Фредерик Бегбедер
Романтический эгоист
Кто он, тот, кого за меня принимают?
Что такое дневник? Это роман.
Амели
Очень бы я хотел, признаться,
С тобою жить, подле тебя скончаться.
Неплохо бы нам было расписаться –
Сегодня, например, в 16.20.
Лето
Путешествие на край night[1]
Бог дает человеку не поэтический талант, а талант плохой жизни.
Понедельник
ДУМАЕШЬ, мне есть что сказать? Что со мной что-то такое происходит? Вряд ли, вряд ли. Я просто человек. И у меня есть своя история, как у всех. Пока я битый час бегу на месте, упражняясь на тренажерной дорожке, мне кажется, что я – метафора.
Вторник
Достали меня выплески злости в авторских колонках. Что может быть безнадежнее хроникеров, этих стахановцев зубовного скрежета! Им платят за ворчание, и журналы пестрят заметками более или менее известных писак-внештатников, которые привыкли раздражаться по команде. Их фотки помещены слева вверху. Они хмурят брови, чтобы подчеркнуть свою досаду. Они делятся своим особым мнением решительно обо всем, под якобы оригинальным углом зрения (на самом-то деле все списывают у собратьев по перу), они за словом в карман не лезут, ой-ой-ой, мало не покажется.
Вот и мой черед настал. Мне придется еженедельно ненавидеть и ныть в «ВСД» по пятницам-субботам-воскресеньям.[2] Всю неделю буду искать повод для ворчания. В 34 года превращусь в старого брюзгу на окладе. В молодого Жана Дютура[3] (без трубки). Все, хватит: не хочу, не буду, лучше публиковать дневник, записки на нервах.
Среда
Все-таки есть на свете справедливость: женщины кончают с большим кайфом, чем мы, зато реже.
Четверг
Чем лучше с бабками, тем хуже со вкусом, не так ли? Большие деньги – это горы шмоток и брюликов, уродские яхты и ванны с кранами из литого золота. Бедняки теперь элегантнее богачей. Благодаря новым маркам вроде «Зары» или «Н&М» блонды без гроша в кармане выглядят гораздо сексуальнее, чем навороченные телки при деньгах. Бабки – это верх пошлости, потому что их хотят все. Моя консьержка будет пошикарнее Иваны Трамп. Что мне омерзительнее всего на свете? Запах кожи в крутых английских тачках. Что может быть тошнотворнее «роллса», «бентли» или «ягуара»? В конце книги объясню почему.
Пятница
Было бы неплохо для развития киноискусства снять порнофильм, где актеры занимались бы любовью, повторяя друг другу «я тебя люблю» вместо «что, потекла, сучка поганая?». Говорят, в жизни такое бывает.
Суббота
Кризис пятидесятилетних у меня случился за двадцать лет до срока.
Воскресенье
Я на Форментере[4] у Эдуара Баэра,[5] единственного известного мне живого гения, – он снял виллу прямо на пляже. Раннее утро, солнце обжигает подбородок. Купаться нельзя, слишком много водорослей. А тут еще медуза обожгла мне ногу. Мы накачиваемся джин-касом и «Маркес де Касересом».[6] Встречаем Эллен фон Унверт, Анисе Альвина, Майвенн Ле Веско с дочерью Шаной Бессон,[7] Бернара Зекри и Кристофа Тизона с Канала+, а также актрисулек, которые меняют каждую ночь койку, продюсеров, которые водят нас за нос на грязевые ванны, и, наконец, – на вечеринке, где Боб Фаррелл (исполнитель «Кровяных колбасок»[8]) ставит десять раз подряд свой последний диск: «Как прошлым летом среди скал / я имел с тобой анал», – высокомерную красотку по имени Франсуаза, в лиловом платье, с золотистой, как пляж, и обнаженной а-ля Мирей Дарк спиной. Удар – или дар? – под дых. Она мне слова не сказала, и тем не менее каникулы мои удались именно благодаря ей.
Вторник
Жители острова Ре оттягиваются по полной, глаза б мои не смотрели. Всё-то им подносят на блюдечке: стаканчик «Розе де дюн»,[9] дюжину летних устриц с молокой, яхты и виллы из восьми комнат, где все детки одеты от «Сириллюса»,[10] – вот оно счастье. Остров Ре – это плоский валун, усиженный многодетными семьями с ослепительными улыбками на устах. Надо бы придумать для них новую телеигру: «Кто хочет перестать быть миллионером?»
Тут всех зовут Жоффруа. Очень удобно. Крикните на пляже «Жоффруа», и все обернутся, за исключением Оливье Коэна и Женевьевы Бризак,[11] что позволит с ними мимоходом поздороваться. Всем привет!
Я Оскар Дюфрен, модный писатель, романтический эгоист, милый неврастеник. Изучаю блондинок на велосипедах. Люблю омаров на гриле, запрещенную травку, пирожки с пляжным песком, абрикосовые сиськи[12] и людское горе.
Суббота
Вместо того чтобы заниматься сексом, читаю переписку Флобера. «Созерцание такой массы обывателей подавляет меня. Я уже не так молод и не так здоров, чтобы выносить подобные зрелища» (письмо Амели Воске, 26 октября 1863 года). В поисках душевного покоя остановился в тихой рыбацкой деревушке Арсан-Ре. Не учел только Лионеля Жоспена (премьер-министра Франции), который прибыл сюда позавчера со своей супругой Сильвианой. Они ходят по рынку в сопровождении фотографов из «Пари-матч», но раздражение мое быстро рассеивается: мой-то дневник напечатает «ВСД». Я им даже не завидую.
Воскресенье
Вчера утром получил открытку от Клер: «Дорогой Оскар, я тебя не люблю. Не люблю. Не люблю. Не люблю. Не люблю». Самое прекрасное любовное письмо из всех, что я получал.
Вторник
Вот уже неделю тереблю в кармане коробочку с презервативами. Ее целлофановая обертка в целости и сохранности. Мои гондоны сами в презервативе! Под утро засыпаю в одиночестве, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не послать эсэмэску Клер.
Суббота
Караул! Нашествие медуз в Трус-Шмиз (пляж с говорящим названием и горькой реальностью[13]). На Форментере их тоже хватало. Это лето медуз без Каприски.[14] Все, хватит, возвращаюсь в Париж. Прощай, остров Тройняшек. Перед отъездом стою босиком на песке и смотрю на падающие звезды. Я беззвучен, измучен, космичен.
Жизнь – это долгий уик-энд с бокалами бурбон-колы и песнями Барри Уайта.
Воскресенье
Вести дневник – это значит постановить, что жизнь твоя страшно увлекательна. Все, что со мной происходит, касается всего мира. А мода? Я тут как тут.
Понедельник
Париж пуст, как голова Жан-Люка Нарси,[15] когда выключен его суфлер.
Среда
Говорят, где-то собираются 1,5 миллиона молодых людей со всего мира, в том числе 80 000 французов от 16 до 35 лет, и общаются на 32 языках в 130 точках. Это называется ВДМ,[16] имеет место в Риме и напоминает гигантский версальский раут для аристократических отпрысков. Съезжу, посмотрю. Натягиваю шерстяные шорты, прикид под Баден-Пауэлла.[17] Я красив как черт – пора нанести визит Папе Римскому.
Четверг
Рим, пустынный город. Все его обитатели сбежали, уступив место паломникам. Сладкая жизнь сменилась римскими каникулами. Оранжевые улицы увешаны плакатами с оскалившимся Берлускони. В 714-м автобусе все вроде идет нормально, пока пассажиры не затягивают песнопения, хлопая в ладоши наподобие Патрика Бушите в фильме «Жизнь – это долгая спокойная река». Всемирный день молодежи на берегах Тибра проходит в атмосфере добродушного религиозного фанатизма, со знаменами и рюкзаками. Следуя за толпой, я оказываюсь на бесплатном концерте Анджело Брандуарди на площади Сан-Джованни-ин-Латерано. Это наверняка испытание, ниспосланное мне Всевышним. Заговариваю с парочкой резвящихся крестоносок:
– Не желаете ли паксануться?[18]
Черт. Мимо кассы.
– Ну, я хочу сказать, не желаете ли выйти за меня замуж и нарожать мне штук восемь детей?
Нет ответа. Я упорствую:
– Тогда я вам покажу свою коллекцию шотландских юбок и устрою скидку на платки от Гермеса, 30 % гарантирую.
Полный облом. Заканчиваю вечер, смотря «Инспектора Деррика» по-итальянски у себя в номере. Может, я заблудшая овца?
Пятница
Какое горе: на ВДМ крайне мало прыщавых очкариков в сандалетах. Их прикид состоит в основном из соломенных шляп и желтых бандан. Само собой, мне попался один монах во вьетнамках, исполнявший дьявольский (если можно так выразиться) рок, но и только. Гораздо удивительнее были близняшки Моники Беллуччи, распевающие: «благодати полная и любви-и-и», наверняка эти создания посланы сюда самим сатаной, дабы посеять вечернюю смуту. (К счастью, 300 передвижных исповедален предусмотрены на случай появления грешников.) Их зовут Мартина и София. Я забил им стрелку на крестном пути для сеанса евхаристического бичевания:
– Благословенны будете среди жен, сие есть тело мое, которое вам отдается и многим. Истинно говорю вам, берите мой сэндвич и ядите его все…
И вот тут произошло что-то странное. От такого жалкого богохульства у меня закружилась голова. Зрение затуманилось, я услышал звон колоколов и подумал: что это – долгожданное откровение или просто я в стельку пьян?
Воскресенье
Бог есть любовь. Он простит мне прегрешения мои. Дни, проведенные в Риме, помогли мне понять истинный смысл выражения «бродит как неприкаянный». Восхищаюсь руинами, мне подобными.
Понедельник
Шляюсь в лиловых вельветовых штанах. В один прекрасный день все наденут лиловые вельветовые штаны. Так мне заявил Людо, мой здравомыслящий друг (жена, дочь, «рено-эспас»). Мы часто вместе надираемся: я – чтобы забыть, что у меня нет ребенка, он – что он у него есть. (И оба – чтобы забыть, что носим вельветовые штаны в разгар лета.)
Вторник
Говорят, в Сен-Тропе Режина влепила пощечину Эмманюэлю де Бранту.[19] Отличное посвящение в рыцари. Пощечина Режины – это все равно что медаль, диплом, гарантийное свидетельство о чувстве юмора. В конце августа завсегдатаи возвращаются в кафе «Флор»: Кьяра Мастроянни улыбается зеркалу, Рафаэль Энтовен[20] поглаживает побородок Карлы Бруни, Джереми Айронс тискает жену, Андре Тешине молчит, Каролин Селье смотрит на меня. Я тоже скоро стану знаменитым и надеюсь, что придет мой черед схлопотать от Режины пощечину.
Среда
Ужинаю с мамой. Рассказываю ей об острове Ре.
– Представляешь, на пляже вместо «пора полдничать» мамашки кричат: «Ланцелот! Элуа! It's ням-ням time!»
Смеемся. Потом она затрагивает тему, которой я пытаюсь избежать.
– Ты что, по-прежнему встречаешься с этой Клер?
– Нет. Мы все время ругались. Бросали друг друга. Поговорим о чем-нибудь другом. У нее крыша поехала. Неинтересно. И вообще мне плевать. Между нами все кончено.
– А… ты, значит, так сильно в нее влюблен…
Четверг
Пенелопа в Каннах. Она звонит, чтобы сказать, что скучает по мне на разноцветном пляже. Она валяется между двумя жирными телами с золотыми цепочками на шее. Тела едят чичи.[21] Пенелопа объясняет, что в Каннах детей зовут не Жоффруа и Ланцелот, а Шеннон и Мэдисон и что они очень рано начинают пить пиво. (Пенелопа, как и пристало девушке с таким именем, – манекенщица и пьет только колу-лайт.) Я сообщаю ей, что веду дневник. Она советует мне прочесть «Бриджит Джонс», а я отвечаю, что ей следует проштудировать «Дневник обольстителя».[22] И обещаю по ее возвращении вступить с ней в ПСБП (половые сношения без предохранения).
Пятница
Слоняюсь по опустевшему Парижу. Жена Людо уже вернулась, поэтому он больше не может следовать за мной в мерцающую ночь. Он живет чересчур просто, я – слишком сложно. Как я ни выжимаю свою записную книжку, посылая мейлы во все концы города, как ни опускаюсь до звонков разным мокрощелкам, память о которых сохранил только мой «Нокиа», ничего не помогает. Брожу один как перст в толпе туристов и с позором приземляюсь наконец в каком-то продезинфицированном пип-шоу на улице Жавель,[23] чтобы подрочить в бумажный платочек. Людо еще смеет завидовать моей свободе! Все мои друзья жалуются на жизнь – и холостяки, и женатые. Но в одном пункте мы с Людо сходимся. Я говорю:
– Всякая женщина лучше одиночества.
А он вторит:
– Всякая женщина лучше моей жены.
Во всем виноват Руссо: «Люди счастливы бывают только в преддверии счастья».[24] Я вычитал эту фразу в «Новой Элоизе». Обожаю непонятные фразы.
Суббота
Принято думать, что с годами черствеешь, но это не так: я влюбляюсь сплошь и рядом, достаточно мимолетного взгляда, хрустального смеха – и сердце запоминает его. Приходится наступать на горло собственной песне, потому что мы знаем, чем это чревато. Впрочем, мысль Руссо я понимаю: представьте себе, что в конце «Английского пациента» Кристин Скотт-Томас не умирает от голода в своей пещере и красавчик Ральф Файнс спасает ее. Что бы они стали делать дальше? Устроили бы пикник в пустыне? Высокогорный переход по дюнам? В куличики бы поиграли невзначай в Сахаре?[25] Счастлив бываешь только в преддверии счастья; потом выливается бурный поток говна.
Воскресенье
Я слишком часто вступаю в ПСБП с самим собой.
Понедельник
Долгое время я ложился спать радостный.[26] Теперь у меня нет времени даже на депрессию. Кто я? Некоторые утверждают, что меня зовут Оскар Дюфрен; прочие полагают, что мое настоящее имя – Фредерик Бегбедер. Иногда я сам теряюсь. Просто я считаю, что Фредерик Бегбедер не прочь бы стать Оскаром Дюфреном, да кишка тонка. Оскар Дюфрен – это он сам, только хуже, иначе зачем бы его придумывать?
Вторник
Я дал отбой Пенелопе. ПСБП не будет. Что ни день, то вечеринка: решил позажигать на тусовках в Институте арабского мира на презентации «Зурбана», нового журнала, бумажного и сетевого, и на тусовке Amazone.fr, устроенной на корабликах, стоящих у причала под Библиотекой Франсуа Миттерана. На обеих интернет-тусовках, где обстановочка тоже была вполне виртуальная. Я повстречал там интернетчиков вроде меня, которые так привыкли сидеть дома в одиночестве, уткнувшись в экран компьютера, что и в толпе держатся особняком, с пустым бокалом в руке. У них остановившийся взгляд, никто им не нужен, они уже привыкли к состоянию современных зомби в прозрачных зданиях. Они не в силах кем-либо заинтересоваться. Одиночество – логическое следствие индивидуализма. Наш экономический эгоизм стал образом жизни. Как блеснуть в живом разговоре, лицом к лицу с собеседником, если привык тратить минут пятнадцать на письменный ответ? Виртуальность – наше спасение от правды.
Среда
Все дни и ночи напролет я забываю Клер. По полной программе. Утром, просыпаясь, я знаю, что буду этим заниматься до вечера. У меня теперь новая профессия: забыватель Клер. На днях Жан-Мари Перье[27] выдал мне:
– Если ты знаешь, почему ты кого-то любишь, это значит, что ты его не любишь.
Я записываю эту фразу зажмурившись, чтобы сдержать слезы.
Понедельник
Тренируюсь перед зеркалом, принимая медийно-смиренный вид (тут главное – опустить глаза и одновременно вскинуть брови).
Вторник
Телефонный звонок в сумерках. Людо хандрит в обществе жены и дочери:
– И так мне в лом трахать все время одну и ту же бабу, так тут еще ребенок вопит в соседней комнате, как мне с этим жить, по-твоему?
– Ты не можешь упрекать дочку в том, что она плачет. Человеческое существо начинает рыдать, как только появляется на свет.
– Бог все очень плохо устроил. Бэбики должны смеяться, приходя в этот мир.
– С чего бы это? Они предпочли бы вернуться в лоно матери, совсем как мы с тобой.
Он вздыхает. Каково депрессивному отцу слушать вечный рев своего ребенка! Но я все-таки пытаюсь его утешить:
– С другой стороны, если б мы умерли, нам не удалось бы пожаловаться на жизнь.
Четверг
Кинофестиваль в Довиле = чемпионат по одиночеству в толпе. Лангустины утопают в майонезе на террасе отеля «Норманди», и никто не приходит им на помощь. Сижу между Кристин Орбан и Филиппом Буваром.[28] Жаль, не за соседним столиком, а то я мог бы очутиться между Брайаном Де Пальма и Элли Медейрос.[29] Сегодня утром я посмотрел «Невидимку» Пола Верхувена, римейк «Человека-невидимки», – сценарий, надо отметить, под стать человеку из названия.
Пятница
Вчера вечером столкнулся с Клинтом Иствудом в «Ферме Сан-Симеон».[30] Он слямзил для своего нового фильма название моего любимого хита Джамироквая: «The Return of the Space Cowboy».[31] Тут полно американских звезд: Дональд Сазерленд, Морган Фримэн, Томми Ли Джонс, Андре Алими. На довильском пляже я встретил даже Режину, но она так и не дала мне пощечины. Все всех снимают своими «Сони DV». У кого, интересно, хватит времени пересмотреть такое количество кассет? Вдруг мне показалось, что прошел Аль Пачино. Но когда я надел очки, выяснилось, что это Лоран Жерра[32] в черном костюме. Нет, я все-таки ужасно близорук.
Воскресенье
На обеде у Анны д'Орнано, мэра Довиля, подавали дыню с мухами. Я думал о Клер, бывшей моей подружке, и о Пенелопе, будущей. Мужики всегда находятся между бывшей и будущей, ибо настоящее их не занимает. Им лучше сновать от ностальгии к надежде, от утраты к мечте. Мы вечно зажаты между двумя отсутствующими дамами.
Осень
Вековая история дождя
Писатель – это человек, который никогда не повзрослеет.
Понедельник
Женщины стараются превратить своих любовников в мужей, а это все равно что кастрировать их. Но и мужчины не лучше: из любовниц они делают домработниц, из женщин-вамп – матерей семейства. Опасаясь любовных страданий, мужчины и женщины бессознательно пытаются обратить их в скуку. Но ведь скука тоже разновидность страдания. Говорят, в любовной паре один страдает, а другой скучает: по мне, лучше быть страдальцем, потому что ему-то, как ни крути, не скучно, тогда как тот, кто скучает, страдает все равно.
Вторник
Клер позвонила! Клер позвонила! Клер позвонила! Я уже совсем дошел до ручки, как баба какая-то. Мне не удалось притвориться равнодушным. Мое смятение ощущалось даже в сети SFR.[33] В этом году лето для меня началось 19 сентября. В 10 часов вечера на улице еще было выше двадцати. Мы поужинали в освещенном переулке. В меню – суп из языка, пальцы во рту, штырь в штанах. Кто-нибудь объяснит мне, почему официанты в ресторанах подходят всегда именно в ту минуту, когда у меня возникают неотложные и сугубо интимные дела с девушкой, сидящей напротив? После ужина мы прошлись по парижским мостовым, дул теплый ветерок, я слегка попунцовел и, чтобы поддержать разговор, предложил ей выйти за меня замуж. Во мудак!
Среда
Я не перезвонил Клер. Я не перезвонил Клер. Я не перезвонил Клер. Блин, ну что там полагается делать, любя женщину, а?
Пятница
Я пережил страшные минуты, я страдал, вкалывал, терпел поражения, меня побеждали, унижали и валяли в грязи, на меня забивали и вытирали об меня ноги, но никогда ничто не стоило мне такого труда, как не позвонить тебе. Клер, никто никогда не узнает, как мне тяжело было просто ТЕБЕ НЕ ПОЗВОНИТЬ. Разлюбить еще труднее, чем бросить пить.
Суббота
А ведь я ищу не счастья, а всего лишь гармонии с пунктирами экстазов.
Ко мне явился Людо. Каждый воскресный вечер он ругается с женой, потому что к этому моменту мается уже двое суток без передыху. И мы плачемся друг другу, слушая последний альбом Этьена Дао, который неустанно повторяет под прекрасную музыку Карли Саймон: «Научись жить не один…» Имеет ли женщина право заточать мужчину в четырех стенах под тем предлогом, что у них общий ребенок? Что, современный мужик уже совсем сошел на нет? Как, скажите на милость, он может управлять миром, если он уже не в состоянии управлять собственным телом?
Понедельник
В ту минуту, когда я начал писать эту фразу, я искренне думал, что смогу сказать что-то интересное, и вот к чему это привело.
Четверг
Обедаем с Людо, он в отличной форме. Такое впечатление, что он решил все свои проблемы.
– Мне нужен мажордом. Точно тебе говорю.
– Мажордом?
– Ну да – мужик в униформе, чтоб жил в доме, утром приносил завтрак в постель и сообщал последние новости. Погоду, расписание на день и так далее. А вечером, вернувшись с работы, ты ему заявляешь: «Да, я совсем забыл вас предупредить – мы ждем сегодня к ужину шестнадцать человек», а он, и глазом не моргнув, все устраивает наилучшим образом. Уверяю тебя, нам просто необходим мажордом!
– Ты хочешь мажордома в придачу к жене?
– Да нет, вместо нее!
– Извини, что меняю тему, но Пенелопа трахается с женатым мужиком, это не ты случайно?
– Какая еще Пенелопа? У нее нет знакомого мажордома?
– А! Ты покраснел! Сволочь!
Пятница
Чем больше я зарабатываю, тем беднее становится моя жизнь.
Суббота
Праздник «Юманите» в Ла-Курнёв. На земле уже нет грязного месива, но запах пригоревшего сала никуда не делся, равно как и смазливые пролетарочки, и чилийские фольклорные ансамбли (единственная уступка капиталистическому строю состоит в том, что они исполняют песню Селин Дион из «Титаника» под аккомпанемент костяных свистулек). Согласитесь, некоторое разнообразие после гольфа на приз «Ланкома» в Сен-Ном-ла-Бретеш. В эти выходные у меня был выбор между Жозе Бове[34] и Умой Турман, она, конечно, не такая усатая, но зато гораздо более глобальная. Я свой лагерь выбрал. Впрочем, прикольно было бы хоть разок все поменять местами – провести праздник «Юманите» на поле для гольфа в Сен-Ном, а ланкомовский гольф – в Ла-Курнёв, просто чтобы посмотреть, что выйдет. Смесь получится самая гремучая. Инес Састр[35] сожрет сэндвич с бараньей сосиской и жареной картошкой, а Робер Ю[36] напялит поло от Ральфа Лорена: в этом, несомненно, и будет заключаться ближайшая революция.
Воскресенье
Все тот же праздник «Юманите». Я люблю коммунистов, потому что они все еще отказываются быть рабами. Потому что борются против глобализации, распевая «Интернационал». Беднячки сексуальнее прикинутых телок, это я уже отмечал: они держатся естественнее, потому что у них нет денег на то, чтобы стать ШВШ (Шлюшками в Шлёпках). Их зовут Мишель или Сесиль, они носят кроссовки, пахнут пачулями, никогда не бреют лобок, пьют белое вино, знают о существовании Ника Дрейка и ложатся в койку без заморочек, в первый же вечер, при условии, что при них не будешь слишком сильно ругать Фиделя Кастро. Весь Ла-Курнёв увешан плакатами «Девяносто третий[37] – лучший на свете», но я, Оскар Дюфрен, отвожу глаза. Мне нельзя забывать, что я-то приехал из 75-го,[38] равно как и Ален Минк.[39]
Пенелопа позвонила утром, чтобы сообщить мне, что выходит замуж, и попросила больше не упоминать ее в этом дневнике. Я решил переименовать ее в Жанну. Это не так сексуально, но пусть пеняет на себя – будет знать, как посягать на священную свободу слова. Если весь этот вздор в один прекрасный день станет книгой, я смогу назвать ее «Жанна и нехороший парень».[40]
Среда
КАРЬЕРА ПИСАТЕЛЯ
В 30 лет ты «блестящий».
В 40 лет ты «талантливый».
В 50 лет ты «гениальный».
В 60 лет ты «б. у.».
В 70 лет про тебя говорят: «А что, он еще жив?»
Пятница
Представляя мне мужа, Жанна прижимается ко мне, чтобы я почувствовал вес ее грудей на своем теле. Рвота может быть весьма романтичной. Например: мужика тошнит на свадьбе его любовницы (особенно когда он уверен, что она выходит замуж, только чтобы досадить своему, уже женатому, приятелю Людо).
Я думаю о Клер. Американцы говорят: «Nice to meet you».[41] Я должен был бы сказать ей: «Sad to leave you».[42]
Суббота
Все мои признания в любви происходят либо раньше времени, либо слишком поздно. Потому что я говорю «я тебя люблю», только чтобы склеить или утешить.
Воскресенье
С Жанной я завязал. На свадьбе она шепнула мне с очаровательной коварностью, во всем блеске невинной жестокости: «Как жаль, что я так счастлива… с тобой я могла бы быть так несчастна». Я остался стоять с открытым ртом. Боже, как я труслив, безволен, ничтожен! Как я себе надоел! Держу пари, что любовь невозможна. Выиграв, я ничего не выигрываю. Проиграв, теряю все. В один прекрасный день какой-нибудь экзегет напишет книгу «Пари Дюфрена». Это будет эссе, выпущенное ограниченным тиражом.
Понедельник
Скоростной поезд «Талис» проезжает под влажным небом бельгийских предместий. Множество одинаковых, параллельных друг другу палисадников тянутся вдоль железнодорожного полотна. Как же эти люди соглашаются так жить, ведь они все поголовно смотрят «Знаменитостей» по телевизору. Я испытываю бесконечную нежность к валлонским «Дешьенам».[43] Мне следовало бы сойти с поезда, позвонить в дверь к первому попавшемуся бельгийцу и сказать: «Я вас финансово презираю», чтобы уж он покончил со мной раз и навсегда.
То было время, когда Брюссель уже больше не брюсселил. Вокруг моей шеи вилась легкая дождевая взвесь. Ночевал в отеле «Амиго», возле Гран-плас. По MTV передавали новый клип Кайли Миноуг, с блестючими губами, скуластым лицом, крутой попкой в слишком коротких парчовых шортах, в сандалиях на шпильках, с раскрашенными ногтями, высунутым языком и наклеенными ресницами, от которых у меня едет крыша. Как мне, по-вашему, сохранять спокойствие в такой ситуации? Вечером опять пойду шляться, надерусь в одиночестве, буду клеить чувих, лгать, мечтать, целовать, тискать, кончать, быть может, и сожалеть – наверняка.
Среда
Бельгийцы говорят «уметь» вместо «мочь». «Я не умею этого сделать» означает «я не могу этого сделать». Поэтому для них импотент – просто неумеха.
Четверг
До меня, наконец, дошло. Чтобы снять телку, главное не уступать ее бесконечным «нет». Большинство знаменитых соблазнителей вполне среднестатистические парни. Просто они смиряются, когда их отвергают, но тут же снова лезут на рожон. Ни одна женщина не скажет «да» с первой попытки. Когда она посылает вас подальше, надо тихо отойти в сторонку минут на пять (чтобы ей стало мучительно больно), потом вернуться, снова попытать счастья, и так далее. Никто из великих плейбоев не страдает излишним самолюбием, зато им свойственна невыносимая легкость танков. У них на «нет» свой ответ. Они берут измором.
Понедельник
«Я совершенно open с тех пор, как замужем!»
Пенелопа, пардон, Жанна звонит, чтобы заключить со мной пакт. Если я ей найду чернокожего красавца, она займется с ним любовью в моем присутствии. Пользуюсь случаем, чтобы поместить на этой странице объявление: «Если вы здоровенный чернокожий красавец и к тому же open, напишите мне. Возможно, вас выберут для ночи секса с новобрачной в отеле „Плаза-Атеней“. (Не беспокойтесь, я не приму в этом участия, просто оплачу счет и посижу тихонько в уголке, спрашивая себя, какого черта я тут торчу.)»
Вторник
Прочел в «Паризьен» печальную историю из криминальной хроники: в квартире нашли скелет сорокалетней женщины. Судя по газете, которая лежала рядом с телом, она была мертва уже больше года. Никто даже не дернулся – у нее не было ни семьи, ни соседей, ни друзей. Холостяки живут в группе риска: если я сейчас вот тут сдохну, кто это заметит? Год спустя мой труп обнаружат под кипой старых модных журналов… Датировка моей смерти будет производиться по номеру «Вуаси», а не по углероду-14.
Быть влюбленным значит удивляться. Когда удивление проходит, наступает конец. Любовь состоит на 90 % из любопытства и только на 10 % из страха, что умрешь в одиночестве, как последнее дерьмо.
Суббота
Как обычно в выходные, Людо взывает о помощи (ну, еще бы, Пенелопа-то занята). (Я рассуждаю как ворчливая брошенная любовница.) В трубке слышу жужжание спортивной машины.
– Врууум!
– Ты смотришь «Формулу-1»?
– Врууум! Нет, просто моя дочка включила телевизор, а он стоял на канале «Моторы», потому что вчера вечером мы с мадам курили косяки и смотрели XXL.[44]
– Ну, и вы того?
– Нет, Элен уснула, а я подрочил в простыни, как всегда по пятницам.
– Семейная жизнь – это сказка.
Понедельник
Я любил ее, потому что у нее был хронический цистит. Клер говорила, что на моем мотороллере она подхватывает насморк письки. И еще я ее любил, потому что, когда я увидел ее в первый раз, она, не извинившись, загасила окурок в моем бокале. И еще потому, что она вставала с дивана, чтобы потихоньку пробраться в ванную и протереть физиологическим раствором свои линзы. И еще потому, что она в детстве носила брекеты на зубах. Я любил ее, потому что каждый раз, когда мы виделись, ее волосы оказывались другого цвета: она становилась то рыжей, то брюнеткой, то блондинкой, то лиловела… Я любил ее за ее прихоти, недостатки, причуды. Я разлюбил шикарных телок, мое сердце отдано нескладехам.
Четверг
Вчера вечером, после вечеринки «ВСД» в «Вип-рум», мы догонялись в баре 40-х годов с девочками, родившимися в 80-х (лучше так, чем наоборот). Допинга в нас было как в Ришаре Виранке[45] на перевале Турмале. Я мычал:
– Я готов, в натуре!
Златокожая куколка рядом со мной, а сидели мы тесно, сама того не замечая, все время пихала меня коленкой. Я очень вежливо заметил:
– Прошу вас сию минуту прекратить запрещенные контакты со слабым существом мужского пола, ибо оно может расценить это движение как заигрывание…
Знаете, что ответила мне эта изящная нахалка?
– Тусуйся с безногими!
Бабы и так круче нас, но если у них вдобавок есть еще и чувство юмора, нам вообще крышка.
Пятница
Обращение к промышленникам и политическим деятелям всего мира: будьте так добры, оставьте планету в том состоянии, в котором она была, когда вы на нее попали.
Суббота
Аллилуйя. Клер мне написала. Цитату из Шопенгауэра: «К чему весь этот шум? к чему вся суета и волнения, все эти страхи и горести? Разве не о том лишь идет речь, чтобы всякий Иван нашел свою Марью?»[46]
Воскресенье
Господи, смилуйся надо мной. Завтра я ее увижу. Мне кажется, я любил ее всегда. Почему я не в состоянии сказать ей об этом? Я сторонюсь женщины, которая мне нравится, боюсь того, что меня притягивает, избегаю ту, что любит меня, и клею тех, кому я на хрен не нужен.
Понедельник
Клер беременна. Она мне так и заявила, ни с того ни с сего, уставившись на меня в ожидании реакции. Я выдавил из себя улыбку, лепеча: «Ты уверена? Ты уверена?» – но она поняла, что я думаю: «От меня? От меня?» Я попытался ее успокоить, но на моем багровеющем лбу словно выступило крупными буквами: «СУКА! СДЕЛАЙ АБОРТ!» Я думаю, что диалог между мужчиной и женщиной удастся еще не скоро. Основная загвоздка в том, что они читают наши мысли, а мы не думаем ничего такого, что было бы им приятно. Она разрыдалась, обозвав меня педрилой, но увы: будь это правдой, ничего бы не случилось.
Вторник
Когда у меня начинается насморк, все думают, что я нюхаю наркотики. Вот что значит репутация.
Среда
Что делать: убить Клер или жениться на ней? Аборт должен состояться через три недели. Бред какой-то. В то самое мгновение, когда у нее раздулись груди, она меня возненавидела – мне даже не удастся этим воспользоваться. Ее сиськи и ее ненависть утроились в объеме одновременно.
Четверг
Бывают дни на «да» и месяцы на «нет».
Пятница
Снова скандал, связанный с допингом в спорте. Хватит лицемерить. Лично я за допинг. Большая часть писателей накачивается алкоголем, кокаином или амфетаминами. Почему же запрещать спортсменам то, что разрешено художникам? Представьте себе членов жюри Гонкуровской премии, предписывающих Жан-Жаку Шулю сделать анализ мочи, чтобы удостовериться, что он писал «Ингрид Кавен» не под действием запрещенных препаратов. Пора покончить с пуританством в отношении наркотиков. Зачем тогда человек производит допинги, если ими нельзя воспользоваться? Я выступаю за полную и всеобщую легализацию всех наркотиков, в том числе тяжелых, с целью заменить мафию на министерство здравоохранения.
Понедельник
В ночных клубах надираются, чтобы кадриться, и результат на лице: клеишься ко всем бабам подряд, потому что застенчивость тонет в алкоголе. Проблема в том, что впоследствии в нем тонет и эрекция. Правительство ошибается, заявляя, что «злоупотребление алкоголем опасно для здоровья»: напротив, это прекрасное средство от СПИДа!
Пятница
Амели Нотомб не такая уж страшила. У нее серо-зеленые глаза и очень красивые белые руки с длинными тонкими пальцами. Меня буквально завораживает ее тихая мифомания. Когда я говорю ей, что она похожа на Кристину Риччи,[47] она замечает: «Я знаю». Когда я спрашиваю, как она поживает, она говорит: «Не знаю». И становится просто красавицей.
Суббота
Мы в Бриве-дуриве. Меня снова сводит с ума Амели Нотомб (говорю с ней с полным ртом фуа-гра). Мы собираемся пожениться, хотя бы просто для того, чтобы купить замок, жить каждый в своем крыле и общаться исключительно через жутко раболепных лакеев.
Она: Мы могли бы написать книги друг о друге.
Я: Моя будет лучше.
Она: Само собой, тема-то интереснее.
Эта девица – полная для меня загадка. С ней происходят только странные вещи. Например, однажды она прыгнула с парашютом, но он не раскрылся, и она упала вниз с 300 метров даже не поцарапавшись. Она объясняет, что сделана из резины, и в качестве доказательства отставляет большие пальцы на 180 градусов. (Да я и так верю ей на слово: не будь она резиновой, как бы она вынесла свой успех?)
Воскресенье
В отличие от мисс Нотомб, я не помню себя в раннем детстве. Разве что я летал от года до четырех. Отец бегал со мною на руках по квартире, изображая самолет. Я пролетал над паркетом, слаломом пробирался между комодами и, слегка касаясь белых стен, делал мертвую петлю в гостиной. Я приземлился, только когда отец ушел от нас.
Понедельник
Успех могут вынести лишь крайне претенциозные особы. Ибо они находят, что он в порядке вещей. Для них как раз безвестность была бы неестественной, непонятной, неприличной. Когда вдруг то, что они делают, начинает пользоваться признанием, у них не рвет башню, они просто думают: «Ну наконец-то, давно пора». Короче, единственный способ не зазнаться – это зазнайкой родиться.
Среда
Я-то думал, что мир подарен мне от рождения! Мир не дарится – он покупается.
Четверг
Сложность не в том, чтобы ответить на вопрос, зачем мы живем, а в том, чтобы не задавать его себе.
Пятница
Ужинаем с Людо в «Ами Луи», по соседству с Ванессой Паради и Джонни Деппом.
Глядя на эту прелестную парочку, Людо, мой женатый друг, хандрит еще больше:
– Ну как это у них получается? Моя жена так страдает от жизни со мной… Хуже всего ее испуганный взгляд.
– Испуганный? Ты ее бьешь?
– Нет, но мне кажется, она все время боится, что я от нее сбегу. Это меня нервирует. Плевать, что мы не спим, но от ее страха я впадаю в черную тоску. Мне кажется, что я чудовище. Тебе, холостяку, этого не понять…
– Холостяков женщины боятся не меньше, уверяю тебя: их страшит моя свобода, моя неряшливость, они боятся в меня влюбиться, подхватить какую-нибудь заразу или, того хуже, вообще ничего не почувствовать. Наверняка я занимаюсь любовью реже, чем женатые мужики.
– Если только они не хранят верность женам!
– Знаешь, мне кажется, я сексуальный психопат.
– Что? Ты садо-мазо, зоофил, педофил?
– Нет, я еще извращеннее. Я хочу, чтобы меня любили. А что Пенелопа? Ты по-прежнему с ней встречаешься?
– Нет, меня это не возбуждает с тех пор, как слишком возбуждает ее.
Воскресенье
Лучшая фраза недели, как это частенько случается, принадлежит Анджело Ринальди:[48] «Роман – это не что иное, как переход из безвестности в забвение, не более того».
Понедельник
Подведем итоги: я люблю Клер, но она не хочет меня видеть; Пенелопа хочет меня, но я больше не хочу ее видеть. С тех пор как мою последнюю книгу перевели тут и там, я все время в разъездах. Я пользуюсь присутствием фанаток в ночных клубах. Культивирую в себе интересную горечь, которая служит мне разменной монетой. Вместо того чтобы признать, что мне повезло, я все время жалуюсь. Ненавижу всех, кто хоть в чем-то на меня похож. Мир представляется мне безликим, потому что я бываю только в аэропортах и на дискотеках. На всем земном шаре фоном служит одна и та же песня. Глобализация проявляется прежде всего в музыке. Земля превратилась в танцпол. В этом дневнике я описываю новое явление: всеобщую дискотекизацию мира. Недавние исследования показали, что дискотека занимает первое место в списке развлечений – и трат – 18-24-летних (оставляя далеко позади кино, театры, концерты… и книги).
Вторник
Клер сделала аборт, не предупредив меня. Я попытался дозвониться в больницу, но дежурная медсестра сказала, что не имеет права сообщать имена пациенток. Навестить ее нельзя: сегодня в 15 часов эмбрион был высосан в небытие, откуда он, собственно, и не должен был выходить. Как помириться с женщиной после всего того, что я ей устроил? Можно ли причинять ей такую боль под тем лишь предлогом, что любишь ее слишком сильно, чтобы сделать ей ребенка?
Среда
Писать – значит ждать: писатель, словно киноактер между двумя эпизодами, частенько просто сидит на стуле и ждет своего выхода.
Пятница
Утонченная шутка недели: знаете ли вы, какая разница между женщиной, у которой месячные, и террористом? С террористом можно договориться.
Воскресенье
По-моему, мне надо перестать думать. Я долго думал, прежде чем пришел к этому заключению.
Вторник
Взяв себя и свой «Нокиа» в руки, я звоню Клер. Не повезло, нападаю на ее сына. Противно. Такое ощущение, что я Клокло,[49] исполняющий песню «Телефон плачет».
– Послушай, мама есть? Скажи ей: «Мама, это тебя».
– А, это ты, Оскар? Даю тебе маму.
Я уже собрался было затянуть припев «Тееееееелефоооон плааааче-ееет…», но тут Клер внезапно взяла трубку.
– Что случилось? Что ты тут забыл?
– Тебя.
Телефон не плачет.
– Знаешь, у меня новый любовник. Прощай.
– Подожди. Я не могу без тебя жить.
– Поздно. Иди ты на хрен!
Ту-у. Ту-у.
Она «тутукает», а я превращаюсь в койота, воющего на луну. Телефон рычит. Телефон несет вздор. Телефон пищит. Телефон дает отбой. Телефон кричит.
Среда
Понтий Пилат – властитель дум нашего времени. Тру́сы, избегающие ответственности, умывающие руки, чтобы не принимать решения, – вот вы кто. Мы все – покорные замороченные Понтии Пилаты, приходящие в ужас при мысли о том, что надо усомниться в этом мире, который выше нашего понимания, и в его тайнах, поскольку мы уже даже не делаем вид, что они – наших рук дело.[50] Ролан Барт говорил: «Понтий Пилат – это не человек, который не говорит ни да, ни нет, а человек, который говорит „да“». Мы считаем, что негодуем, а на самом деле молча киваем. И к тому же надеемся держать руки в чистоте.
Воскресенье
Все так чудесно в пяти сантиметрах от лица женщины, которую, может быть, сейчас поцелуешь. С этой точки лучше не сдвигаться. Продолжение явно будет не так невинно.
Мне ни в коем случае нельзя было склоняться к Клер, когда я увидел впервые ее белоснежное, чистое тело в весенней ночи. Надо было держаться подальше, на космическом расстоянии.
Вторник
Гадаю на ромашке, думая о Клер:
– Дура – не дура, клюнет – поцелую, к сердцу прижму – к черту пошлет…
Боль меня не отпускает, я не могу забыть ее.
Когда я ее вижу, мне кажется, что она подурнела, когда не вижу – что похорошела. Она вульгарна, шумна, безумна, слишком громко смеется, безвкусно одевается, этакая Марлен Жобер для бедных, Николь Кидман для нищих, носит шлёпки в разгар зимы, ездит на уродской тачке, набитой детскими креслами, у нее двое детей от разных отцов, она трахается, как ненормальная, один, два, три, четыре раза подряд ей мало, она визжит и засовывает себе туда еще и пальцы, она ненасытна и пресыщена одновременно, ей на все плевать, Клер тоскует, я тоскую по Клер, и всякий раз, бросив ее, чувствую себя опустошенным. Она произошла в моей жизни. Со мной редко кто-то случается.
Среда
Эсэмэски – новомодное средство общения. Все посылают друг другу записки на мобильные телефоны. Мы вернулись к телеграмме, к эпистолярному жанру, к опасным связям. Например:
Я по тебе скучаю.
Мне так не хватает твоих рук.
Мои губы шарят по твоему телу.
Ich liebe dich![51]
Я мокну по тебе.
Мне столько лет, сколько хочешь, меня зовут, как хочешь.
А не пойти ли нам в «Квин»?
Ладно, это, конечно, еще не Шодерло де Лакло, но мы потихоньку к нему приближаемся. Скорость и краткость этих записок заставляет преувеличивать чувства и желания. Одна моя подружка пожаловалась вчера:
– Надоели мне эти «эсэмэс-lovers»![52]
Четверг
Во Франции произошла колоссальная революция, а все как воды в рот набрали! Национальная ассамблея разрешила вазэктомию. Это означает, что в скором времени все растущие легионы Оскаров Дюфренов смогут добровольно себя стерилизовать, чтобы развратничать без гондонов и детей. Вот радости-то: эгоисты, слава богу, перестанут размножаться. Когда же наконец вазэктомию будет покрывать медицинская страховка?
Воскресенье
Нашел способ тискать сиськи задарма: достаточно заявить, что они искусственные. Тетки до смерти обижаются, вмиг задирают футболки и просят пощупать и убедиться. Не сдавайтесь сразу, будьте профи. Скажите:
– Операция прошла хорошо? Ну надо же, в жизни не скажешь, что силикон.
– Ты что! Они настоящие! Ты пощупай, пощупай!
Стриптиз на халяву и тисканье сисек обеспечены. Что надо сказать? То-то же. Спасибо, Оскар!
Понедельник
Хорошо бы сегодня со мной произошло что-то интересное. Думаю, от этого выиграли бы все на этой странице.
Вторник
Веду младшую сестру приятеля к «Чену» (это лучший китайский ресторан в Париже). Читая меню, она восклицает:
– Тут слишком всего много, у меня сбой в системе принятия решений.
Молодые выражаются все более странно. Например, я понятия не имею, как на верлане[53] сказать «антиконституционный». Ужин не удался ввиду полного отсутствия общих тем. Обжегшись на Клер, дую на воду. Потому-то я ее и потерял. Пока, общаясь с женщинами, я буду бояться, что мне будет больно, я не влюблюсь. Иногда я думаю, что в нашем веке уже больше никто ни в кого не влюбится. На кой черт? Поколение панцирных. Мир насекомых. Армия броненосцев. Любовь? Сколько подразделений?
Среда
Страсбург – это Амстердам без косяков в свободной продаже (но эльзасское вино дозволено). Я грызу соленые крендельки и размышляю о Европе. Опьянение в готическом городе изысканно; серебристая вода в канале отражает фахверковые дома и высокие сапоги эстонских шлюх. В «Ливинг-рум» (ул. Балейёр, 11) обстановка буржуйской помпезности. Напеваю «You are My High», хит морозных ночей. Много пить вредно, особенно сидя: вставляет, только когда встаешь с места. Идти не получается, приходится снова садиться, и вот тут начинаются настоящие неприятности. Далее наступает черед кислой капусты с сосисками, потом заваливаемся в «Авиаторов» (адрес потерял). Почему вечно приходится выбирать между блондинками, брюнетками и рыжими? Я бы потусовался с блюнеткой, брондинкой и блыжей! Уже 7 часов утра; ни фига не стоит. В этот час бедняки идут на работу.
Зима
Прозрачное безмолвие ясных вод
Те, кто грустны, те, кто хмуры,
Тех, кто ветрен, – не хули!
Переменчивость натуры –
Уж таков закон земли!
Для чего крыла Амуру?
Чтоб они его несли!
Чтоб они его несли!
Чтоб они его несли![54]
Пятница
Знаменитым становишься, чтобы легче было клеить телок, но именно известность их и смущает, отталкивает, создает что-то вроде непреодолимого препятствия между ними и вами, а привлекает только блядей-карьеристок, корыстных мымр, завистливых змеюк, сварливых ревнивиц, агрессивных уродин и закомплексованных психопаток. Мой последний роман – первый в списке лучших продаж. Будучи неизвестным, я не решался ни с кем заговорить. Теперь, когда я стал известен, никто не осмеливается заговорить со мной. Оказалось, что слава связывает, сковывает, стесняет, это настоящая тюрьма. Покончено со свободой движений, поступками от балды. Приходится быть похожим на себя. Оставаться самим собой. Многие знаменитости уезжают жить за границу, потому что им надоело играть себя любимых, надоело соответствовать своему образу. Слава – облава.
Воскресенье
Кого-нибудь в себя влюбить – не бином Ньютона: сделайте вид, что вам наплевать, и все. Беспроигрышная стратегия. Мужчины и женщины в равной степени западают на тех, кто не обращает на них внимания. Клер я люблю, потому что она даже не притворяется, ей правда наплевать на меня. Или, еще точнее, плевать с высокой колокольни. Любовь заключается в том, чтобы убедить человека, которого ты хочешь больше всего на свете, что тебе от него ни горячо, ни холодно. Любить – значит играть в безразличие, заглушать биение сердца, говорить обратное тому, что чувствуешь. В сущности, любовь – это жульничество.
Понедельник
Я вампир. Завладеваю чужой жизнью и выдаю ее за свою. Высасываю из чужих жизней соки. Веду дневник другого человека. Меня надо срочно сдать в клинику сексуальной дезинтоксикации. Пусть мои страдания смешны, но они реальны. Я страдаю и причиняю страдания. Ничто меня не остановит. Это исступление неуемно, я могу угомониться разве что на заднем сиденье такси, вдыхая родной с детства аромат кожаной обивки и напевая «Love is All Around» «Троггз».
Вторник
Церемония вручения премий «The Best» в «Георге V». Гюнтер Сакс[55] беседует с Режиной, которая (на счастье Бранта) обещала сегодня вечером никому не давать пощечин. Новая Мисс Франция слишком уж сияет: надо бы ей напомнить, что дело в шляпе, ее выбрали, она больше не обязана улыбаться, как дура. Александр Зуари[56] тут как тут: всякий раз, когда я его встречаю, мне кажется, что я попал в фильм «Джет-сет».[57] Он играет в нем с тех пор, как мы знакомы. Надо отметить, что вечер организован автором одноименной книги – Массимо Гарджиа, прозванным лучшими друзьями «женой Греты Гарбо». Стефан Берн[58] усмехается:
– Он пригласил фальшивого Валентино, фальшивую Лиз Тейлор, и самое страшное – настоящую Джину Лоллобриджиду!
Урсула Андресс вручает мне диплом за элегантность. Делаю вид, что удивлен, хотя считаю, что вполне заслужил эту награду. Кароль Буке краснеет от стыда, что засветилась на подобном рауте. Кто-то говорит мне:
– На нее встает как на стиральную машину.
А что такого? На отметке «отжим» стиральная машина может доставить море удовольствия. Жан-Жак Шуль и Ингрид Кавен ужинают за моим столиком (попаду ли я наконец в их следующий роман?). Массимо Гарджиа представляет нам потрясающую брюнетку:
– Нина. Актриса. Итальянка. 22 года. Новенькая.
Среда
Чтобы Нина не пустила у меня корни, я говорю ей, что в постель заложена бомба.
– Клянусь тебе, в четыре утра она взорвется, так что УХОДИ СКОРЕЙ!
Сработало: она слиняла. Стоило ей уйти, как я заскучал по ее духам. Она целовалась, упираясь напряженным язычком мне в зубы. Я вспомнил, как она шептала, утирая фальшивые сиськи простыней, словно делая мне комплимент:
– Oscar, you are so selfish…[59]
Я просто больной. Хорошо бы моя кровать НА САМОМ ДЕЛЕ взорвалась в 4 утра.
Четверг
Я амфибия. У меня IQ земноводного. Это сообщение пришло на мой «Нокиа». Второе оказалось посимпатичнее: «Твой меч, мой орал. Линда».
Я, может, и захотел бы, да по заказу не получается. Может, я слишком стар?
Пятница
Ищу повода поплакаться, но не нахожу. Что само по себе уже повод.
Суббота
Умираю от скуки на рождественских ужинах. Семейные сборища пахнут елкой. Дед Мороз – отморозок.
Понедельник
Чтобы спастись от холостяцкой скуки на рождественском ужине, уезжаю в самый прекрасный в мире отель – «Датай» – на Лангкави, маленьком островке у северо-западного побережья Малайзии, прямо под Таиландом. Там несколько роскошных вилл, рассыпанных на белоснежном песке, в окружении тропического леса, где обезьяны испускают короткие взвизги, чтобы соответствовать фильмам про Тарзана. Все здесь отвечает самому изысканному вкусу, за исключением клиентов. На самом деле это не самый красивый отель на планете, а самый «бубонный», в смысле буржуазно-богемный. В прошлом месяце здесь побывала Джоди Фостер и еще Фил Коллинз. Даже Ширак сюда заглянул (с меньшей помпой, чем в «Ройал-Палм» на Маврикии). И кого же я вижу, стоит мне вытянуться у бассейна? Ноэля Галлахера из «Оазиса»! Его новая подружка похожа на Мег Райан. Ноэль Галлахер во вьетнамках! Нет, все-таки редкая удача – сбежать от Рождества, чтобы очутиться на краю света в компании Деда Мороза.[60]
Среда
Ложусь белым, просыпаюсь красным. Я слишком долго читал на солнце, уничтожая марширующих по мне насекомых (красных муравьев, песчаных крабиков, крошечных паучков) и засохшие листья, которые на поверку оказались замершими бабочками, а также другие неопознанные летающие объекты. Ноэль Галлахер уехал. Жалко, не успел спросить его, что он хотел сказать своим
«Ваbyyy
You're gonna be the one that saves meee
and after aaaall
You're my wonderwaaaall».
Что может значить: «Ты чудо-стена, которая меня спасет»? Через час, по закону парности, делающему нашу жизнь волшебной, я нахожу ответ в романе Патрика Бессона «Подвержен легкой меланхолии»: «Женщин он не любил, он в них верил. Он был убежден, что одна из них – одна на миллиард – его спасет. И хотел найти ее при жизни».
Четверг
Узнаю из французских газет, что кодовое слово для получения чемоданов с банковскими купюрами, посланных Альфредом Сирвеном,[61] было «Оскар». Звонишь себе в «Эльф», говоришь: «Я нуждаюсь в услугах Оскара» – и получаешь кучу бабок из Женевы. Я польщен, что послужил паролем. Но имейте в виду, если вы позвоните мне и попросите Оскара, я вам и сантима не пошлю! Хотя… В общем-то, если вы потрясающая юная дама, обязательно напишите мне, и, возможно, вы получите право на некоторые «услуги Оскара»………… (Никогда не понимал, почему надо ограничиваться в многоточии тремя точками, когда можно поставить целую дюжину, чтобы утяжелить непристойный подтекст.)
Пятница
Меня так и не взяли в заложники в этой мусульманской стране. Что оскорбительно, в конце концов.
Суббота
Мне ужасно нравится имя малайзийского главы государства: Салахуддин Абдул Азиз Шах ибни Аль-Мархум Султан Хизамуддин Алам Шах.
«Привет, как тебя зовут?» Он, должно быть, нечасто снимает баб на дискотеках.
Среда
Что-то мне не в кайф этот Новый год. Кубрик нам уже описал его вдоль и поперек, к тому же еще в «Техниколоре»:[62] там будут обезьяны и черный монолит на Луне, орбитальные станции, танцующие вальс, а компьютер свихнется и наступит непонятный конец. Я бы лучше себя чувствовал, окажись мы прямо в 4001 году (если никто не ПОСПЕШИТ изменить календарь, я практически уверен, что НИ ОДИН ИЗ НАС не доживет до 4001 года).
Воскресенье
Читатели спрашивают меня, почему Оскар Дюфрен так знаменит. Что он делает в жизни? Только книжки пишет? Откуда берет он свои НБ (нуворишские бабки)? Почему прохожие просят у него автограф? Я отвечаю, что в современном мире люди богатыми становятся за один день и бывают известны исключительно своей известностью. И я не собираюсь оправдываться, потому что я воплощенная несправедливость.
Понедельник
Любовь влияет на погоду. На улице дождик, вы маетесь, просматривая записную книжку в своем мобильнике. Наконец, доходите до фамилии женщины, о которой думали, и – оп! – нажимаете на зеленую кнопку и оставляете ей сообщение: «Я сидел и думал о тебе», и вот уже среди туч воссияло солнце, запели птицы под дождем, вы превращаетесь в законченного идиота, исполняете балетное па, улыбаясь на манер Джин Келли (только лучше), и прохожие вокруг таращатся в изумлении… На улице может быть минус двенадцать по Цельсию, но вы подыхаете от духоты просто потому, что услышали ее голос на ответчике.
Вторник
Какой-то тип останавливает меня на улице и говорит: «Вы так мило пишете». Я благодарю его, но, пройдя несколько метров, вдруг соображаю, что в этом-то и затык: я пишу мило, ладно, но когда же я буду писать хорошо?
Среда
Все сходят с ума по нечитабельному Томасу Пинчону. Phony! Я вспоминаю три разновидности людей, с которыми сталкивается Холден Колфилд в «Над пропастью во ржи» Дж. Сэлинджера (еще один американец-затворник): это bastards, jerks и phonies. Человечество делится на три категории – сволочей, мудаков и пошляков. Бывают и смешанные варианты. Я уверен, что Сэлинджер за нами наблюдает исподтишка и частенько усмехается в своей хижине в Корнише, штат Массачусетс. Сэлинджер – это наша статуя Командора.
Пятница
В программе празднеств в «Квин» фигурируют новые модные аббревиатуры:
ДВД – Декольте Великолепное от Диора
УКВ – Удивительно Красивый Взгляд
NB – Нижний Бар
ДНК – Днем Не в Кайф
ТВ – Тусанемся Вместе
Воскресенье
«В настоящий момент все зажигавшие меня телки потухли». Я в бешенстве – фраза недели принадлежит Яну Муаксу, а не мне.
Понедельник
Решил изобрести антипонты, которые заложили бы основу для новых понтов. Открываю специальную неделю «Французская глубинка». Сегодня, например, отправился пропустить стаканчик в «Бальто», прокуренной забегаловке на Порт-де-Клиньянкур. Я даже поскреб лотерейный билетик «Морпион», но ничего не выиграл. Надо бы раскрутить в будущем году новую литературную премию «Бальто». Шагая по улице, слежу за тем, чтобы из кармана у меня вылезал номер «Паризьен». В киоске покупаю «Джихад», последний выпуск САС.[63]
Вторник
Жена Людо, которая ушла было от него после очередного скандала, вернулась назад. Людо в кусках – я уже успел вновь приобщить его к радостям холостяцкой жизни. Ясное дело: одну нашел, десятерых потерял. Так что мы с Анн Скотт, очарованной моей концепцией шикарного антишика, пошли дегустировать восхитительный кебаб на Северном вокзале. Я с белым соусом, она с «хариссой».[64] Люблю женщин, которые едят «хариссу». Это трогательно до слез. Анн взяла три порции, а прослезился я.
Суббота
Встретил СМИ (Сексуальную Милую Идиотку), ДСП (Девчонку, Свихнувшуюся на Порнухе), БТР (Блядь с Тоскливой Рожей), ОРЗ (Обдолбанную Развратную Злючку), НДС (Нимфетку, Дающую Сразу), ТНТ (Тупую Недотраханную Телку), КПД (Клевую Похотливую Датчанку). Клею их походя – краткость сестра таланта. Мы живем в мире сокращений и аббревиатур. Потом догонялись на вечеринке «Фарма» в банкетном зале Ножан-ле-Ротру. Некая Мануэла компрессом ложится на мою хандру. Оказавшись у нее, только в ней почувствовал себя как дома. Проснувшись, увидел, что она страшна, как моя жизнь: оргазм называют маленькой смертью, а все потому, что, кончив, лучше уж не просыпаться. Ничего не поделаешь – то мы предаемся любви, то любовь предает нас.
Воскресенье
Меня ломает не отсутствие Клер, это ломка по тому времени, когда меня без нее не ломало. Ломка – всего лишь передозировка пустоты. Я упрекаю жизнь вообще в моем существовании в частности. Хотел шикануть своей антишикарной неделей, но выяснилось, что антинебытие – это все равно небытие.
Понедельник
Монреаль – это Нью-Йорк, говорящий по-французски. Ультрасовременный муравейник, сплошной фэшн, total hype[65] и андерграунд в буквальном смысле слова (мороз минус двадцать, так что все сидят под землей). Квебек – это Франция через 10 лет. Даже комичный акцент местных жителей очень быстро забывается, и отеческая снисходительность заносчивого парижанина преобразуется в комплекс неполноценности. Понятно, что только франкофонные канадцы начинают по-умному сопротивляться американизации. Они сохраняют то, что им нравится на этом континенте (скорость, эффективность, технологию), и выкидывают все остальное (меркантильность, англицизмы и Рока Вуазина[66]).
Вторник
Накачиваюсь портвейном в «Софе» (Рэйчел Уэст, 451) в компании юных писюшек, которые запросто могут подхватить пупочный насморк. За окном полярный холод, но они упорно щеголяют в коротеньких майках. Позже я засну в своих апартаментах «Королевы Елизаветы», и мне приснятся чихающие пупки. (Попробую завязать с травкой Мориса Г. Дантека: в ней слишком высокое содержание ТГК.[67])
Среда
Здесь динамисток называют «раздражалками». Снова здорово: пялишься прямо в лицо красотке, а она глядит в пространство. Унылая картина весь этот нетающий снег. Лучшее средство избавиться от хорошенькой девицы – это переспать с ней. Квебекцы правы: динамистки нас раздражают. Проблема в том, что мы обожаем этот раздрай по имени желание.
Жюль Ренар, раздавший всем сестрам по серьгам в своем «Дневнике», нашел прекрасное определение для подобных мне бабников. Он пишет 31 мая 1892 года: «Сердце на 25 приборов». Он только забыл уточнить, много ли побьют посуды, убирая со стола.
Суббота
В чем мой секрет? Притворяюсь, что пишу, и незаметно начинаю писать на самом деле.
Воскресенье
Клер пишет мне: «Я буду ждать тебя всю жизнь с условием, что ты поторопишься мне перезвонить».
Но поезд ушел, я предпочитаю вспоминать о наших муках и не превращать невозможную страсть в любовную несовместимость. Сегодня меня занимает моя следующая женщина. Поэтому я их часто меняю: ищу не очередную, а самую последнюю. Я знаю, что где-то меня уже ждет та, с которой я пока не знаком.
Понедельник
Приятно двадцать лет спустя вновь испытать действие, которое на меня, пятнадцатилетнего, оказывали песни Элтона Джона. «Friends», «Border Song», «Tiny Dancer», «Skyline Pigeon», «Mona Lisas and Mad Hatters», «Levon», «Grey Seal», «I Need You to Turn to», «This Song Has no Title», «Goodbye Yellow Brick Road», «Sixty Years On», «Michelle's Song», «Into the Old Man's Shoes», «We All Fall in Love Sometimes», «Pinky» – это самые лучшие песни моей жизни. Убедительно прошу всех читателей, незнакомых с сочинениями Элтона Джона 70-х годов и принимающих его за коротышку в смешных очечках от английского шоу-бизнеса, немедленно закрыть эту книгу. Сидя у себя в комнате, обтянутой зеленой или синей тканью, я часами смотрел, как крутятся на проигрывателе пластинки моей матери – они трескались реже, чем теперь, – и мне становилось горячо в животе, я был счастлив и несчастлив одновременно и влюблялся во всех девчонок лицея Монтеня… Я сексуально озабоченный романтик. И тут нет никакого противоречия. Я ведь существую и часто лью слезы, валяясь с голыми ногами на кровати.
Вторник
Вот три фразы, которые следует произносить при разрыве с женщиной: «Я от тебя ухожу», «Между нами все кончено» и «Я тебя разлюбил». Пока они не произнесены, все еще поправимо. Можно сколько угодно ссориться и посылать друг друга подальше. Но в тот день, когда они сказаны, пиши пропало. Эти слова производят эффект разорвавшейся бомбы – вылетели, не поймаешь. Словно код доступа в тупик, «сезам, закройся» любви.
Пятница
Господи, я не достоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи слово, и испепелится душа моя.[68]
Суббота
Чтобы позлить Летицию из Лилля, я говорю, что буду трахать другую, думая о ней. Она нежно улыбается – как я ни стараюсь, мне не удается вывести ее из себя – и сообщает мне медовым голоском:
– Лучше трахать ее, думая обо мне, чем трахать меня, думая о ней.
Понедельник
Тяжелая это работа – ждать женщину в людном месте (бросаю полные надежд взгляды на незнакомок, входящих в кафе, и после каждого облома вынужден снова причесываться, сохраняя при этом видимость достоинства). Еще хуже – никого не ждать в том же людном месте. Лучше, чтобы тебя продинамили, чем не иметь никого, кто мог бы тебя продинамить.
Вторник
Пересеклись с Клер: страшное разочарование. В моих воспоминаниях она была гораздо красивее, я любил ее гораздо больше и наслаждался каждым мгновением. (С Клер мгновения длились дольше мгновения. И каждое мгновение было первым.) А тут – фюить, магия испарилась, чары рассеялись. Что тому виной – лень, гордость, боязнь страданий, но мы отдалились друг от друга, наши чувства вдруг устарели, и реанимировать их невозможно. Передо мной стояла рыжая истеричка с опавшими грудями, вульгарно одетая и чрезмерно размалеванная. Только бабочка, вытатуированная у нее на ноге, напоминала мне о женщине, которую я дико хотел еще пару недель назад. Я вспомнил, что пишет Поль-Жан Туле в «Моей подружке Нан»: «И он знал также, что сойтись с женщиной после долгого перерыва будет несуразным святотатством; и что, если, выпив „Жюрансона“, оставить вино выдыхаться в бутылке, оно превратится вскоре просто в безвкусную желтую жидкость». Это одни из самых жестоких и верных слов, написанных о конце любви, об этом пламени, ставшем чуть теплым, о прокисшем благородном вине. Завершение кристаллизации[69] – святотатство; смертный грех упущения. Презирая того, кого любил, оскорбляешь самого себя.
Среда
Она прокричала мне:
– Ты кончишь, как последнее дерьмо!
Я ответил:
– Это лучше, чем кончать с последним дерьмом!
Четверг
Звонит Пенелопа, чтобы сообщить мне, что она наконец нашла свое счастье – оно имело место в прошлую субботу с 21 ч 17 мин до 21 ч 42 мин. Я умоляю ее ничего мне не рассказывать. Я противник счастья. Надо будет организовать демонстрацию против счастливчиков. Депрессушники с вытянутыми рожами пройдут в молчаливом марше, потрясая лозунгами: «Нет – радости жизни!», «Долой счастье!», «Гедонизм? Спасибо, не надо!»
Мне следовало бы сойтись с Пенелопой, когда она этого еще хотела. Она восхитительна и лукава. Но мне казалось, что у нее слишком маленькая грудь. И потом, она трахалась с Людо тайком от меня. Вот дура: если бы она мне об этом сказала, я бы дико возбудился. Что компенсировало бы нехватку грудей!
Суббота
Людо хандрит.
– Ты чего хандришь?
– Я бросил любовницу.
– Да что ты? У тебя новая любовница?
– Ну да. А то зачем было тогда жениться?
– Так почему ты ее бросил?
– Она слишком сильно душилась.
– Что?!
– Ну да: жена орала на меня, когда я возвращался домой, поэтому я решил завязать.
Дамы и барышни, дорогие читательницы, если у вас есть женатый любовник, сжальтесь над его женой, не душитесь хмельными пахучими духами. К черту «Коко», «Пуазон», «Обсессьон» и, главное, никакого «Раша». Будьте милосердны. Заранее благодарен вам за тех и за других.
Воскресенье
Как, в сущности, легко испортить хорошие отношения – достаточно сказать: «Я тебя люблю».
Понедельник
Мне сплошь и рядом попадаются юные кретины, которые не хотят «брать в голову». Тогда как я, разменяв пятый десяток, люблю как раз «брать в голову»: разбирать по косточкам то, что не ладится в моей дурацкой жизни, и переделывать окружающий мир. Хочешь жить – бери в голову. Бери в голову и бейся ею об стенку. Сегодня Декарт сказал бы: «Я беру в голову, следовательно, я существую».
Вторник
Людо ждет второго ребенка! Он сообщает об этом с похоронной физиономией, что выводит меня из себя:
– Проблема в том, что, женившись, трахаешься без резинки. Черт возьми, ты не обязан перенаселять планету!
– Пошел ты, я очень рад! Обожаю делать детей.
Охотно верю. В моем присутствии он всегда принимает несчастный вид (чтобы доставить мне удовольствие), но на самом деле он в восторге. Потомство – доказательство его потенции. Но я не сдаюсь:
– Ты только глянь на их растопыренные пальчики, это же завоеватели, они проникают к нам, чтобы занять наше место!
– Да что ты понимаешь, когда эти ручки тянутся к тебе… А вообще-то, с чего это я вдруг занялся любовью с собственной женой…
– Это вредно для здоровья! В наше время никто уже этого не делает!
– Знаешь анекдот про мужика, который поехал в Лурд[70] со своей женой?
– Нет.
– Чуда не произошло, они по-прежнему вместе.
За что люблю Людо: он всегда рассказывает застольные анекдоты до начала ужина.
Суббота
Почему так приятно трахаться без резинки? Потому что рискуешь дважды и по полной программе: дать жизнь и заразиться смертью.
Среда
Бежать, нестись не переводя дыхания. А потом, в один прекрасный день, остановиться и сказать ей, глядя прямо в глаза: мне нужна только ты, честное слово. И поверить в это. Хорошо бы еще не расхохотаться в эту минуту, немножко испугаться, рискнуть, совершить какой-нибудь дурацкий поступок, например, подарить цветы – в любой день, кроме 14 февраля, или трахнуться на трезвую голову.
Воскресенье
Мне кажется, я наконец понял, в чем прокол: я бы хотел быть героем. Стоять на носу «Титаника» и кричать, что я властитель мира. Я бы хотел пить цикуту, завоевывать империи, изменить Солнечную систему, свергнуть «Данон». Я хочу, чтобы со мной случались исторические события, а у меня в жизни сплошь анекдоты, еще хорошо если исторические. Мир на замке, я не могу к нему подступиться.
Среда
Мне худо, но никто этого не понимает, потому что я сохраняю хорошую мину при плохой игре. Остается мне только моя способность увлекаться. Писатель – это не профессия, а диагноз. Надо уметь изумляться при виде чего-то обычного и спокойно взирать на безумие.
Четверг
Короткая стрижка – единственный недостаток Анны Гавальда;[71] все остальное в ней мне нравится. Мы проводим сравнительный анализ своих жизней и в итоге не доедаем ужин. Она пьет коку и разводится. В ее возрасте я занимался тем же. В «Камбодже» нас узнали, но я все-таки заплатил по счету. Она вдруг нашла разрешение всем моим неутоленным желаниям:
– Подумаешь, дело, Оскар, принимай бром, и все тут!
И жизнь моя превратится в нескончаемую военную службу, освобожденную от сексуальных обязательств.
Суббота
На днях зашел к Людо, чтобы оказать ему моральную поддержку на полднике в честь дня рождения его дочери. Дети орали так, что мы покинули поле боя и скрылись в ванной, чтобы забить косячок. Но его двухлетняя дочь нас засекла и вознамерилась во что бы то ни стало пробраться в нашу вип-зону (где мы сидели на бортике ванны и вздыхали о собственной юности, которая развеялась как дым). Она закатила жуткую истерику и, истошно визжа, принялась колотить в дверь, но мы выдержали осаду. Через некоторое время Людо все-таки прикрикнул на нее:
– Софи, успокойся! Если ты не прекратишь орать, пойдешь туда, откуда вышла!
По какому такому праву человек считает, что может делать все, что захочет, под тем лишь предлогом, что ему два года?
Среда
Ариэль Домбаль поверяет мне Ключевой Секрет Совращения. Есть фраза, позволяющая склеить где угодно какую угодно телку, при условии, что она молча скучает. Послав в ее сторону парочку томных взглядов, надо подойти поближе и прошелестеть ей на ухо:
– У вас отсутствующий вид, но от вас ничто не ускользает.
Говорят, получается. Я не осмеливаюсь спросить у Ариэль, не так ли к ней подкатился Бернар Анри-Леви?[72]… Но должен признаться, мне ближе более прозаический метод Пьера Бенишу:
– Мадемуазель, не хотите ли прокатиться на «мерседесе»?
Суббота
Уэльбек озаглавил свой теоретический манифест о поэзии «Оставаться живым». Я думаю, что тому, кто когда-нибудь напишет теорию жизни в лучах славы, придется озаглавить ее «Оставаться нормальным». Селебрити – ненормальное состояние, но общество требует от звезд, чтобы они оставались нормальными. Таким образом, создается впечатление, будто единственная цель знаменитостей – таковыми не выглядеть. Великих мира сего узнаёшь не в лицо (они либо плохо выбриты, либо скрываются за очками или шапочкой), а по их преувеличенной любезности. Они явно перебарщивают, часами жмут вам руку, делают вид, что вы им чертовски интересны… И тут вы начинаете подозревать, что этот тип явно кто-то известный, а то с чего бы это он так старался «остаться нормальным». «Звезды» все время извиняются за свою знаменитость. Какого-нибудь самодовольного мудака узнаёшь по его подчеркнуто любезной манере держаться, по тому, как он интересуется вашей говенной жизнью, задает вдумчивые вопросы и делает вид, что выслушивает ответы. Если звезда так звездит (долго и заинтересованно говорит с человеком, который на хрен ему не нужен), то лишь для того, чтобы его собеседник потом всем рассказал, что тот «в жизни в сто раз клевее, чем по телику», тогда как этот маскарад доказывает только, что он «в сто раз расчетливее, чем нормальный человек». (Собеседник его больше никогда не увидит, факт его никчемного существования сотрется из памяти звезды минут через пять после незабываемой встречи, во время которой, кстати, вышеозначенная звезда ровным счетом ничего не слушала, поглощенная необходимостью улыбаться фотографам.) Привыкайте остерегаться любого человека, который вами интересуется, особенно если он знаменит. Я знаю, что говорю, я с детства крутышка.
Воскресенье
Мари Монтюир[73] смотрит, как я допиваю сорок вторую «Кайпиринью» в «Клозери».[74]
– Ты слишком много пьешь, – говорит она с упреком.
Но я не сдаюсь. И достойно отвечаю (торжественно воздев к небу палец):
– У вас ускользающий вид, но ничто у вас не отсутствует.
Понедельник
«Добрый вечер. У нас закончилось филе страуса», – сообщает мне трагическим тоном официантка в «Фарфалле» (Канны, набережная Круазет, 1), как только мы садимся за столик. Я думаю, все единогласно проголосуют за присуждение ей первой премии с поздравлениями Жюри за лучшую фразу недели.
Весна
Невыносимая красота
Брызги джина воспламеняют взгляд воспоминаньем.
Воскресенье
Многие читатели хотят знать, не привираю ли я, а если да, то в каком месте, в котором часу, где и с кем. Они не понимают, что, если я веду дневник от первого лица, это еще не повод говорить правду. Это не «правда через ложь» Арагона, а лживая правда автора дневника. Когда-то противопоставляли интимный дневник роману. Первый считался срыванием всяческих масок, последний – вымыслом. Поскольку с тех пор даже роман стал автобиографическим, я решил создать романизированный дневник. Рассказывать свою жизнь от собственного имени скучно, потому что слишком просто: рожа автора всем известна, понятно, кто говорит, всем все ясно. Это путь наименьшего сопротивления, и потом, столько гениев (равно как и бездарей) его уже прошли. Второе Я позволяет пойти в обход и превратить чтение дневника в игру в прятки. «Романтического эгоиста» можно определить следующим образом: это лего из эго. «Понедельник. Не Я. Вторник. Не Я. Среда. Не Я…» (привет Гомбровичу[75]).
Понедельник
Неминуемая катастрофа: Земля погибнет, это раз. Непоколебимая уверенность: я тоже умру, это два. Вопрос на повестке дня: кто первый? Земля или я? Лучше бы Земля, потому что тогда и я там же буду. Если уж подыхать, так с музыкой. Любя себя, я очень рассчитываю на конец света. Не исключено, что все люди мне подобны; это объяснило бы тот факт, что они изо всех сил стараются ускорить Апокалипсис: чтобы не помереть в одиночку.
Вторник
Моя жизнь – это роман, основанный на реальных фактах.
Четверг
Люблю я свое несчастье. Оно составляет мне компанию. Порой, когда я временно счастлив, мне даже не хватает этой занозы. На хандру легко подсесть.
Пятница
В «Кастеле» встретил Франсуазу, ту самую красотку с Форментеры. Она сидела на ступеньке. Показала мне свой живот, плоский и загорелый, потом отказалась меня поцеловать. Лучший вечер за неделю.
Суббота
В настоящий момент я готов хранить верность целой куче телок. Мне хочется склеить разбитое. Так говорят обычно, когда собираются снова сойтись. Но лично я ни за что с Клер не помирюсь: мне просто хочется отыскать в других женщинах ее составные части, чтобы потом сложить их воедино. Соберу пазл Клер из чужих кусочков.
Воскресенье
Вчера вечером, в 4.59 утра, мчался на машине из Ниццы в Канны, высунув голову в окно и подставив лицо теплому весеннему ветру, аромату кипарисов, оливковых деревьев, кедров, зонтичных сосен,
И мне казалось, что луна плывет
По лону Средиземных вод.
Невероятная легкость ощущений с тех пор, как я посеял свой мобильник в «Виллаже», ночном клубе в Жуан-ле-Пене. Теперь я застрахован даже от «первого звоночка». Настоящая свобода настает, когда ты недоступен или вне зоны действия! Жаль только номера Марины Дельтерм, который остался в памяти моего телефона. Повезет тому, кто его найдет…
Понедельник
Слишком я падок на красоту. Соблазнить меня – раз плюнуть. Я жертва женской прелести, как бывают, например, жертвы моды. Я не признаю себя виновным. Не моя вина, что я бабник и волокита. По-вашему – «козел», по-моему – «beauty victim».[76]
Среда
Мне рассказали забавную историю: один мой приятель, светский гомик, завел роман с гинекологом и таскает его на все парижские пати. И сообщает, представляя его:
– Я без своего гинеколога никуда.
Суббота
Если меня показывают по ящику, говорят, что я слишком раскручен. Если я отказываюсь от выступлений, говорят, что я звездю. Когда я покончу с собой, меня наверняка обвинят в пиаровской акции.
Воскресенье
Издатели не читают книг: они их издают.
Критики не читают книг: они их просматривают.
Читатели не читают книг: они их покупают.
Вывод: никто, кроме писателей, книг не читает.
Понедельник
Когда Людо приходит домой, ему есть к кому припасть. Я этой радости лишен. Может, холостяки только потому и снимают девушек, чтобы хоть иногда употреблять глагол «припасть».
Вторник
Опасный приступ романтизма у Патрика Вильямса (зам. главного редактора журнала «Техникарт»): мы оба приходим к выводу, что гораздо приятнее заниматься любовью, будучи влюбленным. Мужчины в этом смысле ничем не отличаются от женщин: секс с чувствами нам милее. Без смущения, очарования и магии секс превращается в спорт. В этом, несомненно, заключается причина неумеренного потребления алкоголя. Я часто трахаюсь в подпитии ради того, чтобы ощутить любовный хмель. Если сердце не бьется, так пусть хотя бы голова кружится.
Среда
Клер звонит мне в 6 утра, чтобы обматерить меня. Я спокойно даю ей излить свою желчь, усмехаясь, как гиена на рассвете в африканской саванне. Потом я так же спокойно отвечаю, что между нами есть одна большая разница: она ругает меня, потому что любит, а я вежлив с ней, потому что разлюбил ее. Когда она бросает трубку, у меня перехватывает дыхание – я понимаю, что теперь мы уже точно больше с ней никогда в жизни не поговорим.
Пятница
Идет дождь, светит солнце, идет дождь, светит солнце. Бог играет с погодой в переключалки, как я с женщинами. И не смейтесь, пожалуйста. Я написал маленькое четверостишие, прочтите и не судите строго.
Мне страшно хочется сожрать тебя живьем
Мне страшно хочется за зад тебя схватить
Мне страшно хочется пожить с тобой вдвоем
Мне страшно хочется руки твоей просить
Да, согласен, это всего лишь проба пера, но зато александрийский стих.
Воскресенье
Я люблю только читать, писать и заниматься любовью. Соответственно для жизни мне достаточно было бы простой студии при условии, что в ней будет книжная полка, компьютер и кровать.
Среда
Появившись несколько раз на телевидении (для рекламы книжки), пытаюсь остаться нормальным. Слава – это роскошное рабство, тюрьма под открытым небом. Гуляешь себе по улице, и все тебя отслеживают. Прохожие делают вид, что не узнают меня, но, отойдя на несколько метров, шепчутся у меня за спиной:
– Видел? Это ж этот мудила Оскар Дюфрен!
– Смотри, а он похудел!
– Сбледнул с лица.
– А нос задирает.
– А мне он нравится…
– Заткнись ты, Эглантина!
Всякая мельчайшая деталь, любое изменение внешности тут же разбирается по косточкам.
– У него сальные волосы!
– Он плохо побрился!
– Он в той же рубашке, что и на передаче Фожьеля!
– Дома не ночевал, сто процентов!
– А мне он нравится…
– Заткнись ты, Эглантина!
Мне кажется, что меня все время снимают. Пот течет с меня ручьем. Слишком много взглядов останавливается на моем лице. Я взят в кольцо – но не обручальное.
Пятница
Цель моей жизни – стать Томом Джонсом в лимузине с кондиционером. Сделаю подтяжку, наращу волосы, загорю дочерна, меня будут раздирать на части и обсасывать со всех сторон. Вот увидите, я своего добьюсь. Но и тогда, развалившись на сиденье, обтянутом белой кожей, с бутылью «Боллинджера» в одной руке и литовской эскорт-гёрл в другой, я уверен, что найду повод пожаловаться на судьбу.
Суббота
Постойте. Ведь Каннский фестиваль уже через две недели? Там же будут лимузины с кондиционером, не так ли? Если вашу мечту так легко осуществить, значит, это фигня, а не мечта.
Вторник
Людо издевается над моими бубонными бобошками.
– Ох уж эти муки вертопраха на пороге тридцатипятка…
– Ты на себя посмотри! Почему бы тебе не написать про счастье отца семейства, женатого на идеальной женщине?
– Зачем вообще что-то писать? Моими шедеврами будут дети. Никогда ни одна книга, ни один диск, ни один фильм не сравнятся с их красотой. Ни одна картина никогда не приведет меня в состояние такой оторопи. Не премину ту минуту (сечешь омофонию – Фолкнер отдыхает), когда родилась моя старшая дочь, назвать откровением. Я понял тогда, что искусство просто детский сад перед неисповедимой тайной этой окровавленной говнючки, роняющей слюну прямо на свою мать, всю в слезах. С тех пор я каждый день смотрю на свою жизнь как на необъяснимое волшебное творение. Она, конечно, не лишена длиннот, повторов, вкусовых просчетов. Актеры устали, декорации поблекли. Со стилем бывают неувязки. Но это лучше Пикассо, Пруста, Феллини и «Битлз» вместе взятых.
– Пеги говорил, что отцы семейства – авантюристы нового времени, а тебя послушать, так они наши последние денди.
– Знаешь, Оскар, я долго тебе завидовал, но сейчас мне, пожалуй, тебя жаль.
– Благодарю тебя, мой единственный друг.
Вот тут мы друг друга не понимаем. Я смотрю из окна на новоиспеченных папаш, входящих с колясками в Люксембургский сад: подавленные, усталые, обремененные орущими детенышами, они изо всех сил проявляют терпение, делают куличики, хотя гиря до полу дошла… Когда же они озвереют? Когда наконец сообразят, что на хрен им не нужна эта говенная жизнь среди памперсов и детских креслиц?
Среда
Я составил список девушек, которые мне нравятся. Первой идет Франсуаза, учитывая ее нервозное обаяние. Один недостаток: ей на меня плевать. Насколько мне известно, нежелание спать со мной еще не свидетельствует о большом уме!
Четверг
В двух местах аплодируют только мудаки: в кино и в самолете, когда он приземляется.
Пятница
Фраза недели: «Она полуманекенщица, полу „Майн кампф“» (Эдуар Баэр).
Воскресенье
Начиная с определенного возраста на все есть ответ. Любовь? «Живет три года». Верность? «Это не жизненная категория». Смерть? «Только она дает свободу». Успокаиваешь себя готовыми фразами. Начиная с определенного возраста все средства хороши, чтобы перестать думать.
Понедельник
Пора уезжать из Франции. Один ученый очень подробно объяснил мне, почему за последние полгода у нас было всего пять солнечных дней. Северный полюс тает. Следовательно, в океане прибавляется воды: соль перераспределяется. А соль влияет на Гольфстрим. Не спрашивайте меня, как это происходит, я в этом ничего не понимаю. Но такова горькая реальность. Гольфстрим, теплое течение, которому мы обязаны мягким климатом и тем фактом, что Франция не стала полярной страной, идет сейчас другим путем. В ближайшие десятилетия Париж станет такой же горячей точкой, как Монреаль. Ужасную погоду 2001 года нельзя рассматривать просто как временное неудобство. От вас это скрывают, но скоро у нас грянут морозы. Французские зимы будут суроветь с каждым годом. Мы слишком долго стремились к комфорту, перепроизводили и гадили в атмосферу напропалую, так что теперь природа нам мстит. Будущий Ной наденет варежки и коньки, а на бороде у него вырастут сосульки.
Вторник
У кареглазых у блондинок
Сердце сделано из льдинок.
Среда
Франсуаза Арди составляет мне гороскоп: я Дева с восходящим знаком Близнецов. Благодаря Деве я мнителен, серьезен, трудолюбив, скрупулезен, вдумчив, мрачен, невыносим. Благодаря Близнецам – дилетант, непоседа, любопытен, искренен, расторопен, подвержен стрессу, невыносим. То есть я разрываюсь между девическим критичным умом с пристрастием к контролю и близнецовым шилом в одном месте. Подозреваю, что Франсуазе пришлось перечитать все мои книги, чтобы так точно диагностировать шизофрению.
Пятница
Уик-энд на Женевском книжном салоне. Ожидаешь увидеть множество банков, набитых грязными деньгами, и магазинов, ломящихся от часов и шоколада. Оказываешься в праздничном городе, где рулят саудовские принцы и русская мафия. Майами и Ибица отдыхают. В Женеве все целуются взасос, высунув язык, как в клипе «You are My High». Билл Клинтон ел здесь фондю в «Армюр» (в старом городе). А Оскар Дюфрен выпил бутылку пива меж грудей Мартины в баре «Эспуар».
Воскресенье
Фраза недели: «Она была полуфэшн, полуфашистка» (Черкински[77]).
Понедельник
Ранним швейцарским утром над озером с трудом рассеивается туман. Бриз направляет струю, бьющую из фонтана, на прохожих и яхты. Тупо и снисходительно вглядывался я в увядшие холмы. Вдруг солнечный поток изобразил радугу в искусственной водной взвеси. Эти цвета избавили меня от мигрени. Благодарю тебя, Господи.
Суббота
В Каннах менты стоят на каждом шагу, чтобы кто не надо не проник на тусовку, где богатеи нарушают все республиканские законы. Общая тема вечеринок на этом фестивале? Насморк в смокинге. Чтобы тебя приняли всерьез, надо постоянно нюхать и хлюпать. За неимением слез текут носы.
Понедельник
Первое, что я увидел, приехав в Канны, была лужа крови. Вылез из такси и утонул в гемоглобине. Скорее всего, ночью на Круазет подрались плебеи. Обычное дело, вместо того чтобы нападать на богатых, бедные мочат друг друга. Так держать! В моих апартаментах в «Мартинезе» меня ждет бутылка «Теттинже», но я решаю спуститься в бар. Гийом Дюран, Александра Казан, Эдуар Баэр, Лу Дуайон, Мишель Денизо, Матье Кассовиц, Джамель Деббуз… Я тут самый незнаменитый.
– Ты на Копполу ходил?
– В смысле на фильм?
– Да нет, на банкет…
Пора бы привыкнуть: здесь никто никогда не говорит о кино; единственное, что занимает публику, – куда пойти вечером. Но я облажался – только приехал и уже все пропустил. Перманентный облом – вот принцип подобных сборищ. Чаще всего на Каннском фестивале произносят следующие две фразы: «В прошлом году было лучше» и «Пошли куда-нибудь еще». Где бы вы ни были, что бы вы ни делали, вы все равно не окажетесь в нужном месте в нужный час: там лучше, где вас нет. Отсюда и этот истерический ажиотаж, из-за которого все фестивальщики живут с прикипевшим к уху мобильником. В течение двух недель знаменитости в Каннах имеют все, что пожелают (наркотики, блядей, дворцы, яхты, ужины и вертолеты), поэтому, боясь что-то упустить, они ведут себя как избалованные дети. Поиск Грааля заключается здесь в лихорадочной охоте за тусовкой покруче той, на которой вы находитесь в данный момент. Кто не успел, тот опоздал. Кто сказал, что я правильно сделал, пойдя на ужин «Франс телевизьон» на пляже отеля «Мажестик»? Почему танцевал в клубе Канала+ с Аксель Лаффон и Клотильдой Куро, а не с Эмманюэль Беар и Шарлоттой Гензбур? Чего Пьер Лескюр[78] так на меня вылупился – неужели у меня вид телеведущего? Есть ли тут девушка красивее той, что сейчас меня целует? Нет ли где-нибудь в этом городе, в тот час, когда я пишу эти строки, чего-нибудь покруче того, чем я сейчас занят? Вот геморрой-то – стоит мне приехать в рай, как я начинаю сходить с ума, спускаясь в ад шоу-бизнеса.
Вторник
Проснулся в полдень, весь в поту (кондиционер сломался, и я спал с открытым окном), и погрузился в последний роман Дж. Г. Балларда, где он очень точно описывает зверинец, в котором я нахожусь. «Суперканны» – это история человека, жившего здесь в спальном квартале на холмах Ривьеры, на большой вилле с бассейном под надежной охраной камер слежения и ограды под электрическим током. В один прекрасный день он взял ружье, застрелил десять человек и направил дуло на себя. Баллард понял, что эта псевдожизнь невыносима. Страница 302:
«Кинофестиваль простирался на полтора километра в длину, от „Мартинеза“ до Старого порта, где коммерческие директора поглощали огромные блюда морепродуктов, но в ширину не превышал и пятидесяти метров… Сами того не подозревая, толпы под сенью пальм исполняли роль массовки, словно специально нанятой по случаю традиционного мероприятия. Надо сказать, что, устраивая овации или освистывая, они держались гораздо увереннее, чем актеры, которые, приехав показать товар лицом, вылезали из лимузинов с загнанным видом преступников, выставленных скопом перед жюри присяжных».
ОК, я участник реалити-шоу в декадентском Диснейленде. Баллард написал еще «Автокатастрофу» и «Выставку ужасов» – это название прекрасно подошло бы самому фестивалю. Кино было придумано, чтобы уйти от действительности. Кино – это чудесная ложь, сон наяву, оно создало свою собственную аристократию, которая боится теперь революции. Вип-участники фестиваля прячутся за спинами охранников с потрескивающими наушниками. Все здесь суперснобы, то есть законченные параноики. Теперь-то я понимаю, откуда взялась лужа крови, встретившая меня по приезде. То была реальность, которая пыталась пробиться сквозь этот балаган.
Пятница
Выйдя на улицу, попадаю в лапы черни, меня обступают, зажимают, берут в оборот:
– Ты известный?
– Ты знаменитостей знаешь?
– Тебя по телику показывали, как тебя зовут?
– Ты актер? Певец? Ведущий? Автограф дашь?
– ТЫ ваще КТО?
– У тебя нет входного на тусовку? Бейджика на просмотр?
Я считаю, что агрессия всякой шпаны вполне оправдана. «Бьютифул пипл» объявил войну своей публике, вооружившись темными очками, «роллс-ройсами», гигантскими афишами и журнальными обложками. Народ их знает, но не узнаёт. Они живут его любовью, но не отвечают ему взаимностью. Публика унижена. Не решит ли она им отомстить в один прекрасный день? А то! Давиду из «Лофт стори»[79] уже аплодируют с большим энтузиазмом, чем Николь Кидман. Потому что зрители аплодируют сами себе. Теперь ни авторы, ни актеры уже не нужны для достижения заоблачных рейтингов. По Круазет пронесся легкий сквознячок паники – здесь только об этом и говорят (как, впрочем, и везде): в индустрии развлечений работа пользуется отныне меньшим успехом, чем безработица.
Среда
Нас подло обманули! Академики, оказывается, не бессмертны: Жак де Бурбон Бюссе только что отдал богу душу. Он последним из французов защищал семейное счастье и «долгую любовь» (так озаглавлен один из томов его «Дневника»). Жак воссоединился с Лоранс своей жизни, душой его творений, творением его души. Я оплакиваю писателя, чье видение супружества было диаметрально противоположно моему, пессимистическому. С кем мне теперь вести диалог? Кто согласится со мной, что любовь существует? Кто поклянется, что можно испытать счастье в подлунном мире? Бурбон Бюссе, старый бородатый динозавр и католик, неужели вы были последним романтиком?
Пятница
Сейчас мы вынуждены выбирать между цинизмом и паранойей. Одни думают, что поскольку нам все равно хана, то с паршивой овцы хоть шерсти клок: это коммерсанты, финансисты, телеведущие, рекламщики, гедонисты и нигилисты. Другие, опасаясь конца света, пытаются уберечь то, что еще не уничтожено: это писатели, противники глобализации, экологисты, поэты, зануды и брюзги. После падения Берлинской стены эта дихотомия вытеснила разделение на левых-правых. Эгоизм или романтизм – пора определиться. Всякий на свою ногу хромает.
Суббота
Поскольку термин «автофикшн»[80] присвоили себе весьма посредственные нарциссы,[81] придется для дюфреновского бреда и в память Мальро (известного мифомана, автора «Антимемуаров») ввести термин «антидневник». Это кривое зеркало, которым я вожу вдоль своего пупа.
Понедельник
Когда актриса Майвенн Ле Веско приглашает друзей в «Кафе де ла Гар»[82] на автобиографическое one-woman-show (озаглавленное «Горошинка»), текст для которого она только что сочинила сама, готовишься к худшему. Нет в мире затеи более опасной, чем подняться на сцену и сыграть свой собственный текст о своей же собственной жизни. И поди ж ты! В течение полутора часов, одна на сцене, она выясняет отношения с матерью, сестрой и отцом, очертя голову бросается в сатиру на знаменитость, в бешеный самоанализ, в бесстыдные признания и критику воссоединившейся семьи. В ее тексте заключена невероятная сила и мужество, и она сама волнует, смешит и трогает одновременно, она иронична, едка, откровенна, жестока… Настоящий Филипп Кобер[83] в юбке. В конце спектакля публика, рыдая вместе с ней, удостаивает ее «standing ovation». Я, наверное, плохой друг, потому что мне и в голову не приходило, что в ней столько таланта. Мораль: когда вам не дают роли, которой вы заслуживаете, надо написать ее самому.
Вторник
Вчера вечером, устав наяривать, я, чтобы не париться, притворился, что словил кайф. Мужики все чаще симулируют в постели. Пора бы девушкам это усвоить: мы имитируем оргазм так же часто, как они. Есть несколько способов: потихоньку снять пустой гондон, делая вид, что он страшно липкий, или поддать стонов, хотя кончаешь с грехом пополам. Феминизм одержал очередную победу: мужчины и женщины равноправно ломают комедию наслаждений.
Среда
«Любовь в фантазиях гораздо лучше, чем в действительности. Никогда не заниматься любовью восхитительно». Энди Уорхол.
Четверг
Литературный критик – это жлоб, который, заметив какую-нибудь знаменитость на коктейле, локтями прокладывает себе дорогу к ней, чтобы потом оказаться на журнальных снимках рядом со звездой. Неустанно говоря о Джойсе, Рембо, Селине и Прусте, он надеется, что его спутают с ними. Ему так хочется царить в центре семейной фотографии. Но выглядит он самозванцем.
Пятница
Вчера, в ответ на мои жалобы на свое физическое уродство, Жасмина выдала мне фразу недели:
– Нет ничего уродливее мужчины, который считает себя красавцем.
Воскресенье
Александр Дрюбиньи[84] предложил мне со следующего сезона вести передачу на Канале+. Если я и откажусь, то только из страха стать настоящим Оскаром Дюфреном.
Понедельник
Франкфурт – это немецкий Нью-Йорк: футуристические небоскребы, дизайнерские мегарестораны, дикий капитализм, турецкие проститутки и мертвые джанки на тротуарах. Чувствую, что мне скоро здесь понравится. Проблема только в том, что в немецких такси надо пристегиваться на заднем сиденье.
Вторник
Я высоко ценю эту страну, потому что у всех девиц тут большие сиськи. В Германии Клаудия Шиффер считается плоской как доска! Я хотел бы стать аппаратом для дойки материнского молока. Кто-нибудь может сказать всем этим гретхен, чтобы они прекратили улыбаться Оскару, доярке рода человеческого?
Германия зеленая, Франция голубая, Италия желтая, Испания белая, Англия серая, Турция лиловая.
Среда
С тех пор как Бонн перестал быть столицей, в нем довольно тоскливо. Я депрессую в тени каштанов на берегу Рейна, накачиваясь пивом. И вдобавок мою единственную здешнюю любовницу зовут adult pay TV.[85] Из отеля «Бест вестерн» звоню Франсуазе, чтобы поздравить ее с днем рождения. Она в себя не может прийти от удивления: она как раз читает мою книгу! Я прошу ее приехать ко мне в Германию, она посылает меня подальше, но весьма любезно, вовсе не рассердившись на столь беспардонное предложение… Я выключаю порноканал и закрываю глаза; меня штырит больше, если я просто думаю о ней.
Пятница
Мюнхен. Полный облом с Ирми и Таней. Как клеиться в стране, где тебя не знают? Что делать, чтобы понравиться в Баварии? Быть милым? Слишком приторно. Злым? Рискованно. Притворяться, что тебе плевать? Они смоются. Алексис Трегаро[86] подсказывает мне решение:
– Всегда ж можно наврать.
Нагрузившись джином с лимоном, мы продолжаем этот разговор в модном клубе «П1» (паркинг, переделанный в поилку).
– Мы либо пьянствуем, либо трахаемся, третьего не дано.
– Ты прав, думаю, что сегодня мы здорово напьемся.
И в самом деле, динамят нас по полной программе. Мы наступили на такое количество грабель, что скоро сможем составить конкуренцию Никола Садовнику:[87]
Таня: Maybe I will kiss you later.
Ирми: Sorry, I am not drunk enough.
Таня: My grandfather was a fucking nazi.
Ирми: My mother stabbed my father with a knife.[88]
Французы склонны забывать, что немцы пострадали от Второй мировой войны не меньше, чем они. Трудно клеить наследниц государства, которое так отбрили 55 лет назад.
Мы уже так отчаялись, что стоило Тане взять в рот жвачку, как Франк вскричал:
– Это хороший знак!
Ан нет, ей просто захотелось пожевать. Я как-нибудь напишу книгу под названием «Не солоно стебавши».
Суббота
В Штутгарте сижу в одиночестве, депрессую в своем номере с кондиционером после выступления перед пожилыми людьми. 126 лет назад Рембо провел в Штутгарте два месяца. После чего отправился в Африку, и его можно понять.
Понедельник
В хорошую погоду Вена превращается в Рим на берегах Дуная. В парке я встретил встревоженную лису и аистиху, которая кормила птенцов. Старые каменные здания Шпиттельберга похожи на больших раненых животных. Я никого не кормлю. Деревья Пратера меня переживут. В «Фольксгартене» я заказал «Bukowski's Nightmare». Венцы – эрудиты и франкофилы. Хотите доказательств? Чокаясь, они все время говорят «Пруст»!
Вторник
Сегодня я дал свой первый автограф за границей. Мои фотографии красуются на улицах, в витринах книжных магазинов, на первых полосах немецких газет. Дурацкое ощущение – быть знаменитым в стране, чьим языком ты не владеешь. Я подписываю книги по-английски и говорю: «Danke schon», потом «Auf Wiedersehen», а про себя изо всех сил думаю: «Entschuldigung».[89]
Я благодарен Германии, потому что в этой стране мне захотелось позвонить Франсуазе. Меня заводит чистота воздуха, и лирика немецких лесов возбуждает меня. Невинность, увенчавшаяся виной. Мы уже этот этап прошли, и романтизма нет как нет. А без романтизма – ни Гитлера, ни любви.
Четверг
Вернулся в Париж. Звонит Пенелопа:
– Я по вас соскучилась…
– Ты хочешь сказать – по Людо и по мне?
– Я считала, что брак нужен для того, чтобы было кому изменять. Но Людо не хочет меня видеть, а ты гомосексуалист.
– Нет, я подавленный феминист, а это не одно и то же. Или влюбленный фаллократ, если тебе так больше нравится.
– Ты все время меняешь женщин, потому что ты нас боишься. Знаешь что, трахнул бы ты Людо, это бы вас обоих раскрепостило. А я бы все это засняла…
– Обожаю, когда ты себя ласкаешь по телефону…
– Муж до меня не дотрагивается, что ж мне остается делать! А ты мудак. Тебя окружающие не интересуют.
– Верно. Ну, раз уж я тебя слушаю, давай, заинтересуй меня.
– С тех пор как я замужем, никто меня не хочет.
– Неверно. С тех пор как ты другому отдана, ты снова меня возбуждаешь. Ты права, я, должно быть, педик.
Мы трахнулись в отеле, я – думая о Франсуазе, она – о Людо. Мы верещали как резаные, потом вернулись каждый к своим невзгодам.
Пятница
Можно я расскажу вам одну глупую домашнюю историю? На днях купил джинсы от Хельмута Ланга с пятнами краски (самые дорогие, потому что выглядят как старые отвратные штаны маляра). Поносив их неделю, я дал их постирать своей домработнице, ни о чем ее не предупредив, и на следующий день она сказала мне:
– Осень трутно было, но я его отстирал!
Джинсы мои были чисты и незапятнанны! Она мужественно терла их, пока не исчезли драгоценные «дриппинги», стилизованные стариной Хельмутом! Я был в ужасе. Но это недоразумение послужило мне уроком: если бубоны косят под бедняков, пусть стирают сами. Откуда ей знать, милой моей прислуге, что пятна краски – это верх шика у мудаков? Откуда ей знать, что наличие у меня бабок еще не свидетельствует о наличии мозгов?
Суббота
Не трахнешься – трёхнешься (теорема Пенелопы).
Воскресенье
В определенном возрасте, лет от 20 до 25, мы искренне считаем, что будем не как все. Именно по этой причине, скорее всего, мне нравится смотреть, как танцует молодежь. Они так уверены в своей свободе, что это даже трогательно. Обожаю, когда мальчики целуют девочек, им кажется, что это очень важно. Может, они не отдают себе отчета, что их уже заперли в клипе «Бэкстрит бойз». Я тоже когда-то был таким. С бьющимся сердцем жевал волосы, пахнувшие чистотой, и чувствовал себя непобедимым.
Вторник
Можно долгие годы искать что-то или кого-то и в конце концов прийти к выводу, что на самом деле ты искал самого себя.
Атеист ищет то, чего не находит.
Художник находит то, чего не ищет.
Среда
Любопытная симметрия: Людо не хватает духа уйти от жены, а у меня не хватает духа завести себе жену. Мы две оборотные стороны одной медали по имени мужчина. Который не в состоянии сделать две вещи: уйти и остаться.
Пятница
Ставлю на Франсуазе новый опыт: клеюсь на трезвую голову. Мне необходимо сосредоточиться, чтобы не надоесть ей. Чтобы не покраснеть, когда мы встречаемся взглядами. Избежать долгих, неловких пауз, не отводить глаз. Я боюсь переборщить с искренностью. Ужасаюсь при мысли, что и правда влюблюсь. Мы начинаем говорить одновременно:
– Извини, я тебя перебил.
– Нет, нет, давай.
– Нет, сначала ты.
– Я уже забыла, что хотела сказать.
Детский сад. Несколько часов спустя то же самое повторяется по телефону:
– Ну все, клади трубку.
– Нет, ты первая.
– Ладно, считаем до трех.
Я делал вид, что мне есть из чего выбирать, но понимал, что выбирать не приходится. Это относится и к мужчинам, и к женщинам. Нас выбирают, и всё, надо просто дождаться своей очереди и не упустить свой шанс. В конце ужина я все-таки заказываю бутылку розового вина, содержимое которой и закладываю за отсутствующий галстук. Но так и не решаюсь ее поцеловать… Боюсь облажаться. Я смотрю ей вслед, еле сдерживаясь, чтобы не побежать сломя голову за ее машиной. В желудке порхают бабочки, цветет сирень, текут реки счастья. Подношу руку ко рту, на моих глазах выступает роса. Я воскресаю.
Суббота
Чудно и без малейших вкусовых сбоев провел вторую половину дня с девушкой, которую практически не видел с начала этого дневника (Франсуаза – это то самое платье с обнаженной спиной на Форментере). Как будто кто-то занавесил все нежной, печальной и легкой дымкой. Мне хотелось просто-напросто, чтобы у меня ныл живот, когда я думаю о ком-то. Хотелось встретить женщину, ускользающую от меня, но от которой бы я сам не захотел бежать. Франсуаза только ушла, а я уже думаю: ее красота невыносима, у нее чудовищное имя, но от нее хорошо пахнет, наверное, помыла голову, прежде чем прийти, мне ее не хватает, она сдержанна и чувственна, мне нравятся ее ногти, круглые локотки, четкий рисунок плеч, ее низкий и торопливый голос, как у Катрин Денёв, мне нравится, что она хохочет, как гиена, повторяя мне, что никогда не носит трусики, я люблю ее серые глаза, такие огромные, что она наверняка их часто щурит (как, должно быть, утомительно все время широко открывать серо-зеленые глазищи, как у рассерженной кошки), мне хотелось бы узнать, какими духами она пользуется, чтобы купить их и нюхать, думая о ней… Ну и ну! Не такой уж ты и циник, Оскар! Может, просто лето кончается? Время, когда гормоны хлещут через край, а загрязненность воздуха достигает высшей отметки.
Лето
История А
Жизнь мешает выражению самой жизни.
Если бы я познал великую любовь, я бы никогда не смог ее описать.
Воскресенье
Я, кажется, омерзительно влюблен. Я не знал тебя, но узнал тут же.
Понедельник
Фаза ускоренной бубонизации: вчера обедал в отеле «Кап эден рок» с Бернаром-Анри Леви и Ариэль Домбаль, которые так друг друга любят, что смотреть противно. Сидя у бассейна, мы грызли орешки кэшью, оставив арахис американским миллиардерам по имени Джерри. Красавица Ариэль заявила нам, что на ближайших выборах проголосует за коммунистов, потому что Роберу Ю нравится ее голос (это понятно). Я искренне полагаю, что в «Эден роке» мы с ней были единственными коммунистами. Мы с Бернаром пили персиковый сок и говорили о забытых войнах. Нам было очень хорошо: все лучше, чем обсуждать САС 40.[90] Удастся ли мне когда-нибудь любить женщину так же долго, как любит он?
Воскресенье
Мы созваниваемся каждый день. Я послал Франсуазе цветы на квартиру ее матери, приложив четыре строфы Ларбо:[91]
Мою судьбу принес тебе я,
Мою никчемность – вместе с ней;
Мой пламень – нет его слабее,
Мой жребий – нет его гнусней.
Ты недостойна этой крохи,
Как я – любви твоей, мой друг;
Покуда метишь ты в пройдохи,
Я мечу в скептики… А вдруг?
Я понял силу нетерпенья,
Ты – искушенья… Но признай:
Поскольку вряд ли старый пень я,
Ты вряд ли мой веселый май.
Не одарят нас чувства драмой –
Так будем помнить в день любой,
Что на земле, на этой самой,
Мы только путники с тобой.[92]
Это было слегка too much,[93] но все-таки она перезвонила. Франсуаза больше не работает и работу не ищет. Она в отчаянии, любит только кошек и книги, занимается исключительно своим телом, никого не видит и не хочет детей. Идеальная женщина? Она хотела сдохнуть, пока не познакомилась со мной. «Сдохнуть» – самый любимый ее глагол: «чуть не сдохла», «сдохнуть можно», «я думала, сдохну» и т. д. Но она также употребляет глагол «скончаться» и эпитет «гнусный». Таких остроумных людей я никогда не встречал. Она трещит на дикой скорости, длинными периодами, потому что, будучи младшей дочерью в многодетной семье, вынуждена была встревать в разговор на всех парах, иначе никто за столом ее не слышал… Чем больше я говорю ей, что скучаю без нее, тем правдивее это звучит. Думаю, я готов положить свою жизнь на то, чтобы не дать ей сдохнуть.
Четверг
Франсуаза, ты самое значительное событие с тех пор, как нога человека не ступает больше на Луну. Ты не позволила мне не полюбить тебя. Я просто не мог поступить иначе. Ты не дала мне пройти мимо. Любовь – это когда чувствуешь, что прозевать кого-то значит прозевать свою жизнь. Любовь – это когда перестаешь колебаться. Когда все остальные женщины кажутся пресными. Я скучаю по тебе, еще не узнав тебя. (Я выкладываю тут все, что так и не осмелился ни сказать, ни сделать тебе.)
Пятница
Она уехала из Парижа, следовательно от меня. «Вы влюблены. Сдано по август включительно». Как испортить себе лето? Влюбиться в июле.
Понедельник
Когда ни в кого не влюблен, на всех девиц смотришь с любопытством: хочется чего-нибудь новенького, удивительного, неизведанного, может, и любви с первого взгляда.
Влюбившись, с маниакальным упорством ищешь во всех остальных свою любимую, ты так одержим ею, что кажется, она везде и во всем. Казанова говорил, что новизна – тиран нашей души. Нет, тиран – это ты.
Я хочу спасти Франсуазу, но она спасает меня. Мне попалась та единственная эгоистка, которая способна сделать из меня альтруиста.
Вторник
Пока Людо мучается на Форментере в своей семейной кутузке, я маюсь в одиночестве на Ибице, листая свежий номер «Магазин литтерер», мужественно озаглавленный «Похвала скуке». И вычитываю цитату из «Наоборот» Гюисманса: «Но что бы он ни предпринимал, невыносимая скука одолевала его… Он остался один, протрезвев, чудовищно устав».[94] Я боялся, что уже никогда не полюблю; теперь боюсь, что влюбился навсегда. В девушку, которую еще даже не поцеловал!
Пятница
Знаете, как будет по-испански «искусственный член»? Consolador. Очаровательно, не правда ли? В этом слове слышится «consolar», утешать, и «консолидировать», что исчерпывающе объясняет назначение предмета.
Суббота
– Решено: я развожусь!
Трудно сказать, плачет ли Людо от радости или печально смеется.
– Все кончено. Мой брак не устоял перед кризисом 7-го года.
Вылезай, приехали; я считал, что Людо – моя единственная надежда и опора, но ничто не вечно под луною. Если уж женатые люди расходятся, что же будет? Людо выгнали с Форментеры: позавчера его жена обнаружила в своей постели фальшивого Людо, которого он сделал из двух подушек и валика, чтобы сбежать посреди ночи (вы, наверное, уже об этом наслышаны – их разрыв стал событием недели: обложки «Вуаси» и «Пари-матч», шесть страниц в «ВСД», интервью в «Гала»…).
– Она выкинула меня из машины в порту, не говоря ни слова. И я уехал на пароме, с чемоданами, полными грязных футболок. Мои слезы смешивались с водяными брызгами: на щеках сплошная соль. Подлецу все к лицу.
– А в чем проблема?
– В жизни. Я думал о другой, и она догадалась. Надо было либо уходить, либо топиться.
– Ну ладно, ладно, все устаканится…
– Не знаю, все к тому шло. Когда люди расстаются на солнце, это значит, что они в самом деле друг друга не выносят. Попытка увековечить чувства – полное безумие, у них есть срок годности, как и у нас самих. Всему приходит конец, а мы не хотим с этим смириться. Страдание прибавляет ему вдохновения.
– Как ты себя чувствуешь?
– Банально. Чудовищно. Представь, она на седьмом месяце!
– Хватит, меня стошнит.
– Сегодня читатели твоего дневника оттянутся по полной!
– Понимаешь, мои читатели – обычные люди: они листают меня на пляже или в метро и делают вид, будто все в порядке, хотя в глубине души прекрасно понимают, что я имею в виду. Мы бежим от одиночества, вместо того чтобы сознаться себе, что у нас нет другого выбора.
Воскресенье
Женатики прикольнее холостяков. Принято думать, что все они старперы с прицепом в виде супружницы и орущей мелкоты, а на самом деле в них идет жестокая внутренняя борьба, они пребывают во власти неразрешимых коллизий и бурных переживаний, так что все Оскары Дюфрены на свете им в подметки не годятся.
Понедельник
Женщины остерегаются себе подобных, не учитывая самой, на мой взгляд, опасной их конкурентки – холостяцкой жизни. Людо надоело жить вдвоем («У меня было такое ощущение, что оттягивается весь мир, кроме меня»), мне надоело жить в одиночестве. Мы страдаем, оба в равной степени. Я доверительно сообщаю ему:
– Знаешь, я тут познакомился с одной…
– А, ты скрытничаешь, а я догадался, ждал, пока ты сам мне расскажешь! Знаешь, почему заметно, что ты влюблен?
– Нет…
– Ты стал таким занудой, охренеть можно. И дуешься все время! Так кто она?
– Ты ее не знаешь… Ее зовут Франсуаза.
– Да ты что!
Мне кажется, он с ней знаком.
Вторник
Но дороге из аэропорта в город Ибица огромные рекламные щиты объявляют о вечеринках в «Паше», «Спейсе» и «Амнезии». Реклама ночных клубов оставляет далеко позади рекламу дневных товаров. Здесь ночная тусовка стала товаром народного потребления. Клубизм пришел на смену капитализму. Это мир завтрашнего дня, религия гедонизма, дискотека вместо луна-парка, только бы забыть о ежедневном рабстве в течение года. Чартерные рейсы, забитые немцами и англичанами, заполоняют взлетные полосы и несутся подальше от вечных проблем – физической непривлекательности, солнечных ударов по залысинам, накачанных пивом животов и никудышных национальных футбольных клубов.
Среда
Перескажу вкратце наш вчерашний ночной разговор. Пару месяцев назад у Людо был роман с Франсуазой. Они не были влюблены, но спали раз в неделю, и, судя по всему, удачно; я попросил его не вдаваться в детали.
– Она совсем оборзела, все мозги мне затрахала. Будь осторожен, старик.
Если его целью было вызвать во мне отвращение к ней, то он своего не добился. Чем она шизее, тем больше мне нравится. Но Людо не отстает:
– Она чеканутая! Весь день ни хрена не делает, и кадров у нее немерено! И вечный депресняк. Сексуальна, умна, но крыша едет.
После его слов она кажется мне еще соблазнительнее. Я цитирую ему Дюрас: «Ты мне нравишься, ну и что?» Нет, я явно втрескался, если цитирую на Ибице «Хиросиму, любовь мою».
– Я сразу понял, что Франсуаза словно специально для меня создана. Говоришь, ненормальная, весь день корчит козью морду, а потом трахается как богиня? Тем лучше. Все что угодно, только не глупые глаза!
Четверг
Франсуаза мне все-таки позвонила, чтобы объяснить, почему не позвонила раньше: у меня репутация вруна, тусовщика, блядуна и бабника… Мама посоветовала ей со мной не общаться. Я же не сержусь, ответил я, что она трахалась с Людо, что она психопатка и невратичка, крутящая романы с женатыми мужчинами. Она ответила, что делает, что хочет, и еще спасибо, что я не вменяю ей в вину ее прошлое. А на мое ей плевать.
Вот здорово: мы ругаемся, еще даже не дотронувшись друг до друга. Я пытаюсь сбавить обороты.
– Послушай, я серьезно. Ты мне нравишься, ну и что?
– Не надо, я тоже читала Дюрас.
– Я больше за себя не отвечаю!
– Я тоже!
Этот звонок стал самым лучшим в моей жизни. Она уверяет, что сама пребывает в такой же зеленой тоске и розовом свете. Я жутко рад, что наконец-то нравлюсь той, что нравится мне. Минуту спустя я уже в аэропорту. Полный улет.
Пятница
Никак не соберусь с духом, чтобы рассказать, что произошло в пятницу. Зрелище было жалкое – я был пьян в стельку, умолял Франсуазу поехать ко мне, и таксист стал свидетелем моего позора… Влюбленный бабник – это сердцеед, ставший жертвой душегуба. Франсуаза – моя божественная кара: она мстит мне за всех остальных. Десять потерял, одну найдешь.
Воскресенье
Мой дневник – это анти-«Лофт стори». Нет, я, конечно, сам поборник выставления личной жизни на всеобщее обозрение, потому что выдуманные похождения – и тут я согласен с Дэйвом Эггерсом[95] – создают впечатление, что вы «сидите за рулем в костюме клоуна». Но свою правду я пропускаю через призму лжи, сито работы, фильтр письма. Прошу прощения за нескромность, но меня-то запросто можно снимать, заперев на 70 дней с блядями, зато никто из участников этой говенной передачи не сможет вести за меня дневник. Вперед! Кенза,[96] я жду тебя! Если не ошибаюсь, Борис Виан обосновал полезность литературы в предисловии к «Пене дней» (10 марта 1946): «Это самая что ни на есть доподлинная история, поскольку я сам сочинил ее от начала и до конца».[97]
Понедельник
Вчера вечером Том Форд запустил «Ню», новую линию духов Ива Сен-Лорана. Для презентации он снял дворец Броньяр (бывшая Парижская биржа) и установил там аквариум, полный обнаженных мужчин и женщин, которые целовались и ласкали друг друга. Насмотревшись на них, 800 гостей стали танцевать лучше. Все очень возбудились: Эва Герцигова улыбалась слишком часто, чтобы это выглядело искренне, диджей следом за «Walk This Way» группы «Аэросмит» поставил «Хотите ли переспать со мной сегодня ночью» Пэтти Лабелл, Франсуаза впервые в жизни выпила водки. Она поняла, в чем смысл алкоголя, и клеила всех напропалую. У меня было ощущение, что я участник научно-фантастического кибернетически корректного фильма. К 2060 году финансовые рынки превратятся в гигантскую оргию, заключенную в стеклянный сосуд… Но разве сейчас это еще не так? Я подозреваю, что Том Форд – андроид, киборг класса ХВ28, изготовленный фирмой «Биотек инк.», как в «Искусственном разуме» Спилберга, этой клюкве, содранной у Кубрика. Я попытался воспользоваться случаем и шепнул на ухо Франсуазе:
– Я тебя люблю. Когда перепихнемся?
Она пожала мне руку. Пожала ладонь. Пожала локоть, бицепс, плечо, подбородок. Ее губы коснулись моих. Я ослеп, оглох, онемел. Я был рожден ради этого мгновенья.
Среда
Хотя мы так и не переспали (позавчера я потерпел сокрушительное и постыдное фиаско – член у меня встал размером с сосиску «Knacki Herta», что было оскорбительно для нее и унизительно для меня, и тем не менее ничего более очаровательного я до сих пор в своей постели не имел… Если бы я не испытывал к ней никаких чувств, у меня бы встало как у коня, но высокие ставки в этой игре свели на нет все мои возможности, как у Анри Леконта в финале турнара «Ролан Гаррос»), я предложил Франсуазе, ни с того ни с сего (и на свой страх и риск), поехать со мной в Лос-Анджелес. К моему величайшему изумлению, она согласилась. Двенадцать часов спустя, перед отелем «Мондриан», пока я безуспешно пытался поймать такси, Элизабет Кин удалось рассмешить ее:
– В Лос-Анджелесе есть таксы, но не такси.
Позже – слезы счастья в белоснежной комнате. Вопреки унижению предыдущего вечера, а главное, несмотря на любовное волнение и разницу во времени, мое тело снова начинает функционировать. Подумать только, я занимался любовью 35 лет и ни разу не заплакал.
Суббота
Сан-Франциско – это Нью-Йорк под уклоном. Иду показывать Франсуазе квартал Нашбери. Покупаем хипповые шмотки Софи, дочке Людо. Я дарю Франсуазе виниловые пластинки «Джефферсон эрплейн». Она дарит мне джинсовый пиджак, чтобы я «косил под молодого». Мы неудачно припарковались, и на снятую нами тачку прилепили штраф. Один уже лежит у меня дома в ящике. Случается, я долго разглядываю его, затаив дыхание. Надо будет повесить его на стену в рамочке.
Вторник
Чего не хватает Соединенным Штатам, так это сомнений. Это огромный недостаток стран-победительниц. Здесь всегда ставят на фаворитов и каждый вечер празднуют победу, не испытывая никакого чувства вины. По истечении нескольких дней в Америке любой молодой европеец чувствует себя стариком. Мне не хватает тут самокопания, экзистенциальных колебаний, тревоги по поводу эпикурейского умопомешательства. И с улыбками у них перебор! Радостные физиономии камнем ложатся мне на сердце. Мне хочется организовать покушение на канал MTV. Франсуаза со мной согласна (что большая редкость).
Среда
Только в Америке я чувствую себя европейцем.
Четверг
Почему она, а не другая? Зачем отвергать тысячи сисек ради одной только пары? Зачем отказываться от сотни писек ради одной-единственной? Франсуаза отправляется по магазинам, а я, лежа у бассейна в отеле «Стэндарт» на бульваре Сансет, нахожу, наконец, ответ: потому что без нее я заболеваю раком. В любви сдаешься в плен из инстинкта самосохранения.
Воскресенье
«Настоящее скверно, и с каждым днем будет все хуже и хуже, пока не настанет самое худшее». Порой мне очень хочется сказать Шопенгауэру, чтобы он заткнулся.
Понедельник
Жан-Жорж, мой приятель, который обожает читать мораль всем окружающим, никогда не применяя ее к себе самому, позвонил мне утром с очередной нотацией:
– Перестань писать о себе любимом, это черт знает что, ты делаешь больно своим близким!
Может, он и прав. Я решил внять его советам. Не буду больше рассказывать свою жизнь.
Среда
Пардон, но мне явно не хватает воображения (или таланта), чтобы сочинять сказки. Извини, Жан-Жорж […] лучше вернусь к «проспективной автофикшн» (так определяет мое творчество Мишель Уэльбек, хотя лично я квалифицировал бы его как «публичное авторазрушение»).
Четверг
Я вдруг понял, что перестал сердиться на отца в тот момент, когда сам пустился во все тяжкие, как он в свое время. Что ж он меня не предупредил! (Может, он и пытался, но я, наверное, его не услышал.)
Пятница
Всякий раз, разругавшись, мы с Франсуазой с диким исступлением занимаемся любовью. Я иногда даже специально провоцирую ссору ради одного только счастливого примирения.
Среда
В «Девушках из Рошфора» Дельфина (которую играет Катрин Денёв) узнаёт себя на портрете, написанном незнакомцем. Картина называется «Идеал женщины». Обернувшись к какому-то хлыщу, она восклицает:
– Этот художник, должно быть, очень меня любил, раз он меня выдумал.
Этой восхитительной репликой Жак Деми переформулировал стендалевскую «кристаллизацию». Любовь – это когда выдумываешь человека до того, как знакомишься с ним. Именно это я и испытываю по отношению к Франсуазе. Я увидел ее впервые год назад. Потом я вроде бы забыл ее, но она уже во мне укоренилась, сведя на нет мои романы с Клер, Пенелопой, далее везде. Когда мы снова встретились, я мгновенно понял, что она всегда была моим идеалом женщины, что она заняла собой все окружающее пространство и что, если я буду от нее бегать, мне не жить. Она существовала и раньше, но тем не менее я ее выдумал. В сущности, всякая любовь сама себя сочиняет. Нет ничего более творческого, чем любовь; ею одержимы писатели, музыканты, живописцы и кинематографисты. Вот почему, быть может, художники – лучшие любовники.
Четверг
Августовский дождь в Париже. Рестораны и лица закрыты. «Один в Париже?» – вопрошают рекламные анонсы сайтов секс-знакомств. Это период ежегодных измен: на курортах жены трахаются со смотрителями пляжей, а в это время мужья, оставшиеся в Париже, волочатся за датскими туристками. Хочу предупредить читательниц: не бывает мужей верных и неверных. Мужья подразделяются на две категории: одни изменяют женам тайно, другие явно. Имейте это в виду, изучая список звонков в памяти мобильника, случайно оставленного без присмотра. Хранить верность невозможно, особенно летом. Судите сами, кто аморальнее: тот, кто предает вас исподтишка, или тот, кто выкладывает все начистоту?
Пятница
Чтобы прийти к общему знаменателю, позволю себе дать дружеский совет моим дорогим читателям: если у вас есть мобильный телефон, не забудьте залезть в меню и выбрать команду «стереть последние звонки». Это поможет вам избежать определенных домашних неурядиц в начале учебного года. Не премините также стереть эсэмэски из цифровой памяти. Технический прогресс ускоряет сближение между людьми, равно как и возникновение неприятностей в супружеской жизни.
Суббота
Фразу недели написал Жан-Жозе Маршан в «Мечтателе» (издательство «Роше»): «То, к чему я стремлюсь, весьма туманно и не поддается определению, это – свободная жизнь».
Воскресенье
Зачем запрещать клонирование человека? Оно давно уже разрешено самой логикой современного мира. Отмена причинно-следственной связи между полом и деторождением, исчезновение физических различий в силу смешения рас, гомогенизация тел благодаря пластической хирургии… Хаксли побеждает Дарвина техническим нокаутом: естественный отбор стал искусственным. Человек победил обезьяну, как она в свое время победила динозавра. Кто победит человека, кроме него самого?
Понедельник
Все, что говорит Франсуаза, очень эротично. Например, когда я спрашиваю, почему она пользуется затычками для ушей, когда спит, она отвечает:
– Я люблю, когда у меня что-нибудь набухает в ушах.
Эта девушка – «праздничная» версия пиццы с четырьмя сырами: это красота на красоте и красотой погоняет, даже к имени ее я уже почти привык.
Вторник
На площади Тяньаньмэнь студент стал на пути у колонны танков и остановил ее. В Генуе по нему проехал джип.[98] Вывод: коммунисты пиарят лучше, чем ультралибералы.
Четверг
Ох уже эти мне писатели-мечтатели – Жюль Верн, Кафка, Оруэлл, Хаксли… А может, они не столько предсказывали, сколько влияли? А что, если ракеты, подлодки, общество слежки, тоталитаризм и клоны существуют только для того, чтобы соответствовать фантазиям этих психов с буйным воображением? В предисловии к «Портрету Дориана Грея» Оскар Уайльд утверждает, что природа подражает искусству. Вполне возможно, что история тоже.
Пятница
Отель «Пелликано» в Порто-Эрколе (150 километров к северо-западу от Рима) – итальянский «Эден рок». Чарли Чаплин присутствовал на его торжественном открытии в 1969 году (это мне рассказал бармен Рикардо). Франсуаза спускается на лифте, высеченном в скале, чтобы окунуться
в прозрачность вод морских широт.
Солнце на тосканском побережье влетает в копеечку, но тут все честно, без подставы, ведь район называется Арджентарио.[99] Это полуострый полуостров.
У них с баблом
бывает облом,
но им не в лом
казенный дом.
Неподалеку отсюда, в Тарквинии, Маргерит Дюрас играла в лошадки в 1953 году. Мне хочется запомнить все места, где мы были влюблены: запечатленные в этой книге, они войдут в историю. Наша любовь умрет, а книга будет жива.
Вторник
Странная история. Расставшись с женой, Людо открыл для себя свою дочь. Что, ему жалко было любить одновременно мать и ребенка?
– Сейчас, – говорит он, – мы ходим в Ботанический сад, я ее защищаю, когда всякая мелкота отбирает у нее ведерко, и я ловлю ее, когда она съезжает с горки. Покупаю ей ванильное мороженое, которое она размазывает по щекам. Вернувшись домой, мы танцуем под «All for You» Джанет Джексон. Она обожает танцевать. Она сама ставит диск, и мы начинаем кружиться, нацепив на нос солнечные очки. Поиграв в гостиной минут пятнадцать в вертящихся дервишей, она пьянеет, спотыкается, смеется, тянет кота за хвост, и это так освежает, словно чистый прозрачный источник после долгой летней прогулки.
– Смотри, она пробуждает в тебе талант.
– Подожди, это еще не все. Она требует, чтоб я ее чмокнул, а поскольку я целую ее в губки, она мне говорит спасибо, потом показывает у себя между ног и говорит: «Пипка, пипка!».
– Можно подумать, твоя дочь не такая, как все бабы! Насколько я понимаю, ты пытаешься мне доказать, что ты стал хорошим отцом для своей дочери с тех пор, как расстался с ее матерью?
– Именно так. Почувствуйте разницу. Я стал отцом в тот день, когда ушел от матери!
Я мог раз десять заснуть, выслушивая эту нудную похвальбу новоиспеченного отца семейства, но, поди знай почему, Людо меня восхитил. Не каждый день видишь, как твой приятель влюбляется в собственную двухлетнюю дочку. И потом, в кои-то веки мы не касаемся запретной темы – Франсуазы… Я не в претензии, что он клеил ее за моей спиной, я бы поступил точно так же на его месте. Но как же он упустил ее после того, как она ему отдалась? Наш роман снова делает ее привлекательной в его глазах: классический эффект любовного треугольника. Я не собираюсь накладывать на нее лапу, даже если ревную как бешеный. Каждый за себя, Франсуаза для всех! Ей решать.
Суббота
Этим летом мы с Людо поменялись жизнями. Теперь он холостяк, а я при бабе. Может быть, я реинкарнация Бурбона Бюссе? Я пытаюсь всех обдурить, делаю вид, что свободен, но вы-то понимаете, что я больше не верю в припарки донжуана из Шестого округа. Сердце мое занято. Надо будет связаться с издательством «Арлекин»[100] и предложить им напечатать «Романтического эгоиста».
Понедельник
Сидел всю ночку в одиночку. Where did you sleep last night?[101] (Ни в коем случае не задавайте этот вопрос, поставленный «Нирваной» вслед за Лидбелли: осторожно, занудство!) Я предпочитаю «Never explain never complain»,[102] даже если потребуется недюжинная выдержка, чтобы не заорать от боли, когда не знаешь, где твоя любимая женщина провела последние 24 часа.
Фраза недели принадлежит Манюэлю Каркассону – издателю, но другу (по прочтении легких заскоков Уэльбека в журнале «Лир»):
– Уэльбек – это мыс Агд в Бертесгадене.[103]
На что Марк Ламброн возразил:
– Вовсе нет: Уэльбек – кельтский друид. Панорамикс у «Криса и Маню»![104]
Если хотите, пусть будет ничья.
Среда
Рассказы пишут, когда нет времени на романы. Статьи пишут, когда нет времени на рассказы. А когда нет времени даже на статьи, ведут дневник.
Четверг
Париж стоит обедни Бьорк в Сент-Шапель. Я явился на бульвар дю Пале без билета. Благодаря какому-то читателю, а по совместительству директору фирмы грамзаписи, мне удалось войти. Последний раз я приходил сюда разводиться.[105] Вот Лионель Жоспен: из Троцкого в тролли. Вот Ив Симон и Стефани Шеврие, Элизабет Кин и Зази, Бертран Канта из «Нуар дезир» и Ален Башунг из «Алена Башунга». Сейчас наисландимся. Я как заведенный прикалываюсь по поводу пантеизма Бьорк и этой идиотской ситуации: весь Париж пришел в церковь, хотя исландка верит только в снег. Но как только она входит в крипту, ее детский голос пробуждает странные чувства в этом святом месте. «Музыка, – сказал Мальро, – это мыслящий шум». Хрен знает что: это не шум, и ни о чем он не мыслит. Музыка – это плачущее волшебство. Думаю, Господь был не против этого языческого концерта. Но когда эскимосочка прошла мимо меня, распевая «All is Full of Love» а капелла между рядами, мне расхотелось шутить. Редко приходилось мне испытывать чувство такой причастности чуду. В конце долго не смолкали аплодисменты. Бьорк не певица, а врата восприятия.[106]
Пятница
В Париже вновь открылся «Вип». Этим летом женская часть их клиентуры значительно помолодела. Раньше тут снимали младших сестричек наших подружек, теперь их дочек.
– Ты случайно не мамин бывший любовник?
Этот вопрос охлаждает пыл.
– Послушай, твоя мама была очень хороша собой двадцать лет назад, но у нее был тот же недостаток, что и у тебя: язык без костей.
И вообще, не больно-то и хотелось: изменять Франсуазе у меня пока особого желания нет, хотя я и не удосужился отказаться от своей «разгульной жизни» (как она выражается).
Суббота
Ужинаем в «Нобу» на улице Марбёф. Проблема номер один: мой заказ потеряли. Номер два: никто меня не узнает. Номер три: все узнают Фабьена Бартеза и Линду Евангелисту за соседним столиком. Номер четыре: официанты приносят блюда одно за другим, ровно через три часа ожидания. Номер пять: окружающие галдят больше, чем мы. Явный перебор с МПБ (мегапроблемами богачей). Что свидетельствует о том, что ты разбогател? Постоянные жалобы на жизнь.
Воскресенье
Любовь делает тебя непобедимым. Невозможно сдержать влюбленного человека: не вздумайте встать у него на пути. Наконец я достиг своей цели: просыпаюсь по утрам нефтяным королем.
Понедельник
Начиная этот дневник, я хотел стать Оскаром Уайльдом, но, закончив его, стану, возможно, не более чем гетеросексуальным Армистидом Мопином.[107]
Вторник 11 сентября 2001 г.
Рухнули башни-близнецы. После обеда бассейн.
Среда
Марк-Эдуар Наб читает в Интернете отрывки из Апокалипсиса. Конец света в прямом эфире. Надо бежать от начинающейся войны, но куда? Рембо выбрал Абиссинию, но сегодня в Эфиопии неспокойно; Сэлинджер затаился в Корнише, но Вермонт по-прежнему в Америке; Сид Барретт залег в Кембридже, но это союзная территория; Бобби Фишер прячется в Японии, которая кишит опасными сектами; Гоген в свое время обосновался на Таити, но с тех пор это место стало радиоактивным; Уэльбек переехал в Ирландию, но там идет местная религиозная война. Так куда? Остается только Швейцария, по стопам Бальтуса и Годара. Швейцария – единственное антиапокалипсическое убежище. Пора бы уже открыть там счет.
Мы загипнотизированы катастрофами. Некоторых журналистов заносит, они сыплют эпитетами «потрясающая», «невиданная», «поразительная», «сногсшибательная». Что и выдает их жажду ужасов. Они любят смерть в картинках. Таково их ремесло. И они правы: это прекрасно, как «Ад» Данте, «Сад пыток» Октава Мирбо и полотна Фрэнсиса Бэкона. Не надо стыдиться того, что этот кошмар завораживает. Дж. Г. Баллард: «Насилие – это поэзия XXI века».
Четверг
На Западе скоро исчезнет определенный образ жизни. Мы станем менее свободны в наших передвижениях, за нами будут пристальнее следить. Нам придется выбирать между свободой и безопасностью. От чего мы готовы отказаться, чтобы все время не помирать со страху? Вот конкретный пример: почему последние сорок лет так легко было пробраться в кабину пилота? Поскольку любой «боинг» или аэробус – это оружие массового поражения, уже давно пора нанять охранников для защиты бортпроводников и прекратить всякий доступ к пилотам. Каждой стюардессе – по телохранителю! Надо поставить бронированные двери между салоном и кабиной пилота, которые, как правило, разделены простой шторкой! Как можно было не подумать об этом раньше? Это нелепо и преступно. В компетенцию летчиков не входит борьба с пиратами. Вопрос уже не в том, «есть ли пилот в самолете», а «есть ли кто-нибудь, кто защитит пилота»?
Пятница
Вечером после падения башен в ночных клубах было пусто. Но на следующий день разразилась тотальная тусовка. Рассуждали просто: раз мы все равно скоро склеим ласты, погребенные под горящими корпусами самолетов и расплавленными фюзеляжами, так оттянемся же напоследок. Третья мировая война – мощный афродизиак. Чтобы закадрить кого-нибудь в наше время, советую начинать так:
– Нам осталось жить всего пару часов. Как насчет куннилингуса? One last scream before the end?[108]
Суббота
У Шан Са только что вышел новый роман. Узнав о трагедии 11 сентября, она воскликнула:
– Нет, они не могли так со мной поступить!
Это было «ну ни хрена себе!» этой недели.
Воскресенье
Апокалипсис сегодня. Мне повезло, что я встретил тебя накануне конца света. Мы сможем полюбоваться им из окна. Атомные грибы отразятся в твоих изумрудных глазах. Скоро не будет воздуха, потом воды, потом мы останемся с тобой вдвоем.
Вторник
Часто говорят, что красота для женщины то же, что власть для мужчины: их главный козырь в искусстве обольщения. Почему-то при этом забывают, что красивое лицо может быть и препятствием. Красота привлекает вульгарных и уродских кретинов и пугает робких и нежных умников. Красота – никудышный сортировщик, поэтому красотки всегда окружены мудаками. Физическую красоту правильнее будет сравнить со знаменитостью, а не с властью: она столь же эфемерна, фальшива и разрушительна, так что это худший критерий для знакомства.
Среда
Рыдаю от смеха, читая «Счастливую глобализацию» Алена Минка в «Монд». Этому экстремальному экономисту пора переквалифицироваться в записные комики. Он напоминает мне одноглазого Панглосса из «Кандида», неустанно повторяющего, что все к лучшему в этом лучшем из миров. Я лично за глобализацию. Повсюду на этой планете я чувствую себя как дома, верю в гегелевского «всеобщего человека», мне глубоко начхать на национальный суверенитет, я худший патриот на этой земле.
Это не мешает мне констатировать, что на данный момент глобализация никого еще не сделала счастливым, даже богачей.
Суббота
Ужинаю с моей подружкой Неизвестной Блядью.
– Я неслабо вчера поимела.
Она любит так выражаться. «Неслабо вчера поимела» – это не значит, что она потребовала заплатить ей за перепих. Неизвестная Блядь всегда дает бесплатно. Нет, «неслабо вчера поимела» – это значит, что накануне ее крендель отодрал ее с особой свирепостью. Говорите ли вы по-блядски (новый модный язык)? Существует несколько возможностей выразить по-блядски особо удавшуюся ночь любви:
– Трахнули в зад, но это еще цветочки.
– Оттянулась вчера по полной.
– Моя писька в открытом доступе.
– Мне вчера засигарили, мало не покажется.
– Он мне врезал шершавого.
И еще лучше, потому что непонятнее:
– Оттопырили по самое не хочу.
Воскресенье
Что значит любить?
Я по тебе скучаю, даже когда ты со мной.
Не забудь от моего имени поблагодарить маму за то, что она тебя родила.
Осень
Любовь всей жизни
Том Форд: Вы счастливы?
Карл Лагерфельд: Дарлинг, я не настолько тщеславен.
Вторник
Способность краснеть сродни импотенции: достаточно заговорить об этом, и вот оно, тут как тут.
Суббота
Чем мы циничнее, тем больше нас привлекает невинность. Нам нравятся женщины, которые верят в то, во что мы уже не верим. Отсюда и притягательность Лолит: мы не только, по примеру Дракулы, жаждем засосать юную жизнь, нам еще не терпится выцедить их простодушие, откачать иллюзии, напиться оптимизма. Наивность – это опиум для скептиков.
Воскресенье
В последнюю минуту перед взрывом кто-нибудь влюбится, и мир будет спасен.
Понедельник
На этой неделе мне исполнилось 36 лет. То есть мне 18 лет уже 18 лет. Этот дневник – своего рода прощание с беззаботностью, история человека, который продолжает делать глупости, хотя юный возраст не может послужить ему извинением. Вот, например, я влюбился в Франсуазу: теперь я уверен, что она спит с Людо и со мной одновременно (каждый раз, когда я заговариваю о нем, она меняет тему – по-моему, она колеблется между нами). Любить эту крезанутую – большая глупость, не любить ее невозможно. Мне полезно немножко пострадать; это меня молодит. Влюбленный, которому уже стукнуло 30, выглядит довольно стрёмно, но любить все-таки менее утомительно, чем ежевечерне выполнять гимнастические упражнения в хелс-клубе «Ритца». И потом, из любви к симметрии, я всегда могу перепихнуться потихоньку с какой-нибудь девицей, чтобы отплатить Франсуазе той же монетой…
Вторник
Рене Жирар[110] считает, что ложь романтична, а правда романична. По-моему, наоборот: ложь романична (роман – это искусство не говорить правды, отвергать тиранию откровенности, шантаж искренности, диктатуру достоверности), а правда романтична (что может быть поэтичнее и лиричнее откровенности, какое неистовое требуется мужество для того, чтобы просто сказать, что вы думаете на самом деле).
Четверг
Людо переживает, что видит детей только два уик-энда в месяц. Я пытаюсь его успокоить:
– Отцы созданы для того, чтобы отсутствовать. Так уж повелось: роль отца состоит в том, чтобы исчезнуть до того, как ему найдут замену.
Не думаю, что мне удалось его утешить…
Что касается Франсуазы, то мы по-прежнему избегаем этой темы. Я слишком боюсь потерять разом их обоих.
Пятница
Линяю с Франсуазой в Амстердам, поесть спейс-кейки. В Музее Ван Гога выставка «Ван Гог и Гоген» повествует об их бурной дружбе. История нам известна: поработав вместе в желтом доме в Арле, они жутко разругались, и во время ссоры Ван Гог отхватил себе пол-уха, пригрозив предварительно Гогену бритвой. Один английский критик высказал недавно новую теорию: это Гоген отрезал ухо Ван Гогу во время ссоры! Просто Майк Тайсон и Эвандер Холифилд![111] Таким образом, от нашего видения проклятого художника не остается камня на камне. Надо пересмотреть догматы долоризма, согласно которым стать гениальным можно только самоуничтожаясь. А на самом деле происходит обратное: если вы гениальны, окружающие вас уничтожают (Антонен Арто догадался об этом уже в 1947-м: «Ван Гог – самоубийца руками общества»).
Суббота
Амстердам – настоящая столица мира лили (либерально-либертарного), потому что проститутки тут выставлены в витрине, а наркотики – в свободной продаже. Раньше Нью-Йорк назывался Нью-Амстердамом. Над городом на низкой высоте проносятся самолеты, и я ловлю себя на том, что с опаской слежу за траекторией их полета. Секс под воздействием сканка утраивает спазмы: мы не спим всю ночь в номере отеля «Амбассад», потеем и накручиваем лучшие оргазмы в жизни. Любовь, влажные волосы, хочу, еще хочу, еще-еще, запотевают окна. Нам даже соседи в стенку постучали: вот такая обстановочка! Они с радостью выплеснули бы на нас ушат воды, чтобы кровать не скрипела. Я знаю, что никогда с такой частотой кончать не буду; надеюсь, что Франсуаза придерживается того же мнения.
Воскресенье
Вчера – вторая бессонная ночь в «Яб юм» (Синджел, 295), самом роскошном борделе Европы. Мне нравится смотреть, как моя любимая изменяет мне с другими женщинами. Я смотрю, как они жадно целуются, мылят друг друга в ванной, мажут кремом груди, засовывают друг другу палец в щелку, и кончаю им на спины. Они испускают хриплые крики, и мы начинаем все сначала, снова и снова. Как все-таки утомителен гедонизм! Не забыть бы предупредить Уэльбека, что ему больше не имеет смысла ездить в Паттайю; амстердамочки весьма умелы. Их девиз – плагиат найковского: «Just do me».
Четверг
Поправка: месяц тому назад я утверждал, что последняя тихая гавань на планете называется Швейцария, а недавно в Цуге произошла настоящая мясорубка: 15 убитых (из них 3 министра) за несколько минут.[112]
Если уж даже в Швейцарии теперь стрёмно, то ситуация упрощается: никто нигде не может себя чувствовать в безопасности. Теперь любой самолет, микроавтобус, мотороллер, мусорный контейнер и человек в куртке становятся потенциальными бомбами. Невозможно пройтись по улицам города, не пребывая в состоянии непрерывной паранойи. Что угодно может бабахнуть в любой момент. Как ни странно, в этом постоянном напряге нет ничего гнетущего, напротив, это физическое оправдание моего нравственного нигилизма. Апокалипсический гедонизм – вот правильное состояние духа на сегодняшний день. Раз уж мы уверены, что небо непременно рухнет нам на голову, надо немедленно начать жить на всю катушку, это самая здоровая реакция. Салман Рушди прав: жить в роскоши – лучший способ противостояния фашистам-фундаменталистам. После 11 сентября мы ничего не должны откладывать на завтра, потому что неизвестно, состоится ли оно.
Суббота
Почему мне так хочется, чтобы меня любили? Потому что Бога нет. Если бы я в Него верил, его любви мне, может быть, хватило бы. Некоторые атеисты компенсируют отсутствие Бога, становясь донжуанами. Но можно ли божественную любовь заменить женской?
Воскресенье
Будь собой. Ладно, но каким собой? Сколько меня? И кто из них – я?
Я не знаю, кто я, но я знаю, кем я не хочу быть: одним человеком. Кто-то один – это никто.
Понедельник
Я не знаю, кто я, но знаю, кем бы я хотел быть: писателем, который не знает, кто он.
Вторник
А что, если последствия террористического психоза будут совершенно неожиданными, например, придет конец городам? В сущности, какой-нибудь козлопас, будь он в Афганистане или в департаменте Ардеш, представляется мне гораздо менее уязвимой мишенью, чем энергичный функционер где-нибудь в Дефансе.[113] Мы понимаем, что благодаря новым технологиям связи (беспроводные компьютеры, сотовые телефоны, мейлы с мобильника) уже нет никакого смысла запирать себя в мрачном рабочем кабинете – сейчас это, кроме всего прочего, и рискованно. Крупные агломерации – это прежде всего муравейники, а от них очень легко оставить мокрое место, это скопление тел, которым следовало бы поскорее рассредоточиться. Не исключено, что утопия Алле[114] в один прекрасный день станет реальностью: благодаря Интернету города обоснуются в деревне.
Среда
В своих заграничных поездках я с радостью впадаю в детство. За мной ухаживают, как за малолетним ребенком. Все организовано так, чтобы я вернулся в свое пятилетнее состояние (капризничаю, шучу, грублю, не говорю спасибо, опаздываю, динамлю и т. д.). Я объезжаю мир, переходя с одного тусняка на другой. Всеобщая дискотекизация мира завершена. Танцевальные хиты стирают национальные различия. Равнение на бар. Мое мутное одиночество достойно члена новой исторической общности, по уши в водке и ВРМ.[115] Вдалеке от дома я скучаю только по тебе. Ты моя единственная родина. Франсуаза не захотела поехать со мной в Германию: я укрепился в своих подозрениях. Изменю ей, чтобы отомстить, свести счеты, иначе никак.
Четверг
Я в Берлине – к вопросу о больших столицах под прицелом. В этом городе привыкли к разрушениям, апокалипсис тут часть быта. Тем не менее я рад, что приземлился на полосе, предназначенной для этого, то есть горизонтальной. Потом бродил по гигантским стройкам, как герой последнего романа Роб-Грийе[116] – к сожалению, тут не оказалось юной девицы, чтобы высечь ее (хотя… флаер SM-Fetish-Erotic-Party в «Клубе Леже» выдержан вполне в стиле «нового романа»).
Пятница
Первый роман Скотта Фицджеральда (отвергнутый издательством «Скрибнерз» сначала в августе, потом в октябре 1918 года и опубликованный два года спустя под названием «По эту сторону рая») изначально назывался «The Romantic Egotist». Само собой, он писал обо мне. Но я в то же время и сентиментальный маньяк, любвеобильный мерзавец. Хам, абстрактно влюбленный в абсолют, нежный жлоб, мачо с ранимым сердцем, правоверный жуир. Спасибо, Фрэнсис, за название этой книги.
Воскресенье
Присоединяюсь к самооправданию Поля Валери: «Я печатаюсь, чтобы прекратить правку».
Понедельник
Супружеская жизнь представляется мне уже не тюрьмой, а портом приписки.
Вторник
Грустнеют ли женщины, пообщавшись со мной? Франсуаза настолько дерганней меня! Моя меланхолия эстетическая, ее – физическая. Короче: я себя чувствую гораздо лучше, чем она. Я бы хотел стать депрессивным меланхоликом, но по сравнению с ней я действительно «малыш». Любовь к невротичке – наказание для бабников.
Среда
На ошибках учишься, вот почему от успеха тупеют.
Четверг
Первая настоящая семейная сцена с Франсуазой. Мы даже расстались. Она произнесла все непоправимые фразы: она меня разлюбила, я ей изменил, «между нами все кончено, я от тебя ухожу». И все потому, что, рассказывая о Берлине, я покраснел. Я хлопнул дверью, предложив ей убираться к своему Людо. Она крикнула мне вдогонку, что не спрашивала у меня разрешения. Ночую в отеле «К», но не могу заснуть.
Пятница
Лучше жить с психопаткой, которая разобьет тебе сердце, чем сидеть дома и ругаться на телевизор. Но хуже всего, когда и то и другое в одном флаконе.
Суббота
Франсуаза создана для меня. Что это, просто фраза? «Она создана для меня». Что это значит? Надо бы проанализировать. Я думаю, что она находится точно посередине между сексом и депрессией. Она суперсексуальна, что очень важно (женщина обязана возбуждать, у всех окружающих должно вставать на нее, надо, чтобы она давала кончать ей в рот, в зад и т. д.), но при этом она грустна, тревожна и страдает бессонницей, и вот тут-то я ломаюсь (никак не могу ею насытиться, даже исторгнув из меня крик, она остается загадочной, сложной, измученной). Мне нужна женщина, на которую у меня стоит и которая от меня бежит. Блонда до мозга костей, депрессивная блядь, Кайли де Бовуар. (Я пишу это поздно ночью, потому что вчера мы, понятно, помирились, утонув в горячечном бреду взаимных признаний, слез, ласк и обещаний…)
Воскресенье
Франсуаза – это О, прочитавшая Доминик Ори. Не «мама и шлюха», а «интеллектуалка и шлюха». Я хотел испытать оргазм и все-таки немножко пострадать. Не знаю, как это происходит у других, но для меня любовь – это когда секс становится таким потрясающим, что уже не можешь заниматься им ни с кем другим. Наваждение перемещается из члена в мозг.
Понедельник
На вопрос «Почему вы пишете?» Беккет отвечает: «Ни на что больше не гожусь» (ложное смирение). Гарсиа Маркес говорит: «Чтобы меня любили друзья» (это уже лучше). Я: «Потому что мне обрыдло не писать».
Вторник
Мы думаем, что знаем, чего хотим. А на самом деле наши желания нам больше не принадлежат. Реклама побуждает нас делать то, что, в общем-то, мы делать не собирались. Так, в конце концов, мы начинаем жить чужой жизнью.
Среда
Новая проблема парижских ночных тусовок: помня об угрозе сибирской язвы, начинаешь опасаться белого порошка. Когда-то мы нюхали беззаботно, закрой глаза – и вперед по белой дорожке. Теперь надо узнавать, откуда что берется. Терроризм насрал даже в сортирах модных клубов.
Пятница
Боссюэ утверждает, что желание – это движение маятника, который качается от вожделения к отвращению и от отвращения к вожделению. Трудно поверить этому кюре, который сторонился женщин. Будучи романтическим эгоистом, я бы заменил отвращение на страх (боишься заскучать, растеряться, испытать боль, остаться в одиночестве, трясешься, что тебя бросят или что попадешь в плен). Настоящая любовь качается от вожделения к страху и от страха к вожделению.
Вторник
Франсуаза считает, что я выгляжу на десять лет моложе своего возраста. Где-нибудь, скорее всего, мой портрет старится за меня. Или эта книга?
Четверг
Еду в Краков без Франсуазы. Еще одна проверка на вшивость, с ее согласия. Она поняла, что актер из меня никудышный и я совершенно неспособен ей соврать. В Кракове насчитывают 100 церквей и 600 баров. Я буду молиться только в присутствии моей рюмки водки.
Пятница
После двадцати-тридцати рюмок «Зубровки», выпитых залпом, я скучаю по ней еще больше. Барочно-славянская красота мощеных улочек Казимежа (еврейский квартал) в сумерках. Средневековые погребки при свечах: «Алхимия», «Сингер». Поляки любят выпивать в темноте. Продвигаться на ощупь в таких декорациях – настоящий европейский шик. Я ночую в «Софителе», похожем на штаб-квартиру французской компартии на площади Полковника Фабьена. Во всех странах Восточной Европы капитализму пришлось вселяться в бывшие владения коммуняк. Экстази вместо Штази! Мои оранжево-коричневые апартаменты (невольно повторяющие прадовский дизайн) выходят на Вислу (она будет пошикарнее Арно). Платный порнографический канал составил мне компанию в твое отсутствие. Я засыпаю, воображая тебя под тремя немецкими жеребцами.
Суббота
Краков бай найт – это прыжок во времени и пространстве. В «Друкарне» (это квартира, превращенная в дискотеку) блондинки дергаются под старые записи: «Belfast» «Бони М», «Rock Lobster» «В 52s». В их возрасте, то есть лет в 15 (иначе непонятно, как держатся такие буфера), я слушал те же песни. Какая жалость: я теперь слишком верен, чтобы узнать, как они бреют себе лобки. Оказывается, во влюбленном состоянии верность перестает быть жертвенностью. Влюбленный хранит верность без усилий и не считает это подвигом в мирное время. Любовь – это такая мулька, которая делает верность естественной.
Воскресенье
Я рад, что вернулся, потому что скучал по Франсуазе и еще потому, что теперь меня ломает, когда никто не узнает меня на улицах!
Понедельник
Увенчав лаврами В.С. Найпола вслед за Гао Синцзяном, шведы из Нобелевского комитета опять выбрали изгнанника, апатрида, эмигранта. Знак времени? Самые великие романисты – это те, кто осмеливается покинуть родной дом: тринидадец переезжает в Лондон, китаец – в Баньоле.[117] Но ни Найпол, ни Синцзян не поменяли язык: Набоков, Кундера, Джозеф Конрад были круче. Отказавшись от родного языка, они избрали новую родину – Литературу.
Вторник
Говорить о себе плохо – это еще претенциознее, чем говорить о себе хорошо. Надеешься, что тебя тут же опровергнут или, на худой конец, что нейтрализуешь таким образом критиков. Подобным хвастунам наизнанку я предпочитаю откровенных хвастунов налицо.
Среда
Я в аэропорту Руасси, улетаю в Турцию. На этот раз Франсуаза соизволила составить мне компанию (она любит только солнечные страны). В нападении на Всемирный торговый центр есть свои преимущества – оно положило конец перебронированию. До 11 сентября любой пассажир мог быть не допущен на борт, хотя он заказал место и купил билет. Шансов было 50 на 50.
Теперь садись – не хочу, уверенности прилететь на место живым нет, зато место обеспечено! Если исламисты собирались покончить с бездарностью дикого капитализма в этом отдельно взятом пункте, они своего добились, равно как и пассажиры.
Четверг
Стамбул – это Сан-Франциско для бедных; то вверх, то вниз, и повсюду вода. На террасе «Пера Паласа» мне хочется аплодировать. Этот пейзаж заслуживает standing ovation, да что там, даже испанского «Ола»! Красный диск солнца робко тонет в море, словно вода кажется ему слишком холодной, чтобы в нее нырнуть.
Пятница
Эй вы, расисты проклятые! Вы считаете, что турки – это такие усатые толстячки из «Полночного экспресса»? Вы забыли роскошь Византии, ставшей Константинополем, а потом Стамбулом? Поскольку Нью-Йорк теперь в дауне, чтобы оторваться, приходится ехать в мусульманские страны (в Дубай, как Усама, или в Турцию, как Оскар). Турки похожи на итальянцев, они высокие и одеты лучше, чем вы. Женщины у них потрясающие (Моники Беллуччи без Венсана Касселя!). 70 % населения младше 35 лет. В Стамбуле, в квартале Нишанташи, только что открылся модный ночной клуб «Бус». После постройки плато Альбион[118] нигде не видел я подобного скопления атомных бомб. (Пишу под контролем Франсуазы, а она не подарок.)
Суббота
Что же касается минаретов, то они нацелены в небо наподобие обезвреженных ракет «земля-воздух». Хотите, докажу, что эта страна не опасна? Мои романы очень хорошо здесь продаются. Про ночные клубы, про дурь, измены и декаданс! 50 тиражей!
Воскресенье
Полная луна над пустынным морем. Выражаю благодарность своей тоске. Без нее я был бы ни на что не годен, я всем обязан ей. Отныне я собираюсь бороться за легкость, умирать за афоризм, жить ради простой благодати. Буду считать себя не полезным, а просто уникальным. И уж раз меня обзывают сибаритом, я постараюсь соответствовать этому ярлыку. Я решил, что теперь никто не помешает моей жизни доставлять мне удовольствие.
Понедельник
Зачем писать о себе? Автобиографии слишком опасны, чреваты самовлюбленностью и мегаломанией, болезненны для близких и непристойны… У этой эпидемии «бесстыдных исповедей» (по выражению Танидзаки[119]) существуют свои причины, свое объяснение, о котором никогда не упоминают критики: этот феномен есть порождение телевидения. Поскольку писатели «медийны», их уже нельзя читать, как раньше. Читатели, сами того не желая, пытаются за персонажем угадать автора, Сент-Бёв[120] отдыхает. Как мы ни силимся убедить себя, что читаем вымышленные истории, сегодня чтение любой книги становится упражнением в вуайеризме. Мы пытаемся выманить писателя из романа, увидеть «товар лицом», показанный по телевизору или на газетных снимках. Если все художники не спрячутся, как Сэлинджер, им придется выставлять себя напоказ в собственных произведениях либо (против воли) их затмевать. Вот почему, даже если я пытаюсь действовать иначе и давать волю воображению, мне становится все труднее читать книгу, автор которой не является одновременно и ее персонажем. И уж тем более писать. Поскольку мне недостает мужества исчезнуть, я вынужден красоваться – до того как взорваться.
Вторник
Мне позвонил Мишель Уэльбек. Когда я спросил его, хорошо ли он поживает, он мне ответил (помолчав пару минут):
– Глобально говоря, нет.
Четверг
Жизнь – это длинный план-эпизод от рождения к смерти. Время от времени хочется при монтаже вырезать сцены.
Пятница
Франсуаза так ладно сложена, что создается ощущение, что ее ретушировали в пейнт-боксе. Теперь у меня есть цель в жизни: сделать эту женщину счастливой. Надо поторапливаться. Но я уже добился успеха: она прекратила принимать лексомил и снизила потребление снотворных до полтаблетки стилнокса за ночь. Порой я даже ловлю ее на том, что она беспричинно улыбается, глядя в потолок. Я живу для этих мгновений, потому что могу сказать себе: отличная работа, Оскар.
Суббота
Мне предлагают вести передачу на телевидении. На кой? Меня и так знают.
Воскресенье
Моя жизнь – это пантомима, единственный выход из которой – писать книги.
Пятница
А я-то считал, что хочу быть единственным в своем роде! Не хочу я быть единственным в своем роде; все такие. Я хочу быть круче всех. Придется это признать, даже если это черт знает что. Мне самому в себе тесно, меня распирает от собственного вспученного Я, но я ведь с претензиями. Пора признать: любой писатель смешон, потому что претенциозен, даже если он говорит не о себе.
Суббота
Бумага плюс ручка равняется Литература. Меня всегда поражало, как такими скудными средствами можно создавать великие шедевры. На телевидении все наоборот.
Среда
Мне позвонил Мишель Уэльбек. Когда я спросил его, хорошо ли он поживает, он мне ответил (опять же после долгих двух минут безмолвия):
– Как ни странно, да.
(Может, он начал принимать прозак?[121])
Четверг
Милан – единственный город-немузей в Италии. Я смиряюсь с тепловатым воздухом. Лавирую между мобильными телефонами. Итальянкам нет до меня дела. Соборная площадь – одно из редких сокровищ, избежавших американских бомбардировок во время Второй мировой войны. Шатаешься между «Ла Скала» и статуей Верди и вдруг получаешь неслабый неоготический шок: в ночном освещении Дуомо кажется гигантским ежом, щекочущим небосвод своими иголками. Это единственный собор, похожий на морского ежа или вирус СПИДа. Это святое место напоминает мне стамбульскую Голубую мечеть. Какую бы религию вы ни исповедовали, вера побуждает вас возносить шпили к небу. Как телеантенны! Что еще раз подтверждает общеизвестную истину: телевидение заменило церковь, Мадонна пришла на смену Мадоннине.[122]
Пятница
Дискотекизация мира, те же и они же. В «Пластике», модном миланском заведении, публика начинает собираться часам к трем утра, но я слишком стар уже, чтобы их дождаться. Я накачиваюсь водкой с тоником и грызу чипсы, чтобы пересохло во рту. Несколько таких же, как я, пентюхов танцуют в темноте в ожидании, когда разгуляется. Им хочется шума, толпы, полумрака, хотя им уже давно нужны тишина, свет и одиночество. Здесь все круглое: барная стойка, виниловые пластинки, которыми диск-жокей потрясает над головой, кресла в стиле 70-х, лампы и я сам.
Среда
Можно также говорить о всеобщей дискотекизации человеческого облика. В рижском «Фэшн-клубе» у всех девиц челки, все мужики – качки. В этом клубе никто не имеет права на уродство. Меня плющит в двух видах клубов: там, где все уродки, и там, где все красотки. Я на себе испытал зеленую тоску заведений, где тусуются только крокодилы. Но это все детский сад по сравнению с кошмаром, царящим в барах, куда ходят одни секс-бомбы. У всех у них одинаково безупречные черты лица, атласная кожа, шаловливые щиколотки, лукавый пупок. О, убейте меня, кто-нибудь!
Четверг
Москва состоит на 99 % из бедняков и на 1 % из миллиардеров. Я провел весь уик-энд с вышеозначенным 1 %. Удивительно, не правда ли? Москва полностью преобразилась в 90-е годы. В России 2000-е годы будут приравнены к 20-м во Франции и 80-м в Нью-Йорке. «Новые русские» – синоним наших нуворишей – легко вычисляются по навороченным мобильникам и шестисотым «мерседесам» с дымчатыми стеклами. Они никогда не спят. Их жизнь – это одна бесконечная тусовка, перетекающая из ночных клубов в бары со стриптизом, из бронированных лимузинов в накокаиненные казино. Москва – один из самых дорогих городов мира (моему сердцу, во всяком случае). Мне нравятся все семь готическо-сталинских небоскребов (они – как семь чудес света), золоченые купола Благовещенского собора и Красная площадь, утопающая в снегу, – она похожа на клубничную шарлотку, покрытую глазурью. Само собой, магазин под названием «Сыры» уступил место супермаркету «Данон» – кондиционированный кошмар пришел на смену ленинскому. Но москвичи не злопамятны, они оставили статую Маркса перед Большим театром и Мавзолей Ленина на Красной площади, где я все это пишу. Помня о том, что лет двадцать тому назад за подобные заметки меня отправили бы босиком по этапу в Сибирь.
Пятница
Русская гигантомания: огромные березовые леса и миллионы жертв, о которых, впрочем, никто не говорит в «First», ночном клубе с видом на освещенный Кремль. «Метрополь» напоминает мне отель из «Сияния»,[123] только Джека Николсона с топором надо заменить на блядей с поясами для подвязок.
Франсуаза: Пожалуйста, целуй, если хочешь, эту девицу в моем присутствии, только недолго!
Я: Я не целую ее, а засасываю… Я не виноват, что ей всего 17 лет… Не волнуйся, я тебе дам потом попробовать…
В ресторане «Петрович» Эмманюэль Каррер ставит на стол бутылку водки. Я очень на него рассердился, это стоило мне страшной мигрени на следующее утро. Мы с Морисом Дантеком обжираемся красной икрой, завернутой в блины. Что удивительного в том, что автор «Детей Вавилона» чувствует себя как дома в Содоме и Гоморре! Антуан Галлимар[124] учит меня русскому языку: в ресторане, чтобы расплатиться, надо попросить «шьот», а «шьяс»[125] значит «сию минуту».
– Шьот шьяс! – восклицает он и платит за весь стол, за что ему большое спасибо. Оливье Рубинстен[126] объясняет мне, что можно посмотреть Москву, следуя по маршрутам «Мастера и Маргариты» Булгакова, типа как Дублин – по «Улиссу» Джойса. Когда эти романы станут никому не нужны (а это время уже не за горами), их можно будет использовать еще некоторое время в качестве туристических путеводителей – тоже дело. Продолжение рассказывать не буду, чтобы никого не выдать, но, поскольку мне вас жаль, я упомяну все-таки, что в Москве есть кафе «Пушкин», «Карма-бар», «Сафари Лодж» и «Night Flight» (на Тверской улице, это московские Елисейские Поля. Я нигде не видел такого количества худосочных корыстолюбиц: «Французы говорят, что я похожа на Кароль Буке, только лучше. А это кто, Кароль Буке?»).
Суббота
Иду вдоль Москвы-реки, грязной и безропотной, сжимая твою руку в своей. Когда мы целуемся на морозе минус двенадцать, мы рискуем примерзнуть друг к другу навсегда. Ничего плохого в этом не вижу. Бледные освещенные фасады в пьяной ночи – каждая ее секунда запечатлелась в моей памяти навечно. «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли – Москва», – писал Маяковский. Я наоборот. Москвичи зарабатывают в среднем 400 долларов в месяц: как им удается оплачивать GSM? Легко: они все левачат по ночам. Мы бродим по Патриаршим прудам. В начале «Мастера и Маргариты» Берлиоз, редактор толстого художественного журнала, встречает тут Дьявола, который предсказывает, что ему трамваем отрежет голову. Но нас на таком собачьем холоде ни один черт даже не окликнул. Я понимаю, почему у Булгакова действие романа происходит летом. По возвращении в отель секс становится вопросом биологического выживания.
Воскресенье
Русская зима победила Наполеона и Гитлера – а нас нет! В самолете на обратном пути я читал дневник Эрве Гибера и в какой-то момент, закрыв его, сказал Дантеку:
– Чтобы книга продалась, надо умереть.
– Я как раз над этим работаю, – ответил он невозмутимо.
Зима
Кто оплатит счет?
Познание мира – первый шаг на пути к его преобразованию.
Понедельник
«Вот что происходит с романом: читатели не желают больше читать абсолютно выдуманные истории. Им необходима модель, подлинник. Они хотят, чтобы написанное было связано с реальными фактами». В. С. Найпол, интервью газете «Монд». Лауреат Нобелевской премии повторяет мои слова – пустячок, а приятно.
Воскресенье
Мечтаю стать бумерангом. Тебя кидают, а ты им – обратно, в морду.
Вторник
Приземляюсь в Барселоне в тот самый момент, когда там собираются отмечать 150-ю годовщину со дня рождения Антонио Гауди.[127] Уверен, что барселонцев так же затрахают с этой датой, как нас с Гюго. Но Гауди это заслужил в большей степени: предок Х.Р. Гигера, почтальон Шеваль[128] в каталонском варианте, сумел уговорить богатых испанцев финансировать его безумные проекты. Город кишит зданиями в форме драконов, и мне кажется, что они дышат. Это ни красиво, ни уродливо, просто забавно. А здорово, наверное, жить в сновидении сумасшедшего. Почему современные архитекторы кажутся по сравнению с этим такими унылыми? Мне надоели прямые стены, хочу жить в пряничном домике.
Пятница
Только одиночество позволяет настроиться на волну города. В Барселоне в 22 часа начинается комендантский час для тех, кому за 22. С полным ртом «пата негра» (эта ветчина из черноногой свиньи здесь вкуснее, чем в Париже, потому что я сноб) иду под склоненными ветвями деревьев вниз по Рамбла. Рамбла – это Круазет, идущая перпендикулярно к берегу. Вместо того чтобы гулять вдоль Средиземного моря, прешь прямо на него, смотришь ему в лицо, и такое чувство, что, разгоняясь от бара к бару, мчишься к темной воде, туда, вперед, в омут. Переулки вокруг Пласа Реаль идут то вверх, то вниз, город начинает вибрировать у меня под ногами, стены бегут навстречу, а булыжники мостовой выворачивают мне щиколотки. С умным видом пересчитываю бутылки, выставленные в ряд за спиной бармена в «Шиллинге» (ул. Ферран, 23). Притворяюсь, что поглощен изучением того, что происходит на стене. «Ну ни хрена себе: муха села! Поди ж ты: улетела!» Никогда бы не подумал, что в один прекрасный день с такой страстью буду внимать ремиксу Моби.
Суббота
Начиная с определенной дозы алкоголя, хочешь всех подряд, табуретку в том числе. Соответственно Барселона будет объявлена городом, где я влюбился в табуретку. Кто бы еще столько времени выдержал мой вес? Кто еще так безропотно позволил бы мне проспать на себе два часа?
Вторник
Как все жлобы при бабках, мы садимся в самолет, чтобы встретить Рождество на Маврикии. «Эр Либерте», в натуре! «Принц Маврикий» – это Очень Пафосная Резервация (ОПР[129]), угнездившаяся на берегу Индийского океана: только в такого рода местах понимаешь, до какой степени деньги – это тюрьма. Тут можно проверить принцип Друпи: отправиться на другой конец света, сесть в такси, потом в самолет, потом в джип с кондиционером, чтобы сбежать от людей, которых тут же увидишь на берегу бассейна, белых, как лексомил, в лучах открыточного солнца. Стоило мне натянуть плавки и любимую женщину (в обратном порядке), как я столкнулся нос к носу со своей подружкой Бабетт Джиан, звездной редакторшей мод (все ее клиенты кончаются на «о»: «Нюмеро», «Кендзо», Мондино[130]…). Ее присутствие убеждает меня в собственной крутости: раз она здесь, значит, этот отель в моде, следовательно, и я тоже. Искренне надеюсь, что она рассуждает так же.
Четверг
Идет дождь. Говорю это не для того, чтобы доставить вам удовольствие, а потому что так оно и есть. Кап-кап на песок. И на только что приехавшего Бенжамена Кастальди[131] (детвора в бассейне распевает «Lofteurs up and down»,[132] чтобы его подразнить, но он, будучи профессионалом, и ухом не ведет. Я бы на его месте давно их утопил). «Принц Маврикий» расположен на восточном побережье острова. Тем лучше: на севере находится мыс Несчастливый, и, честно говоря, оказаться там под дождем – это был бы перебор. В такую хмурь заняться нечем, кроме как любовью, в чем и заключается ее (хмури) прелесть.
Пятница
Всякий раз, приезжая сюда, я вспоминаю свою няню-маврикийку Ольгу по прозвищу Тига. Где она сейчас, где ее песни, зубастый смех, веселое настроение, ее солнечные любовники и пряная еда? Вернулась ли она на родину? Нет, она вышла за француза и живет в парижском предместье. Воспитывает собственных детей, воспитав меня.
Воскресенье
Время от времени богатеньких купальщиков навещает акуленок. Это талисман нашего отеля: директор даже прозвал его Джонни. «Уверяю вас, он такой же вегетарианец, как и вы», – выдает он одному манекенщику, который явно не собирается проверять это на собственной шкуре.
Понедельник
Оскар Дюфрен is a dirty job, but somebody's got to do it.[133]
Вторник
В потопе на Маврикии я все время думал о том, что делали бы на моем месте искатели приключений на Ко-Ланта.[134] У меня было только два варианта: либо отлеживаться, либо просаживать рупии. Я делал и то и другое. И еще танцевал сегу (рекламный ролик объяснил мне, что «сега – это сильнее тебя»). Стоило мне заметить возле бассейна кого-нибудь типа Клаудии Шиффер, как это оказывалась НА САМОМ ДЕЛЕ Клаудия Шиффер. Вот так мы живем в «Принце Маврикии».
Слушай, тебе не кажется, что эта вон там – вылитая Даниэла Ломброзо?
Впрочем, это она и есть.
Видел близняшку Карин Виард – она обедала с детьми?
Близняшка не то слово, это НА САМОМ ДЕЛЕ Карин Виард.[135]
Жизнь становится гламурной, когда люди, похожие на звезд, ими и являются: это антипод конкурса двойников.
Наконец показалось солнце: звуко-световое шоу, поставленное обдолбанным Господом, достойно кисти Гогена.
Пятница
Я успокаиваюсь, когда смотрю на коров, которые смотрят на меня, когда я еду мимо на поезде. (Коровы, смотря на проходящие поезда, не знают, что это взаимно.) Франция – это зеленые равнины, округлые деревья, коровы цвета беж и телеграфные столбы по обе стороны железной дороги. Я согласен с американцами: Франция была бы гораздо лучше, не будь в ней французов!
Суббота
В автобиографической литературе радости мало, разве что вы адепт садомазохизма. Это своего рода боди-арт: каждая новая фраза – очередной пирсинг, каждый параграф – татуировка на плече.
Воскресенье
В Париже идет дождь, как и на Маврикии, но тут на тридцать градусов холоднее. Начинаешь тосковать о тропическом Рождестве, о постукивании капель по крыше, о вечернем пении жаб в пруду, печенных на углях лангустах, о роже, которую скорчит Жеральд де Рокморель, патрон издательской группы «Ашетт», выяснив из этой книги, что он был узнан на пляже, и, наконец, о любви, амур тужур, которая всегда права, потому что позволяет нам посылать общество на хрен, и чем чаще – тем лучше.
Понедельник
Я нашел счастье в тот самый момент, когда решил прекратить поиски.
Четверг
На днях ужинал в «Доминике», отличном русском ресторане на улице Бреа, и вдруг понял, поедая икринки юных рыб, что являюсь страшным гастрономическим педофилом.
Воскресенье
Сегодня утром солнце перешагнуло через барьер из занавесок, запечатлело золотистый поцелуй на твоей груди, и я последовал его примеру.
Понедельник
В Интернете появился новый сайт: www.myposterity.com, где вам предлагается разместить хронику собственной жизни или дневник, а также поэмы, рассказы, романы, фотографии, воспоминания детства и кулинарные рецепты в формате текста, фото или видео, причем эта информация будет доступна в течение 125 лет. Сначала известность демократизировали при помощи «Лофт стори» и «Стар академи»,[136] а теперь всем предлагается войти в историю. Это значит, что ваша известность вас переживет. Автобиографический жанр, родившийся вместе с Сократом – «Познай самого себя», – дошел сейчас до «myposterity.com», до максимы, которая замечательно выражает наше время: «Познайте меня вы все». Скоро у нас будет шесть миллиардов Кристин Анго.[137]
Пятница
Ужинаю с Робером Ю. Видели бы вы, какие рожи скорчили посетители «Липпа»,[138] увидев нас вместе! Я, сен-жермен-де-превский революционер, чокаюсь с садовым гномом, который собирается поднять минимальную зарплату до 1500 евро и учетверить налог на крупные состояния! Тучи сгущаются. «Мы-то думали, ты критикуешь капитализм для прикола!» В конце ужина я оборачиваюсь к соседнему столику с масляным ножом в зубах.[139] Венсан Лендон обалдевает, а Брюно Кремер[140] смеется. Меня назначили главным пиарщиком предвыборной кампании Робера Ю. Возвращаюсь к своему старому ремеслу, но на сей раз с благими намерениями: сделать Жака Сегела[141] (который поддерживает Жоспена).
Суббота
Горные лыжи – современный вариант мифа о Сизифе.
Воскресенье
В «Галлимаре» вышли записные книжки Монтерлана. Многие великие книги составлены из неоконченных разрозненных фрагментов (часто посмертно): «Мысли» Паскаля, дневники Жюля Ренара и Кафки, «Коллажи» Жоржа Перроса, «Книга неуспокоенности» Пессоа, «Мир как воля и представление» Шопенгауэра. Великие писатели, случается, пишут интереснее, набрасывая на скорую руку какие-то заметки, чем когда горят на работе, силясь рассказать какую-нибудь историю. Я говорю это вовсе не для собственного успокоения. Хотя…
Вторник
Тест на знаменитость: пойдите в ресторан отеля «Кост» часов в 11 вечера. Входя, примите утомленный вид. Улыбнитесь распорядительнице Эмме и скажите: «Добрый вечер. Мы впятером». Если она ответит: «Извините, но сегодня мест нет» – это значит, что вы неизвестно кто. Если скажет: «Вы заказали?» – это значит, что вас начинают признавать. Если же она промолвит: «Столик освободится через пять минут» – значит, недавно вас показывали по телевизору. А если она вас поцелует со словами: «Привет, Оскар, как дела? Сейчас я тебя провожу к твоему столику» – это значит, что вы – это я. С чем вас и поздравляю.
Пятница
Странное ощущение, что вы, не будучи участниками историй, которые я тут рассказываю, все-таки там были. Вы повсюду со мной. Я переживаю все это, только чтобы вам потом рассказать. Если бы вы меня не читали, я бы и не переживал. Я пишу, чтобы не потерять память; вы помогаете мне вспоминать. Без вас моя жизнь стала бы еще бесполезнее.
Суббота
Стать писателем проще простого: надо всего лишь отвечать «писатель», когда вам задают вопрос о вашей профессии.
(Вообще-то, если подумать, тут требуется еще и мужество.)
Воскресенье
Я педик, который спит только с женщинами. Я люблю иронию без цинизма, трезвость мысли без нигилизма, загул без чувства вины, вежливость без лицемерия, робость без позерства, щедрость без благотворительности, ночь без одиночества, улицы без машин, счастье без скуки и беспричинные слезы.
Понедельник
Людо повествует о своей новой распутной жизни:
– Мне уже скоро сорок, я больше не могу семь раз подряд – после пятого мне необходимо передохнуть.
(Заметьте, что я уже меньше говорю о Франсуазе. Может быть, потому, что о счастье не рассказать? Или страсть ослабевает?)
Среда
Лото выбирает наугад какого-нибудь француза и делает его богачом.
Реалити-шоу выбирает наугад какого-нибудь француза и делает его знаменитым.
Я вспоминаю слова Марии-Антуанетты: «У них нет хлеба? Пусть едят пирожные!» Когда толпа замечает слишком вопиющую несправедливость, надо идти ей на уступки. Жаловать дворянство мужланам. Гестапо поступало наоборот, выбирая по жребию жертву на расстрел. Но цель одна и та же: чтобы притормозить пыл народных масс, нужен либо кнут, либо пряник. Но пряник и кнут надо раскрутить (потому что вложения, равно как и бунт, должны быстро окупаться).
Четверг
Людо, вечный мой Людо, совсем отвязался и ускакал:
– Я теперь трахаюсь только в зад. Я уже забыл, что у женщин есть влагалище.
Я:
– По крайней мере ты перестанешь размножаться…
Пятница
Смерть забрала Жан-Франсуа Жонвеля молниеносно, так же, как он делал свои снимки. Он посвящал свое существование украденным мгновениям; смерть поступила с ним так же, выхватив его прямо из жизни. Опухоль обнаружили в начале января, а две недели спустя мы попрощались с ним. Внезапная смерть, как вспышка фотоаппарата.
Листаю последний альбом своего приятеля, и у меня мутится в глазах. Сквозь слезы работы Жонвеля становятся похожи на снимки Дэвида Гамильтона.[142] Думаешь, я оплакиваю друга? Какое там, я реву от страха.
Суббота
Мне повезло: моя лень замедляет выдачу нетленок на-гора. Я издаю по роману раз в три года. Такая нерасторопность вызывает любопытство. Литературным лодырям часто везет (Дж. Д. Сэлинджер, Антуан Блонден, Бернар Франк, Альбер Коссери…). Критики благодарны им за то, что они их не заваливают работой.
Понедельник
Профессор Гренобльского университета опубликовал литературный памфлет «Литература без желудка», в котором он расправляется со всеми успешными авторами. Анго, Даррьёссек, Бобен, Соллерс, Ролен, Туссен, Делерм – все там будем, в том числе ваш покорный слуга. Один лишь Уэльбек вышел сухим из воды. Ай да Мишель! Уэльбек – это Мак-Гайвер[143] от литературы: что бы ни случилось, он в шоколаде.
Воскресенье
Однажды Жан Ко[144] случайно столкнулся со своим кумиром Полем Леото.[145] И тут же попросил назначить ему встречу:
– Могу ли я зайти к вам в четверг?
– Что вы! – ответил Леото. – В четверг я умру.
Ко увиделся с ним в среду, назавтра Леото умер. Вот две морали сей правдивой истории:
1. Гении всегда держат слово.
2. Не надо до отказа заполнять свой ежедневник.
Суббота
Я думал, что меня разбудил луч солнца, но было всего 4 часа утра, горела лампа у изголовья, но тебя не было рядом, а в телевизоре рябил снег. Во власти страшных сомнений я позвонил Людо и напал на тебя. Я повесил трубку, ничего не сказав. Не хотел, чтобы ты знала, что теперь у меня есть доказательства. Не терять же лучшего друга и любимую женщину только потому, что они спят вместе.
Воскресенье
Поначалу, на манер Виктора Гюго, я хотел быть Шатобрианом или никем. Потом, старея, я пересмотрел свои запросы. Антуаном Блонденом или никем, решил я. На следующий год – Фредериком Даром или никем. Потом Чарльзом Буковски или никем и Филиппом Джианом или никем, а теперь – Оскаром Дюфреном или никем. Кем угодно, лишь бы не никем.
Четверг
Ох, вот и она, вошла, ищет меня взглядом в ресторане, набитом мудаками, переживает, что опоздала, а я злился, что она заставляет меня ждать, сидел один за столиком в сигаретном дыму, вокруг ваннабишки[146] хихикают, чего это Оскар сидит один, бедняжка, его продинамили, на фиг тогда книжки писать, если тебя так кидают, но стоит ей войти, как я прощаю ее, и кайфую, и длю это мгновенье, чтобы насмотреться на нее, пока она меня не видит, так вот какое у нее лицо, когда меня нет рядом, – сосредоточенное, серьезное, озабоченное, – я отнюдь не против ждать тебя часами, и за это тоже я тебя люблю: ты первая женщина, ради которой я употребил слово «отнюдь». Как можно ревновать к такой красавице? Все те, кто тебя хочет, – нормальные люди. Я не заслужил эксклюзивного права. Лишить других возможности воспользоваться такой красотой было бы верхом эгоизма. Чудо нельзя запереть на замок. И я настоятельно прошу тебя оставаться всегда такой же красивой, чтобы я мог и дальше тебя любить, пока смерть не разлучит нас.
Пятница
Сразу после обеда с Жан-Рошем в «Авеню» отправляюсь на встречу с Робером Ю в штаб-квартиру Коммунистической партии Франции. Вот вам дайджест моей бурной жизни в искусстве. Какая-то логика в этом наверняка есть, только какая? Можно ли быть социал-«крутышкой» (современный вариант старого ярлыка «социал-предатель»)? Мне очень нравится здание Оскара Нимейера (мы, Оскары, должны держаться вместе). Робер Ю рассказывает мне, как человек, который создал город Бразилиа (он все еще жив – ему 94 года), начертил в Копакабане «за так!» это здание в форме серпа и молота. В Музее «Жё де Пом» на площади Согласия ему посвящена ретроспектива. Все архитекторы – сбрендившие мегаломаны: Гауди, Ле Корбюзье, Нувель, Нимейер. Потому что в отличие от политических деятелей они быстро просчитывают последствия своих деяний.
Суббота
Кафка все профукал (любовь, дружбу, семью) ради дела своей жизни. Мне бы явно недостало мужества. Не хочу быть печальным, но великим. Ни несчастным автором глубоких произведений. Я страдаю от нехватки депрессии. Самое смешное, что мои друзья часто говорят в мою защиту, что я не тот, за кого меня принимают, что за маской светского клоуна прячется совершенно другой человек. Одиночество, боль, крик о помощи… Я им крайне признателен, но порой я думаю – а что, если за маской ничего нет? А вдруг я просто суматошный найт-клуббер, пустой фигляр, записной хохмач, и все? Может быть, я вовсе не писатель, раз мне чужда жертвенность? В любом случае, пока я сам не поверю в то, что я писатель, в это не поверит никто.
Среда
Кино – это полная противоположность театру. Фильмы надо смотреть сразу, как только они выходят на экран, потому что потом можно только разочароваться (все уже вам всё объяснили, вы знаете наизусть основные сцены, СМИ затрахали вас рекламными роликами и интервью с актерами, а Патрик Бессон даже рассказал финал), тогда как на спектакли лучше идти как можно позже, ни в коем случае не в начале (генеральные – это кошмар, актеры играют хуже обычного, им надо дать время «обкатать» спектакль, а автору – время поправить пару реплик в случае чего). Кино потребляется мгновенно, театру же надо отстояться, как вину. Кино – свежий скоропортящийся продукт, а театр – это блюдо, которое надо есть остывшим. Надо смотреть новые фильмы и старые спектакли. Так гласит теорема Жисбера[147]–Бегбедера, выведенная на ужине у Жан-Люка Лагардера.[148] Блин, как стыдно, что такой человек, как я, уже в коридорах власти.
Четверг
Давайте поговорим об этом ужине. Итак, мы собрались в «Георге V» по приглашению торговца оружием в честь выхода в свет бестселлера одного интеллектуала-противника войны. Не руби суку, на которой сидишь. Паскаль Брюкнер издевается над этим в «Нищете процветания» («Грассе»), а сам-то что делает? Бунт внутри системы – это смешно, но только так можно бесплатно питаться лангустинами и икрой, пока Жозе Бове приговаривают к полугодовому заключению за разгром «Макдоналдса». Кристин Окран сидела рядом с коллегой своего мужа Лораном Фабиусом,[149] которого в следующее воскресенье она проинтервьюировала на Третьем канале. Карла Зеро[150] умоляли изобразить Дюрас и Годара. Рейтинги Шевенмана[151] пугали ДСК.[152] Режиса Дебре не пригласили (Режис Дебре – единственный писатель, не сошедший с пути истинного, ведь он уже лет сорок поддерживает Че, не правда ли?). Я все больше и больше склоняюсь к мысли, что лучше быть коммунякой, чем бубоном.
Пятница
В борделе соотношение сил меняется: здесь динамят мужики.
Воскресенье
Я выхожу из дому на поиски несчастья, потому что счастья у меня и дома хватает.
Вторник
В ультралиберальном обществе теперь принято спрашивать не «как живешь?», а «почем живешь?».
Среда
Прохожу мимо автобусной остановки с рекламой «Л'Ореаля». Там висит афиша нового шампуня: «Эффект растрепанных волос „только что с постели“». Не думал я, что общество потребления до такого дойдет: впаривать нам средство для всклокочивания волос. Просыпаясь по утрам, вы, пальцем не пошевелив, становитесь обладателем модной прически, а вы и не знали этого, господин Журден от волосяного покрова! Несчастные, главное – не причесывайтесь! Вы разрушите шедевр! «Л'Ореаль» бдит, чтобы это сокровище осталось целым и невредимым: о, восхитительный вихор, невольный панковский ирокез, взрыв на макаронной фабрике, я упала с самосвала, какая свежесть, какая непосредственность! Ваша подушка будет покруче Зуари, Бигина и Дессанжа[153] вместе взятых! Каждое утро вы на халяву уподобляетесь Эдуару Баэру. Я предлагаю «Л'Ореалю» не останавливаться на достигнутом и запустить линию косметических средств, позволяющих сохранить отпечаток простыни на щеке, а еще зубную пасту «вонючее дыхание» и пену для небритья. Потому что мы этого достойны, черт побери!
Пятница
Придурки любят, когда им льстят. Умные – когда их критикуют.
Воскресенье
Случается, что я вижу города при свете дня. Всю жизнь ищу место, где бы я чувствовал себя как дома. Куда мы когда-нибудь переедем. Поэтому путешествую, чтобы осмотреть планету, как квартиру, которую собираюсь снять. Некоторые места могут стать целью, смыслом жизни, надеждой на возможное будущее.
Парк в Висбадене, где я смотрел на детей, играющих в футбол; сидеть в траве было жарко.
Церковь в Кракове, которую я сфотографировал в ночном освещении.
Девственный холм в Сиверге, на котором овцы рассыпаются белыми пятнами по густому зеленому полю.
Небольшая площадь в Пиране, словенской Венеции, с бело-розовыми домишками, откуда можно созерцать переливчатое отражение кораблей на Адриатике.
Еще один парк, бухарестский городской сад Чизмигиу, где у меня состоялась пьяная беседа с румынским котом.
Или Летний сад в Петербурге, пиво на каменной лавке, между барочными фасадами зданий, крашенных в желтый цвет, чтобы создать ощущение хорошей погоды, и слишком широкие площади, и замерзшая Нева, которую можно перейти по льду.
Скорый поезд, идущий на юг, где девочка, бука и капризуля, заснула на моем плече, насупив брови и грызя палец.
Полная луна средь бела дня, насаженная на шпиль телевизионной вышки в огромном морозном небе Риги.
Я люблю только новую Европу, так странно встречать людей, которые гордятся тем, что они европейцы.
Музей Родена.
Ужин в России, во время которого кто-то спросил: «Кстати, кто оплатит счет?» – и получил ответ мертвецки пьяного консула: «Франция».
Все эти Граали, придающие мне мужества.
Среда
Почему я снобировал вечеринку «Элль»? Потому что я слишком стар, чтобы гудеть три ночи подряд, вы что хотите, чтобы я совсем загнулся? Вместо этого я решил почитать «Это слава, Пьер-Франсуа!», сборник статей Матцнева,[154] вышедший в «Табль ронд». И вычитал там свой девиз: «Чем значительнее художник, тем вернее оказывается он в плену своих навязчивых идей».
Пятница
Я придумал, как жить в свете, будучи близоруким, – надо все время улыбаться. Выглядишь полным идиотом, зато не наживаешь себе врагов.
Суббота
Все богатеи должны голосовать за коммунистов, чтобы искупить свою вину. Над красными миллиардерами потешаются, но мне кажется, они выглядят пристойнее миллиардеров, которые жалуются, что платят слишком высокие налоги.
Воскресенье
«Реализовать свои фантазмы – это значит убить мечту», – говорит Франсуаза. А Франсуаза всегда права. Я захотел сыграть в Жюля и Джима,[155] устроив любовь втроем с ней и Людо. Но некоторые свои желания лучше не утолять, чтобы не превратиться в пресыщенного скептика. Благословим неудовлетворенные желания, будем холить и лелеять несбыточные мечты: желание сохраняет нам жизнь.
Весна
Доброй ночи, подлунный мир
Одно из главных правил искусства – не тяни!
Понедельник
Отвратное пробуждение: Франсуаза не ночевала дома, и у меня не получается совсем на это наплевать. Обедаю с Жан-Полем Энтовеном, моим издателем и, несмотря на это, другом.
– Как дела? Ну и физиономия у вас!
– Ну как вам сказать… Я бы не прочь покончить с собой.
– Это бы здорово повысило тиражи ваших книг. Вы бы сразу стали культовым автором, как Бротиган или Сильвия Плат.
– Спасибо…
– Проблема в том, что после самоубийства этим трудно воспользоваться.
Вот так он меня вылечил от подобных мыслей. Можно считать, что в тот день Жан-Поль Энтовен, сам того не подозревая, спас мне жизнь.
Воскресенье
Самое странное за границей – это то, с каким серьезным видом журналисты задают мне вопросы о смысле жизни. Они что, спутали меня с Эриком-Эмманюэлем Шмиттом?[156]
Понедельник
Мне хорошо, когда я слушаю музыку, созерцая облака в иллюминаторе, когда меня, в стельку пьяного, раздевает незнакомая девушка, когда я плаваю в залитом солнцем бассейне, когда мы с Франсуазой лежим в позе 69 или когда я читаю дневник Барнабута в серии «Имажинер»,[157] попивая коктейль «Ром-ваниль» от «Мадуду».
Среда
Я в Барселоне всего пятнадцать минут, но уже пью свой первый джин с лимоном, таращась на 18-летних каталонок. Обожаю мысленно сортировать их: эту можно, эту нет, эту да, можно, нельзя, почему бы нет, ни за что, очень даже ничего, совсем никуда… Женщины никак не поймут, что мужчины всю дорогу их сравнивают и сортируют. Эту я, наверное, смог бы, а вот ту вряд ли… Оскорбительно ли это для женщин? Может быть. Но мужикам еще хуже. И вот появляется совершенное чудо с маленькой попкой и большими лукавыми сиськами, но проблема в том, что, увидев ее, я начинаю думать о Франсуазе, черт возьми, она правда на нее похожа, все женщины, которые мне нравятся, всего лишь плагиат, они просто косят под тебя. Нет большего расиста, чем влюбленный мужчина: его никто больше не интересует, чтоб они сдохли. Изменять любимой значит изменять себе.
Среда (все еще)
Здорово, что можно больше не менять деньги. Благодаря евро вы чувствуете себя в чужой стране как дома. По-испански не говорите, но одеты вы как местные жители. Глобализация – это возможность чувствовать себя везде как дома и вместе с тем как бы за границей. Хорошо путешествовать под крылом глобализации, при условии, само собой, что у вас до хрена евро и вы не отличаетесь особой глубиной восприятия. Я езжу по миру, но ничего не вижу, потому что нечего видеть. Все страны похожи на мою. Что в лоб, что по лбу. Все одеты одинаково, как из инкубатора, и ходят в одни и те же магазины. Единственный положительный результат подобной уравниловки: весь мир у меня дома, а раз уезжать – это все равно что оставаться, то почему бы не уехать?
Четверг
Браво «Удушью», новому роману Чака Паланика (автора «Бойцовского клуба»), где он пишет: «Самый бездарный минет всегда доставит больше радости, чем аромат прелестной розы или созерцание красивейшего заката».
Как бы там ни было, с либидо у меня все равно полный отстой. Не хочу больше трахаться, буду флиртовать. Ну, в крайнем случае не откажусь от отсоса или дрочки. А уж вставить – нет, спасибо, это без меня: с резинкой неинтересно, без резинки стрёмно (в обоих случаях стоит у меня недолго). И вообще, что за дебильная иерархия у мужиков в башке, как будто заниматься любовью лучше, чем клеиться. По-моему, наоборот: трахаться не так сексуально, как танцевать медленный танец. Поцелуй в шейку лучше вагинального туда-сюда-обратно. Рука в полосах прекраснее плевка спермы в резинку от «Дюрекса». Прикосновение губ к веку, палец во рту или язык на пальце приятнее, чем член в ухо, кулак в задницу или очко в нос. Нет, ну скажите честно, так это или не так?
Суббота
Центральные каналы строят мне глазки: мне позвонили Лескюр и Фарруджа. Ардиссон советует мне отказаться. Согласившись, я стану еще ненавистнее, а значит, и ненавидимее. Соглашаюсь из мазохистского любопытства и жажды наживы.
Понедельник
Я выступаю за создание «Удостоверения бедняка», которое надо будет предъявлять при входе в магазины «Зара», «Манго», «Н&М», «Кукай», «Наф-Наф», «Гэп» и т. д. Только владелицы подобных карточек (а они будут выдаваться исключительно гражданкам, доказавшим, что они зарабатывают меньше 1500 евро грязными в месяц) получат право зайти в магазины дешевых шмоток. Тогда богатые будут вынуждены покупать свои бикини в бутиках «Шанель» по 2000 евро за штуку (33 % НДС пойдет на больницы, ясли и проч.). Я также не буду против, если Кристин Орбан и Пэрис Хилтон[158] запретят посещать распродажи.
Пятница
Почему моя жизнь и мое творчество так тесно связаны между собой? Потому что я ставлю опыты на самом себе, как сумасшедший ученый, а потом записываю результаты. Я свой собственный подопытный кролик.
Суббота
Франсуаза опять закатила мне сцену ревности. Будь я и вправду циником, я бы так часто не краснел. Она отрицает, что ведет двойную игру с Людо. Я ей не верю, даже если она прикидывается лучше меня. Жалко, что любовные истории так предсказуемы.
Вторник
Мне часто говорят: «Вы в жизни гораздо симпатичнее, чем по телику», и прочие глупости. Вовсе нет. Это вы Шираку говорите. Я мил всегда. Просто я притворяюсь злюкой, чтобы ко мне не приставали. Свинтус во мне борется с романтиком, и побеждает всегда последний (сентиментальный дурачок, наивный, вежливый оптимист).
Среда
Смотрю документальный фильм о Хью Хефнере. Создатель «Плейбоя» живет в Голливуде с шестью бабами. Крайности сходятся: являясь символом свободного секса, предельного декадентства, тотальной порнографии, ты оказываешься в гареме – то есть становишься мусульманином. В идеале надо было бы жить жизнью Хефнера до 50 лет, а потом перестать (женившись или покончив с собой, что одно и то же), потому что нет ничего более унылого, чем 75-летний плейбой. Хью Хефнер поправляет нашлепку на голове и принимает виагру. И это потому, что Аллах велик.
Четверг
Мастурбировать – значит быть гомосексуалистом с самим собой.
Мы с Франсуазой в Касабланке, идет дождь. В «Эксельсиоре» уже нет и не будет Сент-Экзюпери, и Хамфри Богарт больше не соблазняет замужних женщин в отелях ар-деко. Зато есть шумная анархичная столица и визг клаксонов под белым небом. И бассейн на крыше «Шератона». И еще набережная, бары, рестораны и белозубые девушки. И еще «Малая скала», что-то вроде марокканского «Будда-бара», где золотая молодежь мечтает об Америке, ненавидя при этом Израиль. И еще пижоны на «БМВ», насмотревшиеся «Лофт-2» по телевизору. От динамистки Марлей никуда не денешься – она стала звездой по спутнику. В баре на Центральном рынке говорят только о ней – эта нимфоманка победила через 10 минут после того, как вошла в «Лофт».[159] А тем временем продолжаются бомбардировки.
Понедельник
Ришар Дюрн[160] вовсе не оригинален: он подражает Герострату, который сжег храм Артемиды в Эфесе, чтобы обеспечить себе бессмертие (храм считался одним из семи чудес света, и дело было в 356 году до Рождества Христова). Ришар Дюрн тоже убивал людей, чтобы о нем узнал мир. Его личный дневник, опубликованный газетой «Монд», похож на то, что я бы сам написал, если бы никто не узнавал меня в лицо. «А что если бы меня не было», – мог бы спеть Дюрн вслед за Джо Дассеном, который в отличие от него не страдал нарциссизмом. Практически впервые во Франции желание прославиться приводит к убийству. Вспомним, что Герострата приговорили к сожжению, а также под страхом смертной казни запретили всякое упоминание его имени. Я предлагаю никогда больше не произносить имени… как его там?
Среда
«Я слоняюсь ночью по городам и весям в поисках девушек и молюсь о том, чтобы не найти ни одной». Дневник Арчибальда Олсона Барнабута повествует о жизни богатого юноши в Европе ровно век тому назад. Если отвлечься от стиля, сходство с моим дневником поразительное: все очень изменилось (обезличивание культур, сокращение расстояний благодаря техническому прогрессу, свобода нравов…) и в то же время нет (несправедливость и социальное неравенство никуда не делись, в тех же музеях выставляются те же картины, и церкви у нас те же, и красота, и «кокотки», и парочка еще не изуродованных пейзажей…). Барнабут путешествовал по Италии, Германии, России и Англии в самом начале XX века. Оскар Дюфрен идет по его стопам спустя три мировые войны, он так же бесшабашен, очарован миром и печален и тоже находится во власти любовных мук… А что, если времени не существует?
Суббота
Критики (в отличие от художников) находятся в выгодном положении – они могут укрыться в чужой реальности. Чей-то фильм, чья-то передача, чья-то книга, чей-то диск – прекрасное убежище, где можно не думать о себе. Критик не любит жить. У критика нет личных воспоминаний – их замещают воспоминания писателей, художников. Чужие произведения защищают его от жизни. Искусство заменяет жизнь, которой у него нет. Число жителей нашей планеты, живущих по этому принципу, все время растет. Они пребывают в волшебном мире критиков, где исчезают проблемы, где песня о любви становится единственным источником печали, а весьма изысканные и столь же искусственные персонажи страдают вместо нас.
Воскресенье
Нельзя общаться с людьми, которых ненавидишь, потому что в конце концов начинаешь их любить.
Понедельник
Беру на себя ответственность за провал кампании Робера Ю и ухожу из политики, баба с возу! Демократия стала оптической иллюзией, соревнованием по демагогии. Деятельность на благо обновленных коммунистов была последним всплеском моего неистового романтизма. Все, кончено, теперь я уже не попадусь: политикой заниматься невозможно. Нигилизм мне больше по душе, он гораздо удобнее. Я больше ни во что и ни в кого не верю. Мне отвратителен результат первого тура президентских выборов.[161] Я отказываюсь от всякой надежды, желания перемен, от мечты о революции и жажды утопии. Каюсь, поверил в прогресс. Отныне я считаю себя индивидуалистом. Буду голосовать только за Эгоистическую партию Франции. Стану гедонистом и декадентом: все лучше, чем быть смешным и разочарованным. Удовольствуюсь ожиданием конца света и буду пользоваться своими привилегиями вместо того, чтобы делиться ими. Зачем терять время и интересоваться страданиями ближнего своего? Горе страждущих мне по барабану. Мне есть о чем подумать: о Франсуазе, об искусстве, солнце, сексе, моем счете в банке, о стихах, море и наркотиках. Все остальное меня не касается. И чтоб в моем присутствии больше не произносили слово «оптимизм»! Что же касается всяких петиций, то ищи дурака! Это мое последнее политическое выступление в жизни.
Среда
В последнее время я возвращаюсь домой позже Франсуазы. Она отдаляется от меня и вместе с ней – мой последний шанс. Ей отвратительна моя бесхарактерность. Я утратил способность к борьбе. Я люблю ее, но не делаю ничего, чтобы она поверила в мою любовь. Я знаю, что из нас двоих рулит она. Упрекая меня, она как бы просит меня ее успокоить. Она обманулась во мне, просчиталась. Мы обманулись оба, потому что обманывали друг друга с самого начала. Она скоро меня бросит, я это чувствую. Она боится, что я ее брошу, и избавиться от этого страха она может, только бросив меня первой.
Четверг
Жак Бростайн[162] о романе «Я ее любил» Анны Гавальда:
– Лучше испытать разочарование, чем не испытать радости.
Пятница
Едем к грекам через реку. В Афинах все начинается в полночь, но мы слишком устали, чтобы идти в «Би» (пл. Монастирас) или в «Гуронакия» (ул. Скуфа). Поэтому я раскачиваюсь в кресле-шаре, подвешенном к потолку в «Фрейм» (ул. Клеоменус), и в кои-то веки не собираюсь исследовать всеобщую клубизацию мира.
Суббота
Бритни Спирс преследует меня до самой Гидры. От ее последнего хита скрыться невозможно, даже покатавшись часок на «flying dolphin» (аэроглиссер по-гречески) в затерянной бухточке. Но я на нее не сержусь: в том, что кадры всех стран носят теперь короткие майки, как у нее, я вижу, пожалуй, положительную тенденцию. Пейзаж от этого становится только краше.
Воскресенье
Ибо к этому часу пупок стал единственной утопией. Проблема в том, что он проткнут со всех сторон.
Понедельник
В какой-то момент я так обуржуазился, что возненавидел все книги, где не было слов и выражений типа «трахну в зад», «член», «ЛСД», «твою мать», «передай мне баян» и т. д. Теперь же, когда я стал настоящим бунтарем трэш-хардкор-неопанком, я похож на Виржини Депант: мне больше нравятся слова «счастье», «ребенок», «любовь», «искренность».
Вторник
Демонстрация джет-сет на площади Трокадеро: французские знаменитости кучкуются за заграждениями и поют «Марсельезу». Направляясь сюда, я готовился к худшему, к чему-то вроде революции звезд, в результате которой все эти крутышки опять, сами того не желая, добавили бы голосов Ле Пену, мужественно провозгласив свою поддержку хороших и осуждение плохих. Но Эдуар Баэр и Атман Хелиф[163] свели на нет мои параноидальные предрассудки: «Сине-бело-красное знамя принадлежит нам всем, „Марсельеза“ – наш общий гимн, так будем же гордиться этими символами, которые слишком долго были узурпированы крайне правыми». А неслабо было бы, если бы в модных клубах новой фишкой стало исполнение национального гимна. Хорошо бы диджей мог проорать «Да здравствует Франция!» и не выглядеть при этом старпером или фашистом. Черт, снова я о политике, а ведь обещал завязать.
Среда
Вернулись с Гидры загорелые и заново влюбленные. Франсуаза заметила, что мы там совсем не фотографировались. Ну и ладно, зато все картинки останутся у нас в памяти: ослы вместо машин, портовые ресторанчики, где подают теплый хлеб, огромная австралийская яхта под названием «Protect Me from What I Want»,[164] пустой дом Леонарда Коэна, комната четы Кеннеди в отеле «Орлофф», солнце, оливковое масло, крем от загара на твоей груди, греческое вино, небо, слившееся с морем. Огромные пчелы из пластика, подвешенные под потолком бара, над которыми мы ржали полчаса, никак не могли остановиться (под действием спейс-кейков). Вернувшись на Пирей, едим в таверне «Джимми и рыба» дораду на гриле (на берегу Микролимано). И при этом сосет под ложечкой от страха, что счастлив, и ужаса оттого, что в один прекрасный день этому придет конец. Память – наш лучший фотоаппарат.
Четверг
Гюстав Флобер, когда ему не писалось (ноябрь 1862 года): «Я глуп и пуст, как кувшин без пива».
Пятница
Вот на что похож непишущий писатель: на кувшин без пива, ручку без чернил, машину без горючего. Бесполезный громоздкий предмет либо никуда не годный инструмент, который тем не менее надо содержать в порядке. Что может быть скучнее писателя, вышедшего из строя! Он вял и претенциозен, он почиет на лаврах и спрягается в прошедшем времени. Гари и Нуриссье написали об этом душераздирающие строки. Что касается Нуриссье, на другую тему, – я прочел в «Нова магазин», что болезнь Паркинсона лечится с помощью МДМА![165] Если эта информация подтвердится, в «Друане»[166] нас ждут веселые заседания! Нуриссье под экстази – так, глядишь, и я «Гонкура» получу.
Суббота
Моя жизнь делится на два периода: до 20 лет я ничего не помню; потом следуют годы, о которых я предпочитаю забыть.
Воскресенье
Впервые душа моя не испытывает тревоги перед быстротекущим временем. Мне кажется, на этот раз любовь укрепляется с течением дней. Меня тревожит только отсутствие тревоги.
Понедельник
«Поговори с ней» Альмодовара? Мелодрама, в которой два скрытых гомика занимаются любовью при посредстве коматозной танцовщицы. Людо и я? Мне нравится сцена тотального бодифакинга в немом черно-белом кадре: мужчина десятисантиметрового роста проникает во влагалище женщины, пока она спит. Даже Феллини на такое не решился! В остальном, Альмодовар подустал, мне кажется. Я уверен, что все бубоны скупят саундтреки фильма с акустической версией «Кукуруку Палома» Каэтано Велосо. В любом случае, когда я иду в кино с Франсуазой, мне больше нравится смотреть на ее профиль, чем на экран. От тебя у меня кружится голова – в твою сторону. У меня начинает ломить шею: фильму надо быть действительно на высоте, чтобы сравниться с тобой. Я смотрю, как ты смотришь кино. Если ты смеешься, я решаю, что фильм смешной. Если плачешь, я решаю, что он трогательный. А если ты зеваешь, я засыпаю.
Среда
А я-то гордился своим фотоаппаратом по имени память! Пруст уже сказал то же самое (чуть лучше) сто лет назад: «Удовольствия – это все равно что фотографии. То, что мы воспринимаем в присутствии любимого существа, – это всего лишь негатив, проявляем же мы его потом, у себя дома, когда обретаем внутреннюю темную комнату, куда при посторонних „вход воспрещен“»[167] («Под сенью девушек в цвету»). Черт побери, еще Лабрюйер сказал, что «все сказано», но я уверен, что кто-нибудь успел сказать это до него.
Суббота
В самолете, на обратном пути в Париж, меня узнала стюардесса «Эр Франс»:
– Вы писатель, да?
– Да… – краснею от удовольствия.
– Простите, а… как вас зовут?
– Оскар Дюфрен. – Бледнею от огорчения.
– Точно! Я видела вас на передаче у Фожьеля!
– Да, но это было давно… – Зеленею от ярости.
– Извините, но я ничего вашего не читала.
Вот так можно опустить воображалу, хотя в кои-то веки он понтов дешевых не кидал и мнения ничьего не спрашивал.
Понедельник
Страх одиночества и боязнь смерти – вот причины, по которым я тусуюсь по вечерам. Как ни смешно, Людо уверяет меня, что только по этим двум причинам он заимел детей. Значит, у ночной клубизации и деторождения один источник. Жизнь в обществе лучше, чем одинокая смерть.
Вторник
Раскрываешь газету и понимаешь, что Оскар Дюфрен остается загадкой. О нем не пишет только ленивый, но разобраться что к чему, не успеваешь, потому что слова «Оскар» и «Дюфрен» мелькают тут и там, они вездесущи, мало не покажется. Надо, не надо – они тут как тут. О тебе пишут, и в этом твоя вина. Ты и пример, и контраргумент, козел отпущения, мальчик для битья, симптом, символ, болезнь, изъян, комета, продукт, бренд, короче, что угодно, только не человек. Наша взяла: люди, на которых тебе плевать, говорят черт знает что о человеке, имя которого ты носишь, им не являясь. Ура! Тебя знают те, кого не знаешь ты.
Среда
В 33 года у меня была депрессия, я никому об этом не сказал. Но я написал книгу, то есть, в итоге, перетер со всеми.
Четверг
В Париже быстрые машины ездят медленнее, чем мой медленный мотороллер.
Понедельник
Я так давно бегу, что не помню уже от чего.
Вторник
Пора мне признаться кое в чем достаточно важном. В 10 лет я был законченным педофилом. Умирал от вожделения при виде девочек с маленькими грудками, проклевывающимися под футболками «Fruit of the Loom». На пляже в Гетари меня дико возбуждали невинные личики и крохотные бикини. Я влюблялся в розовые попки, рождавшие самые невероятные фантазии. Жил в фотографии Ларри Кларка[168] и пользовался этим каждую секунду. Какое счастье, пляжный волейбол! Я не пропускал возможности потискать плоские животики и укусить за маленькие попки. Я любил плавать, касаясь их еще не сформировавшихся тел. Я брал их за руку, чтобы попрыгать на песке, запав на их коленки с фиолетовыми ссадинами и чуть солоноватые выемки над ключицей. В 10 лет я был Марком Дютру[169] в законе, потому что все Лолиты были моими ровесницами. Дорогие мои читатели младше 12 лет, вы не знаете своего счастья! Поспешите стать Гумбертами Гумбертами, пока имеете на это право!
Среда
Я бы хотел разнообразить свою деятельность настолько, чтобы народ решил, что у меня есть тезка. Моя шизофрения – следствие не дилетантства, а мечты о вездесущности.
Пятница
Сегодня я составил список того, что предлагает мне мир. Раз, два и обчелся. Но мира как такового мне вполне хватит.
Вторник
Передача, побившая все рекорды на американском MTV, называется «Осборны». Это совершенно новый жанр: реалити-шоу про знаменитостей. Нам показывают Оззи Осборна, вокалиста группы «Блэк Саббат», в кругу семьи, за которой сутками следят камеры. Мы шпионим за ним, когда он готовит с женой ужин или наступает голыми ногами в собачьи лепешки. На концертах мы привыкли видеть, как на сцене он зубами отрывает голову у живой летучей мыши. Осборн присмирел: теперь у него новые припарки – он стал нормальным. Почему эта передача пользуется таким успехом? Потому что публика обожает жизнь кулис, а также скуку. Большая часть звезд прячется из опасения, что все узнают, до какой степени уныло их существование. К счастью, всегда найдется парочка эксгибиционистов, согласившихся, чтобы их жизнь превратили в передачу. Возможно, недалеко то время, когда каждая знаменитость станет сама себе каналом. Мечтаю попереключать телик с «Ширак-ТВ» на «Бен Ладен-ченнл», канал «Зидан», «Де Ниро-TV», «Клара Морган[170] XXX» и, само собой, «Оскар Дюфрен лайв». В один прекрасный день этот дневник станет вашей любимой телепрограммой. У меня уже готов слоган для ее запуска: «Живу для вас».
Суббота
«Настоящим страданием, адом человеческая жизнь становится только там, где пересекаются две эпохи, две культуры и две религии… Но есть эпохи, когда целое поколение оказывается между двумя эпохами, между двумя укладами жизни в такой степени, что утрачивает всякую естественность, всякую преемственность в обычаях, всякую защищенность и непорочность».[171] Когда Герман Гессе написал это в «Степном волке» в 1927 году, он еще не знал, что Вторая мировая война докажет его правоту. Он также не подозревал, что описывает начало XXI века. Странно, у меня прямо мурашки по коже. Сквозняки, должно быть.
Воскресенье
Юмор Неизвестной Бляди:
– У моего парня такие габариты, что я соглашаюсь с ним трахаться только под местным наркозом!
Понедельник
Приземляюсь в Вильнюсе (Литва) в таком же аэропорту, что и везде. Мир повсюду одинаков. Пересекаешь его по прямой, на эскалаторе, освещенном потрескивающими неоновыми лампами. Путешествовать все равно что слушать поцарапанный диск. А жить? Завтра то же, что вчера. Все знают, что такое «дежа вю». Стареть значит войти в «дежа векю»,[172] в такой виртуальный дневник, где застреваешь на одном и том же абзаце.
Вторник
Приземляюсь в Хельсинки (Финляндия) в таком же аэропорту, что и везде. Мир повсюду одинаков. Пересекаешь его по прямой, на эскалаторе, освещенном потрескивающими неоновыми лампами. Путешествовать все равно что слушать поцарапанный диск. А жить? Завтра то же, что вчера. Все знают, что такое «дежа вю». Стареть значит войти в «дежа векю», в такой виртуальный дневник, где застреваешь на одном и том же абзаце.
Среда
Приземляюсь в Лондоне (Великобритания) в таком же аэропорту, что и везде. Мир повсюду одинаков. Пересекаешь его по прямой, на эскалаторе, освещенном потрескивающими неоновыми лампами. Путешествовать все равно что слушать поцарапанный диск. А жить? Завтра то же, что вчера. Все знают, что такое «дежа вю». Стареть значит войти в «дежа векю», в такой виртуальный дневник, где застреваешь на одном и том же абзаце.
Четверг
Боже мой, вот уже три дня я, как Джек Николсон в «Сиянии», переписываю все время одну и ту же фразу. Хотя во времена Кубрика функций «копировать» и «вставить» еще не существовало. Он как в воду глядел! Писатель, повторяющий одну и ту же фразу, был бы мудрецом. Все наши беды от того, что мы не хотим повторяться. Как будто истин несколько.
Сколько же у меня было в детстве талантов: я краснел по команде, на две минуты задерживал дыхание под водой, у меня то и дело шла кровь носом, я умел скосить один глаз… Мне очень нравятся эти записки, потому что я их верный автор, главный герой и единственный читатель.
Понедельник
Чтобы не дать мне писать, Система решила выставить меня напоказ, устроив мне рекламу на телевидении. Идея проста: добиться от меня литературного молчания, заменив его медийным шумом. Дать мне слово – лучший способ меня заткнуть. Ваша взяла, я повинуюсь (молча).
Среда
Франсуаза плешь мне проела, что я ее не люблю. Логично: те, кого я не любил, считали, что я их люблю. Теперь все наоборот.
Ч. етверг
Обожаю припев новой песни Эминема:
«Now this looks like a job for me
So everybody just follow me
Cause we need a little controversy
Cause it feels so empty without me».[173]
Может, Эминем – американский Оскар Дюфрен? Мне по душе этот откровенный плевалыцик в колодец, который осмеливается сочинять песню, разбирая в ней, почему он ее сочиняет. В общем, он считает нас придурками, уверяет, что без него мы бы подохли со скуки, что он на нас положил, а мы его за это обожаем. В былые времена рок-звезды были искренними бунтарями, сегодня стали циничными. Трезвый взгляд пришел на смену ярости. Это новая форма бунта. Неподвижная ненависть, разбитое зеркало.
Пятница
Поговорим о трезвости взгляда, потому что, похоже, она стала наивысшим достоинством и вечной ценностью моего поколения. Скажу вам прямо, милые мои, трезвость не защищает от реальности. Теория несчастья не помешает ему произойти. Предупрежден – не значит вооружен. Например, мой любовный пессимизм не мешает мне бояться, что я буду страдать. Зная, почему мы грустим, мы, может быть, выглядим не такими идиотами, но грусть от этого не проходит. Вот так вот мы и живем, закованные в броню неразрешимых проблем. Мы считаем себя гениями, потому что точно знаем, что таковыми не являемся. Ни одно поколение не кичилось до такой степени осуждением собственной дурости, так не хвасталось своими провалами и тщеславием, так себя не любило. Культ ясности мысли ведет к импотенции: это бесплодный ум. Никогда земля еще не носила на себе столь безропотную молодежь. Я беспрестанно возвожу в теорию свои политические и любовные неудачи. Ну и что из того, что я сознаю свою импотенцию? Трезвость мысли меня не изменит.
Суббота
Всем критикам, которых я разочаровываю, я хотел бы раз и навсегда сказать, что я с ними совершенно согласен. Я тоже не прочь, чтобы мои книги были лучше.
Вторник
Франсуаза – достойная соперница Эминема. Вчера вечером, придя в ужас от моей циклотимии, она мне выдала: «Знаешь, что тебе помогло бы? Ничего».
Среда
Почему я люблю эту женщину? Потому что она full options.[174]
Суббота
Телевидение превращает тебя в звезду национального масштаба, бестселлер – в международную темную лошадку. Вот снова меня зовут в страну тысячи одного усача: Турция, выйдя в четвертьфинал, безостановочно переводит мои книги. На окраине Европы, на берегах Стамбула, я любуюсь Азией, мерцающей по ту сторону Босфора, за спинами черноглазых брюнеток с ослепительно белыми зубами. На Багдадской улице (азиатские Елисейские Поля) турчанки одеваются секси, между тем в отеле «Чираган» нет порноканала. Хорошо бы они ели поменьше кюфты, а то они раздаются с той же скоростью, что и пролив.
Воскресенье
На азиатском берегу фасады деревянных домов XVII века весь день розовые; тут с утра до вечера утопаешь в сумеречном свете; здешняя жизнь – сплошной закат. Константинополь? Фреска нашего блеска. «Лайла», «Рейна», «Анжелика-Буз» – дискотеки под открытым небом на берегу Босфора. Можно танцевать и смотреть, как проплывают мимо яхты и грузовые суда. Их огни заменяют лазерные лучи, которые море отсылает обратно к желтой луне, зеркальному шару, повешенному Господом. Я рождественская елка, а Франсуаза – моя гирлянда. (Эти строки рождены в состоянии легкого опьянения.)
Понедельник
Любовь похожа на американские горки: сначала вверх, потом вдруг вниз, и снова вверх, и снова вниз, а в конце блюешь прямо на себя!
Перед матчем Турция–Сенегал слышна песня муэдзинов: марабуты и имамы тоже вступили в поединок. Забит золотой гол, и город застывает в красном крещендо, ликующее людское море катится на фоне инфляционной катастрофы. Под светлым небом вспыхивают улыбки, значит, и спорт кому-нибудь нужен, можно снова стать халифами на час и даже на тысячу и одну ночь. Полумесяц и белая звезда на фоне пурпурного небосвода: в этот вечер даже небо прикинулось турецким флагом.
Суббота
Я бы слегка изменил аксиому Брюно Мазюра[175] «Телевидение сводит с ума, но я лечусь»: телевидение сводит с ума, если ты больше ничем не занимаешься. Лучшее лечение – не сидеть на одном месте. Я, пострел, везде поспел, и в этом мое спасение.
Воскресенье
В англичанах я больше всего ненавижу их чрезмерную любезность, это европейские японцы. Вместо того чтобы сказать «пошли вы на хер», они корчат кислую мину и восклицают: «I'm awfully sorry sir but I'm afraid it's not going to be possible at the moment!»[176] Рано или поздно преувеличенная любезность перестает отличаться от тотального презрения. Лучше бы уж говорили: «I'm awfully sorry sir but I'm afraid you are going to have to go fuck you mother, indeed».[177]
Понедельник
Написать книгу, в которой не было бы ни одного пустого слова, – и набить благодаря ей полные карманы.
Четверг
Меня уверяют, что в книгах Анго есть свой ритм. Значит, если напишешь глупость один раз – это просто глупость. Два раза – повтор. А двенадцать раз – это уже ритм.
Пятница
Что такое мужская дружба? Петушиный бой? Ревнивое влечение? Скрытое соперничество? Одиночество в компании? Платоническая гомосексуальность? Конкурс пенисов? Тайна сия велика есть. Или нет.
Вдруг бах – и во Франции лето: два месяца ничего не происходит. Я горжусь своей страной, которая может перестать жить с 1 июля по 31 августа. Впрочем, в остальное время года тоже ничего не происходит, но мы делаем вид, что происходит.
Четверг
Вчера какой-то неонацистский придурок выстрелил в Жака Ширака, чтобы стать знаменитым неонацистским придурком. Еще одна жертва синдрома Герострата. Максим Как-его-там написал в мейле: «Посмотрите завтра телевизор, я стану звездой». Наш долг – не доставить ему такого удовольствия: его фамилию не следует писать. Эрве Фигня вынул свой «лонг райфл» 22-го калибра. Жан-Пьер Кретин вскинул винтовку. «Ура, наконец-то обо мне заговорят!» – воскликнул Серж Отстой. Карабин Филиппа Мудачного выстрелил в пустоту.
Пятница
В «Падении» Камю нашел фразу про Марка Хренового: «Чтобы добиться известности, достаточно убить консьержку в своем доме».[178] Не говоря уже о консьерже Елисейского дворца.
Суббота
Обедаю в Спероне, у рекламщиков. Они при бабках, их дом из канадского кедра нависает над бирюзовой бухтой. Открытки сюда посылать бесполезно: они в них живут. Корсика – это царство волшебным образом сохранившихся пейзажей, во всяком случае у богачей: красоту берега не нарушают бетонные отели, а в зарослях маки́ не натыканы рекламные щиты «Брикорамы».[179] Вот почему рекламщики обожают Спероне: это единственное место, где они пока не нагадили. В такой красоте их взгляд отдыхает от уродства, которое они штампуют круглый год.
Вторник
Падение биржи – отличная новость. Она наказывает скупцов, которые хотели отложить деньги в кубышку. Награждает стрекоз и разоряет муравьев. Ну-ка, быстро проматывайте деньги! Тут даже бережливые не уберегутся.
Пятница
Все восхитились президентским «Да что вы!» Узнав, что он чудом избежал пули, Жак Ширак вскричал: «Да что вы!» Интересно, что написали бы политические обозреватели, если бы Ширак сказал: «Ух ты!», или: «Меня не парит», или: «Ни хрена себе!», или: «Мне по фигу», или: «Ё-мое!» Лично мне его «Да что вы!» напоминает «Воды-то, воды-то!» Мак-Магона.[180]
Суббота
Когда девушка говорит, что это смертельный номер, значит, это очень хорошо. Когда женщина старше тридцати говорит, что это смертельный номер, значит, можно умереть от скуки. Следовательно, употребление слов «смертельный номер» помогает определить возраст собеседницы. Эти слова – своего рода углерод-14 современной женщины.
Вторник
Все хорошо, но дорога в ад вымощена произведениями автофикшн. Рассказывать свою личную жизнь в прессе, так сказать в прямом эфире, – самый жестокий эксперимент. Франсуазе надоело, что она то и дело мелькает на страницах этой книги. Мы все время препираемся по этому доводу. У меня не хватает аргументов для защиты своего дневника. Будь он получше, он бы сам за себя постоял.
Среда
Возвращаюсь в Париж, чтобы сделать вид, что работаю. Вместо того чтобы задремывать под баюкающий шум прибоя, мы просыпаемся от гула противоугонных сирен. Я нацепляю рубашку в облипку, с открытым воротом, дизайн Тома Форда для Ива Сен-Лорана. Моя известность сейчас так же безупречна, как и мой загар: какая жалость, что я верный любовник! Сколько блондюшек коту под хвост! Юные создания бьют копытом и хлопают огромными коровьими глазами, глядя на мои бабки. Бери не хочу. На такой жаре мысли из штанов ударяют прямо в голову: если уж потеть, так с пользой, наполняя голодные рты! Я сажусь на диету в тот момент, когда все нажираются до отвала! Лето опасно для счастья, вот почему все супружеские пары расстаются в августе. Лето – это ежегодная оргия, организованная самим Господом! А Париж в настоящий момент просто «Остров искушений».[181] Ну и пусть, я выше этого. Верные мужья дарят своим женам прекрасный подарок: они отказывают всем остальным. Верность – это ритуальное жертвоприношение: я кладу ракеты, самолеты и пушки на алтарь нашей атомной страсти. (Это мне напоминает ответ принца де Линя[182] своей жене: «Хранили ли вы мне верность? – Да, частенько».)
Четверг
Бертран Деланоэ[183] насыпал песку и посадил три пальмы на набережных Сены, и все зашлись в экстазе! Браво! Получился пляж в Париже. Ложишься себе в шезлонг на берегу токсичной реки и вдыхаешь самый загрязненный воздух в Европе. А Ширак еще обещал в ней искупаться! Если бы он должен был сдержать только одно из своих обещаний, я бы выбрал это: оно самое забавное. Воображаю себе мокрого радиоактивного президента с использованным презервативом на носу! Напоминаю, что когда-то существовал бассейн под открытым небом – «Делиньи», и еще один в Шестнадцатом округе – «Молитор», они были разрушены, а муниципалитет и ухом не повел. Ну и ладно, удовольствуюсь бассейном «Поло», тут тусуется весь Париж. Да-да, господин мэр, вашему пляжу не хватает вип-зоны.
Пятница
Снимаюсь на журнальную обложку. Сколько же времени у меня уходит на то, чтобы не писать! Меня щелкают на фото и по носу.
Суббота
Преимущество отпуска для литературного критика состоит в том, что у него есть время почитать всякое старье и выудить там откровения, повышающие его квалификацию: «Я был замкнут в настоящем, как герои, как пьяницы; мгновенно затмившись, мое прошлое уже не отбрасывало передо мною тени, которую мы называем грядущим».[184] Это, конечно, Пруст. «Конечно, Пруст». Просто слоган «Виважеля»![185] Только Пруст не производил замороженной продукции.
Воскресенье
На днях Второй канал показывал «Обретенное время» Рауля Руиса. После этого фильма мне захотелось перечитать Пруста. Руис доказывает всем уклонистам, что Пруст – это богачи, трахающие шлюх, и светские педики, которых секут. И сразу Пруст перестает быть занудным! Там есть даже один персонаж (Сен-Лу), который смеется над теми, кто называет кокаин «коко». Как я ни ломаю голову, не могу понять, почему меня все время сравнивают с Бретом Истоном Эллисом. Ведь Пруст первым ввел в моду ночных трэш-тусовщиков.
Понедельник
С Франсуазой у меня происходит что-то странное: впервые я люблю кого-то все больше и больше.
Вторник
Благодаря моей загорелой роже у меня каждый вечер аншлаг. Я бы и не прочь изменить Франсуазе, но недостаток всех прочих женщин состоит в том, что они – не она.
Читаю романы, вышедшие в этом месяце: дерьма немерено. Вспоминаю, что сказал Пьетро Читати[186] в «Культурном бульоне»,[187] с сожалением глядя на меня: «Литература устала, она отдыхает». А что, если эта спящая красавица не проснется никогда?
Понедельник
Само собой разумеется, я поддерживаю предложение Франсуазы де Панафье[188] вновь открыть публичные дома. Есть товар – нет проблемы. В любом случае все мы шлюхи в мире наживы: «Lots of money? Love story. Got no money? I am sorry»[189] (кредо московского «Night Flight»).
Среда
«Это конец света, и мне хорошо», – поет группа «REM», вот вам и краткое содержание современного мира. Климат разладился, Азию закрывает коричневое облако, засуха повсюду сменяется наводнением, лето похоже на долгую зиму, ураганы разрушают города. И никто, судя по всему, не находит в этом ничего предосудительного, предприятия по-прежнему производят продукцию, заводы задымляют планету, экономический рост правит бал, окружающая среда загрязняется. «It's the End of the World and I Feel Fiiiiine»: Майкл Стайп – величайший философ современности. Мы не без удовольствия следим за собственным распадом. Среднестатистический человек XXI столетия – это денди-стоик, который тащится от собственных нигилистических подвигов. Раньше в эту элегантную позу вставали только лучшие представители писателей-пессимистов (Леопарди, Шопенгауэр, Амьель, Бенжамин, Чоран, Жаккар, Россе…). Отныне народные массы требуют собственной аннигиляции, пожирая второй десерт. Коллективное самоубийство пробуждает аппетит.
Четверг
В один прекрасный день, быть может, какой-нибудь чокнутый издатель соберет воедино эти записи. И тогда мой дневник прочтут со снисхождением, которого удостаиваются только психически неполноценные люди, или же со строгостью, пропорциональной моей лени.
Пятница
Доминик Фарруджа требует, чтобы я снова здесь о нем написал. Наконец-то желание, которое легко исполнить! Чтобы появиться на страницах моего дневника, достаточно просто предложить мне вести программу на Канале+ и при этом не тащить меня в постель. Отмечу в связи с этим, что я сам все чаще фигурирую в произведениях моих собратьев по перу: в «Почему Бразилия?» Кристин Анго, в «One man show» Никола Фарга, «Дневнике бездельника» Ролана Жаккара, в «Автогамии» Тома Буватье и «Толстокожей» Элизабет Кин. Не писателем, так хоть героем романа стану.
Воскресенье
За неимением революций мы бунтуем против всяких пустяков. Я, например, решительно отказываюсь пристегиваться в машине, езжу без шлема на мотороллере, курю дурь в самолетах, писаю в бассейнах моих друзей – типа лью воду на их мельницу, – езжу зайцем на автобусе, ухмыляюсь, завидев фото Жан-Пьера Раффарена,[190] и т. д. Недалеко то время, когда подрыв устоев сведется к переходу улицы на красный свет. Принято думать, что бубоны сочетают пристрастие к буржуазному комфорту и богемному прикиду, на самом же деле они стыдятся собственного богатства, и к этому стыду примешивается неловкость за свое нелепое бунтарство.
Понедельник
Воспользуемся современной порнографией, пока ее не запретили. Вчера я занимался любовью под японские и немецкие DVD сладчайшей мерзости. А Доминик Бодис[191] еще жалуется, что наша молодежь получает сексуальное воспитание из подобных фильмов… Черт возьми, надеюсь, что так оно и есть!
Вторник
Мое сексуальное воспитание в лицее Монтеня: непристойные слайды, схема со стрелочками, прыщавая училка в белой кофточке, произносящая ужасные слова типа «пенис», «член», «матка», «внутриутробный», «трубы». Я бы предпочел набираться знаний либо как предыдущие поколения (в борделе), либо как последующее (по видео).
Среда
Между 1935 и 1957 годами, то есть в течение последних 20 лет своей жизни, Валери Ларбо произносил только одну фразу: «Доброй ночи, подлунный мир». В ноябре 1935-го, после инсульта, случившегося на улице Кардинала Лемуана, его разбил паралич. Сидя в своем кресле, он неустанно повторял редким посетителям: «Доброй ночи, подлунный мир». (Его биографы считают, что инсульт явился последствием сифилиса, который он подхватил во время своих неоднократных посещений публичных домов в компании, в частности, Леона Поля Фарга.[192])
Четверг
«Доброй ночи, подлунный мир»? Есть у меня некоторые соображения по этому поводу. Я думаю, что Ларбо был симулянтом. В действительности же он просто не мог сказать ничего более интересного. Он писал замечательные стихи, потрясающие романы о молодых женщинах, о Риме, о любви и миллиардерах, он путешествовал, а потом притомился, устал и решил посидеть дома. И вовсе он не заговаривался. Просто-напросто фраза «Доброй ночи, подлунный мир» казалась ему финальной, подводящей итог всему – жизни, смерти, красоте мира, птицам, цветам и лесам, сексу, деньгам, течению времени, радостям и боли, всему тому, что в один прекрасный день у нас отнимут. Мне кажется, Валери Ларбо прошел идеальный писательский путь: надо всю свою жизнь марать бумагу в поисках одной-единственной фразы, а с того дня, когда она будет найдена, уже ничего больше не произносить (как Николсон в «Сиянии»). «Доброй ночи, подлунный мир» – это не лучшая фраза недели, это лучшая фраза жизни.
Воскресенье
Суровость критиков по отношению ко мне объясняется наверняка тем, что ни у кого не возникает желания дарить подарки избалованным детям.
Понедельник
Бессонная ночь, жуткий скандал, окончательный разрыв… На этот раз Франсуаза ушла навсегда, я ее потерял. Я в кусках. Она влюбилась в девушку, которую мы клеили вместе. Они уже несколько месяцев тайком встречаются и собираются жить вместе, семьей. А я-то подозревал Людо! Она говорила со мной с ужасающей холодностью, как будто я уже стал для нее пройденным этапом. «Я отвергаю тебя и всех прочих представителей твоего пола». Всю ночь я пытался умаслить ее, добиться отсрочки, выпросить последний шанс. Она извинилась по телефону, в эсэмэске и по Интернету, но не лично. Я стал ей чужим. Мне трудно дышать. Неужели весь этот год мы расходились, как в море корабли? Жили в параллельных мирах? Влюбленные задыхаются в двух случаях – когда любят и когда их разлюбили.
Вторник
В мире, который провозглашает эгоцентризм основной ценностью, гомосексуализм становится, логически рассуждая, нормой будущего. В нашу эпоху противоестественной является как раз гетеросексуальность. Надо любить тех, кто больше всего на нас похож. Желать только самого себя. И мне пора бы уж перестроиться. И выйти во что бы то ни стало за длинного близорукого парня. Вот тут-то я и стану настоящим romantic egotist.
Доброй ночи, подлунный мир.
Через тридцать лет гетеросексуалы станут сексуальным меньшинством, скандальным, нездоровым и возмутительным. На улицах будут свирепствовать гетерофобы. Нам отвратительно будет смотреть на человека, целующего взасос женщину на скамейке. Однополым парам будет неловко перед своими пробирочными детьми. Какой ужас – целовать в губы человека, столь не похожего на тебя! Как могут подобные пары вести нормальную жизнь, если они так страшно далеки друг от друга? Доброй ночи, подлунный мир. Доброй ночи, подлунный мир. Доброй ночи, подлунный мир. Доброй ночи, подлунный мир.
Среда
Я уже три дня ничего не ем. Глушу себя шумом. «Нобу» и «Корова» разорились, но «Кэб» и «Вип» никуда не делись… Я окунулся в понедельничные вечеринки в «Квин», в толпу тусовщиков, стриптизерок и завсегдатаев «Дуббис»… Все тут как тут, в том же месте, в тот же час, только меня и ждали. Я-то считал себя выше этого, бедный я бедный. Они согревают меня, это моя настоящая семья. Началась моя новая жизнь без Франсуазы, и жизнь эта мне противна. Никогда я так не мучился, никогда в жизни. А ведь я как чувствовал! Мы вели слишком нормальную жизнь, я потерял воображение, я стал нерешителен, и она меня запрезирала. Я любил ее до того, как полюбил, люблю и после. Я недостаточно любил ее между до и после. Мы любим, только когда нас отвергают или ускользают от нас. Я мог бы полюбить Франсуазу, не будучи знаком с ней и не дотрагиваясь до нее, даже не появившись в ее жизни. Во всем виноват я: эта история закончилась, потому что в один прекрасный день я ее начал. Это история одинокого мужчины, который спрашивает себя, кто он такой и какого черта он тут делает. Он полагает, что свободен, влюбляется, познает счастье, потом счастье уходит, и он понимает, что ненавидит свою свободу. Банален даже слоган моей жизни.
«Ничто не меняется, и старость мира все больше давит мне на плечи». Валери Ларбо «Дневник А. О. Барнабута».
А я еще считал ее психопаткой! Франсуаза очень уравновешенная особа. Женщина, которая не выносит меня, очень уравновешенна. Она не бросила меня, она меня выжала досуха. Я решил больше никогда не быть ни эгоистом, ни романтиком. Уверен, что стану отличным алкоголиком.
Четверг
Я не в состоянии выполнить твою просьбу. Я никогда не смогу тебя разлюбить.
Любовь по-прежнему самый опасный наркотик. Ты вернула меня к жизни, я вновь ощутил вкус к чувствам. Куда бы я ни шел, я не видел ничего кроме твоих прохладных губ и задумчиво смотрел вдаль, когда тебя не было рядом. От жалких остатков невинности у меня краснели щеки. Начиная с этой минуты и до самой смерти, каждый раз, когда кто-нибудь произнесет в моем присутствии твое имя, взгляд мой, наверно, затуманится. Окружающие скажут: «Он перебрал, он не в себе» – но мне-то что, я буду уже далеко, утону в твоих объятиях в Лос-Анджелесе или запутаюсь в твоих солоноватых волосах в Порто-Эрколе, прижмусь к твоим сливочным грудям в Стамбуле, Москве и Амстердаме, в раю взаимной любви, в этой несбыточной мечте, к которой ты однажды допустила меня.
Пятница
Я перестал вести дневник, потому что теперь моя жизнь уже не представляет никакого интереса. Вы обратили внимание на инициалы Оскара Дюфрена – О.Д.? Я сам себе надоел. Я недалеко ушел от Овер-Дозы и Отстойной Дряни. Логически рассуждая, теперь, когда я стал богатым и знаменитым, то есть почти прекрасным, я должен был бы, чтобы сделать вам красиво, покончить с собой. Но я решил жить, так удобнее наблюдать за тем, что происходит. Предпочитаю исчезнуть на гребне славы. В обществе спектакля отсутствующий всегда прав. Больше вы не будете читать Оскара Дюфрена, поэтому начнете везде его искать. Чем больше я буду вас избегать, тем больше вам меня захочется. Я первый живой самоубийца со времен Исаака Альбениса (предка Сесилии Саркози,[193] испанского музыканта, который заставил всех поверить в собственную смерть, чтобы прочесть хвалебные некрологи самых злейших своих гонителей). Оскар Дюфрен? Литературный зомби. Не надо убивать Ширака, Буша или Мадонну, чтобы войти в историю. Достаточно просто спрятаться. Не волнуйтесь, я буду по-прежнему за вами наблюдать, с безопасного расстояния. Наступит же момент, когда все пойдет к чертям. В день конца света надеюсь быть в первых рядах.
Суббота
Время от времени я выглядываю из окна своей гостиницы, и всякий раз солнце встает над другим городом. Доброй ночи, подлунный мир. Иногда, поздно ночью, мне кажется, что мой мобильник начинает вибрировать в кармане пиджака, и я кидаюсь к нему, надеясь, что это ты, но выясняется, что он дрожал от низких частот в усилителях… Я знаю, что эта история неудачной любви – единственное, о чем я не пожалею никогда. Даже когда попаду в больницу и буду лежать под морфием в ожидании смерти, опутанный трубками и проводами, даже тогда я буду думать о ней и гордиться, что со мной такое было.
Воскресенье
Принято думать, что любовь преображает человека, но ее гипнотическое воздействие длится недолго. Мне только лучше, что меня бросили, в кои-то веки все складывается в мою пользу, меня жалеют… Порой я проявляю великодушие и объявляю, что, если ты вернешься, я тебе скажу: «Оставайся со своей любовницей, я измучил тебя, тебе нужен не я, без меня тебе будет лучше, хочу видеть тебя счастливой» и прочий бред (пусть лучше несчастным буду я, но не могу же я сам себя бросить). Иногда приходят «друзья» Франсуазы и говорят мне гадости о ней и ее подружке. Когда они уверяют меня, что моя вульгарная соперница скоро ей надоест, мое разбитое сердце мурлычет, как мотор английского «седана».
– Вы так считаете? Думаете, она вернется? Думаете, это реально, даже если у меня один шанс на миллион? Боже мой, зачем я ее отпустил?!
Тогда они отводят глаза.
Не выдержав моих жалких всхлипываний.
Понедельник
Людо, столкнувшись со мной в холле отеля, сразу переходит в атаку:
– Ты правда хочешь перестать вести свой дневник?
– Ну да… Неохота мне…
– Предатель! У тебя получалось искреннее, чем у Бриджит Джонс, блин!
– Нет, более по-мужски. Надо было, чтобы какой-нибудь мужик взялся за дело и ответил этой сучке. Чтобы втемяшить ей, что даже если мужики и хотят трахнуть всех баб, это еще не значит, что они не могут полюбить, и слава богу, потому что это самое прекрасное, что есть в нашем раздолбанном обществе…
– Но все-таки мы хотим всех их трахнуть!
– Ну да.
– Мне будет не хватать твоего цинизма.
– Это не цинизм, а честность. Могу тебе сказать, что из-за этого у меня было много неприятностей. «Честность, сладкая моя забота»…[194]
– Ты уверен, что завязал?
– С дневником? Нет. Но с его публикацией – да. Теперь, когда я работаю на телевидении, мне надо скрываться. А то меня будет перебор. И вообще, как сказал Марсель Далио в «Правилах игры»: «Такое у меня ощущение, что я уже насмеялся достаточно».
– Не надо! Просто телевидение тебе больше нравится! Изменяешь литературе с кино! Отступник! Хочешь, чтобы тебя прохожие узнавали! Мегаломан! Дезертир!
– Это всё цветочки. А есть еще и ягодки… Решено: с женщинами покончено. Ни Бога, ни любовницы! Скажи мне… А знаешь, у тебя красивые глаза… Что ты делаешь сегодня вечером?
– Послушай, Оскар, я согласен стать с тобой педиком, но при одном условии – мы никогда не будем спать вместе.
– Идет. Но будь добр, доставь мне удовольствие – сбрей свою ужасную трехдневную бородку: ненавижу целовать колючие щеки.
– Не дождешься, зато я согласен прогуливаться с тобой, взявшись за руки перед папарацци.
– Да, это пойдет на пользу твоему имиджу. Слушай, странно, ты не чувствуешь запаха? Нет? Не чувствуешь?
Вторник
Что мне остается в конце этой эпопеи? Запах. Аромат кожаной обивки в английских автомобилях моего отца. Роскошная вонь, вызывавшая у меня рвоту. «Ягуар», «даймлер», «астон-мартин», «бентли»: от них несет одинаково. Помню, какое отвращение вызывали у меня пахучие бежевые сиденья. Мне хотелось нравиться плейбою, который мчал на всей скорости. То есть нравиться всем женщинам, как нравился он. А для этого мне надо было кем-то стать. Мне надо было, чтобы меня полюбил весь мир, потому что этот человек был частью всего мира. Тогда и он полюбит меня, как все остальные. Оскар Дюфрен не был холостяком в бесплодных усилиях любви. Это был маленький мальчик, ждущий отца. Вот она, великая несправедливость литературы: воспитала меня мама, а пишу я всегда об отце. В семьях прав всегда тот, кого нет, и мы пишем о призраках.
Понедельник, 9 сентября 2002
Печаль так переполняет меня, что выходит порой из берегов, как Сена. Свет фонарей отражается в черной воде, превращая старую реку в Млечный Путь.
Я вижу все, что потерял и что уже никогда не обрету вновь. На моем смокинге пятна. Я соскребаю грязь, но она не поддается.
Если мы все ничьи, тогда никто ни о ком не заботится и каждый будет сам за себя, во веки веков. Вот я и снова один; я поднимаю черное стекло, закрываю лицо руками, сидя на заднем сиденье безмолвного лимузина, который катит вперед, к моей кончине.
Фредерик Бегбедер приносит благодарность Франку Моберу, Марку Долизи и Жан-Мари Бюрну, без которых не было бы этой книги.