала, что немного удивлена моим выбором. Она упаковала их, как в старое время, в футляр, покрытый красивой бумагой, который она перевязала многоцветной ленточкой. Ее старые пальцы нисколько не потеряли своей гибкости и проворства, она прекрасно знала свою работу и к тому же была тонким психологом. Последним действием она приклеила этикетку с изображением дракона и с образом святого Георгия.

Когда она протянула мне пакет, она пожелала с улыбкой: «Пусть удача сопутствует тем, кто будет носить эти часы!»

Я поблагодарил ее и вышел. Уже на улице, обернувшись, я заметил над дверью магазина большое изображение святого Георгия, главного покровителя Каталонии, и дракона. Магазин назывался «Святой Георгий».

Быстренько утолив жажду на террасе кафе, я направился прямо в отель. Я принял решение, этим же вечером мы уезжаем. Нельзя было терять ни минуты.

Глава 3

Хуан Хосе сидел в гостиничном номере на стуле из индийского тростника. Он только что принял душ и выглядел свежим и бодрым. Мы приоткрыли окно и легкий бриз, дувший с моря проник в комнату.

«Этим вечером мы уезжаем, Хуанито».

Он посмотрел на меня и его взгляд засиял, полный благодарности. Под предлогом, что мальчик не совсем оправился от недомогания, я приказал подать ужин прямо в номер. Мы едва прикоснулись к еде, так мы были возбуждены идеей предстоящего путешествия. Расположившись друг против друга, мы были погружены каждый в свои мысли и не обмолвились ни словом.

Когда официант принес счет, я отблагодарил его хорошими чаевыми, которые он, говоря между нами, взял, не моргнув глазом. Затем мы сели в машину и я завел мотор. Было уже ближе к полуночи и перед нами простиралась темнота. В городе у нас не возникло никаких трудностей: все было спокойно, лишь только редкие прохожие, где-то припозднившись, спешили по домам. На горной дороге, проходящей вдоль всего побережья, лишь луна и звезды были нашими спутниками. Узкие повороты следовали один за другим, мы продолжали взбираться и справа от нас, внизу, мы заметили море, сияющее в свете луны. Мы заранее залили полный бак бензина, не забыв при этом наполнить доверху две канистры, по двадцать пять литров каждая. Кроме этого не надо было забывать про моторную лодку. Ее бак, к счастью, был почти полным, но этого не хватило бы, чтобы проделать длинный путь из Испании во Францию. К тому же надо было подумать о запасах продовольствия и питьевой воды: в настоящее время на борту лодки находилась лишь пара упаковок печений. В кабинке я оставил также компас, морские карты и другие предметы, необходимые для хорошей навигации. Кстати, ялик был не совсем новым, но он мог прекрасно выдержать любое плавание. В это время года морские бури были явлением скорее исключительным, и с этой стороны опасность нам практически не угрожала. Мы отправимся на милость ночи, выключив все огни…

Как только мы преодолели очередной поворот, сжатый, как заколка для волос, перед нами возникло первое заграждение в виде шлагбаума, установленного поперек дороги. Слева был оставлен узкий проход для машин. Какой-то военный помахивая в руке фонариком, приказал нам остановиться. На обочине и на самом переезде можно было заметить металлические отблески оружейных пушек.

«Стой!» — раздался голос.

Я нажал на тормоз и машина остановилась. Через какое-то мгновение нас уже окружили люди в военной форме.

«Documentacion, camarada?»[13]

Мой паспорт шел по рукам и произносились хвалебные речи моей стране.

«А мальчонка?» — спросили у меня.

Фонарик, удерживаемый на высоте ветрового стекла освятил невозмутимое выражение лица Хуана Хосе.

«Это мой племянник. Он оставил свои документы в Барселоне. И мы едем туда, чтобы их забрать». Я старался не потерять своего хладнокровия.

Мои слова, казалось, не очень их убедили и они советовались, какое бы решение им принять.

«Сеньор может продолжить путь, а вот ребенок должен остаться».

«Я не могу покинуть своего племянника. В таком случае, я тоже остаюсь».

Ситуация усложнялась. Пошли за главным комендантом. Мужчины разошлись и лишь два человека оставались рядом с машиной.

Хуан Хосе ухватился за мою руку. Мы сидели рядом в абсолютной тишине. Мы понимали друг друга с полувзгляда. В нескольких сотнях метров под нами волны разбивались об отвесные скалы. Где-то вдали залаяла собака. Казалось, прошла целая вечность, пока мы дождались какого-то ответа. Наконец, настал благостный момент.

«Комендант находится у заграждения в двух километрах отсюда. Вы можете продолжить путь до следующего поста. Что касается ребенка, то его шансы, я думаю, не велики. Даже если комендант его пропустит, его остановят дальше, на другом посту. Ну что ж, удачного пути!»

Не заставляя себя долго ждать, я завел мотор и протиснулся в узкий проезд, оставленный для машин. Меня одолевала навязчивая идея — «Что делать?» Через несколько сотен метров от контрольного пункта я остановился и выключил фары. Достав из багажника чемоданы, я положил их на заднее сиденье.

«Залезай в багажник, Хуанито, там есть покрывало, укройся под ним».

Мальчик исчез в узком багажном отделении, которое я тут же закрыл. И вот я снова перед пропускным пунктом. Снова человек в военной форме помахал при моем появлении фонариком.

«Доброй ночи, товарищ!»

Военный комендант взял мой паспорт. Лишь бы он не был предупрежден! Я вышел из машины и начал отсчитывать шаги. Я все время посматривал на дорогу, откуда мы прибыли: за нами вполне могли послать гонца… При этой мысли меня бросало в холод: а что если действительно за нами кто-то ехал?…

Раздался оклик коменданта. Я заковылял к нему. Это был молодой человек, с береткой на голове. Он дружелюбно принял меня и осведомился о моем направлении.

«Я намерен добраться до своего консульства, господин военный». Интересно, мог ли я еще использовать слово «Господин» или сейчас оно было не уместным? Я этого не знал.

«С какой целью вы приехали в Испанию?»

«С туристической».

Он посочувствовал, что моя поездка омрачилась происходящими событиями.

Через десять минут я был уже у своего Форда. Внезапно душа у меня ушла в пятки: на дороге, вдали показались два огонька от фар. Они приближались. К нам медленно, но верно подъезжала машина… Неужели мы пропали?

С первого раза мой мотор не завелся. И вот наконец, мы тронулись.

Я оставил пост задолго до прибытия второй машины. Я нажал на газ, но длилось это не долго, через несколько километров возникло новое заграждение:

«Документы!»

И здесь все прошло без осложнений.

В зеркале заднего вида я следил за дорогой, петлявшей за нами, как серпантин. Никогда не знаешь, что произойдет. А вдруг они позвонили на контрольно-пропускной пункт, расположенный перед самой Барселоной и дали распоряжение задержать машину с венесуэльским номерами… Что тогда с нами будет?

Я съехал с дороги, остановился и побежал к багажнику. Открыв его, я поинтересовался у Хуана Хосе, достаточно ли ему воздуха.

«Да, Сантьяго».

«Todo va bien, muchacho!»[14]

Закрыв багажник мы продолжили наш путь через горный перевал. Было уже далеко заполночь. Облако с заволакивающими контурами укутало луну и морская поверхность потемнела. Дорогу переходили два мула, которых вел крестьянин. Испугавшись шума мотора, они подпрыгнули и, с испуганным взглядом, бросились на обочину. Вдали, погрузившись в сумерки, стояла одинокая ферма. Вдоль ее стен висели початки кукурузы. Затем появились холмистые склоны, покрытые виноградниками, несколько пальм, затем снова виноградники… Хутор, единственный на маленькой улочке, и несколько домов, были погружены в тишину. Пейзаж заметно менялся: он становился более равнинным, а линия дороги менее извилистой. Мы встретили несколько грузовиков, которые держали свой путь на юг. Слева от нас, на мысе, возвышался Castelfedels,[15] окруженный насаждениями кактусов и алоэ. И снова новое заграждение. Долгие объяснения и потерянные минуты. Но и здесь все прошло как нельзя лучше. Но впереди нас ожидали новые препятствия!

Мой Форд пока меня не подводил. Когда я принял решение взять его с собой Испанию, я и представить себе не мог, какая ему будет уготовлена роль. На какое-то мгновение я мысленно перенесся в Каракас, на другой конец Атлантического океана. Что происходило в это самый момент в моей телевизионной студии? Как же они были далеко от меня в этот самый момент! То что, происходило с Хуаном Хосе и со мной походило на настоящее кино…

Перед нами наконец-то появились первые огни Барселоны, центра Каталонии, города с населением более миллиона душ. Со своими красивыми широкими бульварами, импозантными зданиями, аттракционами, и поднимающаяся из воды, в порту, статуя Христофора Колумба, смотрящего в сторону Америки, нового света. У нас в Венесуэле, тоже есть своя Барселона…

Свет факела, и передо мной возник вооруженный мужчина, и я снова перед новым допросом.

«Выходите из машины!»

Я вышел, но старался держаться около Форда.

«Нам нужно обыскать вашу машину на предмет хранения оружия. Таков приказ командира».

Только этого мне не хватало! Лишь бы Хуанито не двигался! Открыв капот, им хватило одного взгляда, чтобы удостовериться, что там ничего нет.

«Что находится в вашем багажнике? Откройте его, пожалуйста!»

Для меня это было как удар ножом в сердце.

«Он пуст. Там всего лишь запасное колесо. Я, к несчастью, потерял от него ключи и не могу открыть. Я сожалею».

Один из солдатов попытался взломать замок, но тщетно: я его закодировал. Тогда он порылся в чемоданах. Внезапно он спросил:

«Вы везете виски?»

Меня озарила хорошая мысль, а что, если я удерживал таким образом ключи от нашей дружбы?

Метил я правильно. Они тут же забыли про ключи от багажника, и мы смогли продолжить наш путь по направлению к Барселоне. Я пересекал один из его пригородов и здесь отчетливо были видны признаки войны: разрушенные дома, сгоревшие каркасы трамваев и взорванные машины, лошадиные трупы и разграбленные церкви… Этот городок походил на огромного израненного зверя, имевшего тысячу и одну травму.

Потихоньку сумерки рассеялись, звезды побледнели и горизонт окрасился в серый цвет. Мы проехали город и его рабочий пригород Бадалону и предприняли второй этап нашего бегства. Я припарковал свой Форд на обочине дороги, на достаточном удалении от последних домов, и вышел, чтобы вдохнуть полной грудью свежего воздуха. До настоящего момента все шло как нельзя лучше. Солнце уже встало и воздух начинал прогреваться. Я поторопился открыть багажник и освободить Хуана Хосе из его неудобного заточения. От долгого состояния неподвижности его суставы сильно затекли и потребовалось немало времени, чтобы он смог их размять. Он сделал добрую сотню шагов, несколько раз потянулся, наполнил легкие воздухом. Его зрачки начали привыкать к дневному свету. Затем, усевшись на подножку автомобиля, мы принялись обводить взглядом окружающий нас пейзаж, отошедший, казалось, из летаргического сна. Мы смотрели на холмы с оливковыми деревьями и наш взгляд задержался на полуразрушенном доме, на стене которого свежей краской были написаны буквы P.O.U.M. На соседнем пригорке возвышалась старая башня, высотой под три метра, возведенная еще во времена мавров.

«Я тебя обнимаю, Сантьяго. Если бы не я, ты был бы уже на границе».

Я чувствовал в его голосе беспокойство.

«Ничего подобного, Хуанито. Ты прекрасно знаешь, что мне доставляет истинное удовольствие помогать тебе».

На мгновение я умолк и затем продолжил: «Должно быть ты голоден и наверняка хочешь пить?»

Я вытащил из машины термос с кофе и пару сэндвичей, которые я приготовил в гостинице. Как только мы принялись за еду, мы поняли, как же долго мы ехали. Утолив голод, мы почувствовали прилив сил и смогли продолжить дорогу: мальчик в багажнике автомобиля и я за рулем.

В обоих направлениях увеличился поток машин. Беженцы первых дней уступили место военным конвоям и гражданским грузовикам, а также изъятым у богачей автомобилям за рулем которых находились вооруженные люди. Кроме этого было много транспортных средств, перевозивших продовольствие. Привлекали внимание различные вывески и надписи. Улицы некоторых городов изобиловали портретами правителей. Хорошим тоном считалось поднять левый кулак и произнести: «Привет товарищ!»

Красных флагов становилось все больше и больше. Зажав отвертку в каучуке, примыкающем к крышке багажника, я сделал практически невидимый зазор, чтобы к Хуанито хоть немного проникал дневной свет и воздух. Таким образом, он мог примерно ориентироваться в своей узкой тюрьме.

Дорога становилась все более ухабистой и я существенно снизил скорость, чтобы мальчишка не поранился. Под конец мы двигались почти шагом. Дорога была настолько пыльной, что когда мимо нас проезжала какая-нибудь машина, мы в течении нескольких минут были словно слепые до тех пор, пока не осядет облако пыли.

В небольшой тихой деревеньке, зажатой между двумя склонами равнины, я смог пополнить запасы продовольствия картофелем, хлебом и кукурузой. От этого идиллического места исходило такая безмятежность, что трудно было себе представить эту страну, раздираемую гражданскими войнами. Здесь не было видно ни флагов, ни политических лозунгов, ни огнестрельного оружия.

Глава 4

В этот самый жаркий полуденный час солнце почти отвесно светило над резиденцией моего соотечественника Эстебана Муньоса, в Коста Браве. Уединившись на скалистом мысе, выступающем над морем, в его владение можно было попасть только по частной тропинке. В саду произрастали фруктовые деревья, платаны и столетники. Небольшая ступенчатая дорожка спускалась к пляжу, где в тени сосен и нескольких скрюченных деревьев можно было насладиться прохладой. Стены дома были выбелены известкой, и серого цвета ставни оставались закрытыми. С северной стороны, из перголы можно было увидеть весь пляж, берег и прозрачные волны.

С того места, где примостилась вилла, открывалась панорама неописуемой красоты. Мой друг, художник по профессии, приобрел это владение несколько лет назад. Абсолютно оторванное от цивилизации, оно освещалось при помощи китайских фонарей, раскрашенных в самые невообразимые цвета.

Перед представительной железной решеткой из кованого железа табличка с надписью указывала, что это-иностранная частная собственность. На мачте, возведенной в самом центре сада, развевался венесуэльский флаг.

Эстебан был весьма удивлен моим столь ранним прибытием. Он даже об этом и не думал. Естественно, ходило множество слухов…. но когда я открыл багажник машины, он не мог удержаться от смеха.

«Ну что ж, Bienvenido, muchacho»,[16] — вымолвил он по-дружески Хуану Хосе.

Вскоре мы расположились в тени перголы. Ярко-красные цветки герани контрастировали с идеальной белизной стены беседки. Джейм, слуга, подал нам прохладительные напитки. Удобно устроившись в своем шезлонге, я наслаждался спокойствием и тишиной: здесь жизнь казалась абсолютно другой. Хуан Хосе вовсю разминался и резвился, пользуясь возможностью снова оказаться на свежем воздухе. Усевшись в своем кресле-качалке, Эстебан пересказывал нам последние местные события. Сидя рядом с мужем, Эльвира занималась вышиванием: она была уроженкой Каталонии.

Будучи усталым для поддержания разговора, я довольствовался тем, что слушал, о чем идет речь. Временами, я вспоминал то, что произошло в последние двадцать четыре часа, и тогда я начинал задумываться о будущем. Джейм сообщил, что стол накрыт. Мы вошли в дом и тот час же погрузились в сумерки, откуда исходило незабываемое ощущение свежести и гармонии. Эстебан выпил за нашу дружбу. Когда-то в Каракасе, мы вместе ходили в одну школу; позже, из уважения к супруге, которая не могла согласиться жить в другом месте, он переехал в Испанию и со временем полюбил эту страну, которая стала для него второй родиной. Будучи талантливым художником, он начал специализироваться на морских пейзажах. Его последние работы выставлялись как раз несколько недель назад в одной из барселонских картинных галерей. Никто не мог предположить, что теперь с ним станет, но Эстебан оставался оптимистом. Еще ребенком, в начальной школе в Венесуэле он проявлял эту черту характера. В настоящее время Муньос был художником с мировым именем и его полотна продавались во всех уголках планеты.

Джейм принес первые блюда. Революционные волнения пока что избежали этот дом. Затем мы перешли в соседнюю комнату, чтобы выпить кофе. Эстебан спросил меня о дальнейших планах.

«Мне нужна твоя помощь, Эстебан».

«Все, что тебе будет угодно, Сантьяго. Я никогда не забуду тот день, когда мы были еще детьми и я был младше, а значит слабее тебя, ты вмешался, чтобы помешать другим ребятам сбросить меня в бассейн, тогда как я не умел плавать. Я был в отчаянье и сильно напуган. Я кричал, как резаный. Ты единственный из всех понял какому я подвергаюсь риску и бросился в эту кучу малу, рискуя последующей мести. Не раз ты вытягивал меня из затруднительных ситуаций; ты как будто чувствовал, что я нуждаюсь в помощи». Он сделал небольшую паузу и затем продолжил: «Я думаю, что ты нисколько не изменился». При этих словах он бросил взгляд на Хуана Хосе… «Я не смог пока еще отплатить тебе за твою поддержку и я ждал дня, когда смогу это сделать».

В этот момент, вошел слуга:

«Дон Эстебан, сейчас начнутся последние новости».

«Спасибо, Джейм».

Зазвучало радио и диктор зачитал последнюю информацию со всех фронтов битвы.

Эльвира и Хуан Хосе отправились на послеполуденный отдых. После всех перипетий, мальчику необходимо было хорошенько поспать. Между тем вместе с Эстебаном мы просчитывали мои шансы добраться до Франции на борту моторной лодки.

«Мой дорогой Сантьяго, ты подвергаешься большому риску. Если ты нарвешься на патруль, твой иностранный паспорт не сослужит тебе большой роли. И это не считая того, что дистанция, которую вам нужно пройти весьма значительна по сравнению с вашей маленькой лодкой. К тому же она не слишком новая… Но, в конце концов, если…» Он замолчал и потом продолжил: «Что тебе необходимо? Ты можешь рассчитывать на мои запасы продовольствия и топлива. В конце концов, мы же друзья..» И затем он добавил: «Я пока полностью уверен, что ты не изменился…» Эстебан улыбнулся и нажал на кнопку звонка, расположенный прямо на столе и в комнату вошел Джейм.

«Мой гость желал бы, чтобы ему оказали небольшую услугу. Ты можешь заняться доном Сантьяго этим вечером, сразу же после захода солнца?»

«Конечно, дон Эстебан. Вы можете рассчитывать на меня».

После того, как слуга покинул комнату, Эстебан счел нужным добавить: «Джейм — преданный и надежный слуга. Он прошел старую школу, и для него большая честь работать здесь».

Мы вспомнили еще несколько мгновений нашей юности. Наконец мы выпили в перголе по стаканчику хереса, тогда как солнце медленно исчезало за горизонтом. Раздались сурдины старенького патефона, что придало моменту еще большей интимности. Это был незабываемый вечер. Внезапно опустились сумерки и пришел черед действовать. Я послал Хуана Хосе на крышу террасы, откуда он наблюдал в бинокль за действиями карабинеров и их агентов. Это задание, было несомненно увлекательно для его возраста, и я считал, что с этим ответственным мероприятием он справится лучше любого взрослого. Мы спустились с Джеймом в подвал, чтобы принести оттуда всё самое необходимое для нашего морского путешествия. В первую очередь мы доверху заполнили бензином несколько канистр, которые затем мы перетащили на пляж и залили в бензобак моей моторной лодки. Оставшиеся канистры с бензином были уложены в мое суденышко. Едва я уложил последнюю, как прибежал, запыхавшись, Хуан Хосе.

«Стойте!!! Осторожно!!! Приближается патруль!»

Мы тут же укрылись в ближайшем гроте. Через мгновение послышались звуки мотора патрульного катера и луч прожектора осветил скалы и утесы. Мы укрылись как раз вовремя: задержись мы на пару секунд — и прожектор обнаружил бы нас на песчаном берегу. В наступившей тишине мы смогли различить голоса людей с катера: «Всё в порядке. Пляж пуст, за исключением разве что небольшой лодки. Но она, несомненно, принадлежит художнику».

По всей видимости искали они не нас. Луч света быстро исчез и патруль направился к югу. Хуан Хосе прижался ко мне. Я мог четко различить биения его сердца. Его голова лежала у меня на плечах.

Опасность миновала. Находясь во власти эмоций, мы медленно поднимались по ступенькам с неровными пролетами. Мальчик вернулся к своей миссии на крыше, а мы в это время перетаскивали бидоны с питьевой водой. Час спустя, мы закончили укладывать съестные припасы. Была ли наша лодка перегружена? Я надеялся, что нет, но, не смотря на это, я все же облегчил ее. Что касается меня, я был полностью разбит от усталости: я не привык, честно говоря, спускаться и подниматься по нескольку раз по таким плохим ступенькам, неся к тому же, груз.

Эльвира, в свою очередь, заполнила горячим кофе два термоса и положила нам по две плитки шоколада.

К отправлению всё было готово. Я проверял в последний раз, всё ли мы взяли: компас, дорожные карты… Ах, да, венесуэльский флажок с моего Форда мог нам еще сгодиться. Саму же машину я оставил Эстебану.

Настало время прощаний. Эстебан пожал мне руку. Эльвира поцеловала Хуана Хосе в лоб и произнесла: «Да хранит тебя бог».

Эстебан дружески похлопал мальчика по плечу: «Estas en muy buenas manos».[17]

Обведя в последний раз взглядом окрестности, мы удостоверились, что всё спокойно. Эстебан и Джейм проводили нас до пляжа, чтобы помочь нам поставить лодку на воду. Нам удалось это не с первого раза. Я надел майку и оставил вещи в кабине, чтобы толкать лодку вплавь и не запускать мотор, пока не удалимся от берега на сотню метров. Каждый знал, что ему оставалось делать. Эстебан и Джейм вернулись домой, готовые к любой неожиданности. Хуан Хосе получил четкие указания относительно запуска мотора и работы весел. Эльвира, оставаясь в верхней комнате, была на дозоре. Лодка скользила по воде. На море был полный штиль. Его свежесть не доставляла нам ощущения блаженства. Принимая все меры предосторожности, я толкал лодку до самого выхода из бухты и затем взобрался на борт. Хуан Хосе предпринял попытку завести мотор, но с первого раза у него это не получилось. Наконец, механизм заработал и лодка начала самостоятельный ход. Несколькими секундами позже раздались два выстрела и какой-то голос, со стороны прибрежных скал скомандовал: «Стой!»

Я затолкнул Хуана Хосе в кабину, а сам сел за штурвал. Мотор работал бесперебойно и мы постепенно удалялись от берега. Раздались новые выстрелы и мимо меня просвистела пуля. Затем всё стихло.

… Мы прошли уже приличное расстояние. Я беспокоился за Эстебана, Эльвиру и Джейма. Лишь бы с ними не случилось ничего страшного!

На корме нашего плавучего средства предыдущий владелец написал краской слово «Salvador», что означало «Спаситель». Может быть этот корабль был для нас спасательным кругом?

Закрепив руль, я проник в кабину, чтобы взять компас. Хуан Хосе подпрыгнул и воскликнул: «У тебя кровь, Санти!»

Струйка крови текла по моей левой руке. Я изучил рану: упав на мостик, пуля коснулась руки. К счастью, рана была поверхностной. Во время действия я даже этого и не заметил.

Хуан Хосе промыл мне рану и наложил бинт. Я сидел на краю узкой кушетки. Мальчик делал свое дело с ловкостью и преданностью.

«Можно подумать, что ты этим занимался всю жизнь, Хуанито!»

«Вовсе нет, но когда любишь кого-то, инстинктивно чувствуешь, что нужно делать…»

Наши взгляды встретились и мы дружно рассмеялись.

Глава 5

Чуть покачиваясь на волнах, капли которых нежно ласкали деревянный остов нашей хрупкой лодки, мы без труда и препятствий продвигались по спокойному морю. Только лишь монотонный рев мотора гулким эхом раздавался в звездной ночи и звезды, мерцавшие на небосводе, нам казались более яркими, чем на суше. Проделав путь в несколько миль в открытом море, мы удерживали курс на север. Берег полностью исчез на горизонте. Иногда какая-то рыбешка появлялась на поверхности воды, и мгновенье спустя, вновь исчезала в бездонной пучине. Наш Сальвадор, был, безусловно, надежным и верным спутником, однако, мы были вынуждены бросить за борт часть съестных припасов, так как киль лодки слишком глубоко уходил в воду, что значительно замедляло наше движение. Мы абсолютно не испытывали нужду в нашем сигнальном фонаре и я его выключил, тем более, что он мог легко выдать наше расположение. Дул легкий бриз, что давало нам неповторимое ощущение свежести. Хуан Хосе расположился на переднем юте, маленькой надстройке треугольной формы, напротив кабинки, и молча скользил взглядом по морской поверхности. О чем он мог думать? О прошедших днях или же о своём будущем?

Я удобно улегся на подушках из красной ткани, около руля; моя голова была чуть выше борта корабля, а моя левая рука удерживала рукоятку руля. Я упирался ногами о порог приоткрытой двери кабинки. Зелёный цвет нактоуза входил в контраст с желтым цветом ступенек передней и задней частей юта. Предыдущий владелец хорошо поддерживал их состояние, так как краска на них до настоящего момента нисколько не потрескалась. Значительное преимущество попутного ветра: можно было опустить парус на нижнюю мачту. Расстояние, которое следовало пройти было не таким уж и значительным, однако стоило опасаться, что карбюратор может дать сбой. Изнутри кабинка была неплохо обустроена. Слева-небольшая раздвижная банкетка, легко превращающаяся в диванчик. Для этого в наличии имелись матрац и постельные принадлежности. Справа-откидной столик, на котором лежала открытая карта береговой линии и, рядом с ней, несколько книг. И наконец-складывающийся стул, с разъёмной спинкой. Из правого угла верхней перегородки, с маленькой керамической плитки смотрело изображение чёрной Монтсератской Девы. Рядом раскачивался небольшой подсвечник из кованого железа, подвешенный на короткой цепи. Узорная свеча, вставленная в него, уже когда-то служила своему хозяину. Обстановка в кабинке и расположение предметов остались такими же, как и при предыдущем хозяине, разве что я добавил керосиновую лампу. Снаружи корабль был выкрашен в белый и зеленый цвета. На корме болтался небольшой якорь. Мотор английского производства находился под задним ютом.

Мы плыли уже несколько часов, и было далеко за полночь. Было свежо, даже прохладно. Я увидел вытянутый, но крепкий силуэт Хуана Хосе, который поднялся, чтобы уложить маты в направлении заднего юта. Несколькими мгновениями позже, он уселся рядом со мной на подушку, накинул пончо и положил свою голову мне на грудь. Что касается меня, я натянул шерстяной свитер и закурил трубку. Запах табака смешивался с солёными испарениями моря. Я достал один из термосов, которые Эльвира наполнила горячим кофе перед нашем отплытием. Отвернув крышку, я заметил там сложенный листок бумаги. При свете спички я смог прочесть на каталонском следующие слова: «Deu vos guard».[18] Я прочитал его вслух и затем мы по очереди выпили всё ещё горячий кофе.

«У тебя хорошие друзья, Санти», — произнес Хуан Хосе, поднимая глаза. Затем он добавил: «Я уже видел раньше бухту, где находился Сальвадор».

«Как это?»

«На картине Эстебана Муньоса у нас дома. Вчера вечером я изучил подпись, стоящую на картинах. Это тоже, что и на картине у меня дома».

С юго-востока поднялся легкий бриз и нашу лодку закачало. Хуан Хосе приобнял меня и мы просидели таким образом какое-то мгновение.

«Санти, я столько хочу тебе сказать!. Ведь ты даже не знаешь моей фамилии…»

Оказалось, он принадлежал к очень именитому роду. Его отец был известным политиком правого толка. За несколько часов до того, как за ним пришли военные, он уговаривал мальчика попробовать всеми возможными методами добраться до Франции, если ситуация не изменится к лучшему. На следующий день его отец должен был бы отправиться в надежное укрытие у друзей. Но было уже поздно. Под воздействием душащих его эмоций, слова застревали в горле Хуана Хосе. Он говорил урывками.

«И тогда за ним пришли… Несколько человек силой увели его из дома… Я был на лестнице… Когда они проходили мимо меня, отец успел прошептать мне… делай, что я тебе сказал…» При этих словах Хуан Хосе зарыдал… Я сжал мальчика в своих объятьях, прижал его к груди и он продолжил свой рассказ.

«Его нашли несколько часов спустя на обочине дороги… Он был убит… и я решил тогда бежать, точно не зная, что я делаю…»

Я налил ему кофе, которое он тут же выпил. Он немного оправился после нахлынувших эмоций.

«Два дня подряд я бродил наугад… Ничто меня больше не интересовало…»

Он выпил залпом глоток кофе, приблизил свою голову к моей и промолвил: «И тогда пришел мой спаситель. Я чувствовал, что произойдёт чудо. Идя по пляжу, я заметил каменную скамью и на ней сидел Ты. Сначала я колебался. Нежность, которую я прочел в твоих глазах придала мне решительность и уверенность во мне. Я задрожал… где-то в глубине души…. у меня возникло незнакомое доселе ощущение… невыразимое… неясное… одним словом, ощущение того, что я буду спасен… ощущение безопасности… Я никогда не думал, что такое возможно, тогда как мы встретились с тобой в первый раз и не сказали друг другу ни слова. С тех пор у меня появилась уверенность, что мне помогут, и моя интуиция меня не подвела».

Со всей деликатностью он поцеловал меня в лоб, резко поднялся и исчез в кабинке.

«Хуанито, я никогда бы не сказал ничего лучшего твоих слов. У меня тоже такие же чувства с самой нашей первой встречи и они ни на минуту не угасали. Если бы не те многочисленные испытания, которые ты стоически преодолевал, и если бы в этой стране царил мир, те моменты счастья, что мы провели с тобой вместе, были бы самыми незабываемыми в моей жизни». После этого, улыбаясь, я добавил: «Ты играешь языком Сервантеса, как взрослый человек; более того, у тебя к этому настоящий талант».

«Это наверно потому, что сегодня я повзрослел еще на один год. Это уже мой тринадцатый день рождения».

Я бегло осмотрелся, чтобы удостовериться, что поблизости нет никакого корабля. Затем я зажег свечу, стоящую на керамической плитке у изображения Монтсератской Девы. Мерцание пламени свечи придавало кабине праздничный вид, наполненный некоторой торжественностью. Я достал из чемодана красиво упакованный и перевязанный разноцветными ленточками пакет и протянул его своему юному другу.

«С днем рождения, Хуанито!»

Его глаза заблестели и казалось расширились в мерцании свечи. Его тонкие загорелые пальцы потянулись к пакету и развязали его. Золотые часы замерцали тысячами огней…

«Санти, ты не должен был этого делать! Ты… очень добр ко мне».

Я взял часы и надел их вокруг его тонкого запястья. Браслет был немного широк. Хуанито с возбужденным видом подогнал его вдоль запястья. Я вспомнил слова старой женщины в магазине, которые сейчас обрели свой истинный смысл: «Да прибудет счастье тем, кто носит эти часы».

Мы выпили по бокалу красного вина, которое я захватил с собой из Коста Бравы и щеки Хуанито заиграли красным румянцем. Я посоветовал ему отдохнуть несколько часов, после чего он меня сменит у руля, чтобы я тоже смог немного поспать.

«После того, как я рассказал тебе свою историю, мне стало легче на душе, я чувствую себя теперь другим человеком».

Несколько минут спустя, он уже спал крепким сном. Заря спешила сменить ночь. Вооружившись подзорной трубой, я осматривал горизонт. На востоке, смутно виднелась какая-то часть суши, по всей видимости — скалистый мыс. Мы плыли в правильном направлении, что, в конце концов, и было самым главным. Вокруг «Сальвадора», вычерчивая на воде круги, крутился тунец. Рыбешка, казалось, получала удовольствие от изучения нашей лодки в разных ракурсах. Это был красивый экземпляр. Она так близко подходила к судну, что брызги воды попадали на мостик.

Парус был поднят, чтобы мы могли воспользоваться юго-западным ветром и, заодно, сэкономить горючее. Прошло уже пять часов, как Хуанито уснул, но я не желал его будить: меня трогал его беспечный вид.

Небо было затянуто тучами.

Теперь мы находились севернее: чувствовалась смена климата. К восьми часам к востоку от горизонта возник клуб дыма. Я тут же спустил парус и подкорректировал наше направление. Я представлял себе плохое развитие событий, так как в нашем направлении двигался большой военный крейсер. Но к счастью, он вскоре изменил направление и исчез из поля зрения.

Я разогрел кофе и несколько бутербродов на бортовой плите. Между тем проснулся Хуан Хосе и не без гордости посмотрел на часы.

«Почему ты не разбудил меня раньше?»

Горячий кофе и бутерброды доставили нам несказанное удовольствие. Я объяснил мальчику как нужно удерживать правильное направление и надел ему на тонкую шею бинокль.

«Приятных снов», — пожелал он мне серебряным голоском. Через несколько секунд, утомленный после двух бессонных ночей, я рухнул на кушетку.

Сначала сон был путаный и нечеткий. Затем передо мной предстали красивые пейзажи со сказочными растениями, земная благодать, мир и спокойствие… на пляже-неподвижная золотая гондола, в которой находится мальчик божественной красоты, окликающий меня дружеским тоном… величественные птицы рассекали воздух… Каракас, моя улочка и моя квартира… на пороге у двери восхитительный мальчуган…

Когда я проснулся был уже полдень. Через приоткрытую дверцу кабинки я заметил Хуана Хосе, держащего в руках руль и осматривающего время от времени горизонт в бинокль. Он убрал со стола тарелки и ложки, вымыл их и положил в шкафчик. Моя рука ныла от боли. Лодка лениво покачивалась на волнах. Вставая с кушетки я поставил кипятиться воды, чтобы сварить кило картошки, которую мы не выбросили в прошлый раз за борт. Я откупорил банку мясных консервов.

Хуан Хосе держал курс в верном направлении и очень этим гордился.

«Ты знаешь о том, что ты разговаривал во сне?»

«Вот как? И что же я такого наговорил?»

Но Хуан Хосе предпочел замолчать и сменить тему разговора. Мы пообедали на заднем мостике. Преследовавший нас тунец исчез и наше суденышко двигалось в полном одиночестве в сторону французского берега.

Глава 6

Тяжелые серые облака плыли над морем. Прошло уже несколько часов, как оно сменило свои голубоватые светлые оттенки на серые и безрадостные. Небольшие гребни волн накатывали на наше судно, образуя белую пену. Под возрастающими порывами ветра волны увеличивались в размерах и время от времени молнии вычерчивали причудливые узоры на горизонте. На землю вот-вот был готов обрушиться грозовой ливень и раскаты грома заглушали плеск волн. Они играли с Сальвадором, как с игрушкой: ему случалось давать резкий крен назад, потом тут же он наклонялся вперед и нас сотрясали достаточно сильные толчки. Временами, лопасти винта выходили из воды и тогда мотор краснел, так как был вынужден работать вхолостую. Еще до того, как погода начала портиться, мы спустили паруса и убрали в кабину подушки и остававшиеся на борту лодки предметы. Внутри самой кабинки столик и откидные сиденья были убраны. Мы закрепили веревками и надежно спрятали все, что могло повредиться во время бури: керосиновая лампа и подсвечники были убраны в запертый на ключ шкаф, баки с бензином и банки с продовольствием-прочно закреплены; саму же дверь в кабинку я на всякий случай закрыл на ключ. Время от времени сильные гребни волн накатывали на корабль. Дул северный ветер и наше судно испытывало немало трудностей, идя против течения.

К полудню пошел долгожданный ливень: дождь лил, буквально как из ведра, что является довольно частым явлением для этих широт. Видимость упала до нескольких сот метров и отдавая отчет тому, что скалистый берег Коста Бравы был не далеко от нас, мы достаточно сильно рисковали нашими жизнями. Несколько раз молнии ударяли в море и раскаты грома становились все оглушительнее.

Вопрос приготовления ужина отпал сам собой. Из-за сильной качки Сальвадор трещал по всем швам и волны, как чумовые, бились о борт корабля. Нам стоило огромных усилий удерживать наше судно: оно готово было опрокинуться в любую минуту. Чтобы утолить голод, мы были вынуждены довольствоваться засохшим хлебом и сгущенным молоком.

Якорь отвязался и болтался в воде в нескольких метрах от поверхности моря. Нам стоило больших усилий поднять его и закрепить на переднем мостике с помощью тросов. Надежно работавший до этого мотор, перегрелся и стал вдруг давать сбои.

Море взыграло с новой силой из-за сильного порыва ветра. Ливень прекратился внезапно так же, как и начался. В сером небе появились просветы, но, тем не менее, ветер не утихал. Волны, принимающие огромные размеры, угрожающе обрушивались на лодку. К несчастью, мы не были подвержены морской болезни, что значительно осложняло наше существование. Из страха, как бы мальчик не вывалился за борт, я привязал его к перлиню, оставив достаточно пространства для движений. Хотя Хуанито умел плавать, мне было бы сложно потом вытащить его из воды.

И тогда я испытал самый сильный страх в моей жизни: мотор резко гаркнул и заглох, делая Сальвадор неуправляемым и оставляя его параллельно волнам, рискуя быть опрокинутым. Как ореховая скорлупка, оставленная на произвол судьбы, наше судно плыло в неправильном направлении. Я старался изо всех сил направить его по течению волн, но безуспешно. Ситуация принимала трагический оборот событий и я себя в этом горько упрекал. Мальчик почувствовал мое состояние и, взяв меня за руку, произнес: «Не печалься, Сантьяго. Не упрекай себя во всем».

Да, какая необычная судьба была нам уготована! В конечном счете мы знали друг друга не так давно, но казалось, что знакомы мы были целую вечность. Благодаря счастливой случайности, мы встретились летним днем на деревянной скамейке на берегу Средиземного моря. Мы были созданы друг для друга и я все больше и больше отдавал себе отчет в привязанности, которую я испытывал к этому мальчугану. И, что самое главное, несмотря на все трудности и встающие перед нами преграды, мы сохраняли наше хладнокровие. Страх нам был неведом, так как ничто и никто не мог нас разлучить. Значит судьба была к нам благосклонной?

К четырем часам буря достигла своего пароксизма. Обшивка лодки начала отделяться от борта и вода потихоньку проникала в кабину. Мы сменяли друг друга черпая оттуда воду, уровень которой в некоторых местах достигал 15 сантиметров. Мы должны были продолжать нашу работу без передышки, чтобы избежать самого худшего.

С наступлением ночи буря внезапно прекратилась. Море превратилось из штормового в полный штиль, небо прояснилось и тучи рассеялись. Стоя на заднем мостике мы заворожено смотрели на огненный шар солнца, скрывающийся за горизонтом. Нас тот час же опутала ночь и на небе засверкали звезды. Мы выправили руль, но, чтобы починить мотор, света было недостаточно. Пришлось довольствоваться тусклым светом керосиновой лампы. К счастью, структура мотора была относительно проста и, имея некоторые базовые знания в механизме мотора, мы быстро справились с задачей. Но, несмотря не на что, нам потребовалось несколько часов, чтобы снова его запустить, и Сальвадор смог продолжить свой путь, но с гораздо меньшей скоростью. В моторе протекало несколько трубок и потребление горючего резко возросло. Следовало ожидать бензиновой катастрофы, но мы о ней совсем не думали: настолько мы были счастливы, пережив бурю и шторм. Компас позволил нам снова взять верный курс, но мы по-прежнему не знали наше точное местоположение.

Мы спали по очереди, сменяя друг друга каждые четыре часа. Мотор был испорчен и «Сальвадор» продвигался очень медленно, тяжело волоча свое днище по воде. Следующий день порадовал нас великолепной погодой. Мы смогли высушить нашу одежду и промоченные насквозь подушки. Кое-как мы починили мостик и приставили на место отошедшие дощечки.

Я постоянно задумывался о будущем Хуана Хосе. Что с ним будет? Где он найдет приют? Он так ничего не сказал мне о своем дядюшке из Перпиньяна, хотя, впрочем, он и сам видел его мельком всего лишь один раз несколько лет назад, когда тот приезжал погостить к ним в Барселону. Почему бы не забрать его с собой в Венесуэлу? Он мог бы закончить там среднюю школу, поступить в университет… Но жалел ли бы мальчик остаться со мной? Он был умен, воспитан, и, что самое главное, уравновешен. Не приходился ли он мне соперником? (естественно, в положительном плане). Я не мог объяснить себе, что же меня в нем привлекло, почему я вдруг им заинтересовался. Не в моих привычках было принимать такие спонтанные решения. Да, я мог бы помочь ему продолжить его обучение в Каракасе в выбранном им направлении. Он смог бы учиться в атмосфере спокойствия, окруженный заботой и любовью. А может быть мне сама судьба доверила этого маленького человечка? Как бы сделать так, чтобы все эти мысли осуществились? Как добиться соответствующих бумаг у официальных властей? Все мои идеи обречены на провал… Нет! Мне повезет! Как только мы окажемся во Франции, я тут же пойду в свое консульство и сразу все улажу. Но мне потребуется разрешение от членов его семьи. Так как родители погибли, мне предстоит улаживать проблемы с его перпиньянским дядей.

Незаметно от меня Хуан Хосе уселся на юте, почти рядом со мной. Неожиданно он спросил меня своим нежным соблазнительным голосом:

«Санти, я все никак не решаюсь просить тебя еще об одном одолжении: ты и так сделал многое для меня. Но скажи, смогу ли я поехать с тобой в Южную Америку?»

Неужели соединяющие нас связи были настолько сильны, что мы могли читать мысли друг друга? Наклонившись к нему, я посмотрел ему прямо в глаза и прошептал на ухо:

«Я сделаю все, что в моих силах».

«Спасибо, Санти».

Ободренный моим обещанием, он снова принялся созерцать бескрайнее море, всматриваясь на север, туда, где для него начнется новая жизнь. Его ладонь доверительно лежала в моей.

«Скажи-ка, Хуанито, ты когда-нибудь мечтал о будущем? Что бы ты хотел делать?»

Прежде чем ответить, он задумался.

«Я ни в коем случае не хочу быть для тебя обузой, Санти. Я намерен как можно скорее найти работу и сам зарабатывать себе на жизнь».

«Ты не прав, Хуанито. Ты не для кого не будешь обузой! Напротив! Я охотно тебе помогаю, так как чувствую, что связан с тобой самым невероятным образом. Мое единственное желание-чтобы в твоей жизни все устроилось и ты был счастлив».

«До тебя никто не мог понять мои чувства и мысли так как это сделал ты».

Поужинав омлетом, рисом и консервированными овощами, я спустился в кабинку, чтобы немного вздремнуть. Через дверную амбразуру я мог видеть своего юного друга, горделиво держащего руль левой рукой. Доверяя провидению, я погрузился в глубокий сон.

Глава 7

Прошла еще одна ночь. Карбюратор все чаще и чаще сдавал сбои, а французское побережье еще не появилось. Напрасно мы вглядывались с помощью моего бинокля на север. На горизонте не было ни малейшего намека на сушу. Сальвадор, по-видимому отклонился от курса на восток, вследствие недавней бури. Мы даже не знали, где примерно находимся. Ветер стих, парус беспомощно болтался на мачте и легкий бриз неумолимо уводил нас на юг. Но самое неприятное в нашей ситуации было то, что запасы продовольствия неумолимо истекали: нам уже с трудом удавалось экономить. По моим примерным подсчтетам, мы находились где-то в районе Порт-Вандреса, как раз после пересечения испанской границы…

Усевшись на передней палубе, Хуан Хосе осматривал в бинокль горизонт. Он покрыл свои плечи кристально белым полотенцем, и эта белизна резко контрастировала с его загоревшей кожей. Чтобы уберечь голову от палящих лучей солнца, он нацепил самодельную панамку, изготовленную из газетной бумаги. Я мог бы наблюдать за ним часами без перерыва: богатство его натуры меня просто притягивало. Иногда он оборачивался, чтобы лучезарно мне улыбнуться, показывая свои белые, как жемчужинки, искрящиеся на солнце, зубы. Или же просто он поднимал в приветствии свою руку, словно маленький проказник. На левом запястье сверкали позолотой подаренные мною часы, которыми он постоянно любовался. Чуть позже он растянулся на крыше кабинки. За исключением маленьких узких плавок на нем не было никакой одежды. Лежа на спине, он подставлял свое совершенное тело солнечным лучам и я не мог оторвать взгляда от этой красоты. Правой рукой он машинально теребил трос, спадающий с парусной мачты. Его развевающаяся на ветру черная шевелюра спадала на лоб, вычерчивая причудливые прядки. Своими коричневыми глазами он смотрел на небо. Словно тонкие волоски, его длинные черные ресницы выделялись на его загоревшем красивом лице. Его грудь медленно поднималась и опускалась в такт дыхания. Его грациозные, красиво выгнутые ноги, без конца двигались. Глядя на него, я подумал об отборном чистокровном жеребце… Время от времени, он поворачивал в мою сторону голову и задавал вопросы, типа:

«Что ты делал, когда тебе было 13 лет?»

Мне надо было поразмыслить, прежде, чем ответить.

«В то время, я жил уже несколько лет в Каракасе, где я ходил в школу. Я родом из Мериды, это в глубине страны. Мы переехали в Каракас, потому моему отцу предложили там очень важный министерский пост, который, впрочем, он занял ненадолго. Жили мы в большом собственном доме, в пригороде».

В свою очередь Хуан Хосе, рассказал мне в деталях о своем собственном бытие. Я получал истинное удовольствие от его рассказа на безупречном каталонском языке, снабженным грациозными жестами его красивых рук. Во время своего повествования он дошел до пережитых им мрачных событий последних дней и гражданская война вновь всколыхнула его память. Он медленно встал, приблизился ко мне, уселся рядом со мной и, положив голову мне на плечо, пробормотал:

«Бедный отец… Я никогда его не забуду… Как часто я говорил ему то, о чем в будущем глубоко сожалел… сколько раз мы с ним ссорились и я был этому причиной… теперь уже ничего не поделаешь и я ничего не могу изменить… я чувствую себя виновным… О Санти… если бы ты знал, насколько я чувствую себя ущербным…»

«Ты знаешь, Хуанито, это случается со всеми. Мы всегда сожалеем задним числом о том, что совершили, и вопреки нашему желанию, мы ничего не сможем изменить. События развиваются всегда одним и тем же образом. И ты не первый с кем случается такая неприятность. Мне кажется, что в настоящий момент ты не полностью отдаёшь отчет сложившимся фактам, но потерпи немного и время полностью залечит раны твоего сердца. Когда я говорю, что ты не полностью отдаёшь отчет о сложившейся ситуации, я хочу этим сказать, что ты преувеличиваешь важность некоторых событий, как если бы ты смотрел на них сквозь увеличительное стекло, ты делаешь из мухи слона. Скажи-ка лучше мне, что тебя больше всего тревожит».

Прислонившись ко мне, Хуан Хосе продолжил свой рассказ. Ему нужно было высказаться, довериться кому-нибудь. Я слушал, не прерывая его повествования. Закончив, он посмотрел на меня и тихо сказал:

«Санти, у тебя влажные глаза, ты плачешь?»

Он спустился в каюту и вернулся оттуда с платком, который он нежно и заботливо приложил к моим красным от слёз глазам. Схватив его голову двумя руками, я поцеловал его волосы…

«Хуанито, ты ангел».

Подувший легкий бриз слегка надул парус и «Сальвадор» увеличил скорость. Вода билась о борт нашего судёнышка и иногда нам удавалось заметить, как выныривает и снова скрывается в водной пучине какая-то рыбёшка. Несмотря на всю прелесть морского спектакля, моё беспокойство, тем не менее не проходило: на горизонте ни малейшей кромки земли, а вокруг, насколько хватало глаз, море, море, море… Каково было наше местоположение? Возможно, «Сальвадор» значительно отклонился от намеченного маршрута? Я взял курс на восток, а не на север с намерением тот час же, как только покажется берег, произвести вираж в северном направлении. А вдруг мы были уже во французских владениях? Еще два дня и мы будем полностью лишены питьевой воды… Продовольствия тоже оставалось не так уж много: вряд ли бы мы продержались ещё несколько дней подряд. Нашу ежедневную порцию питьевой воды мы держали в крепко закупоренной бутыли, погружённой с помощью тросов в воды океана, чтобы сохранить её свежесть. День подходил к концу без всяких происшествий. Под вечер Хуан Хосе поджарил зачерствелый хлеб на пламени от керосиновой плитки и открыл банку консервов. Я пристально следил за его действиями и не мог отказать себе в этом удовольствии.

Он принёс на борт бутыль свежей питьевой воды и наполнил ею два стакана. Когда солнце уже скрылось за горизонтом, мы поужинали. Это был особенный вечер, запоминающийся своей красотой: оттенки небесного и морского постоянно варьировали на фоне заходящего солнца. Я зажёг сигарету, с наслаждением вдохнул дым и затем выпустил его, при этом глубоко вздохнув.

«Санти, а можно я тоже выкурю одну сигарету?»

Видя его курящим, я получал от этого истинное наслаждение. Он забавлялся, выпуская дым маленькими колечками, которые неспешно поднимались в воздух.

«Тебе случалось раньше делать вещи, которые обычно не позволялись?»

Он посмотрел на меня хитрым заговорщицким взглядом, ожидая ответа на свой вопрос.

«Все дети рано или поздно это делают».

Мы осушили бокалы до самой последней капли, как если бы речь шла о самом из ценных напитков, и, признаюсь вам, это был как раз тот случай. Хуан Хосе убрал столовые приборы, наполнил бутылку водой и снова погрузил её в воду, напевая при этом какой-то арабский мотив, гармонично резонировавший в бесконечной морской пустыни. Внезапно он замолк и указал пальцем на какую-то точку на востоке. Полный возбуждения, он воскликнул:

«Санти, я вижу землю, там утёс!»

Заинтригованный, я вооружился биноклем, предварительно его отрегулировав. И в самом деле, из необъятной водной массы выступало что-то похожее не утёс. «Сальвадор» медленно к нему приближался. Между тем, наступили сумерки. Теперь этот объект можно было видеть невооруженным взглядом и, казалось, он двигался… передвигался по течению. Скорее всего это была какая-нибудь шлюпка. Мы молча переглянулись. Никто не ответил на наши призывы о помощи…

На месте, при свете нашей керосинки, мы смогли убедится, что судёнышко было покинутым и оставленным на произвол судьбы. По всей видимости, оно попало под прицел огнестрельного оружия и теперь медленно, но верно шло ко дну. Что же произошло на его борту? На палубе тускло просвечивало название «Маргарита». Не теряя ни минуты, мы отплыли, чтобы удалиться от этого обломка.

На следующее утро Сальвадор попал в скопление белых облаков, висевших настолько низко, что создавалось впечатление того, будто бы мы скользим на одном месте; видимость была практически сведена к нулю. Казалось, что мы передвигаемся в вымышленном мире, где всё было необычным и даже наши голоса резонировал странным звуком. Воздух был пропитан влажностью и на нашей коже выступил пот. Ветер стих и парус безвольно мотался на мачте.

Стойкий туман даже и не думал рассеиваться. Какая-то птица с серебряным оперением внезапно рассекла над нашими головами воздух и, удивленные этим появлением, мы следили за её полетом. Где-то вдали раздался приглушенный звук пастушечьего рожка. Мы задержали на какое-то время дыхание и напрягли слух, силясь понять, откуда доносился звук.

Нежданно-негаданно, из тумана возникла черная громада, несясь прямо на нас… Я схватил мальчика за руку, приготовившись прыгнуть вместе с ним в воду… Неизбежность столкновения была очевидной.

Часть вторая

Глава 8

Август 1946 года. Через открытые окна моего офиса проникал шум интенсивного автомобильного движения. Это было современное, хорошо оборудованное бюро на пятом этаже недавно отстроенного здания, расположенного на одной из главных индустриальных артерий Каракаса. Благодаря обнаруженным залежам нефти и, как следствие, развитию связанных с этим специальностей, население города резко выросло. Реализовывались самые смелые проекты градостроительства: старые кварталы были уничтожены и на их месте возникли современные жилые постройки… Появились новые больницы и школы. В архитектуре строящихся зданий все больше и больше чувствовалось североамериканское влияние.

Вдоль улиц выходящих на мое место работы, вереницы машин следовали сжатыми рядами и каждый день образовывались огромные пробки. На противоположной стороне этой главной магистрали города расположилась крупная страховая компания. Каждый вечер она постоянно мерцала различной многоцветной гаммой своих вывесок.

В занимаемом мною бюро днем было относительно свежо. На сером рабочем столе каждое утро меня ждала стопка свежих газет и журналов. На стенах были развешаны различные фотографии и на одной из картин можно было увидеть панораму Рио де Жанейро. В дверь постучали. Вошла моя секретарша.

— Сеньор Кампани, не могли бы вы подписать эти письма? Речь идет о контракте, который вы заключили с Мексикой.

Ее тонкие ухоженные пальцы с безукоризненным лаком положили на мой стол документ на подпись. Я потратил несколько минут на ознакомление с текстом письма. Как обычно, она терпеливо дожидалась, пока я закончу чтение, украдкой поправляя своей правой рукой прядь спадавших на лоб волос: для нее это превратилось в ежедневный ритуал.

— Прекрасно, сеньорита Хименес, вы можете его отправлять.

Я поставил в правом нижнем углу подпись и откинулся на спинку кресла. Секретарь с удовлетворенным видом забрала письмо и сказала любезным тоном:

— Хорошо, сеньор Кампани. Я прямо сейчас отправляю его и этим вечером оно будет уже в самолете.

Возвышаясь на своих высоких каблуках, она бесшумно покинула комнату и скрылась за обитой кожей дверью, плавно прикрыв ее за собой. Она исполняла у меня секретарскую работу вот уже несколько лет и я, по правде говоря, не мог обойтись без ее помощи. Раздалась звонкая трель телефонного звонка. Это был междугородный вызов. Звонили из Маракайбо. Один деловой партнер желал уточнить некоторые детали по поводу моего нового фильма.

Вечером, каждый день, я возвращался в свою квартиру в пригороде Каракаса. Сидя на балконе я просматривал последнюю вечернюю газету и особенно тщательно прочитывал издания, тематикой которых являлось кино. Так как я жил на последнем этаже, мой взгляд лениво гулял по серым крышам домов и созерцал мириады огней, появляющихся в окнах зданий сразу же после захода солнца. Это было идеальное место для философских измышлений и самомедитации.

К десяти часам, моя служанка Энрикета принесла мне виски с сиропом из сливовых ягод. Я включил радио, которое передавало аргентинское танго в исполнении Карлоса Гарделя. Несмотря на ностальгические нотки, музыка меня завораживала и увлекала, что придавало ей особую таинственность. Погрузившись в свои мысли, я смотрел на столицу Венесуэллы, погруженную в ночную дрёму.

Года прошли, и мир сильно изменился. Страницы моих приключений в Каталонии уже, увы, покрылись пылью. Что касается гражданской войны в Испании в 1939 году, то после трех лет кровопролитных столкновений было заключено перемирие. Кто бы смог в июле 1936 года предвидеть такие трагические события?

Армия генерала Франко одержала окончательную победу и к власти пришло правительство правого толка. Испания медленно и болезненно залечивала нанесенные ей раны. Огромное количество беженцев с Иберийского полуострова наводнило юг Франции, Северную Африку и Мексику.

Практически сразу же после заключенного в Испании перемирия, разразилась Вторая Мировая Война, в которую были вовлечены много стран и народностей. Зарождалась новая атомная эра. Затем пришел мир и покой и люди смогли снова спокойно вздохнуть.

Не без некоторой меланхолии, я снова и снова возвращался в мыслях в ушедшую в далекое прошлое Коста Браву.

Какое же невероятное и ценное открытие я тогда совершил! На моем рабочем столе в рамке-фотография улыбающегося Хуана Хосе: он по прежнему занимал в моем уже постаревшем сердце важное место. Время от времени, прожитые тогда события снова прокручивались передо мной как на пленке видеопроектора: наша первая встреча, морское путешествие, Сальвадор, мгновение нашего невероятного спасения… Экипаж судна, пришедший нам на помощь… приветливое лицо капитана, шедшего по маршруту Алжир-Марсель… бесконечная радость, которую мы испытали, ступив на французскую землю…

И затем мои напрасные попытки и все прилагаемые усердия, чтобы забрать мальчика с собой… Мое одиночное возвращение в Южную Америку… И наконец, тот злополучный и траурный день, когда мне пришло из Перпиньяна письмо от дяди Хуана Хосе… Письмо, сообщавшее мне страшную новость, от которой я чуть не сошел с ума: моего юного друга, моего Хуана Хосе убила тифозная болезнь…

Со временем душевные раны частично залечились, но воспоминания остались живы в сердце.

Виски был выпит, и передача по радио закончилась… Я поднялся с кресла, чтобы выключить приемник. Была уже глубокая ночь и город спал крепким сном. Перед тем, как лечь спать, стоя на балконе, я вдохнул полной грудью свежей прохлады.

В последующие недели работа полностью поглотила меня: встреча за встречей, каждый вечер деловые ужины… Сеньорита Хименес, которая всегда была на ногах вынуждена была провести две недели в постели, вследствие отита. Сеньорита Варгас, одна из стенографисток, смогла более или менее исполнить её функции. Это был совершенно иной тип женщин: немного тучная, неуклюжая, без лишней элегантности, но, однако, её профессиональные качества были бесспорны.

Через какое-то время одна из моих племянниц из Мериды, приехала со своим мужем посетить столицу. Они сняли комнату в Имперском отеле. Мы вместе провели последние августовские выходные в небольшом городке на берегу Караибов, отдаваясь всеми чувствами водным лыжам. Я воспользовался нашим отдыхом, чтобы нанести визит Эстебану, бежавшего вместе с Эльвирой из воинствующей Испании после грабежа и поджога их резиденции в Тамариу. Вот уже несколько лет они проживали в Венесуэле и лишь одна Эльвира иногда испытывала ностальгию по своей родине.

Сидя перед своим мольбертом, Эстебан рисовал рыбацкие шхуны. Он очень обрадовался, увидев меня.

«Добро пожаловать, Сантьяго. Мы с тобой не виделись почти полгода. Как ты поживаешь, старик?»

Эльвира подошла нас поприветствовать. Она выглядела еще довольно молодой, несмотря на её возраст: после переезда из Тамариу она сильно изменилась.

«Deus vos guard», — сказала она на каталанском.

Усевшись, мы завязали оживленную беседу. Их девятилетняя внучка Пепита, играла в саду с соседской детворой.

«Как обстоят дела с продажей твоих полотен, Эстебан?»

«Неплохо. Не могу пожаловаться. В начале этой недели я получил заказ из крупного отеля. Меня попросили сделать морской пейзаж для его холла».

В тот же вечер, я покинул Мериду и вернулся к себе в Каракас.

Свежий бодрящий воздух и морские виды спорта накопили в моем организме здоровую усталость. Вернувшись домой, я принял душ и лениво растянулся на кровати. На столике у изголовья, рядом с последним номером «Таймс», задумчиво лежал сборник стихотворений некоего Рамиреса, купленный мною несколькими днями раньше в газетном киоске. Я принялся за чтение. Он пробудил во мне такие сентиментальные чувства, что я не выключал света до глубокой ночи, зачитываясь волшебными строками. Одна из коротких поэм оказалась самой прекрасной и трогательной, которую я когда-либо читал. Она называлась «Погибшему другу».

Глава 9

Была середина октября. Я решил взять на неделю отпуск и вопреки моим привычкам, остаться дома и отдохнуть. Энрикета подала мне завтрак. Этим утром я долго лежал в постели, предаваясь своим мыслям, и, приняв душ, уселся за стол, чтобы приняться за чтение утренней газеты. Больше всего меня заинтересовала рубрика событий культуры; я сказал себе, что было где поразвлечься на этой неделе. Вентилятор, находящийся под самым потолком меланхоличным жужжанием освежал воздух. Сходив к парикмахеру, я отобедал в кругу друзей. За столом беседы сводились к философским темам, и в особенности к обсуждению произведения Ортеги и Гассэ «Восстание масс». Что касается женщин, то в их кругу все разговоры строились вокруг модных новинок и самых последних достижениях кутюрье.

Закончив обед, я расположился в тени зонтика, чтобы не спеша выпить чашечку кофе с коньяком, наблюдая на вереницей автомобилей на близлежайшей трассе. Больше всего меня интересовали последние модели американских машин. Насколько же они изменились за последние годы! Я чувствовал себя хорошо. На террасе было всего лишь несколько столиков и проходы между ними были уставлены горшками с живыми цветами. Казалось было начертано судьбой, что этим днём я испытаю наивысшее удивление и огромную, переполняющую меня радость.

Когда официант принес мне вторую чашку кофе, я обратил внимание, сам не зная почему, на молодого человека, погруженного в чтение за соседним столиком… его лицо кого-то мне напомнило… нет… это невозможно! Он внезапно вытащил из левого кармана руку, чтобы посмотреть который час и мое сердце бешено заколотилось… я узнал часы с золотой инкрустацией, купленные мною в магазинчике с вывеской святого Георгия… и… этот жест… он был мне знаком… я видел его много раз… ну да!.. это мог быть никто иной, как…

Молодой человек бросил взгляд в моем направлении, как если бы он догадался о моём замешательстве, моих подозрениях и сомнениях. Его глаза с темными ресницами внимательно меня изучали… я был сражен наповал. Он медленно поднялся и, не без некоторого колебания, направился к моему столику. Я был поражён, когда он окликнул меня по имени:

«Сантьяго…»

«Боже мой, Хуанито… нет, я сплю… как такое может быть?»

Я встал из-за стола на автомате, и мы нежно пожали друг другу руки, как это делали десять лет назад в тысяче километров отсюда, на берегу Средиземного моря….

Нам обоим было трудно сдерживать наши чувства и эмоции: на глазах выступили слёзы. Мы ничего не понимали.

Первым заговорил Хуан Хосе:

«Почему мой дядя сказал тогда в 1936, что получил извещение о твоей смерти? Я…»

«О, Хуанито… Я тоже получил письмо, в котором сообщалось, что ты умер от тифа и вот уже 10 лет я живу с мыслями, что тебя больше нет на этом свете…»

«Кажется, я начинаю понимать, в чем дело…» Хуан Хосе смотрел задумчивым взглядом в пустоту. В его глазах читалась горечь и ненависть. Я никогда его не видел в таком состоянии.

«Я подозреваю, что мой дядюшка выдумал всю эту историю. Я в этом почти уверен. Он вполне способен на это. Видишь ли, Сантьяго, он не одобрял тех чувств, которые мы испытывали друг к другу, и чтобы покончить с этим раз и навсегда, он и придумал такую вот увёртку…. Как можно было быть таким чёрствым и злым? Всё!!! Между нами всё кончено! Он больше меня никогда не увидит! Никогда!»

«Ты хочешь сказать, что он и только он ответственен за то, что произошло? Он автор всей этой мизансцены? Да он же нас в какой-то степени уничтожил, Хуан Хосе!»

Да, его дядя ему солгал, впрочем, как и мне. Тогда наша любовь разбилась. А ведь мы могли бы тогда остаться вместе…

Мы сели за мой столик. Мы не могли быстро привыкнуть к создавшейся ситуации, так как наша встреча была такой неожиданной, такой внезапной! Между нами сквозило некоторое напряжение. Мой Хуанито был здесь, передо мной. Тот, кого я не видел целых десять лет, превратился в настоящего мужчину! Черты его лица нисколько не изменились, та же самая красота, те же самые чёрные зрачки, но взгляд его стал более глубоким и, естественно, без той детской непосредственности, как много лет назад. Его руки были такие же элегантные и гибкие. Ухоженный пробор разделял его шевелюру.

Хуан Хосе прервал мою задумчивость.

«Это точно, Санти, мы не были избалованы судьбой. Я догадываюсь, о чем ты сейчас думаешь…» Затем он добавил: «Я думал точно о том же во время нашей первой встречи, помнишь? Но сейчас мы уже не держим друг друга за руки так, как держались мы тогда».

«Увы, Хуанито, как все могло быть по-другому…»

Мы замолчали на несколько секунд, как если бы делали паузу, оставаясь безразличными к проходящим мимо нас пешеходам и проезжающим невдалеке автомобилям.

«Когда мой дядя сообщил мне эту ужасную новость я не мог потом целый месяц ни есть, ни спать. Откуда у этого человека такая жестокость? Как он мог сделать такое, мне, ребенку? Я же еще был тогда ребенком. Без конца я повторял твое имя „Санти, Санти….“ Я чувствовал себя одиноким и покинутым всеми. Я все время вспоминал о днях, проведенных нами на борту нашего старенького „Сальвадора“, которому мы обязаны нашим спасением. Мне тебя очень не хватало. Ночами я видел твое лицо, чувствовал твои руки… То, что я испытывал к тебе, это было чувство любви, глубокой любви… Я признаюсь тебе, Сантьяго, мое сердце страдало… и…»

Официант принес заказанный нами херес и поставил на стол бокалы. Хуан Хосе продолжил свой рассказ:

«Мыслями я всегда был где-то в Южной Америке».

Внезапно он воскликнул:

«И я так и не смог тебя отблагодарить за все, что ты для меня сделал. Твоя любовь ко мне была огромна!»

Мы долго рассказывали друг другу о нашей нынешней жизни. Хуан Хосе недавно женился на чилийке, с которой они познакомились в Барселоне. Он был владельцем небольшого книжного магазинчика и, в свою очередь, писал поэмы. Недавно испанское правительство присудило ему премию за его поэтический сборник и благодаря этим деньгам, они с супругой смогли позволить себе совершить путешествие в Венесуэлу.

«Ты, я думаю, понимаешь, почему мы выбрали именно эту страну».

Я прервал его:

«А ты случайно будешь не Рамирез?»

«Да, это мой псевдоним. Но как ты догадался?»

«Несколько месяцев назад я купил в газетном киоске сборник поэм, которому присудили литературную премию. Вчера вечером я читал перед сном эти великолепные стихи и больше всего меня взволновало стихотворение „Погибшему другу“.»

Переводя дыхание, я продолжил: «Помнишь, Хуанито, я когда-то расхваливал твой безукоризненный испанский язык и даже добавил, что ты не лишен таланта…»

«Ты прав. Я помню это, как будто бы это было вчера. Я помню также, что в тот момент прикоснулся губами к твоему лбу и как потом мне было от этого стыдно…»

Нам надо было столько всего рассказать друг о друге, что даже и не знали с чего начать. Любовь, которую мы носили, перешла в дружбу, глубокую мужскую дружбу. Нам нужно было наверстать упущенное за эти десять лет.

На какое-то время Хуан Хосе посмотрел на меня вопросительным взглядом и, поколебавшись сотые доли секунды, спросил:

«Ты по-прежнему испытываешь те же чувства, что и тогда, десять лет назад?»

«Да, Хуанито, да, я не изменился. Я из тех людей, которые остаются верными своим чувствам всю жизнь, не смотря ни на что».

Хуанито же пошел по другому пути и он только что женился.

«Так распорядилась судьба, Хуан Хосе… Я отношусь к тому мужскому меньшинству, которое испытывает влечение к мальчикам и старается сделать для них все возможное, прийти на помощь и оказать поддержку. Это призвание было дано нам самой природой. В этом и состоит наша миссия. Эта задача вызывает в нас огромную радость, но требует также и огромного чувства ответственности».

Когда мы наконец поднялись из-за стола, солнечный шар уже закатился за горизонт. Бросив взгляд на часы, Хуан Хосе воскликнул: «Санти!! Посмотри, как они прекрасно смотрятся на моем запястье! О, как же быстротечно время!»

Проезжая на машине по улицам, искрящихся от многочисленных и разнообразных по форме вывесок, нам показалось на какое-то мгновение, что в городе царит праздничная атмосфера. В гостинице Хуан Хосе представил меня своей супруге, рассказав ей о нашей чудесной и неожиданной встрече. Сколько же он обо мне рассказал! Это была очаровательная и привлекательная женщина, дочь промышленника.

В гостиничном холле, где мы впервые встретились, я поцеловал протянутую мне руку, и ее первые слова были:

«Спасибо, спасибо за все, что вы сделали для Хуана Хосе. Если бы вас не было, мы, возможно, так никогда бы и не встретились. Во время войны его двоюродные братья были депортированы в Россию, и с тех пор их никто никогда не видел. Один бог ведает, что с ними стало. Вы стали для Хуана Хосе кумиром, именно БЛагодаря вам он многого добился в жизни. Я счастлива, что вы целы и невредимы».

Меня переполняло счастьем. Мой Хуан Хосе многого добился в жизни. У него была репутация великого поэта, чуть ли не мировой знаменитости. Не напрасно же…

Когда мы возвратились в отель, была уже глубокая ночь. Хуан Хосе проводил меня до автостоянки. Обойдя мой Шевроле, он остановился у багажника и воскликнул:

«Должно быть, он более удобный, чем тот, в котором ты вез меня десять лет назад…»

Задумавшись, он посмотрел в даль, как когда-то прежде… Я чувствовал, что он хочет мне сказать что-то важное, но он не находил для этого сил.

«Тебя что-то беспокоит, Хуанито?»

Мы стояли под фонарем, свет которого освещал его лицо. Во взгляде Хуана Хосе читалась меланхолия.

«Санти, не придавай особого значения тому, что я сейчас тебе скажу. Это ни в коей мере не упрек. Это то, о чем я хотел тебя спросить тогда, десять лет назад, но так и не осмелился. Теперь, когда я взрослый, более проницательный и с большим жизненным опытом, я стал в состоянии выражать свои мысли».

Он на мгновение умолк и мне показалось, что вижу тринадцатилетнего мальчишку, всматривающегося в горизонт в сторону французского берега в надежде увидеть идущих на помощь моряков…

«Сантьяго, со мной ты должен был бы… ты понимаешь, что я хочу сказать?.. Мне всегда не хватало того, что мы с тобой тогда так и не смогли осуществить для того, чтобы я в дальнейшем пришел к полной жизненной гармонии. Я испытывал какое-то чувство неудовлетворенности вместо того, чтобы чувствовать, как меня переполняет счастьем. Если бы хоть разок мы пережили бы этот опыт, то сохранили бы воспоминания об этом на всю жизнь… Я бы сказал даже, что таким образом упустил часть своей молодости. Я думаю, что наша трагедия — если я могу так выразиться — заключается в том, что теперь уже невозможно вернуться назад: нельзя пустить вспять машину времени. Поэтому, эти золотые часы, которые ты мне тогда подарил, изготовленной из самого Благородного металла, остаются незабываемым незыБЛемым символом, подчеркивающим значимость времени… Говоря другими словами — Благородность чувств…. утерянные возможности».

При этих словах, он положил свою руку мне на плечо.

«Ты прав, Хуанито».

Двадцать минут спустя я был уже у себя дома. На моем рабочем столе-фотография мальчугана с очаровательной улыбкой.

Глава 10

Из окон своего рабочего кабинета я смотрел на вереницу автомобилей, двигавшихся тесными рядами.

В дверь постучали. Вошла сеньорита Хименес.

«Добрый день, сеньор Кампани, я принесла вам почту».

Грациозным движением ее руки письма ловко скользнули на мой стол. Пока я знакомился с их содержимым, она машинально поправила своей правой рукой пару спадающих на лоб прядей.

После того, как я ей надиктовал несколько ответных строк, она бесшумно удалилась, прикрыв за собой обитую кожей дверь.

Будущее предвещало БЛагополучие.

_Конец