Евгений Лукин
Попрыгунья стрекоза
Звезд в ковше Медведицы семь.
Он положил трубку и почувствовал, что сейчас заплачет. Удастся ли позвонить еще раз? Если нет, то маминого голоса ему больше не услышать. Разумеется, он ничего не сказал ей, да и вряд ли бы смог, поскольку любой разговор прослушивался. Стоит заикнуться о главном – связь наверняка прервется. Поэтому беседы приходилось вести исключительно о погоде и самочувствии.
В стеклянную дверь постучали – за ней уже успела скопиться небольшая очередь. Человека четыре. Все гражданские – со смены. Сотики были под запретом (якобы создавали помехи), и комнатенка с телефоном, так называемая переговорная, оставалась здесь единственным местом, откуда простой смертный мог связаться с внешним миром.
С внешним обреченным миром.
Взялся за переносицу, изображая усталость и озабоченность, вышел. Выбравшись на свежий воздух, проморгался, ослабил галстук, потом и вовсе сорвал, сунул в карман.
Может быть, следовало плюнуть на все, в том числе на собственное будущее (какое теперь, к черту, будущее?) и заорать в трубку: прячься, мама! Под землю, в метро… Нет. Во-первых, больше одного слова не проорешь, а во-вторых, от того, что грядет, ни в каком метро не укроешься.
Он с тоской оглядел территорию части: акации защитного цвета, плакаты вдоль асфальтовых дорожек, плац. Двое солдатиков с грабельками, поглядывая искоса на расхлюстанного штатского, доводили газон до совершенства. Они тоже ничего ещё не знали. Не положено рядовым.
Или даже не так: знали, но не знали, что знают…
Воздух шуршал и потрескивал, как наэлектризованный. Стрекозы. Говорят, вылетели они в этом году неслыханно рано и дружно, да и вели себя необычно: вместо того чтобы барражировать парами, роились, собирались в армады, стелились над озерцами.
Зато ни единого комара. Всех выстригли.
Грозное апокалиптическое солнце висело над бетонной стеной, почти касаясь проволочного ограждения на ее гребне. Такое чувство, что время остановилось и вечер никогда не наступит.
Когда бы так…
Он присел на скамеечку перед урной, закурил. Слева розовато поблескивала решетчатая громада радиотелескопа, и смотреть туда не хотелось.
– Разрешите присутствовать, товарищ ученый?
Глеб поднял глаза. Перед ним, благожелательно улыбаясь, возвышался Ефим Богорад. Белая рубашка, галстук, на груди – ламинированная картонка, где каждое слово было заведомой ложью. Разве что за исключением имени и фамилии.
– Скорбим? – задумчиво осведомился он, присаживаясь рядом.
– Да нет, – помолчав, ответил Глеб. – Сижу, завидую…
– Кому?
– Вот ей. – И Глеб указал окурком на стрекозу, украшавшую собой краешек урны.
Богорад с интересом посмотрел на молодого технаря, потом на предмет зависти. Граненые глазищи насекомого отливали бирюзой.
– Вы со стороны затылка взгляните, – посоветовал Глеб.
– А где у нее, простите, затылок?
– А нету. Одни глаза. Под ними, как видите, пусто.
– Это что же вы… безмозглости завидуете?
– Да, – отрывисто сказал Глеб, гася окурок о край урны, причем в непосредственной близости от стрекозы. Та не шелохнулась. – И дорого бы отдал, чтобы стать безмозглым.
Взгляды их снова встретились. «Да знаю я, кто ты такой… – устало подумал Глеб. – А уж ты тем более знаешь, что я знаю… Тут жить-то осталось всего ничего, а мы комедию ломаем!»
Такое впечатление, что Богорад прочел его мысли. Дружески улыбнулся («Так ведь и ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь…») и вновь сосредоточился на стрекозе, пристально изучая то место, где фасетчатые глаза неплотно прилегали к тулову.
– Действительно, пусто, – согласился он. – Тем не менее одно из самых древних существ. Динозавров пережило…
– И нас переживет, – мрачно закончил Глеб.
– Без мозгов?
– Именно поэтому…
Над бетонной стеной вдалеке вздулся гигантский прозрачный купол. Он менял форму, то опадая и становясь византийски покатым, то яйцеобразно вздымаясь на манер итальянского. Затем распался.
– Ни хрена себе стайка! – заметил Богорад. – Как будто предчувствуют, правда?.. А что, интересно, по этому поводу говорит наш общий друг Лавр Трофимович?
– Ничего не говорит. Стрекозы – не его специальность.
– Да? А мне казалось, он и со стрекозиного переводит…
Глеб насупился и не ответил. Видя такое дело, боец невидимого фронта решил сменить тактику.
– Хотите пари? – неожиданно предложил он.
– На что?
– На коньяк, разумеется. Не на шампанское же.
– Нет, я имел в виду: о чем спорим?
– Если с нами ничего не случится, вы ставите мне бутылку «Хеннесси». Дайте руку…
Глеб подал ему вялую руку.
– Разбейте.
Глеб разбил. Пари было заключено.
– Ну-с, молодой человек, – ликующе объявил Богорад, – вот вы и попались. Если планета уцелеет, вы мне ставите коньяк. А если и впрямь взорвется… Кто вам коньяк ставить будет, а?..
Все это было настолько глупо, что Глеб не выдержал и улыбнулся.
– Вот и славно, – сказал контрразведчик. – А то сидит тут… бука такая.
* * *
Собственно, Богораду и ему подобным надвигающийся конец света особых забот не прибавил. Секретная информация имела настолько сенсационный характер, что ее, чуток приукрасив, можно было безбоязненно выкладывать в Интернете. Да и выкладывали все кому не лень. Учиняли ток-шоу, приглашали уфологов, экстрасенсов, прочих проходимцев. Иногда на телепередаче присутствовал отставной космонавт. Сидел со страдальческим видом и откровенно ждал конца представления.
Официальные источники хранили брезгливое молчание, а если какой-либо особо прыткий журналюга, окончательно утратив стыд, прямо просил представителя власти выразить мнение относительно угрозы из Космоса, тот обыкновенно морщился и либо оставлял без ответа, либо срывался: какой Космос? О насущном думать надо! Нефть вон опять дешевеет…
Ученые также вели себя согласно инструкциям. С академическим спокойствием признавали, что да, обнаружен на внешних границах Солнечной системы излучающий объект, движущийся приблизительно в нашем направлении, каковой следует, пользуясь случаем, всесторонне изучать, а не устраивать по этому поводу неподобающей шумихи. Что же касается самочинных попыток расшифровки так называемых радиопередач, то тут затруднительно что-либо сказать наверняка. Это не к астрофизикам. Это к психиатрам.
А что еще оставалось делать? Взять и объявить во всеуслышание, что Земля, скорее всего, просуществует от силы месяц… неделю… день… Привести в полную боевую готовность все имеющиеся вооруженные силы… Зачем? Для борьбы с паникой, которую ты сам и вызвал дурацким своим признанием?
* * *
– Как насчет того, чтобы ящик посмотреть? – полюбопытствовал Богорад. – Вы ведь, насколько я понимаю, смену свою на телескопе сегодня отбыли…
Глеб сделал над собой усилие и разомкнул губы.
– Настроения нет, – безразлично выговорил он.
– А его и не будет, – утешил Богорад. – Вставайте, вставайте! Помните притчу о двух лягушках? В банке со сметаной.
Притчу Глеб помнил, однако смолчал.
– Одна сообразила, что из банки им ни в каком разе не выбраться, сложила лапки и утонула, – напомнил жизнелюбивый собеседник. – А вторая продолжала барахтаться. И сбила из сметаны масло…
Интересно, когда лопнет земная кора, хлынет магма, полыхнут города – он и тогда останется живчиком? Кстати, вполне возможно. Их ведь там наверняка специально школят: что бы ни стряслось, храни спокойствие, внушай уверенность, пошучивай себе…
– Да, господин ученый, – назидательно продолжал контрразведчик, – сбила твердое масло. Оттолкнулась от него и выпрыгнула из банки…
– Так это ж, наверное, деза, – с натужной ухмылкой предположил Глеб.
– Конечно, деза, – бодро согласился Богорад и, оглядевшись, конспиративно понизил голос. – Только между нами: вторая тоже утонула. Зато, пока барахталась, мышцы накачала во-от такенные… Ну вставайте-вставайте, хорош сидеть!
Поднял силком и повел к зданию. Розовое солнце, проплавив проволочное ограждение, наконец-то коснулось стены. Шуршали стрекозы, шаркали грабли. Мирный летний вечер.
– А кому вы сегодня звонили? – как бы невзначай поинтересовался контрразведчик.
– Маме…
– Понимаю… – Богорад кивнул. – Только галстук все-таки наденьте. Или засуньте поглубже. Как-то он у вас из кармана больно уж по-фрейдистски свешивается…
* * *
В комнате отдыха было прохладно и пусто, под потолком завелось крохотное эхо. Надо полагать, все отбывшие смену толпятся сейчас возле переговорной. Может, пойти да еще раз позвонить? Нет, не стоит… Мама наверняка встревожится. Чтобы ее оболтус и начал вдруг названивать по два раза в день? Значит, что-то и впрямь стряслось. Или вот-вот стрясется.
– Даже здесь! – сказал Богорад, беря пульт. – Сюда-то она, скажите на милость, как попала? Не через кондер же…
На правом верхнем углу плоского телеэкрана всерьез и надолго обосновалась крупная стрекоза.
– Дверь открывали – и влетела. Их же там снаружи – тучи.
– Да уж… Чистый апокалипсис.
– В апокалипсисе саранча была, – хмуро поправил Глеб. – В броне и с копытами…
Они воссели на диванчике, и Ефим нажал кнопку.
На экране возник отставной космонавт. С горестным выражением лица он неспешно наматывал на указательный палец какую-то ниточку. Намотал. Помедлил. Потом так же неспешно принялся разматывать. А вокруг бушевало ток-шоу.
– Ну?! – торжествующе взвизгивал взятый крупным планом кадыкастый подросток с худым костистым лицом. – И каких еще вам доказательств?
Кадр сменился. Объектив охватил аудиторию целиком. Кстати, обнаружилось, что привизгивающий молодой человек сидит в кресле, снабженном парой велосипедных колес.
– А что это вы нам тут показываете? – насмешливо звучало в ответ. – «Звездные войны» Лукаса мы все смотрели!
Действительно, то, что было предъявлено аудитории, сильно смахивало на искусственный планетоид Галактической Империи. Однако бойкого молодого инвалида смутить оказалось трудно. Если вообще возможно.
– Да! Похоже! Очень похоже! И о чем это говорит? Только об одном: Лукас предвидел! В силу своего художественного таланта он предвидел!..
Отставной космонавт отвлекся на секунду, взглянул на изображение планетоида и, вздохнув, вновь принялся размеренно наматывать ниточку на палец.
– Хорошо! Вернемся к первому варианту расшифровки! К тому, что вы имеете дерзость называть расшифровкой!..
Оператор сосредоточился на говорящем. Уверенный в себе мужчина с упрямым подбородком и прекрасно вылепленным черепом. Естественно, бритым наголо. Грешно прятать такое совершенство под шевелюрой. В руке скептика трепыхалась бумажка с текстом.
– Итак, вот оно, это выдающееся послание инопланетного разума… – Мужчина сделал паузу и любовно оглядел собравшихся в студии, как бы предлагая насладиться вместе. – «Мы Вас уничтожим, – с удовольствием огласил он. – (Вариант – взорвем вашу планету.) Вы нанесли нам ущерб. Вы стали мельче. (Вариант – выродились.) Вы не сможете нам противостоять…» Из какого космического телесериала, позвольте спросить, выкопали вы эту ахинею, милый юноша?
Половина аудитории протестующе завопила.
– И обратите внимание, – возвысил голос бритоголовый скептик. – «Вас», «Вам» – все с прописной! Так, видимо, и передали из глубин Космоса. Стало быть, агрессивны, вежливы и безграмотны…
– Почему безграмотны?
– Потому что «Вы» с большой буквы употребляется только в эпистолярном жанре при обращении к какому-либо уважаемому лицу! А не к группе лиц!
– Так это же перевод!!!
– Простите, но если переводчик не владеет собственным языком, много ли он поймет в чужом?
– Значит, вы все-таки согласны, что это послание чужих, а не просто импульс?!
Глеб покосился на Богорада. Тот был задумчив и внимателен, словно не телевизор смотрел, а донесение изучал. Работал человек. Не исключено, что кто-то из их агентуры участвует в ток-шоу, мороча голову добрым людям. Который же из двух? Бойкий молодой инвалид или напористый бритоголовый скептик? Или оба разом?
– К черту подробности! За что они собираются нам мстить? Что мы им сделали?
– Мы? Ничего! Но до нас на Земле существовало как минимум четыре сверхцивилизации, чьими выродившимися потомками является современное человечество. – Юноша в инвалидном кресле торжественно загнул первый палец: – Атланты…
Сидящая на краешке экрана стрекоза вспорхнула, затрещала крылышками под потолком. Должно быть, и ее замутило.
Интересно, первый вариант перевода был умышленной утечкой в прессу или просто прошляпили американские богорады?
– Пойду я… – с тоской сказал Глеб. – Курить хочется.
– Сидите-сидите, – машинально отозвался Богорад. – Скоро кончится… А курить вредно. Особенно перед Армагеддоном.
Ну да, скоро… Судя по всему, склока на экране только еще заваривалась. Стрекоза, пометавшись по комнате, уяснила, что выхода нет, и присела на подлокотник.
– Третий вариант расшифровки еще пикантнее! – неумолимо гнул свое бритоголовый. – Вместо «Вы нанесли нам ущерб» следует читать: «Вы уничтожили наш военный корабль». Мне комментировать этот бред или как? Такое впечатление, что уровень дури растет от перевода к переводу… И что это значит: «стали мельче»? Ниже ростом, что ли? А как же акселерация?
– Да?! А кроманьонцы? У них средний рост был под два метра!..
– Так это, выходит, кроманьонцы корабль уничтожили? Чем?! Каменными топорами?..
«Господи, о чем они?.. – мысленно проскулил Глеб. – И почему я должен сидеть здесь и все это слушать?..»
Спасение пришло внезапно. Богорад со скучающим видом заправил мизинец в правое ухо – и замер. Пробыв в таком положении секунд пять, встрепенулся, взглянул на часы.
– Чуть не забыл, – озабоченно сказал он. – Мне ж еще… Извините, Глеб, вынужден вас оставить…
Не иначе пешеходная гарнитура сотика таилась непосредственно в правом ухе контрразведчика. Хорошо устроились! А тут дежурь возле переговорной, жди, когда трубку освободят…
Совпадение, конечно, но, стоило Богораду подняться, вспорхнула и стрекоза. Зависла на миг посреди комнаты, затем метнулась к открывшейся двери и покинула помещение вместе с представителем спецслужб.
Неужто ему и стрекозы стучат?
* * *
Стоило остаться одному, страх навалился вновь. Не за маму, не за человечество – за себя. Потом стало очень стыдно.
– Х-х-х… – сказал Глеб.
Он всегда так говорил, когда ловил себя на нехороших мыслях. Возможно, это было робким подступом к матерному слову, каковых он, кстати сказать, не употреблял никогда. Разве что в письменном виде.
На полпути к переговорной Глеб столкнулся в коридоре с Лавром Трофимовичем. Породистое лицо академика выражало крайнее неудовольствие. Губы и брови – пресмыкались.
– Зря идете, – брюзгливо предупредил он Глеба. – Сдох телефон.
– Отключили? – беспомощно спросил тот.
– Нет… Смею заверить, нет. Сам…
– Вы это точно знаете, Лавр Трофимович?
– Точно… Вообще, насколько я слышал, со всей аппаратурой творится что-то непонятное.
Глеб вспомнил, как Богорад шерудил мизинцем в правом ухе. Может, и у него тоже связь накрылась? Не зря же он так стремительно откланялся.
– Вы полагаете, Лавр Трофимыч… – Глеб не договорил и несколько боязливо указал глазами на потолок.
– Тоже вряд ли, – буркнул маститый собеседник. – Далеко они еще от нас. Далеконько… Хотя… – Он задумался.
– Что? – сдавленно спросил Глеб.
– А?.. – Академик очнулся. – М-м… Да понимаете, Глеб… Если не ошибаюсь, вояки собирались запустить им навстречу ракеты противокосмической обороны…
– Чьи вояки? Наши?
– А?.. Да. И наши в том числе… Вот я и думаю: может, нам помехи ставят?.. Впрочем, не берите в голову! – решительно прервал он сам себя. – Поскольку вопрос не из моей области, предположений мне лучше не выдвигать. А вам их лучше не слушать…
– А когда собирались?
– Запустить ракеты? Ну, думаю, точного времени вам никто не назовет. Даже те, кому оно известно… Скорее всего, давно уже запустили…
Они вышли из здания – и оказалось, что снаружи вечер. Небо над стеной еще рдело, колючая проволока на розовом фоне чернела особенно выразительно. Чуть выше обозначилась Венера. На плацу мерно рушился строевой шаг, солдатиков вывели на прогулку. Вскоре они рявкнули песню, причем с такой страстью, что показалось, будто кто-то в отдалении оглушительно чихнул. Изначально объект был гражданский, а воинскую часть подселили примерно месяц назад – ради вящей безопасности.
– Странно… – с неожиданной грустью произнес Лавр Трофимович. – Не помню, в каком фильме… А может, во многих фильмах… Словом, кто-то кого-то спрашивал: если завтра конец света, как бы ты провел этот свой последний день?.. – Качнул головой, невесело посмеялся. – И вот выясняется, что точно так же. Ничего особенного…
– А он завтра? Конец света…
– Сегодня в ночь, – все с той же интонацией сообщил Лавр Трофимович – и Глеб обмер.
– Но… вы же сами говорили, что они еще далеко!
– Издалека чем-нибудь и шарахнут, – сказал академик. – Не думаю, чтобы они шли на таран…
– А… откуда вы…
– Откуда знаю? – Академик усмехнулся. – Вообще-то я давал подписку о неразглашении… Ну да какая уж теперь подписка!.. Радиосигналы с планетоида, как вам известно, поступают через равные промежутки времени и ничем друг от друга не отличаются. Кроме заключительного сигнальчика, который раз от разу идет на убыль. Таймер, Глеб. Таким образом они дают знать, сколько еще осталось жить.
– Зачем?
– Понятия не имею. Возможно, подергать нервы напоследок. Но суть-то не в этом, Глеб. Суть в том, что сегодня часа в два ночи сигнальчик станет равен нулю…
– И?!
Вместо ответа академик пожал плечами и поднял породистое свое лицо к темнеющему небу.
– Вон они, кстати…
В вышине проступала Малая Медведица, в которой теперь насчитывалось уже не семь, а восемь звезд. Восьмая – тот самый планетоид, по поводу которого недавно бранились на ток-шоу. На секунду бледные светила затуманились, словно по ночному небосклону прошел порыв пурги. Стрекозы.
– Ну? – скорбно молвил им Лавр Трофимович. – Мечетесь теперь?
Странные эти слова Глеб едва расслышал сквозь нахлынувший ласковый звон в ушах. Часа в два ночи… То есть жить осталось часа четыре…
Академик хмыкнул.
– А уж лягушкам-то, лягушкам раздолье! Слышите, заливаются? Харчатся… напоследок…
* * *
Кое-как справившись с предобморочной слабостью, Глеб обнаружил, что бредет по асфальтовой дорожке за Лавром Трофимовичем по направлению к солдатской курилке. «Так и не позвонил… – бессмысленно кувыркалось в опустевшей от страха голове. – Так и не позвонил…» Над громадой радиотелескопа стояла полная луна, делаясь все ярче и ярче. В зеленоватом полусвете были хорошо различимы и урна, и скамейка, и некто на ней сидящий. Светлая рубашка, ссутуленные широкие плечи…
– Это не приятель ваш там медитирует?
– Вы о ком? – обессиленно выдохнул Глеб. Губы не слушались.
– Ну, кто вас опекает постоянно? Богорад…
– Д-да… кажется, он…
– Обо мне часто спрашивает?
– Кто?..
– Богорад.
– Д-да… иногда…
Услышав шаги, сидящий поднял голову.
– Так и знал, что вы сюда вернетесь, – сказал он Глебу. – Добрый вечер, Лавр Трофимович…
– Скорее, ночь, – заметил академик, присаживаясь с краю. – Не помешаем?
– Напротив… – Богорад достал из-под скамейки наплечную сумку, раздернул замок. – «Хеннесси», простите, не нашлось. Как насчет армянского, Глеб? Примете?
Глеб непонимающе посмотрел на него, потом вспомнил про недавно заключенное пари.
– Вы же вроде зажилить хотели… – процедил он, закуривая.
– Хотел. – Богорад извлек из сумки блеснувшую в лунном свете бутылку и стопку пластиковых стаканчиков. – Потом раздумал. Не люблю оставаться в долгу… Лавр Трофимович, вы как?
– Спасибо, Ефим, не откажусь. Очень кстати.
Шагистика на плацу к тому времени прекратилась, бравые песни смолкли. Отбой.
– За что? – хрипловато спросил Глеб, принимая стаканчик из рук контрразведчика. – За удачу?
– За чудо, – угрюмо поправил тот. – За удачу пить поздно. Теперь только за чудо…
Выпили за чудо. Богорад достал из бумажного пакета пластиковую тарелочку с нарезанным наспех сыром. Закусили.
– То есть, насколько я понимаю, – подал голос академик, – ракеты нам не помогли?
– Прошли мимо, – сипло сообщил контрразведчик. – Хоть бы одна попала! А он, сволочь, даже курса не изменил. Прет и прет по прямой…
Все трое подняли головы. Звезда Полынь. С виду она почти не отличалась от прочих звезд Малой Медведицы. Чуть потусклее Альфы, чуть поярче Беты. Самое забавное, никто до сих пор даже предположить не смог, что за чудовища ведут ее к Земле. Впрочем, почему обязательно чудовища? Вполне вероятно, что такие же милые интеллигентные люди… В конце концов, какая разница, кто именно тебя взорвет!
Темнота трепетала от лягушачьих трелей. На горлышко бутылки с коротким шорохом опустилась стрекоза. Лунный свет просеребрил сеточку крылышек.
– Можно подумать, для тебя покупали! – сказал ей Богорад.
– А представляете, – задумчиво произнес Лавр Трофимович, тоже глядя на стрекозу. – Они ведь были когда-то громадные. В карбоновом или в каком там периоде… Метровый размах крыльев, а? М-да… – Окинул горестным взглядом осветлённый луной пейзаж. – И мнили себя царями природы. Как мы сейчас…
Все вновь взглянули на лишнюю восьмую звезду.
– Ну что? За упокой мира сего вроде рановато…
– Лучше заранее. А то можем и не успеть.
– До двух часов ночи? На троих бутылки не хватит.
– У меня там еще одна… – успокоил Богорад. – На всякий счастливый случай… Лавр Трофимович!
– А?.. – рассеянно откликнулся тот.
– Не хотите поделиться кое-какими научными сведениями?
Несколько мгновений ученый и контрразведчик внимательно смотрели друг на друга. Вдалеке над стеной всплыл огромный шарообразный рой, просвеченный луной насквозь, но ни тот, ни другой на него даже не покосились.
– Странно, – изронил наконец Лавр Трофимович. – А я-то полагал, что контрразведка знает все…
– Контрразведка – да, – согласился Богорад. – А отдельно взятый контрразведчик знает только то, что ему положено.
– А вам положено это знать? То, о чем вы спрашиваете.
– Нет.
– Тогда зачем это вам?
– Из любопытства.
– Послушайте! – взмолился Глеб. – Ну что вы тут словеса плетете? Вот же она, вот! – И он воздел к звезде-убийце пустой пластиковый стаканчик. – Нас уничтожать летят… Понимаете? Нас! Людей! Человечество!
Оба собутыльника сочувственно поглядели на Глеба.
– Бедный мальчик, – как бы про себя молвил Лавр Трофимович. – Все еще надеетесь умереть с гордо поднятой головой? Боюсь, нам даже этого не удастся…
После таких слов Глебу стало совсем жутко.
– Что… еще?.. – еле выпершил он.
– Видите ли, – несколько даже виновато сказал академик. – Человечество, Глеб, тут вообще ни при чем. Уничтожать-то летят не людей… Вернее и людей тоже, но… так, за компанию…
Глеб моргал. Окурок обжег пальцы. Выронил. Поднимать не стал.
– Позвольте… А радиосигналы?
– А радиосигналы, которые мы перехватили и частично расшифровали, судя по всему, адресованы совсем другим существам.
– Но на Земле нет других разумных существ!
– Получается, есть…
Глеб очумело огляделся.
– Кто?!
– Вы будете долго смеяться. Стрекозы.
Лягушачьи трели за бетонной стеной, казалось, стали громче. И шорох бесчисленных перепончатых крылышек – тоже.
– Налейте-ка по второй, Ефим, – попросил Лавр Трофимович. – Глебу – побольше…
– Иди-иди отсюда, – пробормотал Богорад, сгоняя стрекозу с горлышка бутылки. – Нечего подслушивать…
Глеб машинально подставил стаканчик и так же машинально его принял. В три глотка. Помогло. Во всяком случае, оглушило.
– Я вас слушаю, – напомнил Богорад академику. – Как вообще раскопали, что это именно стрекозы?
– Видите ли, – сказал тот. – Монстрики наши… Или кто они там?.. – Он мельком бросил взгляд на Малую Медведицу. – Словом, они используют аналитический язык…
– Поясните.
– М-м… Как бы это попроще? Представьте знаковую систему, где каждый знак тоже состоит из знаков. И те, в свою очередь, состоят из знаков. Представили?
Контрразведчик хмыкнул – и задумался.
– Хорошо. Берем знак, соответствующий нашему обращению «вы», разнимаем его на составные. На знаки следующего уровня. Так вот уже на втором уровне становится ясно, что обращаются отнюдь не к людям… Вам в самом деле интересны эти подробности?
– Пожалуй… нет.
– А коли так, извольте поверить на слово.
– Верю, – сказал Богорад. – Но в таком случае возникает масса вопросов.
– Задавайте.
– Как им удалось уничтожить боевой космический корабль? И когда?
– Когда? Да скорее всего в карбоне… Задолго до появления людей. А вот как? Право, не знаю. Но уничтожен он был еще на подлете к Земле…
– Вы что, издеваетесь? – заикаясь от злобы, вмешался Глеб, утративший всякое почтение к возрасту, заслугам и службам государственной безопасности. – Какие стрекозы? Ими вон лягушки харчатся! Детишки сачками ловят!
– Выродились… – тихонько напомнил Богорад. – Мельче стали… Пока все по тексту.
– Ага! Мельче стали… Мозгов-то все равно нету! И не было никогда!
– Есть другое объяснение, – известил Лавр Трофимович, кажется нисколько не обидевшись на вспышку Глеба. – Одна стрекоза вообще ничего не значит. Так же, кстати, как и один отдельно взятый контрразведчик. Пусть ее хоть лягва ест, хоть юннат на булавку накалывает…
– То есть?
– Коллективный разум, возникающий на уровне стаи. Роя.
– Х-х-х… – сказал Глеб и снова полез за сигаретами.
– Что с вами? – спросили его.
– Да кто когда видел эти разумные стрекозиные стаи?!
– Не исключено, что мы с вами как раз это сейчас и наблюдаем, – с академическим спокойствием отозвался Лавр Трофимович. – Взгляните-ка…
Огромный плотный рой в вышине менял очертания. Казалось, чьи-то незримые руки пытаются вылепить из него подобие объемной лежачей восьмерки.
– И это, по-вашему, свидетельство разума?
– Скорее, его остатков. Так сказать, последние судороги. Между прочим, импульс «выродились» можно истолковать именно как «утратили разум».
– Нет, ну а смысл-то, смысл этих их… танцев под луной?!
– Предположим, ставят помехи.
– Кому?
– Ну не нам же! Хотя… Электроника-то – забарахлила. Любопытное совпадение, правда?
– Бред… – пробормотал Глеб, тщетно чиркая зажигалкой. Сдохла. Очень вовремя!
– Ну ладно… – снова вмешался Богорад. – А что за существа сидят в планетоиде?
– Не знаю.
– Нет, позвольте! Если удалось раскодировать импульс «вы», то, стало быть, импульс «мы» тоже, скорее всего, расшифрован…
– Импульсом «мы» занимался не я.
– А кто?
– Точно сказать не могу. Какая-то группа в Швейцарии…
– Давайте лучше выпьем, – угрюмо предложил Глеб, так и не закурив. – Устроили, блин, ток-шоу… напоследок!
Внезапно мелькнула догадка, что ток-шоу в курилке устроено старшими товарищами неспроста. Нарочно злят. А иначе пойдут истерические всхлипы и причитания, что так и не успел позвонить в последний раз… Мама! Боже мой, мама… Глеб задохнулся.
– Два наряда вне очереди! – неистово раздалось в отдалении.
Обернулись, посмотрели. На плацу угадывались три фигуры в камуфле. Две стояли навытяжку, одна жестикулировала.
– Звездочеты, блин! Астероида ни разу не видели? Бегом… марш!
Двое подхватились, кинулись к зданию казармы. Третий помедлил и, хищно оглядевшись, замер. Потом двинулся к курилке.
– Так, – зловеще молвил он, приблизившись. – А вы, орлы, что тут… – осекся, крякнул. Луна тускло высветила звездочки на пятнистых матерчатых погонах. – А-а… – разочарованно протянул старлей. – Товарищи ученые? Доценты с кандидатами… О! Еще и колдыряют! Гауптической вахты на вас нет…
– Выпьешь, лейтенант? – прямо спросил Богорад.
– Так а я к чему веду?.. – оскорбился тот, беря протянутый стаканчик. – Армянский? Хорошо живете… – выпил, закусил сыром. – Ну что? – осведомился он, поглядывая на Малую Медведицу. – Точно говорите, не столкнемся мы с ним?
– Точно…
– Ну я на вас надеюсь. А то ведь мне в отпуск с завтрашнего числа… Так! – перебил он себя, вглядываясь в лунный сумрак. – Еще один звездочет…
Действительно, на втором этаже казармы открылось окно, и в нем смутно обозначился бледный солдатский торс. Старлей вернул опустевший стаканчик и устремился к зданию. Окно захлопнулось.
– Стрекозы, блин… – донеслось издали. Должно быть, сошелся с насекомым лоб в лоб.
Трое в курилке дождались, пока дверь за офицером закроется, и разлили по последней. Впрочем, Богорад сказал, у него в сумке есть еще одна бутылка. На всякий счастливый случай… На какой, интересно? Неужто он надеется, что на планетоиде тоже что-нибудь откажет?..
– Ну что? – произнес со вздохом Лавр Трофимович. – Хорошая была планета. Давайте помянем…
– Тогда уж не чокаясь, – негромко добавил Богорад.
Трое примолкли, оглядели напоследок подлунный мир, а в следующее мгновение порывисто встали, расплеснув коньяк.
– Что это?!
Шорох стрекозиных крылышек стал пугающе громок. Он заглушил все – даже лягушек в прудах. Луна словно подернулась дымкой. Свет разом иссяк. Над головами вскочивших проносились нескончаемые потоки стрекоз. А вдали, на горизонте, куда, собственно, стремились эти несметные полчища, образовывалось постепенно что-то вроде гигантской призрачной воронки. Ворочаясь, увеличиваясь в размерах, она обретала подобие слегка наклонённой чаши. Если, конечно, слово «слегка» может быть приложимо к этакому диву, достигавшему по меньшей мере нескольких километров в диаметре.
Затем (трое в курилке по-прежнему стояли оцепенев) из центра чашеобразного круговорота, состоявшего, очевидно, из мириад стрекоз, вскинулась наискосок всклокоченная борода молний, сквозь которую скорее угадывался, чем просвечивал некий темный луч, уходящий в звездное небо.
Земля под подошвами прыгнула – и на территорию части обрушился грохот. А через несколько секунд ударил ветер…
* * *
Казалось, страшный этот порыв никогда не кончится. Распластанный на бетонном дне курилки Глеб из последних сил цеплялся за железную опору скамьи, чувствуя, что, отпусти он ее, ветер сковырнет его с бетона и ударит либо о стену, либо о дерево. А вокруг трещало и выло. Примерно так и представлялся ему конец света.
Все прекратилось, когда пальцы почти уже разжались. Сообразив, что остался цел и даже относительно невредим, Глеб в ватной тишине стал на колени, потом, придерживая ушибленную руку, кое-как поднялся на ноги. Судя по тому, что кроны акаций еще бурлили, а на плацу крутились мусорные смерчи, причиной тишины была временная глухота.
В лунном свете постепенно проступали подробности. С казармы сорвало часть крыши. Ближайшую акацию вывернуло с корнем. Радиотелескоп напоминал груду металлолома.
Потом рядом возник Богорад. Лоб – рассечен, выражение лица – ошарашенно-восторженное.
– Ни хрена себе выродились!.. – скорее прочел по губам, нежели расслышал Глеб.
Вдвоем они извлекли из-под пластиковых обломков навеса оглушенного Лавра Трофимовича и лишь потом уставились в лунную серую даль.
Горизонт был чист. Куда делись стрекозы, сказать трудно. То ли разлетелись, то ли большей частью сгорели в момент разряда.
Из разоренной казармы и чудом уцелевшего общежития выбегали в панике люди. А с вышины на весь этот человечий переполох смотрели семь звезд Малой Медведицы. На месте лишней восьмой расплывалось крохотное тускнеющее пятнышко.